Исаев Алексей, Карнов Макс

Страх святых

Глава 1. Странник

По пустынной выжженной солнцем местности шёл человек, жаркие лучи касались его тёмных волнистых локонов, опускавшихся до нешироких плеч. Странник, одетый в светлый хитон, сотканный из грубой материи, музыкальными тонкими пальцами легко касался суконной сумки, перекинутой через левое плечо. Его большие карие глаза, красовавшиеся на худом лице, очень сосредоточенно смотрели вдаль, изредка скользя по сторонам. Был жаркий полдень, дневное светило палило так, что воздух впереди плавился, а земля трескалась под сандалиями идущего. И ни одной живой души вокруг, пустыня никогда не зовёт к себе гостей. А если кто и отважился прийти без приглашения, она встретит его хуже злой мачехи. Светогорец, казалось, не замечал её гнева, шёл легко и свободно, передвигался, не придавая значения невыносимой жаре, чувству усталости, а также дающему о себе знать голоду. Он шагал ещё долго, пока не присел отдохнуть у стайки горячих белых валунов, обточенных ветром, и временим. Отерев молодое смуглое благородное лицо, странник скинул с себя суму, достав с её дна увесистую книгу в телячьем переплёте.

Светогорец хотел было открыть книгу, но его внимание привлёк чёрный взъерошенный ворон, вдруг слетевший с неба и опустившийся на макушку самого высокого камня.

Теперь падальщик пристально смотрел своими чёрными глазами прямо в лицо путника.

– Чего тебе понадобилось от меня, злой дух? – проговорил спокойным голосом светогорец, не отводя взора от неприятных глаз ворона.

– Я вижу, ты прячешь свою рукопись Исаа. Зачем? – проговорил сатана тёмным длинным клювом.

– Я прячу её не от тебя, ты не сможешь даже прикоснуться к ней, ибо свята она! Я берёг её от твоих пособников, чтобы агнцы мои могли беспрепятственно постигать мудрость Божию, – ответил путник.

Ворон недовольно нахохлился.

– Ты думаешь, им это поможет? – произнёс он и его левый глаз засверкал белизной.

– Какая-то книга заставит их измениться? Нет, Исаа! Им нужна не твоя рукопись, им нужны твои чудеса. Вот тогда они поверят тебе! Вот тогда они пойдут за тобой!

Вот тогда они вспомнят Бога.

Белый глаз дьявола в облике птицы, потух, изменив цвет на ярко-красный. Исаа молчал.

– Я был недавно в великом Арее, на играх устроенных в честь императора. "Хлеба и зрелищ" вопила толпа. "Хлеба и зрелищ" Исаа, вот что им нужно в первую очередь.

На их глазах борцы резали друг друга, пропитывая песок "Кольца" кровью, а они смеялись и радовались, требуя новых жертв. Что им твоя книга? Они даже не захотят взглянуть на неё, не то что читать. А вот если бы ты совершил чудо, к примеру, сорвался с большой высоты, чтобы ангелы подхватили тебя перед толпой, тогда их не пришлось бы долго уговаривать. Они сразу поклонились бы тебе как истинному Спасителю! Ты понимаешь, что такое сразу? Это означает твоё мгновенное обожествление. Советую тебе забыть о книге и сделать так, как будет лучше для всех, – закончил увещевать сатана, сверля хищными глазами спасителя. Тот даже, бровью не повёл.

– Мне не нужно чтобы меня обожествляли. Тебе известно, что я не бог, а такой же, как они – человек, просто познавший мудрость божественную. Отойди, не искушай меня, я всё равно не отступлю от задуманного, – возразил спаситель.

– Тогда твои старания вовсе бессмысленны светогорец, – холодно сказал ворон, чьи глаза оба стали жёлтыми. – Если бы ты назвался богом, тогда им проще стало бы принять тебя и твоё учение. А так, я не думаю, что они последуют за сыном какого-то плотника. Ведь люди испытывают больше уважение к самодельным идолам, чем к простым смертным. Ты это увидишь, ты ещё увидишь Исаа из Светогории! Тогда окажется, что я прав, но у тебя будет шанс всё исправить, если обратишься ко мне.

Я не откажу в помощи и сделаю из тебя настоящего бога. Подумай! – презрительно заявил дьявол.

– Не бывать этому, – отрезал Исаа. – Уходи.

– Зря гонишь меня. Придёт время, и ты поймёшь свои ошибки, – воскликнул чёрный падальщик, тут же взмыв ввысь и скрывшись в бирюзовом небе.

– Время покажет, – тихо промолвил спаситель, глядя в небо в сторону солнца.

Глава 2. Поход светоносцев

Высокий крепкий мужчина в бархатном золочёном платье вошёл во дворец арейского папы, держась левой рукой за рукоятку своего меча, крепившегося на поясе. Он имел мужественную внешность пронзительные голубые глаза, аккуратный нос, красиво очерченное лицо с русой бородкой. Герцог был очень широк в плечах, что говорило о его недюжинной физической силе. Ему понадобилось много времени, чтобы пройти через длинные роскошные залы, убранство которых позавидовал бы сам король.

Потому что глава церкви жил подобно монарху, утопая в золоте и роскоши. Герцог, наконец, попал в самое сердце резиденции арейского дворца, где сам папа любил принимать посетителей. Его голубые глаза на худом лице встретились с глазами владельцем обители. То был небольшой грузный пожилой мужчина в гиацинтовой мантии, поверх которой свисало тяжёлое большое палящее солнце, усыпанное драгоценными камнями ярких притягивающих цветов. Седую голову главного служителя церкви покрывал высокий головной убор похожий на колпак так же из гиацинта. Папа сидел на резном троне украшенным золотой лепниной. Гость учтиво поклонился ему.

– Рад лицезреть вас, Ваше Святейшество, – почтительно произнёс он.

На лице великого служителя божьего не отобразилось ничего, его мелкие хитрые глазки пристально уставились на вошедшего, словно стараясь прочитать его мысли.

– Тебе известно, зачем я звал тебя, сын мой? – спросил арейский первосвященник.

– Не имею ни малейшей возможности догадываться об этом, Ваше Святейшество, – тихо возразил Снегиан, коснувшись своего высокого лба.

Раш второй нахмурился.

– Тогда хотя бы ты знаешь, что священный для всех верующих город, где жил и учил сын божий Исаа Светлый, захвачен богомерзкими атарами? – прозвучал его вопрос.

– Это мне известно, Ваше Святейшество, – с тем же почтением ответил герцог Снегиан.

– Подумать только эти язычники вот уже более четырёх столетий владеют Мукаддасом со всеми святынями господними, – гневно провозгласил глава инквизиции, и его полное лицо впервые потеряло каменное спокойствие. – И мы столько времени вынуждены это претерпевать! Претерпевать да бездействовать в тот час, когда гнусные иноверцы топчут святую землю, насаждая свою бесовскую религию на родине божьей. Этому разгулу нечестивцев должен быть положен конец. Пришла пора освободить святой город, вырвать его из лап этих неверных, вырезать и выжечь их огнём и мечом священным до последнего человека. Так желает бог! Пора вернуть гроб господень под лоно нашей церкви навеки вечные. И эту святую миссию я возлагаю на тебя.

Заявление папы порадовало герцога.

– Я призвал всех верноподданных рабов божьих присоединиться к нам в этом богоугодном деле, и они обещали примкнуть свои армии ради победы в столь священной войне.

– О, это великая честь для меня Ваше Святейшество. Пожалуйста, благословите на сей подвиг, что милостью божьей увенчался он успехом. И мы смогли возвратить святую землю в своё покровительство, избавив её от нечестивых атаров, – попросил благоговейно избранный полководец, опустившись перед папой на колени, тот встав с трона, совершил ритуал обведения рукой над его головой с короткими тёмно-русыми волосами благословя.

– Ступай, сын мой, господь да не оставит со всем святым рыцарством. Ибо вашими руками он творит волю свою! – промолвил арейский папа.

Герцог, не вставая с колен, поцеловал его руку всю в самоцветных перстнях.

Только потом, поднявшись, переполненный радостью, Снегиан покинул покои ватиканского дворца.

Снегиан ушёл, оставив после себя молчание и тишину, которой не суждено было длиться долго. За спиной роскошного трона ниспадала бархатная, ярко-бордовая занавесь, надёжно скрывавшая за собой потайную комнату. Сидя в которой, можно было прекрасно выслушать любой разговор и остаться незамеченным. Оттуда вышел высокий худощавый мужчина с недобрым лицом, отмеченным возрастными морщинами пятидесятилетнего человека. Папа взирал на него, ничуть не удивляясь его появлению.

– Святой отец, полагаю, вы догадываетесь о тех услугах, какие я попрошу от вас.

Вы должны стать моими глазами и ушами, как в святой земле, так и в других местах.

Одним словом, я должен знать, чем живёт и дышит каждый чего-либо стоящий человек в воинстве Света. Каждый шаг магистров священного похода должен быть мне известен. Вся эта знать самые обыкновенные марионетки, нужные мне для захвата новых богатств и земель. Святой церкви нужно золото, много золото и, много новых верующих из числа иноверцев. Вы обязаны обратить их в веру Света. Тех, кто станет противиться этому, не задумываясь, отправляйте на костёр. Для святой церкви они потеряны. Арейский первосвященник протянул аббату золотую печать неприкосновенности, подтверждающую его неограниченные полномочия, дававшие право действовать от лица папы. Аббат взял её, тут же спрятав в карманах своей рясы.

– Ваше Святейшество, я всё исполню, как вы желаете. Я дам святой церкви новую паству и новое золото. Обращу нечестивцев в светлую веру Света или же всех сожгу огнём очищающим! – пообещал он с поклоном.

– Не забывайте присматривать за руководителями воинства. Особенно затем, кто был здесь недавно. Человек он опасный, вольнодумец и буян. Привык всё делать по-своему усмотрению, а это ничего хорошего не предвещает. Поэтому его любой поступок должен быть вами контролируем. Идите святой отец и помните мои наставления, я жду от вас только хороших новостей, – предупредил папа.

Аббат в ответ снова поклонился, после чего удалился. Раш хмуро проводил его тяжёлым пронзительным взглядом никому не доверявшего человека.

Огромная, закованная в железо толпа, неуклонно следовала на восток. Армада несла на себе мечи, копья, топоры, кинжалы и светилы. Солнц было так много, что они походили на пёстрое бесконечное море: развивались на флагах, красовались на попонах лошадей, вёзших своих хозяев. А те ехали, выставляя перед собой одну единственную цель: подчинить солнцу всё, что попадётся им на пути. Конные рыцари, пешие воины, наёмные миряне, свободные оруженосцы, простые вассалы, следовавшие за господами. Нищие, примкнувшие к войску от безвыходности, наконец, отъявленные проходимцы, осуждённые на тюрьмы, составляли костяк этой армии. У каждого имелись собственные причины находиться здесь, составляя этот необъятный движущийся "организм" железного чудовища, имя которому было воители Света.

Совсем неожиданно протрубил рог, оглашавший волю полководцев сделать остановку.

Он прозвучал несколько раз подряд, заставив гигантскую армию сбавить ход.

Постепенно всё железное чудище остановилось, а затем светоносцы начали разбивать лагерь для очередной ночёвки под чужим небом.

– Проклятие, вот уже целых шестьдесят дней бредём мы к святому городу, переправились через море и топчем вражескую землю. И бог ведает, сколько ещё предстоит, иди в град господень, где многих из нас ждёт верная смерть, вместо богатств и почестей, – ворчливо произнёс пехотинец, отложив в сторону боевой топор. – Я уже почти жалею, что нанялся в этот поход, ничего хорошего он не предвещает. Ко всему прочему, замучили мерзкие дожди, льют и льют не переставая.

У меня скоро кольчуга заржавеет, – пожаловался он, сняв с головы открытый, напоминающий глубокую тарелку шлем.

– Дожди это конечно нехорошо, едва ли не каждый день мокнем словно лягушки. Но в остальном не так уж скверно дела обстоят, – возразил его ближний сосед, не носящий усов. – С наших семей не дерут налоги с повинностями, папа обещал нам прощения грехов, каковых у нас столько, что сам дьявол собьётся со счёта.

При этом упоминании все возвели руки к небу со словами: Господи помилуй.

– В случае нашей гибели нас ожидает райское блаженство на небесах, а если выживем, то станем богачами в святой земле. И в любом случае, что важнее всего, нас тут неплохо кормят! Так чего зря роптать на свою долю? – высказался второй собеседник.

Первый ворчун, был смуглый с пышными чёрными усами на худом угловатом лице, молчал, будучи загнанным в тупик. Тут в разговор вмешался третий человек с обычной внешностью, если не считать слишком длинного кривого носа на вполне аккуратном лице.

– Уж это точно братья. Пьежан верно говорит. Идти каждый день под проливным дождём конечно не сахар, но вспомните, каково нам было сидеть и пухнуть от голода на родине? Лично у меня все посевы сожрала саранча, не оставив не единого росточка от моих трудов. Я вместе с семьёй голодал целый месяц, а как попал сюда, так и горя не знаю.

– А что теперь с твоей семьёй? – поинтересовался привлекательный мужчина, которого не портил даже длинный косой шрам вовсю левую щёку, полученный от ножа.

– Как что? Я же говорю голод, будь он не ладен. Поумирали все, царства им небесное. Сначала дети, а уж потом жена. Один я остался, – сообщил кривоносый. – А ты добрый человек, откуда к нам пожаловал?

– Я из Ильканда буду. Теперь вот топаю в Мукаддас, – ответил человек со шрамом.

– Мужики, кончай болтать. Надо шатёр ставить да ужин готовить, – напомнил усач по имени Анрис и все принялись за неотложную работу. Она кипела повсюду. Те, кто побогаче и познатнее имели личных слуг и отдавали приказы им. Простолюдины же не имевшие даже коней, всегда свою нужду исполняли сами. К сумеркам девяностотысячное сенийское войско обросло шатрами всевозможных расцветок, на остроконечных шпилях которых, развивались: белые, красные, чёрные, жёлтые и много других солнц. Заполыхало целое созвездие разведённого, разбросанного по всему лагерю огня. Отовсюду слышалась иностранная речь: гермийская, сенийская, андийская, утолийская, перемешанная со стуком копыт и ржанием лошадей.

Безостановочно бегают слуги обслуживающие своих господ. У многих вид ужасающе беден и оборван, некоторые не имеют обуви. Кто-то из них носит мясо для жарки, кто-то сооружает вертела, на которых будут готовиться целые туши овец, баранов, гусей, цыплят, уток и свиней. Знатные рыцари, сидят возле костров, разговаривая с друзьями, распивая поданое вино и отпуская отвязные шуточки. Лишь после того, как они поедят, их слуги смогут перекусить сами, когда хозяева уйдут спать.

Анрис наполнил свою деревянную походную миску густым, горячим супом, только что сготовившим в большом котле, кипятящемся в их костре. Блондин Пьежан, носатый Леу, мужчина со шрамом вовсю левую щёку уже сделали это раньше, поэтому жгучий брюнет присоединился к ним в последнюю очередь. В общем кругу сидели и ели ещё два человека такие же пехотинцы по имени Храбор и Осагон. Храбор вообще был рыжим, невысокого роста, когда Осагон превосходил высотой всю группу. За два месяца перехода все успели неплохо узнать друг друга по-настоящему, чужим здесь приходился один – человек со шрамом, потому что только пару дней назад он оказался в этой компании и толком ни с кем не общался.

– Меня Пьежан зовут, – представился ему блондин, чьи светлые волосы выглядывали из-под неснятого чепца, свисая на лоб. – Это вот Леу, – указал он на длинноносого и, таким образом, назвал остальных, сидевших у костра.

– А я Арамон, родом из Тузы, – сказал человек со шрамом, стараясь улыбнуться, но отчего-то у него это не вышло. Улыбка получилась вымученной.

– С какой нуждой воевать идёшь? – спросил усач.

– Очень хочется оказаться подальше от папы арейского со всей его инквизицией, – ответил мужчина со шрамом. Все заржали, восприняв его ответ, как превосходную шутку, а Арамон, не отличавшийся особой разговорчивостью, предпочёл поскорее уткнуться в свою тарелку с супом.

– Да если б не моя проклятая бедность, уж ноги моей тут не было. Это точно! – усмехнулся рыжий Храбор.

– А я биться иду только из-за прощения всех грехов и ради райского блаженства, – поделился Пьежан.

– Ну, хватит. Слышали уже тысячу раз, не надо сначала начинать, – прервал его Анрис. – Не из-за этой глупости, надо на войну идти. Райское блаженство перестаёт быть желанным, когда жрать нечего или долгов выше крыши, что того гляди в темницу за них упекут. Поэтому и приходится топать к гадким язычникам за богатством!

– А как же гроб господень? – удивился Пьежан.

– А это меня волнует в последнюю очередь, – отрезал смуглый усач, доедая свою похлёбку.

– Ну, всё-таки что не говори, а прощение грехов с райским блаженством вещь не последняя, – многозначительно заметил тридцатилетний Леу. – Кому охота после жизненных тягот мучица ещё после смерти в аду, причём вечно?

– Не знаю, чего нас ждёт после смерти, но жизнь мне хочется прожить как можно безбедно. А богатство нас поджидает только тогда, когда захватим Мукаддас, – заметил темноволосый Осагон с перебитыми верхними двумя зубами. Наследие, оставшееся после многочисленных попоек и последующих драк.

– Ты ещё доживи до него. Тебе крупно повезёт, если ты сможешь подступить к святому городу, не загнувшись от чёртовых болезней, провались они в преисподнюю.

Уже столько народу умерло, у утолийцев я слышал, что замучились хоронить, и у гермийцев дела не лучше, вчера только тринадцать закопали, прям на дороге на моих глазах. Не дай бог до нас это зараза доберётся… – сказал кривоносый воин, тут же возведя руки к небу, за ним повторили все остальные.

– Да-а… подохнуть раньше времени не мудрено! К тому же завтра с самого утра предстоит первая настоящая битва, – едва не шёпотом произнёс Пьежан, не достигнувший ещё и двадцати пятилетнего возраста.

– Верно брат, завтра предстоит горячий денёк, может статься, не увидимся больше.

Хотя до ужаса не хочется отдавать богу душу в первом же сражении, – покачал головой беззубый забияка.

– А по мне, так наплевать, что там будет. Убьют, так убьют. Мне терять нечего. А жив останусь, тоже радости мало, – вдруг проговорил до селе молчавший Арамон, чем обратил на себя сразу все взгляды.

– Ты что такое говоришь, дружище? Жить всем хочется, хотя и непросто это в наше время, – возразил Леу.

– Меня жизнь особо не жалела, поэтому я не буду горевать, если потеряю её, – отозвался человек со шрамом.

– Что же такого случилось с тобой, если ты можешь сказать подобные слова? – удивлённо спросил Храбор.

– А я устал от жизни, – отрезал Арамон.

Никто из присутствующих более не решался задавать ему дальнейших вопросов. Кто-то налил в глубокую чашу вина, пустив её по кругу.

– Вы как хотите, а я отправляюсь спать, – сообщил всем позёвывая Леу, поднявшись с походного табурета.

– Пожалуй, я тоже, – присоединился к нему Анрис. – Надеюсь, завтра не будет проклятых дождей, – растаяли его ворчливые слова.

Постепенно вся компания стала расходиться под шатёр.

– Да, надо выспаться перед боем, завтра силы нам пригодятся, – промолвил Осагон.

– А чтобы они были, надо обязательно помолиться создателю перед сном, – поделился блондин.

– У нас тут стая братьев миссионеров обретается, вот они пусть и молятся. Их, господь скорее услышит, чем нас, – отмахнулся рыжий уходя.

Вскоре остался один Арамон, он ещё долго смотрел в ночное, полное звёзд, бесконечное небо. На сердце у него царила такая же бесконечная пустота сравнимая с отрешённостью.

Земля, охваченная агонией и столпотворением, задыхалась от хаоса, поглотившегося своей кровожадной, прожорливой, ненасытной пастью. Всё вокруг звенело, стонало и кричало от безудержной и беспощадной битвы, разверзшейся под серым, безмятежным небом. Две армии, столкнувшись друг с другом, яростно резали, кололи, рубили направо и налево, уничтожая всё, что попадалось на глаза. Повсюду стоял, разносясь во все стороны, оглушающий звон мечей, сабель, топоров и клинков.

Раздавались вопли и крики воинов, утопавших в клубах пыли, поднятых копытами коней, беспрестанно ржущих, поднимавшихся на дыбы. Убивали не только люди, и их скакуны ненамеренно, оказавшись в общей свалке, давили копытами, не разбирая ни чужих, ни своих. На пеших воинов падали всадники, поражённые вражеским копьём или мечом, падали мёртвые и раненые, безголовые, либо пронзённые в самое сердце тела, неспособные удержаться в сёдлах. И падали сами лошади, придавливая мощным туловищем каждого застигнутого врасплох. Ужас и кровь заливали сейчас оружия, тела, траву, лица, окрашивая всё и всех в единый красный, с ума сводящий цвет.

Но те, кто остервенело рубил и кромсал, всаживая холодные, незнающие жалости стальные лезвия орудий в шеи, ноги, животы и сердца врагов – уже просто не обращали на этот цвет, заливавший их глаза с одеждой, никакого внимания. Они орали и рычали, с безрассудством таращась на противостоящих им. А когда в бою теряли оружие, то голыми руками впивались в горло врагу, чтобы выжить, получить трофей и дальше биться. В этом установившемся безумии уже никто не разбирал течение времени, для всех существовала лишь одна данность, убить как можно больше противников, прежде чем тебя уложат самого. Поэтому рубились светоносцы с бутарами гневно, бешено, беспощадно размахивая мечами во все стороны. Поэтому трава под их ногами уже давно принявшая красно-бурую окраску была усеяна смертными, искалеченными, израненными телами их воинов и их врагов. Пир для воронья со стервятниками готовился не на одну неделю… А это торжество смерти, всё продолжалось и продолжалось, сопровождаемое бесконечным звоном стали о сталь.

Музыка железа, рассекавшая кости с треском проламывающая рёбра, со скрежетом влетающая в животы, с хрустом пробивающая черепа, заставляла глохнуть это ревущее и стонущее людское море. Уже не было ясно, кто рухнул, подкошенный топором, кого затоптали кони, а кто упал, поскользнувшись на мокрой траве, задавленный самой толпой. Сначала битвы у обеих армий имелось различимая одежда, после многочасового побоища – кровь уравняла всех. Её было как грязи после бурного дождя, так что бело-синие накидки светоносцев и горчичные у защитников Минеи стали одного цвета. За которым не просматривалось, нарисованных и нашитых солнц у светоносцев. Вопли ужаса, агонии, страдания, вырывались из бившихся людей на всех языках, эти мучительные крики звучали равно, потому что боль от разрубленных на части рук, ног и грудных клеток, все чувствовали одинаково.

Погибших, изувеченных тел было столько, что сбитые с ног в них падали. Пешие рыцари спотыкались о своих мёртвых союзниках, наступая на воинов Бутаристана.

Только к вечеру, после многочасовой резни, бутарская армия была полностью разбита и в Минею ворвалось полчище защитников веры Света, неся впереди себя флаги с солнцами, с которыми всё закончилось. А с мирного вечернего неба ливнем хлынул дождь, омывая и оплакивая тела тех, кто уже никогда не поднимется и не уйдёт с этой земли. С тех же, кто остался жив, его тугие хлёсткие струи уже не смогли смыть всю кровь, которой обильно пропиталась их налатная одежда.

Победители, оказавшись в павшем городе, принялись безжалостно истреблять всех, кто казался им хоть сколько-нибудь опасным. В Минее начался истинный жесточайший произвол. Рыцарские ордена под командованием своих магистров с криками "Во имя Света!" врывались в дома мирных жителей, занимаясь там откровенным бесстыдным разбоем, не гнушаясь убийством беззащитных людей. Это делали все. Все – кроме человека, давшего распоряжение подвластному войску занять все подступы к захваченному городу, чтобы не один вражеский воин не смог покинуть его незамеченным. Снегин Шустский в разбитом шлеме, наверху которого блистала золотая корона. В бурой от крови кольчуге, поверх которой на синим сюрко проглядывал заляпанный засохшей кровью большой вовсю широкую грудь золотое солнце. Он обещал лично наказать каждого, кто ослушается его приказа. А тот гласил: стоять на месте, охраняя территорию Минеи по всему периметру, по улицам не шастать, жителей не убивать, в бой вступать только при появлении выживших бутарских защитников и прочих вооружённых людей. В остальном же царил полный хаос, ведь даже среди сенийских рыцарей нашлось немало тех, кто выслушав приказания магистра тут же его нарушал, мчась на грабёж ближних домов, стоило только Снегиану скрыться, ускакав вглубь города.

Спустя сутки в разграбленном и растоптанном городе начались инквизиторские казни иноверцев. Толпа монахов в компании со светоносцами хватали каждого попавшегося под горячую руку горожанина и безжалостно отправляли на костёр. По их воле, все имевшиеся в Минее молитвенные дома были стёрты с лица земли и разгромлены до основания. Разрушение и сожжение во имя господня стали тем орудием, каким церковь считала служить господу выполняя волю свою.

После этого запах дыма, гари и пепла, не мог выветриться из измученного города долгое время, настолько сильно огонь овладел им.

За этим пристально и неустанно следил личный представитель папы, которому подчинялись все монахи, какие только имелись в войске светоносцев. Высокий, худой мужчина лет пятидесяти, наблюдал затем, как рыцари связывали руки десяти человекам, среди которых находились старики с детьми. Другие сносили дрова к установленному деревянному столбу, то были гермийские светоносцы, на их накидках и щитах кроме солнц присутствовало ещё изображение красного орла с раскинутыми крыльями. Они отвлеклись от дела, при виде приближающего на лошади статного незнакомца с ясными голубыми глазами и короткой русой бородкой на худом лице.

Лишь немного позже, когда всадник подъехал совсем близко, в нём узнали предводителя сенийских светоносцев. Он давно сменил окровавленную кольчугу с налатной накидкой на чистую, не забыв о новом шлеме, скрывавшем лицо. Теперь ни что не напоминало в его облике о прошедшей недавно бойне.

– Что тебе надобно, сын мой? – обратился к Снегиану аббат, чья малиновая мантия с широкой золотой линией по краям, едва колыхалась на слабом ветру.

– Давно хотел познакомиться с вами, святой отец, тем более, что остановились вы в моём лагере, – ответил герцог.

– Я думаю, сейчас не самое подходящее время для знакомства, – возразил аббат Барез.

– Почему это? – не понял полководец и, обратив внимание на связанных дрожащих людей, спросил. – А чем это вы тут заняты?

Вид тощего лица священника принял недовольный оттенок.

– Я что, обязан отчитываться перед вами? – проговорил он надменно.

– Вы со всеми святыми братьями живёте под моей крышей и едите мой хлеб. Вы обязаны отвечать мне на все вопросы, если хотите и дальше оставаться у меня, – спокойно заявил Снегиан, не слезая с коня.

Отцу Барезу это очень не понравилось, но взвесив все доводы молодого герцога и стараясь не выдавать вспыхнувшего гнева, он как можно миролюбивее произнёс:

– Тебе ли, сын мой, не знать чем всегда занимается святая церковь? Мы её хранители, непреклонно боролись и будем бороться со всеми слугами и пособниками дьявола огнём неугасимым. Вот эти нечестивцы стали его пособниками, предав истинную веру, – аббат указал на связанных. – Их ждёт огонь очищающий.

– Да ладно? – воскликнул Снегиан с усмешкой. – В городе таких тысячи, а провинились только эти? Что-то не похожи они на прислужников сатаны!

– Они истинные слуги дьявола! Продолжайте! – горячо провозгласил инквизитор двум стоявшим без движения гермийцам. Те потянулись к пленникам желая отправить их к столбу.

– А ну стоять! – приказал им магистр, выхватив меч из-за пояса, рыцари остолбенели, старый аббат тоже взирал на блеснувшую сталь.

– Думается мне, вы жестоко ошиблись, святой отец, – бросил с коня герцог, велев гермийцам разрезать узлы верёвок на руках приговорённых.

Что те и сделали.

– Я своей волей объявляю этих людей свободными, ибо никаких свидетельств их сговора с дьяволом не нахожу, – произнёс Снегиан. Его слова просто взбесили отца Бареза, он начал протестовать так громко, что едва не перешёл на крик:

– Как вы смеете вмешиваться в дела святой церкви? Кто вам позволил? Это святотатство! Всё что хотим делать мы, хочет делать Бог! Идти против воли церкви, значит идти против воли Божьей!!! Именем Господним, я очищаю эту землю от порождений сатаны, его демонов, его слуг. А вы не имеете права мешать мне!

Прозвучавшая грозная тирада только рассердила человека, который привык к тому, чтобы все его приказы выполнялись быстро и беспрекословно.

– Во-первых, вы ошибаетесь, святой отец, я имею полное право мешать вам, если того захочу! Потому как сам папа, Его Святейшество Раш второй, возложил на меня миссию освобождения Гроба Господня и святой земли, дав право везде поступать по усмотрению своему! А я желаю, чтобы этих людей отпустили по домам, ведь здесь одни только женщины и старики с детьми. Вам не кажется, что дьявол слишком поторопился принять в слуги не крепких воинов, а самых беззащитных созданий? А может быть, он просто поглупел? К тому же полагаю, что я прав как никогда! Ведь не далее как вчера, я лично видел истинных поклонников сатаны, отбивая этот город у них шаг за шагом. Они же постоянно пытались проломить мне голову или перерубить шею да так что меня спасало лишь чудо. Посему приказываю отпустить этих мирных людей и это моё последнее слово!!! Или вы будете спорить со мной? – выпалил Снегиан, грозно взирая на священника, тоже не дружелюбно смотревшего на него снизу. Наступила минута гнетущего молчания, правая рука папы и магистр светоносцев сверлили друг друга глазами, пока, наконец, аббат не сдался, желчно велев гермийцам отпустить перепуганных пленных. Они сразу разбежались, затем не прощаясь со священником ускакал их спаситель, оставив того скрежетать зубами от обиды, злости и бессилия. Очень жаль, но благородный Снегиан не мог спасти всех несчастных, кого святая церковь сочла виновными в сговоре с дьяволом. Инквизиция свирепствовала в захваченной Мине. В итоге её богоугодных казней сотни ни в чём не повинных людей приняли мученическую смерть на кострах во имя господня…

Ночь окутала чёрным покрывалом всё вокруг, к её приходу серое небо очистилось от беспроглядных туч, что царили весь день. Стала видна яркая похожая на кусок белого льда луна. По всему лагерю светоносцев полыхали огни, выбрасывающие в ночное небо снопы красных искр. Где-то возле костров не было не единой живой души, а где-то сидели люди.

– Вот ведь заварушка выдалась… Сколько народа полегло! – задумчиво проговорил Анрис, потерев свои чёрные усы здоровой правой рукой омытой кровью. Левая, вскользь задетая бутарской саблей не двигалась и была перевязана под дельтовидной мышцей самой обыкновенной тряпкой для остановки крови. Перед ним сидело четверо сослуживцев доедавших свой ужин из баранины.

– Сколько народу полегло… – повторил жгучий брюнет, уставившись в небеса без единой звёздочки.

– Да, помилуй господи, – возвёл руки к небу длинноносый Леу. – Сами-то как уцелели, не понимаю. Жизнью каждое мгновенье прощался, когда подступили к нам неверные и сказать страшно, что я пережил. Наверное, в самой преисподней у чертей на сковородке жариться не так страшно, – предположил он, поглаживая свои раны.

– И я в себя придти не могу. Всё перед глазами вижу, как куски мяса человеческого разрубленные летят, руки, ноги. Вижу, как кровь ручьями хлещет из нас да из них. У меня же ведь вся накидка и латы, и оружие, и лицо в крови выпачкались, словно водой умылся. А под конец меня чуть лошадь с перебитыми ногами не придавила, как раз на голову падала. Слава всевышнему, увернуться успел, – рассказал беззубый Осагон.

– А вот другу твоему видать не помог господь. Нету нигде Храбора, никто из наших его не видел. Скорее всего, зарубил беднягу какой-нибудь язычник, иначе давно объявился бы, – заметил Леу, глядя на израненного в затягивающихся шрамах сослуживца.

– Ага, и малышу нашему недолго осталось, если сейчас не отдаст богу душу, то к утру отойдёт точно, – сказал Анрис.

Арамон припомнился семнадцатилетний блондин, который сейчас лежал не живой не мёртвый в шатре весь в крови. У него была серьёзная рана живота, говорить он не мог, только стонал.

– Жалко парня, жить да жить бы… – пробормотал тузец.

– Ничего не поделаешь приятель, зато на том свете райское блаженство ему обеспеченно. Он же ради него воевать пошёл, – тихо проговорил усач.

К ним подсели ещё несколько рыцарей-пехотинцев, кто с ногой, разрубленной до кости, кто без глаза, задетого бутарской стрелой. Редко можно было встретить счастливца совсем не пораненного в бою, один из которых был Арамон. Удивительная насмешка судьбы над человеком, специально залезшим в самое пекло сражения, ищущего там смерти для себя, но не получившего не единой царапины.

– Ну и денёк сегодня сумасшедший прямо, – сказал подсевший недавно воин с разбитой ногой.

– Ничего, нормальный денёк вышел, хоть побегать пришлось здорово. Зато карманы набили золотом, – отозвался его сосед.

– Я сегодня целую улицу вычистил, – довольно улыбнулся Анрис, показав всем пригоршню золотых монет, изделий и женских украшений.

Воин со шрамом на щеке отвлёкся от своих размышлений.

– Неужели вы всё это отняли у людей? – спросил он, глядя на неброский блеск золота в ладони брюнета.

– Конечно, а ты как думал? Сами-то они не станут всё отдавать! Пришлось припугнуть их вот этим… – ответил тот, покачав боевым топором.

– Но может это последнее что у них было и теперь они могут умереть с голоду? – возразил человек со шрамом.

– Да ничего с ними не случиться, эти нечестивцы живучие словно тараканы. Их ничто не возьмёт, – усмехнулся кривоносый.

– Слушай, дружище, чего тебе надо? Ты их жалеть, что ли вздумал? Жалей себе на уме, а нас не трогай. Нам и без твоих проповедей дерьма хватает, – проворчал вспыльчивый Анрис.

Арамон не нашёлся чем ответить, ему стало очень противно находиться среди этой компании. Поэтому сославшись на усталость, он отправился спать. В шатре было довольно просторно, там свободно могли разместится десяток человек с вещами и вооружением. Восемь лежанок и пару лавок составляли убранство полотняного сооружения. В разных углах валялась хозяйственная различная утварь. Шатёр пустовал, и лишь одна лежанка была занята полуживым, тихо стонавшим парнем.

Мужчина приблизился к умирающему блондину, лежавшему на светлой простыне. Голова Пьежана лежала на толстой подушке, несчастный бредил, повторяя какие-то бессвязные слова. Весь живот у него был в крови, несмотря на туго затянутую тряпку, не отличавшуюся особой чистотой. Арамон едва коснулся его бледного лица грубыми пальцами искренне жалея, что не находиться сейчас на месте Пьежана.

Затем снял с себя всю одежду, оставшись в одних коротких до колен штанах под названием брэ и возведя руки к небу, улёгся в свою постель. Уснуть ему было не просто от тяжёлых мыслей обо всём пережитом. Но он смог это сделать, прежде чем его однополчане увлечённые беседой заняли свои лежанки.

Всё воинство светоносцев овеял сон, и только Снегиан не мог сомкнуть глаз, сочиняя письмо папе при тусклом свете свечей в собственном шатре.

"Желаю здравствовать вам, Ваше Святейшество во славу и процветания господня. Я недостойный служитель ваш, пишу сие послание, дабы сообщить вам, что милости божьей захватили мы первое пристанище нечистых иноверцев. Полностью подчинив его священной вере Света. Но победа досталась нам тяжкой ценой, унеся собою невероятно много верных и отважных воинов. Но всё равно радость моя велика даже будучи омрачённый…" На этой строчке магистр оторвал перо от пергамента, крепко задумавшись над тем, какие слова начертать далее. Разные чувства бушевали в его душе, они неумолимо просились лечь на пергамент, высказав всё, что тревожило его сердце. После тягостных размышлений Снегиан продолжил:

"К сожалению, Ваше Святейшество, я должен заметить, что в нашем лагере имеют место быть такие низменные человеческие пороки: как зависть, ненасытное сребролюбие, грабёж, мало чем отличающийся от разбойного, и как следствие безбожное избиение невинных жителей. На моих глазах нередко происходили позорные проявления того, как воины наших союзников и братьев по вере несовистесь, дабы не боясь отмщения божьего, бесстыдно разграбляют и жгут дома простых людей оставляя целые семьи без крова. Многие защитники веры Света не гнушаются убийством, убивая беззащитных людей порой ради забавы. Их не останавливает даже главная заповедь божья, данная всему человечеству и гласящая: не убий. Нам часто приходится убивать, мы убиваем сотнями, тысячами, однако то вооружённые слуги дьявола, и мы исполняем волю господню, неся этими убийствами свет нашей веры на землю нечестивцев. Совсем другое дело убить простую женщину или ребёнка, это непростительно никому, и я боюсь, что видя наше беззаконье, бог прогневается на нас и нашлёт кару свою. Потому хочу попросить вас, Ваше Святейшество, поставить под запрет всем нашим союзникам проведение жестоких и бессмысленных избиений под властных нам людей, а также казней, какие беспощадно проводит некий аббат Барез, коему по вашему благоволению починяются все монахи в нашем войске. Теперь же смирено прошу вашего благословения на предстоящий путь и сражения с язычниками, ведь завтра с восходом солнца, мы выступаем к святой земле", – закончил письмо Снегиан. Некоторое мгновенье, он внимательно вчитывался в написанное и, удовлетворившись, свернул пергамент. Наложил личную печать с львом в ореоле солнечных лучей и под конец задул свечи, обильно оплывшие воском. Пройдёт много времени, прежде чем гонец доставит послание нужному адресату.

Просторная окутанная тяжёлыми, плотными занавесями из зелёного бархата комната очень отличалась ото всех обставленных роскошью покоев папского дворца, она находилась в самой дальней галерее и в неё плохо проникал дневной свет. Потому, когда хозяин дворца находился в ней лично, слуги всегда зажигали большой гранитный камин, дабы Его Святейшество не прибывал в полумраке. Сейчас был как раз такой случай, Раш второй сидел в кресле, сжимая пухлой рукой недавно полученное послание. Тягостное раздумье целиком овладело главным представителем бога на земле, лишь одно пламя беспечно роняло тёплый свет на его полное крупное лицо.

– Но по-моему, вы должны больше радоваться, а не огорчаться, Ваше Святейшество, – проговорил мягкий голос человека сидевшего напротив в таком же кресле.

Папа оторвался от дум, подняв маленькие серые глаза на собеседника в чёрном бархатном костюме какой мог себе позволить мужчина, принадлежавший к знатному сословию.

– Ведь хороших новостей больше чем плохих. Мы одержали первую важную победу.

Наши войска продвигаются вперёд, что может быть главнее этого? – поинтересовался тот, не сводя выразительных больших глаз с первосвященника.

– Как что? Вы разве не понимаете? – произнёс обеспокоено папа. – Вы сейчас слышали, какие известия прислал мне доверенный человек. И вы ещё спрашиваете?

Гость в соседнем кресле продолжал без лишних эмоций вглядываться в пляшущее пламя.

– Подумаешь невидаль. Ваш аббат Барез просто взбалмошный паникёр, он никогда мне не нравился своей излишней горячностью. По-моему, вы выбрали ни того человека на должность соглядатая, в этом деле нужен холодный, уравновешенный ум. А он им никогда не отличался, – заметил собеседник. Раш явно не разделял его спокойствия.

– Но Барез пишет, что герцог Снегиан везде поступает как вздумается, устанавливает свою власть, где только может, не считаясь даже с казнями иноверцев угодных богу. Притом, он всюду ставит палки в колёса всем духовным братьям в своём лагере и лично аббату. Препятствуя процветанию умножения могущества и величия святой церкви, это, по-вашему, не повод для беспокойства? – потеряв степенность, воскликнул папа.

– Не повод, – отозвался тридцатилетний мужчина, взяв с миниатюрного столика большой кубок с виноградным вином.

– Почему? – недоумевал главный священник.

– Я ещё раз вам повторяю, ваш аббат, больше похож на рыночную торговку крикливую и надоедливую. Ну, помешал этот магистр сжечь несколько иностранцев, разве от этого святая церковь потеряла всё своё могущество? Я так не думаю, – сказал гость. – Уж не собираетесь ли вы уподобиться крикуну Барезу, впадая в панику из-за таких мелочей? Могущество нашей церкви настолько велико, что его никогда не сможет развенчать один человек, пусть даже очень влиятельный, поверьте мне, – собеседник впервые оторвал взгляд от камина, внимательно посмотрев на обеспокоенного Раша. – Сейчас переживать не о чем, а вот когда это случится, то я вам обязательно об этом сообщу. На вашем месте, я бы занялся более полезными делами, чем слушать доносы всяких оскорблённых словоблудов.

– Вы полагаете, не стоит предпринимать пока никаких действий? – спросил папа.

– Нет, – ответил гость. – Хотя у вас просили благословения, так поскорее дайте его, чтобы воинство Света было уверенное в дальнейших боях, – посоветовал он, вновь устремив взор в танцующие языки огня.

Проснувшийся раньше всех Арамон вынес на руках бездыханное тело молодого человека, умершего прошедшей ночью. Он положил Пьежана в заранее вырытую могилу, несколько минут молча смотрел на бледное лицо покойника и затем, прочитав короткую молитву, засыпал всё землёй и, возведя руки к небу, вернулся в шатёр.

Вскоре во всём лагере наступило оживление, огромная армада людей и повозок с вещами пришло в единое движение, двигаясь строго на восток. После того как захваченная Минея была полностью передана в руки императору Асии в благодарность за переправу, светоносцы недолго находились на её территории.

Небо хмурилось над движущейся армадой людей и животных, вёзших на себе огромные запасы еды с вином, красивой мебели, простых кроватей с лавками и утварью, составлявшей быт гигантского войска. И тяжелобольных светоносцев, лежащих пластом на деревянных повозках. Никому не известная зараза свалила их с ног лишая сил передвигаться. Некоторые из них не могли говорить, некоторые в горячке обливались потом и бредили. Длилось это недолго, ведь потом они просто умирали.

О заболевших людях никто никогда не заботился, стоило им слечь, как все сразу обходили бедолаг третьей дорогой, боясь заразиться в суеверном трепете.

Исключением был, пожалуй, один Арамон, он, где мог, ухаживал за больными, выполняя всю грязную работу, но у него имелись свои причины не бояться возможной смерти. Сейчас, когда войско остановилось на ночлег, он не спешил к готовящейся стряпне, стоя возле повозки и поддерживая колотящегося в агонии человека. Тот метался в забытьи мучительно и тяжело, глотая воздух, его сотрясало чудовищная сила, от которой не было лекарства.

– Эй, помогите, пожалуйста! – крикнул Арамон шедшему мимо монаху, непосредственный долг которого был заботиться о больных и раненых. Однако тот, завидев для кого, просят помощи, смог сказать только это: "Господь поможет". И быстро сбежал от опасности.

– Дружище, ты совсем что ли сумасшедший? – спросил мимоходом человека со шрамом, Анрис, искренне не понимавший дурацкое самопожертвование тузца.

– Кто-нибудь, позовите сюда священника. Пусть хотя бы грехи умирающему отпустит… или чего там полагается делать? – вскричал отмеченный шрамом пехотинец, обратившись к окружающим.

– Кому тут понадобился священник? – послышался чей-то голос.

Арамон обернулся, увидев рядом толстяка монаха, лет которому было не более тридцати.

– Это мне, мне! – воскликнул он, замахав свободной рукой. – То есть не мне, а этому бедняге. Вот-вот представиться должен и даже молитву некому прочесть.

Подошедший монах недоверчиво покосился на мучившегося в агонии мужчину, который был простым оруженосцем.

– Эх, если бы я не был уверен в одном средстве, спасающем от заразы, ни за что к вам не явился! – многозначительно заявил толстяк в коричневой рясе.

– Вы о защите божьей толкуете, брат? – поинтересовался светоносец.

Монах отрицательно покачал головой, покрытой на макушке круглой шапочкой под цвет рясы.

– Это конечно тоже помогает, но лучше этой штуке ничего нет! – с такими словами, святой брат, сдёрнул с пояса фляжку с крепким вином и сделал мощный глоток. – Ну вот, теперь я готов исповедать и отчитать сего раба божьего, – проговорил дородный священнослужитель, безбоязненно приступив к чтению различных молитв над предсмертным больным. Монах читал, усердно крестя страждущего человека, а когда он закончил обряд очищения души, несчастный скончался в тот же миг.

– Спасибо вам, святой брат мой, – поблагодарил Арамон.

– Да не за что. Зови меня всегда, сын мой. На богоугодное дело времени не жалко, я вчера десяток таких отчитал, – ответил священник, а затем ушёл.

Светоносец же отправился копать могилу, вместо сытного ужина. Выбрав безлюдное место, тузец принялся разрывать землю крестьянской лопатой, небо прорвало уже в который раз. Дождь хлестал, словно обезумевший: серой водяной стеной. Войско быстро попряталось под шатры. Остались только лошади, мертвецы, и тот, кто готовил им последнее пристанище, промокший до последней нитки, отрешённый ото всего человек. Земля вырываемая им на глазах превращалась в грязь, но Арамон не обращая внимания, трудился, раскидывая липкие ошмётки. Дождь совсем не мешал ему, сквозь серую пелену воды, ему виделся прекрасный образ белокурой молодой женщины.

Оказавшись по пояс в вырытой канаве, он остановился. Земля не отпускала его и, скользя по грязным стенкам тузец со шрамом во всю щёку, выбрался наверх, скрывшись в хлестающих, в толстых струях воды. Вернулся тузец не один, а с повозкой полной трупов. Он уложил восьмерых покойников одного на другого, засыпав их мокрой землёй. Отводя запряжённую лошадь в лагерь, этот странный светоносец как всегда думал о чём-то своём, очень похожим на полоскающий дождь.

– Главная обязанность святой церкви состоит не только в насаждении веры Света среди нечестивцев. Она должна стать главенствующей и единственной для всех народов, – проговорил личный ставленник папы, обедавший со всеми монахами за длинным столом, устланным белой скатертью. Барез отрезал себе кусок жареного поросёнка, подлил вина. – Поэтому Его Святейшество ждёт от нас решительных богоугодных деяний… – аббат замолк на полуслове, потому что в шатёр ворвался магистр, взбешённый от гнева.

– Это что такое? – проорал Снегиан одной могучей рукой встрясывая смертельно пьяного монаха, попавшегося ему на пути. Все обедавшие братья проглотили языки, уставившись на это зрелище.

– Что это такое, я спрашиваю? – проревел герцог, со всей своей невероятной силой швырнув опьяневшего инока на обеденный стол и провезя безвольное тело по всей его длине, отчего стоявшая еда с приборами со звоном попадала на ковёр, а нетрезвый монах очутился возле самого Бареза позеленевшего от гнева.

– Как вы смеете? Кто вам позволил вламываться сюда? – воскликнул он, вскочив с кресла. Его гневные замечания разъярённый Снегиан просто не заметил, герцог был готов рвать и метать, поэтому не скупился на крепкие выражения.

– Заткнуться всем и слушать меня внимательно! – прорычал он, задыхаясь от ярости.

– По какому праву эта свинья напилась? Я хочу знать, какого дьявола это происходит в моём лагере? Вы все должны молиться, а не надираться, словно грязные простолюдины! И вы ещё называете себя слугами светлой веры? Но клянусь богом, вы у меня все начнёте праведную жизнь! Ибо я не желаю, чтобы глядя на таких нерадивых священников, всевышний прогневался на моё войско и лишил меня победы!!! С этого дня я запрещаю вам пить вино! Хлебайте одну воду, если не хотите испытать мой гнев! – на этом месте магистр выхватил меч, с огромной мощью рубанув им по столу, так что все сидевшие монахи побледнели от ужаса, протрезвел даже тот, кого он притащил.

– Не дай бог вам меня ослушаться! Если я хоть раз ещё увижу напившуюся тварь, если я, хотя бы почувствую запах этого пойла от кого-либо из вас, клянусь небесами, я живьём сдеру ваши нерадивые шкуры да вывешу вместо флагов. Клянусь, вы у меня бросите пить и начнёте молиться или я отправлю вашу всю шайку в преисподнюю к самому сатане. Все всё уяснили? Смотрите, я два раза не предупреждаю!!! – проорал Снегиан, а затем вылетел из шатра аббата, оставив всех насмерть перепуганными.

Начало нового дня не принесло хороших перемен. Светоносцы шагали по липкой жидкой грязи в ужасном расположении духа от безостановочного ливня, обрушившегося на них. Раздражение со злобой царили во всём войске, ведь мокли все одинаково: и знатные рыцари, и миряне, наёмники. Пехотинцам приходилось даже тяжелее, чем конным воинам, они шагали своими ногами, чувствуя, что дождь их сводит с ума. Представитель папы со всей святой братией путешествовал в крытой повозке, всегда оставаясь сухим. Однако после вчерашнего нагоняя от магистра, Барез был чернее туч затянувших небосвод и сейчас занимался тем, что составлял новое письмо папе.

"Низко кланяюсь вам, Ваше Святейшество и спешу сообщить, к сожалению, неприятные известия. Человек, за которым вы приставили наблюдать меня, перешёл своей непомерной гордыней и заносчивостью всякие допустимые границы. Герцог Снегиан поставил себя выше святой церкви и самой веры Света, нарушив своим недостойным поведением все заповеди, а также законы, установленные святой инквизицией и лично вами. Он предал отца нашего небесного и господа нашего Исаа Светлого, общаясь с мерзкими иноверцами, спасая их от священного огня. Раскаяние отсутствует полностью в его безбожной душе. Так как, связавшись с сатанинским отродьем, этот человек осквернил не только себя, но и всю светлую веру. Довожу также до вашего сведения, что этот истинный сын сатаны сделался вовсе неуправляемым. Он отказывается подчиняться мне, хотя обязан делать это. Более того, нечестивый предатель веры чистой угрожает погубить лично меня со всеми святыми братьями в лагере и клянусь этот отпрыск дьявола сделает что желает, ибо нет в нём страха божьего, сам сатана видимо наставляет его. Кроме того, самое страшное преступление герцога состоит в том, что он начисто отказывается отдавать те богатства которые достались нам в захваченной Минеи в руки нашей общины. Это невиданное кощунство не может быть прощено вами. Ваше Святейшество, вы обязаны как-то осадить гадкого еретика предавшего всех нас. Такой человек недостоин управлять воинством Света. По-моему мнению, его самого нужно отправить на костёр вместе с нечестивцами каковым он уподобился. И чем скорее это произойдёт, тем лучше будет для вас и всей святой церкви!!!" Закончив письмо, аббат наложил свою печать на пергаментный свиток, отдав собственному гонцу.

– Доставь это как можно скорее лично в руки Его Святейшеству, – холодно велел Барез, всей душой мечтавший отомстить главному обидчику. Он знал, что недавно Снегиан назначил себе пятерых помощников из числа знатных светоносцев наказав следить за порядком во всём огромном лагере. Не жалея терпения и времени, святой отец начал потихоньку сговаривать им зубы, тонка настраивая против герцога.

– Давай приятель я помогу тебе, – сказал Арамон, усадив захворавшего оруженосца от которого отказался собственный господин. Тот был очень плох и уже не мог самостоятельно держать тарелку с супом. Наверное, бедняга давно бы умер с голоду, если бы не тузец кормивший его с остальными немощными своими руками.

– Зачем ты это делаешь друг? Тебе ещё не надоело возиться с нами? – слабым голосом проговорил страждущий.

– Если я не буду этого делать, я сойду с ума от дурных помыслов. Поверь, забота о ближнем, здорово отвлекает от них, – ответил человек со шрамом.

Позаботясь о больных он вернулся к себе в шатёр и наконец смог поесть сам. Всё текло своим чередом, дорога тянулась, дни сменялись днями, приносившими с собой очередные заботы походной жизни.

Армия шла к своей новой цели, претерпевая на пути жестокие лишения, тянулась вереница смертей от неизвестных болезней, из-за которых многие участники светоносного похода впадали в суеверный ужас. Ведь они не могли объяснить, отчего все эти напасти сыпятся на их головы, но всегда находились те, кто мог это сделать. И делал это святой отце Барез без устали, изо дня в день ходил по всему лагерю, усердно втолковывая всем рыцарям, что стало печальным следствием насланных Господом скорбей.

– Говорю вам истинно, дети мои, вы страдаете не по своей вине. А по вине того, кто посмел поставить себя выше святых церковных законов, выше деяний церкви Света, её устоев, и её воле. Среди нас находится тот, кто оскорбил Бога, проявив милосердие к его заклятым врагам. Из-за этого нечестивца и еретика карает нас всевышний насылая страшные хвори, благодаря которым каждый день умирают десятки верных рыцарей Света, в муках и страданиях. Доблестные защитники веры христовой гибнут, потому что одна паршивая овца отбившись от стада божьего пошла путём греха и бесчестия. Виной тому всем вам известный Снегиан. Это он прогневил небеса собственной нечестивостью, это из-за него сыпятся на нас несчастья по воле божьей, это по его вине умирают славные рыцари Света и ещё будут умирать!

Потому что этот человек никогда ни в чём е раскается, став на дорогу отступничества, он предал бога, его церковь и всех вас. Я хочу, чтобы вы об этом знали и не позволяли себе подчиниться его богомерзкой воле, – провозглашал аббат размахивая руками перед толпой сенийцев, пользуясь временным отсутствием их магистра. Люди ничего не выражали. Тих перешёптываясь меж собой, видно было по их заинтересованным лицам, что обличительная речь представителя папы не оставила никого равнодушным. Только один Арамон не поверил ни одному произнесённому слову главного монаха. Ему вдруг стало ясно, что из-за таких святош, толпы невинных людей отправились на костёр.

– Неужто и в самом деле наш Снегиан стал еретиком? Если так, тогда мы пропали, небеса погубят нас в наказание, – боязливо предположил Осагон, чьи лёгкие раны успели зажить, превратившись в шрамы.

– Я не верю речам аббата. Разве мог выбрать папа, еретика в военачальники? – высказался Анрис, глянув в вечернее, розовеющее небо, в котором медленно плыли облака.

– Тогда может магистр не был отступником, а сейчас стал! Иначе почему нам так паршиво? Идти ещё бог знает сколько, а наших уже больше сотни вымерло, замучились могилы копать, – возразил Леу хлебавший суп с сухарями.

– Да ерунда всё это! Глупости, кого вы слушаете? Если б Снегиан был еретиком или кто другой из полководцев в лагере, то нам бы тогда неверных разбить не удалось.

Я не знаю что хочет сделать аббат, но он ведёт грязную игру, – заметил Арамон, откинув в сторону обглоданные бараньи кости.

– Святой отец ненавидит Снегиана. Как-то раз я проходил мимо шатра монахов и услышал, как они крепко спорили о чём-то. Барез кричал, что магистр чего-то там не должен делать, а тот послал его подальше, велев заткнуться. Вот теперь аббат срывает на нём злобу, как может, – поделился рассказом усатый брюнет. – Главное нам в это не соваться. Наше дело воевать, а не в разбирательствах знати участвовать, – добавил он, остальные согласно закивали, безмолвно поддерживая точку зрения приятеля. К сожалению, не все светоносцы последовали их примеру.

Зёрна сомнения, брошенные отцом Барезом в сердца рыцарей, а также простых вояк, дали свои недоброкачественные всходы.

"Мы шли на великую войну, мы хотели переделать и изменить целый свет, мы думали, что нам будет непросто, мы очень ошибались", – подумал Арамон, очутившийся посреди самой кровавой резни, развернувшейся у стен Едезы. Он орудовал мечом, видя исковерканные гримасой ярости лица врагов выраставших перед ним. Рядом сражались его однополчане, немногие знакомые и те, кого он не знал вовсе, видя впервые. Меч в руках был довольно тяжёл, но пеший воин не замечал этой тяжести, никто её не замечал, он не имеет значения, если в шаге от тебя враги пытаются вспороть тебе кишки и тут уж всё решает слепой случай. Ты живой, потому что ты на мгновенье опередил своего противника быстротой удара, а он не успел сделать это с тобой. Мужчина со шрамом на левой щеке, который был виден даже из под кольчуги, покрывавшей голову с висками заходив на скулы, сеял вокруг себя страх со смертью. Остриё его меча вонзалось в тела врагов, разрубая им грудные клетки, сердца, шеи, врезаясь в горло. Он уже не чувствовал себя человеком, все действия доводились до автоматизма. Отбился, ударил, свалил, добил. Человеческое море омылось своей кровью, ужасом и воплями, олицетворением боли, агонии и смерти.

Едезцев было так много, что Арамон не поспевал отбиваться. С его страшного лица текла не только кровь, брызгавшая из поверженных тел, но также пот. Холодный жуткий пот, какой бывает когда ужас с отчаянием переполняют тебя, всё твоё естество через край. Тузец видел лишь то, что творилось впереди, краем глаза отслеживая всё, что творилось вокруг. Вот ему удалось уложить вражеского пехотинца, вот второго, третьего. А рядом рухнул человек, с которым он разговаривал ещё поутру, ему отрубили голову. Чья-то стрела угодила за плечо Арамона, некогда было смотреть в кого она попала. Только стало слышно, как рухнуло чьё-то тело под ногами наступающим светоносцам. Враги прибывали, их лица полные отваги внушали большой страх, всё перемешалось. Тузец потерял ориентацию и лишь отбивался, сбивал с ног, добивал каждого без разбору, умываясь хлеставшей кровью иноверцев. В его поле зрения, среди бесконечных звенящих мечей, секир и сабель на миг попал человек на коне, сбивший другого всадника. Он поднял окровавленный меч вверх, его конь, встав на дыбы воинственно, протяжно заржал.

Пехотинец не отдавал себе отчёта о том, кто это мог быть, лишь один уголок его зрительной памяти дал понять спятившему в резне мозгу, что сейчас он видел самого Снегиана, яростно рвавшегося в первые ряды беспощадной бойни. Он никогда его не видел ранее даже из далека, теперь вид бесстрашного полководца словно придал дополнительных сил, так нужных в бою. Рядом витал смертельный круговорот, падали враги, один, второй, третий, валились с ног убитые союзники, их крики и жалобные стоны закладывали уши, заставляя отдаваться головной мучительной болью.

Арамон пробивался сквозь плотную оборону противника с безумным взглядом со стиснутыми зубами, перед ним проплывали разные лица, мелькая и тут же исчезая, как исчезает туман или призраки. Умирали иноверцы, умирали однополчане, умирали одинаково, потому что смерть подобно господу богу ни делала меж ними различий.

Арамон проломил кому-то череп, прямо через шлем, прошиб кому-то солнечное сплетение, а затем он увидел то, что заслонило собой всю остервенелую битву став немного, гораздо важнее её и всего на свете. Силуэт женщины оливаемый за потом солнца так ярко, что заставлял светится её стройную фигуру по всему контуру.

Потом он совсем близко увидел светло-голубые глаза своей жены, она ласково улыбалась ему, ласково и так беззаботно. Рядом с её простым беловато коричневым платье стояли семилетний мальчик и пятилетняя девочка со светлыми как у матери волосами. Она зажала их за руки, а за ними вместо улитой кровью трупами полем битвы расстилалось бескрайнее поле высокой сочной травы. Лучи солнца ярко переливались на ней. Никто из сражавшихся светоносцев не придал значения, что один из них пронзённый сталью меча, упал вниз. Обычное дело на войне. Звон топоров и мечей сменился на треск огня с копотью удушающего дыма к поздним сумеркам. Ночью в Едезе было светлее, чем днём, она полыхала, зализывая свои раны языками горячего пламени. По её улицам носились сотни людей под знамёнами светил устанавливающих свои порядки. Город гудел целую ночь, но с приходом рассвета здесь не стало спокойнее, началось правление инквизиции, не знавшей жалости даже к собственной пастве. К вечеру Едеза пропиталась запахом жареного человеческого мяса, с её святой воли.

– Здравствуй, рад видеть тебя уцелевшим, – пожал руку Анрису, кривоносый приятель.

– Один бог знает, как мне это удалось! – устало прокряхтел усач. – Из наших, кого ещё видел?

– Видел Осагона, правда, ему в бою едва шею не своротили, но всё равно живой.

Ещё пару ребят видел, кроме Белиана, да порезанного, – ответил Леу.

– Я тоже их не встречал. Если к вечеру не объявились, значит того… Пожитки их надо поделить, чтобы не пропадали зря, – сказал брюнет, разводя костёр для жарки говядины.

– Поделим, только поедим, а то жрать хочется, хоть убейся. Вот, так кажется, целую кобылу сейчас бы и съел! – сообщил Леу отправляясь за мясом.

Вскоре под огнём зашипела большая телячья туша, её время от времени поворачивали на вертеле два человека. Ещё пятеро кружком усевшись у костра пили вино.

Смеяться и шутить никому не хотелось, все старались забыть чудовищную бойню пронёсшую сутки назад.

– А я знал, что победа будет за нами, – проговорил один из круга.

– Конечно, а как же иначе? У нас вера истинная, а у проклятых нечестивцев нет.

Потому не помог им Господь, – заметил его сосед.

Все многозначительно закивали головами в знак согласия, потом уставились на проковылявшего мимо в стельку пьяного монаха. Толстяк шатался, с трудом удерживаясь на ногах, а затем из него вылетела громкая протяжная отрыжка.

– А не грех ли святым братьям так напиваться? – удивлёно поинтересовался чудом уцелевший Осагон.

– Не знай, – пробормотал кривоносый пехотинец, увидевший как горе-монах всё-таки свалился на землю.

– Чего заладили, грех не грех? Если уж священники это делают, то значит ничего зазорного да грешного в том нет! – проворчал Анрис, раздавая отрезанные горячие пахнущие дымком куски телятины в миски товарищам.

– Проклятье! Дьявольские козни!!! – послышалась гневная речь пьяного толстяка пытающегося подняться.

– Славно. Теперь настало время для более важных дел, – произнёс усач, когда телячья туша была практически съедена, обтерев жирные пальцы об себя.

– Чего ещё? – не понял его сосед.

– Как чего. Говорил же тебе Белиана со шрамощёким нету! Прибрал их Господь. Надо их барахло поделить, по-быстрому, – ответил Анрис.

– Эх твоя правда дружище, ну пошли, – согласился Леу и семеро светоносцев отправились под шатёр. Там они вскрыли пару нехитрых сундуков с небогатым скарбом умерших, принявшись разбирать бесхозные вещи. Добыча была не велика, особенно из поклажи Арамона, несколько тряпок, походная миска, ложка пара башмаков. Единственное что представляло ценность в том кладе это круглый в форме солнца золотой символ. За ним-то и потянулся сразу Анрис, однако его тут же одёрнул горбоносый здоровяк сослуживец.

– Ты чего? – не понял брюнет.

– Грабли убери, я первый его заметил, он мой, – заявил тот.

– Пока ты свои зенки развязывал, я уже сто раз его обсмотрел. Потому это моё! – проворчал усатый.

– А этого ты не хочешь? – воскликнул обозлённый тип по имени Броже, показав неприличный жест, а затем двое спорщиков тут же выхватил мечи. Они схлестнулись, осыпая друг друга сильными ударами. Анрис наступал, горбоносый громила отбивался, затем резко сделал выпад на противника, усач еле увернулся, упав на стоявшую лавку. Следом за ним в неё вонзилось лезвие меча Броже, оставив огромную зазубрину. Брюнет пнул лавку так, что та едва не сшибла его противника, ударив по ногам. Анрис бросился на Броже, тот на него.

– Чем это вы тут занимаетесь? – вдруг прозвучал неизвестный голос и спорщики замерли от неожиданности, уставившись на незнакомого молодого человека за плечо которого держался тот, кого они меньше всего ожидали увидеть. – Этот парень здесь живёт, я не ошибся? – спросил удивительно красивый парень лет двадцати пяти, в голубых глазах которого плескалась радость. Все не сразу смогли ответить, глядя на еле живого израненного Арамона.

– Где ты его откопал, приятель? – выдавил пораженный Леу.

– За городской стеной, в куче мёртвых валялся. Хорошо хоть рука у него дрогнула, а я мимо проходил, заметил, – отозвался голубоглазый красавец. – Вытащил его из трупов. Смотрю накидка на нём нашего лагеря. Так я сразу сюда, встретил пару оруженосцев здешних, они мне и показали что, мол, тут этот бедолага жил.

– Помилуй Господи, а мы уж думали, помер он, – пробормотал один из наблюдавших воинов.

– Так куда его положить? – спросил незнакомец.

– Сюда, вот его койка, – указал Анрис, убрав меч, парень бережно перенёс больного на кровать, тот не издал ни звука.

– Кажись, он долго не протянет, – высказался кривоносый пехотинец, взглянув на зияющую рану на груди.

– Точно. К утру околеет, – поддакнул ему Броже.

– Правда ваша, достойные люди, только позвольте уж мне поухаживать за ним, пока не помрёт, позаботиться перед смертью, – попросил светоносец похожий ликом на херувима.

– Это, пожалуйста, мы-то с ним возиться точно не будем! – усмехнулся Анрис. – Тем более место есть, одного у нас не хватает и он не появится тут, если конечно ещё один умник вроде тебя не притащит его к нам.

– Храни вас Господь. Спасибо вам люди добрые, – улыбнулся весело красавец, усевшись на лавку рядом с койкой еле дышавшего мужчины.

Этим летом солнце палило так сильно, что люди изнывали от жары, воздух был горячим и сухой ветер делал только хуже, раздувая его по старому городу. У старой глиняной лачуги лежал тяжело больной человек, всеми гонимый, всеми презираемый. Стоило ему встать на ноги и пойти, то все встречные прохожие в страхе разбегались, а некоторые хватали палки и осыпая несчастного безбожной руганью подолгу били. Раньше была совсем иная жизнь, любящая жена, дети, всё изменилось и рухнуло как карточный домик когда у него появилась проказа. Забота, а также любовь семьи улетучились в одно мгновенье, беднягу выгнали из дома. И он подобно бродячей собаке отправился скитаться куда глаза глядят, спал где придётся, ел что придётся. У бездомного пса и бездомного человека судьба не слишком разная. Ничто не могло спасти прокажённого, зная об этом, он ничего не ожидал для себя от жизни, не веря ни в какое чудо. Но вдруг глаза его увидели того о ком так много говорит весь народ, не веря своему счастью, больной выскочил с места и как мог быстрым шагом поспешил на встречу к путешествующему Исаа. А когда поравнялся с ним, то упал на изъеденные проказой колени и со слезами стал умолять:

– Помоги мне Господи, спаси меня! Пожалуйста, очисти меня, если хочешь…

Исаа протянул руку, коснулся его и сказал:

– Хочу очистить! – на глазах у любопытных зевак страшные язвы на измученном человеке стали зарубцовываться, вскоре от них не осталось и следа. Исцелённый же начал целовать ноги спасителя всё повторяя:

– Спасибо Господи.

– Иди с миром, – отпустил его Исаа Светлый, а собравшимся сказал:

– Смотрите люди, если кого семья предать может, то Отец наш небесный никого никогда не придаст. Истинно говорю вам, – после этого он ушёл от изумлённого народа.

Пустынное место где молился Исаа, на холме окружило его безмолвием и тишиной.

Спаситель сидел с закрытыми глазами не замечая как к нему сзади подползала длинная тень.

– Бог помогает каждому, кто просит его о помощи, так Исаа? – прозвучал уверенный голос за спиной мессии.

– Ты опять здесь, нечистый дух, что тебе нужно? – спросил учитель.

Сатана в человеческом обличье, сел напротив.

– А с чего ты взял что мне что-нибудь нужно? Может мне просто захотелось узнать как твои дела? Как твоё здоровье? Настроение? Хорошо ли ты себя чувствуешь? – с лёгкой улыбкой проговорил дух зла.

– Не может быть! – не поверил сын плотника, взглянув в пронзительные глаза дьявола.

– Как же хорошо ты меня знаешь! – засмеялся тот. – Ну а всё-таки как настроение Исаа? Отчего радость не играет на твоём лице?

– Я порадуюсь, когда воля Отца моего исполниться, – отрезал учитель.

– А я порадуюсь когда помогу тебе исполнить её! – заявил сатана, прищурив правый глаз.

– Ты уничтожишь сам себя? – сухо пошутил Спаситель, отчего дьявол скорчил озабочено усталую мину на худом привлекательном лице.

– Тебе и твоему Отцу только бы кого-то уничтожить. Спокойно жить явно не можете, а потом же меня называете негодяем. Позволь спросить тебя, ты хочешь, чтобы тебя послушали и перестали грешить? Чтобы не было скорби, боли и слёз? Чтобы все зажили счастливо в мире да в согласии?

– Хочу. Я из-за этого и пришёл на свет, – ответил Исаа.

– И я хочу, как можно скорее! – взмахнул рукой повелитель зла. – Ты можешь мне не верить, но как здравый человек выслушай мою точку зрения и рассуди прав я или нет. Предупреждаю тебя Исаа, если будешь ходить и проповедовать, рассказывая людям о царстве божьем. Уговаривая их жить в любви, то тебе даже десяти жизней не хватит, чтобы они уяснили твоё учение. Понимаешь, они не готовы слушать простого человека, ещё смеяться над тобой будут, – дьявол на секунду замолчал, уставившись в небо. – Будут смеяться Исаа, будут. Как смеялись над другими, тоже пытавшимся их переубедить. Задайся вопрос почему? Отвечаю, потому что предшественники был просты и ты прост потому что воспитан в семье плотника, а простоту дорогой Исаа, они не любят. Толпа простоту не уважает и всех простаков считает мягко говоря неразумными слушать их советы никто не желает. Поэтому слушают люди тех, кто имеет влияние, чем больше, тем больше слушают. Влияние даёт власть, именно поэтому жители этой страны, как и любой другой, более внимают арейским легионам, подчинившим их Эмиру. Тебя, такого простого да миролюбивого они не поймут. А ты хочешь, чтобы тебя поняли и приняли, но чтобы это случилось – тебе нужна власть. Тогда народ начнёт тебя уважать, а значит, выполнять то, что ты ему скажешь. Вот тебе мой хороший совет Исаа. Собери единомышленников, дай им в руки оружие. Возглавь сопротивление против арейцев, освободи Светогорию от их ига. Стань царём, тогда и говори поданным как надо правильно жить! Тогда каждое слово, исходящее из твоих уст будет не словом, а законом. Тогда каждый последний крестьянин станет соблюдать все твои заповеди.

Тогда и воцарится здесь воля божья и славе твоей не будет конца. Это же так просто Исаа! – закончил разглагольствовать дьявол.

Спаситель молчал, обдумывая услышанное, в словах дьявола было столько верного.

Сможет ли он один единственный человек поменять сложившееся крепкое мировоззрение целого народа? Народа, который большую часть своего существования провёл в рабстве. Народа, которым теперь властвует великий Эмир и книжники с фарисеями. Исаа не знал что хуже, арейцы, принёсшие рабство физическое или светогорские священники создавшие рабство душевное. Оказалось легионеров Эмира он боялся меньше чем коварства и невероятной хитрости набожных святош, способных не задумываясь всадить ему нож в спину за всё что им сделано и сказано. Весь ужас заключался в том что он был один, а фарисеев с книжниками в Светогории имелась целая армия. Они даже при арейской диктатуре сумели неплохо прижиться.

Не моргнув глазом переметнулись к захватчикам поклявшись в верности императору.

Им было наплевать на простой народ, главное чтобы они и дальше могли жить безбедно набивая свои бездонные карманы за счёт верующих. За то что Исаа открывал людям глаза говоря что Богу не нужны их пожертвования с деньгами которые потом присваивают себе священники, они ненавидели его изо всех сил, давно мечтая уничтожить вместе с той правдой какую он нёс этой многострадальной стране. И всем им жестоким алчным дурным людям в облике святости ему нужно противостоять. Одному. Сатана сказал непререкаемую правду, на это уйдёт вся жизнь. Целая жизнь, чтобы сломать глухую стену лжи, созданную фальшивой религией, а как хочется чтобы это случилось раньше на десятилетие или даже на три. Исаа Светлый представил себя царём правящим счастливыми свободными людьми без продажных священников без их строгих правил без их запретов без их злодеяний прикрытых именем Господнем. Как же это было здорово!

– Верь своей мечте Исаа, – прозвучал голос злого духа облачённого в чёрную хламиду украшенную золото прочитавшего его мысли. Спаситель словно очнулся ото сна услышав его звук и заглянул в понимающие глаза дьявола.

– Посмотри правде в глаза, ты же понимаешь, что я прав. Ты всё понимаешь, – проговорил властелин зла.

– Я понимаю, что власть это отхожая яма, захват власти это кровопролитие. Я не хочу кровопролития, я не хочу новой войны, не хочу быть царём светогорским. Меня Господь послал больных исцелять, немощным помогать, умерших воскрешать и всем рассказывать о Нём, – ответил Спаситель.

Это неприятно поразило его собеседника.

– Ты что отказываешься? – изумлённо воскликнул сатана.

– Я отказываюсь, – подтвердил Исаа.

– Неужели ты предпочитаешь всю жизнь скитаться по свету, читать проповеди, на которые всем наплевать и исцелять всякий сброд в надежде что он проникнется твоим ученьем? Ты хочешь делать это всю жизнь, когда можно очень быстро взяв всё в свои руки исполнить заветное желание? – ошарашено спросил нечистый дух, сверкая глазами.

– Всё что быстро не бывает хорошо. Счастья быстрого не бывает, к нему нужно идти долгим тяжёлым путём. Чем тяжелее путь тем больше счастья в конце так устроен мир, – сказал Исаа невозмутимо.

Его слова взбесили дьявола.

– Ты, маленький, неразумный человек! Ты не дожил даже до тридцати лет, откуда тебе знать, как устроен мир? Я знаю то, что тебе никогда не откроется. Мне известен этот свет больше чем ты знаешь самого себя и ты мне говоришь об устройстве мира? Послушай меня, не совершай ошибки, собери войско, спаси Светогорию, верни родине свободу! Конечно, прольётся немного крови, а ты как хотел? Но за то очень скоро всё забудется, а твоё учение воцарится вместе с тобой Исаа!!! – продекламировал повелитель тьмы горячо.

– Уйди от меня, я не приму твоих советов, потому что они замешаны на крови, а царство божие, войной да оружием не создаётся, – отрезал Спаситель.

Наступило секундное молчание.

– Ты пожалеешь, что не послушал меня светогорец. Очень скоро. Но будет поздно, – прохрипел сатана, а потом вдруг преобразился во взъерошенного ворона. – Ты всё потеряешь и никто тебя не спасёт! – пригрозил он длинным клювом, затем взлетел ввысь где скрылся в небесах.

Глава 3. Мукаддас

Шатёр заседаний знатнейших графов и герцогов, управляющих войском был намного больше всех шатров в лагере, конечно же, превосходя их также в роскоши. За обширным дубовым столом круглой формы, уставленным всевозможными изысками еды собралось более двадцати человек на чьих ярких, пёстрых одеждах кроме солнц были нашиты родовые гербы. Один Снегиан ограничился тёмно-синей походной накидкой с огромным чёрным солнцем во всю грудь. Из духовенства присутствовал лишь Барез, который после последней ссоры предпочитал сидеть подальше от сенийского магистра, рядом с герцогами. И каждый раз, встречаясь со Снегианом взглядом, аббат отворачивался с таким видом, будто узрел стаю опарышей в конском навозе. Туча слуг ухаживала за пирующими, играли музыканты, пожалуй, не хватало лишь танцующих женщин для полного удовольствия рыцарей. Внимание всех привлёк главный магистр андийских светоносцев Ридик зе Вересс по прозвищу Неустрашимый. Отвагой этот человек действительно блистал, сея панику в рядах врагов. Сейчас он встал из-за стола с явным желанием сказать тост.

– Друзья мои, я хочу поднять этот кубок во славу воинства Света и наших великих побед! – произнёс герцог левой рукой, оправив своё белое сюрко с красным солнцем и мордой медведя на золотом гербе. Предложение было с восторгом принято всеми, полководцы с радостью выпили за высказанный тост. Закусывая терпкое вино предводители армий увлеклись беседой, обсуждая друг с другом своих солдат и стараясь доказать каждому, что воины из их лагеря гораздо доблестнее и отчаяннее сражаются чем рыцари из соседних лагерей. Спорили они горячо, но безобидно, по-дружески.

Вновь поднялся Зе Вересс с полным кубком, вновь все посмотрели на статного, величавого герцога.

– Поднимаю тост за моего хорошего друга и собрата по вере, Снегиана Шустского.

Пью за тебя дружище!!! – провозгласил Ридик залпом осушив глубокую серебряную кружку. Гермийцы с полководцами арейской священной империи выпили за предводителя сенийцев без особой радости и совсем уж отказался пить ненавидевший Снегиана Барез. От цепкого взгляда магистра это не ускользнуло.

– Что это вы святой отец даже глотка не сделали? Не хотите пить за моё здоровье? – сухо поинтересовался он.

– У меня пропало настроение, на сегодня с меня достаточно вина, сын мой, – язвительно отозвался священник.

– Ах вот как? Ну возможно ради меня вы всё же сделаете исключение? – настаивающее предположил глава сенийцев, сверля главного монаха глазами. Худое лицо аббата посерело от злости, Барез уже был готов высказать всё, что думает о Снегиане, как вдруг улыбчивый андиец вмешался в выяснение отношений. Ридик приблизился к союзнику и хлопнув того по могучему плечу, сказал:

– Полно тебе брат наседать на святого отца, не к чему обременять его. Давай лучше я ещё раз выпью за тебя с превеликим удовольствием!!!

Это остудило запал Снегиана и, стукнувшись кубками, они осушили их до дна. Затем Ридик вернулся за своё место. Застолье потекло бесконечной рекой, все прекрасно веселились, кроме насупившегося Бареза у которого ненависть кипела внутри, словно раскалённое масло. А пирующая знать принялась распевать песни о героических походах и сражениях.

– Смерть нечестивцам!!! – проорал вскочивший с кресла гермийский магистр Заград, выхватив меч из-за пояса и подняв его вверх. Потом он запихнул его обратно, схватив кубок с вином. – Смерть проклятым нечестивцам, им, их отцам, их жёнам, их детям!!! Гореть им всем в аду! – послей этой тирады, гермиец выпил вино, остальные светоносцы тоже и только Снегиан демонстративно не поднял кубка, чем привлёк излишнее внимание к себе.

– За такой тост нельзя не выпить! – воскликнул Заград, уставившись на сенийца.

– За смерть женщин и детей не пью!!! – отрезал магистр.

– Как это? – удивился гермийский полководец. – Они же все иноверцы, а значит слуги сатаны. Их надо убивать и пить за их гибель, дабы очистить землю! Ты должен выпить!

– Приятель, выпей, ну что тебе стоит? – обратился к Снегиану Ридик зе Вересс, тот отмахнулся от него.

– Пить не стану! Кровь беззащитных мне не нужна, – прозвучавшие слова поразили всех, а кого-то и разозлили.

– Он потакает неверным! Это немыслимое святотатство!!! – вскричал Барез.

– Брат мой, если ты сейчас не сделаешь хотя бы пару глотков за смерть всех неверных, то я буду считать тебя еретиком, предателем веры и трусом! – заявил гневно Заград.

В ответ герцог Шустский взял и выплеснул содержимое своего кубка в лицо гермийца.

Малость промахнулся и крепкое вино угодило в физиономию аббата, затрясшегося от злости.

– Ах ты подлый еретик! Предатель! Мерзкий отступник!!! – проорал гермийский граф, а дальше на глазах ошарашенной публики Снегиан выскочил из-за стола, подбежал к графу и нанёс ему такой страшный удар по лицу, что Заград отлетел на два метра в сторону, свалившись на пол устланный коврами, где потерял сознание, а также три коронных зуба, вылетевших изо рта с кровью. Все остолбенели от увиденного, даже музыканты перестали играть по открыв рты.

– Может ещё кто-то считает меня еретиком и предателем святой веры? – задал вопрос Снегиан, нарушив тишину.

Никто не ответил ему, все изумлённо молчали.

– Полагаю никто. Превосходно. Тогда пируем дальше! Эй, вы там, играйте! – велел магистр, те не заставили себя долго ждать, возобновив музыку, под которую герцог вернулся к своему месту. Подбежавшие вассалы подхватили бессознательного гермийца под руки и вынесли из шатра. Весь оставшийся вечер, даже Барез не смел заикнуться об отступничестве Снегиана, держа язык за зубами.

Человек способен пировать и веселиться когда у него всё хорошо, когда же смерть стоит у него на пороге его уже мало что беспокоит. Смерть успокаивает и убаюкивает каждого не хуже родной матери…

Арамон лежал на кровати неподвижно, бесшумно, практически бездыханно. От неминуемой смерти его отделяла тоненькая черта, подобная волосу или паутинки шелкопряда и забота доброго молодого человека по имени Равуль. Этот двадцатипятилетний светоносец, неустанно сидел возле умирающего, ухаживая за ним.

Молился, втирал некие снадобья в виде мазей, ловил каждый шорох, любое непроизвольное движение тяжелораненого. Это уже длилось много дней и ночей, так что другие пехотинцы успели привыкнуть к нему.

– Парень, зачем тебе это надо? Ему не нужен лекарь, этому бедолаге нужен монах, чтобы грехи отпустить напоследок! Брось ты его, всё равно ведь умрёт. Зачем перевозить его на своей повозке раз за разом? Зачем ночами не спать? Для чего? – так часто говорили ему мужики из лагеря, поражаясь душевной доброте и терпению Равуля. Но тот всё время одно отвечал:

– На всё воля Божья, друзья мои. Если выживет тузец, то славу Господу, а нет, так упокоится он с миром. А я уж послежу за ним, мне это только в радость.

Богоугодное дело делаю.

В шатёр пехотинцев, где находились один Равуль с еле живым Арамоном, вошли здоровяк Броже со смуглым Анрисом. Пока они больше не ссорились, особенно после того как выпили мировую.

– Отвяжись ты от него парень, мы вот тебе тут поесть принесли, – проговорил усач, вручив младшему тарелку с бараниной и хлебом.

– Спасибо за доброту, дружище, – улыбнулся ухаживающий, с радостью приступив к еде. – А вы что не едите? – поинтересовался он.

– А мы сытые уже. Сейчас вот поспать надо, скоро в путь двинемся, – ответил Броже укладываясь на свою койку.

– Ага, не говори… Слава богу хоть дождя нет вторые сутки, – заметил Анрис.

Тут вбежал Луи, весь взбудораженный.

– Ребята тут такое было, расскажу, упадёте! – воскликнул кривоносый.

– Чего такое? – с кровати спросил Броже, остальные внимательно уставились на товарища.

– Вам известно, что я сегодня пирующую верхушку охранял?! Стою я, значит, стою, у самого входа, со мной ещё пара андийцев было. Вдруг слышу разговор шумный завязался меж нашим магистром и гермийским. Мне даже слух напрягать не пришлось до того громко заспорили.

– А ты-то как гермийскую трескотню разобрал? – удивился усач.

– Так он по-нашему говорил. Плохо так, слова коверкал, но худо-бедно понять можно было, – сказал рассказчик. – В общем, тут такая каша заварилась. Гермиец поднял тост за смерть всех нечестивцев…

– Ну, правильно, и я бы за это тоже с удовольствием выпил бы! – перебил кривоносого, громила, усмехнувшись.

– Да не мешай ты! – воскликнул Леу, махнув на него рукой. – Все выпили, а наш не стал. Не буду говорит глотку мочить за такой тост и всё тут! – при этих словах все кто были в шатре вытаращили глаза от удивления, а Броже чуть с кровати не рухнул.

– Почему это? Как это не стал? – в один голос крикнули усач со здоровяком.

– А так это! – развёл руками очевидец. – Не желаю говорит бабскую и младенческую кровушку проливать, ну хоть тресни! А дальше вообще красота пошла. Гермиец-то нашего оскорбил. Еретик ты говорит и предатель веры!!!

На этом месте все трое поспешно возвели руки к небу.

– Ух не дай бог таковым стать, уж лучше лютая смерть!!! – пробормотал встревоженный Равуль.

Леу продолжил:

– А я-то в тот момент не будь дураком да в прореху меж полотен и заглянул как раз вовремя успел. Вижу только наш со стола слетел, подбежал к нему и ка-а-к саданёт белобрысому по морде, у того аж искры из глаз посыпались вместе с зубами.

Свалился он на пол и притих.

– Умер? – изумлённо проорал Броже.

– Не-е, жить будет, только дух из него вышибло, так и унесли под ручонки в себя приходить, – с видом знатока объявил кривоносый пехотинец. – Ух, и страху наш на всех нагнал, не сказать просто. Все умолкли, никто слова поперёк не вымолвил.

– Да уж, конечно, скажешь тут… Уж на что я силён, а с его милостью драться поостерёгся бы, – покачал коротко стриженый головой громила.

– Это верно, – согласился Анрис.

– Не завидую я гермийцу, – проговорил Равуль.

Очень скоро весть о побоище Снегиана разнеслась по всему войску, она сыскала ему плохую службу, усилив ненависть врагов и завистников. В остальном все оставалось по-прежнему, светоносцы шли к святой земле, шаг за шагом, день за днём, приближаясь к ней. Сам герцог ходил мрачный и раздражённый из-за неприятных мыслей мучавших его. Он осознавал всю не совершённость, всю жестокость развёрнутой войны и ничего не мог с этим поделать. Его давно не утешала та мысль, всегда согревавшая сердце, что всё это делается во имя истинной святой веры Света. Отчаяние впервые показало свою уродливую голову в душе Снегиана, он не знал, как быть дальше. Истина постепенно открывала ему своё лицо, мучительно неприятно, показывая исконное стремление тех, кто затеял эту войну и тех, кто отправился воевать под знамёна с солнцем. К сожалению, правда очень часто бывает горькой.

Сумерки уступили место звёздной ночи, у костра сидели и грелись семеро человек, тихо переговариваясь, их щиты и орудия покоились рядом.

– Ну, мужики, слышал что скоро до атаров дойдём, а там и до святой земли рукой подать, – подметил Леу, подставив вытянутые ладони ближе к огню. Пламя рисовало интересные тени на его лице, а также лицах сослуживцев.

– Вот и славно. А то уж мне наскучило просто так шататься, в бою хоть разгуляться можно. А если ещё повезёт живым остаться, то вдоволь карманы набьём, – произнёс дылда Осагон.

– Ага, если какой-нибудь нечестивиц тебе башку не снесёт! – усмехнулся жгучий брюнет.

– Так я и говорю, если жив останешься, – возразил беззубый.

Один из сидевших вдруг хохотнул, сказав:

– После того как его милость вышиб три зуба гермийцу, тебе не так должно быть зазорно Осагон. Не ты один теперь с дырявым ртом ходишь.

– Это верно, – улыбнулся двухметровый пехотинец.

– Везёт же порезанному, лежит себе в ус не дует. Равуль за него всё делает, – высказался некий светоносец без левого глаза, следствие ранения стрелой.

– К дьяволу такое везение, лучше своими ногами топать, а не валяться в беспамятстве третью неделю! Как ещё жив-то до сих пор, тузец? – не согласился Анрис.

– Однако ему полбеды, а меня часто посещают греховные мысли, – отозвался одноглазый потерев щёку, обросшую трёхдневной щетиной.

– Какие ещё мысли? – спросил Леу.

– Да бабу хочется!!! – махнул рукой тот и все заржали.

– Бабы все под властью дьявола и ведут в гиену огненную. Смотри брат свяжешься, гореть тебе в аду! – предостерёг Броже.

– Особенно, если она рыжая с зелёными очами, таких надо остерегаться пуще всего!

Это значит, она истинная ведьма и душу продала сатане за то, чтоб он её колдовству обучил, – многозначительно заявил кривоносый, отчего все сразу возвели руки к небу.

– Тьфу, избавь меня Господь от такой мерзости и беды! – проговорил подсевший ко всем Равуль, слышавший эту часть разговора.

– Да вообще все красивые женщины – ведьмы! – заметил усач Анрис, все одобрительно покачали головой. – Ну чего приятель, как там твой подопечный поживает? – поинтересовался он у молодого светоносца.

Тот с отчаянием махнул рукой.

– Плохо ребята он поживает. Боюсь приберёт его Господь ни сегодня завтра, – ответил он.

Стоило ему произнести таковые слова, как у всех глаза на лоб полезли, когда из шатра пошатываясь, вышел Арамон в одной ночной рубахе. Все опешили и только один Равуль подскочив к нему, помог добрести до огня, весь сияя от радости.

– Ну вот творит чудеса Всевышний! Истинные чудеса, слава Ему!!! – воскликнул голубоглазый красавец, усаживая очнувшегося.

– Что со мной было? – первое, что спросил он.

– Ты чуть было копыта не отбросил, дружище. Валялся словно не живой аж три недели, давненько мы рожи твоей порезанной не видывали! – сообщил Анрис, хлопнув тяжелораненого по плечу.

– Эй, полегче! – попросил тот. – Пожрать чего есть?

Арамону тут же налили остатки мясной похлёбки со дна котелка.

– А за спасение своё вот его благодари. Выходил он тебя, – рассказал Леу, указав на блондина.

– Да ладно мужики, разве тут моя заслуга, то Божий промысел, а я так, помог немного… – засмущался молодой человек.

– Ну… живы будем, сочтёмся, – благодарно пообещал человек со шрамом.

– Эй тузец, ты же при смерти лежал, может расскажешь, как там тебе было? Бога видел? Или ангелов? – затараторил Леу, переполненный любопытством.

– Ребята, ничего не помню, только темноту непроглядную, – ответил чудом исцелившийся.

– Вы как знаете, а я пойду, прилягу, а то в сон ужасно клонит, – проговорил одноглазый, поднимаясь.

– И то верно. Спать пора, завтра с рассветом подъём, – подтвердил Анрис, тоже встав с бревна.

Остальные также отправились в шатёр кроме Равуля.

– Вы идите, а я так по небу соскучился, что ещё тут посижу, – сказал Арамон, взглянув в бездонную полную бриллиантов звёзд вечность. Ему вдруг очень захотелось жить…

Всё огромное воинство Света спало, каждый видел свои собственные сны: приятные, не очень приятные, счастливые и кошмарные. Люди не могут управлять ими, ими управляет одна ночь. Но не все этой ночью торопились увидеть сны, кое-кто даже не думал ложиться спать, вынашивая план мести.

– Я убью его! Я убью его!!! Раздавлю эту гнусную тварь!!! – едва не крича, угрожал побитый гермиец, лишившийся зубов на глазах всей знати и даже вассалов.

Он стал полным посмешищем. Но если простые слуги отпускали шуточки за его спиной, то те, кто были ровней Заграду, нередко посмеивались прямо в глаза. От этого злоба с ненавистью просто взрывались в его душе фонтанами, в такие мгновенья предводителю гермийских рыцарей представлялось, как он ломает шею Снегиану, а потом топчет ногами уже мёртвое тело. Впрочем, легче от этого не становилось, и посиневшая правая щека не давала покоя, когда на неё таращились все кому не лень.

Дошло до того, что Заград стал стесняться выходить из шатра.

– Клянусь богом, я превращу его в грязь под своими ногами! – прорычал он с силой ударив по деревянному столу, вовсю ширину крышки которого красовался нарисованный чёрный орёл. Точно такой же как ярко-красном сюрко хозяина шатра.

– Тише! Об этом никто не должен знать и даже догадываться, – спокойно предупредил сидящий в кресле аббат.

Гермиец яростно метнул на него пронзительный взгляд.

– Я не могу об этом говорить тише! Эта сенийская свинья опозорила меня!

Опозорила!!! Даже вассалы… даже мои вассалы насмехаются надо мной! Сволочи…

Всех высеку!!! – прохрипел униженный.

– Что же вы предлагаете? – поинтересовался Барез.

– Я… я вызову этого мерзавца на поединок! Один на один! Я продырявлю его, словно сито за моё унижение!!! – вскричал магистр.

Аббат скептически сложил пальцы домиком у своей груди.

– Я не думаю, что всё будет так, как вы хотите. Этот мерзкий еретик уложил вас одним ударом кулака. Подумайте сами, что будет, если в этом кулаке окажется ещё и меч? – спросил он.

– Всё равно! Пускай я погибну! Лучше умереть в бою, чем жить в позоре!!! – заявил граф, покраснев от ярости.

– У меня есть более стоящее предложение, благодаря которому вы восстановите свою честь. К тому же сделаете богоугодное дело, убьёте дьявольское отродие, так посмеявшегося над вами, – сказал святой отец прищурившись. – У меня есть одна вещь… Очень хорошая вещь. Стоит её подсыпать кому-то в воду или в вино, совсем чуть-чуть, как человек через некоторое время мучительно и тяжело умирает. Я предлагаю вам завтра устроить праздник, пир, где вы примиритесь с вашим обидчиком, осушив в честь этого кубки. А потом сенийцу вдруг станет плохо, потом, в тот момент, когда он будет уже в своём лагере. Никто и никогда не узнает, что в его чаше был яд. Всё будет спокойно и просто. Со смертью нечестивца все очень скоро забудут о вашей синей щеке!

– Я желаю собственноручно подсыпать яд в кубок! Я буду сожалеть о том, что не увижу страшных мук этого еретика, – процедил сквозь зубы гермиец, до бела сжав кулак.

– Извольте, – улыбнулся аббат, протянув Заграду маленькую малиновую шкатулку.

Барез был доволен, очень доволен, проходя мима шатра Снегиана. Он бросил победный взгляд на пристанище магистра, у которого стояли два светоносца с копьями. Он знал, что ему осталось недолго властвовать, а папе можно будет написать, что отступника покарал сам Господь неизвестной болезнью.

Полумрачную комнату, обитую приятным зелёным бархатом наполнил громкий весёлый смех.

– Что? Что? Что? Как он его назвал? Прочтите ещё раз! – попросил привлекательный темноволосый мужчина, сидевший у камина в кожаном высоком кресле, подперев подбородок пальцами.

Раш второй, стоявший напротив с раскрытым письмом Бареза, явно его весёлости не разделял. Черты полного лица его были грубы и хмуры.

– Этот истинный сын сатаны сделался вовсе неуправляемым… – с долей раздражения прочёл папа, а гость в кресле расхохотался ещё более заливисто.

– Ой, помилуйте… Вот только детей мне сейчас не доставало! С ними же одни хлопоты, а я так верчусь, словно белка в колесе. Ха-ха-ха-ха-ха, – рассмеялся дьявол, смахнув накатившую слезу радости.

– Я не понимаю, чему вы радуетесь? Как можно смеяться над таким письмом? – спросил озабоченно наместник Бога.

– Вы отсталый человек дорогой мой друг, – со смешком выдавил сатана. – К тому же без чувства юмора! Смеяться над этим ещё как можно, просто потому… Вы, наверное, мне не поверите, что это смешно! – тридцатилетний мужчина наставил указательный палец на мрачного собеседника. – А вам надо как-то лечиться! Нужно прививать и воспитывать в себе весёлость со смехом. Чтобы вам посоветовать такого? – на мгновение задумался гость. – Знаете, император Камир, когда ему становилось грустно, переодевался в женщину!.. Может быть и вам? – сатана не договорил, он взорвался приступом смеха представив грузного Раша в рыжем женском парике, в ярком платье с накладным бюстом и таким же хмурым лицом. – Ну не обижайтесь, глупость сморозил конечно, уж простите, – с трудом выдавил дьявол, совсем прикрыв лицо. – Зато Узн Эмир был весёлым человеком, не то что вы! – вдруг упрекнул папу властелин зла, став почти серьёзным. – Как не придёшь к вам, вы всё время чем-то недовольны, постоянно не в настроение! Вы всегда так гостей встречаете?

Первосвященник растерял всё своё шаткое спокойствие.

– Да какое мне дело до Камира? Какое дело до всех остальных, когда на карту поставлено такое!!! – воскликнул он, замахав руками.

– Тихо. Ну не надо. Не надо впадать в панику и изображать из себя ветряную мельницу, – лениво попросил сатана, стараясь даже не смотреть на папу арейского.

– Но почему? Почему вы так спокойны? Вы что не понимаете? Неужели вы не понимаете, что с таким человеком, как герцог Шустский необходимо что-то делать?

Он не управляем! Он опасен! Он ставит себя выше меня и всей церкви! Он мешает Барезу казнить нечестивцев, я всегда ему не доверял! Зачем вы заставили меня назначить его вождём? – затараторил горячо Раш, раскрасневшись от чувств.

– Затем что мне виднее! Куда виднее, чем вам! Уж в чём в чём, а в полководцах я разбираюсь. Я их столько перевидал, вам и не снилось, один Конкуэрский чего стоит, – заявил злой дух. – Поэтому прошу вас, замолчите, не раздражайте меня своей трусостью, нам нужен этот человек до поры. Или вы хотите сами повести воинство Света? – Папа молчал, а его гость продолжил. – Да на карту поставлено многое, но мы и делаем многое, чтобы дело вышло в нашу пользу. Вы получите свои земли и своё золото, не сомневайтесь. А я получу своё…

Дьявол замолчал, задумчиво уставившись в полыхающий огонь, в этот момент в апартаменты вошёл слуга с подносом фруктов и кувшином вина. Молодой послушник поклонился папе и, проигнорировав того, кто сидел в кресле, поставил принесённое на столик перед ним.

– Ваше Святейшество, вы с кем-то говорили, из коридора мне послышался ваш голос? – спросил прислужник.

– С кем я могу говорить неразумный? Я молился вслух, – грубо ответил главный священник, повелевая жестами поскорее убираться иноку, что тот и поспешил сделать. Но сатана подставил ему подножку, отчего слуга с шумом грохнулся на пышный ковёр. – Вон! – проорал разгневанный служитель Господа. Молодой человек вскочив, тут же кинулся к дверям. – И не соваться сюда, пока я не позову! – крикнул папа ему в спину.

– И где только вы находите таких неуклюжих слуг? – усмехаясь, поинтересовался сатана.

Раш снова ничего не ответил.

– Ну что вы стоите? Налейте мне вина, поухаживайте за гостем! – попросил дух зла, хозяин дворца принялся разливать вино в золотые кубки. – Опять же говорю вам, успокойтесь, расслабьтесь, вам в вашем возрасте вредно столько переживать, – заметил дьявол.

– Мне бы ваше спокойствия… – пробормотал папа, вручив собеседнику полный кубок.

– За успех! – произнёс властелин тьмы, и они совершили ритуал чоканья.

Никого не щадит безжалостный рок, судьба играет людьми как хочет, как заблагорассудится, попроворнее кукловода ловко управляющего своими марионетками.

Люди подневольные существа. Зря они думают, что могут распоряжаться собственной жизнью ибо это глубокое заблуждение.

Узник попробовал пошевелиться, кроме дикой боли эта слабая попытка ни к чему не привела. Полная беспомощность разлилась по всему страждущему телу, руки и ноги отказались слушаться. Он открыл глаза, тьма ударила по ним. Всё что ему открылось, было колыбелью отчаяния из сырых, пахнувших плесенью стен старого церковного подвала, где он валялся, бог знает сколько времени. Как только потерянное сознание вернулось к нему, время обрело форму и потекло по-иному, не так быстро, не так безмятежно. Оживление принесло с собой тяжкую боль, беспрерывную, мучительную, позволявшую только наблюдать за облезлой соседней стеной. Сзади тоже была стена, она упиралась ему в израненную спину с едва ссохшейся кровью. Что находилось по бокам, разглядеть было невозможно, так как он не мог повернуть ноющую шею. Оставалось лишь сидеть, ожидая чего-то, способного решить собственную незавидную участь. Единственное, что он может позволить себе сейчас это мыслить, хотя нетяжёлые, пропитанные болью и отчаянием помыслы, вряд ли могут скрасить всё горе случившееся с ним. Круг замкнулся. Он бесцельно заскользил глазами по сторонам, неспособный ни на какие эмоции, одно чувство безысходности овладело им.

– Сейчас мы поселим тебя подлый еретик. Чтоб тебе сдохнуть… – послышался грубый мужской голос где-то очень близко. Его звук заставил сжаться в комок всё естество неподвижного, так как он узнал голос палача, пытавшего заключённых и любившего хорошенько поиздеваться над ними. Они были уже рядом, близко. Совсем-совсем близко. И с каждым мгновением они порождали животный страх в сердце узника.

Зазвенела связка толстых ключей, которые инквизиторский изувер держал за поясом.

Затем заскрипел дверной засов и в тёмный подвал вошёл грузный лысый здоровяк, едва протиснувшийся в широкую дверь. Громила швырнул к стене беспомощного человека в крестьянской одежде. Вернее сказать в лохмотьях, оставшихся от неё.

– Сидите твари, недолго вам осталось. Завтра я выну из вас признание плетьми, или железными щипцами, дьявольские прислужники перед тем как отправиться в ад! – рявкнул бугай, после чего вышел.

– Как тебя зовут? – ослабшим голосом спросил новенький, когда в гулком коридоре растаяли шаги палача.

– Арамон, – отозвался первый постоялец темницы.

– Вижу, ты уже побывал в его лапах, – догадался второй, увидев многочисленные шрамы на теле: спине, рёбрах, многие из коих ещё даже не зарубцевались. – Я – Жоль, – представился он.

Арамон ничего не ответил.

– Не признавайся им, брат. Как бы они не пытали и не измывались над тобой. Как только ты скажешь, что состоишь в сговоре с дьяволом, они тут же отправят тебя на костёр, – предостерёг новый узник.

– Завтра он возьмётся за щипцы, возможно даже раскалит их на огне, после такого долго не живут. Так что неважно признаешься ты или нет, – сказал тузец.

– А ты признаешься? – поинтересовался Жоль.

Арамон пристально вгляделся в него.

– Мне не в чем признаваться! Я не виноват! Не виноват! Не виноват!!! – проорал он во всю глотку, когда чья-то твёрдая рука тряхнула его за плечо, он вскрикнул и проснулся. На него смотрели небесно голубые, встревоженные глаза Равуля. – Что стряслось? – пробормотал тузец непонимающе.

– Ты кричал во сне. Тебе снился кошмар, приятель, – пояснил молодой человек.

На лице мужчины со шрамом отобразилась растерянность с некоторой долей смущения.

– Я, наверное, всех здесь перебудил, – сказал тузец осматриваясь.

– Да вроде нет, – улыбнулся красавец блондин, укладываясь в лежбище. – А ты куда? – спросил он, глядя на одевавшегося сослуживца.

– Пойду, подышу свежим воздухом. Я теперь точно не засну, – ответил тот.

– Но ведь ещё такая рань, даже солнце не вставало, – заметил Равуль. – Может, ещё уснёшь?

– Бесполезно, – отрезал Арамон, скрывшись за шатром, где просидел у останков тлеющих углей до самого рассвета, думая о чём-то своём.

Войско тем временем начало оживать, зазвенели латы, кольчуги, зазвучала речь зевающих людей. Забегали слуги, готовящие кухонную утварь к завтраку.

– А сегодня будет тепло! – убеждённо произнёс голубоглазый красавец, посмотрев на яркое солнце, сияющее в безоблачном небе.

– Вот и славно. А то до сих пор от дождей в себя прийти не могу, – проворчал Анрис, оттирая собственный, трёх угольный шит с большим красным солнцем от лёгкого слоя пыли.

– Поторапливайтесь лодыри, скоро выступаем, а еда ещё не готова! – прикрикнул здоровяк Броже. Вскоре все сидели у разведённого костра. В чёрном походном котле варилась похлёбка. Девятеро воителей Света с нетерпением ждали, когда приготовится похлёбка, разливая вино по чашам. Неожиданно к ним подкрался полный монах.

– Господь с вами, достойные рыцари… не угостите ли меня вашим питьём? – поинтересовался он.

– Присаживайтесь, охотно угостим вас, брат мой, – одобрил Леу, подвинувшись на бревне, толстяк просиял.

– Храни вас бог, благородные воины. С тех пор как его милость запретил нам пробовать вино, в сердце моём поселилось тяжкое разочарование, терзающее меня уже многие дни, – проговорил он, схватив поднесённую чашу.

– А что брат мой, не боитесь ли вы гнева нашего магистра, коли он заметит что вы в подпитии? – вопросил Равуль, наблюдая как монах с удовольствием отхлебнул мощный глоток.

– Нет, сын мой, не страшусь. Ибо меня очень сложно опьянить одной чашей. Вот если б я осушил половину бочки – это другое дело! А так я будто ни в чём не бывало, – махнул рукой толстяк. – К тому же… – он сделал ещё глоток. – Сегодня после полудня состоится пир, где наши предводители напьются до смерти. Потому Его Милость сам будет пьян и тем более ничего не заметит. Меня может выдать только одна вещь, – священник поднял вверх указательный палец для обозначения особой важности момента, все вмиг насторожились. – Моё подпитие могут выдать лишь красные глаза и бессвязная речь! – поделился послушник. – В общем, дьявольские козни, – от этих слов крестоносцы опасливо возвели руки к небу.

– Избавь нас Господь от дьявольских напастей, – пробормотал Равуль.

– Спокойно – пока я с вами этого не стоит бояться! Прибегнув к молитве и помощи божьей, мне ничего не стоит искоренить всякие уловки сатаны, – многозначительно заверил толстяк, допив вино до дна.

– Ох, брат мой, позвольте мне ходить возле вас, дабы обезопасить себя от козней нечистого духа, – попросил напуганный красавчик.

– Дозволяю, сын мой, – согласился монах. – Только наполните мне ещё чашу, – добавил он, протянув её ему. Молодой человек налил ему, и монах с удовольствием отпил новое подношение.

– Почему осерчал на вас Его Милость, что запретил пить вино? – обратился к нему одноглазый светоносец.

– Один наш брат переусердствовал, напившись через чур, его приметил герцог, дай бог ему здоровья, вот так получился скандал. По правде говоря, напиваться без меры не причисляет достойному поведению верующих во Свет послушников. Вино следует употреблять исключительно для бодрости духа, – рассудил священник. – Вообще мне герцог Снегиан нравится. Многое из того что его милость говорил вполне правильно. Жаль только что нрав у него слишком вспыльчивый, зато магистр по-настоящему благороден и справедлив, даже по отношению к еретикам с нечестивцами, – добавил святой брат, отпив из чаши.

– Знаете, я с этим согласен. Мне думается, что мы должны проявлять побольше милосердия к мирным иноверцам. Не то святой отец Барез рискует пережечь весь восток, так рьяно он с ними борется. Слишком много жертв у этой войны, иногда мне кажется, мы слишком перегибаем палку и тогда я молюсь о спасении наших душ, – сказал сосед.

– А по мне, чем больше мы перебьём еретиков и нечестивцев, тем лучше и угоднее Господу. Но раз уж вы так говорите, то я спорить не буду, – заявил усач Анрис.

– На войне как на войне, тем более священной. Попробуй тут разбери, кто из неверных хорош, а кто плох, – высказался кривоносый Леу.

Монах по имени Мурсель покачал головой.

– Я всё понимаю… И мы делаем святое дело насаждая веру Светлую огнём и мечом, но было бы лучше если мы насаждали её милосердием и добром. Ведь война это страшная вещь, кровь и горе не несут в себе свет спасения, мне стало ясно это сейчас, – проговорил он.

Все переглянулись.

– Может быть ваши толкования верны, но приди мы сюда не с мечом, а с милосердием, неверные не стали бы долго церемониться, продырявив наши черепа стрелами, – заметил Осагон.

– Теперь уже поздно об этом говорить, – отозвался святой брат, допив вторую чашу.

– Отменное вино! Дозвольте мне достойные воины ещё раз наведаться к вашему шатру, дабы поддержать бодрость духа, – попросил толстяк с улыбкой.

– Будем вам рады, брат, приходите, – сказал Равуль.

– Тогда я отправлюсь к себе с лёгким сердцем, – произнёс Мурсель, поднявшись с бревна. – Постойте, а у меня глаза не красные? – настороженно поинтересовался он.

– Нисколько, – ответили ему, и довольный монах зашагал прочь.

– Погодите, брат! Не желаете ли отведать нашей бараньей похлёбки? Уже сварилась, – окликнул его Арамон.

– Нет, сын мой, я наложил на себя обет поста, потому мясного ничего не ем! – отказался тот. – Хотя… давайте, – согласился он тут же, сразу усевшись на прежнее место.

Броже всем наполнил тарелки, раздав их каждому.

– Всё-таки, что не говори, а в хорошем завтраке, греха нет! – проговорил довольный монах.

Полуденное солнце сильно припекало и светоносцы с самого утра, прошагавшие много вёрст, были рады, наконец, остановиться, чтобы перевести дух, укрывшись в тени шатров. Такая необычно жаркая погода после изматывающих дождей тяжело подействовала на всех, кроме Равуля, хотя возможно он просто делал вид, стараясь не замечать жару лучей, что солнце его не беспокоит. Во всяком случае, поддаваться всеобщему царившему унынию этот молодой человек не собирался.

– Крепитесь братцы, жара всё же лучше, чем дождевая вода под кольчугой с латами! – с улыбкой поговаривал он более взрослым сослуживцам и все как-то приободрились, готовясь к обеду.

К разводившим огонь пехотинцам подъехал всадник, чья лошадь была укутана белой попоной с нашитыми по бокам чёрными солнцами, она доходила едва ли не до самых копыт. Сам рыцарь, являющийся одним из пяти помощников Снегиана был облачён в алое сюрко с большим белым сенийским солнцем. На голове покоился закрытый шлем с прорезями для глаз.

– Ты и ты, – указал он на Арамона и Анриса. – Будете охранять пиршественный шатёр. Отправляйтесь за мной, – велел рыцарь двум пехотинцам без лишних вопросов взяли щиты и пошли куда сказано. Они без труда отыскали самый главный шатёр, украшенный большими красными солнцами, где принимались самые важные решения и проводились шумные пиры. Он как всегда был полон суетливыми слугами знати. Тузец занял правую сторону широкого входа – жгучий брюнет левую. Играла шумная музыка, слышался звон тарелок, подносов, а также винных сосудов, в большом количестве разносимых вассалами.

– Эх, посидеть бы там сейчас, – произнёс Анрис, на мгновение, взглянув вовнутрь.

– А я не завидую, – возразил Арамон.

– Так и я не завидую! Просто говорю, посидеть бы там пображничать, здорово было бы, – проворчал усач, тут же умолкнув, заметя, что к ним направляется главный представитель папы в роскошной мантии с золотым солнцем на шее. Аббат прошествовал мимо, как всегда с самым серьёзным видом, граничащим с мрачностью.

– Ох, не по себе мне от этого Бареза! И вообще от всей инквизиции, – покачал головой тузец.

– Тише ты! Ещё ненароком услышит кто… – цыкнул на него Анрис.

Отмеченный шрамом хотел ответить, но вытянулся по струнке, завидя идущего Снегиана, его сослуживец сделал тоже самое. Магистр посмотрел на них очень внимательно, поравнявшись.

– Твоё лицо кажется мне знакомым, – обратился он к Арамону. – Кажется, я видел тебя на передовой… Ты храбро сражаешься.

– У нас все храбро сражаются, ваша милость, – отозвался польщённый пехотинец.

Снегиан только улыбнулся на эти слова и вошёл в пиршественный зал. Затем явились андийский магистр вместе с арейским. У Ридика была белая накидка с простым солнцем, а утолийца украшала зелёная с родовым гербом и белым искривлённым солнцем. Арейский граф был задумчив, зато Ридик зе Вересс сверкал хорошим настроением, весело о чём-то рассказывая. Заглянули ещё несколько знатных господ от каждых союзников. Последним в шатёр вошёл устроитель и виновник торжества гермийский магистр в неизменном ярко-красном сюрко с чёрным орлом на груди.

Побитая щека его уже малость отошла, синяк спал, но всё равно он старался клонить свою белобрысую голову немного в сторону, дабы окончательно сделать незаметным это позорное напоминание о сокрушительном ударе Снегиана. Впрочем, столь находчивое ухищрение не сработало. Слишком свежо было воспоминание всех присутствующих о случившейся несколько дней назад ссоре. Потому многие из знатных гостей, посматривали на неудачника графа со злорадной усмешкой. Заград конечно же это замечал, но уняв с трудом пылающий гнев и придав лицу как можно более непринуждённый вид, хитрец не позволил себе выказать всю бурю бушующих чувств в душе. Взамен он будто ни в чём не бывало прошествовал к своему месту, приветливо всем улыбаясь. Сегодня главный заговорщик сидел рядом с тем, кого больше всего ненавидел – со своим обидчиком. Так специально было сделано, ведь им предстояло помириться. Заград постоянно ловил себя на этой мысли, постоянно твердил её в уме, огромной силой воли сдерживая собственную ярость. Ведь ему сейчас как никогда хотелось покончить с лицемерным фарсом, который он вынужден играть, и что есть силы вцепиться в горло герцога Шустского, не отпуская до тех пор, пока тот не обмякнет, потеряв жизнь. Заграда успокаивало лишь одно, он точно знал, что его злейший враг скоро умрёт. Пускай не от его зубов или меча, но от того яда, так тихо и мирно покоящегося на дне маленькой шкатулки, безмолвно ждущего своего часа. А задуманное веселье своего часа уже дождалось, пир, вино и громкий смех потекли бурной рекой. В прекрасном расположении духа присутствовал даже вечно хмурый Барез. Он даже взял на себя смелость произнести первый тост. С полным кубком аббат поднялся из-за стола, сказав:

– Доблестные руководители воинства Светлого! Я поднимаю сей кубок в вашу честь и за вашу храбрость, с коей вы совершаете своё богоугодное дело, ведя за собой войско Света, неся с собой свет веры Его, укореняя этот праведный свет в землях востока. За вас дети мои и пусть Господь озарит вас великой милостью своей, аминь!

– За победу!

– За предстоящую победу над атарами!

– За веру Света!

– За Господа нашего!!! – посыпались тосты со всех сторон.

Доброе вино сделало своё дело, всем вокруг стало хорошо, сам герцог Снегиан, севший за стол с плохим настроением, теперь расслабился, почувствовав невероятный покой на сердце. Умиротворение, которое давно покинуло его ещё в самом начале, после взятии Минеи, после всего творившегося там произвола. Сейчас он смеялся весёлым шуткам сотрапезников и шутил сам.

– За веру Света! За взятие Мукаддаса! За возвращения святого Гроба Господня!!!

За победу! – восклицал магистр Сении, потрясая наполненным кубком и обнимая единственного человека по-дружески относившегося к нему. Ридик пил за всё подряд, вдобавок постоянно высказывая тост за доброе здоровья всех присутствующих со всеми светоносцами, имеющимися в войске. Закусывая вино копчёными языками и вялеными языками. Вскоре все порядком захмелели, в этот момент гермийский полководец наполнил вином кубок Снегиана, серебряный с драгоценными камнями по всей длине корпуса. Затем наполнил свой, после того как вручил первый кубок собственными руками в ладонь союзника.

– Я прошу тишины! – громко произнёс Заград, по его слову гости замолчали, а музыканты перестали играть. Каждый внимательно посмотрел на графа. – Братья мои!

Вы все помните нашу глупую, нелепую ссору с герцогом Снегианом, – начал говорить он немного запинаясь, всем показалось от волненья, на самом деле от неумеренной ярости. – Друзья… Я устроил это празднество в честь герцога Шустского, чтобы в радости примириться с ним, забыв обо всех недоразумениях, глупых обидах, столь подло проскользнувших меж нами, – немец неотрывно смотрел в голубые глаза предводителя сенийских светоносцев, придавая лицу как можно больше кротости, а также миролюбия. Он даже заставил себя добросердечно улыбнуться, промолвив. – Брат мой! Я не держу на тебя никакого зла. И ты, пожалуйста, не таи на меня камня за пазухой. Прости, если обидел тебя словами беспечными, а я давно простил всё что было плохого и молю Всевышнего, дабы никогда не случалось распрей меж нами. А была лишь чистая, преданная дружба и любовь. Выпей со мной это вино.

– Прощение ближнего своего – это святое дело. Сам Господь Исаа, жил, страдал и прощал врагов своих. Мы же, тем более должны следовать его примеру! – подчеркнул торжественно сидевший неподалёку Барез.

– Я знаю, святой отец. И вы простите меня за грехи мои, – проговорил растроганный Снегиан.

– Охотно прощаю, сын мой, храни тебя Господь, – улыбнулся аббат воину с золотым солнцем на накидке, возведя руки к небу.

Далее Заград с Снегианом скрестили руки с кубками, собравшись выпить мировую, как вдруг Ридик зе Вересс помешал им, разомкнув скрещение.

– Братья мои, выпить вы всегда успеете. Сначала давайте обнимемся, как полагается братьям по вере! – предложил андиец.

Двое мирящихся отложили свои кубки на стол и под одобрительные возгласы публики обменялись дружескими объятиями.

– Ну вот, молодцы! Теперь и выпить не грех!!! – весело проговорил магистр Андии, вручив кубки хозяевам. Те снова скрестили руки и каждый осушил свой до самого дна. Каждый испытал собственные сокровенные чувства. Барез подлую радость, по поводу неминуемой кончины давно мешавшего человека. Заград злобное удовольствие отомщённого убийцы. Снегиан ощущал свет искреннего прощения своих бывших врагов.

– Музыку играйте!!! – вскричал довольный Ридик, махнув рукой. Музыканты заиграли, подвыпившие полководцы запели геройские песни. Пир продолжался.

Столичный житель

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

15.10.2008