Дашков Андрей

Homo super

Андрей Дашков

Homo super

HOMO SUPER (РЫБКА-БАНАНКА ЛОВИТСЯ ПЛОХО) (Из серии <<Жизнь замечательных детей>>)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЭКСТРЕМАЛЬНАЯ ПАРА

1

Судя по всему, мир был с грехом пополам запущенным механизмом, либо часами, подсоединенными к адской машинке, либо просто стеной без верха и низа, в которую время добавляло новые бесчисленные кирпичики, складывая дурацкую башню, бессмысленную мозаику, видимую только со стороны (но кто обладал даром <<выходить из стены>>?); в любом случае -- как деталь, шестеренка или кирпич -- Эдуард Пыляев плохо соответствовал замыслу. Вероятно, где-то там, наверху, его проектировали с похмелья, папаша выполнил свою постельную работу без особого вдохновения, душа слишком долго провалялась на складе в ожидании очередного воплощения. В результате зубья шестеренки покрылись ржавчиной, деталь имела изъян, кирпич получился неправильной формы, -- и Эдик чувствовал себя в этой жизни крайне неуютно. Дня не проходило, чтобы он не нарвался на неприятности. Его отличала удивительная способность наживать себе смертельных врагов. В некоторых людях он возбуждал необъяснимую, но стойкую ненависть. Он никогда не умел вовремя уйти в сторону, дабы избежать бессмысленного конфликта. Мир старательно царапал его острыми краями и щедро раздавал пинки под зад. Эдику пришлось продираться сквозь толпы враждебно настроенных статистов, ожидать по ночам надвигающегося краха и отчаянно дергаться в светлое время суток, чтобы защитить свою жизнь и микроскопическое достоинство.

Он был одним из неудачников, обреченных на медленное и болезненное вымирание. Ему не везло ни в мелочах, ни по-крупному. Если он сворачивал за угол, можно было с уверенностью утверждать, что там расположились менты -достаточно тупоголовые, чтобы не понять, кто есть кто, -- и полночь он встречал в предвариловке. На него частенько наезжали в барах, вагонах метро, парках, непременно на базаре и с почти стопроцентной вероятностью -- после одиннадцати вечера на любой пустынной улице. В начальники ему всегда доставались редкостные болваны без чувства юмора, и надо было следить за собой, чтобы в шутку не назвать отверстие <<дыркой>>. Хорошо, что на самолете он летал всего один раз. При заходе на посадку <<двести четвертый>> не мог выпустить шасси, и Пыляев проболтался в воздухе лишних двадцать восемь минут до устранения неисправности -- двадцать восемь самых долгих минут в его жизни. С тех пор Эдика вряд ли удалось бы затащить в аэропорт -даже на бесплатный рейс до Гонолулу с гарантированно приятными последствиями (хула-хула, вилла на Мауи, серфинг, орхидеи в лунном свете, томно стонущие гавайские гитары, девочки, не ведающие стыда и не воспринявшие всерьез концепцию греха).

Эдик был податлив, как дохлая медуза. Легчайшие сквозняки нарушали его неустойчивое равновесие и сдували карточные домики, возводимые им без фундамента. Потом он задумался над словами, напечатанными в одной толстой книге, и бросил это бессмысленное занятие -- строить на песке.

До тридцати пяти он работал <<инженегром>> в <<Тепловых сетях>>. Не потому, что нравилось, а чтобы не сдохнуть с голоду. Потом вдруг начал пописывать книжонки. Детективы для дефективных. Не самый худший способ зарабатывать деньги. Больше денег -- больше проблем... Как выяснилось позже, его неприятности только начинались.

Он не сумел бы манипулировать ни одним человеком из своего окружения. Он не мог управлять даже самим собой, и центробежные силы превращали его раздробленную личность в совокупность бессильных теней, бешено кружившихся на распадающейся карусели урбанистической паранойи.

В общем, что касается умения жить, Эдик был полный кретин. Ни разу в жизни ему не удалось заглянуть в будущее хотя бы на одну проклятую минуту. * * *

Элеонора Пыляева (в девичестве Хрусталь) была особа молодая и на редкость безалаберная. Многое прощалось ей за красоту. В малых дозах ее легкомыслие раздражало. В больших начинало приносить вред. Она теряла деньги регулярнее, чем они поступали на ее банковский счет. Спасало только то, что счет был огромным. Она частенько не закручивала кран и устраивала в доме потоп. Оставляла открытым холодильник. Разбрасывала в универмагах ключи, очки, сигареты и кредитные карточки. Запирая свой собственный антикварный магазин, она забывала включить сигнализацию. И ставила разогретый утюг на любимые компакт-диски мужа...

Все, что от нее требовалось, черт ее дери, это предвидеть последствия своих действий. Такая задача оказалась для Элки совершенно непосильной. Окружающие люди и предметы мстили ей за то, что она не придавала им должного значения. В каком-то смысле она была самым <<легким>> человеком на свете. Она скользила по жизни -- и не замечала, что соскальзывает в пропасть.

Короче говоря, у нее тоже не было ни малейших признаков <<шестого чувства>>. Если бы где-нибудь действительно с крыши падал кирпич, то непременно встретил бы по пути ее голову. * * *

Так откуда же взялся этот <<ужасный>> ребенок? Да все оттуда же. Правда, его путь к свету был не совсем обычным.

2

Эдик и Элка познакомились на вечеринке у Вислюкова в самом начале третьего тысячелетия от Рождества Христова. Ох, и веселые это были времена! Думая о них, Пыляев впадал в тихое бешенство.

Тропические леса исчезли -- <<кислородная подушка>> планеты опустела. Океан был загажен, как отхожее место, и надо было потрудиться, чтобы отыскать на одном из пяти континентов чистую пресную воду. Озоновый слой истончился и превратился в решето для ультрафиолета. Атомные станции производили подавляющую часть электроэнергии. Места захоронения радиоактивных отходов стали очагами перманентной мутагенной угрозы. Доля младенцев, рождавшихся с генетическими отклонениями, достигла пятидесяти процентов. Человеческая раса утратила естественную жизнеспособность. Загрязненный воздух разъедал легкие, как кислота -- металл. Модифицированный вирус СПИДа завершал победное распространение по планете. Дьявольски изощренная и утешительная ложь доминировала во всех средствах массовой информации -- от сети <<Интернет>> до устаревших книг, переполненных жвачкой для размягченных мозгов. Запасы полезных ископаемых стремительно истощались. Промышленность пожирала саму себя, как хирург-каннибал из рассказа Кинга. Энергия -- бесплотный призрак жизни, заряд в электрошоковом стимуляторе цивилизации -- стоила баснословно дорого: дороже земли, воды, благоразумия и тем более совести. Доблестные и неизлечимо верные присяге вояки забавлялись своими компьютерными играми, которые только казались им нескончаемыми. Большинство их погремушек уже утратило смысл, но бессмысленность -- лучший друг террора. Пастухи из правительств, загипнотизированные собственным маразмом, продолжали считать, что пасут вверенные им стада, а те давно вышли из-под контроля. Всепланетный муравейник превратился в механистическое <<чудо>>, запрограммированное на самоуничтожение. Фетишем была <<материальная культура>> -- изнанка идеологии, такая же бесчеловечная, как коммунизм и фашизм. Серое вещество, купавшееся в излучениях, становилось все великолепнее. Венцы творения поражали мудростью и трепетной любовью друг к другу. Смертная казнь была отменена почти повсеместно. За убийство человека давали от восьми до двенадцати лет. При хорошем поведении был шанс выйти через пять. Амнистии по поводу избрания очередного президента иногда сокращали этот срок до трех. Торжество додекафонии, распад тональных закономерностей знаменовали и полную утрату гармонии в сознании каждого и в обществе в целом. Искусство стало самым изощренным способом получения удовольствия -- чем-то вроде вибратора сверхвысокой частоты. Графоманы, рифмоплеты, мазилы и ди-джеи уже давно занимались самоудовлетворением, вскарабкавшись на голую вершину мира и пуская там декадентские пузыри... Почти каждый убедился в том, что химия -единственная стоящая вещь. Она с успехом заменяла материнскую любовь и супружескую верность. Творила сны и сдерживала стрессы. Транквилизаторы, тревеллеры, снотворные, диггеры и антидепрессанты раскупались быстрее, чем вечерние газеты. Половина населения <<неблагополучных районов>> сидела на <<корректорах поведения>>, даже не подозревая об этом. Диазепам, неулептил, прозак, френолон, амитриптилин, пиразидол, радедорм, барбитал -- это звучало, как поэзия, заклинание или молитва на ночь... Новый эротизм расцвел пышным цветом в эпоху унисекса. Человечки, хиреющие в стеклянных клетках отчуждения, обратили свою нерастраченную энергию любви на протезы -- в том числе, виртуальные (что было гораздо безопаснее, гигиеничнее и комфортабельнее, чем <<живой>> секс, и не нарушало драгоценного душевного покоя). В общем, наступили действительно славные денечки! Все погрузились в заупокойный коммерческий транс. Идол прогресса окончательно обратился в миф. Шесть с лишним миллиардов идолопоклонников вдруг обнаружили, что оказались по уши в дерьме. Причем в собственном (пожалуй, это еще обиднее). Но было поздно. <<Точка возврата>> была пройдена. Если вы любитель кинодрам с недвусмысленными концовками, то эти времена -- для вас, потому что заканчивался самый длинный и впечатляющий фильм в истории. Однако оглушительного финала не получилось. Кое-кто из сильно веселившихся ребят, накачанных <<экстези>>, думал, что будет танцевать даже под падающими бомбами, но все оказалось гораздо хуже: не очень-то попляшешь, вдыхая углекислоту, с раком легких в последней стадии и на хилых подкашивающихся ножках, из костей которых медленно исчезает кальций.

Боже, храни всех кретинов, отравленный воздух, искусственый фаллос, мирный атом и нефтяную пленку!..

Короче говоря, у Эдика было хреновое настроение. Очень хреновое. Во время приступов мизантропии он ненавидел даже себя. Каким-то дурацким и непонятным образом это утешало. Как будто, наконец, обнаружился крайний в длинной очереди на кладбище. И становилось легко и спокойно. Очередь продвигалась быстро. * * *

Он явился к Вислюкову одним из первых, чтобы успеть опрокинуть пару рюмок (проклятая тяжесть, проклятая застенчивость) и увидел ее. Она стояла возле окна и смотрела на серый снег.

Эдик был старый циник, одинокий спивающийся писателишка (с психологией неизлечимо больного типа <<все до лампочки>>: какая разница, от чего подыхать -- цирроз печени? ядреная ядерная зима? экологические кранты?), но тут он почувствовал что-то вроде удара под дых. Словно опять терял все, что уже давно было потеряно... Он застыл с рюмкой, поднесенной ко рту.

В ней была видна порода без единого изъяна -- то, что не приобретается никаким воспитанием, самообразованием, лакировкой или контролем. Совершенство китайской бронзы. Бесполезная красота. (Позже ему представилась возможность убедиться: порода была проявлена во всем -- в форме пальцев и ногтей; в умении носить дешевые тряпки и относиться с иронией к самой себе; в понимании того, что нет ничего слишком важного; в том, что она могла позволить себе произнести пару фраз из лексикона грузчиков и это не звучало вульгарно.) К тому же, у нее оказалось целых шесть здоровых зубов! Остальные -- имплантанты, зато ослепительно белые. Из материала, который не распадется и через тысячу лет. Идеальные экспонаты для антропологических коллекций будущего.

Эдик уже успел выпить достаточно, чтобы стать раскованным и <<приятным>>. Он отправился клеить даму -- как выяснилось, не даму, а сущее дитя. Но изощренное в своих желаниях. Это было интригующее сочетание.

-- Вы не замужем? -- он не тратил времени на исполнение брачного танца и сразу перешел к делу.

-- Нет.

-- Второй бестактный вопрос: с кем-нибудь <<дружите>>?

-- Нет.

Коротко и ясно. Что за славная куколка! (Только какого черта она здесь делает?)

-- Я вас провожу.

-- У меня машина.

-- Тем более. Подтолкну, если заглохнет.

-- Ладно. Тогда закусывайте, пожалуйста... * * *

...Вислюков уже целенаправленно двигался к нему, выставив коньячную бутылку, как ствол, и зажав рюмки между пальцами. Встретившись, они обменялись заблудшими душами...

(-- Что такое, старичок?

-- Депрессняк давит.

-- Ах ты, мой бедненький! Давай я тебя полечу...

-- Это уже тотально. Это -- клиника.)

...И начали лечить друг друга, зная, что все бесполезно.

3

Когда они вышли на улицу, снег уже прекратился. Было около полуночи. Городу, укрытому серым саваном, снился кошмарный сон. Какие-то паразиты корчились у него в кишках. Луна над крышей дома показалась Эду помятой, будто тоже перебрала.

Девочка его не обманывала -- в углу двора поместились <<фиат-темпо>>, темно-красный, как сгусток крови, и черный <<джип-чероки>>. Эдик хотел уже воспроизвести последнюю сводку об угонах, когда из-под арки вышли двое и двинулись ему навстречу. Сопляки. Лет по восемнадцать. Без видимых отклонений от нормы. Но отклонения были -- он нутром чуял.

Пыляев не удивился. Было бы странно, если бы этого с ним не случилось.

-- Ого, какая у тебя телка! -- сказал один из сопляков.

-- Ребята, не пошли бы вы на хер? -- тихо и вежливо осведомился Эдик.

Ребята его не послушали. Он не был разочарован.

Из <<чероки>> высадились трое. <<Десант на мою голову,>> -- печально подумал Пыляев, приготовившись во что бы то ни стало сберечь яйца (у него возникло предчувствие, что они ему еще понадобятся)... Луна вдруг стала такой яркой, словно в небе запылала магниевая вспышка. Двор был как на ладони.

Новые персонажи выглядели постарше и пострашнее. Матерые волки. У одного были перепонки между пальцами, у второго -- лиловая опухоль вместо правого глаза, а третий был красавчик. Только абсолютно лысый в свои двадцать восемь.

Глаз вяло приблизился. Он все делал вяло. Вяло взял сопляка за волосы, вяло приподнял ножку, вяло стукнул пацана рожей об свое колено... Что-то вяло хрустнуло. Глаз аккуратно положил сопляка на снег. Второй исчез. Мгновенно.

Глаз повернулся и произнес с интеллигентским придыханием:

-- Извините.

-- Спасибо, Гена, -- поблагодарил очаровательный женский голосок.

-- Слушай, я хочу с ним выпить, -- бубнил Эд, пока она доставала ключи из кармана шубы.

-- Ему нельзя. Он на работе.

В машине Пыляеву стало тепло и уютно, как в чреве у мамаши. В герметизированном салоне бесшумно работал воздушный фильтр. Пьянка у Вислюкова казалась далекой, будто происходила в палеолите. Черно-белая явь по ту сторону хрусталиков слегка покачивалась. Блаженно разбросав себя на сидении, Эдик рассматривал свалку компакт-дисков. Определенно, кто-то приучил девочку к приличной музыке.

-- На ваше усмотрение, -- сказала она, перехватив его взгляд.

О, у него было <<усмотрение>>! Да еще какое! Он воткнул в чейнджер компакт Питера Грина и выбрал песню -- конечно, вот эту: <<Я потерял свои деньги, я потерял свою девушку, а теперь я теряю разум...>> Только после того, как Грин допел до конца, она спросила (ну что за благовоспитанное дитя!):

-- Куда вас отвезти?

Он проревел басом пару строк из романса:

-- Мне некуда больше спешить... Мне некого больше любить!..

-- Понятно. Как насчет кофе?

-- О! О! -- у него не было слов.

Улыбаясь, она развернулась -- только шины взвизгнули. <<Чероки>> держался сзади, как тень.

Многоквартирный дом в центре города. Охраняемая стоянка. А возле подъезда -- несколотый лед. Оказалось, весьма кстати. Здесь она поскользнулась, и Эдику пришлось ее поддержать. Он сохранял перпендикулярность к земле и в джинсах. Странно -- ему казалось, что его мужественность впала в зимнюю спячку... <<Чероки>> остался дремать рядом с <<фиатом>> -- пример симбиоза в бездушном механическом мире.

-- Меня зовут Элеонора, -- услышал Пыляев сквозь рокот внутричерепных барабанов, призывавших к подвигам.

-- Какое совпадение! <<Э>> -- и еще раз <<э>>. В смысле, Эдуард. Баснописец.

-- Сколько вам лет, Эдуард?

-- Мне нравится наша откровенность. Мне сорок. У меня есть любовница, но это так -- аварийный клапан.

Она замолчала. <<Ну вот и все, -- думал Пыляев. -- Придурок, засунь себе в задницу свою откровенность!>>

-- А мне двадцать, и я девственница. -- Она умудрилась и это сказать без рисовки! Ему показалось, что он ослышался. Или сочиняет в уме плохую пьесу. Но порнографическую.

-- Не верю. Так не бывает. С твоими данными...

Он действительно не верил. Она была сексуальна, как прирожденная шлюха.

Элка снова поскользнулась, но он вовремя подхватил ее под локоть. Они стояли очень близко, когда она прошептала:

-- В конце концов, это легко проверить.

4

<<О, господи! -- думал он, взбираясь по лестнице, будто на пик Коммунизма по северному склону. -- Что я делаю? Если осталось в пределах досягаемости что-нибудь незалапанное, то вот оно. Она действительно невинна, как ни смешно это звучит! Невинна, даже если ее имели три негра одновременно. Невинна, как слепая природа, а я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Прямо сейчас я помочусь в чистый колодец. Вот прямо сейчас!..>>

Странные мыслишки разбегались по темным подворотням, ныряли в извилистые переулки; если следить за каждой, Бог знает, куда они могли завести... Короче говоря, Эд психовал. Это был тот случай, когда перебор с водочкой его болезненно возбудил. Но перебор оказался не таким сильным, чтобы отключились мозги. С самооценкой у Эдика все было в порядке -- к числу нарциссирующих придурков он не принадлежал. И не считал себя настолько неотразимым, чтобы двадцатилетняя девочка (явно не шлюха) падала перед ним на спинку в первый же вечер. Что-то было не так. Ему хотелось увидеть, чем же все закончится. Да-а. Машина, телохранители-мутанты, квартира в здании категории <<охраняется государством>> -- сопоставляй, дурашка!..

Собственно, ночь начиналась, как одна из лучших в его жизни. За бронированной дверью девятой квартиры обнаружился райский, хорошо прогретый уголок с камином, в котором пылали настоящие березовые дрова (а не прессованные брикеты из крошки); тяжелые шторы ограждали от зимы за окнами; дубовая мебель была теплой на ощупь; очаровательные безделушки будто попали сюда из другого века; звучала старая музыка из фильма <<Лифт на эшафот>> -и даже холодная труба Майлса Дэвиса не замораживала, а всего лишь отстраняла...

Буколическая седовласая бабулька (очевидно, прислуга) с аурой легендарной Арины Родионовны приготовила гостю грог, но Эд уже и без того достиг вершин кондиции. Понятливая бабушка вскоре ускользнула куда-то через боковую дверь; Пыляев остался наедине с Элеонорой.

Он бросил взгляд на швейцарские маятниковые часы. Маятник кромсал вязкий воздух, зловеще мерцая в полутьме. Было два часа после полуночи. Что-то назревало... Если Эдик и ощущал какое-то напряжение, то лишь внутри себя. С Элкой ему было легко. Ни малейшей неловкости в отношениях. Они молчали -- говорить было не о чем. Что же это, если не родство душ? На подобное он давно не рассчитывал. Последние двадцать лет он заимствовал немного тепла у других тел и отдавал долги жизненной силой.

Дэвиса сменил кто-то из современных минималистов. Звуки падали, будто капли бесконечного дождя -- слишком гулкие для снежинок, слишком прозрачные для человеческих прикосновений. Легкий и приятный транс. Время, когда не нужно ничего доказывать -- ни себе, ни женщине, сидящей рядом. Кажется, они выкурили один косяк на двоих... Живая бархатная тьма клубилась в углах комнаты, подкрадывалась на мягких искрящихся лапах, растворяла в себе музыку, обволакивала многогрешный шарик...

Когда Элка подняла руки, чтобы снять лифчик, он заметил лиловое клеймо у нее подмышкой -- эмблему скандально знаменитого Евгенического* Союза. <<Ну и ну, -- подумал Пыляев, блаженно закатывая зрачки. -- Во что это я вляпался?>> Он уже увидел ее грудь, и ему стало безразлично почти все. Это была грудь, созданная для НЕЖНЫХ ласк. Не та, которую мнут руками, как остывающее тесто, и терзают зубами в порыве страсти. О, нет. Он провел языком линию вокруг правого соска. Почувствовал благодарную дрожь... Он умел и хотел быть сегодня нежным. Что поделаешь -- обстановка располагала...

---------------------------------------------------------------------------* Евгеника (от греч. eugenes -- хорошего рода) -- теория о наследственности человека и путях ее изменения. Явилась основой фашистской расовой доктрины. Изучает влияния, которые могут улучшить наследственные качества (здоровье, физические, умственные и паранормальные способности, одаренность) будущих поколений. ---------------------------------------------------------------------------

Ковер с длинным ворсом шевелился под ними, словно оживший зверь. Эдику казалось, что весь дом раскачивается, превратившись в огромный флюгер. Он ощущал тепло оранжевого света, падавшего со средневековой картины на стене. Свеча в руке какого-то толстого голландца... Жаркая пульсация в чреслах... Он стянул с девочки колготки, как змеиную шкуру, которая тут же съежилась в огне. Поцеловал впадину пупка. Его губы осязали младенческую гладкость ее бедер. И нежнейший пух... Он потянул вниз узкие белые трусики...

Его лицо смерзлось в брезгливую уродливую маску.

Он протрезвел почти мгновенно. Будто кровь отхлынула от головы и очистила мозг от помоев. Реальность вновь засверкала леденяще опасными гранями...

<<Что за черт? Что за черт?>> -- повторял Эд про себя, пытаясь понять, что же он видит. Понять было просто, но не просто расставаться с приятными иллюзиями.

...Ее лобок был абсолютно гладким, безволосым, и из него торчали две трубки телесного цвета -- снизу тонкая, сверху чуть потолще. Пыляев даже знал, из какого материала они сделаны. Впечатляющая упругость, идеальная совместимость с живыми тканями, бессрочная гарантия... Верхняя трубка была как раз такого диаметра, что он, пожалуй, мог бы получить удовлетворение... если бы не увял, как проколотый воздушный шарик. Более того, его тошнило. В обоих отверстиях подрагивало что-то розовое...

Похоже, Элку не смутило шоковое состояние партнера. Ее пальцы продолжали мягко массировать его скальп. Эдику казалось: именно там, в корнях седеющих волос гнездится холод.

-- Что-то не так, милый? -- промурлыкала она. От этого голоса переворачивалось сердце, но отнюдь не представление Пыляева о том, ЧТО должно находиться у женщины между ног...

-- Почему ты остановился?

<<Почему я остановился?!>> Хороший вопрос! Он и сам хотел это знать. Однако куда больше ему хотелось, чтобы все происходящее оказалось пьяным кошмаром. Из тех, что снятся иногда на горбатом диване в кабинете Вислюкова. Если подумать, тут было над чем посмеяться. Но смех вибрировал где-то далеко отсюда; его никак не удавалось втиснуть в глотку. <<Девственница, все еще девственница!>> -- хихикал кто-то посторонний на темной стороне сознания. Пыляев не мог сбить с толку самого себя, хотя искренне старался. Картинка перед глазами отличалась безжалостной наводкой на резкость.

Он медленно поднял голову, боясь чего-то не вполне определенного.

В отблесках каминного пламени ее кожа выглядела, словно расплавленное золото. Соски сморщились, высохли, превратившись в изюм. Против ожидания, лицо Элки не было ни злым, ни презрительным. Оно выражало только тоску... и жалость. Пыляева охватил озноб. Он понял, что впереди у него действительно ничего нет, кроме приближающейся импотенции и одинокой старости. Даже в хаосе все в конце концов оборачивается прозябанием...

-- Не нравится? -- спросила она без сарказма.

-- Какого черта? -- только и сумел он произнести.

-- Тогда проваливай! -- посоветовала она мягко.

Он стал молча одеваться, чувствуя себя дерьмом в проруби.

В эту минуту дверь, за которой исчезла <<Арина Родионовна>>, снова распахнулась. В комнате появился холеный мужик в тысячедолларовом костюме, скрадывавшем опрятное брюшко. Пыляев, которому было не до шуток, тем не менее сразу же окрестил его про себя <<адвокатом мафии>>. И, как выяснилось впоследствии, не слишком ошибся.

Глаза печального спаниеля глядели на Эда с укоризной. Седеющая бородка представляла собой маленький шедевр парикмахерского искусства. Новый персонаж потирал ухоженные лапки -- примерно так, как это делает муха-дрозофила. На мизинце поблескивало кольцо со свастикой.

<<Адвокат>> устало улыбнулся, изобразил на физиономии сожаление и сказал:

-- Э, нет, детки, так дело не пойдет!

5

<<Ты же знал, что так будет, родной?>> -- спрашивал Эд у самого себя. И тут же отвечал: <<Да знал, знал, пропади оно все пропадом!>> Пальцы с трудом находили пуговицы. Что-то в облике опечаленного <<адвоката>> мешало Пыляеву сразу послать его подальше. Потом, с застегнутой ширинкой, он почувствовал себя гораздо увереннее. Он даже решал, не свалить ли отсюда без всяких послесловий. И догадывался, что свалить не дадут. Почему-то он вспомнил Глаза, оставшегося в <<джипе>>.

Эллочка одевалась без всякого стеснения -- как дошкольница или исполнительница стриптиза в артистической уборной. Когда безобразие исчезло под трусиками, Пыляев готов был все ей простить и разрыдаться от ее чистой красоты.

<<Адвокат>> по-хозяйски прошествовал к дивану, попирая неоскверненный ковер дорогими туфлями, включил лампу с зеленым абажуром и звякнул колокольчиком. Когда в проеме возникла бабуля-одуванчик, бородатый дядя буркнул:

-- Принеси чего-нибудь горло промочить.

Оказалось, что горло в этом доме можно было промочить на выбор: бренди <<хенесси>>, вином <<шато-марго>> 1982 года, минеральной водой <<перрье>>. <<Адвокат>> выбрал минеральную воду, набулькал себе полстакана, выпил, достал пачку <<труссарди>>, закурил и бросил сигареты на столик.

Эду отчаянно хотелось унять прогрессирующую сухость во рту, но он сдержался. Бутылка <<хенесси>> выглядела так маняще... Для успокоения нервов он стал рассматривать рисунок тушью на шелке, висевший над диваном. Это был едва обозначенный кистью пейзаж в стиле <<сумие>>. От предметов и людей веяло невыразимой фальшью.

Элка подошла к столику и нацедила себе вина в бокал. Стала пить маленькими глотками. Эдик плюнул на последствия и расположился в кресле. Теперь его подташнивало от этого совсем не дешевого спектакля.

<<Адвокат>> взял Элеонору за руку и вложил ее кисть в свою пухлую ладонь. Ободряюще пожал и отпустил.

-- Выйди, пожалуйста, девочка, -- попросил он ласково.

-- Хорошо, папа.

У Пыляева полезли на лоб его мутные глаза. Если бы он мог взглянуть на ситуацию со стороны, то наверняка уже давился бы от смеха. Оказалось, что быть героем анекдота не очень-то весело. И выпить хотелось нестерпимо.

-- Слушай, может изложишь претензии письменно? -- предложил Эдик. -- Я адрес оставлю.

-- Не хами, сынок, -- сказал <<адвокат>> без всякого выражения, и Пыляев понял, что действительно лучше попридержать язык.

-- У меня к тебе предложение, -- начал бородатый. -- Смотри на меня. Повторять не стану. Я хочу, чтобы ты понял: никаких вариантов, кроме предложенных, не будет. Вариант первый: ты женишься на этой девочке и проживешь, как в сказке, -- долго и счастливо. Вариант второй: ты не женишься, но трахнуть ее тебе все равно придется. Когда протрезвеешь, конечно. Она должна забеременеть.

Тут уж Пыляев не выдержал и захихикал.

-- Черт, не могу поверить! Тебе это зачем?

-- Евгенический экстремум. Случается в среднем один раз в пятьсот лет. Сам понимаешь, такой шанс упустить нельзя.

Пыляев чуть было не совершил очередную ошибку, решив, что его разыгрывают довольно дурацким образом. Он кое-что читал о запрещенных экспериментах по выращиванию <<гомо супера>>, но считал это либо газетной <<уткой>>, либо полным кретинизмом. В худшем случае -- забавой окончательно спятивших яйцеголовых.

-- Ну, все, -- сказал он, вставая. -- Мне пора. Извини за беспорядок. Привет Элеоноре.

-- Кстати, -- заметил <<адвокат>>, даже не пошевелившись. -- Если не женишься, тебя уберут -- во избежание утечки информации. Есть еще запасной вариант, самый неприятный. Твою сперму используют для искусственного оплодотворения. Лично я против -- ребенку нужен отец. Поэтому два последних варианта нежелательны. Для тебя последствия будут те же. В общем, ни кайфа, ни лайфа. Так что решай.

Эду стало ясно, что это не розыгрыш. Гораздо хуже. Он имел дело с очень больным человеком. И не самой гуманной полумифической организацией.

-- Бред какой-то. Слушай, может, ты меня с кем-то спутал?

-- Брось, -- отмахнулся <<адвокат>>. -- Наша контора не ошибается.

-- Ты хочешь сказать, что я и она...

-- Ну да -- так называемая <<экстремальная пара>>. И еще один совет, зятек: не пытайся проверить мои слова. Зачем тебе проблемы с пальцами? * * *

...Пыляев все-таки решил проверить. Заодно выяснил, что означала фраза <<проблемы с пальцами>>.

Из квартиры он вышел беспрепятственно и даже добрался до черного выхода из подъезда. Но не дальше. Глаз и лысый поступили с ним гуманно. Ему сломали оба мизинца, оставив другие пальцы нетронутыми. Так что он мог почти свободно стучать по клавиатуре и строчить детективы. Потом его доставили обратно в комнату с камином, и он чувствовал себя очень неловко с пистолетным глушителем во рту.

<<Адвокат>> по-прежнему сидел на своем диване и потягивал минеральную водичку.

-- Нет, ты все-таки идиот, -- бросил он добродушно. -- Если бы я не был абсолютно уверен в наших данных... Налейте ему воды, что ли, -- а то он смахивает на сухофрукт из Мавзолея...

Глаз наполнил стакан, поднес его Эдику и вполголоса извинился за пальцы.

-- Отлично! -- <<адвокат>> действительно выглядел довольным. -- Останешься здесь до утра. И проспись как следует -- завтра свадьба.

С помощью <<перрье>> Пыляев кое-как справился с подступающим к горлу сушняком. В то, что можно ТАК вляпаться, все еще верилось с трудом. Думать он был не в состоянии. Хотелось упасть в кроватку и отплыть подальше. Весь этот маразм не имел права на существование при дневном свете.

Вдобавок пьяный угар постепенно вытеснялся страхом. Это был подленький, мелкий и неизбежный страх существа, которому отрезали отходные пути. Страх противоречил философии нигилизма и даже универсальной формуле <<жизнь -дерьмо>>. Это служило отличным доказательством того, что жизнь не есть сумма счастья или сколь угодно тяжких бед, а представляет собой самодостаточную ценность. Но это не могло служить и утешением...

Под конец имела место и вовсе абсурдная сцена: Эдик полулежал на диване, бабулька массировала ему затылок, снимая боль, а лысый старательно накладывал на его мизинцы миниатюрные шины.

<<Папаша>> выплыл из полумрака и навис над Пыляевым. Он уже надел пальто до пят и курил <<труссарди>>.

-- Ну, зятек, с Богом! -- с этими словами апологет евгеники схватил кисть Пыляева и потряс ее, будто невзначай задев сломанный мизинец. Эдик чуть не заорал.

-- И как следует заботься о моей малышке, очень тебя прошу!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

МЫШОНОК

6

Насчет <<сказки>> Элкин папаша, конечно, приукрасил, но в течение ближайших нескольких лет Эдик действительно ощущал подозрительную легкость бытия.

Впрочем, это ощущение появилось далеко не сразу. Наутро, проснувшись в девятой квартире с помойкой во рту и блуждающим отбойным молотком в черепе, он долго пытался понять, отчего ему так хреново. Потом вспомнил -- вчера он навеки потерял свободу, а Эдик считал себя животным свободолюбивым. По крайней мере, теоретически... Малюсенькая и совершенно дурацкая надежда на то, что вчерашний наезд <<Евгенического Союза>> отменяется, конечно, родилась в момент пробуждения самого Пыляева, подрыгала рахитичными ножками и умерла, не приходя в сознание.

Он обвел взглядом комнату. Сквозь приоткрытые жалюзи нехотя сочился утренний свет. Пионерский костер в камине угас, как и романтический порыв в сердце. Давали знать о себе перебинтованные мизинцы. На столике лежала знакомая пачка сигарет, а рядом белел картонный прямоугольник. Визитная карточка. Эд взял ее, поднес к глазам и прочел: плохо соображал, на каком этаже он находится. Обезьяна угомонилась, зато в ветвях над головой что-то заскребло. Лебеди подняли головы; их шеи были похожи на перескопные трубы.

На плечи Эдику посыпалась какая-то труха. Стряхивая ее ладонью, он обнаружил, что это мумифицированные мухи. Белые, словно снежинки... Что-то было не так в этой экосистеме. Она напоминала запертую кладовку, в которой угасала сумеречная жизнь...

-- Слушай, что тебе надо? -- устало спросил Эдик, чувствуя себя очень сиротливо, поскольку в пределах досягаемости не было спиртного. Он уже понял, что расстрел не состоится. Экскурсия по зверинцу его ни в чем не убедила. На своем веку он видел множество более впечатляющих извращений.

-- Пустяк. -- Сказала свихнувшаяся теща. -- Этот ребенок не должен родиться.

-- Иди к черту! -- сказал Пыляев и ринулся на поиски веселящихся братьев по разуму.

Оставшись в одиночестве, красотка подняла инъектор и выстрелила в одного из лебедей. * * *

Вся толпа уже сидела за столом. Наступил удобный момент, чтобы затеять грандиозный скандал. Вряд ли все присутствующие были в курсе проблем несчастного мужа. Наверняка его считали проходимцем, богемным лоботрясом, ловко подцепившим богатую наследницу. ХРУСТАЛЬ Борис Карлович адвокат

Номера телефонов, адрес конторы и <<мыльной>> почты. Строго и со вкусом. Теперь Пыляев хотя бы знал, как зовут любимого тестя (флаг ему в руки и танк навстречу!).

Эдик протянул руки к подносу и налил себе стакан воды. На <<хенесси>> он смотреть не мог, не то что опохмеляться этой дрянью. Про <<Шато-Марго>> и говорить нечего... Во рту немного посвежело. Пыляев прошелся по комнате. Нервы зудели; бездействие -- это было хуже всего. Пытаться бежать -- глупо, хотя Эдик все же посмотрел наружу сквозь щели жалюзи. Окно выходило во дворик, огражденный литыми чугунными решетками. Там зимовали розовые кусты под стеклянными колпаками, похожими на яйца, отложенные динозаврами.

Эд позвонил в колокольчик. Против ожидания, явилась не <<Арина Родионовна>>, а Глаз. Телохранитель Элеоноры (или кем он там был еще) и в сумерках-то выглядел не очень, а при дневном свете его рожа вызывала озноб. Громаднейшая лиловая шишка сбоку от переносицы была украшена изящным рисунком из синеватых прожилок и напоминала какой-то внутренний орган, по недосмотру хирурга оказавшийся снаружи. Единственный глаз уставился на Эдика пытливо и выжидающе.

-- Это что, домашний арест? -- буркнул Пыляев недовольно. Он все еще культивировал голубую мечту отомстить за сломанные пальцы.

-- Обижаете, Эдуард Юрьевич, -- сказал Глаз с неподдельной почтительностью. -- Мне поручено круглосуточно охранять вас и членов вашей новой семьи. Поверьте, оказанное мне высокое доверие...

-- Тебя, кажется, Гена зовут? -- перебил Эдик, морщась. Мысль о том, что этот беспощадно-вежливый урод будет пасти его неотступно, придавала существованию особо негативный оттенок.

-- Так точно.

-- Сколько тебе лет?

-- Мне уже двенадцать.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Глаз либо не шутит, либо вырос в семье гениальных комиков. Эдик склонялся к первому варианту. Урод все проделывал с очаровательной детской непосредственностью -- даже наносил телесные повреждения.

-- Старовато выглядишь. Откуда же ты взялся такой, Гена?

-- Борис Карлович отмазал меня от Комиссии по соблюдению генетических стандартов. Теперь служу верно, как собака.

-- Это точно... Может, погавкаешь, псина?

-- Еще раз извините за пальцы, Эдуард Юрьевич. Вы же понимаете, что у меня не было другого выхода.

-- Да пошел ты в задницу!

Глаз понял это буквально и направился к двери.

-- Если понадоблюсь, позвоните.

-- Ты что, издеваешься? Какого хрена я буду здесь сидеть?! Где Элка... гм, Элеонора?

-- В отъезде. Элеонора Борисовна выбирает квартиру, мебель и свадебное платье.

Пыляев непроизвольно затрясся от нервного смеха.

-- А почему без меня? Эа клоуна держите?

Глаз вроде бы даже сконфузился.

-- Вообще-то, Борис Карлович намекал, что вы, возможно, тоже захотите прокатиться...

-- Ну так пойдем, прокатимся. * * *

Пыляев накатался вдоволь -- на белом лимузине, оборудованном бронированными стеклами и регулятором микроклимата (шутники называли такую тачку <<прогноз погоды>>). Внутри было удобно и безопасно. Глаз и перепончатый устроили Эдику экскурсию по лучшим салонам и магазинам города. Все это время они не отступали от него ни на шаг и провожали даже до дверей туалета. Платил за все, конечно, Союз. Эдик был подстрижен, побрит, приведен в чувство, промассажирован, приодет (попутно он получил предложение заменить сломанные мизинцы на биопротезы и отверг его) и выкинут в подернутый смогом перенаселенный лабиринт освеженным и благоухающим.

Он стал обладателем роскошного смокинга, вечернего костюма для предстоящей церемонии закабаления, кучи сопутствующего барахла и всевозможных побрякушек, с помощью которых будущий папаша гения мог держать масть, качать права, выходить на связь и делать обрезание сигарам. Отобедав в шикарном <<Люксе>> на Сумской, он изменил свою точку зрения на ситуацию и начал думать, что жизнь не так уж плоха. Фортуна наконец поворачивалась к нему любвеобильным передом. И дело даже не в том, что Пыляев был продажен. Просто перемены пришлись ему по кайфу. Сдаться спецслужбам и трястись от страха до конца своих коротких дней в какой-нибудь засекреченной муниципальной конуре -- это он еще успеет, когда вступит в маразматический возраст. Эдик решил развлечься напоследок. Терять ему было нечего, напротив: он почуял НОВЫЕ возможности. А потрясающе красивая и породистая жена, с которой проблематично трахаться, придавала предвкушению семейного счастья особую пикантность. Опять же, по праздникам будет не так тоскливо...

Кстати, Элку он увидел на аллее перед особняком, расположенным в стороне от делового центра и за пределами индустриальной зоны. Глаз связался с <<госпожой Элеонорой>>, и через десять минут лимузин, наведенный со спутника, притормозил за припаркованным у обочины красным <<фиатом>>. Итак, благодаря женскому капризу и чьим-то финансам, гнездышко для новобрачных превращалось в восьмикомнатную навороченную избушку, окруженную двумя гектарами чахлого парка. Здесь не хватало разве что стартовой площадки для гиперзвукового челнока, но Пыляев взлетал по глупости только на героиновых ракетах, да и то давно выбыл из отряда <<космонавтов>>.

...В серости умирающего зимнего дня она была еще прекраснее, чем в экстатическом ночном свете. Эллочка вела себя так, словно утром они расстались друзьями. Подошла и прижалась к нему вполне по-домашнему. Без приторных поцелуев в щечку (или, не приведи Господи, в губы!). У Эдика не хватило сил прогнать от себя эту жертву мирного атома и хромосомной инверсии. Лысый красавчик, ходивший за нею, как приклеенный, деликатно уставился на крышу особняка, усеянную тусклыми сотами зачехленных солнечных батарей.

-- Тебе нравится? -- спросила Элка. Речь шла, видимо, о доме.

-- Нормально, -- сказал Эдик. На дом ему было, по большому счету, плевать.

-- Хочешь посмотреть внутри?

-- Нет. Еще успею.

-- Тогда чего же ты хочешь, милый?

(Это было похоже на сладостную пытку. У Пыляева мелькнула мысль тут же отправиться в публичный дом, салон виртуального секса или к Рите, чтобы снять возникшее напряжение. Кстати, Ритуля наверняка обидится, когда он узаконит свои отношения с другой женщиной. Жаль. Положение любовницы вполне устраивало ее, и она никогда не претендовала на большее. Да и на что она могла рассчитывать, получив в тринадцать лет запрет на любые формы зачатия и даже на вынашивание имплантированного зародыша?)

-- Хотелось бы взглянуть на твою медицинскую карту, но ведь от вашей конторы все равно правды не добьешься.

Она улыбнулась.

-- Не волнуйся. Все остальное -- настоящее.

-- А мамаша твоя такая же стерва?

-- Смотря кого считать мамашей.

Эдик тупо смотрел на нее в течение нескольких секунд. * * *

Между ними будто пробежала околевшая кошка.

-- У меня дела, -- сказал Эд и велел ехать к Вислюкову, чтобы пригласить того на свадьбу. Глаз убеждал его, что это лишнее, но Эдик и слушать не хотел. Чуть позже он с какой-то пугающей обреченностью подумал, что двенадцатилетний монстр, судя по всему, редко ошибается.

Приятеля дома не оказалось. Соседка -- очевидно, чрезвычайно довольная окончанием шумных ночных попоек, -- заявила Пыляеву, что Вислюков (изгой, пьяница, вольный художник, раздолбай Вислюков!) получил какое-то немыслимое наследство и навеки отбыл в теплые края, не оставив новых координат.

Пыляев вышел из подъезда со слегка пришибленным видом. Потом он все равно обзвонил других своих знакомых, но уже тогда, возле дома Вислюкова, догадывался, что услышит в телефонной трубке. Живых родственников у него не было. Друзей, по всей видимости, тоже. О чистоте <<эксперимента>> Союз позаботился основательно.

7

Во время непродолжительной официальной части Пыляев с особой силой ощутил свою уязвимость, малость и слабость перед лицом силы, похожей на гигантский каток, разгоняющийся в полной темноте и до поры до времени невидимый, -- каток, специально предназначенный для раскатки недовольных и сопротивляющихся в листы стандартной толщины.

Тело Эдика осталось на дне каменного ущелья, среди домов, населенных зомби; оно цепенело и обмирало от страха и дурных предчувствий, а душа уже пустилась в безнадежное бегство, растягиваясь, словно резина рогатки, -только для того, чтобы затем с утроенной энергией устремиться обратно и как следует хлестнуть по мозгам...

Вместе с Вислюковым и Ритой (ее телефон молчал) исчезала иллюзия, что когда-нибудь все снова будет в порядке. Да и сам Эдик исчезал, оставляя тень, не похожую на себя, -- вероятно, только росчерк пера на бумаге и набор компьютерных абстракций. Что-то должно изменяться к лучшему -- или мир, или твои мозги. В первом случае это называется <<повезло>>, второй случай считается клиническим и называется <<безумие>>.

Кто ты, если уже нет людей, знающих твое имя? Персонаж городского фольклора? Призрак подворотни? Летучий голландец забегаловок и баров? Глюк обдолбившегося наркомана? Плод больного воображения? Ты существуешь лишь как двойное отражение собственных представлений в представлениях тебе подобных. Трагическое отчуждение создает повод для сомнений во всем. Существование становится зыбким... до тех пор, пока не напомнит о себе пустой желудок или переполненный мочевой пузырь.

Пыляев плыл по течению. Он казался самому себе чучелом, присыпанным нафталином, которое таскают с места на место с ритуальными целями суетливые, но еще не растратившие жизненной силы фетишисты. Он чувствовал себя инфантильным слюнтяем, и преодолеть свой инфантилизм ему было труднее, чем допрыгнуть до луны. Зато невеста в свадебном <<комби>> выглядела потрясающе. Эдик покорно отстоял бредовую церемонию регистрации брака в Департаменте демографии, не заметив большой разницы между нею и судом присяжных.

Если не считать Элеоноры и Бориса Карловича, его окружала абсолютно незнакомая публика. Вместо бесформенного куска глины, падавшего в пустоте, он превратился в кирпич, который только что отпрессовали, замуровали в стену и выбили на лицевой грани неуничтожимый штамп. Он стал частью системы, которую инстинктивно отторгал и сознательно ненавидел.

В департаменте все прошло удивительно гладко (видать, без смазки не обошлось); экстремальную парочку даже не осматривала медкомиссия, удовлетворившись файлами, предоставленными обеими сторонами. А потом и вовсе начался аттракцион. Если Эд рассчитывал на скромное <<семейное>> торжество, то он ошибался. Эскорт таинственных прихлебателей Хрусталя разросся до десятка машин и направился в один из храмов Универсальной церкви. * * *

Храм стоял на обледенелой набережной. Самой реки уже не было; от нее остался бетонный желоб, по которому струились незамерзающие нечистоты. На краю потока торчал прикольный речной трамвай, надежно изолированный от окружающих миазмов и превращенный в летнее кафе. Сейчас он выглядел трупом, всплывшим со дна черного ручья. К нему прибило кошачий скелет.

Над всем этим нависал храм -- немыслимой угловатой тенью. Слева от тарелки спутниковой антенны парила голограмма -- трехглавое чудовище, которое можно было принять за сказочного змея или сросшихся основоположников коммунистической утопии. Лучи лазеров создавали впечатляющую подсветку туч; на этом тревожном фоне плавало жирненькое туловище, явно не страдавшее от недостатка витаминов и символизировавшее Единую церковь, с головами Христа, Будды и Магомета. Вокруг него, как мыльные пузыри, вращались небесные сферы.

Машины въехали во двор, на котором разместилась принадлежавшая храму стоянка с заправочной станцией. Благодаря связям того же Хрусталя всю компанию приняли незамедлительно. Какой-то дряхлый поп, идеально подходивший внешне на роль Вечного Жида (за свою сверхдолгую жизнь ему довелось побывать майором НКВД, раввином в синагоге и консультантом ООН по проблемам дальневосточных конфессий), похоже, уже обо всем договорился <<наверху>> и быстренько санкционировал очередное грехопадение.

Пока он бубнил что-то по этому поводу, Эдик осматривался. Проблем с отоплением здесь не было. Восходящие потоки теплого воздуха плодили миражи. Из акустических систем доносилось ангельское пение кастратов. Гипнотерминалы призывно мерцали во мраке, приглашая к общению со святыми в астрале. Трехмерные анимационные иконы демонстрировали житие персонажей в реальном масштабе времени. Под сводами храма беспокойно порхали птицы. Парочка красивых чернокожих туристов бродила в лабиринте среди еще более красивых призраков, выбирая языческие фетиши в качестве сувениров.

Вечный Жид закончил. Его упитанные лейтенанты разбрелись по залу в припадке церемониального рвения.

-- Теперь домой? -- с надеждой спросил Эдик у Элки, положив под язык таблетку стимулятора.

-- Что ты, дорогой, все только начинается, -- сказала та, пребывая в непонятном, почти лихорадочном возбуждении.

Это был редчайший для нее случай предвидения, для которого, впрочем, не требовалось ни ума, ни интуиции.

8

Храм Универсальной церкви они покинули около шести вечера. Снаружи было так холодно, что душа стыла в теле, как суп в плохом термосе. Несмотря на это, неизменно корректные люди подходили к Пыляеву, поздравляли, улыбались, трогали за руки и без злого умысла задевали сломанные мизинцы, целовали Элку серыми губами, бережно обнимали Бориса Карловича. Невозможно было определить, кто из них принадлежал к Союзу, кто был просто безмозглой марионеткой, а кто наивно и честно полагал себя <<слугой народа>>. Мелькали галстуки, уши, часы, зубы, носы, проборы, зрачки, очки, туфли, ноздревые фильтры.

Эдика охватило жуткое по силе ощущение безысходности. Он рванулся было выпить чего-нибудь в баре при часовне, но одноглазый Гена вежливо завернул его, намекнув на жесткий график. Пыляев убеждался в том, что сбоев в программах Союза быть не может и не бывает. Следующим номером был намечен банкет в поместье Хрусталя. Открыв холодильник в лимузине, новобрачный утешился <<Абу Симбелом>>, слегка разбавленным водкой.

Ровно в шесть кортеж убрался со стоянки храма. Эдик скорчился в душноватом салоне, не обращая внимания на сидевшую рядом суку в люминесцентной шкуре. Вид у нее был самый невинный. А он чувствовал себя так, словно только что ему всучили в секс-шопе некачественный товар. В свете проносящихся мимо фонарей люди казались безумными елочными игрушками. Из приемника доносился неразборчивый скрежет индустриального джаза.

Потом горящие фонари стали попадаться заметно реже. Впереди чернели трущобы заброшенных районов. Заповедник люмпенов, а заодно -- карантинный пояс. Территория нулевой ценности. Пыляев тихо приветствовал усиливающееся разделение общества на прослойки не только в социальном отношении, но и в пространстве. Эксперимент коммунистов по смешению сословий был противоестественным и потому идиотским. Как всегда, все свелось к насилию. Миллионы людей оказались выброшенными из привычной среды и внедренными в чуждую. В результате туповатых представителей рабоче-крестьянской массы раздражал любой персонаж <<в очках и шляпе>>, а остатки интеллигенции чувствовали себя неуютно под прессом <<гегемона>> и приобрели устойчивый комплекс неполноценности.

Теперь передвижение из пригорода в центр наземным транспортом было похоже на прорыв блокадного кольца. Когда-то Эдик с Вислюковым, возвращаясь от девок по пьяной лавочке, сделали это вдвоем и без оружия, но затем машину Пыляева пришлось отправлять в капитальный ремонт. Только протрезвев, Эдик понял, как ему повезло -- чуть ли не первый раз в жизни. Наверное, дело было в том, что рядом с ним находился патологически везучий человек и его удачи хватило на двоих. С тех пор Эд больше не экспериментировал.

К его разочарованию, Хрусталь тоже предпочел не рисковать. Молодожены и гости выгрузились на посадочной площадке вертолетных такси, окруженной серебристыми куполами спецназовских постов. Тут же околачивались рисковые водители наземных тачек в ожидании клиентов победнее.

Вертолет -- не реактивный лайнер, и все же... Эдик хотел заявить, что не летает в принципе, однако сразу догадался: пощады не будет. Одно утешало: в случае катастрофы Союзу придется поискать другого придурка.

В салоне <<сикорского>> Пыляев еще разок припал к рюмке и поймал на себе укоризненный взгляд Бориса Карловича. Мысленно послав тестя к черту, Эдик отвернулся и стал глядеть в иллюминатор. Зрелище было поучительное; оно наводило на возвышенные мысли о том, что все индивидуальные фобии -- в сущности, пустяк и закономерность на фоне тотального психоза.

Слева проплыл косой конус пепельно-желтого света. Прожектор полицейского вертолета последовательно выхватывал из темноты дымовые трубы, полуразрушенные элеваторы, башни с ослепшими квадратными глазами, ангары, фермы ржавеющих подъемных кранов... Огни горели и на земле, но лишь кое-где. Сияющая галактика центра осталась позади. Внизу был космос <<новых диких>>. Те выползали на ночную охоту. Или <<закинуться>>, если со жратвой и марафетом все было в порядке. В нескольких местах бывший проспект был перегорожен опрокинутыми троллейбусами. В боковых улицах передвигались тени. Все было припорошено снегом и заковано в лед.

Гигантский сборочный цех бывшего турбинного завода проплыл мимо, как затонувший <<Адмирал Нахимов>>, на котором резвились утопленники. Сквозь дыры в крыше мерцал человеческий планктон. Судя по всему, сегодня там <<шаманили>>. Мощный инфразвук настиг и потряс вертолет. На мгновение Эд ощутил, КАК теряют рассудок. Намек, всего несколько кадров из кошмара -- но этого было достаточно. Его непомерно раздутое эго содрогнулось и сжалось в дрожащий комок. Неправда, что жизнь страшна и болезненна; просто иногда не хватает водки...

Когда он разлепил непроизвольно захлопнувшиеся веки, под ним уже был <<грязный рай>> -- квартал красных фонарей, пристанище опущенных, стареющих проституток и неизлечимых наркоманов, мекка одержимых тягой на дно и последнее убежище <<заказанных>>. Здесь действовал мораторий на убийства -круглый год, кроме ночи Рождества Христова. Рои фар и костры из чадящих покрышек обозначали базы байкеров-вайлдов, поделивших окраины на зоны влияния.

Тем временем в салоне вертолета разливали по бокалам шампанское. Пыляев отказался; этого никто не заметил, кроме Элеоноры. Она поглаживала его по руке, словно хотела успокоить. Он уже успокоился. Иногда ему становилось невероятно легко -- когда казалось, что самое худшее уже произошло. А тут к его услугам была целая пастораль упадка. Он до краев упился гнусным настроением эпохи, случайно уловил направление отупляюще-агрессивного потока массового сознания...

Выбора нет; никуда не денешься, что бы ты ни предпочел -- мертвую стерильность подчинившихся системе или непрерывную агонию <<отвязанных>>. В любой момент ты можешь отправиться в свободное падение, но должен знать, что оно наверняка будет последним. У неизлечимо больных на это обычно не хватает сил...

Пока Эдик извлекал из взрыхленного мозгового мусора и заново разжевывал высохшую жвачку подобных мыслеощущений, внизу появился другой полицейский кордон, за ним -- аккуратные фермы, высасывающие оскудевшее вымя дойной коровы плодородия, и наконец самая чистая и престижная зона в радиусе двухсот километров от города. Притоны респектабельности; рассадники чести и совести; виллы искупивших грехи отцов; усадьбы Тех, Кто Знает, Куда Мы Идем. Сверху они казались такими незыблемыми и прочными, будто их фундаменты достигали центра Земли.

<<Странный мы народ, -- думал Эдик. -- Взять каждого в отдельности -умен, образован, смел, силен, свободолюбив и обладает обостренным чувством справедливости. Короче говоря, почти гений -- без всякой вонючей евгеники. Идеальный экземпляр для заповедника под названием <<демократия>>... Все вместе мы составляем тупое, трусливое и легкоуправляемое стадо, которое пассивно отдается любому, сколь-нибудь наглому барану. Может быть, мы слишком умны? Может быть, нам лучше немного отупеть -- во имя восстановления баланса личности и общества?..>> И ему вдруг действительно захотелось стать милым, наивным и глуповатым, как комнатная собачка. Не мешало бы научиться вилять хвостом... * * *

Дом Бориса Карловича утопал в радужном сиянии. В спектре преобладало зеленое свечение фитотрона. Рядом с домом виднелось остекленевшее озеро. На стоянке выстроилась добрая сотня машин. При появлении вертолетов муравейник у входа пришел в движение. Пыляев с радостью почуял, что попахивает грандиозной пьянкой. Тем лучше -- легче будет затеряться в толпе. Он до сих пор чувствовал себя простейшим под микроскопом.

Он вылез из вертолета, вглядываясь в толпу. Гена и лысый незаметно для всех подталкивали его сзади. Несколько человек вскинули руки в традиционном приветственном жесте <<хай живэ>>. <<Наци!>> -- подумал Эдик с легким разочарованием, но тут же ему навстречу выдвинулся темнолицый узкоглазый старик в европейском костюме и зачирикал по-тибетски.

Пыляев не сразу понял, что старик слеп. У того начисто отсутствовали зрачки; поэтому глаза казались отверстиями в обтянутом кожей террариуме. Внутри террариума что-то ползало. Судя по всему, дедушка пользовался немалым авторитетом. Борис Карлович прислушивался к его щебету, затаив дыхание. Потом широкоплечие мальчики подхватили слепца под локти и внесли в дом.

Невидимый оркестр заиграл что-то невыносимо помпезное. Появление парочки молодых вызвало утробный вой. Жертва на алтарь эксперимента была принята с благодарностью.

Раздался нарастающий гул. Несколько взрывов слились в один. Небо опрокинулось и стало светло-серым, как заснеженное поле. Эдик вздрогнул от неожиданности. Его охватил восторг последнего разрушения. Он подумал, что началась долгожданная война.

Неестественное свечение жутким образом выскоблило лица. Несколько секунд тишины... Россыпи тускнеющих звезд... Облегченный женский смех... Толпа у входа восторженно завизжала.

Это был всего лишь праздничный фейерверк.

9

Через минуту фейерверк иссяк, отгремел, кончился метеорный дождь, но осталось зеленое свечение фитотрона в восточной стороне неба, внушавшее неясную тревогу, будто там восходила луна кошмаров. Громада дома закрывала источник света, однако все вокруг приобрело какой-то аквариумный вид. Тополя торчали жуткими черными башнями. Настоящая луна уже взошла, висела высоко на юге, чтобы никто не усомнился в реальности происходящего, -- миллионолетняя монета на бесплотном бархате, выпадающая всегда одной и той же стороной. Воздух, набитый стеклянным крошевом мороза, казался тяжелым и вязким.

Вертолеты взлетели, подняв скоротечную метель над озером. Из-за белой пелены показались темные будки, похожие на собачьи. Потом Эд догадался, что это были лебединые домики, заброшенные с осени и основательно вмерзшие в лед.

На газоне перед домом вполне поместилось бы поле для соккера. За отодвинутым на полкилометра решетчатым забором затевалась какая-то возня. У границы частного владения скопилось с десяток легковых автомобилей и микроавтобусов. Туда же направлялись охранники Хрусталя в форменных куртках. Кто-то хрипел в мегафон. Скрещивались лучи фар и ручных фонарей. Папарацци долго не сдавались. Завыла полицейская сирена. Оркестр играл что-то легкое... Эдик на живом примере усвоил, что никому не удается отодвинуть истеричное окружение так далеко, как хотелось бы. Он и не подозревал, что присутствовал на открытии затяжного сезона охоты. Вялой охоты, которая будет периодически активизироваться в течение полутора десятков лет. Сейчас охотились на него и на его еще не родившегося сына.

Невозмутимый Борис Карлович и Элеонора втащили его на буксире в светское общество. На некоторое время он оказался в фокусе внимания. Эдик пожимал холодные лапки с фактурой гниющих водорослей и пялился на бриллианты, совершенство которых оттеняло уродство морщинистых шей. Имена и титулы пришлось пропустить мимо ушей. Ему отчаянно хотелось в сортир, пока его представляли пузатым дядькам, похожим на пингвинов, и фарфоровым бабам, истекавшим сладкой патокой. И от первых, и от вторых начинали ныть зубы. Настроение слегка улучшилось, когда он разглядел среди золотой молодежи очень даже стильных цыпочек. Кто-то тонко и едко прошелся по поводу его опусов. Эдик не обиделся. Он даже похихикал за компанию. Сам-то он прекрасно знал цену своей писанине.

Потом отец новобрачной разразился торжественной речью минут на десять. Надо признать, <<адвокат>> мог бы расстрогать и каменную статую. Аплодисменты, шампанское (кстати, какое предельное давление выдерживает мочевой пузырь?), цветы, подарки. Хрусталь преподнес парочке официальную бумагу -- десять степеней защиты и запирающаяся рамка с секретом. Для стороннего глаза это, должно быть, выглядело как сюрприз. Эдик криво ухмылялся, рассматривая свое имя, отпечатанное на бланке Департамента демографии. В графе <<дети>> стояло: 1 (один) ребенок. Таким образом, на сорок первом году жизни он наконец получил разрешение на 1 (одну) эякуляцию с последствиями.

Лично Пыляеву был вручен символический ключ от океанской яхты водоизмещением триста тонн (порт приписки -- Ялта). <<Как ты ее назовешь?>> -- спросила Эллочка, прижимаясь к нему с кошачьей грацией. <<Веры больше нет>>, -- мрачно буркнул Эдик. Он огляделся по сторонам в поисках урны. Не найдя ничего подходящего и засунув ключ поглубже, он начал методично напиваться до состояния приятного безразличия.

Среди физиономий гостей было несколько узнаваемых, мелькавших на страницах газет и телеэеранов. Звездные личности старательно избегали близких контактов. Эдик решил ждать момента, когда воцарится броуновское движение. На некоторое время он оказался предоставленным самому себе. Глаза и Лысого нигде не было видно -- похоже, их уставили снаружи, чтобы не пугали слабонервных гостей.

Аперитив... Пыляев, похожий на больного эскимоса, дрейфовал между ходячими айсбергами. Солидная публика явно отторгала его как чужеродный орган. В конце концов он прибился к стойке импровизированного бара, устроенного в углу огромного зала. Здесь было потеплее, и свет люстр не так сильно резал глаза.

Кто-то положил ему руку на плечо. Низкий женский голос предложил выпить вместе. Эдик уже и не рассчитывал на столь легкое общение с аборигенами. Оказалось, что его взяла на абордаж красотка неопределенного возраста, зачехленная во что-то пенообразное. Местная Афродита. Он не помнил, видел ли ее раньше и знакомили ли его с ней.

У нее было малоподвижное лицо с металлическим отливом и фиолетовый язык -- как у чау-чау. Эд нашел это пикантным. Под носом и подбородком женщины лежали зловещие серые тени. Пока он ее разглядывал, она заказала ему коньяк, а сама пила <<кровавую Мэри>>. Кровавейшую. Вряд ли в ее бокале было больше двадцати капель водки.

Эдик произвел предварительную оценку рельефа. На глазок обмеры приближались к 90--60--90. Все это совершенство балансировало на двенадцатисантиметровых каблуках.

-- Вы мне нравитесь, Эдик, -- сообщила свинцоволикая доверительным тоном. -- Я всегда считала, что моей дочери нужен зрелый мужчина. И, желательно, не из нашего круга.

Сквозь стеклянную стенку бокала он увидел ее ладонь без линий. Чтобы проверить свою догадку, он предложил даме сигарету и, отведя руку, заставил ее низко наклониться. Она отшатнулась, когда он поднес зажигалку слишком близко к ее лицу, но ему хватило мгновения. Под воздействием тепла тончайший материал приобрел прозрачность. На щеке женщины появилось пятно, похожее на родимое. На самом деле это место было покрыто сетью морщин.

Косметическая маска и косметические перчатки -- находка для старушек, окончательно выживших из ума. Вот это действительно была кошмарная старость! Эдик будто заглянул под кожный покров свежего трупа и увидел симпатичный узор из личинок. Он понял, почему ее глаза кажутся глубоко посаженными. Белки были грязно-желтыми, залитыми гноем, зато вставные зубы -- идеально ровными и белыми. Очень жаль, что Эдик не был геронтофилом!..

Как выяснилось, они оба использовали ситуацию. Прикуривая, женщина незаметно для окружающих сунула ему во внутренний карман какой-то конверт.

-- Благодарю за доверие, -- сказал Эд, проглотив смесь коньяка и слюны. -- А что дальше?

-- Зачем ты влез в это, кретин?

-- Во что именно? -- Пыляев старательно и без особого напряжения изображал тупицу. Он не исключал возможности провокации или дурацкого розыгрыша.

-- Хватит паясничать. Эпилятором давно пользовался?

-- Не понял.

Она ловко вставила свою ладонь между его грудью и левым предплечьем и надавила кончиками пальцев. Он почувствовал неожиданную жгучую боль подмышкой. Ему пришлось расстегнуть сорочку и нащупать над ребрами небольшую опухоль на коже -- в виде эмблемы Союза. Точно такую же, как у Элеоноры, только свежую. Бармен делал вид, что ничего не замечает.

-- Какого черта?! -- сказал Эдик, уязвленный тем, что его без спроса клеймили, уподобив таким образом домашней скотине. Или, лучше сказать, производителю. -- Когда он успел?

-- Он -- это Борис Карлович? О, сучий потрох и не такое успевает! Надеюсь, понимаешь, что это значит? Любая независимая медкомиссия признает тебя сам знаешь кем. Теперь ты его до гроба. Весь, с потрохами.

-- Может, мне перейти на твою сторону? -- спросил он, придвигаясь к ней и улыбаясь с видом профессионального кровосмесителя.

-- Меня ты интересуешь лишь в качестве клоуна. Да и то -- временно.

-- Климакс? -- он сочувственно выдвинул нижнюю губу.

-- Хуже. Рак матки. Последняя стадия. Мне осталось не больше трех месяцев.

-- Хочешь хлопнуть дверью?

Она кивнула.

-- И захватить кого-нибудь с собой.

-- Кого?

-- Тебя, например.

В ее руке появился миниатюрный инъектор, способный при необходимости метнуть капсулу на расстояние до пяти метров.

-- Аккуратнее с этой штукой, -- попросил Эдик. Он имел не слишком бледный вид, но внутри у него все сжалось. А у нее явно была не в порядке не только матка.

-- Пойдем, покажу кое-что, -- пообещала законсервированная теща мрачноватым тоном.

Эдик послушно поплелся за нею, вяло размышляя, не окажется ли это <<кое-что>> таким же уродливым, как у дочери. Рюмку с коньяком он на всякий случай захватил с собой. * * *

Найти тихий незапертый уголок в этом доме было трудно. Повсюду бродили сомнамбулические слуги Хрусталя, прекрасно выдрессированные и неукоснительно вежливые. Эдик не удивился, когда старушка, улучив момент, по-шпионски втолкнула его в какую-то дверь.

Замкнутые <<домашние>> экосистемы вошли в моду около десятка лет назад. Каждый, отравивший достаточное количество воздуха и заработавший на этом состояние, мог позволить и, как правило, позволял себе наслаждаться красотами природы в приватном порядке.

Пыляев очутился в странном зверинце, устроенном под прозрачным колпаком. Пелена снега вверху создавала впечатление погребенности в толстом слое пепла. Растительность и микроклимат были субтропическими. Эдика окружала липкая влажность. Сумеречность нижнего этажа леса. Мясистая зелень. Почти джунгли... Где-то в глубине зверинца заорала разбуженная обезьяна.

Эдик увидел черное пенсне на белом фоне. На него уставился панда, державшийся за ветку человеческими ручками... Пахло неплохо, но не пропадало ощущение, что аромат освежителя забивает гораздо более неприятные естественные запахи... Бросив взгляд на озеро, Эдик понял, куда подевались лебеди. Три или четыре белые тушки сонно дрейфовали на зеленоватой глади. По обе стороны каждой свисали вместо крыльев розовые отростки без перьев. Нелетающие продукты генной инженерии. Выродки. <<Однако странные вкусы у людей,>> -- подумал Пыляев и целиком переключил внимание на объект <<прощай, молодость!>>

Красотка, вооруженная инъектором, сделала знак ручкой и повлекла его за собой в чащу. Запахи стали гораздо интенсивнее. Поколебавшись, он поставил осушенную рюмку на какой-то пенек, расстегнул брюки и отлил с громадным удовольствием. Под ногами была настоящая почва, покрытая густой травой. Эдик

Эдик привстал и наткнулся на прямой взгляд. Борис Карлович улыбался так приветливо, что Эдик понял: скандала не будет. Тем не менее он направился к тестю шатающейся походкой, наклонился и при всех потрепал его по щеке. Потом прошептал на ухо:

-- Расслабься, папаша. Я люблю удобства.

Хрусталь отстранил его. Рисунок губ изменился. Теперь на них была ухмылка типа <<как я люблю эту сволочь!>> Эдик вернулся на свое место и воздал должное здешней кухне. Свинцоволикая больше не появлялась.

Когда снова назрела острая необходимость уединиться, Пыляев выбрался из-за П-образного стола и, провожаемый слугой, страдавшим избирательной глухотой, устремился в полутемный холл. Он решил для разнообразия поискать цивилизованный сортир. Слуга нацелил его на двери в самом конце коридора.

Какая-то парочка барахталась в нише с рыцарскими доспехами. Благоухали живые цветы. Стены были увешаны фотографиями и гравюрами начала прошлого века. Сплошь городские виды. На табличках имелись пояснительные надписи. Некоторые площади и улицы Эдик узнавал с большим трудом. По пути он снова наткнулся на слепого старикашку. Тот быстро и профессионально ощупал его, потом схватил за гениталии (деликатно), похлопал по плечу (одобрительно) и захихикал (мерзко).

Наконец, Эд забрался в конец коридора. Шесть одинаковых дверей погрузили его в ослиные размышления. Болезненный позыв заставил действовать. Он рванул ручку первой двери -- та оказалась запертой изнутри. Зато следующая открыла доступ в райский уголок с нежно-серыми панелями и унитазом, белым и чистым, как цветок лотоса.

Эдик излил скопившееся раздражение и облегченно перевел дух. Его потрясли царившие тут тишина и покой. И, будто назло, сразу же послышалась музыка, настраивавшая на созерцательный лад. Под эти умиротворяющие звуки Пыляев не спеша вымыл и высушил руки, изучил себя в зеркале (как всегда, человек по ту сторону стекла казался смутно знакомым, другом детства, с которым пришлось расстаться давным-давно,) и достал из кармана конверт.

В конверт были вложены три фотографии, сделанные <<поляроидом>>. В углу каждой четко отпечатались дата и время съемки. Даты совпадали на всех трех снимках, разница во времени составляла не более минуты.

На первой фотографии Элеонора валялась с любимым папочкой на пляже. Судя по вывеске какой-то забегаловки на заднем плане, пляж находился на израильском побережье. Другой снимок, сделанный в баре, немного шокировал Эдика. Элку, одетую в кожаный комбинезон и сапоги, тискал волосатый детинка самого байкерского вида и явно не совсем трезвый. Смущенной или испуганной она не выглядела. Яркая помада, прилипший к губам окурок и бутылка <<кремлевской>> на ближайшем столике были вполне органичны. Третья фотография оказалась не очень приличной. Жена Эдика стояла на коленях в чем мать родила и удовлетворяла толстого мужика в дорогом костюме. К необъяснимому огорчению Эдика голова мужика в кадр не попала.

10

-- А, вот ты где! -- обрадованно сказал Борис Карлович, перехватив зятя на обратном пути из туалета. Он был настроен благодушно. -- Что такое? Перебрал, сынок?

-- Да пошел ты! -- огрызнулся Пыляев.

Должно быть, на нем лица не было. Сквозь ватную оболочку опьянения проникали какие-то неприятные флюиды и дырявили сердце, как шпаги дерьмового фокусника. Хрусталь не отставал.

-- Пойдем, познакомлю тебя кое с кем.

-- С Элкиной мамашей, что ли?

-- Точно, угадал.

-- Мы уже знакомы.

-- Не может быть. Тебя и тут накололи, мой мальчик. Когда ж ты поумнеешь?

Эдик дал ему ухватить себя за локоток, и они расслабленно поплелись по коридору, словно два гомосексуалиста, довольных друг другом и жизнью. Но это на очень поверхностный взгляд. Эдик не был доволен ни тестем, ни собой, ни жизнью. Подломился последний костыль, на который он кое-как опирался. Эта больная стерва подрезала ему крылья на взлете. Фотографии уже должны были прожечь прямоугольную дыру в смокинге. Пыляев убеждал себя в том, что два снимка из трех -- фальшивки. Но какие именно? Самое простое -- спросить у Хрусталя. Однако Эдик догадывался, что это против правил игры. До такой степени против правил, что можно было запросто вылететь с площадки.

Миновав зал, в котором продолжался банкет, Борис Карлович увлек Эдика в полутемный лабиринт. У Пыляева руки чесались придушить <<адвоката>> в каком-нибудь уютном уголке под вазой с благоухающими орхидеями. Но у него болели сломанные мизинцы...

Поворот, еще поворот. Шум стал отдаленным, как гул в канализационных трубах. В конце концов Хрусталь остановился перед дверью из темного дерева. Сработал дактилоскопический замок.

Когда они вошли, дверь тихо захлопнулась за ними, зажегся свет, смягченный абажурами. Эдик осмотрелся. Ковры, дубовые панели, бронза подсвечников, книжные шкафы до потолка, изогнутая лестница, ведущая на балкон. Антикварный стол с зеленым сукном. Ряды полок, исчезающие во мраке... В общем, помещение представляло собой нечто среднее между кабинетом, библиотекой и домашним музеем. Экспонатов тут было множество -- от обломков каменных плит с рунами и зейдовых жезлов до акварелей Шикльгрубера с видами Вены. Эдик был приятно удивлен, обнаружив на столе детективные <<покеты>> со своими опусами. Потом до него дошло, что Хрусталь вовсе не наслаждался макулатурой, а изучал структуру его личности.

Но главным экспонатом в этом собрании была мумия, заботливо усаженная в инвалидное кресло. За спинкой стоял Глаз, торжественный, как распорядитель на похоронах, и, очевидно, польщенный тем, что ему доверили мумию покатать. Взгляд Пыляева переполз ниже -- на седые букли, стеклянные пуговицы, пришитые к векам, и губы, провалившиеся в рот.

Хрусталь приблизился к креслу, поднял высохшую руку мумии и поцеловал.

-- Дорогая, разреши представить тебе нашего зятя...

-- Ну, наконец-то! -- ляпнул Эдик невпопад. -- Здравствуй, мамуля!

Мумия ожила.

-- Веди себя прилично, Эдик! -- пожурила она его с видом старой, впавшей в маразм учительницы.

-- Как же мне вас называть?

-- Лучше Ксения Олеговна.

-- Не очень-то вы похожи, -- заметил он, имея в виду Элеонору и прикидывая, как будет выглядеть его жена лет через тридцать. Впрочем, его интерес был чисто абстрактным -- он, конечно, не думал, что протянет так долго.

-- Оставь нас! -- приказала Ксения Олеговна Глазу, но Борис Карлович тоже принял это на свой счет и послушно направился к выходу. -- Я побеседую с ним наедине. * * *

Когда дверь захлопнулась, Эдик почувствовал себя намного свободнее. Женщина-инвалид не внушала ему ни малейших опасений. Единственное, чего ему не хватало, так это хорошего глотка спиртного.

-- Я тут познакомился с одной мамочкой... -- начал он.

-- Ничего удивительного, -- перебила его Ксения Олеговна, обнаруживая скрытые в дряхлом теле эмоции. -- Непорочное зачатие. Эта сучка дешево отделалась. А я вынашивала и рожала.

До Эдика не сразу дошло, что <<непорочное зачатие>> -- это какой-то термин из евгеники. Возможно, медицинский жаргон. По большому счету, ему было плевать.

-- Не сказал бы, что дешево. Она жаловалась на здоровье.

-- Идиотка! -- отрезала Ксения Олеговна, закрывая тему. -- Поговорим о тебе.

Она скользнула взглядом по книжонкам, брошенным на столе.

-- Как видишь, тебя препарировали, Мышонок, -- сказала она не без злорадства.

Эдик вздрогнул. Мышонком его называла только мать -- да и то в раннем детстве. В тринадцать лет он уже не позволял ей этого. Но как его детское прозвище стало известно этой... этой старой полудохлой ведьме?.. Он внезапно, в одно мгновение возненавидел ее -- гораздо сильнее, чем недоумков, сломавших ему пальцы. Сильнее даже, чем Бориса Карловича. В очередной раз он был неприятно поражен возможностями Союза.

-- Они знают о тебе больше, чем ты сам, -- безжалостно продолжала дама в инвалидном кресле, будто читая его мысли. -- Знают, на что ты способен, вернее, на что не способен. Ты полное ничтожество. Инструмент. День за днем они будут изменять тебя, пока ты не станешь...

-- Исчерпывающе, -- перебил ее Эдик. -- Ну и что с того?

-- Я была против твоей кандидатуры.

Пыляев догадывался, что это означает. Он посмотрел по сторонам в поисках бара или столика со спиртным, но не обнаружил никаких признаков последнего. Вероятно, за одной из панелей... Пора было кончать с этой пыткой.

-- А как насчет этого? -- он достал из кармана фотографии и потряс ими у нее перед носом.

Она смерила его презрительным взглядом.

-- Идиот. Это клоны. Ты с ними никогда не встретишься. Запасной вариант.

Ему сразу же невыразимо полегчало. Хотя и закрадывалось в голову некое новое подозрение...

-- Кто этот слепой дедушка? -- спросил он, пытаясь перевести разговор в нейтральное русло.

-- Придурок с яйцами шимпанзе, -- ответила Ксения Олеговна. -- И он не слепой. Просто у него другой диапазон. Наш лучший хирург. Он будет делать пересадку.

Клоны, диапазон, пересадка, яйца... Эдик чувствовал, что без очередной рюмки он не жилец. Он не стал спрашивать, что, кому и когда будут пересаживать...

-- Может быть, выпьем за взаимопонимание? -- предложил Эд, теряя терпение.

Лицо мумии еще больше сморщилось в гримасе отвращения.

-- Кретин... -- прошептала она, поставив окончательный диагноз. -- Но раз уж дала себя убедить... Я буду лично наблюдать за развитием внука. В тот день, когда я замечу отклонения от программы, ты станешь лишним. А теперь -- проваливай!

И он сделал это с громадным облегчением.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОРА СПАТЬ

11

Эдуард Пыляев лежал на искусственном газоне, подставив лицо рыжему сентябрьскому солнцу. Благодаря светофильтрам небо казалось голубым и чистым. Даже пелена смога на западе выглядела как область особенной, волшебной синевы. Она не касалась солнечного диска, и это было неплохо.

День выдался на редкость ясным. Столь же ясно было у Пыляева на душе. В такие дни он вполне постигал, какой это кайф -- иметь комфортное местечко под солнцем на переполненном и загаженном шарике. Видит Бог, он дорого заплатил за удовольствие. Но теперь все позади; можно наслаждаться жизнью. Хрусталь был мертв, Ксения была мертва, свинцоволикая тоже была мертва. Даже Глаз недавно скончался, завершив ускоренный жизненный цикл. В гробу он выглядел как семидесятилетний старик, хотя ему было всего двадцать шесть...

Да, прав был поэт, не дотянувший до тридцатника: на этих широтах увядали быстро -- совсем, как здешние растения. В чем же дело? Может быть, в слишком громадных, бессмысленных просторах, порождающих обманчивые надежды и тоску? Добавьте сюда климат -- шесть месяцев в году слякоть, непролазная грязь, пасмурное небо. Вечно неудовлетворенный народ, не успевающий получить свое между весенними и осенними кровопусканиями. В результате -- тупая апатия, неврозы, мерзость запустения, быстрое старение, крушение иллюзий, истощение маток, несварение мозга, исходящие гноем дети декабря... Трясина, бестолочь, обреченность, проклятая <<судьба>>. * * *

Впрочем, к Пыляеву судьба оказалась удивительно благосклонной.

В такой же сентябрьский полдень пять лет назад Элеонора унаследовала империю. Завещание Хрусталя Эдик выучил наизусть и мог продекламировать его задом наперед, проснувшись среди ночи или даже основательно заторчав на <<пурге>>. Когда-то Борис Карлович действительно держал одну из престижнейших адвокатских контор в городе. На самом деле ему принадлежало гораздо больше. По наследству к жене Пыляева отошли: местная телерадиокомпания, акции электротехнических предприятий, фармацевтическая фабрика и разветвленная сеть гомеопатических (!) аптек.

В течение трех-четырех недель Эдик трясся, ожидая, что Элка отправит его <<на покой>>. Но она перевела на его имя часть акций и переоформила брачный контракт. Ее завещание также было составлено в его пользу. Узнав об этом, Эдик был приятно удивлен. Потом жизнь снова вошла в привычную колею.

Это не значит, что Пыляев стал абсолютно свободен. В Евгеническом Союзе существовала жесткая преемственность. Долговременные программы выполнялись с неукоснительной точностью. Эдика по-прежнему контролировали. Как совладелец он являлся чисто номинальной фигурой. Однако теперь, по крайней мере, никто не подвергал сомнению его полезность. Большего нельзя было и желать. У него появился новый девиз: <<Оставьте меня в покое и убирайтесь к чертовой матери!>> Мысль о том, что он не сможет стать бедным до конца своих дней -даже если очень постарается -- доставляла ему невыразимое удовлетворение...

Эд зевнул и перевернулся на другой бок. В поле зрения попала стерильная трава и двадцатиметровая мачта, на которой болтался двухцветный флаг. Пыляев лично поднимал его каждое утро. Незаметно для самого себя он превратился в ура-патриота и питал к родине чувство такой же глубокой привязанности, какое испытывает комар по отношению к своему двуногому донору.

Мимо протрусил стодвадцатикилограммовый Лама -- генетическая реконструкция тибетского мастифа и самый любимый член семьи. Эдик проводил его осоловевшим взглядом. Судя по всему, пес направлялся к фамильному склепу, воздвигнутому на противоположном берегу озера. Место тенистое, сырое и мрачноватое... Лама тоже был приучен к <<пурге>> и являлся милейшим зверем с небольшими безобидными странностями.

Из радиоприемника, стоявшего рядом, доносилось усыпляющее бормотание диктора -- передавали сводку техногенных катастроф. Под звуки бравурных маршей и сентиментальных песенок <<Титаники>> косяками шли ко дну. Высокопрофессиональные оркестры исполняли ту же оглушительную музыку (пока крен не становился слишком большим), -- и всем пассажирам, включая самих музыкантов, казалось, что дела хороши как никогда.

Пыляев вдруг ясно представил себе следующую картину: концерты для глухих продолжаются и под водой; зомби, одетые во фраки, сидят вокруг дирижера в вечном мраке на двухкилометровой глубине, медленно возят смычками по струнам и выдувают из труб и саксофонов газообразные продукты разложения своих собственных тел. А ведь еще были самолеты, шахты, атомные станции, поезда и миллионы красивых консервных банок на колесах...

Эдик печально ухмылялся. Эта ухмылка сообщала небу, что всю индустриальную цивилизацию он вполне обоснованно считает полным дерьмом.

Но чужие проблемы его уже мало касались. Поместье было полностью автономным, а существование хозяина -- легким и приятным. Расплывчатые убеждения не мешали ему пользоваться дезодорантами, носить прикид из натуральной кожи и любить свой теплый сортир. Эдик давно забыл, что такое депрессия и какого оттенка бывает зеленая тоска. У него появился животик, простительный для его пятидесяти пяти. Он быстро рыхлел, как сорванный с ветки плод. Гниль еще не выбралась наружу, но внутри уже ползали черви. Эдик был счастливым мертвецом.

Писанину он давно забросил. Вскоре после женитьбы на Элеоноре он обнаружил, что не может и не хочет писать. Сочинять вечерние сказочки для взрослых казалось бессмысленным до идиотизма. Да и кому придет в голову заниматься этим, когда и так все в порядке? А у него все было в полнейшем порядке -- дом, жена, ребенок, деньги, хобби и необременительные заботы. Амбиции очень быстро превратились в самодовольство. Пустоту заполнила слепая вера в то, что его миссия и в самом деле исключительна.

Всякий раз, обратившись мыслями к сыну, Эдик вспоминал одно и то же. Сознание имело назойливый реверс, -- Пыляев, словно калека с разными ногами, ходил по кругу и спотыкался о те же самые камни. Камень первый: зачатие и период внутриутробного развития <<супера>>. Даже приход в мир этого ребенка был необычным. Что же говорить о его странностях, проявившихся после рождения?

Сейчас, когда сын стал пятнадцатилетним подростком, Эдик тщетно пытался понять мотивы этого существа. Отец и сын оказались абсолютно разными, если не принимать в расчет некоторое внешнее сходство. <<Супер>> был живым черным ящиком. Пыляев давно обнаружил, что не питает к нему ни малейших родственных чувств. Словечко <<монстр>> еще таилось в подсознании, как темный карлик в безвыходном лабиринте. И у этого карлика до сих пор не было лица...

Память играла с Эдиком в гольф: непременно требовалось закатить мяч в лунку, в противном случае завеса прошлого не приоткрывалась. Минувшие годы могли пройти бесследно, как цветение садов для слепого. Но в завесе существовали дыры, проеденные шоком и оставшиеся навсегда. Дыра пятнадцатилетней давности оказалась не самой большой.

12

Через неделю после свадьбы он впервые исполнил супружеский долг. Именно тогда он начал глотать <<колеса>>, на которых сидел вплоть до сегодняшнего дня.

Препарат, разработанный в фармакологических лабораториях Союза, долгое время считался экспериментальным, но даже его уличные суррогаты (<<шит>>, <<лестница>>, <<пурга>>, <<лайт>>) приобрели огромную популярность. Официальное название <<пурги>> было незамысловатым, как болезнь Боткина. Борис Карлович, руководивший программой создания новых, <<социально значимых>> транквилизаторов, не мудрствуя лукаво окрестил базовый препарат <<Хрустальным кораблем>>. После одобрения Министерством здравоохранения и легализации продажи, которых пришлось ждать два года, <<корабль>> свободно распространялся через аптечную сеть Союза. Само собой разумелось, что Эдик повсюду имел неограниченный кредит.

Свойства <<пурги>> были уникальными. Стандартная доза действовала около суток и погружала в состояние, напоминавшее легкое опьянение без потери координации и ориентации, а также признаков сонливости и похмельного синдрома при существенном снижении уровня агрессивности и депрессивных проявлений. У проповедников любви к ближнему впервые появились шансы.

Кроме того, <<корабль>> оказался мощным афродизиаком, не содержащим кардиоактивных стероидов. Сердца учащенно бились исключительно по причине здорового возбуждения. При употреблении сверхдозы чаще всего наступал временный аутизм, эмоциональный ступор, а в некоторых случаях отмечалась <<слепота интеллекта>>. Эдик испытал это на себе и одним из первых. Борис Карлович задействовал своего подопытного кролика полностью. Отдаленные последствия его не интресовали. Программы Союза предусматривали, что генетический ресурс человеческого материала будет выработан в течение ближайших тридцати-сорока лет.

Эдику было тем более плевать. Он как раз проходил курс реабилитации, омолаживался, очищался, учился медитировать, жрал витамины и готовился оправдать свое никчемное существование. Доза химического вожделения выжала эстетсткий гной из мозга, семя из пересыхающего источника, слезы умиления из желез. Оказалось, что зависимость может быть даже приятной...

Элеонора забеременела в первую же ночь, которую провела вместе с мужем.

В гинекологии и акушерской практике он разбирался не лучше, чем в общей теории относительности, но догадывался, что понадобилось бы серьезное хирургическое вмешательство, чтобы Элка смогла разродиться. Это его мало тревожило -- он окончательно уверовал в могущество Бориса Карловича и извергов в белых халатах. Впрочем, все оказалось еще проще -- для Эллочки. В клинике Союза зачатый плод с плацентой был пересажен в организм другой женщины, специально подобранной для вынашивания. Ее кандидатура была утверждена Хрусталем лично после многкратных проверок (одинока, здорова, совместима, управляема).

Эдик видел <<носильщицу>> всего один раз -- та оказалась здоровенной бабищей с широченным тазом, намекавшим на неукротимую детородную функцию. Подразумевалось, что гонорара ей хватит за глаза на всю оставшуюся жизнь, однако Пыляев не сомневался в том, что, скорее всего, ее тихо уберут. Смерть при родах -- естественная вещь, и никто не будет задавать вопросов... Вспоминая об этом, он испытывал жалость ко всем невиным жертвам прогресса и светлую печаль, -- в конце концов он тоже пострадал. Морально.

И когда пришло время, <<гомо супер>> покинул казенную утробу легко и непринужденно. Ничто не удерживало его; биокомпьютер загружался без сбоев. Супер был свободен и не отягощен родовой травмой.

Так начался его жизненный путь. Он был отделен от настоящей матери в двухнедельном возрасте, а в девятимесячном принял первую жертву как должное -- без единого крика, который возвестил бы о рождении совершенства. * * *

...Из радиоприемника струился послеполуденный амбиентный поток. Эдик перевернулся на спину и, прищурив глаза, посмотрел на силуэт дома, врезанный в иллюзорную синеву. Над крышей торчал краешек параболической антенны. Пыляев чувствовал, что где-то там находится Супер (он давно уже не называл сына по имени). Это неописуемое чувство чем-то напоминало чутье собаки, узнающей хозяина по запаху.

Двумя этажами ниже, в спальне с лиловыми драпировками отдыхала Элеонора. У Эдика не было к ней претензий. Ни разу она не повела себя как стерва (если не считать той ночи, когда он познакомился с нею). Ни разу не забыла о том, что заполучила мужа в результате грязной папашиной интрижки, а также о том, что находится у нее между ног. Она не давила на него, хорошо кормила и пускала погулять.

Двухнедельная беременность никак на ней не отразилась. Элка сломалась гораздо позже. А теперь превратилась в толстую, ленивую, плохо соображавшую самку с нарушенным гормональным балансом. Почти все время она проводила в доме, погрузившись в музыку мертвых и забросив любимое занятие -- собирание антикварных побрякушек. В сумерках ее спален оперные призраки вопили хорошо поставленными голосами о трагедиях, давно потерявших актуальность...

Эдик ощутил, как меняется к худшему его собственный эмоциональный фон. Ржавчина разъедала полированный лист, отражающий солнце. Нет ничего легче, чем отменить депрессию. Он потянулся за упаковкой <<Хрустального корабля>> и загнал в лунку еще один мяч. Эдуард Пыляев -- гений гольфа! Великий самоудовлетворитель...

Предчувствие грядущей катастрофы растаяло, как утренний туман. Розовые контактные линзы очистились сами собой. Эдик услышал женский смех, донесшийся со стороны бассейна. Там уже резвились полуголые девочки из компании Супера. <<На кой черт они ему нужны? -- вяло подумал Эдик. -- Он даже не спит с ними.>> Несмотря на холодность и очевидное превосходство Супера, сверстников тянуло к нему неудержимо.

Последовал ответный удар со стороны памяти. Мяч точно угодил в цель. Пыляев, бредущий в своих воспоминаниях сквозь мглу одинаково бессмысленных дней, снова споткнулся. На этот раз -- о тело человека на скоростном шоссе.

13

Ярко-красный <<гетман-депутат>> 17 года выпуска отвалил от заправки ЗАО <<Дыши!>> и помчался в сторону центра, мощно свистя компрессором. Сидевший за баранкой Эдик Пыляев слегка забалдел. Для этого имелось не менее трех причин.

Во-первых, он держал во рту бактерицидный посеребренный загубник <<данхилл>> (последний писк сезона) и вдыхал обогащенную кислородом воздушную смесь из только что наполненного баллона фирмы <<Кукушкин и К. Пневматическое оборудование>>. Впрочем, в состав коктейля для легких входили не только кислород и азот. В сочетании с <<пургой>> смесь становилась эйфорической. Эдик мог себе это позволить. Это и многое другое. Девять цыпочек из десяти с готовностью прыгали в его <<депутат>> и делали все что угодно после того, как он позволял им подержать во рту свой великолепный бактерицидный <<данхилл>>.

Во-вторых, звуковой фон. Пробежавшись пальцами по клавишам цифрового тюнера, Эдик нашел донецкую станцию <<Майнер>>. От музыки поднялась крыша <<гетмана>>. Самый кайфовый эйсид-нойз в те годы делали в Донбассе. Чем глубже парни опускались под землю, тем сильнее хотели оттянуться.

В-третьих, Эдик только что перепихнулся с роскошной шлюхой в номере гостиницы <<Европейская>> и остался доволен своей физической формой. Мнением шлюхи он забыл поинтересоваться. На четыре часа у него была назначена встреча со своим вундеркиндом, после чего можно было возвращаться в поместье -к расслабляющему массажу, отфильтрованным водам бассейна и прохладе оранжерей. Эдик торопился. Больше, чем что-либо другое, Супер ценил в людях пунктуальность. * * *

На его наручных часах было без десяти минут четыре, когда он припарковался возле огромного здания, сверкавшего, как гигантское зеркало. В то жаркое, удушливое лето эта солнечная печь многим действовала на нервы. Но не Эдику. Благодаря <<пурге>> он пребывал в гармонии со всем уродством окружающего мира.

Ровно в четыре он увидел своего пятилетнего сына, выходящего из здания Информационного центра в сопровождении телохранителя. На мальчике были джинсы <>, новозеландский свитер из овечьей шерсти и куртка из непромокаемого материала с капюшоном и надписью на спине <<Волки в овечьих шкурах>> (любимая команда Супера по стритболу).

Эдика поражала его предусмотрительность и аккуратность. Кроме того, поведение Супера заметно отличалось от поведения других детей. Прежде всего, он был сосредоточен и углублен в себя. Он не глазел по сторонам и не обнаружил ни малейших признаков радости при встрече с папочкой. В руке он держал толстенную книгу -- явно из архивного собрания. Это был семнадцатый том <<Истории заката и падения советской империи>> Шмалько и Чубайса.

Устроившись на переднем сидении, Супер немедленно сунул бактерицидный загубник <<данхилл>> себе в рот и <<сменил пластинку>>. Глаз развалился сзади, поприветствовав хозяина корректным наклоном головы. Под завывания тибетских монахов Эдик вырулил с парковочной площадки и с трудом втиснулся в плотный автомобильный поток. Супер опустил веки и погрузился в транс.

Пока <<гетман>> полз по проезжей части со скоростью пешехода, Эд успел соскучиться. Город предлагал себя, как старая шлюха. Витрины выжигали клейма на сетчатке. Древесные обрубки торчали из квадратных ям и неуверенно пытались зеленеть. Палящий прожектор солнца закатился за небоскребы, и небо стало похожим на дно старой пригоревшей сковородки. На тротуарах было полно полуобморочных пешеходов, перебегавших от одной кондиционируемой норы к другой. Серые перекошенные лица стариков, мерцающие белки мужчин, лоснящиеся ноги женщин...

По мере приближения к окраине плотность автомобильного потока уменьшалась, и скорость движения возрастала. Позади остались спальные районы и окутанная жирным дымом индустриальная клоака. <<Гетман>> направлялся ко Второму восточному тоннелю, заняв крайний скоростной ряд. Впереди, сквозь пелену смога уже проступил изломанный силуэт трущоб, казавшихся инопланетным городом, нарисованным на пыльном заднике.

Строительство Второго восточного было завершено три года назад -- к громадной радости Пыляева. Вертолетными такси теперь пользовались только самые богатые и нетерпеливые. Эдик неизменно выбирал наземный транспорт.

Оба въезда в тоннель круглосуточно охранялись усиленными нарядами спецназа. До сих пор не было зарегистрировано ни одного случая проникновения байкеров на подземные трассы.

Проехав под сканирующей аркой, <<депутат>> нырнул в жерло тоннеля, без помех разогнался и начал долгое падение в черную дыру, сопровождаемый бегущей волной холодного, мертвенно-белого света. Глаз с неослабевающим интересом рассматривал рекламу на стенах, приобретавшую удобоваримый вид на скорости сто шестьдесят километров в час. Супер сидел, уставившись на мертвое насекомое, прилипшее к лобовому стеклу. Эдик настроил тюнер на репортаж с футбольного матча и прислушивался к истошным воплям комментатора. Это избавляло его от приступов клаустрофобии. Самое время перевести дух -- и думать тут было не о чем.

Они пробыли в тоннеле около восьми минут. Трущобы, <<новые дикие>> и опасность остались позади. * * *

Шоссе лежало мокрой лентой среди унылых осенних холмов. Здесь, за пределами города, в зоне регулируемой погоды, было пасмурно. Небеса нудно рыдали третий вечер подряд, будто брошенная женщина. Земля на обочинах сверкала взрыхленными внутренностями. Но все эти мелочи не могли испортить Эдику настроения. Он, не торопясь, вел машину, слушал старый добрый <<Фронт 242>> и самодовольно поглядывал на сидящего рядом Супера. Тот машинально хлопал ладошкой по велюровому чехлу, идеально попадая в сложный синкопированный ритм.

Тогда Эдика переполняла отцовская гордость. Он пыжился, закрывая глаза на очевидное. На то, что видели все окружающие и, прежде всего, Элка. Любопытство еще не было вытеснено страхом... Парень получился что надо. Опасения относительно наследственных патологий со стороны матери не оправдались: ежемесячные тесты показывали, что ребенок был абсолютно нормален и соответствовал программе развития -- как физически, так и психически. Отмечалось, правда, опережающее возрастные стандарты интеллектуальное развитие, но это можно было отнести на счет исключительно благоприятных условий, созданных внутри империи Хрусталя для драгоценного отпрыска...

Глаз, которому недавно стукнуло семнадцать, сидел сзади, жевал резинку <<терминатор>> и внимательно следил за дорогой. Больше всего его привлекали идущие на обгон и встречные спортивные автомобили, а также сидящие в них девушки. Идеальный слуга -- тупой и преданный до самопожертвования. Эдик настолько привык к этому дебильному переростку с отяжелевшим телом хорошо тренированного сорокалетнего мужчины, что воспринимал того, как свою вторую тень. Иметь такую тень было удобно -- Глаз безропотно выполнял любую грязную работу. Впрочем, до этого доходило чрезвычайно редко. К сожалению, Гена быстро старел. О том, что скоро придется искать ему замену, Эдик думал чуть ли не с грустью.

...Серое пятно возникло на дороге. Оно двигалось по правой полосе. Пыляев был слишком расслаблен, чтобы среагировать вовремя. Он ударил по тормозам, уже зная, что слишком поздно. Сердце провалилось в желудок, а на его месте образовалась леденящая пустота.

Потом был глухой удар, визг тормозов, левое переднее колесо подпрыгнуло, врезавшись во что-то неподатливое; машина пошла юзом. Серое небо совершило полоборота и остановилось, как шатер сломанного аттракциона, который безуспешно пытался запустить пьяный сторож.

Хорошо, что Супер был пристегнут. Сейчас он висел на ремне безопасности, не успев испугаться. Тоненькая струйка слюны стекала изо рта. Почему-то у Эдика мелькнула мысль о возможном эпилептическом припадке. Зато Глазу пришлось несладко. Его бросило на спинку переднего кресла, и он разбил себе нос.

У Пыляева дрожали руки. Он испугался вероятных последствий своей невнимательности. Страшно подумать, что сделал бы с ним Союз, если бы Супер получил увечья! Или, не дай Бог, повредил бы свое уникальное серое вещество...

Глаз уже вылазил из машины, орошая асфальт густой темной кровью. Опухоль на месте глазницы приобрела насыщенный фиолетовый цвет. Телохранитель посмотрел по сторонам. Пологие безлюдные холмы тянулись до горизонта. Потом он заглянул под передний бампер и сделал знак Эдику, чтобы тот сдал назад.

Пыляев машинально дернул рычаг и отъехал на несколько метров. Супер по-прежнему сидел, тупо уставившись прямо перед собой. Шок? Почти наверняка. Эдик встряхнул его. Сын медленно повернул к нему голову. Пыляев сжался, наткнувшись на взгляд умирающего, полный невыносимой тоски.

<<О, нет,>> -- пробормотал он и с трудом отстегнул ремень безопасности. Потом все же заставил себя посмотреть на дорогу. <<Это я сделал!>> -подумал он с идиотским торжеством и понял, что в большинстве случаев люди совершают преступления против совести из любопытства. Хотят узнать, каковы будут последствия, -- действительно ли все так страшно, как уверяют попы? В конце концов, только страшное и осталось интересным.

Пыляев смотрел на сбитого им бродягу. У того не было шансов. Нижняя часть его тела превратилась в скрученный измочаленный узел. Внутренности вывалились из разорванного живота. Бродяга еще был жив -- почти неповрежденная верхняя половина выглядела, как заготовка андроида. Эдику, любителю дурацких парадоксов, происходящее казалось похожим на мучительный акт творения. Но все обстояло в точности наоборот.

Руки умирающего с ужасной настойчивостью скребли по асфальту. Изо рта вырывались сдавленные хрипы. На бледно-сизом лице застыло неописуемое выражение.

Пыляев не слышал, как хлопнула дверь. Он начал приходить в себя только тогда, когда увидел Супера, приближающегося к телу. Мальчик опустился на колени и запустил руки в окровавленную массу. Обреченный дернулся в последний раз и затих. Вот когда Эдика стошнило. В одно жуткое мгновение он решил, что Супер ускорил агонию...

Его рвало на асфальт. Когда он разогнулся, лицо бродяги оказалось повернутым к нему.

Эдик мог бы поклясться, что это было лицо человека, переживающего момент острейшего наслаждения. Он стал свидетелем патологически легкой и радостной смерти.

Мальчик поднялся с колен. Отец попал в его поле зрения -- это подействовало на Пыляева, как инъекция ночного кошмара. Но Эдик испытывал страх всего пару секунд. Потом все закончилось. Сердце перестало кровоточить. Он ощутил внутри себя пустоту и легкость -- как шарик, взмывающий в небо. У его пятилетнего сына был взгляд существа, только что принявшего на себя чужой грех.

-- Эдуард Юрьевич, поезжайте домой. Я все улажу, -- произнес сзади незаменимый Глаз.

И остался с мертвецом на дороге. * * *

На следующее утро Эдик зашел в детскую и обнаружил в изголовье кровати огромную крысу. Мальчик не спал и ласково поглаживал уродливую грязно-коричневую тварь. Пыляев отдавал себе отчет в том, что на месте сына подох бы от разрыва сердца. При его появлении крыса оскалила зубы. Супер успокоил ее, произнеся всего несколько неразборчивых слов. И той снова стало хорошо...

У Эдика закружилась голова, и он поскорее убрался из комнаты. В тот раз он почувствовал, КТО был лишним.

Еще через пару месяцев мальчишка заставил муравьев перенести муравейник подальше от дома, причем сделал это неведомым способом. Пыляев-старший не возражал -- муравейник мозолил глаза и портил вид на фасад. Обошлось без жертв. Создатели совершенного общества не потеряли ни одного яйца.

Во время <<переселения>> Супер просто сидел на корточках и водил палочкой по жидкой грязи, малюя какие-то знаки. Эдик не задавал дурацких вопросов даже самому себе.

14

...Грохот <<мюзик-холла>> вернул его к действительности. Эдик раздраженно поморщился. Друзья и подружки Супера съезжались на вечерний расслабон. Пыляев-старший предпочитал камин, теплые тапки и порцию щадящей телевизионной лапши. <<Старость, старость,>> -- подумал он без всякого сожаления и почесал брюхо.

Слуга подкатил к нему тележку с фруктами и напитками. Пристрастившись к <<пурге>>, Эдик потерял всякий интерес к алкоголю. Теперь он пил только кефир, чай и натуральные соки. Ничего возбуждающего. Жизнь превратилась в непрерывную и не лишенную приятности сиесту.

Высосав свежий апельсин из собственной оранжереи, Эдик прилег на бок и стал с умилением разглядывать костлявых девочек, игравших возле бассейна (почти импрессионистская картинка в светлых тонах: легкость, наивность, шарм). Он считал их детьми, пока одна из них не попыталась его соблазнить. Видимо, желала добавить к своей коллекции малолеток матерую сволочную особь, -- другого объяснения Эдик не находил. Когда он усомнился в ее боеспособности, она загадала ему старую загадку о том, почему у свиньи не бывает менструаций. С тех пор он старался держаться от ровесниц Супера подальше.

И снова сам собой всплыл вопрос <<зачем?>>, от которого Эдик начинал испытывать мучительное неудобство вне пределов рационального. <<Кто из нас и зачем нужен Суперу?>> Пыляев даже мог придумать более или менее правдоподобный ответ, но понимал, что никогда не узнает всей правды. Театр? Хорошо, если так. Театр марионеток? А, может быть, зверинец? Банк эмбрионов? Полигон?.. <<Во всяком случае, он сделал меня счастливым еще до своего рождения,>> -- решил Эдик. Эта простая мысль раньше почему-то не приходила ему в голову. А теперь, похоже, счастливыми и довольными становились все окружающие. Супер незаметно приближал новый золотой век. Это было так просто. Детское незамутненное восприятие -- вот что главное. Ключ ко всему. Сердцевина преображения... Супер находился на перекрестке влияний старого, ублюдочного, убивающего по частям и тут же протезирующего себя мира и своей благонамеренной диктатуры. В обоих случаях Эдик мог считаться живым ископаемым -- как панцирная рыба, которую поймали на глубине и поместили в прозрачную и гораздо менее плотную среду. Здесь ему понравилось. Он давно впал в полусонный кайф от переизбытка воздуха...

Другие желающие приходили и бесплатно резвились в организованном Супером искусственном раю. * * *

Но сам <<гомо супер>> не развлекался. Он лежал в чаше параболической антенны, сделанной по его собственному заказу и установленной на крыше дома. Чем он там занимался, никто не мог понять. Эдик предпочитал не спрашивать... Тень от излучателя падала на лицо без возраста. На незагорающей коже проступил крупноячеистый рисунок. На солнце оставалось бледное туловище, суховатое даже для пятнадцатилетнего мальчишки. Белые тонкие пальцы вцепились в жидкокристаллический монитор.

В промежутках между сеансами обмена информацией Супер читал старый папин роман <<Дождь в январе>>, переизданный недавно на диске в адаптированном виде для младшего школьного возраста. Учебные программы менялись чуть ли не ежегодно, не поспевая за темпами акселерации. Теперь Достоевского и Лимонова изучали в третьем классе, зато после двадцати пяти никто вообще ничего не читал, отдавая предпочтение анимационным компьютерным дайджестам. Детективы Пыляева-старшего до сих пор неплохо раскупались библиотеками начальных школ, психушек и домов престарелых.

Супер прочел половину и разочарованно отбросил диск. Папа выработал ресурс. Это существо стало абсолютно бесполезным.

Супер полежал еще немного, а потом ПОЗВАЛ его. * * *

Ощутив внезапную сильнейшую потребность увидеть сына, Эдик вскочил с газона и направился в <<мюзик-холл>>, размещавшийся в левом крыле. Перед входом в беспорядке громоздились роскошные тачки, -- беззаботные детишки побросали свои игрушки.

День был для них слишком длинным, и они создали себе искусственный вечер. Сквозь закрытые жалюзи в зал не пробивался ни один солнечный луч. Компрессор нагнетал воздух с ферментом <<диззи>>; монохромный свет вспыхивал в гипнотическом ритме. Акустические системы <<джеминай>> извергали сэмплерный шаманский шум, от которого кишки стягивались в тугой узел. <<О, господи! -- подумал Эдик, невольно сжимаясь. -- И они называют это музыкой!>> Вспомнив о том, как лет сорок назад его самого доставали предки за <<Красные горячие перчики чили>>, он дал себе слово не брюзжать.

Вокруг него полуживые тощие лягушки дергались под действием разрядов гальванических батарей. Мелькали голые попки, груди фасона <<ренклод>>, спины с явными признаками сколиоза и модной в этом сезоне <<леопардовой>> пигментацией. Эдик с трудом отличал живую плоть от многочисленных голограмм. Погружаясь в мерцающее и обманчиво наполненное пространство, он незаметно для себя очутился в трехмерном клипе и окончательно потерял ориентацию среди сюрреалистических пейзажей виртуальной реальности. Сквозь него пробегали монстры и проплывали первые красотки эпохи кубизма. Потом пол растворился под ногами, и началась космическая феерия с примесью маниакального бреда...

Он догадывался, кто был постановщиком этого улетного безобразия. В отличие от резвящихся детишек его слегка подташнивало, будто он находился на бешено вращающейся карусели. А в груди разливался холодок. Пыляев осознал, что сейчас, в эти минуты Супер манипулирует всеми. Возможно, таким образом тот просто развлекался. Но что, если нет? Что, если это была... подготовка? К чему?.. С непередаваемым чувством абсурдности происходящего и обреченности, похожим на то, какое испытал бы человек, явившись на похороны и увидев в гробу самого себя, Эдик стал искать выход из зыбкого лабиринта.

Подрулив к какой-то трясущейся девке с имплантированными в скальп иглами дикобраза и почуяв для верности запах ее дезодоранта, он заорал ей в самое ухо:

-- Не видела моего пацана?

-- Уйди, перхоть! Я тут с человеком зависаю.

-- Хорошо, хоть не с моим мастифом, -- сострил Пыляев на свою голову.

Девка тут же показала ему отставленный средний палец с проштампованным в ногте силуэтом летучей мыши. Эдик схватил этот палец и мгновенно сломал. Хруст не был слышен из-за шума.

Девка засмеялась, демонстрируя керамические зубы с разноцветным напылением. Эдик обнаружил, что держит палец в руке. Тот оказался биопротезом и почти наверняка был застрахован на приличную сумму. Поднеся палец поближе к глазам, Эдик понял, что ошибся: это была одноразовая дешевка фирмы <<Сексуальные окончания>> -- для тех, кто любит посасывать и откусывать их во время полового акта. Палец имел характерный сладкий привкус; трехсантиметровый ноготь содержал тестостерон и безболезненно растворялся в желудке.

Пыляева охватило беспричинное раздражение. Даже <<пурга>> изменила, чего раньше никогда не случалось. Он направился в глубину <<мюзик-холла>>, раздвигая лягушат и разрушая лазерные привидения.

На месте диск-жокея никого не оказалось. Более того -- вся аппаратура была отключена. Пульт мертв. Пыляев мысленно проследил всю цепочку: от холодных блоков питания до акустических кабелей <<Ван Дер Хул>>. Где-то внутри сложной системы необъяснимым образом зарождался ток и звук. Было более чем вероятно, что в эту систему следует включить и его мозг.

Иллюзии -- как матрешки. Сколько кукол не разламывай пополам, тебе никогда не добраться до последней. Но почему возникает само желание?

Это заставило Эдика задуматься о прошлых временах. Он еще помнил старые способы имитации жизни -- с помощью проектора и экрана. Так вот, сейчас у него возникла иррациональная, но непоколебимая уверенность в том, что сам он и все остальные в <<мюзик-холле>> представляют собой нечто вроде комбинации светлых и темных пятен на трехмерном экране, а проецирующий объектив, источник света и даже пленка находятся в чужой голове. Он знал, в чьей.

Это была голова его сына.

Ему было не до никчемной философии, и не осталось времени на поиски себя. Все, что он мог -- это проследить, откуда падает свет, и двигаться в этом направлении.

Неуклонно приближаясь к светоносному.

15

Когда Эдик появился на крыше, Супер повернул к нему голову. Его глаза были старыми, как ложь. Теперь Пыляев ощутил беспричинный страх.

За спиной Супера, в инвалидном кресле Ксении Олеговны сидел Гена, которого Эдик даже не сразу узнал и которому полагалось гнить на кладбище. Бывший телохранитель выглядел нестандартно. Опухоль исчезла, на ее месте открылся миниатюрный младенческий глазик, затянутый мутной пленочкой и пока бессмысленный. Гена улыбался. Эдик осознал, что видит его улыбающимся первый раз в жизни. В жизни?!..

Что-то заставило его посмотреть вверх. Он подавил в себе желание зажмуриться.

По небу плыли облака в виде спящих девушек -- идеально очерченные, подсвеченные розовыми лучами заходящего солнца скульптуры из водяного пара. Захлопывались створки дня, соединяясь на линии горизонта. Внутри раковины темнел перламутр. Это была раковина без жемчужины. Ее заполнял липкий моллюск страха... Впечатления трансформировались в чувства, для которых еще никто не придумал названий.

Галерея спящих девушек выглядела величественно, как чужая смерть. И прекрасно, несмотря на разрушительную работу рассудка. Наступала безжалостная ясность: собственное ничтожество, непоправимость судьбы, жизнь, растраченная впустую...

Видение плывущих по небу розовых фигур так поразило Пыляева, что он не сразу обратил внимание на тишину. Шум, доносившийся из <<мюзик-холла>>, прервался, как бульканье утопленника. Только ветер-суховей еле слышно посвистывал в каминных трубах...

Внизу взревел двигатель грузовика. Эдик перегнулся через перила. Во дворе разворачивался контейнеровоз компании, занимающейся вывозом мусора. Контейнер был открыт и доверху набит мертвыми телами, сваленными в беспорядке. Это напоминало чем-то кадры старой хроники, которые врезались Эдику в память и запечатлели повседневную реальность концентрационных лагерей в сороковые годы прошлого века.

Он закричал. Грузовик притормозил. Из кабины высунулась голова водителя в респираторе и фирменной кепке, потом появилась рука в белой перчатке. Рука сделала приветственный жест. Опять что-то заставило Эдика улыбнуться и помахать в ответ. Он раздвинул губы, ставшие резиновыми, и пошевелил пальцами -- многозвенными механизмами...

Мусоровоз посигналил и уехал. * * *

Незаметно наступил вечер. Солнце скрылось за деревьями, потянуло осенним холодком. Вокруг было неестественно тихо. Супер уже читал другую книгу -- <<Глобальный человейник>> Зиновьева. Его лицо выглядело осунувшимся.

-- А где все? -- весело спросил Эдик. У него в голове не было ни одной связной мысли.

-- Они спят.

-- Не понял?

-- Я их усыпил.

Эдик пересек плоскую крышу на одеревеневших ногах и подошел к ее противоположному краю. Свесился через перила и увидел два неподвижных полудетских тела, погруженных в прозрачную голубую воду. Они были того же грязно-белого цвета, который обычно имеет рыбий живот. Оба тела висели у самого дна, подтянутые слабым течением к сливному отверстию. Насос продолжал бесшумно качать и фильтровать воду.

-- И тебе пора спать, -- сказал <<гомо супер>> в спину своему папочке.

Эдик не сомневался, что так оно и есть. Он не чувствовал сонливости, нет. Наоборот: странное возбуждение, каким иногда сопровождается ожидание больших перемен. Супер не обманул его ожиданий. Предстоящая перемена была самой большой в жизни.

Пыляев медленно направился вниз, прошел в спальню, держа голову неестественно прямо. Его манили сумерки и пустота. Он сел на кровать и, не зажигая света, достал пистолет из прикроватной тумбочки.

Потом вставил ствол себе в рот. Привкус был такой как надо -кисловатый и отвратительный. Знакомый привкус, который оставляют стальные коронки. Едва ощутимо пахло смазкой.

Эдик не обратил внимания на неподвижную жену и на то, что та <<спит>> с открытыми глазами. Рядом с кроватью валялся пустой пузырек из-под снотворного. Из Эллочкиного рта стекал на подушку пересыхающий ручеек рвоты.

Патрон находился в стволе, -- несмотря на то, что в поместье имелась многочисленная охрана, Пыляев держал пушку для самообороны, регулярно чистил и перезаряжал ее. Его не миновала всеобщая паранойя. Теперь пистолет явно пригодился. Эдик пристроил его поудобнее, направил ствол в небо и с радостным предчувствием свободы вышиб себе бесполезные мозги.

Декабрь, 1997 -- январь, 1998