Ядовитые цветы ЭКСМО-Пресс Москва 2002 5-04-009339-X

Анна Берсенева

Ядовитые цветы

Часть 1

Глава 1

Николай вышагивал по платформе Белорусского вокзала, держа в руке букет бело-розовых тюльпанов. Он не рассчитал, приехал задолго до прихода поезда и теперь сердился на себя за впустую идущее время. Правда, утро чудесное, в каждой луже сверкает солнце, и полузабытое чувство молодой бодрости переполняет грудь. Но все равно — Николай Успенский не любил вокзалов, их суета казалась ему тревожной. Скорее бы встретить сестру, не опоздать бы на работу, и в новой квартире столько дел, да ещё накануне Наташиного отъезда, да ещё Маринка заболела… Как хорошо, что Лиза приезжает, просто представить невозможно, как они выкрутились бы иначе!

Ага, вот наконец и голос в динамике: прибывает поезд. Замелькали, замедляясь, вагоны; лавируя меж людьми, Николай побежал вдоль перрона к седьмому.

Он сразу увидел сестру. Она стояла прямо в тамбуре, и Николай обрадовался выражению её юного лица: большие зеленоватые глаза широко распахнуты, даже издалека видно, как удивленно и восторженно они смотрят и на плывущий перрон, и на брата, бегущего с цветами по платформе. Не меняется Лиза, вот и отлично! Когда он видел её последний раз — год назад, наверное, не меньше?

— Лизушка, дорогая, наконец-то!

Лиза спрыгнула с подножки и обняла брата. Глаза её светились, и казалось, что светится сам её голос. Даже сейчас, в вокзальном шуме, Николай расслышал, как соединяются в голосе сестры знакомые удивленные интонации и какие-то новые, взрослые нотки девического очарования.

— А мы ведь опоздали, давно ты ждешь, Коля? Ой, цветы какие красивые! Представляешь, там авария под Смоленском, ужас, перед нами поезд чуть с рельсов не сошел, все живы, все хорошо, но мы чуть ли не полночи стояли, еле нагнали потом! А что с Маринкой?

Николай улыбнулся. Лиза похожа на мать, так же говорит обо всем одновременно. Он любил сестру — с тех давних лет, когда она, пятилетняя, крепенькая как грибочек девочка со светлой косичкой просилась пойти с ним на «Трех мушкетеров» в летний кинотеатр, а он сердился, что придется возиться с малявкой, но всегда брал с собой, несмотря на насмешки товарищей. Неужели четырнадцать лет прошло с тех пор, представить невозможно! Николай всегда знал, что где-то растет в маленьком городе его сестра Лиза, иногда она приезжала на каникулы, он посылал ей подарки ко дню рождения, и до сих пор она казалась ему маленькой, он редко видел её и как-то не замечал, что она взрослеет. И вдруг — всего один год прошел — эти незнакомые интонации в голосе, и прическа, кажется, новая…

— Ничего, я хоть прогулялся, пока ждал. У Маринки, кажется, ангина. Надо же, так не вовремя, хотя когда это вовремя бывает! Видно, продуло, когда переезжали, она ведь шустрая такая, всюду лезет, куда не надо. Как там мама?

— Да как обычно. В школе все то же самое, помидоры сейчас высаживает, скоро огород начнется. Расстраивается, что никак к вам не выберется, даже квартиру ещё не видела.

— Это и все твои вещи, один чемодан? — Николай только сейчас разглядел Лизин багаж.

— Почему — сумка вот ещё с продуктами, осторожно только, там варенье.

Они ещё постояли на платформе, ожидая, пока схлынет поток людей, и пошли к привокзальной площади, где Николай оставил машину. Машина была новая — хотя, конечно, не новая, подержанный «Фольксваген», но купили её всего месяц назад, и Николай ещё не привык к ней, возился с нею больше, чем надо, радовался по утрам, вспоминая, что не придется нырять в переполненное метро. Даже пробки его не угнетали.

— Ой, какая красивая — синяя, Коля, я такого и цвета не видела!

Лиза обошла машину со всех сторон, и Николай невольно отметил, как искренне она радуется его приобретению. Он уже и отвык от такой ясной радости, привычнее стали завистливые взгляды знакомых.

Стараясь не улыбаться, он следил, как Лиза рассматривает Москву в окно машины. Нет, все-таки не очень уж она и повзрослела, ведь точно так же прилипала носом к автобусному стеклу, когда мать впервые привезла её в гости к нему, студенту.

— Как я Москву люблю, Коля, даже непонятно, почему! Вот мама ведь не любит — говорит, устает от шума, понять не может, как ты здесь живешь. Только я боюсь её немного. Может такое быть?

— Может, конечно. Ничего, поживешь подольше, освоишься.

До Крылатского доехали быстро. Утренний народ уже разъехался на работу, а дневные, обеденные пробки ещё не начались. На пороге квартиры, едва войдя в большой холл, Лиза ахнула:

— Вот это да! С ума можно сойти, как красиво! И как просторно!

— Еще бы не просторно, — улыбнулся Николай. — Пусто, вот и просторно. Мебели-то — кот наплакал. Что и было, везти не хотелось из коммуналки, надоело это убожество.

— А Наташа где?

— Да спит, наверное. Всю ночь с Маринкой провозилась, думали уже «неотложку» вызывать. Пойдем пока на кухню, она сейчас встанет, Андрюше в школу пора.

Кухня была единственным обжитым местом в новой квартире. Сразу купили гарнитур, повесили шторы в крупный красный горох, Наташа расставила разноцветную посуду, какие-то пластмассовые штучки — и стало уютно, как-то по-новому уютно, без тесноты. Здесь, на кухне, как ни странно, Николай по-настоящему ощущал, что жизнь его меняется к лучшему, что наконец-то он может чувствовать себя свободно и уверенно. И он видел сейчас, что и Лиза думает о том же; они поняли друг друга с полувзгляда.

Присев на кожаный угловой диванчик, Лиза принялась распаковывать сумку с продуктами.

— Мама — как всегда: они там не едят по-человечески, возьми побольше! Чуть картошку не заставила везти, хорошо, обошлись чесноком. Пирог вот здесь с капустой, надо разогреть на завтрак.

Наташа заглянула в дверь:

— Лизочка, привет, милая! Извини, я сама не заметила, как проспала! Сейчас умоюсь.

Николай был женат уже десять лет, но до сих пор радовался, слыша голос жены. Скажи ему кто-нибудь когда-то, что такое может быть, он бы не поверил. Наташа была на два года его моложе — ей недавно исполнилось тридцать. Познакомились они студентами. Николай пришел на филфаковский вечер в гуманитарный корпус и сразу заметил её, хотя кругом был настоящий цветник — филфак вообще славился богатым выбором невест. Она была маленькая, изящная, как японская статуэтка, карие глаза блестели — она и сейчас почти не переменилась, хотя ведь и двое детей, и работа… Тогда, после вечера, они долго гуляли на Ленгорах, Николай рассказывал ей, кажется, о каких-то своих химических опытах, и удивлялся тому, как внимательно она слушает непонятные названия. А ему ведь не советовали знакомиться с филологическими девицами — говорили, они все высокомерные, особенно москвички, считают себя необыкновенными, знают все лучше всех, ничем их не удивишь. А тогда, в первый вечер, он даже не понял, как умна эта маленькая девушка с короткой стрижкой и живым блеском глаз. Только потом, встречаясь с нею едва ли не каждый день, он удивился её пониманию всего, о чем они говорили, трезвости и точности её оценок и, главное, тому, как она умела слушать и не навязывать свое мнение. Они поженились очень быстро, и им сразу повезло с жильем: Наташин отец женился вскоре после замужества дочери и, перейдя жить к своей Вере Платоновне, уступил молодым комнату в коммуналке. Могли ли они, студенты, мечтать о большем! Первое время двадцать метров с двумя соседями казались им дворцом, тем более что соседи, тихие алкоголики, не доставляли особых хлопот, надо было только следить, чтобы те выключали чайник на ночь, да запирать дверь на цепочку. Правда, родившийся вскоре Андрюша несколько охладил их восхищение житейскими удобствами — сразу оказалось, что под его ночной плач довольно трудно читать о кислотах и метафорах, что на молочную кухню надо бегать чуть свет, да и вообще, втроем в комнате далеко не так просторно, как вдвоем.

И тут Николай поразился упорству и внутренней силе своей хрупкой жены. Ночами, когда он уже падал от усталости, она сидела на кухне и читала на трех языках книжки по теории литературы, потом варила для Андрюшки молочную смесь, потом они по очереди бегали на лекции… И при этом Наташа выглядела совсем юной, на неё по-прежнему заглядывались мужики, даже когда она гуляла с коляской, и глаза её блестели по-прежнему. В аспирантуру она поступила как-то незаметно — благо, Андрюшка уже ходил в ясли и можно было посидеть в библиотеке, сдавая минимумы. Да и сын с младенческих лет знал, что родителям мешать нельзя, книжки рвать нельзя, а если всего этого не делать, жизнь с его молодыми мамой и папой легка и приятна.

Маринка родилась, когда мама уже защитила кандидатскую, а папа, отмучившись младшим научным в НИИ, работал в совместной с голландцами фирме. Чтобы купить детям апельсины, Николаю уже не приходилось отказывать себе в сигаретах, и он радовался, что может подарить жене дорогую французскую косметику, а Андрюшке — самую новую игровую приставку. Но квартира — это был камень преткновения! Николай не был в фирме такой крупной фигурой, чтобы ему стали покупать квартиру, очередь на кооператив казалась призрачной. А жить с двумя детьми в двадцатиметровом дворце было невозможно. Нельзя же вечно чувствовать себя студентами, так ведь и уважать себя перестанешь! Решение свалилось на них неожиданно, как чудо: пришла официальная бумага, в которой предлагалось оплатить стоимость кооператива без рассрочки и через полгода вселяться в дом. Указанная в бумаге сумма казалась тогда огромной, но, общаясь с иностранцами и понимая, как быстро Москва догоняет европейские столицы, Николай ни минуты не сомневался. О чем тут думать, через пару лет эта цена покажется просто смешной, надо немедленно занимать деньги! Полгода, разумеется, растянулись на полтора, деньги пришлось занимать снова, но что это значило по сравнению с тем, что квартира все-таки появилась!

И вот Лиза ахает, войдя в просторный холл его нового крылатского жилья. И есть чем восхититься, несмотря на отсутствие мебели: комнаты залиты светом, ни одно окно не выходит на север, три балкона — да она в жизни не видала такой роскоши!

— Нравится тебе, Лизочка? — спросила Наташа, входя на кухню.

— Конечно, ещё бы не нравилось, я так за вас рада, ты себе не представляешь! Знаешь, мне даже снилось — ну, тогда, помнишь, когда вам сказали, что ещё вдвое придется заплатить, — что вы непременно скоро её получите, квартиру. Такой светлый был сон, Ната, прямо как день сегодня, и как будто вы стоите все вчетвером в какой-то комнате, и солнце вас освещает. Я как только зашла, сразу поняла: вот это мне и снилось, все и сбылось!..

Наташа засмеялась:

— Это ты у нас светлое существо, вот тебе и снится такое.

Тут и Андрюшка появился наконец в дверях — кареглазый мальчишка с торчащим хохолком на макушке, маленький для своих восьми лет.

— Мама, ну ты как всегда! Почему меня не разбудила вовремя? Я теперь из-за тебя опоздать могу!

— Вот кто у нас в семье самый нудный, — сказала Наташа, целуя сонную мордашку сына. — Вот кто обо всем помнит, все делает вовремя, никуда не опаздывает — не ребенок, а старичок какой-то, не зря его все бабки у подъезда обожают.

— А вы уже взрослые, кажется, могли бы и сами соображать, сколько времени мне надо на дорогу! Я вообще буду у себя будильник ставить, на вас совершенно невозможно положиться.

— Ты бы лучше с Лизой поздоровался, занудка, — напомнила Наташа. — Она ведь ради тебя, между прочим, приехала.

— А, Лиза, привет. Как доехала?

— Да все хорошо, Андрюша, как же ты вырос, просто не узнать тебя! — Лиза, стараясь не рассмеяться, расцеловала серьезного племянника. — Как твоя гимназия?

— Все нормально, конечно, но вчера, представляешь, Маринка ныла-ныла, а потом стащила мою тетрадь по математике и всю замазюкала карандашом. Чего ещё ждать от ребенка, которому все разрешают? Вот мама уедет, так ты возьми её в руки хоть немного.

— Можешь положиться на тетю, Дюша, а сейчас иди-ка умываться, хватит уже ворчать. Папа тебя подвезет, не волнуйся. — Наташа легонько подтолкнула сына к ванной.

Николай рассеянно наблюдал за обычной домашней сценкой. Он привык, что Андрюшка любит повоспитывать безалаберных родителей, и сейчас его больше волновало, что Наташа выглядит усталой, хотя и старается казаться веселой. Из-за Маринки она не спала уже которую ночь, да ещё моталась вечерами в университет, пытаясь все успеть до отъезда.

Эта поездка в Германию возникла так неожиданно, что Наташа едва не отказалась. Как уехать на четыре месяца, Марина совсем кроха, Андрюшку не бросишь в конце учебного года, да и жалко: только въехали в новую квартиру, вовсе не хочется уезжать, сейчас лучше бы по мебельным побегать…

Так она и сказала Николаю, придя однажды домой вьюжным зимним вечером. Тот едва дар речи не потерял:

— Наташка, подумай, что ты говоришь! Отказаться от стажировки в Кельне, да ведь все ваши только и рвутся за границу! Думаешь, тебе постоянно будут что-нибудь подобное предлагать? Или лучше сидеть с замшелыми филологинями и обсуждать, кто чей любовник?

— Интересное у тебя представление о моей работе! Хотя, конечно, Кельн… Заманчиво! И славистика там сильная. Ну, положим, мебель подождет, но дети? Дюша вырос, в Новополоцк его не отправишь, а Маринка наоборот маленькая, заболела вот, в сад не ходит — и оставить не с кем, ты целыми днями на работе… Нет, это не реально, не о чем и говорить, как ни жаль. Забыли!

Однако не забыли, разумеется. Николай не простил бы себе, если бы не нашел выхода. В самом деле, почему его жена должна отказывать себе в такой необходимой вещи, как эта поездка, разве это каприз какой-нибудь! И ведь это как роль в кино: раз откажись, другой могут и не предложить.

Тем же вечером, пока Наташа не надумала отказаться, он позвонил в Новополоцк. К телефону подошла Лиза, обрадовалась, услышав его голос, начала о чем-то расспрашивать, но он, увлеченный своей идеей, не стал терять времени:

— Лиз, слушай, только ты можешь нас спасти!

— Что случилось, Коля? — По голосу он понял, что сестра испугалась. — С детьми что-нибудь?

— Да нет, ничего страшного, наоборот.

И Николай в двух словах рассказал о Наташиной стажировке. Он удивился Лизиной реакции: сестра точно ждала его звонка.

— Коленька, вот ведь вовремя, а я как раз… Конечно, я приеду, можешь не сомневаться!

— Я понимаю, институт… Ну возьмите справку какую-нибудь, не Сорбонна, я и сам с тобой тут позанимаюсь, перенеси сессию, а? Это так важно для нас, Лиз, ты себе не представляешь!

— Почему же не представляю? — Голос Лизы в трубке стал немного обиженным. — Я как раз очень за Наташу рада, конечно, надо ехать.

— Так достанете справку? — обрадовался Николай. — Ты точно приедешь?

— Справку? Какую справку? А, институт… Ты об этом не волнуйся, Коля, было бы о чем! Когда она уезжает?

И вот Лиза сидит у них на кухне, разбирает сумку с мамиными соленьями, и все складывается так удачно. Уж на сестру-то можно положиться, на неё не то что детей, атомную станцию можно оставлять — поищи-ка человека надежней! И ведь она тоже заметила, что Наташа устала: сразу сама занялась завтраком, достала из чемодана и надела красивый передник с кружевами, уже заглядывает в шкафчик в поисках какой-то приправы к пирогу. Такая уютная, домашняя, молодая хлопотливая хозяйка, хотя… Что-то мешало Николаю видеть в сестре обычную новополоцкую девочку, какой он считал её по давней привычке — неиспорченную, симпатичную, чья незамысловатая судьба ясно читается в широко открытых глазах. Наверное, эти совсем новые оттенки её голоса, которым он так удивился сегодня утром… Что же появилось в ней, сразу им замеченное и отмеченное?..

«Да ведь я совсем не знаю её, — подумал Николай. — Как она жила все эти годы, как превратилась из смешной девчушки в красивую девушку? Да-да, по-настоящему красивую, и такую красоту теперь редко встретишь. Девушки, которых принято считать красивыми, обычно просто миленькие, с мелкими чертами лица, с губками сердечком. А Лиза…»

Но голос сестры отвлек Николая от размышлений о её внешности.

— Коля, завтрак готов! Зови Наташу, Андрюшу. Маринка, наверное, потом поест, не будить же ее?

Так начался этот мартовский день — первый Лизин день в Москве — и завертелся, понесся так стремительно, как несутся дни только в Москве. К счастью, температура у Маринки спала, Николай уехал на работу, забросив по дороге в гимназию Андрюшу, Наташа, покормив дочку в постели и посмотрев на Лизу умильными глазами — «Лизочка, так надо сегодня в университет, просто позарез!» — тоже исчезла. И Лиза осталась дома словно бы одна: Маринка, измотанная недельной ангиной, снова уснула.

Лиза прошлась по квартире — тихой, солнечной, гулко-пустой. Она и вправду никогда не видела такого домашнего простора. Их новополоцкая малометражка меньше всего располагала к тому, чтобы по ней «пройтись». Мебели там было немного, только самое необходимое, а все равно чувствовалась теснота: телевизор можно было включить, не вставая с дивана, только руку протянув, на кухне вдвоем с мамой не разминуться. Нельзя сказать, что теснота раздражала Лизу. Она привыкла к ней, как привыкаешь ко всему, что невозможно изменить, а в девятнадцать лет мало думается о квадратных метрах, да и верилось в глубине души, что её ждет совсем другое…

И сейчас, стоя посреди освещенной, почти пустой комнаты — это кабинет, наверное, вон сколько книг сложено на полу у стен — Лиза чувствовала счастливый трепет в груди — трепет предчувствия. Она распахнула дверь и вышла на балкон, даже не набросив пальто; обманчивый, ласковый весенний ветер коснулся её разгоряченных щек. Голова у неё слегка закружилась — шестнадцатый этаж! — и она вдруг поняла, что это светлое ветреное пространство, над которым она как на плоту плывет на широком балконе, — это-то пространство и таит в себе загадку её будущего, которую ей предстоит вскоре разгадать. Никогда ещё собственное будущее, подступая совсем близко, вливаясь в сегодняшний день, не наполняло её таким восторгом. Вот оно, раскинулось перед нею, оно так же просто и вместе с тем необъяснимо прекрасно, как название этой улицы — Крылатские холмы.

«Надо же, как красиво называется Колина улица», — подумала Лиза, возвращаясь в теплую комнату.

Она вообще любила названия московских улиц. Иногда, приезжая к Коле ещё во время школьных каникул, даже смеялась от удовольствия, читая на матово-белых табличках «Большая Полянка» или «Воротниковский переулок», или «Садовая-Самотечная».

«Но то — в центре, — говорил ей брат. — А улицы в новых районах по-другому называются — Четвертая Шарикоподшипниковская, например. Москва — в ней, Лиза, всякого хватает».

«А вот ведь, — радостно возражала теперь Лиза, словно Николай только что говорил ей все это, — вот ведь и район новый, а улица — Крылатские холмы, как красиво, правда?»

Нет, её не обманет этот чудесный город, ей нечего бояться, надо только понять его, разгадать и немного привыкнуть к нему, не зря ведь он так манил ее…

И, улыбаясь от затаенной радости, Лиза перешла в гостиную. Здесь уже стояли большой мягкий диван, два кресла и журнальный столик. Столик был белый, диван и кресла — какого-то нежно-зеленого цвета, с серебристыми разводами. И ничем не накрыто, а ведь дети легко могут испачкать, изрисовать. Все-таки здесь, в Москве, люди совсем по-другому относятся к жизни, чем у них в Новополоцке! Там-то никто и не купил бы гарнитур такого цвета, а уж если купил, тут же накрыл бы каким-нибудь практичным, немарким покрывалом. Конечно, Коля теперь много зарабатывает, но ведь у них и за квартиру долг, да и не транжиры они беззаботные, хорошо знают, как деньги достаются. Здесь не в расточительности дело, а именно в том, что Лиза, как ей казалось, сразу почувствовала — в другом отношении к жизни. В уверенности, что вещи должны украшать жизнь, что нечего стесняться жить по душе, что человек должен чувствовать себя свободно… Едва ли все это связывалось в Лизиной голове в такие округлые фразы, но, сидя на удобном светло-зеленом диване, она думала примерно об этом. И понимала, что охотно соглашается жить именно так. Может быть, и поэтому ей хотелось стать здесь своею?..

Всего одна ночь в пути, всего одно утро в Москве, а уже сквозь дымку, как во сне, видится ей новополоцкий институт, вся недавняя её жизнь, Борис, стоящий рядом с мамой на перроне… Значит, такая судьба, и слава Богу! А сейчас пора варить обед — суп, кажется, стоит на плите, а второго она что-то не заметила. И, тихо заглянув в детскую, прислушавшись к сонному сопению Маринки, Лиза пошла на кухню.

Первым пришел домой Андрюша: открыл дверь своим ключом, неторопливо вытер ноги о коврик.

— Что, ты одна? Конечно, им лишь бы из дому сбежать, а ещё взрослые!

— Но ведь папа на работе, Андрюшенька, что тут такого?

— А мама? У неё уже командировка началась, она вообще может на работу не ходить, но у неё же вечно дела.

— Ты прямо кот Матроскин, ей-Богу! Это ты всегда их так воспитываешь?

— А их если не воспитывать, они вообще… Маринка спит?

— Не спит! — донеслось из детской. — Дюшка-нудюшка!

Наташа и Николай приехали вместе: он заехал за женой после работы, освободившись пораньше. Наташа впервые уезжала так надолго, и Николаю жаль было проводить врозь эти последние перед её отъездом дни. Он вообще хотел взять отпуск, но потом решил сделать это, когда Наташа вернется. Как раз летом, и можно будет на море вместе поехать.

— О, смотри, Николка, жаркое на плите! Сразу видно, Лизочка дома, я-то не успела вчера. И компот — ну, это вообще роскошь!

Наташа заглянула на кухню, не раздеваясь, и, быстро сбросив плащ и сапожки, прошла в детскую.

— Мариночка, умница моя, ты уже совсем здоровенькая скоро будешь, правда? Ты слушалась Лизу, не вредничала? — послышался оттуда её голос.

— Она отлично меня слушалась, — успокоила Наташу Лиза. — Вообще, ты не волнуйся, мы с ней поладим.

— Ой, Лиза, не зарекайся, она у нас знаешь какая балованная! Андрюшка гораздо спокойнее был в её возрасте, — возразил Николай. — Я, конечно, тоже ими займусь, но ведь я все больше на работе, вечерами только да в выходные… Главные заботы на тебе.

— Брось ты, Коля, в самом деле, какие с ними заботы, — успокоила его Лиза. — Хорошие дети, спокойные, умненькие. Маринка вон сегодня полдня книжки рассматривала.

— Учти — притворяется. — Николай погрозил пальцем трехлетней дочери, которая уже залезла с головой под одеяло и посверкивала из щелочки хитрыми голубыми глазами.

Темнело по-прежнему рано, и уже в девять часов казалось, что на дворе глубокий вечер. Андрюша отправлялся спать ровно в девять, Маринка и рада была бы повертеться среди взрослых, но быстро устала. Потемпературила немного к вечеру, похныкала, отплевываясь от таблеток, и сон сморил её.

Николай, Наташа и Лиза засиделись на кухне. Посвистывал ярко-красный чайник, от низко висевшей над столом лампы в плетеном абажуре лился приглушенный свет, и им было хорошо сидеть здесь втроем, вспоминать детство и думать о будущем — в основном, конечно, о Лизином будущем.

— Как же ты все-таки договорилась в институте, Лиза? — спросил Николай. — Я ведь и расспросить тебя не успел.

Лиза помолчала, словно не решаясь сказать.

— А никак, Коля, просто бросила его, и все.

— То есть как это бросила? — испугалась Наташа. — Из-за того, чтобы нам помочь, ты бросила институт? Да ты с ума сошла, Лизочка, я бы ни за что не согласилась, если бы знала!

— Нет-нет, Ната, не волнуйся, — успокоила её Лиза, — это совсем не из-за вас. То есть я, конечно, хотела вам помочь, но я не из-за этого… Просто я не могла больше там учиться. Зачем?

— Ничего себе разговор — зачем! — возмутился Николай. — А чем ты, интересно, дальше собираешься заниматься? Замуж поскорее — и в домохозяйки? Странно, Лиза, я всегда думал, что у тебя есть и другие интересы.

Лиза покраснела.

— Я пока не знаю… Я не то чтобы замуж поскорее — я правда не знаю, Коля… И зачем тратить время на этот институт? Ты извини, но я твою химию терпеть не могу, поступила, вообще не думая. Надо же было куда-то поступать, не на комбинат же идти. Как вспомню: просыпаюсь утром, думаю, что в институт надо — и вставать неохота, ужас! И чего ради?

Николай встал из-за стола, нервно заходил по кухне.

— И что же мама тебе сказала на это?

— А что она могла сказать? Она ведь понимает. Ты разве забыл, Коля, мама у нас все понимала всегда, что мы с тобой делали. Конечно, у нас с ней был разговор перед отъездом, но не об институте.

— А о чем же?

Лиза промолчала; ей не хотелось об этом говорить.

— Что ты пристал к девочке? — вмешалась Наташа. — Почему это она должна заниматься тем, что ей неинтересно? И вообще, что ей делать в Новополоцке, когда там химия твоя прямо в воздухе летает? Посмотри на неё — ну что её там ждет? — И, ободряюще взглянув на Лизу, она продолжала: — Приехала к нам — вот и отлично. И надо подумать, что ей дальше делать, а не цепляться за этот никому не нужный институт. А правда, Лизочка, чем бы ты хотела заниматься?

Если бы она могла ответить на этот вопрос! Да и многие ли девятнадцатилетние девушки знают ответ на этот вопрос? Хорошо Наташе: она с детства была уверена, что поступит на филфак, и вообще она такая целеустремленная, просто позавидуешь… А Лиза — конечно, она любит читать, и даже плакала над «Евгением Онегиным», стыдясь признаться в этом кому-нибудь из подруг, и сочинения в школе всегда писала хорошо, — но ведь она никогда не связывала все это со своим будущим, с профессией. Вообще, ей и самой казалось странным: вроде, все считали её умницей, да и не было у неё причины думать, что это далеко от истины, но будущее… Оно представлялось ей совершенно туманным, каким-то неопределенно-прекрасным, и она не могла назвать ни одного конкретного дела, которое казалось бы ей привлекательным. Потому она и задумалась сейчас: как ответить на простой Наташин вопрос? Хорошо, что та и не требовала немедленного ответа.

— Да ты не волнуйся, Лиза, не знаешь — потом узнаешь. Тебе сейчас надо в жизнь всмотреться, себя понять, вот о чем следует подумать. Правда, Николка?

Николай совсем не был уверен, что лучшее занятие для сестры — всматриваться в жизнь. Да и что это такое? Он был человеком действия и всегда знал, что лучшее разрешение любой ситуации — простое и очевидное. А себя понять — это так неопределенно, так зыбко, и как Наташа вообще себе это представляет, да ещё для Лизы? Нет уж, ей лучше подумать, куда поступать. Разумеется, в Москве, он ведь и сам не захотел учиться в Новополоцке, хотя тамошний политехнический считался неплохим.

Но и Наташа была человеком практичным, просто её практичность была более связана с потребностями человеческой души, которые она считала не менее насущными, чем требования повседневности. И эта-то практичность подсказывала ей сейчас: не время ещё Лизе выбирать что-то определенное, ей бы с собою сначала разобраться, со своей душой. Достаточно поторопиться сейчас — и снова будешь с тоской просыпаться по утрам…

Лиза благодарно посмотрела на Наташу. Какая она умная, как хорошо все понимает! И правда, куда торопиться? Впереди — почти полгода в Москве, не может быть, чтобы она, Лиза, не почувствовала, чего же ей хочется.

— Нет, ты не подумай, я тебя тоже не тороплю, — поспешил добавить Николай, — но все же… Хорошо, если бы ты решила куда-нибудь поступать этой же осенью. Пока ты здесь, я бы тебе помог подготовиться, и маме было бы спокойнее, я уверен. Подумай, Лизушка, все это не так скучно, как тебе сейчас кажется!

— Ну и прекрасно! — подытожила Наташа, сглаживая легкую напряженность разговора. — Лиза поживет у нас, осмотрится, а там видно будет. А сейчас — спать, ребята, иначе я завтра просто не встану. Ведь неделю почти без сна, вот приеду в Германию и вместо работы впаду в летаргию.

Лиза пошла в ванную последней, когда Николай и Наташа уже закрыли за собою двери спальни. Включила длинную матовую лампу над зеркалом и вдруг словно впервые увидела себя… Кто это смотрит из серебристой зеркальной глубины — она, Лиза? Она не слишком привыкла заниматься своей внешностью, часами разглядывать себя в зеркале, подбирая косметику или прическу, как большинство её подруг. Это было не равнодушие к своей внешности, а что-то совсем другое — незнание себя? Лиза никогда не думала о себе отвлеченно, она так привыкла к себе — обычной, предсказуемой — что даже не знала толком, как выглядит, красива ли она. Она и сейчас не могла бы сказать этого наверняка, но что-то поразило её сегодня в собственной внешности, заставило пристальнее вглядеться в свое отражение. Матовая лампа не освещала всей ванной, и из полумрака на Лизу глядела совсем юная девушка: мягкий, светящийся абрис округлого лица, светлые, с пепельным оттенком, волосы заплетены в длинную косу, только на лбу и на висках трепещут выбившиеся легкие завитки, губы полуоткрыты, и от этого выражение лица кажется не то растерянным, не то манящим. Будь Лиза постарше и поопытнее, она могла бы оценить, как пленительно это сочетание несовместимых черт, воплощенное в нежной линии её губ. Но об этом ли ей было думать! И — глаза… В них-то главным образом и всматривалась Лиза с таким удивлением, точно видела впервые. Непривычное освещение заставило её глаза сиять особенным, загадочным светом, который так и лился из их прозрачной виноградной глубины. Какое-то странное, таинственное обещание переливалось в них, и Лиза даже испугалась на мгновение: впервые в жизни ей показалось, что она не знает, чего ждать от самой себя уже через минуту…

Она торопливо включила верхний свет. Глупости какие, померещится же черт знает что! Просто устала с дороги, впечатлений много, а она ведь вообще впечатлительная, это и мама ей всегда говорила. Надо принять душ и отправляться спать поскорее. Завтра Наташа весь день будет собираться, почти все их вещи до сих пор по чемоданам и ящикам, предстоит, как она сказала, настоящее свето-пре-ставление!

После душа, набросив длинный махровый халат, который дала ей Наташа, Лиза распустила косу, и волосы накрыли её плечи светлым, блестящим водопадом. Расчесавшись, она вновь заплела их и, стараясь не шуметь в темноте, пошла в гостиную, где ей было постелено на том самом роскошном диване.

Лиза уснула быстро, даром что на новом месте, и снилось ей, наверное, что-то ясное и счастливое: она то и дело улыбалась во сне, только вот никто этого не видел.

Глава 2

Лиза Успенская родилась в Новополоцке и, если не считать редких поездок к брату в Москву, никуда оттуда не уезжала. Не потому что она в свои девятнадцать лет была домоседкой, а просто — так уж складывалось, куда ей было особенно ездить одной? Однажды в детстве мама возила их с Колей на Черное море, но для вдовы-учительницы с двумя детьми это было накладно, и Лиза в основном проводила лето в лагере на берегу Западной Двины, которая плавным своим течением делила город на старинный Полоцк и индустриальный Новополоцк. Еще ездили однажды с классом на зимние каникулы в Петербург, и этот город поразил Лизу, но совсем иначе, чем Москва: она до сих пор помнила его величественную холодность. Но та школьная поездка так и осталась единственной.

Наверное, она любила бы путешествовать — во всяком случае, ещё лет десяти с удовольствием брала в библиотеке книги о разных странах, подолгу листала их перед сном. Но в её вынужденном сидении дома не было ни капли горечи. Лиза так же не замечала того, что никуда не ездит, как не замечала тесноты в квартире. Потом, потом её ждет что-то совсем другое, и стоит ли убиваться оттого, что жизнь не преподносит ей все сюрпризы сразу? Нет, Лиза не была склонна к философствованиям, просто какой-то будоражащий, но терпеливый огонек, горевший в её душе, освещал будущее ровным, хотя и неясным светом.

Ей нравился её город. Конечно, не Новополоцк — химический, комбинатский — а старинный Полоцк на другом берегу реки. Лиза любила и белый, величественный собор Софии Полоцкой, и тихий Спасо-Евфросиниевский монастырь на берегу Полоты, которая вливалась в Двину у самого города. Она приходила в Спасо-Евфросиниевский — посмотреть древние фрески, и долго вглядывалась в темные, почти неразличимые и суровые лики святых. А в Софийском фрески были яснее, светлее — в красных, зеленых и белых тонах, и Лиза даже различала сине-голубые, серо-желтые оттенки во фреске, изображавшей Евхаристию. Ей и самой было странно — почему так нравятся ей эти плохо сохранившиеся изображения на стенах, ведь она не была ни художницей, ни историком, и быть не собиралась, и молитвенного чувства фрески в ней не вызывали. Но Лиза привыкла доверять своим чувствам, чего бы эти чувства ни касались — книг, друзей или старинных красок на стенах.

Впрочем, она и рисовать пробовала тайком, стесняясь своего неумения. Ей нравилась акварель, но она никак не могла понять: что нужно делать, чтобы пейзаж на картине вдруг начинал волшебным образом отличаться от того, в который Лиза внимательно вглядывалась, стоя на берегу реки?

Однажды мать увидела её первые этюды и изумленно ахнула:

— Лиза, до чего ж похоже!

Никто не говорил Лизе, что должно быть непохоже, но она почему-то догадывалась об этом сама, и её вовсе не обрадовала материнская похвала.

В этом увлечении рисованием прошел весь её восьмой класс; ей исполнилось пятнадцать. Под её письменным столом уже громоздилась целая гора папок с рисунками, а она все ходила на Двину, пытаясь понять: что же не дается ей, почему она так недовольна аккуратной речной излучиной, появляющейся под её рукой?

Она, наверное, так и не поняла бы этого, если бы не одна случайная встреча.

— Неплохо, милая барышня, — вдруг услышала Лиза и испуганно оглянулась.

Рядом с нею стоял высокий широкоплечий мужчина в большой войлочной шляпе с обвисшими полями и смотрел на неё одобрительно и насмешливо.

— Неплохо изображаете, — повторил он. — Учились где-нибудь?

— Нет, я сама, — пролепетала Лиза.

«Откуда он здесь взялся? — подумала она. — Подошел как неслышно…»

— Неужели сама? Надо же, а техника какая-то есть. Но вы, я вижу, недовольны своей работой?

— Как вы догадались?

От удивления у неё даже страх прошел перед этим странным человеком.

— Нетрудно догадаться, я ведь за вами давно наблюдаю. Лицо у вас было такое недовольное, губку прикусили. Что же вам не нравится, позвольте узнать?

— Слишком похоже! — выпалила Лиза.

— А почему вы решили, что должно быть иначе? — прищурился её неожиданный собеседник.

— Ну-у, потому что… Потому что когда я на речку смотрю, я и вижу — воду, кусты — и ещё чувствую что-то. А когда на свою картину — только вижу воду и кусты.

— Вот это да! — воскликнул мужчина. — Неплохое искусствоведение! Что ж, барышня, вас как зовут?

— Лиза.

— Калитина? — спросил мужчина.

— Нет, Успенская.

— Тоже неплохо, — одобрил он. — Так вот, Лиза Успенская, я бы, конечно, с удовольствием сказал вам, что вы будете когда-нибудь хорошим художником, но я в этом не уверен и кривить душой не стану. Но то, что вы неплохо чувствуете искусство в такие юные, чтобы не сказать больше, годы — это несомненно. Вам сколько исполнилось?

— Пятнадцать.

— Я думал, ещё меньше, — удивился он.

Действительно, Лиза выглядела до сих пор как девочка-подросток — немного неуклюжая, со слишком острыми плечами и едва заметными бугорками груди. Это её ужасно расстраивало: в классе она одна оставалась такая, все девчонки уже округлились, похорошели и гордо встречали заинтересованные взгляды десятиклассников.

— Ничего, Лиза, не расстраивайтесь, — успокоил он. — Что с того, что пейзажик у вас такой… миловидный? Вы из себя самой сможете сделать неповторимое произведение. Если, конечно, поймете — как.

Сказав эти странные слова, смысла которых Лиза не поняла, он помахал ей рукой и пошел по берегу, вскоре скрывшись за речным поворотом.

Кто он был, этот странный человек, так неожиданно возникший перед ней на мгновение? Спустя несколько минут Лиза даже засомневалась: не привиделся ли он ей?

Пейзажи свои она вскоре забросила, слова его почти забыла — и только через много лет они вспомнились ей с удивительной ясностью, и она поняла, о чем он говорил…

Читать Лиза тоже любила — особенно, как ни странно, русскую классику, которую никто из её подруг не воспринимал иначе, как нудную школьную программу. Иногда Лизе казалось, что она понимает тургеневских героинь гораздо лучше, чем своих одноклассниц.

Конечно, Лиза понимала, что отличается от подруг, но чем? Она так же охотно, как все соседские девчонки, бегала на дискотеки, за нею так же ухаживали одноклассники, и эти первые ухаживания заставляли так же замирать её сердце, как замирали сердца всех новополоцких девочек шестнадцати лет. Но все эти нехитрые юные радости значили в её жизни гораздо меньше, чем в жизни её ровесниц, и уже в десятом классе Лиза почувствовала, что ей становится скучно.

Она не сразу поняла, что с ней произошло. Однажды позвонил Сережка Ефименко:

— Лиз, у Гоши сегодня ужастик новый, придешь на видак?

Она часто бывала в видеосалоне у Гоши, и сегодня тоже не было причины отказаться. Но, сама не понимая, почему, Лиза ответила:

— Да не хочется что-то, Сережа. Не приду.

— Ну, мое дело предложить, в натуре, — оскорбился Ефименко. — Чего это с тобой?

Лиза и сама не знала, что с нею, и уж тем более не могла бы объяснить это Ефименке. Сегодняшним вечером не хотелось оставаться дома, но стоило ей представить, как она может этот вечер провести, — и безразличие охватывало её. Неужели совсем недавно ей доставляло удовольствие танцевать в разноцветных пятнах светомузыки? Или просиживать в салоне перед видиком, под гогот накачавшихся дешевым вином одноклассников? Она почему-то больше не могла себе этого представить. Словно щелкнул внутри невидимый замочек — и все, возврата нет. Да и так ли уж нравилось ей то, что нравилось всем её знакомым?

Но её живой, легкий характер не позволял ей сосредоточиться на внутренней жизни, как это, возможно, произошло бы с другой девушкой, вдруг разочаровавшейся в простых удовольствиях. Книжки, церковные фрески — все это и красиво, и интересно, и будоражит воображение, но ведь это не жизнь, это не может заменить всей прелести живой, повседневной жизни. И что же ей теперь делать?

Лиза была влюбчива, хотя у неё ещё не было случая в этом убедиться. И её неожиданная скука, скорее всего, была связана именно с тем, что ей не в кого было влюбиться. Кому из её приятелей, охотно танцевавших с этой красивой зеленоглазой девчонкой, была интересна её душа, кто из них вообще знал, какой может быть любовь? Да ни один не оторвался бы от видака ради свидания с самой распрекрасной девушкой. Подумаешь, ещё раз придет, куда денется!

На видик она все-таки пошла — не в этот весенний вечер, так в другой, куда еще, действительно, ей было деваться? Завсегдатаи Гошиного салона встретили её довольными криками:

— Лизка! А мы уж думали, ты загордилась чего-то, а ты молодец, пришла!

— Сегодня такой фильмец классный, не пожалеешь, — добавил Гоша. — Мы вообще посторонних пускать не хотели, чтоб не заложил кто, будто тут у нас порнуху крутят. Хотя чего нам кто сделает?

Свет в небольшом зале погас, зрители закурили.

— Только ребята, без травки, в натуре, — предупредил Серега Ефименко. — Начнут менты таскаться, доказывай потом.

Но никто и не собирался курить травку. Гошин видеосалон, как и вся компания, к которой принадлежала Лиза, славился своей умеренностью. Вон, даже порнофильмы, давно ставшие нормой едва ли не для детских сеансов, побаивались крутить.

Дверь неожиданно открылась, и в полосе света появилась чья-то фигура.

— Это кто еще? — выкрикнул Гоша, уже включивший телек.

— Свои, свои, — ответил мужской голос.

— Свои все дома.

— Да Чигирь это, Гош, — быстрее всех разглядел гостя Ефименко. — Крути давай, не бойся.

Лиза не знала, кто такой Чигирь, да её это и не слишком интересовало. Она и в экран почти не вглядывалась, все равно у Гошки не будет ничего интересного: если про любовь, то только в постели. Лизу давно уже не смущали эротические сцены, но в том виде, в котором они представали в фильмах Гошиного салона, они и не волновали её.

Сегодняшний фильм — названия Лиза не разглядела — не являлся исключением. Сначала героиня видела сны про то, как она спит сразу с двоими, потом она спала с ними по очереди, и все это завершалось сбывшимся сном — групповым сексом.

Лиза пошла к выходу, едва включили свет. Ей почему-то неприятно было видеть, как загорались глаза парней после таких фильмов. И хотя они не приставали к ней откровенно, ей все равно казалось, что их жадные взгляды раздевают её. А все это были друзья её детства, с которыми выросли в соседних домах, и оттого Лизе особенно противны были их взгляды…

Она не заметила, что опоздавший парень быстро встал и вышел вслед за нею. На улице, у освещенного входа в видеосалон, он взял её под руку. От неожиданности Лиза отпрянула. Его прикосновение было властным, но не грубым.

— Вы куда так торопитесь, девушка? Чего ходить одной по темноте? Может, я провожу?

Лиза всмотрелась в своего неожиданного спутника — тот самый, которого Ефименко назвал Чигирем.

— А вы вообще-то кто?

— Не слышали разве, Чигирь я. И вообще про меня не слышали?

— А вы что за кинозвезда, чтобы про вас все слышали?

— Ну, кино — не кино, а звезда в Новополоцке известная.

Лиза собралась было проститься со «звездой», но Чигирь снова придержал её за руку, и снова она почувствовала эту его странную властность без грубости, и на мгновение замешкалась.

— Вот и хорошо. Поехали, поехали, есть места и покруче, чем ваш видюшник. А тебя как зовут, кстати?

— Лиза.

— Ты ждешь, Лизавета? А я вот он!

— Куда это вы меня приглашаете?

— Довольна будешь, Лизавета, я зря не позову!

Чигирь был на машине и, увидев её, Лиза испугалась: это была новая черная «БМВ», на таких в их городе ездили только бандиты, да и то не многие.

— Нравится? — Чигирю явно был приятен Лизин испуг. — Мне тоже нравится, классная тачка. Ты в такой навряд ли ездила.

Лиза беспомощно огляделась — нельзя ли уйти? — и, не обнаружив путей к исчезновению, села в машину. От неожиданности она даже не рассмотрела её. Да что там, она и спутника своего толком не разглядела, и только сейчас присматривалась к нему искоса. На вид ему было чуть за двадцать, его простое, резких очертаний, широкоскулое лицо было довольно красиво, его не портили даже стриженные коротким ежиком волосы. Лиза подумала, что верно поняла его «особую примету» — властность без грубости; это же угадывалось и в его внешности.

Чигирь резко надавил на газ, машина взревела и сорвалась с места. Вскоре она вылетела на Советскую, на полной скорости пронеслась метров пятьсот, распугивая случайных прохожих, и остановилась у двухэтажного дома, ярко освещенного разноцветными лампочками.

— Как на Новый год, — произнесла Лиза, улыбаясь, хотя чувствовала, что от страха у неё едва не стучат зубы.

— Не бывала тут? «У Альберта» называется, наш парень держит. Ничего кабак, сейчас глянешь.

Чигирь быстро выскочил из машины и, до того как Лиза успела выйти, галантно распахнул перед нею дверцу:

— Прошу!

— А машину ты не закрываешь? — спросила Лиза, когда Чигирь под руку повел её ко входной двери.

— Зачем? Не волнуся, все цело будет, — усмехнулся он.

— Да я и не волнуюсь…

У входа их встретил совсем молодой веснушчатый паренек.

— Заходи, Чиг, заходи, давно не бывал! — засуетился он перед Лизиным спутником.

— Кто тут? — бросил тот через плечо.

— Да как всегда, ничего нового. Рыжий тебя спрашивал. Сказать ему, что ты пришел?

— Сам увидит, не слепой. Я вот с девушкой, отдохнуть хочу, а не с Рыжим балаболить.

— Ну да, ну да, — закивал веснущатый. — Святое дело!

Лиза в свои семнадцать лет никогда не была в ресторане. Так, сидели иногда с ребятами в кафешке неподалеку от Гошиного салона. Все ведь так дорого… Поэтому чаще всего желающие просто приносили вино с собой на видюшник и потягивали его в темноте из бутылок.

Здесь, у Альберта — кто это, интересно? — все показалось Лизе роскошным. На потолке и стенах много массивных золоченых светильников, но светят они неярко, и это создает в зале интимную атмосферу; столы покрыты тяжелыми бордовыми скатертями, свисающими почти до полу; есть даже фонтан, подсвеченный разноцветными огнями. Правда, в зале так накурено, что вокруг всех светильников стоят облака синего дыма, но и это входит в общее настроение. И, кажется, совсем нет свободных мест, так много людей сидят за столиками, шумно разговаривают, кто-то даже поет, не обращая внимания на музыку.

Оркестр располагался посредине зала на невысоком подиуме, украшенном такими же разноцветными лампочками, как вход в ресторан. Играли что-то громкое и темпераментное. В одном из музыкантов Лиза узнала знаменитого в городе старичка, который всегда ударял в литавры во время похорон.

— Сюда пошли, — указал ей Чигирь на один из столиков.

Тут же подлетел официант, тоже, разумеется, знавший Чигиря.

— Чиг, давно не видали, дня три уже! Как делишки, девушка нормальная, даром что прикид простоват.

— Ты поговори у меня, поговори, — лениво процедил Чигирь. — Потом самому про-о-стенький прикид понадобится. Больно наглый стал!

— Да я ж прикалываюсь, не понял, что ли? Что кушать будем?

— Я не голодная, — торопливо произнесла Лиза.

Ей совершенно не хотелось есть в этом шикарном ресторане за счет неожиданного своего спутника. Чем ещё обернется такой ужин? Любопытство боролось в ней с желанием уйти поскорее. Что это за Чигирь, которого все знают, и что такому может понадобиться от нее, Лизы? Чигирь не обратил внимания на её слова.

— Ассорти давай мясное и рыбное, грибочки маринованные, крабовые палочки с майонезом, салат там, помидоры. Все на двоих.

— На горячее что?

— Там видно будет. Водки принеси двести, шампанского бутылку для девушки, сок апельсиновый.

Кивнув, официант исчез, и уже через несколько минут появился с шампанским и водкой. Отпер шкафчик неподалеку от стола, достал оттуда бокалы и рюмки, протер и расставил перед Чигирем и Лизой, хлопнул пробкой от шампанского. Тут же появилась и закуска, разложенная на больших блюдах с изображениями Ромео и Джульетты — такие тарелки привозила из Турции на продажу Лизина соседка Валентина.

— Ну, Лизавета, выпьем за знакомство.

— А не боишься за рулем?

— Ничего, довезу как-нибудь, не стремайся. Ты мне лучше скажи, почему я тебя раньше не видал?

— Где?

— Ну, хоть на видаке вашем. Я заглядываю время от времени к Гоше, присматриваюсь к компании — мало ли чего…

— А я там редко теперь бываю.

— Правильно, — одобрил Чигирь. — Там мелочь одна, пацаны зеленые, из них навряд ли толк будет: не присматриваются к делу. Тебе другие нужны мужики.

— А ты откуда знаешь, кто мне нужен?

В голосе Лизы проскользнуло возмущение. Еще не хватало, чтобы какой-то Чигирь её воспитывал!

— Да видно по тебе. — Чигирь не стал пояснять, что он имеет в виду; в голосе его, как и во внешности, и в движениях, была уже знакомая Лизе уверенность. — Ты, правда, малая еще. Лет шестнадцать?

— Семнадцать.

— Ну ничего, подрастешь, лишь бы в хороших руках.

— В твоих, что ли?

— А хотя бы.

Лиза злилась все больше и больше. Мало того что этот тип, не спрашивая, везет её в ресторан и сидит, развалившись, — так он ещё уверен, что она теперь принадлежит ему! Надо немедленно встать и уйти, пока не поздно. Если ещё не поздно…

Прямо взглянув в глаза Чигиря, Лиза неожиданно спросила:

— А сам ты чем занимаешься, если не секрет?

— Какой секрет! Получала я.

— Кто-кто?

— Деньги получаю, с кого следует, не слыхала про такую профессию? Ну, конечно, не из мелких я, раскрутился уже.

— Рэкетир, что ли?

— Вот далось вам все американское! Ну, пусть рэкетир, какая разница.

Лиза даже рот приоткрыла. Хотя — что неожиданного, могла бы и раньше догадаться!

— А ты чего так смотришь? Думала, все на химкомбинате работают?

— Да нет… Просто…

Лиза давно уже не думала, что все работают на химкомбинате. В те годы, когда началась её юность, жизнь менялась так быстро, что все девчонки её возраста не удивлялись уже ничему. И она не считала себя наивной дурочкой, видящей жизнь через розовые очки. Но все-таки Лиза успела создать для себя какой-то особый, не очень проницаемый для посторонних, мирок, и в нем рэкетиры, да и рестораны, были понятиями почти абстрактными.

Чигирь был настроен порассуждать о превратностях жизни.

— А чего, я человек молодой, потребности кой-какие имеются, да и способностями не обижен. И все ж таки не академик, для бизнеса ума, правду сказать, маловато. По прежним временам мне бы точно на «химии» вкалывать, а теперь дураков нет. Пусть лошадь работает, а я травиться не желаю. А ты что, трудиться любишь, на комбинат пойдешь?

— Я не знаю…

Лиза поймала себя на мысли, что несмотря на всю разницу между нею и Чигирем она тоже не собирается работать на комбинате. Наверное, эта мысль так ясно отразилась в её взгляде, что Чигирь сразу её уловил.

— Видишь, и ты не пойдешь, и правильно сделаешь. А знать тебе ничего такого и не надо. Ты, видать, девка чистенькая, домашняя, таким сейчас думать о жизни незачем, все равно не поймут ни хрена. Тебе мужика надо нормального, чтоб он думал.

— Да что ты пристал, в самом деле — мужика, мужика! Не надо мне никакого мужика!

Лиза старалась попасть Чигирю в тон, но это ей плохо удавалось. Очень уж не вязался этот тон ни с голосом её, ни с внешностью, ни с возрастом…

Неизвестно, как пошла бы дальше их беседа, но тут снова появился официант. Наклонившись над сидящим Чигирем, он стал что-то шептать ему на ухо. Тот помрачнел.

— Та-ак, не понадобится, видать, горячее… Вот что, Лиза, у меня тут дела наметились, кой с кем поболтать придется. Так что уж извини, домой тебя не повезу. Ты посиди пока, покушай, а потом тебя халдей на тачку посадит, я ему скажу. Поняла?

Лиза не знала, кто такой халдей, но кивнула, облегченно вздохнув про себя. Неужели удалось отвязаться от этого непрошеного покровителя? Повезло! Она хотела выйти из ресторана немедленно, но рассудила, что лучше не показываться у входа одновременно с Чигирем, и осталась сидеть. Но — новая напасть! — едва её спутник поднялся и вразвалочку пошел к выходу, Лиза тут же поймала на себе откровенные взгляды парней, компанией сидевших за соседним столиком. Да здесь просто притон какой-то, несмотря на респектабельную обстановку!

Лиза не была искушена в респектабельности, иначе она сразу оценила бы безвкусицу интерьера, дешевое желание хозяев демонстрировать свалившееся на них богатство. Она же просто подумала, что не создана для богатой жизни, поэтому ей и не нравится в дорогом заведении.

«А вдруг он не расплатился за ужин?» — подумала Лиза, похолодев.

От своей одноклассницы Ритки Зуевой она слышала о подобной истории, после которой девушку едва не избили охранники, а потом ей пришлось объясняться в милиции. Этого только не хватало! Но, к счастью, официант снова подскочил к столику.

— Горячее будем заказывать? Или кофе, мороженое? Не стесняйся, девушка, Чиг заплатил!

— Нет-нет, — сказала Лиза с поспешным облегчением. — Я ухожу, мне пора.

— Мамашка волнуется? — насмешливо спросил официант. — И где он тебя выкопал, дурочку такую? Ты бы хоть сказала ему, чтоб одел по-человечески.

Лиза покраснела. Что такого в её одежде? На ней было довольно приличное платье из дорогой шерстяной ткани красивого темно-зеленого цвета, рукава-буфы пышные, как в журнале, и подкладные широкие плечи. Много он понимает! Не глядя на официанта, она поднялась из-за стола и пошла к выходу, дав себе слово никогда больше не появляться здесь.

«Каждый должен жить так, как ему положено, — рассуждала Лиза, идя по ночной улице. — Но откуда во мне такое странное смирение, почему бы мне не хотеть того, что я не имею? — возражала она себе самой. — Нет-нет, дело тут не в смирении…»

Лиза понимала, что ей хочется какой-то другой жизни, и почему-то была уверена, что она ждет её в будущем, хотя даже представить её себе не могла. Но это бьющее в глаза богатство… Почему оно ей так не понравилось, почему такое отвращение вызывало все, что она увидела сегодня — самодовольный рэкетир, хамски-услужливый официант… От всего этого веяло таким же беспросветным убожеством, которое до сих пор связывалось у Лизы только с нищетой. Оказывается, между нищетой и богатством нет никакой разницы!

Лиза так удивилась и даже обрадовалась этому неожиданному открытию, что остановилась посреди улицы. Вот в чем все дело — в этом самом убожестве, которое она, несмотря на свою неопытность, почувствовала мгновенно! Но где же его нет, и чего же ей искать, и найдет ли она когда-нибудь что-то иное?..

Засыпая в эту ночь, Лиза была уверена, что жизнь её теперь переменится, станет определеннее и яснее, и, во всяком случае, исчезнет та непонятная скука, которая охватила её ни с того, ни с сего…

Но жизнь не переменилась нисколько. Как будто не было этого вечера, который показался ей таким решающим, как будто не совершала она своего открытия!

Следующим вечером, часов в семь, зазвонил телефон и, подняв трубку, Лиза услышала голос своего вчерашнего спутника.

— Привет, Лизавета! Ты чего вчера не покушала, как я велел? И смылась куда-то одна, халдей и глазом не успел моргнуть?

Его тон и это королевское «велел» взбесили Лизу, но, к собственному удивлению, она не возмутилась вслух и трубку не положила.

— Ну, ладно, молодо-зелено, — продолжал Чигирь. — Я за тобой заеду через часок, продолжим ужин. Ты вниз спускайся, не под окном же мне орать.

— Я… — только и успела сказать Лиза; ответом ей были короткие гудки.

Лиза сидела у телефона в полной растерянности. Конечно, идти не надо, ведь она сама же это решила вчера. И это так унизительно, подчиняться его воле, ведь она презирает его, да-да, презирает, и этот его уверенный тон ей особенно противен! Загипнотизировал её этот Чигирь, что ли? Да нет, она совсем не боится его и не чувствует себя кроликом перед удавом. Тогда почему раздумывает сейчас, почему просыпается в ней знакомое любопытство — то же самое, которое и вчера не позволило отказаться от приглашения? И пожалуйста — она уже переодевается, невольно откладывая то зеленое платье, которое высмеял официант!

«Нет, так нельзя, — думала Лиза, прикалывая мамину старинную брошку из крупных гранатов к нежно-розовой крепдешиновой блузке. — Надо хотя бы сказать ему, что это в последний раз! Почему он даже не спросит меня, хочу ли я с ним встречаться?»

Лиза выглянула в окно. «БМВ» уже стояла во дворе, вокруг вертелись мальчишки. Чигирь даже не вышел из машины.

— Ну как, понравилось вчера? — спросил он, едва Лиза села рядом с ним.

— Нет.

— Тогда чего ж сегодня едешь? — усмехнулся Чигирь, ничуть не удивившись Лизиному ответу и заставив её вновь покраснеть.

Она не знала, что ответить, и ненавидела себя в эту минуту.

— Да ладно, расслабься. А чего тебе ещё делать, если не со мной тусоваться, сама подумай? Кругом одна скукота, а так хоть жизнь увидишь. У меня жизнь не скучная, уж чего-чего, а этого нет! И с бабками проблем не будет, тоже дело большое. Так что поехали, выходной сегодня, у Альберта шумно будет, повеселимся.

Чигирь закурил, приоткрыл окно, теплый апрельский ветер ворвался в кабину. Машина неслась по Советской улице, и все было как вчера, и Лизу вдруг охватило чувство бесшабашности. А правда, что ей не нравится? Разве лучше сидеть у видика в Гошином салоне? Ведь она уже и не хотела ходить туда, а пришла же вчера, и в ресторан едет снова, хотя уверена была, что не сделает этого больше. Значит, в такой жизни есть что-то для неё привлекательное, зачем же притворяться, строить из себя недотрогу?

Но посидеть в ресторане им в тот вечер не пришлось.

Едва Чигирь лихо затормозил у мигающего разноцветными лампочками входа, едва обошел машину своей «морской» походкой, чтобы открыть дверцу перед Лизой — и где он этому научился? — как к нему подошли трое. Лиза ещё не успела выйти и не слышала поэтому, о чем они говорили, но даже в темноте она видела, как изменился Чигирь. Вместо странно будоражившего Лизу властного и уверенного выражения лицо его исказила жестокая гримаса, что-то животное появилось в нем. Это было не то выражение гнева, которое может сделать человека красивым. В тревоге прильнув к стеклу, Лиза разглядела, как в лице её спутника смешался страх, ярость, готовность одновременно к унижению и к сопротивлению… Чего хотят от него эти трое?

К счастью, они отошли от машины, скрылись в тени соседнего забора. Лиза быстро распахнула дверцу — бежать, бежать отсюда немедленно!

Но убежать она не успела: Чигирь вскоре вернулся.

— Что-нибудь случилось? — спросила Лиза.

Она взглянула в лицо Чигирю и ужаснулась: лицо его было бледным, глаза бегали… Перед нею был совсем другой человек! Да он ли сидел вчера в ресторане, вальяжно развалившись, он ли уверял несколько минут назад, что только с ним Лиза и увидит настоящую жизнь?

— Что они тебе сказали? — повторила она.

— Д-да так, ничего особенного… Поболтали малек о том, о сем… Тебе зачем?

— Низачем, конечно, — пожала плечами Лиза. — Я подумала…

— Я ж тебе говорил, не твое дело думать! — сказал Чигирь с неожиданным раздражением в голосе. — Слушай, а ты очень хочешь — ну, в кабак?

— Да вообще не хочу! — возмутилась Лиза. — Я же тебе говорила.

— Мало ли чего ты говорила… Вот что, — неожиданно сказал он, как будто принял какое-то решение, — мы с тобой сейчас в другое место поедем. Может, тебе там ещё и поинтересней покажется.

— В какое это ещё — другое? — забеспокоилась Лиза. — Никуда я с тобой не поеду! И вообще, я пешком пойду.

Она решительно открыла дверцу машины.

— Куда, куда? — придержал её Чигирь. — Сиди уж теперь. Дурака я свалял…

Лиза не могла понять, о чем он говорит. Почему не дает ей уйти, какого свалял дурака? На минуту ей стало страшно. Что делать — плакать, просить его, чтобы отпустил? Но она тут же взяла себя в руки. Еще чего, плакать! Кто он такой, чтобы она его о чем-то просила?

И Лиза осталась в машине. Хотя, впрочем, что она могла сделать? Чигирь уже завел мотор, и «БМВ» рванулась с места.

— Может, ты мне скажешь все-таки, куда мы едем? — спросила Лиза, когда они свернули с Советской улицы.

— Не видишь, что ли, в Полоцк едем, — ответил Чигирь, не глядя на нее. — Тут воздух загрязненный, умные люди в Полоцке живут.

— К тебе, что ли? — испуганно спросила Лиза.

Какая же она дура! Нетрудно было догадаться, что ухаживания Чигиря будут недолгими. Вот он и перешел к делу!

— Если бы! — ответил он. — Зря я тебя вчера в кабак привел…

Больше он не произнес ни слова, как ни пыталась Лиза выведать у него хоть что-нибудь. Она заметила, что руки его подрагивают на руле — такие огромные руки с короткими пальцами, на одном из которых красовался золотой перстень-печатка…

Машина остановилась перед двухэтажным домом на берегу реки. Лиза сразу поняла, что это один из тех коттеджей, которые во множестве появились в последние несколько лет в самых красивых местах Полоцка. На комбинатской, новополоцкой стороне эти люди действительно не селились.

— Выходи, — сказал Чигирь.

На этот раз он не стал открывать дверцу машины перед Лизой, просто ждал, когда она подойдет вместе с ним к железным воротам. Лиза беспомощно огляделась. Может быть, удастся убежать? Но куда? Кругом не было видно ни единого дома, улица была пуста. Да это и не улица была, а какая-то странная местность, похожая на опушку леса. Только Бабы Яги не хватало!

Чигирь поднес руку к кнопке звонка рядом с массивной железной дверью, потом помедлил минуту, оглянулся на Лизу.

— Ты это… Он мужик вообще-то ничего…

— Какой мужик?

Лиза почувствовала, что вся кровь отхлынула от её лица.

— Я к тому, чтоб ты ничего там… Он, это, не любит, когда с ним по-плохому. Так что ты лучше делай, что скажут. А может, ещё и понравится тебе, ты ж молодая ещё девка, сравнивать не с чем…

Лиза не могла произнести ни слова. Она тут же представила, что ей могут «сказать» там, за массивными воротами… Но Чигирь уже нажал на кнопку звонка.

Дверь открылась сразу, как будто за нею ждали их приезда.

— Привез? — спросил коренастый мужчина, приоткрывая калитку. Лиза не могла разглядеть его лица в темноте, но очертания его плеч ужаснули её. — Молодец, слушаешься старших. Ты это, далеко не уезжай, погуляй тут пока.

— Долго гулять? — глухо спросил Чигирь.

— Как карта ляжет. — В голосе коренастого послышалась ухмылка. — Может, через часок-другой освободится. Да ты чего, Чиг? Тебе ж сказали, не насовсем, возни с ней много, попробует и отдаст. Не убудет от нее. Тебе ж легче потом — целку не ломать! — Тут собеседник Чигиря коротко засмеялся. — Ладно, жди. Заходи давай, — обратился он к Лизе.

От страха и отчаяния ноги её приросли к земле. Сама не понимая почему, Лиза замечала в эти мгновения какие-то ничего не значащие мелочи: например, что ноги у неё сразу промокли от вечерней росы — значит, у ворот растет трава.

— Забоялась? — снова коротко хохотнул коренастый. — Ничего, у нас тут хорошо, ещё остаться попросишься!

И, не дожидаясь, пока Лиза придет в себя, он схватил её за руку и втащил в калитку, быстро предупредив:

— Орать не вздумай, все равно никто не услышит, только хозяина рассердишь.

Как в тумане шла Лиза по дорожке к дому. Она вдруг почувствовала, что вот-вот истерически расхохочется. Да это же как в дурацких фильмах, которые крутил по видаку Гоша! Но в то же мгновение ноги у неё подкосились и она не упала только потому, что коренастый спутник крепко держал её под локоть.

— Э, падать-то не надо! — сказал он. — Нашатыря тут для тебя нету. Да и чего ты боишься, не убьют ведь, наоборот, полное удовольствие получишь. Любишь кататься — люби и саночки возить!

— Где это я каталась? — произнесла Лиза, на минуту овладев собой.

— А по кабакам кто шляется? — сказал коренастый. — Думаешь, хозяин не заметил, что свеженькая целочка к нему в кабак пришла? Почему какой-то Чиг должен первый попробовать — хер у него не дорос!

Они вошли в дом, и Лиза остановилась в просторном холле первого этажа. Здесь было жарко: несмотря на теплый весенний вечер, пылал огромный камин. Трое парней сидели в креслах у камина и о чем-то с хохотом переговаривались. Стола перед ними не было, но на коленях у каждого стояла тарелка с какой-то дымящейся едой. Увидев Лизу, они оторвались от еды и разговора.

— А и правда — ничего! — хмыкнул один из них. — У хозяина глаз-алмаз!

— Эх, когда ж нам таких девочек на дом станут привозить? — гоготнул второй, облизывая пальцы.

— Ты, Рюха, дом такой сначала поимей, а за телками дело не станет, — заметил третий.

Лиза не могла различить их лиц, все они показались ей братьями-близнецами — коротко стриженными, с вросшими в плечи головами; заметила только массивную золотую цепочку с крестом, висевшую на шее у одного из них.

Не вступая в разговор, коренастый сопровождающий подтолкнул Лизу к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Нажретесь — яйца пообрываю, — на ходу бросил он парням. — Рюха, пойди пока к воротам — мало ли…

Лестница была устлана красной широкой дорожкой, и Лиза едва не споткнулась на ней.

«Упасть бы сейчас вниз и разбиться! — с тоской подумала она. — Все-таки лучше, чем…»

Но как ни странно, она вдруг успокоилась. Лиза знала за собой эту способность: именно в ту минуту, когда ситуация становилась совершенно безнадежной, ей удавалось овладеть собой, и её наполняла необъяснимая уверенность в собственных силах.

Провожатый опередил Лизу и постучал в дверь на втором этаже.

— Ты, Гоча? Входи! — раздался голос.

— Все в порядке, Альберт, — сказал коренастый, на этот раз пропуская перед собой Лизу. — Быстро Чиг управился, с ветерком домчал!

— Еще бы не поторопиться, — услышала Лиза и тут же увидела перед собой мужчину лет пятидесяти, сидевшего в кресле у такого же камина, какой был внизу.

«Неужели ему так холодно? — подумала Лиза, стараясь повнимательнее рассмотреть того, кого её провожатый назвал Альбертом. — Да это же тот самый Альберт, в ресторане у которого я была!» — тут же догадалась она.

Мужчина, к которому её доставили, ничуть не скрывая для чего, был одет в длинный парчовый халат с золотыми кистями. Он сидел, забросив ногу за ногу. Прежде чем разглядеть его лицо, Лиза заметила эти волосатые крепкие ноги — и замерла, почему-то не в силах оторвать от них глаз.

«Хоть бы штаны надел», — подумала она и тут же с ужасом поняла: зачем ему штаны?

— Еще бы он не поторопился, раз Альберт сказал, — повторил он. — Это только лохи думают, что Альберт чего-то не может…

Он встал и неторопливо прошелся по комнате. Глядя на него, Лиза едва не рассмеялась — хотя до смеха ли ей было! Но очень уж комично смотрелся этот хозяин жизни и ресторана: внешность простоватого сельского мужичка с соломенными волосами и носом-картошкой, деревенский выговор — и этот парчовый халат, и несуразное имя! Да, не таким Лиза представляла себе настоящего мафиози. Впрочем, от этого он был ещё противнее, и ещё страшнее было представить, что она полностью находится в его власти.

— Иди, Гоча, иди, свободен, — сказал Альберт, и в голосе его промелькнуло нетерпение.

Понимающе ухмыльнувшись, Гоча вышел из комнаты, и Лиза посмотрела вслед этому громиле едва ли не с сожалением: все-таки хоть какой-то человек рядом, не станет же при нем этот Альберт…

— Что, уже запугали тебя мои хлопцы? — спросил Альберт, стараясь, чтобы на лице у него было выражение значительности. — Холера на них, никогда не дадут спокойно с девкой полюбиться, по-человечески — всегда приведут с мокрыми трусами! Ну-ну, я не страшный. — Он успокаивающе похлопал Лизу по плечу. — Ишь, плечико какое мягенькое — да-а, хороша ты! Как это я сразу не разглядел? Зря Чигу пообещал, что скоро верну… Да ты садись, в ногах правды нет.

С этими словами он снова уселся в кресло, и Лиза последовала его примеру. Правда, второго кресла в комнате не было, и ей пришлось присесть на край широкой кровати в углу.

— Что, нравится у меня? — спросил Альберт, довольно обводя взглядом комнату. — Камин, видишь, все как у людей!..

— Жарко же, — наконец произнесла Лиза.

— Ничего, не спаришься — горячее будешь. Я люблю, чтоб тепло, — возразил Альберт. — Тебя как звать-то — забыл я Чига спросить?

— Лиза.

— Ишь ты, редкое какое имя, — сказал Альберт.

— А почему тебя так странно зовут? — спросила Лиза.

«Что ж, не кидается с порога — и на том спасибо, — подумала она. — Почему бы не поинтересоваться?»

— Да мамка назвала — дура потому что, выпендриться хотела по-городскому, — недовольно поморщился Альберт. — Ну, ничего, я теперь в люди вышел, смеяться некому!

Лиза сама удивлялась своему спокойствию — как будто она сто раз бывала в подобных ситуациях! Наверное, и Альберту это показалось удивительным.

— Да ты правда, что ли, целка? — спросил он, прищурив маленькие голубые глаза с белесыми ресницами. — Что-то больно спокойная…

— А чего мне беспокоиться? — Лиза вздрогнула от его циничного вопроса, но постаралась не подать виду, что ей противно. — Ты уж обо всем побеспокоился, наверное…

— Это да, — согласился Альберт. — На меня ни одна девка ещё не обижалась, все довольные уходят. Одна, помню, замуж собиралась как раз. Уж так плакала, так вопила: первая брачная ночь, то да се. А потом пожалуйста — ещё благодарить приходила. Моему, говорит, до тебя далеко. Пить что будешь?

— Ничего.

— Это зря. Девке выпить — первое дело, сразу мужика захочется. Ну, я выпью, а ты раздевайся пока, раз спокойная такая. Погляжу, как у тебя получится.

С этими словами он протянул руку к каминной полке, взял оттуда початую бутылку водки и большую хрустальную рюмку. Рядом с бутылкой и рюмкой стояла тарелка с изображением Ромео и Джульетты — такая же, какие подавали в ресторане. Альберт пальцем подцепил с неё кусок ветчины.

Лизу едва не вырвало: так смачно он крякнул после выпитой рюмки, так зачавкал ветчиной, Настоящий председатель колхоза, зазвавший уборщицу к себе в кабинет после работы! И на неё смотрит так сыто — даже не верится, что ему действительно хочется женщину…

— Давай, давай, раздевайся, — поторопил Альберт. — А то у меня встанет, а ты не готова, я такое дело не люблю.

Лиза беспомощно оглянулась — помощи ждать было неоткуда.

«Ни за что не разденусь сама! — решила она. — Пусть насилует, если сможет».

— Ты чего? — подозрительно посмотрел на неё Альберт. — Передумала? Ну вот, а я уж подумал — спокойная блядюшка какая… Ты мне эти штучки брось. Думаешь, я за тобой гоняться буду, как петух за курицей? Позову сейчас хлопцев, чтоб раздеться помогли да подержали. Здоровье у меня небось не казенное, за тобой бегать…

«Господи, неужели это происходит со мной? — думала Лиза, чувствуя, как слезы подступают к горлу. — Ведь я знать не знала обо всей этой жизни, и совсем рядом, какой-нибудь час ехать, мама сидит перед телевизором, и уже, наверное, на часы поглядывает — где это я, и, может быть, Коля звонил, а я здесь, с этим белобрысым мужиком, и сейчас он позовет своих бандитов…»

Наверное, эти перепады между смелостью и отчаянным страхом отражались на Лизином лице. Альберт встал и сделал шаг к ней. Его парчовый халат распахнулся, и Лиза с ужасом увидела, что на нем не было даже белья; мелькнули густые волосяные заросли… Она вскрикнула.

— Не ори, не ори! — прикрикнул на неё Альберт. — Говорю же, довольна будешь.

Он подошел к Лизе и по-хозяйски принялся расстегивать на ней розовую блузку.

— Понацепляла брошек, — ворчал он. — Палец наколол з-за тебя…

Теперь Лиза видела, что Альберт хочет женщину: он запыхтел, лицо его налилось кровью, пальцы уже не расстегивали маленькие пуговки, а торопливо рвали их; сломанная застежка лифчика больно царапнула Лизу по спине.

— Юбку задери! — прохрипел он, сдавливая обнажившуюся Лизину грудь. — Да стопчи ты её совсем, живо!

Но вместо того чтобы задрать юбку, Лиза уперлась коленом ему в обвислый живот и резким движением оттолкнула от себя.

— Не хочешь, значит, по-хорошему… — Альберт задыхался, на лбу его выступил пот. — Ну, ладно, я тебя предупреждал!

Он бросился к двери, распахнул её.

— Гоча! — крикнул в коридор. — Где ты, холера на тебя! Сюда иди!

Снизу доносился какой-то шум, даже крики.

— Нажрались, суки! — завопил Альберт. — Ко мне, говорю!

Он уже успел сбросить свой парчовый халат, и Лиза видела, как трясется его дряблый голый зад. Она соскочила с кровати, вжалась в стенку у камина. Даже окна не было в этой проклятой комнате, все стены завешаны коврами! Вдруг Лиза заметила тяжелые каминные щипцы и быстро схватила их, едва не обжегши пальцы. Пусть попробуют подойти — хоть один из них её запомнит!

На лестнице послышались торопливые шаги — кажется, Гоча спешил к хозяину не один.

«Сволочь! — промелькнуло в голове у Лизы. — Толпу мужиков зовет, чтобы женщину для него держали!»

Альберт обернулся к ней, и на лице его появилась самодовольная ухмылка. Он не сразу заметил Лизу за выступом камина, потом закричал:

— Э-э, железку-то брось! Брось, сказал, железку!

Но Лиза смотрела уже не на него — голого, волосатого — а на тех людей, которые ворвались в открытую дверь. Их было трое или четверо, в руках у них были пистолеты. Гочи среди них не было — но, может быть, это были те парни, что сидели в холле, ведь она не рассмотрела их толком?

— Вы что там, с-с… — начал было Альберт, но тут же замолчал, отшатнувшись от двери и затравленно глядя на вошедших. — Вы чего, мужики, откуда тут, а?!

Не говоря ни слова, первый из них ударил Альберта по шее ребром ладони. Когда тот с коротким вскриком упал, второй спокойно и деловито, почти вплотную подойдя к Альберту, дважды выстрелил ему в голову.

Лиза зажала рот рукой, стараясь слиться с каминным выступом.

«Только бы не заметили, только бы…» — вертелось у неё в голове.

— Готов? — быстро спросил первый из неожиданных гостей. — Все, хлопцы, по коням, ловить тут нечего.

— Погоди, я водяру возьму, небось не паленая у него, — сказал второй, засовывая за пазуху не допитую Альбертом бутылку.

Они вышли из комнаты, и Лиза услышала топот их ног на лестнице; потом стало тихо. Она осторожно выглянула из своего убежища.

Альберт уже не хрипел — он лежал в луже крови, вместо головы у него было какое-то жуткое месиво. Лиза почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Бежать, бежать отсюда! Не застегнув блузку, сжимая в руке лифчик, она бросилась к двери, перепрыгнув через голое окровавленное тело.

Она едва не свалилась с лестницы, споткнувшись обо что-то — дорожка, что ли, сбилась? Труп Гочи как-то странно свисал с лестницы — как будто он повесился на ней: были видны только синие костяшки цеплявшихся за дорожку пальцев, да голова, зажатая между опорами перил. Стараясь не смотреть в его сторону, Лиза сбежала вниз.

Где же те трое парней, что сидели в креслах у камина? Может быть, выскочат сейчас откуда-нибудь, схватят ее? Или вернутся те, налетчики? Лихорадочно озираясь, Лиза искала входную дверь — не запомнила от страха расположения комнат, когда шла сюда. Да вот же она, приоткрытая!

Она выбежала из ярко освещенного дома во влажную ночную тьму. Неужели ворота закрыты, что же тогда делать? Впрочем, Лиза чувствовала, что легко перемахнет сейчас через любой забор.

Прыгать ей не пришлось: железная калитка была открыта настежь. Лиза хорошо ориентировалась даже в совершенно незнакомой местности и, мгновенно сообразив, откуда привез её Чигирь, бросилась бежать по проселку туда, где посверкивали в темноте огни полоцких домов. Сырая, чуть прибитая ночной росой пыль вихрилась у неё под ногами.

Услышав гул машины у себя за спиной, она отшатнулась в придорожные кусты. Машина с выключенными фарами остановилась, водитель выскочил на дорогу.

— Эй, Лиза! Лизавета! — услышала она приглушенный крик и тут же узнала Чигиря. — Да не бойся ты, садись скорее!

Не раздумывая, подчиняясь только инстинкту, который безошибочно подсказывал ей, что надо делать, Лиза вырвалась из кустов и подбежала к машине.

— Живая? — спросил Чигирь, и в голосе его не было ни тревоги, ни удивления, только какой-то торопливый страх. — Поехали, покуда нас тут не прищучили!

Машина вихрем неслась по дороге. В центр города Чигирь въезжать не стал — вильнул на окраинные улочки и запетлял по ним к мосту.

— В Новополоцк поедем, — объяснил он, точно Лиза сама этого не понимала. — Подальше надо отсюда…

Даже в темноте было видно, какое бледное у него лицо, как трясутся щеки. Лиза едва сдерживала волну ярости и отвращения, которая накатывала на нее. Никогда она не думала, что может кого-нибудь так ненавидеть! Даже голый Альберт вызывал у неё только брезгливость…

Чигирь тем временем торопливо объяснял:

— Наехали на него, понимаешь? Они уже давно из-за кабака этого — я-то знал… Задолжал он им, а отдать не мог. Ну, они типа — кабаком расплатишься, а ему-то жалко, он такой куркуль прижимистый, лучше сдохнет, чем свое отдаст! Ну, вот и…

«Пропадите вы пропадом с вашими кабаками, наездами, машинами! — думала Лиза. — Доехать бы только до города…»

— Тебя не видели? — спросил Чигирь и тут же сам себе ответил: — Не видели, ясно дело, а то б не выпустили. Ты теперь не бойся — те трое, Рюха и Братила с Жигой, на нового хозяина будут работать, им до тебя дела нет. Но пока что лучше залечь, не показываться нигде — в кабаке там, ну, где народ трется… — Он наконец глянул на Лизу и сочувственно спросил: — Что, отходняк начинается? Неужто он успел?.. Они ведь сразу почти подъехали, как ты зашла. Я аж обрадовался: хрена, думаю, ему теперь!

— Обрадовался? — тихо сказала Лиза. — Обрадовался ты?.. — Она чувствовала, что больше нет у неё сил сдерживать себя. — Да тебя убить мало, подонок, это же ты меня туда привез!

— Ну чего ты, чего? — сказал Чигирь примирительно. — А что ж мне было делать, Альберт-то самый крутой был, куда против него попрешь? Если б не грохнули его… Зря я, конечно, в его кабак тебя привел, да уж больно похвастаться хотелось…

«Что толку с ним говорить, что ему можно объяснить?» — вдруг подумала Лиза.

Может, Чигирь и хотел бы понять, но в том мире, в котором он жил, ему лучше было ничего не понимать. У Лизы даже зла на него не осталось — только усталое отвращение.

— Домой тебя отвезти? — спросил Чигирь. — Глянь, уже почти приехали. Ну ладно, ладно, кто старое помянет… А может, со мной поедешь, а? Я, правда, не домой сейчас — от греха подальше. Но если хочешь, нашли бы нормальную хату. Ты как?

— Да пошел ты! — отмахнулась Лиза. — Тебе плюй в глаза — божья роса…

— Малая ты еще, — снисходительно усмехнулся Чигирь. — Скажи спасибо, что сухой из воды вышла, а ты мораль разводишь!.. Я ж говорил — такой, как ты, мужик подходящий нужен.

Лиза не ответила — да и что ему можно ответить? Она только сейчас заметила, что стягивает на себе незастегнутую блузку. Как это он ещё не потянулся лапами к её груди — и на том спасибо! Она застегнула уцелевшие пуговки, даже брошка болталась у ворота.

«БМВ» остановилась у её подъезда. Хорошо, что так поздно — по крайней мере, соседки не сидят на лавочке. Ни слова не говоря Чигирю, Лиза распахнула дверцу и выскочила из машины.

— Я позвоню! — крикнул ей вслед Чигирь. — Сама подумай, ну куда ты денешься!..

«Куда ты денешься, куда ты денешься!» — звенело у неё в ушах.

Лиза остановилась в полутемном подъезде, прислонилась к прохладной стене. Все, что ей пришлось пережить какой-нибудь час назад, показалось кошмарным сном.

«Неужели со мной это было? — подумала она точно так же, как там, в доме Альберта. — Какие разные жизни, как же это они вдруг соединились во мне? И я ещё находила все это привлекательным, и я клюнула на удочку этой дешевой бандитской романтики! Так мне и надо, дуре набитой!»

Она вспомнила кровавое месиво, в которое превратилась голова Альберта, синие костяшки мертвых Гочиных пальцев… Но это воспоминание почему-то не ужаснуло её, хотя тошнота снова подступила к горлу.

«Господи, отчего ж я такая бездушная? — подумала Лиза. — Все-таки ведь людей убили…»

Но сейчас у неё не было сил для того чтобы разбираться в своих ощущениях.

«Потом, потом! — мелькнуло в голове. — А лучше бы — никогда…»

Но и сразу пойти домой она не могла. Наверное, и правда начался «отходняк» — её била мелкая дрожь, холодный пот катился по лбу, губы свело. И вместе с тем мысли прояснялись, она снова видела себя рядом с этим загородным домом, потом в комнате с камином — но словно бы со стороны, словно не с нею все это происходило.

«А это и было не со мной, — вдруг ясно поняла Лиза. — Этого не может быть со мной, пока я — это я. Наверное, потому я и не боялась — я не боялась этой чужой, невозможной жизни…»

Надо было прийти в себя, нельзя же было вернуться домой в таком виде. Хорошо еще, если мама в милицию не позвонила. Лиза поднесла к глазам руку с часами — половина третьего! Она быстро достала из кармана платок, вытерла пот с лица. Странно-то как, ведь даже не заплакала ни разу за весь этот кошмарный вечер! Коса была заплетена туго, и волосы почти не растрепались. Чтобы унять дрожь в пальцах, Лиза все-таки поправила прическу и, набрав побольше воздуха, пошла вверх по лестнице.

Чигирь ей больше не позвонил.

«Может быть, он хоть что-то понял?» — думала Лиза.

Хотя, скорее — он просто исчез, как мог исчезнуть любой из тех, что стали хозяевами жизни, не чувствуя её неотменимых законов.

Куда ты денешься?

Глава 3

Лиза окончила школу на пятерки, и только годовая четверка по физике, полученная в десятом классе, не позволила ей получить золотую медаль. Но это ей было безразлично — золотая, серебряная, какая разница? Настроение, в котором она заканчивала школу, было то ли растерянностью, то ли апатией — она не понимала.

Позвонил из Москвы Николай, поздравил с успешным окончанием.

— Куда теперь, Лизонька? — звучал его голос в трубке. — Может, в МГУ попробуешь?

Москва! Сердце у Лизы дрогнуло и забилось быстрее. Об этом можно было только мечтать… Но надо реально смотреть на вещи. Ну куда ей поступать в МГУ, да и в любой московский вуз? Она ведь совсем не готовилась, учеба просто давалась ей легко, потому и окончила хорошо, но ведь этого мало для Москвы. А главное, Лиза была совсем не уверена, что хочет учиться дальше. Студенческая жизнь в Москве, конечно, казалась ей привлекательной, но именно студенческая жизнь, какой она себе её представляла, а вовсе не учеба. Она смутно чувствовала, что сама учеба покажется ей скучной; она даже побаивалась мертвых знаний, из которых состояла для неё химия — ведь Коля наверняка говорил о химфаке, который окончил сам.

— Может, на историю пойдешь? — робко спросила мать, которую просто пугало настроение Лизы в последнее время, странное безразличие дочери. — Или вообще на что-нибудь гуманитарное? Ведь Наташа в МГУ работает, неужто не поможет?..

Но Лиза только отрицательно покачала головой. Конечно, история — не химия, но все равно: разве она хочет быть историком? Правда, она и сама не знает, чего хочет, но тогда и не надо беспокоить Наташу. Лиза заранее представила, как невестка будет к кому-то ходить, кого-то убеждать в её, Лизиной, одаренности, просить помочь… И для чего все эти хлопоты?

Но поступать в институт ей все же пришлось. Конечно, в свой же Новополоцкий политех, куда еще? Все её одноклассники, которые не решили, куда податься, и не хотели идти на химкомбинат, поступали в политех; к тому же для ребят это была единственная возможность получить отсрочку от армии.

В приемную комиссию Лиза отправилась только в начале августа, едва ли не в последний день, когда ещё принимали документы. Настроение у неё было немного праздничным, хотя с чего бы, кажется? Она давно смирилась с мыслью, что надо просто пойти по проторенной дорожке, раз ничего получше выдумать не в состоянии, и отнести документы в политех, а там видно будет. Ей только что исполнилось восемнадцать, и она казалась себе совсем взрослой, даже самой было смешно.

Утром она одевалась особенно тщательно. Низко, так, что волосы волнами легли на щеки, заплела свою густую косу — предмет неустанной борьбы с мамой, которая сказала, что умрет от инфаркта, если Лиза надумает эту косу хоть немного укоротить. Надела итальянскую голубую блузку — Колин подарок к прошлому дню рождения: эта блузка была у неё выходной, самой нарядной, Лизе нравился и цвет её, и тонкая, матово-прозрачная ткань. Она давно уже слегка подкрашивала глаза — не ресницы, которые и так были у неё густыми, темными, в отличие от светло-пепельных волос, — а только веки, оттеняя прозрачную зелень глаз. Губы она не красила: попробовала однажды перед зеркалом и тут же стерла — даже самая светлая помада делала её лицо каким-то вульгарным; так ей, во всяком случае, показалось. У неё были изящные лакированные туфли на шпильках и, хотя она чувствовала себя в них немного неуверенно, ей нравилось надевать их: очень уж по-взрослому, по-настоящему элегантно, выглядели в этих туфлях её стройные ножки с тонкими щиколотками.

Институт был недалеко от дома, и Лизе не пришлось карабкаться на своих шпильках в автобус. Правда, от ходьбы ноги немного устали с непривычки, но и это не портило настроения. Август был теплым, светлым, робкие облака едва видны были в ясном небе. Золотые солнечные пятна трепетали на асфальте в кружевных просветах древесной тени, и Лизе хотелось перепрыгивать по этим солнечным зайчикам, только вот мешали высокие каблуки. Какие-то легкие мысли вертелись в её голове, не печалили и не запоминались, и она понимала только, что жизнь так же светла, как этот августовский день, и так же непонятно, откуда льется этот свет, — отовсюду.

— Что ж это вы, Успенская, так поздно документы сдаете? — кисло скривилась женщина в приемной комиссии, пролистав её бумаги. — Быстрее надо определяться, можно подумать, у вас большой выбор!

От этих слов Лизу снова охватило уныние. Ну хоть бы притворялись они для торжественности, хоть бы вид делали, что здесь интересно! Лицо у женщины, принимающей документы, было усталое и безразличное, бретельки цветастого сарафана впились в потные плечи. И вдруг, словно отвечая Лизиным мыслям, её позвал кто-то из-за соседнего приемного столика:

— Девушка, девушка, а может, вы мне будете документы сдавать? У вас какая буква? "У" — вот и отлично, у меня как раз "У", присаживайтесь ко мне, не стесняйтесь.

Оглянувшись, Лиза увидела молодого человека, приветливо махавшего ей рукой. Его нельзя было назвать красивым — по инстинктивной женской привычке Лиза всегда сразу оценивала мужскую внешность — но было в его худом, угловатом лице что-то располагающее.

— На химико-технологический решили? Приветствую, у меня, значит, будете учиться, — сказал молодой человек, вписывая фамилию Лизы в регистрационный журнал.

— А может быть, я ещё не поступлю? — улыбнулась она.

Молодой человек поднял глаза, ободряюще усмехнулся:

— Поступите, поступите, отчего же вам не поступить. У нас конкурс — меньше человека на место, конкуренция невелика. Разрешите представиться — Адамушкин Валентин Казимирович, преподаватель вашего будущего факультета. На картошку поедете?

Лиза растерялась от такой решенности своей судьбы. Шевельнулось в душе легкое разочарование — значит, даже волнения, связанные с поступлением, её не ждут, все уже заранее ясно. Какой все-таки пресной, предсказуемой стала жизнь! Она вспомнила, как поступал Коля: мама ночей не спала, караулила каждый телефонный звонок, валидол пила… Но Лиза тут же одернула себя: тоже мне, романтики захотелось — Коля-то в Москве поступал, бредил химией, а она? Ну, и не на что обижаться!

В это время будущий её преподаватель с явным интересом смотрел на Лизу. Она встретила его взгляд, стараясь не отводить глаза. Пусть хотя бы смутится немного, чего это он её так разглядывает! Но тот не смутился, и своих глаз тоже не отвел. Тогда и Лиза стала рассматривать его с напускной беззастенчивостью — сама не зная для чего, просто из озорства.

Валентин Казимирович был сутул, широк в кости и, наверное, высок ростом. Это было заметно даже сейчас, когда он сидел за столом. Лицо у него было какое-то унылое, несмотря на приветливое выражение. Может быть, это впечатление создавалось из-за его длинного, обвислого носа, которым он то и дело шмыгал. Наверное, он давно не стригся: темно-русые волосы нависали над ушами. Значит, холостяк. Лиза заметила, что со времен подорожания парикмахерских большинство неженатых мужчин стали ходить нестриженными или с какими-то странными прическами, наводящими на мысль, что они сами стригутся перед зеркалом.

«Ботинки у него точно не чищены», — подумала Лиза и едва не заглянула под стол, но вовремя смутилась.

— Ну вот, готовы ваши документы. Дома изучите повнимательнее, там все указано насчет экзаменов. — Валентин Казимирович вернул ей бумаги. — Так что ждем вас, Елизавета Дмитриевна, на экзаменах и на картошке. Я, кстати, там тоже буду.

Поблагодарив, Лиза вышла из душного помещения приемной комиссии. Ее интерес к Валентину Казимировичу испарился, едва она закрыла за собою двери.

Валентин Казимирович не обманул: экзамены Лиза сдала на пятерки. Однажды она даже заметила, что преподавательница поставила ей оценку, едва она произнесла две первых фразы… Найдя свою фамилию в списке поступивших, Лиза не испытала ничего, кроме разочарования — впрочем, ставшего для неё привычным.

После этого она медленно шла по тихой улице к дому. День был дождливый, мелкие капли шелестели по её зонтику, дома глядели заплаканными окнами. Но дело было совсем не в погоде. Прежде Лиза удивлялась, если кто-нибудь говорил ей, что испытывает тоску во время дождя. Она всегда была сама по себе, природа не имела над нею власти, хотя, живя в маленьком городе у большой реки, Лиза была словно напитана природой: не вглядываясь, видела каждое изменение красок вечернего неба, чувствовала, как набухает сыростью ночной воздух над Двиной. Но внутренняя её жизнь никому и ничему не была подвластна. И что-то разладилось вдруг в этой жизни…

Друзья любили Лизу за легкий характер, за вечно хорошее настроение. Наверное, то ожидание радости, которым сияли её глаза, невольно передавалось каждому, кто с нею говорил. Даже тот, кто чувствовал, что эта милая и не очень понятная простому уму девушка сильно отличается от своих подруг, — даже тот человек непременно замечал её веселый, счастливый нрав, и этого было достаточно, чтобы полюбить её.

Лизе и самой казалось странным, что с недавних пор настроение её стало таким переменчивым. Даже в отроческие годы, когда её подружки «психовали», ссорились с родителями, плакали из-за ерунды, — даже тогда Лиза оставалась ровной всегда и со всеми. А теперь, когда её ровесницы уже и замуж собирались, она тосковала без видимой причины…

На картошку отъезжали рано утром от института. Лиза едва не опоздала — первый автобус уже трогался с места. К счастью, она услышала, как её громко зовут из последнего:

— Елизавета! Скорее, ваша группа вся здесь!

Она вскочила на подножку, дверь захлопнулась за нею, и она тут же увидела Валентина Казимировича. Тот был явно обрадован встречей с Лизой. Наклоняя голову, чтобы не задеть потолок низенького автобуса, он прошел по узкому проходу, взял у Лизы сумку.

— А я уж, грешным делом, подумал, что вы не поедете! Я ведь у вас, знаете, куратором буду — и на картошке, и потом. Прошу любить да жаловать!

Кто-то уже открывал пиво на заднем сидении, девчонки затягивали песню про долины и взгорья. Лиза села рядом с Валентином Казимировичем. Путь был недолгий: поля начинались почти у самого города, они темно зеленели и золотились в утренних лучах сентябрьского солнца, и недлинная колонна старых автобусов терялась среди полей.

Их поселили в здании старой школы в полузаброшенной деревне. Даже на центральной усадьбе не много жило людей, а уж здесь-то, казалось, и вовсе царило безлюдье и безмолвье. Но это понравилось Лизе: разве в деревню ездят ради шумной компании? Впрочем, их студенческая компания была достаточно шумной. Ребята быстро выяснили, кто из местных старушек подешевле продает самогон, девчонки-студентки уже на второй день оказались разобраны деревенскими и институтскими кавалерами. А Лиза неожиданно осталась одна, без спутника, и, не расстроившись, слегка удивилась этому: такое случалось впервые.

Только дня через три Лиза поняла, в чем дело: да ведь её сразу признали подружкой куратора! Валентин Казимирович так откровенно ухаживал за нею, что её, наверное, просто постеснялись отбивать — сказывалась все-таки студенческая табель о рангах. Этого ещё не хватало! Лиза чуть не заплакала, сделав это открытие. Да что же это за предначертанность такая преследует её повсюду, почему все заранее известно о ней, и кому?

Ей совсем не нравился Валентин Казимирович, ну вот ни капельки не нравился! Он не был ей даже мимолетно любопытен, как однажды рэкетир Чигирь. Но Валентин Казимирович, кажется, не замечал этого. Он выделял Лизу из всех студентов, помогал ей спрыгивать с грузовика, возившего их на брюквенное поле, встречая возле столовой, оборудованной под навесом из пленки, непременно заводил длинный разговор неизвестно о чем. Девчонки смеялись:

— Ты бы, Лиз, его попросила, чтоб лучше освобождение дал от работы, чем глазки строить!

Лиза просто не знала, куда деваться от ухаживаний Валентина, а он не отставал. Она не испытывала ни малейшего смущения от того, что приходится откровенно избегать взрослого человека, преподавателя. Ей становилось тоскливо, когда она видела его сутулую фигуру, маячащую возле столовой в ожидании, когда она там появится.

Здесь, на свежем воздухе, Лиза ещё более похорошела: исчезла появившаяся было бледность, нежный румянец не сходил со щек. Однокурсница Маринка научила её по-особенному повязывать цветастый платок перед работой, и её округлое лицо казалось в этом платке тонким, несколько светлых завитков выбивались на лоб и щеки. Иногда, рассеянно глядя перед собою, Лиза теребила эти завитки, как теребят травинку. Стоило ли удивляться, что долговязый куратор глаз с неё не сводил!

Ей как-то удавалось избегать его навязчивого внимания, но сколько же это могло продолжаться, раз уж они оказались, как на острове, в этом скрипучем деревянном доме, стоящем среди высоких сосен? Как ни старалась Лиза все время быть на виду, среди девчонок — у тех были свои кавалеры, и она чувствовала себя глупо, пытаясь присоединиться к парочкам.

А тут, как назло, кто-то выдумал отмечать день именинника, чтобы разнообразить деревенскую жизнь. Готовились к празднованию с воодушевлением. Парни, конечно, в основном были заняты закупкой водки и самогона, девчонки, валяясь вечерами на кроватях, пробовали одолженную друг у друга косметику, примеряли чужие наряды и обсуждали праздничное меню. Было что-то натужное в этой подготовке к веселью: в глубине души все девчонки знали, что оно выльется в обычную пьянку, что никто не заметит их тщательно отрепетированной косметики, что их кавалерам уже после второй все равно будет, чем закусывать… Лиза оставалась безучастна ко всему этому, и только делала вид, будто ей хоть что-то интересно.

Праздновать решили в субботу, чтобы назавтра спокойно выспаться, не спеша на работу с раскалывающейся головой. День выдался ясный — первый день прозрачного бабьего лета после зарядивших было дождей — и столы накрыли прямо на широкой поляне перед домом.

В последнюю минуту, поддавшись общей предпраздничной лихорадке, Лиза тоже сделала новую прическу — высоко заколола волосы, оставив несколько специально подвитых локонов падать вдоль щек. Она надела единственное захваченное с собою платье — голубое, из тонкой ткани, оно очень шло ей. Девчонки дали ей белую пуховую шаль, в которой можно было сидеть на улице в этот теплый вечер. В этом наряде, с этой прической, Лиза была похожа на девушку из совсем другого, давно ушедшего времени…

Из-за этих торопливых приготовлений она пришла позже, когда все уже расселись за столами, и, конечно, ей досталось место рядом с Валентином Казимировичем. Сегодня и он принарядился: надел пушистый светло-серый пуловер, чистую рубашку вместо всегдашнего свитера, даже галстук. Но волосы его по-прежнему висели над ушами и казались немытыми.

Он привстал, когда Лиза подошла к столу, и, как только она села рядом, начал накладывать нехитрые закуски на её тарелку.

— Грибочков жареных попробуете, Лиза? — суетился он. — У бабки Зиновьевны купили вчера, она в грибах понимает, не опасайтесь. А пить что вы будете? Я-то водку предпочитаю, но для девушек взяли вино. Портвейн, сухое, вам что?

Лиза не любила пить — не из-за самого вина, а просто из-за того, что любая пьяная компания была ей скучна своей предсказуемостью. Вот сейчас начнут пить за женщин, потом вовсе без тостов, потом затянут вразнобой песню про мороз, потом начнутся пьяные поцелуи, крики и, может быть, вспыхнет драка… Хоть бы раз ошибиться!

— Я сухого выпью.

Холодное кислое вино немного взбодрило, Лизе стало веселее.

— Вы, я вижу, одиноко себя чувствуете в этом коллективе? — пытаясь заглянуть в глаза склонившейся над тарелкой Лизе, сказал Валентин Казимирович. — Я вас, Лиза, очень хорошо понимаю…

Лиза не отвечала, делая вид, что увлечена грибами. Да они и в самом деле были вкусными, есть их было приятнее, чем слушать Валентина. Он замолчал, терпеливо дождаясь, когда она поест, потом продолжал:

— Меня иногда тоже охватывает такое чувство, будто я чужой среди людей…

Лиза едва не засмеялась: так глупо, не к месту звучали эти слова, такая в них была неестественность и натужность. Но ей не хотелось без причины обижать Валентина, и она сдержала готовый вырваться смех. Есть ей тоже больше не хотелось, и она сидела, не зная, чем ещё заняться за шумным столом. А веселье уже разгорелось. Действительно, затянули песню; Витька Марков, сидевший слева от Лизы, щупал под столом коленку Марины, не забывая опрокидывать стопку за стопкой; Валентин Казимирович тоже раскраснелся от выпитого.

— Лиза, — неожиданно предложил он, — может быть, лучше прогуляемся? Вы, кажется, не очень веселитесь здесь?

Лизе совсем не хотелось идти куда-то с Валентином Казимировичем, но это был хороший повод улизнуть из-за стола, не вызвав разговоров о том, что «Успенская сильно много о себе понимает». Поэтому Лиза утвердительно кивнула и поднялась из-за стола за поспешно вскочившим Валентином Казимировичем. Соседка Марина понимающе посмотрела ей вслед и придвинулась поближе к Витьке Маркову.

Они обогнули здание школы, прошли по пустынной деревенской улице с покосившимися домами и вышли к Полоте. Река была здесь неширокой, спокойной, приятно было сидеть на берегу под ивами и смотреть, как медленно плывут по течению осенние золотые листья. Валентин сел рядом.

— Лиза, я давно хотел вам сказать… Я сразу заметил, что вы не такая, как все. Я всегда мечтал о встрече с такой девушкой, которая в состоянии понять… Это убожество, эта житейская грубость… Только женщина — тонкая, понимающая — может от этого спасти, — бормотал Валентин, придвигаясь поближе к Лизе.

— А почему вы думаете, что я должна вас спасать? — спросила Лиза, отодвигаясь от него.

— Нет-нет, вы не должны, конечно, — продолжал Валентин, не оставляя своих попыток сесть вплотную к ней. — Но мне казалось, что и вы одиноки, я почувствовал в вас родственную душу…

Изо рта у него пахло, на руках были цыпки, и Лиза не чувствовала ничего, кроме отвращения, несмотря на то что никто не говорил ей прежде ничего подобного. Как все-таки странно: он говорит об убожестве, которое не может выносить, а от него самого этим убожеством веет куда больше, чем от Витьки Маркова, который сейчас спьяну тискает Марину! Как бы избавиться от его общества, от этой неловкости?

— Как же вы, Лиза, выдерживаете все это, ведь вы производите впечатление ранимого, чувствительного человека? — Валентин совершенно не замечал, какие чувства он вызывает в Лизе.

— Да никак не выдерживаю, Валентин Казимирович. — Лиза решительно поднялась с земли, отряхнула платье. — Если выдерживать все время, то и с ума сойти недолго. Раз живешь — живи, а не можешь так — ищи другую жизнь.

Валентин удивленно посмотрел на Лизу. Видно было, что он никак не ожидал от неё таких решительных слов, не подозревая в ней ничего, кроме готовности разделить его тоску.

— Но я думал, что и вы ощущаете…

— Ощущаю, не ощущаю — какая разница? — Лиза злилась и на него, и на себя: зачем согласилась идти с ним куда-то, можно было как-нибудь иначе сбежать с праздника. — Я ведь живу, правда? Ну и какое вам дело, как я живу? Вы мне кто — брат, сват?

Оказывается, когда лезут в твою душу — это ещё неприятнее, чем когда вообще не догадываются, что она у тебя есть! Лизе до сих пор не приходилось общаться с такими людьми, как Валентин — все-таки преподаватель, наверняка умнее ее! Почему же она чувствует презрение к нему, разве она такого уж высокого мнения о себе? У Лизы уже мелькала прежде мысль: а не слишком ли она высокомерна? Иначе почему появилась вдруг эта скука, почему ничто в привычной жизни не вызывает больше интереса? Вот и сейчас: совсем новый для неё человек, какой-то совершенно новый характер, а ей хочется уйти поскорее, и только…

Ранние сентябрьские сумерки сгущались меж деревьев, от реки тянуло сырой прохладой. Лиза поежилась под своей белой шалью. Валентин сидел в унылой позе, его длинный отвислый нос ещё усиливал впечатление безнадежности. Лизе на минуту стало жалко его. Ну разве он виноват, что родился с таким нудным характером? Она даже хотела что-то сказать ему, попытаться успокоить и утешить, но тут же представила, как он немедленно оживится и опять начнет говорить что-нибудь про тоску и ранимость, — и промолчала.

— До свидания, Валентин Казимирович. Вы извините меня, что я так грубо с вами разговаривала, — сказала Лиза вместо слов утешения.

Но, наверное, в самом её голосе было что-то для него привлекательное, независимо от смысла того, что она говорила. Валентин тут же вскочил, засуетился.

— Я провожу, Лиза, куда же вы пойдете одна? Сегодня полно пьяных…

— Разве я пьяных не видала, Валентин Казимирович? — улыбнулась Лиза; она и сама не знала, как мила и открыта её улыбка, как располагает она к ней любого.

«Да и что вы против пьяного сделаете?» — едва не добавила она, но промолчала и быстро пошла к деревне; белая шаль долго мелькала в полумраке.

После дня именинника Лиза стала избегать Валентина Казимировича, старалась не оставаться с ним наедине. Он же по-прежнему ожидал её у столовой, заглядывал в глаза с каким-то странным выражением, смущавшим и сердившим её.

Вечер перед отъездом, конечно, вылился в шумный праздник. Пришли местные, бабки наварили побольше самогона, поварихи приготовили поздний и сытный ужин. Лиза давно уже уложила чемодан и теперь ждала, когда же наконец пройдет этот неизбежный праздничный вечер, и можно будет погрузиться в автобус, и забыть эту первую в её жизни студенческую картошку.

Она вышла на поляну перед домом, подошла к медному старому умывальнику, прикрученному к сосне. К его мокрой холодной крышке прилипли сухие иголки. Было здесь все-таки что-то хорошее, никак не связанное ни с людьми, ни с привычным образом жизни, но Лиза не умела это «что-то» назвать. Ей нисколько не жаль было уезжать, но и дома её не ожидало ничего нового. Впервые у неё было такое чувство безразличия перед отъездом куда-нибудь, и она вдруг со страхом и тоской подумала, что стала взрослой, что вот это и есть та жизнь, которою живут все, которая ожидает теперь и ее…

Все уже потянулись в столовую, и Лиза осталась на поляне одна. Она не стала одеваться понаряднее к сегодняшнему вечеру, только набросила ярко-синюю ветровку на теплой подкладке.

Неожиданно она почувствовала, что кто-то стоит у неё за спиной, и сразу поняла кто. Конечно, это был Валентин — все такой же, с тем же преданно-унылым взглядом, в том же свитере. Только волосы над ушами стали ещё длиннее — отросли за время картошки. Не говоря ни слова, Лиза посмотрела в глаза Валентину, ожидая, что он смутится и уйдет. Но тот не собирался уходить — наоборот, сделал несколько шагов в её сторону.

— Лиза, я понимаю, вы обиделись на меня тогда… Но я ума не приложу, чем вас обидел. Я ведь просто сказал то, что чувствую к вам. Я ещё и не все сказал…

— Да не обиделась я на вас, Валентин Казимирович, правда! — Лизе и жаль было его, и примешивалось к этой жалости необъяснимое презрение. — Просто я не знаю, о чем с вами говорить. Наверное, я вам не подхожу, вы ошиблись во мне, вот и все.

— Я только хотел вам сказать: вы ещё себя не знаете, Лиза, вы можете в себе ошибаться! Я уверен, что вам необходим тонко чувствующий, интеллигентный человек, который помог бы вам во всем разобраться…

Это было уже слишком! То рэкетир учит её, кто ей необходим, то этот нудный тип с грязными волосами! И все-то они о ней знают, и даже будущее её уже продумали. Откуда такая уверенность?

— Знаете, Валентин Казимирович, давайте я сама буду разбираться, если захочу! А вы будете мне химию преподавать!

Она сама себе удивлялась: откуда взялась эта резкость у нее, обычно даже застенчивой, когда надо было сказать что-нибудь не слишком приятное? Очень уж он вывел её из себя. Почему-то именно Валентин, хотя он ведь не хуже других, с кем ей только и доводилось общаться. Но какой-нибудь Гоша или Серега Ефименко — они и есть такие, как есть, а этому ведь кажется, что он какой-то особенный…

Ничего больше не говоря, Лиза ушла в дом. В столовую она не пошла, провалялась с книгой на кровати, не обращая внимания на пьяные крики под окном. Пусть думают что хотят, какое ей дело! Ей хотелось плакать, она даже в книгу не могла вчитаться: та жизнь, которая возникала на этих пожелтевших страницах, не имела никакого отношения к её, Лизиной, жизни…

Так начался её первый студенческий год.

Училась Лиза неплохо, как и в школе. Только в школе все-таки казалось, что скоро наступит совсем другая, особенная жизнь, а теперь таких иллюзий не было. Лиза и сама удивлялась своим институтским успехам. Ведь нисколько не занималась, ну совсем не тратила на это времени! Наверное, она просто казалась преподавателям этакой примерной отличницей — ещё бы, коса до пояса, огромные ясные глаза! — и они не слишком вникали в её знания.

Год пролетел быстро, ничего не изменив в её жизни; пошел и второй — точно такой же, как первый.

Валентина Казимировича Лиза встречала только в институтских коридорах: его предмет должен был начаться на третьем курсе. Он несколько раз пытался с нею заговорить, но она просто невежливо отворачивалась. О чем с ним было говорить, если она и так знала, что он ей хочет сказать?

За нею, как всегда, многие ухаживали. И даже настойчиво ухаживали: звонили вечерами, звали на дискотеку. Она и ходила туда то с одним, то с другим парнем, и иногда, выпив немного вина, целовалась с ними в подъезде — противно ведь вечно строить из себя недотрогу, даже как-то неловко! Но ей всегда тошно было вспоминать об этих поцелуях…

Мать наблюдала за Лизой со все возрастающей тревогой. Что происходит с её девочкой, прежде такой ласковой и спокойной? Отчего она то ходит, будто вареная, то оживляется после чьего-нибудь звонка, то плачет ночью?

Зоя Сергеевна хорошо знала жизнь — настоящую, не ту, что мерещится девчонкам накануне их первой любви. Муж её умер, когда Лизе исполнился год, а Коля учился в седьмом классе. Отплакав свои первые вдовьи дни, она поняла, какая ноша на неё теперь свалилась, кроме тоски по любимому мужу. Как ей, учительнице младших классов, да ещё сидящей дома с маленькой Лизой, растить двоих детей? Хорошо, что Коленька — умный, порядочный мальчик, но ведь это пока, а что с ним будет без отца? Не попадет ли в дурную компанию? Да и просто — где брать деньги на них двоих при крошечной учительской зарплате и мизерной пенсии по мужу? Было от чего прийти в отчаяние, но Зоя Сергеевна не пришла. Характер у неё был решительный, соображала она быстро: прежде всего, надо обеспечить семью продуктами, значит — заняться огородом. То, что спустя много лет стало источником существования для большинства городских семей, спасало Зою Сергеевну давным-давно.

Участок, выделенный ей школой, находился почти в городской черте, доехать можно было автобусом, и Зоя Сергеевна подолгу пропадала там. У неё не хватило ни денег, ни знакомств, чтобы построить дачный домик, но небольшая бытовка, превращенная её стараниями в довольно уютное летнее пристанище, на участке была, вполне заменяя детям настоящую дачу.

Все Лизино детство прошло в зеленых джунглях: дома вечно была высажена помидорная и ещё какая-нибудь рассада, которую следовало растить обогревать лампой и вовремя поливать. Коля подшучивал над матерью:

— Ты, мама, прямо Мичурин какой-то! Круглый год у нас что-то растет!

Но исправно помогал вскапывать огород, возился с яблонями и ягодными кустами, копал картошку. Он давно уже понял, каких усилий стоит матери поддерживать их жизнь такой, как прежде.

А Лизе просто нравилось копаться в земле, особенно возиться с цветами и яблонями, и она делала это легко, охотно, даже не считая работой.

Мать приучила её читать — не просто читать что попало, лишь бы позанимательнее, а читать как раз те книжки, которые давно уже мало кто из знакомых открывал по собственной воле, без школьного принуждения. Наверное, имей Лиза менее живой характер, она превратилась бы в книжную девочку — так много книг она прочитала в детстве и ранней юности. Но ей всегда хотелось действовать самой, она представляла себя то Наташей Ростовой на охоте, то Джульеттой на свидании с Ромео, — и только те книги были ей интересны, героиней которых она могла вообразить себя.

Дома была неплохая библиотека, Лиза была записана и в городскую. Она любила сидеть в читальном зале, любила его особую, внимательную тишину, в которой можно было вслушиваться в себя, мечтать и фантазировать. Даже сейчас, выйдя из школьного возраста, она забегала сюда временами, с грустью замечая, как стареют знакомые с детства библиотекарши, становятся какими-то прозрачными и едва не шелестят, как книжные страницы. Если бы можно было так и жить всегда: копаться в огороде, сидеть в этом тихом зале, читать книги… Лиза и сама не понимала, почему это не может продолжаться бесконечно, но чувствовала, что пришло время нового. Время пришло, а новое — не приходило.

Зоя Сергеевна понимала, что надо поговорить с Лизой, но все не могла решиться на это. Ну что она скажет дочери, если не может в точности объяснить, что же её беспокоит?

Однажды, наблюдая краем глаза, как Лиза сначала сидела у телевизора, безучастно глядя на экран, а потом встала и подошла к темному окну, — Зоя Сергеевна не выдержала.

— Доча, что с тобой? — спросила она.

Лиза обернулась, стараясь изобразить на лице удивление.

— Со мной? Да ничего, мама, просто фильм скучный, я и не стала смотреть.

— Да нет, я не о том, ты же понимаешь. Лизонька, ты сама не своя последнее время стала. С тобой ничего не случилось? Скажи мне, прошу тебя, если б ты знала, как я волнуюсь! Сейчас все так тревожно, непонятно… Кто это заезжал за тобой несколько раз на иностранной машине, мне тетя Клава говорила?

— Ах, это! — Лиза махнула рукой. — Да случайный один человек, не о чем волноваться, мама. Ты же видишь, он и не появляется больше.

— Да ведь и никто не появляется, Лиза! Ты не подумай, я не то что к женихам тебя гоню, но непонятно это. Такая ты у меня красивая, такая умница, а все сидишь одна… — Мать старалась заглянуть Лизе в лицо, но та незаметно отводила взгляд. — Ладно ли, доча, ведь все твои подружки как-то…

— Именно что «как-то», мама! — сказала Лиза с неожиданной страстью. — Именно что кое-как, потому что выбирать не из чего! Ну что хорошего в их женихах? Ты же знаешь, я с людьми не переборчивая, со всяким могу договориться, но не хочется ведь со всяким!

— Ну почему ж со всяким, Лизонька? Вон, Наташа Шебалина какого нашла хорошего парня, я его ещё в первом классе учила — помнишь, Славик Рютькин? Армию отслужит он, поженятся. И такая парочка хорошая, ведь любо-дорого посмотреть!..

— Хорошая пара… — Лиза помолчала. — Да ведь он и подходит Наташе. Много ли ей надо? Пьет в меру, работящий — и ладно.

— Ох, доча, на свою голову я тебя такою вырастила! Думаешь, так легко найти по себе человека? Да ты оглянись вокруг — какие они теперь, мужики? Тот алкаш, тот жену бьет чуть не до смерти, а другой, вроде, и по всему ничего, да бестолковый какой-то — что есть он в семье, что нет его… И кого ты ждешь, какого принца?

— А ты, мама, кого ты для меня ждешь? — Лиза внимательно посмотрела на мать, точно читала простые её мысли.

— Для тебя? Да ведь ты у меня добрая девочка, впечатлительная. Тебе такого надо, чтоб был опорой, чтоб ты горя за ним не знала. Не сейчас, не сейчас, — замахала она рукой, предвидя Лизины возражения. — Но отчего же о будущем-то и не подумать? Ведь нищета кругом, Лизонька, ты посмотри только, настоящая нищета, до принца ли тут? — В голосе матери проскользнуло отчаяние.

У Зои Сергеевны было теперь даже больше оснований для отчаяния, чем после смерти мужа. Во что превратилась жизнь, и как быстро! Ведь не живут все, а только борются за существование, женщины бьются как рыбы об лед, чтобы вытянуть детей, мужики пьют больше, чем прежде, или подались в бандиты. А они с Лизой — что делали бы они, если бы не помогал Коля? Слава Богу, что в Москве, наверное, больше возможностей зарабатывать деньги — вон, Коленька по специальности работает и хорошо устроен в какой-то фирме, сам живет и им помогает, он всегда был таким отзывчивым! А как бы без него? И как будет жить Лиза, не вечно же на Колиной помощи? И в кого она уродилась такая непрактичная, ничего-то она в жизни не понимает, а ведь, кажется, с детства особой роскоши не видала!

Лиза понимала, о чем думает мать. И даже — о ком думает. Конечно, о соседе Борисе.

Борис появился в их доме сравнительно недавно, около года назад. Их прежние соседи долго разменивали свою небольшую квартирку после женитьбы сына — что-то доплачивали, делали двойной обмен — и в результате соседом Успенских стал этот самый Борис. Он позвонил в их дверь как-то воскресным утром.

— Здравствуйте, хозяйка! Вас как звать? Меня — Борис Андрусенок, будем знакомы! — услышала Лиза бодрый голос в коридоре, когда Зоя Сергеевна открыла дверь.

— А, так вы сосед наш новый? — догадалась мать. — Рады знакомству. Да вы проходите, проходите в дом, чего ж на пороге… Лиза, иди, познакомься с соседом!

Борис Андрусенок оказался крепким, невысоким парнем лет тридцати. Про таких сразу догадаешься: хозяйственный. У него было круглое загорелое лицо, маленькие глазки глядели уверенно и весело. Одет он был в клетчатую рубашку и потертые джинсы польского пошива.

— О, книг у вас сколько! — удивился Борис, входя в комнату. — Ну, правильно, вы ж учительница, вам положено. Я тоже книжки люблю читать, только времени нет — то в рейсе, то отдохнуть надо после рейса.

— Вы шофер? — спросила Лиза, накрывая на стол.

— Дальнобойщик, — подтвердил Борис. — А ты чего на «вы» мне говоришь, как старику?

— Да я так просто, — смутилась Лиза. — Мы ведь не знакомы…

— Ну, были незнакомые — теперь познакомились, брось ты эти церемонии. Я человек простой, негордый, так что, если чего — помочь там, картошки привезти — я всегда, не стесняйтесь.

Разговаривать с ним было легко, хотя особенно и не о чем. Но он и не ждал, когда собеседник найдет тему для разговора — сам говорил без передышки: рассказывал разные смешные истории, бывавшие с ним в пути, вспоминал свою армейскую службу, старшину и прапорщика, и при этом вкусно прихлебывал чай, нахваливая варенье Зои Сергеевны.

— Может, вам что покрепче — за знакомство? — Зоя Сергеевна вопросительно посмотрела на нового соседа.

— Это — нет! — решительно заявил он. — Я вообще-то могу употребить, конечно, да завтра в рейс надо, придется воздержаться на сегодня. Ничего, соседки, другой раз примем за знакомство, это дело от нас не уйдет! Правда, Лиз? — подмигнул он Лизе.

Из первого же дальнего рейса он привез соседкам подарки: Зое Сергеевне — два килограмма сливочного масла, а Лизе — коробочку с тенями для век, на которой расплывчатыми золотыми буквами было написано «Paris». Зоя Сергеевна смутилась:

— Что это ты, Борис, прямо неудобно, ей-Богу! Зачем ты потратился? Я сейчас же деньги отдам…

— Еще чего! — засмеялся сосед. — Остановился по дороге, гляжу, масло дешевое, чего было не взять для хороших людей? Я и себе взял. Насчет денег вы, Зоя Сергевна, не беспокойтесь. Я не порожний ездил, кое-что и себе перепало. А чего мне их, солить, деньги эти, одному-то?

— А что же не женишься? — спросила Зоя Сергеевна.

— Было уж дело — женился, — объяснил Борис. — Да работа наша такая — дальнобойная. Когда ночь дома проведешь, а когда и нет, не всякой девке понравится. Моя быстро хвостом крутнула. Приезжаю, а её уж и нету, записочку только оставила: мол, что это за семья, вечно ты в отъезде, встретимся при разводе. Ладно еще, детей не завели. Что поделаешь, ежели у девки дурость одна в голове! Ну, не все ж такие… — И он выразительно посмотрел на Лизу.

Борис стал часто захаживать к соседям. Зоя Сергеевна даже предлагала ему что-нибудь зашить-заштопать, но он неизменно отказывался:

— Это я сам, невелика работа!

Вскоре мать души не чаяла в Борисе, и Лиза соглашалась с нею: действительно, отличный парень. Лиза явно нравилась ему, но заговорить об этом он, обычно такой разбитной и свойский, почему-то не решался, и она была этому рада.

Время от времени Борис просил:

— Ты мне подобрала бы чего почитать поинтереснее, Лизуша, надоел этот телек.

И Лиза давала ему почитать детективы, которые они с матерью тоже любили и которые им привозил из Москвы Коля, или подсовывала какие-нибудь современные житейские истории — эти книги покупала Зоя Сергеевна. Но житейское не вдохновляло Бориса.

— Ну-у, опять про магазин да про баню! — разочарованно тянул он, когда Лиза протягивала ему какой-нибудь современный роман. — Нет, Лиз, это ты сама читай, ежели нравится, а я на это дело в дороге нагляделся, сыт по горло. Давай опять про шпионов чего-нибудь, их, небось, и на свете-то нет.

Хороший он был человек, Лиза правильно поняла это в первый же день знакомства. Хороший, и основательный, и надежный. И, конечно, это о нем думала сейчас мать…

— Я понимаю, мама, ты о Борисе хочешь сказать.

— А хоть бы и о Борисе. Уж куда лучше? — Мать старалась поймать Лизин взгляд. — Что с того, что он шофер? Поумнее иного образованного будет, а уж какой человек хороший… Разве нет?

— Да, мама, — согласилась Лиза. — Он очень хороший человек.

— И ты ему нравишься, разве не видишь?

— Вижу.

— Так в чем же дело, Лизонька? Или ты от него предложения ждешь? А я думаю, он побаивается тебе предложение делать. Видит, что молодая ты еще, да и обжегся раз на молоке, теперь на воду дует. По мне, так из-за работы его беспокоиться нечего. Человек он порядочный, не позволит себе на стороне, если дома жена будет ждать.

— Жена? — Лиза удивленно посмотрела на мать. — О чем ты говоришь, мама?

— А что же тут такого, Лиза? Да, торопиться тебе вроде некуда, в девятнадцать-то лет. Но если человек рядом хороший — для чего тянуть? Ты пойми меня правильно, я ведь тебе добра желаю. — Мать умоляюще смотрела на нее. — Я едва ли не всех парней твоих знакомых или сама в школе переучила, или от других учителей слыхала. И что? Ну кого ты знаешь такого, чтобы ждать, когда он на тебя внимание обратит?

Мать была права; возразить Лизе было нечего. А та продолжала:

— Я раньше ещё думала: может, ты в Москву поедешь учиться, тогда дело другое. Так ведь ты сама не захотела. Но раз уж ты здесь решила жить, Лизонька, так ведь надо к жизни как-то прилаживаться, ты у меня не маленькая уже. Коля, дай ему Бог здоровья, помогает, но ведь надо и своими силами когда-то жить начинать. И я не вечная…

Лиза слушала молча, и на глазах у неё выступали слезы. Да, мама права, и почему она раньше не говорила с нею об этом? Сколько могут длиться эти глупые мечтанья, чего она ждет, из-за чего скучает и страдает? Ведь её не привлекает ни учеба, ни будущая работа — она даже не знает, какой может быть эта работа. Значит, только благополучное замужество. Можно было бы, конечно, подождать, но разве, и правда, появится кто-нибудь, кого она здесь ещё не знает? А Борис — вот он, и он женится на ней хоть завтра, этого только слепой может не видеть, и кто может быть лучше него?

Куда ты денешься?

В ту ночь не спала ни Лиза, ни Зоя Сергеевна.

Мать ворочалась в кровати, переживая, что была, наверное, груба с Лизонькой. Бедная девочка, о чем приходится думать, и в какие юные годы! А куда денешься, если жизнь теперь такая — не жалеет ни молодых, ни старых… И, всхлипывая в подушку, Зоя Сергеевна все же была рада, что поговорила наконец с Лизой. Как ни жаль разрушать её иллюзии, а лучше уж это сделает родная мать, чем чужой дядя.

Лиза смотрела в темную крестовину окна, как в омут. Жизнь неожиданно заглянула ей в лицо, и взгляд этот оказался суровым. Она никогда не считала себя нерешительной, но на что могла она решиться сейчас? Лихорадочно перебирала она в уме все, что можно было бы предпринять. Конечно, мать не станет её торопить с замужеством, но ведь жизнь поторопит! Борис уже сейчас смотрит на неё таким внимательным взглядом, точно ждет какого-то безмолвного позволения… Если не он, то кто? А если не сейчас, то скорее всего не он, не вечно же он будет жить холостяком. И снова — кто тогда и что тогда, какая судьба?

Ничего светлого не вставало перед нею в будущем, хоть плачь, хоть о стенку бейся головой.

«Может, поехать все-таки в Москву?» — Лиза хваталась за эту мысль, точно утопающий за соломинку.

Но тут же отметала такую возможность. В каком качестве она туда приедет? Явится к Коле и Наташе — здравствуйте, решила у вас жить, устройте мою судьбу? И они поведут её куда-нибудь, чтобы выдать замуж? Нет, времена Татьяны Лариной и ярмарки невест ушли безвозвратно…

Лиза расстегнула верхнюю пуговку ночной рубашки; закрытый байковый ворот душил её. Она встала, отодвинула занавеску и распахнула окно. В комнату хлынул холодный мартовский воздух, казалось, в нем слышен был звон нерастаявших льдинок.

А может, ей вообще не выходить замуж? Но мысль о том, что она останется одна, почему-то ужасала Лизу — хотя, казалось бы, всю жизнь она видела одиночество собственной матери, и никогда её жизнь не казалась Лизе беспросветной. Но она смутно догадывалась, что её мама — совсем другое дело, чем она. То ли так сильно любила мама покойного отца — Лиза никогда не решалась её об этом спросить — то ли просто обладала таким характером, что могла жить одна. А она, Лиза, совсем другая. Вся её душа трепещет в странном ожидании, и это — ожидание любви, какого-то неведомого счастья, которое накрепко связано с любовью. И вдруг — одиночество… Нет-нет, только не это! Лучше уж поскорее выйти за Бориса.

И Лиза снова и снова всматривалась в собственную душу, пытаясь понять: испытывает она к нему хоть что-нибудь, что можно было бы считать любовью? Вся беда была в том, что Лиза и не знала — какая она, любовь?..

Наутро она встала с воспаленными, заплаканными глазами, бледная. Мать всплеснула руками:

— Лизонька, детка, ну нельзя же так! Все я, дура старая, сама виновата! Разве можно было об этом с девочкой… Бог с тобою, Лизонька, не думай ты о замужестве об этом, если сердце не лежит! Устроится все как-нибудь, авось Господь не выдаст… Смотри, какая бледненькая, ведь так и заболеть недолго!

Но Лиза смотрела на мать устало и спокойно.

— Почему же, мама — надо думать. Вот Борис из рейса вернется — и надо как-то подумать. Но не самой же к нему лезть с предложением, правда?

— Правда, правда, устроится все, я же тебе говорю, доча! Главное, ты сама решила… А парень он не глупый, все поймет…

Вечером позвонил Коля. Лиза подошла к телефону…

Известие о том, что Лиза бросила институт, едва не лишило Зою Сергеевну дара речи.

— Лизонька, как же это? Ведь я думала, ты справку возьмешь, разве тебе бы не дали? Да хоть к Вере Семеновне сходить, я бы позвонила…

— Мама, но я ведь тебе всегда говорила: не люблю я ни институт этот, ни химию, зачем они мне?

— Так-то оно так. — Мать вгляделась в Лизино лицо, в её глаза, сияющие совсем новым, радостным блеском. — Если бы институт только… Лиза, честно мне скажи: не хочешь ты сюда возвращаться, передумала все, о чем говорила?

Лизе не хотелось притворяться.

— Мама, я не знаю. Вот честно тебе говорю — не знаю, и все тут. Конечно, возвращаться не хочу, но и любой ценой отсюда вырываться мне тоже не надо. Подождем, ладно? Посмотрим.

— А Борис? Что ему-то скажешь?

— А зачем ему что-то говорить? Еду брату помочь, что тут такого?

— Нельзя так, Лиза! — рассердилась мать. — Что за бессердечие такое, что за обман? Не пойдешь за него — так и скажи!

Лиза не выдержала и рассмеялась.

— Мамочка, ты так говоришь, будто он мне руку и сердце предлагал! Да, может, это все наши выдумки. Ну, поглядывает на соседку, мало ли! А по мне, — добавила она, посерьезнев, — пусть бы он женился поскорее, и жену нашел хорошую, какую он заслуживает.

Мать слушала дочку с грустной улыбкой. Совсем ребенок, хоть и притворяется взрослой, рассудительной! Только повеяло какой-то переменой, поманило чем-то новым — и она летит, как мотылек на огонь, и уже не собирается устраивать свою жизнь, уже ей ни до чего! Ну, что ж поделаешь — такая, значит, её судьба. А может, ещё и сложится…

— Что ж, доча, надо собираться, о чем уж теперь говорить, раз обещала приехать. Кто и поможет Коле, если не ты.

Борис вернулся из рейса в самый разгар сборов. Лиза сидела на полу и перебирала платья, лежащие перед нею на ковре. Зоя Сергеевна отглаживала для неё белую батистовую блузку. Нельзя сказать, что известие о Лизиной поездке вызвало у Бориса восторг, но и особенного горя на лице его не выразилось.

— Надолго, Лизуша, едешь? Ого, на полгода почти — это да! Ну, что поделаешь: родня есть родня. Не забывай там старых друзей в Москве. Столица — дело хорошее, а все ж домой возвращаться…

Он проводил Лизу на вокзал вместе с мамой, умело устроил под полкой чемодан, приговаривая:

— Все едет народ, все едет — и как не надоест только?

Когда Лиза махала им рукой, стоя в тамбуре за спиной у проводницы, сердце её на мгновение сжалось. Но тут же всплыла перед глазами Москва — её она увидит всего ночь спустя! — и Лиза улыбнулась этому завтрашнему городу радостно и доверчиво.

Глава 4

Наташа уехала через два дня после приезда Лизы. Перед отъездом она, обычно такая веселая и неунывающая, расплакалась, глядя на беззаботно играющую Маринку.

— Ната, ну что ты? — Лиза едва не плакала сама. — Не волнуйся, правда, все ведь хорошо будет! Ты ведь ненадолго, это кажется только…

— Как же ненадолго! — не могла успокоиться Наташа. — Я вообще никогда от них не уезжала, разве легко? Маринка вообще от меня отвыкнет, Андрюшка скучать будет, хоть и виду не подаст. И Николка — он ведь только кажется спокойным, а сам переживает…

Николай действительно ходил все эти дни мрачнее тучи. До последнего времени Наташина поездка казалась чем-то абстрактным, само собою разумеющимся, а теперь, когда надо было собирать чемоданы, он вдруг представил себе, что почти на полгода остается без нее. Ведь это совсем другая жизнь, он и вообразить её не может — и чем наполнится она? Семья всегда значила для Николая гораздо больше, чем для большинства его знакомых, а душой его семьи была жена — и вот она уезжает… Он чувствовал настоящую растерянность, и это не была растерянность ребенка, оставшегося без материнской заботы — Николай был вполне самостоятельным, решительным человеком и не воспринимал жену как мать-наставницу — это была растерянность любящего мужчины, из жизни которого точно улетучивался главный, неповторимый её оттенок.

Лиза видела, как тяжела эта разлука и для брата, и для Наташи, и немного завидовала им. Повезло все-таки — оба молодые, ничем не обделенные, и нашли друг друга. Не многие могут этим похвастаться! И вместе с тем жизнь, которой жили брат и его жена, и которая, будь Лиза в Новополоцке, казалась бы ей каким-то сияющим, нереальным счастьем, — эта жизнь почему-то выглядела для неё теперь, после приезда в Москву, совершенно естественной. И правда, необыкновенный город: счастливая, многообразная жизнь здесь так же нормальна, как дыхание! Неужели она, Лиза, не найдет здесь того же, что чувствует в жизни брата и даже в жизни совсем незнакомых людей, шумной толпой плывущих по широким улицам?

Но все это так и оставалось пока предчувствием, а повседневная жизнь после отъезда Наташи потекла размеренно и спокойно.

Лиза просыпалась рано — она вообще не любила спать допоздна — и готовила завтрак Николаю и Андрюшке. Ей почти не приходилось заниматься этим дома: готовила обычно мама, да и сколько им, двум женщинам, было надо? Но неожиданно оказалось, что она, сама того не замечая, отлично умеет готовить — вкусно и разнообразно. Николай поражался:

— Лиз, я растолстею тут с тобой! Пироги какие-то, блинчики. Ведь это уйму времени отнимает!

Лиза только смеялась в ответ:

— Ты так говоришь, будто я чем-то ещё занята. Почему одну яичницу надо есть?

Когда Маринка выздоровела и Николай собрался с нею по врачам за справками для садика, Лиза предложила:

— Коля, а зачем ей в садик ходить, пока я здесь? Не волнуйся, мы с ней и дома не хуже почитаем и порисуем, чем там, и волнений меньше.

— Но ведь тебе трудно с ней будет, Лизушка, — засомневался Николай, который, конечно, обрадовался предложению сестры. — Она у нас знаешь какая — только притворяется паинькой…

— Ну и что? Нормальная девочка, веселая. А мне с ней ничуть не трудно. Ты же видишь, она меня отлично слушается.

И Маринка, к радости своей, осталась дома с Лизой. До обеда они гуляли, рисовали, занимались ещё какими-нибудь детскими делами, потом Маринка спала, а Лиза читала или делала что-нибудь по дому. Но дел этих оказалось не так уж и много, хоть и двое детей, и квартира большая.

«Странно, — думала Лиза, уже наслушавшись сетований молодых мам, с которыми быстро перезнакомилась во дворе, — как это женщины и не работают, и вечно жалуются, что устают от домашних дел?»

Потом приходил Андрюшка, и, несмотря на его протесты, Лиза и его вытаскивала на улицу.

— Что ты меня ведешь в эту песочницу, как маленького! — возмущался он. — Не хочу я гулять, я лучше почитаю!

— Успеешь почитать, — увещевала Лиза сердитого племянника. — Посмотри, какой ты зеленый без свежего воздуха. И зрение уже испортил. Пойдем, пойдем, не увиливай!

Конечно, она водила их не в песочницу. Крылатское понравилось Лизе своим простором. Она чувствовала даже что-то величественное в этих огромных домах, раскинувшихся над головокружительными обрывами, в которых, казалось, воздух свистел и гудел под крыльями дельтапланов.

Неподалеку от одного такого обрыва она и гуляла обычно с детьми, приглядывая за шустрой Маринкой и наблюдая, как кружатся в воздухе разноцветные прозрачные крылья. Кончался апрель — теплый, звенящий от солнца. Солнечный воздух трепетал и струился, и, сидя над обрывом, Лиза постоянно чувствовала, как душу её наполняет беспричинная радость. Иногда она брала с собою книгу, и даже знакомые, читанные-перечитанные истории, наполнялись новым, прежде не ведомым смыслом, когда она возвращалась к ним здесь, в Москве…

Но, конечно, за детьми нужен был глаз да глаз, особенно не почитаешь. То Андрюшка дразнит Маринку, и та принимается реветь, то девочка сама лезет на дерево и, чуть не догляди, может упасть.

А в тот день в конце апреля, последствия которого оказались для Лизы такими необычными, она так зачиталась, что оторваться от книги её заставил только детский крик:

— Боюсь собаку, боюсь! Собака укусит!

Лиза вскочила со скамейки, бросив книжку. Что случилось? Она похолодела, не видя рядом Маринки, — только крик доносился из-за кустов ещё не расцветшей сирени. Лиза побежала туда.

Огромный ротвейлер, похожий на скруток блестящих мускулов, положил лапы на плечи Маринки и обнюхивал её лицо. Кажется, собака была настроена миролюбиво — не лаяла и явно хотела поиграть с ребенком. Но Лиза и сама до смерти боялась собак, и за девочку перепугалась.

— Пошла вон отсюда! — бросилась она к собаке. — Кыш, чего пришла!

Ротвейлер оставил в покое Маринку и повернулся к Лизе, угрожающе зарычав.

— Чья это? — Лиза беспомощно оглядывалась: не может же такой пес гулять один!

— Моя, моя собака! — тут же услышала она мужской голос. — Фу, Джой, ко мне!

К ним торопливо шел мужчина невысокого роста, как-то по-особенному одетый. Лиза не сразу поняла, в чем состоит эта особенность, тем более что она испугалась до дрожи в коленках. Собака немедленно потеряла интерес к Лизе и бросилась к хозяину.

— Извините нас, девушка, ради Бога! — начал оправдываться тот, едва подойдя к Лизе. — Как он смылся, разбойник, я и не заметил! Но вообще-то Джой у меня добрый, он вашу дочку ни за что бы не тронул.

— Добрый! — возмутилась Лиза. — Разве можно такого зверя отпускать без поводка? Он ведь одним видом напугать может!

— Ну вот, такая милая девушка — и та же песня, — протянул мужчина с деланным разочарованием. — А где же гулять бедной собачке, если даже здесь, почти что на природе, и то нельзя? Для вашей дочки хоть детская площадка есть, а для собаки что?

— А я не дочка! — вмешалась в разговор повеселевшая Маринка. — Я мамина дочка, а Лизина я племянница!

— Ах, вот что! — оживился Лизин собеседник. — Ты, значит, с тетей гуляешь… А где же вы с тетей Лизой живете?

— Улица Крылатские холмы, дом восемь "а", квартира сто десять! — выпалила Маринка; Лиза сама же на всякий случай заставила её заучить адрес наизусть!..

Мужчина рассмеялся. Он смотрел на Лизу доброжелательно и словно бы изучающе. Теперь она разглядела, что именно показалось ей таким необычным в его одежде: небрежная изысканность. Лиза едва ли могла бы указать, в чем она заключается, но взгляд на его костюм вызывал именно это определение. На нем были не брюки и не джинсы, а что-то среднее, очень добротное и элегантное. Рубашка-"поло" была под цвет брюк, но гораздо светлее — Лиза никогда не видела такого приятного, насыщенного зеленого цвета. Поверх тенниски была надета легкая темная куртка, которая тоже отливала по поверхности едва уловимой зеленью. Туфли его сверкали так, будто он вышел не на прогулку с собакой, а в театр.

Наверное, Лиза смотрела на него так очевидно заинтересованно, что мужчина снова понимающе улыбнулся. Улыбка у него была приятная, открытая, на отлично выбритых щеках появились задорные ямочки.

— Видите, теперь я знаю, где вы живете. И мы с Джоем можем прийти к вам в гости, — сказал он. — Тем более что мы с вами почти соседи.

— Как это «почти»? — Лиза удивленно посмотрела на него.

— Ну, я здесь не живу, но бываю довольно часто, — загадочно произнес мужчина. — Да, ведь я вам, Лиза, не представился. Меня зовут Виктор.

— Очень приятно.

— Мне — тем более. Надо же, какие сюрпризы преподносит жизнь. Готовишься к скандалу с разъяренной мамашей, а вместо этого встречаешь очаровательную русалочку!

Лиза смутилась, на щеках её выступил легкий румянец.

— А может быть, вы дадите мне свой телефон, раз уж я все равно знаю адрес? — спросил Виктор. — Я с удовольствием позвонил бы вам, прежде чем выйти на прогулку. Надо ведь и самому готовить себе сюрпризы…

На лице Лизы ясно читалось сомнение: можно ли давать телефон этому совершенно незнакомому человеку? Не подумает ли он, что теперь может распоряжаться её временем? Лизин опыт общения с мужчинами свидетельствовал, что именно так оно и бывает: достаточно посмотреть в их сторону без полного равнодушия, и они тут же готовы считать себя хозяевами положения.

Но новый знакомый словно читал её мысли.

— Не волнуйтесь, Лиза, я не стану слишком надоедать вам своим обществом. Я бы и рад, конечно, но не так уж часто выдается время для прогулок. Тем более хочется, чтобы оно не пропадало зря.

И он достал что-то похожее на калькулятор. Лиза продиктовала телефон, Виктор не записал, а набрал его в своей странной записной книжке и, вежливо кивнув, произнес:

— А теперь, к сожалению, нам с Джоем пора домой. Приятной вам прогулки и до скорой встречи. За мной, Джой!

Лиза проводила взглядом своего неожиданного знакомого и медленно пошла к дому, взяв Маринку за руку.

— А книжку забыла, Лиза, и ведерко, — вспомнила Маринка. — Ты о чем задумалась, красна девица? — смешно спросила она словами из недавно прочитанной сказки.

Виктор позвонил только через неделю. Лиза уже уверилась, что он просто посмеялся над нею, воспользовавшись её замешательством.

— Лиза? Вы не обиделись на меня за долгое молчание? — Его голос в трубке звучал так же вежливо и доброжелательно, как при встрече. — Обстоятельства помешали, пришлось уехать в неожиданную командировку. Но сейчас я дома, и, если вы не возражаете, с удовольствием встречусь с вами на прежнем месте.

— Я не знаю… — В голосе Лизы проскользнуло замешательство. — Понимаете, Маринка что-то кашляет, я не хотела гулять с ней сегодня.

— Да, это жаль. А вы вообще-то постоянно с ней сидите?

— Брат придет часов в восемь.

— Так ведь это отлично! Значит, после восьми мы можем с вами встретиться? Это ещё лучше: у меня сегодня свободный вечер. Договорились?

— Тогда на прежнем месте? — спросила Лиза.

— Ну зачем же в таком случае на прежнем? Лучше я заеду за вами, и мы выберемся куда-нибудь. В восемь тридцать я жду вас у подъезда, хорошо?

— А разве вы помните мой адрес? — удивилась Лиза.

— Разумеется, — услышала она в ответ. — Я помню все, что считаю нужным помнить.

Всю оставшуюся половину дня Лиза провела в лихорадочной тревоге. Никогда еще, собираясь на свидание, она не чувствовала ничего подобного. Какой интересный и странный человек! Хотя почему — странный? Может быть, она просто не видела таких, и в этом все дело? Несмотря на свою молодость, Лиза была проницательна, и уже привыкла к тому, что сразу улавливает основной тон, главную мысль, что ли, своего собеседника. А тут — что она могла вспомнить, кроме элегантной одежды и ямочек на щеках? Какой-то он загадочный, правда, ничего другого о нем не скажешь!

И, конечно, что надеть? Лиза распахнула шкаф в прихожей, где висели её вещи. Не густо, прямо надо сказать, не из чего особенно и выбрать. Опять любимую голубую кофточку? Она, конечно, хороша, но ведь уже надоело надевать её по всякому торжественному случаю! А все остальные наряды с некоторых пор вызывали у Лизы сомнение. Наташа, например, и постарше её, а совсем не носит таких солидных платьев и юбок. Все они казались теперь Лизе старомодно-унылыми…

Тут она вспомнила, как перед отъездом Наташа говорила:

— Лиза, я с собой почти ничего не беру — лучше в Германии куплю что-нибудь новенькое. Так что носи, пожалуйста, все, что найдешь в шкафу. Мы с тобой комплекцией похожи, тебе как раз будет.

А правда, почему бы не надеть что-нибудь из Наташиных вещей, раз она разрешила? И Лиза открыла другую половинку шкафа.

Наряд нашелся быстро: бежевый костюм — юбка в мелкую складку, приталенный пиджачок, блузка чуть посветлее и отделана тонким кружевом. Лиза слегка подвела глаза, брызнула на волосы Наташиными духами. Она и не заметила, как собралась, а ведь Коля ещё не пришел! Но не переодеваться же обратно, придется встречать его прямо в этом наряде. Да, а прическа? Совсем недавно Лиза начала стесняться своей косы. В самом деле, как у школьницы, только бантика белого не хватает! Но и отрезать — жалко, и мама просила этого не делать… Ей удалось придумать для себя только одну новую прическу — она высоко подняла волосы, заколола их наверху, оставив несколько свободных локонов на конце этого узла; такие же длинные локоны спускались вдоль щек. Так все-таки получше!

Николай пришел в восемь, как обычно, и удивленно посмотрел на сестру.

— Интересно, куда это ты собралась? — весело спросил он, разглядывая её неожиданный наряд.

Лиза виновато глядела на брата.

— Коля, может, ты сегодня побудешь с ними один? — спросила она.

— Побыть-то я побуду, это не проблема, но ты куда? — Голос у Николая стал серьезным. — Лиза, не обижайся, я понимаю, ты взрослый человек, конечно, и допрашивать тебя не хочу, но все-таки я за тебя волнуюсь. Ты, понятное дело, уверена, что сама во всем и во всех разбираешься, а на самом деле — ой, как нетрудно ошибиться! Люди здесь другие, чем ты привыкла, жесткие здесь люди…

— Ну что ты, Коля, в самом деле! О чем волноваться? Просто… Ну, просто я случайно познакомилась с одним человеком, он тут живет где-то неподалеку, с собакой гулял, и он вот только сейчас позвонил — приглашает куда-нибудь вечером пойти. Что такого?

— Да ничего такого, конечно. А что за человек?

— Не знаю. Вежливый такой, одет хорошо.

— Сейчас все хорошо одеты. И куда же он тебя приглашает?

— Он не сказал. Просто, говорит, выберемся куда-нибудь. Мне неудобно было спрашивать… И ведь правда, Коля, я не маленькая!

— Большая, большая, не волнуйся! Конечно, пойди, погуляй. Мне и так уже неудобно: я целыми днями на работе, даже не вожу тебя никуда, ты и Москвы-то толком не видала.

В глубине души, несмотря на напускную серьезность, Николай был даже рад неожиданному знакомству сестры. Пусть хоть людей увидит, такая красивая девчонка — и сидит дома, возится с детьми, как нянька. Хорошо бы, конечно, посмотреть на её нового знакомого, но не пойдешь же с ним беседовать на правах старшего брата. Да может быть, дело и ограничится одной вечерней прогулкой.

В половине девятого Лиза спустилась к подъезду: ей и в голову не пришло опоздать для завлекательности. Виктор уже шел ей навстречу — наверное, тоже только что появился у её дома. Сегодня на нем был темно-синий двубортный костюм из тонкой шерсти, нежно-голубая рубашка с маленькими пуговками на воротнике и элегантно повязанный яркий галстук. И, конечно, туфли сверкали по-прежнему. По воздуху он летает, что ли, ведь лужи на асфальте?

— Как приятно, когда молодая, красивая девушка приходит вовремя! — сказал он, поздоровавшись. — Вам очень идет этот костюм, Лиза, хотя и взрослит немного. Но в вашем возрасте это ведь не опасно.

— А откуда вы знаете, какой у меня возраст? — удивилась Лиза.

— Ну, не так трудно догадаться. Вам девятнадцать?

— Скоро двадцать исполнится, — уточнила она.

Виктор улыбнулся. Он смотрел на Лизу со все возрастающей доброжелательностью.

— Что ж, не будем терять времени. Разрешите, сегодня я выберу программу нашего вечера? Или у вас есть какие-то планы?

— Нет, конечно, нет! — заверила его Лиза. — А куда мы пойдем?

— Мы поедем в ресторан.

Лиза немного испугалась. Она могла себе представить, как дороги в Москве рестораны, и ей совсем не хотелось обязываться перед едва знакомым человеком. Она знала, чем заканчивалось обычно для её подруг посещение простой кафешки в Новополоцке, и какой самодовольный, хозяйский вид принимают после этого мужчины. А уж о том, чем закончился её поход в ресторан с Чигирем, ей и вовсе страшно было вспоминать…

Но Виктор снова читал её мысли — наверное, это было несложно.

— Только прошу вас, не стесняйтесь. Если я приглашаю девушку поужинать вместе, это вовсе не значит, что я собираюсь после этого ею распоряжаться.

Лизе понравилась его прямота. И правда, почему не пойти в ресторан с этим приятным человеком? Не может быть, чтобы везде было так, как в ресторане Альберта! Сердце её быстрее забилось от радостных предчувствий…

— Пойдемте, Лиза. — Виктор указал куда-то в сторону.

Тут только она заметила, что почти у самого подъезда стоит машина, — и, заметив, замерла на месте. Машина была огромная, длинная и отливала тусклым блеском, как рука в лайковой перчатке. Лиза никогда не видела таких вблизи, только проносящимися мимо на бешеной скорости — и эти машины казались ей пришельцами с другой планеты.

— Как-к-ая красивая! — выдохнула она. — Это «Мерседес»?

— Это «Мицубиси» — видите, у неё знак с такими тремя лепесточками? Цвет — маренго, мокрый асфальт. Садитесь.

Виктор распахнул перед нею заднюю дверцу, сам сел рядом; за рулем был шофер.

— Вы сами не водите? — спросила Лиза, чтобы что-нибудь сказать при виде ещё и шофера.

— Конечно, вожу и сам, но нечасто. А сегодня мы ведь и выпьем немного?

Машина плавно тронулась с места и, выехав со двора, вскоре понеслась по Рублевскому шоссе. Лиза молчала. Она чувствовала такую растерянность, что не смогла бы произнести сейчас ни слова. Дело было не в неожиданном богатстве её знакомого, которое явилось перед нею так очевидно, — Лиза не стала бы испытывать трепет только перед богатством, — просто все это было свидетельством того, что рядом с нею человек совсем другого мира. И она не знала, как вести себя с ним, о чем с ним вообще говорить.

Виктор искоса поглядывал на Лизу. Видно было, что ему и хочется расшевелить, сделать посвободнее смущенную девушку, — и вместе с тем интересно наблюдать её растерянность.

Впрочем, ехали они недолго. Шофер умело пролавировал между машинами на Кутузовском, и вскоре Лиза поняла, что они уже летят по Тверской.

— А почему же вы не спросите, в какой ресторан мы едем? — поинтересовался Виктор.

— Я их все равно не знаю. — Лиза посмотрела на него с невольной доверчивостью, которая так к ней располагала.

— А едем мы в бывший «Центральный». Я, знаете, очень люблю его — исключительно из-за элегических воспоминаний.

Автомобиль остановился у самой двери ресторана, швейцар немедленно подскочил к нему, распахнул дверцу перед Лизой и её спутником, помог выйти. Виктор пропустил Лизу перед собой в массивную, старинную дверь, и они оказались в просторном холле у гардероба. Плащ как-то сам собою соскользнул с Лизиных плеч. Оглянувшись, она увидела, что гардеробщик уже несет его на вешалку.

Они прошли в зал — старинный, с лепным потолком и скульптурами, вырастающими прямо из стен. Дородный метрдотель вышел их приветствовать и провел к столику рядом с одной из скульптур. Скатерть блестела белизной, световые зайчики играли в гранях низкой хрустальной вазы с цветами, стоящей посреди стола.

В зале было много людей, их голоса сливались в ровный гул, гаснущий где-то под потолком. И, удобно устроившись в кресле, Лиза неожиданно почувствовала себя так спокойно и уверенно в этом роскошном зале, залитом золотым светом, что сама удивилась своему состоянию. Эта роскошь совсем не подавляла, а казалась естественной. Может быть, именно таким, располагающим, и был задуман весь этот интерьер — в далекое время, для давно исчезнувших людей?..

Лица посетителей за соседними столиками казались Лизе какими-то расплывчатыми пятнами. Она не могла не только запомнить их, но даже разглядеть; правда, особенно и не вглядывалась. Зато она внимательно смотрела на Виктора. Он-то какой, привычный обитатель этого нового мира?

На вид Виктору было около сорока, он был темноглаз и темноволос, и прическа его выглядела так, словно он только что вышел из парикмахерской, хотя его волосы не были покрыты лаковой коркой, а лежали мягкой, аккуратной волной. Наконец-то Лиза уловила то самое «главное выражение» его лица, которое не далось ей сразу, — это было веселое спокойствие. Перед нею сидел человек, испытывающий удовлетворение от жизни, это было очевидно. Лиза не знала, почему сложилась у неё такая уверенность. Ведь на лице Виктора не отражалось сытое самодовольство — наоборот, в глазах его светился ум и интерес к происходящему. Но именно веселым спокойствием веяло от каждой черты его ухоженного лица, от того, как лежали его руки на белоснежной скатерти… Лиза впервые видела такого человека и такое выражение лица. Она вспомнила, как суетливо, с напускной уверенностью, держался Чигирь — единственный человек, с которым она была в ресторане — и внутренне посмеялась над собой: нашла с кем сравнивать! Наверное, и её, Лизино, неожиданное спокойствие связано именно с тем, что она пришла сюда с Виктором; скорее всего, ей просто передалось его ощущение…

Пока Лиза разглядывала его, Виктор успел заказать аперитив. Лиза знала, что это такое, из западных романов. Интересно, как он выглядит? Высокий, изящный официант принес ей золотисто-оранжевый напиток в высоком бокале с трубочкой.

— Что это? — спросила Лиза.

— Для вас я заказал кампари с апельсиновым соком. Попробуйте, по-моему, вам должно понравиться.

Ему официант налил рюмку водки из маленького хрустального графина. Лизе понравилась приятная горчинка кампари, и она с удовольствием помешивала трубочкой звенящие в бокале льдинки.

Меню она, конечно, начала читать справа налево; цены её просто потрясли. Ее мама, например, на всю свою зарплату могла бы заказать разве что скромную закуску.

Уловив её замешательство, Виктор попросил:

— Лиза, пожалуйста, выбирайте то, что вам кажется вкусным. Как вы понимаете, раз уж мы здесь, цены не имеют особенного значения.

— Но я… Виктор, я просто не знаю, что здесь вкусно, а что нет, — слукавила Лиза. — Выберите лучше вы!

— Да? Ну, хорошо. Тогда, — обернулся он к официанту, — авокадо с креветками, моцареллу с помидорами, русские какие-нибудь закуски — что у вас свежее? Шашлык из осетрины — на горячее, кофе с большим мороженым, фрукты — потом. Пить — мне водку, девушке — белое вино.

«Ну конечно, он здесь завсегдатай — вон, даже меню не открыл», — подумала Лиза.

Она не могла понять: старается ли Виктор удивить её или просто ведет себя так, как привык; в его поведении проскальзывало и то, и другое. А как едят авокадо?

Авокадо, как выяснилось, надо было есть просто маленькими ложечками. В сочетании с креветками и соусом этот овощ — или фрукт? — оказался так вкусен, что Лиза забыла легкое смущение собственной неумелостью. От прохладного белого вина, которое официант налил в сияющий, необычной формы, бокал, Лиза почувствовала себя веселее. Лицо её раскраснелось, прозрачные бисеринки пота выступили на лбу. Ей стало жарко, и она замешкалась: что делать, обмахиваться салфеткой?

— А вы снимите пиджак, Лиза, — посоветовал Виктор. — И вообще, делайте то, что вам удобно. Уверяю вас, это в любом случае будет выглядеть естественно.

Повесив пиджак на спинку кресла, она почувствовала себя совсем легко. Виктор ел неторопливо, с удовольствием, и вместе с тем как-то незаметно. Видно было, что ему хочется поговорить с Лизой. И точно: едва она доела авокадо, он тут же отложил вилку и нож.

— Давно вы в Москве, Лиза? — спросил он.

Она посмотрела с удивлением.

— А откуда вы вообще знаете, что я не москвичка?

— Ну, это угадать ещё проще, чем ваш возраст. По вашей провинциальности — поверьте, очаровательной, в самом лучшем смысле этого слова.

— Месяц уже.

— Вы здесь работаете или учитесь?

— Нет…

И Лиза рассказала ему историю своего появления в столице.

Виктор выслушал её с интересом.

— Значит, в Новополоцк вы больше не вернетесь?

— Ну-у, этого я не говорила…

— Не вернетесь, тут и сомнений нет, — уверенно сказал он. — И правильно сделаете.

— Почему — правильно?

— А вы сами не понимаете? — Виктор, прищурившись, смотрел на нее.

— Я понимаю… — медленно произнесла Лиза. — Я понимаю, но объяснить не могу.

— Ничего, со временем разберетесь получше, спешить вам некуда, — успокоил её Виктор. — И надо же было мне вас встретить, да ещё при таких романтических обстоятельствах! Ведь я вас почти что спас от собаки, помните?

— Разве вы меня спасли? — удивилась Лиза. — По-моему, она ничего такого мне не сделала.

— А уж вам и жалко согласиться! Или вы хотели бы, чтобы я сражался ради вас с драконом, извлек вас из бурного потока? Вообще-то, по вашему виду — похоже…

— Нет-нет, — покачала головой Лиза. — Зачем же из потока?

— А потанцевать вы не хотите? — вдруг спросил Виктор.

Конечно, она хотела потанцевать! Она вообще любила танцевать, а сейчас голова у неё чуть-чуть кружилась от вина, и ей было весело, она чувствовала себя почти невесомой.

— Давайте потанцуем перед горячим. — Виктор уже вставал из-за стола.

Оказывается, в зале уже давно звучала музыка, а Лиза и не замечала! Они прошли между столиками — туда, где мелькали танцующие пары. Лиза только сейчас заметила, что Виктор чуть-чуть полноват; отлично сидящий костюм очень стройнил его. Но танцевал он прекрасно, она сразу это поняла.

— Как хорошо вы танцуете, Лиза! — сказал Виктор, не отпуская её талии, хотя музыка уже закончилась. — Еще один танец?

Она кивнула, музыка тут же зазвучала снова, словно в ответ на её согласие, и Виктор повел свою даму легко и ритмично.

— Вы просто блещете разнообразными дарованиями, — сказал он, пробираясь с нею обратно к столику.

— Да какие же мои дарования вы успели увидать? — смеясь, поймала его на слове Лиза.

— И правда — значит, я просто предвосхищаю события! — засмеялся он в ответ. — Не сомневаюсь, что у вас масса всевозможных дарований. А сейчас — горячее! Люблю, грешный человек, вкусно поесть! Здесь ещё помнят старую кухню.

Шашлык из осетрины принесли прямо на маленькой жаровне, и аромат от него шел такой, что у Лизы потекли слюнки, хотя минуту назад ей казалось: она так наелась, что больше и крошки не сможет проглотить. Шашлык таял во рту, истекал прозрачным соком, угольки под ним шипели и потрескивали, и все это было так красиво, что переставало быть просто едой — для сытости, а становилось настоящим праздником. Наверное, это и имел в виду Виктор, когда говорил о своей любви ко вкусной еде.

Они с аппетитом принялись за горячее. Безмолвный официант подливал то вина Лизе, то водки — Виктору. Тот, если и пьянел, то совершенно иначе, чем привыкла видеть Лиза. Он не расплывался в кресле, не краснел как помидор, не начинал говорить сальные комплименты…

— А где вы работаете, Виктор? — вдруг спросила Лиза.

В ответ он засмеялся:

— Вот и видно, что вы не испорчены условностями! Лучше дождаться, пока собеседник сам об этом скажет. Я занимаюсь нефтяным бизнесом. Представляете себе, что это?

— Ну-у, примерно…

— Разумеется, и примерно не представляете. Но вам это и ни к чему.

— А это трудно?

— А сейчас, Лизонька, все трудно, даже сигареты продавать у метро. Во всем свои трудности, и в нефтяном бизнесе тоже. Хотя есть и приятные моменты.

Когда принесли мороженое, Лиза едва не захлопала в ладоши. В огромной вазе, переливающейся всеми цветами радуги, помещалось целое сооружение — тоже всех цветов радуги, украшенное свежими ягодами и ломтиками фруктов. На самом верхнем ломтике банана лежал кусочек мокрого сахара. Официант поднес к нему зажигалку, и над вазой взметнулось синее пламя.

Виктор любовался Лизиным восторгом.

— Честное слово, чувствуешь себя человеком, когда видишь, какую радость вам доставляют эти невинные удовольствия!

Лиза тут же смутилась. Действительно, ведет себя, как девчонка!

— Ну вот, — расстроился Виктор, — вы и принялись себя сдерживать. Зачем, Лизонька? Ведь вы Бога должны благодарить за то, что он дал вам способность радоваться. Уверяю вас, в этом зале не найдется ни одной женщины, которая удивилась бы или обрадовалась, если бы ей принесли хоть слона на блюдечке.

Вечер подходил к концу — хотя, конечно, Виктор не торопил её. Они ещё раз потанцевали, выпили кофе. Лиза сняла со спинки кресла свой пиджак.

— Лиза, мы можем ещё остаться, если вы хотите, — предложил Виктор.

— Нет, зачем же? Уже поздно, Коля волнуется. Да и вообще, нельзя же делать вид, что праздник может продолжаться вечно…

Виктор промолчал. Официант положил на стол готовый счет; подписав что-то, Виктор протянул ему карточку и зачем-то — банкноту, достоинства которой Лиза не разглядела. Тот благодарно кивнул, на минуту исчез, потом появился снова и вернул Виктору карточку. Лиза с любопытством наблюдала за этими манипуляциями. Она поняла, что Виктор расплачивается кредиткой, но никогда не видела, как это происходит.

— Всего доброго, Виктор Станиславович, всегда вам рады! — произнес официант на прощание, и Виктор кивнул ему в ответ.

Машина стояла прямо у входа, как будто и не уезжала отсюда. Швейцар захлопнул дверцу, замелькали ярко освещенные зеркальные окна Тверской.

Лизе стало грустно, как будто сейчас часы пробьют полночь и хрустальная туфелька упадет с её ноги. Виктор время от времени бросал на неё короткие взгляды, его глаза поблескивали в полумраке машины. Ей показалось, что до Крылатского они домчались в одно мгновение.

Провожая Лизу от машины до подъезда, он дотронулся до её руки:

— Спасибо, Лиза, вы подарили мне чудесный вечер.

— По-моему, это вас надо благодарить за него.

Наверное, лицо у неё было такое расстроенное, что Виктор добавил:

— Я надеюсь встретиться с вами в самое ближайшее время. И непременно вам позвоню. А кстати, вот моя визитка, звоните и вы. Спокойной ночи, Лизонька!

Одновременно со стуком подъездной двери она услышала звук отъезжающего автомобиля и только в это мгновение подумала: а ведь он даже не попытался её поцеловать — простился, как будто все, что он сделал сегодня для нее, само собою разумеется! Эта мысль так удивила Лизу, что она остановилась у открывшегося лифта. Сегодняшний вечер заставил её забыть о том, что на самом деле в жизни все бывает иначе. Виктор мало походил на сказочного принца, но вел он себя именно так — свободно, великодушно и внимательно.

«А почему я удивляюсь этому? — спросила она себя. — Может, так оно и должно быть, и я напрасно думаю, будто знаю, как оно бывает по-настоящему?»

Ей было весело и легко. Даже грусть, возникшая в конце вечера, улетучилась после прощальных слов Виктора.

Она взглянула на визитку, которую так и держала в руке. На ней было вытеснено: Третьяков Виктор Станиславович, нефтяная корпорация «РосОйл», президент.

Лиза тихо открыла дверь квартиры, вошла, стараясь не стучать каблуками. Но Николай, конечно, не спал и тут же вышел ей навстречу.

— Ну ты и гуляешь! И ведь не знаешь, куда бежать, где тебя искать! — Он старался казаться спокойным, но видно было, что он волновался.

— Коля, не волнуйся, правда! Все было так прекрасно, ты себе просто не представляешь! — Лицо Лизы светилось, её тщательно уложенные волосы слегка растрепались и в приглушенном вечернем свете сияли серебристым облаком.

Николай невольно залюбовался сестрой — такой юной и прелестной выглядела она сейчас.

— Чай пить будешь?

— Да ну, какой чай! Знаешь, где я была?

Подробный Лизин рассказ совсем не привел Николая в восторг. Наоборот, он встревожился.

— Говоришь, он президент нефтяной компании?

— Да. Хочешь, посмотри визитку.

— Да визитка-то ладно. Просто я неплохо знаю, что такое нефть. Это такое опасное дело, Лиза, что лучше держаться от него подальше! И от нефтяных королей — тоже, особенно тебе.

— Почему же мне особенно?

— Почему-почему! Да потому что ты доверчивая, а эти люди — совсем другие, и доверять им нельзя.

Лиза обиделась на брата.

— Ты меня, видно, совсем дурочкой считаешь! Думаешь, я вообще ничего не понимаю в людях?

— Может быть и понимаешь, только не в этих. Они ведь другие, Лиза, понимаешь? Ну как тебе объяснить! — Николай с трудом подбирал слова, чтобы не напугать её и вместе с тем объяснить то, что знал сам. — Они постоянно играют в такие жестокие игры, что этого даже святой не выдержит. А святых среди них вообще-то не много.

— И что же ты мне предлагаешь делать? — спросила Лиза расстроенным голосом. — Скрываться от него, когда он позвонит?

— А ты уверена, что он позвонит?

— Ну, он обещал…

— Скрываться, конечно, не надо, но, если он не позвонит, я бы на твоем месте не очень расстроился. И на своем тоже…

Глава 5

Лиза уже думала, что Николай оказался прав: Виктор не звонил так долго, что она дала себе слово забыть о нем. В самом деле, ну что ей до этого человека? — убеждала себя Лиза. Подумаешь, поразил её дорогостоящим вечером! Разве она влюбилась в него? Нет, в этом Лиза была уверена. Тогда почему же она так бросается к телефону на каждый звонок и испытывает такое разочарование, когда просят Колю или Андрюшку?

Ее московская жизнь постепенно приобретала те очертания обыденности, которые приобретает любая жизнь, когда она течет равномерно. Лиза по-прежнему много гуляла с Маринкой, проверяла Андрюшкины уроки, даже была однажды на родительском собрании в его гимназии. И старательно убеждала себя в том, что вот так и должна проходить её жизнь, что это и есть её нормальное течение. Но, сидя с Маринкой на той самой лавочке неподалеку от обрыва, она невольно приглядывалась к прохожим…

Николай видел, что сестра ждет появления своего недавнего знакомого, и не знал, радоваться или расстраиваться, если он все-таки появится. С одной стороны, жаль её, конечно — все сидит одна! А с другой — не для неё такое знакомство, в этом Николай был убежден. Еще не хватало его Лизе оказаться связанной с мафиози — а в том, что весь нефтяной бизнес — крутая мафия, он не сомневался. Надо, пожалуй, пригласить в гости каких-нибудь неженатых друзей, пусть лучше с ними познакомится, — решил он.

Но друзей приглашать не пришлось. Виктор все-таки позвонил, и, придя однажды с работы пораньше, Николай сразу понял это по взволнованному, смущенному Лизиному лицу.

— Чего ж он так долго молчал, твой миллионер? — поинтересовался он, не задавая лишних вопросов.

— Говорит, в командировке был опять… Он извинялся, — объяснила Лиза.

— Да? Ну что ж, бизнес есть бизнес.

— Он меня опять приглашает…

— Когда?

— Прямо сейчас. Я тебя ждала, чтобы уйти.

Конечно, Лиза совсем не обязана спрашивать его, можно ли ей пойти куда-то с любым кавалером, и все же Николая сердило, что у неё есть какая-то совсем не известная ему жизнь, что она смотрит на него отсутствующими глазами и вся уже находится где-то там, где её мало ли что ещё ждет. Пожалуйста, даже не дождалась его ответа, побежала платье выбирать!

Когда за Лизой захлопнулась дверь, Николай подошел к окну на кухне, которое выходило во двор. Конечно, вот и лимузин у подъезда — именно такой, как он и ожидал, — и шофер за рулем, и телохранитель на переднем сидении. Он проводил машину взглядом и отошел от окна. Что поделаешь?

Объяснив свое отсутствие по телефону, Виктор уже не стал делать этого при встрече. И на этот раз он уже не спрашивал о Лизиных планах, просто сообщил:

— Знаете, Лиза, у меня билеты в театр — в Ленком, слышали про такой? Там «Гамлет» сегодня, я подумал, вам должно понравиться. Вы ведь наверняка любите все серьезное?

— А вы не любите? — спросила Лиза.

— Да любил когда-то, но и не слишком серьезное, и так давно, что уже успел забыть об этом. Жизнь не располагает. Но с вами я с удовольствием посмотрю и «Гамлета». — И он сделал успокаивающий жест рукой в ответ на готовые сорваться у Лизы возражения.

Они приехали в театр к самому началу спектакля. Хорошо еще, что успели, а не приди сегодня Коля пораньше?

Лиза сразу обратила внимание, что рядом с шофером сидит ещё какой-то мужчина, который спокойно кивнул в ответ на её «здравствуйте» и не произнес за всю дорогу ни слова. Ей неловко было спросить Виктора, кто это едет с ними. Теперь этот странный спутник прошел вслед за ними в директорскую ложу и сел у них за спиной. В ложе они были втроем. Спектакль уже начинался, и Лиза не выяснила у Виктора, какое отношение имеет к нему этот человек.

Спектакль понравился Лизе. Она читала «Гамлета» и не очень любила эту пьесу. «Ромео и Джульетта» куда лучше! Ей казалось странным все поведение героев, их сомнения и непонятные поступки. И вдруг все получило здесь, на сцене, совсем неожиданное объяснение. Все это оказалось обыкновенной историей о друзьях детства, о неожиданном предательстве старой дружбы, и это становилось ясно уже в первом действии! И, конечно, её любимые актеры — Абдулов, Збруев, Чурикова! Лиза так увлеклась тем, что происходило на сцене — к тому же, там было очень красиво из-за роскошных костюмов, каких-то разноцветных дымов, которые вились повсюду, — что совсем не обращала внимания на публику.

Только в антракте она обернулась к Виктору. Глаза её блестели.

— Вам понравилось?

— А? — словно очнулся он. — Да, ничего. Красиво, только шумно уж очень.

Лиза заметила, что он думает о своем и не слишком обращает внимание не только на сцену, но и на нее. Его безразличие показалось ей обидным. Зачем тогда приглашать её, если занят своими мыслями? Как это отличается от того оживления, внимания, которые он источал в прошлый раз!

Лиза отвернулась и принялась от нечего делать изучать публику, оставшуюся в зале во время антракта. Правда, таких было не много: почти все пошли в буфет.

— Выпьем что-нибудь? — предложил ей Виктор. — Можно, кстати, и поесть, здесь вообще буфет неплохой, говорят. Пойдемте, проверим. Или лучше сюда что-нибудь заказать?

— Нет-нет, конечно, пойдемте! — обрадовалась Лиза.

Виктор быстро сказал что-то их спутнику, и тот вышел прежде них.

Лиза вообще мало бывала в театрах — по пальцам можно было пересчитать все спектакли, которые она видела, когда приезжала на каникулы к брату, — а здесь и вовсе была впервые. Публика прогуливалась по фойе, и Лиза принялась с интересом разглядывать людей. Кто ходит на «серьезные», как сказал Виктор, спектакли? Наверняка это самые выдающиеся люди в Москве. Лиза догадывалась, что не только в Новополоцке, но даже и здесь «Гамлет» — не самое массово любимое произведение.

Это были странные люди! Лиза даже растерялась немного, приглядевшись к ним повнимательнее. Сначала она с восторгом узнала несколько знаменитостей, не менее известных, чем те актеры, которые играли в спектакле. Потом выделила иностранцев, в основном молодых. Они держались, пожалуй, слишком шумно, но зато с такой внутренней раскованностью, которой Лиза втайне завидовала. У неё не получалось не думать, как она выглядит в глазах окружающих, а эти, кажется, вообще не обращали внимания, что они здесь не одни. Это было заметно во всем, даже в одежде. Вид одной девушки едва не заставил Лизу рассмеяться: на ней, маленькой и неимоверно толстой, были желтые леггинсы и черно-зеленое, обтягивающее бедра платье, не достававшее до колен; на голове у неё был лихо нахлобучен желтый берет с зеленым пером. Толстушка, однако, ничуть не смущалась тем, что её бесформенная талия обрисовывается во всей красе. Наоборот, сидя на банкетке и закинув ногу за ногу, она оживленно щебетала по-английски со своим спутником, высоким молодым человеком приятной наружности, одетым в потертые джинсы и длинный свитер. Все это выглядело естественно и красиво, хотя и совсем непривычно.

Да и вся публика поразила Лизу. Сначала она не могла различить лиц — как тогда, в ресторане, — но уже не из-за того восторга, при котором весь мир сливается в одно счастливое пятно. Была какая-то другая причина этой неразличимости, и Лиза никак не могла понять, в чем она состоит. Но потом она догадалась: все эти лица — может, были и исключения, но Лиза не видела их — были точно покрыты особым лоском, похожим на восковой слой. От этих людей веяло привычным равнодушием, которого Лизе ещё не приходилось видеть в таком количестве.

Конечно, в фойе, были и другие люди, и если бы она огляделась попристальнее, то заметила бы и их, но в первую очередь Лизе бросились в глаза только вот эти лица, отмеченные одним и тем же выражением.

Умей она лучше разбираться в людях, она непременно догадалась бы, что это было равнодушие не только к жизни, которую они исчерпали до дна — точнее, до того предела, перейти который им было не дано, — это было и полное, безграничное равнодушие к ней, к Лизе. Никто просто не замечал девочку, смущенно глазевшую вокруг. Мало ли видели здесь таких девочек?

Лиза беспомощно оглянулась на Виктора, словно ища поддержки или объяснения. Но он шел рядом, даже не глядя на нее, и по усталому выражению его лица Лиза поняла, что едва ли он сможет сейчас ответить на любой её вопрос, а тем более на такой, который она и задать-то толком не сумеет.

В буфете они сели за столик, и их спутник — он был уже здесь — принес им бутерброды с икрой, два бокала вина, сок и конфеты в блестящих обертках. Сам он уселся рядом и принялся медленно потягивать сок из высокого стакана, незаметно поглядывая по сторонам.

Здесь было куда более оживленно, чем в фойе. Мужчины громко разговаривали, чокались, женщины смеялись и обсуждали общих знакомых, болтали о нарядах и косметике. Понять, что идет театральный антракт, можно было только по тому ощущению временности, которое всегда возникает в театральных буфетах: все точно сидели на краешках стульев.

Впрочем, некоторые расположились весьма плотно. Соседний столик, например, весь был уставлен бутылками, тарелками, к нему были придвинуты стулья из-за других столов. Там шла обычная пьянка, каких Лиза много навидалась в Новополоцке. Видно было, что никто не торопится в зал. Один мужчина задремал, распустив галстук и свесив голову на плечо соседки. Казалось даже, что он похрапывает.

Лизу слегка удивило, что Виктор ничего не говорит ей. Не может же он не замечать, что она чувствует себя смущенной и растерянной! Но он потягивал вино — казалось, не находя ничего странного в окружающей обстановке и не обращая особенного внимания на Лизу. Потом он встрепенулся:

— Мы не засиделись? Кажется, было два звонка?

— А вот они, по-моему, не торопятся. — Лиза незаметно кивнула на людей за соседним столиком.

— Ну, это их дело, не стоит обращать внимания. Я вон однажды вообще из ложи не мог выйти — дверь не открывалась.

— Почему?

— А под ней с другой стороны пьяный лежал: уснул прямо в фойе.

— Как странно…

— Что тут странного? — пожал плечами Виктор. — Не всем ведь интересно спектакль смотреть.

— Но зачем тогда сюда приходить?

— Для престижа чаще всего, театр-то этот престижный, — спокойно объяснил он. — Бывает, придет человек отметиться, а смотреть и не может, ну не приучен он спектакли смотреть — вот и уснет втихаря под музыку. Так что вы не переживайте за них, Лиза. — Он впервые за весь вечер улыбнулся. — Они как-нибудь без вас разберутся. Из пистолетов не палят — и на том спасибо.

Виктор поднялся из-за столика, его знакомый тоже, Лиза встала вслед за ними. Слова Виктора потрясли её, ей даже не хотелось возвращаться в зал. Престижный театр! Она знала, что бывают престижные и непрестижные машины, хотя ей все иномарки, даже Колина, казались роскошными; это понятно. Но чтобы для престижа ходить в театр… Лиза не могла сразу осмыслить это, да и начавшееся действие её отвлекло. Вскоре она вновь увлеклась тем, что происходило на сцене, забыв о том, что видела в антракте.

Но когда зал начал аплодировать и на сцену понесли цветы, и актеры в третий раз вышли на поклон, — Лиза вновь вернулась к этим размышлениям. И первое, что пришло ей в голову: а Виктор? Он-то как относится ко всему этому? То есть, конечно, не к тому, что кто-то напивается в буфете — судя по всему, его трудно чем-либо удивить, — а вот именно к тому, что в театр приходят совсем не ради спектакля и совсем не те люди, которым, наверное, хотелось бы прийти?

Едва они оказались в машине, а их спутник захлопнул за ними дверцу и сел впереди, — Лиза не выдержала и спросила:

— Виктор, а вы тоже так думаете?

— Как? — Он недоуменно взглянул на нее.

— Ну, что в театр ходят для престижа?

— Да я, по правде говоря, об этом вообще не думаю. Я не слишком люблю этот театр и, поверьте, для моего престижа мне не нужно ходить уже почти никуда. Сегодня это я так, чтобы вас развлечь. А вообще-то… Сами подумайте, Лиза. — Он всмотрелся в её смущенное лицо. — У людей появились деньги, притом много денег. Они быстро получили все, что хотели, — а хотели они, уверяю вас, не так уж много, потому что понятия не имеют о том, чего вообще можно хотеть, не настолько хорошо они воспитаны. И что же им делать дальше? Они уже все перепробовали, а вот ещё слышали, что есть такой шикарный театр, где играют все актеры, которых они с детства видели по телевизору. Ну, и идут. Тем более, билеты дорогие, значит, для богатых это все и предназначено, для них то есть.

Лиза не знала, что сказать. Наверное, он был прав, но уж очень все это непривычно… А Виктор продолжал:

— Только не надо все это видеть в мрачном свете. Ведь не так уж плохо, что они сюда вообще ходят, пусть и без интереса, пусть и не понимают ничего. В следующий раз, глядишь, кто-нибудь и ребенка приведет — тоже потому только, что слышал, будто ребенка надо водить в театр, — а тому уже и понравится… Вообще, дети богатых людей — это особая тема, — прервал себя Виктор. — Я вам потом как-нибудь объясню, если вас интересуют подобные лекции.

— Меня все интересует! — воскликнула Лиза.

— Ваше счастье, милая Лизонька, — улыбнулся он. — Я уже говорил вам, что этому можно только позавидовать.

Наверное, Виктору стало неловко за его сегодняшнее молчание, или просто Лизин живой интерес передался ему, потому что он вдруг сказал:

— Вы меня извините, кстати, что я такой мрачный. Устал, как собака. Сегодня прилетел из Эмиратов, ночью спал три часа, обедал в самолете, — в общем, весь набор.

— Но зачем же вы… — смутилась Лиза. — Мне ведь неудобно, что я вас утомляю…

— Ну, это совсем наоборот, — успокоил её Виктор. — Вы заряжаете энергией, разве не замечаете?

— Нет…

— Есть такие люди, которые просто излучают положительную энергию, и вы к ним принадлежите, — сказал Виктор. — Я совсем не энергосос, не беспокойтесь, но общаться с вами — одно удовольствие.

— А что такое энергосос? — заинтересовалась Лиза.

Не отвечая на вопрос, Виктор прикоснулся к её руке:

— Ах, Лизонька, как я вам завидую — вам ещё столько предстоит узнать, и вы так открыты для любой информации, просто любо-дорого смотреть!

— А куда мы едем? — вдруг спохватилась она.

— Разве я вас не предупредил? Я просто подумал: раз уж у нас сегодня такой эстетический выезд, то не завершить ли нам вечер в одном приятном заведении — здесь совсем рядом — и не послушать ли перед сном хорошую музыку? Музыку ведь вы, наверное, тоже любите?

— Конечно! — обрадовалась Лиза. — Но я ведь не сказала Коле, а уже так поздно…

— Я бы посоветовал вам сказать брату, если у вас есть необходимость перед ним отчитываться, что ему незачем за вас волноваться, когда я вас приглашаю куда-нибудь, — сухо заметил Виктор. — Договорились?

— Договорились, — смущенно кивнула Лиза.

Они ехали, кажется, минуты пять, не больше, Лиза даже пожалела, что не пошли пешком: погода была прекрасная. Выйдя из машины, она почувствовала, какая свежесть разлита в вечернем воздухе, несмотря на то что они остановились прямо на Тверской, перед каким-то зданием, в огромные окна которого Лиза разглядела светящееся фойе.

— Это ресторан? — спросила она. — Но ведь для ресторана, наверное, поздно?

— Ну, во-первых, не поздно, — возразил Виктор. — После театра всегда шли ужинать в ресторан, если вы помните из литературы. Но вы, как я вижу, в ресторан не хотите, да и у меня, по правде сказать, от усталости нет аппетита. Так что мы выпьем по чашечке кофе и послушаем музыку, как я вам и обещал.

Они вошли не через центральный вход, а откуда-то сбоку. Лиза заметила, что их постоянный спутник, к присутствию которого она уже привыкла, на этот раз не пошел за ними, остался в машине.

Поднявшись на второй этаж, они оказались в небольшом зале, в котором царил полумрак. Виктор провел её к столику у стены. Впрочем, здесь все столики были у стены: каждый из них находился в полукруглом углублении — так, что посетители оказывались отделены друг от друга, несмотря на то что сидели они не в кабинетах, а в общем зале. Лиза села за стол и с интересом огляделась по сторонам.

Посредине зала на небольшом подиуме стоял концертный рояль, за которым никого не было. Но не было похоже, что посетители собрались на концерт: они негромко разговаривали, пили кофе или потягивали коктейли. Лиза могла разглядеть только людей за столиками напротив — и она сразу поняла, что это совсем другие люди, чем те, которых она видела только что в Ленкоме. Кажется, в основном это были иностранцы, но не такие пестрые и раскованные. Лиза попыталась понять, чем отличается их одежда, но поняла только, что одежда словно бы не заметна на них — вернее, не бросается в глаза, во что они одеты, так изящен и прост весь стиль их одежды.

И так же изящно и просто они держались. Лиза сразу уловила это изящество во всем, вплоть до манеры наклонять голову, чтобы лучше расслышать собеседницу; почти все мужчины были с дамами.

Это общество составляло такой контраст с тем, которое, как Лиза только что думала, и было настоящим высшим светом, — что она вновь растерялась, не зная, как вести себя здесь. Кто же эти люди? Конечно, тоже богатые, но почему тогда они так разительно отличаются от тех богатых, которых она видела совсем недавно?

К их столику подошел официант в черном костюме, белоснежной рубашке и бабочке, приветливо кивнул, протянул каждому солидную кожаную папку и исчез.

— Вы будете что-нибудь пить или есть? — спросил Виктор. — Я-то выпью только кофе, но это не значит, что и вы должны голодать.

— Я тоже — кофе, — сказала Лиза.

Официант тут же появился снова, словно поняв, что они уже выбрали. Кофе он принес через минуту и, прежде чем отойти, зажег на их столе свечку, которая находилась внутри широкого прозрачного бокала в форме тюльпана. В том, как осветился свечным огоньком стол, был какой-то особый уют: совсем не домашний, но и не казенный, а живой, трепетный, и Лиза сразу почувствовала, как приятно и спокойно идет здесь время…

Она встрепенулась от звуков музыки. За роялем уже сидела молодая женщина, и по залу лились мелодичные аккорды. Лиза не могла определить, что именно она играет. Это была не классика, но и не рок — какие-то легкие, прелестные мелодии, плавно переходящие друг в друга.

— Вы не курите, Лиза? — спросил Виктор, доставая из кармана сигареты.

— Нет, спасибо.

— Тогда, если вы не против, я закурю?

— Ну конечно!

Она поражалась его вежливости. Ведь он устал, до неё ли ему, казалось бы, и не такая уж помеха — курение, чтобы спрашивать на то её согласия. А вот ведь — спрашивает! Интересно, в какой семье он вырос? Лиза вспомнила, что это было первое, что всегда выясняла её мама, когда у Лизы, даже совсем маленькой, появлялись новые друзья или подружки. Но ей неловко было спросить его об этом, а тем более сейчас, когда звучал рояль.

— Лиза, здесь, кстати, совсем не обязательно слушать музыку так внимательно, ведь это не концерт. То есть, разумеется, вы можете слушать её, как в консерватории, но можете и спокойно болтать, если хотите, — сказал Виктор.

— А что она играет?

— Она импровизирует. Это Инина, прекрасная пианистка, я всегда с удовольствием её слушаю.

Лиза впервые слушала импровизацию, и ей нравилось представлять, какой будет следующая мелодия. Она радовалась, если удавалось угадать, в какую сторону потекут звуки. Видно было, что и Виктору доставляет удовольствие этот музыкальный поток. Он откинулся на спинку кресла, с наслаждением затягивался сигаретой, и на лице его вместо раздраженной усталости появилось уже знакомое Лизе выражение веселого спокойствия.

«Наверное, поэтому он и любит ходить сюда, — подумала Лиза. — Для этого и нужна ему музыка, и только такая музыка может быть ему приятна…»

Но эти легкие, ненавязчивые мелодии были приятны и ей, она с удовольствием отдавалась их стремительному бегу и не думала больше о музыкальных вкусах Виктора. Она лишь заметила мимоходом, что после каждой сигареты перед Виктором появляется чистая пепельница — когда только приносит её официант, и как незаметно!

Инина встала из-за рояля, поклонилась и удалилась под короткие аплодисменты. Лиза была разочарована — так недолго! Но пианистку тут же сменил саксофонист, и после первой же мелодии, которую он сыграл, Лиза забыла обо всем. Она никогда не увлекалась ни джазом, ни саксофоном, но эти странные, пленительные звуки, даже сам облик музыканта — поразили её. В звучании саксофона была печаль и ещё что-то неназываемое, что рождается в душе в момент особого подъема и вдохновения, — и Лиза замерла, глядя на саксофониста.

— Вам, Лиза, исключительно на концерты надо ходить, — поморщился Виктор. — Что ж, пойдем непременно. А все-таки здесь вы бы расслабились. Смотрите, и кофе ваш остыл.

— Да-да, — очнулась Лиза. — Как красиво, правда?

— Прекрасный инструмент, я его тоже люблю. Но у меня такое впечатление, что вы вообще слышите саксофон впервые? Ведь исполнитель самый обыкновенный, импровизации не совсем его, а по известным мелодиям.

— Да? — расстроилась Лиза. — А мне так понравилось…

Но даже скептическое замечание Виктора не изменило её впечатления. Саксофонист играл прекрасно! Лиза нисколько не обиделась на Виктора. Ведь он не просто водил её по дорогим заведениям, а позволял почувствовать так много нового! Она, например, не знала, что так приятно проводить вечер за чашкой кофе, в обществе незнакомых людей, которые не мешают тебе своим присутствием, а наоборот — создают совершенно особое настроение приподнятости и уюта одновременно. Как смутный сон вспомнила она свою новополоцкую компанию и тоску, которая охватывала её, когда она видела те знакомые лица…

«Может быть, я становлюсь высокомерной?» — подумала Лиза.

Но какой-то тихий и властный голос говорил ей, что дело совсем в другом. Наверное, нечто подобное испытывает человек, когда видит, как посаженное и забытое семечко вдруг дает зеленый росток, как не по дням, а по часам этот росток становится необыкновенным, удивительным растением. Такой росток Лиза чувствовала сейчас в собственной душе…

Они дослушали саксофониста, выпили ещё по чашечке кофе. Люди уходили, приходили новые посетители; не похоже было, что близится закрытие.

— А здесь хоть до утра можно сидеть, — объяснил Виктор. — Сюда вообще обычно заходят после работы — именно посидеть за кофейком, расслабиться. Я здесь часто бываю.

Вечерняя Тверская встретила их особым, только московским вечерним улицам присущим, гулом. Это был именно единый гул, складывающийся из разных звуков: шороха шин по асфальту, болтовни и смеха прохожих, музыки, доносящейся из ресторанов. Тверская казалась Лизе рекой, и она с удовольствием погружалась в её сильные, набегающие волны. Она вдруг почувствовала себя здесь не чужой, и ей показалось странным это ощущение: ведь она ровно ничего не сделала, чтобы стать здесь своей, да и оказалась-то на Тверской в такое время всего во второй раз.

Ей хотелось спросить Виктора, знакомо ли ему такое чувство, но она не решилась расспрашивать, потому что знала, что он устал. Лиза вообще хотела о многом расспросить его. Тем более что она не знала, встретится ли с ним ещё раз… Это было совершенно непривычное для неё ощущение. Лиза чувствовала, что играет зависимую, подчиненную роль, но это почему-то не оскорбляло её, не вызывало желания вырваться из-под этого странного, непредсказуемого покровительства.

«Может быть, я все-таки влюбилась в него?» — мимолетно подумала она.

Но об этом невозможно было думать мимолетно, в этом вообще не так легко было разобраться — главным образом потому, что Лиза никогда ещё не была влюблена.

Если бы она рассказала об этом, например, Николаю — тот наверняка бы не поверил. Как, его сестра, эта девочка, при одном взгляде на которую думаешь именно о любви, — и не была влюблена? Быть не может! И все-таки это было так. В свои неполные двадцать лет Лиза Успенская пыталась понять, влюблена ли она в человека, с которым провела вечер, и ей не с чем было сравнить свое чувство к нему…

В машине Виктор снова помрачнел — это было особенно заметно после его недавнего оживления в полутемном зале отеля. Всмотревшись в его лицо, Лиза заметила, что глаза у него едва не закрываются, что ещё немного — и он уснет прямо в машине.

— Извините, Лиза, — произнес Виктор, когда машина остановилась у подъезда. — Вечер сегодня получился какой-то скомканный. Но это просто моя усталость виновата, не больше. До встречи! Я вам позвоню.

Она простилась с ним, кивнула и его знакомому, который все так же сидел рядом с шофером, и вошла в подъезд. Несмотря на то что мало было в её жизни столь насыщенных, интересных вечеров, её одолевало недоумение. Как-то не так все происходило, как, по её мнению, должно было происходить, когда девушка встречается с мужчиной.

Но — что происходит? И как — должно?

После «театрального выхода» Виктор снова исчез.

«Наверное, опять улетел в свои Эмираты, — думала Лиза. — Но не живет же он там? А ведь от него уже две недели ни слуху, ни духу!»

Все-таки было что-то унизительное в таком ожидании, хотя Виктор ничем, как будто, не унизил её — даже наоборот, был с нею так вежлив, как ни один из её прежних знакомых.

Лиза думала, не позвонить ли самой: ведь его карточка лежала в её записной книжке. Ну, и что она скажет? Что хочет с ним встретиться — и выслушает в ответ, что ему сейчас не до нее? Нет, вот это уже будет настоящее унижение, на которое она не пойдет никогда!

Николай внимательно приглядывался к сестре — тем более что и приглядываться особенно не приходилось: все чувства были написаны на её лице.

— Лиза, — сказал он наконец, — я тебе разве не говорил, что если он вообще не позвонит, надо только радоваться?

— Говорил.

— Так что ж ты переживаешь? У них своя жизнь, ты пойми! У твоего нефтяного короля наверняка есть жена, дети, любовница, не говоря уже о том, что его бизнес требует уйму сил. А ты сидишь в своей горнице и ждешь, не пришлет ли он голубка!

Что могла ему ответить Лиза? Она до сих пор не знала, есть ли у Виктора семья. И почему не быть семье, ведь он не мальчик! Чего же она, действительно, ждет?

Часто звонила Наташа. Говорила, что скучает, хотя работа ужасно интересная.

— Я вам в письме подробнее напишу! — обещала она. — Столько всего — никаких денег не хватит по телефону рассказать!

Письмо от неё пришло почти через месяц, и Николай на чем свет стоит ругал почту, которая работает, как в каменном веке. В письме, кроме описаний европейских красот и налаженного быта, содержалось и нечто интересное для Лизы: Наташа нашла для неё отличную возможность приехать в Германию!

— Нет, ты только подумай! — восхищался Николай, сидя за воскресным завтраком. — Ведь мы ни о чем таком и не говорили, а Наташка, молодец, разыскала! И главное, тебе не прислугой предлагают ехать, а именно пожить в семье, как взрослой дочери — ну, и поработать, конечно, с ребенком посидеть. Но это для тебя, по-моему, теперь семечки — наловчилась с Маринкой!

— Но почему вдруг гувернанткой? — удивлялась Лиза. — Я ведь ничему не смогу этого ребенка научить. Я даже языка толком не знаю, после нашей-то школы.

— Да чему его учить? Без тебя научат! Твое дело — приглядывать за ним до обеда, вот и все. Она ведь подробно пишет: это совершенно нормальная работа, по-французски называется «о-пэ», половина европейских девчонок едут вот так в иностранные семьи сразу после школы. У этих её Нойбергов сейчас француженка живет, а чем ты хуже француженки?

— Может, и хуже…

— Вот уж нечего прибедняться, особенно тебе! — возмутился Николай. — И в конце концов, поедешь не к чужим людям, к Наташкиным знакомым, поживешь, посмотришь. Не понравится — уедешь, и все дела, паспорт при тебе, билет тоже! А там — чем черт не шутит…

Лиза понимала, что имеет в виду брат: может быть, ей повезет, и она влюбится там в какого-нибудь немца; вернее, немец влюбится в нее. Это была голубая мечта всех её подруг, некоторые даже специально ездили в поисках иностранных женихов из Новополоцка в Жодино, где итальянцы строили какой-то новый цех на автомобильном заводе.

— Да что ты меня уговариваешь, Коля, разве я против?

— Ты только не думай, что мы тебя туда отправляем жениха искать. Разве плохо Европу посмотреть? А как тебе ещё туда попасть? Пока это ты ещё станешь у нас кинозвездой! — улыбнулся Николай.

Лизе действительно было интересно — ещё бы, Германия! Об этом она вообще не думала, когда ехала сюда. И если бы не легкая заминка — знакомство с Виктором, которое развивалось так странно и неизвестно что обещало впереди, — она не задумалась бы ни на минуту. Но, конечно, из-за Виктора она от Германии не откажется, и дело здесь совсем не в погоне за женихами — просто ей все интересно.

Неожиданная перспектива переменила Лизино настроение. Она снова повеселела, отсутствие Виктора перестало тяготить её. Не сошелся же свет на нем клином! Да и вообще, может быть, прав Коля, и это даже лучше для нее, что он не появляется.

Как и в прошлый раз, Виктор появился именно в тот момент, когда Лиза уже смирилась с его исчезновением.

Его голос в трубке звучал весело:

— Сегодня, Лизонька, я весь в вашем распоряжении!

Лиза хотела сказать что-нибудь едкое — мол, семья отпустила? — но она совершенно не умела, да и не хотела ставить людей в неловкое положение. Зачем обижать Виктора, и разве он должен отчитываться перед ней? Поэтому она произнесла только:

— Но едва ли я могу предложить вам что-нибудь интересное…

— Вы — мне? — рассмеялся Виктор. — Об этом и речи нет! Это я хочу предложить вам что-нибудь интересное, и жду ваших пожеланий.

— У меня их нет.

— Тогда давайте встретимся и обсудим это дело на месте, хорошо?

И Лиза согласилась. А почему ей было не согласиться, когда никаких планов у неё в этот вечер не было, как не было их и в предыдущий, и, наверное, в следующий вечер?

Виктор, как обычно, подъехал к дому. Все мамаши с колясками уже смотрели на Лизу с подозрением, а одна и вовсе перестала здороваться — интересно, почему? Но сейчас Лизе было не до того, чтобы размышлять об этом.

— Вы, наверное, обиделись на меня, Лиза? — спросил Виктор, едва они отошли от подъезда.

— Вообще-то не очень…

— Не очень, но все же обиделись?

Он внимательно и весело смотрел на нее, выражение его лица было сегодня совсем другим, чем в прошлый раз, во взгляде не было и тени усталости, и его искрящееся оживление невольно передалось Лизе.

— Я не обиделась на вас. — Лиза прямо посмотрела на него. — Я просто подумала, что ничего о вас не знаю.

Виктор рассмеялся так весело, что Лиза тоже невольно улыбнулась.

— Лизонька, вы — чудо! Сам себе не верю: стою где-то у подъезда, и прелестная юная девушка с зелеными, как тот самый виноград, глазами хочет знать обо мне буквально все!

— Нет, вы меня неправильно поняли, — поспешно сказала Лиза. — Я не допытываюсь ни о чем, но со мной никогда такого не было — чтобы я совсем ничего не знала о человеке, с которым встречаюсь.

— И у меня даже есть подозрение, — Виктор взял её под руку и повел к машине, — что вы не со многими и встречались до меня. Я не прав?

— А можно мне не отвечать на ваш вопрос? — Лиза неожиданно рассердилась.

— Вы взрослеете на глазах, Лиза! — Виктор нисколько не обиделся. — Я думал, вы ответите: да, прав. Но это совершенно неважно, встречались вы или нет, а гнев вам идет. Впрочем, вам идет все, что заставляет сверкать ваши глазки!

Занятая разговором, Лиза не сразу заметила, что машина сегодня другая: на этот раз действительно «Мерседес». Виктор выглядел как всегда элегантно, это она заметила сразу. На нем был костюм того же необычного цвета, который так бросился Лизе в глаза при первой встрече: цвета едва уловимой зелени. И, конечно, под цвет костюма была подобрана рубашка, и пестрый галстук с рисунком «павлиний глаз» неуловимо соответствовал основному тону. Неужели он не женат — а кто же подбирает ему все это? Лиза вспомнила, как бывают одеты холостяки, какие у них прически; взять хотя бы Валентина Казимировича. Да что там Валентин — даже Коля, не пригляди Лиза вовремя, норовит надеть то, что висит в шкафу поближе. Хорошо, что там ничего страшного не висит, но дело ведь в самой привычке! А вот Виктор всегда выглядит безупречно, его и представить невозможно в мятых брюках или нечищенных ботинках.

Шофер, как обычно, сидел за рулем, но человека на переднем сидении не было.

— Ваш приятель не поедет сегодня с нами? — спросила Лиза.

— Какой приятель? О Господи! — Виктор посмотрел на неё с нескрываемым удивлением. — Лиза, вот такая наивность — это уже лишнее. Неужели вы не поняли, что это был просто охранник? Трудно поверить!

Лиза едва не заплакала. Сколько можно выглядеть идиоткой! Но разве она виновата? Где же ей было видеть телохранителей? Виктор тут же устыдился своих слов:

— Ну-ну, не расстраивайтесь, Лизонька, я просто забыл, что вы человек совсем другого мира. Но неужели даже по телевизору не видели, в газетах не читали?

— Я читала, конечно, но я не связывала все это с вами…

— А с кем же вы тогда все это связывали? Сейчас никто не живет без охраны — в определенном кругу, разумеется.

— Но вы и тогда, в ресторане, были один, и сегодня…

— Да, позволяю себе такую слабость иногда. Надоедает, знаете ли, что они сопровождают тебя… Везде, одним словом, сопровождают. И, помимо прочего, сидят над душой, когда ты беседуешь с девушкой. Вот и плюнешь иногда на все, поедешь один. А сегодня вечер какой чудесный — май! Итак, куда мы едем на этот раз? — весело спросил Виктор. — Ах, да, вы ждете моих предложений, и правильно. Не буду делать вид, что наш сегодняшний выход — экспромт. Вы любите Испанию?

— Вы хотите пригласить меня в Испанию? — улыбнулась Лиза.

— Почти. Во всяком случае, попробовать испанскую кухню и послушать испанскую музыку.

— С удовольствием!

Лизино расстройство из-за телохранителя точно ветром сдуло. Виктор умел руководить её настроением!

— Тогда — вперед! В «Метрополь» поехали, Слава, — сказал он шоферу.

«Метрополь»! Лиза столько читала о нем и столько раз рассматривала вьющиеся по его стенам врубелевские картины, что он был для неё уже не просто рестораном, а частью той Москвы, которую она представляла себе по книгам. Может быть, сложись обстоятельства иначе, она увидела бы наяву совершенно другую Москву, чем в своих фантазиях. Но знакомство с Виктором сразу погрузило её в тот мир, где все казалось возможным…

Белая мраморная лестница «Метрополя» была как раз такой, какую Лиза представляла — торжественной и величественной. Они поднялись по ней и оказались ещё перед одной лестницей — узкой, винтовой. Она словно вела в тайные покои — наверняка такие были в этом старинном здании. Молодой человек, стоявший у лестницы, внимательно вгляделся в Виктора, потом вежливо кивнул и пропустил их наверх. Зал, в который они попали, был невелик и отделен от большого зала стеклянной перегородкой. Это создавало совсем особое ощущение пространства, ограниченного и свободного одновременно.

Лиза села за столик и тут же залюбовалась живым деревом, которое росло в красивой кадке; такие же деревья были рядом с каждым столиком. Зал выглядел изысканным, и деревья только усиливали это впечатление. Посреди зала размещался невысокий подиум.

— Значит, испанский ужин? — спросил Виктор. — Это интереснейшая кухня, поверьте. Я всю Испанию объездил, и в каждой деревушке — неповторимые блюда, пальчики оближешь! Конечно, здешней кухне до той далеко, но все же… Вы ели когда-нибудь паэлью?

— Никогда! — радостно сообщила Лиза.

— Вот и прекрасно! — в тон ей произнес Виктор. — Значит, закажем паэлью. А пить — сангрию, здесь её свежую готовят, как и следует, а не наливают готовую из бутылки. — Он перехватил Лизин взгляд на сцену. — А вы уже музыку ожидаете? Сейчас, сейчас начнется, я специально привез вас сюда пораньше, чтобы вы послушали с начала. Хотя это такая музыка: с начала слушать, с конца — все равно хорошо.

Действительно, музыканты вскоре появились, и одновременно с их выходом принесли паэлью. Лиза просто не знала, на что смотреть раньше. Виктор забавлялся её нерешительностью.

— Смотрите, смотрите, милая, на своих музыкантов, еда подождет! Но учтите, холодная паэлья теряет половину своей прелести.

Пока музыканты усаживались, Лиза успела разглядеть и паэлью — такую же яркую, разноцветную, как одежда на девушке с кастаньетами, поднявшейся на подиум. В паэлье видны были креветки, мидии, ещё какие-то экзотические ломтики, и Лиза принялась за неё с таким удовольствием, что даже забыла на минуту о музыкантах, так было вкусно. В темно-розовой искрящейся сангрии плавали фрукты и лед, она была прохладной и приятной.

Виктор и на этот раз оказался прав: испанская музыка, которую с необыкновенным темпераментом — то скрытым, то рвущимся наружу, — исполняли музыканты на подиуме, была удивительно ненавязчивой. Она создавала прекрасный фон для разговора, незаметно улучшая настроение.

— Итак, вы, Лиза, непременно хотели знать, с кем имеете дело? — начал Виктор. — И что же вас интересует прежде всего — женат ли я?

Лиза смутилась. В самом деле, чего это вдруг ей пришло в голову приставать к нему с расспросами?

— Нет, я совсем не о том хотела спросить, — попыталась она оправдываться. — Это совершенно неважно для меня, женаты ли вы. А почему вы всегда говорите мне «вы»? — перевела она разговор.

— Но ведь вы едва ли станете называть меня на «ты»? — спросил Виктор, и Лиза утвердительно кивнула. — Ну, а я не привык «тыкать» собеседнику, который не отвечает мне тем же. И потом, разве вам неприятно мое обращение?

— Конечно, приятно!

— Вот видите. Но вернемся к волнующему вопросу, хотя ничего особо волнующего в нем нет: я просто разведен. Моя жена живет теперь в Бразилии — вовремя успела воспользоваться своей увядающей красотой и выскочила замуж за французского дипломата, с которым и пребывает ныне по месту его службы.

— А она там работает? — заинтересовалась Лиза; ей почему-то было интересно все, что касалось Викторовой семьи.

— Ну, кем она там может работать! Она и здесь-то не работала после того как мы поженились. Когда-то, сто лет назад, она варила кофе в «Кулинарии» на улице Горького, и это осталось её единственной специальностью.

— А дети у вас есть? — спросила Лиза.

— Есть сын.

— И он остался с мамой?

Лизе жаль стало Виктора: каково ему жить в постоянной разлуке с ребенком!

— Формально — да, но фактически он живет вообще отдельно — учится в частном пансионе в Швейцарии.

— Как, совсем один?!

— А что тут такого? Там все совсем одни, даже дети из весьма благополучных семей. Это один из лучших пансионов Европы. А вообще-то он у меня довольно взрослый, ему семнадцать уже.

Лиза и представить не могла, что у Виктора может быть такой взрослый сын. Сколько же ему, в таком случае, лет? Она-то думала, нет и сорока…

— Да-да, Лизонька, — ответил на её безмолвный вопрос Виктор. — Я гораздо старше, чем вы, вероятно, думали. Я и вашим отцом мог бы быть — по возрасту, разумеется. Но, как видите, стараюсь держаться в форме. А это, поверьте, не так просто при моем напряженном жизненном ритме.

— А вы не скучаете без сына? — спросила Лиза, чтобы уйти от разговора о возрасте, который почему-то был ей не слишком приятен.

— Да я его вижу довольно часто: всегда заезжаю, когда бываю где-нибудь в Европе. И, кстати, гораздо чаще, чем мне удавалось бы его видеть, живи он со своей мамашей, например, в Крылатском.

— Но ведь он, наверное, скоро окончит пансион и вернется?

— Боже упаси! Зачем это ему возвращаться? — удивился Виктор. — Поступит в университет где-нибудь в Европе или в Штатах. Мы с ним сейчас как раз решаем, в какой. А потом будет там работать, как всякий нормальный человек, которому судьба предоставила хорошие стартовые условия. И, знаете, я от всей души надеюсь, что он будет абсолютно избавлен от той дурацкой тяги на родину, которой мы все неизлечимо больны. Да он уже и сейчас совершенно европейский мальчик, это так быстро произошло…

Лиза была ошеломлена этой семейной историей, которую Виктор рассказывал так просто, как будто подобные описывают в журнале «Работница». Она понимала, что Виктор действительно открывает перед нею какую-то жизнь, о которой она и представления не имела. И это была не просто богатая жизнь, атрибутами которой являлись дорогие рестораны, престижные театры и шикарные машины, — это была жизнь, обстоятельства которой соответствовали душевным обстоятельствам человека. Ей трудно было вообразить, чтобы люди, подобные Виктору, страдали оттого, что им приходится прозябать где-нибудь в глуши, чтобы они не могли по собственной воле переменить свое настроение, — наверное, для этого достаточно съездить на выходные куда-нибудь в Швейцарию, и не похоже, чтобы для Виктора это было проблемой. Он живет так, как должен жить нормальный человек — да-да, в этом все дело! — не какой-нибудь даже выдающийся, а просто нормальный! И это нормально, чтобы сын учился в хорошем пансионе, если родители разошлись, а не метался между ними из комнаты в комнату убогой малометражки. И его спокойная, вежливая манера держаться — тоже нормальна. Не зря ей казалось, что Виктор совсем не влюблен в нее. Скорее всего, это так и есть, но разве она чувствует себя из-за этого хуже с ним, чем с каким-нибудь Валентином Казимировичем, который, будучи влюблен, постоянно ноет и требует спасения от жизненных тягот?

Но откуда берется все это? Понятно, что он работает, и много. Но ведь и её мать работает, и их сосед Борис, и Коля, но живут-то они совсем иначе?

Этот вопрос Лиза, путаясь и сбиваясь, и задала Виктору.

— Да вы философ, Лиза, — улыбнулся тот. — Если бы люди могли ответить на этот вопрос — а, главное, как-то разрешить эту ситуацию — не было бы ни войн, ни революций. Но, если оставить в стороне философию, в моей жизни все получилось довольно последовательно. Папа работал в нефтяной отрасли, сделал хорошую советскую карьеру: от рабочего на Тюменском месторождении до… В общем, до более высокой должности. И я пошел по его стопам — разумеется, минуя месторождение и высокую должность. Окончил институт, аспирантуру, вдоволь поработал при развитом социализме — да что я вам рассказываю, как в отделе кадров! Едва ли вам это интересно. Мы, кстати, выпускной институтский вечер праздновали в «Центральном» — как раз там, где мы с вами так приятно посидели. Как сейчас помню, скинулись все по стипендии и гудели до упаду, пока нас официанты не выгнали, потом ко мне пошли, я тогда за новым МХАТом с родителями жил — пешком недалеко…

Музыканты заиграли какую-то печальную, пронзительную мелодию, в ней слышался высокий женский голос во всем его живом однообразии.

— Слышите? Это кастильская — лучшая музыка Испании, — заметил Виктор.

— А говорили, что не очень любите серьезное, — напомнила ему Лиза.

— Когда говорил? А, в Ленкоме! Ну, это ведь и не серьезное — то действо, которое там происходило. Так, Гамлет для бедных — дискотека.

Лиза не переставала удивляться: откуда он знает все это — про Гамлета, например? Ведь это не достигается одним только чтением. Она перечитала довольно много книг, но ей так не хватало трезвости суждений, способности связать любую жизненную ситуацию с теми, которые были ей знакомы по книгам…

— Вы так хорошо все понимаете! — сказала она.

— Ничего особенного я не понимаю, — ответил он без тени кокетства. — Это просто жизненный опыт, и ничего больше. Повзрослеете — и вы поймете. А вообще-то у меня действительно нет времени на все это, как вы говорите, «серьезное». А значит, и интереса большого нет. Все дело в вас, Лиза. Когда вы сидите рядом, невольно хочется думать о возвышенном. Такая уж вы серьезная девушка! — улыбнулся он.

— Вы смеетесь надо мной? — попыталась обидеться Лиза.

— Вовсе нет. Вы ведь — как зеркало какое-то необыкновенное. Что в человеке есть, то и в вас отражается. Он и знать не знал, что собою представляет, а встретился с вами — и увидел себя, как будто в особенное такое зеркало посмотрел. А чего нет, того и не увидишь, как ни старайся. Неужели вы никогда не думали, Лиза, — он заглянул ей в глаза, — что являетесь идеальной спутницей для мужчины — конечно, такого, который в состоянии это оценить?

Лизу смутил и его вопрос, и этот взгляд. Что ответить ему? Ей показалось, что Виктор спросил, может ли она стать его спутницей. И она не знала, что ответить…

Но, к счастью, его слова не были вопросом.

— О, а паэлья-то ваша остыла, — заметил он. — И сангрию вы не пьете. Это безобразие, что я завел с вами философскую беседу, вместо того чтобы дать вам спокойно поесть! А сам, кстати, под этот возвышенный разговор всю паэлью отлично съел.

Но Лиза не жалела об остывшей паэлье. Она прислушивалась к каждому слову Виктора и не могла понять, что же это значит. Выходит, она влюбилась в него? А иначе почему ей нравится разговаривать с ним, почему так важно понять, что произошло в его семье, как живет теперь его сын? Она чувствовала, что этот, недавно совершенно посторонний человек становится близок ей, — и не умела объяснить эту близость ничем, кроме любви. Значит, любовь вот так и приходит — спокойно, незаметно, и сердце не трепещет от одного его взгляда? А как же тогда все, о чем она читала, что представляла, сидя с книжкой на берегу Двины?

Во всяком случае, прощаясь с Виктором в этот вечер, как всегда, у своего подъезда, Лиза понимала, что души их теперь сблизились и что не проходят бесследно, такие вечера.

Глава 6

И тем большим было Лизино удивление, когда Виктор снова надолго исчез! Она не могла это объяснить, она терялась в догадках и не знала, ждать ей его звонка или постараться совсем его забыть. Теперь, когда она знала, что семья не сдерживает его, такое поведение было совершенно необъяснимо. И после того вечера — неужели он совсем не почувствовал близости, которую так ясно ощутила она? Если он занят на работе — ведь мог бы просто позвонить и сказать об этом, поинтересоваться заодно, как идет её жизнь. Именно так поступил бы мужчина, если он испытывает к женщине хоть какие-то чувства!

В конце концов Лиза решила сказать ему об этом, если он вообще объявится снова. Иначе что же, она так и будет ждать у моря погоды, как будто вся её жизнь заключается лишь в том, чтобы как-нибудь попасть в ресторан? Ведь от него месяц ни слуху, ни духу, это уже слишком!

Конечно, она не сидела дома. Июньская погода была в этом году невыразимо хороша — ни жары, ни затяжных дождей — и Лиза с удовольствием гуляла теперь с детьми не только в Крылатском, но и подальше: выбиралась в центр, на бульвары. Особенно нравилось ей сидеть на Тверском, напротив дома Ермоловой, и представлять, что на дворе совсем другое время, и в этих особняках живут люди, и она сама войдет сейчас в одну из старинных дверей с медными ручками…

— Ты на глазах расцветаешь, Лизушка, — заметил как-то Николай. — Надо же, а ведь приехала, казалось — красавица, куда уж больше!

Лиза действительно похорошела — даже сама замечала, глядя в зеркало. Нельзя было сказать, что она похудела, но её лицо перестало быть по-детски округлым, сохранив, однако, свои мягкие очертания. Походка стала такой легкой и стремительной, словно Лиза почувствовала простор московских улиц и двигалась теперь в их ритме. И тот живой, пленительный огонек в её зеленых глазах, который так нравился Виктору, горел теперь в них постоянно — точно каждое мгновение жизни вызывало у неё необъяснимую радость.

На неё оглядывались мужчины, несмотря на то, что она почти всегда была с детьми. Темпераментные кавказцы — те просто останавливали свои машины рядом с нею и, восхищенно цокая языком, расточали комплименты, приглашая поехать с ними:

— Детей твоих пока посмотрят, слушай, какие проблемы! Мы приличные люди, тебя не обидим, очень хорошо время проведем, да?

Лизу ужасно забавлял откровенный к ней интерес. Вообще-то так было и прежде, и в Новополоцке; нельзя сказать, что восхищение было для неё в новинку. Но сейчас что-то изменилось, и, чувствуя это, она не понимала, что именно. Изменилась она сама, это было бесспорно. Впервые в жизни она чувствовала себя уверенно. Хотя, казалось бы, в чем могла состоять эта уверенность, на чем основываться? Внешне ничего не изменилось в её жизни, не появилось ничего определенного, а уверенность в себе пришла и переменила Лизу почти неузнаваемо.

Николай подарил ей несколько изящных и модных вещей — красивую длинную юбку, золотистую полупрозрачную блузку, бронзовые туфли-лодочки — и Лиза с удовольствием вертелась в этих обновках перед зеркалом, представляя, как красиво они смотрелись бы в соответствующей обстановке. Втайне она понимала, что «соответствующей» может быть только встреча с Виктором, но не знала, как вести себя с ним, если такая встреча состоится…

Когда он все-таки позвонил, Лиза растерялась. Она стояла, держа трубку в руках и слыша, как звучит её имя:

— Лиза? Лиза, что же вы молчите? Вы не слышите? Черт, а я в машине, не могу переменить аппарат!

— Я слышу, — произнесла она наконец.

— Вот и отлично! Тогда, значит, мы можем встретиться и поговорить?

Чувствовалось, что Виктор рад слышать её голос, будто они болтали не позже, чем вчера.

Сейчас было самое время сказать, что им лучше не встречаться, и Лиза уже собиралась произнести эту фразу. Но в последнее мгновение она вдруг подумала: а правда ли это? Так ли уж она уверена, что не хочет его видеть? А если не уверена, зачем притворяться?

— Где же мы встретимся? — спросила она.

— Где вам угодно, — немедленно ответил Виктор. — Если хотите, поедем куда-нибудь пообедать.

— Я только что пообедала, — отказалась Лиза.

— Тогда выпьем послеобеденный кофе. Там, например, где вам так понравился саксофон, или ещё где-нибудь — мест хватает. Знаете что? Вы спускайтесь вниз, а я буду у вас через полчаса, тогда и решим вместе. Хорошо?

Это «хорошо?» он произносил так обезоруживающе, как будто и вправду советовался с нею, как будто не он исчезал Бог знает на сколько, а потом командовал, когда ей выйти к нему!

День был субботний, и Николай отлично слышал Лизин разговор: он как раз играл с дочкой в соседней комнате. Тут же подскочил и Андрюшка:

— Это кто тебе звонил? Кавалер? Ты, Лиза, с ними поосторожнее, сейчас мужчины знаешь какие?

— Ты у нас много знаешь, — улыбнулась Лиза. — Я такая осторожная, просто ужас, можешь не волноваться!

Николай не стал ни о чем её расспрашивать. Что в этом толку? Все равно, чему быть, того не миновать. Ведь он даже не знает этого Лизиного миллионера, почему же должен что-то запрещать ей? Да и с трудом верится, что сестра послушается…

— Коля, ничего, что я тебя не предупредила? — спросила она, подлизываясь к брату. — Но ведь я сама не знала…

— Да, интересная у него манера! — все-таки не удержался Николай. — Ты, я смотрю, никогда заранее не знаешь, когда он вообще появится.

— Мне и самой это не нравится, Коля, но я просто не знаю, как ему об этом сказать, как объяснить, — смутилась Лиза. — Он все делает так естественно, как будто и не понимает, что это меня обижает…

— А это вообще их стиль. Они ведь привыкли быть хозяевами, — объяснил Николай. — И это сидит очень глубоко, притом совсем не важно, хороший он человек или плохой. Просто не умеет по-другому и действительно этого не замечает. Тут уж ты сама должна решить, можешь ли ты с этим согласиться…

— Не знаю… — Лиза казалась задумчивой. — Ты вроде бы прав, но мне почему-то кажется, что у него дело в другом… Он вообще такой — понимаешь, вообще такой человек, а не потому, что богатый. Он странный человек, Коля, мне трудно его понять. Иногда кажется, что я так хорошо его понимаю, а потом — как будто и не было ничего. Не знаю!

Виктор выглядел, как всегда, прекрасно. День был довольно жаркий, и на нем была ярко-красная тенниска с маленькими черными пуговками и черные джинсы.

— Хороша и в холод, и в жару, — встретил её Виктор. — Вы, Лизонька, живете в собственном микроклимате!

Лиза понимала, что это совсем нехитрый комплимент, но сказан он был таким располагающим тоном и так естественно, что она улыбнулась.

— Сегодня мы едем… — Виктор вопросительно посмотрел на нее.

— А вы не хотите просто прогуляться там, возле обрыва? — спросила Лиза. — Мне что-то не хочется в ресторан.

— Можно ведь и не в ресторан, — возразил Виктор. — В Москве есть и другие приятные места, которых вы не видели. Жалко терять время на прогулки возле обрыва. Но, — тут же согласился он, — ваше желание — закон.

Лизе тоже не очень хотелось гулять возле дома, как маленькой, но она до сих пор колебалась. Может быть, лучше все-таки сказать Виктору, что ей не все приятно в его поведении? Было бы неудобно говорить об этом, сидя с ним за ресторанным столиком…

Он подошел к машине, что-то сказал шоферу и охраннику и вернулся к Лизе.

— А почему вы сказали, что почти мой сосед? — спросила Лиза, когда они уселись на скамеечку у обрыва; теперь эта скамеечка терялась в густой зелени.

— А я купил здесь квартиру — на всякий случай, сыну понадобится, когда будет приезжать в Москву. В тот приятный день, когда мы с вами познакомились, я приезжал посмотреть ремонт. Заодно и Джоя захватил, чтобы он не скучал без меня. А вообще-то я здесь не живу, хотя Крылатское — отличный район, даром что от центра далековато. Я в центре живу, по старинке, — добавил Виктор. — Многим не нравится — экология, говорят. А я привык, родился ведь там. Улица Станиславского, знаете? Теперь опять Леонтьевский переулок. Вообще, по-моему, человек должен жить там, где требует его душа, вы согласны? А для экологии существует загородный дом. Джой, например, живет там постоянно.

— Один?

Виктор усмехнулся:

— Нет, за ним есть кому присмотреть.

Казалось, он не хочет, чтобы Лиза знала, как он живет, а она не хотела расспрашивать. Лизе было немного непривычно, что собеседник сам не стремится рассказать о себе как можно больше. Но она уже поняла, что Виктор — человек закрытый, и то веселое спокойствие, которое ей сначала показалось главной его чертой, тоже служит его непроницаемости. И ей не хотелось разрушать его замкнутый мир. Ее ли это дело?

Чувствуя неловкость своего молчания — как будто разочарована его нежеланием выворачивать душу наизнанку! — она спросила:

— Вы работали сегодня?

— Да, пришлось немного. Но я вообще люблю работать в выходной — совсем другой ритм, и тишина… Скажите, Лиза, вы вот как-то сообщили, что вам скоро будет двадцать. Скоро — это когда?

— Уже через месяц. А почему вы спрашиваете?

— Да без всякой причины. Мы с вами уже давно знакомы, и что может быть естественнее, чем поинтересоваться у хорошей знакомой, когда у неё день рождения? Например, для того чтобы её поздравить.

— Да, если это совпадет с вашими планами, — заметила Лиза. — Я бы даже с удовольствием пригласила вас к нам — мы, конечно, будем праздновать с Колей и с детьми — но ведь я совсем не уверена, что удастся вас увидеть в ближайшее время.

— Во-первых, Лизонька, у вас есть мой телефон, и в случае необходимости вы просто можете позвонить, — напомнил Виктор. — А во-вторых… Во-вторых, я знаю, что вы хотите мне сказать. У вас вообще все чувства написаны на прелестном личике. Что, конечно, очень мило, но не всегда кстати. А сегодняшние ваши чувства особенно понятны. И мне, поверьте, милая Лиза, очень хотелось бы сию же минуту встать перед вами на одно колено и дать честное благородное слово, что я буду ежедневно вам звонить. Но, к сожалению, это нереально. По разным причинам, которые мне сейчас не хотелось бы объяснять.

Лиза смотрела прямо в глаза Виктору. Точнее, это он смотрел ей прямо в глаза, и она не отводила взгляда, хотя ей безумно неловко было все это выслушивать. Что он подумал? Что она требует от него отчета, что хочет как можно чаще посещать за его счет рестораны? Лиза даже побледнела от отчаяния. Да за кого он её принимает?! Но Виктор предвидел её реакцию.

— И не обижайтесь, умоляю вас, Лизонька. Я говорю все это для вашей же пользы, которой вы, по молодости лет, ещё не осознаете. Бог весть, как сложится ваша жизнь и с какими людьми вам придется в дальнейшем общаться. Имейте в виду, что наилучшее общение возможно только тогда, когда вы не ждете и не требуете от человека того, чего он не может вам дать.

Виктор произнес все это медленно, внятно — словно для того, чтобы Лиза поняла. Ему вообще был свойствен менторский тон, но обычно этот тон скрывался за легкой насмешкой Виктора над самим собою, теперь же он говорил совершенно серьезно. Лиза и сама не знала, что удерживает её от желания немедленно встать и уйти. Несмотря на старание Виктора, она совершенно не вслушивалась в его слова. Ее просто поразило то, что он как будто уличает её в чем-то, как будто подозревает в корысти, — и она была возмущена. К счастью, Виктор быстро разгадал её чувства и переменил тему — как всегда, с присущей ему легкостью.

— Но мы отвлеклись, Лиза, вы правы, — сказал он, хотя Лиза молчала. — Давайте лучше обсудим, как нам отпраздновать день вашего рождения.

— Почему же «нам»? Я могу просто пригласить вас к себе в гости, и Коля тоже будет рад. Но это ведь ещё не скоро, я же сказала, только через месяц — двадцать седьмого июля.

— Летняя дата! Вы заметили, Лиза, что все летние даты рождения совершенно не запоминаются? Вероятно, летом люди так заняты собою и своим отдыхом, что просто не замечают никого вокруг. Но и это неважно! Вашу дату я запомнил, можете не сомневаться. До неё уже не так много времени, как вы думаете, и поэтому я предлагаю вам начать к ней готовиться уже сегодня.

— Как же я должна к ней сегодня готовиться? — Лизу снова охватило любопытство, она даже не заметила, что перестала возмущаться поучениями Виктора. — Тесто поставить для пирогов?

— Вот и видно, как вы до сих пор праздновали день рождения! — засмеялся Виктор. — Сознайтесь, ведь вы все устраивали сами, никто не делал этого для вас?

— Ну почему, мама все готовила к столу, и Коля всегда присылал что-нибудь в подарок, — возразила Лиза.

— Это не суть важно. Мама — понятное дело, мамам это положено. Но на этот раз, поскольку уж я провинился перед вами своей… скажем так, непоследовательностью, мне хотелось бы организовать этот праздник для вас. Вы не возражаете?

— Я не возражаю, — удивленно проговорила Лиза. — Но не представляю, как вы собираетесь это сделать. Мы опять пойдем в ресторан?

— Нет, мы придумаем что-нибудь поинтереснее, хорошо? Конечно, придумать можно многое. Например, отметить этот день на Елисейских Полях, или в джунглях Амазонки, или поохотиться под водой где-нибудь у австралийского Кораллового рифа — все это не проблема. Но мне кажется, есть своя прелесть в простых поступках, и такая девушка, как вы, непременно должны её чувствовать, не так ли?

Лиза не совсем понимала то, о чем говорил Виктор, но ей было неизменно интересно с ним, и она готова была согласиться с любым его предложением. Почему-то она была уверена, что ничего плохого он ей не предложит.

— Но подробности мы обсудим несколько позже, а сейчас, в порядке предварительной подготовки, не хотите ли вы несколько переменить стиль, а, Лиза?

— Стиль чего?

— Вообще — ваш стиль, для начала — одежды.

— А разве у меня есть стиль? — искренне удивилась Лиза.

Виктор рассмеялся.

— Ваш вопрос великолепен! Именно так мне и следовало сказать: не хотите ли вы создать себе какой-то индивидуальный стиль, который подчеркнул бы ваше очарование?

— Хочу! — просто сказала Лиза, и тут же поняла, что он имеет в виду. — То есть… Это что значит — вы хотите покупать для меня одежду?

Лиза даже онемела на мгновение. У неё были довольно четкие представления о том, что допустимо в отношениях с мужчиной, — хотя никто не говорил с нею об этом, а жизнь подсказывала, что допустимо абсолютно все. И в этих представлениях было обозначено: можно принимать от мужчины дорогие цветы и конфеты, можно позволить ему оплачивать счет в ресторане, но позволить ему оплачивать твой гардероб — значит стать его любовницей. Неужели предложение Виктора означает именно это? Она постаралась не выразить своих чувств — сколько можно, чтобы все было написано у неё на лице? — но её молчание было красноречивее слов.

— Ох, Лиза, — поморщился Виктор. — Я-то думал, вы проницательнее. Или вы не видали, как теперь происходит то, о чем вы сейчас подумали? Очень просто происходит, уверяю вас, без всяких церемоний. И оплачивается деньгами, без дополнительных хлопот. Извините мою резкость, но иногда с вами иначе невозможно. Так что прошу вас согласиться и поехать со мной прямо сейчас.

— Куда? — спросила Лиза с неожиданной для себя самой покорностью.

— Вот это другой разговор! Начать я все-таки предлагаю с одежды, а к парикмахеру — потом. Пойдемте, Лиза, машина уже подъехала. — И Виктор с привычной ласковой властностью взял её под руку.

— Виктор, я давно хотела вас спросить, но стеснялась, — сказала Лиза уже в машине.

— А вот это зря, стесняться не нужно, — немедленно заметил он.

— Я хотела спросить: а кто занимается вашей одеждой? Вы всегда одеты так, будто за ней следит не меньше трех женщин, честное слово!

— Ну, как будто только женщины что-то понимают в одежде. Мужчины понимают гораздо больше, уверяю вас. Хотя, конечно, я не сам отглаживаю себе брюки. Ими занимаются люди, которые получают за это деньги. Удовлетворяет вас такой ответ?

— Да.

— Вот и отлично. А сейчас, кстати, мы едем именно к мужчине, который разбирается в одежде так, как не снилось большинству женщин. И он очень вам поможет, Лизонька.

— Но почему вы решили, что мне нужно помогать? — Лиза удивленно посмотрела на Виктора.

— Видите ли, как это ни странно, у меня до сих пор не было случая понять, насколько хорош ваш вкус, поэтому я и предполагаю, что вам необходима помощь в выборе. У меня сложилось впечатление, что вы… как бы это помягче выразиться… сейчас одеты в основном с чужого плеча, ведь так?

— Н-ну… Да! — покраснела Лиза. — Но как вы догадались?

— Это сразу заметно. На вас вещи, которые могла бы носить женщина около тридцати, обладающая неплохим вкусом, который она не всегда может реализовать.

«Вот это да!» — восхитилась про себя Лиза.

Виктор обрисовал Наташу так, словно был знаком с ней.

Въехав в центр, машина долго кружилась по арбатским переулкам и наконец остановилась у маленького старинного особнячка. В отличие от большинства соседних особняков, он выглядел, как новый: свежевыкрашенные стены фисташкового цвета, массивная резная дверь с блестящими бронзовыми ручками, чистые ступеньки перед дверью. «Модная лавка Никиты Орлова» — значилось над входом.

— Такой большой особняк — и все один магазин? — удивилась Лиза.

— Это как раз-таки не магазин, — объяснил Виктор, пропуская её перед собой в двери. — Это один из лучших домов моделей, которые я знаю. Притом я убежден, что один из лучших не только в Москве, и даже не только в России. А «лавка» — это Никита традиции изображает, хотя он сам себе традиция.

Дверь открылась перед ними сама, точно волшебный Сезам. Правда, в отличие от Сезама, эта дверь не потребовала от них никакого заклинания. Лиза вошла, отметив про себя, что нет даже охранников у входа. Она уже привыкла, что они безмолвно присутствуют везде, куда её приглашает Виктор. Впрочем, телохранитель Виктора последовал за ними.

В просторном круглом холле первого этажа Лиза остолбенела. Она, конечно, понимала, что в особняке должно быть красиво, но не предполагала такой роскоши. Ее туфли просто утонули в мягком ковре жемчужного цвета. Прямо перед нею была огромная, как бассейн, чаша из старинного, цвета слоновой кости, мрамора. В центре чаши сидела на возвышении печальная нимфа. Нежной рукой она прикрывала лицо, точно стесняясь посторонних взглядов, и в этом жесте было столько жизни, как будто перед входящими была не скульптура, а сама божественная обитательница источников. С краев чаши к босым ногам нимфы тихо струилась вода, почти доверху наполняя мраморный бассейн. Невозможно было определить, откуда освещался этот холл: мягкий свет лился отовсюду, становясь ярче у картин, развешанных на стенах. Лиза не успела разглядеть, что изображено на них, но сразу уловила их серебристые, нежные краски. Такие она видела в Третьяковке на картинах Сомова.

На второй этаж вели две лестницы, деревянные перила и даже ступени которых тускло поблескивали в полумраке. Лестницы были расположены справа и слева за спиной нимфы и напоминали две морских волны, падающих сверху. Внизу они завершались высокими светильниками, похожими на серебряные факелы.

— Нравится? — спросил Виктор, и Лиза вздрогнула: ей казалось, что здесь можно разговаривать только шопотом.

— Это так красиво… — прошептала она.

— Я знал, что вам понравится, — удовлетворенно заметил он. — Это настоящий стиль модерн, здесь, к счастью, не все успели разрушить, кое-что удалось восстановить. Ну, картины, конечно, потом появились: тех уж нет, или далече…

Им навстречу спешила молодая женщина.

— Виктор Станиславович, очень рады! — произнесла она приятным, певучим голосом. — А Никита Алексеевич не предупредил, что вы приедете.

— Знаю, знаю, мы с ним только что созвонились.

Лиза заметила, что женщина словно одета в форму. Чувствовался какой-то стандарт в её одежде, но как необычен был этот стандарт! Темно-бордовая юбка, сшитая из плотной и легкой ткани, словно повторяла каждое движение стройных ног; не сразу заметные длинные разрезы спереди, сзади и по бокам то и дело приоткрывали округлые колени. Лиза и предположить не могла, что в одной вещи могут так удачно сочетаться строгость и соблазнительность! Юбка дополнялась блузкой и крошечной жилеткой причудливой формы.

— Витя, привет! — донеслось сверху, и Лиза увидела, что по лестнице легкой походкой спускается мужчина примерно Викторовых лет. — Ах, какая девушка с тобой — завидую!

— Ну-ну, не смущай девушку! — Виктор пожал ему руку. — Вот, Лиза, это и есть владелец модной лавки — Никита Орлов. Елизавета Успенская, — представил он её.

Только теперь, увидев Орлова, Лиза вспомнила, где она слышала его имя и даже видела его самого. Конечно — первый русский кутюрье, так его часто называли, когда по телевизору показывали демонстрацию мод откуда-нибудь из Парижа! Бог ты мой, но сколько же стоит одеваться в такой «лавке»?!

Правда, Виктора эти соображения, кажется, не волновали. Сделав знак телохранителю оставаться внизу, он пошел наверх вслед за Лизой и кутюрье, мгновенно подхватившим её под руку.

Зал наверху, куда привел их Орлов, отличался от нижнего холла тем, что был залит ярким естественным светом. Взглянув вверх, Лиза увидела, что крыша представляет собой прозрачный купол и поэтому кажется, будто легкие июньские облака плывут прямо над головой.

— Это моя любимая мастерская. — Орлов обвел рукой огромный зал. — Здесь, наверху, очень много помещений — как и внизу, впрочем, — но в этой мастерской я работаю особенно охотно. Правда, приятно, когда так много света?

— Очень! — с удовольствием подтвердила Лиза. — А как же вечером или когда дождь?

— Когда дождь, здесь все равно светло из-за этого потолка. А вечером можно включить такой свет, что будет как днем, — объяснил Орлов с не меньшим удовольствием.

Ему явно была симпатична Лиза, и он смотрел на неё с нескрываемым желанием понравиться. Внешне он очень отличался от Виктора: был высок, строен как балетный танцор и так подвижен, что казалось, он ни секунды не может находиться на одном месте. Седина очень шла к его внешности стареющего юноши.

— Итак, с чем пожаловали? — спросил он Виктора. — Впрочем, понятно без объяснений. Надо одеть юную особу, правда, Витя?

— Догадлив ты, Никита, просто как Вольф Мессинг! — поддел его Виктор.

— Нет проблем. Что нам требуется? — обратился он уже к Лизе и тут же догадливо добавил: — Точнее говоря, согласны ли вы, чтобы я сам пофантазировал над вашими нарядами?

Лиза кивнула: от растерянности она не нашлась, что сказать. Согласна ли она, чтобы её одеждой занимался сам Орлов! Все равно, как если бы он спросил, согласна ли она очутиться в сказке! Да она уже и очутилась в настоящей сказке, несмотря на то что мастерская выглядела более чем современно: ничего лишнего, все линии просты, а вместе с тем кажется, что обстановка самая изысканная. Лиза не могла понять, чем именно создается такое впечатление. Она выделила только напольные вазы с живыми цветами, причудливо расставленные по всей мастерской; даже на ступеньке невысокого подиума, расположенного посредине зала, стояла низкая ваза с тремя высокими ирисами и веточкой кипариса.

Не желая им мешать, Виктор уселся в большое белое кресло в углу и принялся перелистывать какой-то журнал. Тем временем Орлов предложил Лизе такое же кресло у низкого овального стола с малахитовой столешницей и веером развернул перед нею целую кипу эскизов.

— Видите, Лиза, это только наброски. Не беспокойтесь, ваши наряды будут выполнены совершенно индивидуально!

— Я и не беспокоюсь, — улыбнулась Лиза, едва взглянув на предложенные рисунки, где легким абрисом были обозначены какие-то стремительные очертания.

Она уже чувствовала себя легко и свободно со знаменитым кутюрье. Наверное, сам его облик располагал к этому.

— У Петруши ещё не были? — обернулся Орлов к Виктору.

— Да я подумал, к нему потом успеем, уже после тебя, — ответил тот.

— Правильно. Так вот, Лиза, я предлагаю вам следующее. Конечно, можно пригласить вас ещё раз с тем, чтобы вы посмотрели одежду в эскизах, когда они будут готовы. А можно — если, конечно, вы мне доверяете, — приехать уже на примерку и вскоре получить готовую коллекцию, выполненную специально для вас. Годится такой вариант? А тогда, кстати, уже и к Петруше поедете, — добавил он, снова обращаясь к Виктору.

— К Петруше она одна съездит, — сказал Виктор. — Ей даже интереснее будет без меня.

— Ну, дело ваше. А ко мне, значит… Сейчас посчитаю… Да, двадцать седьмого июля.

— О, вот это нет! — возразил Виктор. — Двадцать седьмого июля мы уже будем праздновать двадцатилетие, и этот день нам требуется встретить во всеоружии — в нарядах, и после посещения Петруши.

— А! Ну тогда примерка девятнадцатого, а заберете двадцать первого. Раньше, извини, никак не могу. И так счастье, что народ в основном уже оделся к летнему сезону, вот и образовалось окошко для Лизы. Ты же знаешь…

— Знаю-знаю, Никита, и безмерно тебе благодарен.

— Ладно тебе, кого вздумал благодарить! — Орлов подмигнул Виктору. — Главное дело — чтобы Лизонька была довольна. Пойдите, Лиза, с моей помощницей, она снимет мерки.

Помощница появилась точно из-под земли. Одета она была так же, как встретившая их приветливая молодая женщина.

Соседняя комната отличалась от мастерской Орлова. Она выглядела не так изысканно — кругом, прямо на полу, были разбросаны лекала, большие листы с эскизами, даже лоскутки разноцветных тканей. У Лизы глаза разбежались от вида одних только лоскутков. Сколько их, и все разные! Каковы же тогда платья?..

Помощница Орлова открыла блокнот в кожаном голубом переплете.

— Как вас зовут? Елизавета, очень приятно. Меня — Ирина, будем знакомы. Итак, я хотела бы узнать, какие виды одежды вы предпочитаете — платья, брюки, юбки? Предпочтительная длина? Любимые цвета и ткани?

Лиза не знала, как ответить на эти вопросы. Ну что она будет говорить сейчас о любимых тканях, если, вглядываясь в разбросанные лоскутки, понимает, что большую часть этих тканей она вообще никогда не видела? Видя Лизино замешательство, Ирина объяснила:

— Понимаете, Никита Алексеевич, скорее всего, уже имеет какие-то соображения о вашем гардеробе — раз отправил вас мерки снимать. Но все же я должна записать ваши пожелания.

— Да я ведь уже сказала ему — полностью так, как он посчитает нужным, — повторила Лиза. — Я совсем не знаю, что выбрать, правда!

— В таком случае, я так и запишу: на его усмотрение. А теперь я вас быстро сфотографирую, сниму мерки, и дело с концом. — И девушка приветливо улыбнулась Лизе.

Сняв мерки, она подошла к большому фотоаппарату, установленному на штативе, попросила Лизу стать перед объективом и сделала несколько снимков.

— Все, Елизавета, готово! — сообщила она. — Теперь мы встретимся с вами на примерке.

Виктор и Орлов оживленно о чем-то разговаривали, когда Лиза вернулась в мастерскую.

— Готово? — спросил Орлов и снова обратился к Виктору: — Я, само собой, не против. Приеду прямо из Парижа, давно Олежку не видел. Да и с тобой, Витенька, легче в Лозанне встретиться, чем в Москве. Так что до скорого!

Потом он галантно склонился к Лизиной руке.

— До свидания, Лиза, рад был познакомиться. Сожалею, что не мог уделить много внимания.

— Ну что вы! — смутилась Лиза. — Я очень вам благодарна.

— А вдруг ещё не понравятся наряды! — засмеялся Орлов.

В машине Лиза спросила Виктора:

— Вы, наверное, давно его знаете? Такой приятный человек…

— Давно, Лизонька, ужасно давно — как будто в другой жизни. Дело в том, что мы в свое время оба совершили одну и ту же глупость — женились на сестрах. Он — на натурщице, которую рисовал в художественном училище, а я — на той самой продавщице из кафетерия. Мы оба, правда, довольно быстро поняли, как необдуманно поступили, но от этого нашего понимания до развода прошло так много времени, что мы успели стать друзьями.

— Почему же он говорит, что вас легче увидеть в Лозанне, чем в Москве?

— А многие чаще встречаются за границей, чем здесь. Такой уж город Москва, в нем свой ритм, не располагающий к праздности. Значит, понравился вам Никита — ну, я рад. А кстати, чем он понравился вам, Лиза? — вдруг спросил Виктор. — Вы уж простите мое любопытство…

— Это трудно сказать вот так, сразу… — Лиза, впрочем, помолчала всего мгновение. — Он легкий человек, понимаете, Виктор? Он ведь из тех, кого называют большими людьми — даже очень большими, правда? А он легкий, у него каждое движение легкое, и взгляд, и говорит он с тобой так, точно ты ему сейчас что-нибудь ужасно интересное скажешь, и он ждет. Я не видала таких людей. Спасибо, что вы меня с ним познакомили.

— Вы удивительный человек, Лиза, как я и предполагал, — задумчиво сказал Виктор. — Я ведь из-за вас о нем спросил. Про Никиту-то я все понимаю, но мне о вас хотелось понять… Ведь Никита — первый человек, которого мы с вами посетили вместе. У меня, знаете, было предчувствие, что у вас должен обнаружиться отличный нюх на людей — извините этот охотничий термин. И я не ошибся: вы сразу уловили, что в нем главное. Думаете, почему он знаменитый кутюрье, и все такое? Конечно, в этом большой процент удачи, и раскрутка была хорошая — я знаю, сам принимал участие — а все же и этого было бы мало… А ведь к нему валом валит народ, и не только ради престижа. Вот он сделает вам коллекцию — увидите. На его вещи смотришь и сразу понимаешь то самое, что вы заметили: не только как изящно все это сделано, но насколько для вас это сделано. Именно для вас, а не для показа в Париже — не для себя самого то есть. Это редкое качество, Лиза. Все ведь хотят самовыражаться, до вас, Лизы Успенской — такой, какая вы есть, — мало кому дело…

— До меня? — Лиза улыбнулась. — До меня, Виктор, дело есть маме да Коле. Я раньше переживала из-за этого — там, дома — а здесь совершенно перестала. Странно, правда? Наверное, потому что здесь вообще никому ни до кого дела нет, это ведь даже на улице заметно.

— Вас это угнетает? — Виктор смотрел внимательно и испытывающе.

— Нет! Как ни странно — совсем нет! Я наоборот успокоилась. Что ж, значит, так оно и есть в жизни. Я все время думала, за что я так Москву полюбила, я ведь здесь не жила никогда, даже приезжала нечасто. А сейчас понимаю — вот именно за это: что здесь все так, как есть, как иначе быть не может. Ее, наверное, и не любят тоже за это…

Взгляд Виктора из внимательного становился все более удивленным. Он смотрел на Лизу так, точно видел её впервые.

— Браво, Лиза! — сказал он наконец. — Этого я от вас не ожидал — такой проницательности и способности разбираться… По крайней мере, в себе.

Лиза смутилась.

— Вы считаете, что все это глупости? — спросила она.

— Наоборот, совсем наоборот, что вы! — возразил Виктор с не свойственной ему обычно горячностью. — Разве я стал бы с вами лицемерить? Вы чувствуете происходящее гораздо точнее, чем человек с большим жизненным опытом, и это драгоценное качество. Конечно, вам ещё предстоит достаточно разочарований. Вы ведь уловили Москву, так сказать, в целом, людей-то вы совсем не знаете. А они вам такое могут показать — только ахнете… Но где бы вы могли их узнать, рано еще. Надеюсь только, ваши разочарования не будут слишком мучительными. Дай вам Бог!

— Вы так говорите, точно провожаете меня куда-то, — удивилась его странному тону Лиза.

Виктор промолчал. Машина стремительно летела по Рублевскому шоссе, в приоткрытое окно врывался теплый вечерний ветер. Лиза чувствовала, как легко стало ей сегодня. Даже трудно было теперь поверить, что, идя днем на свидание с Виктором, она собиралась с ним расстаться, злилась на него за то, что он не звонит подолгу…

Прощаясь, Виктор дольше, чем обычно, задержал Лизину руку в своей, глядя ей в глаза. Сегодня она не чувствовала того смущения, которое часто охватывало её наедине с ним. И даже то, что не тревожил её сердечный трепет, когда Виктор держал её руку в своей, — даже это не казалось Лизе странным. Не было ничего странного для неё в этот день…

— Я позвоню вам, а вы не скучайте и не сердитесь, хорошо? — сказал Виктор, целуя её руку.

— Хорошо, — улыбнулась Лиза.

Николай, как обычно, когда сестра возвращалась после встречи с Виктором, ни о чем её не расспрашивал. Захочет — расскажет сама. И обычно Лиза рассказывала ему что-нибудь — ну, хотя бы о том, где она была и что видела. Но сегодня ей не хотелось говорить даже с братом. Не потому, что она боялась вызвать его недовольство рассказом о посещении модной лавки Орлова. Просто она не могла ещё объяснить, что было самым важным в её сегодняшнем дне…

Лиза долго не могла уснуть. Ей казалось, что духота висит в воздухе, луна заглядывала прямо в лицо сквозь прозрачную занавеску. Она вышла на балкон. Ночь была так тиха, точно Лиза стояла не на балконном порожке многоэтажного дома в Москве, а где-нибудь на обрыве над Двиной. Не было никакой духоты — просто Лиза была слишком взволнована, чтобы уснуть.

«Что случилось со мной сегодня? — думала она. — Странно, я была у самого Орлова, и он будет делать для меня настоящую коллекцию, могла ли я мечтать об этом! А это кажется каким-то простым, само собою разумеющимся, и я даже не думаю… О чем же я думаю, почему не могу уснуть?»

Лиза не находила ответа. Подставляя лицо порывистому летнему ветру, она смотрела на далекий, светло вырисованный в густо-синей тьме шпиль Университета — какая ясная ночь!

Может быть, Виктор прав, и она вправе доверять себе, своему чувству? Но тогда что же значит эта её бестрепетность по отношению к нему самому, отчего это так? Или душа у неё холодная, и не может она влюбиться? Ведь кто может быть лучше, чем он, с кем ей было так интересно даже просто разговаривать?

«Нет, в этом мне пока не разобраться, — подумала Лиза. — Может быть, потом, как-нибудь после…»

Она вернулась в комнату, не закрыв за собой дверь балкона, снова легла. Сон подхватил её как-то неожиданно, сразу, и она легко уплыла по его теплым волнам.

Глава 7

Несмотря на все свои неясные волнения, Лиза была женщиной до мозга костей. Едва ли она ждала чего-то в своей жизни с таким нетерпением, как того дня, когда будет готов её гардероб! Она не особенно надеялась, что Виктор позвонит до этого, но её почему-то больше не угнетало его молчание. Она уже привыкла разделять свою жизнь на повседневность и встречи с ним, и ей не казалось странным, что эти разрозненные части никак не сходятся.

Но Виктор все-таки позвонил и предложил ей съездить к Орлову одной.

— Это ведь довольно смешно будет выглядеть, Лизонька, если я стану сопровождать вас в такие места постоянно, — объяснил он. — Вы уже вполне можете делать это самостоятельно.

— Конечно, я съезжу одна, — уверила его Лиза. — Я только забыла название этого переулка и не знаю, какое метро.

— Ну, это вам не нужно. Машину-то я пришлю, просто сам не приеду, — возразил Виктор.

Лиза не стала с ним спорить. Она прекрасно понимала, что прислать за ней машину кажется ему естественным. Но Виктор тут же добавил:

— И вот ещё что, Лиза. Я думаю, Никита подготовил для вас отличную коллекцию. Но это ещё не значит, что там будет все, что вам необходимо. Все-таки есть вещи, которые надо покупать готовыми. Обувь, например, косметика, да и мало ли, что еще. Поэтому, как только закончится примерка, поезжайте по магазинам. Шофер вас проводит.

Лиза растерялась.

— Но… Как это — поезжайте по магазинам?.. А как я буду платить?

Ей показалось, что Виктор улыбнулся.

— Шофер будет платить, а вас я только попрошу смотреть на вещи, а не на цены. И ни в коем случае не покупать в киосках, только в приличных магазинах. Слава вам покажет, в каких.

Лиза не успела ответить, как он уже повесил трубку.

«Интересно, почему в лавку Орлова не надо ни звонить, ни стучать, даже дверь открывается сама?» — подумала Лиза, входя в уже знакомый холл.

Пока вежливая помощница спешила к ней, Лиза несколько мгновений любовалась мраморной нимфой. Как естественно и печально было движение, которым она закрывалась от посторонних глаз!

Помощница сразу узнала её и предложила подняться на второй этаж, в мастерскую. Орлов вскочил ей навстречу так радостно, точно ждал весь месяц.

— Ну, любопытно примерить наконец? — поинтересовался он, весело подмигивая. — Мне тоже любопытно, можете не сомневаться!

— Не сомневаюсь. — Лиза радостно улыбнулась ему в ответ.

— Витя не приехал? — мимоходом поинтересовался Орлов. — Ну, не будем на него сердиться, он человек занятой. А лучше мы с вами займемся делом!

Лиза знала, что ей предстоит увидеть нечто совершенно необыкновенное. Но когда помощница Ирина начала вносить в мастерскую платья на прозрачных пластмассовых плечиках, Лиза замерла, не в силах произнести ни слова. Наверное, такое ощущение было у Золушки, когда тыква превращалась в карету, а лепестки роз — в хрустальные туфельки.

Виктор был прав: Орлов сделал самую настоящую коллекцию, и вместе с тем это был не набор для подиума, а полный дамский гардероб — со всем, что необходимо, чтобы выглядеть очаровательной. Лиза заметила, что наряды рассчитаны на лето и, пожалуй, на осень — во всяком случае, здесь не было теплых вещей. Ей вообще показалось, что платья не висят на плечиках, а летят по воздуху — так трепетала ткань, так легко развевались подолы и рукава.

Она заметила, что преобладают её любимые цвета — зеленый, серебристый, голубой. Но наряды не производили однообразного впечатления — наверное, потому, что Орлов использовал невероятное количество оттенков. Да и фасоны были разнообразны: короткие юбочки, летние разноцветные брюки, даже длинное вечернее платье — Лиза насчитала дюжину вещей.

Она переходила от одного наряда к другому, не в силах произнести ни слова. Вот в этом платье — совершенно белом на первый взгляд, но с проступающими словно из глубины ткани серебристыми цветами, отороченном тончайшим серебристым же кружевом, — она будет выглядеть как невеста. Неожиданно подумав об этом, Лиза покраснела.

А вот в этом хорошо сидеть вечером на балконе, если вдруг немного похолодает. Оно из тонкого трикотажного полотна цвета морской волны — длинные полупрозрачные рукава, крошечный круглый воротничок, переливаются перламутровые пуговки на груди…

Вот, наверное, деловой костюм — черная юбка, изящный длинный пиджак, и белая блузка к нему, и даже крошечный галстучек. Правда, юбочка такая короткая, что пиджак оказывается почти одной с ней длины, да ещё маленький соблазнительный разрез, разве это деловой стиль?

Словно угадав её сомнения, Никита Орлов спросил:

— Вам кажется, что это не совсем официальный наряд, Лиза? Но ведь вам на нынешнем этапе жизни, кажется, и не предстоит сидеть в офисе, правда? А костюм этот будет смотреться на вас отлично — элегантно, дразняще. Как раз то, что, по-моему, и соответствует вашей натуре и, значит, должно определять стиль одежды.

— Конечно! — согласилась Лиза. — Я просто подумала, что, покажись я в такой юбке на улице, все машины будут ехать за мной вдоль тротуара…

— Но это же прекрасно! — рассмеялся Орлов. — Пусть едут и любуются на ваши стройные ножки!

— Они не любуются, — улыбнулась в ответ Лиза. — Они сразу требуют, чтобы я с ними поехала, и так оскорбляются, когда отказываюсь, как будто я обязана.

— Это, конечно, проблема, — согласился Орлов. — Надо бы учитывать наши нравы, но ведь не хочется, так не хочется! Видишь: очаровательная юная девочка, стройная, ноги — загляденье. Почему надо думать, что скажет какой-нибудь хам, если она наденет короткую юбку? Да и плюньте вы на это, Лиза. Вам ли о них думать!

— О чем мы говорим, Никита Алексеевич! — воскликнула Лиза. — У меня язык отнялся — это так красиво! Вы просто волшебник…

— Я рад, Лиза, — сказал Орлов. — Мне, признаюсь, и самому приятно было придумывать что-то для вас. Я думал о вашем облике, о том, что именно вам следует подчеркнуть. По-моему, вашу юную мимолетность, вы не согласны?

Лиза кивнула, хотя не совсем поняла, что он имеет в виду.

— Вам нельзя носить тяжелых, строгих вещей, — продолжал Орлов. — И, как мне кажется, никогда нельзя будет носить, даже когда вы станете старше. В вас есть что-то, исключающее тяжесть… Читали «Легкое дыхание» Бунина? Ну, я, конечно, не страданий вам желаю, которые там описаны! — засмеялся он.

Лиза слушала его, не дыша. Как все-таки удивительно, ведь он просто шил для неё платья, а думал при этом о таких вещах…

— С трикотажем будьте осторожны. — Орлов перешел к практической части. — Когда-нибудь будете выбирать для себя трикотажные вещи — обращайте внимание на то, о чем я сказал. Они для вас опасны именно потому, что утяжеляют, придают ненужную солидность, которой в теплых вещах особенно трудно избежать.

Он ещё раз оглядел Лизу оценивающим взглядом, словно решая, достойна ли она его коллекции, потом сказал:

— Рад был с вами работать, Лизонька. Думаю, скоро увидимся. А сейчас извините, дела. Вам Ириша подгонит все, как надо. До встречи, моя дорогая!

Он вышел из мастерской, а Ирина занялась Лизиными нарядами. Делала она это так тщательно, что примерка заняла куда больше времени, чем разговор с Орловым. Лиза никогда бы не заметила тех мелочей, которые Ирина замечала, закалывала, подшивала…

— Да ведь никто и внимания не обратит! — воскликнула наконец Лиза, когда Ирина принялась переделывать какой-то неудачный, по её мнению, узелок на внутреннем шве.

— Кому надо — обратит, — усмехнулась та. — Ведь это наша марка, невозможно оставить лишь бы как! Это вам не свитер с рынка, такое платье будет только у вас, понимаете? А здесь, в Москве, есть, кому оценить. Такие есть люди — работу Никиты Алексеевича за версту узнают.

Наконец она отпустила измученную Лизу.

— Все, Елизавета, можете быть свободны. Устали? Конечно, красота требует усилий. Думаете, достаточно того, чем мама-папа наградили? Адрес ваш у меня записан, вещи привезут домой завтра. После семи вечера, подходит?

Машина стояла у подъезда лавки, шофер Слава читал газету.

— Уже? — обрадовался он, увидев Лизу. — Быстро ты. Куда поедем?

— Да я не знаю, — сказала Лиза. — Виктор сказал, вы мне покажете.

— Отчего ж не показать — покажем! — тут же согласился шофер. — Ты чего купить хочешь?

Лиза задумалась. Ей казалось, что в коллекции Орлова есть абсолютно все, и даже больше. Конечно, всегда можно выбирать ещё что-нибудь, до бесконечности, но Лизе не хотелось этого делать.

— Давайте обувь посмотрим, — сказала она. — Обувь, косметику — и хватит.

— Косметику — это в «Эсте Лодер» купишь, — авторитетно сказал Слава. — Чего и ездить зря, когда там все есть? Или ты хочешь по магазинам побродить? — Он подозрительно посмотрел на Лизу.

— Нет-нет, — возразила она. — Куплю все сразу.

— Правильно, — одобрил Слава. — А с моей — наказание, честное слово. Я уже магазины эти наизусть знаю через нее, а она все ходит и ходит. Ну, и обувь найдем где-нибудь, дело недолгое.

Они быстро выехали на Тверскую, остановились у магазина, и Лиза вышла из машины. Слава следовал за ней, и это тоже смущало Лизу: взрослый человек, на работе — и ходит с ней по магазинам…

В магазине «Эсте Лодер» у Лизы разбежались глаза. Ей показалось, что бесчисленные флакончики, баночки, бутылочки и тюбики издают не только волшебный аромат, но и сияние. Но, когда она взглянула на цены, ей захотелось выбежать вон, только неудобно было перед Славой.

— Ты чего? — спросил он.

— Может быть, в другой магазин поедем? — робко спросила она.

— Ну в какой ещё другой? — заныл Слава. — Пожалей ты меня, уже и тут тошнит от этой парфюмерии! Чем этот плох — смотри, сколько всего!

— Да дорого ведь… — пробормотала Лиза.

— Это твоя, что ли, забота — дорого! — обрадовался Слава. — Денег хватит, не весь ты магазин скупить собираешься. Везде дорого, не у цыганок же покупать. Бери, чего там надо — помаду, тени, духи, кремы всякие. Волосы не красишь?

— Нет, — улыбнулась Лиза.

Особенно ей понравились духи — то пряные, то нежные, в восхитительных флаконах. Она готова была нюхать их до бесконечности! Слава подергал её за рукав.

— Выбрала? — спросил он. — Во-он те возьми, они почти неслышно, как пахнут. Дуры вы, бабы. Разве мужику духи приятно нюхать? Он натуральный любит запах.

— Пота, что ли? — насмешливо посмотрела на него продавщица.

— Ну, это уж не наши проблемы, если у кого натуральный запах — пота, — отбрил Слава.

— А вот есть духи, — вмешалась в разговор молоденькая девушка, нюхавшая флакончики рядом с Лизой, — которые пахнут только свежестью.

— «Мияки», — тут же ответила продавщица. — Только у нас их нет, здесь фирменная продукция Эсте Лодер.

— Ну, в ГУМе точно есть, — сказала девушка. — Да везде есть! На Пушкинской площади на углу магазинчик, я в нем купила. Купите «Мияки», девушка, — обратилась она к Лизе. — Вам они подойдут.

— А сколько они стоят? — заинтересовалась Лиза.

Ей неожиданно так понравилось выбирать духи — оказывается, это был целый мир, которого она совсем не знала!

— Ну, сколько… Я забыла, — сказала девушка, и по её лицу Лиза поняла, что цена не играет для неё никакой роли. — Я их давно уже купила, недели две…

— Ну что, поедем? — спросил Слава, слышавший их разговор.

— Да нет, пожалуй, — засомневалась Лиза. — И дорого, наверное, и ехать куда-то… Здесь ведь чего только нет!

— Ну и купи здесь помаду, а туда за духами съездим, — решил Слава. — Надо же тебе и там понюхать, раз понравилось. И какое там «куда-то», это ж за углом!

Лиза купила помаду, тени, какой-то крем в изящной баночке, выбранный для неё продавщицей. Заплатив, Слава открыл перед ней дверь на улицу.

— Поехали, поехали, — решил он. — Купишь «Мияки», чего там, раз они свежестью пахнут.

Пока они ехали несколько кварталов, Лиза успела подумать, как удивительно живут люди — эта девушка, например, которая забыла, сколько стоят духа. Ведь она, Лиза, даже представить себе не может эту жизнь, ей и то уже непривычно, что машина подвозит её к магазину…

«Может быть, я завидую? — подумала она. — Да нет, наоборот: мне нравится все это, и разве зависть — такая?»

Вообще-то Лиза не знала, какой именно бывает зависть. До сих пор все в её жизни складывалось так, что ей некому было завидовать. Кому — удачливой подружке в Новополоцке, отхватившей выгодного жениха, который пьет не каждый день? Или соседке, которая привезла себе из Турции новый плащ? Или покойному Альберту с его рестораном?

Другое дело — в Москве. Здесь, и точно, было чему завидовать, и поводы для этого бросались в глаза на каждом шагу. Может быть, Лиза и узнала бы, что это за чувство, слишком уж трудно было от него удержаться даже самому бескорыстному человеку, окруженному целой россыпью разнообразных благ, которые так и манили, так и дразнили. Но она познакомилась с Виктором едва ли не прежде, чем стала выходить в центр Москвы, и завидовать ей было уже нечему…

С обувью дело оказалось ещё проще. Слава привез её в какой-то небольшой магазин с невероятно предупредительными продавцами, и она довольно быстро выбрала несколько пар отличной обуви — босоножки, состоящие из нескольких причудливо переплетенных серебристых ремешков, вечерние туфли из матово поблескивающей мягкой кожи, ещё одни перламутрово-зеленые туфельки на тонком низком каблучке, с крошечными бантиками сзади…

— На дождь что-нибудь возьми, — посоветовал Слава, и Лиза взяла элегантные полуботиночки, вспомнив, что в коллекции Орлова есть длинный плащ светло-фисташкового цвета.

— Маловато, конечно, — решил Слава, когда они вышли из магазина. — Что ж, на всю жизнь не закупишься. Потом как-нибудь.

— Да я и не собиралась на всю жизнь закупать, — сказала Лиза.

— Это точно, — подтвердил Слава. — Кидаться ты не кидаешься, не то чтоб как с цепи сорвалась. — Слава посмотрел на неё с едва заметным одобрением. — Да! — вспомнил он вдруг. — А аксессуары? Моя замучила аксессуарами. За каким-нибудь шарфиком полгорода готова объехать!

— Куда же за ними ехать? — спросила Лиза.

— Да это в бутик надо, — ответил Слава. — Знаешь поблизости какой-нибудь?

— Нет, — призналась Лиза.

— Сразу видно, журналов не читаешь. Ладно, найдем. Их тут как грязи.

Покупать аксессуары оказалось ещё более увлекательно, чем духи. Сколько их было, восхитительных мелочей, которые никогда не надоедало рассматривать, прикидывая, к чему бы надеть! Лиза примеряла пояса, прозрачные шарфы, перчатки…

— Сумок парочку купи, — советовал Слава. — У моей их знаешь сколько? Последнее готова отдать за сумку!

Сумочки Лиза выбирала с особенным удовольствием. Она уже поняла, что неудачно подобранной сумкой можно испортить любой наряд.

Она сама не заметила, как устала. Только что неутомимо разглядывала все новые и новые мелочи, и вдруг устала в одно мгновение.

— Еще бы! — сказал Слава, которому Лиза пожаловалась на эту непонятную усталость. — Знаешь, сколько энергии шмотки эти высасывают? Ты к ним только прикоснулась, по магазинам побродила, а уже и устала. Я своей всегда говорю: чего ты ходишь часами, все равно ведь купить не сможешь. На хрена нужны эти смотрины? Да ведь она молоденькая у меня, почти как ты. Конечно, ей интересно, — застенчиво добавил он.

И только на обратном пути Лиза ужаснулась. Боже, ведь все это стоит бешеных денег! Слава расплачивался как-то незаметно для нее, и под конец Лизе уже казалось естественным выбирать вещи, не глядя на цены. А теперь она даже побледнела от стыда. Как можно было вести себя так, ведь она потратила гораздо больше, чем её мать зарабатывает в год, и ведь это не её деньги!

Но машина уже остановилась у подъезда. Можно было себе представить, какими взглядами смотрят на неё старушки и мамаши с колясками! Слава выгрузил пакеты и свертки.

— Смотри-ка, — сказал он, — ездили-ездили, а как мало получилось! Донести тебе?

— Нет-нет, Слава, — отказалась Лиза. — Я сама. Спасибо вам, вы мне так хорошо все показали.

Еще не хватало, чтобы Коля видел, как её привозит с покупками шофер!

— Да чего там показывать, — ответил Слава. — Глаза бы не глядели!

Хорошо, что Коля как раз ушел гулять с детьми. Лиза поскорее разложила покупки на своей полке в шкафу. Ей совсем не хотелось, чтобы брат их заметил. Вот только что он скажет, когда домой привезут наряды от Орлова?

Виктор позвонил этим же вечером — когда Лиза, растерянная, даже испуганная тем, как прошел её сегодняшний день, сидела в кресле перед телевизором, пытаясь понять хоть слово из того, о чем говорили с экрана. Сейчас, когда она оказалась дома и прошел первый восторг от сияющего многоцветья, которое принадлежало теперь ей, — Лиза думала о том, что она скажет Коле. Ведь он отлично представляет, сколько может стоить такой гардероб. Это тебе не вечер в ресторане, который входит в джентельменский набор обычного ухаживания за девушкой!

Звонок Виктора прервал её размышления.

— Ну как, Лизонька, вы довольны? — Голос у него был веселый. — Знаю, знаю, уже звонил Никите, так что можете не рассказывать. И Слава доложил, — прервал он начавшиеся было выражения благодарности. — Одежду вам завтра привезут, вам все понравилось, и я рад. А не пора ли вам, Лиза, подумать о прическе? Теперь вы представляете, как будете выглядеть в день своего рождения. По-моему, в самый раз довершить картину, а?

— Какая же прическа? — сказала Лиза несколько смущенным тоном. — С моей косой много не выдумаешь.

— Это вы правы, — подтвердил Виктор. — Коса у вас великолепная, ею можно было бы и ограничиться. Но ведь она мало оставляет простора для фантазии — для повседневной, во всяком случае, фантазии. Так что придется вам выбирать, дорогая. Что поделаешь, вся жизнь состоит из бесчисленных выборов, и выбор прически — не самый трудный. И не волнуйтесь, отличный парикмахер Петруша вам поможет.

Лиза слушала его голос в телефонной трубке и думала: как в сказке про аленький цветочек — падают и падают на неё чудеса-подарки, только голос слышен… Правда, Виктор не похож на чудовище, да и на влюбленного похож не слишком. Вот только зачем ему все это?

Глава 8

Когда «Мицубиси» остановилась у входа в дамский салон «Царица Мэб» на Зубовском бульваре, Лиза вспомнила, что уже не раз видела эту парикмахерскую. Конечно, видела только со стороны, из любопытства пытаясь заглянуть в зеркальные окна; ей и в голову бы не пришло зайти сюда. И вот водитель — на этот раз не Слава, а какой-то незнакомый парень — открыл перед нею двери и произнес вслед:

— Я заеду за вами часа через два.

Еще месяц назад Лиза непременно стала бы уверять водителя, что прекрасно доберется сама, но сейчас промолчала. Законы того мира, в котором жил Виктор, начали казаться ей незыблемыми. И она уже распознавала людей, принадлежащих к этому миру. Из всех мужчин-мастеров, молодых и пожилых, находившихся в большом зеркальном зале салона, она сразу узнала Петра Васильевича Неретинского, которого Виктор и Орлов называли Петрушей. У него была особая какая-то походка: наверное, более уверенная, чем у остальных. В этой походке не чувствовалось торопливого желания услужить. Даже когда он быстро шел к какому-нибудь креслу, была ощутима только полная достоинства любезность.

— Вот, значит, какая Лиза Успенская! — сказал Неретинский, увидев Лизу, как только она вошла из вестибюля в зал. — Да, коса знатная, ни с кем не перепутаешь. — Вы меня подождите, пожалуйста, совсем немного, сейчас я закончу.

Ждать Лизе пришлось недолго. Через пять минут молодая девушка в коротеньком халате небесно-голубого цвета пригласила её в зал и усадила в кресло напротив огромного, на всю стену, окна. Сначала Лиза чувствовала себя неловко от того, что сидит едва ли не на улице и мимо неё спешат прохожие, но она быстро поняла особенность этих зеркальных окон. Да ведь её просто не видно с той стороны, это только она видит улицу так ясно, будто стекла вовсе нет! Однако ей недолго пришлось размышлять о законах оптики. Петр Васильевич неслышными шагами подошел к её креслу.

— Ну, что же с вами сотворить-то, прелестное дитя? — спросил он, улыбаясь.

— Не представляю, маэстро! — в тон ему ответила Лиза.

— Тогда скажите мне только: очень вы дорожите своей косой? Я почему спрашиваю: от вашего желания её сохранить или от готовности с ней расстаться зависит не просто сегодняшняя прическа — на этот-то раз я вам что-нибудь и с косой придумаю — а весь ваш облик и стиль, понимаете? Вы ведь не станете приезжать ко мне ежедневно, правда?

— Я бы и рада… — снова улыбнулась Лиза. — А как вы посоветуете, Петр Васильевич? Я и без косы проживу, если вы скажете.

— Жалко её, конечно, — посетовал Неретинский. — Сейчас такие наперечет. А все-таки без неё возможностей куда больше, как ни странно. К вашему лицу очень пойдут, например, распущенные волосы — конечно, соответственно подготовленные, — но при такой длине это нереально. Вы обращали внимание, как выглядят прически кинозвезд и фотомоделей?

— Нет… Я не очень этим увлекаюсь… — Лизе стало стыдно, что она не знает элементарных вещей.

— Вам и необязательно этим увлекаться, — успокоил её Неретинский. — Так вот, они выглядят так, как будто их обладательницы вообще не задумывались о своей прическе. Они выглядят естественно и даже немного небрежно. Хотя на самом деле продумана длина каждого волоска.

Видно было, что он может рассуждать о подобных вещах долго, — таким вдохновенным стало его лицо. Но время едва ли позволяло Неретинскому философствовать, и будущую Лизину прическу они обсудили довольно быстро.

Стрижкой, правда, занялся не сам Петр Васильевич, а изящный молодой человек по имени Максим, которому Неретинский быстро объяснил, что требуется сделать. Максим тоже оказался разговорчив, и все время, пока его ножницы порхали над Лизиной головой, он болтал без умолку. Но, как ни странно, при всей его разговорчивости Лиза чувствовала себя с ним гораздо более скованной, чем с Неретинским или Орловым. Во всем, что говорил элегантный молодой парикмахер, чувствовался какой-то особый презрительный лоск, и Лиза терялась, не зная, как относиться к его мнениям и оценкам. Каждое слово Максима говорило о том, что достойным внимания он считает только происходящее с ним и с его знакомыми.

Слушая, как он рассказывает о посещении с друзьями какого-то ночного клуба, Лиза впервые подумала: а ведь таких, как Максим, наверняка гораздо больше, чем таких, как Виктор, Никита Орлов, Петр Васильевич Неретинский… Она уже привыкла, что Виктор не произносит ни одного лишнего слова и что его слова неизменно интересны. Ей казалась вполне естественным внимание к собеседнику, которое чувствовалось в каждом слове и взгляде Орлова.

Но на самом-то деле, поняла она, большинство людей похожи на Максима с его уверенным интересом только к себе самому! Это открытие показалось Лизе таким важным, что она едва не забыла о своей прическе, которая становилась все более выразительной под умелыми — ничего не скажешь! — руками Максима.

В том, как выглядели теперь её волосы, не было ничего необыкновенного. Лиза едва ли могла бы даже объяснить, что именно сделал с ними Максим. Она видела, что они больше не «прилеплены» к её щекам, а словно стали пышнее, легче. Спускаясь сзади ниже плеч, они чуть-чуть вились у висков и надо лбом, и все это вместе создавало ощущение неуловимого изящества, которого Лиза безуспешно пыталась добиться, колдуя перед зеркалом со своей густой косой. Прежде казалось, что волосы у неё неопределенно-русого цвета, теперь же стало видно, что они светло-пепельные, с серебристым отливом, и Лиза подумала, что такие действительно встречаются нечасто. Она словно по-новому увидела себя в огромном овальном зеркале, и эта новая Лиза нравилась ей.

Закончив стрижку, Максим смазал кончики волос каким-то ароматным составом и сказал:

— Я их завью немного — это что-то вроде «химии», только состав другой — пойдешь подсушишься, потом уложу.

Лиза пожалела, что не взяла с собой книгу. Но едва она села в кресло, появилась девушка в небесно-голубом халатике и, приветливо улыбаясь, подала ей чашечку кофе на блестящем подносике. К тому же Лизе стало интересно незаметно разглядеть женщин, сидевших в соседних креслах, и послушать их разговоры.

Но это был довольно странный интерес! Впервые после спектакля в Ленкоме повеяло на Лизу необъяснимым холодом, который она ощущала почти физически. Женщины сидели совсем рядом с нею, а между тем ей казалось, что они окружены непробиваемой прозрачной оболочкой, сквозь которую к ним даже не донесся бы Лизин голос, вздумай она с ними заговорить. Лизе просто не хватало воображения, чтобы представить себе их жизнь. Ей казалось, что она состоит из каких-то совершенно других событий, чем жизнь любого из её знакомых.

Между тем, женщины переговаривались. Наверное, они часто здесь встречались.

— По-моему, Геля, — говорила высокая дама в блестящем пластмассовом колпаке, сидевшая справа от Лизы, — тебе не следовало соглашаться. Эти эксперименты с цветом — Петруша любит, но уж слишком экзотично, ты не думаешь?

На вид ей было лет шестьдесят с лишним, но на лице её не было ни морщинки, и эта гладкость кожи в сочетании с выцветшими блекло-голубыми глазами казалась неестественной. Она обращалась к Лизиной соседке слева, не замечая, разумеется, самой Лизы, которой из-за этого хотелось вжаться в спинку кресла, чтобы не находиться на перекрестье разговора.

— Я, знаешь, тоже ночь не спала, пока решилась, — отвечала Геля. — Но очень уж хотелось попробовать, и вообще я обожаю сиреневое, все сиреневое шикарно смотрится. Все умрут, когда увидят. Я считаю, стоит попробовать. У Федора теперь «Линкольн» сиреневый, очень будет стильно. И потом, ведь ничего страшного: не понравится — перекрашусь.

Потом они поговорили о какой-то вчерашней презентации, потом обсудили новое платье какой-то Люси. В общем, это был обычный женский разговор, и единственное, что показалось Лизе странным, — то равнодушие, с которым обе дамы его вели.

«Почему же они говорят друг с другом, если это им так явно неинтересно?» — подумала она.

Не верилось, будто для них важно, что «все умрут» от их причесок, и сами эти прически обсуждались с привычным безразличием…

Две девушки, сидевшие напротив, вели себя совершенно иначе.

— Нет, ты подумай только, прямо от Живанши он ей его привез, а посмотреть не на что! — взахлеб рассказывала одна из них, пухленькая и маленькая, своей соседке. — И Ритка приходила смотреть, и Нинка, и все говорят одно и то же: не на что посмотреть! А она, дура, выставляется!

Соседка слушала этот оживленный монолог с таким интересом, что понятно было: она готова обсуждать нечто, привезенное от Живанши, хоть до вечера. Она была совсем молоденькая, на вид лет семнадцати, не больше, и все время старалась выглянуть из-под своего высокого фена, чтобы видеть лицо собеседницы.

Как ни странно, безразличие пожилых дам и оживление молодых показалось Лизе чем-то совершенно одинаковым.

Общаясь с Виктором, Лиза привыкла, что существует совсем другая жизнь, заполненная непонятными ей делами, и это уже не казалось ей странным. Но она всегда чувствовала наполненность Викторовой жизни — такую очевидную, что в ней не часто находилось место для нее, Лизы. Здесь же… Но тут появился Максим и поманил Лизу за собой.

Разглядывая в зеркале свою новую прическу после того как Максим уложил её волосы феном, Лиза приходила все в большее восхищение. Та мимолетность, которая появилась в её облике совсем недавно и так привлекала внимание мужчин даже на улице, — была этой прической подчеркнута и усилена. Лиза похожа была теперь на бабочку, на мгновение присевшую на цветок: вот-вот расправит сложенные крылышки и улетит неизвестно куда.

— Ты к визажисту пойдешь? — спросил Максим.

— Нет, наверное, — ответила Лиза не слишком уверенно.

— Вообще-то да, зачем тебе, — согласился Максим, и её слегка обидело то высокомерие, которое послышалось в его интонациях. — Ты только косметику возьми поприличнее. Что это у тебя за тени? Как мука пшеничная!

Лиза действительно забыла сегодня попробовать новую косметику; накрасилась тем, что давно лежало в косметичке. Но она не успела ответить, потому что появился Петр Васильевич.

— Ну как, Лиза? По-моему Макс справился прекрасно. — он внимательно оглядел девушку. — Клаудиа Шиффер рядом с вами — просто парвеню!

Лиза не знала, что значит парвеню, но спрашивать об этом Неретинского, конечно, не стала. Он, как видно, снова спешил, и поэтому смотрел на Лизу с вежливым нетерпением.

— Вы поняли, в чем все дело? — спросил Петр Васильевич на прощание.

— Да, — ответила Лиза, ничуть не покривив душой.

Она действительно поняла и, наверное, никогда не забудет, как прояснялся её облик в зеркале, когда Максим позвякивал над её головой блестящими ножницами. Сейчас ей даже странным казалось: почему она не чувствовала, не понимала раньше, что именно надо сделать? И если бы не Неретинский, она никогда не догадалась бы, как просто то, что переменило не только её прическу, но и что-то более важное в ней…

И эти дамы — молодые и старые — которые так одинаково разговаривали, сидя под сушилками! Как все-таки она была самонадеянна, когда думала, что поняла, почувствовала ту жизнь, которая открылась перед ней в Москве! И ещё пыталась что-то объяснять Виктору, а он слушал, как будто её наивные наблюдения могли быть ему интересны. «Браво, Лиза!» — наверняка он посмеивался над ней, когда говорил это. Чем живут эти женщины, с привычной уверенностью сидящие в салоне Неретинского, почему так равнодушно или так заинтересованно говорят они друг с другом?

До сих пор Москва была для Лизы только огромным городом, который она ощущала как нечто цельное, сначала необъяснимое — и потом вдруг ставшее понятным до восторга. И вот она впервые почувствовала, как этот цельный образ дробится на множество разных лиц. Среди них были лица отчетливые, привлекающие её внимание — Орлова, Неретинского, Виктора — были и совершенно невыразительные, пустые пятна, которые она не могла рассмотреть, как ни вглядывалась — как гладкое, без морщин, лицо дамы в блестящем колпаке. Но лиц было великое множество, они дробили тот ясный облик, который сложился в Лизином сознании, и она чувствовала некоторое смятение. Точно огромное зеркало разбилось на миллионы осколков, и как собрать его теперь?

Машина уже ждала её у входа, и Лиза доехала до дому в этом странном, смятенном состоянии.

Николай был дома, и, как только Лиза переступила порог, он вышел ей навстречу в прихожую.

— Ты можешь мне объяснить, что все это значит? — спросил он довольно сурово.

— Что?

— Сегодня привезли коробки для тебя — платья, юбки какие-то. Неизвестно, от кого, черт знает сколько все это стоит! Что это за Золушкины штучки?

Говоря все это, Николай торопливо одевался. По просьбе Лизы он оставался сегодня дома с утра и теперь спешил на работу.

— Ладно, вечером поговорим! — сказал он, стоя в дверях. — И что это у тебя, кстати — прическа новая? Не соскучишься с тобой!

Вернулся он довольно поздно. Лиза уже успела уложить детей и поговорить по телефону. Теперь она сидела на кухне и думала, как бы получше объяснить брату то, что предложил ей Виктор.

Теплая летняя темнота вплывала в открытое окно, не нарушая уюта, который прочно поселился в этой кухне, где так хорошо было сидеть вечерами.

— Лиза, объясни мне все-таки, откуда все это? — спросил Николай, садясь за стол напротив сестры; его расстроенное лицо было освещено мягким светом низко висящей над столом лампы. — Впрочем, нетрудно догадаться. Спонсор твой подарил? А ты понимаешь, что за этим должно последовать? Или ты думаешь, нефтяные короли настолько человеколюбивы, чтобы тебя бескорыстно радовать?

Николай не знал, как теперь говорить с сестрой. Конечно, она взрослая уже, и это её дело, как строить свою жизнь. Но, увидев сегодня все эти дорогие коробки, он просто испугался. Ведь Лиза многого просто не понимает, она склонна думать о людях лучше, чем следует. Может, ей кажется, что так оно и должно быть: рестораны, подарки — и ничего взамен? Да и вообще, человек, который крутится в нефтяном бизнесе, живет по таким законам, с которыми лучше бы не иметь дела…

Но как объяснить все это Лизе? Уж конечно, она уверена, что её кавалер «совсем не такой»! С ума сойдешь с этими наивными девочками!

К удивлению Николая, Лиза не стала горячо доказывать ему, какой хороший человек её Виктор и как он на все ради неё готов.

— Коля, — сказала она вместо этого, — я все знаю, что ты мне хочешь сказать, и знаю, что ты прав. Но я не боюсь, понимаешь? Если даже я так обожгусь, что на всю жизнь запомню, я все равно не боюсь его. И всего, что с ним связано, тоже не боюсь.

Николай поразился её тону — совсем другому, чем каких-нибудь пару месяцев назад.

— Чего ты хочешь от него, это ты понимаешь? — спросил он. — Что он может тебе дать, твой король — деньги, тряпки? То есть он, конечно, много чего может, ты даже не представляешь, как много теперь можно получать от жизни. Но ведь бесплатных завтраков не бывает, Лиза…

— Ты не поверишь, Коля, но он не требует от меня платить за завтраки. Пока, во всяком случае.

— А если потребует? И я уверен, это произойдет в ближайшее время, — сказал Николай, подумав про себя: «Если уже не произошло…»

— Значит, я буду платить. Только не за тряпки, а за то, что я с ним понимаю, вот за что. И за это мне платить не жалко.

— Что-то ты расфилософствовалась, Лиза! — возмутился Николай. — С такой гордостью говоришь, что собираешься с ним спать — слушать тошно! И что уж он тебе такого сообщает нового, из-за чего ты на все согласна?

— Он не сообщает, в том-то все и дело! — Лиза заговорила торопливо, пытаясь объяснить брату то, что совсем недавно поняла сама. — Он просто показывает — все мне показывает, чего я без него никогда бы не увидела, и смотрит: понимаю я что-нибудь или нет? Меняюсь я, или не в коня корм?

— По-моему, ты выдумываешь, — усомнился Николай. — Нашла просветителя! Он просто таскает тебя за собой, потому что ты красивая — ты хоть понимаешь, какая ты красивая стала? — и пыжится, что все на него смотрят: какую отхватил девочку! А что он тебя в постель ещё не потащил, так это…

— Это — что?

— Ничего.

Николай не стал продолжать, чтобы не обидеть сестру. Скорее всего, дело простое: этот её бизнесмен всем уже объелся по горло, вот и придерживает на будущее неиспорченную провинциалочку. Не с кем ему, что ли, переспать, если приспичит? А тут — подождать немного, не спугнуть, и получит вскоре такую женщину — ни за какие деньги не купишь.

Но Николай понимал, что его соображения слишком циничны, чтобы сообщать их Лизе. В конце концов, раз ей все это нравится — пусть и дальше постигает жизнь. Могло быть хуже… Но как же она повзрослела, и как быстро! Он-то считал, сестра — дитя наивное, а она думает о чем-то, что и ему не совсем понятно…

— Что ж, Лиза, дело твое, я вмешиваться не буду, — вздохнул Николай. — Смотри только, поосторожнее будь. У них компании слишком веселые бывают, да и ходить с ними небезопасно: не дай Бог, с конкурентами повздорят…

— А он меня завтра приглашает день рожденья отметить. Приехать к нему на дачу на выходные. — Лиза произнесла это вопросительным и слегка извиняющимся тоном.

— Вот она и плата за завтраки. Ну, ладно! — Николай встал из-за стола. — Да, кстати, Наташка звонила. Говорит, надо бы тебе немецким заняться, ты ведь все, небось, забыла, что и знала. Или ты уже передумала ехать?

— Что ты, нет, конечно! — горячо возразила Лиза. — Думаешь, он для меня теперь один свет в окошке?

— Да ты его любишь хотя бы? — спросил Николай.

Лиза промолчала. Если бы она сама знала ответ!

Глава 9

Впервые за все время, что она жила в Москве, Лиза выходила из дому так рано: ещё не было шести. В руках она держала одну из больших орловских коробок.

Субботним утром никто не спешил на работу, во дворе стояла сонная тишина. Солнце ещё только поблескивало первыми ясными лучами в окнах, воздух медленно наливался теплом.

Лиза вздохнула глубоко и радостно. Пожалуй, такое счастливое чувство необыкновенного дня бывало у неё только в детстве, когда каждый день рождения казался особенным праздником. Конечно, ей далеко было до тоски по ещё одному ушедшему году, но и детский восторг остался в прошлом.

После долгих раздумий над драгоценными коробками, Лиза выбрала для этого утра крепдешиновое платье до колен. Нежно-сиреневый фон, причудливый разреженный рисунок по подолу, широкое и неглубокое декольте, слегка открывающее плечи, — все это выглядело на ней так необычно, как будто она не новое платье надела, а что-то переменила в себе.

Ей, как всегда, не пришлось ждать. У подъезда стоял внушительного вида темно-зеленый джип; его она ещё не видела. Виктор вышел из машины, как только Лиза показалась в дверях подъезда.

— Ну-у, дорогая Елизавета, в день своего двадцатилетия вы неотразимы! — весело протянул он.

Виктор выглядел в этот ранний час так же свежо и элегантно, как и вечером, когда собирался в ресторан. Разве что костюм на нем был другой — из плотной, кремового цвета, ткани, похожей на лен.

— Это ваша заслуга, Виктор, — сказала Лиза.

— Это в первую очередь заслуга природы, которая создала вас такой, — возразил тот. — Но дело не в этом. Я вас поздравляю и желаю счастья!

С этими словами он извлек из машины огромный букет роз — белых, лимонно-желтых и нежно-розовых — и протянул Лизе. В их саду в Новополоцке росли прекрасные цветы, но таких она не видела никогда. В чашечке каждой розы, точно бриллиант, дрожала серебристая капля росы, и пахли они так, что у Лизы закружилась голова.

Она благодарно взглянула на Виктора. Видно было, что букет выбран тщательно, а не куплен по дороге у метро.

— А почему вы не спросите меня, Лизонька, куда мы едем? — спросил Виктор, когда мощный джип уже несся по Рублевскому шоссе, оставляя позади Москву.

— Я думаю, вы сами мне скажете, когда придет время.

— Ох, как торжественно, точно в сказке! Романтичное вы существо, Лизонька. Ну, вам и положено — в такой-то день рождения!

Вечно Виктор её поддразнивал — и никогда она не успевала обидеться: он сразу же заводил разговор о чем-нибудь интересном, что тут же увлекало Лизу. На этот раз он спросил:

— Вы лошадей любите?

— Лошадей? — удивилась Лиза. — Не знаю… А что?

— Да просто есть люди, которые их боятся, вот я и спросил, — произнес он загадочно.

— Нет, я их, наверное, не боюсь, — сказала Лиза. — Но я ведь мало видела лошадей…

Ехали они недолго. Или просто джип несся по полупустому шоссе так стремительно, что Лиза не заметила пути? Вскоре шофер свернул с шоссе на узкую — впрочем, асфальтированную — дорогу и, проехав по ней немного, остановился перед забором со шлагбаумом, рядом с которым сидел в небольшой караулке военный. Шлагбаум сразу поднялся, и машина въехала в густой лиственный лес. Это было так странно — что лес начинается прямо за шлагбаумом, точно по команде!

Вскоре они остановились у высоких чугунных ворот — наверное, старинных или выкованных под старину. За узорчатой решеткой видна была дорожка, посыпанная светлым песком и обсаженная низкими подстриженными кустами. Дорожка вела прямо к дому.

Когда Виктор сказал, что они поедут на дачу, Лиза ожидала увидеть какой-нибудь коттедж — конечно, очень красивый и современный. Но за кованной оградой была настоящая старинная усадьба: двухэтажный дом ярко-голубого цвета, украшенный белой и золотой лепниной, с мезонином, с высоким крыльцом, охраняемым мраморными львами; небольшой ухоженный парк с аккуратными цветочными клумбами… Лизе показалось, что она попала на съемки фильма — так невероятно, неожиданно все это выглядело.

— Это и есть ваша дача? — растерянно спросила она.

— Нравится? — В голосе Виктора звучала гордость. — По-моему, неплохо получилось. Видели бы вы, что здесь было пару лет назад. Настоящие развалины — казалось, уже не восстановить! А вот видите…

Они вышли из машины, которая тут же отъехала от ворот, и пошли по дорожке. Навстречу им выбежала собака и радостно запрыгала вокруг Виктора.

— Джой, встречаешь, умница! — обрадовался Виктор. Лиза из предосторожности замерла на месте. — Не бойтесь, Лиза, разве Джой какая-нибудь безмозглая скотина? Да он вообще вежливый, добрейший пес!

Лиза остановилась перед домом на ослепительно-зеленой лужайке. Мягкая трава подступала к самым ступеням крыльца, касалась мраморных львиных лап.

— Кто же здесь жил — ну, когда все это строилось? — спросила она, не отрывая взгляда от этого удивительного дома.

— Прекрасная семья жила. Князья Барятинские, слышали? Потом были дачи НКВД — похуже владельцы, что и говорить. Потом все это переходило из рук в руки неоднократно и разваливалось понемногу, пока не нашло достойного владельца.

— То есть вас?

— А почему бы и нет? Я, конечно, не Барятинский, но тоже человек не из последних, даже по генеалогическому древу судя. Третьяковы, например, с их галереей, мне приходятся родственниками по отцовской линии. Или вы считаете, что надо было все это отдать под профсоюзную здравницу?

Лиза ничего не считала. Она рассматривала мраморных львов, улегшихся прямо в траве у ступенек.

— Пойдемте, Лиза, в дом, — предложил Виктор. — Здесь можно входить прямо с парадного крыльца.

Поднявшись по ступенькам, они оказались в огромном холле. Чем-то он напомнил Лизе первый этаж «Модной лавки Орлова», и она сказала об этом Виктору.

— Просто стиль тот же — русский модерн, — объяснил он. — Да и реставрировал один архитектор. Видите, лестница эта — как волна? Такая же в особняке Рябушинского, который Горькому в свое время подарили, да у Никиты. Здесь, конечно, вообще-то разностилье — снаружи одно, внутри другое — но это ещё до меня так получилось.

В отличие от полутемного холла у Орлова, этот зал был полон солнечного света, вливающегося в высокие окна. Все в нем — от наборного паркета и старинных картин на стенах до огромной хрустальной люстры под потолком — говорило об отличном вкусе хозяина: по меньшей мере, тот не мешал реставрировать дом.

— Вы не обиделись, Лиза, что я вытащил вас из дому так рано? — спросил Виктор, наблюдавший, как Лиза разглядывает роспись на потолке.

— Нет, я вообще встаю рано, — ответила она.

— Мне просто хотелось, чтобы вы оказались здесь именно утром. Здесь ведь изумительно красиво летним утром, сразу чувствуешь себя в другом веке и в другой жизни, — объяснил он. — А сейчас я вас провожу в вашу комнату, и вы сможете поспать. Гости будут к обеду. Если захотите, по парку можем прогуляться до их прихода — после того как вы отдохнете.

Лиза подумала, что едва ли уснет. Ей не терпелось посмотреть этот чудесный особняк, так не похожий на обычную дачу.

«Но ведь он и на музей совсем не похож, — подумала она. — Как это Виктору удается?»

По лестнице-волне они вошли на второй этаж. Лиза мельком увидела анфиладу комнат, открывавшуюся впереди.

— А ваша — здесь. — Виктор указал налево. — Располагайтесь поудобнее, отдыхайте, а потом спускайтесь вниз — меня там позовет кто-нибудь.

Лизина комната была обставлена с таким изяществом, точно и предназначалась для молодой девушки. Было что-то целомудренное в нежных фарфоровых вазах на полу — конечно, в них стояли свежие цветы — в белых кружевных занавесках и торшере в виде лилии… Пожалуй, только кровать из светлого дерева была широковата для девической спальни, и это смутило Лизу. Но она одернула себя. Тоже мне, нашлась гимназисточка!

Случайно взглянув на маленький столик у кровати, Лиза заметила на нем черную коробочку, к которой прислонена была открытка с шелковым расписным окошком. «С Днем рождения!» — твердым почерком написано было на открытке. Она открыла коробочку — на темно-бордовом бархате засверкали бриллиантовые огоньки. В коробочке лежали необыкновенные серьги — каждая в форме цветка с полураспустившимся бутоном. Бриллианты казались капельками росы в этих цветах. Лиза зарделась, растерялась, потом покрутила серьги, любуясь игрой бриллиантовых граней, и тут же их надела.

Поискав глазами зеркало, Лиза решила, что оно, наверное, есть в ванной. Она заглянула за дверь, находившуюся справа от кровати, и ахнула. Там была ванная, но какая! Одну стену занимало огромное зеркало, из-за которого большая комната казалась просто огромной; в каждую металлическую деталь можно было смотреться не хуже, чем в зеркало; пол был застелен мягким и упругим голубым ковром. На никелированной вешалке висели разных размеров полотенца и голубой махровый халат. Здесь стоял едва уловимый аромат — наверное, от шампуней и гелей, расставленных на многочисленных полочках. Но больше всего поразила её сама ванна. Глубокая и просторная, на половину комнаты, она похожа была на бассейн.

«Обязательно потом искупаюсь, — подумала Лиза с детским любопытством. — В ней, наверное, плавать можно!»

Она вернулась в комнату и, задумавшись, опустилась в глубокое кресло. Впервые богатство, которым, как она понимала, обладал Виктор, предстало перед ней во всей своей выразительной очевидности. Машины, рестораны — все это, в конце концов, было обычными атрибутами московской жизни. Даже наряды от Орлова, даже прическа от Неретинского — все это было другое. Но этот дом, в котором все дышало элегантной, изысканной роскошью, доказывал Лизе, что между нею и Виктором лежит пропасть, как бы тот ни старался держаться с ней на равных. Нет, Лиза не чувствовала себя стесненно — она давно уже заметила, что роскошь вообще не подавляет её, — но за всеми этими лестницами и картинами стояло совершенно другое прошлое, чем у нее, и ей показалось, что это прошлое непреодолимо.

Усилием воли она заставила себя не думать об этом. В конце концов, у неё день рожденья, Виктор пригласил её отметить этот праздник в его доме. Значит, надо радоваться. Тем более что это совсем не трудно: сам этот дом располагает к радости.

Лиза развязала ленту на коробке и достала оттуда несколько вещей из коллекции Орлова. Потом раздвинула зеркальные дверцы шкафа и повесила туда свои наряды. Ей нравилась сама последовательность этих действий. Как все-таки прекрасно жить в таких условиях, в которых каждое движение невольно становится изящным, легким!

Она сбросила туфельки и прилегла на кровать поверх шелкового прохладного покрывала. Принять бы сейчас, и правда, ванну, завернуться в мягкий махровый халат, забраться под пуховое одеяло… Но любопытство взяло верх над утренней ленью, и Лиза не стала сибаритствовать. Повалявшись немного, она поправила волосы перед зеркалом и вышла из комнаты.

Прежде чем спуститься вниз и отправиться на поиски Виктора, Лиза решила пройтись по той анфиладе, которую увидела с лестницы. Пять или шесть комнат следовали друг за другом и завершались вдалеке комнатой-фонарем с прозрачной стеной. Туда-то Лиза и направилась.

Видно было, что комнаты сохранили то назначение, которое они могли иметь когда-то. Лиза прошла через биллиардную, посреди которой стоял стол, крытый зеленым сукном, потом через библиотеку, отметив про себя, как она велика — полки с книгами высились до потолка. Неужели Виктор читал хотя бы половину, да ещё на разных языках?

Потом она оказалась в небольшой гостиной с изразцовой голландской печью. Здесь, наверное, так уютно было сидеть вечерами за картами! Следующие комнаты могли предназначаться для чего угодно: в них можно было есть, спать, танцевать — в зависимости от фантазии обитателей.

«Но кто же, кроме Виктора, живет в этом доме? — изумленно размышляла Лиза. — Очарованное царство какое-то!»

Стены, обитые тонким шелком, портреты и батальные сцены на картинах, — и все это совсем рядом с огромным городом, в котором гремит метро и висят над асфальтом синие выхлопы машин…

Наконец Лиза оказалась в последней комнате и подошла прямо к стеклянной стене. Это была задняя стена дома, выходящая все в тот же парк, но с противоположной от ворот стороны. Лизе показалось, что она стоит на носу корабля и плывет над этим парком. Прямо под окнами был разбит большой водоем, в котором цвели лилии. Над водоемом стояла бело-голубая беседка-ротонда — скорее всего, тоже старинная, как и весь особняк. Шелестели под легким утренним ветром деревья, сквозь чистое стекло Лиза видела, как трепещут листья. Вдалеке открывался чудесный вид — косогоры, перелески, ни заводских труб, без которых не обходится ни один современный пейзаж, ни даже полей, по которым снует трактор… Где находится этот удивительный дом, в какой потусторонней местности?

Постояв ещё немного у стены-окна, Лиза огляделась. В этой комнате, наверное, было что-то вроде кабинета — судя по огромному письменному столу, уставленному старинными безделушками. Но едва ли Виктор работал здесь постоянно: не видно было ни бумаг, ни компьютеров, без которых он наверняка не обходится. Скорее всего, это был кабинет для души.

«Он же любит все красивое», — подумала Лиза.

Вернувшись обратно через анфиладу комнат, она спустилась по лестнице на первый этаж.

«Где же искать Виктора?» — думала она, стоя посреди солнечного холла.

Она увидела несколько дверей и открыла одну из них. За дверью оказалась столовая. Женщина средних лет протирала белой салфеткой высокие хрустальные бокалы и расставляла их на большом овальном столе.

— Виктора Станиславовича ищете? — приветливо спросила она. — Вы пройдите сейчас прямо, потом направо — его кабинет и увидите. Он просил сказать, что там вас ждет.

Лиза последовала её совету и вскоре остановилась перед высокой, темного дерева, дверью.

— Входите, Лиза, входите! — раздалось в ответ на её осторожный стук. — Так быстро отдохнули?

Конечно, здесь и был его настоящий кабинет. На длинном столе, опоясывающем комнату почти по всему периметру, стояли два компьютера, бумаги были разложены и на столе, и даже на ковре. Но, как ни странно, в этом чувствовался не беспорядок, а особый, сосредоточенный ритм.

— Я вам помешала? — После того, что она увидела в этом доме, в голосе Лизы звучала робость. Наверное, Виктор почувствовал ее.

— Ну как вы можете помешать, раз вы гостья в моем доме! — успокоил он Лизу, вставая из-за стола. — Наоборот, мне как хвастливому хозяину не терпится показать вам свои владения. Давайте выпьем кофе и прогуляемся по парку, хотите?

— Спасибо за серьги, — сказала Лиза. — Посмотрите, какие они красивые! — И она повертела головой, чтобы бриллианты засияли в солнечных лучах.

Лиза заметила, что радость сверкнула при этом в его глазах.

Кофе они выпили на веранде, куда вела дверь прямо из кабинета. На круглом столике уже стояли фарфоровые чашечки, под кофейником на специальной подставке горела маленькая свеча.

— Чудесное голландское изобретение, — объяснил Виктор. — И кофе не остывает, и красиво.

Кофе был крепок и ароматен, из маленького блестящего тостера выскакивали румяные хлебцы, которые можно было намазывать медом и джемом — и во всем этом чувствовалась восхитительная неторопливость.

— Я очень люблю встречать утро в этом доме, — сказал Виктор. — Чувствуешь, что жизнь имеет смысл, вы замечаете? Впрочем, вы, наверное, не замечаете. Ваша жизнь сама по себе имеет смысл, вы сами его создаете своим существованием.

— Не знаю, — усомнилась Лиза. — Я просто не думала об этом, а если бы задумалась — неизвестно, что обнаружила бы.

— В этом все и дело — что вы можете не задумываться, — сказал Виктор.

С веранды они спустились в парк и пошли по такой же светлой песчаной дорожке, как та, что вела от ворот к дому. Парк был отлично ухожен, но вместе с тем производил естественное впечатление.

— Вы себе не представляете, как трудно было добиться, чтобы этот парк выглядел так, как он выглядит, — говорил Виктор, идя рядом с Лизой. — Настоящее парковое искусство почти совсем утрачено, и дело даже не в деньгах — мастеров просто нет. Будь у меня время, я бы сам почитал что следует, углубился в это дело — и, поверьте, с удовольствием. Но времени, конечно, нет. Я еле нашел людей, способных разбить хороший парк. Но результат, как видите, неплох. У меня здесь настроение улучшается просто от того, что я смотрю в окно.

— Здесь очень красиво, — охотно согласилась Лиза.

Песок тихо поскрипывал под её каблучками, под легким ветром на дорожку падали розовые лепестки. Лизе казалось, что все это не может происходить наяву, но вместе с тем она удивлялась ясному, бодрому чувству, которым была охвачена.

— Вам очень идет новая прическа, — заметил Виктор.

— Да? — обрадовалась Лиза. — А я думала, вам не понравится, что я косу отрезала. Мама моя с ума бы сошла, если бы узнала!

— Ну, мои воззрения все-таки отличаются, я думаю, от взглядов вашей мамы, — усмехнулся Виктор. — А коса — что же коса? Чем-то надо жертвовать, ничего не поделаешь. Зато теперь лицо у вас стало загадочное… И цвет волос кажется каким-то новым.

— Я не красилась! — удивилась Лиза.

— Да это я понял. Но о том и речь: вы не сделали ничего особенного, а вместе с тем все, что прежде в вас только угадывалось, стало теперь очевидным.

Лиза не стала уточнять, что он имеет в виду. Ей давно хотелось спросить о другом.

— А много гостей будет сегодня, Виктор?

Она думала об этом с той самой минуты, когда Виктор поинтересовался, не против ли она, если они встретят её день рождения в небольшой компании. Кто может приехать на такую дачу — шоу-звезды, миллионеры? Наконец она решилась спросить об этом Виктора.

— Странно все-таки, Лиза, — поморщился тот. — Неужели вы до сих пор не поняли, что я не разыгрываю перед вами какой-то пошлый спектакль? Разве я вожу вас куда-нибудь, где престижно, потому что дорого, и можно заказать поросенка «с выходом»? Почему же вы думаете, что на ваш день рожденья я позову не людей, а, так сказать, брэнды?

Лиза покраснела. Как часто и безжалостно он дает ей понять, какая она неотесанная! К тому же она не знала, что такое брэнды.

— Будут мои друзья — одноклассники в основном. Но они очень интересные люди, не сомневайтесь! Ну, и Никита будет, и Петя — вы их знаете. Не думайте, что я собираюсь вас смущать каким-то особенным бомондом.

Хотя Виктор и старался её успокоить, Лиза расстроилась, у неё пропало желание гулять по парку.

Виктор заметил, как переменилось её настроение, и, наверное, почувствовал вину за это.

— Я замучил вас разговорами, Лиза, — сказал он. — Давайте встретимся перед самым обедом? Погуляйте пока одна или отдохните у себя. А мне придется ещё поработать.

Лиза смотрела ему вслед, пока он не поднялся на веранду и не скрылся за дверью.

Глава 10

Обед был назначен на пять. Лиза побродила ещё немного по парку, потом поднялась в дом, достала из книжного шкафа «Вешние воды» — почему-то ей показалось, что в таком доме можно читать только Тургенева — и устроилась с книгой на кровати в своей комнате.

К обеду она переоделась в шелковое платье, переливающееся оттенками голубого и зеленого. Ей нравились рукава этого платья: они были незаметно разрезаны от плеча до локтя и при каждом движении трепетали, как крылья стрекозы, открывая плечи. Лиза спустилась вниз ровно к пяти. Ей было бы неловко встречать гостей вместе с Виктором — в качестве кого? Правда, и выходить к ним, точно царственная особа… К счастью, гостей было немного, и никто не обратил на Лизу любопытного взгляда. Орлов улыбнулся ей и кивнул, Неретинский помахал рукой, а Виктор представил её остальным:

— Лиза Успенская, именинница!

Как ни внушала себе Лиза, что не должна ни бояться, ни стесняться, — она чувствовала себя так скованно, как никогда в жизни. Как выглядит она в глазах этих людей, чьи лица не может даже различить от смущения? Наверное, они улыбаются про себя, замечая, что она неловко двигается, что не знает, сесть ей на одно из маленьких кресел возле низкого, причудливой формы, стола с лазуритовой столешницей, или остаться стоять — но где, не посреди же комнаты?

Лиза почувствовала, что слезы подступают к глазам. Выручил её Орлов. Улыбающийся, изящный, как всегда, он подошел к ней, держа в руке бокал, похожий на тюльпан, на дне которого плескался коньяк.

— Ну как, Лизонька, понравилась вам Витина вотчина? Он просто с ума сходит от этого дома. Помню, звонит мне как-то в три часа ночи: слушай, говорит, я тебе почитаю, чем английский парк отличается от французского!

— Ты его, конечно, сразу послал подальше? — поинтересовался маленький, какой-то взъерошенный человек с живыми черными глазами.

Он быстро встал с полукруглого дивана в углу и подошел к Орлову и Лизе. На нем был темно-голубой костюм, и Лизе показалось, что костюм этот поблескивает.

— Ну почему же сразу послал? Послушал, а потом уже и послал. Познакомьтесь, Лиза, это Гриша Кричинский. Слышали, наверное? — представил его Орлов. — Мистический фокусник, изобретатель жанра.

Лиза тут же вспомнила, где она видела этого быстроглазого человека. Конечно, по телевизору, когда показывали удивительное осеннее представление у какого-то пруда в старинном московском парке. Разноцветный воздушный шар, в корзине которого сидели двое, взлетел над деревьями, маленькие фигурки замахали сверху руками, потом раздался мелодичный хрустальный звон — и шар исчез, растворился в прозрачном осеннем воздухе! Мама тогда ахнула перед телевизором:

— Как только позволяют над людьми такое вытворять!

Но люди появились через несколько минут. Снова раздался звон, а когда все обернулись, те двое уже стояли на маленьком острове посреди пруда — живая и невредимая влюбленная пара! Лизе так понравился тогда этот странный фокус — понравился своей веселой необъяснимостью — что она даже во сне потом его видела.

— Эх, Витя, — посетовал Кричинский, — такую девушку скрывает! Какая бы нимфа из неё получилась!

— Прагматик ты, Гриша, хоть и мистик, — засмеялся Орлов. — Всех готов на свои фокусы переработать.

— Ну почему «переработать»? — обиделся Гриша. — Было бы красиво. Разве плохо в красивом деле поучаствовать красивой девушке? Ты, Лиза, что будешь пить?

Никита Орлов подал Лизе бокал с каким-то разноцветным коктейлем. Кричинский налил себе апельсиновый сок, объяснив:

— Алкоголь ауру меняет, мне нельзя.

— Честное слово, — опять засмеялся Никита, — Гришка как скажет что-нибудь — ну как есть шарлатан!

— Я же не говорю, что ты шарлатан, хотя в твоих нарядах на улицу нельзя показаться, а то в дурдом заберут!

Лиза давно уже успокоилась, с улыбкой прислушиваясь к этой дружеской пикировке. Ей сразу понравился взъерошенный фокусник Кричинский, к тому же он был первым из Викторовых знакомых, который говорил ей «ты». Ну, а с Никитой ей с самого начала было легко.

Сидя за овальным обеденным столом, она незаметно рассмотрела собравшихся. Гостей было семеро. Кроме тех, кого она уже знала, ещё два улыбчивых мужчины, очень похожих друг на друга и оказавшихся швейцарцами, высокая подвижная дама в длинном темно-фиолетовом платье с кружевным поясом и открытыми плечами и мужчина с пышными усами. Лиза села между ним и Кричинским. Дама, оказавшаяся напротив, окинула Лизу быстрым, оценивающим взглядом, и той сразу вспомнился парикмахер Максим с его едва уловимым вежливым презрением. Швейцарцы поочередно подмигнули ей, а усатый сосед посмотрел внимательно и приветливо.

— Давно вы знакомы с Витей? — спросила дама, разворачивая на коленях салфетку.

Лиза не успела ответить.

— Потом, Рита, потом удовлетворишь свое писательское любопытство! — попросил Виктор. — Я рад, что мы собрались наконец вместе, и по такому приятному поводу, как день рождения Лизоньки, которую я очень люблю, чего и вам желаю.

— Поняла, Ритуся? — толкнул соседку бесцеремонный Кричинский.

— А ей желаю, — продолжал Виктор, — ничего не утратить, многое приобрести и быть счастливой!

— Хороший тост, будем здоровы, — заключил Неретинский и так аппетитно придвинул к себе блюдо с холодцом, что даже смущенной Лизе захотелось последовать его примеру.

Позвякивали приборы, гости болтали и смеялись. Видно было, что все они — за исключением, пожалуй, швейцарцев — давно знакомы и дружны, а не стараются поддерживать компанию.

— Мы же в одном классе почти все учились, — подтвердил Лизину догадку Григорий. — Только Никита уже потом к нам потом примкнул, ну, и Юрген с Томасом, конечно.

— Давно вы в Москве? — снова поинтересовалась Рита и так посмотрела на Лизу, что ей тут же показалось, что она должна отвечать на все вопросы.

— Не говори ей, не говори, — засмеялся Григорий. — А то она про тебя книжку напишет!

— Гриша, это просто безобразие! — возмутилась Рита. — Мне интересно, что за девушка появилась в нашей компании, почему я не могу спросить?

— А ты не смущай девочку, — тут же ответил Гриша. — Я тебя насквозь вижу.

Действительно, Рита рассматривала Лизу, не слишком беспокоясь о том, чтобы не смутить её. Взгляд у неё был снисходительный. Гриша уже увлекся беседой с Неретинским, и Лиза осталась с Ритой один на один.

— И что же, Витя вам нравится? — продолжала расспрашивать Рита.

Вопрос был настолько бесцеремонный, что Лиза не смогла ответить на него соответственно — мол, а вам какое дело? В голосе Риты была спокойная уверенность в своем праве задавать любые вопросы этой простушке.

— Мы не очень давно знакомы… — пробормотала Лиза.

— Вы ведь, кажется, не учиться, а просто так в Москву приехали?

— Да, я к брату приехала — помочь с детьми. Ну, и вообще…

— Ах, да, конечно — вообще… — усмехнулась Рита. — И где же вы с Витей познакомились?

— На улице, — ответила Лиза, чувствуя, что сейчас заплачет.

— Прелесть какая! — восхитилась Рита. — Просто французское кино!

Лиза не знала, что ей делать — встать, уйти? Почему Виктор позволяет своей однокласснице все это говорить — правда, он, кажется, занят разговором и не слышит?

— А какую книжку ты хочешь об этом написать, а, Ритуля? — неожиданно услышала она.

Этот вопрос задал Лизин сосед с густыми, пшеничного цвета усами, который до сих пор молчал.

— Не обижайся на нашу Риту, — обратился он к Лизе. — Она хорошая вообще-то, и умница, только вот любит поязвить иногда. Ничего, что я на «ты»? Мы ведь тут все на «ты», правда?

У него был приятный низкий голос, и от него веяло такой надежностью и спокойствием, что Лиза немного пришла в себя. В самом деле, что ей смущаться и что обращать внимание на эту их Ритулю!

— А что, прелестная вышла бы книжка! — не унималась та. — Очаровательная провинциалочка приезжает в Москву, влюбляет в себя миллионера, немного раздумий, затем хэппи-энд, все рыдают от счастья!

Усатый только рукой на неё махнул.

— Витя, конечно, никого не представил, чтобы мы сами с тобой познакомились. Меня зовут Павел, можно Паша.

Павел обладал удивительным свойством: он ни о чем как будто не расспрашивал, но уже через полчаса Лиза рассказала ему и о Новополоцком институте, и о Колиной семье, и даже о Германии…

Гости уже разбрелись из-за стола и снова расселись, где пришлось. Неретинский предложил погулять перед горячим, и компания переместилась в парк. Джой уже ждал их там и призывно лаял, стоя на дорожке.

Рита шла впереди с маленьким Григорием Кричинским, Лиза с Павлом — позади всех. Лиза исподтишка наблюдала, как плавно, изящно ступает Рита. Платье словно обливало её стройную фигуру, очерчивало узкие бедра; глубокий вырез лифа повторял плавную линию плеч. Заглядевшись на неё и заговорившись со своим спутником, Лиза даже не заметила, что Виктор почти не подходит к ней — и во время обеда, и сейчас, в парке.

— Хорошо, что Витя этот дом отстроил, — говорил Павел, медленно идя рядом с Лизой.

Он был высок, широкоплеч и, наверное, сводил женщин с ума своей осанкой и усами.

— Он, когда с женой наконец разошелся, такой измотанный был, нервный, мы его узнать не могли. Только сейчас и начал отходить немного в этом своем парадизе. Заметила, как у него лицо освещается, когда он говорит о каких-нибудь кустах или изразцах?

Лизе стыдно было признаться, что она ещё не слышала, как говорит Виктор о своем доме, — или просто не обратила внимания, каким становится при этом его лицо? И надменная Рита, и спокойный Павел говорили с ней так, точно она была с Виктором в каких-то особых отношениях. И ей было неловко оттого, что на самом деле она так мало знает их друга. Как будто они принимают её за кого-то другого, и ей приходится подстраиваться под их восприятие, чтобы никого не обидеть… Вот и сейчас — почему Виктор говорит с кем угодно, только не с ней?

Лиза помнила, как Виктор сказал ей, что лучше не спрашивать, чем занимается собеседник, поэтому не задавала лишних вопросов Павлу, а тот тоже не говорил о своей профессии.

«На мистического фокусника он, во всяком случае, не похож», — подумала Лиза.

Они вернулись в дом, потом ели горячее — ароматное мясо, которое появилось на столе к их возвращению, — потом снова вышли гулять. Время плыло неуловимо и легко, словно ускользало между пальцев, но его было не жаль в этот бесконечный летний день…

— Так, ребята! — объявил вдруг Виктор. — Как и было условлено, все идут сейчас к себе, переодеваются и собираются здесь, готовые к конному поло.

«Вот, значит, почему он спрашивал о лошадях! — догадалась Лиза. — И джинсы просил захватить».

Все удовольствия, которые окружали Виктора, были удивительно продуманны, но от этого ничуть не становились скучными.

Переодевшись, гости собрались в дальнем углу парка. Там, за густыми деревьями, не замеченное Лизой, находилось ровное поле, похожее на футбольное, и небольшая конюшня.

— Я вообще-то не занимаюсь лошадьми, — объяснил Виктор, подходя к Лизе. — Но здесь неподалеку живет отличный старичок Родион Данилыч, он их и держит специально для таких случаев. Клиентов-то много в округе.

— А ты на лошади умеешь ездить? — спросил Лизу Кричинский. — Мы-то асы. Помню, в восьмом классе все вольтижировкой увлеклись, только и разговоров было, что о лошадях, три раза в неделю всей компанией в конно-спортивную школу ездили. Ну, теперь, конечно, так — развлекаемся время от времени.

— Я не умею, — призналась Лиза. — Просто не пробовала никогда.

Она подошла к одной из лошадей, стоявших на краю поля. Та взглянула на Лизу влажным фиолетовым глазом, вздрогнула блестящим коричневым боком. И Лиза неожиданно почувствовала, что ей нравится эта лошадь! Она прикоснулась к её шелковистой гриве, похлопала по крупу. Лошадь доверчиво смотрела на нее, словно разрешая быть смелее.

— Давай-давай, не бойся — в седло, и проедь кружочек, — подбодрил Григорий. — Увидишь, тебе понравится.

Павел помог Лизе взобраться в седло, и она не почувствовала никакого страха. Наоборот, ей было легко и удобно, как будто она занималась этим всю жизнь. Она осторожно, боясь сделать больно, пришпорила лошадь, и та пошла по кругу легкой рысью. Лиза чувствовала, как перекатываются крупные лошадиные мускулы, и её ободряло то, что под ней живое существо, а не бездушная машина. Она сразу поняла, как надо держаться в седле, чтобы не подпрыгивать и не трястись, — и это новое, неведомое прежде, движение доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Ай да Лиза! — восхитился Григорий. — А говорила — первый раз!

Лиза проехала несколько кругов и, остановив лошадь, соскочила на землю, почти не опираясь на руку Павла.

— Да, Лизонька, вы обладаете врожденными способностями к самым разнообразным делам, который раз я это замечаю, — похвалил её Виктор, и Лиза зарделась от его слов.

Ей было так хорошо с этими людьми! Даже Рита уже не могла бы испортить ей настроение, даже недавнее смущение исчезло безвозвратно.

В конное поло она, правда, играть не стала. Зачем портить игру асам? Они азартно носились на лошадях по полю, ударяли длинными битами по мячу и были похожи на расшалившихся детей — даже Виктор, даже Рита, не говоря уже о Никите и Грише!

«Как странно, — думала Лиза. — Ведь мы целый день ни о чем особенном не говорили — так, болтали о том, о сем — а мне было так интересно, точно я слушала чей-то необыкновенный рассказ!»

Она чувствовала, как похожи друг на друга взъерошенный мистический Гриша, и спокойный Паша, и Рита, и Виктор… Неужели это только из-за того, что они когда-то вместе учились в школе? У них даже в интонациях было что-то общее!

«Надо будет спросить Виктора», — решила Лиза по привычке.

Игроки наконец спешились — запыхавшиеся, довольные.

— Давненько не брал я в руки биты! — отфыркивался Павел.

— Класс! — сказал швейцарец Томас и показал большой палец.

У Риты раскраснелось лицо, она выглядела проще и веселее. Пот катился по лбу Неретинского, и он вытирал его благоухающим платком. Виктор тоже не казался теперь иронично-закрытым, как обычно. Он улыбался, и Лиза видела, что он глазами спрашивает ее: «Хорошо я играл?»

«Отлично!» — незаметно кивнула она.

Поздним вечером все снова собрались на открытой веранде, где утром Виктор и Лиза пили кофе. Волны цветочных запахов накатывались из темноты парка, трепетали огоньки свечей в старинных шандалах. Ночь словно впитывала покой этого чудесного дня, обещая легкий, приятный сон.

Рита набросила на плечи большую шаль в пунцовых розах, закурила длинную тонкую сигарету и уселась в кресло-качалку посередине веранды. Павел устроился в углу, остальные расселись вокруг стола.

— Отлично подзарядились, — довольно произнес Григорий. — Здесь, Витя, очень энергетическое место, старайся бывать почаще!

Лиза заметила, что Никита Орлов ухмыльнулся, но промолчал.

— Жаль, что мы все вместе редко здесь бываем, — ответил Виктор. — Я сам виноват — вечно дела, некогда и друзей собрать.

— Что ж, такая у тебя жизнь, — философски заметил Гриша. — Так — некогда собрать, а было бы по-другому — негде было бы, пожалуй.

Они ненадолго замолчали, каждый думал о своем.

— Такая стала жизнь… — ещё раз повторил Григорий.

— Ты, Гриша, так говоришь, как будто жизнью недоволен, — заметила Рита. — Сейчас начнешь жаловаться, что цены растут слишком быстро!

— Да мне-то, понятно, жаловаться особенно не приходится, — согласился Григорий. — Но цены действительно растут слишком быстро, и, как я догадываюсь, многие на это реагируют иначе, чем я.

— А мне плевать на цены, — решительно сказала Рита, затягиваясь дымом. — Если бы цены были такими же, как раньше, нас с Додиком никогда бы не выпустили в Париж, и вообще…

— Ну, из Парижа ты, положим, вскоре сама сбежала, — заметил, улыбнувшись, Орлов.

— Захотела — и сбежала, — решительно заявила Рита. — Потому что Додик козлом оказался и надоел, ты же знаешь. Зато, между прочим, я нашла себе отличное занятие, с которого можно жить, а не прозябать в ЦДЛ, дожидаясь, пока кто-нибудь угостит кофейком!

Она смотрела на Никиту так воинственно, что он испуганно замахал руками:

— Да Бог с тобой, Ритуся, разве я против? Пиши свои бестселлеры на здоровье, очень приветствую это занятие!

— По-моему, из всех нас только Витя неплохо жил бы и при социализме, — сказал Неретинский. — Мне бы, например, никто не позволил открыть собственный салон, Никитка был бы не кутюрье, а художник на швейной фабрике. Не говоря уж о тебе, Гришенька. Тебя бы уж точно в психушке наблюдали с твоими фокусами.

— Почему это я жил бы неплохо? — обиделся Виктор.

— А что? Станислав Сергеевич уже, наверное, был бы в Политбюро. Что он, сына бросил бы на произвол судьбы? Думаешь, ты при социализме не смог бы Олежку учить в Швейцарии?

— Зря ты Витю поддеваешь, Петя! — возмутилась Рита. — Что мы, не вместе бегали в Политехнический слушать Евтушенко? Как будто Витя тогда рассчитывал, как бы разбогатеть на всем, чего мы ждали!

— Никто, конечно, не рассчитывал, — возразил Неретинский. — Но, согласись, время тогда было другое и ожидания другие. А потом идеализма сильно поубавилось. По-моему — я не говорю о Вите — большинство из тех, кто это затеял, как раз очень неплохо рассчитали…

— А какая вообще-то разница? — вдруг спросил молчавший до сих пор Павел.

Лиза обернулась на его голос. Почему-то ей показалось, что из всех собравшихся именно он может сказать самое важное и верное.

— Какая разница, кто на что рассчитывал? — повторил он. — Все равно каждый из получил то, что был способен получить. Это дурак только может завидовать Вите, а умный понимает, какую цену приходится платить за такую жизнь, как у него.

— Да брось ты, Паша, — махнул рукой Виктор. — Ты так говоришь, как будто я не живу, а страдаю. Живу, как хочу, чего уж там!

— Вот именно, — ответил Павел. — Ты живешь так, как ты хочешь, но очень немногие из тех, кто завидуют твоей жизни, согласились бы на нее, узнай они её поближе.

Лицо у него совершенно не изменилось, когда он говорил это, оно было все таким же спокойным и доброжелательным. Даже запальчивости, как у Риты, не чувствовалось в его голосе.

— Ну, Витя — понятно, — сказал Неретинский. — Он действительно получил то, что способен был получить, дело не в Станиславе Сергеевиче. Но что же говорить о справедливости, когда мы-то уж прекрасно знаем, что вовсе не все получили то, что заслуживали? Как будто я не вижу, кто приходит ко мне в салон! Или к тебе, Никита. Они что, тоже получили по заслугам? Я как вспомню эти рожи, которые разговаривают хозяйским тоном, хотя сами не способны ровным счетом ни на что и в голове у них вообще нет извилин!.. Нет уж, никакой особенной справедливости я не наблюдаю.

— А я наблюдаю, — сказал, точно отрезал, Павел. — Я как раз и наблюдаю, хотя мне и жалко старушек. Но мне их и раньше было жалко. Помню, Коля Воронов — ты его знаешь, Вить, он теперь продюсер на первом канале — на третьем курсе дворником работал на Рождественском бульваре. Так там такая старушка жила — в заброшенной квартире без единого целого стекла! Зайти страшно, а всем плевать было. Я вот недавно такую видел — милостыню просила на бульваре — так подумал, что этой, нынешней, все-таки полегче. Той ведь не дали бы милостыню просить, засорять город своим непристойным видом…

— А милостыню подал? — спросил Неретинский.

— Ну, подал, конечно, при чем здесь это? Я говорю, что сейчас все прояснилось — кто есть кто. В смысле — кто способен принимать то, что жизнь ему дает — неважно, хорошее или плохое, — а кто нет.

Лизе не совсем было понятно то, что хотел сказать Павел. Может быть, он был прав. Но она вспоминала измотанных жизнью женщин в Новополоцке, свою учительницу немецкого, бегущую после уроков торговать картошкой на рынке… При чем здесь умение или неумение принимать то, что дает жизнь?

Наверное, и остальные чувствовали неизбежную недоговоренность, неокончательность всего, что каждый из них решил для себя. Даже Рита замолчала, прикурив новую сигарету, даже говорливый Гриша Кричинский.

— Хорошо с вами, ребята, да я устал как проклятый, — первым произнес Никита. — Неделя была безумная, а следующая ещё похлеще ожидается. Только здесь и отоспишься. Так что до завтра, и предупреждаю: я не жаворонок!

Вместе с ним поднялись Юрген и Томас. Они весь день почти не принимали участия в разговорах, только бросали иногда короткие реплики, но их присутствие никому не казалось обременительным.

Остальные тоже задвигали стульями.

— Спокойной ночи, Лиза. — Павел склонился к её руке, щекотнул усами. — Приятных сновидений!

Он на мгновение ласково и как будто ободряюще сжал её плечо своей огромной рукой и пошел в дом пружинистой, немного вразвалку, походкой.

Лиза медлила, не уходила. Ей почему-то показалось, что Виктор ждет, когда все уйдут, чтобы остаться с ней наедине…

— Спасибо, Вить, прекрасный вечер, — сказала наконец и Рита. — Впрочем, у тебя других и не бывает. Счастливо оставаться, молодые люди! — с усмешкой помахала она рукой.

В первые минуты, оставаясь наедине с Виктором, Лиза всегда ощущала легкую неловкость. Как начать разговор, и что будет потом? Начинал всегда он, и неловкость проходила сама собой.

— Вам хорошо было сегодня, Лиза? — тихо спросил Виктор.

— Да, очень. У вас такие милые друзья, — согласилась она. — А скажите, Виктор, вы все действительно чем-то ужасно похожи, или мне показалось?

— Мы похожи? — удивился Виктор. — А, понял… Ну, о себе говорить не буду, а остальные действительно похожи, это вы правильно заметили.

— И чем же?

— Как вам это объяснить… Понимаете, все мои друзья — такие, как они есть, они это знают, и чувствуют в этом свое достоинство, и не стараются вывернуться наизнанку, чтобы продемонстрировать свою незаурядность.

— Это потому, что они многого добились в жизни, да?

— Не знаю я, Лизонька, что это значит — добиться в жизни. Вот Паша, например — он добился?

— А кем работает Паша? — тут же поинтересовалась Лиза.

— Он был оператором на Мосфильме, и неплохим, наверное. Во всяком случае, ему эта работа нравилась. А потом там завертелось, как всюду, и в конце концов обошлись без него — обычная история. Он теперь снимает детей на видео — в детских садах, в школах. У него ведь внешность очень располагающая, дети его любят, держатся при нем свободно. Не думаю, чтобы это значило — добиться в жизни, но Пашу я люблю. Он никогда не ныл, не бил себя кулаком в грудь, не говорил, что жизнь не удалась, или, наоборот, что все работы хороши. Но и покорности тупой в нем тоже нет, ведь это сразу видно, где покорность, а где достоинство.

Лиза внимательно слушала Виктора. Он умел выразить ясными словами то, что она лишь смутно улавливала.

— А Рита? — вдруг вспомнила она. — Почему я ей так не понравилась?

Улыбка скользнула по лицу Виктора.

— Зря вы на неё обиделись, Лизонька, ей-Богу! — Виктор взял Лизину руку в свою. — Ритуля просто ревностная у нас, комсоргом школы даже была. Справедливости жаждет, вот и бесцеремонничает. Ну, и светская это бесцеремонность. Конечно, не слишком приятная. Вы же человек не её круга, вот она и позволяет себе… А вообще-то, Лиза, чему вы удивляетесь? — Виктор погладил пальцем Лизино запястье. — Учтите, вы никогда не будете нравиться умным и эффектным женщинам. Во-первых, вы вызываете у них ревность — почему на вас обращают внимание, а не на них? А во-вторых, им кажется, что вы непременно должны быть глупой при вашей потрясающей внешности. И они сердятся на вас же за то, что вы не отвечаете их представлениям.

Эту длинную фразу Лиза слушала вполуха. Она чувствовала, как вздрагивает рука Виктора, то сжимая, то поглаживая её руку, и понимала, что вот она подступает — эта ночь… Он поднялся, отодвигая кресло, и Лиза поднялась вместе с ним. Виктор привлек её к себе, она почувствовала его губы на своих губах — мягкие, властные. Его поблескивающие глаза оказались вплотную к её лицу. От него едва уловимо пахло дорогим одеколоном, трубочным душистым табаком. У Лизы голова закружилась то ли от этих запахов, то ли от его короткого поцелуя, и она закрыла глаза. Виктор тут же отстранился от нее, словно не желая длить эти неожиданные мгновения.

— Ох, Лиза, ведь и я устал не меньше, чем Никита! — весело сказал он, точно и не было никакого поцелуя. — Спать пора, дорогая именинница!

На второй этаж Лиза поднялась одна — с легким чувством недоумения. Виктор исчез так быстро, что она даже не успела пожелать ему спокойной ночи.

Она включила торшер-лилию, и вся комната озарилась мягким, обволакивающим светом. Только теперь Лиза почувствовала, что тоже устала. Она даже душ не стала принимать, только умылась, надела длинную кружевную сорочку и тут же нырнула под одеяло, с удовольствием растянувшись на прохладной простыне.

«Сейчас он придет», — подумала Лиза и уснула.

Глава 11

Лиза проснулась с тем же чувством недоуменного ожидания: вот-вот придет Виктор. Она даже не сразу поняла, что уже утро и не ночник освещает её спальню, а солнце пробивается сквозь матово-белые неплотные шторы.

«Но почему он не пришел? — думала Лиза, потягиваясь под голубым атласным одеялом. — Ведь я уверена была, что он придет, и я боялась этого, и Коля говорил о завтраках… Он никогда не делает того, чего от него ожидаешь. Но почему? Какой странный, загадочный человек, и зачем я ему? Любит он меня, что ли? Тогда откуда эта холодность — всегда вдруг, ни с того, ни с сего?»

Лиза больше не спрашивала себя, любит ли Виктора. Она уже знала, что не может ответить на этот вопрос.

Но она была молода, красива, вчера ей исполнилось двадцать лет, и в эту утреннюю минуту её разбирало простое любопытство: каково-то будет выкупаться в роскошной ванне? Она сбросила ночную сорочку и, не надевая ни халат, ни тапочки, на цыпочках пробежала в ванную. Утром было прохладно в этом блестящем великолепии, и Лиза сразу включила горячую воду. Отверстие закрылось как-то само собой, и ванна начала наполняться. Лиза влезла в неё и, уже лежа в прозрачном тепле, заметила, что вода приобретает какой-то удивительный оттенок — зеленовато-голубой — и светится сама собою. Потом со дна начали подниматься прозрачные пузырьки, и Лиза почувствовала, как тугие струи ударяют её из глубины ванны. Она никогда не видела ванны с гидромассажем, и это открытие обрадовало её, как любознательного ребенка. Просто удивительно, как каждая мелочь была продумана здесь для того, чтобы ни одно мгновение жизни не оказалось досадным!

После утреннего купания, уложив волосы феном и надев белое батистовое платье с крошечным букетом нежно-голубых цветов у ворота, Лиза почувствовала себя легкой и счастливой, точно получила необыкновенный подарок.

Она вышла в парк и долго стояла на дорожке, глядя, как крутятся на газонах маленькие водяные вертушки, разбрызгивая сверкающие капли на траву и цветы.

— Тоже рано встаешь? — услышала она за спиной и, обернувшись, увидела Павла. — Остальные-то отсыпаются еще. Сразу видно, мы с тобой здесь единственные, кто не слишком напрягается в жизни! Доброе утро, Лиза.

Павел тоже выглядел свежим, бодрым, и Лиза подумала, что он наверняка живет именно так, как хочет. И какая разница, напрягается он при этом или нет?

— Витя, правда, уже работает, — кивнул Павел на окно Викторова кабинета. — У него, он говорил, переговоры завтра с Кувейтом, контракт прорабатывает.

Лизе снова стало стыдно за то, что она понятия не имеет о работе Виктора и вообще о его жизни, и она только кивнула, словно тоже знала об этих завтрашних переговорах. Они медленно пошли рядом по дорожке и, дойдя до ротонды над прудом, сели в ней на скамеечку. Павел молчал, и Лиза неожиданно для себя спросила:

— Ты тоже хочешь узнать, люблю ли я Виктора?

— Нет, — улыбнулся Павел. — Я и так вижу, что ты сама не знаешь.

Лиза удивилась. Неужели это так заметно? Или просто Павел такой проницательный?

— А как ты понял? — тут же спросила она.

— Подрастешь — поймешь и ты, — засмеялся он. — Тоже мне, загадка века — что думает девочка твоих лет и твоего воспитания о миллионере, который в отцы ей годится! У тебя все это на лице написано, Лизонька. А Витя — он очень хороший человек, хотя и нелегкий. Для женщины нелегкий, я имею в виду.

Лизе хотелось расспросить подробнее, что это значит, но она не хотела, чтобы Павел подумал, будто она выведывает что-то о Викторе. Да и разве можно объяснить такие вещи в двух словах?

— Нравится тебе здесь? — спросил Павел и, не дожидаясь ответа, сказал: — Витя нас часто собирает. Как только время выдается у него. Мы ведь в школе были — не разлей вода, и тогда тоже у его родителей собирались дома, на улице Станиславского. Знаешь, за новым МХАТом? Он всегда такой был, Витя — кажется замкнутым, а на самом деле никто лучше его не умеет людей собрать и порадовать. По-моему, это единственное, от чего он получает удовольствие. Ну и, конечно, трудоголик он, это само собой.

— А где была ваша школа? — спросила Лиза.

— Почему была, она и сейчас есть. Там же, за МХАТом. Отличная школа, в ней все предметы на английском. У нас, знаешь, странная история была как-то с географичкой. Она попала в автокатастрофу и забыла географию! Английский помнит, на котором преподавала, а географию забыла начисто. Даже Монблан не могла на карте найти, представляешь?

— И что же она делала? — заинтересовалась Лиза.

— С ней потом другой наш учитель занимался, как с маленькой. Все очень хотели ей помочь, чтобы она опять работала.

Лизе нравилось разговаривать с Павлом. Он-то как раз был легким человеком, время с ним шло незаметно. Солнечные блики плясали на поверхности пруда, листья деревьев шуршали по крыше беседки…

— Слушай, — вдруг предложил Павел, — а может, совершим до завтрака конную прогулку? Ты вчера отлично сидела на лошади. Поехали?

Лиза заколебалась. Все-таки она ведь не умела ездить по-настоящему… Что с того, что ей удалось сделать несколько кругов, не свалившись на землю?

— Не бойся! — подбадривал Павел. — У тебя и правда способности к этому делу, я же видел.

Они пошли к той площадке, возле которой была конюшня.

— Ой, а платье? — вспомнила Лиза. — Не в платье же ехать.

— Тогда знаешь что? — решил Павел. — Бегом переодеваться, встречаемся здесь через десять минут. Я пока лошадей подготовлю.

Когда Лиза вернулась, лошади уже стояли возле конюшни. Павел беседовал с коренастым старичком.

— А это вот и есть Родион Данилыч, — познакомил он Лизу. — Что ж, вперед!

— А куда мы поедем? — спросила Лиза с опаской: может, придется какие-нибудь препятствия брать, через изгороди перескакивать.

— Не волнуйся, здесь местность не слишком пересеченная, — успокоил её Павел. — Найдем дорогу полегче.

Они выехали из парка через задние ворота, и Павел направил лошадь в сторону недалекого леса. Лиза ехала вслед за ним, боясь упасть и стараясь не отставать. Впрочем, он не торопился, лошадь шла плавно, и уже через десять минут Лиза почувствовала, какое это наслаждение — утренняя конная прогулка!

Дорога шла через луг, то поднимаясь, то спускаясь вниз по невысоким холмам — тем самым, которые она видела из окна кабинета на втором этаже. Почувствовав, что сидит на лошади твердо, Лиза даже стала поглядывать по сторонам. Но вокруг был только луг, заросший высокой травой и полевыми цветами, да лес становился все ближе. Вскоре они въехали под прохладную сень деревьев.

Лес был смешанный, вдоль дороги стояли сосны, и казалось, что они едут по ровной старинной аллее. Воздух уже наливался дневным теплом, пахло земляникой, лошадь мягко ступала по траве и опавшим сосновым иглам. Павел ехал теперь рядом с Лизой.

— Ну как? — спросил он и сам себе ответил: — Лучше не бывает!

Лиза кивнула, соглашаясь. Действительно, могло ли быть лучше где-нибудь на свете, чем в этом летнем лесу, по которому две лошади несли своих всадников!

— Ты не устала? — обеспокоился Павел. — Смотри, не стесняйся, трудно ведь без привычки.

— Нет, нисколько, — ответила Лиза, не покривив душой. — От чего же уставать?

— Можем отдохнуть, — предложил Павел. — До завтрака, пожалуй, есть ещё время.

Они спешились и присели на траву у дороги. Как ни странно, Лизе и в голову не могло прийти, что есть что-то двусмысленное в этой ситуации: уехать вдвоем с едва знакомым мужчиной, пропадать с ним где-то в лесу… При одном взгляде на Павла трудно было думать о двусмысленностях.

Они помолчали, но это не было неловкое молчание людей, которые подыскивают тему для разговора.

— Не скучно тебе с нами? — спросил наконец Павел.

— Почему мне должно быть с вами скучно? — удивилась Лиза.

— Да ведь ты молоденькая совсем, у тебя другие интересы. У нас-то жизнь размеренная, без неожиданностей, — пояснил Павел.

— Не знаю, какие у меня интересы. И что это вообще такое — интересы? Марки собирать, на дискотеку бегать? — медленно произнесла Лиза. — Я вообще не думаю, что это так уж зависит от возраста — что у тебя в душе…

— Вот и хорошо, что не думаешь, — неожиданно весело сказал Павел. — Отдохнула, Лиза? Поехали!

Обратно они возвращались той же дорогой через луг. Пожалуй, не больше часа длилась их прогулка.

Лиза подождала, пока Павел передаст лошадей вышедшему навстречу Данилычу, и они вернулись в ротонду над прудом.

— А ведь так можно жить каждый день… — проговорила Лиза. — Даже не верится, что такое бывает!

— Бывает, — сказал Павел. — А тебе хотелось бы так жить?

— Конечно! — воскликнула Лиза и тут же поняла, что он имеет в виду. — То есть мне просто нравится на лошади кататься…

— Ну-ну, чего ты смутилась? — успокоил её Павел. — Я ведь не спрашиваю, собираешься ли ты с Витей жить ради этого особняка.

Все-таки он произнес эту фразу, и Лиза покраснела до слез.

— Лиза, Лиза! — воскликнул Павел. — Вот я старый дурак! Ну что с тобой?

— А если… Если он тоже так думает? — выдавила из себя Лиза.

— Кто, Витя? — удивился Павел. — Вот уж за это можешь не волноваться. Витя опытный человек, если он с тобой общается — значит, ничего такого не думает. Разве ты не заметила, как он ко всему этому относится?

— К чему? — спросила Лиза.

— К богатству своему. Ведь он же не хватает горстями, как будто надо наесться поскорее, чтоб горлом пошло. Он естественно ко всему относится, понимаешь? Я таких, как он, по правде говоря, больше не знаю. Иногда даже думаю: откуда это в нем? Чтобы наследственное — так ведь нет: видали мы партийных наследников… Тут уж поверишь в нормальное предопределение: каждый родится со своей судьбой.

— Секретничаете уже? — услышала Лиза. — Или философствуете?

Виктор незаметно подошел к ротонде и, наверное, слышал последнюю фразу.

— Ну, не все же работают в воскресенье, ты уж на нас, бездельников, не обижайся.

Павел снова улыбнулся своей спокойной, ласковой улыбкой. Трудно было представить, что на него вообще можно обижаться.

— Приходится, что поделаешь. Ты тут, наверное, наговорил Лизе, что я работать обожаю? А я бы лучше отдохнул сейчас здесь с недельку, а потом — на острова куда-нибудь, на атолл побезлюднее. Лиза, хотите вместе со мной на атолл поехать? — вдруг спросил он.

Лиза растерялась. Зачем он спрашивает об этом так, вдруг, и при Павле?

— Я никогда не была на атолле — не знаю…

— Вот и надо повидать, что это такое, — спокойно ответил Виктор, словно речь шла о само собой разумеющемся деле. — Вы подумайте над этим, ладно, Лизонька? Карту полистайте, выберите атолл — и махнем, да?

Лиза не могла понять, всерьез он говорит или шутит. Но в голосе у него вместе с насмешливыми вдруг промелькнули просительные интонации. Промелькнули — и тут же исчезли.

Народ потихоньку собирался на веранде. Рита помахала рукой издалека, Гриша направился к ним по дорожке.

— Завтракать пора, ребята, — решил Виктор.

Сразу после завтрака он снова скрылся в кабинете, а остальные разбрелись по парку.

— Паша, пойдем в теннис играть с Юргеном и Томасом, — попросила Рита.

— Лизу возьмем, — сказал тот.

— А вы разве играете?

Рита смерила было Лизу недоверчивым взглядом, но она почему-то больше не обращала на это внимания.

— А мы её научим, правда, Ритуся?

Павел невежливо хлопнул Риту по плечу и увлек Лизу за собой.

Играть в теннис, как и ездить на лошади, оказалось не так уж сложно, да и Павел был отличным учителем. Лиза быстро поняла, что к чему, и уже через полчаса с удовольствием бегала по корту, удивляясь, как пружинит под ногами его ровная поверхность. Даже Рита нехотя признала:

— Да, мадемуазель, у вас действительно неплохие спортивные способности.

Так, незаметно, прошло время до обеда, и Лизе стало жаль, что день этот когда-нибудь кончится.

После обеда гости засобирались домой. Лиза заметила, как меняются их лица, только что бывшие такими беззаботными и даже ленивыми. В каждом движении Никиты Орлова снова появилась та упругая подтянутость, которая бросилась Лизе в глаза при первом знакомстве с ним. Гриша Кричинский перестал походить на взъерошенного воробья. Только Павел не менялся и никуда пока не торопился. Виктор поманил Лизу в сторонку.

— Лиза, вообще-то вы можете оставаться здесь сколько угодно, — предложил он. — Жизнь здесь хорошо налажена, вы же видите, неудобств никаких, и свежий воздух. Мне, к сожалению, надо быть в городе сегодня вечером. Завтра важные переговоры, и поэтому сегодня ещё одна встреча. Но вам-то спешить, я полагаю, некуда?

Лиза внимательно посмотрела на него. Что значит это предложение — он просто приглажает её подышать свежим воздухом или ждет, что она останется здесь жить? Виктор смотрел ей прямо в глаза, и в его взгляде действительно чувствовалось ожидание.

— Нет, Виктор, спасибо, — отказалась Лиза. — Здесь и правда очень хорошо, но ведь Коля завтра на работу выходит…

— Ах, да, верно, — вспомнил Виктор. — Ну тогда, значит, поедем вместе. Я буду готов через час.

Машина Виктора уже стояла у кованной решетки, остальные гости отправились за своими машинами в гараж.

— Увидимся мы с вами еще, Лиза? — спросил Павел, целуя ей руку на прощание.

— Мне бы хотелось, — искренне ответила она.

— Ну, надеюсь, вы ещё приедете к Вите, — сказал тот. — Иду, Рита, иду, не сигналь!

— До встречи, нимфа, — простился Гриша Кричинский. — Подумай все-таки — может, поучаствуешь в моих иллюзиях?

— С удовольствием, — согласилась Лиза.

Она проводила взглядом отъезжающие машины и со вздохом села в джип рядом с Виктором. Почему-то ей показалось в эту минуту, что она никогда больше не приедет в этот необыкновенный дом и людей этих тоже не увидит…

С нерадостным чувством следила она, как убегают назад деревья, как поднимается перед машиной шлагбаум, — и сама не могла объяснить, откуда её тоска.

Николай встретил сестру довольно хмуро, хотя и старался казаться равнодушным.

— Погуляла? — спросил он. — Понравилось?

— Очень, Коля! — ответила Лиза, зажмурив глаза. — И не сердись, ладно? Там очень хорошие были люди, я таких никогда не видала.

— Мало ли чего ты никогда не видала, — пробурчал Николай.

Впрочем, он был рад, что Лиза вернулась в целости-сохранности. А что она там делала — так ведь не маленькая, чего уж теперь…

Глава 12

После этого удивительного уик-энда Лиза долго не могла прийти в себя. Как будто произошло что-то значительное, после чего жизнь не должна была идти так, как прежде.

Но все шло по заведенному. Виктор не звонил, и Лиза уже знала, что ждать его звонка не стоит. Он позвонит, когда сочтет нужным, и все равно это произойдет неожиданно. Она гнала от себя не только размышления о своих чувствах к нему, но и воспоминания о его коротком поцелуе, о его руке, поглаживающей её запястье, о просительных интонациях, так неожиданно промелькнувших в его голосе. Как ей было разобраться в этом? В её отношениях с Виктором было много непонятного и необъяснимого, но связанные с ним чувства никогда не были мучительными — и Лиза была благодарна ему уже и за это.

Иногда ей казалось, что она может встретить на улице Павла или Риту. Она следила за телевизионной программой — не покажут ли снова «иллюзии» Кричинского, ведь он приглашал её быть нимфой. Почему она не взяла ни у кого из них хотя бы номер телефона? Но ведь они и не предлагали…

Виктор позвонил только через неделю, в пятницу.

— Как дела, Лизонька? — весело спросил он.

По едва уловимым интонациям, которые она уже научилась различать, Лиза поняла, что веселость эта — наигранная, и, кажется, он устал.

— Как обычно, — ответила она, стараясь попасть ему в тон. — Я думала, вы позвоните, чтобы поблагодарить вас за прекрасный день рождения.

— Не стоит благодарности. Но мне, конечно, жаль, что не было времени с вами увидеться.

— Из-за ваших переговоров с Кувейтом? — спросила Лиза.

— Надо же, вы это запомнили! — удивился Виктор. — И с Кувейтом, и со своими, местными, что гораздо труднее.

— Но сейчас уже все в порядке? — спросила Лиза.

— Да нет, к сожалению — почему и звоню. — Голос Виктора погрустнел. — Я ведь хотел провести сегодняшний вечер с вами, Лиза, даже билеты взял в Большой, да вот не получается.

— В Большой! — воскликнула Лиза и тут же сникла: — Жаль, что не получается…

— Это только у меня не получается, — уточнил Виктор. — А у вас прекрасно получится, не пропадать же билетам. Там сегодня фестиваль «Звезды мирового балета». Неплохо, правда?

Еще бы! Лиза только один раз была в Большом театре — давным-давно, когда приезжала с мамой к Коле. Раньше трудно было достать билеты, а теперь они стали такими дорогими… Она запомнила то ощущение праздника, которое охватило её, когда она ещё только поднималась по ступенькам широкой лестницы и, задрав голову, смотрела на величественную квадригу наверху.

— Значит, программа такая, — сказал Виктор. — Мы с вами встречаемся на ступеньках Большого, потом вместе идем на спектакль, у меня будет ровно полчаса, которые я смогу провести с вами, потом вы досмотрите спектакль уже без меня, и вас отвезут домой. Идет?

— Ух, как у вас все распланировано! — поразилась Лиза.

— Что поделаешь, — печально заметил Виктор. — Приходится. А сейчас особенно.

— Почему сейчас — особенно? — спросила Лиза, но Виктор словно не услышал её вопроса.

— До встречи, Лиза, — сказал он. — Слава заедет за вами в четверть седьмого.

Лиза торопливо взглянула на часы — половина шестого, всегда он так! Хорошо еще, что Коля придет сегодня пораньше. Но разве Виктор принимает это во внимание? У него своя жизнь, в которую Лизе нет доступа. И, главное, она даже не знает, хочет ли узнать эту жизнь получше…

Ей пришлось подождать на ступеньках Большого театра. К её удивлению, Виктор опаздывал.

— Ты на него не обижайся, — сказал Слава и добавил, наклонившись к самому её уху: — У нас такие сейчас дела пошли, не дай Бог!

— А что случилось? — забеспокоилась Лиза.

— Нефть — дело такое… Сама понимаешь, всем не угодишь.

Лиза встревожилась не на шутку. Ведь и Коля не уставал ей повторять, что с «нефтяными королями» опасно иметь дело. Впрочем, она понимала, что все равно не решится расспрашивать Виктора о подобных вещах.

Она издалека увидела, как подъехал к скверику массивный «Мерседес» с тонированными стеклами. На этот раз Виктора сопровождало четверо охранников. Лиза не сразу и разглядела его между ними. Они торопливо прошли через сквер. Охранники бросали по сторонам короткие, цепкие взгляды, раздвигали толпу у входа.

— Здравствуйте, Лизонька, — сказал Виктор, оказавшись наконец рядом с ней.

Она тут же поняла: те интонации, которые показались ей по телефону усталыми, были на самом деле тревожными. Лиза почувствовала, как тревога Виктора — а ведь она и представить себе не могла, что он может испытывать тревогу! — передается ей.

— Может быть, вам трудно выбрать сегодня время для театра? — осторожно спросила она.

— Трудно, — усмехнулся Виктор. — Но мы преодолеем трудности.

Войдя в театр, они стремительно прошли к директорской ложе. Все четверо охранников последовали за ними. Двое вошли в ложу, двое остались стоять у дверей. В другой раз Лиза, пожалуй, пожалела бы, что нельзя погулять по фойе, рассмотреть все получше, зайти в буфет, но сейчас ей было не до этого.

«Что случилось?» — думала она.

Наверное, Виктор заметил её смятение.

— Лиза, — он, как это уже бывало, накрыл её руку своей, — вам не о чем беспокоиться. Вы в полной безопасности, уверяю вас.

— При чем здесь моя безопасность! — Лиза покраснела. — Неужели вы думаете, что я боюсь? Просто мне непонятно…

— Конечно, вы не боитесь, — улыбнулся Виктор. — Вы вообще бесстрашная девушка, как я заметил. Даже удивительно, при вашей хрупкой внешности. Впрочем, вы ведь Лев по Зодиаку, чему же удивляться! Сейчас начнут. Смотрите на сцену — сегодня должно быть интересно. И я буду смотреть. Полчаса-то у меня есть.

Вздохнув, Лиза последовала его совету. Так ли ей хотелось прийти в Большой театр! В директорской ложе не было никого, кроме них и охранников, хотя и в партере, и в бенуаре, и в бельэтаже яблоку негде было упасть. Сверкали бриллианты в свете люстр, пахло дорогими духами, сдержанный гул стоял в зале… Волнение, охватившее Лизу с первыми звуками музыки, заставило её забыть о недавней тревоге. В конце концов, мало ли какие заботы могут быть у Виктора, при чем здесь она?

Не отрывая взгляда, Лиза следила за появившейся на авансцене балериной и не услышала, как скрипнула дверь ложи. Но она тут же увидела краем глаза, как вскочили телохранители. В ложу вошли трое. Посмотрев на Виктора, Лиза увидела, как он побледнел, как застыло его лицо. Впрочем, он не отрываясь смотрел на сцену.

Лиза смотрела то на него, то на вошедших, то на охранников, которые были мгновенно оттеснены вглубь ложи. Они, кажется, пытались сопротивляться, но первый из вошедших быстро показал им какое-то удостоверение, а второй открыл перед ними двери ложи.

— Господин Третьяков, — негромко сказал тот, кто вошел первым, — попрошу вас пройти с нами. Не поднимать шума — в ваших интересах. Телефон ваш, пожалуйста.

Помедлив несколько секунд, Виктор встал и протянул неожиданному посетителю свой мобильный телефон. Лиза тоже поднялась.

— А вас, девушка, я попрошу остаться до конца спектакля, — не допускающим возражений тоном сказал вошедший.

— Почему это я должна остаться? — спросила Лиза и поймала на себе удивленный взгляд Виктора.

Ее охватило неожиданное раздражение. Мало того что Виктор даже не считает нужным говорить ей, что здесь происходит, так он ещё и удивляется, что она не хочет, как покорная дурочка, подчиниться первому встречному! Впрочем, визитеры тоже не удостоили её объяснениями. Второй из них подошел к ней и властно положил руку ей на плечо.

— Сидеть, — сказал он. — Сидеть на месте, поняла?

Поняв, что сопротивляться бесполезно, Лиза опустилась в кресло. Мысль её работала четко и быстро, но как-то странно — отмечая совершенно незначительные мелочи: например, музыку Сен-Санса, сопровождавшую все эти события. Когда уже было с ней такое — четкость соображения, внимание к бесполезным деталям?

— Лиза, — сказал Виктор, на секунду остановившись в дверях; голос у него стал каким-то хриплым, — мне жаль, что все это произошло при вас. Посидите до конца спектакля, так будет лучше.

С этими словами он вышел из ложи, трое мужчин вышли вслед за ним, и Лиза осталась в одиночестве — не ощущая, впрочем, ни растерянности, ни страха. Не медля ни минуты, она открыла двери ложи и выглянула в коридор. У двери не было никого. Мелькнули в конце коридора спины тех, пришельцев. Даже не удосужились кого-то оставить, так были уверены, что она не вздумает ослушаться! Лиза вышла из ложи и побежала вслед за ними по коридору.

«Хорошо, что „шпильки“ не надела!» — мелькнуло у неё в голове.

Виктора и его неожиданных спутников Лиза догнала, когда они выходили из театра. Толпа у входа заметно поредела, но людей было все-таки много. Наверное, надеялись как-нибудь проскочить внутрь после начала спектакля.

— Виктор, стойте, погодите! — громко сказала Лиза.

Он мгновенно обернулся, его сопровождающие остановились. Воспользовавшись их минутным замешательством, Лиза быстро взяла Виктора под руку.

— Я пойду с вами, — сказала она и, предупреждая его возражения, добавила: — А если они не дадут, закричу так, что вся милиция сбежится.

Удивительное выражение промелькнуло на его лице — Лиза не смогла понять, что оно значит. На мгновение ей показалось, что Виктор сейчас заплачет. Но лицо его тут же стало привычным, иронически-веселым, и он спросил:

— Лизонька, я не могу вам обещать, что сегодняшняя совместная прогулка будет приятной. К тому же кто вам сказал, что эти люди боятся милиции?

— Ну-ка, девушка, — вмешался в разговор тот, который показался Лизе главным, — вернитесь-ка обратно!

Каким-то необъяснимым чутьем Лиза поняла, что в голосе этого человека появилась растерянность. Кажется, события приобрели неожиданный для него оборот.

«Он боится, что я закричу, это точно!» — решила она.

— Меня не пустят обратно — билеты у него. — Она кивнула на Виктора. — И вообще, я не люблю балет.

— Тогда домой топай, — вмешался второй. — А то смотри, сейчас помогу! Ишь, храбрая какая…

— Ну-ну, Гена, не обижай девушку, — остановил его главный. — Сказали же — без шума. — Он осекся, произнеся эту фразу.

Лиза поняла, что самое верное сейчас — подчиняться тому необъяснимому чутью, которым было подсказано все, что она делала до сих пор.

— Куда мы пойдем? — спросила она Виктора, как будто только от него зависел их маршрут.

— Мы пойдем, пойдем… — проговорил он. — А пойдем-ка мы с вами, Лиза, в «Националь». Ведь вы там, наверное, ещё не были? Прекрасный ресторан, достойный вас. Если что-нибудь подобное может быть вас достойно.

И он решительно увлек Лизу за собой. Впрочем, ей на минуту показалось, что он не поддерживает её под руку, а держится за нее. Не глядя в сторону тех троих, они пересекли сквер и пошли по людному Охотному Ряду. Лиза видела, что Виктор старается идти не слишком быстро. Краем глаза она все-таки заметила, что их сопровождающие быстро переглянулись. Один из них достал из кармана телефон и приотстал, а двое пошли за ними — так близко, что Лиза слышала их дыхание. Рядом, вдоль тротуара, медленно ехала черная «Волга».

Вечер был теплый, ласковое заходящее солнце касалось Лизиных открытых плеч — принарядилась к сегодняшнему вечеру. Встречные мужчины, как обычно, оглядывались на нее, не стесняясь людской толпы.

— Куда же девались ваши охранники? — спросила Лиза.

— Я знал, что это может случиться, — негромко ответил Виктор, — и предупредил их: ни в коем случае не сопротивляться. Наши провожатые, моя дорогая, совсем не те люди, которым имеет смысл оказывать сопротивление.

— Но кто же они? — снова спросила Лиза.

— А это я вам как-нибудь потом объясню. Если случай представится.

Не спрашивая больше ни о чем, Лиза шла рядом с Виктором. Она никогда прежде не ходила с ним под руку — да и вообще не ходила с ним рядом, разве что от машины до подъезда — и ей непривычно было ощущать его прикосновение к своему плечу. Его рука слегка подрагивала.

Всю дорогу до «Националя» они молчали. Провожатые тоже были безмолвны. Один из них опередил Лизу и Виктора у входа, вошел первым.

— Может быть, все-таки поедем с нами? — зловеще прошептал второй, вклиниваясь между Лизой и Виктором.

— Я не хочу никуда ехать, — по-прежнему громко — так, что отшатнулся швейцар, — сказала Лиза. — Я хочу в ресторан!

— Ну ладно… — прошипел провожатый.

«Конечно, я правильно догадалась — они не хотят, чтобы я подняла крик! — обрадовалась Лиза. — Кажется, это единственное, что их останавливает».

Зал был полон, но столик в центре на двоих нашелся для них мгновенно, едва метрдотель увидел Виктора. Их главный провожатый шепнул что-то метрдотелю — и уже через минуту те трое сидели за соседним столиком.

— Не радует вас эта компания? — усмехнулся Виктор. — Я, признаться, тоже не мог и предположить, что окажусь с вами сегодня в ресторане, да ещё в таком интересном обществе.

— А что же вы предполагали? — спросила Лиза. — Что я останусь в театре, а эти типы спокойно вас уведут?

— Если честно — да, — ответил Виктор. — Видите ли, Лизонька, ведь вы мне не жена и даже не… близкая подруга. Какой резон вам вмешиваться в подобные истории?

Лиза обиженно замолчала. Странный он человек! Как будто для того чтобы не поступать по отношению к нему подло, она непременно должна быть его любовницей!

— Как все-таки удивительно, — сказал Виктор, глядя прямо ей в глаза. — Неужели вы действительно их не боитесь? Или просто не понимаете, на что они способны?

— Я даже не знаю, кто они, — сказала Лиза. — Ваши конкуренты?

— Точно! — засмеялся он. — Именно конкуренты, это вы верно заметили. Глобальные конкуренты, принципиальные, если можно так выразиться.

В этот момент официант принес какие-то закуски, поставил перед ними бокалы. Оказывается, Виктор уже заказал что-то, а она и не заметила. На соседнем столике тоже появились тарелки, хотя Лиза видела, что их новые охранники даже не притронулись к еде.

— Пить, к сожалению, придется только сок, — сказал Виктор. — Мне бы не хотелось, чтобы нас отсюда быстренько вывели, придравшись к тому, что мы якобы пьяны. Впрочем, если они вздумают заявить, что пьяны мыши в подвале, им нетрудно будет это доказать.

— Да что же это за люди! — воскликнула Лиза. — Почему вы так уверены, что им все можно?

— Телефон принесите, пожалуйста, — сказал Виктор официанту. — Почему уверен? Потому что это сотрудники службы безопасности — и не фирмы какой-нибудь, а одного очень влиятельного государственного лица. Точнее, группы лиц. И им необходимо меня тихо изолировать, что они и сделали бы полчаса назад, не вмешайся вы так решительно. А вот что они предпримут в ближайшее время, мне остается только догадываться.

— То есть, — испуганно спросила Лиза, — вы хотите сказать, что… Что они хотят вас убить?

— Не знаю, Лизонька, я же вам сказал — не знаю, — невесело улыбнулся Виктор. — Знаю только, что вы им помешали, и я вам за это по гроб жизни благодарен. Дело в том, что… Как бы это вам получше объяснить… Понимаете, могло получиться так, что я исчез бы всего на один вечер, а, вернувшись, обнаружил бы, что моей корпорации больше не существует. Просто нет её, и все — исчезли документы, без которых она не может существовать, офис закрыт, ещё какие-нибудь штучки. А потом все бумаги появились бы, но уже в таком виде, что мне осталось бы только самому прийти в Лефортово.

— И вы думаете, что теперь они всего этого сделать не смогут?

— Хотелось бы надеяться. Во всяком случае, все это необходимо было сделать быстро и без скандала. Ну, иначе смысл теряется. А теперь им это едва ли удастся.

Пока он объяснял все это, официант принес телефонную трубку. Лиза увидела, что человек за соседним столиком сделал быстрое движение, как будто хотел выхватить телефон из рук Виктора. Второй удержал его, и Лиза поняла, что Виктор, кажется, прав в своих догадках.

Она не знала, кому он звонит, быстро набирая номер за номером. Только в одном разговоре она услышала фамилию известного тележурналиста, чьи скандальные репортажи показывали почти в каждом вечернем выпуске московских новостей. Ей показалось, что Виктор постарался произнести эту фамилию погромче.

— Вы знаете репортера Варламова? — поразилась она.

— Паша познакомил, — улыбнулся Виктор. — Они во ВГИКе вместе учились. И, я думаю, вы его увидите, когда мы выйдем отсюда. Он парень моторный, работа такая.

— А как он выглядит? — заинтересовалась Лиза. — Вдруг я его не узнаю?

— Лиза, — сказал Виктор, и голос его дрогнул, — вы представить себе не можете, что сделали сегодня для меня… Вы удивительная девушка, я каждый раз все больше в этом убеждаюсь.

Лиза смутилась, не зная, что ему ответить. По правде говоря, она не заметила, что сделала что-то необыкновенное, но раз он говорит…

— Я не знаю… — сказала она. — Не могла же я вас бросить.

Виктор расхохотался так, что даже слезы выступили у него на глазах, а трое за соседним столиком удивленно посмотрели на него.

— Восхитительно, Лизонька! — воскликнул он. — Если бы хотя бы четверть населения земного шара так себя вела, давно наступил бы золотой век! А я ведь, чего скрывать, испугался до дрожи в коленях… Хотите потанцевать?

Они танцевали так долго, что Лиза устала. Но Виктор был неутомим — наверное, от волнения. Впрочем, ей нравилось танцевать, и она танцевала то медленно, то быстро, полностью отдаваясь танцу, забыв обо всем. Когда они вернулись за столик, тех троих за соседним столом не было. Они исчезли, точно испарились!

— Смотрите, они ушли! — едва не захлопала в ладоши Лиза. — Значит, все обошлось?

— Может быть… — поосторожничал Виктор. — Похоже… Он взглянул на часы.

— Как раз балет закончился. Слава, наверное, уже подъехал к Большому. Сейчас я его сюда вызову. — С этими словами он снова взял телефонную трубку.

— Как все-таки интересно, — сказала Лиза. — Прямо из-за стола можно позвонить прямо в машину…

— Господи, о чем вы думаете? — улыбнулся Виктор. — Впрочем, это-то и прекрасно.

На улице к ним бросился невысокий коренастый парень. Лиза увидела, что за ним следует второй, с телекамерой.

— Витя, что случилось? — воскликнул он. — Я смотрю, вроде все спокойно…

— А на проспекте Мира как? — быстро спросил Виктор.

— Не знаю, туда ребята поехали. А я уж решил к тебе.

— Кажется, все в порядке, — сказал Виктор. — Хотя всего можно ожидать. Спасибо, Сережа, что пришел.

— Да ну, за что ж спасибо… — сказал Варламов, и Лизе показалось, что голос его звучит разочарованно.

Она осторожно подергала Виктора за рукав.

— Да, — спохватился он, — разреши тебе представить Лизу Успенскую. Если бы не она, я бы и позвонить тебе не успел.

— Очень приятно, — сказал Варламов, но на лице его не отразилось ни малейшего интереса к Лизе.

Она даже обиделась. За время знакомства с Виктором Лиза привыкла, что все мужчины, которым он её представляет, сразу обращают на неё внимание, говорят комплименты.

— Тогда я подъеду на всякий случай на проспект Мира, — сказал Варламов. — Пока, Витя, звони, если что!

— Странный какой-то, — сказала Лиза, глядя, как Варламов и его оператор садятся в «Жигули».

— Да просто одержимый, — улыбнулся Виктор. — Заметили, как он был разочарован, что меня не выводят из «Националя» с заломленными руками? Но это ерунда, он отличный парень. Что ж поделаешь, фанат!

«Мицубиси» подъехала к дверям «Националя». Слава выскочил из кабины и распахнул двери перед Лизой и Виктором.

— Виктор Станиславович, — сказал он испуганно, — чего это вы? Я ведь к Большому подъехал себе спокойно, думаю, Лизу только забрать. А тут вы звоните — ни охраны, ничего…

— Так получилось, Слава, — сказал Виктор. — Отвезем Лизу, потом решим, куда направимся.

— Смотрите-ка, «хвост» прицепился. — Слава кивнул в зеркало заднего вида. — Да-а, дела…

Лиза оглянулась: за ними, почти вплотную, ехала черная «Волга».

— Чего им надо опять? — спросила она. — Я думала, все уже.

— Скорее всего, просто наблюдают, что я дальше буду делать. Так, для отчета, — ответил Виктор.

— Тогда, может быть, поедем ещё куда-нибудь? — предложила Лиза.

— Нет, Лизонька, дорогая, спасибо, — решительно отказался он. — Вы и так сегодня… Думаю, теперь я разберусь в этом сам. Знаете что, пожалуй, я не буду вам звонить некоторое время, вы уж не обижайтесь, хорошо?

— Вы и так не часто звоните, — ответила Лиза. — Я уже привыкла.

— Вот и правильно, — улыбнулся Виктор.

«Мицубиси» остановилась у Лизиного подъезда. Прежде чем выйти из машины, Лиза взглянула на Виктора. Лицо его снова было каким-то рассеянным, он был явно погружен в собственные мысли. Она ощутила легкий укол обиды: ведь только что ей казалось, что все происшедшее так сблизило их…

— До свидания, — сказала она.

— Да, Лиза, дорогая, до встречи! — встрепенулся Виктор. — Благодарю вас, я не забуду этот вечер никогда.

Поздним вечером, когда Лиза уже собралась спать и сушила волосы после душа, её неожиданно позвал Николай.

— Лиза, Лиза, иди скорее, посмотри!

— Что случилось? — Испуганная, она вбежала в комнату.

— Посмотри, в ночных новостях про твоего короля говорят!

На экране Лиза увидела репортера Варламова.

— Сегодня была совершена попытка захвата офиса крупной нефтяной корпорации «РосОйл» на проспекте Мира, — говорил он решительным и, как показалось Лизе, радостным тоном. — Президент корпорации господин Третьяков сообщил, что предпринималась также попытка его несанкционированного задержания. Исполнителями этой акции он считает сотрудников службы безопасности одного из высокопоставленных лиц. Его имя господин Третьяков назвать отказался. Пока, — многозначительно добавил Варламов.

На экране замелькали кадры, которые удалось снять возле офиса на проспекте Мира: вооруженные люди, толпа зевак. Какой-то бойкий старичок охотно рассказывал журналисту, как «эти подъехали, а те как выскочут, а тут милиция…»

— Господин Третьяков предполагает, что, не получив сигнала о его задержании и возможности безнаказанно войти в офис, сотрудники службы безопасности оказались в весьма невыигрышной ситуации, — комментировал Варламов.

— Говорил же тебе — подальше от него надо, подальше! — Николай нервно закурил. — Ты же вчера с ним где-то была?

— Да ведь я тебе говорила, Коля. — Лиза попыталась успокоить брата. — Я была в Большом театре, он мне билеты взял, а сам пойти не смог. Ты почему в комнате куришь?

— Конечно, когда ему по театрам ходить! — хмыкнул Николай. — Ох, Лиза, с ума с тобой сойдешь!

После неудачного похода в Большой театр Лиза меньше всего думала об авантюрной стороне всей этой истории, которая напоминала ей шпионский фильм. Гораздо больше волновало её странное поведение Виктора после того, как все благополучно закончилось, — его неожиданная замкнутость, отрешенность.

«Да как же он относится ко мне? — думала она почти в отчаянии. — Зачем держит при себе, как собачку на поводке? И ничего не объясняет мне, ничего — не удостаивает! Если он считает меня круглой дурой, то к чему эти комплименты, улыбки и рукопожатия? Надо поговорить с ним наконец, — решила она. — Тем более что Наташа вот-вот вернется».

Виктор позвонил ровно через неделю.

— Как ваши дела? — спросила Лиза, услышав его голос в трубке. — Не нападают больше на вас?

— Пока нет, — весело ответил Виктор. — Пока все в порядке, а все благодаря вам! Если бы не ваша решительность, Лизонька дорогая, расхлебывать бы мне сейчас такую кашу… Вы меня до глубины души потрясли, ей-Богу!

— Вас что-то может потрясти до глубины души? — усмехнулась она.

— Вот вы и опять обиделись на меня, Лиза, — огорчился Виктор. — А ведь я действительно был ужасно занят, и действительно не мог позвонить. Что поделаешь, моя работа требует времени. Но вам не стоит к ней ревновать.

— Да я, между прочим, даже не знаю ничего толком о вашей работе, — сказала Лиза. — Только то, что на вас нападают прямо в Большом театре. Даже перед друзьями вашими было неудобно…

— Разве вам это интересно? — оживился Виктор. — А вы приезжайте ко мне сейчас, Лиза, вот и посмотрите! Ну что, прислать машину?

— Да нет, не надо машину, — отказалась Лиза. — Послезавтра Наташа возвращается, у меня дел много. Не знаю, смогу ли приехать.

— Значит, ваша миссия в Москве окончена, — произнес он задумчиво. — Тем более нам надо поговорить, правда? Давайте знаете как сделаем? Я все равно допоздна буду в офисе, а вы, когда освободитесь дома, позвоните мне. Не хотите, чтобы я машину присылал, самостоятельно приезжайте. Адрес у вас есть на визитке, это метро «Проспект Мира», а оттуда…

— Знаю, я по телевизору видела, — ответила она.

Лиза положила трубку и задумчиво села в кресло, держа в руке тряпку, которой протирала пыль. Конечно, она хотела поговорить с Виктором — и боялась этого разговора.

Что она будет делать дальше — вернется в Новополоцк? Лиза думала об этом непрестанно, и будущее представлялось ей уже не туманным, а просто мрачным. Но что может предложить ей Виктор — перейти к нему на содержание? Или поступить секретаршей в его фирму? Впрочем, это было бы неплохо, по крайней мере, она чувствовала бы себя хоть немного независимой.

«Да, независимой, — тут же возразила она сама себе. — Хорошо известна эта независимость секретарш — до первого отказа шефу».

Конечно, Николай чувствовал настроение сестры и не раз предлагал ей:

— Ты не думай, пожалуйста, что теперь тебе срочно надо обратно ехать. Живи у нас, пока не надоест. Смотри, как дети тебя полюбили. Потом в Германию съездишь, Наташка наверняка договорилась. А потом видно будет.

Но разве это был выход! Даже если все будет в порядке с Германией, за визой придется ехать по месту прописки. Да и зачем она будет мешаться здесь, у брата — неизвестно чем занимаясь, без профессии, без планов на будущее…

Лиза едва дождалась возвращения Николая. Тот летал последние дни по городу, как на крыльях.

— Соскучился, Лизушка, соскучился ужасно! — говорил он со счастливой улыбкой. — Хорошо, что она раньше возвращается, надоела эта её Германия!

Из дому Лиза выбралась ближе к вечеру. Но ведь Виктор сказал, что будет в офисе допоздна.

«Я скажу ему, — думала Лиза, ступая на эскалатор, — скажу ему, что так дальше нельзя! Я не знаю, как он ко мне относится. Может быть, у него какие-то планы со мной связаны, а может, просто забавляется. Я и про себя-то ничего не знаю, почему же должна ещё о нем гадать!»

— Девушка, осторожно! — услышала она испуганный окрик.

Лиза почувствовала сильный рывок, и эскалатор остановился. Она стояла почти в самом низу, и к ней спешила рассерженная дежурная.

— Нашла где думать! — кричала она. — Не видишь, плащ у тебя в лестницу чуть не затянуло! Понацепляют на себя неведомо чего, думают не разбери про что — отвечай потом за них!

— Извините, я правда задумалась, — сказала Лиза, подбирая полу длинного светлого плаща.

Дежурная ушла в свою прозрачную кабинку, продолжая ворчать, а Лиза села в подошедший поезд. Мысли не давали ей покоя.

«Я скажу ему, — продолжала она про себя, — что ничего от него не требую, ничего. Пусть он только скажет мне, зачем я ему, зачем все это, и кто я для него…»

Она не заметила, как доехала до станции «Проспект Мира», поэтому едва успела выскочить из вагона. Поднялась по эскалатору наверх, машинально придерживая плащ, и вышла на улицу.

Офис Виктора был совсем рядом с метро, Лиза знала улицу и поэтому шла, никого не спрашивая, собираясь с духом для предстоящего разговора.

Но день этот был явно несчастливым для нее. Лизе оставалось перейти неширокую дорогу, выходящую на проспект, и завернуть за угол здания, когда она увидела стремительно выезжающую из-за этого угла машину. Лиза остановилась, растерявшись: машина ехала так быстро, что она уже не знала, попытаться ли ей перебежать оставшуюся часть дороги или вернуться назад, на тротуар.

Все это напоминало мгновенную вспышку молнии — испуганные глаза водителя, которые Лиза увидела совершенно отчетливо, визг тормозов… Машина резко свернула вправо, на тротуар, все-таки зацепив Лизу левым крылом. Лиза успела подумать, что ей повезло, — и упала на асфальт, ударившись затылком. Еще мгновение она слышала, как кричит какая-то женщина, как хлопает дверца автомобиля, — и в глазах у неё потемнело.

Часть 2

Глава 1

Лиза пришла в себя от того, что невыносимо болела голова. В глазах у неё было по-прежнему темно от боли, но она уже различала голоса и видела, как двигаются над ней какие-то светлые пятна.

— Ну что, в норме? — услышала она густой бас.

— Да в норме, Алексей Фомич. Зря к нам привезли, — ответил другой мужской голос, помоложе. — Сейчас очнется, мозги просто сотрясла немножко, вот и все. Света, дай-ка ей нашатырь.

— Ты её все-таки возьми к себе, Арсений, — снова произнес бас. — Пусть полежит немного, раз уж она здесь. Тем более, красивая.

— Есть, Алексей Фомич! — ответил второй голос. — Света, давай её на каталку переложим и вези в первую травму, там в пятой палате место есть.

Сквозь волны боли и тошноты Лиза поняла, что она в больнице. Как все это неожиданно получилось, как глупо! Наверное, она произнесла это вслух, потому что тут же услышала:

— О, очнулась! Конечно, глупо, девушка, разве такие вещи получаются умно?

Наконец она разглядела лицо врача. Теперь оно было совсем близко от её лица и нависало откуда-то сверху. Он выглядел молодо, глаза у него были внимательные и веселые, зеленая больничная шапочка лихо сидела на светлых волосах. Это было все, что Лиза смогла рассмотреть, пока глаза у неё не заболели от яркого света.

— Вези, Светлана, вези, сейчас я приду, — сказал он. — До встречи, девушка, я теперь ваш палатный врач.

— Ничего страшного, — сказал он через полчаса, войдя в палату, где, кроме Лизы, лежали несколько охающих старушек. — Можешь считать, повезло тебе, водитель молодец оказался, успел свернуть. На зеленый свет надо улицу переходить, и где положено, а не брести, куда глаза глядят. Разве тебя в школе не учили?

— Учили… — слабо улыбнулась Лиза. — А где я?

— Ну, где! В Склифе, конечно, — ответил врач. — «Скорая» мимо ехала, вот и подобрала тебя. Это потому, что рядом, — объяснил он, — иначе бы к нам не повезли с такой ерундой. Знаешь, какая сейчас по Москве стрельба каждый день идет? К нам только тяжелых возят.

«Какие у него глаза!» — подумала Лиза.

Она никогда не видела таких глаз. Ярко-голубые, без всякой примеси, а ресницы длинные и темные… Наверное, после сотрясения и потемнения Лиза видела все особенно отчетливо, точно через увеличительное стекло.

«И он, кажется, не старше меня», — промелькнуло у неё в голове.

Впрочем, она сразу же устала от этих нескольких мыслей.

— Отдохни, отдохни, — спохватился врач. — Я потом ещё зайду — дежурю сегодня. А как тебя зовут? — обернулся он уже с порога.

— Лиза.

— Редкое имя, — заметил он. — А меня Арсений Борисович Долецкий, вот и познакомились. Сейчас тебе сестра укольчик сделает, выспишься — и все пройдет, не бойся!

После укола сон был тяжелым, прерывистым. Лиза то и дело проваливалась в какие-то ямы, в голове шумело, боль то накатывала, то отступала. Она снова видела над собой лицо Арсения, успевала подумать, что никогда не видела таких красивых лиц, — и тут же снова проваливалась в забытье, чувствуя его прохладную руку у себя на лбу.

Хотя Арсений и говорил, что травма у неё ерундовая, Лизе пришлось полежать в Склифе. Боль возвращалась снова и снова, особенно по вечерам, и завотделением Алексей Фомич сказал Николаю, появившемуся наутро:

— Не будем уж тревожить вашу сестрицу. Так-то вроде все нормально, а мало ли что! Голова все-таки, не задница. Лучше понаблюдаем неможко, себе спокойней.

И Лиза осталась в палате, где лежали пять старушек — все как на подбор с сотрясением мозга. Их палатным врачом был Арсений Борисович Долецкий. Когда Лиза думала о нем, сердце у неё замирало.

Она боялась подумать о том, что влюбилась в Арсения с первой минуты — наверное, ещё там, в приемном отделении, когда услышала его голос в темноте полусознания. Это было так удивительно! Лиза давно спрашивала себя, как же можно различить любовь, если понятия о ней не имеешь, — и вот любовь налетела на нее, перепутавшись с сотрясением мозга. И здесь, в склифовской палате, Лиза чувствовала себя такой счастливой, какой не была никогда в жизни.

Арсений приходил не позже восьми, и Лиза видела, что он старается не сразу идти к её кровати. Он дотошно расспрашивал старушек о давлении, о сне и стуле, словно оттягивая минуту, когда сядет рядом с ней и они посмотрят друг другу в глаза… Конечно, он обязан был расспросить всех больных, но Лиза чувствовала каждое его движение, каждую мысль. Весь он был точно внутри нее, и она догадывалась о том, что он сделает или скажет, ещё прежде, наверное, чем он понимал это сам.

И он был такой красивый! На вид ему было лет двадцать пять, не больше. Да, ведь он и сам рассказывал, что его оставили в Склифе после интернатуры; значит, он год назад окончил институт. Когда Арсений садился рядом с её кроватью, Лиза видела сначала только его глаза и не могла от них оторваться. Потом она разглядела его губы — дивную линию, напоминающую лук. Она рассматривала его, словно картину, возвращая себе в воспоминаниях каждую минуту, проведенную рядом с ним, и поэтому каждая минута растягивалась, и мысли о нем заполняли весь её день.

Она не хотела, чтобы Арсений замечал все это. Но и сам он смотрел на нее, конечно, не как на любую другую пациентку, это не могло укрыться от Лизы. Когда их глаза встречались, взгляд Арсения становился удивленным и даже растерянным. Он как будто бы не понимал, что происходит — с ним или с нею? Лизе казалось, что он старается отвести глаза — и не может, как завороженный.

Она помнила, как прохладна была его рука в ту, первую, ночь. Каждый раз, когда Лиза вспоминала об этом, дрожь пронизывала её, перехватывало дыхание. Она согласна была ещё раз пережить ту тяжелую ночь — только чтобы ещё раз ощутить его прикосновение… Она сколько угодно готова была оставаться в душной палате со старушками. Где ещё она могла видеть его каждый день? Она чувствовала, что каждая новая разлука с ним — просто разлука на ночь, когда он не дежурит, — становится для неё все невыносимее, и с ужасом думала о том дне, когда ей придется выйти из больницы.

Виктор появился в палате на третий день.

— Ну, Лизонька, разве можно так! — сказал он, входя и ставя рядом с кроватью две огромных корзины — с цветами и с фруктами. — Я просто еле в себя пришел, когда узнал! Что стоило позвонить, поехать на машине? Или это у вас такие представления о социальном равенстве?

Он старался казаться невозмутимым и ироничным, как всегда, но Лиза видела, что в глазах у него тревога. Она покраснела, потом побледнела. Боже, ведь она совершенно забыла о нем за эти дни, ведь даже не вспомнила ни разу! Чувство, так неожиданно налетевшее на неё три дня назад, было таким всепоглощающим, что в её душе и в памяти не осталось места никому. Да что там, вся её прежняя жизнь представлялась ей сном, она ждала только тех минут, когда Арсений сядет на стул у её кровати и глаза их встретятся…

— Как вы себя чувствуете, Лизонька? — спросил Виктор.

— Н-нормально, — едва выдавила она. — Спасибо, что навестили.

— Как же нормально — бледная, говорите с трудом! Склиф, правда, место надежное, ошибиться здесь не должны, но все же… Я уже поговорил с вашим завотделением, он тоже уверяет, что все в порядке. Бедная вы, бедная! О чем же вы думали, Лиза, разве можно переходить улицу, не глядя?

Правда — о чем она думала? — попыталась вспомнить Лиза. Она вдруг вспомнила ту учительницу географии, о которой рассказывал ей Павел. Может быть, и с ней произошло что-то подобное?

— Вам все привет передают — Паша, Гриша, Никита. Не забыли их еще? — сказал Виктор.

Конечно, Лиза их не забыла. Но какими далекими они казались ей сейчас, а ведь ещё неделю назад она расстраивалась, что не может встретиться с ними! Она улыбнулась и слабо кивнула.

— Вот что, Лизонька, врач не велел вас утомлять. — Виктор поднялся. — Надеюсь, вас вскоре выпишут, тогда и поговорим. Мы ведь собирались с вами поговорить, правда?

Он прикоснулся к Лизиной руке тем же легким, неуловимым движением, каким делал это прежде, и пошел к выходу.

— Ишь, какой к тебе приходил! — заметила старушка Зинаида Ивановна. — Цветов-то, цветов! И зачем столько? Дорогие ведь, неужто деньги девать некуда?

Арсений тоже покосился на благоухающую корзину, но ни о чем не спросил, и это расстроило Лизу. Значит, ему совсем безразлично, что с ней происходит?

Она не могла думать сейчас о Викторе. Неужели она прежде сомневалась в чем-то, спрашивала себя, не влюблена ли в него? Эти размышления казались теперь Лизе смешными. Как можно сомневаться в любви, разве что-то может быть яснее этого чувства? Виктор хороший, конечно, хороший, но что же из этого? Теперь Лиза знала, что скажет ему при встрече…

Через неделю она совсем выздоровела. Лиза и сама понимала, что с легкими головными болями, которые у неё время от времени бывали, не держат в Склифе. Гуляя днем по длинному коридору, она успела насмотреться таких травм, о которых думать не могла без содрогания. Как это Арсений спокойно осматривает больных, к которым и подойти-то страшно?

За ту неделю, что Лиза провела в больнице, приехала Наташа и, конечно, тут же прибежала её навестить. После охов и ахов, к которым Лиза уже привыкла, Наташа сказала:

— Лизуша, ты не передумала насчет Германии? Ведь я договорилась. И знаешь, с кем? С моими друзьями, Нойбергами. Это отличная семья, вот увидишь! Он профессор в Институте славистики, жена его работает в одном бюро, сыну восемь лет. По-моему, никаких трудностей у тебя там не будет. Если бы ты знала, какие они вообще все неприхотливые в Германии, просто удивительно. Детей кормят, чем под руку попадется! Я тебе потом расскажу — впечатлений уйма!

Наверное, Наташа знала о Викторе, потому и спрашивала о Германии так осторожно, словно уговаривала. Лиза не хотела её обидеть, но сейчас она могла думать только об одном: сколько времени она ещё проведет здесь, долго ли ещё придется ей видеть Арсения?

Она плакала по ночам, представляя, что все это кончится не сегодня-завтра и ей придется расстаться с ним — скорее всего, навсегда, не бегать же за ним потом, не караулить же у входа? Этого не может быть, что им придется расстаться! Лиза рыдала в подушку, когда понимала, что так оно все-таки и произойдет и ничего с этим не поделаешь. Зачем же судьба позволила ей встретить его, чтобы тут же потерять?

Лиза часто наблюдала за ним украдкой и восхищалась каждым его шагом. Ей нравилось, как спокойно и внимательно Арсений выслушивает жалобы больных, каким сосредоточенным становится его лицо, когда привозят новеньких и на весь коридор разносятся стоны. И как он шутит с медсестрами, жуя на ходу бутерброд, — тоже нравилось Лизе. Он все делал как-то удивительно — легко и красиво, как никто другой.

Они мало разговаривали: Арсению вечно было некогда, ритм его жизни был просто сумасшедший.

«Как же можно, — поражалась Лиза, — после дня работы — да какой работы! — дежурить ещё целые сутки?»

Она не могла припомнить, чтобы у него бывали выходные.

— Лиза… — сказал он однажды, остановив её в коридоре; голос у него был какой-то смущенный.

— Я знаю, — сказала она. — Выписывать меня пора?

— Пора, Лиза, — подтвердил он. — Ты ведь сама понимаешь, что все у тебя в порядке.

Он говорил об этом так, словно речь шла не о выписке, а о тяжелой операции. Значит, тоже чувствовал что-то? Это немного взбодрило Лизу, но она тут же представила, что эта их встреча, может быть, последняя, и едва не заплакала.

— Когда же? — спросила она.

— Завтра? — ответил он вопросительно. — Позвони брату, пусть заедет за тобой.

Этой ночью Лиза не могла уснуть, хотя приняла двойную дозу элениума.

— И чего ты вертишься все, чего крутишься? — недовольно ворчала старушка Софья Алексеевна. — Какие у тебя заботы такие, чего ты сама не спишь и другим не даешь? Ей-Богу, никакого человеческого понимания в тебе нету!

Чтобы не слушать этого, Лиза набросила длинный халат, привезенный ей из дому Колей, и вышла в коридор. Здесь было неуютно и тоскливо, как в любом больничном коридоре. Горел тусклый дежурный свет, пахло хлоркой от свежевымытого линолеума. Лиза села на жесткую банкетку и заплакала.

Она не услышала шагов Арсения по длинному коридору: он всегда ходил бесшумно и стремительно. Лиза увидела его, когда он уже стоял рядом с ней.

— Лиза, что с тобой? — испуганно спросил он. — Голова болит опять?

Арсений присел перед ней на корточки, стараясь заглянуть в глаза. Лиза отняла руки от лица и взглянула на него. Он тут же отвел взгляд.

— Ну-у, вот не ожидал от тебя! — Арсений старался говорить бодрым, «докторским» тоном, но видно было, что он вот именно старается. — Ведь ты уже совсем здорова, чего же плакать-то? Знаешь, — неожиданно предложил он, — пойдем-ка в ординаторскую. Я дежурю сегодня, чаю попьем, пока меня в приемное не позвали. Не надо плакать, ну пожалуйста!

В ординаторской никого уже не было. Чайник посвистывал на столе.

— У меня сегодня бутерброды отличные, — сказал Арсений, разворачивая сверток. — А позавтракать не успел. Светку позовем?

— Как хочешь, — ответила Лиза.

— Да у нее, наверное, Костя сидит в сестринской, — решил Арсений. — Знаешь, из девятой палаты, которого тоже выписывают завтра? Не будем звать, хорошо?

— Не будем, — согласилась Лиза.

Слезы её уже высохли, и она просто радовалась, что они сидят вдвоем, что дымится в чашках горячий чай, что Арсений никуда не спешит и смотрит на неё своими синими глазами, которые кажутся сейчас темными в тени длинных ресниц…

— За твое выздоровление, Лиза! — поднял он чашку. — Не забывай нас.

— Не забуду, — ответила Лиза, поднимая свою чашку. — Я тебя не забуду…

— Меня не забывай… — вдруг тихо согласился он. — Хорошо, что ты выписываешься, но мне тебя будет недоставать.

Лиза не верила своим ушам. Впервые он говорил с ней так, не стараясь казаться бодрым и посторонним. Неужели?..

— А кто это к тебе приходил? — вдруг спросил Арсений. — Ну, который цветы принес, которого охранник ждал в коридоре? В смысле — тебе он кто?

Значит, он все-таки замечал то, что с ней происходило! Лиза готова была засмеяться и закружиться по ординаторской.

— Это… Это Колин хороший друг, вот и все, — сказала она.

— Он звонит каждый день, о тебе справляется, и я подумал… — Арсений не стал объяснять, что именно он подумал, но сразу повеселел. — Коньячку бы сейчас выпить за твое выздоровление, да нельзя!

Он замолчал. Молчала и Лиза. Они сидели рядом за столом, чай остывал в двух чашках, а они смотрели друг на друга, не замечая ничего, не чувствуя неловкости от своего молчания. Лиза чувствовала, что говорить сейчас не надо, что слова не нужны и невозможны. Да она и не смогла бы ничего сказать, потому что задыхалась от чувств, которые её переполняли.

Арсений поднялся и сделал шаг к ней. Лиза тоже встала. Он взял её руки в свои и впервые посмотрел ей в глаза, не отводя взгляда. Горло у неё перехватило. Стол разделял их, и они не заметили, как обошли его. Лиза почувствовала, что Арсений целует её — еще, и еще, он не мог оторваться от её губ, поцелуи их были долгими, у неё то темнело, то светлело в глазах, но всегда она видела совсем рядом его глаза, полуприкрытые длинными ресницами, и готова была раствориться в них, чтобы не кончался поцелуй, не размыкались объятья…

— Не уходи, — попросила она, когда они остановились на мгновение.

— Но ведь надо, Лиза, милая, мне пора, — тихо ответил он. — Можно я тебе позвоню завтра? Ты домой поедешь?

— Домой… Куда же еще?

— Не обижайся, ладно? Я же на работе…

Арсений снова поцеловал её.

— Какие губы у тебя, — прошептал он, почти отталкивая Лизу от себя. — Ложись, постарайся уснуть, я завтра ещё загляну перед твоей выпиской.

Лиза не помнила, как вернулась в палату.

— То вертится, то шляется! — снова заворчала бессонная старушка. — Господи, хоть бы уж выписали тебя поскорее, нету от тебя никакого сострадания!

Лиза не слышала ни ворчания, ни оханья. Она легла прямо в халате поверх одеяла и обхватила себя за плечи руками. Неужели он любит ее? Как же неожиданно свалилось на неё это счастье, как просто! Она до сих пор чувствовала прикосновение его губ, её словно пронизывало электрическим разрядом от одного только воспоминания о его поцелуях. Руки у Арсения были тонкие и сильные, он прижимал её к себе так крепко, как будто боялся, что она исчезнет. Лиза готова была скорее умереть, чем расстаться с ним.

Она уснула незаметно для себя — просто поцелуй длился и длился, и объятия не размыкались…

Глава 2

— Лиза пришла, Лиза! — прыгала вокруг неё Маринка. — Ты чего в больнице была?

— Потому что правил уличного движения не знает, — сказал Андрюша. — А ещё думает, она взрослая!

Лиза рассмеялась. Все здесь было по-прежнему, в этом уютном доме.

— Слава Богу! — поцеловала её Наташа. — Забыть и не вспоминать!

После полубессонной ночи Лиза чувствовала себя как в тумане. Ей хотелось спать, но она боялась пропустить звонок Арсения. Ведь не разбудят Коля с Наташей, пожалеют ее!

— Вот что, — сказал Николай, — надо тебе сразу в ванну, а потом поспать. Что ты там делала в больнице, почему сонная такая?

— Не цепляйся к ней, — остановила мужа Наташа. — Иди, Лизуша, отмойся после больницы и, правда, поспи. Успеем наговориться.

— Только вы меня разбудите обязательно, если кто-нибудь позвонит, — сказала она, выйдя из ванной и укладываясь на свой диван, предусмотрительно разложенный Николаем.

— Ничего, перезвонит твой кавалер, — возразила Наташа. — Улучит минутку в своих нефтяных делах.

Лиза уже не могла ей ответить — она спала, свернувшись калачиком под одеялом.

— Звонил, звонил! — сказала Наташа, когда Лиза, потягиваясь, вышла к ней на кухню. — Хотел, конечно, с тобой поговорить, но я ему объяснила, что нельзя тебя сейчас будить. Он уезжает на неделю, просил извиниться, что не смог встретить тебя из больницы.

— Кто? — недоуменно спросила Лиза.

Она думала сейчас только об Арсении и не сразу сообразила, о ком говорит Наташа.

— Ну кто — король твой нефтяной, кто же еще. А что, разве ещё кто-то должен был звонить? — Наташа недоуменно посмотрела на Лизу.

— Да нет, так просто…

Лиза чувствовала, что ни с кем не может говорить об Арсении. Все, связанное с ним, казалось ей неприкосновенным, понятным только им двоим, и она не могла себе представить, что кто-нибудь будет спокойно рассуждать об этом, взвешивать и сравнивать.

— Ты учти, маме я не говорил, что ты в больнице. Сказал, на дачу к нашим друзьям поехала, — предупредил Николай. — Она и так волнуется, как бы с тобой здесь не случилось чего.

— Что же ты решила с Германией, Лиза? — наконец спросила Наташа. — Понимаешь, я бы не стала тебя уговаривать — дело твое, но ведь я договорилась уже, притом с друзьями. У них постоянно живут такие о-пэ-девочки, и та, что сейчас, должна уехать только через полгода. Тебе вполне хватит, чтобы документы оформить. Я и приглашение от них привезла — в общем, все в порядке. Но ведь я не знала, что ты с этим нефтяным королем познакомилась. Что же теперь ты думаешь делать?

— Через полгода! — удивилась Лиза. — Разве можно знать, что будет через полгода?

— Знать нельзя, но думать приходится, — возразила Наташа. — Тем более когда имеешь дело с немцами. Они, можешь себе представить, уже сейчас решают, как проведут пасхальные каникулы. Интересовались, захочешь ли ты поехать с ними на это время в их дом в Голландию. По-моему, неплохо, а?

Услышав о сроках, Лиза немного успокоилась. Ей было неловко перед Наташей за то, что она и думать не может теперь ни о какой Германии, и она радовалась, что поездка отодвигается так далеко. Мало ли что произойдет за это время! Лиза ждала только одного — звонка Арсения.

Наташа видела, что Лиза пребывает сейчас совсем не в том состоянии, в котором люди принимают решения, и ничуть не удивлялась. Конечно, у девочки глаза разбежались при встрече с этим человеком. А голос у него приятный, интеллигентный. Кажется, он не из нуворишей. Может быть, и к лучшему, что Лиза с ним познакомилась. Во всяком случае, проблемы пока нет. До поездки, действительно, времени предостаточно. Пусть подумает, осмотрится…

— Знаешь, Лиза, — предложила Наташа, — я думаю, надо попросить маму заняться твоей визой. Мы тебе здесь, в Москве, к сожалению, помочь не можем. Пусть все будет готово на всякий случай, а потом видно будет. Согласна?

Лиза согласилась, и они уселись пить чай. Наташа рассказывала о Германии, и Лизе интересно было, как она замечала то, что позволяло представить людей, а не туристические картинки.

— Там, конечно, все для человека, и они это знают с рождения, — рассказывала Наташа. — Даже не то чтобы знают, а просто, по-моему, рождаются с этим чувством. Трудолюбивы они, аккуратны до невозможности, но им и в голову не придет надрываться, нервничать, себя забывать из-за каких-нибудь бытовых забот. Я там познакомилась с фрау Келлер. Четверо детей, с мужем-профессором разошлась, потому что полюбила другого — у нас женщине с четырьмя детьми придет в голову полюбить другого? — и ходит три раза в неделю в теннис-клуб и в исторический клуб. И никакая не миллионерша, которой больше заняться нечем, вполне среднего достатка женщина. Как им это удается, ума не приложу!

— Ужасно интересно, как им удается бросать мужей! — ревниво заметил Николай.

— Да ведь не в этом дело, Николка, — возразила Наташа. — Это просто случай уж очень показательный. Но они вообще такие — живут, как и должен человек жить.

В отличие от Николая, Лиза понимала, о чем говорит Наташа. Ведь и её саму недавно поразила совсем другая, неизвестная жизнь, которую она увидела с Виктором. И дело было не только в богатстве, а в отношении к жизни, из-за которого эта жизнь и становилась именно такой… Но сейчас Лиза была слишком переполнена собственной жизнью, чтобы думать о чужой. И она только согласно кивнула Наташе.

Арсений так и не позвонил до вечера. Лиза чувствовала, что каждая минута ожидания превращается для неё в пытку. Ничего подобного не было, когда она ждала Викторовых звонков. Она могла сердиться, недоумевать, но никогда не мучилась тем, что он не звонит. Теперь было совсем другое…

Арсений позвонил только назавтра.

— Лиза? Извини, вчера ни минуты не было весь день. То в приемном, то в операционной, очень много было тяжелых.

— Ну конечно! — воскликнула Лиза.

Какая она все-таки эгоистка! Как будто бы он только и занят, что звонками!

— У меня, представляешь, выходной завтра, — продолжал Арсений. — Может, мы бы встретились с тобой, если ты не против?

Как она могла быть против, ведь она только об этом и думала день и ночь!

Они договорились встретиться в саду «Аквариум», возле театра Моссовета.

— Ты театр вообще-то любишь? — спросил Арсений. — Я уже сто лет не был, совсем одичал. А там завтра «Мадам Бовари». Говорят, ничего. Пойдем?

Лиза любила «Мадам Бовари», её завораживала безысходная печаль этой книги, но дело было даже не в этом. В театр, с Арсением! Могла ли она мечтать о том, что это произойдет, когда с тоской считала часы до выписки и готова была до скончания века оставаться в Склифе?

Она едва дождалась завтрашнего вечера.

— Ты уходишь? — удивилась Наташа, увидев, что Лиза одевается. — Но ведь король, кажется, уехал?

Впрочем, Наташе тут же стало неловко. При чем здесь король, мало ли куда идет Лиза, разве она обязана отчитываться?

Впервые, собираясь на свидание, Лиза совсем не думала о том, что ей надеть. Ей почему-то казалось чуть ли не кощунством тщательно продумывать обычные уловки женского обольщения. Разве дело в том, какое на ней будет платье? Как будто это так важно для них с Арсением… Хорошо, что гардероб от Орлова был безупречен.

День был не по-летнему прохладный. Лиза надела платье из тонкого шерстяного зеленовато-голубого трикотажа. Оно удивительно шло к её глазам, его складки повторяли линии тела. Лиза повязала к нему длинный, таинственно поблескивающий газовый шарф и надела плащ. Наташа успела рассмотреть и похвалить выбранный ею наряд:

— Ты в нем просто неотразима, Лизуша! И прическа тебе идет удивительно — гораздо больше, чем коса. Да, этот твой миллионер не дурак одеться, если у того же портного это делает!

Лиза пришла в «Аквариум» минута в минуту, но Арсений был уже там и курил, стоя на ступеньках у входа в театр. Лиза впервые видела его не в зеленой больничной униформе, без круглой шапочки, и даже удивилась в первое мгновение: он ли это?

Он бросил сигарету и быстро пошел ей навстречу. В руках у него были цветы, и Лиза слегка зарделась, принимая их. Арсений чуть наклонился и поцеловал её легким, мгновенным поцелуем, словно они встречались давным-давно и это стало между ними обычным. У Лизы голова закружилась от прикосновения его губ, но он тут же взял её под руку и повел ко входу.

— Как ты выглядишь чудесно! — заметил Арсений, когда Лиза сняла плащ в гардеробе. — Надо же, платье точно под цвет глаз.

Лиза удивилась, что он замечает сейчас такие вещи, но тут же забыла об этом. Сам он показался ей прекрасным, как всегда. Он вообще был похож на принца из сказки, со своими голубыми глазами, оттененными длинными ресницами. Лиза заметила, что на них оборачиваются в фойе. Наверное, они смотрелись прекрасно: молодые, красивые, на редкость подходящие друг другу.

Места у них оказались хорошие. Лиза не была ещё в этом театре и теперь с интересом оглядывала зал.

— Это ведь знаешь что? — наклонился к ней Арсений. — Тот самый Театр Варьете, который в «Мастере и Маргарите» описан. Ну, помнишь, где Воланд москвичей наблюдал?

Лиза кивнула. Она давно уже заметила, что многие москвичи считают книжную действительность такой же реальной, как обыкновенную. Вот и Арсений говорит о том представлении Воланда, как об историческом факте.

Спектакль начался, и Лиза погрузилась в историю несчастной любви, неотрывно следя за всем, что происходило на сцене. Она постоянно чувствовала присутствие Арсения, и от этого слова актеров наполнялись для неё особенным значением — просто оттого, что он тоже слышал их… Пьеса была непохожа на книгу — Эмма показалась Лизе другой, чем была описана у Флобера. Но ей понравилась актриса, и она переживала за её Эмму не меньше, чем за флоберовскую.

— Заметила, какая интересная публика в зале? — спросил Арсений, когда они вышли в антракте в фойе и остановились выпить кофе у высокого столика.

— Почему?

— За нами, например — ты не слышала? — сидит молодая парочка. Наверное, богатые студенты или молодые бизнесмены, судя по одежде. О Флобере явно не слыхали, зато им интересно, чем кончится вся эта история, и они её оживленно комментируют.

— Разве это плохо? — спросила Лиза.

— Да нет, что ж плохого — трезвые сидят, в театр пришли. Смешно просто, вот и все.

Во время второго действия Лиза невольно прислушалась к шепоту парочки у себя за спиной.

— Какая милая была женщина, и в какую стерву её превратили эти мужики! — взволнованно говорила девушка.

Лиза была взволнованна, когда они с Арсением вышли после спектакля в сад. Только что прошел дождь, с деревьев срывались в лужи крупные капли. Арсений шел рядом, и теперь уже Лиза взяла его под руку. Он слегка прижал к себе её локоть.

— Тебе не холодно? — спросил Арсений.

— Нет. Разве сегодня холодно? — удивилась Лиза.

— Не очень, но прохладно для августа. Я просто подумал: может быть, холодновато по улицам бродить…

— Но куда же мы пойдем? — спросила Лиза.

— Можно кофе где-нибудь выпить, — сказал Арсений. — Знаешь, тут на Маяковке отличная была кафешка. Ее «У Арсения» называли, только не в честь меня, а в честь Арсения Тарковского, он жил неподалеку. Туда из «Юности» поэты заходили, однажды целое состязание устроили. Здорово было!

— А откуда ты об этом знаешь? — заинтересовалась Лиза.

— А я здесь тоже живу неподалеку, — спокойно сказал он. — В Воротниковском переулке. Кстати, если хочешь, мы можем просто пойти ко мне. Кофе я сварю не хуже, чем в кафе.

Лиза смутилась.

— Как — к тебе? А твои родители?

Она представила на минуту, что сейчас надо будет знакомиться с мамой, вести беседу, встречать изучающие взгляды, — и тут же испугалась этого.

— Родители здесь не живут. Это бабушкина квартира, — объяснил Арсений. — Мы с ней поменялись: она к родителям перешла, а я к ней.

У Лизы отлегло от сердца. В самом деле, зачем тогда бродить по сырым улицам? Она тут же согласно кивнула, и они пошли по Садовому кольцу в сторону Воротниковского переулка.

Арсений жил в трехэтажном облезлом особняке. Лиза думала, что в таких теперь остались только конторы. Кода в подъезде не было, пахло кошками и сыростью, слышно было, как с потолка капает вода.

— Здесь уже все жильцы ждут, когда наконец какая-нибудь фирма этот домик купит, — сказал Арсений, открывая большим ключом дверь на втором этаже. — Говорят, тогда всем квартиры дадут в центре. Хотя, по-моему, если начнут давать и в Митино, что можно будет сделать? Те ребята долго просить не станут.

Они вошли в темную прихожую, Арсений щелкнул выключателем. Тускловатый свет озарил старинную вешалку — Лиза вспомнила, что такую показывают во всех исторических фильмах, — трюмо, старый телефон, висящий на стене.

— Нет времени квартирой заниматься, — сказал Арсений, принимая у Лизы плащ. — Прихожу домой только выспаться, вот и выглядит все, как при бабушке.

— Но это ведь хорошо, — возразила Лиза. — Так спокойно…

— Может быть. Все равно, я думаю, скоро нас всех отсюда попросят, чего же и время терять на ремонт? Не может быть, чтобы такой домик так вот и оставили каким-то там жильцам. Найдутся хозяева.

Они вошли в комнату — довольно большую, с высоким потолком и лепной розеткой для люстры. Обои здесь тоже были старые, в линялых мелких цветочках, дубовый паркет поскрипывал под ногами. Лиза села на диван, застеленный пледом с тигровым узором, и огляделась. Одну стену в комнате полностью занимали книжные полки, в углу стоял письменный стол, на котором громоздились медицинские атласы. Был ещё раздвижной круглый стол, покрытый скатертью с бахромой, телевизор да большой старинный платяной шкаф.

— Ничего лишнего, все облезло и функционально, — прокомментировал Арсений, видя, что Лиза рассматривает обстановку. — Ты посиди немного, я сейчас.

Он вышел на кухню и принес оттуда турку с водой и большую кофейную мельницу — тоже старинную, со скрипучим воротом.

— Электрической никогда так не смолоть, как этой. И запах остается настоящий, и даже цвет какой-то другой. Ее, говорят, мой прадед из Голландии привез. Видишь, какие на ней картинки? — показал он.

На мельнице были изображены пасторальные сцены — пастушки, ветряные мельницы, домики. Лиза с удовольствием крутила ручку, рассматривая эти потемневшие изображения.

— Книги тоже от прадеда? — спросила она.

— Разные есть. Здесь не очень много, в основном библиотека у родителей. Я сюда перевез только то, что больше всего люблю. Да все равно читать теперь некогда. Склиф ведь мало времени оставляет для жизни, сама видела.

Он зажег маленькую спиртовку, стоящую на письменном столе, и поставил турку на подставку над ней. Комната наполнилась кофейным ароматом. Арсений тем временем резал скальпелем сыр.

Кофе сварился быстро. Арсений накрыл спиртовку колпачком и разлил кофе в две прозрачные фарфоровые чашечки.

— Прошу! — пригласил он Лизу. — Как видишь, просто и приятно.

Они пили обжигающий кофе и смотрели друг на друга, не отводя глаз. Лиза не могла понять, что выражается в его взгляде, но она чувствовала, как тянет его к ней, и сама тянулась к нему, как железная пылинка к магниту.

За окном незаметно стемнело. Арсений зажег напольный светильник в виде белого шара, и комната озарилась таинственным сиянием. Лизе даже показалось, что заиграла музыка, хотя на самом деле было совсем тихо, они слышали только дыхание друг друга.

Арсений поднялся, подошел к Лизе, сидевшей на диване, осторожно взял у неё из рук пустую чашечку и поставил на пол. Потом он опустился перед ней на колени и начал целовать её руки. Он завернул рукав её платья, губы его коснулись её запястья, скользнули по ямочке у локтя. Лиза успела заметить, как изменилось его лицо, когда неудержимая страсть наложила на него свой отпечаток, — и тут же эта страсть подхватила её саму…

Они оба немного запутались в её петельках и пуговках, медленно опустился на пол газовый шарф, и Лиза почувствовала, что одежда больше не мешает им. Она приникла к Арсению, ощущая трепет его тела и вздрагивая ответным трепетом. Движения его были легкими, ласковыми и страстными одновременно. Лиза подчинялась каждому его жесту, она необъяснимым образом понимала, чего он хочет каждое мгновение, и тут же выполняла его желание, сама того не сознавая. Она не могла понять, хорошо ли ей самой. Хорошо было отдаваться ему, слышать его счастливый стон…

Она совсем не ощутила боли — вернее, не успела понять, что пронзившее её ощущение было болью, — и тут же почувствовала, что тела их теперь не просто близки, но едины. Арсений вздрогнул над нею, лицо его исказилось, и Лиза почувствовала, как дрожь прошла по всему его телу.

Ей показалось, что она ненадолго потеряла сознание, а когда очертания комнаты снова прояснились в её глазах, — она лежала рядом с Арсением на диване, положив голову ему на плечо. На лбу его выступили капельки пота, он осторожно гладил Лизины волосы, сдувал светлые пряди с её губ и целовал её уже не страстно, а тихо и нежно.

— Как хорошо было, Лиза, милая моя, — шептал он. — Я не испугал тебя?

Она отрицательно покачала головой и прижалась лицом к его плечу, щекой ощущая тугие сплетения его мышц. Ей было хорошо с ним каждое мгновение — и прежде, и сейчас. Что же могло бы её испугать?

Арсений осторожно высвободил руку, встал с дивана и подошел к окну.

— О, штору даже забыли задернуть, — сказал он. — Ну ничего, здесь нет никого, дом-то напротив пустой стоит.

Он был так хорош в мягком сиянии, заливающем комнату — все его стройное тело светилось, точно изнутри. Бедра у него были узкие, плечи неширокие, и Лиза любовалась его поджарой, изящной фигурой. Но она тут же застеснялась собственной наготы и завернулась в тигровый плед, сползший со спинки дивана.

— Погоди, я тебе сейчас халат дам, — сказал Арсений, почувствовав её смущение, и достал из шкафа мужской домашний халат.

Лиза надела его, забралась с ногами на диван и неотрывно смотрела на Арсения, пока он одевался.

Он снова сел у её ног на пол и положил голову ей на колени.

— Ты не обиделась, что я так… Так быстро? — спросил он. — Я не мог больше сдерживаться. Ты сидишь рядом, у меня просто во рту пересохло… Кофе сварить еще?

Они выпили ещё кофе, потом снова долго целовались, Лиза слышала, что дыхание его становится быстрым, прерывистым. Но Арсений сдержал себя и с трудом отстранился от нее.

— Поздно уже, — сказал он. — Далеко тебе ехать?

— В Крылатское, — ответила Лиза.

Она забыла о времени, и не заметила, что уже поздно.

— Мне ведь к восьми завтра, потом дежурю сутки, — извиняющимся тоном сказал Арсений. — Сейчас двенадцать уже, скоро метро закроют… Ты не обижаешься, что я тебя тороплю?

Лизе и в голову не пришло бы на него обижаться. Она согласно кивнула и, подняв с пола одежду, вышла в коридор. Переодеваясь в ванной, она мельком взглянула на себя в зеркало и не узнала своего лица — таким новым и непривычным оно ей показалось.

— Запиши мой телефон, — сказал Арсений, когда они вышли в прихожую. — Меня, правда, все равно дома не застать, но все же. Я тебе позвоню, как только освобожусь на работе, хорошо?

Он потянулся было к выключателю, но остановился, вглядываясь в Лизины глаза, снова наклонился к ней и поцеловал её.

— Не оторваться от тебя, Лиза… — прошептал он, почти не отнимая своих губ от её. — Никогда со мной такого не было!

Воротниковский переулок был безлюден, мокрый асфальт блестел под фонарями.

— Тебе от метро далеко? — спросил Арсений.

— Да нет, рядом совсем, — ответила Лиза.

— Тогда я с тобой до «Боровицкой» только доеду, — сказал он. — А то ещё запутаешься там с переходами.

Они вошли в пустой вагон на «Чеховской» и едва не пропустили свою станцию, потому что беспрестанно целовались, стоя у самого выхода. Когда двери закрылись между ними на «Арбатской», Лизу охватило отчаяние. Зачем расставаться с ним, куда она уезжает? Поезд помедлил ещё мгновение, Лиза не отрываясь смотрела на Арсения, стоящего совсем рядом на перроне. Наверное, в её взгляде отражалось то, что она чувствовала, потому что Арсений сделал шаг к ней, коснулся рукой стекла… Но в этот момент поезд тронулся и через несколько секунд нырнул в темноту туннеля.

Глава 3

Лиза жила теперь от встречи до встречи с Арсением. Самым мучительным было — расставаться с ним, хотя она понимала, что при его работе это неизбежно. Иногда он звонил ей утром из Склифа, говорил, что освободился после дежурства и будет дома через час, — и Лиза ехала к нему в Воротниковский переулок, проклиная каждый эскалатор, который движется так медленно.

Или они договаривались о встрече где-нибудь в центре и шли в театр. Они одинаково любили театр, хотя Арсений привык к нему с детства, а Лиза и узнала-то по-настоящему только сейчас, начав встречаться с ним. Правда, Арсений любил спектакли со сложными психологическими ситуациями, а Лизу увлекали страсти, кипевшие на сцене: она втайне сравнивала их с собственными чувствами.

До двадцати лет Лиза не знала, что такое любовь, и теперь была влюблена с такой силой, которой и не подозревала в себе прежде. Сердце её начинало стремительно колотиться от одной только мысли об Арсении, ей снились его синие глаза в тени темных ресниц, и когда она просыпалась в одиночестве, ей хотелось плакать от того, что нельзя сейчас же увидеть их наяву.

Наташа довольно скоро заметила, что Лиза влюблена. Да и мудрено было бы не заметить! Сначала Наташе казалось, что та встречается с Виктором, но потом она поняла, что звонит ей совсем другой человек.

— Лиза, — осторожно спросила она однажды, — я понимаю, это не мое дело, но все же мы с Колей волнуемся… Ты ведь не с королем своим встречаешься, правда?

— Правда, — подтвердила Лиза.

— А с кем же, если не секрет?

Лиза помедлила с ответом, но потом подумала, что было бы глупо таиться, и сказала:

— Я с ним в Склифе познакомилась. Он моим палатным врачом был.

— Это тот, красавчик? — всплеснула руками Наташа. — Ну надо же! А я ещё подумала, когда к тебе приходила: от такого, наверное, девушки выписываться не хотят!

Лиза ужасно удивилась её словам. Ведь она и не хотела выписываться из Склифа, неужели это так легко могло прийти в голову каждому?

— А король твой что же? — спросила Наташа.

Это был больной для Лизы вопрос. В первые дни своей любви она совершенно забыла о Викторе, и, когда он навестил её в больнице, не испытала ничего, кроме неловкости перед ним. Она с некоторым страхом ждала после выписки его звонка и предстоящего объяснения, но он не позвонил через неделю, как обещал, и через месяц не позвонил. Лиза даже сама позвонила Виктору в офис. Зачем откладывать неприятное событие, если оно должно произойти неизбежно?

— Господин Третьяков в командировке, — ответил мелодичный женский голос. — Вы оставите какое-нибудь сообщение для него?

— Нет, я дождусь его возвращения, — сказала Лиза и положила трубку.

Впрочем, она не слишком много думала о Викторе. Что ж, она благодарна ему и, конечно, всегда будет вспоминать его с добрым чувством. Но ведь она никогда не говорила, что любит его, и, значит, ни в чем его не обманула. Надо только постараться все ему правильно объяснить, вот и все. И разве она могла много думать об этом сейчас, когда вся её жизнь была овеяна любовью, когда мир для неё растворился в глазах Арсения?

Виктор позвонил, как всегда, неожиданно — на этот раз особенно неожиданно для Лизы. К счастью, звонок его был коротким.

— Лизонька, ужасно рад вас слышать! — прозвучал его голос в трубке. — Извините, дорогая, что не давал о себе знать. Дел было невообразимо много, не знал, когда смогу вернуться. Надеюсь, здоровье ваше в порядке?

— Да, — ответила Лиза. — А вы теперь в Москве?

— Нет, пока ещё в Женеве, но буду в Москве завтра и сгораю от нетерпения вас увидеть. До встречи завтра, хорошо? Я позвоню вам во второй половине дня, и, если вы не очень будете заняты, мы с вами непременно встретимся.

Лиза стояла в задумчивости, держа в руках телефонную трубку. Что ж, когда-нибудь они должны были поговорить. Значит, завтра. На какое-то мгновение она малодушно подумала: а может, он ещё и не завтра приедет, ведь уже бывало, что его планы менялись?

Но Виктор приехал, как и обещал. В пять часов его «Мицубиси» остановилась у Лизиного подъезда. Он вышел ей навстречу, широко улыбаясь, и Лиза расстроилась, увидев эту улыбку. Ну как сказать ему, что они больше не будут встречаться, когда он так явно рад её видеть?

Он поцеловал Лизину руку, слегка задержав её у своих губ.

— Сколько мы не виделись, месяц, кажется? — спросил он. — А вы так похорошели, просто изумительно. Хотя казалось, куда уж вам больше хорошеть. Ну, куда мы отправимся сегодня, в какое злачное место поприличнее?

Лиза подумала, что ей не надо было бы ехать с ним в ресторан. Но и не здесь же, у подъезда, разговаривать?

— Может быть, мы просто у обрыва погуляем? — предложила она.

— Это зачем ещё — у обрыва гулять? — удивился Виктор. — Нет уж, Лизонька, я вас сто лет не видел, неужели нам больше делать нечего, как только бродить по новостройкам? Или вы забыли, что в Москве есть множество преуютнейших мест, где можно прекрасно провести время? Вообще-то мы могли бы поехать и ко мне на дачу, это ведь не так уж далеко. — Виктор бросил на Лизу быстрый взгляд и тут же оставил эту идею. — Но если вы не хотите, я вам предлагаю джелатерию. Знаете, что это такое? Вы ведь, помнится, любите мороженое, вот и попробуете итальянское. Уж на что я не любитель, и то оценил это дело в Швейцарии. Меня там Олежка затаскал по итальянским мороженным заведениям. А тут оказалось, что аналогичное есть совсем рядом с моим офисом.

С каждым его словом Лиза чувствовала все большую неловкость. Ведь он предвкушает, как обрадует её, а до мороженого ли ей сейчас?

Джелатерия находилась у Красных Ворот. Выходя из машины, Лиза увидела многооконный прямоугольник Склифа, и сердце у неё дрогнуло.

— Виктор… — наконец произнесла она, когда они уселись за столик и Виктор заказал мороженое-спагетти. — Я должна вам сказать…

— Да-а, — протянул он, — судя по вашему торжественному тону, Лизонька, вы влюбились?

От удивления глаза Лизы широко раскрылись.

— Но как вы догадались?

— Что ж тут догадываться? — усмехнулся Виктор. — Я сразу об этом подумал, когда вас увидел. Вы очень переменились, Лиза, неужели вы этого в зеркале не замечаете?

Несмотря на привычную иронию, голос у него был грустный. Лиза молчала, не зная, что сказать.

— Ну, и что вы хотите мне сказать в связи с этим? — сам поинтересовался Виктор.

— Я… Я должна сказать, что вам не надо больше мне звонить…

— Это-то само собой понятно. Может быть, выпьем немного? — неожиданно предложил он. — Я бы водки выпил сейчас, хоть мы и в итальянском заведении. Впрочем, у них наверняка есть и водка.

Водку и «Кьянти» им принесли немедленно. Увидев, как Виктор быстро опрокинул полную рюмку, Лиза тоже залпом выпила свой бокал вина. Виктор был прав: выпить, конечно, следовало. Лиза сразу почувствовала себя свободнее, напряжение, охватившее её, когда она увидела Виктора, наконец немного отпустило.

— То есть я хотел спросить, Лиза, вы уверены, что ваше чувство не увянет через недельку-другую? — спросил Виктор.

Он смотрел на неё внимательно, и Лиза поежилась под его взглядом.

— Думаю, нет, — сказала она.

Ей казалось странным доказывать, что она любит Арсения больше жизни. Зачем?

— А тот юноша, в которого вы влюбились — чем он, кстати, занимается? — достаточно надежен, по-вашему?

— А почему вы так уверены, что я влюбилась именно в юношу? — вопросом на вопрос ответила Лиза.

Она успела выпить ещё бокал, после которого смогла даже улыбнуться Викторовой проницательности.

— Да в кого же еще? — усмехнулся Виктор. — В кого же ещё вы могли влюбиться, дорогая моя Лиза, как не в прекрасного юношу, похожего на принца из волшебной сказки?

Лизе на мгновение стало даже страшно.

«Все-таки, наверное, нелегко жить, обладая такой проницательностью», — подумала она.

— Д-да, он молодой вообще-то, — произнесла она. — Ему двадцать пять лет… Он врач, нейрохирург.

— Вы, значит, в Склифе с ним познакомились? — понял Виктор. — Что ж, тоже очень романтично. Эх, Лиза!..

— Что вы хотите сказать? — спросила она, подняв глаза и прямо взглянув на Виктора. — Что я виновата перед вами? Но ведь я…

— Конечно, вы передо мной ни сном, ни духом не виноваты, — перебил он её тираду. — Обязательств вы мне не давали, в любви не признавались, в чем же вам передо мной каяться? Просто я надеялся…

— На что?

— Какая теперь разница? Напрасно надеялся, что же и говорить об этом? Хотя — почему бы и не сказать? Я надеялся, что стал вам дорог — такой, как есть, не созданный по образу и подобию романтического героя из ваших полудетских мечтаний!

Лиза почувствовала легкую растерянность. Да, она не могла понять, как Виктор относится к ней, она ломала голову над тем, зачем нужна ему, но ведь она и подумать не могла о том, в чем он признался сейчас!

— Значит, — тихо сказала она, — простите, Виктор, что я теперь об этом спрашиваю, — значит, и я была вам дорога? А мне казалось…

— Конечно, вы и представить себе этого не могли, — сказал Виктор полупечально-полусердито. — И очень, по-моему, удивлялись, что я не предъявляю к вам мужских требований — особенно тогда, на даче?

Лиза кивнула.

— Конечно, мне очень этого хотелось, что и говорить. Но мне не хотелось, чтобы вы пустили меня к себе в постель из неправильно понятой благодарности, поэтому я и не решился… Зря, конечно. Надо было решиться, может быть, сейчас все было бы по-другому. Вы ведь ждали, Лиза, что я буду вести себя, как положено влюбленному — стоять с гитарой и шпагой у вас под окном?

— Нет, я, конечно, не думала таких глупостей… Но…

— Но вам хотелось, чтобы я сходил с ума, звонил вам по три раза на дню, признавался в любви и падал на колени, — опять усмехнулся он. — А я всего этого не делал, и вы не понимали почему.

— В общем, почти что так, — согласилась Лиза. — А почему все-таки?

Она чувствовала, что выпитое вино придает ей смелости, и спешила спросить о том, о чем никогда не решилась бы иначе спросить.

— Да потому, что я уже старый, Лиза, просто старый, неужели вы не понимаете!

Лиза посмотрела на Виктора с недоумением.

— Вы — старый? Вы Колиным ровесником выглядите, если не моложе! А сравнить вас с тридцатилетним мужчиной из Новополоцка — так и вообще…

— Ну, разумеется, но дело ведь не в этом. Конечно, денатурат я не пью с детства, на химкомбинате не работаю, живу в экологически чистом месте, занимаюсь спортом на свежем воздухе, выгляжу неплохо. Я не о том говорю, не о фигуре своей, как же вы не понимаете, Лиза!

Страдальческая морщинка перерезала его лоб, и Виктор сделал движение рукой, точно хотел смахнуть её. От вина голова у Лизы немного кружилась, она чувствовала, что щеки у неё раскраснелись.

— Я устал, Лиза, это и значит — старость… Я устал от выяснения отношений с бывшей женой, от разлуки с сыном, от работы своей сумасшедшей устал, хотя жить без неё не смог бы. И при всем желании я не могу не спать ночами, думая о вас. И говорить, что с вами молодею на двадцать лет, я тоже не стану…

Лизе вдруг показалось, что усталость, о которой говорит Виктор, проступает на его лице, — и ей стало жаль его.

— Вот только жалеть меня не надо, — сразу заметил он. — А то на вашем личике уже изобразилось сострадание. Жизнью-то своей я, в общем, доволен. Насколько вообще может быть доволен жизнью человек, если он не полный идиот. А что устал — вполне понятно.

— Но вы действительно никогда не казались мне ни старым, ни усталым, — искренне сказала Лиза. — Даже наоборот, я удивлялась: вы всегда такой подтянутый, элегантный…

— Подтянутость здесь тоже не при чем, — поморщился Виктор. — Да, мне тоже казалось иногда, что вы понимаете… Ведь вы, несмотря на юный возраст, удивительная женщина, Лиза, самая настоящая, какой женщина и должна быть, наверное. Вы просто природой созданы для того, чтобы понимать — разве я вам не говорил об этом? И при этом вы ведь не восторженная дурочка, у вас хороший вкус. И мне начинало уже казаться, что вы понимаете мою жизнь, что люди, которые мне дороги, не кажутся вам сборищем старых зануд…

— Они мне и правда не кажутся! — даже возмутилась Лиза. — У вас отличные друзья.

Но Виктор точно не слышал её слов.

— Да, вот поэтому я и думал, что вы минуете то, чего вы все-таки миновать не смогли… Ах, Лиза, какой же я кретин, что так себя обманывал! Ведь я всегда знал, что ошибаюсь, что от себя вам не уйти, ведь я сам же с ума сходил — хоть вы, наверное, и не верите, что я на это способен, — от того, что ваши глаза так и лучились ожиданием будущего счастья! И я мог думать, что под счастьем вы понимаете прогулки со мной по разглаженным дорожкам! Да я полжизни готов бы отдать за то, чтобы это было именно так…

Время от времени Виктор опрокидывал рюмку, но Лиза не замечала, чтобы он пьянел. Только его черные глаза блестели все сильнее, да говорил он громче, чем обычно. Неожиданно он замолчал, словно наткнувшись на невидимую преграду.

— Что это я разболтался, а, Лизонька? — спросил он, улыбаясь. — Не думаю, что вам так уж необходимо все это слушать. Вы, кстати, совсем мороженого не ели. Смотрите, все растаяло. Все-таки ведь я пригласил вас сюда, чтобы угостить настоящим итальянским мороженым, а не для выслушивания душещипательных исповедей. — Огонь в его глазах погас, и Виктор спросил своим обычным тоном: — Кстати, Лиза, а позвольте узнать, на что вы собираетесь существовать в Москве, на какие доходы? Ведь в Новополоцк, я полагаю, вы возвращаться не собираетесь?

Лиза покраснела. Зачем он спрашивает об этом?

— Вам не надо об этом думать, Виктор, — решительно сказала она. — Мне и так неловко, что вы надарили мне столько вещей…

Он снова поморщился.

— Ей-Богу, Лиза, я рано похвалил вас за хороший вкус, иногда вы говорите жуткие пошлости. Вы что думаете, я вложил деньги в ваше обмундирование и теперь жалею, что они пропали зря?

— Н-нет, — смутилась Лиза. — Извините меня…

— Мне просто интересно, на что вы собираетесь жить? Не думайте, что я спрашиваю это потому, что хотел бы обеспечивать вас. То есть я хотел бы, конечно, да вы ведь не согласитесь?

Он смотрел на нее, ожидая ответа, и Лиза отрицательно покачала головой.

— Очень жаль. Но имейте в виду, Лиза, вы не та женщина, которая удовлетворится раем в шалаше, и вы сами это поймете рано или поздно. Не потому что вы боитесь трудностей, и не вскидывайте на меня возмущенные глазки. А потому, что убогая жизнь — не для вас. Конечно, вы не корыстны, но зато у вас огромный интерес к жизни. А бедная жизнь не бывает интересной, уверяю вас. О том, какие доходы у вашего доктора из Склифа, если он порядочный человек, — я догадываюсь…

Лиза наконец рассердилась. Какое право он имеет считать её стервой? Но Виктор накрыл её руку своей и продолжал:

— Я говорю это просто к тому, что вам следует подумать о будущем, раз уж вы выбрали себе в спутники… м-м-м, небогатого молодого человека. Собственно, об этом ведь я и собирался с вами поговорить, да душевные беседы помешали. Конечно, идеальным вариантом был бы муж, способный избавить вас от этих размышлений. Я, по правде говоря, почему-то не представляю, чтобы вы увлеклись какой-нибудь доходной профессиональной деятельностью. Но что теперь об этом варианте рассуждать!

Виктор говорил совершенно справедливые вещи, но Лиза скорее откусила бы себе язык, чем стала бы советоваться с ним о своем будущем. Она догадывалась, что он хочет ей предложить.

— Не обижайтесь на меня, Виктор, но мне не нужна ваша благотворительность, — твердо сказала она. — Вы думаете, если я пойду работать к вам в фирму и вы будете платить мне, как будто я незаменимый специалист, — это не то же самое, как если бы вы мне просто давали деньги два раза в месяц? И я смогу жить с другим и получать деньги от вас?

— Черт, завидую я вашему доктору, честное слово! — хмыкнул Виктор. — Какая женщина ему досталась, лишь бы сволочью не оказался! Вы все правильно поняли, дорогая моя Лизонька, и все-таки я предлагаю вам работать у меня. Уверяю вас, я так занят, что мы с вами и видеться даже будем не часто. Вы можете совершенно не бояться, что я вам надоем своим ежедневным присутствием. Да и фирма у меня большая, не в одной комнате размещается. Ну что вам мешает согласиться? Или хотя бы сказать, что вы подумаете?

Виктор снова смотрел ей в глаза, и взгляд у него был почти умоляющий. Лиза заколебалась. Может быть, не надо обижать его сейчас, а лучше сделать вид, что она и правда решила подумать?

— Нет, — произнесла она после минутного колебания. — Виктор, простите меня, я не могу вас обманывать, я вам слишком благодарна за все. Я не хочу у вас работать, я не хочу брать у вас деньги. Это невозможно, вот и все.

Он опустил глаза.

— Что ж, я, признаться, и не ожидал ничего другого. Значит, мы с вами совсем расстаемся, милая Лиза…

Он снова налил себе водки, выпил и замолчал, глядя перед собой остановившимся взглядом. Лиза робко оглянулась и посмотрела туда, куда был устремлен его взгляд. Там не было ничего, кроме большой вазы с цветами.

— Пойдемте, Лиза, — сказал Виктор, тяжело отодвигая стул и поднимаясь из-за стола. — Я устал, по правде говоря, как собака, после этой командировки. К тому же ещё пришлось улаживать дела в Олежкиной школе. Он, представьте себе, тоже влюбился, вот как и вы, а у них там в выпускном классе не понимают этих наших страстей, и дирекция очень была недовольна, что он учебу забросил. Прагматики! Так что любовь просто преследует меня в последнее время, нет от неё покою ни в родной стране, ни за её бескрайними пределами.

Он пропустил Лизу вперед и пошел вслед за ней к дверям, на ходу расплатившись с официантом.

Они доехали до Крылатского в молчании. У подъезда Виктор вышел из машины вместе с Лизой.

— Что ж, простимся, Лизонька моя дорогая! Встречались мы с вами нечасто, а без вас мне будет тяжело. Но что тут поделаешь. Вы ведь сейчас полны естественного любовного эгоизма.

— Передавайте привет Павлу, Грише, Никите… — сказала Лиза, боясь, что сейчас расплачется от жалости к нему.

— Непременно, — ответил Виктор. — Они вас все полюбили. Вы все-таки дайте о себе знать, если вдруг что…

Он задержал её руку в своей, потом незаметно притянул её к себе и поцеловал в губы — коротко и порывисто, как тогда, июльской ночью на веранде.

— Будьте счастливы, Лиза, дай вам Бог! — сказал Виктор и быстро пошел к машине.

Лиза услышала, как хлопнула дверца, и долго ещё смотрела, как мелькают огни его машины на выезде из двора.

Поднимаясь по лестнице к лифту, она уже думала, не звонил ли в её отсутствие Арсений.

Глава 4

Холодным оказался только конец августа. Уже в середине сентября наступило самое настоящее бабье лето — с прозрачными паутинками в струящемся на солнце воздухе, с золотым шорохом деревьев на бульварах.

Лиза с Арсением встретились на Тверском, напротив Литинститута. Она пришла немного раньше и сидела на лавочке, глядя, как на дорожке двое малышей отбирают друг у друга лопатку. Арсений подошел к ней сзади, обнял за плечи и поцеловал, перегнувшись через её плечо. Они не виделись три дня и соскучились друг по другу до слез. Лицо у Лизы просияло, когда она почувствовала его прикосновение к своим плечам.

— Извини, ждать пришлось, — сказал Арсений.

— Нет, это я раньше пришла. День, смотри, какой хороший, — улыбнулась Лиза. — Куда пойдем?

— Просто прогуляемся, да? Правда, золотой день. Я совсем закис в любимом Склифе. Сегодня брился, глянул в зеркало — ужас!

— Да, ты бледный, — посетовала Лиза, прижимаясь лбом к его плечу.

Они медленно пошли по дорожке. Лиза смеялась и старалась наступить на каждый листок, попадавшийся под ноги, как будто шла по мосткам через реку. Арсений смотрел на нее, улыбаясь.

— Ты чудо, Лиза! — сказал он. — В тебе столько жизни, ты такая естественная. Я даже не думал, что женщина может быть такой.

— Ну вот, чего это ты надумался мне характеристики давать! — засмеялась Лиза. — Лучше поцелуй меня.

— Это — пожалуйста!

Арсений подхватил её на руки и покружил немного, целуя. Они вместе чуть не упали и снова засмеялись неизвестно чему.

— Ты чего смеешься? — спросила наконец Лиза, не отпуская его руку.

— А смотри, какой Тимирязев. — Арсений показал на памятник в конце Тверского бульвара. — Видишь, что он делает?

— Что? — удивилась Лиза.

— Вот сюда стань. Теперь видишь?

Действительно, Тимирязев стоял, неприлично сложив руки пониже пояса. Сзади казалось, что он справляет малую нужду. Лиза расхохоталась до слез, Арсений вместе с ней.

— Это я ещё в детском саду заметил, — сказал он сквозь смех. — Нас сюда гулять водили.

Они дошли до Никитских ворот, уселись в уличном кафе рядом с неприличным Тимирязевым, взяли мороженое.

— Я уже так отвык от этого состояния, — сказал Арсений.

— Какого?

— Вот такого блаженного безделья — мороженое, Тверской бульвар… Как в институт поступил, так и пошло — головы не поднять. То есть, конечно, мы нормально жили, как все студенты, но все равно по-другому. Понимаешь, все время ведь это висит над тобой, если ты, конечно, собираешься и дальше медициной заниматься, — что ты не просто к зачету что-то зубришь, сдал и забыл, а ответственность на себя взял. Я, конечно, с детства это видел — у меня родители врачи, насмотрелся — но это ведь такое дело: пока сам не попробуешь, трудно по-настоящему почувствовать.

Лиза слушала его, затаив дыхание, вглядывалась в его лицо, ставшее сосредоточенным, как там, в Склифе. Она была горда тем, что её любит человек, готовый взять на себя ответственность за человеческие жизни…

— Ты не жалеешь, что стал врачом? — спросила она.

— Чего жалеть? Мне нравится. Хотя сейчас приходится не только о том, чтобы нравилось, думать. Такое время, на энтузиазме далеко не уедешь.

Лиза понимала, что Арсений прав. Ей казалось ужасно несправедливым, что за каторжный труд в такой клинике, как Склиф, он получает гроши. Но она не представляла, как может, например, врач заработать ещё денег. Ведь у Арсения минуты свободной не было! Она и спросила его об этом.

— Конечно, с моей работой не подхалтуришь дополнительно, — согласился он. — Я давно об этом думаю. Сейчас особенно… — Он многозначительно посмотрел на Лизу, и она смутилась от этого взгляда. — Деньги нужны как воздух — надо что-то решать.

— Но что же ты можешь решить? — удивилась она.

— Могу, почему же. Вот поднаберусь опыта в Склифе — там этого не занимать! — и можно будет частной практикой заняться. Знаешь, сколько стоит консультация хорошего невропатолога? Склиф, ясное дело, придется бросить, но что поделаешь. Да я уже и устал от него. Вот, с тобой и то некогда встретиться.

Лиза почувствовала легкое разочарование. Ей казалось, что Арсений иначе относится к тому, что делает… Но, в конце концов, какое право она имеет давать ему советы? Действительно ведь, и время нелегкое, и видятся они редко.

— Ну, это дело не завтрашнего дня! — Арсений хлопнул себя ладонью по колену и придвинул свой стул к Лизиному. — Ко мне пойдем? — спросил он, прижавшись губами к её уху. — Ох, волосы у тебя щекотные, и красивые какие! У нас половина девок на курсе мечтали стать платиновыми блондинками, да цвет не могли подобрать, а у тебя — надо же! Пойдем…

Они прошлись в обратную сторону по бульвару. Там, где недавно дети дрались из-за лопатки, стоял на скамейке поэт — наверное, из Литинститута — и громко читал стихи девушке, восторженно смотревшей ему в рот. Арсений засмеялся и потянул Лизу за руку.

— Пойдем, пойдем, нечего глупости слушать.

— Почему глупости? Может, у него хорошие стихи.

— Человек, который пишет хорошие стихи, не будет орать их со скамейки, чтобы соблазнить глупенькую девочку. Наивная ты ещё все-таки, Лиза! Правда, оно и хорошо…

Арсений сжал её в объятиях, как только они вошли в прихожую.

— Я так хочу тебя иногда, Лиза, просто в глазах темнеет, — прошептал он. — Как мальчишка…

Он целовал её страстно и ласково. Лиза так любила эти его поцелуи, так легко загоралась его страстью! Они подошли друг другу сразу, с того вечера, когда она впервые пришла к нему. Лизе тогда показалось: невозможно, чтобы могло быть лучше. Но с каждой новой встречей их чувство друг к другу приобретало новые оттенки, и они испытывали все большее удовольствие вдвоем.

Арсений не выглядел сильным, но подхватывал Лизу на руки, как перышко. И сейчас он раздел её прямо здесь, в прихожей, и понес в комнату, опустил на диван, на ходу расстегивая свою рубашку.

— Подожди, я сейчас, — торопливо шептал он, а Лиза, пока он раздевался, целовала его, приподнявшись на локте.

Она не знала, был ли он умелым в любви, но её он доводил до полного восторга; чувствовалось, что и сам он приходит в такое же состояние. Пальцы у Арсения были сильные, гибкие, они находили самые чувствительные точки её тела, и Лиза трепетала от каждого его прикосновения.

Сначала, во время их первых встреч, он, наверное, боялся испугать ее; видно было, что он сдерживает себя. Но потом Арсений почувствовал, что Лиза с готовностью подчиняется ему, что ей приятно все, чего он хочет от нее, — и он начал отдаваться своей страсти совершенно, без оглядки, увлекая Лизу за собой, не стесняясь больше ничего. Лизе же казалось, что её словно заливает горячими волнами. Когда она то видела лицо Арсения над собой, то наклонялась к нему сверху, стараясь коснуться губами соблазнительной впадинки над его ключицей, — то чувствовала, что делает именно то, чего он хочет.

— Лиза, милая моя, это просто невообразимо, — шептал Арсений, когда они отдыхали, лежа рядом на разложенном, но в любовной спешке не застеленном диване. — Ты все можешь, я ещё сам не знаю, чего хочу, а ты уже чувствуешь.

И они снова начинали целоваться, не зная усталости, не замечая времени.

Но время напоминало о себе — темнотой, неожиданно сгустившейся за окнами, светом зажигающегося уличного фонаря.

— Как поздно уже! — спохватился Арсений. — Метро вот-вот закроют.

Лиза вздрогнула от этих слов, ей захотелось сжаться в комочек и исчезнуть совсем. Зачем он говорит это, почему думает, что она должна непременно вернуться домой? Ведь она ни разу не говорила ему, что торопится, а он почему-то ни разу не предложил ей остаться у него на ночь. Что это могло бы значить? Сегодня она наконец решила спросить его об этом.

— Арсений, — сказала Лиза, набрасывая на себя его халат, чтобы пойти в ванную, — а почему ты думаешь, что я тороплюсь домой?

Он посмотрел на нее, потом отвел глаза.

— Я понимаю, Лиза, что ты хочешь сказать. Но я думал… Ведь мне завтра опять на работу к восьми, приду я поздно. Что ты будешь здесь делать одна? Там у тебя все-таки родственники, тебе не одиноко, а здесь, ну представь — одна с утра до вечера, а у меня ведь и дежурства еще!

Арсений был прав, но Лизе почему-то казалось, что он не называет настоящую причину.

— Но если ты хочешь, — вдруг сказал он решительно, — оставайся.

— Я хочу… — медленно произнесла Лиза. — Конечно, я хочу! Но я хочу, чтобы ты этого хотел. Зачем я буду тебе навязываться?

— Ну что ты! — горячо запротестовал он. — Ведь я же тебе сказал: мне хорошо с тобой. Я только боюсь, что ты заскучаешь тут без меня. Не обижайся, милая моя, не обижайся, пожалуйста! Разве мне легко расставаться с тобой?

Он снова поцеловал её, обнял, и Лизино лицо просияло. Правда, почему она подозревает его в каких-то скрытых намерениях? Конечно, он думает о том, чтобы ей было хорошо. Разве она не замечает этого в каждое мгновение, когда они вместе?

Арсений отнял платье, которое Лиза держала в руках, и, притянув её к себе, развязал пояс халата.

— Как хорошо, и правда, — сказал он, целуя Лизу, когда любовный жар снова был утолен. — Никуда не надо спешить, ты все время здесь, протяни руку — и вот они, твои волосы щекотные!

Он взъерошил её волосы, и Лиза засмеялась.

— Ну вот, только прическу портишь! Противный Арсюшка!

Они выпили кофе на ночь, и Лиза долго не могла потом уснуть. Арсений уже спал, разметавшись на диване, а она то вставала, подходила к окну, смотрела, как качается от легкого осеннего ветра фонарь, то выходила на кухню выпить воды и слушала, как скребется мышь за плитой.

Счастье переполняло её просто оттого, что там, в комнате, спит человек, без которого она не может жить, что завтра он проснется рядом с нею и сразу поцелует её, что они будут завтракать в утренних сумерках, а потом она будет ждать, когда он вернется домой… Эти простые события казались ей невыразимо прекрасными, и Лиза чувствовала, что слезы выступают у неё на глазах, когда она думает о них.

Она вернулась в комнату, села на край кровати и всмотрелась в лицо Арсения, освещенное уличным фонарем из-за отдернутой ею шторы. Губы его чуть приоткрылись во сне, не изменив своего пленительного изгиба, тени лежали на лице, очерчивая чуть выступающие скулы, из-за которых лицо становилось ещё более выразительным.

Лиза осторожно коснулась пальцем его длинных ресниц и тут же отдернула руку, боясь разбудить его. Она любила каждую черточку его лица, каждую впадинку его тела. Наклонившись, она снова прикоснулась губами к той самой любимой ямочке над его ключицей и увидела, что Арсений улыбнулся во сне, как ребенок. Улыбнувшись ему, спящему, в ответ, Лиза легла рядом и закрыла глаза. Может быть, им приснится один и тот же сон?

Когда Арсений ушел на работу, поцеловав её на прощание, и Лиза осталась одна, — она поняла, как медленно будет идти день без него. Конечно, и прежде её дни проходили в ожидании встречи с ним, но сейчас это ожидание стало всеобъемлющим, бесконечным. Лиза физически чувствовала каждую проходящую минуту и ужасалась, как их много, этих минут.

Они не успели поговорить о том, осталась она у него только на эту ночь или он ожидает, что она переберется к нему совсем. И Лиза не знала теперь, как ей поступить. Надо было спросить его об этом, и не шло бы теперь это мучительное время, тревожа её неопределенностью.

Вообще-то Лиза была не из тех людей, которым непременно необходима четкость и ясность во всем. Ее жизненное чувство было ясным и отчетливым само по себе, и ей не требовалось все раскладывать по полочкам. Она никогда не составляла для себя распорядок дня, не планировала своих поступков загодя, но при этом в её жизни не было хаоса, словно вся её натура была с ним несовместима. Поэтому она не ожидала, чтобы Арсений сказал ей: мол, с сегодняшнего дня наша жизнь пойдет так-то и так-то. Еще меньше ей приходила в голову мысль о браке — вернее, об этом она вовсе не думала. Но Лизу тревожило, что она сама, именно сама не чувствует, чего он хочет: чтобы она была с ним постоянно или чтобы появлялась в его жизни время от времени, как праздник и отдых.

В задумчивости она вышла на кухню, открыла холодильник. Там лежала на полке половинка капустного кочана, ещё какие-то овощи в целлофановом мешочке. Лиза открыла испаритель, с трудом отодрав его крышку из-за наростов инея. Там было совершенно пусто.

«Конечно, — подумала она, — ведь он ест вечно на ходу, в перерыве между операциями и перевязками. Какие здесь могут быть запасы?»

Лиза отключила перемерзший холодильник, вымыла пустую кастрюлю, стоявшую возле плиты на полу, и принялась готовить борщ, обжаривая овощи на подсолнечном масле, обнаруженном в шкафчике. Потом она хотела сходить за сметаной, но вспомнила, что у неё нет ключа, и побоялась оставлять квартиру открытой.

«Что ж, придется есть борщ с кефиром», — подумала она.

Все это заняло у неё не больше часа, и время снова потянулось медленно и изматывающе. Лиза поспала немного, не раздеваясь, под тигровым пледом — все-таки ночью спала она мало. Наконец взяла с полки книжку Драйзера в сером «огоньковском» переплете и погрузилась в историю страстей Фрэнка Каупервуда.

Она увлеклась чтением — правда, быстро пролистывая страницы, где подробно разбирались финансовые операции, — и подняла голову, только когда ключ повернулся в замке.

— Ты здесь! — выдохнул Арсений, стремительно входя в комнату. — А я целый день гадал, застану тебя или нет!

— И чего же тебе больше хотелось? — спросила Лиза, отвечая на его поцелуй.

— Я боялся, что ты ушла, — ответил он, целуя её то в губы, то в висок.

— Глупенький, как же я могла уйти, когда ты мне ключ не оставил. — Лиза прикоснулась к его лбу нежным ответным движением.

— Там захлопывается замок, — улыбнулся он и привлек её к себе. — Какая ты теплая после улицы, там совсем холодно…

Борщ, приготовленный Лизой, привел его в восторг.

— Надо же, как вкусно! — изумился он. — Из чего ты его сварила? По-моему, пустой был холодильник.

Вечером они включили телевизор и смотрели какую-то передачу — от счастья Лиза совершенно не понимала, что происходит на экране, — то и дело целуясь. В комнате было тепло, уже включили батареи.

— Слышишь, как мышь уютно скребется? — спросила Лиза, дуя Арсению в ухо.

— Мышь — это, конечно, лишнее, — рассмеялся он. — Ой, Лизунь, щекотно же! Но с тобой так хорошо, что и мышь не раздражает.

Он замолчал, целуя её снова и снова. Потом заметил книгу, лежащую на полу возле дивана.

— Ты Драйзера читала? Ну и как тебе, не скучно показалось?

— Я ведь люблю такое, — сказала Лиза, словно извиняясь.

— Да, эмоций здесь много, — согласился Арсений, без объяснений поняв, о чем она говорит. — Это ведь «Трилогия желания». Я её очень любил когда-то, пока не пошел в медицину.

Они допоздна смотрели телевизор. Лиза сидела с ногами на диване за спиной у Арсения и то и дело прикасалась к его плечу, словно проверяя, не исчез ли он.

— Спать как хочется! — потянулся он наконец. — Ох, и высплюсь я завтра. Не вздумай меня будить!

— А тебе разве не к восьми? — удивилась Лиза.

— Нет, я выходной попросил у Фомича, у меня там были отгулы. Поедем, вещи твои перевезем, ладно?

Глава 5

Чем дальше развивались её отношения с Арсением, тем больше убеждалась Лиза, что с каждым днем становится счастливее, чем прежде. И вместе с тем ей казалось, что счастливее быть просто невозможно.

Сначала она мечтала о том, чтобы видеть его хотя бы мимоходом в коридоре Склифа. Потом сердце у неё трепетало в предвкушении вечера в театре. Потом была та, первая, встреча у него в квартире. И теперь, когда Лиза просыпалась и засыпала с ним вместе изо дня в день, — она чувствовала, что счастье её нарастает, что оно — словно ветка, на которой распускаются все новые и новые зеленые побеги.

«Странно, — думала Лиза, ожидая Арсения с работы, — почему это говорят, что люди привыкают друг к другу, что надо расставаться, чтобы друг другу не надоесть?»

Они жили вместе уже два месяца, расставаясь только на то время, что Арсений проводил в Склифе, а Лиза не чувствовала и тени привычки. Каждый раз, когда его ключ поворачивался в замке, сердце её все так же вздрагивало и начинало бешено колотиться.

Она видела, что и сама не надоела Арсению. Когда он входил в комнату, лицо его вспыхивало мгновенной радостью и объятия были так же крепки, как и в первый день.

За вещами Лиза съездила тогда одна.

— Мне Коля поможет довезти, — сказала она, когда Арсений засобирался ехать вместе с ней. — Не волнуйся, у него машина, ему это нетрудно будет.

Она рада была, что Арсений сам предложил ей помощь, но представила, как чувствовала бы себя, если бы ей вдруг пришлось сейчас ехать, например, к его родителям и выслушивать неизбежные вопросы совершенно незнакомых людей…

Николай и Наташа были уже дома, когда Лиза вошла в квартиру.

— Слава Богу, Лиза, мы так волновались! — встретила её Наташа.

— Да ведь я позвонила, что не приеду, — удивилась она.

— Да, позвонила, — заметил Николай. — В три часа ночи, между прочим. Я уже и к метро бегал тебя встречать, и в милицию хотел звонить. Ей-Богу, с нефтянником твоим спокойнее было. Я хоть знал, что он до дому довезет!

Лиза немного обиделась на это замечание, но ничто не могло сейчас испортить ей настроение.

— Коля, а я ведь за вещами приехала, — сообщила она.

— То есть? — удивленно поднял брови Николай. — Ты что, жить переходишь к своему врачу?

— Да. А что тут особенного? — поинтересовалась Лиза.

— Да в общем ничего… — протянула Наташа. — Но неожиданно как-то…

Она не хотела задавать сейчас Лизе деликатный вопрос о том, готов ли этот красивый доктор, что к нему переберется девушка без всяких средств к существованию, без работы, без специальности и даже без прописки. Взглянув на Лизу, она поняла, что та сейчас меньше всего думает о такой ерунде. И что тут можно поделать, когда глаза у неё сияют от счастья и даже голос дрожит?

— Коля, ты мне вещи поможешь отвезти? — спросила Лиза, открывая шкаф.

— Прямо сейчас? — удивился Николай. — Может, ты хоть пообедаешь?

— Нет, он специально выходной взял, а я уехала… Лучше сейчас!

Николай пошел одеваться, а Лиза, не глядя, сложила в чемодан свои наряды от Орлова, духи, косметику, ещё какие-то мелочи, которые покупала с такой радостью… Сейчас все это не занимало её внимания, она помнила только о том, что Арсений ждет её.

Уже в машине Николай спросил:

— Лиза, а маме что же сказать? Ведь она с ума сойдет.

— Маме? — Лиза помолчала минуту. — Я ей сама позвоню, Коля. Конечно, она будет нервничать сначала, но потом, я думаю, успокоится. И что ты мне предлагаешь? Спрашиваться у мамы?

— Да нет, спрашиваться не надо, конечно… Лиза! — почти воскликнул он после короткого молчания. — Что он за человек, доктор твой? Любит он хоть тебя? Ты не сердись, что я лезу в твою жизнь, но ведь не чужие, жалко ведь тебя! Ты дурочка еще, летишь, как бабочка на огонь. А он, может, поиграется с тобой, да и…

— Коля, Коля! — обиделась Лиза. — Что значит «поиграется»? Я его люблю. Что же мне, делать вид, будто я и без него проживу? Все равно я жить без него не могу, зачем же притворяться?

— Иногда и привориться не грех, — проворчал Николай себе под нос. — Искренность тоже в меру хороша.

Остановив машину в Воротниковском переулке, он сказал:

— Вот что, деньги ты возьми-ка, у тебя ведь нет.

— Не надо, Коля, — начала было отказываться Лиза.

— Что — не надо! — прикрикнул тот. — Чем ты питаться будешь, духом святым? Или с первого дня у него попросишь? Бери, пусть будут, пока разберешься, что к чему.

Он сунул деньги в карман Лизиного плаща, и она благодарно чмокнула брата в щеку. Николай донес её чемодан до подъезда, здесь Лиза остановила его.

— Я сама наверх донесу, он не тяжелый.

— Ладно, ладно! — сказал Николай. — Не буду смущать твоего возлюбленного. Телефон мне скажи, и сама звони почаще. И вообще, имей в виду: если не сложится, приезжай немедленно. Он проводил её взглядом, постоял ещё немного у подъезда. Но чего было ждать? Николай сел в машину и выехал на Садовое кольцо.

Лиза вскоре привыкла к ежедневному ожиданию, оно стало её обычным состоянием. Проводив утром Арсения, она придумывала для себя занятия на сегодня, представляя при этом, как будет рассказывать о них вечером. Домашние дела почти не отнимали у неё времени. Еще живя у брата, Лиза удивлялась: почему хозяйство кажется многим таким сложным делом? А уж тем более легко было ей сейчас, когда все, что она делала, предназначалось Арсению и вызывало у него неподдельную радость.

— Пельмени! — ахал он. — Я думал, только моя мама делает пельмени, да и то по праздникам. Я-то их покупаю.

— Странно было бы, если бы ты их лепил, — улыбалась Лиза и делала на следующий день «колдуны», которые приводили Арсения в ещё больший восторг.

Но все эти нехитрые затеи легко укладывались в несколько часов. Потом она обычно читала. Хотя Арсений и говорил, что перевез к себе только часть библиотеки, — даже и эта часть была велика. Лиза с удовольствием нашла там свои любимые русские романы девятнадцатого века. Значит, и он их любит, ведь говорил же, что перевез только самое любимое. Еще она прочитала Золя, Мопассана, Гамсуна и Цвейга. За чтением день её проходил незаметно, иногда Лиза даже забывала выйти на улицу, сердя этим Арсения.

— Ну вот, так я и знал! — говорил он, входя вечером в квартиру. — Опять дома целый день просидела? Нельзя же так, Лиза! Я места себе не нахожу из-за того, что ты здесь скучаешь целый день одна, прошлась бы хоть по бульварам, сходила куда-нибудь…

— Куда же, Арсюша? — весело оправдывалась Лиза. — Я везде была, честное слово, и не по одному разу. И потом, мне совсем не скучно: я делаю что-нибудь, читаю.

И все-таки она задумывалась о том, как будет жить дальше. Невозможно ведь всю жизнь просидеть в комнате! А её будущее с Арсением представлялось ей именно всей жизнью, хотя она по привычке не загадывала далеко вперед. Просто она не представляла своей жизни без него.

Да и деньги… О деньгах тоже следовало подумать, это-то Лиза понимала. Те, что дал ей Николай, таяли быстро, а она не решалась спросить Арсения, есть ли что-нибудь у него.

Деньги он принес сам — как оказалось, сразу же, как только они у него появились.

— Слава Богу, Лиза! — воскликнул он как-то, возвратившись с работы пораньше. — Дали наконец-то зарплату. И по этому поводу я намерен сегодня выпить в кругу семьи. Даже купил с этой целью коньяк, а для дам — вино. Вы поддержите компанию, мадам?

Лиза рассмеялась, увидев у него в руках огромный торт, какие-то свертки, цветы в мятом целлофане.

— Мужики ваши небось на рабочем месте зарплату празднуют? — спросила она.

— Да! — гордо сказал Арсений. — А я вот семейный человек, домой пришел.

Лиза с удовольствием чокнулась своим большим бокалом с его маленькой рюмкой.

— Твое здоровье, Лизунька, — сказал Арсений. — И счастье.

— И твое тоже, — ответила она. — Думаешь, у меня может быть какое-то отдельное счастье?

Арсений купил для неё «Сангрию», и Лиза вспомнила, что её заказывал Виктор, когда они ели паэлью в «Метрополе». Наверное, по её лицу пробежала какая-то тень, потому что Арсений вдруг спросил:

— Лиза, ты не обидишься? Я давно хотел спросить тебя…

— Не обижусь, — ответила Лиза. — О чем?

— Скажи, а тебе не скучно так жить? Я тебя никогда не спрашивал, как ты жила раньше, да я и понимаю, что у тебя никого не было до меня, но все-таки… У тебя такие платья, что мне просто стыдно. Я-то ведь тебе точно ничего подобного подарить не смогу — в ближайшее время, по крайней мере, но ведь время-то идет… Да и вообще, все, чем я могу тебя развлечь, — в театр сводить. Даже на море летом поехать, и то проблематично.

— Мне не скучно, — твердо сказала Лиза. — Я тебя люблю, и мне не скучно жить с тобой, потому что я живу так, как ты живешь, и никакой другой жизни не хочу. А платья… — она на мгновение замолчала. — Платья мне подарил очень хороший человек, которому я благодарна, и не больше. Вот и все, Арсений, мне нечего от тебя скрывать.

Они сидели так, как часто любили сидеть вдвоем: Лиза — на диване, Арсений — на ковре, положив голову к ней на колени. Потом он забрал у неё бокал с недопитым вином и наклонился над нею, закрыв ей губы поцелуем.

Потом они снова пили, болтали о чем-то, не договаривая фраз и понимая друг друга без этого, потом снова целовались. Арсений расстегнул перламутровые пуговки на Лизиной блузке и целовал её грудь, осторожно прикасаясь влажными от коньяка губами. Как ни уставал он на работе, но почти не опьянел от коньяка, даже наоборот — желание разгорелось в нем ещё сильнее…

— Арсюшка, ты вино мне не даешь допить! — засмеялась Лиза. — Да погоди же, юбку мне обольешь!

— Долой юбку! — тут же воскликнул он. — Ты без юбки ещё красивее, и вообще без ничего!..

Юбка полетела на ковер, за ней — разные кружевные мелочи. Дальше они пили коньяк и вино, лежа голыми рядом друг с другом и перемежая глотки поцелуями. Лизе нравилось прикосновение его горячего тела, нравился запах коньяка от его полуоткрытых губ. Общий ток пронизывал их обоих.

Они так и уснули наконец — последним усталым движением отставив недопитые бокалы, прижавшись друг к другу на нерасстеленном диване.

Назавтра Арсений проснулся ровно в шесть, как обычно.

— Спи, Лиз, спи, — сказал он, увидев, что она тоже хочет встать. — Не болит голова?

— Немножко…

— Ну и лежи, я есть все равно не буду. Я там возьму чего-нибудь с собой. У меня же сутки сегодня, завтра день. Так что увидимся только завтра вечером, ты не скучай.

Она слышала, как он бреется в ванной, фыркает, обливаясь холодной водой, но у неё не было сил подняться: голова и правда болела от «Сангрии». Вот ведь коварное вино, а кажется таким легким!

Поднялась Лиза только в половине одиннадцатого, да и то потому, что телефон зазвонил в прихожей.

— Встала, Лизушка? — услышала она голос Арсения. — Молодец, мужественная девочка, я и то сейчас только расходился. У нас сегодня, правда, все такие.

— Бедные ваши больные! — рассмеялась Лиза.

— Ничего, у нас тут врачи — народ закаленный, свою норму знают.

— А что ты сейчас делаешь? — спросила Лиза.

— Да что и всегда. Профессорский обход закончился, теперь пойду Фомичу ассистировать на плановой, потом — перевязки, ночью сам буду оперировать. Дел хватает.

— Я тебя люблю, — прошептала Лиза в трубку.

— Что-что? — переспросил он. — Не слышу, повтори.

— Я тебя люблю! — повторила она громче.

— Знаешь, как приятно это слышать! — рассмеялся Арсений на другом конце провода. — Я тоже…

Деньги, полученные им вчера, лежали на столе. Их было немного, но Лиза почувствовала неожиданную гордость: вот, муж принес зарплату, оставил ей на хозяйство.

«Конечно, это не дело, — подумала она. — Надо ведь как-то и мне…»

Выйдя днем на улицу, она купила газету «Из рук в руки» и быстро обзвонила несколько номеров, указанных в объявлениях.

— Конечно, девушка! — услышала она. — У нас ребеночек спокойный, просто ангел, вы с ним легко справитесь! Вы ухаживали когда-нибудь за детьми? Ему два года. А когда вы придете?

Лиза уклончиво ответила нескольким людям, жаждущим пригласить няню к ребенку, — мол, ещё позвоню. Настроение у неё сразу улучшилось.

«Что ж, совсем неплохо, — подумала она. — С ребенком-то я с любым справлюсь, тут и сомневаться нечего. Значит, какие-никакие деньги мне, во всяком случае, обеспечены. Надо только Арсению сказать. Не идти же, даже его не предупредив».

Как ни странно, Арсений совсем не обрадовался, когда следующим вечером, наливая ему суп, Лиза сообщила о своем решении. Он вообще выглядел усталым, едва держал ложку в руках.

— Это зачем еще? — спросил он. — Лиза, ты что, обидеть меня хочешь? Я понимаю, что зарабатываю копейки, но все-таки — неужели уж такая крайность?

— Нет, Арсюша, дело совсем не в этом, — попыталась успокоить его Лиза. — Я просто подумала: все равно мне надо чем-то заниматься, почему бы не с детьми? Ведь это совсем не трудно.

— Что, так уж ты хочешь с детьми возиться? — спросил он. — Или ты без них жить не можешь? Съезди лучше к брату, с племянниками повозись, если тебе без детей скучно.

— Я не понимаю, почему ты так рассердился? — удивленно спросила Лиза. — Я просто хотела подработать немного, что же в этом плохого?

Арсений тут же переменил тон.

— Извини, милая, я что-то и правда… Нанервничался сегодня, вот и… Больной у Фомича умер прямо на столе. Ведь плановая операция, никто не ожидал! И мы ничего не могли сделать…

Лиза сразу замолчала. Конечно, ему сейчас не до её забот. Какой же неуместной должна была ему показаться её радость!

— Я просто привык, что работа — это профессия, понимаешь? — сказал он. — У меня мать всю жизнь работает, но она же врач, она свою работу любит. А ты ведь идешь в няньки просто потому, что деньги нужны. Чему же я должен радоваться? А вообще-то — ты хоть чем-нибудь хочешь заниматься? Как-то странно все это. Ведь ты молодая совсем, могла бы учиться…

Но, увидев расстроенное и недоумевающее Лизино лицо, Арсений спохватился.

— Давай, знаешь, отложим это, хорошо? Я ведь говорил тебе: не всю жизнь собираюсь нищенствовать, ну подожди ещё немного. Сам что-нибудь придумаю!

Все это не слишком утешило Лизу, но она поняла, что он сегодня устал, расстроен, и не стала возражать.

— Я так люблю, когда ты меня ждешь, — прошептал Арсений уже в постели. — Не уходи ты никуда…

Он тут же уснул, и при свете белого шара-ночника Лиза видела, какие глубокие тени лежат у него под глазами.

Осень подходила к концу, и иногда Лизе становилось жаль, что так и не видела она в этом году щедрого осеннего золота: леса под Полоцком были огромные, как и по всей Белоруссии, и осень связана была для неё с бесконечными волнами рыжего, багряного леса.

Она даже сказала об этом Арсению, глядя в окно на чахлый полузасохший клен. Однажды Лиза видела, как дворник украдкой поливал его соляным раствором, чтобы дерево не слишком досаждало облетающими листьями.

— Ты на природу хочешь? — обрадовался Арсений. — Давай поедем, что за проблемы! Хочешь, я в будний день выходной возьму, хочешь, подождем, пока на воскресенье выпадет.

— А куда поедем? — обрадовалась Лиза.

— Да куда угодно. Можно в Сергиев Посад, если ты там не была, в Лавру.

Лиза никогда не была в Лавре, и ей, конечно, тут же захотелось поехать. Впрочем, с Арсением она была готова ехать, куда угодно.

Лиза не знала, верует ли она — точнее, она старалась не думать о том, как надо верить. Мать сердилась:

— Странно это, Лиза! Дед твой покойный священником был, пострадал за веру, а ты, прости Господи, носу не кажешь в церковь. Что вы за люди — разрешили ведь наконец, отчего не подумать о душе?

Лиза не спорила с матерью: она и сама чувствовала какую-то неловкость от того, что не соблюдает обряды. Может быть, это просто потому, что не привыкла с детства? Тогда Зоя Сергеевна ещё опасалась учить маленькую Лизу молиться, открыто водить её в церковь. А потом, когда все это стало неопасно, Лиза уже не могла почувствовать связи между таинственным понятием веры и целованием руки у священника или причастием из одной ложки с сотней других прихожан. Ей словно бы достаточно было того, что она чувствовала в собственной душе.

Они поехали в Лавру ранним воскресным утром. С погодой повезло: солнце светило с последней предзимней яркостью, в воздухе мелькали паутинки бабьего лета — тоже последние, случайные. Арсений с Лизой успели к ранней электричке и даже захватили места на скамейке в уголке. Правда, вскоре пришлось уступить места старушкам, но им все равно было хорошо: в толпе они прижались друг к другу так тесно, что Арсений прошептал Лизе на ухо:

— Может, выйдем где-нибудь в лесочке?

Лиза засмеялась, и они начали целоваться такими долгими поцелуями, что немедленно вызвали неудовольствие у тех самых старушек.

— Никакого стыда нету, — ворчали они. — В светлый праздник в Лавру людям нельзя съездить без этой срамоты!

— Какой сегодня праздник, ты не знаешь? — спросил Арсений.

— Покров сегодня, — объяснила старушка. — Вам бы только целоваться!

Они не заметили, как доехали до Сергиева Посада. Они вообще мало что замечали вокруг, когда смотрели друг на друга. Лавра вырисовалась в прозрачной дали. Когда сошли с электрички, Лиза ахнула, увидев золотые и голубые купола.

— Красиво, — произнес и Арсений. — Торжественно как-то, человеком себя чувствуешь, когда сюда приезжаешь, а то ведь некогда все.

Они пошли в ту сторону, где сияли купола, и Лизе казалось, что они вот-вот войдут под какие-то неведомые ворота. Она чувствовала, что ей везде легко и хорошо с ним, и здесь, в Лавре, так же хорошо и свободно, как в комнате на Воротниковском.

В Москве не чувствовалось никакого праздника, а здесь он присутствовал во всем — и в торжественном звоне колоколов, и в особенных, значительных лицах священников. Лиза чувствовала праздник в себе, в своей душе, и думала о том, что иначе и быть не может. Ведь они идут рядом, Арсений обнимает её за плечи и, время от времени взглядывая на него, она видит его лицо.

Неожиданно от наклонился к ней и быстро поцеловал. Потом сказал, словно оправдываясь:

— Сейчас ведь в церковь зайдем, там неудобно будет.

У входа в храм Лиза набросила на голову широкий белый шарф, обернула его вокруг шеи.

— Ты на дворяночку похожа, — сказал Арсений. — Из тургеневского романа.

— Мне многие это говорили, — удивилась Лиза. — Не понимаю, отчего. Что, такая уж я старомодная?

— Да нет, почему старомодная, — возразил Арсений. — Просто от тебя чистотой веет. Да и внешность соответствует.

Храм был залит солнцем, хор пел негромко и таинственно. Перекрестившись, Лиза не стала проходить вперед, остановилась неподалеку от входа, рассматривая иконы и роспись на потолке.

— Пойдем поближе, — шепнул Арсений. — Посмотри, как там красиво, алтарь какой.

Они прошли к алтарю, и Лиза почувствовала, что стоит в самом центре огромной чаши, опрокинутой над её головой. Арсений стоял рядом, держа её за руку, и она слышала его дыхание сквозь чистые голоса певчих.

— Смотри… — Он наклонился к её уху, его дыхание теперь щекотало висок. — Похоже, что мы венчаемся, правда?

Лиза вздрогнула от этих слов. Она совсем не думала об этом!

— Разве? — Она подняла глаза на Арсения, стараясь понять, почему он сказал это.

— Правда-правда, ещё шарф этот белый…

Они постояли ещё немного, потом вернулись ко входу, купили свечи, поставили у иконы Всех Святых. Служба в этот день была длинная, праздничная. Когда они вышли из церкви, им вслед звучало пение.

Они ещё погуляли по Лавре, полюбовались красивой трапезной, постояли у ворот семинарии.

— Здесь, знаешь, весной девушек красивых много. Таких вот, как ты, — сказал Арсений.

— Почему? — спросила Лиза.

— Выпуск в семинарии. Священникам ведь жениться надо, чтобы приход получить, а где им жен искать? Вот девчонки и приходят на смотрины, прямо к выпуску. А что, чем плохо быть попадьей? Вроде как жена военного: неудобства есть, конечно, зато все более-менее устроено.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась Лиза.

— А у нас девчонки с курса тоже сюда бегали, — объяснил он. — Ну, конечно, это я загнул, что такие, как ты. Куда им до тебя! Ну что, пора на природу? — спросил он. — Сейчас местечко где-нибудь выберем, костерочек разведем… Красота!

Не слишком людные места были уже в получасе езды от Сергиева Посада. Лиза с Арсением сошли на какой-то неведомой станции и пошли вниз от насыпи, выбирая, где бы свернуть вглубь леса.

Костер разгорелся быстро — дождей давно не было. Лиза достала из сумки замоченное с вечера мясо для шашлыка.

— Ох, что за запах! — восхищался Арсений. — Полжизни отдать за такой денек. Лес, осень, девушка-красавица, да ещё шашлык!

— Девушка все-таки дороже шашлыка, и на том спасибо, бессовестный! — засмеялась Лиза. — Посмотри, по-моему, уже готово.

От непривычно свежего воздуха слегка кружилась голова, да они ещё и выпили вина. Разомлев под солнцем, Лиза прилегла рядом с Арсением на расстеленную куртку. Он лежал, закинув руки за голову, грыз травинку и смотрел в небо, сияющее меж древесных верхушек.

— Как хорошо… — сказал он. — Надо же, ничего особенного — ведь тысячи людей тысячи раз ездят на природу, жарят шашлыки, пьют вино. А все равно хорошо, как будто это только с нами происходит, в первый раз… Правда?

— Правда, — кивнула Лиза. — Да мне с тобой всегда хорошо, какая разница, сколько раз все это было и с кем?

Словно в ответ на её слова, Арсений быстро перевернулся на живот, приподнялся на локтях и начал её целовать. Лиза видела его лицо над собою, волосы падали ему на лоб…

— У тебя глаза с небом сливаются, — прошептала она, выбирая мгновения между поцелуями. — Синие…

Арсений уже успел расстегнуть на Лизе куртку и клетчатую мягкую рубашку, губы его скользили по её шее все ниже, рука прикасалась к её животу, искала замочек на джинсах.

— Не холодно тебе на земле? — успел он прошептать, но это были уже последние его внятные слова, дальше начался торопливый любовный лепет…

В волосах у Лизы запутался мелкий лесной сор, она выбирала его, смеясь.

— Ох, Арсюшка, а если бы кто-нибудь мимо шел? Ведь не тайга…

— Подумаешь! — засмеялся он в ответ. — Любовников бояться — в лес не ходить!

«А ведь мы с ним — любовники! — вдруг поняла Лиза. — Как удивительно — такое взрослое слово, так и пышет от него тайнами, альковами, ещё Бог знает чем…»

— Послушай, — спросила она, — а почему ты сказал там, в церкви, что мы как будто венчаемся?

— А что? — спросил он. — Хочется тебе обвенчаться?

— Да нет, — смутилась Лиза. Еще недоставало, чтобы он подумал, будто она на этом настаивает! — Я просто удивилась…

— Да красиво там было, и ты такая красивая. Вот и сказал.

Больше они не говорили об этом, и Лизино смущение прошло само собою.

Они вернулись в Москву, когда уже зажглись фонари на улицах.

— Слушай, — сказал Арсений, открывая дверь, — ведь мы с тобой всего два месяца вместе живем! Даже не верится. Кажется, ты всегда была — домой вот так приходили… Ох, как я есть хочу!

— Мы же шашлыки недавно ели, — засмеялась Лиза.

— Ну и что? — удивился он. — Ты ещё скажи, что мы ещё и любились недавно.

И, не дожидаясь, пока Лиза ускользнет на кухню, он увлек её за собой на диван.

Глава 6

Работать Лиза так и не пошла, но теперь она чувствовала себя гораздо спокойнее. Все-таки, если что, можно и нянькой пойти.

А вообще-то она часто вспоминала «Сказку о мертвой царевне» — как день за днем идет, мелькая, а царевна молодая все в лесу; не скучно ей у семи богатырей… Ей тоже не было скучно у своего единственного богатыря, и она ждала его возвращения с не меньшим замиранием сердца, чем прежде.

Зима подступила совсем незаметно, уже в ноябре. Проснувшись как-то в привычных утренних сумерках, Лиза поняла, что крыльцо заброшенного дома напротив завалено снегом, и на карнизе их окна лежат свежие сугробики, и вся улица переменилась за одну ночь — неожиданно, как всегда это бывает с наступлением зимы.

Лиза всегда радовалась в день первого снега. Это было совершенно необъяснимое чувство, такое же счастливое, как ожидание подарков от Деда Мороза.

Утром, когда ушел на работу Арсений, позвонила мать.

— Лизушка, я тебе завтра с проводником пальто зимнее передам, — сказала она. — У вас там снег выпал, я сегодня по радио слышала. Ты не мерзнешь?

— Да нет, мама, — улыбнулась Лиза. — У нас тепло дома.

— А парень твой где? — спросила Зоя Сергеевна.

— Да где всегда — на работе, — ответила Лиза.

— Бедная моя, а ты так все дома одна и сидишь? — вздохнула мать.

Вот это было Лизе совершенно непонятно. Почему надо ей сочувствовать, ведь на самом деле она счастлива.

— Да что ты, мама, ну правда, — сказала она. — Думаешь, мне с ним плохо?

— Наверное, хорошо, раз живешь, да как-то… Хоть бы приехали вдвоем, познакомились. Может я сама приеду все-таки?

— Подожди пока, мама, ладно? — попросила Лиза.

Она понимала, что мать соскучилась, да она и сама скучала по ней и собиралась непременно поехать. Она давно бы уже съездила домой, если бы не познакомилась с Арсением. Но ей не хотелось, чтобы мать сейчас затеяла знакомство, расспросы. Ведь Арсений не предлагает пойти к его родителям и сам не спрашивает об её матери, зачем же навязывать ему это?

Его мама звонила довольно часто, но всегда Арсений бывал в это время дома. Наверное, она знала расписание его дежурств. Только однажды к телефону подошла Лиза, и приятный женский голос произнес без тени удивления:

— Арсения ещё нет? Спасибо, я перезвоню потом.

Что он говорил о ней родителям, что они думают о его жизни с ней, — Лиза не знала, но ни за что не стала бы расспрашивать его об этом первой. В конце концов, разве ей так уж хочется познакомиться с его мамой?

— Я-то подожду, — ответила Зоя Сергеевна. — Да ведь сердце не на месте за тебя. Что ж ты дальше-то будешь делать? Хоть учиться бы пошла, все же как-то по-людски…

— Он тоже так говорит. Пойду, наверное, — успокоила её Лиза. — Ну о чем ты волнуешься, мамочка? Ты что думала, я космонавткой стану? Чем тебе моя жизнь не нравится?

— Тебе бы только шутить! — Лиза почувствовала, как мать улыбнулась. — Живи, что ж теперь поделаешь. Звони почаще, а то мне, бывает, как приснится что-нибудь про тебя — места себе не нахожу.

— Да ведь я звоню…

— Ты пальто как — сама встретишь, или я Колю попрошу?

— Сама, сама, мне ближе до Белорусского, зачем ему через весь город ехать?

«Хорошо все-таки, что мама у меня такая, — подумала Лиза. — Другая бы истерику закатила, приехала, по столу стучала кулаком. Еще, пожалуй, потребовала бы, чтоб тут же, при ней, женились. А она понимает, что не в этом дело».

На самом деле, Зоя Сергеевна, конечно, думала совсем иначе, но она не могла требовать от Лизы, чтобы та переменила свою жизнь. Что она могла теперь предложить ей взамен — нищету, беспросветную жизнь в Новополоцке? Даже сосед Борис уже женился…

Однажды вечером — Лиза уже поглядывала на часы, ожидая Арсения, — она услышала, как поворачивается ключ в замке. Лиза торопливо встала с дивана, отложив книгу, быстро посмотрелась в экран выключенного телевизора — не растрепались ли волосы — и пошла к двери, зная, что Арсений уже летит по коридору ей навстречу, не сняв пальто.

Но вместо Арсения она увидела в коридоре даму в длинной норковой шубе — и испуганно остановилась на полдороги.

— Здравствуйте, — сказала дама. — Вы, надо полагать, Елизавета?

— Да, — прошептала Лиза.

«Кто это, — вертелось у неё в голове, — откуда у неё ключ?»

— А я Валерия Константиновна, мама Арсения, — сказала дама, снимая шубу. — Вы разрешите пройти?

— Конечно, — ответила Лиза.

«Зачем она спрашивает, можно ли пройти, если открыла дверь своим ключом?» — подумала она.

Валерия Константиновна окинула комнату быстрым взглядом, словно оценивая, многое ли здесь изменилось.

— Извините, Елизавета, — сказала она, — что я явилась без предупреждения и в отсутствие Арсения. Но мне хотелось поговорить с вами.

Лиза испугалась её торжественного тона. К тому же она не знала, следует ли предложить ей поесть, не будет ли это выглядеть так, словно она, Лиза, чувствует себя здесь хозяйкой и принимает её, как гостью?

Маме Арсения было, наверное, чуть больше пятидесяти, а выглядела она и того моложе. Лиза сразу заметила, как тщательно ухожено её лицо — та самая кремовая гладкость, без единой морщины, какую она заметила однажды у дамы в салоне Неретинского. К тому же она была очень красива. Валерия Константиновна принадлежала к тому типу женщин, которых годы только красят, придавая внешности оттенок благородства и даже величественности.

«Арсений очень на неё похож, — сразу поняла Лиза. — Глаза точно такие же, и мимика. Только у неё волосы темные, и это ещё красивее — когда глаза такие ярко-синие…»

— Но, прежде всего, мне просто было интересно вас увидеть, — сказала Валерия Константиновна. — Насколько я понимаю, вы живете здесь довольно давно, и это уже может оказаться серьезным. — Она щелкнула замочком сумки и спросила: — Вы разрешите закурить?

— Пожалуйста, — ответила Лиза.

Валерия Константиновна протянула и ей красную с золотом коробку длинных сигарет. Лиза отрицательно покачала головой:

— Спасибо, я не курю.

— Похвально, — заметила Валерия Константиновна. — Но, в общем, ни о чем не свидетельствует.

Она взяла с верхней книжной полки маленькое медное блюдечко с загадочными надписями — Лиза и не знала, что это пепельница, — и поставила перед собой.

Валерия Константиновна откровенно разглядывала Лизу, и та невольно поежилась под этим снисходительно-внимательным взглядом. Вдруг Лиза вспомнила, кто смотрел на неё так — Рита! Тогда, в загородном доме Виктора, у Лизы было точно такое же ощущение: она не знала, куда девать руки, и чувствовала себя неотесанной провинциалкой.

Наконец Валерия Константиновна произнесла:

— Что ж, вы не выглядите искательницей приключений, это уже отрадно. Но, как вы понимаете, Елизавета, этого все-таки мало, чтобы я могла быть спокойна за своего сына.

— А почему за него надо беспокоиться? — спросила Лиза.

— У вас, надеюсь, нет детей? — поинтересовалась Валерия Константиновна. — В таком случае, не вам судить, почему следует беспокоиться за единственного сына. Арсений, конечно, достаточно самостоятельный человек. Мы с Борисом Викторовичем были даже не против, чтобы он поселился отдельно. Естественно, что у молодого мужчины могут быть потребности, которые трудно удовлетворять, живя с родителями. Я даже пошла на то, чтобы жить со свекровью. Но когда эти связи становятся достаточно длительными — согласитесь, Елизавета, это не может не вызвать тревогу.

Лиза смотрела в пол перед собою и готова была провалиться сквозь рассохшиеся дубовые паркетины. Господи, неужели со стороны их любовь, их жизнь выглядит именно так — какая-то потребность, связь, которая вызывает тревогу! И эта эффектная дама явилась, чтобы как следует изучить её, Лизу!.. Она почувствовала, как злость начинает бороться в её душе с робостью.

— А почему вы не пришли, когда Арсений дома? — спросила она.

Наверное, Валерия Константиновна услышала новые нотки в её голосе. Она посмотрела на Лизу долгим взглядом.

— Да-а, у вас характер, несмотря на безобидную внешность, — заметила она. — И вы ещё спрашиваете, что вызывает у меня тревогу! Вы, извините мое любопытство, откуда приехали в Москву, а, Елизавета?

— Из Новополоцка, — ответила Лиза. — Это в Белоруссии.

— Я знаю, — усмехнулась Валерия Константиновна. — Химическая промышленность, с экологией не все в порядке. Да и вообще: сейчас, говорят, в Белоруссии очень ухудшилась экономическая ситуация, жить стало нелегко. Разумеется, в Москве гораздо приятнее.

Кровь прилила к Лизиным щекам, она остолбенела от возмущения.

— Значит, — медленно произнесла она, — вы считаете, что я живу с вашим сыном из-за благоприятной экологии?

— А что вас, собственно, так возмущает, девушка? — усмехнулась Валерия Константиновна. — Почему бы мне так не считать, интересно? Прецедентов достаточно, они даже в кинематографе зафиксированы! А эта квартира, между прочим, представляет собою немалую ценность, не говоря уже о том, что и будущее Арсения мне, как вы понимаете, небезразлично.

Наверное, она была права — почему бы матери не беспокоиться обо всем этом? Но Лиза испытывала такую гадливость, словно наступила на змею. Что же теперь — клясться в любви к Арсению? Нет уж, этого мадам от неё не дождется!

К счастью, Валерия Константиновна и не ожидала от неё ни оправданий, ни объяснений.

— Вот поэтому, — сказала она, — я и забежала, чтобы взглянуть на вас. Что ж, внешность у вас располагающая. Ну, я и не сомневалась, что у Арсения хороший вкус. Но за этой внешностью может скрываться все, что угодно. Поживем — увидим. А на данном этапе — уж вы извините, Елизавета! — я не вижу необходимости знакомиться с вами более близко. — Валерия Константиновна погасила окурок и встала. — Надеюсь, вы не станете сообщать о моем визите Арсению, — сказала она. — Он сегодня задержится часа на два, я звонила в клинику. Живите, что ж, если его удовлетворяет ваше общество.

— Спасибо. — Лиза не смогла сдержать иронии.

Не глядя больше на нее, Валерия Константиновна вышла в прихожую. Поколебавшись, Лиза все-таки последовала за ней: невежливо как-то не проводить. Та уже облачилась в шубу и теперь поправляла круглую шапочку перед зеркалом.

— До свидания, Елизавета, — сказала она.

— До свидания, — ответила Лиза.

Дверь захлопнулась, и Лиза осталась в прихожей, не зная, что думать об этом визите. Как ни странно, и тон, и слова Валерии Константиновны задели её гораздо меньше, чем она могла бы ожидать от себя. Что ж, приходила мать, устроила смотрины — почему бы и нет? В конце концов, она даже не сказала, что Лиза ей категорически не нравится, а хоть бы и сказала — какое Лизе дело до её мнения? Есть на что обращать внимание!

Неприятный осадок остался у неё в душе, но к тому времени, когда вернулся Арсений, этот осадок почти исчез.

Глава 7

Неторопливый ритм их жизни нарушился незадолго до Нового года. Лиза уже начала покупать елочные игрушки, уже присмотрела подарок для Арсения — изящный и сравнительно недорогой несессер, — когда её вдруг охватили совсем другие заботы.

Вернее, она тревожилась уже давно, но в середине декабря поняла, что её опасения не беспричинны. Лиза взяла календарь и лихорадочно стала подсчитывать дни. Тысячи женщин делают это время от времени с тем же беспокойным чувством, но для Лизы внове были подобные тревоги, и она холодела от страха.

В результате несложных подсчетов она поняла, что почти наверняка беременна — и довольно давно, не меньше двух месяцев. Лиза опустилась на диван, выронив календарь. Но почему же она подумала об этом только теперь? Ведь она уже давно сомневалась и недоумевала, и гадала о причинах… Да какая же причина может быть проще этой! Она почувствовала, что руки у неё дрожат. Это был совершенно необъяснимый страх. Отчего бы ей, любящей, любимой, так уж бояться беременности? Рано или поздно это должно было произойти, чему же удивляться! Правда, Арсений спрашивал её, знает ли она, как надо предохраняться, и Лиза кивала, но на самом деле она очень и очень сомневалась, что те нехитрые уловки, о которых она слышала от девчонок ещё в школе, действуют так уж безотказно. А расспросить Арсения подробнее она почему-то не решалась…

И теперь она сидела в полной растерянности, не зная, что ей предпринять. Хотя что можно предпринять в такой ситуации? Для начала Лиза решила пойти к врачу, чтобы удостовериться окончательно, и, пролистав все ту же «Из рук в руки», быстро обнаружила, что совсем рядом, на Страстном бульваре, есть платный кабинет.

Лиза пошла туда на следующий же день, чувствуя по дороге, что ноги у неё становятся ватными.

Миловидная девушка в уютной приемной приняла у неё деньги, записала фамилию, адрес, даже не спросив паспорта, — и уже через пять минут пригласила в кабинет.

— Ну-с, юная дама — Елизавета Дмитриевна? — поинтересовался пожилой врач. — На что жалуетесь?

— Я… Мне кажется… Я хотела, чтобы вы посмотрели, вдруг я беременная…

— Вдруг! — усмехнулся врач. — Вдруг это не бывает. Когда были последние месячные?

Он осмотрел Лизу быстро и совсем не больно — как она почему-то боялась. Она вообще-то ни разу не была у гинеколога, хотя и постеснялась признаться в этом врачу.

— Значит, вдруг? — повторил врач. — Да, вы не ошиблись. И, между прочим, уже десять недель.

— Это много? — спросила Лиза.

— Смотря для чего, — улыбнулся он. — Рожать рановато, потерпите ещё неделек двадцать восемь. А вы, извините, замужем?

— Нет, — ответила Лиза. — То есть да.

— Ну, нет или да — дело ваше. А аборт я вам делать все-таки не советую, — сказал врач, заполняя какой-то листок. — Девушки не очень с этим церемонятся, но срок у вас большой. Все у вас в порядке, таз нормальный, отчего же вам не рожать?

Лизу удивило его спокойное равнодушие. Ей почему-то казалось, что врач непременно будет расспрашивать её, сочувственно кивать головой, давать советы. Вместо этого он спросил:

— Все, Елизавета Дмитриевна? Нет больше жалоб?

— Н-нет, — пробормотала Лиза.

— Тогда всего доброго. Абортов мы здесь все равно не делаем, роды тоже не принимаем. Мариночка, есть ещё кто-нибудь?

Лиза вернулась домой в ещё большем смятении. Что же ей делать? Она вспомнила, что врач говорил об аборте. Да как же это? При чем здесь аборт? Она содрогнулась.

Лиза много слышала подробнейших описаний абортов. Некоторые её одноклассницы успели их сделать ещё в школе и гордо рассказывали об этом подругам. А уж на картошке половина разговоров перед сном была на эти темы. Аборт представлялся Лизе чем-то ужасным: дикая боль, кровь, грубость… Именно об этом рассказывали все, кому довелось его делать.

Но дело было не только в боли, которой Лиза тоже ужасно боялась.

«Ведь это значит, — думала она, — что я его убью? Вот просто так возьму и убью какого-то человечка, которого ещё нет?»

Пот выступил у неё на лбу. Да, это будет похлеще боли!

И вдруг она успокоилась.

«О чем же я волнуюсь? — спросила она себя и едва не рассмеялась. — О чем же я волнуюсь, если не собираюсь этого делать? Ведь я просто беременная, и что мне рассуждать, надо просто дождаться, когда все это произойдет. Двадцать восемь недель, так он сказал? Целая вечность!»

Лиза пока не представляла себе самого этого ребенка. Двадцать восемь недель, остававшиеся до его появления на свет, не позволяли его представить. Но она вдруг с удовольствием подумала, что сама совсем переменилась теперь, что её жизнь освещена теперь каким-то особенным светом. Она, Лиза Успенская, стала совершенно другой, чем прежде, и это произошло так необъяснимо просто, так незаметно для нее!

Лиза даже вышла в ванную, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Ей казалось, что она и выглядит теперь иначе. Но из обшарпанного зеркала без рамы на неё смотрела все та же девушка, что и всегда: зеленоглазая, со светлым ореолом волос, и взгляд у неё был совсем не уверенный, а, как и прежде, немного удивленный.

Лиза вернулась в комнату, включила свет. За окном сгустились синие зимние сумерки. Она включила телевизор, забралась с ногами на диван, но почти не слушала, о чем говорят в вечерних новостях. Она прислушивалась к себе, словно надеясь различить в себе те перемены, в которых она была уже уверена. Все было как будто по-прежнему, но Лиза понимающе улыбнулась самой себе: нет, уж она-то знает, что стала другой!

Вдруг она подумала об Арсении и чуть не вскочила с дивана. Ведь он ещё ничего не знает! Он дежурит сегодня и придет только завтра вечером! За те несколько часов, которые прошли после её возвращения от врача, Лиза успела так привыкнуть к тому, что она беременна, что это уже казалось ей само собой разумеющимся. А он не знает, и надо срочно сказать ему об этом!..

Лиза вышла в прихожую, сняла телефонную трубку — и тут же рассмеялась.

«Ну можно ли так? — подумала она. — Разве так надо сообщать мужчине о том, что у него будет ребенок?»

Она почему-то не думала, обрадуется он этому или нет. Ей просто хотелось рассказать ему поскорее, как необыкновенно она переменилась, и как мгновенно! А ребенок… Что ж, потом они поговорят и о ребенке. Ведь это будет ещё так нескоро.

«А вот что надо сделать, — вдруг решила она. — Надо сказать ему об этом под Новый год. Ведь это первый Новый год, который мы вместе встречаем».

Лиза немного беспокоилась, не зная, где собирается встречать Новый год Арсений. А вдруг у них в семье принято праздновать непременно с родителями? Туда её, конечно, не позовут. Да она и сама содрогалась при мысли о Валерии Константиновне.

Но, к её радости, неделю назад Арсений сказал:

— Лизуш, ты елку какую хочешь, живую или искусственную?

— Живую, — ответила она.

— Я тоже, — обрадовался он. — Терпеть не могу этого целлофана. Тогда давай её числа тридцатого купим, ладно? А то она у нас осыплется до новогодней ночи.

— А… ты никуда не уходишь? — осторожно спросила Лиза.

— Нет, к счастью, — ответил Арсений. — Повезло, дежурство не мое. А, ты думала, — вдруг догадался он, — что я к родителям пойду? Да нет, они вообще сейчас не в Москве. Их друзья в Голландию пригласили.

Так что праздничная ночь полностью принадлежала им двоим, и Лиза решила, что тогда-то она и расскажет обо всем Арсению.

До Нового года оставалось ещё две недели. Лиза провела их в особом, счастливом и таинственном, состоянии. Даже Арсений, ужасно устававший в эти дни, — много людей поступало с травмами — заметил, что она как-то переменилась.

— Что это с тобой такое? — спросил он однажды.

— А что?

— Да вид у тебя какой-то загадочный, — пояснил он. — Подарок, что ли, мне купила?

— Подарок, — согласилась Лиза.

— Не траться, Лизуша, — улыбнулся Арсений. — Я тебя и так люблю, без подарка.

Она по-прежнему больше вглядывалась в себя, чем думала о будущем ребенке, — может быть, потому, что он ещё не шевелился, не давал знать о своем существовании. Только иногда Лиза вдруг ясно понимала, что он действительно уже есть. Например, её совсем не тошнило, не тянуло ни на соленое, ни на кислое.

«Значит, мальчик», — подумала она.

Мама когда-то рассказывала, что с Колей она ходила легко, а вот с ней, с Лизой, намучилась — глотка воды не могла выпить, сразу наизнанку выворачивало.

— С девочками всегда так, — говорила Зоя Сергеевна.

«Что ж, мальчик — это хорошо, — размышляла Лиза. — Все мужчины хотят сначала мальчика».

Тут-то и пронизывало её это пронзительно-ясное ощущение — он уже есть, он уже мальчик! — и дыхание у неё перехватывало от восторга.

Арсений пришел домой только тридцать первого утром, после суток, и сразу лег спать.

— Я высплюсь немного, ты уж сама тут как-нибудь, Лиз, — пробормотал он, засыпая. — А то я потом не выдержу…

Он проснулся только часам к семи вечера, когда уже посверкивала разноцветными лампочками елка и этот счастливый свет дробился в гранях бокалов на праздничном столе.

— Красота! — сказал Арсений, потягиваясь. — Все уже готово, как в сказке про скатерть-самобранку. Сейчас я умоюсь, Лизушка, а то стыдно — заспанный, небритый.

Арсений, конечно, не выдержал и вручил Лизе свой подарок ещё до двенадцати.

— Ну вот, — притворно расстроилась она, когда уже часов в десять он торжественно извлек из своего кейса пестрый пакетик. — Не мог под елку положить!

— Ничего, представь, что это мне Дед Мороз выдал по дороге, — засмеялся он. — Примерь лучше!

В пакетике был купальник-бикини — яркий, в причудливых цветах.

— Примерь, примерь поскорее, — просил Арсений. — Сейчас, говорят, модно закрытые. Но зачем тебе закрытый, с твоей-то фигурой?

Купальник представлял собою две тоненькие полоски и придавал Лизе ещё больше соблазнительности.

— Ну, Лиз, тебя топ-моделью можно объявлять хоть завтра! — восхитился Арсений.

— Я ростом не вышла, — засмеялась Лиза.

— А давай ты будешь прямо в купальнике Новый год встречать? — предложил Арсений.

— Думаешь, я Снегурочка, не замерзну? — улыбнулась Лиза.

— Ну ладно, ладно, шучу, — успокоил её Арсений, с сожалением глядя, как Лиза снова облачается в поблескивающее платье — впрочем, с манящей полупрозрачной юбкой и кружевной вставкой на поясе. — Вот летом в Крым поедем…

— Арсюша, а вдруг я не смогу поехать в Крым? — неожиданно спросила она.

— Почему? — он удивленно поднял брови.

— Ну-у… Здоровье, например, не позволит?

— Какое ещё здоровье? Ты… Ты что, беременна? — тут же догадался он.

— А откуда ты знаешь? — удивилась Лиза.

— Та-ак… — Арсений не ответил на её вопрос. — И сколько?

Лицо его стало серьезным — таким, каким Лиза помнила его в Склифе, когда он осматривал вновь прибывших тяжелых больных.

— Десять недель. Нет, двенадцать уже, — сказала она.

— Сколько? — Глаза у него округлились. — Ты что, с ума сошла?!

— Почему? — Лиза испугалась его серьезного тона.

— Как это почему? Ты что, вообще не думаешь о своем здоровье? Двадцать лет, первая беременность — и двенадцать недель! Да ты знаешь, чем может закончиться аборт при таком сроке?

Лиза замерла, как громом пораженная. Она ожидала всего: восторга, растерянности, даже испуга — ведь и сама она сначала испытала только страх! Но той уверенности, того спокойствия — какого-то медицинского спокойствия — которое звучало в его голосе, она никак не ожидала. Арсений говорил так, словно у Лизы был аппендицит и она не обратилась своевременно к врачу, только и всего.

Она молчала, потрясенно глядя на Арсения. Но он совершенно не замечал её потрясения.

— Ладно, я сам виноват. Ты же маленькая ещё совсем, что ты в этом понимаешь! А я расслабился… — Он подошел к Лизе, обнял её. — Ну, не расстраивайся, что теперь делать!.. — Она с надеждой посмотрела на него, но Арсений продолжал: — Конечно, нехорошо, что ты так затянула, но ведь ещё не вечер, Лизочка, не бойся. У меня полно друзей в гинекологии работают, да и в Склифе отличные есть врачи по этой части. Придумаем что-нибудь. Черт, придется теперь поторопиться!

Он замолчал и забарабанил пальцем по столу. Лиза тоже молчала.

— Почему ты молчишь? — спросил он. — Думаешь, это так просто?

— Я не думаю, что это так просто, — произнесла наконец Лиза.

Она чувствовала, что внутри у неё словно что-то оледенело.

— Конечно, сейчас аборт не проблема, за деньги тебе златые горы пообещают. А потом так сделают, что на всю жизнь искалечат. Нет, идти надо к надежным людям. Ну, это не твоя забота, милая, это я найду.

Лиза видела, что при этих словах на его лице промелькнуло что-то вроде спокойной гордости, — и ей стало страшно от этого незнакомого выражения. Она не знала, что сказать. Как объяснить ему то, что сама она чувствовала так ясно, что казалось ей простым и очевидным?

Видя, как переменилось, потускнело её лицо, Арсений предложил:

— Знаешь что, давай пока не будем об этом думать? Новый год все-таки, праздник. Что толку переливать из пустого в порожнее? Первого я на работу выйду, тогда и займусь.

Восприняв её молчание как согласие, Арсений повеселел.

— Смотри-ка, половина двенадцатого! — заметил он. — А у нас телевизор даже не включен. Что будем смотреть?

Лизе уже все равно было, что смотреть, она не могла прийти в себя от того, что сейчас услышала. И больше всего ужасало её именно то, что ему ничего нельзя объяснить…

— Лизонька, ну мы же договорились! — сказал Арсений, заметив, что Лиза по-прежнему выглядит странно. — Всему свое время, и я тебе обещал, что все отлично устрою. О чем ты волнуешься?

Новый год, которого Лиза ждала с детским восторгом, наступил как-то незаметно. Арсений откупорил шампанское, поцеловал её под бой курантов.

— Забудем все плохое! — сказал он. — За наше счастье!

Лиза выпила шампанского, потом вина, ожидая, чтобы теплая волна прошла по телу, избавила от напряжения.

«Может быть, пить теперь нельзя? — вдруг подумала она. — Или наоборот — теперь можно?»

Они сидели рядом на диване, прижавшись друг к другу, и Лиза слышала, как бьется сердце у Арсения, как напрягаются его мускулы, когда он обнимает её покрепче. В каждом его движении была привычная нежность, он то и дело прикасался губами к Лизиному виску, гладил её коленку под пышной юбкой — и Лиза уже чувствовала, как нарастает его желание, как частым и прерывистым становится дыхание. Она всегда чувствовала в такие моменты, что и в ней поднимается встречная волна страсти. Но сейчас ей по-прежнему было тоскливо.

Арсений легко и неожиданно подтолкнул её назад, сам склонился над нею, приник к её губам. Лиза почувствовала, как он вжался в нее, лаская и возбуждая. Эти мгновения повторялись часто и никогда не надоедали им обоим, с их молодой любовной ненасытностью.

Иногда Арсений подходил к Лизе, когда она была на кухне, и по его затуманившимся глазам Лиза видела, что он хочет её, что не может ждать ни минуты, — и тут же прижималась к нему, отдавалась его желанию, вспыхивая сама.

Или он просто помогал ей снять пальто в прихожей и вдруг начинал расстегивать пуговки на платье, раздевал её совсем и на руках нес в комнату, целуя на ходу. Между ними не осталось ничего, что вызывало бы стыд, они чувствовали друг друга так, что просто не могли ничего стыдиться.

Так было всегда, и Лиза уже не могла представить, что может быть иначе. Но сейчас, в эту ночь, которой она почему-то так ждала, Лиза не могла ответить на его порыв, и Арсений сразу почувствовал это.

Он отстранился от нее, заглянул в глаза.

— Что с тобой? — спросил он.

Она молчала, и на глазах у неё выступили слезы.

— Господи, Лиза, ну нельзя же так!

Он встал, расстроенный. Отсвет неудовлетворенного желания ещё заметен был на его лице.

— Ну, неприятное известие, я понимаю. Но что же, свет теперь на этом клином сошелся? Или ты боишься? — Голос его смягчился, он снова обнял Лизу. — Ты думаешь, будет больно? — спросил он. — Глупенькая, ведь все же под наркозом, ты и не почувствуешь ничего. Это раньше баб мучили, а теперь все вполне цивилизованно. Проснешься — и все уже в порядке. Забудь ты об этом, Лизонька, ей-Богу!

Лиза чувствовала, что ещё немного — и она разрыдается в голос от его утешений. О чем он говорит, неужели он совсем ничего не понимает?!

Она снова налила себе вина, быстро выпила, посидела несколько минут за столом, потом подняла глаза — и встретила его недоуменный взгляд. Наконец-то ей стало легче, вино немного подействовало, придало смелости.

— Арсений, а почему ты так уверен, что я собираюсь делать аборт? — спросила она.

Ей страшно было выговаривать вслух это слово, точно в самих звуках таилось что-то зловещее.

— Что-о? — Голос у него дрогнул, он закашлялся. — А что же ты собираешься делать?

— Разве в таких случаях только делают аборт? — Злая, горячая волна поднималась в её груди. Сколько она будет слушать эти глупости, которые он говорит так уверенно? — По-моему, в таких случаях ещё и рожают.

Арсений смотрел на нее, и выражение его лица медленно менялось. Сначала на нем промелькнул страх, потом появилось какое-то надменное превосходство.

— Надо же, какие познания, — протянул он. — А меня ты почему не спросишь? Кажется, я тоже имею к этому событию какое-то отношение?

— Но ведь и ты меня не спрашиваешь, — ответила Лиза. — А я к этому имею ещё большее отношение.

Видно было, что он не знает, как ответить на это. Лиза почувствовала мгновенное торжество, но тут же устыдилась этого чувства. Чему радоваться?

— Значит, ты уже решила? — спросил он холодным тоном. — Тогда о чем мы вообще разговариваем, что ты хочешь от меня услышать?

— Что я хочу от тебя услышать! — воскликнула Лиза, порывисто вставая. — Да хоть одно человеческое слово! Ты так говоришь, как будто это какое-то медицинское дело, а не человеческое, как будто там не ребенок, а… — Она замешкалась, не находя слов.

Арсений молчал, глядя на нее.

— Что ж, — задумчиво сказал он наконец, — этого можно было ожидать, зная твою чувствительность. Даже надо было этого ожидать, я сам виноват.

Он сел за стол, налил себе коньяк, торопливо выпил, налил еще.

— Остается только напиться, — сказал он, встретив удивленный Лизин взгляд. — Хорошенький получился праздник, спасибо.

Лиза впервые видела, как он пьянеет по-настоящему, как его развозит, как жалкая гримаса искажает его красивое лицо.

— Тебе же на работу завтра, — напомнила она.

— Не твое дело, — оборвал он. — Можно я хоть в этом сам разберусь?

Лиза ушла на кухню. Ей казалось, что она присутствует при каком-то постыдном спектакле, и она не хотела больше оставаться наедине с Арсением.

Вскоре он вышел за нею. Лицо у него было гневным и злым.

— Не нравится? — почти закричал он. — Нет уж, ты посиди, полюбуйся, до чего ты меня довела!

— Я ни до чего тебя не доводила, — сказала Лиза.

— А кто же довел? — воскликнул он. — Кто мне угрожает, предъявляет претензии, требует?

Лиза смотрела на него в полном изумлении. О чем это он говорит?

— По-моему, я ничего от тебя не требую, — сказала она.

— Это ты так считаешь! Конечно, истерики ты не закатываешь. Но за кого ты меня принимаешь? Что же ты думаешь — ты себе родишь, а я сделаю вид, что ни при чем? Нет, ты отлично понимаешь, что никуда я не денусь от собственного ребенка, вот и чувствуешь себя так уверенно! Все бабы одинаковы, как доходит до этого дела — просто смотреть тошно, до чего самодовольными становятся!..

Лиза слушала эти слова, произносимые заплетающимся языком, и ей становилось жаль Арсения. Так вот как он понял ее… Боже, как ужасно, что она ничего не сумела ему объяснить, она сама виновата!

— Арсюша, ну успокойся, — сказала она, прикасаясь к его лбу легким, утешающим движением. — Что за глупости ты говоришь, все совсем не так, правда!

Он задержал её руку в своей, поцеловал её ладонь.

— Лиза, милая… — Голос его стал умоляющим. — Ведь ты совсем не такая, как все, ты не можешь вести себя так… Так безжалостно!

Лиза едва не плакала, слыша эти просительные, униженные интонации, которых она и представить себе у него не могла. Она думала, что он говорит совершенно искренне, но эта искренность была мучительна для нее, невыносима.

— Ты пойми, — продолжал Арсений, не отпуская её руку, — ведь это так унизительно!..

— Что же унизительно, Арсюша?

Они стояли посредине холодной кухни, вода капала из неплотно закрытого крана, в раковине громоздились кастрюли, которые Лиза не успела помыть после праздничных приготовлений.

— Унизительно то, что это происходит сейчас! — горячо сказал он.

Он, наверное, взял себя в руки, потому что голос у него стал тверже, язык перестал заплетаться.

— Лизонька, любимая моя, я думал, ты понимаешь. Ты же такая чуткая!.. Думаешь, я вообще против детей? Я же тебя люблю так, что в глазах темно, как я могу не хотеть от тебя ребенка? Но сейчас — представь, как все это будет сейчас!

Он увлек её за собой в комнату, усадил на диван, сам сел у её ног на полу — в своей любимой позе, положив голову ей на колени. Лиза прикоснулась пальцами к его лбу, взъерошила его светлые волосы.

— Ведь правда, я не выдумываю — это унизительно для меня сейчас, иметь ребенка! — горячо выговорил Арсений. — Кто я сейчас, что могу ему дать? Нищий врач, ведь я даже тебе не могу обеспечить нормальной жизни. Люди давно уже отдыхают в Испании, ездят по всему миру, а я такой потрясающей девчонке, как ты, в новогоднюю ночь обещаю поездку в какой-то паршивый Крым, как в райское царство, да и то ещё сомневаюсь, хватит ли денег! И, главное, если бы я хотя бы надеялся, что это как-то изменится в ближайшее время — так ведь нет! Государство у нас такое паскудное, всегда будет платить врачам гроши, нечего и ждать. Но ведь я и уйти сейчас не могу из Склифа. Рано, рано еще! Я год всего работаю, опыта мало, какая может быть частная практика? У меня совсем другие планы…

Лиза слушала этот лихорадочный монолог и понимала, что ни один его довод её не убеждает. Но ей так жаль было его, и она понимала: дело не в его доводах, а в нем самом, в том, что он несчастен из-за нее, и только от неё зависит…

«Но что же делать, что?» — в отчаянии думала Лиза.

Она готова была умереть, чтобы сделать его счастливым, но была грань, которой она не могла переступить.

Арсений немного успокоился, отер пот со лба. Голос его стал тише, ласковее.

— Я знаю, что ты об этом думаешь, — сказал он. — Ты прости меня, идиота, что я сразу так начал с тобой говорить. Ну, про аборт… Я ведь врач, в медицине все так или иначе циники, работа такая, вот я и забылся. А ты ведь у меня девочка чистая, эмоциональная… Ты думаешь, что нельзя убивать, и все такое? — Он заглянул ей в глаза, и Лиза кивнула сквозь набежавшие слезы. — Милая, какая же ты!.. Ну успокойся, не плачь! Ведь это неразрешимый вопрос, Лизушка, над этим даже философы голову ломают — живое ли это существо, можно ли… Но ведь жизнь есть жизнь, что поделаешь! Хочется, чтобы все было красиво, да не всегда удается. Просто не надо об этом размышлять, и все. Ты вот обиделась, что я как о болезни об этом говорю. А ты попробуй тоже так к этому отнестись, и сама почувствуешь, как тебе станет легче, как все само собой решится.

Лиза слушала его успокаивающий голос, и ей казалось, что она тоже успокаивается, что спадает напряжение, которого не могло снять даже вино.

"Может быть, он прав? — думала Лиза.

Даже если Арсений был и не прав — то, что он говорил, было единственной возможностью как-то разрешить эту ситуацию. Но выбор, перед которым Лиза оказалась, был невыносим для неё — между счастьем Арсения и этим неведомым существом…

Арсений увидел, как мучительно исказилось её лицо.

— Не надо думать об этом сейчас, Лиза, ну я прошу тебя! Тебе это нелегко, ты измучилась. Утро вечера мудренее, правда? Ночь пройдет, ты увидишь все по-другому. Давай лучше спать ляжем, а? Праздник праздником, а ведь мне на работу завтра.

Уже в постели он гладил Лизину голову, лежащую у него на плече, и шептал:

— Все у нас впереди, Лизонька, все ещё будет, вот увидишь. И ребенок будет, куда он денется. И жизнь будет хорошая, не такая, как сейчас. Я же тебе говорю, что не собираюсь вечно так прозябать, думаешь, я тебя обманываю?

Лизе казалось, что она не уснет, просто не сможет. Но его руки были так легки и ласковы, голос убаюкивал — и глаза её закрылись, она почувствовала, как ей становится легко и она проваливается в обволакивающую пустоту.

Глава 8

Новогодняя ночь кончилась, Арсений ушел на работу чуть свет — и Лиза снова осталась одна. Но если прежде её одиночество было полно удивительных, радостных размышлений, то теперь она не находила себе места от мыслей, в которых не было ни счастья, ни тайны.

После их новогоднего разговора Лиза так и не пришла ни к какому решению. Для неё по-прежнему невыносима была сама мысль о том, что ей предстоит выбирать между Арсением и ребенком. Наверное, он не кривил душой, когда говорил, что никуда не денется от своего ребенка, — но Лиза понимала, что если она родит вопреки всему, счастье их уже не вернется. Арсений будет существовать с ней рядом, но того трепетного союза их тел и душ, которым она так дорожила, — этого союза не будет никогда.

«Может быть, он все-таки прав? — думала она. — Может быть, действительно надо отнестись к этому как к болезни?»

Если бы ребенок уже шевелился в ней, если бы Лиза явственно ощущала его присутствие, многие её сомнения отпали бы сами собой. Но ведь для неё это существо все-таки ещё не было реальным — и она колебалась…

Арсений больше не заговаривал с ней на эту тему — ни вечером, вернувшись с работы, ни на следующий день. Только вскидывал иногда на неё глаза — внимательно и с таким безнадежным ожиданием, от которого у Лизы сжималось сердце. И все-таки у неё не поворачивался язык сказать ему что-то определенное — и она опускала глаза.

Дня через три она заметила, что ожидание в его глазах исчезло, сменившись какой-то тупой покорностью. И вот эта покорность была для неё совершенно невыносима! Весь он стал какой-то отрешенный, безучастный… Он улыбался, целовал Лизу, но делал это так безжизненно, так безрадостно, что она плакала ночью, вспоминая его погасшие глаза. Она понимала, что счастье уходит от нее, и чем дальше, тем менее вероятно, что удастся его сохранить.

Однажды, когда Арсений ушел на работу, Лиза решила, что больше так жить невозможно. Зачем длить это безрадостное совместное существование, когда она все равно теряет Арсения, хотя он и спит рядом с нею?

Она открыла шкаф, сняла с вешалок свои платья, достала чемодан, пылившийся в чулане на кухне. Лиза не думала, что будет делать дальше, без Арсения. Поедет к матери, к Коле? Какая разница, где жить и что делать, если без него? Жизнь, не связанная с Арсением, представлялось Лизе пустыней, и ей было безразлично, в какую сторону идти по однообразному пространству.

Вещи она уложила минут за пятнадцать, если не меньше. Потом села на стул, оказавшийся почему-то посреди комнаты, и уставилась в одну точку. Потом вспомнила, что замочила белье, и пошла в ванную. Несколько своих мокрых вещей она сложила в пакет и тоже сунула в чемодан, потом повесила сушиться его рубашки.

Все это она делала с полным безразличием, без тени той радости, которую беспричинно испытывала всегда от своих ежедневных дел. Она хотела тут же уйти, но впервые почувствовала, что у неё кружится голова, тошнота подступает к горлу. В глазах у неё потемнело, и она прилегла на диван, погрузившись в какое-то странное забытье, не похожее ни на сон, ни на явь.

Так она пролежала до вечера и пришла в себя от того, что ключ повернулся в замке.

Арсений теперь уже не входил, как прежде, в комнату в пальто, стремительными и нетерпеливыми шагами. Лиза слышала, как он раздевается в прихожей, как идет в ванную, моет руки. Потом он вошел в комнату и остановился у порога.

— Лиза? — спросил он. — Ты куда это собралась?

Лиза проклинала себя за то, что не успела уйти до его прихода. Теперь этот чемодан выглядел как пошлая демонстрация.

Она молчала, не глядя ему в глаза, но Арсений подошел к ней, тряхнул за плечи.

— Ты что, уйти решила? Куда же?

— Какая разница? — тихо произнесла она. — Все равно мы теперь…

Он отпустил её, сел у стола, обхватив голову руками. Лиза чувствовала, как при виде этого отчаянного жеста слезы подступают к горлу. Она не в силах была сдерживать себя и заплакала.

Арсений поднял на неё усталые глаза и вяло произнес:

— Ну чего ты плачешь? Чего уж теперь… И куда тебе идти — все равно ведь… Оставайся.

Это было сказано так равнодушно, точно речь шла о случайном дальнем родственнике, которому негде переночевать.

— Я не хочу так, — выдавила Лиза сквозь слезы. — Я так не могу, мне не надо… Арсений молчал, и она вдруг сказала, словно выдохнула:

— Я согласна… Пусть!

— Что — пусть? — Он поднял голову, и в глазах его мелькнул какой-то огонек.

— Пусть… Пусть его не будет, если ты не хочешь… — произнесла Лиза так тихо, что сама еле услышала собственный голос.

Но Арсений расслышал её слова. Лицо его мгновенно просияло, но он тут же сдержал себя.

— Ты правду говоришь, Лиза? — Он присел перед ней на корточки, стараясь заглянуть в глаза. — Ты не обманываешь меня?

Она покачала головой.

Лиза не верила своим глазам — так мгновенно он переменился. От его вялого безразличия не осталось и следа — наоборот, движения стали даже немного лихорадочными, торопливыми.

— Какая же ты молодец! — повторял он. — Какая ты умница! А я уж думал… Ты не волнуйся, ещё не так и поздно, это я тебя сдуру сразу напугал. Но и откладывать, конечно, не стоит. Я уже поговорил на всякий случай с Софьей Константиновной из тридцать седьмой больницы. Она отличный врач, уж ей-то можно доверять! Она все сделает надежно и даже денег с меня не возьмет. Ну, конечно, подарю ей что-нибудь: духи там, конфеты. Я у них практику как-то проходил после третьего курса. Не в гинекологии, конечно, но Софья отлично ко мне относится.

Каждое его слово звоном отдавалось у Лизы в ушах. Зачем он рассказывает ей все это — практика, Софья? Какое все это имеет значение после тех слов, которые так неожиданно вырвались у нее? Она готова была вскочить, закричать, забиться… Она не хотела, не хотела, чтобы это все-таки произошло! Но точно оцепенение нашло на нее, когда она сказала «пусть», — и Лиза не могла пошевелиться.

— Тебе, наверное, плохо? — заметил Арсений. — Конечно, в твоем положении… Тошнит?

Она кивнула, чтобы он оставил её в покое.

— Ложись, ложись, Лизушка, — засуетился он. — Тебе спать сейчас надо побольше.

— Зачем? — спросила Лиза с неожиданной злостью. — Может, мне ещё и витамины нужны?

Он замолчал, чтобы не сердить её, и Лиза отвернулась к стене. У неё не было сил ни разговаривать с ним, ни даже смотреть на него.

В больницу они отправились на следующий день. С вечера Арсений позвонил в Склиф, отпросившись до обеда, потом этой самой Софье Константиновне. Лиза слышала, как он приглушенно разговаривает в прихожей, смеется, говорит какие-то комплименты. Вернувшись в комнату, он сказал:

— Лизуш, я договорился на завтра, да? Все-таки ведь срок большой, как ни крути, надо поторопиться… Ты там возьми с собой, что надо — халат, тапочки, прокладки. Вообще-то в тот же день выписывают, но Софья говорит, лучше полежать хотя бы сутки для перестраховки.

Лиза ничего не ответила, сделав вид, что заснула.

Тридцать седьмая больница располагалась где-то на окраине. Они долго ехали в метро, потом в автобусе, но Лиза даже не запомнила, куда. Ее тошнило, хотелось спать, она ненавидела себя за то, что едет в этом переполненном автобусе, — куда, зачем?

В приемном покое было холодно, пахло лекарствами. Лиза увидела несколько испуганных женщин, сидевших на облезлых стульях у стены. Молодая полная регистраторша подняла на них глаза и тут же снова принялась что-то писать в журнале.

— Непохоже, чтобы нас тут ждали, — шепнула Лиза на ухо Арсению.

Она почему-то вдруг подумала: а может, они вообще пришли не туда?

— Ничего-ничего. — Он сжал её руку. — Ты что думала, тебя тут хлебом-солью выйдут встречать? Не в этом же дело…

Когда очередь дошла до Лизы, регистраторша вспомнила:

— Да, мне говорили… Идите, девушка, в смотровую и ждите, сейчас врач придет. Переоденьтесь только, куда вы пошли в сапогах!

Лиза переоделась в соседней комнате, поеживаясь от холода, и отдала сумку с одеждой Арсению.

— Ну, я пошел? — сказал он. — Все равно туда меня не пустят. Я ей позвоню с работы и все узнаю. А потом я тебя встречу и одежду принесу. Ты не волнуйся, Лизушка, и ничего не бойся, все будет о'кей!

Он поцеловал Лизу, и она почувствовала, какое облегчение было в этом поцелуе.

Лиза ненавидела больницы: её пугала безнадежность больничной обстановки, и ей сразу казалось, что, попав в этот унылый мир, она уже никогда не выберется из него. Склиф оказался исключением, потому что там она думала только об Арсении. А здесь была к тому же гинекология, которой Лиза вообще боялась…

В коридоре стояла каталка, покрытая простыней в бурых въевшихся пятнах. Женщины в казенных халатах ходили по коридору — осторожно и медленно. У некоторых из них животы уже были большими, заметными, и Лиза удивидасб: а они-то что здесь делают?

Она нашла смотровую и, никого там не обнаружив, села на стул у двери.

— Ты чего ждешь? — тут же спросила её немолодая женщина с большим животом, вышедшая из палаты напротив.

— Меня врач должен посмотреть, — пробормотала Лиза.

— Аборт пришла делать?

Лиза кивнула.

Женщина окинула её презрительным взглядом. Лицо у неё было веснушчатое, рыхлое, с маленькими голубыми глазками.

— А-а! — равнодушно протянула она. — А я думала, сохраняться.

Не глядя больше на Лизу, она направилась к умывальнику мыть чашку.

Наконец появилась Софья Константиновна — высокая, элегантная дама в изящном белом халате.

— Вы от Арсения Долецкого? — спросила она. — Проходите, пожалуйста.

— Да-а, — сказала она, снимая резиновые перчатки. — Вам, девушка, сколько лет?

— Двадцать, — испуганно ответила Лиза.

— А похоже, что пять! Разве можно доводить до такого срока, раз уж собрались делать аборт? — Голос у Софьи Константиновны был строгий и даже раздраженный. — Ну, вот что мне прикажете с вами делать? — продолжала она. — Ни за что бы не взялась, если бы уже не пообещала Арсению. Тринадцать недель, не меньше — просто безобразие! Ладно, — смягчилась она, увидев перепуганное Лизино лицо. — Пойдите пока в четвертую палату, займите коечку. Вас вызовут.

Войдя в четвертую палату, Лиза увидела пятерых женщин, среди которых была и та, веснушчатая. Женщины сидели и лежали на застеленных кроватях, грызли яблоки, листали журналы и перебрасывались ленивыми фразами. При виде Лизы они замолчали.

— Ну, чего тебе сказали? — спросила веснушчатая. — Берут на аборт?

Лиза кивнула.

— Занимай тогда койку — вон та свободная. — Она указала Лизе на кровать у окна. — Ты сейчас расстели, потом не до того будет. И клеенку подложи, она под матрасом, а то загадишь тут все.

Лизу била мелкая дрожь, руки и ноги у неё похолодели. Наверное, она побледнела, потому что одна из женщин, молодая, с худым, измученным лицом заботливо спросила:

— Плохо тебе? Может, водички попьешь?

Лиза расстелила постель, села на край кровати. Она чувствовала, что ещё немного — и она потеряет сознание от страха и отчаяния.

«Зачем все это, зачем?» — звенело у неё в голове.

— Незамужняя, наверно? — опять начала расспрашивать веснушчатая женщина.

Она была в палате самой любопытной — остальные снова занялись своими делами.

— Замужем, — ответила Лиза.

— Так чего ж тебя муж сюда отправил? — удивилась та. — Хотя с них чего взять? Все они сволочи, свою надо голову иметь… Дети есть у вас?

— Нет.

— Ну, вы даете! — пожала плечами веснушчатая. — Меня Клавдия зовут. Дурите по молодости, а потом из больниц не вылазите, все выкидыши один за одним. Вон, Катька тоже такая была, как ты, а сейчас пятый месяц лежит, даже шевелиться ей не разрешают. Еще родит ли живого, не факт. Правда, Кать? — обратилась она к женщине с измученным лицом.

— Что ты пристала к девочке, Клава? — сказала та. — Зачем её пугать?

— А чтоб умная была, — не унималась Клавдия. — По молодости, конечно, все трын-трава, а потом уж поздно! Срок-то у тебя какой?

— Двенадцать недель. Или больше… — пробормотала Лиза.

— Чокнутая! — даже присвистнула Клавдия. — Вот уж точно дура!

— Что ж, бывает, — философски заметила ещё одна женщина, лежащая на кровати у стены. — Ведь не всегда уследишь…

— Трахаться надо меньше, — поучительно сказала Клавдия. — Слыхала анекдот? Кефир надо пить — не до того и не после, а вместо того!

Она засмеялась, но никто не подхватил её смех. Наверное, женщины уже надоели друг другу до одурения.

Лиза пробыла в этой палате не больше получаса, а ей уже казалось, что не существует больше ничего, никакой другой жизни, кроме этой — с веснушчатой беременной Клавдией, которая советует меньше трахаться…

— Здесь наркоз хоть дают? — спросила Лиза у той, которую Клавдия назвала Катькой.

— Укол делают в руку, — ответила она. — Минут пятнадцать действует.

— А… А успеют? — Лиза старалась, чтобы не стучали зубы.

— Это уж как получится, — тут же включилась в разговор Клавдия. — Таким дурехам, как ты — так может, и не успеют!

— Софья Константиновна — очень хороший врач, — успокаивающим тоном сказала Катя. — Для вас ведь это важнее всего — чтобы никаких осложнений… Мне вот, действительно, не повезло в первый раз, теперь мучаюсь.

— Успенская, в операционную, — заглянула наконец в палату пожилая медсестра. — Быстро, быстро, девушка, некогда с вами! Халатик тут оставь.

Лиза едва не упала, идя по коридору, ноги у неё подкашивались.

— Ложитесь, Лиза, — сказала Софья Константиновна, когда та вошла в операционную и беспомощно огляделась. — Вот сюда ложитесь.

Голос у неё был спокойный и доброжелательный. А Лиза-то боялась её после той фразы о «безобразии»!

— Лекарства как переносите? Аллергии нет? Сейчас укольчик сделаем, голова немного закружится, будет сушить во рту, это нормально, бояться не надо, — услышала Лиза её голос, глядя вверх, на ярко вспыхнувшую лампу над столом.

После укола голова у Лизы действительно закружилась, в глазах поплыло, и она почувствовала, что уходит из этого мира в другой — странный, замедленный. У неё зазвенело в ушах — все громче и громче. Этот звон постепенно пронизывал все её тело, он превращался в каких-то существ с длинными щупальцами, которые обвивали Лизу со всех сторон, впивались ей в живот, присасываясь все сильнее… Она хотела вскрикнуть, но губы не шевелились.

Лиза не знала, сколько времени продолжалось это состояние. Но, как ни странно, ей не казалось, что она спит. Она слышала голоса, доносившиеся издалека, различая только обрывки фраз:

— … ложку… ещё чуть-чуть… оболочки…

Потом она поняла, что голоса становятся громче, отчетливее, — и тут же дикая, невыносимая боль пронзила ее! Она вскрикнула, дернулась, слезы брызнули из её глаз фонтаном.

— Господи, уже проснулась! — услышала она голос Софьи Константиновны. — Подержите-ка ее! Лиза, Лиза, потерпи ещё минутку. Мне ведь тяжело, ты представь, какой он большой уже! Все, почти все, ещё немножко — и все! Голова только осталась, ну потерпи еще… Надо же все вычистить хорошенько!

Лиза кричала, стараясь все-таки не шевелиться. Ей было стыдно перед Софьей Константиновной, что она не может сдержаться, но крик вырывался сам собой.

— Вот и умница, вот и все! — услышала она снова.

Но несмотря на то что врач сказала «все», рвущая боль не утихала. Лиза чувствовала, что Софья Константиновна ещё не закончила, просто успокаивает её.

— Не могу бо-о-льше! — закричала она.

— Все, теперь правда — все! Слышишь, я уже инструменты положила, перчатки уже снимаю! — сказала врач. — Отмучилась, бедная девочка. Я ведь тебе говорила, что это безобразие, приходить с таким сроком! Проводите её в палату и сразу лед положите, — распорядилась она.

Лиза искусала губы, пока дошла до палаты. Пожилая медсестра почти несла её.

— Креста на вас нет! — ворчала она. — Разве можно, в такие-то годы! Мамке бы твоей сказать, она б тебе всыпала! Скажи ещё спасибо доктору. Другая б не взялась, когда там уже дитя почти что живое…

— Кто у меня был? — вдруг спросила Лиза, когда сестра помогла ей лечь на кровать и положила на живот пузырь со льдом. — Мальчик?

— Мальчик, девочка — теперь-то какая разница? Ну, мальчик, и чего тебе с этого?

После пережитой боли Лизу била лихорадка, зубы стучали, и она больше не старалась унять этот стук. Еще немного, и она забилась бы в истерике. Даже Клавдия не стала приставать к ней с разговорами.

Так она пролежала до вечера, глядя в потолок, накрывшись до подбородка одеялом. Часов в пять заглянула Софья Константиновна.

— Как там моя девочка? — спросила она. — Температуры нет? Ну и хорошо, сейчас укольчик сокращающий сделают — и завтра, надеюсь, пойдешь домой. Я тебя ещё посмотрю перед этим. Арсений звонил, привет тебе передавал.

Услышав это, Лиза сжала зубы.

— Спасибо, Софья Константиновна, — сказала она.

— На здоровье, — усмехнулась та в ответ.

Страшнее ночи не было в Лизиной жизни. Боль постепенно утихла, но та боль, что началась после, была несравнима с болью тела.

«Мальчик! — в ужасе думала она. — Там, значит, был мальчик, и у него была голова — и его надо было вычистить хорошенько…»

Она застонала, представив себе это, и поняла, что не может даже плакать. Глаза у неё были совершенно сухими, воспаленными, она не могла их закрыть.

«Надо умыться, — подумала она. — Умыться надо, надо вымыть глаза…»

Лиза испытывала такое отвращение к своему телу, что не могла видеть его — эти плечи, едва прикрытые больничной рубашкой, эту грудь, то и дело выскальзывающую в несуразный вырез! Она поежилась, встала и набросила халат.

— Сходи, помочись, — зашептала рядом Клавдия. — Лежать тоже вредно, походить тебе надо.

Вернувшись в палату, Лиза поняла, что все равно не сможет уснуть.

«Лучше бы я умерла, — думала она. — Как я буду жить после этого, зачем мне после этого жить?»

Этой ночи не было конца, каждая минута растягивалась до бесконечности, за окном стояла кромешная тьма, и казалось, что никогда не забрезжит серый зимний рассвет.

Лиза то вставала, выходила в коридор, то снова пыталась уснуть — бесполезно. Пытка продолжалась, и ей нечего было надеяться на снисхождение.

«Я ведь не хотела этого! — думала она в отчаянии. — Ведь я до последней минуты не хотела этого! Но ты сделала это все-таки, — тут же отвечала она себе. — Ты сделала это, потому что хотела быть счастливой, — вот и получай! И ты думаешь, что будешь теперь счастлива? Ты просто дура, права была Клавдия! Вот и лопай свое счастье с маслом!»

Никогда ещё Лиза не испытывала такой ненависти к себе. Об Арсении она вообще не могла думать. Его просто не существовало в том мире, в котором Лиза оказалась по собственной воле.

Она так и не уснула до того, как санитарка загремела ведром в коридоре. Послышались шаги, голоса сестер — больница просыпалась, и теперь Лиза считала минуты, чтобы поскорее уйти отсюда.

«Хотя, — думала она, — куда мне торопиться теперь?»

— Спиральку поставь, — напутствовала её Софья Константиновна. — Ты же молодая девочка, нельзя так шутить со своим здоровьем. Ну вот и все, можешь идти, там тебя Арсений уже ждет внизу.

Лиза неловко благодарила её, врач улыбалась… Все это было так бессмысленно, так невыносимо! Лиза мечтала об одном: поскорее оказаться в одиночестве, никого не видеть, не слышать. И, главное, чтобы никто не видел её — то, что от неё осталось…

Арсений ждал её внизу с цветами! Лизу снова затрясло, когда она увидела этот букет. Она машинально взяла его в руки, прикоснулась к темно-красным розовым бутонам и отдернула руку так, словно цветы были отравленными.

— Ты что? — еле выговорила она. — Хорошая шутка!

— Почему шутка? — расстроился Арсений. — Просто я рад тебя видеть. Ну, пойдем, пойдем, Лизушка.

Лиза быстро переоделась все в той же холодной комнате. Неужели вот так она переодевалась здесь только вчера? Ей показалось, что прошла целая вечность.

— Знаешь, поймаем-ка машину, — сказал Арсений, когда они вышли на улицу. — Тебе сейчас незачем по морозу ходить.

Здесь, на улице, Лиза ещё яснее почувствовала, какая пустота у неё внутри. Она физически ощущала эту пустоту, ей хотелось кашлянуть, чтобы та вышла у неё горлом.

Арсений попытался о чем-то спросить её по дороге, но она не отвечала, и он тоже замолчал, сжимая её руку и то и дело поднося к своим губам.

— Лизонька, ты извини меня, — сказал он, когда они зашли наконец домой. — Я понимаю, тебе тяжело сейчас одной оставаться… Но мне пора на работу, я ведь и так вчера отпрашивался, сегодня с утра… Побудешь одна пока?

Лиза даже не кивнула. Она хотела одного — чтобы он ушел поскорее.

Оставшись одна, она легла в постель, не застеленную Арсением с утра, и уставилась в потолок пустыми бессонными глазами.

Глава 9

С той самой минуты, как Лиза вышла за порог больницы, она знала, что больше не сможет оставаться с Арсением.

Она хотела уйти в тот же день, но у неё просто не было сил подняться, и она осталась. Чемодан с её вещами стоял в углу, не разобранный.

Арсений вернулся довольно поздно, но Лиза так и не встала с дивана, хотя и не спала. Она просто не могла уснуть, ей по-прежнему казалось, что под веками у неё какие-то крошки, из-за которых не закрываются глаза.

— Как ты себя чувствуешь, Лиза? — спросил Арсений, присев рядом с ней на диван. — Температуры нет? Живот не болит?

К счастью, он не стал особенно её расспрашивать — наверное, устал на работе. Один поужинал на кухне, полистал немного свои атласы, выписал что-то в тетрадь — и лег рядом с Лизой, потрепав её по плечу.

— Спи, Лизушка, спи, поздно уже. Все прошло, теперь все будет отлично, мы с тобой будем умнее…

Уснуть она не смогла — ни в эту ночь, ни в следующую. Лиза не знала прежде, что такое бессонница, как она изматывает и терзает, — и это обрушилось на неё теперь неожиданно. Через три дня ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума.

В её ночных видениях повторялось то, что она чувствовала под наркозом: бесформенные щупальца, звон, впивающийся в тело… И голоса, без конца повторяющие одни и те же ужасные фразы…

Розы, которые подарил ей Арсений, стояли в вазе на столе. Правда, Лиза забыла налить в неё воды, и цветы быстро завяли. Лиза смотрела на ставшие совсем темными, поникшие бутоны — и ей казалось, что они сочатся каким-то тяжелым ядом.

Арсений дежурил две ночи подряд, Лиза даже не знала, когда он придет, да её это и не интересовало. Днем, вяло передвигаясь по комнате, она почти не думала о нем. Мысли её текли медленно, безучастно.

«Может быть, он и не слишком виноват, — думала Лиза. — Ну, не хотел ребенка, что здесь особенного? Действительно, свою голову надо иметь».

Дело было не в его вине или безвинности, и даже не в том, как он относится к ней. Лиза чувствовала, что не хочет больше его видеть, вот и все. Он стал ей безразличен, она не ждала, когда он придет, не прислушивалась к поворотам ключа в замке, ей было все равно, здесь он или нет. При мысли о том, что между ними может повториться близость, её передергивало.

К тому же не проходило то ощущение внутренней пустоты, которое преследовало её с самой больницы. Лиза думала, что из-за этого и рождается её безразличие ко всему, и ничего не могла с этим поделать.

На третий день, почувствовав, что голова у неё не кружится, когда она встает с дивана, а ноги не подкашиваются, — Лиза решила уйти. Теперь она ждала Арсения только для того, чтобы сказать ему об этом. Ей почему-то не хотелось уходить просто так. Он пришел не очень поздно и сразу понял, в чем дело.

— Опять уходить надумала? — спросил он. — Может, хватит, Лиза?

— Я тебя ждала, чтобы попрощаться, — сказала она.

— Очень трогательно! — усмехнулся он. — А может, чтобы я тебя поуговаривал остаться?

Лиза тут же встала, взяла чемодан. Действительно, надо было уйти, не дожидаясь его возвращения.

— Ну перестань, Лиз, перестань. — Арсений взял её за руку. — Я же пошутил. Конечно, ты сейчас нервная, но не всегда же так будет, правда? Ты намучилась, я знаю, но кто мог предвидеть, что наркоз кончится раньше? С другой стороны, рожать ещё больнее, так что неизвестно, что лучше, это ты тоже имей в виду.

«Как странно, — вяло подумала Лиза, — неужели я жила с ним в одной комнате? Ведь мы разговаривали о чем-то, любили друг друга, мне казалось, что мы чувствуем друг друга без слов… О чем он говорит сейчас?»

— Ты думаешь, что это я во всем виноват? — продолжал Арсений. — Но ведь я тебе все объяснил и ты со мной согласилась, правда? Почему ты молчишь, Лиза?

— Я тебя разлюбила, — сказала она. — Я тебя разлюбила, Арсений, и мне все равно, виноват ты или нет.

Она закрыла за собой дверь, даже не прислушиваясь, не звучат ли его шаги по коридору. Что-то заканчивалось в её жизни безвозвратно, но у Лизы не было сил для того, чтобы об этом думать.

Увидев её в дверях, Наташа ахнула:

— Лиза, что с тобой?

Николай тоже выбежал ей навстречу и в изумлении остановился на пороге гостиной.

— Посмотри, на кого ты похожа! — сказал он. — Ты что, кровь сдавала в концлагере?

— Просто я устала, Коля, — ответила она. — Я спать лучше лягу.

Ложась на диван, разложенный для неё в гостиной, Лиза боялась, что опять не сможет уснуть. Но сон навалился на неё мгновенно, как только она прикоснулась головой к подушке. Наверное, сказались наконец бессонные ночи.

— Что это с ней? — недоуменно спросил Николай, сидя на кухне. — Ведь её не узнать, ты видишь?

— По-моему, она ушла от своего доктора. Видишь, и вещи принесла, — ответила Наташа. — Ты же знаешь, какая она впечатлительная, вот и переживает.

— Черт, так я и знал! — Николай сердито ударил кулаком по колену. — Надо было вообще не пускать её к нему.

— Ты как маленький, Николка, — улыбнулась Наташа. — Как бы ты, интересно, её не пустил?

— А вот так, пусть бы лучше в Новополоцк возвращалась, — сердито ответил он. — Какие все-таки дуры эти девки, лезут, сами не знают, куда, а потом — пожалуйста!.. Что теперь прикажешь делать?

— Да ничего не делать, — пожала плечами Наташа. — Разве она просит, чтобы ты что-нибудь делал? И потом, я не понимаю, о чем переживать. Ну, не сошлись характерами, или что там у них ещё случилось. Подумаешь, горе большое! Другой найдется, долго ли. Если хочешь знать, это даже и хорошо. Зато в Германию теперь поедет, а то я уже не знала, что Нойбергам говорить.

— В Германию… — проворчал Николай. — Потом разбирайся с её любовями в Германии! То нефтянник, то доктор, только немца ещё не хватало. И что она за девка такая, все на неё липнут, как пчелы на мед!

— Красивая она, — ответила Наташа. — И вообще — необычная какая-то, это ведь чувствуется.

— Так уж и необычная? — удивился Николай. — По-моему, как все. Ну, и правда, покрасивее немножко.

— Нет, ты не понимаешь, — возразила ему Наташа. — Она живет в каком-то особенном мире — может быть, в таком, какой когда-то был, с теми чувствами и понятиями. А это ведь привлекательно для того, кто понимает. Только не всякий выдержит. Сейчас-то мир другой совсем.

— Просто бестолковая она, — сказал Николай. — Придумываешь ты все, Наташка!

Часть 3

Глава 1

— Слушай, ты хоть что-нибудь понимаешь? — услышала Лиза расстроенный шепот.

— Да, а разве это так уж трудно? — удивленно повернулась она к своей соседке — маленькой, с живыми черными глазами.

— А я ничего не понимаю, — сказала та. — И чего я такая тупая уродилась?

Они сидели рядом в небольшой комнате, в которой расположились за столами ещё пять девушек и два парня, и переписывали с доски правила сослагательного наклонения.

— Думаешь, нам это понадобится когда-нибудь? — снова спросила соседка. Ей явно не хотелось ломать голову над запутанным правилом. — Часто тебе приходится говорить в этом самом наклонении?

Лиза улыбнулась. Миловидное личико девушки выражало такое искреннее недоумение, что волей-неволей хотелось с ней согласиться.

— А вдруг придется? — поинтересовалась она.

— Мне так точно не придется, — убежденно возразила девушка. — Это пусть другие думают, что было бы, если бы. Тебя как зовут?

— Лиза.

— А меня Оксана, — представилась девушка.

— Необычное какое имя, — заметила Лиза.

— Нормальное, — возразила девушка. — Хохляцкое просто, здесь Ксения зовут.

К счастью для Оксаны, занятие вскоре кончилось, и она с облегчением бросила тетрадь в красивую кожаную сумку.

— Все, отучились! — вздохнула она. — Дернул меня черт пойти на эти курсы. Теперь, конечно, он уже не отвяжется. «Занимайся, занимайся, приобретай специальность!» — передразнила она кого-то. — А разве это специальность — сослагательное наклонение!

— Он — это кто? — спросила Лиза.

Ей понравилась эта нерадивая ученица, и она с интересом выслушала её тираду.

— Игорь, спонсор мой, — сообщила девушка. — Он все надеется, что я работать пойду. Фиг два, зачем это мне?

Оксана выглядела совсем юной, даже моложе Лизы, но ни в одном её слове не чувствовалось и тени сомнения в собственной правоте.

— А почему ты так работать не хочешь? — спросила Лиза, и тут же подумала, что сама, пожалуй, не стала бы отвечать на такие вопросы незнакомому человеку.

— А почему я должна хотеть? — удивленно вскинула брови Оксана. — Да ещё кем — секретаршей? Тоже мне, работа! Каждому давай, зарплата маленькая, а требуют, чтоб шмотки были будь-будь. Нет уж, пусть сам работает, а мне и так хорошо.

Изъяснялась она не слишком изысканно, но почему-то совсем не казалась грубой — может быть, из-за юного подвижного личика и черных глаз, которые так и светились живой сообразительностью.

— А ты зачем сюда пошла? — спросила она.

— А может, мне нравится язык изучать, просто для себя?

— Ну да! — не поверила Оксана. — Кому это сейчас надо — для себя! Тут все или для работы, или за границу хотят рвануть.

— Я для заграницы, — успокоила её Лиза.

Они оделись внизу в гардеробе. В коротенькой дубленке и джинсах, в аккуратной ушаночке, с короткой стрижкой, Оксана была похожа на мальчишку.

— Тебе куда? — поинтересовалась она, когда они оказались на улице.

— Да вообще-то домой, — ответила Лиза. — Но я не очень спешу.

Это было правдой. С тех пор как Лиза вернулась к брату, спешить ей было совершенно некуда.

Тогда, проспав беспробудно сутки и перепугав всех своим странным состоянием, Лиза собралась уезжать в Новополоцк.

— Это зачем еще? — возмутился Николай, увидев, что она собирает вещи.

— А зачем мне здесь оставаться, Коля? — спросила она, не поднимая на него глаз. — Ты же видишь, как все…

— Ничего я такого страшного не вижу, — возразил он. — С приятелем поругалась? Тоже мне, горе! Ты странная какая: почему у тебя вся жизнь вокруг мужиков вертится? Свет на них клином сошелся? Ты ведь, кажется, в Германию собиралась? Мать звонила, что виза вот-вот готова будет. И вдруг — здрасьте!

— Какая Германия…

— Что значит — какая? — рассердился Николай. — Ты обещала, люди ждут. Разве они виноваты, что у тебя здесь любовные страдания?

Лизу нисколько не убеждал его бодрый тон. Пустота, которую она неизбывно ощущала внутри, никуда не уходила; ей было все равно, что делать и где жить. Зачем надоедать здесь — ведь понятно, что брат с женой могут обойтись и без нее: Маринка в садике, Наташа работает полдня. Зачем делать вид, что она здесь необходима?

— Что мне тут делать, Коля? — спросила Лиза. — Есть и спать?

— Ну почему есть и спать? — Наташа вошла в комнату незаметно. — Мы ведь договорились, что ты немецким позанимаешься. Надо же готовиться. Представь, как ты будешь там себя чувствовать без языка.

Лизе совершенно не хотелось сейчас куда бы то ни было ехать. После всего, что с ней произошло, она чувствовала такой упадок сил, что с трудом вставала по утрам. Но ведь действительно обещала…

Так Лиза оказалась на курсах Кати Колобаевой — довольно известных, и даже ставших уже престижными. Она уже месяц занималась здесь немецким, вспоминая то, что учила в школе, а остальные изучали, кроме того, компьютер и ещё какие-то секретарские премудрости.

— Может, кофе попьем? — предложила Оксана. — Мне тоже торопиться некуда, Игорек все равно на работе.

Они зашли в маленькое кафе на Соколе, заказали кофе с бальзамом.

И во внешности, и в характере Оксаны сразу чувствовалось что-то такое располагающее, что Лизе, которой в последнее время вообще не хотелось разговаривать с людьми, сразу стало с ней легко.

— Что-то я тебя не видела здесь раньше? — спросила она Оксану.

— А я сегодня на немецком в первый раз, — объяснила та. — Я тут все изучаю, у меня это дело сериями идет. Сейчас вот немецкий начался, потом ещё какая-нибудь мурня.

— Ты ведь не москвичка? — спросила Лиза.

— Говорю же, с Украины, с Донецка. Игорек сюда привез, на курсы эти устроил.

— Сколько же тебе лет? — удивилась Лиза.

— Восемнадцать, — ответила Оксана. — Совершеннолетняя, имею право. Он к нам на выпускной вечер пришел. Потанцевали, то-се. Видно, я ему понравилась — поехали, говорит, со мной в Москву. Я и поехала.

— А родители твои что же сказали?

— А что родители? — пожала плечами Оксана. — Ты-то сама москвичка?

Лиза вкратце рассказала историю своего появления в Москве, умолчав о подробностях.

— Видишь, а говоришь — родители, — сказала Оксана. — Как будто не знаешь, каково там сейчас. У нас полгорода без работы, а остальные вроде и работают, да зарплату не получают. Только и живут с огородов. Разве у вас не так?

Лиза кивнула.

— Я вон хорошо училась, а когда школу кончала, чуть не свихнулась. Вот что, думаю, теперь делать? На панель идти? Хорошо, что Игорек подвернулся. А вообще-то я бы и без него не растерялась! — улыбнулась она. — А ты, значит, в Германию собираешься?

Лиза и сама не понимала, чем так нравится ей Оксана. Она не говорила ничего особенного, но вместе с тем не казалась ни глупой, ни вульгарной. Был в её суждениях тот простой и здравый смысл, который всегда казался Лизе недоступным и привлекательным.

Они поболтали ещё немного. Сошлись на том, что Москва — хороший город, скучно здесь не бывает. Как выяснилось, Оксана не была такой простушкой, какой казалась с первого взгляда. Она успела обойти весь город в поисках чего-нибудь необычного, бывала и в театрах — правда, без особенного интереса. Больше всего ей нравились шоу-программы в «Олимпийском».

— Ты что! — воскликнула она, узнав, что Лиза ни разу их не видела. — Ты что, это знаешь как круто! Все гремит, сверкает — жизнь кипит, вот что! Это я люблю, это тебе не тоска зеленая — сослагательное наклонение. Я вообще думаю: может, в шоу-бизнес как-нибудь прорваться?

— А разве ты поешь? — удивилась Лиза.

— Да у нас все поют. На Украине знаешь, какие все музыкальные? Я и на пианино училась. А что, звезды эти так уж хорошо поют? Ты послушай, какие у них голоса. Тут раскрутка важна. Я вот ещё подумаю, да и поговорю с Игорем. Может, стоит попробовать?

Лиза даже позавидовала ей немного: ни в чем-то она не видит повода для уныния, все для неё преодолимо, и она так уверена в собственных силах…

Они обменялись телефонами.

— Может, я ещё и брошу все-таки эти курсы дурацкие, — объяснила Оксана. — А ты мне все равно звони. Мне ведь здесь знаешь, как тоскливо бывает.

В этот день Лиза впервые не чувствовала безнадежной тоски, которая, как она думала, уже никогда не отпустит её. Не то чтобы она забыла все, что с ней произошло, но будущее почему-то уже не казалось таким беспросветным, как прежде.

Курсы Оксана все же не бросила.

— Знаешь, пока ещё это дело получится — с шоу-бизнесом, — смущенно сказала она Лизе, появляясь назавтра снова. — А дома целый день сидеть — тоже занятие так себе.

На следующий день она позвала Лизу в гости. Жила Оксана здесь же, на Соколе.

— Пойдем, — сказала она. — Я специально борщ сварила, ликер у меня есть. Куда тебе спешить, ты же сама говорила.

Квартира у неё была двухкомнатная, довольно большая и неплохо обставленная. Но все же чувствовалось, что это наемное жилье, — по какой-то недостаточности обстановки, по едва заметной вокзальности, которой не бывает в собственном доме.

— Ты что же, одна здесь живешь? — спросила Лиза, не заметив никаких следов присутствия в доме мужчины.

— Здесь — одна, — подтвердила Оксана.

— А Игорь твой где же?

— У него своя квартира, эту он для меня снимает, — объяснила она. — Он мне как предложил в Москву с ним ехать, я ему сразу сказала: только жить я с тобой не буду. Думала, он меня пошлет подальше, а он согласился. Я тебе, говорит, квартиру сниму рядом с собой, а ты ко мне будешь приходить.

— Странный какой, — удивилась Лиза.

— Все мужики странные, — согласилась Оксана. — Я тоже не понимаю, зачем ему такой геморрой. Да и недешево ведь, снимать такую хату. Ну, это его дело. Нравится — пускай. А я только так и хотела, чтоб от него не зависеть.

— Как же ты не зависишь? — улыбнулась Лиза. — За квартиру-то он платит, и за курсы твои, и вообще…

— Ну и что такого? — сказала Оксана уже знакомым неунывающим тоном. — Значит, его это устраивает, раз платит. Не больно-то он переплачивает, ты за него не волнуйся. Он парень богатый, по металлам фирмач, деньги не сильно считает. А что, думаешь, ему бы дешевле обошлось искать кого-нибудь каждый раз? Знаешь, сколько здесь проститутки берут — закачаешься! Да ещё неизвестно, на какую нарвешься.

Лиза слегка смутилась от этой логики. Может быть, Оксана права, а все же…

— Ты его хоть любишь? — спросила она.

— Люблю, конечно, — удивилась её вопросу Оксана. — Стала бы я с ним жить, если б не любила! Что я, проститутка?

Все это казалось Лизе странным. Любит, а вместе с тем так спокойно говорит, что этот парень должен оплачивать её любовь…

Оксана словно угадала её мысли.

— А как же ты думала? — спросила она, прищурившись. — Даром только птичка поет, знаешь? Что ж мне, голодать, раз я его люблю? По мне, так деньги любви не помеха, даже наоборот.

«Нет, в этом мне никогда не разобраться», — решила Лиза.

Она вспомнила было свою жизнь с Арсением, но эти воспоминания были слишком мучительны, и Лиза тряхнула головой, отгоняя их.

— А почему ты такая? — спросила Оксана, когда они пообедали и пили ликер, сидя за журнальным столиком в комнате.

— Какая?

— Ну, не знаю… Печальная какая-то все время, как будто у тебя, упаси Бог, кто умер.

Лиза заколебалась: говорить ли о том, что мучило её неотступно? Но она так давно не разговаривала ни с кем, кроме Коли и Наташи, а о том, что произошло у неё с Арсением, не говорила даже и с ними… Вот только поймет ли эта жизнерадостная, неунывающая девушка то, что не дает покоя ей, Лизе?

Оксана слушала с таким вниманием, которого трудно было от неё и ожидать. Ведь Лизе казалось, что она просто не может сидеть на одном месте больше пяти минут.

— Да-а… — произнесла она, когда Лиза замолчала. — Жалко как…

— Чего жалко? — спросила Лиза.

Ей нелегко дался этот рассказ. Все, что было у неё с Арсением, снова прошло перед глазами — и та страшная ночь в больнице… Лиза раскраснелась, голос у неё дрожал.

— Да не чего, а тебя жалко, — сказала Оксана. — Надо же, как ты влипла с этим хлыщом!

— Почему он хлыщ? — удивилась и даже немного обиделась Лиза.

— А кто же он? Ты вот на меня смотришь, как на скаженную, из-за того, что я про деньги так говорю. А он, думаешь, устроил бы все это, если б к деньгам нормально относился?

— Да ведь он не из-за денег, — попыталась объяснить Лиза. — Просто он испугался, не понял ничего. Причем тут деньги?

— Да брось ты, — поморщилась Оксана. — Это тебе так кажется, потому что ты сама такая, чувствительная слишком. А он, видать, обыкновенный хлопец, как все. Ему сейчас деньги нужны — сама же говорила, что получает мало, — а не ребенок твой, с тобой в придачу. И зря ты так из-за него убиваешься, какие-то там чувства особенные выискиваешь. Жить он хочет хорошо, вот и все. Богато, спокойно, без проблем. Ничего тут удивительного, кто ж не хочет? И ты ему была нужна, пока с тобой проблем не было, одни удовольствия.

— А твой Игорь? — прищурилась Лиза. — Он, ты думаешь, тоже бы так?..

— Ну, во-первых, я не знаю и надеюсь не узнать. Я предохраняюсь и залетать сдуру не собираюсь, — пожала плечами Оксана. — А во-вторых, он навряд ли так бы меня пробросил. Он уже знает, что почем, понимаешь? Знает, что дорого, а что дешевка. А твоему красавчику кажется, что он разбогатеет и будет счастливый по уши, вот он и готов был тебя на что хочешь послать, лишь бы ты ему не помешала.

Лиза была потрясена. А ведь она права, наверняка права! Оксана, с её простой житейской логикой, догадалась о том, чего не могла понять Лиза! И не только догадалась, но и смогла высказать это понятными словами.

— Но ты не переживай, — тут же сказала Оксана. — Таких, как твой Арсений, на каждом углу полно. Ты же в Германию едешь, за границу! Белый свет посмотришь, представляешь! — Глаза у Оксаны загорелись. — Столько всего интересного на свете, а ты убиваешься из-за какого-то… Вот мы с Игорем тоже куда-нибудь поедем скоро. Он хочет на Амазонку, на крокодилов охотиться. Ты любишь крокодилов?

— Не знаю, — улыбнулась Лиза. — Нет, наверное.

— Я тоже, но все равно интересно, — серьезно сказала Оксана.

На улице быстро темнело.

— Мне идти пора, — спохватилась Лиза. — А то Коля волноваться будет.

— Слушай, — спросила вдруг Оксана, — а зачем тебе вообще у брата жить?

— А где же мне жить? — удивилась Лиза.

— А живи у меня, — предложила та. — Представляю — у родственников!

— Коля очень хороший, — возразила Лиза. — И жена его тоже.

— Да все равно: они же все время думают, что ты ещё маленькая. Нет, я бы не смогла. Оставайся, чего ты! Я не надоедливая, не нудная. К тому же, две комнаты, хоть в прятки играй.

Лиза заколебалась. Предложение Оксаны показалось ей заманчивым. Действительно, ей нелегко было жить в семье брата. Не потому, конечно, что к ней плохо относились. Но Оксана угадала точно: и Наташа, и Николай воспринимали её как ребенка. Или как ту самую девочку, что год назад сошла с поезда на Белорусском вокзале. А Лизе казалось, что с тех пор прошла целая вечность — так сильно она переменилась.

— Но как же… — протянула она. — А Игорь твой что скажет?

— Причем тут Игорь? Он отдельно живет, говорю же. Мы с ним сразу договорились: я к нему прихожу. Ну, он бывает здесь, конечно, но в основном звонит, чтобы я пришла. Зачем ему, чтоб у меня тут было уютно, а у него — бардак холостяцкий? А так — я приготовлю у него, приберу, разве мне трудно. И вообще — с женщиной дом живой, уютный.

— А если он позвонит, а ты не хочешь идти? — заинтересовалась этими странными отношениями Лиза.

— Не хочу — не иду, он не обижается. Но я тоже, знаешь, не очень-то стараюсь злоупотреблять. Хлопец-то он нормальный, а все же… Зачем его сердить?

«Все это — палка о двух концах, — подумала Лиза. — Но какое мне, в конце концов, до этого дело?»

— Я бы перешла, конечно… — сказала она.

— Ну и переходи, чего ты стесняешься? — обрадовалась Оксана. — Мне ведь тоскливо бывает одной, иногда такая скукота. Бизнес этот — у Игоря и времени почти нет. Поговорить даже не с кем!

— Хорошо, — решилась Лиза. — Спасибо тебе…

— Вот ещё — спасибо! Церемонии какие!

Глава 2

Жить в одной квартире с Оксаной оказалось так легко, что Лиза благодарила судьбу за встречу с этой девушкой.

Оксана обожала поспать. Как это ещё она ходила три раза в неделю на курсы, которые начинались в десять?

— Компьютер этот дурацкий, немецкий этот, этикет ещё какой-то деловой! — возмущалась она, когда Лиза тормошила её утром, чтобы она не опоздала на занятия. — За что мне такое наказание, послал же Господь хлопца, никакого нет из-за него покоя!

— Ничего-ничего, Ксеня, — посмеивалась Лиза. — Тебе полезно мозгами пошевелить, пойдем!

— У меня все равно на это мозги не настраиваются, — возражала Оксана, но все-таки собиралась — торопливо умывалась теплой водой, подкрашивалась перед зеркалом в ванной, проглатывала сваренный Лизой кофе.

Часто звонил её Игорь — и тогда она исчезала со словами:

— Иду исполнять супружеские обязанности!

Лиза так и не понимала, всерьез ли Оксана относится к своему «спонсору». Но вообще-то ей было не до этих размышлений. Пока она, уйдя от Арсения, жила у Коли, ей не приходилось думать о деньгах: она никуда не ходила, ей ничего не хотелось, и деньги ей были, в общем-то, не нужны. Но сейчас Лиза чувствовала неловкость от того, что все расходы берет на себя Оксана. Правда, та только рукой махала:

— Брось ты, вот тоже! Нашла, чем считаться.

И Лиза снова позвонила по объявлениям в газете.

— Что ж, это ещё ничего — с детьми сидеть, — одобрила Оксана, узнав, что Лиза уже договорилась о работе. — Если не вредные только. У меня братику три года, так иногда выведет — как дал бы ему!..

Найдя для себя небольшой источник дохода, Лиза немного успокоилась, жизнь начала представляться ей довольно устроенной. В конце концов, разве это хуже, чем сидеть у Коли, неизвестно чем занимаясь?

Начиналась весна, и Лиза чувствовала, как вместе с первым мартовским теплом меняется её настроение. Что-то пробуждалось в ней, смутные надежды тревожили её, тот интерес к жизни, о котором говорил когда-то Виктор и который Лиза считала исчезнувшим навсегда, — снова давал о себе знать.

О Викторе она тоже вспоминала. Это были самые спокойные и счастливые воспоминания, связанные у неё с Москвой. Но она даже Оксане не рассказывала о нем — скорее всего, из-за вины перед ним, которую чувствовала постоянно. Из-за этой вины она не пыталась ему позвонить. Было что-то постыдное в том, чтобы обращаться к Виктору после того, как не удалась жизнь с Арсением.

«Ведь я все-таки не люблю его», — думала Лиза.

Теперь она знала, какой бывает любовь, и ни за что не стала бы притворяться перед Виктором.

«Наверное, Оксана меня бы не поняла, — думала она. — Но все равно — не могу я по-другому».

Однажды, вернувшись после работы, — Лиза сидела по два часа в день с пятилетним мальчиком, — она наконец увидела Игоря. Он сидел в Оксаниной комнате, на столике стоял коньяк, и Лиза ужасно смутилась, решив, что помешала.

— А вот и Лиза, — сказала Оксана. — Это Игорь, посиди с нами. Ты «Метаксу» любишь?

— Спасибо, я, может быть, потом.

Лиза проскользнула в свою комнату, но Оксана тут же вошла к ней.

— Ты чего? — удивилась она. — Думаешь, нам потрахаться негде? Морока с тобой, честное слово. Деликатность эта твоя! Пошли, пошли. Не хочешь «Метаксу», ликеру выпей или чаю. Он простой хлопец, не гордый, чего ты стесняешься?

С Игорем, действительно, было легко. Он смеялся, сыпал шутками и смотрел на Оксану такими влюбленными глазами, что Лиза сразу поняла, отчего он так охотно выполняет её прихоти. Впрочем, и Оксана не насмешничала, не старалась показать, что она им командует. Видно было, что ей нравится этот веселый парень и она охотно проводит с ним время.

— Веселая у меня Ксенька? — спросил Игорь. — Уж чего-чего, а соскучиться с ней тяжело!

Тут зазвонил его мобильный, Игорь ответил, и Лиза увидела, как мгновенно переменилось его лицо — стало жестким, суровым. Кажется, он требовал чего-то, а на другом конце оправдывались.

— Ладно, девочки, — сказал он, закончив разговор. — Я ведь на минутку заскочил. Я тебе позвоню, Ксюшка.

Он поцеловал Оксану, помахал рукой Лизе и исчез за дверью.

— Я ж говорила — бизнес, — сказала Оксана, когда он ушел. — Клятая работа, а куда денешься?

Она выглянула в окно.

— Все, поехал. Видала, какой у него охранник? «Мерс» вот недавно поменял… А все ж-таки жалко. — Лицо её погрустнело. — Все занят и занят, на крокодилов и то некогда поохотиться. — Она всмотрелась в Лизино лицо. — А ты вроде повеселела. Познакомилась, что ли, с кем?

— Нет, — ответила Лиза. — Почему обязательно познакомилась? Просто — весна, погода хорошая, я по Рождественскому бульвару гуляла… Там так красиво!

— Да, ничего, — согласилась Оксана. — Мне тоже нравится. Там, говорят, бутик какой-то американский открыли, надо будет сходить.

— Да ну тебя! — улыбнулась Лиза. — Я тебе про весну…

— Так ведь и я про весну, — засмеялась Оксана. — Хочется же купить что-нибудь красивое, обновиться.

Она любила поддразнивать Лизу, считая её излишне чувствительной, но та не могла на неё обижаться.

Уже была готова немецкая виза, уже получена была телеграмма от Нойбергов о том, что они готовы её принять, — а Лиза почему-то не чувствовала, что вот-вот уедет. И, как ни странно, ехать ей не хотелось. Раньше-то это было понятно: из-за Арсения. Но почему теперь? Втайне Лиза понимала причину, но ни за что не стала бы объяснять её, например, Оксане, опасаясь насмешек.

Теперь Лиза просто не хотела уезжать из Москвы. Этот город, к которому она всегда чувствовала неодолимое влечение, начал становиться для неё своим, она полюбила его не любовью приезжего, разглядывающего достопримечательности, а настоящей, глубокой любовью.

Конечно, Оксана непременно бы её обсмеяла. Она радовалась за Лизу и завидовала ей. Часто, вечерами, она начинала фантазировать о том, как Лиза будет жить в Кельне.

— Ведь там собор огромный? — спрашивала она. — Ты мне его сфотографируй и вышли. Нет, ну как здорово, совсем другая страна!

Оксана так восторгалась возможностью увидеть другую страну, что Лиза улыбалась.

— Ну чего ты смеешься? — говорила Оксана. — Думаешь, из Донецка многие за границей были? Одни бандиты, да ведь они в Германию не ездят, они в Эмираты больше, или отдохнуть куда — в Анталью, на Канары. А для нормальных людей — это ж, как на Марс. У меня, например, мать медсестра, отец шофер — какая там заграница!

— Ксень, может, мне и для тебя там такую работу подыскать? — спрашивала Лиза. — Наверное, каким-нибудь их соседям тоже нужна гувернантка.

— Да ну! — махала рукой Оксана. — А Игорь? Одно дело, через улицу жить, а другое — через границу. Тут уж, знаешь, он может и не понять. Да и не люблю я этих детей — возни с ними. А вот лучше, знаешь что — я к тебе как-нибудь в гости приеду! А что, возьму путевку на недельку и приеду! Одной-то скучно ехать, а Игорю все некогда…

— Приезжай, — соглашалась Лиза. — Мне без тебя там скучно будет.

— Да ну, скучно, — не верила Оксана. — Разве за границей бывает скучно?

Лиза и представить не могла, что очень скоро ей захочется уехать немедленно, не откладывая отъезд ни на день.

— Девушка, а почему это вы так поздно одна ходите? Как это вас мама отпускает?

Лиза ускорила шаг, стараясь не оборачиваться. Но милицейская машина медленно ехала вдоль тротуара, не отставая от нее.

— А где вы живете? Может, вас до дому проводить, а, девушка? Видишь, Паша, какая девушка гордая, не желает с нами разговаривать!

Машина неожиданно остановилась, милиционер выскочил на тротуар и крепко взял Лизу за плечо.

— А ну-ка стой, подруга! Документики покажи. Тоже мне, цаца какая нашлась!

Лиза попыталась сбросить его руку, но милиционер так сжал её плечо, что она вскрикнула.

— Что вам от меня надо? Какие документы?

— Известно какие: паспорт. Дай-ка сумку, я сам гляну.

Лиза растерянно смотрела, как молодой белобрысый сержант роется в её сумке.

— Ага, паспорт имеется. Ну-ка, ну-ка, может, мы с тобой соседи. Ах, вон оно что… Неувязка получается, Лизок: регистрации-то у тебя и нету. Давай в машину, да поживее!

От неожиданности Лиза не могла произнести ни слова.

— Никуда я с вами не поеду, оставьте меня в покое! — воскликнула она. — Да отпустите же меня, что вы в руку вцепились!

— Ты мне поговори еще, поговори! В руку ей вцепились… Я вот сейчас гляну, нет ли у тебя наркотиков за пазухой, если выеживаться будешь! В машину садись, я сказал. Видали мы таких гордых… Сама небось с Тверской возвращаешься, отработала смену.

Что было делать — кричать, звать на помощь? Но улица была пустынна, да и милиционер не обращал внимания на Лизино сопротивление. Не выпуская из рук сумку, он тащил Лизу к машине.

Через минуту она оказалась в темноте. Машина дернулась и, чтобы не упасть, она схватилась за решетку на окне. Все произошло так быстро, что Лиза не успела понять, куда её везут. Болела рука, которую только что сжимал своими толстыми пальцами сержант, и, главное, не оставляло чувство брезгливости. Лизе казалось, что она вымазалась в чем-то, никогда в жизни не переживала она подобного унижения! Да ещё эта угроза «глянуть за пазухой»… Лиза почувствовала, что по лицу её текут слезы, и поспешно вытерла их ладонью.

Машина остановилась у тяжелой железной двери.

— Выходи давай, чего расселась?

Лиза прошла по узкому обшарпанному коридору, в конце которого провожатый втолкнул её в какую-то комнату. Она ожидала увидеть какого-нибудь дежурного перед пультом — так, кажется, выглядит милицейское отделение? Лиза была в милиции всего один раз, когда получала паспорт. И вдруг — эта дикая история, эта комната с до середины закрашенными стенами, в которой нет ничего кроме стола и нескольких стульев… Лиза присела на край стула у стены. Приземистый милиционер уселся за столом.

— Значит, так. Если хочешь, мы на тебя быстренько протокол составим и выметешься в два счета из Москвы. Или у нас сутки-другие посидишь. Желаешь? Вижу, не желаешь.

— Но в чем дело, я не понимаю. — Несмотря на все усилия, в голосе Лизы слышались слезы. — Я к брату приехала, почему вы меня сюда привезли, как преступницу?

— Знаем мы твоих братьев, нечего мне мозги пудрить! Скажи ещё спасибо, что я сегодня добрый. Но, сама понимаешь, выходные на носу, надо и нам с Пашей отметить это дело. Мы тоже люди, не все ж нам вас по улицам ловить. Правда, Паша? — обернулся белобрысый к своему незаметно вошедшему напарнику — высокому, прыщеватому. — Так что, будь добра — плати.

— Но у меня нет… У меня все в сумке, что есть… Берите, если хотите…

— Ты меня что, за дурака держишь? — Белобрысый вытряхнул содержимое Лизиной сумки на стол. — У тебя одна мелочь в кошельке, дешево хочешь отделаться! Или надеешься натурой расплатиться? Так это я ещё посмотрю… Может, мне не хочется сегодня. Или тебе хочется, Паша? Видишь, Лизок нам натурой предлагает…

Кровь бросилась Лизе в лицо. Неужели это о ней они говорят, неужели к ней относится Пашина довольная ухмылка? Она вскочила и бросилась к двери.

— Куда, куда собралась? — Паша поймал её за руку, продолжая похабно ухмыляться. — Тебя ещё не отпускали.

Лиза снова опустилась на стул, руки у неё дрожали. Она чувствовала себя полностью во власти этих людей — хоть плачь, хоть вой, никуда не денешься. Она едва не теряла сознание от чувства собственной беспомощности. Как в кошмарном сне… Белобрысый тем временем продолжал:

— Так что подумай, где у тебя деньги, пока я не поискал хорошенько. Вспомнишь — скажешь, только поторопись, у нас ещё дел по горло.

Неожиданно Лиза успокоилась. Это было даже не спокойствие, а то необъяснимое состояние, которое заставляет людей от сильного нервного потрясения во мгновение ока перепрыгивать через высокий забор или стремительно переплывать реку. Значит, так? Они хотят денег, больше им ничего не надо. Ну так об этом и следует подумать.

— Я должна позвонить.

— Еще чего! Кому это?

— Но ведь вам нужны деньги? Сейчас их привезут.

Белобрысый оценивающе посмотрел на Лизу и, кажется, поверил её решительности.

— Ну смотри, если куда не туда позвонить вздумаешь… Проводи её, Паша, да проследи там.

Телефон находился в соседней комнате, такой же пустой, как предыдущая; работал ли здесь кто-нибудь вообще? Лиза набрала номер Оксаны. К счастью, та была дома.

— Ксеня, пожалуйста, не спрашивай, в чем дело. Я в милиции, они просят деньги, у меня ведь нет… Я не знаю, что делать, Ксеня! — Голос Лизы задрожал.

Оксана вообще никогда не задавала лишних вопросов.

— Спроси там, какое отделение, Лиза, слышишь? Игорь у меня как раз, сейчас он пришлет кого-нибудь. Да он сам приедет, не плачь, Лиза, чего ты боишься! Не волнуйся, все ж нормально, дурочка!

От Оксаниного уверенного голоса Лиза успокоилась. И правда, чего ей бояться? Разве она убийца, воровка? Все, что с ней произошло, так отвратительно, что лучше вовсе не думать об этом. Главное — вырваться отсюда. Какое счастье, что Игорь сейчас поможет, он просто не может не помочь, он такой надежный, он… Мысли лихорадочно мелькали у неё в голове, она чувствовала, что близка к истерике.

— Ну что, позвонила? — встретил её белобрысый сержант. — Спонсор приедет? А говорила, денег нет. Главное, поискать хорошо, денежки-то и найдутся, правда, Паша? У такой-то девки красивой…

Безмолвный Паша по-прежнему ухмылялся. Лиза больше не обращала на милиционеров внимания. Она почувствовала такое безразличие ко всему, что не могла произнести ни слова.

Игорь приехал через десять минут. Как только он вместе со своим мрачным охранником вошел в комнату, белобрысый сержант мгновенно оценил обстановку и вскочил из-за стола.

— Вот, пришлось о подруге вашей позаботиться. Ходит девушка ночью одна, долго ли до беды? А у нас дождалась в целости-сохранности, получите, как в аптеке. А на нас она не в обиде за заботу. Правда, Лиза? Регистрации нет, ну, это мы с вами решим по-хорошему…

Игорь положил на стол зеленую бумажку и, не прощаясь, пошел к выходу. Лиза уже ждала его у двери.

— А сумочку-то, сумочку не забудьте, — напомнил сержант. — И смотреть на меня, как на изверга, нечего. Вы девушка молодая, свое от жизни берете, а у меня семья, дети фрукты хотят кушать, понимать надо.

Игорь взял Лизу под руку. Коридор, по которому они шли к выходу, показался ей бесконечным. Только в машине она разрыдалась — со всхлипами, размазывая слезы по лицу. Игорь молчал, чтобы не смущать её. Когда Лиза немного успокоилась, он обернулся к ней:

— Ну, выплакалась? Эх, Лиза, малое ты дитя! Ведь мы не в Америке живем, чему удивляться? Неужели ты ничего такого не видала никогда?

— Не-ет… Никогда… Коля хотел — регистрацию, но столько возни, а я же скоро все равно уезжаю… И зачем так, можно же штраф… Как будто я преступница!

— Да не в регистрации дело, — усмехнулся Игорь. — Просто к ней удобнее всего придираться. Думаешь, менты не поняли, что ты не проститутка и не террористка? Да на тебя посмотреть только… С бандита больше бы взяли, а девочку отпустили по дешевке, вот и все дела. Ну, не плачь. Поехали к Ксене — чаю выпьешь, успокоишься. Или шампанского, за благополучный исход? Хватит, хватит! Такая жизнь, что поделаешь.

Всхлипывая, плавно покачиваясь на заднем сидении «Мерседеса», Лиза старалась успокоиться. Но то, что с ней произошло, не укладывалось у неё в голове. Как можно так обращаться с человеком? Ведь это милиционеры, не бандиты какие-нибудь! И они пристали к ней просто так, на всякий случай, как могли бы пристать к любой девушке, идущей вечером по улице. А если бы не Игорь, если бы некому было заплатить? Неужели все это возможно? Живешь-живешь, как все, и вдруг — унижение, беспомощность…

— Господи, ну ясное дело, все возможно! — воскликнула Оксана, когда Лиза, все ещё трясясь от пережитого, рассказала ей о том, что с ней произошло. — С Луны ты, что ли, свалилась? Менты вообще убьют, кого хочешь, и виноватых не будет. Да разве только менты? Кто сильнее, тот и прав.

— Я тебе давно говорю, — сказал Оксане Игорь, — давай сделаем прописку. Тоже хочешь влететь?

— Да ну тебя, — почему-то покраснела Оксана. — Я им и без прописки глаза повыцарапываю!

Лиза была поражена тем, как спокойно они ко всему этому относятся, — как к дождю или морозу. Но ведь это не должно так быть, ведь невозможно жить и все время знать, что твоя жизнь находится в чьей-то грубой власти!

— А все так живут, — словно отвечая на её вопрос, сказала Оксана. — Здесь ещё ничего, а в Донецке у нас вообще затопчут, если захотят. Я тебе говорю, езжай в Германию.

— И замуж там выходи, — добавил Игорь. — Здесь, знаешь, большие трудности с мужиками. Ксенечка вот не ценит меня…

— Я тебя ценю, ценю, Игорек! — Оксана поцеловала его в ухо. — А домой тебе не пора? Ну что ты с бабами сидишь? Видишь, Лиза устала.

— Да нет, — запротестовала Лиза, — зачем ему уходить…

— Правда, пора уже, — согласился Игорь. — Я ведь случайно у вас оказался: Ксеньку домой завез.

— Езжай, езжай, — поторопила его Оксана. — Завтра увидимся.

— Зачем ты его выгнала? — сказала Лиза, когда за Игорем закрылась дверь.

— Ничего с ним не будет, — ответила Оксана. — Я знаю, когда выгнать. Видишь, он не обиделся. У него выходной сегодня был, мы с ним целый день вместе. И завтра на концерт идем, потом к нему поедем, так что ты одна ночуешь. Не боишься?

— Да нет, — сказала Лиза. — Противно просто.

— Конечно, противно, — согласилась Оксана. — Они и на квартиру могут прийти, если какая сволочь-сосед стукнет. Ты смотри, не открывай никому. У нас с Игорем ключи, а больше некому. Конечно, лучше всего регистрацию сделать, да ведь ты уезжаешь не сегодня-завтра. И на улице тоже — обходи ты их за версту. Они знаешь как: сначала, вроде, позаигрывать с тобой хотят, а потом видят, что ты к ним сама в машину не ложишься, — и найдут, к чему прицепиться. Может, «Метаксы» выпьешь, расслабишься? — предложила Оксана.

— Давай, — сказала Лиза. — Действительно, надо как-то… А то в себя прийти не могу.

Коньяк растекся по телу горячей волной, и Лиза почувствовала, что ей наконец стало легче.

— Слушай, — спросила она Оксану, — а ты почему регистрацию не сделаешь? Игорь же предлагает.

— Да он жениться предлагает, вот и все.

— А ты не хочешь? — удивилась Лиза.

— А зачем? — Оксана посмотрела на неё с неожиданной серьезностью. — Зачем это мне, чтоб он на мне женился?

— Ну, не знаю… — Лиза и в самом деле не могла объяснить, зачем. — Но ведь все хотят.

— Ты очень хочешь? — спросила Оксана.

— Так ведь мне не за кого, — улыбнулась Лиза.

— А за Арсения своего хотела?

— Мне все равно было, я об этом не думала.

— А я думаю, — решительно сказала Оксана. — Так-то он хороший хлопец, ничего не скажу. А что будет, когда женится? Думаешь, он захочет, чтоб я отдельно жила, и вообще? Может, ножкой топнет и скажет: а ну, жена, стирай портки, снимай с меня сапоги! Мне это надо? Я нагляделась, как моя мать замужем жизнь прожила. Борони Боже!

— Но ведь он может и передумать когда-нибудь? — спросила Лиза. — Возьмет да и совсем уйдет?

— А я тоже не дура, — тут же возразила Оксана. — Это ты думаешь, что все надо, как есть, так и говорить. А баба должна похитрее быть, никакого греха в этом нету. Я лишнего не потребую, и свое получу всегда.

— Откуда ты все это знаешь? — удивилась Лиза. — Ведь тебе восемнадцать лет всего, ты даже моложе, чем я.

— А к жизни надо присматриваться, — сказала Оксана со смешной поучительностью. — Жизнь, она сама подскажет. Ты вот, не обижайся, как-то живешь непонятно. Как сама себе придумала, так и живешь. Про ментов вон, и то не знала. Разве можно так? Сама не защитишься — никто тебя не защитит.

— Думаешь, каждый за себя? — спросила Лиза. — Но ведь Игорь же приехал, а кто я ему?

— Ты моя подруга, вот он и приехал. Да я и не про то говорю. Конечно, люди всякие бывают, душевные тоже попадаются, чего уж там. Нельзя себе жизнь выдумывать, вот я про что! Книжек ты, что ли, начиталась? — Увидев, что Лиза выглядит усталой, Оксана спохватилась: — Я тоже молодец, учить тебя надумалась, да ещё на ночь глядя. Все равно, пока своим умом не дойдешь… Ложись, Лиз, отдохни.

Несмотря на усталость, Лиза долго не могла уснуть: сказывалось пережитое потрясение.

«Ксеня права, как всегда, — думала она. — Я выдумала себе какую-то непонятную жизнь, которая у людей вызывает только недоумение. Но что же мне делать? Ведь я не могу по-другому… Может, правда, встречу кого-нибудь в Германии? Все-таки там совсем другие люди, они бы, наверное, тоже возмутились милиционерами этими…»

Лиза впервые вспомнила в этот вечер о Германии.

«Надо ехать поскорее, — подумала она. — Чего ждать? Вот опять: выдумала для себя эту Москву, а она-то на самом деле совсем другая…»

Лиза чувствовала такое смятение, что Германия с её размеренностью, о которой она так много слышала и читала, представлялась ей как раз тем местом, где успокоится душа, где все войдет в нормальную колею.

Глава 3

Лиза вышла за таможенную калитку и огляделась, поставив на пол чемодан.

— Лиза! — тут же услышала она. — Это она, Гюнтер, я уверена.

К ней спешила невысокая подвижная женщина лет сорока пяти с некрасивым добродушным лицом. Она была в джинсах и ветровке и двигалась легко, точно девочка. Ее муж следовал за ней — высокий, нескладный, в больших очках с сильными стеклами. Это и были Фридерика и Гюнтер Нойберги, к которым прилетела в Кельн Лиза.

— Добро пожаловать, Лиза! — радостно обратилась к ней фрау Нойберг. — Я сразу тебя узнала, у тебя очень необычный цвет глаз и волос. Как поживает Наталия и её семья?

— Хорошо, — ответила Лиза, удивляясь тому, что все понимает. — Здравствуйте, фрау и герр Нойберг.

— О! — радостно захлопала в ладоши Фридерика. — Она говорит по-немецки, ты слышишь, Гюнтер? Великолепно!

— Но ведь Наташа сказала, что это необходимо, — удивилась её восторгу Лиза.

— Да, но мы все-таки сомневались, — пояснил Гюнтер Нойберг. — Большинство ваших не очень хорошо говорят, хотя и читают неплохо. Это естественно, ведь долгое время вы все не имели языковой практики.

Он говорил размеренно, тон у него был наставительный — отчасти, наверное, потому, что он старался, чтобы Лизе все было понятно.

«Но он, наверное, и вообще такой», — подумала Лиза.

Она была немного растеряна. Слишком быстро прошли два часа в самолете, и она ещё не успела осознать, что прилетела в другую жизнь. В аэропорту Кельн-Бонн даже запах был совсем другой, чем в Шереметьево. Лизе показалось, что здесь пахнет свежесваренным кофе.

— Пойдем, Лиза, — сказал Нойберг, поднимая её чемодан. — Наша машина припаркована неподалеку.

Лиза думала, что все, что она увидит, сразу поразит её — необычностью, непривычностью. Но несмотря на то что голова у неё кружилась и глаза разбегались, она не испытывала никакого потрясения. Ей казалось, что так все и должно быть — чистые улицы, блестящие машины…

Они сели в длинный «Фольксваген Пассат».

— Сейчас мы едем прямо к нам, — сказала Фридерика. — Я думаю, тебе следует сегодня отдохнуть. Твоим оформлением мы можем заняться завтра.

Гюнтер согласно кивнул. Они выехали на ровную как нитка трассу и направились к Кельну.

— Мы живем в той части города, которая называется Линденталь, — объяснял по дороге Гюнтер. — Это очень красивый район, один из лучших, ты сама убедишься. Наверное, Наталия уже рассказывала тебе, что у нас довольно большой дом, сад. Наш сын Александр сейчас в школе, он придет в два часа. Ты не боишься собак?

— А она большая? — спросила Лиза.

«Почему Наташа не сказала, что у них есть собака?» — с опаской подумала она.

— Нет, не очень. Это фокстерьер, — объяснил Гюнтер. — Наш сад слишком маленький для того чтобы иметь большую собаку.

Лиза вспоминила, что Андрюшка извел родителей, требуя завести собаку, и при этом хотел непременно сенбернара — на шестнадцатом этаже! Можно себе представить, кого бы он завел, будь у них сад!

Въехав в Кельн, они свернули на тихую улочку у церкви и, проехав метров сто, остановились возле дома с черепичной крышей, небольшим крылечком и цветами на окнах.

— Вот мы и дома, — прокомментировал Гюнтер. — Наша улица называется Ам Крилер Дом.

Наташа ещё в Москве говорила Лизе, что улица называется необычно — «У Крильского собора».

— Это очень хорошая церковь, там бывают органные вечера, которые мы ходим слушать всей семьей, — сказала Фридерика. — Если хочешь, ты можешь ходить вместе с нами или одна, как тебе больше нравится.

Лизе сразу понравились эти люди с их неторопливой доброжелательностью. И дом их тоже понравился — ещё до того как она вошла в него. Он действительно оказался большим, хотя снаружи выглядел, как табакерка. На первом этаже был просторный холл, переходящий справа в гостиную, а слева — в столовую и кухню. Лиза сразу заметила, что стена в гостиной стеклянная и дверь из неё открывается прямо в сад, где видны детские качели и небольшой водоем, красиво обложенный белыми камнями.

Еще в саду росли цветы — красные розы — и Лиза невольно вздрогнула. После того букета, который принес ей в больницу Арсений, все красные розы казались ей ядовитыми…

Впрочем, разглядывать цветы было некогда.

— Я думаю, лучше нам с тобой сначала подняться к тебе в комнату, — сказала Фридерика, — а потом осмотреть дом и до прихода Александра поговорить о том, какие у тебя будут обязанности. Конечно, сначала ты можешь принять душ, — добавила она.

Лизина комната располагалась на втором этаже. Туда вела деревянная винтовая лестница, ступеньки которой уютно поскрипывали. Фридерика распахнула перед ней дверь.

— Вот здесь ты будешь жить, — сказала она немного торжественно.

Лиза огляделась. Комната была небольшая и такая белая, что она даже удивилась: почему эта белизна нисколько не напоминает о больничной палате? У одной из стен стоял большой стеллаж для книг, на нем же помещался телевизор. У окна была узкая кровать, застеленная белоснежным пушистым покрывалом. Стол, шкаф с раздвижными дверцами, аккуратный, чуть потертый, ковер на полу.

— А там — ванная и туалет. — Фридерика показала на дверь, которую сразу не заметила Лиза. — Туда есть вход только из твоей комнаты, больше никто ими не пользуется. В этой комнате прежде жила наша дочь Ута, ей уже двадцать лет, — пояснила она. — А потом стали жить наши девочки о-пэ.

— А где теперь живет Ута? — спросила Лиза.

— Она нашла себе отдельную квартиру.

«Странно, — удивилась про себя Лиза. — Зачем искать отдельную квартиру, когда и здесь места больше чем достаточно? Может быть, Ута поссорилась с родителями, или живет не одна?»

Но об этом она, конечно, не стала расспрашивать Фридерику.

— Мы ждем тебя внизу, в столовой. Выпьем вместе кофе, если ты хочешь. Но, разумеется, ты не должна торопиться. Да, если тебе покажется, что здесь холодно, ты можешь повернуть вот эту ручку — станет теплее.

Фридерика ушла. Лиза села на кровать. По правде говоря, она немного устала от множества объяснений, которые услышала сегодня.

Она все же решила поторопиться. Зачем заставлять себя ждать? Быстро достала из чемодана купальный халат и все, что надо было ей для душа. Впрочем, в ванной тоже лежало мыло, стоял шампунь и висело белоснежное полотенце.

Вымывшись, Лиза почувствовала себя свежо и весело. Она подошла к окну, выглянула на улицу. Из окна был виден соседний сад: зеленая лужайка, ель, береза, клумба с цветами. По лужайке ходил мужчина — наверное, сосед — подталкивая перед собой какой-то агрегат, похожий на косилку.

«Зачем он косит сейчас траву? — удивилась Лиза. — Она ведь только что выросла».

Но, присмотревшись повнимательнее, она поняла, что это не косилка, а настоящий пылесос, только уличный! Сосед пылесосил лужайку, собирая прошлогодние сухие листья и мелкий сор. Лиза едва не рассмеялась — ей бы и в голову не пришло ничего подобного!

«Надо привыкать, — решила она. — То ли ещё здесь увидишь!»

Спускаясь вниз, она поняла, что кофе готов: аромат разносился по всему дому. Лиза подумала, что этот аромат больше всего создает ощущение уюта.

— Твоя комната показалась тебе удобной? — спросила Фридерика, улыбаясь.

— Да, конечно, — ответила Лиза. — В ней есть все, что мне необходимо.

Она заметила, что начинает говорить, как Фридерика и Гюнтер, объясняя каждую мелочь.

— В таком случае, — сказала Фридерика, наливая Лизе кофе и подвигая тарелочку с нарезанной тончайшими ломтиками ветчиной, — мы можем обсудить, чем ты будешь заниматься у нас в доме.

Лиза не переставала удивляться тому, как быстро она начала понимать по-немецки. А ей-то казалось, что она понимает только Оксану, беспомощно пересказывающую несложные диалоги! Впрочем, она заметила, что сама говорит не слишком хорошо — сглатывая окончания слов, нечетко выговаривая фразы. Она чувствовала, что губы должны двигаться совсем по-другому, как-то по-особенному четко, чтобы получалась настоящая немецкая речь. Ей же казалось, что, если она будет так говорить, голос её будет звучать нарочито.

— Я должен сразу сказать тебе, — заметил Гюнтер, — что убирать в доме тебе не придется. Уборщица приходит раз в неделю и делает это очень тщательно. Но, конечно, бывает необходимо что-то прибрать между делом.

Лиза кивнула.

— Мы сами провожаем в школу Александра, — объяснила Фридерика. — Но встречать его придется тебе: я в это время нахожусь в бюро.

Из дальнейших пространных объяснений Лиза поняла, что в её обязанности входит сделать покупки до прихода мальчика, приготовить легкий обед Александру, проследить, чтобы он вовремя погулял и сел делать уроки.

— Кроме того, — добавила Фридерика, — тебе необходимо будет достать из стиральной машины белье, которое я положу в нее, уходя на работу, и аккуратно его сложить. Гладить ничего не надо. Мы пользуемся сушильным устройством, и, если ты вовремя, после специального звукового сигнала, достанешь белье, оно будет абсолютно гладким.

Пока Лиза дивилась всем этим подробнейшим разъяснениям, Гюнтер добавил немного извиняющимся тоном:

— И, конечно, нам очень хотелось бы, чтобы Александр начал говорить с тобой по-русски, хотя бы чуть-чуть.

Лиза давно уже недоумевала: ведь профессор Нойберг — славист, почему же он даже не пытается говорить с ней по-русски? Теперь она решилась спросить:

— А с вами, герр Нойберг? С вами я тоже могу говорить по-русски?

Тот нисколько не смутился.

— Ты прекрасно говоришь по-немецки, твои познания, я уверен, будут расширятся. Значит, мы все можем говорить с тобой по-немецки, ведь мы в Германии.

— Таким образом, — подытожила Фридерика, — ты живешь у нас на правах взрослой дочери и пользуешься всем, чем пользуется вся семья. Мы выдаем тебе деньги на карманные расходы, оплачиваем твою страховку и проездной билет.

Тут раздался топот и в комнату влетел мальчишка. Увидев его, Лиза чуть не рассмеялась: он был совершенно рыжий, голова его просто горела огнем! По всему лицу были рассыпаны веснушки, очки сползли на кончик носа.

«В кого он такой?» — весело подумала она.

— Привет, Лиза! — сказал мальчишка. — Меня зовут Александр, я рад, что ты приехала. Ты меня научишь говорить по-русски?

— Конечно! — подтвердила Лиза.

Ей сразу понравился мальчик с таким забавным лицом и громким голосом. А она ведь боялась немного, что не сумеет найти с ним общий язык. Теперь её сомнения рассеялись.

— А где Джеки? — спросил он. — Ты ещё не видела моего Джеки?

— Джеки гуляет с фрау Гросс, — ответил отец. — Ведь мы сегодня встречали Лизу и не могли бы вовремя погулять с ним.

Александр тут же сорвался с места и побежал куда-то — наверное, за Джеки. Лиза сразу заметила, что он даже двигается совсем иначе, чем мальчишки его возраста в России, — гораздо более раскованно, стремительно.

— Александр не трудный ребенок, — сказала Фридерика, когда он исчез.

— Немного непоседливый? — спросила Лиза.

— Не больше, чем все его ровесники. Когда я был в России, мне показалось, что ваши дети гораздо медлительнее, — заметил Гюнтер.

Этот день был у Нойбергов свободным, и, дождавшись возвращения Александра, Фридерика предложила показать Лизе, где находится магазин, в котором она будет делать основные покупки. Александр бежал впереди наперегонки с Джеки — симпатичной бело-рыжей собачкой с умными глазами.

Они прошли вдоль всей тихой улицы, на которой стояли аккуратные дома. Видно было, что каждый построен по собственному проекту, и все же они были чем-то похожи. Впрочем, Лиза, наверное, принимала за сходство ту любовную ухоженность, которой так и веяло ото всех этих домов, от маленьких садиков и цветочных клумб под окнами.

Лиза не раз уже бывала в московских супермаркетах с Наташей и Колей, поэтому магазин под вывеской «Штюсген», в который они пришли, не потряс её воображение. Ей показалось, что Фридерика слегка разочарована этим.

— Я читала, что некоторые русские падают в обморок, попадая в западные магазины, — сказала та.

— Это, наверное, было давно, — улыбнулась Лиза.

Александр сразу схватил Лизу за руку и потащил в тот угол, где на полках были разложены бесчисленные упаковки с конфетами.

— Выбери, пожалуйста, те, что тебе нравятся, — сказал он. — Я хочу тебя угостить.

Лиза смутилась. У неё были с собой деньги, отчасти полученные от Коли, отчасти сэкономленные перед поездкой. Хорошо ли, чтобы ребенок покупал для неё конфеты?

— Выбери, выбери, — торопил Александр. — Знаешь, я бы на твоем месте взял вот эти, — и он показал на один из пестрых пакетов.

— Не стесняйся, Лиза, — сказала подошедшая Фридерика. — Если бы Александр не мог себе позволить угостить тебя, он не стал бы тебе этого предлагать.

Это было сказано так твердо, что Лиза поняла: здесь это — жизненный принцип, от которого никто не отходит.

Ей не раз впоследствии пришлось в этом убедиться. Та же Фридерика могла совершенно спокойно отказать ей в какой-нибудь мелкой просьбе, если считала, что будет трудно её выполнить. При этом она не оправдывалась и не испытывала ни малейшей неловкости. Наверное, если бы Лиза упрекнула её в бестактности, она бы очень удивилась.

«Может быть, так и надо? — иногда думала Лиза. — Ведь они просто не берут на себя того, чего не могут выполнить».

Но самой ей легче было выполнить то, о чем просят, чем отказать.

Она выбрала маленький пакетик, разрисованный динозаврами, и поблагодарила Александра.

«Как странно, — думала Лиза, когда они вернулись домой. — Меня окружают хорошие люди, я вижу совсем не известную мне страну, а все, что со мной происходит сегодня, начинает понемногу тяготить меня, словно я отбываю какую-то повинность».

Ей уже хотелось, чтобы поскорее наступил вечер и можно было остаться одной в своей белой комнате.

«Неужели я стала такой нелюдимой?» — с тревогой подумала Лиза.

— Кажется, Лиза совсем устала, — заметила Фридерика. — Александр, я думаю, тебе лучше поиграть пока самостоятельно.

Александр в это время показывал Лизе свою коллекцию автомоделей, взахлеб разъясняя, чем различаются «Форд Скорпио» и «Форд Сиерра».

— Тебе не надо стараться быть с нами любезной, Лиза, — сказала Фридерика, коснувшись Лизиной руки. — Если ты устала, лучше пойти и отдохнуть.

Она была права, и все же Лиза чувствовала некоторое смущение. Ведь хозяева не собираются спать и, кажется, специально сидят здесь, чтобы поговорить с ней…

— Тогда я пойду? — сказала она вопросительным тоном.

— Спокойной ночи, Лиза, — приветливо ответили Нойберги.

Поднимаясь к себе наверх, Лиза испытывала странное недоумение, которого сама не могла себе объяснить.

«Наверное, я просто устала, — решила она. — Разберусь во всем этом потом…»

Хорошо, что она привыкла вставать рано. Нойберги вставали в шесть, а Гюнтер — и того раньше. К тому времени, когда все садились завтракать, он уже два часа работал у себя в кабинете. И то, что Лиза ела, по выражению Николая, «как птичка», — тоже оказалось кстати. К еде здесь относились так торжественно, что первое время она вообще стеснялась намазывать себе бутерброд. Перед тем как начать есть, Гюнтер, Фридерика и Александр брались за руки и, слегка раскачиваясь, говорили: «А теперь друг другу скажем: приятного аппетита!» Это казалось Лизе слегка наигранным, хотя она понимала, что Нойберги делают это совершенно искренне.

Вообще, она все ещё не могла разобраться в своем отношении ко всему, что видела здесь.

«Может быть, я просто не понимаю элементарных вещей? — думала Лиза. — Почему вполне нормальные поступки людей вызывают у меня такое недоумение?»

Дома, в Новополоцке, она с тоской смотрела, как поднимаются над трубами химкомбината хвосты разноцветного дыма. Здесь же все были помешаны на охране окружающей среды, и что могло быть лучше? Но уже через месяц Лиза поймала себя на том, что не может слышать слов «окружающая среда» и видеть, как её повседневно охраняют.

Первый разговор на эту тему состоялся примерно через неделю после её приезда. Лиза полюбила ужинать вместе с Нойбергами. Было что-то уютное, напоминающее о доме, в этих семейных ужинах после напряженного дня — впрочем, не слишком утомительного для Лизы. Гюнтер и Фридерика пили чай из белых фарфоровых чашек, Александр наливал себе молоко, Лиза — апельсиновый сок. Они рассказывали друг другу, как прошел день, и Лиза видела, что и ссора Александра со школьным товарищем, и её собственные маленькие дневные открытия вызывают у Нойбергов не меньший интерес, чем, например, международный симпозиум, который готовил Гюнтер.

После ужина Фридерика сама убирала на кухне, аккуратно сортируя мусор, который предстояло выбросить завтра: отдельно — коробки от печенья и конфет, отдельно — металлические банки, отдельно — стеклянные бутылки, отдельно — что-то еще. Особенно поразили Лизу три коробочки, стоящие на подоконнике. В них лежали маленькие шарики из фольги.

— А это что? — спросила она у Фридерики.

— Мы собираем фольгу, — объяснила та. — В одну коробочку — белую, в другую — цветную, а в третью — цветную с рисунком.

— И что вы делаете с ней потом? — спросила Лиза, решив, что фольга, наверное, нужна Александру для каких-нибудь поделок.

— Потом Гюнтер отвезет её в специальное место, где её принимают на утилизацию.

— То есть вы её выбросите? — удивилась Лиза.

— Да, конечно.

— Но зачем тогда собирать её так тщательно? — не могла понять Лиза.

— Но как же ты не понимаешь, — улыбнулась Фридерика. — Фольга с рисунком уничтожается по другой технологии, чем белая фольга, ведь это надо учитывать.

— И что же, все так поступают? — поразилась Лиза.

— Многие. На нашей улице почти все, и мы отвозим её по очереди. На этой неделе как раз наша очередь собрать фольгу у всех соседей и отвезти по назначению.

«Поразительные люди! — подумала Лиза. — Как у них времени хватает на то, чтобы об этом думать?»

Она вспомнила, как в Воротниковском переулке прямо из окон летели не просто огрызки от яблок, а целые свертки с мусором, даже ведра вытряхивались со второго этажа прямо на асфальт. Это казалось Лизе необъяснимой дикостью. Но чтобы возить куда-то фольгу, собранную по всей улице… Лиза почувствовала опасливое уважение к людям, которые на это способны.

Тем временем Фридерика рассказывала ей о том, какой проблемой для Германии являются горы мусора, которые невозможно уничтожить, даже приводила какие-то цифры.

— Вам надо к нам его перевозить, — улыбнулась Лиза. — Там его живо растащат по домам.

Конечно, Фридерика была права: мусор надо уничтожать, и очень хорошо, что люди помнят об этом постоянно. Но что-то во всем этом казалось Лизе странным… Однако, она сама не понимала, что именно, и поэтому ничего не сказала Фридерике.

Только в Германии Лиза поняла, что имела в виду Наташа, говоря, что все здесь приспособлено для человека. Именно в этом была другая жизнь, а не в хороших машинах и даже не в чистых улицах. Лиза видела, как уважает себя каждый человек, незаметным образом перенося уважение к себе на других. Ей нравилось, как относятся Нойберги к уборщице и как относятся к покупателям продавцы в магазинах. Она чувствовала, что между этими явлениями есть прямая связь.

И даже вечно орущие, бегущие и толкающиеся подростки, ровесники Александра, её не раздражали. Лиза с удивлением заметила, что при всей их крикливой невоспитанности они никого не задевают и толкают только друг друга.

Вскоре после приезда она привыкла переходить улицу на перекрестках, не глядя, есть ли машины: знала, что они обязательно остановятся и пропустят её, даже если на перекрестке нет светофора. Их много было, таких мелочей, к которым она привыкла мгновенно, точно жила среди них всегда.

Глава 4

Все это был быт — приятный, необременительный, отлично устроенный, как посудомоечная машина или сушилка с таймером. Но кроме налаженного быта в Кельне был Собор. Увидев его впервые, Лиза думала о нем как о живом существе.

Он вырастал перед нею постепенно, пока она поднималась по эскалатору на улицу. У Лизы перехватило дыхание, когда она увидела эти уходящие в пасмурное небо стены — действительно казавшиеся дымными, как написал о них Блок. Она стояла на площади перед Собором, задрав голову, и ей казалось, что там, среди бесчисленных башенок и фигур, идет своя, таинственная, жизнь, которой никому не дано постичь. Она удивлялась даже не тому, как можно было построить такую громаду. Какое чувство вкладывал в неё создатель, вот что занимало Лизу. Ей казалось, что Собор говорит ей что-то ясное и отчетливое, а она не может расслышать.

Возвратившись домой, Лиза обнаружила, что из сумочки у неё вытащили кошелек.

— Конечно, Лиза, разве можно быть такой беспечной! — воскликнула Фридерика. — Возле Собора множество цыган, это надо учитывать. И, к сожалению, многие из них воруют.

Иногда Лиза ходила вместе с Нойбергами в их любимое кафе. Они пили вино, которое Фридерика и Гюнтер долго выбирали по обширной карте, грызли крошечные печенья и болтали о том, как различается течение времени в Москве и в Кельне. Лизе казалось уже, что она находится на другой планете, и она самой себе не могла объяснить, откуда появляется это чувство.

И все-таки ей было здесь одиноко. Фридерика и Гюнтер были хорошими людьми, но они годились Лизе в родители. Она быстро подружилась с Александром, которого называла Сашкой, — но интересы у него, конечно, были как раз такие, какие и должны быть у мальчишки его возраста.

Наверное, поэтому Лизу не покидало ощущение временности всего, что с ней происходит. Иногда она ловила себя на том, что эти недели и месяцы, которые наверняка никогда не повторятся в её жизни, она проводит так, словно ждет ещё каких-то событий, которые наступят после того, как она отсюда уедет.

«Может быть, это и есть ностальгия?» — думала она.

Оксана звонила ей часто.

— Ксеня, ты зачем деньги тратишь? — возмущалась Лиза.

— Да брось ты! Думаешь, у Игоря денег не хватит? — слышала она в ответ. — Ну как, не вышла ещё замуж?

Лиза только улыбалась, слыша этот вопрос. Чем больше времени она здесь проводила, тем менее реальным представлялось ей замужество. И не только потому, что она ни с кем не была знакома. Просто — что она будет здесь делать? Собирать фольгу в коробочки? Наверное, это хорошо и правильно, но при чем здесь она, Лиза?

— Нам очень жаль, Лиза, что ты здесь проводишь время в одиночестве, — сказала как-то Фридерика. — Ты не хочешь сходить куда-нибудь на дискотеку?

— Но ей, наверное, не хочется идти одной, — предположил Гюнтер. — Правда, Лиза?

Лиза согласилась — не обижать же этих милых людей, заботящихся о том, чтобы ей не было скучно. На самом деле она вовсе не была уверена в том, что ей так уж хочется на дискотеку. Она даже в Новополоцке ходила туда не слишком часто.

— Я думаю, ты можешь пойти вместе с нашей Утой, — предложила Фридерика.

Лиза снова кивнула. Она уже познакомилась к тому времени с Утой, старшей дочерью Нойбергов.

Ута пришла через неделю после того как приехала Лиза. Просто забежала как-то днем, после Университета.

— Привет! — сказала она, входя. — Как я понимаю, ты Лиза? А я Ута Нойберг.

Лиза обрадовалась, засуетилась, предлагая Уте поесть.

— Нет-нет, — остановила её Ута. — Спасибо, Лиза, я не могу поесть здесь.

— Почему? — удивилась Лиза.

— Потому что я вегетарианка, — сказала Ута.

Лиза немного растерялась, а Ута тут же объяснила:

— Я принципиально не ем мяса — в нем заключена энергия смерти. Ты видела когда-нибудь, как убивают животных?

Лиза видела, как режут курицу. Это зрелище не показалось ей приятным, но и не заставило отказаться от бульона.

«Но не все ведь должны вести себя одинаково?» — подумала она.

Но, как она быстро убедилась, Ута как раз-таки считала, что все должны вести себя одинаково.

— Нельзя пользоваться энергией смерти для того, чтобы поддерживать жизнь, — наставительно сказала она, и Лизе показалось, что в её голосе промелькнули интонации Гюнтера.

Она и внешне была на него похожа — высокая, в больших очках, со светлыми, чуть вьющимися волосами, подстриженными под мальчика.

Наверное, Уте показалось, что разговор о вегетарианстве вызвал у Лизы интерес, потому что она тут же принялась подробно рассказывать ей об этом движении в Германии. Упомянула заодно и движение против натурального меха, и Лиза невольно покраснела, вспомнив свою мерлушковую шапку, которая осталась в Москве. Послушав Уту, она поняла, что вегетарианство напрямую связано с охраной окружающей среды, о которой она и так слышала ежедневно.

— Кроме того, я принципиально не пользуюсь машиной, — сказала Ута. — Только велосипед или общественный транспорт.

— Но почему? — удивилась Лиза.

Она-то думала, что машинами здесь пользуются все: уметь водить их было так же естественно, как уметь ходить.

— Потому что это загрязняет атмосферу. Вообще, — воодушевилась Ута, — очень многое в нашей повседневной жизни должно быть изменено. Например, эти лампочки.

— Какие лампочки? — не поняла Лиза.

— Лампочки, которыми пользуются все, требуют слишком большого расхода энергии. А это значит, что активнее работают электростанции, загрязняя природу. Между тем есть другие лампочки, которые потребляют меньше энергии.

«Господи, — подумала Лиза, — все это так, но как же можно об этом думать, если ты не конструктор лампочек?»

Впрочем, она тут же устыдилась. Просто Ута чувствует ответственность за все, что происходит в стране. Что же тут плохого?

И вот теперь Лиза понимала, что ей совсем не хочется пойти на дискотеку вместе с Утой, хотя Фридерика сказала, что та охотно танцует и веселится.

«Да что же я за человек такой? — в отчаянии подумала Лиза. — Какой жизни мне хотелось бы?»

Вскоре Лизе стало казаться, что она никогда не привыкнет к Германии — не к мелочам её быта, а к тому, как здесь относятся к жизни.

«Может быть, лучше вообще уехать? — думала она иногда. — Ведь мне скучно, мне просто безнадежно скучно, и я не могу внятно объяснить, почему. Потому, что люди заботятся о природе?»

Единственное, что доставляло ей удовольствие, были беседы с Гюнтером. Они разговорились почти случайно: Гюнтер перечитывал «Евгения Онегина» и спросил у Лизы, как она оценивает поведение Татьяны Лариной. Лиза так оживилась, точно её спросили о соседке или близкой подруге. Она тут же начала рассказывать Гюнтеру все, что сама чувствовала в душе Татьяны, — и увидела, как меняется его лицо. Оно просто расцветало на глазах, куда девалась его обычная суховатость! Гюнтер внимательно слушал Лизу и даже записывал что-то на разноцветных карточках. Увидев, что он записывает, Лиза смутилась и замолчала.

— Продолжай, продолжай, пожалуйста! — воскликнул Гюнтер. — Ты говоришь очень важные вещи!

Их беседа затянулась на час, не меньше. Они поговорили ещё о лермонтовской княжне Мэри, потом — о тургеневских девушках.

— Поразительно! — сказал Гюнтер. — Ты говоришь, что не имеешь специального филологического образования?

— Но я, кажется, не сказала ничего особенного, — удивилась Лиза.

— Это именно особенное, — не согласился Гюнтер. — Ты говорила о них как о живых людях, и вместе с тобой я понял их так, как не понимал прежде. Это очень важно!

Лиза заметила, что с тех пор Гюнтер стал смотреть на неё с уважением. Он все чаще спрашивал её мнение о каких-нибудь литературных героях и всегда внимательно выслушивал её. Она чувствовала, что эти выдуманные люди и ему кажутся живыми, что и он готов часами обсуждать поступки Обломова, как будто тот был его хорошим знакомым.

«А я-то уж решила, им интересно только о фольге говорить!» — радостно думала Лиза.

Еще ей все больше нравился Кельн. Она часами готова была бродить вдоль Рейна, по старому городу, и это никогда ей не надоедало. Даже одиночество не угнетало её во время таких прогулок — может быть, потому что Лиза чувствовала всеобщую доброжелательность. Ей улыбались встречные люди, охотно разъясняя, как пройти, например, к старой ратуше. Она чувствовала, что у этих людей есть своя, отдельная жизнь, которую они берегут от постороннего вмешательства. И вместе они были общительны, веселы. Лиза и сама не понимала, как это в них совмещается.

Наверное, она бы и не поняла этого, если бы не Розали.

С Розали она познакомилась случайно, гуляя с Александром в Бетховенском парке неподалеку от дома. Июнь был жаркий до одурения, с Лизы градом катился пот. Сидя на лавочке в душной тени, она с завистью наблюдала, как неутомимый Сашка гоняет на скейте по дорожкам наперегонки с Джеки.

— Наверное, ты тоже гувернантка? — вдруг услышала Лиза.

Рядом с ней на лавочку села девушка — скорее всего, её одногодка. Ее черные прямые волосы были завязаны высоким «хвостиком», длинная челка то и дело падала на глаза. Глаза у неё были тоже черные, огромные, она смотрела на Лизу прямо и доброжелательно.

— Да, — ответила Лиза. — А откуда ты знаешь?

— Я тебя давно заметила, — сказала девушка. — Меня зовут Розали, я живу у фрау Юнг на Нойенхофераллее, и я тоже гувернантка у её дочери. А откуда ты приехала?

— Из России, — ответила Лиза.

— О! — воскликнула Розали, точно Лиза сказала, что прилетела с Марса.

Лиза давно уже заметила, что упоминание о том, что она из России, вызывает у людей необыкновенный интерес. Однажды она познакомилась в кафе с тремя девчонками. Они учились в университете. Одна из них, симпатичная негритяночка, была из государства Берег Слоновой Кости, но это ни у кого не вызвало ажиотажа. Зато стоило Лизе сказать, откуда она приехала, — и все трое обрушили на неё такой град вопросов, что она едва успевала отвечать.

— Это правда, что в России нищие падают в обморок от голода? — тут же спросила Розали. — А я приехала из Италии.

Хорошо, что Розали не ожидала немедленных ответов, потому что Лизу приводили в замешательство вопросы вроде этого, о голоде. Сказать, что это неправда, и нищие очень неплохо зарабатывают? Но ведь есть старушки, у которых и правда очень маленькая пенсия…

Розали оказалась веселой, общительной девчонкой. Ее подопечная, Эва, была ровесницей Александра, и дети с удовольствием играли вместе, пока Лиза и Розали болтали без умолку. Розали приехала из Милана и жила в Германии уже полгода.

— Тебе нравится здесь? — спросила Лиза.

— О, не все, не все! — тут же ответила Розали. — Немцы бывают ужасно нудными, ужасно!

Лиза невольно улыбнулась. Розали без всякого стеснения высказала то, что и ей приходило в голову.

— Конечно, — продолжала Розали, — они живут гораздо лучше, чем мы, у них большие зарплаты, но все равно.

Это было новостью для Лизы, которой вся Европа представлялась единым государством. То есть она, конечно, знала, что Германия отличается от Италии, но ей казалось, что эти различия касаются только природы и памятников. Как может различаться быт, когда везде одни и те же сушилки, автомобили и стиральные машины?

— Сколько они работают, мамма миа! — воскликнула Розали. — Зачем же жить, если столько работать? Потому они и живут хорошо! — тут же рассмеялась она.

Она все больше нравилась Лизе. Любые жизненные противоречия, которые у Лизы вызывали недоумение и даже отчаяние, заставляли Розали только смеяться.

— Приходи ко мне в гости, — пригласила Розали. — Я работаю до обеда, ведь и ты тоже? А потом мы можем вместе пойти куда-нибудь. Ты любишь танцевать?

С появлением Розали Лизина жизнь стала гораздо веселее. Она неожиданно поняла: а почему, собственно, её настроение должно так сильно зависеть от окружающих — от того, какие они, что они думают и делают? В Кельне можно было прекрасно проводить время, ни на кого не обращая внимания и встречая при этом всеобщую поддержку. То, что сначала показалось Лизе холодностью, оказалось на самом деле очень удобным стилем отношений между людьми, и она охотно его восприняла.

Ей, например, больше не хотелось размышлять, хорошо это или плохо, что Ута не ест мяса и так скучно рассуждает о лампочках и электростанциях. Какое, в конце концов, дело до этого ей, Лизе? Зато когда у Лизы поднялась температура, Ута немедленно приехала и привезла ей лекарство.

«Ведь этого вполне достаточно для того, чтобы поддерживать с людьми хорошие отношения, — думала Лиза. — Зачем лезть в их жизнь?»

Легкое, беспечное отношение ко всему, которое так и излучала Розали, постепенно передалось и Лизе. И она с благодарностью посматривала на свою новую подружку.

На дискотеке Лиза не знала отбою от кавалеров — впрочем, к этому она привыкла. Ей нравилось, что в отношениях с новыми многочисленными ухажерами есть какая-то приятная необязательность. Никто из них не предъявлял к ней претензий, никто не требовал, чтобы она уделяла именно ему исключительное внимание. Казалось, что этим ребятам — немцам, итальянцам, швейцарцам, испанцам — просто доставляет удовольствие танцевать с красивой русской девушкой, говорить ей комплименты, пить вино в сполохах светомузыки, потом гулять по берегу Рейна…

Однажды, в минуту особенного откровения, Лиза рассказала Розали историю своей любви к Арсению. Розали выслушала её с таким же сочувствием, которое Лиза встретила бы в любой русской девчонке. Даже гримаски её подвижного лица были похожи на Оксанины. Но реакция Розали на то, как прервалась Лизина беременность, была поразительной.

— Как ты могла это сделать! — воскликнула она. — Это ужасно, ты не должна была соглашаться ни в коем случае, ведь это живое существо!

На лице Розали был неподдельный ужас. Это при ее-то легком отношении к жизни, которое поражало Лизу!

«Боже мой, как перепутаны все мои понятия о том, что хорошо и что плохо, что допустимо, что нет! — в тоске думала в этот вечер Лиза. — Я удивляюсь, как легко Розали флиртует с кавалерами, а ведь это совершенно нормально для любой девчонки. Зато этот аборт… Почему я ожидала, что она отнесется к нему легко? Потому что так к этому и относятся почти все мои знакомые девчонки в Новополоцке?»

— Ты непременно должна приехать ко мне в Милан, — говорила Розали. — Тебе там понравится, вот увидишь. У нас такой веселый город, такая веселая страна!

Здесь, в Кельне, все казалось простым и возможным. В самом деле, почему бы не поехать в Милан? Лиза пообещала приехать непременно и была уверена, что сделает это едва ли не сразу после возвращения в Москву.

Глава 5

Гости бывали у Нойбергов часто. Лизу всегда приглашали посидеть за столом, познакомиться с новыми людьми. Незаметно для себя она научилась поддерживать беседу, даже если собеседники не казались ей особенно интересными. В ней появилась непринужденность, которой совсем не было прежде. Однажды Лиза вспомнила, как беспомощно стояла посреди просторной гостиной в загородном особняке Виктора, не зная, как повернуться среди гостей. Да с ней ли это было?

Сегодня гостем Нойбергов был Пауль Кестнер — высокий худой мужчина лет тридцати пяти с внимательным и серьезным взглядом небольших серых глаз. На нем был светлый костюм в тонкую полоску и, несмотря на жару, шелковый галстук в мелкий рисунок. Лизе показалось, что он немного похож на верблюда, — впрочем, весьма элегантного.

Разговор сразу показался Лизе скучным. Говорили о каких-то инвестициях — то есть о делах той фирмы, в которой работали Фридерика и Пауль Кестнер. Лиза заметила, что и Гюнтеру не слишком интересен этот разговор, и он слушает в основном из вежливости. Время от времени Пауль оборачивался к Лизе, что-то разъясняя ей, и каждый раз она привычно изображала вежливый интерес, хотя даже не вслушивалась в то, о чем он говорит. Она только рассматривала гостя — главным образом потому, что ей был интересен покрой его пиджака со слишком узкими, как ей казалось, лацканами.

«Может быть, так теперь модно?» — думала Лиза, кивая в то же время головой, соглашаясь с какими-то неведомыми соображениями Пауля.

Она заметила, что Гюнтер никогда не говорит о своей работе — то есть о русской литературе девятнадцатого века — когда у них бывают гости. Лиза давно уже догадалась, что Гюнтер разделяет незримой границей свою работу — довольно нудные, на её взгляд, исследования текстов, и свою тайную страсть — человеческие характеры из русских романов. Ведь они и поняли друг друга так хорошо, когда начали говорить о Татьяне Лариной… Наверное, он не хотел болтать об этом с людьми, которым все это безразлично и которые будут слушать только из вежливости — вот как Лиза сейчас слушает об инвестициях.

Вскоре Лиза улизнула из гостиной — под благовидным предлогом, что ей необходимо помочь Александру с уроками. Вниз она спустилась незадолго до ужина, чтобы помочь Фридерике накрыть на стол.

Сквозь прозрачную стену гостиной, ведущую в сад, Лиза видела, что Пауль, сидящий с Гюнтером возле детских качелей, то и дело бросает взгляды туда, в комнату, где она и Фридерика заканчивают последние приготовления к ужину.

— Прошу! — объявила наконец Фридерика, распахнув дверь в сад.

Мужчины — в том числе, разумеется, Сашка и Джеки — вошли в гостиную и восторженно заахали, увидев красиво накрытый стол. Это было ещё одно важное умение, приобретенное Лизой в Германии, — накрывать на стол. Еще живя в Новополоцке, она с удовольствием читала книги по домоводству, представляя, как когда-нибудь будет хозяйкой дома — непременно большого дома, почему-то думала она — и станет накрывать роскошный стол — вот такой, какой описывается в этих книжках. Но с повседневной жизнью, которую она знала, как-то не вязалась вся эта книжная торжественность. Здесь же Лизу сразу поразило, как тщательно накрывается стол к обычному будничному завтраку — салфетки, разноцветные свечи в хрустальных подсвечниках, сияющие приборы. И, конечно, маленькая подставочка под чайник или кофейник, внутри которой горит свечка. Такую подставочку Лиза впервые увидела в загородном доме Виктора.

Смешная торжественность, которая непременно сопровождала завтраки, обеды и ужины, постепенно начинала нравиться Лизе. Было что-то праздничное во всех этих ритуалах. А почему бы и не устраивать себе этот маленький праздник ежедневно?

Паулю понравился «русский салат», приготовленный Фридерикой по Лизиному рецепту. Сама Лиза всю жизнь была уверена, что этот салат, неизменно присутствующий дома на любом праздничном столе, называется «оливье», но в Германии было на этот счет другое мнение.

— Тебе надо попробовать то, что Лиза готовит сама, — с гордостью сказала Фридерика. — Этот борщ, эти пельмени!

— Фридерика ужасно боялась наесться лишних калорий, — улыбнулась Лиза. — Но я все-таки убедила её, что вкусными могут быть не только морковка и салатные листочки.

— Я готов поглощать калории, — тут же произнес Пауль. — Если Лиза так же хорошо готовит, как говорит по-немецки…

Лиза знала, что это не дежурный комплимент. Она и сама чувствовала, что её немецкий стал почти безупречным. После первоначальной эйфории от того, что она понимает все, что говорят Нойберги, Лиза вскоре поняла, что они все-таки стараются говорить с ней так, чтобы быть понятыми. Она помнила свою полную растерянность на улице, когда обратилась с каким-то вопросом к симпатичной молодой женщине — и на неё обрушилась лавина непонятных слов, произносимых быстро и как-то чересчур коротко. Но все это было позади, и сейчас Лиза понимала не только каждое слово, произносимое Паулем, но и оттенки смысла, которые прежде были для неё совершенно темны.

— Она ещё и читает книги такого содержания, что ей мог бы позавидовать дипломированный филолог, — добавил Гюнтер.

— Я заинтригован! — воскликнул Пауль. — Если я услышу, что Лиза ещё и любит классическую музыку…

— Я действительно люблю классическую музыку, — подтвердила Лиза. — Особенно Моцарта и Вивальди.

— Бог мой! Неужели это свойственно всем молодым русским девушкам? — всплеснул руками Пауль.

— Не знаю, всем ли, — ответила Лиза. — Мне это нравится, вот и все.

— В таком случае, — торжественно произнес Пауль, — я буду счастлив, Лиза, пригласить тебя на прекрасный концерт в соборе Альтенберга, который состоится послезавтра.

Лиза любила концерты в соборах, и её обрадовало предложение Пауля.

— Осторожно, Лиза! — засмеялась Фридерика. — Пауль — настоящий фанат классической музыки, если он найдет в тебе единомышленницу, то заставит тебя прослушать все, что можно услышать в Кельне, Бонне и окрестностях.

— Я не против, — улыбнулась Лиза. — Мы ведь можем иногда брать с собой и Александра, чтобы я не совсем забывала, зачем оказалась здесь?

Так, непринужденно болтая, они сидели за столом. Это был тот самый разговор ни о чем, который Лиза полюбила со времени её визита в загородный дом к Виктору. Она поняла, что во время такой, казалось бы, пустой болтовни замечаешь взгляды собеседника, улавливаешь его интонации, и это позволяет понять человека лучше, чем пространные рассуждения.

Они не заметили, как засиделись до темноты. Лиза, впрочем, заметила. Несмотря на то что Пауль показался ей симпатичным человеком, ей становилось скучновато в его обществе. Он взглянул на часы и удивленно произнес:

— О! Я, кажется, злоупотребил вашим гостеприимством, друзья мои. Мне пора. И я надеюсь, — обернулся он к Лизе, — что мы непременно посетим концерт в Альтенберге вместе.

— Какой милый человек, правда? — сказала Фридерика, когда стих гул машины Кестнера. — И он очень перспективный менеджер. Такое экономическое чутье! Я уверена, что у него большое будущее.

Лизу, по правде говоря, не слишком интересовало будущее Пауля Кестнера. Она складывала тарелки в посудомоечную машину и была вполне увлечена этим занятием.

А уже на следующее утро Лиза начисто забыла о Пауле Кестнере. Наступил понедельник, а этот день всегда казался Лизе безнадежно унылым. Она посмеялась над скучной Сашкиной мордашкой, провожая его в школу; теперь Лиза часто делала это вместо Фридерики.

— Понимаю тебя, приятель, — посочувствовала она. — Но что поделаешь. Я не знаю людей, которым нравится понедельник.

— Маме, по-моему, все равно, какой день, — проворчал Александр.

Лизу постепенно закружили повседневные заботы. Однажды она поймала себя на том, что привыкла ко всем этим само собою разумеющимся удобствам, из которых состоял быт. Неожиданно сломалась стиральная машина — и она запаниковала: как же теперь стирать? К счастью, мастер появился через час, и вскоре Лиза со вздохом облегчения привычно выбирала программу для стирки.

По дороге в супермаркет она заглянула в свой любимый бутик, где давно уже присмотрела для себя летний пиджак совершенно необыкновенного бронзового цвета. Фридерика уговаривала её подождать с покупкой, на которую Лиза уже и деньги отложила.

— Скоро будет летняя распродажа, этот пиджак ты, может быть, купишь вдвое дешевле. Зачем тратить деньги зря?

Но Лизе так хотелось надеть его поскорее! Она с тоской поглядывала на витрину. А что, если его купят во время распродажи быстрее, чем она успеет это сделать?

Возвращаясь домой, Лиза услышала, что звонит телефон. Быстро соскочив с велосипеда, она взбежала на крыльцо и успела взять трубку.

— Привет, Лиза! — услышала она. — Это Пауль Кестнер. Я рад, что ты дома.

«Какой Пауль Кестнер?» — едва не спросила Лиза, но вовремя вспомнила, кто это.

— Ах, да, Пауль, я тоже очень рада. Как твои дела?

— Все в порядке, — ответил он. — Я звоню, чтобы уточнить время нашей завтрашней встречи.

— Мы собираемся встретиться? — удивленно спросила Лиза.

В голосе Пауля послышалось недоумение, потом разочарование.

— Значит, ты забыла? Ведь мы договорились послушать концерт в соборе Альтенберга.

«Ну что я за идиотка! — выругала себя Лиза. — Ни за что, ни про что обидела человека!»

— Что ты, конечно, я не забыла! — поспешила она успокоить Пауля. — Просто было много дел по хозяйству, вот и вылетело из головы на минуту. Когда мы встречаемся?

Договорились, что Пауль заедет за Лизой в семь. Концерт начинался в девять, ехать до Альтенберга было недалеко.

— Но там очень красивые окрестности, — объяснил Пауль. — Возможно, ты захочешь их осмотреть.

«Что ж, будем осматривать окрестности, — весело решила Лиза. — С ума сойдешь от их тяги к знаниям! А раз уж я еду на концерт, придется все-таки купить бронзовый пиджак…»

На следующий день Пауль заехал за ней минута в минуту; впрочем, Лиза ничего другого и не ожидала. Он остановил сверкающий «Форд» у крыльца и вышел из машины, чтобы открыть перед ней дверцу. Костюм на нем был безупречный, это Лиза отметила сразу, несмотря на то что была поглощена своим новым пиджаком.

«Но на верблюда он все-таки похож, — тут же подумала она. — Хороший такой, добрый верблюд».

Окрестности Альтенберга не произвели на неё особенного впечатления — просто чистенькая, благоустроенная местность. Зато сам собор — Лиза глаз не могла от него оторвать! Его золотисто-коричневые витражи мягко светились в сумерках, он ничем не напоминал Кельнский собор, и Лиза любовалась им совсем с другим чувством — более домашним, что ли. Пауль заметил, как внимательно она рассматривает витражи, и тут же начал ей рассказывать историю этого собора, назвал даже архитектора. Лиза почувствовала, что её почему-то раздражает сейчас этот познавательный рассказ. Ей хотелось просто стоять, задрав голову, и любоваться золотым сиянием, которое шло от витража. Но не могла же она оборвать Пауля, он так искренне хотел сообщить ей что-то новое…

К счастью, следовало поторопиться, и они вошли вовнутрь.

Концерт был чудесный, тут уж Лизе не пришлось изображать интерес. Она слушала, как улетают под купол звуки детских голосов, чувствовала, как гул органа отдается в стенах. Случайно взглянув на Пауля, она поняла, что он тоже получает удовольствие от музыки Баха.

Когда смолкли последние аккорды, никто не захлопал.

— В церковных концертах хлопать не принято, — шепотом разъяснил Пауль.

Они медленно вышли на улицу, прошли к машине, припаркованной на стоянке у собора.

— Что, если мы выпьем немного вина? — предложил Пауль, и Лиза кивнула.

Они заехали в небольшой ресторанчик здесь же, в Альтенберге.

— Собственно, я хотел предложить тебе поужинать, если ты считаешь, что ещё не слишком поздно для еды, — уточнил Пауль.

— Я хочу есть, — улыбнулась Лиза. — Значит, наверное, ещё не слишком поздно?

Ужин в этом крошечном ресторанчике оказался изысканным.

— Возьмем что-нибудь легкое? — предложил Пауль, и Лиза не стала возражать.

Он заказал артишоки, какие-то французские салаты, фрукты. Лиза выпила бордо и тут же заметила, что и Пауль с удовольствием прихлебывает вино.

— Разве можно пить за рулем? — удивилась она.

Надо же, а ещё законопослушный немец! Впрочем, оказалось, что Пауль именно законопослушен: он тут же разъяснил Лизе, какое именно количество алкоголя в крови считается допустимым для водителя.

— Правда, — добавил он, — если в результате употребления алкоголя я стану виновником дорожного происшествия, то для полиции и суда окажется неважно, сколько именно алкоголя было у меня в крови.

— Странный закон! — удивилась Лиза.

— У нас много странных законов, — улыбнулся Пауль. — Например, ты знаешь, что собаки не должны лаять с одиннадцати вечера до шести утра, и ещё с двух до трех дня? И вообще, они не должны лаять больше десяти минут подряд.

— То есть как — не должны? — поразилась Лиза. — А как им запретить?

— У каждой собаки есть хозяин, — объяснил Пауль. — И он должен уметь запретить своей собаке лаять, когда все уже спят.

— А если она все-таки не хочет? — не унималась Лиза, которой уже становилось смешно. — Что тогда, пасть ей завязывать?

— Нет, — снова объяснил Пауль. — Тогда на него могут подать в суд и потребовать, чтобы он посещал с собакой специальную школу — очень дорогую! — где собаку научат правильно себя вести. Я думаю, это совершенно справедливый закон. Почему соседи должны страдать из-за чьей-то невоспитанной собаки?

Ужин был приятным, в ресторане играла тихая музыка, посверкивали в полумраке бокалы, плясали блики от свечей. И все-таки Лиза вскоре поняла, что ей хочется домой — даже не в Москву, а просто в свою, уже обжитую, комнату. Ей надоело слушать Пауля, и она ничего не могла с собой поделать.

Однако она замечала, что Пауль вовсе не торопится домой. Он явно получал удовольствие от беседы с ней.

«Бывает же так, — размышляла Лиза, машинально отвечая на какие-то его вопросы. — Ведь он хороший человек, порядочный до невозможности, это сразу видно. И почему я решила, что он скучный, разве в Новополоцке я проводила время с такими уж интересными людьми? А все-таки мне неинтересно с ним, я едва сдерживаю себя, чтобы не поглядывать каждые пять минут на часы. Почему это так?»

— Пожалуй, нам пора ехать, — решил наконец Пауль. — Ты не против?

Разумеется, она была не против. От выпитого вина Лизе хотелось спать, к тому же было уже два часа ночи.

— А ты не устал? — спросила она Пауля.

— Ничуть! — ответил он. — Мне очень приятно беседовать с тобой, Лиза, и я не чувствую усталости.

«Не уснуть бы прямо в машине, — думала она. — Странный какой-то вечер: и придраться не к чему, все было хорошо, и скука вместе с тем невообразимая!..»

— Надеюсь, мы встретимся снова, Лиза? — спросил Пауль, открывая перед ней дверцу, когда «Форд» наконец остановился у крыльца Нойбергов.

— Ну конечно! — ответила Лиза, понимая, что не сможет отказаться от встречи, когда он позвонит снова.

— Я посмотрю, где ожидаются хорошие концерты, — сказал Пауль. — Благодарю за прекрасный вечер, Лиза, и спокойной ночи.

Простившись с Паулем, Лиза едва добрела до кровати.

«Надо же, какое крепкое вино это бордо!» — подумала она, засыпая.

Глава 6

Кажется, то, для чего она ехала сюда, начало наконец осуществляться. Лиза чувствовала, как медленно проходит её душевное смятение, которое уже казалось ей неизбывным. И красные розы в саду Нойбергов больше не казались ей ядовитыми. Просто красивые цветы, вот и все.

Она привыкла к Германии, смирилась с тем, что ей не нравилось — это легко было сделать, потому что не нравящееся никак не влияло на её жизнь, — и, главное, научилась радоваться тому, что могла предложить ей эта страна. Конечно, она и сама не объяснила бы, что значит для неё это предложение — во всяком случае, не изобилие в магазинах. Может быть, свобода выбирать каждую свою минуту, каждый свой следующий шаг? Или неизменное уважение к себе, которое она чувствовала везде и всюду?

Лиза сама замечала, как повзрослела за те полгода, что провела в Германии, и это даже казалось ей странным. Разве она столкнулась здесь с какими-нибудь трудностями, отчего бы ей взрослеть?

И все-таки она смутно догадывалась, почему это произошло. Именно здесь словно прояснилось все, что с ней случилось, что она узнала после того как уехала из Новополоцка. Здесь, в этой спокойной стране, все отстоялось, уложилось в её душе, и Лиза была благодарна судьбе за эту передышку.

А в том, что эти месяцы спокойствия — именно передышка, она не сомневалась. Где-то там, в другой, но не исчезнувшей жизни, все было сложно, непонятно, даже неразрешимо, и Лиза знала, что никуда она от этого не денется, ко всему этому придется вернуться. Она со страхом думала, что будет делать там, в подзабытой жизни, откуда иногда доносились до неё милые голоса — Оксаны, Коли, Наташи…

Даже Игорь позвонил.

— Привет, Лиза! — жизнерадостно прокричал он. — Как дела?

— Да все хорошо, дорогой мой спаситель! — обрадовалась Лиза. — Вы-то с Ксеней как?

— У нас тут новости знатные! — ответил Игорь. — Мы ведь, знаешь… — Правда, Оксана тут же выхватила у него трубку.

— Да чего тут может быть такого! — воскликнула она. — Что ты его слушаешь! У нас все то же. На Амазонку меня даже не свозил.

— А курсы ты закончила, Ксень? — улыбнулась Лиза.

— Да закончила, толку-то!

— Что, работать все-таки не пойдешь?

— Да ну, какая работа!

Она явно о чем-то умалчивала, Лизе хотелось расспросить её подробнее, но Оксана совершенно не умела говорить по телефону. Не по ней это было, говорить и не видеть собеседника!

Лизе давно уже не казалось, что в повседневной жизни Нойбергов есть что-то нарочитое. Наверное, все дело было в том, что должен был произойти небольшой сдвиг зрения. Лизе надо было просто привыкнуть к другому образу жизни, как привыкла она к цветовой гамме Кельна — оттенкам трамвайных остановок, афишных тумб, витрин, одежды.

Однажды прямолинейная Фридерика даже сказала ей:

— Знаешь, Лиза, мне кажется, с тобой у нас гораздо лучший контакт, чем с нашей Утой.

— В этом нет ничего удивительного, — тут же разъяснил обстоятельный Гюнтер. — Ута увлечена своей жизнью и своими проблемами, у неё просто не остается времени на излишние эмоции, а Лиза — совсем другое дело.

Они говорили об этом в машине, возвращаясь из Амстердама, куда ездили на уик-энд. Лиза не особенно прислушивалась к разговору. Она не могла забыть этот удивительный город с его каналами, и церквями, и домами, мимо которых плавал на лодке Петр Великий…

— Тебе надо будет посмотреть Париж, — сказал Гюнтер, догадавшись, чем занята сейчас её душа. — Я уверен, этот город произведет на тебя впечатление.

«Конечно, мне надо поехать в Париж, — мысленно согласилась с ним Лиза. — Не может быть, чтобы мне не довелось его увидеть…»

Жизнь Лизы не была бы ничем омрачена, если бы не её отношения с Паулем Кестнером.

Она и сама не понимала, в чем дело, но если была в её жизни тревога, то связана она была именно с Паулем, со спокойным и добродушным Паулем, похожим на верблюда.

Лиза видела, что он влюблен в неё — и впервые осознание того, что она вызывает у мужчины это чувство, совершенно не радовало её.

Пауль звонил ей часто, и голос его всегда звучал радостно.

— Лиза, ты сказала, что любишь Моцарта? — спросил он однажды. — Может быть, мы послушаем сороковую симфонию? — И он напел в трубку первые такты.

Это неожиданно тронуло Лизу. Как мальчик, честное слово! Даже не верится, что ему уже тридцать пять, что он перспективный менеджер и даже, кажется, был женат.

— Когда мы встретимся, Пауль? — спросила Лиза, и ей показалось, что он просиял там, на невидимой стороне разговора.

Моцарта они слушали в филармонии над Рейном. Лизе очень понравилось, что во время антракта можно было выйти на просторную террасу и полюбоваться вечерними огнями над рекой. Зал был полон студентов, каких-то солидных людей, дам в вечерних платьях и девчонок в джинсах. Лиза давно уже поняла, что музыку здесь любят все. Например, сосед Нойбергов, герр Блашке — тот самый, что в первый день Лизиного приезда в Кельн пылесосил лужайку перед домом, — тридцать лет проработал таксистом, и все тридцать лет брал уроки игры на рояле — просто так, без какой-либо практической цели.

«Вот и говори после этого о немецком прагматизме», — думала она.

Пауль слушал музыку самозабвенно. Кажется, он даже Лизы не замечал в эти минуты. Впрочем, это было единственное время, когда он не замечал её, и, по правде говоря, Лиза отдыхала в эти моменты.

Но как только закончилось первое отделение концерта, Пауль снова стал предупредителен и снова не замечал никого и ничего, кроме Лизы. Они выпили шампанского, прогулялись на террасу — в общем, это был обычный концерт и обычный вечер.

Однако, Лиза замечала, что Паулю вечер не кажется таким уж обычным. Глаза его блестели, он радостно улыбался и был так воодушевлен, словно Моцарт сам исполнял сегодня свою симфонию.

— А сейчас мы можем пойти в настоящую немецкую кнайпе, — предложил Пауль, когда закончился концерт. — Если ты хочешь, конечно.

В кнайпе Лизе идти не хотелось. Она уже бывала в этих шумных пивнушках с Розали, но постеснялась сказать Паулю, что ей не очень нравится там. Поэтому они пошли в кнайпе недалеко от филармонии, где все было так, как она и предполагала — дым, шум, бесконечные пивные бокалы на столах. Лизе всегда становилось скучно, если что-нибудь происходило так, как было известно заранее. Она сказала об этом Паулю. К её удивлению, он очень заинтересовался этим её замечанием.

— Как, как ты сказала? — спросил он. — Ты любишь в жизни непредсказуемость?

— Ну, я не сказала так обобщенно, — возразила Лиза. — Просто я знаю, что именно бывает в кнайпе, и знаю, что мне это не очень интересно. Мне гораздо больше нравится бродить по городу и случайно находить какие-нибудь необычные кафе.

— В следующий раз мы так и сделаем! — воодушевился Пауль. — Правда, — тут же погрустнел он, — ведь я родился в Кельне и хорошо знаю здешние кафе. Вряд ли я обнаружу что-нибудь новое…

Лиза снова не смогла сдержать улыбку.

— Ничего, — сказала она. — Может быть, тебе будет интересно потому, что я ничего не буду знать заранее.

— Ну конечно! — просиял он. — Когда можно тебе позвонить, Лиза?

Но уже на следующий день Паулю пришла в голову более интересная идея, чем блуждания по городу в поисках неизвестного кафе.

— Скажи, Лиза, — спросил он, позвонив вечером, — ты свободна в… Скажем, в субботу?

— После обеда — да, — ответила Лиза. — До обеда я занята с Александром, ты же знаешь.

Она терялась, когда Пауль звонил ей. Лизе давно уже было понятно, как он относится к ней, и не менее понятно было, что она не в силах относиться к нему иначе, чем к хорошему знакомому. Тогда — зачем эти встречи, не обман ли это?

«Но, с другой стороны, — думала Лиза, — ведь он ни разу не признавался мне в любви, не попытался даже взять меня за руку, поцеловать…»

Иногда ей начинало казаться, что она для Пауля — просто идеальная спутница по прослушиванию классики. Точнее, она надеялась на это.

— Я хочу пригласить тебя в новый ресторан, — сказал Пауль. — Я и сам ещё там не был, он совсем новый, открылся неделю назад. Это даже не ресторан, а целый город внутри города. Надеюсь, тебе будет интересно. Кроме того, там представлены все кухни мира. Я думаю, имеет смысл их попробовать.

И Лиза снова согласилась — просто из любопытства.

Новый ресторан с каким-то мудреным названием, которое Лиза немедленно забыла, располагался в самом центре, неподалеку от филармонии. Ей показалось, что целая улица накрыта стеклянным колпаком; да так оно и было. Еще Лизе показалось, что этот многоэтажный город под стеклом стоит посреди водоема. Чтобы добраться до лифта, им с Паулем пришлось идти по дорожке из камней, ведущей к небольшому острову посередине.

Наконец они взлетели в прозрачном лифте на верхний уровень этого необычного здания. День был августовский, солнечный, огромный зал был залит светом. Правда, Лиза не сразу поняла, что уже находится в зале. Сначала ей показалось, что она по-прежнему на улице, где среди деревьев стоят столики. Прозрачная крыша над головой создавала необычное ощущение — не улицы и не здания.

Они уселись за столик, Пауль заказал аперитив. Лиза с интересом разглядывала стеклянный потолок, деревья, слишком аккуратные и цветущие для того, чтобы считаться обыкновенными уличными деревьями, картины, развешанные на стенах. Какое необычное ощущение пространства!

— В этом комплексе есть все, — объяснил Пауль. — Ресторан, картинная галерея, концертный зал, магазины, даже сауна.

— Мне здесь нравится, — сказала Лиза. — Кажется, в Москве тоже уже есть что-то подобное.

Она вспомнила, что о чем-то таком разговаривали друзья Виктора в его загородном доме.

— А мне кажется, что все это слишком современно, — сказал Пауль.

Лиза давно уже заметила, что он довольно сентиментален и предпочитает старинные кабачки с темными деревянными столами, маленькими окнами и шелестящими сухими цветами, развешанными по стенам. Кроме того, Пауль был умен, доброжелателен, его суждения были точными и глубокими. Не зря же его хвалила Фридерика.

Лиза знала, что её скука в обществе Пауля необъяснима, и старалась избавиться от этого чувства. Но ей не слишком это удавалось.

— Скажи, Лиза, — вдруг спросил он, — тебе нравится в Германии?

— Очень, — ответила она, не раздумывая.

— А что именно тебе нравится? — снова спросил Пауль.

Лиза рассмеялась.

— Если бы это было так просто! Сначала мне, пожалуй, не нравилось ничего. Даже изобилие в магазинах немного раздражало. Зачем, например, пятнадцать сортов туалетной бумаги?

— А сейчас тебе это понравилось?

— Сейчас я просто перестала об этом думать, — объяснила Лиза. — Какое мне дело, сколько сортов этой бумаги? Пусть об этом думает тот, кто её выпускает.

Видно было, что Пауль не ожидал такого ответа.

— Я думал, ты скажешь, что поняла, зачем это надо, — протянул он. — Ведь все дело в свободном рынке, в конкуренции.

— Я это знаю, — пожала плечами Лиза. — Думаешь, я не понимаю, в чем дело? Но мне ведь важно было совсем другое понять: какое все это имеет отношение ко мне и какое я имею ко всему этому отношение? Есть ли мне место в этом мире?

— И что же ты поняла? — тихо спросил Пауль.

Видно было, что он догадался, о чем говорит Лиза.

— Есть. — Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Значит… — Лицо его просияло. — Значит, ты хотела бы здесь остаться?

— Но почему ты так решил? — удивилась Лиза.

— Но если ты нашла свое место в этой жизни…

— Я не нашла его — я только поняла, что оно может найтись и для меня, вот в чем дело.

— Это уже может быть первым шагом, — заметил Пауль.

— Но я не уверена, что захочу сделать второй, — улыбнулась Лиза.

Он замолчал, не зная, что сказать на это.

— А почему ты спросил меня об этом? — заинтересовалась Лиза.

— Мне бы хотелось… Я бы ожидал… Чтобы ты захотела сделать второй шаг, — тихо произнес Пауль.

Теперь замолчала Лиза — от той неловкости, которая так часто охватывала её, когда она оставалась один на один с Паулем. Ей все время казалось, что вот-вот он признается ей в любви. И что она скажет ему тогда?

— Как я есть хочу! — весело сказала она. — У меня уже голова кружится от алкоголя без еды!

— Ну конечно! — обрадовался и Пауль. — Ведь мы пришли сюда, чтобы отлично пообедать и попробовать изделия различных национальных кухонь. Может быть, ты хочешь что-нибудь из русской кухни?

— Нет, зачем же, — улыбнулась Лиза. — Лучше, лучше… Из французской! Мне понравились артишоки.

Пауль немедленно заказал артишоки, какие-то нежные мясные медальоны, запеченый заячий паштет. На десерт подали какое-то необычное мороженое, политое горячим банановым соусом с ликером.

— Тебе ещё надо будет попробовать японскую кухню, — развеселился Пауль, видя, с каким интересом Лиза разглядывает приносимые блюда. — Я знаю один ресторан на Ноймаркте, у меня даже есть фотографии, сделанные там. Ведь приготовление японских блюд происходит в твоем присутствии, это очень эстетичное зрелище.

Лиза была рада, что прекратился смутивший её разговор о возможности остаться в Германии. Меньше всего ей хотелось вести его с Паулем.

— Мы можем прямо здесь же посетить кино, — предложил Пауль. — Я забыл сказать, что кино в этом комплексе тоже есть.

— Нет, мне не очень хочется в кино, — отказалась Лиза. — Может быть, мы лучше посмотрим картины?

Они медленно пошли вдоль «улицы», рассматривая картины, висящие на стенах. Лизе нравились картины, состоящие из необычных цветовых пятен, Пауль же только морщился: его гораздо больше привлекали пейзажи и натюрморты.

— Я рад, что тебе понравился этот комплекс, — неожиданно сказал он. — И мне хотелось бы что-нибудь подарить тебе на память о сегодняшнем прекрасном вечере.

Лиза не успела возразить, когда он решительно увлек её в какой-то магазинчик, над входом в который как раз и висела абстрактная картина.

Магазинчик оказался ювелирным, и Лиза хотела немедленно выскочить из него. Она прекрасно представляла, какие ювелирные магазины могут быть в таком фешенебельном месте. Но Пауль крепко и вежливо держал её под руку, и к ним уже спешила любезная дама.

— Мы рады приветствовать вас, господа! Чем могу служить?

— Молодая дама хочет выбрать какое-нибудь изящное украшение, — сказал Пауль.

— Что же? — Та приветливо взглянула на Лизу. — Колье, диадему, брошь, серьги, кольцо? И на какую сумму вы предполагаете сделать приобретение?

Лиза открыла было рот, чтобы ответить, но Пауль опередил её.

— Сумма в данном случае не играет существенной роли, — сказал он. — Мне хотелось бы, чтобы дама выбрала то, что ей понравится.

Сотрудница оживилась ещё больше и тут же увлекла Лизу вглубь магазина. Пауль остался стоять у входа.

— У нас богатейший выбор, — щебетала дама, — способный удовлетворить самый взыскательный вкус. Кроме того, я могу предложить вам каталоги, и выбранная вами вещь будет выслана немедленно.

Лиза проклинала себя за и промедление. Она не хотела принимать от Пауля подарки! Да ещё на сумму, которая не играет роли… К тому же она знала, что теряется перед натиском любезных продавцов. Однажды она уже зашла в невообразимо дорогой бутик на Шильдергассе и через полчаса вышла оттуда, едва не плача от непредвиденных расходов, с изящной театральной сумочкой в руках.

Но зрелище, которое ей открылось, тут же захватило её. Так удивительно, торжественно красивы были все эти украшения, сияющие в умело направленном свете под стеклами витрин! Россыпи бриллиантовых огоньков, глубокое винное свечение рубинов и аметистов, золотой блеск цепочек…

— Мне все-таки не хотелось бы, чтобы покупка была слишком дорогой, — сказала Лиза продавщице. — Что-нибудь изящное и не слишком помпезное.

— Если можно, Лиза, — Пауль подошел к ней незаметно, — мне хотелось бы посоветовать тебе выбрать что-нибудь с изумрудами. Эти камни очень пойдут к твоим глазам.

Продавщица немедленно открыла витрину, в которой были разложены украшения с изумрудами.

— Позвольте мне посоветовать вам вот этот гарнитур, — предложила она. — Белое золото с изумрудами, очень модное сочетание, которое пойдет к цвету ваших глаз и волос.

Лиза рассматривала гарнитур — изысканной формы колье с одним крупным и двумя маленькими изумрудами, длинные серьги с таким же сочетанием камней. Это было невообразимо красиво, но, взглянув на цену, она отшатнулась. Правда, Пауль успел заметить, что украшение ей понравилось.

— По-моему, прекрасно, — сказал он. — Примерь, пожалуйста, Лиза.

— Я думаю, это слишком дорого, — решительно сказала Лиза. — Я не хочу, чтобы ты делал мне такие подарки, Пауль.

— Я не стал бы тебе этого предлагать, если бы не мог себе позволить оплатить подарок, — ещё более решительно сказал Пауль.

Лиза вспомнила, что то же самое говорила ей Фридерика, когда Александр предложил угостить Лизу конфетами. И она надела колье и серьги.

— Чудесно! — обрадовался Пауль. — Ты похожа на королеву из сказки.

Лиза была так смущена и даже расстроена, что её почти не обрадовал подарок. Нет, она давно уже не думала, что подарки обязывают к постели, — как думала прежде, когда Виктор повел её к Никите Орлову. Но она прекрасно понимала, что Пауль не стал бы делать таких подарков девушке, которую он воспринимает как постороннюю. Зачем же подтверждать, что между ними установилась какая-то особенная близость?

Пока Пауль выписывал чек, Лиза расстроенно смотрела, как продавщица молниеносно упаковывает коробочку с драгоценным гарнитуром в золотистую шуршащую бумагу, вкладывает в фирменный пакетик вместе с огромным сертификатом.

— Благодарю вас за покупку и поздравляю с отличным приобретением! — улыбнулась она, провожая Лизу и Пауля до дверей.

— Ты чем-то расстроена? — спросил Пауль, когда они оказались «на улице». — Или тебе все-таки не нравятся эти вещи?

— Нет, вещи прекрасные, — сказала Лиза. — Мне не нравится, что ты подарил их мне.

— Но почему? — удивился он. — Ты считаешь, что это слишком дорого для меня? Уверяю тебя, это не так.

— Я думаю, что мне не следует принимать от тебя такие подарки, — сказала Лиза.

Она увидела, как тут же изменилось, погрустнело лицо Пауля, и ей стало жаль его.

— Не обижайся, — сказала она, чтобы смягчить свою резкость. — Дело в том, что мы так недолго знакомы с тобой. Мне кажется, такие подарки делают по меньшей мере невесте.

Лиза тут же прикусила язык: нетрудно было догадаться, что может сказать на это Пауль. Действительно, он оживился и уже открыл рот…

— Впрочем, я благодарна тебе, — поспешила добавить Лиза. — У тебя отличный вкус. Ведь это ты выбрал такой замечательный гарнитур.

Пауль промолчал. Они спустились вниз в прозрачном лифте и пошли к машине. Был вечер, сумерки подступали незаметно, тянуло прохладой с Рейна. Уже слышался на улицах особенный, беспечный женский смех, который можно услышать только в ярко освещенном вечернем городе.

— Если ты не устала, Лиза, мы могли бы ещё прогуляться пешком, — предложил Пауль.

«Зачем я взяла этот подарок? — думала Лиза. — Сейчас можно было бы сказать, что устала, попросить отвезти домой. А теперь как будто и неудобно…»

— Пройдемся по набережной, — согласилась она.

Они шли по набережной, Пауль рассказывал, что во время наводнения дома здесь стоят прямо в воде.

— Как странно, что здесь бывают наводнения, — сказала Лиза.

— Почему странно? — удивился он. — Ты думаешь, Германия слишком аккуратная страна, чтобы здесь могли быть наводнения? Но ведь природа выше человеческих банальностей.

Лиза покраснела. Какие глупости она все-таки болтает! Тоже мне, нашлась загадочная славянская душа!..

Они дошли до Музея шоколада и так же медленно вернулись обратно.

— Скажи, Лиза, а какое впечатление от Кельна было у тебя самым ярким? — спросил Пауль. — Что особенно запомнилось тебе?

Лиза задумалась.

— То, что все показалось мне здесь естественным, таким, как и должно быть, — сказала она наконец. — Ты понимаешь, у меня совсем не было никакого шока, как ни странно тебе это покажется.

— Да, тебе присуща редкостная естественность, — сказал Пауль. — Мне сразу показалось, что ты могла бы жить здесь…

«Снова он об этом, — подумала Лиза. — К чему эти разговоры, эта неизбежная неловкость?»

Чтобы как-то отвлечь Пауля от этой темы, Лиза спросила:

— А ведь я почти ничего не знаю о тебе. Только то, что ты работаешь в той же фирме, что и Фридерика, и имеешь большие перспективы. Ты ничего не рассказываешь о себе.

Пауль улыбнулся.

— Я не только имею перспективы, но и являюсь заместителем генерального директора нашей фирмы. Было бы странно, если бы в тридцать пять лет у меня было только будущее! Но что же ещё тебя интересует, Лиза? Я был женат, мы разошлись с женой два года назад.

— А почему? — осторожно спросила Лиза. — Конечно, тебе необязательно отвечать на этот вопрос.

Ей было интересно, что могло заставить такого положительного, спокойного Пауля разойтись с женой.

— В этом нет никакой тайны, — ответил Пауль. — Наши интересы с женой ни в чем не совпадали. Ей, например, было смешно, что я так много времени трачу на классическую музыку и путешествия.

«Господи! — подумала Лиза. — Вот это повод для развода!»

— В конце концов, она просто нашла себе другого мужа, — продолжал Пауль. — Его интересы совпадали с её интересами. Они оба любят жить, не задумываясь.

— А ты не любишь беззаботной жизни?

— К сожалению, она не может быть беззаботной, — сказал Пауль. — Как бы мне этого ни хотелось.

— А я? — неожиданно для себя спросила Лиза. — Я не кажусь тебе беззаботной?

— Ты очень серьезная девушка, Лиза, — ответил Пауль.

— Но почему ты так решил? — Лиза почти обиделась: значит, она выглядит занудой! — Потому, что я люблю Моцарта? Но я и джаз люблю, и рок… И на дискотеки хожу!

— Дело не в этом, — сказал он. — Ты умеешь очень глубоко чувствовать, и я понимаю, что чувства важны для тебя, что ты не относишься к жизни только практически.

«Никогда не угадаешь, что может привлечь внимание!» — удивилась Лиза.

Ведь ей казалось, что именно практичность вызывает у немцев наибольшую симпатию, и она уже решила, что никак не может соответствовать их идеалу.

Пауль погрустнел. Лизе показалось, что он словно бы колеблется, говорить ли… Она догадалась, какими могут быть его следующие слова, и беспомощно огляделась, словно в поисках поддержки. Что она ответит ему сейчас, что она вообще может ему ответить?

— Давай поедем домой? — осторожно спросила она. — По правде говоря, я немного устала. Ведь мы всегда можем встретиться ещё раз…

— К сожалению, на следующей неделе меня не будет, — сказал он. — Я еду в Брюссель на переговоры. Но я позвоню тебе сразу, как только вернусь. Если тебе ещё не надоели концерты…

Впервые, расставаясь с ним, Лиза видела, как ему хочется её поцеловать. Чтобы развеять неловкость, она сама весело чмокнула его в щеку перед тем как взбежать на крыльцо.

— Спасибо за все, Пауль!

Что ещё она могла ему сказать?

Глава 7

Когда Пауль исчез на неделю, Лиза вздохнула с облегчением. Не надо было каждую минуту ждать, что он вот-вот попробует её поцеловать, или, ещё того лучше, предложит выйти за него замуж. Лиза не представляла, что ей делать тогда. Ведь не соглашаться же только для того, чтобы его не обидеть?

Фридерика как-то поинтересовалась у нее:

— Тебе нравится Пауль Кестнер?

— Н-не знаю… — сказала Лиза. — То есть он нравится мне как человек, но я не могу сказать, что влюблена в него.

— А было бы прекрасно, если бы ты в него влюбилась, — заметила Фридерика. — Я не могла бы желать лучшего мужа для собственной дочери.

Лиза отвела глаза. Она и сама иногда думала, что это было бы неплохо — выйти замуж за Пауля, остаться в Германии, сохранить в душе драгоценное спокойствие — нет, даже не спокойствие, а согласие с самой собой. Впрочем, именно спокойствие разбивалось в прах, когда она думала о Пауле. Лиза чувствовала, что её душу вновь охватывает смятение. Почти так же это было, когда она встречалась с Виктором. Но Виктор все-таки не был ей безразличен — и кто знает, не встреть она Арсения, не налети так неожиданно любовь, как развивались бы дальше их отношения? Теперь же Лиза понимала, что Пауль не вызывает в ней никаких чувств, кроме смятения, — и никуда от этого было не деться. Она рада была бы никогда больше его не видеть, не испытывать неловкости, без которой не обходилась ни одна их встреча.

Может быть, просто сказать ему, чтобы он больше не звонил? Но чем объяснить свою неожиданную резкость? Лиза понимала, что у неё просто не хватит сил так обидеть его. А тут ещё эти изумруды…

Лиза часто надевала и рассматривала их, ей нравились эти камни, нравилась форма колье, повторяющая изгибы её тонких ключиц. И все-таки лучше бы их не было!

В какой-то момент она была готова вообще уехать из Германии, лишь бы как-нибудь выпутаться из этой ситуации. Но тут уж Лиза сама приказывала себе остановиться. Ну нельзя же так! Ведь есть ещё Нойберги, которые рассчитывают на её помощь, к которым она вообще-то и приехала. И в конце концов, почему она так тяжело воспринимает общество Пауля? Он внимателен, умен, почему бы и не встречаться с ним до тех пор, пока он не потребует от неё решительного ответа?

Однако Лиза чувствовала, что произойдет это в ближайшее время. Слишком уж откровенны становились его взгляды, слишком выразительное ожидание читалось в глазах.

Однажды он позвонил ей рано утром, когда Нойберги только что ушли на работу.

— Лиза, — сказал Пауль таким голосом, что у неё екнуло сердце, — мне очень необходимо поговорить с тобой.

— Что-нибудь случилось, Пауль? — встревоженно спросила она.

— Нет, не произошло никаких событий, но я много размышлял о наших отношениях — и мне надо поговорить с тобой.

Они договорились встретиться в восемь у Собора. Лизе почему-то не хотелось, чтобы Пауль заезжал за ней сегодня к Нойбергам.

Наверное, он приехал прямо из бюро: лицо у него было усталое, глаза обведены темными кругами.

— Было много работы? — спросила Лиза.

— Нет, как обычно. Но я мало спал сегодня.

Они зашли в кафе, и Пауль заказал вина. Пить Лизе совсем не хотелось, она чувствовала тревогу и, как обычно с Паулем, неловкость.

— Лиза, — сказал он, и её смутила некоторая торжественность, которая появилась в его голосе, — ты, конечно, заметила, что я неравнодушно отношусь к тебе.

— Да, — кивнула Лиза.

— Ты понимаешь, почему, не так ли?

— Я понимаю, — ответила Лиза. — Но мне не хотелось бы, чтобы ты говорил об этом сейчас.

— Почему? — спросил Пауль.

— Потому что я не готова тебе ответить.

На самом деле, все было наоборот. Лиза отлично знала, что может ответить ему, и ей просто не хватало мужества для того, чтобы сделать это сейчас.

Но Пауль словно не слышал её просьбы, несмотря на его обычную внимательность к её желаниям.

— И все же я должен сказать тебе сейчас, Лиза, я больше не могу держать это в себе. Я люблю тебя, у меня нет больше сомнений в этом, и я…

— Пауль, я прошу тебя, не продолжай! — воскликнула Лиза.

Она опустила глаза, покраснела, потом побледнела.

— Спасибо тебе, — тихо произнесла она наконец.

В глазах у неё стояли слезы. Это были слезы жалости, но Пауль не знал, отчего она плачет.

— Я прошу тебя, не надо говорить дальше, — тихо сказала Лиза. — Боюсь, что сейчас я могу ответить «нет»…

— Сейчас? Ты сказала именно «сейчас»?

Он смотрел на неё внимательно, словно стараясь разгадать, какое чувство стоит в её глазах.

— Сейчас, — ответила Лиза. — Именно сейчас.

«Надо было сказать, что я и потом не смогу ему ответить! — думала она в отчаянии. — Разве не прошло уже так много времени, разве я ещё в чем-то сомневаюсь? Но у меня нет на это сил…»

— Может быть, я подожду? — осторожно спросил он. — Я понимаю, ты ещё очень молода, твои желания и чувства ещё так неопределенны.

«Пусть думает так, — решила Лиза. — Это единственное, за что можно ухватиться сейчас. А потом, может быть, он все-таки сам поймет со временем, что я не люблю его».

— Хорошо, не будем об этом, — решительно сказал Пауль. — Я не хочу, чтобы тебя что-то тяготило, Лиза. И вообще, у меня есть предложение к тебе.

— Какое? — испуганно спросила Лиза.

— Не согласишься ли ты куда-нибудь поехать со мной на следующий уик-энд? Мне кажется, ты мало ездила, а ведь я люблю путешествовать.

Лиза облегченно вздохнула. Вместо выяснения отношений — к счастью, только предложение совместного путешествия.

— Куда же мы поедем? — спросила она.

Лицо его просияло.

— Я рад, что ты любишь путешествовать! И хочу предложить тебе Шлезвиг-Гольштейн. Это такой романтический край — море, острова…

Хотя Лиза и любила путешествовать, сейчас ей было все равно, куда ехать; она с удовольствием осталась бы дома.

Они договорились, что поездка состоится через неделю.

— Я отвезу тебя домой? — предложил Пауль.

— Нет, спасибо, мне хочется прогуляться немного одной, — отказалась Лиза.

Уже дома она подумала, что даже не спросила, где они будут жить. Наверное, в отеле. А ведь это значит, что они могут оказаться в общем номере? Только сейчас Лиза поняла, что может значить это путешествие.

«Но ведь он ничего не сказал мне об этом, — пыталась она возражать своим догадкам. — А что он должен был тебе сказать? — тут же спрашивала она себя. — Поинтересоваться, будешь ли ты спать с ним по дороге?»

Нет, совершенно не радовало её это путешествие!

Тем более что накануне поездки у неё вдруг состоялась беседа с Гюнтером. У Лизы язык не поворачивался назвать это просто разговором из-за той торжественности, с которой говорил с ней профессор.

— Я слышал от Фридерики, — сказал Гюнтер, — что ты едешь в Шлезвиг с Паулем Кестнером?

— Да. — Лиза подняла на него удивленные глаза. — Мы уже договорились с Фридерикой, что в следующий уик-энд я буду свободна.

— Дело не в этом, — сказал Гюнтер. — Мне кажется, тебе следует подумать, серьезно ли ты к нему относишься. Насколько я знаю Пауля, он человек основательный, обладающий завидным постоянством. И, как ты догадываешься, Пауль находится сейчас в таком возрасте и у него так сложились семейные обстоятельства, что он думает о серьезных отношениях с женщиной.

«Боже мой, — подумала Лиза, — но я-то здесь при чем? Разве это я просила Пауля, чтобы он думал о серьезных отношениях со мной? Почему же я должна об этом думать?»

Она едва не плакала. Мало ей было собственных размышлений, так ещё приходится выслушивать эти наставления от Гюнтера!

— Гюнтер, — сказала она довольно решительно, — это очень трогательно, что ты так заботишься о своем друге, но эту проблему мне все-таки придется решать самой, не так ли?

С недавних пор Лиза заметила, что, говоря с человеком, она невольно начинает использовать его же выражения и даже интонации. Правда, это получалось у нее, только когда она говорила по-немецки.

— Нет-нет, ты не должна думать, что я хочу навязать тебе какое-то решение, — поспешил объяснить Гюнтер. — Дело только в том, что ведь и для тебя важно определить твои отношения с Паулем. Ведь и ты не думаешь, что все это — забавное приключение, которое не будет иметь никаких последствий?

— Я не могу думать о последствиях, — сказала Лиза. — Я ещё сама не поняла, что происходит со мной и с ним. Не рано ли строить планы?

Наверное, Гюнтер понял, что немного перегнул палку в своем желании учить Лизу уму-разуму.

— Ну конечно, конечно, — сказал он примирительно. — Тебе совершенно не надо определяться немедленно, ты ещё так молода!.. Я только хотел знать, понимаешь ли ты, как серьезно относится к тебе Пауль Кестнер.

После подобных разговоров Лизе вообще становилось тошно думать о предстоящем путешествии. Как будто они едут специально для того, чтобы изучать друг друга!

К счастью, Пауль, приехавший за ней вечером в пятницу, был весел и явно радовался тому, что им предстоит долгая дорога вдвоем, что они увидят море…

— Там можно прекрасно кататься на яхте, — говорил он. — Вообще, я не знаю во всей Германии ничего лучше этих островов. Иногда я думаю: если бы можно было жить там всегда…

— Что же тебе мешает? — спросила Лиза.

— Моя работа слишком тесно связана с большими городами, — пояснил Пауль.

Кончался сентябрь — необычно жаркий в этом году, как и все лето.

— Очень хорошо, что мы едем на север, — повторял Пауль. — Климат в Кельне невыносимый — влажность слишком высокая, да ещё эти заводы. Вот на Зюльте ты почувствуешь, как легко будет дышать!

Лиза тоже радовалась, что впереди открываются все новые прекрасные виды. Она со все возрастающим любопытством вглядывалась в шпили дальних соборов, в идиллические домики среди полей. К тому же Пауль и не думал заговаривать с ней о том, чего она так боялась, — о развитии их отношений.

Когда они приехали во Фленсбург, было совсем темно.

— Жаль, что мы не успели засветло, — расстроился Пауль. — В окрестностях Фленсбурга есть замок, который стоит на воде. Это изумительное зрелище.

— Но ведь мы можем посмотреть его и завтра? — спросила Лиза.

— Знаешь, — возразил Пауль, — давай отправимся к нему сейчас. Рядом с ним есть небольшой отель, где мы сможем переночевать. Зато ты увидишь Глюксбург рано утром, в первых лучах восходящего солнца!

— Глюксбург? — переспросила Лиза. — Этот замок так называется?

«Счастливый замок, надо же! — подумала она. — Даже название — словно нарочно…»

Лиза надеялась, что сможет рассмотреть замок и в темноте, но Пауль даже не подъехал к нему.

— Нет-нет, мы же договорились, — сказал он. — Жалко было бы терять такое прекрасное утреннее впечатление.

«Что ж, утром так утром, — согласилась Лиза. — Ведь он так радуется, как будто готовит для меня сюрприз. Зачем лишать его этого удовольствия?»

Пауль не ошибся: маленький отель оказался совсем рядом с Глюксбургом.

— Вы увидите замок прямо из окна вашей комнаты! Это незабываемое зрелище, — приветливо-рекламным голосом уверил их портье.

Лиза слегка напряглась, когда Пауль беседовал с портье. Что, если сейчас он, словно это само собой разумеется, снимет один номер? Она сидела в кресле в дальнем углу холла и внимательно наблюдала за тем, как Пауль заполняет гостиничную карту. Покончив с формальностями, он подошел к ней.

— Лиза, вот ключ от твоего номера. Я снял оба номера на втором этаже, чтобы утром получше рассмотреть замок.

Лиза кивнула с облегчением.

— Если ты не против, — добавил Пауль, — мы могли бы выпить немного перед сном. По правде говоря, я устал за рулем, ведь я сегодня ещё и работал. Можно я приду к тебе?

— Конечно, — согласилась Лиза. — Возьми мне вино или ликер.

Она поднялась к себе в номер и едва успела помыть руки, как в дверь постучали.

— Входи, Пауль, — сказала Лиза, немного закашлявшись от волнения.

В руках у него были две огромные тарелки с овощами, зеленью и копченым мясом — наверное, он успел заказать все это в гостиничном ресторане; из карманов просторной куртки торчали две бутылки.

— Я выпью что-нибудь покрепче, чем вино, — сказал он, извлекая из одного кармана бутылку коньяка.

В Лизином номере был небольшой балкон, выходящий прямо на озеро, посреди которого возвышался замок Глюксбург. Лиза улыбнулась, разглядев этот вид.

— Но что же теперь делать, Пауль? — сказала она. — Ведь если мы выйдем на балкон, я увижу замок уже сейчас. А как же тогда первые лучи восходящего солнца?

— Я пошутил, — улыбнулся он. — Глюксбург не менее красив вечером, когда его освещают специальными прожекторами. Посмотри, он словно плывет по ночному озеру!

Лиза распахнула балконную дверь. Он действительно был прекрасен, замок Глюксбург! Его белые стены восставали прямо из озерной глубины, сияющей серебряным светом, в его очертаниях было что-то невыразимо благородное. Засмотревшись на замок, Лиза чуть не забыла о своем спутнике.

— Если тебе не холодно, — нарушил молчание Пауль, — мы можем посидеть на балконе. Посмотри, здесь есть удобный столик и кресла.

Лиза вынесла из комнаты шотландский плед и, завернувшись в него, села в плетеное кресло. Пауль поставил на столик тарелки, бокалы и налил ей вина. Себе он плеснул немного коньяка.

— За тебя, Лиза, — сказал он. — За этот чудесный вечер у озера.

«Он сентиментален, — подумала Лиза. — Ему нравится сидеть здесь со мной, пить коньяк, любоваться лунной дорожкой на озере. Да ведь и я чувствую себя сейчас прекрасно, ведь и мне стало так спокойно, уютно под этим пледом…»

Некоторое время они молчали. Лиза чувствовала, как растекается по телу приятное тепло от красного вина, как слегка туманится взгляд, словно начинают дрожать огоньки в далекой воде… Пауль не нарушал её блаженного состояния, и Лиза посмотрела на него с признательностью. И тут же встретила его взгляд — влюбленный, счастливый от того, что она сидит рядом.

Неожиданно Пауль поднялся и, быстро подойдя к Лизиному креслу, опустился перед ней на колени. Она вздрогнула, не зная, что делать. Он обнял её за талию и начал целовать — колени, руки. Лиза чувствовала, что поцелуи его становятся все более страстными, и не знала, как остановить его. Не отталкивать же, не вырываться, как будто он собирается её насиловать!

«Это и должно было произойти! — стучало у неё в висках. — Ведь он не мальчишка, он взрослый мужчина, он любит меня. Как можно было ожидать другого? Замок, ночь на балконе — все одно к одному…»

Лиза попыталась осторожно освободиться от его объятий и встать. Но Пауль тоже вскочил и обнял её ещё крепче, чем прежде. Плед соскользнул к её ногам. Пауль целовал теперь её лицо, мимолетно прикасаясь к губам, и Лиза тщетно пыталась отстраниться от него.

Арсений был её единственным мужчиной, и хотя после всего, что с ней произошло, она не могла больше представить близости с ним, — прошлое не ушло никуда. Лизе ночами мерещились его ласки — страстные, неостановимые — в то счастливое время, когда ничто не омрачало их жизни, когда их тела тянулись друг к другу, как намагниченные. До сих пор Лиза не могла представить на его месте ни одного мужчину… Это и в самом деле был яд; темные, поникшие розовые бутоны мелькнули в воспоминании.

Лиза вдруг почувствовала, что голова у неё кружится от вина все больше и больше. Ей показалось, что это Арсений обнимает её, что это его руки и губы… Она приникла к Паулю, отвечая на его поцелуи, и сразу почувствовала, как движения его стали ещё более страстными, как задрожали его руки, прикасаясь к её груди.

«Боже, что со мной! — вдруг промелькнуло в её сознании. — Что это я делаю, я не хочу!»

Руки Пауля становились все более сильными и властными, но Лиза уже стряхнула с себя тот странный дурман, который так неожиданно заставил её забыть обо всем.

— Пауль, я не могу, — прошептала она, отстраняясь от него осторожно, но решительно. — Прости, но это невозможно.

— Но почему? — произнес он с отчаянием в голосе. — Что мешает тебе, Лиза?

Если бы она могла объяснить! Арсений, воспоминания о нем? Лиза чувствовала, что не они останавливают её. Она привыкла доверять своим чувствам, и сейчас знала: даже если сможет пересилить себя вот в это мгновение в объятиях Пауля, — за ним все равно наступит другое мгновение, и третье, и невозможно будет пересиливать себя бесконечно.

— Тебе лучше пойти в свой номер, — попросила Лиза. — Ведь мы договорились, что я не отвечу тебе так скоро? Не надо требовать от меня ответа!..

Наверное, было в её голосе что-то, не оставляющее места для сомнений. Руки Пауля медленно разжались.

— Лиза, — только и мог произнести он, — каким счастливым ты могла бы меня сделать!

Он быстро повернулся и почти выбежал из номера.

Когда следующим утром они встретились в холле, Лиза заметила, что Пауль стесняется взглянуть ей в глаза. Да и ей было неловко, хотя чего им было стыдиться?

— С тобой все в порядке? — осторожно спросила она.

— Да. Правда, я не очень хорошо спал. Ну, какое впечатление произвел на тебя замок в первых утренних лучах?

Лиза улыбнулась.

— Прекрасное. Портье не обманул нас. По-моему, это действительно незабываемое зрелище.

— Остров Зюльт, на который мы отправимся сейчас, не менее прекрасен, — тут же воодушевился Пауль. — Летом там полно отдыхающих, но сейчас все едут на более теплые пляжи.

На Зюльт они добрались интереснейшим образом: машина стояла на крыше поезда.

— Иначе туда не попасть, — с удовольствием объяснил Пауль, наблюдая, как Лиза зажмурилась, когда они въехали в туннель. — Разве что на самолете.

Лизе непременно хотелось искупаться в Северном море.

— Бр-р, — поежился Пауль, — мне кажется, вода не теплее восемнадцати градусов. Неужели ты будешь купаться?

— Почему бы и нет? — тряхнула головой Лиза. — Мы знаешь как рано начинали в Двине купаться!

Лиза тут же сбросила джинсы, ярко-красную блузку и, оставшись в купальнике, побежала в воду. Пожалуй, она переоценила свои возможности! Вода обожгла её холодом, тут же показалось, что теплый сентябрьский воздух совсем не так уж и приятен. Проплыв несколько метров, Лиза пулей выскочила на берег и запрыгала на месте от холода. Пауль открыл свою сумку, которую он уже достал из багажника, и вытащил большое махровое полотенце. Набросив его и подхватив свою сумку, Лиза что было духу побежала к кабинке для переодевания. Редкие отдыхающие смотрели на неё как на сумасшедшую.

Вернувшись к Паулю, она смеялась, стуча зубами.

— Да, водичка оказалась холодновата! Вот теперь бы я не отказалась выпить чего-нибудь покрепче.

Они сели в машину и отправились на поиски какого-нибудь ресторана — кстати, подошло и время обеда.

Проведя в ресторане не меньше двух часов, отогревшись коньяком, Лиза и Пауль оставили машину на стоянке и медленно пошли вдоль берега, потом свернули куда-то, потом снова вышли к морю… Лиза даже не предполагала, что в Германии остались места, где природа так красива сама по себе, почти не облагороженная человеком.

Так, гуляя, она не заметила, что наступил вечер.

— На яхте нам придется покататься завтра утром, — сказал Пауль. — В темноте это небезопасно.

Когда они подъехали к отелю, затерянному среди небольших озер, Лизе снова стало тоскливо. Еще одна ночь через стенку от Пауля, в постоянном ожидании, что он не выдержит и вот-вот придет… Днем она находила для себя что-нибудь, отвлекающее её от этих мыслей и от этой неловкости, но вечерами все подступало снова, и Лиза ругала себя: зачем поехала?

Но этим вечером Пауль галантно простился с ней в коридоре — поцеловал руку, даже потрепал слегка по щеке.

— Спокойной ночи, дорогая Лиза. Завтра с самого утра — яхта!

Она уснула как убитая, но, уже перед сном, поймала себя на мысли о том, что даже завтрашняя прогулка на яхте не радует.

Глава 8

Уже через неделю поездка в Шлезвиг-Гольштейн стала казаться Лизе не такой уж гнетущей. Все-таки она, как и Пауль, любила путешествовать, и испортить ей впечатление от новых мест было не так-то просто. Остров Зюльт вспоминался ей, и замок Глюксбург, и бесчисленные озера с синей водой…

Но вопрос, заданный ей Паулем, стал после этой поездки совершенно неотвратимым. Лиза понимала, что должна ответить наконец, хотя прошел уже месяц после их возвращения, а Пауль ни разу не спросил о её решении.

«Зачем я сказала ему, что подумаю? — мучилась Лиза. — И что за дурацкая ситуация теперь: выходит, что я взвесила все „за“ и „против“ и решила, что он мне не подходит!»

Она чувствовала, что не сможет объяснить ему, в чем дело, отчетливыми, ясными словами, хотя для неё самой во всей этой истории не было ничего непонятного.

Лиза не любила Пауля — и это было единственное объяснение, правдивое и простое. Если бы она хоть на минуту могла думать, что есть в её жизни что-то важнее любви, — она, может быть, и согласилась бы стать его женой. Но она уже знала себя — история с Виктором не выходила у неё из памяти.

Конечно, можно было согласиться, можно было связать с Паулем свою жизнь — и что потом? В глубине души Лиза надеялась, что ей удастся встретить человека, которого она полюбит. Иначе зачем жить? Но что будет, если к этому времени она свяжет с кем-то свою жизнь? Лучше уж сразу сказать Паулю «нет».

Между тем Лизина жизнь шла себе как-то потихоньку. Уехала в Италию Розали, и это расстроило Лизу: она так привыкла к своей веселой подружке! На прощальной вечеринке в кафе, где собрались многочисленные Розалины друзья, та взяла с Лизы обещание непременно приехать в Милан не позже, чем через год.

— Подумай, как скучно тебе будет в России! — с очаровательной непосредственностью говорила Розали. — Морозы, снег, бр-р! А у нас тепло, солнце, просто райский край!

— Ну, в России тоже не все так мрачно, как тебе кажется, — улыбнулась в ответ Лиза. — Но я непременно приеду к тебе, мне и самой не терпится увидеть Италию.

Пауль появлялся в доме Нойбергов так часто, как только позволяли приличия. Лиза давно уже усвоила, что здесь не принято часто ходить друг к другу в гости, даже среди близких друзей. Друзья охотно встречались в кафе, в кнайпе и ресторанах, но дом принадлежал семейной жизни, и приход гостей был редким событием. Пожалуй, Нойберги решили сделать для Пауля Кестнера исключение. И Лиза понимала, что она тому причиной.

Они по-прежнему ходили вдвоем на концерты, бывали в опере, но Лиза дала себе слово больше не принимать от него никаких приглашений, связанных с необходимостью проводить ночь под одной крышей. Даже Париж, куда Пауль предложил ей поехать на очередной уик-энд, не соблазнил её.

«Как это тягостно, — думала Лиза. — Неужели он не может жениться на ком-нибудь?»

Но Пауль, кажется, и не думал о том, чтобы жениться «на ком-нибудь». Он и Лизе ни разу не напомнил о данном ею обещании подумать. Наверное, не хотел ломать те хрупкие дружелюбные отношения, которые установились между ними.

Встречаясь с Паулем, Лиза уже привыкла взвешивать: большое ли напряжение связано с его сегодняшним приглашением? Если уж приходится терпеть его общество, то надо хотя бы обходиться без лишней тягостности…

Только однажды она не смогла отказаться от такого приглашения, которое заставило её напрячься: Пауль пригласил её к себе домой. Они были знакомы уже полгода, а Лиза только примерно представляла себе, где он живет, — кажется, в Юнкерсдорфе, богатом предместье Кельна.

— У тебя будет день рождения? — спросила Лиза.

— Нет, — удивился он. — Почему ты так решила?

— У тебя немного более таинственный вид, чем обычно, — объяснила она.

— Просто мне очень хочется, чтобы мы поужинали вдвоем в моем доме, — сказал он. — И потом, ведь я понимаю, что бываю у Нойбергов слишком часто, и мне неловко злоупотреблять их гостеприимством.

Дом, в который Пауль привез Лизу, был довольно большой, двухэтажный.

— Здесь есть ещё мансанда, а в подвале я оборудовал отличный бар. Пойдем, ты посмотришь!

Бар Лизе очень понравился. Он был сделан в морском стиле — по стенам были развешаны сети и корабельные фонари, чучела рыб и морские карты с розами ветров. Здесь стояли простые деревянные столы и оплетенные паутиной бутылки.

Лиза видела, что в доме продумана каждая мелочь. Даже в домашние тапочки были вставлены пластмассовые распорки, как в выходные туфли.

Они прошлись по всем комнатам — идеально убраным, со вкусом обставленным. Блестел паркет, уютно высились горки разноцветных подушек на диванах.

«Как, наверное, грустно жить одному в таком огромном доме», — подумала Лиза, но не стала говорить этого вслух, чтобы не касаться опасной темы.

Оказалось, что Пауль отлично готовит.

— Неужели ты сделал все это сам? — удивленно спросила Лиза, когда на столе появилось благоухающее горячее блюдо — седло молодого барашка с какими-то необыкновенными специями.

— Что тебя в этом удивляет? — спросил Пауль.

«Правда, ведь здесь многие мужчины готовят не хуже женщин», — вспомнила Лиза.

— Я люблю готовить, — добавил он. — Вообще, мой дом — это мой особый мир, который я сам для себя создал по собственному вкусу, и которым я очень дорожу. Даже Ангела, когда мы разводились, не претендовала на дом, хотя по закону имела на это право.

Лиза поняла, что сейчас он продолжит свою мысль.

— Лиза, — сказал Пауль, осторожно прикасаясь к её руке, — ты единственная женщина, которую я хотел бы видеть своей женой и хозяйкой своего дома. Прошу тебя, ответь мне наконец, ведь ты обещала…

Лиза молчала, не поднимая на него глаз. Что ж, надо решиться!..

— Пауль, — с трудом проговорила она, — мне трудно выразить, как хорошо я к тебе отношусь. Ты обладаешь всеми качествами, которым может позавидовать любой мужчина и о которых может мечтать для своего мужа любая женщина. И я надеюсь, что ты непременно встретишь женщину, с которой будешь счастлив…

— Я уже встретил её, — сказал Пауль.

— Но я не встретила того мужчину, которого смогу полюбить, — сказала Лиза, и на лице её появилось извиняющееся выражение. — Что мне делать? Я не могу ответить тебе «да».

Он молчал — что он мог сказать?

— Что ж, — сказал Пауль после долгого молчания. — Я не могу потерять надежду на то, что твое решение все-таки переменится когда-нибудь.

Лиза тяжело вздохнула. Он по-прежнему хотел думать, что окончательное решение откладывается; но она сказала ему все. Она поколебалась ещё минуту: сказать ли ему, что им лучше не встречаться больше, что её тяготят эти встречи? — и не сказала.

— Спасибо, ужин был великолепный, — улыбнулась она. — Мне пора домой, Пауль.

Лиза поймала себя на том, что даже во время самых увлекательных путешествий с ним она всегда больше всего ждет момента, когда сможет произнести эту фразу.

«Мне легче, чем ему, — думала Лиза, глядя с крыльца, как машина Пауля отъезжает от дома Нойбергов. — Я не испытываю даже горечи, только жалость к нему, мои надежды не разбиты. А он? Ведь он приедет сейчас в свой пустой большой дом — что он будет делать? Включит свет во всех комнатах, чтобы не чувствовать себя одиноко?»

Ей хотелось сейчас только одного: чтобы Пауль как можно скорее нашел себе жену и был с нею счастлив.

Приближалось Рождество. Лиза, конечно, не видела, как празднуют Рождество в Германии, но читала об этом так много, что уже представляла себе это волшебное время. Все было бы хорошо, если бы не мысли о Пауле, если бы не необходимость встречаться с ним. Он так мужественно старался делать вид, что они остались друзьями, так неизменно приглашал Лизу все на те же концерты… Кажется, за всю свою жизнь она не прослушала так много музыки, как за эти полгода!

— Боюсь, ты будешь разочарована тем, как у нас празднуют Рождество, Лиза, — улыбалась Фридерика в ответ на её расспросы. — Ведь это очень семейный праздник и, по-моему, грустный. Совсем другое дело — Новый год, вот тогда все будут петь и веселиться на улицах.

Лизе нравились рождественские ярмарки — с каруселями, шарманщиками и горячим глинтвейном на улицах. Ей нравилось, что все покупают подарки — родственникам, друзьям, приятелям, едва ли не случайным знакомым. Магазины были полны людей, как никогда прежде.

Сочельник Лиза провела с Нойбергами. Ведь эту ночь принято было встречать в семье, а она успела так привязаться к ним, что воспринимала их как свою семью. Словно подтверждая её мысль, Фридерика сказала, когда они поздравили друг друга с наступившим Рождеством:

— Скоро ты уедешь, Лиза… Это так жаль!

— Мне тоже, — согласился Сашка.

— Да, — сказал Гюнтер. — Александр даже просит нас, чтобы мы больше не приглашали к нему гувернанток. Он хочет, чтобы ты осталась у него в памяти.

— Он прекрасно говорит теперь по-русски, — сказала Фридерика.

— Не так уж и прекрасно, — обернулась к Сашке Лиза. — Если ты хочешь научиться по-настоящему, тебе надо ещё много заниматься.

«Вот как назидательно я научилась говорить», — подумала она при этом.

Впрочем, Сашка не слишком верил в назидательность Лизиных интонаций.

— Я все-таки надеялась, что ты останешься в Кельне, — сказала Фридерика. — Мне казалось, твои отношения с Паулем развиваются так хорошо…

Лиза покраснела.

— Боюсь, что мне вообще придется уехать раньше, чем я думала. Именно из-за него, — сказала она. — Понимаешь, Фрицци, я не могу его обидеть, но и видеть, как он смотрит на меня влюбленными глазами и отводить свои глаза, — я тоже не могу…

Фридерика только вздохнула в ответ.

— Во всяком случае, — сказал Гюнтер, — ты должна помнить, что к нам ты всегда можешь приехать в гости.

Лиза благодарно кивнула. Они посидели ещё немного. Это был какой-то печальный вечер, и Лиза не знала: праздник ли такой, или просто такое уж настроение.

Ее никто не ждал в Москве — Коля все-таки не в счет — в её московской жизни не вырисовывалось ничего определенного. И все-таки что-то вздрагивало у Лизы в груди, когда она представляла московские бульвары в осеннем золоте, или заснеженные переулки, по которым трудно пробираться зимой, или широкий Кутузовский — Коля говорил ей когда-то, что ему первое время страшновато было ездить по этому проспекту на машине, такой он просторный и мощный.

Здесь, в Кельне, Лиза почти не думала, что будет делать, когда вернется домой. Да и где теперь её дом — в Москве, в Белоруссии? Ей просто хотелось, чтобы это произошло поскорее; она сама не знала, почему.

Лизе казалось, что её последнее объяснение с Паулем уже произошло, и в то же время она видела, что он ждет от неё ещё каких-то слов. Это угнетало её, как никогда прежде. Встречаясь с ним иногда, Лиза чувствовала даже какое-то нетерпение, почти раздражение: ну зачем он смотрит на неё так, чего он ждет, разве что-то ещё неясно?

— Мне все-таки кажется, — сказал однажды Пауль, — что мы могли бы быть счастливы с тобой.

«Сослагательное наклонение!» — вдруг вспомнила Лиза Оксанины слова и едва сдержала улыбку.

— Если этого нет, — ответила она, стараясь смягчить свои слова примирительной интонацией, — значит, этого и не могло бы быть.

Это было вскоре после Нового года. Лиза и Пауль только что простились после его праздничного визита, но все ещё стояли в гостиной Нойбергов. Лиза теребила длинную шелковую кисть светлой гардины и смотрела в сад. Пауль уже собирался уходить и вдруг произнес эту фразу. Услышав Лизин ответ, он грустно кивнул.

— Ты права, Лиза. Ты права во всем, что касается чувств.

Лиза видела, что и он уже смирился со скорым расставанием. Впрочем, Пауль не был бы самим собою, если бы тут же не произнес:

— Ты знаешь, наша фирма сейчас налаживает контакты с Россией. У вас очень перспективный инвестиционный рынок, хотя и слишком рискованный. Возможно, мне придется бывать в Москве в командировках.

Лиза ничего не ответила. Но он, кажется, и не ждал ответа.

Пауль вышел из комнаты незаметно — ведь они уже простились. У двери он ещё раз обернулся, но Лиза смотрела в потемневший от талого снега сад.

Лизе показалось, что это и есть её последний день в Кельне, хотя она должна была провести здесь ещё месяц. Еще впереди было прощание с Нойбергами, ещё бегала она по магазинам, покупая подарки маме, Коле, Наташе, детям, Оксане, Игорю, — а её жизнь в Германии была уже окончена, и Лиза вспоминала её как музыку, завершившуюся чистым и пронзительным аккордом.

Глава 9

— Девушка, чемоданчик давайте, довезу по назначению! У-у-у, какой тяжелый, разве можно самой!

Бойкий носильщик вскинул Лизин чемодан на багажную тележку и бодро потащил к выходу из аэровокзала. Лиза едва поспевала за ним, а он приговаривал на бегу:

— Куда едем, девушка? Сейчас и машинку для вас найдем! Как там погодка в Германии? У нас такие холода стоят, того и гляди, окочуримся тут все.

Лиза только что вышла за таможенную калитку, как тут же и появился этот расторопный парень.

— Погодите, постойте! — говорила она на ходу. — Меня же встречают, я же сейчас с братом разминусь!

Носильщик приостановился, и Лиза увидела Николая, который ещё стоял в толпе встречающих и высматривал её среди прилетевших рейсом из Кельна.

— Коля, Коля! — закричала она. — Я здесь!

Носильщик недовольно скривился.

— Чемоданчик я вам, однако ж, доставил, куда следовало. Двадцать марок будет с вас.

— Сколько? — удивилась Лиза. — Почему так дорого?

— За амортизацию тележки, — ответил тот. — А также за мои усилия по перевозке.

— Я вот сейчас к тебе приложу усилие! — Николай уже стоял рядом с ними. — Что за прорва такая!

Быстро оглядев Николая оценивающим взглядом, носильщик счел за благо ретироваться — отправился выискивать очередную жертву. Николай поцеловал сестру.

— Ну, Лизушка, хоть тебе Германия, хоть что — ты все такая же. У тебя же чемодан на колесиках, зачем тебе понадобился этот хапуга?

— Да я не успела сообразить, — рассмеялась Лиза.

— Родина, милая моя! Тут тебе не Кельн!

К ним уже бежала Наташа, за ней вприпрыжку неслась Маринка и солидной походкой шел Андрюшка.

У Лизы кружилась голова, она видела все, словно в тумане. Это был какой-то непонятный, странный момент: ей вдруг показалось, что она вообще не ориентируется в пространстве — где верх, где низ? Лиза даже схватила Николая за рукав, заставив его спросить недоуменно:

— Что это с тобой?

— В первый раз со всеми так бывает, — успокоила её Наташа. — Я, помню, когда прилетела в Шереметьево, вообще чуть не упала на ровном месте — как будто с палубы на землю сошла. Думаешь, так это легко, за два часа в другой мир попасть?

Они вышли из здания и, пока Николай подгонял машину, Лиза огляделась. Москва! Как ходить по ней, как любить её, как вообще знакомиться с ней заново?

— Ничего, привыкнешь. — Наташа сжала её локоть. — Как же ты повзрослела, Лиза!

Лиза рассеянно отвечала на Наташины вопросы, которые сыпались градом: как там Фридерика и Гюнтер, была ли она на органных концертах в Соборе, привезла ли кофеварку с прессом?

— Ты её сейчас совсем замучаешь, — сказал Андрюшка. — Какая ты, мама, все-таки нетерпеливая.

— А ты все такой же, — улыбнулась Лиза, на минуту выныривая из своего тумана. — Вырос только как — не узнать! Я тебе письмо привезла от Сашки, и книжки тоже.

Лиза долго бродила по квартире, и лицо у неё было растерянное. Николай посмеивался в недавно отпущенные усы, Наташа разогревала обед. Лиза, точно слепая, прикасалась к книгам, безделушкам на полках. Она зачем-то провела пальцем по картине, появившейся в гостиной, и долго не могла сообразить, что на ней изображено — морской пейзаж, что ли? — хотя в упор разглядывала прозрачные корабельные паруса.

— Ох, Коля! — вдруг воскликнула она. — Не знаю даже, когда в себя приду! Что это со мной? Ведь год всего прошел.

— Отвыкла от нашей пищи, — смеялась Наташа, видя, как Лиза недоуменно ковыряет вилкой котлету.

У Лизы и правда было такое чувство, что ей предстоит заново узнавать жизнь. Нет, она не замечала каких-то разительных перемен — она просто никак не могла совместить свой внутренний ритм с ритмом окружающей жизни.

— Утро вечера мудренее, — сказала наконец Наташа, видя, что от Лизы все равно сегодня не добьешься толку. — Лучше уж завтра поговорим обо всем. Зачем же тебя мучить? Только письма мне дай, я пока почитаю.

Лизе никак не удавалось уснуть. Какие-то неясные видения представали перед нею в темноте, чьи-то лица сменяли друг друга — никого не могла она узнать, словно в бреду. Ей и самой непонятно было, что за странное состояние охватило её, едва она оказалась в Москве. Ведь она так ждала этого момента, в Кельне последнее время просто дни считала. Фридерика и Гюнтер даже обижались: разве мы тебе надоели?

А сейчас Лизе казалось, что она плывет в каком-то вязком тумане и не чувствует под собой опоры.

Она так и не поняла, спала ли этой ночью. Она просто вынырнула из тумана — и увидела, что за окнами уже брезжит серый мартовский рассвет. Надо было вставать, начинать какую-то жизнь, а она не знала, какую.

Утром все торопливо собирались на работу, в школу, в садик, завтракали, перебрасываясь короткими фразами. Лиза даже обрадовалась, что не надо прямо сейчас рассказывать о чем-то, выуживать из себя воспоминания. Вся её кельнская жизнь вдруг подернулась какой-то дымкой, и ей казалось, что должно пройти немало времени, прежде чем она вспомнит Кельн таким, каким видела его на самом деле.

Оставшись одна, она некоторое время просто сидела на кожаном угловом диванчике на кухне, словно не могла сообразить, чем же заняться теперь. Помыла посуду, вытерла со стола — что дальше? Да — Оксане же позвонить! Как она могла забыть?

Встрепенувшись, Лиза схватила телефонную трубку. Пять гудков, семь — телефон не отвечал. Может быть, она вообще уехала из Москвы? Ведь Лиза не звонила ей уже почти месяц, а то и больше — завертелась в последние кельнские дни. Да-да, а ведь когда они говорили последний раз, Ксенька странная была — голос какой-то испуганный… Может, у неё с милицией неприятности получились, и она уехала? Или с Игорем что-нибудь разладилось?

Лиза достала записную книжку и нашла телефон Игоря. Хотя едва ли он дома утром… Долго не отвечали, потом вдруг раздался сонный Оксанин голос, и, обрадовавшись, что та наконец нашлась, Лиза тут же мысленно выругала себя: что ей было на часы взглянуть, разве Ксенька встает в такую рань! Но Оксана так обрадовалась, что даже о сне позабыла.

— Лиза! Ты что, здесь уже? А чего ж не позвонила, мы бы встретили тебя. Ой, как хорошо, что ты приехала! А я все одна да одна, Игорешка все на работе. Ты когда придешь? Игорь, это Лиза, она уже в Москве!

«Ишь ты, — подумала Лиза, — выходит, кончилась их раздельная жизнь?»

Да это и к лучшему. Было что-то смешное в том, как Ксеня цеплялась за свою призрачную независимость, как старалась сделать вид, что и без Игоря отлично проживет… Впрочем, может быть, она просто зашла «исполнить супружеские обязанности», как сама говорила, смеясь?

— Куда зайти, Ксюша? — спросила Лиза. — Ты где сегодня будешь?

— Да здесь, я теперь все время здесь. Ой, Лиз, тут такое… Не поверишь!

Оставив записку — мало ли, когда она вернется! — Лиза вышла из дому. Она впервые оказалась на улице при свете дня — и даже зажмурилась от яркого солнца. Правда, было холодно, кругом лежал снег. Лиза присела на лавочку у подъезда. Вот здесь останавливалась машина Виктора, когда он заезжал за ней и спрашивал:

— Куда мы поедем сегодня, Лизонька?

Она почувствовала, как сердце слегка защемило. Счастливые были дни! Странно все-таки: не такие, как те, отмеченные любовью к Арсению, а все равно счастливые каким-то другим, непонятным счастьем… Что происходило с ней тогда, почему сейчас кажется, что именно тогда и происходило что-то очень важное?

Лиза быстро пошла к метро.

Она едва нашла Игорев дом: была там всего один раз, да и то забегала на минутку с Оксаной, когда той понадобилось что-то захватить по дороге.

Оксана распахнула дверь сразу, как только Лиза нажала кнопку звонка, словно стояла в коридоре, дожидаясь её.

— Лиза! — воскликнула она, и в глазах её вспыхнула радость. — Неужто вернулась — ой, не верю!

— Почему же не веришь, Ксеня? — засмеялась Лиза, проходя на кухню: двери в комнаты были плотно закрыты.

— Да я думала, ты там останешься. А немец твой как же? Не надумалась, значит, замуж?

Оксана немного поправилась за этот год, это Лиза сразу заметила. Она больше не напоминала задорного мальчишку: в чертах её лица появилась какая-то непривычная мягкость, плечи округлились — она превратилась в молодую симпатичную женщину. И, главное, изменился взгляд. Теперь он стал ласковым и даже немного задумчивым, словно обращенным в себя. Вот этого раньше точно не было. Оксана всегда производила впечатление человека, которому все понятно и в жизни, и в себе, — о чем же и задумываться!

— Какая ты стала, Ксеня… — сказала Лиза, вглядываясь в нее.

— Какая? Толстая, да?

— Ну почему толстая? Взрослая какая, вот что! Значит, вы теперь вместе живете? А Игорь где?

— Да ускакал уже. Он на пороге стоял, когда ты позвонила. Конечно, вместе живем. Куда ж теперь деться?

— А почему же ты мне не говорила?

— Да мы только месяц, как съехались. А до того — боялась я, Лиз, говорить. Мы же, знаешь, не просто так съехались…

Оксана открыла было рот, чтобы сообщить Лизе какую-то новость, глаза её хитро заблестели — и вдруг Лиза услышала, как в комнате тоненько и скрипуче запищал ребенок!

— Ой, Ксеня, это ваш, значит!

Лиза вскочила и едва не запрыгала от восторга. Это ей и в голову не могло прийти — чтобы Ксенька вдруг решила родить! Та тоже вскочила и бросилась в комнату.

В красивой белой колыбельке с высоким пологом — такие Лиза видела в Германии — лежало такое крошечное существо, что Лиза ахнула.

— Сколько же ему? — спросила она. — Малюсенький какой, я таких в жизни не видала!

— Уже две недели, — гордо сказала Оксана. — Только это не он, а девочка, Олеська.

Девочка, оказывается, не проснулась. Просто похныкала немного во сне, поморщилась, чихнула и опять затихла.

— Она вообще спокойная такая, — прошептала Оксана. — Ест да спит, даже скучно.

— Ничего, не скучай. Они только первые три недели такие, потом начнет концерты закатывать, — авторитетно сообщила Лиза слышанные когда-то от мамы сведения. — Интересно, на кого она похожа, я что-то не пойму?

— На меня! — заявила Оксана. — Вылитая я, даже Игорь так говорит. Только уши как у него.

— Как это ты определила — насчет ушей? — улыбнулась Лиза. — Их и не видно совсем, такие маленькие.

— Она вообще-то красивая, — сказала Оксана, глядя на крошечное красное личико. — Вот глаза откроет, увидишь. Сейчас, понятно, не разглядеть.

Они вернулись на кухню. Лиза восхищенно смотрела на Оксану.

— Почему же ты мне ничего не говорила? — спросила она немного обиженным тоном. — Я бы тебе что-нибудь из Германии привезла. Там, знаешь, чего только нет для них! Мне прямо жалко было, что не для кого везти. Даже мазь такая есть: намажешь десны, и зубы режутся без боли. Ну, расскажи, как все это было, как ты родила?

— Да нормально родила, как все. Сначала вроде говорили, что бедра узкие, а потом ничего — выскочила Олеська, и все дела!

Оксана говорила тем самым тоном, которым все женщины рассказывают о рождении ребенка; на лице Лизы читался тот самый интерес, который бывает на лицах всех нерожавших женщин, когда они слушают рассказы своих только что родивших подруг.

— А Игорь как, доволен? — спросила Лиза.

— Да это он и заставил, — ответила Оксана. — Ты ж знаешь, я не собиралась. Вот и верь после этого — финская спираль! Я вообще-то хотела мини-аборт сделать, пока не поздно, да сдуру ему сказала. А он такой скандал поднял, я прямо не ждала от него. Что я, говорит, не прокормлю собственного ребенка? Я тебя, говорит, убью, если чего наделаешь. Ну, я и родила, куда было деваться? И ничего себе получилась девочка, мне нравится, — сказала она, улыбаясь.

— Значит, уговорил он тебя вместе жить?

— Вот уж фиг — уговорил! — воскликнула Оксана.

— Что — опять разъехаться хочешь? — удивилась Лиза.

— Нет, я в том смысле, что не он уговорил, а я ногой топнула. Если, говорю, вместе жить не будем — никаких тебе детей!

Встретив недоуменный Лизин взгляд, она объяснила:

— Он же как думал? Что так и будем бегать друг к другу. Он-то привык уже! Распишемся с тобой, родишь, и я тебе, говорит, няню возьму, чтоб помогала, ты не бойся. Нужна мне его няня, как будто я сама не справлюсь с дитем! Нет уж, пусть сам послушает, как оно кричит, и повозится пусть сам, не развалится.

Оксана говорила нечто совсем противоположное тому, что всего лишь год назад доказывала Лизе.

— Ты ведь по-другому думала, — поймала её на слове Лиза.

— Ой, ну ты совсем такая же осталась! — воскликнула Оксана. — Я ж тебе говорила, к жизни надо присматриваться, вот что! Одно дело — я к нему прибежала и убежала, а другое — он пришел, на дите свое глянул и ручкой помахал. Да разве так можно? Изменились обстоятельства.

— А шоу-бизнес твой как же? — вспомнила Лиза. — Теперь, значит, все?

— Еще чего! — ответила Оксана, и Лиза услышала в её голосе прежний задор. — Почему это все? Ребенок и ребенок, что тут такого? Конечно, няню возьмем. Пусть Игорь привыкнет только, а потом — я не против. Да и время как пройдет быстро — не заметишь. Нет уж, шоу-бизнесом я займусь. Вот разберусь с Олеськой немного, и займусь.

«Вот, началась у неё совсем другая жизнь, — подумала Лиза. — И мне в эту жизнь лезть незачем».

Они поговорили ещё немного об Оксаниных делах. Игорь собирался покупать новую квартиру, Оксана научилась водить машину, и он обещал ей подарить маленький «Фиат», чтобы ездить с Олеськой, свадьбу отметили вдвоем, даже не сказали никому — зачем эти глупости, фата еще…

Оксане не терпелось послушать про Германию.

— Ты про себя расскажи, Лиз, что ты делала там? Почему замуж-то не вышла?

Расскажи! Как будто можно было в несколько фраз вместить этот год… Лиза замешкалась, но потом начала рассказывать — вернее, просто пересказывать события, которых было немало. Она рада была за Оксану, и все-таки Оксанино замужество и рождение ребенка означало, что не будут они жить вдвоем, как раньше.

«А может, это и хорошо, — вдруг подумала Лиза. — Хорошо, что нельзя жить, как раньше…»

Она вышла от Оксаны и остановилась, дойдя до троллейбусной остановки. Куда ехать сейчас? То есть сейчас, может быть, и понятно: поехать к Коле, рассказать о Германии — они ведь так и не поговорили вчера. Но куда ехать вообще, что делать дальше? Почти неосознанно Лиза все-таки цеплялась за мысль о том, что она снова переберется к Оксане, снова будет подрабатывать, сидя с детьми, — и потом, как-нибудь потом решит, что делать дальше. Оказалось, что решать надо уже сейчас, откладывать невозможно.

Лиза медленно шла по Ленинградскому проспекту. Ну, допустим, работу она найдет, няни-то нужны по-прежнему. Даже заработает достаточно денег, чтобы снимать квартиру — нет, наверное, не квартиру, а комнату в коммуналке. Но разве в этом дело? Лиза неожиданно почувствовала полную свою беспомощность. Жизнь вдруг предстала перед ней без прикрас, во всей своей пугающей безвыходности — и ей стало страшно.

«Надо было остаться в Германии, — промелькнула мысль. — Зачем я вернулась, что я буду здесь делать?»

Но Лиза тут же подумала: а что делала бы она, оставшись там? Ведь все было ясно: остаться можно, только выйдя замуж за Пауля Кестнера… Как странно, она впервые вспомнила о нем, оказавшись дома. Да и то не о нем, а о какой-то абстрактной возможности устроить свою жизнь.

«Нет, невозможно было бы выйти за него замуж», — решила Лиза.

Стоило ей только представить, что она видит его каждый день, живет в его доме — и становилось не по себе. А ведь были бы ещё и ночи с ним — этого и вовсе вообразить себе было нельзя!

«Но чего же я хочу? — думала Лиза, присев на край скамейки на остановке. — Почему вдруг снова разрастается внутри эта пугающая пустота — ведь мне казалось там, в Германии, что она ушла навсегда?»

Нет, не таким она представляла себе свое возвращение! Лиза и сама не могла бы объяснить, откуда бралось у неё там, в Кельне, ощущение, что все устроится и уладится, едва она окажется в Москве, — но ведь оно было! Была уверенность в собственных силах, в расположении судьбы — и утекла, как песок сквозь пальцы.

Весь вечер Лиза провела дома, втайне радуясь тому, что сегодня вроде бы ничего и делать не положено — только наслаждаться родным очагом. Андрюшка замучил её расспросами. Маринка, высунув язык, старательно собирала паззл, то и дело приставая к Лизе, чтобы та ей помогла. Наташа время от времени спрашивала ещё что-нибудь о кельнской жизни. Это был обычный вечер, хороший вечер, Лиза радовалась тому, что есть в её жизни такие вечера. Но стоило ей представить, что и завтра будет так, и послезавтра, — и хотелось плакать. Как будто исчезло что-то, без чего невозможно жить.

И никто не поможет, никто! Лиза понимала, что любой человек из тех, кого она узнала здесь, готов ей помочь, только обратись. Но разве могла даже Оксана, с которой они не одну ночь просидели, разговаривая о жизни, что-то посоветовать ей сейчас? Лиза ценила Оксанино умение находить выход из любой ситуации, безошибочно угадывать простые и ясные мотивы человеческого поведения — но то, что происходило теперь с Лизой, совсем не было простым и ясным. У неё не было отчетливых желаний, стремлений — только какие-то неясные отблески и отзвуки наполняли её душу. Лизе казалось теперь, что все было призрачным — и ощущение душевного покоя, которое пришло к ней в Германии, и уверенность в будущем.

Жизнь — такая, как есть, без иллюзий и неясных мечтаний, — вдруг навалилась на Лизу всей тяжестью.

Никогда прежде с ней не бывало, чтобы она радовалась окончанию дня, даже если очень уставала. А сегодня, в этот хороший вечер, Лиза то и дело посматривала на часы: когда улягутся дети и Наташа с Колей, когда можно будет и самой попытаться уснуть.

Неужели так и будет теперь всегда?

Всегда или нет — а вся неделя прошла у Лизы все в той же неопределенности. Она не знала, что ей делать вообще, и не знала, что делать каждый следующий день.

«Была бы я мужчиной — наверное, пить бы начала», — думала Лиза.

Она чувствовала, что ещё немного — и её психика просто не выдержит этого странного состояния, в котором неизвестно кто виноват. То ей казалось, что надо сделать что-нибудь самое невероятное — то, чего она и сама от себя не ожидает, — и тогда все встанет на место, и жизнь её снова приобретет непонятный, но прекрасный смысл. То она начинала ругать себя за эти глупости. Что же ей теперь, в клетку с тиграми войти, что ли, или на руках пройтись по улице? Наверное, прав Коля: просто бестолковая она, вот и все!

Первое время Лизе было даже весело, несмотря на эту неопределенность. Она бродила по Москве, несколько раз сходила в театр, съездила даже в Абрамцево — просто так, без всякой цели.

Тоска, настоящая тоска, пришла только потом, и это было так невыносимо, что Лиза места себе не могла найти. Собственная никчемность стала для неё очевидна. Она тосковала по тому времени, когда счастье было естественно, как дыхание, когда не надо было думать о будущем — оно само возникало вместе с утренним пробуждением.

Однажды Лиза подумала: не позвонить ли Виктору? Но тут же отбросила эту мысль. Стыд, который она испытывала перед ним, не прошел за этот год, хотя и стал менее острым. Даже если он здесь, а не где-нибудь в Швейцарии, что наиболее вероятно, — как они встретятся? Как старые друзья? Нет, об этом и думать нечего!

Она шла по улице, то и дело сталкиваясь с прохожими.

— Смотреть надо! — слышала она возмущенные возгласы и шла дальше — никого не замечая, едва не плача.

«Но должно же все это как-то разрешиться, не может же быть, чтобы так оно и шло себе дальше!» — думала Лиза.

Она вышла из метро на «Белорусской», пошла в сторону билетных касс.

«Что это я делаю? — вдруг спохватилась она. — Что это значит — уезжать я, что ли, собралась? А почему бы и нет? — тут же пришло ей в голову. — Что мне делать здесь, в Москве, на что я здесь гожусь?»

Она остановилась у входа в здание вокзала, словно не решаясь войти.

— Девушка, вы местная? — вдруг услышала она.

Вздрогнув, Лиза подняла голову. Перед ней стоял веснушчатый паренек в облезлой кроличьей шапке.

— Здешняя вы? — повторил он.

Лиза не знала, как ему ответить…

— Я вот чего хотел вас попросить, — нерешительно начал парень. — Я тут передачу из Гомеля привез родственнику, а он не встретил. Холера его знает, вроде созвонились вчера. Я уж и так все руки оборвал, целый день сумку его по Москве таскавши. Ох, Москва эта ваша, что с людьми делает! Ведь такой был свойский парень!..

Лиза ничего не могла разобрать в этом потоке слов. Какой родственник, она-то здесь причем?

— Я вот чего говорю, — продолжал парень. — Он сейчас сюда подъедет, уже должен бы подъехать, так пробки же тут у вас, не доедешь до вокзала! Вы не сомневайтесь, я ему звонил — подъедет он! А у меня поезд через десять минут отходит, а ну как не дождусь? Может, вы покараулите тут сумочку, пока он объявится? Он не перепутает, гляньте, сумка-то приметная!

У парня было такое растерянное выражение лица, что Лиза улыбнулась. Обрадовавшись, что она не отказывает сразу, парень зачастил:

— Сало там, огурцы соленые, у вас-то дорого тут как, я в другой раз на продажу огурцы соленые привезу. Да вы гляньте, я ж не то чтобы что… — Он начал открывать ярко-оранжевую сумку.

— Не надо, не надо, — остановила его Лиза. — Долго ждать вашего родственника? Я вообще-то за билетами шла…

— Да сию секундочку подъедет, я же говорю! — обрадовался парень. — И какая вам спешка за билетами, вы ж здешняя, куда от вас что денется?

Он смотрел так умоляюще, что Лиза кивнула.

— Ладно, подожду. Никуда не денется, это правда…

— Вот спасибо, девушка, вот спасибо! — засуетился парень. — Все ж таки есть ещё и в Москве люди! Машина у него такая красная, «Жигуль» новый. Его Гриша звать, Парфенович Григорий. Он вас по сумке узнает, сумка-то приметная! А это вам. — Он протянул Лизе какой-то сверток. — Цветочки тут, жонка моя выращивает, гордится, передала родственнику. А мужику зачем? Помялись за день, ну, ничего… Берите, девушка, хорошие цветы!

Словно боясь, как бы Лиза не передумала, парень торопливо сунул ей в руки сверток, подхватил свои чемоданы и бросился бежать к перрону.

— Дай Бог удачи, девушка! — закричал он на бегу. — «Жигуль» у него красный, Гриша Парфенович!

Лиза отогнула край свертка. Жене веснушчатого парня было чем гордиться: завернутые в газету красные тюльпаны выглядели так свежо, словно их не таскали целый день по городу. Лиза осторожно прикоснулась пальцем к лепесткам, почувствовала, какие они нежные и живые. Эти случайные, неожиданные цветы словно ответили на её прикосновение — спокойно и доверчиво.

«Никуда от меня не денется, — подумала Лиза и неизвестно чему улыбнулась. — И правда, куда мне спешить?»