Обратный путь отнял существенно больше времени. Теперь всадников было много, однако перемещались они окольными тропами, по неудобьям и полям. Посты на гудевшем рядом развороченном тракте еще толком не восстановили, но во всеобщем сумбуре ватажники опасались налететь там на какой-нибудь сюрприз. Вдобавок не хватало сменных лошадей, что сокращало переходы, а главное — Шагалан не особо подгонял свой отряд. Не стоило зря выматывать людей, до цели они все равно доберутся раньше основных сил Сегеша, а бойцов Эскобара — подавно. Окрестностей Даурса разъезд достиг утром шестого мая. Укрылись в обговоренном с атаманом леске.

— Куда сейчас, брат? — Джангес стер со лба испарину.

— Вам? Сидеть тут и ждать ватагу. А грамотнее — вовсе спрятаться где-нибудь по соседству. Дорога у Сегеша долгая, не дай бог, про рощицу эту условленную враги разнюхают. Я же проедусь, посмотрю, что там да как.

— Так и не откроешь, брат, куда направляешься? — сощурил повстанец единственный глаз. — Вдруг сгинешь, не узнаем даже, куда с помощью спешить.

Шагалан поколебался секунду, потом кивнул.

— В случае чего к Сегерхерду идите. Отсюда на полдень миль восемь. Там шум завтра должен стоять знатный, не заплутаете. И дай-ка мне, брат, человека для связи.

— Которого тебе?

— Любого, кто надежен и в седле крепко держится.

— Ну, брат, у меня только такие и собраны. Хочешь приятеля своего, Эркола? Новичок, в бою не слишком опытен, зато смышлен не по годам. Годится?

В сопровождении музыканта Шагалан тронулся дальше на юг. Злополучную галечную бухту он посещал лишь однажды и теперь мучительно выуживал из памяти детали тамошнего пейзажа. Следовало предельно близко подкрасться к месту высадки, но и не напороться на возможные секреты. Совсем хорошо было бы осмотреть окрестности откуда-нибудь со стороны, не привлекая к себе опасного внимания… Шагалан покосился на спутника. Эркол ехал сзади и чуть сбоку, напряженно вытянувшись в седле. Бледный, молчаливый, то и дело озирался, выискивал угрозу. В разъезд Джангеса он попал в конце зимы, после штурма Волчатника, где конники потеряли нескольких человек. Хотя лихим рубакой музыканта едва ли можно было назвать, старался он изо всех сил.

Крыши Сегерхерда оставили далеко слева, рощицами и перелесками прошли еще мили две.

— Что-то не то, — произнес Эркол, нагоняя разведчика.

— О чем ты? — изогнул тот бровь.

— Точно не знаю… — Ватажник смутился взгляда, но речь не прервал. — Просто чувствую — что-то ненормальное кругом.

— Чувствует он… — проворчал Шагалан, слезая с лошади. — Спускайся, поэт. Поля безлюдны, вот и ненормально. По стране пахота да сев в разгаре, а здешние крестьяне будто с зимы не проснулись.

— Куда же они подевались?

— Вероятно, по домам хоронятся, носа не высовывают. Может, и стражу по деревням посадили. Боятся, видать, мелонги, что местные про хлопоты их разболтают.

— Ну да, а вон там кто-то в поле копошится. И путники все же есть, ползут по тракту.

Шагалан обозрел из-под ладони залитый весенним солнцем дол.

— Да, кому-то все-таки позволяют. Только это, брат, ни о чем не говорит: например, преданных холопов на поля выгнали, чтобы лазутчиков сразу не отпугнуть. Нас то есть. Дальше пешком, лошадей тут привяжем. — Он пристально посмотрел на бледного спутника: — Держись рядом, не дергайся и не зевай.

— Что ж… — голос Эркола дрогнул, — прямо в самое пекло пойдем?

— Нет пока. Должна вроде здесь водиться славная горушка, оттуда оглядимся. И дорогу запоминай, приятель, случится — назад побежишь.

Уточнять музыкант не отважился. Молча, быстрым шагом одолели еще порядка мили. Если б не утомление, не вечно лезущие под ноги коряги и целящие в лицо ветки, Эркол заметил бы, как они заложили широкую дугу, огибая вдающийся в сушу морской язык. Юноши непрерывно карабкались, соскальзывая, на какие-то сопки, чтобы тотчас сползать по ним вниз, устремляясь к следующим. На одной из таких едва поросших чахлыми кустиками вершин Шагалан вдруг остановился.

— Пришли. — Он снял с плеч увесистую поклажу, кинул на землю плащ, уселся сверху. — Отсюда и наблюдать.

Запыхавшийся Эркол недоуменно покрутил головой. На востоке темнела полоса большой воды, изредка ветер доносил соленые запахи. Крохотная бухточка чуть врезалась в океан серого песка, подернутого застывшей зыбью, чешуей гальки и островками иссохшей травы. До нее было, наверное, с полмили, юноши обосновались на крайней из целой гряды сопок, опоясывавших бухту. Местность расстилалась вокруг открытая и совершенно безлюдная. Мирно, тепло, солнечно, в воздухе кувыркаются радостные птахи, перебирает барашками море. Никакой войны, никакой тревоги, здесь, чудилось, вообще не ведали, что это такое.

Эркол подстелил себе плащ, опустился рядом с разведчиком. Минуту старательно пялился в одном с ним направлении, но примет разумной жизни так и не обнаружил. Знакомый и по-прежнему загадочный спутник оказался куда интереснее. Шагалан сидел неподвижно, ровно и расслабленно, обратившись к бухте. Лицо не мертвенное, но определенно бесстрастное. Глаза были распахнуты, хотя почти не шевелились, безучастно вперясь вдаль. Воин словно спал наяву.

— Нечего меня разглядывать, — сейчас же опроверг он эти мысли, не поворачивая головы. — По сторонам-ка, брат, смотри, не подполз бы кто ненароком.

Эркол смешался от неожиданности.

— Я… вроде… Кому же тут ползать? Ни души окрест, пустыня. Не ошиблись ли с подозрениями?

— Скоро выясним, — насупился Шагалан. — Ныне на виду вправду никого, как стемнеет, обойду остальные сопки. Кучу народу походя не спрячешь.

— А если и там пусто?

— Тем лучше, — неохотно выдавил разведчик. — Завтра спокойно встретим ребят и маршем на Ринглеви… Однако мнится мне, брат, не получится спокойной встречи. Не тот Гонсет человек, чтобы проворонить шанс для кровавой бани. Или я в нем сильно разочаруюсь.

— Так вот ведь, никого! — воскликнул Эркол, поведя рукой.

— Ну и что? Руками-то не маши, — холодно заметил Шагалан. — Хоть и голо кругом, а на твои колыхания глаза могут сыскаться… Мелонги рядом, мы ото знаем. А если они выберутся на позиции в самый последний момент? Рискованно, не спорю, легко опоздать, зато и противнику отреагировать некогда. Потому сидим здесь до конца.

Музыкант, поежившись, огляделся по сторонам.

— А если… придут… чего ж? Драться?

— Разумеется. — Шагалан не только не повернул головы, но даже губами шевелил как-то лениво.

— Ты… так безмятежно говоришь, брат?.. А целый полк? Человек сто латников?

— Какая разница? Где десять, там и сто — все едино.

— И… неужто справишься?

— Это уже неважно. Я буду просто драться.

— Как так? — Эркол опешил. — Неважно, победишь ты или погибнешь?

— Неважно, — выдохнул Шагалан. — Смысл имеет лишь путь, всякая цель — мираж, не заслуживающий внимания. Для понявшего это победа и поражение одинаково мимолетны, жизнь уравнивается со смертью, а каждый миг боя обретает собственную ценность.

Ватажник с минуту помолчал, ожидая разъяснений, потом спросил недоуменно.

— Разве бой начинают не для того, чтобы взять верх? Я всегда думал так.

— Бой начинают, когда не могут поступить по-иному. Ведь ты, брат, дышишь сейчас не для того, чтоб дожить до вечера? Тебе в это мгновение нужен воздух, и ты его вбираешь. Так же и здесь: нужно драться — дерешься, нужно умирать — умираешь. Ничего сложного.

Эркол, наклонившись, заглянул в лицо разведчика, словно пытаясь отыскать на нем следы нескладной шутки. Не нашел и смешался еще сильнее.

— Странно все… что ты говоришь, брат. Чудно. Даже пугает немного.

— Куда уж дальше пугаться? — Губы Шагалана чуть дрогнули в усмешке. — И так, смотрю, волнуешься, дергаешься, точно на иголках. Боязно?

— Заметно? — смутился музыкант. — В серьезной битве, понимаешь, пока не доводилось… Тем более с настоящими мелонгами, они-то небось и барокаров за пояс заткнут. Тут любому не по себе… кроме тебя, брат, конечно.

— У меня тоже сражений на счету нет, первому покойнику едва полгода исполнилось. Разве в опыте дело?

— В чем же тогда? — Эркол обиженно надулся. — Не каждому ведь дано невозмутимо на смерть ходить, большинству прежде всего уцелеть хочется. И я, представь, из их числа…

— А между тем должен был стать одним из нас. — Впервые за время беседы Шагалан скосил глаза на товарища. — Помнишь, в Сошках ты рассказывал о своем детстве? Как сироту подобрал старый воин и повел на воспитание в «армию Иигуира». Если бы не случайность и он тебя довел… ты бы, брат, оказался по ту сторону пролива вместе со мной и моими друзьями. И тогда бы не изумлялся всяким очевидным истинам.

— Армия… Иигуира?.. — задохнулся Эркол. — Так это правда? И это вы? А тот солдат…

— Его имя Мауром. Вспомнил теперь? Я слышал о нем от самого мессира Иигуира.

— Ух ты! И мессир… с вами?..

— Скончался в прошлом году. Ныне мы возвращаемся на родину осуществить им задуманное.

— Невообразимо. И обидно! — Музыкант взъерошил волосы. — Чуть-чуть везения, и я стал бы таким же сказочным бойцом, да? Трудно поверить…

— Ничего невероятного, — с ленцой кивнул Шагалан. — Каких-нибудь десять лет ежедневной изнурительной работы над собой, опытное руководство… Только зачем плакать о потерянном, брат, если неизвестно, чья судьба окажется удачливей дальше? В конце концов, от тебя же не требуют идти на горы мечей.

— Мнится, собственные скромные усилия даются мне гораздо тяжелее ваших подвигов… А если наверстать упущенное? Я молод и несколько лет обучения способен себе позволить.

Разведчик скептически прищурился.

— Ты готов подвергнуться такой же, как мы, трансформации?

— Ну, вы же это выдержали.

— Дело не в выдержке, брат. То, что малый ребенок принимает от учителей беспрекословно, взрослому придется вживлять в душу с кровью. Не знаю. — Шагалан отвернулся. — Преобразовать сознание ты, пожалуй, сумеешь. Если захочешь. Научиться основам боя тоже реально. Полностью догнать нас? Вряд ли.

— М-да, — вздохнул Эркол. — Бог весть, если выберусь из нынешних передряг, может, и попытаюсь… А ты сразу же разгадал ту мою историю? Чего ж молчал?

— Не имело резона торопиться одаривать ватагу Ааля подробностями о нас. И Ретси опять же.

— Ты уже тогда в Сошках подозревал Ретси?

— Ничего конкретного, общая смутная тревога. Если б подозревал, не дал бы кидаться на себя с ножом.

— Тревога… А разве сейчас, на грани баталии, ты ее не ощущаешь?

— Сейчас тревожиться не о чем. Бой проще и честнее интриг: есть ты, есть враг, есть твой путь. Остальное — дым. Впрочем, и себя с врагом желательно считать дымом… Не обращай внимания на подобные речи, брат, — улыбнулся Шагалан озадаченному товарищу, — едва ли тебе по силам осмыслить их сразу. Слушай вот что: когда стемнеет, я отправлюсь исследовать вон те две сопки, что совсем близко к бухте. Видишь? Если атаковать высадку, то именно оттуда.

— Никого не заметно.

— Войск там пока и нет. А вот собираются ли они появиться, я намерен уточнить. Тебе сидеть здесь тише воды и постоянно озираться вокруг. Если вспыхнет шум — немедленно удирай. Без проволочек и геройств, ясно? Узришь чужаков — то же самое. Дорогу к лошадям запомнил? Поутру Джангес должен встретить ватагу, расскажешь там все детально. Особенно для Кабо, он разберется, что предпринять.

— А как же ты?

— Пустой вопрос, брат. Маленький отряд врагов мне не страшен, большой… Уйду и от большого, если не заботиться о тебе и о деле. Но истину вскрыть необходимо. Гонсет не укладывается в мои прежние ожидания — он или гораздо скудоумнее, или… гениальнее…

VIII

На сопках действительно никого не было. В темноте Шагалан крадучись обошел их вдоль и поперек. Люди эти места, безусловно, посещали, но никаких войск или военных приготовлений не обнаружилось. Возвратился разведчик глубоко за полночь, хмурый и неразговорчивый. Долго сидел, всматриваясь в бездонное, равнодушно распахнутое звездное небо, потом растормошил задремавшего Эркола, а сам закутался в плащ прямо на песке. По ночам еще здорово холодало.

Проснулся снова непонятно отчего. Еле начинало светать, где-то у ног наливался багрянцем восход. Вязкий мокрый туман струился по земле, бисером повисая на одежде. Кругом царствовала промозглая стынь, падающие поблизости на невидимый камень капли монотонно рубили тишину. И не только они. Легкое колыхание почвы, шорох, короткий глухой лязг, нарушающий единую картину безмятежного пробуждения мира.

Моментально очнувшись, Шагалан осторожно обернулся через плечо. Четверо. Четыре размытые мглой силуэта, широкой цепочкой бредущие в их сторону. До них шагов пятьдесят, однако уже ясно, что это солдаты. Не затянутые в кожу неумехи-стражники, настоящие латники. Мелонги. Идут медленно, спокойно и почти бесшумно — ребята определенно поднаторели не в массовых побоищах. Мечи наготове, у одного на плече знакомая коряга арбалета. Тщательно оглядываются, но друг с другом болтовни не заводят, лишь изредка обмениваясь скупыми жестами.

Юноша отпустил рукоять ножа, ласкаемого на груди, вдавил себя в едва заметную впадинку, оттуда скользнул дальше назад, откатился, укрываясь от непрошеных гостей на обратном склоне. Эти четверо, без сомнения, хороши, но он, пожалуй, попробовал бы с ними сладить. Волнует иное — группа подобных волков не может просто так разгуливать по забытой Богом глуши. Не на охоту же они сюда явились кроликов душить? А если душить явились вовсе не кроликов? Тогда их должно быть гораздо больше. Что, если в тумане движется сейчас еще десяток-два похожих удальцов? Задень хоть краем звено колючей цепочки, и на сигнал тревоги сбежится целый полк. Никакого мастерства не хватит. Значит, не сезон нынче для подвигов, убираться пока не поздно… А вот и Эркол. Спит, конечно, свернувшись калачиком, блаженно улыбается во сне. И ведь не за что, по сути, бранить парня — под рассвет ломались караульщики и покрепче. Сам виноват, усомнился на мгновение в реальности угрозы, расслабился, оставил мальчишку бдеть до зари, тут ловкач Гонсет тебя и подстерег. Лишь бы их было только четверо!..

Левой рукой Шагалан зажал сопящему музыканту рот, правой легонько хлопнул по лбу. Эркол дернулся, распахнул ошалело-испуганные глаза, закопошился, путаясь в широком плаще.

— Тихо, — одними губами произнес разведчик, замораживая его взглядом. — Мелонги. Облава. Бросай все и очень аккуратно спускайся вон туда, в ложбинку. Я следом.

Отделенные массой заросшего бурьяном песка солдаты вряд ли слышали неуклюжие ворочания Эркола. На карачках он быстро, не проронив ни слова, затопал указанным курсом. Тем временем Шагалан извлек из мешка меч, прислушиваясь, огладил ладонью потертые ножны. Теперь он мог достойно встретить врага, но, косясь на гребень сопки, начал отступать. Мелонги никуда не спешат, пока влезают на вязкий склон, беглецы вполне успеют проскользнуть по чахлым зарослям у подножия и уйти… Правда, так и останется загадкой, рядовая это облава или часть масштабной операции гарнизона. Выбор все равно…

Шагалан натолкнулся на замерший зад товарища. Тот обернулся, и по его побелевшему лицу разведчик понял, что худшее впереди.

— Чего? — шепнул он.

— Там… еще люди… — с трудом выдавил Эркол.

Шагалан оттер его вбок, продвинулся дальше. Из их крохотной ложбинки, царапины на теле сопки, открывался вид на окрестности до самого моря. И вид удручающий. Неровная цепочка людей накатывалась с запада, выплывала из тумана, растянувшись до воды. Где-то они шли гуще, даже двумя рядами, где-то — с заметными разрывами, однако почему-то рождалась убежденность, что брешами этими воспользоваться не удастся. В обозримом пространстве набиралось человек тридцать — тридцать пять, все вроде давешней четверки, вооруженные и уверенные.

— Дурной оборот, да? — Язык Эрколу едва повиновался.

Шагалан не стал объяснять, что оборот не дурной. Смертельный. Парень и без того на краю паники. Если же эта чертова цепь плетется вдоль всех сопок, то народу в ней, вероятно, сотня, а то и больше. Хорошенькая облава. По-прежнему сомневаемся в намерениях Гонсета, умник? И куда теперь? Никакого выхода, сам забрался в мышеловку, понадеявшись на собственную изворотливость. И вот, пожалуйста, с одной стороны — море, с другой — неодолимая толпа врагов. Юноша отчетливо ощущал, как с ударами сердца утекает отпущенный ему срок. Конечно, он дорого продаст свою жизнь, будет рубиться до конца, вот только… ребятам от его стараний не полегчает. Если подобными силами здесь ловят одиноких соглядатаев, то высадку поджидает подлинная бойня… Шагалан, опустившись на колено, скинул плащ, засунул меч за пояс, извлек на свет и разложил перед собой перначи — пару граненых стержней в два локтя длиной с рукоятями. Из-за гребня доносились отдельные шорохи, запыхавшиеся мелонги приближались.

— Теперь очень внимательно, брат. — Юноша говорил тихо, не поднимая головы, но точно зная, что товарищ ловит каждое слово. — Когда они вылезут и подойдут вплотную, я нападу. Едва завяжется драка и наметится брешь в цепи, беги туда во все лопатки. Прятаться бессмысленно, а так… хоть скромный, но шанс. Про меня не думай, мне ты не помощник.

— Так ведь там же открытое место! — ахнул Эркол. — Любой лучник подстрелит! А если у них сыщутся всадники?

— Тогда погибнешь прямо тут, — холодно усмехнулся разведчик. — Безо всякой пользы… Надо попытаться, брат. Я их отвлеку, а ты мчись кубарем, не оглядываясь. Смилостивится Творец — добежишь до лошадей… галопом в ватагу. Остальное помнишь.

— Рассказать Джангесу, атаману и особенно Кабо… — зачастил музыкант, раздергивая завязки плаща.

Шагалан уже не слушал его. Он весь был там, на гребне, шел рядом с врагами, смотрел их глазами на мир. По склону прошуршали потревоженные камешки. Несчастная ложбинка немного прячет добычу от охотников, им доведется подойти совсем близко, и… роли поменяются… на какое-то время. Мелонги начали спускаться, по-прежнему безмолвные, уверенные в себе. Вершины сопки действительно достигли четверо, они и станут основными противниками, примут первый удар. Те, медленно бредущие вдали, тоже, разумеется, поспешат на жаркую драку, но их черед наступит чуть позже. Шагалан вжался в землю, продляя секунды мирной утренней тишины… Рослые темные фигуры замаячили сквозь щетину сухого бурьяна. Он должен прыгнуть аккурат в тот миг, когда их разоблачение неминуемо…

Тугой, низкий гул рога прикатился откуда-то с юга. Вся округа застыла в напряжении. Встали варвары, не дойдя нескольких шагов до роковой черты. Разведчик быстро переглянулся с Эрколом, но тот сам ничего не соображал, да и не склонен был сейчас здраво размышлять. Шальную надежду на невесть как оказавшихся здесь ватажников рассудок отверг. Солдаты обменялись негромкими репликами, один поворотил обратно на гребень. Рог взвыл снова, на сей раз истошно-отчаянно, и вдруг резко оборвал звучание. Указывая рукой, взобравшийся на вершину мелонг что-то выкрикнул спутникам. Шагалан владел дюжиной слов на их варварском наречии, но знакомых не нашел. Впрочем, все прояснялось и без понимания разговоров — с юга летел сигнал тревоги, загонщики наткнулись на какую-то дичь и приглашали товарищей принять участие в поимке. Точнее, даже не так: дичь в сети попалась чересчур зубастая, способная сама задрать любого охотника, потому остальных скликали на выручку, на усмирение разбушевавшегося зверя. Не исключено, шустрый трубач оборвал зов не по своей воле.

И Шагалан знал человека, что, оказавшись там, мог учинить битву. Дайсар… Неужели они так и не столкнулись, обшаривая одни и те же сопки? Сидели на разных концах гряды и не заметили друг друга? Одинаково мыслили, одинаково построили наблюдение… и одинаково угодили в ловушку. Дайсар обнаружил себя чуть раньше, еще минута, и такой же рог возвестил бы об изобличении его, Шагалана. Ныне друг вел такой же бой, к которому готов и он. Бой беспощадный. И безнадежный… Следовало ринуться на помощь, поддержать мечом сражающегося… Будь он простым полевым бойцом, так бы и поступил. Но он разведчик. Пусть натура взревела с неимоверной мощью, он умеет укрощать ее, не раз это делал, справится, стиснув зубы, и сейчас. Обязан справиться. Он понимает — схватка далеко, по стылому утреннему воздуху едва доносится смутный лязг стали. Понимает, что никак не успеет к другу, увязнет во вражеских клинках. Видит, как после приглушенных переговоров злосчастная четверка вернулась на гребень, где и остановилась, вовсе не спеша к месту драки. Цепь, перечеркнувшая побережье, тоже встала, озабоченно перекликаясь. Этого разведчик и опасался: охотники, убедившись, что сил для усмирения лазутчика достаточно, ждали, когда смогут возобновить общее слитное движение. Как ни мастеровит Дайсар, он не тот неуязвимый сказочный герой, который походя повергал целые армии. Врубись Шагалан, произойдет то же самое: ближние примут бой, задние начнут выискивать момент для арбалетного выстрела в упор, дальние — спокойно наблюдать за ними, готовые пособить, но не покидающие позиции без крайней надобности. Пожалуй, и у быстроногого Эркола шансов проскочить мимо столь вымуштрованной компании никаких. Шагалан покосился на недоумевающего и перепуганного музыканта. Вероятно, этот бы его не понял, рыцарские баллады подобного не приемлют.

Продолжая напряженно ловить ухом отзвуки, разведчик выдернул из-за пояса нож. Схватка не отдалялась, значит, Дайсару не удалось сразу пробиться сквозь ряды загонщиков на волю. Теперь он погибал, неотвратимо, но не напрасно. Во-первых, живым он не дастся, то есть не задымит и сигнальный костер, лодки Эскобара не пристанут к берегу и минуют западню. А во-вторых… Дайсар, попавшийся мигом раньше, дарил призрачную возможность побарахтаться другу. Мелонги не уходили, не нарушали строй, они лишь задержали мах своей смертельной косы на горстку вынужденных минут. И этим следовало воспользоваться до конца.

Оттолкнув остолбеневшего Эркола, Шагалан принялся неистово кромсать лезвием слежавшийся песок ложбины.

— Что?.. Зачем?.. — всхлипнул музыкант.

— Отгребай в стороны, — хрипло приказал Шагалан. — Рассуждения после.

Счет шел на секунды. Каждый миг, отвоеванный Дайсаром, оплаченный его кровью, требовал бережного отношения. Разведчик исступленно наносил удар за ударом ни в чем не повинной земле, вспарывая, разрывая на куски ее плоть. Совершенно растерянный Эркол, как мог, сгребал вздыбленный песок и гальку на край ложбинки. Должно быть, получалось довольно шумно, однако, по счастью, увлеченные далеким боем мелонги внимания не обратили. Вскоре на дне ложбины образовалось новое углубление, яма локтей шесть на три, весьма напоминающая примитивную могилу. Похоже, Эркол именно так и подумал, потому что на предложение забраться в нее побледнел еще больше и замотал головой.

— Лезь, дурень! — рыкнул Шагалан. — Только там выживешь. Быстро!

Вздрогнув, Эркол понуро спустился в яму, поколебавшись, растянулся в ней во весь рост.

— Руки-ноги растопырь, — продолжал командовать разведчик, — и не шевелись, смотри, чтобы вовнутрь не засыпало.

Он накинул товарищу на ноги свой плащ, на грудь — его, торопливо, но тщательно подоткнул края.

— Ты же меня не оставишь здесь, брат? — скривилось жалобное лицо музыканта.

Шагалан мрачно глянул на него, затем — на качающиеся в отдалении фигуры врагов.

— Если успею, то не оставлю. — Теперь он заваливал товарища рыхлым песком. — Нет — лежи сам, не заметят — уцелеешь.

Он забросал плащи слоем песка, разровнял, прихлопал. Вид не ахти, наметанный глаз смог бы, пожалуй, обнаружить убежище, хотя окрестная земля, влажная осевшим туманом, пока не сильно отличалась от глубинных слоев. Но когда альтернатива — бестолковая гибель… согласишься уповать на то, что мелонги не забредут в эту ложбинку, не узрят ничего неестественного. В качестве последних штрихов юноша разложил на песке пучки сорванного тут же бурьяна. Замер, критически озирая сооружение, и тотчас уловил тревожную перемену вокруг: еле различимый лязг исчез. Все кончилось. По сопкам поплыл другой сигнал — повелительно-победный.

— Посторонись!

Едва не разрушив собственное творение и судорожно обметая по пути явные следы, Шагалан юркнул рядом с Эрколом в темное жерло ямы по пояс.

— А что потом? — Музыкант расширившимися глазами смотрел куда-то за спину, туда, где снова тронулись вниз по склону охотники.

— Лезь глубже и не высовывайся!

Искоса наблюдая за надвигающимися тенями, Шагалан впихнул в убежище свои вещи, кроме меча. Выдернул клинок, одним росчерком срезал наконечник ножен. Чудо, но он, кажется, успевал. Прихватив с собой все, втиснулся в нору. Аккуратно пристроил острейшее лезвие, трубку от ножен чуть выставил наружу.

— Обваливаем, — шепнул на ухо плотно упакованному с ним товарищу.

Они отпустили край плаща, и темнота с песчаным шелестом поглотила их. Теперь только ждать. И надеяться. Внутри сразу сделалось душно, а продуть ножны разведчик уже не решался. Звуки с воли пробивались словно сквозь перину, теряя четкость и угрозу. Вроде бы кто-то протопал совсем близко, затем дальше, послышался чей-то неясный голос. Через десяток минут, когда шум как будто стих, Шагалан вновь потянулся к уху музыканта.

— Отныне главное — не шевелиться, — выдохнул он. — Терпеть и не шевелиться. А еще лучше — заснуть. Ты, кстати, во сне не храпишь?

— Нам что, так и лежать тут? — отозвался удивленный Эркол. — Они же, сдается, ушли, улепетываем, пока не поздно.

— Тс-с, никуда они не ушли, брат. За сопками голая земля, там высматривать нечего, все как на ладони. Очистив местность, они укроются здесь и будут дожидаться высадки, караулить других лазутчиков. А нам это время придется пересидеть… точнее, перележать.

— Долго?

— Не знаю. Может, три часа, может, пять. То есть вполне хватит поспать.

— Да какой уж сон? Пять часов! Мы же задохнемся в этой могиле!

— Не задохнемся. И шуми тише, брат. Вот погодим чуток, я прочищу трубку — дыши, сколько влезет.

— А… заметят? Вдруг они рядом сейчас?

— Вряд ли, — заверил Шагалан, — спокойно вокруг. По уму, мелонгам бы оттянуться на обратный склон, дальний от моря. Ведь именно с моря они ждут вторжения, гулять на виду им не с руки. Ну а если все же случится… вариант с убеганием по-прежнему в силе.

Опять он чуть кривил душой. Обнаружив колыхание песка, солдаты, несомненно, истыкают его сталью. С самыми печальными результатами. Едва ли даже хваленая ловкость учеников хардаев позволит молниеносно взметнуться на поверхность, взрывая материю и грунт. Секундная же задержка решит дело. А пока разведчик убаюкивал товарища спокойной уверенностью, коль скоро стойкость и воля Эркола становились исключительно важными. Говоря по совести, Шагалан сам впервые угодил в подобную ситуацию. Он лишь по рассказам мастера Кане знал о схожих уловках, однако привычно уповал на свою многолетнюю подготовку. За музыкантом же надлежало следить особо.

Потекло ожидание. Собственно, здесь его ход почти не ощущался, минуты могли оказаться часами и наоборот. Кромешная тьма, холодная, медленно высасывающая тепло толща земли, тугая, давящая тишина, нарушаемая звуком дыхания да изредка шорохом песчинок. И скованность. Тесно спеленатые тканью, стиснутые песком, юноши словно погрузились в плотную, душную пучину. Поначалу, разгоряченные грозной напастью, неподвижность переносили довольно легко — за ней мерещилось нечто вроде отдыха, да и задача выживания полностью затмевала остальное. Но время шло, враги не объявлялись, Шагали, осмелев, продул дыхательную трубку, чувство опасности постепенно отпустило. И тут всплыла иная пытка: тело до исступления жаждало движения, любого, пускай самого бессмысленного или рискованного. Мышцы ныли все яростнее, выворачивая душу наизнанку. Перевернуться на другой бок или спину хотелось до безумия, будто ничего более важного в жизни не существовало. Разведчику было проще, он тоже ощущал неистовый вой плоти, но, по крайней мере, контролировал разум, тушил изматывающие призывы к движению. Сумел бы, наверное, даже заснуть, однако сомневался и в поведении своего сонного тела, и в выносливости товарища. Эрколу становилось совсем худо. Как ни изобретал для них Шагалан всяческие ухищрения, мелкие, но активные манипуляции в крохотном свободном пространстве, положение слабо исправлялось. В таких мучениях и текло время, точнее, выжималось по мгновению сквозь человеческие страдания. Когда, согласно прикидкам, миновало часа три, тяжело дышавший музыкант жалобно простонал.

— Все, больше не сдюжу, брат. Лучше уж быстрая смерть в бою, чем истязания!

— Разве ж это истязания, дружище? — отозвался Шагалан, сдувая от глаз набегающий песок. — Вот видал я в Галаге камеры пыточные, так те воистину болью любого изломают. А у нас разве пытка? Валяйся себе да посапывай.

— Похоже, не додумались покуда мелонги до такой муки. Вроде ничего не делаешь, а ровно черти когтями на куски рвут. Господь милосердный! Мочи терпеть нет!

— Тихо, брат! — шикнул разведчик. — Немало пролежали и дальше сможем. Вылезти наружу и доблестную смерть получить немудрено, а вот чтобы выжить и врага уязвить, мужество другого порядка требуется. Крепись, брат! Или попробуй не бороться с маетой, а принять ее. Не гони, напротив, призывай ее сильнее, наслаждайся, тогда и менять ничего не захочется.

— Что ты такое несешь, брат? Уж не ополоумел ли с тягот?

— Знаю, что говорю. Чем зубами скрипеть, попытайся-ка исполнить совет, капельку да полегчает.

Примерно через час стало вовсе плохо. Затекшие ноги и бока постепенно коченели, отчуждались. Хуже того, у Эркола начались непроизвольные судороги, пока незначительные, но он все меньше управлял своим телом. Шагалан, как мог, подбадривал его, хотя отклик неуклонно слабел. Скоро музыканта совершенно не уймешь, он зашевелится, даже не желая того. На такой случай имелся в запасе ход, жестокий, однако нужный, — лишить товарища сознания, сняв с него тяжкую ношу по обузданию тела. Провернуть это в тесноте норы непросто, и разведчик какое-то время отвлекался обдумыванием наилучших вариантов. Потом придется объясняться, извиняться и оправдываться, но, по крайней мере, будет перед кем. К его удивлению, Эркол терпел еще долго.

— Давно чего-то никого не слышно, — севшим голосом произнес Шагалан. — Трудно поверить, что мелонги решат столь упрямо хорониться. Не рискнуть ли все же сунуться? Как полагаешь, брат?

Эркол лишь тоскливо пискнул.

— Постарайся не дышать, когда поднимем полог, а то расчихаемся от пыли. Придержишь его, покуда я огляжусь. И сам не дергайся, понял?

Из глубокой темноты ответа не поступило, и Шагалан предпочел считать, что товарищ незримо кивнул. Изготовившись, он дал короткую команду, четыре руки разом нажали на полотняную стенку, выдавливая ее вверх и наружу. Окутывавшая их толща упиралась секунду, затем в быстро растущие щели хлынул песок, а за ним и воздух, ледяной, до одурения свежий. Едва открылся небольшой выход, разведчик ящерицей юркнул туда. Довольно окоченевшая, впрочем, получилась ящерица. Он вытолкнул на свободу голову и принудил ее вертеться в обжигающем воздухе, насильно раздирая веки слепимых солнцем глаз. Нож начеку, хотя, по правде, вряд ли юноша был сейчас серьезным противником. На сей раз повезло — кругом никого не было. Безмятежный майский день длил самозабвенный бег, упиваясь теплом, светом и жизнью. Длил, не замечая никаких врагов, войн и коварных ловушек.

Кое-как приведя в порядок дыхание и зрение, Шагалан взялся осторожно выползать из норы.

— Ты куда? — глухо прозвучало из-под земли.

— Лежи тихо, брат, — шепнул разведчик. — Пока ни души не видно, так я пойду посмотрю. Тебя присыпать?

— Ни за что! Лучше уж прирезать.

— Тогда затаись и не шуми. Не думаю, что наши игры уже окончились.

Выбравшись на теплый песок, он какое-то время и впрямь, словно застывший гад, отогревался, слабо шевеля конечностями и хлопая глазами. Немного очухавшись, медленно подкрался к краю ложбины, приподнялся над ним. День все же не был совсем безмятежным, и враги не причудились: невдалеке от норы среди лохмотьев бурьяна устроились двое мелонгов. То ли кто-то из четверки, штурмовавшей сопку, то ли новые гости, Шагалан уверенно бы не сказал — снаряжались варвары единообразно, а лиц юноша не запоминал. Во всяком случае, иных противников не обнаружилось. Поручили солдатам наверняка наблюдение, но вели они себя вполне раскованно: сняли тяжелые шлемы, отложили оружие, негромко переговаривались, похохатывая. Один и вовсе растянулся на спине, подставив лицо солнцу и что-то жуя. Упускать подобный шанс грешно. Юноша хотел возвратиться к норе за мечом, но, прикинув, лишь извлек на свет нож. Задача не казалась трудной: обойти пост с тыла, подкрасться вплотную и напасть. Уж этому-то их учили старательно. Если имперцы завершили свою облаву, разместив на сопках караулы, то здесь такой явно лишний.

Шагалан пересек ложбину в обратном направлении, и, прежде чем полезть на склон, привычно выглянул туда из-за укрытия. И моментально нырнул назад. Выругался шепотом. В паре сотен шагов, у подножия сопки чернело и копошилось живыми сочленениями воинство. Не слишком большое, человек двести, оно, при всем том, производило впечатление блеском серьезных лат и качанием многообразного оружия. Войско находилось на привале и, расположившись прямо на земле, коротало время, сдержанно гудя.

Посмурневший разведчик вернулся к норе.

— Ну, чего там? — окликнул его Эркол, однако Шагалан не ответил.

Бегло подправил насыпь над их убежищем, подняв полог, втиснулся внутрь.

— Велел же сидеть тихо, — проворчал хмуро. — А от твоего кувыркания, брат, весь песок разметало, слепой заметит.

— Зато как же сладко хоть чуточку пошевелиться! — улыбнулся из норы чумазый музыкант. — Никогда бы не поверил. У тебя воды, часом, не осталось?

Все так же погруженный в землю по пояс, Шагалан протянул флягу.

— Надвигался, егоза? Следовательно, еще малость вытерпишь легко.

— А что случилось? — оторвался от питья Эркол.

Пришлось кратко обрисовать товарищу обстановку вокруг.

— И… что это означает? — неуверенно спросил тот.

— Означает, что западня по всем правилам, — буркнул разведчик. — И нам не выскользнуть, и ребята вполне способны в нее угодить.

— А твои друзья… они одолеют?

— Не знаю. Даже если одолеют, крови будет по колено. И уж, коли мы с тобой выжили, брат… причем выжили дорогой ценой, нужно порадеть о них.

— Да что же мы сможем вдвоем-то?

— Для начала, — бросил Шагалан, — забирайся-ка в нору. Солнышка вкусил, воздухом подышал, попрыгал немножко, давай снова в спячку.

— Тяжко, брат, назад в могилу закапываться, — вздохнул Эркол. — И какой теперь смысл? Чего бояться?

Шагалан залез в песок по плечи, помедлил, глядя в пространство.

— Если мелонгам известно все… непостижимым образом, но известно… они рассчитывают на бой в бухте. И получается, тут держать войска глупо — очень далеко до места сражения. Тогда за нашей сопкой, да и за прочими, наверное, отряды лишь дожидаются команды. Команды к выдвижению на основные позиции, которые, несомненно, на двух центральных сопках.

— И когда же варвары тронутся в путь?

— Сам у них спроси. Полагаю, скоро, до главных событий от силы часа четыре. В любом случае, если будем начеку, не прозеваем — такая масса бесшумно не перемещается.

— Но ведь сюда-то они пришли незамеченными? — Музыкант, похоже, бесхитростно тянул время до очередного погружения в ненавистную подземную пучину.

— Это говорит исключительно о том, как мы увлеклись собственными переживаниями, брат. Внимательнее впредь. Готов? Закрываемся.

Солнце над головами опять погасло. С минуту они пыхтели, напряженно ворочались, пытаясь устроиться в набившей оскомину норе. Затем Эркол тихо спросил.

— Я тут представил, брат… А что, если какие мелонги к бухте напрямик по сопкам ринутся? Всем дороги не хватит, стеной повалят. Затопчут же ненароком, а? Что будет-то?

— Паршиво будет, — хмыкнул из темноты Шагалан. — Только мы ничего не изменим, брат, а потому и размышлять о таком брось.

Земля вздрогнула примерно через час с небольшим. Прильнувший к полу ямы разведчик настороженно следил за дрейфом источника размытого гула. Топот сотен ног явно сдвигался к югу, где постепенно и угас. Шагалан протерпел еще с полчаса, прежде чем решился снова выкарабкаться на поверхность. Все подтвердилось: полк исчез, караул остался, такой же беспечный и самоуверенный. Возвратившись, Шагалан обнаружил неуклюже выползавшего Эркола.

— Э, брат! Давай-ка назад, пока все окончательно не обрушил. Враг отошел, да постовые рядом. Если шум вспыхнет, хоть ты успеешь спрятаться.

— Хватит, довольно прятались, — неожиданно огрызнулся музыкант. — Я им не червяк, чтоб вечно под землей жить. Да и неужто мы не сладим с парой человек? Глотки перережем, и ходу отсюда. Не так?

Шагалан отрицательно покачал головой.

— Думать надо, брат, не о бегстве, а о том, как Сегеша предупредить. Он ведь без сигнала вправе и поостеречься соваться.

— Так и я об том же! — Эркол принялся мучительно разминать закостеневшие мышцы и суставы. — Только как же нам улизнуть к Сегешу, если на вершине мелонги сидят? Не помешают, так тревогу точно поднимут.

— Ты верно рассуждаешь, брат, — пробурчал себе под нос Шагалан. — Однако тут существует нюанс — до схватки несколько часов. А вдруг варвары затеют проверку постов? И найдут лишь покойников?

— Да ничего и не произойдет! Что они могут, раз битва на носу? Ну, обшарят округу, но мы-то уже исчезнем. Что еще, брат? На новую облаву времени не останется. Осторожности прибавят? Так и сейчас небось стерегутся. Потому никакого у нас резона далее терпеть рядом этих мерзавцев.

— И все же потерпим немного. До стоянки Джангеса, если торопиться, с полчаса ходу. Обратно в пешем строю — часа полтора-два. То есть когда лодки на горизонте возникнут, тогда и к действиям приступим.

— Да ведь опоздаем, брат! — возмутился Эркол. — Что угодно может приключиться, и явимся к шапочному разбору. Или людей загоним, биться не помогут толком. Немедля ехать надо, Пророками Святыми заклинаю!

— Не опоздаем… Ватажному воинству в начале боя делать нечего, сомнут. И вообще, брат… посиди-ка…

Скомкав внезапно фразу, Шагалан быстро скользнул куда-то в сторону и пропал с глаз. Оставшийся в недоумении музыкант потянулся было следом, но тут сверху стегнул хриплый голос.

— Стоять! Кто есть?

По характерному лающему акценту любой обитатель Гердонеза распознал бы в говорившем мелонга. Эркол окаменел от неожиданности, оттого выполнил лишь первую часть приказа — замер на месте. На вопросы он отвечать просто не мог. Сверху застучали мелкие камешки, и над краем лощинки выросла грузная фигура солдата. Покачивая обнаженным мечом, латник оглядел добычу, презрительно скривился.

— Откуда здесь, бродяга, вынырнул? Из воды, нет? И с кем болтал? Чего молчишь-то, пес?

Бледный как полотно Эркол попытался состроить виноватую улыбку, но не сумел и этого. Солдат ступил в ложбинку. Музыкант судорожно поискал глазами затерявшееся в песке оружие. Разумеется, все сразу сгинуло, а страшный мелонг уже нависал над ним. Широкой волосатой лапой ухватил за ворот, сильно встряхнул и вновь поморщился — юноша был не в состоянии ни говорить, ни держаться самостоятельно на ногах. Чертыхнувшись, солдат направился обратно к вершине сопки, Эркола он волок за собой, словно мешок с падалью, с терпеливым отвращением. Пленник отчаянно пробовал вырываться, но даже не сбил варвара с мерного шага. Тот уверенно взобрался по склону. И застыл. Почему-то ватажник догадался, что остановило врага нечто необычное. Завертелся, норовя заглянуть вперед, тут ладонь разжалась, и пленник бухнулся оземь. Тотчас извернулся, торопясь не столько улепетнуть, сколько получше рассмотреть происходящее. Картина и впрямь удалась на славу.

На песке неподалеку сидел, безмятежно жуя кусок хлеба, Шагалан. На плечо ему опирался меч. Рядом неестественно подогнулось тело второго мелонга. Выдержав паузу, разведчик покосился на остолбеневшего латника.

— Что-нибудь потерял здесь, дружище? Уж не этот ли рог? Твой напарник так старательно к нему полз… — По губам юноши гуляла усмешка, глаза хранили холод.

Наконец варвар преодолел оцепенение и, рявкнув, кинулся на врага. Шагалан едва нырнул в сторону, походя хлестнул лезвием по ногам, однако лишь вышиб железный скрежет. Теперь поединщики были начеку. Мелонг, выставивший меч, пошел кругом, Шагалан следовал за ним взглядом. Оказавшись почти за спиной противника, латник оскалился и, взмахнув клинком, устремился в новую атаку. Он уже торжествовал успех, когда юноша вдруг провалился куда-то вниз, под замах, под плечо, и оттуда не ударил, а резанул. Длинно, с оттяжкой, аккуратно вклиниваясь между пластинами доспеха. Могучее тело солдата скособочилось, собственный удар влек его вперед, а плоть силилась откачнуться от обжигающей стали. Мелонг чудом удержал равновесие, шатаясь, повернулся за разведчиком. Тот сместился, затанцевал напротив: хотя затягивать бой юноша не собирался, не так-то просто отыскать доступную щель в этом бронированном истукане. Попытался было ткнуть в лицо, солдат медлительно, но отвел удар. Шагалан тотчас поменял цель, меч хардаев свистнул особенно резко, начисто снеся варвару кисть с кожаной перчаткой и зажатым оружием. Пока бедолага таращился на исходящую кровью культю, добить его труда не составило.

К грохнувшемуся на землю подскочил Эркол, успевший раздобыть меч первого из покойников. Изловчившись, вогнал клинок в агонизирующего врага.

— Вот ведь сволочь какая, а?! — выкрикнул. — Только и умеешь, что на безоружных нападать, тварь? Получай теперь!.. — Чуть отдышавшись, музыкант обернулся к Шагалану: — Куда же ты там исчез, брат? На меня это чудище со спины навалилось, а тебя нет.

Разведчик, вытирая лезвие, смерил товарища бесстрастным взглядом.

— Кричал больно, вот их и накликал. Я-то лишь в последнюю секунду учуял опасность, а то оба попались бы. И было б из-за чего шум поднимать. — Он покосился на мертвецов: — Сами наш спор и разрешили. Перетрусил, поди, герой?

— Струсить не струсил, — Эркол шмыгнул носом, — а вот с жизнью прощаться начал. И еще обидно казалось так глупо пропадать. До слез. Бессилие свое нестерпимо чувствовать.

— Понятно, — кивнул Шагалан. — Ты сядь, брат, не маячь. Не ровен час, с соседней сопки заприметят чужаков, обеспокоятся. Хлеб будешь? У первого краюху нашел, пока вас ждал.

— Н-нет уж, благодарствую. От мертвяков подарков не надобно.

— Как хочешь. Так вот, брат, раз уж охрану все равно убрали, следует к Сегешу отправляться немедля.

— Ну и пойдем, чего теперь-то здесь делать?

— А я, однако, повременю. Тебе же дорога кругом, через те рощицы. Торопись, но и по сторонам зыркай, имперские посты могут и там сыскаться. Дойдешь до лошадей, дальше верхом. И опять же с опаской. Если ничего в пути не стряслось, ватага давно на месте.

— И сразу в бой, да?

— Никакого боя, — жестко осадил товарища Шагалан. — Приведешь Сегеша вон в тот лесок, видишь? Отсюда с полмили. Там пускай до поры прячется, а тебя пошлет обратно ко мне. И снова не прямиком, а вокруг, скрытно. На подступах к сопке замри, вслушайся, чтоб сгоряча в засаду не влететь. Уразумел, брат?

— Ясно, — вздохнул Эркол. — А если кто увяжется со мной?

— Кабо? Ему позволительно, остальных удержи. Не стоит себя раньше срока обнаруживать.

Когда, пригнувшись, музыкант зашуршал вниз по склону, Шагалан вернулся к своим наблюдениям. Море, по-прежнему безжизненное, трепетало мелкой зыбью. Даже извечные чайки покинули его, будто предчувствуя грозные события. А может, просто предпочли многотрудной охоте блаженное купание в солнечном тепле. После долгой зимы оно еще казалось ласковым, еще не превратилось в испепеляющий жар, что летом загонит всех в тень. Правда, на голом пятачке ощутимо припекало и сейчас, но после сидения под землей это было приятно. Соседние сопки тоже казались мертвенно пустынными. Теперь-то Шагалан точно знал — впечатление обманчиво, вот только момент безвозвратно упущен. Предупреждение опоздало, ныне оставалось лишь уважительно оценивать затаившегося врага да готовить свой ответный ход. Ход требовался единственный и определяющий.

У каждого, в том числе искушенного противника, случаются промахи. Время шло, солнечный диск полз по небосводу, а никто так и не озаботился проверить расставленные с утра посты. Юноша чуть ли не желал появления мелонгов, но они в подобном удовольствии ему упорно отказывали. Оба трупа Шагалан оттащил на северный склон, освободившуюся вершину занял самолично. Он умел ждать, разведчику это порой нужнее боевого мастерства. Прошло еще два часа. Безжизненное море, вымершие сопки перед его взором, робкое стрекотание пичуг по песчаным проплешинам. Бесконечное небесное тепло приходилось уже терпеть, изредка вытирая набегающий на глаза пот.

Гостей он заметил еще издалека, хоть те и хоронились с особой тщательностью. Две фигуры, помелькав в ближайшей рощице, наконец вынырнули из нее и побежали к сопке. Опознать их было нетрудно, Шагалан даже не стал подниматься с земли.

— Вот! — выпалил запыхавшийся и до крайности довольный собой Эркол. — Всех привел…

Хмурый Кабо прервал его жестом. Опустился рядом с другом, посмотрел в одну с ним сторону — на идиллическую бухту.

— Что здесь? — спросил коротко.

— Западня, брат, — отозвался Шагалан. — Как мы и подозревали. На сопках наблюдатели, за ними — войска. Очень целеустремленно ждут, будто лучше нас в курсе часа высадки.

— Много народу?

— Видел две сотни. Всего наверняка не меньше шести. Отборные латники, подлинный цвет варваров.

— Выходит, уважительно к нам отнесся старик Гонсет, — хмыкнул Кабо невесело. — И встречу приготовил самую что ни на есть парадную. Куда он их попрятал?

— Думаю, стянул к тем трем сопкам, господствующим над бухтой. Если уж дожидаться высадки, то именно там.

— Гонсет обязан понимать — его хваленых латников ребята, так или иначе, перемелют.

Шагалан кивнул, не отводя взгляда от морской дали.

— Да, он-то с хардаями сталкивался. А потому, уверен, побеспокоится и о каких-нибудь пакостных сюрпризах.

— Что, стрелки на склонах?

— Может, и еще чего-нибудь изобретет. С него станется.

— Точно, — поморщился Кабо. — Как бы самого мерзавца узреть? Вот бы кого, брат, следовало вырезать в первую очередь, тогда и войска его непременно дрогнут.

— Заметим — вырежем, разумеется. Правда, сомневаюсь я, что господин наместник вообще появится сегодня на поле брани. При своих многочисленных талантах в герои сражений он, кажется, не рвется.

— Речь не о героизме. Здесь решится судьба его владений, власти Империи в Гердонезе. Ведь это он должен осознавать? Как же не почтить присутствием такое событие?

— Гонсет уже сделал больше, чем от него ожидали. Кстати, и чем мы ожидали также, брат. Он нашел место, выведал время, наверняка подсказал план баталии. А лично распоряжаться на поле… Великого полководца он никогда из себя и не корчил. Поручит командование опытному воину, а сам отсидится в безопасности.

— Чтобы при неудаче первым пуститься наутек? — усмехнулся хромец. — Скорее напоминает заурядную трусость.

— Возможно и так, оттого не легче. Сейчас, брат, давай прикинем наши с тобой действия. Воевать-то, похоже, придется за всех ребят.

— А чего тут мудрить? — Кабо пожал плечами. — Выбор скромен, силы ограничены и… не особо могучи. — Он покосился на застывшего в почтительном молчании Эркола. — Один удар. В критический момент, с тыла, на кураже. Если повезет — повернем битву в свою пользу.

— Это правильно. — Шагалан вовсе не отрывался от морского пейзажа. — Вопрос лишь в том, как нащупать сей критический момент. Не поторопиться, но и не опоздать.

Заинтригованный поведением друга, Кабо тоже вперился в даль.

— Они? — спросил через минуту хрипло.

— Они, — подтвердил Шагалан. — Наши. Аккурат к твоему приходу. Все шесть посудин.

— Какого же дьявола прямо с моря-то зашли? Только слепой их не углядит.

— Не горячись, брат. И вдоль берега ползти не безопасно. Путь длиннее, а глаз больше.

— Зато на берег в любом месте выскочишь, — буркнул хромец. — А ныне как по площади в пасть врагам топают.

— Не все так плохо. Пока. Ты слышал про устроенную мелонгами облаву?

— Эркол рассказывал дорогой. В том числе и про ваше закапывание в землю.

— Так вот мы бы никак не успели спрятаться, но на южных сопках вспыхнула схватка. Полагаю, брат, там попался Дайсар. И сигнала к высадке он, очевидно, уже не подаст.

Кабо, потемнев лицом, обернулся к другу.

— Думаешь… погиб?

— Кто бы знал, — вздохнул Шагалан. — Хотелось бы верить, будто сумел отбиться и выскользнуть… хотя шума погони я не заметил… Как бы то ни было, сигнала не последует, то есть не должна случиться и высадка.

— А что же? Подойдут к берегу, постоят и повернут вспять, так?

— Надеюсь, так. Если, конечно, Гонсет позволит себя одурачить. Потерпим, брат, недолго еще.

Теперь они замерли на вершине втроем. Чудилось, замерло и все побережье, сосредоточенно наблюдая за творящемся на море. Мало-помалу капельные букашки в туманной дали обрисовывались яснее, вскоре их удавалось рассмотреть отчетливо: два больших, неповоротливых баркаса грузно переваливались на мелкой волне, понукаемые непривычными для себя парусами. Оба часто усеяны щитами и копейными древками. Четыре крошечные рыбацкие лодки стремительно сновали вокруг, точно рыбы-лоцманы, сопровождающие серьезных хищников. Свой бег им приходилось даже сдерживать, то поджидая медлительных хозяев, то порывисто отклоняясь куда-нибудь в сторону. Заложив широкую дугу, крохи неизменно возвращались назад, удостоверяя отсутствие опасности.

— Где же Эскобар намерен стопорить? — спросил в пустоту Кабо, когда каравану оставалось до цели около мили. — Или он вообще решил наплевать на сигнал?

Шагалан пожал плечами, но ответить не успел — крутившаяся поодаль лодчонка вдруг как-то особенно резво сорвалась с места, спеша обратно к баркасам. С сопки пока ничего видно не было, однако вскипевшая в море суета говорила о каком-то неожиданном и, вероятно, нерадостном повороте. Разведчики переглянулись: теперь все четыре лодки перепуганными детьми сбились в кучу с основными силами.

— Обещанный сюрприз Гонсета? — скривился Кабо. — Еще понять бы, в чем он, черт подери, состоит.

— Туда смотри, брат! — Шагалан ткнул пальцем вправо.

Из-за поросших едва зазеленевшей растительностью холмов, в изобилии усыпавших побережье, выдвигалось нечто темное и длинное. Поначалу это смахивало бы даже на безобидное бревно, если б не циклопические размеры и не четкая нацеленность. Нацеленность на приближающихся ребят. Наперерез каравану выползала боевая галера. Неизвестно, в каких кустах прятали ее до срока мелонги, но прятали добротно и в действие ввели в самый неподходящий момент. Разведчики уже полтора года бороздили пролив, ни разу не столкнувшись с подобными чудовищами. Причем отгадка таилась вовсе не в милости Творца — морские рубежи Гердонеза просто не стремились тщательно охранять. В конце концов, о военном вторжении соседи не помышляли, а пиратов и контрабандистов нехитро выловить и на суше. Лишь пару раз где-то вдалеке, на горизонте мелькал этот остроносый силуэт, однако до мелких посудин ему явно не было никакого дела.

На сей раз все было иначе — узкая, длинная стрела галеры тягуче набирала ход, но пенящие воду ряды весел обещали нешуточную скорость. Если легкие лодки еще могли надеяться оторваться от зверя, то баркасам не стоило и мечтать. Галера шла боевым ускорением, с такого обычно таранят вражеские корабли, сразу решая исход битвы. Нынче таранить некого, самый крупный из баркасов все же маловат для разрезающего волны грозного оружия. Зато на палубе темно от оружия других видов: множество лучников, пращников, арбалетчиков, прочих воинов толпилось вдоль бортов, нетерпеливо заглядывая вперед.

— А сюда смотри! — Кабо дернул Шагалана за рукав.

Слева на караван заходила вторая галера, так же обильно нагруженная солдатами. Эта оказалась ближе к северным сопкам, но высокий берег до поры укрывал ее от глаз. Теперь же до разведчиков долетело даже частое уханье задававшего ритм барабана.

— Как тебе задумка нашего гениального противника, брат? — тихо спросил Шагалан.

Хромец скрипнул зубами.

— Мне бы только добыть этого умника. Нашел бы у него место, куда загнать его же чертову гениальность.

— Судя по народу на палубах, топить ребят мелонги не собираются. Слишком сложно для таких громадин.

— Расстреливать на дистанции?

— Да. Заметил, у них и большие самострелы на кораблях имеются? В придачу арбалеты, от которых вряд ли что убережет. Паршивое положение, брат, Гонсет постарался на совесть, сочиняя его. Сейчас же все зависит от Эскобара.

Ситуация вправду складывалась отвратная, почти катастрофическая. Горстка людей на лодках еще могла бы спастись бегством, но основная часть отряда, по сути, обрекалась на истребление — путь назад ныне превращался для них в череду жутких часов обстрела. Как бы ни был эффективен подобный обстрел, рано или поздно мелонги выбьют всех. Самое же гнусное — враг при этом ничем не рисковал. Луков в отряде мало, да и какой от них прок, если на каждую твою стрелу отвечают десятком? Быстроходность позволит галерам держаться поодаль от баркасов, методично уничтожая их. Невиданные в Гердонезе бойцы полягут от рук заурядных стрелков, будучи не в состоянии даже огрызнуться! Впору выть от бессильной ярости! Мерзавец Гонсет, кажется, учел все, одним маневром обратив в дым могучие козыри противника.

К чести командора, с решением он не заставил себя долго ждать. На обоих баркасах разом погрузили в воду весла и навалились на них, устремляя тяжеловесные посудины к берегу. К берегу, где их, несомненно, тоже подстерегал коварный враг, — выбор теперь делался между врагом недоступным и тем, с которым таки мыслимо сшибиться грудь в грудь. Впрочем, набравшие ход галеры упускать добычу, пусть и метнувшуюся в неожиданную сторону, вовсе не собирались. Подруливая, они проворно сближались на дистанцию стрельбы, баркасы в этой гонке были им не соперники. Глухой рокот барабанов сливался в сплошной гул, ряды весел, словно сказочные перепончатые крылья, ритмично взмывали над водой и вновь обрушивались в нее. Рывок исключительно штурмовой, долго гребцы не выдержали бы бешеного темпа, а на галерах для пущей прыти еще сняли мачты, меченосные имперские штандарты развевались на корме. Однако пока столь изматывающее ускорение себя оправдывало — расстояние между противниками таяло на глазах. Разумеется, до гердонезского берега путь гораздо короче, чем до валестийского, но серьезный урон можно постараться нанести и на нем. С тугим шипением северная галера выплюнула первый снаряд — копье из самострела, способное проломить не только доспехи, а, пожалуй, и борта. Выстрел, торопливый, неточный, тем не менее приветствовали на кораблях радостным воем и улюлюканьем — охотникам не терпелось загарпунить беспомощную жертву.

Упивающиеся погоней мелонги даже не сразу заметили, как у них появились новые недруги. Слишком уж нелепое противостояние: навстречу разогнавшимся монстрам бросились какие-то утлые лодчонки, в каждой всего по три человека. Чем могли угрожать эти крохи боевым исполинам, что походя обратили бы любую из них в щепу взмахом весла? Похоже, именно такие размышления подарили смельчакам несколько мгновений для сближения. Поймав слабый ветер, они уверенно неслись на врага, будто готовые сами протаранить великанов. Теперь в растерянности оказались мелонги. Дерзни на подобный маневр баркасы, корабли, очевидно, уклонились бы, предпочитая обстрел абордажной рубке. Но увильнуть от резвых лодок, вдобавок близко подпущенных, крайне сложно, а всякое лавирование давало шанс уцелеть основным силам вторжения. Как бы то ни было, истомившиеся охотники себе добычу получили.

По рыбацким скорлупкам ударили разом все и всем, что подвернулось под руку. Тучи стрел, копий, арбалетных жал частым дождем накрыли безумцев, кто-то швырял даже топоры. Затрепетали вспарываемые в десятках мест паруса. Чудилось, и речи нет о выживании под таким градом, самим лодкам следовало тотчас пойти ко дну перегруженными чужим железом. Тем не менее тучи рассеялись, а скорлупки продолжали свою шальную атаку. Пожалуй, они чуть сдали в скорости и верткости, но курс держали твердо. Лишь одна из тех, что схватились с южной галерой, повалилась куда-то в сторону, теряя ветер. Шагалан разглядел в ней единственного человека, поднявшегося на ноги и пытавшегося сладить с управлением. Разглядев, едва не застонал в голос: его друзья начали гибнуть, и неизвестно, скольким суждено увидеть грядущий день…

На других лодках тоже заметно убавилось людей, но двигаться они не прекращали. Галеры, в свою очередь, упрямо не желали отпускать баркасы, а потому стремительно наползали на путающихся по дороге смельчаков. Стрелки, разочарованные результатами первого залпа, работали безостановочно. Вскоре лодки уже напоминали ежей, столь обильно утыкали их разнообразные снаряды. Ребята загораживались круглыми деревянными щитами, но и те переносили не всякий удар — на глазах разведчиков одного из парней вышибло арбалетной стрелой за борт вместе со щитом. Получив сразу несколько стрел, тяжело кувыркнулся в воду последний из команды сбившейся с курса лодки. Теперь она вовсе, сиротливая, покачивалась на волне и печально хлопала истерзанным парусом.

Тем временем промежуток между противниками практически исчез. Даже обстрел ослаб — некоторые лучники потеряли цель из виду. Возможно, кое-кто не особо и старался, настолько несуразной выглядела предпринятая на них атака. Северной галеры достигли обе лодчонки, хотя уцелело в них, похоже, трое. Для южной галеры все обстояло еще лучше — одна полузатопленная лодка и один человек. Что сейчас намеревается изобразить эта горстка безумцев? Подмять их тушей корабля непросто, а вот любой удар весла… Однако разгоряченные охотой мелонги, вероятно, забыли предостережения многоопытного командующего. Бойцы, заслонявшие собой друзей, вовсе не собирались отступать или маневрировать вдоль бортов. Притиснувшись к могучим бревнам таранов, юноши один за другим вспрыгнули на них и немедленно стали отважными букашками карабкаться на нос галер. Их встретили новые стрелы и гребень из копий, но то были уже знакомые, привычные трудности. Цепляясь за мельчайшие выступы и отмахиваясь одновременно от врагов, бойцы упорно ползли вперед. На кораблях вспыхнуло смятение. Кто-то пытался отскочить от надвигавшейся угрозы, иные, наоборот, воинственно проталкивались на нос, возникшая свалка лишь усугубляла дело.

Галеры по-прежнему неслись по пятам баркасов. По-прежнему ритмично бубнили барабаны, шевелились тяжелые весла, копошилась темная масса солдат. Изменилось совсем чуть-чуть — на борт проникла погибель. Так некоторые насекомые подкладывают гигантской гусенице безобидное яйцо. Кто в эту минуту поверит, будто крошечный вылупившийся червячок сожрет великана изнутри без остатка? Как понял Шагалан, на кораблях размещались главным образом стрелки, рукопашная схватка в их планы не входила. Иначе как объяснить то опустошение, что учинили на палубах одинокие бойцы? Мелонгов было в десяток раз больше, они сплошной стеной наваливались на смельчаков, захлестывали их… и рассыпались в стороны. Северная галера скользила уже сравнительно недалеко от сопки разведчиков. Шагалан наблюдал, как ребята, окруженные сферами мерцающей стали, сами наседают на варваров, алча их гнусной плоти. Показалось, он даже различил русоволосую голову Скохи. Смятение среди мелонгов превратилось в панику. Те, кто еще дерзал противиться страшным бойцам, кидались в бой и находили там смерть, остальные начали откатываться на корму.

Судя по отдельным контратакам, кто-то на кораблях тщился организовать отпор, но силы были явно неподходящие. Есть разница между расстрелом безответного врага и бросанием на мечи, не знающие устали и поражения. Впрочем, и поражения случались. Кого-то из ребят зацепили копьем в отчаянном наскоке, сшибли на палубу, накрыли толпой. Товарищи тотчас развернулись и очистили место, разметав трупы, но, очевидно, не успели. На южной же галере… Когда Шагалан глянул туда, бой кончился. Орда мелонгов весьма поредела, едва ли не ополовинилась, однако сохранила некоторый порядок. И преследовать добычу галера продолжала, хотя создавалось впечатление, что шок, полученный уцелевшими солдатами, легко не пройдет. Они не столько победили, сколько смогли отбиться, чудом укротили одиночку, рвавшего их в клочья. Каково теперь было схлестнуться с множеством подобных воинов?

На севере тоже вскоре все завершилось. Правда, в пользу другой стороны. Неистовый натиск лишь двух бойцов превратил имперцев в стадо трусливых тварей. Отчаявшись выстоять, варвары пытались молить о пощаде, жуткие противники не обращали на это никакого внимания, рубили и сдающихся, и сражающихся. Последние, загнанные на корму, в ужасе сами прыгали в воду, надеясь так спасти жизни. Смолк надрывавшийся барабан. Ряды весел по инерции еще двигались, но единый ритм надломился и принялся рушиться, чем дальше, тем заметнее. Огромная масса галеры неуклонно теряла скорость. На черной от тел и крови палубе двое победителей да насмерть перепуганный кормщик. Русый парень, в котором уже сложно было не признать Скоху, что-то кричал моряку, размахивая руками. Вероятно, они пробовали вновь разогнать корабль для атаки на вторую галеру. Получалось плохо, точнее сказать, не получалось совсем. Скоха прекрасно управлялся со своей рыбацкой лодкой, но командование тяжелым монстром, кажется, требовало несколько иных навыков.

Такие маневры и схватки заняли не более четверти часа. И все это время оба баркаса, вспенивая воду, выгребали к берегу. Наверняка, налегая на весла, ребята то и дело посматривали назад, туда, где братья вели за них неравный бой. Каждая жертва отзывалась в сердцах, но помочь дерущимся было нельзя. Наоборот, дабы жертвы не стали напрасными, следовало как можно скорее достичь суши. Любой понимал — их битва только начинается. Шагах в двухстах от цели южная галера таки сблизилась на расстояние выстрела. Снова заполнили воздух стрелы и копья, хотя с первыми залпами их было не сравнить. Похоже, лучники отныне примитивно боялись слишком тесно сходиться с противником, поливая его с предельных дистанций. Стрелы ложились неточно, редко и серьезных проблем не доставляли. Да и до берега уже рукой подать…

— Вот теперь смотри в оба, брат, — тихо произнес Шагалан. Разворачивающиеся страсти заворожили укрывшихся на сопке, лишь привычка разведчика понуждала регулярно озирать окрестности.

Передовой баркас еще не успел нащупать днищем насыщенный галькой песок, как ребята, взметая тучи брызг, посыпались из него в воду. И в ту же секунду сопки ожили. Будто из подземных убежищ, вроде того, что спасло Шагалана с Эрколом, поднялись ряды воинов в кожаных доспехах. По трем ближайшим к бухте холмам зазмеились цепи. Взвыли рога, и все дружно вскинули оружие.

— Лучники, — прорычал Кабо. — Сотни две. А где же основные рубаки Гонсета?

— Подоспеют и они, брат, не сомневайся, — отозвался Шагалан. — Вот только ребятам бы сейчас не глупить, не колотить в приготовленную для них стену, а рвануть вдоль побережья. Хоть бы и сюда, к нам. Ведь у мелонгов здесь никого, они вынужденно потянутся следом, теряя строй и позиции.

— Вольно рассуждать, брат. То, что здесь шаром покати, известно тебе, но не Эскобару. Он-то вправе подозревать засаду на всех сопках, а как действовать тогда?

Командор, чья фигура в черном плаще и черненых латах появилась из моря в числе первых, не колебался ни мгновения. Сзади наползала громада галеры, впереди цепи стрелков — заминка с пребыванием в подобном окружении обещала верную гибель. И прорываться надлежало немедля, не позволяя опомниться, одним ударом. Впрочем, возможно, командор и не утруждал себя размышлениями, а просто, узрев долгожданного доступного врага, воспылал жаждой боя. Так или иначе, приказ его, подкрепленный жестом, был очевиден. Сразу из воды отряд, разворачиваясь на бегу, устремился к сопкам.

— Черт подери! — не сдержался Шагалан.

Атакующих встретил дождь стрел. Большая часть засела в поднятых щитах, но пара человек упала. За первым залпом последовал второй, третий. Обстрел малочисленного, рассеянного по берегу противника серьезных результатов не давал, однако и не прекращался. Лучники столь спокойно и методично выполняли свою работу, что Шагалан понял — их настраивали именно на такой поворот событий. И выходит, Эскобар со всем бесстрашием ведет отряд прямиком в могилу.

Очередной трубный сигнал прозвучал, когда бежать до неприятеля оставалось шагов пятьдесят. Ребята уже заносили мечи, дабы опустить их на головы вражеских стрелков, но в планах мелонгов значилось иное. На сей раз всколыхнулись самые вершины сопок, едва затянутые кустарником и чахлыми деревцами. И оттуда сверху вниз потекли, разгоняясь, черные реки. Сомкнутые ряды имперской пехоты, лучшего из имевшегося в распоряжении Гонсета, с многоголосым ревом кинулись в бой. Лучники расступились, пропуская поток. А он все тек и тек, на вершинах появлялись все новые шеренги, тотчас бросавшиеся в атаку.

— Сколько же их там, дьявольщина?! — Кабо скривился, словно от боли.

— Сотен восемь, — сухо ответил Шагалан. — Или десять. Какая теперь разница? Мы пришли сюда биться и будем делать это до конца. Поторопимся, брат.

Под громовой ор передние ряды мелонгов накатились на приостановившихся у подножия ребят. Прозрачный весенний воздух содрогнулся от грохота сшибающегося железа.

— Немедленно отправляйся к Сегешу. — Шагалан вытряхнул из мешка сверток с кольчугой. — Готовьтесь в нужный момент напасть на сопки с тыла.

— Хорошо бы, — буркнул хромец. — Только как нам такой момент-то нащупать? Поспешим — без толку ватагу положим, опоздаем — помогать некому будет.

— А вот для этого, брат, надо поближе к бою подойти, вплотную понаблюдать.

— Сам туда, чую, собрался? — нахмурился Кабо.

— Собрался. Пока враг увлечен сражением, ему хоть на шею садись. А потом и ударить удобно.

— Посты все еще там, учти, брат. Ну и, допустим, приметишь ты нужный момент. И что? Как нам-то подашь сигнал, не всполошив мелонгов?

— Сигнал? — Шагалан на секунду замер. Вдалеке закипала невообразимая по накалу битва, а они до сих пор лишь болтали. — Да придумаю чего-нибудь. Вон, к примеру, Эркола пошлю.

Музыкант, безмолвной тенью проведший последний час, побледнел, но привстал порывисто.

— Исключено, — мотнул головой мрачный Кабо. — Ты разве его с собой в пекло потащишь? Опомнись, брат. Где ты ужом проскользнешь, парня обязательно засекут. Сам сгинет и тебя раскроет.

Возмущенную реплику Эркола Шагалан задавил в зародыше одним взглядом.

— Пожалуй, правда… — Он приладил за спиной перначи. — Тогда заберешь его с собой. А сигнал я на месте сочиню, может, просто выбегу на склон, руками помашу. Пойдет? Главное — присматривайте за берегом внимательнее. И двинулись, друзья, двинулись! Засиделись мы в тиши, а там ребята гибнут.

Кабо с Эрколом, пригнувшись, поспешили обратно кружной дорогой. Шагалан лишний раз проверил оружие, окинул взором путь, доставшийся ему. Привычную, обжитую северную сопку отделяли от поля боя три ее родных сестры. Наверняка их тоже украшали посты дозорных, ладно, если по два человека. Разведчику пригодилась бы последняя из этих сопок, а времени на замысловатые маневры нет. «Птенцы Иигуира», разумеется, нахрапом себя подмять не позволят, биться будут упорно и долго, но все-таки не беспредельно. Кроме того, залегший на отшибе наблюдатель не столь поглощен баталией, потому зачастую приметит то, что не нужно. И вообще… пора наконец драться, а не только умствовать.

На первой сопке в самом деле обнаружились двое. Бесшумно возникший рядом Шагалан застал их врасплох и тут же умертвил короткими ударами меча. На второй его углядели, но, видимо, не сразу поверили, будто этот откровенно торопящийся к ним человек и есть грозный враг. Когда сомнения рассеялись, один мелонг оказался уже мертв, а другой — обречен. И все нее, вероятно, какую-то тревогу они породить сумели — на последней, желанной сопке юношу поджидали трое готовых к бою солдат. Положение, правда, осложнялось не столько количеством противников, сколько требованием сохранить схватку с ними в тайне — неизвестно, как много публики топчется еще на холмах и что она предпримет в ответ на призыв о помощи. А посему Шагалан, едва скрестив клинки, быстро попятился назад. Должно быть, он достоверно разыграл собственную слабость: искушенные воины с охотой пустились вдогон, норовя окружить нахального парнишку. Когда основательно скрылось из виду поле боя, приспело время сбрасывать маски. Шагалан метнулся к ближнему из широко разошедшихся загонщиков и покончил с ним единственным выверенным ударом. В тонкостях доспехов этих наблюдателей он начинал разбираться. Не давая мелонгам опомниться, юноша рванулся через брешь по склону, отрезая путь к помощи. На трусость и не рассчитывал — пара солдат плечом к плечу приняла вызов. Совладать с опытными мечниками непросто, но он смог…

Медленно восстанавливая дыхание, Шагалан отер краем плаща мокрое лицо, затем — потемневший от крови клинок. Поморщился, нащупав пальцем новую зазубрину на безупречном лезвии. В решающую минуту такая сталь рубила все, однако после иногда приходила в полную негодность. Реставрации произведения далеких мастеров не подлежали. Юноша спрятал меч в ножны, мельком покосился на поверженных врагов и поспешил наверх. У самой вершины он уже полз, осторожно раздвигая пересохший бурьян.

Место и вправду оказалось удачным. Прямо перед ним кипела, ярилась битва, жаркая и упорная. Численность противников была столь несоразмерной, что чудилось — это лишь громоздкая черная каша мелонгов копошится, переваливается из стороны в сторону, волнами перетекает, по таинственным причинам, из одного конца в другой. Только присмотревшись, можно было различить крошечные источники таких волнений. Ребята работали неистово и самозабвенно. Около каждого по два круга: из бездыханных тел и из ощетинившегося оружия. Немногие сохранили рядом товарища, способного прикрыть спину, валы покойников тогда были заметно выше.

Над полем боя висел непрерывный вой, заглушавший иногда даже лязг стали. «Птенцы» встретили достойных противников, Гонсет действительно собрал здесь лучших, дав им шанс совершить невозможное. Исступленно вопя, мелонги, словно одурманенные, лезли и лезли на смертоносные клыки. Среди них имелось немало отличных рубак. Учителя как-то рассказывали о подобных героях, почитаемых у себя на родине наравне с богами. Говорили, будто накануне сражения их поят настоем неких северных грибов, после чего подготовленные люди превращаются в диких и ужасных зверей, не ведающих страха или жалости. Такие ходили в атаку впереди строя, поскольку в пылу битвы не различали ни своих, ни чужих. Вооруженные огромными топорами, они опустошали ряды врагов, ломая их как оружием, так и бешеным напором. Сейчас Шагалан мог разглядеть легендарных богатырей: не меньше полудюжины великанов с топорами возвышалось над толпой в самых жарких местах. Они не прятались за спинами солдат, нередко первыми кидались в схватку, правда, успехов особых не достигали. И вообще на этих перекошенных физиономиях отражалась скорее растерянность, чем кровожадность. Прочие предпочитали брать массой. Слепо тыча оружием, они накатывали на врага, надеясь если не поразить его, то хотя бы сковать или сшибить с ног бронированной волной. Таких требовалось избивать почти до последнего, остатки отползали вспять. Впрочем, и тогда об отдыхе не думалось: рассевшиеся по близким склонам лучники сразу начинали выцеливать устоявшего юношу. Хорошему бойцу нетрудно парировать несколько стрел, но тут в каждого их летели десятки. Спасения искали только среди врагов, прижимались к их разнородным жалам, что провоцировало новую атаку. Стрелки не очень опасались попасть по своим, зато увешанная железом толпа прикрывала лучше всякого щита. Следовало лишь выжить под бременем такой защиты.

Кого-то из ребят Шагалан даже узнавал, однако все они тотчас окунались обратно в сечу, чтобы вынырнуть совсем в ином месте. Или не вынырнуть вовсе. Разведчик чуть не застонал, когда черное месиво сомкнулось над головой кого-то из друзей.

Ноги сами напряглись, готовые нести хозяина в бой, но разум и на сей раз взял верх. Пока сражение шло с переменным успехом — ни одна сторона не обнаруживала слабости, продолжая упрямо перемалывать другую. Не меньше четверти вступивших в баталию варваров ныне покоилось на земле, противоборствовало же врагу два десятка человек. В любой битве такое соотношение потерь смотрелось бы победным, сегодня от него сжимало сердце.

Слева, в море, творилось тем временем странное. Две галеры-близнецы медленно дрейфовали вдоль берега, отличие заключалось в том, что имперская делала это по собственной воле. До сражающихся мелонги уже не дотягивались, а потому осторожно и редко обстреливали утраченный корабль. Того, в свою очередь, вероятно, просто сносило течением. Растопыренные крылья весел бестолково раскачивались, то обрушиваясь в воду, то сталкиваясь и мешая друг другу. Судя по всему, обрадованные внезапным освобождением невольники-гребцы напрочь растеряли навыки, организовать их на последний бросок никак не получалось. На палубе с мертвыми телами находился лишь Скоха, укрывшийся от стрел за фальшбортом. Он почти не шевелился, порождая мысли о ранении. Его товарищ, видимо, спустился к гребцам. Теперь это были еще двое, принужденные наблюдать за сражением со стороны. Управление их галера утратила, то есть не могла ни пристать к берегу, ни ринуться на методично гвоздящего ее врага. Не обсуждалась и переправа вплавь — одинокие медлительные пловцы превратились бы в легкую добычу для лучников.

Шагалан снова повернулся к полю боя, где его внимание привлекла центральная из облюбованных неприятелем сопок. Именно там, среди разреженных цепей стрелков, в рощице, подернутой чахлой зеленью, разведчик углядел интересную толпу. Примерно сотня солдат грудилась у бунчука — высокого шеста, увешанного волчьими хвостами. Согласно молве, как раз с подобными символами пускались в свои первые походы предки современных завоевателей. Если у мелонгов, доныне ценящих старинные регалии куда выше официальных имперских знамен, здесь и существовал предводитель, он обязан располагаться там же, под бунчуком. А вдруг сам Гонсет? От идеи зачесались руки. Дело, однако, было даже не в полководце, которого, разумеется, не помешало бы убрать, — вокруг него явно топталась не просто сотня человек, но последний резерв, приготовленный для решения исхода битвы. И сотня эта не только нависала над отчаянно рубящимися ребятами, а вдобавок еще лишала смысла атаку Сегеша. О строй бронированных мечников ватажники расшибутся как стекло. Значит, пока резерв наготове, и Шагалану сидеть на своем посту. Бездеятельно созерцая гибель друзей, давно ставших братьями…

Томительно тянулись минуты, грохотало железо, надрывно выла вражеская орда. Воля разведчика изнемогала удерживать его от безрассудства. Как будто сквозь сонную пелену продолжал он наблюдать за колыханием сечи и лишь потому заметил в нем некую закономерность. Сразу несколько бойцов в хаотичных внешне перемещениях начали постепенно сходиться вместе. Выявился и центр этого сбора — великолепно дерущийся командор. Мелонги уже невольно расступались перед пугающей мощью, стрелы отскакивали от добротных лат, что позволяло Эскобару созывать соратников. Вскоре к нему пробились четверо. Озадаченные появлением столь внушительной силы, солдаты на секунду опешили, командор нее незамедлительно бросил свой маленький отряд в атаку. Ребята пошли напролом, не избивая врагов, а тараня их строй в одной точке. И направление удара не случайно — только наверх, к хвостатому бунчуку! Смять резерв, уничтожить полководца, разогнать лучников — такой рывок предопределил бы победу. Дружный натиск, и ощетинившаяся стена мелонгов не вынесла, подалась, треснула перезрелой тыквой. Сзади еще не успели добежать до схватки, а впереди ширился зияющий пролом, вторгшиеся в него ребята устроили настоящую резню.

Однако нависшую над имперским войском угрозу осознали и враги. Возле бунчука блеснули окованные медью рога, над кровавым пиршеством поплыл их нутряной рык. Единым вымуштрованным лязгом солдаты резервной сотни сомкнули линию щитов и мерно, не рассуждая, двинулись навстречу. Сто свежих воинов против пятерых, изможденных и израненных, хотя по-прежнему вселяющих ужас в самые закаленные сердца. И вдобавок, то был шанс для истерзавшегося в отдалении разведчика! Шагалан змеей скользнул обратно за сопку, скинул там лишние вещи, котомку, плащ. Меч — за спину, перначи — в руки. Подумав, вновь поднял плащ. Если уж Кабо не заметит такого…

Со стороны это, наверное, выглядело как нелепое чудачество, неуместное в столь трагические минуты. Юноша мчался по песку открыто, в полный рост, одной рукой прижимая какие-то палки, а другой вздымая кусок грязной ткани. Набегающий поток воздуха раздувал плащ, будто странное знамя незримой, но атакующей армии. Ни дать ни взять деревенский сумасшедший, ненароком забредший в опасные края. Бог ведает, возможно, похожие мысли и посетили свидетелей той выходки. Во всяком случае, Шагалан уже миновал подножие первой из дерущихся сопок, когда на ее склоне показались солдаты. Сразу несколько лучников поспешили вдогон, пытаясь стрелять на ходу. Получалось у них скверно, хотя какая-то шальная стрела и запуталась в развевающемся плаще. Шагалан отпустил тяжелую материю, побежал еще быстрее. Оглянулся, перепрыгивая очередную кочку. За ним уцепилось пятеро: двое впереди, остальные безнадежно отставали. Ерундовая помеха. Преследователям с ним не справиться, лишь бы не застопорили, не сорвали основную атаку. Юноша ведь несся сейчас во все лопатки не для избиения беззащитных стрелков, его цель дальше — латники, борющиеся с командором. Именно там решалась судьба битвы и отряда, именно там надлежало быть и ему. Центральная сопка стремительно приближалась. На ее вершине какое-то копошение, но к новому противнику никто пока не выскакивал. Ему бы лишнее мгновение… успеть забраться чуть повыше…

Крики сзади привлекли внимание. Останавливаться нельзя, однако Шагалан ухитрился оглянуться, не снижая темпа. Никакой погони. Пятерка мелонгов, забыв про луки, старательно вспахивала сапогами песок своей сопки, торопясь обратно, на безопасную высоту. И понять их несложно: в четверти мили мчались, развернувшись цепью, конники. Полтора десятка всадников Джангеса ничего не смогли бы здесь изменить, зато для чересчур ретивых стрелков — смертельная угроза. В половине же мили отсюда раскатывались главные силы. Нестройное облако серых фигур наползало медленно, но непреклонно. Шагалан осознал, что через считанные минуты ватажники достигнут сопок и вступят в схватку, даже если не обнаружат ни малейшего шанса на успех. Таким образом, у него несколько минут для подготовки подобного шанса.

С увесистыми перначами в руках юноша устремился по склону наверх. Еще пара рывков, и меж кустов замаячили силуэты вражеских солдат. Свистнула одинокая стрела, Шагалан отбил ее с оттенком досады: он шел на большой бой, а ему все предлагали тягаться с подмастерьями. Дальше стрелы следовали гуще, но опять весьма неточно — то ли солнце слепило глаза лучникам, то ли уверенности после наблюдаемого побоища у них поубавилось. Плотно разогнав перед собой оружие, разведчик буквально прорубился сквозь рой жужжащего навстречу дерева. Вроде бы что-то задело бок, он едва почувствовал. Стоило же приблизиться, как лучники, не долго думая, прыснули врассыпную. Увиденного сегодня им, похоже, хватило сполна, чтобы не подставлять понапрасну головы этим ненормальным бойцам. Где-то сзади зазвенела сталь, вероятно, отряд Джангеса настиг-таки свои жертвы. Там грозила завязаться и более серьезная стычка, но, в конце концов, с ними, скорее всего, находился Кабо. Шагалан не оглядывался. На плечах удирающих стрелков он взлетел на вершину…

По ту сторону еще топотала, грохоча, драка. Ребят не распознать вовсе, однако старательно грудящаяся масса черных доспехов говорила о продолжающемся бое. Командор мало что не отступил, он чуть продвинулся к злосчастному бунчуку, где, Шагалан теперь отчетливо рассмотрел, застыла группа тяжеловооруженных воинов. Вот только дались эти немногие шаги дорогой ценой: когда очередной навал мелонгов опрокинулся, в жерле сечи разведчик заметил лишь троих бойцов. Они по-прежнему разили врагов, обильно устилая ими землю, правда, быстрота движений ощутимо спала. Ребят требовалось выручать. Даже Эскобара.

Седобородый воин у бунчука что-то выкрикнул, ткнув окольчуженной дланью в направлении юноши. Окружение тотчас прикрыло предводителя щитами, одновременно десяток латников от толпы дерущихся поспешил к внезапно возникшему противнику. Приказам варвары повиновались беспрекословно, хотя строй совершенно растеряли да и выглядели понуро. Шагалан предпочел их не дожидаться. Коротко рыкнув, метнулся к толпе, сам врубился в нее всей мощью. Затрещали сминаемые шлемы, лопающиеся черепа, ломающиеся ребра, крошащиеся щиты. Грани перначей не могли разрезать человека надвое, зато столкновение с чужим железом переносили легко.

Для основной массы мелонгов, увлеченных схваткой, удар в спину стал абсолютным сюрпризом. Первые пали, так и не успев осмыслить произошедшее. Следующие за ними тщились развернуться, однако в общей тесноте сделать это оказалось затруднительно. Ни о каком строе или организованном отпоре не шло и речи, каждый защищал себя сам, отчаянно и безуспешно. Не замедляясь ни на секунду, Шагалан дробил, мял, рвал плещущуюся кругом кашу. Враги давно сомкнули кольцо, но юноша и не искал выхода. Наоборот, его влекло именно туда, где плотнее черные доспехи, где всякий взмах обещал щедрую жатву. Он не различал отдельных лиц, не ловил отдельные стремящиеся к нему жала — это было бы просто невыполнимо. Будто в полусне юноша танцевал посреди озверевшей толпы какой-то странный танец. Очень быстрый. И смертоносный. Гудящие перначи безостановочно мелькали вокруг хозяина, сметая любой выпад, ломая любую защиту. Точно вместо двух боец обрел десяток рук, причем наделенных собственным разумом. Руки вырастали даже на спине — чудовищного косаря не получалось взять и с тыла.

По рядам мелонгов прокатилась чуть заметная волна замешательства. Они еще не усмирили прежний прорыв, а сзади их плоть уже драл новый враг. Опять что-то закричал седобородый командир, истошно норовя перекрыть грохот битвы, но его солдаты дрогнули. Можно многое требовать от отборных, вышколенных воинов, однако и их стойкости имеется предел. Сперва попятился один, отшатнулся другой… Мелонги не побежали, их масса лишь отхлынула от неподатливых противников. Для гибнущего отряда командора сверкнул слабый луч надежды: неотложно соединяться с Шагаланом и пробиваться назад…

Эскобар решил по-своему. Не давая неприятелю передышки, он, будто глотнув свежих сил, ринулся в штурм. Сам, безоглядно. Часть солдат расступилась, изумленная видом этого безумного демона войны, иные пытались преградить дорогу и тотчас уничтожались. Проломив своим неистовством толпу, командор обрушился на личную охрану имперского полководца. Окружающие, словно забыв о ненависти, завороженно следили за схваткой. На пути Эскобара — сразу шестеро могучих, грозных воинов. Вряд ли кого из ребят не задержала бы подобная препона, но командора сегодня было не остановить. Точно все терзания и муки десяти лет вкладывались в каждый удар его мечей, срывались молниями с лезвий, испепеляя врагов. Закованные в броню великаны вдруг стали падать беспомощными куклами, один за другим. А командор, повергнув очередного варвара, продвигался на шаг к застывшему столбом седобородому. До него оставалось лишь двое охранников, когда бледный знаменщик, наблюдавший из-за древка бунчука за приближением смерти, вскинул трясущимися руками рог. Сигнал уродился хилым, напоминавшим скорее хрип, тем не менее нескольких солдат он все же вывел из оцепенения.

С разных сторон на спасение командующего бросилось человек семь-восемь. Тут же грянул пронзительный свист Шагалана, огромным скачком сиганувшего наперерез. С друзьями он ударил по спасающим, смял их и рассеял. У бунчука тем временем с лязгом рухнул пятый телохранитель. А сзади наползало мучительно пробуждающееся воинство, пришлось встречать его. На сей раз натиск мелонгов оказался особенно силен, они, похоже, осознали, что биться предстоит не за победу и славу, за собственное выживание. Сеча получилась жестокая и кровавая, многого Шагалану так и не дано было увидеть. Он не видел, как под ударами командора пал последний из великанов, как подломился, роняя бунчук, оглушенный знаменщик, как седобородый сам скрестил мечи со страшным противником. И как одинокий лучник прокрался за спинами дерущихся. Вокруг ребят кипела яростная схватка, они лишь мелькали среди обступивших их солдат, а вот командор непомерно увлекся своим главным поединком… На первую стрелу, отыскавшую щель между пластинами доспеха, Эскобар не отреагировал, разве что едва дернул плечом. От второй — пошатнулся, но не повернул головы. Так и продолжался невообразимый бой: командор избивал упорно защищающегося мелонга, а лучник методично посылал ему в спину одну стрелу за другой. На гребне сопки уже появились передовые ватажники, когда это испытание воли оборвалось. Нагруженный тяжелыми ударами, полководец повалился на колени и сразу нашел свою кончину. Только тогда Эскобар позволил себе обернуться. Очутившийся с ним лицом к лицу стрелок замер, съежился, выронил лук. Попробовал метнуться вбок, но командор смахнул его небрежным движением…

Пошатываясь, Эскобар медленно выпрямился в рост, окинул взором поле битвы. Ему теперь ничто не угрожало — приблизиться к такой пугающей фигуре, черной то ли от крови, то ли от дьявольского пламени, сейчас, пожалуй, не решились бы и друзья. Но не оттого дрогнули в улыбке губы воина. Ход сражения менял русло, и с каждым мгновением это становилось очевиднее. Перед глазами командора все плыло, их заливала кровь с рассеченной головы, но он еще уверенно читал книгу простершейся у ног баталии. По-прежнему немало мелонгов копошилось у подножия, осаждая уцелевших бойцов, где-то тщился выдуть сигнал трубач, однако стойкость завоевателей определенно надломилась. Они явно не выдерживали бешеной, беспощадной рубки с почти неуязвимым противником, их поколебали упавший бунчук и гибель предводителя, а тут в придачу с вершины сопки устремилось в атаку сонмище новых врагов. Даже мысль, что среди них также найдутся невероятные бойцы, подобные высадившимся, устрашила бы самое храброе сердце. И хваленые имперские полки дрогнули. Один за другим мелонги начали пятиться, отступать, бросая отважных на съедение неприятелю. Он же, в свою очередь, нажимал, волна оборванцев с сопок проворно охватывала воинство с флангов, перед ней кубарем мчались разогнанные лучники. Привнесенный ими дух паники оказался последней каплей. Отступление на глазах превращалось в бегство, степным пожаром заражая ряд за рядом.

Коанет Эскобар улыбался. Попытался отереть лицо, но не смог поднять рук, оружие свинцовым грузом тянуло к земле. Он был победителем, цена уже не имела значения. В груди командора заурчало, губы разомкнулись, однако вместо смеха изо рта вылетели брызги крови. Он выплюнул большую порцию, откашлялся, хрипло вздохнул, запрокинул лицо к солнцу. И повалился вперед, выставляя бесстрастно-голубым небесам свою ощетинившуюся стрелами спину. Мечей из рук воин так и не выпустил.

IX

Упав на колени, Шагалан медленно возвращался к жизни. Никакие тренировки близко не подходили к тому взрыву, что потребовала от него эта четверть часа. Борхи и Дашер из поддержавшей атаку Эскобара группы просто лежали навзничь. Мимо с ликующим ревом проносились отставшие ватажники, размахивая оружием. Судя по стремительности, врага сломили окончательно.

— Как ты, брат? Цел? — Над Шагаланом склонился Эркол.

— Дышу пока. — Поморщившись, разведчик тяжело поднялся на ноги. Сейчас и помощь товарища была нелишней.

— Ранен? Серьезно задело?

Шагалан скосил глаза на свою кольчугу, провел ладонью по щеке. Кровь покрывала его с головы до пят, но по преимуществу чужая. Саднило многострадальный бок, повреждена рука, разбит лоб.

— Мои раны — ерунда. Где Кабо?

— С Джангесом в погоню ударились. Шибко быстро супостаты удирали, только верхами и догнать.

— Лучше б и не догнали… — Шагалан снова скривился от неудачного движения. — А то одного Кабо назад дождемся… Пособи-ка мне, брат. Хочу вокруг пройтись, оглядеть все.

Опираясь на плечо Эркола, он неторопливо отправился в скорбный путь. Музыкант же тащил и помятые, перемазанные липким перначи, приняв их с благоговейной робостью. Постояли у места последнего боя командора, стали спускаться к побережью. Чем ниже по склону, тем гуще завалы из тел мелонгов, сразивших их бойцов не всегда получалось даже заметить под такими грудами. У подножия сопки и вовсе выискивали проходы, тела погибших сливались в сплошной толстый ковер, топорщившийся стрелами, копьями, прочим ратовьем. Гнетущий дух остывающей крови висел здесь особенно плотно.

Разведчик шел молча, внимательно осматривая поле. Эйгур, Локк, умница Керман… Каждый герой крайне дорого давался мелонгам, потому, дорвавшись-таки, его буквально раздирали на куски… Аусон, переживший нападение карателей, Вингон, Елян, малыш Зука… Каждое имя, будто жемчужина с ожерелья, летело на дно души и разбивалось там с прозрачным звоном… Павших братьев было много… слишком много… Какой-то окровавленный варвар, застонав, приподнялся от земли, Шагалан походя впечатал его сапогом обратно. Враги юношу уже не интересовали, он искал глазами друзей. Крохотная группка зашевелилась в отдалении, на самом краю бранной нивы. Встрепенувшись, Шагалан кинулся туда так, что Эркол еле поспел следом.

Восемь. Сидели и лежали прямо на песке, безмолвно, уронив оружие. Грязные, истерзанные, то черные от крови, то блестящие от исполосованных доспехов. Как понял разведчик, сидели здоровые, лежали — тяжелораненые, коих набралась аккурат половина. Совсем без ран не остался никто, пара ватажников кое-как перевязывала их по очереди. Ребята сделали свое дело честно и до конца. Простой подвиг, потребовавший всех сил и множества жизней. Они выжались до капли, а возможно, и глубже. Сейчас хотелось лишь упасть и забыться, медленно приходя в себя. Навстречу Шагалану повернулись единицы.

— Привет, брат, — хрипло заговорил осунувшийся Рокош. — Чем там, на сопке, у вас закончилось?

— Командор мертв. — С помощью Эркола разведчик опустился возле друга. — Сбил предводителя и сам пал. Кроме меня уцелело еще двое.

— Борхи?

— Он в том числе.

— Хоть это славно, — вздохнул Рокош. — А то Гойзу задели серьезно, в горячке брата звал… Если б не Эскобар… валяться бы нам всем на проклятом берегу. И ведь я тоже слышал его клич, а вот пробиться не сумел, стеной латники встали.

— Тебя-то, брат, стеной так легко не смиришь, — рядом криво усмехнулся Лансар, которого как раз перевязывали, отдирая от тела пропитанную кровью одежду. — Небось больше прочих порубил сегодня варваров.

— Сколько бы ни порубил, а на подмогу не успел. Довелось командору одному врага обезглавливать.

— Если б не Эскобар… — сухо заметил Шагалан, — нас бы тут вообще не было. Своим героизмом он исправлял собственные ошибки.

— М-да. — Рокош кивнул. — Верны оказались твои подозрения, брат, не спорю. Хотя и не пойму до сих пор, как у мелонгов получилось так точно все разнюхать? Будто не с друзьями, а с ними совет держали.

— Этого и я не знаю. Но ничего, придет час — выясним. Если имперцев скинем, непременно найдем и душу, из которой все вытрясти. А пока бы разобраться с ближайшими планами.

— Вот и думай, брат. Ты у нас самый башковитый, тебе и принимать под команду отряд. Пусть он и поредел… ощутимо… Ну, мыслю, у Гонсета теперь тоже основательный недобор в людях обнаружится.

К группе бойцов подошел Сегеш в окружении ватажников. Остановился, оглядел ребят, потом, не проронив слова, снял шапку и низко поклонился.

— Полно, сир, — обернулся к атаману Шагалан. — Не по годам поклоны земные класть, да и титулы не обязывают.

— Не в титулах, господа хорошие, дело, — твердо ответил старик. — И уж тем паче не в возрасте. Тому, что нынче здесь содеяно, еще долго в народе славиться, в сказки переходить, в веках запечатлеваться. Сотворили вы, сынки, небывалое и невозможное, за то и спасибо великое. Смилостивился Господь, дозволил увидеть подвиг ваш…

— Погоди, отец, — махнул рукой Гош. — Восхвалениями, возникнет желание, позже займетесь. А покуда послал бы кого товарищей наших погибших собрать. Достойная тризна, прочее… А там вдруг и живой кто, в помощи нуждается.

— Кроме того… — добавил негромко Шагалан, — на сопках южнее посмотрите… И там бой был.

Сегеш закивал.

— Это само собой, это разумеется. И парням своим накажу, и окрестных селян созовем. Варварам-то общую яму соорудим, а ваших героев похороним по всем правилам. Пусть и прощальными почестями, но должен же Гердонез свободу оплатить?..

— Уж вам ли, сир, говорить об оплате? — заметил Шагалан устало. — Без вашего-то удара баталия вполне могла бы закончиться по-иному.

Сегеш глянул на юношу с прищуром.

— Благодарствую, сынок, на добром слове, хоть и понимаю — лукавишь, старика утешаешь. Отчаянно мои молодцы в атаку пошли, дружно, это верно. Порадовали. Только все равно раздавили бы их будто клопов, не сломайся прежде белокурые на вашей доблести. Уж я-то знаю доподлинно. А после того, что мельком увидеть довелось… Любой из вас, родные мои, страшней для мелонгов, нежели все наши ватаги вместе взятые. А потому вам самим определять себе дороги, нам же — лишь пособлять в меру скромных сил.

Стоявший рядом Опринья в разодранной кольчуге склонил голову, подтверждая речь атамана.

— Десять лет назад я провожал на таком же берегу мальчишек, покидающих родину. Не послушался мудрого Иигуира и отважного господина Эскобара, в гордыне своей верил, что сделаю для Гердонеза больше по эту сторону пролива. С тех пор многое изменилось. Я уже не тот, да и мальчишки… возмужали. Теперь-то никаких сомнений, прав был мессир Иигуир: не нашей удалью, но вашей мощью избавится страна от гнета Империи. Потому ваше ныне время, господа, приказывать, а уж старый солдат отработает за все годы отлучки.

Шагалан посмотрел в глаза каждому из ребят, тяжело поднялся. Замешкавшийся Эркол кинулся помочь, однако разведчик, закусив губу, отвел его руки. Выпрямился, вновь оглядел поле битвы, по которому среди массы разметанных тел перемещались фигуры ватажников. Главная их задача очевидна — собрать оказавшиеся нежданно ничейными оружие и доспехи. Едва ли у латников сыщутся какие-либо ценности, зато сама амуниция стоила недешево. Учитывая же, что на всякого повстанца приходилось по десятку павших мелонгов, день начинал чудиться на редкость удачным — победители сразу обретали неплохой капитал. Попутно разбирались завалы тел: варваров оттаскивали на один край поля, бойцов Эскобара — на другой. Принимавший их Арашан только печально мотал издали головой — живых не обнаруживалось. В качестве компенсации с ранеными врагами тоже не церемонились, приканчивая на месте. Бок о бок с ватажниками в разграблении активно участвовали и гребцы с захваченной галеры. Под занавес боя им удалось-таки посадить корабль носом на отмель, теперь он возвышался над водой мертвым, скособоченным чудовищем. Вторая галера, вовремя смекнув, чем оборачивается дело, предпочла ретироваться со всей возможной скоростью, даже не пытаясь помешать высадке. Впереди получивших внезапную свободу гребцов на берег выбрался Жига, неся на руках тяжелораненого Скоху.

— Кабо дождемся, — выдохнул наконец Шагалан, покосившись на бредущих с сопок Борхи и Дашера. Ребят откровенно шатало от усталости. — И его лошадей. Сколько из нас способны тронуться в путь?

— Немедленно? — Рокош удивленно поднял бровь. — Троих зацепило серьезно, Мори… очень серьезно. Вряд ли выкарабкается.

— Раненых — на попечение господина Сегеша, остальным — в поход. Знаю, братья, что тяжко, но это необходимо. Битву, допускаю важнейшую, мы выиграли, далее требуется выигрывать всю войну.

— И куда же направимся?

— Командор предполагал идти на Сегерхерд, не вижу причин менять планы.

— Новый бой? Приступ?

— Надеюсь, уладится без крови. Кабо прояснит. Чего они там такое нашли?

Вслед за ребятами ватажники несли от сопки чье-то тело. Вернее, волокли, столь громоздким оказался рыцарь в блестящих латах.

— Ронфрен, черт меня подери, — хмыкнул Рокош, когда процессия приблизилась вплотную. — Неужто жив господин граф?

— Шлем хороший! — Дашер буквально рухнул на землю рядом с товарищами. — И панцирь крепкий. Получил мечом или булавой, а всего-навсего оглушило. Ишь, заворочался, скоро совсем в себя придет.

— В этом нам повезло, — фыркнул Шагалан. — Будет кому описывать битву с самого начала.

Рокош усмехнулся, хлопнул ладонью по гулкому панцирю графа.

— Вот только концовки ему не описать. Представляешь, брат, выскочил на берег среди первых. Вопил несвязно и на врага мчался ураганом. Стрелы не берут, меч огромный, латы сияют, грудь во львах. Картина! Вот, похоже, мелонги и решили, что исключительно такой красавец и должен возглавлять отряда. Потому обстреливали его старательнее прочих, и латники навалились целенаправленно. В рубке граф, правда, выдюжил недолго, но удар отвлек на себя, командора прикрыл. Уже за это достоин благодарности. Верно я говорю, господин Ронфрен? — крикнул он в ухо разлепившему веки рыцарю.

Тот ошалело заморгал, закрутил головой, по-прежнему ничего не соображая. Кто был в силах, улыбнулся.

Пока Шагалан бродил по берегу в ожидании вестей от Кабо, подошел Эркол. Музыкант мучительно мялся, выдавливал малозначащие слова восхищения, затем наконец спросил.

— Вы уходите прямо сейчас?

— Да. На лошадях ли, пешком, но необходимо двигаться. А что? Сразу скажу, тебя мы взять не сможем.

— Я не о том, брат, — смутился повстанец. — Не укладывается в мозгу… Только что вы потеряли большую часть своих друзей… А теперь вдобавок, не задумываясь, покидаете раненых и тела погибших?.. Искренне преклоняюсь перед вашим подвигом, но… пугает… Я не заметил даже естественной человеческой скорби!.. Такое горе, а вы…

— Горе? — жестко глянул на него Шагалан. — Не вижу никакого горя. Есть бой, есть победа, есть павшие в бою. При чем здесь какое-то горе? Покажи его на поле, брат. Погибших надо хоронить, раненых — выхаживать, врага — добивать. Это я понимаю. Чего еще ты от меня ждал? Слез? Стенаний? Катания по песку? Кому это нужно, кому поможет? Ничего подобного действительно не было и быть не могло. Скорбь? Естественная? Я многократно говорил: к нам не стоит подходить с обычными мерками.

— То есть, — под напором разведчика голос Эркола дрогнул, чудилось, он сам готов разрыдаться, — плата за боевое могущество обязательно убийство всех и всяческих чувств? Бедная Танжина…

Шагалан посмотрел на музыканта, чуть смягчил тон.

— Не совсем верно, брат. Хотя, полагаю, уже этого тебе хватит, чтобы перестать сожалеть о той стародавней неудаче Маурома. Ты ведь привык купаться в эмоциях и не сумеешь отказаться от них. Лучше все останется, как есть. — Он опустил музыканту руку на плечо. — И нас прими такими, какие мы есть. Буря не разразится. Что же до почивших сегодня… Как сказал один мудрый человек, то были славные воины. Им посчастливилось сделать то, что следовало. Даст бог, у нас получится не хуже.

Конники вернулись часа через полтора. Запыленные, усталые, но довольные. Сам Кабо подъехал на взмыленном коне к друзьям, весьма ловко соскочил наземь. Прихрамывая, прошел вдоль круга, на миг соприкасаясь пальцами и взглядами с каждым. Шагалан подождал, пока он осознает новое положение вещей, затем поманил жестом.

— Гнали до самого города, брат, — понял Кабо. — Хоть и нелепо, когда три сотни человек удирают от двух десятков. Нелепо и страшновато.

— Мелонги не пытались огрызаться?

— Нет. Поначалу еще сохраняли какой-то порядок, часть ватажников, сунувшихся было наперерез, просто затоптали. Но далее паника всех до костей проняла. Под городом уже и снаряжение сбрасывали, и сапоги — лишь бы скорее до стен добежать, шкуру спасти.

— Много порубили?

— До сотни, пожалуй. У самых ворот отпустили.

— И крепкие ворота? — осведомился Шагалан.

Хромец скривился пренебрежительно.

— Да что ты, брат?! Это же не Галага, так, чуть больше деревни. Соответственно, и ворота точно с купеческого двора. О штурме никак мыслишь?

— А ты думаешь, сами сдадутся?

— Сегодня способны и сдаться, страху мы на них нагнали от души. Завтра… Если остынут, очухаются, то могут и упереться. Возьмем, разумеется, городишко, однако будет жарко.

— Вот потому отправимся сегодня, — кивнул Шагалан. — Прямо сейчас. Сколько у Джангеса лошадей?

— С последними потерями — десятка полтора. Но учти, брат, все утомленные, едва ли не загнанные.

— Ничего, не на скачки, чай. Доковыляют потихоньку.

К изумлению ватажников, бойцы вправду начали готовиться в дорогу. Джангес без пререканий спешил свой отряд, хоть и покачал с сомнением головой. Измученных, окровавленных ребят подсадили в седла, снабдили, кто, чем мог на первое время. Некоторые украдкой шептали молитвы, то ли призывая удачу для грозных незнакомцев, то ли защищаясь от их странной, пугающей мощи. Перед самым отъездом Шагалан имел еще один короткий разговор с предводителями повстанцев. Им надлежало разобраться со следами страшной битвы, похоронить павших, позаботиться о раненых. Дальше…

— Дальше посмотрим, куда податься, — заключил Сегеш. — Меняется, братья, с вашим появлением житье, и нам, позволит Создатель, удастся что-то изменить. Может, за вами пойдем, варваров недобитых отлавливать. Может, по домам, по семьям разбредемся, грамоте принца доверившись. А нет — леса для нас завсегда открыты, так ведь?

Дневной жар уже понемногу спадал, когда бойцы тронулись в путь. Теперь их было только девять, жидкая цепочка, вытянувшаяся по долине, — не то жалкая кучка бродяг, не то острые осколки могучей армии. Ехали молча, шагом. Для каждого нашлась подменная лошадь, но такой темп терпела и одна. Отдыхали на ходу, скрупулезно копя силы на случай очередного боя. Кто-то ухитрялся дремать, привязанный к седлу Ронфрен тихо мычал, тряс время от времени головой. Кабо расположился впереди, выбирая дорогу. Шагалан с Рокошем замыкали колонну.

— Чего не угомонишься, брат? — спросил разведчик. — Все вертишься, высматриваешь. Неужели не устал? Опасность мы вам и так приметим.

— Да я не врага выискиваю, — поколебавшись, сознался Рокош. — Понимаешь… всю жизнь стремился сюда, в Гердонез. И сам рвался, и учителя постоянно направляли. Когда-то птицам из-за пролива завидовал, тучи с севера часами разглядывал, до малейшей черточки изучал. — Шагалан кивнул, поскольку мог бы похвастаться тем же. — Так мы и познавали родину, издали, по рассказам да младенческим воспоминаниям. А вот теперь наконец прибыли наяву.

— И встреча оказалась неласковой?

— Бог с ней, со встречей. На войну ехали, соображали, что ждет. Только смотрю я сейчас по сторонам и… теряюсь. Вроде и разницы никакой. Те же долины, леса, небо, море. Погода такая же, весна вокруг. Чувствую иное, а ухватить не получается! Может, в воздухе что?

— Дышится по-другому? — хмыкнул Шагалан. — Просто это наша с тобой родина, брат. Особых зримых отличий ты не найдешь, не ищи; край даже суровее, коль к полуночи ближе. Зато здесь память наша живет, детство, родные, предки. Через ту память именно к этому краю мы и привязаны. Навек.

С полпути вывернули на проезжий тракт. Ныне он абсолютно вымер, будто все сущее до последней пичуги укрылось от внезапной напасти. Над далекими крышами Сегерхерда опускалось солнце, постепенно напитываясь от земли кровавым соком. Зловещий знак, впрочем, так и не оправдался: дощатые ворота были заперты, над ними колыхалось множество голов, однако ни единой стрелы к пришельцам не вылетело. Ребята еще пуще замедлили шаг, приблизились вплотную, остановились в суровом молчании. Вид они, вероятно, и впрямь имели пугающий, а катящаяся впереди молва довершила дело. Стоило Арашану двинуть коня, как загремели засовы, и створки покорно распахнулись.

Городок принял отряд точно настоящих завоевателей. Все торопливо гнули спины, прятали глаза, а больше — прятались сами. Всадники проехали узкой, непросыхающе грязной улочкой к центру. Пока остальные толпились у кособокого домика, заменявшего ратушу, Шагалан с Кабо обшарили городок. Благо осилить это оказалось несложно. Везде только чумазые лица, боязливые улыбки, осторожные шепотки. Мелонги сгинули без следа. Вернувшись к ратуше, разведчики обнаружили, что их друзья уже вовсю там хозяйничают. Лошадей расседлали и определили в конюшню, нескольких писцов выдворили взашей, а сами взялись устраивать ночлег на полу, натаскивая туда соломы и тряпья. У крыльца Рокош допрашивал градоначальника,- бледного, сухого старика. С его слов, варвары задержались в Сегерхерде ненадолго, затем, едва усмирив панику, спешно тронулись колонной на запад. Жителям ничего объяснять не соизволили, да тем хватило и увиденного.

— Поймите и нас, милостивые господа! — Градоначальник то вспоминал о своем положении, то вновь сваливался на плаксивый тон. — Утром мимо проходит огромная имперская армия, в полном вооружении, при всех регалиях. От века здесь полчищ таких не знали, хранил Всеблагой Творец. Как шум-то послышался, я сразу и смекнул, что брань великая началась. Ворота велел запереть, караулы выставил. Не для войны, конечно, чтоб ребятишек да дураков любопытных оградить. Дальше… мелонги прибежали. Совсем мало, крохи от давешней армии, разбитые и напуганные. Гнали их всего несколько верховых, так солдаты даже не помышляли о защите, лишь о спасении.

— И ты их впустил? — усмехнулся Рокош.

На лбу старика блеснул холодный пот, однако он нашел мужество ответить.

— А как же, милостивцы? Имперцы вихрем мчались, сзади страх имели громадный и впереди снесли бы любую преграду. Мы ж не ратники, все равно бы не устояли. Ведь стены-то им наши позарез нужны, учинили бы бойню, аспиды! Пришлось открывать.

— Зато нам запертые ворота приготовили, так?

— Боже сохрани! — Старик всплеснул руками столь отчаянно, что развеял последние сомнения в искренности. — Мелонги, правда, кинули, чтобы мы, дескать, никого не впускали, да только с тем и отбыли. Ни единого солдата из своего обмочившегося воинства не оставили, стражников забрали. Оттого с оружием вас встречать мы и не мыслили, поверьте! А ворота… так со страху. Когда могучую имперскую армию в пыль перемалывают… поневоле забоишься. Уж простите чурбанов деревенских, господа. И позвольте поинтересоваться… полки-то ваши тоже сюда… к нам подтянутся?

Юноши переглянулись.

— Никаких иных полков, папаша! — Рокош похлопал градоначальника по плечу. — Вот этот наш отряд твоих мелонгов и разбил. Многих при том потеряли, но и сейчас сил для подвигов довольно. Смекаешь? Стало быть, гордись редкими гостями и слушай распоряжения: ворота обратно на засов, караулы обратно на стены. Пока ребята от трудов геройских отдыхают, чтобы ни одна собака к городу не приблизилась. Проверим. На грабежи-погромы ни задора, ни времени, позаботьтесь обо всем сами: лошадей привести в порядок, людям кормежка, одежду выстирать и высушить… короче, разберешься. Целая ночь у тебя в запасе, папаша, действуй. Услужите — завтра поутру дальше двинемся безо всякого для вас лишнего волнения.

Градоначальник, несмотря на бурливший в нем страх, ситуацию осознал вполне. В сжатые сроки измученные бойцы получили и тюфяки, и обильный, по местным меркам, стол. На трапезу, впрочем, отвлеклись единицы, большинство при первой же возможности рухнули, засыпая на лету. Пришедшие женщины собрали кое-какую сброшенную одежду, но беспокоить ребят не посмели. Пугая сердитыми взглядами прачек, Кабо обрабатывал многочисленные раны прямо у спящих, которые со стоном выныривали из забытья лишь от особо острой боли.

Довелось тем не менее горожанам убедиться и в обманчивости этого расслабления. Уже в глубокой темноте со стен сообщили о приближающемся войске. По тревоге вскочили все как один, полуодетые, смутно соображающие, но, .бесспорно, готовые к бою. Очнулся даже граф Ронфрен, гремя, завозился со своими латами. Схватив оружие, кинулись к воротам. Стычка, к счастью, не состоялась — быстро обнаружилось, что возглавляет подошедший отряд Опринья. По словам старого солдата, атаман Сегеш поручил ему отобрать самых преданных повстанцев из тех, кого война еще занимала сильнее легкой добычи. В итоге три десятка человек отправились к Сегерхерду, невзирая на сумерки.

— Чаяли новую баталию здесь застать, — объяснил Опринья в воротах, — помочь спешили. Хвала Творцу, вижу, сладились вы без крови.

Шагалан покосился на трясущегося рядом градоначальника, затем на ухмыляющиеся в отсветах факелов физиономии ватажников.

— Город сдался без боя, брат. А потому и разграблению не подлежит. Спасибо за желание помочь, но чем вы сейчас намерены тут заняться?

— Неужели вы оставите нас ночевать за стенами, друзья? — развел руками Опринья. — Если уж не случилось сражаться, мы хотя бы охраним ваш покой. Выспались бы, не вздрагивая от каждого шороха. Мыслимо ли доверять этим трусливым лавочникам?

— Он прав, брат, — шепнул Кабо Шагалану. — Ребятам нужен отдых, они с ног валятся. А ватажники послужили бы надежной защитой от возможных выходок жителей.

— Каких таких выходок ты ожидаешь от этих запуганных всем творящимся людей?

— И трусость подчас толкает на безумные поступки. Нападение же на спящих бойцов способно кому-то показаться не столь уж безумным.

— Допустим, — проворчал Шагалан. — Допустим, ватажники защитят нас от горожан, дадут отоспаться. Но кто защитит тогда горожан от ватажников?.. Ладно, братья. — Он повернулся к Опринье: — Входите в город, ночуйте здесь. Теперь на вас ложится охрана стен… и нашего лагеря. Только одно условие, удальцы, — без разбоя, насилия или чего подобного.

Восторжествовавшие повстанцы ощутимо приуныли.

— Кто-то из нас постоянно будет на улицах, — добавил разведчик. — Если заметим какое бесчинство… не взыщите. И прежняя дружба в счет не пойдет. Всем ясно или растолковывать?

Вопреки опасениям, остаток ночи прошел спокойно. Впрочем, поутру градоначальник пожаловался-таки на беспорядки: драка, разнесшая кабак и пару голов, три кражи, две обиженные женщины… Шагалан лишь снисходительно отмахнулся от этого скромного списка, а старик и не настаивал.

Нельзя сказать, что ребята полностью оправились от пережитого, но откровенно уже никто не шатался. Они получили свежее белье, обильную еду и отдохнувших лошадей. Война могла продолжаться. Покинув стены Сегерхерда, маленький отряд вновь выехал на тракт. Дальнейший путь под заморосившим дождем занял три дня и потребовал серьезных усилий как от бойцов, так и от их лошадей. Набранные где попало, загнанные животные не всегда выдерживали, — не имейся подмены, бойцы рисковали бы закончить поход пешком. Со стороны вооруженных людей сложностей, напротив, не возникло.

Гердонез закипал прямо на глазах, преображаясь едва ли не с каждым часом. Пикеты, столь щедро усыпавшие дороги, исчезли совершенно. Вместо них там и сям в изобилии шныряли какие-то хмурые группы из подозрительных личностей — разбойники, стражники, бродяги, крестьяне перемешались в причудливую кашу. Никто никому не доверял, любой опасался всякого, а тот регулярно подтверждал справедливость подобного отношения. Власть, успевшая понемногу стать привычной, закачалась. Монолитные имперские стены нежданно-негаданно пошли трещинами, и из них полезла разнообразная, иногда неприглядная публика. Ночной горизонт теперь расцвечивали отблески множества пожаров, днем они напоминали о себе столбами густого дыма. Как угадывалось, не прерывая марша, кто-то упивался развеселым грабежом, кто-то аккуратно сводил счеты, вырезая обидчиков, города отпихивались от моментально расплодившихся ватаг и враз осмелевших баронов. Кое-где уже подавали голос местечковые вожди, самозваные правители и проповедники-еретики. А поверх кучилось облако чудовищных слухов и звериных страхов. Не очень понятно, что за светлое будущее родится из такого варева, пока впечатления оптимизма не внушали.

Первопричина же нынешних потрясений тем временем неуклонно приближалась к столице. Как ни агрессивны были давнишние и новоявленные ватаги, маленький отряд они единодушно обходили стороной. Любопытство выказывалось, порой вдали гарцевали всадники, чумазые бородатые морды то и дело высовывались из кустов, пялились вдогонку. Разбойникам, возможно, не всегда хватало ума, зато чутье не подводило — вставать на пути необычных воинов никто не отважился. От темных, бесстрастных лиц, потрепанных доспехов и настороженного оружия точно шла какая-то незримая волна, не ломавшая, а испепелявшая любую встречную угрозу в зародыше. Ощутив эту волну, лиходеи, ворча, освобождали дорогу, крестьяне на всякий случай отвешивали поклоны. Стража южных ворот Ринглеви задергалась, рассмотрев гостей. Долг требовал тщательной проверки, инстинкт вопил, что ТАКОЕ останавливать нельзя! Отряд шел прямо, не спеша и не сбавляя скорости. Толпившиеся на въезде в город путники с неожиданной для самих себя кротостью расступались, рявкнувший было ругательство купец, обернувшись, осекся на полуслове. Никто- не знал этих странных юношей, но здесь чувствовался иной уровень; связываться с ними желания не возникало. Растерявшиеся стражники поглядывали на десятника, тот же впал в прострацию от неразрешимости задачи. В конце концов всадники так и проследовали через ворота, не задерживаясь, солдаты сделали вид, будто вовсе никого не заметили. Кто-то из ушлых торговцев попробовал вроде пристроиться к отряду, но заклятие невидимости, наверное, тотчас утратило силу.

Под копытами коней теперь звенела мостовая. Шагалан посещал пару раз столицу, за прошедшее время она не слишком изменилась, разве хлама да пожарищ прибавилось, что указывало скорее на прокатившийся разбой, чем на сражение. На улицах сравнительно тихо, регулярно попадаются патрули копейщиков. Большинству ребят крупный город был в диковинку, они нашли бы на что поглазеть, располагай к этому нынешнее состояние. Пока разглядели главное — над воротами и башнями, на груди стражников и патрульных красовались рубиновые с золотом львы. Львы королевского дома Артави.

Чтобы сразу выяснить подробности, Шагалан, не долго думая, повел отряд к дворцу. Там на фоне всеобщего запустения уже кипела какая-то жизнь: по дорожкам сада деловито сновали служители, копошились рабочие, разгребавшие мусор, грохотали железом латники. Ограда местами завалилась, но на воротах тем не менее обнаружилась бдительная стража. И смелая, коли дерзнула перекрыть путь столь зловещим странникам.

— Кто такие? Куда? — Офицер побледнел, однако не отступил.

— К принцу. На разговор, — мрачно ответил Рокош, направляя коня прямо на копья. Солдаты столкнулись с юношей взглядами, и острия сами собой расползлись. — С последней встречи вопросы накопились.

— Нельзя! — Офицер бросился наперерез.

Юноша, склонив голову к плечу, с интересом посмотрел на смельчака, сжимающего рукоять меча. Тот, зрелый, кряжистый мужчина, сейчас казался перед ними драчливым мальчишкой.

— Молодец, — кивнул Рокош. — Служишь исправно, только меру в храбрости знай. Твоему сюзерену, приятель, ничего не грозит, и незачем понапрасну ложиться костьми.

Задыхающийся от волнения офицер попытался затеять пререкания, но его оборвал Ронфрен. Граф, тяжело слезши с седла, взял упрямца за локоть, отвел в сторону и о чем-то негромко побеседовал. Взвинченности у того сразу поубавилось.

— Господа, — обратился Ронфрен к бойцам, — его высочество принц Демион во дворце и, несомненно, будет рад видеть нас. При всем том согласитесь, неудобно ломиться в залы целым отрядом. Здесь народ еще настороже после мелонгов, возможны недоразумения.

Ребята переглянулись.

— Пойду я с Шагаланом, — объявил Рокош. — Остальные ждут у ворот… Я бы отпустил тебя и одного, брат, — шепнул он разведчику, когда в сопровождении офицера и графа въехали в сад, — но должен же хоть кто-то прикрыть тебе спину… если что.

— Быстро мы начинаем подозревать в вероломстве вчерашних союзников, — печально заметил Шагалан.

— Вероломство тут ни при чем, брат. Посмотри вокруг — жалкая горстка дней, а на руинах Империи уже закладывается здание другой власти. Эти люди понятия не имеют о тех, кто одолел мелонгов, их куда больше волнует собственное положение в наступившие времена. На удивление шустро разрастается система, только вот я не уверен, заготовлены ли в ней гнезда для нас. Теплых мест мало, а мы слишком опасны, чтобы просто вытурить на улицу. Отсюда… всякие варианты. Тем более с таким интриганом, как наш дорогой принц.

У парадной лестницы оставили лошадей, поднялись по выщербленным ступеням. Миновали еще один пост охраны, усмиренный Ронфреном. Внутри хаос разрушения вырисовывался гораздо явственнее, чем в саду. Похоже, между бегством мелонгов и появлением Артави здесь успела вволю покуражиться городская чернь, столь диким и бессмысленным казался царивший разгром. Как ни суетились теперь слуги, до сколько-нибудь ощутимого порядка в неуютных гулких залах было далеко. Скорым шагом, взметая лоскуты втоптанных в грязь гобеленов, процессия прошла через анфиладу комнат. У громоздких двустворчатых дверей замерли очередные стражники в причудливых шлемах. Эти нормального языка почти не понимали, объяснения затянулись, исподволь накаляясь. Прервал занимавшуюся перепалку резкий звук гонга из-за дверей. Солдаты послушно окаменели, граф Ронфрен навалился на массивную створку и немного отодвинул ее. Осторожно заглянул, поколебавшись, поманил за собой спутников.

Высокий, необыкновенно просторный зал, очерченный рядами колонн и стрельчатых окон с затейливыми переплетами, — дворец долгие годы считался едва ли не великолепнейшим сооружением королевства и строился, безусловно, не для войн и осад. Сейчас по безлюдным просторам гулял холодный ветерок, кучи битого стекла, головешек, штукатурки, пр'очего мусора чуть смели к стенам. От былой роскоши остались, пожалуй, лишь резной потолок и фрески на мотивы старинных легенд. Да тяжелый, темного дерева трон, возвышавшийся посреди зала, за ним — белоснежный стяг с красными львами. Визитеры слегка замешкались, поскольку кресло пустовало. Однако немедленно откуда-то сбоку, от окон, показался принц Демион, хмурый и озабоченный. Следом семенил слуга с корзиной свитков, дальше — уже знакомый барон Кельир, когда-то поверженный покойным Дайсаром.

— Здравствуйте, господа, — кивнул принц в ответ на вежливые поклоны. Прошествовал к трону, безжалостно гребя мусор волокущейся по паркету мантией, грузно плюхнулся на бархатную подушку. — Неподходящее время для церемоний, но уж, извините, и усадить вас больше некуда. Как видите, чертова голытьба вычистила всю мебель. Да и вообще все, что смогла найти.

По знаку принца гости приблизились, а сопровождавший их офицер, наоборот, отступил к дверям. При этом он попытался обратить внимание на оставшееся у визитеров оружие, но, наткнувшись на недовольную гримасу правителя, подчинился.

— Рад вас лицезреть, господа, живыми и здоровыми, — продолжал Демион без особого, впрочем, воодушевления. — Осуществляется, похоже, то, во что редко отваживались верить, — мы с вами встречаемся в Гердонезе, в освобожденной столице. Империя пятится, мир и покой возвращаются на многострадальную землю наших пращуров. — За месяц принц сильно осунулся, похудел и в целом смотрелся усталым и больным. — Как истинным союзникам, нам, полагаю, полезно обменяться сведениями о прошедших событиях. Каждый наблюдал их со своей точки, сложив, получим более полную картину.

Гости переглянулись. Ронфрен, откашлявшись, шагнул вперед, поклонился. Повествовал сухо, четко, без лишних украшательств и пышных эпитетов. Судя по реакции, именно такого отчета от него и ждали. Граф не скрывал, что выбыл в самом начале боя, однако известные ему со слов ребят факты излагал уверенно и аккуратно. Принц слушал молча, внимательно, но без каких-то очевидных эмоций. «Будто уже в курсе Сегерхерда», — подумалось Шагалану. По завершении речи Демион лишь грустно кивнул.

— Что тут еще сказать, господа? Великое достижение, славный подвиг. До меня долетали слухи о крупной битве на Востоке, подозревал, ваших рук дело, но такое… Теперь многое понятнее…

— Прошу прощения, ваше высочество, — произнес Шагалан. Окружение принца возмущенно вздрогнуло, хотя сам правитель остался безмятежен. — Позвольте поинтересоваться, что за таинственные слухи опередили нас в дороге? Как знаю, гонцов с поля боя никто не посылал.

— Разумеется. Впереди вас, господа, двигались только одни вестники — вами же разгромленные мелонги. Поразительно, на что способны перепуганные насмерть люди, если пешком ухитрились обогнать конных… Вчера эти полторы-две сотни измученных латников достигли предместий Ринглеви, где Риз и барон Кельир без труда обратили их в бегство. Недаром говорят: единожды надломленного человека согнет потом даже ветер… Поведайте же гостям и о нашем участии в войне, любезный барон. — Принц повернулся к застывшему за спинкой трона рыцарю.

— Слушаюсь, мессир! — Тот проворно убрал с лица недовольство последними словами сюзерена. — Два дня назад наши доблестные войска высадились прямо в порту Ринглеви. Мелонги ничего не успели предпринять, мы первым же натиском выбили их из Старого города. В результате местные солдаты трусливо разбежались, остатки имперского гарнизона попытались сопротивляться на окраинах, но были изгнаны и оттуда. Отразив вчерашнее нападение, мы можем обоснованно полагать, что всецело контролируем столицу и имеем хорошие перспективы для развития наступления в глубь страны.

— У вас хватит для этого сил? — меланхолично осведомился Рокош.

Барон глянул на юношу без дружелюбия, однако Демион кивком принудил его к ответу.

— Людей у нас пока действительно мало, — неохотно признался Кельир. — Две с половиной сотни пришедших из Даго, три сотни наемников, по преимуществу валестийцев. Городской Совет обязался выставить под знамена принца до трехсот копейщиков и столько же стрелков. Кроме того, уже к сегодняшнему дню присоединились около пятидесяти гердонезских дворян.

Рокош поморщился с пренебрежением. Принц, уловив его гримасу, неожиданно мило улыбнулся.

— Понимаю, господа, подобная армия почтения не внушает. Вместе с тем, замечу, нам есть на что надеяться. Мы по-прежнему уповаем на большую поддержку, как дворянства, так и простого люда. Восстановление независимости Гердонеза и законного правления дома Артави — всеобщая забота. Хотя, разумеется, на все это нужно время. Негодяй Гонсет никогда не дал бы нам его, но тут в игру вклинились вы, господа… Брат рассказывал всякие… необычные вещи, тем не менее сейчас не до них. В отличие от барона я не обольщаюсь нашими успехами в столице — город был оголен, достойных войск в нем практически не оставалось. Гонсет предпочел бросить свой гарнизон именно против вас, очевидно сообразив, откуда ждать самого опасного удара. То есть он оценил вас по высшему разряду, и я, признаться, готов поступить так же.

Подлокотники трона жалобно скрипнули, когда принц с трудом поднялся на ноги. Придворные кинулись на помощь, но Демион истинно королевским жестом отослал их прочь. Чуть прихрамывая, подошел вплотную, заглянул в лица юношей снизу вверх. Опять Шагалана удивило диковинное сочетание — рыхлое, больное, оплывшее тело и ясный, умный взор.

— Ваш отряд, молодые люди, — вздохнул наконец Демион, — заслуживал большего, чем полечь в песках Сегерхерда. Я чаял… Впрочем, Господь с ним, с прошлым. Мир меняется, отбрасывая старые планы. Радует уже то, что выжили хоть некоторые. Теперь предстоит учиться бережному обращению с каждым из бриллиантов мудрого Иигуира. Господа… Рокош и… Шагалан? Для начала пусть прозвища… Можете не сомневаться, ваши беспримерные достижения и бесспорные способности достойно отметят.

— Это плата за свершенное или аванс на будущее? — хмыкнул Рокош.

— Скорее второе. — Принц проигнорировал очередное нарушение этикета. — Впереди долгая дорога, господа, огромная масса проблем на пути к коронации и еще огромнее — после. Все ваши таланты востребуются. Рассчитываю на вас, как на верных спутников в нынешнюю неспокойную пору. Какие-либо условия, просьбы?

— На данную минуту ничего, ваше высочество, — вежливо откликнулся Шагалан.

Принц усмехнулся.

— Понимаю. Про меня говорят много разных гадостей, но с вами, господа, я, пожалуй, отважусь сотрудничать честно. Ведь другого выхода просто нет? А раз мы с вами по-прежнему союзники, предлагаю новую задачу. Не сегодня-завтра местные дворяне пробудятся от спячки и побегут с верноподданническими заверениями. Их дружин, мыслю, достанет, чтобы навести относительный порядок на большей части державных земель. Единственные, кто в силах этому помешать, — мелонги. Вы разгромили гарнизон, его осколки рассеяны вчера под Ринглеви. Наши разведчики не находят ни одного заслуживающего внимания имперского отряда на десяток миль вокруг. Лишь в Тьюнире.

— Знаменитая резиденция гердонезских королей?

— Да, и туда, похоже, стянулись варвары со всего юго-востока, все, не утратившие твердости духа. Наши конники, преследуя разбитые под столицей полки, вышли именно к Тьюниру. Замок древний, давно не ремонтировался, однако без длительной подготовки его не взять. Сейчас к нему выдвинулся Риз с четырьмя сотнями копий.

— А сколько в замке?

— По нашим сведениям, примерно сто — сто пятьдесят мелонгов. Вдобавок полсотни прихвостней из тех, кому никак не затеряться на родине. Согласитесь, лобовой штурм затруднен.

— Обречен, — поправил Шагалан. — То есть герцог Даго намеревается брать замок осадой? Тоже рискованная затея.

— Совершенно верно, господа. Несмотря на имеющийся двукратный перевес, исход этого противостояния далеко не очевиден. Если враги ринутся на прорыв…

— Они сомнут герцога с его бравыми наемниками, — закончил, ухмыльнувшись, Рокош. — Осмелюсь предположить, даже битвы серьезной не получится.

— Не забывайте, сударь, основу войска герцога составляют не наемники, а благородные гердонезские рыцари! — Лицо барона Кельира побагровело от возмущения. — А они извечно предпочитают славную смерть на поле боя постыдному бегству.

— Хорошо, хорошо, — кивнул юноша. — Некая схватка, возможно, все-таки произойдет.

Шагалан поспешил вмешаться в назревающую ссору.

— Не совсем понятно, ваше высочество, что за резон мелонгам дожидаться противника в замке? Ведь до той поры им открыты любые пути.

— Точно не уверен, господин Шагалан, — отозвался принц. — Создается впечатление, будто они аккуратно, по крохам собирают остатки своих сил. Уцелевшие варвары распылены по громадной территории. Где-то с ними сладит местный люд, кого-то отловят по дороге, кто-то вовсе бросится спасаться самостоятельно. Как обычно в критическую минуту, до конца выполняют долг единицы. И мелонги, вероятно, постараются сидеть в Тьюнире, пока не дождутся последнего из таких преданных воинов. Запасов там хватит с лихвой.

— А что же потом?

— Именно это меня и волнует, господа. Мало того, что имперцы скуют наши лучшие войска под стенами, но неизбежно настанет час, когда зверь шевельнется. Ладно, если он еще обратится на восток или север в поисках средств переправы, дабы навсегда покинуть Гердонез. Черт с ними, хотя даже тогда Риз, боюсь, ввяжется в кровавую драку. Но если, зализав раны, мелонги повернут на Ринглеви… Победив брата, они уже не встретят далее никакого ощутимого сопротивления, поскольку прочие наши силы к тому времени растекутся по окрестностям!

— Хотите, чтобы мы взяли вам Тьюнир? — помолчав, спросил Рокош напрямик.

— Взяли, — так же прямо ответил Демион. — Или пособили бы взять герцогу Даго. Этот гнилой зуб надо вырвать с корнем, и как можно быстрее. После долгих колебаний я собирался послать вслед Ризу барона с сотней копейщиков, но теперь… Раз сорок таких бойцов одолели тысячу мелонгов, то восьми по плечу совладать с двумястами. Я не прав?

— Вы хорошо считаете, ваше высочество, — хмыкнул Шагалан. — Значит, копейщиков прибережете на черный день?

— Честное слово, господа! — Вздохнув, принц развел руками. — Если б не крайняя нужда… ни за что бы не рисковал столь ценными бойцами. Готов на Писании поклясться! Вас и так осталось немного, а я при всем том вновь посылаю в бой… Решение нелегкое, но другого не нахожу!

— Это уже лишние речи, ваше высочество. Вы указали местоположение врага, мы отправимся туда немедля. Особенно если нам заменят лошадей.

— Разумеется. Благодарю вас, господа. А копейщики… Ну какая непревзойденным искусникам помощь от толпы едва обученных ремесленников? Пускай охраняют порядок в городах и деревнях, что им по зубам… Под конец же скажу вот что, господа… — Принц чуть приглушил голос, будто его посреди тронного зала могли услышать посторонние. — Существует вероятность, что варварами в Тьюнире руководит лично Бренор Гонсет. Вы ведь не прочь с ним побеседовать, не так ли?

Юноши переглянулись.

— Вы уверены в своих данных, мессир? — нахмурился Рокош.

— В наше смутное время полностью ни в чем нельзя быть уверенным. — Демион улыбнулся, довольный. — У меня имелся человечек в окружении наместника, однако при высадке и сопутствующей неразберихе тот внезапно и таинственно исчез. В последний раз его видели в этом дворце. Он не выезжал к Сегерхерду, там командовал Гархосс, старый друг и доверенный полководец. Судя по всему, с ним сражался отважный господин Эскобар. В столице следов Гонсета мы так и не обнаружили, логично предположить, что он скрылся в своем любимом Тьюнире… Это слишком умная голова, господа, опасно позволять ей размышлять и действовать без помех!

— Хотите, чтоб мы привезли вам эту голову?

— Ну что вы! Можете оставить подарок себе на память. Лишь бы отдельно от тела.

X

Известие о новом походе отряд принял спокойно. Просто принял к сведению. Куда эмоциональнее встретили полтора десятка свежих лошадей, которых вскоре подвели прямо к воротам дворца. Вещей для перегрузки почти не нашлось, так что за полчаса снарядились. Больше времени заняли уговоры Ронфрена — граф упорно намеревался участвовать, хотя, покинув тронный зал, откровенно шатался. В конце концов, его убедили остаться около принца, передав юных бойцов под опеку герцога Даго.

— В карьер? — задорно воскликнул Гош, едва они выехали на гулкий, продуваемый ветрами тракт.

— Хватит и рыси, — буркнул Шагалан. Его настроение было похоже на серое, слякотное небо.

Путь оказался недолог: еле темнело, когда странники свернули к возвышавшимся над лесом башням. Древняя твердыня, место уединения королей еще до валестийского нашествия. Каждый из них любовно обихаживал крепость, укреплял ее мощь, готовя не столько для отдыха вдали от городского смрада, сколько для защиты в минуту смертельной угрозы. Почему-то им не приходило в голову, что яд или кинжал стенами не останавливаются, зато работают куда вернее многолюдных армий. Первые правители-южане по традиции кое-как поддерживали Тьюнир в боеспособном состоянии, однако уже при Артави замок испытал упадок. Грубая, могучая кладка претила вкусам новых повелителей Гердонеза, они предпочитали дворцы Ринглеви, беззащитные, но просторные. И когда почудилось, будто вой штурма и скрежет осадной машинерии канули в прошлое, все неожиданно возвратилось. Замку не довелось противоборствовать мелонгам: его хозяин пал где-то на севере, а маленький гарнизон, завидев под стенами черное море латников, не отважился на славный и безнадежный бой. Подозрительному Гонсету одинокая крепость пришлась по душе. Он обосновался здесь со всей тщательностью, лишь изредка навещая покоренную страну. Словно коршун в гнезде нависал он над столицей, недоступный и пугающий. Очищенный от наползавшего веками леса, замок обрисовался в прежнем величии. Стены не наращивали, но подлатали, башни укрепили. Правитель был вполне аскетичен и весь свой скромный двор разместил тут же, среди каменных толщ. Без особого уюта, зато в относительной безопасности.

Сейчас бесчисленные дымы, клубившиеся над замком, смешивались с дымами, порожденными за пределами стен. Пожалуй, именно последние преобладали. Напротив затворенных ворот кипел обширный лагерь, необыкновенно колоритный на фоне царящей кругом угрюмой тишины. Ржание коней, людские крики, частый стук топоров. Над шатрами десятками полоскались яркие гербовые флаги, различимые даже в сумерках. Ближе к неприятелю теснились палатки воинов попроще, за ними белел скелет споро сооружаемого частокола. Охраны фактически не было, по крайней мере, со стороны леса. Только на въезде в лагерь гостей окликнул какой-то заспанный солдат.

— К вам на подмогу, доблестные воители, — усмехнулся в ответ Рокош, и страж удовлетворенно кивнул. — Принц просил подсобить трофеи назад везти, боялся, утомитесь. Есть что нагружать?

— Вольно тебе зубоскалить, парень, — вздохнул солдат. — Смотри, обламывать зубы удальцам эти стены привычные.

— Наши зубы, дядя, не здесь кованы, не таких зверей драли. Герцога где найти?

— Да вон его палатка полосатая. Флаг-то темен, уже не разглядишь, а мимо самого большого шатра не проскочите.

Перед входом двое латников, не скупясь, жарили над костром целого поросенка. Подняли головы, уставились на всадников. Ребята, спешившись, направились к шатру.

— Э, куда? — Один из воинов уперся лоснящимся пальцем в грудь Шагалана.

— К герцогу, неужто не понятно? — поморщился тот.

— Занят герцог, совещается. Тут потерпите.

— Ха, а еще лучше проваливайте восвояси! — радостно заметил второй латник, не отрываясь от жаркого. — Негоже благородному господину со всякой голью перекатной якшаться.

Юноша повернулся к товарищам, нарочито обиженно развел руками.

— Что же нам, братья, так и объясняться всю дорогу с каждым пнем?

На следующем вдохе весельчак, выпучив глаза, оцепенел над своим поросенком, у горла его мрачно блестел нож Кабо. Рокош, наоборот, возиться не стал, сшибив первого солдата хлесткой оплеухой.

— Подождите нас… — Шагалан переступил через жалобно хнычущее тело.

Подойдя, оттянул полог шатра. В глубине горело несколько факелов, но все равно казалось темно от загораживавших свет громоздких фигур. Не менее пяти рыцарей в доспехах толпились, тихо переговариваясь, у маленького стола с расстеленными на нем бумагами. Второй стол, нагруженный кубками, блюдами с едой и задвинутый в угол, собравшиеся игнорировали. С ходу определить герцога среди них, одинаково сдержанных и сосредоточенных, не удалось. Приблизившийся Рокош бесцеремонно отдернул полог, и юноши вошли внутрь.

— Тем для обсуждения больше, чем вам кажется, господа. — Голос Шагалана вспорол задумчивый гул.

Эхом звякнуло железо. Все резко повернулись к неожиданным визитерам, ладони сами собой метнулись к рукоятям мечей. Рокош замер на пороге, недобро улыбаясь, Шагалан отправился дальше.

— Не надо так волноваться, благородные господа. Вам повезло, на сей раз пожаловали не мелонги.

Две закованные в броню фигуры сомкнулись перед разведчиком. Рухнул заслон уже спустя мгновение: с одной стороны воинов ожег взгляд незнакомца, с другой — властный приказ. Раздвинув своих рыцарей, к гостю шагнул герцог Даго. С последней встречи он ничуть не изменился, разве что усталость и заботы сделали его капельку серьезнее.

— Счастлив вас видеть, друг мой! — Риз протянул юноше руку. — Угомонитесь, господа, это наши союзники. Я сказал, оставьте оружие в покое! Как вы очутились здесь, господин Шагалан?

— Имели днем беседу с вашим братом, сир. Он и послал нас сюда.

— Приключилось что-нибудь еще? Что-то важное? — Герцог обернулся к рыцарям: — Прошу извинить, господа, нам необходимо поговорить наедине.

Воины недовольно засопели, загромыхали, но возражать осмелился лишь один.

— Вы вправду уверены в этих босяках, сир? — прогудел он. — Кто знает, кем они воистину посланы? Я бы предпочел…

— А я предпочитаю, чтобы мои распоряжения выполнялись, барон, — жестко прервал Риз. — У меня есть все основания доверять этим людям. Что же касается босяков… Надеюсь, вам не выпадет случая столкнуться с ними в бою.

Медленно, с явной неохотой рыцари вереницей покинули шатер. Запахнув за ними полог, к герцогу приблизился Рокош.

— Насчет новостей, сир, мы плохие помощники. Принц отрядил нас для захвата Тьюнира.

— Захвата? — Риз воззрился на юношей с изумлением. — У меня под началом четыреста человек, господа, а я ума не приложу, как подступиться к этакой твердыне. Никаких машин, практически никаких приспособлений, и мы невольно склоняемся к длительной осаде. Что тут смогут полсотни человек, даже если они первостатейные бойцы?

— Увы, сир, ситуация еще сложнее, — вздохнул Шагалан. — Выгляньте на улицу — и обнаружите не полсотни, а только шестерых ребят. От нашего отряда сохранилось немногое.

Герцог дернулся, будто и впрямь собирался броситься к выходу.

— Но… как же?..

— Был бой. На востоке, под Сегерхердом, — размеренно объяснил юноша. — Большой бой. По-видимому, Гонсет как-то проведал о нашей высадке и стянул туда почти всех своих варваров.

— Великий Творец!.. Сколько же их там?..

— Около тысячи. Нас вынудили драться. Те солдаты, попавшиеся вам вчера под Ринглеви, — обломки имперской армии.

Герцог ошеломленно замолчал, переводя взор с одного гостя на другого.

— Невероятно… Не укладывается в голове. Когда пленные бормотали про демонов и нечистую силу, обратившую их в бегство, я полагал, помутнение рассудка. А это вы? Справились с целым гарнизоном? Невероятно… Но все же каким образом Гонсет ухитрился подстроить такую западню?

— Талантливый мерзавец, без спору. О подробностях же мы хотели бы расспросить его лично. Вы не станете возражать, сир?

— О чем вы? Тьюнир? Жаль разочаровывать, господа, но, боюсь, Гонсета в замке нет.

— Как нет?! — вскинулся юноша. — Принц говорил…

— Брат действительно очень надеялся. Однако сегодня утром, по прибытии сюда, мы изловили парочку негодяев, пытавшихся потихоньку улизнуть из замка. Это гердонезцы, прислуживавшие завоевателям, но не жаждавшие при том биться до конца. По их словам, Гонсета в Тьюнире никто не видел, обороной руководит некий Конлаф, его доверенный помощник.

— Опять доверенный… — проворчал Шагалан себе под нос. — Ваши дезертиры не могли нарочно врать?

— Едва ли. Их допрашивали опытные люди, и весьма жестко.

— А где же тогда сам наместник?

Риз пожал плечами.

— Пленные не имеют о том никакого понятия. Возможно, погиб, возможно, бежал. Последнее, впрочем, мало отличается от смерти — вряд ли Император простит ему потерю Гердонеза.

— Его еще надо окончательно потерять, — заметил Рокош. — А для этого придется раздавить осиное гнездо в замке.

— Вы правы, господа. Пока не усмирен Тьюнир, мы не контролируем страну. Сомневаюсь, что у мелонгов хватит мощи отвоевать упущенное назад, но вот сковать нас они в состоянии надолго. Не подняв же все королевство, мы окажемся бессильными перед лицом разгневанной Империи. Никакое содействие Святого Престола и дружественных монархий не выручит.

В глазах Шагалана промелькнула насмешка, но от колкостей он удержался.

— Короче, Тьюнир не помешало бы взять в ближайшее время, так?

— Именно так, господин Шагалан. Хоть я и не представляю, как этого добиться. По крайней мере, вы можете, безусловно, рассчитывать на моих воинов.

— Приятно слышать, сир, — хмыкнул разведчик. — Замок… замок мы рано или поздно возьмем, речь не о том. Главное, что на данный момент требуется от ваших воинов, — крепить осаду. А как раз с этим, чувствую, ожидаются сложности. Извините, господин герцог, но вы совершенно не готовы к вылазкам мелонгов.

— Вряд ли они отважатся на что-нибудь подобное. — Вельможа обиженно поджал губы. — При всем том мы занялись обустройством позиций сразу по прибытии. За неполный день рвы и частоколы сооружены почти наполовину. Отличная скорость, люди просто не могут работать быстрее!

— Наполовину? — переглянулся с товарищем Шагалан. — Очень любопытно. Однако я, собственно, имел в виду другое, сир. Лагерь плохо охраняется.

— У нас достаточно постов, я лично их проверял.

— Допускаю, их достаточно со стороны крепости. Подходы же от леса, по сути, голы, мы свободно проехали в лагерь до самого вашего шатра. Это никуда не годится.

— А при чем тут лес? Насколько нам известно, в окрестностях никого, за исключением мелких шаек разбойников.

— У вас, сир, под боком Тьюнир, — холодно пояснил юноша. — Там наверняка найдутся смельчаки, чтобы тайком выбраться из замка, обогнуть лагерь и нанести удар с незащищенного тыла. Я бы поступил так. Вырезать полководцев, разжечь панику, обеспечивая условия для прорыва основных сил.

— Мы учли и подобные безумные варианты, господин Шагалан. Цепь наблюдателей охватывает всю окружность замка, никакие лазутчики его не покинут.

— Хорошо, если учли… И, тем не менее, распорядитесь, пожалуйста, сир, чтобы посты закрыли и заднюю границу лагеря. Хотя бы нынешней ночью. Всем нам будет спать спокойнее. И кстати, о цепях наблюдателей: в Тьюнире есть вторые ворота?

— Да, с севера. Там разместился такой же лагерь, как и здесь.

— Четыреста человек поделены надвое, — задумчиво произнес разведчик. — Минус наблюдатели у стен. Выходит, в каждом лагере не более полутора сотен воинов? Если мелонги ринутся наружу всей массой в одной точке, никакого преимущества у вас, сир, не отыщется. Вдобавок признаемся: имперские латники несколько мощнее гердонезских рыцарей в бою.

Герцог вздернул подбородок.

— Если такое и случится, то мы будем сражаться за свою родину, сударь!

— А они — за свои жизни, — усмехнулся Шагалан.

— И все равно… В конце концов, нам вовсе не обязательно побеждать мелонгов в прямом бою. Враг завязнет на частоколе, мы погасим его натиск, а подоспевшие сзади от вторых ворот товарищи довершат разгром. Это также особо обговаривалось… Нет, господа, варвары, увы, не настолько глупы, чтобы пойти на безрассудство.

— Творец ведает… — Рокош от души зевнул и потянулся. — Положение отчаянное, да и вряд ли их вдохновляет кроткое сидение в голодной осаде.

— На вашем счету много покоренных крепостей, сударь?

— Нет, сир, начну с Тьюнира. — Юноша сделал вид, будто не уловил сарказма. — Пока нами освоена лишь теория штурма, но это неважно. Под Сегерхердом тоже было впервой, однако победу мы там добыли.

— Непомерной ценой, хочу заметить.

— На сей раз постараемся избежать прошлых ошибок.

— Думаю, мы столковались, господа, — прервал спорщиков Шагалан. — Позаботимся о ночлеге, а завтра вместе посмотрим, что предпринять.

— О, разумеется, друзья мои! — Герцог порывисто двинулся к выходу. — Прошу прощения, я совсем упустил — вы же сразу с дороги и, несомненно, утомились? Отложим разговоры до утра. Я направлю в ваше распоряжение тройку солдат и Викста, моего сержанта. Убедитесь, этот ушлый малый способен осуществить почти любую вашу прихоть и снять любые затруднения.

За порогом шатра он остановился, обозрел внимательно блеснувших бритыми макушками гостей, насупленных рыцарей, побито сжавшихся у костра стражников.

— Да, — сказал сам себе. — Викст здесь, безусловно, будет полезен.