Во втором томе представлены третий и четвертый тома мемуаров бывшего премьер-министра Великобритании.. В книге описываются события в период с января 1941 по июнь 1943 г. – нападение фашистской Германии на Советский Союз, нападение милитаристской Японии на США, создание антигитлеровской коалиции, переход союзников от обороны к наступлению.
ru NickNo NickNo nickno@mail333.com MS Word, ExportXML.dot, FB Tools 2004-01-28 militera.lib.ru/memo/english/churchill/index.html Андрианов Пётр (assaur@mail.ru), SDH (glh2003@rambler.ru). Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru) NickNo_Churchill_02_3C887E35-AAA4-4F69-8329-7F15ABAE6057 1.0 Черчилль У. Вторая мировая война. (В 3-х книгах) Воениздат Москва 1991 5-203-00706-3 Оригинал: Churchill W.S. The Second World War. – London-Toronto, Cassell and Co Ltd., 1950

Уинстон Спенсер Черчилль

Вторая мировая война

Том 3

Великий союз

Тема данного тома:Как англичане с величайшими трудностями боролись за свое существование, пока в великий конфликт не были втянуты Советская Россия и Соединенные Штаты

Предисловие автора

Настоящий том, как и все остальные, является лишь частичным вкладом в историю второй мировой войны. Повествование ведется с точки зрения английского премьер-министра, который нес особую ответственность за военные дела как министр обороны. Так как эти дела до некоторой степени находились непосредственно в моем ведении, то операции английских войск освещаются во всем их объеме, и довольно подробно. В то же время описание усилий наших союзников служит лишь фоном, на котором развертывались наши операции. Воздать должное деятельности наших союзников в состоянии лишь их собственные историки или впоследствии английские историки, которые смогут дать более полную картину событий. Я же, сознавая, что в настоящий момент соблюдение должных пропорций не представляется возможным, постарался излагать нашу собственную историю в ее связи с окружающей обстановкой.

Основной нитью повествования по-прежнему служат директивы, телеграммы и служебные записки, касающиеся повседневных вопросов ведения войны и государственных дел. Все это – подлинные документы, которые я составлял по мере развития событий. Поэтому они представляют собой более достоверную летопись и, по-моему, создают более полное впечатление о происходившем и о том, каким оно нам представлялось в то время, чем любой отчет, который я мог бы написать теперь, когда ход событий уже всем известен. Хотя в приведенных здесь документах встретятся мнения и предсказания, которые не оправдались, я бы хотел, чтобы о моей доле участия в войне судили именно на основании всех этих документов. Только при этом условии читатель сможет понять решаемые проблемы, с которыми нам приходилось сталкиваться, характер которых определялся сведениями, имевшимися в то время в нашем распоряжении.

Ответы на эти документы, которые зачастую принимали характер длинных меморандумов того или иного ведомства, я не могу привести здесь за отсутствием места, а также потому, что во многих случаях не имею на это права. Поэтому я по мере возможности избегал предъявлять обвинения отдельным лицам. Везде, где это оказывалось возможным, я старался приводить краткое изложение ответов на телеграммы. Как правило, однако, помещенные здесь документы сами говорят за себя.

В этом томе речь снова идет о войне гигантских масштабов. В сражениях на русском фронте с обеих сторон участвовало не меньше дивизий, чем в битве за Францию. Здесь на любом участке фронта гораздо большей протяженности сражались огромные массы войск, и такого кровопролития, не сравнимого ни с чем, не было ни на одном другом участке фронта в течение всей войны. Я не могу позволить себе что-либо большее, чем простое упоминание о борьбе между германской и русской армиями, рассматривая ее лишь как фон, на котором развивались действия Англии и ее западных союзников. Русская эпопея 1941 – 1942 годов заслуживает подробного и беспристрастного изучения и изложения на английском языке. Эта попытка должна быть сделана, хотя иностранцам могут и не предоставить благоприятных условий, которые позволили бы им описать страдания, выпавшие на долю русских, и их торжество. Это стремление не должно охлаждаться также и тем фактом, что Советское правительство уже предъявило претензию на безраздельную славу.

Вторжение Гитлера в Россию положило конец длившемуся почти год периоду, в течение которого Великобритания и вся ее империя боролись с врагом один на один, не теряя мужества и непрерывно наращивая силы. Шесть месяцев спустя Соединенные Штаты, подвергшиеся жестокому нападению Японии, стали нашим союзником во всех отношениях. Почва для наших совместных действий была подготовлена заранее благодаря моей переписке с президентом Рузвельтом, причем оказалось возможным предусмотреть не только характер наших операций, но также и их последовательность. Эффективное сотрудничество всех англоязычных стран в ведении войны и создание Великого союза завершают эту часть моего повествования.

Уинстон С. Черчилль

Чартуэлл

1 января 1950 года

Часть первая

Германия устремляется на восток

Глава первая

Пустыня и Балканы

Оглядываясь назад, на бесконечную сумятицу войны, я не могу вспомнить другого периода, когда связанное с ней напряжение и обилие проблем, нахлынувших сразу или в быстрой последовательности, были столь тягостными для меня и моих коллег, как в первую половину 1941 года. Размах событий с каждым годом увеличивался, но решения, которые нам приходилось принимать, не становились более трудными. В 1942 году нас постигли еще более грозные военные катастрофы, но к этому времени мы были уже не одни и наши судьбы были связаны с судьбами Великого союза. Ни одна из проблем, стоявших перед нами в 1941 году, не могла быть разрешена вне связи со всеми остальными проблемами. То, что посылалось на один театр военных действий, приходилось отрывать от другого. Усилие на одном участке означало риск на другом. Наши материальные ресурсы были строго ограничены. Позицию множества государств – дружественных нам, колеблющихся или потенциально враждебных – невозможно было предугадать. У себя в стране нам приходилось думать одновременно и о борьбе с германскими подводными лодками, и об угрозе вторжения, и о непрекращающихся бомбежках; нам приходилось осуществлять ряд кампаний на Среднем Востоке; и наконец, мы должны были стараться создать фронт против Германии на Балканах. И все это в течение долгого времени нам приходилось делать одним.

В Англии мы во всяком случае имели твердую почву под ногами. Я был уверен, что при условии, если мы будем держать страну в состоянии максимальной боевой готовности и обеспечим необходимые вооруженные силы, попытка немцев осуществить вторжение в 1941 году не нанесет нам ущерба. Германская авиация на всех театрах войны незначительно усилилась по сравнению с 1941 годом, тогда как силы нашей истребительной авиации в метрополии возросли от 51 до 78 эскадрилий, а бомбардировочной – от 27 до 45. Немцы не выиграли воздушную битву в 1940 году, и у них, по-видимому, было мало шансов выиграть ее в 1941 году. Армия, защищавшая нашу метрополию, стала гораздо сильнее. За период с сентября 1940 года по сентябрь 1941 года численность ее увеличилась от 26 до 34 регулярных дивизий плюс 5 бронетанковых дивизий. При этом надо учесть закалку, полученную нашими войсками, и их возросшую оснащенность вооружением. Численность отрядов местной обороны увеличилась от 1 миллиона до 1 500 тысяч солдат, причем все они были вооружены теперь огнестрельным оружием. Значительно увеличилась численность войск, повысились их мобильность, оснащенность, боевая подготовка и организация, а также улучшилась система обороны.

У Гитлера, конечно, всегда имелось множество солдат, которых он мог использовать для вторжения. Для того чтобы одержать победу над нами, ему пришлось бы перебросить через Ла-Манш и обеспечить снабжением, по крайней мере, миллион солдат. К 1941 году он мог располагать хотя и значительным, но все же недостаточным количеством десантных судов. А при нашем господстве в воздухе и на море мы не сомневались в том, что сможем уничтожить его армаду или вывести ее из строя. Таким образом, все те соображения, из которых мы исходили в 1940 году, стали теперь несравненно более основательными. Пока наша бдительность оставалась на высоте, а наша собственная система обороны не ослабевала, военному кабинету и начальникам штабов не приходилось беспокоиться.

Хотя нашим друзьям в Америке, откуда к нам приехали с визитом несколько генералов, наше положение внушало большую тревогу, а весь остальной мир считал вторжение в Англию вполне вероятным, сами мы сочли себя вправе отправить за море все войска, перевозку которых могли обеспечить имевшиеся в нашем распоряжении суда, и вести наступательную войну на Среднем Востоке и в Средиземноморском районе. Именно здесь находился стержень нашей будущей окончательной победы, и именно в 1941 году начались первые знаменательные события.

Во время войны армии должны сражаться. Африка была единственным континентом, где мы могли встретиться с нашими врагами на суше. Мы считали оборону Египта и Мальты долгом, от которого мы не могли уклониться, а первым призом, который мог нам достаться, было разрушение Итальянской империи. Наше сопротивление победоносным державам оси на Среднем Востоке и наша попытка объединить в борьбе против них Балканы и Турцию – вот основная тема этого моего повествования.

Начало года было ознаменовано радостным событием – победами в Пустыне. 5 января капитулировала Бардия с более чем 40-тысячным гарнизоном. Казалось, мы уже держим в своих руках и Тобрук. И действительно, через две недели мы его захватили, взяв около 30 тысяч пленных. 19 января мы снова заняли Кассалу в Судане, а 20 января вступили в итальянскую колонию Эритрею, захватив через несколько дней железнодорожную головную станцию в Биссиа. В тот же день император Хайле Селассие вернулся в Абиссинию.

В течение всего этого периода к нам продолжали поступать сообщения о передвижениях германских войск и о подготовке немцев к кампании на Балканах. Я подготовил для начальников штабов свою оценку хода войны в целом, и они в общем согласились с ней.

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов 6 января 1941 года

«Основной и важнейшей задачей наших операций за границей в первые месяцы 1941 года должен быть скорейший разгром итальянских вооруженных сил в Северо-Восточной Африке. После разгрома итальянских войск в Киренаике наши войска в долине Нила освободятся для выполнения других задач. В чем будут заключаться эти последние, мы пока еще не можем сказать...

Мы постоянно должны ожидать, что Гитлер вскоре попытается нанести нам тяжелый удар и что он в настоящее время готовится к крупным операциям с обычной для немцев тщательностью. Конечно, он легко мог бы пройти через Италию и разместить свои военно-воздушные силы на Сицилии. Возможно, что именно это и происходит в настоящий момент.

Комитету начальников штабов предлагается ускорить работу над операцией «Инфлакс» (план оккупации Сицилии), которая, возможно, приобретет чрезвычайное значение. Однако нет никаких данных к тому, чтобы этой операции был предоставлен приоритет по сравнению с операциями в Ливии, по крайней мере, до тех пор, пока не будет взят Тобрук и в нем – а то и еще дальше на запад – не будет создана прочная передовая база для защиты Египта.

Все вышесказанное говорит о том, что задержка любого продвижения германских войск на Балканах до весны была бы для нас как нельзя более выгодна. Именно поэтому следует опасаться, что оно начнется раньше. Подвиги, которые совершила греческая армия, оказали нам огромную помощь.

Греки весьма высоко оценили чрезвычайно скромную поддержку со стороны нашей авиации – единственную, которую мы могли им оказать. Но если за их успехами последует незначительное поражение или застой, мы должны ожидать, что они немедленно потребуют от нас дополнительной помощи.

Единственная помощь, которую мы могли бы быстро им предоставить, это еще четыре или пять эскадрилий со Среднего Востока и, пожалуй, несколько артиллерийских полков и несколько или даже все танки 2-й бронетанковой дивизии, которая в настоящий момент прибыла в Египет и продвигается там без особой поспешности...

Возможно, что позиция Югославии определится в связи с помощью, которую мы оказываем Греции, и ее успехами у Валоны. Хотя это нельзя утверждать категорически, наиболее естественным путем для немцев было бы пройти через Румынию к Черному морю и дальше, через территорию их старого союзника, Болгарии, к Салоникам, а не пробиваться через Югославию. На это указывают передвижения крупных воинских частей и многочисленные слухи, которые доходят до нас. По-видимому, имеет место значительный рост численности германских вооруженных сил и улучшение германских коммуникаций в юго-восточном направлении. Мы должны действовать таким образом, чтобы обеспечить вступление Турции в войну, если противник введет свои войска в Болгарию. Если позиция Югославии останется твердой и ей не будут угрожать, если греки захватят Валону и укрепятся в Албании, если Турция станет нашим активным союзником, то, возможно, позиция России изменится в благоприятную для нас сторону. Всякому ясно, с какими неприятностями, если не со смертельной опасностью, должно быть связано для России продвижение германских войск к Черному морю или через Болгарию к Эгейскому морю.

Только страх будет удерживать Россию от вступления в войну, и возможно, что сильный фронт союзников на Балканах наряду с растущим престижем английской армии, военно-морского и военно-воздушного флотов отчасти умерят этот страх. Однако мы не должны рассчитывать на это.

Последним по счету соображением, которое, однако, определяет собой все наши военные усилия, являются угроза вторжения и воздушная война с ее последствиями для нашей промышленности, а также жестокий нажим, оказываемый на наши западные порты и северо-западные коммуникации. Не приходится сомневаться, что Гитлеру больше чем когда бы то ни было необходимо сокрушить Англию или уморить ее голодом. Ни большая кампания в восточной части Европы, ни поражение России, ни захват Украины и продвижение от Черного до Каспийского моря не дадут ему – вместе или в отдельности – победоносного мира, если в это время силы английского военно-воздушного флота будут постоянно возрастать за его спиной и ему придется держать в узде целый континент с его голодным, озлобленным населением. Поэтому задача предупреждения вторжения и обеспечения продовольственного снабжения Британских островов, а также ускорения производства вооружений в нашей стране ни в коем случае не должна отступать на задний план ради достижения каких бы то ни было других целей».

У Гитлера также были свои думы под Новый год, и небезынтересно сравнить с моей оценкой событий его письмо к Муссолини, написанное им неделей раньше.

31 декабря 1940 года

«Дуче!.. Рассматривая общую обстановку, я прихожу к следующим выводам:

1. Сама по себе война на Западе выиграна. Необходимо еще приложить последнее серьезное, усилие, чтобы сокрушить Англию. Для того чтобы определить, как нам этого добиться, мы должны взвесить факторы, которые будут еще отделять Англию от окончательного краха после того, как возымеет свое действие усиление наступательных операций нашего военно-воздушного и подводного флотов.

В этой битве и после достижения нами первых стадий успеха Германии необходимо будет принять важные решения для окончательного наступления на Британские острова. Сосредоточение соответствующих сил, а в особенности создание огромных запасов снабжения потребуют организации такой системы противовоздушной обороны, которая будет значительно превосходить наши первоначальные расчеты.

2. Франция. Французское правительство заставило Лаваля подать в отставку. Официальные причины, которые были мне сообщены, являются ложными. Я ни на минуту не сомневаюсь, что фактическая причина заключается в том, что генерал Вейган предъявляет из Северной Африки такие требования, которые граничат с шантажом, и что правительство Виши не в состоянии реагировать на них, не рискуя потерять Северную Африку. Я также считаю вполне вероятным, что в самом Виши существует целая клика, которая по крайней мере молчаливо одобряет политику Вейгана. Я не думаю, что сам Петэн нелоялен. Но нельзя быть ни в чем уверенным. Все это требует постоянной бдительности и тщательного наблюдения за ходом событий.

3. Испания. Испания, глубоко встревоженная создавшейся ситуацией, которая, по мнению Франко, ухудшилась, отказалась сотрудничать с державами оси. Я опасаюсь, что Франко, возможно, готов совершить самую большую ошибку в своей жизни. Я считаю, что его план получить от демократических стран сырьевые материалы и пшеницу в виде некоторой компенсации за то, что он находится в стороне от военного конфликта, чрезвычайно наивен. Демократические страны будут держать его в состоянии напряженного ожидания до тех пор, пока у него не иссякнет вся пшеница до последнего зернышка, а затем начнут войну против него.

Я скорблю обо всем этом, так как, со своей стороны, мы закончили все приготовления к тому, чтобы пересечь испанскую границу 10 января и атаковать Гибралтар в начале февраля. Я думаю, что мы могли бы сравнительно быстро добиться успеха. Мы специально отобрали и обучили войска для этой операции. Как только Гибралтарский пролив окажется в наших руках, угроза перехода французов в Северной и Западной Африке на сторону противника определенно будет устранена.

Поэтому меня очень огорчило это решение Франко, которое так не вяжется с помощью, оказанной ему вами, дуче, и мной, когда он находился в затруднительном положении. Я все еще питаю надежду, хотя и слабую, что в последнюю минуту он осознает, к каким катастрофическим последствиям может привести его поведение, и что, хотя бы и с опозданием, он примкнет к нашему боевому фронту, ибо наша победа решит и его собственную судьбу.

4. Болгария. Болгария также не проявляет готовности связать себя с тройственным пактом и занять ясную позицию в области внешней политики. Причиной этого является растущий нажим Советской России. Если бы царь немедленно присоединился к нашему пакту, никто не осмелился бы оказывать на него такой нажим. Хуже всего то, что это влияние отравляет общественное мнение, которое не остается нечувствительным к коммунистической заразе.

5. Не подлежит сомнению, что только Венгрия и Румыния заняли в этом конфликте наиболее ясную позицию. Генерал Антонеску понял, что будущее возглавляемого им режима, да и его собственное, зависит от нашей победы. Из этого он сделал ясные и прямые выводы, которые значительно подняли его в моих глазах.

Позиция венгров является не менее лояльной. С 13 декабря осуществляются беспрерывные транзитные перевозки германских войск в направлении Румынии. Венгрия и Румыния предоставили в мое распоряжение всю свою сеть железных дорог, так что германские войска могут быстро доставляться к тем пунктам, на которые оказывается наиболее сильный нажим. В настоящий момент я еще не могу сказать больше о тех операциях, которые мы планируем или которые могут оказаться необходимыми, так как эти планы как раз разрабатываются в данное время. Во всяком случае сила наших войск будет такова, что любая угроза обходного контрманевра будет исключена.

Совершенно необходимо, дуче, чтобы вы стабилизировали свой фронт в Албании, с тем чтобы сковать по крайней мере часть греческих и англо-греческих войск.

6. Югославия. Югославия проявляет осторожность, стараясь выиграть время. При благоприятных обстоятельствах она, возможно, заключит с нами пакт о ненападении, но к тройственному пакту она, по-видимому, не присоединится ни в каком случае. Я не собираюсь даже пытаться добиться чего-либо большего до тех пор, пока наши военные успехи не приведут к улучшению психологической обстановки.

7. Россия. Принимая во внимание угрозу возникновения внутренних конфликтов в некоторых Балканских странах, необходимо заранее учесть все возможные последствия и разработать систему мер, которые позволили бы нам избежать их. Я не предвижу какой-либо инициативы русских против нас, пока жив Сталин, а мы сами не являемся жертвами каких-либо серьезных неудач. Я считаю необходимым, дуче, в качестве предпосылки к удовлетворительному окончанию войны наличие у Германии армии, достаточно сильной, чтобы справиться с любыми осложнениями на Востоке. Чем более сильной будут считать эту армию, тем меньше будет вероятность того, что нам придется использовать ее против непредвиденной опасности.

Я хотел бы добавить к этим общим соображениям, что в настоящее время у нас очень хорошие отношения с СССР. Мы находимся накануне заключения торгового договора, который удовлетворит обе стороны, и имеются серьезные основания надеяться, что нам удастся урегулировать остающиеся еще неразрешенными между нами вопросы.

Фактически только два вопроса еще разделяют нас – Финляндия и Константинополь. В отношении Финляндии я не предвижу серьезных затруднений, ибо мы не рассматриваем Финляндию как страну, входящую непосредственно в нашу сферу влияния, и единственное, в чем мы заинтересованы, это чтобы в этом районе не возникла вторая война.

В противовес этому в наши интересы отнюдь не входит уступить Константинополь России, а Болгарию – большевизму. Но даже и здесь при наличии доброй воли можно было бы добиться такого разрешения проблемы, которое позволит нам избежать самого худшего и облегчит нам достижение наших целей. Было бы легче урегулировать этот вопрос, если бы Москва ясно понимала, что ничто не заставит нас согласиться на такие условия, которые мы не сочтем для себя удовлетворительными.

8. Африка. Дуче, я не считаю, что на этом театре военных действий можно начать в настоящий момент какое-либо крупное контрнаступление. Подготовка к нему потребует самое меньшее от трех до пяти месяцев. Тем временем наступит такое время года, когда германские танковые войска не смогут быть успешно введены в бой, так как даже бронированные автомобили, если они не будут снабжены специальными охладительными установками, практически не смогут быть использованы при таких температурах. Во всяком случае, они не смогут быть использованы в тактических целях во время операций на дальнее расстояние, где им придется находиться в движении в течение целого дня.

Правильным решением вопроса в этом секторе, по-видимому, является увеличение числа противотанковых орудий, даже если для этого потребуется лишить этих специальных орудий итальянские войска в других секторах.

Однако прежде всего, как я уже указывал, я считаю необходимым постараться во что бы то ни стало ослабить позиции английских военно-морских сил на Средиземном море с помощью нашей авиации, так как использование наших сухопутных войск в этом секторе не может повести к улучшению положения.

В остальном, дуче, мы не можем принять каких-либо важных решений до марта».

8 января комитет обороны решил, что ввиду вероятности вторжения в ближайшее время германских войск в Грецию через Болгарию с политической точки зрения исключительно важно сделать все возможное, чтобы любыми средствами немедленно оказать Греции максимальную помощь, которая будет в наших силах. Был также согласован вопрос о том, что решение о форме и размерах нашей помощи Греции должно быть принято в течение ближайших 48 часов.

10 января начальники штабов предупредили командование на Среднем Востоке, что наступление германских войск на Грецию может начаться еще до конца месяца. Они считали, что оно будет осуществлено через Болгарию, и в качестве возможного пути наступления указывали направление вниз по долине реки Струма к Салоникам. Для этого наступления должны были быть использованы три дивизии при поддержке около 200 пикирующих бомбардировщиков, причем после марта в состав этих войск могло влиться еще три-четыре дивизии.

Начальники штабов добавили, что решение правительства его величества оказать грекам максимально возможную помощь означает, что после взятия Тобрука все другие операции на Среднем Востоке должны будут рассматриваться как второстепенные. Они дали разрешение выделить оттуда механизированные и специальные части и военно-воздушные силы в следующих размерах: один отряд пехотных танков, один полк крейсерских танков[1], десять артиллерийских полков и пять авиаэскадрилий.

Командование английских войск на Среднем Востоке считало, что сосредоточение германских войск в Румынии, о котором мы их предупредили, является только войной нервов, рассчитанной на то, чтобы заставить нас распылить наши силы на Среднем Востоке и прекратить наступление в Ливии. Уэйвелл выражал надежду, что начальники штабов «срочно обсудят вопрос о том, не является ли этот ход противника блефом».

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

10 января 1941 года

«1. Имеющиеся у нас сведения идут вразрез с представлением о том, что сосредоточение германских войск в Румынии является исключительно «приемом в войне нервов» или «блефом, рассчитанным на то, чтобы заставить нас распылить наши силы». Мы располагаем множеством подробных сведений, указывающих на то, что еще до конца месяца начнутся большие переброски войск через Болгарию к греческой границе, конечной целью которых, по всей вероятности, является наступление на Салоники. Войска противника, которые будут использованы для этого вторжения, будут обладать огромной мощью, хотя численность их будет небольшой. По-видимому, до середины февраля болгаро-греческую границу смогут пересечь не более чем одна или две танковые дивизии, одна моторизованная дивизия, примерно 180 пикирующих бомбардировщиков и некоторое количество воздушно-десантных частей.

2. Однако, если не преградить путь этим войскам, они могут сыграть в Греции точно такую же роль, какую сыграл во Франции прорыв, осуществленный германской армией у Седана. Это роковым образом отразится на положении греческих дивизий в Албании. Таковы факты и выводы, вытекающие из той информации, которой мы располагаем и которой мы имеем достаточные основания доверять.

И разве немцы не должны были бы поступить именно так, чтобы нанести нам максимальный ущерб? Поражение Греции затмит собой те победы, которые вы одержали в Ливии, и оно может оказать решающее влияние на позицию Турции, в особенности если мы останемся безучастными к судьбе наших союзников. Поэтому вы должны подчинить свои планы более важным интересам, которые поставлены теперь на карту...»

Из сказанного видно, что в тот момент мы предполагали предоставить Греции не целую армию, а лишь специальные и технические части.

Генерал Уэйвелл и главный маршал авиации Лонгмор вылетели в Афины для обсуждения вопроса с генералами Метаксасом и Папагосом. 15 января они сообщили нам, что греческое правительство не желает, чтобы какие-либо наши войска высаживались в Салониках до тех пор, пока не сможет быть осуществлена высадка войск достаточной численности для проведения наступательных операций. По получении этой телеграммы начальники штабов телеграфировали 17 января, что не может быть и речи о навязывании грекам нашей помощи. Вследствие этого мы изменили свою точку зрения относительно ближайшего будущего и решили начать наступление на Бенгази, одновременно создавая в дельте Нила максимально сильный стратегический резерв.

В соответствии с этим 21 января начальники штабов указали Уэйвеллу, что теперь захват Бенгази приобретает первостепенное значение. Они считали, что, если Бенгази превратится в сильно укрепленную военно-морскую и авиационную базу, можно будет отказаться от сухопутных коммуникаций и сберечь тем самым людей и транспорт.

Они также настаивали, чтобы он как можно скорее захватил Додеканезы, и особенно остров Родос, дабы предупредить прибытие германской авиации, которая впоследствии могла бы угрожать нашим коммуникациям с Грецией и Турцией, а также чтобы он создал стратегический резерв из четырех дивизий, которые были бы наготове для оказания помощи этим двум странам.

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

26 января 1941 года

«...Получаемые мною со всех сторон сведения не оставляют у меня никаких сомнений в том, что немцы уже в настоящий момент закрепляются на болгарских аэродромах и производят все необходимые приготовления к операциям против Греции... Мы должны ожидать ряда чрезвычайно тяжелых, сокрушительных ударов на Балканах, а возможно, и общего подчинения Балканских стран планам Германии. Чем сильнее будут стратегические резервы, которые Вы можете создать в дельте Нила, и чем активнее будет осуществляться подготовка для переброски их в Европу, тем больше будет шансов на благоприятный исход».

Затем я ответил также генералу Смэтсу.

Премьер-министр – генералу Смэтсу

12 января 1941 года

«...Что бы ни случилось на Балканах, итальянская армия в Абиссинии, вероятно, может быть уничтожена. Если это случится, то все войска, которые могут оказаться полезными, должны быть переброшены из Кении в Средиземноморский район. Я надеюсь, что армия Южно-Африканского Союза будет там к моменту летних боев. Вокруг мыса Доброй Надежды непрерывно направляются очень крупные подкрепления...»

Глава вторая

Война расширяется

С наступлением нового года между мною и президентом Рузвельтом установились более тесные связи.

10 января ко мне на Даунинг-стрит явился господин с высочайшими полномочиями. Из Вашингтона были получены телеграммы, в которых указывалось, что он является ближайшим доверенным лицом и личным представителем президента. Поэтому я распорядился, чтобы по прибытии в аэропорт его встретил Брендан Брэкен и чтобы на следующий день мы позавтракали вместе. Так я встретился с Гарри Гопкинсом, этим необыкновенным человеком, который уже сыграл и должен был играть впредь большую, а подчас и решающую роль во всем ходе войны. В его хрупком и болезненном теле горела пылкая душа. Это был разрушающий маяк, который освещал своими лучами путь к гавани великим флотам. Он обладал также даром язвительного юмора. Я всегда наслаждался его обществом, в особенности когда дела шли плохо. Иногда он умел быть очень неприятным и говорить жестокие и горькие слова. Опыт моей жизни учил и меня делать то же самое в случае необходимости.

Во время нашей первой встречи мы провели вместе около трех часов, и я вскоре оценил динамичность его характера и огромную важность порученной ему миссии. Он прибыл в Лондон в период самых ожесточенных бомбежек, и мы были озабочены необходимостью решить множество проблем местного характера. Но для меня было ясно, что это был посланник президента, миссия которого имела колоссальное значение для самого нашего существования. С горящими глазами, сдерживая затаенную страсть, он тихо сказал:

«Президент твердо решил, что мы должны выиграть войну вместе. Не заблуждайтесь на этот счет. Он послал меня сюда, чтобы сообщить вам, что он будет поддерживать вас любой ценой и любыми средствами, чего бы это ни стоило ему лично. На свете нет таких вещей, которых он не сделает, если только это в пределах человеческих сил».

Всякий, кому приходилось сталкиваться с Гарри Гопкинсом в течение этой длительной борьбы, подтвердит то, что я сказал о его выдающихся личных качествах. Начиная с этого момента, между нами установилась дружба, стойко выдержавшая все испытания и потрясения. Он был самым верным и совершенным звеном связи между президентом и мной. Но, что гораздо важнее, он в течение нескольких лет был главной опорой и вдохновителем самого Рузвельта. Вместе эти два человека, один – подчиненный и не занимавший какого-либо официального поста, а другой – глава могучей республики, были способны принимать решения, имевшие важнейшее значение для всех стран, говорящих по-английски.

В то время как война с итальянцами в Северо-Восточной Африке продолжала развиваться успешно, а у греков в Албании были все основания надеяться на захват Валоны, сведения, которые мы получали о передвижениях германских войск и о намерениях Германии, с каждым днем все более ясно говорили о том, что Гитлер собирается осуществить широкую интервенцию на Балканах и в Средиземноморском районе. Уже с начала января я опасался прибытия германской авиации на Сицилию, что создало бы угрозу для Мальты и для наших надежд возобновить морские перевозки по Средиземному морю. Я также опасался, что немцы создадут авиабазу на острове Пантеллерия, что значительно облегчило бы переброску в Триполи германских войск, по всей вероятности танковых. Как оказалось впоследствии, немцы не считали необходимым занятие Пантеллерии. Но мы не могли сомневаться в том, что они осуществляют свои планы обеспечения северного и южного прохода своих войск в Африку через Италию с тем, чтобы одновременно и теми же самыми способами прервать все наши передвижения в восточном и западном направлениях в районе Средиземноморья.

В добавление ко всему этому в тот период возникала угроза, что Балканские страны, включая Грецию и Турцию, окажутся втянутыми или вынужденными войти в состав гитлеровской империи или же будут завоеваны Германией, если откажутся подчиниться.

Неужели невозможно было добиться единства Балканских стран и создания Балканского фронта, что заставило бы немцев призадуматься, стоит ли платить такой дорогой ценой за новый акт агрессии? Не мог ли факт сопротивления Балканских стран Германии вызвать серьезную и благоприятную реакцию в Советской России? Здесь, безусловно, были задеты не только интересы Балканских стран, но и их чувства, поскольку они разрешали последним влиять на их расчеты. Не могли ли мы за счет наших скудных, но возраставших ресурсов предоставить им дополнительную помощь, которая послужила бы для всех этих стран с одинаковыми в общем интересами побудительным толчком к действиям во имя общей цели? Или же, напротив, нам следовало заниматься собственными делами и добиться успешного завершения нашей кампании в Северо-Восточной Африке, предоставив Греции, Балканам, а возможно, и Турции и всем другим странам Среднего Востока катиться к гибели?

...Если бы Гитлеру удалось почти без боев поставить Грецию на колени, а все остальные Балканские страны вовлечь в свою систему, а затем заставить Турцию разрешить его войскам пройти через ее территорию в южном и восточном направлениях, то разве не мог бы он договориться с Советами о завоевании и разделе этих обширных районов и перенести свое неизбежное в конечном счете столкновение с ними в более поздний раздел своей программы? Или, что более вероятно, разве он не был бы в состоянии напасть на Россию раньше и более многочисленными силами? Основной вопрос, который рассматривается и раскрывается в последующих главах, заключается в том, оказали ли действия правительства его величества решающее или хотя бы заметное влияние на операции Гитлера в Юго-Восточной Европе, а также не отразились ли впоследствии эти действия, во-первых, на позиции России и, во-вторых, на ее последующей судьбе.

Мы уже оказывали скромную помощь Греции с того момента, когда на нее напала Италия, и четыре английские воздушные эскадрильи с известным успехом вели бои, базируясь на греческие аэродромы. В связи с этим небезынтересно ознакомиться с тем, что в действительности происходило в это время в Германии.

7 января Риббентроп направил следующую информацию для сведения руководителей германской миссии в Москве:

«С начала января через территорию Венгрии осуществляется переброска в Румынию крупных германских воинских частей. Эти передвижения войск происходят с полного согласия венгерского и румынского правительств. Пока что войска будут дислоцированы на юге Румынии. Эти перевозки войск вызваны необходимостью серьезно заняться вопросом о полном вытеснении англичан со всей территории Греции. Германские войска доставлены туда в таком количестве, что они легко могут справиться с любой военной задачей в Дунайском районе и со всякими случайностями, которые могут возникнуть с любой стороны. Проводимые нами военные мероприятия направлены исключительно против английских войск, стремящихся укрепиться в Греции, а не против какой бы то ни было из Балканских стран.

Что касается инструкций по поводу бесед, то, вообще говоря, следует занимать сдержанную позицию. В случае поступления срочных официальных запросов следует, в зависимости от обстоятельств, указывать, что с подобными запросами надо обращаться в Берлин. Поскольку не удастся избежать беседы, надо высказать свое мнение в самых общих выражениях.При этом в качестве благовидного предлога можно указывать на то, что у нас имеются достоверные сведения о все увеличивающихся английских подкреплениях всех родов войск, направляемых в Грецию; можно также напомнить об операциях в Салониках во время прошлой мировой войны[2].

Что касается численности германских войск, то на этот вопрос пока что желательно по-прежнему давать уклончивые ответы. Впоследствии мы, вероятно, будем заинтересованы в том, чтобы предать гласности действительную численность наших войск и даже, более того, создать преувеличенное представление о ней. Соответствующее указание на этот счет вы получите своевременно».

Германский посол в Москве Шуленбург 8 января ответил следующим посланием:

«Здесь уже циркулирует множество слухов об отправке германских войск в Румынию; численность перебрасываемых войск оценивается даже в 200 тысяч. Правительственные круги, радио и советская печать еще не поднимали этого вопроса.

Советское правительство будет проявлять живейший интерес к этим передвижениям войск и пожелает выяснить, каковы цели осуществляемого сосредоточения войск, а особенно – в какой мере оно может отразиться на положении Болгарии и Турции (Проливов). Прошу дать мне соответствующие инструкции».

Германский министр иностранных дел ответил в тот же день:

Риббентроп – Шуленбургу

8 января 1941 года

«Предлагаю Вам при переговорах с Советским правительством не касаться вопроса об усиленной переброске германских войск в Румынию.

Если к Вам обратится по этому вопросу Молотов или кто-либо другой из влиятельных представителей Советского правительства, скажите ему, пожалуйста, что, согласно полученным Вами сведениям, отправка германских войск связана исключительно с военными мерами предосторожности против Англии. Англичане уже имеют контингенты войск в Греции, и предполагается, что в ближайшем будущем они еще увеличат эти контингента. Германия ни при каких обстоятельствах не потерпит того, чтобы Англия получила точку опоры на греческой территории. Прошу не входить в дальнейшие детали впредь до получения соответствующего уведомления».

К середине января русские были уже глубоко встревожены и сделали запрос в Берлине. 17 января русский посол явился в германское министерство иностранных дел и вручил меморандум, содержание которого в основном сводилось к следующему:

«По имеющимся сведениям, в Румынии находится большое количество германских войск, которые в настоящий момент готовятся вступить в Болгарию, имея своей конечной целью оккупацию Болгарии, Греции и Проливов. Не приходится сомневаться в том, что Англия попытается предупредить операции германских войск, занять Проливы, начать военные операции против Болгарии в союзе с Турцией и превратить Болгарию в театр военных действий. Советское правительство неоднократно указывало германскому правительству на то, что оно рассматривает территорию Болгарии и Проливов как зону безопасности СССР и что оно не может безразлично относиться к событиям, которые угрожают интересам безопасности СССР. Ввиду всего этого Советское правительство считает своим долгом предупредить, что оно будет рассматривать появление каких бы то ни было иностранных вооруженных сил на территории Болгарии и Проливов как нарушение интересов безопасности СССР».

21 января русский посол был приглашен в германское министерство иностранных дел, где ему было заявлено, что германское правительство не получило никаких сообщений о намерении Англии занять Проливы. Оно также не думает, что Турция разрешит английским вооруженным силам вступить на ее территорию. Однако германское правительство информировано о том, что Англия в ближайшем будущем собирается укрепиться на греческой территории.

Германское правительство выразило свое непоколебимое намерение не разрешить английским вооруженным силам обосноваться на греческой территории, что означало бы угрозу жизненным интересам Германии на Балканах. Поэтому оно осуществляет известную концентрацию войск на Балканах с единственной целью помешать англичанам получить точку опоры в Греции. Германское правительство считает, что эти действия служат и интересам Советов, которые также противились бы получению Англией точки опоры в этом районе[3].

На этом временно с этим вопросом было покончено.

Через несколько дней я обратился к президенту Турции.

Премьер-министр – президенту Иненю, Анкара 31 января 1941 года

«Быстро возрастающая угроза Турции и британским интересам заставляет меня, г-н президент, обратиться к Вам непосредственно. У меня имеются достоверные сведения о том, что немцы уже обосновываются на болгарских аэродромах. Идет подготовка бараков, и уже прибыли передовые части обслуживающего персонала численностью в несколько тысяч человек. Все это делается с полного согласия болгарского воздушного флота, а также, несомненно, и самого болгарского правительства. Очень скоро, возможно через несколько недель, начнется доставка в Болгарию германских войск и эскадрилий воздушного флота. Этим эскадрильям нужно лишь перелететь с их аэродромов в Румынии на те базы, которые для них готовятся в Болгарии, и они смогут немедленно вступить в бой. Затем, если Вы не пообещаете немцам не выступать против Болгарии или против их войск, двигающихся через территорию Болгарии, они в ту же ночь подвергнут бомбардировке Стамбул и Адрианополь и бросят против Ваших войск во Фракии пикирующие бомбардировщики. Они не дадут возможности нашему морскому флоту использовать порт в Смирне; они будут полностью контролировать все выходы из Дарданелл и таким образом добьются полного окружения Турции в Европе с трех сторон. Это также облегчит им наступление на Александрию и вообще на Египет.

Мне кажется, что наши народы сурово осудили бы нас, если бы мы не проявили самой обычной осторожности и предусмотрительности. Мы и так уже потеряли слишком много времени.

Поэтому я предлагаю, г-н президент, чтобы мы с Вами приняли для обороны Турции те же меры, которые немцы осуществляют на болгарских аэродромах. Мое правительство в ближайший момент желает послать в Турцию, как только Ваши аэродромы в состоянии будут принять, по меньшей мере десять эскадрилий истребителей и бомбардировщиков, помимо тех пяти, которые в настоящий момент участвуют в боевых операциях в Греции. Если Греция капитулирует или будет разгромлена, то мы переведем и эти пять эскадрилий на турецкие аэродромы и далее будем вести воздушную войну с турецких баз силами непрерывно увеличивающейся количественно и первоклассной качественно авиации. Таким образом, мы можем обеспечить турецкой армии дополнительную поддержку с воздуха, которая ей необходима, чтобы сохранить свои прославленные боевые качества.

Это еще не все. Позиция России представляется неясной, и мы надеемся, что она может остаться лояльной и дружественной. Ничто не удержит Россию от оказания помощи Германии – хотя бы косвенной – больше, чем присутствие мощной английской бомбардировочной авиации, которая могла бы (из Турции) атаковать нефтепромыслы Баку. Сельское хозяйство России в большей мере зависит от снабжения нефтью из этих источников, и разрушение их вызвало бы жестокий голод в стране.

Таким образом, Турция, будучи защищена авиацией, имела бы, пожалуй, возможность удержать Германию от оккупации Болгарии и разгрома Греции, а также смогла бы умерить страх, который испытывают русские перед германской армией.

Победы, одержанные нами в Ливии, дадут возможность предоставить Турции несравненно более прямую и немедленную поддержку в том случае, если наши две страны станут военными союзниками и мы будем защищать с Вами общее дело и используем нашу растущую мощь для поддержки Вашей доблестной армии».

Я понимал в то время, насколько опасным стало положение Турции. Было совершенно очевидно, что мы не можем считать договор, заключенный нами с нею до войны, обязательным для нее при изменившихся обстоятельствах. Когда в 1939 году разразилась война, турки мобилизовали свою сильную, надежную и храбрую армию. Но при этом исходили из условий, существовавших в первую мировую войну. Турецкая пехота обладала теми же превосходными качествами, что и прежде, и ее полевая артиллерия была удовлетворительной. Но у турок совершенно не было тех современных видов оружия, которые с мая 1940 года приобрели решающее значение.

Их авиация была плачевно слабой и примитивной. У них не было ни танков, ни бронемашин, и они не имели ни заводов для их производства и ремонта, ни обученного персонала для их обслуживания. У них почти не было зенитной и противотанковой артиллерии. Их служба связи находилась в зачаточном состоянии. Радар был им совершенно не известен. К тому же по своим боевым качествам они не были способны освоить все эти современные изобретения.

С другой стороны, Болгария была в значительной мере вооружена Германией за счет тех огромных запасов всех видов военных материалов, которые были захвачены немцами во Франции и в Нидерландах в результате боев 1940 года. Таким образом, немцы в избытке располагали современным оружием, которым они могли снабжать своих союзников.

Единственно возможным политическим курсом, единственной надеждой на этой стадии распространявшейся все шире войны являлась выработка организованного плана объединения сил Югославии, Греции и Турции, и именно это мы и пытались осуществить в тот момент.

Таково было наше положение к февралю.

Глава третья

Блиц и антиблиц в 1941 году. Гесс

Так как 1940 год уже приближался к концу, а германский блиц все еще продолжался, нам представлялось абсолютно необходимым продумать вопрос о нашем будущем и попытаться выяснить, какие испытания нас ожидают. Как долго еще будут продолжаться становящиеся все более интенсивными ночные налеты на наши заводы и на наше мирное население? Прежде всего мы должны произвести максимально точную оценку сил германской авиации – абсолютных и относительных, а также намеченной Германией программы на 1941 год.

С помощью профессора Линдемана и его отдела статистики я начал выяснять этот туманный вопрос. Мы проверили данные, представленные нам министерством авиации. Мы сличили их с самостоятельно полученными и значительно расходящимися цифрами министерства экономической войны и министерства авиации, а также с оценками, представленными министерством авиационной промышленности. Я предоставил этим ведомствам возможность вступить в весьма полезные споры по этому поводу. Данные оказались настолько противоречивыми, а все участники совещания настолько искренне стремились установить истину, что я счел необходимым, чтобы все факты проанализировал и взвесил человек, обладающий ясным, острым и непредвзятым умом.

Премьер-министр – министру авиации и начальнику штаба военно-воздушных сил

9 декабря 1940 года

«В субботу я провел четыре часа с сотрудниками разведывательного управления министерства авиации и министерства экономической войны. Я не смог прийти к заключению, кто из них прав. Возможно, что истина находится где-то посредине. Этот вопрос имеет важнейшее значение для нашей оценки общих перспектив войны. Он также мог бы оказать определяющее влияние на использование наших сил в настоящий момент. Я бы очень хотел, чтобы оба эти министерства, сотрудники которых дружны между собой, были приглашены для опроса с целью анализа имеющихся данных и установления фактов. Роль председателя при этом следовало бы поручить беспристрастному человеку, привыкшему взвешивать показания и вести перекрестный допрос, и я полагал бы, что для этой цели подходит судья Синглтон, который имеет боевой опыт артиллериста и недавно проводил по моему поручению расследование относительно авиаприцелов».

У судьи Синглтона установились превосходные отношения с летчиками и другими специалистами. 21 января он представил мне свой окончательный доклад. Судья пришел к выводу, что соотношение сил германской и английской авиации составляет примерно 4 : 3. Хотя министерство авиации (разведка) все еще считало, что немцы располагают более крупными силами, а министерство экономической войны находило, что германская авиация слабее, они до известной степени согласовали свои точки зрения, и оценка Синглтона была принята нами за основу. Меня несколько приободрил этот отчет, который доказывал, что мы постепенно догоняем немцев в воздухе. В начале битвы за Францию германская авиация была по меньшей мере вдвое сильнее нашей. Теперь же, по имевшимся данным, она превосходила нашу авиацию всего лишь в отношении 4 : 3. После войны мы узнали, что фактически это отношение было скорее 3 : 2. Это был уже значительный шаг вперед. А между тем мы еще не успели полностью развернуть наши силы и не получили из Америки огромной помощи, которая в это время находилась в пути.

К концу 1940 года Гитлеру стало ясно, что Англию невозможно уничтожить с воздуха. Битва за Англию была его первым поражением: ожесточенная бомбардировка английских городов не устрашила английский народ и его правительство.

Подготовка к вторжению в Россию в начале лета 1941 года поглотила значительную часть германских военно-воздушных сил. В многочисленных ожесточенных налетах, которым мы подвергались до конца мая, уже не участвовали все силы германского воздушного флота. Для нас они были самыми тяжелыми по своим последствиям, но ни германское верховное командование, ни сам фюрер уже не уделяли им основного внимания. Для Гитлера продолжение воздушной войны против Англии было необходимым и удобным прикрытием концентрации сил против России. Согласно его оптимистическому графику, Советы должны были, подобно французам, потерпеть поражение в результате шестинедельной кампании, после чего все германские войска освободились бы для окончательного разгрома Англии осенью 1941 года.

Тем временем надо было изматывать эту упрямую нацию, во-первых, с помощью блокады, осуществляемой подводными лодками при поддержке авиации дальнего действия, и, во-вторых, воздушными налетами на ее города и особенно порты. Это объяснялось тем, что план операций германской армии «Зее Лёве», направленный против Англии, был заменен теперь планом «Барбаросса», направленным против России. Германскому морскому флоту были даны директивы сосредоточить свои усилия на наших атлантических коммуникациях, а германскому военно-воздушному флоту – на наших портах и подступах к ним. Это был значительно более опасный план, чем бессистемная бомбардировка Лондона и гражданского населения, и наше счастье, что немцы не использовали всех имевшихся в их распоряжении сил для осуществления этого плана и не проводили его с большей настойчивостью.

Оглядываясь назад, можно сказать, что воздушный блиц 1941 года делится на три стадии. На первой стадии, длившейся в течение января и февраля, противнику мешала плохая погода, и если не считать налетов на Кардифф, Портсмут и Суонси, наша служба гражданской противовоздушной обороны получила в этот период вполне заслуженную передышку, которой она не замедлила воспользоваться. Еще задолго до войны комитет обороны создал систему портовых комитетов действия, в которые входили представители всех основных учреждений, заинтересованных в организации работы портов.

Тяжелый опыт зимы 1940 года дал этим комитетам закалку, а готовность министерства транспорта военного времени к осуществлению мер по децентрализации позволила им теперь вести гораздо более эффективную самостоятельную борьбу. Причем они с уверенностью могли рассчитывать на помощь извне, осуществлявшуюся через районных комиссаров. Не упускались из виду также и более активные методы обороны. К большому неудовольствию местного населения, чьи дома заполнялись дымом, готовились дымовые завесы, которые впоследствии доказали свою ценность при обороне промышленных районов в центральной части Англии. Велась подготовка к устройству ложных пожаров, или «морских звезд», для дезориентации бомбардировщиков противника, и вся организация обороны увязывалась в единую стройную систему.

Когда погода улучшилась, снова начались сильные воздушные налеты. Вторая фаза блица, которую иногда называют «турне германской авиации по портам», началась в первых числах марта. Она состояла из единичных или повторных налетов, которые, несмотря на их интенсивность, не нанесли серьезного ущерба нашим портам. 8 марта и в течение трех последующих ночей были произведены ожесточенные налеты на Портсмут, во время которых были повреждены доки. 11 марта подверглись бомбардировке Манчестер и Салфорд.

В последующие ночи наступила очередь долины реки Мереей. 13 и 14 марта германская авиация впервые ожесточенно бомбардировала Клайд, в результате чего было убито и ранено свыше двух тысяч человек и вышли из строя судоверфи, причем часть из них была затем восстановлена в июне, а часть – лишь в ноябре. Сильные пожары на судостроительном заводе компании «Джон Браун» вызвали простои завода, который возобновил нормальную работу только в апреле. Компания понесла серьезный ущерб в связи с большой забастовкой, начавшейся 6 марта. Большинство бастовавших потеряло в результате бомбардировок свои жилища, однако лишения и опасности, которые им пришлось перенести из-за воздушных налетов, заставили их вернуться к ревностному исполнению своего долга. До конца месяца долина реки Мереей, центральные районы Англии, Эссекс и Лондон снова подверглись воздушным бомбардировкам.

Самые тяжелые удары ожидали нас в апреле. 8 апреля подвергся ожесточенной бомбардировке Ковентри, а в остальной части страны наиболее интенсивный налет был совершен на Портсмут; 16 и 17 апреля произошли сильные налеты на Лондон: во время этих налетов было убито свыше 2300 человек и более 3 тысяч тяжело ранено. В течение этой третьей, последней фазы противник все еще стремился уничтожить большую часть наших крупнейших портов, совершая налеты, иногда длившиеся целую неделю. Плимут подвергался бомбардировке с 21 по 29 апреля, и хотя ложные пожары помогли спасти доки, этого удалось достигнуть только за счет самого города. Кульминационный момент наступил 1 мая, когда начались налеты на Ливерпуль и Мереей, длившиеся семь ночей подряд, 76 тысяч человек потеряли кров, а 3 тысячи было убито и ранено. Из 144 причалов 69 были выведены из строя, а временно находившиеся в портах суда были на три четверти уничтожены. Если бы противник проявил больше упорства, то исход битвы за Атлантику был бы еще более сомнительным. Но он, как обычно, повернул в другую сторону. В течение двух ночей он жестоко бомбардировал Гулль, где 40 тысяч человек осталось без крова, были разрушены продовольственные склады и почти на два месяца выведены из строя судостроительные заводы. В этом же месяце был совершен новый воздушный налет на Белфаст, который уже дважды до этого подвергался бомбардировке.

Тем временем выковывались первые из новых видов оружия, применявшегося в этой войне. Еще осенью 1937 года планы противовоздушной обороны Великобритании были перестроены исходя из того предположения, что наши ученые сдержат свои обещания относительно применения радара, который в то время еще только испытывался. Первые пять станций береговой радиолокационной цепи – те, что охраняли устье Темзы, – были свидетельницами вылета Чемберлена с миссией мира и возвращения его обратно в сентябре 1938 года. Весной 1939 года восемнадцать станций на всем протяжении от Данди до Портсмута начали нести круглосуточную вахту, которая уже не прерывалась в течение последующих шести лет.

Эти станции были бдительными часовыми сигнализационной системы, оповещавшей о воздушных налетах; они помогли нам избежать тяжелых потерь в нашей военной промышленности и облегчили невыносимое бремя, лежавшее на работниках нашей гражданской противовоздушной обороны. Они помогли зенитчикам избавиться от ненужных и утомительных дежурств на постах. Они спасли нас от той чрезмерной нагрузки, которой в противном случае подвергались бы люди и машины и которая была бы роковой для нашей непревзойденной, но немногочисленной истребительной авиации, если бы ей пришлось осуществлять непрерывное патрулирование. Они не могли обеспечить точности, необходимой для перехвата самолетов противника в ночное время, но они дали возможность дневным истребителям ожидать свою жертву в наиболее выгодной для нападения позиции и на наиболее удобной высоте. Решающую роль в обеспечении победы в дневных боях им помогли сыграть поддерживавшие и дополнявшие их другие станции новой конструкции[4], которые давали сигнал о приближении низко летящих самолетов противника, сигнал неоценимо важный, хотя он и давался лишь незадолго до их появления.

В течение всего 1941 года мы успешно продолжали борьбу с радарными лучами немцев, несмотря на различные их усовершенствования. Могу иллюстрировать это примером. В ночь на 8 мая немцы собирались произвести два налета, один на завод «Роллс-Ройс» в Дерби и другой – на Ноттингем. В результате нашего вмешательства они сбились с курса и вместо Дерби подвергли бомбардировке Ноттингем, где еще с прошлой ночи горели небольшие пожары после налета. Эта первоначальная ошибка заставила их перенести второй налет в район Бельвуарской долины, которая находится на таком же примерно расстоянии от Ноттингема, как Ноттингем от Дерби.

В германском коммюнике сообщалось о разрушении завода «Роллс-Ройс» в Дерби, до которого их самолеты так и не долетели. Они сбросили 230 фугасных и множество зажигательных бомб в открытой местности. Два цыпленка – таковы были наши общие потери.

Последний налет был для нас самым тяжелым. 10 мая противник снова сбросил на Лондон зажигательные бомбы. В городе вспыхнуло свыше двух тысяч пожаров, причем мы не могли тушить их, так как бомбардировками было разрушено около 150 водопроводных магистралей, а уровень воды в Темзе был в то время очень низким. В шесть часов утра на следующее утро еще бушевало несколько сот пожаров, а четыре пожара продолжали гореть и в ночь на 13 мая. Из всех ночных налетов этот был самым разрушительным. Были повреждены 5 доков и более 70 важнейших объектов, половину из которых составляли заводы. Все крупнейшие железнодорожные станции, за исключением одной, были выведены из строя на несколько недель, а сквозные пути полностью открылись для движения только в начале июня. Было убито и ранено свыше 3 тысяч человек. Этот налет был историческим также и в другом отношении: в результате была разрушена палата общин. Одна бомба причинила разрушения, которые не могли быть ликвидированы в течение нескольких лет. Однако мы благодарили судьбу за то, что палата была в это время пуста. Наши зенитные батареи и ночные истребители сбили 16 самолетов противника – максимальная цифра, достигнутая нами за все время ночных боев, что в большой мере явилось плодом наших зимних трудов по разработке методов «колдовской войны».

Хотя мы этого не знали, это был прощальный визит противника. 22 мая Кессельринг перевел штаб своего воздушного флота в Познань, а в начале июня и весь воздушный флот был переброшен на восток. После этого прошло почти три года, прежде чем нашим отрядам гражданской противовоздушной обороны в Лондоне снова пришлось отражать «малый блиц» в феврале 1944 года и позднейшее интенсивное воздушное наступление, во время которого использовались ракеты и летающие снаряды. За год – с июня 1940 года по июнь 1941 года – наши потери среди гражданского населения составили 43 381 убитый и 50 856 тяжелораненых, а всего 94 237 человек.

Если не считать использования радара в помощь зенитной артиллерии, противник до сих пор сосредоточивал свое внимание на приспособлениях наступательного характера, таких, как радарные лучи, и лишь к концу 1941 года немцы почувствовали необходимость позаботиться о собственной обороне. Для отыскания наших объектов мы в Англии, конечно, полагались на наши крупные и дорогостоящие навигационные училища, которые выпускали специалистов-штурманов, и рассматривали радар в основном как средство самозащиты. Когда мы справились с радарными лучами и положение вообще улучшилось, мы стали изучать германский радар с целью устранения помех при наших ответных воздушных налетах. В феврале 1941 года мы впервые нашли и сфотографировали германскую радиолокационную установку для обнаружения самолетов и почти сразу же стали перехватывать ее передачи. Найдя эту станцию вблизи Шербура, мы стали искать другие радиолокационные станции вдоль западного побережья оккупированных стран Европы с помощью аэрофоторазведки и секретных агентов.

В середине 1941 года королевский воздушный флот готовился к ожесточенным ночным налетам на Германию. Для осуществления этих налетов мы должны были располагать всеми сведениями о системе обороны Германии. Мы считали вероятным, что эта система обороны, как и наша собственная, основывается главным образом на радаре. От изучения германских радиолокационных станций на побережье мы постепенно перешли к изучению системы патрулирования германских ночных истребителей. Эта система была организована в виде большого пояса, простиравшегося от Шлезвиг-Гольштинии через северо-западную часть Германии и Голландию до франко-бельгийской границы. Но ни наши новые мероприятия, ни шаги, предпринятые противником, не сыграли большой роли в последние месяцы 1941 года.

Германская бомбардировочная авиация, согласно оптимистическим планам немцев, должна была начать возвращение из России через шесть недель после вторжения. Если бы она действительно вернулась, ее поддержали бы в налетах на Англию многочисленные новые радарные станции с более мощными передатчиками, созданные вдоль побережья Ла-Манша, чтобы помочь ей проложить себе путь, несмотря на помехи, создаваемые английскими радиостанциями. Она встретила бы много новых передатчиков на нашем берегу, которые отклоняли бы и сбивали бы с курса самолеты, а также и значительно усовершенствованные радиолокационные установки на наших ночных истребителях. Однако все более осложнявшееся положение в России помешало этой новой войне лучей, и огромные достижения обеих сторон в области применения радио на время остались неиспользованными.

В субботу 11 мая я проводил конец недели в Дитчли. После обеда мне сообщили о сильном налете на Лондон. Я был бессилен сделать что-либо, а потому продолжал смотреть комический фильм с участием братьев Маркс, который показывали мои хозяева. Я дважды выходил справиться о налете, и каждый раз мне говорили, что он носит очень ожесточенный характер, Веселый фильм продолжался, и я был рад, что он отвлекал мое внимание. Вдруг мой секретарь сообщил, что меня вызывает по телефону из Шотландии герцог Гамильтонский. Герцог был моим личным другом, но я не мог себе представить, что у него может быть ко мне дело, которое не подождало бы до утра. Однако он настаивал, заявляя, что речь идет о деле государственной важности. Я попросил Брэкена узнать, что он хочет мне сообщить.

Через несколько минут он вернулся со следующими словами:

«В Шотландию прибыл Гесс».

Я счел, что это фантастика. Однако сообщение оказалось верным. Ночью поступили дополнительные сообщения, подтверждавшие это известие. Не подлежало сомнению, что Гесс, заместитель фюрера, рейхсминистр без портфеля, член министерского совета обороны Германской империи, член тайного германского совета кабинета министров и лидер нацистской партии, приземлился один на парашюте близ поместья герцога Гамильтонского на западе Шотландии.

Управляя своим самолетом, он, в форме капитана германской авиации, вылетел из Аугсбурга и выбросился с парашютом. Вначале он назвался Хорном, и лишь в военном госпитале около Глазго, куда его доставили по поводу легких ранений, полученных им при приземлении, было установлено, кто он такой. Вскоре его перевезли сначала в Тауэр, а затем в другие места заключения в Англии, где он оставался до 6 октября 1945 года, когда присоединился в нюрнбергской тюрьме к своим уцелевшим коллегам, представшим перед судом победителей.

Я никогда не придавал сколько-нибудь серьезного значения этой проделке Гесса. Я знал, что она не имеет никакого отношения к ходу событий. Тем не менее она вызвала большую сенсацию в Англии и Соединенных Штатах, России и главным образом в Германии. О ней даже были написаны книги. Я постараюсь изложить здесь эту историю в ее истинном виде, как она мне представляется.

Франция уже сброшена со счетов. Подводные лодки вскоре уничтожат все морские коммуникации; воздушные налеты германской авиации разрушат английскую промышленность и обратят в прах английские города.

Но к кому бы ему обратиться? Сын его политического советника Карла Хаусгофера знал герцога Гамильтонского. Гессу было известно, что герцог Гамильтонский является одним из высокопоставленных придворных чинов. Такое лицо, вероятно, каждый вечер обедает с королем и лично беседует с ним. Через него он сможет найти прямой доступ к королю.

Рудольф Гесс был красивым, моложавым человеком, который полюбился Гитлеру и стал одним из его ближайших сотрудников. Он преклонялся перед фюрером. Гесс часто обедал за одним столом с Гитлером – наедине с ним или в присутствии еще двух-трех человек. Он знал и понимал внутренний мир Гитлера – его ненависть к Советской России, его страстное желание уничтожить большевизм, его восхищение Англией и искреннее желание жить в дружбе с Британской империей, его презрение к большинству других стран.

Никто не знал Гитлера лучше, чем он, и не видел его чаще в моменты наибольшей откровенности. Когда началась настоящая война, все изменилось. Общество за столом Гитлера в силу необходимости все увеличивалось. Время от времени в этот избранный круг самовластных правителей допускались генералы, адмиралы, дипломаты, высокопоставленные чиновники. Заместитель фюрера оказался на втором плане. Что значили теперь партийные демонстрации? Наступило время действовать, а не заниматься трюкачеством.

Героизм его поступка в известной мере умаляется тем, что тут сыграла свою роль ревность, которую он испытывал, видя, что в условиях войны он уже не играет прежней роли друга и доверенного лица своего возлюбленного фюрера.

«Вот, – думал он, – все те генералы и прочие, которых нужно допускать к фюреру и которые теснятся за его столом. Они должны сыграть свою роль. Но я, Рудольф, превзойду их всех своей безмерной преданностью и принесу моему фюреру более ценный дар и большее облегчение, чем все они, взятые вместе. Я отправлюсь в Англию и заключу с ней мир. Моя жизнь ничего не стоит. Как я рад, что могу принести ее в жертву для осуществления этой надежды!»

Такие настроения, несмотря на их наивность, не были, конечно, ни злонамеренными, ни низменными.

Представление Гесса о ситуации в Европе сводилось к тому, что поджигатели войны, выразителем настроений которых является Черчилль, заставили Англию отказаться от ее истинных интересов и от политики дружбы с Германией и в первую очередь от союза с нею для борьбы с большевизмом. Если бы только ему, Рудольфу, удалось добраться до сердца Англии и заставить короля поверить в то, как к ней относится Гитлер, злые силы, которые в настоящее время правят этим злополучным островом и навлекли на него столько ненужных бедствий, были бы сметены. Как может устоять Англия?

Через несколько дней в германской печати появилось сообщение, что «член партии Гесс, по-видимому, находился в состоянии галлюцинации, под влиянием которой он решил, что сможет добиться взаимопонимания между Англией и Германией... Национал-социалистская партия скорбит о том, что этот идеалист пал жертвой своих галлюцинаций. Это, однако, не повлияет на дальнейший ход войны, которая была навязана Германии». Для Гитлера это событие было весьма неприятным. Оно было равносильно тому, как если бы мой доверенный коллега, министр иностранных дел, который был лишь немного моложе Гесса, спустился бы на парашюте с украденного самолета «спитфайр» на территории Берхтесгадена. Наци, без сомнения, почувствовали некоторое удовлетворение от того, что они арестовали адъютантов Гесса.

Премьер-министр – министру иностранных дел

13 мая 1941 года

«1. Вообще говоря, было бы удобнее обращаться с ним (Гессом), как с военнопленным, подведомственным военному министерству, но не министерству внутренних дел; но в то же время его следует рассматривать как лицо, против которого могут быть выдвинуты серьезные политические обвинения. Этот человек, подобно другим нацистским лидерам, потенциально является военным преступником, и как он, так и его сообщники могут быть объявлены вне закона по окончании войны. В этом случае его раскаяние послужит ему на пользу.

2. Тем временем он должен находиться в строгой изоляции в удобном доме, не слишком далеко от Лондона, причем необходимо приложить все усилия, чтобы изучить его душевное состояние и получить от него какие-нибудь ценные сведения.

3. Необходимо следить за его здоровьем и обеспечить ему комфорт, питание, книги, письменные принадлежности и возможность отдыха. Он не должен иметь никаких связей с внешним миром или принимать посетителей, за исключением лиц по указанию министерства иностранных дел. К нему следует приставить специальную стражу. Он не должен получать газеты и слушать радио. С ним надо обращаться почтительно, как если бы он являлся крупным генералом, захваченным нами в плен».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

17 мая 1941 года

«Представитель министерства иностранных дел имел три беседы с Гессом.

Во время первой беседы, в ночь на 12 мая, Гесс был особенно разговорчив и сделал подробное заявление на основании своих заметок.

Первая часть представляла обзор англо-германских отношений примерно за последние тридцать лет и имела целью показать, что Германия всегда была права, а Англия всегда виновата. Во второй части подчеркивалась неизбежность победы Германии благодаря успешному сочетанию действий подводного флота и авиации, стойкой морали немцев и сплоченности германского народа вокруг Гитлера. В третьей части излагались предложения об урегулировании. Гесс заявил, что фюрер никогда не имел никаких замыслов, направленных против Британской империи, которая могла бы остаться невредимой, если не считать того, что ей пришлось бы вернуть бывшие германские колонии. Взамен он должен был бы получить свободу действий в Европе. Но при этом было выдвинуто условие, что Гитлер не станет вступать в переговоры с нынешним английским правительством. Это все то же старое приглашение: нам предлагают отказаться от всех своих друзей, чтобы временно спасти большую часть своей шкуры.

Представитель министерства иностранных дел спросил его, относит он Россию к Европе или к Азии, когда говорит, что Гитлер должен получить свободу действий в Европе. Он ответил: «К Азии». Однако он добавил, что Германия собирается предъявить России некоторые требования, которые она должна будет удовлетворить, но отрицал слухи о том, что Германия собирается напасть на Россию.

Из беседы с Гессом создается впечатление, что он уверен, что Германия должна выиграть войну, но считает, что это потребует много времени и будет связано с большими человеческими жертвами и разрушениями. По-видимому, он считает, что, если бы ему удалось убедить англичан в том, что вопрос может быть урегулирован, это могло бы положить конец войне и предотвратить ненужные страдания.

Во время второй беседы, 14 мая, Гесс подчеркнул еще два момента:

1. При любом мирном урегулировании Германия должна будет оказать поддержку Рашиду Али и добиться изгнания англичан из Ирака.

2. Операции подводного флота во взаимодействии с авиацией будут продолжаться до тех пор, пока не будут отрезаны все пути, по которым доставляется снабжение на Британские острова. Даже если наши острова капитулируют, а Британская империя будет продолжать сражаться, блокада Англии будет продолжаться, хотя бы это грозило голодной смертью всем ее обитателям до последнего.

Во время третьей беседы, 15 мая, не было сказано ничего особенного, за исключением нескольких пренебрежительных замечаний о Вашей стране и о той помощи, которую Вы сможете оказать нам. Боюсь, что на него, в частности, не производит особого впечатления то, что ему известно, по его мнению, о выпускаемых Вами самолетах.

Гесс, по-видимому, пребывает в добром здравии и не нервничает, причем у него не наблюдается обычных признаков умопомешательства. Он заявляет, что этот полет в Англию является его собственной идеей и что Гитлеру не было известно о нем заранее. Если ему можно верить, то он рассчитывал связаться с участниками «движения за мир» в Англии, которым он помог бы прогнать нынешнее правительство. Если он говорит искренне и находится в здравом уме, то это отрадный признак плохой работы германской разведки. С ним не будут плохо обращаться, но желательно, чтобы пресса не представляла его и его авантюру в романтическом свете. Нам не следует забывать о том, что он несет долю ответственности за все преступления Гитлера и является потенциальным военным преступником, судьба которого в конечном счете неизбежно должна зависеть от решения союзных правительств.

Г-н президент, все вышесказанное сообщается только для Вашего личного сведения. Мы здесь полагаем, что на некоторое время лучше предоставить прессе заняться обсуждением этого вопроса с тем, чтобы дать немцам пищу для догадок. Пленные немецкие офицеры, которые находятся здесь, были сильно взволнованы этим известием, и я не сомневаюсь, что германская армия будет чрезвычайно встревожена тем, что он может проболтаться о чем-нибудь».

Объяснения, которые сам Гесс дал врачу, вряд ли проливают больше света на этот вопрос.

22 мая его врач сделал следующее сообщение:

«Он заявил, что его приводили в ужас сообщения об ожесточенных налетах на Лондон в 1940 году и ему страшно было думать о том, сколько детей и матерей погибло в результате этих налетов. Это настроение еще усиливалось, когда он смотрел на свою собственную жену и на сына, и оно в конечном счете привело его к решению полететь в Англию и договориться о достижении мира с той большой группой противников войны, которая, по его мнению, имеется в Англии. Он подчеркивал при этом, что личные соображения не сыграли никакой роли в его решении – это было растущее стремление, к которому его побуждал свойственный ему идеализм[5].

Именно в таком настроении ему пришлось услышать, как его астролог Хаусгофер высказал аналогичные мысли и упомянул при этом о герцоге Гамильтонском как о человеке здравого ума, которого тоже, вероятно, приводит в ужас эта бессмысленная бойня. Хаусгофер также рассказал ему, что он три раза видел во сне, как Гесс управляет самолетом, который летит куда-то в неизвестном направлении. Гесс понял замечания, исходившие от этого человека, как сигнал о том, что он должен вылететь в нашу страну в качестве эмиссара мира, чтобы найти герцога Гамильтонского, который доставит его к королю Георгу. Нынешнее английское правительство будет смещено, а вместо него власть возьмет в свои руки партия, стремящаяся к миру. Он утверждал, что не станет разговаривать с этой «кликой», то есть с нынешним правительством, которое постарается сделать все возможное, чтобы помешать осуществлению его миссии, но очень туманно высказывался относительно того, какие государственные деятели должны будут его заменить, и, по-видимому, был чрезвычайно плохо информирован о том, какие политические деятели имеются в нашей стране и какое положение они занимают... Он рассказывал, как он обратился к Вилли Мессершмитту и получил самолет, на котором тренировался в самой Германии для полетов на дальнее расстояние, и как он вылетел в свое путешествие, когда уже считал себя подготовленным к нему. Он утверждал, что у него нет сообщников и что он проявил большое искусство в подготовке к полету, сам разработал свой маршрут и пилотировал самолет с такой точностью, что сумел приземлиться на расстоянии каких-нибудь десяти миль от места своего назначения, Дангевела»[6].

Кабинет предложил лорду Саймону проинтервьюировать Гесса, и встреча их состоялась 10 июня. Гесс сказал:

«Когда фюрер пришел к заключению, что здравый смысл не может восторжествовать в Англии, он поступил в полном соответствии с правилом поведения, рекомендуемым адмиралом лордом Фишером:

«Умеренность в войне – безумие. Если вы решили нанести удар, наносите его изо всей силы и всюду, где можете».

Но я могу подтвердить, что фюреру всегда было тяжело отдавать приказания об этих атаках (подводного флота и авиации). Ему это причиняло острую боль. Он всегда полностью сочувствовал английскому народу, который является жертвой этого метода ведения войны... Он говорил, что даже победитель не должен предъявлять слишком суровых условий стране, с которой он хочет прийти к соглашению».

Затем Гесс повторил свою основную мысль:

«Я считал, что, если бы Англии стало известно об этом, она, возможно, также проявила бы готовность к соглашению с нами».

Если бы только Англия знала, какой Гитлер на самом деле добрый, она, конечно, пошла бы навстречу его желаниям!

Многие выдающиеся врачи занимались вопросом о состоянии умственных способностей Гесса. Он, безусловно, был неврастеником, человеком душевно раздвоенным, который искал покоя и одновременно стремился к могуществу и высокому положению и поклонялся вождю. Но он не был простым психопатом. Он страстно верил в то представление, которое создал себе о Гитлере. Если бы только Англия могла также поверить в него, сколь многих страданий можно было бы избежать и как легко было бы прийти к соглашению! Свобода действий для Германии в Европе, а для Англии в ее собственной империи! Другими второстепенными условиями были: возврат германских колоний, эвакуация Ирака и заключение перемирия и мира с Италией.

В данный же момент положение Англии было безнадежным. Если бы она не согласилась на эти условия, то «рано или поздно настал бы день, когда она оказалась бы вынужденной согласиться на них».

На это лорд Саймон ответил:

«Не думаю, что этот аргумент покажется кабинету очень убедительным, так как в нашей стране, знаете ли, живут довольно храбрые люди и мы не очень-то любим угрозы!»

Если учесть, что Гесс так близко стоял к Гитлеру, то кажется удивительным, что он не знал или если и знал, то не сообщил нам о предстоящем нападении на Россию, к которому велись такие широкие приготовления. Советское правительство было чрезвычайно заинтриговано эпизодом с Гессом, и оно создало вокруг него много неправильных версий. Три года спустя, когда я вторично приехал в Москву, я убедился, насколько Сталин интересовался этим вопросом. За обедом он спросил меня, что скрывалось за миссией Гесса. Я кратко сообщил ему то, что изложил здесь. У меня создалось впечатление, что, по его мнению, здесь имели место какие-то тайные переговоры или заговор о совместных действиях Англии и Германии при вторжении в Россию, которые закончились провалом. Зная, какой он умный человек, я был поражен его неразумностью в этом вопросе.

Когда переводчик дал мне понять, что Сталин не верит моим объяснениям, я ответил через своего переводчика:

«Когда я излагаю известные мне факты, то ожидаю, что мне поверят».

Сталин ответил на мои резковатые слова добродушной улыбкой:

«Даже у нас, в России, случается многое, о чем наша разведка не считает необходимым сообщать мне».

Я не стал продолжать этот разговор.

Размышляя над всей этой историей, я рад, что не несу ответственности за то, как обращались и продолжают обращаться с Гессом. Какую бы моральную вину ни нес немец, который был близок к Гитлеру, Гесс, по-моему, искупил ее своим исключительно самоотверженным и отчаянным поступком, вдохновленным бредовыми благими побуждениями. Он явился к нам по своей доброй воле и, хотя его никто на это не уполномочивал, представлял собой нечто вроде посла. Это был психопатологический, а не уголовный случай, и именно так его и следует рассматривать.

Глава четвертая

Война в Средиземноморском районе

Со времен Нельсона Мальта всегда была верным британским стражем, охранявшим узкий и исключительно важный морской коридор в центральной части Средиземного моря. Стратегическое значение Мальты никогда еще не было так велико, как во время последней войны. Нужды огромной армии, которая создавалась нами в Египте, ставили перед нами важнейшие задачи – обеспечить свободное прохождение наших конвоев через Средиземное море и не допускать доставку войск противника в Триполи для подкрепления находящегося там гарнизона. В то же время новое воздушное оружие не только наносило смертельный удар Мальте, но также лишало английский морской флот возможности твердо укрепиться в этом узком пространстве. Без этой новой угрозы наша задача была бы несложной. Мы свободно могли бы передвигаться по Средиземному морю, преградив путь всем другим флотам. В настоящее время мы уже не могли базировать наши основные военно-морские силы на Мальту. Самому острову угрожала опасность вторжения из итальянских портов, а также постоянных ожесточенных воздушных налетов.

Караваны наших судов, проходивших через проливы, подвергались также огромному риску из-за действий вражеской авиации, что вынуждало нас направлять их длинным кружным путем вокруг мыса Доброй Надежды. В то же время господство авиации противника в воздухе давало ему возможность доставлять непрерывным потоком войска и снабжение в Триполи, ибо его авиация мешала нашим кораблям свободно действовать в центральной части Средиземного моря, поскольку такие операции были сопряжены с большими потерями и риском.

Первая серьезная схватка наших военных кораблей с германской авиацией произошла 10 января. Наш флот был занят выполнением ряда серьезных задач: он прикрывал прохождение конвоя через центральную часть Средиземного моря с запада, доставку подкреплений на Мальту с востока и различные мелкие операции по морским перевозкам в греческие порты. Рано утром в этот день миноносец «Гэллант» был торпедирован в Мальтийском проливе в тот момент, когда он сопровождал эскадру наших военных кораблей. Внезапно появились самолеты, которые начали преследовать эскадру, а днем начался сильный налет германских бомбардировщиков. Они атаковали в основном новый авианосец «Илластриес» (командир капитан 1 ранга Бойд) и за три захода сбросили на корабль шесть больших бомб. Несмотря на то что он был серьезно поврежден и на нем вспыхнул пожар, а 83 человека из его команды было убито и 60 тяжело ранено, корабль благодаря своей бронированной палубе успешно вел борьбу с нападавшими на него самолетами, а его авиация уничтожила по меньшей мере пять вражеских самолетов. В эту ночь, несмотря на усиливавшиеся атаки с воздуха и выход из строя рулевого управления, капитан 1 ранга Бойд довел «Илластриес» до Мальты.

Ночью адмирал Кэннингхэм со своей боевой эскадрой благополучно провел южнее Мальты направлявшийся на восток караван судов. На следующий день крейсера «Саутгемптон» и «Глостер», находившиеся уже в этот момент далеко на восток от Мальты, были повреждены бомбами, сброшенными пикирующими бомбардировщиками, которые приблизились к ним незамеченными в лучах солнца. «Глостер» получил только небольшое повреждение от неразорвавшейся бомбы, но на «Саутгемптоне» бомба попала в машинное отделение. Начался пожар, с которым оказалось невозможно справиться, и корабль пришлось затопить. Таким образом, хотя конвои благополучно прошли к месту своего назначения, наш морской флот дорого заплатил за это.

Немцы поняли, что поврежденный «Илластриес» находится в отчаянном положении на Мальте, и приняли энергичные меры, чтобы уничтожить его. Однако силы нашей авиации на острове уже возросли, и в состоявшейся схватке за один день было сбито 19 самолетов противника. Несмотря на то что во время его стоянки в доке в «Илластриес» снова попало несколько бомб, он вечером 23 января смог выйти в море. Обнаружив его отсутствие, противник всячески старался найти его, но через два дня корабль благополучно прибыл в Александрию.

К этому времени с баз на Сицилии действовало уже не менее 250 германских самолетов. В январе на Мальту было совершено 58 налетов, и до самого конца мая она подвергалась воздушным налетам три-четыре раза в день лишь с короткими передышками. Но наши ресурсы возрастали. В период с апреля по июнь 1941 года соединение «Н» адмирала Сомервелла доставило шесть крупных отрядов авиации на базы в пределах досягаемости Мальты, а с запада к месту боев было направлено 224 самолета «харрикейн» и несколько самолетов других типов. Снабжение и подкрепления также доставлялись с востока. В июне были отбиты первые ожесточенные атаки, и остров устоял, хотя и с величайшим напряжением сил. Но наиболее жестокое испытание ожидало его в 1942 году.

Невзирая на напряжение, которому нас подвергали все разраставшиеся события в Средиземноморском районе, мы старались найти способы перенести войну на территорию самой Италии. По имевшимся у нас сведениям, моральное состояние итальянского народа было очень низким, и удар, нанесенный здесь, произвел бы на него еще более угнетающее впечатление и приблизил бы желанный для нас крах Италии. 9 февраля адмирал Сомервелл осуществил смелый и успешный рейд на Генуэзский порт. Соединение «Н», в которое входили корабли «Ринаун», «Малайя» и «Шеффилд», приблизилось к городу и в течение получаса подвергало его ожесточенной бомбардировке. В то же время самолеты с авианосца «Арк Ройал» бомбили Ливорно и Пизу и заложили мины у Специи. Противник был застигнут врасплох, сопротивление оказали лишь береговые батареи в Генуе, и то лишь незначительное и абсолютно неэффективное. Рейд причинил серьезный ущерб портовым сооружениям и судам, стоявшим в порту. Воспользовавшись низкой облачностью, корабли адмирала Сомервелла отошли, успешно избежав встречи с флотом противника, который искал их к западу от Сардинии.

В начале апреля мы уже были в состоянии усилить наши атаки на суда противника, доставлявшие снабжение войскам Роммеля в Ливии. Решающую роль в этом сыграли английские подводные лодки, базировавшиеся на Мальту, причем масштаб их деятельности и эффективность все увеличивались.

10 апреля на Мальту было направлено ударное соединение в составе четырех эсминцев под командованием капитана 1 ранга Мака, находившегося на «Джэрвисе». Оно предназначалось для действий против конвоев противника. За одну неделю соединение достигло блестящих успехов. В ясную лунную ночь оно столкнулось с караваном в составе пяти судов, шедших на юг в сопровождении трех эсминцев. Весь караван был полностью уничтожен в общей схватке, которая произошла на близком расстоянии. Наш эсминец «Мохок» был также торпедирован, и его пришлось потопить, но командир и большая часть его команды были спасены. Во время одной этой операции были уничтожены суда противника общим тоннажем около 14 тысяч тонн с полным грузом важных военных материалов.

Мы продолжали получать хорошие известия из Пустыни. 6 февраля, за три недели до намеченного срока, австралийская 6-я дивизия вступила в Бенгази. На заре 5 февраля английская 7-я бронетанковая дивизия (по числу танков ныне равнявшаяся бронетанковой бригаде), проделав весьма трудный путь, достигла Мсуса. Дивизии было дано задание перерезать прибрежную дорогу. В тот же вечер колонна войск противника численностью около пяти тысяч человек наткнулась на заграждения, устроенные на дороге у Беда-Фомм, и сразу же сдалась. Утром 6 февраля основные колонны войск противника начали продвигаться по дороге, и в течение всего дня там шли ожесточенные бои с подходившими группировками вражеских войск, которые включали значительное количество танков. К ночи войска противника оказались в отчаянном положении, причем на участке протяжением почти в 20 миль создалось беспорядочное скопление машин, блокированных спереди и атаковавшихся с флангов. На рассвете 7 февраля они попытались в последний раз перейти в атаку силами 30 танков. Когда и эта попытка провалилась, генерал Берганцоли сдался со всей своей армией.

Таким образом, за два месяца наша Нильская армия продвинулась вперед на 500 миль, уничтожила итальянскую армию в составе свыше 9 дивизий и захватила 130 тысяч пленных, 400 танков и 1290 орудий. Наши войска одержали полную победу в Киренаике.

Несмотря на эти победы, дипломатические и военные проблемы, стоявшие перед нами на Среднем Востоке, были настолько серьезны и сложны, а у генерала Уэйвелла было так много забот, что на совещании комитета обороны 11 февраля было решено послать к нему в Каир министра иностранных дел и начальника имперского генерального штаба генерала Дилла.

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

12 февраля 1941 года

«...Как Греция, так и Турция до сих пор отказывались от наших предложений об оказании им технической помощи, так как они заявляют, что эта помощь слишком неэффективна для того, чтобы разрешить стоящую перед ними основную проблему, но в то же время достаточно бросается в глаза, чтобы вызвать интервенцию со стороны Германии. Однако эта интервенция с каждым днем становится все более неизбежной и может начаться в любой момент. Если Турция и Югославия заявят Болгарии, что они нападут на нее, если она не присоединится к ним для оказания сопротивления продвижению германских войск на юг, это может создать барьер, для преодоления которого потребовались бы значительно более многочисленные германские силы, чем те, которые в настоящее время находятся в Румынии. Но я опасаюсь, что они этого не сделают и упустят, таким образом, возможность для организации совместного сопротивления, как это уже в свое время имело место в Нидерландах.

Мы должны прежде всего позаботиться о нашем союзнике – Греции, которая так успешно сражается. Если Греция будет побеждена или вынуждена заключить сепаратный мир с Италией, уступив Германии для операций против нас свои воздушные и морские стратегические пункты, это произведет чрезвычайно неблагоприятное действие на Турцию. Но если Греция с нашей помощью сможет в течение нескольких месяцев сдерживать наступление германских войск, то шансы на вмешательство Турции увеличатся. Поэтому мы, по-видимому, должны устроить дело таким образом, чтобы мы могли предложить грекам направить в Грецию боевые части и соединения, которые до сих пор были заняты в обороне Египта, и разработать планы отправки максимальных подкреплений для них как личным составом, так и материалами...

Чтобы максимально облегчить согласование всех возможных мероприятий и дипломатического, и военного характера против немцев на Балканах, мы посылаем к Вам в Каир министра иностранных дел и генерала Дилла. Они выедут 12 февраля и должны прибыть к Вам 14 или 15 февраля. Обсудив в Каире общую обстановку и приняв все необходимые предварительные меры для осуществления наших планов, Вы, без сомнения, отправитесь вместе с ними в Афины, а затем, если это окажется удобным, в Анкару. Мы надеемся, что в возможно кратчайший срок и наилучшим образом Греции смогут быть предложены по меньшей мере четыре дивизии, включая одну бронетанковую, а также вся та дополнительная авиация, которую в настоящий момент могут принять греческие аэродромы, равно как и все имеющееся военное снаряжение.

Если окажется невозможным заключить эффективное соглашение с греками и выработать практический план военных действий, мы должны попытаться спасти от крушения все, что нам удастся».

Генерал Уэйвелл ответил 12 февраля, поблагодарив меня за посланные ему поздравления. Он, конечно, уже в течение некоторого времени обдумывал вопрос об оказании помощи Греции и Турции. Он выражал надежду, что ему удастся несколько улучшить данную им раньше оценку имевшихся у него резервов, в особенности если правительство Австралии предоставит ему некоторую свободу действий. Он уже беседовал об этом с премьер-министром Австралии Мензисом, который побывал в Каире по пути в Лондон, и встретил с его стороны полную готовность согласиться на сделанные ему предложения. Уэйвелл приветствовал приезд министра иностранных дел и генерала Дилла.

20 февраля была получена телеграмма Идена, в которой он четко обрисовал мнения людей, находившихся на месте, и сообщил о результатах состоявшегося в Каире совещания, на котором кроме него и Дилла присутствовали трое высших военачальников:

«Мы все согласились, что нам следует сделать все, что только в наших силах, чтобы в ближайшее время оказать грекам максимальную помощь. Если греки примут помощь, которую мы им можем предложить, то, как мы полагаем, у нас будут неплохие шансы остановить наступление германских войск и предотвратить разгром Греции...

Генерал Уэйвелл располагает следующими силами, которые могут быть отправлены в Грецию теперь же и в ближайшем будущем: во-первых, одной бронетанковой бригадой и новозеландской дивизией, численность которой недавно была доведена до трех пехотных бригад и которая готова к отправке; за ней последует польская бригада, австралийская 1-я дивизия, 2-я бронетанковая бригада, если понадобится, и австралийская 2-я дивизия – именно в этой последовательности. Отправка этих войск неизбежно потребует огромного напряжения усилий всего административного персонала и значительной доли импровизации...»

22 февраля Иден вместе с генералом Уэйвеллом, сэром Джоном Диллом и другими офицерами вылетел в Афины для совещания с греческим королем и правительством. Когда Иден прибыл вечером для установления первого контакта с греками, его повезли в королевский дворец в Татой. Король тут же спросил его, примет ли он его премьер-министра наедине. Он объяснил королю, что не желал бы делать этого, поскольку стремится проводить все совещания на чисто военной основе. Если мы пошлем помощь Греции, это будет обусловлено военными причинами, а он не хотел бы, чтобы политические соображения сыграли чрезмерную роль в этом вопросе. Однако король настаивал на своей просьбе, и Иден согласился.

После военных переговоров и совещаний штабов, длившихся всю ночь и весь следующий день, Иден послал нам следующую, чрезвычайно важную телеграмму, датированную 24-м числом:

Министр иностранных дел – премьер-министру

24 февраля 1941 года

«1. Сегодня (23) с греческим правительством достигнуто соглашение по всем пунктам.

Когда я спросил в конце переговоров, отнесется ли греческое правительство положительно к прибытию в Грецию английских войск в том количестве и на тех условиях, которые мы предлагаем, председатель совета министров официально ответил, что греческое правительство принимает наше предложение с благодарностью и одобряет все подробные планы, выработанные представителями обоих генеральных штабов.

2. По прибытии сюда сегодня во второй половине дня мы встретились с королем Греции, председателем совета министров и генералом Папагосом. Я сделал им сообщение о нашей оценке международного положения и подробно остановился на германских планах в отношении Балкан. Затем я пояснил, что министры и начальники штабов в Лондоне пришли к выводу – и этот вывод получил полное одобрение нашего командования здесь, на месте, – что мы должны в возможно кратчайший срок предоставить Греции максимальную помощь. Затем мы сделали подробное сообщение о тех силах, которые нам удастся выделить для Греции, объяснив, что это все, что мы можем сделать в данный момент. То, что мы сможем сделать для нее в будущем, будет зависеть от общего хода войны и от состояния наших ресурсов. Единственное, что я могу сказать, это что предлагаемые нами войска хорошо оснащены и обучены, и мы уверены, что они покажут себя с хорошей стороны.

3. Председатель совета министров, подтвердив решимость Греции защищаться, упомянул об опасениях греческого правительства, что недостаточная помощь со стороны Англии может лишь ускорить нападение Германии, и заявил, что необходимо установить, смогут ли греческие войска и те войска, которые мы можем им предоставить, оказать действенное сопротивление немцам, принимая во внимание сомнительную позицию Турции и Югославии. Поэтому председатель совета министров хотел, чтобы военные эксперты рассмотрели вопрос в свете английского предложения прежде, чем греческое правительство свяжет себе руки. Я внес ясность в то, каковы будут логические последствия позиции, занятой председателем совета министров. Если мы будем отсрочивать решение из опасения спровоцировать немцев, то это решение неизбежно окажется запоздалым.

4. Из последующего обсуждения вопроса между генералом Диллом, главнокомандующим вооруженными силами на Среднем Востоке и командующим авиацией, с одной стороны, и генералом Папагосом – с другой выяснилось, что ввиду сомнительной позиции Югославии единственной линией, которую можно будет удержать и которая даст время отозвать войска из Албании, будет линия к западу от Вадара, Олимп, Верия, Эдесса, Каймакчалан. Если бы мы могли быть уверены в том, какие шаги предпримет Югославия, это дало бы нам возможность удерживать линию дальше к северу от устья реки Нестос к Белесу, прикрывая Салоники. Если же Югославия не вступит в войну, то было бы практически нецелесообразно удерживать линию, прикрывающую Салоники, ввиду того, что в этом случае левый фланг Греции будет открыт для атаки германских войск».

Далее он описывал подробности достигнутого соглашения:

«Переговоры длились около десяти часов и охватили основные вопросы политического и военного сотрудничества... На всех нас произвели глубокое впечатление откровенность и прямота греческих представителей при обсуждении всех этих вопросов. Я вполне уверен, что они полны решимости сопротивляться, насколько у них хватит сил, и что у правительства его величества нет иного выбора как поддержать их, каковы бы ни были последствия. Учитывая весь связанный с этим риск, мы все же должны решиться на это».

В одном из своих последующих сообщений он писал:

«Мы все убеждены, что избрали правильный путь, и, так как решающий час наступил, мы были уверены, что Вы бы не захотели, чтобы мы откладывали принятие решения до получения от Вас подробных инструкций.

Риск велик, но у нас есть шанс на успех. Мы принимаем на себя серьезные обязательства, которые потребуют большого напряжения наших ресурсов, а в особенности нашей истребительной авиации...»

По получении этих сообщений, с которыми Дилл и Уэйвелл выразили свое согласие, кабинет решил полностью одобрить содержавшиеся в них предложения.

Премьер-министр – Идену, Каир

«Начальники штабов дали свою санкцию на проведение операций, о которых говорится в Ваших телеграммах из Каира и Афин, и сегодня вечером я поставил весь этот вопрос на обсуждение военного кабинета, на заседании которого присутствовал и Мензис. Было принято единогласное решение в желательном для Вас духе, но Мензис должен, конечно, снестись по телеграфу со своим правительством. Мы также предполагаем, что Вы урегулировали с новозеландским правительством вопрос о его войсках. Трудностей с той или другой стороны ожидать не приходится. Поэтому, хотя мы и не питаем никаких иллюзий, мы все посылаем Вам приказ: «Вперед, на полных парах».

До сих пор мы не предпринимали никаких шагов, помимо сосредоточения максимально возможных стратегических резервов в дельте Нила, разработки планов и подготовки судов для переброски нашей армии в Грецию. В случае изменения ситуации в силу перемены политического курса Греции или каких-либо других событий мы были бы в чрезвычайно благоприятном положении, которое позволило бы нам справиться с любыми случайностями. Нам было приятно после исключительно большого напряжения, в котором мы находились, получить возможность удовлетворительно завершить операции в Абиссинии, Сомали и Эритрее и существенно пополнить наш «маневренный кулак» в Египте. Хотя мы не могли разгадать или предсказать ни намерения противника, ни позицию друзей и нейтральных стран, у нас, казалось, имелась возможность выбирать из нескольких важных вариантов. Будущее оставалось неясным, но пока еще не высадилась ни одна дивизия, хотя в то же время не было потеряно ни одного дня, который мог быть использован для подготовки.

Глава пятая

Завоевание Итальянской империи

Вплоть до декабря 1940 года мы занимали в отношении итальянцев в восточной части Африки чисто оборонительную позицию. 2 декабря генерал Уэйвелл созвал в Каире совещание, на котором наметил новую линию поведения. Он еще не предусматривал проникновения регулярных войск далеко в глубь Абиссинии, но итальянские войска, занявшие 4 июля 1940 года Кассалу и Галабат в Судане, должны были быть изгнаны оттуда. По окончании этих небольших наступательных операций Уэйвелл вначале предполагал отвести оттуда большую часть войск для операций на Среднем Востоке, поставив перед местными патриотами, которые должны были действовать под руководством английских офицеров, задачу создания невыносимых условий для итальянцев в Абиссинии и окончательного освобождения страны.

Операции по очистке Судана начались в январе под руководством генерала Платта. Первая фаза операций прошла чрезвычайно успешно. Платт имел в своем распоряжении англо-индийскую 5-ю дивизию, в помощь которой была направлена в январе англо-индийская 4-я дивизия, доставленная из Западной пустыни, где она сыграла свою роль в победоносных декабрьских боях. Эти войска поддерживались шестью авиационными эскадрильями. 19 января под угрозой атаки и после воздушного налета две итальянские дивизии эвакуировали Кассалу. Вскоре после этого они эвакуировались также из Галабата и покинули Судан. Наши войска без серьезных затруднений продолжали преследовать их от Кассалы, пока они не достигли сильно укрепленных позиций в Кирене, в гористой местности. В этом пункте твердо обосновались и прочно удерживали свои позиции две дивизии противника, переброшенные из метрополии. Несколько атак, предпринятых нашими войсками в начале февраля, не увенчались успехом, и Платт решил, что для захвата этих позиций ему придется примириться с неизбежным промедлением, связанным с мероприятиями по подготовке наступления.

Тем временем работа по организации восстания в Абиссинии продолжалась. Центром восстания была небольшая часть под командованием бригадного генерала Сэнфорда, состоявшая из одного суданского батальона и нескольких специально подобранных английских офицеров и сержантов, из числа которых высокую награду впоследствии заслужил полковник Уингейт. По мере того как росли их успехи, они получали помощь от все возраставшего числа патриотов. 20 января император вернулся в свою страну. Постепенно большая часть территории западного района Годжама была очищена от врага.

В ноябре 1940 года в Кении побывал Смэтс, который настаивал, чтобы мы начали наступление на итальянский порт Кисмайо.

Верховный комиссар Южной Африки сообщил нам, что генерал Смэтс выразил разочарование по поводу того, что экспедиция против Кисмайо, которая, как он надеялся, состоится в январе, по-видимому, откладывается до мая, несмотря на отправку третьей бригады из Южно-Африканского Союза. На заседании комитета обороны 25 ноября 1940 года я спросил, почему начавшаяся операция против Кисмайо отложена до мая. Сэр Джон Дилл ответил, что он получил телеграмму от Уэйвелла, в которой сообщалось, что для обсуждения планов на ближайшее полугодие он вскоре созовет совещание командиров, на котором будет присутствовать и генерал Кэннингхэм.

Этот ответ не удовлетворил никого из нас, и комитет предложил начальникам штабов потребовать от генерала Уэйвелла полного объяснения по этому поводу и затем представить соответствующий доклад премьер-министру.

Я получил глубокое облегчение от телеграммы Уэйвелла, датированной 2 февраля 1941 года, в которой сообщалось:

«В Кении я одобрил предложение попытаться захватить Кисмайо примерно в середине февраля. У противника сильные позиции, а наши действия затрудняются нехваткой предметов снабжения, но я полагаю, что такая попытка будет иметь достаточно шансов на успех... Я дал Платту и Кэннингхэму инструкции в течение ближайших двух месяцев приложить максимальные усилия в кампании против Итальянской Восточной Африки».

Таким образом, мы добились сдвигов. Результаты операции доказали, что командование на месте сильно преувеличивало ее трудности и что мы правильно поступили, настаивая на ее ускорении.

В феврале генерал Кэннингхэм начал наступление крупными силами. Итальянские войска в составе шести бригад и шести групп туземных войск удерживали позиции на реке Джуба, близ устья которой находится порт Кисмайо. Против этих войск генерал Кэннингхэм двинул 10 февраля четыре бригадные группы. 14 февраля Кисмайо был взят без сопротивления. К северу от порта, за рекой, у Джилиба, находились основные позиции противника. 22-го числа наши войска атаковали их с обоих флангов и с тыла. Был достигнут значительный успех. Противник был полностью разгромлен, потеряв свыше 30 тысяч человек убитыми, пленными и рассеявшимися в кустарнике. Авиация противника была сильно потрепана южноафриканскими самолетами и не принимала участия в боях.

Теперь уже ничто не мешало продвижению наших войск по направлению к Могадишо, главному морскому порту Итальянского Сомали, находившемуся в 200 милях севернее. Наши моторизованные части вступили в него 25 февраля и нашли там огромное количество материалов и продовольствия, а также свыше 400 тысяч галлонов драгоценного бензина. На аэродроме порта лежали обломки 21 уничтоженного самолета. Генерал Кэннингхэм справедливо рассудил, что у противника уже не осталось сил сопротивляться его дальнейшему продвижению. Он располагал достаточным количеством войск, несмотря на то, что южноафриканская 1-я дивизия, за исключением одной бригады, была задержана для проведения других операций. Единственной проблемой в данном случае являлось расстояние. Решающими факторами были транспорт и снабжение. Кэннингхэм получил от генерала Уэйвелла разрешение избрать следующим объектом своего наступления Джиджигу, находившуюся на расстоянии не менее 740 миль от Могадишо. После передышки, продолжавшейся не более трех дней, 1 марта наступление было возобновлено.

Наши войска, отбрасывая войска противника, оказывавшие им лишь незначительное сопротивление, и встречая лишь небольшие помехи со стороны вражеской авиации, чьи аэродромы подвергались частым налетам, 17 марта достигли Джиджиги. Это были превосходные операции.

Тем временем кампания в Абиссинии развертывалась. Кирена оказывала упорное сопротивление. Эту позицию невозможно было обойти с флангов, могло быть осуществлено только фронтальное наступление. Чтобы накопить силы для этой операции и развернуть обе свои дивизии, Платт мог использовать только одну дорогу, которая была полностью на виду у противника.

Железнодорожная головная станция находилась на расстоянии 150 миль от этого пункта, поэтому его приготовления затянулись на несколько недель. Всякая возможность застигнуть противника врасплох исключалась. Огромную роль в проведении этой операции играла авиация, в том числе действовавшая из Адена. В течение первой фазы этой кампании итальянские летчики проявляли значительную инициативу, но вскоре после прибытия самолетов «харрикейн» для пополнения южноафриканской эскадрильи истребителей наша авиация достигла превосходства в воздухе. В период подготовки к финальному сражению за Кирену итальянская армия подвергалась непрерывным атакам с воздуха и на суше.

Вскоре противник прекратил попытки помешать передвижениям наших войск, и, когда начались бои, поддержка, которую авиация оказывала нашим войскам, значительно помогла их продвижению вперед и вызвала упадок боевого духа в войсках противника. Эта битва носила очень упорный характер и обошлась нам в три тысячи убитых и раненых. После первых трех дней боев, с 15 по 17 марта, наступило затишье, использованное для перегруппировки сил.

20 марта генерал Уэйвелл телеграфировал, что бои были чрезвычайно тяжелыми. Противник неоднократно совершал ожесточенные контратаки, и хотя он нес тяжелые потери и добился успеха только в одном случае, все же еще не было признаков того, что его сопротивление будет скоро сломлено. Итальянцы, по-видимому, делали отчаянные попытки спасти эту крепость, и их авиация проявляла большую активность. Нам в Лондоне казалось, что наши силы приблизительно равны силам противника, и мы поставили вопрос о подкреплениях. Однако эти подкрепления не понадобились. 25 марта наступление возобновилось, а через два дня оборона итальянцев была прорвана и Кирена пала. Наши войска быстро продвигались вперед, преследуя противника по пятам. 1 апреля пала Асмара, а 8-го сдалась Масауа, где было захвачено в плен 10 тысяч человек. Победа в Кирене была одержана в основном силами англо-индийских 4-й и 5-й дивизий.

Я поспешил послать генералам Кэннингхэму и Платту и их доблестным войскам мои личные сердечные поздравления и поздравления правительства его величества по поводу «своевременного и блестящего завершения этой памятной кампании, потребовавшей большого напряжения сил».

Были также завершены и другие операции по очистке этой зоны. В момент вступления в войну Италия располагала в Красном море флотом в составе 9 эсминцев, 8 подводных лодок и нескольких небольших кораблей. Все эти суда теперь были уничтожены морским флотом и морской авиацией. К 11 апреля президент Рузвельт имел возможность заявить, что Красное море и Аденский залив уже не являются «боевыми зонами» и что они поэтому открыты для американских судов.

Остатки итальянских войск в Эритрее отступили через горы на 230 миль к югу и укрепились на позиции Амба-Алаги. Генерал Платт преследовал их по пятам. Индийская 4-я дивизия и большая часть поддерживавшей наши войска авиации были переброшены в Египет для проведения операций, к описанию которых я теперь перехожу. Платт с оставшимися у него частями вступил в бой с войсками противника. 6 апреля генерал Кэннингхэм достиг Аддис-Абебы. Он бросил южноафриканскую бригаду вперед, на север, через Дессие, и она столкнулась с тыловыми частями итальянской армии у Амба-Алаги. Итальянской армии были, таким образом, отрезаны пути к отступлению, и, так как с севера на нее наступал генерал Платт, а с воздуха она подвергалась пулеметному обстрелу и бомбардировкам, да к тому же в тылу ее беспокоили партизаны, сопротивление ее уже не могло долго продолжаться. В начале апреля суданский батальон Уингейта и туземные части совместно с иррегулярными войсками, перешедшими на сторону императора, вытеснили находившиеся в Годжаме войска противника численностью 12 тысяч человек. Половина этих войск была взята в плен, а остальные бежали на север, к Гондару. 5 мая император возвратился в свою столицу.

Во время операций, проведенных с начала января, была захвачена в плен или уничтожена большая часть войск противника, первоначальная численность которых превышала 220 тысяч человек. Несколько тысяч вражеских солдат оставались еще в горных цитаделях Абиссинии.

Пожалуй, будет уместным досказать здесь историю уничтожения Итальянской империи и итальянских войск в Восточной Африке, происходившего на фоне множества более значительных событий в других местах. Юго-западные районы Абиссинии были очищены частью африканской 11-й дивизии, действовавшей из Аддис-Абебы, и 12-й дивизией, продвигавшейся к северу от границы Кении. Осуществив целый ряд операций, сильно затруднявшихся неблагоприятными условиями местности и плохой погодой, они к началу июля очистили всю эту территорию от войск противника численностью 40 тысяч человек. В течение лета из Конго прибыли африканские войска под командованием бельгийских офицеров, проделавшие двух тысячемильный поход через всю Африку, чтобы принять участие в финальной стадии боев. Они захватили 15 тысяч пленных. Оставался только Гондар. Но к этому времени уже наступил период дождей, и последний удар пришлось отложить до его окончания. Кольцо начало замыкаться в конце сентября, и когда 27 ноября наступила развязка, нами было взято в плен 11 500 итальянцев и 12 тысяч солдат туземных войск и захвачено 48 полевых орудий.

Так окончилась мечта Муссолини о создании Африканской империи путем захватов и колонизации в духе Древнего Рима.

Глава шестая

Решение помочь Греции

До сих пор мы еще не взяли на себя каких-либо обязательств в отношении действий в Греции, если не считать широких приготовлений, которые мы непрерывно осуществляли в Египте, и тех переговоров и соглашений с Афинами, о которых уже говорилось выше. Эти приготовления могли быть нами прекращены в любой момент, и во всяком случае сосредоточение в дельте Нила стратегических резервов в составе четырех дивизий уже само по себе было полезным делом. Греки настолько отошли от условий афинского соглашения, что при желании мы могли бы просить их освободить нас от него. Опасность угрожала нам со всех сторон, но до начала марта я особенно не тревожился и в основном чувствовал себя свободным, имея в своем распоряжении «маневренный кулак».

Теперь настал момент, когда необходимо было принять окончательное решение, посылать ли в Грецию Нильскую армию. Этот серьезный шаг требовался не только для того, чтобы помочь Греции в ее опасном и мучительном положении, но и для того, чтобы создать против неминуемого наступления немцев Балканский фронт, объединяющий Югославию, Грецию и Турцию. Это могло оказать на Советскую Россию влияние, которое мы не в состоянии были оценить заранее. Реакция России, безусловно, имела бы огромное значение, если бы советские вожди отдали себе отчет в том, что им готовит судьба.

Судьбу Балкан не могли решить те войска, которые были в состоянии предоставить мы сами. Наши скромные надежды сводились к тому, чтобы побудить Балканские страны к объединенным действиям. Нам казалось, что если бы по мановению нашей руки Югославия, Греция и Турция стали действовать совместно, то Гитлер либо временно оставил бы Балканы в покое, либо настолько бы увяз в схватке с нашими объединенными силами, что на этом театре войны возник бы важный фронт. В тот момент мы не знали, что он уже был поглощен своими планами гигантского вторжения в Россию. Если бы это нам было известно, мы почувствовали бы больше уверенности в успехе нашей политики. Мы поняли бы, что Гитлер рисковал очутиться между двух стульев и легко мог нанести ущерб своему главному предприятию ради успеха предварительной операции на Балканах. Так оно и случилось, но в то время мы не могли этого знать. Некоторые могут считать, что наши расчеты были правильными; во всяком случае, они были более правильными, чем мы полагали в то время. Нашей целью было воодушевить и объединить Югославию, Грецию и Турцию. Наш долг состоял в том, чтобы по мере возможности помочь грекам. Для всего этого позиции наших четырех дивизий в дельте Нила были вполне подходящими.

4 марта адмирал Кэннингхэм недвусмысленно указал нам на тот большой риск, которому будут подвергаться наши войска и авиация при переброске их в Грецию по Средиземному морю. Для этой переброски понадобилось бы в течение двух месяцев беспрерывно отправлять туда конвои с солдатами, материалами и автомашинами. В особенности большую нагрузку должны были при этом нести эсминцы, а истребительная авиация и зенитная артиллерия в течение некоторого времени оставались бы слишком слабыми. Если бы немцы начали воздушное наступление с болгарских баз, нам пришлось бы ожидать больших потерь в составе этих конвоев как в море, так и в портах назначения.

Мы также не могли упускать из виду возможных операций против нас со стороны итальянского флота. С ним могли бы бороться наши линкоры, базирующиеся на залив Суда на Крите, но только за счет сокращения числа эсминцев, эскортирующих наши караваны, причем линия, по которой доставлялось снабжение в Киренаику, фактически осталась бы незащищенной. Все это в свою очередь создало бы более напряженное положение на Мальте.

Уязвимость Суэцкого канала для магнитных и акустических мин вызывала у нас большую тревогу как раз в тот момент, когда начинались эти крупные передвижения войск и конвоев. Адмирал заявил, что все планы наступления, включая и комбинированные операции против острова Родос, должны быть отложены. Он указывал, что его ресурсы будут напряжены до предела, но выражал уверенность в правильности избранного нами курса и считал, что нам следует пойти на риск. Для всех нас отсрочка операций против Родоса явилась большим разочарованием. Мы понимали, насколько велико значение этого острова. Родос, а также и Скарпанто с их превосходными аэродромами, находящимися так близко от Крита, являлись ключевыми позициями. В последующие годы мы не раз разрабатывали планы наступления на Родос, но нам так и не удалось согласовать их с общим ходом событий.

Сообщение Идена о результатах его переговоров с турками не было утешительным. Они не хуже нас понимали всю опасность своего положения, но, как и греки, были убеждены, что помощь, которую мы могли им предложить, была бы слишком недостаточна, чтобы оказать сколько-нибудь существенное влияние в настоящем сражении.

Иден – премьер-министру

28 февраля 1941 года

«Сегодня утром начальник имперского генерального штаба и я имели чрезвычайно откровенную и дружескую беседу с председателем совета, министром иностранных дел и маршалом Чакмаком...

Результат этих переговоров сводится к тому, что Турция во всяком случае обязуется вступить в войну в будущем. Если она подвергнется нападению, она, конечно, сделает это немедленно. Но если немцы дадут ей время перевооружиться, она воспользуется этим и вступит в войну в благоприятный для нашего общего дела момент, когда использование ее сил сможет дать реальные результаты».

Теперь я должен приступить к описанию наших попыток предостеречь югославское правительство. Вся оборона Салоник зависела от вступления Югославии в войну, и нам абсолютно необходимо было знать, каковы ее намерения. 2 марта наш посол в Белграде Кэмпбелл встретился с Иденом в Афинах. Он сообщил, что Югославия боится Германии и что в стране происходят внутренние политические неурядицы. Однако не исключено, что, если бы югославскому правительству были известны наши планы помощи Греции, оно согласилось бы оказать ей поддержку. Иден и греки опасались, как бы об этих планах не стало известно противнику. 5 марта министр иностранных дел послал Кэмпбелла обратно в Белград с конфиденциальным письмом регенту. В этом письме он обрисовал опасность, грозившую Югославии со стороны Германии, и сообщил, что Греция и Турция намерены воевать, если Германия нападет на них. В этом случае Югославия должна присоединиться к нам. Посол должен был сообщить регенту устно, что англичане решили в возможно ближайший срок предоставить Греции максимальную помощь сухопутными и воздушными силами, и что, если бы югославское правительство смогло направить в Афины офицера генерального штаба, он мог бы принять участие в переговорах. Защита Салоник будет зависеть от позиции Югославии. Если она уступит Германии, легко понять, каковы будут последствия этого. Вместо этого ей настоятельно предлагалось присоединиться к нам и воевать бок о бок с английскими войсками. В Греции мы намерены действовать энергично, и у нас имеются серьезные шансы удержать линию фронта.

1 марта началось вступление германских войск в Болгарию. Болгарская армия отмобилизовалась и заняла позиции вдоль греческой границы. Все германские войска продвигались к югу, причем болгары оказывали им всемерную поддержку. На следующий день Иден и генерал Дилл вернулись из Анкары в Афины, и военные переговоры возобновились. В связи с этим Иден послал мне очень важное сообщение.

Иден и начальник имперского генерального штаба – премьер-министру

5 марта 1941 года

«...В прошлый раз генерал Папагос упорно настаивал на том, что единственно правильным с военной точки зрения решением является отвод всех войск, находящихся в Македонии, к линии Алиакмона. Мы ожидали, что этот отвод войск к линии Алиакмона уже начался. Однако оказалось, что к нему даже еще не приступали, причем Папагос утверждал, будто бы мы договорились, что решение, принятое на нашем последнем совещании, будет зависеть от ответа югославов относительно их позиции...

В настоящее время Папагос предлагает удерживать линию укреплений близ македонской границы силами четырех дивизий – хотя он и считает, что они не смогут долго продержаться, – а на Албанском фронте попросту оставаться там, где его войска находятся в настоящее время.

В результате мы очутились перед альтернативой:

а) принять план Папагоса, к которому он постоянно возвращался и который состоит в том, чтобы попытаться постепенно, небольшими частями перебросить наши войска к македонской границе;

б) принять предложенные нам для алиакмонской линии три греческие дивизии, что составит примерно от 16 до 23 батальонов вместо 35, обещанных нам во время нашего прошлого визита, и сосредоточить наши войска за этой линией;

в) полностью отказаться от нашего предложения об оказании военной помощи.

Мы не без опасений согласились остановиться на решении «б», но с тем условием, что командование и организация всей линии Алиакмона будут поручены генералу Вильсону, как только он будет в состоянии принять на себя эту задачу. Это решение и было принято нами».

Теперь наша точка зрения в Лондоне значительно изменилась. Начальники штабов отметили различные факторы, неблагоприятные для нашей балканской политики и в особенности говорившие против посылки армии в Грецию. В первую очередь они подчеркнули основные изменения в обстановке: угнетенное состояние духа верховного главнокомандующего Греции; невыполнение греками обещания, данного ими за двенадцать дней до этого, отвести свои войска к линии, которую мы должны были удерживать, если бы Югославия отказалась вступить в войну; то обстоятельство, что нам должны были помогать удерживать эту линию 35 батальонов греческих войск, а в настоящий момент их число сократилось до 23, если не меньше, причем все это были вновь сформированные части, еще не получившие боевого опыта и не имевшие достаточно артиллерии.

В заключение они заявили, что «риск, связанный с этой операцией, значительно увеличился». Однако они все же не считали, что могут ставить под сомнение рекомендации военных экспертов, находящихся на месте, которые ни в коей мере не считали положение безнадежным.

В воскресенье вечером в Чекерсе, поразмыслив в одиночестве над докладом начальников штабов и характером дискуссии, развернувшейся во время утреннего заседания военного кабинета, я направил Идену, уже вернувшемуся к этому времени из Афин в Каир, послание, которое я привожу ниже.

Премьер-министр – Идену, Каир

6 марта 1941 года

«Обстановка действительно изменилась к худшему. Начальники штабов представили серьезные соображения, которые излагаются в моем следующем сообщении. Учитывая невыполнение Папагосом обещания, данного Вам при переговорах 22 февраля, очевидные трудности, связанные с отводом его войск с линии фронта в Албании, представленный Уэйвеллом график возможных передвижений наших войск, а также другие неблагоприятные факторы, упоминаемые начальниками штабов, как, например, отсрочка наступления на Родос, и закрытие Суэцкого канала для судоходства, кабинет сомневается в том, что мы в состоянии что-либо сделать теперь, чтобы спасти Грецию от ожидающей ее участи, если только Турция и (или) Югославия не вступят в войну, что представляется весьма маловероятным.

Потеря Греции и Балкан отнюдь не явится для нас серьезной катастрофой, если только Турция будет честно сохранять нейтралитет. Мы могли бы захватить Родос и рассмотреть план «Инфлакс» или план операций против Триполи. Нам сообщают из ряда источников, что наше позорное изгнание из Греции больше повредило бы нам в отношениях с Испанией и правительством Виши, чем факт подчинения Балкан Германии, которого мы никогда не могли бы предотвратить, опираясь лишь на свои собственные скудные силы».

7 марта мы получили в Лондоне более полную оценку положения.

Иден – премьер-министру 1 марта 1941 года

«1. Мы совместно с главнокомандующими и Смэтсом снова рассмотрели все положение в целом. Хотя все мы сознаем серьезность принимаемого решения, мы не видим оснований менять нашу прежнюю точку зрения.

2. Не может быть и речи о том, чтобы мы заставляли Грецию действовать против ее собственной воли. Во время нашей первой встречи в Татое греческий премьер-министр в самом начале заседания вручил мне письменное заявление относительно твердой решимости Греции сопротивляться нападению Италии или Германии, хотя бы ей пришлось делать это в одиночку. Греческое правительство неизменно придерживалось этой позиции, хотя и с неодинаковой уверенностью в успехе. Греки сознают, что у них нет возможности заключить почетный мир, когда Италия и Германия угрожают их границам.

3. Мы уже взяли на себя обязательства по отношению к Греции. В течение нескольких месяцев там действуют 8 эскадрилий королевского воздушного флота и обслуживающий персонал зенитной артиллерии.

4. Поражение Греции без всякой попытки с нашей стороны спасти ее путем вмешательства в наземные операции после того, как у нас для этого освободились силы в результате побед в Ливии, о чем знает весь мир, явилось бы величайшей катастрофой. Это, безусловно, повело бы к потере Югославии; мы не могли бы быть уверены и в том, что даже Турция окажется в силах сохранить твердость, если немцы и итальянцы укрепятся в Греции без всякой попытки с нашей стороны оказать им в этом сопротивление. Не подлежит сомнению, что наш престиж пострадает, если мы будем бесславно изгнаны оттуда, но во всяком случае то, что мы сражались и страдали в Греции, меньше повредило бы нашему престижу, чем если бы мы покинули Грецию на произвол судьбы...

При существующих обстоятельствах мы все сходимся на том, что надо следовать принятому курсу и оказать помощь Греции».

В сопровождении начальников штабов я явился на заседание военного кабинета с тем, чтобы он вынес окончательное решение по этому вопросу. Члены кабинета получали полную информацию о ходе событий. Несмотря на то что мы не могли направить в Грецию больше авиации, чем было выделено для этой операции и уже находилось в пути, никто из нас не проявлял колебаний и никаких расхождений между нами не было. Лично я считал, что наши представители на месте подверглись всестороннему испытанию. Не приходилось сомневаться в том, что они приняли свое решение без какого бы то ни было политического нажима из Лондона. Смэтс с его мудростью, непредвзятым мнением и самостоятельным взглядом на вещи тоже согласился с их точкой зрения. Никто также не мог бы утверждать, что мы навязали свою помощь Греции против ее собственной воли.

Я счел необходимым информировать президента Рузвельта о наших планах специальным посланием, которым можно закончить настоящую главу, посвященную этим тревожным дням.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

10 марта 1941 года

«Теперь я должен сообщить Вам, к какому решению мы пришли относительно Греции. Хотя у нас, конечно, было большое искушение попытаться развивать наступление от Бенгази в сторону Триполи и мы еще, возможно, используем значительные силы на этом направлении, однако мы все же сочли своим долгом встать на сторону греков, которые заявили о своей решимости сопротивляться германским захватчикам, даже если им придется сражаться в одиночку. Наши генералы Уэйвелл и Дилл, сопровождавшие Идена в его поездке в Каир, после самого тщательного обсуждения этого вопроса с нами считают, что мы имеем достаточно шансов на успех. Поэтому мы посылаем большую часть Нильской армии в Грецию и даем ей максимальные авиационные подкрепления, какие мы можем выделить. Смэтс посылает в район дельты Нила южноафриканские войска. Г-н президент, Вы сами можете судить о том, насколько велик риск, которому мы себя подвергаем.

При этих условиях кардинальное значение приобретают действия Югославии. Ни одна страна никогда не имела еще таких шансов на успех в войне. Если она нападет на итальянцев с тыла в Албании, то это может повлечь за собой неизмеримые по своей важности последствия в течение ближайших недель.

Положение может полностью измениться, и Турция тоже может решиться выступить на нашей стороне. Создается впечатление, что Россия, хотя ею в основном движет страх, могла бы, по крайней мере, дать некоторые заверения Турции в том, что она не будет оказывать на нее нажим со стороны Кавказа и не выступит против нее на Черном море. Мне вряд ли стоит упоминать о том, что согласованные действия Ваших послов в Турции, России и прежде всего в Югославии с целью оказать соответствующее влияние на эти страны имели бы исключительное значение в данный момент и поистине могли бы сыграть решающую роль».

Глава седьмая

Битва за Атлантику, 1941 год.

Западные подступы

Среди потока бурных событий нами владела одна величайшая тревога. Можно было выигрывать или проигрывать битвы, можно было добиваться успеха или терпеть неудачу, завоевывать или оставлять территории, но вся наша способность вести войну или даже поддерживать свое существование всецело зависела от нашего господства над морскими путями и от обеспечения свободного доступа и входа в наши порты. В предыдущем томе я описал те опасности, которые нависли над нами в результате оккупации Германией всего европейского побережья от Нордкапа до Пиренеев. Вражеские подводные лодки, скорость, длительность рейсов и радиус действия которых постоянно увеличивались, могли выходить из любого порта или бухты, расположенных вдоль этого гигантского фронта, и уничтожать суда, доставлявшие нам продовольствие и другие товары. Число этих подводных лодок непрерывно возрастало. В течение первого квартала 1941 года ежемесячно строилось 10 подводных лодок, но вскоре число их увеличилось до 18 в месяц. Среди них были так называемые 500-тонные подводные лодки с радиусом действия в 11 тысяч миль и 740-тонные с радиусом действия в 15 тысяч миль.

Теперь к этому бичу подводной войны прибавились еще налеты вражеской авиации дальнего действия на наши суда, находившиеся в океане, далеко от берегов. Наиболее грозными из вражеских самолетов были «Фокке-Вульф-200», известные под названием «Кондор», хотя вначале их, к счастью, было еще немного.

Они могли вылетать из Бреста или Бордо, совершать полеты вокруг Англии, заправляться горючим в Норвегии и на следующий день возвращаться обратно. Во время полетов они замечали далеко внизу шедшие в рейс или возвращавшиеся обратно большие конвои в составе 40 – 50 судов (прибегать к таким конвоям нас вынуждал недостаток в эскортных судах). Они могли атаковать эти конвои или отдельные суда, сбрасывая на них фугасные бомбы, или же сигнализировать ожидавшим указаний подводным лодкам, куда им следует направиться, чтобы перехватить данный конвой. Еще в декабре мы начали подготовку к осуществлению отчаянного мероприятия, предусматривавшего создание подводного динамитного прикрытия на всем протяжении от устьев рек Мереей и Клайд до линии к северо-западу от Ирландии глубиной в сто саженей[7].

Между тем мы распорядились расширить и реорганизовать авиацию береговой обороны, предоставив ей большие преимущества в отношении укомплектования ее летным составом и самолетами. Мы планировали к июню 1941 года увеличить ее силы на 15 эскадрилий, причем в их состав должны были войти все 57 американских самолетов дальнего действия «каталина», которые мы рассчитывали получить к концу апреля. Отказ Южной Ирландии от какого бы то ни было сотрудничества с нами вновь гибельно отразился на наших планах. Мы спешно строили новые аэродромы в Ольстере, в Шотландии и на Гебридских островах.

Эти тяжелые условия продолжали существовать, причем в некоторых случаях они еще более осложнились. Мертвая хватка магнитной мины была ослаблена и не смогла полностью удушить нас лишь благодаря успехам английских ученых и изобретателей, чьи достижения претворялись в жизнь неустанным трудом 20 тысяч преданных своему делу людей, имевших в своем распоряжении около тысячи суденышек, оборудованных множеством странных на вид аппаратов.

Все наши суда, проходившие вдоль восточного побережья Англии, подвергались постоянной угрозе со стороны германских легких бомбардировщиков или истребителей, и поэтому их передвижения были сильно ограничены и сокращены. Лондонский порт, который во время первой мировой войны считался абсолютно необходимым для нашего существования, функционировал только на одну четверть своей пропускной способности. Ла-Манш фактически представлял собой театр военных действий. Воздушные налеты на Бристоль и на порты, расположенные на реках Мереей и Клайд, серьезно осложняли работу этих единственных оставшихся крупных торговых портов. Ирландское море и Бристольский залив были закрыты для навигации, или же передвижение по ним было крайне затруднено. Любой эксперт, которому годом раньше были бы представлены на заключение условия, существовавшие в настоящее время, признал бы наше положение безнадежным.

Это была борьба не на жизнь, а на смерть.

Самые масштабы и сложность наших защитных мероприятий – эскортирование караванов, отвлечение внимания противника, размагничивание мин и передвижения наших судов в обход Средиземного моря, увеличение большинства рейсов как по расстоянию, так и по времени, задержки в портах из-за бомбежек и затемнений – все это сокращало оперативные возможности нашего судоходства в еще большей мере, чем фактические потери тоннажа.

Вначале военно-морское министерство прежде всего заботилось, конечно, о благополучной доставке судов в порты и считало показателем своих успехов минимальное число потопленных судов. Но теперь этот критерий уже не годился. Мы все сознавали, что само существование страны и успех ее военных усилий в равной мере зависят от количества импорта, благополучно доставленного в порты.

В середине февраля я писал в своем меморандуме военно-морскому министру:

«Я вижу, что в феврале в порты прибыло менее половины того количества судов с грузами, которые прибыли в январе».

Нажим противника непрерывно возрастал, и потери нашего судоходства угрожающе превышали размеры нового строительства судов. Огромные ресурсы Соединенных Штатов вступали в строй еще медленно. Мы не могли ожидать в будущем таких больших и неожиданных сюрпризов, как флот, доставшийся нам весной 1940 года после оккупации Норвегии, Дании и Нидерландов. Кроме того, количество поврежденных судов значительно превышало наши возможности в отношении ремонта, и с каждой неделей скопление судов в наших портах увеличивалось, а наше положение становилось все более затруднительным. В начале марта у нас скопились поврежденные суда общим тоннажем свыше 2 600 тысяч тонн, из коих суда тоннажем около 930 тысяч тонн ремонтировались в момент погрузки, а остальные суда, тоннаж которых составлял почти 1700 тысяч тонн, стояли на приколе в ожидании ремонта. Для меня поистине было почти облегчением перейти от этого вынужденного мучительного бездействия к энергичным мероприятиям военного характера, хотя и оказавшимся неудачными по своим результатам. С какой готовностью я предпочел бы настоящую попытку вторжения в Англию этой бесформенной, не поддающейся измерению угрозе, которая выражалась в картах, диаграммах и статистических данных!

Еще 4 августа 1940 года я предложил военно-морскому министерству перевести командование западными подступами из Плимута на реку Клайд. Это предложение встретило сопротивление, и лишь в феврале 1941 года ход событий вынудил военно-морское министерство согласиться перевести его на север. Вместо реки Клайд была выбрана река Мереей, что было совершенно правильным решением, и 17 февраля адмирал Нобль обосновался в Ливерпуле в качестве главнокомандующего западными подступами. Командующий авиацией береговой обороны главный маршал авиации Боухилл работал в самом тесном контакте с ним. Вскоре новый объединенный штаб приступил к работе, и начиная с 15 апреля оба командования слились в единый мощный орган, находившийся под оперативным контролем военно-морского министерства.

Новый год начался жестокими и почти непрерывными штормами. Они нанесли громадный ущерб нашим старым судам, которые мы вынуждены были использовать для океанских рейсов, несмотря на их ветхость. 30 января 1941 года Гитлер выступил в Берлине с речью, в которой он угрожал нам гибелью, уверенно ссылаясь при этом на захлестывавшие нас со всех сторон комбинированные атаки военно-воздушных и военно-морских сил, с помощью которых он надеялся обречь нас на голод и капитуляцию.

«Весной, – заявил он, – на море начнется подводная война, и они поймут, что мы не спали. Авиация также сыграет свою роль, и все наши вооруженные силы так или иначе заставят их принять решение».

Помимо подводной войны, которую немцы вели против нас, мы несли в это время серьезный урон в результате рейдов мощных германских крейсеров. Выше уже говорилось о нападении крейсера «Шеер» на караван судов в ноябре 1940 года, когда он потопил наш доблестный «Джёрвис Бей». В январе «Шеер» находился в южной части Атлантики, направляясь к Индийскому океану. За три месяца он потопил 10 судов общим тоннажем 60 тысяч тонн, а затем сумел вернуться в Германию. Он прибыл туда 1 апреля 1941 года. Нам не удалось развернуть против него те мощные силы, которые за год до этого выследили «Графа Шпее». Крейсер «Хиппер», который прорвался в Атлантический океан в начале декабря 1940 года, укрывался в Бресте. В конце января линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау», наконец-то отремонтированные после повреждений, нанесенных им в Норвегии, получили приказ совершить рейд в Северной Атлантике, в то время как «Хиппер» должен был атаковать суда, следующие из Сьерра-Леоне. Во время первой попытки прорваться эти линейные крейсера под командованием адмирала Лютьенса едва не были разгромлены нашим флотом метрополии. Их спасли густые туманы, и 3 февраля им удалось незамеченными пройти через Датский пролив. В то же время «Хиппер» вышел из Бреста и направился на юг.

8 февраля два германских линейных крейсера, контролировавшие маршрут на Галифакс, заметили приближавшийся караван английских судов. Германские корабли разошлись в стороны, чтобы напасть на караван под разными углами. Внезапно, к своему изумлению, они обнаружили, что караван эскортируется линкором «Рэйнлис». Адмирал Лютьенс немедленно отказался от боя. В полученных им основных инструкциях указывалось, что он должен избегать столкновений с равным противником, каковым должен был считать любой из английских линкоров, вооруженных 15-дюймовыми орудиями. Его осторожность была вознаграждена тем, что 22 февраля он потопил пять судов из состава каравана, шедшего в заграничный рейс. Опасаясь ответных действий с нашей стороны, он перешел в район дальше к югу, где встретил 8 марта караван, шедший из Фритауна. Но здесь он снова натолкнулся на сопровождавший этот караван линкор «Малайя» и вынужден был ограничиться тем, что вызвал для нападения на караван подводные лодки, которые потопили пять судов. Проявив себя в этом районе, он снова вернулся в западную часть Атлантического океана, где на этот раз одержал крупнейшую победу. 15 марта он перехватил шесть шедших порожняком танкеров, оторвавшихся от каравана, который направлялся в заграничный рейс, и либо потопил, либо захватил все шесть. На следующий день потопил еще десять судов, в основном из состава того же каравана. Таким образом, только за эти два дня он уничтожил или захватил суда общим тоннажем свыше 80 тысяч тонн.

Но к нему приближался «Родней», который эскортировал караван, направлявшийся в Галифакс. Адмирал Лютьенс решил, что он достаточно подвергался риску и может похвастаться весьма крупными достижениями. Утром 22 марта его корабли вошли в Брест. За два месяца, в течение которых «Шарнхорст» и «Гнейзенау» совершали свои рейды, они потопили или захватили 22 судна общим водоизмещением 115 тысяч тонн. Тем временем «Хиппер» напал около Азорских островов на шедший обратно в Англию из Сьерра-Леоне караван, к которому еще не успели присоединиться эскортные корабли. В результате ожесточенной атаки, длившейся целый час, он уничтожил 7 из 19 судов, не сделав даже попытки подобрать оставшихся в живых членов экипажа, и через два дня вернулся в Брест. Эти потери, не говоря о тех, что причиняли нам подводные лодки, были для нас очень тяжелы.

Кроме того, присутствие этих мощных вражеских кораблей вынуждало нас использовать для эскортирования караванов почти все имевшиеся в нашем распоряжении английские крупные боевые корабли. Был такой момент, когда главнокомандующий флотом метрополии имел в своем распоряжении только один линкор.

«Бисмарк» еще не вступил в строй. Германскому адмиралтейству следовало бы дождаться окончания постройки «Бисмарка» и его напарника «Тирпица». Гитлер не мог бы эффективнее использовать свои два гигантских линкора, нежели держа их в состоянии полной боевой готовности в Балтийском море, с тем чтобы время от времени просачивались слухи об их предстоящем в ближайшее время рейде. Это вынудило бы нас сосредоточить в Скапа-Флоу или поблизости от него фактически все новые корабли, которыми мы располагали, и дало бы ему то преимущество, что за ним оставался бы выбор момента для действий, причем он был бы избавлен от напряжения, связанного с необходимостью всегда быть наготове. Так как корабли должны время от времени проходить текущий ремонт, мы фактически не имели бы возможности сохранять за собой достаточное превосходство. Любая серьезная авария полностью лишила бы нас этой возможности.

Днем и ночью я размышлял над этой страшной проблемой. В то время моя единственная и твердая надежда на победу основывалась на нашей способности вести неограниченно длительную войну до завоевания нами господства в воздухе и до вероятного присоединения к нам других великих держав. Но эта смертельная угроза коммуникациям, имевшим для нас жизненно важное значение, буквально терзала меня. В начале марта адмирал Паунд доложил военному кабинету о понесенных нами исключительно тяжелых потерях в связи с потоплением наших судов противником.

Я уже ознакомился с цифрами и после совещания, которое состоялось в кабинете премьер-министра в палате общин, сказал Паунду:

«Мы должны поднять это дело на самый высокий уровень, превыше всего остального. Я собираюсь провозгласить битву за Атлантику».

Подобно провозглашению битвы за Англию девятью месяцами раньше это должно было послужить сигналом к сосредоточению внимания отдельных лиц и соответствующих ведомств на борьбе с подводным флотом противника.

Для того чтобы иметь возможность уделять этому максимальное внимание и давать своевременные директивы, которые устраняли бы возникающие трудности и препятствия и вынуждали к действию огромное количество связанных с этим делом ведомств и организаций, я создал комитет по руководству битвой за Атлантику. Совещания этого комитета созывались еженедельно, причем в них участвовали министры и ответственные представители соответствующих военных и гражданских организаций. 6 марта была принята моя директива, которую я назвал битвой за Атлантику. Я зачитал ее на закрытом заседании палаты 25 июня 1941 года, но для понимания хода событий ее необходимо изложить здесь.

Битва за Атлантику

Директива министра обороны

6 марта 1941 года

«Учитывая различные заявления, сделанные Германией, мы должны считать, что битва за Атлантику уже началась. В течение следующих четырех месяцев мы должны суметь отразить попытку противника отрезать нас от источников продовольственного снабжения и нарушить наши связи с Соединенными Штатами. С этой целью:

1. Мы должны вести наступательные действия против германских подводных лодок и «фокке-вульфов» всегда и везде, где это будет возможно. Надо преследовать подводные лодки в море и бомбить те, что находятся на судоверфях или в доках. «Фокке-вульфы» и другие бомбардировщики, которые используются против наших судов, надо атаковать в воздухе и на их базах.

2. Необходимо уделить максимальное внимание оборудованию наших судов катапультами или другими стартовыми устройствами для истребителей, которые можно было бы использовать против бомбардировщиков, атакующих наши суда. Предложения должны быть представлены в течение недели.

3. Все получившие одобрение и проводящиеся в настоящее время мероприятия по сосредоточению основных сил нашей авиации береговой обороны у северо-западных подступов и оказанию ей помощи со стороны нашего командования бомбардировочной и истребительной авиации, базирующейся на восточное побережье, будут осуществляться с максимальной быстротой. Можно надеяться, что в связи с увеличением продолжительности дня и изменением маршрутов судов угроза со стороны германского подводного флота вскоре уменьшится. Тем более важно, чтобы мы успешно справились с «фокке-вульфами» и с «юнкерсами», если таковые появятся.

4. Ввиду настоятельной необходимости в увеличении числа эскортных эсминцев следует рассмотреть вопрос о том, ставить ли в доки действующие в настоящий момент американские эсминцы для осуществления второй стадии их переоснащения, пока не пройдет критический период этой новой битвы.

5. Военно-морское министерство совместно с министерством берегового флота пересмотрит вопрос об изъятии из состава караванов судов, обладающих скоростью 12 и 13 узлов в час, а также о том, нельзя ли в течение некоторого времени практиковать это в качестве эксперимента.

6. Военно-морскому министерству будут в первую очередь предоставляться все зенитные орудия, действующие на небольшую дистанцию, а также другие орудия, которые могут быть установлены на подходящих для этого торговых судах, курсирующих в опасной зоне. Уже отданы распоряжения о выделении системой противовоздушной обороны Великобритании и заводами двухсот «бофорсов» или равных им орудий. Но за ними должен последовать постоянный поток орудий вместе с орудийными расчетами в полном или частичном составе. Они должны предоставляться военно-морскому министерству по мере того, как оно сможет их принимать. Необходимо выработать план на три месяца.

7. Мы должны подготовиться к сопротивлению сосредоточенным воздушным налетам на те порты, на которые мы особенно рассчитываем (в районе рек Мереей и Клайд и на Бристольском заливе). Поэтому они должны быть максимально обеспечены средствами обороны. Через неделю должен быть представлен отчет о том, что делается в этом отношении.

8. Необходимо, чтобы все соответствующие ведомства немедленно занялись вопросом об огромной массе поврежденных судов, скопившихся в настоящее время в наших портах. К концу июня эта масса должна сократиться не менее чем на 40 тысяч нетто-тонн. С этой целью следует на время отказаться от перспективных планов в отношении строительства торгового и военного флотов. Рабочая сила должна быть переключена со строительства новых торговых судов, которые не могут быть закончены до сентября 1941 года, на ремонт судов. Военно-морское министерство обязалось в ближайшее время снять с работы по выполнению перспективных планов строительства и ремонта военных кораблей до 5 тысяч рабочих, и еще 5 тысяч должно быть снято со строительства предусмотренных перспективными планами торговых судов.

9. Необходимо использовать все способы для упрощения и ускорения ремонта судов и размагничивания минных полей, даже при известном риске, чтобы сократить ужасающе длительный срок оборачиваемости судов в английских портах. Если бы при этом была достигнута экономия в 15 дней, то уже сама по себе она была бы эквивалентна 5 миллионам тонн импорта или сэкономила бы 1250 тысяч тонн тоннажа судов, на которых доставляется импорт. Военно-морское министерство уже дало своим сотрудникам во всех портах инструкцию всемерно содействовать этому ускорению периода оборачиваемости, в который входит и время ремонта. Время от времени должны даваться дополнительные директивы, и портовым чиновникам следует предложить представлять отчеты о том, что ими проделано, и о мероприятиях, которые они считают целесообразными. Пожалуй, следовало бы созвать совещание портовых властей для рассмотрения всех имеющихся затруднений и обмена мнениями.

10. Министру труда на совещании с предпринимателями и рабочими удалось достигнуть соглашения о взаимозаменяемости рабочей силы в портах. Результатом этого должно явиться существенное увеличение общего количества рабочей силы. Тем или другим путем в работу по ремонту и строительству судов, а также по обслуживанию судов в доках должно быть в ближайший момент вовлечено еще 40 тысяч человек. На местах в портах и на судоверфях должна вестись усиленная пропаганда с тем, чтобы все рабочие полностью осознали чрезвычайно важное значение выполняемой ими работы. В то же время нежелательно, чтобы для этой цели широко использовались печать или радио, так как это только поощрило бы врага к дальнейшим усилиям.

11. Министерство транспорта позаботится о том, чтобы не допускать скопления судов у причалов и чтобы все выгруженные товары немедленно увозились. Для этой цели министр обратился к председателю импортного управления за всей дополнительной помощью, которая ему может понадобиться. Он также должен еженедельно отчитываться перед импортным управлением о достигнутых улучшениях в работе портов, на которые мы особенно рассчитываем, путем перевода из других портов кранового оборудования и т. д. Он также должен сообщать об имеющихся достижениях в подготовке новых сооружений в менее крупных портах и о том, как лучше использовать лихтеры для ускорения работ по погрузке и разгрузке судов.

12. Создан постоянный комитет в составе представителей транспортного управления военно-морского министерства, министерства торгового флота и министерства транспорта, который будет собираться ежедневно и докладывать председателю импортного управления о всех неувязках или затруднениях в работе. Импортное управление будет координировать все эти мероприятия и еженедельно сообщать мне о своих действиях, чтобы я мог согласовать с кабинетом дальнейшие мероприятия.

13. Помимо того, что делается в этой области в самой Англии, необходимо приложить все усилия, чтобы добиться ускорения оборачиваемости судов в заграничных портах. Все соответствующие организации и лица должны получить специальные инструкции по этому поводу, и им должно быть предложено отчитываться о всех мерах, принимаемых ими для выполнения этих инструкций, а также о всех трудностях, с которыми они могут встретиться».

Теперь подводные лодки противника стали применять новые методы, получившие название тактики «волчьей стаи». Эта тактика заключалась в том, что несколько подводных лодок, действуя совместно, нападали на наши суда с разных сторон. В то время такие атаки обычно осуществлялись ночью, причем подводные лодки действовали на поверхности воды и атаковали на полном ходу, если только их не удавалось обнаружить в момент приближения. При этих условиях только эсминцы могли их быстро настигнуть.

Эта тактика, которая в течение всего следующего года, если не больше, являлась характерной особенностью операций противника, ставила перед нами две проблемы. Первая заключалась в том, как обеспечить защиту наших караванов от этих ночных атак подводных лодок, действовавших на большой скорости, ибо в данном случае гидролокатор «Асдик» был фактически бессилен. Эта задача могла быть разрешена не столько увеличением числа наших быстроходных эскортных судов, сколько усовершенствованием системы радиолокации. К тому же вопрос необходимо было разрешить быстро, так как наши потери угрожали в скором времени стать устрашающими.

Незначительный размах прежних операций подводных лодок, с которыми мы сравнительно успешно справлялись, создал у нас ложное чувство безопасности. Теперь же, когда буря разразилась со всей силой, у нас не оказалось научно разработанных средств для борьбы с подводными лодками. Мы энергично занялись этим вопросом, и благодаря неустанным трудам наших ученых и спаянной работе наших моряков и летчиков были достигнуты большие успехи.

Результаты этой работы проявлялись медленно, а тем временем положение оставалось тревожным, и мы продолжали нести большие потери.

Вторая проблема заключалась в том, чтобы использовать уязвимость подводной лодки, находящейся на поверхности, для нападения с воздуха. Только при условии, если бы мы могли позволить себе навлекать на себя атаки противника, зная, что мы являемся хозяевами положения, мы могли бы рассчитывать на победу в этой затянувшейся войне. Для этого нам было необходимо такое воздушное оружие, которое имело бы смертоносную силу, а также время, чтобы научить наши морские и воздушные силы пользоваться этим оружием. Когда в конце концов обе эти проблемы были разрешены, подводные лодки были снова вынуждены вернуться к действиям в погруженном состоянии, позволявшем применять против них более старые и испытанные методы. Однако это громадное облегчение наступило лишь через два года.

Тем временем новая тактика «волчьей стаи», инициатором которой явился командующий германским подводным флотом адмирал Дениц, бывший капитан подводной лодки в первую мировую войну, успешно применялась грозным Присном и другими первоклассными командирами германских подводных лодок. С нашей стороны быстро последовали контрмеры. 8 марта эсминец «Вулверин» потопил подводную лодку Приена «U-47» вместе с ним самим и всей его командой, а через девять дней были потоплены подводные лодки «U-99» и «U-100» во время их совместной атаки на наш конвой. Обеими этими лодками командовали выдающиеся офицеры. Гибель этих трех способных командиров оказала значительное влияние на дальнейший ход борьбы. Среди остальных командиров германских подводных лодок лишь немногие обладали такой же смелостью и беспощадностью. Пять подводных лодок было потоплено в марте у западных подступов к нашим берегам, и хотя мы и понесли огромные потери в тоннаже судов – 243 тысячи тонн в результате действий германского подводного флота и еще 113 тысяч тонн вследствие воздушных налетов, – можно сказать, что первый раунд битвы за Атлантику закончился вничью.

Вскоре из Соединенных Штатов были получены хорошие вести. Конгресс одобрил закон о ленд-лизе, и 11 марта его с радостью утвердил президент. Гопкинс сообщил мне об этом, как только это оказалось возможным. Это было одновременно и утешением.

Материалы прибывали. Доставить их было нашей задачей.

С момента утверждения закона о ленд-лизе наши отношения с Соединенными Штатами становились все более тесными. Под давлением событий мы заняли более жесткую позицию по отношению к вишистской Франции. Недавние опустошительные рейды германских линейных крейсеров доказали, какую серьезную опасность представляют собой эти мощные корабли, к которым вскоре должен был присоединиться "Бисмарк". Имелись также опасения, что немцы могут получить контроль над французским флотом и воспользоваться быстроходным линкором «Дюнкерк».

Я послал президенту Рузвельту следующую телеграмму:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

2 апреля 1941 года

«1. Мы располагаем совершенно достоверной информацией о том, что правительство Виши получило от комиссии по перемирию «разрешение» перевести линкор «Дюнкерк» под защитой эскорта в составе всех кораблей класса «Страсбург» из Орана в Тулон для «разоружения».

2. Целью этого перевода, без сомнения, является ремонт линкора, и мы, конечно, должны считать, что он осуществляется по приказу немцев.

3. Мне незачем указывать Вам на ту серьезную опасность, какой мы подвергаемся в связи с этим. Угроза со стороны германских рейдеров и без того велика. Пополнение их состава таким кораблем, безусловно, создаст для нас очень большие трудности. Если бы словам адмирала Дарлана можно было придавать какое-либо значение, мы могли бы надеяться, что он в конечном счете отдаст приказ о выходе из французских портов метрополии всех исправных морских кораблей. Но если «Дюнкерк» будет поставлен в док и на время ремонта лишен способности к передвижению, у немцев окажется достаточно времени, чтобы совершить нападение и завладеть им.

4. Я опасаюсь, что это является зловещим подтверждением наших худших подозрений в отношении Дарлана.

5. Через Вашего посла в Виши Вы уже указали французскому правительству, что переговоры о поставках зерна в неоккупированную зону Франции были бы значительно облегчены, если бы французские военные корабли, находящиеся в портах метрополии, были постепенно переведены в порты Атлантического побережья Северной Африки. И вот Дарлан не только не выполняет Ваши пожелания, но сознательно пренебрегает ими.

6. Я искренне надеюсь, что Вы сочтете возможным тотчас же указать маршалу Петэну, что, если Дарлан будет упорствовать в своих действиях, он отрежет пути к оказанию помощи его стране и окончательно лишит Францию сочувствия Америки».

С момента утверждения закона о ленд-лизе наши отношения с Соединенными Штатами становились все более тесными. Под давлением событий мы заняли более жесткую позицию по отношению к вишистской Франции. Недавние опустошительные рейды германских линейных крейсеров доказали, какую серьезную опасность представляют собой эти мощные корабли, к которым вскоре должен был присоединиться «Бисмарк». Имелись также опасения, что немцы в дальнейшем мы узнали от президента, что мы можем во всяком случае рассчитывать на некоторую передышку, так как «Дюнкерк» не выйдет из Орана в течение ближайших десяти дней.

6 апреля он сообщил нам, что советник американского посольства при правительстве Виши Мэттьюс просил маршала Петэна срочно принять его. Его просьба была удовлетворена, но как только Мэттьюс заявил Петэну, что он хотел бы обсудить с ним вопрос о «Дюнкерке», маршал, который, очевидно, был не в курсе событий, послал за Дарланом. Дарлан прибыл. Он заявил, что эта информация, конечно, исходит от англичан, и пожаловался, что они не хотят терпеть в Средиземном море присутствие какого бы то ни было флота, кроме английского.

Он признал, что собирается перевести линкор в Тулон, поскольку его нельзя отремонтировать в Оране, и что во всяком случае он не собирается оставлять его там. Маршал и он дали честное слово, что французские корабли не попадут в руки немцев, и Дарлан повторил это свое заверение. «Дюнкерк» не двинется в путь немедленно и будет готов к переводу не раньше чем через десять дней, если не больше. Американское посольство в Виши считало, что это соответствует действительности, и полагало, что даже если линкор будет доставлен в Тулон, то он не сможет войти в строй до конца августа. Затем Дарлан сделал ряд антианглийских заявлений, и маршал обещал дать Мэттьюсу официальный ответ. Президент указывал, что Петэн, по-видимому, в документах разбирается лучше, чем когда ему приходится полагаться на свою память, и, возможно, при ближайшем ознакомлении с вопросом он даст нам обещание, о котором мы просим.

Я поблагодарил президента и вновь выразил свои прежние опасения.

9 апреля инцидент с «Дюнкерком» был наконец урегулирован: правительство Виши подчинилось нажиму, оказанному президентом Рузвельтом. Влиятельное вмешательство президента Рузвельта в этот момент содействовало тому, что наши взаимоотношения с вишистской Францией стали несколько менее враждебными.

Глава восьмая

Битва за Атлантику, 1941 год.

Вмешательство Америки

В ходе подводной войны произошли теперь серьезные изменения. Уничтожение трех германских «асов» в марте и усовершенствование нашей системы обороны оказали свое действие на тактику германских подводных лодок. Обнаружив, что западные подступы стали для них слишком опасными, немцы отошли дальше на запад, в зону, где их могли настигнуть лишь немногие из наших эскортных флотилий (поскольку порты Южной Ирландии были для нас закрыты) и где мы не могли пользоваться прикрытием авиации. Действуя из своих баз, расположенных в портах Соединенного Королевства, наши эскортные суда могли обеспечивать эффективную защиту наших караванов только на протяжении одной четверти пути на Галифакс. В начале апреля «волчья стая» напала на караван наших судов, прежде чем к нему успели присоединиться эскортные корабли. Во время длительного боя было потоплено 10 судов из общего числа 22; противник потерял одну подводную лодку. Мы должны были тем или иным путем добиться увеличения радиуса действия наших кораблей, ибо в противном случае наши дни были бы сочтены.

До сих пор помощь, оказываемая нам из-за океана, ограничивалась предоставлением материалов, но теперь, когда обстановка становилась все более напряженной, президент, используя все полномочия, предоставляемые ему американской конституцией как верховному главнокомандующему вооруженными силами, начал оказывать нам вооруженную помощь. Он твердо решил не допускать, чтобы германские подводные лодки и рейдеры приблизили войну к берегам Америки, и обеспечить, чтобы военные материалы, которые он посылал Англии, благополучно достигали хотя бы середины пути. Еще в июле 1940 года он направил в Англию военную и военно-морскую миссии для «предварительных переговоров». Военно-морской наблюдатель Соединенных Штатов адмирал Гормли вскоре убедился, что Англия непреклонна в своей решимости и устоит против любой опасности, могущей угрожать ей в ближайшем будущем. Его задачей было определить в сотрудничестве с военно-морским министерством, как наиболее целесообразно использовать мощь Соединенных Штатов, во-первых, при существующей политике «любой помощи, кроме вступления в войну», и, во-вторых, во взаимодействии с английскими вооруженными силами, если и когда Соединенные Штаты окажутся втянутыми в войну.

Эти первые шаги повели к созданию широкой программы совместной защиты Атлантического океана двумя державами, говорящими на английском языке. В январе 1941 года в Вашингтоне начались секретные переговоры штабов, затрагивавшие весь круг военных вопросов, с целью выработки общей мировой стратегии. Военные руководители Соединенных Штатов согласились с тем, что, если война распространится на Америку и Тихий океан, решающее значение будут иметь Европейский и Атлантический театры военных действий. Прежде всего надлежало разбить Гитлера, и, исходя именно из этого соображения, были разработаны планы американской помощи в битве за Атлантику.

Была начата подготовка к обеспечению эскортирования судов в Атлантическом океане силами обоих наших флотов. В марте 1941 года американские офицеры посетили Англию, чтобы выбрать базы для своих эскортных кораблей и авиации, и работы по их оборудованию начались немедленно. Быстрыми темпами продвигалась также начатая еще в 1940 году работа по созданию американских баз на английской территории в западной части Атлантического океана. Наиболее важной базой для конвоев, курсировавших в североатлантических водах, была Ардженшия на Ньюфаундленде. При наличии этой базы и гаваней в Соединенном Королевстве американские вооруженные силы смогли бы принять максимально допустимое участие в этой битве, – во всяком случае, нам так казалось, когда разрабатывался план этих мероприятий.

Между Канадой и Англией расположены острова Ньюфаундленд, Гренландия и Исландия. Все они находятся поблизости от кратчайшего пути, или «великого круга», между Галифаксом и Шотландией. Корабли, базирующиеся на эти «этапные пункты», могли бы контролировать весь этот путь по секторам. В Гренландии абсолютно отсутствовали необходимые ресурсы, но остальные два острова быстро могли быть превращены в хорошие базы. В свое время было сказано: «Кто владеет Исландией, держит в своих руках пистолет, нацеленный на Англию, на Америку и на Канаду».

Исходя из этого, мы с согласия исландского народа оккупировали Исландию в 1940 году, когда немцы захватили Данию. Теперь мы могли использовать ее для борьбы с германскими подводными лодками, и в апреле 1941 года мы организовали там базы для наших эскортных кораблей и авиации. В Исландии было создано самостоятельное командование, и оттуда мы довели радиус действия наших конвойных кораблей до 35° западной долготы. Однако, несмотря на это, на западном отрезке пути все еще оставался зловещий пробел, который в данный момент ничем нельзя было заполнить. В мае противник совершил ожесточенное нападение на галифакский караван близ 41° западной долготы, и прежде чем наши эскортные корабли успели подойти к каравану, девять судов было уже потоплено.

Тем временем силы канадского королевского флота увеличивались. Канадские судоверфи начали спускать со стапелей большое количество новых корветов. В критический момент, который мы переживали, Канада была готова сыграть видную роль в этой смертельной схватке. Потери, понесенные галифакским караваном, наглядно показали, что единственным выходом из положения является эскортирование караванов на всем протяжении пути от Канады до Англии; и 23 мая военно-морское министерство предложило правительству Канады использовать порт Сент-Джонс на Ньюфаундленде в качестве передовой базы для наших объединенных конвойных сил. Оно немедленно откликнулось, и к концу месяца удалось наконец ввести эскортирование караванов на протяжении всего района. Впоследствии канадский королевский флот принял на себя ответственность за эскортирование своими силами караванов в западном секторе океанского пути. Из баз в Великобритании и в Исландии мы могли осуществлять эскортирование на протяжении остальной части маршрута. Однако и теперь еще силы, которыми мы располагали, оставались угрожающе малыми для выполнения этой задачи. Между тем наши потери резко увеличивались. За три месяца – с марта по май – только подводные лодки противника потопили 142 судна общим тоннажем 818 тысяч тонн. Из них 99 судов тоннажем около 600 тысяч тонн принадлежали Англии. Для достижения этих результатов немцы постоянно держали в северной части Атлантического океана около дюжины подводных лодок. Помимо этого, они еще старались распылить силы нашей обороны энергичными атаками на наши суда в районе Фритауна, где только в мае 6 германских подводных лодок потопили 32 судна.

* * *

В Соединенных Штатах президент шаг за шагом устанавливал все более тесные связи с нами, и его энергичное вмешательство вскоре стало решающим фактором. Когда мы сочли необходимым создать базы в Исландии, он в том же месяце принял меры в целях создания воздушной базы для американской авиации в Гренландии. Было известно, что немцы уже создали метеорологические станции на восточном побережье Гренландии, как раз против Исландии. Поэтому действия президента были весьма своевременными.

Кроме того, были приняты решения о том, что не только наши торговые суда, но также и наши военные корабли, поврежденные во время ожесточенных боев в Средиземном море и в других районах, могут ремонтироваться на американских судоверфях, что сразу же значительно облегчило нагрузку, лежавшую на нашей судоремонтной промышленности. Президент подтвердил эти решения своей телеграммой от 4 апреля, в которой также сообщалось, что он выделил фонды для постройки 58 новых судоверфей и еще 200 судов.

Через неделю до нас дошли очень важные известия. 11 апреля президент телеграфировал мне, что правительство Соединенных Штатов предполагает расширить свою так называемую зону безопасности и патрулируемую зону, которые были установлены еще в самом начале войны, до линии, охватывающей все воды Северной Атлантики к западу примерно от 26° западной долготы. Президент предполагал использовать для этой цели авиацию и военно-морские силы, действующие с баз в Гренландии, на Ньюфаундленде, Новой Шотландии, в Соединенных Штатах, на Бермудских островах и в Вест-Индии, а возможно, впоследствии и в Бразилии. Он предложил нам извещать его в строго секретном порядке о передвижениях наших караванов, «с тем чтобы наши патрульные суда могли обнаруживать корабли или самолеты агрессивных стран, действующие к западу от новой линии зон безопасности». Американцы, со своей стороны, будут немедленно публиковать данные о местонахождении судов или самолетов, обнаруженных в патрулируемых американских водах и, возможно, принадлежащих агрессору.

Я препроводил эту телеграмму военно-морскому министерству с глубоким чувством облегчения.

18 апреля правительство Соединенных Штатов объявило об установлении демаркационной линии между Восточным и Западным полушариями, о которой президент упоминал в своем послании от 11 апреля. Эта линия, проходившая вдоль 26-го меридиана западной долготы, стала после этого фактической морской границей Соединенных Штатов. Она включала в зону Соединенных Штатов все британские территории на Американском континенте или поблизости от него, Гренландию и Азорские острова, а вскоре была продолжена к востоку, включив Исландию. В соответствии с этой декларацией американские военные корабли должны были патрулировать воды Западного полушария и кстати информировать нас о деятельности противника в этом районе. Однако Соединенные Штаты оставались невоюющей стороной и на этой стадии не могли еще оказывать непосредственную защиту нашим караванам. Эта обязанность лежала всецело на английских кораблях, которые должны были обеспечивать защиту наших судов на протяжении всего маршрута.

В этот момент командование английскими и американскими военно-морскими силами очень беспокоил вопрос об Азорских островах. Мы сильно подозревали, что противник собирается захватить их в качестве базы для своих подводных лодок и авиации. Эти острова, находящиеся почти в центре Северной Атлантики, стали бы в руках противника такой же угрозой для передвижения наших судов на юге, как Исландия на севере.

Английское правительство, со своей стороны, не могло мириться с возможностью возникновения такой ситуации, и в ответ на настойчивые обращения правительства Португалии, которое полностью сознавало опасность, грозящую его собственной стране, мы разработали соответствующий план и подготовили экспедицию с целью предупредить подобный шаг со стороны Германии. Мы также подготовили планы оккупации острова Гран-Канария[8] и островов Капа-Верде на тот случай, если войска Гитлера вступят в Испанию. Однако срочная необходимость в этом отпала, как только стало ясно, что внимание Гитлера переключилось на Россию.

Тем временем в результате переговоров руководства военно-морского министерства с адмиралом Гормли был согласован детальный план помощи, которую Соединенные Штаты предоставят нам в Атлантическом океане.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

24 апреля 1941 года

«Меня очень обрадовало сообщение относительно «Плана № 2 обороны Западного полушария с моря». Он охватывает почти все пункты, указанные в моей телеграмме к Вам, которая разминулась в пути с официальным сообщением. На нас произвела глубокое впечатление та быстрота, с какой этот план претворяется в жизнь. Мы только что получили сообщение о том, что в пункте, отстоящем примерно на 300 миль к юго-востоку от Бермудских островов, оперирует надводный рейдер. Будет сделано все необходимое, чтобы сообщать главнокомандующему флотом США о передвижениях наших конвоев и о других вопросах. Адмирал Гормли поддерживает самую тесную связь с военно-морским министерством, и все необходимые мероприятия со стороны штаба будут детально разработаны...»

Политика президента имела очень важные последствия, и мы продолжали борьбу в условиях, когда значительная часть бремени была снята с нас королевским канадским флотом и военно-морскими силами Соединенных Штатов. Соединенные Штаты все больше втягивались в войну, а в конце мая развитие мировых событий в этом направлении еще ускорилось вследствие вторжения «Бисмарка» в воды Атлантики. Этот эпизод еще будет мною описан.

27 мая, в тот самый день, когда «Бисмарк» был потоплен, президент заявил, выступая по радио:

«Война вплотную приближается к берегам Западного полушария... Теперь битва за Атлантику уже захватила весь район от ледяных вод Северного полюса до вечной мерзлоты Антарктики».

Далее он заявил:

«Ожидать, пока они (враги) окажутся у наших дверей, было бы самоубийством... Поэтому мы расширили зону патрулирования наших кораблей в водах Северной и Южной Атлантики». Заканчивая свое выступление, президент объявил о введении в стране «неограниченного чрезвычайного положения».

Множество фактов говорит о том, что немцев сильно встревожило это усиление активности американцев, и адмиралы Редер и Дениц обратились к фюреру с просьбой предоставить германским подводным лодкам большую свободу действий и разрешить им совершать операции в американских водах, а также против американских судов, если они будут идти в составе конвоев или без огней. Но Гитлер оставался непреклонным. Он всегда опасался последствий войны с Соединенными Штатами и настаивал на том, чтобы германские вооруженные силы избегали каких-либо провокационных действий в отношении их.

Расширение операций противника также внесло свои коррективы. К июню, помимо подводных лодок, выделенных для учебных целей, он имел в море 35 действующих подводных лодок, но необходимость укомплектовать экипажи множества новых лодок истощила его ресурсы высококвалифицированных кадров матросов, а главным образом – опытных командиров. «Разбавленные» команды новых подводных лодок, состоявшие в основном из молодых и неопытных моряков, сражались с гораздо меньшим упорством и умением. Кроме того, распространение зоны боевых действий на более отдаленные районы океана положило конец опасному взаимодействию подводного флота и авиации. Большое количество германских самолетов не имело оборудования и обученного персонала для операций над морем.

Тем не менее за те же три месяца (март, апрель и май) в результате воздушных налетов, осуществлявшихся главным образом в прибрежных районах, было потоплено 179 судов общим тоннажем 545 тысяч тонн. В течение всего этого времени судам близ наших берегов продолжала угрожать скрытая коварная опасность магнитных мин, применявшихся с переменным успехом, но наши контрмеры по-прежнему оказывали сдерживающее действие, и к 1941 году число судов, потопляемых минами, начало значительно сокращаться.

В июне мы опять стали брать верх над противником благодаря непрерывному расширению наших оборонительных мероприятий как в водах метрополии, так и в водах Атлантики и благодаря помощи Канады и Америки. Мы прилагали все усилия к тому, чтобы улучшить организацию эскортирования наших караванов и создать новые виды оружия и приборов, которые помогли бы эскортным кораблям справляться со своей задачей. Мы нуждались главным образом в увеличении количества быстроходных эскортных кораблей, которые могли бы совершать более продолжительные рейсы без захода в порты для бункеровки; кроме того, нам нужно было иметь больше самолетов дальнего действия, а главное – хороший радар. Авиации, базировавшейся только на береговые базы, было недостаточно. Для обслуживания каждого конвоя нам необходимы были самолеты, базирующиеся на авианосцы, которые могли бы обнаружить в дневное время любую подводную лодку, появившуюся в радиусе их действия, и, вынудив ее погрузиться, тем самым предупредили бы возможность ее боевого соприкосновения с караваном или передачи ею сигнала с целью вызвать другие силы к месту действия.

Но даже в этом случае назначение воздушного оружия на данной стадии в основном сводилось к разведке. Авиация могла обнаруживать подводные лодки противника и заставлять их погружаться, но способы уничтожения этих подводных лодок с самолетов еще не были найдены, и в ночное время возможности их использования были очень ограничены. Авиации суждено было лишь в дальнейшем обрести смертоносную силу в борьбе с подводным флотом.

Зато воздушное оружие могло с успехом применяться для борьбы с «фокке-вульфами». Мы вскоре научились справляться с этой опасностью с помощью истребителей, выбрасывавшихся катапультами, установленными на обычных торговых судах, а также на переоборудованных торговых судах, укомплектованных командирами из военных моряков. Вначале пилоты истребителей, которых, подобно соколам, выпускали навстречу их жертвам, должны были полагаться на то, что их жизнь будет спасена одним из эскортных кораблей, который выловит их из моря.

«Фокке-вульфы», которые теперь сами подвергались нападениям в воздухе, уже не могли оказывать прежнюю помощь подводным лодкам и постепенно превратились из преследователей в преследуемых.

Потери, понесенные нами в результате действий противника в течение этих роковых месяцев, показывают всю напряженность этой борьбы не на жизнь, а на смерть:

Апрельские цифры включают, конечно, огромные потери, которые мы понесли в боях у берегов Греции.

Мы вели работы по усовершенствованию и расширению наших баз в Канаде и Исландии с максимальной поспешностью и соответствующим образом планировали рейсы наших караванов. На наших старых эсминцах мы увеличили вместимость трюмов для топлива, а следовательно, и радиус их действия. Вновь созданный в Ливерпуле объединенный штаб всей душой отдался борьбе. По мере того как в строй вступали новые эскортные корабли и команды приобретали опыт, адмирал Нобль формировал их в постоянные группы под командованием командиров групп.

Таким образом воспитывался необходимый дух коллективизма в работе, и люди привыкали работать сообща с полным пониманием методов руководства своего командира. Эти группы эскортных кораблей становились все более эффективными, и, по мере того как их мощь росла, угроза со стороны подводных лодок противника уменьшалась.

В июле президент Рузвельт принял важное решение. Он решил создать базу в Исландии. Была достигнута договоренность о том, что вооруженные силы Соединенных Штатов сменят находящийся там английский гарнизон. Американские войска прибыли в Исландию 7 июля, и этот остров был включен в систему обороны Западного полушария. С тех пор американские караваны, эскортируемые американскими военными кораблями, регулярно ходили в Рейкьявик, и, несмотря на то, что Соединенные Штаты еще не участвовали в войне, они принимали под защиту своих эскортных кораблей суда, шедшие под иностранным флагом.

В течение всех этих критических месяцев два германских линейных крейсера продолжали стоять в Бресте. Казалось, они могли в любой момент снова выйти в море, чтобы вновь натворить бед в водах Атлантики, и если они продолжали бездействовать, то лишь благодаря операциям королевского воздушного флота, который неоднократно совершал на них налеты в порту и настолько успешно, что в течение всего года они пребывали в бездействии. Вскоре главной заботой противника стало вернуть эти корабли на родину, но и этого он не смог сделать до 1942 года. Гитлеровские планы вторжения в Россию дали нам в скором времени необходимую передышку в воздухе. Для этого нового предприятия Гитлер должен был в значительной мере перебазировать германский военно-воздушный флот, и поэтому начиная с мая масштабы действий вражеской авиации против наших судов сократились.

Небезынтересно будет теперь, несколько забегая вперед, остановиться на некоторых результатах битвы за Атлантику, достигнутых благодаря усиленному изучению всех известных нам факторов, игравших роль в этой борьбе. Большим преимуществом в данном случае было то, что все огромное множество принимавшихся нами решений могло постоянно контролироваться одним человеком и что я как премьер-министр получил от своих коллег широкие полномочия, необходимые для единого руководства всей этой огромной административной сферой. Военная машина, которой я управлял как министр обороны, имела возможность добиваться точного выполнения всех принимавшихся решений.

В конце июня я, основываясь на данных военно-морского министерства, доложил палате общин о резком сокращении наших потерь в результате действий вражеской авиации в северной части Атлантического океана:

В моей директиве от 6 марта я поставил целью сократить к 1 июля на 400 тысяч тонн общий тоннаж судов, стоящих на приколе в ожидании ремонта, равный 1700 тысячам тонн. Впоследствии наш размах увеличился, и мы поставили своей целью к тому же сроку добиться уменьшения тоннажа стоящих на приколе судов на 750 тысяч тонн. Фактически мы добились сокращения его на 700 тысяч тонн. Этот успех был достигнут, несмотря на воздушные налеты на район рек Мереей и Клайд, имевшие место в начале мая. Другой нашей удачей было получение нами большого количества судов, ранее считавшихся безвозвратно потерянными, которые были спасены нашей замечательной организацией по спасению затонувших судов и отремонтированы. В результате различных мероприятий была также достигнута существенная экономия в сроке оборачиваемости судов, а сокращение этого срока хотя бы на один день давало нам ежегодно лишнюю четверть миллиона тонн импорта.

Глава девятая

Югославия

Убийство короля Югославии Александра в октябре 1934 года в Марселе, о чем уже упоминалось, положило начало периоду распада югославского государства. Сразу после этого независимое положение его в Европе поколебалось. Политическая враждебность фашистской Италии и экономическая экспансия гитлеровской Германии в Юго-Восточной Европе ускорили этот процесс.

Ослабление внутренней устойчивости и антагонизм между сербами и хорватами истощали силы этого южнославянского государства. В регентство принца Павла – приятного человека с артистическими замашками – престиж монархии заметно падал. Лидер крестьянской партии Хорватии д-р Мачек упорно проводил политику отказа от сотрудничества с белградским правительством.

Хорватские экстремисты, которым покровительствовали Италия и Венгрия, действуя с заграничных баз, добивались отделения Хорватии от Югославии. Белградское правительство отказалось от сотрудничества с Малой Антантой Балканских стран в пользу «реалистического» курса – соглашения с державами оси. Поборником этой политики был Стоядинович, подписавший 25 марта 1937 года итало-югославский пакт. Эта позиция, казалось, получила свое оправдание в свете того, что произошло в Мюнхене год спустя. Стоядинович, положение которого внутри страны было ослаблено в результате заключения союза между крестьянской партией Хорватии и сербской оппозицией, подозрительно относившимися к сближению с Италией и Германией, потерпел поражение на выборах и в феврале 1939 года был вынужден уйти в отставку.

Новый премьер-министр Цветкович и министр иностранных дел в его кабинете Маркович стремились умиротворить державы оси с их растущей мощью. В августе 1939 года было достигнуто соглашение с хорватами, и Мачек вошел в состав белградского правительства. Падение Франции в июне 1940 года лишило южных славян их традиционного друга и защитника. Русские раскрыли свои намерения в отношении Румынии и оккупировали Бессарабию и Буковину. В августе 1940 года, в Вене, Германия и Италия передали Трансильванию Венгрии. Кольцо вокруг Югославии смыкалось. В ноябре 1940 года Маркович впервые тайно посетил Берхтесгаден. Ему удалось уехать оттуда, не связав свою страну официальным обещанием присоединиться к державам оси, но 12 декабря Югославия заключила пакт о дружбе с младшим партнером держав оси – Венгрией.

По мере того как эти события развивались, они вызывали у нас беспокойство. В этой атмосфере принц Павел с предельной скрупулезностью придерживался политики нейтралитета. Он особенно опасался, как бы тот или иной шаг Югославии или ее соседей не спровоцировал немцев двинуться на юг, на Балканы.

В конце января 1941 года, в эти дни нараставшей тревоги, друг президента Рузвельта полковник Доновэн прибыл в Белград с поручением от американского правительства выяснить настроение в Юго-Восточной Европе. Здесь царил страх. Министры и руководящие политические деятели не смели высказывать свое мнение. Принц Павел отклонил предложение о визите Идена в Белград. Единственным исключением являлась позиция генерала военно-воздушных сил Симовича, представлявшего националистические элементы офицерского корпуса. Начиная с декабря его кабинет в штабе военно-воздушных сил, расположенном на другом берегу реки, напротив Белграда, в Земуне, стал тайным центром сопротивления германскому проникновению на Балканы и инертности югославского правительства.

14 февраля Цветкович и Маркович были вызваны в Берхтесгаден. Они выслушали разглагольствования Гитлера о мощи победоносной Германии, причем Гитлер особенно подчеркивал тесные взаимоотношения между Берлином и Москвой. Гитлер предложил Югославии присоединиться к Тройственному пакту, взамен чего он обещал в случае операций против Греции не перебрасывать через территорию Югославии свои войска, а лишь использовать ее шоссейные и железные дороги для транспортировки военных материалов. Министры вернулись в Белград в мрачном настроении.

Присоединение к державам оси могло возмутить Сербию, тогда как война с Германией могла повлечь за собой раскол в Хорватии. Единственно возможный союзник Югославии на Балканах Греция вела тяжелые бои с итальянскими войсками численностью свыше 200 тысяч человек и находилась под угрозой неминуемого нападения Германии. Помощь со стороны Англии представлялась сомнительной и в лучшем случае – только символической. Чтобы помочь югославскому правительству прийти к удовлетворительному решению, Гитлер продолжал осуществлять стратегическое окружение страны. 1 марта Болгария присоединилась к тройственному пакту, а вечером того же дня германские моторизованные части достигли границ Сербии. Тем временем югославская армия во избежание провокаций оставалась неотмобилизованной. Теперь настал час, когда необходимо было сделать выбор.

4 марта принц Павел тайно выехал из Белграда в Берхтесгаден и под жестким нажимом, который был оказан на него там, устно обещал, что Югославия последует примеру Болгарии. По возвращении на совещании королевского совета и в беседах с представителями политических и военных руководящих кругов он столкнулся с разноречивыми мнениями. Разгорелись жаркие дебаты, но германский ультиматум носил вполне реальный характер. Генерал Симович, вызванный в Белый дворец – резиденцию принца Павла на холмах, возвышавшихся над Белградом, – решительно высказался против капитуляции. Он заявил, что Сербия не примет такого решения и судьба династии будет поставлена под угрозу. Но обещание, данное принцем Павлом, уже фактически связало страну.

Из Лондона я делал все, что мог, чтобы сплотить югославов против Германии.

22 марта я послал премьер-министру Югославии д-ру Цветковичу телеграмму следующего содержания:

22 марта 1941 года

«Ваше превосходительство! Полный разгром Гитлера и Муссолини в конечном счете неизбежен. Ни один разумный и дальновидный человек не может сомневаться в этом после того, как английская и американская демократии выразили свою решимость добиться этого разгрома. В мире всего 65 миллионов злобных гуннов, и большинство их занято теперь подавлением австрийцев, чехов, поляков и многих других древних народов, которые они терроризируют и грабят. Численность населения Британской империи и Соединенных Штатов достигает почти 200 миллионов человек, даже если считать одни только метрополии и британские доминионы.

Мы обладаем бесспорным господством на море и с помощью Америки вскоре добьемся решающего превосходства в воздухе. Британская империя и Соединенные Штаты обладают большими богатствами и большими техническими ресурсами, они производят больше стали, чем все остальные страны мира, взятые вместе. Они полны решимости не допустить, чтобы преступные диктаторы – один из которых уже понес невосполнимый урон – растоптали своими сапогами дело свободы или повернули вспять колесо мирового прогресса.

Мы знаем, что сердца всех истинных сербов, хорватов и словенов бьются горячим стремлением обеспечить свободу, независимость и неприкосновенность своей родины и что они разделяют передовые взгляды англоязычных стран. Если бы Югославия в настоящий момент унизилась до участи Румынии или совершила бы такое же преступление, как Болгария, став соучастницей покушения на Грецию, она бы тем самым обрекла себя на верную, непоправимую гибель. Она не избежит тяжкого испытания войны, а лишь отсрочит его, и ее храбрые армии вынуждены будут тогда сражаться в одиночку, будучи окружены и отрезаны от стран, которые могли бы подать им надежду на спасение и оказать поддержку.

С другой стороны, история войн знает не много столь благоприятных случаев, как тот, что представляется югославской армии, если только она сумеет им воспользоваться, пока еще не поздно. Если Югославия и Турция займут место в одном ряду с Грецией и воспользуются всей той помощью, которую им может предоставить Британская империя, то с немецкой чумой будет покончено и будет одержана такая же полная и решительная победа, как и в прошлой войне. Я надеюсь, что Вы, ваше превосходительство, учтете ход мировых событий и окажетесь на высоте».

Однако вечером 24 марта Цветкович и Маркович украдкой выехали из Белграда и на пригородной железнодорожной станции пересели на поезд, идущий в Вену. Втайне от общественного мнения и печати они на следующий день подписали в Вене пакт с Гитлером. Еще до того, как министры после своего возвращения представили на рассмотрение кабинета текст пакта, трое из их коллег подали в отставку, и по всем кафе и другим общественным местам Белграда быстро распространились слухи о неминуемой катастрофе.

Я направил нашему посланнику в Белграде Кэмпбеллу следующие инструкции:

26 марта 1941 года

«Не допускайте, чтобы между Вами и принцем Павлом или министрами образовалась брешь. Продолжайте надоедать, понукать и приставать. Требуйте аудиенций. Не принимайте ответа «нет». Цепляйтесь за них, указывайте им на то, что немцы уже считают покорение Югославии непреложным фактом.

Теперь не время для упреков или величественных прощальных жестов. Однако в то же время Вы не должны упускать из виду ни одно из тех средств, к которым мы, возможно, вынуждены будем прибегнуть, если убедимся, что нынешнее правительство Югославии уже связало себя безвозвратно. Мы высоко ценим все, что Вами сделано до сих пор. Продолжайте действовать в том же духе, используя для этого все возможные средства».

В тесном кругу офицеров, связанных с Симовичем, уже в течение нескольких месяцев обсуждались планы прямых действий, которые должны были быть предприняты в случае капитуляции правительства перед Германией. Был тщательно разработан план революционного восстания. Руководителем предполагаемого восстания должен был стать генерал Бора Миркович, командующий югославской авиацией, а его помощниками – майор югославской армии Кнежевич и его брат, профессор, обладавший политическими связями благодаря положению, которое он занимал в сербской демократической партии. О существовании этого плана было известно только очень небольшому кругу надежных офицеров, из которых большинство имело звание ниже полковника. Сеть заговора распространялась из Белграда на основные гарнизоны страны – в Загребе, Скопле и Сараево. Силы, находившиеся в распоряжении заговорщиков в Белграде, состояли из двух полков королевской гвардии, – но без их командиров, – одного батальона Белградского гарнизона, роты жандармов, охранявшей королевский дворец, части дивизии противовоздушной обороны, расквартированной в столице, штаба авиации в Земуне, начальником которого был Симович, и военных училищ для офицерского и сержантского состава, а также нескольких артиллерийских и саперных частей.

26 марта, когда известие о возвращении югославских министров из Вены и слухи о заключении пакта стали циркулировать по всему Белграду, заговорщики решили выступить. Был дан сигнал захватить 27 марта, на рассвете, ключевые позиции в Белграде и королевскую резиденцию вместе с молодым королем Петром II. В то самое время, когда войска под командованием решительных офицеров окружали королевский дворец в предместье столицы, принц Павел, ничего не зная, а может быть, наоборот, слишком много зная о том, что должно было произойти, находился в поезде, шедшем в Загреб.

Немногие революции проходили более гладко, чем эта. Кровопролития не было. Несколько представителей высшего командования было арестовано. Цветкович был доставлен с полицией в штаб Симовича, где его заставили подписать заявление об отставке. В городе в подходящих для этого пунктах были установлены пулеметы и артиллерийские орудия. По прибытии в Загреб принц Павел был информирован о том, что Симович от имени молодого короля Петра II взял на себя управление страной и что регентский совет распущен. Военный комендант Загреба потребовал, чтобы принц немедленно вернулся в столицу. Как только принц Павел прибыл в Белград, его доставили в штаб генерала Симовича. Здесь он вместе с другими двумя регентами подписал акт отречения. Ему было дано несколько часов на сборы, и в ту же ночь он выехал с семьей в Грецию.

Этот план был задуман и выполнен небольшой группой националистически настроенных сербских офицеров еще до того, как определилось общественное мнение по этому вопросу. Переворот вызвал такой взрыв народного энтузиазма, который, вероятно, удивил даже самих его инициаторов.

Улицы Белграда вскоре заполнили сербы, выкрикивавшие:

«Лучше война, чем пакт; лучше смерть, чем рабство».

Люди танцевали на площадях. Повсюду появились английские и французские флаги. Толпы храбрых, но беспомощных людей с дерзким вызовом пели сербский национальный гимн. 28 марта юный король, который вырвался из-под опеки регентов, спустившись по водосточной трубе, принес присягу в белградском соборе под бурные овации присутствующих. Германский посланник подвергся публичным оскорблениям; толпа плевала в его автомобиль. Военный переворот вызвал волну национального подъема. Народ, активность которого до сих пор была парализована, которым плохо управляли и плохо руководили и который уже давно испытывал такое чувство, что его стараются заманить в ловушку, бросал отважный героический вызов тирану и победителю в тот самый момент, когда тот находился в расцвете своей мощи.

Гитлер был уязвлен до глубины души. У него произошла вспышка того конвульсивного гнева, который на какой-то момент лишал его способности мыслить, а иногда толкал его на самые отчаянные авантюры. Месяц спустя, когда он уже несколько остыл, он сказал в беседе с Шуленбургом:

«Югославский путч явился для нас громом среди ясного неба. Когда мне сообщили о нем утром двадцать седьмого, я подумал, что это шутка».

Но в тот момент в порыве ярости он вызвал к себе представителей германского верховного командования. На совещании присутствовали Геринг, Кейтель и Йодль, позднее прибыл также Риббентроп. Протоколы совещания имеются в архиве Нюрнбергского процесса. Гитлер описал положение, сложившееся в Югославии после переворота.

«Неизвестно, – заявил он, – какую позицию заняла бы Югославия во время предстоящих операций против Греции («Марита») и, что еще важнее, при последующей операции против России – «Барбаросса». Он считал весьма удачным, что югославы проявили свои настроения до начала осуществления плана «Барбаросса».

«Фюрер решил, не дожидаясь возможных деклараций о лояльности со стороны нового правительства, провести все приготовления к военному разгрому Югославии и уничтожению ее как национального государства. Не будет сделано никаких дипломатических запросов и не будет предъявлено никаких ультиматумов. Заверения югославского правительства, которому все равно в будущем нельзя доверять, будут «приняты к сведению».

Наступление начнется, как только для этого будут подготовлены необходимые средства и войска.

Для операций против Югославии надо потребовать действенной военной поддержки от Италии, Венгрии и в известной степени от Болгарии. Основная задача Румынии – обеспечить защиту от России. Венгерский и болгарский послы уже информированы об этом. Днем будет отправлено послание дуче.

В политическом смысле особенно важно, чтобы удар по Югославии был нанесен с беспощадной жестокостью и чтобы военный разгром совершился молниеносно. Таким образом удастся в достаточной степени запугать Турцию. Это благоприятно отразится также на последующей кампании против Греции.

Надо полагать, что, как только мы начнем наступление, хорваты перейдут на нашу сторону. Им будут даны соответствующие политические гарантии (предоставление автономии). Война против Югославии должна вызвать широкое одобрение в Италии, Венгрии и Болгарии, так как этим странам будут обещаны территориальные приобретения: Италии – побережье Адриатики, Венгрии – Банат и Болгарии – Македония. Этот план предусматривает ускорение всей подготовки и использование столь крупных сил, чтобы разгром Югославии произошел в кратчайший срок... Основная задача нашей авиации – как можно скорее приступить к уничтожению аэродромов югославских военно-воздушных сил и столицы Югославии Белграда путем массированных налетов».

В тот же день фюрер подписал директиву № 25:

«Я намерен осуществить вторжение в Югославию путем мощных ударов из района Фиуме и Софии в общем направлении на Белград и дальше на юг с целью нанести югославской армии решительное поражение, а также отрезать южную часть Югославии от остальных районов страны и превратить ее в базу для дальнейших операций германо-итальянских войск против Греции.

Я приказываю:

а) Как только будет закончено сосредоточение достаточных сил и позволят метеорологические условия, все важные наземные сооружения Югославии и Белград должны быть уничтожены в результате непрерывных круглосуточных воздушных налетов.

б) Если это будет возможно, одновременно – но ни в коем случае не раньше – должна быть начата операция «Марита».

Генералы провели ночь за разработкой планов операции.

Кейтель свидетельствует:

«Решение напасть на Югославию означало полное нарушение всех военных планов и мероприятий, намечавшихся до этого момента. Операцию «Марита» пришлось полностью перестроить. Надо было доставить через Венгрию, с севера, новые войска. Все приходилось делать экспромтом».

Со времен Мюнхена Венгрия стремилась извлечь для себя пользу из дипломатических побед Германии путем расширения своих границ, установленных после 1920 года, за счет Чехословакии и Румынии. Одновременно она пыталась сохранять нейтральную позицию в вопросах международной политики. Дипломатия Венгрии стремилась избегать точно сформулированных обязательств в отношении держав оси, которые обусловливали бы превращение Венгрии в их союзника в случае войны.

Венгрия присоединилась в Вене к тройственному пакту, но, так же как и Румыния, не взяла на себя определенных обязательств. Ни Гитлер, ни Муссолини не желали конфликта между Балканскими странами. Они надеялись установить контроль над всеми этими странами одновременно. С этой целью они навязали Венгрии и Румынии свое решение относительно Трансильвании. Нападение Муссолини на Грецию, к которому Гитлер относился неодобрительно, повлекло за собой возможность английского вмешательства в Юго-Восточной Европе. Поэтому на Югославию был оказан нажим, с тем чтобы заставить ее последовать примеру Венгрии и Румынии и присоединиться к блоку держав оси. Когда югославские министры были с этой целью вызваны в Вену, вопрос казался решенным. Драматические события, происшедшие в Белграде 27 марта, нарушили все надежды на создание объединенной группы Балканских стран, присоединившихся к державам оси.

Эти события сразу же и непосредственно отразились на Венгрии. Хотя Германии, конечно, предстояло нанести основной удар непокорным югославам через Румынию, все линии коммуникаций проходили через венгерскую территорию. Почти немедленной реакцией германского правительства на события в Белграде явилась отправка венгерского посланника в Берлине на самолете в Будапешт со срочным посланием венгерскому регенту адмиралу Хорти:

«Югославия будет уничтожена, так как она только что открыто отвергла политику взаимопонимания с державами оси. Большая часть германских вооруженных сил должна пройти через Венгрию. Но основные наступательные операции будут вестись не в венгерском секторе. Здесь должна будет выступить венгерская армия, и в награду за ее сотрудничество Венгрия получит возможность вновь оккупировать все те принадлежавшие ей ранее территории, которые она в свое время вынуждена была уступить Югославии. Вопрос очень срочный. Требуется немедленный и положительный ответ»[9].

Венгрию связывал с Югославией пакт о дружбе, подписанный только в декабре 1940 года. Однако открытое сопротивление требованиям Германии могло бы только повести к оккупации Венгрии германскими войсками в ходе предстоящих военных операций. Ее соблазняла также возможность снова оккупировать те территории на ее южной границе, которые она должна была уступить Югославии по Трианонскому договору.

Венгерский премьер-министр граф Телеки упорно стремился сохранить за своей страной известную свободу действий. Он отнюдь не был убежден в том, что Германия выиграет войну. В момент подписания тройственного пакта он не особенно верил в независимость Италии как одного из партнеров держав оси.

Предъявленный ему Гитлером ультиматум требовал от него нарушения заключенного им самим договора с Югославией. Однако инициатива была вырвана у него венгерским генеральным штабом, начальник которого генерал Верт, немец по происхождению, за спиной венгерского правительства лично договорился с германским верховным командованием. На этой основе разрабатывались детали плана прохождения германских войск через территорию Венгрии.

Телеки немедленно квалифицировал действия Верта как предательские. Вечером 2 апреля 1941 года он получил от венгерского посланника в Лондоне телеграмму, гласившую, что английское министерство иностранных дел официально предупредило его, что, если Венгрия примет участие в каких-либо операциях Германии против Югославии, она должна ожидать объявления войны со стороны Великобритании. Таким образом, Венгрия могла избрать одно из двух – оказать тщетное сопротивление прохождению германских войск или открыто выступить против союзных стран и предать Югославию. В этом тяжелом положении граф Телеки видел лишь один способ спасти свою личную честь. Вскоре после девяти часов вечера он выехал из венгерского министерства иностранных дел и вернулся в» свою резиденцию в Шандорском дворце. Ему позвонили по телефону. Полагают, что ему сообщили, что германские войска уже перешли венгерскую границу. Вскоре после этого он застрелился.

Известие о революции в Белграде, естественно, было встречено нами с глубоким удовлетворением. Наконец-то мы увидели хоть один ощутимый результат наших отчаянных попыток создать фронт союзных нам стран на Балканах и предотвратить их постепенный захват Гитлером.

Иден по пути на родину прибыл на Мальту, но я, получив известие о революции в Белграде, решил, что он должен изменить свои планы и вместе с генералами Диллом и Уэйвеллом оставаться в центре событий.

Премьер-министр – Идену

27 марта 1941 года

«Ввиду того что в Сербии произошел государственный переворот, безусловно, было бы лучше, если бы вы оба оставались на месте, в Каире, чтобы координировать события. Именно теперь есть шанс привлечь Турцию и создать объединенный фронт на Балканах. Не могли ли бы Вы устроить в Афинах или на Кипре совещание представителей всех заинтересованных стран? Не думаете ли Вы, что Вам следовало бы отправиться в Белград, когда Вам станет ясна ситуация? Мы пока что со своей стороны делаем все, что возможно».

Я послал президенту Турции следующую телеграмму:

27 марта 1941 года

«Ваше превосходительство!

Драматические события, которые происходят в настоящее время в Белграде и по всей Югославии, могут дать прекрасную возможность предотвратить германское вторжение на Балканский полуостров. Безусловно, именно теперь наступил момент для создания единого фронта, против которого Германия вряд ли осмелится выступить. Я телеграфировал президенту Рузвельту и просил его предоставить помощь материалами всем державам, сопротивляющимся германской агрессии на востоке. Я прошу Идена и генерала Дилла координировать все возможные мероприятия для обеспечения общей безопасности».

Было решено, что Иден останется в Афинах для ведения переговоров с Турцией, а генерал Дилл выедет в Белград. Всем было ясно, что положение Югославии будет отчаянным, если все заинтересованные государства не создадут немедленно единый фронт. Однако у Югославии еще оставалась возможность нанести смертельный удар по оголенному тылу дезорганизованных итальянских войск в Албании. Если бы югославы действовали быстро, они могли бы добиться серьезных военных результатов. Пока их собственная территория подвергалась бы опустошению с севера, они могли овладеть огромной массой оружия и снаряжения и получить, таким образом, возможность вести партизанскую войну в горах, что было теперь их единственной надеждой на спасение. Это был бы замечательный ход, который оказал бы влияние на всю обстановку на Балканах. В своем кругу в Лондоне мы ясно представляли себе всю картину.

Генерал Дилл находился в это время в Белграде, и я направил ему следующее послание:

1 апреля 1941 года

«Ряд данных указывает на то, что происходит быстрая перегруппировка сил для операций против Югославии. Выиграть время для сопротивления Германии значит потерять время для действий против Италии. Югославам следует во что бы то ни стало как можно скорее использовать все свои силы против итальянцев. Только таким путем они могут добиться весьма важного первоначального успеха в своих действиях и вовремя захватить большое количество снаряжения».

Ошибки, которые делались в течение нескольких лет, не могут быть исправлены за несколько часов. Когда всеобщее возбуждение /улеглось, все жители Белграда поняли, что на них надвигаются катастрофа и смерть и что они вряд ли могут сделать что-нибудь, чтобы избежать своей участи. Верховное командование сочло необходимым ввести войска в Словению и Хорватию для поддержания фиктивного внутреннего единства. Теперь оно могло наконец мобилизовать свою армию. Но у него не было стратегического плана. Дилл обнаружил в Белграде только замешательство и пассивность.

Вот что писал нам Дилл:

«Конечные результаты моей поездки в Белград были разочаровывающими во многих отношениях. Оказалось совершенно невозможным заставить (генерала) Симовича подписать какое бы то ни было соглашение. Тем не менее на меня произвел большое впечатление боевой дух югославских руководителей, которые будут воевать, если Германия нападет на Югославию или на Салоники...

Югославские войска еще не подготовлены к войне, и Симович хочет выиграть время для завершения мобилизации и сосредоточения войск. По внутриполитическим соображениям он не может взять на себя инициативу в военных действиях, а должен ожидать выступления Германии. Он предполагает, что Германия нападет на южную часть Югославии из Болгарии и на время оставит Грецию в покое... Югославия окажет помощь в Албании, но не выступит даже и там, прежде чем Германия не нападет на нее или не затронет ее жизненные интересы».

Одновременно с этим я обратился к генералу Симовичу со следующим призывом:

Премьер-министр – генералу Симовичу

4 апреля 1941 года

«Получаемая мною со всех сторон информация показывает, что Германия спешно сосредоточивает и перебрасывает к Вашим границам свои сухопутные и воздушные силы. Наши агенты во Франции сообщают нам о крупных перебросках воздушных сил. Согласно донесениям разведки нашей африканской армии, бомбардировщики перебрасываются даже из Триполи. Мне непонятен Ваш довод о том, что Вы хотите выиграть время. Единственный блестящий шанс на завоевание победы и обеспечение безопасности – предупредить противника, одержав решительную победу в Албании и захватив там огромную массу военной техники. Когда в Албанию будут доставлены те четыре германские горные дивизии, которые, по сообщению Вашего генерального штаба, в настоящее время погружаются в вагоны в Тироле, Вы встретитесь уже с совершенно иным сопротивлением, чем то, которое могут Вам оказать тыловые части деморализованных итальянских войск».

Теперь мы должны отметить единственный случай, когда в расчеты кремлевской олигархии вмешалась известная доля чувства.

Национальное движение в Белграде возникло стихийно и ничем не было связано с деятельностью малочисленной нелегальной югославской коммунистической партии, поддерживавшейся Советами. Выждав неделю, Сталин решил сделать жест. Его представители вели переговоры с югославским посланником в Москве Гавриловичем и со специальной миссией, посланной из Белграда после переворота.

Переговоры протекали без особого успеха. В ночь на 6 апреля югославы были внезапно вызваны в Кремль. Их встретил сам Сталин, который предложил им для подписания готовый проект пакта. Дело закончилось очень быстро. Россия соглашалась уважать «независимость, суверенные права и территориальную целостность Югославии», а в случае если бы последняя подверглась нападению, Россия брала на себя обязательство придерживаться доброжелательной позиции, «основанной на дружеских взаимоотношениях». Это во всяком случае было нечто вроде дружелюбного жеста. Гаврилович один оставался до утра, обсуждая со Сталиным вопрос о военных поставках. В тот момент, когда их беседа подходила к концу, немцы нанесли свой удар по Югославии.

Утром 6 апреля над Белградом появились германские бомбардировщики. Летя волнами с оккупированных аэродромов в Румынии, они в течение трех дней методически сбрасывали бомбы на югославскую столицу. На бреющем полете, не опасаясь сопротивления, они беспощадно разрушали город. Эта операция получила название «Кара». 8 апреля, когда настала наконец тишина, свыше 17 тысяч жителей Белграда лежали мертвыми на улицах города и под развалинами. На фоне этой кошмарной картины города, полного дыма и огня, можно было видеть взбесившихся зверей, вырвавшихся из своих разбитых клеток в зоологическом саду. Раненый аист проковылял мимо крупнейшей гостиницы города, которая представляла собой море огня. Ошеломленный, ничего не соображавший медведь медленной и неуклюжей походкой пробирался через этот ад к Дунаю. Это был не единственный медведь, который потерял способность соображать.

Операция «Кара» была выполнена.

Глава десятая

Посланец Японии

Новый год принес тревожные вести с Дальнего Востока. Японский военно-морской флот активизировал свои действия у побережья Южного Индокитая. Японские военные корабли были замечены в гавани Сайгона и в Сиамском заливе. 31 января японское правительство договорилось о перемирии между вишистской Францией и Сиамом. Распространились слухи, что это урегулирование пограничного конфликта в Юго-Восточной Азии послужит прелюдией к вступлению Японии в войну. В то же время немцы усиливали нажим на Японию, подбивая ее напасть на англичан в Сингапуре.

«Я старался, – заявил Риббентроп на суде в Нюрнберге, – побудить Японию напасть на Сингапур, так как невозможно было заключить мир с Англией, и я не знал, какие военные меры мы могли принять для достижения этой цели. Во всяком случае, фюрер велел мне, используя дипломатические каналы, сделать все возможное, чтобы ослабить позиции Англии и добиться, таким образом, мира. Мы полагали, что лучше всего этого можно будет достичь, если Япония нападет на оплот Англии в Восточной Азии»[10].

24 февраля ко мне явился с визитом японский посол Сигемицу. Эта беседа была запротоколирована.

«Я коснулся давних и дружественных отношений между двумя странами, своих собственных неизменных чувств со времен англо-японского союза 1902 года и указал на наше сильное желание не порывать отношений между двумя странами. Япония не может ждать, чтобы мы с одобрением взирали на то, что делается в Китае, но мы придерживаемся корректной позиции нейтралитета, и, надо сказать, весьма отличного от того нейтралитета, который мы проявили, когда помогали японцам в их войне против России. У нас нет ни малейшего намерения нападать на Японию и нет иного желания, кроме как видеть ее процветающей и мирной. Как было бы жаль, сказал я, если бы на данном этапе, когда у нее уже полно забот в Китае, Япония оказалась в состоянии войны с Великобританией и Соединенными Штатами».

Посол заявил, что Япония не имеет никакого намерения нападать на нас или на Соединенные Штаты и вовсе не желает оказаться вовлеченной в войну с какой-либо из этих держав. Японцы не станут пытаться нападать на Сингапур или Австралию, и он несколько раз повторил, что они не предпримут попытки вторгнуться в Голландскую Индию или укрепиться там. Единственное, чем недовольна Япония, сказал он, – это нашим отношением к Китаю, которое поощряет Китай и усугубляет трудности Японии... Я счел себя обязанным напомнить ему о тройственном пакте, который японцы заключили с державами оси, и о том, что мы, естественно, никогда не упускаем это из виду. Нельзя поверить, чтобы пакт, столь выгодный Германии и приносящий так мало выгод Японии, не имел каких-то секретных статей, во всяком случае, Япония посеяла у нас сомнения в том, как именно она истолкует этот пакт при известных обстоятельствах. Посол сказал, что они дали разъяснения в свое время и что их целью было ограничить конфликт и т. п. Я ответил ему, что присоединение к пакту держав оси было очень большой ошибкой со стороны Японии. Ничто не причинило большего вреда ее отношениям с Соединенными Штатами и ничто не сблизило так Великобританию и Соединенные Штаты.

Затем я возобновил свои заверения в дружбе. Все это время он держался весьма дружески и примирительно, и мы совершенно не сомневались в его позиции в этих вопросах.

4 марта, после того как Сигемицу наверняка мог снестись с Токио, я подробно записал, как протекал его второй визит.

«Сегодня меня посетил японский посол. Он в весьма приятных выражениях говорил о сильном желании Японии не быть вовлеченной в войну и не порывать отношения с Великобританией. Он назвал тройственный пакт пактом мира и сказал, что он вызван лишь желанием Японии ограничить конфликт. Я особо спросил его, оставил ли этот пакт Японии полное право толковать любую данную ситуацию, и указал ему, что ни одно из положений пакта не обязывает ее вступать в войну. Он не выразил несогласия с этим. В сущности, он молча согласился. Я сердечно принял все его заверения и попросил передать мою благодарность министру иностранных дел Японии. Я не думаю, чтобы Япония напала на нас, пока и если она не уверится в том, что мы потерпим поражение. Я очень сомневаюсь, вступит ли она в войну на стороне держав оси, если Соединенные Штаты присоединятся к нам. С ее стороны это было бы, несомненно, очень глупо. Для нее было бы разумнее вступить в войну, если Соединенные Штаты не примкнут к нам».

Такова была также (но по совершенно иным причинам) точка зрения Германии. Как Германия, так и Япония жаждали ограбить и поделить Британскую империю. Но они подходили к этой цели с разных точек зрения. Германское верховное командование утверждало, что японцам следовало бы использовать свои вооруженные силы в Малайе и Голландской Индии, не заботясь об американских базах на Тихом океане и об основных силах флота на их фланге.

Весь февраль и март немцы уговаривали японское правительство нанести без дальнейших проволочек удар по Малайе и Сингапуру, не тревожась насчет Соединенных Штатов. У Гитлера было уже достаточно хлопот и без вовлечения их в войну. В самом деле, мы видели, со сколькими действиями Америки он мирился, а ведь любое из них могло бы послужить удобнейшим поводом к войне. Больше же всего Гитлер и Риббентроп хотели, чтобы Япония напала на то, что они называли «Англией» – это название все еще в ходу[11], – и ни в коем случае не ввязывалась в войну с Соединенными Штатами. Они заверяли Токио, что если Япония будет энергично действовать против Малайи и Голландской Индии, американцы не посмеют выступить. Эти рассуждения отнюдь не убедили руководителей японского флота и армии. Не поверили они и в их бескорыстие. С точки зрения японских военных возможность какой-либо операции в Юго-Восточной Азии исключалась полностью, если предварительно не будет совершено нападение на американские базы или если с Соединенными Штатами не будет достигнуто урегулирование дипломатическим путем.

В это время за кулисами сложной политической жизни Японии, по-видимому, складывались три решения. Во-первых, послать в Европу министра иностранных дел Мацуоку, чтобы он мог своими глазами увидеть степень господства Германии над Европой и в особенности узнать, когда в действительности начнется вторжение в Англию. Настолько ли английские вооруженные силы скованы в морской обороне, что Англия не сможет позволить себе укрепить свои восточные владения в случае нападения на них Японии? Хотя Мацуока и получил образование в Соединенных Штатах, он был настроен резко антиамерикански. Нацистское движение и мощь военизированной Германии произвели на него сильнейшее впечатление. Он находился под обаянием Гитлера. Может быть, временами он даже сам видел себя играющим аналогичную роль в Японии.

Во-вторых, японское правительство решило предоставить командованию флота и армии свободу действий в области планирования операций против американской базы в Пёрл-Харборе, а также против Филиппин, Голландской Индии и Малайи.

В-третьих, предполагалось послать в Вашингтон «либерального» государственного деятеля адмирала Номуру, чтобы выяснить шансы на общее урегулирование с Соединенными Штатами на Тихом океане. Это не только служило маскировкой, но и могло бы привести к мирному решению. Таким образом, в японском кабинете удалось примирить столь противоречивые взгляды.

12 марта Мацуока отправился выполнять свою миссию. 25 марта, находясь проездом в Москве, он два часа беседовал со Сталиным и Молотовым и заверил германского посла Шуленбурга, что лично передаст Риббентропу все детали этой беседы.

Захваченные документы, опубликованные государственным департаментом США, проливают яркий свет на миссию Мацуоки и на умонастроение Германии. 27 марта посланец Японии был сердечно принят в Берлине Риббентропом как человек, родственный по духу. Германский министр иностранных дел пространно говорил о мощи своей страны.

«Германия, – сказал он, – находится в последней стадии своей борьбы против Англии. В течение минувшей зимы фюрер сделал все необходимые приготовления, так что сейчас Германия вполне готова померяться с Англией силами, где угодно. Фюрер имеет в своем распоряжении, вероятно, сильнейшие вооруженные силы из всех существовавших когда-либо. Германия располагает 240 боевыми дивизиями, из коих 186 – это первоклассные штурмовые дивизии и 24 – танковые дивизии. Германская авиация сильно выросла и использует теперь новые модели самолетов, так что сейчас она не только не уступает в этой области Англии и Америке, но и определенно превосходит их.

Германский морской флот имел в начале войны относительно небольшое число линкоров. Однако сейчас закончены строившиеся линкоры и вскоре вступит в строй последний из них. На этот раз германский флот не стоит в порту, как это было в первую мировую войну, а с первого дня войны используется против врага.

На Европейском континенте у Германии, в сущности, нет сколько-нибудь серьезного врага, если не считать незначительных английских сил, оставшихся в Греции. Германия отразит любую попытку англичан высадиться на континенте или закрепиться там. Поэтому она не потерпит и пребывания англичан в Греции. Греческий вопрос имеет второстепенное значение, но удар по Греции, который, вероятно, окажется необходимым, позволил бы приобрести в восточной части Средиземноморского бассейна господствующие позиции для дальнейших операций.

Итальянцам в Африке последние месяцы не везло, так как итальянские войска не были знакомы с современной танковой войной и не были готовы к противотанковой обороне. Фюрер направил в Триполи с достаточными германскими силами одного из самых способных германских офицеров – генерала Роммеля. Здесь также в один прекрасный день роли переменятся, и англичане исчезнут из Северной Африки, быть может, еще быстрее, чем пришли туда.

В районе Средиземного моря за последние два месяца с успехом действует германская авиация, нанесшая англичанам, которые держались весьма упорно, большие потери в судах. Суэцкий канал был блокирован в течение длительного времени и будет блокирован снова.

Англичанам уже не так просто удерживать свои позиции в бассейне Средиземного моря.

Стало быть, подводя итог военному положению в Европе, мы должны прийти к выводу, что в военной сфере державы оси безраздельно господствуют в континентальной Европе. В распоряжении Германии имеется огромная фактически бездействующая армия, которую можно использовать всегда и всюду, где это сочтет необходимым фюрер».

Перейдя от военного положения к политическому, Риббентроп сказал, что он

«может конфиденциально уведомить Мацуоку, что нынешние отношения с Россией являются корректными, хотя не очень дружественными. После визита Молотова, когда русским предложили присоединиться к пакту трех держав, Россия поставила неприемлемые условия. Они означали принесение в жертву германских интересов в Финляндии, предоставление (Советам) баз на Дарданеллах и возможности оказывать сильное влияние на положение на Балканах, в особенности в Болгарии. Фюрер не дал своего согласия, потому что, по его мнению, Германия не может неизменно одобрять подобную политику России. Балканский полуостров нужен Германии прежде всего для ее собственной экономики, и она не склонна допускать, чтобы русские установили там свое господство[12] и дала гарантию Румынии. Именно этот последний акт русские особенно дурно истолковали. Далее, чтобы получить удобные позиции для изгнания англичан из Греции, Германия вступила в более тесные отношения с Болгарией. Германия была вынуждена встать на такой путь, так как в противном случае эта кампания была бы невозможной. Это также русским вовсе не понравилось.

При таких обстоятельствах отношения с Россией внешне нормальны и корректны. Однако русские в течение некоторого времени при каждом удобном случае демонстрируют свое недружелюбное отношение к Германии. Примером этого служит заявление, сделанное на днях Турции. Германия ясно почувствовала, что с тех пор, как сэр Стаффорд Криппс стал послом в Москве... происходит тайное и даже относительно явное укрепление уз между Россией и Англией. Германия внимательно следит за этими действиями».

Риббентроп продолжал далее, что он

«лично знаком со Сталиным и не считает его склонным к авантюре, но быть вполне уверенным нельзя. Германские армии на Востоке всегда находятся в состоянии готовности. Если когда-нибудь Россия займет позицию, которую можно будет истолковать как угрозу Германии, фюрер сокрушит Россию. Германия уверена, что кампания против России завершится абсолютной победой германского оружия и полным разгромом русской армии и русского государства. Фюрер убежден, что в случае боевых действий против Советского Союза великая держава Россия перестанет существовать через несколько месяцев. Во всяком случае, фюрер не рассчитывает только на договоры с Россией, в первую очередь он полагается на свой вермахт.

Не следует забывать и о том, что Советский Союз, несмотря на все его заверения в противном, все еще продолжает вести за границей коммунистическую пропаганду. Он пытается продолжать свою подрывную пропагандистскую деятельность не только в Германии, но и в оккупированных районах Франции, Голландии и Бельгии. Для Германии эта пропаганда, естественно, не представляет опасности. Но Мацуоке хорошо известно, к чему она, к несчастью, привела в других странах. В качестве примера германский министр иностранных дел сослался на Прибалтийские государства, в которых сейчас, через год после оккупации их русскими, уничтожена вся интеллигенция и царят поистине ужасающие условия[13]. Германия стоит настороже и не потерпит никогда ни малейшей угрозы со стороны России.

Кроме того, для окончательной битвы против Англии Германии нужен защищенный тыл. Поэтому она не примирится с какой-либо угрозой со стороны России, если такая угроза будет когда-либо сочтена серьезной. Германия хочет как можно быстрее завоевать Англию и не допустит, чтобы что-либо помешало ей в этом».

В устах германского министра иностранных дел это было, несомненно, весьма важное заявление, тем более что оно было сделано по такому поводу, и Мацуока, конечно, не мог пожаловаться, что его плохо информируют. Затем Риббентроп повторил, что

«державы оси уже определенно выиграли войну. Во всяком случае, ее уже нельзя проиграть. Это только вопрос времени, когда Англия признает, что она проиграла войну. Когда именно это случится, он, разумеется, не может предсказать. Возможно, очень скоро. Это будет зависеть от событий ближайших трех-четырех месяцев. Однако весьма вероятно, что Англия капитулирует в этом году».

Под конец он заговорил об Америке:

«Нет никакого сомнения в том, что англичане давно бы вышли из войны, если бы Рузвельт не обнадеживал всякий раз Черчилля. Трудно сказать, каковы в конечном счете намерения Рузвельта. Пройдет много времени, прежде чем американская помощь Англии поставками вооружения действительно станет эффективной, но даже в этом случае качество поставляемых самолетов весьма сомнительно. Страна, находящаяся столь далеко от театра войны, не может выпускать самолеты высокого качества. То, с чем до сих пор приходилось встречаться германским летчикам, они характеризовали как «хлам».

Цель пакта трех держав – прежде всего запугать Америку и не дать ей вступить в войну. Главный враг нового порядка – Англия, которая является в такой же мере врагом Японии, как и держав оси».

Затем Риббентроп заявил, что

«фюрер по зрелом размышлении пришел к выводу, что было бы выгодно, если бы Япония решилась как можно скорее принять активное участие в войне против Англии. Например, молниеносное нападение на Сингапур явилось бы решающим фактором в быстром разгроме Англии. Если бы сейчас Япония добилась успеха в войне против Англии, нанеся один решающий удар по Сингапуру, Рузвельт оказался бы в весьма трудном положении. Если он объявит войну Японии, он должен ждать, что вопрос о Филиппинах будет разрешен в пользу Японии. Он, вероятно, основательно призадумается, прежде чем пойти на риск такой серьезной потери престижа. С другой стороны, Япония, захватив Сингапур, приобретет абсолютно господствующую позицию в этой части Восточной Азии. Фактически она разрубит гордиев узел».

После обеда Мацуока был принят Гитлером. Фюрер сам подробно остановился на военных победах Германии. С начала войны уничтожено 60 польских, 6 норвежских, 18 голландских, 22 бельгийских и 138 французских дивизий и 12 или 13 английских дивизий изгнаны с континента. Сопротивление воле держав оси стало невозможным. Далее Гитлер перешел к потерям англичан на море.

Настоящая подводная война только начинается. В этом месяце и в дальнейшем потери Англии будут значительно больше, чем в настоящее время. В воздухе Германия обладает абсолютным превосходством, несмотря на все претензии англичан, утверждающих, будто они добились успеха. В ближайшие месяцы атаки германской авиации станут намного сильнее. Эффективность германской блокады вынудила Англию ввести у себя более суровое нормирование продовольствия, чем то, которое существует в Германии. Война будет продолжаться, а вместе с тем будет идти подготовка к окончательному удару по Англии.

Мацуока выслушал эти разглагольствования. Он поблагодарил за откровенность и сказал, что в целом согласен с точкой зрения фюрера. В Японии, как и в других странах, имеются известные круги интеллигенции, которые только сильная личность может держать в руках. Япония предприняла бы решительные действия, если бы она почувствовала, что в противном случае упустит возможность, которая может представиться раз в тысячелетие. К сожалению, он не обладает верховной властью в Японии и должен склонить к своей точке зрения тех, кто правит страной. Он не может дать определенное обязательство, но лично сделает все от него зависящее. Это были немаловажные оговорки.

Затем он коснулся своей беседы со Сталиным во время проезда через Москву. Вначале он хотел лишь нанести визит вежливости Молотову, но русское правительство предложило устроить встречу между ним, Сталиным и Молотовым. Он беседовал с Молотовым, если учесть время, необходимое для перевода, минут десять, а со Сталиным – двадцать пять минут. Он сказал Сталину, что после краха Британской империи разногласия между Японией и Россией будут устранены. Англосаксы – общий враг Японии, Германии и Советской России. После некоторого раздумья Сталин сказал, что Советская Россия никогда не ладила с Великобританией и никогда не поладит.

Переговоры в Берлине продолжались 28 и 29 марта. Для них по-прежнему были характерны следующие моменты: во-первых, немцы упорно пытались убедить Японию напасть на Британскую империю; во-вторых, они признали, что их отношения с Россией ненадежны, и в-третьих, дали понять, что Гитлер искренне надеется избежать конфликта с Соединенными Штатами.

Мацуока не получил ясного ответа ни на один из важных вопросов: собирается ли Германия, как и раньше, совершить высадку в Англии и как рассматриваются сейчас германо-советские отношения.

Затем Мацуока отправился в Рим, где повидался с Муссолини и папой. Мы располагаем сейчас немецким отчетом о том, что он сказал Гитлеру 4 апреля по возвращении в Берлин. Дуче, заявил Мацуока, информировал его о войне в Греции, Югославии и Северной Африке и о той роли, которую играет в этих событиях сама Италия. Под конец он говорил о Советской России и Америке. Дуче сказал, что нужно иметь ясное представление о значении своих противников. Главным врагом является Америка, а Советская Россия стоит лишь на втором месте. Такого рода замечаниями дуче дал понять Мацуоке, что за Америкой, как за главным врагом, нужно пристально следить, но что ее не следует провоцировать. С другой стороны, нужно быть вполне готовым ко всяким случайностям. Мацуока согласился с подобным направлением мыслей.

Перед возвращением на родину по Транссибирской железной дороге Мацуока задержался на неделю в Москве. Он имел несколько продолжительных бесед со Сталиным и Молотовым. О содержании этих бесед мы знаем лишь со слов германского посла Шуленбурга, которому, конечно, было сказано лишь то, что русские и японцы хотели, чтобы он знал.

Казалось, что все заявления, правдивые или хвастливые, о мощи Германии отнюдь не убедили посланца Японии. Осторожное отношение германских лидеров к столкновению с Соединенными Штатами запомнилось Мацуоке. В то же время он понял из высказываний Риббентропа, что между Германией и Россией образовалась грозная и все расширяющаяся пропасть. При сложившемся роковым образом соотношении сил могущественных стран

Германия просила Японию сделать непоправимый шаг – объявить войну Англии, а быть может, и всему говорящему на английском языке миру. Россия же просила Японию лишь не торопиться, ждать и наблюдать. Очевидно, Мацуока не поверил, что с Англией покончено. Он не мог знать наверное, что произойдет между Германией и Россией. Он не был склонен или, может быть, не имел полномочий брать от имени своей страны обязательство предпринять решительные действия. Он гораздо больше предпочитал пакт о нейтралитете, который по меньшей мере давал время развернуться не поддающимся предвидению событиям, коим суждено было вскоре произойти.

Поэтому, когда 13 апреля Мацуока нанес в Москве Шуленбургу прощальный визит, он упомянул с излишней точностью, что в последнюю минуту достигнута договоренность о японо-советском пакте о нейтралитете и что «по всей вероятности, он будет подписан сегодня в 2 часа по местному времени». Обе стороны пошли на уступки в спорном вопросе об острове Сахалин. Это новое соглашение, заверил он германского посла, нисколько не затрагивает пакта трех держав[14].

Шуленбург рассказал о демонстрации единства и товарищества, устроенной Сталиным на вокзале перед отъездом Мацуоки в Японию. Поезд задержался на час из-за приветствий и церемоний, которых явно не ожидали ни японцы, ни немцы. Появились Сталин и Молотов, которые удивительно дружелюбно приветствовали Мацуоку и других японцев и пожелали им счастливого пути. Затем Сталин публично спросил о германском после.

«А найдя меня, – заявил Шуленбург, – он подошел и обнял меня за плечи. «Мы должны остаться друзьями. Вы должны сейчас сделать все, все ради этой цели».

Позже Сталин обратился к германскому военному атташе, удостоверившись сперва, что он говорит именно с ним, и сказал:

«Мы останемся с вами друзьями в любом случае».

«Сталин, – добавляет Шуленбург, – несомненно, обратился с этим приветствием к полковнику Кребсу и ко мне умышленно и тем самым сознательно привлек внимание большого числа присутствовавших».

Эти объятия были напрасным притворством. Сталин, несомненно, должен был знать из своих собственных источников о колоссальном развертывании германских сил вдоль всей русской границы, которое сейчас начала замечать английская разведка. Это было всего за десять недель до начала ужасающего наступления Гитлера на Россию. До него оставалось бы всего пять недель, если бы не задержка, вызванная боями в Греции и Югославии.

Мацуока вернулся в Токио из своей поездки в Европу в конце апреля. В аэропорту его встречал премьер-министр принц Коноэ, который сообщил ему, что в этот самый день японцы изучали возможности соглашения с Соединенными Штатами на Тихом океане. Это противоречило замыслам Мацуоки. Несмотря на обуревавшие его сомнения, Мацуока в основном верил в конечную победу Германии. Опираясь на престиж Тройственного пакта и на договор о нейтралитете с Россией, он не видел особой необходимости умиротворять американцев, которые, по его мнению, никогда не пошли бы на одновременную войну против Германии на Атлантическом океане и против Японии на Тихом океане. Таким образом, министр иностранных дел столкнулся в правительственных кругах с настроениями, весьма отличными от его собственного. Несмотря на его энергичные протесты, японцы решили продолжать переговоры в Вашингтоне, а также скрыть их от немцев.

4 мая Мацуока по собственной инициативе ознакомил германского посла с текстом американской ноты Японии, содержавшей предложение достичь общего урегулирования на Тихом океане, начав с американского посредничества между Японией и Китаем. Главным препятствием к принятию этого предложения было требование американцев, чтобы Япония сначала эвакуировала свои войска из Китая.

28 июня, через неделю после вторжения Гитлера в Россию, состоялось заседание японского кабинета и чиновников императорского двора. Мацуока обнаружил, что его позиция непоправимо ослаблена. Он «потерял лицо», ибо не знал о намерении Гитлера напасть на Россию. Он высказался за присоединение к Германии, но мнение большинства было против него. Правительство решило проводить компромиссную политику. Военные приготовления надлежало усилить. Была сделана ссылка на статью 5 Тройственного пакта, которая гласила, что этот документ не имеет силы против России. Германия должна была быть конфиденциально уведомлена, что Япония будет вести борьбу с «большевизмом в Азии», а в оправдание вмешательства в германо-русскую войну делалась ссылка на договор с Россией о нейтралитете. С другой стороны, было решено продолжать продвижение в страны Южных морей и закончить оккупацию Южного Индокитая. Эти решения были не по душе Мацуоке. 16 июля Мацуока ушел в отставку.

Но хотя японский кабинет и не намеревался следовать в фарватере германской политики, его политика не свидетельствовала о торжестве умеренных в общественной жизни Японии. Укрепление японских вооруженных сил продолжалось, а в Южном Индокитае японцы собирались строить базы. Это было прелюдией к нападению на английские и голландские колонии в Юго-Восточной Азии. Судя по имеющимся сейчас данным, японские политические лидеры, видимо, не ожидали со стороны Соединенных Штатов или Англии каких-либо энергичных контрмер против намеченного продвижения Японии на юг.

Итак, по мере развертывания этой мировой драмы мы убеждаемся, что все эти три холодно расчетливые империи допустили в этот момент ошибки, пагубные как для их замыслов, так и для их безопасности. Гитлер решился на войну с Россией, сыгравшую главную роль в его гибели. Сталин остался в неведении или же недооценил удар, который должен был вот-вот обрушиться на него, за что России пришлось дорого расплачиваться. Япония, несомненно, упустила лучший шанс – чего бы он ни стоил – осуществить свои мечты[15].

Глава одиннадцатая

Фланг в пустыне. Роммель. Тобрук

Все наши усилия создать фронт на Балканах основывались на предположении, что нам удастся прочно удержать фланг в Пустыне Северной Африки. Его можно было бы закрепить в Тобруке, но быстрое продвижение генерала Уэйвелла на запад и захват Бенгази позволили нам завладеть всей Киренаикой. Воротами в Киренаику служил участок морского побережья в Эль-Агейле. Все представители власти в Лондоне и Каире сходились на том, что его следует удержать любой ценой, отдав этому предпочтение перед всеми прочими операциями.

Полный разгром итальянских сил в Киренаике и большие расстояния, которые пришлось бы покрыть врагу, чтобы собрать новую армию, убедили Уэйвелла в том, что в течение некоторого времени он может позволить себе удерживать этот важнейший западный фланг небольшими силами и заменить свои измученные войска другими, не столь опытными. Фланг в Пустыне был той осью, на которой держалось все остальное, и никто не мыслил о том, чтобы потерять его или рискнуть им ради Греции или чего бы то ни было на Балканах.

В конце февраля английская 7-я бронетанковая дивизия была отведена на отдых и укомплектование в Египет. Это славное соединение оказало нам величайшие услуги. Танки дивизии прошли большие расстояния и были в значительной степени изношены. Боевые операции и лишения сократили численность ее личного состава. Тем не менее там все еще сохранялось ядро весьма опытных, закаленных и привыкших к условиям Пустыни бойцов, равных которым мы не могли бы сыскать. Было жаль не сохранить ядро этого единственного в своем роде соединения, которое можно было затем укрепить, послав ему свежие обученные пополнения офицерского состава и рядовых из Англии и лучшие новые танки и запасные части, какие только можно было найти. Таким образом, 7-я бронетанковая дивизия была бы сохранена и силы ее были бы восстановлены.

Лишь через несколько недель, ознаменовавшихся серьезными решениями, я осознал, что 7-й бронетанковой дивизии не существует как фактора в защите нашего важнейшего фланга в Пустыне. Место 7-й бронетанковой дивизии заняла бронетанковая бригада и часть вспомогательного соединения 2-й бронетанковой дивизии, австралийская 6-я дивизия также была заменена 9-й.

Ни одно из этих новых соединений не было как следует обучено, и в довершение всего у них отобрали много снаряжения и транспортных средств, потребовавшихся для полного укомплектования дивизий, которые должны были вскоре отправиться в Грецию. Нехватка транспортных средств остро давала себя знать и отражалась на дислокации войск и их подвижности. Из-за трудностей снабжения во время дальнейшего продвижения одна австралийская бригада была задержана в Тобруке, где находилась также недавно сформированная индийская моторизованная кавалерийская бригада, проходившая обучение.

Донесения нашей разведки начали внушать начальникам штабов некоторое беспокойство. 27 февраля они послали генералу Уэйвеллу предостерегающую телеграмму:

«Ввиду прибытия в Триполитанию германских танковых частей и авиации здесь был рассмотрен вопрос о планах обороны Египта и Киренаики. Были бы признательны, получив от Вас по телеграфу краткую оценку положения».

На это был получен обдуманный ответ, имевший весьма важное значение. В нем, в частности, говорилось:

2 марта 1941 года

«1. Судя по последним сведениям, подкрепления, прибывшие недавно в Триполитанию, включают две итальянские пехотные дивизии, два итальянских моторизованных артиллерийских полка и германские танковые войска, составляющие максимально одну танковую бригаду. Нет никаких признаков того, что выгружены дополнительные средства мототранспорта, и противник должен по-прежнему испытывать нехватку транспортных средств. Однако последние сведения авиаразведки говорят о значительном увеличении движения мототранспорта на дороге Триполи – Сирте.

2. От Триполи до Эль-Агейлы 71 миля, а до Бенгази – 646 миль. Там имеется лишь одна дорога, а на протяжении свыше 410 миль не хватает воды. Эти факторы наряду с нехваткой транспортных средств ограничивают в настоящий момент угрозу со стороны врага. Он, вероятно, сумеет примерно через три недели обеспечить снабжение по прибрежной дороге приблизительно одной пехотной дивизии и танковой бригады и, возможно, в то же время использовать против нашего фланга еще одну танковую бригаду, если она у него имеется, перебросив ее по Пустыне через Хон и Мараду.

3. Он может прощупывать нас в Эль-Агейле посредством действий отдельных разведывательных отрядов и, если обнаружит, что мы слабы, двинуться к Аджедабии, чтобы подтянуть свои передовые посадочные площадки. Не думаю, чтобы с такими силами он попытался вернуть Бенгази.

4. В конечном счете в крупном наступлении могут быть использованы две германские дивизии. Это плюс одна или две пехотных дивизии – максимум сил, которые можно снабжать через Триполи. Опасности, которым подвергаются суда, трудности коммуникаций и приближение жаркой погоды делают маловероятным, чтобы такое наступление развернулось до конца лета. Эффективные действия военных кораблей против караванов судов и воздушные налеты на Триполи могут продлить этот период.

5. Угроза налетов итальянской авиации на Киренаику сейчас почти ничтожна. С другой стороны, немцы прочно закрепились в центральной части Средиземноморского бассейна... В дополнение к танковым силам на наши линии коммуникаций могут быть высажены германские парашютные войска. Я не думаю, чтобы парашютисты использовались при наступлении такого масштаба, которое, вероятно, развернется в ближайшем будущем, но их использование, вполне возможно, будет сопровождать крупное наступление в дальнейшем».

Но теперь на мировой арене появилась новая фигура – германский воин, который займет свое место в военных анналах Германии. Эрвин Роммель родился в ноябре 1891 года в Гейденгейме (Вюртемберг). Он был хрупким ребенком и воспитывался сначала дома, а затем, девяти лет, поступил в местную государственную школу, которой заведовал его отец. В 1910 году он был юнкером в Вюртембергском полку. Когда он учился в военной школе в Данциге, инструкторы говорили о нем, что он мал, но крепок. В умственном отношении он ничем не выделялся. В первую мировую войну он воевал в Румынии и Италии. Был дважды ранен и награжден Железным крестом и орденом «За заслуги» высших классов. В период между двумя войнами он служил строевым и штабным офицером. С началом второй мировой войны был назначен начальником полевой ставки фюрера во время польской кампании, а затем получил под свое командование 7-ю танковую дивизию 15-го корпуса.

Эта дивизия, прозванная «Фантоме», находилась в авангарде германских частей, осуществивших прорыв через Маас. 21 мая 1940 года, когда англичане предприняли контратаку под Аррасом, Роммель чуть было не попал в плен.

После этого он повел свою дивизию через Ла-Бассе к Лиллю. Будь это наступление несколько более успешным или, быть может, не будь оно ограничено по приказу верховного командования, оно, возможно, отрезало бы значительную часть английской армии, включая 3-ю дивизию, которой командовал генерал Монтгомери. Дивизия Роммеля была авангардом, который форсировал Сомму и продвинулся к Сене в направлении Руана, отбросив левое крыло французов и захватив в районе Сен-Валери много французских и английских солдат. Его дивизия первой достигла Ла-Манша и вступила тотчас после завершения нашей эвакуации в Шербур, где Роммель принял капитуляцию порта и 30 тысяч французских военнопленных.

Благодаря этим многочисленным заслугам и отличиям он был в начале 1941 года назначен командующим германскими войсками, посланными в Ливию. 12 февраля Роммель со своим штабом прибыл в Триполи, чтобы вести кампанию вместе с союзником, в войне против которого он некогда отличился. В то время надежды итальянцев не шли дальше сохранения Триполитании, и Роммель возглавил все увеличивавшийся контингент германских войск, находившихся под итальянским командованием. Он немедленно стал добиваться проведения наступательной кампании. Когда в начале апреля итальянский главнокомандующий попытался убедить его в том, что германский африканский корпус не должен наступать без его разрешения, Роммель заявил, что он,

«как германский генерал, должен отдавать приказы в соответствии с требованиями обстановки».

Всякие ссылки на проблему снабжения, заявил он, являются «необоснованными». Он потребовал и добился полной свободы действий.

На протяжении всей африканской кампании Роммель показал свое умение оперировать подвижными соединениями и в особенности быстро производить перегруппировку сил после операции, а также развивать успех. Он был блестящим военным игроком, без труда решавшим проблемы снабжения и презиравшим всякие помехи. Сперва германское верховное командование, дав ему волю, было удивлено его успехами и склонно было сдерживать его.

Рвение и отвага Роммеля навлекли на нас тяжелые бедствия, но он заслуживает дани, которую я воздал ему – хотя это и вызвало некоторые упреки со стороны общественности – в палате общин в январе 1942 года, когда я сказал о нем:

«Мы имеем дело с весьма отважным и искусным противником и, позвольте мне сказать это в разгар войны, с великим генералом».

Он заслуживает нашего уважения и потому, что, будучи лояльным германским солдатом, он возненавидел Гитлера и все содеянное им и принял участие в заговоре 1944 года, чтобы, убрав маньяка и тирана, спасти Германию. За это он поплатился жизнью. В мрачных войнах современной демократии нет места рыцарству. Тупая бойня в гигантских масштабах и массовые эффекты подавляют все возвышенные чувства. Все же я не сожалею о своей похвале Роммелю и не отказываюсь от нее, хотя бы это и считалось неуместным.

В течение марта появлялось все больше данных о стягивании германских войск из Триполи в направлении Эль-Агейлы, а 20 марта Уэйвелл сообщил, что, по-видимому, готовится наступление ограниченных масштабов и что положение на границе Киренаики внушает ему некоторое беспокойство. Если наши передовые части будут вытеснены со своих нынешних позиций, то им негде удержаться южнее Бенгази, так как местность там совершенно ровная. Однако проблемы снабжения и командования, видимо, лишают врага возможности предпринять какое-либо продвижение, кроме самого ограниченного.

Наступление Роммеля на Эль-Агейлу началось 31 марта. Генералу Ниму было приказано в случае сильного давления вести сдерживающие бои, отступая в район Бенгази, и прикрывать этот порт как можно дольше. Ему было дано разрешение в случае необходимости эвакуировать порт, предварительно разрушив его. Поэтому в течение последующих двух дней наша бронетанковая дивизия в Эль-Агейле, состоявшая фактически лишь из одной бронетанковой бригады и поддерживающих ее частей, медленно отступала. В воздухе противник имел большое превосходство. Итальянская авиация по-прежнему мало чего стоила, но, кроме нее, имелось около 100 германских истребителей и 100 пикирующих бомбардировщиков.

2 апреля одна из частей нашей 2-й бронетанковой дивизии была вытеснена из Аджедабии 50 вражескими танками и отступила к району Антелата, в 35 милях к северо-востоку. Дивизия получила приказ отступать к окрестностям Бенгази. Под ударами немцев наши бронетанковые силы были дезорганизованы и понесли серьезные потери. 3 апреля генерал Уэйвелл вылетел на фронт, а по возвращении сообщил, что значительная часть бронетанковой бригады разгромлена и дезорганизована превосходящими танковыми силами немцев. Это оставляло открытым левый фланг австралийской 9-й дивизии восточнее и северо-восточнее Бенгази. «Ее отступление может стать необходимым».

Учитывая силы врага в Ливии, указывал он, австралийская 7-я дивизия не может отправиться в Грецию, а должна вместо этого двигаться к Западной пустыне. Английская 6-я дивизия, все еще не укомплектованная полностью, должна оставаться в резерве. «Это приведет к отсрочке наступления на Родос». Так от одного удара и почти за один день рухнул фланг в Пустыне, от которого зависели все наши решения. И без того небольшие экспедиционные силы, отправляемые в Грецию, были сильно сокращены. Захват Родоса, составлявший основную часть планов действий наших военно-воздушных сил в Эгейском море, стал невозможен.

Был отдан приказ эвакуировать Бенгази. На север была послана боевая группа, чтобы прикрыть отступление австралийской 9-й дивизии, начавшееся рано утром 4 апреля. В то же время 3-я бронетанковая бригада должна была продвинуться к Эль-Me кили, чтобы сорвать всякую попытку врага помешать отступлению. В помощь бригаде были вызваны из Тобрука два полка индийской моторизованной бригады.

* * *

Уэйвелл выехал на фронт в Пустыне с намерением поручить командование О'Коннору. Этот офицер, который был в то время нездоров, доложил главнокомандующему, что лучше будет, если он не станет принимать командование от Нима в разгар сражения, а будет У него всегда под рукой, чтобы помогать Ниму своим знанием местности. Уэйвелл согласился. Однако такой порядок не дал хороших результатов и не удержался надолго. Ночью 6 апреля отступление из Бенгази было в полном разгаре. Австралийская 9-я дивизия отходила на восток по прибрежной дороге, и, чтобы избежать заторов, генерал Ним взял генерала О'Коннора в свою машину, и они поехали без всякого сопровождения по боковой дороге. В темноте они были неожиданно остановлены, и под дулом пистолетов германского патруля, просунутых в окна автомобиля, им не оставалось ничего другого, как сдаться в плен. Потеря этих двух храбрых генерал-лейтенантов, один из которых – Ним – был награжден «Крестом Виктории», а другой – О'Коннор – был в общем нашим самым опытным и удачливым командующим в Пустыне, была для нас очень тяжела.

Днем 6 апреля на совещании в Каире, на котором присутствовали Уэйвелл, Иден, Дилл, Лонгмор и Кэннингхэм, обсуждался вопрос о том, где остановиться. Уэйвелл решил удержать, если возможно, Тобрук и вылетел туда утром 8 апреля в сопровождении австралийского генерала Лаверака, которого Уэйвелл временно назначил командующим. Иден и Дилл вылетели на родину, и военный кабинет с нетерпением ожидал их возвращения со всеми сведениями, которые они собрали в Афинах и Каире.

Уэйвелл сообщил, что отход австралийской 9-й дивизии, по-видимому, совершается беспрепятственно, хотя 2400 итальянских военнопленных пришлось оставить в Барче. Но позже в тот же день он телеграфировал, что положение в Западной пустыне значительно ухудшилось. Противник продвинулся по дороге через Пустыню к Эль-Мекили, а 2-я бронетанковая дивизия потеряла много машин из-за поломок и воздушных налетов. 3-я бронетанковая бригада не представляла почти никакой ценности в боевом отношении.

В это время я послал генералу Уэйвеллу следующее письмо:

7 апреля 1941 года

«Вы наверняка должны быть в состоянии удержать Тобрук с его постоянными оборонительными сооружениями, возведенными итальянцами, по «меньшей мере, пока (или если) противник не подтянет сильные артиллерийские части. Трудно поверить, что он сумеет это сделать в ближайшие несколько недель. Выставив заслон против Тобрука и продвинувшись к Египту, он подвергся бы большому риску, поскольку мы можем подвезти подкрепления морским путем и создать угрозу его коммуникациям. Поэтому Тобрук, видимо, такой пункт, который нужно удерживать до конца, не помышляя об отступлении. Буду рад узнать о Ваших намерениях».

8 апреля Уэйвелл вылетел в Тобрук и отдал приказ об обороне крепости. С наступлением ночи он вылетел в Каир. Мотор самолета отказал, и они совершили вынужденную посадку в темноте. Самолет был поврежден, и они вышли в открытую пустыню, совершенно не представляя, где находятся. Главнокомандующий решил сжечь свои секретные бумаги. После долгого ожидания показались огни автомобильных фар. К счастью, грозно приближавшийся к ним патруль оказался английским. В течение шести часов исчезновение Уэйвелла не без основания тревожило штаб в Каире.

10 апреля мы узнали об окончательном решении Уэйвелла удержать Тобрук.

«Я предлагаю, – указывал он, – удержать Тобрук, разместить в районе Бардия, Эс-Саллум отряд, обладающий возможно большей подвижностью, чтобы защищать коммуникации и действовать против фланга или тыла врага, штурмующего Тобрук, и воссоздать старый план обороны в Мерса-Матрухе. Точно распределить силы так, чтобы выиграть время, не рискуя быть разбитыми, будет трудной задачей. Мои ресурсы весьма ограниченны, особенно в том, что касается моторизованных и бронетанковых войск и противотанкового и зенитного оружия. Все зависит от того, сколько у нас будет времени».

Отступление к Тобруку по прибрежной дороге было проведено успешно. В Эль-Мекили 6 апреля прибыл только штаб 2-й бронетанковой дивизии, потерявший всякую связь с подчиненными ему частями. 7 апреля этот штаб и два индийских моторизованных полка попали в окружение. Атаки были отбиты, а два ультиматума о сдаче, из них один подписанный Роммелем, отклонены.

Некоторое число солдат пробилось, приведя с собой сотню немецких военнопленных, но значительное большинство было вынуждено отступить на территорию лагеря и там капитулировать. Пропавшая без вести 3-я бронетанковая бригада, у которой оставалось сейчас всего около дюжины танков, двинулась, по слухам, из-за нехватки бензина к Дерне и возле этого пункта вечером 6 апреля попала в засаду и была уничтожена. На протяжении всех этих операций германская авиация полностью господствовала в воздухе.

Это в немалой степени способствовало успеху врага. 8 апреля ночью австралийцы достигли Тобрука, который к этому времени получил морем подкрепления в виде одной бригады австралийской 7-й дивизии из Египта. 12 апреля противник, среди передовых войск которого были части 5-й (легкой) танковой дивизии, одна итальянская танковая и одна пехотная дивизии, занял Бардию, но не сделал попытки прорвать оборонительные сооружения на египетской границе.

Тяжелые броневики и мотопехота противника очень быстро огибали Тобрук и двигались к Бардии и Эс-Саллуму. Другие войска атаковали оборонительные укрепления Тобрука. Гарнизон в составе австралийской 7-й дивизии и небольшого бронетанкового отряда отбил две атаки, уничтожив большое количество вражеских танков. В связи с изменившейся обстановкой и потерей генералов Уэйвелл был вынужден следующим образом реорганизовать систему командования: крепость Тобрук – генерал Морсхед; Западная пустыня – генерал Бересфорд-Пэйрс; войска в Египте – генерал Маршалл-Корнуолл; Палестина – генерал Годвин-Остен.

Рассмотрев положение в целом на данный момент, когда на египетской границе и в Тобруке была, казалось, достигнута временная стабилизация, я направил начальникам штабов следующую директиву:

Директива премьер-министра и министра обороны

Война на Средиземном море

14 апреля 1941 года

«1. Если немцы смогут по-прежнему снабжать свои войска, предназначенные для вторжения в Киренаику и Египет, через порт Триполи и по прибрежной дороге, они, несомненно, сумеют бросить против нас превосходящие танковые силы, что будет иметь весьма серьезные последствия. Если, с другой стороны, их коммуникации с Триполи из Италии и Сицилии будут прерваны, а прибрежная дорога между Триполи и Эль-Агейлой будет находиться под постоянной угрозой, то не исключено, что они и сами потерпят серьезное поражение.

2. Отныне главная обязанность английского Средиземноморского флота под командованием адмирала Кэннингхэма – останавливать всякое движение по морю между Италией и Африкой, максимально используя для этого надводные корабли, поддерживаемые, насколько это возможно, авиацией и подводными лодками. Ради этой важнейшей цели придется в случае необходимости пойти на тяжелые потери в линкорах, крейсерах и эсминцах. Гавань в Триполи нужно сделать непригодной к использованию, для чего следует периодически подвергать ее обстрелу и (или) блокированию и минированию. При этом следует позаботиться, чтобы минирование не мешало блокированию и обстрелам.

Вражеские транспорты, следующие в Африку и из Африки, должны подвергаться нападениям наших крейсеров, эсминцев и подводных лодок при поддержке морской авиации и военно-воздушных сил. Каждый прорвавшийся конвой следует рассматривать как серьезную неудачу наших военно-морских сил. От приостановки этого движения зависит репутация королевского морского флота.

3. Для означенных выше целей флот адмирала Кэннингхэма нужно укрепить настолько, насколько это понадобится. «Нельсон» и «Родней» с их покрытыми толстой броней палубами особенно пригодны для оказания сопротивления атакам германских пикирующих бомбардировщиков, которых не следует особенно опасаться. Как только представится возможность, с запада должны быть посланы дополнительные подкрепления крейсерами, минными заградителями и эсминцами. Нужно изучить вопрос об использовании «Центуриона» в качестве блокировочного судна, но для эффективного блокирования гавани Триполи стоило бы пожертвовать и линкором действующего флота.

4. Когда флот адмирала Кэннингхэма получит подкрепления, адмирал сумеет создать две эскадры, которые могут поочередно через определенные промежутки времени обстреливать порт Триполи, особенно когда будет известно, что в гавани находятся торговые суда или военные транспорты.

5. Чтобы контролировать морские коммуникации через Средиземное море, нужно базировать на Мальте достаточные военно-морские силы под прикрытием мальтийской авиации, которую следует полностью обеспечивать новейшими и лучшими истребителями, какие только в состоянии принять мальтийские аэродромы. Задача прикрытия истребительной авиацией военно-морских сил, удерживающих Мальту, должна считаться первоочередной по сравнению с использованием аэродромов бомбардировщиками, участвующими в налетах на Триполи.

6. Необходимо приложить все усилия, чтобы защитить гавань Мальты с помощью различных реактивных снарядов (ракет), особенно воздушных торпед большой скорости, стрельба которыми производится усовершенствованными методами.

7. Следующей по значению после порта Триполи является 400-мильная береговая дорога между Триполи и Эль-Агейлой. Надо, чтобы эта дорога подвергалась постоянным нападениям сил, высаженных с кораблей типа «Глен» специальными десантными средствами. Для этой цели следует широко использовать «коммандос» и другие войска, собранные в Египте. Нужно изучить вопрос о захвате с моря отдельных пунктов и выбрать лучшие из них для быстрых действий. Здесь опять-таки придется пойти на потери, но в этой войне, цель которой не давать противнику ни минуты покоя, можно использовать небольшие отряды с тем, чтобы, если это возможно, отводить их через некоторое время. Если удастся доставить на берег хотя бы несколько легких или средних танков, они смогут ринуться вдоль дороги, уничтожая очень быстро колонны, значительно превосходящие их по своей численности. Нужно испробовать все возможные методы постоянного нападения на этот участок дороги и пойти на неизбежные потери.

8. Все описанное выше носит крайне срочный характер, так как противник будет становиться все сильнее в воздухе, особенно если его нападение на Грецию и Югославию увенчается успехом, как этого можно опасаться. Поэтому адмирал Кэннингхэм не должен ждать прибытия дополнительных линкоров точно так же, как не следует воздерживаться от использования кораблей типа «Глен» ради операции против Родоса.

9. Тобрук решено оборонять всеми возможными силами. Но удержание Тобрука должно рассматриваться не как оборонительная операция. Тобрук нужно расценивать как неоценимое предмостное укрепление или исходный район для рейдов против вражеских коммуникаций. Нужно послать туда все необходимые подкрепления, как пехоту, так и бронемашины, чтобы сделать возможными активные и непрерывные рейды во фланги и тыл врага. Если оборону плацдарма удастся частично возложить на войска, не имеющие транспорта, это позволит организовать подвижной отряд, который послужит как резервом крепости, так и в качестве ударной силы. Это было бы большим преимуществом в случае, если бы противник предпринял что-либо вроде осады Тобрука и был вынужден подвезти для этой цели тяжелую артиллерию и обеспечить ее снабжение.

10. Главное же, генерал Уэйвелл должен вновь добиться превосходства над противником и уничтожать его небольшие отряды вместо того, чтобы подвергаться постоянным набегам с их стороны.

Надо нападать при каждом удобном случае на вражеские патрули и смело использовать свои собственные. Небольшие английские отряды на броневиках, мотоциклах или, если представится такая возможность, пехотные части должны без колебаний нападать на отдельные танки, используя ручные гранаты. Важно завязывать даже небольшие перестрелки с врагом, чтобы заставить его расходовать свои боеприпасы, поставка которых должна быть очень трудным делом.

11. Необходимость использования английских военно-воздушных сил против коммуникаций врага или скоплений боевых машин достаточно очевидна, и о ней незачем упоминать».

Однако разгром нашего фланга в Пустыне именно тогда, когда мы были поглощены греческой операцией, был огромной катастрофой. В течение некоторого времени я оставался в полном недоумении относительно его причин и, как только наступило временное затишье, счел необходимым попросить у генерала Уэйвелла какого-то объяснения о том, что же произошло. Я побеспокоил его этой просьбой лишь 24 апреля.

Уэйвелл ответил 25 апреля. Он указал, что, поскольку все старшие офицеры фактически пропали без вести и не могут объяснить свои действия или доводы, нужно остерегаться, дабы не осудить их несправедливо. Что весьма характерно, он взял ответственность на себя. Его доклад последовал в тот же день. Как он указывал в докладе, ему было известно, что штабам 2-й бронетанковой дивизии и 3-й бронетанковой бригады потребуется некоторое время, чтобы освоиться с условиями в Пустыне и войной в этих условиях. Он надеялся, что, прежде чем развернется серьезное наступление, у них будет по меньшей мере месячный период небольших стычек, который даст им время освоиться.

В действительности наступление было предпринято прежде, чем они освоились, и начато по крайней мере на две недели раньше, чем это полагал возможным его штаб, исходя из факторов времени и пространства, но примерно теми силами, какие он предвидел. Он ожидал ограниченного продвижения к Аджедабии, и захваченные документы и заявления военнопленных подтверждают, что таковы и были намерения врага. Последующее использование противником своего первоначального успеха, который, как сейчас известно, явился для него полнейшей неожиданностью, стало возможным лишь из-за быстрого и прискорбного исчезновения 3-й бронетанковой бригады как боевой силы. Все доказывает, что наступление противника от Аджедабии было поспешной импровизацией. В нем принимало участие восемь небольших колонн, состоявших из германских и итальянских частей, причем некоторые из них оторвались от своей службы снабжения и их приходилось снабжать по воздуху.

Наша 3-я бронетанковая бригада была импровизированным войсковым соединением, включавшим один полк крейсерских танков в плохом состоянии, один полк легких танков и один полк, оснащенный захваченными итальянскими средними танками. Если принять во внимание состояние боевых машин в конце кампании в Киренаике, то это было лучшее, что он мог выделить, чтобы придать войскам, отправлявшимся в Грецию, какие-то бронетанковые части. Если бы бригада была полностью укомплектована и имела больше времени сформироваться в качестве боевого соединения, она была бы в состоянии справиться с ожидавшимся сопротивлением.

Далее он писал:

«Я лишь перед самым наступлением немцев узнал о плохом состоянии материальной части полка крейсерских танков, на который мы главным образом рассчитывали. Часть этих танков пришла в негодность, еще не добравшись до фронта, а многие другие вышли из строя из-за поломок в самом начале боя. То же самое, видимо, произошло с другим полком крейсерских танков 2-й бронетанковой дивизии, который отправился в Грецию. Наши легкие танки были бессильны против германских танков, вооруженных пушками. Полк, оснащенный (захваченными) итальянскими танками, не имел времени привыкнуть к ним.

Бронетанковой дивизии было приказано в случае нападения превосходящих сил постепенно отступать, чтобы сохранить свои силы, пока трудности снабжения не ослабят врага и не дадут возможности нанести контрудар. Это был мой приказ.

Как выяснилось, это была ошибочная тактика. Немедленный контрудар по меньшей мере нанес бы противнику более серьезные потери и значительно задержал бы его. Он мог бы и совсем остановить противника. На деле же 3-я бронетанковая бригада фактически растаяла почти без боев во время отступления из-за поломок и административных неурядиц, а штаб 2-й бронетанковой дивизии, видимо, потерял управление. Отчасти это было вызвано неопытностью связистов...

Посетив фронт после первого дня боев, я почувствовал необходимость в командующем, имеющем опыт войны в пустыне, и вызвал в помощь Ниму О'Коннора. К сожалению, оба эти генерала, как уже говорилось, во время отступления были взяты в плен патрулем вражеской колонны, проникшей к Дерне.

Такова в общих чертах история катастрофического эпизода, главная ответственность за который лежит на мне. Очевидно, штабами 2-й бронетанковой дивизии и 3-й бронетанковой бригады были допущены ошибки во время отступления, но я надеюсь, что от суждения по этому поводу воздержаться до тех пор, пока главные участники не сумеют дать полный отчет и изложить причины своих действий. Им пришлось столкнуться со значительными трудностями.

Боевой дух войск даже во время отступления и в условиях дезорганизации был, по-видимому, блестящим, и было много примеров хладнокровных и решительных действий».

Я ответил:

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

«Весьма благодарен Вам за общее описание того, что произошло на западной границе. Нам, видимо, не повезло. Надеюсь, что впоследствии мы поправим дела. Желаю всего наилучшего».

Глава двенадцатая

Греческая кампания

К концу марта стало очевидно, что в ближайшее время предстоит крупное передвижение итальянского флота, вероятно, к Эгейскому морю. Адмирал Кэннингхэм решил временно убрать с пути наши караваны, а сам с наступлением темноты 27 марта вышел из Александрии на «Уорспайте» в сопровождении линкоров «Вэлиант» и «Бархэм», авианосца «Формидебл» и девяти эсминцев. Легкие корабли в составе четырех крейсеров и четырех эсминцев под командованием вице-адмирала Придхэма-Уиппелла, находившегося тогда на Крите, получили приказ присоединиться к главнокомандующему на следующий день южнее острова.

На заре 28 марта самолет с «Формидебла» сообщил о четырех вражеских крейсерах и шести эсминцах, шедших на юго-восток. В 7 часов 45 минут утра эти же корабли были замечены с флагманского крейсера «Орион». В состав итальянского соединения входило три крейсера, вооруженных 8-дюймовыми орудиями, тогда как на всех английских кораблях были установлены 6-дюймовые орудия. Но после получасовой безрезультатной перестрелки противник отступил, и английские крейсера пустились в погоню. Два часа спустя с «Ориона» заметили вражеский линкор «Витторио Венето», открывший огонь по «Ориону» с дистанции 16 миль. Роли снова переменились, и «Орион» вместе со своими крейсерами опять отступил к английскому линейному флоту, приближавшемуся полным ходом и находившемуся примерно в 70 милях. В действие вступили самолеты с «Формидебла». Они атаковали итальянский линкор, который тотчас же отошел на северо-запад.

Тем временем наша авиационная разведка заметила на севере другой вражеский отряд из 5 крейсеров и 5 эсминцев, находившийся примерно в ста милях от приближавшегося английского флота. После воздушных налетов с «Формидебла», а также с береговых баз в Греции и на Крите стало ясно, что «Витторио Венето» поврежден и не может делать больше 15 узлов. Вечером во время третьей атаки самолетов с «Формидебла» было обнаружено, что все корабли противника защищают поврежденный линкор своими зенитными батареями. Наши самолеты не пытались прорваться сквозь полосу заградительного огня, но повредили тяжелый крейсер «Пола», который медленно отделился от других судов и остановился. С наступлением темноты адмирал Кэннингхэм решил предпринять атаку эсминцами и пойти на риск ночного морского боя с участием своего линейного флота в надежде уничтожить пострадавший линкор и крейсер, прежде чем они окажутся под прикрытием своих самолетов, базирующихся на береговые аэродромы.

По пути Кэннингхэм в темноте застиг врасплох два итальянских крейсера «Фиуме» и «Зара», вооруженные 8-дюймовыми орудиями. Они шли на помощь крейсеру «Пола». С ближней дистанции сопротивление «Фиуме» было немедленно подавлено, и он был потоплен бортовым огнем 15-дюймовых орудий «Уорспайта» и «Вэлианта». Крейсер»3ара», атакованный всеми тремя линкорами, вскоре превратился в пылающий остов.

Вслед за тем адмирал Кэннингхэм отвел свой флот, чтобы по ошибке не принять собственные корабли за корабли противника, и предоставил своим эсминцам расправляться с поврежденным судном и с двумя находившимися при нем эсминцами.

Наши корабли также нашли и потопили поврежденный крейсер «Пола». В этом удачном ночном бою, сопряженном со столь большим риском, английский флот не понес вообще никаких потерь. Утром, поскольку наши самолеты не смогли обнаружить «Витторио Венето», наш флот вернулся в Александрию. Эта своевременная и желанная победа у мыса Матапан положила конец всяким попыткам оспаривать господства английских морских сил в восточной части Средиземного моря в этот критический момент.

Экспедиционные войска, отправленные в Грецию, состояли, в порядке их погрузки на суда, из английской 1-й бронетанковой бригады, новозеландской дивизии и австралийской 6-й дивизии. Все эти части были полностью оснащены за счет других соединений на Среднем Востоке. За ними должны были последовать польская бригада и австралийская 7-я дивизия. Переброска началась 5 марта. План заключался в том, чтобы удержать линию Алиакмона, проходившую от устья реки того же названия через Верию и Эдессу к югославской границе. Наши силы должны были присоединиться к греческим войскам, дислоцированным на этом фронте, а именно – к греческим 12-й и 20-й дивизиям, каждая из которых состояла из 6 батальонов и 3-4 батарей, 19-й (моторизованной) дивизии, недоукомплектованной и плохо обученной, и примерно 6 батальонам из Фракии. Эта армия, номинально равная 7 дивизиям, должна была поступить под командование генерала Вильсона.

Греческие войска были гораздо слабее 5 хороших дивизий, обещанных первоначально генералом Папагосом[16]. Подавляющая часть греческой армии, около 15 дивизий, находилась в Албании, под Бератом и Валоной, которые она была не в состоянии взять. Греки отбили наступление итальянцев, предпринятое 9 марта. Остальная часть греческой армии – 3 дивизии и пограничные войска – находилась в Македонии, откуда Папагос отказался ее отвести и где после четырехдневных боев, последовавших за нападением немцев, она перестала существовать как военная сила. Греческая 19-я (моторизованная) дивизия, которая присоединилась к этим войскам, также была уничтожена или рассеяна.

Наши воздушные силы в Греции, насчитывавшие в марте всего 7 эскадрилий (80 боевых самолетов), сильно страдали из-за нехватки посадочных площадок и плохой связи. Несмотря на небольшие подкрепления, посланные в апреле, английские военно-воздушные силы в численном отношении были гораздо слабее противника. 2 наши эскадрильи сражались на Албанском фронте.

Остальные 5, поддерживаемые в ночных операциях 2 эскадрильями «Веллингтонов» из Египта, должны были удовлетворять всем прочим нашим нуждам. Им противостояло свыше 800 германских боевых самолетов.

Наступление на Южную Югославию и Грецию было поручено германской 12-й армии, состоявшей из 15 дивизий, из которых 4 были танковые. Из этого числа 5 дивизий, включая 3 танковые, приняли участие в наступлении на юг, к Афинам.

Слабым местом алиакмонской позиции был ее левый фланг, который немцы могли обойти, двигаясь через Южную Югославию. С югославским генеральным штабом поддерживалась очень слабая связь, и его план обороны и степень подготовленности не были известны ни грекам, ни нам. Однако имелась надежда, что в труднопроходимой местности, которую придется пересечь противнику, югославы сумеют по меньшей мере задержать его на значительное время.

Эта надежда оказалась необоснованной. Генерал Папагос не считал отступление из Албании с целью противодействовать такому обходному движению осуществимой операцией. Это не только тяжело отразилось бы на моральном состоянии войск, но, поскольку греческой армии так не хватало транспортных средств, а коммуникации были столь плохими, общее отступление перед лицом врага оказывалось невозможным. Папагос, несомненно, откладывал решение, пока не стало слишком поздно. В такой обстановке наша 1-я бронетанковая бригада достигла 27 марта передового района, где через несколько дней к ней присоединилась новозеландская дивизия.

Ранним утром 6 апреля германские армии вторглись в Грецию и Югославию. Одновременно были совершены интенсивные воздушные налеты на Пирей, где разгружались суда, доставившие наши экспедиционные войска. В эту ночь порт был почти полностью разрушен в результате взрыва английского корабля «Клан Фрезер», стоявшего у причала с грузом 200 тонн тола. Это было бедствие, из-за которого грузы пришлось направлять в другие, менее значительные порты. Один этот налет стоил нам и грекам 11 судов общим водоизмещением 43 тысячи тонн.

С этих пор снабжение союзных армий морским путем продолжалось в условиях все усиливавшихся воздушных налетов, которым нельзя было оказать сколько-нибудь эффективное противодействие. Ключом к решению морской проблемы был разгром авиационных баз противника на Родосе, но для выполнения этой задачи не было в наличии достаточных сил, а пока что тяжелые потери в тоннаже были неизбежны. Было большим счастьем, что недавнее сражение у Матапана, как выразился в своем донесении адмирал Кэннингхэм, дало итальянскому флоту урок, который удерживал его от новых выступлений до конца года. Его активное вмешательство в этот период сделало бы задачу нашего флота в Греции невыполнимой.

Одновременно с яростной бомбардировкой Белграда в Югославию вторглись с нескольких направлений германские армии, уже стоявшие наготове на границе. Югославский генеральный штаб не пытался нанести единственно возможный для него смертельный удар по итальянскому тылу. Он считал себя обязанным не покидать Хорватию и Словению и поэтому был вынужден попытаться оборонять всю пограничную линию. Четыре югославских армейских корпуса на севере были быстро и неумолимо отброшены в глубь страны германскими танковыми колоннами, поддерживаемыми венгерскими войсками, которые форсировали Дунай, и германскими и итальянскими силами, наступавшими на Загреб.

Таким образом, главные югославские силы были в беспорядке отброшены на юг, и 13 апреля германские войска вступили в Белград. Тем временем германская 12-я армия генерала Листа, сосредоточенная в Болгарии, рванулась в Сербию и Македонию. 10 апреля она вступила в Монастир и Янину и тем самым предотвратила возможность контакта между югославами и греками и разгромила югославские силы на юге.

В связи с прекращением сопротивления Югославии английский посланник в Белграде Кэмпбелл был вынужден покинуть столицу. Он обратился за инструкциями, которые я и послал ему.

Премьер-министр – английскому посланнику в Югославии

13 апреля 1941 года

«1. Мы никак не сможем послать в Адриатическое море к северу от Валоны английские надводные военные корабли или английские и американские торговые суда и транспорты. Причиной этому – авиация, не игравшая эффективной роли в прошлой войне. Эти корабли были бы лишь потоплены, что никому не помогло бы.

2. Мы не понимаем, зачем королю или правительству покидать обширную гористую страну, в которой полным-полно вооруженных людей. Германские танки смогут, несомненно, двигаться по дорогам и тропам, но, чтобы разгромить сербские армии, немцы должны подтянуть пехоту. Тут-то и появится возможность истребить их, и юный король и министры должны, разумеется, сыграть в этом свою роль. Однако, если в какой-то момент король и несколько человек из его личной свиты будут вынуждены покинуть страну и при этом не окажется самолетов, можно будет послать в Котор или какое-нибудь другое место по соседству английскую подводную лодку...

...

4. Вы должны и впредь всемерно поддерживать боевой дух югославского правительства и армии, напоминая им, с каким переменным успехом велась война в Сербии в прошлый раз».

Но время югославских партизан еще не наступило. 17 апреля Югославия капитулировала[17].

Этот внезапный крах уничтожил главную надежду греков. Это был еще один пример тактики «уничтожения противника поодиночке». Мы сделали все, что могли, чтобы добиться согласованных действий, и не наша вина, если это нам не удалось. Теперь все мы очутились перед весьма мрачной перспективой.

В момент вступления немцев в Грецию английская 1-я бронетанковая бригада занимала передовые позиции на реке Вардар. Новозеландская дивизия разместилась на реке Алиакмон. Слева от них стояли греческие 12-я и 20-я дивизии. Прибывали также головные части австралийской 6-й дивизии. К 8 апреля стало ясно, что сопротивление югославов на юге рушится и что вскоре левый фланг алиакмонской позиции окажется под угрозой. Для отражения этой угрозы одну австралийскую бригаду, к которой позже присоединилась 1-я бронетанковая бригада, дислоцировали так, чтобы закрыть подступы со стороны Монастира. Продвижение противника было задержано благодаря разрушениям и эффективной бомбардировке, произведенным английскими военно-воздушными силами, но 10 апреля началась атака противника на левом фланге наших войск. Она была отбита в результате двухдневных упорных боев, которые велись в условиях суровой погоды.

Западнее находилась лишь одна греческая кавалерийская дивизия, поддерживавшая связь с силами в Албании, и генерал Вильсон решил отвести свой подвергавшийся сильному давлению левый фланг к Козани и Гревена. Этот маневр был завершен 13 апреля, но в ходе его греческие 12-я и 20-я дивизии начали распадаться и не могли больше играть существенной роли. Отныне наши экспедиционные войска остались одни. К 14 апреля новозеландская дивизия также отошла, чтобы защищать важный горный проход севернее горы Олимп. Одна из бригад этой дивизии прикрывала главную дорогу на Ларису. Противник предпринял сильные атаки, которые были отбиты. Но Вильсон, левый фланг которого все еще подвергался угрозе, решил отступить к Фермопилам. Он поделился своим планом с Папагосом, который одобрил его и при создавшихся обстоятельствах сам предложил эвакуировать англичан из Греции.

Уэйвелл приказал Вильсону продолжать бои во взаимодействии с греками, пока они в состоянии оказывать сопротивление, но разрешил любое дальнейшее отступление, в случае если это будет сочтено необходимым. Всем кораблям, находившимся на пути в Грецию, было приказано вернуться. Были также отданы приказы не производить погрузку на новые суда и разгрузить те, которые уже грузились или были нагружены. Уэйвелл считал, что прежде, чем приступить к посадке наших войск на суда, следует получить от греческого правительства официальную просьбу на этот счет. Он полагал, что Крит будет удержан.

Я сразу же ответил на эти тяжелые, но не неожиданные известия.

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

17 апреля 1941 года

«1. Мы не получили от Вас известий о том, что произошло на нашем фронте в Греции.

2. Мы не можем остаться в Греции вопреки желанию греческого главнокомандующего и обречь тем самым страну на опустошение. Вильсон или Палайрет должны получить от греческого правительства одобрение просьбы Папагоса. Если такое согласие будет получено, следует приступить к эвакуации, однако не в ущерб отходу к фермопильской позиции, во взаимодействии с греческой армией. Вы, конечно, постараетесь спасти как можно больше техники.

3. Крит нужно удерживать большими силами, и при перераспределении Ваших сил Вам надлежит позаботиться об этом. Важно, чтобы на Крите разместились вместе с королем и правительством сильные части греческой армии. Мы окажем помощь и будем всемерно поддерживать оборону Крита».

17 апреля генерал Вильсон отправился из Фив во дворец в Татое, где встретился с королем, генералом Папагосом и нашим послом. Было признано, что отступление к линии Фермопил является единственно осуществимым планом. Генерал Вильсон был уверен, что некоторое время он сможет удерживать эту линию.

Отступление к Фермопилам было трудным маневром, ибо, пока противника сдерживали в ущелье Темпе, в Олимпийском проходе и в других пунктах, все наши силы должны были пройти через узкий проход у Ларисы. Самой серьезной угрозы Вильсон ожидал на своем западном фланге и, чтобы отразить ее, разместил в Калабаке одну бригадную группу. Но наиболее критическое положение создалось на востоке, в ущелье Темпе и Олимпийском проходе. Этот проход упорно обороняла в течение необходимых трех дней новозеландская 5-я бригада. Положение в ущелье Темпе было еще более угрожающим, так как для немцев оно служило кратчайшим подступом к Ларисе. Вначале его защищал только новозеландский 21-й батальон, позднее туда была направлена австралийская бригада. Его удерживали в течение трех дней, необходимых для того, чтобы все наши войска прошли через узкий проход у Ларисы.

Эти упорные и искусно проводившиеся арьергардные бои приостановили стремительное продвижение немцев во всех пунктах и причинили им тяжелые потери. К 20 апреля занятие фермопильской позиции было захвачено. Фронтально это была сильная позиция, но необходимость охранять прибрежную дорогу, следить за возможным вторжением из Эвбеи, а главное – предотвращать продвижение к Дельфам ставила наши войска в трудное положение. Однако немцы продвигались медленно, и эти позиции так и не подверглись особенно серьезным испытаниям.

В тот же день капитулировали греческие армии на Албанском фронте. 24 апреля Греция окончательно капитулировала перед превосходящей мощью немцев.

Теперь перед нами встала необходимость провести еще одну из тех эвакуации морским путем, какие нам приходилось проводить в 1940 году. В тех условиях организованный вывод из Греции свыше 50 тысяч человек мог показаться почти безнадежной задачей. Однако она была выполнена королевским морским флотом. На море этими операциями руководил вице-адмирал Придхэм-Уиппелл, а на берегу – контр-адмирал Бейли-Громан и штаб армии. В Дюнкерке мы в целом обладали господством в воздухе. В Греции контроль в воздухе полностью и неоспоримо принадлежал немцам, они могли почти непрерывно атаковать порты и отступающую армию. Было очевидно, что посадку на суда можно производить лишь ночью и что, кроме того, нужно избегать появления войск близ прибрежной полосы в дневное время.

На выполнение этой задачи адмирал Кэннингхэм бросил почти все свои легкие корабли, включая 6 крейсеров и 19 эсминцев. Действуя из небольших портов и с прибрежной полосы Южной Греции, эти корабли вместе с 11 транспортами и штурмовыми судами и множеством более мелких судов начали ночью 24 апреля спасательные работы.

Эти работы продолжались пять ночей подряд. 26 апреля парашютисты противника захватили важный мост через Коринфский канал, и вслед за тем германские войска хлынули на Пелопоннес, тесня наших солдат, стремившихся достичь южной прибрежной полосы. Ночью 24 и 25 апреля было вывезено 17 тысяч человек. Мы потеряли 2 транспорта. На следующую ночь из пяти пунктов посадки было вывезено около 19 500 человек.

28 и 29 апреля 2 крейсера и 6 эсминцев сделали попытку спасти с прибрежной полосы близ Каламе 8 тысяч солдат и 1400 югославских беженцев. Эсминец, посланный вперед для организации посадки, обнаружил, что город находится в руках противника и охвачен огнем. Поэтому от главной операции пришлось отказаться. Хотя немцы были выбиты из города контратакой, только 450 человек были сняты с прибрежной полосы к востоку от города четырьмя эсминцами, использовавшими собственные лодки. В ту же ночь крейсер «Аякс» и три эсминца спасли 4300 человек из Монемвасии.

Эти события ознаменовали окончание основной эвакуации. В последующие два дня небольшие изолированные группы были сняты с различных островов и мелких судов в море, а 1400 офицеров и солдат, которым, «рискуя жизнью, помогали греки, самостоятельно добрались до Египта в последующие месяцы.

В следующей таблице приведены окончательные цифры эвакуации по армии:

Потери составили:

Всего было благополучно вывезено 50 662 человека, в том числе личный состав королевских военно-воздушных сил и несколько тысяч жителей Кипра, Палестины, греков и югославов. Это составляло около 80 процентов сил, первоначально направленных в Грецию.

Греческий военный флот, небольшой, но знающий свое дело, перешел теперь под контроль англичан. Один крейсер, шесть современных эсминцев и четыре подводные лодки бежали в Александрию, куда прибыли 25 апреля.

Впоследствии греческий флот отличился во многих наших операциях в Средиземном море.

Глава тринадцатая

Триполи и «Тайгер»

Катастрофа на нашем фланге в Пустыне привела к уже описанным выше последствиям в Африке. Она означала также отказ от захвата Родоса, угрожавшего нашим коммуникациям с Грецией. Тяжело сказалась она и на греческом предприятии, уже и без того рискованном, хотя это последнее все равно потерпело бы крах. К рассказу о том, что произошло в песках Пустыни, мы должны добавить теперь повествование о событиях, происходивших одновременно на море.

Еще 10 апреля адмирал Кэннингхэм почувствовал, как серьезно отразился на нем внезапный стремительный бросок победоносных танковых войск Роммеля. Он предупредил нас:

«Если в следующем месяце немцы сумеют переправить достаточно сил, они, вероятно, распространят свой контроль по меньшей мере до Мерса-Матруха, а если они это сделают, то сомнительно, сможет ли флот использовать Александрию под ударами бомбардировщиков, сопровождаемых эскортом истребителей.

У немцев хорошие шансы достичь этого, если мы не разрушим Триполи. Мне думается, что цель может быть достигнута с помощью непрерывных воздушных налетов... Поэтому я считаю, что для выполнения этой задачи в Египет должны немедленно вылететь бомбардировщики дальнего действия, и этому ничто не должно помешать».

К сожалению, не было никакой возможности создать в Египте за несколько недель отряд бомбардировщиков дальнего действия, способных причинить Триполи сколько-нибудь ощутимый ущерб. Обстрел с моря, помимо того, что он являлся гораздо более эффективным и экономичным, был единственной практической мерой, которую мы были в состоянии осуществить, и я считал, что таким способом флот, несмотря на тяжелую нагрузку, которую он нес тогда в греческой кампании, возможно, сумел бы внести важный вклад в оборону Египта.

Необходимость нанести удар по Триполи вызвала горячую дискуссию между военно-морским министерством и адмиралом Кэннингхэмом: рисковать ли своим флотом, проводя обстрел в весьма опасном районе, или же принять другое весьма суровое решение.

Военно-морское министерство – главнокомандующему флотом на Средиземном море

15 апреля 1941 года

«Для стабилизации положения на Среднем Востоке необходимы, очевидно, радикальные меры. После тщательного изучения было решено, что одни только действия нашей авиации против Триполи не прервут в достаточной степени поток подкреплений, которые прибывают в Ливию главным образом через этот порт. Поэтому необходимо в самое ближайшее время принять другие меры.

Имеются два решения:

а) обстрел гавани,

б) попытка блокировать ее.

Начальники управлений министерства согласны с Вами, что результат обстрела ненадежен и нельзя ожидать, чтобы он, хотя бы временно, значительно уменьшил приток подкреплений. Поэтому решено, что следует попытаться сочетать обстрел с блокированием так, чтобы обстрел производили в упор блокировочные суда по мере своего приближения к гавани».

Этот приказ был рассчитан на то, чтобы убедить отважного Кэннингхэма подходить к событиям с той меркой, с которой мы подходили к ним в Уайтхолле, и внушить ему, что в этот критический момент необходимо идти даже на отчаянный риск. На рассвете 21 апреля Кэннингхэм появился в виду Триполи с линкорами «Уорспайт», «Бархэм» и «Вэлиант», крейсером «Глостер» и эсминцами и в течение 40 минут обстреливал город. К общему удивлению, была достигнута полная внезапность. Батареи береговой артиллерии не отвечали в течение 20 минут. Никакого сопротивления не было оказано и с воздуха. Судам, стоявшим в гавани, а также набережным и портовым сооружениям были причинены повреждения. На складе горючего вспыхнул большой пожар, перекинувшийся на окружающие здания. Английский флот отошел без потерь. Ни один корабль не получил даже попадания.

Главной моей целью оставалась победа в Западной пустыне. Нужно было уничтожить армию Роммеля, пока он не стал слишком сильным и пока новая страшная танковая дивизия не прибыла к нему в полном составе. Такая победа во всяком случае спасла бы от краха наши позиции в Египте. Поэтому я должен рассказать об одном эпизоде, за который я нес более непосредственную ответственность, чем обычно.

Катастрофа на фланге сил Уэйвелла в Пустыне оставила его почти без танков. Воскресенье, 20 апреля, я проводил в Дитчли и работал в постели, когда пришла телеграмма генерала Уэйвелла начальнику имперского генерального штаба, вскрывавшая всю тяжесть его положения.

«Хотя положение в Киренаике улучшилось, еще некоторое время перспективы будут внушать беспокойство из-за нехватки у меня танков, особенно крейсерских. Как вы понимаете, исход этой войны в Пустыне зависит во многом от количества танков... Противник имеет на линии фронта в Киренаике, вероятно, по меньшей мере 150 танков, из которых около половины – средние танки. В течение мая я могу получить из ремонтных мастерских еще 30 – 40 крейсерских танков, что позволит сформировать еще одну слабую часть, и несколько пехотных танков, которые, вероятно, потребуются для непосредственной защиты Александрии от возможных рейдов».

В отдельной телеграмме, датированной тем же числом, генерал Уэйвелл подробно описал положение с танками.

«Как видно, к концу мая предполагается сформировать в Египте только два полка крейсерских танков, и нет никаких резервов для возмещения потерь, между тем как в настоящее время в Египте имеется прекрасно подготовленный личный состав для шести бронетанковых полков. Я считаю, что в дополнение к пехотным танкам, которые не обладают скоростью и радиусом действия, необходимыми для операций в Пустыне, крайне нужны также крейсерские танки.

Прошу начальника имперского генерального штаба оказать личное содействие».

Прочитав эти тревожные послания, я решил, не считаясь больше с нежеланием военно-морского министерства, послать через Средиземное море непосредственно в Александрию конвой со всеми танками, необходимыми генералу Уэйвеллу. У нас имелся конвой с крупными танковыми подкреплениями, который должен был немедленно отправиться вокруг мыса Доброй Надежды. Я решил, что быстроходные танкодесантные баржи, входящие в состав этого конвоя, должны повернуть у Гибралтара и пойти кратчайшим путем, сэкономив таким образом почти 40 дней.

Адмирал Паунд согласился провести транспорт через Средиземное море. Начальник штаба военно-воздушных сил маршал авиации Портал сказал, что постарается выделить эскадрилью «бофайтеров», чтобы обеспечить дополнительное прикрытие с Мальты. Затем я попросил комитет рассмотреть вопрос об отправке с конвоем дополнительно 100 крейсерских танков. Я готов был пойти на двухдневную задержку. Генерал Дилл воспротивился отправке этих танков ввиду нехватки танков для обороны метрополии. Учитывая то, что он согласился 10 месяцев назад, когда в июле 1940 года мы послали на Средний Восток вокруг мыса Доброй Надежды половину нашего небольшого количества танков, я не мог в то время признать этот довод веским.

Как известно читателю, в апреле 1941 года я не считал вторжение серьезной опасностью, поскольку для отражения его были сделаны надлежащие приготовления. Теперь мы знаем, что эта точка зрения была правильной. Было решено приступить к выполнению этой операции, которую я назвал «Тайгер», и присоединить к конвою шестое судно с 67 (крейсерскими) танками «Марка VI». Однако, несмотря на все старания, это судно не удалось нагрузить вовремя и оно не смогло отплыть вместе с конвоем.

Пока все это происходило, мысли о Тобруке не переставали беспокоить нас. 24 апреля генерал Уэйвелл сообщил о серьезном положении с истребителями. Все «харрикейны», действовавшие в Греции, были потеряны, а в результате недавних налетов вражеской авиации на Тобрук была уничтожена или повреждена значительная часть «харрикейнов», имевшихся там. Маршал авиации Лонгмор считал, что всякая дальнейшая попытка держать в Тобруке эскадрилью истребителей приведет лишь к бесполезным тяжелым потерям.

Таким образом, до тех пор пока не удалось бы создать новый отряд истребителей, противник безраздельно господствовал бы в воздухе над Тобруком. Однако в это утро гарнизон отбил атаку, причинив врагу тяжелые потери и взяв 150 пленных.

В это время ощущалось сильное беспокойство и замечался некоторый пессимизм. Я не мог удержаться от суровых замечаний.

Премьер-министр – начальнику имперского генерального штаба

22 апреля 1941 года

«Мы не должны забывать, что осажденных в четыре-пять раз больше, чем осаждающих. Никто не возражает против того, чтобы они устроились удобно, но они должны быть очень осторожны и не позволить меньшим силам окружить себя и потерять тем самым возможность вести наступательные действия на коммуникациях врага. Надо полагать, что 25 тысяч человек с сотней орудий и обильными запасами в состоянии удерживать сильно укрепленную зону против 4500 человек, коммуникации которых протянулись на 700 миль, даже если эти люди немцы. В данном случае некоторые из них не немцы. Цифры, которые я привел, получены мной от военного министерства. Мы не должны ставить себя слишком низко по сравнению с противником».

Вскоре генерал Уэйвелл прислал нам новую тревожную информацию о приближавшихся подкреплениях Роммеля. Высадка германской 15-й танковой дивизии, за вычетом потерь, понесенных ею при переезде через Средиземное море, должна была закончиться, вероятно, к 21 апреля. Надо было думать, что 15-я танковая дивизия, 5-я легкая моторизованная дивизия и дивизии «Ариете» и «Тренто» сумели бы выступить уже во второй половине июня, а не в июле, то есть на две недели раньше, нежели предполагалось.

В течение последующих двух недель мое внимание и заботы были прикованы к перипетиям операции «Тайгер». Я полностью отдавал себе отчет в том риске, на который готов был пойти начальник военно-морского штаба, и знал, что в военно-морском министерстве многих охватили дурные предчувствия. 6 мая караван, состоявший из пяти 15-узловых судов, эскортируемых соединением «Н» под командованием адмирала Сомервелла («Ринаун», «Малайя», «Арк Ройал» и «Шеффилд»), миновал Гибралтар. Вместе с караваном шли также подкрепления для Средиземноморского флота, состоявшие из «Куин Элизабет» и крейсеров «Найяд» и «Фиджи». Атаки самолетов 8 мая были отбиты без потерь, причем было уничтожено 7 вражеских машин. Однако ночью два судна, приближаясь к Проливам, подорвались на минах. Одно из них, «Эмпайр сонг», загорелось и после взрыва затонуло. Другое, «Нью-Зиленд стар», смогло продолжать путь с караваном.

Достигнув входа в пролив Скерки, адмирал Сомервелл расстался с караваном и вернулся в Гибралтар. Чтобы укрепить эскорт каравана, он выделил шесть своих эсминцев и крейсер «Глостер». Днем 9 мая адмирал Кэннингхэм, воспользовавшись возможностью провести караван к Мальте, встретил со своим флотом караван «Тайгер» в 50 милях южнее Мальты. Затем все его корабли взяли курс на Александрию, куда прибыли без дальнейших потерь или повреждений. Во время этих операций также представилась возможность провести 7 и 10 мая силами легких военных кораблей два ночных обстрела Бенгази.

Глава четырнадцатая

Мятеж в Ираке

Англо-иракский договор 1930 года предоставлял нам, в частности, право держать в мирное время авиабазы близ Басры и Хаббании и перевозить в любое время вооруженные силы и грузы. Договор предусматривал также предоставление нам во время войны всех условий для переброски наших вооруженных сил, включая использование железных дорог, рек, портов и аэродромов. Когда началась война, Ирак разорвал дипломатические отношения с Германией, но не объявил ей войны, а когда в войну вступила Италия, иракское правительство даже не порвало с нею отношений. Таким образом, итальянская миссия в Багдаде стала для держав оси главным центром пропаганды и разжигания антианглийских настроений. В этом ей помогал иерусалимский муфтий, бежавший из Палестины незадолго до начала войны, а затем получивший убежище в Багдаде.

С крушением Франции и прибытием в Сирию комиссии держав оси по перемирию престиж англичан упал очень низко, и это положение вызывало у нас сильнейшее беспокойство. Но поскольку мы были заняты другими делами, о военной акции не могло быть и речи, и нам приходилось выпутываться из положения в меру своих сил. В марте 1941 года положение ухудшилось. Рашид Али, сотрудничавший с немцами, стал премьер-министром и начал вместе с тремя видными иракскими офицерами подготавливать заговор. Эту четверку прозвали «золотым квадратом». В конце марта регент Эмир Абдулла Иллах, сочувствовавший англичанам, бежал из Багдада.

В этот момент было особенно важно обеспечить безопасность Басры, главного порта Ирака на Персидском заливе, и я написал министру по делам Индии.

Премьер-министр – министру по делам Индии

8 апреля 1941 года

«Положение в Ираке обострилось. Мы должны обеспечить безопасность Басры, так как американцы все энергичнее настаивают на создании там большой авиасборочной базы, куда они могли бы непосредственно доставлять свои самолеты. Этот план представляется весьма важным, поскольку центр войны явно перемещается на Восток».

Главнокомандующий войсками на Среднем Востоке генерал Окинлек немедленно предложил направить в Басру пехотную бригаду и полк полевой артиллерии, большая часть которого уже находилась на борту судна, направлявшегося в Малайю. Другие войска должны были последовать за ними как можно скорее. 18 апреля бригада, не встретив никакого сопротивления, высадилась в Басре под прикрытием английского батальона, который накануне был доставлен в Шуайбу на самолетах. К правительству Индии обратились с просьбой как можно скорее послать еще две бригады, также предназначавшиеся для Малайи.

Премьер-министр – министру иностранных дел

20 апреля 1941 года

«Сэру Кинэхэну Корнуоллису[18] следует разъяснить, что мы посылаем войска в Ирак главным образом для того, чтобы обеспечить прикрытие и создание в Басре большой сборочной базы, и что все происходящее в других районах страны, кроме Хаббании, имеет в настоящий момент абсолютно второстепенное значение. Мы воспользовались правами, предоставляемыми договором, чтобы обосновать эту высадку и избежать кровопролития, но в случае необходимости для обеспечения высадки была бы использована сила. Поэтому наше положение в Басре опирается не только на договор, но также на новые события, являющиеся следствием войны».

Когда в соответствии с этим наш посол уведомил Рашида Али, что 30 апреля в Басру прибудут новые транспорты, тот сказал, что не может разрешить никаких новых высадок, пока войска, уже находящиеся в Басре, не проследуют через порт. Генералу Окинлеку было сказано, что высадка должна тем не менее продолжаться, и Рашид Али, который рассчитывал на помощь германской авиации и даже германских авиадесантных войск, был вынужден действовать.

Его первый враждебный шаг был направлен против Хаббании, нашей учебной авиабазы в Иракской пустыне. 29 апреля 230 английских женщин и детей были переброшены на самолетах из Багдада в Хаббанию. Всего в полевом лагере находилось несколько больше 2200 военных и не менее 9 тысяч штатских лиц.

Таким образом, летное училище стало весьма важным объектом. Вице-маршал авиации Смарт, командовавший этими частями, принял смелые и своевременные меры предосторожности, чтобы справиться с нарастающими осложнениями. Прежде летное училище имело в своем распоряжении самолеты лишь устарелых или учебных типов, но теперь из Египта прибыло несколько истребителей «глэдиэйтер», и 82 самолета всех типов были разбиты на четыре эскадрильи. 29 апреля из Индии прибыл на самолетах английский батальон.

Сухопутная оборона 7-мильного плацдарма, обнесенного лишь одной проволочной изгородью, была весьма недостаточной. 30 апреля иракские войска из Багдада появились на плато, с которого просматривались и аэродром, и лагерь на расстоянии какой-нибудь мили. Вскоре они получили подкрепления из Багдада, так что их численность составила около 9 тысяч человек. Они располагали 50 орудиями. Следующие два дня прошли в бесплодных переговорах, а на рассвете 2 мая началось сражение.

С момента возникновения этой новой опасности генерал Уэйвелл проявлял крайнее нежелание брать на себя добавочное бремя. Он заявил, что проведет подготовку и сделает все возможное, чтобы создать впечатление, будто из Палестины готовятся выступить крупные силы, что могло бы оказать некоторое влияние на иракское правительство. По его мнению, силы, которые он действительно мог бы выделить, были недостаточны и прибыли бы слишком поздно. Они не могли бы выступить раньше, чем через неделю. Их уход опасно ослабил бы Палестину, где уже делались попытки разжечь мятеж.

«Я неоднократно предупреждал Вас, – писал он, – что при нынешних обстоятельствах Ираку нельзя оказать никакой помощи из Палестины, и всегда рекомендовал избегать действий в Ираке... Мои силы повсюду напряжены до предела, и я просто не могу позволить себе рисковать частью их ради предприятия, которое ничего не может дать».

При поддержке начальников штабов я поставил этот вопрос на заседании комитета обороны, собравшегося в полдень. Члены комитета были настроены решительно. По их указанию были разосланы следующие приказы:

Начальники штабов – генералу Уэйвеллу и другим заинтересованным лицам

6 мая 1941 года

«Комитет обороны предлагает поставить вице-маршала авиации Смарта в известность о том, что помощь ему будет оказана, а пока что его долг – защищать Хаббанию до последнего».

В это время в Хаббании эскадрильи летной школы вместе с бомбардировщиками «веллингтон» из Шуайбы на Персидском заливе атаковали иракские войска на плато. Те ответили обстрелом лагеря и налетами авиации, сбросившей бомбы и обстрелявшей лагерь из пулеметов. В этот день мы потеряли убитыми и ранеными свыше 40 солдат. 22 самолета было уничтожено или выведено из строя. Несмотря на трудность взлета под артиллерийским огнем с ближней дистанции, наши летчики продолжали свои атаки. Противник не развернул наступления пехоты, и постепенно его батареи были подавлены.

Было обнаружено, что вражеские артиллеристы не оставались у своих орудий во время воздушного налета или даже при появлении наших самолетов над их головой. Мы полностью воспользовались их нервозностью и на второй день сумели выделить часть авиации для ударов по иракским военно-воздушным силам и их базам. Ночью 3 и 4 мая подразделения наземных войск из Хаббании нанесли удар по противнику, а к 5 мая, после четырехдневных атак английской авиации, противник не выдержав. В эту ночь он отступил с плато. Его преследовали, и в результате весьма успешного боя было захвачено 400 пленных, 12 орудий, 60 пулеметов и 10 бронеавтомобилей. Неприятельская колонна, двигавшаяся на помощь из Эль-Фаллуджи, была перехвачена в пути и уничтожена 40 нашими самолетами, посланными с этой целью из Хаббании. Таким образом, к 7 мая осада Хаббании была снята. Защитники получили в помощь истребители из Египта; английские женщины и дети были вывезены на самолетах в Басру. Иракская авиация, насчитывавшая около 60 самолетов, была фактически уничтожена. Эти хорошие известия к нам поступали отрывочно и с опозданием.

18 мая в Хаббанию прибыл авангард хаббанийского отряда – моторизованной бригадной группы из Палестины, – чтобы возобновить наступление на противника, удерживавшего теперь в Эль-Фаллудже мост через Евфрат. К этому времени иракцы не были единственным нашим врагом. 13 мая на Мосульском аэродроме приземлились первые германские самолеты, и с этих пор главной задачей нашей авиации было атаковать их и мешать их снабжению по железной дороге из Сирии. Наступление на Эль-Фаллуджу авангарда «хаббанийского отряда» и сухопутных частей гарнизона Хаббании произошло 19 мая.

Наводнение закрыло прямой подступ с запада, и поэтому небольшие колонны переправились через реку выше города на пароме, чтобы отрезать защитникам путь отступления. Другой отряд высадил авиадесант, чтобы перерезать дорогу на Багдад. Ожидалось, что это наряду с воздушной бомбардировкой заставит противника, силы которого составляли примерно одну бригаду, сдаться или разбежаться. Но в конце концов понадобилось предпринять сухопутную атаку.

Расположившийся на западном берегу небольшой отряд, задачей которого было помешать ружейным огнем разрушению важного моста, получил приказ взять мост. Он проделал это успешно и без потерь. Противник отступил. Было взято 300 пленных. Предпринятая через три дня контратака противника была отбита.

Несколько дней ушло на подготовку к окончательному наступлению на Багдад, в ходе которой наши самолеты, действуя против германской авиации на северных аэродромах Ирака, окончательно подавили ее. Позже появилась эскадрилья итальянских истребителей, но она ничего не добилась. Германский офицер, которому было поручено координировать действия эскадрилий держав оси с действиями иракских войск, сын фельдмаршала Бломберга, из-за ошибки своих же союзников приземлился в Багдаде с пулей в голове. Его преемник генерал Фельми, хотя и сел более удачно, ничего не мог сделать. Полученные им от Гитлера строжайшие инструкции были датированы 23 мая, а к этому времени все шансы на успешное вмешательство держав оси были уже упущены.

Наступление на Багдад, начавшееся ночью 27 мая, развивалось медленно из-за сильных разливов и взорванных мостов через многочисленные оросительные каналы. Однако 30 мая наши передовые части достигли окраины Багдада. Хотя они были малочисленны, а в городе находилась иракская дивизия, появление их настолько напугало Рашида Али и его компаньонов, что они в тот же день бежали в Персию в сопровождении других смутьянов – германского и итальянского посланников и бывшего иерусалимского муфтия. На следующий день, 31 мая, было подписано перемирие, регент Ирака был восстановлен на своем посту и к власти пришло новое правительство. Вскоре наши сухопутные и воздушные силы заняли все важные пункты в стране.

Так в самый последний момент был расстроен план Германии поднять восстание в Ираке и без большого труда овладеть этим обширным районом.

Глава пятнадцатая

Крит. Прибытие

Стратегическое значение Крита во всех наших средиземноморских делах уже было доказано и доводами, и событиями. Английские военные корабли, базирующиеся на залив Суда или имеющие возможность пополнять там запас топлива, могли бы хорошо защищать Мальту, что имело бы исключительно важное значение. Будь наша база на Крите хорошо защищена от воздушных налетов, сразу сказалось бы все наше превосходство на море, которое позволило бы отразить любое нападение с моря.

Но всего в 100 милях находилась итальянская крепость Родос с ее обширными аэродромами и прекрасными сооружениями. Захват и оккупация Родоса были нашей целью с начала года, и из Англии для операций против Родоса или в заливе Суда – в зависимости от обстоятельств – была послана передвижная военно-морская база, замечательное соединение численностью в 5300 человек, прекрасно обученных и подобранных. Кроме того, в этот район, обогнув мыс Доброй Надежды, прибыл во главе с полковником Лейкоком отряд «коммандос» численностью более 2 тысяч человек, который вместе с формировавшейся в Египте английской 6-й дивизией мог составить ударную силу, способную захватить Родос. События вынудили нас отложить эту операцию, а пока что появление на Родосе германской авиации сделало бы Крит весьма уязвимым.

Передвижная военно-морская база вместо того, чтобы помочь захватить и удерживать Родос или строить и укомплектовывать оборонительные сооружения в заливе Суда, находилась на всякий случай в Александрии.

На самом Крите все шло ни шатко ни валко. Читатель видел, что я неоднократно предписывал укрепить залив Суда. Я даже употребил в отношении его выражение «второй Скапа-Флоу». Остров находился в нашем владении почти шесть месяцев, но снабдить гавань более мощными зенитными орудиями можно было бы лишь в ущерб удовлетворению других, еще более неотложных нужд. Командование на Среднем Востоке не смогло также изыскать на месте или где-либо еще рабочую силу для расширения аэродромов. Не могло быть и речи о том, чтобы послать на Крит крупный гарнизон или разместить на его аэродромах сильную авиацию, пока Греция еще находилась в руках союзников.

Однако все должно было находиться в состоянии готовности для принятия подкреплений в случае, если бы они оказались в наличии и если бы в этом возникла необходимость. При этом не существовало какого-либо плана и не было проявлено настойчивости. За шесть месяцев сменилось подряд шесть командующих. Средневосточному командованию следовало бы тщательнее изучить условия, в которых Крит можно было защитить от нападения с воздуха или с моря. Не была предусмотрена необходимость создать на южной стороне острова, в Сфакионе или Тимбакионе, если не гавань, то по меньшей мере места высадки и построить оттуда дорогу к заливу Суда и аэродромам, что позволило бы посылать на западное побережье Крита подкрепления из Египта. Ответственность за плохое изучение проблемы и за слабое выполнение данных указаний следует разделить между Каиром и Уайтхоллом.

Только после катастроф в Киренаике, на Крите и в Пустыне я осознал, какой перегруженной и непрочной была организация генерала Уэйвелла. Уэйвелл старался изо всех сил, но штабной аппарат, находившийся в его распоряжении, был слишком слаб, чтобы позволить ему справиться с массой дел, взваленных на него одновременно четырьмя или пятью кампаниями.

С завоеванием немцами Греции Крит стал последним оплотом греческого короля и правительства и важным пунктом сосредоточения эвакуированных войск. Мы могли быть уверены, что взоры немцев обращены на него. Нам он казался важнейшим аванпостом Египта и Мальты. Даже в этом водовороте неудач и крушений, в котором мы сейчас барахтались, между властями в метрополии и на месте не было никаких разногласий относительно необходимости удержать Крит.

«Я полагаю, – телеграфировал Уэйвелл 16 апреля, – что Крит будет удержан».

И на следующий день:

«Мы готовимся эвакуировать (Грецию) и удержать Крит».

* * *

Мы давно уже знали о стараниях Геринга создать мощные силы, способные провести крупный авиационный десант. Это импонировало горячей и фанатичной нацистской молодежи Германии. Германская парашютная дивизия была отборной частью, которую мы учитывали в своих планах обороны метрополии против вторжения. Однако любые планы вторжения требуют по меньшей мере временного господства в воздухе в дневное время. Во время наступления на Англию немцы этого не добились. Другое дело было на Крите. Большое и, как казалось, прочное превосходство в воздухе на Балканах и над Эгейским морем было теперь главным оружием противника.

Никогда за все время войны наша разведка не была так верно и точно осведомлена. Германские штабы в порыве ликования и сумятицы, охватившей их после захвата Афин, не соблюдали обычной секретности, а наши агенты в Греции действовали активно и отважно. В последнюю неделю апреля мы получили из заслуживающих доверия источников точную информацию о предстоящем ударе немцев. От настороженных ушей и глаз нельзя было скрыть передвижения германского 11-го авиакорпуса и охватившего его возбуждения, а также лихорадочного накапливания в греческих гаванях небольших судов.

Все указывало на предстоящее нападение на Крит с воздуха и с моря. Ни при одной операции я не затрачивал лично столько труда, чтобы изучить и взвесить факты или чтобы добиться понимания главнокомандующими и местным командованием размаха предстоящего наступления.

28 апреля наше Объединенное разведывательное управление в Лондоне представило свою оценку масштаба и характера замыслов врага против Крита. В этой оценке управление выразило уверенность, что в самое ближайшее время на Крите будут одновременно высажены авиационный и морской десанты.

Управление полагало, что противник может собрать на Балканах для всех целей 315 бомбардировщиков дальнего действия, 60 двухмоторных истребителей, 240 пикирующих бомбардировщиков и 270 одномоторных истребителей; что он может сбросить во время первого вылета 3 – 4 тысячи парашютистов или авиадесантников и что он в состоянии производить 2 – 3 вылета в день из Греции и 3 – 4 с Родоса, всякий раз в сопровождении истребителей. Высадке авиационного и морского десантов будут предшествовать налеты тяжелых бомбардировщиков, а в войсках или судах для морского десанта не будет недостатка.

Об этом было немедленно передано по телеграфу в каирский штаб.

Я предложил начальнику имперского генерального штаба поставить во главе командования войсками на Крите генерала Фрейберга, а начальник штаба предложил это Уэйвеллу, который немедленно дал свое согласие.

Фрейберг и Уэйвелл не питали никаких иллюзий.

Генерал Фрейберг – генералу Уэйвеллу

1 мая 1941 года

«Сил, находящихся в моем распоряжении, совершенно недостаточно, чтобы отразить предполагаемое нападение. Если только число истребителей не будет значительно увеличено и если не будут выделены военно-морские силы для борьбы с морским десантом, я не смогу надеяться удержаться с помощью одних только сухопутных войск, которые в результате кампании в Греции лишены сейчас всякой артиллерии, не имеют достаточно шанцевого инструмента, располагают очень небольшим количеством транспортных средств и недостаточными запасами военного снаряжения и боеприпасов. Войска, находящиеся здесь, могут и будут сражаться, но без всемерной поддержки со стороны флота и авиации они не могут надеяться отразить вторжение».

Фрейберг не хотел верить, что нападение с воздуха будет совершено в столь гигантских масштабах. Больше всего он опасался сильного организованного вторжения с моря. Мы же надеялись, что флот помешает этому, невзирая на слабость нашей авиации.

Генерал Фрейберг – премьер-министру, Англия

5 мая 1941 года

«Я нисколько не тревожусь насчет авиадесанта. Я принял свои меры и считаю, что смогу справиться с положением силами, которые имеются в моем распоряжении. Совсем другое дело – сочетание атаки с моря и с воздуха. Если это произойдет прежде, чем я получу орудия и транспортные средства, положение будет трудным. Но я надеюсь, что даже и в этом случае все будет хорошо, если только флот сумеет прийти на помощь.

Когда мы получим снаряжение и транспорт и будем располагать некоторым дополнительным количеством истребителей, Крит можно будет удержать. Пока же в течение некоторого периода мы будем уязвимыми».

Географическое положение Крита осложняло проблему его обороны. Там была лишь одна дорога, идущая вдоль северного побережья, и на нее были нанизаны, как на нитку, все уязвимые пункты острова.

Каждый из этих пунктов должен был сам обеспечивать себя всем необходимым.

Стоило врагу перерезать эту дорогу и прочно удерживать ее, как уже не могло быть никакого общего резерва, который можно было бы перебросить к угрожаемому пункту. С южного побережья к северному, от Сфакиона и Тимбакиона, вели лишь тропы, непроходимые для автотранспорта. Когда руководящие круги остро осознали грозящую опасность, были сделаны энергичные попытки доставить на остров подкрепления и вооружение, особенно артиллерию, но было уже слишком поздно. В течение второй недели мая германская авиация, действуя со своих баз в Греции и на островах Эгейского моря, установила, по существу, дневную блокаду Крита и наносила урон всем судам, особенно на северной стороне, где находились все гавани.

Из 27 тысяч тонн жизненно важного вооружения, посланного на Крит в первые три недели мая, удалось выгрузить менее 3 тысяч тонн. Остальное пришлось вернуть обратно, причем было потеряно свыше 3 тысяч тонн. Наша противовоздушная оборона располагала 16 тяжелыми зенитными орудиями (калибр 3,7 дюйма), 36 легкими зенитными пушками («Бофорс») и 24 прожекторами. Там было только 9 частично уже изношенных пехотных танков, распределенных по аэродромам, и 16 легких танков. 9 мая прибыла часть передвижной военно-морской базы, в том числе тяжелая и легкая зенитная батареи, которые были размещены для лучшей защиты залива Суда. Всего на Крите высадилось около 2 тысяч солдат и офицеров этого отряда, и свыше 3 тысяч было задержано в Египте, хотя они и могли бы попасть на остров. 6 тысяч итальянских военнопленных были дополнительной обузой для обороны.

Наши оборонительные силы были распределены в основном таким образом, чтобы обеспечить защиту посадочных площадок. В Гераклионе находились 2 английских и 3 греческих батальона; в районе Ретимнона – австралийская 19-я бригада и 6 греческих батальонов; поблизости от Суды – 2 австралийских и 2 греческих батальона; в Малеме одна новозеландская бригада стояла близ аэродрома, а другая была размещена несколько восточнее. К этим гарнизонам было добавлено несколько стрелковых отрядов, состоявших из сводных частей, в которые вошли солдаты, эвакуированные из Греции. Греческие батальоны были малочисленны, вооружены винтовками разных систем и плохо обеспечены боеприпасами. Общая численность имперских войск, принимавших участие в обороне, составляла около 28 600 человек.

Но, конечно, только слабость нашей авиации сделала возможным нападение немцев. В начале мая силы английской авиации состояли из 12 «бленхеймов», 6 «харрикейнов», 12 «глэдиэйтеров» и 6 «фулмаров» и «брюстеров», принадлежавших авиации военно-морского флота, из которых лишь половина была исправной. Эти силы были распределены между посадочной площадкой в Ретимноне, аэродромом в Малеме, годным только для истребителей, и аэродромом в Гераклионе, который мог принимать самолеты всех типов. Это была капля в море по сравнению с колоссальными воздушными силами, которые вот-вот должны были обрушиться на остров. Все причастные к этому лица хорошо понимали нашу слабость в воздухе, и 19 мая, за день до нападения, все оставшиеся самолеты были вывезены в Египет. Военный кабинет, начальники штабов и главнокомандующие вооруженными силами на Среднем Востоке понимали, что они должны выбирать между борьбой в этих крайне неблагоприятных условиях и спешной эвакуацией острова, которая была еще возможна в первых числах мая. Но между нами не было расхождений во мнении относительно необходимости принять бой, и когда теперь, оглядываясь назад, мы видим, как близки мы были к победе, несмотря на все наши нехватки, и к каким далеко идущим положительным последствиям привело даже наше поражение, мы должны быть очень довольны тем риском, на который мы пошли, и ценой, которую мы уплатили.

Мы можем теперь изложить германский план нападения, который мы узнали после войны. Осуществление его было поручено 11-му авиационному корпусу, состоявшему из 7-й авиадивизии и 5-й горной дивизии, с 6-й горной дивизией в качестве поддерживающей части. Почти 16 тысяч человек, главным образом парашютистов, предполагалось перебросить по воздуху и 7 тысяч – по морю. Дополнительную поддержку должен был оказать 8-й авиационный корпус. В распоряжение этих сил было предоставлено следующее количество самолетов: бомбардировщиков – 280, пикирующих бомбардировщиков – 150, истребителей («Мессершмитт-109» и «Мессершмитт-110») – 180, разведывательных самолетов – 40, планеров – 100, «Юнкерс-52» (транспортных самолетов) – 530. Всего – 1280 самолетов.

Морской десант, и большое количество материалов предполагалось доставить двумя караванами греческих каюков[19]. Они не имели никакой защиты, кроме той, которую оказывала им германская авиация.

Воздушной атаке должны были подвергнуться три района: на востоке – Гераклион, в центре – Ретимнон, Суда, Ханья и, конечно, на западе, самый важный объект – Малеме. Непосредственной подготовкой к нападению служила массированная бомбардировка в течение часа наземных и противовоздушных оборонительных сооружений бомбами весом до тысячи фунтов. За этим должно было последовать прибытие передовых частей на планерах и (или) парашютные десанты. За ними в свою очередь должны были прибыть подкрепления на транспортных самолетах. Для успеха всего плана важнейшее значение имел захват аэродрома в Малеме. Простая высадка парашютных войск на местности в нескольких милях от аэродрома не дала бы транспортным самолетам возможности высаживать 6-ю горную дивизию группами по 40 – 50 человек, а затем возвращаться за новыми партиями.

Немецкой авиации необходимо было полностью и беспрепятственно овладеть аэродромом не только для посадки, но и для взлета. Только при условии повторных рейсов они могли доставить то количество войск, которое являлось основой всей их воздушно-десантной операции.

Глава шестнадцатая

Крит. Битва

Битва за Крит была во многих отношениях исключительной. Ничего подобного ей в прошлом не видывали. Это было первое в анналах войны крупное нападение авиадесантных войск. Германский авиационный корпус представлял самую активную часть гитлеровского молодежного движения и был олицетворением тевтонского духа реванша за поражение 1918 года. В этих храбрых, прекрасно обученных и абсолютно преданных нацистских парашютных войсках был представлен цвет мужского населения Германии. Они были полны страстной решимости принести свою жизнь на алтарь славы и мирового господства Германии. Им суждено было столкнуться с гордыми солдатами, многие из которых прибыли с другого конца земного шара, чтобы сражаться в качестве добровольцев за родину и за то, что они считали делом свободы и справедливости.

Битва началась утром 20 мая. Никогда еще немцы не предпринимали более отчаянной и яростной атаки. Их первой и главной целью был аэродром в Малеме. В течение часа окружающие позиции подвергались сильнейшей бомбардировке и пулеметному обстрелу, когда-либо производившимся с воздуха. Основная часть нашей зенитной артиллерии была фактически сразу же выведена из строя. Еще до окончания бомбардировки западнее аэродрома начали приземляться планеры. В 8 часов утра в районе между Малеме и Ханьей с высоты от 300 до 600 футов было сброшено много парашютистов. Утром и днем были брошены в бой два германских полка, по четыре батальона каждый, доставленные самолетами, которые прибывали непрерывным потоком, невзирая ни на какие потери в живой силе и самолетах. На аэродроме и поблизости от него они натолкнулись на решительное сопротивление батальона новозеландской 5-й бригады, а остальная часть бригады вела бои восточнее.

Всюду, где были замечены наши войска, они подвергались ожесточенной бомбардировке. Противник в огромном количестве сбрасывал бомбы весом в 500 и даже 1000 фунтов. Днем никакие контратаки не были возможны. Контратака, предпринятая при поддержке всего двух пехотных танков, оказалась неудачной. Планеры и транспортные самолеты приземлялись или разбивались на побережье, в кустарнике или на охваченном огнем аэродроме.

Всего в первый день вокруг Малеме и Ханьи и между ними высадилось свыше 5 тысяч немцев. Они понесли очень тяжелые потери от огня и в яростном рукопашном бою с новозеландцами. В обороняемом нами районе были выведены из строя фактически все приземлившиеся немцы, большинство их было убито. К концу дня аэродром все еще находился в наших руках, но в этот вечер остатки батальона отступили. Две роты, посланные на подмогу, прибыли слишком поздно, чтобы отбить аэродром, который, однако, еще обстреливался нашей артиллерией.

В это утро Ретимнон и Гераклион подверглись сильной бомбардировке, за которой последовали днем парашютные десанты, состоявшие соответственно из двух и четырех батальонов. Завязались тяжелые бои, но к ночи мы по-прежнему прочно удерживали оба аэродрома. В Ретимноне и Гераклионе были высажены десанты меньших размеров и развернулись упорные бои, в ходе которых немцы понесли тяжелые потери. Таким образом, результаты первого дня боев были вполне удовлетворительными, если не считать Малеме; но повсюду действовали сейчас хорошо вооруженные отряды немцев. Сила атаки далеко превзошла все ожидания английского командования, а ожесточенность нашего сопротивления поразила противника.

Штурм продолжался и на второй день, когда вновь появились транспортные самолеты. Хотя наша артиллерия и минометы все еще держали под сосредоточенным огнем аэродром в Малеме, на нем и на неровной местности западнее продолжали приземляться транспортные самолеты. Германское верховное командование, видимо, безразлично относилось к потерям, и в этом районе разбилось при посадке по меньшей мере 100 самолетов. Тем не менее накапливание сил продолжалось. В эту ночь контратакующие достигли края аэродрома, но на рассвете вновь появились германские самолеты, и захваченные позиции не задалось удержать.

На третий день Малеме уже использовался противником как действующий аэродром. Транспортные самолеты продолжали прибывать. Еще более важным был тот факт, что они могли возвращаться за подкреплениями. По общим подсчетам, в эти и последующие дни на аэродроме приземлилось или более или менее удачно упало более 600 транспортных самолетов с войсками. Под усиливающимся нажимом этих растущих сил пришлось в конце концов отказаться от плана крупного контрнаступления, и новозеландская 5-я бригада постепенно отошла от Малеме почти на 10 миль. В Ханье и Суде перемен не было, а в Ретимноне мы прочно контролировали положение. В Гераклионе противник высаживался к востоку от аэродрома и начал все прочнее закрепляться там. После атак 20 мая германское верховное командование оставило в стороне Ретимнон и Гераклион и сосредоточило свое внимание главным образом на районе залива Суда.

20 мая, после того как авиаразведка донесла о появлении шхун в Эгейском море, адмирал Кэннингхэм послал в район к северо-западу от Крита отряд легких кораблей. Он состоял из крейсеров «Найяд» и «Перт» и эсминцев «Кандахар», «Ньюбиен», «Кингстон» и «Джюно» и находился под командованием контр-адмирала Кинга.

Мощное соединение под командованием контр-адмирала Роулингса, состоявшее из линкоров «Уорспайт» и «Вэлиант», прикрываемых восемью эсминцами, расположилось к западу от Крита, ожидая появления итальянского флота. В течение всего дня 21 мая наши корабли подвергались сильным атакам с воздуха. Эсминец «Джюно» получил попадание и затонул в две минуты, причем было много жертв. Крейсера «Аякс» и «Орион» также были повреждены, но остались в строю.

В эту ночь наши утомленные войска увидели на севере вспышки огня на горизонте и поняли, что это действует наш морской флот.

Первый немецкий караван с десантными войсками вышел на выполнение своего отчаянного задания. Во второй половине дня были замечены группы небольших судов, приближавшиеся к Криту, и адмирал Кэннингхэм приказал своим легким кораблям выйти в Эгейское море, чтобы помешать высадке противника под покровом темноты. В 11 часов 30 минут вечера в 18 милях севернее Ханьи контр-адмирал Гленни с крейсерами «Дидо», «Орион» и «Аякс» и четырьмя эсминцами перехватил немецкий караван с войсками, состоявший преимущественно из шхун, сопровождаемых торпедными катерами. В течение двух с половиной часов английские корабли преследовали свою добычу, потопив не менее дюжины шхун и три парохода с германскими солдатами на борту. Считают, что в ту ночь утонуло около четырех тысяч человек.

Тем временем контр-адмирал Кинг с крейсерами «Найяд», «Перт», «Калькутта» и «Карлейл» и тремя эсминцами провел ночь 21-го, патрулируя воды у Гераклиона, а с рассветом 22 мая начал двигаться на север. Уничтожив одинокую шхуну с войсками, эскадра к 10 часам утра стала приближаться к острову Мелос. Через несколько минут на севере был замечен вражеский эсминец и пять небольших судов, с которыми был немедленно завязан бой. Затем появился другой эсминец, поднявший дымовую завесу, за которой скрывалось много шхун: мы перехватили еще один крупный караван судов, битком набитых солдатами. Наша авиаразведка донесла об этом адмиралу Кэннингхэму; но понадобилось больше часа, чтобы передать эти сведения контр-адмиралу Кингу.

С самого рассвета его корабли подвергались непрерывным воздушным атакам, и хотя до сих пор ни один из них не получил повреждения, у всех были на исходе боеприпасы для зенитных орудий. Общая скорость эскадры также уменьшилась, поскольку «Карлейл» мог идти со скоростью, не превышающей 21 узел. Контр-адмирал, не вполне сознавая, какая добыча находится чуть ли не у него в руках, решил, что двигаться дальше на север значило бы поставить под угрозу весь отряд, и приказал отойти на запад.

Как только главнокомандующий прочитал этот сигнал, он послал следующий приказ:

«Держитесь. Поддерживайте связь визуальной сигнализацией. Нельзя бросать армию на Крите на произвол судьбы. Необходимо не допустить высадки на Крите ни одного морского десанта».

Теперь было уже слишком поздно уничтожать караван, который повернул вспять и рассеялся по всем направлениям между многочисленными островами. Таким образом, самое меньшее пять тысяч немецких солдат избежало участи своих товарищей. Дерзость германского командования, пославшего эти фактически беззащитные караваны с войсками через воды, где немцы не имели господства ни на море, ни в воздухе, показывает, что могло бы произойти в гигантском масштабе в сентябре 1940 года на Северном море и в Ла-Манше. Это говорит о непонимании немцами того, что означает морское могущество в борьбе против сил вторжения, а также о том, какую цену человеческими жизнями приходится платить за такого рода неведение.

Отход контр-адмирала не спас его эскадру от атак авиации. Во время отступления он, вероятно, понес такие же потери, какие мог бы понести при уничтожении каравана. В течение трех с половиной часов его корабли подвергались непрерывной бомбардировке. Его флагманский корабль «Найяд», а также «Карлейл», командир которого капитан 1 ранга Гэмптон был убит, получили повреждения.

В 1 час 10 минут дня они были встречены линкорами «Уорспайт» и «Вэлиант» с крейсерами «Глостер» и «Фиджи» и семью эсминцами под командованием контр-адмирала Роулингса, которые спешили им на помощь с запада через пролив Китира. Почти в самый момент прибытия в «Уорспайт» попала бомба, повредившая башни 4– и 6-дюймовых орудий на правом борту. Это уменьшило его скорость, и, поскольку противнику удалось ускользнуть, объединенные английские эскадры отошли в юго-западном направлении. Полный непреклонной решимости уничтожить любой ценой все морские десанты, адмирал Кэннингхэм бросил на чашу весов все. Ясно, что на протяжении всех этих операций он без колебаний рисковал ради этой цели не только своими ценными кораблями, но и всем господством в восточной части Средиземного моря. Его поведение в этом вопросе было горячо одобрено военно-морским министерством. В этой тяжелой борьбе не только германское командование делало высшие ставки.

22 и 23 мая были тяжелыми днями для флота. Эсминец «Грей-хаунд» из эскадры контр-адмирала Роулингса получил попадание и затонул. Старший офицер объединившихся теперь сил контр-адмирал Кинг приказал двум другим эсминцам подобрать уцелевших, а крейсерам «Глостер» и «Фиджи» прикрывать эсминцы от непрерывных воздушных атак, становившихся все более интенсивными. Это задержало весь флот и значительно затянуло тот промежуток времени, в течение которого он подвергался воздушным атакам. 22 мая в 2 часа 57 минут дня контр-адмирал Кинг, узнав, что боеприпасы для зенитных орудий на исходе, приказал двум крейсерам отойти в любом желаемом направлении. В 3 часа 30 минут дня были получены сообщения, что «Глостер» и «Фиджи» под сильными ударами авиации догоняют на большой скорости остальной флот. 20 минут спустя пораженный несколькими бомбами «Глостер», охваченный огнем и с разрушенной верхней палубой, окончательно остановился. «Фиджи» не оставалось ничего другого, как покинуть «Глостер». Потеряв связь с флотом и почти исчерпав запасы топлива, он в сопровождении двух своих эсминцев направился к Александрии.

Через три часа, выдержав почти 20 атак соединений бомбардировщиков и расстреляв все снаряды своих тяжелых зенитных орудий, он пал жертвой «Мессершмитта-109», который незаметно приблизился под покровом облаков. Раздался сильный взрыв. Корабль накренился, но все еще делал 17 узлов, пока не началась новая атака и в него не попали еще три бомбы. В 8 часов 15 минут вечера он опрокинулся и затонул, но 523 человека из 780 членов его команды были подобраны двумя эсминцами, которые вернулись с наступлением темноты.

В течение ночи адмирал Кэннингхэм узнал об общем положении и о гибели «Глостера» и «Фиджи». Вследствие канцелярской ошибки, допущенной в распределительном пункте службы связи военно-морского флота в Александрии, ему показалось, что не только эти крейсера, но и линкоры израсходовали почти все свои боеприпасы к зенитным орудиям. Поэтому в 4 часа дня он приказал всем силам отойти на восток. В действительности же у линкоров было много боеприпасов, и позже адмирал Кэннингхэм заявил, что, знай он это, он не отозвал бы их. Их присутствие на следующее утро, возможно, предотвратило бы другую катастрофу, о которой сейчас нужно рассказать.

На заре 23 мая «Келли» и «Кэшмир» полным ходом огибали Крит с запада. В 7 часов 55 минут, выдержав уже две сильные воздушные атаки, они были перехвачены соединением в составе 24 пикирующих бомбардировщиков. Оба корабля были быстро потоплены, и вместе с ними погибло 210 человек. К счастью, поблизости находился эсминец «Киплинг», который, несмотря на непрерывную бомбардировку, подобрал 279 офицеров и матросов, в том числе лорда Луиса Маунтбэттена, не получив при этом и царапины. На следующее утро, находясь еще в 50 милях от Александрии и нагруженный до отказа, он исчерпал все свои запасы топлива, но был встречен и благополучно прибуксирован в порт.

Таким образом, в боях 22 и 23 мая флот потерял два крейсера и три эсминца, один линкор – «Уорспайт» – был надолго выведен из строя, а «Вэлиант» и многие другие корабли получили значительные повреждения. Тем не менее морская охрана Крита продолжалась. Флот не подвел. До конца битвы за остров ни один немец не высадился на Крите с моря.

На четвертый день сухопутных боев генерал Фрейберг образовал новую линию в секторе Малеме, Ханья. Беспрепятственное пользование аэродромом позволяло немцам непрестанно увеличивать свои силы. 26 мая было решающим днем. Наши войска, потесненные в окрестностях Кании, в течение шести дней испытывали непрерывно растущее давление. Наконец они не выдержали. Фронт со стороны суши был прорван, и противник достиг залива Суда. Связь со штабом Фрейберга была нарушена, и отступление на юг через остров к Сфакиону началось в соответствии с указаниями представителя командования.

Поздно ночью было принято решение оставить Крит. Переход через горы происходил в беспорядке. К счастью, 26 мая ночью минный заградитель «Эбдиел» высадил два отряда «коммандос», насчитывавшие около 750 человек, под командованием полковника Лейкока. Эти сравнительно свежие силы вместе с остатками новозеландской 5-й бригады и австралийских 7-го и 8-го батальонов вели ожесточенные арьергардные бои, которые позволили почти всем еще уцелевшим войскам, сражавшимся в районе Суда, Ханья, Малеме, добраться до южного побережья.

Позиции в Ретимноне прочно удерживались, хотя войска были полностью окружены со стороны суши, а продовольствие и боеприпасы были на исходе. Кое-какое довольствие было доставлено им моторными катерами, но приказы пробиваться к южному побережью не могли достичь их. Противник неуклонно приближался, и 30 мая, исчерпав все запасы продовольствия и истребив по меньшей мере 300 немцев, оставшиеся в живых сдались. Около 140 человек сумело ускользнуть.

В Гераклионе силы немцев к востоку от аэродрома возрастали с каждым днем. Гарнизон был усилен подразделениями Хайлендерского полка, которые высадились в Тимбакионе и пробились на соединение с гарнизоном. Теперь на выручку как раз вовремя подоспели корабли военно-морского флота.

Перед нами снова встала горькая и печальная задача эвакуации, сопряженной с неизбежными тяжелыми потерями. Потрепанный, переутомленный флот должен был погрузить на корабли около 99 тысяч человек, главным образом с открытого побережья в Сфакионе, и перевезти их на расстояние 350 миль в условиях господства вражеской авиации. Английские военно-воздушные силы, базирующиеся в Египте, сделали все возможное с тем небольшим количеством самолетов, которые обладали необходимым радиусом действия.

Главным объектом был удерживаемый противником Малемский аэродром, который несколько раз бомбили ночью и днем. Эти операции, возлагая тяжелую нагрузку на экипажи самолетов, в то же время в силу своего небольшого масштаба не могли дать ощутимого эффекта. Маршал авиации Теддер обещал обеспечить кораблям некоторое прикрытие истребителями, но предупредил, что оно будет слабым и нерегулярным. Сфакион – небольшой рыбачий поселок на южном побережье – лежит у подножья крутого утеса высотой 500 футов, через который ведет лишь обрывистая козья тропа. Солдатам приходилось прятаться у края утеса, пока их не вызывали на посадку. Вечером 28 мая прибыли четыре эсминца под командованием капитана 1 ранга Арлисса, которые взяли на борт 700 человек, а также привезли продукты для очень большого числа людей, собравшихся теперь на берегу. На обратном пути их прикрывали истребители, и лишь одному из эсминцев было причинено незначительное повреждение. По меньшей мере 15 тысяч человек скрывались в холмистой местности близ Сфакиона, а арьергард Фрейберга вел непрерывные бои.

Экспедицию контр-адмирала Роулингса, который с крейсерами «Орион», «Аякс» и «Дидо» и шестью эсминцами пришел на выручку гарнизону Гераклиона, ожидала трагедия. С 5 часов вечера и до наступления темноты его соединение подвергалось сильнейшим воздушным атакам с о-ва Скарпанто. В «Аякс» и эсминец «Импириал» едва не попали бомбы, и первый был вынужден вернуться. Прибыв в Гераклион около полуночи, эсминцы переправили войска на крейсера, ожидавшие за пределами гавани. К 3 часам 20 минутам утра работа была закончена. Было взято на борт корабля 4 тысячи человек, и начался обратный рейс. Спустя полчаса внезапно отказало рулевое управление поврежденного «Импириала», и едва удалось избежать столкновения с крейсерами. Все соединение нужно было увести до рассвета как можно дальше на юг.

Тем не менее контрадмирал Роулингс решил приказать эсминцу «Хотспер» вернуться, снять с «Импириала» все войска и экипаж и потопить эсминец. Сам он уменьшил скорость эскадры до 15 узлов, и «Хотспер» с 900 солдатами на борту присоединился к нему перед самым рассветом. Теперь адмирал запаздывал на полтора часа против своего расписания и лишь с восходом солнца повернул на юг, чтобы пройти пролив Казо. Для защиты кораблей были выделены истребители, но отчасти из-за изменения во времени самолеты не нашли эскадру. Бомбардировка, которой опасались, началась в 6 часов утра и продолжалась до 3 часов дня, когда эскадра была уже в ста милях от Александрии.

Когда в 8 часов вечера 29 мая эскадра достигла Александрии, оказалось, что одна пятая часть гарнизона, спасенного из Гераклиона, была убита, ранена или захвачена в плен.

После событий 29 мая генералу Уэйвеллу и его коллегам предстояло принять решение, в какой мере следует продолжать усилия по эвакуации наших войск с Крита. Армия находилась в смертельной опасности, авиация мало что могла сделать, и вся задача снова падала на долю измотанного и истерзанного бомбардировками флота. Для адмирала Кэннингхэма покинуть армию в столь критический момент значило нарушить все традиции. Он заявил: «Флоту нужно три года, чтобы построить новый корабль. Чтобы создать новую традицию, понадобится триста лет. Эвакуация (то есть спасение) будет продолжаться». Но решение продолжать ее было принято скрепя сердце и лишь после консультации с военно-морским министерством и генералом Уэйвеллом. К утру 29 мая было вывезено почти пять тысяч человек, но очень много солдат скрывалось на всех подступах к Сфакиону. Они подвергались ожесточенной бомбардировке, особенно днем. Решение пойти на риск новых неограниченных потерь корабельного состава было оправданно не только в силу обусловивших его побуждений, но и достигнутыми результатами.

Вечером 28 мая контр-адмирал Кинг направился к Сфакиону вместе с кораблями «Феб», «Перт», «Калькутта», «Ковентри», штурмовым судном «Гленгайл» и тремя эсминцами. Ночью 29 мая в Сфакионе было погружено без помех около шести тысяч человек. Большую помощь в этом деле оказали десантные лодки «Гленгайла». К 3 часам 20 минутам утра все соединение вышло в обратный путь и, несмотря на три атаки, которым оно подверглось 30 мая, благополучно достигло Александрии. Утром 30 мая капитан 1 ранга Арлисс снова отплыл к Сфакиону с четырьмя эсминцами. Двум из них пришлось вернуться, но он продолжал путь с «Нэпиром» и «Низамом» (эсминцем, подаренным нам князем и народом Хайдарабада) и успешно погрузил свыше 1500 человек. На обратном пути оба корабля были повреждены, но благополучно достигли Александрии. Греческий король, подвергшийся множеству опасностей, был благополучно вывезен вместе с английским посланником несколькими днями ранее. В эту ночь по распоряжению главнокомандующего был также эвакуирован на самолете генерал Фрейберг.

30 мая было приказано предпринять последнюю попытку вывезти остававшиеся войска. Предполагалось, что в Сфакионе оставалось не больше трех тысяч человек, но позднейшая информация показала, что их там было вдвое больше. Утром 31 мая контр-адмирал Кинг снова вышел в море с «Фебом», «Эбдиелом» и тремя эсминцами. Они не могли надеяться вывезти всех, но адмирал Кэннингхэм приказал нагрузить корабли до отказа. В то же время военно-морскому министерству было сообщено, что это будет последняя ночь эвакуации. Посадка прошла хорошо, и 1 июня, в 3 часа утра, корабли снова отплыли в Александрию, имея на борту свыше четырех тысяч солдат. Крейсер «Калькутта», посланный на помощь им, подвергся бомбардировке и затонул в 100 милях от Александрии.

На Крите оставалось свыше пяти тысяч солдат английских и имперских войск, и генерал Уэйвелл разрешил им капитулировать. Многие, однако, рассеялись по гористому острову, достигающему в длину 160 миль. Им и греческим солдатам помогали крестьяне, с которыми беспощадно расправлялись, если это обнаруживалось. Ни в чем не повинные храбрые крестьяне подверглись жестоким репрессиям. Их расстреливали группами по 20 – 30 человек. По этой причине три года спустя, в 1944 году, я предложил высшему военному совету, чтобы за местные преступления судили на месте и чтобы обвиняемых отсылали для суда туда, где совершено преступление. Этот принцип был принят, и несколько крупных долгов было уплачено.

16 500 человек были благополучно доставлены в Египет. Это были почти целиком имперские и английские войска. Еще примерно тысяче человек помогли впоследствии бежать отряды «коммандос», предпринявшие несколько рейдов. Наши потери убитыми, ранеными и пленными составили около 13 тысяч. Сюда следует добавить почти 2 тысячи потерь во флоте. После войны в районе Малеме и залива Суда насчитали свыше 4 тысяч немецких могил и еще тысячу – в Ретимноне и Гераклионе. Кроме того, очень большое, но неизвестное число немцев утонуло в море или умерло впоследствии от ран в Греции. Всего противник, должно быть, потерял убитыми и ранеными свыше 15 тысяч человек. Около 170 транспортных самолетов было уничтожено или сильно повреждено. Однако цена, которую противник заплатил за свою победу, не может быть измерена кровопролитием.

Битва за Крит служит примером того, к каким решающим результатам могут привести упорные бои сами по себе, независимо от маневрирования для занятия стратегических позиций.

7-я авиадесантная дивизия была единственной, которой располагал Геринг. Эта дивизия была уничтожена в битве за Крит. Около 5 тысяч ее самых храбрых бойцов было убито, а вся структура этой организации непоправимо сломана.

Потери немцами первоклассных солдат лишила грозные воздушные силы и парашютные войска всякой возможности играть в ближайшее время какую-нибудь роль в событиях на Среднем Востоке. Геринг одержал на Крите лишь пиррову победу, ибо силы, которые он израсходовал там, легко могли бы обеспечить ему захват Кипра, Ирака, Сирии и, может быть, даже Персии. Такие именно войска и были нужны для захвата обширных неустойчивых районов, где они не встретили бы никакого серьезного сопротивления. С его стороны было глупо пренебречь этими почти неизмеримыми возможностями и погубить незаменимые войска в смертельной, зачастую рукопашной схватке с воинами Британской империи.

В германском сообщении о допросе наших военнопленных имеется следующее замечание, которое я позволю себе процитировать из благодарности к неизвестным друзьям:

«Что касается духа и морального состояния английских войск, то стоит упомянуть, что, несмотря на множество неудач в ведении войны, вера в Черчилля остается, как правило, непоколебимой».

Наши потери в бою и во время эвакуации Крита серьезно отразились (по крайней мере, на бумаге) на положении в Средиземном море. Битва у Матапана 28 марта загнала на время итальянский флот в его гавани. Но теперь наш флот понес новые тяжелые потери. На следующий день после эвакуации Крита адмирал Кэннингхэм имел в состоянии боевой готовности только 2 линкора, 3 крейсера и 17 эсминцев. 9 других крейсеров и эсминцев ремонтировались в Египте, но линкорам «Уорспайт» и «Бархэм» и его единственному авианосцу «Формидебл», а также нескольким другим кораблям пришлось покинуть Александрию для ремонта в другом месте. 3 крейсера и 6 эсминцев погибли. Чтобы восстановить равновесие, нужно было незамедлительно послать подкрепления. Но, как сейчас будет рассказано, нас ожидали новые несчастья.

Период, в который мы сейчас вступали, давал итальянцам прекрасный шанс оспаривать наш сомнительный контроль в восточной части Средиземного моря со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мы не могли быть уверены, что они не воспользуются этим шансом.

Глава семнадцатая

Судьба «Бисмарка»

После крушения Греции, когда положение в Западной пустыне еще не определилось, а отчаянная битва на Крите складывалась далеко не в нашу пользу, на Атлантическом океане произошел эпизод огромной важности.

Нам приходилось вести постоянную борьбу не с одними подводными лодками. Нападения надводных рейдеров уже стоили нам гибели судов водоизмещением свыше 750 тысяч тонн. Два вражеских линейных крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» и крейсер «Хиппер» стояли в Бресте под охраной мощных зенитных батарей, и никто не мог сказать, когда они вновь начнут нападать на наши торговые суда. К середине мая появились признаки того, что вскоре в бой будет брошен новый линкор «Бисмарк», возможно, в сопровождении нового крейсера «Принц Евгений», вооруженного 8-дюймовыми орудиями.

Одновременное появление на просторах Атлантического океана всех этих мощных быстроходных кораблей явилось бы чрезвычайно тяжелым испытанием для наших военно-морских сил. «Бисмарк», имевший восемь 15-дюймовых орудий и построенный в нарушение договорных ограничений, имел самую тяжелую в мире броню по сравнению с любыми действовавшими тогда кораблями. Его водоизмещение почти на 10 тысяч тонн превышало водоизмещение наших новейших линкоров, и он по меньшей мере не уступал им в скорости.

«Вы – гордость флота», – заявил Гитлер, посетив линкор в мае.

Для отражения этой нависшей угрозы главнокомандующий военно-морскими силами метрополии адмирал Тови держал в Скапа-Флоу наши новые линкоры «Кинг Джордж V» и «Принс ов Уэлс» и линейный крейсер «Худ». В Гибралтаре находился адмирал Сомервелл с кораблями «Ринаун» и «Арк Ройал». «Рипалс» и новый авианосец «Викториес» готовились в этот момент отплыть на Средний Восток с конвоем судов, на борту которых находилось более 20 тысяч человек. «Родней» и «Рэмиллис», которых «Бисмарк» мог бы, вероятно, потопить, встреть он их поодиночке, сопровождали конвой судов в Атлантическом океане, а «Ривендж» готовился к отплытию из Галифакса. Всего в это время находились в море или готовились к отплытию 11 конвоев, включая ценный конвой военных транспортов, прохождение которого было сопряжено со страшным риском гибели людей. Крейсера патрулировали выходы из Северного моря, а бдительная авиаразведка наблюдала за норвежским побережьем.

Рано утром 21 мая мы узнали, что два крупных военных корабля в сопровождении сильного эскорта были замечены при выходе из Каттегата, и в тот же день «Бисмарк» и «Принц Евгений» были опознаны в Бёргенском фиорде. Было ясно, что готовится какая-то важная операция, и мгновенно командование нашего атлантического флота развило бурную деятельность. Военно-морское министерство придерживалось разумного и ортодоксального принципа, сосредоточивая свое внимание на рейдерах и рискуя караванами и даже транспортами с войсками. Вскоре после полуночи 22 мая «Худ», «Принс ов Уэлс» и шесть эсминцев покинули Скапа-Флоу, чтобы прикрывать крейсера «Норфолк» и «Саффолк», уже патрулировавшие в угрюмом, покрытом льдами водном пространстве между Гренландией и Исландией, именуемом Датским проливом. Крейсера «Манчестер» и «Бирмингэм» получили приказ охранять пролив между Исландией и Фарерскими островами. «Рипалс» и «Викториес» были предоставлены в распоряжение главнокомандующего, а каравану транспортов с войсками было позволено отплыть из Клайда без всякого прикрытия, кроме конвойных эсминцев.

Четверг 22 мая был днем неуверенности и напряженного ожидания. Небо над Северным морем затянули тучи, шел непрерывный дождь. Невзирая на эти условия, самолет морской авиации из Хэтстона (Оркнейские острова) проник в Бергенский фиорд и, несмотря на открытый по нему сильный огонь, произвел энергичную разведку. Двух вражеских военных кораблей уже не было там!

Когда в 8 часов вечера эти известия дошли до адмирала Тови, он тут же вышел на «Кинг Джордж V» в сопровождении «Викториес», четырех крейсеров и семи эсминцев, чтобы занять западнее центральную позицию и поддержать свои патрулирующие крейсера, с какой бы стороны Исландии ни решил пройти противник. «Рипалс» присоединился к нему на следующее утро. Военно-морское министерство считало вероятным, что противник пройдет через Датский пролив. «Бисмарк» и «Принц Евгений» покинули Берген почти сутки назад и находились теперь северо-восточнее Исландии, направляясь к Датскому проливу. Паковый лед сузил пролив всего до 80 миль, окутанных по большей части густым туманом. К вечеру 23 мая сперва «Саффолк», а затем «Норфолк» заметили два приближавшихся с севера корабля, огибавших при ясной погоде кромку льда. Сигналы «Норфолка» были получены в военно-морском министерстве и немедленно переданы шифром всем заинтересованным.

Охота началась. Добыча была на виду, и все наши силы двинулись в соответствующем направлении. Главнокомандующий повернул на запад и увеличил скорость своей эскадры. «Худ» и «Принс ов Уэлс» взяли курс с расчетом перехватить врага на следующее утро к западу от Исландии. Командование флота направило адмирала Сомервелла с соединением «Н» («Ринаун», «Арк Ройал» и крейсер «Шеффилд») полным ходом на север, чтобы защитить караван транспортов с войсками, уже проделавший более половины пути вдоль побережья Ирландии, или принять участие в бою. Корабли адмирала Сомервелла, уже стоявшие под парами, покинули Гибралтар в 2 часа ночи 24 мая. Как оказалось, они везли с собой судьбу «Бисмарка».

Всю ночь на 24 мая под пронизывающим дождем и снегом «Норфолк» и «Саффолк» весьма искусно выслеживали врага, несмотря на погоду и все его усилия оторваться от них, и всю ночь их сигналы показывали точное местоположение наших и вражеских кораблей. Когда полярные предрассветные сумерки сменились днем, «Бисмарк» можно было видеть в 12 милях южнее. Он держал курс на юг. Вскоре на носовой части левого борта «Норфолка» показался дымок. «Худ» и «Принс ов Уэлс» были в пределах видимости, и смертельная схватка близилась.

С рассветом на «Худе» заметили противника в 17 милях к северо-западу. Английские корабли повернули, чтобы завязать бой, и в 5 часов 52 минуты утра «Худ» открыл огонь с дистанции примерно 25 тысяч ярдов. «Бисмарк» ответил, и почти тотчас «Худ» получил попадание, от которого вспыхнул пожар на батарее четырехдюймовых орудий. Огонь распространялся с тревожной быстротой и вскоре охватил всю центральную часть корабля. Все корабли вели сейчас бой в полную силу, и «Бисмарк» также получил попадание. Внезапно произошла катастрофа. В 6 часов, после того как «Бисмарк» дал пятый залп, «Худ» был расколот надвое мощным взрывом. Спустя несколько минут он исчез в волнах, окутанный высоким столбом дыма.

За исключением трех человек, погиб весь его доблестный экипаж, более 1500 человек, в том числе вице-адмирал Ланселот Холланд и капитан 1 ранга Ральф Керр.

«Принс ов Уэлс» быстро изменил курс, чтобы не наткнуться на обломки «Худа», и продолжал борьбу, ставшую теперь неравной.

Очень скоро он почувствовал силу огня «Бисмарка». За несколько минут он получил четыре попадания 15-дюймовых снарядов, один из которых разрушил мостик, убив и ранив почти всех находившихся на нем. В то же время корабль получил пробоину в подводной части кормы. Капитан 1 ранга Лич, один из немногих оставшихся в живых на мостике, решил выйти на время из боя и повернул под прикрытием дымовой завесы. Ему удалось причинить повреждение «Бисмарку», который уменьшил скорость. В подводную часть «Бисмарка» угодили два тяжелых снаряда, один из которых пробил нефтяной бак, что вызвало серьезную и непрерывную утечку нефти, имевшую позднее важные последствия. По приказу командира «Бисмарк» продолжал идти на юго-запад, оставляя за кормой заметный нефтяной след.

Командование перешло теперь к контр-адмиралу Уэйк-Уокеру, находившемуся на мостике крейсера «Норфолк». Ему предстояло решить, возобновлять ли немедленно сражение или идти следом за противником, пока не подоспеет главнокомандующий с линкором «Кинг Джордж V» и авианосцем «Викториес». Решающим фактором было состояние линкора «Принс ов Уэлс».

Этот корабль лишь недавно вступил в строй, и прошла едва неделя с тех пор, как капитан 1 ранга Лич смог объявить его «боеспособным». Корабль тяжело пострадал, и два из его десяти 14-дюймовых орудий пришли в негодность. В таком состоянии он вряд ли мог тягаться с «Бисмарком». Поэтому адмирал Уэйк-Уокер решил не возобновлять боя, а держать врага под наблюдением. В этом он был, бесспорно, прав.

На «Бисмарке» поступили бы разумно, удовольствовавшись достигнутыми результатами, которые уже можно было считать блестящей победой. За несколько минут «Бисмарк» уничтожил один из лучших кораблей английского флота и мог вернуться в Германию с большими успехами. Его престиж и потенциальная боевая мощь колоссально возросли бы в условиях, которые нам трудно было бы определить или предвидеть.

Кроме того, как мы сейчас знаем, он был серьезно поврежден кораблем «Принс ов Уэлс» и терял много нефти. Мог ли он в таком случае выполнить свою задачу уничтожения торговых судов в Атлантическом океане? Ему предстояло или вернуться с победой на родину, сохранив за собой все возможности для дальнейших операций, или пойти на почти неизбежную гибель. Отчаянное решение, принятое адмиралом, командовавшим кораблем, можно объяснить только крайней экзальтацией самого адмирала или властными приказами, которыми он был связан. Около 10 часов я уже знал, что «Бисмарк» держит курс на юг.

Весь день 24 мая английские крейсера и «Принс ов Уэлс» продолжали гнаться за «Бисмарком» и его спутником. Адмирал Тови на корабле «Кинг Джордж V» был еще далеко, но сигнализировал, что надеется вступить в бой к 9 часам утра 25 мая. Военно-морское министерство вызвало все силы. «Роднёю», находившемуся в 500 милях к юго-востоку, было приказано идти на сближение. «Рэмиллис» получил приказание покинуть свой направлявшийся на родину караван и занять позицию западнее кораблей противника. «Ривендж» из Галифакса также получил указание направиться к месту действия. Крейсера были поставлены на страже, чтобы помешать врагу прорваться назад, на северо-восток, а соединение Сомервелла двигалось все это время на север от Гибралтара. Сеть затягивалась туже, хотя надо было считаться с возможными на море случайностями.

Около 6 часов 40 минут вечера «Бисмарк» внезапно повернул навстречу своим преследователям, и произошла короткая схватка. Мы знаем теперь, что этот маневр был совершен, чтобы прикрыть бегство «Принца Евгения», который затем на большой скорости направился на юг и, заправившись горючим в море, спустя 10 дней беспрепятственно достиг Бреста. Адмирал Тови послал «Викториес» вперед, чтобы предпринять воздушную атаку в надежде уменьшить скорость противника. «Викториес» был только недавно спущен на воду, и часть его летного состава еще не имела большого боевого опыта. В 10 часов вечера, прикрываемый четырьмя крейсерами, он выпустил девять своих самолетов-торпедоносцев «суордфиш», которым предстояло покрыть расстояние 120 миль в условиях сильного встречного ветра, дождя и низкой облачности. Через два часа самолеты под командованием капитан-лейтенанта Эсмонда, направляемые радиостанцией «Норфолка», нашли «Бисмарк» и мужественно атаковали его, несмотря на сильный орудийный огонь. Одна из выпущенных ими торпед угодила ниже мостика.

Снова все, казалось, было готово к развязке на следующее утро, и снова военно-морское министерство обманулось в своих надеждах. Вскоре после 3 часов утра 25 мая «Саффолк» неожиданно потерял «Бисмарка» из виду. Может быть, тот повернул на запад или направился назад, на северо-восток? В военно-морском министерстве все решительнее высказывали мнение, что «Бисмарк» идет к Бресту, но лишь в 6 часов оно укрепилось окончательно. Тотчас военно-морское министерство приказало всем кораблям взять южнее. Но за это время смятение и задержка, вызванные потерей контакта, позволили «Бисмарку» проскользнуть через кордон и выиграть значительное расстояние. К 11 часам вечера он уже был далеко к востоку от английского флагманского корабля. Из-за повреждений «Бисмарк» испытывал нехватку нефти. Между «Бисмарком» и его родиной все еще находился «Родней» с его 16-дюймовыми орудиями, но и он шел на северо-восток и днем пересек путь «Бисмарка». С юга, разрезая бурные воды Атлантического океана, неуклонно шли ему навстречу «Ринаун», «Арк Ройал» и крейсер «Шеффилд».

К утру 26 мая остро встала проблема топлива для всех наших широко разбросанных кораблей, шедших на большой скорости уже в течение четырех дней. В 10 часов 30 минут утра, когда надежды уже начали таять, «Бисмарк» был обнаружен снова. Военно-морское министерство и командование береговой авиации искало его с помощью самолетов «каталина», действовавших из Лох-Эрн в Ирландии. Один из этих самолетов отыскал беглеца, направлявшегося к Бресту и все еще находившегося в 700 милях от дома. «Бисмарк» повредил самолет, и контакт был потерян. Но через час два самолета «суордфиш» с авианосца «Арк Ройал» снова выследили его.

«Бисмарк» был по-прежнему значительно западнее «Ринауна», но еще не находился под прикрытием мощной германской авиации, базирующейся на Брест. Однако «Ринаун» не мог схватиться с ним один на один. Приходилось ждать прибытия далеко отставших линкоров «Кинг Джордж V» и «Родней». Капитан 1 ранга Вайан, теперь шедший на «Коссаке» с четырьмя другими эсминцами, которым было приказано покинуть эскортируемый ими караван транспортов с войсками, получил сигнал с самолета «каталина», сообщившего о местонахождении «Бисмарка».

Не дожидаясь дальнейших приказов, Вайан тут же повернул навстречу врагу. Около 7 часов вечера 15 самолетов «суордфиш» поднялись с палубы авианосца «Арк Ройал». Противник находился теперь менее чем в 40 милях. Направленные на добычу «Шеффилдом», они решительно повели атаку. К 9 часам 30 минутам их дело было сделано. Две торпеды определенно попали в цель, а возможно, также третья. Разведывательный самолет сообщил, что «Бисмарк» описал два полных круга и, казалось, потерял управление. К этому времени подошли эсминцы капитана Вайана. В течение ночи они окружили поврежденный корабль, атакуя его при каждой возможности торпедами.

Германский командир адмирал Лютьенс не питал никаких иллюзий.

Незадолго до полуночи он сообщил:

«Корабль потерял способность управляться. Мы будем драться до последнего снаряда. Да здравствует фюрер!»

«Бисмарк» находился еще в 400 милях от Бреста и не был даже в состоянии, направиться туда. На выручку ему были посланы сильные отряды германских бомбардировщиков, к месту действия поспешили также подводные лодки, одна из которых, уже израсходовав свои торпеды, сообщила, что «Арк Ройал» прошел от нее в пределах досягаемости. Между тем приближались «Кинг Джордж V» и «Родней».

Положение с топливом внушало большую тревогу, и адмирал Тови решил, что если скорость «Бисмарка» не удастся значительно уменьшить, ему придется в полночь отказаться от погони. По моему предложению начальник штаба военно-морских сил приказал адмиралу продолжать преследование, даже если потом его эскадру придется привести домой на буксире. Но к этому времени стало известно, что «Бисмарк» движется в неверном направлении. Его основное вооружение осталось неповрежденным, и адмирал Тови решил завязать утром бой.

На рассвете 27 мая дул северо-западный ветер. В 8 часов 47 минут утра «Родней» открыл огонь. Через минуту его поддержал «Кинг Джордж V». Английские корабли быстро начали попадать в цель, и после паузы «Бисмарк» также открыл огонь. Некоторое время его стрельба была меткой, хотя после четырех тяжелых дней экипаж корабля был крайне измучен и просто засыпал на своих постах.

Третьим залпом «Бисмарк» накрыл «Роднея», но затем английские корабли взяли верх, и через полчаса большинство орудий «Бисмарка» было подавлено. В центральной части корабля вспыхнул пожар, и «Бисмарк» сильно накренился на левый борт. Теперь «Родней» поместился против носовой части «Бисмарка», ведя огонь с дистанции не более 4 тысяч ярдов. К 10 часам 15 минутам все орудия «Бисмарка» замолчали, а его мачта была сбита. Корабль лежал пылающей и дымящейся развалиной в бурном море и все-таки еще не затонул.

Последний удар нанес своими торпедами крейсер «Дорсетшир», и в 10 часов 45 минут огромный корабль перевернулся и пошел ко дну. Вместе с ним погибло почти 2 тысячи немцев и его командир адмирал Лютьенс. 110 уцелевших моряков, измученных и мрачных, были подобраны нами. Дело милосердия было прервано появлением подводной лодки, и английские корабли были вынуждены отойти. Еще 5 немцев были подобраны подводной лодкой и метеорологическим судном, но прибывший позже на место действия испанский крейсер «Канариас» застал лишь трупы, плавающие на поверхности воды.

Этот эпизод подчеркивает многие важные моменты, связанные с войной на море, и показывает как прочность конструкции германского корабля, так и те огромные трудности и опасности, перед которыми очутились наши весьма многочисленные силы в связи с его выходом в море. Если бы он ускользнул, моральное действие самого факта его существования, а также материальный ущерб, который он мог бы причинить нашему судоходству, были бы катастрофическими. Возникло бы много сомнений относительно нашей способности контролировать океаны, и об этом раструбили бы по всему свету к большому ущербу для нас.

Все виды военно-морских сил законно претендовали на свою долю в успешном результате поединка с «Бисмарком». Хотя заслуга принадлежит всем, не следует забывать, что исход затянувшегося сражения был предопределен первым ударом, нанесенным «Бисмарку» орудиями линкора «Принс ов Уэлс». Таким образом, именно линкоры сыграли решающую роль как в начале, так и в конце боя.

Движение наших судов в Атлантическом океане продолжалось беспрепятственно.

Глава восемнадцатая

Сирия

Сирия была одной из многих заморских территорий Французской империи, которые после краха Франции сочли себя связанными капитуляцией французского правительства. Власти Виши всячески мешали бойцам французской армии в Леванте уйти в Палестину и присоединиться к нам. Польская бригада перешла к нам, но из французов это сделали очень немногие.

В августе 1940 года появилась итальянская комиссия по перемирию.

Интернированные в начале войны германские агенты были освобождены и активизировали свою деятельность. К концу года прибыло еще много немцев, которые, располагая большими средствами, принялись разжигать среди арабских народов Леванта антианглийские и антисионистские чувства. К концу марта 1941 года Сирия приковала к себе наше внимание. Германская авиация уже атаковала Суэцкий канал с баз на Додеканезских островах, и при желании немцы могли бы действовать и против Сирии, особенно с помощью авиадесантов. Хозяйничанье немцев в Сирии поставило бы под угрозу непрерывных воздушных налетов Египет, жизненно важную зону Суэцкого канала и абаданские нефтепромыслы. Наши сухопутные коммуникации между Палестиной и Ираком оказались бы в опасности. Это могло бы повлечь за собой политические последствия в Египте, а наши дипломатические позиции в Турции и на всем Среднем Востоке были бы серьезно ослаблены.

2 мая Рашид Али обратился к фюреру с просьбой о вооруженной поддержке против нас в Ираке, и на следующий день германскому посольству в Париже было поручено получить от французского правительства разрешение на переброску через Сирию самолетов и военных материалов для сил Рашида Али.

5 и 6 мая адмирал Дарлан заключил с немцами предварительное соглашение, по которому три четверти военной техники, собранной в Сирии под контролем итальянской комиссии по перемирию, переправлялось в Ирак, а германская авиация получала возможность пользоваться взлетно-посадочными площадками в Сирии. Вишистскому верховному комиссару и главнокомандующему генералу Денцу были даны соответствующие инструкции, и с 9 мая до конца месяца на сирийских аэродромах приземлилось около 100 немецких и 20 итальянских самолетов.

Как мы видели, в это время командованию на Среднем Востоке приходилось весьма туго. На первом месте стояла оборона Египта. Греция была эвакуирована. Надо было защищать Крит; Мальта просила подкреплений; завоевание Абиссинии еще не было закончено, и надо было выделить войска для Ирака. Для защиты Палестины с севера имелась в наличии лишь 1-я кавалерийская дивизия, превосходная по качеству, но лишенная ради удовлетворения других нужд своей артиллерии и спецчастей и служб. Генерал де Голль настаивал на быстрых военных действиях сил Свободной Франции, в случае необходимости даже без поддержки со стороны английских войск. Но под влиянием дакарского опыта как генерал Уэйвелл на месте, так и все мы в Лондоне считали, что силы Свободной Франции нецелесообразно использовать самостоятельно даже для того, чтобы оказать сопротивление продвижению немцев через Сирию. Это, однако, могло стать неизбежным.

Мы все же не могли упустить Сирию, не попытавшись сделать все возможное с теми силами, которые можно было наскрести.

14 мая английским военно-воздушным силам было приказано действовать против германских самолетов в Сирии и на французских аэродромах. 17 мая генерал Уэйвелл телеграфировал, что, ввиду отправки войск из Палестины в Ирак, для сирийского дела придется либо использовать одни только силы Свободной Франции, либо доставить войска из Египта. Он решительно считал, что силы Свободной Франции не добьются эффективных результатов и что их появление может обострить положение. В заключение он выразил надежду, что его не обременят военными действиями в Сирии, если это не окажется абсолютно необходимым. Начальники штабов ответили, что не остается ничего другого, как сформировать крупные силы, какие он только может выделить без ущерба для безопасности Западной пустыни, и что он должен быть готов двинуться в Сирию возможно быстрее. Решение вопроса о составе этих сил предоставляется на его усмотрение.

21 мая, в день нападения немцев на Крит, Уэйвелл приказал австралийской 7-й дивизии, за исключением одной бригады, находившейся в Тобруке, быть готовой к выступлению в Палестину и поручил генералу Мэйтленду Вильсону, который по возвращении из Греции принял в начале месяца командование в Палестине и Трансиордании, подготовить план продвижения в Сирию.

По мере того как ослабевали надежды удержать Крит, возможная германская угроза Сирии приковывала все большее внимание. Генерал Вильсон готовился выступить на север с силами, состоявшими из австралийской 7-й дивизии, войск Свободной Франции, части 1-й кавалерийской дивизии, теперь моторизованной, и некоторых других частей. Уэйвелл считал, что он сможет выступить самое раннее в первую неделю июня а силы, которые Уэйвеллу удалось собрать для наступления, состояли всего лишь из австралийской 7-й дивизии, части 1-й кавалерийской дивизии, индийской 5-й пехотной бригады, недавно вернувшейся из Эритреи, и войск Свободной Франции под командованием генерала Ле Жантийома, состоявших из 6 батальонов, батареи и танковой роты.

Авиаподдержка была вначале ограничена примерно 70 самолетами. Обе стороны по-прежнему придавали основное значение битве за Крит. Для операций в Сирии были выделены, помимо мелких судов, 2 крейсера и 10 эсминцев. Силы Виши под командованием генерала Денца состояли из 18 батальонов со 120 орудиями и 90 танками – в общей сложности 35 тысяч человек, авиации, насчитывавшей 90 самолетов, и военно-морских сил в составе двух эсминцев и трех подводных лодок, базировавшихся на Бейрут.

Перед союзной армией была поставлена задача захватить Дамаск, Райяк и Бейрут в качестве предварительного шага к оккупации всей страны.

Наступление началось 8 июня и вначале не встретило большого сопротивления. Никто не мог сказать, насколько упорно станет сражаться Виши. Хотя наше нападение вряд ли могло быть неожиданным, некоторые считали, что противник окажет лишь символическое сопротивление. Но когда противник понял, насколько мы слабы, он воспрянул духом и оказал сильное сопротивление, хотя бы для того, чтобы не уронить чести своего оружия.

Войска Свободной Франции были задержаны в 10 милях от Дамаска, а встречное движение в обход их восточного фланга угрожало их линии коммуникаций. Австралийцы на береговой дороге медленно продвигались по труднопроходимой местности. Один английский батальон был смят в Эль-Кунейтре контратакой двух батальонов с танками. На море произошла встреча с вишистскими эсминцами, но они бежали, развив превосходящую скорость. 9 июня завязался короткий морской бой, в ходе которого был сильно поврежден эсминец «Джэнес». 15 июня во время обстрела Сидона два английских эсминца получили повреждение в результате воздушной атаки, но вишистский эсминец, приблизившийся к побережью с запада, был потоплен самолетами морской авиации.

В результате первой недели боев генералу Уэйвеллу стало ясно, что необходимо послать подкрепления. Он сумел собрать транспортные средства для одной бригады английской 6-й дивизии, которая была к этому времени частично сформирована, а за ней в конце июня последовала вторая бригада. Он также распорядился, чтобы одна бригадная группа 1-й кавалерийской дивизии – Хаббанийский отряд, принимавший участие в занятии Багдада, – двинулась с юга, через пустыню, на Пальмиру, а двум бригадам индийской 10-й дивизии в Ираке было приказано направиться вверх по Евфрату к Алеппо. Это расширение кампании началось с 20 июня. 21 июня, после трехдневных ожесточенных боев, австралийцы захватили Дамаск. Их наступлению помог смелый рейд отряда «коммандос» номер 11, высадившегося с моря в тылу врага.

Уже в ходе операций, развернувшихся в первую неделю июля, стало ясно, что крах вишистского режима в Сирии близок. Генерал Денц понимал, что его силы на пределе. У него было, правда, еще около 24 тысяч человек, но он не мог надеяться, что ему удастся оказывать продолжительное сопротивление. Уцелела едва ли одна пятая часть его авиации. 12 июля в 8 часов 30 минут утра вишистские посланцы явились просить перемирия. Оно было заключено, и после подписания соглашения Сирия перешла под оккупацию союзников. Наши потери убитыми и ранеными составляли свыше 4600 человек. Потери противника – около 6500.

Успешная кампания в Сирии значительно улучшила наше стратегическое положение на Среднем Востоке. Она закрыла дверь для всяких дальнейших попыток проникновения врага на Восток из района Средиземного моря, отодвинула на 250 миль к северу нашу оборону Суэцкого канала и избавила Турцию от тревоги за ее южную границу. Теперь в случае нападения на нее Турция могла быть уверенной в помощи дружественной державы. Хотя в этом повествовании операции в Ираке, на Крите, в Сирии и Западной пустыне пришлось описывать отдельно, однако не следует забывать, что все они велись одновременно и влияли друг на друга, создавая в своей совокупности ощущение кризиса и осложнений. Тем не менее можно утверждать, что конечным результатом была, в сущности, хотя и не по виду, несомненная и важная победа английских и имперских армий на Среднем Востоке. Заслуга в этом принадлежит нашим властям в Лондоне и Каире.

Битва на Крите, которая обошлась нам так дорого, уничтожила ударную силу германского авиадесантного корпуса. Мятеж в Ираке был в конце концов подавлен, и с помощью небольших импровизированных сил мы вернули себе господство в обширных районах. Оккупация Сирии, предпринятая под влиянием отчаянной необходимости, положила, и, как оказалось, навсегда, конец продвижению немцев к Персидскому заливу и Индии.

Теперь нам предстоит описать еще одну операцию – битву в Западной пустыне, которой я и начальники штабов придавали первостепенное значение. Эта битва, хотя и не увенчавшаяся успехом, остановила Роммеля почти на пять месяцев.

Глава девятнадцатая

Последнее усилие генерала Уэйвелла. «Бэттл-Экс»

Все мы в метрополии были полны решимости разбить Роммеля в Западной пустыне. Военные и штатские – все придавали этому одинаково большое значение. Трагедия эвакуации Греции, отвлекающие операции в Ираке и Сирии, тяжелая борьба на Крите – все бледнело в ярких лучах надежды, которую мы справедливо возлагали на победу в Западной пустыне. Наша общая стратегическая концепция могла считаться правильной. В это время у нас был в непосредственной близости к штабу Роммеля шпион, дававший нам точные сведения о страшных трудностях ненадежного, несмотря на всю его напористость, положения Роммеля. Мы знали, какой узкой была та база, на которой он надеялся удержаться, и нам было известно о строгих внушениях германского верховного командования, что он не должен пускать на ветер свои победы, слишком искушая судьбу.

Уэйвелл, располагавший всей нашей информацией, попытался по собственной инициативе, даже перед лицом неизбежного нападения на Крит, зажать Роммеля в клещи, прежде чем из Триполи прибудет в полном составе страшная 15-я танковая дивизия и прежде чем Бенгази будет эффективно использоваться в качестве кратчайшего пути для доставки снабжения противнику. Поэтому он захотел нанести удар по силам Роммеля еще до введения в действие танков, доставленных «Тайгером»[20], «тигрят», как называли мы их с Уэйвеллом в своей переписке.

В начале мая бронетанковые силы в Западной пустыне состояли только из двух эскадронов крейсерских танков и двух эскадронов пехотных танков, размещенных юго-восточнее Мерса-Матруха. К началу июня Уэйвелл надеялся создать на этой основе достаточный ударный кулак. Он полагал, что у него имеется возможность нанести удар, прежде чем «тигрята» будут готовы. Он надеялся застигнуть врага врасплох до того, как тот получит в качестве подкрепления 15-ю танковую дивизию.

Противник быстро предпринял контратаку и в тот же день отбил Капуццо, нанеся тяжелые потери дурхэмской легкой пехоте, захватившей этот пункт. Это заставило 7-ю бронетанковую бригаду отступить от Сиди-Азейза. Противник, используя около 70 танков, показал себя более сильным, чем ожидалось. Хотя в тот вечер мы все еще удерживали Эс-Саллум, было решено отвести на следующий день, 16 мая, все силы, оставив гарнизоны на проходах через эскарп в Халфайе и Сиди-Сулеймане.

20 мая Уэйвелл сообщил, что в район сосредоточения прибыл, по-видимому, батальон 15-й танковой дивизии. Таким образом, возможность разгромить Роммеля до получения им подкреплений отпала. Несмотря на проведенную заранее подготовку, выгрузка, сборка и приспособление «тигрят» к операциям в Пустыне сильно затянулись. Техническое состояние многих пехотных танков оказалось по прибытии неважным.

Из документов, захваченных впоследствии, стало известно, что Роммель ожидал серьезного наступления с целью облегчить положение Тобрука и, чтобы затруднить такую попытку, намеревался отбить и удержать Халфайю. Он развернул большую часть только что прибывшей 15-й танковой дивизии, за исключением небольшого разведывательного отряда, брошенного на юг, и сосредоточил ее на границе между Капуццо и Сиди-Омаром. Халфайю удерживала группа 3-го батальона Колдстримского гвардейского полка, полк полевой артиллерии и два бронетанковых эскадрона. Остальная часть наших пограничных войск, за исключением наблюдательных патрулей на юге, была отведена на значительные расстояния в тыл.

26 мая противник двинулся к Халфайе и в этот же вечер захватил высоту к северу от перевала, откуда хорошо было наблюдать за всей позицией, удерживаемой колдстримцами. Контратака, предпринятая с целью отбить ее, успеха не имела, а начатая противником на следующее утро после сильной артиллерийской подготовки атака силами по меньшей мере 2 батальонов и 60 танков поставила наш небольшой отряд в весьма опасное положение. Резервы находились слишком далеко, чтобы иметь возможность вмешаться, и нам оставалось лишь одно – отвести свой отряд без дальнейших проволочек. Это было сделано, но потери были тяжелыми. В действии остались только два наших танка, и колдстримская гвардия потеряла 8 офицеров и 165 солдат. Противник достиг своей цели и начал закрепляться в Халфайе. Как он и надеялся, занятие им этой позиции оказалось для нас три недели спустя значительной помехой.

Войска под командованием генерала Готта, состоявшие из 7-й бронетанковой бригады, которая располагала примерно 55 танками, и 22-й гвардейской бригады, двинулись на северо-запад вдоль эскарпа и 15 мая захватили Эс-Саллум и Капуццо, а бронетанковая бригада на левом фланге продолжала продвигаться к Сиди-Азейзу.

31 мая генерал Уэйвелл сообщил о технических трудностях, на которые он наталкивался при переформировании 7-й бронетанковой дивизии. Он мог начать операцию «Бэттл-экс» самое раннее 15 июня.

Сознавая опасность задержки, за время которой могли прибыть вражеские авиационные подкрепления, а Тобрук рисковал подвергнуться сильной атаке, он все же считал, что, поскольку предстоящая битва будет преимущественно танковым сражением, он должен создать для бронетанковой дивизии все условия, и лишние дни, выигранные выжиданием, должны «удвоить возможности успеха».

По данным нашей разведки, в это время в Восточной Киренаике находились или приближались к ней германские 5-я (легкая) и 15-я танковые дивизии, а также итальянская бронетанковая дивизия «Ариете», моторизованная дивизия «Тренто» и пехотная дивизия «Брешия». Еще одна итальянская пехотная дивизия находилась в резерве в Дерне.

В своем донесении Уэйвелл указывал, что основные силы противника находятся перед Тобруком. Они располагают примерно 130 средними и 70 легкими танками. По подсчетам, в районе сосредоточения имелось лишь около 100 средних танков и силы, равные 7 германским и 9 итальянским батальонам. Поэтому предполагалось, что две трети танковых сил противника находятся в 70 милях от границы. Если бы Тобрук смог, совершив вылазку, сдержать врага на некоторое время, мы вначале могли бы иметь на границе превосходство танковых сил в соотношении 180: 100. Уэйвелл замечает, что эти подсчеты оказались ошибочными. Насколько сейчас можно установить, итальянские танки вообще не использовались в сражении на границе. Немцам удалось сосредоточить незаметно для нас в передовом районе значительную часть своих собственных танков. Фактически они ввели в действие несколько больше 200 танков против 180 наших.

Операция «Бэттл-экс» началась рано утром 15 июня. Нашими бронетанковыми силами командовал генерал Криг, индийской 4-й дивизией и 22-й гвардейской бригадой – генерал Мессерви. Все силы, насчитывавшие около 25 тысяч человек, находились под командованием генерала Бересфорда-Пэйрса. Вначале дела шли довольно хорошо. Хотя оборона противника вокруг Халфайи выдержала комбинированную атаку с севера и юга, днем наша гвардейская бригада заняла Капуццо и захватила несколько сот пленных.

Часть этой бригады также двинулась против западных оборонительных сооружений Эс-Саллума, но была там остановлена. 7-я бронетанковая бригада, выдвинувшаяся для прикрытия внешнего фланга, достигла позиции западнее Капуццо, не встретив вражеских танков. 16 июня не было достигнуто никаких результатов.

На следующий день, 17 июня, все шло плохо. Утром части гвардейской бригады были еще в Капуццо и под Эс-Саллумом. Капуццо был отбит у нее значительными силами противника, располагавшими, по сообщениям, 100 танками. 7-я бронетанковая бригада, имевшая теперь в действии всего около 20 крейсерских танков, провела ночь поблизости от Сиди-Сулеймана. Вражеские силы, накануне вынудившие ее отступить от Сиди-Омара, двинулись к Халфайе и угрожали отрезать гвардейскую бригаду.

Для отражения этой угрозы генерал Криг предложил предпринять силами 7-й бронетанковой бригады атаку с юга, в то время как 4-я бронетанковая бригада, освобожденная от задачи взаимодействовать с гвардейской бригадой, атаковала бы с севера. Но стоило 4-й бригаде выступить, как флангу гвардейцев начала угрожать еще одна танковая колонна противника, подходившая с запада.

Бронетанковая бригада отбила эту атаку, но давление противника продолжалось. Наше наступление провалилось. Все войска были отведены в полном порядке под защитой наших истребителей. Противник не преследовал отчасти, несомненно, из-за того, что его танки подверглись сильным атакам английских бомбардировщиков. Однако была, вероятно, и другая причина. Как мы теперь знаем, Роммель имел приказ вести чисто оборонительные бои и накапливать силы для осенних операций. Повести преследование большими силами через границу и понести при этом потери значило бы прямо нарушить, приказы.

Наши потери за три дня боев составили несколько больше тысячи человек, из которых 150 были убиты и 250 пропали без вести. Было потеряно 29 крейсерских и 58 пехотных танков. Крейсерские танки погибли главным образом в боях с врагом. Значительная часть потерь в пехотных танках была вызвана механическими поломками, так как у нас не было транспортеров, чтобы доставить их обратно. Из 100 вражеских танков значительная часть была, согласно донесениям, уничтожена. Было взято 570 пленных и похоронено много трупов вражеских солдат.

Хотя эта операция по сравнению с масштабом различных кампаний средиземноморской войны может показаться небольшой, провал ее был для меня страшно тяжелым ударом. Успех в Пустыне означал бы уничтожение дерзких сил Роммеля. Осада Тобрука была бы снята, а противник мог бы оказаться вынужденным отступить за Бенгази так же быстро, как пришел.

Читатель, следивший за обменом телеграммами между генералом Уэйвеллом, с одной стороны, и мною и начальниками штабов – с другой, уже подготовлен к решению, которое я принял в последние десять дней июня 1941 года. У нас, в Лондоне, создалось впечатление, что Уэйвелл устал. Вполне можно сказать, что мы загнали послушную лошадь. На плечи одного главнокомандующего было возложено исключительно тяжелое бремя – руководство пятью или шестью различными театрами военных действий с их успехами и неудачами, особенно неудачами. Мало кому из военных приходилось нести такую нагрузку.

Я был недоволен тем, как Уэйвелл подготовился к обороне Крита, и особенно тем, что туда не было послано еще несколько танков. Начальники штабов отменили его распоряжение, решив пойти на небольшую, но оказавшуюся весьма успешной операцию в Ираке, которая завершилась освобождением Хаббании и полным местным успехом. Одна из их телеграмм побудила его подать просьбу об отставке, на которой он не настаивал, но в которой я ему не отказывал. Наконец, последовала операция «Бэттл-экс». Но, как уже было описано, операция была, видимо, плохо согласована, тем более что из Тобрука не была сделана вылазка в качестве необходимого предварительного и сопутствующего условия.

А над всем этим стоял факт разгрома Роммелем фланга в Пустыне – разгрома, подорвавшего и опрокинувшего все планы, к исполнению которых мы приступили в Греции, со всеми их грозными опасностями и манящими результатами в важнейшем для нас деле – балканской войне. После операции «Бэттл-экс» я пришел к выводу, что необходима смена.

Генерал Окинлек был в это время главнокомандующим в Индии. Мне не совсем нравилась его позиция в норвежской кампании в Нарвике. Он как будто был склонен придавать слишком большое значение безопасности и надежности, хотя ни того, ни другого на войне не существует, и довольствоваться удовлетворением того, что он считал минимальными требованиями. На меня, однако, производили сильное впечатление его личные качества, присутствие духа и прекрасная репутация. Я был убежден, что в его лице я обрету нового, свежего человека, на которого можно будет возложить многообразные тяготы Среднего Востока, и что, с другой стороны, Уэйвелл, заняв важный пост командующего в Индии, будет иметь время восстановить свои силы, прежде чем возникнут новые и неизбежные задачи и возможности. Я обнаружил, что эта точка зрения не встречает возражений в министерских и военных кругах Лондона.

Уэйвелл встретил это решение спокойно и с достоинством. В это время он собирался совершить полет в Абиссинию, который оказался крайне опасным.

Его биограф отмечает, что, прочитав мое послание, он сказал:

«Премьер-министр совершенно прав. На этом театре нужны свежий глаз и свежая рука».

Что касается его нового назначения, то он полностью предоставил себя в распоряжение правительства его величества.

К 4 июня я назначил генерала Хэйнинга на созданный мною необычный пост «генерал-интенданта». Я хотел, чтобы он перестроил весь административный аппарат тыла, уделив особое внимание крупным танковым и авиационным ремонтным мастерским, а также происходившему в то время расширению шоссейных и железных дорог и портов. Таким образом, командование было бы избавлено от массы деталей и получило бы возможность думать только о военных действиях.

В октябре 1940 года я ввел в правительство в качестве министра торговли капитана Оливера Литтлтона. Он был с головы до пят человеком действия, и сейчас я чувствовал, что он во всех отношениях подходит для учреждаемого нами нового поста министра – резидента военного кабинета на Среднем Востоке. Его назначение еще больше разгрузило бы военных руководителей.

Мои коллеги от всех партий с большой готовностью поддержали эту идею.

Все эти новые мероприятия с вытекающими из них административными перемещениями соответствовали изменениям в командовании на Среднем Востоке.

Глава двадцатая

Советы и Немезида

Немезида олицетворяет собой «богиню возмездия, которая разрушает всякое неумеренное счастье, обуздывает сопутствующую ему самонадеянность... и карает особо тяжкие преступления»[21].

Сейчас нам предстоит вскрыть ошибочность и тщетность хладнокровных расчетов Советского правительства и колоссальной коммунистической машины и их поразительное незнание собственного положения. Они проявили полное безразличие к участи западных держав, хотя это означало уничтожение того самого второго фронта, открытия которого им суждено было вскоре требовать.

Они, казалось, и не подозревали, что Гитлер уже более шести месяцев назад принял решение уничтожить их. Если же их разведка поставила их в известность о переброске на Восток огромных германских сил, усиливавшейся с каждым днем, то они упустили многие необходимые шаги, которые следовало предпринять при этих обстоятельствах. Так, они дали Германии захватить все Балканы. Они ненавидели и презирали западные демократии; но в январе

Советское правительство еще могло при активной помощи Англии объединить четыре страны – Турцию, Румынию, Болгарию и Югославию, имевшие жизненное значение для него самого и его безопасности, и создать балканский фронт против Гитлера.

Советский Союз ничего не сделал, чтобы помешать разброду между ними, и в результате все эти страны, кроме Турции, были поглощены одна за другой. Война – это по преимуществу список ошибок, но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустили Сталин и коммунистические вожди, когда они отбросили все возможности на Балканах и лениво выжидали надвигавшегося на Россию страшного нападения или были неспособны понять, что их ждет. До тех пор мы считали их расчетливыми эгоистами. В этот период они оказались к тому же простаками.

Сила, масса, мужество и выносливость матушки России еще должны были быть брошены на весы. Но если брать за критерий стратегию, политику, прозорливость и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент второй мировой войны совершенно недальновидными[22].

До конца марта я не был убежден, что Гитлер решился на смертельную войну с Россией, и не знал, насколько она близка. Донесения нашей разведки очень подробно показывали усиленные переброски германских войск к Балканским государствам и на их территорию, которыми ознаменовались первые три месяца 1941 года. В этих псевдонейтральных государствах наши агенты могли передвигаться довольно свободно и были в состоянии сообщать нам точные сведения о крупных германских силах, двигавшихся по железным и шоссейным дорогам на юго-восток. Однако ни одно из таких передвижений не означало обязательно вторжение в Россию, и все они легко могли быть объяснены германскими интересами и политикой в Румынии и Болгарии, замыслами

Германии в отношении Греции и ее соглашениями с Югославией и Венгрией. Гораздо труднее было получить сведения о колоссальной переброске сил через Германию на главный русский фронт, простиравшийся от Румынии до Балтики. Чтобы Германия на этом этапе, даже не очистив Балканы, начала новую большую войну с Россией – это, казалось мне, слишком хорошо, чтобы быть истиной.

Мы не знали содержания переговоров, происходивших в ноябре 1940 года между Молотовым, Гитлером и Риббентропом в Берлине, а равно и содержания переговоров и предполагаемых пактов, которые последовали за ними. Не было никаких признаков уменьшения германских сил, расположенных против нас на другом берегу Ла-Манша. Германская авиация продолжала совершать сильные налеты на Англию. То, как Советское правительство истолковало концентрацию германских войск в Румынии и Болгарии, явно примирившись с ней, сведения, которыми мы располагали относительно отправки в Германию из России больших и ценных грузов, очевидная общая заинтересованность обеих стран в завоевании и разделе Британской империи на Востоке – все это делало более вероятным, что Гитлер и Сталин скорее заключат сделку за наш счет, чем будут воевать друг с другом.

Наше объединенное разведывательное управление разделяло это мнение. 7 апреля оно заявило, что в Европе распространяются слухи о намерении немцев напасть на Россию. Хотя Германия, указывало управление, располагает на Востоке значительными силами и можно ожидать, что рано или поздно она будет воевать с Россией, представляется невероятным, чтобы она решила открыть сейчас еще один большой фронт. По мнению объединенного разведывательного управления, ее главной целью в 1941 году оставался разгром Соединенного Королевства.

Еще 23 мая это управление, в которое входили представители всех трех видов вооруженных сил, сообщало, что слухи о предстоящем нападении на Россию утихли и имеются сведения, что эти страны намерены заключить новое соглашение. Управление считало это вероятным, поскольку нужды затяжной войны требовали укрепления германской экономики. Германия могла получить от России необходимую помощь либо силой, либо в результате соглашения.

Управление считало, что Германия предпочтет последнее, хотя, чтобы облегчить достижение этого, будет пущена в ход угроза применения силы. Сейчас эта сила накапливалась. Имелось множество данных о строительстве на оккупированной немцами территории Польши шоссейных дорог и железнодорожных веток, о подготовке аэродромов и усиленной концентрации войск, включая войска и авиационные части с Балкан.

Наши начальники штабов были проницательнее своих советников и имели более определенное мнение.

«У нас имеются ясные указания, – предупреждали они 31 мая командование на Среднем Востоке, – что немцы сосредоточивают сейчас против России огромные сухопутные и военно-воздушные силы. Используя их в качестве угрозы, они, вероятно, потребуют уступок, могущих оказаться весьма опасными для нас. Если русские откажут, немцы выступят».

Только 5 июня объединенное разведывательное управление сообщило, что, судя по масштабам германских военных приготовлений в Восточной Европе, на карту поставлен, видимо, более важный вопрос, чем экономическое соглашение. Возможно, что Германия желает устранить со своей восточной границы потенциальную угрозу становящихся все более мощными советских вооруженных сил. Управление не считало пока возможным сказать, будет ли результатом этого война или соглашение. 10 июня оно заявило:

«Во второй половине июня мы станем свидетелями либо войны, либо соглашения».

И наконец, 12 июня оно сообщило:

«Сейчас имеются новые данные, свидетельствующие о том, что Гитлер решил покончить с помехами, чинимыми Советами, и напасть».

Я не довольствовался этой формой коллективной мудрости и предпочитал лично видеть оригиналы. Поэтому еще летом 1940 года я поручил майору Десмондду Мортону делать ежедневно подборку наиболее интересных сообщений, которые я всегда читал, составляя таким образом, иногда значительно раньше других, собственное мнение[23].

Так, в конце марта 1941 года я с чувством облегчения и волнения прочитал сообщение, полученное от одного из наших самых надежных осведомителей, о переброске германских танковых сил по железной дороге из Бухареста в Краков и обратно. В этом сообщении говорилось, во-первых, что, как только югославские министры подчинились диктату в Вене (это произошло 18 марта), три из пяти танковых дивизий, которые двигались через Румынию на юг, к Греции и Югославии, были посланы на север, к Кракову, и во-вторых, что вся эта переброска была отменена после революции в Белграде и три танковые дивизии были отправлены обратно в Румынию. Эту отправку и возвращение назад около 60 составов нельзя было скрыть от наших местных агентов.

Для меня это было вспышкой молнии, осветившей все положение на Востоке. Внезапная переброска к Кракову столь больших танковых сил, нужных в районе Балкан, могла означать лишь намерение Гитлера вторгнуться в мае в Россию. Отныне это казалось мне его несомненной основной целью. Тот факт, что революция в Белграде потребовала их возвращения в Румынию, мог означать, что сроки будут передвинуты с мая на июнь. Я немедленно сообщил эти важные известия Идену в Афины.

Я также изыскивал средства предостеречь Сталина, чтобы, обратив его внимание на угрожающую ему опасность, установить с ним связи наподобие тех, которые я поддерживал с президентом Рузвельтом. Я написал краткое и загадочное письмо, надеясь, что сам этот факт и то, что это было первое письмо, которое я посылал ему после моей официальной телеграммы от 25 июня 1940 года, рекомендовавшей сэра Стаффорда Криппса как посла, привлекут его внимание и заставят призадуматься.

Премьер-министр – Стаффорду Криппсу

3 апреля 1941 года

«Передайте от меня Сталину следующее письмо при условии, что оно может быть вручено лично вами.

Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов».

Министр иностранных дел, вернувшийся к этому времени из Каира, добавил несколько замечаний:

«1. Если оказанный Вам прием даст Вам возможность развить доводы, Вы можете указать, что это изменение в дислокации германских войск говорит, несомненно, о том, что Гитлер из-за выступления Югославии отложил теперь свои прежние планы создания угрозы Советскому правительству. Если это так, то Советское правительство сможет воспользоваться этим, чтобы укрепить свое собственное положение. Эта отсрочка показывает, что силы противника не являются неограниченными, и иллюстрируем преимущества, которые даст создание чего-либо похожего на единый фронт.

2. Совершенно очевидно, что Советское правительство может укрепить свое положение, оказав материальную помощь Турции и Греции и через последнюю – Югославии. Эта помощь могла бы настолько увеличить трудности немцев на Балканах, что им пришлось бы еще отложить свое нападение на Советский Союз, о подготовке которого свидетельствует столь много признаков. Если, однако, сейчас не будут использованы все возможности вставлять немцам палки в колеса, то через несколько месяцев опасность может возродиться.

3. Вы, конечно, не станете намекать, что мы сами просим у Советского правительства какой-то помощи или что оно будет действовать в чьих-либо интересах, кроме своих собственных. Но мы хотим, чтобы оно поняло, что Гитлер намерен рано или поздно напасть на Советский Союз, если сможет; что одного его конфликта с нами еще недостаточно, чтобы помешать ему это сделать, если он не окажется одновременно перед особыми трудностями вроде тех, с которыми он сталкивается сейчас на Балканах, и что поэтому в интересах Советского Союза предпринять все возможные шаги, дабы помешать ему разрешить балканскую проблему так, как ему этого хочется».

Английский посол ответил лишь 12 апреля. Он сообщил, что перед самым получением моей телеграммы он сам направил Вышинскому пространное личное письмо, в котором перечислялся ряд случаев, когда Советское правительство не противодействовало посягательствам немцев на Балканах. В письме содержался также настойчивый призыв, чтобы СССР в своих собственных интересах решился немедленно проводить энергичную политику сотрудничества со странами, все еще сопротивляющимися державам оси в этом районе, если только он не хочет упустить последний шанс защитить свои собственные границы в союзе с другими.

«Если бы теперь, – писал он, – я передал через Молотова послание премьер-министра, выражающее ту же мысль в гораздо более краткой и менее энергичной форме, то я опасаюсь, что единственным результатом было бы ослабление впечатления, уже произведенного моим письмом на Вышинского. Советское правительство, я уверен, не поняло бы, зачем понадобилось вручать столь официально такой краткий и отрывочный комментарий по поводу фактов, о которых оно, несомненно, уже осведомлено, и притом без какой-либо определенной просьбы объяснить позицию Советского правительства или предложений насчет действий с его стороны.

Я считал необходимым изложить Вам эти соображения, ибо я сильно опасаюсь, что вручение послания премьер-министра не только ничего не дало бы, но и явилось бы серьезной тактической ошибкой. Если, однако, Вы не разделяете этой точки зрения, я, конечно, постараюсь в срочном порядке добиться свидания с Молотовым».

По этому поводу министр иностранных дел написал мне:

«В этой новой ситуации доводы сэра Стаффорда Криппса против вручения Вашего послания приобретают, мне думается, известную силу. Если Вы согласитесь, я предложил бы сообщить ему, что ему незачем вручать сейчас послание, но если Вышинский благожелательно отнесется к его письму, он должен изложить ему факты, содержащиеся в Вашем послании. Пока же я попрошу его как можно скорее передать нам по телеграфу содержание письма, которое он послал Вышинскому, и переслать нам текст при первой возможности».

Я был раздражен этим и происшедшей задержкой. Это было единственное послание перед нападением Германии, которое я направил непосредственно Сталину. Его краткость, исключительный характер сообщения, тот факт, что оно исходило от главы правительства и должно было быть вручено послом лично главе русского правительства, – все это должно было придать ему особое значение и привлечь внимание Сталина.

Премьер-министр – министру иностранных дел

16 апреля 1941 года

«Я придаю особое значение вручению этого личного послания Сталину. Я не могу понять, почему этому противятся. Посол не сознает военной значимости фактов. Прошу Вас выполнить мою просьбу».

И снова:

Премьер-министр – министру иностранных дел

18 апреля 1941 года

«Вручил ли сэр Стаффорд Криппс Сталину мое личное письмо с предостережением насчет германской опасности? Меня весьма удивляет такая задержка, учитывая значение, которое я придаю этой крайне важной информации».

Ввиду этого 18 апреля министр иностранных дел телеграфировал послу, велев ему вручить мое послание. Так как от сэра Стаффорда Криппса не было получено никакого ответа, я спросил, что же произошло.

Премьер-министр – министру иностранных дел

30 апреля 1941 года

«Когда сэр Стаффорд Криппс вручил мое послание Сталину? Не будете ли Вы так добры запросить его».

Министр иностранных дел – премьер-министру

30 апреля 1941 года

«Сэр Стаффорд Криппс направил послание Вышинскому 19 апреля, а Вышинский уведомил его письменно 23 Апреля, что оно вручено Сталину.

Весьма сожалею, что по ошибке телеграммы, сообщающие об этом, не были посланы Вам вовремя. Прилагаю копии».

Вот что содержалось в этих приложениях:

Стаффорд Криппс, Москва – министру иностранных дел

19 апреля 1941 года

«Сегодня я отправил текст послания Вышинскому, попросив передать его Сталину. Из Вашей телеграммы не было ясно, следовало ли включить комментарии в послание или же добавить от себя лично, и поэтому, ввиду моего письма Вышинскому от 11 апреля и моего вчерашнего свидания с ним, я предпочел воздержаться от добавления каких-либо комментариев, которые могли быть только повторением».

Стаффорд Криппс, Москва – министру иностранных дел

22 апреля 1941 года

«Сегодня Вышинский письменно уведомил меня, что послание вручено Сталину».

Я не могу составить окончательного суждения о том, могло ли мое послание, будь оно вручено с надлежащей быстротой и церемониями, изменить ход событий. Тем не менее я все еще сожалею, что мои инструкции не были выполнены должным образом. Если бы у меня была прямая связь со Сталиным, я, возможно, сумел бы предотвратить уничтожение столь большой части его авиации на земле.

Мы знаем теперь, что в своей директиве от 18 декабря Гитлер назначил вторжение в Россию на 15 мая и что в ярости, вызванной революцией в Белграде, он 27 марта отодвинул эту дату на месяц, а затем – до 22 июня. До середины марта переброска войск на севере на главный русский фронт не носила такого характера, чтобы для сокрытия ее немцам нужно было принимать какие-либо особые меры. Однако 13 марта Берлин издал распоряжение закончить работу русских комиссий, действовавших на германской территории, и отослать их домой. Пребывание русских в этой части Германии могло быть разрешено только до 25 марта. В северном секторе уже сосредоточивались германские соединения. С 20 марта должна была начаться еще более крупная концентрация сил[24].

22 апреля Советы пожаловались германскому министерству иностранных дел на продолжающиеся и усиливающиеся нарушения границы СССР германскими самолетами. С 27 марта по 18 апреля было зарегистрировано 80 таких случаев.

«Вполне вероятно, – говорилось в русской ноте, – что следует ожидать серьезных инцидентов, если германские самолеты будут и впредь перелетать через советскую границу».

В ответ немцы выдвинули ряд встречных жалоб на советские самолеты.

13 апреля из Москвы в Берлин прибыл Шуленбург. 28 апреля его принял Гитлер, который произнес перед своим послом тираду по поводу жеста русских в отношении Югославии. Шуленбург, судя по его записи этого разговора, пытался оправдать поведение Советов. Он сказал, что Россия встревожена слухами о предстоящем нападении Германии. Он не может поверить, что Россия когда-нибудь нападет на Германию. Гитлер заявил, что события в Сербии послужили ему предостережением. То, что произошло там, является для него показателем политической ненадежности государств.

Но Шуленбург придерживался тезиса, лежавшего в основе всех его сообщений из Москвы.

«Я убежден, что Сталин готов пойти на еще большие уступки нам. Нашим экономическим представителям уже указали, что (если мы сделаем своевременно заявку) Россия сможет поставлять нам до 5 миллионов тонн зерна в год»[25].

30 апреля Шуленбург вернулся в Москву, глубоко разочарованный свиданием с Гитлером. У него создалось ясное впечатление, что Гитлер склоняется к войне. Видимо, Шуленбург даже пытался предупредить на этот счет русского посла в Берлине Деканозова и вел упорную борьбу в эти последние часы своей политики, направленной к русско-германскому взаимопониманию.

Официальный глава германского министерства иностранных дел Вайцзекер, несомненно, дал своему начальству хороший совет, и мы можем только радоваться, что оно не последовало этому совету. Вот что написал он по поводу этого свидания:

Вайцзекер, Берлин – Риббентропу 28 апреля 1941 года

«Я могу выразить одной фразой свои взгляды на русско-германский конфликт. Если бы каждый русский город, обращенный в пепел, имел для нас такую же ценность, как потопленный английский военный корабль, я предложил бы начать германо-русскую войну этим летом. Но я считаю, что мы победили бы Россию лишь в военном отношении и, с другой стороны, проиграли бы в экономическом отношении.

Может быть, и соблазнительно нанести коммунистической системе смертельный удар, и можно также сказать, что логика вещей требует, чтобы Евразийский континент был противопоставлен англосаксам и их сторонникам. Но единственное решающее соображение заключается в том, ускорит ли это падение Англии.

Мы должны различать две возможности:

а) Англия близка к краху. Если мы примем эту посылку, то, создав себе нового противника, мы лишь ободрим Англию. Россия не является потенциальным союзником англичан. Англия не может ожидать от России ничего хорошего. В России не связывают никаких надежд с отсрочкой краха Англии так же, как вместе с Россией мы не уничтожаем никаких надежд Англии.

б) Если мы не верим в близкий крах Англии, тогда напрашивается мысль, что, применив силу, мы должны будем снабжать себя за счет советской территории.

Я считаю само собой разумеющимся, что мы успешно продвинемся до Москвы и дальше. Однако я весьма сомневаюсь, будем ли мы в состоянии воспользоваться завоеванным ввиду известного пассивного сопротивления славян. Я не вижу в русском государстве какой-либо действенной оппозиции, способной заменить коммунистическую систему, войти в союз с нами и быть нам полезной. Поэтому нам, вероятно, пришлось бы считаться с сохранением сталинской системы в Восточной России и в Сибири и с возобновлением военных действий весной 1942 года. Окно в Тихий океан осталось бы закрытым.

Нападение Германии на Россию послужило бы лишь источником моральной силы для англичан. Оно было бы истолковано ими как неуверенность Германии в успехе ее борьбы против Англии. Тем самым мы не только признали бы, что война продлится еще долго, но и могли бы действительно затянуть ее вместо того, чтобы сократить».

7 мая Шуленбург с надеждой сообщил, что Сталин стал председателем Совета Народных Комиссаров вместо Молотова и тем самым – главой правительства Советского Союза.

«Причину этого можно искать в допущенных за последнее время ошибках во внешней политике, приведших к охлаждению сердечных германо-советских отношений, к установлению и сохранению которых сознательно стремился Сталин.

На своем новом посту Сталин берет на себя ответственность за все акты правительства как во внутренней, так и во внешней областях... Я убежден, что Сталин использует свое новое положение, чтобы лично принять участие в поддержании и развитии хороших отношений между Советами и Германией».

Германский военно-морской атташе в сообщении из Москвы следующим образом выразил ту же точку зрения:

«Сталин – оплот германо-советского сотрудничества».

Примеры умиротворения русскими Германии множились. 3 мая Россия официально признала прогерманское правительство Рашида Али в Ираке. 7 мая из России были высланы дипломатические представители Бельгии и Норвегии. Был вышвырнут даже югославский посланник. В начале июня из Москвы была изгнана греческая миссия. Как писал впоследствии в своем докладе о военной экономике рейха заведующий экономическим отделом германского военного министерства генерал Томас, «русские выполняли свои поставки до самого кануна нападения, и в последние дни доставка каучука с Дальнего Востока производилась курьерскими поездами».

Мы, конечно, не располагали полной информацией о настроениях в Москве, но цели Германии казались ясными и понятными. 16 мая я телеграфировал генералу Смэтсу:

«Похоже на то, что Гитлер накапливает силы против России. На север с Балкан и на восток из Германии и Франции идет непрерывное движение войск, танковых сил и самолетов».

Сталин, должно быть, старался изо всех сил сохранить свои иллюзии в отношении политики Гитлера. 13 июня, после еще одного месяца усиленной переброски и развертывания германских войск, Шуленбург смог телеграфировать германскому министерству иностранных дел:

«Народный комиссар Молотов только что вручил мне текст следующего сообщения ТАСС, которое будет передано сегодня вечером по радио и опубликовано завтра в газетах:

«Еще до приезда английского посла в СССР Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией». По этим слухам:

1. Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера, и теперь идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового соглашения между ними.

2. СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР.

3. Советский Союз в свою очередь будто бы стал усиленно готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней.

Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым заявить, что эти слухи являются неуклюжей пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны».

Гитлер имел все основания быть довольным успехом своих мер, принятых им в целях обмана и сокрытия своих истинных намерений, а также настроениями своей жертвы[26].

Последний просчет Молотова стоит того, чтобы рассказать о нем.

Шуленбург, Москва – германскому министерству иностранных дел

22 июня 1941 года 1 час 17 минут утра

«Сегодня в 9 часов 30 минут вечера Молотов вызвал меня к себе в кабинет. Упомянув о сообщениях относительно неоднократных нарушений границы германскими самолетами и заметив, что Деканозову поручено в связи с этим посетить министра иностранных дел Германии, Молотов заявил следующее:

«Имеется ряд указаний на то, что германское правительство недовольно Советским правительством. Ходят даже слухи о предстоящей войне между Германией и Советским Союзом. Они подкрепляются тем фактом, что Германия никак не реагировала на сообщение ТАСС от 15 июня и что это сообщение не было даже опубликовано в Германии. Советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии. Если такое недовольство вызвал в свое время югославский вопрос, то он (Молотов) считает, что он разъяснил этот вопрос в своих прежних сообщениях, и к тому же это дело прошлое. Он был бы признателен, если бы я мог сказать ему, чем вызвано нынешнее положение в отношениях между Германией и Советской Россией.

Я сказал, что не могу ответить на его вопрос, так как не располагаю нужной информацией, но что я передам его заявление в Берлин»[27].

Однако на деле все получилось по-другому. Германское правительство не отреагировало на заявление ТАСС, тогда как советский народ и (что особенно пагубно) его Вооруженные Силы были дезориентированы за неделю до начала войны: вместо повышения бдительности их призывали к благодушию. Но час пробил.

Риббентроп, Берлин – Шуленбургу

21 июня 1941 года

«1. По получении этой телеграммы весь шифрованный материал, еще находящийся там, подлежит уничтожению. Радиостанцию надо привести в негодность.

2. Уведомите, пожалуйста, тотчас же Молотова, что вы должны сделать ему срочное сообщение и поэтому хотели бы немедленно посетить его. Затем сделайте ему следующее заявление:

«...Правительство Германии заявляет, что Советское правительство, вопреки взятым на себя обязательствам,

1) не только продолжало, но даже усилило свои подрывные действия в отношении Германии и Европы;

2) проводит все более антигерманскую внешнюю политику;

3) сосредоточило все свои силы в состоянии готовности на германской границе.

Тем самым Советское правительство нарушило свои договоры с Германией и собирается напасть с тыла на Германию, ведущую борьбу за существование. Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам отразить эту угрозу всеми средствами, имеющимися в их распоряжении».

Прошу не вступать ни в какое обсуждение данного заявления. Правительство Советской России обязано обеспечить безопасность сотрудников посольства».

В 4 часа утра 22 июня Риббентроп передал русскому послу в Берлине официальный документ об объявлении войны. На рассвете Шуленбург явился в Кремль к Молотову. Последний молча выслушал заявление, зачитанное германским послом, и затем заметил:

«Это война. Ваши самолеты только что подвергли бомбардировке около 10 беззащитных деревень. Вы считаете, что мы заслужили это?».

Ввиду сообщения ТАСС нам было бесполезно прибавлять что-либо к различным предостережениям, которые Иден делал советскому послу в Лондоне. Точно так же мне незачем было возобновлять личные попытки открыть глаза Сталину на угрожавшую ему опасность. Еще более точную информацию постоянно посылали Советскому правительству Соединенные Штаты, но, что бы мы ни делали, мы не были в состоянии пробить стену слепой предубежденности и предвзятых мнений, которую Сталин воздвиг между собой и страшной истиной.

Хотя, по подсчетам немцев, на советских границах было сосредоточено 186 русских дивизий, из которых 119 находились на германском фронте, русские армии были в значительной степени застигнуты врасплох. Немцы не обнаружили никаких признаков наступательных приготовлений в передовой полосе, и русские войска прикрытия были быстро смяты. На русских аэродромах повторилось в гораздо больших масштабах нечто вроде той катастрофы, которая постигла 1 сентября 1939 года польскую авиацию.

На рассвете много сотен русских самолетов было застигнуто врасплох и уничтожено, прежде чем они успели подняться в воздух. Злобный бред, распространявшийся советской пропагандистской машиной в ночном эфире по адресу Англии и Соединенных Штатов, был заглушен на заре германской канонадой. Злые не всегда умны – так же, как диктаторы не всегда правы.

Нельзя закончить этот рассказ, не упомянув об ужасной политике, принятой Гитлером по отношению к его новым врагам и проводившейся в обстановке смертельной борьбы на обширных бесплодных или опустошенных землях и в условиях ужасной зимы. На совещании 14 июня 1941 года он отдал устные приказы, которые в значительной степени определили поведение германской армии по отношению к русским войскам и населению и привели к множеству жестоких и варварских поступков. Согласно документам Нюрнбергского процесса, генерал Гальдер показал:

«Перед нападением на Россию фюрер созвал совещание всех командующих и лиц, связанных с верховным командованием, по вопросу о предстоящем нападении на Россию. Я не могу припомнить точной даты этого совещания... На этом совещании фюрер заявил, что методы, используемые в войне против русских, должны отличаться от методов, применяемых против Запада... Он сказал, что борьба между Россией и Германией – это русская борьба. Он заявил, что, поскольку русские не подписали Гаагской конвенции, в обращении с их военнопленными не следует придерживаться статей этой конвенции... Он также сказал, что так называемые комиссары не должны рассматриваться как военнопленные»[28].

Кейтель в свою очередь заявил:

«Гитлер упирал главным образом на то, что это решающая битва между двумя идеологиями и что этот факт исключает возможность применения в этой войне (с Россией) методов, которые были известны нам, военным, и которые считались единственно правильными согласно международному праву»

В пятницу вечером, 20 июня, я выехал один в Чекерс. Я знал, что нападение Германии на Россию является вопросом дней, а может быть, и часов. Я намеревался выступить в субботу вечером по радио с заявлением по этому вопросу. Разумеется, мое выступление должно было быть составлено в осторожных выражениях, тем более что в этот момент Советское правительство, в одно и то же время высокомерное и слепое, рассматривало каждое наше предостережение просто как попытку потерпевших поражение увлечь за собой к гибели и других. Поразмыслив в машине, я отложил свое выступление до вечера воскресенья, когда, как я думал, все станет ясным. Таким образом, суббота прошла в обычных трудах.

За пять дней до этого, 15 июня, я послал президенту Рузвельту следующую телеграмму:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

«Судя по сведениям из всех источников, имеющихся в моем распоряжении, в том числе и из самых надежных, в ближайшее время немцы совершат, по-видимому, сильнейшее нападение на Россию. Главные германские армии дислоцированы на всем протяжении от Финляндии до Румынии, и заканчивается сосредоточение последних авиационных и танковых сил.

Карманный линкор «Лютцов», высунувший вчера свой нос из Скагеррака и моментально торпедированный самолетами нашей береговой авиации, вероятно, направлялся на север, чтобы укрепить военно-морские силы на арктическом фланге.

Если разразится эта новая война, мы, конечно, окажем русским всемерное поощрение и помощь, исходя из того принципа, что враг, которого нам нужно разбить, – это Гитлер. Я не ожидаю какой-либо классовой политической реакции здесь и надеюсь, что германо-русский конфликт не создаст для Вас никаких затруднений».

Американский посол, проводивший уик-энд у меня, привез ответ президента на мое послание. Президент обещал, что, если немцы нападут на Россию, он немедленно публично поддержит «любое заявление, которое может сделать премьер-министр, приветствуя Россию как союзника». Уайнант передал устно это важное заверение.

Когда я проснулся утром 22 июня, мне сообщили о вторжении Гитлера в Россию. Уверенность стала фактом. У меня не было ни тени сомнения, в чем заключаются наш долг и наша политика. Не сомневался я и в том, что именно мне следует сказать. Оставалось лишь составить заявление. Я попросил немедленно известить, что в 9 часов вечера я выступлю по радио. В этот момент ко мне в спальню вошел с подробными известиями генерал Дилл, поспешивший ко мне из Лондона. Немцы вторглись в Россию на широчайшем фронте, застигли на аэродромах врасплох значительную часть советской авиации и, по-видимому, двигались вперед с огромной быстротой и стремительностью.

Начальник имперского генерального штаба добавил:

«Я полагаю, что они огромными массами будут попадать в окружение».

Весь день я работал над своим заявлением. Я не имел времени проконсультироваться с военным кабинетом, да в этом и не было необходимости. Я знал, что в этом вопросе мы все мыслим одинаково. Иден, лорд Бивербрук и сэр Стаффорд Криппс – он покинул Москву 10 июня – также находились со мной в течение всего дня.

В данной связи может представить интерес рассказ моего личного секретаря Колвилла, дежурившего эту субботу и воскресенье в Чекерсе.

«1. В субботу, 21 июня, я приехал в Чекерс перед самым обедом. Там гостили г-н и г-жа Уайнант, г-н и г-жа Иден и Эдуард Бриджес. За обедом Черчилль сказал, что нападение Германии на Россию является теперь неизбежным и что, по его мнению, Гитлер рассчитывает заручиться сочувствием капиталистов и правых в Англии и в США. Гитлер, однако, ошибается в своих расчетах. Мы окажем России всемерную помощь. Уайнант сказал, что то же самое относится и к США.

После обеда, когда я прогуливался с Черчиллем по крокетной площадке, он вернулся к этой теме, и я спросил, не будет ли это для него, злейшего врага коммунистов, отступлением от принципа. Черчилль ответил: «Нисколько. У меня лишь одна цель – уничтожение Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь. Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о сатане в палате общин».

2. На следующее утро я был разбужен в 4 часа телефонным звонком из министерства иностранных дел, откуда сообщили, что Германия напала на Россию. Премьер-министр всегда говорил, чтобы его не будили ни в коем случае, разве только если начнется вторжение (в Англию). Поэтому я отложил сообщение до 8 часов утра. Единственным его замечанием было: «Передайте на радиостанцию БРК, что я выступлю сегодня в 9 часов вечера».

Он начал готовить свою речь в 11 часов утра и, если не считать завтрака, на котором присутствовали сэр Стаффорд Криппс, лорд Крэнборн и лорд Бивербрук, посвятил ей весь день... Речь была готова лишь без двадцати девять».

В своем выступлении я сказал:

«Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. У него нет никаких устоев и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству. По своей жестокости и яростной агрессивности он превосходит все формы человеческой испорченности. За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем[29].

Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся – да, ибо бывают времена, когда молятся все, – о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран. Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи. Я вижу в небе германские бомбардировщики и истребители с еще незажившими рубцами от ран, нанесенных им англичанами, радующиеся тому, что они нашли, как им кажется, более легкую и верную добычу.

За всем этим шумом и громом я вижу кучку злодеев, которые планируют, организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий...

Я должен заявить о решении правительства его величества, и я уверен, что с этим решением согласятся в свое время великие доминионы, ибо мы должны высказаться сразу же, без единого дня задержки. Я должен сделать заявление, но можете ли вы сомневаться в том, какова будет наша политика? У нас лишь одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто.

Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от его ига. Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером, – наши враги... Такова наша политика, таково наше заявление. Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы...

Это не классовая война, а война, в которую втянуты вся Британская империя и Содружество наций, без различия расы, вероисповедания или партии. Не мне говорить о действиях Соединенных Штатов, но я скажу, что если Гитлер воображает, будто его нападение на Советскую Россию вызовет малейшее расхождение в целях или ослабление усилий великих демократий, которые решили уничтожить его, то он глубоко заблуждается. Напротив, это еще больше укрепит и поощрит наши усилия спасти человечество от его тирании. Это укрепит, а не ослабит нашу решимость и наши возможности.

Сейчас не время морализировать по поводу безумия стран и правительств, которые позволили разбить себя поодиночке, когда совместными действиями они могли бы спасти себя и мир от этой катастрофы. Но когда несколько минут назад я говорил о кровожадности и алчности Гитлера, соблазнявших и толкнувших его на авантюру в России, я сказал, что за его преступлением скрывается один более глубокий мотив. Он хочет уничтожить русскую державу потому, что в случае успеха надеется отозвать с Востока главные силы своей армии и авиации и бросить их на наш остров, который, как ему известно, он должен завоевать, или же ему придется понести кару за свои преступления.

Его вторжение в Россию – это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова. Он, несомненно, надеется, что все это можно будет осуществить до наступления зимы и что он сможет сокрушить Великобританию прежде, чем вмешаются флот и авиация Соединенных Штатов. Он надеется, что сможет снова повторить в большем масштабе, чем когда-либо, тот процесс уничтожения своих врагов поодиночке, благодаря которому он так долго преуспевал и процветал, и что затем буфет расчищена сцена для последнего акта, без которого были бы тщетны все его завоевания, а именно для покорения своей воле и подчинения своей системе Западного полушария.

Поэтому опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара. Усвоим же уроки, уже преподанные нам столь горьким опытом. Удвоим свои усилия и будем бороться сообща, сколько хватит сил и жизни».

Часть вторая

Война приходит в Америку

Глава первая

Наш советский союзник

Вторжение Гитлера в Россию вызвало переоценку ценностей и изменило отношение военного времени. Советские руководители были настолько ослеплены своими предрассудками, что не предприняли многих из тех шагов, которые диктовались соображениями их же собственной безопасности. С другой стороны, благодаря тому, что они проявили равнодушие к судьбе других, они выиграли время, и, когда 22 июня 1941 года пробил час их испытаний, они оказались гораздо сильнее, чем воображал Гитлер. Возможно, что не только он, но и его генералы были введены в заблуждение неудачными действиями русских против финнов. Тем не менее именно русские были застигнуты врасплох, и на них с самого начала обрушились огромные несчастья.

До того момента, пока Россия не подверглась нападению Германии, ее правительство, по-видимому, ни о ком не заботилось, кроме как о себе. Впоследствии это настроение, естественно, стало проявляться еще ярче. До сих пор советские руководители с каменным спокойствием наблюдали крушение фронта во Франции в 1940 году и наши безуспешные попытки создать в 1941 году фронт на Балканах. Они оказывали нацистской Германии значительную экономическую, а также и другую, менее существенную помощь. Теперь, когда они были обмануты и застигнуты врасплох, они сами оказались под пламенеющим немецким мечом. Их первым порывом было – затем это стало их постоянной политикой – потребовать всевозможной помощи от Великобритании и ее империи, той самой империи, планы возможного раздела которой между Сталиным и Гитлером в течение последних восьми месяцев отвлекали внимание советских руководителей от сосредоточения немецких сил на Востоке[30].

Не колеблясь, они стали в настоятельных и резких выражениях требовать от измученной и сражающейся Англии отправки им военных материалов, которых так не хватало ее собственной армии. Они настаивали, чтобы Соединенные Штаты переадресовали им максимальное количество различных материалов, на которые рассчитывали мы, и, более того, уже летом 1941 года они требовали высадки англичан в Европе, любой ценой и невзирая на риск, с целью создания второго фронта.

Мы не позволяли этим довольно печальным и постыдным фактам влиять на наш образ мыслей и старались видеть только героические жертвы русского народа, которые ему приходилось нести в результате бедствий, навлеченных на него его правительством, и его самоотверженную борьбу за родную землю. Это, пока война продолжалась, компенсировало все.

Русские никогда ни в малейшей степени не понимали характера десантной операции, необходимой для того, чтобы высадить и удержать огромную армию на хорошо защищенном вражеском побережье. Даже американцы в это время в значительной мере не сознавали этих трудностей. В месте высадки необходимо было обеспечить не только господство на море, но и господство в воздухе. Надо было также учитывать еще и третий жизненно важный фактор. Основой успешной высадки любого десанта при наличии сильного сопротивления неприятеля должно быть наличие огромной армады специально сконструированных десантных судов, прежде всего различных самоходных танковых барж. Для создания этой армады, как-то было и будет показано, я давно прилагал все свои усилия. Даже небольшая армада не могла быть готова ранее лета 1943 года, а достаточно мощная армада, как это теперь уже общепризнано, не могла быть создана ранее 1944 года.

В описываемый период, осенью 1941 года, мы не обладали господством в воздухе над оккупированной противником территорией Европы, за исключением Па-де-Кале, где находились самые сильные немецкие укрепления. Десантные суда еще только строились. У нас в Англии еще даже не было армии столь же крупной, столь же хорошо обученной и столь же хорошо оснащенной, как та, с которой мы должны были столкнуться во Франции. И все же до сих пор по вопросу о втором фронте извергаются целые потоки глупостей и лжи. Убедить Советское правительство не было, разумеется, ни малейшей надежды ни тогда, ни в любое другое время. Впоследствии Сталин даже как-то заявил мне, что, если англичане боятся, он готов послать три-четыре русских армейских корпуса, которые справятся с этим делом. Из-за недостатка судов и других материальных факторов я был лишен возможности поймать его на слове[31].

Советское правительство никак не откликнулось на мое обращение по радио к России и ко всему миру в день нападения Германии, если не считать того, что выдержки из него были напечатаны в «Правде» и в других русских правительственных органах и что нас попросили принять русскую военную миссию. Молчание в высших сферах было тягостным, и я счел своей обязанностью сломать лед.

Я вполне понимал, что они, возможно, испытывают неловкость, учитывая все, что произошло между Советским Союзом и западными союзниками после начала войны, и помня о том, что было 20 лет назад между мной и большевистским революционным правительством. Поэтому я обратился лично к Сталину и сообщил о нашем намерении помочь русскому народу всем, чем только мы можем.

Премьер-министр – премьеру Сталину

8 июля 1941 года

«Мы все здесь очень рады тому, что русские армии оказывают такое сильное, смелое и мужественное сопротивление совершенно неспровоцированному и безжалостному вторжению нацистов. Храбрость и упорство советских солдат и народа вызывают всеобщее восхищение. Мы сделаем все, чтобы помочь Вам, поскольку это позволят время, географические условия и наши растущие ресурсы. Чем дольше будет продолжаться война, тем большую помощь мы сможем предоставить. Английские воздушные силы производят как днем, так и ночью большие налеты на все оккупированные Германией территории и на саму Германию в пределах досягаемости.

Около 400 самолетов совершали вчера дневные налеты по ту сторону моря. В субботу вечером более 200 тяжелых бомбардировщиков совершили налет на германские города. Некоторые из них несли бомбы по три тонны весом, а прошлой ночью в операциях участвовало около 250 тяжелых бомбардировщиков. Так будет и впредь. Мы надеемся таким путем заставить Гитлера вернуть часть своих военно-воздушных сил на запад и постепенно ослабить бремя, лежащее на Вашей стране. Кроме того, по моему желанию Адмиралтейство подготовило серьезную операцию, которую оно предпримет в ближайшем будущем в Арктике, после чего, я надеюсь, будет установлен контакт между британскими и русскими военно-морскими силами. Тем временем в операциях у норвежских берегов мы перехватили различные транспортные пароходы, направлявшиеся на север против Вашей страны. Мы приветствуем прибытие русской военной миссии с целью согласования будущих планов.

Нам нужно лишь продолжать прилагать все усилия, чтобы вышибить дух из злодеев».

Первым шагом, который следовало сделать, очевидно, было установление допускаемого советскими властями контакта с русским военным командованием. В соответствии с этим тотчас же после получения необходимого согласия наших новых союзников в Москву была послана авторитетная военная миссия. Настоятельно необходимо было также установить контакт между двумя флотами. 10 июля я отправил следующее отношение морскому министерству:

Премьер-министр – военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба

10 июля 1941 года

«Представляется совершенно необходимым отправить небольшую смешанную английскую эскадру в Арктику для установления контакта и для совместных действий с русскими военно-морскими силами. Это должно быть сделано до проведения подготавливаемой нами операции. Впечатление, которое произведет на русский военно-морской флот и вообще на сражающуюся русскую армию прибытие в Арктику этих кораблей, которые будут именоваться английским флотом, может иметь огромное значение. Прибытие кораблей в Арктику позволит нам также сэкономить большое количество крови англичан.

Если бы русские смогли продержаться и продолжать военные действия хотя бы до наступления зимы, это дало бы нам неоценимые преимущества. Преждевременный мир, заключенный Россией, явился бы ужасным разочарованием для огромного множества людей в нашей стране. Пока русские продолжают сражаться, не так уж важно, где проходит линия фронта. Эти люди показали, что они заслуживают того, чтобы им оказали поддержку, и мы должны идти на жертвы и на риск, даже если это причиняет нам неудобства, – что я вполне сознаю, – ради того, чтобы поддержать их дух... Эскадра, несомненно, должна будет отправиться в Архангельск. Сообщите мне, пожалуйста, об этом, как только сможете».

На этой ранней стадии мы также надеялись, что нам удастся заложить основы военного союза между двумя странами.

Премьер-министр – премьеру Сталину

10 июля 1941 года

«Тотчас же по получении от сэра Стаффорда Криппса донесения о его беседе с Вами и о сделанном при этом предложении об англо-советской согласованной декларации, включающей два пункта, а именно:

а) взаимопомощь без точного обозначения ее размеров или характера и

б) обязательство каждой стороны не заключать сепаратного

мира,

мною было созвано заседание британского Военного кабинета с участием Премьера доминиона Новая Зеландия г-на Фрезера, находящегося в настоящее время в Лондоне. Как Вы поймете, нам будет необходимо запросить мнение доминионов – Канады, Австралии и Южной Африки. Мне хотелось бы, однако, тем временем заверить Вас, что мы всецело одобряем предложение, сделанное Вами о согласованной англо-советской декларации. Мы считаем, что подписание декларации должно было бы состояться тотчас же по получении ответов от правительств доминионов и что немедленно вслед за этим следовало бы предать ее гласности».

Премьер Сталин – премьер-министру

18 июля 1941 года

«Разрешите поблагодарить Вас за оба личных послания.

Ваши послания положили начало соглашению между нашими правительствами. Теперь, как Вы выразились с полным основанием, Советский Союз и Великобритания стали боевыми союзниками в борьбе с гитлеровской Германией. Не сомневаюсь, что у наших государств найдется достаточно сил, чтобы, несмотря на все трудности, разбить нашего общего врага.

Может быть, не лишне будет сообщить Вам, что положение советских войск на фронте продолжает оставаться напряженным. Результаты неожиданного разрыва Гитлером пакта о ненападении и внезапного нападения на Советский Союз, создавшие для немецких войск выгодное положение, все еще сказываются на положении советских войск. Можно представить, что положение немецких войск было бы во много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять удар немецких войск не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса и Выборга, а в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностей Ленинграда.

Мне кажется, далее, что военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика).

Фронт на севере Франции не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию. Создание такого фронта было бы популярным как в армии Великобритании, так и среди всего населения Южной Англии. Я представляю трудность создания такого фронта, но мне кажется, что, несмотря на трудности, его следовало бы создать не только ради нашего общего дела, но и ради интересов самой Англии. Легче всего создать такой фронт именно теперь, когда силы Гитлера отвлечены на Восток и когда Гитлер еще не успел закрепить за собой занятые на Востоке позиции.

Еще легче создать фронт на Севере. Здесь потребуются только действия английских морских и воздушных сил без высадки войскового десанта, без высадки артиллерии. В этой операции примут участие советские сухопутные, морские и авиационные силы. Мы бы приветствовали, если бы Великобритания могла перебросить сюда около одной легкой дивизии или больше норвежских добровольцев, которых можно было бы перебросить в Северную Норвегию для повстанческих действий против немцев».

Премьер-министр – премьеру Сталину

21 июля 1941 года

«Я был весьма рад получить Ваше послание и узнать из многих источников о доблестной борьбе и многочисленных сильных контратаках, при помощи которых русские военные силы защищают свою родную землю. Я вполне понимаю военные преимущества, которые Вам удалось приобрести тем, что Вы вынудили врага развернуть силы и вступить в боевые действия на выдвинутых вперед западных границах, чем была частично ослаблена сила его первоначального удара.

Все разумное и эффективное, что мы можем сделать для помощи Вам, будет сделано. Я прошу Вас, однако, иметь в виду ограничения, налагаемые на нас нашими ресурсами и нашим географическим положением. С первого дня германского нападения на Россию мы рассматривали возможность наступления на оккупированную Францию и на Нидерланды.

Начальники штабов не видят возможности сделать что-либо в таких размерах, чтобы это могло принести Вам хотя бы самую малую пользу. Только в одной Франции немцы располагают сорока дивизиями, и все побережье более года укреплялось с чисто германским усердием и ощетинилось орудиями, колючей проволокой, укрепленными огневыми точками и береговыми минами. Единственный участок, где мы могли бы иметь хотя бы временное превосходство в воздухе и обеспечить прикрытие самолетами-истребителями, – это участок от Дюнкерка до Булони. Здесь имеется сплошная цепь укреплений, причем десятки тяжелых орудий господствуют над подходами с моря, многие из них могут вести огонь через пролив. Ночное время длится менее пяти часов, причем даже в этот период вся местность освещается прожекторами. Предпринять десант большими силами означало бы потерпеть кровопролитное поражение, а небольшие набеги повели бы лишь к неудачам и причинили бы гораздо больше вреда, чем пользы, нам обоим. Все кончилось бы так, что им не пришлось бы перебрасывать ни одной из частей с Ваших фронтов, или это кончилось бы раньше, чем они могли бы это сделать.

Вы должны иметь в виду, что более года мы вели борьбу совершенно одни и что, хотя наши ресурсы растут и отныне будут расти быстро, наши силы напряжены до крайности как в метрополии, так и на Среднем Востоке, на суше и в воздухе, а также что в связи с битвой за Атлантику, от исхода которой зависит наша жизнь, и в связи с проводкой всех наших конвоев, за которыми охотятся подводные лодки и самолеты «Фокке-Вульф», наши военно-морские силы, хотя они и велики, напряжены до крайнего предела.

Однако если говорить о какой-либо помощи, которую мы могли бы оказать быстро, то нам следует обратить наши взоры на Север. Военно-морской штаб в течение прошедших трех недель подготавливал операцию, которую должны провести самолеты, базирующиеся на авианосцы, против германских судов в Северной Норвегии и Финляндии, надеясь таким образом лишить врага возможности перевозить войска морем для нападения на Ваш фланг в Арктике. Мы обратились к Вашему Генеральному Штабу с просьбой удержать русские суда от плавания в известном районе между 28 июля и 2 августа, когда мы надеемся нанести удар. Во-вторых, мы направляем теперь же некоторое число крейсеров и эсминцев к Шпицбергену, откуда они будут иметь возможность совершать нападения на неприятельские пароходы сообща с Вашими военно-морскими силами. В-третьих, мы посылаем подводные лодки для перехвата германских транспортов вдоль арктического побережья, хотя при постоянном дневном свете такие операции особенно опасны. В-четвертых, мы посылаем минный заградитель с различными грузами в Архангельск. Это самое большое, что мы в силах сделать в настоящее время. Я хотел бы, чтобы можно было сделать больше. Умоляю Вас сохранить это в строжайшей тайне до того момента, когда мы сообщим Вам, что огласка не принесет вреда.

Норвежской легкой дивизии не существует, и было бы невозможно при постоянном дневном свете, не обеспечив заранее достаточного прикрытия со стороны самолетов-истребителей, высадить войска, будь то британские или русские, на занятую немцами территорию. Мы познали горечь неудач в Намсосе в прошлом году и на Крите в этом году, пытаясь осуществить подобные операции.

Мы также изучаем в качестве дальнейшего шага возможность базирования на Мурманск нескольких эскадрилий британских самолетов-истребителей. Для этого понадобилось бы на первых порах партия зенитных орудий, кроме наземного личного состава и оборудования, а вслед за тем прибыли бы самолеты, причем некоторые из них могли бы подняться с авианосцев, а другие доставлялись бы в ящиках. Когда они обоснуются, наша эскадра из Шпицбергена могла бы, возможно, прибыть в Мурманск. Мы уверены, что, как только станет известно о присутствии наших военно-морских сил на Севере, немцы немедленно прибегнут к своему неизменному методу противопоставления нашим вооруженным силам крупных сил пикирующих бомбардировщиков, и поэтому необходимо действовать постепенно. На все это, однако, потребуется несколько недель.

Прошу предложить не колеблясь что-либо другое, о чем Вам придет мысль. Мы же в свою очередь будем тщательно искать другие способы нанести удар по нашему общему врагу».

С первого же момента я делал все, что мог, для оказания помощи вооружением и различными материалами, соглашаясь на отправку в Россию из Соединенных Штатов значительной части того, что предназначалось нам, а также идя на прямые жертвы за счет Англии. В начале сентября на корабле «Аргус» было отправлено в Мурманск примерно две эскадрильи «харрикейнов» для оказания помощи в обороне военно-морской базы и для взаимодействия с русскими силами в этом районе. К 11 сентября эти эскадрильи уже начали боевые действия. Они доблестно сражались на протяжении трех месяцев. Я прекрасно понимал, что в эти первые дни нашего союза мы могли сделать очень мало.

Премьер-министр – Сталину

26 июля 1941 года

«Я очень рад сообщить Вам, что Военный кабинет, несмотря на то, что это серьезно уменьшит наши ресурсы истребителей, единодушно решил послать в возможно короткий срок в Россию двести истребителей «Томагавк». 140 из этих самолетов будут отправлены в Архангельск отсюда, а 60 – из числа заказанных нами в Соединенных Штатах. Подробности, связанные со снабжением и запасными частями и с американским обслуживающим персоналом, необходимым для сборки машин, еще должны быть согласованы с Правительством Соединенных Штатов.

От двух до трех миллионов пар ботинок скоро будут готовы здесь к отправке. Мы также принимаем меры к поставке в течение этого года большого количества каучука, олова, шерсти и шерстяной одежды, джута, свинца и шеллака. Все другие Ваши запросы на сырье подвергаются тщательному рассмотрению. В случаях, когда мы не располагаем запасами, или в случаях, когда здешние запасы оказываются ограниченными, мы обсуждаем вопрос с США. Детали, конечно, будут сообщены через обычные официальные органы.

Мы наблюдаем с восхищением и волнением за всей замечательной борьбой Ваших армий. Все сведения, имеющиеся в нашем распоряжении, указывают на тяжелые потери и тревогу противника. Наши воздушные налеты на Германию будут продолжаться с возрастающей мощью».

Каучук был дефицитным и драгоценным, а русские требовали его в самых больших количествах. Мне даже пришлось позаимствовать его из наших скромных запасов.

Премьер-министр – Сталину

28 июля 1941 года

«Что касается Вашей просьбы о поставке каучука, то мы отправим грузы отсюда или из США наилучшим и наиболее быстрым путем. Просим точно сообщить, какого сорта должен быть каучук и каким путем Вы желаете его получить. Уже отданы предварительные распоряжения.

Великолепное сопротивление русских армий в защите родной земли объединяет всех нас. Предстоящей зимой Германии придется испытать ужасную бомбардировку. Еще никто не испытал того, что им предстоит.

Военно-морские операции, упомянутые в моей прошлой телеграмме на Ваше имя, ныне осуществляются.

Искренне благодарю Вас за понимание, с которым Вы, будучи всецело занятым Вашей великой борьбой, относитесь к нашим трудностям, которые мешают нам сделать больше. Мы сделаем все, что в наших силах».

Премьер-министр – Сталину

1 августа 1941 года

«После моего личного вмешательства сделаны все необходимые приготовления для отправки отсюда десяти тысяч тонн каучука в один из Ваших северных портов. Ввиду крайней срочности Ваших требований мы принимаем на себя риск уменьшения на это количество наших запасов в метрополии, которые далеко не велики и на пополнение которых потребуется время.

Британские пароходы, которые повезут этот каучук и некоторые другие материалы, закончат погрузку в течение одной недели или максимум через десять дней и отправятся в один из Ваших северных портов, как только Адмиралтейство сможет сформировать конвой.

Это новое количество в 10 000 тонн является дополнительным к 10 000 тонн каучука, уже выделенным Вам из Малайи...»

Я всячески старался путем частого обмена личными телеграммами создать такие же дружественные отношения, какие сложились у меня с президентом Рузвельтом. За время этой длительной переписки с Москвой меня не раз осаживали и только изредка удостаивали добрым словом. Во многих случаях на мои телеграммы вовсе не отвечали или же ответ задерживался на много дней.

Советское правительство полагало, что русские оказывают нам огромную услугу, сражаясь в своей собственной стране за свою собственную жизнь. И чем дольше они сражались, тем в большем долгу они нас считали. Это была не беспристрастная точка зрения. Два или три раза за время этой длительной переписки мне приходилось протестовать в резких выражениях, в особенности против скверного обращения с нашими моряками, которые подвергались стольким опасностям, доставляя предметы снабжения войск в Мурманск и в Архангельск.

Однако почти неизменно в ответ на запугивание и упреки я «пожимал плечами терпеливо: терпение – девиз»[32] всех, кому приходится иметь дело с Кремлем. Кроме того, я всегда делал скидку на те тяжелые условия, в которых находились Сталин и его неустрашимый русский народ.

Позиция России в отношении Польши определяла на первой стадии наши взаимоотношения с Советами. Нападение немцев на Россию не явилось неожиданностью для польских кругов за границей. Начиная с марта 1941 года польское правительство в Лондоне получало сведения от польского подполья о сосредоточении германских войск на западных границах России. В случае войны неизбежно должны были произойти коренные перемены в отношениях между Советской Россией и польским правительством в эмиграции. Прежде всего встал бы вопрос о том, в какой мере могли бы быть пересмотрены относящиеся к Польше статьи нацистско-советского пакта, заключенного в августе 1939 года, так, чтобы при этом не было нарушено единство англо-русского военного союза. Когда миру стало известно о нападении немцев на Россию, восстановление польско-русских отношений, прерванных в 1939 году, приобрело большое значение. 5 июля в Лондоне при посредничестве Англии начались переговоры между двумя правительствами.

Польшу представлял премьер-министр ее правительства в эмиграции генерал Сикорский, Россию – советский посол Майский. У поляков было две цели – добиться признания Советским правительством, что раздел Польши, учиненный Германией и Россией в 1939 году, является теперь недействительным, а также освобождения Россией всех польских военнопленных и гражданских лиц, вывезенных в Советский Союз после оккупации Россией восточных районов Польши.

Эти переговоры продолжались весь июль и происходили в атмосфере холодности. Русские упорно отказывались взять на себя какое-либо определенное обязательство, которое отвечало бы пожеланиям поляков. Россия считала, что вопрос о ее западных границах не подлежит обсуждению. Можно ли было положиться на то, что она честно поступит в этом вопросе, когда закончатся военные действия в Европе, – что произойдет, быть может, в отдаленном будущем? Английское правительство с самого начала было поставлено перед дилеммой. Наше вступление в войну с Германией явилось прямым результатом наших гарантий Польше. Мы были обязаны поддерживать интересы нашего первого союзника. На этой стадии борьбы мы не могли признать законной оккупацию русскими польской территории в 1939 году. В это лето 1941 года, менее чем через две недели после того, как Россия оказалась на нашей стороне в борьбе против Германии, мы не могли заставить нашего нового союзника, очутившегося в большой опасности, отказаться хотя бы на бумаге от пограничных областей, которые он на протяжении ряда поколений считал жизненно важными для своей безопасности.

Положение было безвыходным. Вопрос о будущей судьбе польских территорий необходимо было отложить до лучших времен. На нас лежала неприятная обязанность рекомендовать генералу Сикорскому положиться на добросовестность Советского Союза при будущем урегулировании русско-польских отношений и не настаивать в данный момент на каких-либо письменных гарантиях относительно будущего. Я, со своей стороны, искренне надеялся, что, став в борьбе против Гитлера товарищами по оружию, союзные державы в конце концов окажутся в состоянии разрешить территориальные вопросы путем дружеского обсуждения за столом конференции. А в разгар битвы, в этот важный момент войны, все должно быть посвящено задаче увеличения общих военных усилий. В этой борьбе воскресшая польская армия, сформированная из многих тысяч поляков, находящихся сейчас в плену в России, должна была сыграть благородную роль. По этому вопросу русские, хотя и с осторожностью, выражали готовность пойти на соглашение.

30 июля, после многих ожесточенных споров, между польским и русским правительствами было достигнуто соглашение. Дипломатические отношения были восстановлены, и на русской территории должна была быть создана польская армия, подчиненная советскому Верховному Командованию. О границах не было упомянуто, если не считать общего заявления о том, что советско-германские договоры от 1939 года относительно территориальных изменений в Польше «утратили свою силу». В официальной ноте польскому правительству от 30 июля министр иностранных дел изложил нашу точку зрения:

«В связи с подписанием сегодня советско-польского соглашения я хочу воспользоваться случаем, чтобы поставить вас в известность, что в соответствии с условиями соглашения о взаимопомощи между Соединенным Королевством и Польшей от 25 августа 1939 года правительство его величества в Соединенном Королевстве не брало на себя никаких обязательств в отношении Союза Советских Социалистических Республик, которые затрагивали бы отношения между СССР и Польшей. Я хочу также заверить вас, что правительство его величества не признает никаких территориальных изменений, произведенных в Польше после августа 1939 года».

Иден процитировал эту ноту в тот же день в палате общин и добавил:

«В параграфе 1 советско-польского соглашения говорится, что Советское правительство признает утратившими силу советско-германские договоры 1939 года о территориальных изменениях в Польше. Позиция правительства его величества в этом вопросе была уже в общих чертах изложена премьер-министром в палате общин 5 сентября 1940 года, когда он заявил, что правительство его величества не намерено признавать какие-либо территориальные изменения, происшедшие без добровольного согласия заинтересованных сторон. Это относится и к тем территориальным изменениям, которые были произведены в Польше после августа 1939 года, о чем я соответственно уведомил польское правительство в своей официальной ноте».

Отвечая на вопрос, Иден в заключение сказал:

«Обмен нотами, которые я только что огласил для сведения палаты, не влечет за собой каких-либо гарантий границ со стороны правительства его величества».

Этим дело и кончилось. В течение осени поляки были заняты тяжелой задачей – собрать тех своих соплеменников, которым удалось выжить в концентрационных лагерях Советского Союза.

Мы приветствовали вступление России в войну, но немедленной пользы нам оно не принесло. Немецкие армии были столь сильны, что казалось, они могут в течение многих месяцев по-прежнему угрожать вторжением в Англию, ведя одновременно наступление в глубь России. Почти все авторитетные военные специалисты полагали, что русские армии вскоре потерпят поражение и будут в основном уничтожены. То обстоятельство, что Советское правительство допустило, чтобы его авиация была застигнута врасплох на своих аэродромах, и что подготовка русских к войне была далеко не совершенной, с самого начала поставило их в невыгодное положение. Сила Советского правительства, стойкость русского народа, неистощимые людские резервы, огромные размеры страны, суровая русская зима были теми факторами, которые в конечном счете сокрушили гитлеровские армии. Но ни один из этих факторов еще не сказался в 1941 году. Президента Рузвельта сочли очень смелым человеком, когда он в сентябре 1941 года заявил, что русские удержат фронт и что Москва не будет взята. Замечательное мужество и патриотизм русского народа подтвердили правильность этого мнения.

Действительно, вступление русских в войну отвлекло немецкую авиацию от налетов на Великобританию и уменьшило угрозу вторжения. Оно значительно облегчило наше положение на Средиземном море. Однако, с другой стороны, мы были вынуждены пойти на тяжелые жертвы и лишения. Мы только-только начали как следует вооружаться. Наши военные заводы наконец-то стали в больших количествах производить всевозможные виды вооружения. Наши армии в Египте и Ливии вели тяжелые бои и требовали вооружения самых последних образцов, прежде всего танков и самолетов. Английские армии, находившиеся в метрополии, с нетерпением ожидали давно обещанного современного, непрерывно усложнявшегося вооружения, и оно наконец-то стало поступать к ним в большом количестве. И вот в этот самый момент мы были вынуждены поступиться очень значительным количеством нашего вооружения и жизненно важных материалов всевозможного рода, включая каучук и нефть. На нас пало бремя организации конвоев судов для перевозки английских и в еще большей степени американских поставок и доставки этих конвоев в Мурманск и Архангельск, несмотря на все опасности и тяготы плавания в этих арктических водах.

Все американские поставки фактически выделялись из того, что уже было успешно доставлено или должно было быть доставлено нам самим через Атлантический океан, Для того чтобы выделить такое огромное количество материалов и обойтись без возрастающего потока американской помощи, не поставив тем самым под угрозу наши операции в Западной пустыне, нам пришлось свернуть все диктовавшиеся благоразумием приготовления к обороне Малаккского полуострова и нашей восточной империи и владений от непрерывно возраставшей угрозы со стороны Японии.

Отнюдь не желая хотя бы в малейшей степени оспаривать вывод, который подтвердит история, а именно, что сопротивление русских сломало хребет германских армий и роковым образом подорвало жизненную энергию германской нации, справедливо указать на то, что более года после вступления России в войну она нам казалась обузой, а не подспорьем[33]. Тем не менее мы были рады иметь во время войны эту могущественную нацию на нашей стороне, и все мы считали, что, даже если советским армиям придется отойти к Уральским горам, Россия все еще будет представлять огромную, а если она будет стойко продолжать войну, то в конечном счете и решающую силу.

Глава вторая

Африканская пауза. Тобрук

Генерал Окинлек принял командование на Среднем Востоке фактически 2 июля, а официально – 5 июля. Вступая в деловые отношения с новым командующим, я питал радужные надежды.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

1 июля 1941 года

«Вы вступаете на свой ответственный командный пост в период кризиса. После того как Вы ознакомитесь со всеми фактами, от Вас будет зависеть решение о том, следует ли возобновить наступление в Западной пустыне, и если следует, то когда. При этом Вам нужно в особенности учитывать положение в Тобруке, переброску противником подкреплений в Ливию, а также тот факт, что немцы временно поглощены своим вторжением в Россию. Вам также следует принять во внимание неприятные и опасные последствия замедления операций в Сирии и необходимость добиться определенных результатов на одном или на обоих этих фронтах. Вы должны решить, можно ли сочетать эти операции, и если да, то каким образом. Вам, разумеется, ясна вся неотложность этих вопросов. Мы будем рады получить от Вас ответ как можно раньше».

4 июля генерал Окинлек ответил на мое послание. Он согласился с тем, что, как только будет обеспечена безопасность Сирии, а вместе с этим восстановлено и наше положение в Ираке, можно будет рассмотреть вопрос о наступлении в Западной пустыне. Однако для достижения успеха потребуется соответствующее количество бронетанковых войск. Он полагал, что понадобится две, а возможно и три, бронетанковые дивизии и одна моторизованная. По соображениям, связанным со снабжением и управлением войсками, наступление с целью изгнать противника из Северной Африки придется вести по этапам. Первой задачей должно явиться отвоевание Киренаики, которое также придется осуществлять по этапам. В заключение генерал указывал, что одновременные действия в Западной пустыне и в Сирии «привели бы к неудаче на обоих фронтах».

Я решил, что следует полностью изложить нашу точку зрения.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

6 июля 1941 года

«1. Я согласен, что надо раньше покончить с Сирией. Мы, в Лондоне, всегда считали, что для того чтобы удержать или отвоевать Кипр, нам совершенно необходимо удерживать Сирию. Можно надеяться, что завершение операции в Сирии теперь не за горами и что Вас не опередят на Кипре. Мы полностью согласны, что обе эти операции должны быть предприняты до проведения наступательных действий в Западной пустыне. Это совершенно ясно после того, что произошло.

2. Тем не менее Западная пустыня остается этой осенью решающим театром военных действий для обороны долины Нила. Только после того как будут отвоеваны потерянные нами аэродромы в Восточной Киренаике, наши авиация и флот смогут возобновить успешные действия против судов, доставляющих снабжение противнику.

3. Генерал Уэйвелл указывал в своем письме от 18 апреля, что у него имеются обученные кадры танкистов для шести бронетанковых полков, ожидающие танков. Это сыграло основную роль в нашем решении о посылке «Тайгера». Кроме того, в настоящее время находится в пути вокруг мыса Доброй Надежды личный состав еще для трех бронетанковых полков. Таким образом, Ваша потребность в бронемашинах полностью нами сознается, хотя и Вы, и Уэйвелл подчеркиваете необходимость дополнительного обучения этих уже подготовленных бронетанковых частей. Мы считаем, что если Ваши мастерские будут функционировать соответствующим образом, к концу июля Вы будете иметь 500 крейсерских, пехотных и американских крейсерских танков, не считая значительного количества различных легких танков и бронемашин».

На это послание генерал ответил 15 июля, что он предполагает, как только будет возможно, отправить в качестве подкреплений на Кипр одну дивизию; что он вполне понимает необходимость отвоевать Киренаику, но что он не может быть уверен в том, удастся ли удержать Тобрук после сентября. Относительно обученного личного состава для шести бронетанковых полков он писал, что особенности и вооружение новых американских танков требуют изменения в их тактическом использовании и что потребуется время для их освоения. Он соглашался с тем, что к концу июля у него будет около 500 крейсерских, пехотных и американских танков.

Однако для любой операции необходим резерв, равный половине общего числа наличных танков: 25 процентов резервных танков необходимы для замены тех, что будут ремонтироваться в мастерских, и 25 процентов – для немедленного возмещения понесенных в бою потерь. Это было совершенно немыслимое условие. Подобный комфорт генералы могут иметь только на небесах. Но те, кто стремится к подобному комфорту, не всегда туда попадают. Окинлек подчеркивал, что потребуется значительное время как для индивидуальной и коллективной подготовки, так и для того, чтобы войска научились слаженно действовать, без чего невозможно достигнуть надлежащих результатов. Он полагал, что Север (имелось в виду немецкое наступление через Турцию, Сирию и Палестину) может скорее стать решающим фронтом, чем Западная пустыня.

Из приведенных выше телеграмм совершенно ясно, что у нас имелись серьезные расхождения во взглядах и в оценках. Это причинило мне жестокое разочарование. Первые принятые генералом решения также вызвали у меня недоумение. Благодаря упорным настояниям мне наконец удалось добиться отправки в Египет английской 50-й дивизии. Я болезненно реагировал на неприятельскую пропаганду, утверждавшую, что английская политика заключается в том, чтобы бросать в бой любые войска, кроме своих собственных, и таким образом избегать пролития крови подданных Соединенного Королевства. В действительности потери, понесенные англичанами на Среднем Востоке, включая Грецию и Крит, превосходили потери всех остальных наших войск, вместе взятых. Но принятая у нас номенклатура представляла факты в ложном свете. Индийские дивизии, в которых треть пехоты и вся артиллерия состояли из англичан, не именовались англо-индийскими дивизиями.

Бронетанковые дивизии, несшие на себе основную тяжесть боев, были целиком английскими, но это не явствовало из их названий. Многочисленные предписания о прибавлении слова «английский» не смогли преодолеть существующую практику, которая стала привычной. Многие батальоны английской 6-й дивизии приняли значительное участие в боях, но сформировать дивизию как единое целое в тогдашних напряженных условиях было невозможно, Это не было пустяком, Тот факт, что «английские» войска редко упоминались в боевых сводках, придавал оттенок правдоподобия вымыслам противника и вызывал неблагоприятные отклики не только в Соединенных Штатах, но и в Австралии. Я с нетерпением ожидал прибытия 50-й дивизии, так как считал это эффективным средством опровергнуть такие клеветнические слухи. Решение генерала Окинлека, который выбрал именно эту дивизию для отправки на Кипр, явно казалось неудачным и давало пищу для упреков, которым мы незаслуженно подвергались.

Начальники штабов в Англии были равным образом удивлены, исходя из военных соображений, что это великолепное соединение было использовано столь странным образом. Действительно, это трудно было согласовать с какими-либо стратегическими концепциями, доступными нашему пониманию.

Еще более серьезным было решение генерала Окинлека отложить все действия против Роммеля в Западной пустыне сначала на три, а в конечном счете более чем на четыре с половиной месяца. Проведенная Уэйвеллом 15 июня операция «Бэттл-экс» была оправдана тем, что, хотя нас несколько потрепали и мы отошли на свои исходные позиции, немцы оказались совершенно не в состоянии наступать в течение всего этого длительного периода. Роммель мог держаться лишь благодаря своей силе воли и престижу. Он не мог сделать что-либо большее, так как немецкие коммуникации, которым угрожал Тобрук, были недостаточны для доставки необходимых танковых подкреплений и даже боеприпасов для артиллерии. Снабжение его войск требовало от него такого напряжения, что численность их могла возрастать лишь постепенно. Учитывая эти обстоятельства, английская армия должна была бы непрерывно вынуждать его вести боевые действия. У нее имелись многочисленные шоссейные, железнодорожные и морские коммуникации, и она систематически и в гораздо больших масштабах, чем противник, получала подкрепления людьми и материалами.

Третьим его заблуждением мне казалась преувеличенная забота о нашем северном фланге. Этот фланг действительно требовал сугубой бдительности, и там необходимо было провести различные оборонительные мероприятия и соорудить сильные укрепленные линии в Палестине и Сирии. Однако положение в этом районе вскоре стало гораздо лучше, чем оно было в июне. Сирия была завоевана. Восстание в Ираке было подавлено. Все ключевые позиции в Западной пустыне удерживались нашими войсками. И самое главное, война между Германией и Россией вселила новую уверенность в Турцию.

Пока исход этой войны был неясен, можно было не опасаться того, что немцы потребуют пропуска своих армий через турецкую территорию. Усилиями англичан и русских Персия вскоре должна была быть привлечена на сторону союзников. Этого было достаточно, чтобы мы смогли продержаться зиму. А пока что вся обстановка говорила в пользу решительных действий в Западной пустыне.

Я не мог в это время не чувствовать некоторой натянутости со стороны генерала Окинлека, не способствовавшей интересам того дела, которому мы все служили. В книгах, написанных после войны, рассказывается о том, как нижестоящие, но влиятельные сотрудники оперативного штаба в Каире сожалели о решении отправить армию в Грецию.

Им не было известно, что генерал Уэйвелл с готовностью дал свое полное согласие на это предприятие, и еще в меньшей степени было им известно, в какой осторожной форме военный кабинет и начальники штабов поставили перед ним этот вопрос, почти вызывая его на отрицательный ответ. Считалось, что Уэйвелл был сбит с толку политиками и что все последовавшие затем несчастья были результатом того, что он их послушался. Теперь же в награду за свою покладистость он после всех своих побед был смещен в момент поражения. Я не сомневаюсь, что в этих кругах штаба придерживались того мнения, что новый командующий не должен допустить, чтобы его вовлекли в рискованные авантюры, что ему следует не торопиться и действовать наверняка. Подобные настроения вполне могли передаться генералу Окинлеку. Стало уже ясно, что посредством переписки многого не добьешься.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

23 июля 1941 года

«Все Ваши телеграммы, адресованные нам, и наши, посланные Вам, показывают, что мы должны переговорить лично. Начальники штабов очень этого желают. Если какие-либо неожиданные события на фронте не помешают Вам выехать, то мы надеемся, что Вы прибудете немедленно в сопровождении одного или двух офицеров штаба. Во время Вашего отсутствия, которое должно держаться в секрете, Вас будет заменять Блэми».

Окинлек охотно согласился приехать. Его непродолжительное пребывание в Лондоне оказалось во многом полезным. Он установил хорошие отношения с членами военного кабинета, с начальниками штабов и с военным министерством. Однако нам не удалось убедить его отказаться от решения устроить длительный перерыв, с тем чтобы подготовить образцовое наступление, назначенное на 1 ноября. Эта операция, которой было присвоено название «Крусейдер», должна была явиться самой крупной из всех, предпринимавшихся нами до сих пор. Он прямо-таки потряс моих военных советников представленной им подробной аргументацией. Сам же я не был убежден.

Однако неоспоримые способности генерала Окинлека, его умение убеждать, а также высокие личные качества этого человека, умеющего держаться с достоинством и внушить к себе уважение, создали у меня впечатление, что в конце концов он, возможно, и прав, а если даже и не прав, то все равно лучше него мы никого не найдем. Поэтому я согласился назначить наступление на ноябрь и приложил всю свою энергию, чтобы обеспечить успех этого наступления. Мы все крайне сожалели, что нам не удалось убедить его доверить руководство предстоящим сражением генералу Мэйтленду Вильсону. Он предпочел генерала Алана Кэннингхэма, который пользовался весьма высокой репутацией после недавних побед, одержанных им в Абиссинии. Нам ничего не оставалось, как примириться, а в этих случаях половинчатость не рекомендуется. Таким образом, одобрив принятое им решение, мы разделили с ним ответственность.

В настоящее время мы располагаем очень подробными сведениями о том, как высшее германское командование оценивало положение Роммеля. Оно чрезвычайно восхищалось его смелостью и невероятными успехами, которыми эта смелость была вознаграждена, но в то же время считало, что ему угрожает серьезная опасность. Ему было строжайшим образом запрещено идти на какой-либо дальнейший риск до того, как он получит значительные подкрепления. Его коммуникации растянулись на тысячу миль, до Триполи.

Правда, по крайней мере часть его подкреплений и предметов снабжения могла доставляться более коротким путем, через Бенгази, но на пути к обеим этим базам приходилось нести все возрастающие потери в морском транспорте. Численность английских войск, и без того уже значительно превосходившая численность войск противника, возрастала со дня на день. Превосходство танковых сил немцев сводилось только к качеству и организации. В воздухе они были слабее нас. Они испытывали большой недостаток в артиллерийских боеприпасах и очень боялась расстрелять весь свой запас. Тобрук представлялся им смертельной угрозой для тыла Роммеля: оттуда в любую минуту могла быть предпринята вылазка, в результате которой могли оказаться нарушенными его коммуникации.

В конце августа в ставке Гитлера на русском фронте состоялось совещание, в котором участвовали Кейтель и генерал Каваллеро. На этом совещании Кейтель заявил, что положение в Северной Африке нельзя считать устойчивым до тех пор, пока не будет взят Тобрук. Если транспортная связь с Африкой будет поддерживаться нормально, то германские войска, выделенные для этого наступления, будут готовы в середине сентября. Генерал Каваллеро ответил, что дуче приказал ускорить подготовку к наступлению на Тобрук. Было совершенно ясно, что итальянцы не сумеют подготовить наступление к середине сентября и что они, вероятно, будут готовы не ранее конца месяца.

На самом деле они не были готовы и в конце сентября. Ни немцы, ни итальянцы не были готовы и в октябре; не были они готовы и в ноябре.

Я описал те споры, которые велись по вопросу об отсрочке наступления, и в настоящих мемуарах хочу зафиксировать свое убеждение, что промедление продолжительностью в четыре с половиной месяца, которое допустил генерал Окинлек в своих действиях против неприятеля в Западной пустыне, было не только ошибкой, но и несчастьем.

В течение всей осады Тобрука его поддерживал морской флот, несмотря на постоянные и становившиеся все более мощными атаки авиации. Мы не могли обеспечить прикрытие порта истребителями, так как наши аэродромы находились теперь слишком далеко к востоку. Плавание по морю из Египта вскоре стало невозможным для обычных торговых судов, и все приходилось доставлять в безлунные ночи на эсминцах и на небольших кораблях. Начиная с июля, этот тобрукский «мост» получил большую поддержку в виде двух быстроходных минных заградителей «Эбдиел» и «Лейтона».

Помимо непрерывной доставки боеприпасов и снабжения приходилось производить массовые перевозки войск в осажденную крепость и из нее, а также доставку различного нового вооружения, включая танки. Морской флот доставил гарнизону в общей сложности 34 тысячи человек, 72 танка, 92 орудия и 34 тысячи тонн различных материалов. Кроме того, им было эвакуировано почти такое же количество войск, не считая раненых и военнопленных.

Выполняя эту тяжелую, но необходимую работу, морской флот понес следующие потери: были потоплены минный заградитель и 2 эсминца, а 22 других военных корабля и 18 судов были серьезно повреждены. Были также потоплены или получили повреждения 9 торговых судов и 2 госпитальных. Эти жертвы дали возможность гарнизону Тобрука выдерживать непрерывные атаки в течение 242 дней. В течение всего этого периода крепость играла видную и активную роль в осуществлении стратегического плана всей кампании, и в особенности приближавшегося наступления.

Глава третья

Моя встреча с Рузвельтом

В середине июля в Англию вторично прибыл Гарри Гопкинс с новой миссией от президента. Первое, о чем он со мной заговорил, было новое положение, создавшееся в результате вторжения Гитлера в Россию, и вопрос о том, как оно повлияет на все поставки по ленд-лизу из Соединенных Штатов, на которые мы рассчитывали. Во-вторых, беспокойство президента, вызванное докладом одного американского генерала, которому были даны все возможности для ознакомления с положением и который выразил сомнение в нашей способности отразить вторжение. В-третьих, вследствие этого усилились опасения президента, о которых уже говорилось, относительно разумности наших попыток оборонять Египет и Средний Восток. Не рискуем ли мы потерять все, пытаясь достичь слишком многого? И наконец, он затронул вопрос об организации тем или иным путем встречи между мной и Рузвельтом в том или ином месте в скором времени.

На этот раз Гопкинс был не один. В Лондоне находилось большое число высокопоставленных офицеров армии и флота Соединенных Штатов, якобы занимавшихся вопросами ленд-лиза, и, в частности, адмирал Гормли, который ежедневно вместе с сотрудниками военно-морского министерства трудился над проблемой Атлантики, определяя, какой вклад может внести в ее разрешение Америка. Вечером 24 июля я устроил совещание с группой Гопкинса и с начальниками штабов в моей резиденции на Даунинг-стрит, 10. Кроме адмирала Гормли, Гопкинса сопровождали генерал-майор Чэни, именовавшийся «специальным наблюдателем», и американский военный атташе бригадный генерал Ли. Присутствовал также Аверелл Гарриман, только что вернувшийся из поездки в Египет, где по моему распоряжению ему было показано все.

Гопкинс сказал, что «люди, занимающие руководящие посты в Соединенных Штатах и выносящие решения по вопросам обороны», считают, что Средний Восток является для Британской империи необороняемой позицией и что для удержания его приносятся огромные жертвы. По их мнению, окончательным и решающим сражением войны явится битва за Атлантику, и все внимание должно быть сосредоточено на ней. Президент, сказал он, более склонен оказать поддержку военным действиям на Среднем Востоке, потому что противника необходимо бить везде, где он будет обнаружен. Затем генерал Чэни изложил четыре проблемы, стоящие перед Британской империей, перечислив их в следующем порядке: оборона Соединенного Королевства и атлантических коммуникаций; оборона Сингапура и морских коммуникаций с Австралией и Новой Зеландией; оборона океанских коммуникаций вообще; и наконец, четвертое – оборона Среднего Востока. Все эти проблемы были важны, но он расположил их именно в этой последовательности. Генерал Ли согласился с генералом Чэни. Адмирал Гормли беспокоился о путях подвоза на Средний Восток на случай, если туда будет в большом количестве направляться американское вооружение. Не ослабит ли это битву за Атлантику?

Затем я попросил английских начальников штабов высказать их точку зрения. Начальник военно-морского штаба объяснил, почему в этом году он гораздо больше, чем в прошлом, уверен, что можно будет уничтожить вторгнувшуюся армию противника. Начальник штаба военно-воздушных сил показал, насколько сейчас английская авиация в сравнении с немецкой сильнее, чем в сентябре прошлого года, и рассказал о наших возросших за последнее время возможностях для нанесения ударов по портам вторжения. Начальник имперского генерального штаба также высказался в ободряющем духе, заявив, что армия несравненно сильнее сейчас, чем в сентябре прошлого года. Я взял слово для того, чтобы рассказать о специальных мерах, которые мы приняли для защиты аэродромов, учтя уроки Крита. Затем я попросил Дилла рассказать о Среднем Востоке. Он ярко изложил некоторые из тех причин, по которым нам необходимо было там оставаться.

По окончании заседания я почувствовал, что эти высказывания убедили наших американских друзей и что на них произвело сильное впечатление наше единодушие.

Хотя мы и были спокойны за оборону метрополии, тем не менее нельзя было сказать, что мы испытывали то же чувство в отношении Дальнего Востока, где на нас могла напасть Япония. Сэр Джон Дилл также был этим встревожен. У меня создалось впечатление, что для него Сингапур был важнее Каира. Это поистине трагическое положение, как если бы вам приходилось выбирать, кто должен быть убит – ваш сын или ваша дочь. Что касается меня, то я не мог поверить, чтобы какие-либо потери в Малайе могли составить хотя бы одну пятую того ущерба, который нанесла бы нам утрата Египта, Суэцкого канала и Среднего Востока. Я не мог допустить и мысли об отказе от борьбы за Египет и был готов заплатить за это любой ценой в Малайе. Этот взгляд разделяли и мои коллеги.

Я считал необходимым учредить также и на Дальнем Востоке пост государственного министра, который, находясь в тесном контакте с военным кабинетом, смог бы в какой-то степени облегчить бремя, лежащее на командующих и губернаторах, и помогать им в решении быстро накапливавшихся серьезных политических проблем. Дафф Купер, бывший тогда министром информации, 21 июля был назначен канцлером герцогства Ланкастерского и сменен на посту министра информации Бренданом Брэкеном. В начале августа Дафф Купер в сопровождении своей супруги леди Дианы отправился на Дальний Восток через Соединенные Штаты. Только в конце октября он представил свой доклад из Сингапура, куда наконец он прибыл.

В течение нескольких месяцев английское и американское правительства действовали в отношении Японии в полном согласии. В конце июля японцы завершили военную оккупацию Индокитая. Благодаря этому неприкрытому акту агрессии их войска заняли позиции, которые позволяли им ударить по англичанам в Малайе, по американцам на Филиппинах и по голландцам в Голландской Индии. 24 июля президент Рузвельт предложил японскому правительству в качестве первого шага по пути к общему урегулированию провести нейтрализацию Индокитая и вывести японские войска. Для того чтобы придать вес этим предложениям, президент издал указ заморозить все японские авуары в Соединенных Штатах. Это положило конец всякой торговле. Английское правительство предприняло подобные же меры, а через два дня их примеру последовала Голландия. Присоединение Голландии означало, что Япония одним ударом была лишена жизненно важных для нее поставок нефти.

Как-то днем в конце июля в сад на Даунинг-стрит пришел Гарри Гопкинс, и мы вместе сидели на солнышке. В разговоре он сказал, что президенту очень хотелось бы со мной встретиться в какой-либо уединенной бухте. Я сразу же ответил, что я убежден, что кабинет меня отпустит. Таким образом, вскоре обо всем была достигнута договоренность. В качестве места встречи была выбрана бухта Пласеншия на Ньюфаундленде. Встреча была назначена на 9 августа, и для этой цели был выделен наш новейший линкор «Принс ов Уэлс». Мне очень хотелось встретиться с Рузвельтом, с которым я вел уже в течение двух лет переписку, становившуюся все более и более дружественной. Кроме того, наше личное совещание еще больше подчеркнуло бы крепнущее сотрудничество Англии и Соединенных Штатов, встревожило бы наших врагов, заставило бы призадуматься Японию и ободрило бы наших друзей. Необходимо было также решить много вопросов относительно американского вмешательства в битву за Атлантику, о помощи России, о нашем собственном снабжении и прежде всего о возраставшей угрозе со стороны Японии.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

25 июля 1941 года

«Кабинет согласился на мой отпуск. Я собираюсь, если это Вам удобно, отплыть 4 августа, чтобы встретиться с Вами 8, 9 или 10-го числа. Нет необходимости сейчас точно устанавливать место встречи, которое должно оставаться в секрете. Военно-морское министерство сообщит о подробностях обычным путем. Со мной прибудут начальник морского штаба адмирал Паунд, начальник имперского генерального штаба Дилл и заместитель начальника штаба военно-воздушных сил Фримэн. С огромным нетерпением ожидаю наших переговоров, которые могут принести пользу будущему».

Я заявил Исмею:

«Вы и Портал должны оставаться здесь и следить за ходом дел».

Со мной также отправились: сэр Александр Кадоган из министерства иностранных дел, лорд Черуэлл, полковники Холлис и Джейкоб из министерства обороны и мой личный штат. Кроме того, нас сопровождал ряд высших офицеров технической и административной службы и планового управления. Президент сказал, что с ним вместе прибудут командующие вооруженными силами Соединенных Штатов и Сэмнер Уэллес из государственного департамента. Необходимо было сохранять строжайшую секретность, так как в то время в северной части Атлантического океана действовало множество немецких подводных лодок. Для обеспечения секретности президент, делавший вид, будто он совершает увеселительную прогулку на яхте, пересел в море на крейсер «Огаста», а его яхта для отвода глаз продолжала свое путешествие. Между тем Гарри Гопкинс, хотя он еще себя плохо чувствовал, получил разрешение Рузвельта полететь в Москву. Он совершил длительное, утомительное и опасное путешествие через Норвегию, Швецию и Финляндию, чтобы получить непосредственно от Сталина самые подробные сведения о положении и нуждах Советского Союза. Гопкинс должен был сесть на «Принс ов Уэлс» в Скапа-Флоу.

Целый специальный поезд потребовался для того, чтобы доставить всю нашу делегацию, в которую входила и большая группа шифровальщиков. Я присоединился к ним на станции близ Чекерса. В Скапа-Флоу мы пересели с эсминца на «Принс ов Уэлс».

4 августа, перед наступлением темноты, «Принс ов Уэлс», сопровождаемый эскортом эсминцев, вышел на широкие просторы Атлантики. Гарри Гопкинс выглядел совершенно измученным после своих длительных путешествий по воздуху и утомительных совещаний в Москве. Все же он был весел, как обычно, понемногу набирался сил во время нашего плавания и рассказывал мне о своей миссии.

Перед тем как отправиться в это путешествие, я решил, что лучше всего поручить лорду Бивербруку быть нашим представителем при разрешении всех вопросов, связанных с американскими поставками России. Я очень опасался потерять то, на что мы рассчитывали.

Мы прибыли к месту встречи в бухте Пласеншия на Ньюфаундленде в субботу 9 августа, в 9 часов утра.

Как только обе стороны обменялись обычным морским салютом, я отправился на борт «Огасты» и приветствовал президента Рузвельта, который принял меня со всеми почестями. Он стоял, опираясь на руку своего сына Эллиота, в то время как оркестр исполнял государственные гимны. Затем он приветствовал меня самым радушным образом. Я передал ему послание короля и представил членов своей группы. Затем начались переговоры между президентом и мной, Сэмнером Уэллесом и сэром Александром Кадоганом, а также между штабными офицерами. Эти переговоры продолжались почти непрерывно до конца нашего визита. Иногда они происходили с глазу на глаз, а иногда в более широком кругу.

В воскресенье утром 10 августа Рузвельт прибыл на линкор «Принс ов Уэлс» в сопровождении своих штабных офицеров и нескольких сот представителей личного состава военно-морского флота и морской пехоты Соединенных Штатов, чтобы присутствовать при богослужении на шканцах. Мы все восприняли это богослужение как чрезвычайно трогательное выражение единства веры двух наших народов, и никто из присутствовавших не забудет того зрелища, которое представляли собой этим солнечным утром переполненные людьми шканцы: кафедра символически задрапирована английским и американским флагами; американский и английский капелланы по очереди читают молитвы; высшие офицеры военно-морского флота, сухопутных войск и авиации Англии и Соединенных Штатов все выстроились позади президента и меня, тесные ряды английских и американских моряков совершенно смешались, те и другие пользуются одними молитвенниками и вместе горячо молятся и поют гимны, так хорошо знакомые всем им.

Это было великое мгновение. Но почти половине из певших моряков суждено было вскоре погибнуть.

Глава четвертая

Атлантическая Хартия

Во время одной из наших первых бесед президент Рузвельт сказал мне, что, по его мнению, было бы хорошо, если бы мы составили совместную декларацию, излагающую некоторые общие принципы, которые должны направлять нашу политику по общему пути. Ухватившись за это полезное предложение, я на следующий день, 10 августа, представил ему набросок такой декларации. Текст ее был следующим:

Совместная англо-американская декларация о принципах

«Президент Соединенных Штатов Америки и премьер-министр Черчилль, представляющий правительство его величества в Соединенном Королевстве, после совместного обсуждения и согласования мер по обеспечению безопасности своих стран от нацистско-германской агрессии и по устранению связанной с этим угрозы для всех народов сочли целесообразным обнародовать некоторые принципы, которые оба они принимают к руководству в определении своей политики и на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира.

Во-первых, их страны не стремятся к территориальным или другим приобретениям.

Во-вторых, они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов.

В-третьих, они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить. Они заинтересованы только в защите свободы слова и свободы мысли, без которых такой выбор будет лишь фикцией.

В-четвертых, они будут стремиться осуществить справедливое и равномерное распределение важнейших продуктов не только в пределах своих территориальных границ, но и между всеми странами мира.

В-пятых, они стремятся к такому миру, который не только навеки покончит с нацистской тиранией, но и при помощи эффективной международной организации даст возможность всем государствам и народам жить в безопасности в своих собственных границах и путешествовать по морям и океанам, не боясь беззаконного нападения и не испытывая необходимости содержать обременительные вооружения».

Учитывая все россказни о моих реакционных взглядах деятеля Старого Света и об огорчениях, якобы причиненных этим президенту, я рад возможности показать здесь, что первый набросок документа, который стал впоследствии называться «Атлантической хартией», по своему содержанию и духу был английским произведением, изложенным моими собственными словами.

11 августа обещало быть днем напряженной деятельности.

Во время нашей утренней встречи президент дал мне пересмотренный проект, который мы приняли за основу при обсуждении. Единственное серьезное изменение было внесено в четвертый пункт написанного мною текста (доступ к сырью). Президент хотел вставить слова: «без какой-либо дискриминации и на равных основаниях». Президент также предложил добавить еще два параграфа:

«В-шестых, они желают, чтобы такой мир обеспечил для всех безопасность на морях и океанах.

В-седьмых, они считают, что необходимо побудить все государства мира отказаться от применения силы. Поскольку никакой будущий мир не может быть сохранен, если государства, которые угрожают или могут угрожать применением силы за пределами своих границ, будут продолжать пользоваться сухопутными, морскими или воздушными вооружениями, они считают, что такие страны должны быть разоружены. Они будут поощрять все другие осуществимые мероприятия, которые облегчат миролюбивым народам невыносимое бремя вооружений».

Прежде чем мы приступили к обсуждению этого документа, президент заявил, что, по его мнению, примерно 14 августа, одновременно в Вашингтоне и в Лондоне, должно быть опубликовано краткое заявление о том, что президент и премьер-министр совещались в открытом море; что их сопровождали сотрудники их штабов, которые разрабатывали планы оказания помощи демократическим странам в соответствии с законом о ленд-лизе; и что эти совещания военных руководителей отнюдь не были связаны с принятием каких-либо новых обязательств на будущее, помимо тех, что санкционированы актом конгресса.

Далее в заявлении должно было говориться, что премьер-министр и президент обсудили некоторые принципы, касающиеся мировой цивилизации, и разработали согласованное заявление по этому поводу. Я возражал против того, чтобы в этом заявлении подчеркивалось отсутствие каких-либо обязательств. Германия сейчас же за это ухватится, и это явится источником глубокого разочарования для нейтральных стран и для побежденных. Нам это также не понравится. Поэтому я очень надеялся, что президент ограничит заявление положительной его частью, в которой говорилось об оказании помощи демократическим странам, тем более что он застраховал себя ссылкой на закон о ленд-лизе. Президент согласился с этим.

Затем последовало подробное обсуждение пересмотренного текста декларации. Мы быстро пришли к соглашению по поводу некоторых незначительных изменений. Основные трудности представляли пункты 4 и 7, в особенности первый из них. В отношении этого пункта я сразу же указал, что слова «без какой-либо дискриминации» могут быть истолкованы как ставящие под сомнение Оттавские соглашения, а я ни в коем случае не мог на это пойти. Этот текст придется, конечно, согласовать с английским правительством, а если представлялось желательным сохранить существующую формулировку, то и с правительствами доминионов. Я питал мало надежд на то, что он будет принят. Сэмнер Уэллес указал, что в этом вся суть дела и что этот параграф является воплощением того идеала, к которому государственный департамент стремился в течение последних девяти лет.

Тут я не мог не сказать об опыте англичан, которые в течение 80 лет придерживались принципа свободы торговли в условиях непрерывного повышения американских тарифов. Мы разрешили максимальный импорт во все наши колонии. Даже каботажное плавание вокруг Великобритании было открыто для конкуренции всех стран мира. Все, что мы получили взамен, это последовательное повышение американских протекционистских тарифов. Уэллес был, по-видимому, несколько озадачен. Затем я сказал, что если можно будет вставить слова «соблюдая должным образом свои существующие обязательства», слова «без какой-либо дискриминации» убрать, а слово «торговля» заменить словом «рынки», то я смогу представить этот текст правительству его величества с некоторой надеждой на то, что он может быть принят. На президента это явно произвело впечатление. Он больше ни разу не настаивал на этом пункте.

Что касается общих фраз в пункте 7, то я указал, что, хотя я принимаю этот текст, общественное мнение Англии будет разочаровано отсутствием какого-либо намерения учредить международную организацию для поддержания мира после войны. Я пообещал попробовать найти подходящую формулировку и в конце дня предложил президенту дополнить вторую фразу словами: «впредь до установления более широкой надежной системы всеобщей безопасности».

Между руководителями военно-морского флота и армии также происходили непрерывные совещания, и во многом они пришли к соглашению. Я обрисовал президенту опасность немецкого вторжения на Пиренейский полуостров и рассказал о наших планах противодействия этому путем оккупации Канарских островов. Мы называли это операцией «Пилигрим».

Затем мы в тот же день занялись Дальним Востоком. Введение экономических санкций 26 июля вызвало смятение в Токио. Никто из нас, пожалуй, не сознавал силы их действия. Принц Коноэ сразу же попытался возобновить дипломатические переговоры, и 6 августа адмирал Номура, специальный японский посол в Вашингтоне, представил государственному департаменту проект общего урегулирования. Япония брала на себя обязательство не продвигаться дальше в Юго-Восточной Азии и предложила эвакуировать Индокитай по урегулированию «китайского инцидента» (так японцы называли свою шестилетнюю войну против Китая). В свою очередь Соединенные Штаты должны были восстановить торговые отношения с Японией и помочь ей получить все необходимое ей сырье из стран юго-западной части Тихого океана. Было совершенно ясно, что это лишь красивые слова, посредством которых Япония рассчитывала получить все что можно в настоящий момент и не дать ничего в будущем. Несомненно, это были самые лучшие предложения, которые Коноэ мог получить от своего кабинета. Нам не было смысла за столом совещания на «Огасте» обсуждать общие вопросы. В моей телеграмме, отправленной с совещания Идену, все это подробно излагается.

Премьер-министр – министру иностранных дел

11 августа 1941 года

«С Японией дело обстоит следующим образом:

1. Президент не так давно предложил Японии провести нейтрализацию, Индокитая и Сиама при совместных гарантиях Соединенных Штатов, Японии, Англии, Китая и других. Японцы в своем ответе, который будет вам передан, как только будут отправлены более срочные телеграммы, соглашаются в принципе воздержаться от каких-либо посягательств на Сиам и вывести войска из Индокитая, но они добавляют ряд условий, которые являются совершенно неприемлемыми. Например, отвод войск должен произойти после урегулирования китайского инцидента, то есть после удушения Чан Кайши. Затем они требуют признания доминирующего положения Японии в этих районах; они также требуют, чтобы Соединенные Штаты отказались от всяких дальнейших военных приготовлений в этих районах, и стремятся добиться отмены экономических санкций.

2. Президент считает, что нужно вступить в переговоры по поводу этих неприемлемых условий и, таким образом, добиться отсрочки примерно на 30 дней, в течение которых мы могли бы улучшить свои позиции в районе Сингапура, а японцы были бы обречены на бездействие. Но он хочет выдвинуть условие, чтобы японцы за это время не продвигались дальше и не использовали Индокитай в качестве базы для нападения на Китай. Он также полностью сохранит в силе экономические меры, направленные против Японии. Мало надежд на успех этих переговоров, но президент считает, что выиграть месяц будет полезно. Я, разумеется, указал, что японцы обманут его и попытаются перерезать коммуникации в Бирме. Однако вы можете быть уверены, что они считают целесообразным начать переговоры на основе этих принципов и ввиду того, что произошло между Соединенными Штатами и Японией, придется примириться с этим.

3. В ходе этих переговоров президент возобновит свои предложения о нейтрализации Сиама и Индокитая.

4. В конце ноты, которую президент вручит японскому послу по возвращении из своего путешествия, то есть примерно через неделю, он добавит следующий абзац, взятый из моего наброска: «Любое дальнейшее продвижение Японии в юго-западной части Тихого океана вызовет ситуацию, при которой правительство Соединенных Штатов будет вынуждено принять ответные меры, даже если это может привести к войне между Соединенными Штатами и Японией». Он также добавит кое-что о том, что, поскольку Советский Союз, как это совершенно ясно, является дружественной державой, правительство Соединенных Штатов не останется безразличным и к любому подобному конфликту в северо-западной части Тихого океана.

5. Я считаю, что это вполне приемлемо и что мы к этому должны присоединиться и постараться заручиться также полной поддержкой Голландии, ибо японцы либо не примут условий, поставленных президентом, а именно, продолжение экономических санкций и никакого дальнейшего продвижения с японской стороны и никакого вторжения в Сиам, или же, наоборот, они будут продолжать свои военные действия, но их дипломатия будет лгать на этот счет.

В этом случае условия, упомянутые в последнем абзаце, который только что цитировался (в параграфе 4), вступят в действие с огромной силой, и параллельные декларации дадут себя знать в полной мере. Советское правительство следует также держать в курсе событий. Возможно, опасно сообщать китайцам, что мы для них делаем, но их можно заверить в общих выражениях, что мы всегда помним об их безопасности, что бы мы ни делали.

6. Ввиду всего этого я считаю, что мы должны поддержать предлагаемый курс и что об этом следует сообщить доминионам и разъяснить им, что это очень большой шаг по пути к пресечению японской агрессии совместными усилиями».

12 августа, примерно в полдень, я отправился к президенту, чтобы согласовать с ним окончательный текст декларации. Я ознакомил президента с новой редакцией пункта 4, предложенной кабинетом, но он предпочел формулировку, о которой мы уже договорились, и я не стал больше настаивать на этом вопросе. Он охотно согласился вставить дополнительный пункт о социальном обеспечении, которого желал кабинет. Была достигнута договоренность о замене некоторых слов, и, наконец, декларация приобрела свою окончательную форму.

Совместная декларация президента и премьер-министра

12 августа 1941 года

«Президент Соединенных Штатов Америки и премьер-министр Черчилль, представляющий правительство его величества в Соединенном Королевстве, после совместного обсуждения сочли целесообразным обнародовать некоторые общие принципы национальной политики их стран – принципы, на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира:

1) их страны не стремятся к территориальным или другим приобретениям;

2) они не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов;

3) они уважают право всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить; они стремятся к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем;

4) соблюдая должным образом свои существующие обязательства, они будут стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны, великие или малые, победители или побежденные, имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран;

5) они стремятся добиться полного сотрудничества между всеми странами в экономической области с целью обеспечить для всех более высокий уровень жизни, экономическое развитие и социальное обеспечение;

6) после окончательного уничтожения нацистской тирании они надеются на установление мира, который даст возможность всем странам жить в безопасности на своей территории, а также обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды;

7) такой мир должен предоставить всем возможность свободно, без всяких препятствий плавать по морям и океанам;

8) они считают, что все государства мира должны по соображениям реалистического и духовного порядка отказаться от применения силы. Поскольку никакой будущий мир не может быть сохранен, если государства, которые угрожают или могут угрожать агрессией за пределами своих границ, будут продолжать пользоваться сухопутными, морскими и воздушными вооружениями, они считают, что впредь до установления более широкой и надежной системы всеобщей безопасности такие страны должны быть разоружены. Они будут также помогать и поощрять все другие осуществимые мероприятия, которые облегчат миролюбивым народам избавление от бремени вооружения».

Важное и далеко идущее значение этой совместной декларации было совершенно очевидно. Уже один тот факт, что Соединенные Штаты, остававшиеся еще формально нейтральными, опубликовали подобную декларацию совместно с воюющей державой, был поразителен. Включение в нее упоминания об «окончательном уничтожении нацистской тирании» (это было заимствовано из фразы, имевшейся в моем первоначальном проекте) было равносильно вызову, который в обычное время повлек бы за собой военные действия. Наконец, не менее поразительной особенностью был реализм последнего параграфа, содержащего ясный и недвусмысленный намек на то, что после войны Соединенные Штаты будут разделять с нами управление миром до установления лучшего порядка.

Мы с президентом составили также совместное послание Сталину.

У. Черчилль и Ф. Рузвельт – И. В. Сталину

15 августа 1941 года

«Мы воспользовались случаем, который представился при обсуждении отчета г-на Гарри Гопкинса по его возвращении из Москвы, для того чтобы вместе обсудить вопрос о том, как наши две страны могут наилучшим образом помочь Вашей стране в том великолепном отпоре, который Вы оказываете нацистскому нападению. Мы в настоящее время работаем совместно над тем, чтобы снабдить Вас максимальным количеством тех материалов, в которых Вы больше всего нуждаетесь. Многие суда с грузом уже покинули наши берега, другие отплывают в ближайшем будущем.

Мы должны теперь обратить наше внимание на рассмотрение политики, рассчитанной на более длительное время, ибо предстоит еще пройти большой и трудный путь до того, как будет достигнута та полная победа, без которой наши усилия и жертвы были бы напрасными.

Война идет на многих фронтах, и, до того как она окончится, могут возникнуть еще новые боевые фронты. Наши ресурсы хотя и огромны, тем не менее они ограничены, и речь должна идти о том, где и когда эти ресурсы могут быть наилучшим образом использованы в целях максимального содействия нашим общим усилиям. Это относится» равным образом как к военному снаряжению, так и к сырью.

Потребности и нужды Ваших и наших вооруженных сил могут быть определены лишь в свете полной осведомленности о многих фактах, которые должны быть учтены в принимаемых нами решениях. Для того чтобы мы все смогли принять быстрые решения по вопросу о распределении наших общих ресурсов, мы предлагаем подготовить совещание в Москве, на которое мы послали бы высокопоставленных представителей, которые могли бы обсудить эти вопросы непосредственно с Вами. Если предложение о таком совещании встретит Ваше одобрение, то мы хотим поставить Вас в известность, что впредь до принятия этим совещанием решений мы будем продолжать по возможности быстрее отправлять Вам снабжение и материалы.

Мы полностью сознаем, сколь важно для поражения гитлеризма мужественное и стойкое сопротивление Советского Союза, и поэтому мы считаем, что в этом деле планирования программы распределения наших общих ресурсов на будущее мы должны действовать при любых обстоятельствах быстро и без промедления».

Плавание до Исландии прошло без каких-либо происшествий, хотя в одном месте нам пришлось изменить курс ввиду сообщения о том, что поблизости находятся немецкие подводные лодки. На этом участке пути наш эскорт состоял из двух американских эсминцев, на одном из которых был лейтенант Франклин Д. Рузвельт-младший, сын президента.

«Принс ов Уэлc» прибыл в Исландию утром в субботу 16 августа и бросил якорь в Хвальс-фиорде, откуда мы на эсминце отправились в Рейкьявик. Когда я прибыл в порт, большая толпа собравшихся оказала мне удивительно теплый и шумный прием, и дружеские приветствия повторялись повсюду, как только люди узнавали о нашем присутствии. Наивысшего подъема это изъявление чувств достигло при нашем отъезде во второй половине дня. Нас провожали такими криками и рукоплесканиями, какие, я уверен, редко слышались на улицах Рейкьявика.

Когда наступила темнота, мы отплыли, направляясь в Скапа-Флоу. На следующий день, 17 августа, мы встретились со смешанным караваном из 73 судов, направлявшимся в Англию. Все суда находились в полном порядке и в прекрасном состоянии после успешного плавания через Атлантический океан. Это было приятное зрелище. Мы прибыли в Скапа-Флоу без дальнейших происшествий рано утром 18 августа, а на следующий день я уже снова был в Лондоне.

Глава пятая

Наша помощь России

Прошло два месяца с начала боев на русском фронте. Немецкие армии нанесли ужасные удары, но теперь проявилась и другая сторона медали. Несмотря на понесенные страшные потери, русские продолжали упорно и стойко сопротивляться. Их солдаты стояли насмерть, а их армии обретали опыт и мастерство. За линиями немецких фронтов появились партизаны, которые повели жестокую войну против немцев, нарушая их коммуникации. Захваченная противником русская железнодорожная сеть оказалась непригодной; шоссейные дороги не выдерживали интенсивного движения немецкого транспорта, а двигаться без дорог после дождя было часто невозможно. Транспортные средства уже начинали изнашиваться. Оставалось едва три месяца до прихода страшной русской зимы. Может ли за это время быть взята Москва? А если она будет взята, то окажется ли этого достаточно? Вот в чем был роковой вопрос. Хотя Гитлер все еще находился в приподнятом настроении после победы под Киевом, немецкие генералы уже ясно могли ощущать, что их прежние дурные предчувствия оправдываются. В ходе операций на фронте, который сейчас стал решающим, произошла четырехнедельная задержка. Задача «уничтожения войск противника в Белоруссии», которая была поставлена перед центральной группой армий, все еще не была выполнена.

Но по мере того как наступала осень и приближался решающий кризис на русском фронте, советские требования к нам делались все более настойчивыми.

Лорд Бивербрук вернулся из Соединенных Штатов, где ему удалось еще больше стимулировать и без того уже мощные силы, содействовавшие огромному увеличению промышленного производства. Теперь он стал в военном кабинете поборником помощи России. Он оказал ценные услуги в этой области. Когда мы вспоминаем, каких трудов стоило нам подготовить сражение в Ливийской пустыне, наше глубокое беспокойство относительно Японии, которое бросало свою тень на все наши действия в Малайе и на Дальнем Востоке, а также о том, что все посылавшееся в Россию урывалось из того, что было жизненно необходимо Англии, становится ясно, как важно было, что кто-то столь ревностно отстаивал русские требования в наших высших военных кругах. Я старался сохранять в уме представление о надлежащих пропорциях и разделял свои тяготы с моими коллегами. Нам пришлось пойти на неприятный риск: поставить под удар свою собственную безопасность и свои планы ради нашего нового союзника – угрюмого, ворчливого, жадного и еще так недавно безразлично относившегося к тому, выживем мы или нет[34].

Возвращаясь на родину из Исландии, я решил, что после того, как Бивербрук и Аверелл Гарриман вернутся из Вашингтона и мы сможем изучить все перспективы нашего вооружения и снабжения, им следует отправиться в Москву и предложить там все, что мы можем выделить. Происходили длительные и мучительные обсуждения подробностей нашего совместного предложения от 16 августа. Военное, военно-морское министерства и министерство авиации восприняли это так, как будто бы с них живьем сдирали шкуру.

Тем не менее мы собрали сообща максимум того, что было в наших силах, и согласились на переадресование очень значительной доли необходимых нам самим американских поставок ради того, чтобы внести эффективный вклад в дело обороны Советов. 28 августа я предложил своим коллегам направить в Москву лорда Бивербрука. Члены кабинета охотно согласились, чтобы он обсудил этот вопрос со Сталиным, а президент Рузвельт считал, что его хорошо сможет представлять Гарриман.

Поэтому я информировал лорда Бивербрука:

Премьер-министр – лорду Бивербруку

30 августа 1941 года

«Я хочу, чтобы вы отправились в Москву вместе с Гарриманом, чтобы договориться о долгосрочных поставках русским армиям. Это можно осуществить почти исключительно за счет американских ресурсов, хотя у нас имеется каучук, сапоги и т. д. Необходимо сделать большой новый заказ в Соединенных Штатах. Темпы поставок, разумеется, лимитируются портами и недостатком судов. Когда весной будут проложены вторые пути узкоколейной дороги от Басры к Каспийскому морю, эта дорога станет важным путем подвоза. Наш долг и наши интересы требуют оказания всей возможной помощи русским, даже ценой серьезных жертв с нашей стороны. Однако мы не сможем ее предоставить в большом масштабе до середины или до конца 1942 года, а основные планы придется отнести к 1943 году. Ваша задача будет состоять в том, чтобы не только содействовать разработке планов оказания помощи России, но также обеспечить, чтобы мы сами не были при этом обескровлены; и даже если вы окажетесь под влиянием атмосферы в России, то я здесь, в Англии, 6yfry совершенно непреклонен. Я, однако, уверен, что вы самый подходящий человек для этого дела, а чутье широкой публики уже это санкционировало».

В качестве предварительного сообщения об этой миссии я обрисовал положение в общих чертах в письме к Сталину.

Премьер-министр Черчилль – премьеру Сталину

30 августа 1941 года

«Я стремился найти какой-либо путь для оказания помощи Вашей стране в ее великолепном сопротивлении впредь до осуществления рассчитанных на более длительный период мероприятий, по поводу которых мы ведем переговоры с Соединенными Штатами Америки и которые послужат предметом Московского совещания. Г-н Майский заявил, что испытывается сильная нужда в самолетах-истребителях ввиду Ваших тяжелых потерь. Мы ускоряем отправку 200 самолетов «Томагавк», о которых я телеграфировал в своем последнем послании. Наши две эскадрильи в составе 40 «Харрикейнов» должны прибыть в Мурманск около 6 сентября.

Вы понимаете, я уверен, что самолеты-истребители составляют основу обороны метрополии. Кроме того, мы стремимся достичь преобладания в воздухе в Ливии, а также снабдить Турцию, с тем чтобы привлечь ее на нашу сторону. Тем не менее я мог отправить еще 200 «Харрикейнов», что составило бы в общей сложности 440 истребителей, если бы ваши пилоты могли эффективно их использовать. Речь идет о самолетах «Харрикейн», вооруженных восемью – двенадцатью пулеметами. Мы нашли, что эти самолеты весьма смертоносны в действии. Мы могли бы послать в Архангельск 100 штук теперь и вскоре вслед за тем две партии по 50 штук вместе с механиками, инструкторами, запасными частями и оборудованием. Тем временем могли бы быть приняты меры, чтобы начать ознакомление Ваших пилотов и механиков с новыми моделями, если Вы их прикомандируете к нашим эскадрильям в Мурманске. Если Вы сочтете, что это принесет пользу, соответственные распоряжения будут даны отсюда; исчерпывающая объяснительная записка по техническим вопросам передается по телеграфу через нашу авиационную миссию.

Известие о том, что персы решили прекратить сопротивление, весьма приятно. При всей важности защиты нефтяных источников целью нашего вступления в Персию было в еще большей степени стремление установить еще один сквозной путь к Вам, который не может быть перерезан. Имея это в виду, мы должны реконструировать железную дорогу от Персидского залива до Каспийского моря и обеспечить ее бесперебойную работу, используя дополнительное железнодорожное оборудование, доставляемое из Индии.

Министр Иностранных Дел передал г-ну Майскому для представления Вам примерные условия, на которых мы хотели бы заключить соглашение с Персидским Правительством с тем, чтобы иметь дело с дружественным народом и не быть вынужденными тратить несколько дивизий только на охрану железной дороги. Продовольствие посылается из Индии, и если персы подчинятся, то мы возобновим платежи за нефть, причитающиеся в настоящее время Шаху. Мы приказали нашему авангарду продвигаться вперед с тем, чтобы наши силы встретились с Вашими в месте, которое будет установлено командующими где-либо между Хамаданом и Казенном. Было бы хорошо, чтобы весь мир знал, что британские и советские вооруженные силы действительно подали друг другу руки. По нашему мнению, было бы лучше, чтобы ни мы, ни Вы не вступали в Тегеран в настоящее время, ибо нам нужен лишь сквозной путь. Мы устраиваем крупный базисный склад в Басре и надеемся построить там хорошо оборудованный тепловодный порт для приема грузов из Америки, которые таким путем наверняка достигнут районов Каспийского моря и Волги.

Не могу не выразить вновь восхищения британского народа великолепной борьбой русских армий и русского народа против нацистских преступников. На генерала Макфарлана произвело чрезвычайно большое впечатление все, что он видел на фронте. Нам предстоят очень тяжелые дни, но и Гитлер не проведет приятной зимы при нашей все более увеличивающейся бомбардировке с воздуха. Мне доставило удовольствие весьма твердое предупреждение, сделанное Японии Вашим Превосходительством относительно товаров, прибывающих через Владивосток. Президент Рузвельт при встрече со мной был как будто расположен к тому, чтобы занять твердую позицию в случае дальнейших агрессивных действий со стороны Японии, будь то на юге или в северо-западной части Тихого океана, и я поспешил заявить, что он может рассчитывать на нашу поддержку в случае войны. Мне очень хотелось бы оказать большую поддержку генералу Чан Кайши, чем мы были в силах оказать до сих пор. Мы не хотим войны с Японией, и я уверен, что ее можно предотвратить тем, что мы поставим этих людей, которых разделяют разногласия и которые далеко не уверены в самих себе, перед перспективой образования самой мощной коалиции».

Вечером 4 сентября меня посетил Майский, чтобы передать ответ Сталина. Это было его первое личное послание после июля.

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

3 сентября 1941 года

«Приношу благодарность за обещание, кроме обещанных раньше 200 самолетов-истребителей, продать Советскому Союзу еще 200 истребителей. Не сомневаюсь, что советским летчикам удастся освоить их и пустить в дело.

Должен, однако, сказать, что эти самолеты, которые, как видно, могут быть пущены в дело не скоро и не сразу, а в разное время и отдельными группами, не смогут внести серьезных изменений на восточном фронте. Они не смогут внести серьезных изменений не только вследствие больших масштабов войны, требующих непрерывной подачи большого количества самолетов, но главным образом потому, что за последние три недели положение советских войск значительно ухудшилось в таких важных районах, как Украина и Ленинград.

Дело в том, что относительная стабилизация на фронте, которой удалось добиться недели три назад, в последние недели потерпела крушение вследствие переброски на восточный фронт свежих 30 – 34 немецких пехотных дивизий и громадного количества танков и самолетов, а также вследствие большой активизации 20 финских дивизий и 26 румынских дивизий. Немцы считают опасность на Западе блефом и безнаказанно перебрасывают с Запада все свои силы на Восток, будучи убеждены, что никакого второго фронта на Западе нет и не будет. Немцы считают вполне возможным бить своих противников поодиночке: сначала русских, потом англичан.

В итоге мы потеряли больше половины Украины и, кроме того, враг оказался у ворот Ленинграда. Эти обстоятельства привели к тому, что мы потеряли Криворожский железорудный бассейн и ряд металлургических заводов на Украине, эвакуировали один алюминиевый завод на Днепре и другой алюминиевый завод в Тихвине, один моторный и два самолетных завода на Украине, два моторных и два самолетных завода в Ленинграде, причем эти заводы могут быть приведены в действие на новых местах не ранее как через семь-восемь месяцев.

Все это привело к ослаблению нашей обороноспособности и поставило Советский Союз перед смертельной угрозой.

Здесь уместен вопрос: каким образом выйти из этого более чем неблагоприятного положения?

Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30 – 40 немецких дивизий, и одновременно обеспечить Советскому Союзу 30 тысяч тонн алюминия к началу октября с. г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков (малых или средних).

Без этих двух видов помощи Советский Союз либо потерпит поражение, либо будет ослаблен до того, что потеряет надолго способность оказывать помощь своим союзникам своими активными действиями на фронте борьбы с гитлеризмом.

Я понимаю, что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, как бы она ни была нежелательной.

Дело с Ираном, действительно, вышло неплохо. Совместные действия британских и советских войск предрешили дело. Так будет и впредь, поскольку наши войска будут выступать совместно. Но Иран только эпизод. Судьба войны будет решаться, конечно, не в Иране.

Советский Союз, так же как и Англия, не хочет войны с Японией. Советский Союз не считает возможным нарушать договоры, в том числе и договор с Японией о нейтралитете. Но, если Япония нарушит этот договор и нападет на Советский Союз, она встретит должный отпор со стороны советских войск.

Наконец, разрешите принести благодарность за выраженное Вами чувство восхищения действиями советских войск, ведущих кровопролитную войну с разбойничьими ордами гитлеровцев за наше общее освободительное дело».

Советский посол, которого сопровождал Иден, беседовал со мной полтора часа. Он с горечью подчеркнул, что в течение последних одиннадцати недель Россия фактически одна выносит на своих плечах всю тяжесть немецкого натиска. Русские армии отражают нападение невиданных масштабов. Он сказал, что не хотел бы прибегать к драматическим выражениям, но это может явиться поворотным пунктом истории. Если Советская Россия будет побеждена, каким образом мы сможем выиграть войну? Майский в волнующих выражениях подчеркнул исключительную тяжесть кризиса, создавшегося на русском фронте, и его слова вызвали у меня сочувствие. Но когда я вдруг почувствовал в его призыве о помощи скрытую угрозу, я рассердился.

Я сказал послу, которого знал много лет:

«Вспомните, что еще четыре месяца назад мы, на нашем острове, не знали, не выступите ли вы против нас на стороне немцев. Право же, мы считали это вполне возможным. Но даже тогда мы были убеждены в нашей конечной победе. Мы никогда не считали, что наше спасение в какой-либо мере зависит от ваших действий. Что бы ни случилось и как бы вы ни поступили, вы-то не имеете никакого права упрекать нас».

Так как я разгорячился, говоря об этом, то посол воскликнул:

«Пожалуйста, спокойнее, мой дорогой господин Черчилль!»

Но после этого его тон заметно изменился.

Дальнейшая часть нашей беседы была посвящена вопросам, уже затрагивавшимся в телеграфной переписке. Посол просил о немедленной высадке на побережье Франции или Нидерландов. Я изложил те военные соображения, по которым это было невозможно, а также объяснил, что это не принесло бы облегчения России. Я сказал, что провел сегодня пять часов, изучая вместе с нашими специалистами способы значительного увеличения пропускной способности Трансперсидской железной дороги. Я говорил о миссии Бивербрука – Гарримана и о нашем решении предоставить все материалы, которые мы сможем выделить или доставить. Наконец мы с Иденом сказали ему, что мы со своей стороны готовы дать финнам ясно понять, что мы объявим им войну, если они продвинутся в Россию далее своих границ 1918 года. Майский не мог, разумеется, отказаться от своего призыва о немедленном открытии второго фронта, и дальнейшие споры по этому поводу были бесполезны.

Я немедленно проконсультировался с кабинетом по поводу вопросов, затронутых в этой беседе, и в тот же вечер отправил ответ Сталину:

Премьер-министр Черчилль – премьеру Сталину

6 сентября 1941 года

«1. Я сразу же отвечаю в духе Вашего послания. Хотя мы не остановились бы ни перед какими усилиями, в настоящее время нет никакой возможности осуществить такую британскую акцию на Западе (кроме акции в воздухе), которая позволила бы до зимы отвлечь германские силы с восточного фронта. Нет также никакой возможности создать второй фронт на Балканах без помощи Турции. Я хочу, если Ваше Превосходительство того пожелает, изложить Вам все те основания, которые привели начальников штабов к такому заключению. Эти основания уже были обсуждены сегодня с Вашим Послом на особом совещании, в котором приняли участие я и начальники штабов. Акция, ведущая лишь к дорогостоящей неудаче, – как бы похвальны ни были ее мотивы – может быть полезна только Гитлеру.

2. Информация, имеющаяся в моем распоряжении, создает у меня впечатление, что германское вторжение уже миновало высшую точку своего напряжения, ибо зима принесет Вашим героическим армиям передышку (это, однако, мое личное мнение).

3. По вопросу о снабжении. Мы прекрасно сознаем тяжелые потери, понесенные русской промышленностью, и приложим все усилия к тому, чтобы Вам помочь. Я телеграфирую Президенту Рузвельту с целью ускорить прибытие сюда, в Лондон, миссии Гарримана, и мы попытаемся еще до Московской конференции сообщить Вам о количестве самолетов и танков, которые мы совместно обещаем Вам посылать ежемесячно вместе с поставками резины, алюминия, сукна и прочего. Со своей стороны мы готовы посылать Вам из британской продукции половину того ежемесячного количества самолетов и танков, которые Вы просите. Мы надеемся, что США будут удовлетворять вторую половину Ваших потребностей. Мы приложим все усилия к тому, чтобы начать Вам отправку снабжения немедленно.

4. Мы уже отдали приказы о снабжении персидской железной дороги подвижным составом, с тем чтобы поднять ее нынешнюю пропускную способность с двух поездов в каждую сторону в сутки до ее полной пропускной способности, а именно до 12 поездов в каждую сторону в сутки. Это будет достигнуто к весне 1942 года, до какового срока пропускная способность будет постепенно увеличиваться. Паровозы и вагоны из Англии будут посылаться вокруг мыса Доброй Надежды после переоборудования их на нефтяное топливо. Вдоль железной дороги будет развита система водоснабжения. Первые 48 паровозов и 400 вагонов вот-вот должны быть отправлены.

5. Мы готовы выработать с Вами совместные планы. Будут ли британские армии достаточно сильны для того, чтобы осуществить вторжение на европейский континент в 1942 году, зависит от событий, которые трудно предвидеть. По всей вероятности, можно будет оказать Вам содействие на Крайнем Севере, когда там наступит полярная ночь. Мы надеемся довести наши армии на Среднем Востоке до трех четвертей миллиона человек к концу этого года и затем до миллиона к лету 1942 года. Как только германо-итальянские силы будут уничтожены в Ливии, эти войска смогут включиться в фронт на Вашем южном фланге и, как можно надеяться, повлиять на Турцию в смысле соблюдения ею по крайней мере честного нейтралитета. Тем временем мы будем продолжать бомбардировать Германию с воздуха с возрастающей силой, будем также держать моря открытыми и бороться за свою жизнь.

6. В первом абзаце Вашего послания Вы употребили слово «продать». Мы не смотрим на дело с этой точки зрения и никогда не думали об уплате. Было бы лучше, если бы всякая помощь, оказанная Вам нами, покоилась на той же самой базе товарищества, на какой построен американский закон о займе-аренде, то есть без формальных денежных расчетов. Мы охотно готовы оказать в полную меру наших сил всяческое давление на Финляндию, включая немедленное официальное уведомление ее, что мы объявим ей войну, если она пойдет дальше своих старых границ. Мы просим также США предпринять все возможные шаги, чтобы повлиять на Финляндию».

Я считал все это настолько важным, что одновременно, находясь еще под свежим впечатлением, отправил следующую телеграмму президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

5 сентября 1941 года

«Советский посол вручил вчера вечером мне и Идену прилагаемое послание и в туманных выражениях говорил о серьезности положения и о том переломном значении, которое будет иметь наш ответ. Хотя ничто из сказанного им не дает повода для такого предложения, мы не могли избавиться от впечатления, что они, возможно, думают о сепаратном мире. Кабинет счел целесообразным послать прилагаемый ответ. Надеюсь, Вы не будете возражать против нашего упоминания о возможной американской помощи. Я чувствую, что этот момент может оказаться решающим. Мы можем сделать только то, что в наших силах.

С наилучшими пожеланиями...»

Наш посол в Москве, вполне естественно, в самых сильных выражениях поддержал советский призыв. Ему я также послал ответ, который, как я полагал, должен был вооружить его аргументами на будущее.

Премьер-министр – Стаффорду Криппсу

5 сентября 1941 года

«1. Если бы было возможно произвести какую-либо успешную диверсию на французском или на нидерландском побережье, которая вынудила бы немцев отозвать войска из России, то мы отдали бы об этом приказ, не считаясь с самыми тяжелыми потерями. Все наши генералы убеждены в том, что это кончится только кровопролитными боями, в результате которых мы будем отброшены, а если нам удастся закрепиться на небольших плацдармах, то через несколько дней их все равно придется оставить. Побережье Франции укреплено до предела, и у немцев до сих пор еще больше дивизий на Западе, чем у нас в Великобритании[35], причем они располагают сильной поддержкой с воздуха. У нас нет такого количества судов, которое необходимо для переброски большой армии на Европейский континент, если только мы не растянем эту переброску на много месяцев. Отвлечение наших флотилий для выполнения подобной операции парализовало бы поддержку армий на Среднем Востоке и полностью прекратило бы наше судоходство в Атлантическом океане. Это могло бы привести к проигрышу битвы за Атлантику, а также к голоду и гибели Британских островов. Ничто из того, что мы можем сделать сейчас или могли бы сделать в прошлом, не могло бы повлиять на борьбу, ведущуюся на Восточном фронте. Начиная с первого дня германского нападения на Россию я непрестанно требовал от начальников штабов, чтобы они изучили все возможные виды операций. Они единодушно придерживаются тех взглядов, которые я изложил здесь.

2. Когда Сталин говорит о фронте на Балканах, Вы должны помнить о том, что даже при имевшемся у нас тогда на Средиземном море количестве судов нам потребовалось семь недель для переброски в Грецию двух дивизий и одной бронетанковой бригады и что с тех пор, как нас вытеснили оттуда, все греческие, а также многие из островных аэродромов были заняты немецкой и итальянской авиацией и совершенно недосягаемы для наших истребителей прикрытия. Я удивлен, что забыты потери, понесенные нашим торговым и военным флотом при эвакуации из Греции и с Крита. Сейчас мы находимся в гораздо худших условиях, чем тогда, а наши военно-морские силы уменьшились.

3. Когда Вы говорите о «сверхчеловеческих усилиях», то Вы подразумеваете, как я полагаю, такие усилия, которые преодолевают пространство, время и географию. К сожалению, мы всем этим не располагаем.

4. Положение на Западе было бы совершенно иным, если бы существовал французский фронт, так как я не сомневаюсь, что в этом случае вторжение в Россию было бы невозможно ввиду тех мощных контратак, которые могли бы быть немедленно предприняты. Не хочется отвечать упреками на упреки, но ведь не мы виноваты, что Гитлер получил возможность разбить Польшу, прежде чем бросить свои войска на Францию, и разбить Францию, прежде чем бросить их на Россию.

5. 440 самолетов-истребителей, которые мы взяли из наших серьезно уменьшившихся резервов, конечно, не много в сравнении с потерями, понесенными русской авиацией. Однако для нас это мучительная и опасная жертва. Налеты английской авиации продолжаются днем и ночью с максимальным для нас напряжением, а тот факт, что воздушные бои над побережьем Франции не дают перевеса ни той, ни другой стороне, свидетельствует о том, что немцы еще располагают на Западе значительными военно-воздушными силами.

6. Ничто из того, что мы могли бы сделать сейчас или в прошлом, не могло бы повлиять на ужасное сражение, происходящее на русском фронте. Еще можно договориться о подготовке к кампании 1942 года. Путь, который удалось установить через Персию, будет использоваться до предела, и все, что можно взять и отправить из английских ресурсов и из тех американских ресурсов, которые в противном случае попали бы в Англию, будет отправлено как можно скорее. Я настоятельно прошу президента Рузвельта прислать сюда Гарримана как можно раньше, с тем чтобы русские знали, на какую помощь они могут рассчитывать в 1942 году для возмещения потерь, понесенных их военной промышленностью, и соответственно могли составить свои планы. Я отправляю сегодня ответ на телеграмму Сталина, а настоящее послание предназначается исключительно для вашего собственного руководства. Я вполне понимаю чувства, которые вы испытываете, наблюдая вблизи агонию России, но ни сочувствие, ни эмоции не могут опровергнуть те факты, которым нам приходится смотреть в лицо».

В ответ на один из вопросов Сталина я послал следующую телеграмму нашему послу в Москве:

Премьер-министр – Стаффорду Криппсу, Москва

15 сентября 1941 года

«Прошу Вас сообщить Сталину от имени премьер-министра, что мы собираемся поставить 5 тысяч тонн алюминия из Канады, как только будет закончена подготовка к отправке, а затем будем отправлять ежемесячно 2 тысячи тонн. Первые партии прибудут через Владивосток, если только русское правительство не предпочтет отправку через Персию».

15 сентября я получил еще одну телеграмму от Сталина:

Премьер Сталин – премьер-министру

13 сентября 1941 года

«Я изложил в своем последнем послании мнение Правительства СССР о создании второго фронта как основного средства улучшения нашего общего дела. В ответ на Ваше послание, где Вы вновь подчеркиваете невозможность создания в данный момент второго фронта, я могу лишь повторить, что отсутствие второго фронта льет воду на мельницу наших общих врагов.

Я не сомневаюсь, что Английское Правительство желает победы Советскому Союзу и ищет путей для достижения этой цели. Если создание второго фронта на Западе в данный момент, по мнению Английского Правительства, представляется невозможным, то, может быть, можно было бы найти другое средство активной военной помощи Советскому Союзу против общего врага? Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25 – 30 дивизий в Архангельск или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции. Это была бы большая помощь. Мне кажется, что такая помощь была бы серьезным ударом по гитлеровской агрессии.

Приношу благодарность за обещание ежемесячной помощи со стороны Англии алюминием, самолетами и танками.

Я могу лишь приветствовать, что Английское Правительство думает оказать эту помощь не в порядке купли-продажи самолетов, алюминия и танков, а в порядке товарищеского сотрудничества.

Надеюсь, что Английское Правительство получит немало случаев убедиться в том, что Правительство СССР умеет достойным образом оценить помощь своего союзника.

Два слова о записке посла Великобритании в Москве г-на Криппса, переданной В. М. Молотову 12 сентября 1941 года. В этой записке сказано: «В случае, если Советское Правительство будет вынуждено уничтожить свои военно-морские суда в Ленинграде, чтобы предотвратить переход этих судов в руки неприятеля, Правительство Его Величества признает требование Советского Правительства после войны об участии Правительства Его Величества в замене уничтоженных таким образом судов».

Советское Правительство понимает и ценит готовность Английского Правительства возместить частично ущерб, который будет нанесен Советскому Союзу в случае уничтожения советских кораблей в Ленинграде. Не может быть сомнения, что в случае необходимости советские корабли в Ленинграде действительно будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии».

Я отправил на это послание самый лучший ответ, какой только мог.

Премьер-министр – премьеру Сталину

19 сентября 1941 года

«1. Очень благодарен за Ваше послание. Миссия Гарримана прибыла в полном составе и занята работой с утра до вечера с лордом Бивербруком и его сотрудниками. Целью является изучение всего вопроса о ресурсах с тем, чтобы можно было выработать сообща с Вами конкретную программу месячных поставок по всем имеющимся маршрутам и тем самым оказать Вам по возможности помощь в возмещении ущерба, причиненного Вашей военной промышленности. По идее Президента Рузвельта этот первый план должен охватить период до конца июня, но мы, естественно, будем продолжать оказывать Вам помощь до достижения победы. Я надеюсь, что совещание может открыться в Москве 25-го сего месяца, но это не должно предаваться гласности до тех пор, пока все участники не прибудут благополучно к месту назначения. О маршрутах и средствах передвижения будет сообщено позже.

2. Я придаю большое значение вопросу об открытии сквозного пути от Персидского залива до Каспия не только по железной дороге, но и по автомобильной магистрали, к постройке которой мы надеемся привлечь американцев с их энергией и организационными способностями. Лорд Бивербрук сможет объяснить весь план снабжения и перевозок: он находится в самых дружественных отношениях с г-ном Гарриманом.

3. Все возможные театры войны, на которых мы бы могли осуществить военное сотрудничество с Вами, были подвергнуты рассмотрению со стороны штабов. Наиболее благоприятные возможности представляются, несомненно, на обоих флангах – на северном и южном. Если бы мы могли действовать с успехом в Норвегии, то это оказало бы сильное влияние на позицию Швеции, но в настоящее время мы не располагаем ни военными силами, ни судовым тоннажем для осуществления этого проекта. Что касается Юга, то значение Турции чрезвычайно велико: если можно заручиться помощью Турции, то в нашем распоряжении окажется добавочная мощная армия. Турция хотела бы присоединиться к нам, но боится, и не без основания. Возможно, что, обещая ей помощь значительными британскими вооруженными силами и поставку технических средств, в которых Турция испытывает недостаток, можно оказать на нее решающее влияние. Мы изучим с Вами любую другую форму действенной поддержки, ибо единственная цель заключается в том, чтобы привести в действие против общего врага максимальные силы.

4. Я вполне согласен, что возмещение ущерба русскому флоту должно последовать в первую очередь за счет Германии. Победа, несомненно, предоставит в наше распоряжение крупные германские и итальянские военные суда, и, по нашему мнению, таковые явились бы наиболее подходящими для возмещения потерь русского флота».

Тем временем в Лондоне закончились переговоры между Бивербруком и Гарриманом, и 22 сентября англо-американская миссия по снабжению отправилась на крейсере «Лондон» из Скапа-Флоу через Северный Ледовитый океан в Архангельск, откуда она должна была вылететь в Москву. От этой миссии зависело многое. Я снабдил лорда Бивербрука общими инструкциями, которые были одобрены моими коллегами по военному кабинету, входившими в комитет обороны. Кроме того, я дал лорду Бивербруку следующее письмо для личной передачи Сталину:

Премьер-министр – премьеру Сталину

21 сентября 1941 года

«Уважаемый Премьер Сталин,

Британская и Американская миссии уже выехали, и это письмо будет вручено Вам лордом Бивербруком. Лорд Бивербрук пользуется полнейшим доверием кабинета и является одним из моих самых старых и близких друзей. Он установил самые тесные отношения с г-ном Гарриманом, который является замечательным американцем, преданным всем своим сердцем победе общего дела. Они изложат Вам все, что нам удалось выработать в результате весьма тщательной консультации между Великобританией и Соединенными Штатами.

Президент Рузвельт решил, что наши предложения должны в первую очередь касаться месячных квот материалов, которые мы отправим Вам в течение девяти месяцев в период от октября 1941 года до июня 1942 года включительно. Вы имеете право знать точно, что мы можем поставлять из месяца в месяц, чтобы Вы могли наиболее выгодно распределить Ваши резервы.

Американские предложения ограничены пока концом июня 1942 года, но я не сомневаюсь, что впоследствии обе страны смогут поставить значительно большее количество, и Вы можете быть уверены, что мы приложим все усилия, чтобы компенсировать, насколько возможно, тяжелые потери, которые потерпела Ваша военная промышленность в результате нацистского вторжения. Я не хочу предвосхищать того, что лорд Бивербрук должен будет сказать по этому вопросу.

Вы увидите, что до конца июня 1942 года поставки идут почти полностью за счет британской продукции или продукции, которую Соединенные Штаты предоставят нам в качестве наших собственных закупок или согласно закону о передаче взаймы или в аренду. Соединенные Штаты были исполнены решимости предоставить нам фактически все свои экспортные излишки, и для них нелегко обеспечить в течение этого времени новые эффективные источники снабжения. Я надеюсь, что производство Соединенных Штатов получит дальнейший значительный импульс и что к 1943 году мощная промышленность Америки полностью развернется в соответствии с нуждами войны.

Что касается нашего участия, то мы не только значительно увеличим свой вклад из нашей существующей, заранее спланированной продукции, но также попытаемся добиться от нашего народа дальнейших усилий для удовлетворения наших общих потребностей. Вы, однако, согласитесь, что наша армия и ее снабжение, которое было спланировано, составляют, может быть, только одну пятую или одну шестую Вашей или германской армий. Наш первый долг и потребность заключаются в том, чтобы держать моря открытыми, а наш второй долг – достигнуть, решительного превосходства в воздухе. Это основные требования, предъявляемые к людским ресурсам, составляющим на Британских островах 44 000 000. Мы никогда не можем надеяться иметь армию или военную промышленность, которые можно было бы сравнить с армией и военной промышленностью великих континентальных военных держав. Тем не менее мы сделаем все возможное, чтобы помочь Вам.

Генерал Исмей, который является моим личным представителем в Комитете начальников штабов и полностью осведомлен о всей нашей военной политике, уполномочен изучить с Вашими командующими любые планы практического сотрудничества, о которых может возникнуть мысль.

Если мы сможем очистить от врага наш западный фланг в Ливии, мы будем иметь значительные силы, как воздушные, так и сухопутные, для совместных действий на южном фланге русского фронта.

Мне кажется, что если бы удалось побудить Турцию к сопротивлению германским требованиям о пропуске войск или, еще лучше, если бы она вступила в войну на нашей стороне, то это было бы наиболее быстрой и эффективной помощью нам. Я уверен, что Вы придадите этому должное значение.

Я всегда разделял Ваши симпатии к китайскому народу в его борьбе за защиту своей родной земли от японской агрессии. Разумеется, мы не хотим добавлять Японию к числу наших врагов, но позиция Соединенных Штатов, как она выяснилась из моего совещания с Президентом Рузвельтом, уже заставила Японское Правительство придерживаться более трезвых взглядов. Я поспешил заявить от имени Правительства Его Величества, что если Соединенные Штаты будут втянуты в войну с Японией, то Великобритания немедленно выступит на их стороне. Я думаю, что все наши три страны должны, насколько возможно, продолжать оказывать помощь Китаю и что эта помощь может принять значительные размеры, не вызывая объявления войны со стороны Японии.

Нет сомнения, что нашим народам предстоит длительный период борьбы и страданий, но я питаю большие надежды на то, что Соединенные Штаты вступят в войну в качестве воюющей стороны, и если так, то я уверен, что нам надо будет только проявить выдержку для того, чтобы победить.

Я надеюсь, что в ходе войны огромные массы народов Британской Империи, Советского Союза, Соединенных Штатов и Китая, которые вместе составляют две трети всего человечества, выступят против своих врагов; и я уверен, что путь, по которому они пойдут, приведет к победе.

Шлю искренние пожелания успехов русским армиям и уничтожения нацистских тиранов...»

28 сентября наша миссия прибыла в Москву. Ее приняли холодно, и совещания проходили отнюдь не в дружественной атмосфере. Можно было подумать, что мы были виноваты в том тяжелом положении, в котором сейчас очутился Советский Союз. Советские генералы и должностные лица не давали никакой информации своим американским и английским коллегам. Они даже не сообщили им, на какой основе были исчислены потребности русских в наших драгоценных военных материалах. Членам миссии не было оказано никакого официального приема почти до последнего вечера, когда их пригласили на обед в Кремль. Не следует думать, что подобные встречи между людьми, занятыми самыми серьезными делами, не могут помочь ходу дела. Наоборот, неофициальный обмен мнениями создает ту атмосферу, которая позволяет достичь соглашения. Но сейчас подобного настроения почти не чувствовалось и можно было подумать, что это мы приехали просить об одолжении.

2 октября президент сообщил мне об американских планах дальнейшего производства танков и самолетов. С июля 1942 года по январь 1943 года Соединенные Штаты будут выделять ежемесячно 1200 танков для Англии и России, а в течение следующих шести месяцев – 2 тысячи ежемесячно. Американская миссия в Москве получила указание обещать русским 400 танков в месяц с 1 июля, а по прошествии этого срока, после обсуждения с нашими представителями, – большее количество.

Соединенные Штаты будут в состоянии выполнить эти увеличившиеся обязательства, так как они удваивают производство танков и будут выпускать свыше 2500 танков в месяц.

Президент также сообщил мне, что он принял меры для поставки России в период между 1 июля 1942 года и 1 июля 1943 года 3600 самолетов первой линии, помимо и сверх того количества, о котором уже была достигнута договоренность.

В конце концов в Москве было достигнуто дружественное соглашение. Был подписан протокол, устанавливающий размеры поставок, которые Великобритания и Соединенные Штаты смогут выделить России в период с октября 1941 года по июль 1942 года. Это влекло за собой значительное нарушение наших военных планов, осуществление которых и без того уже было значительно затруднено из-за мучительного недостатка вооружения. Вся тяжесть пала на нас, потому что мы должны были не только отдавать свою собственную продукцию, но также обходиться без наиболее важного вооружения, которое американцы при других обстоятельствах послали бы нам.

Ни американцы, ни мы не давали никаких обещаний относительно транспортировки этих поставок по трудным и опасным океанским и арктическим путям. Ввиду оскорбительных упреков, которые сделал Сталин, когда мы сказали, что конвоям не следует отплывать до тех пор, пока не сойдет лед, надо отметить, что мы гарантировали только то, что материалы будут

«предоставлены Англией и Соединенными Штатами в местах их производства».

Преамбула протокола заканчивалась словами:

«Великобритания и Соединенные Штаты окажут помощь в перевозке этих материалов в Советский Союз и помогут осуществить их доставку».

Премьер-министр – премьеру Сталину

«Я был рад узнать от лорда Бивербрука об успехе трехсторонней конференции, состоявшейся в Москве. «Bis dat qui cito dat»[36]. Мы намерены обеспечить непрерывный цикл конвоев, которые будут отправляться с промежутками в десять дней. Следующие грузы находятся уже в пути и прибудут в Архангельск 12 октября: 20 тяжелых танков, 193 истребителя (предоктябрьской квоты). Следующие грузы отправляются 12 октября и намечены к доставке 29-го: 140 тяжелых танков, 100 самолетов типа «Харрикейн», 200 транспортеров для пулеметов типа «Брен», 200 противотанковых ружей с патронами, 50 пушек калибром в 42 мм со снарядами. Следующие грузы отправляются 22-го: 200 истребителей, 120 тяжелых танков. Из этого следует, что вся октябрьская квота самолетов и 280 танков прибудут в Россию к 6 ноября. Октябрьская квота транспортеров для пулеметов типа «Брен», противотанковых ружей и пушек калибром в 42 мм для танков прибудет в октябре. 20 танков были погружены для провоза через Персию и 15 будут немедленно отправлены из Канады через Владивосток.

Таким образом, общее число отправленных танков составит 315, то есть на 19 штук меньше нашей полной квоты. Это количество будет восполнено в ноябре. Вышеупомянутая программа не включает снабжения из Соединенных Штатов.

При организации этого регулярного цикла конвоев мы рассчитываем, что Архангельск будет принимать главную часть поставок. Я предполагаю, что эта часть работы уже производится».

Хотя генерал Исмей имел все полномочия и был достаточно компетентен для обсуждения и разъяснения советским руководителям военного положения во всех его вариантах, Бивербрук и Гарриман решили не усложнять своей задачи вопросами, по которым не могло быть достигнуто соглашения. Поэтому переговоры на эту тему в Москве не велись. Неофициально русские продолжали требовать немедленного открытия второго фронта и, казалось, оставались совершенно глухи ко всем доводам, доказывавшим его невозможность. Оправданием их являлись страдания, которые они переживали. В основном все это приходилось выносить нашему послу.

Я продолжал поддерживать нашего посла в тех многочисленных испытаниях и трудностях, которые ему приходилось выносить, выполняя в одиночестве свою тяжелую задачу.

Премьер-министр – Стаффорду Криппсу, Куйбышев

28 октября 1941 года

«1. Я вполне сочувствую Вашему трудному положению, а также России в ее страданиях. Они, несомненно, не имеют права упрекать нас. Они сами подписали свой приговор, когда, заключив пакт с Риббентропом, дали возможность Гитлеру наброситься на Польшу и этим развязали войну. Они лишили себя эффективного второго фронта, когда допустили уничтожение французской армии. Если бы до 22 июня они заранее проконсультировались с нами, можно было бы принять ряд мер для того, чтобы раньше оказать ту огромную помощь вооружением, которую мы сейчас предоставляем им.

Однако до нападения на них Гитлера мы не знали, будут ли они сражаться, и если будут, то на чьей стороне. Мы оставались в одиночестве в течение целого года. Если бы мы подверглись вторжению и были уничтожены в июле или августе 1941 года или умерли от голода в этом году во время битвы за Атлантику, они отнеслись бы к этому совершенно безразлично. Если бы они выступили, когда немцы напали на Балканы, многое можно было бы сделать, но они предоставили Гитлеру выбирать по своему усмотрению время и противников. То, что правительство с подобным прошлым обвиняет нас в попытке завоевания территорий в Африке или в том, что мы стараемся получить преимущества в Персии за их счет или что мы готовы «сражаться до последнего русского солдата», на меня совершенно не действует. Если они питают какие-либо подозрения в отношении нас, то только потому, что в душе они сознают свою вину и упрекают себя».

Моя жена очень переживала, видя, что невозможность оказания нами военной помощи России все больше и больше беспокоила и огорчала народ по мере того, как проходил месяц за месяцем, а немецкие армии лавиной катились через степи. Я сказал ей, что о втором фронте не может быть и речи, и единственное, что мы будем в состоянии сделать в течение долгого времени, – это посылать в большом количестве все виды снабжения. Мы с Иденом поддержали ее попытку выяснить, не удастся ли собрать путем добровольной подписки средства на оказание медицинской помощи. Это уже было начато английским Красным Крестом и обществом Сент Джонс, и эта объединенная организация предложила моей жене возглавить кампанию «Помощи России». В конце октября она по их поручению выпустила свое первое обращение:

«В нашей стране нет ни одного человека, который не был бы взволнован до глубины души ужасной драмой, происходящей сейчас в России. Мы поражены мощью русского сопротивления и искусством, с которым оно ведется. Мы искренне восхищаемся доблестью, стойкостью и патриотическим самопожертвованием русского народа. Но, пожалуй, больше всего нас потрясли муки огромного количества людей, внушившие нам ужас и сострадание.

Среди материалов, которые мы уже послали в Россию, имеются 53 комплекта хирургических инструментов для неотложных операций, 30 комплектов аппаратуры для переливания крови, 70 тысяч различных хирургических игл и один миллион таблеток нового лекарства. Это лекарство является чудесным антисептическим средством, которое революционизировало лечение многих болезней, вызываемых микробами. Кроме того, мы отправили полтонны фенацетина и около 7 тонн гигроскопической ваты. Но это, разумеется, только начало.

Мы объявили, что ставим своей целью собрать один миллион фунтов стерлингов. Сделаны первые успешные шаги. Наши фонды уже достигают 370 тысяч фунтов стерлингов, а сбор денег проводится всего 12 дней. Наши всемилостивейшие и любимые король и королева, послав на прошлой неделе еще 3 тысячи фунтов стерлингов Красному Кресту, выразили желание, чтобы тысяча фунтов из этого их совместного дара была направлена в фонд помощи России. Они дали нам достойный пример.

Многое зависит от предпринимателей, и я хотела бы сказать следующее: всюду, где предприниматель находит возможность организовать сбор средств, рабочие охотно вносят свои еженедельные пенсы. Таким образом, все мы, от короля и королевы до самого скромного трудящегося и земледельца, можем принять участие в этом деле доброй воли и милосердия. Среди обитателей хижин и дворцов, среди тех, кто может выделить всего несколько пенсов, и таких богатых и щедрых жертвователей, как лорд Наффилд, который имеет возможность прислать чек на 50 тысяч фунтов стерлингов, есть миллионы людей, которые пожелают внести свою лепту в эту дань русскому народу».

Сейчас же последовали великодушные отклики. В течение следующих четырех лет моя жена с энтузиазмом и ответственностью посвящала себя этой задаче. В общей сложности из взносов как богатых, так и бедных было собрано около 8 миллионов фунтов стерлингов. Многие состоятельные люди делали щедрые взносы, но основная часть денег поступала за счет еженедельных отчислений народных масс. Таким образом, благодаря мощной организации Красного Креста и Сент Джонс медикаменты, хирургический инструментарий, различные предметы ухода за больными и всевозможное специальное оборудование, несмотря на тяжелые потери, которые несли во время плавания в Арктике конвои, доставлялись непрерывным потоком через опасные ледяные моря доблестным русским армиям и народу.

Глава шестая

Персия и Средний Восток

Лето и осень 1941 года

Необходимость доставлять Советскому правительству вооружение и различного рода материалы исключительные трудности арктического пути наряду с будущими стратегическими возможностями сделали весьма желательным открытие широчайших коммуникаций с Россией через Персию. Персидские нефтепромыслы являлись важнейшим военным фактором. В Тегеране обосновалась активная и многочисленная германская миссия, и престиж Германии был высок. Подавление мятежа в Ираке и англо-французская оккупация Сирии, осуществленные с большим трудом, сорвали выполнение восточного плана Гитлера. Мы были рады возможности объединиться с русскими и предложили им провести совместную кампанию. Я не без некоторой тревоги решался на персидскую войну, но доводы в ее пользу были неотразимы. Я был очень рад тому, что генерал Уэйвелл находится в Индии и сможет руководить оттуда военными операциями.

11 июля 1941 года кабинет поручил начальникам штабов рассмотреть вопрос о желательности действий в Персии совместно с русскими в случае, если персидское правительство откажется выслать германскую колонию, подвизавшуюся в этой стране. 18 июля они рекомендовали занять твердую позицию по отношению к персидскому правительству. Этой же точки зрения решительно придерживался генерал Уэйвелл.

Начальники штабов считали, что операцию следует ограничить югом и что для захвата нефтепромыслов нам понадобится по меньшей мере одна дивизия, поддержанная небольшой авиационной частью. Эти силы пришлось бы перебросить из Ирака, где у нас и без того не хватало войск даже для поддержания внутренней безопасности. В заключение они указывали, что, если войска придется послать в Персию в ближайшие три месяца, их нужно будет заменить силами со Среднего Востока.

Я не был уверен в том, что этой персидской операции было обеспечено координированное планирование, необходимое для ее конечного успеха. Поэтому 31 июля я распорядился создать для этой цели специальный комитет при лорде – председателе Совета.

Этот комитет сообщал мне о результатах своей работы, одобренной военным кабинетом. Из послания комитета от 6 августа явствовало, что персы не пойдут навстречу нашим пожеланиям относительно изгнания из страны германских агентов и резидентов и что нам придется прибегнуть к силе. Следующим этапом должна была стать координация наших дипломатических и военных планов с планами русских. 13 августа Иден принял в министерстве иностранных дел Майского, и был согласован текст наших соответственных нот Тегерану. Этот дипломатический шаг должен был явиться нашим последним словом. Майский заявил министру иностранных дел, что «после представления меморандумов Советское правительство будет готово предпринять военные действия, но оно сделает это лишь вместе с нами».

По получении этих известий 19 августа я написал:

«Я считаю точку зрения русских разумной, и нам следовало бы выступить вместе с ними, пока еще есть время».

Теперь мы обязались действовать. Если бы сопротивление персов оказалось более сильным, чем предполагалось, мы должны были изучить возможность отправки дополнительных подкреплений в район Среднего Востока.

Ввиду упорства персидского правительства генерал Куинэн, командовавший силами в Ираке, получил 22 июля приказ быть готовым к занятию Абаданского нефтеочистительного завода и нефтепромыслов, а также промыслов, расположенных в 250 милях к северу, близ Ханакина. На совместную англо-советскую ноту от 17 августа был получен неудовлетворительный ответ, и вступление английских и русских войск в Персию было назначено на 25 июля.

Имперские войска в секторе Абадана под командованием генерала Гарвея состояли из индийской 8-й пехотной дивизии; в секторе Ханакина, где командовал генерал Слим, – из 9-й бронетанковой бригады, одного индийского бронетанкового полка, четырех английских батальонов и одного полка английской артиллерии. В состав поддерживающих авиационных сил входили одна отдельная эскадрилья войсковой авиации, эскадрилья истребителей и эскадрилья бомбардировщиков. Первой целью был захват нефтепромыслов; второй – продвижение в Персию и, в сотрудничестве с русскими, установление контроля над персидскими коммуникациями и обеспечение сквозного пути к Каспийскому морю. На Южном фронте можно было ожидать сопротивления двух персидских дивизий, располагавших 16 легкими танками, а на Северном – трех дивизий.

Абаданский нефтеочистительный завод был занят пехотной бригадой, которая погрузилась на суда в Басре и на рассвете 25 августа высадилась в месте своего назначения. Большая часть персидских войск была застигнута врасплох, но сумела бежать на грузовиках. Завязались уличные бои; было захвачено несколько персидских судов. В то же время другие части 8-й дивизии заняли со стороны суши порт Хорремшехр, а одна часть была послана на север, к Ахвазу. Когда наши войска подходили к Ахвазу, стало известно, что шах отдал приказ «прекратить огонь» и персидский генерал приказал своим войскам вернуться в казармы. Нефтепромыслы на севере были захвачены без труда, и войска генерала Слима продвинулись на 30 миль по дороге к Керманшаху. Однако теперь они подошли к грозному проходу Пай-Так, который стойкие войска могли бы превратить в серьезное препятствие. Ввиду этого одна колонна была послана в обход позиции с юга.

Преодолев некоторое сопротивление, эти войска 27 августа достигли Шахабада в тылу персидской линии обороны. Защитники прохода не устояли перед этим маневром и перед бомбардировкой и поспешно покинули свои позиции. Продвижение к Керманшаху возобновилось, и 28 августа было обнаружено, что противник вновь стянул силы на позицию, преграждавшую дорогу. Но перед самым началом атаки появился персидский офицер с белым флагом, и кампания была закончена. Наши потери составили 22 человека убитыми и 42 ранеными.

Так закончилась эта короткая и плодотворная операция превосходящих сил против слабого и древнего государства. Англия и Россия боролись за свою жизнь. Inter arma silent leges[37]. Мы можем радоваться тому, что благодаря нашей победе была сохранена независимость Персии.

Сопротивление персов рухнуло так быстро, что наше сотрудничество с Кремлем снова приобрело почти исключительно политический характер. Предлагая провести совместную англо-русскую кампанию в Персии, мы добивались главным образом открытия коммуникации от Персидского залива до Каспийского моря. Мы надеялись также, что это непосредственное сотрудничество английских и советских сил позволит установить более тесные и дружественные отношения с нашим новым союзником. И мы, и они, конечно, были согласны, что всех немцев необходимо изгнать из Персии или захватить в плен, чтобы положить конец германскому влиянию и интригам в Тегеране и других местах. На втором плане стояли глубокие и щекотливые вопросы о нефти, коммунизме и послевоенном будущем Персии, но мне казалось, что это не должно было служить помехой товариществу и доброжелательности.

Премьер-министр – премьеру Сталину

16 сентября 1941 года

«Я очень хотел бы наладить окончательно наш союз с Персией и достичь тесного, эффективного, практического сотрудничества с Вашими вооруженными силами в Персии. В Персии имеются признаки серьезных беспорядков среди племен и резкого падения авторитета персидских властей. Распространение таких беспорядков означало бы, что мы были бы вынуждены тратить наши войска на усмирение этих людей, а это в свою очередь означало бы загрузку автомобильных и железнодорожных путей сообщения переброской тех же самых войск и перевозкой их снабжения, тогда как нам необходимо освободить путь и улучшить его по возможности, с тем чтобы обеспечить провоз снабжения в Вашу страну. Мы должны стремиться к тому, чтобы заставить персов самих поддерживать у себя порядок, пока мы заняты ведением войны. Решительное указание со стороны Вашего Превосходительства в этом смысле ускорит имеющееся уже благоприятное развитие наших дел на этом второстепенном театре войны».

Премьер-министр – премьеру Сталину

12 октября 1941 года

«...По вопросу о Персии. Наши интересы там заключаются лишь в следующем: во-первых, создание барьера против германского проникновения на Восток; и, во-вторых, устройство сквозного пути для поставок к Каспийскому бассейну. Если Вам желательно отозвать имеющиеся там пять или шесть русских дивизий с тем, чтобы использовать их на боевом фронте, мы примем на себя полную ответственность по поддержанию порядка и содержанию в исправности и улучшению путей снабжения. Я обещаю именем Британии, что мы не будем стремиться к каким-либо выгодам для себя за счет каких-либо справедливых русских интересов как во время войны, так и по ее окончании. Во всяком случае, подписание трехстороннего договора срочно необходимо во избежание нарастания внутренних беспорядков, что повлекло бы опасность прекращения движения грузов по путям снабжения. Генерал Уэйвелл будет в Тифлисе 16 октября и обсудит с Вашими генералами любые вопросы, которые Вы, может быть, уполномочите их решить с ним.

Словами не выразить наших чувств по поводу Вашей колоссальной героической борьбы – мы надеемся скоро засвидетельствовать это делами».

Договоренность с русскими по всем вопросам была достигнута легко и быстро. Условия, предъявленные персидскому правительству, заключались в основном в прекращении всякого сопротивления, высылке немцев, сохранении нейтралитета в войне и предоставлении союзникам права пользоваться персидскими коммуникациями для транзитных перевозок военных грузов в Россию. Дальнейшая оккупация Персии была осуществлена мирно. Английские и русские войска встретились дружески, и 17 сентября ими совместно был занят Тегеран. За день до этого шах отрекся в пользу своего одаренного 22-летнего сына.

20 сентября новый шах восстановил по совету союзников конституционную монархию, а его отец вскоре после этого отправился в изгнание, где он жил с полным комфортом, и в июле 1944 года умер в Иоганнесбурге. Основная часть наших сил была отозвана из Персии, где остались лишь войска для охраны коммуникаций, а 18 октября как русские, так и английские войска эвакуировались из Тегерана. После этого наши войска под командованием генерала Куинэна были заняты на строительстве оборонительных сооружений для защиты от возможного вторжения германских армий из Турции или с Кавказа и готовились к принятию крупных подкреплений, которые должны были прибыть в случае, если бы такое вторжение оказалось неминуемым.

Нашей главной целью стало создание важнейшего пути снабжения в Россию через Персидский залив. Благодаря наличию в Тегеране дружественного правительства мы смогли расширить порты, улучшить речные коммуникации, построить шоссе и реконструировать железные дороги. Начатые английской армией в сентябре 1941 года, эти мероприятия, которые должны были теперь взять на себя и довести до конца Соединенные Штаты, позволили нам послать в Россию за четыре с половиной года пять миллионов тонн грузов.

Теперь мы можем вернуться к основному, Средиземноморскому театру.

Обе стороны использовали лето, чтобы укрепить свои армии в Ливийской пустыне. Для нас было крайне важно пополнить силы на Мальте. Потеря Крита лишила флот адмирала Кэннингхэма заправочной базы, расположенной достаточно близко, чтобы ею могли пользоваться наши морские силы для прикрытия Мальты. Возможность высадки на Мальте морского десанта из Италии или Сицилии возросла, хотя, как нам теперь известно, Гитлер и Муссолини одобрили такой план лишь в 1942 году. Авиационные базы противника на Крите и в Киренаике представляли настолько серьезную угрозу для конвоев, следовавших из Александрии на Мальту, что нам приходилось всецело полагаться на доставку грузов с запада. Огромную услугу в выполнении этой задачи оказал адмирал Сомервелл со своим соединением «Н» из Гибралтара. Маршрут, который военно-морское министерство считало самым опасным, стал единственным открытым для нас путем. К счастью, в это время вторжение в Россию вынудило Гитлера отозвать с Сицилии свою авиацию, что обеспечило передышку Мальте и позволило нам вернуть себе господство в воздухе над Мальтийским проливом. Это не только облегчило подход караванам с запада, но и дало нам возможность наносить более сильные удары по транспортам и грузовым судам, доставлявшим подкрепления Роммелю.

Были успешно проведены два довольно больших каравана. Переход каждого из них явился трудной морской операцией. В июле на Мальту прибыл конвой из 6 грузовых судов и было выведено 7 порожних судов. Через двое суток итальянцы предприняли свое единственное серьезное нападение на гавань Валлетта, в котором приняли участие около 20 торпедных катеров и 8 подводных лодок-малюток. Части портовой обороны, состоявшие главным образом из мальтийцев, почти полностью уничтожили нападавших, несмотря на всю дерзость их нападения. В сентябре прошел еще один караван из 9 транспортов, потерявший при прохождении всего одно судно. Его сопровождал очень сильный эскорт, состоявший из линкоров «Принс ов Уэлс», «Родней», «Арк Ройал», 5 крейсеров и 18 эсминцев. Кроме этих основных караванов до острова добралось также большое количество других грузовых судов. В общей сложности благополучно прибыло 32 судна из 34. В пути они испытали много опасностей и доблестно проявили себя. Эти поставки позволили крепости не только существовать, но и наносить удары. В течение трех месяцев, по сентябрь включительно, английские самолеты, подводные лодки и эсминцы, действуя с Мальты, потопили 43 направлявшихся в Африку судна держав оси общим водоизмещением 150 тысяч тонн, а также 64 судна меньшего тоннажа. В октябре было потоплено в пути свыше 60 процентов грузов, предназначавшихся для Роммеля. Вполне возможно, что это сыграло решающую роль в борьбе в Западной пустыне в 1941 году.

В сентябре, как мы сейчас знаем, германский адмирал, находившийся при итальянском верховном командовании, сообщал:

«Сейчас, как и всегда, на Средиземном море господствует английский флот... Итальянский флот не смог воспрепятствовать операциям военно-морских сил противника, но во взаимодействии с итальянской авиацией он все же помешал английским конвоям регулярно использовать средиземноморский маршрут... Самым опасным оружием англичан являются подводные лодки, особенно те, которые действуют с Мальты. За освещаемый период отмечено 36 атак подводных лодок, из них 19 успешных... Из-за слабости итальянской авиации на Сицилии за последние несколько недель возросла угроза с Мальты германо-итальянскому морскому пути в Северную Африку... Кроме того, с Мальты почти ежедневно совершаются налеты на Триполи. За последнее время участились налеты английской авиации на итальянские морские порты на Сицилии... Соединения итальянской авиации, размещенные сейчас на Сицилии и в Северной Африке, недостаточны, чтобы воспрепятствовать операциям английских военно-воздушных и морских сил... Я еще раз серьезно предостерегаю против недооценки опасностей, порождаемых положением на Средиземном море».

Успех описанных выше мер не рассеял моей тревоги по поводу промедления в Пустыне и прибытия подкреплений к Роммелю, и я требовал от военно-морского министерства, чтобы были приложены еще большие усилия. Особенно мне хотелось, чтобы на Мальте базировалось новое соединение надводных кораблей.

Этот курс был принят, хотя для претворения его в жизнь требовалось время. В октябре на Мальте был создан ударный отряд, известный под названием соединения «К», состоявший из крейсеров «Орор» и «Пинелопи» и эсминцев «Лэнс» и «Лайвли». Это соединение оказало важные и своевременные услуги.

В это время я преследовал более широкие цели. В войне всегда желательно, хотя и не всегда возможно, составлять планы на будущее. Затишье, последовавшее за решением Окинлека отложить наступление, и успешная Персидская кампания создали для этого благоприятную обстановку. Со всех точек зрения я считал в то время желательным доставить на Восток максимальные подкрепления, какие только позволял тоннаж наших судов. Я не мог знать, как обернется предстоящая битва в Пустыне или как долго продержится русский фронт на Кавказе. Кроме того, всегда существовала японская угроза со всеми вытекавшими из нее потенциальными опасностями для Австралии и Новой Зеландии. Мне хотелось перебросить на Восток еще две английские дивизии. Если бы они могли обогнуть мыс Доброй Надежды примерно к концу этого года, у нас было бы в наличии кое-что существенное на случай непредвиденных обстоятельств. В сущности, это был бы тот подвижной резерв, тот «маневренный кулак», который один только мог обеспечить свободу выбора в час нужды. Я постиг это в суровой школе, где уроки даются зачастую лишь однажды.

Поэтому я стремился создать двойную гарантию, перебросив еще две дивизии для армии, действующей в Пустыне, а также иметь подвижной резерв для других нужд или непредвиденных событий на Среднем Востоке. Однако для этого у нас не было судов. Все суда, без которых можно было обойтись на Атлантическом океане, были использованы в составе конвоев, совершавших путь вокруг мыса Доброй Надежды, а также из Австралии и Индии. Но растущая сердечность моей переписки с президентом Рузвельтом внушала мне уверенность, что он одолжит мне несколько быстроходных американских транспортов.

Я обратился к президенту Рузвельту.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

1 сентября 1941 года

«1. Благодаря хорошим результатам, так легко достигнутым в Персии, мы оказываемся в соприкосновении с русскими. Мы собираемся проложить вторую колею или, по меньшей мере, значительно улучшить железную дорогу от Персидского залива до Каспийского моря, открыв, таким образом, надежный путь, по которому можно будет доставлять долгосрочные грузы к тыловым рубежам русских в Волжском бассейне. Кроме этого, крайне важно, чтобы Турция ни в коем случае не пропускала немцев в Сирию и Палестину. Учитывая обе эти важные цели, я хочу укрепить армии на Среднем Востоке еще двумя английскими кадровыми дивизиями общей численностью 40 тысяч бойцов в дополнение к тем 150 тысячам текущих пополнений, которые мы перевезем сами до рождества. Мы, однако, не сумеем выделить все необходимое для этого количество судов. Не сможете ли Вы ссудить нам на срок с начала октября по февраль 12 американских пароходов и 20 грузовых судов, укомплектованных американскими экипажами? Они доставили бы грузы в порты Соединенного Королевства под любым флагом, который будет найден удобным. Если они смогут прибыть сюда в начале октября, мы пошлем их на Средний Восток в дополнение к нашим октябрьским и ноябрьским караванам».

На это был получен в высшей степени великодушный ответ.

«Я уверен, – писал президент 6 сентября, – что мы можем способствовать Вашему проекту укрепления армии на Среднем Востоке. Во всяком случае я в состоянии сейчас заверить Вас, что мы сможем предоставить транспорт для 20 тысяч человек».

Он указал, что это будут американские военные транспорты, укомплектованные военными моряками, и что американский закон о нейтралитете разрешает кораблям военно-морского флота заходить в любой порт. Помимо этого, морская комиссия Соединенных Штатов распорядится направить в Северную Атлантику дополнительно 10 – 12 судов, которые будут совершать рейсы между американскими портами и портами Великобритании, так что мы сможем высвободить для Среднего Вот стока 10 – 12 английских грузовых судов.

«Я предоставляю вам, – писал он, – наши лучшие транспорты. Кстати, я очень рад, что вы намерены перебросить подкрепления на Средний Восток».

Все наши мысли в то время были обращены к Пустыне. Я могу привести записку о предстоящих операциях в Пустыне, которую я написал в первую неделю августа. Я показал свой проект начальнику имперского генерального штаба и главнокомандующему войсками митрополии генералу Бруку. Оба они выразили свое полное согласие и внесли лишь несколько второстепенных непринципиальных изменений,

7 октября 1941 года я разослал этот документ различным представителям верховного командования, Правило, изложенное в пункте 4, относительно командующих армией и авиацией было введено в силу соответствующими телеграммами на имя генерала Окинлека и маршала авиации Теддера, В этих телеграммах определялись их взаимоотношения и подтверждалось, что командующему сухопутными силами принадлежит верховное право распоряжаться авиацией как во время боя, так и на подготовительной стадии. С тех пор это правило стало господствующим в английских вооруженных силах, а впоследствии было самостоятельно разработано Соединенными Штатами:

«Слава ждет того командира, который первым в этой войне вернет артиллерии ее решающую роль на поле боя, роль, которой она лишилась в результате появления танков с тяжелой броней. Для этой цели необходимо соблюдение трех правил:

а) Каждое полевое орудие или подвижная зенитная пушка должны иметь при себе большой запас бронебойных трассирующих болванок. Таким образом, каждое подвижное орудие станет противотанковым орудием и каждая батарея будет иметь свою собственную противотанковую защиту.

б) Танковую атаку на пушки следует только приветствовать. Орудия должны вести огонь даже в упор. Пока приближающиеся танки не подойдут на ближнюю дистанцию, батареи должны вести по ним скорострельный огонь бризантными снарядами. На этом этапе самой уязвимой частью танков являются гусеницы. На ближней дистанции нужно открыть стрельбу бронебойными снарядами. Эта стрельба должна продолжаться, пока остаются в живых бойцы хотя бы одного орудийного расчета. Последний залп следует дать с дистанции не свыше 10 ярдов. Быть может, отдельным орудийным расчетам удастся делать вид, будто они выведены из строя, или воздерживаться от обстрела, с тем чтобы получить великолепную возможность открыть огонь бронебойными снарядами с самой ближней дистанции.

в) Вышеуказанная тактика может зачастую привести, особенно когда артиллерия сталкивается с танками, к захвату и потери орудий. При условии, если дело дойдет до стрельбы в упор, такая потеря пушек должна рассматриваться не как катастрофа, а, напротив, как величайшая честь для данной батареи. Уничтожение танков более чем компенсирует потерю полевых орудий или подвижных зенитных пушек. Немцы не используют захваченные у нас пушки, так как у них вдоволь орудий собственных типов, которые они предпочитают всем другим. Наши собственные запасы достаточны, чтобы возместить потери.

Английская артиллерия должна установить принцип, что танкам невыгодно атаковать группу правильно размещенных английских батарей и что эти батареи всегда будут ждать их атаки, чтобы уничтожить значительную часть танков. Наши орудия также не должны отступать перед танками, как веллингтоновские каре не отступали под Ватерлоо перед вражеской кавалерией.

2. С начала вторжения во Францию немцы ввели практику, которую они с тех пор неуклонно развивали, – придавать своим самым передовым отрядам зенитную артиллерию и включать ее во все свои танковые и транспортные колонны. Мы должны делать то же самое. Нужно взять себе за правило, что всем соединениям, находящимся в колоннах либо развернутым, должно придаваться для защиты определенное количество зенитных пушек. Этот принцип применим к колоннам всех видов, которые должны быть в избытке обеспечены пулеметами и пушками «Бофорс», поскольку производство этих видов вооружения возрастает.

3. В настоящий момент генералу Окинлеку посылается 250 пушек «Бофорс», которые надлежит использовать наилучшим образом при следовании войск в колоннах и на всех пунктах сбора, а также и на заправочных станциях, столь необходимых во время проведения наступательных операций.

Армия никогда больше не должна полагаться на авиацию как на свое единственное прикрытие от нападения с воздуха. Прежде всего следует отказаться от постоянного авиационного патрулирования над движущимися колоннами. Неразумно «распределять» самолеты подобным образом, и никакое превосходство в воздухе не выдержит сколько-нибудь широкого применения такой порочной практики.

4. Как только главнокомандующий сухопутными силами на Среднем Востоке объявит о предстоящем сражении, военно-воздушные силы предоставят ему всевозможную помощь независимо от наличия других объектов, какими бы соблазнительными они ни были. Победа в таком сражении улучшает все положение в целом и создает новые благоприятные ситуации решающего характера. Главнокомандующий сухопутными силами укажет военно-воздушным силам цели и задачи, выполнения которых он требует как во время предварительной атаки на тыловые сооружения противника, так и в ходе самого сражения. Задача главнокомандующего военно-воздушными силами – использовать в этих целях самым эффективным образом максимум своих средств. Это относится не только к эскадрильям, выделенным для постоянного взаимодействия с армией, но и ко всей авиации, имеющейся на этом театре.

5. В случае необходимости бомбардировщики могут быть использованы для доставки людей и грузов для сильно растянувшихся или дальних колонн, причем единственной целью должен быть успех военной операции. Поскольку интересы обоих главнокомандующих совпадают, не приходится опасаться возникновения каких-либо трудностей. Главнокомандующий военно-воздушными силами, естественно, отложит выполнение всех повседневных задач и сосредоточит свое внимание в подготовительный период на бомбардировке тыловых объектов противника. Он будет делать это не только по ночам, но и посредством дневных атак под прикрытием истребителей. Это даст возможность помериться силами с вражескими истребителями и предоставит наилучшую возможность обеспечить себе местное господство в воздухе. То, что справедливо в отношении подготовительного периода, в еще большей степени относится к боевым операциям. Бомбардировщики, сопровождаемые сильным эскортом истребителей, должны атаковать днем всякое скопление вражеских войск, заправочные станции и колонны на марше, завязывая таким образом воздушные бои, не только имеющие важное значение сами по себе, но и прямо способствующие достижению общего успеха».

Генерала Монтгомери не было в числе тех, кому был послан этот документ, и мне представился случай показать ему копию лишь в 1943 году, спустя полтора года, когда я встретил его в Триполи, после победы 8-й армии при Эль-Аламейне. «Сейчас это так же справедливо, – писал он, – как и тогда, когда это было написано». К этому времени он, несомненно, покрыл себя славой, вернув артиллерии подобающее ей положение на поле боя.

Глава седьмая

Растущая мощь Англии

Осень 1941 года

С приближением зимы необходимо было пересмотреть в свете новой обстановки численность и организацию армии на 1942 год. Мы не могли питать уверенности, что Германия не построила к этому времени для целей вторжения множество различных десантных судов и танковых барж. Мы сами строили все больше таких судов. Потребности Германии были, разумеется, даже больше наших. В октябре мы не могли быть уверены, что Гитлер, разбив и отбросив на первой стадии своего наступления русские армии, не последует затем первоначальному совету своего генералитета и не остановится внезапно, чтобы занять зимние рубежи. Не мог ли он, заблаговременно подготовившись, перебросить кружным путем 20 – 30 дивизий, чтобы предпринять весной вторжение в Англию?

Не было даже известно, не осталось ли у него на Западном театре достаточного количества хороших войск. Казалось также, что германская авиация может очень быстро перенести центр тяжести своих операций с Востока на Запад. Во всяком случае, нам нужно было быть готовыми к такой внезапной перемене. На эту важнейшую необходимость нам указал главнокомандующий войсками метрополии сэр Алан Брук. Он был совершенно прав, отстаивая нужды обороны метрополии, и надо сказать, что он и его энергичный штаб сделали это самым решительным образом. Они потребовали большое число солдат, предрекая в противном случае ужасающее сокращение количества боевых подразделений.

Главным источником, откуда можно было черпать силы для пополнения наших подвижных частей, были, конечно, зенитные батареи и другие части противовоздушной обороны. Я противился этим тенденциям и снова начал развивать доводы против реальности угрозы вторжения, мысль о которой тем не менее никогда не покидала меня.

Противовоздушная оборона Великобритании

Директива премьер-министра

Премьер-министр – полковнику Холлису для комитета начальников штабов

8 октября 1941 года

«Мы не можем сказать, насколько сильными будут воздушные налеты этой зимой или насколько серьезной будет этой весной угроза вторжения, Эти два хищника будут парить над нами до конца войны, Мы должны позаботиться о том, чтобы наши меры предосторожности против них не ослабили чрезмерно нашу подвижную полевую армию, а также формы наших наступательных усилий.

Было бы целесообразно установить общую численность личного состава частей противовоздушной обороны Великобритании на ее нынешнем уровне – 280 тысяч человек плюс любое дополнительное число женщин, которых они смогут завербовать,

Учитывая равенство, существующее сейчас между английскими и германскими военно-воздушными силами, а также русский фактор, надо думать, что противник вряд ли предпримет сильные и непрерывные воздушные атаки на Англию в сочетании с вторжением или в качестве прелюдии к нему. Для этого ему пришлось бы накопить силы...

Поэтому противовоздушная оборона Великобритании должна быть как можно более гибкой, а жесткую оборону нужно свести к минимуму. В этих целях возможно большая часть сил противовоздушной обороны должна обладать подвижностью. Генералу Пайлу надлежит подготовить планы максимального укрепления войск генерала Брука подвижной зенитной артиллерией.

Нужно оказать генералу Пайлу всемерную помощь в разработке планов увеличения армейской подвижной зенитной артиллерии и укрепления батарей береговой артиллерии, сохраняя в то же время без всякого дополнительного увеличения (за исключением женщин) сил, имеющихся в его распоряжении (280 тысяч), необходимый минимум, который так хорошо служил нам в прошлом году».

К этому времени сильно возросла мощь нашей истребительной авиации, которая не только обеспечивала теперь большую безопасность против вторжения, но и открывала новые перспективы стратегического планирования.

Премьер-министр – начальнику штаба военно-воздушных сил

1 сентября 1941 года

«Я был в восторге, узнав из последней сводки, что военно-воздушные силы метрополии насчитывают фактически сто эскадрилий истребительной авиации. Огромные изменения в военной обстановке, явившиеся следствием присоединения России к числу воюющих держав, и улучшение нашего положения на Среднем Востоке, включая Персию, склоняют меня к мысли послать на Средний Восток новые крупные подкрепления, чтобы повлиять на Турцию и (или) поддержать Россию на ее южном фланге. Я думаю отправить на театр Ирак – Персия – Сирия до 20 полных эскадрилий истребительной авиации».

Все это время я всемерно добивался увеличения и ускорения производства бомбардировщиков, которое далеко отставало даже от самых умеренных требований сторонников этого вида оружия.

Премьер-министр – лорду-председателю Совета

7 сентября 1941 года

«Меня сильно тревожит медленное расширение производства тяжелых и средних бомбардировщиков. Для того чтобы английский воздушный флот располагал 4 тысячами средних и тяжелых бомбардировщиков первой линии, в период с июля 1941 года по июль 1943 года должно быть выпущено 22 тысячи самолетов, из которых 5500 мы можем, вероятно, получить из Америки. Новейшие прогнозы показывают, что из оставшихся 16500 самолетов наши заводы смогут дать только 11 тысяч. Если мы хотим выиграть войну, мы не можем мириться с таким положением. Поэтому, обсудив этот вопрос с министром авиационной промышленности и сэром Чарлзом Крейвеном, я распорядился подготовить план расширения нашего производства с тем, чтобы выпустить за этот период не И тысяч, а 14500 самолетов. Этого можно добиться, лишь приложив много труда и урезав другие наши потребности. В это время мне приходилось воевать сразу на всех административных фронтах и, разбираясь во множестве самых противоречивых нужд, рекомендовать кабинету правильные решения».

Премьер-министр – начальнику штаба военно-воздушных сил

7 октября 1941 года

«Мы все надеемся, что наше воздушное наступление на Германию оправдает надежды штаба военно-воздушных сил. Сейчас делается все, чтобы создать желаемую бомбардировочную авиацию возможно большей численности, и у нас нет намерения менять эту политику. Я возражаю, однако, против неограниченного доверия к этому средству нападения, а еще больше – против того, чтобы выражать это доверие в арифметических величинах. Это самый сильный способ подрыва морального состояния противника, каким мы располагаем в настоящее время. Если Соединенные Штаты вступят в войну, тогда в 1943 году к этому придется добавить одновременные атаки бронетанковых сил во многих завоеванных немцами странах, в которых созрели условия для восстания. Только таким путем можно было бы наверняка достичь решающего результата. Даже если бы в результате наших бомбардировок все города Германии стали необитаемыми, отсюда вовсе не следовало бы, что военный контроль был бы ослаблен или даже что военная промышленность не смогла бы продолжать свою работу».

К этому времени я уже пришел к определенным заключениям относительно численности и характера армии, к созданию которой мы должны были стремиться в 1942 году, а также относительно мер по обеспечению людских резервов, необходимых для осуществления этого плана. Я получил согласие соответствующих инстанций на следующую программу и вытекающие из нее мероприятия, которые были проведены в жизнь.

Численность армии

Директива министра обороны

9 октября 1941 года

«1. В настоящее время в Соединенном Королевстве (включая Северную Ирландию) имеется 26 типовых дивизий моторизованной пехоты и одна польская дивизия, то есть всего 27 дивизий, хорошо обеспеченных артиллерией и транспортом, средней численностью по 15500 человек, а также 10 корпусов и корпусных частей (61 тысяча). Для действий на побережье имеется 8 территориальных дивизий средней численностью около 10 тысяч человек. Каждая такая дивизия располагает лишь береговой артиллерией и небольшим количеством транспортных средств. У нас имеется 5 бронетанковых дивизий и 4 армейские бронетанковые бригады, или в общей сложности 14 бронетанковых бригад (с 5 дивизионными частями), 4 бригадные группы с артиллерией и транспортом, 7 пехотных бригад и 12 отдельных батальонов и, кроме того, 8 батальонов защиты аэродромов и 100 тысяч человек в отрядах местной обороны.

2. Эту организацию предлагается преобразовать в 27 типовых дивизий (именуемых ниже полевыми дивизиями) плюс польская дивизия (которая будет иметь одну бронетанковую часть), всего 28 дивизий, и увеличить бронетанковые силы до 7 бронетанковых дивизий и 8 армейских бронетанковых бригад, что составит в общей сложности 22 бронетанковые бригады (с 7 дивизионными частями). 4 бригадные группы остаются без изменений. Вместо 8 территориальных дивизий и других упомянутых выше частей будет создано 13 бригад плюс союзные войска, равные 2 бригадам, и 8 отдельных батальонов. Все это, вместе взятое, образует полевую армию метрополии, которая может, таким образом, считаться равной 45 дивизиям. Кроме того, остаются 8 батальонов защиты аэродромов, а также войска местной обороны».

Затем я подробно описал наши силы в метрополии и за границей. Итог показывает численность наших вооруженных сил и их размещение перед важнейшими событиями, которые вовлекли в войну Соединенные Штаты. Далее в директиве говорится:

«10. Если мы будем исчислять силу нашей армии в дивизиях или их эквивалентах, тогда общее распределение войск в 1942 году будет выглядеть следующим образом:

Соединенное

Королевство 45

Дивизии

противовоздушной

обороны 12

Нильская армия 16

Индийская армия

в Ираке и Персии 9

Индийская армия

у себя в стране 8

Гарнизоны крепостей 7

Туземные

африканские

дивизии 2

Итого 99

11. Наш долг развернуть, оснастить и снабжать все эти части в течение 1942 года».

По мере того как 1941 год подходил к концу, ознаменовавшемуся неожиданными критическими событиями, мы могли также с достаточной долей уверенности подвести итог ходу смертельной подводной войны. Благоприятные тенденции, о которых я доложил на закрытом заседании парламента в конце июня, становились все яснее с каждой неделей. Наши силы росли. К июлю мы уже могли обеспечивать наши конвои, шедшие через северную часть Атлантического океана и во Фритаун, постоянным, хотя и небольшим, эскортом.

Пока Германия прилагала все силы, чтобы умножить количество своих подводных лодок, активное сотрудничество Соединенных Штатов становилось реальностью. Наши новые виды оружия, хотя и находившиеся еще в зачаточном виде, а также тактическое взаимодействие наших морских и воздушных сил в борьбе с подводными лодками непрерывно улучшались. Радарное оборудование для кораблей, от которого так много зависело, было не без риска провала пущено в производство непосредственно из проектного бюро. Нашим главным средством защиты на море все еще было уклонение от встречи с противником. День, когда мы могли бы позволить себе спровоцировать противника на нападение, еще не наступил.

4 сентября германская подводная лодка безуспешно атаковала американский эсминец «Грир», направлявшийся в Исландию. Через неделю, 11 сентября, президент издал свой приказ «стрелять первыми». Он заявил по радио:

«Отныне, если германские или итальянские военные корабли вступят в воды, охрана которых необходима для американской обороны, они тем самым подвергнут себя опасности. Я, как главнокомандующий, отдал американской армии и военно-морскому флоту приказ немедленно приступить к осуществлению этой политики».

16 сентября американские эскортные суда впервые обеспечили непосредственное охранение нашим галифакским караванам. Это сразу же облегчило положение наших флотилий. Но прошло еще два месяца, прежде чем президенту удалось освободиться от американских законов о нейтралитете, в силу которых американские суда не могли перевозить товары в Англию и даже вооружаться для самозащиты.

Хотя по сравнению с 1940 годом число действующих германских подводных лодок возросло сейчас в 5 раз, наши потери в судах значительно сократились. В период с июля по ноябрь наши быстроходные галифакские караваны не потеряли ни одного торгового судна. Тихоходные караваны, отплывавшие из Сиднея и с острова Кейп-Бретон под эскортом только английских и канадских кораблей, также не подвергались нападениям в июле и августе. Однако в сентябре нашим конвоям пришлось выдержать семидневный бой в районе между Гренландией и Исландией более чем с дюжиной подводных лодок. Было потоплено 16 судов из 64 входивших в конвой и 2 подводные лодки. 31 октября была наконец нарушена неприкосновенность галифакских конвоев, и американский эсминец «Рейбен Джеймс» был торпедирован и потоплен, причем имелось много жертв.

Это была первая потеря, понесенная американским военно-морским флотом во все еще необъявленной войне. В августе были отмечены ограничения количества судов, отплывающих с одним конвоем. Быстроходные и тихоходные конвои нередко объединялись на часть своего пути, и 9 августа такой комбинированный конвой, состоявший из 100 судов, благополучно добрался до места назначения. В течение трех месяцев, по сентябрь включительно, еженедельный импорт составлял в среднем около одного миллиона тонн, то есть возрос примерно на 80 тысяч тонн в неделю.

Наши авиационные патрули, следившие за германскими крейсерами в Бресте, заметили, что германские подводные лодки, базировавшиеся на порты Бискайского залива, обычно пересекали залив на поверхности и довольно определенными маршрутами. Это открывало благоприятные возможности перед нашей береговой авиацией, но для полного их использования нужно было выполнить два условия. Первым их них была проблема опознавания. Хотя наше радарное оборудование, установленное на самолетах, и давало теперь скромные результаты, мы не могли опознавать объекты ночью, пока, наконец, несколько позже эта проблема не была решена созданием авиационного прожектора.

Вторым условием было оснащение самолетов оружием, которое могло бы потопить подводную лодку. При представлявшихся нам мимолетных возможностях для атак авиабомбы и глубинные бомбы, которыми были вооружены наши самолеты, были недостаточно точными и недостаточно разрушительными. Тем не менее в течение трех месяцев, закончившихся ноябрем, было совершено 28 атак. К декабрю противник был вынужден пересекать опасный район залива либо в темноте, либо под водой. Таким образом, время, в течение которого подводная лодка могла охотиться, было сокращено примерно на пять дней.

В этот момент на английский военно-морской флот легло новое бремя. Необходимость помочь России привлекла наше внимание к морским путям в Архангельск и Мурманск. К концу июля Вайан, ныне адмирал, получил приказ произвести разведку на Шпицбергене. Он высадил отряд, чтобы уничтожить угольные склады и спасти нескольких норвежцев, которых немцы принудили служить им. Во время этой четко выполненной операции было также захвачено 3 груженых немецких угольщика. Примерно в это же время 56 самолетов с авианосцев «Фьюриес» и «Викториес» отважно атаковали германские суда в портах Петсамо и Киркенес на оконечности Нордкапа. Были причинены некоторые повреждения, но при этом погибло 16 наших самолетов, и операция больше не повторялась.

12 августа из Ливерпуля в Архангельск с заходом в Исландию отплыл первый конвой «PQ» из 6 судов, предназначавшихся для России. С этих пор конвои регулярно отправлялись в Северную Россию один – два раза в месяц. Они шли под сильным эскортом и пока что не встречали помех со стороны противника. Когда Архангельск замерз, был использован в тех же целях Мурманск. Успешная доставка грузов для русской армии вызвала слишком много ликования и чересчур широко рекламировалась, и следующий год ознаменовался серьезными неудачами.

Со вступлением России в войну атаки германской авиации на суда близ нашего побережья несколько уменьшились. «Фокке-вульфы» имели большой радиус действия, но теперь на сцене появились специально сконструированные для отражения этой опасности суда, оборудованные катапультами для самолетов-истребителей. Вскоре они добились успеха. Объектом атак германских самолетов и подводных лодок стали сходившиеся в одну точку пути из Гибралтара и Сьерра-Леоне. В течение августа и сентября мы потеряли в результате этих атак 31 судно и 3 эскортных корабля. Среди них был эсминец «Коссак», отличившийся при захвате «Альтмарка» и потоплении «Бисмарка». В сентябре вступил в строй первый настоящий эскортный авианосец «Одэсити», выпускавший с взлетной палубы 6 самолетов и сразу же доказавший ценность кораблей такого типа. Он мог не только уничтожать или отгонять «фокке-вульфы», но и с помощью авиаразведки в дневное время не давать немецким подводным лодкам подниматься на поверхность и своевременно предупреждать об их появлении. «Одэсити» послужил образцом, по которому в последующие годы в Соединенных Штатах было построено большое количество кораблей, сыгравших важнейшую роль в борьбе с подводными лодками, а затем и в десантных операциях.

Решение Германии послать подводные лодки в Средиземное море еще больше облегчило наше положение на Атлантическом океане. 5 из этих лодок были уничтожены в Гибралтарском проливе, а 6 других повреждены и вынуждены повернуть обратно. Но 24 лодки успешно прошли и, как будет видно в одной из последующих глав, создали там серьезную угрозу.

В 1941 году у нас имелись веские основания быть довольными общим ходом океанской войны против наших торговых судов. В ноябре 1941 года наши потери от подводных лодок упали до самого низкого уровня начиная с мая 1940 года. Несмотря на все хвастовство Гитлера и увеличение количества его подводных лодок и самолетов, а также рост числа наших морских конвоев, потери английского и союзного судоходства в 1941 году вряд ли были большими, чем в 1940 году. Конечно, с обеих сторон возросло число объектов для нападения, но так или иначе количество подводных лодок, потопленных нами (включая итальянские), увеличилось с 42 в 1940 году до 53 в 1941 году.

Общие потери (в английских тоннах), нанесенные противником английским, союзным и нейтральным торговым и рыболовным судам (В скобках указано количество судов):

Таким образом, накануне важнейшего поворота в войне мы добились колоссального увеличения нашей военной мощи и неуклонно продолжали идти вперед как по пути накопления своих сил, так и по пути разрешения наших многочисленных проблем. Мы чувствовали себя достаточно сильными, чтобы защищать метрополию и в то же время посылать войска за границу, насколько это позволял тоннаж наших судов. Мы задумывались над будущим, но после всего, что мы преодолели, не могли страшиться его.

Вторжение не пугало нас, и в то же время наши коммуникации через океан становились все более безопасными, широкими, многочисленными и эффективными. Наш контроль над подступами к метрополии улучшался с каждым месяцем. Опасность, что германская авиация и подводные лодки задушат нас, была устранена, а противник был отогнан далеко от наших берегов. Продовольствие, вооружение и другие грузы прибывали непрерывно нараставшим потоком. Продукция наших собственных заводов росла из месяца в месяц. Средиземное море, Западная пустыня и Средний Восток все еще были в опасности, но к концу ноября у нас уже не было оснований сетовать на то, как пока развивалась война на суше, море и в воздухе.

Глава восьмая

Более тесные связи с Россией

Осень и зима 1941 года

Два обстоятельства определяли теперь наши отношения с Советским Союзом. Первым был неопределенный, неудовлетворительный ход наших консультаций по военным вопросам, вторым – требование русских о разрыве наших отношений с сателлитами держав оси – Финляндией, Венгрией и Румынией. Как мы видели, во время совещаний, состоявшихся незадолго перед тем в Москве, в первом направлении было мало что сделано.

Я считал, что если только удастся наладить военные консультации, проблему совместных операций можно будет обсудить трезво, избежав при этом каких-либо недоразумений.

Вопрос о разрыве нами отношений с Финляндией был впервые поднят Майским в его беседе со мной 4 сентября. Я знал, что русские придерживаются совершенно определенной точки зрения на этот счет. Финны воспользовались нападением Германии на Россию, чтобы возобновить в июле 1941 года военные действия на Карельском фронте.

Они надеялись вернуть территории, которых они лишились по Московскому договору в предыдущем году. Их военные операции осенью 1941 года представляли серьезную угрозу не только для Ленинграда, но также и для линий снабжения из Мурманска и Архангельска к русско-германскому фронту.

Начиная с августа и американское правительство, и мы сами в суровых выражениях предостерегали финнов насчет возможных последствий такого положения. Финны заявляли, что нуждаются в спорной провинции Восточной Карелии для обеспечения своей собственной безопасности от России, и события двух предыдущих лет подкрепляли их точку зрения. Однако теперь, когда Россия вела с Германией войну не на жизнь, а на смерть, союзники явно не могли допустить, чтобы Финляндия, действуя как сателлит Германии, перерезала главные северные линии коммуникаций России с Западом.

Положение Румынии было аналогично положению Финляндии. В июне 1940 года рурские оккупировали румынскую провинцию Бессарабия, приобретя тем самым контроль над устьем Дуная[38]. Теперь под руководством маршала Антонеску и в союзе с Германией румынские армии не только снова заняли Бессарабию, но и глубоко вклинились в черноморские области России, подобно тому, как финны делали это в Восточной Карелии. Венгры, занимавшие ключевую позицию на коммуникациях Центральной и Юго-Восточной Европы, также оказывали прямую помощь военным усилиям Германии.

Но я отнюдь не был уверен в том, что объявление войны будет правильным выходом из положения. Оставалась еще возможность, что под нажимом Соединенных Штатов и Великобритании Финляндия согласится на справедливые и разумные мирные условия. Во всяком случае, что касается Румынии, были все основания считать, что диктаторский режим Антонеску не вечен. Поэтому я решил снова поставить перед маршалом Сталиным вопрос о военном планировании и сотрудничестве и о том, чтобы избежать объявления войны этим сателлитам держав оси.

Премьер-министр – премьеру Сталину

12 октября 1941 года

«Чтобы внести в дела ясность и составить планы на будущее, я готов командировать генерала Уэйвелла, главнокомандующего в Индии, Персии и Ираке, для встречи с Вами в Москве, Куйбышеве, Тифлисе или в любом другом месте, где Вы будете находиться.

Кроме этого, генерал Пэйджет, наш новый главнокомандующий, назначенный на Дальний Восток, прибудет вместе с генералом Уэйвеллом. Генерал Пэйджет руководил делами здесь, и он знаком с новейшими и авторитетными взглядами нашего верховного командования. Эти два офицера смогут точно обрисовать Вам наше положение, наши возможности и то, что мы считаем благоразумным. Они могут прибыть к Вам приблизительно через две недели. Хотите ли Вы встретиться с ними?

Мы сообщали Вам в моем послании от 6 сентября, что мы готовы объявить войну Финляндии. Прошу Вас, однако, обсудить, будет ли действительно целесообразно объявление Великобританией войны Финляндии, Венгрии и Румынии в настоящий момент. Это было бы лишь формальностью, ибо наша широкая блокада уже действует против них. Мои соображения говорят против этого потому, что, во-первых, у Финляндии много друзей в Соединенных Штатах, и было бы более благоразумным принять во внимание этот факт. Во-вторых, что касается Румынии и Венгрии, то эти страны полны наших друзей; Гитлер подавил их и воспользовался ими как слепым орудием. Но если счастье обратится против этого головореза, то они легко смогут снова перейти на нашу сторону. Объявление войны Великобританией оттолкнуло бы их и вызвало бы впечатление, как будто Гитлер является главой грандиозного европейского союза, сплоченно противостоящего нам. Прошу не подумать, что мы сомневаемся в пользе этого шага из-за недостатка рвения или товарищеского отношения. Наши доминионы, за исключением Австралии, против этого. Тем не менее, если Вы сочтете, что это было бы действительной помощью для Вас и имело бы смысл, я снова поставлю этот вопрос перед кабинетом.

Я надеюсь, что наши поставки вывозятся из Архангельска с такой же быстротой, как они туда поступают. Небольшой грузопоток начинает теперь также идти через Персию. Мы будем перекачивать наши поставки по обоим путям, напрягая до предела все свои усилия. Прошу Вас обеспечить, чтобы наши техники, следующие с танками и самолетами, имели бы полную возможность передать это вооружение Вашим людям при наилучших условиях. В настоящее время наша миссия в Куйбышеве оторвана от этих дел. Она хочет лишь помочь. Мы отправляем это вооружение с риском для себя, и мы весьма желали бы, чтобы оно использовалось самым лучшим образом. Вероятно, необходимо Ваше распоряжение.

Я не в состоянии сообщить Вам о наших ближайших военный планах более того, что Вы в состоянии сообщить мне о Ваших, но прошу Вас быть уверенным, что мы не будем бездействовать.

С целью удержать Японию в спокойном состоянии мы отправляем в Индийский океан свой новейший линейный корабль «Принц Уэльский», который может настигнуть и уничтожить любой японский корабль, и создаем там мощную эскадру линейных кораблей. Я настоятельно прошу Президента Рузвельта увеличить свое давление на японцев и держать их в страхе с тем, чтобы не был блокирован владивостокский маршрут.

Я не стану тратить слов на комплименты, ибо Вы уже знаете от лорда Бивербрука и г-на Гарримана то, что мы думаем о Вашей борьбе. Будьте уверенным в нашей неустанной поддержке.

Я был бы рад получить непосредственно от Вас сообщение о том, что Вы получили эту телеграмму».

Премьер Сталин – премьер-министру

8 ноября 1941 года

«Ваше послание я получил 7 ноября.

1. Я согласен с Вами, что нужно внести ясность, которой сейчас не существует во взаимоотношениях между СССР и Великобританией. Эта неясность есть следствие двух обстоятельств: первое – не существует определенной договоренности между нашими странами о целях войны и о планах организации дела мира после войны; и второе – не существует договора между СССР и Великобританией о военной взаимопомощи в Европе против Гитлера. Пока не будет договоренности по этим двум главным вопросам, не только не будет ясности в англо-советских взаимоотношениях, но, если говорить совершенно откровенно, не обеспечено и взаимное доверие. Конечно, имеющаяся договоренность по вопросу о военном снабжении Советского Союза имеет большое положительное значение, но это не решает дела и далеко не исчерпывает вопроса о взаимоотношениях между нашими странами.

Если генерал Уэйвелл и генерал Пэйджет, о которых говорится в Вашем послании, приедут в Москву для заключения соглашений по указанным основным вопросам, то, разумеется, я готов с ними встретиться и рассмотреть эти вопросы. Если же миссия названных генералов ограничивается делом информации и рассмотрения второстепенных вопросов, то я не вижу необходимости отрывать генералов от их дел и сам не смогу выделить время для таких бесед.

2. Относительно объявления войны Финляндии, Венгрии и Румынии со стороны Великобритании создалось, мне кажется, нетерпимое положение. Советское Правительство поставило этот вопрос перед Правительством Великобритании в секретном дипломатическом порядке. Неожиданно для СССР весь этот вопрос, начиная от обращения Советского Правительства к Правительству Великобритании вплоть до рассмотрения этого вопроса Правительством США, вынесен в печать и обсуждается в печати, дружественной и вражеской, вкривь и вкось. И после всего этого Правительство Великобритании заявляет о своем отрицательном отношении к нашему предложению. Для чего все это делается? Неужели для того, чтобы демонстрировать разлад между СССР и Великобританией?

3. Можете не сомневаться, что нами принимаются все меры к тому, чтобы поступающее из Англии в Архангельск вооружение своевременно доставлялось по месту назначения. То же будет сделано и в отношении Ирана. Нельзя, однако, не сказать, хотя это и мелочь, что танки, артиллерия и авиация приходят в плохой упаковке, отдельные части артиллерии приходят в разных кораблях, а самолеты настолько плохо упакованы, что мы получаем их в разбитом виде».

Даже Сталин, видимо, почувствовал через некоторое время, что он зашел слишком далеко в тоне этого письма, на которое я не пытался отвечать. Молчание было красноречивым. 20 ноября советский посол в Лондоне посетил Идена в министерстве иностранных дел. Ниже приводится запись Иденом этой беседы, воспроизведенная им в телеграмме сэру Стаффорду Криппсу, находившемуся в то время в Куйбышеве.

Министр иностранных дел – Стаффорду Криппсу

«Сегодня днем советский посол попросил разрешения посетить меня. Он сказал, что получил инструкции от Сталина, который просил его передать мне, что, посылая свое последнее письмо премьер-министру, он имел в виду лишь практические и деловые вопросы. В намерение Сталина, конечно, не входило оскорбить кого-либо из членов правительства, а тем более премьер-министра.

Сталин был очень занят делами на фронте и фактически не имел возможности думать о чем-либо, кроме этих дел. Он поднял важные практические вопросы о взаимной военной помощи в Европе против Гитлера и о послевоенной организации мира. Эти вопросы являются весьма важными, и крайне нежелательно осложнять их какими бы то ни было личными недоразумениями и чувствами. Сталин также подавил некоторые личные чувства, проводя линию, которую он избрал, ибо финский вопрос глубоко задел его и весь Советский Союз.

«Моя родина, – заявил Сталин, – оказывается в унизительном положении. Наша просьба была сделана в секретном порядке. Затем все это было предано огласке, в том числе и тот факт, что правительство его величества не считает возможным удовлетворить просьбу Советского Союза. Это поставило мою страну в унизительное положение и произвело гнетущее впечатление на наш народ».

Лично Сталин чувствовал себя задетым этим, но тем не менее он по-прежнему преследовал только одну цель: достичь соглашения о взаимной военной помощи против Гитлера в Европе и о послевоенной организации мира».

Ответ Сталина свидетельствовал о том, что при нынешних настроениях русских лидеров чисто военные переговоры дали бы мало конкретных результатов. Почти истерический тон послания Сталина о Финляндии указывал на отсутствие взаимопонимания между нашими двумя странами. Поэтому я решил сделать еще одну попытку наладить отношения, предложив послать с миссией в Россию самого Идена. С этой целью я телеграфировал 22 ноября Сталину:

Премьер-министр – премьеру Сталину

22 ноября 1941 года

«Весьма благодарен Вам за Ваше только что полученное послание. В самом начале войны я вступил с Президентом Рузвельтом в личную переписку, которая привела к установлению между нами весьма основательного взаимопонимания и часто помогала решать дела быстро. Моим единственным желанием является сотрудничество с Вами на таких же условиях дружбы и доверия.

О Финляндии: я был вполне готов посоветовать кабинету обсудить вопрос об объявлении войны Финляндии, когда посылал Вам телеграмму от 5 сентября. В результате полученных позже сведений у меня сложилось мнение, что можно оказать большую помощь России и общему делу, если можно будет добиться от финнов прекращения военных действий и остановить их на месте или отправить по домам, чем если бы мы посадили их на скамью подсудимых вместе с виновниками – державами оси путем формального объявления войны и заставили бы их сражаться до конца. Однако если они не прекратят войны в течение ближайших пятнадцати дней и Вы все еще будете желать объявления нами войны, то мы непременно сделаем это. Я согласен с Вами, что разглашение этого вопроса было совершенно неправильным. Мы отнюдь не были виновны в этом.

Если наше наступление в Ливии приведет, как мы надеемся, к уничтожению германских и итальянских армий там, то окажется возможным произвести широкое рассмотрение проблем войны в целом с большей свободой, нежели это удавалось Правительству Его Величества до сего времени.

С этой целью мы готовы командировать в ближайшем будущем Министра иностранных дел Идена, с которым Вы знакомы. Он направится через Средиземное море для встречи с Вами в Москве или в другом месте. Его будут сопровождать высокопоставленные военные и другие эксперты, и он сможет обсудить любой вопрос, касающийся войны, включая посылку войск не только на Кавказ, но и на линию фронта Ваших армий на Юге. Ни наши судовые ресурсы, ни наши коммуникации не позволят ввести в действие значительные силы, и даже при этом Вам придется выбирать между войсками и поставками через Персию.

Я вижу, что Вы желаете также обсудить послевоенную организацию мира. Наше намерение состоит в том, чтобы вести войну в союзе и в постоянной консультации с Вами при максимальном напряжении наших сил и сколько бы она ни продлилась. Когда война будет выиграна, в чем я уверен, мы ожидаем, что Советская Россия, Великобритания и США встретятся за столом конференции победы как три главных участника и как те, чьими действиями будет уничтожен нацизм. Естественно, первая задача будет состоять в том, чтобы помешать Германии и в особенности Пруссии напасть на нас в третий раз. Тот факт, что Россия является коммунистическим государством и что Британия и США не являются такими государствами и не намерены ими быть, не является каким-либо препятствием для составления нами хорошего плана обеспечения нашей взаимной безопасности и наших законных интересов. Министр Иностранных Дел сможет обсудить с Вами все эти вопросы.

Вполне возможно, что оборона Москвы и Ленинграда, так же как и блестящее сопротивление, оказываемое захватчику на всем русском фронте, нанесет смертельные раны внутренней структуре нацистского режима. Но мы не должны рассчитывать на такой очень счастливый исход, а должны просто продолжать наносить им удары изо всех сил».

Сталин ответил два дня спустя, на этот раз в более спокойном тоне:

Премьер Сталин – премьер-министру

23 ноября 1941 года

«Благодарю Вас за послание.

Выраженное в Вашем послании желание сотрудничать со мной путем личной переписки на основе содружества и доверия я искренне приветствую и надеюсь, что это будет во многом содействовать успеху нашего общего дела.

Что касается Финляндии, то СССР, по крайней мере на первое время, ничего другого и не предлагал, как прекращение военных действий и фактический выход Финляндии из войны. Если же Финляндия не сделает и этого в указанный Вами короткий срок, то я считаю объявление Великобританией состояния войны с Финляндией целесообразным и необходимым. В противном случае может создаться впечатление, что в вопросе о войне против Гитлера и его наиболее рьяных соучастников у нас нет единства и соучастники агрессии Гитлера могут безнаказанно творить свое гнусное дело. Насчет Венгрии и Румынии, по-видимому, можно подождать.

Ваше предложение направить в ближайшее время в СССР Министра Иностранных Дел г. Идена я всемерно поддерживаю. Обсуждение вместе с ним и принятие соглашения о совместных действиях советских и английских войск на нашем фронте и осуществление этого дела в срочном порядке имели бы большое положительное значение. Совершенно правильно, что обсуждение и принятие плана послевоенной организации мира должно исходить из того, чтобы помешать Германии и прежде всего Пруссии снова нарушить мир и ввергнуть снова народы в кровавую бойню.

Я согласен с Вами также в том, что различие в характере государственного строя СССР, с одной стороны, и Великобритании и США, с другой стороны, не должно и не может помешать нам в благоприятном решении коренных вопросов об обеспечении нашей взаимной безопасности и законных интересов. Я надеюсь, что, если есть в этой области какие-либо недомолвки и сомнения, они будут рассеяны в результате переговоров с г. Иденом.

Прошу принять мое поздравление по случаю успешно начавшегося наступления великобританских войск в Ливии.

Борьба советских войск с войсками Гитлера продолжает оставаться весьма напряженной. Но, несмотря на все трудности, сопротивление наших войск растет и будет расти. Наша воля к победе над врагом непоколебима».

Ввиду настойчивой просьбы Сталина было решено принять меры к вручению финнам, а также Румынии и Венгрии ультиматума, ограниченного определенным сроком.

В то же время я счел нужным обратиться с ведома и согласия Советского правительства с последним личным воззванием к финляндскому вождю фельдмаршалу Маннергейму.

Премьер-министр – фельдмаршалу Маннергейму

29 ноября 1941 года

«Я глубоко огорчен, надвигающимися событиями, а именно тем, что через несколько дней мы будем вынуждены из чувства лояльности по отношению к нашему союзнику России объявить войну Финляндии. А уж если мы это сделаем, мы будем вести эту войну, насколько позволят обстоятельства. Ваши войска, несомненно, продвинулись достаточно далеко для обеспечения безопасности страны и могли бы теперь остановиться.

Совершенно незачем делать какое-либо публичное заявление. Можно просто выйти из боя, прекратить военные операции, что будет вполне оправдано суровой зимой, и выйти из войны де-факто. Я был бы рад, если бы мне удалось убедить Ваше превосходительство, что мы разобьем нацистов. Я чувствую себя гораздо более уверенным, чем в 1917 или 1918 году. Многочисленным друзьям Вашей страны в Англии было бы очень тяжело, если бы Финляндия оказалась в одном лагере с побежденными нацистскими преступниками. Мои воспоминания о наших приятных беседах и переписке относительно прошлой войны побуждают меня послать, пока еще не поздно, для Вашего рассмотрения это сугубо личное и частное послание».

2 декабря я получил ответ фельдмаршала Маннергейма:

Фельдмаршал Маннергейм – премьер-министру Черчиллю

2 декабря 1941 года

«Я имел честь получить вчера через американского посланника в Хельсинки Ваше письмо от 29 ноября 1941 года, и я благодарю Вас за любезность, которую Вы проявили, послав это личное письмо. Вы, несомненно, поймете, что я не могу прекратить свои нынешние военные операции, пока мои войска не достигнут позиций, которые, по моему мнению, обеспечат нам требуемую безопасность. Было бы жаль, если бы эти операции, проводимые для того, чтобы оградить Финляндию, вовлекли мою страну в конфликт с Англией, и я буду глубоко огорчен, если Вы сочтете себя вынужденным объявить войну Финляндии. С Вашей стороны было очень любезно послать мне в эти тяжелые дни личное письмо, и я вполне оценил это».

Этот ответ показал, что Финляндия не собиралась отводить свои войска к границам 1939 года, и поэтому английское правительство начало готовиться к объявлению войны. Аналогичные меры были приняты в отношении Румынии и Венгрии.

В такой обстановке шли приготовления к поездке Идена в Москву. Идена должен был сопровождать заместитель начальника имперского генерального штаба генерал Най. Целью московских переговоров было обсуждение чисто военных, а также общих аспектов войны и, если возможно, оформление союза в виде официального письменного договора.

5 декабря я составил для министра иностранных дел общую директиву, в которой излагалась наша точка зрения на некоторые моменты военного положения. Битва в Пустыне, которая будет описана ниже, была в это время уже в полном разгаре.

Премьер-министр – министру иностранных дел

5 декабря 1941 года

«1. Затягивание военных действий в Ливии, отвлекающих столь большие силы держав оси, вероятно, потребует от нас использования как 50-й, так и 18-й английских дивизий, которые мы надеялись выделить для обороны Кавказа или для действий на русском фронте. Поэтому в ближайшем будущем эти дивизии нельзя будет выделить. Лучший способ, каким мы можем помочь (не считая поставок), – это разместить на южном фланге русских армий сильное авиационное соединение, скажем, 10 эскадрилий, которые могли бы, в частности, помогать защите русских военно-морских баз на Черном море. Эти эскадрильи будут переброшены из Ливии, как только там будет достигнут успех. Переброска аэродромного личного состава и материалов не вызовет такой загрузки Трансперсидской железной дороги, как переброска пехотных дивизий. Верховному командованию вооруженными силами на Среднем Востоке приказано разработать планы этой переброски, завершение которых будет, конечно, зависеть от того, будут ли предоставлены возможности для детальной разведки.

2. Все большее значение как для России, так и для Англии приобретает позиция Турции. Турецкая армия, состоящая из 50 дивизий, нуждается в поддержке авиации. Мы обещали, что предоставим Турции, если она подвергнется нападению, минимум 4 и максимум 12 эскадрилий истребителей. В этом случае мы могли бы потребовать отзыва части эскадрилий, которые предполагается послать на Южный фронт русских. Вопрос о том, как лучше всего использовать наши самолеты на обоих берегах Черного моря, и о типах этих машин должен решаться в зависимости от обстановки путем консультаций между английским и русским правительствами и штабами».

Наши переговоры с Советским Союзом, протекавшие на дальнейших стадиях как будто благоприятно, начались перед самым наступлением генерала Окинлека в Пустыне, которое нам предстоит теперь описать. Но и переговоры, и наступление были отодвинуты на задний план нападением японцев на Пёрл-Харбор 7 декабря. Мы вернемся к этим вопросам в свое время при совершенно ином соотношении мировых сил.

Глава девятая

Предстоящий путь

Политические соображения и личная склонность в равной мере побудили меня поддерживать самую оживленную переписку с президентом Рузвельтом. Еженедельно, а часто почти ежедневно я самым подробным образом сообщал ему обо всем, что знал о мыслях и намерениях англичан и об общем военном положении. Нет никакого сомнения, что он с большим вниманием относился к этой переписке, возбуждавшей у него живейший интерес и сочувствие. Его ответы были, конечно, более сдержанными, но к этому времени я уже очень хорошо знал, какова была его позиция и чего он хотел. На мне лежала забота о борющейся стране, осажденной смертельными врагами. Он, величественный и далекий, возглавлял могущественную нейтральную державу, которую он больше всего хотел вовлечь в борьбу за свободу. Но пока что он не знал, как это сделать. Между тем Англии приходилось составлять свои собственные планы войны: как вести борьбу с Гитлером, используя для этого все наши силы в максимально возможных масштабах; как помочь русским поставками и отвлекающими операциями, которые могли быть лишь незначительными, а главное – как уцелеть!

Я все же составил на остаток 1941 и на 1942 год план, в основном принятый начальниками штабов. В то время в основе этого плана лежало, разумеется, предположение, что Соединенные Штаты будут по-прежнему оставаться вне войны, оказывая нам всю помощь, какую разрешит конгресс, Из своей переписки с президентом я узнал, что он с особенным вниманием относится ко всем военно-морским операциям и что Французская Северная Африка, включая Дакар, а также атлантические острова Испании и Португалии вызывают у него особый интерес не только с общеамериканской, но и с его личной точки зрения, Эта точка зрения согласовалась также с моими взглядами и отвечала (как, я надеюсь, это будет признано) стратегическому плану, который отражал максимум того, что мы могли сделать одни, а также вместе с Соединенными Штатами, если бы они стали воюющей державой.

Я надеюсь, что нам удастся одержать решающую победу в Западной пустыне и прогнать Роммеля обратно через Ливию и Триполитанию, Если бы все пошло хорошо, это могло бы привести к отпадению от Виши Туниса, Алжира и Марокко, а может быть, и к присоединению к нам самого Виши. Эта цель была всего лишь надеждой, в основе которой лежала другая надежда. Но пока германская авиация была занята в России, мы держали наготове в Соединенном Королевстве одну бронетанковую и три полевые дивизии с достаточным количеством кораблей, чтобы перебросить эти силы в любой пункт западного Средиземноморья. Бели бы мы захватили Триполи и Франция при этом не выступила, обладание Мальтой позволило бы нам напасть на Сицилию и тем самым открыть единственно возможный для нас, пока мы были одни на Западе, второй фронт в Европе. Я не видел, что еще, если не считать операций в Норвегии, мы могли бы осуществить самостоятельно в 1942 году, как бы нам ни везло на поле боя. План вторжения на Сицилию был тщательно подготовлен начальниками штабов и плановым комитетом. Мы назвали его «Уипкорд».

Как только Роммель был бы разгромлен, его небольшая храбрая армия уничтожена, а Триполи оказался бы в наших руках, четыре дивизии наших отборных войск, то есть около 80 тысяч человек, вероятно, смогли бы высадиться на Сицилии и захватить ее. Германская авиация, причинившая нам столько вреда своими действиями с аэродромов на Сицилии, была отозвана в Россию, и теперь на острове не было германских войск. Наша экспедиция, вышедшая в Средиземное море, была бы, конечно, выслежена, но противник не мог знать, куда мы направляемся: к Французской Северной Африке – Бизерте, Алжиру, Орану, или же к Сицилии, или Сардинии. Такие выгодные перспективы открывались перед нашими военно-морскими силами. Какой другой план активной наступательной войны могли бы принять в течение 1942 года Англия и империя? Как могли бы мы вести с немцами бои в широком масштабе? Какой другой план предоставлял нам возможность такого широкого выбора, столь желательного среди превратностей войны? Такая операция могла оказаться не под силу нам одним. Она могла бы оказаться неудачной.

Но во всяком случае она не ставила под угрозу наши коммуникации через Атлантический океан или нашу способность защищаться против вторжения в метрополию.

Одно дело видеть путь, лежащий впереди, а другое – быть в состоянии вступить на него. Но лучше иметь честолюбивый план, чем не иметь вообще никакого. Все зависело в первую очередь от успеха давно подготовлявшегося наступления войск Окинлека в Западной пустыне. Необходимо было рассматривать все в свете неведомых опасностей, которые навлекло бы на нас проникновение немцев к Каспийскому морю, или их возможное продвижение через Турцию в том же направлении, или на Средний Восток – в Сирию, Палестину, Персию и Ирак. Но я всегда считал это сравнительно мало вероятным. В данном случае такая точка зрения оказалась правильной. Все эти мои проекты пользовались на всех стадиях поддержкой начальников штабов и моих коллег по комитету обороны и военному кабинету. В конце концов все они были выполнены точно в намеченном порядке, но это произошло лишь в 1942 и 1943 годах, в совершенно иной, гораздо более благоприятной обстановке, чем мы могли предвидеть в октябре 1941 года.

Я полностью изложил эти планы через министра-резидента на Среднем Востоке главнокомандующим нашими вооруженными силами в этом районе, чтобы они поняли, что «Крусейдер», то есть битва, которую им предстояло вести, может открыть перед нами непрерывный путь вперед, а также чтобы подчеркнуть срочность их наступления.

Премьер-министр – министру-резиденту на Среднем Востоке

25 октября 1941 года

«1. Нельзя полагать, что Германия будет в течение всей зимы вести в России непрерывные бои. Гораздо вероятнее, что примерно через месяц фронт в России, за исключением Юга, стабилизируется. Из-за потери военных заводов Россия превратится (временно) во второразрядную военную державу, даже если Москва и Ленинград будут удержаны. Гитлер может в любой момент оставить в России, скажем, треть своих армий, и все же у него будет вполне достаточно сил, чтобы угрожать Англии, оказывать нажим на Испанию и посылать подкрепления, дабы держать в узде Италию и продвигаться на восток.

2. Поэтому не следует ожидать, что в будущем году или весной наше положение улучшится. Напротив, вероятнее всего, операцию «Уипкорд» можно предпринять либо сейчас, либо никогда. По-моему, к концу декабря возможности будут уже упущены, и неизвестно, на какой срок.

3. Слабым местом Гитлера является авиация. Английские военно-воздушные силы уже сейчас сильнее авиации Гитлера и благодаря американской помощи растут быстрее. Русская авиация составляет, вероятно, две трети германской; она хорошо эшелонирована в глубину и по качеству вполне хороша. Даже если учитывать итальянскую авиацию, памятуя, чего она стоит, то и тогда у Гитлера не хватит самолетов, чтобы оказывать одновременную поддержку операциям, которые могли бы осуществить его армии. Однако основную часть английских военно-воздушных сил приходится держать в Англии на случай вторжения, и они в основном бездействуют.

4. Поэтому нам важно изыскивать возможности для того, чтобы вести бои с авиацией противника в благоприятных условиях одновременно на различных театрах. Такую возможность предоставляет в большой степени «Уипкорд».

5. Если мы сумеем до января заполучить комбинацию аэродромов (Триполи, Мальта, Сицилия, Сардиния) и сможем закрепиться там, бомбардировщики из Англии, базирующиеся на упомянутые аэродромы, смогут предпринять сильное и, возможно, решающее наступление на слабейшего партнера держав оси – Италию. Отсутствие аэродромов в Италии севернее Сицилии должно сделать это возможным. Всякие воздушные бои на этом новом театре непосредственно приведут к ослаблению обычных действий вражеской авиации против Великобритании и долины Нила и поддержки ею войск, продвигающихся на юго-восток.

6. Господство английской авиации в центральной части Средиземного моря дало бы и другие преимущества. С учетом того, что говорится в параграфе 9, караваны, охраняемые сильным конвоем, смогут пользоваться морским путем, ведущим из Средиземного моря, а это позволило бы сэкономить тоннаж и оказать более сильную поддержку операциям на Востоке.

7. Впечатление, которое произвели бы на Францию и Французскую Северную Африку эти достижения и, в частности, появление войск на тунисской границе, могло бы толкнуть Вейгана на выступление со всеми вытекающими отсюда преимуществами.

8. В основе всего этого лежит, конечно, успешное осуществление операции «Крусейдер». Вы должны быть рады тому большому отвлечению сил противника, особенно его военно-воздушных сил, которое вызвала бы операция «Уипкорд», при условии, что она будет происходить одновременно с операцией «Акробат» (захват англичанами Триполитании).

Ничто не обеспечивает нам большую безопасность и не обескураживает так врага, как внезапное одновременное появление целого ряда объектов нападения. Это относится в особенности к тем немногим неделям, когда противник отводит с русского театра свои излишние военно-воздушные силы и переоснащает их для операций на других театрах. Вы, конечно, понимаете, что медленное, постепенное продвижение в Ливии после тщательной подготовки, предусматривающей каждый шаг, при отсутствии каких-либо действий в других местах гарантирует максимальное сопротивление противника и, несомненно, дает время для его организации, Такой образ действий, разумеется, позволил бы немцам послать сильные подкрепления на Сицилию и укрепить свое господство в Италии, Я надеюсь, вы сознаете, подобно мне, что представившаяся сейчас возможность является мимолетной и что передышка – до тех пор, пока Германия, стабилизировав свой фронт против России, сумеет разместить свои силы на других театрах, – будет непродолжительной, Все дело, как вы справедливо указываете, «в выборе момента»,

9. Как будет реагировать противник на наши попытки добиться превосходства в воздухе в одной из зон центральной части Средиземноморья и тем самым открыть путь для прохода наших судов? Для переброски превосходящих военно-воздушных сил ему потребуется время, если учесть расположение аэродромов, которые останутся в его распоряжении на территории Италии, Поэтому ему придется оказать нажим на Испанию, чтобы добиться закрытия Гибралтарского пролива, У нас имеются основания полагать, что испанцы будут возмущены и окажут сопротивление всякому вторжению немцев, которых угрюмый и голодный испанский народ ненавидит. Победоносное проведение англичанами операции «Крусейдер» сильно скажется на настроении испанского правительства. Гитлер, несомненно, может силой проложить себе путь через Испанию, так же как он может установить свое господство в Италии. Удержать его могут лишь соображения политического характера. Он стремится создать Соединенные Штаты Европы под гегемонией Германии и новый порядок. Это зависит не только от завоевания, но в еще большей мере от сотрудничества народов. Ничто не помешает осуществлению его надежд столь решительным образом, как продолжение политики убийств, репрессий, истребления заложников и т. п., проводимой сейчас во многих странах. Присоединение Испании и Италии к и без того уже обширным завоеванным мятежным районам, в которых размещены его войска, будет для него очень серьезным шагом.

10. По всем вышеприведенным причинам весьма желательно, чтобы операции «Крусейдер» и «Уипкорд» были полностью синхронизированы и тесно увязаны между собой. С другой стороны, надо понять, что мы не можем ограничиться продвижением в Ливии, оставаясь пассивными в других районах. Русские просили, чтобы английские войска как можно скорее заняли свое место на их левом фланге. Растущее недовольство английского народа, который считает, что мы ничего не предпринимаем, не позволит бесконечно противиться таким требованиям. Поэтому, если будет решено отказаться от операции «Уипкорд» или упомянутых в документе начальников штабов действий во Французской Северной Африке по приглашению французов, придется приготовиться к переброске в скором времени значительных сил в Россию.

11. Ваши замечания нужны нам к понедельнику вечером, когда соберется комитет обороны».

Главное командование нашими войсками в Каире встало на иную точку зрения. Оно считало самым важным оборону дельты Нила, Суэцкого канала, Басры, Кавказа и «Таврского бастиона». По их мнению, захват Сицилии не был осуществимой операцией и в нем не было необходимости. Их взоры были обращены на Восток, и если бы было принято решение двинуться на Запад и при этом наши усилия увенчались бы успехом, они предпочли бы занятие Бизерты всяким попыткам начать действия против Сицилии. Я вполне понимал их точку зрения, которую энергично поддержал главнокомандующий вооруженными силами в Индии генерал Уэйвелл. Свои выводы они изложили в телеграмме от 27 октября, содержавшей приведенные мною доводы.

Вследствие этого я отказался от плана нападения на Сицилию («Уипкорд»).

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

«1. Ввиду последней телеграммы, полученной со Среднего Востока, и Вашего личного решительного отказа от проекта операции «Уипкорд», который Вы ранее защищали и который я поддерживал, я считаю теперь, что с этим планом покончено.

2. Нужно, однако, держать наготове силы, равные двум пехотным и одной бронетанковой дивизии, чтобы использовать их в операциях «Крусейдер» и «Акробат» в случае успеха. Нет никаких оснований ожидать, – если не считать основанием надежду, – что в результате наших предстоящих операций генерал Вейган пригласит нас в Бизерту или Касабланку. Если же он это сделает, мы должны быть готовы воспользоваться столь огромной удачей. Прошу Вас немедля заняться изучением этого вопроса и согласовать свои выводы с выводами штаба на Среднем Востоке и особенно адмирала Кэннингхэма.

3. Такая ситуация может возникнуть в двух случаях: либо в результате влияния победы английских вооруженных сил на моральное состояние французов, либо, что также не исключено, если немцы потребуют от Петэна, чтобы им разрешили использовать этот театр ввиду фактической или вероятной потери Триполи.

4. Эта операция будет именоваться «Джимнаст».

5. Важно теперь же знать, какие приказы нужно будет издать, чтобы перейти от операции «Уипкорд» к операции «Джимнаст», дабы свести к минимуму требуемое количество судов. Кроме того, нужно знать, какой тоннаж потребуется для этого и как это отразится на общем положении.

6. Я получил известия из Америки, что наших друзей там весьма соблазняет мысль об американском вмешательстве в Марокко и что полковник Нокс беседовал с лордом Галифаксом о высадке там около 150 тысяч американских солдат. Мы должны быть готовы сделать, если возможно, одновременное предложение или во всяком случае предложение от имени англичан генералу Вейгану в любой подходящий момент после успешного осуществления операции «Крусейдер». Это может изменить соотношение сил в нашу пользу. Поэтому такое положение должно быть сформулировано в самых убедительных выражениях. Я не буду лично обращаться к президенту по этому поводу, пока не станут ясны результаты операции «Крусейдер».

7. Лорд Луис Маунтбэттен привез мне письмо от президента, который выказывает живейший интерес к Танжеру. Этим вопросом также следует заняться, но он явно влечет за собой большие осложнения в отношениях с испанцами и французами, и было бы ошибкой жертвовать ради этого шансами на сотрудничество французов».

Пожалуй, будет полезно рассмотреть в свете позднейших событий, каковы были в то время намерения противника.

В июле 1941 года главное командование вермахта составило обзор будущих операций, предусматривавших уничтожение английских позиций на Среднем Востоке. Этому плану операций было присвоено название «Ориент». Главной исходной предпосылкой этого плана было успешное окончание осенью войны с Россией. Если бы это произошло, а это было под большим вопросом, танковый корпус с Кавказа должен был двинуться зимой 1941/42 года на юг, через Персию. В случае согласия Турции десять дивизий из Болгарии, из них половина танковых и моторизованных, пересекли бы Анатолию и вступили в Сирию и Ирак. Если бы Турция оказала сопротивление, понадобились бы вдвое большие силы, и вследствие этого выполнение плана пришлось бы отложить до 1942 года.

Германским и итальянским силам в Африке отводилось лишь третье место. В течение лета и осени 1941 года они должны были выполнять чисто оборонительные функции, если не считать того, что на них возлагалась задача взять Тобрук. К зиме их потери в живой силе и технике были бы восполнены, и затем, когда генеральное наступление на Персию и Ирак отвлекло бы наше внимание и силы, армия держав оси в Ливии должна была двинуться к Каиру.

Германское верховное командование никогда не относилось благожелательно к африканскому предприятию. Германские войска были посланы туда лишь для того, чтобы воспрепятствовать разгрому итальянцев. Когда этот разгром был остановлен, а мы отброшены назад, успех вовсе не побудил германское командование изменить свои планы. Переброска войск через Средиземное море со всеми вытекающими отсюда опасностями, грозившими со стороны подводных лодок и самолетов, базировавшихся на Мальту, была ему не по душе.

Северная Африка должна была всегда оставаться второстепенным театром, поскольку «державам оси было бы труднее, чем союзникам, доставлять туда подкрепления». Не слишком прельщало немцев и сотрудничество с итальянцами на суше, на море и в воздухе. Они лишь скрепя сердце соглашались покрывать нехватки Роммеля. При желании противник мог бы выделить и перебросить силы, которые сделали бы наше положение безнадежным.

Таким образом, осенние и зимние месяцы открывали перед нами благоприятные возможности. Германская авиация исчезла с Сицилии. Русский фронт поглощал горючее, необходимое для итальянского флота. В течение августа погибло 33 процента грузов и подкреплений, предназначавшихся для Роммеля. В октябре эта внушительная цифра возросла до 63 процентов. От итальянцев требовали организации воздушной трассы для доставки снабжения. В конце сентября Муссолини взялся доставлять по воздуху в Триполи по 15 тысяч человек в месяц, но к концу октября прибыло только 9 тысяч. В то же время доставка грузов в Триполи морским путем прекратилась, и всего несколько конвоев прорвали нашу блокаду и достигли Бенгази. Однако потери, понесенные в октябре, вынудили в конце концов германское верховное командование послать нефть итальянскому флоту. Был предпринят также и другой, гораздо более важный шаг. Адмирал Дениц неохотно согласился перебросить из Атлантического океана в Средиземное море 25 германских подводных лодок. Это был мастерский ход, последствия которого не заставили себя ждать.

Пока же наши силы, базировавшиеся на Мальту, осуществляли решающий контроль, а операции соединения «К», созданного там военно-морским министерством по моему желанию, принесли богатые плоды. Ночью 8 ноября, получив донесение от экипажа разведывательного самолета, соединение напало на итальянский конвой из десяти торговых судов, шедший под эскортом четырех эсминцев и крейсера. Это был первый конвой с момента возобновления движения. Все торговые суда были быстро уничтожены. Один эсминец был потоплен, а другой поврежден нашими крейсерами. Итальянские крейсера не принимали участия в бою.

Однако период, в течение которого мы пользовались неприкосновенностью и имели преимущества, пришел к концу. На сцене появились германские подводные лодки. 12 ноября «Арк Ройал», возвращавшийся в Гибралтар после доставки самолетов на Мальту, был торпедирован германской подводной лодкой. Все попытки спасти корабль были тщетны, и этот славный ветеран, сыгравший такую выдающуюся роль в столь многих наших операциях, затонул всего в 25 милях от Гибралтара. Это было началом целого ряда тяжелых потерь, понесенных нашим военно-морским флотом на Средиземном море, в результате которых мы, как никогда, были ослаблены в этом районе. Однако все уже было готово к нашему так долго откладывавшемуся наступлению, и теперь мы должны заняться Западной пустыней на суше, на море и в воздухе.

Глава десятая

Операция «Крусейдер». На суше, на море и в воздухе

Размах военных усилий, связанных с борьбой в Пустыне, не следует недооценивать. Хотя в боях принимало участие всего 90 или 100 тысяч бойцов с каждой стороны, требовались вдвое или даже втрое большие массы людей и материалов для того, чтобы поддерживать их в этом состязании. Ожесточенные бои за Сиди-Резег, с которых началось наступление генерала Окинлека, были ознаменованы многими яркими моментами. Личное вмешательство двух главнокомандующих было столь же властным и решающим, а ставки с обеих сторон столь же высокими, как и в былые времена.

Задачей генерала Окинлека было, во-первых, отвоевать Киренаику, уничтожив в ходе этой операции танки противника, и, во-вторых, если все пойдет хорошо, захватить Триполитанию. В этих целях в распоряжение генерала Кэннингхэма, который должен был командовать 8-й армией[39] (недавно получившей такое наименование), были предоставлены 13-й и 30-й корпуса, включавшие вместе с гарнизоном Тобрука около шести дивизий и три бригады в резерве.

Всего английская армия имела 724 танка, в том числе 367 быстроходных, и, кроме того, еще 200 танков в резерве. Английские военно-воздушные силы должны были активизировать свои действия за месяц до этого, с тем чтобы нарушить коммуникации противника и добиться к началу сражения господства в воздухе. Военно-воздушные силы в Западной пустыне состояли из 16 эскадрилий истребителей, 12 эскадрилий средних бомбардировщиков, 5 эскадрилий тяжелых бомбардировщиков и 3 отдельных эскадрилий войсковой авиации. Из 1311 современных боевых самолетов 1072 были в исправном состоянии, помимо 10 эскадрилий, действовавших с Мальты.

В 70 милях в тылу линии фронта Роммеля находился гарнизон Тобрука, состоявший из 5 бригадных групп и бронетанковой бригады. Эта крепость была предметом его постоянных забот, служа стратегическим препятствием какому бы то ни было наступлению на Египет. Занятие Тобрука являлось постоянной целью германского верховного командования, и все было готово к тому, чтобы начать штурм Тобрука 23 ноября. Армия Роммеля включала грозный Африканский корпус, состоявший из 15-й и 21-й танковых дивизий и 90-й легкой дивизии, и 7 итальянских дивизий, из которых одна была бронетанковая. Мы считали, что противник располагает 388 танками, но, как мы сейчас знаем из документов противника, фактически он имел 558 танков. Две трети тяжелых и средних танков были немецкие. Они были вооружены более тяжелыми орудиями, чем двухфунтовые пушки, установленные на наших танках. Кроме того, противник обладал явным превосходством в противотанковом оружии. Военно-воздушные силы держав оси состояли из 190 немецких самолетов, из которых к моменту наступления только 120 были в пригодном состоянии, и более 300 итальянских самолетов, из которых исправных было, наверное, 200.

8-я армия должна была атаковать силами своих двух корпусов и продвинуться на северо-запад, к Тобруку, гарнизон которого должен был предпринять в это же время энергичную вылазку навстречу им. С этой целью 13-й корпус должен был осадить пограничные оборонительные укрепления противника от Халфайи до Сиди-Омара, обойти их с фланга и окружить, отрезав, таким образом, все удерживавшие их войска, а затем двинуться к Тобруку. Одновременно 30-й корпус, в который входили почти все наши танки, должен был предпринять широкое фланкирующее движение в Пустыне, чтобы попытаться обнаружить основную массу танков Роммеля и вступить с ними в бой или, по меньшей мере, сковать их и тем самым прикрыть 13-й корпус.

Несмотря на колоссальный масштаб приготовлений, удалось достигнуть полной тактической внезапности. В этот момент армия держав оси размещалась на новых позициях для атаки на Тобрук, назначенной на 23 ноября. Когда началась атака, сам Роммель находился в Риме. Чтобы нанести в решающий момент удар по мозговому и нервному центру вражеской армии, 50 бойцов из отряда «коммандос» под командованием полковника Лейкока были доставлены подводной лодкой к одному из пунктов на побережье, находившемуся в 200 милях за линией фронта противника. 30 человек, которых удалось высадить в бурном море, были разделены на две группы. Одной из них было поручено перерезать телефонные и телеграфные провода, а другой, действовавшей под командованием подполковника Кейса, сына адмирала Кейса, атаковать помещение штаба Роммеля. В полночь 17 ноября эта группа ворвалась в одно из помещений штаба и застрелила нескольких немцев. В рукопашной схватке, завязавшейся в темной комнате, Кейс был убит. Данью подвигам Кейса было посмертное награждение его «Крестом Виктории»[40].

Рано утром 18 ноября, под сильным дождем, 8-я армия рванулась вперед, и согласно своему плану 13-й корпус обошел позиции противника на границе, в то время как 30-й корпус, не встретив на первых порах сопротивления, двинулся на север, к Сиди-Резегу. Этот кряж достигает примерно 100 футов высоты. Его северный склон представляет собой почти отвесный утес, господствующий над дорогой на Капуццо – главной линией коммуникаций Роммеля с запада на восток. Поблизости от него находится очень большой аэродром. В южном направлении с этой, хотя и незначительной, возвышенности открывается хороший вид на холмистую пустыню. Обе стороны считали ее ключом ко всему району боев, и занятие ее было важным шагом к освобождению Тобрука.

Первые три дня все шло хорошо. 19 ноября основная, как мы полагали, масса германских танков двинулась на юг из береговой зоны, где она находилась до тех пор, и на следующий день встретилась в 15 милях к западу от Сиди-Омара с нашими 4-й и 22-й бронетанковыми бригадами. Английская 7-я бронетанковая дивизия развернулась на широком фронте в поисках врага. Одна из ее бригад (7-я) и поддерживающая группа заняли Сиди-Резег. Африканский корпус успешно атаковал эти и другие части. В течение 21 и 22 ноября шли ожесточенные бои, главным образом вокруг аэродрома и на нем самом. Обе стороны стянули в этот район фактически все танки, которые вели яростный бой под огнем артиллерийских батарей. Благодаря лучшему вооружению немецких танков и их численному превосходству в пункте столкновения противник получил преимущество. Несмотря на героическое и блестящее командование бригадного генерала Кэмпбелла, немцы взяли верх, и мы понесли большие потери в танках, чем они. Ночью 22 ноября немцы вновь заняли Сиди-Резег. Командующий 30-м корпусом генерал Норри, потеряв две трети своих танков, отдал приказ об общем отступлении на 20 миль, чтобы переформировать свои части в районе к северу от проселочной дороги на Эль-Абд. Это было тяжелое поражение.

21 ноября, когда танки противника были заняты в бою, генерал Кэннингхэм приказал 13-му корпусу начать наступление. Индийская 4-я дивизия уже обошла Сиди-Омар. Слева от нее новозеландская дивизия под командованием генерала Фрейберга двигалась на север и подошла к окраинам Бардии, перерезав, таким образом, коммуникации всех пограничных гарнизонов. Она захватила штаб Африканского корпуса и 23 ноября едва не отбила Сиди-Резег, откуда ее товарищи из 7-й бронетанковой дивизии были только что выбиты. 24 ноября Фрейберг сосредоточил основную часть новозеландской дивизии в пяти милях к востоку от аэродрома. Таким образом, в этот день наши бронетанковые силы, отброшенные от Сиди-Резега, подвергались переформированию. Отряды, предпринявшие вылазку из Тобрука, завязали бой с немецкой пехотой, но не сумели прорваться. Новозеландская дивизия после своего триумфального марша стояла под Сиди-Резегом.

Пограничные гарнизоны противника были отрезаны, а его танки, выиграв сражение против 30-го корпуса, находились севернее Эль-Губи. Противники нанесли друг другу очень сильные удары и понесли тяжелые потери, но исход сражения был неясен.

В этот момент произошел драматический эпизод. Роммель решил захватить тактическую инициативу и пробиться со своими танками на восток, к границе, надеясь вызвать этим такое смятение и панику, чтобы побудить наше командование отказаться от дальнейшей борьбы и отступить.

Он сосредоточил большую часть Африканского корпуса, все еще представлявшего самую грозную силу на поле боя, и двинулся по Эль-Абдской дороге или тропе к Шеферзену, едва не захватив штаб 30-го корпуса и два больших склада, без которых мы не могли бы продолжать борьбу. Подойдя к границе, он разделил свои войска на колонны, часть которых повернула на север и на юг, а остальные вклинились на 20 миль на территорию Египта. Он произвел опустошения в наших тыловых районах и захватил много пленных.

Однако появление его колонн не испугало индийскую 4-ю дивизию. Их преследовали отряды, поспешно выделенные из 7-й бронетанковой бригады, поддерживающей группы и гвардейской бригады. А самое главное, наша авиация, добившаяся к этому времени значительного превосходства в воздухе над сражающимися армиями, не давала противнику на всем пути ни минуты покоя. Колонны Роммеля, фактически не поддерживаемые германской авиацией, попали в столь же тяжелое положение, в каком находились наши войска, когда господство в воздухе над полем боя принадлежало немцам. 26 ноября все танки противника повернули на север и укрылись в Бардии и ее окрестностях. На следующий день они поспешили на запад, обратно к Сиди-Резегу, куда их срочно отозвали.

Тяжелые удары, полученные нами, и беспорядок, казалось, вызванный в тылу нашего фронта рейдом Роммеля, побудили генерала Кэннингхэма заявить главнокомандующему, что продолжение нашего наступления могло бы привести к уничтожению наших танковых сил и тем самым поставить под угрозу безопасность Египта. Это было бы равносильно признанию поражения и означало бы провал всей операции. В этот решающий момент Окинлек вмешался лично, По просьбе Кэннингхэма он вместе с маршалом авиации Теддером вылетел 23 ноября в штаб в Пустыне и, вполне отдавая себе отчет во всех опасностях, приказал генералу Кэннингхэму «продолжать развивать наступление на противника». Так, своим личным вмешательством Окинлек спас положение и показал себя выдающимся боевым командиром. В этот момент также было важно лишить Роммеля подвоза горючего, и поэтому я телеграфировал генералу Окинлеку и главнокомандующему военно-морскими силами, требуя нанести удар по вражеским коммуникациям.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

23 ноября 1941 года

«Когда видишь, как в Бенгази отправляется бесценный груз горючего и противник сосредоточивает в Бенине свою авиацию, кажется, что нужно решиться на любой риск, чтобы вывести эти пункты из строя хотя бы на три-четыре дня. Страх противника перед этой операцией, очевидно, вполне обоснован. За такое предприятие можно взяться, лишь пока противник поглощен битвой. Шансы на успех уменьшатся, как только он получит подкрепления за счет войск, отступающих из зоны боев или уклоняющихся от нее. Сейчас в Бенгази и к западу от Эль-Агейлы можно добиться очень многого недорогой ценой, но цена эта колоссально возрастет, как только закончится главное сражение».

Премьер-министр – адмиралу Кэннингхэму, главнокомандующему Средиземноморским флотом

23 ноября 1941 года

«Я просил начальника военно-морского штаба сообщить Вам сегодня по радио о том, как важно перехватывать надводные суда, везущие в Бенгази подкрепления, снабжение, а главное – горючее. По имеющимся у нас сведениям, довольно большое количество судов приближается сейчас к Бенгази или отправляется туда. Противник просил о воздушном прикрытии, но такое прикрытие не может быть обеспечено ему, поскольку его африканская авиация занята в боях. Все эти сведения переданы Вам. Буду рад узнать через военно-морское министерство, какие меры Вы намерены принять. Если эти суда будут перехвачены, это может спасти тысячи жизней не говоря уже о том, что это поможет одержать победу, имеющую важнейшее значение».

Адмирал Кэннингхэм сделал все, что мог, но самый эффективный удар был нанесен с Мальты. Ночью 24 ноября крейсера и эсминцы соединения «К» перехватили два танкера, на которые противник очень рассчитывал.

Пока генерал Роммель проводил свой смелый, но дорого обошедшийся ему рейд по коммуникациям и тылам английской 8-й армии, Фрейберг со своими новозеландцами, поддерживаемыми 1-й армейской бронетанковой бригадой, оказывал сильный нажим на Сиди-Резег. После двухдневных тяжелых боев они вновь заняли этот пункт.

Одновременно гарнизон Тобрука снова предпринял вылазку и захватил Эд-Дуду. Ночью 26 ноября была установлена связь между гарнизоном Тобрука и войсками, шедшими ему на выручку. Некоторые части новозеландской дивизии и штаб 13-го корпуса вступили в осажденный Тобрук. Это заставило Роммеля вернуться из Бардии. Он пробился к Сиди-Резегу, атакованный на фланге приведенной в порядок 7-й бронетанковой дивизией, имевшей теперь в своем распоряжении 120 танков. Роммель отбил Сиди-Резег и отбросил новозеландскую 6-ю бригаду, нанеся ей огромные потери. Эта и 4-я бригада, за исключением двух батальонов, соединившихся с гарнизоном Тобрука, были отведены на юго-восток, к границе, где героическая дивизия, потерявшая более 3 тысяч человек, была переформирована. Гарнизон Тобрука, вновь окруженный, удержал благодаря своей стойкости все захваченные позиции. Генерал Ритчи реорганизовал свою армию, включив гарнизон Тобрука в 13-й корпус, а новозеландскую дивизию отвел в резерв. Теперь объектом нашего наступления стал Эль-Адем, расположенный в долине, в 15 милях к западу от Сиди-Резега, и лежащий на главных коммуникациях противника с востока на запад. Были использованы оба наши корпуса. 13-й корпус двигался от Эд-Дуды, а 30-й подходил с юга. Во время этих приготовлений Роммель предпринял последнюю попытку выручить свои пограничные гарнизоны. Она была отбита. После этого началось общее отступление войск держав оси на линию Эль-Газалы.

1 декабря Окинлек лично отправился на командный пункт и пробыл с генералом Ритчи десять дней. Он не взял командования в свои руки, но внимательно наблюдал за своим подчиненным. Такой порядок не казался мне наилучшим ни для одного из них.

Однако 8-я армия была сейчас хозяином положения, и 10 декабря главнокомандующий мог доложить мне:

«Противник, по-видимому, осуществляет полное отступление на запад. Эль-Адем взят. Южноафриканские и индийские войска соединились там с англичанами из Тобрука, и я считаю позволительным утверждать теперь, что осада Тобрука снята. Мы энергично преследуем противника в полном взаимодействии с королевским военно-воздушным флотом».

Мы знаем теперь из немецких документов, что потери противника в результате операции «Крусейдер», включая гарнизоны, отрезанные в Бардии, Эс-Саллуме и Халфайе и позже взятые в плен, составили около 13 тысяч немцев и 20 тысяч итальянцев, то есть всего 33 тысячи человек. Противник потерял также 300 танков. За этот же период (с 18 ноября до середины января) потери английских и имперских войск составили 2908 офицеров и солдат убитыми, 7339 ранеными и 7547 пропавшими без вести – всего 17704 человека, а также 278 танков. Девять десятых этих потерь были понесены в первый месяц наступления.

Действия германских подводных лодок в Средиземном море сильно давали себя знать. «Арк Ройал» погиб. Две недели спустя «Бархэм» был поражен тремя торпедами и затонул в три минуты, причем погибло более 500 человек. Впереди нас ждали новые потери. Ночью 18 декабря итальянская подводная лодка подошла к Александрии и выпустила три торпеды, каждой из которых управляли по два человека. Проникнув в гавань, когда боны были открыты для прохода судов, они установили бомбы замедленного действия, которые взорвались рано утром 19 декабря под линкорами «Куин Элизабет» и «Вэлиант». Оба корабля были сильно повреждены и на несколько месяцев превратились в бесполезное бремя. Таким образом, за несколько недель весь наш линейный флот в восточной части Средиземного моря был фактически выведен из строя как боевая сила. Мне предстоит еще поведать о гибели на другом театре войны кораблей «Принс ов Уэлс» и «Рипалс». В течение некоторого времени нам удавалось скрывать потери, причиненные линейному флоту.

Уже значительно позже я заявил на закрытом заседании палаты общин:

«За несколько недель у нас погибло или было выведено из строя на долгое время семь больших кораблей, или более трети наших линкоров и линейных крейсеров».

Соединение «К» также понесло урон. В тот самый день, когда в Александрии произошла катастрофа, на Мальте были получены известия о том, что в Триполи направляется большой конвой противника. Крейсера «Нептун», «Орор» и «Пинелопи» с четырьмя эсминцами тотчас же вышли в море, чтобы перехватить этот конвой. Приближаясь к Триполи, наши корабли натолкнулись на новое минное поле. «Нептун» был тяжело поврежден, а два других крейсера получили повреждения, но смогли уйти. Эсминец «Кэндахар» вошел в минное поле, чтобы спасти экипаж «Нептуна», но также подорвался на мине и стал беспомощным. «Нептун», дрейфуя в минном поле, наткнулся еще на две мины и затонул. Из его экипажа в 700 с лишним человек спасся лишь один, да и тот попал в плен.

Так было уничтожено ядро соединения «К». Крейсер «Галатеа» также был потоплен германской подводной лодкой. От английского флота в восточной части Средиземного моря уцелело лишь несколько эсминцев и три крейсера из эскадры адмирала Вайана.

До конца ноября благодаря своим объединенным усилиям на суше, на море и в воздухе мы господствовали на Средиземном море. Но теперь наши морские силы понесли страшные потери. 5 декабря Гитлер, осознав наконец смертельную опасность, грозившую Роммелю, приказал перебросить из России на Сицилию и в Северную Африку целый авиационный корпус. По указанию генерала Кессельринга было предпринято новое воздушное наступление на Мальту. Налеты на этот остров вновь достигли страшной силы, и Мальта могла лишь бороться за свое существование. К концу года господство над морскими путями в Триполи принадлежало германской авиации, что позволило немцам переформировать разбитые армии Роммеля. Редко когда взаимосвязь военных операций на море, на суше и в воздухе проявлялась в столь яркой форме, как во время событий этих нескольких месяцев.

Но теперь все это потускнело в свете новых мировых событий.

Глава одиннадцатая

Япония

Наступил момент, когда Японии предстояло сделать самый страшный и решительный шаг за всю ее многолетнюю и полную романтики историю.

Летом 1940 года принц Коноэ оказал нажим на правительство Виши, чтобы получить разрешение на создание авиационных баз в Северном Индокитае, а в сентябре он подписал Тройственный пакт с Германией и Италией. Этот документ обязывал Японию вступить в европейскую войну на стороне держав оси, в случае если Америка вступит в войну на стороне Англии.

К концу ноября 1940 года результаты битвы за Англию и то обстоятельство, что Гитлер явно побоялся выполнить свое хвастливое обещание о вторжении в Англию, были признаны в Японии фактами первостепенной важности. Успешный воздушный налет английской авиации на итальянский флот в Таранто, в результате которого на многие месяцы были выведены из строя современные первоклассные линкоры, произвел глубокое впечатление на японский флот, оценивший всю мощь нового воздушного оружия и возможности, которые давало его применение, в особенности когда оно сочеталось с элементом внезапности. Япония убедилась, что с Англией еще далеко не покончено. Она, безусловно, продолжала держаться и даже становилась сильнее. В стране получило широкое распространение мнение, что заключение Тройственного пакта было ошибкой.

Японцы всегда опасались возможности объединенных действий Британской империи и Соединенных Штатов, обладавших сильнейшими в мире флотами и ресурсами, которые при надлежащей разработке были неистощимы и недосягаемо велики. Эта опасность, казалось, надвигалась. Весной 1941 года премьер-министр Коноэ получил согласие кабинета начать с Соединенными Штатами переговоры об урегулировании имевшихся между обеими странами нерешенных вопросов. Следует отметить, что в этом случае генерал Тодзио в качестве военного министра поддерживал политику Коноэ против министра иностранных дел Мацуоки. Возражения последнего насчет того, что такие переговоры с Америкой будут противоречить японскому союзу с Германией, не были приняты во внимание.

Эмбарго, объявленное Соединенными Штатами, Англией и Голландией, отрезало Японию от всех источников нефти, от которых зависели не только военно-морские силы, но и вся военная мощь Японии. Японскому флоту сразу же пришлось обратиться к своим нефтяным запасам, и к моменту возникновения войны на Тихом океане он фактически уже израсходовал четырехмесячный запас нефти из общего количества своих запасов, рассчитанных на полтора года. Было совершенно очевидно, что Япония попала в тиски и что единственный выход для нее – вступить в соглашение с Соединенными Штатами или начать войну. Требования Америки предусматривали отказ Японии не только от ее новой агрессии в Индокитае, но также и от войны в Китае, которая велась уже очень давно и очень дорого обходилась Японии.

Это было справедливое, но суровое требование. При этих обстоятельствах флот решил поддержать армию в ее политике войны, если нельзя будет добиться приемлемого дипломатического соглашения. Тот факт, что флот к этому времени усовершенствовал свою авиацию, сделав ее мощным наступательным оружием, укрепил его в этом решении.

Ожесточенные споры в правящих кругах Японии продолжались в течение всего лета и всей осени. Как нам теперь известно, основной вопрос о вступлении в войну с Соединенными Штатами обсуждался 31 июля, на следующий день после введения эмбарго.

Всем японским руководителям было совершенно ясно, что у них мало времени для того, чтобы сделать выбор. Германия могла выиграть войну в Европе, прежде чем Япония успеет осуществить какой-либо из своих честолюбивых планов. Переговоры между японским и американским правительствами продолжались. Японские консервативные политические деятели и императорский двор надеялись добиться условий, которые позволили бы им держать в узде военную партию в своей стране. Государственный департамент в Вашингтоне, как и я, полагал, что Япония, вероятно, отступит перед мощью Соединенных Штатов, которая в конечном счете значительно превосходила ее собственную.

Читатель уже убедился в том, что с первого же дня войны нас постоянно тяготила тревога в отношении Японии. Аппетиты Японии и ее возможности к их удовлетворению были совершенно очевидны. Мы удивлялись тому, что она не выступила в момент падения Франции. Впоследствии мы почувствовали некоторое облегчение, но все это время мы напрягали свои силы до предела, чтобы уберечь Британские острова от уничтожения и продолжать войну в Западной пустыне. Я должен признаться, что в моем сознании окутанная зловещим туманом японская угроза была как бы отодвинута на задний план другими нашими задачами. Я полагал, что если Япония нападет на нас, Соединенные Штаты также вступят в войну. Если бы они этого не сделали, у нас не было бы возможности защищать Голландскую Индию или даже нашу собственную империю на Востоке.

Если же, с другой стороны, японская агрессия повела бы к вовлечению Америки в войну, то я готов был смириться с ней. Дальше этого я не загадывал. Очередность наших задач в 1941 году была такова: во-первых, защита метрополии, включая угрозу вторжения и действия подводного флота противника; во-вторых, борьба на Среднем Востоке и в районе Средиземного моря; в-третьих, после июня, поставки Советской России; и наконец, сопротивление нападению Японии. Всегда, однако, подразумевалось, что, если Япония вторгнется в Австралию или Новую Зеландию, нам придется пожертвовать Средним Востоком для защиты своих братьев по крови. Такую возможность мы все считали чрезвычайно отдаленной и маловероятной, так как у Японии был большой выбор более легких и привлекательных для нее объектов, таких, как Малайя, Сиам и в первую очередь Голландская Индия. Я уверен, что, сколько бы мы ни послали оружия в Малайю, даже если бы мы решились ради этого пожертвовать Средневосточным театром войны или прекратить поставки в Советский Союз, мы не могли изменить ее судьбу. С другой стороны, вступление Соединенных Штатов в войну перевесило бы все неблагоприятные моменты.

Не следует полагать, что эти широкие решения принимались бессознательно или без глубокого и постоянного обсуждения их военным кабинетом и его военными экспертами. По мере того как шло время и я осознал, какой грозный эффект оказало введенное президентом Рузвельтом 26 июля эмбарго, к которому присоединились мы и голландцы, я стал все больше стремиться к тому, чтобы противопоставить Японии в Тихом и Индийском океанах возможно более мощные английские и американские военно-морские силы. Военно-морские силы – это было все, что мы могли выделить в тот момент. Мы тщательно проанализировали, чем мы располагаем.

25 августа я послал начальнику военно-морского штаба памятную записку по поводу создания дальневосточного флота и изложил свое мнение относительно его корабельного состава. Я был убежден, что в недалеком будущем можно будет дислоцировать в Индийском океане эскадру, которая послужит сдерживающим фактором для японцев, и что эта эскадра должна состоять из небольшого числа первоклассных кораблей.

В качестве передового отряда нашего дальневосточного флота было решено послать два линкора – «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» с четырьмя эсминцами и, как важнейший элемент такого флота, современный бронированный авианосец «Индомитебл». К сожалению, «Индомитебл» был временно выведен из строя в результате аварии. Несмотря на это, было решено отправить оба быстроходных линкора, что, как мы надеялись, стабилизирует политическую обстановку в Японии. Эти линкоры должны были установить контакт с Тихоокеанским флотом Соединенных Штатов. Наши военно-морские планы предусматривали создание под прикрытием главных сил американского флота в далеких водах Тихого океана английского дальневосточного флота, базирующегося на Сингапур. К весне 1942 года этот флот должен был включать 7 линкоров различных боевых качеств, 1 первоклассный авианосец, 10 крейсеров и 24 эсминца. Командование этим флотом было поручено адмиралу сэру Тому Филлипсу, который до этого с честью выполнял обязанности заместителя начальника военно-морского штаба. 24 октября адмирал Филлипс поднял свой флаг в Гриноке.

В октябре принц Коноэ сложил с себя бремя управления страной. Он просил о личной встрече с президентом Рузвельтом в Гонолулу, куда он собирался захватить с собой представителей командования японской армии и флота. Он надеялся таким образом связать их соглашениями, которые могли бы быть достигнуты во время этой встречи. Но президент отклонил его предложение, и армия стала все более и более критически относиться к этому мудрому государственному деятелю. Его сменил генерал Тодзио, который одновременно занял посты премьер-министра, военного министра и министра внутренних дел. Генерал Тодзио, которого победители в соответствии с существующей практикой повесили после войны, заявил на суде, что он сам занял пост министра внутренних дел потому, что «столкнулся с грозными тенденциями, предвещавшими внутренние беспорядки, если бы было решено сохранять мир, а не начать войну». По приказу императора он возобновил дипломатические переговоры с Соединенными Штатами, но в то же время вступил в секретное соглашение с членами своего кабинета о том, что Япония начнет войну, если представления кабинета будут отвергнуты.

В начале ноября я получил от генерала Чан Кайши взволнованное предупреждение о дальнейших операциях японцев в Китае. Он считал, что японцы решили предпринять наступление из Индокитая, чтобы захватить Куньмин и перерезать Бирманскую дорогу. Он просил, чтобы мы оказали ему помощь, направив свою авиацию из Малайи. В заключение он писал:

«Вам на первый взгляд может показаться, что это втянет вас в войну с Японией в то время, когда вы с таким мужеством сражаетесь в Европе и на Среднем Востоке. Я смотрю на вещи иначе. Я не верю, что Япония считает себя достаточно сильной для того, чтобы выступить, пока Китай продолжает сопротивляться, но, когда она избавится от этого противодействия, она нападет на вас там и тогда, где и когда ее это будет устраивать... Китай в настоящий момент переживает наиболее критическую фазу своей войны – фазу сопротивления. Его способность оборонять сухопутные подступы к Сингапуру и Бирме в настоящее время зависит в основном от готовности Англии и Америки сотрудничать с ним в обороне Юньнани. Если японцам удастся прорвать наш фронт здесь, мы будем отрезаны от вас, и всей системе координации наших военно-воздушных и военно-морских сил с силами Америки и Голландской Индии будет серьезно угрожать новая опасность с новой стороны. Я хотел бы со всей силой подчеркнуть свое убеждение в том, что мудрость и предусмотрительность требуют оказания Китаю упомянутой мною помощи. Ничто иное не сможет обеспечить в той же мере поражение Японии и успех стран, сопротивляющихся в настоящее время агрессии. Я с нетерпением ожидаю Вашего ответа».

Я не мог сделать ничего иного, как переправить это послание президенту Рузвельту.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

5 ноября 1941 года

«1. Я получил от Чан Кайши адресованное нам обоим обращение с просьбой о предоставлении ему помощи авиацией. Вам известно, какими военно-воздушными силами мы располагаем в Сингапуре. Тем не менее я был бы готов послать летчиков и даже некоторое количество самолетов, если бы они могли прибыть вовремя.

2. Нам необходимо в настоящий момент принять общие меры устрашающего характера. Японцы еще не приняли окончательного решения, и император, по-видимому, оказывает сдерживающее влияние. Когда мы беседовали об этом в Пласеншии, Вы говорили о необходимости выиграть время, и эта политика до сих пор блестяще себя оправдывала. Но проводимое нами совместно эмбарго постепенно вынуждает японцев сделать выбор между войной и миром.

3. В настоящее время похоже на то, что они собираются вступить в Юньнань, перерезав Бирманскую дорогу, что будет иметь катастрофические последствия для Чан Кайши. Прекращение сопротивления с его стороны не только само по себе явилось бы трагедией для всего мира, но и оставило бы в распоряжении японцев крупные силы, с которыми они могли бы предпринять наступление на север или на юг.

4. Китайцы обратились к нам и, вероятно, к Вам также с просьбой предостеречь японцев от наступления на Юньнань. Я надеюсь, что Вы сочтете возможным напомнить японцам о том, что такое наступление против Китая из района, в котором мы никогда не признавали за ними права содержать свои войска, было бы открытым выражением пренебрежения к ясно определенной позиции правительства Соединенных Штатов. Мы, конечно, были бы готовы сделать аналогичное заявление.

5. Никакие самостоятельные действия с нашей стороны не удержат Японию от выступления, так как наши силы слишком связаны в других местах. Но, конечно, мы будем на Вашей стороне и сделаем все возможное, чтобы оказать Вам поддержку, какой бы курс Вы ни избрали. Я лично считаю, что Япония скорее втянется в войну постепенно, чем решится начать ее сразу. Пожалуйста, сообщите мне, что Вы думаете по» этому поводу».

9 ноября президент ответил, что, хотя было бы большой ошибкой недооценивать всю серьезность создавшейся угрозы, он сомневается в том, что подготовка японцев к сухопутной кампании против Куньмина свидетельствует о том, что они собираются выступить в ближайшем будущем. Он обещал сделать все возможное путем оказания Китаю помощи по ленд-лизу и путем создания там авиационного отряда из американских добровольцев. Он считал, что при нынешнем настроении Японии всякие «новые официальные устные предупреждения или протесты» могли с таким же успехом вызвать обратный эффект. «Мы будем неослабно и с большим вниманием изучать всю эту проблему и прилагать все усилия для ее разрешения».

Я сделал все, что мог, чтобы успокоить генералиссимуса, передав ему суть этого осторожного ответа.

У нас не было иного пути, как продолжать осуществление своих военно-морских планов на Дальнем Востоке, предоставив Соединенным Штатам пытаться с помощью дипломатических средств как можно дольше удерживать Японию от выступления на Тихом океане.

20 ноября Япония направила в Вашингтон свой «окончательный ответ». Хотя из ее предложений было совершенно ясно, что она фактически пыталась заполучить плоды победы, не ведя войны, правительство Соединенных Штатов сочло себя обязанным сделать еще одно последнее дипломатическое предложение.

25 ноября президент сообщил мне по телеграфу о ходе переговоров. Японское правительство предложило эвакуировать Южный Индокитай впредь до окончательного урегулирования китайского вопроса или общего восстановления мира в районе Тихого океана, когда Япония согласится полностью отвести войска из Индокитая. Соединенные Штаты должны были взамен снабжать Японию нефтью, воздерживаться от вмешательства в действия Японии по восстановлению мира в Китае, помочь Японии получать продукцию Голландской Индии и создать нормальную основу для торговых отношений между Японией и Соединенными Штатами. Обе стороны должны были договориться о том, чтобы не производить «вооруженного продвижения» в Северо-Восточной Азии и в южной части Тихого океана.

Американское правительство в свою очередь собиралось сделать контрпредложение. Принимая в основном условия японской ноты, оно выдвигало специальные условия, которые Япония должна была соблюсти при отводе своих войск из Южного Индокитая. О положении в Китае в американском контрпредложении не упоминалось. Соединенные Штаты были готовы пойти на ограниченное экономическое соглашение, изменив свой первоначальный приказ о замораживании японских фондов. Так, например, нефть могла поставляться ежемесячно, но только для гражданских нужд. Это американское предложение должно было иметь силу в течение трех месяцев, при условии, что на протяжении этого периода будет обсуждаться вопрос об общем урегулировании на Тихом океане.

Когда я прочел проект ответа, который назывался (и теперь еще называется) «модус вивенди», я счел его неудовлетворительным. Такое же впечатление он произвел на голландское и австралийское правительства и в особенности на Чан Кайши, который послал в Вашингтон отчаянный протест. Однако я ясно понимал, что мы должны соблюдать определенные границы, комментируя политику Соединенных Штатов в таком вопросе, в котором они одни были способны предпринять решительные действия. Я понимал опасность, связанную с представлением, что «англичане стараются втянуть нас в войну». Поэтому я предоставил решать вопрос тому, от кого это зависело, а именно президенту. Я послал ему телеграмму, упомянув в ней только о той стороне вопроса, которая касалась Китая.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

26 ноября 1941 года

«Получил сегодня вечером Ваше послание относительно Японии, а также полный отчет лорда Галифакса о ходе переговоров и Вашем контрпредложении Японии... Конечно, этот вопрос должны разрешить только Вы, и мы, безусловно, не хотим развязывания еще одной войны. Нас беспокоит только один вопрос. Как насчет Чан Кайши? Не слишком ли скудную диету он получает? Нас тревожит судьба Китая. Если он падет, то опасность, угрожающая всем нам, чрезвычайно усилится. Мы уверены, что Вашими действиями будет руководить то уважение, с каким Соединенные Штаты относятся к борьбе китайцев. Мы считаем, что японцы чрезвычайно в себе не уверены».

В тот же день Хэлл принял японских посланцев в государственном департаменте. Он даже не упомянул им о «модус вивенди», по поводу которого президент телеграфировал мне 23 ноября. Напротив, он сразу же вручил им «ноту из десяти пунктов». Два пункта этой ноты гласили:

«Правительство Японии отведет из Китая и Индокитая все военные, военно-морские, военно-воздушные и полицейские силы. Правительство Соединенных Штатов и правительство Японии не будут оказывать поддержку – военную, политическую или экономическую – какому бы то ни было правительству или режиму в Китае, за исключением Национального правительства Китайской Республики, столица которого временно находится в Чунцине».

Посланцы были «ошеломлены» и удалились чрезвычайно огорченные. Возможно, что их огорчение было искренним. Их избрали для этой миссии главным образом из-за их репутации миролюбивых и умеренных людей, которым удастся убаюкать Соединенные Штаты, внушив им чувство безопасности, пока не будут приняты все необходимые решения и закончена вся подготовка. Они плохо были осведомлены об истинных намерениях своего правительства. Они не подозревали, что Хэлл был лучше информирован в этом отношении, чем они сами. С конца 1940 года американцы проникли в тайну важнейших шифров Японии и расшифровывали большое количество их военных и дипломатических телеграмм. В кругах американской разведки они обозначались словом «Магия». Расшифрованные телеграммы «Магия» передавались нам, но они попадали в наши руки с неизбежной задержкой, иногда в два-три дня. Поэтому в каждый данный момент мы не знали всего того, что было известно президенту или Хэллу. Я не жалуюсь на это.

В тот же день президент послал верховному комиссару Филиппин письмо следующего содержания:

«Становится очевидным, что ведется подготовка... к каким-то агрессивным операциям в недалеком будущем, хотя нет еще точных указаний на масштабы этих операций и на то, будут ли они направлены против Бирманской дороги, Таиланда, Малаккского полуострова, Голландской Индии или Филиппин. Наиболее вероятной представляется операция против Таиланда. Я считаю возможным, что эта новая японская агрессия вызовет вооруженный конфликт между Соединенными Штатами и Японией...»

Я не знал, что жребий уже брошен Японией; мне также не было известно, как далеко простирается решимость президента.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

«Мне кажется, что осталось неиспользованным еще одно важное средство, которое могло бы предотвратить войну между Японией и нашими двумя странами, а именно ясная декларация, – секретная или публичная, в зависимости от того, что будет признано более целесообразным, – о том, что всякий дальнейший акт агрессии со стороны Японии немедленно повлечет за собой самые серьезные последствия. Я понимаю, какие трудности конституционного порядка стоят перед Вами, но было бы трагедией, если бы Япония постепенно втянулась в войну в результате своих посягательств на территорию других стран, без того, чтобы ей ясно и честно указали на грозную опасность, какую повлекут за собой для нее новые акты агрессии. Прошу Вас подумать над тем, не следовало ли бы Вам в момент, который вы сочтете подходящим и который может наступить очень скоро, заявить о том, что «всякий дальнейший акт агрессии со стороны Японии вынудит Вас поставить перед конгрессом самые серьезные вопросы» или что-нибудь в этом роде. Мы, конечно, выступили бы с аналогичной декларацией или присоединились к Вашей. Во всяком случае, мы принимаем меры к тому, чтобы синхронизировать свои действия с Вашими. Простите меня, мой дорогой друг, за то, что я позволяю себе навязывать Вам такой курс, но я убежден, что он мог бы в корне изменить положение и предотвратить прискорбное расширение войны».

Но к этому времени и он, и Тодзио зашли уже слишком далеко. То же надо сказать и об общем ходе событий.

Днем 30 ноября, в начале первого (по американскому времени), Хэлл посетил президента, у которого на столе лежала моя телеграмма, датированная тем же числом и посланная ночью[41]. Они не считали, что мое предложение сделать совместное предупреждение Японии сможет принести какую-либо пользу.

Нам и не приходится удивляться этому, так как перед ними уже лежала перехваченная телеграмма из Токио в Берлин, также датированная 30 ноября, в которой японскому послу в Берлине предлагалось сделать Гитлеру и Риббентропу следующее сообщение:

«Сообщите им в строго секретном порядке, что существует чрезвычайно большая угроза внезапного возникновения войны между англосаксонскими странами и Японией в результате какого-либо военного столкновения, и добавьте, что момент возникновения этой войны может настать скорее, чем кто-либо это представляет».

Я получил эту расшифрованную телеграмму 2 декабря. Она не требовала каких-либо специальных мероприятий со стороны Англии. Мы просто должны были выжидать. Фактически японская эскадра авианосцев со всей морской авиацией, которой предстояло совершить нападение на Пёрл-Харбор, вышла в море еще 25-го. Конечно, она могла еще получить из Токио приказ воздержаться от операций.

Во время состоявшегося в Токио 1 декабря совещания с участием императора было принято решение начать войну с Соединенными Штатами. Согласно показаниям Тодзио на суде, император не произнес ни единого слова. В течение следующей недели на Тихом океане воцарилось зловещее молчание. Возможности к урегулированию вопроса дипломатическим путем были исчерпаны. Ни один акт военной агрессии еще не совершился. Я больше всего опасался, что японцы нападут на нас или на голландцев и что трудности конституционного порядка помешают Соединенным Штатам объявить войну. После длительного заседания кабинета, состоявшегося 2 декабря, я послал министру иностранных дел памятную записку, суммировавшую выводы, к которым мы пришли.

Премьер-министр – министру иностранных дел

2 декабря 1941 года

«Наша неизменная политика состоит в том, чтобы не предпринимать каких-либо радикальных мер раньше, чем это сделают Соединенные Штаты. За исключением случая, если японцы попытаются захватить перешеек Кра, у нас еще будет время прямо поставить перед Соединенными Штатами вопрос о новом акте японской агрессии. Если они выступят, мы немедленно выступим в поддержку. Если они не выступят, мы должны будем заново пересмотреть свою позицию...

Японцы могут в любой момент напасть на голландские владения. Это было бы прямым выпадом против Соединенных Штатов, которые только что вели с Японией переговоры. Мы должны заявить голландцам, что мы не предпримем ничего такого, что могло бы помешать Соединенным Штатам должным образом оценить такой агрессивный

акт японцев, как событие, непосредственно касающееся их самих и Японии. Если Соединенные Штаты объявят войну Японии, то мы в тот же час последуем их примеру. Если же после достаточного промежутка времени будет установлено, что Соединенные Штаты неспособны принять какие-либо решительные меры даже при нашей непосредственной поддержке, то мы тем не менее, хотя бы и в одиночку, поддержим голландцев.

Всякое нападение на английские владения, само собой разумеется, повлечет за собой войну с Великобританией».

Английская секретная служба и воздушная разведка, которые бдительно следили за ходом событий, вскоре заметили передвижения войск и активность, указывавшие на то, что «Япония готовится к нападению на Сиам и что это нападение будет включать отправку морем экспедиционных войск для захвата стратегических пунктов на перешейке Кра». Мы сообщили об этом в Вашингтон. Мы обменялись с главнокомандующим нашими вооруженными силами на Дальнем Востоке, а также с австралийским и американским правительствами целой серией длинных телеграмм по вопросу о том, должны ли мы принять предупредительные меры для защиты перешейка Кра. Было принято правильное решение, учитывавшее соображения как военного, так и политического порядка о том, что нам не следует осложнять развитие событий, нанося первыми удар на второстепенном театре военных действий. 6 декабря как в Лондоне, так и в Вашингтоне были получены известия о том, что из Индокитая через Сиамский залив направляется японская эскадра в составе примерно 35 транспортных судов, 8 крейсеров и 20 эсминцев. Другие японские эскадры также находились в море для выполнения других задач.

В 1946 году комиссия конгресса, занимавшаяся подробным расследованием этого вопроса, опубликовала результаты своей работы. В ее отчете были детально описаны все события, предшествовавшие войне между Соединенными Штатами и Японией, и объяснялось, почему через соответствующие военные ведомства флотам и гарнизонам, находившимся в угрожаемых пунктах, не был отдан приказ «быть наготове». В сорока томах, опубликованных комиссией, сообщались для сведения всего мира все подробности, включая текст расшифрованных японских секретных телеграмм и их действительное содержание. Мощь Соединенных Штатов была достаточной для того, чтобы они могли выдержать это тяжелое испытание, которого требовал дух американской конституции.

Я не собираюсь выносить на этих страницах суждение по поводу этого чрезвычайно важного эпизода в истории Америки. Мы все знаем, что крупные государственные деятели Америки, окружавшие президента и пользовавшиеся его доверием, не менее остро, чем я, сознавали грозную опасность того, что Япония нападет на английские или голландские владения на Дальнем Востоке и будет тщательно обходить Соединенные Штаты и что вследствие этого конгресс не даст санкции на объявление войны Америкой.

Американские руководители понимали, что это могло бы повести к огромным японским завоеваниям и что в случае сочетания этих завоеваний с победой Германии над Россией и последующим вторжением в Великобританию Америка останется одна перед лицом объединенных подавляющих сил торжествующих агрессоров. Потерпели бы крах не только стоявшие на карте великие моральные принципы, но создалась бы угроза для самого существования Соединенных Штатов и их народа, еще не вполне осознавшего грозящую ему опасность. Президент и его верные друзья давно уже понимали, какому серьезному риску подвергают себя Соединенные Штаты, придерживаясь нейтралитета в войне против Гитлера и всех тех сил, которые он собой олицетворял, и тяготились оковами, налагаемыми на них конгрессом. Палата представителей лишь за несколько месяцев до этого приняла большинством всего в один голос необходимый стране закон о возобновлении обязательной воинской повинности, хотя без этого американская армия оказалась бы в самый разгар мировых потрясений почти распущенной. Рузвельт, Хэлл, Стимсон, Нокс, генерал Маршалл, адмирал Старк и как связующее звено между ними Гарри Гопкинс – все они придерживались единых взглядов. Будущие поколения американцев и свободных людей во всем мире будут благодарить Бога за их дальновидность.

Нападение Японии на Соединенные Штаты значительно облегчило бы стоявшие перед ними проблемы и выполнение ими своего долга. Можем ли мы удивляться тому, что они рассматривали фактическую форму такого нападения или даже его масштабы как нечто, имеющее несравненно меньшее значение, нежели то обстоятельство, что весь американский народ, как никогда, сплотился бы для защиты своей безопасности и правого дела? Им, как и мне, казалось, что для Японии нападение на Соединенные Штаты и война с ними были бы равносильны самоубийству. К тому же им были известны все непосредственные планы противника еще до того, как мы в Англии могли узнать о них.

Казалось невозможным, чтобы Япония решилась на войну с Англией и Соединенными Штатами, а впоследствии, вероятно, и с Россией, так как эта война могла сулить ей только гибель. Разумному человеку невозможно было себе представить, чтобы Япония пошла на объявление войны. Я был уверен, что подобный безрассудный шаг с ее стороны погубил бы жизнь целого поколения японского народа, и мое мнение полностью подтвердилось. Но правительства и народы не всегда принимают разумные решения. Иногда они принимают безумные решения, или же одна группа людей захватывает в свои руки власть и вынуждает всех остальных подчиниться своей воле и помогать ей в ее безрассудных действиях. Я без всяких колебаний неоднократно выражал свою уверенность в том, что Япония не пойдет на такой безумный шаг. Но как бы искренне мы ни пытались поставить себя в положение другого, мы не можем постигнуть процессы, совершающиеся в человеческом уме и воображении, к которым разум не дает ключа.

Однако безумие – это такое заболевание, которое в войне дает преимущество внезапности.

Глава двенадцатая

Пёрл-Харбор!

В воскресенье вечером 7 декабря 1941 года мы были одни за столом в Чекерсе с Уайнантом и Авереллом Гарриманом. Вскоре после начала передачи последних известий, в 9 часов вечера, я включил свой небольшой радиоприемник. Был передан ряд сообщений о сражениях на русском фронте и на английском фронте в Ливии, а в конце передачи было сказано несколько фраз о нападении японцев на американские суда на Гавайях, а также о японских атаках на английские суда в районе Голландской Индии. Затем последовало сообщение о том, что после последних известий такой-то выступит с комментариями, а затем начнется программа «Мозгового треста» или что-то в этом роде. Я лично не вынес из этой передачи какого-либо ясного впечатления, но Аверелл заявил, что было сказано что-то о нападении японцев на американцев, и, несмотря на нашу усталость и желание отдохнуть, мы не расходились.

В этот момент мой дворецкий Сойерс, который уже слышал о том, что произошло, вошел в комнату и сказал:

«Это правда. Мы сами слышали это сообщение. Японцы напали на американцев».

Воцарилось молчание. 11 ноября на завтраке в Мэншен-Хаус я заявил, что если японцы нападут на Соединенные Штаты, то объявление войны со стороны Англии последует «в тот же час». Я встал из-за стола и прошел через вестибюль в секретариат, где работа никогда не останавливалась. Я попросил вызвать к телефону президента.

Посол последовал за мной и, вообразив, что я собираюсь принять какое-то бесповоротное решение, спросил:

«Не думаете ли вы, что следовало бы сначала получить подтверждение?»

Через две-три минуты я услышал голос президента.

«Господин президент, – спросил я, – что это такое сообщают о Японии?»

«Это правда, – ответил он. – Они атаковали нас в Пёрл-Харборе. Мы все теперь связаны одной веревочкой».

Я передал трубку Уайнанту, и они обменялись несколькими фразами, причем посол сначала говорил:

«Хорошо, хорошо», а затем более встревоженным тоном: «Вот как!»

Я снова взял трубку и сказал: «Это, безусловно, упрощает положение. Да пребудет с вами Бог», – или что-то в этом роде.

Затем мы снова отправились в холл и попытались вдуматься в это событие огромного мирового значения, которое имело настолько сенсационный характер, что потрясло даже тех, кто находился в центре мировой политической жизни. Оба моих американских друга приняли этот удар с достойной восхищения стойкостью. Мы не имели ни малейшего представления о том, сколь серьезный ущерб был нанесен флоту Соединенных Штатов. Они не стали жаловаться или скорбеть по поводу того, что их страна вступила в войну. Они не тратили слов на упреки или на выражения горести. Собственно говоря, можно было даже подумать, что они испытывали облегчение, избавившись от давно мучившей их заботы.

Заседание парламента должно было состояться только во вторник, и члены парламента были разбросаны по всей Англии, переживавшей тогда сильные затруднения с транспортом. Я поручил секретариату позвонить спикеру палаты общин, парламентским партийным организаторам и другим лицам, которых это касалось, с тем чтобы совещание обеих палат было созвано на следующий день. Я позвонил в министерство иностранных дел и распорядился подготовить к заседанию парламента декларацию об объявлении войны Японии, что было связано с некоторыми формальностями, с тем чтобы она могла вступить в силу без малейших промедлений. Я также приказал позвонить всем членам военного кабинета и информировать их, так же как и начальников штабов, военного и военно-морского министров и министра авиации, которые, как я справедливо полагал, уже получили соответствующие сообщения.

Ни один американец не подумает обо мне плохо, если я открыто признаюсь, что для меня было величайшей радостью иметь Соединенные Штаты на нашей стороне. Я не мог предсказать ход событий. Я не претендую на то, что я точно оценил военную мощь Японии, но в тот момент я знал, что Соединенные Штаты участвуют в войне и что они будут бороться насмерть, вкладывая в эту борьбу все свои силы. Итак, в конце концов мы победили! Да, после Дюнкерка, после нападения Франции, после ужасного эпизода в Оране, после угрозы вторжения, перед лицом которой, если не считать военно-воздушных и военно-морских сил, мы были почти безоружны, после смертельной схватки с подводным флотом врага – первой битвы за Атлантику, выигранной с таким огромным трудом, после 17 месяцев борьбы в одиночку и 19 месяцев, в течение которых я нес ответственность за страну в такой исключительно напряженной обстановке, – мы выиграли войну. Англия будет жить; Великобритания будет жить; Содружество наций и империя будут жить. Никто не мог сказать, сколько продлится война и как она закончится, да я и не заботился об этом в тот момент. Как уже не раз за длинную историю нашего острова, мы выйдем из войны хотя и истерзанными и покалеченными, но уцелевшими и с победой. Мы не будем стерты с лица земли. Наша история не придет к концу.

Возможно, что даже нам лично удастся избежать смерти. Судьба Гитлера была решена. Судьба Муссолини была решена. Что же касается японцев, то они будут стерты в порошок. Все остальное зависело исключительно от правильного использования наших подавляющих сил. Силы Британской империи, Советского Союза, а теперь и Соединенных Штатов, неразрывно связанных между собой, на мой взгляд, превосходили силы их противников вдвое или даже втрое. Без сомнения, для одержания победы понадобится много времени. Я ожидал, что нам придется понести на Дальнем Востоке ужасающие потери, но все это будет только преходящим этапом. Объединившись, мы могли победить кого угодно во всем мире. Нам предстояли еще многие катастрофы, неизмеримые потери и несчастья, но в том, как закончится война, сомневаться уже не приходилось.

Едва проснувшись, я решил немедленно отправиться повидаться с президентом Рузвельтом.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

9 декабря 1941 года

«1. Благодарю за Вашу телеграмму от 8 декабря. Теперь, когда мы, как Вы говорите, «связаны одной веревочкой», не сочтете ли Вы целесообразным снова встретиться для совещания? Мы могли бы рассмотреть все военные планы в свете новой ситуации и реальных фактов, а также решить проблемы производства и распределения материалов. Я считаю, что все эти вопросы, из коих некоторые внушают мне беспокойство, могут быть наилучшим образом разрешены лишь высшими государственными руководителями. Для меня было бы также очень большим удовольствием снова встретиться с Вами, и чем скорее, тем лучше.

2. Я мог бы при желании выехать отсюда через день-два и прибыть на военном корабле в Балтимор или Аннаполис. Путешествие займет около восьми дней, и я мог бы устроить дело таким образом, чтобы пробыть неделю, так что мы могли бы разрешить все важные вопросы. Я захватил бы с собой Паунда, Портала, Дилла и Бивербрука, а также необходимый штат.

3. Сообщите мне, пожалуйста, как можно скорее, что Вы думаете по этому поводу».

На следующий день я получил известие от президента. Он сообщал, что в восторге от моего предстоящего визита в Белый дом. Он считал, что сам он не может выехать из страны. Происходит мобилизация, и положение на Тихом океане неопределенно. Он выражал уверенность в том, что мы сможем разрешить все трудности, связанные с вопросами производства и снабжения. Он подчеркивал, что такое путешествие будет связано с личным риском для меня и что этот вопрос необходимо тщательно продумать.

Военный кабинет санкционировал немедленное объявление войны Японии, для чего уже были проделаны все необходимые предварительные формальности. Так как Иден уже выехал в Москву и я взял на себя руководство министерством иностранных дел, я послал японскому послу следующее письмо:

Министерство иностранных дел 8 декабря

«Сэр!

Вечером 7 декабря правительству его величества в Соединенном Королевстве стало известно, что японские войска без предварительного предупреждения в форме объявления войны или ультиматума, грозившего объявлением войны, произвели попытку высадиться на побережье Малайи и подвергли бомбардировке Сингапур и Гонконг.

Ввиду этих вопиющих актов неспровоцированной агрессии, совершенных в явное нарушение международного права и, в частности, статьи 1 Третьей Гаагской конвенции, относящейся к началу военных действий, участницами которой являются как Япония, так и Соединенное Королевство, послу его величества в Токио поручено информировать японское императорское правительство от имени правительства его величества в Соединенном Королевстве, что между двумя нашими странами существует состояние войны.

С глубоким уважением, сэр,

имею честь быть Вашим покорным слугой

Уинстон С. Черчилль».

Некоторым не понравился этот церемонный стиль. Но в конце концов, когда вам предстоит убить человека, быть вежливым ничего не стоит.

Обе палаты единогласно голосовали за решение об объявлении войны.

Мысль о внезапном нападении на Пёрл-Харбор зародилась в мозгу главнокомандующего японским флотом адмирала Ямамото. Подготовка к этому предательскому удару, который должен был быть нанесен до объявления войны, проводилась в условиях полной секретности, и к 22 ноября, на редко посещаемой якорной стоянке у Курильских островов, к северу от собственно Японии, были сосредоточены ударные силы в составе шести авианосцев с поддерживающими их линкорами и крейсерами. Дата нападения уже была назначена на воскресенье, 7 декабря, и 26 ноября (время Восточного полушария) эскадра под командованием адмирала Нагумо вышла в море. Держась далеко к северу от Гавайских островов, среди туманов и штормов этих северных широт, Нагумо приблизился к цели незамеченным. Атака была совершена в роковой день перед восходом солнца с позиции, находившейся на расстоянии примерно 275 миль к северу от Пёрл-Харбора. В ней принимало участие 360 самолетов, среди которых были бомбардировщики всех типов, сопровождавшиеся истребителями. Первая бомба упала в 7. часов 5.5 минут утра. В гавани в это время находилось 94 корабля американского военно-морского флота. Основными мишенями из них явились восемь линкоров Тихоокеанского флота. К счастью, авианосцы, эскортируемые крупными силами крейсеров, находились в другом месте выполняя задание.

История этого нападения не раз уже была красочно описана. Здесь достаточно будет упомянуть лишь о наиболее ярких фактах и отметить эффективность беспощадных действий японских летчиков. К 8 часам 25 минутам утра первые волны самолетов-торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков нанесли намеченный удар. К 10 часам утра бой уже закончился, и противник удалился, оставив за собой разбитый флот, окутанный завесой огня и дыма, и возбудив у Соединенных Штатов жажду мести. Линкор «Аризона» был взорван, «Оклахома» опрокинулся, «Уэст Вирджиния» и «Калифорния» затонули у своих причалов, а все остальные линкоры, кроме находившегося в сухом доке линкора «Пенсильвания», были сильно повреждены. Погибло свыше двух тысяч американцев и около двух тысяч было ранено. Господство на Тихом океане перешло в руки японцев, и стратегическое соотношение сил в мире на время коренным образом изменилось.

В течение некоторого времени нам не сообщали никаких подробностей о том, что произошло в Пёрл-Харборе, но теперь все это описано исчерпывающим образом.

До начала 1941 года японский план войны на море против Соединенных Штатов предусматривал, что их основные военно-морские силы дадут бой в водах близ Филиппин, когда американцы, как этого можно было ожидать, будут пробивать себе путь через Тихий океан, дабы прийти на помощь гарнизону этого аванпоста.

Наших американских союзников постигли еще и другие неудачи.

На Филиппинах, где командовал войсками генерал Макартур, сообщение, предупреждавшее о серьезном ухудшении дипломатических отношений, было получено 20 ноября. Адмирал Харт, командовавший скромным азиатским флотом Соединенных Штатов, уже консультировался с находившимися поблизости представителями командования английского и голландского военно-морских флотов и в соответствии со своими военными планами начал разворачивать свои силы в южном направлении. Он намеревался собрать ударные силы в голландских водах совместно с будущими союзниками.

Он имел в своем распоряжении только один тяжелый и два легких крейсера помимо нескольких старых эсминцев и вспомогательных судов различных типов. Его сила заключалась почти целиком в его подводном флоте: он имел 28 подводных лодок. В 3 часа утра 8 декабря адмирал Харт перехватил сообщение, содержавшее ошеломляющее известие о нападении на Пёрл-Харбор. Не дожидаясь подтверждения из Вашингтона, он тотчас же предупредил всех, кого это касалось, о том, что военные действия начались. На заре японские пикирующие бомбардировщики совершили налет, и в течение последующих дней воздушные налеты продолжались во все увеличивающихся масштабах.

10 декабря морская база в Кавите была полностью сожжена, и в тот же день японцы произвели первую высадку на севере Лусона. Катастрофы быстро следовали одна за другой. Большая часть американских самолетов была уничтожена в боях или на земле, и к 20 декабря остатки американской авиации были переведены в порт Дарвин в Австралии. Корабли адмирала Харта начали разворачиваться к югу за несколько дней до того, и для борьбы с противником за морские просторы оставались только подводные лодки. 21 декабря в заливе Лингаен высадились основные японские силы вторжения, которые создали угрозу самой Маниле, а вслед за тем ход событий принял примерно такой же характер, как и в Малайе. Однако здесь оборона была более длительной.

Таким образом, долго вынашивавшиеся планы Японии увенчались молниеносным триумфом. Но это был еще не конец.

Японский посол в Берлине сообщал в своем донесении о посещении им Риббентропа:

«На следующий день после атаки на Пёрл-Харбор, в час дня, я посетил министра иностранных дел Риббентропа и сообщил ему о нашем желании, чтобы Германия и Италия немедленно официально объявили войну Америке. Риббентроп ответил, что Гитлер находится в данный момент на совещании в ставке главнокомандующего (в Восточной Пруссии), на котором обсуждается вопрос о том, как выполнить формальности, связанные с объявлением войны, чтобы произвести хорошее впечатление на германский народ; он также сказал, что он немедленно сообщит ему о вашем желании и сделает все возможное, чтобы оно было должным образом осуществлено».

Гитлер и его штаб были изумлены.

На процессе Йодль сообщил:

«Гитлер явился в середине ночи в мой картографический кабинет, чтобы сообщить это известие фельдмаршалу Кейтелю и мне. Он был чрезвычайно поражен».

Однако утром 8 декабря он отдал германским военно-морским силам приказ атаковать американские суда, где бы они их ни встретили. Это было за три дня до официального объявления Германией войны Соединенным Штатам. 9 декабря, в 10 часов вечера, я созвал в военном зале кабинета совещание для рассмотрения положения на море. На это совещание были приглашены главным образом руководители военно-морского министерства. Нас было не более 12 человек. Мы пытались определить, каковы будут последствия этого коренного изменения в нашем положении в войне с Японией. Мы утратили господствующее положение на всех океанах, кроме Атлантического. Австралия, Новая Зеландия и все важнейшие острова в этом районе находились под угрозой нападения. Только одно решающее оружие было у нас в руках: «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» прибыли в Сингапур. Они были посланы в эти воды, дабы создать ту неопределенную угрозу, которую могут представлять для всех военно-морских планов противника первоклассные линейные корабли, местонахождение которых неизвестно. Вопрос заключался в том, как нам теперь их использовать. Было совершенно очевидно, что они должны выйти в море и затеряться среди бесчисленных островов. В этом все были единодушны.

Я сам считал, что эти линкоры должны направиться через Тихий океан, чтобы присоединиться к остаткам американского флота. В тот момент это было бы гордым жестом, который сплотил бы страны английского языка. Мы уже от всего сердца дали согласие на то, чтобы министерство военно-морского флота Соединенных Штатов отозвало свои линейные корабли из Атлантического океана. Таким образом, через несколько месяцев у западного побережья Америки мог бы быть создан флот, способный в случае необходимости дать решающий морской бой. Самый факт существования такого флота явился бы наилучшей возможной защитой для наших братьев в Австралазии. Этот план показался всем нам очень привлекательным. Но так как было уже поздно, мы решили отправиться спать и принять решение о том, что делать с линкорами «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» на следующее утро.

Через несколько часов они уже лежали на дне моря.

Теперь я должен рассказать о трагедии этих кораблей, в которой такую роковую роль сыграл случай.

«Принс ов Уэлс» и «Рипалс» прибыли в Сингапур 2 декабря. 5 декабря адмирал Том Филлипс прилетел в Манилу, чтобы обсудить с генералом Макартуром и адмиралом Хартом возможность совместных действий. Адмирал Харт согласился, чтобы четыре американских эсминца вошли в состав флота, находившегося под командованием Филлипса. Оба адмирала считали, что ни Сингапур, ни Манила не могли в данный момент служить подходящей базой для флота союзников. На следующий день было получено известие о том, что в Сиамский залив вошли крупные экспедиционные силы японцев. Было ясно, что надо ждать решающих событий. Филлипс вернулся в Сингапур утром 7 декабря. Вскоре после полуночи 8 декабря стало известно, что в Кота-Бару высаживаются японские войска, а позднее поступили сообщения о других десантах, высадившихся близ Сингоры и Патани. Началось вторжение крупных сил противника в Малайю.

Адмирал Фшушпс счел своим долгом ударить по врагу в тот момент, когда его войска высаживались на берег. 8 декабря, в 5 часов 35 минут вечера, адмирал вышел в море с эскадрой в составе линкоров «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» и эсминцев «Электра», «Экспресс», «Вэмпайр» и «Тенедос», но тут им было получено известие о высадке противника.

Это сообщение также содержало предупреждение о том, что в Южном Индокитае базируются крупные силы японской бомбардировочной авиации. Ввиду того что частые шквалы с дождем и низкая облачность препятствовали воздушным операциям, Филлипс решил идти дальше. Вечером 9 декабря погода прояснилась, и вскоре у него появились основания опасаться, что за ним следует по пятам авиация противника. Надежда на внезапность исчезла, и на следующее утро близ Сингоры надо было ожидать сильных воздушных налетов. Учитывая это обстоятельство, адмирал Филлипс вынужден был отказаться от своего смелого плана и с наступлением темноты повернул обратно. Он, безусловно, сделал все, что было в его силах, и все еще могло закончиться хорошо.

Однако около полуночи, к несчастью, было сообщено о другой десантной операции противника, в Куантане, более чем в 150 милях к югу от Кота-Бару. Адмирал Филлипс счел маловероятным, чтобы противник ожидал его флот на рассвете 10 декабря так далеко к югу, ибо в последний раз он видел его движущимся на север. Он подумал, что в конце концов ему, может быть, все же удастся застигнуть противника врасплох. Он решился пойти на риск и повернул свои корабли в направлении Куантана.

В японских документах не говорится, что английская эскадра была замечена 9 декабря с воздуха, но в 2 часа дня, когда эскадра шла курсом на север, ее заметила японская подводная лодка, Японская 22-я воздушная эскадрилья, базировавшаяся поблизости от Сайгона, заправлялась в эти минуты бомбами для налета на Сингапур. Бомбы немедленно были заменены торпедами, и было решено совершить ночной налет на английские корабли. Однако самолеты не нашли их и в полночь вернулись на свою базу. 10 декабря перед рассветом другая японская подводная лодка сообщила, что английские корабли идут курсом на юг, и в 6 часов утра девять японских самолетов отправились в разведку, а через час за ними последовало мощное ударное соединение в составе 84 бомбардировщиков и самолетов-торпедоносцев. Они летели волнами, примерно по девять самолетов в каждой.

Сообщение о десанте в Куантане оказалось ложным, но так как из Сингапура не было послано опровержения, адмирал оставался на месте, пока вскоре после рассвета эсминец «Экспресс» не вошел в гавань, где он не нашел и следа противника. Прежде чем двинуться снова в южном направлении, эскадра потратила некоторое время 282

на поиски замеченного ею ранее буксира и нескольких других небольших судов. Но теперь наступил критический момент, и судьба сыграла с английской эскадрой злую шутку. Японские самолеты долетели до Сингапура, ничего не обнаружив. Они возвращались обратно по северному курсу, который случайно вывел их прямо на цель.

В 10 часов 20 минут утра с линкора «Принс ов Уэлс» заметили следивший за эскадрой самолет, а в начале двенадцатого появилась первая волна бомбардировщиков. Вражеские самолеты налетали последовательными волнами. Во время налета первой волны в «Рипалс» попала бомба. Она вызвала пожар, но с ним быстро удалось справиться, и скорость корабля не уменьшилась. Во время второго налета в «Принс ов Уэлс», по-видимому, попали сразу две торпеды, на близком расстоянии одна от другой. Корабль был сильно поврежден и дал течь. Оба левых винта были выведены из строя, и полное управление кораблем уже не удалось восстановить. Во время этого налета в «Рипалс» попаданий не было. Через несколько минут «Рипалс» атаковала новая волна самолетов, но ему снова удалось избежать повреждений. К этому моменту корабли несколько отдалились друг от друга, и капитан Теннант, передав в Сингапур срочный сигнал «Налет вражеских бомбардировщиков», повернул «Рипалс» в сторону корабля адмирала.

Новый налет, последовавший в 12 часов 22 минуты дня, оказался роковым для обоих линкоров. Успешно избежав попадания нескольких пущенных в него торпед, «Рипалс» был в конце концов поврежден в средней части. Вскоре после этого, во время нового налета, попавшая в корабль торпеда повредила его рулевое управление, а затем в него попали три торпеды подряд. Капитан Теннант понял, что его корабль обречен. Он немедленно отдал команду «Все наверх», и не приходится сомневаться, что это своевременное распоряжение спасло много жизней. В 12 часов 33 минуты дня «Рипалс» опрокинулся и затонул. Примерно в 1.2 часов 23 минуты дня в «Принс ов Уэлс» попало еще две торпеды, а немного спустя еще одна. Его скорость снизилась до восьми узлов в час, и он вскоре тоже стал тонуть. После новой бомбардировки, во время которой в него попала еще одна торпеда, он перевернулся и в 1 час 20 минут дня затонул. Эсминцы спасли две тысячи офицеров и матросов из общего числа около трех тысяч. Главнокомандующий адмирал Том Филлипс и командир флагманского корабля Джон Лич утонули.

10 декабря я раздвигал полог у своей кровати, когда зазвонил телефон, находившийся у моего изголовья. Звонил начальник военно-морского штаба. Его голос показался мне странным. Он кашлянул и поперхнулся, и сначала я не мог разобрать, что он говорит.

«Премьер-министр, я должен сообщить вам, что «Принс ов Уэлс» и «Рипалс» потоплены японцами, по-видимому, в результате воздушного налета. Том Филлипс утонул».

«Вы уверены в этом?»

«Не может быть никаких сомнений».

Я положил трубку. Я благодарил судьбу за то, что в этот момент я был один. За всю войну я не получал более тяжелого удара. Читатель поймет, как много усилий, надежд и планов пошло ко дну вместе с этими двумя кораблями. Ворочаясь в постели с боку на бок, не находя себе покоя, я полностью осознал весь ужас этого известия. В Индийском и Тихом океанах не было английских или американских линкоров, за исключением американских кораблей, уцелевших после нападения на Пёрл-Харбор, которые спешно возвращались в Калифорнию. Япония господствовала над всеми этими огромными водными просторами, а мы были слабы и беззащитны повсюду.

В это время тайно велась подготовка к моему выезду 14 декабря в Соединенные Штаты. Последующие 96 часов были чрезвычайно напряженными. 11 декабря мне пришлось сделать подробное заявление в палате о создавшейся ситуации. Члены парламента проявили большую тревогу и некоторое недовольство по поводу затянувшейся битвы в Ливии, исход которой, видимо, был еще неопределенным. Я не пытался скрыть того, что японцы подвергнут нас суровым испытаниям. С другой стороны, победы русских ясно показали, что восточная кампания Гитлера была роковой ошибкой, а вскоре должна была вступить в свои права зима. С подводными лодками противника мы в тот момент боролись успешно, и наши потери значительно снизились. Наконец, на нашей стороне сражались теперь четыре пятых населения всего мира. Конечная победа была бесспорной. В таком духе и было составлено мое выступление. Я придерживался сухой формы изложения фактов, избегая каких-либо обещаний скорых успехов.

Палата выслушала меня в полном молчании и, казалось, не хотела сразу высказать свое суждение. Я ничего большего не ожидал и не добивался.

В ночь на 8 декабря, в тот самый момент, когда к нам стали поступать известия о нападении на Пёрл-Харбор, Иден выехал из Скапа-Флоу в Москву. Было время вернуть его, но я считал, что в связи с этим новым ударом его миссия приобретала еще более важное значение. Отношения между Россией и Японией и неизбежный пересмотр вопроса обо всех американских поставках военных материалов как в Россию, так и в Англию выдвигали большие и вместе с тем деликатные проблемы. Кабинет твердо стоял на этой позиции. Иден продолжал свой путь, а я держал его в курсе всего, что происходило. У меня было что сообщить ему.

Премьер-министр – Идену

10 декабря 1941 года

«1. С тех пор как Вы уехали, произошли большие события. Во-первых, Соединенные Штаты постигло ужасное бедствие на Гавайях, и в настоящее время они располагают на Тихом океане только двумя боеспособными линкорами против десяти японских. Они переводят сюда все свои линкоры из Атлантики. Во-вторых, согласно американским источникам, японцы, получив господство на море, подвергнут нас сильным атакам в Малайе и на всей территории Дальнего Востока. В-третьих, я уверен, что Италия и Германия объявят войну Соединенным Штатам. В-четвертых, надо отметить великолепные успехи русских под Ленинградом, на всем московском фронте, под Курском и на юге; германские войска в основном перешли к обороне или же отступают в ужасных условиях зимы и все усиливающихся контратак русских. В-пятых, Окинлек сообщает, что в Ливии положение изменилось в нашу пользу, но на этом нашем втором фронте нас ожидают еще тяжелые и длительные бои. В-шестых, необходимо срочно послать в Малайю воздушные подкрепления со Среднего Востока.

2. Ввиду вышеизложенного Вы в настоящий момент не должны предлагать десять эскадрилий. С американскими поставками еще ничего не ясно, и я не могу сказать что-либо определенное по этому поводу, пока не съезжу туда сам».

Глава тринадцатая

Путешествие в разгар Мировой войны

В этот момент, когда столько вопросов еще оставалось неразрешенными, мое присутствие в Лондоне было необходимо по ряду причин. Но я никогда не сомневался в том, что достижение полного взаимопонимания между Англией и Соединенными Штатами имеет больше значения, чем что бы то ни было, и что я должен немедленно отправиться в Вашингтон с самой сильной группой опытных экспертов, которая могла быть выделена для этой цели в данный момент. Было решено, что путешествие по воздуху в это время года в таком небезопасном направлении было бы для нас чересчур рискованным. Поэтому мы выехали 12 декабря на реку Клайд. Линкора «Принс ов Уэлс» уже не существовало. «Кинг Джордж V» сторожил «Тирпица». Мы могли поехать на вновь построенном линкоре «Дьюк ов Йорк», который, кстати, мог развить за время этого путешествия свою полную мощность. Основными участниками нашей группы были: член военного кабинета лорд Бивербрук, начальник военно-морского штаба адмирал Паунд, начальник штаба военно-воздушных сил маршал авиации Портал и фельдмаршал Дилл, которого к этому времени сменил на посту начальника имперского генерального штаба генерал Брук. Я хотел, чтобы Брук остался в Лондоне и вошел в курс тех сложнейших проблем, с которыми ему предстояло столкнуться. Вместо него я пригласил поехать со мной в Вашингтон Дилла, который все еще был в центре всей нашей деятельности и пользовался всеобщим доверием и уважением. Здесь для него открывалась новая сфера деятельности.

Мы надеялись совершить это путешествие за семь дней, при средней скорости 20 узлов, учитывая, что нам придется делать много зигзагов и крюков, чтобы избежать встречи с подводными лодками противника.

Все наши проблемы неотступно следовали за нами, и мыслями я был с министром иностранных дел, который также находился в это время в море, двигаясь в противоположном направлении. Самым срочным вопросом нашей политики был вопрос о том, должны ли мы просить Советское правительство объявить войну Японии. Я уже послал Идену телеграмму следующего содержания:

Премьер-министр – министру иностранных дел

12 декабря 1941 года

«1. Перед своим отъездом Вы интересовались мнением начальников штабов относительно того, было ли бы для нас выгодно, если бы Россия объявила войну Японии. Тщательно продумав этот вопрос, начальники штабов пришли к следующему заключению: объявление Россией войны Японии было бы для нас очень выгодным при условии – но только при том условии, – если русские уверены в том, что это не отразится на положении на их Западном фронте теперь или будущей весной».

Затем подробно излагались все их доводы «за» и «против». В целом они подчеркивали, что основное значение имеет необходимость избежать поражения России на Западе.

Во время нашего путешествия я получил от Идена, который вскоре прибыл в Москву, ряд сообщений, излагавших мнения Советского правительства по другим вопросам, с которыми он столкнулся по прибытии.

Суть этих сообщений изложена им самим в подробном донесении, датированном 5 января 1942 года, которое он написал по возвращении.

5 января 1942 года

«Во время моей первой беседы со Сталиным и Молотовым, состоявшейся 16 декабря, Сталин довольно подробно изложил свои взгляды на то, какими должны быть послевоенные территориальные границы в Европе, и в особенности свою точку зрения относительно обращения с Германией. Он предложил восстановление Австрии в качестве самостоятельного государства, отделение Рейнской области от Пруссии в качестве самостоятельного государства или протектората и, возможно, создание самостоятельного баварского государства. Он также предложил, чтобы Восточная Пруссия отошла к Польше, а Судетская область была возвращена Чехословакии. Он указал, что Югославию следует восстановить как самостоятельное государство и даже передать ей некоторые дополнительные территории за счет Италии; что Албания должна быть восстановлена в качестве независимого государства и что Турция должна получить Додеканезы с возможным пересмотром в пользу Греции вопроса о судьбе островов в Эгейском море, имеющих важное значение для Греции. Турция могла бы также получить некоторые районы в Болгарии, а возможно, и в Северной Сирии.

Вообще говоря, оккупированные страны, включая Чехословакию и Грецию, должны быть восстановлены в своих довоенных границах. Сталин выразил готовность поддержать любые специальные соглашения об обеспечении баз и т. д. для Соединенного Королевства в западноевропейских странах, а именно: во Франции, в Бельгии, Нидерландах, Норвегии и Дании. Что касается особых интересов Советского Союза, то Сталин желает, чтобы было восстановлено положение, существовавшее в 1941 году, до нападения Германии, в отношении Прибалтийских государств, Финляндии и Бессарабии. Линия Керзона должна быть положена в основу будущей советско-польской границы, а Румыния должна предоставить Советскому Союзу необходимые условия для создания там баз и т. п., взамен чего она получит компенсацию за счет территории, оккупированной в настоящее время Венгрией.

В ходе этой первой беседы Сталин в общем согласился с тем принципом, что Германия должна будет возместить ущерб, причиненный ею оккупированным странам, товарами, в частности станками и т. п., и исключил репарации в денежной форме как нежелательные. Он проявил интерес к созданию военного союза между «демократическими странами» после окончания войны и заявил, что Советский Союз не возражает против того, чтобы некоторые страны Европы объединились в федерации, если они этого пожелают.

Во время второй беседы, состоявшейся 17 декабря, Сталин настаивал на том, чтобы правительство его величества немедленно признало будущие границы СССР и, в частности, включение в состав СССР Прибалтийских государств и восстановление финляндско-советской границы 1941 года. Он заявил, что ставит заключение какого бы то ни было англо-советского соглашения в зависимость от достижения соглашения по этому вопросу. Я, со своей стороны, пояснил Сталину, что ввиду принятых нами ранее обязательств по отношению к правительству Соединенных Штатов правительство его величества не может в настоящее время как-либо связывать себя в вопросе о послевоенных границах в Европе. Однако я обещал по возвращении проконсультироваться по этому вопросу с правительством его величества в Соединенном Королевстве, с правительством Соединенных Штатов и с правительствами его величества в доминионах. Этот вопрос, которому Сталин придавал основное значение, обсуждался также во время нашей третьей встречи, 18 декабря».

Среди притязаний, выдвигавшихся русскими, на первом месте стояло требование о том, чтобы Прибалтийские государства, которые Россия подчинила себе в начале войны, окончательно вошли в состав Советского Союза[42]. Были выдвинуты также и многие другие условия, касавшиеся расширения русской империи, наряду с горячими призывами о предоставлении неограниченной помощи поставками и о военных действиях, осуществить которые в тот момент было невозможно.

Идену я ответил следующим письмом:

Премьер-министр – министру иностранных дел, Москва

20 декабря 1941 года

«1. Вы, конечно, не будете резки в беседе со Сталиным. Мы связаны по отношению к Соединенным Штатам обязательством не заключать какие-либо тайные и особые пакты. Обратиться к президенту Рузвельту с подобными предложениями значило бы встретить категорический отказ. Это могло бы повести к длительным недоразумениям между нами.

2. Проблема стратегической безопасности России со стороны ее западной границы явится одним из предметов обсуждения на мирной конференции. События показали, что положение Ленинграда является особенно опасным. Первейшей нашей целью будет предотвратить возможность развязки Германией новой войны. Одним из важнейших вопросов, которые придется решить, будет отделение Пруссии от Южной Германии и фактическое определение Пруссии как таковой. Но все это, по-видимому, дело отдаленного будущего, которое теперь представляется еще неясным. В настоящее время перед нами стоит задача путем жестокой и длительной борьбы выиграть войну. Открыто подняв сейчас такие вопросы, мы лишь сплотили бы всех немцев вокруг Гитлера.

3. По-моему, в настоящее время было бы нецелесообразно даже поставить их перед президентом Рузвельтом в неофициальном порядке. Я избрал бы именно такую линию, избегая, таким образом, внезапного или окончательного прекращения переговоров. Вы не должны быть разочарованы, если Вам не удастся привезти с собой совместную публичную декларацию, основанную на тех принципах, которые сформулированы в Вашем донесении кабинету. Я уверен, что Ваша поездка принесла большую пользу и что занятая Вами позиция встретит всеобщее одобрение.

Мне кажется, что мы уже очень давно находимся в пути».

В своем сообщении Иден рассказывает, как закончились его беседы со Сталиным в Москве:

«Мы расстались в очень дружественной атмосфере. После моих объяснений Сталин, по-видимому, полностью понял, что в настоящее время мы не имеем возможности создать второй фронт в Европе. Он проявил значительный интерес к ходу нашего наступления в Ливии и нашел чрезвычайно желательным, чтобы Италия была выведена из строя, исходя из того, что выпадение самого слабого звена оси поведет к ее полному краху.

Он не считал, что у него уже достаточно сил для того, чтобы продолжать войну с Германией и в то же время начать военные действия против Японии. Он высказал надежду довести весной мощь своей дальневосточной армии до той численности, какую она имела, прежде чем ему пришлось обратиться к ней за подкреплениями для Западного фронта. Он не взял на себя обязательства объявить весной войну Японии, а обещал только пересмотреть тогда этот вопрос, хотя он предпочел бы, чтобы военные действия начали японцы, – что он, по-видимому, считает вероятным».

Однако самой острой внешнеполитической проблемой, занимавшей наши мысли, была в тот момент проблема Франции. Какое впечатление произведет на вишистскую Францию американская декларация о том, что Соединенные Штаты и Германия находятся в состоянии войны? Мы в Англии поддерживали отношения с де Голлем. Правительство Соединенных Штатов, особенно государственный департамент, поддерживало тесный и полезный контакт с Виши. Петэн, зажатый немцами в тиски, был болен. Говорили, что ему предстоит операция по поводу опухоли предстательной железы. Вейган был отозван из Северной Африки в Виши и снят со своего поста. Адмирал Дарлан был, казалось, на вершине власти. Кроме того, успех Окинлека в Ливии и в близлежащих к ней районах выдвигал на первый план все вопросы, касавшиеся Французской Северной Африки. Будет ли Гитлер, войска которого были отброшены в Ливии и остановлены в России, настаивать на отправке германских войск в Тунис, Алжир, Марокко и Дакар – на этот раз уже не через Испанию, а морем и по воздуху? Явится ли это или какое-либо иное мероприятие в этом роде его ответом на вступление Америки в войну?

Имелись указания на то, что адмирал Дарлан, возможно, сменит Петэна на его посту или вытеснит его, и наше министерство иностранных дел получило косвенные запросы о том, как мы и наш великий союзник отнесемся к нему в этом случае. Эти озадачивающие перспективы касались всего нашего положения на море – флота, находившегося в Тулоне, двух незаконченных постройкой линкоров в Касабланке и Дакаре, блокады и многих других вопросов.

Тем временем бои продолжались на всех театрах военных действий, как старых, так и новых. У меня не было иллюзий относительно судьбы, ожидавшей Гонконг под напором подавляющих японских сил. Но чем сильнее будет сопротивление англичан, тем лучше будет для всех. Японцы совершили нападение на Гонконг почти в тот же момент, что и на Пёрл-Харбор. Гарнизон под командованием генерал-майора Молтби оказался перед задачей, которая с самого начала была для него непосильной. Японцы использовали в наступлении три дивизии, мы же могли им противопоставить всего шесть батальонов, в том числе два канадских. Помимо этого, мы имели там горсточку подвижной артиллерии, двухтысячный добровольческий корпус обороны, состоявший из гражданских лиц, а также береговую и зенитную артиллерию для обороны порта. На протяжении всей осады японцы обладали неоспоримым господством в воздухе. Немалую помощь врагу оказывала активная «пятая колонна» из числа жителей-туземцев.

Подготовка противника к форсированию полосы воды шириной в одну милю, отделяющей остров от материка, заняла несколько дней, в течение которых японцы систематически бомбили наши позиции и обстреливали их из орудий и минометов. Ночью 18 декабря они совершили первую высадку; доставленные вслед за тем подкрепления стали энергично продвигаться в глубь острова. Подвергаясь все усиливавшимся атакам, защитники острова вынуждены были шаг за шагом отходить. Тяжелые потери сильно сократили их численность.

Гарнизон держался неделю. Каждый, кто мог держать оружие, в том числе ряд офицеров и бойцов королевского военно-морского флота и королевских военно-воздушных сил, принял участие в этом отчаянном сопротивлении. Под стать их стойкости была сила духа, проявленная гражданским населением. В день рождества стало ясно, что» они не могут больше сопротивляться, и капитуляция стала неизбежной. Под руководством своего решительного губернатора сэра Марка Янга колония хорошо проявила себя в борьбе с врагом. Она действительно по праву завоевала себе «неувядаемую славу».

Целая серия несчастий надвигалась на нас и в Малайе. Высадка японских войск на полуострове 8 декабря сопровождалась разрушительными налетами, которые причинили серьезный ущерб нашим и без того слабым воздушным силам и в скором времени вывели из строя северные аэродромы. В Кота-Бару, где береговые укрепления оборонялись пехотной бригадой, растянутой вдоль 30-мильного фронта, японцам удалось высадить большую часть дивизии. Правда, при этом они понесли тяжелые потери в результате действий наших войск на берегу и налетов нашей авиации. После трехдневных упорных боев противник прочно укрепился на суше, захватив близлежащие аэродромы, и бригада, понесшая тяжелые потери, получила приказ отойти к югу.

Дальше к северу японцы в тот же день, 8 декабря, высадились, не встретив никакого сопротивления, в Патани и Сингоре. В результате смелых операций голландские подводные лодки потопили несколько японских судов. Серьезных боев не было до 12 декабря, когда одна из лучших дивизий противника совершила успешную атаку на индийскую 11-ю дивизию к северу от Алор-Стар, нанеся ей большие потери.

Тактическая оборона Малаккского полуострова потребовала серьезных стратегических решений. У меня были твердые убеждения по этому вопросу, которые, к моему сожалению, я не в силах был претворить в жизнь, поскольку находился в это время в пути посреди океана.

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

15 декабря 1941 года

«Берегитесь, как бы войска, необходимые для конечной обороны острова и крепости Сингапур, не оказались истощены или отрезаны на Малаккском полуострове. Ничто не может сравниться с крепостью по значению. Уверены ли вы, что у нас хватит войск для длительной обороны? Продумайте с Окинлеком и австралийским правительством вопрос о переводе австралийской 1-й дивизии из Палестины в Сингапур. Сообщите о принятых мерах».

17 декабря противник вторгся в Пенанг, где, несмотря на произведенные разрушения, большое количество мелких судов было захвачено невредимыми. Это позволило ему впоследствии предпринять ряд фланговых атак, осуществлявшихся небольшими десантными частями. К концу месяца наши войска, несколько раз участвовавшие в тяжелых боях, вели бои в районе Ипо, на расстоянии целых 150 миль от их первоначальных позиций. К этому времени японцы уже высадили на территории полуострова по меньшей мере три дивизии полного состава, включая части императорской гвардии. Противник также значительно увеличил свое превосходство в воздухе. Качество его самолетов, которые он быстро разместил на захваченных им аэродромах, превзошло все ожидания. Нашим войскам пришлось перейти к обороне, и они несли тяжелые потери. 16 декабря японцы вторглись также в северную часть Борнео, которую им удалось вскоре оккупировать. Однако мы успели до этого разрушить находившиеся там огромные и чрезвычайно ценные нефтяные промыслы. В течение всего этого времени голландские подводные лодки наносили тяжелый ущерб флоту противника.

Пока мы находились в плавании, сражение в Пустыне, которым руководил генерал Окинлек, развертывалось успешно. Армия держав оси, искусно избегая маневров, имевших целью ее окружение, сумела отойти к тыловой линии, проходившей на юг от Газалы. 13 декабря 8-я армия начала наступление на эту позицию. В эту армию теперь входили: 7-я бронетанковая дивизия с 4-й бронетанковой бригадой и группой поддержки, англо-индийская 4-я дивизия, гвардейская бригада (моторизованная), новозеландская 5-я бригада, польская бригадная группа и 32-я армейская танковая бригада. Все эти части перешли под командование штаба 13-го корпуса. 30-му корпусу пришлось вести бои с отрезанными и брошенными на произвол судьбы в Эс-Саллуме, Халфайе и Бардии гарнизонами противника, которые оказывали упорное сопротивление. В Газале противник сражался хорошо, но наши бронетанковые части обошли его с фланга в Пустыне, и Роммель начал отводить свои войска через Дерну к Аджедабии и Эль-Агейле. Их неотступно преследовали все наши части, которые мы в состоянии были обеспечить снабжением во время этих больших переходов.

В первую неделю декабря заметно увеличились силы вражеской авиации. Германский 1-й воздушный корпус был снят с русского фронта и переброшен в район Средиземного моря. Из германских документов видно, что число самолетов возросло с 400 (из них 206 боеспособных), имевшихся на 15 ноября, до 637 (из них 339 боеспособных) месяц спустя. Большая часть самолетов была направлена на Сицилию для защиты морского пути в Северную Африку, но над Пустыней стали появляться во все увеличивающемся количестве пикирующие бомбардировщики в сопровождении чрезвычайно эффективных истребителей «Мессершмитт-109». Английский воздушный флот потерял то превосходство в воздухе, которого он добился в течение первой недели боев.

Пока «Дьюк ов Йорк» продвигался в западном направлении, все члены нашей группы непрестанно работали и все наши мысли были сосредоточены на новых огромных проблемах, которые нам предстояло разрешить. Мы с нетерпением, но также и с некоторым беспокойством ждали момента, когда мы впервые встретимся с президентом и его военными советниками в качестве союзников. Еще до отъезда мы знали, что преступное нападение японцев на Пёрл-Харбор потрясло американский народ до глубины души. Получаемые нами официальные сообщения и сводки материалов печати создавали у нас впечатление, что весь гнев народа обрушится на Японию. Мы опасались, что это может помешать американцам увидеть в истинном свете всю картину войны в целом. Мы сознавали ту серьезную опасность, что Соединенные Штаты могут заняться исключительно войной против Японии на Тихом океане, предоставив нам сражаться с Германией и Италией в Европе, Африке и на Среднем Востоке.

В одной из предыдущих глав я говорил о стойкости и все возраставшей до этого момента мощи Англии. Первая битва за Атлантику против подводных лодок врага закончилась явно в нашу пользу. Мы не сомневались в том, что сможем сохранить открытыми наши океанские пути. Мы были уверены, что сможем разбить Гитлера, если он попытается вторгнуться на Британские острова. Нас воодушевила сила сопротивления русских. Мы питали слишком большие надежды на успех нашей кампании в Ливии. Но все наши планы на будущее зависели от огромного количества американских поставок всяких видов материалов, которые в это время широким потоком направлялись к нам через Атлантический океан. Мы в особенности рассчитывали на самолеты и танки, а также на осуществлявшееся в Америке громадное строительство торговых судов.

До сих пор, пока Америка была невоюющей страной, президент имел возможность и был готов предоставлять нам большое количество оружия и снаряжения, в которых американская армия не нуждалась в то время, так как она не принимала участия в боях. Следовало ожидать, что эти поставки будут теперь ограничены, так как Соединенные Штаты находились в состоянии войны с Германией, Италией, а главным образом с Японией.

Видимо, их собственные нужды будут стоять на первом плане. После нападения Германии на Россию мы приняли правильное решение пожертвовать значительной частью оружия и материалов, которые наконец-то начали поступать с наших собственных заводов, чтобы оказать помощь Красной Армии. Соединенные Штаты направляли в Россию еще более значительные поставки, которые в противном случае мы получали бы сами. Мы полностью одобряли все это ввиду того великолепного сопротивления, которое Россия оказывала нацистским захватчикам.

Тем не менее нам было тяжело откладывать оснащение наших собственных вооруженных сил, а особенно задерживать посылку жизненно необходимого вооружения для наших войск, которые вели ожесточенные бои в Ливии. Мы должны были предполагать, что основным принципом нашего союзника станет принцип «Америка прежде всего». Мы опасались, что пройдет много времени, прежде чем американские войска начнут участвовать в крупных операциях, и что в течение этого подготовительного периода мы по необходимости окажемся в очень затруднительном положении. Это должно было произойти в то время, когда нам самим пришлось столкнуться с новым грозным противником в Малайе, Индийском океане, Бирме и Индии. По-видимому, вопрос о дележе материалов окажется весьма деликатным, потребует глубокого изучения и будет чреват трудностями. Нас уже известили, что действие всех графиков поставок по закону о ленд-лизе приостановлено впредь до пересмотра этого вопроса. К счастью, объем продукции английских военных и авиационных заводов и темпы их работы начали значительно увеличиваться и вскоре должны были достигнуть чрезвычайно больших масштабов.

Но все эти соображения бледнели перед главной стратегической проблемой. Удастся ли нам убедить президента и американское военное командование, что поражение Японии не будет еще означать поражения Гитлера, тогда как поражение Гитлера поведет к тому, что уничтожение Японии станет лишь вопросом времени и определенных усилий? Мы провели немало долгих часов, всесторонне обдумывая этот серьезный вопрос.

Глава четырнадцатая

Предложенный план и ход войны

Восьмидневное путешествие с вынужденным сокращением объема текущей работы, отсутствием необходимости посещать заседания кабинета и принимать людей позволило мне продумать весь ход войны, каким я его видел и представлял в свете внезапного огромного расширения сферы войны. Я подготовил три документа относительно того курса, по которому, на мой взгляд, следовало направить ход войны в будущем. Я работал над каждым из этих документов четыре-пять часов в течение двух или трех дней. Работа была нетрудной, так как вся картина была у меня в голове, но дело двигалось очень медленно. По существу, за это время все эти документы можно было дважды или трижды написать от руки. По мере того как заканчивалась работа по составлению и проверке каждого из этих документов, я направлял его своим коллегам-специалистам как выражение моих личных взглядов. В это же самое время они готовили собственные записки для объединенного англо-американского штаба. Я рад был убедиться в том, что, хотя мои записки касались более общих вопросов, а их – носили более технический характер, мы, как обычно, полностью сходились в определении принципов и в оценках. «

В первом документе суммировались те причины, по которым нашей основной целью в кампании 1942 года на Европейском театре войны должна была стать оккупация английскими и американскими войсками всего побережья Африки и Леванта – от Дакара до турецкой границы. Второй касался тех мероприятий, которые были необходимы для восстановления нашего господства на Тихом океане, причем как срок достижений этой цели указывался май 1942 года. В нем особенно подчеркивалась необходимость увеличить количество имевшихся в нашем распоряжении авианосцев путем импровизированного превращения в авианосцы большого количества судов других типов. В третьем документе нашей конечной целью объявлялось освобождение Европы путем высадки крупных соединений англо-американских войск в наиболее подходящем для этого районе оккупированной немцами территории, причем осуществление этой величайшей операции намечалось на 1943 год.

Я передал все эти три документа президенту перед рождественскими праздниками. Я пояснил при этом, что в них излагаются мои личные взгляды и что они не исключают каких бы то ни было официальных переговоров между штабами обеих стран. Я изложил их в форме меморандума для комитета начальников штабов. Кроме того, я сообщил ему, что они не были написаны специально для него, но что я считаю чрезвычайно важным ознакомить его с моими соображениями и с теми мероприятиями, которые я нахожу желательными и которые я буду стараться, поскольку это касается Великобритании, провести в жизнь. Он прочел их немедленно по получении и на следующий день спросил, может ли он оставить себе копии этих документов. Я охотно дал на это свое согласие.

Я чувствовал, что президент придерживается примерно того же мнения, что и я, по вопросу об операциях во Французской Северной Африке.

Часть I.АТЛАНТИЧЕСКИЙ ФРОНТ

16 декабря 1941 года

«1. В настоящий момент фактом первостепенной важности в ходе войны являются провал планов Гитлера и его потери в России. Мы еще не можем сказать, насколько велика эта катастрофа для германской армии и нацистского режима. Этот режим держался до сих пор благодаря своим успехам, достававшимся ему без труда, дешевой ценой. Теперь же вместо предполагавшейся легкой и быстрой победы ему предстоит в течение всей зимы выдерживать кровопролитные бои, которые потребуют огромного количества вооружения и горючего.

Ни Великобритании, ни Соединенным Штатам не придется играть какую-либо роль в этом деле, за исключением того, что мы должны обеспечить точную и своевременную отправку обещанных нами материалов. Только таким путем мы сможем сохранить наше влияние на Сталина и включить мощные усилия русских в общий ход войны.

2. ...Мы можем ожидать, что полное уничтожение войск противника в Ливии станет очевидным фактом еще до конца этого года. Это не только нанесет тяжелый удар немцам и итальянцам, но и освободит наши войска в долине Нила от серьезной опасности вторжения противника с запада, которая угрожала им в течение долгого времени.

3. Поражение и потери немцев в России и их изгнание из Ливии могут, конечно, побудить их приложить весной все силы к тому, чтобы прорвать замыкающееся вокруг них кольцо, бросив свои войска в юго-восточном направлении через Кавказ, или Анатолию, или через оба эти района одновременно. Однако не следует думать, что они обязательно будут располагать военными силами, необходимыми для такого удара. Русские войска, оправившись за зиму, будут оказывать на них сильный нажим на протяжении всей линии фронта от Ленинграда до Крыма. Хотя было бы неблагоразумно считать, что угроза удара германских войск в юго-западном направлении по фронту Иран, Ирак, Сирия уже устранена, она, безусловно, представляется в настоящее время гораздо менее вероятной, чем до сих пор.

4. Поэтому нам следует приложить все усилия к тому, чтобы завоевать на свою сторону Французскую Северную Африку, и именно сейчас наступил момент использовать все возможное влияние и нажим на правительство Виши и французские власти в Северной Африке. Отпор, который немцы получили в России, успехи английских войск в Ливии, моральный и военный крах Италии, а главное, декларации об объявлении войны, которыми обменялись Германия и Соединенные Штаты, должны сильно повлиять на общественное мнение Франции и Французской империи. Именно теперь настало время предложить Виши и Французской Северной Африке выбор между благословением и проклятием. Благословение состояло бы в том, что Соединенные Штаты и Великобритания обещали бы восстановить Францию в качестве великой державы с сохранением прежних размеров ее территории. Этому обещанию сопутствовало бы предложение об оказании ей активной помощи силами английских и американских экспедиционных войск с атлантического побережья Марокко и в удобных для высадки десантов пунктах Алжира и Туниса, а также силами войск генерала Окинлека, продвигающихся с востока.

5. Если мы сможем добиться хотя бы молчаливого согласия правительства Виши на то, чтобы Французская Северная Африка перешла на нашу сторону, мы должны быть готовы послать туда как можно скорее значительные силы. Помимо тех войск, которые генерал Окинлек сможет перебросить с Востока, если он добьется успеха в Триполитании, мы держим наготове в Англии (для операции «Джимнаст») около 55 тысяч солдат, из которых сформированы две дивизии и одна бронетанковая часть, а также необходимые для этой операции суда. Желательно, чтобы в то же время Соединенные Штаты обещали доставить через Касабланку и другие африканские порты на Атлантическом побережье не менее 150 тысяч солдат в течение ближайших шести месяцев.

6. Ставится также вопрос о том, чтобы Соединенные Штаты направили в Северную Ирландию войска, равные по численности трем дивизиям и одной бронетанковой дивизии. Пребывание американских войск на территории Британских островов явилось бы мощным дополнительным средством удержать Германию от попытки вторжения. Это позволило бы нам отправить для участия в кампании во Французской Северной Африке еще две дивизии и одну полностью укомплектованную бронетанковую дивизию.

7. Здесь следует упомянуть о нашем сильном желании, чтобы американская бомбардировочная авиация приняла участие в налетах на Германию с баз на Британских островах. Мы возлагаем большие надежды на то, что нам удастся подорвать производственную мощь Германии и моральное состояние ее населения путем все более ожесточенных и точных бомбардировок ее городов и портов, что наряду с поражениями, которые германские войска терпят в России, может оказать огромное влияние на боеспособность германского народа и иметь важные последствия внутриполитического характера для германского правительства.

8. В 1942 году необходимо осуществить кампанию с целью овладеть всем североафриканским побережьем, включая атлантические порты Марокко, или захватить его. Дакар и другие порты Французской Западной Африки должны быть захвачены до конца года. Следует немедленно приступить к разработке планов. При наличии достаточного времени и подготовки, а также при надлежащей организации осуществление этих последних операций не представит непреодолимой трудности.

9. Наши отношения с генералом де Голлем и представителями движения Свободной Франции необходимо будет пересмотреть. Если правительство Виши займет в отношении Французской Северной Африки желательную для нас позицию, то Соединенные Штаты и Великобритания должны постараться добиться примирения между свободными французами (сторонниками де Голля) и теми французами, которые снова возьмутся за оружие против Германии. Если же, с другой стороны, Виши будет и в дальнейшем сотрудничать с Германией и нам придется силой пробивать себе путь во Французскую Северную и Западную Африку, необходимо будет оказать помощь движению сторонников де Голля и полностью использовать его.

10. Мы не можем сказать, что произойдет в Испании. Надо считать вероятным, что испанцы не предоставят немцам права прохода через территорию Испании для нападения на Гибралтар и вторжения в Северную Африку.

11. Итак, война на Западе в 1942 году будет включать в качестве основных наступательных операций оккупацию Великобританией и Соединенными Штатами всех французских владений в Северной и Западной Африке и установление их контроля над этими территориями, а также установление контроля Великобритании над всем североафриканским побережьем от Туниса до Египта, что обеспечит, если это позволит положение на море, свободный проход через Средиземное море к Леванту и Суэцкому каналу».

Часть II. ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ

20 декабря 1941 года

«1. Японцы обладают господством на море, что дает им возможность доставлять войска почти в любой желательный для них пункт, завладевать им и превращать его в заправочную базу для своих кораблей и самолетов. Союзники в течение некоторого времени не будут в состоянии вступать в крупные морские бои. Их способность доставлять морем войска обусловлена большим протяжением этих водных пространств, которое уменьшает шансы на перехват этих войск в пути. Даже не обладая превосходящей военно-морской мощью, мы можем осуществлять внезапные десантные операции в различных пунктах.

2. В этот промежуточный период наш долг – оказывать упорное сопротивление в каждом подвергшемся нападению пункте и доставлять туда снабжение и подкрепления, пользуясь каждым возможным случаем и идя на неизбежный риск. Чрезвычайно важно не давать противнику одерживать легкие победы; необходимо заставить его снабжать все завоеванные им территории и продолжать доставлять запасы на большое расстояние, истощая тем самым свои ресурсы.

3. Ресурсы Японии истощаются. Силы страны уже давно перенапряжены в результате расточительной войны в Китае. Наша политика должна заключаться в том, чтобы заставить их содержать максимальное количество войск на захваченных ими территориях и вынудить эти войска проявлять максимальную активность. Поэтому будет правильно и необходимо бороться с ними в любом пункте, где мы будем иметь для этого соответствующие возможности, чтобы вынуждать их истощать свои ресурсы и растягивать свои коммуникации.

4. Но мы должны непрестанно стремиться как можно скорее восстановить свое господство на море. Поэтому мы должны поставить перед собой в качестве нашей основной стратегической цели – создание на Тихом океане боевого флота, обладающего безусловным превосходством над флотом противника, и в качестве срока достижения этой цели мы должны наметить май.

5. Не только тогда, но и до этого необходимо максимально широко практиковать военные операции авианосцев. Мы сами создаем эскадру в составе трех авианосцев с соответствующим сопровождением для действий в водах между Южной Африкой, Индией и Австралией. Соединенные Штаты уже имеют семь авианосцев обычного типа; правда, у Японии их десять, но американские авианосцы крупнее. К этому флоту военных авианосцев обычного типа мы должны добавить очень большое количество импровизированных авианосцев, как больших, так и малых. Только таким путем мы сможем быстро увеличить нашу морскую мощь. Даже если на эти авианосцы сможет базироваться только дюжина самолетов, то и в этом случае они смогут сыграть свою роль в сочетании с другими авианосцами. Нам следовало бы создать систему плавучих авиабаз, достаточную для того, чтобы мы могли получить и сохранять в течение значительных периодов времени местное превосходство в воздухе над авиацией, базирующейся на береговые базы, а также достаточное для того, чтобы прикрывать высадку войск для наступления на вновь захваченные противником территории».

Нет необходимости приводить здесь последующие параграфы, в которых говорилось о приобретении воздушных баз, о вмешательстве России, о конвоировании наших судов в Тихом океане и о том, как должен использоваться Сингапур. Документ заканчивался следующим параграфом:

«12. Нам не следует опасаться того, что эта война на Тихом океане, после того как пройдет потрясение от первого удара, будет поглощать непомерно большую часть американских сил. Количество войск, которые мы просили бы Соединенные Штаты использовать в Европе в 1942 году, будет не настолько велико, чтобы операции, проводимые ими на Тихом океане, помешали выделить их, поскольку эти операции в силу необходимости должны носить ограниченный характер».

В печати появилось столько выдумок о моем глубоком отвращении к операциям крупного масштаба на континенте, что я считаю необходимым осветить здесь истинное положение вещей. Я всегда считал, что решительное наступление на оккупированные немцами страны в максимально широких масштабах является единственным способом выиграть войну и что такое наступление следует наметить на лето 1943 года. Читатель увидит, что масштаб предусматривавшихся мной операций был еще до конца 1941 года определен таким образом, что в начальной стадии боев должны были участвовать 40 бронетанковых дивизий и миллион солдат других родов войск. Видя, какое количество книг написано на основе ложного представления о моей позиции по этому вопросу, я считаю своим долгом привлечь внимание читателя к подлинным и достойным доверия документам, составленным в то время. Соответствующие примеры будут приводиться и в дальнейших частях моего повествования.

Часть III.КАМПАНИЯ 1943 ГОДА

18 декабря 1941 года

«1. Если операции, намеченные в частях I и II, будут успешно осуществлены в 1942 году, то обстановка в начале 1943 года может сложиться следующим образом:

а) Соединенные Штаты и Великобритания снова достигнут эффективного превосходства своих военно-морских сил на Тихом океане, и всем захваченным японцами районам будет угрожать опасность в связи с возможными нападениями на их коммуникации и отправкой английских и американских экспедиций для отвоевания потерянных территорий,

б) Британские острова останутся невредимыми и будут лучше подготовлены к отражению вторжения, чем когда-либо прежде,

в) Все побережье Западной и Северной Африки от Дакара до Суэцкого канала и весь Левант до турецкой границы будут в руках Англии и Америки.

Хотя Турция и не обязательно вступит в войну, она определенно будет включена в англо-американо-русский фронт. Позиции русских сильно укрепятся, и обещанные поставки английских и американских материалов частично компенсируют уменьшение производственной мощности русских военных заводов. Не исключена возможность, что нами уже будет получена точка опоры в Сицилии и Италии, что может вызвать весьма благоприятную реакцию в самой Италии.

2. Но все это еще не будет означать, что война уже закончена. Войну нельзя закончить тем, что мы прогоним Японию обратно к ее собственным границам и нанесем поражение ее войскам, находящимся на территории других стран. Война может закончиться лишь в результате разгрома германских войск в Европе или внутреннего краха в Германии, вызванного неблагоприятным для немцев ходом войны, экономическими лишениями и наступательными операциями союзной бомбардировочной авиации.

3. Поэтому мы должны готовиться к освобождению захваченных немцами стран Западной и Южной Европы путем высадки в удобных для этого пунктах – последовательно или одновременно – английских и американских войск, способных помочь порабощенным народам организовать восстание. Собственными силами они никогда не смогут поднять восстание, так как против них будут приняты беспощадные контрмеры, но если достаточные по численности и соответствующим образом вооруженные войска высадятся в нескольких странах, а именно: в Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии, на французском побережье Ла-Манша и на французском Атлантическом побережье, а также в Италии и, возможно, на Балканах, то германские гарнизоны не смогут справиться с мощью освободительных сил и гневом восставших народов.

4. Здесь нам придется столкнуться с обычным противоречием между планами на ближайший и более отдаленный период. Война – это постоянная борьба, которая должна вестись изо дня в день. Принимать необходимые меры на будущее трудно, и они могут быть лишь ограниченными. Опыт показывает, что прогнозы обычно не сбываются, а приготовления запаздывают. Тем не менее необходимо иметь общий план и перспективу, для того чтобы довести войну до победного конца без особых затяжек.

5. Поэтому мы должны разрешить в настоящее время не только вопрос о том, как прогнать японцев обратно на их собственную территорию и восстановить свое неоспоримое господство на Тихом океане, но и об освобождении порабощенной Европы путем высадки на ее побережье в течение лета 1943 года американских и английских войск. Необходимо подготовить планы осуществления десантных операций во всех перечисленные выше странах.

6. В принципе в десантных операциях должны участвовать бронетанковые и механизированные войска, которые могут высаживаться не в портах, а на побережье с десантных барж или с океанских судов, специально приспособленных для этой цели. При этом условии потенциальный фронт наступления будет настолько широким, что германские войска, несущие гарнизонную службу в этих странах, не смогут быть достаточно сильны во всех пунктах.

7. Не следует думать, что потребуются войска очень большой численности. Если вторжение бронетанковых частей будет успешным, то восстание местного населения, для которого необходимо будет доставить оружие, обеспечит необходимые силы для наступления с целью освобождения данной страны. 40 бронетанковых дивизий, по 15 тысяч солдат в каждой, или равное им количество войск, разбитых на танковые бригады, – почти половину их постарается выделить Великобритания, – составят в общей сложности 600 тысяч человек. Помимо этих бронетанковых сил понадобится не более одного миллиона солдат других видов оружия, чтобы вырвать у Гитлера захваченные им огромные территории. Однако после того как эти кампании будут развернуты, для них потребуется доставлять снабжение в огромных количествах. К концу 1942 года наше промышленное производство и обучение кадров должны быть развиты в необходимой степени.

8. Помимо господства на море, без которого ничего нельзя будет добиться, существенное значение для всех этих операций имеет господство в воздухе, а для высадки войск потребуется значительное развитие авиации, базирующейся на авианосцы. Принимая во внимание, что мощь английской авиации первой линии уже несколько превосходит мощь германской авиации, что русская авиация уже добилась господства в воздухе на большом протяжении русского фронта и ее мощь достигает, можно полагать, трех пятых мощи германской авиации первой линии, а также и то, что к этому следует добавить ресурсы и производственные возможности Соединенных Штатов, нет никаких причин к тому, чтобы мы не достигли решающего превосходства в воздухе еще до наступления лета 1943 года, осуществляя тем временем непрерывные интенсивные налеты на Германию.

9. Если мы теперь поставим себе эти задачи, стараясь, чтобы они не слишком шли вразрез с удовлетворением наших текущих нужд, то мы можем надеяться, даже если в Германии до этого не произойдет крах, выиграть войну в конце 1943 года или в 1944 году».

Я ознакомил с этим документом начальников штабов во время нашего путешествия, в тот же день, когда он был составлен.

Мои коллеги-специалисты полностью согласились с этими взглядами, а также в общих чертах и с теми, что были изложены мною в других документах. Фактически эти документы суммировали результаты нашего совместного изучения и обсуждения проблемы войны в той форме, какую она приняла к тому времени.

Рассматривая эти три документа, которыми, в свете позднейших событий, я в общем доволен, нетрудно заметить, что они весьма точно соответствуют тому, что фактически было предпринято Англией и Соединенными Штатами во время кампаний 1942/43 года. Я в свое время добился согласия президента на посылку экспедиционных войск в Северо-Западную Африку (операция «Торч»). Это была наша первая крупная совместная десантная операция. Я горячо желал, чтобы форсирование Ла-Манша и освобождение Франции (операция, которая вначале получила название «Раунд-ап», а впоследствии была переименована в «Оверлорд») были осуществлены летом 1943 года.

Однако, хотя составлять планы на будущее чрезвычайно важно и иногда будущее можно до известной степени предвидеть, никто не может помешать тому, что намечаемые сроки таких великих событий иногда нарушаются в результате действий и контрударов противника. Все цели, сформулированные в приведенных записках, были достигнуты английскими и американскими вооруженными силами в том порядке, в каком они перечислены. Мои надежды на то, что генерал Окинлек очистит в феврале 1942 года Ливию, не оправдались[43]. Он понес ряд тяжелых поражений, которые будут описаны ниже.

Гитлер, по-видимому воодушевленный этим успехом, решил предпринять крупные операции в борьбе за Тунис и вскоре перебросил туда через Италию и Средиземное море свежие войска численностью около 200 тысяч человек. Ввиду этого английские и американские войска оказались втянутыми в более крупную и длительную кампанию в Северной Африке, чем я рассчитывал. В результате этого в осуществлении нашего расписания произошла четырехмесячная задержка. Англо-американские союзники не обеспечили себе контроль над «всеми владениями Франции в Северной и Западной Африке, а также контроль Великобритании над всем североафриканским побережьем от Туниса до Египта» к концу 1942 года. Мы достигли этого только в мае 1943 года. Поэтому наш основной план форсирования Ла-Манша с целью освобождения Франции, на осуществление которого я искренне надеялся и для чего положил немало трудов, не удалось претворить в жизнь в это лето, и мы вынуждены были отложить его на целый год, до лета 1944 года.

Мои позднейшие размышления по этому поводу и полные сведения, которыми мы располагаем в настоящее время, убедили меня в том, что эта затяжка в выполнении наших планов обернулась в нашу пользу. Отсрочка посылки экспедиционных войск на год спасла нас от предприятия, которое в тот момент в лучшем случае было бы чрезвычайно рискованным, а весьма возможно, привело бы к катастрофе мирового значения. Теперь я уверен, что даже если бы операция «Торч» закончилась в 1942 году так, как я надеялся, или если бы мы даже не пытались ее осуществить, попытка форсировать Ла-Манш в 1943 году повлекла бы за собой серьезнейшее поражение с огромными потерями, что имело бы не поддающиеся определению последствия для исхода войны. Я стал сознавать это все яснее в течение 1943 года и поэтому примирился с неизбежностью отсрочки операции «Оверлорд», несмотря на то, что полностью понимал раздражение и гнев нашего советского союзника.

Глава пятнадцатая

Вашингтон и Оттава

Предполагалось, что мы проедем на пароходе вверх по реке Потомак, а затем отправимся на автомобиле в Белый дом, но, проведя в море около десяти дней, мы все стремились как можно скорее закончить наше путешествие. Поэтому мы вылетели из Хэмптон-Роде и вечером 22 декабря приземлились на Вашингтонском аэродроме. Президент ожидал нас в своем автомобиле. Я с удовольствием пожал его сильную руку. Вскоре мы прибыли в Белый дом, который во всех отношениях стал для нас настоящим домом на следующие три недели. Главным, конечно, было мое общение с президентом. Мы ежедневно проводили несколько часов вместе и всегда вместе завтракали, причем третьим за столом неизменно бывал Гарри Гопкинс. Мы говорили только о делах и в основном достигли договоренности по многим вопросам, как важным, так и второстепенным.

Сохранился протокол нашего первого совещания, состоявшегося вечером 22 декабря. Я сразу же изложил президенту и другим лицам, которых он пригласил для участия в нашем совещании, план англо-американской интервенции во Французской Северной Африке. Между нами существовало полное согласие на этот счет. Из сообщения, посланного мною в Лондон, видно, что мы вплотную занялись делами в первый же вечер по прибытии.

Премьер-министр – военному кабинету и комитету начальников штабов

23 декабря 1941 года

«1. Вчера вечером (22 декабря) мы с президентом обсуждали положение в Северной Африке. В нашем совещании приняли, также участие Хэлл, Уэллес, Гопкинс, лорд Бивербрук и лорд Галифакс.

2. Мы все пришли к мнению, что если Гитлер будет остановлен в России, то он должен будет попытаться предпринять какое-то новое наступление, и наиболее вероятным направлением такого наступления будут Испания и Португалия как вехи на пути к Северной Африке. Наши успехи в Ливии и перспектива соединения наших сил с силами Французской Северной Африки послужат дополнительной причиной, которая заставит Гитлера стремиться как можно скорее захватить Марокко, если ему это удастся. В то же время полученные нами сообщения не свидетельствуют о наличии непосредственной угрозы, быть может потому, что у Гитлера в данный момент достаточно забот и без этого.

3. Мы пришли к общему мнению о том, что чрезвычайно важно опередить немцев в Северо-Западной Африке и на островах в Атлантическом океане».

Первым важным планом, который был мне представлен президентом через день-два после этого, было составление проекта торжественной декларации, которую должны были подписать все государства, находившиеся в состоянии войны с Германией и Италией или с Японией. Применив те же методы, что и при выработке Атлантической хартии, мы с президентом подготовили самостоятельные проекты декларации, а затем объединили их. По своим принципам, по духу и даже по стилю подготовленные нами документы полностью соответствовали друг другу.

В Вашингтоне велась напряженная работа. В эти дни, заполненные встречами и переговорами, мне стало известно, что президент, его штат и эксперты готовятся сделать мне важное предложение.

Гарри Гопкинс сказал мне:

«Не спешите отклонить предложение, которое вам собирается сделать президент, не узнав раньше, кто тот человек, которого мы имеем в виду».

Из этого я понял, что приближается момент, когда будет поставлен вопрос о создании верховного союзного командования в Юго-Восточной Азии и об установлении границ подведомственной ему зоны.

На следующий день мне сообщили, что американцы предлагают назначить главнокомандующим Уэйвелла. Я был польщен тем, что выбор пал на английского офицера, но полагал, что военный театр, на котором ему предстоит действовать, будет скоро занят противником, а войска, которые могут быть предоставлены в его распоряжение, будут уничтожены японцами. Мне стало известно, что английские начальники штабов ответили то же самое, когда запросили их мнение по этому вопросу.

Премьер-министр – лорду-хранителю печати

29 декабря 1941 года

«1. Я договорился с президентом, что при условии согласия кабинета мы примем его предложения, которые самым энергичным образом поддерживает также генерал Маршалл, а именно:

а) Чтобы в юго-западной части Тихого океана было учреждено единое командование. Границы этого района еще не установлены окончательно, но я предполагаю, что он будет включать Малаккский полуостров вместе с Бирманским фронтом, простираться до Филиппинских островов и далее к югу, до необходимых баз снабжения, из которых главной является порт Дарвин, и до линии снабжения в Северной Австралии.

б) Чтобы генерал Уэйвелл был назначен главнокомандующим или, если это будет найдено предпочтительным, верховным главнокомандующим всеми сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами Соединенных Штатов, Англии, Британской империи и Голландии, которые могут быть направлены на этот театр соответствующими правительствами.

в) Штаб генерала Уэйвелла должен быть учрежден для начала в Сурабае. Заместителем главнокомандующего должен быть американский офицер. На этот пост будет, по-видимому, назначен генерал Бретт.

г) Американские, английские, австралийские и голландские военно-морские силы на этом театре должны находиться под командованием американского адмирала в соответствии с общим принципом, изложенным в параграфах «а» и «б»...

е) Генералу Уэйвеллу будут подведомственны: главнокомандующий войсками в Бирме, главнокомандующий войсками в Сингапуре и Малайе, главнокомандующий войсками в Голландской Индии, главнокомандующий войсками на Филиппинах и главнокомандующий обороной южных коммуникационных линий в южной части Тихого океана и Северной Австралии.

ж) Индия, куда следует назначить временно исполняющего обязанности главнокомандующего, и Австралия, которая будет иметь собственного главнокомандующего, будут находиться вне сферы генерала Уэйвелла, за исключением моментов, указанных выше; они будут представлять собой две важнейшие базы, через которые в зону боевых операций смогут направляться войска и материалы, с одной стороны, из Великобритании и Среднего Востока и, с другой стороны, – из Соединенных Штатов.

з) Американский военно-морской флот по-прежнему будет нести ответственность за весь район Тихого океана к востоку от Филиппинских островов и Австралазии, включая американские подступы к Австралазии».

В ночь на 29 декабря я выехал поездом в Оттаву, где остановился в доме генерал-губернатора лорда Этлона. 29 декабря я присутствовал на заседании канадского военного кабинета. Затем премьер-министр Макензи Кинг представил меня лидерам консервативной оппозиции и оставил беседовать с ними. Эти господа проявляли непревзойденную преданность и решимость, но в то же время их огорчало, что они лишены чести сами вести войну и вынуждены выслушивать, как их противники – либералы высказывают те самые убеждения, за которые они боролись всю свою жизнь.

30 декабря я выступил в канадском парламенте.

В конце своего выступления я отважился на попытку предсказать дальнейший ход войны:

«Мы можем наметить три основных периода, или фазы, в предстоящей нам борьбе. Первый – это период консолидации, объединения и окончательной подготовки. В течение этого периода, который, безусловно, будет отмечен тяжелыми боями, мы все еще будем накапливать силы, сопротивляясь нападениям врага и постепенно обеспечивая себе необходимое подавляющее превосходство в воздухе и достаточный тоннаж, чтобы гарантировать нашим войскам любой необходимой численности возможность пересекать моря и океаны, которыми все мы, за исключением России, отделены от наших противников. Только тогда, когда огромная судостроительная программа, которая уже успешно осуществляется в Соединенных Штатах и которой вы оказываете существенную поддержку, достигнет полного размаха, мы получим возможность обрушить на врага все наши людские силы и достижения нашей науки.

Продолжительность этого периода будет зависеть от энергичности тех усилий, которые будут вложены в производство на всех наших военных предприятиях и верфях.

Вторая фаза, которая начнется вслед за тем, может быть названа фазой освобождения. В течение этой фазы мы должны надеяться на освобождение территорий, которые мы уже потеряли или можем еще потерять; мы также должны будем рассчитывать на восстание порабощенных народов, которое произойдет в тот момент, когда пришедшие им на помощь освободительные армии и воздушные силы появятся в значительном количестве на их территории. Для этого абсолютно необходимо, чтобы ни одна страна или район, подвергшиеся нападению врага, ни одно правительство или государство, потерпевшее поражение, не ослабили своих моральных и физических усилий и подготовки ко дню освобождения. Захватчики, будь это немцы или японцы, должны рассматриваться везде как носители заразы, которых надо чураться и по мере возможности изолировать. Там, где активное сопротивление невозможно, необходимо оказывать пассивное сопротивление.

Необходимо дать почувствовать захватчикам и тиранам, что им придется жестоко поплатиться за свои мимолетные победы, что за ними следят и что они обречены на верную гибель. Особенно жестокая кара постигнет квислингов и предателей, которые сделались орудием врага. Они будут переданы на суд их соотечественников.

Мы должны предусмотреть также и третью фазу, а именно наступление на цитадели и метрополии стран – виновниц войны как в Европе, так и в Азии. Как вы заметили, я не пытался устанавливать какие-либо точные сроки для каждой фазы. Они будут зависеть от наших усилий, от наших достижений и от полного случайностей изменчивого хода войны».

Когда в канун Нового года я вернулся поездом в Вашингтон, меня попросили пройти в вагон, в котором находилось множество ведущих представителей печати Соединенных Штатов. Я не испытывал никаких иллюзий в тот момент, когда пожелал им счастливого Нового года.

«Я поднимаю тост за 1942 год, за год труда, за год борьбы и опасностей, который явится важным шагом по пути к победе. За то, чтобы все мы с честью и невредимыми прошли через испытания, которые он нам принесет!»

Глава шестнадцатая

Англо-американские соглашения

По моем возвращении в Белый дом все уже было готово для подписания пакта Объединенных Наций. Вашингтон, Лондон и Москва обменялись множеством телеграмм, но теперь все уже было урегулировано, Президент приложил самые энергичные усилия, чтобы убедить советского посла Литвинова, который в связи с поворотом событий снова оказался в милости, согласиться на включение в текст выражения «свобода религии». Он был специально для этой цели приглашен позавтракать с нами в комнате президента. После тяжелых испытаний, которые он перенес в своей стране, ему приходилось соблюдать осторожность.

Литвинов с явным страхом и трепетом сообщил о требовании «свободы религии» Сталину, который принял это как нечто само собой разумеющееся. Военный кабинет также добился включения своего пункта о «социальном обеспечении», с чем я, как автор первого закона о страховании по безработице, от всего сердца согласился. После целого потока телеграмм, наводнявшего весь мир в течение недели, все члены Великого Союза договорились между собой.

Выражение «Объединенные Нации» было предложено президентом вместо выражения «Союзные державы». Я считал, что новое название звучит гораздо лучше. Я показал моему другу строки из «Чайльд Гарольда» Байрона:

Здесь, где сверкнул объединенных наций меч,
Мои сограждане непримиримы были.
И это не забудется вовек.

Утром 1 января президента в его кресле ввезли ко мне в комнату. Я, просмотрев проект, согласился с ним. Сама по себе декларация не могла выиграть сражений, но она точно определяла, что мы собой представляем и за что боремся. В день Нового года президент Рузвельт, я, Литвинов и Сун Цзывень, представлявший Китай, подписали этот важный документ в кабинете президента. Затем государственному департаменту было поручено собрать подписи представителей остальных 22 стран. Я считаю необходимым привести здесь окончательный текст.

Общая Декларация Соединённых Штатов Америки, Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Союза Советских Социалистических Республик, Китая, Австралии, Бельгии, Канады, Коста-Рики, Кубы, Чехословакии, Доминиканской Республики, Эль-Сальвадора, Греции, Гватемалы, Гаити, Гондураса, Индии, Люксембурга, Голландии, Новой Зеландии, Никарагуа, Норвегии, Панамы, Польши, Южной Африки и Югославии.

«Правительства, подписавшие сие, ранее присоединившись к общей программе целей и принципов, воплощенной в общей Декларации президента Соединенных Штатов Америки и премьер-министра Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии от 14 августа 1941 года, известной под названием Атлантической хартии, будучи убеждены, что полная победа над их врагами необходима для защиты жизни, свободы, независимости, свободы религии и для сохранения человеческих прав и справедливости как в их собственных странах, так и в других странах и что они теперь заняты общей борьбой против диких и зверских сил, стремящихся покорить весь мир, заявляют:

1) Каждое Правительство обязуется употребить все свои ресурсы, военные или экономические, против тех членов Тройственного пакта и присоединившихся к нему, с которыми это Правительство находится в войне.

2) Каждое Правительство обязуется сотрудничать с другими Правительствами, подписавшими сие, и не заключать сепаратного перемирия или мира с врагами.

К вышеизложенной Декларации могут присоединиться другие нации, которые оказывают или могут оказывать материальную помощь и содействие в борьбе за победу над гитлеризмом».

Среди других просьб, с которыми я обратился к президенту, на одном из первых мест стояла просьба об отправке в Северную Ирландию трех-четырех американских дивизий. Я считал, что прибытие в Ольстер 60 – 70 тысяч американских солдат послужит доказательством решимости Соединенных Штатов непосредственно вмешаться в войну в Европе. Кроме того, каждая американская дивизия, которая прибывала к нам через Атлантику, позволяла послать одну из наших закаленных английских дивизий из метрополии на Средний Восток или же в Северную Африку. Президенту это было совершенно ясно, и, несмотря на то что мы не сформулировали точно эту идею, я чувствовал, что наша мысль работает в одном направлении, хотя у нас еще не было необходимости обсуждать конкретные методы, которые следовало применить в данном случае.

Военный министр Стимсон и его же эксперты также смотрели на эту переброску войск в Ирландию как на мероприятие, отвечавшее их стремлению как можно скорее осуществить вторжение в Европу. Таким образом, все шло очень гладко. Мы стремились к тому, чтобы противнику стало известно об этом стратегическом передвижении войск, и опубликовали соответствующее сообщение, не называя, конечно, численности войск. Мы также надеялись, что это задержит германские войска на Западе и, таким образом, окажется небесполезным для русских в их борьбе.

Будущие историки, возможно, придут к выводу, что наиболее ценным и прочным результатом нашей первой конференции в Вашингтоне, получившей условное название «Аркадия», явилось создание «объединенного англо-американского штаба», ставшего теперь знаменитым. Местопребыванием его был Вашингтон, но так как английские начальники штабов должны были находиться поблизости от своего правительства, их представляли в объединенном штабе высокопоставленные офицеры, постоянно находившиеся в Вашингтоне. Эти представители поддерживали ежедневную, если не ежечасную, связь с Лондоном и, таким образом, имели возможность излагать и пояснять мнения английских начальников штабов их коллегам в Соединенных Штатах по любому военному вопросу во всякое время дня или ночи. Частые совещания, которые происходили в различных частях мира – в Касабланке, Вашингтоне, Квебеке, Тегеране, Каире, на Мальте и в Крыму, давали возможность и самим начальникам встречаться, причем иногда эти встречи длились по две недели. Из 200 официальных совещаний, проведенных объединенным штабом за время войны, не менее 89 состоялись во время и этих конференций, и именно на этих ответственных совещаниях была принята большая часть важнейших решений.

Русские не были представлены в объединенном штабе. У них был один, отдаленный от нас и самостоятельный фронт, и поэтому не было нужды или возможности увязывать работу наших штабов с ними. Достаточно было того, чтобы нам были известны общие масштабы и последовательность их операций и чтобы они получали соответствующую информацию о наших действиях. В этих вопросах мы поддерживали с ними тесную связь, поскольку они это разрешали. В соответствующем месте я опишу свои личные поездки в Москву. В Тегеране, Ялте и Потсдаме начальники штабов всех трех стран встречались за круглым столом.

В Америке были приняты меры к огромному расширению производства. Во всем этом важную роль сыграл Бивербрук.

Премьер-министр – лорду-хранителю печати

4 января 1942 года

«Состоялся ряд совещаний по вопросам, связанным с поставками. Программа производства вооружений на 1942 и 1943 годы определена следующим образом:

Всем соответствующим ведомствам направлены директивы (президента)».

К концу 1943 года эти замечательные цифры были достигнуты, а в некоторых случаях и превзойдены. Так, например, тоннаж судов, построенных в Соединенных Штатах, выразился в следующих цифрах: 1942 год – 5 339 000 т, 1943 год – 12 384 000 т.

Мои американские друзья находили, что у меня усталый вид и что мне следовало бы отдохнуть. Поэтому Стеттиниус очень любезно предоставил в мое распоряжение свою небольшую виллу в укромном месте на морском побережье поблизости от Палм-Бич, куда я и вылетел 6 января.

Меня очень встревожили сообщения Идена по его возвращении из Москвы о территориальных притязаниях Советов, особенно в отношении Прибалтийских государств.

Премьер-министр – министру иностранных дел

8 января 1942 года

«1. Мы всегда признавали существовавшие в 1941 году границы России только де-факто. Они были приобретены в результате актов агрессии в позорном сговоре с Гитлером. Передача Прибалтийских стран Советской России против воли их народов противоречила бы всем тем принципам, во имя которых мы ведем эту войну, и опозорила бы нас. Это относится также к Бессарабии и Северной Буковине и в меньшей степени – к Финляндии, которую, насколько я понимаю, не предполагается полностью покорить и поглотить.

2. Исходя из стратегических соображений, Россия могла бы ставить вопрос о подступах к Ленинграду, которые финны использовали для нападения на нее. На Балтийском море имеются острова, которые могут быть необходимы России для обеспечения ее безопасности. На стратегическую безопасность можно сослаться при постановке вопроса о некоторых пунктах на границах Буковины или Бессарабии. В этих случаях населению должна быть предложена эвакуация и компенсация, если оно этого пожелает. Во всех остальных случаях вопросы передачи территории должны быть урегулированы после войны путем свободного и справедливого плебисцита, на совершенно иных началах, чем это предлагается ныне. Во всяком случае, не может быть и речи об установлении границ до мирной конференции. Мне известно, что президент Рузвельт так же твердо придерживается этой точки зрения, как и я, и он несколько раз высказывал мне свое удовлетворение по поводу твердой позиции, которую мы заняли по отношению к Москве. Я не мог бы поддерживать точку зрения кабинета, если бы он избрал иной курс.

3. Я считаю, что соблюдение принципов Атлантической хартии, под которой подписался и Сталин, является проверкой нашей искренности. От этого также зависит наш Союз с Соединенными Штатами...

4. Что касается того впечатления, которое произведет на Россию наш отказ предрешать исход мирных переговоров на данной стадии войны или отойти от принципов Атлантической хартии, то следует заметить, что русские вступили в войну лишь после того, как они подверглись нападению Германии. До этого же они проявляли полное равнодушие к нашей судьбе и фактически еще усугубили бремя, лежавшее на нас в те дни, когда мы подвергались наибольшей опасности. Их армии сражались очень мужественно и в обороне своей родины проявили огромную мощь, какой в них никто не подозревал. Они борются за спасение своей жизни и ни разу не побеспокоились о нас. Мы же, напротив, помогаем им всем, чем можем, потому что мы восхищаемся тем, как они защищают свою родину, и потому что они воюют против Гитлера.

5. Никто не может предвидеть, каково будет соотношение сил и где окажутся армии-победительницы к концу войны. Однако представляется вероятным, что Соединенные Штаты и Британская империя далеко не будут истощены и будут представлять собой наиболее мощный по своей экономике и вооружению блок, какой когда-либо видел мир, и что Советский Союз будет нуждаться в нашей помощи для восстановления страны в гораздо большей степени, чем мы будем тогда нуждаться в его помощи.

6. Вы обещали, что мы рассмотрим эти требования России совместно с Соединенными Штатами и нашими доминионами. Это обещание мы должны сдержать. Но не должно быть никаких заблуждений относительно точки зрения любого английского правительства, которое буду возглавлять я, а именно: оно придерживается принципов свободы и демократии, изложенных в Атлантической хартии, и считает, что эти принципы должны особенно строго соблюдаться во всех случаях, когда ставится вопрос о какой бы то ни было передаче территории. Поэтому я полагаю, что нам следует отвечать, что все вопросы, касающиеся территориальных границ, должны быть разрешены на мирной конференции».

Глава семнадцатая

Возвращение к бурям

Находясь на отдыхе на Флориде, я подготовил четвертый меморандум в двух частях, адресованный комитету начальников штабов и комитету обороны военного кабинета. Он предназначался также и для американцев. Этот меморандум отличался от трех предыдущих в том отношении, что он был составлен после начала вашингтонских переговоров между мной и президентом с его экспертами и между членами объединенного штаба. Впоследствии, по возвращении в Лондон, я передал все эти документы членам военного кабинета для ознакомления. Между нашими странами была уже в значительной степени достигнута договоренность, и военный кабинет в основном одобрил направление наших решений. Я привожу здесь лишь то, что касается наиболее общих вопросов[44].

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов и комитета обороны

10 января 1942 года

«Я воспользовался несколькими днями покоя и уединения, чтобы продумать основные проблемы войны, какими они мне представляются после моих переговоров здесь.

1. На Соединенные Штаты было совершено нападение, и они находятся в состоянии войны с тремя державами оси, причем они стремятся как можно скорее и как можно эффективнее использовать свои обученные войска на действующих фронтах. Ввиду напряженного положения с морским транспортом в течение 1942 года это невозможно будет осуществить в сколько-нибудь значительных масштабах. В настоящее время Соединенные Штаты увеличивают численность своей армии с 30 с лишним дивизий и 5 бронетанковых дивизий примерно до 60 дивизий и 10 бронетанковых дивизий. В настоящий момент около 3750 тысяч человек уже находится в армии и военно-воздушном флоте (численностью свыше 1 миллиона человек) или будет призвано в ближайшее время. Людские резервы фактически неограничены, но на данной стадии было бы неправильно с точки зрения военных усилий мобилизовать большее количество людей.

2. В течение 1942 года на действующие фронты едва ли можно было бы доставить более одной четверти или одной трети вышеуказанного количества американских войск. Однако в 1943 году большое увеличение тоннажа судов в результате выполнения прежней и недавно принятой программы судостроения должно позволить перебросить через океан гораздо более значительные силы. Лето 1943 года, возможно, будет отмечено крупными наступательными операциями, планы которых должны быть тщательно разработаны заранее.

3. Военно-воздушный флот Соединенных Штатов, достигший большой мощи уже в настоящее время и быстро увеличивающийся, может быть использован для крупных боевых операций в 1942 году. Уже в настоящее время ставится вопрос о том, чтобы сильные соединения бомбардировщиков, базирующиеся на Британские острова, осуществляли налеты на Германию и на порты, которые немцы предполагают использовать для вторжения.

4. Заявление, сделанное президентом в конгрессе об огромном увеличении производства вооружений и строительства судов, которое будет осуществлено в Соединенных Штатах в 1942 году и должно достигнуть полного размаха в 1943 году, более чем когда-либо делает необходимым для Гитлера добиваться решительного исхода войны в 1942 году, прежде чем Соединенные Штаты успеют полностью развернуть свою мощь.

5. У Гитлера было достаточно времени, чтобы подготовить, возможно в очень большом количестве, транспортные средства для доставки танков, способные производить разгрузку в любом пункте на побережье. Он, без сомнения, разработал – ив таких масштабах, которые трудно определить, – тактику наступления путем высадки парашютных десантов, а еще больше – с помощью планеров. Было бы чрезвычайно неосмотрительно поставить под угрозу успех обороны Британских островов...

6. Поэтому отправка в Северную Ирландию четырех американских дивизий (из них одна бронетанковая) является чрезвычайно необходимым военным мероприятием, осуществлению которого ничто не должно помешать.

7. Упорное сопротивление противника в Киренаике, возможность отхода войск генерала Роммеля или отступление его с частью находящихся в его распоряжении войск; подкрепления, достигшие уже, вероятно, Триполи, и другие подкрепления, которых следует ожидать в период этой задержки операций, а главное, трудность снабжения наших продвигающихся вперед войск – все это задержит и может даже помешать полному завершению операции «Акробат» (очищение Триполи). Поэтому мы имеем возможность заняться более тщательным изучением операции «Сьюпер-Джимнаст» (оккупация Французской Северной Африки англо-американскими войсками) и с максимальной быстротой осуществлять операцию «Мэгнит» (переброска американских войск в Северную Ирландию).

8. ... Численность германской авиации первой линии уже теперь меньше английской. Значительная часть ее должна быть в настоящее время оставлена на русском фронте. Но основные силы английской авиации остаются прикованными к метрополии. Хотя в настоящее время им противостоят значительно менее крупные соединения германских бомбардировщиков и истребителей, их все еще нельзя снимать отсюда...

11. Мы должны поставить себе целью изматывать германские воздушные силы, непрерывно втягивая их в бои. Именно это практикуется на русском фронте. На английском фронте мы сможем делать это лишь в ограниченных масштабах, если только противник не возобновит свои бомбардировки или дневные налеты. Чрезвычайно важно заставить германскую авиацию вступать в бой при каждом возможном случае и в каждом пункте, подвергающемся нападению. Только путем постоянных воздушных боев, какого бы они ни стоили нам напряжения, мы сможем довести потери авиации противника до такого уровня, при котором его авиационные заводы и летные школы не в состоянии будут их компенсировать.

12. Мы должны признать чрезвычайно большое облегчение, которое принесло нам успешное сопротивление русских на Дону и в Крыму, обеспечившее сохранение русскими господства на Черном море. Три месяца назад мы должны были ожидать продвижения немцев через Кавказ к нефтеразработкам Каспия и Баку. Эта угроза почти наверняка предотвращена, вероятно на период от четырех до пяти месяцев, пока не кончится зима, а продолжение успешного сопротивления русских на юге, конечно, обеспечило бы нам полную безопасность.

13. Однако эта угроза может снова возникнуть в конце весны. Нехватка нефти, уже принявшая серьезный характер в Германии и в завоеванных ею странах, делает для нее захват бакинских и иранских нефтяных месторождений жизненно важными задачами, уступающими по значению только необходимости успешного вторжения на Британские острова...

Война с Японией

17. Все согласны с тем, что поражение Германии, которое приведет к ее краху, оставит Японию одну перед лицом подавляющих сил ее противников, тогда как поражение Японии отнюдь не приведет к окончанию мировой войны. Более того, огромные пространства. Тихого океана и выгодные передовые ключевые позиции, которые Япония уже захватила или может захватить, сделают серьезную попытку вторжения на территорию японской метрополии очень за-тяжной операцией.

18. Поэтому, хотя и правильно придавать первостепенное значение войне против Германии, было бы неверным утверждать, что в войне против Японии нам следует «придерживаться оборонительной тактики». Наоборот, единственное, что позволит нам продержаться в течение промежуточного периода на Дальнем Востоке, до момента поражения Германии, это восстановление нашей инициативы, хотя бы и в небольшой степени.

19. На военном театре, охватывающем тысячи островов, из которых многие могут быть превращены в импровизированные авиационные и военно-морские базы, чисто пассивная оборона представляет неразрешимые трудности. Поскольку японцы временно обеспечили себе господство на море и превосходство в воздухе над районами значительного протяжения, они имеют полную возможность захватить почти любой пункт по своему выбору, за исключением, как мы надеемся, крепости Сингапур. Соединенные Штаты должны восстановить свое превосходство на море к лету 1942 года, чему Великобритания будет способствовать всеми силами.

20. После этого – или, во всяком случае, как только это окажется возможным – необходимо будет организовать рейды на острова или морские порты, захваченные японцами. Насколько мне известно, президент приказал создать на западном побережье Америки отряды, подобные отрядам «коммандос». Такие отряды в силу своих индивидуальных свойств сыграют во время десантных операций исключительно важную роль, захватывая ключевые пункты и позиции противника. Терроризирование обособленных гарнизонов противника явится, вероятно, чрезвычайно ценной предпосылкой к более крупным операциям по отвоеванию и созданию сильных баз в качестве точек опоры для наступления из Австралии в северном направлении»

Этот документ я передал президенту.

Вернувшись в Белый дом, я нашел, что объединенный англоамериканский штаб значительно продвинулся в своей работе и что результаты этой работы в основном совпадали с моими взглядами. 12 января президент созвал совещание, на котором было достигнуто полное единодушие в отношении общих принципов и задач войны. Разногласия сводились к вопросам об очередности и относительном значении той или иной операции, причем решающую роль играл все тот же жесткий и деспотический фактор – наличный тоннаж.

«Президент, – говорится в английских протоколах, – придавал большое значение операции «Сьюпер-Джимнаст», то есть отправке англо-американских экспедиционных войск в Северную Африку. Был выработан примерный график доставки в Северную Африку 90 тысяч американских и 90 тысяч английских солдат, а также значительных сил авиации». Было решено послать в Северную Ирландию две дивизии американских войск, исходя из соображений, указывавшихся выше.

Настало время, когда я должен был покинуть Белый дом с его гостеприимной, бодрящей атмосферой и попрощаться с американским народом, яростно поднявшимся против тиранов и агрессоров. Меня ждали далеко не блестящие перспективы. Хотя я стремился вернуться в Лондон и был уверен в конечной победе, я постоянно чувствовал приближение периода грозных катастроф, которому суждено было продлиться много месяцев. Мои надежды на победу в Западной пустыне, которая привела бы к уничтожению армии Роммеля, исчезли. Роммелю удалось избежать разгрома. Успех, достигнутый Окинлеком в Сиди-Резеге и у Газалы, не имел решающего значения.

Престиж, который придали нам эти победы во время подготовки всех наших планов англо-американского десанта во Французской Северной Африке, был явно подорван, и стало очевидно, что эту операцию придется отложить на несколько месяцев.

14 января я простился с президентом. Его, по-видимому, беспокоили опасности, грозившие нам во время путешествия. О нашем пребывании в Вашингтоне было известно всему миру уже в течение многих дней, и по картам можно было убедиться, что на пути нашего обратного следования крейсировало свыше 20 подводных лодок противника. В условиях превосходной погоды мы вылетели из Норфолка на Бермудские острова, где среди коралловых рифов нас ожидал «Дьюк ов Йорк» с конвойными эсминцами. Я летел на огромной «летающей лодке», которая произвела на меня весьма хорошее впечатление. За время трехчасового полета я подружился со старшим пилотом Келли Роджерсом, который производил впечатление высококвалифицированного и очень опытного человека.

Я ненадолго взял в руки рычаги управления, чтобы самому ощутить, как ведет себя в воздухе эта огромная машина весом не менее 30 тонн. «Летающая лодка» нравилась мне все больше и больше. Наконец я спросил у Роджерса: «А что, если попробовать долететь на ней от Бермудских островов до Англии? Может ли она набрать достаточный запас бензина?» Флегматичное выражение лица пилота не могло скрыть явного волнения. «Конечно, мы могли бы сделать это. На основании имеющихся метеосводок мы можем рассчитывать на попутный ветер скоростью 40 миль в час. Мы могли бы долететь за 20 часов». Я спросил, какое расстояние нам придется покрыть, и он ответил: «Около 3500 миль». Это заставило меня призадуматься.

Однако, когда мы приземлились, я поставил этот вопрос перед Порталом и Паундом. В Малайе происходили грозные события; мы все должны были быть в Лондоне как можно скорее. Начальник штаба военно-воздушных сил тотчас же заявил, что он считает этот риск абсолютно неоправданным и что он не может принять ответственность за него.

Начальник военно-морского штаба поддержал своего коллегу. Он заявил, что нас ожидает «Дьюк ов Йорк» со своими эсминцами, который обеспечит нам необходимый комфорт и безопасность.

Я спросил:

«А как же насчет подводных лодок, которые вы показывали мне на картах?»

Адмирал сделал презрительный жест, говоривший о его действительном мнении относительно подобной угрозы для быстроходного линкора, сопровождаемого надлежащим эскортом эсминцев.

Мне пришло в голову, что оба эти офицера считают, что я собираюсь лететь один и предоставить им вернуться на линкоре «Дьюк ов Йорк», поэтому я сказал:

«Нам всем, конечно, хватит места».

У них сразу же изменилось выражение лица. После значительной паузы Портал сказал, что над этим надо подумать и что он подробно обсудит этот вопрос с командиром «летающей лодки» и свяжется с метеорологической станцией, чтобы выяснить прогноз погоды. Больше мы об этом не говорили.

Через два часа они оба вернулись, и Портал сказал, что он считает перелет возможным. При удовлетворительных условиях самолет, безусловно, сможет справиться с этой задачей: прогноз погоды был исключительно благоприятным ввиду сильного попутного ветра. Он добавил, что, без сомнения, чрезвычайно важно как можно скорее попасть домой. Паунд заявил, что у него создалось очень высокое мнение о командире «летающей лодки», который, безусловно, обладает огромным опытом. Конечно, существует известный риск, но, с другой стороны, приходится считаться и с наличием германских подводных лодок.

Поэтому мы решили лететь, если не испортится погода. Старт был назначен на 2 часа следующего дня. Мы сочли необходимым сократить количество имеющегося у нас багажа до нескольких ящиков с важнейшими документами. Дилл должен был остаться в Вашингтоне в качестве моего личного представителя по военным вопросам при президенте. Наша группа должна была состоять только из меня самого, обоих начальников штабов, Макса Бивербрука, Чарльза Вильсона и Холлиса. Все остальные должны были отправиться на линкоре «Дьюк ов Йорк».

В этот день я выступил с речью в бермудском собрании, которое представляет собой старейшее парламентарное учреждение в Западном полушарии.

Я просил членов собрания дать свое согласие и оказать всемерную помощь созданию на острове американских военно-морских и военно-воздушных баз, по поводу чего члены собрания проявили некоторое беспокойство. Я указал, что на карту поставлено существование всей Британской империи и что, каким бы долгим ни был путь к окончательной победе, успешное осуществление нашего союза с Соединенными Штатами делало ее неизбежной. Члены собрания не стали колебаться. Губернатор лорд Ноллис устроил в этот вечер банкет для этой знати и залетных гостей. Мы все были в прекрасном настроении. Банкет продолжался довольно долго, и, когда он закончился, мы, расставшись, отправились спать. Время было уже позднее.

Я проснулся слишком рано с сознанием, что я, безусловно, больше не усну. Должен признаться, что я чувствовал некоторый страх. Я думал об огромных океанских просторах и о том, что мы будем находиться за тысячу миль от суши, пока не приблизимся к Британским островам.

Я подумал также, что, возможно, поторопился: не будет ли, как говорится, слишком много яиц сложено в одну корзину? Я всегда с ужасом представлял себе перелет через Атлантику. Но жребий уже был брошен. И все же я должен признаться, что, если бы за утренним завтраком или даже перед вторым завтраком мне сообщили, что погода изменилась и мы должны плыть морем, я легко примирился бы с мыслью о путешествии на великолепном корабле, который проделал весь этот длинный путь, чтобы доставить нас домой.

Остров был залит чудесным солнечным светом, и благоприятные прогнозы подтверждались. В полдень баркас доставил нас на «летающую лодку». Нам пришлось ожидать в течение часа на набережной, так как шлюпка, которая была отправлена к месту стоянки линкора «Дьюк ов Йорк» за кое-каким багажом, задержалась дольше, чем ожидалось.

Оказалось, что «летающей лодке» очень трудно оторваться от воды. Мне даже подумалось, что нам вряд ли удастся подняться над низкими холмами, окаймляющими гавань. В действительности нам не угрожала никакая опасность – мы находились в надежных руках. «Летающая лодка» тяжело поднялась на четверть мили над рифом, и у нас еще оставалось в запасе несколько сот футов высоты. Комфортабельность этих больших «летающих лодок» бесспорна. У меня была хорошая широкая кровать в каюте для семейных на корме. Чтобы добраться до бара и столовой, где можно было получить какие угодно кушанья и напитки, надо было совершить довольно длинную прогулку – спуститься на 30 или 40 футов вниз через различные помещения. Самолет шел ровным ходом, с довольно приятным покачиванием, и мы неплохо провели остаток дня и весело пообедали. Эти лодки имеют два этажа, и в рубку приходится подниматься по настоящей лестнице.

Стемнело, и все полученные нами сводки были благоприятны. Теперь мы летели в густом тумане на высоте 7 тысяч футов. Можно было видеть переднюю кромку крыльев и вспышки выхлопных газов, отбрасываемых за крыло. В то время для предотвращения обледенения на этих машинах устанавливалась большая резиновая труба, которая через определенные интервалы то расширялась, то сжималась. Роджерс объяснил мне принцип ее работы, и время от времени мы видели, как при расширении трубы расщеплялся лед. Я лег в постель и крепко проспал несколько часов.

Проснулся я как раз перед рассветом и прошел в рубку. Занималась заря. Под нами простиралась почти сплошная масса облаков. Просидев около часа на месте второго пилота, я ощутил вокруг себя атмосферу беспокойства. Мы должны были приближаться к Англии с юго-запада, и к этому времени острова Силли должны были остаться позади, но мы не увидели их через просветы в облаках. Так как мы свыше десяти часов летели в тумане и за все это время видели только одну звезду, то не исключена была возможность, что после такого длительного полета мы могли несколько отклониться от курса. Связь по радио была, конечно, ограничена обычными правилами военного времени. Из разговоров, которые я слышал, мне стало ясно, что мы не знаем, где находимся.

Портал, занявшийся изучением вопроса о нашем местонахождении, поговорил с командиром «летающей лодки», а затем сказал мне: «Мы сейчас повернем на север». Так и было сделано, и еще через полчаса, на протяжении которых мы то входили в облачность, то снова выходили из нее, мы увидели Англию и вскоре очутились над Плимутом, где, обходя сверкавшие аэростаты воздушного заграждения, благополучно приземлились.

Когда я выходил из самолета, Роджерс сказал:

«За всю свою жизнь я еще никогда не испытывал такого облегчения, как в тот момент, когда благополучно доставил вас в гавань».

В эту минуту я не понял многозначительности его замечания. Лишь впоследствии мне стало известно, что если бы мы шли прежним курсом еще пять-шесть минут до того, как повернули на север, то мы оказались бы над германскими батареями в Бресте. Ночью мы слишком отклонились к югу. Кроме того, в результате произведенного нами решительного изменения курса мы подошли к месту посадки не с юго-запада, а с юго-востока, то есть скорее со стороны противника, чем с той, откуда нас ожидали. В результате этого, как мне рассказывали через несколько недель, о нас сообщили как о вражеском самолете, приближающемся со стороны Бреста, и командование истребительной авиации отдало приказ шести «харрикейнам» сбить нас. Однако они не справились со своим заданием.

Я телеграфировал президенту Рузвельту:

«Мы прибыли сюда, совершив очень удачный перелет с Бермудских островов при попутном ветре со скоростью 30 миль».

Том 4

Поворот судьбы

Предисловие автора

В первых трех томах – «Надвигающаяся буря», «Их самый славный час» и «Великий союз» я описывал такими, какими я их видел, события, приведшие ко второй мировой войне, а также завоевание Европы нацистской Германией, стойкое сопротивление Англии, находившейся в одиночестве, пока германское нападение на Россию и нападение Японии не привели Советский Союз и Соединенные Штаты на нашу сторону.

В Вашингтоне в первые дни нового года президент Рузвельт и я, поддержанные нашими главными военными советниками, провозгласили создание Великого союза и наметили основную стратегию дальнейшего ведения войны. Теперь нам предстояло отразить нападение Японии.

Таково было положение дел, когда 17 января 1942 года я высадился в Плимуте; и с этого момента начинается описание событий, приведенное в этом томе.

События снова излагаются с точки зрения британского премьер-министра, несшего особую ответственность как министр обороны за военные дела. Как и прежде, я основываюсь на серии моих директив, телеграмм, памятных записок и заметок, значение и интерес которых определяются моментом, в который они были написаны, и я не мог бы теперь написать их лучше, чем тогда. Эти подлинные документы я диктовал по мере того, как на нас обрушивались события. Поскольку они составлены лично мною и написаны в тот период, то я предпочитаю, чтобы обо мне судили на основании этих документов. Было бы легче выступить с мыслями, появившимися позже, когда ответы на все загадки уже стали известны, но я должен предоставить это историкам, которые в соответствующее время смогут высказать свои обдуманные суждения.

Я назвал этот том «Поворот судьбы», ибо в этот период мы перешли от почти нескончаемых бедствий к почти непрерывным успехам. В первые шесть месяцев, которые описываются в этом томе, все шло плохо; в последние шесть месяцев все шло хорошо. И эта приятная перемена сохранилась до конца борьбы.

Уинстон С. Черчилль

Чартуэлл,Уэстерхэм,Кент

Часть первая

Нападение Японии

Глава первая

Тревоги Австралазии

Этот новый год второй мировой войны, 1942-й, начался в совершенно иной для Англии обстановке. Мы уже были не одиноки. На нашей стороне находились два могущественных союзника. Россия и Соединенные Штаты, хотя и по различным причинам, в полном согласии с Британской империей решительно вступили в смертельную борьбу. Это объединение делало несомненной конечную победу, если только этот союз не распадется, не выдержав напряжения, или же если в руках Германии не появится совершенно новое оружие. Такое новое оружие жадно искали обе стороны. Как оказалось впоследствии, секрету атомной бомбы суждено было попасть именно в наши, уже и без того более сильные руки. Нам предстояла страшная и кровопролитная борьба, и мы не могли предвидеть, как она будет развертываться, но исход ее не вызывал никаких сомнений.

Великому союзу предстояло теперь отразить нападение Японии. Оно долго подготавливалось и обрушилось на английский и американский фронты – если их можно было так назвать – с жестокой суровостью. Никогда нельзя было предположить, что Япония будет преобладать над Соединенными Штатами, хотя американцам пришлось нести тяжелые потери на Филиппинах и на других островах, а англичанам и несчастным голландцам – в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане. Россия, вступившая в смертельную схватку с основными силами германской армии, страдала от японского нападения лишь вследствие отвлечения англо-американских сил и материалов, которые могли бы ей помочь. Англии и Соединенным Штатам предстоял долгий период мучительных поражений, которые все же не могли повлиять на окончательный исход, хотя народам этих стран было трудно выносить. Англия оказалась незащищенной, так как наши силы были связаны в других местах, а американцы только приступили к мобилизации своих почти безграничных ресурсов. На Британских островах нам казалось, что все идет к худшему, хотя, поразмыслив, мы поняли, что война выиграна.

Несмотря на тяжелое новое бремя, которое легло на нас, опасность, угрожавшая самой Англии, не возросла. С другой стороны, Австралия и Новая Зеландия неожиданно оказались на передовой линии битвы. Они увидели, что могут оказаться объектом прямого вторжения. Война для них уже не означала посылку помощи через моря и океаны Для метрополии, находившейся в бедственном и опасном положении. Новый враг мог нанести удар прямо по домашним очагам Австралии.

Защищать огромную береговую линию их континента было невозможно. Все их крупные города находятся на побережье. Имеющиеся у них четыре хорошо обученные дивизии добровольцев, а также новозеландская дивизия, все их лучшие офицеры были далеко за океаном. Господство на Тихом океане мгновенно и на неопределенный период перешло к Японии. Воздушных сил у стран Австралазии почти не было. Можем ли мы после этого удивляться, что глубокая тревога охватила Австралию и что все внимание ее правительства было приковано к ее собственным делам?

Представляет интерес моя переписка с австралийским премьер-министром Кэртеном. Наши переговоры о замене австралийских войск в Тобруке были не из приятных. В более поздний период войны, когда наступили лучшие дни, он приехал в Англию и мы близко сошлись.

Во время моего пребывания в Вашингтоне я получил ряд посланий от Кэртена и австралийского министра иностранных дел д-ра Эватта через их представителя в Вашингтоне.

Кэртен направил также следующую телеграмму президенту Рузвельту:

26 декабря 1941 года

«1. В этот момент серьезного кризиса я хочу обратиться к вам обоим, в то время как вы совещаетесь ради успеха нашего общего дела.

2. Я уже обратился к г-ну Черчиллю с посланием по вопросу о России, который, по моему мнению, имеет огромное значение в связи с войной против Японии и который, как я надеюсь, будет рассмотрен вами обоими во время совещания.

3. Теперь я перехожу к вопросу, который в данный момент является более срочным.

4. Все сообщения совершенно ясно показывают, что в Северной Малайе японцы установили свое господство в воздухе и на море. В состав находящейся там небольшой английской армии входит одна австралийская дивизия, и мы направили три авиационные эскадрильи в Малайю и две эскадрильи в Голландскую Ост-Индию. Армия должна быть обеспечена поддержкой с воздуха; в противном случае произойдет повторение событий, имевших место в Греции и на Крите, и Сингапур окажется под серьезной угрозой.

5. Падение Сингапура означало бы изоляцию Филиппин, падение Голландской Ост-Индии и попытку подавить все другие базы. Это привело бы также к разрыву в этом районе наших коммуникаций между Индийским и Тихим океанами.

6. Такая неудача была бы столь же серьезной для интересов Соединенных Штатов, как и для наших собственных интересов.

7. Подкрепления, выделенные Соединенным Королевством для посылки в Малайю, кажутся нам совершенно недостаточными, особенно в части, касающейся самолетов, а еще конкретнее – боевых самолетов... Небольшие подкрепления мало чем помогут. По существу, сопротивление японцам в Малайе будет непосредственно зависеть от той степени сопротивления, которую обеспечат правительства Соединенного Королевства и Соединенных Штатов.

8. Наши люди сражались и будут сражаться храбро. Но они должны быть соответствующим образом поддержаны. У нас имеются три дивизии на Среднем Востоке. Наши летчики сражаются в Англии и на Среднем Востоке и проходят обучение в Канаде. Мы направили большое количество материалов в Англию, на Средний Восток и в Индию. Ресурсы, которыми мы здесь располагаем, действительно весьма ограниченны.

9. В ваших силах справиться с создавшимся положением. Если правительство Соединенных Штатов пожелает, мы охотно согласимся с назначением американского командующего в районе Тихого океана. Президент сказал, что значение Австралии как базы будет непрерывно расти, но для того, чтобы она осталась базой, необходимо усилить оборону Сингапура.

10. Несмотря на наши серьезные трудности, мы посылаем новые подкрепления в Малайю.

11. Я буду рад, если этот вопрос будет рассматриваться как крайне срочный».

Доклады, полученные д-ром Эваттом от Боудена, комиссара Австралии в Сингапуре, были также переданы мне. Они были мрачными и оказались правильными».

26 декабря 1941 года

«Полученные сегодня сообщения свидетельствуют, что положение в воздухе ухудшается с каждым днем. Вчера было потеряно восемь английских истребителей против трех или четырех японских.

Куала-Лумпур и Порт-Суэттенем являются теперь нашими передовыми посадочными площадками для воздушной разведки, но ввиду превосходства японцев в численности самолетов трудно вести даже воздушную разведку. Большая часть наших истребителей переброшена сейчас в Сингапур для защиты острова и базы. Однако командующий военно-воздушными силами заявил, что для эффективного прикрытия истребителями военно-морских конвоев, прибывающих с остро необходимыми подкреплениями – людьми и материалами, ему придется оставить Сингапур незащищенным».

И далее:

«Считаю необходимым подчеркнуть, что ухудшение положения с обороной Малайи приобретает характер быстро надвигающегося краха всей системы обороны.

Нынешние мероприятия по укреплению обороны Малайи практически могут рассматриваться лишь немногим больше, чем жест. Считаю, что единственное, что может спасти Сингапур, это немедленная отправка со Среднего Востока воздушным путем мощных подкреплений – большого числа истребителей последних образцов с достаточным, хорошо обученным личным составом. В качестве подкреплений должны отправляться не бригады, а дивизии, и для того, чтобы принести пользу, они должны прибыть как можно скорее. Все, что не является мощным, современным, и все, что не прибудет срочно, бесполезно. При нынешнем положении дел падение Сингапура, по-моему, является лишь вопросом недель, Чтобы спасти Сингапур и австралийскую пехоту в Малайе, необходимо немедленно предпринять весьма радикальные и эффективные действия».

27 декабря Кэртен поместил в «Мельбурн геральд» статью под своим именем, которую наши противники раструбили по всему миру. В этой статье, между прочим, говорилось следующее:

«Мы не желаем соглашаться с мнением о том, что борьбу на Тихом океане следует рассматривать как второстепенный момент общего конфликта. Под этим мы не имеем в виду, что любой другой театр военных действий является менее важным, чем Тихоокеанский, а то, что Австралия просит выработать согласованный план, предусматривающий накопление величайших сил в руках демократий, полных решимости отбросить Японию назад.

Поэтому австралийское правительство рассматривает борьбу на Тихом океане как имеющую первостепенное значение и считает, что Соединенные Штаты и Австралия должны иметь решающее слово при выработке плана боевых действий демократий в этом районе.

В общем внешняя политика Австралии будет направлена на получение помощи от России и на выработку совместно с Соединенными Штатами, как главным фактором, плана тихоокеанской стратегии вместе с английскими, китайскими и голландскими вооруженными силами».

Я немедленно ответил Кэртену по вопросу о военном положении:

Премьер-министр – Кэртену

3 января 1942 года

«Район, на который распространяется командование генерала Уэйвелла, ограничивается боевой зоной, где сейчас происходят активные военные действия. Отныне этот район не включает Австралию, Новую Зеландию и коммуникации между Соединенными Штатами и Австралией, а также и любые другие океанские коммуникации. Это, конечно, не означает, что эти жизненно важные районы и коммуникации должны оставаться без защиты, поскольку наши ресурсы позволят обеспечить эту защиту. С нашей точки зрения американскому военно-морскому флоту следует взять на себя ответственность за коммуникации, в том числе за острова, примыкающие к побережью Австралии или Новой Зеландии. Вот чего мы настойчиво добиваемся. Адмиралу Кингу только что предоставлены права командования всем американским военно-морским флотом, и он еще не принял нашей точки зрения. Если мне не удастся убедить американцев взять дело в свои руки, нам, конечно, придется восполнить, насколько нам это удастся, пробел, но я все еще надеюсь, что наша точка зрения будет принята, и в этом случае любые наши и ваши корабли в этом районе будут находиться в распоряжении Соединенных Штатов, пока они будут действовать там».

Я продолжал успокаивать австралийское правительство и подробнее разъяснять мотивы, которыми мы руководствуемся при проведении политики объединенного командования на театре военных действий в Юго-Восточной Азии. Накануне моего отъезда из Вашингтона я кратко изложил нашу позицию.

Премьер-министр – премьер-министру Австралии

14 января 1942 года

«1. Я не вижу, каким образом можно было рассчитывать на то, что Малайя будет защищена, поскольку японцы установили господство на море и поскольку мы сражаемся сейчас с Германией и Италией за наше существование, Единственным жизненно важным местом является Сингапурская крепость и непосредственно прилегающий к ней район. Меня лично беспокоило то, что, ведя арьергардные бои при отступлении на полуострове, чтобы выиграть время, мы можем распылить силы, необходимые для длительной обороны Сингапура. Примерно из четырех дивизий, имевшихся у нас для этой цели, одна была потеряна, а другая сильно потрепана, пока мы пытались выиграть месяц или полтора. Некоторые могут считать, что лучше было бы отступить быстрее и с меньшими потерями...

4. Вам, несомненно, известно, что я предложил перебросить две австралийские дивизии из Палестины на новый театр военных действий, представляющий столь непосредственный интерес для Австралии. Единственное, что может задержать их переброску, – это наличие судов. Мы должны будем сделать все возможное, чтобы послать им замену из Англии».

Вот наконец хорошие новости.

Премьер-министр – Кэртену

14 января 1942 года

«Вчера точно и благополучно прибыл в Сингапур важный конвой, в состав которого входил американский транспорт «Маунт Верной» с 50 самолетами «харрикейн», противотанковым полком (50 орудий), полком тяжелой зенитной артиллерии (50 орудий), полком легкой зенитной артиллерии (50 орудий) и английской 54-й пехотной усиленной бригадой, всего около 9 тысяч человек».

Я сообщил премьер-министрам Австралии и Новой Зеландии окончательную форму того механизма, который было предложено создать в Лондоне для обеспечения всестороннего и постоянного сотрудничества австралийского, новозеландского и голландского правительств во всех вопросах, связанных с ведением войны против Японии.

19 января 1942 года

«Предстоит создать дальневосточный совет, в который должны входить министры. Я буду председательствовать в нем, а остальными членами будут: лорд – хранитель печати (являющийся моим заместителем в комитете обороны), Дафф Купер и представители Австралии, Новой Зеландии и Голландии. Представителем Австралии, очевидно, будет Эрл Пейдж, а представителем Новой Зеландии для начала может быть верховный комиссар. В состав совета будет входить также один из голландских министров. Совету в его работе будет помогать штабная группа, состоящая из офицеров связи различных доминионов, и эта группа должна будет консультироваться с объединенной плановой группой Соединенного Королевства. Функции совета будут заключаться в выяснении и формулировании точек зрения держав, входящих в совет, с целью представления их президенту, мнение которого также будет передаваться совету. Это, конечно, не должно мешать присутствию Эрла Пейджа на заседаниях кабинета, когда поднимаются вопросы, касающиеся Австралии, как это имеет место в настоящее время. Вы согласны? Я консультируюсь также с Фрезером и голландским правительством».

Первое заседание тихоокеанского военного совета состоялось 10 февраля. Я председательствовал. На заседании присутствовали: лорд – хранитель печати, министр иностранных дел, премьер-министр Голландии (д-р П. С. Гербранди), голландский посланник (Михаиль ван Вердуинен), сэр Эрл Пейдж (представлявший Австралию), В. Дж. Джордан (представлявший Новую Зеландию), Эмери (представлявший Индию и Бирму) и начальники штабов. На последующих заседаниях Китай был также представлен. Основная функция совета заключалась в том, чтобы «рассмотреть общие вопросы политики, которую следует проводить в войне против Японии во всем районе Тихого океана».

Тихоокеанский военный совет был создан также в Вашингтоне под председательством президента Рузвельта, и оба совета поддерживали тесный контакт. Последнее заседание совета в Лондоне происходило в августе 1943 года. Войной продолжал руководить старый механизм, но совещания тихоокеанских военных советов дали возможность консультироваться с теми странами, которые не были представлены в этом постоянном органе, о том, что предполагалось предпринять.

Катастрофические события вскоре все это изменили.

Глава вторая

Неудачи в Пустыне

В предыдущем томе описывались долго подготовлявшаяся победа генерала Окинлека в Западной пустыне и помощь Тобруку. Во время моего пребывания в Вашингтоне я считал возможным уверенно говорить о его будущих операциях. Однако Роммелю удалось отвести свои войска в полном порядке на позиции южнее Айн-эль-Газалы. Здесь он был атакован 13-м корпусом под командованием генерала Годвин-Остена, и 16 декабря, после трехдневных боев, вынужден был отступить. Наши мотомеханизированные части пытались, обойдя Пустыню с фланга, блокировать его отход вдоль прибрежных дорог, ведущих в Бенгази. Плохая погода, отвратительные дороги и прежде всего трудности, связанные с ремонтом машин, привели к тому, что эта попытка окончилась неудачей, и колонны противника, несмотря на сильный нажим с нашей стороны, достигли Бенгази, преследуемые англо-индийской 4-й дивизией. Танковые силы противника отошли по дороге, проходящей в Пустыне через Эль-Мекили, преследуемые 7-й бронетанковой дивизией, усиленной позднее гвардейской бригадой.

Надеялись, что удастся повторить успех, достигнутый год назад, когда итальянцы, отступавшие на юг от Бенгази, были отрезаны в результате неожиданного продвижения к Антелату и когда было захвачено огромное количество пленных. Однако своевременно снабжать достаточно мощные силы оказалось невозможным, и противник прекрасно понимал грозившую ему опасность быть захваченным в ловушку вторично. Поэтому, когда наши передовые части достигли Антелата, они обнаружили, что этот пункт прочно удерживается, и им не удалось продвинуться вперед. За этим щитом Роммель отвел все свои войска к Аджедабии, которую он удерживал, несмотря на наши атаки, пока подготавливал сильные позиции у Эль-Агейлы, куда он и отошел без помех 7 января.

Теперь 13-й корпус находился на самом конце отведенного ему района. К сожалению, вследствие плохой погоды и действий вражеской авиации приведение порта Бенгази в рабочее состояние задержалось. Поэтому снабжение передовых частей пришлось производить по дороге из Тобрука и создать больших запасов не удалось. В результате индийскую 4-ю дивизию не смогли перебросить на юг от Бенгази, и наши войска у Эль-Агейлы состояли только из гвардейской бригады и 7-й бронетанковой дивизии, которую в середине января сменила 1-я бронетанковая дивизия, только что прибывшая из Англии. В течение некоторого времени эти войска не удавалось усилить настолько, чтобы они могли перейти в атаку; они не были также заняты подготовкой оборонительной системы от контрудара.

Следует напомнить, что план «Джимнаст» предусматривал посылку помощи генералу Вейгану во Французскую Северную Африку, если бы Вейгаш с огласился принять эту помощь. С этой целью мы держали одну бронетанковую и три пехотные дивизии в состоянии готовности, чтобы погрузиться на суда по первому приказу из Англии, а также значительные военно-воздушные силы. Ни Вейган, ни Виши не откликнулись на наше предложение, но мы всегда надеялись, что решающее поражение Роммеля и продвижение к Триполи по длинной дороге, ведущей к Тунису, может побудить Вейгана или Виши, а может быть обоих, сделать решительный шаг. «Сьюперджимнаст» представлял собой значительно более широкий план английского и американского вмешательства во Французской Северной Африке, и я обнаружил, что президент Рузвельт весьма положительно относится к этому плану, который я обрисовал в своей записке от 16 декабря как основную англо-американскую комбинированную операцию на Западе в кампании 1942 года. Поэтому тот факт, что противник твердо держался в Аджедабии, а также его отход к Эль-Агейле в полном порядке имел для меня и для моих планов гораздо большее значение, чем просто остановка нашего продвижения на запад в Пустыне. Фактически это был весьма неблагоприятный момент во всех моих переговорах с президентом. Однако следующие телеграммы генерала Окинлека создали впечатление, что все идет прекрасно и что решающие действия близки.

Генерал Окинлек – премьер-министру

12 января 1942 года

«1. Противник, по-видимому, закончил свой отход к району Марса-эль-Брега, Маатен, Джиофен, Эль-Агейла, и наши войска вошли с ним в соприкосновение на его восточном и южном фронтах. Имеющиеся у нас сведения о диспозиции его войск показывают, что его соединения и части численно слабы и что он использует свои скудные резервы немецких войск для укрепления остатков итальянских дивизий.

2. Бенгази превращается в хорошую наземную базу, но разгрузке и погрузке мешают все время плохая погода и жестокие песчаные бури, которые сводят видимость к нулю.

3. Генерал Ритчи продолжает осуществление своих планов, и, я надеюсь, мы вскоре сконцентрируем впереди более мощные силы. С каждым днем растут признаки, свидетельствующие о слабости противника и дезорганизации в его рядах».

С 12 по 21 января армия Роммеля продолжала оставаться без движения на позициях у Эль-Агейлы, удерживая район, занимающий около 50 миль и простирающийся от Средиземного моря на юг, до так называемого «Ливийского песчаного моря». Соляные котлованы, песчаные дюны и небольшие скалы на этом фронте весьма благоприятствовали обороне, и противник принял все меры к укреплению своих позиций с помощью минных полей и проволочных заграждений. Генерал Окинлек считал, что он сможет атаковать эти позиции не раньше середины февраля. Пока что он все время находился в соприкосновении с войсками Роммеля, используя для этого два головных батальона гвардейской бригады и группу поддержки 1-й бронетанковой дивизии. Позади, в Антелате, на расстоянии почти 90 миль, находилась остальная часть английской 1-й бронетанковой дивизии под командованием генерала Мессерви. Эти части вместе с англо-индийской 4-й дивизией, находящейся в Бенгази и к востоку от него, образовали 13-й армейский корпус под командованием генерала Годвина-Остена.

В результате столь широкого распыления сил корпуса, вызванного административными трудностями, фронт оказался слабым, а подкрепления находились далеко. Не было предпринято никаких мер для защиты английского фронта с помощью мин или других средств. План заключался в том, что в случае, если Роммель контратакует, наши передовые части должны отступить. Однако генерал Окинлек не верил, что Роммель сможет атаковать, и полагал, что у него самого достаточно времени для укрепления своих сил и создания необходимых запасов материалов.

Генерал Окинлек – начальнику имперского генерального штаба

15 января 1942 года

«1. Противник, по-видимому, стабилизирует сейчас свои позиции вокруг Эль-Агейлы... Общие силы противника на переднем крае, по нашим подсчетам, составляют: немцы – 17 тысяч человек, 50 полевых орудий, 70 противотанковых орудий, 42 средних и 20 легких орудий; итальянцы – 18 тысяч человек, 130 полевых орудий, 60 противотанковых орудий, 50 танков М-13, то есть зколо одной трети первоначальных сил.

2. Наши передовые части в составе гвардейской усиленной бригады, групп поддержки 1-й и 7-й бронетанковых дивизий[45], четырех бронеполков и 2-й бронетанковой бригады находятся по всему фронту в соприкосновении с противником, а патрули достигли дороги Эль-Агейла – Марада...

4. Работы по расширению порта Бенгази успешно продолжаются, и материалы выгружаются, несмотря на задержки, вызванные плохой погодой и волнением на море».

Вскоре были получены известия о занятии Бардии, Эс-Саллума и Халфайи нашим 30-м корпусом и о взятии 14 тысяч пленных, а также большого количества военных материалов. Наши войска потеряли менее 500 человек. Одновременно было освобождено 1100 наших солдат.

К несчастью, генерал Окинлек недооценивал способность противника восстановить свои силы. Находившиеся на Мальте королевские военно-воздушные силы, которые под твердым руководством вице-маршала авиации Ллойда содействовали победе на суше своими осенними атаками на итальянские порты и суда, подверглись в декабре нападению со стороны мощного соединения германских авиаэскадрилий с Сицилии и были разбиты.

Наши недавние неудачи на море настолько ослабили флот адмирала Кэннингхэма, что в течение некоторого времени он не смог успешно действовать на морском пути, ведущем к Триполи. Военные материалы теперь свободно поступали к Роммелю. 21 января он предпринял разведку боем в составе трех колонн, по тысяче солдат моторизованной пехоты в каждой, поддержанных танками. Эти части быстро прошли сквозь бреши между нашими передовыми частями, у которых не было танков. Вслед за тем генерал Годвин-Остен отдал приказ об отходе войск вначале к Аджедабии, а затем для блокирования пути, по которому двигался противник из Антелата к Завиет-Мсусу.

23 января были получены неблагоприятные сообщения.

Генерал Окинлек – премьер-министру

23 января 1942 года

«1. Судя по всему, продвижение Роммеля на восток 21 января было предпринято в предвидении ожидавшейся атаки наших войск. Обнаружив перед собой лишь слабые силы, Роммель, очевидно, решил продолжать нажим с намерением нарушить нашу основную коммуникационную линию, которая, как он, вероятно, полагает, опирается на Бенгази. Я убежден, что генерал Ритчи ждет удобного случая, чтобы навязать встречный бой в условиях, которые больше благоприятствовали бы нам, чем условия вокруг Эль-Агейлы, где имеются болота и плохие дороги».

В то время я согласился с этой точкой зрения, не имея ни малейшего представления о том, что произошло 21-го числа, и не зная о происходящем сейчас общем и быстром отступлении всех наших передовых частей. До этого момента мне никогда не намекали на возможность неприятностей. Наоборот, мне говорили о предстоящем наступлении английских войск. Наше вступление в Триполитанию могло задержаться, но Окинлек чувствовал себя уверенно. Однако в этот же день, 24 января, поступили совсем иные известия.

Генерал Окинлек – премьер-министру

24 января 1942 года 3 часа пополудни

«...Роммель снова нанес смелый удар... Его неожиданный первоначальный успех, по-видимому, побудил его так же, как это было в прошлом году, пойти дальше, чем он первоначально намечал. Но его положение с подвозкой военных материалов на этот раз не идет ни в какое сравнение с его положением год назад, когда он также располагал свежими войсками. Обстановка развивается не совсем так, как мне хотелось бы, но я надеюсь в конечном счете повернуть дело в нашу пользу».

Это был все же удар для меня. Поздно вечером 24-го было получено служебное донесение:

Офицер связи морского флота при 8-й армии – главнокомандующему на Средиземном море

24 января 1942 года

«Подготовка к эвакуации Бенгази проводится лишь в порядке предохранительной меры. Еще не отдан приказ о проведении подрывных работ. Ввиду создавшейся обстановки вспомогательный персонал перебрасывается ночью как можно дальше на восток... Если Бенгази падет, за ним последует Дерна».

Это побудило меня послать следующую телеграмму генералу Окинлеку, от которого я пока еще не слышал ничего подобного.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

25 января 1942 года

«Меня сильно обеспокоило сообщение, полученное от 8-й армии, в котором говорится об эвакуации Бенгази и Дерны. Мне, конечно, никогда не давали основания полагать, что может возникнуть такое положение. Все эти переброски вспомогательного персонала на Восток и сообщение о том, что еще не отдан приказ о проведении подрывных работ в Бенгази, свидетельствуют о том, что вся кампания приобретает совершенно иной характер, чем мы предполагали. Мне кажется, что возник серьезный кризис, и для меня он оказался совершенно неожиданным. То отступление, которое сейчас, очевидно, предусматривают подчиненные офицеры, означает неудачу плана «Крусейдер» и крах плана «Акробат»[46].

Перед Роммелем, который сосредоточил свои основные силы в Завиет-Мсусе, стоял выбор – нанести удар северо-западнее Бенгази или же на северо-восток в направлении Эль-Мекили. Он сделал и то и другое. В его намерение входил захват Бенгази, но он также направил некоторые части на северо-восток, чтобы своими действиями против наших коммуникаций отвлечь наше внимание. Этот маневр оказался весьма успешным. Наша проектировавшаяся контратака на юг из Бенгази частью сил индийской 4-й дивизии и из Эль-Каррубы силами бронетанковой дивизии и гвардейской бригады была срочно отменена. Бенгази был эвакуирован, и весь 13-й корпус отступил к линии Айн-эль-Газала, Бир-Хакейм.

Потеря Бенгази вскоре была воспринята как чрезвычайное событие.

Генерал Окинлек, передовой командный пункт – премьер-министру

27 января 1942 года

«Цель заключается в том, чтобы вернуть себе инициативу, начать наступление на противника, уничтожить его, если нам это удастся, а если нет, то отбросить его назад. Убежден, что генерал Ритчи полон решимости добиться этой цели. Теддер и я остаемся здесь на некоторое время».

И на следующий день:

«Противник разделил свои силы, пытаясь, по-видимому, захватить и Эль-Мекили, и Бенгази. Это смелый шаг, типичный для Роммеля, и он, возможно, свидетельствует о недооценке нашей способности отразить атаку. Большая часть его танков, по-видимому, брошена в восточном направлении.

Передвижения его войск, за исключением, быть может, движения на Бенгази, не нарушили планов контрнаступления, разработанных ранее генералом Ритчи».

В этот момент мне было совершенно ясно, что генерал Окинлек еще не понял, что именно произошло в Пустыне. Ни одна из его телеграмм не пролила свет на судьбу 1-й бронетанковой дивизии, да, впрочем, и всего 13-го корпуса. Я надеялся, что теперь, когда он находится в штабе генерала Ритчи, он выяснит истинное положение. Пока что я также продолжал оставаться в неведении.

Генерал Окинлек – премьер-министру

29 января 1942 года

«Положение ухудшилось, и я опасаюсь, что нам придется эвакуировать Бенгази, по крайней мере временно. Был отдан приказ о проведении подрывных работ в Бенгази. У нас там не осталось почти ничего ценного.

Следует признать, что успех, одержанный противником, превзошел его собственные и мои ожидания и что он действовал искусно и смело. Многое будет теперь зависеть от того, насколько ему придется ослабить свои танковые части вокруг Завиет-Мсуса, чтобы поддерживать крупные силы, использованные для наступления на Бенгази».

Генерал Окинлек – премьер-министру

31 января 1942 года

«1. Благодарю Вас за Ваше сообщение от 28 января, полученное вчера днем. Я очень сожалею, что нам пришлось сдать Бенгази, но это лишь временная потеря».

Роммель вновь показал себя мастером тактики в Пустыне и, перехитрив наших командиров, вернул большую часть Киренаики. Это почти на 300 миль отступление разбило наши надежды, лишило Бенгази всех запасов, созданных генералом Окинлеком для его предполагавшегося наступления в середине февраля. Роммель, должно быть, был поражен грандиозным успехом, одержанным тремя небольшими колоннами, с которыми он начал наступление, и он поддержал эти колонны всеми войсками, которые только мог собрать для этой цели. Генерал Ритчи вновь собрал пострадавший 13-й корпус и другие части, отправленные вперед, к Айн-эль-Газале и Тобруку. Здесь преследователи и преследуемые пристально следили друг за другом вплоть до конца мая, когда Роммель вновь смог нанести удар.

Это экстраординарное изменение положения и жестокое военное поражение явились следствием того, что противнику удалось добиться, по существу, свободного прохода через Средиземное море для укрепления и питания его танковых сил. Однако тактическая сторона событий на месте оставалась неясной. Решающим днем было 25 января, когда противник прорвался к Завиет-Мсусу.

Замешательство и изменение плана привели к тому, что инициатива оказалась в руках Роммеля. Гвардейская бригада не могла понять, почему ей не разрешили задержаться на месте, но приказы об отступлении повторялись и были обязательными. Англо-индийской 4-й дивизии не было отведено в этом деле никакой полезной роли.

Лишь недавно из документов противника выяснилось, что он превосходил нас в танковых силах. Африканский корпус использовал в операциях 120 танков, а итальянцы – 80 танков или больше против 150 танков, имевшихся в 1-й бронетанковой дивизии. Тем не менее до сих пор остается необъяснимым, почему эта дивизия была так плохо использована. В телеграмме Окинлека нам сообщили, что,

«прибыв недавно из Соединенного Королевства, эта дивизия не имела опыта боев в Пустыне».

В этой же телеграмме содержалось также замечание общего порядка:

«Все наши танки не только уступали в вооружении немецким танкам, но наши крейсерские танки в боевых условиях уступали по своим техническим качествам немецким танкам. Помимо худшего вооружения и технической ненадежности наших танков сыграла роль и сильная нехватка противотанкового оружия по сравнению с тем, чем располагали немцы».

Все эти заявления требуют тщательного изучения. 1-я бронетанковая дивизия была у нас одной из лучших. Она в основном состояла из людей, прошедших не менее двух лет подготовки и обладавших самыми высокими качествами, какие только имелись у солдат и офицеров наших регулярных войск. Они высадились в Египте в ноябре. До их отъезда из Англии были приложены все усилия к тому, чтобы согласно самым последним данным, имевшимся в нашем распоряжении, и нашему опыту приспособить их машины к действиям в Пустыне. После обычного тщательного осмотра материальной части в каирских мастерских эта дивизия направилась через Пустыню к Антелату, куда и прибыла 6 января.

Чтобы сберечь моточасть, танки этой дивизии были перевезены через всю Пустыню на специальных транспортерах и прибыли в Антелат неизношенными и в хорошем состоянии. И хотя эта прекрасная дивизия не участвовала в сильных боях, она все же потеряла свыше 100 своих танков. При ее поспешном отступлении весьма значительные запасы бензина, доставленные на передовые пункты, были оставлены на месте, а многие из ее танков были брошены, так как не имели горючего.

Гвардейская бригада, отступавшая согласно полученным приказам, обнаружила большие запасы бензина, которые она должна была уничтожить, так как противник находился поблизости. Но, поскольку они обнаружили в Пустыне ряд брошенных нами танков, они привезли столько бензина, сколько смогли, и сами повели эти танки. Одна только рота Колдстримского полка подобрала шесть танков, которые и отвела в безопасное место, а другие части собрали еще больше. Фактически некоторые роты оказались в конечном счете сильнее, чем вначале, поскольку они приобрели несколько танков и начали действовать вместе с моторизованной пехотой по немецкому образцу.

Если вспомнить, сколько денег, времени и труда ушло на создание такого соединения, как бронетанковая дивизия со всеми ее специалистами и обученным составом, какие усилия потребовались для перевозки ее вокруг мыса Доброй Надежды, какие огромные приготовления были сделаны для введения ее в бой, – действительно становится грустно, что все это было растрачено впустую из-за неправильного руководства. Еще печальнее становится на душе, если сравнить наши неудачи с тем, чего достигли немцы, хотя они и действовали на расстоянии более 400 миль от своей базы в Триполи. Размышляя над этими вопросами, английский народ не должен думать, что эти серьезные и далеко идущие неудачи объяснялись только более низкими техническими качествами наших танков.

Глава третья

Расплата в Малайе

События, происходившие в Малайе вплоть до конца декабря 1941 года, уже были описаны в предыдущем томе. К началу нового года наш 3-й корпус в составе англо-индийских 9-й и 11-й дивизий под командованием генерал-лейтенанта Хита был объектом сильных атак как на восточном, так и на западном побережье. Противник двинулся на юг из Кота-Бару по прибрежной дороге и находился теперь в тесном соприкосновении с усиленной бригадой нашей 9-й дивизии в Куантане. На западе индийская 11-я дивизия удерживала сильные позиции на возвышенности у Кампара. На левом ее фланге находилась бригада, охранявшая реку Перак. Две бригады австралийской 8-й дивизии оставались в княжестве Джохор, причем одна из них охраняла побережье в районе Мерсинга, где в результате высадки десантов – возможность, с которой всегда приходилось считаться, – противник врезался бы в тыл наших передовых частей. К этому моменту японцы развернули против нас не менее трех полных дивизий, а скопление судов в Сонгкхле (Сингоре) свидетельствовало о возможном прибытии новых воинских частей. Что касается нас, то подкрепления, которых с таким нетерпением ожидали, также подходили. Индийская 45-я бригада, головная бригада английской 18-й дивизии и 50 истребителей «харрикейн» благополучно прибыли в середине января. К концу месяца ожидали прибытия всей 18-й дивизии и еще одной бригады из Индии.

Охрана этих конвоев в узких проходах к югу от Сингапура требовала использования всех имевшихся у нас там военно-морских сил, за исключением небольших судов, и почти всех оставшихся у нас истребителей. Поэтому японские воздушные силы могли свободно наносить удары по нашим войскам и коммуникациям. Голландцы, честно выполняя свои соглашения с нами, послали четыре эскадрильи для участия в обороне Сингапура, но эти части, подобно нашим собственным эскадрильям, не могли принести пользу. Оставшиеся несколько бомбардировщиков не имели истребителей сопровождения и мало что могли сделать. Перед нашими действующими войсками стояла задача выиграть время до прибытия подкреплений, удерживая противника на позициях возможно севернее, не ввязываясь в то же время в бои настолько сильно, чтобы не уничтожить всякую возможность обороны острова Сингапур.

В конце декабря была предпринята попытка создать небольшие десантные силы для нанесения удара вдоль западного побережья в тылу линий противника. 27 декабря был предпринят успешный рейд, но противнику, установившему почти полное господство в воздухе, удалось вскоре сковать наши слабые военно-морские силы, действовавшие из Порт-Суэттенема. 1 января была уничтожена новая флотилия, состоявшая из шести быстроходных десантных судов, только что прибывших из Америки. После этого считалось возможным предпринимать только попытки отражать удары японцев на море.

Позиции у Кампара удерживались индийской 11-й дивизией в течение четырехдневного наступления противника, но затем 2 января поступили сведения о высадке японского десанта вблизи устья реки Перак, который угрожал перерезать проходившую там дорогу. Генерал Хит, ожидая атаки с моря вблизи Куала-Селангора, расположенного в нескольких милях дальше в сторону тыла, отдал приказ начать десантную контратаку силами небольшого соединения королевской морской пехоты из Порт-Суэттенема, но противника там не оказалось. В следующую ночь, на 4 января, была произведена высадка десанта вблизи Куала-Селангора, но неизвестно, какими силами. Сообщения о передвижениях противника были скудными и противоречивыми, и, во всяком случае, не было достаточных рил, чтобы помешать действиям противника. Наши войска отошли, и фронт был вновь образован по реке Слим, причем одна бригада заняла позиции на юго-западе и должна была сдерживать возможный натиск с тыла.

Следующую неизбежную атаку ожидали уже уставшие войска; большая часть их в последние три недели непрерывно вела бои и не смогла выдержать сильного удара, обрушившегося на нее 7 января. Японцы атаковали при свете луны, причем танки были брошены по главной дороге и прорвали нашу оборону. В рядах обеих бригад началось смятение, и им удалось выйти из боя, только понеся тяжелые потери. Это жестокое поражение поставило под угрозу весь план задержания противника до подхода наших подкреплений. Кроме того, на восточном побережье это сильно отразилось на положении 9-й дивизии. Ее бригада в Куантане была отведена после того, как нанесла удар по японцам, потерявшим при этом две тысячи человек, а сама дивизия была сосредоточена около Рауба. Дальнейшее отступление вдоль западного побережья поставило бы под удар ее фланг.

В этот момент фронт посетил генерал Уэйвелл, который прибыл в Сингапур, чтобы отправиться принять на себя командование районом АБДА[47]. Он отдал войскам приказ оторваться от японцев и отойти подальше, чтобы уставшие войска получили передышку, прикрываясь теми оставшимися свежими или сравнительно свежими воинскими частями, которые удалось бы собрать для этой цели. Позиции были выбраны на расстоянии 150 миль в глубь тыла по реке Муар, и правый фланг их находился у Сегамата. Генерал-майор Гордон Беннет из австралийской дивизии был назначен командиром соединения, в которое вошли одна из бригад его дивизии (27-я), англо-индийская 9-я дивизия, отведенная с восточного побережья, и только что прибывшая индийская 45-я пехотная бригада. Англо-индийская 11-я дивизия, которая до сих пор несла главную тяжесть, должна была направиться на отдых и для приведения в порядок материальной части за линией фронта. Отступление началось 10 января. После довольно упорных арьергардных боев удалось оторваться от противника, и спустя четыре дня был создан новый фронт. В то же время наша морская база в Порт-Суэттенеме была оставлена, а остатки наших легких военно-морских сил отведены в Бату-Пахат. Здесь 16 января с моря высадились небольшие японские силы. Для перехвата противника имелось лишь два судна, и им не удалось обнаружить врага.

Теперь в Сингапуре разгружался исключительно важный конвой, доставивший головную бригаду (53-ю) 18-й дивизии и 50 самолетов «харрикейн». Под охраной флота и авиации этот конвой без потерь прошел через опасные морские подступы, где авиация противника легко могла нанести ему удар. Однако ценность этих подкреплений оказалась меньшей, чем об этом можно было бы судить по их численности. Индийская 45-я бригада состояла из молодых, лишь частично обученных солдат, совершенно незнакомых с условиями войны в джунглях. Английская 18-я дивизия, которой после трехмесячного пребывания на кораблях требовалось время для подготовки к боевым действиям, была брошена в безнадежный бой, как только она высадилась на берег.

В течение недели шли ожесточенные бои на линии Сегамат, Муар. Генерал Гордон Беннет бросил свои основные силы на прикрытие подступов к Сегамату, а индийская 45-я бригада и один австралийский батальон, к которому позднее присоединился второй, должны были оборонять нижнее течение реки Муар. Весьма удачная засада, устроенная перед Сегаматом, стоила японцам потери нескольких сот человек, и, хотя развернувшиеся затем бои оказались весьма напряженными, противника успешно сдерживали. Однако у Муара четыре батальона, несшие оборону, подверглись 15 января фронтальному удару целой дивизии японской императорской гвардии и атаке с флангов со стороны высадившихся с моря отрядов. В течение нескольких дней они находились в окружении, с боями пробиваясь на юг. В конечном счете они были вынуждены бросить свой транспорт и пробиваться мелкими группами. Из четырех тысяч человек, входивших в состав этих частей, возвратилось всего около 800.

Теперь наши войска занимали линию фронта протяженностью 90 миль, проходившую через южную оконечность Малаккского полуострова от Мерсинга до Бату-Пахата. Противник следовал за ними по пятам. У Мерсинга и Клуанга произошли ожесточенные бои, но решающая атака вновь была предпринята на западном побережье, где два английских батальона удерживали Бату-Пахат в течение пяти дней. К этому времени все прямые пути отхода были блокированы, и войска отступили на 20 миль вниз по побережью, где в последующие ночи две тысячи человек были посажены на военные корабли.

Тем временем японцы получили сильные подкрепления. 15 января большой конвой высадил две свежие дивизии в Сонгкхле, откуда они направились на юг к Клуангу – центру нашей линии фронта. Теперь противник имел в Малайе пять полностью укомплектованных дивизий. 26 января наша храбрая, хотя и небольшая, воздушная разведка обнаружила вблизи Эндау 2 крейсера, 11 эсминцев, 2 транспорта и много мелких судов. Всего 23 самолета, которые удалось подготовить для удара, предприняли против них две атаки. Конвои охранялись японскими истребителями, и мы понесли большие потери, в особенности потеряли много устарелых самолетов «уайлдбист». Однако атаки проводились с большой настойчивостью, оба транспорта получили повреждения, и было уничтожено по крайней мере 13 самолетов противника. Этот храбрый вылет был последним усилием наших ударных сил авиации.

Следующей ночью 2 эсминца, вышедшие из Сингапура, пытались предпринять атаку, но были перехвачены. Один из них был потоплен. Высадившиеся японцы быстро продвинулись вниз по побережью из Эндау и атаковали австралийскую 22-ю бригаду в Мерсинге. Таким образом, 27 января произошли бои на правом фланге наших линий в Мерсинге, в центре в Клуанге, а также на нашем незащищенном левом фланге. Генерал Персиваль решил отойти на остров Сингапур. На последнем этапе отступления все люди и машины должны были перейти туда по дамбе. Большая часть одной из бригад была потеряна на первых этапах отступления, но утром 31 января остатки сил перешли на остров, и дамба была взорвана за ними.

Можно, конечно, спорить о том, не лучше ли было сосредоточить все наши силы для обороны острова Сингапур, ограничиваясь сдерживанием продвижения японцев по Малаккскому полуострову с помощью легких подвижных отрядов. Решение командиров на местах, которое я одобрил, заключалось в том, чтобы вести битву за Сингапур в Джохоре, но, насколько это возможно, задерживать приближение к нему противника. Оборона материковой части заключалась в постепенном отступлении, тяжелых арьергардных боях и упорных прикрывающих стычках. Войска и командиры, принимавшие участие в боях, проявили себя с самой лучшей стороны. Однако эти бои поглощали по частям почти все подкрепления, как только они прибывали.

Все преимущества были на стороне противника. До войны было проведено тщательное изучение местности и всех условий. Были составлены самые подробные карты местности. Японские агенты тайно проникли в эти места и провели всестороннюю подготовку, в том числе были созданы даже тайные запасы велосипедов для японских велосипедистов. Были собраны превосходящие силы и большие резервы, часть которых даже не потребовалась. Все японские дивизии были хорошо знакомы с условиями войны в джунглях.

Еще одним смертельно опасным фактором было японское превосходство в воздухе, которое, как было указано выше, возникло благодаря тому, что мы остро нуждались в самолетах в других местах, и местные командиры ни в коей мере не несли за это ответственности. В результате основные боевые силы той армии, которую мы выделили для обороны Сингапура, и почти все подкрепления, посланные после объявления Японией войны, были использованы в доблестных боях на полуострове, и когда эти войска перешли дамбу и оказались там, где должны были произойти решающие бои, они утратили свою ударную силу. Здесь они присоединились к местному гарнизону и к частям, обслуживавшим базу. Это увеличило численность, но не силу наших войск. Оставались еще две свежие бригады английской 18-й дивизии, только что высадившиеся со своих судов после длительного путешествия в странных, необычных для них условиях. Армия, которая могла бы вести решающую битву за Сингапур и была предназначена для этой высшей цели на этом театре военных действий, распалась прежде, чем началось японское наступление. Возможно, она насчитывала 100 тысяч человек, но это была уже не армия.

Следует признать, что наших действующих кораблей едва хватало для сопровождения наших конвоев с подкреплениями и для того, чтобы охранять морские подступы к Сингапуру. Для патрулирования берегов оставалось лишь несколько слабо вооруженных небольших судов и несколько переоборудованных береговых судов, снабженных плохим вооружением. Наши немногочисленные и слабые суда стойко держались, несмотря на преобладающие силы противника в воздухе. Нельзя сказать, чтобы им не хватало боевого духа, но у них не было средств для достижения успеха.

Вскоре стало ясно, что генерал Уэйвелл уже сомневается в нашей способности выдержать длительную оборону Сингапура. Я рассчитывал на то, что остров и крепость выдержат осаду, поскольку для ее осуществления японцам надо было высадить, перевезти и установить тяжелые артиллерийские орудия. До своего отъезда из Вашингтона я все еще полагал, что сопротивление продолжится, по крайней мере, два месяца. Я с опаской следил, как таяли наши войска во время отступления на Малаккском полуострове, но активно не вмешивался. С другой стороны, мы выиграли драгоценное время.

Чтобы убедиться в прочности обороны на суше, которую я до сих пор считал бесспорным фактом, и чтобы ознакомиться с подготовкой к предстоящей осаде, я направил следующую телеграмму:

Премьер-министр, Вашингтон – генералу Уэйвеллу

15 января 1942 года

«Прошу сообщить Ваше мнение о том, что произойдет в случае, если Вы будете вынуждены отойти на остров... Мне всегда казалось, что исключительно важно вести оборону острова до последней минуты, но я, конечно, надеюсь, что до этого не дойдет...»

Ответ Уэйвелла на эту телеграмму был получен мною лишь после возвращения в Лондон.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

16 января 1942 года

«Во время моего недавнего пребывания в Сингапуре я обсуждал вопросы обороны этого острова и просил представить мне подробные планы. Почти до последнего времени все штаны были основаны на принципе отражения атак на остров с моря и сдерживания наступления на суше около Джохора или дальше на севере, а поэтому мало или почти ничего не сделано для строительства оборонительных сооружений на северной стороне острова в целях предотвращения перехода противником Джохорского пролива, хотя были предприняты меры для взрыва дамбы в случае необходимости. Тяжелая крепостная артиллерия имеет круговой обстрел, но настильная траектория снарядов делает эту артиллерию непригодной для подавления артиллерийских батарей противника. Нельзя, конечно, дать никаких гарантий, что с помощью этой артиллерии удастся подавить осадные батареи противника. Со снабжением дело обстоит благополучно. Уже отдан приказ о переводе некоторых баз военно-воздушных сил и складов на Суматру и Яву, чтобы не допустить чрезмерного скопления людей. После получения подробных планов буду телеграфировать дополнительно. Многое будет зависеть от обстановки в воздухе».

С чувством мучительного удивления прочитал я эту телеграмму утром 19-го. Итак, там не было никаких постоянных укреплений, которые прикрывали бы военно-морскую базу и город со стороны суши. Кроме того, еще большее изумление вызывал тот факт, что со времени возникновения войны и в особенности с того момента, когда японцы закрепились в Индокитае, ни один из представителей высшего командования не принял никаких заслуживающих внимания мер для создания полевой обороны. Они даже ни разу не упомянули о том, что такой обороны не существует... Мне никогда не приходило в голову, что знаменитая крепость не защищена с тыла кольцом постоянных фортов. Я не могу понять, как могло случиться, что я не знал об этом. Но, по-видимому, ни один из офицеров, находившихся на месте, и ни один из моих советников в самой Англии не понимали этой ужасной необходимости. Во всяком случае, ни один из них не указал мне на это – даже те, кто видел мои телеграммы, исходившие из ложного предположения о том, что потребуется длительная осада.

Я рассчитывал, что для подавления наших опорных пунктов в Сингапуре противнику придется использовать артиллерию в весьма широких масштабах и что сосредоточению этой артиллерии и накоплению боеприпасов, которые пришлось бы перевозить по малайским коммуникационным линиям, помешают почти непреодолимые трудности и длительные задержки. Теперь совершенно неожиданно все мои расчеты исчезли, и я увидел ужасную картину почти незащищенного острова и уставших, а может быть, и совершенно обессилевших войск, отступавших на остров.

Я это пишу вовсе не для того, чтобы как-то оправдаться. Я должен был все это знать. Мои советники должны были знать, они обязаны были информировать меня, а я должен был спрашивать у них. Я не спрашивал об этом, хотя и задавал тысячи других вопросов, потому что мысль о том, что Сингапур может не иметь обороны с суши, просто не приходила мне в голову, как, скажем, не могла прийти в голову мысль о возможности спуска на воду линкора без днища.

Моей немедленной реакцией было решение, насколько позволяло время, исправить допущенную ошибку. Я тут же продиктовал следующую записку:

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

19 января 1942 года

«Должен признаться, что потрясен телеграммой Уэйвелла от 16-го и другими телеграммами по тому же вопросу. Мне никогда ни на одну секунду не приходило в голову, так же как и сэру Джону Диллу, с которым я обсуждал этот вопрос во время поездки за границу, что горловина крепости Сингапур с ее великолепным рвом шириной от полумили до мили не укреплена полностью от нападения с севера. Ничем нельзя оправдать тот факт, что имеются лишь батареи, обращенные к морю, и нет фортов или постоянной обороны для защиты их с тыла. В результате такого пренебрежения вся безопасность крепости зависит от десятка тысяч человек, которые могут пересечь пролив на небольших лодках. Я предупреждаю вас, что это будет одним из величайших скандалов, который может раскрыться.

Необходимо немедленно разработать план, предусматривающий проведение всех возможных мероприятий, пока идет битва за Джохор. Этот план должен включать:

а) попытку использовать крепостные пушки на северном фронте путем стрельбы уменьшенными зарядами, для чего подвезти некоторое количество сильно взрывчатых веществ, если таковых не имеется;

б) минирование и создание препятствий на площадках, где можно ожидать высадку сколько-нибудь значительных сил;

в) создание проволочных заграждений и ловушек в болотистых зарослях и в других местах;

г) строительство полевых сооружений и укрепленных пунктов с полевой артиллерией и системой перекрестного пулеметного огня;

д) сосредоточение и установление нашего контроля над всеми возможными мелкими судами, обнаруженными в проливе Джохор или где-либо в другом месте в пределах досягаемости;

е) установка батарей полевых орудий на каждом конце пролива, тщательно замаскированных и снабженных прожекторами для того, чтобы уничтожить любое судно противника, которое попытается войти в пролив;

ж) создание костяка из трех или четырех подвижных резервных частей для контратаки;

з) использование всего мужского населения на строительстве оборонительных сооружений; следует применить при этом самые строгие меры принуждения с тем, чтобы использовать на этих работах всех тех, кого можно снабдить лопатами и кирками;

и) и наконец, город Сингапур должен быть превращен в цитадель и обороняться до последней капли крови, ни о какой капитуляции не может быть и речи...»

Я направил также начальникам штабов следующую записку:

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

20 января 1942 года

«Это (укрепление Бирмы), несомненно, вопрос, подлежащий рассмотрению верховного командующего, но начальники штабов должны высказать свое мнение по этому поводу. Ничто, конечно, не должно отвлечь нас от битвы за Сингапур, но если Сингапур падет, быстрая переброска войск в Бирму может оказаться возможной. Со стратегической Точки зрения я считаю более важным сохранить открытой Бирманскую дорогу, чем удерживать Сингапур».

Когда я проснулся утром 21-го, первой в моей почте лежала следующая телеграмма генерала Уэйвелла, весьма пессимистически расценивавшая возможности удержания Сингапура.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

19 января 1942 года

«Офицер, которого я направил в Сингапур за планами обороны острова, возвратился. Сейчас разрабатываются планы обороны северной части острова. Число солдат, необходимых для того, чтобы удержать остров, по-видимому, столь же велико, как и число солдат, необходимых для обороны Джохора, или даже превышает его[48]. Я дал приказ Персивалю довести до конца битву за Джохор, но разработать планы, направленные на то, чтобы продлить сопротивление на острове насколько можно, если он проиграет битву за Джохор. Я должен, однако, предупредить Вас, что сомневаюсь в том, можно ли будет удержать остров в течение длительного времени, если Джохор будет сдан.

Крепостная артиллерия установлена таким образом, чтобы действовать против судов, большая часть ее боеприпасов предназначена только для этой цели; многие орудия могут стрелять только в сторону моря. Часть гарнизона уже отправлена в Джохор, а многие оставшиеся войска представляют собой сомнительную ценность. К сожалению, мне пришлось нарисовать Вам мрачную картину, но я не хочу, чтобы у Вас создалось ложное представление о положении острова-крепости. Оборонительные сооружения Сингапура были построены только для отражения нападения с моря. Я все еще надеюсь, что Джохор удастся удержать до прибытия следующего конвоя».

Генерал Уэйвелл – начальникам штабов 20 января 1942 года

«1. Сегодня я вылетел в Сингапур и видел Персиваля, Хита

и Симмонса. Положение в Малайе резко ухудшилось. Вся индийская 45-я пехотная бригада и два австралийских батальона отрезаны около Бакри восточнее Муара и, по-видимому, не смогли организованно отойти. Сильным атакам подверглась также 53-я бригада в Пайонге, в 20 милях восточнее Бакри.

2. Это положение на юге потребует отвода войск в районе Сегамат, Лабис, а возможно, потребует также общего отступления к Джохор-Бару и в конечном счете на остров.

3. Мероприятия по подготовке обороны острова проводятся с ограниченными наличными ресурсами. Успех обороны будет зависеть от численности и состояния войск, отступающих из Джохора, прибытия подкреплений, а также от способности военно-воздушных сил держать истребители на острове. Если все будет идти хорошо, надеюсь на возможность длительной обороны.

4. Сегодня утром Сингапур дважды подвергся бомбардировкам, причем в каждом налете участвовало около 50 самолетов. Ущерб, причиненный военным объектам еще неизвестен».

Я долго размышлял над телеграммой Уэйвелла от 19-го. До сих пор я думал лишь о том, чтобы вдохновлять и, насколько возможно, требовать отчаянной обороны острова, крепости и города, и во всяком случае эту позицию следовало сохранять, пока не будет отдан приказ о каком-либо решающем изменении политики. Однако теперь я стал больше думать о Бирме и о подкреплениях, находящихся на пути к Сингапуру. Эти подкрепления могут оказаться обреченными или же их можно направить в другом направлении. Еще было достаточно времени для того, чтобы корабли, на которых находились эти подкрепления, повернули на север к Рангуну. Поэтому я подготовил следующую записку начальникам штабов и передал ее генералу Исмею, поскольку 21-го числа в 11 часов 30 минут утра должно было состояться совещание. Однако я открыто признаю, что у меня еще не было в этот момент определенной точки зрения. Я полагался на своих друзей и советников. Мы все тяжело переживали в тот момент.

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

21 января 1942 года

«1. Ввиду поступления от генерала Уэйвелла телеграммы с чрезвычайно плохими известиями мы должны на сегодняшнем заседании комитета обороны пересмотреть всю обстановку.

Мы уже совершили как раз ту ошибку, которой я опасался. Войска, которые могли бы установить прочный фронт в Джохоре или во всяком случае вдоль сингапурской береговой линии, разбиты. Со стороны суши не было создано никакой линии обороны. Флот не создал никакой обороны от обходных маневров противника на западном побережье полуострова. Генерал Уэйвелл выразил мнение, что для обороны острова Сингапур потребуется больше войск, чем для того, чтобы выиграть битву в Джохоре. Битва в Джохоре почти наверняка проиграна.

Его телеграмма оставляет мало надежд на возможность длительной обороны. Нет сомнений, что такая оборона могла бы вестись лишь ценой потери всех подкреплений, находящихся сейчас в пути. « Если генерал Уэйвелл сомневается в том, можно ли будет затянуть оборону больше чем на несколько недель, то встает вопрос, не должны ли мы немедленно взорвать доки, батареи и ремонтные мастерские и все сосредоточить на обороне Бирмы и на том, чтобы держать открытой Бирманскую дорогу.

2. Мне кажется, что к этому вопросу следует откровенно подойти уже сейчас и прямо поставить его перед генералом Уэйвеллом. Какова будет ценность Сингапура (для противника) по сравнению со многими гаванями в юго-западной части Тихого океана, если все военно-морские и военные сооружения и установки, имеющиеся там, будут полностью разрушены? С другой стороны, потеря Бирмы была бы весьма тяжелым ударом. Это отрезало бы нас от китайцев, войска которых добились самых серьезных успехов из всех войск, действовавших против японцев.

В результате путаницы или колебаний в принятии неприятного решения мы можем потерять как Сингапур, так и Бирманскую дорогу. Решение, бесспорно, зависит от того, как долго удастся оборонять остров Сингапур. Если его удастся оборонять лишь в течение нескольких недель, то, конечно, ради этого не стоит терять наши силы и средства.

3. Кроме того, следует учесть, что падение Сингапура, которое будет сопровождаться также падением Коррехидора, явится страшным ударом для Индии, и только прибытие мощных подкреплений и успешные действия на Бирманском фронте могут поддержать ее.

Очень прошу рассмотреть все эти вопросы сегодня же утром».

Начальники штабов не приняли никакого определенного решения, и когда мы собрались вечером в комитете обороны, мы все еще не решались предпринять столь серьезный шаг.

Прямая первоначальная ответственность лежала на генерале Уэйвелле как верховном главнокомандующем союзными войсками. Лично я считал этот вопрос настолько трудным, что не навязывал свою новую точку зрения, что я бы, бесспорно, сделал, если бы был преисполнен решимости. Никто из нас не мог предвидеть тот крах обороны, который произошел немногим более чем через три недели. Во всяком случае можно было подумать над этим вопросом еще день или два.

* * *

Представитель Австралии сэр Эрл Пейдж не присутствовал, конечно, на заседании комитета обороны начальников штабов, и я не пригласил его и на заседание комитета обороны. Каким-то образом ему показали копию моей записки начальникам штабов. Он немедленно телеграфировал своему правительству, и 24 января мы получили от Кэртена телеграмму, содержавшую суровый упрек:

Кэртен – премьер-министру

23 января 1942 года

«...Пейдж сообщил, что комитет обороны рассматривает вопрос об эвакуации Малайи и Сингапура. После всех заверений, которые были нам даны, эвакуация Сингапура будет расцениваться здесь и в других странах как непростительное предательство. Сингапур – Центральная крепость в системе имперской и местной обороны.

Мы считали, что ее сделают неприступной и что во всяком случае она сумеет устоять в течение длительного периода до подхода основных сил флота.

Даже в случае возникновения чрезвычайного положения подкрепления должны быть направлены в Голландскую Ост-Индию, а не в Бирму. Все другое вызвало бы глубокое негодование и могло бы заставить Голландскую Ост-Индию заключить сепаратный мир.

Рассчитывая на предполагаемый поток подкреплений, мы действовали и выполнили свою часть обязательств. Мы надеемся, что вы не сорвете все планы эвакуацией.

Развитие событий в Малайе и нападение на Рабаул вызывают серьезную тревогу среди общественности ввиду неспособности союзников что-либо предпринять для того, чтобы остановить продвижение японцев. Сознавая свой долг подготовить общественность к такой возможности, когда окажется необходимым оказать сопротивление агрессору, правительство обязано также разъяснить, почему может оказаться невозможным помешать противнику дойти до наших берегов. Поэтому оно обязано исчерпать все возможности в создавшейся обстановке, тем более что австралийский народ, добровольно выделивший огромное количество добровольцев для службы за морем, никак не может понять, почему он должен так долго ждать улучшения обстановки, когда, быть может, уже нанесен непоправимый ущерб его способности оказывать сопротивление, а также престижу империи и солидарности союзников».

Телеграмма Кэртена носила серьезный и необычайный характер. Выражение «непростительное предательство» не соответствовало истинному положению или фактам военного порядка. Приближалось ужасное бедствие. Могли ли мы избежать его? Каковы были шансы на победу и поражение? В это время мы все еще могли определять по своему усмотрению назначение крупных сил. В реалистическом изучении подобных вопросов не было никакого «предательства». Кроме того, австралийский военный комитет не мог дать оценку всему положению в целом. В противном случае они не стали бы настаивать на полном пренебрежении Бирмой, которая, как показали события, была единственным местом, где у нас имелись еще средства спасения.

Было бы неверно утверждать, что телеграмма Кэртена решила вопрос. Если бы мы все пришли к единому мнению о политике, мы должны были бы, как я указывал, поставить этот вопрос перед Уэйвеллом. Однако я сознавал, что общественное мнение все решительнее высказывается против того, чтобы мы оставили этот ставший знаменитым ключевой пункт на Дальнем Востоке.

Трудно было представить, какой эффект произвело бы во всем мире и в особенности в Соединенных Штатах «дезертирство» англичан, в то время как американцы столь упорно сражались на Коррехидоре. Нет никаких сомнений в том, каким должно было быть решение на основе чисто военных соображений.

При общем явном или молчаливом согласии, однако, были приняты все меры к укреплению Сингапура и к продолжению его обороны. 18-я дивизия, часть которой уже высадилась, двинулась в путь.

Глава четвертая

Вотум доверия

Ожидали, что я выступлю в парламенте с подробным заявлением по поводу моей поездки в Вашингтон и расскажу обо всем, что произошло за пять недель моего отсутствия. Два факта были особенно ясны мне. Первый из них заключался в том, что Великий союз в конечном счете должен был победить. Второй факт заключался в том, что нападение Японии несло нам неисчислимые бедствия. С глубоким чувством облегчения мы убеждались в том, что существование нашей страны и империи уже не стоит больше на карте.

С другой стороны, поскольку чувство смертельной опасности уже в значительной мере исчезло, начали высказываться всевозможного рода критические замечания – и дружественные, и недоброжелательные – по поводу допущенных многочисленных ошибок. Кроме того, многие считали своим долгом попытаться улучшить наши методы ведения войны и тем самым сократить продолжительность этой ужасной истории. Я сам был глубоко потрясен поражениями, уже выпавшими на нашу долю, и никто лучше меня не знал, что это было лишь началом потопа. Поведение австралийского правительства, хорошо информированная и легкомысленно высказываемая критика газет, тонкие и непрерывные насмешки 20 или 30 способных членов парламента, обстановка в кулуарах – все это создавало впечатление, что вокруг меня нарастают волны общественного мнения, сбитого с толку, недовольного, смущенного, обескураженного, хотя и несколько поверхностно судящего обо всем.

С другой стороны, я прекрасно сознавал силу своего положения. Я мог рассчитывать на добрую волю народа, так как я содействовал тому, что он выжил в 1940 году. Нельзя сказать, чтобы я недооценивал широкую, глубокую волну национальной преданности, которая несла меня вперед. Военный кабинет и начальники штабов проявляли по отношению ко мне исключительную верность. Я был уверен в себе. Когда этого требовали обстоятельства, я ясно говорил подчиненным мне лицам, что не соглашусь ни на малейшее ограничение моей личной власти и ответственности. В печати высказывались всевозможного рода предположения о том, что мне следовало бы остаться на посту премьер-министра и выступать с речами, но передать фактический контроль над ведением войны кому-нибудь другому. Я твердо решил не отступать ни перед кем, взять на себя главную и личную ответственность и потребовать от палаты общин вотума доверия. Я вспоминал также мудрую французскую пословицу: «Лишь спокойствие Дает власть над душами».

Прежде всего необходимо было предупредить палату и страну о тех несчастьях, которые надвигались на нас. Нет худшей ошибки для государственного руководителя, как поддерживать ложные надежды, которые вскоре будут развеяны. Английский народ может смотреть в лицо несчастьям или опасности, проявляя при этом стойкость и душевную силу, но он глубоко возмущается, когда его обманывают или когда он обнаруживает, что люди, несущие ответственность за его дела, сами себя обманывают.

27 января начались прения, и я изложил наше положение в палате общин. Я знал, что члены палаты находились в раздраженном состоянии, ибо когда я возвратился на родину и попросил, чтобы мое предстоящее заявление было записано на пленку, с тем чтобы его можно было транслировать затем для империи и Соединенных Штатов, то против этого были высказаны всевозможного рода возражения, не имевшие ничего общего с потребностями момента. Поэтому я взял обратно свою просьбу, хотя в любом другом парламенте мира в такой просьбе не отказали бы. В такой обстановке я встал со своего места, чтобы произнести речь.

«Со времени моего возвращения в Англию я пришел к выводу, что должен требовать поддержки в виде вотума доверия палаты общин. Это совершенно нормальная, конституционная, демократическая процедура.

Я должен объяснить палате, что заставило меня обратиться в настоящий момент за ее чрезвычайной поддержкой. Было высказано мнение, что нам нужны трехдневные прения такого рода, во время которых правительство, несомненно, подвергнется беспощадной критике со стороны тех, кто несет более легкое бремя, и что мы должны закончить прения, не прибегая к голосованию. В этом случае некоторые враждебно настроенные органы печати, а есть такие, которые не скрывают своей враждебности, могли бы заявить, что авторитет правительства подорван, и могли бы даже намекнуть после всего того, что произошло, и после всех обсуждений, которые будут иметь здесь место, что мне частным образом давали понять, что я поступлю весьма неразумно, если буду просить у парламента вотума доверия...

За последнее время у нас не было недостатка в плохих известиях с Дальнего Востока, и я считаю вполне вероятным по причинам, которые я объясняю ниже, что таких новостей будет значительно больше. Среди этих плохих известий будет много рассказов об ошибках и промахах как в области предвидения, так и в ведении операций. Никто не будет пытаться ни на минуту утверждать, что несчастья, подобные этим, могут происходить без наличия просчетов и промахов. Я представляю себе, как все это несется на нас, словно волны в бурю, и в этом заключается вторая причина того, почему я требую официального и торжественного вотума доверия палаты общин, которая до сих пор никогда не колебалась в этой борьбе.

Именно потому, что дела шли плохо и худшее еще впереди, я требую вотума доверия. Если какой-либо член палаты может выступить с полезной критикой или даже внести серьезные поправки в управление страной, которые отнюдь не идут вразрез с мнением о самом правительстве, как таковом, то он может довольствоваться тем, что имеет. Но если какому-либо почтенному джентльмену очень не нравится существующее правительство и он считает, что в интересах государства его следует сменить, он должен иметь смелость выразить свои убеждения во время голосования».

Я сообщил им некоторые сведения о ходе битвы в Пустыне.

«Генерал Окинлек потребовал пять месяцев на подготовку своей кампании, но 18 ноября он обрушился на противника. В течение двух месяцев с лишним в Пустыне шла ожесточенная, непрерывная битва между рассеянными отрядами людей, оснащенных самым современным оружием, от зари до зари охотившихся друг за другом и сражавшихся насмерть в течение всего дня, а часто и до поздней ночи. Эта битва приняла характер, сильно отличавшийся от того, что предполагалось вначале. Все отряды были рассеяны и находились в замешательстве. Многое зависело от каждого солдата и младшего офицера. Многое, но не все, ибо эта битва была бы проиграна 24 ноября, если бы генерал Окинлек не вмешался лично, не сменил бы командование и не отдал бы приказа продолжать беспощадный нажим и наступление вне зависимости от возможного риска или последствий. Если бы не это твердое решение, мы находились бы теперь снова на нашей старой линии, с которой мы начали, а быть может, и значительно дальше. Нам не удалось уничтожить армию Роммеля, но почти две трети ее солдат и офицеров уничтожены, ранены или взяты в плен»[49].

Я не мог не отдать должного Роммелю.

«Я не могу сказать, каково в настоящее время положение на западном фронте в Киренаике. Нам противостоит очень смелый и искусный противник и, если мне будет разрешено сказать это в разгар войны, – великий генерал. Он, несомненно, получил подкрепления. В данный момент идет новое сражение, а я придерживаюсь правила никогда не пытаться заранее предсказывать исход сражений».

Затем я подошел к более широкому вопросу о нашей уязвимости на Дальнем Востоке.

«Поскольку мы боремся с Германией и Италией здесь и в долине Нила, у нас никогда не было необходимых сил, чтобы действенно оборонять Дальний Восток... Возможно, не все было сделано, что можно было бы сделать, но мы никогда не были в состоянии действенно обеспечить оборону Дальнего Востока от нападения Японии. Политика кабинета заключалась в том, чтобы почти любой ценой избегать столкновения с Японией, пока мы не будем уверены в том, что Соединенные Штаты также вступят в борьбу.

Никогда не было и не могло быть такого положения, когда бы Великобритания или Британская империя, сражаясь в одиночестве, могли бы бороться с Германией и Италией, вести битву за Англию, битву за Атлантику и битву за Средний Восток и одновременно быть полностью готовыми в Бирме, на Малаккском полуострове и вообще на Дальнем Востоке к удару мощной военной империи, подобной Японии, имеющей свыше 70 мотомеханизированных дивизий, третий по величине флот в мире, мощную авиацию, вынести удар 80 или 90 миллионов смелых и воинственных азиатов. Если бы мы начали разбрасывать наши силы на огромных пространствах Дальнего Востока, мы погибли бы. Если бы мы перебросили крупные силы, остро необходимые на военных фронтах, в такие районы, которые не были затронуты войной, и возможно, никогда не были бы втянуты в войну, мы бы глубоко ошиблись. Мы упустили бы возможность, которая в настоящее время становится больше чем простой возможностью для всех нас, выбраться благополучно из того ужасного положения, в которое мы попали.

Было принято решение помочь России, попытаться разбить Роммеля и создать сильный фронт от Леванта до Каспийского моря. Оно исходило из того, что мы были в состоянии принять лишь довольно скромные и неполные меры на Дальнем Востоке против возможной опасности японского нападения.

За это решение с точки зрения его широкого стратегического значения, а также с точки зрения дипломатической политики в отношении России я беру на себя полную личную ответственность. Если мы неправильно использовали наши ресурсы, то никого нельзя винить за это в большей степени, чем меня.

Если мы не имеем сегодня в Бирме и Малайе крупных современных воздушных и танковых сил, то никто не несет за это большей ответственности, чем я. Почему же в таком случае от меня требуют, чтобы я выбрал козлов отпущения и переложил вину на генералов, летчиков или моряков? Почему в таком случае меня призывают принести в жертву моих преданных и достойных доверия коллег и друзей для того, чтобы утихомирить некоторую часть английской и австралийский печати, или же для того, чтобы затушевать наши неудачи в Малайе и на Дальнем Востоке, а также те удары, которые нам еще придется там получить?»

Мне пришлось отнять у палаты около двух часов. Члены палаты встретили мое выступление без особого энтузиазма, но у меня создалось впечатление, что мои доводы убедили их в какой-то мере. Учитывая то, что, по моему мнению, нам предстояло, я счел правильным, заканчивая свое выступление, нарисовать довольно мрачную картину и не давать никаких обещаний, но в то же время не исключать и надежду.

«Хотя я чувствую, что нарастающий вал победы и освобождения несет нас и все измученные народы уверенно вперед к конечной цели, я должен признать, что чувствую сейчас тяжесть войны еще больше, чем в тяжкие летние дни 1940 года. Открыто так много фронтов, имеется столько уязвимых пунктов, требующих защиты, мы испытываем так много неизбежных неудач, раздается столько голосов, требующих испытать все превратности войны теперь, когда мы стали дышать несколько свободнее. Поэтому я считаю себя вправе прийти в палату общин, слугой которой я являюсь, и обратиться к вам с просьбой не требовать от меня, чтобы я действовал вопреки своей совести и своему здравому рассудку, чтобы я нашел козлов отпущения для того, чтобы улучшить свое собственное положение, и я прошу не настаивать на том, чтобы я предпринял такие действия, которых могут требовать в данный момент, но которые не помогли бы нам в наших военных усилиях. Напротив, я прошу палату оказать мне поддержку и свою помощь. Я никогда не отваживался предсказывать будущее. Но поскольку я вижу, как сквозь облака пробивается свет, все шире озаряющий наш путь, я выдвигаю столь смелое требование о выражении палатой общин доверия, которое должно послужить дополнительным оружием в арсенале Объединенных Наций».

Прения продолжались три дня, но характер их оказался неожиданно дружественным для меня. Не было сомнений в том, как поступит палата. Мои коллеги по военному кабинету во главе с Эттли горячо и решительно поддержали правительство. Результат голосования был следующий: 464 голоса «за» и 1 «против».

Глава пятая

Изменения в составе кабинета

Вотум доверия принес лишь временное облегчение. Во всяком случае, я полностью предупредил о грозящих нам бедствиях. Теперь, в феврале, эти бедствия обрушились на нас. Тем временем я чувствовал, как в политических кругах росло напряжение. Требовали, чтобы правительство было «усилено». Следует, говорили, влить «новую кровь». Мне очень не хотелось производить изменений под давлением извне, и во время прений, предшествовавших вотуму доверия, я сказал по этому поводу несколько резких слов. Но когда прошел февраль, стало казаться необходимым, чтобы изменения, которых во всяком случае потребует создание министерства военного производства, носили характер министерской реорганизации. 4 февраля в парламенте было объявлено о создании министерства военного производства и о назначении на этот пост лорда Бивербрука. Однако некоторые важные детали все еще предстояло разрешить за кулисами. По желанию самого Бивербрука и при полном согласии лорда Лезерса я передал проектируемому министерству военного производства контроль над транспортом военного времени. Это не предусматривалось моим первоначальным планом, но поскольку Лезерс хотел работать вместе с Бивербруком и под его руководством и поскольку они превосходно ладили, я признал преимущества более широкого слияния. Однако все моменты, связанные с разграничением функций, приходилось разрешать в борьбе.

Наконец истощилось и мое терпение, которое можно было считать весьма значительным.

Черчилль – лорду Бивербруку

10 февраля 1942 года

«Направляю Вам гранки Белой книги, которую я намерен представить через несколько часов парламенту. С моей точки зрения, она уже находится в окончательном виде. В течение последней недели я не щадил ни времени, ни сил, пытаясь провести мероприятия, которые удовлетворили бы Вас и соответствовали бы интересам государства, а также рассеяли бы тревогу тех министерств, с которыми Вы будете связаны».

Лорд Бивербрук согласился с этим решением, и Белая книга, в которой точно определялись функции министерства военного производства, была представлена мною парламенту 10 февраля.

Я зачитал палате четыре первых и важнейших параграфа:

«1. Министр военного производства является членом военного кабинета, несущим основную ответственность за все вопросы, связанные с военным производством, в соответствии с политикой министра обороны и военного кабинета. Он будет выполнять все функции, которые до сих пор осуществлял орган по общему наблюдению и контролю за военным производством, за исключением лишь тех, которые связаны с вопросами рабочей силы и труда.

2. В эти функции входит распределение имеющихся ресурсов производственных мощностей и сырья (включая мероприятия, связанные с их импортом), урегулирование вопросов приоритета того или иного производства там, где это необходимо, а также наблюдение и руководство деятельностью различных министерств и соответствующих отделов министерств.

3. Независимо от каких-либо положений данной книги ответственность, которую несут перед парламентом министры, руководящие министерствами, занимающимися вопросами производства, за работу своих министерств, остается неизменной, и любой руководитель министерства имеет право обращаться к министру обороны или к военному кабинету по вопросам, связанным с надлежащим осуществлением возложенных на него обязанностей.

4. Министр военного производства будет также нести ответственность за ведение от имени военного кабинета переговоров в объединенных организациях, созданных здесь и в Соединенных Штатах, для разрешения вопросов распределения вооружения и сырья между союзниками».

Мне было совершенно ясно, что его назначение в состав военного кабинета приветствовалось бы повсеместно. Нелегко было удовлетворить эту необходимость и в то же время выполнить не менее горячие пожелания, выраженные многими влиятельными кругами, настаивавшими на том, чтобы число членов военного кабинета было сокращено и чтобы члены кабинета, насколько это возможно, не несли ответственности за определенные министерства. Поэтому я обдумывал новый подходящий вариант.

Когда правительство было создано в мае 1940 года, я добавил к моим другим должностям пост лидера палаты общин. Всю повседневную работу выполнял Эттли, а я лишь присутствовал в особо важных случаях, что было необходимо. Мне казалось, что сэр Стаффорд имеет все данные, чтобы руководить палатой. Он был парламентским деятелем и одним из ее лучших ораторов. Такое назначение, означавшее также включение его в число членов военного кабинета, представителем которого он был бы, предоставило бы ему широкое поле деятельности, которого он добивался, а теперь молчаливо требовал. Я обсудил этот план с Эттли, простодушная, но стойкая лояльность которого в это напряженное время была чрезвычайно ценной. Я предложил, чтобы он передал пост лорда-хранителя печати и руководство палатой общин Криппсу, а сам взял бы министерство по делам доминионов и именовался заместителем премьер-министра, хотя при этом никаких структурных изменений не было бы произведено. Здесь вновь речь шла скорее об изменении по форме, нежели по существу.

Эттли согласился, и поэтому я должен был просить лорда Крэнборна взять на себя министерство колоний вместо министерства по делам доминионов. Я добавил к этому руководство палатой лордов. Оба поста занимал лорд Мойн, прекрасный человек и мой друг, которого я исключительно уважал. Удаление его из состава правительства, несомненно, нанесло бы ему серьезный удар, и это причиняло мне значительную боль.

Мойн принял свою отставку и свой уход из кругов кабинета с присущим ему достоинством и добродушием.

Пока происходили все эти события, позиция и отношение сэра Стаффорда Криппса приобретали все большее значение. Он вел себя так, как если бы собирался сообщить какое-либо важное известие. Поощренный приемом, оказанным его выступлению по радио после возвращения из Москвы, он настаивал на том, чтобы министр информации предоставил ему новые возможности выступить по радио.

9 февраля я написал ему следующее:

«Я узнал, что, отвечая в Бристоле на вопрос по поводу возможности Вашего участия в правительстве, Вы сказали: «Спросите об этом лучше г-на Черчилля» или что-то в этом роде».

Изменения, происшедшие в правительстве в результате создания министерства военного производства и необходимости привлечь в его состав Стаффорда Криппса, который должен был принести в правительство новую силу, уже привели к серьезной перестройке. Я решил произвести в это же время некоторые другие изменения. Капитан Марджессон, который так хорошо работал, уже перестал быть военным министром, и я посоветовал назначить вместо него его постоянного заместителя сэра Джеймса Григга.

Я произвел также изменения в министерстве авиационной промышленности, заменив полковника Мур-Брабазона полковником Льевелином, превосходно проявившим себя в Соединенных Штатах, с которыми так тесно связано было теперь все наше авиационное производство.

Для того чтобы сократить число членов военного кабинета, я должен был просить министра финансов формально выйти из состава его членов. И наконец, последняя перемена среди важных изменений этого времени: Гринвуд вышел из состава военного кабинета, чтобы облегчить сокращение числа его членов, и проявил затем величайший патриотизм и бескорыстие.

Однако теперь, когда все казалось решенным, лорд Бивербрук ушел в отставку. Его здоровье было совершенно подорвано, и он считал, что не сможет выполнять новые и широкие функции, которые он на себя взял. Я сделал все от меня зависящее, чтобы разубедить его, но длинный и неприятный спор, происшедший в моем присутствии между ним и другими главными министрами, убедил меня в том, что лучше было не настаивать больше. Поэтому я согласился на его уход из состава военного кабинета и на то, чтобы он отправился с несколько неясно определенными задачами в США, где он мог бы оказать весьма полезное влияние на окружение президента.

Пост министра военного производства со всем тем значением, которое придавалось ему, теперь снова был вакантным. Мне нетрудно было выбрать преемника. В лице Оливера Литтлтона я нашел человека с большим деловым опытом и огромной личной энергией, проверенными временем. Я знал его с детства, когда встречался с ним в доме его отца, и в 1940 году назначил его руководителем министерства торговли и привлек его в парламент, нарушив, таким образом, его частную жизнь. В министерстве торговли он приобрел доверие всех кругов, а на посту государственного министра в Каире в течение большей части года ему пришлось иметь дело с серьезными военными неудачами на Среднем Востоке, и он был либо инициатором, либо проводником многих серьезных усовершенствований в административной и железнодорожной службе в тылу фронта. Благодаря этому он установил тесный контакт с Авереллом Гарриманом и пользовался большим уважением в Вашингтоне. Мне еще нужно было найти человека, который заменил бы его на посту государственного министра в Каире.

19 февраля было объявлено о реорганизации военного кабинета. Хотя теперь в его состав входило два новых лица, тем не менее общее количество его членов было сокращено с восьми до семи. Читатель заметит, что вопреки широко распространенному мнению я теперь полностью провел в жизнь мою точку зрения о том, что члены военного кабинета должны одновременно занимать ответственные посты и не быть просто советниками по общим вопросам, в обязанность которых входило бы лишь обдумывать, говорить и принимать решения в результате компромиссов или по большинству голосов.

Ряд изменений был произведен также на второстепенных постах. В этом деле я получил большую помощь. Не менее чем девять из главных заместителей министров добровольно передали свои посты в мое распоряжение с тем, чтобы облегчить тяжелую задачу. Вот окончательный список изменений, часть которых не была проведена в жизнь в течение нескольких недель:

Я разрешил проблему представительства верхней палаты в военном кабинете с помощью уже введенного правила, и, таким образом, несколько министров, которые, хотя формально и не были членами кабинета, фактически «постоянно присутствовали» на его заседаниях. Еще до окончания месяца я смог возобновить нашу нормальную работу.

В течение всего этого периода политических трений и перемен внутри страны, а также бедствий за границей мое собственное положение, казалось, нисколько не пострадало. Я был слишком занят повседневной работой, чтобы много размышлять над этим. Мой личный авторитет, по-видимому, даже возрос в результате неопределенного положения некоторых моих коллег или возможных коллег. Я не страдал от желания освободиться от своих обязанностей. Я хотел лишь, чтобы мои желания выполнялись после разумной полемики. Неудачи лишь теснее сплотили меня с начальниками штабов, и это единство ощущалось во всех органах правительства. Не было никаких слухов о каких-либо интригах или разногласиях, будь то в военном кабинете или между значительно большим числом министров в ранге членов кабинета. Однако извне непрерывно оказывался нажим с целью убедить меня изменить мой метод ведения войны с тем, чтобы добиться лучших результатов, чем те, которых мы добились в настоящее время.

«Мы все вместе с премьер-министром, но у него слишком много дел. Его следует частично освободить от бремени, упавшего на его плечи». Такова была настойчиво выдвигавшаяся точка зрения, и в связи с этим предлагались многочисленные теории.

Я твердо решил сохранить полностью мои полномочия в деле руководства войной. Это можно было осуществить, лишь объединив в моих руках посты премьер-министра и министра обороны. Часто значительно труднее бывает преодолевать возражения и улаживать различные противоречивые мнения, чем самостоятельно выносить решения. Весьма важно, чтобы наверху находился один человек, руководящий всеми вопросами, которому лояльно оказывается помощь и которого поправляют, но в руках которого находятся все права. Я, конечно, не остался бы ни одного часа на посту премьер-министра, если, бы меня лишили поста министра обороны. Поскольку моя решимость была всем хорошо известна, это заставляло многих молчать даже при самых неблагоприятных условиях, и многие добронамеренные предложения о создании комитетов и других форм безличного механизма ни к чему не приводили. Я должен выразить свою благодарность всем, кто помог мне добиться успеха.

Глава шестая

Падение Сингапура

Диспозиция войск генерала Персиваля, оборонявших остров Сингапур, показана на прилагаемой карте. 3-й корпус (генерал Хит) состоял теперь из английской 18-й дивизии (генерал-майор Беквит-Смит), основные силы которой прибыли 29 января, и англо-индийской 11-й дивизии (генерал-майор Кей), в которую вошли остатки 9-й дивизии. Район действия этого корпуса простирался вдоль северного побережья острова вплоть до дамбы, но не захватывал последнюю. Отсюда линию обороны держала австралийская 8-я дивизия (генерал-майор Гордон Беннет), в распоряжении которой находилась индийская 44-я бригада. Эта бригада прибыла лишь, за несколько дней и, подобно 45-й бригаде, состояла из молодых и лишь частично обученных солдат. Южное побережье оборонялось войсками гарнизона крепости. Вместе с двумя малайскими пехотными бригадами и добровольческим отрядом все эти части находились под командованием генерал-майора Симмонса.

Те из тяжелых орудий береговой обороны, которые могли стрелять в северном направлении, были почти бесполезны с их ограниченным запасом боеприпасов для действий против покрытой густой растительностью местности, где накапливались силы противника. На острове осталась только одна эскадрилья истребителей, и пользоваться можно было только одним аэродромом. В результате потерь и других причин численность гарнизона, теперь окончательно сосредоточенного в одном месте, уменьшилась со 106 тысяч, исчисляемых военным министерством, примерно до 85 тысяч человек, включая административно-хозяйственные и различные вспомогательные части. Из этого числа, по-видимому, вооружено было 70 тысяч. Подготовка полевой обороны и препятствий, хотя и была в значительной мере результатом местных усилий, совершенно не отвечала возникшей чрезвычайной необходимости. На линии, которая должна была подвергнуться атаке в ближайшее время, не было постоянной системы обороны. Боевой дух армии сильно упал в результате длительного отступления и жестоких боев на полуострове.

Северное и западное побережья, находившиеся под угрозой, были защищены проливом Джохор шириной от 600 до 2 тысяч ярдов и в известной мере болотами, покрытыми мангровыми зарослями возле устьев нескольких рек, Защищать нужно было 30-мильную линию фронта, а передвижения противника в джунглях на противоположном берегу невозможно было заметить.

Внутренняя часть острова также густо покрыта пышной растительностью и плантациями, и никто не мог наблюдать за тем, что происходит вдали. Район вокруг деревни Букит-Тима с расположенными там большими складами военных материалов, а также три водохранилища, от которых зависело водоснабжение, имели первостепенное значение. За всем этим лежал город Сингапур, в котором в это время укрывалось, по-видимому, миллионное население, состоявшее из представителей многих рас и множества беженцев. В Англии мы уже не питали никаких иллюзий в отношении возможности длительной обороны Сингапура. Вопрос заключался лишь в том, как долго продлится оборона.

Утром 8 февраля патрули сообщили, что противник накапливает свои силы на плантациях в северо-западной части острова, а наши позиции подверглись сильному артиллерийскому обстрелу. В 10 часов 45 минут вечера австралийская 22-я пехотная бригада была атакована к западу от реки Кранджи японскими 5-й и 18-й дивизиями. Головные отряды наступавших войск форсировали пролив Джохор в бронированных десантных судах, переброшенных по суше в результате длительной и тщательной подготовки к пунктам, откуда должна была начаться операция по высадке десантов. Завязались ожесточенные бои, и многие суда были потоплены, но австралийцев было мало, и отряды противника высадились во многих пунктах побережья. К тому моменту, когда бригада была реорганизована, противник захватил деревню Ама-Кенг – место пересечения окрестных дорог и тропинок. В 8 часов следующего утра противник атаковал аэродром Тенга. Наиболее подходящим местом для организации линии обороны был сравнительно узкий участок земли на реках Кранджи и Джуронг.

Австралийская 22-я и индийская 44-я бригады получили приказ отойти на эти позиции и были пополнены двумя батальонами из резерва командования.

Отчет о военных операциях гласил:

Генерал Персиваль – генералу Уэйвеллу

9 февраля 1942 года

«Прошлой ночью крупные силы противника высадились на западном побережье и продвинулись примерно на пять миль. Аэродром Тенга находится в его руках. Австралийская бригада, обороняющая этот сектор, понесла большие потери. Противник временно остановлен благодаря использованию резерва командования, но положение, бесспорно, является серьезным, учитывая большую протяженность береговой линии, за которой нам приходится вести наблюдение. Разработан план сосредоточения сил для прикрытия Сингапура, если это окажется необходимым».

Вечером 9 февраля новая атака подобного же характера была предпринята на фронте австралийской 27-й бригады между дамбой и рекой Кранджи, и противнику вновь удалось захватить опорный пункт, и таким образом между позициями этой бригады и линией Кранджи, Джуронг образовалась брешь. Это было еще не все, ибо две бригады, отходившие с запада к этой линии, где не было подготовленной обороны, зашли слишком далеко, и, прежде чем их удалось направить на верный путь, противник уже пересек эту линию. Бригада индийской 11-й дивизии и группа из трех батальонов английской 18-й дивизии были посланы друг за другом для восстановления позиций на фронте, удерживаемом Гордоном Беннетом, но к вечеру 10 февраля японцы уже подошли близко к деревне Букит-Тима и в течение ночи при поддержке танков продвинулись еще дальше.

Мы получили по этому поводу следующие известия:

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

10 февраля 1942 года

«Я думаю, Вам понятно, как мы расцениваем положение в Сингапуре. Начальник имперского генерального штаба сообщил кабинету, что Персиваль имеет в своем распоряжении свыше 100 тысяч человек, в том числе 33 тысячи англичан и 17 тысяч австралийцев. Японцы вряд ли имеют столько войск на всем Малаккском полуострове, а именно они имеют пять дивизий, выставленных вперед, и шесть, которые подтягиваются. При этих обстоятельствах защитники, очевидно, значительно превосходят по своей численности японские войска, форсировавшие пролив, и если бой будет вестись как следует, то они должны разбить японцев. Сейчас не следует думать о том, чтобы спасти войска или уберечь население. Битву следует вести до конца, чего бы это ни стоило. 18-я дивизия имеет возможность добиться того, чтобы ее имя вошло в историю. Командиры и старшие офицеры должны умереть вместе со своими солдатами. На карту поставлена честь Британской империи и английской армии. Я полагаю, что Вы не проявите снисхождения к какой бы то ни было слабости. Когда русские так дерутся и когда американцы так упорно держатся на Лусоне, вопрос стоит о репутации нашей страны и нашей расы.

Рассчитываем, что все силы будут введены в бой с противником и борьба будет доведена до конца. Я уверен, что эти слова выражают Ваши собственные чувства, и пишу их Вам только для того, чтобы разделить с Вами Ваше бремя».

Уэйвелл сообщил о результатах своего визита в безнадежных выражениях.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

11 февраля 1942 года

«Битва за Сингапур принимает неблагоприятный оборот. Японцы, применяя свою обычную тактику просачивания, продвигаются в западной части острова значительно быстрее, чем следовало бы. Я приказал Персивалю начать контратаку, используя для этого все имеющиеся на этом фронте войска.

Моральное состояние некоторых частей недостаточно хорошее, и боевой дух войск не так высок, как мне хотелось бы. Условия местности затрудняют оборону, поскольку приходится удерживать широкую линию фронта на сильно закрытой местности. Основным недостатком является слабая подготовка подкреплений и чувство неполноценности, вызванное смелой и искусной тактикой японцев и их господством в воздухе. Я не думаю, чтобы Персиваль имел в своем распоряжении такое количество войск, которое Вы назвали. Не думаю, что у него было более 60 – 70 тысяч в лучшем случае. Однако, очевидно, этого будет достаточно, чтобы расправиться с высадившимся противником, если удастся заставить войска действовать с достаточной энергией и решительностью.

Один из трех северных аэродромов находится теперь в руках противника, а остальные два под артиллерийским огнем и поэтому не могут быть использованы. Остающийся аэродром в южной части острова вследствие непрерывных бомбардировок может быть использован крайне ограниченно».

11 февраля по всему фронту развернулись беспорядочные бои. Смешанное соединение из резерва было послано, чтобы заполнить брешь между водохранилищем Макритчи и дорогой на Букит-Тиму. Дамба была разрушена на том конце, который находился ближе к противнику, и японцы смогли быстро все восстановить, как только отошли наши войска прикрытия. Японская императорская гвардия продвинулась по дамбе этой ночью и приблизилась к деревне Ни Сун. На следующий день, 12-го, 3-й корпус получил приказ отойти до линии, идущей от дороги на» Букит-Тиму до двух водохранилищ, удерживаемых 53-й дивизией, а оттуда до деревень Пая-Лебар и Калланг. Части гарнизона крепости на мысе Чанги были переброшены за эту линию. К югу от дороги на Букит-Тиму жестокие бои шли весь день 12-го. Австралийская 22-я бригада все еще удерживала свои позиции к югу от деревни Букит-Тима, откуда противник не мог вытеснить ее в течение 48 часов. Теперь она была изолирована и по приказу отведена к Танглину, где индийская 44-я и малайская 1-я бригады обороняли эту линию на юге.

В течение 13 февраля японцы мало продвинулись. Малайский полк, удерживавший горный кряж Пасир-Панджанг, упорно отбивал атаки японской 18-й дивизии, которая перешла в наступление после сильной двухчасовой артиллерийской подготовки.

14 февраля основные бои происходили в южном секторе, по обеим сторонам дороги на Букит-Тиму, где наши войска вынуждены были отойти на линию, оказавшуюся для них последней. К этому времени в Сингапуре создались ужасные условия. Гражданские рабочие сильно ослабели, нехватка воды казалась неминуемой, а запасы продовольствия и боеприпасов для войск значительно уменьшились в результате потери складов, находившихся теперь в руках противника. В это время приступили к осуществлению программы организованного разрушения. Орудия постоянных оборонительных сооружений и почти все полевые и зенитные орудия были уничтожены вместе с секретным снаряжением и документами. Весь авиационный бензин и авиационные бомбы были сожжены или взорваны. Некоторое замешательство возникло в связи с разрушениями на военно-морской базе. Были отданы соответствующие приказы, плавучий док был потоплен, а кессон и насосные механизмы сухого дока разрушены, но многое другое, предусмотренное общим планом, осталось невыполненным.

В этот день губернатор Стрейтс-Сеттльмента доложил в министерство колоний:

14 февраля 1942 года

«Командующий сообщил мне, что город Сингапур теперь осажден со всех сторон. Миллион человек находится теперь на территории радиусом три мили. Система водоснабжения сильно повреждена и вряд ли сможет действовать больше 24 часов. На улицах валяется множество трупов, и хоронить их нет возможности. Мы под угрозой полностью лишиться воды, что, несомненно, приведет к возникновению чумы. Считаю своим долгом сообщить об этом командующему».

Теперь Уэйвелл прислал мне телеграмму, которая, по-видимому, была решающей.

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

14 февраля 1942 года

«Получил телеграмму от Персиваля, который указывает, что противник подошел к самому городу и что его войска не способны на дальнейшие контратаки. Приказал ему продолжать причинять противнику максимальный ущерб, ведя в случае необходимости бои за каждый дом. Опасаюсь, однако, что сопротивление вряд ли будет особенно продолжительным».

Теперь, когда стало ясно, что в Сингапуре все потеряно, я счел, что было бы неправильно настаивать на продолжении бесполезной бойни и при отсутствии надежд на победу заставить этот колоссальный город с его огромным, беспомощным и объятым теперь паникой населением пережить все ужасы уличных боев. Я высказал свое мнение генералу Бруку, и оказалось, что он также считал, что на генерала Уэйвелла не следует больше оказывать давление из Англии и что ему надо разрешить принять неизбежное решение, за которое мы разделяем ответственность, следующей телеграммой:

Премьер-министр – генералу Уэйвеллу

14 февраля 1942 года

«Конечно, только Вы можете судить, что наступил такой момент, когда в Сингапуре уже нельзя больше добиться никаких результатов, и Вы должны дать соответствующее указание Персивалю. Начальник имперского генерального штаба согласен».

Воскресенье 15 февраля стало днем капитуляции. Армейских запасов продовольствия было лишь на несколько дней, артиллерийских боеприпасов осталось крайне мало, и бензина для машин практически не было. Самым страшным было то, что воды, очевидно, могло хватить только на 24 часа. Старшие командиры заявили генералу Персивалю, что из двух возможных выходов – контратака или капитуляция – первая была не под силу совершенно измотанным войскам.

Он решил капитулировать и послал свою последнюю, трагическую телеграмму генералу Уэйвеллу:

15 февраля 1942 года

«Вследствие потерь, причиненных действиями противника, вода, бензин, продовольствие и боеприпасы практически пришли к концу. Поэтому не могу больше продолжать борьбу. Все люди сделали все, что было в их силах, и благодарны Вам за Вашу помощь».

Японцы потребовали и добились безоговорочной капитуляции. Военные действия прекратились в 8 часов 30 минут вечера.

Глава седьмая

Рай для подводных лодок

С чувством облегчения, испытывая подъем боевого духа, мы приветствовали вступление Соединенных Штатов в войну. Отныне мы разделим наше бремя с партнером, обладающим почти неограниченными ресурсами, и мы сможем надеяться, что в войне на море мы скоро справимся с подводными лодками. К концу 1941 года число подводных лодок достигло почти 250, и адмирал Дениц мог сообщить, что около 100 из них участвовало в операциях, причем ежемесячно флот пополнялся еще 15 подводными лодками. Вначале наша совместная оборона, хотя она и была значительно сильнее, чем тогда, когда мы действовали в одиночку, оказалась недостаточной для отражения новых атак, которые предпринимались теперь против значительно большего числа объектов. На протяжении шести или семи месяцев подводные лодки действовали в американских водах почти безнаказанно, и мы фактически оказались перед угрозой затяжки войны на неопределенное время. Если бы мы были вынуждены приостановить или хотя бы серьезно ограничить на некоторое время движение судов в Атлантике, все наши совместные планы оказались бы сорванными.

12 декабря на совещании у фюрера было решено начать подводную войну в американских береговых водах. Поскольку большое число подводных лодок и ряд лучших германских командиров были переброшены в Средиземное море, а по приказу Гитлера Дениц вынужден был также держать большие силы в норвежских и арктических водах, вначале в американские воды было отправлено только шесть крупных подводных лодок водоизмещением по 740 тонн. Эти лодки вышли из портов Бискайского залива между 18 и 30 декабря с приказом проникнуть в акваторию южнее Ньюфаундленда, поближе к портам, где собирались конвои, отправлявшиеся в Англию. Немцы достигли немедленного успеха. К концу января 31 судно общим тоннажем около 200 тысяч тонн было потоплено вблизи побережья Соединенных Штатов и Канады.

Вскоре атаки распространились на юг к Хэмптон-Роде и мысу Гаттерас, а оттуда к берегам Флориды. Этот великий водный путь кишел беззащитными американскими судами и судами союзников. По этому пути непрерывной цепочкой растянулся драгоценный нефтеналивной флот, шедший в нефтяные порты Венесуэлы и Мексики и обратно. Прекращение этого движения отразилось бы на всей нашей военной экономике и на всех военных планах.

В Карибском море, где было множество объектов, подводные лодки предпочитали охотиться главным образом за танкерами. Всевозможные нейтральные суда подвергались нападениям наравне с судами союзников. С каждой неделей это истребление судов принимало все большие размеры. В феврале в результате действий подводных лодок в Атлантическом океане потери составили 71 судно общим тоннажем 384 тысячи тонн, из которых все, за исключением двух, были потоплены в американской зоне. Это были максимальные потери из всех, которые мы понесли до сих пор в течение войны. Но в скором времени и они были превзойдены.

Вышеуказанные потери судов, которые значительно превышали все потери, известные до сих пор в этой войне, хотя они и не достигли катастрофических размеров худшего периода 1917 года, были причинены не более чем 12 – 15 подводными лодками, действовавшими одновременно в этом районе. Защита, оказываемая американским военно-морским флотом в течение нескольких месяцев, была совершенно недостаточной. Действительно, приходится удивляться тому, что в течение двух лет, когда тотальная война приближалась к Американскому континенту, не было предпринято более широких мер против этой смертоносной опасности. Многое было сделано для нас в соответствии с политикой президента – «любая помощь Англии, за исключением вступления в войну». Мы приобрели 50 старых эсминцев и 10 американских сторожевых таможенных судов. В обмен мы предоставили бесценные базы в Вест-Индии.

Но сейчас наш союзник остро ощущал нехватку судов. После событий в Пёрл-Харборе Тихий океан явился тяжелым бременем для американского военно-морского флота. Все же удивительно, что, хотя они и располагали всей информацией о мерах предосторожности, предпринятых нами как до, так и во время разгоревшейся борьбы, у них не существовало никаких планов в отношении береговых конвоев и увеличения числа мелких судов.

Не была подготовлена и береговая противовоздушная оборона. Воздушные силы американской армии, под контролем которых находилась почти вся военная авиация, базирующаяся на берегу, не проводили учений в области противолодочной войны, в то время как военно-морской флот, оснащенный гидросамолетами и самолетами-амфибиями, не располагал возможностями для проведения таких учений. Поэтому случилось так, что в эти критические месяцы создание эффективной американской системы обороны сопровождалось большими трудностями и перерывами. Тем временем США и все союзные страны несли тяжелые потери в судах, грузах и человеческих жизнях. Эти потери были бы значительно большими, если бы немцы послали для операций в Атлантику свои тяжелые надводные корабли. Однако Гитлер был одержим идеей, что мы намереваемся в скором времени вторгнуться в Северную Норвегию. Из-за своего крайне одностороннего образа мышления он пожертвовал блестящими возможностями в Атлантике и сконцентрировал в норвежских водах все имевшиеся надводные корабли и много ценных подводных лодок.

«Норвегия, – заявил он, – это зона, где решится судьба нынешней войны».

Как известно читателю, эта зона действительно являлась важнейшей, и в то время возможности для активных действий немцев имелись именно в Атлантике. Адмиралы тщетно настаивали на военно-морском наступлении. Их фюрер оставался непреклонным, и нехватка горючего только укрепила его в принятом им стратегическом решении.

Уже в январе он послал в Тронхейм свой единственный, но самый мощный в мире линкор «Тирпиц».

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

25 января 1942 года

«Известно, что «Тирпиц» уже три дня находится в Тронхейме. В настоящее время величайшим событием на море будет уничтожение или хотя бы повреждение этого корабля. Никакой другой объект нельзя сравнить с ним».

В порядке осуществления своей политики обороны Гитлер решил отозвать в отечественные порты линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау», которые в течение почти года подвергались блокаде в Бресте и в то же время представляли собой серьезную угрозу для наших океанских конвоев. Ночью 11 февраля два линейных крейсера вместе с крейсером «Принц Евгений» выскользнули из Бреста.

Утро 12 февраля было туманным, и, когда были замечены корабли противника, радар на наших патрулирующих самолетах отказал. Наш береговой радар также не обнаружил их. В то время мы считали это злополучной случайностью. После окончания войны мы узнали, что начальник германской радарной службы генерал Мартини располагал тщательно разработанным планом. С помощью дополнительного нового оборудования Германия усилила искусственные помехи в эфире, которые раньше были довольно неэффективными. Но для того чтобы не вызвать подозрений в знаменательный день, новые установки по созданию помех в эфире начинали работать постепенно, так что с каждым днем помехи становились лишь немного сильнее. Поэтому у наших техников не было оснований для особых жалоб, и никто не подозревал, что происходит нечто неожиданное. Однако к 12 февраля помехи стали такими сильными, что наш радар, использовавшийся для наблюдения за морем, стал фактически бесполезным. Морское министерство получило известие только в 11 часов 25 минут утра.

К тому времени ускользавшие крейсера и сопровождавшие их мощные воздушные силы и эсминцы находились на расстоянии 20 миль от Булони. Вскоре после полудня тяжелые орудия дуврских батарей открыли огонь, и в море немедленно вышел первый боевой отряд в составе пяти торпедных катеров, который предпринял атаку. Шесть самолетов-торпедоносцев «суордфиш» вылетели из Мэнстона (графство Кент) под командованием капитан-лейтенанта Эсмонда. Самолеты «суордфиш», которые подверглись яростному нападению вражеских истребителей, сбросили свои торпеды на противника, но это дорого обошлось им. Ни один из них не вернулся, и было спасено только пять человек. Эсмонд был посмертно награжден орденом Крест Виктории.

Бомбардировщики и бомбардировщики-торпедоносцы последовательными волнами атаковали противника до наступления вечера. С германскими истребителями завязывались многочисленные ожесточенные и беспорядочные бои, в ходе которых мы несли более тяжелые потери, чем противник, обладавший численным превосходством. Когда примерно в 3 часа 30 минут дня германские крейсера находились вблизи голландского побережья, пять эсминцев, вышедших из Гарвича, предприняли атаку и, действуя под мощным огнем неприятеля, выпустили свои торпеды на расстоянии приблизительно трех тысяч ярдов. Тем не менее германская эскадра, которая не понесла ущерба ни от дуврских батарей, ни от торпедных атак, продолжала следовать по своему курсу, и к утру 13 февраля все германские корабли прибыли к отечественным берегам. Известие об этом поразило английскую общественность, которая не могла понять то, что, естественно, казалось ей доказательством германского господства в Ла-Манше. Вскоре, однако, мы обнаружили при помощи нашей разведки, что как «Шарнхорст», так и «Гнейзенау» оказались жертвами наших мин, установленных самолетами. «Шарнхорст» смог вступить в строй только через шесть месяцев, а «Гнейзенау» так и не появлялся до конца войны.

Тем временем на Атлантическом побережье Соединенных Штатов продолжался разгром. Командир одной германской подводной лодки сообщил Деницу, что в десять раз большее число подводных лодок могло бы найти достаточно объектов. Подводные лодки днем лежали на дне, а ночью развивали свою высокую надводную скорость и выбирали наиболее выгодную добычу. Они заявляли, что почти каждая их торпеда поражала свою жертву, а когда запас торпед иссякал, орудийный огонь был почти столь же эффективным. В города Атлантического побережья, где в течение некоторого времени линия берега была полностью освещена, по ночам доносились звуки боя, происходившего вблизи побережья; было видно, как невдалеке от берега горели и тонули суда и принимались меры по спасению оставшихся в живых и раненых.

У нас в Лондоне эти неудачи вызывали чувство обеспокоенности и горечи. 10 февраля мы по своей инициативе предложили американскому военно-морскому флоту 24 наших тральщика, оснащенных наилучшим образом для действий против подводных лодок, и 10 корветов с их обученными экипажами. Наш союзник приветствовал это предложение, и первые суда прибыли в Нью-Йорк в начале марта. Их было немного, но это был максимум того, что мы могли уделить.

В марте наибольшая активность отмечалась в районе между Чарлстоном и Нью-Йорком, в то время как единичные подводные лодки рыскали в Карибском море и Мексиканском заливе с такой свободой действий и наглостью, что это трудно было вынести. В течение этого месяца были потоплены суда общим тоннажем почти в полмиллиона тонн; три четверти из этого количества были потоплены на расстоянии 300 миль от американского побережья, и почти половину из них составили танкеры.

Премьер-министр – Гарри Гопкинсу

12 марта 1942 года

«1. Меня чрезвычайно беспокоит потопление колоссального количества танкеров западнее 40-го меридиана и в Карибском море. В январе было потоплено или повреждено 18 судов общей грузоподъемностью 221 тысяча тонн; в феврале это число потопленных судов увеличилось до 34 грузоподъемностью 364 941 тонна; за первые 11 дней марта было потоплено 7 судов общей грузоподъемностью 88 449 тонн. Сообщают, что за один вчерашний день были потоплены или повреждены суда грузоподъемностью 30 тысяч тонн. Таким образом, в одних этих водах в течение немногим более двух месяцев было потоплено или повреждено около 60 танкеров общей грузоподъемностью около 675 тысяч тонн. Кроме того, несколько других танкеров также не вернулись к назначенному сроку...

3. Положение столь серьезно, что требуются какие-то решительные действия, и мы надеемся, что Вы сможете обеспечить дополнительные эскортные силы для немедленной организации конвоев в районе Вест-Индия, Бермудские острова, отозвав несколько своих эсминцев из Тихого океана, до тех пор, пока 10 корветов, которые мы передаем Вам, не начнут действовать».

Озабоченный президент после консультаций со своими адмиралами по этому вопросу и по общему положению на море дал пространный ответ на мою телеграмму. Он приветствовал прибытие тральщиков и корветов. Он предложил различные методы экономии трансатлантических эскортов, включая сокращение цикла конвоев до 1 июля: к этому времени должно было полностью развернуться все возрастающее строительство небольших эскортных судов и самолетов в Америке.

Март закончился для нас блестящим и героическим подвигом в Сен-Назере. Это было единственное место на всем Атлантическом побережье, где можно было поставить в док для ремонта «Тирпиц», если корабль был поврежден. Если бы можно было уничтожить этот один из величайших доков в мире, то выход «Тирпица» из Тронхейма в Атлантику стал бы значительно более опасным, и, может быть, сочли бы, что этого вообще не стоит предпринимать. Наши десантные отряды были готовы ринуться в драку, а здесь предстояло совершать славный подвиг, непосредственно связанный с высшими стратегическими соображениями. Днем 26 марта из Фальмута вышла экспедиция в составе эсминцев и легких береговых судов под командованием капитана 3 ранга английского военно-морского флота Райдера, в которой принимал участие полковник Ньюмен из Эссекского полка. На судах находилось около 250 человек, составлявших десантные отряды. Им пришлось пройти 400 миль по водам, находившимся под постоянным наблюдением патрулей противника, и 5 миль по устью Луары.

Цель заключалась в уничтожении ворот большого шлюза. «Кэмпбелтаун», один из 50 старых американских эсминцев, в носовой части которого находилось три тонны сильновзрывчатых веществ, вошел в ворота дока под убийственным огнем, который велся на близком расстоянии. Здесь его подорвали, а взрыватели главных подрывных зарядов были установлены так, чтобы они взорвались позднее. Его привел сюда капитан-лейтенант Битти. Десантный отряд под командованием майора Копленда, находившийся на борту этого эсминца, высадился на берег, чтобы уничтожить оборудование дока. Их встретили немцы, которых было значительно больше. Завязался яростный бой. Все в десантном отряде, кроме пятерых, были убиты или захвачены в плен. Судно капитана 3 ранга Райдера, хотя оно и было подожжено со всех сторон, непостижимым образом оставалось на плаву, и он с остатками своего отряда прорвался в открытое море и благополучно вернулся домой. Однако большой взрыв еще предстоял. Со взрывателем что-то случилось, и лишь на другой день, когда большой отряд немецких офицеров и специалистов осматривал разрушенный «Кэмпбелтаун», зажатый в воротах шлюза, судно взорвалось с потрясающей силой; сотни немцев были убиты, а большой шлюз был выведен из строя до конца войны. Немцы обращались с уважением с пленными, четверо из которых имели Крест Виктории, однако храбрые французы, которые немедленно бросились со всех сторон на помощь отряду в надежде на то, что это головной отряд освободительной армии, понесли жестокое наказание.

Наконец 1 апреля американский военно-морской флот смог начать частично осуществлять систему конвоев. Сначала это были лишь дневные рейсы на расстояние около 120 миль между двумя защищенными якорными стоянками, и они осуществлялись группой эскортируемых судов. Ночью все судоходство прекращалось. Ежедневно нужно было обеспечивать прикрытие примерно для 120 судов между Флоридой и Нью-Йорком.

Последовавшие задержки были новым несчастьем. Лишь 14 мая первый полностью организованный конвой вышел из Хэмптон-Роде в Ки-Уэст. Затем эта система была быстро распространена в северном направлении до Нью-Йорка и Галифакса, и к концу месяца наконец была создана замкнутая цепь конвоирования вдоль восточного побережья из Ки-Уэста в северном направлении. Результаты сказались мгновенно, и потери судов уменьшились.

Адмирал Дениц сразу же перенес основные атаки в Карибское море и Мексиканский залив, где еще не было системы конвоев. Здесь количество потопленных танкеров резко увеличилось. Расширяя радиус своих действий, германские подводные лодки начали появляться у побережья Бразилии и на реке Святого Лаврентия. Лишь к концу года была осуществлена полная и непрерывная система конвоев, которая охватывала все эти колоссальные районы.

Однако в июне отмечалось улучшение положения, а последние дни июля можно рассматривать как период прекращения ужасного истребления судов вдоль американского побережья. В течение этого семимесячного периода потери союзников в Атлантическом океане в результате только действий подводных лодок составляли более 3 миллионов тонн, включая 181 английское судно тоннажем 1 130 тысяч тонн. Потери, понесенные конвоями, составляли менее одной десятой части всей этой цифры. Вплоть до июля все это стоило противнику не более 14 подводных лодок, потопленных в Атлантическом и Ледовитом океанах; только 6 из них были потоплены в североамериканских водах. После этого мы вернули себе инициативу в этом районе. Только в июле вблизи Атлантического побережья было потоплено 5 подводных лодок, а в других районах было потоплено еще 6 немецких и 3 итальянские подводные лодки. Нас подбодрило потопление этих 14 подводных лодок в течение одного месяца; половина из них была потоплена эскортными кораблями. Это были лучшие успехи, достигнутые до того времени. Но даже в этом случае число новых подводных лодок, каждый месяц вступавших в строй, все еще превышало число подводных лодок, потопленных нами.

Более того, адмирал Дениц переводил свои подводные лодки из всех тех районов, где контрмеры, предпринимаемые союзниками, начинали приносить результаты. Поскольку он располагал широкими морскими просторами, он всегда мог рассчитывать на безопасные действия в течение непродолжительного периода в новом районе, прежде чем мы настигали его там. Уже в мае сравнительная свобода нашего трансатлантического судоходства была нарушена в результате нападения на конвой в районе приблизительно 700 миль западнее Ирландии, причем погибло 7 судов. За этим последовало нападение в районе Гибралтара и повторное появление подводных лодок вблизи Фритауна. Гитлер снова пришел нам на помощь, настояв на том, что должна быть группа подводных лодок, готовая отразить попытки союзников занять Азорские острова или Мадейру. Как известно читателю, его мысли в этом направлении не были лишены основания, но мало вероятно, чтобы одни подводные лодки могли осуществить какое-либо решающее вмешательство, если бы мы решились на такой удар. Дениц сожалел по поводу того, что его излюбленным подводным лодкам поставлены эти новые задачи, что совпало с окончанием спокойных для него дней у американского побережья и с периодом, когда он собирал свои силы для того, чтобы возобновить нападения на главные пути конвоев.

Худшим злом для нас были атаки подводных лодок. Немцам стоило бы все поставить на эту карту. Я помню, как мой отец говорил:

«Если в политике ты ухватишься за что-нибудь хорошее, то держись за это».

Это также важный стратегический принцип. Подобно тому, как Геринг в 1940 году во время битвы за Англию постоянно менял объекты своих воздушных нападений, так и теперь подводная война была до некоторой степени ослаблена ради других привлекательных действий. Тем не менее она была ужасным фактором в весьма трудные для нас времена.

Здесь следует вспомнить ход событий в других районах и вкратце проследить за развитием битвы в Атлантике до конца 1942 года.

В августе немецкие подводные лодки обратили свое внимание на район у Тринидада и на северное побережье Бразилии, где суда доставляли бокситы в США для авиационной промышленности и где поток судов, выходящих с товарами для Среднего Востока, представлял собой наиболее привлекательный объект. Другие блуждающие подводные лодки действовали вблизи Фритауна; радиус действия некоторых из них в южном направлении достигал мыса Доброй Надежды, а несколько подводных лодок даже проникло в Индийский океан. В течение некоторого времени нас беспокоило положение в Южной части Атлантики. В сентябре и октябре здесь были потоплены 5 больших пароходов, возвращавшихся в отечественные порты самостоятельно, но все наши транспорты с войсками, шедшие на Средний Восток в конвоях, не понесли никакого ущерба. Среди больших потопленных судов была «Лакония», тоннажем почти 20 тысяч тонн, на которой находилось 2 тысячи итальянских военнопленных, направлявшихся в Англию. Многие из них утонули.

К этому времени главная битва снова разгорелась на главных коммуникациях конвоев в Северной Атлантике. Подводные лодки уже научились считаться с воздушной мощью, и свой новый натиск они осуществляли почти исключительно в центральном районе, за пределами радиуса действия авиации, базировавшейся в Исландии и на Ньюфаундленде. В августе двум конвоям был причинен большой ущерб, причем один из них потерял 11 судов; в течение этого месяца подводные лодки потопили 108 судов тоннажем более 0,5 миллиона тонн. В сентябре и октябре немцы вернулись к своей прежней практике дневных нападений в погруженном состоянии. Поскольку теперь они действовали целыми «стаями», нельзя было при наших ограниченных ресурсах предотвратить крупные потери конвоев. Теперь мы особенно остро почувствовали отсутствие достаточного количества самолетов дальнего радиуса действия в морской авиации берегового базирования. Воздушное прикрытие простиралось все еще не более чем на 600 миль от наших береговых баз; на приложенной карте Атлантического океана, на которой отмечены эти зоны, показан большой неохранявшийся район в центре, где надводные эскортные суда, подвергавшиеся тяжелым испытаниям, не могли получить никакой поддержки с воздуха.

Первые месяцы 1942 года были трудным периодом для нашей морской авиации берегового базирования. Настоятельные требования подкреплений для Дальнего Востока и района Средиземного моря значительно истощили наши запасы самолетов и обученных экипажей, которые таяли по мере того, как мы удовлетворяли неотложные потребности в других районах. Более того, пришлось волей-неволей временно прекратить пополнение корпуса новыми эскадрильями самолетов дальнего действия, которых с нетерпением ожидали. В этих трудных условиях наш летный состав делал все, что было в его силах.

Хотя сами эскортные суда и обеспечивали относительную защиту от атак, предпринимаемых подводными лодками по традиции днем в погруженном состоянии, они никогда не могли отдаляться на значительное расстояние от конвоев и рассеивать значительные скопления противника на флангах. Таким образом, когда «стаи» подводных лодок нападали, они могли наносить комбинированные удары таким количеством подводных лодок, которого было достаточно, чтобы нейтрализовать оборону. Мы понимали, что выход заключался в том, чтобы не только окружить каждый конвой надводными эскортными судами, но и обеспечить также достаточное прикрытие с воздуха, способное обнаружить находящиеся поблизости подводные лодки и заставить их погрузиться, обеспечивая таким образом путь, по которому конвой может продвигаться беспрепятственно. Одного этого чисто оборонительного мероприятия было недостаточно. Для того чтобы одолеть подводные лодки, необходимо было находить их и решительно атаковать на море и с воздуха, где бы они ни были обнаружены. Необходимых самолетов, обученных экипажей и авиационного вооружения было еще недостаточно для того, чтобы добиться решающего перелома, но теперь мы уже положили начало, создав группу поддержки из надводных судов.

Уже давно настаивали на осуществлении этой тактической идеи, но для этого не имелось средств. Первые из этих групп поддержки, которые позже превратились в важный фактор противолодочной войны, состояли из двух сторожевых кораблей, четырех новых фрегатов из тех, которые сейчас стали сходить со стапелей, и четырех эсминцев. Они были укомплектованы хорошо обученными и опытными экипажами и оснащены новейшим оружием; предполагалось, что они будут действовать независимо от конвойных кораблей и, не неся никаких других обязанностей, будут выискивать стаи подводных лодок, охотиться за ними и уничтожать их там, где существует угроза с их стороны. Существенным фактором в успешном осуществлении этих планов было сотрудничество между группами поддержки и авиацией, и в 1943 году стало обычным явлением, что самолет замечал подводную лодку и указывал группе поддержки ее добычу. Более того, всегда существовала вероятность, что во время преследования одной подводной лодки обнаружатся другие, и, таким образом, одна замеченная подводная лодка могла привести к обнаружению целой стаи.

Тем временем обращалось большое внимание на необходимость обеспечения поддержки конвоев с помощью авиации, базирующейся на авианосцах. Читатель вспомнит из предыдущего тома, какой успешной была короткая и яркая карьера нашего первого эскортного авианосца «Одэсити», который погиб в декабре 1941 года. К концу 1942 года действовало шесть таких кораблей. Впоследствии много подобных кораблей строилось в Америке, а также в Англии, и первый из них, «Авенджер», вышел в сентябре вместе с конвоем, направлявшимся в Северную Россию. Позже, в октябре, они впервые начали успешно действовать против подводных лодок, конвоируя суда, участвовавшие в операции «Торч». Эти корабли, на которых находились самолеты морской авиации «суордфиш», отвечали необходимому требованию – они обеспечивали полную разведку в глубину, действуя независимо от береговых баз и в полном взаимодействии с надводными эскортными судами. Таким образом, благодаря максимальным усилиям и изобретательности наши противолодочные мероприятия становились более действенными; однако силы противника также возрастали, и нам еще предстояло много серьезных неудач.

С января по октябрь 1942 года, несмотря на потери, число действующих немецких подводных лодок увеличилось с 90 до 196. Более того, к осени около половины всех этих подводных лодок снова действовало в Северной Атлантике, где наши конвои подвергались яростным атакам более крупных групп подводных лодок, чем когда-либо раньше. В то же время все наши эскорты были сокращены до минимума ради осуществления наших основных операций в Африке. В ноябре союзники понесли самые большие потери на море за всю войну; одни только подводные лодки потопили 117 судов тоннажем более 700 тысяч тонн; кроме того, суда тоннажем 100 тысяч тонн погибли по другим причинам.

В открытом море вне пределов радиуса действия воздушного прикрытия положение было столь угрожающим, что 4 ноября я лично создал новый комитет противолодочной войны, который должен был специально заниматься этими проблемами. Этот орган, которому было предоставлено право принимать далеко идущие решения, сыграл немаловажную роль 6 войне. Стараясь увеличить радиус действия наших самолетов «либерейтор», снабженных радарами, мы решили снять их с операций на время, требуемое для осуществления необходимых усовершенствований. В соответствии с этой политикой президент Рузвельт по моей просьбе прислал для действий с баз Соединенного Королевства все подходящие американские самолеты, оборудованные новейшими радарными установками. Таким образом, вскоре мы могли возобновить операции в Бискайском заливе при наличии больших сил и при лучшем оснащении. Это решение и другие мероприятия, осуществленные в ноябре 1942 года, дали результаты в 1943 году.

Глава восьмая

Потеря голландской Ост-Индии

По вопросу о создании АБДА во главе с верховным главнокомандующим правительства Англии, США, Голландии, Австралии, Новой Зеландии, Индии и Китая обменялись по телеграфу десятками тысяч слов, зашифрованных самым надежным образом. Командование АБДА комплектовалось в строгом соответствии с требованиями отдельных стран, и от каждой из них входили представители армии, флота и военно-воздушных сил. Выдвигались сложные доводы в отношении того, может ли в порядке компромисса голландский адмирал командовать военно-морскими силами; спорили о том, каким образом все должно быть улажено с американцами и англичанами, в какой мере все это касается австралийцев и т. д. Едва все это было согласовано между пятью державами и тремя родами вооруженных сил, как весь обширный район, о котором шла речь, был захвачен японцами, а объединенный союзный флот был потоплен в роковой битве в Яванском море.

В самом начале возникло недоразумение с Чан Кайши, которое, хотя и не отразилось на ходе событий, все Же касалось большой политики. В Вашингтоне я обнаружил, что американцы, даже высшие руководители, придавали удивительно несоразмерное значение Китаю. Мне было известно, что Китаю приписывалась почти такая же боевая мощь, как и Британской империи, а китайскую армию приравнивали в разговорах к армии России, Я сказал президенту о том, насколько, по моему мнению, американцы переоценивают вклад, который может внести Китай в общую войну. Он совершенно не согласился со мной. В Китае насчитывается 500 миллионов человек. Что произошло бы, если бы это колоссальное население развивалось в течение последнего столетия так же, как Япония, и располагало бы современным оружием? Я ответил, что я говорю о нынешней войне, и этого в данный момент вполне достаточно. Я сказал, что я, конечно, всегда буду вежлив с китайцами и буду стараться быть им полезным, потому что восхищаюсь ими, они мне нравятся как нация, и то обстоятельство, что ими постоянно плохо управляют, вызывает у меня жалость. Но он не должен ожидать, что я соглашусь с тем, что, по моему мнению, является совершенно неправильной оценкой.

Генерал Уэйвелл прибыл в Батавию 10 января и создал свой штаб вблизи Бандунга, где расположилось командование голландской армии. Располагая лишь небольшой группой офицеров и находясь на большом расстоянии от источников получения подкреплений в условиях развития активных действий на многих участках его пятитысячемильного фронта, он приступил к осуществлению сложной и безотлагательной задачи создания первого из нескольких межсоюзных командований в этой войне.

Победы, одержанные Японией, уже угрожали цепи островов, образующей южную оконечность Малайского барьера; самыми большими островами этой цепи являются Суматра и Ява. К востоку от этого района генерал Макартур без какой-либо надежды на спасение продолжал оказывать решительное сопротивление на полуострове Батан, на Филиппинах. На западе большая часть Британской Малайи была захвачена. Сингапур был в опасности. Между этими двумя фланговыми опорными пунктами сопротивления союзников, которые находились под угрозой, другие японские войска продвигались в южном направлении по многочисленным голландским островам. Саравак и Бруней – голландские нефтяные порты на Борнео и Целебесе – были уже захвачены. С каждым шагом противник закреплял свои успехи, создавая воздушные базы, с которых он мог наносить удары по следующей избранной им цели. Его войска никогда не выходили за пределы действия его мощного воздушного прикрытия, опирающегося на береговые базы или его авианосцы на море. Это было осуществлением давно взлелеянных и дальновидных планов военизированной страны с полным использованием элемента стратегической неожиданности.

Для Уйэвелла все зависело от прибытия подкреплений. Ничего нельзя было сделать для спасения небольших голландских гарнизонов в ключевых пунктах главных островов, и мы уже знаем, что произошло в Сингапуре. Американцы прилагали все усилия, чтобы послать союзному командованию самолеты морем или по воздуху; однако расстояния были огромные, а японская машина действовала быстро и точно.

К концу января был захвачен Кендари на Целебесе и большой нефтяной порт Баликпапан в восточной части Борнео. Остров Амбон, на котором находился важный аэродром, был захвачен значительно превосходящими силами противника. Дальше на восток и вне района дВДА японцы захватили Рабаул на острове Новая Британия и Бугенвиль на Соломоновых островах. Это было первым шагом в серьезной попытке перерезать жизненно важную линию, соединявшую Австралию с США. В начале февраля первые японские войска высадились а Финш-Харборе на Новой Гвинее, но масштабы действий в других районах помешали им в тот момент расширить свой контроль над этими отдаленными районами. На противоположном конце, в Бирме, вторжение развивалось.

Уэйвелл приложил все усилия, чтобы противостоять натиску. Он создал в Палембанге ударные воздушные силы. На море американские и голландские подводные лодки не без успеха действовали против различных сил вторжения восточнее и западнее Борнео. Было оказано сопротивление нападению на Баликпапан, и транспорты были потоплены четырьмя американскими эсминцами.

На следующий день после падения Сингапура верховный командующий снова проанализировал положение, сложившееся на его театре военных действий, и его деловой отчет дает ясное и полное представление о сложившейся обстановке

Генерал Уэйвелл – премьер-министру

16 февраля 1942 года

«1. Как Вы поймете, недавние события в Сингапуре и южной части Суматры поставили перед нами чрезвычайно серьезные и безотлагательные проблемы – стратегические и политические.

2. Географические факторы. Длина Явы – 500 миль, что приблизительно равняется расстоянию от Лондона до Инвернесса; в сущности, и практически на всем северном побережье существуют благоприятные условия для высадки.

3. Масштабы атаки и вероятные действия противника. При наличии судов и эскортов противник, вероятно, сможет в течение ближайших 10 – 14 дней выставить четыре дивизии против Явы и в течение месяца усилить их двумя или более дивизиями. Возможно, что в нападении с воздуха будут участвовать максимально 400 – 500 истребителей (включая истребители, базирующиеся на авианосцы) и 300 – 400 бомбардировщиков.

Мы располагаем следующими ресурсами для того, чтобы отразить атаку противника против Явы:

а) Военно-морские силы. Максимум 3 – 4 крейсера и около 10 эсминцев в качестве ударной силы. Если эти силы будут разделены между двумя угрожаемыми оконечностями острова, то они будут слишком слабы в обоих пунктах. Если они останутся вместе, то, учитывая расстояние, трудно будет вовремя достичь важнейшего пункта. Где бы они ни находились, они могут подвергнуться сильным воздушным атакам.

б) Сухопутные силы. В настоящее время имеются три слабые голландские дивизии. Английские имперские войска состоят из одного эскадрона 3-го гусарского полка, оснащенного легкими танками, и около 3 тысяч австралийцев, сведенных в различные соединения. Имеется несколько тысяч человек из наземного обслуживающего персонала королевских военно-воздушных сил, но часть из них не вооружена. Американские войска состоят из одного не полностью оснащенного полка полевой артиллерии.

в) Военно-воздушные силы. В настоящее время имеется около 50 истребителей, 65 средних или пикирующих бомбардировщиков и 20 тяжелых бомбардировщиков. Предотвратить высадку на Яве в ближайшем будущем можно, только располагая здесь превосходством морских и воздушных сил. Приведенные факты показывают, что обеспечение этого превосходства крайне мало вероятно. После того как противник совершит высадку, в настоящее время мало что можно сделать для того, чтобы помешать ему быстро оккупировать главные военно-морские и воздушные базы острова.

Первый эшелон австралийского корпуса прибудет на Яву лишь в конце месяца. Он не сможет начать действовать до 8 марта, и вся дивизия не будет доставлена и не сможет начать действовать до 21 марта. Остающаяся дивизия корпуса не может быть доставлена до середины апреля.

В итоге Бирма и Австралия имеют чрезвычайно важное значение для ведения войны против Японии. Потеря Явы, хотя и была бы жестоким ударом во всех отношениях, не имела бы рокового значения. Поэтому не следует прилагать усилий для того, чтобы посылать подкрепление на Яву, что может создать опасность для обороны Бирмы или Австралии.

Непосредственная проблема заключается в определении места назначения австралийского корпуса. Если бы имелись шансы на то, что корпусу удастся закрепиться на острове и сражаться с японцами в благоприятных условиях, я, не колеблясь, рекомендовал бы пойти на этот риск, как я это сделал год назад в отношении Греции. Тогда я считал, что у нас были достаточные шансы на то, чтобы приостановить вторжение немцев, и, несмотря на результаты, я все еще считаю, что это был оправданный риск, В настоящий момент я должен заявить, что не считаю риск оправданным с тактической и стратегической точки зрения. Я полностью сознаю связанные с этим политические соображения...»

Генерал Уэйвелл предсказал, что вторжение на Яву – наш последний опорный пункт – начнется до конца февраля, а с тем, чем он располагал или что он мог получить, было мало надежды на успех. Поэтому он рекомендовал, чтобы все австралийские войска, находившиеся в пути, были направлены в Бирму. 18 февраля был захвачен прекрасный остров Бали, расположенный восточнее Явы, а через несколько дней был взят Тимор, наше единственное оставшееся звено, которое обеспечивало воздушную связь с Австралией. В этот момент группа быстроходных авианосцев под командованием адмирала Нагумо, известная по действиям у Пёрл-Харбора, состоявшая теперь из четырех больших авианосцев, охраняемых линкорами и крейсерами, появилась в Тиморском море, и 19-го с них была предпринята мощная воздушная атака против порта Дарвин, где было множество судов. В результате этой атаки погибло много людей. До конца этой непродолжительной кампании Дарвин потерял всякую ценность как база.

Как нам теперь известно, японцы наметили вторжение на Яву на 28 февраля. 18 февраля западная штурмовая группа в составе 56 транспортных судов и мощного эскорта вышла из бухты Камрань во французском Индокитае. 19 февраля восточная штурмовая группа в составе 41 транспортного судна вышла из ХолО в море Сулу в направлении Баликпапана, куда она прибыла 23 февраля. 21-го наш объединенный совет начальников штабов заявил генералу Уэйвеллу, что войска, находящиеся уже на Яве, должны защищать этот остров до последнего, но что никакие другие подкрепления не будут посланы. Ему также было приказано перевести свой штаб с Явы. Уэйвелл ответил, что командование АБДА следует не переводить, а ликвидировать, и получил на это согласие.

Оставшимся на Яве для того, чтобы сражаться до конца вместе с голландцами, я направил следующее послание:

Премьер-министр – вице-маршалу авиации Молтби

26 февраля 1942 года

«Мои наилучшие пожелания успеха и почестей в этой великой предстоящей битве Вам и всем чинам английских войск, оставшимся на Яве. Каждый выигранный день бесценен, и я знаю, что Вы сделаете все, что в человеческих силах, чтобы затянуть битву».

Теперь голландский адмирал Гельфрих взял на себя командование сокращающимися военно-морскими силами союзников. Этого энергичного голландца никогда не покидала надежда, и он продолжал решительно атаковать противника, несмотря на тяжелые потери и на преобладающие силы противника. Он был достойным преемником знаменитых голландских моряков прошлых времен. Для того чтобы отразить нападение на Яву, для осуществления которого в море вышли большие конвои, он создал две боевые группы – восточную в Сурабае под командованием адмирала Доормана и западную в составе английских кораблей, находившуюся в порту Батавии Танчжонг Приок. 28 февраля западная боевая группа в составе крейсеров «Хобарт» (австралийский), «Данаэ» и «Дрэгон» и эсминцев «Скаут» и «Тенедос», после того как она неоднократно пыталась обнаружить противника, получила приказ уйти через Зондский пролив в Коломбо, куда она и прибыла благополучно через несколько дней.

Тем временем 26 февраля в 6 часов 30 минут вечера Доорман на корабле «Де Рейтер», который был под его флагом, вышел из Сурабаи вместе с тяжелыми крейсерами «Эксетер» (английский) и «Хаустон» (американский), у которого кормовая орудийная башня была выведена из строя, легкими крейсерами «Ява» (голландский) и «Перт» (австралийский) и девятью эсминцами, из которых три были английскими, четыре американскими и два голландскими.

Адмирал Гельфрих отдал Доорману следующий приказ:

«Вы должны продолжать атаки, пока противник не будет уничтожен».

Противник, который к этому времени получил подкрепления, был полностью осведомлен благодаря авиации о всех передвижениях эскадры Доормана. Американские эсминцы выпустили все свои торпеды и были отправлены обратно в Сурабаю. Английский эсминец «Юпитер» подорвался на мине, установленной в этот же день голландцами, и тотчас же затонул, причем погибло много людей. Адмирал Доорман, продвигаясь вперед, встретился с двумя японскими крейсерами, и после яростного боя оба голландских крейсера были торпедированы и затонули, а вместе с ними погиб и храбрый голландский адмирал, так хорошо сражавшийся при столь неблагоприятных условиях. «Перту» и «Хаустону» удалось отделиться, и они направились в Батавию, куда и прибыли на другой день.

Мы должны проследить эту историю до ее печального конца. Пополнив запасы топлива, австралийский и американский крейсера в эту же ночь вышли из Батавии, пытаясь пройти через Зондский пролив. Случайно они отказались в центре главной западной штурмовой группы японцев, в то время как с ее транспортов высаживались войска в бухте Бантен, в самом западном пункте Явы. Прежде чем погибнуть, они отомстили противнику, потопив два транспорта, с которых высаживались войска. 307 офицеров и рядовых «Перта» и 368 человек с «Хаустона» были спасены и отправлены в японские концентрационные лагеря. Капитаны австралийского и американского кораблей утонули вместе со своими кораблями. «Эксетер», который покрыл себя славой в бою в районе Ла-Платы в 1939 году, вскоре был выведен из строя и до полудня был торпедирован и погиб. «Инкаунтер» и «Поуп» были потоплены. Японцы подобрали 50 офицеров и 750 рядовых с двух английских кораблей, а также людей, спасшихся с «Поупа».

Таким образом, наши военно-морские силы были уничтожены и Ява с трех сторон была окружена японцами. Два американских корабля, на которых находилось 59 истребителей, сделали последнюю отчаянную попытку пополнить быстро истощавшиеся воздушные силы. Один из этих кораблей, старый авиатранспорт «Лэнгли», был потоплен при приближении в результате воздушной атаки. Другой прибыл благополучно, но к тому времени уже не было возможности выгрузить упакованные самолеты на сушу. После того как верховный штаб был расформирован, все союзные силы, оставшиеся для защиты острова, перешли под командование голландцев. Английские воздушные силы после того, как они были отведены с Суматры, были сформированы в 5 эскадрилий, но имели лишь около 40 исправных самолетов. Имелось также десятка два американских истребителей и бомбардировщиков.

На долю этих скудных сил выпала задача защищать остров, протяженность северного побережья которого равнялась 800 милям и где имелось бесчисленное количество удобных для высадки берегов. Японские конвои с востока и запада доставили четыре или пять дивизий. Трудно было оттянуть конец. 8 марта по решению голландцев капитулировали войска, насчитывавшие много тысяч англичан и американцев, включая пять тысяч человек из состава военно-воздушных сил с их прекрасным командующим Молтби, английские и австралийские войска численностью более восьми тысяч человек.

Было решено сражаться до конца вместе с голландцами на Яве. Хотя не было никакой надежды на победу, захват новых объектов, к чему стремились значительные экспедиционные силы противника, был задержан. Японцы завершили захват Голландской Ост-Индии.

Глава девятая

Вторжение в Бирму

Существовало широко распространенное мнение, что японцы не начнут крупную кампанию против Бирмы по крайней мере до успешного завершения их операций в Малайе, но на деле оказалось не так. Воздушные налеты японской авиации на Рангун начались до конца декабря. Наши оборонительные воздушные силы состояли тогда лишь из одной английской эскадрильи и одной американской эскадрильи добровольческого авиаполка, созданного до войны для помощи китайцам. Эти скудные силы нанесли весьма большие потери японской авиации, участвовавшей в налетах. В течение всего января и февраля нападения японских воздушных сил сдерживались, и им приходилось дорого платить за каждый налет. 16 января японцы начали продвижение из Сиама в Бирму.

После двухнедельных боев против преобладающих и все увеличивающихся сил японцев три англо-индийские бригады, которые составляли 17-ю дивизию, были оттеснены к реке Салуин, и здесь в районе Билина начались яростные атаки и контратаки при большом неравенстве сил. К 20 февраля стало ясно, что для того, чтобы не потерять все войска, следует отступить к реке Ситтанг.

Через эту быструю реку шириной 500 ярдов был перекинут только один мост. Крупные части японских войск атаковали предмостное укрепление, прежде чем главные силы 17-й дивизии смогли достичь его, в то время как отступающие к этому пункту колонны были атакованы вновь прибывшей дивизией противника, которая ударила с фланга. Командующий предмостным укреплением, считая, что наши три отступающие бригады значительно ослаблены, рассеяны и потрепаны и что они фактически попали в ловушку, отдал с разрешения командира дивизии приказ взорвать мост. Когда дивизии с боями удалось прорваться к берегу реки, она обнаружила, что мост уничтожен и что перед ней – широкий поток. Даже в этих условиях 3300 человек ухитрились перейти это мощное препятствие, захватив, однако, лишь 1400 винтовок и несколько пулеметов. Все другое вооружение и все снаряжение было потеряно. Это была настоящая катастрофа.

Теперь оставалась лишь одна линия обороны по реке Пегу, отделявшей японцев от Рангуна. Здесь остатки 17-й дивизии были переформированы и к ним присоединились три английских батальона из Индии и английская 7-я бронетанковая бригада, которая только что прибыла со Среднего Востока и направлялась на Яву, но по распоряжению генерала Уэйвелла была переброшена в Бирму. Эта бригада сыграла неоценимую роль в последующих боях. Дальше на севере бирманская 1-я дивизия после того, как она была заменена в южных княжествах Шань китайской 6-й армией, продвинулась южнее Тоунгуа, где охраняла главный путь на север, к Мандалаю.

Теперь мне придется рассказать о печальном эпизоде в наших отношениях с австралийским правительством и об отказе, которым оно ответило на наши просьбы о помощи.

По общему мнению австралийских военных кругов, Сингапур являлся ключевым пунктом всей обороны аванпостов и передовых позиций, на которые рассчитывала Австралия для того, чтобы выиграть время, необходимое для восстановления Соединенными Штатами своего контроля над Тихим океаном, для прибытия американских вооруженных подкреплений в Австралию и для сосредоточения и переформирования австралийских войск для обороны своей родины. Естественно, они считали, что Австралии, вероятно, угрожает неминуемая опасность вторжения японцев, в результате чего все население Австралии – мужчины, женщины и дети – подвергнется ужасам японской оккупации. Как для них, так и для нас Бирма была лишь одним из участков мировой войны, но в то время как продвижение японцев не имело значения для безопасности Британских островов, оно создало смертельную опасность для Австралии. Тогда нас неотступно преследовали неудачи и поражения, и австралийское правительство не испытывало большого доверия к тому, как англичане ведут войну, или к решениям, которые мы принимаем у себя в Англии. Они считали, что настало время, чтобы использовать все силы, которые они могли собрать для борьбы не на жизнь, а на смерть с той опасностью, которая угрожала их городам и народу.

Я лично не считал, что Япония, располагавшая всеми богатыми трофеями в Голландской Ост-Индии, которых она так давно домогалась, может послать армию численностью 150 тысяч человек – посылать меньше было бы бесполезно – в южном направлении через экватор на четыре тысячи миль, чтобы начать крупное сражение с австралийцами, которые при всех случаях доказывали свои боевые качества. Тем не менее я первый предложил, чтобы две лучшие австралийские дивизии, находившиеся на Среднем Востоке, были отправлены в Австралию, и объявил об этом парламенту, хотя австралийские министры не просили меня об этом. Кроме того, в январе в Вашингтоне я заручился обещанием президента Рузвельта взять на себя ответственность за оборону Австралии на океане и использовать для этой цели американский флот, а также послать в этот район не менее 90 тысяч американских солдат, и эти мероприятия быстро осуществлялись. Теперь в Бирме разгорелись упорные бои, имевшие решающее значение, и я при полной поддержке военного кабинета и начальников штабов обратился к Кэртену.

Генерал Уэйвелл, который нес ответственность за всю оборону района АБДА и был признан в этом качестве правительством Кэртена, за несколько дней до этого обратился совершенно самостоятельно с аналогичной просьбой. Он в сущности просил о переброске всего австралийского армейского корпуса.

Ответ вызвал всеобщее удивление.

Премьер-министр Австралии – премьер-министру

22 февраля 1942 года

«1. Сейчас, на этом позднем этапе, я получил Вашу просьбу, составленную в довольно сильных выражениях, несмотря на то, что наши желания в отношении использования австралийских имперских войск на Тихоокеанском театре были давно известны Вам и получили свое дальнейшее освещение в Вашем заявлении в палате общин.

2. Предложение об оказании дополнительной военной помощи Бирме исходит от верховного главного командующего районом АБДА. Малайя, Сингапур и Тимор потеряны, и, видимо, в скором времени вся Голландская Ост-Индия будет оккупирована японцами. Противник, располагающий превосходящими морскими и воздушными силами, начал совершать из Рабаула налеты на северо-западные районы нашей территории, а также на северо-восточные районы. Правительство сделало максимально возможный для него вклад в дело укрепления района АБДА. Первоначально оно направило в Малайю дивизию (без одной бригады) с некоторыми вспомогательными частями. Позже были посланы пулеметный батальон и существенные подкрепления. Правительство также отправило войска на Амбон, Яву и в голландскую и португальскую части Тимора. В этот район были также направлены шесть авиаэскадрилий и два крейсера королевского австралийского флота.

3. Вы предложили перебросить две австралийские дивизии на Тихоокеанский театр военных действий и позже дополнили это предложение публичным заявлением о том, что не будет создано никаких препятствий для возвращения австралийских имперских войск для защиты своей родины. Мы согласились направить две дивизии на Суматру и Яву.

4. Поскольку положение на театре военных действий района АБДА, с которым мы тесно связаны, ухудшилось и японцы продвигаются также в южном направлении в районе АНЗАК, правительство, учитывая рекомендацию своих начальников штабов в отношении войск, которые необходимы для того, чтобы отразить атаку против Австралии, никак не может понять, каким образом его просят предоставить новые войска для самой отдаленной части района АБДА. Несмотря на Ваше заявление о том, что Вы не соглашаетесь с просьбой послать еще две дивизии австралийских имперских вооруженных сил в Бирму, наши советники обеспокоены просьбой Уэйвелла о предоставлении корпуса и заявлением Дилла о том, что место назначения австралийских 6-й и 9-й дивизий должно оставаться неустановленным, так как может возникнуть острая потребность в новых дополнительных войсках для Бирмы. Как только одна дивизия вступит в бой, ее нельзя будет оставить без поддержки, и имеются указания на то, что весь корпус может оказаться связанным в этом районе или могут повториться результаты греческой и малайской кампаний. Наконец, учитывая превосходящие морские и воздушные силы японцев, вызывает некоторое сомнение вопрос о том, можно ли будет высадить эту дивизию в Бирме, и еще большее сомнение вызывает вопрос о том, можно ли будет ее вывезти, как это обещано. В настоящее время после падения Сингапура, Пенанга и Мартабана Бенгальский залив может оказаться уязвимым районом, учитывая превосходящие морские и воздушные силы Японии в этом районе. Таким образом, считается, что риск переброски наших войск на этот театр не имеет оправдания в военном отношении, если учесть то, что произошло раньше, и отрицательные последствия этой переброски отразились бы самым серьезным образом на моральном состоянии австралийского народа. Поэтому правительство вынуждено придерживаться своего решения...

6. Поэтому мы считаем, что ввиду вышеуказанного, а также учитывая услуги, оказанные австралийскими имперскими войсками на Среднем Востоке, мы имеем полное право ожидать их скорейшего возвращения при обеспечении соответствующего сопровождения для их благополучного прибытия.

7. Мы заверяем Вас и хотим, чтобы Вы уведомили президента, который прекрасно знает о том, что мы сделали в целях помощи общему делу, что, если бы существовала возможность для переброски наших войск в Бирму и Индию, не создав этим, по мнению наших советников, угрозы для нашей безопасности, мы с радостью согласились бы на это».

Премьер-министр – премьер-министру Австралии

22 февраля 1942 года

«Мы не могли предвидеть, что Вы ответите отказом на нашу просьбу и на просьбу президента США относительно переброски головной австралийской дивизии для спасения положения в Бирме. Мы знали, что если бы наши корабли продолжали следовать по своему курсу в Австралию в то время, как мы ожидали Вашего официального одобрения, то они либо прибыли бы в Рангун слишком поздно, либо у них не хватило бы горючего для того, чтобы достичь его. Поэтому мы решили временно повернуть конвой в северном направлении. Сейчас конвой продвинулся слишком далеко в северном направлении, и некоторые суда в этом конвое не могут достичь Австралии без пополнения запасов горючего. Эти соображения физического характера дают несколько дней, в течение которых обстановка станет более ясной, а Вы, если пожелаете, сможете пересмотреть свою позицию. В противном случае головная австралийская дивизия будет в соответствии с Вашими желаниями как можно скорее возвращена в Австралию».

Премьер-министр Австралии – премьер-министру

23 февраля 1942 года

«В Вашей телеграмме от 20 февраля ясно указывалось, что конвой не следует в северном направлении. Из Вашей телеграммы от 22 февраля явствует, что Вы направили конвой в Рангун и считали одобрение нами этой важнейшей переброски чисто формальным делом. Поступив таким образом, Вы увеличили физическую опасность для конвоя, и ответственность за последствия подобной переброски ложится на Вас.

Австралийские имперские войска, при помощи которых мы пытались спасти Малайю и Сингапур, отступают в направлении Голландской Ост-Индии. Все эти северные линии обороны исчезли или исчезают. Теперь Вы намереваетесь использовать австралийские имперские войска для спасения Бирмы. Как и в Греции, все это делается без соответствующей поддержки с воздуха.

Мы считаем важнейшей задачей спасение Австралии не только ради нее самой, но и ради сохранения ее в качестве базы для развития военных действий против Японии. При этих обстоятельствах совершенно невозможно изменить принятое нами с величайшей осторожностью решение, которое мы неоднократно подтверждали».

Никакие войска, находившиеся в нашем распоряжении, не могли вовремя достичь Рангуна, чтобы спасти его. Но если мы не могли послать армию, то мы могли, по крайней мере, послать человека. В то время как происходила переписка, омрачающая эти страницы, было решено послать в обреченную столицу генерала Александера на самолете. Чтобы сэкономить время, он должен был лететь прямым курсом над большими пространствами территории противника.

5 марта генерал Александер взял на себя командование, получив инструкции удержать, если возможно, Рангун, а если это будет невозможно, то отойти в северном направлении для защиты Верхней Бирмы, в то же время поддерживая контакт с китайскими войсками на своем левом фланге. Вскоре ему стало ясно, что Рангун будет потерян. Японцы предпринимали сильные атаки в районе Пегу и обходили северный фланг для того, чтобы перерезать дорогу из Рангуна в Промэ и, таким образом, лишить нас последнего пути из города по суше. Уэйвелл, который теперь был главнокомандующим в Индии, осуществлял верховное руководство бирманской кампанией.

Александер действительно отдал приказы об уничтожении больших нефтеочистительных заводов в Рангуне и об осуществлении других разрушений, а также о том, чтобы все войска прорывались в северном направлении, по дороге к Промэ. Японцы намеревались штурмовать город с запада. Для того чтобы обеспечить защиту своей дивизии, осуществлявшей окружение, они выслали крупные отряды, которые перерезали дорогу. Первые попытки наших войск прорваться были отбиты, и нужно было собрать все имеющиеся подкрепления. В течение 24 часов продолжались упорные бои, но японский командующий неукоснительно придерживался полученных им инструкций, и, убедившись в том, что дивизия, осуществлявшая окружение, заняла позиции для атаки с запада, он решил, что его задача – блокировать противника – была выполнена. Поэтому он открыл путь к Промэ, и его войска выступили, чтобы присоединиться к основным японским войскам, атаковавшим город. В то же время Александер и все его войска двинулись вперед и организованно вышли из Рангуна, захватив с собой средства транспорта и артиллерию. Японцы не беспокоили наши войска, отступавшие в северном направлении, так как им нужно было переформироваться после ожесточенных боев и больших потерь, которые они понесли, а также после проделанных ими длинных переходов. Бирманская дивизия вела упорные бои, задерживая продвижение противника в направлении Тоунгуа в то время, как 17-я дивизия и бронетанковая бригада постепенно и беспрепятственно продвигались к Промэ.

Потеря Рангуна означала потерю Бирмы, и остальная часть кампании представляла собой неумолимое состязание между японцами и приближающимся сезоном дождей. Не было никакой надежды на то, чтобы доставить подкрепления для Александера, так как у нас не было порта, чтобы высадить их. Наши небольшие воздушные силы, которые прикрывали эвакуацию и сдерживали значительно более многочисленную авиацию противника, были вынуждены покинуть свою хорошо оборудованную базу в Рангуне и перейти на посадочные площадки, где не было никакой службы оповещения. До конца марта эти самолеты были уничтожены, большей частью на земле. Самолетам, базировавшимся в Индии, удалось сбросить припасы и медикаменты и эвакуировать 8600 человек, включая 2600 раненых; однако у остальной части наших войск и у массы гражданского населения не было никакой другой возможности, кроме 600-мильного перехода через джунгли и горы.

24 марта противник возобновил свое наступление, атаковав китайскую дивизию у Тоунгуа, и после ожесточенных боев, длившихся неделю, захватил этот город. Через четыре дня противник вышел на обе стороны реки Иравади, напротив Промэ. В конце апреля противник подошел к Мандалаю, и надежда на сохранение контакта с китайскими войсками и на то, чтобы удержать Бирманскую дорогу, исчезла. Часть китайских войск отошла в Китай, остальные последовали за генералом Стилуэллом вверх по Иравади и перевалили через горные цепи в Индию. Александер с английскими войсками направился в северо-западном направлении к Калева. Только таким образом они могли охранять восточную границу Индии, которая уже находилась под угрозой, так как японская колонна продвигалась вверх по реке Чиндвин.

17 мая, только через два дня после ожидавшегося начала дождей, Александер смог доложить, что его войска прорвались и сосредоточены в Имфале, хотя они и потеряли все свои средства транспорта и несколько оставшихся танков. В этом своем первом опыте независимого командования, хотя оно и завершилось полной катастрофой, он показал свое военное искусство, проявил спокойствие и высказал разумные суждения, благодаря чему позже выдвинулся в первые ряды союзных военных руководителей. Путь в Индию был прегражден.

Глава десятая

Цейлон и Бенгальский залив

Японские экспедиционные войска, доставляемые и поддерживаемые превосходящими морскими и воздушными силами, захватили всю цепь островов Голландской Ост-Индии вместе с Сиамом и всю Британскую Малайю. Они заняли Южную Бирму и Андаманские острова и теперь угрожали самой Индии. Побережье Индии и Цейлона и западнее – важнейший морской путь, единственный, по которому мы поддерживали армии на Среднем Востоке, – могло подвергнуться налетам в самых широких масштабах. Мадагаскар, где вишистские французы, по-видимому, сдались бы так же, как они раньше сдались в Индокитае, вызывал глубокое беспокойство.

Наша первая обязанность заключалась в том, чтобы послать в Индию значительную армию и тем самым обеспечить контроль на Индийском океане и особенно в Бенгальском заливе. Единственной хорошей базой для создаваемого нами восточного флота был Цейлон с его гаванями Коломбо и Тринкомали. Мы прилагали решительные и почти отчаянные усилия для того, чтобы обеспечить достаточное число истребителей для острова до ожидаемой атаки японцев. Вместо того чтобы использовать при сложившихся обстоятельствах авианосец «Индомитебл» как боевой корабль, его заставили просто-напросто на полной скорости перевозить туда и обратно самолеты и их оснащение. Австралийское правительство согласилось позволить двум своим бригадным соединениям, возвращавшимся на родину из Пустыни, изменить маршрут и оказать помощь гарнизону на Цейлоне в критическое время, до прибытия английских войск. Это было хорошим временным средством.

Военно-морское министерство в течение долгого времени изучало тайные и уединенные якорные стоянки в Индийском океане для использования их нашим флотом в войне с Японией. Временной заменой Коломбо был атолл Адду – кольцо коралловых островов, окружавшее глубоководную лагуну у южной оконечности Мальдивских островов на расстоянии приблизительно 600 миль юго-западнее Цейлона. Здесь, вдалеке от всех основных торговых коммуникаций, где противник мог появиться только после длительного океанского перехода, наш флот мог найти убежище, топливо и пополнить запасы в пределах досягаемости Коломбо. По своим размерам лагуна такая же, как Скапа-Флоу, и в нее ведут четыре глубоких канала между рифами. На близлежащих островах, покрытых джунглями, были установлены батареи и прожекторы. В лагуне собрались транспорты с запасами и госпитальные суда. Проводились работы по созданию аэродрома и базы «летающих лодок». В течение некоторого времени все это не было известно противнику. Эта гавань, которую мы называли «порт Т», содействовала осуществлению стратегических планов на Индийском океане.

С начала года наш флот прилагал усилия, чтобы создать в Индийском океане силы, которые могли бы защитить там наши интересы. Адмирал Сомервелл, который так хорошо проявил себя, командуя знаменитым соединением «Н» в Гибралтаре, был назначен командующим вместо злополучного Тома Филлипса. 24 марта он прибыл в Коломбо на авианосце «Формидебл». Когда он взял на себя командование, в его распоряжении был линкор «Уорспайт», который только что прибыл из Америки через Австралию, где он ремонтировался после повреждений, полученных в битве за Крит 9 месяцев назад, 4 старых линкора типа «R», 3 авианосца, включая легкий авианосец «Гермес», 7 крейсеров, включая голландский крейсер «Хеемскерк», и 16 эсминцев.

Не было времени для того, чтобы обучить координированным действиям эту эскадру, собранную из разных мест. Сначала она была разделена на два отряда – один отряд находился в Коломбо, а другой – в «порту Т». Неоднократно отдавались приказы поторопиться с созданием воздушных баз вдоль восточного побережья Бенгальского залива, куда уже прибывали самолеты.

Теперь в Бенгальском заливе и на Индийском океане должны были произойти захватывающие события. Адмирал Сомервелл получил 28 марта сведения о том, что приблизительно 1 апреля ожидается нападение на Цейлон мощных японских вооруженных сил, включая авианосцы; 31 марта он сконцентрировал свой флот южнее Цейлона, так как отсюда ему было лучше всего действовать против противника и выслал воздушные патрули на расстояние 120 миль от Коломбо. Для осуществления разведывательных полетов на более далекие расстояния имелось только шесть «летающих лодок» типа «Каталина». Адмирал Лейтон, который проявил свои способности на посту главнокомандующего на Цейлоне, привел все свои войска в состояние готовности, вывел из портов и рассредоточил все торговые суда. Ремонт крейсера «Дорсетшир» был внезапно прекращен, и он вышел в море вместе с «Корнуоллом» для того, чтобы присоединиться к эскадре адмирала Сомервелла.

С 31 марта по 2 апреля повсюду царило напряженное выжидание, флот продолжал крейсировать в выделенных районах ожидания, но ничего не произошло, за исключением того, что были получены сообщения о патрулях японских подводных лодок юго-восточнее Цейлона.

К вечеру 2 апреля у линкоров типа «R» начал иссякать запас воды, и адмирал Сомервелл пришел к выводу, что противник либо выжидает, пока он, Сомервелл, будет вынужден отойти из-за нехватки топлива, либо сообщения его разведки о предстоящем нападении были неверными. К счастью, хотя и с неохотой, он решил вернуться в «порт Т», находившийся на расстоянии 600 миль.

Едва флот 4 апреля достиг атолла Адду, как с самолета «каталина», проводившего патрулирование, заметили, что крупные силы противника приближаются к Цейлону. Прежде чем радист мог сообщить о численности сил противника, самолет был сбит. Таким образом, первоначальное предупреждение оказалось правильным, была допущена лишь ошибка во времени, и не могло быть никакого сомнения в том, что на другой день Цейлон подвергнется сильному нападению. В эту же ночь адмирал покинул атолл Адду на «Уорспайте» с авианосцами «Индомитебл» и «Формидебл», двумя крейсерами и шестью эсминцами, приказав адмиралу Уиллису, как только он будет готов, сопровождать его с кораблями типа «R» и с остальными кораблями.

«Дорсетшир» и «Корнуолл» опять вышли из Коломбо для того, чтобы присоединиться к флоту.

В течение ночи 4 апреля воздушные патрули продолжали сообщать адмиралу Лейтону о приближении противника. И в пасхальное воскресенье, 5 апреля, примерно в 8 часов утра, около 80 японских пикирующих бомбардировщиков предприняли ожидаемое нападение и нанесли удар по Коломбо. Все было готово. В ходе упорного воздушного боя был сбит 21 самолет противника, мы потеряли 19 истребителей и 6 самолетов «суордфиш» из состава воздушных сил морского флота. К 9 часам 30 минутам утра бой прекратился.

Благодаря тому что суда, находившиеся в гавани, были своевременно рассредоточены, потери оказались незначительными, однако пострадали портовые сооружения. Эсминец «Тенедос» и вооруженный торговый крейсер «Хектор» были потоплены, но только одно торговое судно было повреждено.

Тем временем «Дорсетшир» и «Корнуолл» направлялись к силам адмирала Сомервелла. День был спокойный и ясный. Капитан «Дорсетшира» Агар знал, что противник близко, и шел на максимальной скорости. В 11 часов утра был замечен один японский самолет. Примерно в 1 час 40 минут после полудня оба корабля подверглись сокрушительному нападению. Пикирующие бомбардировщики следовали волнами в строю по три с интервалами в несколько секунд. Немногим более чем через 15 минут оба крейсера были потоплены. Спасшиеся держались за плавающие обломки и стойко переносили испытание, ожидая спасения, которое, как они знали, наступит не скоро.

На другой день вечером «Энтерпрайз» и два эсминца спасли 1122 офицера и рядовых с обоих кораблей, причем многие из них были ранены. Люди провели 30 часов под тропическим солнцем в водах, кишевших акулами. 29 офицеров и 395 рядовых погибло.

К этому времени адмирал Сомервелл узнал, что силы японского флота значительно превосходили его собственные силы. Теперь нам известно, что адмирал Нагумо, который руководил налетом на Пёрл-Харбор, командовал 5 авианосцами и 4 быстроходными линкорами, не считая крейсеров и эсминцев, которых сопровождали танкеры. Это и был враг, которого наш флот нетерпеливо ждал до 2 апреля. Мы едва избежали катастрофической морской битвы. После спасения оставшихся в живых людей Сомервелл отвел свои силы в западном направлении и утром 8 апреля достиг «порта Т».

На другой день на Цейлоне на нас обрушились новые несчастья. Рано утром Тринкомаяи подвергся сильному воздушному налету. 54 японских бомбардировщика в сопровождении истребителей нанесли повреждения верфи, мастерским и аэродрому. Они были встречены нашими самолетами, которые сбили 15 самолетов противника, потеряв 11 своих. Горстка наших легких бомбардировщиков также предприняла героическое, но безнадежное нападение на японские авианосцы при значительном перевесе сил противника. Менее половины из них вернулось. Небольшой авианосец «Гермес» и эсминец «Вэмпайр», которые накануне вечером покинули Тринкомали в поисках убежища, были потоплены японскими самолетами, причем погибло более 300 человек.

Тем временем в Бенгальском заливе второй японский ударный отряд в составе легкого авианосца и шести тяжелых крейсеров начал действовать против наших беззащитных судов. 31 марта, когда в Коломбо были предприняты чрезвычайные меры, было решено оставить Калькутту. В этом районе находились наши незначительные морские силы, и было принято решение, чтобы они вышли небольшими группами. Через пять дней эту сомнительную политику пришлось изменить, когда южнее Калькутты авиацией было потоплено одно судно; после этого выход судов был прекращен. В течение нескольких дней японцы, свободно действуя на море и в воздухе, потопили суда общим тоннажем 93 тысячи тонн. Если добавить к этому ущерб, причиненный в это же время отрядом Нагумо, то наши потери тогда составили почти 116 тысяч тонн.

Сосредоточение против нас крупных японских военно-морских сил побудило меня добиваться того, чтобы американский флот предпринял отвлекающую операцию.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

1 апреля 1942 года

«...Поскольку в настоящее время Ваши силы на Тихом океане, очевидно, значительно превосходят силы противника, сложившаяся обстановка, видимо, предоставляет американскому тихоокеанскому флоту непосредственную возможность, характер которой может оказаться таким, что японские военно-морские силы в Индийском океане будут вынуждены возвратиться на Тихий океан, отказавшись, таким образом, от какого-либо вторжения, которое они замышляют, или же оставить его без надлежащей поддержки. У меня не хватает слов, чтобы убедить Вас в значении этого».

События последних нескольких дней не оставили ни у кого какого-либо сомнения в том, что в данный момент у адмирала Сомервелла не было достаточных сил для того, чтобы участвовать в крупных операциях.

Японская морская авиация добилась больших успехов и располагала крупными силами. В Сиамском заливе два наших первоклассных крупных корабля были потоплены в течение нескольких минут самолетами-торпедоносцами. Теперь два ценных крейсера также погибли в результате применения совершенно иного метода воздушного нападения – бомбардировки с пикирования. Ничего подобного не происходило на Средиземном море во всех наших столкновениях с германскими и итальянскими военно-воздушными силами. Если бы восточный флот продолжал оставаться вблизи Цейлона, то он навлек бы на себя настоящую катастрофу. Японцы установили свой контроль над Бенгальским заливом и в любой момент могли установить контроль в водах в районе Цейлона. Английских самолетов было значительно меньше, чем самолетов противника. За исключением линкора «Уорспайт» линейный флот, обладавший небольшой скоростью, меньшей дальнобойностью и недостаточной живучестью, сам представлял собой в этот момент бремя, а имевшиеся самолеты, базировавшиеся на авианосцах, не могли противостоять неоднократным нападениям, наподобие тех, в ходе которых были уничтожены «Дорсетшир» и «Корнуолл». Цейлонские базы обеспечивали лишь слабую защиту от крупных воздушных или надводных атак и в еще меньшей мере атолл Адду.

В одном все мы были согласны: корабли типа «R» должны быть как можно скорее вне опасности. Когда я поставил этот вопрос перед начальником военно-морского штаба, доказывать необходимость этого не потребовалось. Были отданы соответствующие приказы, и военно-морское министерство поручило адмиралу Сомервеллу отвести его флот на две тысячи миль западнее, к Восточной Африке. Здесь он мог, по крайней мере, обеспечить охрану важнейших морских коммуникаций, ведущих к Среднему Востоку. Линкор «Уорспайт» и два авианосца должны были продолжать действовать в водах Индийского океана, защищая наши коммуникации с Индией и с Персидским заливом. Для выполнения этой задачи адмирал намеревался базировать свои силы в Бомбее. Адмиралтейство немедленно одобрило его действия, так как в последние дни, ознаменовавшиеся мрачными событиями, оно придерживалось почти идентичных взглядов. Эти новые мероприятия были немедленно осуществлены.

Теперь верховное командование опять оказалось охвачено тревогой, как это с ним иногда случалось. Важная задача заключалась в том, чтобы удержать Цейлон. Я считал, что «Уорспайту» и двум его авианосцам было преждевременно покидать Бомбей, где в данный момент они, казалось, были в безопасности.

Начальники штабов согласились с тем, что Цейлон нужно укреплять, чтобы обеспечить главную базу для флота, а пока что быстроходные корабли восточного флота должны базироваться в Килиндини, на английском восточноафриканском побережье. Через две недели адмирал Сомервелл отправился в Килиндини. Теперь мы на время полностью покинули Индийский океан, за исключением африканского побережья.

Я вновь обратился к президенту Рузвельту, который еще не ответил на мое послание от 7 апреля.

Президент Рузвельт -– премьер-министру

17 апреля 1942 года

«Мы изучали и продолжаем изучать насущные потребности. Я надеюсь, что Вы ознакомитесь с нашими предложениями относительно военно-воздушных сил, которые были посланы Маршаллу для Вашего рассмотрения. Это было бы самым быстрым способом доставки самолетов в Индию, хотя это будут самолеты, базирующиеся на суше, и в данный момент это заставило бы Вас держать свой флот под их прикрытием. С другой стороны, этот план был бы весьма полезным для того, чтобы предотвратить высадку японцев на Цейлоне, в Мадрасе или в Калькутте. Другими словами, они решительно улучшили бы общее военное положение в районе Индии. Я считаю, что в течение ближайших нескольких недель важнее всего воспрепятствовать высадке японцев где-либо в Индии или на Цейлоне, мы склонны с большим вниманием отнестись к временной замене кораблей вашего отечественного флота, чем к созданию смешанных военно-морских соединений в Индийском океане.

Я лично считаю, что в течение ближайших нескольких недель Ваш флот в Индийском океане вполне может быть защищен, а тем временем можно будет создать авиационные соединения, базирующиеся на суше, для того чтобы задержать японские транспорты. Я надеюсь, что Вы сообщите мне свое мнение относительно указанных выше мероприятий, касающихся воздушных сил. Мы могли бы осуществить их немедленно».

Ход событий устранил глубокую тревогу по поводу того, что нашим военно-морским силам приходится даже на непродолжительное время терять контроль над Бенгальским заливом и Индийским океаном.

Фактически мы находились в конечном пункте продвижения японцев в западном направлении. Вторжение их военно-морских сил выходило за рамки главной орбиты экспансионистской политики Японии. Они совершали налет и демонстрировали свою силу. У них не было никакого серьезного плана вторжения в Южную Индию или на Цейлон. Если бы они обнаружили, что Коломбо не подготовлен или не располагает воздушной обороной, то они, разумеется, превратили бы свою разведку, осуществленную значительными силами, в операцию основного значения. Они могли бы вступить в бой с британским флотом, и не исключена возможность, что они нанесли бы ему серьезное поражение. В таком случае никто не мог бы установить пределы их возможных действий. Благодаря удачному стечению обстоятельств и своевременно принятому решению такое испытание сил было предотвращено.

Упорное сопротивление, оказанное в Коломбо, убедило японцев в том, что за все дальнейшие успехи придется заплатить дорогой ценой. Потери, которые они понесли в авиации, убедили их в том, что в данном случае коса нашла на камень. Основным фактором была возрождающаяся военно-морская мощь США на Тихом океане. Японский военно-морской флот больше не показывался в индийских водах, если не считать действий нескольких подводных лодок и замаскированных рейдеров. Он исчез так же неожиданно, как и появился, оставив за собой пространство, из которого в это время удалились оба противника.

Конечно, мы не могли знать, что опасность для наших коммуникаций в Индийском океане исчезла. Нам все еще приходилось считаться с тем, что противник, господствуя на море, может послать на индийский материк войска для вторжения.

Воздушные бои над Цейлоном принесли важные стратегические результаты, которые мы не могли предвидеть в то время. Здесь прославленный отряд авианосцев адмирала Нагумо, который действовал почти беспрепятственно в течение четырех месяцев с полным успехом, понес такие потери в воздухе, что три корабля из его отряда пришлось отвести в Японию для ремонта и переоснащения. Таким образом, когда через месяц Япония напала на порт Морсби на Новой Гвинее, в этом нападении смогли принять участие только два из этих авианосцев. Если бы все они появились тогда в Коралловом море, то в этом важном сражении американцы могли бы оказаться в невыгодном положении.

Глава одиннадцатая

Затор с судоходством

Нас постоянно беспокоило серьезное положение, создавшееся в результате действий подводных лодок, но это не отвлекало нас от других важных задач. В начале марта я обратился к президенту Рузвельту по вопросу о стратегическом использовании наших судов с точки зрения нашего импорта. Я упорно добивался от него предоставления заимообразно американских судов, которые могли бы доставить на Восток дополнительно две британские дивизии. Никто не мог предсказать, что могло случиться в этом обширном районе, где существовало так много театров военных действий или потенциальных военных действий. Я очень хотел располагать чем-то реальным. Если бы я мог добиться того, чтобы в мае или в июне две дивизии миновали мыс Доброй Надежды, то это дало бы мне бесценное преимущество в форме мобильных резервов, которые в случае необходимости можно было бы послать в Египет, Персию, Индию или Австралию.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

4 марта 1942 года

«После моего возвращения на родину я уделял много внимания проблеме судоходства, которая в течение 1942 года может серьезно ограничить наши действия. Существуют два основных фактора. Во-первых, передвижение военных частей. Вы знаете, что мы перебрасываем со Среднего Востока через Индийский океан весьма крупные соединения, включая австралийский корпус в составе трех дивизий и 70-ю британскую дивизию. Для того чтобы восполнить нехватку на Среднем Востоке и послать крупные сухопутные и воздушные подкрепления в Индию и на Цейлон, мы хотели бы в течение февраля, марта, апреля и мая отправить на судах из Соединенного Королевства 295 тысяч человек. В этих условиях я обращаюсь к Вам за помощью.

Я думаю, что мы должны согласиться с тем, что о «Джимнасте» (различные формы вторжения во Французскую Северную Африку, которые должны были предприниматься Англией с востока и США через Атлантику) не может быть и речи в течение нескольких месяцев. Не можете ли Вы, учитывая это, предоставить нам заимообразно суда для доставки в район Индийского океана в течение ближайших критических четырех месяцев еще двух полностью укомплектованных дивизий (скажем, 40 тысяч человек).

Во-вторых, грузовые суда, находящиеся в нашем распоряжении, должны не только обеспечивать доставку основных импортных грузов в Соединенное Королевство, но также и доставлять материалы России и удовлетворять все возрастающие требования в области снабжения и обслуживания наших войск на Востоке. Это, безусловно, не может быть осуществлено без весьма существенного увеличения числа имеющихся у нас судов. Поэтому, если бы Вы могли сообщить мне, какую помощь мы можем ожидать каждый месяц в отношении доставки наших импортных товаров и нашего снаряжения из США на Средний Восток за счет Вашей судостроительной программы по мере того, как все больше и больше судов будет вступать в строй, то это весьма помогло бы нам в осуществлении всех наших планов».

8 марта я получил от президента подробный ответ, который был явно составлен после длительных изучений в штабах.

«Мы непрерывно совещались после получения Вашего послания от 4 марта, – писал он. – Мы прекрасно понимаем масштабы проблем, возникших перед Вами в районе Индийского океана, и в равной степени обеспокоены нашими проблемами в районе Тихого океана, в особенности с тех пор, как мы взяли на себя ответственность за оборону Австралии и Новой Зеландии».

США, указывал президент, используют большую часть тихоокеанского флота в районах АНЗАК и АБДА, а Япония расширяет свои позиции, умело развертывая свои войска. Японцы продолжают предпринимать очень сильные атаки.

Положение на Тихом океане сейчас серьезное. Предоставление транспортов взаймы англичанам для дальнейшей переброски войск в Индию сократило бы возможности наступательных действий американцев в других районах. Тем не менее, если бы австралийское и новозеландское правительства оставили две свои дивизии на Среднем Востоке так, чтобы они могли быть использованы в Индии, то США были бы готовы послать две дивизии – одну в Австралию и одну в Новую Зеландию – в дополнение к двум, которым уже было приказано отправиться в Австралию и Новую Каледонию, доведя, таким образом, общую численность американских войск Австралазии до 90 тысяч человек.

Помимо этого президент согласился удовлетворить мою основную просьбу в той форме, в какой она была изложена. Он был готов предоставить суда для переброски наших двух дивизий с их снаряжением из Англии через мыс Доброй Надежды. Первый конвой мог отплыть приблизительно 26 апреля, а остальные суда примерно 6 мая. Позднее мы увидим, насколько полезными оказались эти меры предосторожности.

Однако выдвигались некоторые весьма важные условия.

«Предоставление этих судов, – заявил президент, – зависит от принятия следующих условий в течение периода их использования:

а) операция «Джимнаст» (вторжение во Французскую Северную Африку) не может быть предпринята;

б) переброска американских войск на Британские острова ограничится теми войсками, которые могут быть доставлены этими судами из США;

в) непосредственные переброски в Исландию не могут быть предприняты;

г) в течение апреля и мая 11 торговых судов должны прекратить рейсы в Бирму и Красное море. Эти суда доставляют ленд-лизовские материалы в Китай и на Средний Восток;

д) участие американцев в воздушном наступлении против Германии в 1942 году будет несколько ограничено, и любой вклад американцев в сухопутные операции на Европейском континенте в 1942 году будет существенно сокращен. Считается необходимым, чтобы американские суда, используемые для переброски двух британских дивизий, были возвращены нам после окончания этой операции».

Я был вполне доволен этим. Одна из моих основных идей заключалась в том, что важно иметь как можно больше возможностей для достижения главной цели, особенно во время войны. Предоставление президентом заимообразно дополнительных средств транспорта, что позволило мне второй раз отправить пару дивизий вокруг мыса Доброй Надежды, является иллюстрацией этого принципа.

Что касается наших совместных ресурсов в области тоннажа для перевозки войск, то президент и его советники сообщили некоторые цифры, которые следует иметь в виду при рассмотрении этого вопроса. Он сообщил, что нынешняя программа судостроения, видимо, представляет собой максимум того, что может быть достигнуто, и нельзя добиться никакого увеличения раньше июня 1944 года.

«В настоящее время мы строим транспорты, которые могут перевезти 225 – 250 человек. Считают, что англичане не планируют увеличения числа своих судов для перевозки войск. Имеющиеся сейчас суда, которые плавают под американским флагом, смогут принять на борт всего около 130 тысяч человек. Ожидается, что в 1942 году за счет переоборудованных судов это число увеличится по меньшей мере на 35 тысяч человек. Благодаря строительству новых судов это число увеличится к июню 1943 года на 40 тысяч человек, к декабрю 1943 года на 100 тысяч человек и к июню 1944 года еще на 95 тысяч человек. Таким образом, без учета потерь американские суда к июню

1944 года смогут принять на борт в общей сложности 400 тысяч человек».

Эти факты определяли англо-американскую стратегию.

Затем было дано подробное описание ориентировочного распределения всех американских воздушных сил к концу 1942 года.

Президент добавил, что для того, чтобы в 1942 году можно было предпринять согласованное наступление против германской военной мощи и ресурсов, необходимо, чтобы максимально большая часть этих сил находилась в Соединенном Королевстве. Сюда входили силы, выделенные раньше для «Джимнаста» и «Магнета».

Судоходство было одновременно тормозом и единственной основой нашей военной стратегии. После вступления Японии в войну масштабы англо-американских военных действий почти непосредственно зависели от возмещения потерь нашего судоходства за счет нового строительства. В течение первых шести месяцев 1942 года было потоплено почти столько же английских и американских судов, как и в течение всего 1941 года. Тоннаж потопленных судов превысил почти на 3 миллиона тонн тоннаж всей программы строительства судов. В то же время потребности американской армии и военно-морского флота чрезвычайно возросли. Однако уже в марте американская программа судостроения на следующий год была доведена до 14 миллионов тонн. К маю 1942 года американцы полностью восполнили свои текущие потери вводом новых судов. Только в конце августа эта цель была достигнута всеми союзниками. Прошел еще год, прежде чем мы смогли восполнить все наши предыдущие потери. Несмотря на то что американцы расширили свои обязательства, нам было позволено оставить у себя на службе американские грузовые суда и танкеры общим тоннажем почти 3 миллиона тонн. Но даже это великодушное решение со стороны США не восполнило все возраставших потерь британского торгового флота.

Из дальнейшего станет ясно, каким образом появлялись новые возможности; какие новые задачи были возложены на два мощных флота наций, говорящих на английском языке, и с каким переменным успехом эти задачи осуществлялись. В скором времени предстояло улучшение положения в целом в результате первых побед американского военно-морского флота над Японией на Тихом океане, и в конечном счете суждено было разрешить все морские проблемы благодаря строительству в США колоссального количества торговых судов. Приведенный ниже обмен письмами между мною и президентом Рузвельтом показывает, насколько тесно мы сотрудничали в течение этих тревожных недель:

«Дорогой Уинстон,

я уверен, Вы знаете, что я много думал о Ваших затруднениях в течение истекшего месяца. Следует также признать трудности стоящих перед нами проблем с военной стороны. Бессмысленно даже думать о Сингапуре или Голландской Индии. Они потеряны.

Австралию нужно удержать, и, как я телеграфировал Вам, мы готовы взяться за это. Индию нужно удержать, и Вы должны сделать это; но, откровенно говоря, эта проблема не так беспокоит меня, как многие другие. Японцы могут высадиться на морском побережье западнее Бирмы. Они могут бомбардировать Калькутту. Но я не вижу, каким образом они могут доставить достаточное количество войск для того, чтобы осуществить нечто большее, чем небольшой прорыв на границах, и я думаю, что Вы можете удержать Цейлон. Я надеюсь, что Вы можете перебросить туда больше подводных лодок, которые более ценны, чем уступающий противнику надводный флот. Я надеюсь, что Вы определенно укрепите Ближний Восток в большей степени, чем сейчас. Вы должны удержать Египет, зону Суэцкого канала, Сирию, Иран и дорогу к Кавказу.

Наконец, я намереваюсь послать Вам через несколько дней более определенный план совместного наступления в самой Европе.

К тому времени, когда Вы получите это письмо, Вас уже уведомят о моей беседе с Литвиновым, и я ожидаю в скором времени получить ответ от Сталина. Я знаю, что Вы извините мою грубую откровенность, если я скажу Вам, что, по моему мнению, я лично могу регулировать отношения со Сталиным лучше, чем Ваше министерство иностранных дел или мой государственный департамент. Сталин терпеть не может нравы всех Ваших высокопоставленных людей. Он считает, что я нравлюсь ему больше, и я надеюсь, что так будет и в дальнейшем».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

1 апреля 1942 года

«1. Я в восторге от только что полученного Вашего письма от 18 марта. Я так благодарен Вам за Ваше внимание к моим делам и за личную доброту. Мне очень трудно пережить Сингапур, но надеюсь, что вскоре мы вернем его. Я выскажу мое мнение, заключающееся в том, что для Японии было бы самым разумным продвигаться через Бирму в северном направлении в Китай и попытаться извлечь из этого наилучшие результаты. Они могут побеспокоить Индию, но я сомневаюсь, чтобы было предпринято серьезное вторжение в эту страну. Мы ежемесячно посылаем на Восток от 40 до 50 тысяч человек. После того как они обогнут мыс Доброй Надежды, мы можем перебросить их в Суэц, Басру, Бомбей, на Цейлон или в Австралию. Я сообщил Кэртену, что если его страна подвергнется серьезному вторжению, под которым я подразумеваю шесть или восемь дивизий противника, то Англия придет ему на помощь. Но, конечно, это может быть сделано лишь за счет удовлетворения самых безотлагательных потребностей на других театрах. Я надеюсь, что Вы будете продолжать оказывать Австралии всю возможную помощь и, таким образом, дадите мне возможность успешно защищать Египет, Левант и Индию. Это будет трудной задачей. Теперь все зависит от широкой русско-германской борьбы.

Похоже на то, что сильное германское наступление не начнется до середины мая или даже до начала июня. Мы делаем все, чтобы оказать помощь, а также чтобы облегчить бремя. Нам придется с боями проводить каждый конвой до Мурманска. Сталин доволен нашими поставками. После июня они должны увеличиться на 50 процентов, а сделать это будет весьма затруднительно ввиду новой войны, а также учитывая положение с судоходством. Только погода мешает нам проводить непрерывные сильные бомбардировки Германии. Наши новые методы приносят большой успех. Эссен, Кельн и прежде всего Любек доведены до состояния Ковентри. Я уверен, что крайне важно продолжать эти действия в течение всего лета, громя Гитлера в тылу, в то время как он сцепится с Медведем. Все, что Вы смогли бы послать для усиления нашей атаки, имело бы колоссальную ценность. На Мальте мы также в ходе весьма упорных боев сковываем почти 600 немецких и итальянских самолетов. Интересно, будут ли они переброшены на южнорусский фронт в ближайшем будущем. Однако ходит много слухов о том, что будет предпринято – и, возможно, в этом месяце – воздушно-десантное нападение на Мальту.

Узнав от Сталина, что, как он ожидает, немцы применят против них газы, я заверил его в том, что мы будем рассматривать такое преступление как действие, направленное против нас, и предпримем все ответные меры без ограничений. Это мы вполне в состоянии сделать. В соответствии с его желанием я намерен объявить об этом в конце месяца, а тем временем мы примем наши собственные меры предосторожности. Прошу, чтобы все вышесказанное было только между нами».

Глава двенадцатая

Индия – миссия Криппса

Английское правительство в Индии много трудилось над созданием колоссальной индийской армии. Две основные политические партии Индии – Индийский национальный конгресс и Мусульманская лига – либо активно проявляли свою враждебность, либо не оказывали никакой помощи. Тем не менее свыше 2,5 миллиона индийцев добровольно выразили желание вступить в вооруженные силы, и к концу 1942 года была создана индийская армия численностью в 1 миллион человек, а добровольцы давали ежемесячное пополнение в 50 тысяч человек. Хотя эта политика раздувания индийской армии была неправильной, учитывая характер мировой войны, отклик индийского народа не меньше, чем поведение его солдат, представляет собой славную завершающую страницу в истории нашей Индийской империи.

В связи с продвижением Японии в глубь Азии в западном направлении обстановка в Индии тревожно ухудшалась. Сообщения о событиях в Пёрл-Харборе явились сокрушительным ударом. Наш престиж потерпел урон в результате потери Гонконга. Возникла непосредственная опасность для Индийского полуострова. Японский флот, казалось, мог почти беспрепятственно войти в Бенгальский залив. Впервые Индии за время ее пребывания под британским правлением угрожало широкое вторжение извне со стороны азиатской державы. Скрытая напряженность в политической жизни Индии усиливалась. Хотя деятельность небольшой экстремистской группы, возглавляемой такими людьми, как Субха Бос, носила явно подрывной характер и группа надеялась на победу стран оси, значительная часть общественного мнения, которая поддерживала Ганди, была убеждена в том, что Индия должна оставаться пассивной и нейтральной в мировом конфликте. По мере продвижения японцев эти пораженческие настроения становились все более распространенными. Высказывалось мнение, что если бы Индия смогла каким-то образом разорвать связи с Англией, то, возможно, не было бы никакого основания для вторжения японцев. Опасность для Индии, быть может, заключается лишь в ее связях с Британской империей. Если бы эту связь можно было разорвать, то Индия, безусловно, могла бы занять положение Эйре.

Таковы были не лишенные силы аргументы, выдвигавшиеся в то время.

15 февраля Сингапур капитулировал. В индийских политических кругах и в печати отражались растущие разногласия между индусами и мусульманами. Некоторые лидеры Индийского национального конгресса в надежде создать какой-то общий фронт выдвинули предложения о признании суверенного статуса Индии и создании всеиндийского национального правительства. Эти вопросы были тщательно рассмотрены кабинетом, и министерство по делам Индии и вице-король, как обычно, обменялись многочисленными посланиями.

Я послал вице-королю телеграмму личного характера, в которой изложил свою точку зрения по вопросу предоставления Индии самоуправления, в отношении чего я имел определенные обязательства. Почти все мои коллеги считали, что после окончания войны следует самым внушительным образом предложить народам Индии статус доминиона.

По мере того как японцы, продвигавшиеся в Азии, углублялись в западном направлении, США проявляли все более непосредственный интерес к делам Индии. Участие американцев в стратегии мировой войны заставляло их соприкасаться с политическими вопросами, в отношении которых у них существовали твердые мнения, но было мало опыта. До событий в Пёрл-Харборе Индию рассматривали как жалкий пример английского империализма, но ответственность за нее всецело лежала на Великобритании.

Вывший военный моряк – президенту Рузвельту

4 марта 1942 года

«Мы серьезно рассматриваем вопрос о том, следует ли в нынешний критический период сделать декларацию о предоставлении Индии после войны статуса доминиона и при желании с правом отделения. Мы не должны ни в коем случае разрывать отношения с мусульманами, представляющими 100-миллионный народ и главные соединения армии, на которые мы рассчитываем в ближайших боях. Мы также должны помнить о своем долге перед 30 – 40 миллионами неприкасаемых и о наших договорах с княжествами в Индии, насчитывающими, возможно, 80 миллионов человек. Естественно, мы не хотим ввергнуть Индию в хаос накануне вторжения».

Американцам была известна позиция индусов. Я считал нужным ознакомить их с точкой зрения мусульман по этому же вопросу. В соответствии с этим я в тот же день послал президенту полные заявления, полученные из индийских источников, в которых излагалась позиция Индии. Приведенные ниже выдержки дают представление о сущности дела.

«Мусульмане испытывают глубокие опасения, и создается напряженная обстановка. Они призывают английское правительство, в случае если имеются намерения осуществить какое-либо серьезное конституционное преобразование, объявить о своем согласии с планом в отношении Пакистана, если правительство его величества рассчитывает на свободное и равноправное сотрудничество мусульман».

8 марта японская армия вступила в Рангун. Большинству моих коллег казалось, что для организации эффективной обороны Индии важно приложить все усилия, чтобы ликвидировать политический тупик. Вопросы, касавшиеся Индии, постоянно обсуждались военным кабинетом. Реакция английского правительства на предложения англо-индийских властей нашла свое отражение в проекте декларации, и было решено послать сэра Стаффорда Криппса в Индию для проведения на месте непосредственных переговоров с лидерами всех индийских партий и общин.

22 марта сэр Стаффорд Криппс прибыл в Дели и провел там длительные обсуждения на основе декларации, одобренной английским кабинетом. Сущность английского предложения заключалась в том, что английское правительство торжественно обязалось предоставить Индии полную независимость в случае, если учредительное собрание потребует этого после войны.

12 апреля сэр Стаффорд Криппс вылетел на самолете из Дели в Англию. Через две недели состоялось заседание Всеиндийского комитета Индийского национального конгресса, который подтвердил, что «для Индийского национального конгресса невозможно рассматривать какие-либо планы или предложения, которые предусматривают сохранение даже частичного английского контроля в Индии... Англия должна отказаться от своей власти в Индии».

Как предсказал сэр Стаффорд Криппс, Неру по-прежнему твердо считал, что следует оказать сопротивление японцам.

На следующий день после отъезда миссии он заявил:

«Мы не намереваемся капитулировать перед захватчиком. Несмотря на все, что произошло, мы не собираемся затруднять военные усилия Англии в Индии... Для нас проблема заключается в том, как организовать наши собственные усилия».

Он был одинок или почти одинок. Большинство лидеров Индийского национального конгресса примкнуло к позиции Ганди, заключавшейся в полном пацифизме.

Ганди в своей газете 10 мая писал:

«Присутствие англичан в Индии подстрекает Японию вторгнуться в Индию. Их уход уничтожит приманку. Но если даже предполагать, что это не так, то свободная Индия сможет лучше бороться против вторжения. В этом случае решительный отказ от всякого сотрудничества полностью восторжествует».

Глава тринадцатая

Мадагаскар

Хотя Мадагаскар отделен от Цейлона простором Индийского океана, все время существовало опасение в отношении возможности внезапного нападения японцев или предательства со стороны правительства Виши. У нас было так много забот, и наши ресурсы были до такой степени разряжены, что трудно было принять решение.

7 февраля 1942 года, когда я узнал о предстоящих переговорах между правительством США и Виши, которые могли бы привести к признанию того, что Виши сохраняет свой контроль над Мадагаскаром, я немедленно телеграфировал президенту Рузвельту:

«Я надеюсь, что не будет дано никаких гарантий в отношении того, что Мадагаскар и Реюньон не будут оккупированы. Японцы могут в один прекрасный день появиться на Мадагаскаре, а Виши окажет им не больше сопротивления, чем во Французском Индокитае. Создание японской воздушной подводной или крейсерской (а возможно, и подводной, и крейсерской) базы в Диего-Суаресе парализовало бы весь путь наших конвоев на Средний и Дальний Восток. Поэтому мы уже разработали план, чтобы самим укрепиться в Диего-Суаресе при помощи высадки войск, доставленных либо с Нила, либо из Южной Африки. В настоящее время, когда у нас так много забот, это мероприятие откладывается на неопределенное время, но я не хочу, чтобы наши руки были связаны. Конечно, мы (сообщим Вам, прежде чем будет принято решение о каких-либо действиях».

Я получил в ответ следующее заверение:

«Вы можете быть уверены в том, что не будет дано никаких гарантий в отношении того, что Мадагаскар или Реюньон не будут оккупированы».

Смэтс, который, как и я, был обеспокоен переговорами с правительством Виши о Мадагаскаре, телеграфировал 12 февраля, что он весьма опасается, что мы

«откажемся от нашей свободы действий ради пустяковых торговых соображений».

Далее он писал:

«Я рассматриваю Мадагаскар как ключ к безопасности на Индийском океане. Он может сыграть такую же важную роль в этом районе, создав угрозу для нашей безопасности, какую сыграл Индокитай в руках Виши и японцев. Это может отразиться на всех наших коммуникациях с нашими различными военными фронтами и империей на Востоке».

Я смог успокоить его, сообщив ему о телеграммах, которыми обменялся с президентом.

Генерал де Голль еще 16 декабря 1941 года, после вступления Японии в войну, настаивал на том, чтобы свободные французы осуществили операцию на Мадагаскаре. 19 февраля 1942 года он опять написал мне, настаивая на принятии решения, а также представил нашим начальникам штабов план экспедиционной высадки свободных французов при поддержке английских воздушных и военно-морских сил.

В конце концов угроза, которая создавалась в Бенгальском заливе, и опасность, возникшая для Цейлона, убедили нас в необходимости обеспечить контроль над важной гаванью Диего-Суарес. Остальная часть этого колоссального острова не имела такого стратегического значения, но если бы японцы смогли создать флотилию подводных лодок, базирующихся на Мадагаскаре, то это было бы катастрофой. Казалось, что подкрепления, которые направлялись в Индию вокруг мыса Доброй Надежды, могли бы по пути осуществить эту задачу без большой потери времени. Помня о Дакаре, мы не хотели усложнять операцию, проводя ее с участием свободных французов. Было решено высадить лишь английские экспедиционные войска.

22 апреля все экспедиционные силы были собраны в Дурбане. Теперь в их состав входили линкор «Рэмиллис», взятый из флота адмирала Сомервелла, авианосец «Илластриес», 2 крейсера, 11 эсминцев, а также минные тральщики, корветы, около 15 десантных судов и транспортов с армейскими частями. Кроме того, авианосец «Индомитебл» должен был присоединиться позже вместо погибшего «Хермеса».

Наступили напряженные дни. Пришлось произвести перегрузку многих судов, учитывая условия штурма, разработать все подробности плана, разослать приказы, провести тренировочные занятия с войсками после длительного морского перехода для того, чтобы они повторили свою конкретную и для большей части из них необычную задачу. Это была первая наша широкая операция десантных войск после операции в Дарданеллах 27 лет назад, а за это время произошла полная революция в методах проведения таких операций. Командующие и штабы обоих родов вооруженных сил, а также войска не имели опыта в ведении этого наиболее трудного типа операций.

Я особенно беспокоился о том, чтобы не углубляться слишком далеко в мадагаскарские джунгли после того, как главная военно-морская гавань будет захвачена. Ночью вошел в гавань и сумел высадить всех солдат и офицеров морской пехоты на набережной города. Затем эсминец удалился под сильным обстрелом. 50 человек пробрались в город. Вскоре они нашли и захватили помещение, которое оказалось военно-морским складом. Здесь они обнаружили много винтовок и пулеметов и около 50 английских военнопленных. Это была блестящая оперативно-тактическая диверсия. Тем временем 29-я бригада, которая теперь была усилена 17-й бригадой, добилась полного успеха. До рассвета 7 мая командование противника сдало Анцирану, и город и большая часть оборонительных сооружений оказались в наших руках. Оставалось овладеть фортами, прикрывавшими вход в гавань, но после краткого обстрела их утром «Рэмиллисом» они также капитулировали. К 11 часам утра бои прекратились, и в тот же день британский флот вошел в гавань. Наши общие потери армии составляли менее 400 человек.

28 апреля скоростной конвой со штурмовыми войсками вышел из Дурбана. Менее быстроходные суда с армейскими средствами транспорта и с запасами уже вышли раньше. 4 мая вся экспедиция оказалась в районе, откуда она могла нанести удар. Залив Диего-Суарес настолько глубоко врезается в северо-восточное побережье Мадагаскара, что почти отрезает северную оконечность острова от его остальной части. Проход контролируется защищенным портом Анцирана, который расположен напротив города. Было известно, что подход с восточного направления сильно охраняется, но на западе полуострова имеется несколько заливов, которые, несмотря на трудность доступа к ним, могут принять большие суда. Здесь не было сильной обороны.

Первые войска высадились 5 мая в 4 часа 30 минут утра без потерь и быстро подавили единственную батарею, которая могла вести огонь в направлении моря. Через полчаса самолеты военно-морской авиации совершили налет на аэродромы и суда в заливе Диего-Суарес. Чтобы замаскировать истинные намерения, крейсер «Хермайони» предпринял атаку с востока. Вишистские французы, хотя они и были полностью захвачены врасплох, оказали сопротивление. Однако ко второй половине дня вся 29-я бригада и почти все ее снаряжение были выгружены и началось продвижение вперед. Десантный отряд достиг восточной оконечности полуострова Андрака, и началась высадка 17-й бригады.

Головные отряды 29-й бригады, поддержанные двумя орудиями и дюжиной танков, преодолев сопротивление на двух позициях, созданных противником для задержки продвижения, остановились у главной позиции противника, на дороге в двух милях южнее Анцираны. Эта позиция была хорошо защищена и хорошо укреплена бетонными дотами. На рассвете 6 мая южно-каланширский 2-й полк проник на левый фланг противника и укрепился за его фронтом, где и действовал весь день.

50 солдат королевской морской пехоты с «Рэмиллиса» отправились на эсминце «Энтони», который под умелым управлением После захвата Диего-Суареса французскому генерал-губернатору было предоставлено время для того, чтобы он изменил свою провишистскую позицию. Порты западного побережья были необходимы для контроля над Мозамбикским проливом, где подводные лодки досаждали нашим главным восточным конвоям. Генерал-губернатор продолжал проявлять упрямство. Поэтому по приказу генерала Платта, который командовал в Восточной Африке, пришлось предпринять дальнейшие операции. 10 сентября английская 29-я пехотная бригада захватила Мажунгу, встретив лишь небольшое сопротивление. Затем высадилась восточноафриканская 22-я бригада, которая, обогнав 29-ю, направилась по дороге к Антананариву, столице и местопребыванию правительства.

Одновременно небольшие колонны южноафриканских войск продвигались на юг по дорогам, идущим вдоль побережья. 29-я бригада была снова посажена на суда и направлена вокруг острова к Таматаве на восточном побережье, который она взяла 18 сентября почти без сопротивления, а затем двинулась на Антананариву. Столица пала 23 сентября.

Население приветствовало наши войска, но генерал-губернатор и некоторые из его сотрудников отступили вместе со своими войсками на юг. Его преследовали, и 19 октября была проведена очень успешная операция, в результате которой было захвачено 750 пленных, причем мы сами не понесли никаких потерь. Это было концом. 5 ноября генерал-губернатор принял наши условия капитуляции. Управление островом было оставлено в руках французов. Но в результате этих операций и ценой потерь, немногим превышавших 100 человек, мы приобрели полный военный контроль над островом, имевшим весьма важное стратегическое значение для безопасности наших коммуникаций с Ближним и Дальним Востоком. По секретности, окружавшей его планирование, и по точности тактического выполнения мадагаскарский эпизод был образцом комбинированной десантной операции. Известие о нем пришло в такой момент, когда мы остро нуждались в успехе. По сути дела в течение многих месяцев этот эпизод был единственным примером хорошего и умелого руководства войной, который был известен британской общественности.

Глава четырнадцатая

Американские победы на море. Коралловое море и остров Мидуэй.

Теперь на Тихом океане происходили волнующие события, отражавшиеся на всем ходе войны. К концу марта первый этап японского военного плана увенчался настолько полным успехом, что это удивило даже его авторов. В руках японцев были Гонконг, Сиам, Малайя и почти весь огромный островной район, образующий Голландскую Ост-Индию. Японские войска глубоко вторглись в Бирму. На Филиппинах американцы еще сражались на Коррехидоре, но без надежды на прибытие помощи.

Ликование японцев достигло апогея. Гордость военными триумфами и доверие к своему руководству подкреплялись растущим убеждением в том, что у западных держав нет воли к борьбе не на жизнь, а на смерть. Императорские армии уже стояли на тех границах, которые в их довоенных планах так обдуманно намечались в качестве разумного предела для их продвижения. В этом огромном районе, обладающем неизмеримыми ресурсами и богатствами, они могли закрепить свои завоевания и развивать свою вновь приобретенную мощь. Их задолго до этого составленный план предписывал на данном этапе паузу, чтобы перевести дух, оказать сопротивление американской контратаке или организовать дальнейшее наступление. Но сейчас в опьянении победой японским руководителям казалось, что наступил ниспосланный небом час исполнения решений, начертанных судьбой. Они не должны показать себя недостойными этого часа. Такие мысли проистекали не только из естественных искушений, которым ослепительный успех подвергает смертных, они диктовались также серьезными военными соображениями. Вопрос о том, что разумнее – тщательно закрепить свои новые пространства или, наоборот, рванувшись вперед, обеспечить себе большую глубину обороны, – казался им стратегической проблемой, оба решения которой сулили им равные преимущества.

После размышлений в Токио был принят более честолюбивый курс. Было решено распространить свои завоевания дальше, чтобы включить в их число Западные Алеуты, острова Мидуэй, Самоа, Фиджи, Новую Каледонию и порт Морсби в южной части Новой Гвинеи. Эта экспансия угрожала бы Пёрл-Харбору, который по-прежнему оставался главной американской базой. Кроме того, если бы экспансия продолжалась, она угрожала бы перерезать прямую связь между Соединенными Штатами и Австралией. Она обеспечила бы Японии удобные базы, с которых можно было бы предпринимать дальнейшие атаки.

В разработке и выполнении своих планов японское верховное командование проявило величайшее искусство и смелость. Однако оно исходило из предпосылок, которые не давали правильной оценки мировых сил. Оно никогда не постигало огромной потенциальной мощи Соединенных Штатов. На этом этапе оно все еще думало, что гитлеровская Германия восторжествует в Европе. Его опьяняло стремление повести Азию к широчайшим завоеваниям и обеспечить себе славу. Таким образом, японцы были вовлечены в азартную игру, которая даже в случае выигрыша могла лишь продлить их преобладание, быть может, на год, а так как она была ими проиграна, то оно сократилось на такой же срок. Если говорить о фактических результатах, то можно сказать, что довольно сильное и прочное преимущество они сменили «а обширные, слабо связанные между собой владения, удержать которые было им не по силам; а будучи разбиты в этом внешнем поясе, они оказались бессильны организовать координированную оборону своей внутренней жизненно важной для них зоны.

Тем не менее в этот момент мировой борьбы никто не мог быть уверен, что Германия не сломит Россию или не загонит ее за Урал, а затем не сумеет повернуть и вторгнуться в Англию либо, избрав другое направление – через Кавказ и Персию, не сомкнется с японскими авангардами в Индии. Чтобы выправить положение, Великому союзу нужна была решающая американская морская победа, которая принесла бы с собой преобладание на Тихом океане, даже если бы полное господство на нем и не было сразу же установлено. В этой победе нам не было отказано. Как уже указывалось, я всегда верил, что к маю американский флот при той помощи, которую мы смогли бы оказать ему со стороны Атлантики или на Атлантическом океане, сумеет вернуть себе господство на Тихом океане. Такие надежды основывались лишь на оценке данных о строительстве в США и Великобритании новых кораблей – линкоров, авианосцев и других судов, которое к тому моменту достигало полного размаха. Теперь мы можем описать, по необходимости в сжатой форме, блестящее и изумительное морское сражение, которое, бесспорно, доказало этот великий факт.

В конце апреля 1942 года японское верховное командование приступило к осуществлению своей новой политики экспансии. Эта политика предусматривала захват порта Морсби, а также Тулаги в южной части Соломоновых островов, напротив крупного острова Гуадалканал. Оккупация порта Морсби завершила бы первый этап установления ими господства на Новой Гвинее и обеспечила бы дополнительную безопасность их передовой морской базе в Рабауле, на Новой Британии. С Новой Гвинеи и с Соломоновых островов они могли начать охват Австралии.

Американская разведка скоро узнала о сосредоточении японских сил в этих водах. Было установлено, что силы концентрируются в Рабауле, куда их перебрасывали с главной морской базы японцев на Труке (Каролинские острова), и что наступление на юг явно неизбежно. Было даже возможно предсказать, что операции начнутся 3 мая. Американские авианосцы в то время были разбросаны на большом пространстве, выполняя различные задания. В число последних входила организация смелого и блестящего воздушного налета генерала Дулиттла на Токио 18 апреля. Это событие, случившееся в критический момент, по существу явилось одним из факторов, определивших новую японскую политику.

Отдавая себе отчет в угрозе на юге, адмирал Нимиц немедленно начал сосредоточивать как можно более крупные силы в Коралловом море. Контр-адмирал Флетчер уже находился там с авианосцем «Йорктаун» и тремя тяжелыми крейсерами. 1 мая к нему присоединился авианосец «Лексингтон» и еще два крейсера из Пёрл-Харбора под командой контр-адмирала Фитча, а три дня спустя к нему подошла эскадра под командованием английского контр-адмирала Крейса, в состав которой входили австралийские крейсера «Австралия» и «Хобарт» и американский крейсер «Чикаго».

3 мая, принимая топливо в море, примерно в 400 милях южнее Гуадалканала, адмирал Флетчер узнал, что противник высадился на Тулаги, по-видимому имея своей непосредственной целью создание там базы морской авиации, с которой можно было бы наблюдать за восточными подступами к Коралловому морю. На следующий день рано утром самолеты с «Йорктауна» крупными силами нанесли удар по Тулаги. Однако неприятельские силы прикрытия были отведены, и у острова оставалось лишь несколько эсминцев и мелких судов. Поэтому результаты налета оказались разочаровывающими.

Следующие два дня прошли без сколько-нибудь важных инцидентов. Ударные силы японцев в составе авианосцев «Дзюикаку» и «Сиокаку», поддерживаемые двумя тяжелыми крейсерами, шли на юг со стороны Трука восточнее Соломоновых островов, далеко за пределами радиуса действия разведывательных самолетов, и вошли в Коралловое море с востока вечером 5 мая. 6 мая они быстро приближались к Флетчеру, и вечером был такой момент, когда они находились от него на расстоянии всего 70 миль, но ни та, ни другая сторона не знала о том, что они так близко друг от друга. В течение ночи отряды разошлись, а утром 7 мая Флетчер начал поиски на широком пространстве и в 8 часов 15 минут утра был вознагражден донесением об обнаружении севернее Луизиады двух авианосцев и четырех крейсеров.

Обе стороны, зная, как близко они находятся друг к другу, собирались предпринять ночную атаку силами надводных кораблей. Но обе они сочли эту идею слишком рискованной. В течение ночи они снова разошлись, а утром 8 мая погода стала благоприятствовать другой стороне. Теперь японцы были укрыты за низкой облачностью, тогда как корабли Флетчера были озарены сверкающим солнечным светом. Снова началась игра в прятки. В 8 часов 38 минут утра самолет-разведчик с «Лексингтона» обнаружил, наконец, противника, и примерно в то же время перехваченная радиограмма ясно показала, что противник также заметил американские авианосцы. Развернутое сражение между равными и пропорционально составленными силами должно было начаться с минуты на минуту.

Незадолго до 9 часов утра в воздух поднялся американский ударный отряд в составе 82 самолетов, а к 9 часам 25 минутам все они уже были на пути к цели. Примерно в это же время противник собрался нанести аналогичный удар силами 69 самолетов. Американская атака состоялась около 11 часов утра, японская – примерно 20 минутами позже. К 11 часам 40 минутам все было кончено. Американские самолеты встретили трудности из-за низкой облачности в районе цели. Когда они обнаружили ее, один из неприятельских авианосцев направился искать прикрытие в дождевом шквале, и вся тяжесть атаки обрушилась на авианосец «Сиокаку». Три бомбы попали в цель, корабль был охвачен пожаром. Однако причиненный ему ущерб был преувеличен. На данное время корабль был выведен из строя, однако он сумел добраться до базы для ремонта. «Дзюикаку» не понес никакого ущерба.

Тем временем японцы в условиях ясной погоды атаковали «Йорктаун» и «Лексингтон». Благодаря очень умелому маневрированию «Йорктаун» сумел уклониться почти от всех атак, но пострадал от большого количества близких разрывов. Одна бомба, попавшая в корабль, причинила ему тяжелые потери и вызвала пожар. С огнем вскоре справились, и боеспособность корабля была восстановлена. Менее удобному для маневрирования «Лексингтону» повезло меньше: в него попали две торпеды и две или три бомбы. К концу налета он был охвачен сильнейшим пожаром и имел крен на левый борт; три его котельных помещения были затоплены. Благодаря доблестным усилиям команда с пожарами справилась, крен был ликвидирован, и вскоре корабль снова делал 25 узлов.

Потери самолетов с обеих сторон в этой ожесточенной схватке – первом в истории сражении между авианосцами – были установлены после войны; американцы потеряли 33 самолета, японцы – 43.

Если бы события в Коралловом море на этом закончились, то общий итог был бы явно в пользу американцев. Но теперь на них обрушилась катастрофа. Через час по окончании боя «Лексингтон» был потрясен сильным внутренним взрывом. Внизу возник пожар; огонь распространился по всему кораблю, и справиться с ним стало невозможно. Все усилия спасти корабль оказались бесполезными, и в тот же вечер он во избежание людских потерь был покинут командой и потоплен американской торпедой. Затем и американцы, и японцы ушли из Кораллового моря. Эти дни ознаменовали предел японского наступления на море в направлении Австралии.

Для американцев сохранение их авианосцев было первоочередной необходимостью. Адмирал Нимиц отдавал себе полный отчет в том, что на севере намечаются более важные события, которые потребуют использования всех сил, имевшихся в его распоряжении. На тот момент он удовлетворился тем, что помешал приходу японцев в Коралловое море и немедленно отозвал в Пёрл-Харбор все свои авианосцы, включая «Энтерпрайз» и «Хорнет», которые в то время спешно шли на соединение с Флетчером.

Это столкновение имело последствия, выходившие за рамки его тактического значения. Стратегически это было желанной американской победой, первой победой над Японией. До этого ничего похожего не случалось. Это было первое морское сражение, в котором надводные корабли не обменялись ни одним выстрелом. Оно также означало, что возможности и случайности войны значительно возросли. Известие о победе облетело весь мир, укрепив веру, вызвав огромное облегчение и бодрость в Австралии и Новой Зеландии, а также в Соединенных Штатах. Тактические уроки, приобретенные в этой битве тяжелой ценой, были вскоре использованы с выдающимся успехом в сражении у острова Мидуэй, первые этапы которого должны были вот-вот начаться.

Продвижение в Коралловое море было только начальной стадией новой японской политики экспансии. Даже в то время, когда оно осуществлялось, японский адмиралиссимус Ямамото готовился бросить вызов американскому могуществу в центральном бассейне Тихого океана, захватив остров Мидуэй с его аэродромом, откуда можно было бы угрожать самому Пёрл-Харбору, расположенному в тысяче миль на восток, а быть может, даже господствовать над ним. В то же время диверсионный отряд должен был захватить опорные пункты в западной части Алеутских островов. Благодаря тщательному планированию своих операций Ямамото надеялся сначала оттянуть американский флот на север для отражения угрозы Алеутам, что предоставило бы ему свободу действий для того, чтобы бросить свои основные силы против острова Мидуэй. Ямамото надеялся, что к тому времени, когда американцы сумеют вмешаться крупными силами в операцию у Мидуэя, он уже овладеет островом и подготовится отразить контратаку превосходящими силами. Мидуэй – этот аванпост Пёрл-Харбора – имел такое важное значение для Соединенных Штатов, что подобного рода действия должны были неминуемо повлечь за собой крупное столкновение. Ямамото был уверен, что он сможет навязать противнику решающее сражение на своих собственных условиях и что благодаря большому превосходству, в особенности в быстроходных линкорах, он имеет великолепный шанс уничтожить противника. Таков был в общих чертах план, который Ямамото предложил своему подчиненному адмиралу Нагумо. Все зависело, однако, от того, попадет ли адмирал Нимиц в эту ловушку, а в равной степени от того, не подготовит ли он со своей стороны какого-нибудь сюрприза.

Но американский командующий был бдителен и энергичен. Разведка принесла полную информацию, включая дату, когда должен был быть нанесен ожидаемый удар. Адмирал Нимиц не мог быть вполне уверен в том, что план в отношении Мидуэя не является дымовой завесой, маскирующей главный удар против цепи Алеутских островов, могущий явиться предвестником продвижения к Американскому континенту, однако он считал, что Мидуэй – несравнимо более вероятное и опасное место, и не колеблясь развернул свои силы в этом направлении. Адмирала главным образом беспокоила малочисленность его авианосцев, которые в лучшем случае уступали по силе четырем обстрелянным авианосцам Нагумо. К предстоящей битве можно было подготовить только «Энтерпрайз» и «Хорнет», спешившие вернуться из южной части Тихого океана, а также «Йорктаун», если бы его удалось отремонтировать вовремя. У адмирала Нимица не было ни одного линкора ближе, чем в Сан-Франциско, и эти линкоры обладали слишком медленным ходом для того, чтобы действовать вместе с авианосцами. У Ямамото было И линкоров, причем 3 из них принадлежали к числу самых сильных и быстроходных кораблей в мире. Соотношение сил было весьма неблагоприятное для американцев, но теперь Нимиц мог рассчитывать на мощную поддержку авиации, базирующейся на остров Мидуэй.

В последнюю неделю мая основные силы японского флота начали выходить со своих баз. Первым вышел отряд, которому было дано задание нанести отвлекающий удар по Алеутам; он должен был атаковать 3 июня Датч-Харбор и оттянуть в этом направлении американский флот. Затем десантные войска должны были захватить острова Атту, Кыска и Адак, расположенные западнее. Нагумо со своим отрядом из четырех авианосцев должен был нанести на следующий день удар по Мидуэю, а 5 июня должны были прибыть десантные войска и захватить этот остров. Серьезного сопротивления не ожидалось. Тем временем Ямамото со своим линейным флотом должен был оставаться много западнее, вне радиуса действия воздушной разведки, готовый нанести удар, когда начнется ожидаемая контратака американцев.

Прошли четыре дня напряженного ожидания. В 9 часов утра 3 июня «каталина», производившая разведку на расстоянии более 700 миль западнее Мидуэя, обнаружила отряд в составе 11 неприятельских кораблей. Последовавшие за этим бомбардировки и торпедные атаки оказались безуспешными, если не считать того, что одна торпеда попала в танкер. Но битва началась, и всякая неуверенность по поводу намерений врага рассеялась. Адмирал Флетчер, исходя из полученных им данных разведки, имел веские основания предполагать, что неприятельские авианосцы подойдут к Мидуэю с северо-запада, и он не позволил сбить себя с толку сообщением, полученным при обнаружении первых кораблей, которые, как он правильно рассудил, представляли только отряд транспортов. Он направил свои авианосцы к выбранной им позиции примерно в 200 милях севернее Мидуэя, чтобы они пришли туда на рассвете 4 июня, готовые ударить во фланг Нагумо при его появлении.

Настало 4 июня – светлое и ясное. В 5 часов 34 минуты утра патруль с Мидуэя наконец передал по радио долгожданное донесение о приближении японских авианосцев. Затем донесения так и посыпались. Наблюдение установило множество самолетов, направлявшихся к Мидуэю, и линкоры, поддерживающие авианосцы. В 6 часов 30 минут утра началась атака японцев, ожесточенная и сильная. Она встретила неистовое сопротивление, и, вероятно, одна треть нападающих не вернулась из боя. Американцам был нанесен большой ущерб, но аэродром на Мидуэе не был выведен из строя.

Настало время предпринять контратаку, нанести удар по кораблям Нагумо. Подавляющее превосходство японцев в истребительной авиации послужило причиной тяжелых потерь американцев, и результаты этого смелого удара, на который возлагались большие надежды, оказались разочаровывающими.

Однако впечатление от их натиска, казалось, омрачило ясность суждения японского командующего, которого его летчики убеждали, что понадобится второй удар по Мидуэю. Он удержал на борту достаточно самолетов для того, чтобы встретить американские авианосцы, которые могли появиться, но он не ждал, что они появятся, а его разведка производилась недостаточными силами и вначале была безрезультатной. Теперь он решил подготовить самолеты для нового удара по Мидуэю. Во всяком случае, ему было необходимо очистить свои взлетные палубы, чтобы принять самолеты, возвращавшиеся после первой атаки. Это решение оказалось для него роковым. И хотя позднее Нагумо узнал о появлении к востоку от него американского отряда, в состав которого входил один авианосец, было уже слишком поздно. Ему было суждено принять весь удар американской атаки в то время, как его взлетные палубы были загромождены бесполезными бомбардировщиками, которые заправлялись горючим и загружались боеприпасами.

Адмиралы Флетчер и Спрюэнс благодаря проявленному ими до этого хладнокровию оказались в хорошем положении для того, чтобы вмешаться в этот критический момент. Они перехватили информацию, шедшую потоком Рано утром, и в 7 часов утра «Энтерпрайз» и «Хорнет» организовали удар силами всех самолетов, которыми они располагали, за исключением необходимых для собственной обороны. Авианосец «Йорктаун», самолеты которого вели утреннюю разведку, задержался, пока они не вернулись, но его ударный отряд был уже в воздухе вскоре после 9 часов утра – к тому времени, когда первые волны самолетов с двух других авианосцев приближались к своей добыче. Противника скрывала облачность, и пикирующие бомбардировщики сначала не нашли цели. Отряд самолетов с «Хорнета», не имея представления о том, что противник отошел, так и не нашел его и не смог принять участия в битве. Из-за такой неудачи первые атаки были предприняты только торпедоносцами со всех трех авианосцев, и, хотя эти атаки производились с предельно высоким мужеством, они были безуспешны вследствие сопротивления, оказанного превосходящими силами. Из 41 торпедоносца, принимавшего участие в атаке, вернулось только 6. Их преданность была вознаграждена.

В то время когда все взоры японцев и все имевшиеся у них истребители были прикованы к торпедоносцам, на месте боя появились 37 пикирующих бомбардировщиков с «Энтерпрайза» и «Йорктауна». Не встретив почти никакого сопротивления, они сбросили бомбы на флагманский корабль Нагумо «Акаги» и корабль того же класса «Кага»; примерно в то же время волна в составе 17 бомбардировщиков с «Йорктауна» нанесла удар по «Сориу». Через несколько минут палубы этих кораблей превратились в настоящее поле битвы с разбросанными на нем пылающими и взрывающимися самолетами. В трюмах возникли огромные пожары, и вскоре стало ясно, что все три корабля обречены. Адмиралу Нагумо осталось только перенести свой флаг на крейсер и наблюдать, как горят три четверти его замечательного отряда кораблей.

Было уже за полдень, когда американцы собрали свои самолеты. Они потеряли свыше 60 самолетов, но награда была велика. Из неприятельских авианосцев уцелел только «Хириу», и он немедленно решил нанести удар в честь знамени Восходящего Солнца. В то время как американские летчики, вернувшиеся на «Йорктаун», делились впечатлениями, пришло известие о приближении неприятельских самолетов. Неприятельский отряд в составе, как сообщалось, примерно 40 самолетов энергично осуществил свою атаку, и «Йорктаун», помимо того что он сильно был покалечен истребителями и пушечным огнем, был поражен также тремя бомбами. Несмотря на тяжелые повреждения, он, однако, сумел справиться с пожарами и продолжал оставаться в строю до тех пор, пока еще через два часа «Хириу» не нанес новый удар, на этот раз в форме торпедной атаки. Эта последняя и оказалась для «Йорктауна» в конечном счете роковой. Хотя корабль оставался на плаву в течение двух дней, он был потоплен затем японской подводной лодкой.

Однако «Йорктаун» был отомщен еще в то время, когда он не потерял плавучести. В 2 часа 45 минут пополудни «Хириу» был обнаружен, и в течение часа к нему было направлено 24 пикирующих бомбардировщика с «Энтерпрайза». В 5 часов пополудни они нанесли свой удар, и через несколько минут «Хириу» также представлял собой пылающую развалину, хотя затонул он только на следующее утро. Таким образом, последний из четырех авианосцев Нагумо был уничтожен, и вместе с ними погибли все их превосходно обученные экипажи самолетов. Они так и не были заменены. Так закончилась битва 4 июня, которую справедливо считают поворотным пунктом в войне на Тихом океане.

Победоносным американским командующим пришлось встретиться с другими опасностями. Японский адмиралиссимус со своим грозным линейным флотом еще мог атаковать Мидуэй. Американские воздушные силы были чрезвычайно истощены, и у американцев не было тяжелых кораблей, способных с шансами на успех вступить в бой с Ямамото, если бы тот решил продолжать наступление.

Однако ночью японский командующий внезапно изменил решение и в 2 часа 55 минут утра 5 июня отдал приказ об общем отступлении. Причины, побудившие его к этому, отнюдь не ясны, но, очевидно, неожиданное и сокрушительное истребление его драгоценных авианосцев сильно на него подействовало. Ему было суждено пережить еще одну катастрофу. Два из его тяжелых крейсеров, шедших бомбардировать Мидуэй, столкнулись, уклоняясь от атаки американской подводной лодки. Оба они получили тяжелые повреждения и отстали, когда началось общее отступление. 6 июня эти калеки были атакованы летчиками отряда Спрюэнса, которые потопили один из них.

Захватив малые острова Атту и Кыска в западной части Алеутского архипелага, японцы ушли так же тихо, как и пришли.

Размышления о японском руководстве того периода приводят к поучительным выводам. Дважды в течение одного месяца их военно-морские и военно-воздушные силы были развернуты в бою с энергией, искусством и решимостью. Каждый раз, когда входящей в состав их сил авиации приходилось плохо, они отказывались от намеченной цели, хотя в каждом таком случае эта цель была для них в пределах досягаемости. Руководившие операциями у Мидуэя адмиралы Ямамото, Нагумо и Кондо были теми самыми людьми, которые планировали и осуществляли смелые и колоссальные операции, уничтожившие в течение четырех месяцев союзные флоты на Дальнем Востоке и изгнавшие британский восточный флот из Индийского океана. Ямамото отступил от Мидуэя потому, как показал весь ход войны, что флот, не имеющий прикрытия с воздуха и находящийся в нескольких тысячах миль от своей базы, не может рисковать остаться в пределах радиуса действия отряда, сопровождаемого авианосцами, авиация которых в значительной мере уцелела. Он приказал отряду транспортов отойти, потому что было бы равносильно самоубийству штурмовать без поддержки с воздуха остров, обороняемый авиацией, притом остров настолько небольшой, что всякая внезапность была невозможной.

Как полагают, негибкость японского планирования и тенденция к отказу от намеченной цели в тех случаях, когда выполнение плана шло не по расписанию, были в значительной мере результатом громоздкости и неточности их языка, что чрезвычайно затрудняло импровизацию при помощи передаваемых по радио указаний.

Ясен еще один урок. Системе американской разведки удалось пробраться к наиболее тщательно охраняемым секретам противника задолго до самих событий. Таким образом, адмирал Нимиц, будучи слабее, все же сумел дважды сконцентрировать все свои силы так, чтобы иметь их в достаточном количестве в надлежащее время и в надлежащем месте. Это сыграло решающую роль во время боев. Это доказывает, какое важное значение имеет секретность и к каким последствиям в войне приводит утечка информации. Эта памятная американская победа имела важнейшее значение не только для Соединенных Штатов, но и для всего дела союзников. Ее моральное влияние было огромным и мгновенным. Одним ударом Япония лишилась господствующего положения на Тихом океане. Навсегда было покончено с бившим в глаза превосходством противника, которое в течение шести месяцев срывало наши объединенные усилия на всем Дальнем Востоке. С этого момента все наши мысли с трезвой уверенностью обратились к наступлению. Мы уже не думали о том, где враг может нанести свой следующий удар; мы думали о том, как нам лучше нанести ему свой удар, чтобы вернуть огромные территории, захваченные им в опрометчивом стремительном наступлении. Путь предстоял длинный и трудный, и, чтобы добиться победы на востоке, все еще требовались огромные приготовления, однако исход уже не вызывал никаких сомнений; точно так же требования войны на Тихом океане уже не должны были слишком сильно отражаться на великом усилии, которое Соединенные Штаты готовились предпринять в Европе.

Глава пятнадцатая

Арктические конвои

1942 год

Когда Советская Россия была атакована Гитлером, единственным способом, каким мы и американцы могли помочь ей, были поставки вооружения и материалов. Они поставлялись в больших масштабах из американской и английской продукции и из американских военных материалов, уже переданных Англии. Следовательно, оснащение наших изголодавшихся по оружию армий сильно страдало, и всякая эффективная подготовка к отражению нападения Японии оказалась фактически невозможной. Англо-американская миссия Бивербрука – Гарримана, посетившая Москву в октябре 1941 года, договорилась о многочисленных поставках в Россию, и предложения этой миссии были в значительной мере одобрены их правительствами.

Прямым путем, которым эти поставки можно было доставлять русским армиям, было море в обход мыса Нордкап и через арктические воды в Мурманск, а позднее – в Архангельск. В соответствии с соглашением Советское правительство несло ответственность за погрузку поставок на свои собственные суда в английских или американских портах и доставку их в Россию. Однако они не имели достаточно судов для того огромного количества материалов, которые мы были готовы посылать, и английские и американские суда вскоре составляли три четверти всего тоннажа, участвовавшего в этом деле. Первые четыре-пять месяцев все шло хорошо, было потеряно лишь одно судно, и только в марте 1942 года германские самолеты, базировавшиеся на Северную Норвегию, и германские подводные лодки начали серьезно мешать конвоям.

Мы уже знали, что Гитлер дал указание германскому флоту сосредоточить зимой свои силы в Норвегии не только для того, чтобы помешать английскому десанту, но и с целью воспрепятствовать потоку материалов и боеприпасов в Россию. Он также освободил часть своих подводных лодок от действий против судоходства в Атлантике, чтобы иметь возможность охранять Норвегию. Как я уже указывал, эти решения Гитлера были ошибочными. Мы и наши американские союзники были очень рады, что к напряжению подводной войны в самый ее смертоносный период не прибавился такой фактор, как дальние рейды быстроходных германских военных кораблей. Тем не менее по мере того как развертывались действия против наших арктических конвоев, на английское военно-морское министерство ложилось все более тяжелое бремя.

В январе «Тирпиц» был переброшен в Тронхейм. Там несколько позднее к нему присоединился «Шеер», а в марте – крейсер «Гиппер». К этому отряду надводных кораблей должны были в дальнейшем присоединиться линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» из Бреста и «Принц Евгений», ускользнувший вместе с ними. Но и «Шарнхорст» и «Гнейзенау» подорвались на наших минах и на много месяцев вышли из строя. Пока они ремонтировались, их подвергали ожесточенным налетам с воздуха. Ночью 27 февраля в «Гнейзенау», стоявший в доке в Киле, попала бомба, и, хотя мы в то время не знали об этом, «Гнейзенау» получил такие серьезные повреждения, что никогда уже больше не принимал участия в войне на море. Оставался «Принц Евгений», который одновременно с «Шеером» был послан на соединение с «Тирпицем».

«Принц Евгений» был торпедирован английской подводной лодкой «Трайдент», но сумел добраться до Тронхейма. После временного исправления повреждений он сумел вернуться в Германию, где и оставался, не принимая участия в операциях, до октября. Хотя отряд кораблей, стоявший в Тронхейме, имел только половину тех сил, которые надеялся собрать там Гитлер, однако он приковал к себе наше внимание.

1 марта конвой «PQ-12» вышел из Исландии, и «Тирпицу» было приказано атаковать его. Английская подводная лодка обнаружила «Тирпиц» и послала об этом донесение. Адмирал Тови, который прикрывал конвой, имея под своим командованием линкор «Кинг Джордж V» и авианосец «Викториес», сразу изменил курс с целью перехватить его и атаковать. Германская воздушная разведка не сумела найти конвой, и «Тирпиц» повернул обратно, прежде чем адмирал Тови смог перерезать ему путь к базе. 9 марта самолеты с авианосца «Викториес» обнаружили «Тирпиц», и в воздух немедленно был поднят ударный отряд торпедоносцев. Однако «Тирпицу» удалось уклониться от всех торпед и укрыться в Вест-фиорде. Таким образом, конвою «PQ-12» удалось благополучно добраться до места назначения. Апрельский конвой «PQ-13» подвергся ожесточенным атакам со стороны германских самолетов и эсминцев и потерял 5 судов из 19. Был потоплен германский эсминец, но наш крейсер «Тринидад» был торпедирован и впоследствии затонул. Прибытие в апреле в Скапа-Флоу американского оперативного отряда в составе нового линкора «Вашингтон», авианосца «Уосп», 2 тяжелых крейсеров и 6 эсминцев означало весьма желанное добавление к нашим силам и сделало возможной оккупацию Мадагаскара. Но трудности и опасности, связанные с сопровождением конвоев, росли. В апреле и мае в Северную Россию отплыли еще три конвоя. Первый наткнулся на тяжелый паковый лед севернее Исландии, и 14 судам из 23 пришлось вернуться. Одно из судов, продолжавших путь, было потоплено, и только 8 добрались до места назначения. Второй и третий конвои подвергались все усиливающимся атакам и потеряли в общей сложности 10 судов. Однако 50 судам удалось благополучно добраться до места, но в ходе этого процесса мы потеряли в результате действий подводных лодок крейсер «Эдинбург».

К концу марта 1942 года поставки американских и английских материалов уже намного превосходили возможности в смысле морского транспорта, который мы могли выделить. Поэтому возникали большие скопления и судов и материалов, а из Вашингтона и из Москвы шли неотложные требования, чтобы мы предприняли новые усилия.

Президент Рузвельт – премьер-министру

27 апреля 1942 года

«По поводу поставок в Россию. Я боюсь не только политических последствий в России, но еще больше того, что наши поставки не дойдут до них быстро. Мы приложили такие колоссальные усилия, чтобы наладить отправку наших материалов, что задержка их иначе, как по самым уважительным причинам, представляется мне серьезной ошибкой...

Мне кажется, что если бы до Сталина в данный момент дошло, что наши поставки по каким-либо причинам приостанавливаются, это имело бы самый печальный эффект».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

2 мая 1942 года

«Трудность эскортирования судов, направляющихся в Россию, состоит в том, что необходимо иметь по меньшей мере столько же надводных кораблей высокой боеспособности, сколько противолодочных судов. Мы предприняли отчаянные атаки на «Тирпиц» в Тронхейме, но, увы, хотя и были вблизи цели, не причинили ему никакого ущерба».

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

3 мая 1942 года

«Нам сейчас необходимо согласиться с Вашими взглядами в вопросе о конвоях в Россию, но я по-прежнему надеюсь, что Вы сможете сохранить численность судов в каждом конвое на уровне 35. Предполагаю настаивать перед русскими, чтобы они сократили свои требования до абсолютно необходимого, на том основании, что подготовка к «Болеро»[50] потребует всех возможных военных материалов и судов».

Премьер Сталин – премьер-министру

6 мая 1942 года

«У меня просьба к Вам. В настоящее время скопилось в Исландии и на подходе из Америки в Исландию до 90 пароходов с важными военными грузами для СССР. Мне стало известно, что отправка этих пароходов задерживается на длительный срок по причине трудностей организации конвоя английскими морскими силами.

Я отдаю себе отчет в действительных трудностях этого дела и знаю о жертвах, которые понесла в этом деле Англия...»

Премьер-министр – премьеру Сталину

11 мая 1942 года

«Я получил Вашу телеграмму от 6 мая и благодарю Вас за Ваше послание и приветствие. Мы решили пробить путь к Вам с максимальным количеством военных материалов. Вследствие наличия «Тирпица» и других вражеских надводных кораблей в Тронхейме проход каждого конвоя стал серьезной морской операцией. Мы будем продолжать делать все, что в наших силах.

Несомненно, Ваши морские советники уже указали Вам на опасности, которым подвергаются конвои от нападения вражеских надводных сил, подводных лодок и с воздуха с различных находящихся во вражеских руках баз, расположенных вдоль всего пути следования конвоя.

Из-за неблагоприятных условий погоды масштабы нападений, которые немцы пока в состоянии осуществлять, значительно меньше, чем те, которых мы можем с достаточным основанием ожидать в будущем.

Мы бросаем все наши пригодные ресурсы для разрешения этой проблемы, ослабив с риском для себя наши эскорты конвоев в Атлантике для этой цели, и как Вам, несомненно, известно, мы потерпели тяжелые морские потери при проведении этих операций.

Я уверен, что Вы не будете возражать против моей полной откровенности и против того, что я обратил особое внимание на необходимость увеличения помощи, оказываемой военно-морскими и военно-воздушными силами СССР в обеспечении безопасного прохода конвоев.

Для получения Вами значительной части материалов, которые грузятся на пароходы в Соединенном Королевстве и в США, важно, чтобы военно-морские и военно-воздушные силы СССР ясно понимали, что они должны быть в значительной мере ответственными за конвои, будь то прибывающие или возвращающиеся, в районе к востоку от меридиана 28° восточной долготы в водах, которые находятся за пределами видимости мурманского побережья.

От вооруженных сил СССР требуются следующие виды дальнейшей помощи:

a) усиленная и более решительная помощь со стороны надводных сил СССР;

b) предоставление бомбардировщиков с радиусом действия, достаточным для того, чтобы подвергать сильным бомбардировкам во время прохождения конвоев в зонах Нордкапа аэродромы, используемые немцами;

c) выделение истребителей дальнего действия для прикрытия конвоев в той части пути, когда они приближаются к Вашим берегам;

d) авиационные и судовые патрули против подводных лодок.

Когда я завтра вечером (в воскресенье) буду выступать по радио, я намерен сделать заявление, предупреждающее немцев о том, что, если они начнут химическую войну против русских армий, мы, конечно, сразу же отплатим Германии тем же».

Премьер Сталин – премьер-министру

12 мая 1942 года

«Я получил Ваше послание 11 мая и приношу Вам благодарность за обещание принять меры по максимальной доставке военных материалов в СССР. Мы вполне понимаем, какие серьезные трудности приходится преодолевать Великобритании и какие тяжелые морские потери Вам приходится нести, осуществляя эту большую задачу.

Что касается Вашего предложения относительно принятия более крупных мер со стороны воздушных и морских сил СССР для охраны транспортов на указанном Вами участке, то можете не сомневаться, что все возможное с нашей стороны будет незамедлительно предпринято. При этом, однако, надо учесть, что наши морские силы, как Вам известно, весьма ограничены, а воздушные силы в своем громадном большинстве поглощены работой на фронте.

Примите мой искренний привет».

Премьер-министр – премьеру Сталину

24 мая 1942 года

«Приезд г-на Молотова в Лондон доставил нам большое удовольствие, и мы имели с ним плодотворные беседы как по военным, так и по политическим вопросам. Мы дали ему полный и точный отчет о наших планах и ресурсах. Что касается договора, то г-н Молотов объяснит Вам затруднения, которые вызываются главным образом тем, что мы не можем нарушить наших обязательств, данных ранее Польше, и должны принимать во внимание общественное мнение нашей собственной страны и Соединенных Штатов.

Я уверен, что если бы г-н Молотов мог вернуться из Америки через Англию, то это было бы крайне полезно для общего дела. Мы тогда смогли бы продолжить наши переговоры, которые, как я надеюсь, поведут к развитию тесного военного сотрудничества между нашими тремя странами. К тому же я смогу тогда снабдить его самыми последними сведениями о наших военных планах.

Я надеюсь, наконец, что мы тогда смогли бы также продвинуть еще дальше политические переговоры. По всем этим соображениям я весьма надеюсь, что Вы согласитесь на то, чтобы г-н Молотов вновь посетил нас на обратном пути домой».

Премьер Сталин – премьер-министру

24 мая 1942 года

«Ваше последнее послание получил 24 мая. Вячеслав Молотов, как и я, считаем, что было бы целесообразно на обратном пути из США остановиться в Лондоне для завершения переговоров с представителями Великобританского Правительства по интересующим наши страны вопросам».

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

17 мая 1942 года

«Не только премьер Сталин, но и президент Рузвельт будут очень сильно возражать против нашего отказа проводить сейчас конвои. Русские ведут тяжелые бои и будут рассчитывать, что мы пойдем на риск и уплатим цену, связанную с нашим вкладом. Образуются скопления американских судов. Я лично считаю, хотя и с большой тревогой, что конвой должен отплыть 18-го. Операция будет оправдана, если половина доберется до места. Если мы не предпримем эту попытку, это ослабит наше влияние на обоих наших главных союзников. Всегда существуют неизвестные факторы погоды и удачи, которые, возможно, помогут нам. Я разделяю Ваши опасения, но считаю, что мы должны выполнить свой долг».

Кульминационным моментом наших усилий был мучительный эпизод, связанный с судьбой конвоя «PQ-17». Этот конвой в составе 34 торговых судов отплыл 27 июня из Исландии в Архангельск. Его эскортировали 6 эсминцев, 2 корабля ПВО, 2 подводные лодки и 11 мелких кораблей. Силы непосредственной поддержки состояли из 2 английских и 2 американских крейсеров с 3 эсминцами под командованием контр-адмирала Гамильтона. 9 английских и 2 русские подводные лодки были сосредоточены вдоль северного побережья Норвегии, чтобы атаковать, если окажется возможным, «Тирпиц» и германские крейсера или хотя бы для того, чтобы предупредить об их приближении. Наконец, дальше на запад крейсировали наши основные силы прикрытия под командованием главнокомандующего адмирала Тови – линкоры «Дьюк ов Йорк» и «Вашингтон», авианосец «Викториес», 3 крейсера и флотилия эсминцев.

Конвой был севернее острова Медвежий, когда паковый лед задержал его в 300 милях от германских авиабаз. Английское военно-морское министерство в своей инструкции указывало адмиралу Гамильтону, что его крейсера не должны идти восточнее острова Медвежий, «если только конвою не будут угрожать надводные силы, с которыми он мог бы сразиться». Это ясно означало, что ему не следовало драться с «Тирпицем». Тем временем главнокомандующий оставался с тяжелыми кораблями в районе примерно в 150 милях к северо-западу от острова Медвежий, готовый атаковать «Тирпиц», если он появится, в первую очередь самолетами с авианосца «Викториес». Конвой был обнаружен противником 1 июля, после чего за ним следили с воздуха, совершая на него частые налеты. Утром 4 июля было потоплено первое судно; еще 3 судна были торпедированы самолетами вечером того же дня. К этому времени конвой уже находился в 150 милях за островом Медвежий. Контр-адмирал Гамильтон использовал предоставленное ему право остаться по своему усмотрению с конвоем. Было известно, что днем 3-го «Тирпиц» вышел из Тронхейма, но точных сведений о его передвижении или о передвижениях других германских тяжелых кораблей не было.

Принятое, таким образом, решение не оставляло адмиралу, командовавшему крейсерами, никакого выбора. Полученная им инструкция была определенной и безапелляционной, и, несмотря на все горе, с каким он покидал порученные его попечению злополучные суда, он ничего не мог поделать, чтобы помочь им. И наш флот был не в состоянии вовремя подоспеть к месту действия. К несчастью, эсминцы, входившие в состав эскорта, также отошли, и хотя в то время, учитывая обстоятельства, это решение было признано правильным, тем не менее в дальнейшем их присутствие помогло бы собрать рассредоточившиеся суда в небольшие группы и обеспечило бы им какую-то защиту от нападений с воздуха и со стороны подводных лодок на протяжении остального отрезка этого долгого и опасного пути.

Адмирал Паунд, вероятно, не послал бы такого настойчивого приказа, если бы речь шла только о наших собственных, английских, военных кораблях. Но мысль о том, что наша первая совместная крупная англо-американская операция, осуществляемая под английским командованием, привела бы к уничтожению двух американских крейсеров так же, как и наших собственных, возможно, нарушила уравновешенность, с какой он привык подходить к принятию таких чрезвычайно серьезных решений. Это только мое предположение, основанное на знании характера моего друга, ибо я никогда не обсуждал с ним этого дела. В самом деле, секретность, с какой военно-морское министерство хранит приказы, посылаемые от имени начальника военно-морского штаба, так велика, что я узнал все эти факты только после войны.

Учитывая то, что произошло в дальнейшем, необходимо рассмотреть обстановку в том виде, в каком она была известна в то время адмиралтейству, где с величайшей тревогой следили за движением конвоя. 4 июля у военно-морского министерства были веские основания предполагать, что «Тирпиц» и сопровождающие его корабли, запасшись топливом в Альта-фиорде, собирались отплыть навстречу конвою, чтобы перехватить его. Риск этой крупной атаки, предпринятой при подавляющем превосходстве сил, перевешивал всякий риск нападения с воздуха или со стороны подводных лодок. Крейсера адмирала Гамильтона были бы бесполезны против сил, которые могли использовать немцы, и казалось, что единственной надеждой на спасение части конвоя является рассредоточение его на максимально широком пространстве, пока не появился враг. Неприятельские силы могли прибыть на место через 10 часов после выхода из гавани, а торговые суда могли делать лишь 7 – 8 узлов. Чтобы рассредоточение было эффективным, нельзя было терять времени.

В этот вечер по прямому личному приказу начальника военно-морского штаба, который считал атаку неизбежной, адмиралу Гамильтону были отправлены следующие радиограммы с пометкой «немедленно»:

9 ч. 11 м. пополудни

«Отряду крейсеров отступить на запад с большой скоростью».

9 ч. 23 м. пополудни

«Ввиду угрозы со стороны надводных кораблей конвою рассредоточиться и идти к русским портам».

9 ч. 36 м. пополудни

«Конвою рассредоточиться».

Отряд союзных крейсеров уже находился дальше предельного пункта, указанного в его задании. Если бы даже от военно-морского министерства не поступило никакого нового приказа, то крейсера все равно ушли бы назад через час или около этого в соответствии со своей первоначальной инструкцией. Их движение до этого момента по сути дела не имело никакого влияния на тактическую обстановку. Однако в свете того, что стало известно в дальнейшем, решение о рассредоточении нужно признать опрометчивым. Страх, охвативший торговые суда при виде стремительного ухода крейсеров, возможно, удалось бы предотвратить, если бы адмирал Гамильтон мог остаться поблизости, пока не будет осуществлено рассредоточение конвоя. Но на основании полученных им радиограмм он мог лишь предположить, что «Тирпиц» может появиться на горизонте с минуты на минуту.

Теперь посмотрим, что произошло у немцев. Неприятельские силы в составе «Тирпица», «Шеера» и «Хиппера» с сопровождавшими их эсминцами, сосредоточившиеся в Альта-фиорде, на самом деле вышли из гавани только в полдень 5 июля. К этому времени они знали от своей воздушной разведки, что конвой рассредоточен, а английские крейсера ушли. Вскоре германские корабли были обнаружены – сперва русской подводной лодкой, которая атаковала «Тирпиц» и неверно утверждала, что ею зарегистрированы два попадания в этот корабль. В дальнейшем их увидела английская подводная лодка, которая донесла, что «Тирпиц» по-прежнему идет быстрым ходом на северо-восток. Германский адмирал, зная, что о местопребывании его стало известно, боялся нападения английских самолетов, которые, как он полагал, могли находиться в пределах досягаемости; тем не менее он имел намерение продолжать выполнение полученного им задания. Однако германское верховное командование теперь иначе отнеслось к делу и, вспомнив судьбу «Бисмарка» за год до этого, приняло решение в пользу отхода. Оно также считало, до некоторой степени обоснованно, что с рассредоточенным конвоем смогут лучше справиться самолеты и подводные лодки. Вечером того же дня германским тяжелым кораблям было приказано вернуться в порт. Созданная ими потенциальная угроза привела к рассредоточению конвоя. Таким образом, само их присутствие в этих водах непосредственно содействовало этому значительному успеху.

Для нас последствия были тяжелыми. Рассредоточившийся беззащитный конвой оказался теперь легкой добычей для мародеров – самолетов и подводных лодок. Печальная повесть экипажей отдельных судов или маленьких групп судов (некоторые из них сопровождались одним или несколькими мелкими кораблями эскорта) стала настоящей сагой. Некоторые из этих судов укрылись у замерзшего побережья Новой Земли. Из 34 судов, вышедших из Исландии, 23 были потоплены, а их команды погибли в ледяной воде или несли невероятные лишения – получили увечья от обмораживания. 3 английских, 6 американских, 1 панамское и 2 русских торговых судна добрались до Архангельска, доставив 70 тысяч тонн груза из 200 тысяч тонн, вышедших из Исландии. В общей сложности было потоплено 14 американских судов. Это был один из самых грустных морских эпизодов за всю войну.

15 июля я писал военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба:

«До сегодняшнего утра я не знал, что именно адмирал Гамильтон, командовавший крейсерами, приказал эсминцам покинуть конвой. Как вы расценили это решение в то время? Как вы расцениваете его сейчас?»

Я ожидал результатов расследования поведения лиц, участвовавших в этом деле. Это расследование заняло довольно много времени. Никто не был признан виновным. Как иначе он мог действовать при наличии радиограмм, отправленных по приказу начальника военно-морского штаба?

Учитывая катастрофу, постигшую конвой «PQ-17», военно-морское министерство предложило приостановить арктические конвои, по крайней мере до тех пор, пока северные паковые льды не растают и не отступят и пока не кончится непрерывный полярный день. Я сознавал, что это будет весьма серьезным решением, и был склонен не снижать, а, напротив, повышать то, что ставилось на карту, действуя по принципу «вопреки поражению».

Премьер-министр – военно-морскому министру и начальнику военно-морского штаба

15 июля 1942 года

«Рассмотреть следующее:

Отложить отплытие конвоя «PQ-18», намечаемое сейчас на 18 июля. Посмотреть, что произойдет с нашей Мальтийской операцией. Если все пойдет хорошо, перебросить «Индомитебл», «Викториес», «Аргус» и «Игл» на север в Скапа-Флоу и сосредоточить там вместе со всеми имеющимися в наличии крейсерами и минимум 25 эсминцами. Пусть 2 линкора с 16-дюймовыми орудиями пойдут прямо под этим воздушным зонтом и прикрытием эсминцев, идя южнее, не держась кромки льда, а выжидая самой ясной погоды, чтобы, таким образом, сразиться с врагом. Если мы сможем двинуть нашу армаду в виде конвоя под прикрытием минимум 100 истребителей, мы должны оказаться в состоянии проложить себе путь туда и обратно, а если в результате этого произойдет морское сражение, то тем лучше».

Однако я не смог убедить своих друзей в военно-морском министерстве согласиться с подобной линией действий, которая, конечно, требовала использования наших жизненно важных сил, несоразмерного фактическому военному значению арктических конвоев.

Поэтому мне пришлось послать Сталину следующую телеграмму, на которую я заранее получил согласие президента Рузвельта.

Премьер-министр – премьеру Сталину

18 июля 1942 года

«Мы начали отправлять в Северную Россию небольшие конвои судов в августе 1941 года, и до декабря немцы не предпринимали каких-либо шагов для того, чтобы помешать им. С февраля 1942 года размер конвоев был увеличен, и тогда немцы перебросили в Северную Норвегию значительные силы подводных лодок и большое количество самолетов и начали предпринимать решительные нападения на конвои. В результате предоставления конвоям возможно более сильного охранения в виде эсминцев и специальных судов для борьбы с подводными лодками конвои проходили с различными, но допустимыми потерями. Ясно, что немцы были недовольны результатами, достигнутыми при помощи одних только самолетов и подводных лодок, так как они начали использовать свои надводные силы против конвоев. Однако, к нашему счастью, вначале они использовали свои тяжелые надводные корабли к западу от острова Медвежий, а свои подводные лодки к востоку от него.

Благодаря этому флот метрополии был в состоянии предотвращать нападения со стороны надводных сил противника. Перед отправкой майского конвоя Адмиралтейство предостерегало нас, что потери будут очень тяжелыми в случае, если, как это ожидалось, немцы используют свои надводные корабли к востоку от острова Медвежий. Мы решили отправить конвой. Нападения надводных кораблей не произошло, и конвой прошел, потеряв одну шестую часть своего состава, главным образом в результате нападений с воздуха. Однако в случае с последним конвоем под номером PQ-17 немцы, наконец, использовали свои силы таким способом, которого мы всегда опасались. Они сконцентрировали свои подводные лодки к западу от острова Медвежий, а свои надводные корабли держали в резерве для нападения к востоку от острова Медвежий. Окончательная судьба конвоя PQ-17 еще не ясна. В настоящий момент в Архангельск прибыли только четыре парохода, а шесть других находятся в гаванях Новой Земли. Последние, однако, могут по отдельности подвергнуться нападению с воздуха. Поэтому в лучшем случае уцелеет только одна треть.

Я должен объяснить опасности и трудности этих операций с конвоями, когда эскадра противника базируется на Крайнем Севере. Мы не считаем правильным рисковать нашим флотом метрополии к востоку от острова Медвежий или там, где он может подвергнуться нападению немецких самолетов, базирующихся на побережье. Если один или два из наших весьма немногочисленных мощных судов погибли бы или хотя бы были серьезно повреждены, в то время как «Тирпиц» и сопровождающие его корабли, к которым скоро должен присоединиться «Шарнхорст», остались бы в действии, то все господство в Атлантике было бы потеряно. Помимо того, что это отразилось бы на поставках нам продовольствия, за счет которых мы существуем, это подорвало бы наши военные усилия и прежде всего помешало бы отправке через океан больших конвоев судов с американскими войсками, ежемесячно доставляемые контингенты которых скоро достигнут приблизительно 80 000 человек, и сделало бы невозможным создание действительно сильного второго фронта в 1943 году.

Мои военно-морские советники сообщают мне, что если бы они располагали германскими надводными, подводными и воздушными силами при данных обстоятельствах, то они гарантировали бы полное уничтожение любого конвоя, направляющегося в Северную Россию. До сих пор у них нет никакой надежды на то, что конвоям, которые попытались бы пройти при постоянном дневном свете, повезло бы больше, чем PQ-17. Поэтому с очень большим сожалением мы пришли к заключению, что попытка направить следующий конвой PQ-18 не принесла бы Вам пользы и нанесла бы только невозместимый ущерб общему делу[51]. В то же самое время я заверяю Вас в том, что если мы сможем изыскать меры, которые позволят не без оснований надеяться на то, что по крайней мере значительная часть судов конвоев достигнет Вашей страны, то мы немедленно возобновим их отправку. Задача заключается в том, чтобы сделать Баренцево море таким же опасным для немецких военных судов, каким они его делают для нас. Это то, к чему мы должны стремиться при помощи наших совместных ресурсов. Я хотел бы направить в скором времени офицера старшего ранга в Северную Россию для совещания с Вашими офицерами и выработки плана.

Тем временем мы готовы направить немедленно в Персидский залив некоторые из тех судов, которые должны были отплыть с конвоем PQ. Отбор судов был бы произведен совместно с советскими представителями в Лондоне с тем, чтобы согласовать с ними очередность грузов. Если предпочтение будет отдано истребителям (типов «Харрикейн» и «Аэрокобра»), можете ли Вы использовать и обслуживать их на Южном фронте? Мы могли бы производить сборку их в Басре. Мы надеемся увеличить пропускную способность трансиранских магистралей с тем, чтобы достичь 75 000 тонн в месяц к октябрю, и принимаем меры к дальнейшему ее увеличению. Мы просим Правительство Соединенных Штатов помочь нам путем ускорения поставок подвижного состава и грузовиков. С увеличившимся объемом перевозок можно было бы немедленно справиться, если бы Вы согласились на использование американских грузовиков, предназначенных для СССР, сборка которых в настоящее время производится на побережье Персидского залива, для перевозки грузов по шоссейной дороге между заливом и Каспием. Для того чтобы обеспечить полное использование пропускной способности, мы согласны увеличить количество грузов, которые должны прибыть в сентябре, до 95 000 тонн и до 100 000 тонн – в октябре, исключая грузовики и самолеты.

Телеграмма от 20 июня, направленная Вами мне, касалась совместных операций на Севере. Препятствия, существующие в настоящее время на пути посылки дальнейших конвоев, в равной мере делают невозможной отправку сухопутных и воздушных сил для операций в Северной Норвегии. Однако наши офицеры должны немедленно совместно рассмотреть, какие совместные операции могут оказаться возможными в октябре или после октября, когда будет достаточно темно. Было бы хорошо, если бы Вы могли направить сюда Ваших офицеров. Но если это невозможно, то наши офицеры приедут к Вам.

В дополнение к совместным операциям на Севере мы рассматриваем вопрос о том, как помочь Вам на Вашем южном фланге. Если мы сможем отбросить Роммеля, то мы могли бы осенью послать мощные воздушные силы для операций на левом фланге Вашего фронта. Трудности снабжения этих сил по трансиранскому маршруту без сокращения поставок Вам, разумеется, будут значительными, но я надеюсь в ближайшем будущем представить Вам детальные предложения. Мы должны сначала разбить Роммеля. Бои идут сейчас напряженные. Разрешите мне еще раз выразить благодарность за 40 «Бостонов». Немцы непрестанно направляют в Африку все больше людей и самолетов, однако к генералу Окинлеку подходят большие подкрепления, и предстоящее прибытие мощных английских и американских соединений тяжелых бомбардировщиков должно обеспечить безопасность в восточной части Средиземного моря и блокировать порты снабжения Роммеля – Тобрук и Бенгази.

Я уверен, что было бы в наших общих интересах, Премьер Сталин, если бы три польские дивизии, которые Вы так любезно предложили, объединились со своими соотечественниками в Палестине, где мы можем их полностью вооружить. Они будут играть очень важную роль в будущей борьбе, так же как и в сохранении у турок бодрого духа в результате ощущения ими растущей численности сил на Юге. Я надеюсь, что предложенный Вами проект, который мы высоко ценим, не будет не претворен в жизнь из-за того, что поляки захотят отправить вместе с войсками значительное число своих женщин и детей, которые в основном существуют на пайки польских солдат. Питание этих иждивенцев будет значительным бременем для нас. Мы думаем, что стоит принять это бремя в целях создания упомянутой польской армии, которая будет добросовестно использована к нашей общей выгоде. Мы сами испытываем острый недостаток продовольствия в районе Леванта, но продовольствия достаточно в Индии, лишь бы мы смогли доставить его в Левант.

Если мы не получим поляков, то мы должны будем заменить их за счет сил, подготавливаемых ныне в большом масштабе для англо-американского массового вторжения на континент. Эти приготовления уже заставили немцев перебросить две группы тяжелых бомбардировщиков из Южной России во Францию. Поверьте мне, нет ничего полезного и разумного, чего бы мы и американцы не сделали для того, чтобы помочь Вам в Вашей великолепной борьбе. Президент и я непрестанно ищем средства для преодоления чрезвычайных трудностей, которые ставят нам географические условия, моря и воздушные силы противника.

Я показал эту телеграмму Президенту».

Едва ли необходимо указывать, что я получил резкий и суровый ответ.

Премьер Сталин – премьер-министру

23 июля 1942 года

«Получил Ваше послание от 17 июля.

Из послания видно, что, во-первых, Правительство Великобритании отказывается продолжать снабжение Советского Союза военными материалами по северному пути и, во-вторых, несмотря на известное согласованное Англо-Советское коммюнике о принятии неотложных мер по организации второго фронта в 1942 году, Правительство Великобритании откладывает это дело на 1943 год.

Наши военно-морские специалисты считают доводы английских морских специалистов о необходимости прекращения подвоза военных материалов в северные порты СССР несостоятельными. Они убеждены, что при доброй воле и готовности выполнить взятые на себя обязательства подвоз мог бы осуществляться регулярно с большими потерями для немцев. Приказ Английского Адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что Правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов именно теперь, когда Советский Союз особенно нуждается в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте. Понятно, что подвоз через персидские порты ни в какой мере не окупит той потери, которая будет иметь место при отказе от подвоза северным путем.

Что касается второго вопроса, а именно вопроса об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское Правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год.

Надеюсь, что Вы не будете в обиде на то, что я счел нужным откровенно и честно высказать свое мнение и мнение моих коллег по вопросам, затронутым в Вашем послании».

Эти утверждения необоснованны. Мы отнюдь не нарушали «взятые на себя обязательства» о поставке военных материалов в советские порты, ибо в момент заключения соглашения специально оговаривалось, что русские несут ответственность за доставку их в Россию. Все, что мы делали сверх этого, было проявлением доброй воли. Что касается утверждения о вероломстве в вопросе о втором фронте в 1942 году, то наша памятная записка обеспечивала нам прочную защиту. Однако я не считал разумным спорить обо всем этом с Советским правительством, которое, прежде чем оно само подверглось нападению, хотело видеть нас полностью уничтоженными и разделить добычу с Гитлером и которое даже в нашей общей борьбе не могло обмолвиться ни словом сочувствия по поводу тяжелых английских и американских потерь, понесенных при попытках послать им помощь.

Президент согласился с этой точкой зрения.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

29 июля 1942 года

«Я согласен с Вами, что к Вашему совету Сталину нужно подойти с большой осмотрительностью. Нам всегда нужно помнить о характере нашего союзника и о весьма трудном и опасном положении, в котором он находится. От любого человека, страна которого подвергается вторжению, не приходится ждать, что он будет подходить к войне со всемирной точки зрения. Мне кажется, мы должны попытаться поставить себя на его место. Я думаю, что ему нужно сообщить в первую очередь и совершенно конкретно, что именно мы решили по поводу курса действий в 1942 году. Я думаю, что, не сообщая ему точного характера намечаемых нами операций, нужно сказать ему без всяких оговорок о том факте, что они будут предприняты.

Хотя я считаю, что Вам не следует возбуждать у Сталина ложных надежд по поводу северного конвоя, тем не менее я согласен с Вами, что мы должны организовать такой конвой, если есть какая-либо возможность успеха, несмотря на связанный с этим большой риск.

Я все еще надеюсь, что мы сможем двинуть авиацию прямо на русский фронт, и я обсуждаю здесь этот вопрос. Полагаю, что было бы неразумно обещать эту авиацию только при условии, если сражение в Египте пойдет хорошо. Нужда России неотложна и настоятельна. Я чувствую, что для русской армии и русского народа значило бы много, если бы они знали, что часть наших военно-воздушных сил сражается вместе с ними самым непосредственным образом.

Хотя мы можем считать, что нынешнее и намечаемое использование наших объединенных военно-воздушных сил является наилучшим со стратегической точки зрения, тем не менее я чувствую, что Сталин с этим не согласен. Сталин, как я представляю себе, совсем не настроен заниматься теоретической стратегической дискуссией, и я уверен, что если не считать нашей главной операции, то мероприятием, которое больше всего устроило бы его, является непосредственная поддержка авиации на южном фланге его фронта».

Поэтому я оставил резкое послание Сталина без особого возражения. Ведь в конце концов русские армии страшно страдали, а военная кампания вступила в критическое состояние.

Следующий конвой отправился в Северную Россию только в сентябре. К этому времени система защиты была пересмотрена, и конвой шел в сопровождении сомкнутого эскорта из 16 эсминцев, а также первого из новых эскортных авианосцев «Авенджер» с 12 самолетами-истребителями. Как и раньше, английский флот оказывал сильную поддержку. Однако на этот раз германские надводные корабли не пытались вмешаться, а предоставили задачу нападения самолетам и подводным лодкам. Результатом явилась чрезвычайно ожесточенная битва в воздухе, в ходе которой из примерно 100 неприятельских самолетов, принявших участие в атаках, было уничтожено 24. В этих операциях было потеряно 10 торговых судов; еще 2 судна были потоплены немецкими подводными лодками, но 27 судов успешно пробились к месту назначения.

* * *

На нас не только падало почти все бремя, связанное с этими конвоями, но из наших напряженных ресурсов мы выделяли как в 1941, так и в 1942 году гораздо больше самолетов и танков для России. Эти цифры служат убедительным ответом людям, утверждающим, будто наши усилия, направленные на то, чтобы помочь России в ее борьбе, были не слишком ревностными. Мы решительно отдавали кровь нашего сердца нашему доблестному страдающему союзнику.

* * *

После прохода «PQ-18» в сентябре 1942 года конвои в Северную Россию снова были приостановлены. В дальнейшем крупные операции в Северной Африке должны были занять все силы нашего флота во внутренних водах. Но вопрос о материалах, скопившихся в ожидании доставки в Россию, и о средствах для защиты будущих конвоев внимательно изучался. Только в конце декабря следующий конвой отправился в свой опасный путь. Он двинулся двумя частями, каждая из которых эскортировалась 6 или 7 эсминцами и прикрывалась флотом метрополии.

Конвой благополучно прибыл в русские воды, потеряв один эсминец, а одному торговому судну были причинены легкие повреждения.

В германском верховном командовании это дело вызвало далеко идущие последствия. Гитлер был взбешен. Гнев его еще больше усилил Геринг, выражавший крайнее недовольство в связи с тем, что эскадрильи германской авиации понапрасну растрачиваются на охрану линейных кораблей флота, которые, по его мнению, следовало бы пустить на слом. Редеру было приказано представить письменный доклад о том, почему он возражает против вывода из строя линейных кораблей. Когда Гитлер получил этот меморандум, он высмеял его и приказал Деницу, намеченному преемником Редера, составить план, который удовлетворял бы его требованиям. Однако Редер непреклонно защищал род оружия, которым он командовал с 1928 года. Он неоднократно требовал создания отдельной авиации военно-морского флота, но ему успешно возражал Геринг, утверждавший, что авиация может совершить на море больше, чем военно-морской флот. Геринг победил, и 30 января Редер подал в отставку. Его заменил Дениц, честолюбивый адмирал подводного флота. Отныне все новое строительство должно было быть сосредоточено на подводных лодках.

Глава шестнадцатая

Наступление в Эфире

В течение зимы 1941 года наша разведка заподозрила, что немцы используют новую радарную аппаратуру для того, чтобы указывать своей зенитной артиллерии направление полета наших самолетов и расстояние, на котором они находятся. Полагали, что этот аппарат похож на большой электрический рефлектор, имеющий форму чаши. Наши тайные агенты, наш аппарат подслушивания и аэрофотосъемщики вскоре обнаружили, что вдоль северного побережья Европы протянулась цепь станций и что одна из них, вероятно оснащенная новым оборудованием, установлена на мысе Антифер, неподалеку от Гавра. 3 декабря 1941 года командир эскадрильи соединения фоторазведки случайно посетил наш разведывательный центр и узнал о наших подозрениях.

По своей инициативе он полетел туда на следующий день и обнаружил эту станцию. 5 декабря он совершил еще один вылет и сделал замечательно удачный фотоснимок. Наши ученые установили, что это именно то, что они предполагали. Хотя эта станция находилась на вершине утеса высотой 400 футов, однако расположенный поблизости отлогий берег мог послужить местом для высадки, и поэтому был запланирован рейд диверсионно-десантного отряда.

В ночь на 27 февраля 1942 года в результате рейда диверсионно-десантного отряда на Брюневаль были захвачены важнейшие детали основной аппаратуры в системе германской радарной обороны и собрана информация, которая весьма значительно помогла нашему наступлению в воздухе. В снегу и в темноте отряд парашютистов, сброшенный в полночь на вершину утеса позади германской станции, поставил ее защитников в безвыходное положение. Вместе с ними прибыла группа тщательно проинструктированных саперов и один радиомеханик английской авиации, которым было поручено снять как можно больше оборудования, зарисовать и сфотографировать остальное и, если будет возможно, взять в плен одного из германских операторов. Все это им удалось, хотя неувязка в графике сократила время их работы с получаса до каких-то 10 минут. Основное оборудование было обнаружено, демонтировано под огнем и перенесено на берег. Там поджидали корабли флота, которые забрали с собой отряд.

Наши сведения о германской обороне увеличивались на протяжении всего 1942 года. Их пополняли быстро растущая сеть агентов, получивших специальный инструктаж в области радарной разведки, и дружественно настроенные нейтралы, доставлявшие информацию из их оккупированных стран. Говоря об агентах и дружественных нейтралах, будет справедливо особо упомянуть о бельгийцах. В 1942 году они дали около 80 процентов всей агентурной информации по этому вопросу; от них была получена важнейшая карта, украденная у германского офицера, командовавшего прожекторной и радарной системой в северном из двух секторов германской линии ночной истребительной авиации в Бельгии. Именно эта карта в сочетании с другой информацией позволила нашим специалистам разобраться в системе германской противовоздушной обороны. К концу года мы знали не только то, как работает эта вражеская система, но и как справиться с ней.

Однако все еще не хватало одной детали, и ее мы смогли узнать только через много месяцев. К концу этого года профессор Линдеман, ныне лорд Черуэлл, рассказал мне, что немцы оборудовали свои ночные истребители радарной аппаратурой нового типа. О ней мало что было известно, помимо того, что ее называют «Лихтенштейн» и что она предназначена для охоты за нашими бомбардировщиками. Было настоятельно необходимо узнать о ней побольше, прежде чем начать наше воздушное наступление. Ночью 2 декабря 1942 года в качестве приманки был пущен один самолет 192-й эскадрильи. Его много раз атаковал неприятельский ночной истребитель, передававший сигналы «Лихтенштейна». Почти весь экипаж пострадал. Специальный оператор, перехватывавший радиосигналы, получил серьезное ранение в голову, но продолжал точно вести наблюдение. Радиооператор, хотя и сильно пострадавший, выбросился с парашютом из самолета над Рамсгетом, удачно приземлился и доставил нам драгоценные наблюдения. Остальной экипаж направил самолет в сторону моря и сел на воду, потому что машина была слишком сильно повреждена для того, чтобы суметь приземлиться на аэродроме. Он был спасен лодкой из Дила. Пробел в наших сведениях о германской ночной обороне был ликвидирован.

В конце 1940 года профессор Линдеман заронил в мою душу семя сомнения относительно точности наших бомбардировок, и в 1941 году я поручил его статистическому отделу изучить этот вопрос в штабе бомбардировочной авиации. Результаты подтвердили наши опасения. Мы установили, что, хотя летчики бомбардировочной авиации полагали, что они обнаружили цель, тем не менее две трети экипажей фактически сбрасывали свои бомбы на расстоянии более пяти миль от нее. Данные аэрофотосъемки показывали, какой малый ущерб они причиняли. Выяснилось также, что экипажи это знали и были обескуражены плохими результатами, учитывая, с каким большим риском это связано. Казалось бесполезным продолжать ночные бомбардировки, пока мы не сможем исправить это положение.

Предлагалось несколько методов направления бомбардировщиков к целям по радио, но, пока мы не осознали, насколько неточны наши бомбардировки, казалось, не было никаких оснований так осложнять дело. Теперь все внимание было сосредоточено на этих методах. Мы сконструировали прибор, названный «Джи», при помощи которого радиоимпульсы посылались одновременно с трех станций, расположенных на большом расстоянии друг от друга в Англии.

Благодаря точному определению времени их приема самолетом последний мог определять свое местонахождение с точностью до мили. Это был прогресс, и мы начали широко использовать этот прибор приблизительно через 10 дней после рейда на Брюневаль. При помощи его мы наносили удары по большей части Рура, но сигналы были не в состоянии проходить достаточно далеко в глубь Германии. В то время Любек и Росток также подвергались бомбардировкам, но они проводились не при помощи «Джи», а при помощи другого прибора аналогичной конструкции, так называемого «Оубоу», дававшего гораздо более точные результаты. Но, поскольку при этом требовалось лететь в течение значительного времени по прямой, бомбардировщики подвергались большой опасности от огня зенитной артиллерии. Так же как и у «Джи», радиоволны, на которых работал «Оубоу», были слишком короткими для того, чтобы обогнуть земную поверхность. Поэтому его можно было использовать лишь не далее таких расстояний, как, скажем, 200 миль, при которых самолет находился бы на высоте 25 тысяч футов. Это серьезно ограничивало выбор районов, которые мы могли подвергнуть атаке. Требовалось что-то лучшее.

Начиная с 1941 года, когда была доказана осуществимость этой идеи, Линдеман утверждал, что радар, установленный на самом самолете, сможет давать на экране в кабине изображение местности, над которой он пролетает. Если бомбардировщик долетит при помощи «Джи» или при посредстве других методов до места, находящегося в пределах, скажем, 50 миль от цели, тогда он может включить этот аппарат и сбросить свои бомбы сквозь облака или туман, не опасаясь заглушения сигналов или помех. Расстояние не имело бы значения, так как радарный глаз самолета мог видеть в темноте, куда бы самолет ни направился.

При создании этого прибора, который в дальнейшем стал хорошо известен под кодовым наименованием «H2S», встретилось много препятствий.

В начале 1943 года оборудование было готово к использованию в операциях. Им была оснащена группа «следопытов», которую мы создали за несколько месяцев до этого. Успех был достигнут немедленно. Кроме того, в течение некоторого времени наши самолеты использовали авиарадар для обнаружения надводных кораблей в море. Этот прибор назывался «ASV». Но осенью 1942 года немцы начали оснащать свои подводные лодки специальными приемниками для перехвата сигналов, посылаемых этим прибором. Таким образом, они имели возможность вовремя погружаться, чтобы не быть атакованными. В результате успехи авиации береговой обороны в борьбе с подводными лодками уменьшились, а наши потери торговых судов возросли. «H2S» был приспособлен для использования вместо «ASV» и показал превосходные результаты. В 1943 году он сыграл вполне определенную роль в деле окончательного поражения германских подводных лодок.

Обнаружение подводных лодок не было единственной проблемой, стоявшей перед нами. Немцы установили два радиомаяка с большим радиусом действия, чтобы облегчать полеты своим самолетам и плавание подводным лодкам далеко от берегов в районе Бискайского залива и побережья Франции.

Один из этих маяков находился вблизи Бреста, другой – в Северо-Западной Испании. Нашему послу в Мадриде стало известно об испанском маяке, но вместо того, чтобы попытаться заставить испанцев закрыть его, что вовлекло бы нас в бесконечный юридический и дипломатический спор, д-р Джонс[52] посоветовал использовать его нам самим. Имея фотоснимки оборудования, мы сумели выяснить, как оно работает, и с тех пор наши самолеты и военные корабли получили великолепную радиопеленгаторную службу, которой они удачно пользовались вместе с противником. Фактически наша авиация береговой обороны была в состоянии использовать ее в гораздо большей степени, чем сами немцы, и она оказалась настолько эффективной, что мы построили несколько аналогичных маяков в Австралии и на Тихом океане.

Забегая вперед, скажу, что наше воздушное наступление в 1943 году началось хорошо, и точность налетов с применением «Оубоу» значительно тревожила немцев. Наша бомбардировочная авиация, направляемая «Оубоу», причиняла большой ущерб Руру.

Однако нам все еще приходилось иметь дело с неприятельскими ночными истребителями, на которые падало около трех четвертых наших потерь в бомбардировщиках. Каждый германский истребитель был прикреплен к ограниченному району воздушного пространства и контролировался отдельной наземной станцией. Эти наземные станции первоначально образовали шедшую через Европу линию, называемую линией Каммгубера, по имени германского генерала, который ее построил. По мере того как мы пытались прорвать ее или обойти с флангов, враг расширял и углублял ее. Почти 750 таких станций оплели Европу наподобие плюща, начиная от Берлина, на запад – до Остенде, на север – до Скагеррака и на юг – до Марселя. Мы обнаружили все эти станции, за исключением шести, но станций было слишком много для того, чтобы уничтожить их при помощи бомбардировок. Если бы им позволили продолжать работу, нашим бомбардировщикам пришлось бы пролагать себе путь через растянувшиеся на многие сотни миль – от Северного моря до самой цели – «квадраты» ночных истребителей. Хотя потери в каждом «квадрате» редко бывали высокими, они со временем могли парализовать наше бомбардировочное наступление. Срочно требовался дешевый и массовый метод заглушения всей этой системы.

Еще в 1937 году профессор Линдеман подал мне мысль обратиться к исследовательскому комитету по вопросам противовоздушной обороны с весьма простым предложением. Оно заключалось в разбрасывании с воздуха полосок станиоля или другого проводника, нарезанного полосками определенной длины, с таким расчетом, чтобы симулировать бомбардировщик на экранах неприятельского радара. Если наши самолеты сбросят целую тучу таких полосок, неприятельские истребители не будут в состоянии определить, где наши бомбардировщики, а где полоски станиоля. В дальнейшем эти последние получили название «Уиндоу».

22 июня 1943 года я созвал штабное совещание руководителей бомбардировочной и истребительной авиации, чтобы принять решение об использовании «Уиндоу» в бомбардировочных операциях. Первое испытание «Уиндоу» было осуществлено во время налета на Гамбург 24 июля 1943 года. Его результаты превзошли все ожидания. Перехваченные нами по радио ожесточенные споры между радистами германской наземной системы управления и пилотами истребительной авиации свидетельствовали о возникшей при этом путанице. В течение нескольких месяцев потери наших бомбардировщиков сократились почти наполовину, и до самого конца войны, хотя число германских истребителей возросло в четыре раза, наши потери бомбардировщиков никогда не достигали такого уровня, как до применения нами «Уиндоу». Преимущество, полученное нами благодаря использованию этого метода, сохранялось при помощи ряда других новых контрмер в области радио и тактики.

Глава семнадцатая

Мальта и Пустыня

В течение февраля нам стало ясно, что генерал Окинлек собирается сделать еще одну четырехмесячную паузу, чтобы организовать вторую, разработанную во всех деталях битву с Роммелем. Ни начальники штабов, ни я, ни мои коллеги не были убеждены в необходимости еще одного из этих дорогостоящих антрактов.

Все мы считали, безусловно, прискорбным, что английская и имперская армии, уже насчитывавшие свыше 630 тысяч человек (по спискам состоявших на довольствии), постоянно получая подкрепления, так долго бездействуют, требуя затраты огромных средств, в то время как русские отчаянно и доблестно сражаются на всем своем огромном фронте. Кроме того, мы полагали, что силы Роммеля могут расти быстрее, чем наши. Эти соображения подкреплялись фактом возобновления германских воздушных налетов на Мальту, что расстраивало наши мероприятия, целью которых было помешать прибытию германских и итальянских конвоев в Триполи. Наконец, самой Мальте угрожал голод, если бы не удалось поддерживать постоянный ежемесячный поток поставок. Началась критическая борьба за Мальту, борьба, интенсивность которой нарастала в течение всей весны и лета.

Однако генерала Окинлека не удалось убедить. В этой главе будет показано, какое давление мы на него оказывали. Кульминационным моментом этого все возрастающего давления стал положительный и официальный приказ атаковать врага и дать генеральное сражение, чтобы только не допустить падения Мальты. Главнокомандующий подчинился этому приказу и стал готовиться к генеральному наступлению в июне, в период накануне новолуния, когда мы собирались провести важнейший конвой в эту островную крепость. Однако медлительность главнокомандующего привела к утрате им инициативы, и первым нанес удар Роммель.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

26 февраля 1942 года

«Я не очень беспокоил Вас в эти трудные дни, но сейчас я должен спросить, каковы Ваши намерения. Судя по нашим данным, Вы имеете над врагом значительное превосходство в воздухе, в танках и в других силах. Видимо, существует опасность, что он может получить подкрепления так же быстро или даже быстрее, чем Вы. Снабжение Мальты причиняет нам все большую тревогу, и всякий может видеть масштабы наших катастроф на Дальнем Востоке.

Жду от Вас вестей. Примите мои наилучшие пожелания».

Тем временем генерал Окинлек в документе в 1500 слов перечислил причины, почему его не нужно торопить и почему нужно дать ему возможность обеспечить в данном случае победу в момент, который он выберет сам.

27 февраля он сообщил, что удерживает сильную оборонительную позицию в районе Айн-эль-Газала, Тобрук, Бир-Хакейм и что неприятельская атака на эту позицию должна быть отражена с потерями (для противника). Подлинная ценность этой позиции заключалась в том, что она обеспечивала безопасность Тобруку и поэтому представляла превосходную базу для будущих наступательных операций, и он намеревался прочно удерживать ее. Он подсчитал свои ресурсы и вероятные темпы их увеличения, сравнил их с предполагаемыми возможностями противника и указал, что он полностью понимает критическое положение со снабжением Мальты и необходимость возвращения посадочных площадок в Киренаике, расположенных впереди тех, которыми он уже располагает. Тем не менее он считал очевидным, что достаточное численное превосходство будет у него не раньше 1 июня и что начать крупное наступление раньше этого срока значило бы идти на риск быть разбитым по частям и, возможно, поставить под угрозу безопасность Египта.

Взаимосвязь между Мальтой и операциями в Пустыне никогда не была так очевидна, как в 1942 году, и героическая оборона острова в течение этого года была краеугольным камнем затяжной борьбы за сохранение наших позиций в Египте и на Среднем Востоке В ожесточенных боях на суше в Западной пустыне результат каждой фазы буквально висел на волоске и зачастую зависел от скорости, с какой снабжение могло дойти морем до бойцов. Для нас это означало двух-трехмесячное путешествие вокруг мыса Доброй Надежды со всеми связанными с этим опасностями со стороны немецких подводных лодок, а также использование огромных количеств первоклассных судов. Для противника же это означало лишь двух-трехдневный переход через Средиземное море из Италии с использованием умеренного количества небольших судов. Но на пути к Триполи лежала островная крепость Мальта. В предыдущем томе мы видели, что этот остров был превращен в настоящее осиное гнездо, а в последние дни 1941 года немцы были вынуждены предпринять величайшие и частично успешные усилия с целью ограничить его действия.

В 1942 году воздушное наступление на Мальту в огромной степени возросло, и положение этого острова стало отчаянным. В январе, в то время как контрнаступление Роммеля успешно развивалось, Кессельринг бил главным образом по аэродромам Мальты. Под давлением немцев итальянский флот использовал линкоры для охраны своих конвоев, шедших в Триполи.

Средиземноморский флот, пострадавший так, как описывалось выше, мог лишь в ограниченной степени мешать этим передвижениям. Однако наши подводные лодки и авиация, базировавшиеся на Мальту, продолжали наносить потери противнику.

В феврале адмирал Редер, находившийся в то время на очень хорошем счету, попытался убедить Гитлера в важности решающей победы на Средиземном море. 13 февраля, на следующий день после успешного прохода германских линкоров через Ла-Манш, Редер увидел, что фюрер был в податливом настроении, и его представления наконец увенчались некоторым успехом.

Вмешательство немцев в Северной Африке и на Средиземном море, которое сначала было чисто оборонительным мероприятием, имевшим целью спасти их слабого союзника от поражения, стало сейчас рассматриваться в новом свете как наступательное средство, предназначенное уничтожить английскую мощь на Среднем Востоке. Редер подробно остановился на событиях в Азии и на прорыве японских сил в Индийский океан.

В своем заявлении Редер указал:

«Суэц и Басра являются главными западными опорными пунктами англичан на Востоке. В случае если они падут в результате согласованного нажима стран оси, последствия этого для Британской империи были бы катастрофическими...»

На Гитлера эти слова произвели впечатление. До этого он уделял мало внимания неблагодарной задаче оказания помощи итальянцам, но теперь согласился осуществить его огромный план покорения всего Среднего Востока. Адмирал Редер настаивал на точке зрения, что ключом является Мальта, и требовал немедленной подготовки десантных судов к штурму этого острова.

Гитлеру и его военным советникам не очень нравился план штурма с моря. Только недавно фюрер отдал приказ об окончательной отмене долгосрочных планов вторжения в Англию, которые тянулись начиная с 1940 года. Истребление дорогих его сердцу авиадесантных войск на Крите за год до этого служило сдерживающим фактором. Однако на этот раз было решено, что Мальта должна быть взята и что германские силы должны участвовать в этой операции. Гитлер делал оговорки и продолжал надеяться, что налеты люфтваффе приведут к капитуляции или, по крайней мере, парализуют защитников и их действия.

Мы пытались перебрасывать поставки на Мальту с Востока. Четырем судам удалось добраться до нее в январе, но февральский конвой в составе трех судов постигла катастрофа в результате воздушного налета. В марте крейсер «Найяд» под флагом адмирала Вайана был потоплен германской подводной лодкой. К маю остров должен был оказаться под угрозой голода.

Адмиралтейство было готово пойти на любой риск, чтобы обеспечить доставку снабжения на Мальту. 20 марта четыре торговых судна вышли из Александрии в сопровождении сильного эскорта, поддержанного четырьмя легкими крейсерами. Адмирал Вайан снова командовал операцией, но теперь уже с «Клеопатры». К утру 22 марта начались воздушные налеты. Приближались итальянские тяжелые корабли. Вскоре «Юриалес» увидел к северу четыре корабля, и английский адмирал сразу повернул, чтобы атаковать их, в то время как конвой уходил на юго-запад под прикрытием дымовой завесы.

Неприятельские крейсера отошли, но только для того, чтобы вернуться двумя часами позже вместе с линкором «Литторио» и, как оказалось, еще с двумя крейсерами. В течение следующих двух часов английские корабли – эскадра Вайана – вели при столь фантастическом неравенстве сил смелые и успешные боевые действия для защиты конвоя, который тем временем подвергался ожесточенным налетам германских бомбардировщиков. Благодаря эффективной дымовой завесе и ожесточению, с каким оборонялись ближний эскорт и сами торговые суда, ни одно судно не получило повреждений. Вечером противник отошел.

Конвою пришлось добираться до Мальты самостоятельно. Адмирал Вайан не мог бы получить там топливо и поэтому был не в состоянии защищать конвой в течение остального пути. Лишь незначительная часть ценнейших грузов конвоя достигла защитников Мальты. Тяжелые воздушные налеты возобновились, когда суда приблизились к острову. «Клан Кэмпбэлл», затем «Бреконшир» были потоплены, когда им оставалось пройти всего лишь восемь миль. Два остальных судна добрались до гавани только для того, чтобы быть потопленными там во время разгрузки. Из 26 тысяч тонн материалов, которые были погружены на четыре судна, выгружено было только около 5 тысяч тонн. Мальта ничего больше не получала в течение следующих трех месяцев.

Это заставило нас принять решение не посылать больше конвоев до тех пор, пока мы не сможем укрепить остров истребительной авиацией. В течение марта «Игл» перебросил туда по воздуху 34 самолета, но этого было совершенно недостаточно. Операция, проведенная адмиралом Вайаном, убедила немцев, что итальянский флот не собирается драться и что они должны рассчитывать на свои собственные ресурсы. С начала апреля воздушные налеты Кессель-ринга на Мальту причинили весьма большой ущерб докам и судам в гавани. Военные корабли уже не могли использовать этот остров в качестве базы, и еще до конца месяца все, что только могло двигаться, было отведено оттуда.

Английские военно-воздушные силы остались, чтобы драться за свою жизнь и за жизнь всего острова. В эти критические недели у нас часто оставалась в строю лишь горстка истребителей. Наши люди были вынуждены напрягать свои силы до предела, чтобы не дать себя уничтожить и чтобы поддерживать постоянный поток самолетов, использовавших Мальту в качестве промежуточной базы на пути в Египет. В то время как экипажи самолетов дрались, а наземный персонал занимался обслуживанием и заправкой самолетов горючим для следующей схватки, солдаты ремонтировали пострадавшие аэродромы. Мальта побеждала, будучи на волосок от поражения, и мы в Англии испытывали величайшую тревогу.

Тогда я обратился к президенту Рузвельту, который ясно понимал, что этот остров представляет собой ключ всех наших надежд на Средиземном море.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

1 апреля 1942 года

«1. Воздушное наступление на Мальту является весьма ожесточенным. Сейчас в Сицилии имеется около 400 германских и 200 итальянских истребителей и бомбардировщиков. Мальта же теперь может выставить только 20 или 30 исправных истребителей. Мы продолжаем питать Мальту «спитфайрами», партиями по 16 самолетов, которые взлетают с авианосца «Игл» на расстоянии примерно 600 миль западнее Мальты.

Много раз это давало вполне хорошие результаты, но сейчас «Игл» вышел на месяц из строя вследствие дефектов в рулевом управлении. Не согласитесь ли Вы разрешить Вашему авианосцу «Уосп» совершить одно из этих путешествий при условии, что морские штабы в достаточной мере договорятся о подробностях? Мы считаем, что благодаря своим широким подъемникам, вместимости и длине «Уосп» мог бы взять на борт 50 «спитфайров» или больше. Если ему не понадобится пополнить топливо, «Уосп» мог бы пройти через проливы ночью, зайдя в Гибралтар разве только на обратном пути, поскольку «спитфайры» будут погружены на Клайде».

«Уосп» был послан. Однако Мальте нужно было не только сражаться, но и жить.

В течение апреля и мая 126 самолетов были благополучно доставлены гарнизону Мальты с «Уосп» и «Игл»; это дало хороший эффект. Налеты бомбардировщиков, достигшие кульминационной стадии в апреле, начали теперь ослабевать – в значительной мере в результате крупных воздушных сражений 9 и 10 мая, когда 60 «спитфайров», только что прибывших на Мальту, вступили в бой и причинили противнику большие потери. Дневным налетам был сразу положен конец. В июне были наконец подготовлены условия для новой крупной попытки послать помощь этому острову; на этот раз было решено повести конвои с востока и с запада одновременно. Ночью 11 июня 6 судов вошли в Средиземное море с запада под эскортом крейсера противовоздушной обороны «Каир» и 9 эсминцев. Поддержку оказывал адмирал Картейс на линкоре «Малайя» в сопровождении авианосцев «Игл» и «Аргус», 2 крейсеров и 8 эсминцев. 14 июня, когда они были вблизи Сардинии, начались ожесточенные воздушные налеты. Одно торговое судно было потоплено, а крейсер «Ливерпуль» был поврежден и выведен из строя.

В этот вечер тяжелые силы прикрытия отошли, когда конвой приблизился к Тунисскому проливу; на следующее утро, когда он находился к югу от Пантеллерии, 2 итальянских крейсера, поддерживаемые эсминцами и множеством самолетов, предприняли атаку. Английские корабли уступали итальянским по дальнобойности артиллерии, и в развернувшемся бою английский эсминец «Бедуин» был потоплен, а другой тяжело поврежден, прежде чем противник был отогнан не без потерь. Повторные воздушные налеты продолжались в течение всего дня, и было потеряно еще 3 торговых судна. 2 уцелевших судна этого сильно пострадавшего конвоя добрались до Мальты ночью того же числа.

Восточному конвою в составе 11 судов повезло еще меньше. Адмирал Вайан, снова командовавший операцией, имел в своем распоряжении гораздо более мощные силы прикрытия в составе крейсеров и эсминцев, чем тогда, когда он отбил нападение противника в марте. Однако у него не было поддержки в виде линкора или авианосца, и следовало ожидать, что против него будут развернуты главные силы итальянского флота. Отплыв 11 июня, конвой подвергся 14 июня, когда он находился южнее Крита, ожесточенным и непрерывным воздушным налетам. Вечером Вайан узнал, что неприятельский флот, включая два линкора класса «Литторио», вышел из Таранто, по-видимому, с целью перехватить его.

Существовала надежда, что английским подводным лодкам и базирующимся на сушу самолетам из Киренаики и с Мальты удастся парализовать неприятеля на подходе. Итальянский крейсер был поврежден и позднее затонул. Но этого было недостаточно. Противник продолжал идти на юго-восток, и утром 15 июня перехват нашего конвоя значительно превосходящими силами казался неизбежным. Конвою и эскорту пришлось вернуться в Египет, причем он потерял крейсер «Хермайони», потопленный немецкой подводной лодкой, 3 эсминца и 2 торговых судна, потопленных авиацией. Потери королевских военно-воздушных сил также были значительными. У итальянцев был потоплен тяжелый крейсер и поврежден линкор. Однако подступы к Мальте с востока оставались закрытыми, и до ноября ни один караван не пытался снова пройти этим путем.

Таким образом, несмотря на наши величайшие усилия, из 17 судов с поставками до Мальты добрались только 2 судна и кризис на острове продолжался.

Германские документы показывают, как велика была в представлении противника взаимосвязь Мальты и операций в Пустыне. До тех пор пока Мальта при помощи авиации и мелких кораблей могла наносить удары по неприятельским коммуникациям, последние находились в трудном положении.

Основная цель заключалась в том, чтобы довести Мальту до полного бессилия, а еще лучше – захватить ее. Ради этого на аэродромах в Сицилии сосредоточивались все более крупные германские военно-воздушные силы. С другой стороны, когда Роммель действовал активно, ему требовалась помощь всей авиации, которую можно было держать в Триполи. Но в этом случае, если атаки на Мальту ослабевали, крепость быстро восстанавливала свою ударную мощь и, напрягая все свои силы, снова начинала наносить тяжелые потери конвоям. Без захвата Мальты противник не мог добиться прочных результатов. Роммель требовал бензина и подкреплений в людском составе, но главным образом бензина. В течение марта и апреля все силы были обращены против Мальты, и беспощадные круглосуточные воздушные налеты выматывали остров и доводили его до полного изнеможения.

В начале апреля фельдмаршал фон Кессельринг посетил Африканский фронт и встретился с Муссолини и генералом Каваллеро. Кессельринг считал, что воздушные налеты на Мальту вывели остров на некоторое время из строя как военно-морскую базу и в огромной степени уменьшили ее опасность как базы для авиации. Он сообщил, что Роммель собирается предпринять в июне наступление с целью уничтожить английские силы и захватить Тобрук. Это могло быть достигнуто с помощью дополнительных подкреплений, которые смогли бы дойти до него, пока Мальта фактически парализована.

Муссолини решил, что нужно ускорить все приготовления к захвату Мальты. Он просил немцев о помощи и предложил штурмовать ее в конце мая. Эта операция получила название «Геркулес» и занимала видное место во всех дальнейших апрельских телеграммах. Каваллеро предложил использовать итальянскую парашютную дивизию в составе двух полков, одного батальона саперов и пяти батарей. Гитлер отдал приказ, чтобы немцы сотрудничали с итальянцами, использовав для этой цели два парашютных батальона, один саперный батальон, транспортную авиацию для переброски одного батальона и неуказанное число барж, выделенных германским военно-морским флотом.

Премьер-министр – лорду-хранителю печати, Каир

14 апреля 1942 года

«Надеюсь, Вы не позволите думать, что затянувшееся бездействие ливийской армии не внушает нам здесь серьезного беспокойства. Я считаю вполне возможным, что Роммель будет становиться сильнее более быстрыми темпами, чем будут расти наши силы. К тому же одна флотилия подводных лодок должна отправиться из Средиземного моря в Индийский океан, а воздушные налеты на Мальту делают невозможным размещение там бомбардировщиков, поэтому на пути из Италии в Триполи не будет больших помех».

Мальта громко взывала о помощи. Во многих отношениях напряжение было больше, чем можно было вынести. Генерал Добби был в отчаянии. В марте он говорил, что положение его критическое, а 20 апреля он доносил:

«Сейчас оно зашло дальше этого, и, очевидно, может случиться самое худшее, если мы не сможем пополнить запасы для удовлетворения жизненных потребностей; в особенности это касается муки и боеприпасов, притом очень скоро... Речь идет о том, чтобы выжить». Спустя несколько дней он добавил, что потребление хлеба сокращается на одну четверть и что хлеба хватит всего до середины июня. Я был готов пойти на серьезный с военно-морской точки зрения риск ради спасения Мальты, и военно-морское министерство полностью соглашалось со мной. Мы подготовили на всякий случай план посылки адмирала Сомервелла со всеми его авианосцами и «Уорспайтом» через Ла-Манш в Средиземное море, чтобы провести конвой на Мальту, в надежде вызвать по пути генеральное сражение с итальянским флотом. Я просил президента Рузвельта разрешить «Уоспу» совершить второй рейс со «спитфайрами».

«Боюсь, что без этой помощи Мальта будет разбита вдребезги. Тем временем ее оборона изматывает неприятельскую авиацию и эффективно помогает России».

Президент откликнулся так, как я надеялся.

«С удовольствием сообщаю, – отвечал он 25 апреля, – что «Уосп» будет выделен для второго рейса со «спитфайрами» для Мальты».

Тем временем Роммель планировал свое наступление. По поводу его даты он говорил:

«Танковая армия должна атаковать как можно скорее после захвата Мальты. Если операции против Мальты затянутся дольше 1 июня, возможно, армии придется атаковать, не ожидая захвата этого острова». В своем плане от 30 апреля он рассчитывал уничтожить английские силы на фронте к вечеру второго дня, после чего предполагалось захватить с помощью внезапной атаки Тобрук. Однако это зависело от того, получит ли он перечисленные им подкрепления и запасы нефти, боеприпасов, машин и продовольствия. Он спрашивал также, на какую дополнительную помощь может он рассчитывать в воздухе и на море, и выражал надежду, что тяжелые корабли итальянского военно-морского флота и штурмовые суда сумеют «сдерживать английский флот, базирующийся на Александрию».

Намерения Роммеля можно сопоставить с планами генерала Окинлека, пославшего в то время телеграмму, в которой он предлагал оставаться в Пустыне в обороне и послать значительные подкрепления в Индию. Это совершенно противоречило нашим планам. Я ответил ему:

Премьер-министр – генералу Окинлеку

5 мая 1942 года

«...Хотя мы благодарны Вам за Ваше предложение еще больше обнажить Средний Восток из-за опасного положения Индии, мы считаем, что величайшая помощь, которую Вы могли бы в данный момент оказать с точки зрения всей войны в целом, заключается в том, чтобы вступить в бой с врагом и нанести ему поражение на Вашем Западном фронте. Все наши указания по этому вопросу остаются неизменными в отношении их цели и действенности, и мы верим, что Вы сумеете осуществить их полностью примерно в тот срок, который Вы называли лорду – хранителю печати».

Вскоре от генерала Окинлека была получена еще одна телеграмма, в которой он снова старался оттянуть вступление своей армии в бой. Я довел эту телеграмму до сведения всех моих коллег – военных и политических.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

8 мая 1942 года

«1. Начальники штабов, комитет обороны и военный кабинет – все они внимательно обсудили Вашу телеграмму в свете всего военного положения и в особенности с учетом положения Мальты, потеря которой была бы серьезнейшей катастрофой для Британской империи и, вероятно, оказалась бы в конечном счете роковой для обороны долины Нила.

2. Мы решили, что, несмотря на риск, о котором Вы упоминаете, с Вашей стороны было бы правильно атаковать противника и дать крупное сражение, если возможно, в течение мая, и чем раньше, тем лучше. Мы готовы взять на себя полную ответственность за эти общие директивы, оставляя Вам необходимую свободу действий в отношении их выполнения. В этой связи Вы, несомненно, учтете тот факт, что сам противник, возможно, собирается атаковать Вас в начале июня».

В результате этих напряженных дискуссий было решено послать генералу Окинлеку твердый приказ, которому он должен был подчиниться либо быть снятым с поста. С нашей стороны это было самой необычайной процедурой в отношении высшего военного командира.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

10 мая 1942 года

«1. Начальники штабов, комитет обороны и военный кабинет еще раз рассмотрели все положение в целом. Мы твердо решили, что нельзя допустить падения Мальты без сражения, проведенного всей Вашей армией ради ее удержания. Взятие этой крепости измором означало бы капитуляцию свыше 30 тысяч военнослужащих сухопутных войск и авиации вместе с несколькими сотнями орудий. Обладание ею дало бы противнику свободный и надежный мост в Африку со всеми вытекающими из этого последствиями. Ее потеря перерезала бы воздушный путь, от которого и Вы и Индия должны зависеть в отношении значительной части Ваших подкреплений самолетами. Кроме того, это сорвало бы всякое наступление против Италии и будущие планы, такие, как «Акробат» и «Джимнаст». По сравнению с неизбежностью этих катастроф мы считаем, что риск для безопасности Египта, на который ссылаетесь Вы, определенно меньше, и мы идем на него.

2. Поэтому мы повторяем взгляды, которые были выражены нами, с той лишь оговоркой, что самая поздняя дата вступления в бой с врагом, которую мы можем одобрить, – это та, которая позволила бы отвлечь внимание противника в такое время, чтобы помочь проходу конвоев в период темных ночей в июне».

Наступила продолжительная пауза, когда мы не знали, согласится ли он или подаст в отставку.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

17 мая 1942 года

«Мне необходимо иметь какой-то отчет о Ваших общих намерениях в свете наших недавних телеграмм».

Наконец пришел его ответ.

Генерал Окинлек – премьер-министру

19 мая 1942 года

«1. Я намерен выполнить инструкции Вашего послания от 10 мая.

2. Я полагаю, что эта (Ваша телеграмма) не означает, что единственное, что требуется, – это операция исключительно с целью отвлечь внимание противника для того, чтобы помочь мальтийскому конвою, а что первоочередной целью наступления в Ливии по-прежнему остается уничтожение неприятельских сил и занятие Киренаики как шаг на пути к конечному изгнанию противника из Ливии. Если это мое предположение ошибочно, прошу информировать меня немедленно, так как планы крупного наступления совершенно отличны от планов наступления, предназначенного лишь для отвлечения внимания. Я действую исходя из того, что мое предположение является правильным.

3. Предположив, что крупное наступление должно быть осуществлено, но что его начало должно быть приурочено к такому времени, чтобы отвлечь внимание противника и помочь мальтийскому конвою, выбор фактического момента начала наступления будет определяться тремя соображениями: во-первых, датой отплытия конвоя; во-вторых, неприятельскими действиями до того времени; в-третьих, соотношением сил в воздухе между противником и нами. Все эти факторы подвергаются здесь углубленному и непрерывному изучению».

Я ответил немедленно.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

20 мая 1942 года

«Ваша интерпретация инструкций, содержавшихся в моей телеграмме от 10 мая, абсолютно правильна. Мы считаем, что настало время для пробы сил в Киренаике и что речь идет о существовании Мальты...»

Глава восемнадцатая

«Второй фронт немедленно!»

Апрель 1942 года

Тем временем президент Рузвельт также беспокоился о России и вместе со своим штабом разрабатывал планы облегчения лежавшего на ней бремени.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

2 апреля 1942 года

«Закончив изучение ближайших и долгосрочных проблем военного положения, с которыми сталкиваются Объединенные Нации, я пришел к некоторым выводам, имеющим настолько важное значение, что мне хотелось бы довести все до Вашего сведения и попросить Вашего одобрения. В целом это все настолько зависит от полного сотрудничества между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами, что Гарри[53] и Маршалл выедут через несколько дней в Лондон, чтобы в первую очередь изложить Вам основные моменты. Это план, который, как я надеюсь, Россия встретит с энтузиазмом, и по получении от Вас сообщения после того, как Вы повидаетесь с Гарри и Маршаллом, я намерен просить Сталина немедленно прислать повидаться со мной двух специальных представителей. Думаю, что все это произойдет в полном соответствии с настроением общественного мнения в нашей стране и в Англии.

И наконец, мне хотелось бы иметь возможность назвать это планом Объединенных Наций».

Вскоре я получил от президента следующее письмо:

Белый дом, Вашингтон,

3 апреля, 11 часов вечера

«Дорогой Уинстон!

То, о чем расскажут Вам Гарри и Дж. Маршалл, я разделяю всем сердцем и умом. Ваш народ и мой требуют создания фронта, который ослабил бы давление на русских, и эти народы достаточно мудры, чтобы понимать, что русские убивают сегодня больше немцев и уничтожают больше снаряжения, чем Вы и я вместе взятые. Даже если полного успеха не будет, крупная цель будет достигнута.

Беритесь за это! Сирия и Египет будут в большей безопасности, даже если немцы разузнают про наши планы.

Всегда Ваш Ф. Д. Р.»

8 апреля Гопкинс и генерал Маршалл прибыли в Лондон. Они привезли обширный меморандум, составленный американским комитетом начальников штабов и одобренный президентом.

Операция в Западной Европе

Апрель, 1942 год

«Западную Европу предпочитают в качестве театра для организации первого крупного наступления Соединенных Штатов и Великобритании. Только там могут быть полностью развернуты их объединенные ресурсы на суше и на море и оказана максимальная поддержка России.

Решение начать это наступление должно быть принято немедленно из-за огромных приготовлений, необходимых во многих направлениях. До тех пор пока оно не сможет быть предпринято, противника на Западе нужно сковать и держать в неуверенности при помощи хитростей и рейдов; последние дадут также возможность получать полезную информацию и обеспечить ценную тренировку.

Объединенные силы вторжения должны состоять из 48 дивизий (включая 9 бронетанковых), из которых доля англичан составит 18 дивизий (включая 3 бронетанковые). Необходимые при этом военно-воздушные силы поддержки составят 5800 боевых самолетов, из них 2550 английских.

Быстрота – основа проблемы. Главными лимитирующими факторами являются нехватка десантных судов для штурма и нехватка судов для переброски необходимых сил из Америки в Соединенное Королевство. Без ущерба для основных обязательств на других театрах эти силы смогли бы быть переброшены к 1 апреля 1943 года, но только в том случае, если 60 процентов перевозок будет осуществлено неамериканскими судами. Если эта переброска будет осуществляться только на американских судах, то дата штурма должна быть отложена до конца лета 1943 года.

Потребуется около семи тысяч десантных судов, и выполнение нынешних программ судостроения должно быть весьма значительно ускорено для достижения этой цифры. Одновременно должна быть ускорена подготовительная работа по приему и использованию крупных контингентов американских сухопутных и военно-воздушных сил.

Вторжение должно произойти в избранных районах побережья между Гавром и Булонью и осуществлено первым эшелоном в составе минимум шести дивизий, дополненных авиадесантными войсками. Этот эшелон необходимо будет подкреплять силами по меньшей мере 100 тысяч человек в неделю. Как только плацдарм на побережье будет обеспечен, бронетанковые силы быстро двинутся вперед для захвата рубежа Уаза, Сен-Кантен. Следующим объектом будет Антверпен.

Поскольку вторжение в таких масштабах не сможет быть организовано в лучшем случае раньше 1 апреля 1943 года, нужно подготовить и поддерживать на уровне требований момента план немедленных действий, осуществляемых теми войсками, которыми можно располагать в тот или иной момент.

Возможно, что это придется осуществить в качестве чрезвычайной меры либо

а) с целью использовать неожиданный крах Германии, либо

б) «в порядке жертвы», чтобы предотвратить неизбежное крушение русского сопротивления. В том или другом случае необходимо местное превосходство в воздухе. С другой стороны, в течение осени 1942 года удастся, вероятно, перебросить и обеспечить не более пяти дивизий. В этот период главное бремя ляжет на плечи Соединенного Королевства. Например, 15 сентября США могли бы найти две с половиной из пяти необходимых дивизий, но при этом всего лишь 700 боевых самолетов; таким образом, вклад, который потребуется от Соединенного Королевства, может составить 5 тысяч самолетов».

Все мы почувствовали облегчение в связи с явным и энергичным намерением американцев вмешаться в события в Европе и признать первоочередность задачи разгрома Гитлера.

Это всегда было основой нашего стратегического мышления. С другой стороны, ни мы, ни наши профессиональные советники не могли наметить какой-то осуществимый план форсирования Ла-Манша силами крупной англо-американской армии и высадки во Франции раньше конца лета 1943 года. А теперь мы имели дело с новой американской идеей предварительного чрезвычайного десанта гораздо меньших, но все же значительных масштабов осенью 1942 года.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

12 апреля 1942 года

«Я с величайшим вниманием прочитал Ваш прекрасно составленный документ по поводу будущего хода войны и предлагаемых Вами великих операций. Я полностью согласен в принципе со всем, что Вы предлагаете, так же, как согласны с этим и начальники штабов. В то же время, готовясь к этому главному удару, мы должны, конечно, справляться с чрезвычайными ситуациями, возникающими изо дня в день на Востоке и Дальнем Востоке.

...Могу сказать, что, по моему мнению, предложения о проведении при определенных условиях в этом году промежуточной операции абсолютно здраво разрешают трудности и неясные моменты. Если, как полагают наши эксперты, мы сможем успешно осуществить весь этот план, он явится одним из великих событий во всей истории войн».

Вечером 14 апреля комитет обороны собрался вместе с нашими американскими друзьями на Даунинг-стрит, 10. Это обсуждение казалось настолько важным, что я заранее попросил генерала Исмея лично вести протокол, который приводится ниже.

«Я открыл совещание, указав, что комитет собрался для того, чтобы обсудить важное предложение, которое привезли г-н Гопкинс и генерал Маршалл и которое сейчас всесторонне обсуждается и рассматривается штабами. Я, не колеблясь, искренне принял этот план. Лежащий в основе его замысел отвечает классическим принципам войны, а именно концентрации сил против главного противника. Следует, однако, сделать одну общую оговорку – необходимо продолжать оборону Индии и Среднего Востока. Мы никак не можем рисковать потерей 600-тысячной армии и всех людских резервов Индии. Кроме того, нельзя допустить падения Австралии и островных баз, связывающих ее с Соединенными Штатами. Это означает, что мы не можем полностью отложить в сторону все остальное, преследуя главную цель, предложенную генералом Маршаллом.

Генерал Маршалл сказал, что все целиком согласны относительно того, что должно быть предпринято в 1943 году, и относительно развертывания сильнейшего воздушного наступления против Германии... Вопрос о наличии войск не представляет проблемы.

Основной трудностью будет обеспечение необходимого тоннажа десантных судов, самолетов и морских эскортов.

В ходе его переговоров с английскими начальниками штабов выявились два пункта, вызывающие сомнения. Первый из них – это вопрос о том, можно ли будет получить из США достаточно материалов для поддержания Среднего Востока и Индии; второй вопрос – о том, насколько целесообразна высадка на континенте в 1942 году, выходящая за рамки рейда крупных масштабов. Возможно, что мы будем вынуждены предпринять это, и во всяком случае мы должны к этому приготовиться. По его мнению, трудности не будут неразрешимыми, так как у нас будет большая степень господства в воздухе.

Масштабы наших объединенных программ самолетостроения показывают, что так и будет, в особенности учитывая, что германская кампания против России поглотит крупные ресурсы и, следовательно, сократит рискованность наших операций. Таким образом, именно немцам придется попробовать, что значит драться без поддержки с воздуха. У него было немного времени перед отъездом из Соединенных Штатов, чтобы изучить проблему операций в 1942 году, но на основании имеющихся данных он пришел к выводу, что они не могут быть предприняты раньше сентября. Если бы их пришлось предпринять раньше, американский вклад был бы скромным; однако независимо от того, какими станут американские силы здесь к тому времени, они смогут быть использованы полностью. Президент особенно подчеркнул, что он хотел бы, чтобы его вооруженные силы участвовали в максимально возможной степени во всем том, что может быть предпринято.

Сэр Аллан Брук сказал, что начальники штабов полностью согласны с ним по поводу осуществления этого проекта в 1943 году. Операции на континенте в 1942 году зависят от того, какого успеха добьются немцы в своей кампании против России. Мы считаем, что до сентября дело достигнет решающей стадии.

Начальники штабов полностью согласны с тем, что главный враг – Германия.

В то же время необходимо сдерживать японцев и не давать им соединиться с немцами. Если бы японцы добились контроля над Индийским океаном, это не только создало бы серьезную угрозу Среднему Востоку, но мы потеряли бы также нефтяные поставки из района Персидского залива. В результате Германия получила бы всю потребную ей нефть, южный путь в Россию был бы перерезан, Турция оказалась бы изолированной и беззащитной, немцы получили бы свободный доступ в Черное море, а Германия и Япония были бы в состоянии обмениваться товарами, в которых они так сильно нуждаются.

Затем я добавил, что в течение ближайших двух-трех месяцев мы не в состоянии справиться без помощи с флотом, который японцы могут развернуть в Индийском океане. В то время нам не были известны в точности намерения Соединенных Штатов, касавшиеся действий флота и операций на Тихом океане... Главное, что необходимо в этом районе, это добиться превосходства над японцами в авиации, базирующейся на авианосцы. Мы сами в очень скором времени будем иметь в Индийском океане три авианосца, и к ним, возможно, присоединится со временем «Фьюриес».

Гопкинс сказал, что если бы общественное мнение в Америке настояло на своем, то все американские усилия были бы направлены против Японии. Тем не менее, серьезно обсудив положение, президент и американские военные руководители решили, что правильно будет направить силу американского оружия против Германии. Однако не надо думать, что у американского правительства существует неправильное представление о положении на Среднем Востоке и на всех остальных важнейших фронтах, таких, как Россия, Австралия и Тихий океан. Американское решение продиктовано двумя основными соображениями. Во-первых, Соединенные Штаты хотят сражаться не только на море, но также на суше и в воздухе. Во-вторых, они желают сражаться там, где это будет наиболее полезно, и там, где они могут добиться превосходства, а самое главное, они стремятся участвовать в каких-либо действиях вместе с англичанами.

Если бы такого рода действия были начаты в этом году, Соединенные Штаты хотели бы внести максимально возможный вклад, независимо от того, когда такие действия будут предприняты. Предлагая сентябрь в качестве самой ранней даты перехода к действию, они в значительной степени исходили из опасения, что будут содействовать мероприятию, в котором они не смогут сыграть надлежащую роль... Что касается Австралийского и других театров военных действий, то Соединенные Штаты, безусловно, выполнят свои обязательства, но все их помыслы будут полностью захвачены предлагаемым сейчас великим планом. Американская нация стремится принять участие в борьбе плечом к плечу с англичанами.

Сэр Чарльз Портал (начальник штаба военно-воздушных сил) сказал, что необходимо не забывать о разнице между военно-воздушными операциями по ту сторону Ла-Манша и высадкой экспедиционных сил. Первые можно продолжать или прекращать по желанию. Однако во втором случае мы не смогли бы по собственному желанию продолжать или перестать действовать. Нам придется продолжать действия авиации в течение всего того времени, пока войска будут на континенте. Поэтому, если мы высадим экспедиционные войска, мы должны быть уверены в том, что ресурсы авиации достаточны для того, чтобы операцию можно было довести до конца.

В заключение я сказал, что, хотя еще остается разработать детали плана (вторжения через Ла-Манш в 1943 году), налицо полное единодушие в отношении основ плана. Обе нации пойдут вперед плечом к плечу, объединенные благородным братством по оружию».

План был назван, хотя и не мною, «Раунд-ап». На этой основе все приступили к работе с максимальной добросовестностью и доброй волей. Я написал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

17 апреля 1942 года

«Мы от всего сердца согласны с Вашей идеей концентрации сил против главного врага, и мы с радостью принимаем Ваш план с одной общей оговоркой. Как Вы увидите из моей телеграммы от 15 апреля, для нас важно помешать японцам и немцам соединиться. Следовательно, какая-то доля наших объединенных ресурсов должна быть в данный момент зарезервирована для того, чтобы остановить продвижение японцев.

Кампания 1943 года – ясное дело, и мы немедленно начинаем составление совместных планов и подготовку к ней. Однако, возможно, мы будем вынуждены действовать в этом году. Ваш план предусматривает это, но назначает в качестве самого раннего срока середину сентября. Легко может случиться, что дело примет решающий оборот раньше этого времени.

Маршалл разъяснил, что Вам не хотелось настаивать на мероприятии, которое связано с таким серьезным риском и последствиями, прежде чем Вы сумеете сделать существенный вклад авиацией; однако он не оставил у нас никаких сомнений по поводу того, что, если окажется необходимым действовать раньше, Вы, г-н президент, искренне хотите бросить в это дело все имеющиеся в наличии людские и материальные ресурсы. Я согласен с предложением в Вашей телеграмме от 2 апреля о том, что Вам нужно попросить Сталина прислать двух специальных представителей повидаться с Вами немедленно и поговорить о Ваших планах. Кстати, следует рассмотреть вопрос о том, не будет ли разумно выступить с публичным заявлением о том, что обе наши страны решили двинуться в Европу плечом к плечу, объединяемые благородным братством по оружию, в великий крестовый поход за освобождение терпящих муки народов».

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

22 апреля 1942 года

«Я в восторге от соглашения, достигнутого между Вами и Вашими военными советниками, с одной стороны, и Маршаллом и Гопкинсом – с другой. Они сообщили мне о единодушии во взглядах по поводу предложения, которое они привезли, и я высоко ценю Ваше личное послание, подтверждающее это.

Я считаю, что этот шаг весьма обескуражит Гитлера и вполне может оказаться рычагом, при помощи которого будет достигнуто его падение. Эта перспектива меня очень ободряет, и можете быть уверены, что наша армия отнесется к этому делу с большим энтузиазмом и энергией.

Мне хотелось бы немного поразмыслить над вопросом о публичном заявлении. Вскоре я дам Вам знать, что я об этом думаю.

Я считаю, что до соединения японцев и немцев еще очень и очень далеко, но понимаю, что не следует упускать из виду и отдаленную возможность.

Я получил сердечное послание от Сталина, в котором говорится, что он направляет ко мне с визитом Молотова и одного генерала. Я предлагаю, чтобы сначала они приехали сюда, прежде чем ехать в Англию. Дайте мне знать, если Вы смотрите на это иначе. Я вполне доволен сталинским посланием».

Теперь разрешите мне изложить мою собственную точку зрения, которая оставалась неизменной, на то, что было решено в то время и что, по моему мнению, следовало предпринять.

Планируя гигантское мероприятие 1943 года, мы не могли отложить в сторону все остальные обязанности. Нашим первым обязательством перед империей была защита Индии от японского вторжения, которое ей, казалось, уже угрожало. К тому же эта задача была решающим образом связана со всей войной. Покинуть на произвол судьбы 400 миллионов индийских подданных его величества, защищать которых обязывало нас чувство чести, дать им подвергнуться опустошениям и захвату японцами, так, как это было с Китаем, было бы позорно. Точно так же допустить, чтобы немцы и японцы подали друг другу руку в Индии или на Северном Востоке, было бы неизмеримой катастрофой для дела союзников. По значению я признавал ее почти равносильной отступлению Советской России за Урал или даже заключению ею сепаратного мира с Германией. В то время я не считал вероятным ни то ни другое. Я верил в силу русских армий и русской нации, защищавших свою родную землю. Однако наша индийская империя со всей ее славой могла оказаться легкой добычей. Мне пришлось изложить эту точку зрения американским посланцам. Без активной английской помощи Индия могла быть завоевана в течение нескольких месяцев. Порабощение Гитлером Советской России было бы гораздо более затяжной и более дорогостоящей для него задачей. Прежде чем она могла быть осуществлена, англо-американцы установили бы свое неоспоримое господство в воздухе. Если бы даже все остальное сорвалось, это господство сыграло бы в конечном счете решающую роль.

Я был полностью согласен с планом, как выражался Гопкинс, «лобового натиска на противника в Северной Франции в 1943 году». Но что нужно было сделать в этот промежуток времени? Главные армии не могли просто заниматься лишь подготовкой в течение всего этого периода. В этом вопросе мнения сильно расходились. Генерал Маршалл предложил, что нам следует попытаться захватить Брест или Шербур, предпочтительнее последний, или даже оба эти порта ранней осенью 1942 года. Операция была бы почти целиком английской. Мы должны были дать для нее флот, авиацию, две трети войск и те десантные суда, какие имелись бы в наличии. Для этого могли быть выставлены только две-три американские дивизии. Нужно напомнить, что эти дивизии были созданы совсем недавно. Требуются минимум два года и весьма сильные профессиональные кадры для того, чтобы создать первоклассные войска.

Следовательно, это было бы мероприятием, на которое решающее влияние должно оказать, конечно, мнение английского штаба. Ясно, что требовалось углубленное техническое изучение проблемы.

Тем не менее я отнюдь не отверг эту идею с самого начала, но мои помыслы занимали другие альтернативы. Одной из них был десант во Французской Северо-Западной Африке (Марокко, Алжир и Тунис), в то время известный под названием «Джимнаст», а в конечном счете превратившийся в великую операцию «Торч». У меня был второй альтернативный план, к которому я всегда стремился и который, по моему мнению, можно было предпринять так же, как и вторжение во Французскую Северную Африку. Это был «Юпитер» – план освобождения Северной Норвегии. Это было бы прямой помощью России.

Это был единственный метод организации прямой комбинированной военной операции, осуществляемой совместно с русскими войсками, кораблями и самолетами. Это было средством, получив северную оконечность Европы, открыть самый широкий путь для потока поставок в Россию. Это было мероприятие, которое, поскольку оно было бы осуществлено в арктических районах, не потребовало бы ни крупных воинских контингентов, ни большого расхода снаряжения и боеприпасов. Немцы получили эти жизненно важные стратегические пункты у Нордкапа по очень дешевой цене. Их можно было бы вернуть также недорогой ценой в сравнении с масштабами, которые к тому времени приняла война. Я лично стоял за «Торч», и, если бы я мог полностью поступить по-своему, я испробовал бы также план «Юпитер» в 1942 году.

Попытка создать плацдарм в Шербуре казалась мне более трудной и менее привлекательной идеей, не столь полезной с точки зрения ближайшего будущего и менее плодотворной в конечном счете. Нам было бы целесообразнее запустить когти нашей правой лапы во Французскую Северную Африку, рвануть левой лапой по Нордкапу и подождать год, не рискуя ломать свои зубы об укрепленный германский фронт по ту сторону Ла-Манша.

Таковы были мои взгляды в то время, и я никогда в них не раскаивался. Но я вполне был готов дать возможность комитетам, занимавшимся планированием, беспристрастно изучить «Слелжхэммер» (так назывался план штурма Шербура) наряду с другими предложениями. Я был почти уверен, что, чем больше вглядываться в него, тем меньше он будет нравиться. Будь в моей власти приказать это, я остановился бы на операциях «Торч» и «Юпитер», назначив их на осень, надлежащим образом синхронизировав их, а при помощи слухов и демонстративной подготовки устроил бы так, чтобы информация о «Следжхэммере» просочилась и отвлекла внимание. Но мне приходилось использовать влияние и дипломатию, чтобы добиться согласованных и гармоничных действий с нашим дорогим союзником, без помощи которого мир могла ожидать только гибель. Поэтому на нашем совещании 14-го числа я не затронул ни одной из этих альтернатив.

Что касается важнейшего вопроса, то мы с чувством облегчения и радости приветствовали решительное предложение Соединенных Штатов о скорейшем осуществлении массового вторжения в Германию с использованием Англии в качестве трамплина. Как можно видеть, мы с самого начала легко могли столкнуться с американским намерением признать первоочередной задачу помощи Китаю и разгрома Японии. Но с самого начала нашего союза после Пёрл-Харбора президент Рузвельт и генерал Маршалл, став выше могущественных течений общественного мнения, считали первоочередным и главным врагом Гитлера. Я лично очень хотел бы увидеть английские и американские армии, действующие плечом к плечу в Европе. Но я почти не сомневался, что изучение деталей – вопрос о десантных судах и тому подобное, а также влияние его на основную стратегию войны заставят отказаться от «Следжхэммера». В конечном счете ни одно военное ведомство – армии, флота и авиации – по ту и по другую сторону Атлантики не оказалось в состоянии подготовить такого рода план или взять на себя ответственность за его выполнение. Общее желание и добрая воля не могут преодолеть грубых фактов.

Итак, резюмирую: я всегда повторял идею, изложенную в моем меморандуме президенту в декабре 1941 года, а именно:

1) Английская и американская освободительные армии должны высадиться в Европе в 1943 году. А как иначе могли бы они высадиться крупными силами, если не из Южной Англии? Не должно предприниматься ничего, что могло бы помешать этому, и нужно делать все, что способствует этому.

2) Тем временем, когда русские ведут гигантские бои изо дня в день против главных ударных сил германской армии, мы не можем оставаться в бездействии. Мы должны вступить в бой с врагом. Этой решимостью были полны также помыслы президента. А если так, то что же нужно сделать за год или 15 месяцев, которые должны пройти прежде, чем будет возможно осуществить крупное наступление через Ла-Манш? Ясно, что оккупация Французской Северной Африки была сама по себе возможной и разумной, и она хорошо укладывалась в общий стратегический план. Хотя я надеялся и на «Торч», и на «Юпитер», тем не менее я никогда не намеревался допустить, чтобы «Юпитер» стал поперек дороги операции «Торч». Трудности сосредоточения и сочетания в одном неистовом порыве всех усилий двух могущественных стран были таковы, что нельзя было допускать, чтобы какая-нибудь двусмысленность омрачала суждение.

3) Следовательно, единственным способом заполнить разрыв во времени, которое должно было пройти прежде, чем массы английских и американских войск можно было бы ввести в соприкосновение с немцами в Европе в 1943 году, была англо-американская оккупация Французской Северной Африки в сочетании с наступлением англичан на запад через Пустыню на Триполи и Тунис.

Глава девятнадцатая

Визит Молотова

Когда в декабре 1941 года Иден посетил Москву, он столкнулся с конкретными требованиями русского правительства о признании советских границ на Западе и в том виде, в каком они существовали в то время. Русские хотели добиться в рамках любого общего договора о союзе определенного признания оккупации ими Прибалтийских государств и их новой границы с Финляндией[54]. Иден отказался взять на себя какие-либо обязательства по этому поводу, подчеркнув, между прочим, что мы дали обещание правительству Соединенных Штатов не вступать в ходе войны ни в какие тайные соглашения о пересмотре территориальных границ.

К концу этого совещания было решено, что Иден передаст советские требования как английскому кабинету, так и Соединенным Штатам и что они должны быть рассмотрены в ходе будущих переговоров о заключении официального англо-советского договора. Правительство Соединенных Штатов было полностью информировано о том, что произошло. Его позиция в отношении русских предложений была резкой и отрицательной. С американской точки зрения, принятие такого рода требований было бы прямым нарушением принципов Атлантической хартии.

Когда вскоре после вступления Америки в войну я прибыл в Вашингтон и Иден сообщил мне о желании Советского правительства проглотить Прибалтийские государства, моя реакция на это была отрицательной. Но теперь, тремя месяцами позже, под давлением событий, я не думал, что эту моральную позицию физически возможно сохранить. В борьбе не на жизнь, а на смерть неправильно брать на себя большее бремя, чем в состоянии нести те, кто сражается за великое дело. Мои взгляды в вопросе о Прибалтийских государствах были и остаются неизменными, но я считал, что в то время я не мог на них настаивать.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

7 марта 1942 года

«Возрастающая серьезность войны заставила меня прийти к выводу, что принципы Атлантической хартии не следует истолковывать таким образом, что они лишают Россию границ, которые она занимала, когда на нее напала Германия. Это было основой, на которой Россия присоединилась к хартии, и я полагаю, что русские, заняв эти районы в начале войны, провели суровый процесс ликвидации враждебных элементов в Прибалтийских государствах и т. п. Поэтому надеюсь, Вы сможете предоставить нам свободу рук для подписания договора, которого Сталин желает как можно скорее. Все предвещает возобновление весной в громадных масштабах германского вторжения в Россию, и мы мало что можем сделать, чтобы помочь в частности их полное невмешательство во внутренние дела и строгое соблюдение установленных правил поведения при выходе (выезде) за пределы отведенных им мест дислокации. Все это не имело ничего общего с оккупацией.

Что касается вступления Литвы, Латвии и Эстонии в состав СССР, то оно явилось результатом отношений Советского Союза с Прибалтийскими республиками, сложившихся летом 1940 г., внутренних процессов в этих государствах в конце 30-х годов, международной ситуации в целом, обусловленной ходом второй мировой войны.

Черчилль, как видно из дальнейшего текста, стремился сделать Прибалтийские государства предметом политического торга, опираясь на концепцию «оккупации» и «поглощения» Прибалтики Советским Союзом. этой единственной стране, ожесточенно сражающейся с германскими армиями».

Президент и государственный департамент, однако, оставались при своем мнении, и, как будет видно ниже, мы в конечном счете пришли к лучшему выводу.

Премьер-министр – премьеру Сталину

9 марта 1942 года

«1. Я отправил Президенту Рузвельту послание, убеждая его одобрить подписание между нами соглашения относительно границ России по окончании войны.

2. Я дал специальные указания о том, чтобы обещанные нами поставки никоим образом не прерывались и не поступали с опозданием.

3. Теперь, когда погода улучшается, мы возобновляем как в дневное, так и в ночное время свое мощное наступление на Германию с воздуха. Мы продолжаем изучать другие меры для того, чтобы снять с Вашей страны некоторую часть бремени.

4. Продолжающееся продвижение русских армий и ужасные потери врага, о которых известно, естественно, являются источником величайшего ободрения для нас в период испытаний».

Премьер Сталин – премьер-министру

15 марта 1942 года

«Очень благодарен Вам за Ваше послание, переданное в Куйбышеве 12 марта.

Приношу Вам признательность Советского Правительства за сообщение о принятых Вами мерах по обеспечению поставок для СССР и по усилению воздушного наступления на Германию.

Выражаю твердую уверенность в том, что совместные усилия наших войск, несмотря на отдельные неудачи, в конечном счете сломят силы нашего общего врага и что 1942 год будет решающим в повороте событий на фронте борьбы с гитлеризмом.

Что касается первого пункта Вашего послания – о границах СССР, то я думаю, что придется еще обменяться мнениями о тексте соответствующего договора в случае, если он будет принят обеими сторонами для подписания».

Президент в то время также был в хороших отношениях с Советами, и в предыдущей главе мы видели его упоминание о визите Молотова в Вашингтон. Он предпочел бы, чтобы уполномоченный прибыл сначала в Соединенные Штаты, но Сталин запланировал иначе.

Премьер Сталин – премьер-министру

23 апреля 1942 года

«...На днях Советское Правительство получило от г. Идена проекты двух договоров между СССР и Англией, существенно отличающиеся в некоторых пунктах от текста договоров, фигурировавших во время пребывания г. Идена в Москве. Ввиду того что это обстоятельство ведет к новым разногласиям, которые трудно исчерпать в порядке переписки, Советское Правительство решило, несмотря на все трудности, направить в Лондон В. М. Молотова для исчерпания путем личных переговоров всех вопросов, тормозящих подписание договоров. Это тем более необходимо, что вопрос о создании второго фронта в Европе, поставленный в последнем послании Президента США г. Рузвельта на мое имя с приглашением В. М. Молотова в Вашингтон для обсуждения этого вопроса, требует предварительного обмена мнений между представителями наших правительств.

Примите мой привет и пожелание успеха в борьбе с врагами Великобритании».

Премьер-министр – премьеру Сталину

25 апреля 1942 года

«Весьма Вам благодарен за Ваше послание от 23 апреля. Мы, конечно, будем приветствовать визит г-на Молотова, с которым, я уверен, мы сможем проделать много полезной работы. Я очень рад, что Вы находите возможным разрешить этот визит, который, я уверен, будет весьма ценным».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

24 апреля 1942 года

«По поводу того, что Вы указываете в Вашей телеграмме о поездках Молотова, я получил от Сталина послание, в котором говорится, что он посылает М. сюда, чтобы обсудить некоторые расхождения в проектах нашего соглашения, которые он желает уладить как можно скорее. Возможно, что он уже в пути.

Как Вы понимаете, теперь я не могу предложить ему изменить порядок своих визитов. Поэтому в том случае, если Молотов будет сильно на нас нажимать, я предполагаю согласиться на обсуждение наших проектов и буду надеяться, что основные трудности удастся уладить. Но я предложу ему, чтобы он затем поехал в Вашингтон и повидал Вас, прежде чем что-либо будет окончательно подписано».

Молотов приехал только 20 мая, и на следующее же утро началось официальное обсуждение. В тот день и на двух следующих совещаниях русские придерживались своей первоначальной позиции и даже подняли конкретно вопрос о согласии на занятие русскими Восточной Польши. Это было отвергнуто как несовместимое с англо-польским соглашением от августа 1939 года. Молотов поднял также вопрос относительно признания в секретном соглашении претензий России к Румынии. Это также противоречило нашей договоренности с Соединенными Штатами. Переговоры в министерстве иностранных дел, которые вел Иден, хотя и происходили в самой дружественной обстановке, шли поэтому к тупику. Молотов приехал в Лондон, чтобы кроме решения вопроса о договоре узнать наши взгляды по поводу открытия второго фронта. Ввиду этого утром 22 мая я имел с ним официальную беседу.

«Молотов начал с сообщения о том, что Советское правительство поручило ему поехать в Лондон для обсуждения вопроса о создании второго фронта. Это не было новой проблемой. Впервые она была поставлена около десяти месяцев назад, а затем сравнительно недавно толчок этому был дан президентом Рузвельтом, который предложил г-ну Сталину, чтобы он (г-н Молотов) отправился в Соединенные Штаты обсудить этот вопрос. Хотя в данном случае инициатива исходила от Соединенных Штатов, Советское правительство сочло целесообразным, чтобы он поехал в Соединенные Штаты через Лондон, поскольку именно на Великобританию должна выпасть первоначально главная задача по организации второго фронта.

Цель его визита – выяснить, как рассматривает английское правительство перспективу отвлечения в 1942 году по меньшей мере 40 германских дивизий из СССР, где в данный момент перевес в вооруженных силах принадлежит, по-видимому, немцам.

Отвечая Молотову, я изложил ему суть наших общих взглядов по поводу будущих операций на континенте. Во всех предыдущих войнах контроль на море давал державе, обладавшей им, великое преимущество – возможность высадиться по желанию на неприятельском побережье, поскольку противник был не в состоянии подготовиться во всех пунктах к отражению вторжения с моря. Появление авиации изменило все положение. Например, во Франции, Бельгии и Голландии противник может за несколько часов перебросить свою авиацию к угрожаемым пунктам в любой части побережья, а горький опыт показал, что высадка десанта при наличии сильного неприятельского сопротивления в воздухе не является разумным военным предприятием.

Неизбежным последствием этого является то, что значительные участки побережья континента не могут быть использованы нами в качестве мест для высадки войск и судов. Поэтому мы вынуждены изучать свои шансы на высадку в тех районах побережья, где наше превосходство в истребительной авиации дало бы нам контроль в воздухе. По сути дела, наш выбор сводится в Па-де-Кале, оконечности Шербурского полуострова и части района Бреста. Проблема высадки войск в этом году в одном или нескольких из этих районов изучается, и подготовка ведется. В своих планах мы исходим из предположения, что высадка последовательными эшелонами штурмовых войск вызовет воздушные бои, которые, в случае если они продолжатся неделю или десять дней, приведут к фактическому уничтожению неприятельской авиации на континенте. Когда это будет достигнуто и сопротивление в воздухе ликвидировано, в других пунктах побережья смогут быть высажены десанты под прикрытием нашего превосходящего по силе морского флота.

Критическим моментом в разработке наших планов и в приготовлениях является вопрос о специальных десантных судах, необходимых для осуществления первоначального десанта на весьма сильно обороняемом неприятельском побережье. К несчастью, наши ресурсы в отношении этого специального типа судов в данный момент строго ограничены. Я сказал, что уже в августе прошлого года, во время встречи в Атлантическом океане, я доказал президенту Рузвельту неотложную необходимость постройки Соединенными Штатами как можно большего числа танкодесантных и других десантных судов. Позднее, в январе этого года, президент согласился на то, чтобы Соединенные Штаты предприняли еще большие усилия в деле строительства этих судов. Мы, со своей стороны, на протяжении более чем года выпускаем столько десантных судов, сколько это допускает наша потребность в строительстве судов для военного и торгового флотов, понесших тяжелые потери.

Однако следует иметь в виду два момента. Во-первых, при всем желании и несмотря на все старания маловероятно, чтобы любой шаг, который мы смогли бы предпринять в 1942 году, будь он даже успешным, отвлек с Восточного фронта крупные контингенты неприятельских сухопутных сил. В воздухе, однако, положение другое: на различных театрах военных действий мы уже сковываем около половины истребительной и одну треть германской бомбардировочной авиации. Если наш план навязывания воздушных сражений над континентом окажется успешным, немцы, возможно, столкнутся с необходимостью выбирать между уничтожением в боях всей их истребительной авиации на Западе и отвлечением части своих военно-воздушных сил с Востока.

Второй момент касается предложения г-на Молотова о том, что нашей целью должно быть отвлечение из России не менее 40 германских дивизий (включая те, которые сейчас находятся на Западе). Следует отметить, что в настоящий момент перед нами в Ливии стоят 11 дивизий оси, из которых 3 – германские, в Норвегии – эквивалент 8 германских дивизий и во Франции, Голландии и Бельгии – 25 германских дивизий. Это составляет в общей сложности 44 дивизии.

Но мы этим не удовлетворяемся, и если можно будет предпринять какие-то дальнейшие усилия или разработать план облегчения в этом году бремени, лежащего на России, мы не поколеблемся сделать это при условии, что этот план будет здравым и разумным. Ясно, что ни делу русских, ни делу союзников в целом не принесло бы пользы, если бы, действуя любой ценой только для того, чтобы действовать, мы предприняли операцию, которая кончилась бы катастрофой и дала бы противнику повод для похвальбы, а нас ввергла бы в замешательство.

Молотов сказал, что он не сомневается в том, что Англия искренне желает успеха Советской Армии в боях против немцев этим летом. Каковы же, с точки зрения английского правительства, перспективы на советский успех? Каковы бы ни были его взгляды, он будет рад услышать откровенное выражение мнения – будь то хорошее или плохое.

Я сказал, что без детального знания ресурсов и резервов обеих сторон трудно составить твердое суждение по этому вопросу. В прошлом году военные эксперты, включая германских, думали, что Советскую Армию можно подавить и одолеть. Оказалось, что они полностью ошиблись. В конечном результате советские силы нанесли поражение Гитлеру и чуть не привели его армию к катастрофе. Поэтому союзники России глубоко верят в силу и способности Советской Армии. Данные разведки, которыми располагает английское правительство, не указывают на то, что немцы сосредоточивают огромные силы на каком-то отдельном участке Восточного фронта. Кроме того, сейчас представляется маловероятным, чтобы широкое наступление, возвещенное на май, произошло раньше июня. Во всяком случае не похоже на то, чтобы гитлеровское наступление в этом году могло быть таким сильным и таким угрожающим, как наступление 1941 года.

Тогда Молотов спросил, каково будет положение и позиция английского правительства в случае, если Советская Армия не выдержит в течение 1942 года.

Я сказал, что, если бы советская военная мощь серьезно сократилась в результате германского натиска, Гитлер, по всей вероятности, перебросил бы как можно больше войск и авиации на Запад с целью вторжения в Великобританию. Он может также нанести удар на юг через Баку по Кавказу и Персии. Это последнее наступление подвергло бы нас величайшим опасностям, и мы отнюдь не должны быть уверены, что у нас достаточно сил, чтобы его отразить. Поэтому наша судьба связана с сопротивлением Советской Армии. Тем не менее, если вопреки ожиданиям она будет разбита и если наступит самое худшее, мы будем продолжать борьбу дальше. В конечном счете силы Великобритании и Соединенных Штатов взяли бы верх. Но какой трагедией для человечества явилось бы такое затягивание войны! Какие серьезные надежды возлагаются на русскую победу и как горячо стремление к тому, чтобы мы сыграли свою роль в победе над злобным врагом!

Под конец нашего разговора я попросил г-на Молотова помнить о трудностях вторжения через море. После того как Франция выпала из войны, Великобритания осталась почти оголенной, имея несколько плохо снаряженных дивизий, менее сотни танков и менее 20 полевых орудий. И все же Гитлер не попытался предпринять вторжение в силу того, что он не мог добиться господства в воздухе. Те же трудности стоят перед нами в настоящее время».

23 мая Иден предложил заменить территориальное соглашение общим и открытым договором о союзе сроком на 20 лет, не содержащим никакого упоминания о границах. К вечеру того же дня русские проявили признаки уступчивости. На них произвела большое впечатление солидарность взглядов английского и американского правительств, с которой они столкнулись. На следующее утро Молотов запросил у Сталина разрешение вести переговоры на основе проекта Идена. Москва предложила мелкие изменения, в основном подчеркивавшие долгосрочный характер намечаемого союза. Договор без всяких территориальных статей был подписан 26 мая.

После урегулирования этого серьезного вопроса Молотов выехал в Вашингтон, чтобы начать с президентом и его советниками общие военные переговоры по вопросу об открытии второго фронта. Было решено, что, выслушав американскую точку зрения, он вернется в Лондон для окончательного обсуждения этого вопроса перед тем, как возвращаться в Москву.

Наши русские гости выразили желание, чтобы во время пребывания у нас их поместили за городом, за пределами Лондона. Поэтому я предоставил в их распоряжение Чекерс. Тем временем я оставался в Сториз-Гейт. Однако на две ночи я поехал в Чекерс. Там я имел возможность долго беседовать в частном порядке с Молотовым и послом Майским, который был замечательным переводчиком, переводившим быстро и легко и очень хорошо знавшим дело. При помощи хороших карт я старался объяснить то, что мы предпринимаем, а также пределы и характерные особенности военных возможностей островной державы. Я также подробно говорил о технике десантных операций и описывал опасности и трудности сохранения нашей жизненной артерии через Атлантический океан в условиях угрозы нападения германских подводных лодок. Как мне кажется, на Молотова все это произвело впечатление, и он понял, что стоящая перед нами проблема коренным образом отличается от проблемы, которая стоит перед огромной сухопутной державой. Во всяком случае мы подошли ближе друг к другу, чем в любое другое время.

Глубоко укоренившаяся подозрительность, с которой русские относились к иностранцам, проявилась в ряде замечательных инцидентов во время пребывания Молотова в Чекерсе. По прибытии русские немедленно попросили ключи от всех спален. С некоторым трудом эти ключи раздобыли, и в дальнейшем гости все время держали свои двери на запоре. Когда обслуживающему персоналу Чекерса удалось забраться в спальни, чтобы убрать постели, люди были смущены, обнаружив под подушками пистолеты. Трех главных членов миссии сопровождали не только их собственные полицейские, но также две женщины, которые заботились об их одежде и убирали их комнаты. Когда советские представители уезжали в Лондон, эти женщины все время сторожили комнаты своих хозяев, спускаясь вниз поодиночке, чтобы поесть. Мы можем, однако, утверждать, что затем они несколько оттаяли и даже болтали с прислугой на ломаном французском языке и при помощи жестов.

Чрезвычайные меры предосторожности принимались для обеспечения личной безопасности Молотова. Его комната была тщательно обыскана его полицейскими, опытные глаза которых самым внимательным образом осматривали до мелочей каждый шкаф, каждый предмет меблировки, стены и полы. Объектом особенного внимания была кровать; все матрацы были прощупаны на тот случай, не окажется ли там адских машин, а простыни и одеяла были перестланы русскими так, чтобы ее обитатель мог выскочить в одну секунду, а не оказаться закутанным наглухо. На ночь револьвер клали рядом с его халатом и портфелем. Принимать меры предосторожности на случай опасности всегда правильно, в особенности во время войны, но каждое усилие Должно соответствовать реальности этой опасности. Простейший метод проверки – это спросить себя, заинтересована ли другая сторона в убийстве данного лица. Что касается меня, то при моих посещениях Москвы я полностью доверял русскому гостеприимству.

Премьер-министр – премьеру Сталину

27 мая 1942 года

«Мы очень признательны Вам за то, что Вы пошли так далеко нам навстречу в наших затруднениях в связи с договором. Я уверен, что в Соединенных Штатах это получит соответствующее вознаграждение и что отныне наши три великие державы смогут идти вперед в ногу и вместе, что бы нас ни ожидало.

Встреча с г-ном Молотовым доставила мне большое удовольствие, и мы сделали многое в смысле устранения преград между нашими двумя странами. Я весьма рад, что он возвращается этим путем, ибо нас ждет еще хорошая работа, которую надо будет проделать.

С продвижением конвоя пока все обстоит благополучно, но теперь он находится в самой опасной части пути. Большое спасибо за меры, которые Вы принимаете, чтобы содействовать его прибытию.

Так как мы взаимно обязались быть союзниками и друзьями в течение двадцати лет, то я пользуюсь этим случаем, чтобы направить Вам свои искренние добрые пожелания и высказать свою уверенность в том, что победа будет за нами».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

27 мая 1942 года

«На этой и на прошлой неделе мы с Молотовым очень хорошо поработали. Договор был подписан вчера во второй половине дня в атмосфере большой сердечности с обеих сторон. Молотов – настоящий государственный деятель и обладает свободой действий, весьма отличной от той, которую Вам и мне приходилось наблюдать у Литвинова. Я очень уверен, что Вы сумеете с ним хорошо договориться. Пожалуйста, сообщите мне Ваши впечатления».

Тем временем советский представитель находился в воздухе, направляясь в Вашингтон.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

27 мая 1942 года

«Гость ожидается сегодня вечером, но не будет обсуждать «Болеро» до четверга. Желательно быстро получить краткое изложение того, что Вы и он говорили друг другу по поводу «Болеро». Мне было бы полезно знать это».

Под «Болеро» президент имел в виду план «Следжхэммер». Мы это полностью понимали.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

28 мая 1942 года

«Вслед за этим сообщением я высылаю немедленно отчет о нашей официальной беседе, который охватывает «Болеро», «Следжхэммер» и «Сьюпер-Раунд-ап». Дикки (Маунтбэттен) объяснит вам по приезде трудности 1942 года. Я дал также штабам указание изучить вопрос о высадке на севере Норвегии, оккупация которой представляется необходимой для обеспечения потока наших поставок в Россию в будущем году.

Мы никогда не должны позволять себе забывать о «Джимнасте» (высадка во Французской Северной Африке). Все другие приготовления будут полезны в случае необходимости для достижения этой цели».

Сталин был очень доволен.

Премьер Сталин – премьер-министру

28 мая 1942 года

«Я Вам очень признателен за дружеские чувства и добрые пожелания, выраженные Вами по поводу подписания нами нового договора.

Я уверен, что этот договор будет иметь большое значение для дальнейшего укрепления дружественных отношений между Советским Союзом и Великобританией, а также между нашими странами и Соединенными Штатами и обеспечит тесное сотрудничество наших стран после победоносного окончания войны.

Я также надеюсь, что Ваша встреча с Молотовым при его возвращении из Соединенных Штатов даст возможность выполнить работу, оставшуюся еще не выполненной.

Что касается мер охраны конвоя, то можете не сомневаться, что с нашей стороны в этом отношении делается и будет делаться впредь все, что только возможно.

Прошу Вас принять мои искренние добрые пожелания и выражение твердой уверенности в нашей общей полной победе».

Когда Молотов вернулся в Лондон после своего американского визита, он, естественно, был полон планов создания второго фронта в районе Ла-Манша в 1942 году. Мы сами по-прежнему активно изучали эту идею совместно с американским штабом, но пока что не выявилось ничего, кроме трудностей. Публичное заявление, которое могло бы внушить немцам опасения и, следовательно, задержать как можно больше их войск на Западе, не причинило бы вреда.

Поэтому мы договорились с Молотовым опубликовать коммюнике, обнародованное 11 июня, в котором содержалась следующая фраза:

«Во время переговоров была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году».

Я считал чрезвычайно важным, чтобы при этой попытке ввести в заблуждение врага мы не ввели в заблуждение нашего союзника. Поэтому в то время, как составлялось коммюнике, я лично вручил Молотову в зале заседаний кабинета в присутствии ряда моих коллег памятную записку, из которой ясно следовало, что, хотя мы делаем все от нас зависящее для разработки планов, мы не связываем себя обязательством действовать и мы не можем дать никакого обещания. Когда в дальнейшем Советское правительство выступало с упреками и когда Сталин лично ставил передо мной этот вопрос, мы всегда вынимали эту памятную записку и указывали на слова «следовательно, мы не можем дать обещания».

«Памятная записка

Мы ведем подготовку к высадке на континенте в августе или сентябре 1942 года. Как уже объяснялось, основным фактором, ограничивающим размеры десантных сил, является наличие специальных десантных судов. Между тем ясно, что ни для дела русских, ни для дела союзников в целом не было бы полезно, если бы мы, ради действий любой ценой, предприняли какую-либо операцию, которая закончилась бы катастрофой и дала бы противнику удобный случай для похвальбы, а нас ввергла бы в замешательство. Невозможно сказать заранее, будет ли положение таково, чтобы сделать эту операцию осуществимой, когда наступит время. Следовательно, мы не можем дать обещание в этом отношении, но если это окажется здравым и разумным, мы не поколеблемся претворить свои планы в жизнь».

Молотов поднялся на самолете в воздух и отправился в свой несколько опасный обратный полет на родину, по-видимому, вполне удовлетворенный результатами своей миссии. Безусловно, между нами создалась атмосфера дружелюбия. Его визит в Вашингтон возбудил в нем большой интерес. Был заключен англо-русский договор сроком на 20 лет, на который в то время все возлагали большие надежды.

Глава двадцатая

Естественный стратегический выбор

В течение недель, последовавших за отъездом Молотова, военные круги продолжали свою работу. Все мои мысли занимала проблема «Следжхэммера», и я требовал, чтобы мне представлялись постоянные доклады. Трудности этого плана вскоре стали очевидными. Штурм Шербура высадившейся с моря армией перед лицом германского сопротивления – вероятно, в условиях численного превосходства противника и при наличии у него сильных укреплений – представлял рискованную операцию. В случае если бы она увенчалась успехом, союзники оказались бы запертыми в Шербуре и на оконечности полуострова Котантен и им пришлось бы удерживать свои позиции в этой тесной ловушке почти целый год, подвергаясь непрерывным бомбардировкам и штурмам.

Снабжать их можно было бы только через Шербурский порт, который пришлось бы оборонять всю зиму и весну против, вероятно, непрерывных и временами подавляющих воздушных налетов. Бремя, связанное с выполнением такого рода задачи, легло бы в первую очередь на все наши ресурсы судоходства и авиации. Это обескровило бы все остальные операции. Если бы мы и добились успеха, то летом нам пришлось бы выступать из узкой части полуострова Котантен, штурмуя расположенные одна за другой германские укрепленные линии, обороняемые всеми теми войсками, которые немцы захотели бы туда перебросить. При всем этом там имеется лишь одна железная дорога, вдоль которой могла бы продвигаться наша армия, и эта дорога наверняка была бы разрушена. К тому же было неясно, каким образом это мало обещавшее предприятие поможет России. Немцы оставили во Франции 25 мотомеханизированных дивизий. Мы могли подготовить к августу для операции «Следжхэммер» не более 9 дивизий, из которых 7 должны быть английскими. Следовательно, немцам совершенно не потребовалось бы отзывать свои дивизии с русского фронта.

По мере того как перед штабными работниками начинали вырисовываться в опасной форме эти и многие другие факты, не только среди англичан, но и среди наших американских товарищей стал проявляться несомненный недостаток убежденности и пыла. Мне не пришлось выступать против «Следжхэммера». Он отпал сам по себе из-за собственной слабости.

Теперь я снова вернулся к моему конструктивному плану.

Операция «Юпитер»

Премьер-министр – генералу Исмею для комитета начальников штабов

1 мая 1942 года

«1. Это должно рассматриваться как альтернатива плану «Следжхэммер» в этом году.

2. Этому надлежит придавать большое стратегическое и политическое значение. Возможно, это все, что мы можем предложить Русским».

Затем я составил мою заключительную записку по поводу этого плана, в который я по-прежнему верил даже после всего того, что произошло в дальнейшем.

«Юпитер»

«Во-первых, в «Юпитере» мы наверняка сможем использовать превосходящие силы в пункте атаки во всем районе, который подвергнется вторжению; во-вторых, в случае удачи мы получим постоянный плацдарм на континенте, представляющий постоянную ценность для провода наших конвоев и который можно будет почти бесконечно расширять на юг. По сути дела, мы смогли бы начать свертывать сверху карту гитлеровской Европы. После того как мы закрепимся на двух главных аэродромах, имея все возрастающие воздушные силы, мы сможем атаковать с помощью парашютистов и других средств под прикрытием авиации аэродромы, расположенные дальше на юг, и стать хозяевами этого северного района так, чтобы с весны 1943 года можно было предпринять другие десанты, взять Тромсё и Нарвик, затем Буде и My при помощи комбинаций десантов с моря под прикрытием авиации, базирующейся на сушу. Против этих сил противник сможет бросить по плохим коммуникациям крупные массы не иначе как с величайшим напряжением сил.

Население приходило бы нам на помощь по мере нашего продвижения, но только по мере нашего продвижения. Все это было бы хорошей прелюдией и аккомпанементом к операции «Раунд-ап». Это отвлекло бы значительно больше сил неприятеля по сравнению с использованными нами ресурсами. Влияние на Швецию и Финляндию могло бы оказаться весьма полезным. Это лучший способ для действий осенью этого года в порядке альтернативы «Следжхэммеру», если мы сочтем, что немцы во Франции не будут к тому времени достаточно деморализованы для того, чтобы мы могли рискнуть».

Затем я пытался разработать план основного вторжения во Францию из Англии и Америки летом 1943 года. Это всегда было моей целью с тех самых пор, как Соединенные Штаты вступили в войну. Я обрисовал эту задачу в моем третьем документе, врученном президенту 18 декабря 1941 года. Я особенно стремился к тому, чтобы гигантские масштабы операции были поняты с самого начала и чтобы планы разрабатывались соответственно этому.

Операция «Раунд-ап»

«1. Для такого рода операции необходимы: размах, одновременность и стремительность. Противник не может подготовиться повсюду. Первым эшелоном нужно попытаться осуществить высадку хотя бы шести десантов. Противника нужно еще больше сбить с толку, по крайней мере, при помощи полудесятка отвлекающих ударов, которые в случае удачи можно будет развивать. Таким образом, ограниченные и уступающие по численности военно-воздушные силы противника будут распылены или полностью заняты. В то время как в одном – двух пунктах будут происходить ожесточенные бои, в других местах можно будет фактически идти, не встречая препятствий.

2. Второй эшелон питает высаженные десанты и оказывает нажим там, где дело идет хорошо. Гибкость, присущая атакам с моря, открывает второму эшелону широкую возможность выбора действий.

3. Нужно надеяться, что «Юпитер» будет уже в стадии осуществления. Высадки или отвлекающие удары должны быть запланированы в Дании, в Голландии и в Бельгии, в Па-де-Кале, где развернется основная воздушная битва, на полуострове Котантен, в Бресте, в Сен-Назере и в устье Жиронды.

4. Первая задача – высадиться на берег крупными силами. В первом эшелоне должно быть минимум десять бронетанковых бригад. Эти бригады должны пойти на весьма большой риск в своей задаче продвижения на большую глубину, поднимая население, нарушая неприятельские коммуникации и распространяя боевые операции на максимально широкие районы.

5. Пользуясь замешательством и беспорядками, созданными этим вторжением, будет пущен второй эшелон. Этот последний должен добиваться создания определенных сосредоточений танковых и моторизованных войск в тщательно выбранных стратегических пунктах. Если четыре-пять таких пунктов будут выбраны заранее, то в трех из них можно было бы, пожалуй, создать эти сосредоточения, установить между ними связь, после чего мог бы определиться план сражения.

6. Если войска будут использованы в указанных выше масштабах, противник будет настолько выведен из равновесия, что ему потребуется минимум неделя для организации операций, выходящих за рамки местных контрударов.

7. В то время как эти операции будут осуществляться в глубине страны, подвергшейся вторжению, нужно захватить минимум четыре важных порта...

9. Как только будет захвачен и открыт для приема судов какой-либо порт, должен двинуться третий эшелон. Этот последний будет доставлен на больших судах из наших западных портов. В него должно войти не менее 300 тысяч пехоты с ее собственной артиллерией плюс часть артиллерии, принадлежащей соединениям, высадившимся ранее. Первый и второй эшелоны – это по своему характеру штурмовые войска, и только начиная с третьего эшелона войска должны состоять из дивизий и корпусов. Если на 14-й день после начала операции на берегу будет находиться 700 тысяч человек, если будет завоевано господство в воздухе, если враг будет порядком сбит с толку и если мы будем иметь минимум четыре работоспособных порта, это будет означать, что мы хорошо взялись за дело.

10. После того как фаза внезапного ожесточенного удара, осуществляемого, несмотря ни на какие потери, будет закончена, дальнейшая кампания должна развиваться обычными общепринятыми путями в смысле организации и снабжения. Тогда это станет вопросом подкреплений и согласованного движения. Развернутся фронты, и станет возможно упорядоченное продвижение».

В течение лета продолжались непрерывные штабные дискуссии. «Следжхэммер» был отвергнут с общего согласия. С другой стороны, я не добился большой поддержки в отношении «Юпитера». Все мы были согласны по поводу крупного вторжения через Ла-Манш в 1943 году. С неотразимой силой возник вопрос, что делать в этот промежуток времени? Соединенным Штатам и Англии невозможно было оставаться в бездействии все это время, не ведя никаких боевых действий, кроме как в Пустыне. Президент твердо решил, что американцы должны драться с немцами в максимально широких масштабах в течение 1942 года. Тогда где можно было это осуществить? В каком другом месте, кроме Французской Северной Африки, которая всегда вызывала улыбку у президента? Из многих планов мог выжить самый приспособленный[55].

Я выжидал, каким будет ответ.

Глава двадцать первая

Атаки Роммеля

Хотя генерал Окинлек не считал себя достаточно сильным для того, чтобы захватить инициативу, он с некоторой уверенностью ожидал наступления противника. Генерал Ритчи, командовавший 8-й армией, подготовил под руководством своего начальника старательно продуманную оборонительную позицию, тянувшуюся от Айн-эль-Газалы (у моря), которую держала южноафриканская дивизия, до Бир-Хакейма – в 45 милях к югу от Айн-эль-Газалы (в Пустыне), которую удерживала 1-я усиленная бригада свободных французов под командованием генерала Кенига. Система обороны, принятая для защиты этого фронта, состояла из ряда укрепленных пунктов, так называемых «боксов», которые удерживались большими силами – бригадами или более крупными соединениями; весь этот рубеж прикрывался раскинувшимися на огромном пространстве минными полями. За ними стояли в резерве наши танки и 30-й корпус.

Все битвы в Пустыне, за исключением сражения у Эль-Аламейна, начинались быстрыми, широкими обходными движениями танков на фланге со стороны Пустыни. Роммель выступил в лунную ночь на 27 мая и рванулся вперед в обход Бир-Хакейма со всеми своими танками, намереваясь втянуть в бой и уничтожить английские танки и занять к вечеру 18 мая позицию Эль-Адем, Сиди-Резег, захватив, таким образом, давно подготовленную английскую позицию в тылу. Он опрокинул индийскую моторизованную бригаду и прорвался вперед на большой скорости. Он встретил упорное сопротивление со стороны английских танков и всех соединений, размещенных для отражения именно такого удара, какой он предпринял.

После нескольких дней напряженных и ожесточенных боев он увидел, что не может двигаться дальше, и ему чрезвычайно мешало то обстоятельство, что все свое снабжение и боеприпасы для непрекращавшейся битвы он вынужден был доставлять кружным путем, далеко в обход Бир-Хакейма. Поэтому он старался обеспечить более короткую линию коммуникаций; его саперы расчистили два прохода в тыл через английские минные поля. Эти проходы, непрерывно расширявшиеся, находились по обе стороны «бокса», который преданно и упорно удерживала 150-я бригада 50-й дивизии. К 31 мая Роммель сумел отвести в эти две бреши основную массу своих танков и транспорта. Он создал против нас так называемый «плацдарм», отрезавший укрепленный «бокс» 150-й бригады. Этот плацдарм, или, как его довольно удачно называли, «котел», стал главной мишенью для нашей авиации.

Первоначальный смелый план Роммеля, безусловно, сорвался, но после того как он отступил в наши минные поля, эти последние стали эффективным элементом его обороны. Там он перегруппировался и приготовился к новому прыжку.

Теперь мы знаем, что Роммель надеялся захватить Тобрук на второй день своего наступления и что генерал Окинлек был прав, полагая, что первоначальный план Роммеля в этом смысле сорвался. Чтобы восстановить свои силы для дальнейших действий, Роммелю необходимо было удержать и расширить предмостное укрепление, пересекавшее наши минные поля. Пока держался Бир-Хакейм, который первая бригада свободных французов энергично обороняла от непрерывных атак по суше и с воздуха, он мог получать свое снабжение только этим путем.

Поэтому в течение первой недели июня битва сосредоточилась вокруг этих двух пунктов – Бир-Хакейма и немецкого плацдарма. В районе последнего находилась упрямая 150-я бригада. Роммель страшно нуждался в припасах и воде. Для того чтобы не проиграть все сражение, он должен был ликвидировать эту бригаду, чтобы его транспортные колонны могли проходить. Натиск на нее начался, и 1 июня она была уничтожена.

Что касается нас, то теперь все свелось к прорыву внутрь плацдарма. Дни проходили за днями в рассмотрении различных планов, и только 4 июня попытка была предпринята. Она кончилась дорогостоящей неудачей, в результате которой индийская пехотная бригада и четыре полка полевой артиллерии были разбиты из-за отсутствия поддержки и из-за плохого руководства. Генерал Окинлек правильно назвал это «поворотным пунктом всего сражения». Мы упустили свой шанс, и Роммель вернул инициативу, нанося удары по армии Ритчи, когда и где ему хотелось.

Следующий этап битвы начался в гораздо худших условиях, чем первый; напряженные усилия королевских военно-воздушных сил также не могли предотвратить последовавшего за этим краха.

10 июня генерал Окинлек прислал нам оценку потерь обеих сторон вплоть до 7 июня:

«Пока битва все еще продолжается, было очень трудно и все еще остается трудным получить подробные сведения о потерях армии в личном составе и снаряжении. Наши собственные потери оцениваются весьма ориентировочно цифрой 10 тысяч человек, из которых около 8 тысяч могут оказаться пленными, однако потери индийской 5-й дивизии пока еще в точности не известны».

Мы взяли 4 тысячи пленных, из которых 1660 были немцы. Противник потерял 400 танков, из них 211 «совершенно наверняка». Наши потери, включая танки, которые все еще могли быть восстановлены, составляли 350 танков. Таким образом, общая мощь наших бронетанковых сил, пригодных к бою, составляла на 9 июня 254 крейсерских танка и 67 танков поддержки пехоты. Мы уничтожили 120 вражеских орудий, а сами потеряли 10 орудий среднего калибра и 140 полевых орудий, а также 42 шестифунтовых орудия и 153 двухфунтовых.

Потери нашей авиации в результате всех причин составили 176 самолетов и 70 пилотов убитыми, пропавшими без вести или ранеными. По нашей оценке, потери вражеской авиации составляли 165 уничтоженных или поврежденных самолетов, из которых 75 процентов были немецкие.

Тем временем индийская 3-я усиленная моторизованная бригада (увы, уже разгромленная), индийская 10-я дивизия, одна бронетанковая усиленная бригада и некоторые другие соединения усилили 8-ю армию, а индийская 5-я усиленная пехотная бригада приводилась в состояние готовности. В общей сложности, с того момента как началась битва, армия получила 25 тысяч солдат, 78 полевых орудий, 220 противотанковых орудий и 353 танка[56].

Получив пополнение и обладая большей свободой действий в результате занятия Бир-Хакейма, Роммель теперь вырвался из котла со своими танками, чтобы атаковать нас с юга. Наш фланг был теперь обойден, и на крайнем северном конце линии фронта южноафриканская 1 -я дивизия и оставшиеся бригады 50-й дивизии, все еще занимавшие свои первоначальные позиции, подвергались опасности быть отрезанными.

12 и 13 июня велась ожесточенная битва за обладание возвышенностями, которые лежат между Эль-Адемом и «Найтсбриджем». Это было кульминационным моментом танковой битвы. К концу этого сражения враг оказался хозяином поля боя, а наши бронетанковые силы понесли серьезные потери.

К 14 июня стало ясно, что сражение приняло очень неблагоприятный оборот.

Немедленно перед нашими глазами встал Тобрук, и, как и в прошлом году, у нас не было сомнений, что его надо удерживать любой ценой.

Чтобы быть уверенным, я послал следующую телеграмму:

Премьер-министр – генералу Окинлеку

15 июня 1942 года

«Мы рады получить Ваши заверения, что у Вас нет намерения сдать Тобрук. Насколько понимает военный кабинет, Ваша телеграмма означает, что в случае необходимости генерал Ритчи оставит в Тобруке столько войск, сколько требуется, чтобы удержать его наверняка».

Ответ не оставлял никаких сомнений.

Генерал Окинлек – премьер-министру

16 июня 1942 года

«Интерпретация военного кабинета правильна. Генерал Ритчи направляет в Тобрук столько войск, сколько он считает достаточным, чтобы удерживать его даже в том случае, если он будет временно изолирован врагом. Основу гарнизона составляют четыре усиленные бригады с достаточными запасами боеприпасов продовольствия, горючего и воды. Основа действий 8-й армии в ближайшем будущем – это удерживать укрепленный район Эль-Адем в качестве центра маневра и использовать все имеющиеся подвижные войска, чтобы не позволить врагу закрепиться к востоку от Эль-Адема или Тобрука.

Положение очень сильно отличается от прошлогоднего, поскольку не враг, а мы занимаем теперь укрепленные позиции на границе и наши истребители могут действовать над Тобруком».

В результате мы обрели уверенность, основанную на опыте прошлого года. Кроме того, наши позиции, как на это указывал генерал Окинлек, выглядели на бумаге гораздо лучше, чем в 1941 году. Наша армия была развернута на укрепленном фронте в непосредственной близости от Тобрука, причем ее поддерживала вновь построенная прямая ширококолейная железная дорога. Мы уже больше не занимали фланговых позиций с коммуникациями, зависящими в значительной мере от моря, а в соответствии с ортодоксальными принципами войны наши коммуникации шли под прямым углом назад от центра нашего фронта к нашей основной базе.

Однако мы не были знакомы с условиями, существовавшими в Тобруке. Мы полагали, что главнокомандующий полностью разделяет наше намерение, которое заключалось в том, чтобы Тобрук опять удерживался как изолированная крепость, если основная битва окажется неблагоприятной для нас, и что 8-я армия должна отойти вдоль своей основной линии коммуникаций к позициям в Мерса-Матрухе. Это создало бы для Роммеля такое положение, при котором Тобрук все еще находился бы на его фланге, и ему пришлось бы осадить Тобрук или выставить против него заслон в то время, когда его собственные коммуникации все более растягивались бы и становились все более напряженными. Поскольку мощные подкрепления приближались, я не считал, что продолжение ожесточенных боев с использованием максимальных сил с обеих сторон в конечном счете будет для нас невыгодно. Поэтому я не отказался от своих планов совершить вторую поездку в Вашингтон, где надо было разрешить вопросы, имеющие величайшее значение для общей стратегии войны.

Глава двадцать вторая

Моя вторая поездка в Вашингтон

Основной целью моей поездки было принятие окончательного решения по поводу операций в 1942/43 году. Американские власти вообще, а Стимсон и генерал Маршалл в частности, хотели, чтобы немедленно было принято решение по поводу какого-либо плана, который дал бы возможность Соединенным Штатам вступить в бой крупными силами с немцами на суше и в воздухе в 1942 году. Если бы такое решение не было принято, то существовала бы опасность, что американские начальники штабов будут серьезно считаться с возможностью радикального пересмотра стратегии, согласно которой «на первом месте стоит Германия». Меня сильно беспокоил также другой вопрос.

Это был вопрос о «Тьюб-Эллойс», что было нашим условным названием того, что впоследствии стало атомной бомбой. Наши научно-исследовательские работы и эксперименты достигли сейчас такой стадии, когда надо было заключить определенное соглашение с Соединенными Штатами. Полагали, что это может быть достигнуто только путем личного обсуждения между президентом и мною. Тот факт, что военный кабинет решил, что я вместе с начальником имперского генерального штаба и генералом Исмеем должен покинуть страну и Лондон в разгар битвы в Пустыне, показывает, какое значение мы придавали разрешению важных стратегических проблем, стоявших перед нами.

Ввиду срочности и критического состояния наших дел в эти очень трудные дни я решил направиться в США самолетом, а не морем. Это означало, что мы будем отрезаны от всего потока информации всего лишь 24 часа. Были приняты эффективные меры для немедленной передачи сообщений из Египта и для быстрой доставки и расшифровки всех сообщений. Поэтому не ожидалось нежелательных задержек в принятии решений, и фактически их не было.

Мы благополучно совершили посадку на реке Потомак после перелета, который продолжался 28 часов. Нас приветствовали лорд Галифакс, генерал Маршалл и некоторые высшие представители Соединенных Штатов.

Рано утром 19 июня я вылетел в Гайд-парк. Президент находился на местном аэродроме и видел, как мы совершили одну из самых неудачных посадок, которую мне когда-либо пришлось пережить. Он приветствовал меня с величайшей сердечностью и, управляя машиной лично, повез меня к величественным обрывам над рекой Гудзон, где находится его фамильное поместье Гайд-парк. Президент возил меня по всему поместью, показывая мне открывающиеся там прекрасные виды. Во время этой поездки я пережил несколько напряженных минут. Из-за своего физического недостатка Рузвельт не мог с помощью ног управлять тормозами, коробкой скоростей или акселератором. Хитроумное приспособление позволяло ему делать все это с помощью рук, которые были поразительно сильными и мускулистыми. Он предложил мне попробовать его бицепсы и сказал, что знаменитый призовой борец завидовал им. Это было успокоительно, однако я признаюсь, что когда машина несколько раз приближалась по травянистым откосам к пропасти у реки Гудзон и затем пятилась назад, я возлагал все надежды на то, что механические приспособления и тормоза окажутся исправными. Мы все время говорили о делах, и, хотя я старался не отвлекать его внимания от управления машиной, мы достигли большего, чем могли бы достигнуть на официальном совещании.

Я сообщил Гарри Гопкинсу о различных вопросах, разрешения которых я хотел. Он обсудил их с президентом Рузвельтом, так что почва была подготовлена и ум президента был вооружен по каждому отдельному вопросу. Среди них вопрос о «Тьюб-Эллойс» был одним из самых сложных, и, как оказалось, он был, безусловно, самым важным.

Я лучше всего могу охарактеризовать положение в тот момент, приведя выдержку из заявления, которое я опубликовал 6 августа 1945 года, после того как Хиросима одним ударом была превращена в развалины:

«К 1939 году учеными многих стран было признано, что освобождение энергии путем расщепления атома осуществимо. Однако проблемы, которые оставалось разрешить для того, чтобы осуществить на практике эту возможность, были громадными и многообразными, и лишь немногие ученые в то время рискнули бы предсказать, что атомная бомба может быть готова к использованию к 1945 году. Тем не менее потенциальные возможности этого проекта были настолько велики, что правительство его величества сочло правильным проведение научно-исследовательских работ, несмотря на то что к нашим кадрам научных работников предъявлялись многочисленные другие требования. На этом этапе научно-исследовательские работы проводились в основном в наших университетах, главным образом в Оксфорде, Кембридже, Лондоне (Имперский колледж), Ливерпуле и Бирмингеме. Во время формирования коалиционного правительства ответственность за координацию работы и ее продвижение лежала на министерстве авиационного производства, которое консультировал комитет видных ученых под председательством сэра Джорджа Томсона.

В то же время в соответствии с существовавшими тогда общими соглашениями об объединении научной информации происходил полный обмен мнениями между учеными, занимавшимися этой работой в Соединенном Королевстве и в Соединенных Штатах.

Был достигнут такой прогресс, что к лету 1941 года комитет сэра Джорджа Томсона имел возможность сообщить, что, по его мнению, имеется основание предполагать, что атомная бомба может быть изготовлена до окончания войны. В конце августа 1941 года лорд Черуэлл, на которого была возложена обязанность информировать меня обо всех этих и других технических усовершенствованиях, сообщил о достижении существенного прогресса. Общую ответственность за научно-исследовательские работы, выполняемые под руководством различных технических комитетов, нес сэр Джон Андерсон, занимавший тогда пост лорда – председателя Совета».

В этих обстоятельствах (учитывая также действие обычных взрывчатых веществ большой силы, которых за последнее время было достаточно) я передал этот вопрос 30 августа 1941 года комитету начальников штабов.

Начальники штабов рекомендовали немедленно принять меры, признав за ними максимальную первоочередность. Поэтому мы создали в департаменте научных и промышленных исследований специальный отдел для руководства работой. «Импириэл кэмикл индастрис» согласился освободить У. А. Акерса, чтобы он мог взять на себя руководство этим директоратом, который мы называли ради сохранения тайны «Директорат Тьюб-Эллойс». После того как сэр Джон Андерсон перестал быть лордом – председателем Совета и стал министром финансов, я попросил его продолжать наблюдение за этой работой, для чего он обладал особыми данными. Для того чтобы давать ему консультации, под его председательством был создан консультативный совет.

11 октября 1941 года президент Рузвельт послал мне письмо с предложением о том, чтобы наши усилия проводились совместно. В соответствии с этим все английские и американские работы в этой области были объединены, и ряд занимающихся ею английских ученых направился в Соединенные Штаты. К лету 1942 года выполнение этой расширенной программы научно-исследовательских работ подтвердило при наличии более надежной и более широкой базы те многообещающие предсказания, которые были сделаны за год до этого. Наступило время принять решение, следует ли приступить к строительству крупных производственных предприятий.

Мы достигли этого этапа, когда я встретился с президентом в Гайд-парке. Со мною были мои документы, однако обсуждение было отложено до следующего дня, 20 июня, поскольку президент нуждался в дополнительной информации из Вашингтона.

Я рассказал президенту в общих чертах о достигнутых нами больших успехах и сказал ему, что наши ученые теперь окончательно убеждены в том, что результаты могут быть достигнуты до окончания нынешней войны. Он сказал, что его люди также успешно работают над этим, но ни один из них не может сказать, получится ли из этого что-нибудь практическое, до тех пор пока не будут проведены широкие испытания. Мы оба остро сознавали, с какими опасностями связано бездействие. Мы знали, какие усилия прилагают немцы для получения запасов «тяжелой воды» – мрачный термин, жуткий, противоестественный, который начал проникать в наши секретные бумаги. Что, если враг будет иметь атомную бомбу прежде нас?!

Как бы скептически ни относиться к утверждениям ученых, по поводу которых сами ученые сильно спорили между собой и которые были выражены на языке, непонятном для непосвященного, мы не могли пойти на смертельный риск быть превзойденными в этой ужасной области. Я настойчиво требовал, чтобы мы немедленно объединили всю нашу информацию, работали совместно на равных правах и поровну делили между собой результаты, если таковые будут получены. Затем возник вопрос о том, где должно быть создано исследовательское предприятие. Мы уже знали, какие громадные расходы будут связаны с этим, и учитывали, какое это вызовет серьезное отвлечение ресурсов и интеллектуальной энергии от других форм военных усилий. Учитывая, что Англия была объектом бомбардировок и постоянной воздушной разведки врага, казалось невозможным построить на острове большие и бросающиеся в глаза заводы, которые были необходимы. Мы понимали, что мы продвинулись, по крайней мере, столь же далеко, как наш союзник. Конечно, была также возможность построить эти заводы в Канаде, которая сама должна была внести важный вклад путем снабжения ураном, который она активно накапливала.

Трудно было принять решение израсходовать несколько сот миллионов фунтов стерлингов (не столько даже денег, как необходимых для других целей видов драгоценной военной энергии) на проект, успех которого не мог гарантировать ни один ученый по обе стороны Атлантического океана. Тем не менее, если бы американцы не захотели взяться за это дело, мы, несомненно, продолжали бы его своими собственными силами в Канаде или же – если бы канадское правительство проявило колебания – в какой-либо другой части империи.

Однако я был очень рад, когда президент сказал, что, по его мнению, Соединенным Штатам надо будет заняться этим. Поэтому мы совместно приняли это решение и договорились об основах соглашения. Я продолжу этот рассказ в одном из следующих томов. Но в то же время я отмечаю, что у меня нет сомнений в том, что именно достижения в Англии и уверенность наших ученых в конечном успехе произвели на президента то впечатление, которое привело его к принятию этого важного и имевшего большие последствия решения.

В тот же день я передал президенту Рузвельту следующую записку по поводу неотложных стратегических решений, которые нам предстояло принять:

«Секретно.

20 июня 1942 года

1. Продолжающиеся большие потери судов на море представляют для нас величайшую и самую непосредственную угрозу. Какие дальнейшие меры могут быть теперь приняты, чтобы уменьшить потери судов, помимо тех, которые уже проводятся? Когда будет начата система конвоев в Карибском море и в Мексиканском заливе? Существуют ли ненужные перевозки, которые могут быть сокращены? Должны ли мы строить больше эскортных судов за счет торгового тоннажа и если так, то насколько?

2. Мы должны продолжать подготовку к осуществлению «Болеро», если возможно, в 1942 году, но наверняка в 1943 году. Все это дело сейчас проводится в жизнь. Ведется подготовка к высадке 6 или 8 дивизий на побережье Северной Франции в начале сентября. Однако английское правительство не одобряет операцию, которая наверняка приведет к катастрофе, ибо это не поможет России, в каком бы тяжелом положении она ни находилась, скомпрометирует и подвергнет французское население мести нацистов и сильно задержит основную операцию в 1943 году. Мы твердо придерживаемся точки зрения, что в этом году не должно быть существенной высадки во Франции, если только мы не намерены там оставаться.

3. Ни один ответственный английский военный орган пока что не был в состоянии составить план на сентябрь 1942 года, который имел бы какой-либо шанс на успех, если только немцы не будут совершенно деморализованы, вероятность чего отсутствует. Имеют ли какой-либо план американские штабы? В каких пунктах они хотят нанести удар? Какие имеются десантные и транспортные суда? Кто из офицеров мог бы взять на себя командование этой операцией? Какие требуются английские войска и какая помощь? Если может быть найден план, дающий достаточные шансы на успех, правительство его величества будет сердечно приветствовать его и полностью разделит со своими американскими товарищами риск и жертвы. Это остается нашей установленной и согласованной политикой.

4. Однако в случае если не может быть составлен никакой план, в котором вполне уверен какой-либо ответственный орган, и если вследствие этого невозможны никакие бои существенного масштаба во Франции в сентябре 1942 года, то что другое мы предпримем? Можем ли мы позволить себе бездействовать на Атлантическом театре в течение всего 1942 года? Не должны ли мы подготовить в общих рамках «Болеро» какую-либо другую операцию, при помощи которой мы можем добиться выгодных позиций, а также прямо или косвенно снять некоторое бремя с России? В этом свете и на этом фоне надо изучить операцию во Французской Северо-Западной Африке».

Поздно вечером 20 июня поезд президента повез нас обратно в Вашингтон, куда мы прибыли около 8 часов на следующее утро. Я бегло просмотрел газеты, посвятил час чтению телеграмм, позавтракал, навестил Гарри, находившегося по другую сторону коридора, и затем направился к президенту в его кабинет. Меня сопровождал генерал Исмей. В это время президенту вручили телеграмму. Он молча передал ее мне. В ней говорилось: «Тобрук капитулировал, 25 тысяч солдат взято в плен». Это было настолько неожиданно, что я не мог поверить этому. Поэтому я попросил Исмея запросить Лондон по телефону. Через несколько минут он принес следующую телеграмму, которая только что пришла от адмирала Харвуда[57] из Александрии:

«Тобрук пал, и положение настолько ухудшилось, что существует возможность сильного воздушного налета на Александрию в близком будущем. Учитывая приближающийся период полнолуния, я направляю все соединения восточного флота к югу от канала в ожидании событий. Я надеюсь вывести из дока «Куин Элизабет» к концу этой недели»[58].

Это был один из самых тяжелых ударов, которые я перенес во время войны. Были неприятны не только военные последствия, но это затронуло и репутацию английской армии. В Сингапуре 85 тысяч солдат сдалось меньшему числу японцев. Теперь в Тобруке гарнизон в 25 тысяч (фактически 33 тысячи) закаленных солдат сложил оружие перед противником, имеющим, возможно, вдвое меньшую численность. Если бы это оказалось характерным для морального состояния армии в Пустыне, то никакие меры не могли бы предотвратить катастрофу, которая нависла в Северо-Восточной Африке. Я не пытался скрыть от президента полученный мной удар. Это был тяжелый момент. Одно дело поражение, но другое дело – бесчестие. Ничто не могло бы превзойти сочувствия и благородства моих двух друзей.

Не было упреков, не было сказано ни одного нелюбезного слова.

«Что можем мы сделать, чтобы помочь вам?» – спросил Рузвельт.

Я сразу же ответил:

«Дайте нам столько танков «шерман», сколько вы можете, и доставьте их на Средний Восток как можно скорее».

Президент послал за генералом Маршаллом, который прибыл через несколько минут, и сказал ему о моей просьбе; Маршалл ответил:

«Г-н президент, выпуск танков «шерман» только сейчас начинается. Первые несколько сот танков были переданы нашим собственным бронетанковым дивизиям, которым до сих пор приходилось довольствоваться устаревшим снаряжением. Это ужасная вещь – брать оружие из рук солдата. Тем не менее, если англичане так сильно нуждаются в них, они должны их получить. Кроме того, мы могли бы передать им сто 105-миллиметровых самоходных орудий».

Чтобы закончить этот рассказ, надо сказать, что американцы сделали больше, чем обещали. 300 танков «шерман» и 100 самоходных орудий были погружены на 6 самых быстроходных американских пароходов и направлены к Суэцкому каналу. Одно из этих судов было потоплено подводной лодкой у Бермудских островов. Без единого слова с нашей стороны президент и Маршалл погрузили еще 70 танков на другое быстроходное судно и отправили его вдогонку конвою. «Друг в беде – это настоящий друг».

Вскоре после этого генерал Брук и Гарри Гопкинс присоединились к нам для совещания по поводу будущей стратегии. Генерал Исмей подготовил записку о военных выводах:

«1. Планы и подготовка к операции «Болеро» в 1943 году в возможно более широком масштабе должны осуществляться со всей возможной быстротой и энергией. Однако важно, чтобы США и Великобритания были подготовлены к наступательным действиям в 1942 году.

2. Операции во Франции или в Бельгии и Голландии в 1942 году дали бы, если бы они оказались успешными, более значительные политические и стратегические результаты, чем операции на любом другом театре. Планы и подготовительные мероприятия к операциям на этом театре надо продолжать со всей возможной быстротой, энергией и изобретательностью. Должны быть предприняты самые решительные усилия для преодоления очевидных опасностей и трудностей этого дела. Если может быть составлен надежный и разумный план, мы не поколеблемся осуществить его. Если же, с другой стороны, тщательное изучение покажет, что, несмотря на все усилия, успех не является вероятным, мы должны подготовиться к другой возможности.

3. Возможности Французской Северной Африки (операция «Джимнаст») будут изучены тщательно и добросовестно, и как можно скорее будут составлены планы во всех деталях. Силы, которые могут быть использованы для «Джимнаста», будут в основном найдены в соединениях «Болеро», которые еще не покинули Соединенные Штаты. Возможность операций в Норвегии и на Пиренейском полуострове осенью и зимой 1942 года также будет тщательно рассмотрена объединенным советом начальников штабов.

4. Планирование «Болеро» по-прежнему будет сосредоточено в Лондоне. Планирование «Джимнаста» будет сосредоточено в Вашингтоне».

21 июня, когда мы были одни после завтрака, Гарри сказал мне:

«Здесь находятся два американских офицера, и президент хотел бы, чтобы вы встретились с ними, поскольку армия, Маршалл и он сам очень высокого мнения о них».

Поэтому в 5 часов в мою комнату привели генерал-майоров Эйзенхауэра и Кларка. На меня сразу же произвели впечатление эти два замечательных, но до тех пор неизвестных человека. Они оба пришли от президента, которого они только что видели в первый раз. Мы почти все время говорили об основном вторжении через Ла-Манш в 1943 году, об операции «Раунд-ап», как она тогда называлась, на которой явно были сосредоточены их мысли. У нас была очень приятная беседа, продолжавшаяся больше часа. Чтобы убедить их в моей личной заинтересованности в этом проекте, я дал им копию документа, написанного мною для начальников штабов 15 июня, за два дня до отъезда. В этом документе я изложил свои первые мысли относительно метода и масштаба подобной операции. Во всяком случае они, по-видимому, были очень довольны духом этого документа. В то время я считал, что датой этой попытки должны быть весна или лето 1943 года. Я был уверен, что этим офицерам предназначается играть большую роль в этом деле и что по этой причине их направили познакомиться со мной. Так началась дружба, которую во время всех превратностей войны я сохранил с глубоким удовлетворением до сегодняшнего дня.

Через месяц, в Англии, генерал Эйзенхауэр, очевидно желая испытать мое рвение, спросил меня, не пошлю ли я копию моего документа генералу Маршаллу, что я и сделал.

Тем временем сообщение о капитуляции Тобрука облетело весь мир. 22 июня Гопкинс и я завтракали с президентом в его комнате. В это время прибыл руководитель Бюро военной информации Эльмер Дэвис и принес с собою пачку нью-йоркских газет, пестривших кричащими заголовками: «Недовольство в Англии», «Падение Тобрука может вызвать смену правительства», «Черчиллю будет выражено недоверие» и т. д.

25 июня я встретился с представителями наших доминионов и Индии и присутствовал на заседании Тихоокеанского военного совета. Этим вечером я выехал в Балтимор, где находилась моя «летающая лодка». Президент попрощался со мной в Белом доме со свойственной ему любезностью и вежливостью, а Гарри Гопкинс и Аверелл Гарриман приехали проводить меня.

Когда я прибыл в Лондон, члены военного кабинета были на платформе, чтобы приветствовать меня. Скоро я был за работой в зале заседаний кабинета.

Глава двадцать третья

Вотум недоверия

Шумиха и критика в печати, где усердствовали самые острые публицисты и раздавалось много пронзительных голосов, сопровождались деятельностью нескольких десятков членов палаты общин при довольно угрюмых настроениях части нашего громадного большинства в палате. При таких обстоятельствах партийное правительство легко могло быть свергнуто, если не путем голосования, то той силой общественного мнения, которая заставила Чемберлена отказаться от власти в мае 1940 года. Однако национальное коалиционное правительство, укрепившееся в результате реорганизации, проведенной в феврале, было прочным и непреодолимым как по своей силе, так и единству. Все его главные министры объединились вокруг меня, не имея и мысли, которая не была бы лояльной и здоровой. Казалось, что я сохранил доверие всех тех, кто с полным знанием дела следил за развитием событий и делил ответственность. Никто не поколебался. Не было и признака интриги. Мы представляли собой сильную сплоченную группу и могли противостоять любой политической атаке и во имя общего дела пережить любое разочарование.

Мы пережили много неудач и поражений – Малайя, Сингапур, Бирма; проигранная Окинлеком битва в Пустыне; Тобрук, необъясненный и, казалось, необъяснимый; быстрое отступление армии в Пустыне и потеря всех наших завоеваний в Ливии и Киренаике. 400 миль отхода к египетской границе; потеря свыше 50 тысяч солдат убитыми, ранеными и пленными. Мы потеряли большое количество артиллерии, боеприпасов, машин и всякого рода запасов. Мы опять отступили к Мерса-Матруху, к старым позициям, которые мы занимали за два года до этого, однако на этот раз торжествовали Роммель и немцы, настойчиво продвигаясь вперед на захваченных у нас грузовиках, работавших на наших запасах горючего, и во многих случаях они вели огонь нашими же собственными боеприпасами. Всего лишь несколько переходов, еще одна удача – и Муссолини и Роммель вступят вместе в Каир или в его развалины. Все висело на волоске, и после поразительных поражений, которые мы понесли перед лицом действующих неизвестных факторов, кто мог бы предсказать, куда склонится чаша весов?

Положение в парламенте требовало быстрого разряжения обстановки. Однако казалось несколько затруднительным требовать от парламента нового вотума доверия через такое короткое время после вотума, который предшествовал падению Сингапура. Поэтому было очень кстати, когда недовольные члены парламента договорились между собой внести вотум недоверия в порядок дня палаты.

25 июня была внесена резолюция, сформулированная следующим образом:

«Воздавая должное героизму и стойкости королевских вооруженных сил в исключительно трудных обстоятельствах, палата не доверяет центральному руководству войной».

Резолюция была внесена от имени влиятельного члена консервативной партии сэра Джона Уордлоу-Милна. Он был председателем влиятельного межпартийного финансового комитета, доклады которого о случаях расточительности и неэффективности административного аппарата я всегда изучал с большим вниманием. Комитет имел в своем распоряжении значительную информацию и обладал многочисленными связями с внешним кругом нашей военной машины. Когда было объявлено также, что резолюция будет поддержана адмиралом флота сэром Роджером Кейсом и бывшим военным министром Хор-Белишей, то сразу стало очевидным, что был брошен серьезный вызов. Действительно, в некоторых газетах и в кулуарах говорили о приближающемся политическом кризисе, который будет решающим.

Я немедленно заявил, что мы предоставим полную возможность для публичного обсуждения, и назначил его на 1 июля.

Сэр Джон Уордлоу-Милн открыл прения умело составленной речью, в которой он поставил основной вопрос. Эта резолюция «не является атакой против офицеров на фронте. Это определенная атака против центрального руководства здесь, в Лондоне, и я надеюсь показать, что причины нашей неудачи в гораздо большей степени лежат здесь, чем в Ливии или в другом месте. Первая важная ошибка, которую мы сделали во время войны, – это объединение постов премьер-министра и министра обороны». Он распространялся о «громадных обязанностях», возложенных на того, кто занимает эти два поста.

В заключение сэр Джон заявил:

«Палата должна ясно показать, что мы требуем найти такого человека, который отдал бы все свое время делу победы в войне, нес полную ответственность за все вооруженные силы короны. И когда такой человек будет найден, то пусть палата поддержит его, чтобы он выполнял свою задачу, обладая силой и независимостью».

Резолюцию поддержал сэр Роджер Кейс. Адмирал был обижен отстранением его с поста руководителя десантных операций, а еще больше тем фактом, что я не всегда был в состоянии принимать его советы, когда он занимал этот пост. Но ему мешала в атаке на меня его длительная личная дружба со мной. Он сконцентрировал свою критику главным образом на моих специальных советниках, имея в виду, несомненно, начальников штабов.

По мере того как прения продолжались, критики играли все большую роль. Новый министр производства капитан Оливер Литтлтон, который отвечал на жалобы по поводу нашего снаряжения, пережил бурные минуты во время подробного отчета, который он сделал по этому поводу. Рядовые члены парламента – консерваторы оказали правительству сильную поддержку, в частности, убедительную и полезную речь произнес Бутби. Лорд Уинтертон, старейший член палаты, вновь оживил силу атаки и сконцентрировал ее на мне.

Основное обвинение против правительства было суммировано бывшим министром Хор-Белишей.

В заключение своей речи он сказал:

«Мы, возможно, потеряем Египет или, может быть, мы не потеряем Египта – я молю бога, чтобы мы его не потеряли, – однако, когда премьер-министр, который говорил, что мы удержим Сингапур, что мы удержим Крит, что мы разгромили германскую армию в Ливии, когда я читаю, что он сказал, что мы удержим Египет, моя тревога усиливается... Как можно полагаться на суждения, которые столь последовательно оказывались неправильными? Палата общин должна решить это. Подумайте о том, что поставлено, на карту. За первые 100 дней мы потеряли нашу империю на Дальнем Востоке. Что произойдет в следующие 100 дней? Пусть каждый член палаты голосует в соответствии с тем, что ему подсказывает совесть».

Я выступил после этой сильной речи, закрывая прения. Палата была переполнена. Естественно, я привел все доводы, какие у меня были:

«Эти продолжительные прения достигли сейчас последнего этапа. Какой это был замечательный пример неограниченной свободы наших парламентских институтов во время войны! Все, что можно было придумать или вспомнить, было использовано, чтобы ослабить доверие к правительству, было использовано, чтобы доказать, что министры некомпетентны, и чтобы ослабить их уверенность в своих силах, чтобы заставить армию не доверять поддержке, которую она получает от гражданских властей, чтобы заставить рабочих потерять доверие к оружию, которое они с таким усердием производят, чтобы изобразить правительство как группу ничтожеств, над которыми возвышается премьер-министр, а затем подорвать его доверие к себе и, если возможно, доверие к нему нации. Все это изливалось по телеграфу и радио во все части света, вызывая горечь у наших друзей и восторг у всех наших врагов. Я сторонник этой свободы, которой не стала бы и не посмела бы воспользоваться никакая другая страна в период такой смертельной опасности, какую мы сейчас переживаем. Но дело этим не кончается, и я сейчас призываю палату общин обеспечить, чтобы оно этим не окончилось.

Военные неудачи последних двух недель в Киренаике и Египте полностью изменили положение не только на этом театре, но на всем Средиземном море. Мы потеряли больше 50 тысяч солдат, очень большую масть из них пленными, большое количество материалов, и, несмотря на тщательно организованное уничтожение, большие запасы попали в руки врага. Роммель продвинулся почти на 400 миль через Пустыню и теперь приближается к плодотворной дельте Нила. Вредное влияние этих событий в Турции, Испании, Франции и во Французской Северной Африке пока нельзя определить. В настоящий момент мы переживаем невиданный со времени падения Франции упадок наших надежд и перспектив на Среднем Востоке и на Средиземном море. Если бы кто-нибудь захотел извлечь выгоду из катастрофы и считал себя способным нарисовать картину в еще более мрачных красках, то он, конечно, может это сделать.

Мучительная черта этой печальной картины заключается в ее внезапности. Падение Тобрука с гарнизоном около 25 тысяч солдат в течение одного дня было совершенно неожиданным. Этого не ожидали не только палата и широкая публика, но и военный кабинет, начальники штабов и генеральный штаб армии.

Этого также не ожидали генерал Окинлек и высшее командование на Среднем Востоке. Вечером накануне падения Тобрука мы получили телеграмму от генерала Окинлека о том, что он выделил гарнизон, который, по его мнению, является достаточным, что оборонительные сооружения находятся в хорошем состоянии и что войска обеспечены запасами на 90 дней. Была надежда, что мы сможем удерживать очень сильные позиции по линии соприкосновения наших войск с врагом, которые были построены немцами и улучшены нами, – от Эс-Саллума до Халфайского прохода, от Капуццо до Форт-Мад-далена. От этих позиций под прямым углом назад проходит наша вновь построенная железная дорога, и мы больше не занимали, как это называют, фланговых позиций, обращенных спиной к морю, как это было на первых этапах новой битвы в Ливии. Генерал Окинлек надеялся удерживать эти позиции до тех пор, пока мощные подкрепления, которые приближались и отчасти прибыли, не позволят ему предпринять гораздо более энергичную попытку захватить инициативу для контрнаступления...

Когда в воскресенье утром 21 июня я вошел в комнату президента, я был очень поражен, получив сообщение о падении Тобрука. Мне трудно было поверить этому сообщению, однако через несколько минут прибыла телеграмма, адресованная мне лично из Лондона. Я надеюсь, палата поймет, какую острую боль это причинило мне. Она была усилена тем, что я в это время выполнял важную миссию в стране, являющейся одним из наших великих союзников.

Некоторые люди слишком легко приходят к заключению, что если правительство сохраняет хладнокровие и имеет крепкие нервы при неудачах, то его члены не воспринимают неудачи страны так остро, как их воспринимают независимые критики. Наоборот, я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь ощущал большее горе или боль, чем те, кто несет ответственность за общее руководство нашими делами. Я был еще более огорчен в следующие дни, когда читал искаженные сообщения о настроениях в Англии и в палате общин. Палата не имеет никакого представления о том, как изображаются ее заседания, по ту сторону океана. Отдельные члены палаты или независимые, которые не представляют никакой организованной группировки политической силы, делают здесь запросы, выступают с комментариями, которые передаются по телеграфу дословно и которые часто совершенно честно воспринимаются как точка зрения начаты общий. Кулуарные сплетни, слухи из курительной комнаты и разговоры на Флит-стрит[59] превращаются в серьезные статьи, которые как будто показывают, что вся основа английской политической жизни потрясена и колеблется.

Этот парламент несет особую ответственность. Он присутствовал при зарождении бед, которые постигли мир. Палата должна быть постоянным стабилизирующим фактором в государстве, а не орудием, с помощью которого недовольные газеты могут пытаться создавать один кризис за другим. Для того чтобы демократия и парламентские институты восторжествовали в этой войне, абсолютно необходимо, чтобы опирающееся на них правительство имело возможность действовать и рисковать, чтобы слуг короны не изводили придирками и ворчанием, чтобы вражеская пропаганда без нужды не получала пищу из наших собственных рук и чтобы наша репутация не умалялась и не подрывалась во всем мире. И, наоборот, воля всей палаты должна быть проявлена в наиболее важных случаях.

Важно, чтобы не только те, которые выступают с речами, но также и те, которые наблюдают, слушают и судят, также считались фактором в мировых делах. В конце концов мы все еще боремся за свою жизнь и за то, что нам дороже самой жизни. Мы не имеем права считать, что победа обеспечена. Она будет обеспечена лишь в том случае, если мы не отступим от своего долга. Трезвая и конструктивная критика, или критика на закрытых заседаниях, имеет свои большие достоинства. Однако долг палаты общин заключается в том, чтобы поддерживать правительство или сменить правительство. Если она не может сменить его, она должна поддерживать его. В военное время нет подходящего среднего курса.

Я не прошу снисхождения ни к себе самому, ни к правительству его величества. Я принял посты премьер-министра и министра обороны после того, как всеми силами защищал своего предшественника, и в то время, когда жизнь империи висела на волоске. Я ваш слуга, и вы имеете право уволить меня, когда вам будет угодно. Чего вы не имеете права делать – так это просить меня нести ответственность, не имея полномочий для эффективных действий, нести ответственность премьер-министра, но «быть зажатым с каждой стороны сильными людьми», как сказал один уважаемый член палаты. Если сегодня или в любое время в будущем палата прибегнет к своему несомненному праву, я уйду с чистой совестью и с сознанием того, что я выполнил свой долг в меру своих способностей. В этом случае я «опрошу вас только об одном: предоставить моему преемнику те скромные полномочия, в которых мне было отказано...

Внесение этого вотума недоверия членами парламента, представляющими все партии, является значительным событием. Я прошу, чтобы палата не допустила недооценки серьезности того, что было сделано. Об этом трубили во всем мире в ущерб нашему престижу, и когда каждая нация, как друзья, так и враги, ждет, чтобы узнать, каково подлинное решение и убеждение палаты общин, то последняя должна идти до конца. Во всем мире, в разных концах Соединенных Штатов, как я это могу засвидетельствовать, в России, в далеком Китае и во всех покоренных странах, все наши друзья ждут, чтобы узнать, существует ли в Англии сильное и крепкое правительство и поставлено ли под сомнение национальное руководство Англии или нет. Каждый голос имеет значение. Если число тех, кто нападал на нас, будет сведено к такой цифре, которой можно пренебречь и если их вотум недоверия национальному правительству будет превращен в вотум недоверия его авторам, тогда – не заблуждайтесь в этом – радостные возгласы послышатся от каждого друга Англии и каждого верного слуги нашего дела и похоронный звон разочарования прозвучит в ушах тиранов, которых мы стремимся свергнуть».

Палата проголосовала, и резолюция недоверия, внесенная сэром Джоном Уордлоу-Милном, была провалена 475 голосами против 25.

Часть вторая

Африка освобождена

Глава первая

8-я армия в безвыходном положении

Генерал Окинлек в феврале заявил, что, хотя Тобрук имеет важное значение как база снабжения для наступательных операций, он, если мы будем вынуждены отступить, «не намерен продолжать удерживать город, если враг будет в состоянии эффективно окружать его. Если это будет казаться неизбежным, Тобрук будет эвакуирован, и в нем будут произведены максимальные разрушения». Вследствие этих приказов оборонительные сооружения не поддерживались в хорошем состоянии. Много мин было взято для использования в других местах, в проволочных заграждениях были сделаны проходы для автомашин, и многие противотанковые рвы были засыпаны песком, так что местами они уже не представляли собой препятствий. Только на западной и юго-западной сторонах плацдарма оборонительные сооружения были сильны; в других местах, и особенно на востоке, они были в плохом состоянии. В то же время в Тобруке было накоплено много запасов продовольствия, боеприпасов и горючего.

* * *

Командующий южноафриканской 2-й дивизией генерал Клоппер был назначен командующим крепостью. Гарнизон имел продовольствия и боеприпасов на 90 дней, и генерал Клоппер был уверен, что Тобрук сможет сыграть свою роль в плане, который включал удержание 8-й армией укрепленных пунктов Эль-Адем и Белхамед за пределами плацдарма. Гарнизон состоял из 4 пехотных бригад (14 батальонов), 1 бронетанковой бригады и 61 пехотного танка, 5 полков полевой и среднекалиберной артиллерии и имел около 70 противотанковых орудий[60]. Кроме того, там было около 10 тысяч человек в снабженческих и транспортных частях, сконцентрированных вокруг порта и сооружений его базы. В общей сложности в пределах плацдарма находилось около 35 тысяч человек – почти такие же силы, какие удерживали Тобрук, когда он был в первый раз осажден за год до этого.

После затишья, продолжавшегося всего лишь два дня, Роммель 16 июня возобновил свое наступление. В результате ряда быстрых ударов он занял Эль-Адем, Белхамед и Акрому. 17 июня он разгромил нашу 4-ю бронетанковую бригаду в Сиди-Резеге, сведя ее состав всего лишь к 20 танкам. К 19 июня Тобрук был изолирован и окружен, и до прихода пополнений бронетанковых войск не было эффективных бронетанковых сил, которые могли бы поддержать или выручить гарнизон извне. В 6 часов утра 20 июня враг начал усиленный обстрел из орудий и бомбардировку юго-восточной части плацдарма Тобрука, которую удерживала индийская 11-я пехотная бригада. Через полчаса была начата атака. В первом эшелоне атакующих войск шла 21-я бронетанковая дивизия, поддержанная 15-й танковой дивизией, а также итальянской бронетанковой дивизией и моторизованной пехотной дивизией. Поскольку наши собственные бронетанковые войска за пределами Тобрука были временно отведены, Роммель мог позволить себе использовать все свои силы для этого единого удара. Он обрушился главным образом на батальон индийской бригады, расположенный в том секторе, где оборонительные сооружения были особенно слабыми. Противник скоро глубоко вклинился в оборонительные позиции. Наши войска не могли получить защиту со стороны истребителей, поскольку наши воздушные силы были отведены на отдаленные посадочные площадки.

Положение было ужасным. Западная и южная стороны плацдарма сохранились в целости, и гуркхи на крайнем левом фланге держались, однако враг завладел значительной частью крепости Тобрук. Все наши резервные войска были скованы. Было приказано разрушить сооружения базы, находившиеся под непосредственной угрозой.

В самом Тобруке резервный транспорт, необходимый на тот случай, если бы пришлось эвакуировать остатки гарнизона, был обречен на бездействие, и скоро предстояло его уничтожить.

20 июня в 8 часов вечера генерал Клоппер докладывал штабу 8-й армии:

«Мой штаб окружен. Пехота на плацдарме все еще упорно сражается. Я держусь, но не знаю, сколько времени смогу продержаться»[61].

Он просил дать инструкции, и ему было сказано:

«Прорывайтесь, желательно завтра ночью, если не сегодня ночью».

Он созвал своих старших офицеров на совещание и спросил их мнение. Некоторые сказали, что эффективное сопротивление больше невозможно. Поскольку основные запасы находились в руках врага, начинал ощущаться недостаток боеприпасов; продолжать бой означало бы бесцельно нести большие потери. Пусть все, кто может, прорываются. Однако другие офицеры стояли за то, чтобы продолжать сражаться. Транспорт, без которого нельзя было спастись, был захвачен.

На заре 21 июня генерал Клоппер выслал парламентера с предложением капитулировать. В 7 часов 45 минут утра германские офицеры прибыли в его штаб и приняли капитуляцию.

* * *

Немцы захватили большие запасы. Вот что сообщал начальник штаба Роммеля:

«Трофеи были огромны. Они состояли из предметов снабжения для 30 тысяч человек на 3 месяца и более 10 тысяч кубических метров бензина. Без этой добычи нельзя было бы в предстоящие месяцы обеспечить достаточными рационами и одеждой танковые дивизии. Предметы снабжения, прибывавшие по морю, только в одном случае в апреле 1942 года – были достаточными для обеспечения армии в течение одного полного месяца».

Сообщение о захвате Тобрука без длительной осады привело к коренной ломке планов стран оси. До этого намечалось, что после взятия Тобрука Роммель должен остановиться на египетской границе и что следующей крупной операцией должен быть захват Мальты воздушными и морскими десантными частями. Еще 21 июня Муссолини вновь повторил этот приказ. На следующий день после падения Тобрука Роммель сообщил, что он намечает разгромить незначительные английские войска, оставшиеся на границе, и этим открыть путь в Египет. Состояние и настроение его войск, захват большого количества боеприпасов и материалов и слабость английских позиций побуждали его преследовать противника вплоть до «самого сердца Египта». Он просил одобрения его планов. Пришло также письмо от Гитлера, который настаивал, чтобы Муссолини принял предложение Роммеля.

Дуче не нуждался в убеждениях. Возбужденный перспективой завоевания Египта, он отложил штурм Мальты до начала сентября, и Роммелю – теперь фельдмаршалу, к удивлению итальянцев, – было разрешено занять сравнительно узкий проход между Эль-Аламейном и впадиной Каттара в качестве плацдарма для будущих операций, конечной целью которых был Суэцкий канал.

Остатки 8-й армии были теперь отброшены за границу. В телеграмме от 21 июня комитет обороны Среднего Востока, находившийся в Каире, описывал два различных курса, которые были открыты перед ним:

«Во-первых, сражаться с врагом на оборонительных сооружениях на границе. Без достаточных бронетанковых сил это связано с риском потери всей нашей пехоты, удерживающей позиции на границе. Второй курс – задерживать врага на границе силами, которые сохраняют полную мобильность, в то же время отводя основную массу 8-й армии на оборонительные позиции в Мерса-Матрухе. Это в сочетании с активными действиями нашей авиации дает нам наилучшую возможность выиграть время, в течение которого мы сможем реорганизовать свои силы и создать ударные силы для контрнаступления... Мы решили придерживаться второго курса».

Мне не понравилось это решение, и я послал телеграмму из Вашингтона.

Премьер-министр – генералу Окинлеку

22 июня 1942 года

«Начальник имперского генерального штаба Дилл и я очень надеемся, что на пограничной линии Эс-Саллум будет оказано упорное сопротивление. Несомненно, враг испытал серьезное напряжение. В пути находятся очень крупные подкрепления. Выигрыш недели может оказаться решающим. Я уверен, что если Вы проявите настойчивость и решимость и постоянно будете готовы идти на риск, положение может быть исправлено, особенно если учитывать приближение крупных подкреплений.

Основное сейчас заключается в том, чтобы Вы вдохнули в свои войска настойчивую волю к сопротивлению и борьбе и чтобы они не примирились с непрочными результатами, достигнутыми горсткой тяжелых танков Роммеля. Обеспечьте, чтобы все людские ресурсы были максимально использованы в эти критические дни».

Роммель быстро организовал преследование и 24 июня пересек границу Египта. Ему оказывали сопротивление только наши легкие подвижные части и упорные, великолепные эскадрильи истребителей английских военно-воздушных сил, которые в действительности прикрывали отступление 8-й армии к Мерса-Матруху. Ее позиция здесь не была сильной. Около самого города была организованная система обороны, но к югу от нее было только несколько линий не связанных между собой минных полей, которые недостаточно охранялись.

Генерал Окинлек быстро пришел к выводу, что невозможно окончательно закрепиться в Мерса-Матрухе. Уже осуществлялись мероприятия для подготовки и занятия позиций у Эль-Аламейна, в 120 милях дальше в тылу.

Новозеландская дивизия, которая прибыла в Мерса-Матрух из Сирии 21 июня, была наконец двинута в бой 26 июня на возвышенности у Минка-Каима. В этот вечер враг прорвался через фронт индийской 29-й пехотной бригады, где минирование не было закончено, На следующее утро противник устремился через брешь и затем, зайдя в тыл новозеландцам, окружил их и атаковал с трех сторон. Отчаянный бой продолжался весь день, и под конец создалось впечатление, что дивизия обречена. Вскоре после полуночи новозеландская 4-я бригада двинулась прямо на восток, причем все ее батальоны были развернуты и шли с примкнутыми штыками. Пройдя тысячу ярдов, они не встретили противника. Затем началась стрельба. Вся бригада атаковала развернутым строем. Немцы были захвачены врасплох и разгромлены в рукопашном бою, происходившем при свете луны. Остаток новозеландской дивизии двинулся на юг окольными путями.

Таким образом, новозеландцы прорвались, и вся дивизия вновь была собрана около позиций у Эль-Аламейна на расстоянии 80 миль, сохранив при этом высокую дисциплину и боевой дух. Дивизия была настолько мало дезорганизована, что она была немедленно использована для укрепления обороны у Эль-Аламейна.

Две дивизии 10-го корпуса, стоявшие вокруг Мерса-Матруха, тоже были отведены назад в безопасное место, хотя и с трудом. 27 июня они нанесли удар в южном направлении по прорвавшимся частям противника, но не смогли задержать врага. Враг продолжал оказывать давление и угрожал прибрежной дороге. Корпусу было приказано отступить на восток. Они пробивали себе путь по дороге до тех пор, пока сна не была преграждена вражескими силами. Тогда они пошли на юг через Пустыню в Эль-Аламейн. 30-й корпус был отведен к Эль-Аламейну еще раньше. Когда к нему присоединились 10-й и 13-й корпуса, вся армия 30 июня была развернута на новых позициях или позади них.

Позиции у Эль-Аламейна тянулись от железнодорожной станции того же названия до непроходимой впадины Каттара, расположенной в 35 милях к югу. Это была слишком растянутая линия для тех войск, которые имелись в наличии, чтобы ее удержать. Была проделана большая работа, однако если не говорить об усиленных полевых укреплениях вокруг самого Эль-Аламейна, то эта линия состояла главным образом из несвязанных между собой сооружений. Однако фланги были надежными, и 8-я армия получила сильные подкрепления. Реорганизация 8-й армии не заняла много времени благодаря существовавшим преимуществам – коротким коммуникациям и близости Александрии, находившейся на расстоянии всего лишь 40 миль. Окинлек, приняв непосредственное командование, сразу же попытался вновь завладеть тактической инициативой. Уже 2 июля он предпринял первую из целого ряда контратак, которые продолжались до середины месяца. Эти контратаки ставили под угрозу непрочное превосходство Роммеля.

Коммуникации Роммеля были действительно напряжены до предела, и его войска были истощены. Лишь дюжина германских танков все еще была пригодна для боя, а превосходство английской авиации, особенно истребителей, опять становилось подавляющим. 4 июля Роммель сообщал, что он откладывает свои атаки и переходит на время к обороне с целью перегруппировки и пополнения своих войск. Однако он все еще был уверен, что возьмет Египет, и такого же мнения придерживались Муссолини и Гитлер.

Фюрер, не спрашивая ни итальянцев, ни свое собственное военно-морское командование, отложил атаку на Мальту, пока завоевание Египта не будет завершено.

Контратаки Окинлека оказывали очень сильное давление на Роммеля в течение первых двух недель июля. Затем он принял вызов и с 15 по 20 июля возобновил свои попытки прорвать английскую линию. 21 июля ему пришлось доложить, что он был остановлен: «Кризис все еще существует», 26 июля он предусматривал отступление к границе. Он жаловался, что получил мало подкреплений; ему не хватало людей, танков и артиллерии; английская авиация проявляла чрезвычайно большую активность. Так битва шла с переменным успехом до конца месяца, пока обе стороны не измотались в боях и не остановились. 8-я армия под командованием Окинлека выдержала штурм и во время своей упорной обороны взяла несколько тысяч пленных. Египет все еще был в безопасности.

Глава вторая

Решение об операции «Торч»

В течение июля, когда в политическом отношении мои позиции были особенно слабы и когда не было ни проблеска военного успеха, мне надо было добиться от Соединенных Штатов решения, которое – хорошо ли, плохо ли – имело решающее значение в течение следующих двух лет войны. Это был отказ от всех планов вторжения через Ла-Манш в 1942 году и оккупации Французской Северной Африки в течение осени или зимы крупными англо-американскими экспедиционными силами. На протяжении некоторого времени я тщательно изучал настроение президента и его реакцию, и я был уверен, что североафриканский план имел для него большую притягательную силу. Этот план всегда был моей целью, как это было сказано в моих документах от декабря 1941 года. В нашем английском кругу все были теперь убеждены, что вторжение через Ла-Манш в 1942 году окончится неудачей, и ни один военный человек по обе стороны океана не был готов рекомендовать такой план или взять ответственность за него. К этому времени на английской стороне существовало общее согласие по поводу того, что никакая крупная операция вторжения через Ла-Манш не может состояться до 1943 года, но что все подготовительные меры для осуществления этой операции максимальными силами надо продолжать с величайшим усердием.

11 июня военный кабинет пришел к выводу, что подготовка к операции «Следжхэммер» (атака на Брест и Шербур) должна энергично продолжаться «исходя из того, что операция не будет начата, если не будет условий, которые дают хорошую перспективу на успех». В начале следующего месяца положение было вновь изучено начальниками штабов. 2 июля они составили меморандум, комментирующий происходившее ранее обсуждение вопроса в военном кабинете. Они заявили, что

«11 июня премьер-министр доложил военному кабинету и военный кабинет в общем одобрил, что операции в 1942 году должны определяться следующими двумя принципами:

1) не будет существенной высадки во Франции в 1942 году, если только мы не собираемся там остаться, и

2) не будет существенной высадки во Франции, если только немцы не будут деморализованы неудачей в борьбе против России. Нам кажется, что вышеуказанные условия вряд ли будут выполнены и что поэтому шансы на начало операции «Следжхэммер» в этом году являются отдаленными».

Поэтому было необходимо упростить нашу политику. Наступил момент похоронить «Следжхэммер», который был уже мертв в течение некоторого времени. С общего согласия всех моих коллег и начальников штабов я изложил этот вопрос со всей силой, которой я располагал, и в самых откровенных выражениях в важной телеграмме президенту.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

8 июля 1942 года

«1. Ни один ответственный английский генерал, адмирал или маршал авиации не в состоянии рекомендовать «Следжхэммер» в качестве операции, осуществимой в 1942 году. Начальники штабов доложили, что «очень маловероятно, чтобы возникли условия, которые сделали бы «Следжхэммер» надежным и разумным предприятием». Они теперь направляют свой документ Вашим начальникам штабов.

2. Мы продолжаем с целью маскировки собирать суда, хотя это связано с потерей для английского импорта, возможно, 250 тысяч тонн. Но гораздо более серьезен тот факт, что, по мнению Маунтбэттена, если мы прервем обучение войск, то должны будем, не говоря о потере десантных судов и т. д., отложить «Раунд-ап» или «Болеро» 1943 года, по крайней мере, на два или три месяца, даже если предприятие не окажется успешным и если войска придется отвести после кратковременного пребывания.

3. В случае если мы закрепимся и удержимся, надо будет снабжать войска и придется сильно сократить бомбардировку Германии. Вся наша энергия будет затрачена на оборону захваченного плацдарма. Возможность подготовки крупной операции в 1943 году была бы ухудшена, если не уничтожена. Все наши ресурсы были бы поглощены по частям на очень узком фронте, который окажется единственно открытым. Поэтому можно сказать, что преждевременная операция в 1942 году, которая, вероятно, окончится катастрофой, решающим образом ухудшит перспективы хорошо организованной операции крупного масштаба в 1943 году.

4. Сам я уверен, что Французская Северная Африка («Джимнаст») является гораздо лучшей возможностью оказать помощь русскому фронту в 1942 году. Это всегда находилось в соответствии с Вашими идеями. Действительно, это Ваша основная идея. Здесь находится подлинный второй фронт 1942 года. Я консультировался с кабинетом и с комитетом обороны, и мы все согласны. Здесь может быть нанесен этой осенью самый надежный и самый плодотворный удар.

5. Мы, конечно, можем помогать всеми способами, путем переброски либо американских, либо английских десантных сил из Соединенного Королевства для «Джимнаста», а также десантными судами, торговыми судами и т. д. Вы можете, если хотите, нанести удар частично отсюда, а частично прямо через Атлантику.

6. Необходимо ясно понять, что мы не можем рассчитывать на приглашение или на гарантию от Виши. Но любое сопротивление нельзя будет сравнить с тем, которое было бы оказано немецкой армией в Па-де-Кале. Действительно, оно может оказаться лишь символическим сопротивлением. Чем сильнее Вы будете, тем меньше будет сопротивление и тем больше будет сил для его преодоления. Это скорее политический, чем военный вопрос. Мне кажется, что мы не должны отказываться от единственного большого стратегического удара, который мы имеем возможность нанести на Западном театре в течение этого решающего года.

7. Помимо вышеуказанного, мы очень настойчиво изучаем возможность операции в Северной Норвегии или, если это окажется неосуществимым, в каком-либо другом месте Норвегии. Трудности велики вследствие опасности нападения на наши суда самолетов, базирующихся на берегу. Мы испытываем ужасающие трудности с конвоями для России. Тем более необходимо попытаться расчистить путь и поддерживать контакт с Россией».

Но прежде чем могло быть достигнуто окончательное решение о действиях, наступила пауза. В верховном американском военном руководстве возникли серьезные трения. Генерал Маршалл расходился во мнениях с адмиралом Кингом по вопросу о Европе и Тихом океане. Ни один из них не был склонен к рискованному предприятию в Северной Африке. В условиях этого тупика склонность президента к Северной Африке становилась все сильнее. Высокие личные качества фельдмаршала Дилла обеспечили последнему доверие представителей всех соперничающих точек зрения, а его такт позволил сохранить их доброжелательство. Моя переписка с ним позволяет близко ознакомиться с происходившим процессом.

Премьер-министр – фельдмаршалу Диллу, Вашингтон

12 июля 1942 года

«...2. «Джимнаст» представляет единственную возможность для американских войск нанести удар Гитлеру в 1942 году. Если бы операция «Джимнаст» была успешной, то возникшая в результате угроза с нашей стороны Италии отвлекла бы значительные германские воздушные силы от России. «Джимнаст» не прервет происходящие здесь обширные подготовительные мероприятия и подготовку войск для «Раунд-ап». Он только означает, что шесть американских дивизий будут взяты без урона от «Раунд-ап». Их, несомненно, можно будет заменить новыми американскими дивизиями, которые будут готовы прежде, чем будет закончен план перевозок.

3. Однако если президент примет решение против операции «Джимнаст», то вопрос исчерпан. Эта операция может быть выполнена лишь войсками под американским флагом. Эту возможность тогда надо будет окончательно отбросить. Обе страны тогда ничего не предпримут в 1942 году, и все будет сконцентрировано на «Раунд-ап» в 1943 году.

4. В этих условиях не может быть оправдания для переключения усилий США (на Тихий океан), и я не допускаю, чтобы была занята такая позиция».

Все те, кто встречался в Белом доме для решения этих вопросов, полагали, что поездка в Англию дает единственную надежду достигнуть согласия. Я узнал, что президент наметил послать своих самых доверенных друзей и офицеров для встречи с нами.

Фельдмаршал Дилл – премьер-министру

15 июля 1942 года

«Завтра вечером Маршалл выезжает в Англию вместе с Гарри Гопкинсом и Кингом.

В общих чертах возражения против плана «Джимнаст» таковы:

а) он потребует отвлечь морские силы с Тихого океана, в частности авианосцы, чрезвычайно необходимые для операций, которые США намечают провести там и о которых вы знаете;

б) для него потребуется новая линия морских коммуникаций, которую американцам будет трудно поддерживать одновременно с выполнением других обязательств;

в) если нанести удар только в Касабланке, где высадка трудна и имеется мало возможностей для обеспечения снабжения, то это не отвлечет никаких сил с русского фронта; если же нанести удар внутри Средиземноморского бассейна, скажем, в Алжире или даже Бизерте, то это было бы слишком рискованно, особенно если учитывать, как легко страны оси могли бы перерезать коммуникации через Гибралтарский пролив;

г) «Джимнаст» превратится в такое большое обязательство, что уничтожит всякую возможность осуществления «Раунд-ап» в 1943 году.

Президенту были предложены неопределенные планы действий на Тихом океане.

Вся эта деятельность поглотила бы суда, намеченные сейчас для «Болеро», и сократила бы примерно на две трети американские воздушные силы, направленные в Англию... Совершенно ясно, что действия на Тихом океане не могут обеспечить немедленного облегчения России, и потребуется много времени, чтобы добиться чего-либо решающего в борьбе против Японии.

Нет сомнения, что Маршалл верен своей первой любви, но он убежден, что европейский проект не пользуется реальной поддержкой. Созываются совещания, происходят дискуссии, а время уходит. Германия никогда больше не будет так занята на Востоке, как сейчас, и если мы не воспользуемся преимуществом того, что она сейчас так занята, то мы столкнемся с настолько сильной Германией на Западе, что невозможно будет никакое вторжение на континент. Мы сможем тогда наносить друг другу удары с воздуха, но возможность решения будет упущена».

Президент Рузвельт понимал, насколько сильны аргументы против «Следжхэммера». Если он ставил его на первое место в своей переписке с нами, то это делалось для того, чтобы убедить генерала Маршалла, что этой операции необходимо предоставить все возможности. Но если никто не воспользуется ими, что произойдет тогда? В американских штабах существовали сторонники такого мнения: «Если в этом году ничего не может быть предпринято в Европе, то сосредоточим свои усилия против Японии и, таким образом, согласуем точки зрения американской армии и американского флота и объединим генерала Маршалла с адмиралом Кингом». 15 июля, когда в палате общин обсуждался вотум недоверия и когда сражение, которое вел Окинлек за оборону Каира, оставалось нерешенным, – этот день был также «очень напряженным днем в Белом доме».

Нам сообщали, что начальники штабов США были в настроении «либо уди рыбу, либо сматывай удочки» и что президент сказал, что это означало бы «уйти из-за стола». Значение этого домашнего выражения было, конечно, таково: «Если Англия не захочет или не сможет осуществить «Следжхэммер» в 1942 году, то уйдем с Европейского театра и сосредоточим свои силы на Японии». Это, сказал президент, в действительности было бы равносильно выходу из войны в Европе. Нет доказательств того, что генерал Маршалл или адмирал Кинг имели подобные идеи. Однако такого рода сильные тенденции существовали среди влиятельных офицеров второго ранга американского штаба. Президент отверг это роковое направление мыслей.

Его второе убеждение заключалось в том, что американская армия должна сражаться против немцев в 1942 году. Где же это могло произойти, если не во Французской Северной Африке?

«Это был, – говорит г-н Стимсон, – его тайный военный ребенок».

Сила аргументов неотступно вела ум президента к этому выводу. Целью моей поездки в Вашингтон за три недели до этого было добиться такого решения. Падение Тобрука, политическая шумиха в Англии и несомненная потеря престижа, которую потерпели в результате этой катастрофы наша страна и я в качестве ее представителя, сделали для меня невозможным добиться удовлетворительных результатов. Тем не менее надо было ответить на эти мрачные вопросы. Я был уверен, что ясность и единство наших мнений будут вознаграждены.

Наши американские гости прибыли в Престуик в субботу 18 июня и направились поездом в Лондон. Здесь они немедленно начали совещаться с начальниками американских вооруженных сил, находившимися теперь в столице, – с Эйзенхауэром, Кларком, Старком и Спаатсом. Обсуждение «Следжхэммера» было возобновлено. Американские руководители все еще придерживались настойчивого мнения в пользу того, чтобы сосредоточить внимание исключительно на этой операции.

В тот же вечер я созвал заседание комитета начальников штабов в Чекерсе. Существенная часть протокола гласит:

«Обсуждение показало, что существует полное согласие между премьер-министром, с одной стороны, и начальниками штабов – с другой.

Что касается действий в 1942 году, то единственным осуществимым предложением, по-видимому, является «Джимнаст». Нам будет очень выгодно получить опорную точку в Северной Африке дешевой ценой таким же путем, как немцы дешевой ценой овладели Норвегией, прибыв туда первыми.

«Джимнаст» будет, по существу, правым крылом нашего второго фронта. Американская оккупация Касабланки и ее района не будет достаточной. Операции надо будет распространить на Алжир, Оран и возможно дальше на восток. Если американцы не смогут обеспечить войска для всех этих операций, то мы могли бы предпринять дальше на восток операции с помощью английских войск вместе с небольшими американскими контингентами. Вероятно, Соединенные Штаты не будут в состоянии обеспечить все морские силы, необходимые для операции «Джимнаст», в дополнение к тем, которые необходимы их конвоям для операции «Болеро». В таком случае нам придется помочь им».

Я, конечно, понимал, что собравшихся сейчас в Лондоне американских военных руководителей еще предстоит убедить в том, что наше предложение является единственно осуществимым предложением. В конце недели Гопкинс приехал в Чекерс, и мы неофициально обсудили имеющиеся между нами расхождения.

Утром в понедельник 20 июля в зале заседаний кабинета состоялось первое совещание с американскими делегатами.

Имеется запись моего резюме позиции английского правительства.

Заметки премьер-министра к совещанию

20 июля 1942 года

«Я не хочу обсуждать этим утром достоинства различных важных основных предложений, которые нам представлены, а скорее хочу дать обзор общего положения и предложить наиболее удобный метод и порядок наших совещаний. Мы должны принять решения, и, хотя они касаются всего будущего хода войны, нет причин, в силу которых следует затянуть этот процесс.

Первый вопрос – это «Следжхэммер». Должны ли мы осуществить эту операцию или нет? Однако здесь сразу же возникает также вопрос – в какой форме? Наши гости, возможно, думают об одном, тогда как мы работали в основном над другим. Если мы сами не были в состоянии разработать удовлетворительный план, то мы отнесемся с самым серьезным и сочувственным вниманием к любому американскому плану. Очень важно, чтобы никто из нас не приходил на эти совещания с предвзятым мнением в пользу какого-нибудь отдельного проекта или против него. Конечно, необходимо обсудить, может ли быть осуществлено какое-либо предложение, а также рассмотреть, будет ли это предложение в конечном счете представлять собой выгодное использование наших ресурсов в настоящее время.

Мы должны обсудить, какое влияние окажет осуществление или отказ от осуществления «Следжхэммера» на будущее операции «Раунд-ап», для которой производятся все подготовительные мероприятия «Болеро». Мы являемся горячими сторонниками «Раунд-ап». Но опять-таки, что представляет собой «Раунд-ап»? Обязательно ли эта операция ограничивается атакой на западное побережье Франции? Разве идея второго фронта обязательно ограничивается этими пределами? Разве он не может быть распространен еще более широко и притом с выгодой? Мы склонны были думать, что «Следжхэммер» может задержать или даже помешать осуществлению «Раунд-ап». С другой стороны, можно утверждать, что будущие шансы «Раунд-ап» не зависят в сколько-нибудь большой степени от того, что мы делаем, а зависят от того, что происходит в России.

Мы до сих пор обсуждали «Следжхэммер» исходя из того, что Россия либо восторжествует, либо будет сокрушена. Более вероятно, что мы столкнемся с промежуточным положением. Русская битва может в течение длительного времени оставаться незавершенной или опять-таки результат может быть нерешающим, и русский фронт сохранится, хотя линия фронта будет проходить несколько дальше на восток».

Следующее заседание состоялось днем 22 июля. Генерал Маршалл открыл обсуждение, заявив, что он и его коллеги зашли в тупик в их переговорах с английскими начальниками штабов и что поэтому им надо будет сообщить об этом президенту для получения инструкций.

Поэтому было решено, что американские начальники штабов сообщат президенту, что англичане не проявляют готовности продолжать подготовку «Следжхэммера», и попросят инструкций.

Президент Рузвельт сейчас же ответил, что он не удивлен разочаровывающими результатами лондонских переговоров. Он согласился, что нет смысла продолжать настаивать на «Следжхэммере», если англичане возражают против него, и дал указание своей делегации достигнуть вместе с нами решения о какой-либо операции, которая будет включать ввод в действие американских сухопутных сил против врага в 1942 году.

Таким образом, «Следжхэммер» был отодвинут в сторону, а «Джимнаст» вышел на сцену. Маршалл и Кинг, хотя они, понятно, были разочарованы, покорились решению своего главнокомандующего, и в отношениях между ними опять стало преобладать величайшее благожелательство.

Теперь я поторопился окрестить заново своего фаворита. «Джим-наст», «Сьюперджимнаст» и «Хафджимнаст» исчезли из наших условных наименований. 24 июля в инструкции, которую я направил начальникам штабов, новым и главным термином стал «Торч». 25 июля президент телеграфировал Гопкинсу, что надо немедленно приступить к осуществлению планов высадки в Северной Африке, которая должна состояться «не позднее 30 октября».

Теперь надо было решить вопрос о командующих.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

31 июля 1942 года

«Мы были бы рады, если бы генерал Маршалл был назначен верховным командующим «Раунд-ап» и если бы тем временем генерал Эйзенхауэр действовал здесь в качестве его заместителя. Мы назначили бы генерала Александера в первую очередь в качестве командующего оперативной группой войск, чтобы он работал вместе с генералом Эйзенхауэром и под его руководством. Оба эти человека работали бы над «Торч», а генерал Эйзенхауэр пока что наблюдал бы также за подготовкой «Болеро» – «Следжхэммер». Таким образом, он мог бы выделить для «Торч» необходимые силы с минимальным ущербом для «Болеро» и «Раунд-ап». Как только «Торч» оформится, Эйзенхауэр будет командовать этой операцией вместе с Александером и американским командующим, которые являлись бы командующими оперативными группами войск и в ведении которых находились бы две армии, выступающие из Соединенного Королевства и из Соединенных Штатов. Когда эта группа приступит к работе, мы были бы рады, если бы Вы назначили либо генерала Маршалла, либо кого-нибудь еще в качестве заменяющего его лица, чтобы продвигать работу над планами «Болеро», «Следжхэммер» и «Раунд-ап». Мы также выделим ему заместителя».

Фельдмаршал Дилл – премьер-министру

1 августа 1942 года

«Американцы представляют себе дело так, что осуществление «Раунд-ап» в 1943 году исключено принятием «Торч». Нам нет нужды спорить по этому вопросу. Сосредоточение всего внимания на «Торч» – это то, что нам нужно в настоящее время, и я полагаю, что Вы согласитесь с назначением Маршалла на этот командный пост, если президент этого захочет, и не будете настаивать на том, что он должен быть сохранен для «Раунд-ап» вопреки тому, что вы говорите в Вашей телеграмме президенту от 31 июля».

Глава третья

Моя поездка в Каир. Перемены в командовании

Мои сомнения по поводу высшего командования на Среднем Востоке постоянно подкреплялись сообщениями, которые я получал из многих источников. Мне стало настоятельно необходимо поехать туда и урегулировать решающие вопросы на месте.

Мы все также были озабочены реакцией Советского правительства на неприятное, хотя и неизбежное сообщение о том, что в 1942 году не будет произведено вторжение через Ла-Манш. Было решено, что я во всяком случае поеду в Каир и что я предложу Сталину приехать к нему для встречи.

Поэтому я послал ему следующую телеграмму:

Премьер-министр – премьеру Сталину

31 июля 1942 года

«1. Мы принимаем предварительные подготовительные меры (смотрите мое следующее послание) для отправки большого конвоя в Архангельск в первой неделе сентября.

2. Я хотел бы, чтобы Вы пригласили меня встретиться с Вами лично в Астрахани, на Кавказе или в каком-либо другом подходящем месте. Мы могли бы совместно обсудить вопросы, связанные с войной, и в дружеском контакте принять совместные решения. Я мог бы сообщить Вам планы наступательных операций в 1942 г., согласованные мною с Президентом Рузвельтом. Я привез бы с собой моего начальника Имперского генерального штаба.

3. Я немедленно вылетаю в Каир. Как Вы легко можете себе представить, у меня там имеются серьезные дела. Оттуда я мог бы, если Вы этого пожелаете, сообщить Вам подходящую дату для нашей встречи, которая, поскольку дело касается меня, могла бы состояться между 10 и 13 августа, если, конечно, все будет благополучно.

4. Военный кабинет одобрил мои предложения».

Премьер Сталин – премьер-министру

31 июля 1942 года

«Получил оба Ваши послания от 31 июля.

Настоящим от имени Советского Правительства приглашаю Вас прибыть в СССР для встречи с членами Правительства.

Я был бы весьма признателен Вам, если бы Вы смогли прибыть в СССР для совместного рассмотрения неотложных вопросов войны против Гитлера, угроза со стороны которого в отношении Англии, США и СССР теперь достигла особой силы.

Я думаю, что наиболее подходящим местом нашей встречи была бы Москва, откуда мне, членам Правительства и руководителям Генштаба невозможно отлучиться в настоящий момент напряженной борьбы с немцами.

Присутствие начальника Имперского генерального штаба было бы очень желательно.

Дату встречи я просил бы Вас определить, как Вам будет удобно, в зависимости от того, как Вам удастся закончить дела в Каире, заранее зная, что с моей стороны возражений насчет даты не будет.

Выражаю Вам признательность за согласие направить очередной конвой с военными поставками в СССР в начале сентября. Нами, при всей трудности отвлечения авиации с фронта, будут приняты все возможные меры для усиления воздушной защиты транспортов и конвоя».

Премьер-министр – премьеру Сталину

1 августа 1942 года

«Я, конечно, прибуду в Москву и сообщу о дне моего прибытия из Каира».

Тем временем сражение на позициях у «Эль-Аламейна, центром которых была горная цепь Рувейсат, продолжалось. Результат сражения казался неопределенным, хотя фактически к этому времени для сохранения силы удара Роммелю требовались подкрепления, а наша оборона держалась хорошо. Теперь был подготовлен мой полет в Каир. Мы вылетели из Лайнхэма после полуночи в воскресенье 2 августа на бомбардировщике «коммандо». Это путешествие сильно отличалось от полетов на комфортабельных «летающих лодках» типа «Боинг». Бомбардировщик в то время не отапливался, и пронизывающие сквозняки прорывались через многочисленные щели. На самолете не было постелей, однако мы с моим врачом сэром Чарльзом Вильсоном смогли лечь на двух полках в задней кабине. Там было много одеял, которых хватило для всех. Над Южной Англией мы летели низко, чтобы нас могли узнать на наших батареях. Когда мы оказались над морем, я покинул кабину пилота и лег спать, подкрепленный хорошей снотворной таблеткой.

Утром 3 августа мы без всяких приключений прибыли в Гибралтар, провели день за осмотром крепости и в 6 часов вечера вылетели в Каир. Нам предстояло совершить прыжок в две тысячи миль или больше, так как надо было значительно отклоняться от пути, чтобы избежать встречи с самолетами противника в районе битвы в Пустыне. Чтобы сэкономить горючее, командир самолета американский пилот Вандерклот не стал продолжать полет над Средиземным морем до наступления темноты, а полетел прямо через испанскую зону и считавшуюся враждебной территорию Виши. Таким образом, поскольку нас сопровождал до наступления ночи вооруженный эскорт, состоявший из четырех самолетов «бофайтер», мы фактически открыто нарушили нейтралитет обоих этих районов. В воздухе нам никто не досаждал, и мы не приближались на орудийный выстрел ни к одному крупному населенному пункту. Тем не менее я был рад, когда ночь закрыла своим покровом суровый ландшафт и мы смогли воспользоваться теми возможностями для сна, какие имелись на «коммандо».

В Каире надо было разрешить следующие вопросы: не потерял ли генерал Окинлек или его штаб доверие армии в Пустыне? Если так, то следует ли его отстранить и кто должен занять его место? Трудно принимать такие решения в отношении командира, обладающего наилучшей репутацией и высокими качествами, доказавшего свои способности и свою решимость. Чтобы подкрепить мое собственное мнение, я попросил генерала Смэтса приехать из Южной Африки на место событий, и к моменту моего прибытия он находился уже в посольстве. Из Индии прибыл генерал Уэйвелл, и в 6 часов вечера я созвал совещание по вопросам Среднего Востока, на котором присутствовали все ответственные лица – Смэтс, Уэйвелл, Окинлек, адмирал Харвуд и Теддер, представлявший авиацию. Мы решили много вопросов, проявив очень большую степень согласия. Но я все время думал об основном вопросе командования.

Нельзя приступать к переменам такого рода, не обсудив все имеющиеся кандидатуры. В этой части проблемы моим советником был начальник имперского генерального штаба, в обязанности которого входила оценка качества наших генералов. Как Александер, так и Монтгомери сражались вместе с ним в бою, который дал нам возможность вернуться в Дюнкерк в мае 1940 года. Мы оба восхищались великолепным поведением Александера в безнадежной кампании, которую юн должен был вести в Бирме. Монтгомери пользовался прекрасной репутацией. Мы не сомневались, что если будет решено освободить Окинлека от его поста, то Александеру должен быть дан приказ нести бремя на Среднем Востоке. Но нельзя было упускать из виду настроения 8-й армии. Не воспримет ли она как упрек ей и всем ее командирам всех рангов, если из Англии будут присланы два человека взамен всех тех, кто сражался в Пустыне? Здесь генерал Готт как будто во всех отношениях удовлетворял требованиям. Войска были ему преданы, и он недаром заслужил прозвище «Боевой».

Весь день 6 августа я провел с Бруком и Смэтсом, а также за составлением необходимых телеграмм кабинету. Вопросы, которые предстояло теперь разрешить, касались не только высоких лиц, но также всей структуры командования на этом обширном театре. Я всегда считал, что название «Средний Восток» для Египта, Леванта, Сирии и Турции было выбрано неудачно. Это Ближний Восток. Персия и Ирак представляют Средний Восток; Индия, Бирма и Малайя – Восток; а Китай и Япония – Дальний Восток. Но я считал, что гораздо большее значение, чем перемена названий, имеет необходимость разделить существующее командование на Среднем Востоке, которое было слишком разнородным и слишком громоздким. Теперь наступило время произвести это изменение в организации.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра

6 августа 1942 года 8 ч. 15 м. вечера

«1. В результате произведенного мною здесь обследования и после длительных консультаций с фельдмаршалом Смэтсом, начальником имперского генерального штаба и государственным министром я пришел к выводу, что необходимо немедленно произвести решительные изменения в высшем командовании.

2. Поэтому я предлагаю, чтобы командование на Среднем Востоке было реорганизовано и создано два отдельных командования, а именно:

а) командование на Ближнем Востоке, включающее Египет, Палестину и Сирию с центром в Каире, и

б) командование на Среднем Востоке, включающее Персию и Ирак с центром в Басре или Багдаде. 8-я и 9-я армии окажутся в первом, а 10-я армия во втором из этих командований.

3. Генералу Окинлеку следует предложить пост главнокомандующего в новом командовании на Среднем Востоке.

4. Генерала Александера надо назначить главнокомандующим на Ближнем Востоке.

5. Генерал Монтгомери должен заменить Александера в «Торч». Я сожалею, что надо перевести Александера из «Торч», но Монтгомери во всех отношениях способен заменить его.

6. Генерала Готта надо назначить командующим 8-й армией под руководством Александера».

Военный кабинет согласился с моим мнением относительно необходимости решительных и немедленных изменений в высшем командовании. Однако члены военного кабинета настойчиво заявили, что сохранение звания главнокомандующего на Среднем Востоке в том случае, если Окинлек будет назначен командовать в Персии и Ираке, привело бы к путанице и искажению. Я понял, что это правильно, и согласился с их советом.

7 августа я потратил весь день на посещение шотландской 51-й дивизии, которая только что высадилась. Когда после обеда я поднимался по лестнице в посольстве, я встретил полковника Джейкоба. «Плохие вести о Готте». – «Что случилось?» – «Сегодня днем его самолет был сбит, когда он летел в Каир». Я, конечно, был очень огорчен и расстроен потерей этого прекрасного солдата, которому я решил Доверить самую непосредственную боевую задачу в предстоящем сражении. Все мои планы были нарушены.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра

7 августа 1942 года

«К глубокому сожалению, самолет Готта только что был сбит в воздухе, а сам Готт убит».

Не могло быть сомнений в том, кто должен стать его преемником.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра

«Начальник имперского генерального штаба настойчиво рекомендует Монтгомери командующим 8-й армией. Смэтс и я считаем, что назначение на этот пост должно быть произведено немедленно. Пожалуйста, пришлите его специальным самолетом как можно скорее».

Но на следующее же утро, 8 августа, предстояло сообщить Эйзенхауэру, что Монтгомери должен в этот день вылететь в Каир, чтобы принять командование 8-й армией. Эта задача выпала на долю Исмея. Для заполнения вакансии был назначен генерал Андерсон, а Монтгомери выехал на аэродром вместе с Исмеем.

Теперь мне предстояло сообщить генералу Окинлеку, что он будет отстранен от командования. Наученный опытом, я знал, что такого рода неприятные вещи лучше делать в письменной форме, чем устно, и поэтому я послал полковника Джейкоба на самолете в штаб Окинлека со следующим письмом:

Каир

8 августа 1942 года

«Дорогой генерал Окинлек.,

1. 23 июня в Вашей телеграмме начальнику имперского генерального штаба Вы подняли вопрос о Вашем освобождении от исполняемого Вами командования и упомянули имя генерала Александера как возможного преемника. В то критическое для армии время правительство его величества не хотело воспользоваться Вашим великодушным предложением. В то самое время Вы взяли на себя действительное командование боем, как я этого давно хотел и как я предлагал Вам в моей телеграмме от 20 мая. Вы приостановили неблагоприятное развитие событий, и в настоящее время фронт стабилизирован.

2. Военный кабинет теперь решил по причинам, о которых Вы сами упоминали, что наступило время для изменений. Предполагается отделить Ирак и Персию от нынешнего Средневосточного театра военных действий. Александер будет назначен командовать на Среднем Востоке, Монтгомери – командовать 8-й армией, и я предлагаю Вам командование в Ираке и Персии, включая 10-ю армию, со штабом в Басре или Багдаде. Правда, эта сфера действий сейчас меньше, чем Средний Восток, но через несколько месяцев она может стать ареной решающих операций, и подкрепления для 10-й армии уже находятся в пути.

Примите уверения

Искренне ваш Уинстон С. Черчилль.

P. S. Полковнику Джейкобу, который доставит это письмо, поручено также выразить мое сочувствие по поводу внезапной гибели генерала Готта».

Вечером Джейкоб вернулся. Окинлек воспринял этот удар с достоинством солдата. У него не было желания принять новое командование, и он должен был приехать, чтобы встретиться со мной на следующий день.

Утром 9 августа прибыл генерал Александер. Он завтракал вместе с начальником имперского генерального штаба и со мною.

Генерал Окинлек прибыл в Каир вскоре после полудня, и у нас состоялась часовая беседа, которая была одновременно унылой и корректной.

Я написал также генералу Окинлеку в тот же день:

«На обратном пути я намечаю созвать совещание в Багдаде 14-го или 15-го для обсуждения, между прочим, состава независимого командования для Ирака и Персии...

К тому времени мне хотелось бы знать, считаете ли Вы возможным взять на себя очень трудную и серьезную задачу, которую я предложил Вам. Если, как я надеюсь, Вы искренне будете считать, что сможете занять свое место в строю, то я рассчитываю, что Вы встретите меня в Багдаде при условии, конечно, что передача командования здесь будет осуществлена до этого».

Генерал Александер пришел ко мне этим вечером, и были намечены окончательные меры для изменений в командовании. Я сообщил о подробностях в Лондон:

Премьер-министр – генералу Исмею для всех, кого это касается

10 августа 1942 года

«Я дал генералу Александеру следующую директиву, которая очень приятна для него и которую поддерживает начальник имперского генерального штаба:

«1. Ваша первая и основная обязанность будет заключаться в том, чтобы захватить или уничтожить при первой возможности германо-итальянскую армию под командованием фельдмаршала Роммеля вместе со всеми ее запасами и учреждениями в Египте и Ливии.

2. Вы будете осуществлять или приказывать осуществлять другие обязанности, относящиеся к Вашему командованию, без ущерба для задачи, указанной в параграфе 1, которую надо считать наиболее важной для интересов его величества».

Глава четвертая

Москва. Первая встреча

Во время моего пребывания в Каире продолжались приготовления к поездке в Москву.

5 августа я телеграфировал Сталину:

Премьер-министр – премьеру Сталину

5 августа 1942 года

«Предполагаем отправиться отсюда в один из ближайших дней. Прибытие в Москву – на следующий день, при остановке в пути в Тегеране.

Конкретные мероприятия должны быть частично проведены нашими военно-воздушными органами в Тегеране по согласованию с Вашими. Надеюсь, что Вы найдете возможным предписать последним оказать всемерную помощь своим содействием.

Пока что я не имею возможности прибавить что-либо к сделанному Вам уже сообщению относительно даты».

Мне хотелось также, чтобы американцы принимали непосредственное участие в предстоящих переговорах.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

5 августа 1942 года

«Мне бы очень хотелось иметь Вашу помощь и поддержку в моих переговорах с Джо. Не сможете ли Вы сделать так, чтобы Аверелл поехал со мной? Мне кажется, дело пойдет успешнее, если будет казаться, что мы все вместе. У меня несколько неприятная задача. Пожалуйста, пошлите копию Вашего ответа в Лондон. Я сохраню неопределенность по поводу моих ближайших передвижений».

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку, Каир

5 августа 1942 года

«Я просил Гарримана возможно скорее выехать в Москву. Я считаю, что Ваша идея правильная, и я сообщаю Сталину, что Гарриман будет находиться в его и Вашем распоряжении для любой помощи».

Гарриман присоединился ко мне в Каире вовремя, чтобы поехать вместе с нами.

Поздно вечером 10 августа, после обеда с видными деятелями в гостеприимном каирском посольстве, мы вылетели в Москву. В мою группу, которая разместилась в трех самолетах, входили теперь генерал Уэйвелл (который говорил по-русски), маршал авиации Тендер и сэр Александр Кадоган. Аверелл Гарриман находился в одном самолете со мной. К рассвету мы приближались к горам Курдистана.

По прибытии в Тегеран меня встретил посланник его величества сэр Ридер Буллард.

На следующее утро, в среду 12 августа, мы вылетели в 6 часов 30 минут утра.

Я размышлял о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году». Это было все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее я был уверен, что я обязан лично сообщить им факты и поговорить обо всем этом лицом к лицу со Сталиным, а не полагаться на телеграммы и посредников. Это, по крайней мере, показывало, что об их судьбе заботятся и понимают, что означает их борьба для войны вообще. Мы всегда ненавидели их безнравственный режим, и если бы германский цеп не нанес им удара, они равнодушно наблюдали бы, как нас уничтожают, и с радостью разделили бы с Гитлером нашу империю на Востоке[62].

Примерно в 5 часов показались шпили и купола Москвы. Мы кружились вокруг города по тщательно указанным маршрутам, вдоль которых все батареи были предупреждены, и приземлились на аэродроме, на котором мне предстояло побывать еще раз во время войны.

Здесь находился Молотов во главе группы русских генералов и весь дипломатический корпус, а также, как и всегда в подобных случаях, много фотографов и репортеров. Был произведен смотр большого почетного караула, безупречного в отношении одежды и выправки. Он прошел перед нами после того, как оркестр исполнил национальные гимны трех великих держав, единство которых решило судьбу Гитлера. Меня подвели к микрофону, и я произнес короткую речь. Аверелл Гарриман говорил от имени Соединенных Штатов. Он должен был остановиться в американском посольстве. Молотов доставил меня в своей машине в предназначенную для меня резиденцию, находящуюся в 8 милях от Москвы, – на государственную дачу номер 7. Когда мы проезжали по улицам Москвы, которые казались очень пустынными, я опустил стекло, чтобы дать доступ воздуху, и, к моему удивлению, обнаружил, что стекло имеет толщину более двух дюймов. Это превосходило все известные мне рекорды.

«Министр говорит, что это более надежно», – сказал переводчик Павлов.

Через полчаса с небольшим мы прибыли на дачу.

Все было подготовлено с тоталитарной расточительностью. В мое распоряжение был предоставлен в качестве адъютанта огромного роста офицер, обладавший великолепной внешностью (я думаю, он принадлежал к княжеской фамилии при царском режиме), который выступал также в роли нашего хозяина и являл собой образец вежливости и внимания. Много опытных слуг в белых куртках и с сияющими улыбками следили за каждым пожеланием или движением гостей. Длинный стол в столовой и различные буфеты были заполнены разными деликатесами и напитками, какие только может предоставить верховная власть. Меня провели через обширную приемную комнату в спальню и ванную, которые имели почти одинаковые размеры.

Яркий, почти ослепительный электрический свет показывал безупречную чистоту. Хлынула горячая и холодная вода. Я с нетерпением ждал горячей ванны после продолжительного путешествия в жаре. Все было приготовлено моментально. Я заметил, что над раковинами нет отдельных кранов для холодной и горячей воды, а в раковинах нет затычек. Горячая и холодная вода, смешанная до желательной температуры, вытекала через один кран. Кроме того, не приходилось мыть руки в раковине, это можно было делать под струей воды из крана. В скромной форме я применил эту систему у себя дома. Если нет недостатка в воде, то это самая лучшая система.

После всех необходимых погружений и омовений нас угощали в столовой всевозможными отборными блюдами и напитками, в том числе, конечно, икрой и водкой. Кроме того, было много других блюд и вин из Франции и Германии, гораздо больше, чем мы могли или хотели съесть. К тому же у нас оставалось мало времени до отъезда в Москву. Я сказал Молотову, что буду готов встретиться со Сталиным этим вечером, и он предложил, чтобы встреча произошла в 7 часов.

Я прибыл в Кремль и впервые встретился с великим революционным вождем и мудрым русским государственным деятелем и воином, с которым в течение следующих трех лет мне предстояло поддерживать близкие, суровые, но всегда волнующие, а иногда даже сердечные отношения. Наше совещание продолжалось около четырех часов. Поскольку наш второй самолет, в котором находились Брук, Уэйвелл и Кадоган, не прибыл, присутствовали только Сталин, Молотов, Ворошилов, я, Гарриман, а также наш посол и переводчики. Я составил этот отчет на основании записей, которые мы вели, на основании моих собственных воспоминаний, а также телеграмм, которые я посылал в Англию в то время.

Первые два часа были унылыми и мрачными. Я сразу же начал с вопроса о втором фронте, заявив, что хочу говорить откровенно и хотел бы, чтобы Сталин тоже проявил полную откровенность. Я не приехал бы в Москву, если бы не был уверен, что он сможет обсуждать реальные вещи. Когда Молотов был в Лондоне, я говорил ему, что мы пытаемся составить планы диверсии во Франции. Я также разъяснил Молотову, что не могу дать никаких обещаний относительно 1942 года, и вручил Молотову меморандум по этому вопросу.

После этого англичанами и американцами было проведено исчерпывающее изучение проблемы. Английское и американское правительства не считают для себя возможным предпринять крупную операцию в сентябре, являющемся последним месяцем, в течение которого можно полагаться на погоду. Однако, как это известно Сталину, они готовятся к очень большой операции в 1943 году.

С этой целью сейчас установлены сроки прибытия в Соединенное Королевство миллиона американских солдат на их сборный пункт весной 1943 года, что составит экспедиционную армию в 27 дивизий, к которым английское правительство готово добавить 21 дивизию. Почти половину этих войск составят бронетанковые войска. Пока что в Соединенное Королевство прибыли только 2,5 американской дивизии, однако большие перевозки будут осуществлены в октябре, ноябре и декабре.

Я сказал Сталину, что хорошо понимаю, что этот план не дает никакой помощи России в 1942 году, но считаю возможным, что, когда план 1943 года будет готов, вполне может оказаться, что немцы будут иметь более сильную армию на Западе, чем теперь. В этот момент лицо Сталина нахмурилось, но он не прервал меня. Затем я сказал, что у меня есть серьезные доводы против атаки на французское побережье в 1942 году. Имеющихся у нас десантных судов хватит лишь для высадки первого эшелона десанта на укрепленном побережье – их хватит для того, чтобы высадить шесть дивизий и поддерживать их. Если высадка окажется успешной, могли бы быть посланы и другие дивизии, но лимитирующим фактором являются десантные суда, которые теперь строятся в очень большом количестве в Соединенном Королевстве, а особенно в Соединенных Штатах. Вместо одной дивизии, которая могла бы быть доставлена в этом году, в будущем году окажется возможным доставить восемь или десять.

Сталин становился все мрачнее и мрачнее; казалось, он не был убежден моими доводами и спросил, разве невозможно атаковать какую-либо часть французского побережья. Я показал ему карту, из которой было видно, насколько трудно создать воздушное прикрытие где-либо, кроме как непосредственно по ту сторону Ла-Манша. Он, казалось, не понял этого и задал несколько вопросов о радиусе Действия самолетов-истребителей.

Разве они не могли бы, например, все время прилетать и улетать? Я разъяснил, что они, конечно, могли бы прилетать и улетать, но при таком радиусе у них не оставалось бы времени, чтобы сражаться, и я Добавил, что воздушное прикрытие необходимо держать развернутым для того, чтобы оно приносило какую-то пользу. Он затем сказал, что во Франции нет ни одной германской дивизии, представляющей какую-нибудь ценность. Я возражал против этого заявления. Во Франции находится 25 германских дивизий, причем 9 из них являются дивизиями первой линии. Он покачал головой. Я сказал, что взял с собой начальника имперского генерального штаба, чтобы подобные вопросы могли быть подробно рассмотрены с русским генеральным штабом. Существует граница, за пределами которой государственные деятели не могут вести переговоры такого рода.

Сталин, мрачное настроение которого к этому времени значительно усилилось, сказал, что, насколько он понимает, мы не можем создать второй фронт со сколько-нибудь крупными силами и не хотим даже высадить шесть дивизий. Я ответил, что дело обстоит так. Мы могли бы высадить шесть дивизий, но их высадка принесла бы больше вреда, чем пользы, ибо она сильно повредила бы большой операции, намечаемой на будущий год. Война – это война, но не безрассудство, и было бы глупо навлечь катастрофу, которая не принесет пользу никому. Я выразил опасение, что привезенные мною известия не являются хорошими известиями. Если бы, бросив в дело 150 – 200 тысяч человек, мы могли оказать ему помощь, отвлекая с русского фронта существенные германские силы, мы не отказались бы от такого курса из-за потерь. Однако, если это не отвлечет с русского фронта солдат и испортит перспективы 1943 года, то такое решение было бы большой ошибкой.

Сталин, который стал держать себя нервно, сказал, что он придерживается другого мнения о войне. Человек, который не готов рисковать, не может выиграть войну. Почему мы так боимся немцев? Он не может этого понять. Его опыт показывает, что войска должны быть испытаны в бою. Если не испытать в бою войска, нельзя получить никакого представления о том, какова их ценность. Я спросил, задавался ли он когда-нибудь вопросом, почему Гитлер не вторгся в Англию в 1940 году, когда его мощь была наивысшей, а мы имели только 20 тысяч обученных солдат, 200 пушек и 50 танков[63]. Он не вторгся. Факт таков, что Гитлер испугался этой операции. Не так легко преодолеть Ла-Манш. Сталин ответил, что здесь не может быть аналогии. Высадка Гитлера в Англии встретила бы сопротивление народа, тогда как в случае английской высадки во Франции народ будет на стороне англичан.

Я указал, что поэтому тем более важно, чтобы в результате отступления народ Франции не оказался перед угрозой мести Гитлера и чтобы не потерять зря этих людей, которые будут нужны во время большой операции в 1943 году.

Наступило гнетущее молчание. В конце концов Сталин сказал, что, если мы не можем произвести высадку во Франции в этом году, он не вправе требовать этого или настаивать на этом, но он должен сказать, что не согласен с моими доводами.

Затем я развернул карту Южной Европы, Средиземного моря и Северной Африки. Что представляет собой второй фронт? Представляет ли он собой только высадку на укрепленном побережье против Англии? Или он способен принять форму какого-нибудь другого большого предприятия, которое может быть полезным для общего дела? Я считал, что лучше постепенно обратить его внимание на Юг. Если бы, например, мы могли удерживать врага у Па-де-Кале путем концентрации наших войск в Англии и в то же время атаковать в другом месте, например, на Луаре, на Жиронде или, возможно, на Шельде, – это было бы многообещающим делом. Была, конечно, дана общая картина большой операции будущего года. Сталин опасался, что она неосуществима. Я сказал, что, конечно, будет трудно высадить миллион солдат, однако нам придется проявить настойчивость и попытаться.

Затем мы перешли к бомбардировкам Германии, что вызвало общее удовлетворение. Сталин подчеркнул, что очень важно наносить удары моральному состоянию германского населения. Он сказал, что придает величайшее значение бомбардировкам и что ему известно, что наши налеты имеют громадные последствия в Германии.

После разговора на эту тему, который ослабил напряжение, Сталин заметил, что в результате нашей долгой беседы создается впечатление, что мы не собираемся предпринять ни «Следжхэммер», ни «Раунд-ап» и что мы хотим довольствоваться бомбардировками Германии. Я решил покончить с самым худшим вначале и создать подходящую атмосферу для проекта, сообщить с котором я прибыл. Поэтому я не пытался сразу же рассеять мрачную атмосферу. Я специально просил, чтобы в момент опасности между друзьями и товарищами проявлялась полная откровенность. Однако во время беседы господствовала обстановка вежливости и достоинства.

Наступил момент пустить в ход «Торч». Я сказал, что хочет вернуться к вопросу о втором фронте в 1942 году, ради чего я приехал. Я не считаю, что Франция является единственным местом для такой операции. Есть другие места, и мы с американцами приняли решение относительно другого плана, который американский президент разрешил мне сообщить секретно Сталину. Сейчас я приступил к этому.

Я подчеркнул большое значение секретности. При этом Сталин привстал, улыбнулся и сказал, что, как он надеется, никакие сообщения по этому поводу не появятся в английской печати.

Затем я точно разъяснил операцию «Торч». Когда я закончил свой рассказ, Сталин проявил живейший интерес. Прежде всего он задал вопрос, что случится в Испании и вишистской Франции. Несколько позднее он заметил, что операция правильна с военной точки зрения, однако у него есть политические сомнения относительно ее влияния на Францию. Он, в частности, спросил о сроках, и я сказал – не позднее 30 октября, однако президент и все мы стараемся передвинуть срок на 7 октября. Это, казалось, вызвало большое облегчение у троих русских.

Я затем говорил о том, какие военные преимущества принесет освобождение Средиземного моря – оно даст возможность открыть еще один фронт. В сентябре мы должны одержать победу в Египте, а в октябре – в Северной Африке, все время удерживая врага в Северной Франции.

Если к концу года мы сможем овладеть Северной Африкой, мы могли бы угрожать брюху гитлеровской Европы, и эта операция должна рассматриваться в сочетании с операцией 1943 года. Это и есть то, что мы с американцами решили сделать.

Чтобы проиллюстрировать свои разъяснения, я тем временем нарисовал крокодила и объяснил Сталину с помощью этого рисунка, как мы намереваемся атаковать мягкое брюхо крокодила, в то время как мы атакуем его жесткую морду.

Сталин, который был теперь очень заинтересован, сказал:

«Дай бог, чтобы это предприятие удалось».

Я подчеркнул, что мы хотим облегчить бремя русских. Если мы попытаемся сделать это в Северной Франции, то натолкнемся на отпор. Если мы предпримем попытку в Северной Африке, то у нас будут хорошие шансы на победу, и тогда мы могли бы помочь в Европе. Если бы мы могли овладеть Северной Африкой, то Гитлеру пришлось бы отозвать свои воздушные силы, в противном случае мы уничтожили бы его союзников, даже, например, Италию, и произвели бы высадку. Операция окажет серьезное влияние на Турцию и на всю Южную Европу, и я боюсь только того, что нас могут опередить. Если Северная Африка будет завоевана в этом году, мы могли бы предпринять смертельную атаку против Гитлера в следующем году. Это явилось поворотным моментом в нашем разговоре.

Сталин затем начал говорить о различных политических трудностях. Не будет ли неправильно истолкован во Франции захват англичанами и американцами районов, где намечена операция «Торч»? Что мы предпримем в отношении де Голля? Я сказал, что мы не хотим, чтобы на этом этапе он вмешивался в операцию. Французы (вишистские), вероятно, станут стрелять в деголлевцев, но вряд ли они будут стрелять в американцев. Гарриман очень настойчиво поддержал это, сославшись на сообщение, которым президент доверяет, от американских агентов на всей территории проведения операции «Торч», а также на мнение адмирала Леги.

В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества операции «Торч». Он перечислил четыре основных довода в ее пользу. Во-первых, это нанесет Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный удар.

Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало, что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил молниеносно.

Я упомянул пятую причину, а именно, сокращение морского пути через Средиземное море. Сталину хотелось знать, можем ли мы пройти через Гибралтарский пролив. Я сказал, что все будет в порядке. Я сообщил ему также об изменениях в командовании в Египте и о нашей решимости дать там решающий бой в конце августа или в сентябре. Наконец, стало ясно, что всем им нравится «Торч», хотя Молотов спросил, нельзя ли осуществить эту операцию в сентябре.

Затем я добавил:

«Франция подавлена, и мы хотим подбодрить ее».

Франция поняла значение событий на Мадагаскаре и в Сирии. Прибытие американцев приведет к тому, что французская нация перейдет на нашу сторону. Это испугает Франко. Немцы, может быть, сразу же скажут французам: «Отдайте нам ваш флот и Тулон». Это вновь возбудило бы антагонизм между Виши и Гитлером.

Я затем коснулся вопроса о возможности использования англо-американской авиации на южном фланге русских армий, чтобы защищать Каспийское море и Кавказские горы и вообще сражаться на этом театре. Однако я не говорил о деталях, поскольку нам, конечно, надо было сначала выиграть нашу битву в Египте и я не был знаком с планами президента относительно участия американцев. Если Сталину понравится эта идея, мы займемся детальной ее разработкой. Он ответил, что они будут очень благодарны за эту помощь, но вопрос о размещении английской авиации потребует детального изучения. Я был очень заинтересован этим проектом, ибо он привел бы к более ожесточенным боям между англо-американской авиацией и немцами и все это помогло бы завоевать господство в воздухе при более благоприятных условиях, чем тогда, когда надо сидеть и ждать возникновения опасности над Па-де-Кале.

Затем мы собрались около большого глобуса, и я разъяснил Сталину, какие громадные преимущества даст освобождение от врага Средиземного моря. Я сказал Сталину, что если он захочет опять увидеться со мной, то я в его распоряжении. Он ответил, что по русскому обычаю гость должен сказать о своих желаниях и что он готов принять меня в любое время. Теперь он знал самое худшее, и мы все-таки расстались в атмосфере доброжелательства.

Встреча продолжалась почти четыре часа. Потребовалось полчаса с небольшим, чтобы добраться до государственной дачи номер 7. Хотя я был сильно утомлен, я продиктовал после полуночи телеграммы военному кабинету и президенту Рузвельту, а затем крепко и надолго заснул с сознанием, что, по крайней мере, лед сломлен и установлен человеческий контакт.

Глава пятая

Москва. Отношения установлены

На следующее утро я проснулся поздно в моем роскошном помещении. Был четверг 13 августа – этот день всегда был для меня «днем Бленгейма»[64]. Я договорился, что в полдень нанесу визит Молотову в Кремле, чтобы разъяснить ему полнее и яснее характер различных операций, которые мы имели в виду. При встрече я сказал, что было бы вредно для общего дела, если бы вследствие взаимных обвинений из-за отказа от операции «Следжхэммер» мы были бы вынуждены публично доказывать нецелесообразность таких операций. Я разъяснил также более подробно политическое значение операции «Торч». Он слушал вежливо, но ничего не говорил. Я предложил ему, чтобы моя встреча со Сталиным состоялась в 10 часов этим вечером. Позднее, днем, мне сообщили, что удобнее было бы устроить встречу в 11 часов вечера. Меня спросили, не захочу ли я взять с собой Гарримана, поскольку речь будет идти о тех же вопросах, что и накануне вечером. Я ответил «да» и сказал, что мне хотелось бы также взять с собой Кадогана, Брука, Уэйвелла и Теддера, которые тем временем благополучно прибыли из Тегерана на русском самолете, поскольку существовала опасность возникновения пожара на их самолете «либерейтор».

Прежде чем покинуть эту изысканную строгую комнату дипломата, я повернулся к Молотову и сказал:

«Сталин допустил бы большую ошибку, если бы обошелся с нами сурово, после того как мы проделали такой большой путь. Такие вещи не часто делаются обеими сторонами сразу».

Молотов впервые перестал быть чопорным.

«Сталин, – сказал он, – очень мудрый человек. Вы можете быть уверены, что, какими бы ни были его доводы, он понимает все. Я передам ему то, что вы сказали».

Мы все прибыли в Кремль в 11 часов вечера и были приняты только Сталиным и Молотовым, при которых находился их переводчик. Затем начался крайне неприятный разговор. Сталин передал мне документ. Когда он был переведен, я сказал, что отвечу на него в письменной форме и что Сталин должен понять, что мы приняли решение относительно курса, которому надо следовать, и упреки тщетны. После этого мы спорили почти два часа. За это время он сказал очень много неприятных вещей, особенно о том, что мы слишком боимся сражаться с немцами и что если бы мы попытались это сделать, подобно русским, то мы убедились бы, что это не так уж плохо; что мы нарушили наше обещание относительно «Следжхэммера»; что мы не выполнили обещаний в отношении поставок России и посылали лишь остатки после того, как взяли себе все, в чем мы нуждались. По-видимому, эти жалобы были адресованы в такой же степени Соединенным Штатам, как и Англии.

Я решительно отверг все его утверждения, но без каких-либо колкостей. Мне кажется, он не привык к тому, чтобы ему неоднократно противоречили. Однако он вовсе не рассердился и даже не был возбужден. Он повторил свое мнение, что англичане и американцы смогли бы высадить шесть или восемь дивизий на Шербурском полуострове, поскольку они обладают господством в воздухе. Он считал, что если бы английская армия так же много сражалась с немцами, как русская армия, то она не боялась бы так сильно немцев. Русские и, конечно, английская авиация показали, что немцев можно бить. Английская пехота могла бы сделать то же самое при условии, если бы она действовала одновременно с русскими.

Я вмешался и заявил, что согласен с замечаниями Сталина по поводу храбрости русской армии. Предложение о высадке в Шербуре не учитывает существования Ла-Манша. Наконец Сталин сказал, что нет смысла продолжать разговор на эту тему. Он вынужден принять наше решение. Затем он отрывисто пригласил нас на обед в 8 часов следующего вечера.

Принимая приглашение, я сказал, что вылечу на самолете на рассвете следующим утром, то есть 15-го. Джо, казалось, был несколько озабочен этим и спросил, не смогу ли я остаться дольше. Я ответил, что, конечно, могу, если это принесет какую-нибудь пользу, и что во всяком случае я останусь еще на день. Я воскликнул затем, что в его позиции не чувствуется уз товарищества. Я проделал большой путь, чтобы установить хорошие деловые отношения. Мы сделали все возможное, чтобы помочь России, и будем продолжать это делать.

Мы были покинуты в полном одиночестве в течение года в борьбе против Германии и Италии. Теперь, когда три великие нации стали союзниками, победа обеспечена, при условии, если мы не разойдемся и т. д. Когда я говорил это, я был несколько возбужден, и, прежде чем сказанное мною успели перевести, Сталин заметил, что ему нравится тон моего высказывания. После этого начался разговор в несколько менее напряженной атмосфере.

Сталин начал длительное обсуждение, касающееся двух русских минометов, стреляющих ракетами, действие которых, по его словам, было опустошительным. Он предложил показать их нашим экспертам, если они могут обождать. Он сказал, что предоставит нам всю информацию об этих минометах, но не будет ли нами дано что-нибудь взамен? Не должно ли существовать соглашение об обмене информацией по поводу изобретений? Я сказал, что мы дадим им все, не торгуясь, за исключением лишь тех приспособлений, которые, если они окажутся на самолетах над вражескими позициями и будут сбиты, сделают для нас более трудной бомбардировку Германии. Он согласился с этим. Он также согласился с тем, чтобы его военные представители встретились с нашими генералами, и такая встреча была намечена на 3 часа дня.

Я сказал, что им потребуется по крайней мере 4 часа, чтобы полностью разобраться в различных технических вопросах, связанных с операциями «Следжхэммер», «Раунд-ап» и «Торч». Он как-то заметил, что операция «Торч» «правильна с военной точки зрения», но что политическая сторона дела требует более деликатного, то есть более внимательного отношения. Время от времени он возвращался к «Следжхэммеру» и выражал свое недовольство по этому поводу.

Когда он сказал, что наше обещание не было выполнено, я ответил:

«Я отвергаю это заявление. Каждое обещание было выполнено».

И я сослался на памятную записку, которую передал Молотову. Он как будто извинился, заявив, что выражает свое искреннее и честное мнение, что между нами нет недоверия, а существует только расхождение во взглядах.

Наконец, я задал вопрос по поводу Кавказа. Намерен ли он защищать горную цепь и каким количеством дивизий? При обсуждении этого вопроса он послал за макетом хребта и совершенно откровенно и с явным знанием дела разъяснил прочность этого барьера, для защиты которого, по его словам, имеется 25 дивизий. Он указал на различные горные проходы и сказал, что они будут обороняться. Я спросил, укреплены ли они, и он ответил: «Да, конечно». Линия фронта русских, до которой враг еще не дошел, находилась севернее основного хребта. Он сказал, что им придется держаться в течение двух месяцев, когда снег сделает горы непроходимыми. Он заявил, что вполне уверен в том, что они смогут это сделать, а также подробно говорил о силе Черноморского флота, который был сосредоточен в Батуми.

Вся эта часть беседы была менее напряженной, однако, когда Гарриман задал вопрос по поводу планов доставки американских самолетов через Сибирь, на что русские лишь недавно дали согласие после продолжительных настояний американцев, он ответил отрывисто: «Войны не выигрывают планами». Гарриман все время поддерживал меня, и ни один из нас не сделал ни малейшей уступки и не произнес ни одного горького слова. Сталин раскланялся с нами и протянул мне на прощание свою руку, и я пожал ее.

14 августа я сообщил военному кабинету следующее:

«Мы спрашивали себя, какова причина этого явления и такой перемены после того, как накануне вечером мы достигли благоприятной почвы. Мне кажется наиболее вероятным, что его Совет комиссаров воспринял известие, которое я привез, не так хорошо, как он. Возможно, они обладают большей властью, чем мы думаем, но меньше знают дело. Возможно, он фиксировал свою позицию для будущих целей и в их интересах, а также давал выход своему раздражению. Кадоган говорит, что переход на такой более жесткий тон последовал за открытием переговоров Идена в рождественские дни, а Гарриман говорит, что эта тактика была также использована в начале миссии Бивербрука.

Мое обдуманное мнение таково, что в душе, поскольку она есть у него, Сталин знает, что мы правы и что шесть дивизий в операции «Следжхэммер» не принесли бы ему пользы в этом году. Больше того, я убежден, что его уверенное и быстрое военное суждение делает его сильным сторонником операции «Торч». По-моему, не исключено, что он внесет поправки. Я не отказываюсь от такой надежды. Во всяком случае я уверен, что лучше было объясниться так, а не как-либо иначе. Никогда за все время не было сделано ни малейшего намека на то, что они не будут продолжать сражаться, и я лично думаю, что Сталин вполне уверен в том, что он победит.

Я делаю большую скидку, учитывая напряжение, которое они испытывают. Наконец, я думаю, что они хотят полной огласки нашего визита».

Ниже приводится памятная записка, которую Сталин вручил мне:

Премьер Сталин – премьер-министру

13 августа 1942 года

«В результате обмена мнений в Москве, имевшего место 12 августа с. г., я установил, что Премьер-Министр Великобритании г. Черчилль считает невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 году.

Как известно, организация второго фронта в Европе в 1942 году была предрешена во время посещения Молотовым Лондона и она была отражена в согласованном англо-советском коммюнике, опубликованном 12 июня с. г.

Известно также, что организация второго фронта в Европе имела своей целью отвлечение немецких сил с восточного фронта на Запад, создание на Западе серьезной базы сопротивления немецко-фашистским силам и облегчение таким образом положения советских войск на советско-германском фронте в 1942 году.

Вполне понятно, что Советское Командование строило план своих летних и осенних операций в расчете на создание второго фронта в Европе в 1942 году.

Легко понять, что отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования.

Я уже не говорю о том, что затруднения для Красной Армии, создающиеся в результате отказа от создания второго фронта в 1942 году, несомненно, должны будут ухудшить военное положение Англии и всех остальных союзников.

Мне и моим коллегам кажется, что 1942 год представляет наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на восточный фронт, а в Европе оставлено незначительное количество сил, и притом худших сил. Неизвестно, будет ли представлять 1943 год такие же благоприятные условия для создания второго фронта, как 1942 год. Мы считаем поэтому, что именно в 1942 году возможно и следует создать второй фронт в Европе. Но мне, к сожалению, не удалось убедить в этом господина Премьер-министра Великобритании, а г. Гарриман, представитель Президента США при переговорах в Москве, целиком поддержал господина Премьер-министра».

Следующим утром, хорошо отдохнув, я подготовил с помощью начальника имперского генерального штаба и Кадогана следующий ответ, который казался мне подходящим и исчерпывающим.

Премьер-министр – премьеру Сталину

14 августа 1942 года

«1. Самым лучшим видом второго фронта в 1942 году, единственно возможной значительной по масштабу операцией со стороны Атлантического океана является «Торч». Если эта операция сможет быть осуществлена в октябре, она окажет больше помощи России, чем всякий иной план. Эта операция подготовляет также путь на 1943 год и обладает четырьмя преимуществами, о которых упоминал премьер Сталин в беседе 12 августа. Британское Правительство и Правительство Соединенных Штатов приняли решение об этом, и все приготовления идут самым ускоренным темпом.

2. По сравнению с «Торч» нападение шести или восьми англо-американских дивизий на полуостров Шербур и на острова Канала было бы рискованной и бесплодной операцией. Немцы располагают на Западе достаточным количеством войск, чтобы блокировать нас на этом узком полуострове при помощи укрепленных линий, и они сконцентрировали бы в этом месте все свои военно-воздушные силы, имеющиеся у них на Западе. По мнению всех британских военно-морских, военных и воздушных органов, операция могла бы окончиться лишь катастрофой. Если бы даже удалось создать предмостное укрепление, то это не отвлекло бы ни одной дивизии из России. Это было бы также гораздо более кровоточащей раной для нас, чем для противника, и на это были бы расточительно и бесцельно израсходованы опытные кадры и десантные средства, необходимые для настоящих операций в 1943 году. Такова наша окончательная точка зрения. Начальник Имперского генерального штаба обсудит детали с русскими командующими в любой степени, которая может быть желательной.

3. Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не нарушили никакого обещания. Я обращаю внимание на пункт 5 моего меморандума, врученного г-ну Молотову 10 июня 1942 года, в котором отчетливо сказано: «Поэтому мы не можем дать никакого обещания». Этот меморандум явился результатом длительных переговоров, в которых было исчерпывающим образом разъяснено, что существуют весьма малые шансы на принятие подобного плана. Некоторые из бесед, в которых были даны эти разъяснения, записаны.

4. Однако все разговоры относительно англо-американского вторжения во Францию в этом году ввели противника в заблуждение и сковали его значительные военно-воздушные и сухопутные силы на французском побережье Канала. Общим интересам, в особенности русским интересам, был бы нанесен ущерб, если бы возникли какие-либо публичные споры, при которых Британское Правительство было бы вынуждено раскрыть народу убийственный аргумент, которым, по его мнению, оно располагает против операции «Следжхэммер». Были бы значительно обескуражены русские армии, которые были обнадежены по этому поводу, и противник смог бы свободно оттянуть дальнейшие силы с Запада. Самым разумным методом было бы использовать «Следжхэммер» в качестве прикрытия для «Торч» и провозгласить «Торч», когда он начнется, как второй фронт. Это то, что мы намереваемся сделать.

5. Мы не можем согласиться с тем, что переговоры с г-ном Молотовым о втором фронте, поскольку они были ограничены как устными, так и письменными оговорками, дали бы какое-либо основание для изменения стратегических планов русского верховного командования.

6. Мы вновь подтверждаем нашу решимость оказывать нашим русским союзникам помощь всеми возможными средствами».

Этим вечером мы были на официальном обеде в Кремле, на котором присутствовало около 40 человек, в том числе некоторые высокопоставленные военные, члены Политбюро и другие высшие официальные лица. Сталин и Молотов радушно принимали гостей. Такие обеды продолжаются долго, и с самого начала было произнесено в форме очень коротких речей много тостов и ответов на них. Распространялись глупые истории о том, что эти советские обеды превращаются в попойки. В этом нет ни доли правды. Маршал и его коллеги неизменно пили после тостов из крошечных рюмок, делая в каждом случае лишь маленький глоток. Меня изрядно угощали.

Во время обеда Сталин оживленно говорил со мной через переводчика Павлова.

«Несколько лет назад, – сказал он, – нас посетили Джордж Бернард Шоу и леди Астор».

Леди Астор предложила пригласить Ллойд Джорджа посетить Москву, на что Сталин ответил:

«Для чего нам приглашать его? Он возглавлял интервенцию».

На это леди Астор сказала:

«Это неверно. Его ввел в заблуждение Черчилль».

«Во всяком случае, – сказал Сталин, – Ллойд Джордж был главой правительства и принадлежал к левым. Он нес ответственность, а мы предпочитаем открытых врагов притворным друзьям».

«Ну что же, с Черчиллем теперь покончено», – заметила леди Астор.

«Я не уверен, – ответил Сталин. – В критический момент английский народ может снова обратиться к этому старому боевому коню».

Здесь я прервал его замечанием:

«В том, что она сказала, много правды. Я принимал весьма активное участие в интервенции, и я не хочу, чтобы вы думали иначе».

Он дружелюбно улыбнулся, и тогда я спросил:

«Вы простили меня?»

«Премьер Сталин говорит, – перевел Павлов, – что все это относится к прошлому, а прошлое принадлежит богу».

Во время одной из моих последних бесед со Сталиным я сказал:

«Лорд Бивербрук сообщил мне, что во время его поездки в Москву в октябре 1941 года вы спросили его: «Что имел в виду Черчилль, когда заявил в парламенте, что он предупредил меня о готовящемся германском нападении?»

«Да, я действительно заявил это, – сказал я, – имея в виду телеграмму, которую я отправил вам в апреле 1941 года».

И я достал телеграмму, которую сэр Стаффорд Криппс доставил с запозданием.

Когда телеграмма была прочтена и переведена Сталину, тот пожал плечами:

«Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого».

Во имя нашего общего дела я удержался и не спросил, что произошло бы с нами всеми, если бы мы не выдержали натиска, пока он предоставлял Гитлеру так много ценных материалов, времени и помощи.

Как только я смог, я послал более официальный отчет о банкете Эттли и президенту.

Бывший военный моряк – заместителю премьер-министра и президенту Рузвельту

17 августа 1942 года

«1. Обед прошел в весьма дружественной атмосфере при обычных русских церемониях. Уэйвелл произнес великолепную речь на русском языке. Я предложил выпить за здоровье Сталина, а Александр Кадоган предложил тост за гибель и проклятие нацистов. Хотя я сидел по правую руку от Сталина, я не имел возможности поговорить с ним о серьезных вещах. Сталина и меня сфотографировали вместе, а также с Гарриманом. Сталин произнес довольно длинную речь в честь «Интеллидженс сервис», в которой он сделал любопытное упоминание о Дарданеллах в 1915 году, сказав, что англичане победили, а немцы и турки уже отступали, но мы не знали этого, потому что наша разведка была несовершенной. Нарисованная им картина, хотя и была неточной, по-видимому, предназначалась для меня в качестве комплимента.

2. Я уехал примерно в 1 час 30 минут ночи, так как боялся, что нам придется застрять на просмотре длинного фильма, а я был утомлен. Когда я прощался со Сталиным, он сказал, что существующие разногласия касаются только методов. Я сказал, что мы попытаемся устранить даже и эти разногласия своими делами. После сердечного рукопожатия я направился к выходу и уже сделал несколько шагов по заполненной людьми комнате, но он поспешил вслед за мной и проводил меня очень далеко по коридорам и лестницам до парадной двери, где мы снова пожали друг другу руки.

3. В своем отчете вам о встрече в четверг вечером я, быть может, смотрел на вещи слишком мрачно. Я считаю, что я должен сделать скидку на действительно прискорбное разочарование, которое они испытывают здесь в связи с тем, что мы ничего не можем сделать, чтобы помочь им в их колоссальной борьбе. В конце концов они проглотили эту горькую пилюлю. Теперь мы должны обратить все свое внимание на ускорение операции «Торч» и на разгром Роммеля».

Мы со Сталиным договорились о встречах между руководящими военными представителями обеих сторон. 15 августа состоялось два совещания.

Я послал следующее сообщение об их результатах Эттли и президенту Рузвельту:

«На совещании в Москве в субботу (15 августа) Ворошилов и Шапошников встретились с Бруком, Уэйвеллом и Тендером, которые подробно изложили причины отказа от операции «Следжхэммер». Это не произвело никакого впечатления, поскольку русские, хотя и были настроены вполне благосклонно, действовали по строгим инструкциям. Они даже не пытались сколько-нибудь серьезно и подробно обсуждать этот вопрос. Через некоторое время начальник имперского генерального штаба попросил сообщить ему подробно о положении на Кавказе, на что Ворошилов ответил, что он не уполномочен говорить на эту тему, но попросит соответствующих полномочий.

В связи с этим днем состоялось второе заседание, на котором русские повторили то, что Сталин сообщил нам, а именно, что 25 дивизий будет выделено для обороны кавказских горных позиций и проходов по обе стороны и что, как они полагают, им удастся удержать Батуми, Баку и кавказскую горную цепь до тех пор, пока зимние снега значительно не улучшат их положение. Однако начальник имперского генерального штаба не успокоился. Так, например, Ворошилов заявил, что все проходы укреплены, но, когда начальник имперского генерального штаба летел на высоте 150 футов вдоль западного берега Каспийского моря, он видел, что северная линия обороны только начала возводиться вместе с противотанковыми заграждениями, дотами и т. п. В частной беседе со мной

Сталин открыл мне другие веские основания своей уверенности, в том числе и план широкого контрнаступления, но он просил меня держать это в особом секрете, и я не буду дальше об этом распространяться здесь. Я лично считаю, что существуют равные шансы и на то, что они выдержат, но начальник имперского генерального штаба не уверен в этом».

Меня обижало многое, что говорилось на наших совещаниях. Я делал всяческие скидки на то напряжение, которое испытывали советские руководители в условиях, когда они вели кровопролитные сражения на фронте почти в 2 тысячи миль, а немцы находились в 50 милях от Москвы и двигались к Каспийскому морю. Технические военные переговоры шли не особенно успешно. Наши генералы задавали всевозможные вопросы, на которые их советские коллеги не были уполномочены отвечать. Единственное требование Советов было – «второй фронт сейчас». В конце концов Брук даже повел себя несколько резко, и военное совещание было прервано довольно внезапно.

Нам предстояло вылететь на рассвете 16-го. Накануне вечером, в 7 часов, я отправился попрощаться со Сталиным. Состоялась полезная и важная беседа. В частности, я спросил, сможет ли он удержать кавказские горные проходы и помешать немцам достигнуть Каспийского моря, захватить нефтепромыслы в районе Баку, воспользоваться связанными с этим преимуществами и затем рвануться на юг через Турцию или Персию.

Он разостлал на столе карту и сказал со спокойной уверенностью: «Мы остановим их. Они не перейдут через горы».

Он добавил: «Ходят слухи, что турки нападут на нас в Туркестане[65]. Если это верно, то я смогу расправиться и с ними».

Я сказал, что нет такой опасности. Турки намерены держаться в стороне и, конечно, не захотят ссориться с Англией.

Наша беседа, длившаяся час, подходила к концу, и я поднялся и начал прощаться. Сталин вдруг, казалось, пришел в замешательство и сказал особенно сердечным тоном, каким он еще не говорил со мной:

«Вы уезжаете на рассвете. Почему бы нам не отправиться ко мне домой и не выпить немного?»

Я сказал, что в принципе я всегда за такую политику. Он повел меня через многочисленные коридоры и комнаты до тех пор, пока мы не вышли на безлюдную мостовую внутри Кремля и через несколько сот шагов пришли в квартиру, в которой он жил. Он показал мне свои личные комнаты, которые были среднего размера и обставлены просто и достойно. Их было четыре – столовая, кабинет, спальня и большая ванная. Вскоре появилась сначала очень старая экономка, а затем красивая рыжеволосая девушка, которая покорно поцеловала своего отца.

Он взглянул на меня с усмешкой в глазах, и мне показалось, что он хотел сказать: «Видите, мы, большевики, тоже живем семейной жизнью».

Дочь Сталина начала накрывать на стол, и вскоре экономка появилась с несколькими блюдами. Тем временем Сталин раскупоривал разные бутылки, которые вскоре составили внушительную батарею.

Затем он сказал: «Не позвать ли нам Молотова? Он беспокоится о коммюнике. Мы могли бы договориться о нем здесь. У Молотова есть одно особенное качество – он может пить».

Тогда я понял, что предстоит обед. Я собирался обедать на государственной даче номер 7, где меня ждал польский командующий генерал Андерс, но я попросил моего нового и превосходного переводчика майора Бирса позвонить и передать, что я вернусь после полуночи. Вскоре прибыл Молотов. Мы сели за стол, и с двумя переводчиками нас было пятеро. Майор Бирс жил в Москве 20 лет и отлично понимал Сталина, с которым он в течение некоторого времени вел довольно живой разговор, в котором я не мог принять участия.

Мы просидели за этим столом с 8 часов 30 минут утра до 2 часов 30 минут пополудни, что вместе с моей предыдущей беседой составило в целом более семи часов. Обед был, очевидно, импровизированным и неожиданным, но постепенно приносили все больше и больше еды. Мы отведывали всего понемногу, по русскому обычаю, пробуя многочисленные и разнообразные блюда, и потягивали различные превосходные вина. Молотов принял свой самый приветливый вид, а Сталин, чтобы еще больше улучшить атмосферу, немилосердно подшучивал над ним.

Вскоре мы заговорили о конвоях судов, направляемых в Россию. В этой связи он сделал грубое замечание о почти полном уничтожении арктического конвоя в июне. В свое время я уже рассказал об этом инциденте. В то время мне не были известны многие подробности, которые я знаю сейчас.

«Г-н Сталин спрашивает, – сказал Павлов несколько нерешительно, – разве у английского флота нет чувства гордости?»

Я ответил:

«Вы должны верить мне, что то, что было сделано, было правильно. Я действительно знаю много о флоте и морской войне».

«Это означает, – вмешался Сталин, – что я ничего не знаю».

«Россия сухопутный зверь, – сказал я, – а англичане морские звери».

Он замолчал и вновь обрел свое благодушное настроение.

Я перевел разговор на Молотова:

«Известно ли маршалу, что его министр иностранных дел во время своей недавней поездки в Вашингтон заявил, что он решил посетить Нью-Йорк исключительно по своей инициативе и что его задержка на обратном пути объяснялась не какими-нибудь неполадками с самолетом, а была преднамеренной».

Хотя на русском обеде в шутку можно сказать почти все, что угодно, Молотов отнесся к этому довольно серьезно.

Но лицо Сталина просияло весельем, когда он сказал:

«Он отправился не в Нью-Йорк. Он отправился в Чикаго, где живут другие гангстеры».

Когда отношения были, таким образом, полностью восстановлены, беседа продолжалась. Я заговорил о высадке англичан в Норвегии при поддержке русских и объяснил, что если бы нам удалось захватить Нордкап зимой и уничтожить там немцев, это открыло бы путь для наших конвоев. Этот план, как можно заключить из предыдущего, всегда был одним из моих излюбленных планов, Казалось, Сталину он понравился, и, обсудив средства его осуществления, мы договорились, что нам следует выполнить его по мере возможности.

Было уже за полночь, а Кадоган все не появлялся с проектом коммюнике.

«Скажите мне, – спросил я, – на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?»

Эта тема сейчас же оживила маршала.

«Ну нет, – сказал он, – политика коллективизации была страшной борьбой».

«Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, – сказал я, – ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей».

«С десятью миллионами, – сказал он, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того, как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском».

Это последнее выражение было новым для меня в этой связи.

«Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов».

«Это были люди, которых вы называли кулаками?»

«Да, – ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: – Все это было очень скверно и трудно, но необходимо».

«Что же произошло?» – спросил я.

«Многие из них согласились пойти с нами, – ответил он. – Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками».

Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал:

«Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием».

Я воспроизвожу эти воспоминания по мере того, как они приходят мне на память, и помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина. Я не повторил афоризм Берка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух.

К часу ночи прибыл Кадоган с проектом коммюнике, и мы занялись его окончательным редактированием. На стол подали молочного поросенка довольно крупных размеров. До сих пор Сталин только пробовал отдельные блюда, но время близилось уже к 3 часам ночи, и это был его обычный обеденный час. Он предложил Кадогану вместе с ним атаковать жертву, а когда мой друг отказался, хозяин обрушился на жертву в одиночку. Закончив, он поспешно вышел в соседнюю комнату, чтобы выслушать доклады со всех участков фронта, которые начинали поступать к нему после 2 часов утра. Он возвратился минут через 20, и к тому времени мы согласовали коммюнике.

Наконец в 2 часа 30 минут утра я сказал, что должен ехать. Мне нужно было полчаса добираться до дачи и столько же ехать до аэродрома. Голова моя раскалывалась от боли, что было для меня весьма необычным. А мне еще нужно было повидаться с генералом Андерсом. Я просил Молотова не провожать меня на рассвете, так как он явно был очень утомлен. Он посмотрел на меня укоризненно, как бы говоря: «Вы действительно думаете, что я не провожу вас?»

Ниже я приведу опубликованный текст коммюнике:

«Англо-советское коммюнике о переговорах Премьер-министра Великобритании г-на У. Черчилля с Председателем Совнаркома СССР И. В. Сталиным.

В Москве происходили переговоры между Председателем Совета Народных Комиссаров СССР И. В. Сталиным и Премьер-министром Великобритании г-ном У. Черчиллем, в которых участвовал господин Гарриман как представитель президента США. В беседах приняли участие Народный Комиссар Иностранных Дел В. М. Молотов, маршал К. Е. Ворошилов – с советской стороны, британский Посол сэр А. Кларк Керр, Начальник Имперского Генерального штаба сэр А. Брук и другие ответственные представители британских вооруженных сил, постоянный заместитель Министра Иностранных Дел сэр Александр Кадоган – с английской стороны.

Был принят ряд решений, охватывающих область войны против гитлеровской Германии и ее сообщников в Европе. Эту справедливую освободительную войну оба правительства исполнены решимости вести со всей силой и энергией до полного уничтожения гитлеризма и всякой подобной тирании.

Беседы, происходившие в атмосфере сердечности и полной откровенности, дали возможность еще раз констатировать наличие тесного содружества и взаимопонимания между Советским Союзом, Великобританией и США в полном соответствии с существующими между ними союзными отношениями».

Мы вылетели в 5 часов 30 минут утра.

Из Тегерана я направил Сталину следующую телеграмму:

Премьер-министр – премьеру Сталину

«По прибытии в Тегеран после быстрого и спокойного перелета я пользуюсь случаем поблагодарить Вас за Ваше товарищеское отношение и гостеприимство. Я очень доволен тем, что побывал в Москве: во-первых, потому, что моим долгом было высказаться, и, во-вторых, потому, что я уверен в том, что наша встреча принесет пользу нашему делу. Пожалуйста, передайте привет г-ну Молотову».

Я также направил, как обычно, отчет военному кабинету и президенту Рузвельту.

16 августа 1942 года

«Я отправился попрощаться с г-ном Сталиным вчера в 7 часов вечера, и мы имели приятную беседу, в ходе которой он дал мне полный отчет о положении русских, которое казалось весьма отрадным... В целом, – закончил я, – я определенно удовлетворен своей поездкой в Москву. Я убежден в том, что разочаровывающие сведения, которые я привез с собой, мог передать только я лично, не вызвав действительно серьезного расхождения. Эта поездка была моим долгом. Теперь им известно самое худшее, и, выразив свой протест, они теперь настроены совершенно дружелюбно, и это несмотря на то, что сейчас они переживают самое тревожное и тяжелое время. Кроме того, г-н Сталин абсолютно убежден в больших преимуществах операции «Торч», и я надеюсь, что «Торч» продвигается вперед с нечеловеческой энергией по обе стороны океана».

Глава шестая

Возвращение в Каир

За время моего пребывания в Москве несколько дел большого значения, в которых я был глубоко заинтересован, получило свое предельное развитие.

Разочарование по поводу июньских конвоев на Мальту показало, что только быстрая и обширная помощь может спасти эту крепость. Прекращение отправки конвоев в Северную Россию после катастрофы в июле дало возможность военно-морскому министерству воспользоваться полностью флотом метрополии. Адмирал Сифрет на «Нельсоне» вместе с «Роднеем», 3 большими авианосцами, 7 крейсерами и 32 эсминцами вошел в Средиземное море 9 августа для проведения операции «Педистл». К этому флоту добавили «Фьюриес», самолеты с которого должны были перелететь на Мальту. Противник тем временем увеличил свои воздушные силы на Сардинии и Сицилии.

11 августа флот адмирала Сифрета, сопровождавший 14 быстроходных торговых судов, груженных материалами, был близ Алжира. Авианосец «Игл» был потоплен германской подводной лодкой, но «спитфайры» с «Фьюриеса» успешно перелетели на Мальту. На следующий день начались ожидавшиеся нами воздушные налеты. Одно торговое судно и один эсминец были потоплены, а авианосец «Индомитебл» поврежден. 39 самолетов противника и итальянская подводная лодка были уничтожены. Подойдя в тот вечер к проливам в районе Сицилии, адмирал Сифрет вместе с линкорами вернулся обратно согласно плану, предоставив контр-адмиралу Бэрроу продолжать сопровождение конвоев. Следующей ночью атаки германских подводных лодок и торпедных катеров усилились, и к утру мы потеряли 7 торговых судов и крейсера «Манчестер» и «Каир». Два других крейсера и три торговых судна, в том числе американский танкер «Огайо» с очень важным грузом, были повреждены.

Но моряки, оставшиеся в живых, неустрашимо продолжали путь к Мальте. На рассвете 13-го возобновились воздушные налеты. Были попадания в «Огайо» и в еще одно грузовое судно, и они остановились. Теперь остатки конвоя находились уже в радиусе действия обороны Мальты, и в тот же вечер три судна – «Порт Чалмерс», «Мельбурн Стар» и «Рочестер Касл» – наконец вошли в Гранд-Харбор. Теперь предпринимались отчаянные усилия для того, чтобы доставить в гавань три поврежденных судна. На следующий день в порт благополучно прибыл «Брисбен Стар», а 15-го, подвергаясь непрерывным воздушным налетам, в порт наконец был триумфально доставлен на буксире все более терявший управление «Огайо».

Так в конце концов 5 доблестных торговых судов из 14 доставили свой драгоценный груз. Потеря 350 офицеров и матросов и такого большого количества лучших судов торгового флота и эскортных кораблей военно-морского флота была весьма прискорбной. Но награда оправдывала ту высокую цену, какой она досталась. Возвращенная к жизни и пополнившая свои запасы вооружения и продовольствия, Мальта ожила. Английские подводные лодки возвратились на остров, и вместе с ударными группами английских военно-воздушных сил они вновь заняли господствующее положение в центральной части Средиземного моря.

17-го я получил известие о высадке в Дьепе, планы которой начали разрабатываться в апреле после блестящего и дерзкого рейда на Сен-Назер. 13 мая примерный план (операция «Раттер») был одобрен комитетом начальников штабов в качестве основы для подробной разработки командующими вооруженных сил. Три рода вооруженных сил должны были использовать более 10 тысяч человек. Это была, безусловно, самая значительная операция такого рода, которую мы до сих пор пытались предпринять против побережья оккупированной Франции.

Судя по имевшимся сведениям разведки, Дьеп находился в руках второразрядных германских войск, численностью до одного батальона, насчитывавших вместе со вспомогательными частями в целом не более 1400 человек. Атака первоначально намечалась на 4 июля, и войска погрузились на суда в портах на острове Уайт. Погода была неблагоприятной, и операцию пришлось отложить до 8 июля. Четыре германских самолета совершили налет на скопление судов. Погода не улучшалась, и войскам пришлось высадиться. Теперь было решено отменить всю операцию. Генерал Монтгомери, который в качестве главнокомандующего Юго-Восточным военным округом до сих пор осуществлял общее руководство реализацией этого плана, решительно настаивал на том, что снова эту операцию вообще не следует предпринимать, поскольку все офицеры и солдаты накануне были проинструктированы и сейчас рассеялись по берегу.

Однако я считал крайне важным, чтобы этим летом была предпринята какая-либо операция крупного масштаба, и военные круги, казалось, сходились на том, что до тех пор, пока не будет предпринята операция таких масштабов, ни один ответственный генерал не возьмет на себя задачу планирования главного вторжения.

Из беседы с адмиралом Маунтбэттеном стало ясно, что у нас нет времени для подготовки новой широкой операции текущим летом, но что Дьепскую операцию (получившую новое кодовое наименование «Джубили») можно провести еще в течение месяца при условии, если будут приняты исключительные меры для обеспечения секретности.

Поэтому не делалось никаких записей, но после того, как канадские власти и начальники штабов дали свое согласие, я лично пересмотрел все планы вместе с начальником имперского генерального штаба, адмиралом Маунтбэттеном и командующим военно-морскими силами Хьюз-Холлеттом. Было ясно, что не предполагалось значительных изменений в операции «Джубили» по сравнению с операцией «Раттер», если не считать замены авиадесантных войск отрядами «коммандос», задачей которых было заставить замолчать фланговые береговые батареи. Это теперь стало возможно, поскольку у нас появилось еще два десантных транспорта, которые могли доставить отряды «коммандос», и угроза того, что условия погоды могут еще раз вынудить отложить операцию, значительно уменьшилась в связи с отказом от использования авиадесантных войск. Несмотря на то что десантное судно, на котором находился один из отрядов «коммандос», неожиданно натолкнулось на германский береговой патруль, одна из батарей была полностью уничтожена, а другой помешали серьезно воспрепятствовать проведению операции, и поэтому это изменение никак не отразилось на исходе операции.

Сведения, полученные нами после войны на основании ознакомления с германскими документами, говорят о том, что немцы не были в достаточной мере осведомлены о готовящейся операции в Дьепе, несмотря на просачивание информации о ней, Однако общее предположение об угрозе сектору Дьепа привело к усилению оборонных мероприятий по всему фронту.

Были приняты особые меры предосторожности в период между 10 и 19 августа, когда луна и прилив благоприятствовали высадке. Дивизия, на которую была возложена оборона сектора Дьепа, в течение июля – августа получила подкрепление, достигла полной численности и находилась в состоянии обычной боевой готовности к началу операции. Канадская армия в Англии уже давно рвалась в бой, и основная часть десантных войск состояла из канадцев. Об этой операции живо рассказывает официальный историк канадской армии[66], она подробно описывалась в других официальных изданиях, поэтому здесь нет необходимости повторяться. Хотя все войска и в том числе английские отряды «коммандос» и команды десантных судов и сопровождавших их кораблей проявили исключительное мужество и преданность и было совершено много превосходных подвигов, результаты оказались разочаровывающими и наши потери очень велики. Во второй канадской дивизии 18 процентов из 5 тысяч человек, находившихся на судах, погибли и почти 2 тысячи были захвачены в плен.

Теперь, когда оглядываешься назад, жертвы, понесенные в результате этой памятной операции, могут показаться не соответствующими достигнутым результатам. Но было бы неверно подходить к этому эпизоду исключительно с такой меркой. Дьеп занимает особое место в истории войны, и тяжелые потери не должны заставлять нас расценивать эту операцию как провал. Это была дорогостоящая, но не бесплодная разведка боем. В тактическом отношении она чрезвычайно обогатила наш опыт. Она пролила яркий свет на многие ошибки в наших взглядах. Она заставила нас своевременно построить различные новые типы судов для использования в дальнейшем. Мы еще раз узнали, насколько ценной является мощная поддержка тяжелых морских орудий при высадке десанта с боем, и в результате этого наша техника орудийного обстрела, как морского, так и авиационного, улучшилась. Кроме того, эта операция показала, что индивидуальное искусство и доблесть без тщательной организации и комбинированного обучения войск не даст положительных результатов и что залогом успеха являются согласованные действия. А это по силам только подготовленным и организованным десантным соединениям. Все эти уроки были учтены.

В стратегическом отношении эта операция заставила немцев серьезнее относиться к угрозе, создавшейся для всего побережья оккупированной Франции, Это помогло удержать на Западе немецкие войска и ресурсы, что несколько облегчило давление на Россию. Слава храбрым, павшим в бою. Их подвиг был не напрасным. Будучи в Каире, я настаивал на оказании сильной воздушной поддержки советскому южному флангу.

Премьер-министр, Каир – заместителю премьер-министра, министру иностранных дел, генералу Исмею и начальнику штаба военно-воздушных сил

19 августа 1942 года

«1. Я согласен с тем, что нет возможности повлиять на положение в ближайшие 60 дней. Я также согласен, что ничего нельзя предпринять до того, как здесь будет достигнуто решение, а оно, несомненно, будет достигнуто через 40 дней, а может быть, гораздо раньше.

2. Этот вопрос следует рассматривать в свете долгосрочной политики, а именно – необходимо направить на южный фланг русских армий значительные английские, а позже и американские военно-воздушные силы:

а) с целью общего усиления русской воздушной мощи;

б) с целью создать передовую линию обороны всех наших интересов в Персии и Абадане;

в) ради морального значения проявления духа товарищества с русскими, которое превзойдет все то, что можно ожидать от сил, которые будут представлены. Мы должны иметь возможность совершить в отношении них дружественный акт, в особенности ввиду затруднений с отправкой конвоев «PQ» после сентября, и

г) потому, что это представляет собой не распыление сил, а еще большую концентрацию сил против главного объекта военно-воздушных сил, а именно изматывание германской авиации ежедневными боями. Мы можем сражаться против нее более успешно в обычных фронтовых условиях, чем ожидая всяких неприятностей от нее над Ла-Маншем. Даже если мы теряем свой самолет за каждый сбитый немецкий, это нам выгодно.

3. В своих переговорах со Сталиным я дал обязательство от имени правительства его величества проводить такую политику, и я должен просить кабинет поддержать меня в этом. Обратите внимание также на отчет о военных переговорах в Москве, когда вы получите его, и на мою переписку с президентом Рузвельтом по этому вопросу, которому он придает большое значение.

4. Начальник штаба военно-воздушных сил должен подготовить проект отправки авиационных соединений в плане, намеченном главным маршалом авиации Тендером, который я смог бы прежде всего отправить президенту, сопроводив его телеграммой. Если его ответ будет удовлетворительным, я затем сделаю определенное предложение Сталину, которое, возможно, не удастся осуществить до ноября, но которое даст возможность немедленно начать работу по ознакомлению с посадочными площадками и подготовке их и даст нам доступ в русскую сферу в Персии и на Кавказ. Если все будет обстоять благополучно, мы будем наступать вместе с южным флангом русских, в противном случае нам так или иначе придется направить силы такого порядка в Северную Персию. Я хочу телеграфировать президенту до своего отъезда отсюда. Окончательное решение может быть принято дома, когда мы получим его ответ.

5. Все обычно считают удобным облегчить свое положение за счет России, но от сохранения хороших отношений с ее колоссальной армией, находящейся сейчас в чрезвычайно тяжелых условиях, зависят серьезные проблемы. Меня трудно будет убедить в том, что подобные действия в рамках, о которых говорил Тендер, помешают осуществлению операции «Торч».

Мне удалось также закончить одно важное дело, связанное с передачей Персидской железной дороги под американское управление, о чем мы договорились в Тегеране.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра, генералу Исмею и другим заинтересованным лицам

21 августа 1942 года

«В результате совещаний, которые мы провели в Тегеране и Каире с г-ном Гарриманом и его американскими железнодорожными специалистами, мы договорились, что я должен принять предложение президента передать американцам эксплуатацию Трансперсидской железной дороги и порта Хорремшехр. Мы не можем эксплуатировать эту дорогу, если они не обеспечат нам 60 процентов всего необходимого персонала. Они предлагают взять на себя эксплуатацию дороги и обслуживать нас полностью, но вести эксплуатацию по американским нормам и с помощью американского персонала, военного и гражданского. Передача будет производиться постепенно и займет много месяцев. Когда она закончится, высвободится около двух тысяч человек британского железнодорожного персонала, который нам срочно требуется на других участках нашей военной железнодорожной системы. Вы ознакомитесь с моей телеграммой президенту, когда она будет проходить через Лондон».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

22 августа 1942 года

«1. Я задержал свой ответ до тех пор, пока не смог на месте изучить положение на Трансперсидской дороге. Сейчас я это сделал как в Тегеране, так и здесь и совещался с Авереллом, генералом Максуэллом, генералом Сполдингом и с их железнодорожными экспертами. Предполагается, что к концу года общая пропускная способность Трансперсидской железной дороги достигнет трех тысяч тонн в день. Мы все убеждены, что ее следует повысить до шести тысяч тонн. Только таким образом мы можем обеспечить увеличение поставок России, пока мы будем создавать вооруженные силы, которые мы должны направить в Северную Персию на случай возможного продвижения немцев.

2. Для того чтобы достигнуть этой более высокой цифры, будет необходимо значительно увеличить персонал железной дороги и предоставить дополнительный подвижной состав и техническое оборудование. Кроме того, поставленной цели можно будет достигнуть в сравнительно непродолжительное время только при условии, если эта задача будет осуществляться с достаточным энтузиазмом и энергией и все связанные с ней требования будут выполняться в первую очередь,

3. Поэтому я приветствую и принимаю Ваше весьма ценное предложение, содержащееся в Вашей телеграмме, чтобы управление, усовершенствование и эксплуатация железной дороги были переданы американской армии. Вместе с железной дорогой должны быть переданы порты Хорремшехр и Бендер-Шахпур. Ваши люди, таким образом, возьмут на себя великую задачу создания персидского коридора, через который в основном будут направляться Ваши поставки России. Все наши люди здесь согласны с тем, какие преимущества создаст одобрение Вами этого предложения. Мы не сможем найти необходимые ресурсы без Вашей помощи, и бремя, которое мы испытываем на Среднем Востоке, будет ослаблено тем, что мы сможем использовать в других районах английские части, занятые сейчас на эксплуатации железной дороги.

Ваши люди будут полностью отвечать за управление железной дорогой и портами, хотя распределение перевозок должно остаться в руках английских военных властей, для которых эта дорога служит важнейшим средством связи для оперативных целей. В этом я не усматриваю препятствия нашему гармоничному сотрудничеству...»

19 августа я снова посетил фронт в Пустыне. Я проехал вместе с Александером в его машине из Каира мимо пирамид около 150 миль через Пустыню к морю близ Абукира. Все, что он рассказал, весьма ободрило меня.

Домой я отправил следующий отчет:

Премьер-министр – заместителю премьер-министра, для военного кабинета, генералу Исмею и другим, кого это касается

21 августа 1942 года

«1. Только что провел два дня в Западной пустыне, посетив штаб 8-й армии. Брук, Александер, Монтгомери и я посетили расположение 44-й дивизии, 7-й бронетанковой дивизии и 22-й бронетанковой бригады, а также представителей новозеландской дивизии.

2. Я убежден, что мы шли к катастрофе при предыдущем командующем. Армия была разбита на отдельные мелкие части и находилась в угнетенном состоянии в результате замешательства и неуверенности. До сведения людей на фронте не было доведено никакого ясного боевого плана, никакая сильная воля не воздействовала на соединения...

4. С тех пор на основании того, что я мог увидеть, посетив войска, и услышать от их командиров, атмосфера полностью изменилась, Александер приказал Монтгомери готовиться к наступлению, а тем временем удерживать все позиции, и Монтгомери издал энергичную директиву всем своим командирам, текст которой я представлю по возвращении. В войсках царит необычайное оживление и активность. Позиции повсюду укрепляются, и распыленные силы сортируются и перегруппировываются в прочные соединения.

5. Однако представляется возможным, что Роммель атакует в период полнолуния до конца августа. Бои, которые развернутся в результате этого, будут тяжелыми и критическими, но я глубоко верю в Александера и Монтгомери и убежден, что армия будет сражаться наилучшим образом. Если Роммель не атакует в августе, то его самого атакуют при сравнительно более неблагоприятных обстоятельствах в сентябре. Это благоприятствовало бы задачам операции «Торч».

6. Для битвы в августе мы должны иметь на фронте около 700 танков и 100 в запасе, около 700 боевых самолетов, 500 полевых орудий, около 400 шестифунтовых и 440 двухфунтовых противотанковых пушек, но поскольку мы имеем всего 24 средних орудия, мы определенно слабее в отношении артиллерии среднего калибра. Поскольку следует ожидать больших парашютных десантов и поскольку Роммель, несомненно, сделает все, чтобы одержать победу, армии придется напрячь все свои силы».

В эти последние дни моей поездки все мои мысли были сосредоточены на предстоящей битве. В любой момент Роммель мог атаковать своими сокрушительными бронированными силами.

В полном согласии с генералом Александером и начальником имперского генерального штаба я распорядился о целом ряде чрезвычайных мер для обороны Каира и водных рубежей, которые тянутся на север к морю. Были построены стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, минированы мосты и на подходах к ним установлены проволочные заграждения и затоплены обширные районы. Я уже получил одобрение кабинета относительно директивы, которую следует оставить генералу Александеру. Он верховный главнокомандующий, с которым я теперь имею дело на Среднем Востоке. Монтгомери и 8-я армия подчиняются ему.

Глава седьмая

Последние приготовления к операции «Торч»

Когда я вылетел из Лондона со своей миссией в Каир и Москву, командующий войсками в операции «Торч» еще не был избран. 31 июля я предложил, чтобы в случае, если генерал Маршалл будет назначен верховным главнокомандующим войсками в операции по форсированию Ла-Манша в 1943 году, генерал Эйзенхауэр стал бы его заместителем в Лондоне и занимался бы разработкой операции «Торч», которой он лично будет командовать с генералом Александером в качестве помощника. Велась соответствующая подготовительная работа, и еще до того, как я выехал из Каира в Москву, президент Рузвельт прислал мне две следующие телеграммы:

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку, Каир

6 августа 1942 года

«Предложение английских начальников штабов от 6 августа о том, чтобы генерал Эйзенхауэр был назначен главнокомандующим войсками в операции «Торч», приемлемо для меня и для начальников штабов Соединенных Штатов. Официальная директива для руководства генералу Эйзенхауэру, представленная английскими начальниками штабов, изучается, и о ней будет сообщено в ближайшее время».

И 8 августа:

«Я целиком согласен с тем, что дата операции «Торч» должна быть приближена, и я прошу приблизить ее на три недели по сравнению с ранее назначенной датой. Сообщение о назначении Эйзенхауэра я предоставляю сделать начальникам штабов в Лондоне и Вашингтоне».

Когда 24 августа я возвратился из Каира в Лондон, еще многое оставалось решить для того, чтобы окончательно оформить наши планы, и на следующий же день генералы Эйзенхауэр и Кларк пришли ко мне на обед, чтобы обсудить положение с операцией.

После беседы с американскими генералами я телеграфировал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

26 августа 1942 года

«1. Отныне я концентрирую свое основное внимание на операции «Торч», и Вы можете быть уверены, что я сделаю все, чтобы обеспечить решительный успех Вашей великой стратегической концепции. Было бы чрезвычайно полезно, если бы мы с Вами дали Эйзенхауэру директиву наподобие следующей:

«Вы начнете «Торч» 14 октября, атакуя теми войсками, которые будут иметься в Вашем распоряжении, и в местах, которые Вы сочтете наиболее подходящими».

2. В том виде, в каком я представляю себе эту операцию, она в основе своей прежде всего носит политический характер.

Первая победа, которую нам нужно одержать, состоит в том, чтобы избежать боя, а вторая, если нам это не удастся, – выиграть бой. Для того чтобы получить лучшие шансы на первую победу, мы должны:

а) создать максимальное впечатление подавляющей мощи при первой же атаке и

б) атаковать в максимально возможном количестве мест.

Это совершенно отличная операция от Дьепской и от любых вариантов «Следжхэммера». Там нам пришлось иметь дело с германской боеспособностью и одетым в сталь, укрепленным побережьем Франции.

Осуществляя операцию «Торч», нам придется в худшем случае иметь дело со слабым неорганизованным сопротивлением, и мы будем иметь большой выбор плацдармов, на которые мы можем высаживаться. Отсрочка удвоит риск и трудности, которые значительно превзойдут всякое увеличение наших сил.

Тщательная разработка всех деталей, особый учет соображений безопасности во всех расчетах, дальновидные меры для долгосрочной кампании, предусмотрительность в отношении всех возможных неблагоприятных стечений обстоятельств, какими бы благоприятными они ни казались в теории, может на деле погубить всю операцию. Начало операции позже той даты, которую я упомянул, чрезвычайно увеличит опасность просачивания информации и предупреждения ее».

Но в этот момент из Вашингтона пришло неожиданное известие, которое произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Между английскими и американскими начальниками штабов возникли серьезные расхождения относительно характера и размаха нашего плана вторжения во Французскую Северную Африку и оккупации этого района. Американским начальникам штабов очень не нравилась сама идея участия в широких операциях за Гибралтарским проливом. Они, видимо, считали, что в какой-то мере их армии будут отрезаны в районе этого внутреннего моря. Генерал Эйзенхауэр, с другой стороны, полностью разделял английскую точку зрения, что энергичные действия в районе Средиземного моря и прежде всего в Алжире крайне необходимы для успеха дела. Его точка зрения в той мере, в какой он настаивал на ней, видимо, не оказала влияния на его военное начальство. Проводившемуся им планированию препятствовало настойчивое требование различных американских ведомств отложить всякие действия до тех пор, пока не будут направлены соответствующим контингентам поставки. В такой обширной операции неизбежно кое-что будет отставать, а ожидать, пока абсолютно все будет готово, – значит слишком задержать назначение даты операции.

Американские начальники штабов настаивали на своей точке зрения, против которой возражали я и мои советники.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

27 августа 1942 года

«1. Мы все приведены в замешательство меморандумом, направленным нам американским комитетом начальников штабов 25 августа относительно операции «Торч». Мне кажется, что операция лишится смысла, если мы не захватим Алжир и Оран в первый же день. В Алжире мы имеем все основания надеяться на дружелюбный прием, и даже если мы не захватим ничего, кроме Алжира, мы добьемся важнейшего стратегического успеха. Генерал Эйзенхауэр при нашей сердечной поддержке фактически планировал высадку в Филиппвиле и Боне на третий день после начала операции. Мы, конечно, не можем быть уверены в том, что захватим Тунис, прежде чем это сделают немцы, но нельзя с уверенностью сказать также и то, что немцы будут хорошо встречены французами в Тунисе, даже если бы Виши разрешило немцам вступить в Тунис.

2. Хорошо закрепившись в Алжире и поддерживая коммуникации через Оран, мы могли бы бороться с немцами за Тунис, даже если бы они проникли туда. Но не решаться наступать восточнее Орана – значит подарить противнику не только Тунис, но и Алжир. Операция, ограничиваемая Ораном и Касабланкой, не создаст впечатления силы и широкого одновременного наступления, которое, как мы полагаем, могло бы оказать благоприятное воздействие на французов в Северной Африке. Мы все убеждены, что Алжир является ключом ко всей операции. Генерал Андерсон, которому Эйзенхауэр поручил выполнение этой задачи, убежден в своей способности захватить Алжир. Оккупация Алжира и наступление к Тунису и Бизерте является неотъемлемой частью наступления на Италию, что представляет собой лучшую возможность заручиться сотрудничеством французов и является одним из главных объектов нашей будущей кампании.

3. Мы все согласны относительно Орана, и, конечно, мы хотели бы, чтобы была оккупирована также и Касабланка, но если бы пришлось выбирать между Алжиром и Касабланкой, то несомненно, что первый представляет собой неизмеримо более выгодный и многообещающий объект. В октябре в пределах Средиземного моря высадку можно производить в течение четырех дней из каждых пяти. На Атлантическом же побережье Марокко это соотношение как раз обратное – там всего один день из пяти благоприятствует высадке.

4. Тем не менее, если операции в Оране и Алжире вызовут благоприятную реакцию и дадут благоприятные результаты, можно обеспечить без труда появление вооруженных сил близ Касабланки, и маневр для отвлечения внимания противника, несомненно, будет оправданным. Этот пункт, однако, гораздо тяжелее атаковать, и он отстоит гораздо дальше от важнейших объектов в Средиземном море. Касабланка может легко оказаться изолированной и, дав нам лишь небольшое преимущество, обратит против нас все опасности, с которыми сопряжен этот великий план. Что касается Алжира, то мы просим вас выделить только небольшой американский отряд, чтобы иметь возможность показать (американский) флаг. Однако мы (сами) не можем одновременно вести операции против Алжира и Орана. Поэтому если вы хотите осуществить против Касабланки широкую операцию, невзирая на сопряженный с этим риск, необходимо, чтобы американские войска продолжали ориентироваться на Оран, как сейчас планирует союзный главнокомандующий.

5. Полное изменение планов, предлагаемое в меморандуме, роковым образом отразилось бы на дате и тем самым, возможно, и на всем плане. В октябре у Гитлера не будет сил, чтобы двинуться на Испанию или в неоккупированную Францию. В ноябре и с каждой новой неделей его способность оказывать нажим на правительство Виши и Мадрида будет быстро увеличиваться.

6. Я надеюсь, г-н президент, что вы будете иметь в виду обещание, которое я дал Сталину, поддержанное с вашего полного одобрения Гарриманом. Если «Торч» сорвется или размах операции будет ограничен, как сейчас предлагается, это пагубно отразится на моей позиции. Из всех этих соображений я весьма настойчиво прошу пересмотреть меморандум и разрешить американскому союзному главнокомандующему продолжать действовать в соответствии с составленным им планом, над которым мы сейчас работаем день и ночь. Начальники штабов сообщат аналогичное мнение своим американским коллегам».

30 августа я получил ответ президента.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

30 августа 1942 года

«Я тщательно изучил вашу телеграмму относительно операции «Торч». Мое глубокое желание состоит в том, чтобы атаковать как можно скорее. Время является существенным фактором, и мы решительно ускоряем приготовления.

Я придерживаюсь твердого мнения, что первые атаки должны быть предприняты исключительно американскими сухопутными силами при поддержке ваших военно-морских, транспортных и авиационных частей.

Поэтому я предлагаю следующее:

а) американские войска высаживаются одновременно близ Касабланки и Орана;

б) они стремятся обеспечить шоссейные и железнодорожные коммуникации друг с другом по другую сторону горной цепи.

Расстояние составляет несколько более 300 миль. Это обеспечит для всей операции базу снабжения в Марокко, которая не будет зависеть от пролива и может быть использована для переброски подкреплений и снабжения для операций против Алжира и Туниса. Основная проблема, видимо, состоит в том, что нет достаточного прикрытия и боевых десантных судов для осуществления более чем двух высадок. Я понимаю, что было бы гораздо лучше провести три высадки, причем третью вы произвели бы на восточном побережье через неделю после нас. С этой целью, я думаю, мы должны пересмотреть наши ресурсы, собрать все до нитки, чтобы сделать возможной эту третью высадку. Мы можем временно отказаться от посылки конвоев в Россию на это время и подвергнуть риску или же вообще задержать отправку других грузовых судов.

Однако я хочу подчеркнуть, что при любых обстоятельствах одна из операций по высадке должна быть произведена на Атлантическом побережье.

Директива главнокомандующему всей операцией должна предусматривать, что операцию следует начать как можно скорее».

Как видно из этой телеграммы, возник целый ряд новых трудностей, вытекающих из уверенности американцев в том, что в то время как французы встретят американские войска без боя или, может быть, даже будут их приветствовать, всякое появление англичан повлечет за собой ожесточенное и упорное сопротивление. Воспоминания об Оране, Дакаре, Сирии, Мадагаскаре и нашей блокаде служили серьезными источниками вражды между Англией и Виши. Американский посол адмирал Леги, с другой стороны, поддерживал близкие и дружеские отношения с Петэном. Мы всегда старались подчеркивать американский характер этой экспедиции, а я так хотел, чтобы они согласились на нее, что с самого начала приветствовал то обстоятельство, что президент Рузвельт взял на себя руководство. Однако когда дело дошло до составления плана, было сочтено необходимым, чтобы очень большое число войск, основную долю транспортных средств и, по крайней мере, равную долю военно-воздушных и две трети военно-морских сил для операции выделили англичане.

Я не вполне разделял американскую точку зрения, что Виши так любило их и так ненавидело нас и что от этого зависело, будут ли французы сражаться или покорятся. Но я очень охотно соглашался с тем, что при условии, если будут приведены в действие необходимые силы и размах операции не будет роковым образом ограничен, нам следует пойти на то, что мы будем держаться на втором плане, насколько это физически возможно. Я даже согласился бы с тем, чтобы английские войска, которые будут участвовать в первой атаке, были в американской форме. Ничто так не важно, как успех.

8 сентября Эйзенхауэр и Кларк обедали со мной. Это была наша обычная встреча по вторникам. Я только что возвратился из палаты общин, где выступил с речью о результатах своей недавней поездки. Главная цель нашей беседы в тот вечер состояла в том, чтобы обсудить окончательную дату атаки в Северной Африке. Люди, занимавшиеся планированием этой операции, все еще намечали ее начало на 4 ноября.

Я спросил Айка, каково его мнение.

«8 ноября – 60 дней, считая с сегодняшнего дня», – ответил он.

Новая задержка, видимо, вызывалась необходимостью экипировать американские усиленные батальоны. Я снова, как и раньше, предложил одеть наши отлично подготовленные отряды «коммандос» в американскую форму для того, чтобы избежать дальнейших задержек. Однако Айк стремился сохранить исключительно американский характер операции.

15 сентября я телеграфировал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

15 сентября 1942 года

«Я вполне согласен с Вашими политическими соображениями относительно операции «Торч». Они разумны, если нас не опередят. Нет никаких признаков того, что противник знает об операции, и настроение французов сейчас как нельзя лучше. Я считаю дни.

В отношении всей операции «Торч», как ее военной, так и политической стороны, я считаю себя Вашим помощником и претендую лишь на то, чтобы откровенно высказывать Вам свою точку зрения. Ко дню высадки мы будем иметь очень мощную радиостанцию, и если Вы заранее запишете на граммофонные пластинки Ваше обращение к Франции и другой пропагандистский материал, то их можно будет передать во время операции. Мы, англичане, выступим только в том случае и только тогда, когда Вы сочтете необходимым. Это американское предприятие, в котором мы являемся Вашими помощниками».

Окончательное решение было принято 22 сентября на заседании начальников штабов, на котором председательствовал я и присутствовал Эйзенхауэр. Дата операции «Торч» была назначена на 8 ноября.

В разгар этой напряженной переписки с президентом относительно нашей главной операции Роммель предпринял решительную, но, как оказалось, последнюю попытку прорваться к Каиру. До тех пор пока эта битва не окончилась, я был всеми своими помыслами в Пустыне и все время думал о приближавшемся там испытании сил. Я полностью доверял нашим новым командующим и был убежден, что наше численное превосходство в войсках, танках и авиации значительно большее, чем когда бы то ни было ранее. Но после неожиданных неприятных сюрпризов последних двух лет было трудно избавиться от беспокойства.

Генерал Александер обещал мне прислать одно слово «Зип» («Зип» – застежка «молния» на моем костюме, который я так часто ношу), когда начнется наступление.

28 августа я писал ему:

«Что вы теперь думаете о возможностях «Зипа» в этом лунном месяце? Военная разведка сейчас не считает его неизбежным. Лучших пожеланий».

30 августа я получил односложный сигнал «Зип» и телеграфировал Рузвельту и Сталину:

«Роммель начал наступление, к которому мы готовились. Теперь может начаться важная битва».

План Роммеля, правильно угаданный Монтгомери, состоял в том, чтобы проникнуть своими танковыми частями через слабо защищенный минированный район на южном участке английского фронта, а затем повернуть на север и сокрушить наши позиции с фланга и тыла. Самым опасным участком, который мог бы обеспечить успех этого маневра, была горная цепь Алам-эль-Хальфа, и Монтгомери позаботился, чтобы этот район не попал в руки противника.

В течение ночи 30 августа две танковые дивизии германского Африканского корпуса проникли через минные заграждения и на следующее утро двинулись к впадине Раджил. Наша 7-я бронетанковая дивизия, организованно отступившая перед ними, заняла позицию на восточном фланге. К северу от германских танковых частей две итальянские бронетанковые дивизии и одна моторизованная также попытались проникнуть через минное поле. Они имели небольшой успех. Минное поле было более глубоким, чем они ожидали, и они оказались под сильным фланговым огнем артиллерии новозеландской дивизии. Однако 90-я германская легкая дивизия совершила успешный прорыв и открыла путь для наступления танковых частей на север. С другой стороны, одновременные сковывающие атаки были предприняты против индийской 5-й и австралийской 9-й дивизий. Эти атаки были отбиты после упорного боя. От впадины Раджил германские и итальянские танковые части должны были ударить на север против горной цепи Алам-эль-Хальфа или на северо-восток к Эль-Хаммаму.

Монтгомери надеялся, что они не выберут последнего направления. Он предпочитал вести сражение на избранном им поле боя в районе горной цепи. Роммелю подсунули карту, которая показывала легкий проход для танков в этом направлении и более тяжелый – дальше на восток. Генерал фон Томма, захваченный в плен два месяца спустя, заявил, что эта ложная информация возымела должное действие. И конечно, битва сейчас же приобрела именно ту форму, какую желал ей придать Монтгомери.

Вечером 31-го атака в северном направлении была отбита, и танковые части противника расположились лагерем на ночь, которую они провели неспокойно, под непрекращающимся артиллерийским огнем и ожесточенными бомбардировками с воздуха. На следующее утро они начали наступление на центр английских линий, где сейчас против них была сконцентрирована 10-я бронетанковая дивизия. Песок было преодолевать гораздо тяжелее, чем они ожидали, и сопротивление было сильнее, чем они рассчитывали встретить.

Атака, возобновленная днем, была отбита, Роммель теперь глубоко завяз. Итальянцы захромали. У него не было надежды послать подкрепление своим передовым танковым частям, а в результате трудностей передвижения по песку расходовалось много горючего, которого у него было мало. Он, возможно, также узнал о потоплении еще трех танкеров в Средиземном море. Поэтому 2 сентября его танковые части заняли оборонительные позиции и стали ожидать атаки.

Монтгомери не принял приглашения, и Роммелю ничего не оставалось делать, как отступить. Он выступил 3 сентября под нажимом с фланга со стороны английской 7-й бронетанковой дивизии, потеряв много транспортных машин, не имевших брони. В ту ночь началась контратака англичан не против танковых частей противника, а против 90-й легкой дивизии и моторизованной дивизии «Триест». Если бы их удалось разбить, то бреши в минных полях можно было бы блокировать, прежде чем германские танковые части вновь прорвутся назад через них. Новозеландская дивизия предприняла сильные атаки, но встретила ожесточенное сопротивление, и Африканскому корпусу удалось ускользнуть.

Монтгомери теперь прекратил преследование. Он собирался захватить инициативу, когда положение окончательно созреет, но не сейчас. Он удовольствовался тем, что отбил стоившую таких огромных потерь последнюю попытку Роммеля прорваться в Египет. При сравнительно незначительных собственных потерях 8-я армия и авиация, находившиеся в Пустыне, нанесли тяжелый удар противнику и вызвали новый кризис в его снабжении. Из документов, захваченных позже, нам известно, что Роммель находился в весьма стесненном положении и настойчиво требовал помощи. Мы знаем также, что в то время он был утомленным и больным человеком. Последствия сражения под Алам-эль-Хальфой сказались через два месяца.

Наши потери составили 110 офицеров и 1640 солдат. В том числе англичане потеряли 984, австралийцы – 257, новозеландцы – 405, южноафриканцы – 65 и индийцы – 39. Это была поистине имперская битва, в которой метрополия несла на себе основное бремя.

Глава восьмая

Ожидание и напряжение

Хотя решение о двух наших великих операциях по обе стороны Средиземного моря уже было принято и подготовка к ним двигалась вперед, период ожидания вызывал хотя и сдерживаемое, но исключительное напряжение. Узкий круг людей, которые были осведомлены, волновались по поводу предстоящих событий. Те, кто ничего не знал, беспокоились, что ничего не происходит.

Уже 28 месяцев я руководил всеми делами, и в течение этого времени мы почти непрерывно несли военные поражения. Мы пережили падение Франции и воздушные налеты на Англию. К нам не вторглись. Мы все еще удерживали Египет. Мы остались живы, но были приперты к стене. Но и только. С другой стороны, какие катастрофы обрушились на нас! Фиаско в Дакаре, потеря всех территорий, отвоеванных нами у итальянцев в Пустыне, трагедия Греции, потеря Крита, следующие одна за другой неудачи в войне с японцами, потеря Гонконга, разгром командования АБДА и захват всех территорий, находящихся в его ведении, катастрофа в Сингапуре, захват японцами Бирмы, поражение Окинлека в Пустыне, капитуляция Тобрука, неудача, как в то время считали, в Дьепе – все это были звенья единой цепи несчастий и неудач, не имевших себе равных в нашей истории. То обстоятельство, что мы больше не были одиноки, что теперь в союзе с нами были две самые могущественные нации в мире, отчаянно сражавшиеся на нашей стороне, безусловно, давало нам уверенность в конечной победе. Но это же обстоятельство, устраняя сознание смертельной опасности, лишь развязывало руки критикам. Удивительно ли, что при таких условиях весь характер и система руководства войной, за которое я нес ответственность, ставились под сомнение и вызывали недовольство?

Было, конечно, весьма примечательно, что в этот мрачный период я не был отстранен от власти и мне не предъявляли требований изменить свои методы, с чем, как все знали, я никогда бы не согласился. В таком случае я ушел бы со сцены с тяжелым грузом на плечах, а плоды, которые наконец собрали бы, приписывались бы моему, хотя и запоздалому, уходу. Действительно, весь ход войны должен был вот-вот измениться. Отныне нас ожидали все возрастающие успехи, почти не омрачавшиеся неудачами. Хотя предстояла длительная и тяжелая борьба, требовавшая от всех нас самых напряженных усилий, мы достигли вершины перевала, и наш путь к победе теперь не только был определенным и верным, но сопровождался почти все время отрадными событиями. Я не был лишен права участвовать в этой новой фазе войны благодаря единству и силе военного кабинета, благодаря доверию, которое мне продолжали оказывать мои политические и профессиональные коллеги, благодаря непоколебимой верности парламента и неуклонной доброй воле наций. Все это показывает, как много удач бывает в человеческих делах и как мало мы должны заботиться о чем-либо другом, кроме того, чтобы всеми силами стараться делать все, что мы можем.

Целый ряд видных деятелей, с которыми я поддерживал различной степени близкие отношения, особенно остро чувствовали напряженность этих двух месяцев. Один из наиболее влиятельных и способных верховных комиссаров доминионов написал пространное письмо, попавшее ко мне в руки и получившее хождение в нашем избранном кругу. Этот документ начинался словами: «Эмоциональная ценность г-на Черчилля, несомненно, весьма велика, но...», и далее следовал длинный перечень моих промахов и множество предложений, направленных на то, чтобы облегчить бремя, которое я несу, взяв власть у меня из рук. Мой друг лорд Тренчард, которого я знал и с которым часто работал на протяжении более четверти века, написал внушительное письмо, прислав мне его копию, в котором настаивал на всемерной концентрации внимания на действиях бомбардировочной авиации.

Но самые серьезные замечания по поводу наших методов ведения войны поступили со стороны сэра Стаффорда Криппса, лорда – хранителя печати. Как лидер палаты общин, он занимал положение первостепенного значения. Поэтому я очень встревожился, когда по возвращении из-за границы в конце августа обнаружил, что у него возникли серьезные сомнения относительно морального состояния нации и эффективности нашего аппарата, осуществляющего центральное руководство войной. В настроении общественности в стране он усматривал широко распространенное чувство замешательства и недовольства. Рабочие, по его мнению, переживали деморализующее чувство бесполезности, когда они слышали, что оружия, для производства которого они напрягали все свои силы, не хватало в Ливии.

Ученые, инженеры, у которых появлялись новые мысли о создании новых средств вооружения, не встречали поощрения. Представители деловых кругов возмущались официальными задержками, нерешительностью и созданием бесконечного множества ненужных комиссий.

В вооруженных силах офицеры и солдаты были сбиты с толку и встревожены результатами скверного военного руководства. По мнению Криппса, возникла настоятельная необходимость вдохнуть энергию и энтузиазм в военные усилия страны. С этой целью он предложил ряд реформ нашего правительственного аппарата. С некоторыми из них я был полностью согласен и принял меры для того, чтобы провести их в жизнь. Но в основном вопросе технического руководства войной я глубоко расходился со взглядами, выраженными лордом – хранителем печати. Правда, он не предлагал заменить меня или сместить меня с моего поста. Вместо этого он предлагал, чтобы как министр обороны я приблизил к себе в качестве советников трех человек, столь же высокопоставленных, как, например, начальники штабов, которые наблюдали бы за работой объединенных штабов военного планирования и могли бы посвятить все свое время военному планированию в самом широком смысле.

Эти три человека должны были создать независимый директорат военного планирования, который пристально следил бы за всей стратегией войны и изучал все будущие операции, и в этих целях они должны были заменить комитет начальников штабов. На каждом театре войны должен быть единый командующий, обладающий полной властью над всеми военно-морскими, сухопутными и военно-воздушными силами. Эти командующие, при которых будут находиться небольшие объединенные штабы, должны подчиняться непосредственно директорату военного планирования. Короче говоря, его предложение сводилось к тому, что министр обороны должен превратиться в верховного главнокомандующего, непосредственно руководящего всеми тремя видами вооруженных сил во всем мире с тем, чтобы от министра и ниже шла неразрывная цепь предвидения, планирования и действий.

Это, действительно, было идеально с точки зрения планирования. Новый директорат, занимающийся исключительно планированием и наделенный всеми полномочиями в области руководства и контроля, мог бы действовать свободно, не отвлекаясь на повседневные деда, которыми вынуждены заниматься начальники штабов, осуществляющие контроль над войсками, находящимися под их командованием. Эти многообразные повседневные заботы будут предоставлены начальникам штабов и персоналу, находящемуся в их распоряжении в их индивидуальном и коллективном качестве, в то время как верховное командование будет разрабатывать свою стратегию и планы в блестящей изоляции. Я не верил, чтобы такой дуализм мог принести успех, и решительно обрушился на предложения лорда – хранителя печати. Я считал их необоснованными теоретически и недейственными на практике. Основной принцип руководства войной состоит, по моему мнению, в том, что военные планы должны формулироваться людьми, обладающими властью и ответственностью для их реализации.

Создание директората военного планирования, оторванного от штабов вооруженных сил, несущих ответственность за действия, было бы порочным в принципе, ибо возникли бы два соперничающих органа, один ответственный, а другой безответственный, но оба имеющие номинально равный статус.

Нетрудно предвидеть опасности и антагонизм, порождаемые такой системой. Любой умный человек может составлять планы обеспечения победы в войне, если он не несет ответственности за их реализацию.

Этими и аналогичными доводами я отвечал лорду – хранителю печати и стремился убедить его в правоте своей точки зрения. Наш упорный спор занял большую часть сентября. Но мне не удалось убедить его. 21 сентября он сообщил мне, что считает своим долгом уйти в отставку из состава правительства, в котором он занимал такой важный пост.

В конце концов Стаффорд Криппс так и не ушел из правительства. Хотя он больше не хотел брать на себя полную ответственность, связанную с пребыванием в составе военного кабинета, мне все же очень хотелось найти для него какое-то другое поле деятельности в правительстве, на котором можно было бы по-прежнему использовать его талант и энергию.

Полковник Льевелин охотно согласился уступить место сэру Стаффорду Криппсу в министерстве авиационного производства и взять на себя эту ответственную роль в Вашингтоне. Виконт Крэнборн, на котором лежала тяжелая задача лидера палаты лордов, принял пост лорда – хранителя печати и передал свои обязанности по министерству колоний полковнику Оливеру Стэнли, который хотел в это время оставить свою военную работу и снова занять министерский пост. Антони Иден согласился, помимо своих обязанностей министра иностранных дел, взять на себя также задачу руководства палатой общин.

Перевод сэра Стаффорда Криппса в министерство авиационного производства создал вакантный пост в военном кабинете, который занял Герберт Моррисон. В качестве министра внутренних дел и внутренней безопасности он успешно проявил свои большие административные способности, приспособив нашу организацию гражданской обороны к выполнению разнообразных задач, ставших перед ней в 1940 и 1941 годах.

В такой напряженной внутренней политической обстановке я находил некоторое облегчение в изучении предложений относительно будущего мирового правительства в послевоенный период, которые министерство иностранных дел разрабатывало при консультации с государственным департаментом в Вашингтоне. Министр иностранных дел разослал в октябре членам военного кабинета важный документ на эту тему, озаглавленный «План четырех держав», согласно которому верховное руководство должно исходить от совета, состоящего из представителей Великобритании, Соединенных Штатов, России и Китая. Я рад, что нашел в себе силы в тот же момент записать свое мнение в следующей памятной записке:

Премьер-министр – министру иностранных дел

21 октября 1942 года

«1. Несмотря на бремя, накладываемое развивающимися событиями, я попытаюсь написать ответ. На первый взгляд очень легко выбрать эти четыре великие державы. Однако мы не знаем, с какой Россией и с какими русскими требованиями нам придется столкнуться. Несколько позже это может стать возможным. Что касается Китая, то я не могу рассматривать чунцинское правительство как представителя великой мировой державы. Несомненно, появился бы голос на стороне Соединенных Штатов в любой попытке ликвидировать Британскую заморскую империю.

2. Я должен признать, что мои мысли сосредоточены в первую очередь на Европе – на возрождении величия Европы, колыбели современных наций и цивилизации. Было бы неизмеримой катастрофой, если бы русское варварство подавило культуру и независимость древних государств Европы. Как это ни трудно сейчас сказать, я думаю, что европейская семья наций может действовать единодушно под руководством Совета Европы. Я надеюсь в будущем на создание Соединенных Штатов Европы, при которых барьеры между нациями будут сведены к минимуму и будут возможны неограниченные поездки по этим странам. Я надеюсь быть свидетелем того, что экономика Европы будет изучаться в целом. Я надеюсь увидеть создание Совета, состоящего, возможно, из 10 членов, включая бывшие великие державы и несколько конфедераций – скандинавскую, дунайскую, балканскую и др., который располагал бы международной полицией и которому было бы поручено держать Пруссию разоруженной. Конечно, нам придется во многих отношениях и в весьма значительных отношениях работать с американцами, но Европа является нашей первой заботой, и мы, конечно, не хотим замыкаться с русскими и китайцами, когда шведы, норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы, французы, испанцы, поляки, чехи и турки будут иметь свои жгучие проблемы, будут гореть желанием получить от нас помощь и достаточно сил, чтобы заставить выслушать их. Позже будет легко более пространно говорить на эти темы. К сожалению, сейчас основное внимание – и Ваше и мое – должно быть уделено войне».

Глава девятая

Советское «спасибо»

Я вернулся из Москвы с новой решимостью помочь России, насколько это в наших силах. Было ясно, что предстоящая зимняя кампания явится критической стадией борьбы на Востоке, что русский южный фланг в районах Дона и Кавказа явится театром военных действий, а нефтепромыслы Баку и господство над Каспийским районом будут непосредственной немецкой целью. На меня большое впечатление произвела твердая уверенность Сталина, что он одержит победу. Я знал из того, что он рассказал мне в Кремле, что он готовит колоссальный контрудар. Мы мало что могли сделать для того, чтобы повлиять на этот гигантский конфликт. Мы должны посылать русским армиям материалы любой ценой всеми путями. Мы должны продолжать отправку конвоев арктическим путем и расширять движение по Трансперсидской железной дороге. Единственная прямая военная помощь, которую мы могли оказать, состояла в том, чтобы отправить крупные англо-американские воздушные силы в район Каспия. Но и выполнение этой задачи должно было быть отложено до одержания победы в Западной пустыне. Тем временем нужно было продолжать подготовку к оказанию этой прямой помощи под кодированным названием – операция «Велвет».

Как только я возвратился домой, я официально представил этот проект президенту.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

30 августа 1942 года

«1. Проект отправки на южный фланг русских армий, английских и вскоре американских военно-воздушных сил должен рассматриваться в плане долгосрочной политики нашего сотрудничества с Россией и защиты персидских нефтепромыслов. Главными доводами в пользу этой операции являются:

а) общее усиление русской воздушной мощи;

б) создание передовой линии обороны всех наших интересов в Персии и Абадане;

в) моральное значение проявления духа товарищества с русскими значительно превзойдет все то, что можно ожидать от сил, которые будут предоставлены;

г) она не представляет собой распыления сил, а еще большую концентрацию сил против главного объекта авиации союзников, а именно изматывание германской авиации повседневными боями.

2. Следуя различным высказываниям на эту тему, которые содержались в нашей корреспонденции, и учитывая, что Вы относились к этому вопросу в принципе благосклонно, я от имени правительства его величества в своих переговорах со Сталиным дал обязательство на этот счет и заявил, что Вы также проявляете большой интерес к этому вопросу, Теперь, г-н президент, я представляю Вам официальный проект, по которому Вы, возможно, соблаговолите высказать свое решение:

а) Предложение состоит в том, чтобы направить в Закавказье англо-американские военно-воздушные силы для того, чтобы помочь русским наземным и воздушным силам удерживать линию, идущую через Кавказские горы и Черноморское побережье, Необходимые воздушные силы будут отозваны из Египта, как только положение в Западной пустыне позволит высвободить эти силы с фронта, и после этого они могут быть сконцентрированы в районе Баку, Батуми в течение двух месяцев с того момента.

б) Это предложение в общих чертах уже было сделано премьеру Сталину, который с благодарностью принял его и указал, что подробности плана должны быть дополнительно изучены. Во время переговоров между начальником имперского генерального штаба, маршалом авиации Теддером и маршалом Ворошиловым было решено, что совместное планирование и подготовка должны быть начаты немедленно, и было предложено, чтобы представители союзной авиации направились с этой целью в Москву.

3. В случае согласия американцев эти военно-воздушные силы должны включать следующие части: 8 эскадрилий истребителей ближнего действия, 1 эскадрилью истребителей дальнего действия, 3 эскадрильи легких бомбардировщиков, 2 эскадрильи средних бомбардировщиков, 1 американский полк тяжелой бомбардировочной авиации и, возможно, позже одну разведывательную эскадрилью.

4. Ввиду крайних трудностей снабжения этих войск из-за отсутствия хороших наземных коммуникаций потребуется большое количество транспортной авиации для снабжения этих сил. Для этой цели представляется необходимым иметь минимум одну американскую транспортную авиагруппу в составе приблизительно 50 самолетов.

5. Таким образом, предполагаемый американский вклад будет состоять из одного американского полка тяжелой бомбардировочной авиации, ныне находящегося в Египте, и одной транспортной авиагруппы, которой сейчас нет на Ближнем Востоке. Даже если Роммель будет изгнан из Киренаики, воздушная оборона Египта и наши протяженные линии коммуникаций в Западной пустыне явятся тяжелой обязанностью. Весьма важно также, чтобы поставки американских истребителей для английских военно-воздушных сил в Египте осуществлялись полностью и без промедлений, поскольку нам следует ожидать больших потерь в районе Кавказа не только в воздушных боях, но и в результате скверных коммуникаций и отсутствия возможностей для ремонта в этом районе.

6. В отношении защиты своих баз и линий коммуникаций нашим воздушным силам придется полагаться главным образом на русские силы, но мы должны быть готовы направить легкие зенитные части для обороны аэродромов...

8. Эти военно-воздушные силы будут действовать под стратегическим контролем русского верховного командования, но будут представлять собой однородные союзные силы, находящиеся под непосредственным командованием английского офицера, который будет располагать правом обращаться к своему правительству.

9. Вышеуказанное должно составлять основу инструкции миссии, состоящей из английских и американских офицеров военно-воздушных сил, которая должна быть отправлена безотлагательно в Россию для необходимого планирования разведки и практической подготовки совместно с русскими. Крайне важно, чтобы к осуществлению этой операции приступили без задержки».

Президент, который был в это время занят выборами в конгресс, ответил коротко:

Президент Рузвельт – премьер-министру

31 августа 1942 года

«Относительно Вашей телеграммы я Вам дам знать ко вторнику. Я вполне согласен с желательностью этого мероприятия и приложу все усилия, чтобы согласовать его с другими операциями.

Мы также работаем над проблемой Персидской железной дороги, и я уведомлю Вас и об этом».

В начале сентября отправился новый арктический конвой. Я информировал Сталина об отправке конвоя.

Премьер-министр – премьеру Сталину

6 сентября 1942 года

«1. Конвой PQ-18 в составе 40 пароходов вышел. Так как мы не можем посылать наши тяжелые корабли в сферу действия авиации противника, базирующейся на побережье, мы выделяем мощные ударные силы из эсминцев, которые будут использованы против надводных кораблей противника, если они атакуют нас к востоку от острова Медвежий. Мы также включаем в сопровождение конвоя для защиты его от нападения с воздуха только что построенный вспомогательный авианосец. Далее мы ставим сильную завесу из подводных лодок между конвоем и германскими базами. Однако риск нападения германских надводных кораблей по-прежнему остается серьезным.

Эту опасность можно эффективно отразить лишь путем выделения для действий в Баренцевом море ударной авиации такой силы, чтобы немцы рисковали своими тяжелыми кораблями не менее, чем мы рискуем нашими в этом районе. Для разведывательных целей мы выделяем 8 летающих лодок «Каталина» и 3 разведывательных аэрофотосъемочных подразделения «Спитфайеров», которые будут оперировать из Северной России. С целью увеличения масштаба воздушного нападения мы отправили 32 самолета-торпедоносца, которые по пути понесли потери, хотя мы надеемся, что по крайней мере 24 из них будут пригодными для операций. Указанные самолеты совместно с предоставляемыми Вами, как нам известно, 19 бомбардировщиками и самолетами-торпедоносцами, 42 истребителями короткого радиуса действия и 43 истребителями дальнего радиуса действия, я еще раз повторяю, будут недостаточны для того, чтобы оказать окончательное сдерживающее воздействие на противника. В чем мы нуждаемся – это в большом количестве бомбардировщиков дальнего действия. Мы полностью понимаем, что громадное давление, которое Вы испытываете на главном фронте борьбы, затрудняет предоставление большого количества русских армейских бомбардировщиков дальнего действия. Но мы должны подчеркнуть большое значение этого конвоя, в котором принимают участие 77 военных судов, которым во время операций придется использовать 15 тысяч тонн горючего. Если Вы можете временно перебросить дополнительное количество бомбардировщиков дальнего действия на Север, то прошу это сделать. Это крайне необходимо в наших общих интересах.

2. Наступление Роммеля в Египте получило сильный отпор, и я возлагаю большие надежды на то, что мы сможем добиться там благоприятного исхода в течение нынешнего месяца.

3. Операция «Торч», хотя и отложена на 3 недели сверх того самого раннего срока, о котором я Вам говорил, готовится полным ходом.

4. Я ожидаю ответа Президента на определенные предложения, которые я ему сделал относительно использования контингента англо-американских военно-воздушных сил для действий на Вашем южном фланге зимой. Он в принципе согласен, и я ожидаю получить от него подробные планы. Я затем снова телеграфирую Вам. Между тем я надеюсь, что составление планов в отношении аэродромов и коммуникаций может продолжаться в том порядке, с которым с Вашего одобрения согласились Ваши офицеры, когда я был в Москве. Для этой цели мы хотим сначала командировать штабных офицеров из Египта в Москву, как только Вы будете готовы к тому, чтобы мы это сделали.

5. С огромным восхищением мы следим за продолжающимся великолепным сопротивлением русских армий. Германские потери, конечно, велики, и приближается зима. В своем выступлении в Палате общин во вторник я дам в приемлемой, как я надеюсь, для Вас форме отчет о моей поездке в Москву, о которой я сохраняю самые приятные воспоминания.

6. Пожалуйста, передайте мои добрые пожелания г-ну Молотову и поблагодарите его за поздравления по случаю моего благополучного возвращения. Да поможет Бог преуспеванию всех наших предприятий».

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

8 сентября 1942 года

«Ваше послание получил 7 сентября, Я понимаю всю важность благополучного прибытия конвоя РQ-18 в Советский Союз и необходимость принятия мер по его защите, Как нам ни трудно выделить дополнительное количество дальних бомбардировщиков для этого дела в данный момент, мы решили это сделать, Сегодня дано распоряжение дополнительно выделить дальние бомбардировщики для указанной Вами цели.

Желаю Вам успеха в осуществлении операции против Роммеля в Египте, а также полного успеха в осуществлении операции «Факел»[67].

Тяжелые потери, понесенные арктическими конвоями, в том числе 12 потопленных судов из конвоя «PQ-18», ухудшение положения в Атлантике и увеличение потребности в судах для операции «Торч» заставили нас рассмотреть вопрос о том, можем ли мы продолжать эти рейсы северным путем в Россию. Я уже предупредил об этом президента Рузвельта.

Президент Рузвельт – для комитета начальников штабов

«Мы готовы взять на себя эксплуатацию Персидской железной дороги, и соответствующие планы сейчас разрабатываются. Мы подробно рассматриваем вопрос об отправке англо-американской авиации в Южную Россию, и я надеюсь, что скоро смогу дать знать Вам по этому поводу. Я вполне сознаю важность того, чтобы Сталин знал, что мы беремся за дело серьезно... Если будет принято решение против отправки дальнейших конвоев, я, конечно, сделаю все, что смогу в отношении Сталина».

Неотложность вопроса о конвоях явилась причиной особого внимания, которое я уделял проекту операции «Юпитер»

Премьер-министр – генералу Немею

16 сентября 1942 года

«Для поддержания контакта с Россией и в целях снабжения и поддержания боеспособности русских армий проблема бесперебойного снабжения должна рассматриваться как одна из трех-четырех важнейших проблем, стоящих перед нами. Ради этого союзники должны пойти на величайшие жертвы и напряжение сил. Полное поражение России или превращение ее в незначительный военный фактор бросит против нас все германские армии. Президент заявил, что он считает дальнейшую отправку конвоев «PQ» операцией, по своему значению равной операции «Торч», хотя он готов отменить отправку одного – двух конвоев ради операции «Торч».

2. Поэтому перед нами открываются две возможности:

а) продолжать наряду с операцией «Торч» отправку конвоев «PQ» (быть может, пропустив один или два) и все операции, связанные с операцией «Торч», на протяжении всего 1943 года. Безусловно, размер конвоев должен быть увеличен. Мы торжественно пообещали русским увеличить поставки, и они все больше будут зависеть от импортного вооружения, так как их собственная территория уменьшилась в результате вражеского вторжения; или же

б) очистить от немцев север Норвегии в результате одной из форм операции «Юпитер».

Если учесть потери, сопряженные с отправкой этих конвоев, и то, что их придется нести, по крайней мере, три раза каждые два месяца, а с другой стороны, если учесть пагубные последствия, которые вызовет наше заявление, что мы больше не можем отправлять конвои, то вполне возможно, что операция «Юпитер» при всем сопряженном с нею риске и дорогой цене, которыми она может достаться, будет найдена не только необходимой, но в конечном счете и наиболее дешевой.

Я не сомневаюсь, что мы сможем иметь примерно две американские дивизии, подготовленные для действий в арктических условиях, и вместе с канадским корпусом и несколькими русскими дивизиями, не считая участвующих в русском наступлении, мы сможем собрать достаточно войск для того, чтобы захватить район операции «Юпитер». Но если мы не сделаем теперь же реальных приготовлений, а ограничимся только планами на бумаге (которые могут быть осуществлены так или иначе в 1943/44 году), если не закажем снаряжение, не обучим войска и т. п., то это будет означать, что мы не намерены даже сделать выбора.

Следовательно, если операция «Юпитер», так же как и операция «Торч», будет осуществлена, то операции «Раунд-ап» не будет до 1944 года. Такой точки зрения уже придерживаются Соединенные Штаты. Но операция «Торч» сама по себе не может заменить операцию «Раунд-ап».

Я считал разумным представить этот план Сталину и предложил направить к нему самого Макнотона для того, чтобы объяснить этот план русскому верховному командованию. Было также необходимо разъяснить Сталину, что, хотя мы готовы рассматривать вопрос об операции типа «Юпитер», обязательства, взятые нами в связи с операцией «Торч», неизбежно приведут к временному сокращению масштабов поставок в Россию и что сейчас не может быть и речи об отправке нового конвоя такого же размера, как конвой «PQ-18». 22 сентября я телеграфировал президенту:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

22 сентября 1942 года

«Ниже следует текст телеграммы, которую я хочу послать Сталину:

1. Как я сказал Вам в Москве, мы убеждены, что самым действенным вкладом, который мы и Соединенные Штаты можем внести в 1942 году в дело разгрома Германии, было бы осуществление операции «Торч» как можно скорее.

2. Дата, о которой теперь окончательно договорились с президентом, приходится на начало ноября.

3. Результатом операции «Торч» должно быть: а) либо немцы будут вынуждены перебросить с других фронтов авиационные и сухопутные силы для того, чтобы отразить наш удар; б) либо они вынуждены будут примириться с новым положением, созданным успехом операции «Торч», которая в таком случае вызовет дальнейшее отвлечение сил в результате угрозы наступления против Сицилии и Южной Европы.

4. Значительный успех последней конвойной операции достигнут только благодаря тому, что в ней участвовало не менее 77 военных кораблей. Обеспечение подобной защиты будет невозможно до конца года, когда эскортные суда, которые сейчас должны быть сконцентрированы для операции «Торч», снова могут быть направлены в северные воды.

5. Тем временем мы стараемся найти возможности, чтобы отправлять Вам материалы в меньшем масштабе северным путем в остающийся период 1942 года.

6. Мы намерены возобновить в полной мере отправку материалов начиная с января 1943 года».

Президент Рузвельт – премьер-министру

21 сентября 1942 года

«Я согласен с Вами, что обстановка требует от нас отказаться от отправки конвоя «PQ-19». Хотя я и считаю, что это будет тяжелым ударом для русских, тем не менее я полагаю, что цели, для которых будут использованы эскортные суда, и в смысле времени и в смысле места операции делают это решение неизбежным. Как бы то ни было, но конвой «PQ-19» ни при каких обстоятельствах не отправился бы раньше чем через 10 дней, и я твердо уверен, что нам не следует уведомлять русских до истечения этого срока и до тех пор, пока мы не будем абсолютно уверены, что этот конвой не будет отправлен. Я считаю, что мы ничего не выиграем, если уведомим Сталина раньше, чем нужно, а потеряем многое. Кроме того, я полагаю, что за 10 дней мы можем прийти к окончательному решению относительно отправки авиации в Закавказье, о чем Сталин должен быть уведомлен одновременно».

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

28 сентября 1942 года

«Самой ранней датой для отправки конвоя «PQ-19» могло быть 2 октября, то есть пять дней после даты, которой помечена Ваша телеграмма от 27 сентября. Однако, если Вы считаете это целесообразным, мы можем до 7-го числа или позже делать вид, что мы отправляем этот конвой. Основная часть судов находится в шотландских портах. Согласен, что весьма важно сделать определенное предложение относительно воздушной поддержки на Кавказе».

5 октября я получил замечания президента по поводу телеграммы, которую я собирался 22 сентября послать Сталину.

Президент Рузвельт – премьер-министру

5 октября 1942 года

«Я внимательно ознакомился с Вашей телеграммой, которую Вы собирались послать Сталину 22 сентября.

Я глубоко убежден, что нам следует взять на себя твердое обязательство предоставить военно-воздушные силы для Кавказа и что эта операция не должна зависеть от каких бы то ни было других.

Наши величайшие надежды сейчас связаны с русским фронтом, и сейчас мы должны только найти прямой способ помочь им, помимо наших все сокращающихся поставок. Мы, со своей стороны, обязуемся заменить на Среднем Востоке все наши самолеты, которые будут переведены оттуда, и помочь Вам всеми мерами в разрешении Вашей проблемы военно-воздушных сил на Среднем Востоке.

Что касается конвоя «PQ-19», я решительнейшим образом считаю, что мы не должны сообщать Сталину, что этот конвой не отправится. После беседы с адмиралом Кингом я хотел бы настаивать на применении иной тактики, руководящими принципами которой явятся уклонение и рассредоточение.

Поэтому пусть конвой «PQ-19» будет отправлен последовательными группами в составе самых быстроходных судов, которые сейчас погружены или находятся под погрузкой для России. Эти группы будут состоять из двух-трех судов каждая в сопровождении двух-трех эскортных кораблей и будут выходить в море через интервалы от 24 до 48 часов. Им, возможно, придется обойтись без полного военно-морского прикрытия, которое могло бы защитить конвой от «Тирпица» или тяжелых крейсеров, но это будет риск, на который мы должны пойти. Мы знаем, что, поскольку это касается воздушных налетов, погода, по всей вероятности, не каждый день будет неблагоприятной для нас, а наступление более длинных ночей поможет нам.

Я полагаю, что таким образом нам удастся провести такую же часть судов, как при проводе конвоя «PQ-18». При любых условиях я считаю, что нам лучше пойти на этот риск, чем поставить под угрозу все наши отношения с Россией в данное время. Я знаю, что Вы и Паунд всесторонне рассмотрите это мое предложение. Я должен сказать Вам, что наш посол адмирал Стэндли попросил разрешения прибыть домой для того, чтобы лично передать очень важное сообщение, и я несколько тревожусь, что это может быть за сообщение».

Относительно операции «Велвет» президент предложил, чтобы я сообщил Сталину следующее:

«Вы припомните наш разговор об отправке англо-американских военно-воздушных сил на Кавказ. Я изучил этот вопрос с президентом, и мы решили осуществить это без промедления. Я сообщу Вам о численности военно-воздушных сил, которые мы можем выделить, и о наших планах подготовки этих сил в настоящие месяцы»,

На протяжении последующих недель между мной и президентом продолжались переговоры о возможности операции «Велвет» и относительно путей и средств продолжения отправки конвоев арктическим путем. 5 октября после почти месячного молчания получил через Майского следующую телеграмму от Сталина:

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

3 октября 1942 года

«1. Должен Вам сообщить, что наше положение в районе Сталинграда изменилось к худшему с первых чисел сентября. У немцев оказались большие резервы авиации, которые сосредоточили они в районе Сталинграда и добились двойного превосходства в воздухе. У нас не хватило истребительных самолетов для прикрытия наземных войск. Даже самые храбрые войска оказываются беспомощными, когда они не прикрыты с воздуха. Нам особенно нужны «Спит-файеры» и «Аэрокобры». Обо всем этом я подробно рассказал господину Уилки.

2. Транспорты с вооружением прибыли в Архангельск и разгружаются. Это большая помощь. Однако ввиду недостатка тоннажа мы могли бы временно отказаться от некоторых видов помощи и тем сократить потребность в тоннаже при условии, что будет усилена помощь истребительной авиацией. Мы могли бы временно отказаться от своих заявок на танки и артиллерийское вооружение, если бы Англия и США вместе могли поставлять нам 800 истребителей ежемесячно, из них примерно 300 штук – Англия и 500 штук – США. Такая помощь была бы более эффективной, и она улучшила бы положение на фронте.

3. Сообщения Вашей разведки о том, что Германия производит ежемесячно не более 1300 боевых самолетов, не подтверждаются нашими данными. По нашим данным, германские авиационные заводы вместе с заводами в оккупированных странах по изготовлению деталей самолетов производят ежемесячно не менее 2500 боевых самолетов».

Я переслал эту телеграмму президенту со следующими комментариями:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

7 октября 1942 года

«1. Нет возможности отправить конвой «PQ-19» отдельными группами при сокращенном сопровождении, как Вы предлагаете. Точно так же больше невозможно скрывать от русских тот факт, что мы не отправляем конвой. Майскому уже известно создавшееся положение, хотя он и не информирован официально, и я полагаю, что он дал Сталину знать об общих перспективах. Мы готовимся отправить отдельно 10 судов во время периода темноты в октябре[68]. Все это английские суда, и команды на них будут набираться из добровольцев, поскольку плавание сопряжено с огромными опасностями и их единственная надежда на спасение в случае потопления судна и невозможности оказать им помощь состоит в специальной арктической одежде и таких нагревательных приборах, которые можно будет поместить в спасательных лодках. Абсолютно ничто другое невозможно, если Вы не можете предоставить несколько американских судов для самостоятельной отправки после 9 ноября, в случае если опыт покажет, что шансы на успех такой операции достаточно благоприятны.

2. Я полагаю, что Сталину лучше всего прямо сказать правду, но что действительно был смысл подождать две недели, как Вы предложили. Я твердо считаю, что ему следует сказать сейчас.

3. Что касается операции «Велвет», ничего нельзя будет перебросить до битвы в Египте. Существует угроза, что немцы заберут свою авиацию из России и перебросят ее в Египет. Существует также вероятность того, что в любом случае они будут вынуждены направить большое число самолетов против операции «Торч».

Но хотя мы не можем быть уверены относительно ранней даты, мне кажется, мы можем более точно определить состав этих сил. Уже б течение нескольких недель мы планировали точный состав этих 20 эскадрилий при условии Вашего согласия и помощи. Я хотел бы установить точнее состав этих сил и время, необходимое для того, чтобы направить и ввести в действие эти силы.

4. Я недоумеваю, какое сообщение Вам везет адмирал Стэндли, но я не могу поверить, чтобы оно грозило сепаратным миром. До сих пор русская кампания была весьма неблагоприятной для Гитлера, и хотя они злы на нас обоих, они отнюдь не отчаялись.

5. Если поэтому мы предложим операцию «Велвет» в тех рамках, в каких она сейчас определена, плюс увеличение поставок самолетов и отправка отдельных судов арктическим путем, я полагаю, что этого будет достаточно для того, чтобы заполнить образовавшийся пробел до того, как начнется «Торч».

9 октября я сообщил Сталину по телеграфу план операции «Велвет».

Премьер-министр – премьеру Сталину

9 октября 1942 года

«1. Мы начнем наступление в Египте в конце этого месяца, а «Торч» начнется в начале ноября. Эти операции должны будут или

a) заставить немцев перебросить воздушные и сухопутные силы для противодействия нашему наступлению, или

б) вынудить их примириться с новым положением, сложившимся в результате наших успехов, которое затем вследствие угрозы нападения на Сицилию и на юг Европы приведет к отвлечению их сил.

2. Наше наступление в Египте будет предпринято большими силами. «Торч» будет крупной операцией, в которой, помимо военно-морского флота Соединенных Штатов, будут участвовать 240 британских военных кораблей и более полумиллиона человек. Все это неотвратимо движется вперед.

3. Президент и я желаем, чтобы на Ваш южный фланг были отправлены англо-американские силы и чтобы они действовали под стратегическим контролем Советского Верховного Командования. Эти силы будут иметь следующий состав: британские – 9 истребительных эскадрилий, 5 бомбардировочных эскадрилий; Соединенных Штатов – одна группа тяжелых бомбардировщиков и одна транспортная группа. Мы отдали распоряжение о формировании и дислокации этих сил с тем, чтобы они были готовы к боям в начале нового года. Большая часть этих сил прибудет из Египта, как только она будет высвобождена там из боев, которые, как мы полагаем, будут для нас успешными.

4. В письме, которое г-н Майский передал мне 5 октября, Вы просили о значительном увеличении поставок истребительной авиации для России со стороны Англии и Соединенных Штатов. Мы отправим, по возможности в ближайшее время, по маршруту через Персидский залив 150 «Спитфайеров», и дополнительно будут посланы запасные части, эквивалентные 500 самолетам. Эти самолеты будут отправлены, как только они будут получены, в качестве специального подкрепления, которое мы не сможем предоставить вторично. Это специальное подкрепление предоставляется, помимо и сверх протокола о поставках, по северному маршруту, поскольку этим маршрутом можно пользоваться. Президент Рузвельт сообщит отдельной телеграммой относительно доли Соединенных Штатов.

5. Я испытал большое облегчение по поводу того, что столь значительная часть последнего конвоя благополучно прибыла в Архангельск. Этот успех был достигнут только благодаря тому, что в этой операции было использовано не менее 77 военных кораблей. Военно-морская защита будет невозможной до завершения наших предстоящих операций. Когда эскортные суда, необходимые для «Торч», будут высвобождены, то они снова смогут быть представлены для северных вод.

6. Однако мы тем временем намерены сделать все возможное, чтобы отправлять Вам поставки по северному пути посредством посылки отдельных судов вместо эскортируемых конвоев. Приняты меры к отправке судов из Исландии между 28 октября и 8 ноября в безлунный период. Готовятся 10 наших судов дополнительно к тому, что отправят американцы. Суда будут следовать в отдельности с интервалами приблизительно в 200 миль, а в отдельных случаях с более значительными интервалами и будут полагаться на маневрирование и рассредоточение.

7. Мы надеемся возобновить поток поставок конвоями под сильным эскортом с января 1943 года[69].

8. Конечно, нам и Вам значительно помогло бы, если бы немцев можно было лишить возможности использовать аэродромы в Северной Норвегии. Если бы Ваши штабы смогли составить хороший план, то Президент и я немедленно рассмотрели бы возможность участия в его осуществлении до передела наших возможностей».

Президент предпринял аналогичные шаги.

Премьер Сталин – премьер-министру

13 октября 1942 года

«Ваше послание от 9 октября получил. Благодарю».

Атмосфера была отравлена подозрениями. Московская печать много и с запозданием писала об эпизоде с Гессом. 15 октября Молотов выступил с речью, в которой потребовал немедленного предания Гесса суду Международного трибунала в качестве военного преступника. 27 октября видный советский публицист в лекции осудил «махинации леди Астор» и «клайвденской клики», которые якобы подготовляли сепаратный мир.

Все это никоим образом не отразилось на взглядах или настроениях президента или моих. Мы делали все, что было в наших силах.

Президент Рузвельт – премьер-министру

28 октября 1942 года

«Меня не особенно тревожат полученные нами ответы или отсутствие ответов из Москвы. Я решил, что они не пользуются даром речи для тех же целей, для каких мы им пользуемся. Я вполне убежден, что русские продержатся эту зиму и что нам следует решительно осуществлять наши планы как в смысле снабжения их, так и отправки военно-воздушных сил для участия в боевых действиях на их фронте. Я хочу, чтобы мы имели возможность сказать г-ну Сталину, что мы выполнили наши обязательства на 100 процентов»[70].

Эль-Аламейн и «Торч» и великая русская победа у Сталинграда должны были ослабить напряжение и тревогу зимних месяцев. В Арктике перед концом года была осуществлена блестящая операция по благополучной проводке конвоя. Теперь, когда оглядываешься назад, создается впечатление, что поведение Советов отчасти объяснялось надеждой, что, если им удастся продержаться зиму, они смогут отказаться от любой непосредственной военной помощи со стороны Запада, которую они считали пагубной и способной умалить их престиж.

Я считаю, что мы по крайней мере заслуживаем похвалы за наше терпение в условиях постоянных оскорблений со стороны правительства, которое надеялось сотрудничать с Гитлером, пока он не напал на него и чуть не уничтожил.

Однако здесь уместно хотя бы коротко рассказать о великолепной борьбе и решающей победе русских армий.

Наступление германской группы армий «А» в направлении Кавказа возглавлялось 1-й танковой армией Клейста, состоявшей из 15 дивизий. Форсировав Дон, она быстро продвигалась, встречая незначительное сопротивление. 9 августа немцы достигли Майкопа и обнаружили, что нефтепромыслы полностью разрушены. Другая колонна 25 августа заняла Моздок, но была задержана на реке Терек и не смогла проникнуть к грозненским нефтепромыслам. Крупнейшие нефтепромыслы Баку все еще находились в 300 милях. На побережье Черного моря 10 сентября был занят Новороссийск, и русский Черноморский флот, укрывшийся там после падения Севастополя, направился в Туапсе, где и оставался. Приказ Гитлера о захвате всего Черноморского побережья не мог быть выполнен. В центре немцы достигли предгорий Кавказа, но не продвинулись дальше. Русское сопротивление, подкреплявшееся свежими войсками, направлявшимися по железной дороге вдоль западного побережья Каспийского моря, повсюду было стойким. Клейст, ослабленный отвлечением сил в районе Сталинграда, продолжал продвигаться с боями до ноября. 2 ноября он захватил Нальчик. Затем началась зима, и все его возможности были исчерпаны.

На фронте германской группы армий «Б» немцы потерпели полное поражение. Гитлера привлекал Сталинград. Само название города бросало ему вызов. Этот город был важным промышленным центром и крупным опорным пунктом на оборонительном фланге, защищающем его главные силы, рвавшиеся к Кавказу. Этот город стал магнитом, притягивавшим к себе основные усилия германской армии и авиации.

Отвлечение на юг 4-й танковой армии на помощь группе армий «А» для форсирования Дона также имело серьезные последствия. Оно задержало наступление на Сталинград, и к тому времени, когда эта армия вновь повернула на восток, русские силы, ушедшие за реку, реорганизовались. Сопротивление с каждым днем становилось все более упорным. Только 15 сентября, после тяжелых боев в районе между Доном и Волгой, немцам удалось достигнуть предместий Сталинграда. Лобовые ожесточенные атаки в следующем месяце принесли некоторый успех ценой ужасных, кровопролитнейших боев. Ничто не могло сломить русских, сражавшихся со страстным упорством среди развалин своего города.

Германские генералы, уже давно обеспокоенные, имели все основания для тревоги. После трехмесячных боев главные объекты кампании – Кавказ, Сталинград и Ленинград – все еще находились в руках русских. Потери были очень тяжелыми, а подкрепления недостаточными. Вместо того чтобы отправлять свежие контингенты для возмещения потерь, Гитлер формировал из них новые и неподготовленные дивизии. С точки зрения военных, уже давно нужно было остановиться, но «бесноватый» не хотел слушать. В конце сентября Гальдер, начальник штаба Гитлера, наконец воспротивился своему хозяину и был смещен. Гитлер подгонял свои армии.

В середине сентября положение немцев заметно ухудшилось. Фронт группы армий «Б» растянулся на 700 миль. 6-я армия генерала Паулюса истощила свои силы в Сталинграде и сейчас находилась в полном изнеможении, а ее фланги слабо прикрывали войска союзников низкого качества. Близилась зима, когда русские наверняка должны были предпринять контрудар. Если Донской фронт не удастся удержать, то безопасность армий на Кавказском фронте будет поставлена под угрозу. Но Гитлер не хотел и думать об отступлении. 19 ноября русские предприняли свое давно и мужественно подготовлявшееся наступление по окружению противника, ударив одновременно с севера и юга от Сталинграда по слабо защищенным германским флангам. Через четыре дня русские клещи сомкнулись, и 6-я германская армия попала в ловушку между Доном и Волгой.

Паулюс предложил прорваться, но Гитлер приказал ему удерживать свои позиции. Постепенно кольцо вокруг его армии сжималось все туже.

12 декабря, в жестокие холода, немцы предприняли отчаянную попытку прорвать кольцо русского окружения и освободить свою осажденную 6-ю армию. Их попытка потерпела провал. После этого хотя Паулюс и его армия держались еще в течение семи ужасных недель, судьба их была решена.

Глава десятая

Битва за Эль-Аламейн

В течение недель, последовавших за сменой командования в Каире и на фронте непрерывно продолжалось осуществление запланированных подготовительных мероприятий и обучение войск 8-я армия была укреплена в масштабах, которые ранее были невозможны. 51-я и 44-я дивизии прибыли из Англии и приспособились к действиям в условиях Пустыни. Наши бронетанковые силы возросли до семи бригад, насчитывавших более тысячи танков почти половину которых составляли танки «грант» и «шерман», полученные из Соединенных Штатов. Теперь мы имели превосходство в численности в соотношении 2:1 и, по крайней мере, равенство в качественном отношении. Впервые в Западной пустыне была сосредоточена мощная и отлично подготовленная артиллерия для поддержки предстоящего наступления.

Авиация Западной пустыни под командованием маршала авиации Конингхэма сейчас насчитывала 550 самолетов. Кроме авиации, базировавшейся на Мальту, было две других группы, насчитывавших 650 самолетов, задача которых была совершать налеты на порты противника и его пути снабжения через Средиземное море и Пустыню имеете со 100 американскими истребителями и средними бомбардировщиками у нас насчитывалось около 1200 пригодных самолетов.

Александер в различных телеграммах сообщил нам, что «Лайтфут» (так должна была называться эта операция) намечается приблизительно на 24 октября.

«Поскольку нет открытого фланга, – писал он – Битва должна быть так подготовлена, чтобы проделать брешь во фронте противника».

Через эту брешь днем должен наступать 10-й корпус, в который входят главные бронетанковые силы; они явятся передовым отрядом нашей атаки. Этот корпус будет иметь все необходимое вооружение и оснащение не ранее 1 октября.

После этого потребуется почти месяц, чтобы подготовить его к осуществлению своей задачи:

«С моей точки зрения, важно, чтобы первая операция по прорыву была предпринята в период полнолуния. Это будет крупная операция, которая потребует некоторого времени, и соответствующая брешь в линии противника должна быть образована для того, чтобы наши бронетанковые силы могли действовать в течение целого дня и добиться решительного перевеса. Полнолуние необходимо фактически для всего моего плана. Я тщательно продумал дату операции в связи с операцией «Торч» и пришел к выводу что лучшей датой для нас было бы минус 13, считая от операции «Торч» (в то время предполагавшейся на 4 ноября)».

Авиация уже начала битву, атакуя войска противника, аэродромы и коммуникации. Особое внимание было обращено на конвои противника. В сентябре 30 процентов судов держав оси, перевозивших снабжение для Северной Африки, было потоплено в значительной мере в результате действий авиации. В октябре эта цифра возросла до 40 процентов. Потери горючего составляли 66 процентов. За четыре осенних месяца было потоплено судов держав оси общим тоннажем более 200 тысяч тонн. Это был тяжелый удар по армии Роммеля.

Генерал Монтгомери имел в своем непосредственном распоряжении три бронетанковые и приблизительно семь пехотных дивизий. Концентрация таких больших сил требовала целого ряда хитроумных мер предосторожности. Особенно необходимо было помешать авиации противника обнаружить подготовку. Все эти мероприятия были вполне успешными, и наступление явилось полной неожиданностью для противника.

В полнолуние 23 октября около тысячи орудий в течение 20 минут обстреливали батареи противника, а затем обратили свой огонь против позиций пехоты. При такой концентрации огня, усиленной бомбардировкой с воздуха, 30-й корпус (генерал Лиз) и 13-й корпус (генерал Хоррокс) начали наступление.

Атакуя по фронту четырьмя дивизиями, весь 30-й корпус старался сделать два прохода через укрепления противника. Позади него две бронетанковые дивизии 10-го корпуса (генерал Ламсден) должны были развивать их успех. Наши части значительно продвигались под тяжелым огнем, и к рассвету были проделаны глубокие бреши. Саперы разминировали участок позади передовых отрядов, но минное поле не было расчищено в глубину, и не оставалось надежды на то, что бронетанковым частям удастся быстро сделать прорыв. Далее на юг индийская 4-я дивизия начала атаку от горной цепи Рувейсат, а 7-я бронетанковая и 44-я дивизии 13-го корпуса вклинились в расположенную против них оборонительную линию противника. Эти дивизии достигли своей цели, заставив противника удерживать свои две танковые дивизии в течение трех дней на этом участке фронта, в то время как главные бои развертывались на севере.

Однако до сих пор не была проделана брешь в глубокой системе минных полей и обороны противника. Глубокой ночью 25-го Монтгомери созвал совещание командиров соединений, на котором он приказал бронетанковым частям вновь попытаться прорваться до рассвета, в соответствии с его первоначальными инструкциями. В течение дня войска продвинулись несколько дальше после тяжелых боев, но на участке, известном как горный кряж Кидней, завязалась упорная битва с 15-й танковой дивизией и танковой дивизией «Ариете», которые предприняли ряд ожесточенных контратак. На фронте 13-го корпуса дальнейшие атаки больше не предпринимались, чтобы сохранить силы 7-й бронетанковой дивизии для решающих боев.

В командовании противника происходили серьезные неурядицы, В конце сентября Роммель был отправлен в госпиталь в Германию, и его место занял генерал Штумме. За 24 часа до начала битвы Штумме умер от разрыва сердца. Роммель по просьбе Гитлера покинул госпиталь и 25-го вновь взял на себя командование.

Тяжелые бои продолжались 26 октября вдоль глубокого выступа, которым наши войска врезались в расположение противника, и в особенности на участке горного кряжа Кидней. Авиация противника, бездействовавшая в течение предыдущих двух дней, сейчас бросала вызов нашему превосходству в воздухе. Произошло много воздушных боев, окончившихся в большинстве случаев в нашу пользу. Атаки 13-го корпуса задержали, но не могли помешать движению германских танковых сил к решающему, как они теперь знали, сектору их фронта. Однако это передвижение находилось под сильным ударом нашей авиации.

В этот момент австралийская 9-я дивизия под командованием генерала Моршеда предприняла новую и успешную попытку прорыва. Она ударила на север от выступа к морю. Монтгомери быстро использовал этот выдающийся успех. Он удержал новозеландцев от прорыва на запад и приказал австралийцам продолжать наступление на север. Это угрожало отступлению части германской пехотной дивизии на северном фланге. В то же время он чувствовал, что сила его главного удара начала ослабевать, когда войска находились посреди минных полей под огнем противотанковых орудий. Поэтому он вновь собрал свои силы и резервы для нового и еще более сильного удара.

На протяжении 27 и 28 октября у горного кряжа Кидней шли ожесточенные бои, где германские 15-я и 21-я танковые дивизии, прибывшие из южного сектора, предпринимали неоднократные атаки.

Генерал Александер – премьер-министру и начальнику имперского генерального штаба

1 ноября 1942 года

«По наиболее достоверным данным, потери на 6 часов утра 31 октября составляли: убитыми, ранеными и пропавшими без вести офицеров – 695, сержантов и рядовых – 9435.

Самые большие потери приходятся на 51-ю горную дивизию и на австралийскую 9-ю дивизию, в каждой из них по 2 тысячи, а в 10-й бронетанковой дивизии – 1350 человек.

Эвакуация подбитых танков идет хорошо. За первые шесть дней было эвакуировано с поля боя 213 поврежденных танков. Из них только 16 невозможно отремонтировать».

Монтгомери теперь разработал планы и провел подготовку для решительного прорыва (операция «Сьюперчардж»). Он отозвал с фронта новозеландскую 2-ю и английскую 1-ю бронетанковые Дивизии, причем последняя особенно нуждалась в реорганизации после того, как она сыграла выдающуюся роль в отражении атак германских танков у горного кряжа Кидней. Английские 7-я броне танковая и 51-я дивизии и бригада 44-й дивизии были сведены вместе и составили новый резерв. Прорыв должны были возглавить новозеландская 2-я дивизия, английские 151-я и 152-я пехотные бригады и английская 9-я бронетанковая бригада.

Тем временем, как сообщал мне Александер,

«В ночь на 28 октября и затем в ночь на 30 октября австралийцы предприняли атаки в северном направлении в сторону побережья успешно изолировав наконец и загнав в образовавшийся мешок четыре оставшихся там германских батальона. Противник, видимо был твердо убежден, что мы намерены нанести удар по шоссейной и железной дорогам, и он самым решительным образом реагировал на наш прорыв. Он перебросил сюда 21-ю танковую дивизию занимавшую позицию к западу от нашего выступа, добавил к ней свою 90-ю легкую дивизию, охранявшую северный фланг выступа, и произвел решительную атаку этими силами для того, чтобы освободить свои окруженные войска. На позицию, освобожденную 21-й танковой дивизией, он направил дивизию «Триест» – свое последнее свободное резервное соединение. В то время как противник таким образом растянул свои силы по всему фронту и использовал свои последние наличные свежие резервы, пытаясь высвободить окруженный полк мы смогли спокойно произвести реорганизацию наших сил для операции «Сьюперчардж».

Великолепное наступление австралийцев, сопровождавшееся непрерывными ожесточенными боями, повернуло весь ход сражения в нашу пользу. В час утра 2 ноября началась операция «Сьюперчардж» Под прикрытием огня 300 орудий английские бригады, приданные новозеландской дивизии, прорвались через полосу обороны, и английская 9-я бронетанковая бригада вырвалась вперед. Однако она обнаружила, что вдоль дороги (на Эль-Рахман) существует новая линия обороны с сильными противотанковыми средствами. В длительной схватке бригада понесла серьезные потери, но проход позади нее остался открытым, и английская 1-я бронетанковая дивизия двинулась вперед через этот проход. Затем произошло последнее танковое сражение в этой битве. Все уцелевшие вражеские танки атаковали наш выступ с обоих флангов, но атаки были отбиты. Наступил момент окончательного решения. Но даже на следующий день, 3-го, когда сведения, полученные от нашей авиации, говорили о том, что противник начал отступление, его прикрывающие арьергарды на эль-рахманской дороге все еще удерживали основную массу наших танков у залива. Поступил приказ от Гитлера, запрещающий какое бы то ни было отступление, но инициатива больше не находилась в руках немцев. Нужно было проделать только еще одну брешь.

Рано утром 4 ноября в пяти милях южнее Тель-эль-Аггаджира индийская 5-я бригада предприняла внезапную атаку, увенчавшуюся полным успехом. Битва теперь была выиграна, и наконец был расчищен путь для наших танков, которые могли теперь преследовать противника в открытой пустыне.

Генерал Александер – премьер-министру

4 ноября 1942 года

«После 12 дней тяжелых и упорных боев 8-я армия нанесла жестокое поражение немецким и итальянским силам под командованием Роммеля, Фронт противника прорван, и английские бронетанковые части крупными силами прорвались вперед и действуют в тыловых районах противника. Те войска противника, которым удалось вырваться, быстро отступают, преследуемые нашими бронетанковыми и подвижными силами и авиацией.

Другие дивизии противника, еще занимающие прочные позиции, пытаются предотвратить поражение и, по всей вероятности, будут окружены и отрезаны.

Английские военно-воздушные силы повсюду оказывают превосходную поддержку сражениям на суше и непрерывно бомбардируют отступающие колонны противника. Сражение продолжается».

Роммель теперь отступал по всему фронту, но транспортных средств и горючего у него хватило лишь для части его войск, и немцы, хотя они действительно сражались мужественно, в первую очередь занимали машины. Много тысяч солдат из шести итальянских дивизий были оставлены в тяжелом положении в Пустыне с незначительными запасами продовольствия и воды и с единственной перспективой – попасть в лагеря для военнопленных. Поле боя было усеяно массой разбитых и негодных танков, орудий и машин. По их собственным данным, германские танковые дивизии, начавшие битву с 240 действовавшими танками, 5 ноября насчитывали всего 38. Германская авиация отказалась от безнадежной задачи борьбы с нашей превосходящей авиацией, которая теперь действовала почти беспрепятственно, атакуя всеми своими силами большие колонны солдат и машин, пробирающихся на запад. Сам Роммель отдал должное великой роли, которую сыграли английские военно-воздушные силы[71]. Его армия потерпела решающее поражение; его помощник генерал фон Тома попал в наши руки вместе с девятью итальянскими генералами.

Возникли благоприятные перспективы превратить поражение противника в полное уничтожение. Новозеландская дивизия была направлена на Фука, но, когда они достигли этого пункта 5 ноября, противник уже ушел оттуда. Была еще надежда на то, что его удастся отрезать у Мерса-Матруха, в сторону которого были брошены английские 1-я и 7-я бронетанковые дивизии. К ночи 6 ноября они приближались к своей цели, а противник все еще пытался выскользнуть из захлопывающейся ловушки. Но затем пошел дождь, а горючего у передовых частей было мало. 7-го мы приостановили наше преследование. 24-часовая передышка помешала полному окружению противника.

Тем не менее четыре германские дивизии и восемь итальянских прекратили свое существование как боевые формирования, Было захвачено 30 тысяч пленных и огромное количество всевозможного вооружения.

Рассказ об этом разгроме можно закончить выдержкой из телеграммы генерала Александера от 9 ноября:

«Эту великую битву можно разделить на четыре стадии: перегруппировка и сосредоточение наших сил для боя и отвлекающих операций, которые обеспечили элемент неожиданности, столь способствующий победе; атака с целью прорыва – огромная концентрация сил всех родов оружия, которая дала возможность пробить глубокую брешь в обороне противника и, сломив ее, позволила создать искусственные фланги, которыми мы могли дальше воспользоваться; прорывы в разных местах, которые заставляли противника напрягать силы и использовать свои резервы для заполнения брешей и для неоднократных контратак; окончательный прорыв, разрушивший его последнюю оставшуюся линию обороны и создавший брешь, через которую ринулись наши бронетанковые и подвижные части».

Генерал Александер – премьер-министру

6 ноября 1942 года

«Звоните в колокола! Число пленных сейчас достигло 20 тысяч, число захваченных танков – 350, орудий – 400, автомашин – нескольких тысяч. Наши передовые подвижные части сейчас находятся южнее Мерса-Матруха. 8-я армия наступает».

Битва за Эль-Аламейн отличалась от всех предыдущих сражений в Пустыне. Фронт был ограниченным, сильно укрепленным и удерживался, большими силами. Не было фланга, который можно было бы обойти. И прорыв должен был совершаться той стороной, которая была сильнее и стремилась начать наступление. В этом отношении мы вернулись к сражениям первой мировой войны на Западном фронте. Мы видим, как здесь, в Египте, повторялось то же самое испытание сил, которое произошло у Камбре в конце 1917 года и во многих боях в 1918 году, а именно: наличие коротких и хороших коммуникаций у наступающей стороны, применение многочисленной артиллерии, заградительного огня и танкового прорыва.

Во всей операции генерал Монтгомери и его начальник Александер проявили глубокий опыт, знания и изобретательность. Монтгомери был превосходным артиллеристом. Он считал, как Бернард Шоу говорил о Наполеоне, что «пушки убивают людей». Мы всегда являлись свидетелями того, как он пытался ввести в действие под согласованным командованием 300 или 400 орудий, вместо того чтобы вести разрозненную артиллерийскую перестрелку, которая была неизбежной чертой танковых рейдов на обширных пустынных пространствах.

Конечно, все происходило в гораздо меньших масштабах, чем во Франции и Фландрии. Мы потеряли у Эль-Аламейна 10 тысяч человек за 12 дней, а на Сомме за первый же день мы потеряли 60 тысяч. С другой стороны, огневая мощь обороняющихся чрезвычайно усилилась после предыдущей войны, а в те дни всегда считалось, что для прорыва тщательно укрепленной линии необходимо создать двух– или трехкратное превосходство не только в артиллерии, но и в людской силе. У Эль-Аламейна мы не имели подобного превосходства. Фронт противника состоял не только из нескольких линий укреплений и пулеметных гнезд, но имел также глубокую оборону. А перед этой системой обороны находились минные поля такого качества и плотности, какие были неизвестны до тех пор. Поэтому битва за Эль-Аламейн навсегда останется славной страницей в военных анналах Великобритании.

Она сохранится в истории еще и по другой причине. Она фактически знаменовала собой «поворот судьбы». Можно сказать, что «до Эль-Аламейна мы не одержали ни одной победы. После Эль-Аламейна мы не понесли ни одного поражения».

Глава одиннадцатая

«Торч» зажжен

Предубеждение президента Рузвельта против генерала де Голля, контакт, который он поддерживал через адмирала Леги с Виши, и наши воспоминания о просачивании информации о Дакаре два года назад – все это заставило нас принять решение скрывать всякую информацию об операции «Торч» от свободных французов.

Президент Рузвельт – премьер-министру

5 ноября 1942 года

«Я очень опасаюсь, что всякая причастность де Голля к операции «Торч» неблагоприятно отразится на наших попытках привлечь значительную часть французских сил, находящихся в Африке, на сторону нашей экспедиции.

Поэтому я считаю нецелесообразным давать де Голлю какую бы то ни было информацию относительно операции «Торч» до того, как произойдет успешная высадка».

Необходимость найти какого-нибудь видного французского деятеля была очевидна, и, с точки зрения англичан и американцев, наиболее подходящей фигурой был генерал Жиро.

Американцы вступили в секретные переговоры с генералом, и были подготовлены планы в решающий момент доставить его с Ривьеры в Гибралтар. На «Кинг-пин», как мы называли его в нашем шифре, возлагалось много надежд. 3 ноября я телеграфировал президенту:

«Кинг-пин» сообщил нам по радио, что он решил перейти к нам сейчас же, и просит прислать за ним самолет, который доставил бы его в Гибралтар. Эйзенхауэр ответил ему, посоветовав воспользоваться английской подводной лодкой, находящейся под командованием американского капитана, которая уже находится вблизи побережья». Жиро и его два сына были благополучно доставлены в Гибралтар.

Тем временем наши великие армады приближались к театру военных действий. Мы твердо решили ничего не жалеть, чтобы обеспечить их благополучное прибытие. Большинство конвоев, вышедших из английских портов, должно было пройти через Бискайский залив, кишевший немецкими подводными лодками. Нужны были внушительные эскорты, и нам нужно было не только как-то скрыть концентрацию судов, которые с начала октября начали скапливаться в Клайде и в других западных портах, но и держать в тайне отправку самих конвоев. Нам это вполне удалось. Собственная разведка немцев внушила им мысль, что нашей целью снова является Дакар. К концу октября около 40 германских и итальянских подводных лодок находилось к югу и востоку от Азорских островов. Им удалось нанести сильный ущерб большому конвою, направлявшемуся домой из Сьерра-Леоне, и потопить 12 судов. При существовавших обстоятельствах это можно было пережить. Первый из конвоев для операции «Торч» вышел из Клайда 22 октября. К 26 октября все быстроходные транспорты были в море, и американские силы направлялись к Касабланке прямо из Соединенных Штатов. Вся экспедиция, насчитывавшая около 650 судов, уже двинулась в путь. Суда пересекли Бискайский залив и Атлантический океан, не замеченные подводными лодками и германской авиацией.

Мы мобилизовали все наши ресурсы. На севере наши крейсера следили за Датским проливом и выходами из Северного моря, чтобы оградить операцию от вмешательства вражеских надводных судов. Другие прикрывали пути из Америки близ Азорских островов, а англо-американские бомбардировщики совершали налеты на базы подводных лодок вдоль Атлантического побережья Франции. Несмотря на явную концентрацию подводных лодок в районе Гибралтарского пролива, ведущие суда начали входить в Средиземное море в ночь на 6 ноября, еще не замеченные противником. Только 7-го, когда алжирский конвой находился менее чем в 24 часах пути от места назначения, он был замечен, но и тогда атаке подверглось лишь одно судно.

5 ноября Эйзенхауэр совершил опасный полет в Гибралтар. Я передал эту крепость под его командование, где он устроил свой временный штаб в качестве руководителя этой первой крупной американской и английской операции.

Наступила очередь Гибралтара сыграть важную роль в этой войне.

Здесь было сконцентрировано большое количество самолетов для операции «Торч». Весь перешеек был забит машинами, и к решающему часу здесь было собрано 14 эскадрилий истребителей. Вся эта деятельность неизбежно протекала на глазах у германских наблюдателей, и мы лишь надеялись, что они подумают, что это подкрепление для Мальты.

Мы столкнулись с весьма любопытным, но в конечном счете очень счастливым осложнением, Адмирал Дарлан, завершив свою инспекционную поездку по Северной Африке, оказался в Алжире накануне высадки англичан и американцев, Это было случайное и очень важное совпадение.

Основные свои надежды мы возлагали в Алжире в последние недели на французского военного коменданта генерала Жюэна. Мэрфи поддерживал с ним тесные отношения, хотя точная дата высадки не была ему сообщена, 7 ноября вскоре после полуночи Мэрфи посетил Жюэна, чтобы сообщить ему, что час высадки наступил. Могучая англо-американская армия, поддерживаемая сильными военно-морскими и воздушными силами, приближалась и через несколько часов должна была начать высадку в Африке, Генерал Жюэн, хотя он был тесно связан с этой операцией и относился к ней лояльно, был поражен этим известием. Он считал, что является хозяином положения в Алжире. Но он знал, что присутствие Дарлана полностью подрывало его власть. Дарлан распоряжался всеми французами, сохранившими верность Виши. Мэрфи и Жюэн решили попросить по телефону Дарлана сейчас же приехать к ним. Около 2 часов ночи Дарлан, разбуженный срочным сообщением генерала Жюэна, приехал к нему.

Когда Дарлану рассказали о готовящемся ударе, он побагровел и сказал:

«Я давно знал, что англичане глупы, но я всегда верил, что американцы более умны. Я начинаю думать, что вы совершаете столько же ошибок, сколько и они».

Дарлан, который был известен своим отвращением к англичанам, давно был связан с державами оси. Он все еще формально и фактически был также связан с Петэном. Он знал, что если он перейдет к союзникам, то лично будет нести ответственность за неизбежное вторжение и оккупацию немцами

неоккупированной зоны Франции. Самое большое, чего можно было поэтому от него потребовать, это заставить его запросить у Петэна телеграммой свободу действий. В том ужасном положении, в котором он оказался в результате безжалостного хода событий, это было его единственно возможным курсом.

В 7 часов 40 минут утра Дарлан послал телеграмму Петэну:

«В 7 часов 30 минут положение было следующим. Американские войска и английские суда совершили высадку в Алжире и поблизости от него. Атаки в нескольких местах отбиты, в частности в порту и в военно-морском штабе. В других местах высадка была произведена неожиданно и успешно. Положение ухудшается, и оборона скоро будет сломлена. Поступили данные, что готовятся массовые высадки».

Вскоре после 1 часа ночи 8 ноября в районе Алжира высадились первые английские и американские войска. Сопротивление вдоль побережья было слабым. Наиболее ожесточенные бои завязались в самом Алжирском порту, где английские эсминцы «Броук» и «Мэлколм» пытались войти в порт и высадить американские десантные части на молу, для того чтобы захватить гавань и батареи и помешать затопить суда. Этот смелый удар сейчас же поставил два английских корабля под обстрел прямой наводкой обороняющихся батарей и привел к катастрофе. «Мэлколм» скоро был поврежден, а «Броук» при четвертой попытке вошел в гавань и высадил войска. Позже тяжело поврежденный «Броук» ушел из порта, но был потоплен в море на следующий день. Многие солдаты были окружены на берегу и вынуждены были сдаться.

В 11 часов 30 минут Дарлан послал новую телеграмму своему начальнику, в которой говорилось, что «Алжир, возможно, будет занят сегодня вечером». И в 5 часов вечера: «Поскольку американские войска вошли в город, несмотря на наше сопротивление, я дал указание главнокомандующему генералу Жюэну вести переговоры о капитуляции одного города Алжира». В 7 часов вечера произошла капитуляция Алжира. С этого момента адмирал Дарлан находился во власти американцев, и генерал Жюэн снова взял на себя командование под руководством союзников.

В Оране совершила высадку американская «центральная оперативная группа», которая была подготовлена в Англии и доставлена оттуда. Главная высадка была совершена в заливе Арзеу к востоку от города около часу ночи 8 ноября, а две последующие высадки произошли западнее. Здесь французы оказали большее сопротивление, чем в Алжире, но высадка произошла по плану.

Однако две вспомогательные операции были неудачными. Первой из этих операций был смелый воздушный десант, задачей которого было захватить аэродромы близ Орана. Из Англии для этой смелой операции был отправлен батальон американских парашютистов, но из-за неблагоприятной погоды этот батальон рассеялся над Испанией. Основная часть прибыла к месту назначения, но вследствие навигационных ошибок высадилась в нескольких милях от своего объекта. Позже эта часть присоединилась к своим товарищам, уже высадившимся на берегу, и сыграла свою роль в захвате аэродрома Тафаруи.

Вторая неудача постигла смелую попытку двух небольших английских военных кораблей высадить отряд американских войск в гавани Орана. Их целью, как и в Алжире, было захватить портовые сооружения и помешать французам совершить акты саботажа или потопить суда. Их встретил губительный огонь прямой наводкой, и оба судна были уничтожены вместе с большей частью экипажа.

К рассвету в Оранском заливе начали действовать французские эсминцы и подводные лодки, но они столкнулись с подавляющими силами и были либо потоплены, либо рассеяны. Береговые батареи продолжали вести огонь по высаживающимся войскам, но подверглись сокрушительному обстрелу и бомбардировке английских военно-морских сил, в том числе «Роднея». Бои продолжались до утра 10-го, когда американские силы на берегу предприняли окончательную атаку против города, и к полудню французы капитулировали.

Хотя сопротивление французов в Оране и Алжире прекратилось, немцы усилили активность вдоль всего североафриканского побережья, и наша важная линия снабжения морским путем скоро оказалась под угрозой со стороны многочисленных подводных лодок. Но мы приняли решительные контрмеры, и к концу ноября в этих водах было уничтожено 9 подводных лодок.

В отношении высадки в Марокко, в которой принимали участие только американцы, существовала надежда на активную поддержку местного населения. Генерал Бетуар, командовавший французской дивизией в Касабланке, сражался в Нарвике. Он горел ненавистью к немцам. Он ведал сухопутной обороной на большей части марокканского побережья. На последней стадии его посвятили в тайну операции, и он был готов принять Жиро в качестве верховного командующего французскими войсками. Он надеялся, что в решительный момент и генеральный резидент Ногес и адмирал Мишелье перейдут на нашу сторону.

В 5 часов утра 8 ноября Ногес получил через американского вице-консула в Рабате личное письмо от президента Рузвельта, призывавшее его перейти на сторону союзников. Два часа спустя после начала высадки он информировал Дарлана в Алжире, что он отклонил этот американский ультиматум. Бетуар и его немногочисленные сторонники были арестованы. Два дня спустя Бетуар был предан суду военного трибунала и освобожден только 17 ноября.

Наступление против незащищенного Атлантического побережья Марокко причиняло больше беспокойства во время планирования операции, чем наступление против Средиземноморского побережья. Дело было не только в том, что все войска экспедиции нужно было доставлять непосредственно из американских портов к местам высадки через северную часть Атлантического океана в соответствии с намеченными сроками, но возникало беспокойство, что погода исключит возможность высадки в установленный день, особенно в такую позднюю пору года.

«Западная оперативная группа» достигла марокканского побережья на рассвете 8 ноября. Для того чтобы суда дольше могли подходить в темноте, высадка была назначена на 3 часа позже, чем в Алжире.

Операция предусматривала три высадки. В центре главная атака была направлена против Федалы (близ Касабланки). Фланговая атака была предпринята в Порт-Лиотей на севере и в Сафи на юге. Погода утром стояла хорошая, но туманная, и прибой был не таким сильным, как опасались. Позже прибой усилился, но к тому времени удалось прочно закрепиться во всех районах. В некоторых местах первые десантные отряды не встречали сопротивления, но оно скоро появилось и усилилось, и в течение некоторого времени происходили упорные бои, особенно близ Порт-Лиотея.

На море происходило ожесточенное сражение. В Касабланке стоял недостроенный линкор «Жан Бар», который не мог двигаться, но мог стрелять из своих четырех 15-дюймовых орудий. Корабль скоро завязал артиллерийскую дуэль с американским линкором «Массачусетс», а французская флотилия при поддержке крейсера «Примоге» вышла в море, чтобы противодействовать высадке. Она встретилась со всеми американскими кораблями, и, когда сражение утихло, семь французских кораблей и три подводные лодки были уничтожены и насчитывалась тысяча жертв. «Жан Бар» в результате пожара был тяжело поврежден.

В течение 9 ноября американцы укрепили свои позиции и проникли в глубь страны. Только утром 11 ноября Ногес по приказу Дарлана капитулировал.

«Я потерял, – сообщал он в своем донесении, – все наши боевые корабли и самолеты в результате трехдневных упорных боев».

Отрывочные сведения об этих событиях и об официальном французском сопротивлении высадке союзников начали поступать в штаб генерала Эйзенхауэра в Гибралтар. Верховный главнокомандующий союзников теперь стоял перед сложной политической ситуацией. Он договорился с Жиро поставить его во главе французских войск, которые могли перейти на сторону союзников. Теперь внезапно появился человек, который фактически мог решить, перейдут ли французские войска во всей Северной Африке в полном порядке на сторону союзников. Расчеты, что Жиро сможет сплотить вокруг себя французов, еще не были проверены, а первые сведения с мест высадки оказались неутешительными. Поэтому утром 9 ноября генерал Жиро и несколько позднее генерал Кларк, действуя в качестве личного заместителя генерала Эйзенхауэра, вылетели в Алжир, чтобы договориться с французскими властями о немедленном прекращении всех враждебных действий.

Видные французские командиры оказали Жиро ледяной прием. Местная организация сопротивления, до тех пор поддерживавшаяся как американскими, так и английскими агентами, уже развалилась. Первое совещание, проведенное Кларком в тот вечер с Дарланом и Жиро, не привело ни к какому соглашению. Было очевидно, что никто из видных деятелей не согласится признать Жиро французским главнокомандующим. Гораздо более важным было известие о том, что немцы начали вторжение в неоккупированную Францию. Это упростило положение Дарлана. Он мог теперь утверждать – и с ним согласились бы местные чиновники и командиры, – что маршал Петэн не может более действовать по своему усмотрению. Шаг, предпринятый немцами, был также ударом по жизненной артерии Дарлана. Вскоре передовые немецкие части должны были вступить в крупную французскую военно-морскую базу Тулон. Как и в 1940 году, французский флот снова оказался под угрозой. Единственным человеком, авторитета которого было бы достаточно, чтобы вывести французский военный флот в море при таких обстоятельствах, был Дарлан.

Утром 10 ноября генерал Кларк, который учитывал новую обстановку, договорился с адмиралом о второй встрече. Он сообщил Эйзенхауэру по радио, что сделка с Дарланом – это единственный выход. Не было времени заниматься переговорами с Лондоном и Вашингтоном по телеграфу. Жиро не присутствовал при этой встрече. Дарлан колебался ввиду отсутствия инструкции от Виши. Кларк дал ему полчаса на размышление. Наконец, адмирал согласился отдать приказ об общем «прекращении огня» во всей Северной Африке. «От имени маршала» он взял на себя всю власть на всех территориях Французской Северной Африки и дал приказ чиновникам оставаться на постах. Наконец, он послал по телеграфу инструкции во французскую метрополию о том, что тулонский флот должен выйти в море, если возникнет угроза немедленного захвата его немцами. Союзники приняли меры на море и в воздухе, чтобы обеспечить выход в море французским кораблям, если это произойдет.

Когда началась операция, германское верховное командование чуть ли не до последнего момента не знало, куда направляются огромные союзные конвои, державшие курс на Северную Африку. Во многих пунктах была прорвана широкая цепь патрулировавших подводных лодок. Но как только главная армада прошла Гибралтарский пролив, ее направление стало более определенным. Даже тогда немцы, по-видимому, считали, что экспедиция союзников, возможно, направляется в Италию или на укрепление Мальты.

Только в полночь 7 ноября был установлен официальный контакт между германскими властями и Виши. Тогда глава германской комиссии по перемирию в Висбадене вызвал одного из французских офицеров, прикомандированных к этому органу, и информировал его о том, что конечной целью огромных конвоев союзников, которые сейчас находятся в Средиземном море, по-видимому, будет Алжир и Тунис. Виши была предложена военная помощь Германии.

На рассвете 8 ноября в Виши начали поступать сообщения о приближении союзников. Л аваля, который спал в своем доме поблизости, разбудил по телефону германский политический представитель в Виши, вновь предложивший ему германскую помощь на случай массовой высадки в Северной Африке. Лаваль поспешил в резиденцию правительства. В 4 часа утра американский поверенный в делах Пинкней Так прибыл в частный кабинет маршала Петэна с письмом от президента. Лаваль взял инициативу в свои руки.

Он собрал своих ближайших соратников и набросал проект отрицательного и враждебного ответа, который маршал должен был подписать утром. Час спустя вишистское военно-морское министерство информировало Дарлана в Алжире о германском предложении оказать поддержку авиацией в случае высадки союзников. В своем ответе Дарлан предлагал, чтобы германские военно-воздушные силы, базировавшиеся на Сицилию и Сардинию, атаковали союзные транспорты на море.

Только в 7 часов утра маршала разбудили и сообщили ему эту новость. Он не проявил почти никаких видимых эмоций и даже интереса к проекту ответа американскому президенту, составленному Лавалем. Он принял его без возражений, насвистывая охотничью песенку. В 9 часов он принял Пинкнея Така и вручил ему ответ. Есть несколько описаний этой встречи. Говорят, что, когда Петэн вручил документ американцу, он понимающе похлопал его по плечу. Престарелый маршал действовал в эти дни, как во сне.

Однако все надежды вишистского правительства, что оно сможет по-прежнему вести двойную игру, лавируя между союзниками и немцами, скоро рассеялись. Нацисты усилили нажим, и в 11 часов 30 минут утра вишистский кабинет принял германское предложение об оказании поддержки авиацией с Сицилии и Сардинии. Это трусливое решение дало немцам возможность быстро и решительно оккупировать аэродромы в Тунисе со всеми вытекающими отсюда серьезными последствиями для нашей кампании.

Позднее в тот же день на втором заседании кабинет принял решение об официальном разрыве дипломатических отношений с Соединенными Штатами.

Вечером того же дня Гитлер вызвал Л аваля в Берхтесгаден. Он ознакомил его с совместной германо-итальянской нотой, требовавшей согласия французов на высадку войск держав оси в Тунисе. Фюрер дал приказ германской армии оккупировать свободную зону Франции. В тот же день итальянцы оккупировали Ниццу и Корсику. Так обстояло дело с Виши.

Немцы перехватили послание Дарлана Виши, и Лаваль под их нажимом заставил Петэна послать в Алжир телеграмму, в которой он отмежевывался от действий Дарлана. Генерал Кларк, увидев, что Дарлан явно готов отменить отданные им приказы, взял адмирала под арест. Однако получение секретного послания Петэна, зашифрованного специальным морским кодом, и известия о дальнейшем продвижении немцев в неоккупированной Франции восстановили положение и душевное равновесие заинтересованных лиц в Алжире. На следующий день, 11 ноября, было решено, что Дарлан пошлет категорическое предписание тулонскому флоту выйти в море; кроме того, были посланы телеграммы французскому генеральному резиденту Туниса адмиралу Эстева с указанием присоединиться к союзникам.

Адмирал Эстева был верным слугой Виши. Он следил за ходом событий с растущим смятением и тревогой. Уже 9 ноября части германских военно-воздушных сил заняли важный аэродром в Эль-Ауина. В тот же день германские и итальянские войска прибыли в Тунис. Подавленный и колеблющийся Эстева цеплялся за свое официальное положение чиновника Виши, в то время как войска держав оси в Триполитании двигались с востока, а союзники поспешно продвигались с запада. Французский генерал Барре, приведенный вначале в замешательство проблемой, подобную которой, дорогой читатель, вам никогда не предлагали решить, в конце концов двинул основную часть французского гарнизона на запад и отдал себя в распоряжение генерала Жиро. Однако в Бизерте четыре эсминца и шесть подводных лодок капитулировали перед державами оси.

В Александрии, где французская морская эскадра находилась в бездействии с 1940 года, шли безрезультатные переговоры. Командующий эскадрой адмирал Годфруа продолжал хранить верность Виши и отказывался признать власть адмирала Дарлана. По его мнению, пока союзники не завоевали Туниса, они не могли утверждать, что в их власти освободить Францию. Таким образом, его корабли продолжали бездействовать до тех пор, пока с течением времени мы не завоевали Тунис.

В Дакаре вишистский генерал-губернатор Буассон подчинился приказу Дарлана прекратить сопротивление к 23 ноября, но находившиеся там части французского военно-морского флота отказались присоединиться к союзникам. Только после того как мы окончательно завоевали всю Северную Африку, линкор «Ришелье» и три крейсера присоединились к нам.

Как только высадившиеся в Алжире войска закрепились, генерал Андерсон согласно предварительной договоренности принял командование у американского генерала Райдера. Он послал свою 36-ю пехотную бригаду морским путем в Бужи, который они взяли 11 ноября, не встретив сопротивления; один из его батальонов достиг аэродрома Джиджелли на следующий день. Две английские роты парашютистов были сброшены на Бон 12 ноября и были поддержаны десантными отрядами, высадившимися с моря; остальные были сброшены на аэродром Сук-эль-Арба 16 ноября и оттуда двинулись к Бедже и затем подошли к позициям немцев. 36-я бригада, быстро продвигаясь по дороге, перешла границу Туниса и вошла в соприкосновение с германскими войсками 17 ноября в Джебель-Абиоде. Тем временем 15 ноября американские парашютисты были сброшены в Юкс-ле-Бэне и достигли Гафсы также два дня спустя.

Эти быстрые передвижения, не наталкивавшиеся на сопротивление, обеспечили нам восточные аэродромы Алжира, необходимые для поддержки наземных войск, которые не могли более прикрываться авиацией, базировавшейся на Гибралтар, ибо теперь он находился на расстоянии 800 миль. Такое быстрое продвижение было свидетельством большой смелости и инициативы, но теперь, когда наши войска вошли в соприкосновение с противником, темпы должны были замедлиться. Немцы предприняли быстрые действия. Их первые контингенты были доставлены воздушным путем 9 ноября; и вскоре два парашютных полка и четыре батальона подкреплений, первоначально предназначавшихся для Роммеля, уже пытались преградить путь. Вслед за ними были переброшены передовые части 10-й танковой дивизии, два отдельных пехотных батальона и шесть батальонов итальянской пехотной дивизии «Суперга».

К концу месяца войска держав оси в Тунисе насчитывали уже 15 тысяч и располагали 100 танками, 60 полевыми орудиями и 30 противотанковыми пушками. Их пикирующие бомбардировщики, базировавшиеся на хорошие аэродромы в Тунисе, начали причинять беспокойство. Но мы уже принесли облегчение русским армиям. В течение ноября немцы перебросили 400 боевых самолетов, главным образом бомбардировщиков дальнего действия, с Восточного фронта для использования в районе Средиземного моря. На этом последнем театре военных действий теперь действовала четверть всех германских военно-воздушных сил по сравнению с двенадцатой частью этих сил, действовавших всего лишь за полтора года до этого.

Высадка англо-американских войск в Северной Африке вызвала немедленные последствия во Франции. После 1940 года немцы разработали подробный план оккупации свободной зоны Франции. Кодовое наименование этого плана было «Аттила», и соответствующая директива была отдана Гитлером 10 декабря того же года. Главной целью этой операции должен был быть захват неповрежденными основных кораблей французского флота, которые находились в Тулоне, Генерал Эйзенхауэр в такой же мере жаждал завладеть французским флотом, как и немцы. Адмирал де Лаборд, командовавший французскими морскими силами, был фанатичным противником англичан. Узнав о высадке, он хотел выйти в море и атаковать конвои союзников. Однако 18 ноября немцы потребовали вывода всех французских войск из этой зоны, где гарнизон мог состоять лишь из моряков.

Теперь немцы замышляли маневр против флота. Эта операция была осуществлена 22 ноября. Мужество и сметка нескольких офицеров, в том числе адмирала де Лаборда, которые наконец сплотились, сделали возможным потопление всего флота. В числе 61 корабля общим водоизмещением 225 тысяч тонн, которые были потоплены в порту, было 10 крейсеров, 28 эсминцев и 14 подводных лодок.

Наступательный этап операции «Торч» увенчался блестящим успехом и сам по себе представлял выдающуюся операцию. Падение Алжира и Касабланки было достигнуто недорогой ценой, отчасти благодаря вмешательству адмирала Дарлана. Из-за нерешительности французских командиров в Тунисе мы не смогли добиться полной победы.

Глава двенадцатая

Эпизод с Дарланом

Генерал Кларк вел дела с Дарланом в единственном плане, который соответствовал основной цели этой операции, а именно – обеспечению максимальной поддержки французов и избежанию кровопролития между французами и союзниками. Он проявил смелость, проницательность и умение принимать решения. На Эйзенхауэра легла ответственность за принятие и продолжение того, что уже было сделано. Действия обоих американских офицеров, которые лишь за год до этого были бригадными генералами, свидетельствовали о большом мужестве и здравом смысле. Тем не менее их действия поднимали вопросы морального порядка, имевшие решающее значение для народов Соединенных Штатов и Великобритании и получившие отголоски во всех союзных странах. Всегда надеясь, что я понимаю душу Франции, я в то время тревожился по поводу крайне враждебного отношения президента к де Голлю и его движению. В конце концов это было ядро сопротивления Франции и олицетворение французской чести.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

11 ноября 1942 года

«Конечно, чрезвычайно важно объединить всеми возможными способами всех французов, считающих Германию врагом. Вторжение Гитлера в неоккупированную Францию должно послужить для этого предлогом. Я убежден, вы поймете, что правительство его величества имеет вполне определенные и торжественные обязательства перед де Голлем и его движением. Мы должны позаботиться о том, чтобы с ними поступили справедливо. Мне кажется, что мы с вами должны любой ценой избежать создания соперничающих французских эмигрантских правительств, каждое из которых поддерживалось бы одним из нас. Мы должны постараться сплотить все антигерманские силы французов и создать единое правительство. На это может потребоваться некоторое время, и ничто не должно отражаться на военных операциях; но мы должны разъяснить всем сторонам, чего мы хотим и чего мы будем добиваться».

Тем временем стало ясно, что под Эль-Аламейном одержана решающая победа.

Президент Рузвельт – премьер-министру

12 ноября 1942 года

«Я был очень счастлив получить последнее известие о Вашей замечательной кампании в Египте и об успехе, которым увенчалась наша совместная высадка в Западной и Северной Африке.

Что касается де Голля, то до сих пор я испытывал тайное удовлетворение от того, что оставлял его в ваших руках. По-видимому, теперь я приобрел такую же обузу в лице брата Жиро. Я вполне согласен с тем, что мы должны предотвратить соперничество между группами французских эмигрантов, и не возражаю против того, чтобы посланец де Голля посетил Жиро в Алжире. Мы должны помнить, что между Жиро и Дарланом также происходят раздоры, поскольку каждый из них претендует на командование всеми французскими вооруженными силами в Северной и Западной Африке.

Прежде всего нужно внушить этим трем примадоннам, что сегодня имеет значение только военное положение и что всякое решение, принятое одним из них или всеми ими, подлежит рассмотрению и утверждению Эйзенхауэром.

Мне кажется также, что было бы хорошо выяснить, перед тем как человек де Голля выедет в Африку, какие он получил инструкции».

13 ноября генерал Эйзенхауэр вылетел из Гибралтара в Алжир, чтобы санкционировать сделку, которую Кларк только что заключил с Дарланом, и взять в свои руки непосредственный контроль. Союзнические командиры и должностные лица на местах единодушно считали, что Дарлан – это единственный француз, который мог бы привести Северо-Западную Африку в лагерь союзников. Жиро, способность которого заручиться преданностью французов уже была разоблачена как миф, предложил Дарлану сотрудничество, когда узнал о вторжении немцев в неоккупированную Францию. Выполнение приказа Дарлана о «прекращении огня» в Оране, в Марокко и во всем Алжире показало, что Дарлан пользуется авторитетом. Поэтому в тот же день было подписано окончательное официальное соглашение между Дарланом и Эйзенхауэром.

Когда условия соглашения с Дарланом стали известны, они вызвали повсеместное беспокойство в Англии. Я сознавал, что вокруг меня поднимается волна общественного мнения. Я с огорчением обнаружил, что успех нашей гигантской операции и победа у Эль-Аламейна были заслонены в представлении многих моих лучших друзей тем, что им казалось низкой и подлой сделкой с одним из жесточайших наших врагов. Я считал, что они заняли неразумную позицию и недостаточно учитывают ожесточенность борьбы и необходимость щадить жизнь солдат. В Соединенных Штатах реакция была не столь бурной, как в Англии, но многие были возбуждены.

Адмирал продолжал оставаться на своем посту только потому, что считал, что в этот момент он был необходим союзному командованию в Северной Африке, и потому, что располагал властью. 22 ноября были подписаны так называемые соглашения Кларка – Дарлана, создававшие временный механизм для осуществления местной администрации в этом районе. Два дня спустя генерал-губернатор Буассон, побуждаемый посланцами Дарлана, передал союзникам Французскую Западную Африку с гигантской базой Дакар.

В последние дни 1942 года политическая обстановка в Северной Африке быстро ухудшалась. Не только происходила отчаянная борьба среди новоявленных сторонников дела союзников – Дарлана, Ногеса, Буассона и других – против Жиро, за власть и признание, но царило также явное недовольство среди тех людей, которые помогали высадке союзников 8 ноября, и среди небольшой, но активной группы, ратовавшей за де Голля. Кроме того, усиливалась группировка, желавшая поставить графа Парижского, спокойно проживавшего в то время в Танжере, во главе временной военной администрации в Северной Африке в противовес Виши. То шаткое соглашение, в силу которого Дарлан стоял во главе гражданской администрации, а Жиро командовал французскими вооруженными силами в Северной Африке, начинало все больше трещать.

19 декабря первый посланец де Голля генерал Франсуа д'Астье де ла Вижери неофициально прибыл в Алжир для того, чтобы выяснить обстановку от имени своего руководителя. Визит деголлевца носил разведывательный характер. Военное сотрудничество войск свободных французов было официально предложено Жиро и Эйзенхауэру в ходе переговоров 20 и 21 декабря, но не было принято никаких решений. Практическим результатом визита генерала д'Астье де ла Вижери было оживление деголлевской оппозиции против Дарлана. Одновременно с этими переговорами монархистские элементы в Алжире решили потребовать от Дарлана отречения и передачи власти межпартийной администрации. Даже до сих пор неясно, насколько большой поддержкой они пользовались.

Во второй половине дня 24 декабря Дарлан приехал со своей виллы в свою официальную резиденцию в Пале д'Эте, У двери его кабинета в него выстрелил молодой человек 20 лет по фамилии Бонье де ла Шапель. Адмирал умер через час на операционном столе в близлежащем госпитале. Убийца, которого судил полевой суд по приказу Жиро, был, к своему великому удивлению, расстрелян на рассвете 26 декабря.

Получив известие об убийстве Дарлана, генерал Эйзенхауэр поспешил вернуться с Тунисского фронта. При сложившихся обстоятельствах единственным выходом было назначение Жиро на освободившийся пост. Мы не могли рисковать гражданскими беспорядками в тылу, и американские власти оказали косвенный, но решительный нажим, чтобы добиться назначения Жиро на пост, облекавший его верховной, хотя и временной, политической властью в Северной Африке.

Убийство Дарлана, каким бы преступным оно ни было, избавило союзников от неприятной необходимости сотрудничать с ним и в то же время сохранило все преимущества, которые он сумел создать в решающие часы высадки союзников.

Его власть беспрепятственно перешла к организации, созданной с согласия американских властей в ноябре и декабре. Жиро заполнил пробел. Был расчищен путь для объединения французских войск, которые теперь сосредоточились в Северной и Северо-Западной Африке, с движением Свободной Франции, группировавшимся вокруг де Голля и охватывавшим всех французов всюду, где не было немецкого контроля. Узнав о судьбе Дарлана, де Голль предпринял первый шаг к сближению. Когда это известие было получено в Лондоне, он намеревался выехать в Вашингтон для первой встречи с президентом, которая давно откладывалась. Он немедленно написал и передал через союзнические каналы послание Жиро. Мне представлялось разумным отложить визит в Вашингтон в надежде объединить французское движение Сопротивления. Я разъяснил положение в телеграмме на имя президента и послал ему копию послания, направленного де Голлем Жиро.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

27 декабря 1942 года

«1. Как я сообщил Гарри, я уже просил американский штаб в Лондоне задержать на 48 часов самолет, который должен был доставить де Голля, с тем чтобы посмотреть, как будет развиваться операция «Торч». Мне кажется, что мы должны попытаться прежде всего объединить их всех и создать какое-то французское ядро – прочное и единое, с которым можно было бы сотрудничать. Я сегодня встречусь с де Голлем и протелеграфирую Вам позднее».

К этому было приложено послание де Голля на имя Жиро, направленное через американское посольство в Лондоне:

27 декабря 1942 года

«Убийство в Алжире служит симптомом и предостережением: симптомом того раздраженного состояния, в которое трагедия Франции повергла мозг и душу французов; предостережением насчет всевозможных последствий, с которыми неизбежно сопряжено отсутствие национальной власти в разгар величайшего национального кризиса в нашей истории. Более чем когда-либо необходимо, чтобы эта национальная власть была создана. Я предлагаю, генерал, чтобы Вы возможно скорее встретились со мной на французской территории – в Алжире или в Ша, для того чтобы обсудить средства объединения под властью временного центрального органа всех французских войск внутри и вне страны и на всех французских территориях, которые в состоянии бороться за освобождение и спасение Франции».

Глава тринадцатая

Проблемы победы

Американские военные – не только в высших сферах – были убеждены в том, что решение провести операцию «Торч» исключало всякие перспективы форсирования Ла-Манша и высадки крупных сил в оккупированной Франции в 1943 году. Я все еще не мог согласиться с этой точкой зрения. Я продолжал надеяться, что Французская Северо-Западная Африка, в том числе Тунисский мыс, попадет в наши руки после нескольких месяцев боев. В этом случае генеральное вторжение в оккупированную Францию из Англии все еще было бы возможно в июле или августе 1943 года. Я поэтому всячески стремился к тому, чтобы одновременно с операцией «Торч» происходило максимальное сосредоточение американских сил в Англии, какое только было возможно при имевшемся у нас количестве судов. Мысль действовать как левой, так и правой рукой и тот факт, что противник должен был готовиться к отражению ударов с обеих сторон, по-видимому, полностью соответствовали высшей экономии в условиях войны. События должны были показать, следует ли нам нанести удар через Ла-Манш, искать ли счастья в районе Средиземного моря или же предпринять и то и другое. Казалось, что в интересах войны в целом и в особенности в целях оказания помощи России англо-американские армии обязательно должны вступить в новом году в Европу либо с запада, либо с востока.

Однако существовала опасность, что мы не сможем сделать ни того ни другого. Даже если бы наша кампания в Алжире и Тунисе развивалась быстро и успешно, мы должны были бы довольствоваться захватом Сардинии или Сицилии или обоих островов и отложить форсирование Ла-Манша до 1944 года. Это означало бы потерю года для западных союзников, что могло привести к катастрофическим результатам не с точки зрения нашего существования, а с точки зрения решающей победы. Мы не могли продолжать до бесконечности терять ежемесячно суда общим тоннажем в 500 – 600 тысяч тонн. Германия делала последнюю ставку на период затишья.

До того как нам стало известно, что произойдет при Эль-Аламейне или как будет развиваться операция «Торч», и пока исход отчаянной борьбы на Кавказе казался неопределенным, английские начальники штабов взвешивали все эти возможности. Те, кто работал под их руководством над планированием операций, также были заняты. Их доклады были, по-моему, чрезмерно отрицательными, и я высказал свое мнение по этому поводу начальникам штабов 9 ноября 1942 года, когда высадка в Африке все еще продолжалась:

«Было бы весьма прискорбно отказаться от дальнейшего использования успеха операции «Торч» и сражения при Эль-Аламейне в 1943 году и ограничиться оккупацией Сицилии и Сардинии. Мы уже вместе с американцами взяли на себя обязательство провести операцию «Раунд-ап» в 1943 году в самых больших масштабах. Вклинившаяся операция «Торч» не может служить предлогом для того, чтобы бездействовать в 1943 году, довольствуясь высадкой на Сицилии и Сардинии и еще несколькими операциями, подобными Дьепу (который вряд ли можно брать за образец).

Усилия в кампании 1943 года, несомненно, должны быть направлены на сковывание крупных сил противника в Северной Франции, Бельгии и Голландии путем постоянной подготовки к вторжению и решительного наступления на Италию или, еще лучше, Южную Францию, наряду с операциями, не требующими большого количества судов, и с другими формами давления, с тем чтобы привлечь к участию Турцию, а также сухопутные операции вместе с русскими в направлении Балкан. Если действия во Французской Северной Африке послужат предлогом для того, чтобы удерживать крупные контингенты войск в обороне и называть это «обязательством», то лучше было бы совсем не начинать этих операций. Можно ли действительно предположить, что русские удовольствуются тем, что мы будем бездействовать, как сейчас, в течение всего 1943 года, в то время как Гитлер нанесет им третий удар? Какими бы ни были тревожными перспективы, мы должны предпринять попытку высадиться на Европейском материке и развернуть фронт против врага в 1943 году».

И далее, 18 ноября:

«...В соответствии с соглашениями относительно операций «Раунд-ап» и «Болеро», достигнутыми с генералом Маршаллом, мы должны иметь к 1 апреля 1943 года 27 американских и 21 английскую дивизии, готовые для действий на континенте, наряду со всеми необходимыми десантными судами и т. д. Эта цель была твердо намечена, и была проделана огромная работа... Мы затем перешли к осуществлению операции «Торч», которая теперь развивается. Но в операции «Торч» занято всего 13 дивизий, в то время как мы были готовы двинуть 48 дивизий против противника в 1943 году. Поэтому мы сократили силы, предназначавшиеся нами для наступления против врага, на 35 дивизий. Несомненно, следует учитывать, что расстояние, отделяющее Англию от места осуществления операции «Торч», больше, чем от Англии до противоположного берега Ла-Манша. Но мы дали Сталину понять, что великое наступление на континент произойдет в 1943 году, и мы теперь действуем, исходя из того, что имеем на 35 дивизий меньше, чем намечалось в апреле – июле, или, другими словами, немногим более четверти.

Моя собственная точка зрения заключается в том, что все еще следует ставить своей целью проведение операции «Раунд-ап», отложив ее до августа. Я не могу отказаться от этого, не представив огромного количества фактов и цифр, доказывающих физическую невозможность такого предприятия. Однако, если эти цифры и подтвердят такую точку зрения, они выставят в смешном свете наши замыслы на это лето, равно как и замыслы американцев... Я никогда не предполагал, что англо-американская армия застрянет в Северной Африке. Это трамплин, а не диван...

Возможно, нам следует свернуть свои действия в районе Средиземного моря к концу июня, с тем чтобы провести операцию «Раунд-ап» в августе. Эти вопросы придется разрешить в высших сферах после того, как мы достигнем соглашения между собой».

Таким образом, с обеих сторон Атлантики мы подходили к своего рода комбинированному тупику. Английские штабы высказывались за действия в районе Средиземного моря и за наступление на Сардинию и Сицилию, имея в виду в конечном счете Италию. Американские специалисты отказались от всякой надежды форсировать Ла-Манш в 1943 году, но и совсем не хотели сильно увязнуть в районе Средиземного моря, чтобы не сорвать осуществление своего великого плана в 1944 году.

«По-видимому, – писал я, – ко всем опасениям американцев еще добавятся все опасения англичан, а ими охвачены руководители всех родов вооруженных сил».

Американские штабы, побуждаемые чрезмерным пристрастием к логическим, отчетливым решениям (пусть даже они весьма желательны), о чем я упоминал в первых главах, фактически резко замедлили осуществление «Болеро» в Англии после того, как было принято решение о проведении операции «Торч». В конце ноября мы получили письменное уведомление от административно-снабженческого отдела аппарата Соединенных Штатов, которое вызвало всеобщее удивление. Между прочим, следующее послание, которое я направил президенту Рузвельту, должно, по-моему, окончательно опровергнуть многочисленные домыслы в Америке о том, что я резко враждебно относился к плану форсирования Ла-Манша крупными силами в 1943 году, а тем более многие послевоенные утверждения Советов о том, что я сознательно использовал операцию «Торч» для того, чтобы помешать открытию второго фронта в 1943 году[72].

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

24 ноября 1942 года

«1. Мы получили письмо от генерала Хартла, который заявляет, что согласно директиве военного министерства США «всякое строительство сверх того, что требуется для размещения 427 тысяч солдат, должно быть завершено вашими собственными рабочими с использованием ваших собственных материалов» и что «материалы, получаемые по ленд-лизу, не могут быть предоставлены для этих целей». Это вызвало у нас весьма большое беспокойство не только с точки зрения ленд-лиза, но из соображений общей стратегии. В соответствии с планом «Болеро» мы готовились к расквартированию 1 100 тысяч солдат, и упомянутое письмо было первым намеком на то, что от этой цели следует отказаться. Нам не было известно, что вы решили навсегда отказаться от осуществления операции «Раунд-ап», и вся наша подготовка велась в широком масштабе в соответствии с планом «Болеро».

2. Мне кажется, что было бы весьма прискорбно отказаться от операции «Раунд-ап». «Торч» не может служить заменой операции «Раунд-ап» и использует лишь 13 дивизий по сравнению с 48, предусматривавшимися для операции «Раунд-ап». Все мои переговоры со Сталиным в присутствии Аверелла исходили из отсрочки операции «Раунд-ап». Однако никогда не предполагалось, что мы не должны пытаться открыть второй фронт в Европе в 1943 году или даже в 1944 году.

3. Конечно, г-н президент, этот вопрос требует весьма внимательного рассмотрения. На меня большое впечатление произвели все доводы генерала Маршалла о том, что только операция «Раунд-ап» позволит бросить главные силы во Францию, Бельгию и Голландию и что только в этом районе можно ввести в действие основные контингенты военно-воздушных сил Британской метрополии и заокеанских военно-воздушных сил Соединенных Штатов. Вполне возможно, что, несмотря на все наши старания, наши силы не достигнут необходимого уровня в 1943 году. Но если это так, то тем более важно позаботиться о том, чтобы 1944 год не прошел зря.

4. Даже в 1943 году может возникнуть благоприятная возможность. Если наступающие войска Сталина достигнут Ростова-на-Дону, что является его целью, то немецкие армии на юге может постигнуть настоящая катастрофа. Наши операции в районе Средиземного моря после операции «Торч» могут вывести из войны Италию. Немцы, возможно, будут в массе своей деморализованы, и мы должны быть готовы использовать любую возможность, которая представится».

Президент – премьер-министру

26 ноября 1942 года

«У нас, конечно, нет никакого намерения отказываться от операции «Раунд-ап». Никто не может сейчас знать, представится ли нам возможность нанести удар через Ла-Манш в 1943 году, и если возможность представится, мы, несомненно, должны ее использовать.

Однако решение вопроса о численности войск, которые мы должны иметь для «Болеро» в 1943 году, требует от нас совместного рассмотрения стратегических проблем. Я в настоящее время считаю, что мы должны настолько быстро, насколько это позволяют нынешние активные операции, сосредоточить в Соединенном Королевстве ударные силы, которые должны быть быстро использованы в случае падения Германии, или же весьма крупный контингент войск позднее, если Германия уцелеет и перейдет к обороне.

Тем не менее мы будем продолжать осуществление плана «Болеро» настолько быстро, насколько позволяют наши суда и другие ресурсы».

Я затем попытался проанализировать положение на Средиземноморском театре.

Памятная записка министра обороны

25 ноября 1942 года

«Главной задачей, стоящей перед нами, является, во-первых, завоевание африканского побережья Средиземного моря и создание там военно-морских и авиационных баз, которые необходимы для открытия эффективного пути через Средиземное море для военных транспортов, и, во-вторых, использование баз на африканском побережье для нанесения удара по уязвимым местам держав оси крупными силами и в кратчайший срок.

Как только мы будем уверены в себе и укрепим свои позиции во Французской Северной Африке, и особенно в Тунисе, необходимо будет провести две последовательные операции. Во-первых, это наступление на Триполи. Второй непосредственной целью, очевидно, является либо Сардиния, либо Сицилия. Обладание одним из этих островов и аэродромами на юге создало бы воздушный треугольник, в котором мы должны были бы бороться за господство в воздухе и обеспечить его. Кроме того, непрерывные усиленные налеты с любого из этих островов с близкого расстояния на Неаполь, Рим и базы итальянского флота активизировали бы войну против Италии».

Теперь вернусь опять к генеральному плану форсирования Ла-Манша в 1943 году.

Памятная записка министра обороны

3 декабря 1942 года

«В апреле генерал Маршалл ознакомил нас с планом, позднее названным «Раунд-ап», которому в административном плане соответствует план «Болеро».

Американские начальники штабов считали, что отказ от операции «Следжхэммер» и принятие операции «Торч» по существу исключали возможность проведения операции «Раунд-ап» в 1943 году, даже если она будет отсрочена. Одной из причин этого была возможность того, что Россия будет настолько серьезно ослаблена, что Гитлер сможет оттянуть с Востока весьма крупные силы, и, таким образом, войск, имеющихся для проведения операции «Раунд-ап» в 1943 году, будет совершенно недостаточно.

С другой стороны, русских убедили в том, что мы намереваемся открыть второй фронт в 1943 году. Я разъяснил им операцию «Раунд-ап» в присутствии представителя Соединенных Штатов Гарримана.

Русские не потерпели поражения и не были ослаблены в ходе кампании 1942 года. Напротив, именно Гитлеру было нанесено поражение, и численность германской армии весьма значительно сократилась. Генерал фон Тома[73], как сообщают, заявил, что 180 германских дивизий на русском фронте во многих случаях сократились почти до численности бригад. На Восточном фронте наблюдается явная деморализация среди венгерских, румынских и итальянских войск. Финны больше не участвуют в военных действиях, если не считать небольшого числа егерских войск.

Если германская 6-я армия, которая сейчас окружена под Сталинградом, будет уничтожена, наступление русских в южном направлении может достигнуть своей цели – Ростова-на-Дону. В этом случае положение трех остающихся немецких армий на Северном Кавказе, с которыми русские уже ведут ожесточенные бои, может серьезно, а быть может, и катастрофически ухудшиться, что опять-таки повлечет за собой неизмеримо важные результаты.

Наступление русских на центральном участке фронта и контратаки, которые они предпринимают во многих местах по всему фронту, могут привести к отходу немцев по всей линии фронта. До конца 1942 года мы сумеем, по крайней мере, с уверенностью сделать вывод, что в 1943 году крупные немецкие воинские контингенты не могут быть переброшены с Восточного на Западный театр военных действий. Это будет новый, исключительно важный фактор...

События, происшедшие во Франции, побудили немцев в целях защиты южного побережья Франции перебросить туда 11 из 40 дивизий, которые были расположены против Англии во Франции, Бельгии и Голландии. Им стало труднее поддерживать внутреннюю безопасность во Франции. Быть может, они будут вынуждены найти еще четыре или даже шесть дивизий, чтобы защитить и удержать Италию перед угрозой операций «Торч», «Бримстоун» и т. п. и разместить гарнизоны на Сицилии и, возможно, Сардинии. Сопротивление Югославии продолжается, и державы оси не могут рассчитывать на какое-либо облегчение в какой-либо части Балканского полуострова. Напротив, им необходимо укрепить позиции в Греции, Румынии и Болгарии ввиду общего положения, а также возможного вступления Турции в войну против них, чего мы должны добиваться. Ни одного из этих факторов не существовало, когда на совещании в Лондоне в июле обсуждались операции «Раунд-ап» и «Следжхэммер».

Я поэтому считаю, что общее положение должно быть полностью пересмотрено с тем, чтобы найти средства использовать американские и английские армии непосредственно на континенте. Кроме того, следует исходить из того, что побережье Северной Африки достаточно прикрыто авиацией и что в конце марта Средиземное море будет свободно для навигации военных транспортов, а это значительно облегчает положение с судами; что любые операции в Сардинии закончатся к началу июня; что все десантные суда и т. п., необходимые для операции «Раунд-ап», должны вернуться в Англию к концу июня; что июль должен быть посвящен подготовке и что в августе или, в случае неблагоприятной погоды, в сентябре должен быть нанесен удар».

Я с радостью узнал, что генерал Маршалл, которого я полностью информировал через Дилла, одобряет мои доводы.

Итак, я ознакомил читателя с положением, каким оно представлялось мне к концу 1942 года. Несомненно, скажут, что, как показал ход событий, я придерживался слишком оптимистической точки зрения на перспективы в Северо-Западной Африке и американские штабы правильно полагали, что решение об операции «Торч», принятое нами в июле, исключало возможность проведения операции «Раунд-ап» в 1943 году. Конечно, именно так и случилось. Никто не мог предвидеть в то время, что Гитлер приложит такие огромные усилия, чтобы укрепиться на Тунисском мысу, и пошлет туда для этой цели воздушным путем и по морю, несмотря на тяжелые потери, почти 100 тысяч своих отборных солдат. Это была с его стороны серьезная стратегическая ошибка. Она, конечно, оттянула на несколько месяцев нашу победу в Африке.

Если бы он сохранил войска, которые были взяты в плен или уничтожены там в мае, он мог бы либо укрепить свой откатывающийся фронт в России, либо сосредоточить силы в Нормандии, которые помешали бы нам попытаться осуществить операцию «Раунд-ап» в 1943 году, если бы мы решили сделать это. Вряд ли сейчас кто-нибудь может оспаривать разумность решения повременить до 1944 года. Моя совесть чиста: я не обманул и не ввел в заблуждение Сталина. Я делал все от меня зависящее.

Глава четырнадцатая

Необходимость встретиться

Наступила полоса явных неудач в Северной Африке. Хотя инициатива принадлежала нам и мы использовали преимущество внезапности, сосредоточение сил происходило неизбежно медленно. Нехватка судов диктовала жесткие ограничения. Разгрузке препятствовали воздушные налеты на Алжир и Бон. Не хватало дорожного транспорта. Одноколейная береговая железная дорога протяженностью 500 миль находилась в плохом состоянии, железнодорожное полотно проходило через сотни мостов и кульвертов, каждый из которых мог быть уничтожен актом вредительства. После прибытия большого количества немецких войск, переброшенных воздушным путем в Тунис, началось упорное, весьма организованное и ожесточенное сопротивление. Французские войска, которые теперь присоединились к нам, насчитывали более 100 тысяч человек. В большинстве это были хорошо обученные туземные войска, но они были еще плохо оснащены и неорганизованны. Генерал Эйзенхауэр передал под командование Андерсона все американские части, какие он только мог наскрести. Мы посылали все, что могли. Английская пехотная бригада совместно с частью американской 1-й бронетанковой дивизии предприняла наступление на Меджез и заняла его, а 28 ноября почти достигла Джедейды, находящейся всего в 12 милях от Туниса. Это был кульминационный пункт зимней кампании.

Наступил период дождей. Лило как из ведра. Наши импровизированные аэродромы превратились в болота. Немецкая авиация, хотя еще не многочисленная, действовала с хороших аэродромов, которые можно было использовать при любой погоде. 1 декабря немцы контратаковали, сорвав запланированное нами наступление, и через несколько дней английская бригада была вновь отброшена к Меджезу. Материалы можно было подбрасывать передовым частям только по морю и в небольшом количестве. И действительно, едва удавалось накормить их, не говоря уже о том, чтобы накопить какие-то запасы. Только ночью 22 декабря удалось возобновить наступление. На первых порах оно увенчалось некоторым успехом, однако на рассвете начался ливень, продолжавшийся три дня. Наши аэродромы стали непригодными, а автомашинам приходилось двигаться только по малопригодным дорогам.

На совещании в сочельник генерал Эйзенхауэр решил отказаться от плана немедленного захвата Туниса и до тех пор, пока не удастся снова начать кампанию, сохранять передовые аэродромы на той общей линии фронта, которая была уже установлена. Хотя немцы несли большие потери на море, численность их войск в Тунисе продолжала возрастать. К концу декабря численность войск достигла 50 тысяч.

В то время как развивались эти операции, 8-я армия прошла огромное расстояние. Роммелю удалось оттянуть свои потрепанные войска из Эль-Аламейна в Эль-Агейлу. Его арьергарды испытывали сильный нажим, но попытка оттеснить его дальше к югу от Бенгази потерпела неудачу. Он остановился в Эль-Агейле в то время, как Монтгомери после длительного наступления сталкивался с теми же трудностями транспорта и снабжения, о которые споткнулись его предшественники. 13 декабря Роммель был выбит со своих позиций и почти отрезан в результате широкого обходного маневра новозеландской 2-й дивизии. Он понес жестокие потери, а авиация, находившаяся в Пустыне, уничтожила огромное количество его транспорта на прибрежной дороге. Монтгомери мог преследовать его вначале только подвижными частями. 8-я армия прошла 1200 миль от Эль-Аламейна. Заняв в первый день рождества Сирту и его посадочные площадки, наши войска подошли к следующей линии главных укреплений Роммеля возле Буэрата в последний день года.

В телеграмме президента Рузвельта на мое имя от 26 ноября содержалось предложение провести трехстороннее совещание между представителями трех штабов.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

26 ноября 1942 года

«Я полагаю, что, как только мы выбьем немцев из Туниса, мы должны созвать военно-стратегическое совещание с участием Великобритании, России и Соединенных Штатов.

Я предложил бы провести совещание в Каире или Москве, с тем чтобы каждый из нас был представлен небольшой группой, причем совещание должно проходить совершенно секретно. Решения совещания, конечно, должны быть одобрены нашей тройкой.

Сообщите мне, пожалуйста, как только сможете, что Вы думаете о моем предложении».

Я ответил в тот же день, заявив, что, по-моему, совещание экспертов не отвечает нашим требованиям.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

26 ноября 1942 года

«В принципе я полностью согласен с тем, что должно быть проведено совещание с русскими. Однако весьма сомневаюсь в том, что совещание между офицерами, посвященное общей военной политике, а не какому-нибудь специальному вопросу, принесло бы большую пользу. Ведь если русская делегация прибыла бы в Каир, что я считаю маловероятным, она была бы настолько скована в своих действиях, что ей пришлось бы запрашивать по каждому существенному вопросу Сталина в Москве. Если бы совещание состоялось в Москве, было бы меньше проволочек, но я думаю, что до того, как английская и американская миссии отправились бы в Москву, они должны были бы выработать общую согласованную точку зрения, которая могла бы послужить, по крайней мере, основой для переговоров. Я надеюсь также, что если бы Вы послали генерала Маршалла, то он непременно заехал бы в Англию.

Мне кажется, я могу заранее сказать Вам, какова будет советская точка зрения. Они заявят нам обоим: «Сколько немецких дивизий вы будете сковывать летом 1943 года? Сколько дивизий вы сковывали в 1942 году?» Они, конечно, потребуют открытия мощного второго фронта в 1943 году путем массового вторжения на континент либо с запада, либо с юга, либо с обоих этих направлений. Такого рода аргументация, которой я достаточно наслушался в Москве, требует ответа либо со стороны главных руководителей, либо со стороны военно-морских авторитетов и специалистов в области судоходства, которые, несомненно, должны были бы присутствовать. Было бы весьма трудно на данном этапе послать всех наших начальников на такой длительный срок.

Сталин говорил со мной в Москве о том, что он готов встретиться где-либо с Вами и со мной в течение этой зимы, и упоминал при этом Исландию. Я указал, что расстояние до Англии не больше и что встретиться там не менее удобно. Он не согласился с этим предложением, но и не отверг его. В то же время, если не считать климата, многое можно сказать в пользу проведения новой тройственной атлантической конференции в Исландии. Наши суда могли бы стать вместе на якорь в Хвальс-фиорде, и мы предоставили бы в распоряжение Сталина подходящее судно, на котором временно был бы поднят советский флаг. Он с довольно большим увлечением говорил о своем желании лететь самолетом и об уверенности в русских машинах. Только встреча между главными руководителями даст реальные результаты. Как насчет того, чтобы предложить собраться в январе? К этому времени Африка должна быть очищена и исход великой битвы в Южной России решен.

Я могу добавить, что если бы мне удалось убедить Вас приехать в Исландию, то я непременно настоял бы на том, чтобы Вы до возвращения на родину заехали на наш островок».

3 декабря президент снова телеграфировал мне:

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

3 декабря 1942 года

«Я много думал о предполагаемом совместном совещании с русскими и согласен с Вами в том, что единственным приемлемым методом принятия жизненно важных стратегических решений, которых требует военное положение, является наша личная встреча со Сталиным. Я считаю, что каждый из нас смог бы приехать в сопровождении весьма небольшого штата – наших начальников штабов армии, военно-воздушных сил и военно-морского флота.

Позволю себе усомниться в целесообразности приезда Маршалла и других в Англию перед совещанием, потому что я не хочу, чтобы у Сталина создалось впечатление, что мы обо всем договорились между собой, прежде чем встретиться с ним.

Я думаю, что это совещание вполне может привести к более -быстрому разгрому Германии, чем это предполагалось. Как Вам известно, Сталин уже согласился на проведение чисто военного совещания в Москве, и я послал ему сегодня телеграмму, в которой убеждаю его встретиться с Вами и со мной. Я думаю, что он согласится».

Я ответил немедленно:

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

3 декабря 1942 года

«1. Я восхищен Вашим предложением, которое представляет собой единственный способ выработать хороший план на 1943 год.

2. Все же я возражаю против посылки наших военных представителей в Москву. Это лишь завело бы нас в тупик и испортило бы дело. Мы по-прежнему считаем, что Маршалл, Кинг и Арнольд должны приехать сюда заранее, с тем чтобы по крайней мере мы имели какие-то определенные планы в качестве основы для переговоров, когда мы все встретимся в январе «где-нибудь в Африке». В противном случае Сталин встретит нас вопросом: «Так, значит, у вас нет никакого плана открытия второго фронта в Европе, который вы обещали мне на 1943 год?»

Премьер-министр – премьеру Сталину

4 декабря 1942 года

«Президент сообщает мне, что он предлагает нам втроем встретиться в январе где-нибудь в Северной Африке.

Это гораздо лучше, чем исландский проект, о котором мы говорили в Москве. Вы смогли бы прибыть в любой желаемый пункт через три дня, я – через два дня и Президент – приблизительно через такое же время, что и Вы. Я твердо надеюсь, что Вы согласитесь. Мы должны решить в самый ближайший момент вопрос о наилучшем способе нападения на Германию в Европе всеми возможными силами в 1943 году. Это могут лишь решить между собой главы правительств и государств совместно со своими высококвалифицированными авторитетами, которые будут у них под рукой. Только путем подобной встречи можно распределить все бремя войны в соответствии с возможностями и имеющимися силами».

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

6 декабря 1942 года

«...Приветствую идею встречи руководителей правительств трех государств для установления общей линии военной стратегии. Но, к большому моему сожалению, я не смогу уехать из Советского Союза. Должен сказать, что время теперь такое горячее, что даже на один день мне нельзя отлучиться. Теперь как раз развертываются серьезные военные операции нашей зимней кампании, и в январе они не будут ослаблены. Более вероятно, что будет наоборот.

Жду от Вас ответа на мое предыдущее послание в части, касающейся открытия второго фронта в Западной Европе весной 1943 года.

Как под Сталинградом, так и на Центральном фронте бои развиваются. Под Сталинградом мы держим в окружении большую группу немецких войск и надеемся довести до конца их ликвидацию».

В ответ на идентичное послание президент выразил Сталину свое глубокое разочарование. Он переслал мне 17 декабря следующее последнее известие, полученное им от Сталина:

«Я также должен выразить глубокое сожаление по поводу того, что не могу покинуть Советский Союз ни в ближайшем будущем, ни даже в начале марта. Дела на фронте, требующие моего постоянного присутствия вблизи наших войск, абсолютно исключают такую возможность.

Пока я не знаю, каковы точно проблемы, которые Вы, г-н президент, и г-н Черчилль намереваетесь обсудить на нашем совместном совещании. Я думаю над тем, нельзя ли обсудить эти проблемы путем переписки между нами. Пока нет возможности организовать нашу встречу, я считаю, что между нами не будет никаких разногласий.

Позвольте мне также выразить уверенность в том, что время не тратится попусту и что обещания об открытии второго фронта в Европе в 1942 году и во всяком случае весной 1943 года, данные Вами, г-н президент, и г-ном Черчиллем, будут выполнены и что второй фронт в Европе действительно будет открыт объединенными силами Великобритании и Соединенных Штатов Америки весной будущего года».

Вскоре президент прислал мне с курьером весьма теплое письмо с просьбой ответить «да» или «нет».

Белый Дом, Вашингтон

14 декабря 1942 года

«Дорогой Уинстон,

Я не получил ответа на мое второе приглашение нашему дяде Джо, но, предполагая, что он снова откажется, я считаю, что, несмотря на это, мы с Вами должны встретиться, поскольку есть вещи, которые, безусловно, могут быть решены только Вами и мной на совещании с нашими штабниками».

В целях экономии времени Рузвельт передал основное содержание этого письма также и по телеграфу:

«Несмотря на то что Сталин не может встретиться с нами, я думаю, что мы должны немедленно подготовить совещание с нашими соответствующими военными штабами. Я хотел бы встретиться в Африке примерно 15 января. Приемлемое и надежное место имеется, по-моему, к северу от Касабланки. Было бы разумно, если бы кто-нибудь из наших военных приехал за несколько дней до нас, чтобы подготовить почву. Я думаю, что за четыре-пять дней мы могли бы покончить со всеми нашими делами. Сообщите, что Вы думаете об этом».

Я, естественно, был доволен таким решением вопроса.

Комитет начальников штабов подготовил для военного кабинета два документа, в которых изложил свою точку зрения на будущую стратегию. Формулируя свои выводы, он подчеркнул серьезные расхождения во взглядах между ним и американскими коллегами. Они скорее касались того, на что следовало сделать упор, нежели затрагивали принципы. По существу целью предстоящего совещания должно было быть достижение общего соглашения. Английские начальники штабов считали, что наилучшей политикой было бы энергично провести операцию «Торч» в сочетании с возможно более широкой, в рамках «Болеро», подготовкой к операции «Раунд-ап», в то время как американские начальники штабов предпочитали, чтобы мы сосредоточили свои основные усилия в Европе главным образом на операции «Раунд-ап» и твердо удерживали свои позиции в Северной Африке. В своем первом документе английские начальники штабов, комментируя американские предложения, наметили следующие пункты:

«Мы считаем, что наша политика должна заключаться в следующем:

1. Развернуть операцию «Торч» возможно энергичнее, с тем чтобы

а) вывести Италию из войны;

б) вовлечь Турцию в войну и

в) не давать державам оси никакой передышки для восстановления сил.

2. Усиленная бомбардировка Германии.

3. Продолжение поставок России.

4. Развертывание «Болеро» в самых широких масштабах, какие только возможны при проведении вышеупомянутых операций, для того чтобы мы были готовы снова вступить на континент в августе или сентябре 1943 года, бросив туда примерно 21 дивизию, если налицо будут благоприятные перспективы на успех.

Мы полагаем, что эта политика принесет быстрейшее и наибольшее облегчение России, как прямое, так и косвенное, чем если бы мы сосредоточили все внимание на «Болеро» в ущерб всем другим операциям, учитывая, что в лучшем случае мы не могли бы сосредоточить более 25 дивизий на континенте в конце лета 1943 года».

Я информировал Сталина о планах нашей встречи. Он ответил:

Премьер Сталин – премьер-министру

«...Благодарю за извещение о предстоящей беседе между Вами и Президентом. Буду признателен за сообщение о результатах этой беседы».

Глава пятнадцатая

Конференция в Касабланке

12 января я вылетел в Северную Африку.

Когда мы прибыли в Касабланку, то обнаружили, что проведена прекрасная подготовка. В предместье Анфа находился большой отель с достаточным количеством комнат для всех английских и американских штабников и с большими залами для совещаний. Вокруг отеля было разбросано несколько исключительно уютных вилл, которые были зарезервированы для президента Рузвельта, меня, генерала Жиро, а также для генерала де Голля на случай, если он приедет.

Президент прибыл во второй половине дня 14 января. Мы встретились очень тепло и по-дружески, и мне было исключительно приятно видеть своего великого коллегу здесь на завоеванной или освобожденной территории, которую мы избрали вопреки советам всех его военных специалистов. На следующий день прибыл генерал Эйзенхауэр, совершивший весьма рискованный перелет. Он горел желанием узнать, какой тактики будет придерживаться объединенный англо-американский штаб, и хотел быть в контакте с ним. В системе командования они стояли над ним. Через день или два прибыл Александер и доложил мне и президенту о продвижении 8-й армии.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра и военному кабинету

18 января 1943 года

«Начальники штабов заседают по два-три раза каждый день либо самостоятельно, либо со своими американскими коллегами. На заседаниях объединенного англо-американского штаба стало очевидно, что американцы все более ориентируются на Сицилию, а не на Сардинию. Именно этого мне и хотелось бы. Адмирал Кинг даже заявил, что если выбор падет на Сицилию, то он найдет необходимые эскортные суда.

Победоносное наступление армии Пустыни решительно меняет положение в районе Средиземного моря. Александер, который находится здесь, произвел большое впечатление на всех присутствовавших на совещании, созванном президентом 15 января, своими ясными, точными и уверенными докладами о продвижении его войск и о его планах. Он надеется взять Триполи к 26-му и бросить шесть дивизий против укреплений в районе Марета к середине марта. По общему мнению, у нас весьма благоприятные перспективы в Тунисе, если только мы не допустим ошибки. Лично я весьма доволен тем, как все это происходило».

Ни я, ни президент не присутствовали на заседаниях штабников, но нас информировали о положении, и наши офицеры консультировались с нами каждый день. Разногласия возникали не между представителями одной и другой нации, а главным образом между начальниками штабов и объединенной группой планирования. Я лично был уверен в том, что следующим шагом должна стать операция в Сицилии, и объединенный англо-американский штаб придерживался такой же точки зрения, тогда как объединенная группа планирования, напротив, считала, так же как и лорд Маунтбэттен, что мы должны наступать скорее на Сардинию, нежели на Сицилию, потому что, по их мнению, это можно было сделать на три месяца раньше; и Маунтбэттен доказывал это Гопкинсу и другим. Я продолжал упорствовать и, опираясь на твердую поддержку объединенного англо-американского штаба, настаивал на Сицилии.

Группа планирования почтительно, но настойчиво тогда заявила, что это не может быть сделано до 30 августа. На этом этапе я лично вместе с ними просмотрел все цифры, и затем мы с президентом дали указание, чтобы день «Д»[74] был намечен на благоприятный период июльского полнолуния (или, если возможно, на период июньского полнолуния). И действительно, авиадесантные войска вступили в действие в ночь на 10 июля, и высадка началась утром 10 июля.

В эти январские дни командующий американскими военно-воздушными силами в Англии генерал Экер попросил, чтобы я принял его. Я пригласил его одного к завтраку. Мы обсуждали американский план дневных бомбардировок Германии бронированными «Летающими крепостями». Я лично скептически относился к этому методу. Я выразил сожаление по поводу того, что столько усилий тратилось на дневные бомбардировки, и по-прежнему считал, что, если бы американцы сосредоточили свои силы на ночных бомбардировках, на Германию было бы сброшено гораздо больше бомб и мы постепенно добились бы полной точности попадания с помощью научных методов, как мы это сделали позднее. Я сказал об этом Экеру, которому была известна моя точка зрения и которого она очень беспокоила. Он с величайшей серьезностью изложил доводы в пользу дневных бомбардировок «Летающими крепостями».

В ответ я напомнил ему, что уже начался 1943 год. Американцы участвуют в войне более года. В течение всего этого времени они усиливают свои военно-воздушные силы в Англии, но до сих пор еще не сбросили ни одной бомбы на Германию во время дневных налетов, если не считать одного случая, когда весьма короткий рейд совершался под прикрытием английских истребителей. Экер, однако, отстаивал свою точку зрения умело и настойчиво. Он признал, что они действительно еще не нанесли удара, но дайте им еще месяц или два, и тогда они начнут операции в возрастающих масштабах.

Приняв во внимание, как много Соединенные Штаты поставили на карту в этом мероприятии, и учитывая все их переживания на этот счет, я решил поддержать Экера и его план, полностью изменил свою позицию и снял возражения против дневных бомбардировок «Летающими крепостями». Он был очень обрадован, ибо боялся, что его собственное правительство уже в значительной мере утратило веру в метод дневных бомбардировок. Конечно, ужасно, что в течение последних шести месяцев 1942 года эти огромные усилия и средства не привели абсолютно ни к чему и что ни одна бомба не была сброшена на Германию. В Восточной Англии находилось, наверное, 20 тысяч человек и 500 машин, и, по-видимому, все это до сих пор не дало никаких результатов. Однако, когда я отказался от своей прежней позиции и перестал отстаивать непреклонную точку зрения, атмосфера разрядилась и американские планы перестали подвергаться критике в Англии. Американцы дали ход своим планам, и вскоре начали сказываться результаты. Тем не менее я по-прежнему считаю, что, если бы в самом начале они вложили средства на ночные бомбардировки, мы достигли бы кульминационного пункта гораздо скорее.

Затем был поднят вопрос о де Голле. Я теперь очень хотел, чтобы он приехал, и президент в общем соглашался с этой точкой зрения. Я просил президента также послать ему пригласительную телеграмму. Генерал был очень заносчив и несколько раз отказывался. Тогда я поручил Идену возможно энергичнее воздействовать на него и даже заявить, что, если он не приедет, мы будем настаивать на замене его как главы Французского комитета национального освобождения в Лондоне кем-либо другим.

Премьер-министр – министру иностранных дел

18 января 1943 года

«Если Вы считаете нужным, то передайте де Голлю следующее послание от меня:

«Я уполномочен заявить, что приглашение прибыть сюда исходит от президента Соединенных Штатов Америки, так же как от меня. Я еще не сообщил о Вашем отказе генералу Жиро, который прибыл в сопровождении всего лишь двух штабных офицеров и ожидает здесь. Последствия этого отказа, если Вы будете на нем настаивать, будут, по-моему, неблагоприятны для Вас и для Вашего движения. Во-первых, мы намереваемся наметить меры в отношении Северной Африки, по поводу которых мы были бы рады проконсультироваться с Вами, но которые в противном случае будут приняты в Ваше отсутствие.

Эти меры, когда они будут закончены, будут опираться на поддержку Великобритании и Соединенных Штатов. Тот факт, что Вы отказались явиться на предложенное совещание, будет, по-моему, почти повсеместно осужден общественным мнением и послужит исчерпывающим ответом на всякие жалобы. Конечно, не может быть и речи о том, чтобы Вас пригласили посетить Соединенные Штаты в ближайшем будущем, если Вы отклоните сейчас предложение президента. Моя попытка преодолеть затруднения, существовавшие между Вашим движением и Соединенными Штатами, определенно потерпит неудачу. Я, конечно, не могу возобновить усилий в этом направлении, пока Вы будете оставаться руководителем упомянутого выше движения.

Позицию правительства его величества в отношении Вашего движения, пока Вы остаетесь во главе его, также придется пересмотреть. Если Вы сознательно отвергнете эту исключительную возможность, мы постараемся добиться как можно лучших результатов без Вас. Дверь все еще открыта».

Я здесь все эти дни воюю в интересах де Голля и принимаю все меры к полюбовному примирению между различными группировками французов. Если он отвергнет возможность, которая ему сейчас предоставляется, я буду считать, что его замена как главы движения Свободной Франции является необходимым условием дальнейшей поддержки этого движения правительством его величества. Я надеюсь, что Вы сообщите ему об этом настолько подробно, насколько сочтете нужным. В его же собственных интересах Вы должны подтолкнуть его посильнее».

Наконец 22 января де Голль прибыл. Он был отвезен на свою виллу, которая находилась рядом с виллой Жиро. Он не пожелал явиться к Жиро, и потребовалось несколько часов, чтобы уговорить его встретиться с Жиро. У меня была весьма холодная беседа с де Голлем, во время которой я дал понять, что если он будет по-прежнему служить препятствием, то мы, не колеблясь, окончательно порвем с ним. Он был весьма официален и, выйдя величавой поступью из виллы, прошел по садику с высоко поднятой головой. В конце концов его удалось уговорить побеседовать с Жиро. Беседа продолжалась два или три часа и, должно быть, явилась чрезвычайно приятной для них обоих. Во второй половине дня он нанес визит президенту, и, к моему облегчению, встреча прошла неожиданно гладко. Президента привлек «одухотворенный взгляд» де Голля; но почти ничего нельзя было сделать, чтобы побудить их достигнуть согласия.

На страницах этой книги приводятся различные резкие заявления по поводу генерала де Голля, вызванные событиями момента, и я, конечно, сталкивался с непрерывными трудностями и имел с ним много резких споров. Однако решающим в наших отношениях был один момент. Я не мог считать, что он представляет полоненную и повергнутую Францию или Францию, которая имела право сама свободно решать свою судьбу. Я знал, что он не является другом Англии. Но я всегда признавал в нем дух и идею, которые на всем протяжении истории будут сопутствовать понятию «Франция». Я понимал его заносчивое поведение и восхищался им, хотя оно меня возмущало. Таков он был – эмигрант, покинувший свою страну, где над ним тяготел смертный приговор, человек, целиком зависевший от доброй воли английского правительства, а теперь также и Соединенных Штатов. Немцы завоевали его страну. Он не имел прочной опоры нигде. Тем не менее он игнорировал всех. Всегда, даже когда он вел себя наихудшим образом, казалось, что он олицетворяет Францию – великую нацию с ее гордостью, авторитетом и честолюбием.

Я представил новый доклад военному кабинету.

Премьер-министр – заместителю премьер-министра и военному кабинету

20 января 1943 года

«1. Адмирал «Q» (президент) и я созвали сегодня во второй половине дня пленарное совещание, на котором объединенный англо-американский штаб доложил о ходе дел. Это было весьма успешное совещание. После пятидневных переговоров и очевидных разногласий объединенный штаб теперь, по-моему, в основном единодушен в отношении ведения войны в 1943 году. Была достигнута договоренность относительно того, что безопасность морских коммуникаций должна быть в первую очередь обеспечена нашими совместными усилиями, и вновь подтвержден принцип, что мы должны сосредоточиться сперва на нанесении поражения Германии. Полная подготовка к занятию Сицилии должна начаться немедленно, с тем чтобы как можно раньше осуществить эти операции. В Англии операция «Болеро» должна развиваться настолько быстро, насколько это позволяют наши обязательства, с тем чтобы операция «Следжхэммер» в той или иной форме была проведена в этом году или же чтобы мы могли вступить на континент всеми имеющимися силами, если появятся определенные признаки краха Германии. На Тихом океане будут продолжаться операции по захвату Рабаула и очищению Новой Гвинеи, для того чтобы сохранить инициативу и сковать Японию. Адмирал «Q» добавил, что было бы весьма желательно, если бы это было возможно, добиться определенного обязательства – если нужно, секретного – со стороны России, что она присоединится к борьбе против Японии, когда Германия будет выведена из войны.

Мы намереваемся составить заявление об итогах конференции для передачи его в печать в надлежащее время. Я буду рад узнать, каково мнение военного кабинета о включении в это заявление декларации о твердом намерении Соединенных Штатов и Британской империи беспощадно продолжать войну до тех пор, пока мы не добьемся «безоговорочной капитуляции» Германии и Японии. Отсутствие упоминания об Италии должно поощрить прорыв на этом участке. Президент одобрил эту идею, и она послужит стимулом для наших друзей во всех странах...

7. Необходимо будет также по окончании конференции подготовить заявление для передачи его премьер-министру Сталину. Наша идея заключается в том, что в этом заявлении должны быть изложены наши общие намерения, но не должны содержаться никакие обещания».

Хотя применение термина «безоговорочная капитуляция» в свое время широко приветствовалось, в дальнейшем оно было расценено различными авторитетами как одна из серьезнейших ошибок англо-американской военной политики. Уместно будет остановиться на этом. Говорят, что это затянуло борьбу и сделало восстановление в дальнейшем более трудным. Я не считаю, что это так.

30 июня 1943 года в Гилд-Холле[75] я воспользовался предоставленным мне словом и заявил:

«Мы, Объединенные Нации, требуем от нацистской, фашистской и японской тирании безоговорочной капитуляции. Под этим мы подразумеваем, что их воля к сопротивлению должна быть полностью сломлена и что они должны целиком отдать себя на нашу милость и правосудие. Это означает также, что мы должны принять все дальновидные меры, необходимые для того, чтобы не допустить повторения их заговоров и свирепых агрессий, которые могут снова потрясти, разрушить и омрачить мир. Это не означает и никогда не может означать, что мы запятнаем свое победоносное оружие бесчеловечностью или просто жаждой мщения или что мы не собираемся создать такой порядок, при котором все ответвления человеческой семьи смогут надеяться на «жизнь, свободу и стремление к счастью», как это прекрасно сказано в американской Декларации независимости».

24 декабря 1943 года президент Рузвельт также заявил:

«Объединенные Нации не собираются поработить немецкий народ, Мы хотим, чтобы он получил нормальные возможности мирно развиваться в качестве полезного и уважаемого члена европейской семьи. Но мы, безусловно, подчеркиваем слово «уважаемый», ибо мы намереваемся освободить его раз и навсегда от нацизма и прусского милитаризма и от фантастического и катастрофического представления, будто он является «расой господ».

Основной причиной, побуждавшей меня всегда возражать против иного заявления об условиях мира, на чем так часто настаивали, было то, что заявление о фактических условиях, на которых будут настаивать три великих союзника и на которых они будут общественным мнением вынуждены настаивать, было бы гораздо более обескураживающим для всякого движения в пользу мира в Германии, чем расплывчатый термин «безоговорочная капитуляция». Я помню, что было предпринято несколько попыток выработать проект условий мира, которые учитывали бы гнев завоевателей в отношении Германии. Они выглядели так ужасно, будучи изложены на бумаге, и настолько превосходили то, что было сделано в действительности, что их опубликование лишь стимулировало бы сопротивление немцев. Было достаточно зафиксировать их на бумаге, чтобы тут же отказаться от этой идеи.

По этому поводу я представил своим коллегам памятную записку 14 января 1944 года, сразу же после того, как русские разъяснили нам свою позицию в Тегеране.

«Под «безоговорочной капитуляцией» я подразумеваю то, что немцы не имеют никаких прав на какое-нибудь определенное обращение. Например, по праву они не могли бы претендовать на то, чтобы Атлантическая хартия была распространена на них. С другой стороны, победоносные нации должны считать своим долгом соблюдать обязательства перед человечеством и цивилизацией.

Вопрос заключается в том, должны ли мы пойти дальше в настоящее время. Пожалуй, целесообразно подумать над тем, что практически должно произойти с Германией, прежде чем решить, побудят ли ее к капитуляции более точные заявления.

Во-первых, немцы должны быть полностью разоружены и лишены всякой возможности перевооружиться.

Во-вторых, им должно быть запрещено всякое применение авиации, будь то гражданской или военной, а также обучение летному делу.

В-третьих, большое число лиц, которых обвиняют в совершении зверств, должно быть предано суду в странах, где они совершили преступления.

Премьер Сталин заявил в Тегеране, что он, несомненно, потребует, чтобы по меньшей мере четыре миллиона немцев в течение многих лет работали на восстановлении разрушенного ими в России. Я не сомневаюсь в том, что русские будут настаивать на передаче им большого количества немецкого машинного оборудования, чтобы щедро возместить то, что было уничтожено.

Вполне возможно, что другие державы-победительницы предъявят такие же претензии. Ввиду величайших жестокостей, которым подверглось огромное число французских, итальянских и русских военнопленных и интернированных, такое возмещение, по-видимому, не было бы несправедливым. В-четвертых, английское, американское и русское правительства, насколько мне известно, согласны в том, что Германия должна быть, безусловно, разделена на ряд отдельных государств. Восточная Пруссия и часть Германии к востоку от реки Одер должны быть отторгнуты навсегда и жители переселены. Сама Пруссия должна быть разделена и урезана. Рур и другие крупные центры угольной и металлургической промышленности должны быть изъяты из-под власти Пруссии.

В-пятых, все ядро германской армии, заключающееся в ее генеральном штабе, должно быть полностью уничтожено, и, возможно, русские потребуют, чтобы весьма большое число офицеров генерального штаба германской армии было либо казнено, либо интернировано на много лет. Я сам хотел опубликовать список примерно 50 или 100 особо гнусных типов, объявленных вне закона, чтобы провести разграничение между массой народа и теми, кого союзники осудят на смертную казнь, и чтобы избежать всякого подобия массовой казни.

Это успокоит простых людей, Но эти предложения были отвергнуты в Тегеране как слишком снисходительные, хотя я не был уверен, насколько серьезным был маршал Сталин во время этого разговора.

Во всяком случае, вышеизложенного достаточно, чтобы показать, что откровенное заявление о том, что произойдет с Германией, не обязательно подействует успокаивающе на немецкий народ и что он, возможно, предпочтет более неопределенные ужасы «безоговорочной капитуляции», смягченные такими заявлениями, с какими выступил президент».

И наконец, я заявил в палате общин 22 февраля 1944 года:

«Термин «безоговорочная капитуляция» не означает, что немецкий народ будет порабощен или уничтожен. Он, однако, означает, что союзники не будут связаны в момент капитуляции никаким пактом или обязательством. Не будет, например, и речи о том, чтобы Атлантическая хартия была применена к Германии по праву и препятствовала территориальным изменениям или исправлениям во вражеских странах. Мы не допустим таких доводов, какие Германия выдвигала после последней войны, утверждая, что она капитулировала под влиянием «14 пунктов» президента Вильсона. «Безоговорочная капитуляция» означает, что победители располагают свободой действий. Это не означает, что они имеют право вести себя как варвары, или что они хотят вычеркнуть Германию из числа европейских наций. Если мы связаны, то связаны своей совестью и чувством долга перед цивилизацией. Мы не должны быть ничем обязаны немцам в результате какой-либо сделки. Таков смысл «безоговорочной капитуляции».

Нельзя сказать, что в последние годы войны в Германии существовало какое-то неправильное представление об этом. Наконец, после десятидневной работы над основными вопросами, объединенный англо-американский штаб достиг соглашения. Как президент, так и я следили повседневно за его работой и были в согласии между собой относительно нее. Было решено, что мы должны поставить главной задачей занятие Туниса, бросив туда как армию Пустыни, так и все силы, которые могут быть выделены англичанами и армией Эйзенхауэра, а также что Александер будет назначен заместителем Эйзенхауэра и фактически возглавит все операции. Кроме того, оперативное командование военно-морского флота и военно-воздушных сил было возложено на адмирала Кэннингхэма и маршала авиации Теддера.

Было очевидно, что если 8-й армии с ее шестью или семью дивизиями удастся прибыть к месту действия и если к ней присоединятся четыре или пять дивизий английской 1-й армии под командованием генерала Андерсона, то в целом англичане будут располагать двенадцатью дивизиями, в то время как американцы будут иметь три или, быть может, четыре дивизии – максимум того, что они могли выделить для решающей операции в Тунисе после оставления гарнизонов в Марокко и Алжире. Два года спустя генерал Маршалл сказал мне на Мальте, насколько он был удивлен, что мы, англичане, не предложили, чтобы Эйзенхауэр передал командование английскому командующему, хотя мы имели такое превосходящее количество дивизий в боях за Тунис. Эта идея никогда не приходила мне в голову. Она противоречила той основе, на которой мы работали с президентом. На отношениях между Александером и Эйзенхауэром я остановлюсь ниже. Оба они были бескорыстными людьми и помогали друг другу. Эйзенхауэр доверил все руководство битвой Александеру.

Теперь нам предстояло закончить дела. Последнее наше официальное пленарное заседание с начальниками штабов состоялось 23 января, на котором они представили нам окончательный доклад «О ведении войны в 1943 году». Вкратце он состоял в следующем:

«Задача уничтожения подводных лодок должна по-прежнему пользоваться приоритетом с точки зрения ресурсов Объединенных Наций. Советские войска должны поддерживаться максимальным объемом поставок, которые могут быть переброшены в Россию.

Операции на Европейском театре будут проводиться с целью нанесения поражения Германии в 1943 году с использованием максимального Количества сил, которое может быть брошено против нее Объединенными Нациями.

Наступательные действия должны развиваться по следующим основным направлениям:

В районе Средиземного моря

а) Оккупация Сицилии с целью:

1) обеспечения большей безопасности коммуникационных линий в Средиземном море;

2) отвлечения сил Германии от русского фронта;

3) усиления нажима на Италию;

4) создания положения, при котором Турцию можно будет привлечь в качестве активного союзника. В Соединенном Королевстве

б) Усиленное воздушное наступление на германские военные центры.

в) Проведение таких ограниченных наступательных операций, которые могут быть осуществлены при наличных десантных силах.

г) Сосредоточение возможно более крупных сил, находящихся в постоянной готовности для вступления на континент, как только сопротивление Германии ослабеет в должной степени.

Операции в районе Тихого океана и на Дальнем Востоке должны продолжаться, с тем чтобы по-прежнему оказывать нажим на Японию и затем развернуть широкое наступление против Японии, как только Германия будет побеждена. Эти операции должны проводиться в таких масштабах, которые не отразятся на способности Объединенных Наций воспользоваться любой благоприятной возможностью для нанесения решающего поражения Германии в 1943 году. В соответствии с этим должны быть разработаны планы и проведена подготовка к отвоеванию Бирмы (операция «Анаким»), которое должно начаться в 1943 году, а также к операции против Маршалловых и Каролинских островов, если время и ресурсы позволят сделать это без ущерба для операции «Анаким».

Наконец, утром 24 января мы явились на пресс-конференцию, где де Голль и Жиро были посажены в одном ряду со мной и с президентом через одного, и мы заставили их пожать друг другу руки перед всеми репортерами и фотографами.

Они это сделали, и снимки, запечатлевшие этот момент, невозможно рассматривать без смеха даже в свете этих трагических событий. Тот факт, что мы с президентом находились в Касабланке, хранился в полной тайне. Когда репортеры увидели нас обоих, они едва могли поверить своим глазам, а когда им сказали, что мы находились там почти две недели, – то и своим ушам.

Глава шестнадцатая

Адана и Триполи

Оккупация союзниками Северо-Западной Африки изменила стратегическую обстановку в районе Средиземного моря, и после приобретения прочной базы на его южном побережье стало возможным наступление на противника. Президент Рузвельт и я давно стремились открыть новый путь в Россию и ударить по южному флангу Германии. Турция была ключом к осуществлению всех таких планов. Уже в течение многих месяцев нашей целью было привлечь Турцию к участию в войне на нашей стороне. Теперь возникла новая надежда, и эта задача приобрела неотложное значение.

Как только выяснились результаты битвы при Эль-Аламейне и операции «Торч», я направил 18 ноября памятную записку английским начальникам штабов на эту тему. Мы уже располагали значительными силами в Египте и на Среднем Востоке, которые должны были в любом случае оставаться на этом театре военных действий, но которые при улучшившемся положении должны были быть использованы для активных действий. Привожу основное содержание своей памятной записки:

«Необходимо приложить величайшие и длительные усилия, чтобы добиться вступления Турции в войну весной.

Я считаю, что Турцию можно привлечь на нашу сторону, если будут приняты надлежащие меры. Турция – это союзник. Она захочет получить место среди победителей на мирной конференции. Она очень стремится быть хорошо вооруженной. Ее армия находится в хорошем состоянии, если не считать специализированного современного оружия, в отношении которого немцы обеспечили такое преимущество болгарам. Турецкая армия отмобилизована почти три года назад и воинственна. До сих пор страх удерживал Турцию от выполнения ее обязательств, и мы снисходительно относились к ее политике, поскольку сами не в состоянии были ей помочь. Теперь положение изменилось.

В результате уничтожения армии Роммеля крупные силы могут в настоящее время высвободиться в Египте и Киренаике. Благодаря усилившемуся сопротивлению русских и возможному контрудару на Кавказе, необходимость которого мы будем всячески доказывать русским, значительно облегчится положение в Персии и можно будет использовать нашу 10-ю армию. Кроме того, мы имеем 9-ю армию в Сирии. При наличии всех этих источников можно будет – если исходить из того, что русские укрепят свои позиции на Кавказе к северу от горного хребта и удержат Каспийское море, – сосредоточить крупные английские сухопутные и военно-воздушные силы, для того чтобы оказать помощь туркам. Сроком для такой концентрации войск должен быть апрель или май».

24 ноября я написал Сталину:

«...Я сообщил Президенту Рузвельту некоторые предварительные соображения относительно Турции и обнаружил, что он независимо от меня пришел к почти аналогичным выводам. Мне кажется, что мы все должны были бы сделать новое энергичное усилие, чтобы заставить Турцию вступить весной в войну на нашей стороне... Если бы мы могли вовлечь Турцию в войну, мы могли бы не только приступить к операциям, цель которых состоит в том, чтобы открыть судоходный путь к Вашему левому флангу на Черном море, но мы могли бы также усиленно бомбить с турецких баз румынские нефтяные источники, которые имеют такое жизненно важное значение для держав оси ввиду успешной защиты Вами главных нефтяных ресурсов на Кавказе».

28 ноября Сталин ответил, что он полностью согласен с президентом и со мной по вопросу о Турции:

«...Я разделяю Ваше мнение и мнение Президента Рузвельта о желательности сделать все возможное, чтобы Турция весной вступила в войну на нашей стороне. Конечно, это имело бы большое значение для ускорения разгрома Гитлера и его сообщников...»

На этом дело остановилось до конференции в Касабланке. Это был один из главных вопросов, подвергшихся нашему обсуждению. Наше общее согласие относительно необходимости вовлечь Турцию в войну было зафиксировано в совместном докладе и в сопроводительном письме. Теперь мне хотелось окончательно решить этот вопрос путем личной встречи с президентом Иненю на территории Турции.

К 26 января я получил послания, в которых сообщалось, что турецкий президент Исмет Иненю в восторге от идеи предложенной встречи. Было внесено несколько предложений относительно места и времени встречи.

Премьер-министр – премьеру Сталину

27 января 1943 года

«Между Президентом Рузвельтом и мной было условлено, чтобы я предложил Президенту Турции встречу со мной для того, чтобы принять меры к лучшему и более быстрому снаряжению турецкой армии, имея в виду возможные события в будущем. Президент Турции ответил, что он сердечно приветствует этот план увеличения «общей оборонительной безопасности» Турции и что он готов, если я этого желаю, чтобы наша встреча была бы предана гласности в соответствующее время после того, как она состоится.

Вы уже знаете мою точку зрения по этому вопросу из телеграмм, которыми мы обменялись, и Вы можете быть уверены, что я буду быстро и немедленно Вас информировать.

Пожалуйста, примите вновь выражение моего восхищения продолжающимися изумительными подвигами советских армий».

Я вылетел на самолете «коммандо», чтобы встретиться с турками. Это был всего лишь четырехчасовой перелет через Средиземное море, причем большая часть пути проходила вдоль Палестины и Сирии. Мы приземлились в Адане. Вместе со мной в другом самолете летели Кадоган, генералы Брук, Александер, Вильсон и сопровождающие их офицеры. Мы приземлились не без некоторых трудностей на маленьком турецком аэродроме, и едва только закончились приветственные церемонии, как из горного ущелья начал выползать длинный бронепоезд, в котором были президент, все турецкое правительство и маршал Чакмак. Они встретили нас исключительно сердечно и с большим энтузиазмом. Несколько салон-вагонов было прицеплено к поезду, чтобы разместить нас, поскольку по соседству не было никаких других помещений. Мы провели две ночи в этом поезде, а днем вели продолжительные переговоры с турками и имели весьма приятные беседы во время завтраков и обедов с президентом Иненю. В пути я подготовил заявление, адресованное туркам и написанное с учетом их психологии. Я решил, что это должно быть уговаривающее письмо, содержащее предложение о платонической женитьбе, исходящее как от меня, так и от президента.

«Опасность, угрожавшая Турции на северном фланге, устранена в данный момент благодаря сокрушительным победам русских над немцами, а на ее южном фланге – в результате того, что генералы Александер и Монтгомери отогнали Роммеля на 1600 миль от Каира, уничтожив три четверти его армии и девять десятых ее снаряжения. Однако по-прежнему существует такой фактор, как потребность немцев в нефти и «дранг нах остен», и летом они могут попытаться пробиться в центре. Турция должна находиться в самых выгодных условиях, чтобы оказать сопротивление любому подобному акту агрессии силой оружия. Мы прибыли сюда, чтобы выяснить, каким образом мы лучше всего можем помочь нашему союзнику в такой серьезной, но в то же время обнадеживающий момент. Для этой цели мы готовы ускорить и увеличить поставки современного вооружения, которых, к сожалению, не хватает турецкой армии. Президент Соединенных Штатов просил меня обсудить этот вопрос не только от имени моей страны, но и от его имени.

Англичане и американцы, несомненно, сообща пошлют, как только Турция вступит в войну, по меньшей мере, 25 авиаэскадрилий. Ряд аэродромов уже подготовлен, и значительное количество материалов уже завезено на места.

Англичане могли бы выделить некоторые специальные части, которые уже полностью обучены и не требуют переброски больших людских масс по линиям коммуникаций, но которые необходимы для того, чтобы удерживать аэродромы и отражать танковые атаки. Для этой цели мы будем иметь наготове в подходящих местах – при наличии такой американской помощи, которая может понадобиться и которую мы сможем получить, – такое количество полков противотанковой артиллерии, какое только вы сможете принять, в том числе часть наших самых новейших 17-фунтовых орудий, которые еще не применялись в военных действиях. Мы будем также иметь наготове несколько полков зенитной артиллерии для укрепления тех сил, которые уже будут размещены на позициях. Мы будем также готовы перебросить в ближайшее время две бронетанковые дивизии, имеющие боевой опыт. Я знаю, что премьер Сталин очень хочет, чтобы Турция была хорошо вооружена и готова защитить себя от агрессии. Я знаю, что президент Рузвельт и, конечно, правительство его величества желают, чтобы Турция была полноправным участником мирной конференции, где будут решаться все вопросы, связанные с изменением существующего статус-кво. Невозможно предсказать, когда закончится нынешняя мировая война. Мы, англичане и американцы, совершенно уверены в том, что мы победим».

Этот документ я вручил турецкому президенту при первой встрече в его поезде вечером в день нашего прибытия.

Общие переговоры, последовавшие за этим, были посвящены главным образом двум вопросам: системе послевоенного мира и мерам по созданию международной организации, а также будущим отношениям между Турцией и Россией. Я привожу в качестве примера лишь несколько замечаний, которые, согласно записям, я высказал турецким руководителям. Я заявил, что виделся с Молотовым и Сталиным и вынес впечатление, что оба они хотят мирных и дружественных отношений с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами. В экономической области обе западные державы многое могут дать России и могут помочь в возмещении ее потерь. Я сказал, что не могу заглядывать на 20 лет вперед, и тем не менее мы заключили договор на 20 лет. Я полагал, что Россия сосредоточит свои усилия в ближайшие 10 лет на восстановлении. Возможно, произойдут изменения: коммунизм уже подвергся видоизменениям. Я считал, что мы должны поддерживать дружественные отношения с Россией, и если Англия и Соединенные Штаты будут действовать вместе и сохранять значительные военно-воздушные силы, они смогут обеспечить период устойчивости. Россия может даже выиграть от этого. Она имеет огромные слаборазвитые районы, например в Сибири.

Турецкий премьер-министр Сараджоглу напомнил, что я выражал точку зрения, что Россия может стать империалистической. Это вынуждает Турцию быть исключительно благоразумной. Я ответил, что будет создана международная организация для обеспечения мира и безопасности, которая будет сильнее Лиги Наций. Я добавил, что не боюсь коммунизма. Сараджоглу заметил, что он ищет чего-то более реального. Вся Европа полна славян и коммунистов. Все побежденные страны станут большевистскими и славянскими, если Германия будет разгромлена. Я ответил, что положение не всегда оборачивается так плохо, как ожидают, но если и случится так, то лучше, чтобы Турция была сильной и тесно связанной с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами. Если Россия без всякой причины напала бы на Турцию, то вся международная организация, о которой я говорил, выступила бы в защиту Турции, а гарантии после нынешней войны должны быть гораздо более твердыми не только в отношении Турции, но и в отношении всей Европы. Я не буду другом России, если она станет подражать Германии. Если она поступит таким образом, то мы должны будем организовать самое тесное объединение против нее, и я не поколеблюсь заявить об этом Сталину. Молотов предложил заключить договор, в силу которого Прибалтийские государства считались бы провинцией России. Мы отказались согласиться на это потому, что: а) территориальные изменения должны быть отложены до послевоенного урегулирования и б) мы считали необходимым дать возможность отдельным лицам свободно определить свою судьбу.

Во время этих общих политических переговоров начальник имперского генерального штаба и другие наши высшие командиры вели военные переговоры. Обсуждались два основных вопроса: оснащение турецких вооруженных сил до и после того или иного политического шага со стороны Турции и подготовка планов посылки английских частей для подкрепления турецких вооруженных сил в случае вступления Турции в войну. Результаты этих переговоров были воплощены в военное соглашение.

Премьер-министр – премьеру Сталину

2 февраля 1943 года

«1. Благодарю Вас за Вашу телеграмму о Турции. Я встретился со всеми главными турками в Адане 30 января и имел с ними длительные и самые дружеские беседы. Нет сомнений в том, что они значительно пошли нам обоим навстречу, а также в том, что их собственная информация из Германии убеждает их в плохом положении там. Первая задача состоит в том, чтобы снабдить их современным оружием, которого мы пока могли выделить лишь небольшое количество. Я сделал все возможное, чтобы отправлять все, что они могут перевезти по Таврской железной дороге, которая является единственной подходящей дорогой, а также дать им взаймы несколько пароходов для перевозки более значительного количества снабжения из Египта. Я даю им также некоторое количество германского вооружения, захваченного нами в пустыне. Мы создаем в Анкаре смешанную англо-турецкую военную комиссию для того, чтобы улучшить коммуникации для перевозки военных материалов. Мы составляем совместные планы оказания им помощи, если они подвергнутся нападению со стороны Германии или Болгарии.

2. Я не просил о каком-либо точном политическом обязательстве или обещании относительно их вступления в войну на нашей стороне, но, по моему мнению, они сделают это до конца этого года. Вероятно, до этого путем широкого толкования нейтралитета, подобно тому, как это делали Соединенные Штаты до вступления в войну, они разрешат нам воспользоваться их аэродромами для заправки самолетов горючим в целях осуществления налетов британских и американских бомбардировщиков на нефтяные источники Плоешти, которые имеют жизненно важное значение для Германии, в особенности теперь, когда Ваши армии вернули Майкоп. Я повторяю, что я не просил и не получил определенного политического обязательства и сообщил им, что они могут так и заявить. Тем не менее их встреча со мной, их позиции в целом и совместное коммюнике, текст которого я направляю Вам по телеграфу, вовлекают их более открыто, чем раньше, в антигитлеровскую систему, и именно так это будет воспринято всем миром.

3. Они, конечно, озабочены тем положением, в котором они окажутся после войны, ввиду большой силы Советского Союза. Я сообщил им, что, на основании моего опыта, Союз Советских Социалистических Республик никогда не нарушал ни обязательств, ни договоров, что сейчас для них настало время заключить выгодное соглашение и что самое надежное место для Турции – это место возле победителей, как воюющей страны, за столом мирной конференции. Все это я сказал, исходя из наших общих интересов, в соответствии с нашим союзом, и я надеюсь, что Вы это одобрите. Я уверен, что они откликнулись бы на любой дружеский жест со стороны Союза Советских Социалистических Республик. Я был бы весьма рад получить Ваше искреннее мнение по всем этим вопросам. Я установил очень тесные личные отношения с ними, в особенности с Президентом Иненю.

4. В Вашей недавней телеграмме, которую Вы послали Президенту Рузвельту, Вы спрашивали относительно замедления операций союзников в Северной Африке. Что касается британской 8-й армии, то с тех пор мы заняли Триполи и Зуара и надеемся в скором времени вступить значительными силами в Тунис и изгнать противника с позиций Марета и Габеса. Очищение и восстановление порта в Триполи идет полным ходом. Но в настоящее время линии наших коммуникаций простираются до Бенгази и отчасти даже до Каира, имея протяженность до 1600 миль. Наша 1-я армия, подкрепленная значительными соединениями американских вооруженных сил, подтягивает свои тылы и, как только это будет возможно, перейдет в наступление совместно с 8-й армией.

Дождливая погода является серьезным фактором, так же как и коммуникации, которые, как железнодорожные, так и шоссейные, весьма немногочисленны и протяженность которых составляет 500 миль. Однако я надеюсь, что противник будет полностью уничтожен или изгнан с африканского побережья к концу апреля, а возможно и раньше. Согласно моей собственной оценке, основывающейся на достоверной информации, 5-я германская танковая армия в Тунисе имеет 80 000 немцев и вместе с ними от 25 000 до 30 000 итальянцев, состоящих на довольствии. Роммель располагает 150000 немцев и итальянцев, состоящих на довольствии, из которых, возможно, лишь 40 000 составляют боевые части, но они плохо вооружены. Уничтожение этих сил является нашей непосредственной задачей.

5. Я отвечу Вам позже на Ваши совершенно справедливые вопросы, направленные мне и Президенту, относительно конкретных операций, о которых принято решение в Касабланке.

6. Примите, пожалуйста, мои поздравления по случаю капитуляции фельдмаршала Паулюса и по случаю конца 6-й германской армии. Это действительно изумительная победа».

Победа, однако, не сделала Советы более дружелюбными. 6 февраля я получил довольно холодный ответ.

Премьер Сталин – премьеру Черчиллю

6 февраля 1943 года

«2 и 3 февраля я получил Ваши послания по турецкому вопросу. Благодарю Вас за информацию, которую Вы дали по вопросу о переговорах с турецкими руководителями в Адане.

1. По поводу Вашего заявления о том, что турки откликнулись бы на любой дружеский жест со стороны Советского Союза, я считаю уместным напомнить, что с нашей стороны по отношению к Турции как за несколько месяцев до начала советско-германской войны, так и после начала этой войны был сделан ряд заявлений, дружественный характер которых известен Британскому Правительству. Турки не реагировали на эти шаги, опасаясь, видимо, разгневать немцев. Можно предположить, что предлагаемый Вами жест встретит со стороны турок такой же прием.

Международное положение Турции остается довольно щекотливым. С одной стороны, Турция связана с СССР договором о дружбе и нейтралитете и с Великобританией – договором о взаимопомощи для сопротивления агрессии, а с другой стороны, она связана с Германией договором о дружбе, заключенным за три дня до нападения Германии на СССР. Мне не известно, как Турция думает в теперешних условиях совместить выполнение своих обязательств перед СССР и Великобританией с ее обязательствами перед Германией. Впрочем, если турки хотят сделать свои отношения с СССР более дружественными и тесными, пусть заявят об этом. Советский Союз в этом случае готов пойти навстречу туркам.

2. С моей стороны, разумеется, не будет возражений против Вашего заявления, что по вопросу об англо-турецкой встрече я получил от Вас информацию, хотя я не могу ее назвать полной.

3. Желаю всяческих успехов в предстоящем наступлении 1-й и 8-й британских армий и американских войск в Северной Африке и скорого изгнания германо-итальянских войск с африканского побережья.

4. Примите мою благодарность за дружеское поздравление по случаю сдачи фельдмаршала Паулюса и успешного завершения ликвидации окруженных под Сталинградом вражеских войск».

Лишь 2 марта я получил новое послание от Сталина по поводу советско-турецких отношений. Были достигнуты некоторые успехи.

«...Считаю нужным информировать Вас, что 13 февраля Турецкий Министр Иностранных Дел заявил Советскому Послу в Анкаре о желании Турецкого Правительства начать переговоры с Советским Союзом относительно улучшения советско-турецких отношений. Советское Правительство ответило через своего Посла в Анкаре, что оно приветствует желание Турецкого Правительства улучшить советско-турецкие отношения, и выразило готовность приступить к переговорам. В настоящее время ожидается возвращение в Москву Турецкого Посла, с которым и предполагается начать переговоры...»

Мои переговоры с Турцией должны были подготовить почву для ее вступления в войну осенью 1943 года. То, что это не произошло после краха Италии, в условиях дальнейшего наступления русских против Германии севернее Черного моря, объясняется неблагоприятными событиями в районе Эгейского моря в конце года, на чем я остановлюсь подробнее ниже.

Конечно, после победы все выглядит прекрасно. Но в описываемый период предстояло много долгих и страшных битв, и я уверен, что если бы мне было позволено осуществить свой план, ясная цель которого была отчетливо изложена, то я мог бы добиться вступления Турции в войну на нашей стороне до конца 1943 года без ущерба для наших основных планов и с большой выгодой для союзников, и в особенности для Турции. Теперь, в эти послевоенные годы, когда мы видим, что Соединенные Штаты поддерживают Турцию всем своим могуществом, все стало на свое место, если не считать того, что мы лишились важных преимуществ турецкой помощи со всем, что отсюда вытекало с точки зрения положения на Балканах в первые месяцы 1944 года.

Глава семнадцатая

Домой, к тревогам

После неудачной попытки захватить в декабре порт Тунис сила нашего первоначального удара в Северо-Западной Африке была израсходована, и германское верховное командование смогло временно восстановить положение в Тунисе. Отказываясь признать, что он не может защитить с моря или с воздуха даже короткий путь между Сицилией и портом Тунис, Гитлер приказал создать новую армию в Тунисе, для того чтобы отразить предстоящее наступление союзников как с востока, так и с запада. Потрепанному Африканскому корпусу Роммеля было предоставлено продолжать отступление под сильным нажимом 8-й армии.

На Мальту было вновь завезено продовольствие и вооружение, и там снова началась активная деятельность. С наших новых баз в Алжире и Киренаике наши военно-морские и военно-воздушные силы действовали в широком радиусе, охраняя суда союзников и уничтожая много материалов и подкреплений, направляемых противнику. Помимо блокады порта Тунис, где все еще имелись сильные немецкие военно-воздушные силы, мы добрались до портов в континентальной Италии. Палермо, Неаполь и Специя ощущали на себе наши удары по мере того, как усиливалась наша мощь, а бомбардировщики английских военно-воздушных сил, действовавшие с баз в Англии, взяли на себя бомбардировку Северной Италии. Итальянский флот не предпринимал попыток вмешаться. Помимо присутствия английского флота ощущалась сильная нехватка в нефти. Были дни, когда во всей Сицилии не было ни одной тонны топлива для кораблей, эскортирующих суда со снабжением для Туниса.

На суше генерал Эйзенхауэр проследил за тем, чтобы его войска в Северо-Западной Африке получили передышку, которую можно было использовать для перегруппировки сил. На севере необходимо было укрепить позиции, захваченные английскими 78-й и 6-й бронетанковыми дивизиями. Южнее растянутый фронт, с трудом удерживаемый французским 19-м корпусом в центре и частью американского 2-го корпуса на правом фланге, представлял для противника соблазнительную возможность сделать прорыв и обойти всю линию фронта союзников. Части союзников были сильно перемешаны, и проблема осложнялась отказом генерала Жиро разрешить передачу французских войск под английское командование. Сильная атака против французского 19-го корпуса в середине января заставила перебросить на помощь ему новые английские и американские части, и Эйзенхауэру пришлось издать приказ – принятый Жиро – о подчинении всего фронта приказам командующего английской 1-й армией генерала Андерсона.

В течение января 8-я армия значительно продвинулась. В начале месяца она была остановлена перед вражескими позициями у Буэрат-эль-Хсуна. Генерал Монтгомери счел нужным задержать свое наступление до тех пор, пока он не будет уверен в том, что сможет быстро развить его. Армия снабжалась из Бенгази, Тобрука и, как только стало возможно, – из Триполи. 15 января Монтгомери начал атаку по прибрежной дороге силами 51-й дивизии, имея 22-ю бронетанковую бригаду в центре, в то время как 7-я бронетанковая и новозеландская 2-я дивизии обошли фланг со стороны Пустыни. Триполи был взят точно 23 января. Оказалось, что порт сильно разрушен. Вход в порт был полностью забит потопленными судами, а подходы сильно минированы. Мы это предвидели, и первое судно с материалами вошло в гавань 2 февраля. Неделю спустя доставлялось уже по две тысячи тонн в день. Хотя 8-й армии все еще предстояло пройти большое расстояние, ее снабжение во время 1500-мильного наступления от Эль-Аламейна, увенчавшегося быстрым восстановлением порта Триполи, было выдающимся организационным достижением, честь которого принадлежит генералу Линдселлу, находившемуся в Каире, и генералу Робертсону из 8-й армии.

В конце месяца к 8-й армии присоединился генерал Леклерк, который возглавлял смешанный контингент свободных французов численностью примерно 2500 человек, прошедший 1500 миль по Пустыне из Французской Экваториальной Африки. Леклерк безоговорочно подчинился командованию Монтгомери. Ему и его солдатам предстояло сыграть важную роль во время остальной части Тунисской кампании. 8-я армия пересекла границу Туниса 4 февраля, таким образом завершив завоевание Великобританией Итальянской империи. В соответствии с решениями, принятыми на конференции в Касабланке, эта армия теперь перешла под командование генерала Эйзенхауэра, а генерал Александер стал его заместителем, ответственным за сухопутные операции.

Положение в Алжире было чрезвычайно напряженным. После убийства Дарлана все еще приходилось принимать меры предосторожности в отношении всех видных лиц. Кабинет продолжал беспокоиться по поводу моей безопасности и, очевидно, хотел, чтобы я возможно скорее вернулся в Англию. Это во всяком случае было лестно. С другой стороны, я вскоре понял, что мне придется задержаться в Алжире.

Я имел длительную беседу с Эйзенхауэром и узнал от него многое, о чем нельзя было сообщить в телеграммах. На завтраке присутствовали как де Голль, так и Жиро. Нужно было урегулировать так много вопросов, что я не мог уехать до вечера субботы. 6 февраля я встретился с Ногесом и Пейрутоном. Оба эти француза занимали влиятельное положение и испытывали чрезвычайные затруднения. Несмотря на действия Ногеса во время высадки американских войск, он все еще занимал пост генерал-губернатора Марокко. Пейрутон только что прибыл по приглашению американцев из Аргентины, где был вишистским послом, чтобы занять пост генерал-губернатора Алжира. Я заявил им, что если они пойдут вместе с нами, то мы не будем вспоминать о прежних разногласиях. Они держали себя с достоинством, но были взволнованы.

Первой моей задачей по возвращении в Англию было выступить в палате общин с подробным заявлением о конференции в Касабланке, о моей поездке по району Средиземного моря и об общем положении.

Моя речь 11 февраля продолжалась более двух часов. Я считал, что могу сообщить хорошие вести. Я обрисовал далее общее положение во Французской Северо-Западной Африке и сообщил, как я об этом условился с президентом Рузвельтом, о новых назначениях, в том числе о назначении генерала Эйзенхауэра главнокомандующим.

Хотя темпы наступления с Востока превзошли ожидания, положение союзников в середине февраля было тревожным. Жестокие потери, нанесенные флотом и авиацией, не помешали противнику сосредоточить четырнадцать дивизий, в том числе дивизии из армии Роммеля. Большинство немцев было доставлено воздушным путем. Четыре дивизии – три немецкие и одна итальянская – были танковыми. Союзники же имели для операции всего девять дивизий, из которых две дивизии из французского 19-го корпуса были плохо оснащены. Американский 2-й корпус был все еще недоукомплектован; из его четырех дивизий только 1-я пехотная и 1-я бронетанковая находились на фронте.

Северный участок от моря до Бу-Арады удерживался английским 5-м корпусом, состоящим из трех дивизий. На его правом фланге находился французский 19-й корпус, состоявший из одной французской дивизии, американской 1-й пехотной дивизии и двух английских бригад. Этот корпус удерживал горные перевалы, которые вели к прибрежной равнине. Дальше на юг линию фронта продолжал удерживать американский 2-й корпус, состоявший из американской 1-й бронетанковой дивизии и одной французской дивизии, причем еще одна американская пехотная дивизия находилась в стадии формирования. Эти части, кроме того, были растянуты, чтобы удерживать перевалы на своем фронте, за исключением важного перевала Фаид, который немцы захватили 30 января.

Роммель, который получил повышение и командовал всеми войсками держав оси в Тунисе, сосредоточил ударный кулак из двух немецких танковых дивизий к востоку от Фаида, для того чтобы отбросить назад американский 2-й корпус и помешать ему подойти к его флангу и тылу в то время, как он вел бои с 8-й армией. Атака началась 14 февраля. Ошибочно ожидали, что главный удар будет нанесен через Фонду к, а не Фаид. В результате этого американская 1-я бронетанковая дивизия по приказу генерала Андерсона была сильно рассредоточена; только половина ее находилась к востоку от Сбейтлы и могла принять на себя удар. Она была смята и пришла в замешательство. Сбейтла была захвачена 16-го, а на следующий день Кассерин и Фериана находились в руках немцев.

Теперь Роммель стоял перед выбором: он мог продвигаться через перевал Кассерин на Тебессу – главный центр коммуникаций, за которым находился важный аэродром Юк-ле-Бэн, или же нанести удар на север. Он ударил на север и натолкнулся на сопротивление 1-й гвардейской бригады и подразделения американской 9-й дивизии, которые Андерсон поспешил бросить на этот участок: наступление было остановлено. На дороге в Талу немецкая 21-я танковая дивизия, которая была в головной колонне, встретилась с нашей 26-й бронетанковой бригадой и двумя английскими батальонами, а также

с американской пехотой и артиллерией. Последовал ожесточенный бой, но в полдень 22-го Роммель начал общее отступление. Оно было проведено в полном порядке. 28 февраля наши войска вновь заняли Кассерин, Сбейтлу и Фериану, а позднее была восстановлена наша первоначальная линия фронта. Но Роммель еще не отказался от своих попыток отвоевать, по меньшей мере, плацдарм в Тунисе. 26 февраля он начал ряд энергичных атак на участке английского 5-го корпуса.

Сталин в это время прислал мне фильм о победе под Сталинградом, в котором поразительно показаны все отчаянные сражения и окончательная капитуляция фельдмаршала Паулюса, а также появление его перед советским военным трибуналом. Русское правительство отнеслось к этому видному немецкому военному начальнику с величайшим уважением, и он с тех пор находится на его службе. Менее приятная судьба ожидала бесчисленные вереницы немецких военнопленных, которые на кадрах фильма устало бредут по безбрежным снежным просторам.

Фильм был замечательно снят и служит превосходным памятником этому славному эпизоду в борьбе на Восточном фронте. Я в свою очередь смог послать Сталину, президенту и правительствам доминионов наш собственный фильм о битве у Эль-Аламейна – «Победа в Пустыне», который только что был закончен. Этот фильм, подобно русскому, был заснят кинооператорами под ожесточенным огнем и кое-кому стоил жизни. Жертва была принесена не напрасно, ибо плоды труда этих людей вызывали величайшее восхищение и энтузиазм во всем союзническом мире и еще больше сплотили нас на осуществление общей задачи.

Глава восемнадцатая

Россия и западные союзники

Если бы Сталин мог прибыть в Касабланку, три союзника сообща выработали бы единый план. Но это было невозможно, и переговоры велись по телеграфу. 26 января мы сообщили ему о военном решении, принятом на нашей конференции.

Премьер-министр – премьеру Сталину

«1. Мы совещались с нашими военными советниками и приняли решение об операциях, которые должны быть предприняты американскими и британскими вооруженными силами в течение первых девяти месяцев 1943 года. Мы хотим немедленно сообщить Вам о наших намерениях. Мы полагаем, что эти операции, вместе с Вашим мощным наступлением, могут наверное заставить Германию встать на колени в 1943 году. Нужно приложить все усилия, чтобы достигнуть этой цели.

2. Мы не сомневаемся, что правильная стратегия для нас состоит в том, чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы на европейском театре. В то же самое время мы должны поддерживать достаточное давление на Японию, чтобы сохранить инициативу на Тихом океане и на Дальнем Востоке, поддержать Китай и воспрепятствовать японцам распространить свою агрессию на другие театры, как, например, на Ваши приморские провинции.

3. Наше основное желание состоит в том, чтобы отвлечь значительные германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения. Мы не пожалеем никаких усилий, чтобы отправлять Вам материальную помощь в любом случае, всеми возможными путями.

4. Наше ближайшее намерение состоит в том, чтобы очистить Северную Африку от сил держав оси и создать военно-морские и военно-воздушные базы, чтобы:

1) открыть надежный путь через Средиземное море для военного транспорта и

2) начать интенсивную бомбардировку важных объектов держав оси в Южной Европе.

5. Мы приняли решение предпринять широкие комбинированные операции сухопутных и военно-морских сил в Средиземном море по возможности в ближайшее время. Подготовка к этим операциям проводится в настоящее время, и она сопряжена со значительной концентрацией сил, включая десантные средства и суда, в Египте и в портах Северной Африки. Кроме того, мы намерены сконцентрировать в пределах Соединенного Королевства значительные американские сухопутные и военно-воздушные силы. Эти силы совместно с британскими вооруженными силами в Соединенном Королевстве подготовятся к тому, чтобы снова вступить на континент Европы, как только это будет осуществимо. Эти концентрации наверняка будут известны нашим противникам, но они не будут знать, где, когда и какими силами мы предполагаем нанести удар. Поэтому они будут вынуждены рассредоточить как сухопутные, так и военно-воздушные силы на всем протяжении побережья Франции, Голландии, Корсики, Сардинии, Сицилии, Леванта, Италии, Югославии, Греции, Крита и Додеканезских островов.

6. В Европе мы увеличим быстрыми темпами бомбардировочное наступление союзников из Соединенного Королевства против Германии, и к середине лета сила этого наступления по сравнению с нынешним должна удвоиться. Наш нынешний опыт показал, что дневные бомбардировки имеют своим результатом уничтожение или повреждение большого количества германских истребителей. Мы полагаем, что увеличение количества дневных и ночных налетов и общего веса сброшенных бомб приведет к весьма значительному материальному и моральному ущербу в Германии и быстро истощит германскую истребительную авиацию. Как Вы знаете, мы уже сковываем более половины германских военно-воздушных сил в Западной Европе и на Средиземном море. Мы не сомневаемся, что наше усиленное и разнообразное бомбардировочное наступление вместе с другими операциями, которые мы предпринимаем, приведет к дальнейшему отвлечению германских воздушных и других сил с русского фронта.

7. Наше намерение на Тихом океане состоит в том, чтобы изгнать японцев из Рабаула в течение ближайших нескольких месяцев и затем развить успех в общем направлении на Японию. Мы также намерены увеличить масштаб наших операций в Бирме с тем, чтобы снова открыть этот путь для снабжения Китая. Мы намерены немедленно увеличить наши военно-воздушные силы в Китае. Мы, однако, не позволим, чтобы наше наступление против Японии отрицательно повлияло на нашу способность воспользоваться любой возможностью, которая может представиться для нанесения Германии решительного поражения в 1943 году.

8. Наша основная цель состоит в том, чтобы обрушить на Германию и Италию на суше, на море и в воздухе максимальное количество вооруженных сил, которое можно физически применить».

Затем по возвращении в Англию я послал Сталину с ведома президента следующее дополнительное объяснение:

«Ваше послание от 30 января. Я совещался теперь с Президентом, и вопрос был передан в штабы стран по ту и другую сторону океана. Я уполномочен дать следующий наш совместный ответ:

a) В Восточном Тунисе находится четверть миллиона немцев и итальянцев. Мы надеемся уничтожить или изгнать их оттуда в течение апреля, если не раньше.

b) Когда это будет сделано, мы намерены в июле или раньше, если окажется возможным, захватить Сицилию с целью очистить Средиземное море, способствовать краху Италии с вытекающими отсюда последствиями в отношении Греции и Югославии и измотать германские военно-воздушные силы. За этим непосредственно должна последовать операция в восточной части Средиземного моря, вероятно против Додеканезских островов.

c) Эта операция потребует использования всего тоннажа и всех десантных средств, которые мы сможем собрать на Средиземном море, а также всех войск, которые мы сможем подготовить для десантных операций к этому времени, и масштаб операции будет порядка трех или четырех сот тысяч человек. Мы будем развивать до пределов любой успех, как только будут развернуты порты и базы высадки десантов.

d) Мы также энергично ведем приготовления, до пределов наших ресурсов, к операции форсирования Канала в августе, в которой будут участвовать британские части и части Соединенных Штатов. Тоннаж и наступательные десантные средства здесь будут также лимитирующими факторами. Если операция будет отложена вследствие погоды или по другим причинам, то она будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь. Сроки этого наступления должны, конечно, зависеть от состояния оборонительных возможностей, которыми будут располагать в это время немцы по ту сторону Канала.

e) Обе операции будут происходить при поддержке весьма крупных военно-воздушных сил Соединенных Штатов и Великобритании, причем в операции по форсированию Канала будут участвовать все военно-воздушные силы британской метрополии. Все эти операции потребуют крайнего напряжения судовых ресурсов Великобритании и Соединенных Штатов.

f) Президент и я дали указания нашему Объединенному Штабу о необходимости предельной быстроты и об усилении атак до крайних пределов человеческих и материальных возможностей».

И несколько дней спустя:

Премьер-министр – премьеру Сталину

14 февраля 1943 года

«Цепь необыкновенных побед, звеном в которой является освобождение Ростова-на-Дону, известие о чем было получено сегодня ночью, лишает меня возможности найти слова, чтобы выразить Вам восхищение и признательность, которые мы чувствуем по отношению к русскому оружию. Моим наиболее искренним желанием является сделать как можно больше, чтобы помочь Вам».

Сталин ответил быстро.

Премьер Сталин – премьер-министру

16 февраля 1943 года

«12 февраля я получил Ваше послание о предстоящих англо-американских военных операциях.

1. Благодарю Вас за дополнительную информацию о решениях, принятых в Касабланке. Вместе с тем не могу не высказать некоторых соображений по поводу Вашего послания, которое, как Вы сообщаете, является общим ответом, выражающим также мнение Президента. Из Вашего сообщения видно, что ранее намечавшиеся Вами на февраль сроки окончания военных операций в Тунисе теперь откладываются на апрель. Не надо много доказывать, как нежелательна эта оттяжка операций против немцев и итальянцев. Именно в данный момент, когда советским войскам еще удается поддерживать свое широкое наступление, активность англо-американских войск в Северной Африке настоятельно необходима. Одновременность нажима на Гитлера с нашего фронта и с вашей стороны в Тунисе имела бы большое положительное значение для нашего общего дела и создала бы весьма серьезные затруднения для Гитлера и Муссолини. Тогда ускорились бы и намечаемые Вами операции в Сицилии и в восточной части Средиземного моря.

Что касается открытия второго фронта в Европе, в частности во Франции, то оно, как видно из Вашего сообщения, намечается только на август – сентябрь. Мне кажется, однако, что нынешняя ситуация требует того, чтобы эти сроки были максимально сокращены и чтобы второй фронт на Западе был открыт значительно раньше указанного срока. Для того чтобы не дать врагу оправиться, по-моему, весьма важно, чтобы удар с Запада не откладывался на вторую половину года, а был бы нанесен еще весной или в начале лета.

По имеющимся у нас достоверным сведениям, немцы за период времени с конца декабря, когда действия англо-американских сил в Тунисе почему-то приостановились, перебросили из Франции, Бельгии, Голландии и самой Германии на советско-германский фронт 27 дивизий, в том числе 5 танковых дивизий. Таким образом, вместо помощи Советскому Союзу путем отвлечения германских сил с советско-германского фронта получилось облегчение для Гитлера, который ввиду ослабления англо-американских операций в Тунисе получил возможность перебросить дополнительные свои войска против русских.

Все это говорит за то, что чем раньше мы совместно используем создавшиеся в гитлеровском стане затруднения на фронте, тем больше оснований рассчитывать на разгром Гитлера в скором времени. Если не учесть всего этого сейчас и не использовать нынешний момент в наших общих интересах, то может случится так, что, получив передышку и собрав силы, немцы смогут оправиться. Для нас с Вами ясно, что не следовало бы допустить подобный нежелательный просчет.

2. Я счел необходимым послать настоящий ответ также и г. Рузвельту.

3. Благодарю Вас за Ваше теплое поздравление по случаю освобождения Ростова. Наши войска сегодня овладели городом Харьковом».

Это послание попало ко мне во время болезни.

Премьер-министр – премьеру Сталину

25 февраля 1943 года

«Весьма сожалею, что я не смог ответить на Вашу последнюю телеграмму. Был подготовлен проект ответа, но температура у меня поднялась настолько высоко, что я счел за лучшее на время отложить его. Я надеюсь дополнительно информировать Вас через несколько дней об общей обстановке. Тем временем то, что Вы делаете, просто не поддается описанию. С битвой в Тунисе все в порядке. Противник выдохся, и теперь он будет зажат в тиски.

Со всяческими добрыми пожеланиями».

Президент прислал мне 5 марта копию своего ответа Сталину:

«В ответ на Ваше послание от 16 февраля, в котором Вы изложили некоторые соображения, переданные Вами г-ну Черчиллю в ответ на его послание от 12 февраля на Ваше имя, я хочу сообщить, что я разделяю Ваше сожаление о том, что усилия союзников в Северной Африке не развивались в соответствии с планом. Они были прерваны неожиданными сильными дождями, которые весьма затруднили перевозку по дорогам как снабжения, так и войск, направляющихся на линию фронта из наших портов выгрузки. Эти дожди сделали поля и горы непроходимыми.

Я вполне сознаю неблагоприятные последствия, которые эта задержка будет иметь для общих усилий союзников, и я принимаю все возможные меры для того, чтобы начать успешные наступательные действия против вооруженных сил держав оси в Африке в возможно ближайший момент с целью завершить их уничтожение.

Большая разбросанность транспортных средств Америки в настоящее время хорошо Вам известна, и я могу Вас заверить в том, что прилагаются все усилия к тому, чтобы увеличить наши транспортные ресурсы.

Я понимаю, насколько важно предпринять военные усилия на континенте Европы в ближайший подходящий момент времени в целях уменьшения сопротивления держав оси Вашей героической армии. Вы можете быть уверены в том, что после успеха в Северной Африке, как только наши максимальные усилия смогут обеспечить нам транспортные средства, американские военные усилия будут распространены на Европейский континент.

Мы желаем Вашей героической армии дальнейших успехов, которые вдохновляют нас всех».

Премьер-министр – премьеру Сталину

11 марта 1943 года

«1. Г-н Рузвельт прислал мне копию своего ответа на Ваше послание от 16 февраля. Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы ответить лично.

2. Наша первая задача состоит в том, чтобы очистить Северную Африку от войск держав оси посредством операции, условное наименование которой будет сообщено в моем послании, немедленно следующим за этим. Мы надеемся, что это будет сделано к концу апреля, и к этому времени мы свяжем в боях около одной четверти миллиона войск держав оси.

3. Тем временем энергично проводятся все приготовления для выполнения операции, носящей новое условное обозначение «Эскимос»... в июне, на месяц раньше, чем мы запланировали в Касабланке.

4. Изучаются также планы операций в восточной части Средиземного моря, например:

a) захват Крита или Додеканезских островов или обоих вместе и

b) десант в Греции.

Выбор срока для этих операций в значительной степени определится результатом «Эскимоса» и наличием необходимого количества тоннажа и десантных средств. Помощь Турции и использование турецких аэродромов, конечно, представляли бы огромную ценность. В соответствующий момент я потребую предоставления этого.

5. В декабре англо-американцы отказались от попытки захватить Тунис и Бизерту с ходу из-за силы противника, предстоящего сезона дождей, уже наступившей сырости и того факта, что коммуникации растягивались на 500 миль из Алжира и 160 миль из Бона по плохим дорогам и одноколейным французским железным дорогам, передвижение по которым требует целой недели. Доставка снабжения для армии была возможна лишь морем в небольшом размере вследствие интенсивности атак противника с воздуха и частых нападений подводных лодок. Таким образом, было невозможно накопить ни горючего, ни другого довольствия в находящихся вблизи фронта районах. На практике оказалось возможным лишь поддерживать снабжение войск, уже находившихся там. То же самое было справедливым в отношении снабжения по воздуху, так как импровизированные аэродромы превратились в трясины. Когда мы прекратили там наступление, в Тунисе было 40 тысяч немцев, не считая итальянцев и Роммеля, который все еще находился в Триполи. Количество германских сил в Северном Тунисе в настоящее время более чем в два раза превышает эту цифру, и они подбрасывают сюда кого только могут на транспортных самолетах и эсминцах. В конце прошлого месяца были некоторые серьезные местные неудачи, но в настоящее время положение восстановлено. Мы надеемся, что задержка, вызванная этими неудачами, будет исправлена более ранним наступлением армии Монтгомери, которая должна будет состоять из шести дивизий (приблизительно 200 тысяч человек) и которая начнет свои операции из Триполи с достаточным количеством вооружения против позиции Марета до конца марта. Уже 6 марта армия Монтгомери отразила с тяжелыми потерями для противника превентивное наступление Роммеля. Британские и американские армии в северном секторе Туниса будут координировать свои действия с операциями Монтгомери.

6. Я полагал, что Вы пожелаете ознакомиться с этими деталями, хотя масштабы этих операций невелики по сравнению с громадными операциями, которыми Вы руководите.

7. Британские штабы считают, что примерно половина всех дивизий, которые были отправлены на советско-германский фронт из Франции, Люксембурга, Бельгии и Голландии с ноября прошлого года, уже была заменена, главным образом дивизиями из России и Германии и отчасти новыми дивизиями, сформированными во Франции. Они считают, что в настоящее время во Франции, Люксембурге, Голландии и Бельгии имеется тридцать дивизий.

8. Я очень хочу, чтобы Вы точно знали, в порядке строго секретной информации для Вас, каковы наши военные ресурсы для наступления на Европу через Средиземное море или Канал. Подавляющая часть британской армии находится в Северной Африке, на Среднем Востоке и в Индии, и нет никакой физической возможности перебросить ее морем назад на Британские острова. К концу апреля мы будем иметь в Северном Тунисе пять британских дивизий, или приблизительно 200 тысяч человек, помимо армии генерала Монтгомери в составе около шести дивизий, и мы перебрасываем две специально подготовленные британские дивизии из Ирана, отправляем одну дивизию отсюда с целью усиления наших вооруженных сил там для «Эскимоса», доводя общую численность войск до четырнадцати дивизий.

На Среднем Востоке мы имеем четыре мотомеханизированные британские дивизии, две польские дивизии, одну дивизию свободных французов и одну греческую дивизию. В Гибралтаре, на Мальте и на Кипре расквартированы войска, эквивалентные четырем обычным пехотным дивизиям. Не считая гарнизонов и войск пограничной охраны, в Индии сформированы и формируются десять или двенадцать дивизий для отвоевания Бирмы после периода дождей и восстановления связи с Китаем... Таким образом, мы имеем под британским командованием разбросанными на линии от Гибралтара до Калькутты протяженностью около 6300 миль тридцать восемь дивизий, включая сильные бронетанковые соединения и значительную часть нашей авиации. Всем этим силам на 1943 год поставлены определенные задачи, предусматривающие активные действия.

9. Общая численность британской дивизии, включая корпусные и армейские части, а также войска, обслуживающие тылы, может быть определена примерно в 40 тысяч человек, В Соединенном Королевстве остаются примерно девятнадцать сформированных дивизий, четыре дивизии внутренней обороны и четыре дивизии для пополнения; шестнадцать из вышеперечисленных дивизий готовятся к операции по форсированию Канала в августе. Вы должны помнить, что общая численность нашего населения составляет 46 000 000 человек и что основные его силы заняты в военно-морском и торговом флотах, без которых мы не могли бы существовать. Затем следуют наши весьма значительные воздушные силы численностью около 1 200 тысяч человек и потребности производства вооружения, сельского хозяйства и противовоздушной обороны. Таким образом, уже в течение некоторого времени все мужчины и женщины страны полностью использовались и используются.

10. Соединенные Штаты намеревались отправить в июле прошлого года в Соединенное Королевство для вторжения во Францию двадцать семь дивизий, общей численностью от 40 до 50 тысяч человек каждая. С тех пор они отправили семь дивизий для операции «Торч», и туда будет отправлено еще три дивизии. В Англии в настоящее время имеется лишь одна американская дивизия, и по крайней мере в течение двух месяцев других войск больше не ожидается. К августу они надеются иметь в наличии четыре дивизии, помимо значительных сил авиации. Это не является ослаблением американских усилий. Причина того, почему так не оправдались надежды прошлого года на выполнение этого, заключается не в том, что нет войск, а в том, что в нашем распоряжении нет тоннажа и эскортных средств. По существу не имеется никаких перспектив перебросить в Соединенное Королевство в течение указанного периода что-либо еще помимо того, о чем я упомянул.

11. Бомбардировочное наступление из Соединенного Королевства неуклонно развивалось и развивается. В течение февраля на Германию и оккупированные Германией территории было сброшено свыше 10 тысяч тонн бомб, а 4 тысячи тонн бомб упали на Германию с начала марта. Штаб нашей авиации считает, что из 4500 германских боевых самолетов первой линии 1780 самолетов находятся в настоящее время на русском фронте, а остальные сосредоточены против нас в Германии, а также на западном и средиземноморском фронтах. Помимо этого имеются итальянские военно-воздушные силы в количестве 1385 самолетов первой линии, подавляющая масса которых предназначается для действий против нас.

12. В отношении наступления по ту сторону Канала я и Президент серьезно желаем, чтобы наши войска участвовали в Европе в общем сражении, которое Вы ведете с такой изумительной доблестью. Но, чтобы поддержать операции в Северной Африке, на Тихом океане и в Индии и доставлять снабжение в Россию, программа ввоза в Соединенное Королевство была урезана до предела, и мы расходовали и расходуем наши резервы. Однако в том случае, если противник достаточно ослабеет, мы готовимся ударить раньше августа, и с этой целью еженедельно вносятся соответствующие изменения в планы. Если он не ослабеет, то преждевременное наступление с худшими по качеству и недостаточными по количеству силами привело бы лишь к кровопролитной неудаче, мести нацистов по отношению к местному населению, если бы оно восстало, и к большому торжеству противника. Действительное положение можно будет оценить лишь ближе к соответствующему моменту, и, когда я заявляю для Вашего личного сведения о наших намерениях там, меня не следует понимать так, что я ограничиваю нашу свободу в принятии решений».

Было ясно, что наиболее эффективной помощью, которую мы можем оказать русским, является быстрое изгнание войск держав оси из Северной Африки и усиление воздушной войны против Германии. Сталин, конечно, повторил свои требования об открытии второго фронта.

Премьер Сталин – премьер-министру Черчиллю

15 марта 1943 года

«Получил Ваш ответ на мое послание от 16 февраля.

Из Вашего сообщения видно, что англо-американские операции в Северной Африке не только не ускоряются, но откладываются уже на конец апреля. И даже этот срок указывается не совсем определенно. Таким образом, в самый напряженный период боев против гитлеровских войск, в период февраль – март, англо-американское наступление в Северной Африке не только не форсировалось, но и вообще не проводилось, а намеченные Вами же для него сроки отложены. Тем временем Германия уже успела перебросить с Запада против советских войск 36 дивизий, из них 6 дивизий танковых. Легко понять, какие затруднения это создало для Советской Армии и как это облегчило положение немцев на советско-германском фронте.

При всей важности операции «Эскимос», она, конечно, не заменит собою второго фронта во Франции, но я, разумеется, всячески приветствую намечаемое Вами ускорение этой операции.

По-прежнему я считаю главным вопросом – ускорение открытия второго фронта во Франции. Как Вы помните, Вами допускалось открытие второго фронта еще в 1942 году и во всяком случае не позже как весной этого года. Для этого были достаточно серьезные мотивы. Понятно поэтому, что в предыдущем послании я подчеркивал необходимость осуществления удара с Запада не позже чем весной или в начале лета этого года.

После того как советские войска провели всю зиму в напряженнейших боях и продолжают их еще сейчас, а Гитлер проводит новые крупные мероприятия по восстановлению и увеличению своей армии к весенним и летним операциям против СССР, нам особенно важно, чтобы удар с Запада больше не откладывался, чтобы этот удар был нанесен весной или в начале лета.

Я ознакомился с Вашими аргументами, изложенными в пп. 8, 9 и 10, характеризующими трудности англо-американских операций в Европе. Я признаю эти трудности. И тем не менее я считаю нужным со всей настойчивостью предупредить, с точки зрения интересов нашего общего дела, о серьезной опасности дальнейшего промедления с открытием второго фронта во Франции. Поэтому неопределенность Ваших заявлений относительно намеченного англо-американского наступления по ту сторону Канала вызывает у меня тревогу, о которой я не могу умолчать».

В это время русское правительство, несомненно, в результате их успей/кого весеннего наступления против немцев зондировало как в английском, так и в американском министерствах иностранных дел почву относительно послевоенных соглашений о западной границе России. Американское общественное мнение очень чувствительно относилось к любому предложению о признании позиции русских в балтийских странах, и Финляндия пользовалась значительной поддержкой в Вашингтоне. Русские отклонили предложение американцев о посредничестве между Финляндией и Советским Союзом с целью вывести финнов из войны.

Премьер Сталин – премьер-министру

15 марта 1943 года

«12 марта Американский Посол г. Стендли передал г. Молотову следующее поручение Правительства США.

Правительство США предлагает, чтобы оно выступило в качестве посредника между СССР и Финляндией с целью выяснения возможности сепаратного мира между ними. На вопрос г. Молотова, известно ли Американскому Правительству, что Финляндия хочет мира и какова ее действительная позиция по этому вопросу, г. Стендли сказал, что он об этом ничего не может сказать.

Как известно, Англо-Советский Договор от 26 мая 1942 года предусматривает, чтобы наши страны не вели переговоров о заключении сепаратного мира ни с Германией, ни с ее союзниками, иначе как по взаимному согласию. Я исхожу из этого, как из непреложного положения.

В силу этого я счел долгом, во-первых, информировать Вас об американском предложении и, во-вторых, запросить Ваше мнение по этому вопросу.

У меня нет оснований считать, что Финляндия действительно хочет мира, что она уже решила порвать с Германией и готова предложить приемлемые условия. Она, должно быть, еще не вырвалась из лап Гитлера, если вообще она хочет вырваться. Нынешние правители Финляндии, подписавшие мирный договор с Советским Союзом, а потом порвавшие его и напавшие в союзе с Германией на Советский Союз, едва ли способны порвать с Гитлером.

Тем не менее ввиду предложения Правительства США я счел своим долгом сообщить Вам об изложенном».

На это послание я дал следующий ответ:

Премьер-министр – премьеру Сталину

20 марта 1943 года

«... Вы сами лучше сможете судить о том, какое большое военное значение в борьбе против немцев на Вашем фронте имел бы вывод Финляндии из войны. Я предполагаю, что в результате этого высвободилось бы для использования в другом месте более значительное число советских дивизий, чем германских дивизий. Кроме того, отложение Финляндии от оси могло бы оказать значительное воздействие на других сателлитов Гитлера...

Вообще говоря, я полагал бы, что финны чрезвычайно пожелали бы выйти из войны, как только убедились бы, что Германии суждено потерпеть поражение. Если это так, то мне кажется, что в общем могло бы быть непреждевременным, если бы Вы запросили Правительство Соединенных Штатов, знает ли оно или могло бы оно выяснить, не раскрывая Вашей заинтересованности, какие условия готовы были бы принять финны. Но Вы сами лучше всего сможете судить о правильной тактике».

Наши планы в отношении Сицилии потребовали мобилизации такого количества судов, что оказалось необходимым отложить отправку конвоев в Россию.

Президент Рузвельт – бывшему военному моряку

20 марта 1943 года

«Через три или четыре недели, возможно, придется сообщить Сталину, что отправка конвоев в Россию будет прервана до августа или сентября, для того чтобы обеспечить операцию в Сицилии, но сейчас, мне кажется, было бы разумнее задержать передачу ему этого неприятного известия. Кроме того, никто из нас не может точно сказать, каково будет положение через четыре или пять месяцев».

Премьер Сталин – премьер-министру

29 марта 1943 года

«...Приветствую британские воздушные силы с новым большим и успешным налетом на Берлин.

Надеюсь, что улучшившееся положение в Тунисе британские бронетанковые войска полностью используют и не дадут передышки противнику.

Вчера я смотрел вместе с коллегами присланный Вами фильм «Победа в пустыне», который производит очень большое впечатление. Фильм великолепно изображает, как Англия ведет бои, и метко разоблачает тех подлецов – они имеются и в нашей стране, – которые утверждают, что Англия будто бы не воюет, а только наблюдает за войной со стороны. Буду с нетерпением ждать такого же Вашего фильма о победе в Тунисе.

Фильм «Победа в пустыне» будет широко распространен по всем нашим армиям на фронте и среди широких слоев населения страны».

Я счел момент подходящим, чтобы сообщить ему неприятную весть о конвоях.

Премьер-министр – премьеру Сталину

30 марта 1943 года

«1. Немцы сконцентрировали в Нарвике мощный линейный флот в составе «Тирпица», «Шарнхорста», «Лютцова», одного крейсера с 6-дюймовыми орудиями и восьми эсминцев. Таким образом, опасность для конвоев в Россию, которую я описывал в моем послании Вам от 17 июля прошлого года, возрождена в еще более угрожающей форме. Я сообщал Вам тогда, что мы не считаем правильным рисковать нашим флотом метрополии в Баренцевом море, где он мог бы подвергнуться нападению германских самолетов, базирующихся на побережье, и подводных лодок, не имея достаточной защиты как против самолетов, так и против подводных лодок, и я пояснял, что если бы были потеряны или даже серьезно повреждены один или два из наших самых современных линейных кораблей, в то время как «Тирпиц» и другие крупные единицы германского линейного флота оставались бы в действии, то все господство в Атлантическом океане подверглось бы угрозе со страшными последствиями для нашего общего дела.

2. Поэтому Президент Рузвельт и я с величайшей неохотой пришли к выводу о невозможности обеспечить соответствующую защиту следующего конвоя в Россию и о том, что без такой защиты не имеется Ни малейших шансов на то, что какие-либо из кораблей достигнут Вашей страны ввиду известных германских приготовлений для их уничтожения. Поэтому были отданы распоряжения о том, чтобы отложить отправку мартовского конвоя.

3. Президент Рузвельт и я весьма разочарованы тем, что оказывается необходимым отложить мартовский конвой. Если бы не концентрация германских сил, то наше твердое намерение состояло бы в том, чтобы отправить Вам конвой в марте и еще один в начале мая в составе тридцати судов каждый. В то же самое время мы считаем совершенно правильным немедленно известить Вас, что после начала мая не будет возможным продолжать отправку конвоев северным маршрутом, поскольку, начиная с этого времени, каждое отдельное эскортное судно потребуется на Средиземном море для поддержки наших наступательных операций, вследствие чего останется лишь минимум для обеспечения наших жизненных путей на Атлантическом океане. На Атлантическом океане в течение прошлых трех недель мы понесли тяжелые и почти беспрецедентные потери. Предполагая, что «Эскимос» пойдет хорошо, мы надеемся возобновить конвои в начале сентября при условии, если это позволит диспозиция основных германских кораблей и если обстановка в Северной Атлантике будет такой, что даст нам возможность обеспечить необходимые эскорты и силы прикрытия.

4. Мы делаем все возможное для увеличения потока снабжения южным путем. В течение последних шести месяцев цифра ежемесячных поставок была более чем удвоена. Мы имеем основание надеяться, что увеличение будет прогрессировать и что цифры на август достигнут 240 тысяч тонн. Если это будет достигнуто, то размеры ежемесячных поставок увеличатся за 12 месяцев в восемь раз. Далее, Соединенные Штаты существенно увеличат поставки через Владивосток. Это в некоторой степени смягчит как Ваше, так и наше чувство досады по поводу перерыва в отправке северных конвоев».

Премьер Сталин – премьер-министру

2 апреля 1943 года

«Получил Ваше послание от 30 марта с сообщением о том, что нужда заставляет Вас и г. Рузвельта отменить посылку конвоев в СССР до сентября. Я понимаю этот неожиданный акт как катастрофическое сокращение поставок военного сырья и вооружения Советскому Союзу со стороны Великобритании и США, так как путь через Великий океан ограничен тоннажем и мало надежен, а южный путь имеет небольшую пропускную способность, ввиду чего оба эти пути не могут компенсировать прекращения подвоза по северному пути. Понятно, что это обстоятельство не может не отразиться на положении советских войск».

Премьер-министр – премьеру Сталину

6 апреля 1943 года

«1. Я признаю все то, что Вы сказали в Вашей телеграмме относительно конвоев. Я заверяю Вас, что сделаю все, что в моих силах, чтобы принять все возможные меры к улучшению положения. Я глубоко сознаю гигантское бремя, которое несут русские армии, а также их непревзойденный вклад в общее дело.

2. В субботу мы послали на Эссен 348 тяжелых бомбардировщиков, сбросивших 900 тонн бомб для того, чтобы увеличить ущерб, нанесенный заводам Круппа, которые снова подверглись эффективным ударам, и чтобы разрушить юго-западную часть города, мало пострадавшую в предыдущие налеты. Прошлой ночью 507 самолетов, из которых все, за исключением 166, были тяжелыми бомбардировщиками, сбросили 1400 тонн на Киль. Это один из самых крупных залпов, который мы когда-либо производили. Облачность была более значительной, чем мы ожидали, но мы надеемся, что налет был успешным.

Американские дневные налеты летающих крепостей становятся в высшей степени эффективными. Вчера они нанесли удар по заводам Рено около Парижа, которые начали снова оживать. Помимо бомбардировки, которую они производят с большой высоты с замечательной точностью при дневном свете, они вызывают истребителей противника на бои, в которых большое количество их уничтожается тяжелым оружием летающих крепостей. В этих трех операциях было потеряно четыре американских и приблизительно тридцать три британских бомбардировщика. Я должен теперь подчеркнуть, что мы будем из месяца в месяц усиливать бомбардировку Германии и что мы в состоянии находить цели с гораздо большей точностью.

3. На нынешней неделе начнется генеральное сражение в Тунисе. Британские 8-я и 1-я армии, а также американские и французские вооруженные силы – все вступят в бой согласно плану. Противник готовится к отступлению на свое последнее предмостное укрепление. Он уже начал производить разрушения и вывоз береговых батарей из Сфакса. Под давлением, которому он снова подвергается, противник, по-видимому, отступит, может быть быстро, на линию, которую он укрепляет от Энфидавилла в Хаммаметском заливе. Эта новая позиция примкнет к обращенному на запад главному фронту, который он в настоящее время держит в Тунисе и северный фланг которого упирается в Средиземное море приблизительно в 30 милях от Бизерты. Мы также наносим удары по этому северному флангу. Я буду Вас информировать о том, как мы продвигаемся, и о том, сможем ли мы отрезать сколь-нибудь значительную часть так называемой «армии Роммеля», прежде чем она сможет достичь последнего предмостного укрепления...»

Мои подробные разъяснения и отчеты не пропали даром. Ответ был более дружественным, чем обычно.

Премьер Сталин – премьер-министру

12 апреля 1943 года

«...Быстрое развитие наступления британских и американских войск в Тунисе является важным успехом в войне с Гитлером и Муссолини. Желаю Вам добить врага и захватить побольше пленных и трофеев.

Нас радует, что Вы не даете передышки Гитлеру. К Вашим сильным и успешным бомбардировкам крупных германских городов мы добавляем теперь наши воздушные налеты на германские промышленные центры в Восточной Пруссии. Я благодарен Вам за фильм, показывающий результаты бомбардировки Эссена. Как этот фильм, так и другие фильмы, которые Вы обещаете прислать, будут широко показаны нашему населению и армии.

Намечаемые Вами поставки самолетов-истребителей, снимаемых с отмененных конвоев, для нас весьма ценны. Я также признателен Вам за предложение послать нам 60 самолетов «Харрикейн 11D» с пушкой 40 мм. Такие самолеты очень нужны, особенно против тяжелых танков. Надеюсь, что Ваши и г-на Гарримана усилия по составлению плана и по обеспечению отправки самолетов в СССР увенчаются быстрым успехом.

Наш народ высоко ценит теплые чувства и симпатии к нему британского народа, которые выразились в создании упомянутого Вами фонда медицинской помощи Советскому Союзу. Прошу передать благодарность за активную деятельность в этой области Вашей супруге, руководительнице этого фонда...»

В это время произошел разрыв между Советским правительством и находившимся в Лондоне польским правительством в изгнании. Когда германские и русские армии заняли Польшу после заключенного в сентябре 1939 года между Риббентропом и Молотовым соглашения, много тысяч поляков сдались русским, с которыми Польша не находилась в состоянии войны; эти поляки были интернированы. В результате дальнейших нацистско-советских соглашений многие из них были переданы немцам для использования на принудительных работах. Согласно Женевской конвенции, с военнопленными офицерами так обращаться нельзя, а среди 14500 поляков, находившихся в руках Советов в трех лагерях в районе Смоленска, было 8 тысяч офицеров.

Значительная часть этих офицеров принадлежала к польской интеллигенции – это преподаватели университетов, инженеры и видные граждане, которые были мобилизованы как резервисты. До весны 1940 года время от времени появлялись вести о существовании этих военнопленных. Начиная с апреля 1940 года об этих трех лагерях ничего абсолютно не было слышно. Никаких известий об их обитателях не появлялось в течение 13 или 14 месяцев. Они, несомненно, находились под властью Советов, но ни писем, ни сообщений, ни каких-либо вестей не поступало от них. Не было и бежавших из этих лагерей.

Когда Гитлер застиг русских врасплох своим вторжением 22 июня 1941 года, отношения между Россией и Польшей сразу же изменились. Россия и Польша стали союзниками. Генерал Андерс и другие польские генералы, которые до сих пор содержались в суровых условиях в русских тюрьмах, теперь были вымыты, одеты, освобождены, их приветствовали и взяли на высокие командные посты в польской армии, которую Советы в то время создавали для борьбы против германских захватчиков. Поляки, которые уже давно беспокоились о судьбе большой группы офицеров в трех лагерях, просили об их освобождении, чтобы они могли вступить в новую польскую армию, для которой они представляли исключительную ценность. Около 400 офицеров было собрано из других частей России, но не было ни одного из этих трех лагерей, находившихся теперь в руках немцев. На свои неоднократные запросы поляки не могли получить никакого ответа от своих новых товарищей по оружию.

Польские руководители, имевшие теперь доступ ко многим представителям советских властей, с которыми они сотрудничали и которые помогали им создавать армию, замечали в ряде случаев смущение русских должностных лиц, однако никаких сведений о местонахождении 14 500 обитателей трех лагерей не поступало и не было ни одного спасшегося оттуда. Это, естественно, вызвало подозрение и привело к трениям между польским и Советским правительствами.

Война продолжалась. Немцы удерживали в своих руках территорию, на которой находились эти лагеря. Прошло еще около года.

В начале апреля 1943 года Сикорский был приглашен на завтрак на Даунинг-стрит, 10. Он сказал мне, что имеет доказательства того, что Советское правительство убило 15 тысяч польских офицеров и других военнопленных, находившихся в советских лагерях, и что они были погребены в огромных могилах в лесах, главным образом вокруг Катыни. Он утверждал, что у него есть масса доказательств. Я сказал: «Если они мертвы, вы ничего не сможете сделать, чтобы их воскресить», он ответил, что не смог удержать своих людей и что они передали сведения об этом в печать. Не сообщив английскому правительству о своих намерениях, польский кабинет в Лондоне 17 апреля опубликовал коммюнике, в котором говорилось, что он обратился к Международному Красному Кресту в Швейцарии с просьбой послать делегацию в Катынь для расследования. 20 апреля польское правительство предложило своему послу в России запросить у русских разъяснение по поводу версии, распространяемой немцами.

13 апреля германская радиостанция открыто обвинила Советское правительство в убийстве 14 500 поляков, находившихся в трех лагерях, и предложила провести международное расследование на месте, чтобы выяснить их судьбу. Для нас нет ничего удивительного в том, что польское правительство ухватилось за этот план, однако Международный Красный Крест сообщил из Женевы, что не может предпринять никакого расследования, если не получит соответствующего предложения со стороны Советского правительства. Поэтому немцы сами провели расследование, и комиссия экспертов, созданная из представителей стран, находившихся под влиянием Германии, составила подробный доклад, в котором утверждалось, что в общих могилах было обнаружено свыше 10 тысяч трупов и что документы, найденные у убитых, а также возраст деревьев, выросших на месте захоронения показали, что убийство было совершено весной 1940 года, когда этот район находился под советским контролем[76].

Затем, в сентябре 1943 года, район Катыни был снова занят русскими. После освобождения Смоленска была создана комиссия, состоявшая исключительно из русских, для расследования судьбы поляков, находившихся в Катыни. В докладе этой комиссии, опубликованном в январе 1944 года, утверждалось, что эти три лагеря не были эвакуированы своевременно вследствие быстрого наступления немцев и что польские военнопленные попали в руки немцев и были ими позже истреблены. Если верить этой версии, то надо признать, что около 15 тысяч польских офицеров и солдат, о которых ничего не было слышно с весны 1940 года, попали в руки немцев в июле 1941 года и были ими позже уничтожены, причем не удалось бежать ни одному человеку, который мог бы что-либо сообщить русским властям, польскому консулу в России или подпольному движению в Польше. Если вспомнить о замешательстве, вызванном наступлением немцев, и о том, что охрана лагеря должна была бы сбежать по мере приближения захватчиков, и обо всех последующих контактах в период русско-польского сотрудничества, то поверить в эту версию означает поверить на слово.

Я совершил одну из своих редких поездок в Чартуэлл, чтобы провести ночь в своем коттедже. Мне сообщили по телефону, что советский посол хочет немедленно встретиться со мной и уже выехал. Майский появился необычайно встревоженный. Он привез мне послание от Сталина, в котором говорилось, что после отвратительных обвинений, которые были опубликованы по инициативе польского правительства в Лондоне, в том, что русские убили польских военнопленных офицеров, соглашение от 1941 года будет немедленно денонсировано. Я сказал, что, по моему мнению, поляки поступили неразумно, распространив или приняв участие в распространении такого сообщения, но что, как я искренне надеюсь, такого рода ошибка не приведет к разрыву их отношений с Советами. Я набросал проект телеграммы Сталину в этом плане. Майский продолжал доказывать лживость этого обвинения и привел различные доводы, чтобы подтвердить физическую невозможность совершения этого преступления русскими. Я многое слышал об этом из различных источников, но не пытался обсуждать факты.

«Мы должны разбить Гитлера, – сказал я, – и сейчас не время для ссор и обвинений».

Но ни словом, ни делом я не смог предотвратить разрыв между русским и польским правительствами. Это создало много неудобств. Но все же нам удалось вывезти много польских солдат, их жен и детей из России. Этот благотворный процесс протекал судорожно, и я продолжал формирование и оснащение в Персии трех польских дивизий под командованием генерала Андерса.

Во время суда над немцами в Нюрнберге по обвинению в военных преступлениях об убийстве поляков в Катыни упоминалось в обвинительном акте Геринга и других, которые представили суду Белую книгу о результатах произведенного немцами расследования. Правительства стран-победительниц решили обойти этот вопрос, и преступление в Катыни так и не было подробно расследовано.

Советское правительство не воспользовалось случаем, чтобы снять с себя это ужасное и широко распространенное обвинение против него и прочно переложить его на германское правительство, многие видные представители которого находились на скамье подсудимых.

В окончательном определении Международного трибунала в Нюрнберге катынское дело не упоминается в разделе, касающемся обращения нацистской Германии с военнопленными. Поэтому каждый волен иметь свое собственное суждение. И действительно, имеется немало материалов на эту тему в том большом числе книг, которые были опубликованы польскими лидерами, все еще находящимися в изгнании, и особенно в книгах, написанных бывшим польским премьер-министром, вошедшим в состав первого послевоенного польского правительства, Миколайчиком и генералом Андерсом.

Глава девятнадцатая

Победа в Тунисе

В последнюю неделю февраля генерал Александер принял командование всем фронтом. Одновременно в соответствии с соглашением, достигнутым в Касабланке, маршал авиации Теддер принял командование союзными военно-воздушными силами. Война в Тунисе была тогда в самом разгаре. Генерал Эйзенхауэр, наделенный верховной властью, не мог руководить из своей штаб-квартиры в Алжире, находившейся примерно в 400 милях от поля боя, этими сложными и изменчивыми операциями, в которых участвовали английские, американские и французские войска. Необходимо было иметь человека на месте. Теперь он и прибыл с широкими полномочиями.

Пока порт Триполи работал бесперебойно, Монтгомери успел перебросить в Тунис лишь часть своих войск. Сознавая, что, как только бои за Кассерин закончатся, Роммель определенно направит свой удар против него, Монтгомери расположил три свои передовые дивизии – 7-ю бронетанковую, английскую 51-ю и новозеландскую 2-ю – на позиции около Меденины. Не было времени для того, чтобы заложить минные поля или установить проволочные заграждения, но зато было приведено в боевую готовность не менее 500 противотанковых орудий.

6 марта Роммель предпринял четыре крупные атаки, использовав для этого все три германские танковые дивизии. Все атаки были отбиты с тяжелыми для него потерями. Противник отступил, оставив на поле боя 52 танка, разбитых орудийным огнем. Мы не потеряли ни одного танка, и наши потери составили всего 130 убитых и раненых. Никогда еще до сих пор не сосредоточивалась такая масса противотанковой артиллерии против танков. Это было, пожалуй, самое серьезное поражение Роммеля во всей его Африканской кампании. Это было также и его последним наступлением в Северной Африке. Вскоре после этого он был отправлен в Германию больным, и его место занял фон Арним.

8-я армия теперь двигалась вперед, приближаясь к главной позиции противника – линии Марет. Это была хорошо организованная оборонительная система длиною 20 миль, построенная французами до войны, чтобы предотвратить вторжение итальянцев в Тунис. Теперь итальянцы охраняли ее против англичан. Учитывая трудности фронтальной атаки позиции у Марета, на которой было расположено шесть дивизий, из них две немецкие плюс 15-я танковая дивизия, находившаяся в резерве, Монтгомери решил включить в свой план обходную колонну, которая должна была прорваться и закрепиться за главной линией фронта противника.

Потребовалось две недели для подготовки задуманного наступления против столь сильно обороняемой линии противника. В течение этого времени американский 2-й корпус сумел вернуть Гафсу и направиться на восток. Хотя ему и не удалось прорваться на прибрежную равнину, он приковал 10-ю танковую дивизию к этому фронту на все время боев у Марета. 10 марта бронемашины и артиллерия, поддержанные авиацией, подвергли ожесточенной атаке войска генерала Леклерка. Французы стояли твердо и, получив поддержку со стороны английской авиации, отбросили противника со значительными для него потерями.

Таким образом, была подготовлена почва для наступления на линию Марет. Эта операция была названа «Пьюджилист».

Перед наступлением полуночи 30-й корпус предпринял свою главную атаку на прибрежный сектор оборонительных укреплений Марета.

После того как фронтальная атака не удалась, Монтгомери быстро изменил свой план. Он приказал дивизиям, расположенным перед линией Марет, сковывать противника и перебросил свои главные силы на левый фланг. Противник понял угрозу и укрепил свой фланг германской 164-й пехотной бригадой и частью своей 15-й танковой дивизии. Проложить путь можно было только при помощи интенсивной бомбардировки, и здесь авиация Западной пустыни, которая оказывала постоянную поддержку 8-й армии во всех ее сражениях, проявила теперь исключительные усилия.

30 эскадрилий, из них 8 американских, подвергли неоднократной сильной бомбардировке оборонительные укрепления противника. При поддержке авиации и под прикрытием сильного артиллерийского огня новозеландцы и 8-я бронетанковая бригада вклинились в линию обороны противника. За ними последовала 1-я бронетанковая дивизия, которая при свете луны обогнала их и к рассвету уже почти достигла ущелья Эль-Хаммы.

Оказавшись между новозеландцами, впереди, и бронетанковой дивизией, сзади, противник сражался отчаянно, но тщетно. Он понес огромные потери; семь тысяч человек было взято в плен. Таким образом, была одержана блестящая победа, в которой проявились не только боеспособность наших солдат, но и высокое искусство их командующего. Монтгомери снова удачно использовал артиллерию. Перед рассветом английские 51-я, 50-я дивизии и индийская 4-я дивизия при массированной поддержке артиллерии начали наступление, несмотря на ожесточенное сопротивление противника. Противник предпринимал решительные контратаки, и только к вечеру сражение было выиграно.

На следующий день наши войска преследовали противника по обеим дорогам, ведущим на север, и все имевшиеся в наличии английские и американские самолеты непрерывно бомбили его отступающие колонны. 7 апреля патруль индийской 4-й дивизии встретился с боевым охранением американского 2-го корпуса. Две армии, которые начали наступление на расстоянии примерно двух тысяч миль друг от друга, теперь наконец соединились. В тот же день, для того чтобы отрезать противнику путь отступления на север, английский 9-й корпус вместе с английской 6-й бронетанковой дивизией, бригадой 46-й дивизии и американской 34-й пехотной дивизией попытались прорваться через Фондукский перевал. Был занят Пишон, но только 9-го числа бронетанковой дивизии удалось вклиниться в линию обороны противника, и 11-го она вступила в Кайруан после успешного боя с 10-й и 21-й танковыми дивизиями противника.

Отступление противника перед 8-й армией было проведено искусно, хотя, несомненно, смелая операция нашей 6-й бронетанковой дивизии ускорила это отступление. Сфакс, который имел теперь большое значение как порт, так как порт Триполи находился уже на расстоянии 300 миль, был занят 10 апреля, а Сус был занят спустя два дня. 13 апреля наши войска подошли к последним позициям противника в горах севернее Анфидавиля. По мере усиления нашей блокады с моря противник стал все больше прибегать к воздушному транспорту. Большие группы транспортных самолетов в сопровождении истребителей прибывали каждый день. В течение четырех месяцев, с декабря по март, они перевезли более 40 тысяч человек и доставили 14 тысяч тонн груза в Африку.

Поскольку позиции в Анфидавиле были сильно укреплены, Александер решил, что главный удар по Тунису должен быть нанесен с запада. Но перед 8-й армией все еще стояла задача сковывать противника, удерживающего фронт в Анфидавиле, и, пока подготовлялся главный удар, она ночью 19 апреля предприняла наступление силами трех дивизий, активно поддержанных артиллерией и авиацией.

Основное наступление 1-й армии началось 22 апреля. Пять дней тяжелых боев не сломили сопротивления противника, но его потери были велики, и, кроме того, мы захватили важный плацдарм, который оказался очень ценным неделю спустя. Южнее английского сектора французский 19-й корпус занял Джебель, Фкирин, в то время как на севере американский 2-й корпус, предприняв атаку 23 апреля, неуклонно продвигался к Матёру. Несмотря на неблагоприятные условия местности, американцы оказывали неослабное давление и постепенно заставили немцев отступить.

Было очевидно, что потребуется еще один сильный удар, чтобы сломить сопротивление противника. Заключительное наступление, предпринятое 8-й армией 24 апреля, показало, что позиция противника в Анфидавиле слишком укреплена для того, чтобы захватить ее без серьезных потерь. 6 мая было предпринято решающее наступление. Главный удар наносил 9-й корпус на узком участке фронта по обеим сторонам дороги Меджез, Тунис. За передовыми частями пехоты, английской 4-й и индийской 4-й дивизиями непосредственно следовали 6-я и 7-я бронетанковые дивизии. Слева от них 5-й корпус прикрывал фланг наступающих войск. Авиация союзников снова действовала исключительно энергично, совершив в этот день 2500 вылетов. Военно-воздушные силы держав оси были на протяжении многих недель настолько измотаны, что в этот решающий момент они смогли сделать лишь 60 вылетов за день.

9-й корпус совершил широкий прорыв линии фронта противника. Две бронетанковые дивизии обогнали пехоту и вступили в Массико, находящийся на полпути к Тунису. На следующий день, 7 мая, они продолжали наступление, и 7-я бронетанковая дивизия вступила в Тунис, а затем повернула на север, чтобы соединиться с американскими войсками. В то же время сопротивление на главном участке американского фронта было сломлено, и американская 9-я пехотная дивизия достигла Бизерты. Три германские дивизии попали, таким образом, в ловушку и 9 мая сдались в плен.

6-я бронетанковая дивизия, а вслед за ней английская 4-я дивизия, а также 1-я бронетанковая дивизия, действовавшая справа, продвинулись на восток через Тунис и вокруг него. Они были задержаны поспешно организованным сопротивлением в ущелье возле моря в нескольких милях восточнее города. Однако их танки прорвались ночью 10 мая и вступили в Хаммамет на восточном побережье. За ними 4-я дивизия обогнула мыс Бон, не встретив сопротивления. Все остальные войска противника попали в ловушку на юге.

Адмирал Кэннингхэм провел все приготовления к окончательному поражению противника и 7 мая приказал всем своим военно-морским силам патрулировать проливы, чтобы не позволить войскам держав оси провести эвакуацию типа «Дюнкерк». 8-го он приказал: «Топить, жечь и уничтожать. Ничего не пропускать». Но лишь несколько барж пытались спастись бегством, и почти все они были захвачены или потоплены. Днем и ночью эсминцы и корабли береговой обороны вместе с авиацией продолжали свою безжалостную работу. В общем итоге 897 человек сдались командам наших кораблей и лишь 653 удалось бежать; большинство из них бежало ночью на самолетах. Наши потери были незначительными.

Первый конвой судов, посланный прямо через Средиземное море впервые после 1941 года, вышел из Гибралтара 17 мая 1943 года и прибыл в Александрию без всяких потерь 26 мая. Открытие вновь этого пути на Средний Восток сократило для нас расстояние примерно на девять тысяч миль, что составляло для каждого среднего грузового судна экономию около 45 дней пути.

12 мая я получил следующую телеграмму:

Генерал Александер – премьер-министру

12 мая 1943 года

«Конец очень близок. Фон Арним взят в плен, и число военнопленных, вероятнее всего, достигнет более 150 тысяч человек. Всякое организованное сопротивление прекратилось, держатся еще лишь отдельные очаги сопротивления. Наши трофеи, по-видимому, составят более 1000 орудий, из которых 180 калибра 88 мм, 250 танков и несколько тысяч грузовых автомобилей, многие из которых находятся в полной исправности».

В этот день 6-я бронетанковая дивизия соединилась с 8-й армией. Окружение противника было завершено. Противник сложил оружие.

Главав двадцатая

Моя третья поездка в Вашингтон

Причины, побудившие меня поспешить в Вашингтон, после того как исход войны в Африке не вызывал сомнения, были серьезные. Что же нам делать с нашей победой? Должны ли ее плоды быть собраны только на Тунисском выступе или же мы должны вывести Италию из войны и привлечь Турцию на нашу сторону? Это были решающие вопросы, на которые можно было дать ответ лишь в результате личного совещания с президентом. На втором месте после этих вопросов находились планы действий на Индийском театре. Я знал, что существуют серьезные скрытые разногласия, и если их не урегулировать, то они могут привести к большим затруднениям и к нерешительным действиям в течение оставшихся месяцев года. Я решил провести совещание на самом высоком уровне.

Врачи запретили мне пользоваться бомбардировщиком, так как он летит на большой высоте, а «летающие лодки», обслуживающие северный путь, из-за льда не смогут взлететь раньше 20 мая. Поэтому было решено ехать морем. Мы выехали из Лондона в ночь на 4 мая и сели на пароход «Куин Мэри» в Клайде на следующий день.

Конференция, которую я окрестил «Трайдент», была рассчитана, по крайней мере, на две недели и должна была охватить все аспекты войны. Поэтому наша делегация была довольно многочисленной.

До приезда в Вашингтон нам предстояло решить много совместных вопросов, и теперь мы все находились вместе. Представители объединенного планового и разведывательного управлений заседали почти непрерывно. Начальники штабов совещались каждый день, а иногда и дважды в день. Я придерживался своей обычной практики: излагал им каждое утро свои соображения в форме записок и директив, а затем мы собирались вместе для обсуждения после полудня или вечером. Этот процесс изучения и всесторонней дискуссии продолжался в течение всего путешествия, и в сравнительно непродолжительный отрезок времени были достигнуты серьезные решения.

Мы должны были думать сразу о всех военных театрах. По поводу операций в Европе после победы в Африке среди нас было полное согласие. Еще на конференции в Касабланке было решено начать наступление на Сицилию, и, как мы знаем, все приготовления к этому уже давно проводились. Начальники штабов считали, что наступление на континентальную Италию должно последовать после захвата Сицилии или даже проводиться одновременно. Они предложили захватить плацдарм на «носке» итальянского «сапога», чтобы затем предпринять наступление на «каблук» в качестве предварительного шага для наступления на Бари и Неаполь. Тут же на пароходе все соображения и доводы были изложены на бумаге, и по прибытии в Вашингтон они были переданы американским начальникам штабов в качестве основы для переговоров.

Мы предвидели значительные трудности в достижении соглашения с нашими американскими друзьями по поводу второй большой сферы английских военных действий, а именно – операций из Индии. Поэтому в первые же дни нашего путешествия я подготовил обширный документ об общем положении в индийской и дальневосточной сферах и особенно в тех районах, за которые мы несем главную ответственность.

Операция «Анаким» (Бирма) в том виде, в каком она запланирована, признана всеми нами физически неосуществимой в 1943 году, и начальники штабов поступают правильно, стремясь найти какие-либо другие варианты или альтернативы. По этому вопросу можно сделать несколько общих замечаний.

Идти в болотистые джунгли для того, чтобы сразиться с японцами, – это все равно, что опуститься в воду, чтобы сразиться с акулой. Гораздо лучше заманить ее в ловушку или поймать на крючок, а затем вытащить ее на сушу и добить топорами. Не можем ли мы захватить в районе АБДА какой-нибудь стратегический пункт или стратегические пункты, которые заставят японцев предпринять контратаку в условиях, неблагоприятных для них и благоприятных для нас? Для этой цели необходимо обеспечить господство нашего военно-морского флота в Бенгальском заливе. Затем надо будет создать на берегу эффективные авиабазы, расходящиеся в радиальном направлении от захваченного нами пункта. Имея такую защиту, сравнительно небольшие группы войск смогут держаться, если противник не перебросит слишком большую армию, но в этом случае наши войска либо могут быть усилены, либо отведены в соответствии с нашим генеральным планом.

Самый надежный путь для обеспечения успешной высадки – это высадиться там, где тебя не ожидают. Имеется возможность перебросить 30 или 40 тысяч солдат через Бенгальский залив, в зависимости от потребности, в один или больше пунктов полукруга, идущего от Моулмейна до Тимора. Этот полукруг включал бы:

Андаманские острова;

2) Мергуй, а затем Бангкок;

3) перешеек Кра;

4) Северную Суматру;

5) южный выступ Суматры;

6) Яву.

Как только итальянский флот будет уничтожен или нейтрализован и наша авиация установит контроль над морскими путями в районе Средиземного моря, освободятся крупные английские военно-морские силы, которые можно будет использовать для пополнения дальневосточного флота линкорами, авианосцами и вспомогательными судами. Нам не следует переоценивать силы японцев. Они не могут быть достаточно сильными во всех пунктах, чтобы оказать сопротивление нашей хорошо подготовленной десантной операции с моря, поддержанной авиацией. Их собственные военно-воздушные силы непрерывно уменьшаются, и они будут испытывать весьма большое напряжение в результате американской и австралийской кампании на Тихом океане. После атаки, предпринятой в каком-нибудь одном пункте, нетрудно будет заставить противника еще больше распылить свои силы.

Несмотря на все вышесказанное, мы должны крайне осторожно связывать себя на предстоящей конференции с каким-либо определенным планом. Совершенно очевидно, что предубеждение дискредитирует любой план. Кроме того, если мы будем слишком настойчиво отстаивать какой-нибудь один план, то в соответствии с естественными для союзников разногласиями нам будут предлагать всякие другие планы как более важные. Мы должны прежде всего изложить нашим друзьям причины, которые требуют изменения плана операции «Ана-ким». Мы должны показать свое искреннее желание осуществлять эти операции на этом военном театре в порядке той очередности и важности, которые были установлены на конференции в Касабланке. Мы должны предлагать им другие варианты и вступать в подробные обсуждения лишь тогда и только в том случае, если дискуссия дойдет до такой стадии. Мне кажется, что американцы захотят убедиться в том, что на этом театре делается максимально возможное, что мы не перестали придавать ему важное значение, и, убедившись в этом, они будут готовы обсудить другие варианты и альтернативы. Именно к этому моменту мы и должны подготовить все свои планы.

Я согласен с тем, что наступило время разработать долгосрочный план разгрома Японии и самым тщательным образом увязать этот план с этапами основной борьбы с Гитлером...

Между нами не было никаких серьезных расхождений во взглядах, и поэтому начальники штабов подготовили заявление для представления в Вашингтоне.

Другим неотложным для нас вопросом был вопрос о том, как получить разрешение на использование португальских островов в Атлантическом океане. Нам необходимы были базы на Азорских островах для нашей авиации дальнего действия, оперировавшей с островов Терсейра и Сан-Мигел. Мы хотели получить разрешение на заправку наших эскортных кораблей на острове Сан-Мигел или на острове Фаял и право свободно пользоваться островами Зеленого Мыса для нашей разведывательной авиации. Все эти базы обеспечили бы более надежное воздушное прикрытие нашим конвоям и, следовательно, большие возможности для избрания безопасных путей. Они позволили бы увеличить наши перевозки, так как мы могли бы придерживаться более прямого пути, проходящего посередине Атлантического океана. Они дали бы нам возможность атаковать подводные лодки, не только выходящие и направляющиеся в базы Бискайского залива, но и подводные лодки, отдыхающие, заправляющиеся горючим и перезаряжающие свои батареи в открытом океане. Оказалось, что американцы интересуются всеми этими вопросами даже больше, чем мы.

Президент приветствовал нас. Затем он попросил меня открыть обсуждение. В протоколе мое заявление сформулировано следующим образом:

«Премьер-министр напомнил о той огромной угрозе, которая создалась, когда он в прошлый раз, сидя за столом вместе с президентом, услышал сообщение о падении Тобрука. Он никогда не забудет того, как президент поддержал его в то время. Совместной разработкой планов мы сумели добиться ряда блестящих успехов, изменивших весь ход войны. У нас имеется авторитет и престиж победителей. Наш долг – удвоить свои усилия и пожать плоды наших успехов. Единственные нерешенные вопросы, стоящие перед нашими двумя делегациями, это вопросы об определении значимости и первоочередности.

Первый вопрос – о Средиземном море. Самая главная задача в этом районе – это вывести Италию из войны любыми средствами. Но если даже выход Италии из войны не приведет к немедленным пагубным последствиям для Германии, он окажет исключительно большое влияние прежде всего на Турцию.

Выход Италии из войны оказал бы также большое влияние и на Балканы, где патриоты различных национальностей с большим трудом удерживаются в узде крупными силами держав оси, включающими 25 или даже больше итальянских дивизий. Если эти дивизии будут отведены, то в результате Германии придется либо оставить Балканы, либо оттянуть крупные силы с русского фронта, чтобы заполнить брешь. В этом году не существует никакой другой возможности облегчить положение на русском фронте в таких масштабах. Третьим результатом было бы устранение итальянского флота. Это немедленно освободило бы значительную часть английских линейных кораблей и авианосцев, которые можно было бы перебросить либо в Бенгальский залив, либо на Тихий океан для борьбы против Японии.

Г-н Черчилль заявил, что, если Италия заключит сепаратный мир, мы сможем без всякой борьбы воспользоваться Сардинией и Додеканезскими островами.

Второй вопрос – это вопрос о снятии части бремени, которое несет сейчас Россия. На него произвела сильное впечатление позиция, занятая Сталиным, несмотря на прекращение нами отправки конвоев северным путем. В своей недавней речи Сталин впервые признал усилия и победы своих союзников. Мы уничтожили германскую армию в Африке, но скоро мы нигде не будем больше в соприкосновении с немцами. Усилия русских огромны, а это значит, что мы в долгу перед ними. Лучшим средством облегчить положение на русском фронте в 1943 году будет вывести или выбить Италию из войны и, таким образом, заставить немцев перебросить крупные силы, чтобы держать в подчинении Балканы.

Третий вопрос уже упоминался президентом в его вступительной речи. Мы должны использовать наши огромные армии, военно-воздушные силы и вооружение против врага. Все наши планы должны исходить из этого. Мы имеем большую армию и крупные силы истребительной авиации на Британских островах. Мы имеем прекрасные и самые опытные войска в Средиземном море.

Одни только англичане имеют 13 дивизий в Северо-Западной Африке. Если предположить, что Сицилия будет захвачена в конце августа, встает вопрос, что же будут делать эти войска до намеченной даты (1944 год), то есть семь или восемь месяцев, когда только будет начата высадка через Ла-Манш? Они не могут находиться без дела, ибо такой длинный период явного бездействия оказал бы серьезное влияние на Россию, которая несет на своих плечах такую несоразмерную тяжесть.

Г-н Черчилль сказал, что он не может утверждать, что проблема высадки на французском побережье уже решена. Неудобный берег, сильные приливы и отливы, мощные оборонительные укрепления противника, его многочисленные резервы и удобные линии коммуникаций – все это затрудняет задачу и не должно недооцениваться. Однако многое станет ясно во время операции в Сицилии. Он хочет с предельной ясностью заявить, что правительство его величества искренне желает предпринять широкое вторжение на континент из Соединенного Королевства, как только сможет быть разработан план, обещающий реальные перспективы на успех.

Пятый вопрос – помощь Китаю. Трудности борьбы в Бирме очевидны. Джунгли мешают использованию нашего современного оружия. Сезон муссонов строго ограничивает продолжительность нашей кампании, и нет никакой возможности использовать флот... Если дальнейшее изучение покажет, что лучше обойти Бирму, то он хотел бы, чтобы были найдены другие методы использования крупных сил, находящихся в Индии. По его мнению, такой альтернативой могла бы служить операция против выступа острова Суматры и самого узкого места Малаккского полуострова у Пенанга.

Он считает, что наступило время для изучения долгосрочного плана разгрома Японии. Он хотел бы еще раз заявить о решимости Англии перенести бои непосредственно на территорию Японии. Единственный вопрос – как его лучше сделать. Он полагает, что начальники штабов Соединенных Штатов Америки должны возглавить совместное изучение этого вопроса, исходя из предположения, что Германия будет выведена из войны в 1944 году и что мы сможем сконцентрировать свои силы для развертывания широкой кампании против Японии в 1945 году...»

В своем ответе президент указал, что Объединенные Нации уже производят больше, чем немцы и японцы, вместе взятые. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы крупная армия и военно-морские силы все время вели активные боевые действия. Он был оптимистически настроен в отношении Турции. Вступление этой страны в войну обеспечило бы важную базу для воздушных операций против германских линий коммуникаций на русском фронте. Особенно необходимо рассмотреть вопрос: «Куда мы двинемся после Сицилии?» Было ясно, что англо-американские вооруженные силы численностью более чем 20 дивизий в районе Средиземного моря должны быть заняты в боевых действиях.

Истощение ресурсов союзников, которое может последовать после оккупации Италии, должно быть тщательно учтено в свете любых будущих операций в Средиземном море. Во всяком случае после завершения операции «Хаски» получится излишек людских сил. Они должны быть немедленно использованы для подготовки к операции «Болеро». Он сознает, что все согласны с тем, что нет никакой возможности осуществить высадку через Ла-Манш в этом году, но эта операция должна быть осуществлена в самых широких масштабах весной 1944 года.

Президент заявил, что конференция не имеет оснований игнорировать возможность поражения Китая. Необходимо рассмотреть вопрос о первоочередном оказании помощи Китаю в 1943/44 году. Отвоевания Бирмы будет недостаточно. В данный момент Китаю можно оказать помощь только воздушным путем. Президент закончил словами, что для облегчения положения России мы должны вести бои с немцами. Поэтому он поставил под сомнение целесообразность оккупации Италии, которая освободила бы германские войска для борьбы в другом месте. Он считает лучшим средством заставить Германию воевать – это начать операцию вторжения через Ла-Манш.

Я ответил, что, поскольку мы согласились, что высадка через Ла-Манш не может быть начата до 1944 года, кажется совершенно необходимым использовать наши огромные армии для нападения на Италию. Я не думаю, что придется оккупировать всю Италию. Если Италия будет разгромлена, Объединенные Нации оккупируют порты и аэродромы, необходимые для дальнейших операций на Балканах и в Южной Европе. Итальянское правительство могло бы контролировать страну под наблюдением союзников.

Все эти серьезные вопросы должны были быть теперь разработаны в деталях нашими объединенными штабами и их экспертами.

Глава двадцать первая

Проблемы войны и мира

Наши делегации заседали непрерывно. Иногда происходило по четыре заседания в день. Вначале разногласия казались непреодолимыми, и создавалось впечатление, что разрыв неизбежен. Терпением и упорством наши затруднения были постепенно преодолены.

В Вашингтоне создавалось непреклонное мнение относительно де Голля. Не проходило и дня, чтобы президент не упоминал мне об этом. Хотя это делалось в исключительно дружественном и часто шутливом тоне, я чувствовал, что он относится к этому очень серьезно. Почти каждый день он передавал мне один или несколько обвиняющих де Голля документов от государственного департамента или от американской разведки. Я чувствовал, что дальнейшая наша поддержка де Голля может привести к ухудшению отношений между английским и американским правительствами и что де Голль был бы удовлетворен этим больше, чем кто-либо другой. Встал вопрос, не следует ли нам окончательно порвать сейчас с этим исключительно трудным человеком. Однако время и терпение позволили найти более приемлемые решения.

Другой весьма сложный вопрос касался островов в Атлантическом океане. Военный кабинет хотел воспользоваться своими старыми союзными отношениями с Португалией и попросить португальское правительство предоставить нам базы, которым как президент, так и я под сильным нажимом объединенного англо-американского штаба придавали самое большое значение. Результат был достигнут путем длительных и дружественных переговоров, которым содействовал общий успех нашего оружия.

22 мая на завтраке в английском посольстве я имел важные переговоры по поводу характера послевоенного урегулирования.

В ходе общей беседы я сказал, что наша первая задача должна заключаться в том, чтобы предотвратить в будущем агрессию со стороны Германии или Японии. Для этой цели я предполагал создать ассоциацию в составе Соединенных Штатов, Великобритании и России. Если Соединенные Штаты захотят включить в эту ассоциацию и Китай, то я буду готов согласиться с этим; однако, какое бы большое значение мы ни придавали Китаю, его нельзя сравнить с остальными тремя державами, на которых будет лежать подлинная ответственность за мир. Они вместе с некоторыми другими державами должны образовать Верховный всемирный совет.

В подчинении этого Верховного всемирного совета должны находиться три региональных совета: один для Европы, один для Американского полушария и один для Тихого океана. Что касается Европы, то, как мне представлялось, после войны она, возможно, будет состоять примерно из 12 штатов или конфедераций, которые и образуют Европейский региональный совет. Необходимо было воссоздать сильную Францию, ибо перспектива отсутствия на карте сильной страны между Англией и Россией была непривлекательной. Кроме того, я сказал, что мне трудно себе представить, чтобы Соединенные Штаты могли в течение неопределенного времени держать на страже крупные силы в Европе. Этого не сможет сделать и Великобритания. Соединенные Штаты, несомненно, должны будут каким-то образом участвовать в несении полицейской службы в Европе, в которой Великобритания, очевидно, также должна будет принять участие.

Я также надеялся, что в Юго-Восточной Европе будет создано несколько конфедераций – дунайская федерация, базирующаяся на Вену, которая должна будет в некоторой степени заполнить брешь, образовавшуюся в результате исчезновения Австро-Венгерской империи. К этой группе могла бы присоединиться Бавария. Затем должна быть создана балканская федерация.

Мне бы хотелось, сказал я далее, чтобы Пруссия была отделена от остальной Германии и чтобы 40 миллионов ее населения представляли такое европейское сообщество, с которым можно будет справиться. Многие хотели продолжать этот процесс разделения и разделить саму Пруссию на составные части, но я воздержался от суждения по этому вопросу. Как Польша, так и Чехословакия должны поддерживать дружественные отношения с Россией. Остаются Скандинавские страны, а также Турция, которая может согласиться, но может и не пожелать вместе с Грецией играть некоторую роль в балканской системе.

Уоллес[77] спросил о Бельгии и Голландии, высказав предположение, что они могут присоединиться к Франции. Я заявил, что они могут образовать группу в составе Бельгии, Голландии и Дании. Уоллес также спросил, предусматриваю ли я возможность присоединения Швейцарии к Франции, на что я ответил, что Швейцария – это особая статья.

Каждая из дюжины или около этого европейских стран должна назначить представителя в Европейский региональный совет, создавая, таким образом, нечто вроде Соединенных Штатов Европы.

Такой же региональный совет может быть создан и для американских стран, членом которого будет, естественно, и Канада, которая будет представлять Британское Содружество наций. Должен быть создан также региональный совет для Тихого океана, в котором, как я считал, должна участвовать и Россия. Когда давление на ее западные границы прекратится, Россия обратит свое внимание на Дальний Восток. Эти региональные советы должны находиться в подчинении Верховного всемирного совета. Члены Верховного всемирного совета должны участвовать в заседаниях региональных советов, в которых они непосредственно заинтересованы, и я надеялся, что Соединенные Штаты помимо того, что они будут представлены в Американском региональном совете и Тихоокеанском региональном совете, будут также представлены и в Европейском региональном совете. Но как бы то ни было, последнее слово в этом вопросе должно принадлежать Верховному всемирному совету, поскольку вопросы, которые не смогут разрешить региональные советы, должны автоматически рассматриваться всемирным советом.

Уоллес высказал мнение, что другие страны не согласятся на то, чтобы Верховный всемирный совет состоял только из четырех великих держав. Я согласился с этим и заявил, что в дополнение к этим четырем державам региональные советы должны будут в порядке очередности избирать дополнительных членов. Главная идея этой структуры напоминала треножник: Всемирный совет, опирающийся на три региональных совета.

Для сохранения мира, несомненно, потребуются вооруженные силы. Я предложил, чтобы между Объединенными Нациями было заключено соглашение о минимальной и максимальной численности вооруженных сил, которые будет содержать каждая нация. Вооруженные силы каждой страны могут быть разделены на два контингента: один будет представлять национальные вооруженные силы данной страны, а другой – контингент международной полиции, которая будет находиться в распоряжении региональных советов под руководством Верховного всемирного совета.

* * *

На следующий день вице-президент на завтраке с президентом и со мной высказал некоторые опасения по поводу того, не подумают ли другие страны, что Англия и Соединенные Штаты пытаются стать хозяевами мира. Я дал ясно понять, что подобного рода предположения не должны препятствовать принятию необходимых и правильных мер. Я продолжал развивать мысль о том, что общее гражданство должно быть введено в англо-американской сфере даже в том случае, если это будет представлять собой исключение из общей картины. Президент любил обсуждать такие вопросы, особенно военную сторону этих вопросов. Мы оба считали необходимым, чтобы такое учреждение, как объединенный англо-американский штаб, продолжало существовать еще долго после войны, во всяком случае до тех пор, пока мы все не будем уверены в том, что мир находится в безопасности.

Глава двадцать вторая

Италия – цель

На следующий день, 26 мая, рано утром генерал Маршалл, начальник имперского генерального штаба Исмей и остальные сопровождавшие меня лица вылетели на «летающей лодке» с реки Потомак. Президент Рузвельт провожал нас.

На Алжирском аэродроме нас ожидали генерал Эйзенхауэр, Бедделл Смит, адмирал Эндрю Кэннингхэм, генерал Александер и другие друзья. Я направился прямо на предоставленную в мое распоряжение виллу адмирала Кэннингхэма, находившуюся рядом с виллой генерала Эйзенхауэра.

* * *

У меня нет более приятных воспоминаний о войне, чем воспоминание об этих десяти днях, проведенных в Алжире и Тунисе.

Прежде чем выехать из Африки, я твердо решил добиться принятия решения о вторжении в Италию, если Сицилия будет захвачена. Мы с генералом Бруком сообщили свою точку зрения генералу Александеру, адмиралу Эндрю Кэннингхэму, маршалу авиации Тендеру и позже генералу Монтгомери. Все эти ведущие руководители недавно закончившихся операций были настроены в пользу действий самого широкого масштаба и рассматривали захват Италии как естественный результат всей серии наших побед, начиная от Эль-Аламейна и дальше. Однако нам оставалось заручиться согласием нашего великого союзника. Генерал Эйзенхауэр был очень сдержанным. Он выслушал все наши доводы и, как мне кажется, согласился с ними. Однако Маршалл оставался почти до последнего момента молчаливым и таинственным.

Обстоятельства во время нашей встречи были благоприятными для англичан. У нас было в три раза больше солдат, в четыре раза больше военных кораблей, чем у американцев, и почти столько же, сколько у них, самолетов для боевых операций. Со времени боев у Эль-Аламейна, не говоря уже о более раннем периоде, мы потеряли в Средиземном море в восемь раз больше солдат и в три раза больший тоннаж, чем наши союзники. Но наиболее справедливое и внимательное рассмотрение американскими руководителями всех этих убедительных фактов было обеспечено тем, что мы, несмотря на наше огромное превосходство в силах, продолжали признавать верховное командование генерала Эйзенхауэра и придавать всей кампании характер американской операции. Американские начальники не любят, чтобы их превосходили в великодушии.

Никто не отвечает так искренне на честность, как американцы. Если вы обращаетесь с американцем хорошо, он всегда стремится обращаться с вами еще лучше. Тем не менее я считаю, что довод, который убедил американцев, имел неоспоримое превосходство.

Наше первое заседание состоялось на вилле генерала Эйзенхауэра в Алжире 29 мая, в 5 часов. Генерал Эйзенхауэр, принимавший нас, председательствовал на этом заседании; его двумя главными помощниками были Маршалл и Беделл Смит. Я сидел напротив Эйзенхауэра вместе с Бруком, Александером, Кэннингхэмом, Теддером, Исмеем и некоторыми другими.

По моей просьбе генерал Эйзенхауэр кратко изложил план вторжения на Сицилию. Создавалось впечатление, что все необходимое для этой операции поступает в достаточных количествах и в назначенные сроки. Затем мы подошли к решающему вопросу. Генерал Эйзенхауэр сообщил нам, что у него состоялся длительный разговор с сэром Аланом Бруком, который подчеркнул, что русская армия является единственной наземной армией, могущей добиться решающих результатов в 1943 году. Поэтому усилия наших армий должны быть направлены на отвлечение немцев с русского фронта, чтобы позволить русским армиям нанести сокрушительное поражение немцам. Генерал Эйзенхауэр, говоря о 1944 годе, заявил, что, по его мнению, при наличии господства в воздухе англо-американская армия в составе, скажем, 50 дивизий сможет, пожалуй, сковать армию в 75 дивизий на континенте. Если мы собираемся вывести Италию из войны, мы должны это сделать сразу же по окончании операции в Сицилии и всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении. Тем самым мы получим возможность убедиться в том, какое сопротивление мы можем встретить в самой Италии. Если Сицилию удастся захватить легко, мы должны прямо двинуться в Италию. Это даст гораздо больший результат, чем любое наступление на островах.

Затем я выступил по основному вопросу, заявив, что мы действительно не можем двинуть в Европу англо-американскую армию, которая могла бы в какой-то степени сравняться по численности с русскими армиями, сковывающими в настоящее время на своем фронте 218 германских дивизий. Однако к 1 мая 1944 года мы должны иметь экспедиционную армию в 29 дивизий в Соединенном Королевстве, 7 из которых должны прибыть из Северной Африки. Соединенное Королевство должно стать сборным пунктом крупнейших сил, которые мы сможем накопить. Необходимо также иметь готовые планы для высадки через Ла-Манш крупными силами в любое время на случай, если силы немцев будут надломлены[78]. Как неоднократно указывал генерал Маршалл, Северная Франция является единственным театром, на котором могут полностью развернуться огромные военно-воздушные силы английской метрополии и американская авиация, базирующаяся на Соединенное Королевство. Я подчеркнул, что и английский народ, и английская армия искренне желают осуществить операцию через Ла-Манш.

Генерал Маршалл заявил, что объединенный комитет начальников штабов установил определенную дату для осуществления высадки через Ла-Манш и что для первого штурма будет использовано пять дивизий. Генерал Эйзенхауэр осведомился, когда он должен представить свой (средиземноморский) план вывода Италии из войны. Американские начальники штабов считали, что никакого решения нельзя принять до тех пор, пока не станут известны результаты высадки на Сицилию и обстановка в России. Было бы логично создать в различных местах две экспедиционные армии, каждая со своим собственным штабом. Одна армия готовилась бы к операции против Сардинии и Корсики, а вторая для операции на континенте.

Когда обстановка прояснится настолько, что можно будет сделать выбор, тогда необходимые военно-воздушные силы, десантные средства и т. д. будут переданы той армии, которой будет поручено осуществление избранного плана. Эйзенхауэр сразу же заявил, что, если удастся быстро справиться с Сицилией, тогда он был бы готов пойти прямо на Италию. Генерал Александер согласился с этим.

Затем начальник имперского генерального штаба сделал общее заявление. Ожесточенная борьба между русскими и немцами близка, и мы должны сделать все, что можем, чтобы помочь первым и заставить рассредоточить свои силы последних. Немцам угрожают во многих пунктах. Своим присутствием в Северной Африке и умелым использованием наших планов прикрытия мы уже заставили их рассредоточить свои силы. Захват Сицилии был бы новым шагом в правильном направлении. Немцы должны вести операции в России, им угрожают возможные беспорядки на Балканах, опасности в Италии, во Франции, в Норвегии. Их силы уже значительно растянуты, и они не могут дальше сокращать их ни в России, ни во Франции. Единственное место, где они могут позволить себе это сделать, – это Италия. Если «ступня итальянского сапога» окажется переполненной войсками, мы должны попытаться нанести удар в другом месте. Если Италия будет выбита из войны, Германия должна будет заменить двадцать шесть итальянских дивизий на Балканах. Она также должна будет укрепить Бреннерский перевал, Ривьеру, испанскую и итальянскую границы. Такое рассредоточение и есть то, что нам нужно для осуществления высадки через Ла-Манш, и мы должны сделать все возможное, чтобы заставить противника еще больше рассредоточить свои силы.

Преодоление укреплений на побережье Франции не будет представлять никакой трудности, если они не будут удерживаться решительными людьми и если у немцев не окажется мобильных резервов для контратаки.

Затем Эйзенхауэр заявил, что дискуссия, по-видимому, упростила его задачу. Если операцию в Сицилии удастся закончить успешно, скажем, в течение недели, он немедленно произведет высадку через пролив и создаст плацдарм. Оборонительные сооружения на побережье Южной Италии, вероятно, легче будет прорвать, чем оборонительные сооружения в Сицилии.

Я выразил личное мнение о том, что операцию в Сицилии можно будет закончить к 15 августа. Генерал Маршалл заявил, что мы должны иметь точное представление об этом к концу июля. Я сказал, что, если мы завладеем Сицилией в августе и напряжение будет не слишком большим, нам надо будет сразу же повести наступление на «носок итальянского сапога» при условии, что туда не будет переброшено слишком много германских дивизий. Балканы представляют большую опасность для Германии, чем потеря Италии, так как Турция может реагировать на это в нашу пользу.

Брук указал на возможность того, что во время сражения за Сицилию Италия начнет трещать. В этом случае нам следует иметь план действия, и, по его мнению, генерал Эйзенхауэр должен подумать об условиях перемирия и о том, как далеко мы должны продвинуться в Италии. Все развивалось чрезвычайно быстро. Подсчитывая силы, имеющиеся в нашем распоряжении, я заявил, что, помимо английской армии, в Северной Африке имеется девять американских дивизий, включая одну авиадесантную дивизию. Переброска семи дивизий, включая несколько английских и американских, начнется примерно 1 ноября. Имеется также две с половиной хорошо вооруженные польские дивизии в Персии, которые желают принять участие в любой операции против Италии. Новозеландский парламент согласился, чтобы одна новозеландская дивизия была готова к сентябрю и одна бронетанковая бригада к октябрю. Таким образом, поляки и новозеландцы дадут четыре дивизии.

После этого начальник имперского генерального штаба доложил об общей численности наших вооруженных сил в Средиземном море, которая составляла двадцать семь английских и находящихся под английским контролем дивизий, девять американских и четыре французские дивизии. Если сделать скидку на потери, то общая численность составляла тридцать шесть дивизий. При вычете семи дивизий, которые должны были быть посланы в Англию для подготовки к высадке через Ла-Манш, и двух дивизий – для выполнения английских обязательств в отношении Турции, в районе Средиземного моря останется, таким образом, двадцать семь союзных дивизий. В этом месте я указал, что численность одной нашей дивизии почти в два раза превышает численность германской дивизии, которая чуть больше усиленной бригады. При наличии таких сил было бы, конечно, досадно, если бы мы ничего не предприняли в период между августом или сентябрем и маем следующего года.

Хотя многое еще было неясным, я остался доволен первым обсуждением. Желание всех руководителей предпринять самые решительные действия было очевидным, и я полагал, что оговорки, сделанные в связи с некоторыми неизвестными факторами, будут сняты самим ходом событий в соответствии с моими надеждами.

Мы снова собрались в вилле Эйзенхауэра после полудня 31 мая. Иден прибыл вовремя к началу совещания. Я пытался добиться окончательного решения и заявил, что я целиком и полностью за вторжение в Южную Италию, но развитие событий на фронтах может вынудить нас принять иной курс. Во всяком случае, различие между операциями в Южной Италии и в Сардинии такое же, как между доблестной кампанией и просто удобной кампанией. Генерал Маршалл не был враждебно настроен к этим планам, однако не хотел, чтобы было принято определенное решение на данном этапе.

Он заявил, что лучше было бы принять решение после того, как мы начнем наступление на Сицилию. Генерал Эйзенхауэр и объединенный англо-американский штаб хорошо знали мою точку зрения относительно плана вторжения в Италию, но они лишь хотели выбрать такое направление удара по окончании операции «Хаски», которое дало бы наилучшие результаты. Я заявил, что не смогу примириться с тем, что крупная армия будет бездействовать в момент, когда она могла бы заставить Италию выйти из войны. Парламент и народ начнут проявлять нетерпение, если армия не будет действовать, и я готов предпринять самые решительные шаги, чтобы предотвратить такое бедствие.

Генерал Маршалл ответил, что он не выступает против широких обязательств, взятых в Вашингтоне с целью добиться выхода Италии из войны. Он хотел лишь подчеркнуть, что мы должны проявить большую осторожность в определении нашего дальнейшего курса после захвата Сицилии. Перед закрытием заседания я попросил генерала Александера высказать свою точку зрения.

Он сказал, что настроен оптимистически. Боевые качества наших войск и нашего оружия замечательны, и это же можно сказать о наших шансах на успех, хотя, возможно, придется вести ожесточенные бои в течение двух недель.

Его сразу же поддержал адмирал Кэннингхэм, который заявил, что если операция «Хаски» будет протекать нормально, мы должны немедленно двинуться через пролив. Эйзенхауэр закончил заседание выражением благодарности Черчиллю и генералу Маршаллу за их приезд с целью рассказать ему о работе, проделанной объединенным англо-американским штабом. Он заявил, что считает своей обязанностью получить информацию относительно первых этапов операции «Хаски» и направить ее своевременно этому штабу, чтобы он мог принять решение о плане, который должен быть осуществлен без всякой задержки или остановки.

Мы находились на пороге новых успехов, и падение Италии или, вернее сказать, освобождение ее уже было близко. Гитлеру предстояло еще жестоко расплатиться за свою роковую ошибку, выразившуюся в попытке завоевать Россию путем вторжения. Он все еще должен был расточать оставшиеся огромные ресурсы Германии на многих театрах, не имевших жизненно важного значения для достижения главной цели. Скоро германской нации предстояло остаться в одиночестве в Европе в окружении пришедшего в ярость вооруженного мира. Руководители Японии уже поняли, что наивысшая точка их натиска миновала. Великобритания и Соединенные Штаты скоро станут совместно хозяевами океанов и воздуха. Произошел поворот судьбы.

section
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line