Кинг Стивен & Страуб Питер

Черный дом (Том 2)

Стивен КИНГ и Питер СТРАУБ

ЧЕРНЫЙ ДОМ

ТОМ 2

Перевод с английского В.А. Вебера

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ТАМ, ГДЕ НОЧЬ ЦАРИТ ВСЕГДА

Глава 15

К вечеру температура понижается на пятнадцать градусов: над округом Каули проходит холодный фронт. Грозы нет, но небо меняет цвет на фиолетовый, и туман прибывает. Место его рождения - река; он медленно поднимается по Чейз-стрит, заглатывая сначала ливневые канавы, потом тротуары, наконец, сами дома Полностью все скрыть он не может, такое под силу только зимним и весенним туманам, но изменяет силуэты и лишает цвета. В тумане привычное кажется чужеродным. Да еще этот запах, древний запах моря, который проникает глубоко в ноздри и будит часть мозга, готовую поверить в существование монстров, шныряющих под завесой тумана, от этого по спине ползет страх, а сердце ускоряет свой бег.

На Самнер-стрит Дебби Андерсон по-прежнему выполняет обязанности дежурного. Арнольда "Бешеного Мадьяра" Храбовски отослали домой без бляхи, по существу, отстранили от службы, и он чувствует, что должен задать жене пару-тройку прямых вопросов (ответы на них он в принципе знает, отчего на душе скребут кошки). Дебби сейчас стоит у окна, хмурится. В руке чашка кофе.

- Не нравится мне все это, - говорит она мрачному Бобби Дюлаку, который пишет донесение. - Напоминает фильмы ужасов, которые я смотрела по телевизору, когда училась в школе.

- Ужасов? - переспрашивает Дюлак, поднимая голову.

- Ну да. - Она вглядывается в сгущающийся туман. - Про Дракулу. Джека-Потрошителя.

- Я ничего не хочу слышать о Джеке-Потрошителе, - чеканит Дюлак. - Ты уж извини, Дебби. - И продолжает прерванное занятие.

На автостоянке у магазина "С семи до одиннадцати" мистер Раджан Патель стоит около телефона-автомата (он по-прежнему перетянут желтой полицейской лентой, и мистер Патель не может сказать нам, когда его смогут использовать по прямому назначению). Он смотрит на центр города, который словно поднимается из большущей миски сметаны. Дома в дальнем, более низком конце Чейз-стрит уже погрузились в эту миску.

Видны только вторые этажи.

- Если он там внизу, - мистер Патель разговаривает сам с собой, сегодня он может сделать все, что захочет.

Он скрещивает руки на груди, по телу пробегает дрожь.

Дейл Гилбертсон дома, вот уж чудо из чудес. Он собирается пообедать с женой и сыном, даже если после этого рухнет мир.

Он выходит из кабинета, где двадцать минут говорил по телефону с детективом ПУВ Джеффом Блэком (только невероятным усилием воли ему удавалось не сорваться на крик), и видит, что жена стоит у окна. Хмурится точно так же, как Дебби Андерсон, только вместо чашки кофе в руке бокал вина.

- Речной туман. - В голосе Сары слышится отвращение. - Вот некстати. Если он там...

- Не смей этого говорить, - обрывает ее Дейл. - Даже не думай.

Но он знает, что они оба не могут не думать об этом. Улицы Френч-Лэндинга, затянутые туманом улицы Френч-Лэндинга, уже пустынны: в магазинах нет покупателей, на тротуарах - праздношатающихся, в парках гуляющих. И уж точно нигде нет детей. Родители просто не выпустят их из дому. Даже на Нейлхауз-роуд, где добросовестное выполнение родительских обязанностей скорее исключение, чем правило, родители будут Держать детей при себе.

- Не буду, - соглашается она. - Это все, что я могу.

- Что на обед?

- Как насчет тушеной курицы?

Столь горячее блюдо - неудачный выбор для обычного июльского вечера, но этот выдался холодным и туманным, поэтому Дейл довольно улыбается. Подходит к жене, обнимает:

- Отлично. И чем раньше, тем лучше.

Она поворачивается, на лице разочарование.

- Поедешь в участок?

- Вроде бы и не надо, раз уж Браун и Блэк взялись за это дело...

- Самодовольные тупицы. Мне они никогда не нравились.

Дейл улыбается. Он знает, что прежнюю Сару Эсбюри нисколько не волновало, как он зарабатывает на жизнь, и явственно выказанное недовольство тем, что его отстранили от расследования, не может не радовать. Особенно в этот момент. Потому что день выдался самый худший за все время службы, и завершился он отстранением от работы Арнольда Храбовски. Дейл знает, что Арни надеется в ближайшем времени все-таки вернуться к исполнению своих обязанностей. И самое ужасное, что Арни скорее всего прав. С учетом развития событий ему понадобится даже такой неумеха, как Бешеный Мадьяр.

- В принципе ехать мне не надо, но...

- У тебя предчувствие.

- Да.

- Хорошего или плохого? - Она уважает интуицию мужа, в немалой степени и из-за стремления Дейла привлечь к рас-1 следованию Джека Сойера. Сегодня ей, как никогда, ясно, что Дейл двигался в правильном направлении.

- И того и другого, - отвечает Дейл и без уточнений меняет тему:

- Где Дэйв?

- Рисует за кухонным столом.

В шесть лет Дэвид Гилбертсон страстно влюбился в цветные карандаши. После окончания занятий в школе он уже изрисовал две коробки. В супружеской постели Дейл и Сара уже не раз говорили о том, что у них в семье растет художник. "Будущий Норман Рокуэлл", - однажды сказала Сара. Дейл, который помогал Джеку Сойеру развешивать необычные и прекрасные картины, очень надеялся, что их мальчик станет большим художником. В своих мечтах он заходит так далеко, что боится озвучивать их, даже погасив свет.

С бокалом вина Дейл выходит на кухню:

- Что ты рисуешь, Дэйв? Что...

Он замолкает. Карандаши лежат на столе. Вместе с незаконченным рисунком, изображением то ли летающей тарелки, то ли круглого кофейного столика.

Дверь во двор открыта.

Вглядываясь в "молоко", скрывающее качели и гимнастическую стенку Дэйва, Дейл чувствует, как горло сжимает страх.

Вновь в нос бьет запах тела Ирмы Френо, жуткий запах гниющего сырого мяса. Уверенность в том, что его семья защищена магическим кругом (такое может случиться лишь с кем-то другим), исчезает. Ее место занимает осознание случившегося: Дэйва нет. Рыбак выманил его из дому и утащил в туман. Дейл видит ухмылку на лице Рыбака. Видит руку в перчатке, желтой, зажимающую рот его сыну, но не выпученные, полные ужаса глаза ребенка.

В туман и за пределы известного нам мира.

Дэвид.

Он пересекает кухню на ватных ногах. Ставит бокал на стол.

Под основание попадает карандаш, бокал наклоняется, вино выплескивается на незаконченный рисунок Дэйва, пятно очень уж похоже на кровь. Дейл выходит за порог, и хотя собирался крикнуть, с губ срывается едва слышный шепот: "Дэвид?..

Дэйв?"

В первый момент, который длится вечность, ничего не слышит. Потом до него доносится мягкий топот ног, бегущих По влажной траве. Из сгущающегося тумана материализуются синие джинсы и свитер "регби" в красную полосу. А еще через секунду он видит улыбающееся лицо сына под копной соломенных волос.

- Папа! Папа! Я плавал в тумане! Все равно что попал в облако!

Дейл хватает сына. Вдруг возникает желание отвесить ему оплеуху, наказать за то, что испугал отца. Но желание это проходит так же быстро, как и появилось. Он целует Дэйва.

- Я знаю. Должно быть, это забавно, но теперь тебе пора домой.

- Почему, папочка?

- Потому что маленькие мальчики иногда теряются в тумане. - Он оглядывает затянутый белым двор. Едва различает силуэт стола, но не знает, разглядел бы его, если б раньше не видел тысячу раз. Вновь целует сына. Иногда маленькие мальчики теряются, - повторяет он.

***

Теперь мы можем проверить, что поделывают наши знакомцы, как давние, так и новые. Джек и Фред Маршалл вернулись из Ардена (ни один не предложил перекусить в ресторанчике "Кухня Греты" в Сентралии, когда они проезжали мимо), оба сидят в одиночестве, каждый в своем доме. Всю дорогу из Ардена Фред не выпускал из рук бейсболку сына, держит он ее и сейчас, когда ест согретый в микроволновой печи "телеужин" и смотрит выпуск новостей "Пятого канала".

Разумеется, центральная тема выпуска - Ирма Френо. Фред берется за пульт дистанционного управления, как только они завершают показ развалин "Закусим у Эда" и дают в записи репортаж из трейлерного парка <Трейлерный парк - стоянка с передвижными домами, установленными на постоянном месте и подсоединенными к инженерным коммуникациям (канализация, водопровод, электричество), для сдачи внаем малоимущим.> "Холидей". Особое внимание уделено обшарпанному дому на колесах с крылечком, которое сооружено из трех досок, лежащих на двух бетонных блоках.

- Здесь, на окраине Френч-Лэндинга, скорбит в одиночестве мать Ирмы Френо, - сообщает в объектив камеры репортер. - Каждый может представить себе, какие чувства она сегодня испытывает. - Репортер симпатичнее Уэнделла Грина, но в глазах тот же нездоровый блеск.

Фред нажимает на кнопку "OFF" и рычит: "Почему они не могут оставить в покое бедную женщину?" Смотрит на недоеденный бифштекс, но аппетит как отрезало.

Очень медленно он поднимает бейсболку Тайлера, пытается надеть на голову. Размер не тот, и Фред думает, что надо бы увеличить его, переставив фиксатор на пару отверстий в пластиковой полоске. От этой мысли Фреда бросает в ужас. А вдруг этого хватит, чтобы убить его сына? Всего лишь перестановки фиксатора? Он полагает, что с такими мыслями он скоро чокнется, как его жена.., или Сойер. Доверять Сойеру - такое же безумие, как и думать, что жизнь сына зависит от местоположения фиксатора.., однако он доверяет Сойеру и верит, что фиксатор переставлять нельзя. Он берет вилку, снова принимается за еду в бейсболке Тая, сидящей на самой макушке.

Нюхач Сен-Пьер сидит на диване в нижнем белье, на коленях раскрытая книга (сборник стихов Уильяма Блейка), но он не читает. Медведица спит в другой комнате, а он борется с желанием смотаться в бар "Сэнд" и купить дозу крэнка, хотя он уже лет пять как с этим завязал. После смерти Эми он борется с этим желанием каждый день и побеждает, лишь напоминая себе, что наркотик помешает ему найти Рыбака и должным образом наказать его.

Генри Лайден в своей студии с гигантскими наушниками "Акай" на голове слушает Уоррена Ваше, Джона Банча и Фила Фленигэна, играющих "Я помню апрель". Он чует туман и сквозь стены, запахом он напоминает воздух у "Закусим у Эда".

Другими словами, пахнет плохой смертью. Он задается вопросом, как прошло посещение Джеком отделения Д Лютеранской больницы округа Френч. Думает о своей жене, которая (особенно после танцев в "Макстоне", пусть он этого и не осознает) вроде бы вновь вернулась в их дом. Потому что тревожится за него.

Да, конечно, всех знакомцев можно найти, но один словно выпал из нашего поля зрения. Чарльза Бернсайда нет ни в актовом зале "Макстона" (там по древнему цветному телевизору, подвешенному на кронштейнах у стены, показывают серию "Семейных уз"), ни в столовой, где уже расставили закуски к ужину, ни в его комнате (простыни, конечно, поменяли, но в воздухе стоит запах говна). А как насчет туалета? И тут неудача. Торвальд Торвальдсон заходил туда по малой нужде, потом помыл Руки и вышел, так что мужской туалет пуст. Но вот что странно: в одной из кабинок боком лежит ворсистый шлепанец. Яркими черными и желтыми полосами он напоминает огромного сдохшего шмеля. И лежит он во второй кабинке, которую всегда предпочитает Берни.

Нужно ли нам поискать его? Пожалуй. Из-за того, что мы не знаем, где этот мерзавец, нам как-то не по себе. Давайте выскользнем в туман и, незаметные, как мышки, направимся в тот конец Чейз-стрит, что спускается к реке. Здесь расположен отель "Нельсон", первый этаж которого уже затянут туманом: темная полоса, отметка уровня, до которого поднялась вода в том страшном наводнении, едва просматривается. По одну сторону отеля - обувной магазин, который уже закрылся. По другую - таверна "Лакиз", перед которой пожилая кривоногая женщина (зовут ее Берта ван Дузен) стоит наклонившись вперед, уперев руки в огромные колени, и выблевывает в ливневую канаву "Кингслендское крепкое". Издаваемые при этом звуки напоминают скрежет коробки передач, которую мучает неумелый водитель. Из "Лакиз" доносится усталый голос ушедшего от нас Дика Керлисса, поющего о Хайнесвильских лесах, где каждую милю встречаешь могильный камень.

Собака лениво гавкает, когда мы проходим мимо и проскальзываем в холл отеля "Нельсон", где тронутые молью головы волка, медведя, лося и бизона с одним стеклянным глазом смотрят на пустые диваны, пустые кресла, лифт, который не работает с 1994 года, и пустую регистрационную стойку (портье, Морти Фаин, в своей каморке-кабинете, сидит, положив ноги на стол, читает "Пипл" и ковыряет в носу). В холле отеля "Нельсон" всегда пахнет рекой, этот запах впитался в стены и обивку мебели, но сегодня он особенно силен. Он наводит на мысли о неудачных идеях, потерянных инвестициях, поддельных чеках, ухудшающемся здоровье, украденных деньгах, невыплаченных алиментах, пустых обещаниях, раке кожи <В настоящее время в Америке угрожающими темпами растет число заболевших раком кожи.>, угасших надеждах. Сюда не приходят, если только не бывали здесь раньше, а куда-то еще вход запрещен. Это место для мужчин, бросивших свои семьи двадцать лет назад, которые теперь лежат на кроватях с матрасами, пованивающими мочой, кашляют и курят. Бар-ресторан отеля (где Гувер Далримпл едва ли не каждые пятницу и субботу затевал драку) решением городского совета закрыт с начала июня. Тогда Дейл Гилбертсон шокировал местную политическую элиту, показав им видеозапись трех гастролирующих стриптизерш, которые называли себя "Трио анального университета" и на маленькой сцене бара синхронно удовлетворяли себя огурцами (провел съемку штатный сотрудник ПУФЛ Том Лунд). Но постояльцы "Нельсона" особо не жалуются: пиво они могут купить и в расположенной по соседству таверне. Плату в "Нельсоне" берут сразу за неделю. В номере можно держать электроплитку, но только с разрешения управляющего и после проверки провода. А если кто соберется умереть в "Нельсоне", последним услышанным звуком будет скрип пружин кровати, в которой кто-то из стариков неудачников гоняет шкурку.

Давайте поднимется на второй этаж мимо свернутого старого пожарного рукава, дремлющего за стеклом. Проследуем дальше, оставив за спиной телефон-автомат с пожелтевшей от времени табличкой "НЕ РАБОТАЕТ". На третьем этаже к запаху речного тумана прибавляется аромат куриного супа, греющегося на чьей-то плитке (состояние провода проверено и одобрено Морти Файном или Джорджем Смитом, дневным управляющим).

Запах идет из номера 307. Если мы проникнем туда через замочную скважину (магнитных ключей-карточек в отеле "Нельсон" никогда не было и не будет), то увидим семидесятилетнего Эндрю Райлсбека, лысеющего, худощавого, добродушного. Когда-то он продавал пылесосы компании "Электролюкс", но те дни в далеком прошлом. То были его золотые годы.

Мы можем подумать, достойный кандидат в "Макстон", но Энди Райлсбек знает и этот дом престарелых, и ему подобные.

Ему это не подходит, благодарю покорно. Он любит общение, но не хочет, чтобы кто-то указывал, когда надо ложиться спать, когда вставать, когда можно пропустить стопочку виски. В "Макстоне" у него есть друзья, он к ним часто захаживает и время от времени ловит на себе хищный взгляд нашего общего Друга Шустрика. Не раз и не два Энди Райлсбеку приходила в голову мысль о том, что мистер Макстон с радостью бы продавал трупы своих пациентов на мыло, если б смог заработать на этом пару баксов.

Нет, нет, Энди Райлсбека вполне устраивает и третий этаж отеля "Нельсон". У него есть плитка, бутылка горячительного, четыре колоды игральных карт и возможность разложить большой пасьянс, если дрема забудет заглянуть к нему в дверь.

В этот вечер он сделал три порции куриного супа "Липтон" решив пригласить на обед Ирвина Торнберри. А потом они могли прогуляться в "Лакиз", выпить по бутылочке пива. Энди проверяет суп, кивает, убедившись, что температура его устраивает, вдыхает пряный аромат. У него есть и подсоленные сухарики, которые так хороши с куриным супом. Он выходит из номера, чтобы подняться этажом выше и постучаться в дверь Ирва, но тут ноги Энди врастают в землю, настолько его поражает открывшаяся картина.

А видит он старика в бесформенном синем халате, который уходит прочь с подозрительной быстротой. Из-под халата видны ноги, белые, как брюхо карпа, с синими варикозными венами. На левой ноге - ворсистый шлепанец в черную и желтую полосы. Правая - босая. И хотя наш новый знакомый в этом не уверен (все-таки перед ним спина), Энди полагает, что раньше никогда этого человека не видел.

Опять же, проходя коридором третьего этажа, он пытается открыть каждую дверь. Пробует, повернется ли ручка. Как вор.

Гребаный вор.

Да-да. И хотя этот человек - глубокий старик, определенно старше Энди, и одет так, словно только что встал с постели, версия, что он - вор, кажется нашему новому знакомому все более убедительной. Даже достаточно веский аргумент: с босой ногой на улицу ему не выйти, не может взять верх над интуитивной догадкой.

Энди открывает рот, чтобы спросить: "Могу я вам чем-нибудь помочь?" или "Кого-то ищете?". Но передумывает. Не нравится ему этот незнакомец. От него так и веет злобой и опасностью. Да и халат с карманами (Энди это видит), вдруг в одном из них оружие? Воры не всегда вооружены, Ho..." Старик огибает угол и исчезает. Энди стоит на месте, прикидывая варианты. Будь у него в номере телефон, он бы позвонил вниз, предупредил Морти Фаина, но телефона нет. Что же делать?

Короткие мысленные дебаты заканчиваются тем, что Энди на цыпочках подходит к углу и выглядывает из-за него. За углом - тупик с тремя номерами. На дверях таблички: 312, 313 и в самом конце - 314. В 314-м мужчина живет с весны, но Энди знает лишь его имя и фамилию: Джордж Поттер. Энди спрашивал о нем Ирва и Гувера Далримпла, но Гувер вообще ничего знал, да и Ирв - немногим больше.

- Ты должен знать, - настаивал Энди (разговор этот имел место быть в конце мая или начале июня, примерно когда закрылся "Бакхед лодж", ресторан-бар на первом этаже). - Я видел тебя с ним в "Лакиз", вы пили пиво.

Ирв приподнял одну кустистую бровь.

- Видел, как мы пили пиво? Ты кто? - проскрипел он. - Моя гребаная жена?

- Я просто констатирую факт. Когда пьешь пиво с человеком, о чем-то говоришь...

- Обычно - да. Но не с ним. Я сел, поставил кружку и в основном прислушивался к своим мыслям. "Что вы думаете о шансах "Пивоваров" в этом году?" - спросил я. "Они проиграют, - ответил он. - Как и в прошлом. Вечером я могу поймать трансляцию матчей "Кабс" <"Чикаго кабс" профессиональная бейсбольная команда, выступающая в Национальной лиге.> на своем ра-дио..."

- Он так и сказал? Ра-дио?

- Я же так не говорю. Ты хоть раз слышал, чтобы я сказал "ра-дио"? Я говорю, "радио", как и любой нормальный чело-" век. Хочешь слушать дальше или нет?

- Похоже, слушать особенно нечего.

- Ты прав, приятель. Он говорит: "Вечером я могу поймать трансляцию матчей "Кабс" на своем ра-дио, и мне этого достаточно. Ребенком я всегда ходил на стадион "Ригли" со своим отцом". Так что я выяснил, что он из Чикаго, а в остальном - по нулям.

У Энди возникла мысль, что в коридоре третьего этажа он видит спину Поттера, но мистер Джордж "Сам-По-Себе" Поттер высок, шесть футов четыре дюйма, волос у него на голове, хоть и седых, предостаточно. Мистер Один Шлепанец ниже и сутулился, как жаба ("Ядовитая жаба", - тут же уточнил для себя Энди).

"Он там, - думает Энди. - Гребаный вор в номере Поттера, может, шарит по ящикам в поисках денег и ценностей. А может, собирается украсть радио Поттера. Его гребаное ра-дио".

Но ему-то что? Проходишь мимо Поттера по коридору, говоришь ему "доброе утро" или "добрый день", а в ответ слышишь какое-то невнятное бормотание. Вежливости ни на цент. И в "Лакиз" он всегда пьет пиво один, устроившись за столиком, который стоит позади музыкального автомата.

Можно, конечно, присесть рядом, что и сделал Ирв, но какой от этого прок, если не удастся поболтать? Так на фига ему, Эндрю Райлсбеку, навлекать на себя гнев этой ядовитой жабы в халате из-за этого старого ворчуна, от которого и слова доброго не услышишь?

Ну...

Потому что здесь его дом, пусть и не слишком презентабельный, вот почему. Потому что, если видишь какого-то безумного старого пердуна, который хочет украсть чужие деньги или переносное ра-дио, негоже поворачиваться спиной и уходить. Да, незнакомец ему не понравился, но это не означает, что тот может вести себя как заблагорассудится. Нельзя допускать...

Внезапно Энди Райлсбека осеняет. Его догадка близка к истине, насколько это возможно. Допустим, этот тип с улицы? Допустим, один из стариков, проживающих в "Центре Макстона"?

"Центр" не так уж и далеко, он знает, что время от времени старик или старушка покидают его территорию и идут куда глаза глядят. В обычной ситуации его остановили бы едва ли не за воротами, трудно не обратить внимания на человека, бредущего по улице в одном шлепанце, но в этот вечер город окутал туман и на улицах ни души.

"Стыдись, - думает Энди. - До полусмерти испугаться старика, который лет на десять старше. Да и в голове у него наверняка уже не мозги, а ореховое масло. Забрел в отель, прошел мимо пустой регистрационной стойки (Фаина там быть не может, наверняка сидит у себя в каморке и читает какой-нибудь журнал или книгу), не соображая, где находится, поднялся по лестнице. Поттер, должно быть, пьет пиво в таверне (единственное, что соответствует действительности), а дверь оставил незапертой (это, мы можем гарантировать, не так).

И хотя страх не отпускает его, Энди огибает угол и направляется к открытой двери. Его сердце учащенно бьется: он не смог убедить себя в том, что опасаться старика нет нужды. В конце концов ему было как-то не по себе, когда он смотрел ему в спину...

Но он идет. Господи, помоги, приближается к двери.

- Мистер? - зовет он, подойдя к порогу. - Эй, мистер, я думаю, вы ошиблись дверью. Это комната мистера Поттера. Вы, наверное...

Он замолкает. С кем говорить, если комната пуста? Как же так?

Энди разворачивается на сто восемьдесят градусов, пробует повернуть ручки номеров 312 и 313. Обе двери заперты.

Убедившись в этом, он заходит в комнату Джорджа Поттера и оглядывается: с любопытством не поспоришь. Апартаменты Поттера чуть больше, чем его, в остальном отличия минимальные.

Высокий потолок (раньше строили так, чтобы человек мог выпрямиться в полный рост, что да, то да), посередине продавленная, но аккуратно застеленная кровать. На прикроватном столике пузырек с капсулами (как потом выяснилось, это легкий антидепрессант "золофт") и забранная в рамочку фотография женщины. Энди думает, что ее, похоже, как следует отдубасили палкой, но Поттер, возможно, смотрит на нее другими глазами. В конце концов, он поставил фотографию, чтобы видеть ее утром, открывая глаза, и вечером, закрывая их.

- Поттер? - зовет Энди. - Кто-нибудь! Эй?

Он вдруг чувствует, что кто-то стоит позади, и круто оборачивается, ощеривается. Поднимает руку, чтобы защититься от неминуемого удара, готового обрушиться па него.., только за спиной никого нет. Куда же подевался незнакомец? Энди абсолютно уверен, что он свернул за угол. И обратно никак не мог пройти незамеченным. Если только не прополз по потолку, как какая-нибудь муха...

Энди вскидывает глаза, зная, что это абсурд, что он там никого не увидит, но ведь невелик труд. Конечно, ничего необычно над его головой нет. Обычный потолок, пожелтевший от времени и табачного дыма.

Радио, ой, извините, ра-дио, стоит на подоконнике нетронутое. Чертовски хороший радиоприемник "Боуз", о котором Пол Харви всегда говорит в своей дневной программе.

За радиоприемником, по другую сторону грязного стекла, - пожарная лестница. Один взгляд на шпингалет, и триумфальная улыбка Энди вянет. Он все равно подходит к окну.

Оно закрыто, он видит только короткий участок влажной железной лестницы, которая спускается в туман. Ни тебе синего халата, ни лысого черепа. Понятное дело. Шпингалет закрыть снаружи физически невозможно.

Энди отворачивается от окна, несколько секунд стоит задумавшись, потом опускается на колени и заглядывает под кровать. Видит старую оловянную пепельницу, на которой лежит нераспечатанная пачка "Пэлл-Мэлл" и одноразовая зажигалка с логотипом "Кингслендского крепкого". Больше ничего, кроме катышков пыли. Он опирается рукой на кровать, чтобы подняться, и тут его взгляд падает на приоткрытую дверцу стенного шкафа.

- Там, - выдыхает Энди так тихо, что слово едва долетает до его собственных ушей.

Поднявшись, он направляется к приоткрытой дверце. Туман, как говорил Карл Сэндберг <Сэндберг Карл Огаст (1878 - 1967) - поэт, биограф, продолжатель традиций Уолтера Уитмена. Лауреат Пулитцеровских премий за полное собрание стихотворных произведений (1950) и биографию А. Линкольна (1940).>, возможно, и ходит на маленьких кошачьих лапках (возможно, и нет), но именно на них Энди Райлсбек пересекает комнату Джорджа Поттера. Сердце бьется так сильно, что раздувается и начинает пульсировать вена посреди лба. Мужчина, которого он видел, в стенном шкафу. За это говорит логика. Не просто говорит - кричит криком. - Но если этот мужчина - потерявший ориентировку пациент "Центра Макстона", в тумане случайно забредший в отель "Нельсон", почему же он не ответил Энди? Почему спрятался? Потому что он, конечно же, стар, но отнюдь не заблудился, вот почему. Ориентируется он ничуть не хуже Энди. Этот старик - гребаный вор, который прячется в стенном шкафу. Возможно, с зажатым в руке ножом, который достал из кармана старого халата. Может, приспособил под дубинку вешалку, скинув с нее одежду.

Может, просто стоит, не шевелясь в темноте, готовый наброситься на противника с голыми руками. Энди без разницы. Он, конечно, боится (ничего удивительного, он же ушедший на пенсию продавец - не Супермен), но внутреннее напряжение уже перешло в злость, и его уже не остановить. Теперь Энди больше разъярен, чем испуган. Он охватывает пальцами круглую ручку дверцы стенного шкафа. Делает вдох.., другой.., готовясь к решительной схватке.., еще вдох, на удачу, и...

Энди резко дергает дверцу на себя, так резко, что дребезжат пустые вешалки. Приседает, сжав пальцы в кулаки, ожидая нападения лысого старика в синем халате.

- Выходи оттуда, гребаный...

В стенном шкафу никого нет. Четыре рубашки, один пиджак, два галстука и трое брюк тихонько раскачиваются. На полу потрепанный старый чемодан, которому, похоже, довелось познакомиться со всеми автовокзалами Америки. Больше ничего.

Никакого греба...

Но что-то есть. На полу под рубашками. Не одно что-то.

Несколько. С полдюжины. Поначалу Энди Райлсбек то ли не понимает, что видит, то ли не хочет понимать. Потом до него Доходит, и он пытается закричать. Не может. Предпринимает вторую попытку - результат тот же. Воздух не желает выходить из легких, грудь словно сжали железными обручами. Он пытается отвернуться, но и с этим ничего не выходит. Он уверен, что Джордж Поттер вот-вот вернется, и если Поттер застанет его в комнате, Энди может распрощаться с жизнью. Джордж Поттер не может допустить, чтобы Энди разболтал об увиденном. Но он не может повернуться. Не может закричать.

Не может оторвать глаз от секрета в шкафу Джорджа Поттера.

Не может шевельнуться.

***

Из-за тумана темнота спускается на Френч-Лэндинг необычно рано, где-то в половине седьмого. Окутанные им желтые фонари "Центра Макстона по уходу за престарелыми" напоминают огни круизного лайнера, дрейфующего в море. В крыле "Маргаритка", где живут милейшая Элис Уитерс и куда менее милый Чарльз Бернсайд, за столом дежурного сидит широкоплечая крашеная блондинка Вера Хатчисон (Пит Уэкслер и Батч Йеркса, закончив смену, разошлись по домам). Перед ней - книга кроссвордов. Сейчас она раздумывает над атрибутом интерьера из восьми букв, первая буква Ш, четвертая - О. Она терпеть не может такие длинные слова.

Со скрипом открывается дверь мужского туалета. Она поднимает голову и видит выходящего оттуда Чарльза Бернсайда, в синем халате и паре ворсистых шлепанцев в желто-черную полоску, похожих на огромных шмелей. Шлепанцы она узнает сразу.

- Чарли? - Вера кладет карандаш в книгу кроссвордов и закрывает ее.

Чарли продолжает идти, челюсть отвисла, по подбородку течет струйка слюны. Но на лице неприятная ухмылка, которая Вере очень не нравится. Этот старикан, возможно, растерял почти все свои мозги, но те, что остались, очень злобные.

Она знает, что иногда Чарли действительно не слышит, когда она к нему обращается (или не понимает ее), но уверена, что бывает и другое: он просто прикидывается, что не слышит и не понимает. И она почти наверняка уверена, что сегодня - тот самый случай.

- Чарли, ты зачем надел шлепанцы Элмера? Ты знаешь, что их подарила ему его правнучка.

Старик, Берни - для нас, Чарли - для Веры, продолжает волочить ноги в направлении M18. И наверное, доберется до своей комнаты, если куда-нибудь не свернет.

- Чарли, остановись.

Чарли останавливается. Стоит в коридоре "Маргаритки", словно выключенная машина. Челюсть отвисает еще больше.

Слюна отрывается от подбородка, и на линолеуме, между шлепанцами-шмелями, появляется мокрое пятнышко.

Вера встает из-за стола, подходит к Чарли, приседает рядом.

Если бы она знала то, что известно нам, то дважды подумала, подставляя незащищенную шею под эти болтающиеся руки, скрюченные артритом, но еще очень сильные. Разумеется, она ничего не знает.

Вера берется за левый шлепанец:

- Подними ногу.

Чарльз Бернсайд поднимает правую ногу.

- Перестань издеваться надо мной, - рявкает Вера. - Другую.

Берни чуть-чуть приподнимает левую ногу, чтобы Вера могла стащить с нее шлепанец.

- А теперь правую.

Незаметно для Веры, которая смотрит на его стопы, Берни вытаскивает из ширинки пенис и делает вид, что писает на затылок Веры. Его ухмылка становится шире. При этом он поднимает правую ногу, и Вера с нее стаскивает второй шлепанец. Когда она отрывает глаза от пола, сморщенный "крантик" Берни уже убран.

Он подумывал окрестить ее мочой, действительно подумывал, но в этот вечер он и так много чего успел. Еще одно маленькое дельце, и можно отправляться в мир снов. Он - старый монстр. Ему требуется отдых.

- А теперь скажи мне, - продолжает Вера, - почему один шлепанец грязнее другого? - Нет ответа. Собственно, она его и не ждет. - Ладно, красавчик. Возвращайся в свою комнату или иди в актовый зал, если хочешь. На ужин сегодня подогретый в микроволновке поп-корн и "Джелло". По телевизору - "Звуки музыки". Я позабочусь, чтобы шлепанцы вернулись к хозяину, и мы никому не скажем, что ты их брал. Это будет наш маленький секрет. Но если возьмешь еще раз, я скажу начальству. Усек?

Берни стоит как столб, словно его эти слова не касаются... но отвратительная ухмылка чуть растягивает губы, и в глазах мелькает искорка. Он усек, это точно.

- Шевелись. И лучше бы тебе, старый пердун, не плевать на пол.

Она опять не ждет ответа, но на этот раз получает.

- Следи за своим языком, толстая сука, а не то я его вырву.

Она подается назад, словно от пощечины. Руки Берни по-прежнему висят как плети, на лице все та же отвратительная ухмылка.

- Убирайся отсюда. Или я на тебя пожалуюсь. (Только проку от этого не будет. Чарли - одна из дойных коров Макстона, и Вера это знает.) Чарли, волоча ноги, вновь тащится к комнате M18, теперь уже босиком. Потом вдруг поворачивается. Встречается с ней взглядом.

- Слово, которое тебе нужно, - шифоньер. Понятно? Глупая корова.

И движется дальше по коридору. Вера стоит, где стояла, с отвисшей челюстью. О кроссворде она и думать забыла.

***

В своей комнате Берни ложится на кровать и подсовывает руки под поясницу. Болит. Чуть позже он вызовет эту толстую суку, чтобы она принесла ему ибупрофен. Но пока надо потерпеть. Есть еще одно дельце.

- Нашел тебя, Поттер, - бормочет он. - Старина... Потей.

Берни не тряс дверные ручки (Энди Райлсбек об этом никогда не узнает). Он искал давнего знакомого, который в конце семидесятых вышиб его из прибыльного строительного проекта в чикагском районе Саут-Сайд, вотчине "Уайт сокз" <"Чикаго уайт сокз" - профессиональная бейсбольная команда Американской лиги.>.

Другими словами, в Черном городе. Туда рекой лились федеральные деньги, немало перепадало и от штата Иллинойс.

Этой золотой жилы хватило бы на многие годы, но Джордж "Что-б-Он-Сдох" Поттер вышел в гонке победителем, заплатив, кому следовало, и Чарльз Бернсайд (а может, он тогда еще был Карлом Бирстоуном, за давностью лет уже и не вспомнить) остался с носом.

Вот Берни все эти годы и следил за своим врагом (не сам Берни, разумеется, но, как мы уже понимаем, у этого человека могущественные друзья). Старина Потей, так звали его немногочисленные друзья в девяностых годах, объявил о своем банкротстве в Ла Ривьере, а большую часть того, что осталось, потерял на бирже. Но Берни не считал, что они квиты.

Потей заслуживал более сурового наказания, и раз уж волей случая этого недоноска занесло во Френч-Лэндинг, следовало воспользоваться представившейся возможностью. Основная цель Берни - будоражить город, изменять все к худшему - оставалась прежней, но маленькая месть Потей прекрасно укладывалась в общее русло.

Известным ему способом он прибыл в "Нельсон" (Джек знает, как это делается, Джуди Маршалл - интуитивно догадалась), потом, как летучая мышь, нашел комнату Поттера. Почувствовав за спиной Энди Райлсбека, обрадовался. Райлсбек освободил его от еще одного анонимного звонка, а Берни, надо признать, надоело работать за полицию.

Теперь, вернувшись в свою комнату, всем довольный, если не считать боли, вызванной артритом, он выбрасывает из головы Джорджа Поттера и посылает Вызов.

В темноте глаза Чарльза Бернсайда наполняет, зловещий огонь.

- Горг, - говорит он. - Горг т'или. Диннит аббала. Самман Тэнзи Самман монта Ирмы. Диннит аббала, Горг. Диннит Рам Аббала.

Горг. Горг, приходи. Служи аббала. Найди Тэнзи. Найди мать Ирмы. Служи аббала, Горг.

Служи Алому Королю.

Глаза Берни закрываются. Он засыпает с улыбкой на лице.

Но под морщинистыми веками глаза продолжают светиться, словно прикрытые накидкой лампы.

***

Морти Фаин, ночной управляющий, он же портье отеля "Нельсон", клюет носом над раскрытым журналом, когда Энди Райлсбек врывается в его каморку. От неожиданности Морти чуть не выпрыгивает из кресла. Журнал, понятное дело, шелестя страницами, летит на пол.

- Господи, Энди, так можно заработать инфаркт! - кричит Морти. Неужели трудно постучать или хотя бы покашлять?

Энди пропускает его слова мимо ушей, и тут Морти замечает, что старик бледен как мел. Может, инфаркт у старика? В "Нельсоне" такое случалось, и не раз.

- Ты должен вызвать полицию, - выдавливает из себя Энди. - Они ужасные. Святой Боже, Морти, никогда не видел более ужасных фотографий.., их сделали "Полароидом"... я думал, что он сейчас вернется.., вернется в любую секунду.., но я стоял как столб, я.., я...

- Не так быстро, - просит его Морти. - О чем ты говоришь?

Энди набирает полную грудь воздуху, пытается взять себя в руки.

- Ты видел Поттера? Из 314-го?

- Нет, - отвечает Морти. - Но по вечерам он обычно в "Лакиз", пьет пиво, иногда с гамбургером. Хотя я не понимаю, как там кто-то может что-то есть. - Эти слова, должно быть, наводят его на мысль о другой забегаловке, которая антисанитарией могла поспорить с таверной "Лакиз". - Ты слышал, что копы нашли в "Закусим у Эда"? Тревор Гордон проезжал мимо, и он говорит...

- Не важно. - Энди садится по другую сторону стола и смотрит на Морти влажными, переполненными ужасом глазами. - Позвони в полицию. Немедленно. Скажи им, что Рыбак - Джордж Поттер и он живет на третьем этаже отеля "Нельсон". - Лицо Энди перекашивает гримаса, но он берет себя в руки. - На том же этаже, что и я.

- Поттер? Ты бредишь, Энди. Он - вышедший на пенсию строитель. Не обидит и мухи.

- О мухах я не знаю, но видел, что он проделывал с маленькими детьми. Видел его снимки на "Полароиде". В его стенном шкафу. Никогда не видел ничего более кошмарного.

И вот тут старик окончательно убеждает Морти, что никакая это не выдумка и, возможно, даже не ошибка: из глаз Энди Райлсбека катятся слезы.

***

Тэнзи Френо, она же скорбящая мать Ирмы Френо, на самом деле еще не скорбит. Она знает, что должна, но не может.

Сейчас у нее такое ощущение, что она плавает в облаке теплой, яркой шерсти. Врач (ассистентка Пэта Скарды, Норма Уайтстоун) четыре или пять часов назад дала ей пять миллиграммов лоразепама <Лоразепам - легкий транквилизатор, аналог более известного в России тазепама.>, но это было только начало. Трейлерный парк "Холидей", где Тэнзи и Ирма жили с того времени, как глава семьи в 1998 году перебрался в Грин-Бэй, находится совсем рядом с баром "Сэнд", и у Тэнзи роман с одним из барменов, Лестером Муном. Громобойная пятерка по какой-то причине прозвала Лестера Муна "Вонючим сыром", но Тэнзи зовет его исключительно "Лестер", что он очень ценит, как и возможность трахнуть Тэнзи в ее спальне или в подсобке бара, где для таких целей положен матрас. В пять вечера Лестер заглянул в трейлер с квартой кофейного бренди и четырьмястами миллиграммами оксиконтина, растолченного и готового к употреблению. Тэнзи оприходовала уже с полдюжины дорожек и "летает". Смотрит на старые фотографии Ирмы и.., просто.., вы понимаете... "летает".

"Каким симпатичным она была ребенком", - думает Тэнзи, не подозревая, что не так уж и далеко от трейлерного парка ночной портье отеля в ужасе смотрит на совсем другую фотографию ее симпатичного ребенка, "Полароид", которую ему не забыть до конца его дней. Эту фотографию Тэнзи никогда не увидит, что, возможно, является подтверждением существования Бога на небесах.

Она переворачивает страницу (на обложке ее альбома выбиты золотом слова "Золотые воспоминания") и видит себя и Ирму на пикнике компании "Миссисипи электрике". Ирме - четыре годика, до банкротства "Миссисипи электрике" оставался год, и все у них еще более или менее хорошо. На соседней фотографии Ирма - среди других детей, лицо вымазано шоколадным мороженым.

Глядя на эту фотографию, Тэнзи тянется к стакану кофейного бренди, делает маленький глоток. И внезапно, из ниоткуда (или из того места в нашем подсознании, где хранятся зловещие обрывки мыслей) выплывают слова глупого стихотворения Эдгара По, которое они заучивали в девятом классе <"Ворон" одно из лучших стихотворений Эдгара По. Многократно переводилось на русский язык поэтами-переводчиками, в том числе и К.Бальмонтом.>. Она не думала о нем долгие годы, и сейчас вроде бы нет повода вспоминать его, но слова первой строфы высвечиваются в памяти.

Глядя на фотографию Ирмы, она монотонно, без пауз, произносит их вслух. Услышь ее миссис Норманди, она бы, без сомнения, застонала, схватившись за свои седые волосы. На нас декламация Тэнзи действует иначе: от слов веет арктическим холодом. Их словно произносит труп.

- Мрачной полночью бессонной беспредельно утомленный в книги древние вникал я и стремясь постичь их суть над старинным странным томом задремал и вдруг сквозь дрему стук нежданный в двери дома мне почудился чуть-чуть...

В этот момент кто-то постучал в дверь "Эйрстрима", в котором жила Тэнзи Френо. Она вскинула голову, с плавающим взглядом, с губами, блестевшими от кофейного бренди.

- Лестер? Это ты?

"Возможно, он", - думает она. Наверняка не телевизионщики, тут у нее сомнений нет. Она не стала с ними говорить, дала от ворот поворот. Она знает, что они успокаивали бы и утешали ее, только чтобы выманить под яркие юпитеры, где она выглядела бы глупо, точно так же, как в "Шоу Джерри Спрингера" выглядят приглашенные туда люди.

Ответа нет.., но стук повторяется. Тук. Тук-тук.

- Это кто-то другой. - Она встает. Встает, как во сне. - Это какой-то гость стучит в мою дверь. Стучит, и все тут.

Тук. Тук-тук.

Не костяшками пальцев. Звук другой. Скорее, стучат ногтем.

Или клювом.

Она пересекает комнату в мареве бренди и наркотиков, босые ноги шагают по когда-то пушистому, а теперь лысому ковру: мать, потерявшая единственного ребенка. Открывает дверь в туманный летний вечер и ничего не видит, потому что смотрит слишком высоко. А потом кто-то шуршит на коврике.

Кто-то, кто-то черный, смотрит на нее снизу вверх яркими, изучающими глазками. Это ворон, ворон из стихотворения Эдгара По пришел к ней в гости.

- Господи, меня глючит, - бормочет Тэнзи, пробегая пальцами по жидким волосам.

- Господи! - повторяет ворон с коврика. Потом добавляет:

- Горг!

Если б Тэнзи спросили, она бы сказала, что не испытывала никакого страха (спасибо наркотикам и бренди), но это не так, потому что она вскрикивает и отступает на шаг.

Ворон быстренько перепрыгивает через порог на вылинявший лиловый ковер, по-прежнему глядя на Тэнзи яркими глазками. На перьях сверкает каплями сконденсировавшийся туман. Он прыгает в глубь комнаты, останавливается, отряхивается. Оглядывается, как бы спрашивая: "Как я выгляжу, дорогая?"

- Уходи, - говорит Тэнзи. - Я не знаю, кто ты, существуешь ли на самом деле, но...

- Горг! - настаивает ворон, потом распрямляет крылья и начинает летать по гостиной трейлера - кусочек ночной тьмы.

Тэнзи вскрикивает, закрывает лицо руками, но Горг к ней не приближается. Садится на стол, рядом с бутылкой.

Тэнзи думает: "Он просто заблудился в тумане. Возможно, он бешеный, или у него орнитоз, который разносят птицы. Надо пойти на кухню и принести швабру. Выгнать до того, как он тут все засрет..."

Но кухня слишком далеко. В ее состоянии - за сотню миль от Френч-Лэндинга, где-нибудь в районе Колорадо-Спрингс. И возможно, ворона нет вовсе. Мысли об этом чертовом стихотворении вызвали галлюцинации, вот и все.., стихотворение и потеря дочери.

Впервые боль пробивается сквозь туман, и Тэнзи передергивает: боль обжигает огнем. Она вспоминает маленькие ручки, которые иногда обнимали ее за шею. Крики в ночи, которые будили ее. Запах детского тельца после ванны.

- Ее звали Ирма! - кричит она галлюцинации, устроившейся около бутылки. - Ирма - не гребаная Линор, что за глупое имя - Линор. Давай поглядим, сможешь ты сказать "Ирма"?

- Ирма! - покорно каркает ворон, изумляя Тэнзи до глубины души. И глаза, поблескивающие глаза словно втягивают ее в себя, как глаза древнего моряка из другого стихотворения, которое ей задали выучить, но она так и не выучила. - Ирма-Ирма-Ирма-Ирма...

- Прекрати! - не хочет она слушать галлюцинацию. Совершенно не хочет. Имя ее дочери срывается с клюва, словно вымаранное в грязи. Она хочет закрыть уши руками, но не может их поднять. Слишком тяжелые. Ее руки прилепились к плите и холодильнику (который дышит на ладан) в Колорадо-Спрингс.

Она может только смотреть в эти черные глаза.

И ворон смотрит на нее, шевелит крыльями. Они трутся о тело с неприятным скрипом, и Тэнзи думает: "О, вещун! Молю - хоть слово! Птица ужаса ночного!"

В груди у нее холодеет.

- Что ты знаешь? Чего ты пришел?

- Знаю! - каркает Горг, клюв опускается и поднимается, опускается и поднимается. - Иди!

Он ей подмигивает? Святой Боже, он ей подмигивает?

- Кто ее убил? - шепчет Тэнзи Френо. - Кто убил мою девочку?

Глаза Горга не отрываются от нее, превращают в жука или булавку. Медленно, как во сне (но это действительно происходит, на каком-то уровне сознания она это знает), Тэнзи подходит к столу. Ворон наблюдает за ней, притягивает ее к себе. "Там, где ночь царит всегда, - думает она. - Там, где всегда царит гребаная ночь".

- Кто? Скажи мне, что ты знаешь?

Ворон смотрит на нее блестящими черными глазами. Клюв открывается и закрывается, показывая красное внутри.

- Тэнзи! - каркает Горг. - Подойди!

Пол уходит из-под ног, она падает на колени, до крови прикусывает язык. Алые капли пачкают футболку с буквами "У" и "В" на груди. Теперь ее лицо на одном уровне с головой Горга.

Она видит, как одно крыло скользит вверх-вниз по бутылке, словно лаская ее. От Горга пахнет пылью и тысячами дохлых мух. Его глаза - черные иллюминаторы, смотрящие в другой мир. В ад, возможно. Или Шеол. Как кому нравится.

- Кто? - шепчет Тэнзи.

Горг вытягивает шею, пока клюв не достает до ее уха. Начинает шептать, и вскоре Тэнзи Френо уже кивает, жадно ловя его слова. Свет разума уходит из ее глаз. Когда он вернется? О, я думаю, мы все знаем ответ на этот вопрос.

Никогда, не так ли?

Глава 16

Без четверти семь вечера. Френч-Лэндинг затянут туманом, но спокоен, хотя у многих его жителей нелегко на сердце. Спокойствие долго не продлится. Однажды начавшись, соскальзывание надолго не останавливается.

В "Центре Макстона" Шустрик не спешит уходить домой, и его решение продлить рабочий день не вызывает удивления, если учесть неспешный, а потому действительно возбуждающий минет, который делает ему Ребекка Вайлес, пока он, раздвинув ноги, сидит в кресле своего кабинета.

В актовом зале старики зачарованы Джулией Эндрюс в "Звуках музыки". Элис Уитерс плачет от радости: "Звуки музыки" - ее любимый фильм. "Поющие под дождем" - на втором месте, но фаворита этой картине не достать. Из пациентов "Макстона", способных передвигаться самостоятельно, нет только Берни. Тот крепко спит. Дух, который контролирует его, точнее, демон имеет виды на Френч-Лэндинг и в последние недели загонял старика в хвост и гриву (Берни не жаловался, наоборот, помогал в меру своих сил).

На Норвэй-Вэлли-роуд Джек Сойер, сидящий за рулем "доджа", как раз сворачивает на подъездную дорожку к дому Генри Лайдена. В Норвэй-Вэлли туман не такой густой, но все равно фары пикапа окружены мерцающим ореолом. В этот вечер он рассчитывает продолжить чтение главы 7 ("Дорожка призрака") "Холодного дома" и, возможно, дойти до конца главы 8 ("Как покрывают множество грехов"). Но до Диккенса он обещал послушать песню, которую Висконсинская крыса намерен поставить на первую строку своего рейтинга "Верни мне мою собаку" в исполнении "Слоббербоун".

- Каждые пять или около того лет рок-н-ролл рождает очередную великую песню, - сказал ему Генри по телефону, и Джек, конечно же, уловил в его голосе интонации Висконсинской крысы.

- Я тебе верю, - покорно соглашается Джек. По его разумению, великая рок-н-ролльная песня - "Уклончивая Сью" в исполнении Дион.

В доме 16 по Робин-Руд-лейн (аккуратном, уютном домике) Фред Маршалл, надев зеленые резиновые перчатки, моет пол. Бейсболка Тайлера по-прежнему у него на голове.

Он плачет.

В трейлерном парке "Холидей" ворон Горг заливает ядом уши Тэнзи Френо.

В крепком кирпичном доме на Герман-стрит Дейл Гилбертсон, который живет в нем вместе с прекрасной женой Сарой и не менее прекрасным сыном Дэвидом, готовится к отъезду в полицейский участок. Движения его чуть замедленны: две порции тушеной курицы и большой кусок пирога на десерт делают свое дело. Телефонный звонок его в принципе не удивляет. Предчувствие-то у него было. Звонит Дебби Андерсон, и уже первого слова достаточно, чтобы он понял: что-то случилось.

Он слушает, кивает, иногда задает вопросы. Жена стоит в дверях, наблюдает за ним тревожным взглядом. Дейл наклоняется, что-то пишет в блокноте, который лежит рядом с телефонным аппаратом. Сара подходит, читает имена и фамилии: Энди Райлсбек и М. Фаин.

- Райлсбек на линии? - спрашивает он.

- Да, на второй...

- Соедини меня с ним.

- Дейл, я не знаю, как это делается. - По голосу чувствуется, что Дебби (а для нее это нехарактерно) стыдно. Дейл на мгновение закрывает глаза, напоминает себе, что это обычно не ее работа.

- Эрни еще не пришел?

- Нет.

- Кто в участке?

- Бобби Дюлак... Я думаю, Дит в душевой...

- Давай Бобби, - говорит Дейл и облегченно вздыхает,: когда Бобби без труда соединяет его с Энди Райлсбеком, который находится в кабинете Морти Фаина. Оба уже побывали в номере 314, и одного взгляда на полароидные фотографии, разбросанные по полу стенного шкафа Джорджа Поттера, хватило Морти с лихвой. Он так же бледен, как Энди. Может, даже бледнее.

На стоянке у полицейского участка встречаются Эрни Терье и Реджинальд "Док" Амберсон. Док только что прибыл на старом (но сохраняемом в идеальном состоянии) "Харлее-Толстяке". В густом тумане они приветствуют друг друга. Эрни Терье - еще один коп, в определенном смысле, но расслабьтесь, он последний, с кем вам предстоит познакомиться на страницах этого романа (есть еще агент ФБР, но о нем речь сейчас не идет. Во-первых, он в Мэдисоне, во-вторых - дурак).

Эрни - подтянутый мужчина шестидесяти пяти лет, ушедший на пенсию двенадцать лет назад, но по-прежнему может дать сто очков форы Арнольду Храбовски. Прибавку к пенсии он зарабатывает ночными дежурствами в ПУФЛ (со сном у него все равно проблемы, достают боли в простате) и охраной местного отделения Первого висконсинского, банка по пятницам.

Док на все сто процентов выглядит Ангелом ада, с черной, Тронутой сединой бородой, которую каждый раз заплетает в косички и украшает лентами на манер пирата Эдуарда Тича. На жизнь он зарабатывает в "Кингслендской пивоваренной компании", и мужчины прекрасно ладят. Прежде всего признают высокий интеллект друг друга. Эрни не знает, действительно ли Док - доктор, но такое возможно. Может, когда-то он действительно работал в больнице.

- Есть перемены? - спрашивает Док.

- Насколько мне известно, нет, друг мой, - отвечает Эрни.

Один из Пятерки приезжает каждый вечер, по очереди, чтобы быть в курсе событий. Сегодня вахта Дока.

- Не возражаешь, если я войду с тобой?

- Отнюдь. При условии, что ты будешь соблюдать правило.

Док кивает. Кое-кого из остальных правило выводит из себя (особенно Сонни, но его много чего выводит из себя), но Док правилу подчиняется: одна чашка кофе или пять минут, в зависимости от того, что первым закончится, и за дверь. Эрни, навидавшийся Ангелов ада в семидесятых, когда служил копом в Финиксе, ценит долготерпение Нюхача Сен-Пьера и его команды. Разумеется, они не "Ангелы ада", или "Язычники", или "Монстры на байках", ничего такого нет и в помине. Эрни не может точно определить, кто они, но знает, что они полностью подчиняются Нюхачу, и еще подозревает, что терпение последнего иссякает. Подозревает, потому что даже его собственное терпение - на пределе.

- Тогда пошли. - Эрни хлопает здоровяка Дока по плечу. - Поглядим, что там творится.

А творится, как выясняется, много чего.

***

Дейл, оказывается, может мыслить ясно и четко. Страх, от которого он никак не мог отделаться, исчез, и потому, что его уже унизили, как только могли, и потому, что расследование, во всяком случае официально, возглавили другие люди. А главная причина - он может в любой момент позвонить Джеку, в полной уверенности, что Джек откликнется. Джек - его страховочная сеть, натянутая под канатом.

Он выслушивает райлсбековское описание полароидных фотографий, главным образом для того, чтобы старик пришел ,в себя.., потом задает единственный вопрос насчет двух фотографий мальчика.

- Желтая, - без запинки отвечает Райлсбек. - Рубашка желтая. Я смог разглядеть на ней слово "Кивание" <"Кивание интернешнл" - международная организация "клубов на службе общества". Основана в 1915 г.>. Больше ничего... К.., кровь...

Дейл говорит, что все понимает, и обещает Райлсбеку, что скоро в отель подъедет кто-нибудь из полицейских.

Слышит, как трубка переходит из рук в руки и раздается голос Фаина, которого Дейл не очень-то жалует.

- А если он вернется, чиф? Если Поттер вернется в отель?

- Вы видите холл с того места, где находитесь?

- Нет, - с неохотой. - Мы - в моем кабинете. Я же говорил.

- Тогда отправляйтесь за регистрационную стойку. Сделайте вид, что чем-то заняты. Если он войдет в...

- Я не хочу идти в холл. Если бы вы видели эти фотографии, вы бы тоже не захотели.

- Я же не прошу вас пытаться задержать его, - отвечает Дейл, - Если он появится, просто позвоните.

- Но...

- Положите трубку, сэр. У меня полно дел.

Сара кладет руку на плечо мужа. Дейл накрывает ее своей свободной рукой. В трубке - щелчок переключения линий.

- Бобби, ты в курсе?

- Так точно, чиф. Дебби и Дит тоже. О, только что вошел Эрни. - Он понижает голос. - С ним один из этих байкеров.

Который зовет себя Доком.

Дейл лихорадочно думает. Эрни, Дит и Бобби, все в форме.

Для его замысла они не подходят. Тут Дейла осеняет.

- Передай ему трубку.

- Что?

- Ты меня слышал?

Несколько секунд спустя он говорит с Доком Амберсоном.

- Ты хочешь помочь поймать мерзавца, который убил маленькую девочку Армана Сен-Пьера?

- Черт, ясно, - без колебаний.

- Хорошо. Тогда слушай внимательно и не заставляй меня повторять.

- Слушаю, - отрезает Док.

- Скажешь патрульному Дюлаку, чтобы он дал тебе синий сотовый телефон со склада вещественных доказательств, который мы забрали у сбежавшего наркомана. (Если кто-то попытается установить, откуда был звонок, Дейл знает, что следы в его полицейский участок не приведут. В конце концов он отстранен от расследования.) - Синий сотовый телефон.

- Потом пойдешь в таверну "Лакиз", рядом с отелем "Нельсон".

- У меня байк...

- Нет. Пешком. Купишь лотерейный билет. Тебе нужен высокий мужчина, худощавый, волосы с сильной сединой, в брюках цвета хаки, возможно, в такой же рубашке. Скорее всего за столиком он будет один. Его любимое место между музыкальным автоматом и коридорчиком, который ведет к туалетам. Если он там, позвони в участок. Просто набери 911. Понял?

- Да.

- Иди. И не теряй времени, Док.

Док даже не прощается. Вскоре трубку берет Бобби:

- А что делать нам, Дейл?

- Если он там, будем брать сукина сына, - отвечает Дейл.

Он держит себя в руках, но чувствует, как все чаще бьется сердце, как нарастает волнение. Цвета становятся на удивление яркими, как уже было, когда он расследовал свое первое убийство.

Он чувствует руку жены на плече. Различает запах ее помады и лака для волос. - Вызови Тома Лунда. И приготовь три бронежилета. - После короткой паузы поправляется:

- Нет, четыре.

- Вы собираетесь позвонить Голливуду?

- Да, но ждать его не будем. - И кладет трубку, потому что просто не может устоять на месте. Ему не терпится выскочить из дома. Он набирает полную грудь воздуха. Выдох, еще вдох.

Сара хватает его за руки:

- Будь осторожен.

- Конечно, можешь не волноваться. - Он направляется к двери.

- Как насчет Джека?

- Свяжусь с ним из машины. - Он не сбавляет шага. - Если Бог на нашей стороне, мы посадим его в камеру, когда Джек будет на полпути к участку.

***

Пять минут спустя Док стоит у стойки бара "Лакиз", слушает песню Трейс Адкинс "Я оставил дома что-то включенное" и стирает защитный слой с билета Висконсинской мгновенной лотереи. Билет выигрышный, десять баксов, но внимание Дока сосредоточено на музыкальном автомате. Он качает головой, словно не нравится ему этот конкретный экземпляр.

За угловым столиком, на котором стоят тарелка спагетти (соус красный, как льющаяся из носа кровь) и графин пива, сидит мужчина, который ему нужен: высокий, сухощавый, с аккуратно зачесанными назад почти совсем седыми волосами. Рубашку Док не видит, потому что мужчина заткнул за воротник салфетку, но одна длинная нога торчит из-под стола. Брючина цвета хаки.

Если бы Док знал наверняка, что именно этот гад убил Эми, он бы захватил его сам, на то и существует, в конце концов, гражданский арест. И уж конечно, не церемонился бы с ним. К черту копов и их гребаные "права Миранды". Но возможно, этот тип - только свидетель или сообщник, но не сам убийца.

Он получает от бармена десятку, отклоняет предложение выпить пивка, выходит в туман. Десять шагов вверх по склону, и он достает из кармана сотовый телефон. Набирает 911. Ему отвечает Дебби.

- Он здесь, - говорит Док. - Что дальше?

- Принеси телефон, - слышит он. И связь обрывается.

- Чтоб вы все сдохли, - непонятно кому говорит Док.

Но он будет паинькой. Сыграет по их правилам. Только сначала...

Он набирает по сотовому еще один номер (этому телефону Предстоит выполнить еще одну задачу, после чего он навсегда исчезнет из нашего повествования). Трубку берет Медведица.

- Соедини меня с ним, - говорит Док, надеясь, что Нюхач дома и не поехал в бар "Сэнд". Потому что поехать туда Нюхач может только за одним, и это одно - дрянь.

Через мгновение в трубке раздается голос Нюхача, осипший, словно он плакал:

- Да, что?

- Собирай остальных и приезжай на стоянку у полицейского участка, говорит ему Док. - Я не уверен на сто процентов. Но думаю, что они готовятся взять этого гребаного сукина сына. Я, возможно, даже видел...

Нюхач бросает трубку до того, как Док отрывает и нажимает кнопку "OFF". Он стоит в тумане, смотрит на пустынную улицу и задается вопросом: а почему не предложил Нюхачу и остальным встретиться с ним у "Лакиз"? Потом понимает, что знает ответ. Если Нюхач доберется до старика раньше копов, спагетти станут его последним блюдом на этой земле.

Для верности лучше подождать.

Подождать и посмотреть.

***

На Герман-стрит всего лишь легкий туман, но он стремительно сгущается, как только Дейл поворачивает к центру города. Он включает противотуманные фары, потом звонит Джеку. Слышит первую фразу автоответчика, обрывает связь, набирает номер дяди Генри. Дядя Генри снимает трубку. Дейл слышит перезвон гитар, кто-то раз за разом истошно вопит:

"Верни мне мою собаку!"

- Да, он только что приехал, - говорит Генри. - Мы в музыкальной фазе нашего вечера. Потом перейдем к литературной. Мы как раз приближаемся к одному из кульминационных моментов "Холодного дома": Чесни-Уолд, "Дорожка призрака", миссис Раунсуэлл, все такое.., поэтому, если дело у тебя не срочное...

- Неотложное. Передай ему трубку, дядя.

Генри вздыхает:

- Oui, mon capitaine.

И вот он уже говорит с Джеком, который тут же соглашается приехать. Однако начальника полиции Френч-Лэндинга несколько удивляет реакция его друга. Нет, Джек не хочет, чтобы Дейл ждал с арестом до его прибытия. Благодарит Дейла за такое предложение, благодарит за приготовленный бронежилет (часть золотого дождя, пролившегося на ПУФЛ и тысячи других полицейских участков в годы президентства Рейгана), но Джек уверен, что Дейл и его люди сами смогут доставить Джорджа Поттера в участок.

А дело в том, что у Джека Сойера Джордж Поттер интереса не вызвал. Как и фотографии, хотя он и не сомневался в их подлинности: Райлсбек точно описал желтую рубашку Джонни Иркенхэма, именно такие носили члены "Младшей лиги Кивание". Прессе эта подробность не сообщалась. Даже мерзопакостный Уэнделл Грин не смог об этом прознать.

О чем Джек спрашивает, не один - несколько раз, так это о человеке, которого Энди Райлсбек видел в коридоре.

- Синий халат, один шлепанец, это все, что мне известно, - наконец пришлось признать Дейлу. - Господи, Джек, да какое. это имеет значение? Послушай, мне надо освобождать линию.

- Динь-дон, - отвечает Джек и кладет трубку.

Дейл сворачивает на автостоянку, затянутую туманом. Видит Эрни Терье и байкера-пивовара по прозвищу Док, стоящих у двери черного хода и что-то обсуждающих. Два силуэта в плывущем тумане.

После разговора с Джеком Дейлу определенно не по себе, У него такое ощущение, что он проехал мимо щита-указателя с огромными буквами, но слов не разобрал. Но что именно следовало разбирать? Что он упустил? В нем закипает злость.

Может, такие искушенные, многоопытные детективы, как Джек Сойер, просто не могут поверить в очевидное? Возможно, таких, как он, больше интересует собака, которая не лает?

Туман прекрасно проводит звук, и на полпути к двери черного хода Дейл слышит грохот мотоциклетных двигателей, которые ожили рядом с рекой. Если точнее, на Нейлхауз-роуд.

- Привет, Дейл, - здоровается Эрни, кивает, как будто ничего не произошло.

- Привет, чиф, - подает голос Док. Он курит сигарету без фильтра, как кажется Дейлу, "Пэлл-Мэлл" или "Честерфилд". - Неплохой выдался вечерок, не так ли?

- Вы их вызвали? - Дейл мотает головой в направлении ревущих мотоциклов. Две пары фар сворачивают на стоянку.

Дейл видит, что за рулем первой машины Том Лунд. Можно не сомневаться, что во второй - Дэнни Щеда. Войска собираются вновь. Остается надеяться, что не зря. Очень хочется на этот раз поразить цель.

- Я не буду отвечать в лоб, но задам встречный вопрос, - говорит Док. - Будь они ваши друзья, как бы вы поступили?

- Так же, как и вы, - отвечает Дейл и проходит в полицейский участок.

***

Генри Лайден вновь сидит на пассажирском сиденье пикапа Джека. Сегодня он в белой рубашке с отложным воротничком и отглаженных синих брюках. Стройный, как манекенщик, с зачесанными назад седыми волосами. Выглядел ли Синди Картон более хладнокровным, когда шел к гильотине? Даже в воображении Чарльза Диккенса? Джек в этом сомневается.

- Генри...

- Я знаю. Сижу в кабине, как пай-мальчик, пока меня не позовут.

- С запертыми дверцами. И не говори: "Oui, mon capitaine".

Приелось.

- Affirmative сойдет?

- Безусловно.

Ближе к городу туман сгущается, и Джек включает фонари на крыше: от фар в таком молоке толку мало. Смотрит на часы, вмонтированные в приборный щиток. Три минуты восьмого. События набирают ход. Он этому рад. Делай больше - думай меньше: таков рецепт сохранения здравомыслия от Джека Сойера.

- - Я проведу тебя в участок, как только Джорджа Поттера посадят в камеру.

- Ты думаешь, с этим у них проблем не возникнет?

- Нет, - отвечает Джек и меняет тему:

- Знаешь, ты меня удивил этой записью "Слоббербоун". - Он не может назвать услышанное песней. Какая уж тут песня, если вокалист просто выкрикивает слова. - Она хороша.

- Запись делает лидер-гитарист, - отвечает Генри. - Играет просто здорово. Обычно приходится довольствоваться гораздо меньшим. - Он опускает стекло, высовывается в туман, потом - назад в кабину. Добавляет будничным голосом:

- Весь город воняет.

- Это туман. Тащит с реки всякую гадость.

- Нет, - все тот же будничный голос. - Это смерть. Я ее чую, и ты, думаю, тоже. Только, возможно, не носом.

- Чую, - признает Джек.

- Поттер - не Рыбак.

- Думаю, нет.

- Человек, которого видел Райлсбек...

- Я почти на все сто уверен, что Райлсбек видел Рыбака.

Какое-то время они едут молча.

- Генри?

- Affirmative.

- Какой альбом ты считаешь лучшим? Лучший альбом и лучшая песня?

Генри задумывается:

- Ты понимаешь, что вопрос этот очень личный?

- Да.

Прежде чем ответить, Генри вновь держит паузу.

- "Стардаст", возможно. Хоуджи Кармайкла <Кармайкл Хоуд-Яси (1899 1981) - известный певец, пианист, композитор. Альбом "Стардаст роуд" вышел 1982 г.>. А для тебя?

Мужчина за рулем задумывается, возвращается в далекое прошлое, когда ему шесть и он - Джеки. Его отец и дядя Морган - поклонники джаза, у матери - более простые вкусы. Он помнит, как одним бесконечным лос-анджелесским летом она бутила на проигрывателе одну и ту же песню, сидела у окна и курила. "Кто это поет?" - спрашивает Джек, и мать отвечает:

"Пэтси Клайн <Клайн Пэтси (1932 - 1975), настоящее имя Вирджиния Паттерсон Хенисли - известная американская певица.>. Она погибла в авиакатастрофе".

- "Крейзи армз", - отвечает Джек. - В исполнении Пэтси Клайн. Написана Ральфом Мони и Чаком Силзом. Лучщая пластинка. Лучшая песня.

Генри больше не произносит ни слова. У Джека - слезы на глазах.

Генри чует слезы.

***

А теперь давайте взглянем на ситуацию шире, как любят говаривать политики. Мы это просто должны сделать, потому что события начинают накладываться друг на друга. Нюхач и Громобойная пятерка уже подъезжают к автостоянке у полицейского участка со стороны Самнер-стрит, тогда как Дейл, Том Лунд и Бобби Дюлак, все в бронежилетах, паркуют свои машины во втором ряду у таверны "Лакиз". Они паркуются на проезжей части, потому что Дейлу нужно больше свободного места, чтобы пошире распахнуть заднюю дверцу патрульной машины и как можно быстрее загрузить в нее Джорджа Поттера. Дит Джесперсон и Дэнни Щеда уже в отеле "Нельсон", где должны опечатать номер 314 желтой лентой. Потом им приказано привезти Энди Райлсбека и Морти Фаина в полицейский участок. В самом участке Эрни Терье звонит детективам УПВ Брауну и Блэку, которые приедут уже после ареста. Если они и разозлятся, невелика беда. В баре "Сэнд" Тэнзи Френо с мертвыми глазами только выдернула из розетки штепсель музыкального автомата, заглушив "Уоллфлауэрз".

- Слушайте меня, все! - кричит она не своим голосом. - Они его взяли! Они взяли этого сукина сына, который убивает детей Его фамилия - Поттер! К полуночи его отправят в Мэдисон и, если мы ничего не сделаем, какой-нибудь умный адвокат вытащит его из тюрьмы к следующему понедельнику! КТО ХОЧЕТ ПОМОЧЬ МНЕ ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ?

Через мгновение тишина сменяется ревом. Пьяные, обкуренные, обколотые завсегдатаи бара "Сэнд" точно знают, что они хотят сделать. Джек и Генри тем временем прибывают на автостоянку у полицейского участка, буквально следом за Громобойной пятеркой, которые уже поставили свои "харлеи" рядом с "Толстяком" Дока. Стоянка быстро заполняется, главным образом личными автомобилями копов. Сообщение о грядущем аресте распространяется со скоростью степного пожара. В самом участке один из подчиненных Дейла, кто именно, значения не имеет, замечает синий сотовый телефон, с которого Док звонил от "Лакиз". Коп хватает его и ныряет в небольшую комнатушку, на двери которой табличка: "СКЛАД ВЕЩЕСТВЕННЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ".

В гостинице "Дуб", где он обосновался на время поисков Рыбака, Уэнделл Грин методично и целенаправленно напивается. Несмотря на три двойных виски, шею саднит в том месте, где ее чуть не перерезал кожаный ремешок фотоаппарата, который сорвал с него этот говнюк байкер. После удара Голливуда ноет и живот. Но больше всего пострадали его гордость и чековая книжка. Сойер спрятал вещественные улики, в этом сомнений нет. Уэнделл наполовину уверен, что Сойер и есть Рыбак... но как он может это доказать без пленки? Когда бармен говорит, что его просят к телефону, он едва не советует засунуть трубку себе в жопу. Однако он профессионал, черт побери, профессиональная газетная ищейка, поэтому подходит к стойке и берет трубку.

- Грин, - рычит он.

- Привет, засранец, - отвечает ему коп по синему сотовому телефону. Уэнделл еще не знает, что это коп, думает, это какой-то мерзавец, который мешает ему хорошо провести время в компании виски. - Хочешь для разнообразия напечатать благую весть?

- Благие вести не способствуют росту тиража, приятель.

- Эта поспособствует. Мы его поймали.

- Что? - Несмотря на три двойных виски Уэнделл Грин становится самым трезвым человеком на всей планете.

- Я что, заикаюсь? - Собеседник определенно измывается над Грином, но тому без разницы. - Мы поймали Рыбака. Не детективы из полицейского управления, не федеральщики - мы.

Зовут Джордж Поттер. Семьдесят с небольшим. Вышедший на пенсию строитель. У него нашли полароидные фотографии трех убитых детей. Если поспешишь, может, и успеешь сфотографировать Дейла, ведущего его в участок.

Грин сразу понимает, какой ему дают шанс. Такой снимок может стоить в пять раз больше фотографии трупа Ирмы Френо, потому что к нему проявят интерес уже не таблоиды, а респектабельные издания. И телевидение! И еще: а если кто-нибудь застрелит мерзавца, когда его будут заводить в полицейский участок? Учитывая царящее в городе настроение, вероятность такого развития событий очень даже велика. Перед мысленным взором Уэнделла возникает фотография Ли Харви Освальда, схватившегося за живот, с раззявленным в предсмертном крике ртом.

- Кто ты? - бормочет он.

- Большой друг прессы, - отвечают ему, и в трубке раздаются гудки отбоя.

***

В таверне "Лакиз" Пэтти Лавлесс сообщает посетителям (возрастом они постарше, чем в баре "Сэнд", и не интересуются субстанциями, заменяющими алкоголь), что она не может получить удовлетворения и ее трактор больше не пашет. Джордж Поттер доел спагетти, аккуратно сложил салфетку (на нее таки попала капелька соуса) и принялся за пиво. Сидит Поттер за музыкальным автоматом, совсем близко. Потому и не замечает, что зал заметно притих, когда в таверну зашли трое мужчин в полицейской форме, с оружием в руках и, судя по габаритам, в бронежилетах.

- Джордж Поттер? - слышит он чей-то голос и поднимает голову. В одной руке у него стакан, в другой - графин с пивом.

- Да, а что? - спрашивает он, и тут же его хватают за руки и плечи и сдергивают со стула. Коленями он задевает стол, тот переворачивается, тарелка с графином летят на пол. Тарелка разбивается, графин, изготовленный из более прочного материала, - нет. Кричит женщина. Мужской голос уважительно комментирует происходящее: "Bay!"

Поттер еще сжимает пальцами наполовину наполненный стакан, но Том Лунд вышибает из его руки потенциальное оружие. Секундой позже Дейл Гилбертсон защелкивает на запястьях Поттера наручники, думая, что никогда в жизни не слышал более ласкающего слух звука. Его трактор наконец-то запахал.

Операция проходит совсем не так, как в "Закусим у Эда", - без сучка и задоринки. Менее чем через десять секунд после вопроса Дейла: "Джордж Поттер?" - подозреваемого выводят за дверь в густой туман. Том держит его за один локоть, Бобби - за другой. Дейл все еще скороговоркой зачитывает Поттеру права Миранды, а ноги задержанного едва касаются земли.

***

Джека Сойера распирает энергия, такое с ним впервые с того самого момента, как он, двенадцатилетний, возвращался из Калифорнии на "кадиллак эльдорадо", за рулем которого сидел вервольф. Он знает, что ему придется заплатить достаточно высокую цену за этот энергетический выброс, но надеется, что сможет, закусив губу, выдержать наложенное на него наказание.

Потому что в сравнении с настоящим вся его взрослая жизнь кажется серой рутиной.

Он стоит рядом с пикапом, смотрит через окно на Генри.

Воздух влажный, но уже вибрирует от напряжения. Ему кажется, еще чуть-чуть - и между фонарями стоянки начнут змеиться молнии.

- Генри.

- Affirmitive.

- Ты знаешь псалом "Изумительная благодать"?

- Разумеется. Все знают псалом "Изумительная благодать".

- "Господь отверзает очи слепым" <Псалом 145, абзац 8.>, - цитирует Джек. - Теперь я это понимаю.

Генри поворачивает к нему слепое, удивительно интеллигентное лицо. Он улыбается. Более доброжелательную улыбку Джек видел только раз. Пальма первенства по-прежнему принадлежит Волку, верному другу в странствиях, которые выпали на его долю в двенадцатую осень жизни. Дружище Волк, который любил, чтобы все было прямо здесь и сейчас.

- Ты вернулся, так?

Стоя на асфальте автостоянки, наш добрый друг широко улыбается - Джек вернулся, это точно.

- Тогда делай то, ради чего вернулся, - говорит ему Генри.

- Я хочу, чтобы ты поднял стекло.

- И ничего бы не услышал? Благодарю покорно, - возражает Генри.

Приезжают новые копы, на этот раз на первой машине перемигиваются "маячки", подвывает сирена. Джек улавливает в этих завываниях праздничную ноту и приходит к выводу, что у него нет времени спорить с Генри насчет стекла в кабине "доджа".

Он направляется к двери черного хода полицейского участка. Две сине-белые арки отбрасывают на туман две его тени, одна падает на север, другая - на юг.

Занятые неполный рабочий день копы, Хольц и Нестлер, останавливают свою патрульную машину впритык к той, в которой приехали Гилбертсон, Лунд, Дюлак и Поттер. Конечно же, Нестлер и Хольц нас нисколько не интересуют. В третьей машине Джесперсон и Щеда, на заднем сиденье - Райлсбек и Мортон Фаин (Морти жалуется, что некуда поставить ноги). Райлсбек нам небезразличен, но он может подождать. За патрульными машинами (это любопытно, но, пожалуй, неудивительно) на автостоянку сворачивает красная, с многочисленными вмятинами "тойота" Уэнделла Грина. За рулем, понятное дело, сам журналист. На шее - новый фотоаппарат, верная и надежная "Минолта", которая будет снимать, пока палец Уэнделла не оторвется от кнопки спуска. Из бара "Сэнд" пока еще никто не приехал, но на и без того заполненной автостоянке стоит посторонний автомобиль. Это неприметный зеленый "сааб" с наклейками "ВЛАСТЬ ПОЛИЦИИ" на левой стороне переднего бампера и "НЕТ НАРКОТИКАМ" - на правой. За рулем "сааба", полный решимости выполнить свой долг (каким бы он ни был), Арнольд "Бешеный Мадьяр" Храбовски.

***

Вдоль кирпичной стены полицейского участка выстроилась Громобойная пятерка. Все в одинаковых джинсовых жилетках с золотой цифрой "5" над сердцем. У каждого мускулистые руки скрещены на груди. У Дока, Кайзера Билла и Сонни волосы забраны в хвост. У Мышонка - заплетены в косичку, у Нюхача - падают на плечи, отчего Джеку кажется, что Нюхач похож на Боба Сигера в период расцвета. В ушах - пирс. На огромных бицепсах - татуировки.

- Арман Сен-Пьер. - Джек обращается к байкеру, стоящему у самой двери. - Джек Сойер. Мы встречались у "Эда". - Он протягивает руку и не удивляется тому, что Нюхач только смотрит на него. Джек все так же дружелюбно улыбается. - Там вы очень помогли. Спасибо.

Нюхач не реагирует.

- Как вы думаете, могут возникнуть проблемы с доставкой арестованного в участок? - спрашивает Джек. Тем же тоном он мог поинтересоваться мнением Нюхача, пойдет или нет дождь до полуночи.

Нюхач наблюдает, как Дейл, Бобби и Том помогают Джорджу Поттеру слезть с заднего сиденья и ведут его к двери черного хода. Уэнделл Грин поднимает фотоаппарат к лицу, и тут же его чуть не сбивает с ног Дэнни Щеда, даже не удостоив взгляда, только потому, что репортер мешается под ногами.

- Поосторожнее, урод, - шипит Уэнделл.

Нюхач наконец-то бросает на Джека короткий, холодный взгляд.

- Поглядим, как все обернется, - цедит он.

- Действительно, поглядим, - соглашается Джек. Голос его просто звенит от радости. Он протискивается к стене между Мышонком и Кайзером Биллом: Громобойная пятерка плюс Один. Чувствуя, что он их не боится, оба здоровяка считают возможным подвинуться. Джек скрещивает руки на груди. С жилеткой, пирсом и татуировками он бы точно сошел за своего.

Арестованный и охранники быстро сокращают расстояние от патрульной машины до полицейского участка. Но прежде чем они добираются до двери черного хода, Нюхач Сен-Пьер, духовный лидер Громобойной пятерки и отец Эми, чьи печень и язык съел убийца, загораживает им дорогу. Руки его по-прежнему сложены на груди. В ярком свете стояночных фонарей массивные бицепсы приобретают синий оттенок.

Бобби и Том на фоне Нюхача вдруг превращаются в нашкодивших мальчишек. Только Дейл пытается держаться уверенно. А Джек безмятежно улыбается, его скрещенные на груди руки отнюдь не бугрятся мышцами, как у Нюхача.

- Отойди с дороги, Нюхач, - говорит Дейл. - Я хочу посадить этого человека в камеру.

А что Джордж Поттер? Он потрясен? Смирился с неизбежным? То и другое? Трудно сказать. Но когда налитые кровью глаза Нюхача встречаются с карими глазами Поттера, последний не отводит взгляда. На автостоянке за спиной Поттера - напряженная тишина. Энди Райлсбек и Морти Фаин, стоящие между Дэнни Щеда и Дитом Джесперсоном, глядят во все глаза. Уэнделл Грин поднимает фотоаппарат и, набрав полную грудь воздуху, задерживает дыхание, словно снайпер, поймавший в прицел (а это один-единственный шанс) главнокомандующего армии противника.

- Вы убили мою дочь? - спрашивает Нюхач. Вежливый вопрос звучит пострашнее дикого крика, и все вокруг замирают, затаив дыхание. Все ждут, тишину нарушает лишь полный печали гудок корабля, застигнутого туманом на реке.

- Сэр, я никогда никого не убивал, - отвечает Поттер. Говорит мягко и ровно. Его слова достигают сердца Джека. Они произнесены с достоинством. Поттер словно говорит за всех напрасно обвиненных хороших людей.

- Отойди, Нюхач, - подает голос Джек. - Вам нужен другой человек.

И Нюхач, уверенность которого, что перед ним маньяк-убийца, заметно поколебалась, отступает в сторону.

Прежде чем арестованный и копы сдвигаются с места, тишину прорезает резкий, радостный вопль, конечно же, Уэнделла: "Эй! Эй, Рыбак! Улыбнись в объектив!"

Оборачиваются все, не только Поттер. Иначе нельзя, уж очень призывный крик. Фотовспышка освещает стоянку, потом вторая, третья, четвертая!

- Что б ты сдох! - рычит Дейл. - Парни, пошли! Джек!

Джек, ты мне нужен!

- Дейл! Разобраться с этим подонком? - кричит кто-то из копов.

- Оставь его в покое! - отвечает Дейл и увлекает арестованного к двери. Только когда она закрывается за ним, Поттером, Джеком, Томом и Бобби, Дейл признается себе: он практически не сомневался, что Нюхач отобьет у него старика и свернет ему шею, как цыпленку.

- Дейл? - спрашивает Дебби Андерсон, вышедшая из дежурной части в коридор. - Все в порядке?

Дейл смотрит на Джека. Тот все улыбается, скрестив руки на груди.

- Думаю, что да, - отвечает он. - Пока.

***

Двадцать минут спустя Джек и Генри (этому джентльмену разрешили выйти из кабины и препроводили в полицейский участок) сидят в кабинете Дейла. Из дежурной части доносится гул разговоров и взрывы смеха: там собрались практически все копы. Можно подумать, что полиция Френч-Лэндинга встречает Новый год. Иной раз слышатся громкие шлепки: мальчики и девочки в синей форме хлопают друг друга по спинам и плечам. Скоро Дейл положит этому конец, но пока дает им возможность снять напряжение. Он понимает их чувства, хотя сам Уже думает о другом.

У Джорджа Поттера сняты отпечатки пальцев, он посажен в камеру наверху с предложением хорошенько подумать и во всем признаться. Детективы Браун и Блэк из управления полиции Висконсина уже едут в участок. В общем, этот этап закончен. Что же касается триумфа.., улыбка его друга и рассеянный взгляд говорят, что триумф откладывается.

- Я не думал, что ты предоставишь Нюхачу шанс, - говорит Джек. - И хорошо, что предоставил. Если бы ты попытался применить силу, могли возникнуть серьезные осложнения.

- Полагаю, этим вечером я лучше понимал его чувства, - отвечает Дейл. - Так уж вышло, что я сам не мог найти сына и перепугался до смерти.

- Дэвида? - Генри наклоняется вперед. - С ним все в порядке?

- Да, дядя Генри. Тревога была ложной.

Дейл поворачивается к мужчине, который теперь живет в доме его отца. Он помнит тот миг, когда Джек впервые увидел Торнберга Киндерлинга. К тому времени они были знакомы чуть больше недели. Этого времени хватило, чтобы сформировать первое мнение о Джеке, но он еще не понял, что жизнь столкнула его с экстраординарной личностью. В тот день Дженна Мэссенгейл из "Гриль-бара" рассказала Джеку о привычке подвыпившего Киндерлинга зажимать ноздри пальцами, выставляя вперед ладонь.

Они только вернулись в полицейский участок после разговора с Дженной, на автомобиле Дейла, и он коснулся плеча Джека, когда тот собрался вылезти из кабины. "Назови имя, и ты увидишь лицо этого человека еще до ужина, как любила говорить моя мать". Он указал на Вторую улицу, где широкоплечий лысый мужчина как раз вышел из табачного магазина с газетой под мышкой и пачкой сигарет в руке.

- Торнберг Киндерлинг собственной персоной.

Джек наклонился вперед, и ни до, ни после Дейлу не доводилось видеть более острого (и, возможно, безжалостного) взгляда.

- Ты хочешь подойти к нему? - спросил Дейл.

- Нет. Тихо.

Джек просто сидел в машине Дейла, одной ногой в кабине, второй касаясь асфальта, его глаза превратились в щелочки.

Вроде бы, так показалось Дейлу, даже не дышал. Наблюдал, как Киндерлинг открывает пачку сигарет, достает одну, сует в рот, закуривает. Наблюдал, как Киндерлинг бросает взгляд на заголовок первой полосы, а потом неспешно идет к своему автомобилю, внедорожнику "субару". Наблюдал, как садится за руль.

Наблюдал, как отъезжает. Тут Дейл понял, что и он сам все это время не дышал.

- Ну? - спросил он, когда "субару" Киндерлинга скрылся из виду. - Что скажешь?

И Джек сказал: "Думаю, это он".

Только Дейл понимал, что Джек кривит душой. Правильный ответ и тогда не составлял для него тайны. Джек сказал "думаю", потому что он и Дейл Гилбертсон, начальник полиции Френч-Лэндинга, штат Висконсин, только знакомились, притирались друг к другу. А подразумевал он другое - "знаю". И хотя такого просто не могло быть, Дейл ему поверил.

Вот и теперь, сидя напротив Джека, которому доверяет, как Господу Богу, Дейл спрашивает:

- Что ты думаешь? Это его рук дело?

- Да перестань, Дейл, откуда мне...

- Не трать попусту мое время, Джек, потому что эти говнюки из УПВ приедут с минуты на минуту и увезут Поттера далеко-далеко. Ты распознал в Киндерлинге убийцу, как только увидел его, а вас разделяло полквартала. Поттер, когда мы входили в участок, находился от тебя на расстоянии вытянутой руки. Ты мог пересчитать волоски в его ноздрях. Так что ты думаешь?

Джек отвечает коротко и прямо, более не пытаясь увильнуть:

- Нет. Поттер тут ни при чем. Поттер - не Рыбак.

Дейл знает, что Джек в этом уверен, знает по выражению его лица, но очень уж не хочется ему слышать такой ответ. Разочарованный, он откидывается на спинку стула.

- Дедукция или интуиция? - любопытствует Генри.

- И то и другое, - отвечает Джек. - Дейл, не смотри на меня так, будто я обидел твою мать. Возможно, ключ у тебя в Руках.

- Райлсбек?

Джек неопределенно машет рукой: может - да, может - нет.

- Райлсбек скорее всего видел только то, что Рыбак хотел ему показать.., хотя один шлепанец - это любопытно, и я хочу поговорить об этом с Райлсбеком. Но если мистер Один Шлепанец был Рыбаком, почему он навел Райлсбека и нас на Поттера?

- Чтобы сбить со своего следа, - предполагает Дейл.

- А разве мы шли по его следу? - вежливо спрашивает Джек и, не слыша ответа Дейла, продолжает:

- Но, допустим, он думает, что мы вышли на его след. В принципе я могу с этим согласиться, особенно если он вспомнил о какой-нибудь допущенной ошибке.

- Отпечатки пальцев с телефона около магазина "С семи до одиннадцати" ничего нам не дали, если ты об этом, -'- замечает Дейл.

Джек пропускает его слова мимо ушей. Взгляд его устремлен в далекое далеко. Потом на лице вновь появляется легкая улыбка. Дейл переводит взгляд на Генри: тот смотрит на Джека. Улыбка дяди яснее слов, в ней облегчение и радость. "Вы только посмотрите, - думает Дейл. - Он делает то, ради чего и появился на этот свет. Клянусь Богом, это видит даже слепой".

- Почему Поттер? - наконец нарушает затянувшуюся паузу Джек. - Почему не один из Громобойной пятерки? Почему не индус из магазина "С семи до одиннадцати? Почему не Ардис Уокер из спортивного магазина? Почему не преподобный Ховдал? Какой мотив обычно лежит на поверхности, если кого-то подставляют под удар?

Дейл обдумывает вопрос.

- Желание поквитаться. Месть.

В дежурной части звонит телефон.

- Тихо, тихо! - кричит Эрни на остальных. - Вспомните на тридцать секунд, что вы в полицейском участке.

Джек тем временем кивает:

- Думаю, мне нужно задать Поттеру несколько вопросов.

На лице Дейла отражается тревога.

- Тогда займись этим сейчас же, пока Браун и Блэк... - Он замолкает, хмурится, наклоняет голову. Его внимание привлек какой-то рокот. Пока он едва слышен, но нарастает. - Дядя Генри, что это?

- Автомобильные двигатели, - не задумываясь, отвечает Генри. - Много. К востоку отсюда, но движутся к нам. Пока на окраине города. Похоже, надо ждать гостей.

И тут же из дежурной части доносится крик Эрни Терье:

"О-о-о, твою мать!"

Дит Джесперсон: "Что?.."

Эрни: "Повози чифа. Да ладно, я сам..." - Стук в дверь, и Эрни переступает порог. Как всегда, собран, подтянут, но щеки под летним загаром заметно побледнели. На лбу пульсирует вена.

- Чиф, мне только что позвонили по линии 911. Двадцать - это бар "Сэнд"?

- Чертова дыра, - бормочет Дейл.

- Звонил бармен. Говорит, что пятьдесят-- семьдесят человек направляются сюда.

Шум автомобильных двигателей значительно усилился. Генри кажется, что он попал на гонку "Инди 500" аккурат перед тем, когда пейс-кар уходит с трассы и опускаются клетчатые флаги.

- Больше ничего не говори. Чего еще мне не хватает до полного счастья? Дай подумать. Они едут за моим арестантом.

- Да, сэр, так бармен и сказал, - подтверждает Эрни. За его спиной молча стоят другие копы. Только теперь Дейл копов в них не видит. Вместо лиц - белые пятна (впрочем, два черных, Пэм Стивенс и Боб Хольц). Шум автомобильных двигателей нарастает. - Бармен сказал кое-что еще. Вас, возможно, заинтересует.

- Господи, что?

- Сказал, что... - Эрни ищет синоним слову толпа. - Группу протеста возглавляет мать Ирмы Френо.

- Боже мой, - выдыхает Дейл, бросает на Джека панический взгляд, взгляд человека, который знает, что ему снится сон, но никак не может проснуться. - Джек, если я потеряю Поттера, завтра утром Френч-Лэндинг станет главной новостью на Си-эн-эн.

Джек открывает рот, чтобы ответить, но в его кармане вдруг начинает трезвонить сотовый.

Генри Лайден тут же складывает руки на груди, кисти сует под мышки.

- Только не давай его мне. Сотовые телефоны вызывают рак.

В этом у нас разногласий нет.

Дейл уже вышел из кабинета. Пока Джек достает сотовый (решив, что какой-то кретин выбрал именно этот момент, чтобы узнать, какую телекомпанию он считает лучшей), Генри идет за племянником, на этот раз выставив руки перед собой, пальцами ощупывая воздух, движение которого рассказывает ему о возможных препятствиях. Джек слышит предупреждение Дейла: тот, кто достанет оружие, тут же будет отстранен от службы, как Арнольд Храбовски. Мысль у Джека одна: никто не должен добраться до Поттера до того, как он, Джек Сойер, сможет задать ему несколько ключевых вопросов. Никто. Он откидывает мембрану и говорит:

- Кто бы вы ни были, сейчас не время. У нас...

- Привет, Странник Джек, - отвечает ему голос из телефона, и Джек Сойер сразу становится на двадцать лет моложе.

- Спиди?

- Он самый, - отвечает Спиди. Он не тянет слова. Тон резкий, деловой. - Скажу тебе как один копписмен - другому, сынок, я думаю, тебе надо заглянуть в личную ванную чифа Гилбертсона. Немедленно.

К полицейскому участку подъезжает столько автомобилей, что от рева моторов дрожит здание. У Джека нехорошее предчувствие.

С того самого момента, как Эрни сказал, кто возглавляет это шествие.

- Спиди, у меня нет времени, чтобы заглядывать в ванную...

- У тебя нет времени, чтобы заглядывать куда-то еще, - обрубает Спиди. Только другим голосом. Крутого парня по фамилии Паркус. - Что найдешь там, сможешь использовать дважды. Но если первый раз не воспользуешься достаточно быстро, до второго не дойдет. Потому что этого человека вздернут на фонарном столбе.

И все, конец связи.

***

В завсегдатаях бара "Сэнд", которых Тэнзи вывела на автостоянку, напрочь отсутствовала карнавальная веселость, та, что была у тех, кто явился поглазеть на груды детских трупов в развалинах "Закусим у Эда". И хотя среди коротавших вечер в баре "Сэнд" хватало зевак, утром отметившихся на шоссе у закусочной, все они направляются к своим легковушкам и пикапам с суровыми, даже мрачными лицами, словно едут на похороны. Только отводят себе роль не столько скорбящих, сколько гробовщиков. Тэнзи получила от Горга большую дозу сильнодействующего яда и сумела поделиться им с остальными.

Из-за пояса ее джинсов торчит одно-единственное воронье перо.

Дудлс Сангер берет Тэнзи за руку и увлекает к пикапу "интернешнл харвестер" Тедди Ранкелмана. Тэнзи хочет залезть в кузов, там уже двое мужчин и дородная женщина в белом фартуке официантки, но Дудлс подводит ее к кабине.

- Нет, сладенькая. Ты поедешь здесь. Так тебе будет удобнее.

Дудлс хочет ехать в кузове. Она кое-что заметила и знает, что с этим надо сделать. Руки у Дудлс шустрые, в этом ей не откажешь.

Сентралия далеко от реки, туман там не такой густой, но после того, как два десятка легковушек и пикапов выезжают со стоянки, следуя за ржавым, помятым, с одной фарой "И.Х."

Тедди Ранкелмана, бар тут же исчезает из виду. В зале осталось с полдюжины человек, которые не откликнулись на страстный призыв Тэнзи. Один из них - Вонючий сыр. Бармен.

Он никуда не едет только потому, что не может оставить без пригляда солидные запасы спиртного. Так что по линии 911 он звонит из зависти. Ему самому этого захватывающего зрелища не видать, как своих ушей, вот он и хочет лишить этого Других.

Двадцать автомобилей покидают бар "Сэнд". К тому времени, как караван добирается до съезда с шоссе, ведущему к развалинам "Закусим у Эда" (он перегорожен желтой полицейской лентой), и щита с надписью "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН" у заросшего травой проселка, ведущего к давно забытому дому (этот проселок Никто ничем не перегораживал, никого он не интересует), число автомобилей переваливает за тридцать. 3,а "Гольцем" эта цифра увеличивается ДО пятидесяти, у магазина "С семи до одиннадцати" - до восьмидесяти. В них едет никак не меньше двухсот пятидесяти человек. Причина тому - широкое распространение сотовых телефонов.

Тедди Ранкелман, на удивление молчаливый (он боится бледной женщины, которая сидит рядом, с ощерившимся ртом и широко раскрытыми, немигающими глазами), останавливает свой пикап у въезда на стоянку ПУФЛ. Эта часть Самнер-стрит расположена на склоне холма, поэтому он ставит пикап на ручник. Другие машины останавливаются позади, в несколько рядов, перегораживая мостовую, ревя двигателями (спасибо прогоревшим глушителям). Несфокусированные фары подсвечивают белый туман. Речная сырость смешивается с запахами выхлопных газов и горячего моторного масла. Никто ни с кем не разговаривает. Не перекрикивается. Не издает диких воплей. Не та ситуация, Это понятно всем и каждому. Вновь прибывшие сбиваются в группки у автомобилей, которые их привезли, наблюдая, как люди спрыгивают на землю из кузова пикапа Тедди, как Тедди обходит машину, открывает дверцу со стороны пассажирского сиденья, внимательный, как молодой человек, привезший свою даму на танцы, как помогает сойти на землю худенькой женщине, которая потеряла дочь. Туман вокруг нее словно электролизуется, силуэт движется в световом ореоле. При виде ее по толпе прокатывается шелест. Она связывает их воедино. Тэнзи Френо из тех, кто сразу забывается. Даже Увалень Френо забыл ее, сбежав в Грин-Бэй. Только Ирма помнила о ней, Ирма любила ее, и вот теперь Ирма мертва. Девочка не может видеть (если, конечно, не смотрит на происходящее с небес, а такая мысль мелькает в дальнем уголке рассудка Тэнзи), что ее мать внезапно привлекла всеобщее внимание. Тэнзи Френо в этот вечер завоевала глаза и сердце Френч-Лэндинга. Не рассудок, потому что временно Френч-Лэндинг лишился рассудка, но глаза и сердце. И вот теперь легкой, как в девичестве, походкой Дудлс Сангер приближается к женщине, ставшей на этот час всеобщим кумиром. В кузове пикапа Тедди Дудлс увидела веревку, грязную, замасленную, но достаточно толстую, чтобы выдержать вес человеческого тела.

По пути в город ловкие пальцы Дудлс завязали петлю. Теперь она передает веревку Тэнзи, которая поднимает ее над головой.

По толпе вновь пролетает шелест.

С поднятой веревкой, как женщина-Диоген в поисках честного человека, а не людоеда, которого хочется линчевать, Тэнзи, такая миниатюрная в джинсах и измазанной кровью футболке, заходит на автостоянку. Тедди, Дудлс и Фредди Сакнессам идут за ней по пятам, остальные - следом. Они накатывают на здание полицейского участка, как волна прилива.

Пятеро байкеров по-прежнему стоят у кирпичной стены со сложенными на груди руками.

- И что мы будем делать? - спрашивает Мышонок.

- Насчет тебя не знаю, - отвечает Нюхач, - но я собираюсь стоять, пока они не схватят меня, а так скорее всего и будет. - Он смотрит на женщину, которая держит петлю в поднятой руке.

Он - большой мальчик, и ему довелось побывать во многих передрягах, но эта крошка пугает его огромными, пустыми глазами, глазами статуи. И что-то торчит у нее из-за пояса. Что-то темное. Нож? Кинжал? - И я не собираюсь сопротивляться, потому что бесполезно.

- Они запрут дверь, да? - нервно спрашивает Док. - Я хочу сказать, копы запрут дверь?

- Полагаю, что да. - Нюхач не отрывает глаз от Тэнзи Френо. - Но если этим людям нужен Поттер, они до него доберутся. Ты только посмотри. Их же не меньше двухсот.

Тэнзи останавливается с поднятой к небу петлей.

- Выведите его. - Голос ее громче, чем может быть, словно какой-то умелый врач имплантировал усилитель в ее горло. - Выведите его. Отдайте нам убийцу!

- Выведите его! - это Дудлс.

- Отдайте нам убийцу! - это Тедди.

- Выведите его! Отдайте нам убийцу! - это Фредди.

Подключаются и остальные. Прямо-таки саундтрек передачи Джорджа Рэтбана. Только вместо "Блокируй этот проход!" или "За Висконсин!" они кричат: "ВЫВЕДИТЕ ЕГО! ОТДАЙТЕ НАМ УБИЙЦУ!"

- Они его выдадут, - бормочет Нюхач. Поворачивается к своим бойцам, глаза яростные и испуганные. На широком лбу большущие капли пота. - Когда она их разогреет, то пойдет вперед, а они - следом. Не бегите, даже не убирайте руки с груди.

Если они схватят вас, не сопротивляйтесь. Если хотите увидеть завтрашний рассвет, не сопротивляйтесь!

Люди стоят по колено в тумане, словно в скисшем молоке, и скандируют: "ВЫВЕДИТЕ ЕГО! ОТДАЙТЕ НАМ УБИЙЦУ!"

Уэнделл Грин скандирует вместе со всеми, но не забывает и фотографировать.

Потому что, черт побери, это та сенсация, которую он ждал всю жизнь.

***

Из-за двери за спиной Нюхача слышится щелчок. "Да, они заперлись, думает он. - Как будто это поможет".

Но он слышал звук отодвигаемой задвижки, а не запираемого замка. Дверь открывается. Из нее выходит Джек Сойер.

Проходит мимо Нюхача, не взглянув на него, не отреагировав на его бормотание: "Эй, парень, я бы к ней не подходил".

Джек медленно, но без колебаний ступает на ничейную землю между зданием полицейского участка и толпой, которой верховодит женщина, своеобразная статуя Свободы, только вместо факела в руке у нее веревочная петля палача. В аккуратной серой рубашке без воротника и темных брюках, Джек выглядит кавалером из старого романтического фильма, приближающимся к даме, чтобы просить ее руки. Впечатление усиливается цветами, которые он держит в руке. Это те самые белые цветы, что Спиди оставил на раковине в ванной Дейла, букет благоухающих белых цветов.

Лилии, но не простые, а из Долин. Спиди не объяснил, что с ними делать, но Джек и так все знает.

***

Толпа замолкает. Только Тэнзи, затерянная в мире, созданном для нее Горгом, продолжает скандировать: "Выведите его!

Отдайте нам убийцу!" Она замолкает, как только Джек подходит в ней вплотную, и он не тешит себя надеждой, что на нее произвели впечатление его симпатичное лицо или широкие плечи. Причина - аромат цветов, сладкий, нежный аромат, полная противоположность вони гниющего мяса, которой пропитался воздух в развалинах "Закусим у Эда".

Ее глаза проясняются.., хоть слегка.

- Выведите его, - говорит она Джеку. Вроде бы с вопросительной интонацией.

- Нет, - отвечает он, и голос его переполнен нежностью. - Нет, дорогая.

Дудлс Сангер, которая стоит за спиной Тэнзи, вдруг, впервые за двадцать лет, вспоминает отца, и по ее щекам катятся слезы.

- Выведите его, - молит Тэнзи. Теперь и ее глаза наполняются слезами. - Выведите монстра, который убил мою девочку.

- Если бы он сидел в участке, может, я бы его и вывел, - отвечает Джек. - Может, и вывел. - Хотя и знает, что никогда бы на такое не пошел. Но человек, которого мы посадили в камеру, не тот, кто вам нужен. Не убийца.

- Но Горг сказал...

Это слово он знает. Одно из слов, что пыталась съесть Джуди. Джек, который сейчас не в Долинах, но и не в этом мире, протягивает руку и выхватывает воронье перо из-за пояса Тэнзи. - Это дал вам Горг?

- Да...

Джек разжимает пальцы, потом наступает на перо. На мгновение думает.., знает.., что перо злобно жужжит у него под подошвой, как наполовину раздавленная оса. Потом затихает.

- Горг лжет, Тэнзи. Кем бы ни был Горг, он лжет. Этот человек - не убийца.

Тэнзи испускает громкий вопль, роняет веревку. Толпа людей за спиной одновременно вздыхает.

Джек обнимает молодую женщину и вновь думает о том, с каким достоинством держался Джордж Поттер. Думает о всех заблудших, но несдавшихся, которым не суждено увидеть ни единый рассвет в Долинах. Рассвет, который мог бы осветить им путь. Он прижимает Тэнзи к себе, вдыхая запахи пота, горя, безумия и кофе с коньяком.

- Я поймаю его ради вас, Тэнзи, - шепчет он ей в ухо.

Она замирает.

- Вы...

- Да.

- Вы обещаете?

- Да.

- Он - не тот?

- Нет, дорогая.

- Вы клянетесь?

Джек протягивает ей лилии:

- Могилой моей матери.

Она наклоняется к цветам, глубоко вдыхает их аромат. Когда поднимает голову, Джек видит, что исходящая от нее угроза исчезла, а вот безумие осталось. Ей больше не быть такой, как прежде. На нее наложили заклятие. Джеку хочется верить, что оно исчезнет после того, как удастся поймать Рыбака.

- Кто-то должен отвезти эту женщину домой, - говорит Джек тихо, буднично, но толпа слышит каждое его слово. - Она очень устала и переполнена скорбью.

- Я отвезу, - вызывается Дудлс. Ее щеки блестят от слез. - Я отвезу его в пикапе Тедди, а если он не даст мне ключи, я вышибу ему последние зубы. Я...

И тут скандирование возобновляется, на этот раз из глубины толпы:

- Выведите его! Отдайте нам убийцу! Отдайте нам Рыбака! Выведите Рыбака!" Поначалу голос один. Потом к нему присоединяются еще несколько.

- Черт, - вырывается у Нюхача, который по-прежнему стоит, прижавшись спиной к кирпичной стене. - Опять двадцать пять.

***

Джек запретил Дейлу выходить с ним на автомобильную стоянку, резонно сказав, что один только вид полицейской формы Дейла может вывести толпу из себя. Он не упомянул про маленький букет цветов, который держал в руке, да Дейл их и не заметил, потому что думал только об одном: как бы Поттер не стал жертвой первого в этом тысячелетии висконсинского суда Линча. Однако он проводил Джека до двери и по праву старшего занял место у глазка.

Остальные копы ПУФЛ остаются наверху, у окон дежурной части. Генри приказывает Бобби Дюлаку держать его в курсе событий. Даже тревожась за Джека (по прикидкам Генри, вероятность, что толпа растопчет или растерзает Джека, никак не меньше сорока процентов), Генри не может не улыбнуться тому, что Бобби, сам того не зная, ведет репортаж за Джорджа Рэтбана.

- Итак, Голливуд вышел на стоянку.., приближается к женщине.., не выказывает страха.., толпа затихла... Джек и женщина вроде бы говорят... Святые тормоза, он дает ей букет цветов!

Какой ловкий ход!

Ловкий ход - один из любимых спортивных терминов Джорджа Рэтбана: "Этот ловкий ход, предложенный "Пивной командой" прошлым вечером, не принес ей удачу в "Миллерпарк".

- Она бросает веревку! - радостно кричит Бобби. Хватает Генри за плечо, трясет. - Черт, я думаю, все кончено! Я думаю, Джек ее разубедил.

- Даже слепой видит, что Джек ее разубедил, - кивает Генри.

- И вовремя, - добавляет Бобби. - Подъезжает фургон "Пятого канала" и еще один, с оранжевой спутниковой антенной.., думаю, "Фокс-Милуоки".., и...

"Выведите его! - раздается голос из толпы. Негодующий, возмущенный голос. - Отдайте нам убийцу! Отдайте нам Рыбака!"

- О не-е-е-т! - стонет Бобби вновь с интонациями Джорджа Рэтбана, сообщающего своей утренней аудитории, что еще одна попытка "Пивоваров" отпраздновать победу провалилась. - Только не теперь, не при телевизионщиках! Это...

"Выведите Рыбака!"

Генри уже знает, кто кричит. Даже через два слоя армированного стекла невозможно ошибиться, Этот пронзительный голос может принадлежать только одному человеку.

***

Уэнделл Грин прекрасно знает, в чем заключается его работа. Не надо думать, что не знает. Его работа - сообщать новости, анализировать новости, иногда фотографировать новости.

А вот создавать новости - не его работа. Но в этот вечер он ничего не может с собой поделать. Второй раз за последние двенадцать часов ему в руки плывет сенсация, которая может прославить его во веки веков, и второй раз в последнюю секунду ее вырывают у него из рук.

- Выведите его! - вопит Уэнделл, Сила собственного голоса поначалу удивляет его, потом вдохновляет. - Отдайте нам убийцу! Отдайте нам Рыбака!

Ему вторят другие голоса. Он снова разогрел толпу!

Уэнделл выступает вперед, расправляет плечи, щеки его пылают, уверенность в собственных силах нарастает. Краем глаза он замечает медленно приближающийся сквозь толпу фургон "Пятого канала". Скоро ярко вспыхнут, разгоняя туман, юпитеры. Скоро на него нацелятся объективы видеокамер. И что?

Если женщина в заляпанной кровью футболке струсила идти до конца, чтобы отомстить за своего ребенка, он, Уэнделл Грин, сделает это за нее. Уэнделл Грин покажет всем пример гражданской ответственности! Уэнделл Грин, народный вожак!

Он поведет их за собой. Он... Яркие звезды вспыхивают перед глазами Уэнделла Грина. И тут же гаснут. Вместе со всеми уличными фонарями и окнами.

***

- АРНИ УДАРИЛ ЕГО РУЧНЫМ ФОНАРИКОМ! кричит Бобби.

Он сгребает слепого дядю Дейла в охапку и кружит по дежурной части. Густой аромат "Аква велвы" окутывает Генри, и он знает, что Бобби собирается расцеловать его в обе щеки, на французский манер, еще за секунду до того, как Бобби его целует. А когда Бобби возобновляет свой репортаж, то голосом он полностью имитирует интонации Джорджа Рэтбана в тех редких случаях, когда местным спортивным командам удается прыгнуть выше головы и взять верх над куда более сильными соперниками.

- Можете вы в это поверить, Бешеный Мадьяр ударил его ручным фонариком и... ГРИН ПАДАЕТ! ГРЕБАНЫЙ МАДЬЯР СШИБ С НОГ ВСЕМИ ЛЮБИМОГО ГОВНЮКА РЕПОРТЕРА! ОТЛИЧНО, ХРАБОВСКИ!

Вокруг копы хлопают в ладоши и радостно вопят. Дебби Андерсон запевает: "Мы - чемпионы", - другие голоса тут же присоединяются к ней.

"Странные дни наступили во Френч-Лэндинге", - думает Генри. Он стоит засунув руки в карманы, улыбается, прислушивается к царящему вокруг бедламу. Улыбка не натянутая - он счастлив. Но на сердце тревожно. Он боится за Джека.

Вернее, боится за всех.

***

- Отличная работа, парень, - хвалит Нюхач Джека. - Как ты их уел.

- Спасибо, - кивает Джек.

- Я не собираюсь опять спрашивать, тот ли этот человек.

Раз ты сказал "нет", значит - нет. Но если мы сможем что-то сделать, чтобы помочь тебе поймать того, кто нам нужен, только позови нас.

Остальные члены Громобойной пятерки что-то согласно бурчат. Кайзер Билл дружески хлопает Джека по плечу. Скорее всего оставляя отметину-синяк.

- Спасибо, - повторяет Джек.

Дверь открывается до того, как он успевает постучать. Дейл крепко обнимает его. Джек чувствует, как часто бьется сердце Дейла.

- Ты спас мою задницу, - шепчет Дейл на ухо Джеку. - Все, что я могу для тебя...

- Можешь, - говорит Джек, заталкивая Дейла в дверь. - Я видел за фургонами телевизионщиков еще одну патрульную машину. Точно не уверен, но вроде бы синюю.

- О, - вырывается у Дейла.

- Ты прав. Мне нужно двадцать минут, чтобы поговорить о Поттером. Возможно, нам это ничего не даст, а может, позволит Получить очень важную информацию. Ты сможешь не подпускать к Поттеру Брауна и Блэка двадцать минут?

Дейл мрачно улыбается:

- Считай, у тебя полчаса. Как минимум.

- Отлично. И пленка с записью разговора с Рыбаком по линии 911. Она у тебя?

- Вместе с остальными материалами мы передали ее Брауну и Блэку. Патрульный УПВ забрал все во второй половине дня.

- Дейл, нет!

- Не волнуйся, дружище. Копия в моем столе.

Джек хлопает его по плечу:

- Не надо меня так пугать.

- Извини, - отвечает Дейл, думая: "Видя, как ты выходил к толпе, я никогда не поверю, что тебя можно чем-то напугать".

Поднимаясь по лестнице, Джек вспоминает слова Спиди о том, что оставленным в ванной он сможет воспользоваться дважды.., но цветы он отдал Тэнзи Френо. Черт. Потом он складывает ладони лодочкой, подносит к носу, вдыхает и улыбается.

Может, все-таки сможет воспользоваться дважды.

Глава 17

Джордж Поттер сидит на койке в третьей от двери камере, которые выстроились вдоль пропахшего мочой и дезинфицирующими средствами коридора. Смотрит на забранное решеткой окно, которое выходит на автостоянку, где только что бурлила толпа, да и теперь полно людей. На звук приближающихся шагов Джека он не оборачивается.

По пути к камере Джек проходит две таблички. На одной надпись: "ОДИН ЗВОНОК ОЗНАЧАЕТ ОДИН ЗВОНОК". На второй - "УТРЕННЯЯ ПОВЕРКА В СЕМЬ ЧАСОВ, ВЕЧЕРНЯЯ - В ВОСЕМЬ". Под табличками - запылившийся фонтанчик с питьевой водой и древний огнетушитель, над которым какой-то остряк повесил бирку с Надписью: "ВЕСЕЛЯЩИЙ ГАЗ".

Джек добирается до нужной ему камеры и ключом от дома стучит по решетке. Поттер наконец-то отворачивается от окна.

Джек, все еще сохраняя гипертрофированную остроту чувств, дарованную "прилипшим" к ладоням ароматом цветов из Долин, с одного взгляда узнает всю правду о сидящем перед ним человеке. Она читается в запавших глазах и темных мешках под ними, провалившихся щеках, вздувшихся на висках венах, заострившемся носе.

- Привет, мистер Поттер, - здоровается он. - Я хочу поговорить с вами, но нам надо спешить.

- Они приходили за мной, - отмечает Поттер.

- Да.

- Может, вам следовало выдать меня им. Еще три-четыре месяца, и я все равно выйду из игры.

В нагрудном кармане рубашки Джека лежит магнитный ключ-карточка, которую ему дал Дейл, и Джек открывает им замок. Тут же начинает трезвонить звонок. Как только Джек вынимает карточку из щели, трезвон прекращается. Джек знает, что в дежурной части над табличкой с надписью "КПЗ № 3" сейчас горит янтарная лампочка.

Он входит в камеру, садится на койку. Связку ключей он убрал в карман, чтобы металлический запах не забивал аромата лилий.

- Где он у вас угнездился?

Не спрашивая, откуда Джек узнал об этом, Поттер поднимает руку, кисть большая, плотницкая, и касается живота.

- Началось с желудка. Пять лет назад. Я принимал таблетки и делал уколы, как послушный мальчик. В Ла Ривьере. Но эта гадость.., она расползается повсюду. Забирается в самые дальние уголки. Однажды я проблевался в собственной кровати, даже не зная об этом. Проснулся утром с блевотиной, подсыхающей на груди. Ты что-нибудь об этом знаешь, сынок?

- У моей матери был рак, - отвечает Джек. - Тогда мне было двенадцать. Потом она выздоровела.

- Прожила еще пять лет?

- Больше.

- Ей повезло, - вздыхает Поттер. - Но потом она умерла?

Джек кивает.

Кивает и Поттер. Они еще не друзья, но дело идет к этому.

Таков уж подход Джека. Как прежде, так и теперь.

- Это дерьмо проникает внутрь и выжидает. По-моему, полностью избавиться он него невозможно. Во всяком случае, уколы бесполезны. Таблетки тоже. Кроме болеутоляющих. Я приехал сюда умирать.

- Почему? - Знать это Джеку не нужно, время на исходе, но так уж он ведет допрос и не собирается отступать от своих принципов из-за того, что пара не слишком умных детективов из полицейского управления Висконсина ждут внизу, чтобы забрать человека, которого он допрашивает. Дейлу придется найти способ задержать их, вот и все дела.

- Красивый небольшой городок. И река мне нравится. Я каждый день гуляю по берегу. Люблю смотреть, как солнечные лучи отражаются в воде. Иногда думаю о прежней работе.., в Висконсине, Миннесоте, Иллинойсе.., иногда ни о чем не думаю. Просто сижу на берегу и наслаждаюсь покоем.

- А чем вы занимались, мистер Поттер?

- Начинал плотником, совсем как Иисус. Стал строителем, почувствовал, что способен на большее. Когда такое происходит со строителем, он называет себя подрядчиком. Я заработал тридцать четыре миллиона долларов, ездил на "кадиллаке", содержал любовницу, которая ублажала меня по пятницам. Очень милую молодую женщину. Никаких проблем не возникало. Потом все потерял. О чем жалею, так это о "кадиллаке". Больше, чем о женщине. Наконец, получив приговор, приехал сюда.

Он смотрит на Джека.

- Знаешь, о чем я, случается, думаю? Френч-Лэндинг ближе к лучшему миру, тому, где все приятно глазу и хорошо пахнет. Может, где люди тоже ведут себя лучше. С местными я не общаюсь, я не из тех, кто легко заводит друзей, но это не значит, что я ничего не воспринимаю. Мне даже пришла в голову мысль, что начинать вести себя прилично никогда не поздно. Думаешь, я сумасшедший?

- Нет, - отвечает Джек. - Собственно, я переехал сюда по той же причине. Расскажу, так было со мной. Вы знаете, если завесить окно тонким одеялом, солнце будет просвечивать сквозь него.

Джордж Поттер вскидывает на него внезапно вспыхнувшие глаза. Джеку даже не нужно заканчивать мысль, и это хорошо.

Он настроился на волну собеседника, так происходит практически всегда, это его дар, так что пора переходить к делу.

- Так ты знаешь, - выдыхает Поттер.

Джек кивает.

- Вы знаете, почему вы здесь?

- Они думают, что я убил ребенка той женщины. - Поттер мотает головой в сторону окна. - Той, что держала в руке петлю. Я не убивал. Это я знаю.

- Ладно, тогда позвольте ввести вас в курс дела. Пожалуйста, слушайте внимательно.

Очень сжато Джек рассказывает о цепочке событий, в результате которых Поттер оказался в этой камере. Брови Поттера поднимаются все выше и выше, сцепленные узловатые руки сжимаются все сильнее.

- Райлсбек! - наконец восклицает он. - Мне следовало догадаться! Любопытный старый козел, всегда задает вопросы, всегда спрашивает, не хочу ли я сыграть в карты или на бильярде. Все для того, чтобы задавать вопросы. Чертов проныра...

Джек дает ему выговориться, рак или не рак, Поттера очень уж резко вырвали из привычной обстановки, так что он просто должен выпустить пар. Если бы Джек сразу оборвал его, чтобы сэкономить время, на деле только бы его потерял. Трудно проявлять терпение (Как долго Дейл сможет водить за нос этих двух говнюков? Джек даже не хочет знать), но спешка Может только помешать. Когда Поттер начинает расширять фронт боевых действий, перенося удар на Морти Фаина и на приятеля Энди Райлсбека, Ирва Торнберри, Джек вновь берет инициативу в свои руки.

- Дело в том, мистер Поттер, что Райдсбек вошел в вашу комнату, следуя за каким-то человеком. Нет, даже не так. Райлсбека привели в вашу комнату.

Поттер не отвечает, смотрит на свои руки. Потом кивает. - Ов стар, он болен, и болезнь прогрессирует, но ума ему по-прежнему не занимать.

- И привел Райлсбека в вашу комнату тот самый человек, который оставил в стенном шкафу полароидные фотографии убитых детей.

- Да, это логично. Но если у него были фотографии убитых детей, скорее всего он сам их и убил.

- Совершенно верно. Вот я и задался вопросом...

Поттер нетерпеливо машет рукой:

- Похоже, я знаю, каким вопросом ты задался. Кому в здешних краях захотелось увидеть чикагского Потей вздернутым на фонарном столбе. То ли за шею, то ли за яйца.

- Именно так.

- Не хочу тебя разочаровывать, но никого назвать не могу.

- Не можете? - Джек поднимает бровь. - Никогда не вели здесь дел? Не строили дом или комплекс для игры в гольф?

Поттер поднимает голову, улыбается Джеку.

- Разумеется, строил. Иначе откуда мне знать, что здесь так красиво? Особенно летом. Знаешь часть города, которая называется Либертивилль? Бывал на Камелот или Авалон-стрит?

Джек кивает.

- Я построил там половину домов. В семидесятых. Там был один тип.., ловкач, которого я вроде бы знал по Чикаго.., или думал, что знал... Он тоже занимался строительством? - Последний вопрос Поттера адресован Поттеру. Он качает головой. - Не могу вспомнить. Да и не важно. Тот человек был гораздо старше меня, должно быть, уже умер. Столько лет прошло.

Но Джек, который ведет допрос столь же виртуозно, как Джерри Ли Льюис когда-то играл на рояле, думает, что очень даже важно. Интуиция подсказывает ему, что тут надо копнуть глубже.

- Этот ловкач. Расскажите, что он делал?

В брошенном на Джека взгляде Поттера читается раздражение.

- В нашем бизнесе ловкач - человек, который знает людей со связями. Или человек, к которому иногда обращаются люди со связями. Ловкач, он и есть ловкач. К добропорядочным гражданам такие не принадлежат.

"Не принадлежат, - мысленно соглашается Джек, - но без. ловкачей не было бы у тебя "кадиллака", любовницы и многого другого".

- А вам случалось быть таким вот ловкачом, Джордж? - спрашивает Джек, чтобы выйти на более доверительный уровень. Совершенно постороннему человеку такой вопрос не задашь.

- Возможно, - отвечает Поттер после долгой паузы. - Может, и случалось. В Чикаго. В Чикаго, чтобы получить хороший контракт, приходилось кое-кому почесывать спинку и класть кое-что в клювик. Я не знаю, как там сейчас, но тогда честный подрядчик оставался бедным подрядчиком. Понимаешь?

Джек кивает.

- Самым большим контрактом, который мне удалось заключить в Чикаго, стал подряд на строительство жилищного комплекса в Саут-Сайде. - С губ Поттера срывается смешок. В этот момент он не думает о раке, ложных обвинениях, линчевании, которого ему едва удалось избежать.

Мыслями он в прошлом, где, возможно, и приходилось нарушать законы, но которое куда лучше настоящего: койки в камере, стального унитаза, раковой опухоли в животе.

- Это действительно был крупный контракт, я не шучу.

Деньги предоставлял федеральный бюджет, но именно местные боссы решали, кто будет их тратить. Я и этот парень, мы оба пытались прийти к финишу...

Он замолкает, смотрит на Джека широко раскрытыми глазами:

- Срань господня, ты кто, волшебник?

- Не понимаю, о чем вы. Я же просто сижу.

- Этот парень приехал сюда. Тот самый, который...

- Что-то я не понимаю вас, Джордж, - отвечает Джек, но Думает, что понимает. Сердце начинает учащенно биться, но внешне ничего не видно, как тогда, с барменшей, которая рассказала ему о привычке Киндерлинга.

- ч - Наверное, это ерунда, - говорит Поттер. - У него могли быть причины не любить меня, но он давно уже умер. Будь он жив, ему бы далеко перевалило за восемьдесят.

- Расскажите мне о нем, - просит Джек.

- А что рассказывать? В Чикаго у него, должно быть, возникли серьезные неприятности, потому что здесь он объявился под другой фамилией.

- Когда вы увели у него из-под носа подряд на строительство жилого комплекса, Джордж?

Поттер улыбается, и по его зубам, которые практически вылезли из десен, Джек понимает, что встречи со смертью старику ждать недолго. По коже бегут мурашки, но он отвечает улыбкой. Так уж он ведет допрос.

- Раз уж мы говорим о подрядах и взятках, тебе лучше звать меня Потей.

- Хорошо, Потей. Так когда вы увели у него из-под носа этот подряд?

- Это было через год после того, как хиппи вошли в город, сцепились с полицией и подбили мэру глаз. Получается, в 1969 году. Так уж случилось, что я оказал главе строительного департамента серьезную услугу. И еще одной старухе, которая имела немалый вес в Независимой комиссии по строительству, учрежденной мэром Дейли. Поэтому я располагал конфиденциальной информацией и на тендере предложил наилучшие условия. Мой соперник тоже не был новичком в этом деле, обладал большими связями, наверняка положил немало усилий, чтобы победить, но в тот раз я взял верх.

Он улыбается. Появляются зубы, наводящие на грустные мысли, потом исчезают.

- Его предложение? То ли потерялось, то ли поступило слишком поздно. Не повезло. Подряд получил Чикагский Потси. Потом, четыре года спустя, этот парень всплыл здесь, попытался получить подряд на строительство Либертивилля. Только на этот раз я побил его чисто. Без всяких взяток. Через неделю после подписания контракта случайно столкнулся с ним в баре отеля "Нельсон"'. "Ты - тот парень из Чикаго", - говорит он. "В Чикаго много парней", - отвечаю я. Он испугался. Я это чуял. Тогда я был большим и сильным, мог при необходимости крепко врезать, но в тот момент расслабился. После стаканчика-другого всегда расслаблялся.

"Да, в Чикаго много парней, но только один разорил меня.

Я не могу этого забыть, Потей, и я злопамятный".

- В другое время, с другим человеком я бы, возможно, спросил, что будет с его памятью, если он крепко стукнется головой: об пол, но с этим я предпочел промолчать. Больше мы не разговаривали. Он вышел. Я не думал, что когда-нибудь увижу его вновь, но время от времени слышал о нем, пока строил Либертивилль. В основном от моих субподрядчиков. Вроде бы он строил себе дом во Френч-Лэндинге. Чтобы поселиться в нем, выйдя на пенсию. Тогда он еще не был глубоким стариком, но все же... Происходило все это где-то в семьдесят третьем, и ему уже перевалило за пятьдесят.

- Он строил дом в этом городе, - уточняет Джек.

- Да. Даже дал ему имя, как принято в Англии. "Березы", "Озерный дом", "Бердсли майнор", вы понимаете.

- Какое имя?

- Черт, я не помню даже фамилии этого ловкача, а ты ждешь от меня названия дома, который он построил! Но одно я помню: никому из моих субподрядчиков этот дом не нравился. О нем ходила дурная слава.

- Дурная?

- Хуже не бывает. Там происходили несчастные случаи. Одному столяру отрезало кисть, когда он хотел почистить циркулярную пилу, и он чуть не умер от потери крови, пока его везли в больницу. Еще один человек упал с лесов, и его парализовало.

Руки и ноги. Представляешь себе?

Джек кивает.

- Говорили, что в доме поселились призраки, еще до того, как его построили. Если я только не ошибаюсь, достраивать дом ему пришлось самому.

- Что еще вы можете сказать об этом доме? - спрашивает Джек как бы между прочим, но ответ его очень даже интересует. Он не слышал о том, что во Френч-Лэндинге есть населенный призраками дом. Конечно, он живет здесь не так уж и давно, не может знать всех легенд, но дом с призраками.., вроде бы о таком приезжему сообщают в первую очередь.

- Не могу вспомнить. Только... - Он замолкает, уходит в себя. На автостоянке людей все меньше. Джеку остается только гадать, каким образом Дейл сдерживает Брауна и Блэка. Время все ускоряет свой бег, а он пока не узнал от Поттера ничего конкретного. Полученные же сведения только распаляют любопытство.

- Один человек говорил мне, что солнце никогда там не светит, даже если небо безоблачное, - вдруг продолжает Поттер. - Он говорил, что дом стоял чуть в стороне от дороги, на вырубке, в летний день солнце должно было бы освещать его как минимум восемь часов, но почему-то.., не освещало. Он говорил, что люди теряли там тень, совсем как в сказке, и им это очень не нравилось. А иногда слышали, как в лесу рычала собака. Судя по рычанию большая. И злобная. Но ее никогда не видели. Полагаю, ты знаешь, как это происходит.

Сначала появляется слух, потом он обрастает подробностями и живет как бы сам по себе...

Плечи Поттера опускаются. Голова падает на грудь!

- Это все, что я помню.

- А как звали этого ловкача, когда он жил в Чикаго?

- Не могу вспомнить.

Тут Джек подставляет раскрытые ладони под нос Поттера.

Склонивший голову Поттер не видит их, пока они не оказываются под самым его носом. Он откидывается назад. До его ноздрей доходит аромат лилий.

- Что?.. Господи, что это? - Поттер хватает руку Джека, утыкается в нее носом. - Какой потрясающий аромат! Что это?

- Лилии, - отвечает Джек, но думает о другом: "Воспоминание о моей маме". - Так как звали ловкача, когда он жил в Чикаго?

- Что-то.., что-то вроде Бир Стайна. Не совсем так, но близко. Точнее вспомнить не могу.

- Бир Стайн, - повторяет Джек. - А, как его звали четыре года спустя, когда он появился во Френч-Лэндинге?

Внезапно с лестницы доносятся сердитые, спорящие голоса. "Мне наплевать! - кричит один, очень зло. Джек думает, что это Блэк. - Это наше расследование, это наш арестованный, и мы его увозим! Немедленно!"

Дейл: "Я же не возражаю. Я просто говорю, что сначала необходимо должным образом оформить все бумаги" - .

Браун: "К черту бумаги! Мы его забираем!"

- Как звали этого человека во Френч-Лэндинге, Потей?

- Я не могу... - Потей берется за руки Джека. Руки у Потей сухие и холодные. Он нюхает ладони Джека, с закрытыми глазами. Шумно выдыхает. Бернсайд. Чамми Бернсайд. Чамми; само собой, шутливое прозвище <От англ. chummy - дружок, дружище.>. Я думаю, его звали Чарли.

Джек убирает руки. Чарльз "Чамми" Бернсайд. Ранее известный как Бир Стайн. Или что-то вроде Бир Стайна.

- А дом? Как назывался дом?

Браун и Блэк уже входят в коридор, Дейл - следом за ними.

"Не хватило времени, - думает Джек. - Черт, еще бы несколько минут..."

И тут Потей отвечает:

- "Черный дом". Не знаю, то ли он так назывался, то ли его так прозвали мои субподрядчики, но его называли "Черный дом";

- Черный? - переспрашивает Джек.

- Черный, - кивает Потей. - Потому что он таким и был.

Весь...

- Господи Иисусе, - удивленно восклицает один из детективов. Вроде бы Браун, но, повернувшись, Джек видит перед собой его напарника. Не может не улыбнуться, отметив совпадение фамилии второго детектива и названия дома.

- Привет, мальчики. - Джек поднимается с койки.

- Что ты здесь делаешь, Голливуд? - спрашивает Блэк.

- Коротаю время и дожидаюсь вас. - Улыбка Джека становится шире. - Как я понимаю, вы хотите забрать с собой этого парня.

- Ты чертовски прав, - рычит Браун. - И если обосрал нам это дело...

- Я так не думаю. - С трудом, но Джеку удается сохранять дружелюбие. Он поворачивается к Потей:

- У них вы будете в большей безопасности, чем во Френч-Лэндинге, сэр.

У Джорджа Поттера вновь пустой взгляд. Он согласен на все.

- Мне без разницы, оставаться или уезжать. Тут пришедшая мысль вызывает у него улыбку. - Если старина Чамми все еще жив и ты встретишься с ним, спроси, не болит ли у него задница после того пинка, который я дал ему в шестьдесят девятом. И скажи, что Чикагский Потей просил передать привет.

- О чем это вы говорите? - хмурясь, спрашивает Браун.

Он уже вытащил наручники, ему не терпится защелкнуть их на запястьях Джорджа Поттера.

- О днях давно ушедших, - отвечает Джек. Сует пахнущие лилиями руки в карманы и выходит из камеры. Улыбается Брауну и Блэку. - Вас, мальчики, это не касается.

Детектив Блэк поворачивается к Дейлу:

- Вы в этом расследовании не участвуете. Я выражаюсь достаточно ясно? Или нет? Пожалуйста, ответьте мне, чиф, вы меня поняли?

- Разумеется. Забирайте это дело, и флаг вам в руки. Только слезьте с высокой белой лошади, хорошо? Если вы ждали, что я буду стоять и смотреть, как пьяная толпа из бара "Сэнд" схватит этого человека и линчует...

- Не старайтесь показать, что вы глупее, чем на самом деле, - обрывает его Браун. - Они узнали его имя из ваших радиопереговоров.

- Я в этом сомневаюсь, - спокойно отвечает Дейл, думая о радиотелефоне наркомана, позаимствованного со склада вещественных доказательств.

Блэк хватает Поттера за исхудалое плечо и так сильно толкает к двери в конце коридора, что тот едва не падает. Старику удается удержаться на ногах, на его осунувшемся лице читаются боль и достоинство.

- Детективы, - негромко, без злобы говорит Джек, но Браун и Блэк оборачиваются. - Если я еще раз увижу, что вы грубо обращаетесь с арестованным, то тут же позвоню в Мэдисон, и, можете мне поверить, меня там услышит. Ваши наглость и самоуверенность не способствует эффективному проведению .расследования. Ваше неумение и нежелание сотрудничать с местной полицией контрпродуктивно. Ваш непрофессионализм характеризует полицейское управление Висконсина с самой худшей стороны. Или вы будете вести себя как положено, или я гарантирую, что к следующей пятнице вам придется искать работу в частных охранных фирмах.

И хотя его голос не повышается ни на йоту, с каждым словом Блэк и Браун словно уменьшаются в размере. Когда он заканчивает, они похожи на парочку нашкодивших и отчитанных учителем детей. Дейл с восторгом смотрит на Джека. Только Поттер не реагирует на тираду Джека. Смотрит на скованные наручниками руки, но взгляд устремлен то ли в себя, то ли куда-то очень далеко.

- А теперь идите, - продолжает Джек. - Забирайте арестованного, забирайте материалы, и чтоб я вас больше не видел.

Блэк открывает рот, чтобы ответить, и.., закрывает. Они уходят. Когда за ними закрывается дверь, Дейл пристально смотрит на Джека.

- Bay! - срывается с его губ.

- Что?

- Если ты не знаешь, я тебе не скажу.

Джек пожимает плечами:

- Они будут заниматься Поттером, так что у нас появляется время на конкретные дела. Даже этот вечер имеет светлую сторону.

- Ты у него что-нибудь узнал?

- Имя и фамилию. Может, они ничего не значат. Чарльз Бернсайд. Прозвище Чамми. Слышал о нем?

Дейл задумчиво пощипывает нижнюю губу. Отпускает, качает головой.

- Вроде бы да, но фамилия довольно распространенная.

Прозвище - не слышал.

- Он - строитель, подрядчик, тридцать лет тому назад ворочал большими деньгами в Чикаго. Так, во всяком случае, говорит Потей.

- Потей, - повторяет Дейл. Рассеянно приглаживает скотч, отлепившийся от края таблички с надписью: "ОДИН ЗВОНОК ОЗНАЧАЕТ ОДИН ЗВОНОК". - Ты с ним подружился, да?

- Пожалуй. Я думаю, "Черный дом" никак не связан с детективом Блэком.

- Ты говоришь загадками. Какой черный дом?

- Прежде всего это название. В кавычках, с заглавной Ч.

"Черный дом". Ты не слышал, что в здешних местах так называют дом?

Дейл смеется:

- Господи, да нет же.

Джек улыбается, но это не дружеская улыбка, а та, что появляется на его губах во время допросов. Потому что сейчас он копписмен. И он заметил некую искорку, блеснувшую в глазах Дейла.

- Ты уверен? Не торопись. Подумай.

- Говорю тебе, нет. В здешних краях люди дома не называют. Конечно, старая мисс Грехэм и мисс Пентл звали свой дом, который стоит по другую сторону городской библиотеки, "Жимолость". Потому что вместо забора у них была зеленая изгородь из кустов жимолости, но это исключение из общего правила.

Вновь Джек видит искорку. Поттера управление полиции Висконсина обвинит в убийстве детей, но за время допроса Джек ни разу не видел такой искорки в глазах Поттера. Потому что Поттер был с ним откровенен.

Дейл - нет.

"Но мне надо гладить его по шерстке, не напирать на него, - говорит себе Джек. - Он же сам не знает, что не говорит всей правды. Как такое может быть?"

И словно в ответ слышит голос Чикагского Потей: "Один парень говорил мне, что в летний день солнце должно было освещать дом как минимум восемь часов, но оно почему-то.., не освещало. Он говорил, что люди теряли там тень, совсем как в сказке".

Воспоминание - это тень. Любой коп, пытающийся восстановить картину преступления или несчастного случая по противоречивым показаниям свидетелей, прекрасно это знает. Может, "Черный дом" Потей из этой категории? Нечто, не отбрасывающее тени"? Реакция Дейла (он вновь разглаживает скотч, с серьезным видом, словно, дожидаясь приезда "скорой помощи", на улице оказывает первую помощь пешеходу, которого сердечный приступ уложил на тротуар, четко выполняя все пункты соответствующей инструкции) указывает, что такое очень даже может быть. Три дня назад он бы не позволил себе рассматривать такую идею, но три дня назад он не знал, что попадет в Долины и вернется обратно.

- Согласно Потей, про этот дом говорили, что он кишит призраками еще до того, как его построили. - Джек чуть усиливает напор.

- Не слышал о таком доме. - Дейл переходит к табличке с информацией о времени утренней и вечерней поверок. Смотрит на нее - не на Джека. - Не имею ни малейшего понятия.

- Ты уверен? Один человек истек кровью. Другой упал с лесов, и его парализовало. Люди жаловались, ты слушай, Дейл, это любопытно, Потей говорит, люди жаловались, что теряют там свои тени. Не видят их даже в полдень, когда солнце светит во всю мощь. Это что-то, не так ли?

- Да, конечно, но я не помню таких историй Джек шагает к Дейлу, Дейл отходит от него. Чуть ли не отпрыгивает в испуге, хотя чиф Гилбертсон не из пугливых. Он сам не знает, что делает, Джек в этом уверен. Это - тень. Джек видит ее, и на каком-то уровне Дейл знает, что Джек ее видит.

Если Джек надавит со всей силой, Дейл тоже сможет ее увидеть.., но Дейл этого не хочет. Потому что это дурная тень. Неужто даже хуже монстра, который убивает детей, а потом поедает части их тел? Вероятно, какая-то часть Дейла придерживается именно такого мнения.

"Я могу заставить его увидеть эту тень, - холодно думает Джек. - Суну ему под нос руки с ароматом лилий и заставлю увидеть ее. Какая-то его часть хочет увидеть ее. Копписменская часть".

И тут же в голове Джека звучит голос Спиди Паркера; какой он помнит с детства: "Если надавишь слишком сильно, то можешь довести его до нервного срыва, Джек. Видит Бог, он близок к опасной черте, слишком многое свалилось ему на голову после похищения и убийства Джонни Иркенхэма. Хочешь рискнуть? Ради чего? Названия он не знает, тут он сказал тебе чистую правду".

- Дейл?

Дейл бросает на него короткий взгляд, отворачивается. От виноватости, которой переполнены его глаза, у Джека щемит сердце.

- Что?

- Пойдем выпьем кофе.

С изменением темы на лице Дейла отражается безмерное облегчение Он хлопает Джека по плечу:

- Дельная мысль!

"Дельная так дельная", - думает Джек и улыбается. Кошку можно освежевать несколькими способами, вот и на "Черный дом" можно выйти не одним путем. День выдался трудным. И лучше всего поставить в расследовании точку. По крайней мере на сегодня.

- Как насчет Райлсбека? - спрашивает Дейл, когда они спускаются вниз. - Ты все еще хочешь поговорить с ним?

- Естественно, - отвечает Джек, в голосе слышна заинтересованность, но, к сожалению, он практически на все сто процентов уверен в бесполезности допроса: Энди Райлсбек видел только то, что пожелал показать ему Рыбак. Возможно.., за одним исключением. Шлепанец. Джек не знает, приведет ли это к чему-либо, но такое возможно. В суде, например.., как улика для опознания...

"Это дело никогда не попадет в суд, и ты это знаешь. Оно, возможно, не закончится в этом м..."

Мысли его обрывает радостный гул, как только они заходят в дежурную часть. Сотрудники полицейского участка Френч-Лэндинга аплодируют ему стоя. Генри Лайден аплодирует ему стоя. Дейл присоединяется к остальным.

- Господи, да прекратите же. - Джек смеется и краснеет.

Но не может солгать себе, будто эти аплодисменты не доставляют ему удовольствия. Он чувствует их теплоту, видит, что идут они от самого сердца. Все это, конечно, мелочи. Но ему кажется что он вернулся домой. И это главное.

***

Когда часом позже Джек и Генри выходят из полицейского участка, Нюхач, Мышонок и Кайзер Билл по-прежнему стоят у двери черного хода. Док и Сонни уехали на Нейлхауз-роуд, чтобы доложить своим женщинам о событиях этого вечера.

- Сойер, - останавливает его Нюхач.

- Да?

- Все, что мы можем сделать. Понимаешь? Все, что угодно.

Джек задумчиво смотрит на байкера, гадая, каковы его мотивы.., только ли скорбь? Отцовская скорбь. Сен-Пьер не отрывает взгляда от глаз Джека. Стоящий рядом Генри Лайден нюхает речной туман, что-то мурлыча себе под нос.

- Завтра утром, около одиннадцати, я собираюсь заглянуть к матери Ирмы, - говорит Джек. - Можешь ты со своими приятелями встретиться со мной в баре "Сэнд" где-то в полдень?

Как я понимаю, она живет неподалеку. Я угощу вас лимонадом.

Нюхач не улыбается, но глаза его теплеют.

- Мы там будем.

- Это хорошо.

- Можешь сказать зачем?

- Есть одно место, которое надо найти.

- Оно имеет отношение к тому, кто убил Эми и других детей?

- Возможно.

Нюхач кивает:

- Возможно - этого мне достаточно.

***

На обратном пути в Норвэй-Вэлли Джек ведет пикап медленно, и причина не в тумане. Хотя еще не так поздно, он чертовски устал и подозревает, что Генри в этом от него не отличается. Дело не в молчании. Джек привык, что иногда Генри надолго уходит в себя. А вот тишина в кабине пикапа настораживает. Генри не может ехать без радио. Обычно начинает со станции Ла Ривьеры, переключается на KDCU, потом на Милуоки, Чикаго, даже на Омаху, Денвер и Сент-Луис, если позволяют атмосферные условия. Закуска из бопа <Боп (точнее, бибоп) - музыкальный джазовый стиль, возникший в 1940-х годах. Характеризуется новаторскими музыкальными интонациями, темповой импровизацией в сольных партиях и наличием меньшей, чем в джаз-оркестре, ритмической группой инструментов.> здесь, салат из спиричуэлз <Спиричуэлз самобытный музыкальный жанр - религиозные песнопения, сочетающие блюзовые мелодии с африканским стилем "призыв-ответ" и библейскими текстами> там, потом что-нибудь особенно громкое. Сегодня - все по-другому. Сегодня Генри тихонько сидит на пассажирском сиденье, положив руки на колени. Наконец, когда до его дома остается не больше двух миль, он подает голос:

- Сегодня обойдемся без Диккенса, Джек. Я собираюсь сразу лечь спать.

Опустошенность в голосе Генри удивляет Джека, ему даже становится как-то не по себе. Таким голосом никогда не говорил ни сам Генри, ни его радиоперсонажи. Это голос глубокого старика, который одной ногой стоит в могиле.

- Я тоже, - отвечает Джек, надеясь, что интонации не выдают его озабоченности. Но с Генри этот номер, конечно же, не проходит. Генри улавливает тончайшие нюансы.

- А что ты, позволь спросить, придумал для Громобойной пятерки?

- Точно еще не знаю, - отвечает Джек, и, возможно, из-за усталости, Генри не уличает его во лжи. Он намеревается направить Нюхача и его дружков на поиски того дома, о котором рассказал Потей, дома, где исчезают тени. По крайней мере исчезали в начале семидесятых. Он также намеревается спросить Генри, слышал ли тот о некоем "Черном доме", расположенном в пределах Френч-Лэндинга. Не сейчас, разумеется. Сейчас Генри слишком устал. Возможно, завтра.

Скорее всего завтра, потому что таким прекрасным источником информации, как Генри, пренебрегать нельзя. Но сначала пусть поднаберется сил.

- Пленка у тебя, да?

Генри наполовину вытаскивает из нагрудного кармана кассету с записью разговора Рыбака по линии 911, убирает обратно.

- Да, дорогой. Но не думаю, что этим вечером я смогу слушать убийцу маленьких детей, Джек. Даже если ты заедешь, чтобы послушать его вместе со мной.

- Завтра меня устроит, - отвечает Джек, надеясь, что этой задержкой не приговаривает к смерти еще одного из детей Френч-Лэндинга.

- Твоему голосу недостает уверенности.

- Недостает, - соглашается Джек, - но твой притупленный слух может принести больше вреда, чем пользы. В этом я не сомневаюсь.

- Утро начну с прослушивания. Обещаю.

Дом Генри уже рядом. Он выглядит покинутым, горит только фонарь перед гаражом, но, разумеется, в доме Генри свет ни к чему.

- Генри, я тебе не нужен?

- Нет, - отвечает тот, но не так уверенно, как хотелось бы Джеку.

- Сегодня никакой Крысы, - твердо добавляет Джек.

- Согласен.

- И никакого Шейка, Шейка, Шейка.

Губы Генри искривляются в легкой улыбке.

- Скажу тебе честно, сегодня не будет и Джорджа Рэтбана, рекламирующего салон "Шевроле" Френч-Лэндинга, где лучшие цены и первые шесть месяцев не надо платить процент по кредиту. Сразу в постель.

- Я тоже.

***

Но, пролежав в постели час и выключив лампу на прикроватной тумбочке, Джек не может спать. Лица и голоса перемещаются в его голове, словно обезумевшие стрелки часов. Или лошадки карусели в пустынном парке развлечений.

Тэнзи Френо: "Выведите монстра, который убил мою девочку".

Нюхач Сен-Пьер: "Поглядим, как все обернется".

Джордж Поттер: "Это дерьмо проникает внутрь и выжидает. По-моему, полностью избавиться он него невозможно".

Спиди, голос из далекого прошлого, услышанный по телефону, который в год их встречи казался выдумкой писателя-фантаста: "Привет, Странник Джек... Скажу тебе, как один копписмен - другому, сынок, я думаю, тебе надо заглянуть в личную ванную чифа Гилбертсона. Немедленно".

Как один копписмен другому, именно так.

И чаще всего, снова и снова, Джуди Маршалл: "Не говорить, что заблудилась, и не знаю, как вернуться.., а продолжать идти".

Да, продолжать идти, но куда? Куда?

Наконец, он поднимается, выходит на крыльцо с подушкой под мышкой. Ночь теплая. В Норвэй-Вэлли последние остатки тумана, который там так и не сгустился, унес легкий восточный ветерок. На мгновение замявшись, Джек спускается по ступенькам, в нижнем белье. Крыльцо его не устраивает: там он нашел дьявольскую посылку с вырезанными из пакетиков сахара птичками.

Он проходит мимо пикапа, мимо кормушки для птиц, на северное поле. Над ним миллиарды звезд. В траве стрекочут цикады. Тропа, проложенная им в траве, исчезла. Но возможно, он зашел на поле в другом месте.

Чуть отойдя, он ложится на спину, подкладывает подушку под голову, смотрит на небо. "Побуду здесь немного, - думает он. - Побуду немного, пока голоса-призраки не покинут мою голову. Побуду здесь немного".

С этой мыслью он начинает дремать.

С этой мыслью засыпает.

Над его головой рисунок созвездий меняется. Он видит, как образовываются новые созвездия. Какое заняло то место, где прежде располагалась Большая Медведица? Священный Опопанакс? Возможно. Он слышит приятный, мерный скрип и знает, что это ветряная мельница, которую он видел этим самым утром, тысячу лет тому назад. Ему нет нужды поднимать голову, чтобы убедиться в этом, ему нет нужды смотреть туда, где стоял его дом. Он и так знает, что увидит там всего лишь сарай.

Скрип.., скрип.., скрип: широкие деревянные лопасти вращает все тот же восточный ветерок. Только теперь ветер этот неизмеримо более приятный, неизмеримо более чистый. Джек касается пояса своих трусов и ощущает грубую ткань. В этом мире нижнее белье совсем другое. Изменилась и его подушка.

Поролон превратился в гусиный пух, но подушка от этого стала только мягче. Так что голове на ней куда удобнее.

- Я поймаю его, Спиди, - шепчет Джек новым созвездиям. - Во всяком случае, попытаюсь.

Он спит.

Просыпается ранним утром. Ветра нет. Там, откуда он пришел на поле, вдоль горизонта тянется яркая оранжевая полоса: солнце вот-вот встанет. Тело затекло, ягодицы болят, все влажное от росы. Мерного скрипа нет, но Джека это не удивляет. Едва раскрыв глаза, он понимает, что вновь находится в Висконсине.

Он знает кое-что еще: можно вернуться. В любой момент. Настоящий округ Каули, параллельный округ Каули, перебраться из одного в другой труда для него не составляет. Сознание этого наполняет его радостью и ужасом. В равных долях.

Джек встает и босиком идет к дому, с подушкой под мышкой.

По его прикидкам, всего пять утра. Три часа сна, и он будет готов на любые подвиги. На ступеньках крыльца он прикасается к хлопчатобумажным трусам. Хотя кожа влажная, трусы практически сухие.

Большую часть тех часов, которые он проспал под открытым небом (как проводил многие ночи той осенью, когда ему было двенадцать), их на нем не было. Они находились в другой реальности.

- В Земле Опопанакса, - говорит Джек и входит в дом.

Когда он просыпается в восемь утра, солнечные лучи уже вовсю бьют в окно. Джек готов поверить, что его последнее путешествие было сном.

Но в глубине сердца знает, что нет.

Глава 18

Помните фургоны телевизионщиков, въезжающие на автостоянку около полицейского участка?

Попытку Уэнделла-Грипа повести за собой толпу, прерванную ударом ручного фонаря патрульного Храбовски? Удар, который вырубил газетчика? Репортеры, сидевшие в фургонах, конечно же, свое дело знали и, увидев происходящее на автостоянке, не стали терять времени. Утром события того безумного вечера заполняют телевизионные экраны всего штата. С девяти утра жители Расина и Милуоки, Мэдисона и Делафилда, фермеры северной части штата, которым требовались спутниковые антенны, чтобы увидеть что-нибудь в телевизоре, отрываются от оладий, овсянки, яичницы, горячих булочек, чтобы посмотреть, как маленький, явно нервничающий полисмен обрывает карьеру крупного, высокого журналиста, специализацией которого давно уже стала демагогия, ударив его тупым, тяжелым предметом. Но конечно, с особым вниманием приникали к экранам жители Френч-Лэндинга и соседних Сентралии и Ардена.

Обдумывая сразу несколько дел, Джек Сойер видит хронику вечерних событий на экране маленького телевизора, стоящего на разделочном столике. Он надеется, что Дейл Гилбертсон не аннулирует свое решение об отстранении Арнольда Храбовски от службы, хотя вероятность, что Бешеный Мадьяр вновь вернется к исполнению своих обязанностей, очень велика. Дейл только думает, что хочет окончательно отделаться от никудышного сотрудника: у него слишком мягкое сердце, чтобы устоять перед слезной просьбой Арни.., а после вчерашнего вечера даже слепой видит, что Бешеный Мадьяр обязательно обратится с такой просьбой. Джек также надеется, что этого отвратительного Уэнделла Грина уволят или он сам с позором уедет. Журналисты не должны вплетать себя в свои репортажи, а Уэнделл Грин громогласно требовал крови, прямо-таки как вервольф. Но и здесь у Джека есть веские причины полагать, что Уэнделл Грин как-нибудь вывернется (пудрить мозги - его профессия) и останется серьезной помехой. Размышляет Джек и о старике, которого подробно описал Энди Райлсбек, ощупывающим ручки на третьем этаже отеля "Нельсон".

То был он, Рыбак, который наконец-то обрел конкретность.

Старик в синем халате и одном шлепанце, в желтую и черную полосы, похожем на окрас шмеля. Энди Райлсбек еще подумал, а не прибрел ли этот старикан из "Центра Макстона по уходу за престарелыми". "А ведь интересная идея", - думает Джек. Если Чамми Бернсайд - тот самый человек, который подбросил Джорджу Поттеру полароидные фотографии, "Макстон" для него идеальное укрытие.

Уэнделл Грин смотрит выпуск новостей по "Сони" в своем номере отеля. Не может оторвать глаз от экрана, хотя "картинка" вызывает у него вихрь чувств: злость, стыд, унижение. Желудок жжет, шишка на голове болит и пульсирует. Всякий раз, когда Уэнделл Грин видит, как эта жалкая пародия копа подкрадывается к нему с поднятым ручным фонарем, его пальцы зарываются в густые, курчавые волосы на затылке и осторожно касаются шишки. Размером она с помидор, и такое ощущение, что вот-вот лопнет. Ему еще повезло, что обошлось без сотрясения мозга. Этот мозгляк мог его убить!

Ладно, возможно, он чуть перегнул палку, возможно, на малую толику заступил за черту профессиональной этики, но ведь он не идеальный журналист, да и кто сейчас такой? Местные телевизионщики, как же они его злят своими похвалами Джеку Сойеру. Кто был главным спецом по Рыбаку? Кто изо дня в день занимался этим делом, рассказывая читателям все, что они хотели узнать? Кто каждое утро выходил на линию огня? Кто вообще дал монстру эту прозвище? Не эти тупоголовые Баки и Стейси, так называемые репортеры и ведущие выпуска новостей, которые только и могут, что улыбаться в камеру, демонстрируя отменную работу дантистов. Уэнделл Грин - легенда местной прессы, звезда, гигант журналистики, каких в Западном Висконсине еще не было и, наверное, уже не будет. Даже в Мэдисоне, если говорят "Уэнделл Грин", подразумевают.., знак качества. А если Уэнделл Грин - все равно что золотой стандарт, подождите, пока Рыбак на забрызганных кровью плечах Донесет его до Пулитцеровской премии.

Да, в понедельник утром ему придется поехать в газету и успокоить редактора. Велика важность. Не в первый, да и не в последний раз. Хорошие репортеры делают тираж. Никто в этом не признается, но это так, никуда не деться. Войдя в кабинет редактора, он скажет только одно: "Это сенсация дня, есть у тебя кто-то еще, кто может адекватно ее осветить?" А когда редактор снова станет ручным (максимум через десять минут), он собирается заглянуть к продавцу из "Гольца", Фреду Маршаллу. Один из наиболее ценных источников информации сообщил Уэнделлу, что мистер Маршалл располагает очень любопытными сведениями, касающимися его единственного сына, возможно, четвертой жертвы Рыбака.

Арнольд Храбовски, сияющий герой в глазах любящей жены Полы, смотрит новости с чувством глубокого удовлетворения и думает, что она, пожалуй, права: ему следует позвонить чифу Гилбертсону и попросить восстановить его на службе.

Размышляя о том, где найти старого недруга Джорджа Поттера, Дейл Гилбертсон наблюдает, как Баки и Стейси вновь показывают эпизод, в ходе которого Бешеный Мадьяр укладывает на асфальт Уэнделла Грина, и думает, что, пожалуй, ему следует отменить свой приказ об отстранении Храбовски от работы. Ударил-то Арни от души. Дейл ничего не может с собой поделать: этот удар разом поднимает ему настроение. Такое случается, когда он наблюдает за игрой Марка Макгуайра или Тайгера Вудса.

Пребывающая в одиночестве в своем маленьком доме, чуть отстоящем от шоссе, Ванда Киндерлинг, о которой мы время от времени упоминали, слушает радио. Почему она слушает радио?

Несколько месяцев назад перед ней встала дилемма: оплатить счет кабельного телевидения или купить бутылку, вполгаллона, водки "Аристократ". Очень жаль, Баки и Стейси, но вы проиграли: Ванда последовала велению души. А без кабельного телевидения на экране видны в основном помехи. Ванда всегда ненавидела Баки и Стейси, да и практически всех, кто появлялся на экране, особенно если выглядели эти люди довольными жизнью и ухоженными (особое презрение вызывали у нее ведущие утренних новостей, что мужчины, что женщины). Ванда лишилась и первого, и второго с тех самых пор, как выскочка-детектив Джек Сойер обвинил ее мужа, Торни, в ужасных преступлениях, которые тот, конечно же, не совершал. Джек Сойер погубил ее жизнь, и Ванда не собиралась ни забывать об этом, ни прощать.

Этот человек заманил ее мужа в ловушку. Подставил его.

Измазал честное имя Торни грязью и упрятал в тюрьму, чтобы никто не узнал, что он - гнусный лжец. Ванда надеется, что полиция никогда не поймает Рыбака, потому что Рыбак воздает им по заслугам, этим отвратительным мерзавцам. "Против копов все средства хороши, - думает Ванда Киндерлинг. - Рыбак - это наказание, - думает Ванда. - Пусть он убьет сотню маленьких засранцев, пусть убьет тысячу, а потом ему следует переключиться на родителей. Торни не мог убить тех шлюх в Лос-Анджелесе. То были убийства на сексуальной почве, а Торни, слава богу, секс не интересовал. С детства все части тела у него выросли, за исключением детородного органа: его штучка размерами не превышала мизинец. Нечем ему было заниматься сексом. А вот Джек Сойер жил в Лос-Анджелесе, не так ли? Так может, он сам убил этих шлюх, а вину возложил на Торни?" , Репортер все расписывает действия бывшего лейтенанта Сойера прошедшим вечером, и Ванда Киндерлинг, шипя от злобы, хватает стакан со столика у кровати. Заливает вспыхнувший в животе огонь большим глотком водки.

Горг, которому бы самое время заглянуть в гости к Ванде, она бы встретила его с распростертыми объятиями, новости не смотрит и не слушает, потому что находится далеко-далеко, в Запределье.

В своей кровати в "Макстоне" Чарльз Бернсайд наслаждается снами, но не собственными, а другого существа, из другого мира, которого ему никогда не увидеть. Одетые в лохмотья, истощенные дети бредут на окровавленных ножках мимо языков пламени, вращают гигантские колеса, которые, в свою очередь, вращают колеса еще большего размера, а уж те питают энергией двигатели уничтожения, вознесенные в черно-кровавое небо. В воздухе стоит резкий запах расплавленного металла, чего-то отвратительного, вроде мочи дракона, и отчаяния. Ящероподобные демоны с длинными хвостами немилосердно хлещут детей.

Грохот, треск, тяжелые удары рвут барабанные перепонки. Таковы сны лучшего друга и любящего хозяина Берни, мистера Маншана, и они бесконечно радуют старика.

Пройдя коридор крыла "Маргаритки", миновав уютный холл и маленькую приемную, где стоит стол Ребекки Вайлес, заглянем в кабинет Шустрика Макстона. Последнего волнуют куда более прозаичные проблемы. Маленький телевизор на полке над сейфом показывает, как карикатурный коп, Бешеный Мадьяр Храбовски, молодецким ударом ручного фонарика укладывает на асфальт Уэнделла Грина, но Шустрик не наслаждается этим незабываемым зрелищем. Он должен найти тринадцать тысяч долларов, которые задолжал своему букмекеру, а у него - только половина необходимой суммы. Вчера очаровательная Ребекка Вайлес съездила в Миллер и сняла со счета большую часть денег, и он может использовать две тысячи долларов с собственного счета, при условии, что вернет их до конца месяца. Остается добрать еще шесть "штук", ради чего придется серьезно поработать с бухгалтерскими книгами. К счастью, творческое отношение к бухгалтерии - хобби Шустрика, и, начав обдумывать возможные варианты, он видит, что возникшие трудности определенно можно преодолеть.

В конце концов, он пришел в этот бизнес прежде всего, чтобы воровать как можно больше, не так ли? Помимо услуг, оказываемых ему мисс Вайлес, воровство - единственное занятие, которое приносит ему радость. Объем украденного значения не имеет: как мы видели, Шустрик одинаково счастлив, кладя в карман и полторы сотни долларов, отобранных у родственников своих пациентов в день Клубничного фестиваля, и десять или пятнадцать долларов государственных денег. В компьютере у него двойная бухгалтерия, и он без труда может снять деньги со счета компании, не вызвав подозрений аудиторов, которые должны прийти с проверкой примерно через месяц. В случае если аудиторы потребуют сведения о передвижении средств по банковских счетам, у него есть в запасе два-три отвлекающих маневра, которыми он может воспользоваться. Жаль, конечно, что аудиторы приходят так скоро.., будь у Шустрика побольше времени, он бы заштопал все прорехи. "Потеря тринадцати тысяч - не проблема, - думает Шустрик. - Проблема в том, что он проиграл их в крайне неудачный момент".

Для того чтобы принять верное решение, Шустрик подвигает к себе клавиатуру, дает команду компьютеру распечатать счета прошлого месяца по обеим бухгалтериям. К тому времени, как придут аудиторы, бумагорезательная машина уже превратит эти странички в сечку.

***

Давайте переместимся из одной формы безумия в другую.

После того как владелец трейлерного парка "Холидей" трясущимся указательным пальцем указал Джеку, где найти Тэнзи Френо, Джек направляет свой пикап к ее "Эйрстриму", последнему и самому неухоженному в ряду из четырех домов на колесах. Вдоль двух других растут цветы, около третьего ярко-зеленый навес, под которым стоят стол и стулья из пластика. Их обитатели предприняли хоть какие-то попытки благообразить свои жилища. Про четвертый трейлер такого не скажешь. Вокруг только вытоптанная земля да сорняки.

Шторы опущены. Трейлер окружен аурой безнадеги, пустоты и, пожалуй, соскальзывания. Он даже выглядит не таким, как остальные. Беда изменила его обводы, как изменяет внешность человека, и когда Джек вылезает из пикапа и идет к шлакоблокам, лежащим перед дверью, его сомнения усиливаются. Он уже не уверен, что стоило приезжать сюда. Джек вдруг понимает, что не может дать Тэнзи Френо ничего, кроме жалости, и от этой мысли ему становится как-то не по себе.

Потом в голову приходит мысль, что сомнения маскируют истинные чувства, дискомфорт, который он испытывает, глядя на дом на колесах. Он не хочет входить в него. Но выбора у Джека нет - только вперед. Его глаза находят коврик перед дверью, самый обычный коврик (привет из реального мира, который уже начинает исчезать вокруг него), поднимается на верхнюю ступень лестницы, стучит в дверь. Изнутри - ни звука. Может, Тэнзи еще спит и не хочет просыпаться? На месте Тэнзи он бы как можно дольше оставался в постели. На месте Тэнзи он бы оставался там не одну неделю. Борясь с желанием развернуться и уйти, Джек стучит вновь, спрашивает:

- Тэнзи? Вы встали?

- В каком смысле? - отвечает ему женский голос.

- Проснулись? Я - Джек Сойер, Тэнзи. Мы виделись вчера вечером. Я помогаю полиции и сказал вам, что загляну утром.

Он слышит приближающиеся к двери шаги.

- Вы - мужчина, который подарил мне цветы. Очень симпатичный мужчина.

- Это я.

Щелкает замок, поворачивается ручка. Дверь приоткрывается. В щели появляется часть бледного лица и блестящий глаз.

- Это вы. Заходите, только быстро. Быстро. - Она отступает в сторону, открывает дверь пошире, чтобы он мог протиснуться хотя бы боком. Как только он переступает порог, захлопывает дверь, запирает на ключ.

В трейлере темно, свет чуть пробивается по периметру шторок. Одна тусклая лампа горит над раковиной, вторая, такая же тусклая, на маленьком столике. Рядом с ней - бутылка кофейного ликера, грязный стакан, украшенный изображением персонажа мультфильма, и альбом. В круг света, отбрасываемый лампой, попадает половина низкого кресла, стоящего у стола.

Тэнзи Френо отталкивается от двери, два коротких шага, и она уже рядом с Джеком. Вскидывает голову, складывает руки под подбородком. Затуманенный взгляд тревожит Джека. Даже если говорить о нормальной психике в широком смысле этого понятия, женщина, которая стоит перед ним, явно не в себе. Джек не знает, что ей сказать.

- Вы не хотели бы.., присесть? - Гостеприимным взмахом руки она указывает на деревянный стул с высокой спинкой.

- Если вы не возражаете.

- Чего мне возражать? Я сяду в свое кресло, так что вы можете занять этот стул.

- Спасибо. - Джек садится, наблюдая, как она возвращается к двери, чтобы проверить замок. Убедившись, что дверь надежно заперта, Тэнзи широко улыбается и направляется к креслу, грациозно, как балерина. Когда она устраивается в нем, Джек спрашивает:

- Вы боитесь, что кто-то может сюда прийти, Тэнзи? Кого вы не хотите впускать?

- Да. - Она наклоняется вперед, хмурит брови. - Но это не человек. И я никогда, никогда не позволю ему войти в мой дом, никогда. А вас я пущу всегда, потому что вы очень милый и подарили мне прекрасные цветы. И вы очень красивый.

- Вы не хотите пускать в дом Горга, Тэнзи? Вы боитесь Горга?

- Да, - без уверток отвечает она. - Хотите чаю?

- Нет, благодарю.

- А я немного выпью. Это очень, очень хороший чай. Только пахнет, как кофе. - Она поднимает брови, кидая на него вопрошающий взгляд. Джек качает головой. Не вставая с кресла, Тэнзи на треть наполняет стакан кофейным ликером, ставит бутылку на стол. Теперь Джек видит, что на стакане у нее забавный песик Скуби-Ду. Тэнзи пригубливает ликер. - Слушайте, у вас есть подружка? Я могла бы стать вашей подружкой, особенно если бы вы и дальше дарили мне такие цветы. Я поставила их в вазу. Видите?

На разделочном столике поникшие лилии стоят в стеклянной банке, с которой снята завинчивающаяся крышка. Вне Долин им уготована короткая жизнь. В этом мире, думает Джек, столько отравы, что лилиям с ней не справиться. Все хорошее, что они могут дать этому миру, быстро растворяется в нем. Тэнзи держится только благодаря аромату, который лилии принесли из Долин. Как только он исчезнет полностью, безумие поглотит ее. Безумием Тэнзи наградил Горг, Джек в этом абсолютно уверен.

- У меня есть бойфренд, но он не в счет. Его зовут Лестер Мун. Нюхач и его друзья прозвали Лестера Вонючим Сыром, я уж не знаю почему. От него совсем не воняет, по крайней мере когда он трезвый.

- Расскажите мне о Горге, - просит Джек.

Отставив мизинец от стакана со Скуби-Ду, Тэнзи вновь прикладывается к кофейному ликеру. Хмурится.

- Говорить о нем так неприятно.

- Мне нужно знать о нем как можно больше. Если вы мне поможете, я позабочусь, чтобы он больше не беспокоил вас.

- Правда?

- И этим вы поможете мне найти человека, который убил вашу дочь.

- Я не хочу сейчас об этом говорить. Это так печально. - Свободной рукой Тэнзи смахивает с колен невидимые крошки. У нее перекашивается лицо, в глазах появляется другое выражение. На мгновение возникает отчаявшаяся, беззащитная Тэнзи, которая в любой момент может провалиться в пучину безумия.

- Горг выглядит как человек или что-то еще?

Тэнзи медленно качает головой. Она взяла в себя в руки, вновь может игнорировать свои истинные чувства.

- Горг не выглядит как человек. Отнюдь.

- Вы сказали, что он дал вам перо, которое торчало у вас из-за пояса. Он выглядит как птица?

- Горг не выглядит как птица, он птица и есть. И знаете какая? - Она наклоняется вперед, теперь у нее лицо шестилетней девочки, которая собирается сказать самое ужасное, что может прийти ей в голову. - Ворон. Вот кто он, большой, старый ворон. Весь черный. Но не блестяще черный. - Ее глаза становятся очень серьезными. - Он пришел оттуда, где ночь царит всегда. Это из стихотворения, которое мы учили в девятом классе по указанию миссис Норманди. "Ворон" Эдгара По <Место, где ночь царит всегда, Эдгар По назвал Night's Plutonian shore (дословно - ночной берег Плутона). Ни в одном из многочисленных переводов адекватного названия нет. Переводчики по-разному, но уходят от берега Плутона. Строка "Там, где ночь царит всегда" - из перевода К. Бальмонта.>.

Тэнзи выпрямляется, довольная, что поведала этот эпизод своего прошлого. Джек догадывается, что та же удовлетворенность читалась и на лице мисс Норманди, когда ученики один за другим декламировали это стихотворение, но, конечно, в глазах учительницы не было этого нездорового блеска.

- Место, где ночь царит всегда, не является частью этого мира, продолжает Тэнзи. - Вы это знаете? Оно расположено вдоль этого мира и вне его. Вам нужно найти дверь, чтобы попасть туда.

Джек внезапно понимает: он словно говорит с Джуди Маршалл, но Джуди, лишенной бездонной глубины души и невероятной храбрости, которые и спасли ее от безумия. Как только он вспоминает о Джуди, у него возникает желание вновь увидеться с ней, очень сильное, потому что Джуди - один из важнейших элементов картинки-головоломки, которую он складывает воедино. Она, возможно, ключ, но при этом и дверь, которая открывается этим ключом. Джеку хочется вырваться из темной, давящей атмосферы "Эйрстрима" Тэнзи; хочется отменить встречу с Громобойной пятеркой и помчаться по шоссе, через холм, к Ардену, где в отгороженном от внешнего мира отделении Д сияющая Джуди Маршалл обрела свободу.

- Но я даже не хочу искать эту дверь, потому что у меня нет желания попасть туда, - напевно продолжает Тэнзи. - Там, где ночь царит всегда, плохое место. Слишком много огня.

- Откуда вы знаете?

- Мне показал Горг, - шепчет Тэнзи. Взгляд ее перемещается с лица Джека на стакан со Скуби-Ду. - Горг любит огонь.

Но не потому, что около огня ему теплее. Потому что огонь все сжигает и этим радует Горга. Горг говорил... - Она качает головой, подносит стакан ко рту, но не пьет. Наклоняет стакан, чтобы жидкость поднялась к ободку, потом слизывает ее языком.

Ее взгляд вновь находит его глаза. - Я думаю, мой чай - волшебный.

"Готов спорить, думаешь", - мысленно вздыхает Джек. Ему искренне жаль потерявшую разум Тэнзи.

- Тут нельзя плакать, - говорит она ему. - У тебя такое лицо, будто ты сейчас расплачешься, а здесь плакать нельзя.

Миссис Норманди не разрешает. Впрочем, ты можешь поцеловать меня. Хочешь поцеловать меня?

- Разумеется, хочу, - отвечает он. - Но миссис Норманди не разрешает и целоваться.

- Жаль. - Тэнзи вновь языком слизывает бренди. - Мы сможем поцеловаться позже, когда она уйдет из комнаты. И ты сможешь обнять меня, как Лестер Мун. И делать все, что делал Лестер Мун. Со мной.

- Спасибо, - отвечает Джек. - Тэнзи, ты можешь сказать, что еще говорил Горг?

Она наклоняет голову, выпячивает, потом втягивает губы.

- Он сказал, что пришел сюда через огненную дыру. С краями-створками. Он сказал, что я - мать и должна помочь своей дочери. В стихотворении ее звали Линор, но ее настоящее имя Ирма. И он сказал.., он сказал, что злой старик съел ее ногу. - но с моей Ирмой могло случиться что-то и похуже.

На пару секунд Тэнзи уходит в себя, исчезает за застывшим лицом: рот приоткрыт, глаза не мигают. Потом возвращается оттуда, куда уходила, напоминая оживающую статую. Голос едва слышен: "От меня требовалось покончить с этим стариком, покончить раз и навсегда. Только вы подарили мне эти прекрасные лилии, и я поняла, что этот старик - не убийца, так?"

Джеку хочется кричать.

- Он сказал, что с Ирмой могло случиться кое-что и похуже, недоверчиво шепчет Тэнзи, - только не сказал, что именно. Вместо этого показал. И пока я смотрела, чувствовала, что у меня горят глаза. Хотя я и могла видеть.

- Что вы увидели?

- Что-то большое, очень большое, созданное из огня, - говорит Тэнзи. Уходящее вверх. - Она замолкает, по телу бежит дрожь. - Ирма не там. Нет, она не там. Она умерла, и злобный старик отъел ей ногу. Он послал мне письмо, но до меня оно не дошло. Поэтому Горг зачитал его мне. Я не хочу говорить об этом письме. - Она напоминает маленькую девочку, которая что-то от кого-то услыхала, а что-то просто выдумала.

Потом плотный занавес опускается между Тэнзи и тем, что она видела и слышала, и этот занавес позволяет ей прийти в себя.

Вновь Джек задается вопросом, что с ней будет, когда лилии окончательно завянут.

- А теперь, если ты не собираешься целовать меня, тебе самое время уйти. Я хочу побыть одна.

Удивленный ее решительностью, Джек встает, с намерением сказать что-то вежливое и бессмысленное. Тэнзи рукой указывает ему на дверь.

***

Снаружи воздух будто загустел от неприятных запахов и невидимых химических соединений. Лилии из Долин обладали большим потенциалом, чем предполагал Джек, достаточным для того, чтобы усладить и очистить воздух в доме на колесах Тэнзи. Земля под ногами Джека вытоптана и выжжена, а атмосфера насыщена горечью. Джеку приходится буквально заставлять себя дышать, пока он идет к пикапу, но с каждым вдохом ему все легче приспосабливаться к этому миру. Его миру, пусть сейчас он и кажется отравленным. Он хочет только одного: добраться по шоссе № 93 до смотровой площадки Джуди Маршалл, а потом продолжить путь, проехать через Арден, свернуть на автомобильную стоянку, пройти в двери больницы, миновать кордоны в лице доктора Спайглмана и старшей сестры - надзирательницы Джейн Бонд, и, наконец, вновь лицезреть дарующую жизнь Джуди Маршалл.

Он даже думает, что любит Джуди Маршалл. Возможно, действительно любит. Знает, что не может без нее: Джуди - его дверь и его ключ. Его дверь, его ключ. Ладно, женщина, которая ему нужна, замужем за очень хорошим человеком, Фредом Маршаллом, но он и не хочет жениться на ней. Более того, он даже не хочет спать с ней, ему достаточно встать рядом и посмотреть, что произойдет. А что-то обязательно произойдет, он в этом уверен. Но, когда пытается представить себе, что именно, видит направленный на него выброс крошечных красных перышек, хотя рассчитывал увидеть совсем другое.

Нетвердо держась на ногах, Джек опирается одной рукой о кабину пикапа, другой берется за ручку дверцы. И гладкая стенка, и ручка обжигают ладони, и какое-то время Джек машет руками. Наконец залезает в кабину. Сиденье тоже горячее. Он опускает стекло, с грустью замечает: запахи мира вновь стали привычными. Воздух пахнет отлично. Пахнет летом. Так куда ему ехать? "Интересный вопрос", - думает он, но, вернувшись на шоссе и проехав не больше сотни футов, слева от себя видит серое, низкое здание бара "Сэнд", а потому без малейшего колебания сворачивает на просторную автостоянку, словно заранее знал, что едет именно сюда. Кружа по стоянке в поисках тени, он объезжает здание и видит большой клен, растущий прямо из асфальта в дальнем углу.

Ставит "додж" в тень клена и вылезает из кабины, оставив: стекло опущенным. Волны горячего воздуха поднимаются от Двух автомобилей. Других на стоянке нет.

Джек смотрит на часы. Одиннадцать двадцать. Он голоден, его завтрак состоял из чашки кофе и гренка с тонким слоем мармелада, уже три часа во рту не было и маковой росинки. Джек предчувствует, что день этот выдастся очень длинным. А почему бы не поесть в ожидании байкеров?

Дверь черного хода бара "Сэнд" приводит в коридор, где расположены туалеты. Из коридора Джек попадает в длинный, прямоугольный зал. По одну его руку - сверкающая стойка бара, по другую - кабинки, разделенные деревянными перегородками. Середину занимают два больших стола для бильярда, музыкальный автомат стоит у дальней стены между ними. В передней части, на высоте восьми или девяти футов от чистого деревянного пола, подвешен телевизор с большим экраном. Его хорошо видно от стойки. Показывают рекламный ролик, но звук приглушен, так что непонятно, какой именно продукт рекомендуется приобрести зрителям. После яркого солнечного света автостоянки в баре царит приятный полумрак. Глазам Джека требуется несколько секунд, чтобы приспособиться к мягкому освещению.

Бармен, Джек сразу вычисляет, что это Лестер "Вонючий Сыр" Мун, поднимает голову, когда Джек входит в зал, но тут же возвращается к свежему номеру "Геральд", который лежит на стойке. Когда Джек садится на пару стульев правее от него, снова поднимает голову. Вонючий Сыр не так ужасен, как предполагал Джек. На нем чистая рубашка, которая куда как белее его круглого, с мелкими чертами лица и бритой головы. Выражение лица Муна, профессионализм, смешанный в равных долях с чувством обиды, классическое для человека, взявшего на себя управление семейным бизнесом, но знающего: в любом другом месте он бы мог достичь гораздо большего. Интуиция подсказывает Джеку, что именно проглядывающее в нем разочарование и стало причиной, по которой он получил от байкеров такое прозвище. У него вид человека, который ждет, что с минуты на минуту учует неприятный запах.

- Могу я здесь что-нибудь съесть? - спрашивает Джек.

- Меню перед вами. - Бармен указывает на белую доску, где магнитными буквами обозначены предлагаемые посетителям блюда. Гамбургер, чизбургер, хот-дог, сосиски, колбаса, сандвичи, жареный картофель. Взмахом руки бармен как бы укоряет Джека за невнимательность, и тот, конечно же, признает свою вину.

- Извините, доску я и не заметил.

Бармен пожимает плечами.

- Чизбургер с жареным картофелем, пожалуйста.

- Ленч мы подаем с половины двенадцатого, о чем ясно указано. Видите? - Еще один полунасмешливый взмах руки. - Но мама уже на кухне. Я могу передать ей ваш заказ прямо сейчас, и она займется им, как только закончит приготовления к рабочему дню.

Джек его благодарит, бармен бросает взгляд на экран телевизора, доходит до конца стойки и исчезает за углом. Через несколько секунд возвращается, вновь смотрит на экран, спрашивает Джека, что он будет пить.

- Имбирный эль, - отвечает Джек.

Глядя на экран, Лестер Мун подставляет стакан для пива под один из кранов, наполняет, ставит перед Джеком. Берет пульт дистанционного управления.

- Надеюсь, вы не будете возражать, если я посмотрю этот старый фильм. - Он прибавляет звук, и до Джека доносится голос матери: "Похоже, Смоуки сегодня придет поздно. Хотелось бы, чтобы этот маленький мошенник научился не перебирать".

Прежде чем он успевает повернуться к экрану, Лестер Мун спрашивает, помнит ли он Лили Кевинью.

- Да, конечно.

- Когда я был маленьким, она мне всегда нравилась.

- Мне тоже.

Джек узнает фильм, "Ужасы Дедвуд Галча", по первой фразе. Комедийный вестерн 1950 года, в котором тогда знаменитый, но и теперь оставшийся в памяти благодарных зрителей Билл Таунс играет трусливого карточного шулера, приезжающего в деревню Дедвуд-Галч, штат Аризона, где его вскорости принимают за знаменитого стрелка. Лили Кевинью, играющая прекрасную, остроумную хозяйку салуна "Лейзи 8", вокруг которого вращается социальная жизнь городка, пользуется заслуженным уважением ковбоев, лодырей, ранчеров, торговцев, слуг правопорядка и всякой шушеры, которая каждый вечер заполняет ее заведение. Она заставляет своих клиентов оставлять револьверы у двери и в салуне вести себя достойно, хотя манерами эта братия сродни опопанаксу. По эпизоду, который сейчас на экране, фильм, просчитывает Джек, начался полчаса назад, Лили в салуне одна и сражается с залетевшей в зал пчелой.

"Пчела для Королевы Пчел", - думает Джек и улыбается.

Расправиться с пчелой Лили пытается тряпкой, газетой, палкой, шваброй, широким ремнем. Пчела остается неуловимой, жужжит и жужжит, перелетая со стойки на карточный стол, на бутылку виски, на другие бутылки, на пианино, дожидается, пока охотница приблизится на расстояние верного удара, и снимается с места за секунду, как очередное оружие опускается на это место. Эпизод рассчитан на то, чтобы вызвать смех, и действительно, в шесть, может, и в семь лет Джеки смеялся до колик, глядя, как на экране его мать, которая в жизни избавилась бы от пчелы первым же ударом, никак не может добиться желаемого. Помнится, он тогда поинтересовался, как киношникам удалось заставить пчелу проделывать все эти трюки, и Лили объяснила, что пчела не настоящая, а созданная усилиями отдела спецэффектов.

- Никак не могу взять в толк, как им удается заставить пчелу лететь куда надо, - говорит Лестер Мун. - Может, она дрессированная?

- Сначала они снимали только актрису, - поясняет Джек, приходя к выводу, что Вонючий Сыр - нормальный парень, да еще умеющий ценить актерское мастерство. - А потом отдел спецэффектов добавил пчелу. Она не настоящая - рисованная.

Анимация. Но на экране неотличима от живой, не так ли?

- Неотличима. А вы уверены? И откуда вообще об этом знаете?

- Прочитал в какой-то книге, - использует Джек припасенную для подобных случаев отговорку.

В роскошном костюме карточного шулера в салун "Лейзи 8" входит Билл Таунс и похотливым взглядом смотрит на не замечающую его хозяйку, которая все гоняется за пчелой. Последняя как раз уселась на сверкающую стойку бара. В голове у Тома романтические мысли, это видно по его походке.

"Что-то ты сегодня рановато, - говорит Лили. - Должно быть, тебе здесь понравилось".

"Беби, это же самое уютное заведение к западу от широкой Миссури. Напоминает мне место, где я побил Черного Джека Макгарка. Бедный Черный Джек. Не знал, когда надо сбрасывать карты".

С шумом, не уступающим реву на форсаже моторов "Б-52", рисованная пчела, выдумка внутри выдумки, атакует увенчанную шляпой голову Билла Таунса. Лицо комика багровеет от притворного ужаса. Он машет руками, отплясывает джигу, кричит. Рисованная пчела вычерчивает вокруг псевдострелка фигуры высшего пилотажа. Шляпа Таунса падает на пол, волосы, ранее аккуратно причесанные, уже торчат в разные стороны. Он отступает к столу и после беспорядочных взмахов рук ныряет под него, ища укрытия между ножек.

Не спуская глаз с разбушевавшейся пчелы, Лили идет к стойке, берет стакан и газету. Осторожно приближается к столу, по которому кругами ползает пчела. Одним прыжком добирается до нее и накрывает пчелу стаканом. Пчела отрывается от стола, бьется о дно и стенки стакана. Лили наклоняет стакан, осторожно подсовывает под него сложенную газету. Поднимает руки, переворачивает стакан, уже накрытый газетой.

Камера откатывается назад, и мы видим и трусливого картежника, выглядывающего из-под стола, и Лили, которая выходит из салуна и отпускает пчелу, убрав газету со стакана.

За спиной Джека раздается голос Лестера Муна: "Ваш чизбургер готов, мистер".

Следующие полчаса Джек ест бургер и старается забыться в фильме. Бургер отличный, высший класс, с отменным вкусом, который можно приготовить только на засаленной решетке, и картофель идеальный, с золотистой корочкой, хрустящий. Но вот на "Ужасах Дедвуд Галча" сосредоточиться не удается. Дело не в том, что он видел фильм добрый десяток раз, дело в Тэнзи Френо. Его тревожит то, о чем она ему рассказала. Чем больше он думает об этом, тем меньше понимает, о чем, собственно, идет речь.

Согласно Тэнзи, ворона, ворон, которого зовут Горг, пришел из мира, расположенного вдоль и вне нашего мира. Она могла говорить только о Долинах. Воспользовавшись строкой из стихотворения По "Ворон", она назвала другой мир местом, где "ночь царит всегда", что для такой, как Тэнзи, очень даже похвально, но ни в коей мере не характеризует волшебные Долины. Горг сказал Тэнзи, что весь его мир в огне, но даже Проклятые земли <Читатели, хорошо знакомые с творчеством Кинга, конечно же, отметили некоторые параллели с сериалом "Темная башня" Проклятые земли (The Blasted Lands) одна из них В "Темной башне" похожие места названы Бесплодными землями (The Waste Lands). Есть там и старый поезд, о котором чуть ниже.> не соответствуют этому определению. Джек помнит Проклятые земли и старый поезд, который вез его и Рационального Ричарда, потом больного, умирающего Рационального Ричарда через огромную красную пустыню. Странные там жили существа, люди-аллигаторы и птицы с мордами бородатых мартышек, но определенно ничего не горело. Проклятые земли - результат какой-то давнишней катастрофы, а не пожара, бушующего в настоящем. Как сказала Тэнзи? "Что-то большое, очень большое, созданное из огня. Уходящее вверх". Что же она видела, что показал ей Горг? Похоже на огромную горящую башню или высокое здание, охваченное огнем. Горящая башня, горящее здание в горящем мире.., но при чем здесь Долины?

За последние сорок восемь часов Джек побывал в Долинах дважды и видел там только прекрасное. Не просто прекрасное - очищающее душу. Джек знает главную тайну Долин - они пронизаны волшебством. Тем самым волшебством, которое он разглядел в Джуди Маршалл. Благодаря этому волшебству Долины могут творить чудеса с человеческими существами. Жизнь этой удивительной женщины, которая сейчас на экране посмеивается над Биллом Таунсом, спас некий предмет, принесенный из Долин. Поскольку Джек бывал в Долинах и, возможно, потому, что держал в руках Талисман, практически все лошади, на которых он ставит, приходят первыми, стоимость каждой акции, которую он покупает, утраивается, в каждой сдаче на покере у него лучшие карты.

Тогда о каком мире говорила Тэнзи? И что означают ее слова о том, что Горг попал в этот мир через огненную дыру?

Когда накануне Джек перенесся в Долины, он почуял что-то неприятное, что-то нездоровое, далеко на юго-западе, и заподозрил, что именно там ой может найти Двойника Рыбака. Убить Рыбака, убить Двойника. Кого первого без разницы, второй сразу ослабеет. Но...

Ничего не получается. Путешествуя между мирами, ты просто перескакиваешь, переносишься из одного в другой.., не разжигаешь пожар на краю одного, чтобы через огонь попасть в параллельный.

За несколько минут до полудня треск мотоциклетных моторов заглушает звук телевизора.

- Мистер, может, вы хотите уйти, - говорит Мун. - Это...

- Громобойная пятерка, - кивает Джек. - Я знаю.

- Хорошо. Просто некоторых моих посетителей они пугают до смерти. Но, если гладить их по шерстке, они будут вести себя нормально.

- Я знаю. Не беспокойтесь.

- Я хочу сказать, если вы купите им пиво, они подумают, что вас можно оставить в покое.

Джек слезает со стула, смотрит бармену в глаза:

- Лестер, можете не волноваться. Они едут сюда, чтобы встретиться со мной.

Лестер моргает. Впервые Джек замечает, что брови у него тонкие, выгнутые.

- Я, пожалуй, начну наполнять графин "Кингслендского". - Он достает графин из-под стойки, ставит под кран "Кингслендского", открывает. Тугая струя янтарной жидкости бьет в графин и пенится.

Треск мотоциклетных двигателей достигает максимальной громкости Громобойная пятерка уже на стоянке у бара - и обрывается. Нюхач Сен-Пьер входит в зал первым, за ним - Док, Мышонок, Сонни и Кайзер Билл. Выглядят как викинги, и Джек страшно рад новой встрече с ними.

- Вонючка, выключи гребаный телевизор, - ревет Нюхач. - И мы пришли сюда не для того, чтобы пить, так что вылей кувшин в раковину. Так как ты наливаешь эль, его все равно нельзя пить. А когда закончишь, уматывайся к маменьке на кухню. Наши дела с этим человеком тебя не касаются.

Нюхач и остальные выстраиваются в ряд перед стойкой бара, некоторые обжигают взглядом Вонючий Сыр, другие по-доброму смотрят на Джека. Борода Мышонка по-прежнему заплетена в две косички, на щеках под глазами нанесена какая-то черная маскировочная краска. Кайзер Билл и Сонни забрали свои гривы в конские хвосты Эль и пена стекают из графина в раковину.

- Хорошо, парни, - говорит Мун и выходит на кухню. Дверь за ним закрывается.

Члены Громобойной пятерки перестраиваются. Теперь в центре их внимания Джек. Большинство скрещивают руки на груди Бугрятся мышцы.

Джек отодвигает от себя тарелку, встает.

- До вчерашнего вечера слышал кто из вас о Джордже Поттере?

***

Усевшись на край ближайшего к двери стола для бильярда, Джек смотрит на Нюхача и Дока, которые устроились на высоких стульях перед стойкой, чуть наклонившись вперед Кайзер Билл, прижав палец к губам и наклонив голову, стоит рядом с Нюхачом. Мышонок лежит на втором бильярдном столе, подперев голову рукой. Сонни, хмурясь и сжав кулаки, вышагивает между баром и музыкальным автоматом.

- Вы уверены, что он говорил именно о "Черном доме"? А не о "Холодном доме" <На английском черный (black) и холодный (bleak, Bleak House название романа Диккенса) звучат очень схоже.>, как в романе Диккенса? спрашивает Мышонок.

- Уверен. - Джек напоминает себе, что не стоит удивляться каждый раз, когда кто-то из этих парней подтверждает, что учился в университете. - Речь шла именно о "Черном доме".

- Черт, я думаю, что... - Мышонок качает головой.

- Как фамилия этого строителя? - спрашивает Нюхач.

- Бернсайд. Имя - Чарльз, прозвище - Чамми. Давным-давно у него была другая фамилия. Что-то вроде Бир Стайн.

- Бирстайн? Берстайн?

- Мне нечего ответить, - говорит Джек.

- И ты думаешь, он - Рыбак?

Джек кивает. Нюхач пристально смотрит на него, словно хочет прочитать мысли.

- И насколько ты уверен?

- На девяносто девять процентов. Он подложил полароидные фотографии в комнату Поттера.

- Черт. - Нюхач слезает со стула и заходит за стойку. - Я хочу убедиться, что никто не забыл самое простое. - Он наклоняется, выпрямляется с телефонным справочником в руке. - Понимаете, о чем я? - Открывает справочник, пролистывает несколько страниц, проводит толстым пальцем по столбцу. - Бернсайда нет. Жаль.

- Хорошая идея, однако, - кивает Джек. - Этим утром я проделал то же самое.

Сонни останавливается у музыкального автомата, нацеливает палец на Джека.

- Как давно построили этот чертов дом?

- Почти тридцать лет назад. В семидесятых.

- Черт, так мы тогда были детьми, жили в Иллинойсе. Откуда нам что-то знать о нем?

- Вы много ездите по округе. Вот я и подумал, вдруг этот дом попадался вам на глаза. И потом, место это нехорошее. Людям свойственно говорить о таких домах. - Свойственно говорить о домах, в которых водятся привидения, мысленно поправляет он себя. Дома( приобретают такую репутацию, если несколько лет пустуют или в них произошло что-то ужасное. В этом случае ужасен сам дом, и люди, которые в иной ситуации, конечно же, рассказывали бы о нем, едва помнят, что видели его. Судя по реакции Дейла, "Черный дом" растворился в собственной несуществующей тени. - Подумайте об этом. Постарайтесь вспомнить. За годы, проведенные во Френч-Лэндинге, вы слышали о доме, на который вроде бы наложено заклятие? Рабочие ненавидели это место. Они его боялись. Говорили, что вблизи него человек лишается тени. Заявляли, что призраки обжили дом, когда его только строили! В конце концов все они ушли, и Бернсайду пришлось достраивать дом самому!

- Дом должен стоять в укромном месте, - подает голос Док. - Совершенно очевидно, что не у всех на виду. Это тебе не Либертивилль. На Робин-Гуд-лейн его не найти.

- Точно, - кивает Джек. - Мне следовало упомянуть об этом раньше. Поттер говорил, что расположен дом в стороне от дороги, на вырубке. То есть в лесу. Док, вы правы. Рядом других домов нет.

- Эй, эй, эй. - Мышонок перебрасывает ноги через край бильярдного стола, садится. Глаза его крепко закрыты, мясистая ладонь прижата ко лбу. Если бы я только мог вспомнить... - Из его груди исторгается вопль раздражения.

- Что? - Голос Нюхача в два раза громче обычного, и слово гремит, как камень, упавший на бетонный тротуар.

- Я знаю, что видел это гребаное место, - отвечает Мышонок. - Как только вы начали говорить о нем, у меня возникло ощущение, что мне это знакомо. Видел я этот дом, видел, но память никак не желала подсказать, где и когда. Когда я пытался подумать о нем, вы понимаете, заставить себя вспомнить, я видел какие-то слепящие огни. А стоило Джеку упомянуть, - что этот дом стоит в лесу, я тут же увидел его. Как на картинке. В окружении этих слепящих огней.

- На "Черный дом" это не похоже, - замечает Джек.

- Еще как похоже. Огней там не было, я просто их видел. - Тон у Мышонка такой, словно его объяснение более чем логично.

Сонни смеется. Нюхач качает головой и бурчит:

- Дерьмо.

- Я не понимаю, - честно признается Джек.

Нюхач смотрит на Джека, поднимает палец, спрашивает Мышонка:

- Мы говорим об июле, августе двухгодичной давности?

- Естественно, - отвечает Мышонок. - "Лето Несравненной Кислоты". - Он смотрит на Джека и улыбается. - Два года назад мы получили эту потрясающую, удивительную кислоту.

Одна таблетка, и у тебя пять или шесть часов дивных видений.

Никаких побочных эффектов. Только плюсы и ни одного минуса. Вы понимаете, о чем я?

- Пожалуй, - отвечает Джек..

- При этом можно даже что-то делать. К примеру, ездить.

Седлаешь свой байк и мчишься, куда захочешь. Все у тебя получается. Ты не лежишь пластом, а действуешь за пределом своих максимальных возможностей.

- Тимоти Лири не во всем ошибался, - вставляет Док.

- Да, это была классная штука, - продолжает Мышонок. - Мы оприходовали все таблетки, а потом поставили точку. Больше с кислотой не связывались. Этой достать не могли, а пользоваться той, что хуже, смысла не было. Я даже не знаю, откуда взялись те таблетки.

- Ты не захочешь знать, откуда они взялись, - усмехается Нюхач. Поверь мне.

- Значит, вы сидели на кислоте, когда увидели "Черный дом", - уточняет Джек.

- Да. Потому-то я и видел огни.

- Где это было, Мышонок? - спрашивает Нюхач.

- Точно не знаю. Но подожди, Нюхач, дай мне выговориться. В то лето я близко сошелся с Маленькой Нэнси Хейл, помнишь?

- Конечно, - кивает Нюхач. - Чертовски грустная история. - Он смотрит на Джека. - Маленькая Нэнси после того лета умерла.

- У меня чуть не разорвалось сердце, - рассказывает Мышонок. - У нее словно развилась аллергия на воздух и солнечный свет, совершенно неожиданно. Ее все время тошнило. Кожа покрылась сыпью. Она не могла выходить из дому, потому что свет резал глаза. Док не мог понять, что с ней не так, поэтому мы отвезли ее в большую больницу в Ла Ривьере, но и там ей не поставили диагноз. Мы говорили с врачами в "Мэйо" <Клиника "Мэйо" - один из крупнейших в мире медицинских центров, оснащенный по последнему слову техники, находится в г. Рочестер, Миннесота. Отделения центра разбросаны по всей стране.>, но и они не помогли. Она умирала трудно. Я сам едва не умер, глядя на ее страдания.

Он долго молчит, уставившись на живот и колени, остальные тоже не произносят ни слова.

- Ладно. - Мышонок поднимает голову. - Вот что я помню. В ту субботу Маленькая Нэнси и я закинулись таблетками Несравненной и отправились в поездку по тем местам, которые нам нравились. Побывали в прибрежном парке Ла Ривьеры, доехали до Дог-Айленда и Лукаут-Пойнт. Возвращаясь оттуда, поднялись на холм, любуясь открывшимся видом. Домой не хотелось, вот мы и ездили по окрестностям.

Маленькая Нэнси заметила щит с надписью "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", мимо которого я, должно быть, проезжал тысячу раз, не видя его. - Он смотрит на Джека Сойера. - Полной уверенности у меня нет, но кажется, он стоял на шоссе № 35.

Джек кивает.

- Если бы не кислота, не думаю, что и она увидела бы этот щит. О, теперь я все вспомнил. "Что это? - спрашивает она, и, клянусь, я долго оглядывался, прежде чем углядел этот щит, помятый, погнутый, с ржавыми дырами от пуль. Он словно сливался с деревьями. - Кто-то хочет, чтобы мы не сворачивали на эту дорогу, - говорит Маленькая Нэнси. - Что они там прячут?" Что-то в этом роде. "На какую дорогу?" - спрашиваю я и тут же вижу ее. Дорога - это сильно сказано. Проехать по ней могла бы одна машина, и только малолитражка. С обеих сторон - высокие деревья с толстыми стволами. Черт, я не думал, что там могло скрываться что-нибудь интересное, может, какая-нибудь старая лачуга. И потом, не понравилось мне, как выглядела эта дорога. - Он бросает взгляд на Нюхача.

- Что значит, тебе не понравилось, как выглядела эта дорога? переспрашивает Нюхач. - Я не раз видел, как ты заходил в места, которые определенно не могли тебе понравиться. Или ты гонишь, Мышонок?

- Говори что хочешь, но я рассказываю все, как было. Этот щит словно говорил: "ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ, ЕСЛИ ХОТИТЕ СЕБЕ ДОБРА". Вызвал у меня неприятное предчувствие.

- Тогда это точно гиблое место, - вмешивается Сонни. - Я видел гиблые места. Они не хотят, чтобы ты туда заходил, и предупреждают тебя об этом.

- Полностью с тобой согласен, - кивает Мышонок, - но ты дослушай. Мне хотелось развернуться и поехать куда-нибудь за жареной курятиной, которая после таблетки Несравненной казалась пищей богов, но Маленькая Нэнси пожелала поехать по этой дороге, поскольку испытывала те же чувства, что и я.

Она была очень смелая. И умела убеждать. Поэтому я сворачиваю с шоссе, Маленькая Нэнси прижимается ко мне и говорит:

"Не дрейфь, Мышонок, прибавь ходу", - вот я и прибавляю газу. Все вокруг какое-то странное и враждебное, но я вижу только просеку, плавно поворачивающую между деревьями, и какое-то дерьмо, хотя я точно знаю, что его нет.

- В смысле? - любопытствует Сонни, словно уточняет полученные сведения о научном эксперименте.

- Какие-то темные тени выходят к краю просеки и смотрят на меня между деревьями. Пара бросилась ко мне, но я проскочил сквозь них, как сквозь дым. Не знаю, может, они и были дымом.

- Черт, это все кислота, - бросает Нюхач.

- Может, но ощущения были другие. А кроме того, Несравненная никогда не вгоняет тебя в тоску. Не вызывает депрессию. А тут я вдруг подумал о Киз Мартин. Я это хорошо помню.

Буквально увидел ее, прямо перед собой, как она выглядела, когда ее клали в "скорую помощь".

- Киз Мартин, - кивает Нюхач.

Мышонок поворачивается к Джеку.

- С Киз я встречался, когда мы учились в университете. Она буквально умоляла нас разрешить ей поехать с нами, и однажды Кайзер сказал, хорошо, она может взять его байк. Для Киз это был настоящий праздник, она оттягивалась на полную катушку. А потом наехала на какую-то чертову маленькую хворостинку...

- Не на хворостинку, - уточняет Док. - Ветку. Толщиной в пару дюймов.

- Которой достаточно, чтобы проверить твое умение сохранять равновесие, особенно если ты не очень хорошо умеешь управляться с байком, продолжает Мышонок. - Она переехала через эту веточку, байк вырвался из-под контроля, Киз свалилась с него и ударилась об асфальт. У меня чуть не остановилось сердце.

- Я понял, что она умерла, как только подошел и увидел, под каким углом повернута ее голова, - подхватывает Док. - Не имело смысла даже оказывать первую помощь. Мы укрыли ее куртками, а я поехал вызывать "скорую". Через десять минут ее уже загружали в кузов. Один из фельдшеров узнал меня, а не то у нас возникли бы серьезные неприятности.

- Я все гадал, врач вы или нет, - говорит Джек.

- Окончил резидентуру <Резидентура - последипломная больничная подготовка врачей, предусматривающая специализацию в течение одного года интерном и 3 - 5 лет резидентом.> по хирургии в Университете Иллинойса и сразу ушел из медицины, - улыбается ему Док. - Болтался с этими парнями, увлекся пивоварением - все интереснее, чем с утра до вечера резать людей.

- Мышонок, - говорит Нюхач.

- Да. Я как раз подъезжал к повороту этой узкой дороги-просеки, и Киз буквально возникла передо мной как живая. С закрытыми глазами, с головой, висящей как осенний лист, готовый сорваться с ветки. "Ой-ей-ей, - сказал я себе, - вот этого мне сейчас видеть совершенно не хочется". И чувства меня охватили те же, что и тогда на дороге. Стало дурно. Просто дурно стало.

А потом мы проехали поворот, и я услышал, как где-то в лесу зарычала эта собака. Да еще как зарычала. Будто там было двадцать собак и все безумно злые. Тут что-то начинает твориться с головой. Такое ощущение, что она сейчас взорвется. Я смотрю вперед, ожидая, что сейчас увижу перед собой стаю волков или еще какого-то зверья, бегущего на нас, и мне требуется какое-то время, чтобы понять: передо мной дом. Черный дом.

Маленькая Нэнси колотит меня по плечам и голове, кричит, чтобы я останавливался. Представьте, я с ней полностью соглашаюсь, у меня нет ни малейшего желания приближаться к этому дому. Я останавливаю мотоцикл, Маленькая Нэнси спрыгивает на землю, и ее тут же выворачивает наизнанку. Она хватается руками за голову и снова блюет. Я чувствую, что ноги становятся ватными, а на грудь давит что-то тяжелое. Эта тварь, она все рычит в лесу, только уже ближе. Я бросаю еще один взгляд в конец дороги, на дом, который словно уползает в растущие за ним деревья, хотя, конечно, стоит на месте. Когда смотришь на него, он становится все больше и больше! Потом я вижу сверкающие огни, плавающие вокруг, угрожающие огни. "Не приближайся, - говорят они мне. - Держись от нас подальше, Мышонок". К крыльцу привалился еще один щит с надписью:

"ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", и этот щит то вспыхивает, то гаснет, словно предупреждает: "НА ЭТОТ РАЗ СЛОВА НЕ РАЗОЙДУТСЯ С ДЕЛОМ, ДРУЖИЩЕ".

Голова у меня раскалывается, но я усаживаю Маленькую Нэнси на мотоцикл, она приваливается к моей спине, словно кукла, с трудом держится в седле, я разворачиваю байк и уезжаю. Когда мы добираемся до моего дома, она ложится в постель и не встает три дня. А я с трудом могу вспомнить, что же произошло. Вся эта история словно уходит в тень. В моей памяти. Да и не успел я хорошенько все обдумать, потому что Маленькая Нэнси заболела и свободное от работы время полностью уходило на нее. Док дал ей какое-то лекарство, чтобы сбить температуру, она пошла на поправку, мы снова могли пить пиво, курить травку и ездить на байке, как прежде, но она так и не стала, какой была. А в конце августа ей снова стало хуже, и мне пришлось отправить ее в больницу. Во вторую неделю сентября Маленькая Нэнси умерла, хотя боролась изо всех сил.

- Как выглядела Маленькая Нэнси? - спрашивает Джек, рисуя себе женщину, габаритами сравнимую с Мышонком.

- Маленькая Нэнси Хейл ростом и фигурой напоминала Тэнзи Френо, отвечает Мышонок, по его лицу видно, что вопросом он удивлен. - Когда она вставала на мою ладонь, я мог поднять ее одной рукой.

- И вы никогда ни с кем об этом не говорили? - уточняет Джек.

- Как я мог об этом говорить? - вскидывается Мышонок. - Сначала я безумно волновался из-за Нэнси, а потом все стерлось из памяти. С непонятными воспоминаниями такое случается. Вместо того чтобы оставаться в, голове, они словно стираются.

- Я прекрасно понимаю, о чем вы, - кивает Джек.

- Наверное, я тоже, - соглашается с ним Нюхач, - но не надо забывать, что кислота меняет восприятие реальности. Ты действительно видел это место... "Черный дом"?

- Никаких сомнений.

Нюхач поворачивается к Джеку:

- Ты говоришь, что Рыбак, этот подонок Бернсайд, построил его.

Джек кивает.

- Так что, возможно, он там живет и установил вокруг специальные электронные устройства, чтобы отпугивать людей.

- Может, и так.

- Тогда, я думаю, мы с Мышонком проедемся по шоссе № 35 и поглядим, не отыщет ли он эту узкую дорогу, уходящую в лес.

Составишь нам компанию?

- Не могу, - отвечает Джек. - Сначала я должен повидаться в Ардене с одним человеком, женщиной, которая, думаю, тоже сможет нам помочь. Она еще один элемент этой картинки-головоломки, но я ничего не могу вам объяснить, не встретившись с ней.

- Женщина что-то знает?

- Да, - без запинки отвечает Джек. - Она что-то знает.

- Хорошо. - Нюхач поднимается со стула. - Выбор за тобой. Мы поговорим позже.

- Нюхач, я хочу быть с вами, когда вы войдете в "Черный дом". Когда нам придется войти в него, когда мы увидим... - Джек замолкает, пытаясь подобрать подходящие слова. Нюхач покачивается на каблуках, ему не терпится сорваться с места, отправиться на поиски логова Рыбака. - Без меня вам там не обойтись. Нюхач, ты даже представить себе не можешь, сколько тут всего наворочено. Скоро ты поймешь, о чем я говорю, и сможешь все это осознать, думаю, вы все сможете. Но, если я попытаюсь рассказать вам об этом сейчас, вы скорее всего мне не поверите. Когда придет время, вам понадобится такой проводник, как я. Вы будете рады, что я с вами. Положение сейчас критическое, для всех нас, и никто не должен все испортить.

- С чего ты решил, что я могу все испортить? - с обманчивой небрежностью спрашивает Нюхач.

- Испортить все может любой из нас, если мы не составим картинку-головоломку полностью. Поезжайте туда. Посмотрите, удастся ли Мышонку найти дом, который он видел два года назад. Осмотрите его. Но не входите - для этого вам понадоблюсь я. Осмотрев, возвращайтесь сюда. Я приеду, как только освобожусь. Думаю, буду здесь в половине третьего, самое позднее - в три.

- Где ты будешь в Ардене? На случай, что мне захочется тебе позвонить?

- Лютеранская больница округа Френч. Отделение Д.

Если не сможешь найти меня, оставь сообщение доктору Спайглману.

- Отделение Д, значит? - переспрашивает Нюхач. - Ладно, полагаю, сегодня все обезумели. Наверное, мне хватит одного взгляда на этот дом, при условии, что во второй половине дня ты разобъяснишь мне все то, чего я по глупости сейчас понять не могу.

- Развязка близка, Нюхач. Мы выходим На цель. И уж кем-кем, а глупцом я тебя не считаю.

- Ты, должно быть, потрясающий коп, - говорит Нюхач. - Пусть я думаю, что половина сказанного тобой - фуфло, я все-таки тебе верю. - Он поворачивается, его кулаки с грохотом опускаются на стойку. - Вонючий Сыр! Мы поговорили. Вытаскивай свою бледнокожую задницу из кухни.

Глава 19

Джек выезжает с автостоянки следом за Громобойной пятеркой, и на какое-то время мы оставим его одного на полосе шоссе № 93, ведущей на север, к смотровой площадке Джуди Маршалл и отделению Лютеранской больницы, в котором она сидит взаперти. Как и Джек, байкеры направляются на встречу с неизвестным, только в их случае неизвестное находится к западу от бара "Сэнд"; на шоссе № 35, где происходит быстрая аккумуляция прошлого, и нам, конечно, хочется знать, что они там найдут. По этим людям не скажешь, что они нервничают: внешне они являют собой ту же уверенность, с какой обычно врываются в бар "Сэнд". По правде говоря, нервозность они вообще демонстрировали редко. В ситуациях, вызывающих у большинства тревогу или озабоченность, они предпочитают пускать в ход кулаки. И страх действует на них иначе, чем на других: они получают удовольствие от тех редких моментов, когда он заглядывал к ним на огонек. По их разумению, страх - дарованная Господом возможность собрать коллективную силу в кулак. Поскольку они очень близки, сила эта значительная. Для тех из нас, кто не является членом группы байкеров или морским десантником, солидарность означает не более чем желание утешить скорбящего друга. Для Нюхача и его друзей солидарность гарантия, что кто-то всегда прикроет тебе спину. Они зависят друг от друга и это знают. Для Громобойной пятерки безопасность исчисляется количеством друзей и противников.

Однако предстоящая встреча не имеет аналогов и прецедентов. "Черный дом" - это что-то новое, и от новизны, а также от истории Мышонка, у каждого чуть-чуть, но сосет под ложечкой.

В восьми милях к западу от Сентралии, где поля вокруг строительного проекта, осуществленного Потей тридцать лет назад, уступают место длинной полосе леса, тянущейся до самого "Макстона", Мышонок и Нюхач едут бок о бок впереди остальных. Нюхач изредка вопросительно поглядывает на друга. Третий раз покачав головой, Мышонок взмахивает рукой, как бы говоря: "Хватит доставать меня. Когда увижу, скажу сам". Нюхач чуть приотстает. Сонни, Кайзер Билл и Док, решив, что Нюхач подает им сигнал, перестраиваются в колонну по одному.

Двигаясь в авангарде колонны, Мышонок смотрит не на шоссе, а на лес по правую от него сторону. Маленькую дорогу-просеку обнаружить нелегко, Мышонок это знает, тем более что за два года она, наверное, заросла еще больше. Но он надеется разглядеть помятый и заржавевший, когда-то белый щит с надписью: "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Его тоже скорее всего частично скрывает новая поросль. Мышонок снижает скорость до тридцати пяти миль в час. Байкеры, следующие за ним, повторяют маневр - за долгие годы практики синхронность их действий отработана до автоматизма.

Из всей Громобойной пятерки только Мышонок видел дом, который они сейчас ищут, и в глубине души он просто не может поверить, что собирается увидеть его вновь. Поначалу легкость и быстрота, с какой удалось выудить из глубин памяти нужную информацию, порадовала его. Теперь же ему особенно не по себе от этих, казалось бы, совсем забытых воспоминаний. Серьезная опасность (а он не сомневается, что встретился с могучей и злобной силой, которая предупреждающе занесла над ним руку для разящего удара) по-прежнему поджидает в глубине леса. Воспоминания вернули из небытия и вывод, к которому он пришел после тех событий: это отвратительное сооружение, которое Джек Сойер называет "Черным домом", и убило Маленькую Нэнси Хейл. Уродливый "Черный дом" просто испускал смертоносные токсины.

И этот невидимый яд убил Маленькую Нэнси. Теперь Мышонок это понимает и не сомневается в правильности своего вывода. Он чувствует руки Нэнси на своих плечах, видит ее тоненькие косточки, покрытые гниющей плотью.

"Если б я был ростом в пять футов и три дюйма и весид сто пятьдесят фунтов вместо моих шести футов и двух дюймов и двухсот девяноста фунтов, я бы тоже сгнил, как она", - думает Мышонок.

Мышонок ищет узкую дорогу и щит рядом с ней глазами пилота истребителя, но засечь их сможет кто-то другой, так что У Мышонка ничего не получится. Его подсознание проголосовало, и решение принято: не видеть.

Каждый из остальных - Сонни, Док, Кайзер и даже Нюхач - тоже связали смерть Маленькой Нэнси с "Черным домом" и не оставили без внимания разницу в весе и габаритах Мышонка и Маленькой Нэнси. Однако Сонни Кантинаро, Док Амберсон, Кайзер Билл Стресснер и особенно Нюхач Сен-Пьер полагают, что яд, окутавший "Черный дом" - продукт рук человеческих, которые знали, что делали. Эти четверо мужчин твердо верят, что, пока они вместе, им ничего не грозит. Обществом друг друга они наслаждаются еще с колледжа. И причина, по которой им как-то не по себе, только одна: колонну возглавляет Мышонок Бауманн. И хотя Нюхач сам пропустил Мышонка вперед, это вносит легкий диссонанс в привычное им мироустройство.

В двадцати ярдах до границы "Центра Макстона" Сонни решает, что пора положить конец этому фарсу, вываливается из колонны, пришпоривает свой "софтейл", пристраивается рядом с Мышонком. Последний вопросительно смотрит на него, и Сонни указывает рукой на обочину.

Когда все останавливаются, Мышонок спрашивает:

- В чем проблема, Сонни?

- В тебе, - отвечает тот. - Или ты пропустил поворот, или все выдумал.

- Я же говорил, что не уверен, где находится эта дорога. - С безмерным облегчением Мышонок ощущает, что мертвые руки Маленькой Нэнси больше не сжимают его плечи.

- Разумеется, нет. Ты же "летал" на кислоте.

- Хорошей кислоте.

- Ладно, дальше дороги нет, это я точно знаю. Только деревья до заповедника старых пердунов.

Мышонок оглядывает оставшиеся до "Макстона" ярды, в надежде, что в них обнаружится просека, но тоже знает, что деревья стоят стеной.

- Черт, Мышонок, мы практически в городе. Я даже вижу Куин-стрит.

- Да, - кивает Мышонок. - Хорошо. - Если он сможет добраться до Куин-стрит, думает он, эти руки никогда больше не схватятся за его плечи.

Нюхач подводит к ним "электра глайд".

- Что хорошо, Мышонок? Ты согласен, что мы пропустили твою дорогу или она где-то в другом месте?

Хмурясь, Мышонок оборачивается, смотрит на шоссе, по которому они только что проехали.

- Черт побери, я думаю, она где-то здесь, если в тот день меня полностью не заглючило.

- Да как такое могло быть? - удивляется Сонни. - Я всматривался в каждый дюйм и чертовски уверен, что не видел никакой дороги. А ты, Нюхач? Как насчет щита с надписью "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН"? Ты, часом, его не заметил?

- Ты не понимаешь, - качает головой Мышонок. - Это дерьмо не хочет, чтобы его видели.

- Может, тебе следовало проехаться в отделение Д вместе с Сойером? усмехается Сонни. - Тамошним обитателям постоянно что-то видится.

- Уймись, Сонни, - буркает Нюхач.

- Я там был, а ты - нет. Кто из нас знает, о чем речь? - спрашивает Мышонок.

- Я наслушался вас обоих, - обрывает дискуссию Нюхач. - Мышонок, ты по-прежнему думаешь, что дорога где-то здесь?

- Насколько мне помнится, да.

- Тогда мы ее проскочили. Возвращаемся назад и пробуем еще раз, если не находим, ищем в другом месте. Если ее здесь нет, она между двумя долинами, которые тянутся вдоль 93-го шоссе, или в лесах на холме, которые поднимаются к смотровой площадке. Времени у нас предостаточно.

- С чего ты так уверен? - спрашивает Сонни. Воинственность его обусловлена неизвестным, с которым они могут столкнуться. Он предпочел бы вернуться в бар "Сэнд" и выпить графин "Кингследского", одновременно мешая с грязью Вонючку, а не терять попусту времени, мотаясь по пустынным дорогам.

Нюхач смотрит на него, глаза превращаются в льдинки.

- А ты знаешь другие места, где достаточно много деревьев, чтобы назвать их лесом?

Сонни идет на попятную. Нюхач не собирается возвращаться в бар "Сэнд". Нюхач будет искать до конца. Главным образом из-за Эми, но частично и из-за Джека Сойера. Прошлым вечером Сойер произвел на Нюхача неизгладимое впечатление, вот что случилось, и теперь Нюхач думает, что любое слово этого парня - золото. Для Сонни же многое из сказанного Сойером лишено смысла, но командует парадом Нюхач, а потому Сонни смиряется с тем, что какое-то время они, как и положено хорошо вымуштрованным солдатам, будут исполнять приказы.

Однако, если эта история затянется дольше чем на пару дней, Сонни намеревается перекинуться парой слов с Мышонком и Кайзером. Док в любом вопросе встанет на сторону Нюхача, но остальные двое способны прислушаться к здравому смыслу.

- Значит, так, - командует Нюхач, - к Куин-стрит не едем.

Мы знаем, что на этом участке никакая гребаная дорога от шоссе не отходит. Поворачиваем назад, делаем еще одну попытку.

Сразу едем колонной по одному. Мышонок, ты опять первый.

Мышонок кивает и готовится к тому, что вновь почувствует эти руки на плечах. Газует на своем "Толстяке", разворачивается, занимает место впереди. Нюхач пристраивается к нему, за ним следуют Сонни и Док, замыкает колонну Кайзер.

"Пять пар глаз, - думает Сонни. - Если мы не сможем найти дорогу и щит на этот раз, то никогда их не увидим. И не увидим, потому что это гребаное шоссе тянется до середины штата.

После того как Мышонок и его старушка закинулись Несравненной, они могли укатить за сотню миль, думая, что всего-то побывали в соседнем квартале".

Все смотрят на противоположную сторону шоссе и стоящий" стеной лес. Пять пар глаз, как правильно подметил Сонни, ищут просвет в дубах и соснах. Мышонок едет чуть быстрее пешехода, но медленнее бегущего трусцой, и деревья проползают мимо.

На такой скорости они могут заметить мох на стволах и яркие пятна солнечного света на лесной подстилке, коричнево-серой и напоминающей бугристый войлок. За первым рядом деревьев, которые стоят, как часовые, мешанина стволов, сухостоя, полос света. В том мире неведомые тропы, проложенные ветром, ведут к невидимым полянам и прогалинам. Сонни вдруг замечает стаю воробьев, занимающихся своей воробьиной гимнастикой на ветвях, которые, переплетаясь, образуют зеленый полог. Кроме воробьев, в лесу полно и других птиц.

Все это напоминает ему о густых лесах Пенсильвании, по которым он бродил мальчишкой, до того, как его родители продали дом и перебрались в Иллинойс. Такого восторга, как в Пенсильвании, он больше не испытывал нигде. Убежденность Сонни в том, что Мышонок ошибся и они ищут не там, где следует, основана на душевной травме. Раньше Сонни говорил о плохих, гиблых местах, из которых одно он точно видел собственными глазами. Но, по опыту Сонни, плохие места, те, которые дают знать, что тебя там не ждут, располагаются на самой границе или около нее.

Летом, по окончании средней школы, он и двое его лучших друзей, все заядлые мотоциклисты, оседлали свои байки и поехали в Райс-Лейк, штат Висконсин, где жили две его кузины, достаточно симпатичные, чтобы показать их друзьям. Солу и Гарри девчонки очень понравились, а кузины нашли, что байкеры - это сексуально и экзотично. После пары дней, проведенных в роли пятого колеса (или пятого и шестого, в зависимости от того, что считать), Сонни предложил удлинить путешествие до недели и ради новых впечатлений смотаться в Чикаго и потратить оставшиеся деньги на пиво и тамошних проституток, а уж потом вернуться домой. Солу и Гарри идея понравилась. На третий вечер пребывания в Райс-Лейк они собрали вещи и с диким ревом унеслись на юг. К десяти вечера им удалось окончательно и бесповоротно заблудиться.

Возможно, сказалось пиво, возможно, невнимательность, но по той или иной причине они свернули к автостраде и на подходе темной сельской ночи очутились на окраине покинутого людьми городка Харко. Харко не значился на их карте, но, должно быть, находился на самой границе штатов, то ли еще в Висконсине, то ли уже в Иллинойсе. Состоял он из заброшенного мотеля, разваливающегося магазина и пустого элеватора. Когда они добрались до элеватора, Сол и Гарри заявили, что устали, проголодались и хотят повернуть назад, чтобы провести ночь в мотеле.

Сонни, который вымотался не меньше их, вернулся вместе с ними. Как только они въехали в темный двор, у него появилось дурное предчувствие. Воздух вдруг стал гуще, ночь - темнее, чем следовало. Сонни понял: здесь обитает что-то невидимое и злобное. Он изо всех сил пытался увести их с территории мотеля, но Сол и Гарри только посмеивались, называя его трусишкой, гомиком, девчонкой. Потом взломали дверь и расстелили спальники в пустой, пыльной прямоугольной комнате. Он же отнес свой на другую сторону дороги и провел ночь в поле.

Проснулся на заре, с мокрым от росы лицом. Поднялся, справил малую нужду в высокой траве, посмотрел на мотоциклы, которые оставались во дворе мотеля. Все три стояли в ряд перед сломанной дверью. Во дворе темнела вывеска с названием мотеля: "ПРИЮТ НОВОБРАЧНЫХ". Он пересек дорогу, провел рукой по влаге, поблескивающей на сиденьях мотоциклов.

И тут странный звук донесся из комнаты, где спали его друзья.

Предчувствуя беду, Сонни распахнул взломанную дверь. Если бы он сразу отказался верить в то, что увидел в комнате, точно лишился бы чувств.

Сол Турсо сидел на полу, его лицо блестело от слез и крови.

Отрезанная голова Гарри Райлли лежала у него на коленях.

Кровь залила пол и забрызгала стены. Тело Гарри осталось на пропитавшемся кровью спальнике. Голое тело. На Соле была лишь кроваво-красная футболка. Сол поднял обе руки. Одна сжимала охотничий нож с длинным лезвием, ладонь второй покраснела от крови. Он повернул перекошенное лицо к застывшему как изваяние Сонни. "Я не знаю, как это произошло, - пронзительно, не своим голосом выкрикнул он. - Я не помню, как я это сделал, как я мог это сделать? Помоги мне, Сонни. Я не знаю, что случилось".

Лишившись дара речи, Сонни попятился и умчался на мотоцикле. Куда едет - не знал, лишь бы выбраться из Харко.

Через две мили дорога привела его в маленький городок, на этот раз настоящий, с людьми, и кто-то отвел его к шерифу.

Харко - гиблое место. По существу, там погибли оба его школьных друга, потому что Сол Турсо повесился через шесть месяцев после того, как попал в тюрьму штата, получив пожизненный срок за убийство. В Харко Сонни не видел ни дроздов, ни дятлов. Даже ласточки, и те предпочитали держаться подальше от Харко.

Этот короткий участок шоссе № 35? Ничего, кроме милого, уютного лесочка. Позвольте сказать вам, сенатор, Сонни Кантинаро видел Харко, и этот лес не имеет ничего общего-с Харко.

Близко не лежал. Просто находится в другом мире. Пристальному глазу Сонни и его нетерпеливой душе открывается лишь лесной массив, протянувшийся вдоль шоссе на милю с четвертью. Он думает, что здорово поехать туда одному, поставить "харлей" под деревьями, погулять меж дубов и сосен, чувствуя, как пружинит под ногами прошлогодняя листва, чирикают над головой птицы.

Сонни смотрит на и сквозь деревья-часовые по другую сторону шоссе, предвкушая удовольствие, которое испытает, войдя под их сень. Вдруг что-то белое бросается ему в глаза из темноты за огромным дубом. Видя себя гуляющим под зеленым шатром, он принимает это белое за игру света, иллюзию. Потом вспоминает, что должен искать, притормаживает, опускает голову и видит выглядывающую из подлеска у основания дуба ржавую дыру от пули и над ней слово "ПОСТ". Сворачивает на полосу встречного движения, и "ПОСТ" расширяется до "ПОСТОР". Он не верит своим глазам, но нет, перед ним чертов щит Мышонка. Он проезжает еще фут и видит уже всю надпись.

Сонни переводит байк на нейтральную скорость, ставит одну ногу на землю. Темнота рядом с дубом тянется как паутина к соседнему дереву, тоже дубу, но не такому огромному. Док и Кайзер, которые ехали следом, пересекают разделительную полосу и останавливаются. Он не обращает на них внимания, смотрит вслед Нюхачу и Мышонку, которые уже в тридцати футах впереди и не отрывают глаз от деревьев.

- Эй! - кричит он. Нюхач и Мышонок не слышат. - Эй!

Остановитесь!

- Ты нашел? - спрашивает Док.

- Догони этих говнюков и приведи сюда, - бросает ему Сонни.

- Это здесь? - Док всматривается в деревья.

- А ты думаешь, я нашел труп? Разумеется, здесь.

Док подъезжает, останавливается у Сонни за спиной, смотрит на лес.

- Док, ты видишь? - кричит Кайзер Билл, подъезжая к Доку.

- Нет, - отвечает Док.

- Оттуда не увидишь, - говорит ему Сонни. - Пожалуйста, не стой столбом, поезжай за Нюхачом, а?

- А почему бы не поехать тебе? - спрашивает Док.

- Потому что, тронувшись с места, я, возможно, больше не найду эту гребаный щит.

Мышонок и Нюхач уже в шестидесяти футах, Продолжают бесплодные поиски.

- Но я все равно ничего не вижу, - гнет свое Док.

Сонни вздыхает.

- Иди сюда. - Док подводит "Толстяка", ставит его параллельно байку Сонни, продвигает вперед еще на пару дюймов. - Вот. - Сонни показывает на щит.

Док щурится, наклоняется над рулем байка Сонни:

- Где? Да, теперь вижу. Крепко же ему досталось.

Верхняя половина щита наклонена вперед и бросает тень на нижнюю. Какой-то юный хулиган, проезжая мимо, отделал щит бейсбольной битой. Его старшие братья, более изощренные в преступных делах, еще раньше попытались убить щит, расстреляв из винтовок двадцать второго калибра, а он лишь нанес coup dе grace .

- И где должна быть дорога? - спрашивает Док.

Сонни, которому от мысли об этой дороге как-то не по себе, указывает на простыню темноты, начинающуюся справа от щита и тянущуюся к соседнему, размером поменьше к дубу. Когда он всматривается в темноту, она теряет двухмерность и углубляется в лес, словно пещера или черная дыра,. пробивающая воздух. Стенки пещеры - черной дыры растворяются, расходятся, и его взгляду открывается проселок, шириной примерно пять с половиной футов, который, должно быть, всегда там и был.

- Черт знает что! - восклицает Кайзер Билл. - Не понимаю, как мы могли не заметить эту дорогу, когда проезжали мимо в первый раз.

Сонни и Док переглядываются: Кайзер подошел слишком поздно, чтобы увидеть, как дорога словно материализовалась из черной стены толщиной в лист бумаги.

- Все не так просто, - говорит Сонни.

- Глаза должны приспособиться, - добавляет Док.

- Ладно, - кивает Кайзер Билл. - Если вы и дальше будете спорить, кому ехать за Мышонком и Нюхачом, то позвольте мне освободить вас от этого важного дела. - Он включает передачу, резко газует и срывается с места, словно курьер времен Первой мировой войны с важным донесением с фронта. Уехавшие достаточно далеко вперед Мышонок и Нюхач останавливаются и оглядываются, должно быть, услышав рев мотора.

- Наверное, в этом все дело. - Сонни смущенно смотрит на Дока. - Глаза должны приспособиться.

- Другой причины просто не может быть.

Не убедив в этом друг друга, оба оставляют малоприятную тему, наблюдая за Кайзером Биллом, который уже догнал Нюхача и Мышонка. Кайзер показывает на Сонни и Дока. Нюхач что-то показывает Кайзеру. Мышонок что-то показывает им обоим. Кайзер вновь показывает на Сонни и Дока. Похоже на разговор глухонемых. Наконец, Кайзер разворачивает мотоцикл и с ревом направляется к ним. Нюхач и Мышонок не отстают.

Обычная история: если Нюхач не во главе, воцаряется беспорядок.

Кайзер останавливается по другую сторону найденной дороги. Нюхач и Мышонок - рядом, Мышонок - напротив узкого проселка.

- Вроде бы заметить дорогу не так уж и сложно, - размышляет вслух Нюхач. - Но, так или иначе, мы ее нашли. А то я уже начал сомневаться, Мышонок.

- Ага. - Мышонок, всегда жизнерадостный, привыкший воспринимать мир с улыбкой, заметно сник. И загорелая, выдубленная ветром кожа как-то побледнела.

- Парни, хочу сказать вам правду, - продолжает Нюхач. - Если Сойер не ошибается насчет этого дома, вонючий недоносок, который построил его, наверняка понаставил ловушек и всяких сюрпризов. Конечно, дом строился давно, но, если его хозяин - Рыбак, у него еще больше оснований не подпускать людей к своему логову. Поэтому мы должны прикрывать спину. Лучшая тактика - ударить со всей силы, но надо быть настороже. А потому приготовим оружие, чтобы оно было под рукой, идет?

Нюхач открывает один из багажных ящиков, достает кольт калибра 9 мм с рукояткой из слоновой кости и вороненым стволом. Вставляет обойму, снимает с предохранителя. Сонни вытаскивает "магнум" калибра 357, Док - кольт, такой же, как у Нюхача, Кайзер Билл - старый "смит-вессон" 38-го калибра, с которым не расстается с конца семидесятых. Револьверы и пистолеты, которые ранее использовались только в тирах, перекочевывают в карманы кожаных курток. Мышонок, у которого Стрелкового оружия нет, рассовывает ножи по карманам джинсов, за голенища сапог. Один отправляется на поясницу, под пояс.

- Отлично, - кивает Нюхач. - Те, кто там живет, услышат о нашем приближении, что бы мы ни делали, скорее всего уже знают о нас, поэтому нет смысла маскироваться. А потому действуем быстро, напористо.., вы в этом доки. Используем скорость в качестве союзника. В зависимости от того, как будут разбиваться события, постараемся как можно ближе подобраться к дому.

- А если ничего не произойдет? - спрашивает Кайзер Билл. - Если мы так и доедем до дома? Я вот не вижу причин ожидать встречи с чем-то сверхъестественным. Да, с Мышонком случилось что-то плохое, но.., вы знаете. И это не значит, что нас ждет то же самое.

- Тогда просто насладимся поездкой, - отвечает Нюхач.

- И ты не захочешь заглянуть в дом? - не отстает Кайзер. - Возможно, он держит там детей.

- Возможно, он в доме. Если да, то, что бы я ни обещал Сойеру, мы выкурим его оттуда. Живым лучше, чем мертвым, но я не буду возражать против того, чтобы причинить серьезный ущерб его здоровью.

Ему отвечает одобрительный гул голосов. Только Мышонок имеет на этот счет собственное мнение: он лишь наклоняет голову и еще крепче сжимает руль.

- Поскольку Мышонок там уже бывал, он едет первым. Док и я - за ним, Сонни и Кайзер прикрывают наши задницы. - Нюхач смотрит на них. - Держитесь в шести - восьми футах, понятно?

"Не ставь Мышонка первым, ты должен возглавить колонну", - раздается в голове Сонни внутренний голос, но он кивает:

- Понятно, Нюхач.

- Построились.

Они передвигают байки, занимая указанные Нюхачом позиции. Всем, кто едет по шоссе № 35, пришлось бы затормозить, чтобы не наехать на здоровяков на мотоциклах. Но ни одного автомобиля не появляется ни справа, ни слева. Все, включая Мышонка, газуют и готовятся рвануть с места. Сонни ударяет кулаком в кулак Кайзера и вновь вглядывается в черный тоннель в лесу.

Большая ворона садится на одну из нижних ветвей, наклоняет голову, вроде бы пытается встретиться взглядом с Сонни.

Ворона, должно быть, смотрит на всех, Сонни это понимает, но не может отделаться от ощущения, что она уставилась именно на него. Ее блестящие глазки полны насмешки. Осознание, что ворону забавляет его вид, заставляет Сонни, нависшего над рулем байка, вспомнить о "магнуме".

"А не превратить ли тебя в комок окровавленных перьев, крошка?"

Не расправляя крыльев, ворона отпрыгивает по ветви назад и исчезает среди дубовых листьев.

- ПОЕХАЛИ - кричит Нюхач.

***

В тот самый момент, когда байк Мышонка трогается с места, гниющие руки Маленькой Нэнси опускаются на его плечи.

Ее тонкие кости жмут с такой силой, что на коже под курткой наверняка останутся синяки. И хотя Мышонок знает, что такое невозможно, нельзя избавиться от того, чего нет, внезапная боль в плечах приводит к попытке скинуть нежелательную наездницу. Мышонок дергает плечами, выворачивает руль из стороны в сторону, отчего байк едва не заносит. Как только байк начинает тянуть вбок, Маленькая Нэнси еще сильнее вцепляется в Мышонка. А когда Мышонок выравнивает байк, обнимает костлявыми руками шею, прижимается телом к спине. Ее череп трется о его затылок, зубы впиваются в кожу.

Это уже чересчур. Мышонок знал, что она появится, но не ожидал, что это будет так. И несмотря на скорость, у него ощущение, что воздух заменила более плотная и вязкая субстанция, густой сироп, который задерживает его, тянет назад. И он, и байк стали гораздо тяжелее, словно на этом проселке сила тяжести неизмеримо возросла. Голова гудит, из леса по его правую руку уже доносится рычание собаки. Мышонок полагает, что он бы все это выдержал, если бы не тот же трюк, каким его остановили в прошлый раз, когда он попал на эту тропу: мертвая женщина. Тогда это была Киз Мартин; теперь мертвая женщина - Маленькая Нэнси, и она ни на секунду не оставляет его в покое: бьет по голове, по бокам, рвет уши. Он чувствует, как ее зубы оставляют шею, чтобы тут же впиться в левое плечо. Одна из рук болтается перед ним, и ужас еще сильнее охватывает Мышонка, когда до него доходит, что он видит эту руку. Лохмотья кожи висят на длинных костях, белые черви копошатся в оставшихся ошметках плоти.

Рука, судя по прикосновению, губчатая и костлявая одновременно, хватает Мышонка за щеку, ползет ко лбу. На том Мышонок ломается: паника белым взрывом врывается в мозг, он теряет контроль над байком. Когда он вписывался в поворот, выводящий к "Черному дому", байк уже опасно кренился, а тут Мышонок дергается от отвращения и вместе с байком валится на землю.

В этот самый момент слышит, что собака рычит в каких-то нескольких ярдах от него. "Харлей" придавливает ногу Мышонка, инерция тащит байк вперед, вместе с седоками, реальным и призрачным. Когда Мышонок видит "Черный дом", затаившийся среди деревьев, костлявая рука ладонью ложится ему на глаза. Его крик тонет в яростном лае собаки.

Через несколько секунд после съезда с шоссе Нюхач чувствует, как воздух сгущается и становится липким. "Это какой-то фокус, - говорит он себе. - Иллюзия, вызванная действующими на мозг токсинами, распыляемыми Рыбаком". Надеясь, что остальных эта иллюзия не собьет с толку, он поднимает голову и смотрит поверх плеч и головы Мышонка. Примерно в пятидесяти футах проселок поворачивает налево. Густой воздух давит на руки и плечи, в голове поселяется тупая, нарастающая боль, начинается за глазами, медленно продвигается вглубь. Нюхач бросает короткий взгляд на Дока и видит, что тот в порядке. Смотрит на спидометр: уже тридцать пять миль в час, и скорость растет. К повороту они могут разогнаться до шестидесяти.

Где-то справа рычит собака. Нюхач выхватывает из кармана пистолет, слышит, что рычание движется к повороту с той же скоростью, что и они. Зона боли расширяется. Боль выдавливает глаза из орбит. Большая собака (конечно, собака, кто же еще?) приближается, и леденящее кровь рычание заставляет Нюхача увидеть огромную голову, сверкающие злобой, налитые кровью глаза, раскрытую пасть, полную акульих зубов, капающую на землю слюну.

Две причины мешают ему сконцентрироваться. Первая - Мышонок, который, входя в поворот, мотается на своем байке из стороны в сторону, словно стараясь оторвать от спины сгустившийся воздух. Вторая - утроившееся давление, с которым боль пытается выпихнуть глаза из глазниц. И как только он видит, что падение Мышонка неминуемо, сосуды в его глазах лопаются. Кровавая краснота быстро переходит в абсолютную черноту. А в голове раздается отвратительный голос: "Эми зидить на моем колене и обнимать меня. Я решить ее зесть. Как она брыкатза и царапатза. Я пришлоз задушить..."

- Нет! - ревет Нюхач, и голос, выталкивающий его глаза, превращается в хриплый смех. Но долю секунды Нюхач видит кого-то высокого и худого, с одним глазом, с зубами, блеснувшими из-под шляпы или капюшона...

...мир вдруг кренится, и вот он уже лежит на спине, а байк давит ему на грудь. Все, что он видит, замарано черным, сочится красным. Мышонок кричит, и, повернув голову на крики, Нюхач видит красного Мышонка, лежащего на красной дороге, и бегущую к нему огромную красную собаку. Нюхач не может найти пистолет, он куда-то отлетел. Крики, вопли, рев моторов наполняют уши. Он выкарабкивается из-под байка, крича непонятно что. Красный Док проскакивает мимо на красном байке и едва не сбивает с ног. Он слышит выстрел, потом другой.

***

Док замечает взгляд Нюхача и старается не показывать виду, как ему херово. Грязная вода булькает в желудке, кишечник скручивает. Ему представляется, что движется он со скоростью пять миль в час, такой густой и противный воздух. По какой-то причине его голова весит тридцать или сорок фунтов, и это хуже всего; даже интересно, сможет ли он остановить революцию, начинающуюся в его внутренностях. Плотность воздуха все усиливается, а потом - бум, словно исчезает, и его голова, воздух ее больше не поддерживает, превращается в сверхтяжелый шар для боулинга, который так и норовит упасть на грудь. Оглушающее рычание доносится из леса, и Док с трудом подавляет рвотный рефлекс. Краем глаза он видит, как Нюхач достает пистолет, чувствует, что должен сделать то же самое, но вспоминает Дейзи Темперли, и это воспоминание парализует его волю.

Будучи резидентом в университетской больнице Урбаны, Док провел, разумеется, под контролем опытных специалистов, около сотни различных операций и ничуть не реже был ассистентом. До появления в операционной Дейзи Темперли все они прошли хорошо. Предстояла операция на ноге, сложная, но не угрожающая жизни. Дейзи попала в автоаварию, или с ней произошел несчастный случай, а теперь ее по частям собирали вновь. Она уже перенесла две операции, и эта, связанная с установкой штифта и еще несколькими рутинными мероприятиями, была далеко не последней. Через два часа после начала операции заведующего отделением, который курировал Дока, срочно вызвали в другую операционную. То ли из-за того, что в последние сорок восемь часов он практически не спал, то ли потому, что он уже представлял себе, как мчится по автостраде с Нюхачом, Мышонком и другими своими новыми друзьями, но Док ошибся. Не во время операции - после. Назначая медикаментозное лечение, не правильно рассчитал дозировку, и двумя часами позже Дейзи Темперли умерла. Он мог бы спасти свою карьеру, возможности были, но не стал этого делать. Ему позволили окончить резидентуру, после чего он навсегда ушел из медицины. А в разговоре с Джеком существенно упростил мотивы, побудившие его к этому.

Док больше не может сдерживать ураган, разбушевавшийся в животе. Поворачивает голову и блюет на ходу. Это не первый раз, когда ему приходится расставаться с содержимым желудка, не сбавляя скорости, но самый болезненный и грязный. Вес головы, шара для боулинга, не позволяет вытянуть шею, а потому блевотина покрывает правые плечо и руку. А то, что вылетает изо рта, похоже, отрывается с корнем. Его не удивляет, что в блевотине кровь. Боль в желудке только усиливается.

Сам не замечая того, Док притормаживает, а когда вновь смотрит перед собой и прибавляет газу, то видит, как Мышонок валится набок и вслед за мотоциклом его тащит в поворот.

В ушах стоит гул, словно рядом расположился небольшой, но шумный водопад. До него доносится вопль Мышонка. Он слышит приглушенный крик Нюхача: "Нет!" И тут же Нюхач натыкается на большой булыжник или какую-то другую преграду, потому что его "электра глайд" отрывается от земли, перескакивает через эту самую преграду, летит по сгустившемуся воздуху, чтобы опуститься на Нюхача. Доку приходит в голову, что в своей миссии они потерпели сокрушительное поражение.

Нормальный мир остался за обочиной шоссе, а они по уши влезли в дерьмо. Он принимает единственно логичное решение: выхватывает из кармана пистолет калибра 9 мм и пытается определиться с первой целью.

Уши прочищаются, звуки жизни обрушиваются на него.

Мышонок все кричит. Док не может понять, как он не слышал рычания собаки, ведь его не могут перекрыть ни рев мотоциклетных моторов, ни крики Мышонка. Движущееся рычание - самый громкий в лесу звук. Гребаная собака Баскервилей бежит к ним, а Мышонок и Нюхач вышиблены из седла. Судя по рычанию, размером она не меньше медведя. Док выставляет пистолет перед собой и ведет мотоцикл одной рукой. Проскакивает мимо Нюхача, который пытается вылезти из-под своего байка. Жуткий звук - Док представляет себе, как собака размером с медведя раскрывает пасть, чтобы сомкнуть ее на голове Мышонка, но это видение тут же исчезает. Ситуация меняется с калейдоскопической быстротой, и, если он будет отвлекаться?, эти челюсти могут сомкнуться и на его голове.

Он только успевает подумать: "Это не обычная собака, речь даже не о размерах..."

...когда что-то огромное и черное выскакивает из леса справа от него и по диагонали несется к Мышонку. Док нажимает на спусковой крючок, и грохот выстрела заставляет животное наполовину развернуться и зарычать на него. Док видит два красных глаза и открытую пасть с длинным языком и множеством острых зубов. Молния ужаса пронзает Дока от темечка до мошонки, его байк разворачивается поперек дороги, замирает. Внезапно Доку кажется, что вокруг глубокая ночь. Разумеется, собаку он не видит: как можно разглядеть черную собаку в ночной тьме?

Но тварь вновь разворачивается и бежит к Мышонку.

"Она не бросилась на меня из-за пистолета и потому, что за моей спиной еще двое парней", - думает Док. Его голова и руки, кажется, набрали еще по сорок фунтов каждая, но он борется с избытком массы, выпрямляет руки и стреляет вновь. На этот раз знает, что попал в тварь, которая лишь на мгновение сбивается с курса. Морда опять поворачивается к Доку. Тварь громко и протяжно рычит, из пасти брызжет слюна. Хвост или его подобие мотается из стороны в сторону.

Когда Док смотрит в раскрытую красную пещеру, его решимость слабеет, руки становятся еще тяжелее, ему с трудом удается держать голову. Ощущение такое, что он падает в эту красную пасть. Пистолет почти вываливается из ослабевших пальцев. Тех самых пальцев, которые выписали роковую дозу лекарства прооперированной Дейзи Темперли. Тварь бежит к Мышонку. Док слышит Сонни, выкрикивающего ругательства. Громкий взрыв справа вырубает оба его уха, вокруг устанавливается блаженная тишина, "Приплыли, - говорит себе Док. - Полночь в полдень".

***

На Сонни темнота сваливается одновременно с рвущей болью в голове и животе. Такой сильной боли он никогда не испытывал и понимает: именно из-за нее свет померк у него перед глазами. Он и Кайзер Билл в восьми футах позади Нюхача и Дока и в пятнадцати от поворота узкого проселка. Кайзер отпускает руль и обеими руками хватается за голову. Сонни прекрасно понимает, что тот сейчас чувствует: раскаленный кусок железной трубы длиной четыре фута вонзился в макушку и опускается все ниже, добираясь до яиц, сжигая все, что встречается по пути. "Эй, парень", - говорит он и тут замечает, что воздух превращается в густой сироп, словно атомы кислорода и углекислого газа стали такими липкими, что приклеиваются к коже. Тут Сонни видит, что у Кайзера закатываются глаза, и понимает, что тот вот-вот отключится. Боль разрывает и его, но он знает, что должен помочь Кайзеру. Сонни протягивает руку к рулю его байка, наблюдая, как зрачки Кайзера исчезают под верхними веками. Кровь струйками вырывается из ноздрей, тело откидывается назад, потом сваливается в сторону. Пару секунд байк тащит своего наездника, потому что один сапог зацепился за руль. Потом сапог соскальзывает, а рука Сонни останавливает байк.

Раскаленная докрасна труба тем временем протыкает Сонни желудок, и выбора у него уже нет; он позволяет байку Кайзера свалиться на землю, стонет, сгибается пополам и выблевывает всю еду, которую съел за свою жизнь. Когда внутри ничего не остается, желудку определенно становится легче, но боль вгоняет в голову одну огромную спицу за другой. Руки и ноги становятся ватными. Сонни смотрит на свой байк. Вроде бы стоит на месте. Он не понимает, как можно двинуть его дальше, но окровавленная рука поворачивает ручку газа. Ему удается сохранить равновесие, когда мотоцикл трогается с места. "Это моя кровь?" - гадает он, вспоминает две красные струйки, вырвавшиеся из ноздрей Кайзера.

Шум, который набирал силу, превращается в рев "747-го", идущего на посадку. Сонни думает, что сегодня у него нет ни малейшего желания смотреть на животное, Которое может издавать такие звуки. Мышонок был абсолютно прав: это гиблое, гиблое место, двойник очаровательного городка Харко, расположенного на границе с Иллинойсом. Сонни больше не хочется попадать в Харко. Одного раза для него больше чем достаточно.

Так зачем ехать вперед, когда можно развернуться и умчаться к солнечному миру шоссе № 35? Он не позволит этой псине, рычание которой громкостью не уступает реву самолетных двигателей, откусить ему яйца. Как бы ни было больно.

Спицы продолжают втыкаться в голову Сонни, когда тот прибавляет скорость и смотрит вперед, пытаясь понять, что происходит на дороге. Кто-то кричит, но он не может разобрать, кто именно. Сквозь рычание он безошибочно узнает звук удара подпрыгнувшего мотоцикла о землю, и у него екает сердце. "Нюхач всегда должен ехать первым, - думает он, - иначе жди беды". Гремит пистолетный выстрел. Сонни заставляет себя продавливаться сквозь слипшиеся атомы воздуха и через пять или шесть секунд видит Нюхача, который с трудом поднимается на ноги рядом с лежащим на земле байком. В нескольких футах дальше в поле зрения попадает массивная фигура Дока, Он сидит на застывшем байке, поставив ноги на землю, и целится из пистолета во что-то находящееся перед ним. Док стреляет, из ствола вылетает язык красного пламени.

Из последних сил Сонни соскакивает с движущегося байка и бежит к Доку, стараясь разглядеть, что находится впереди. Сначала видит байк Мышонка, лежащий плашмя в двадцати футах от него, на изгибе проселка. Потом самого Мышонка, отползающего от какого-то зверя. Что это за зверь - не разобрать. Сонни видны только зубы и глаза. Не замечая ругательств, которые потоком срываются с языка, Сонни выхватывает револьвер и стреляет в чудовище, пробегая мимо Дока.

Док не просто стоит. Док вышел из игры. Странный зверь смыкает челюсти на ноге Мышонка. Он собирается вырвать из нее немалый кусок мяса, но "магнум" Сонни всаживает в него пулю с полым наконечником (спасибо практике в тире, стрелок он меткий). Но против ожидания и законов физики, разрывная пуля Сонни не проделывает в боку зверя дыры размером с футбольный мяч. Она только отталкивает его и отвлекает от ноги Мышонка, даже не сбивает с лап. Мышонок вопит от боли.

Собака разворачивается и смотрит на Сонни красными глазами размером с бейсбольный мяч. Пасть открывается, обнажая множество острых белых зубов. Пасть резко захлопывается. С челюстей слетает слюна. Собака наклоняется, движется вперед.

Рычание усиливается. Сонни предупреждают: если он не повернется и не убежит, быть ему очередным блюдом.

- Хрена с два, - рычит Сонни и стреляет зверю в пасть.

Разрывная пуля должна превратить всю голову в кровавое месиво, но после выстрела ничего не меняется.

"Дерьмо", - думает Сонни.

Глаза псевдособаки сверкают, голова вдруг начинает вылезать из сгустившейся тьмы. Черный полог словно оттягивается назад, и Сонни уже видит мощную шею, переходящую в огромный торс и сильные передние лапы. Может, ситуация меняется к лучшему, думает Сонни, может, это чудовище все-таки уязвимо. Сонни сжимает запястье правой руки левой, целится псевдособаке в грудь, нажимает на спусковой крючок. Грохот выстрела забивает ему уши ватой. Все спицы, воткнутые в голову, разом раскаляются добела. Боль пробивает голову насквозь, от виска к виску.

Темная кровь бьет из грудины зверя. Сонни Кантинаро охватывает восторг первобытного человека, сразившего пещерного медведя. Все большая часть чудовища становится видимой. Широкая спина, задние лапы. С такой тварью, высотой четыре с половиной фута, он сталкивается впервые. Она напоминает гигантского волка. Когда волк начинает приближаться к нему, Сонни стреляет вновь. Словно эхо, у него за спиной гремит еще выстрел. Пуля с осиным жужжанием пролетает совсем рядом.

Тварь отступает, прихрамывая на раненую лапу. Сверкающие яростью глаза буравят Сонни. Он оглядывается и видит Нюхача, стоящего посреди узкой дороги с кольтом в руке.

- Не смотри на меня, стреляй! - орет Нюхач. - Его голос оживляет Дока, который поднимает руку с пистолетом и целится. Потом все трое жмут на спусковые крючки, и проселок уже напоминает тир. Псевдособака ("Адский пес", - , думает Сонни) отступает еще чуть-чуть, раскрывает жуткую пасть, воет в ярости и злобе. Приседает на задние лапы, прыжок - и дорога открыта.

Сонни с трудом подавляет желание опуститься на землю, столь велики облегчение и усталость. Док поворачивается и стреляет в темноту под деревьями, пока Нюхач не кладет ему руку на плечо и не говорит: "Хватит!" Воздух пропах порохом и каким-то приторным животным мускусом. Светло-серый дым, поднимающийся в темном воздухе, кажется ослепительно белым.

Осунувшееся лицо Нюхача поворачивается к Сонни, белки его глаз красные.

- Ты попал в этого гребаного зверя, да? - Голос Нюхача едва проникает в заткнутые ватой уши Сонни.

- Черт, да. Как минимум дважды, может, трижды.

- И мы с Доком попали по разу? Откуда взялась эта тварь?

- Из ада, откуда же еще? - отвечает Сонни.

Плача от боли, Мышонок в третий раз кричит: "Помогите мне!" - и остальные наконец-то его слышат. Медленно, ощупывая руками те части тела, которые болят больше всего, идут по проселку и опускаются на колени рядом с Мышонком. Правая штанина джинсов изодрана и пропитана кровью, лицо перекошено от боли.

- Вы что, оглохли?

- Практически, - отвечает Док. - Скажи мне, пуля тебе в ногу не попала?

- Нет, но только чудом. - Его лицо дергается, не расцепляя зубы, он втягивает сквозь них воздух. - Учитывая, как вы стреляли. Жаль, что вы не открыли огонь до того, как она ухватила меня за ногу.

- Я открыл, - отвечает Сонни. - Только поэтому ты с ногой.

Мышонок смотрит на него, качает головой.

- Что с Кайзером?

- Потерял литр крови, которая вытекла из носа, и отключился, отвечает ему Сонни, Мышонок вздыхает, сожалея о слабости человеческих существ:

- Как я понимаю, нам пора выбираться из этой дьявольской дыры.

- С ногой все в порядке? - спрашивает Нюхач.

- Она не сломана, если ты об этом. Но и не в порядке.

- Что с ней? - спрашивает Док.

- Не знаю. Я не отвечаю на медицинские вопросы заблеванным людям.

- Ехать сможешь?

- Да пошел ты, Нюхач.., или ты не знаешь, когда я не смогу ехать?

Нюхач и Сонни встают по бокам и с огромным усилием поднимают Мышонка на ноги. Когда отпускают, Мышонок, хромая, делает несколько шагов.

- С ногой далеко не все в порядке.

- Это плохо, - говорит Нюхач.

- Нюхач, дружище, знаешь, какие у тебя глаза? Ярко-красные. Ты выглядишь как гребаный Дракула.

Они торопятся, насколько это возможно. Док хочет взглянуть на ногу Мышонка, Нюхач хочет убедиться, что Кайзер Билл жив, все они хотят выбраться из этого места туда, где нормальный воздух и солнечный свет. Головы гудят, мышцы болят от нечеловеческого напряжения. Никто не уверен, что адский пес не готовится ко второй атаке.

Пока они разговаривают, Сонни поднимает "Толстяка" Мышонка и катит к владельцу. Мышонок берется за руль и катит байк к шоссе, хотя при каждом шаге лицо перекашивает от боли.

Нюхач и Док поднимают свои байки, Сонни, пройдя по проселку шесть футов, проделывает то же самое.

До Нюхача вдруг доходит, что он не взглянул на "Черный дом", когда стоял в повороте, помогая Мышонку подняться.

Вспоминает слова Мышонка: "Это дерьмо не хочет, чтобы его видели", и признает его правоту. Рыбак не хочет, чтобы кто-то заходил на проселок, не хочет, чтобы кто-то смотрел "на его дом.

Уверен Нюхач и в другом: теперь Джеку Сойеру придется рассказать все.

Потом ужасная мысль пронзает его, и он спрашивает:

- С вами произошло что-то необычное, очень странное, перед тем, как этот адский пес выскочил из леса? В голове?

Смотрит на Дока, и Док краснеет. Похоже, произошло, думает Нюхач.

- Пошел ты на хер, - бурчит Мышонок. - Я не собираюсь об этом говорить.

- Я полностью согласен с Мышонком, - вырывается у Сонни.

- Как я понимаю, ответ - да, - подводит итог Нюхач.

Кайзер Билл лежит на краю проселка с закрытыми глазами, подбородок, грудь, живот влажные от крови. Воздух по-прежнему серый и липкий, тела весят не меньше тысячи фунтов, байки катятся на свинцовых колесах. Сонни останавливает байк рядом с Кайзером Биллом, ногой не так уж и нежно бьет по ребрам.

Кайзер открывает глаза, стонет.

- Сонни, твою мать! Ты меня пнул. - Он приподнимает голову и замечает, что залит кровью. - Что случилось? Меня подстрелили?

- Ты вел себя как герой, - отвечает Сонни. - Как ты себя чувствуешь?

- Отвратительно. Куда меня ранили?

- Откуда мне знать? - отвечает Сонни. - Вставай, пора выметаться отсюда.

Остальные проходят мимо. Кайзеру Биллу удается подняться, а потом, ценой невероятных усилий, поднять и байк. Он толкает его к выезду с проселка, удивляясь как жуткой головной боли, так и количеству крови в его теле. Когда выходит из-под деревьев и присоединяется к друзьям на шоссе № 35, неожиданно яркий свет бьет по глазам. Земля начинает уходить из-под ног, он вновь едва не теряет сознания.

- Думаю, я не ранен, - говорит он.

На Кайзера никто не обращает внимания. Док спрашивает Мышонка, не хочет ли тот сразу поехать в больницу.

- Только не в больницу. Больницы убивают людей.

- По крайней мере позволь мне взглянуть на твою ногу".

- Хорошо, смотри.

Док приседает. Прикасается к ноге удивительно нежными движениями. Мышонок морщится от боли.

- Мышонок, - говорит Док, - таких собачьих укусов мне видеть не доводилось.

- Так и такую собаку ты никогда не видел.

- Рана очень странная. Тебе нужны антибиотики, и немедленно.

- Разве у тебя нет антибиотиков?

- Конечно, есть.

- Тогда едем к Нюхачу, и там ты сможешь колоть меня, сколько влезет.

- Как скажешь, - отвечает Док.

Глава 20

Примерно в то время, когда Мышонок и Нюхач предпринимают первую, неудачную попытку найти проселок и щит с надписью "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", Джек отвечает на трель сотового телефона, надеясь, что звонит Генри Лайден, сообщить о результатах экспертизы записи разговора по линии 911. Конечно, будет здорово, если Генри удастся опознать голос, но Джек на это мало рассчитывает. Рыбак-Бернсайд старше Потей, и Джек сомневается, что он ведет активную социальную жизнь. Что Генри может, так это подметить тончайшие нюансы голоса и многое рассказать о его обладателе. Джек верит, что его друг слышит недоступное другим, пусть вера эта столь же иррациональна, что и вера в волшебников. Он не сомневается, что Генри Лайден укажет одну-две важные детали, которые смогут сузить фронт поисков. Впрочем, Джека будет интересовать все, что удастся выудить Генри из записи на магнитной ленте.

А вот если звонит кто-то еще, Джек намерен как можно быстрее закруглить разговор.

Но голос, который он слышит в трубке, меняет первоначальные планы. С ним хочет поговорить Фред Маршалл, и Фред тараторит что-то бессвязное, поэтому Джек просит его не спешить и начать по новой.

- Джуди стало хуже, - говорит Фред. - Она.., что-то бормотала, бушевала, обезумела, как раньше, бросалась на стены...

Господи, на нее надели смирительную рубашку, тогда как она только хотела помочь Таю. Все это из-за той пленки. Господи, как мне с этим справиться? Джек, я хотел сказать, мистер Сойер, извините, сам не знаю, что говорю, я так тревожусь.

- Только не говорите мне, что кто-то послал ей запись разговора на линии 911.

- Нет, нет.., при чем тут линия 911? Я говорю про кассету, которую сегодня передали в больницу. Адресованную Джуди. Верите, они дали ей прослушать запись? Мне хочется задушить доктора Спайглмана и эту медсестру, Джейн Бонд. Что на них нашло? В больницу поступает кассета, а они говорят, миссис Маршалл, вам тут прислали очень миленькую запись, подождите, я сейчас принесу магнитофон. И это в отделении для душевнобольных! Они даже не удосужились предварительно прослушать запись. Послушайте, я не знаю, чем вы сейчас заняты, но я был бы вечно вам благодарен, если бы вы позволили мне заехать за вами, чтобы отвезти вас в Арден. Вы могли бы поговорить с ней. Вы - единственный человек, кто может ее успокоить.

- Заезжать за мной не надо, потому что я уже еду туда. Что было на кассете?

- Не понимаю. - Смятение Фреда Маршалла только усиливается. - Почему вы едете в больницу без меня?

После секундного раздумья Джек выбирает ложь.

- Я думал, вы уже там. Жаль, что это не так.

- Мне бы хватило ума прослушать пленку, прежде чем нести ее Джуди. Вы знаете, кто ее прислал?

- Рыбак.

- Откуда вам это известно?

- Он любит общение, - отвечает Джек. - Что он там наговорил?

- Вы скажите мне, и тогда мы оба будем в курсе. Я знаю только то, что рассказала мне Джуди, а потом доктор Спайглман. - У Фреда Маршалла начинает дрожать голос. - Он издевался над ней. Можете в это поверить? Он сказал: "Вашему мальчику очень одиноко". А потом: "Он все просит и просит, чтобы ему разрешили позвонить домой и поговорить с мамочкой". Только Джуди говорит, что у него какой-то странный иностранный акцент или дефекты речи, поэтому сразу его понять нелегко. Еще он сказал: "Передай привет своей мамочке, Тайлер", - и Тайлер... - Голос Фреда обрывается, он несколько раз всхлипывает, прежде чем к нему возвращается дар речи. - Тайлер, Тайлер, похоже, так напуган, что может только звать на помощь. - Из трубки доносится рыдание. - И он плакал, Джек, плакал. - Фред Маршалл более не может сдержать чувства и плачет навзрыд. Джек слушает эти печальные звуки, доносящиеся из трубки, и у него щемит сердце. Ему очень жаль Фреда Маршалла. Наконец тот успокаивается. - Извините. Иногда мне кажется, что смирительную рубашку следовало надеть на меня.

- На пленке больше ничего не было?

- Нет, это не все. - Фред шумно вдыхает, прочищая мозги. - Он похвалялся, что собирается сделать. "Быть нофые убийштфа и нофые убийштфа. Мы фше отлишно пофешелитша". Спайлгман процитировал мне этот бред. Я буду косить детей Френч-Лэндинга, как пшеницу. Кошить как пшенишу.

Кто так говорит? Что это за человек?

- Если б я знал, - отвечает Джек. - Может, он специально говорил так, чтобы нагнать больше страху. Или изменить голос. - "Он никогда не стал бы менять голос, - думает Джек. - Он слишком доволен собой, чтобы прятаться за акцент". - Я возьму пленку в больнице и прослушаю ее сам. И позвоню вам, как только узнаю что-нибудь новое.

- И еще, - продолжает Маршалл. - Я, наверное, допустил ошибку. Уэдделл Грин заезжал чуть больше часа тому назад.

- Любое общение с Уэнделлом Грином - ошибка. Так что случилось?

- Вроде бы он все знал насчет Тайлера и только хотел услышать от меня подтверждение. Я подумал, что ему рассказали Дейл или детективы из полицейского управления. Но Дейл еще не делал о нас официального сообщения, не так ли?

- У Уэнделла есть целая сеть осведомителей, которые снабжают его информацией. Если ему что-то известно, так только от них. Что вы ему сказали?

- Практически все, - отвечает Маршалл. - И о пленке тоже.

Господи, какой же я кретин. Но я думал, это нормально.., я думал, что со временем все об этом узнают.

- Фред, вы что-нибудь говорили обо мне?

- Только то, что Джуди вам доверяет и мы оба благодарны вам за помощь. Вроде бы я сказал, что вы собираетесь навестить ее во второй половине дня.

- Вы не упомянули бейсболку Тая?

- Вы думаете, я псих? Это ваши с Джуди дела. Если я чего-то не понимаю, то не собираюсь говорить об этом с Уэнделлом Грином. По крайней мере я заставил его пообещать, что он будет держаться подальше от Джуди. Конечно, его репутация всем известна, но я думаю, что он не такой уж подонок, как о нем говорят.

- Не стоило вам с ним говорить, - вздыхает Джек. - Я с вами свяжусь.

Как только Фред Маршалл отключается, Джек набирает номер Генри.

- Я, наверное, буду у тебя позже, Генри. Сейчас еду в Лютеранскую больницу округа Френч. Джуди Маршалл получила пленку от Рыбака, и если мне ее отдадут, я привезу ее тебе. Что-то там странное.., на пленке Джуди. Вроде бы он говорит с иностранным акцентом.

Генри отвечает, что Джек может не торопиться. Он еще не слушал первую пленку, а теперь подождет, пока Джек привезет ему вторую. Возможно, он услышит что-то полезное, если прокрутит их одну за другой. Во всяком случае, скажет Джеку, тот же это человек или нет.

- За меня не волнуйся, Джек. Вскоре миссис Мортон должна отвезти меня на KDCU. Сегодня Джордж Рэтбан зарабатывает на масло к моему хлебу - шесть или семь рекламных объявлений.

"Даже слепой видит, что сегодня вечером вы собрались угостить вашу невесту, жену, любовницу, лучшую подругу отменным обедом, и если вы действительно хотите продемонстрировать своей пассии любовь и уважение, привезите ее к "Кузен Баддис Риб Криб" на Саут-Вабаш-стрит в самом центре Ла Ривьеры".

- Пассии, значит?

- Именно так. Джордж Рэтбан любит обобщения.

Смеясь, Джек говорит Генри, что обязательно заглянет к нему, и вжимает в пол педаль газа, увеличивая скорость "доджа" до семидесяти. А что сделает ему Дейл? Штрафанет за превышение скорости?

***

Он паркуется перед фасадом в больницу вместо того, чтобы ехать на стоянку, и шагает к дверям, думая о Долинах и Джуди Маршалл. Ситуация меняется все быстрее, но в центре событий - Джуди Маршалл.., нет, Джуди и он. Рыбак выбрал их сознательно, в отличие от трех первых жертв. Эми Сен-Пьер, Джонни Иркенхэм и Ирма Френо - обычные дети примерно одного возраста, на их месте мог оказаться любой другой ребенок, но Тайлер - сын Джуди Маршалл и этим выделяется среди остальных. Джуди заглядывала в Долины, Джек путешествовал по ним, а Рыбак живет там, как раковая клетка в здоровом организме Рыбак послал Джуди магнитофонную запись, Джеку тошнотворный подарок Находясь у Тэнзи Френо, он понял, что Джуди - его ключ и дверь, которую может открыть этот ключ, и куда может вести эта дверь, как не в Запределье Джуди?

Запределье. Господи, как здорово. Более того, прекрасно.

А-а-а.., слово вызывает в памяти Джуди Маршалл, а когда мысленным взором он видит ее лицо, дверь в его сознании, дверь, которая принадлежит только ему, распахивается. На мгновение Джек Сойер останавливается, застывает как истукан в шести футах от входа в больницу.

Через дверь в его сознание врывается поток образов: остановившееся колесо Ферриса, копы Санта-Моники, кучкующиеся за желтой лентой, огораживающей место преступления, свет, отражающийся от лысого черепа чернокожего мужчины. Да-да, лысая голова чернокожего мужчины, которую он ну совершенно не хочет видеть, вновь перед ним, прямо-таки на блюдечке с голубой каемочкой. Была и гитара, но гитара где-то в другом месте, гитара, которая принадлежала великолепному требовательному, сострадательному, не знающему жалости Спиди Паркеру, благословенному Господом, лишенному Господом глаз, любимому Господом Спиди, который касался струн и пел:

Странник Джек, Странник Джек,

Будешь ты брести весь век,

Но обратный путь домой...

Миры вращаются вокруг него, миры внутри миров, другие миры, расположившиеся вдоль, разделенные тонкой мембраной, состоящей из тысячей тысяч дверей, если только ты знаешь, где и как их найти. Тысяча тысяч красных перышек, маленьких таких, с грудки малиновки, с сотен грудок малиновок, влетели через одну из таких дверей. Дверь Спиди. Перья малиновки и синие яйца тоже малиновки, спасибо тебе, Спиди, и в песне твоей поется: "Просыпайся, просыпайся, сонный лентяй".

Или: "Просыпайся, просыпайся, ГЛУПАЯ ТВОЯ БАШКА".

И вдруг Джек слышит рев Джорджа Рэтбана: "Да-а-а-же СЛЕ-Е-Е-Е-ПОЙ видит, что грядет, ДУРЬЯ БАШКА!"

- Неужели? - вслух спрашивает Джек. Хорошо, что старшая сестра Джейн Бонд, она же надзирательница Бонд, она же агент ноль-поль-Зеро, не слышит его. Она сурова и несправедлива, и если бы находилась рядом, надела бы на него смирительную рубашку, накачала транквилизаторами и утащила в свои владения. - Что ж, я знаю кое-что такое, о чем ты не имеешь ни малейшего представления, старина. У Джуди Маршалл есть Двойник, и этот Двойник перешептывался с ней через стену в стародавние времена. Неудивительно, что она в конце концов начала кричать.

Рыжеволосый подросток в футболке с надписью "Бейсбольная команда средней школы Ардена" открывает дверь в шести футах от Джека и бросает на него настороженный взгляд.

"Взрослые такие странные, - говорит этот взгляд. - Как хорошо, что я еще ребенок!" Поскольку он - ученик средней школы, а не профессиональный психиатр, то не надевает на нашего героя смирительную рубашку, не всаживает в него лошадиную дозу успокоительного, не утаскивает в комнату с обитыми мягкими стенами. Просто обходит безумца по широкой дуге и легкой, пружинистой походкой отправляется по своим делам.

Все дело в Двойниках, ну конечно же. Наказывая себя за собственную глупость, Джек стучит по виску костяшками пальцев. Ему следовало понять это раньше. Ему следовало понять это сразу. Если уж искать настоящий предлог, то именно из-за этого он отказывался браться за расследование убийств детей, несмотря на попытки Спиди разбудить его, а потом настолько зациклился на Рыбаке, что до этого утра, пока не увидел по телевизору фильм с участием его матери, у него и мыслей не возникало о Двойнике монстра. Когда Джуди Маршалл была девочкой, ее Двойник девочка говорила с ней через мембрану между мирами. А в последний месяц все больше тревожилась, она просунула через мембрану руки и как следует тряхнула Джуди.

Поскольку Джек - уникум и не имеет Двойника, налаживать с ним контакт пришлось Спиди. Теперь, когда сложилась полная картина, Джек просто не может понять, почему ему потребовалось столько времени, чтобы увидеть очевидное.

Теперь ясно, почему его так неудержимо тянуло к Джуди Маршалл: Джуди дверь к ее Двойнику, к Тайлеру, к уничтожению Рыбака и его Двойника в Долинах, создателя сатанинского сооружения, которое ворон по кличке Горг показал Тэнзи Френо. И происходящее сегодня в отделении Д могло стать поворотным пунктом для судеб мира.

С гулко бьющимся сердцем Джек покидает залитый солнцем тротуар и входит в просторный холл больницы. Вроде бы те же пациенты в больничных халатах сидят на стульях, в дальнем углу те же врачи обсуждают сложного больного, а может, кто знает, наиболее удачный вариант прохождения коварной Десятой лунки на поле для гольфа в "Загородном клубе Ардена", у двери магазина сувениров радуют глаз те же золотистые лилии. Повторяемость вселяет в Джека уверенность, он ускоряет шаг, не подозревая, какие неожиданности поджидают его на пятом этаже.

Тот же скучающий охранник выдает ему такую же зеленую пластиковую карточку с надписью "ПОСЕТИТЕЛЬ". Лифт, удивительно похожий на своего собрата в отеле "Риц" на Вандомской площади, поднимает его мимо второго и третьего этажей, останавливается на четвертом, где в кабину входит молодой сухощавый врач, выпускает на пятом - здесь прекрасный золотистый свет чуть темнее, чем в громадном холле. От лифта Джек идет путем, проложенным Фредом Маршаллом, через двойные двери, мимо отделения геронтологии, мимо кабинета офтальмолога и архива. Он приближается к непредвиденному и неожиданному по мере того, как коридоры становятся темнее, и, наконец, входит в комнату, которой добрых сто лет, с окнами под потолком и деревянными панелями.

Вот тут на повторяемости ставится жирная точка, потому что за стойкой дежурного сидит другой человек, выше ростом, моложе, с более мрачным лицом. Когда Джек говорит, что хочет повидаться с миссис Маршалл, молодой парень, пренебрежительного глянув на прямоугольник пластики с надписью "ПОСЕТИТЕЛЬ", осведомляется, родственник он или врач. Ни тот и ни другой, признает Джек, но если молодой человек не сочтет за труд поставить в известность старшую медсестру Джейн Бонд, что мистер Сойер хочет поговорить с миссис Маршалл, старшая медсестра Бонд, безусловно, распорядится открыть железную дверь и пропустить его, как уже было днем раньше.

Возможно, так оно и было, цедит молодой человек, но сегодня медсестра Бонд не сможет открыть ни одной двери, потому что не работает. И не могло ли так случиться, что днем раньше мистер Сойер навещал миссис Маршалл в сопровождении члена семьи, скажем, мистера Маршалла?

Да. Если есть необходимость проконсультироваться с мистером Маршаллом, скажем, по телефону, он с радостью просит молодого человека решить эту сложную задачу, дабы мистер Маршалл лично подтвердил, что мистера Сойера надобно незамедлительно пропустить к его жене.

Это, конечно, выход, признает молодой человек, но правилами внутреннего распорядка немедицинскому персоналу, занимающему низшие должности, вроде дежурного, не разрешено звонить куда-либо за пределы больницы.

Джек, конечно же, любопытствует: а кто может дать такое разрешение?

Разумеется, медсестра Рэк, исполняющая в отсутствие медсестры Бонд обязанности старшей медсестры отделения.

Джек, которому задержка определенно действует на нервы, предлагает молодому человеку найти замечательную медсестру Рэк и получить необходимое разрешение, чтобы выполнить пожелания мистера Маршалла, мужа пациентки.

Нет, молодой человек не видит оснований следовать предложению мистера Сойера, не хочет попусту тратить время и силы. Мистер Сойер - не член семьи миссис Маршалл. А потому замечательная медсестра Рэк ни при каких обстоятельствах не разрешит звонить мистеру Маршаллу.

- Ладно, - Джек с трудом подавляет желание задушить этого молодого лентяя, - давайте поднимемся на более высокую ступень административной лестницы. Доктор Спайглман в больнице?

- Может быть, - отвечает молодой человек. - Но откуда мне знать? Доктор Спайглман передо мной не отчитывается.

Джек указывает на телефонный аппарат, который стоит на краю стойки:

- Вам и не надо знать, но вы можете это выяснить. Так что немедленно беритесь за телефон.

Молодой человек наклоняется к телефонному аппарату, закатывает глаза, нажимает две клавиши, поворачивается спиной к назойливому посетителю. Джек слышит, как он что-то бормочет насчет доктора Спайглмана, вздыхает, говорит: "Хорошо, переключите меня". После переключения вновь что-то бормочет, Джек слышит свою фамилию. Ответ заставляет его немедленно повернуть голову, чтобы широко раскрытыми глазами взглянуть на Джека.

- Да, сэр. Он сейчас здесь, да. Я ему скажу.

Молодой человек (ему не больше двадцати) вешает трубку.

- Доктор Спайглман сейчас подойдет. - Отходит от стойки на шаг. Сует руки в карманы. - Вы - тот коп, не так ли?

- Какой коп? - раздраженно спрашивает Джек.

- Коп из Калифорнии, который приехал сюда и арестовал мистера Киндерлинга.

- Да, это я.

- Я из Френч-Лэндинга, этот арест потряс всех. Весь город.

Никто и подумать такого не мог. Мистер Киндерлинг? Это шутка? Просто невозможно поверить, что он.., вы понимаете, убивал людей.

- Вы его знали?

- В таком городке, как Френч-Лэндинг, все друг друга знают, но я, конечно, только здоровался с мистером Киндерлингом. А вот его жену знал. Она была моей учительницей в воскресной школе при лютеранской церкви "Гора Хеврон".

Джек ничего не может с собой поделать - смеется. Это же надо, жена убийцы учит детей в церковной школе. Воспоминание, с какой ненавистью смотрела на него Ванда Киндерлинг, когда судья зачитывал приговор, обрывает смех, но поздно. Молодой человек обиделся.

- И что вы можете о ней сказать? - спрашивает Джек. - Какой она была учительницей?

- Обычной. - В голосе явственно слышится обида. - Заставляла нас заучивать "Библию". - Он отворачивается, бормочет:

- Некоторые, между прочим, думают, что он этого не делал.

- Что вы сказали?

Юноша встает вполоборота к Джеку, смотрит на деревянные панели обшивки стен.

- Я сказал, некоторые думают, что он этого не делал. Мистер Киндерлинг. Они думают, что его посадили в тюрьму, потому что он жил в маленьком городке, в Лос-Анджелесе никого не знал, вот из него и сделали козла отпущения.

- Это плохо. Вы хотите знать истинную причину, по которой мистер Киндерлинг попал в тюрьму?

Молодой человек поворачивается лицом к Джеку, смотрит на него.

- Потому что он виновен в убийстве и сознался в этом. Двое свидетелей видели его недалеко от места преступления, два других человека - в самолете, летящем в Лос-Анджелес, хотя он сказал всем, что летит в Денвер. После этого он и сказал: "Хорошо, я это сделал. Я всегда хотел знать, какого это - убить женщину, и однажды любопытство взяло верх, вот я пошел и убил двух проституток". Адвокат пытался убедить суд во временном помрачении сознания своего подзащитного, но присяжные нашли, что подсудимый находился в здравом уме, и он отправился в тюрьму.

Молодой человек наклоняет голову и что-то бормочет.

- Не слышу, - говорит Джек.

- Есть много способов заставить человека сознаться, - уже громче повторяет молодой человек.

В коридоре раздаются шаги, и к Джеку, протягивая руку, направляется полный, облаченный в белый халат мужчина, в очках со стальной оправой и аккуратной бородкой. Молодой человек отворачивается. Возможности убедить своего оппонента, что он не выбивал признание из мистера Киндерлинга, у Джека более нет. Улыбающийся мужчина в белом халате и с бородкой хватает руку Джека, представляется доктором Спайглмапом, выражает радость от встречи с таким известным человеком. Из-за спины доктора вдруг возникает еще один мужчина и говорит: "Эй, док, знаете, какой вариант будет наилучшим? Если мистер Знаменитость и я вместе поговорим с дамой. Ей не придется дважды повторять одно и то же. Высший класс".

У Джека схватывает живот. Только Уэнделла Грина здесь и не хватало.

***

Поздоровавшись с доктором, Джек поворачивается к репортеру:

- Что вы здесь делаете, Уэнделл? Вы пообещали Фреду Маршаллу держаться подальше от его жены?

Уэнделл Грин поднимает руки, поднимается на цыпочки, опускается на всю стопу.

- Вы сегодня спокойнее, лейтенант Сойер? Не собираетесь вновь наброситься с кулаками на представителя прессы, зарабатывающего на хлеб в поте лица? Должен сказать, мне Надоело постоянно подвергаться нападению полицейских.

Доктор Спайглман, хмурясь, поворачивается к нему:

- О чем вы, мистер Грин?

- Вчера, до того, как тот коп вырубил меня ударом ручного фонаря по голове, лейтенант Сойер ударил меня в живот без всякой на то причины. Хорошо, что я человек здравомыслящий, а не то я бы уже вчинил обоим по судебному иску. Но знаете, доктор, я так не работаю. Думаю, что наилучших результатов можно достичь, лишь сотрудничая друг с другом.

Слушая эту самодовольную речь, Джек думает: "О черт", - и искоса смотрит на молодого человека. Глаза у того горят презрением. Теперь Джек понимает, что его усилия пропали бы зря: ему никогда бы не удалось убедить дежурного, что Киндерлинга посадили за дело. Когда Уэнделл Грин замолкает, Джеку уже не терпится врезать ему еще раз.

- Мистер Грин предложил мне процент со своих доходов, если б я позволил ему сфотографировать труп Ирмы Френо, - сообщает он врачу. - И сейчас его просьба не менее кощунственна. Мистер Маршалл попросил меня приехать и повидаться с его женой, а Грина - пообещать, что он не приедет.

- Возможно, я и дал ему такое обещание, - подает голос Грин. - Но как опытный журналист, я знаю, что люди частенько говорят лишнее, а потом сожалеют об этом. Мистер Маршалл понимает, что рано или поздно случившееся с его женой выплывет наружу.

- Неужели?

- Особенно в свете последнего послания Рыбака, - продолжает Грин. Пленка доказывает, что Тайлер Маршалл - его четвертая жертва, удивительно, что он еще жив. Как долго, по-вашему, эти факты удастся скрывать от общественности?

- Я отказываюсь вам в этом содействовать. - Врач сурово смотрит на Грина и бросает предупреждающий взгляд на Джека. - Мистер Грин, я подумываю приказать охране вообще вывести вас из больницы. Мне нужно кое-что обсудить с лейтенантом Сойером наедине. Если вы и лейтенант сможете договориться, это ваше дело. Никакой совместной встречи с моей пациенткой не будет. Я еще не решил, следует ли ей видеться даже с лейтенантом Сойером. Она спокойнее, чем утром, но состояние крайне нестабильное.

- Лучший способ - предоставить решение ей, - предлагает Грин.

- Лучше помолчите, Грин. - Второй подбородок под бородкой врача розовеет. Он смотрит на Джека. - Чем обусловлена ваша просьба, лейтенант?

- Доктор, у вас в этой больнице есть кабинет?

- Да.

- Идеально. Я бы хотел провести полчаса, может, меньше, беседуя с миссис Маршалл в тихой, спокойной обстановке. Наш разговор будет сугубо конфиденциальным. Лучше вашего кабинета не придумать. В отделении слишком много людей, нам могут помешать или подслушать.

- Мой кабинет, - повторяет врач.

- Если вы согласны.

- Пойдемте со мной. Мистер Грин, отойдите к стойке, и не мешайте пройти мне и лейтенанту Сойеру.

- Как скажете. - Грин отвешивает шутовской поклон и отходит к стойке, перегораживающей комнату. - Я уверен, в ваше отсутствие этот симпатичный молодой человек и я найдем о чем поговорить.

Улыбаясь, Уэнделл Грин наблюдает, как Джек и доктор Спайглман выходят из комнаты. Их шаги удаляются и окончательно утихают. Наступает тишина. Все еще улыбаясь, Уэнделл Грин поворачивается к молодому дежурному и натыкается на его взгляд.

- Я постоянно читаю ваши статьи. Вы отлично пишете.

Грин сияет как медный таз.

- Вы не только симпатичный молодой человек, но еще и умный. Какое удивительное сочетание. Как вас зовут?

- Этан Эванс.

- Этан, у нас очень мало времени, поэтому не будем его терять. Вы думаете, что ответственные представители прессы должны иметь доступ к информации, которая нужна общественности?

- Безусловно.

- Вы согласны, что информированная пресса - едва ли не лучшее оружие в борьбе с такими, как Рыбак?

Между бровей Этана появляется вертикальная морщинка.

- Оружие?

- Естественно. Чем больше мы знаем о Рыбаке, тем выше наши шансы остановить его.

Молодой человек кивает, морщинка разглаживается.

- Скажите мне, как, по-вашему, этот врач позволит Сойеру воспользоваться своим кабинетом?

- Скорее всего да, - отвечает Эванс. - Но мне не нравятся методы работы этого Сойера. Он символизирует полицейскую жестокость. Бьет людей, чтобы заставить их сознаться в преступлениях, которых они не совершали. Это я называю жестокостью.

- Хочу задать вам вопрос. Вернее, два. В кабинете доктора Спайглмана есть чулан? И можно ли попасть в него из коридора?

- Ага - Глаза Эванса загораются. - Вы хотите слушать.

- Слушать и записывать. - Уэнделл Грин похлопывает по карману, в котором лежит диктофон. - Все ради общественности, благослови ее, Господи, - Да, есть, - отвечает Этан Эванс. - Но доктор Спайглман, он...

В руке Уэнделла как по волшебству возникает двадцатка.

- Если действовать быстро, доктор Спайглман ничего не узнает. Правда, Этан?

Этан Эванс выхватывает у него купюру, выходит из-за стойки, подводит Грина к двери в боковой стене, говорит: "Заходите, только быстро".

***

Тусклые лампы освещают оба торца темного коридора.

- Как я понимаю, муж моей пациентки рассказал вам о пленке, которую она получила утром?

- Да. Вам известно, как она попала в больницу?

- Поверьте, - лейтенант, после того, как я увидел, какой эффект произвела запись на миссис Маршалл и прослушал ее сам, я сам попытался выяснить, как она оказалась у моей пациентки. Вся наша почта проходит через почтовое отделение больницы, вся, независимо от того, кому адресована, пациентам, врачам или администрации. Оттуда два сотрудника, они работают на общественных началах, разносят почту адресатам. Как я понимаю, посылка с кассетой лежала в почтовом отделении, когда этим утром туда заглянул доброволец. Поскольку адресатом значилась моя пациентка, доброволец передал посылку в регистратуру нашего отделения. А одна из девушек принесла сюда.

- Разве не следовало проконсультироваться с вами, прежде чем прокручивать пленку Джуди?

- Разумеется. Медсестра Бонд сразу бы позвонила мне, но сегодня она выходная. А медсестра Рэк, которая ее заменяла, увидев, что отправитель назвала нашу пациентку детским прозвищем, подумала: кто-то из давних подруг миссис Маршалл прислал ей музыкальную запись, чтобы подбодрить ее. На посту медсестер есть кассетный магнитофон, поэтому она вставила в него кассету и отдала миссис Маршалл.

В полумраке коридора глаза доктора мрачно блеснули.

- А потом, как вы можете догадаться, разверзся ад. Миссис Маршалл вернулась в состояние, в каком ее госпитализировали. К счастью, я находился в больнице и, узнав, что произошло, приказал дать ей успокоительного и поместить в особую безопасную палату. В этой палате стены покрыты мягким материалом, лейтенант.., миссис Маршалл вновь поранила пальцы, и я не хотел, чтобы она нанесла себе новые травмы. Как только успокоительное подействовало, я поговорил с ней. Прослушал пленку. Возможно, мне следовало сразу позвонить в полицию, но прежде всего я несу ответственность за своих пациентов, поэтому я позвонил мистеру Маршаллу.

- Откуда?

- Из ее палаты, с сотового. Мистер Маршалл, разумеется, настаивал, чтобы я передал трубку жене, и она тоже хотела поговорить с ним. Во время разговора она вновь разнервничалась, мне пришлось дать ей еще небольшую дозу транквилизатора.

Когда она успокоилась, я вышел из палаты и вновь позвонил мистеру Маршаллу, чтобы рассказать о содержании пленки. Хотите ее послушать?

- Не сейчас, доктор, благодарю. Но меня интересует один момент.

- - Спрашивайте.

- Фред Маршалл попытался имитировать акцент, с которым говорил человек, сделавший эту запись. Что вы можете сказать об этом акценте? Может, этот человек - немец?

- Я думал об этом. Похоже на немецкое произношение английских слов. Если точнее, как будто француз пытается говорить на английском с немецким акцентом. Только не знаю, возможно ли такое. Слышать такой речи мне еще не доводилось.

С самого начала разговора доктор Спайглман пристально смотрел на Джека, словно оценивал только по ему ведомым стандартам. Лицо его все это время оставалось бесстрастным, как у сотрудника дорожной полиции.

- Мистер Маршалл сообщил мне, что намерен позвонить вам. Вроде бы у вас и миссис Маршалл образовалась уникальная связь. Она знает, что вы очень хороший полицейский, и кроме того, полностью вам доверяет. Мистер Маршалл просил, чтобы вам разрешили встретиться с его женой, и она тоже сказала мне, что должна поговорить с вами.

- Тогда вы можете со спокойной душой разрешить мне побеседовать с ней наедине. Мне нужно полчала, не больше.

Улыбка исчезает с лица доктора Спайглмана так же быстро, как и появляется.

- Моя пациентка и ее муж доверяют вам, лейтенант Сойер, но не в этом дело. Вопрос в том, могу я доверять вам или, нет.

- Доверять мне в чем?

- Во многом. Прежде всего хочется знать, будут ли ваши слова способствовать улучшению самочувствия моей пациентки. Не расстроите ли вы ее? Не вселите ложные надежды? В голове моей пациентки глубоко укоренилась идея, согласно ко-1 торой параллельно нашему миру существует другой, соприкасающийся с ним. Она думает, что ее сына держат взаперти в этом мире. Я должен сказать вам, лейтенант: и моя пациентка, и ее муж уверены, что вы знакомы с этим миром-фантазией... Моя пациентка не имеет на этот счет ни малейших сомнений, ее муж верит частично, но не собирается с этим спорить, потому что его жене так хочется.

- Понимаю. - Джек может сказать врачу только одно, и он это делает:

- Вы, разумеется, должны отдавать себе отчет, что в разговорах с Маршаллами я выступаю как неофициальный консультант Дейла Гилбертсона, начальника полицейского участка Френч-Лэндинга.

- Неофициальный?

- Чиф Гилбертсон просил меня помочь ему в розысках Рыбака, и два дня назад, после исчезновения Тайлера Маршалла, я наконец-то согласился сделать все, что в моих силах, чтобы остановить этого негодяя. Но официального статуса у меня нет.

Однако мои знания и опыт в полном распоряжении чифа и его подчиненных.

- Давайте расставим точки над i, лейтенант. Вы не морочите головы Маршаллам вашим знакомством с миром-фантазией миссис Маршалл?

- Я отвечу вам так, доктор. Из записи на пленке мы знаем, что Рыбак действительно держит Тайлера Маршалла под замком. Из этого следует, что он сейчас не в нашем мире, а в мире Рыбака.

Брови доктора Спайглмана поднимаются.

- Вы думаете, этот монстр живет в том же пространстве, что и мы? спрашивает Джек. - Я - нет, да и вы тоже. Рыбак живет в собственном мире и действует в соответствии с законами, которые сам же придумал и разработал. Благодаря моему опыту я знаком с этим гораздо лучше, чем Маршаллы, полиция и даже вы, если только вам не приходилось много работать с психически больными преступниками. Вы уж извините, если мои слова кажутся вам наглостью, у меня такого и в мыслях не было.

- Вы говорите о личностных профилях? Правильно я вас понимаю?

- Во время службы в полиции меня привлекали к участию в специальной программе, которой руководило ФБР, связанной с разработкой личностных профилей, и я там многому научился. Но я говорю о том, что лежит за профилем, - отвечает Джек, думай при этом: "Теперь мяч на вашем поле, доктор. Вот и решайте, что с ним делать".

Спайглман медленно кивает. За линзами очков сверкают глаза.

- Думаю, я знаю, о чем вы. - Он задумывается, вздыхает, скрещивает руки на груди, вновь задумывается. - Хорошо. Я разрешу вам повидаться с ней. Одному. В моем кабинете.

Тридцать минут. Я не хочу стоять на пути прогрессивных методов расследования.

- Спасибо. - Джек улыбается. - Обещаю, эта встреча принесет много пользы.

- Я слишком долго проработал психиатром, чтобы верить в такие обещания, лейтенант Сойер, но надеюсь, что вам удастся спасти Тайлера Маршалла. Позвольте проводить вас в мой кабинет. Вы подождете там, пока я приведу мою пациентку через другой коридор. Так будет быстрее.

Доктор Спайглман направляется к концу темного коридора, поворачивает налево, снова налево, достает из кармана большую связку ключей, открывает дверь, на которой нет никакой таблички. Джек следует за ним в помещение, которое словно состоит из двух частей. В одной - длинный письменный стол, кресло, кофейный столик со стеклянным верхом, заваленный медицинскими журналами, и шкафы с бумагами, во второй доминирует кушетка с кожаным подголовником. Стены украшают репродукции картин Джорджии О'Киф <О'Киф Джорджия (1887 - 1986) - художница, одна из наиболее известных представительниц современной живописи США. Автор абстрактных произведений, символика которых навеяна миром природы (в частности, пустынями штата Нью-Мексико, где она жила с 1949 г.). Эффектны и, ее крупные красочные натюрморты с изображением цветов. Первая выставка - 1916 г.>. За столом дверь, которая, как понимает Джек, ведет в маленький чулан. Вторая дверь, за кушеткой, похоже, соединяет кабинет доктора с соседней комнатой.

- Как вы видите, - говорит доктор Спайглман, - я тут и работаю, и консультирую. Большинство моих пациентов приходит через приемную, через нее я проведу и миссис Маршалл.

Дайте мне две или три минуты.

Джек его благодарит, и врач быстро выходит через дверь за кушеткой.

***

В маленьком чулане Уэнделл Грин вытаскивает из кармана пиджака диктофон, приставляет к двери и прижимается к ней ухом. Большой палец правой руки лежит на кнопке "RECORD", сердце учащенно бьется. Вновь самый выдающийся журналист Западного Висконсина готовится выполнить свой долг перед читателями. Жаль, конечно, что в чулане темно, как у.., вы понимаете, но сидение в черной дыре - не первая жертва, на которую Уэнделлу приходится идти, служа общественности. Да и видеть-то ему надо только крошечную красную лампочку на диктофоне.

И вдруг - сюрприз: хотя доктор Спайглман покинул кабинет, раздается его голос, зовущий лейтенанта Сойера. Как этот последователь Фрейда мог вернуться, не открыв и не закрыв дверь и что случилось с Джуди Маршалл?

"Лейтенант Сойер, с вами хотят поговорить. Возьмите трубку. Вам звонят, судя по всему, по срочному делу".

Ну конечно, он говорит по аппарату внутренней связи. Кто может звонить лейтенанту Сойеру и с чего такая срочность?

Уэнделл надеется, что Золотой мальчик нажмет клавишу громкой связи, но, увы, Золотой мальчик этого не делает, так что Уэнделлу приходится довольствоваться только половиной разговора.

***

- Звонят? - спрашивает Джек. - Кто?

- Он отказался назвать себя, - отвечает Спайглман. - Человек, которому вы сказали, что будете в отделении Д.

Нюхач, с новостями о "Черном доме".

- Как я могу с ним поговорить?

- Просто нажмите мигающую кнопку. Первая линия. Я приведу миссис Маршалл, как только увижу, что вы закончили разговор.

Джек нажимает кнопку:

- Джек Сойер слушает.

- Слава богу, - хриплый голос Нюхача Сен-Пьера. - Слушай, ты должен приехать ко мне домой, чем быстрее, тем лучше. Ситуация критическая.

- Вы его нашли?

- Да, "Черный дом" мы нашли, будь уверен. И он не встретил нас с распростертыми объятиями. Это место не хочет, чтобы его видели, и ясно дает об этом знать. Всем нам досталось. В большинстве мы оклемались, а вот Мышонок - не знаю. Он что-то подхватил от собачьего укуса, если только это была собака, в чем я сильно сомневаюсь. Док сделал все, что в его силах, но...

Черт, Мышонок просто обезумел и не разрешает нам отвезти его в больницу.

- Нюхач, почему вы его насильно не отвезете, если считаете, что там ему окажут необходимую помощь?

- У нас так не принято. Мышонок не заходил в больницу с тех самых пор, когда в одной скончался его отец. Больниц он боится куда больше, чем того, что случилось с его ногой. Если бы мы отвезли его в центральную больницу Ла Ривьеры, он бы умер прямо в приемном покое.

- А если бы не умер, то никогда бы вам этого не простил.

- Именно. Как скоро ты сможешь приехать?

- Я должен повидаться с женщиной, о которой тебе говорил. Может, через час, может, чуть позже.

- Ты меня не понял? Мышонок умирает у Нас на руках. Нам есть о чем поговорить.

- Согласен. Приеду, как только смогу. - Он кладет трубку, поворачивается к двери за кушеткой и ждет, что его мир переменится.

***

"Что все это значит?" - гадает Уэнделл. Он потратил две минуты магнитофонной ленты на разговор Джека Сойера с этим сукиным сыном, засветившим пленку, которая могла бы принести ему новый автомобиль и красивый дом на высоком берегу реки, и записал какой-то бред. Уэнделл заслуживает новый автомобиль и красивый дом, он их честно заработал. Ощущение, что его ограбили, вызывает у репортера злость и ненависть. Золотым мальчикам все достается легко, люди так и стремятся всучить им то, без чего они прекрасно могут обойтись, а каково легендарным, бескорыстным, не щадящим себя рабочим лошадкам журналистики? Таким, как Уэнделл Грин? Уэнделлу Грину приходится платить двадцать баксов за то, чтобы сидеть в маленьком темном чулане. И все для того, чтобы выполнять свою работу!

Услышав, как открывается дверь, он напрягает слух. Красная лампочка горит, верный диктофон готов перематывать пленку и записывать все звуки, которые донесутся из кабинета Спайглмана. Душа Уэнделла ликует: праздник пришел и на его улицу.

Голос Спайглмана проникает сквозь дверь чулана и фиксируется на движущейся магнитной ленте: "Теперь я оставляю вас наедине".

Золотой мальчик: "Спасибо, доктор. Я вам очень признателен".

Доктор Спайглман: "Тридцать минут, так? То есть я вернусь, гм-м, в десять минут третьего".

Золотой мальчик: "Отлично".

Дверь мягко закрывается, щелкает защелка. Потом долгие секунды тишины. "Почему они ничего не говорят?" Ну, конечно.., ответ ясен. Ждут, пока толстозадый Спайглман окажется вне пределов слышимости.

О, как же это сладостно, как чудесно! Шелест шагов Золотого мальчика: он идет к двери, подтверждая догадку блестящего репортера. Да, интуиция никогда не подводит Узнделла Грина, вот уж кто хорошо знает, чего ждать от тех, о ком он пишет!

Уэнделл слышит, диктофон записывает ожидаемое: щелчок запираемого замка.

Джуди Маршалл: "Не забудь про дверь у тебя <Как известно, в английском языке "ты" и "вы" - одно слово (you).

И если Джек и Джуди, конечно же, обращаются друг к другу на "вы", то Уэнделлу слышится "ты".> за спиной".

Золотой мальчик: "Как ты?"

Джуди Маршалл: "Гораздо, гораздо лучше, потому что ты здесь. Дверь, Джек".

Еще шаги, звук, в котором нельзя ошибиться: металлический засов входит в паз.

Мальчик, которого вскорости вываляют в грязи: "Я думало тебе весь день. Я думал об этом".

Шлюха, блядь, проститутка: "Полчаса нам хватит?"

Тот, чья нога в медвежьем капкане: "Если нет, ему придется барабанить в дверь".

Уэнделл едва сдерживается, чтобы от счастья не пуститься в пляс. Эти двое определенно собираются заняться сексом, собираются сорвать друг с друга одежду, трахаться, как звери. Вот она, сладкая месть. Что ж, Джек Сойер, когда Уэнделл Грин разберется с тобой, репутация у тебя будет хуже, чем у Рыбака.

***

В глазах Джуди усталость, волосы висят, на пальцах новые повязки, но лицо по-прежнему светится той силой, которую она почерпнула в глубинах сознания, чтобы заглянуть за пределы этого мира. Для Джека Джуди Маршалл королева, заключенная в тюрьму по ложному обвинению. Вместо того чтобы маскировать благородство ее души, больничный халат и заношенная ночная рубашка только его подчеркивают. Джек отрывает от нее глаза лишь на несколько мгновений, чтобы закрыть вторую дверь, потом подходит к ней.

Видит, что ему нечего ей сказать: она и так все знает. Джуди сокращает ему путь вдвое, протягивает руки.

- Я думал о вас весь день. - Он берет ее за руки. - Я думал об этом Она видит все, что должна видеть, все, что им нужно сделать.

- Полчаса нам хватит?

- Если нет, ему придется барабанить в дверь.

Они улыбаются. Она сильнее сжимает его руки.

- Тогда пусть барабанит.

Она тянет его на себя, и сердце Джека учащенно бьется в предвкушении объятия.

Но ее дальнейшее поведение поражает куда больше, чем если бы она прижалась к его груди: она наклоняет голову и целует его руки, сначала одну, потом другую. Потом прижимается щекой к тыльной стороне ладони правой руки и отступает на шаг.

Ее глаза блестят.

- Вы знаете о пленке.

Он кивает.

- Я обезумела, когда прослушала ее, но он допустил ошибку, прислав мне эту запись. Слишком сильно надавил. И я снова превратилась в ребенка, который слушал другого ребенка, шепчущего через стену. Я обезумела и попыталась проломить стену. Я слышала, как мой сын просил ему помочь. И он был там.., по другую сторону стены. Куда вам придется пойти.

- Куда нам придется пойти.

- Куда нам придется пойти. Да. Но я не могу пройти сквозь стену, а вы - можете. Вот это вы и должны сделать, в этом ваша главная, важнейшая задача. Вы должны найти Тая и остановить аббала. Я не знаю, о чем идет речь, но остановить его - ваша работа. Ведь, если правда, вы - копписмен?

- Вы правы. Я - копписмен. Вот почему это моя работа.

- Тогда все верно. Вы должны избавиться от Горга и его хозяина. Мистера Маншана. Это не его настоящее имя, но так оно звучит: мистер Маншан. Когда я обезумела и пыталась проломить стену, она говорила со мной, она могла шептать мне в ухо. Я была так близка к цели!

***

И что думает Уэнделл Грин, который прижимает ухо и работающий диктофон, об этом разговоре? Он-то ожидал услышать совсем другое: звериные звуки и стоны совокупления двух жаждущих насытить свою страсть людей. Уэнделл Грин скрежещет зубами, лицо перекашивает гримаса раздражения.

- Я люблю то, что вы сумели увидеть. Вы - удивительная.

За тысячу лет, возможно, первая, кто понял, что все это значит.

- Вы слишком красноречивы, - отвечает Джуди.

- Я хочу сказать, что люблю вас.

- По-своему вы любите меня. Но знаете что? Придя сюда, вы сделали для меня больше, чем я сама. Из вас исходит луч, Джек, и я растворяюсь в этом луче. Вы там жили, Джек, а я лишь могу заглянуть краем глаза. Этого достаточно, достаточно, мне больше не надо. Вы и отделение Д позволили мне путешествовать.

- Путешествовать вам позволило то, что у вас внутри.

- Ладно, троекратно восхвалим безумие. А теперь к делу.

Вы должны быть копписменом. Я могу пройти только половину пути, но вам потребуется вся ваша сила.

- Я думаю, ваша сила удивит вас.

- Возьмите меня за руки и сделайте это, Джек. Отправляйтесь туда. Она ждет, и я должна отдать вас ей. Вы знаете ее имя, не так ли?

Он открывает рот, но не может говорить Сила, будто идущая из центра земли, врывается в его тело, электролизует кровь, сжимает голову, намертво сцепляет пальцы с дрожащими пальцами Джуди Маршалл. Ощущение невероятной легкости и подвижности охватывает Джека, тяготение более не придавливает его к земле, он обретает способность летать. Когда они покинут кабинет, думает он, их отбытие будет напоминать старт ракеты.

Пол уже вибрирует у него под ногами.

Ему удается перевести взгляд со своих рук на Джуди Маршалл, которая откинулась назад, ее голова параллельна вибрирующему полу, глаза закрыты, на губах улыбка. Мерцающий белый свет окружает Джуди. Ее прекрасные колени, ее ноги сверкают под подолом старой голубой ночной рубашки, голые ноги крепко упираются в пол. Начинают мигать лампы. "И все это делает она, думает Джек. - Все это ей под..."

В кабинет словно врывается ветер, и репродукции Джорджии О'Киф срываются со стен. Диван отъезжает от стены, со стола летят бумаги, галогеновая лампа разбивается об пол. По всей больнице, на всех этажах, во всех палатах кровати вибрируют, телевизоры отключаются, инструменты дребезжат на металлических подносах, лампы мигают. Игрушки падают с полок магазина сувениров; вазы с лилиями скользят по мраморному полу. На пятом этаже лампочки одна за другой взрываются, выбрасывая снопы золотистых искр.

Ураганный шум набирает силу, возникает белая стена света, которая сворачивается в точку и исчезает. Вместе с ней исчезают и Джек Сойер, и Уэнделл Грин из чулана.

Их уносит в Долины, вырывает из одного мира и закидывает в другой, это не тот перенос, который так хорошо знаком Джеку.

Джек лежит, смотрит на белую, в дырах стену, которая колеблется из стороны в сторону, как парус. Четверть секунды назад он видел другую белую стену, из чистого света. Ароматный, нежный воздух ласкает его. Поначалу он чувствует, что его правую руку сжимают, потом видит, что рядом лежит дивная женщина. Джуди Маршалл.

Нет, не Джуди Маршалл, которую он любит, по-своему, но другая дивная женщина, которая когда-то перешептывалась с Джуди сквозь стену ночи, а в последнее время наладила с ней более тесный контакт. Он уже собирается произнести ее имя, когда...

В поле зрения возникает очаровательное лицо, похожее и непохожее на лицо Джуди. Оно высечено из того же мрамора, тем же скульптором, но с большим тщанием, с большей теплотой. Джек потрясен. У него перехватывает дыхание. Эта женщина, лицо которой зависает над ним, не рожала ребенка, не путешествовала вне своих любимых Долин, не летала на самолете, не водила автомобиль, не включала телевизор, не доставала лед из холодильника, не пользовалась микроволновой печью. Он видит и чистоту ее души, и внутреннее благородство. Она лучится изнутри.

Ум, сила, юмор, нежность, сострадание светятся в ее глазах, о них говорят уголки рта, черты лица. Он знает ее имя, и имя это идеально ей подходит. Джеку кажется, что он с первого мгновения влюблен в эту женщину, готов идти за ней хоть на край, хоть за край света. Наконец, он находит в себе силы произнести ее имя:

Софи.

Глава 21

- Софи.

Все еще держа ее за руку, он встает, поднимая ее вместе с собой. Ноги дрожат. Глаза горят, им словно не хватает места в глазницах.

Ужас и восторг в равной степени переполняют его. Сердце стучит как молот, душа поет. Вторая попытка, и ему удается произнести имя чуть громче, но все еще не в полный голос, потому что губы онемели. Словно их натерли льдом.

Так говорят после сильного удара в живот.

- Да.

- Софи.

- Да.

- Софи.

- Да.

Что-то в этом знакомое, он, повторяющий имя, она, односложно отвечающая. Знакомое и забавное. И тут до него доходит: сцена практически идентична одному из эпизодов в "Ужасах Дедвуд Галча", аккурат после того, как кто-то из завсегдатаев "Лейзи 8" вырубил Билла Таунса ударом бутылки по голове. Лили выливает на него ведро воды, а когда он садится, они...

- Это забавно. Хороший эпизод. Мы бы смеялись.

- Да, - отвечает Софи с легкой улыбкой.

- Смеялись бы до упаду.

- Да.

- До слез.

- Да.

- Я больше не говорю на английском, не так ли?

- Нет.

По ее синим глазам он видит, что она, во-первых, не понимает слово "английский", а во-вторых, точно знает, о чем он толкует.

- Софи.

- Да.

- Софи-Софи-Софи.

Стараясь привыкнуть к ее реальности. Стараясь убедить себя, что это не сон.

Улыбка освещает ее лицо. Джек думает, как приятно поцеловать ее губы, и у него подгибаются колени. Внезапно ему четырнадцать лет, и он гадает, посмеет ли поцеловать свою девушку при расставании, когда проводит ее до дому.

- Да-да-да, - отвечает она, и улыбка гаснет. - Ты понимаешь? Ты понимаешь, что уже здесь и как сюда попал?

Над головой и вокруг полощится и как бы вздыхает белая ткань. Полдюжины ветерков обдувают его со всех сторон, и до него доходит, что из другого мира он принес пленку пота на коже и от него может плохо пахнуть. Быстрым движением руки он стирает пот со лба и щек, не желая даже на мгновение упускать Софи из виду.

Они в каком-то шатре. Он огромный.., состоит из многих помещений.., и Джек думает о павильоне, в котором умирала королева Долин, Двойник его матери. Но там стены были из дорогих, многоцветных тканей, пахло благовониями и печалью (смерть королевы казалась неизбежной). Этот шатер ветхий и рваный. В стенах и потолке полно дыр, а там, где материал остается целым, он такой тонкий, что Джек видит сквозь него и землю, и растущие на ней деревья. При порывах ветра некоторые из дыр расползаются на глазах. Прямо над головой Джек видит муаровый силуэт. Вроде бы крест.

- Джек, ты понимаешь, как ты...

- Да. Я перескочил. - Хотя с его губ срывается совсем другое слово. Литературное значение этого слова - горизонтальная дорога. - И захватил многое из кабинета Спайлгмана. - Он наклоняется, поднимает плоскую каменную пластину с высеченным на ней цветком. - Как я понимаю, в моем мире это была репродукция картины Джорджии О'Киф. А это... - Он указывает на почерневший, потухший факел, прислоненный к белой стене. - Я думаю, это.., галогеновая лампа.

Софи хмурится:

- Га-ло-хеновая...

Он чувствует, как его онемевшие губы раздвигаются в улыбке.

- Не важно.

- Но ты в полном порядке.

Он понимает: ей нужно, чтобы он был в полном порядке, и отвечает, что да, конечно, хотя до полного порядка далеко. Он болен, и рад этому. Его болезнь называется любовью, и от нее ему никогда не излечиться. Если не считать его чувств к матери, а это совсем другая любовь, что бы там ни говорили фрейдисты, у него такое впервые. Да, конечно, он и раньше думал, что влюблялся, но только сейчас понял, что все было не то. В этом его убеждают голубизна ее глаз, улыбка, даже тени, отбрасываемые на лицо рваным шатром. В этот момент, - если б она попросила, он бы попытался сдвинуть гору, пройти сквозь горящий лес или принести с полюса лед, чтобы охладить чашку чая, и, учитывая все это, он, конечно же, не в полном порядке.

Но ей нужно, чтобы он был в полном порядке.

Это нужно и Тайлеру.

"Я - копписмен", - думает он. Сначала идея кажется ничтожной в сравнении с красотой Софи, в сравнении с тем, что она есть, но потом она начинает набирать силу. Как всегда. В конце концов, что, собственно, привело его сюда? Привело против воли, против желания.

- Джек?

- Да, я в порядке. Мне уже приходилось перескакивать... переноситься из одного мира в другой.

"Но никогда в присутствии такой ослепительной красавицы, - думает он. - В этом проблема. Вы - проблема, моя милая леди".

- Да. Приходить и уходить - твой талант. Один из твоих талантов. Так мне сказали.

- Кто?

- Скоро узнаешь, - отвечает она. - Скоро. Нам многое надо успеть, но, думаю, мне нужна короткая передышка. Ты.., при виде тебя у меня аж перехватило дыхание.

Джек страшно этому рад. Он замечает, что по-прежнему держит руку Софи и целует ее, как Джуди целовала его руки в мире, расположенном по другую сторону стены, разделяющей тот мир и этот. При этом видит аккуратные повязки на кончиках трех пальцев. Ему очень хочется обнять Софи, он не решается: на такую красоту можно только молиться. Она чуть выше Джуди, и волосы у нее чуть светлее, цвета меда, вытекающего из разломанных сотов. На ней простенькое белое платье из хлопчатобумажной ткани, отделанное синей тесьмой, под цвет глаз. С воротником-стойкой и маленьким V-образным вырезом на шее.

Подол прикрывает колени. Ноги голые, на одной серебряный браслет, такой тонкий, что его практически не видно. Грудь у нее больше, чем у Джуди, бедра шире. Казалось бы, сестры, но россыпь веснушек на переносице одинаковая, как и белая линия шрама на тыльной стороне ладони левой руки. Причины появления шрама разные, Джек в этом не сомневается, но абсолютно точно знает, что они повредили руку в один и тот же час и день.

- Ты - ее Двойник. Двойник Джуди Маршалл. - Только с губ срывается другое слово - не Двойник. Вроде бы странно, глупо, но что поделаешь, арфа. Потом он подумает о том, как близко расположены струны арфы, разделенные только на толщину пальца, и решит, что, возможно, не так уж и глупо.

Она смотрит в землю, рот ее чуть приоткрывается, потом поднимает голову и пытается улыбнуться.

- Джуди. По другую сторону стены. В детстве мы с ней часто разговаривали. Даже когда выросли, разговаривали в наших снах. - Он встревожен, увидев, как слезы наполняют глаза и текут по щекам. - Я свела ее с ума? Она обезумела? Пожалуйста, скажи, что нет.

- Нет, - отвечает Джек. - Она, конечно, идет по канату, но пока не упала с него. Джуди - женщина крепкая.

- Ты должен вернуть ей Тайлера, - говорит ему Софи. - Ради нас обоих. У меня никогда не было детей. Я не могу родить. Я.., надо мной надругались, понимаешь. В молодости. Надругался человек, которого ты хорошо знал.

Ужасная догадка озаряет Джека. Вокруг полощутся рваные стены шатра.

- Морган? Морган из Орриса?

Она наклоняет голову, может, это и к лучшему. Потому что лицо Джека перекашивает злобная гримаса. В этот момент он сожалеет о том, что не может вновь убить Двойника Моргана Слоута. Он думает, а не спросить ли, как это случилось, потом понимает, что не стоит.

- Сколько тебе было лет?

- Двенадцать, - отвечает она.., как он и ожидал. Произошло это в тот самый год, когда Джеки исполнилось двенадцать и он пришел сюда, чтобы спасти свою мать. Но сюда ли он приходил? Это Долины? Вроде бы ощущения другие.

Похожие.., но не совсем.

Его не удивляет, что Морган изнасиловал двенадцатилетнюю девочку, изнасиловал так, что она лишилась возможности иметь детей. Отнюдь. Морган Слоут, кое-где известный как Морган из Орриса, хотел править не одним или двумя мирами, а всей вселенной. Если у мужчины столь честолюбивые замыслы, несколько изнасилованных девочек - мелочевка, на которую не обращают внимания.

Она осторожно проводит подушечками больших пальцев по коже под его глазами. Подушечки нежные, как перышки. В изумлении смотрит на него:

- Почему ты плачешь, Джек?

- Воспоминания, - отвечает он. - Основная причина слез, не так ли? Он вспоминает мать, сидящую у окна, с сигаретой в руке, слушающую "Крейзи армз". - Да, именно прошлое - основная причина. Там боль, которую нельзя забыть.

- Возможно, - признает Софи. - Но сейчас не время думать о прошлом. Сегодня мы должны думать о будущем.

- Да, но если бы я мог задать несколько вопросов...

- Хорошо, но только несколько...

Джек пытается заговорить, но с губ не слетает ни одного звука. Он смеется:

- Когда я смотрю на тебя, у меня тоже перехватывает дыхание. Должен в этом признаться.

Щеки Софи загораются румянцем, она опускает глаза. Тоже собирается что-то сказать.., потом плотно сжимает губы. Джеку хочется, чтобы она заговорила, и при этом он рад ее молчанию.

Он мягко сжимает ей руку, она поднимает голову, ее синие глаза широко раскрыты.

- Я знал тебя? Когда тебе было двенадцать?

Она качает головой.

- Но я тебя видел.

- Возможно. В большом павильоне. Моя мать была одной из фрейлин Доброй Королевы. Я тоже.., самой младшей. Ты мог меня видеть. Я думаю, что видела тебя.

Джеку требуется несколько секунд, чтобы переварить смысл ее слов, потом он продолжает. Время поджимает. Они оба это знают. Он чуть ли не физически чувствует его бег.

- Ты и Джуди - двойники, но путешествовать вы не можете. Она никогда не была в твоем сознании здесь, а ты в ее - там.

Вы.., говорите через стену.

- Да.

- Когда она что-то писала, это была ты, шепчущая по другую сторону стены.

- Да. Я знала, как сильно я давлю на нее, но ничего другого мне не оставалось. Не оставалось! Дело не в том, чтобы вернуть ей сына, хотя это тоже важно. Есть более серьезные причины.

- Например?

Она качает головой:

- Не мне рассказывать тебе о них. Это сделает другой человек, в сравнении с которым я - пылинка.

Он смотрит на аккуратные повязки на кончиках пальцев и думает о том, как яростно Софи и Джуди пытались прорваться сквозь стену друг к другу. Морган Слоут, похоже, становился Морганом из Орриса усилием воли. Двенадцатилетним мальчиком Джек встречал и других, обладающих тем же талантом.

Он был не из их породы. Оставался Джеком в обоих мирах. А вот Джуди и Софи не могли перемещаться в сознание друг друга. Что-то им препятствовало, они лишь перешептывались через стену между мирами. И Джек не может представить себе более печальной повести.

Джек оглядывает рваный шатер, непрерывное движение пятен света и тени. Хлопают полотнища. Через дыру в стене он видит в соседней комнате несколько перевернутых коек.

- Где мы?

Она улыбается:

- Для некоторых это госпиталь.

- Да? - Он вскидывает голову, вновь смотрит на очертания креста. Муаровый, но когда-то точно был красным. "Красный крест, глупенький", думает он. - Ага! Но он.., несколько.., э.., древний?

Улыбка Софи становится шире, и Джек понимает, что она ироничная. Каким бы ни был этот госпиталь, здесь, похоже, пациентам оказывают совсем не ту помощь, как в клинической больнице.

- Да, Джек. Очень древний. Когда-то таких госпиталей было больше десятка, в Долинах, в Верхнем мире, в Срединном мире.

Теперь они наперечет. Может, это последний. Сегодня он здесь.

Завтра... - Софи вскидывает руки, опускает. - Где угодно! Может, по ту сторону стены, что и Джуди.

- Прямо-таки странствующий медицинский цирк.

Должно быть, она воспринимает его слова как шутку, потому что смеется и хлопает в ладоши:

- Да! Да, конечно! Хотя ты едва ли захотел бы здесь лечиться.

"Что означают ее слова?"

- Наверное, не захотел бы, - соглашается он, окинув взглядом расползающиеся стены, порванные потолки, шесты-стойки, которые того и гляди сломаются. - Со стерильностью здесь не очень.

- Однако, будь ты пациентом, - Софи говорит очень серьезно, но ее глаза весело поблескивают, - ты бы подумал, что лучше госпиталя просто не найти. В заботе и внимании Смиренным сестрам <Подробнее в повести С. Кинга "Смиренные сестры Элурии", опубликованной на русском языке в сборнике "Легенды" издательством ACT.> равных нет.

Джек вновь оглядывается:

- А где они?

- Смиренные сестры не показываются на глаза, когда светит солнце. И если мы хотим остаться в живых, Джек, каждый из нас должен покинуть госпиталь и продолжить свой путь задолго до наступления темноты.

У него щемит сердце при мысли о том, что каждому из них действительно придется идти своим, отдельным путем, пусть он и знает, что другого не дано. Но любопытство заставляет задать следующий вопрос. Копписмен всегда остается копписменом.

- Почему?

- Потому что Смиренные сестры - вампиры, и их пациенты никогда не выздоравливают.

Джеку становится не по себе. На лице - тревога. Софи он верит: в мире, где есть место вервольфам, вполне могут быть и вампиры.

Она касается его руки. По телу Джека пробегает дрожь желания.

- Не бойся, Джек. Они тоже служат Лучу <Английское слово beam имеет несколько значений Основные - балка и луч. Отсюда и некоторая путаница. Ранее, прочитав письмо, в котором упоминалась башня, Джек решил, что речь идет о балках несущие балки разрушаются, башня падает. Софи же определенно говорит о Лучах, тех самых, что играют важную роль в цикле "Темная башня".>. Все живое служит Лучу.

- Какому лучу?

- Не важно. - Ее пальцы сильнее сжимают запястье Джека. - Тот, кто ответит на твои вопросы, скоро будет здесь, если уже не пришел. - Она искоса смотрит на него, улыбается. - Когда ты выслушаешь его, тебе станет проще задавать вопросы.

Джек понимает, что ему указывают на его невежество, но указывает Софи, а потому не чувствует обиды. Он с готовностью идет следом за ней из одной комнаты большого и древнего госпиталя в другую. Переходя из помещения в помещение, понимает, какое огромное это сооружение. Еще он ощущает, несмотря на свежий ветерок, слабый, но неприятный запах, смесь запахов бродящего вина и испортившегося мяса. Что это за мясо, Джек знает. Он сотни раз выезжал на место преступления, где его поджидал очередной труп, так что догадаться не трудно.

***

Мы бы допустили бестактность, покинув Джека в тот момент, когда тот встретил любовь всей своей жизни, вот мы этого и не сделали. Но теперь, когда Джек и Софи шагают по госпиталю, давайте выскользнем за его тонкие стены. Снаружи нас встречают сухая земля, красные скалы, кустарник, цветы, чем-то напоминающие калохортус, невысокие сосны, несколько кактусов. Откуда-то доносится журчание воды. Полотно стен и крыши госпиталя шуршит и хлопает, как паруса торгового корабля, поймавшего ветер. Легко и непринужденно скользя вдоль восточной стены госпиталя, мы замечаем набросанные вдоль нее предметы. Тут и каменные пластины с рисунками, и прекрасная медная роза, которая, судя по всему, побывала в раскаленной печи и оплавилась, и маленький коврик, мясницким тесаком разрезанный надвое. Все это вещи, которые вместе с Джеком перенеслись из одного мира в другой. Мы видим обугленную телевизионную электронную трубку, лежащую среди осколков стекла, несколько батареек "Дюраселл АА", расческу и, что уже совсем странно, женские белые нейлоновые трусики с розовой надписью "Sunday". Произошло столкновение миров.

Предметы у восточной стены госпиталя показывают силу этого столкновения.

Так, где их шлейф обрывается, можно сказать, в голове кометы, сидит мужчина, который нам знаком. То есть мы впервые видим его в этой бесформенной коричневой тунике (и он, само собой, не знает, как носить такую одежду, потому что она определенно открывает лишнее), сандалиях на босу ногу, с волосами, зачесанными назад и собранными в конский хвост, перехваченный лентой из грубой, невыделанной кожи, но перед нами, безусловно, Уэнделл Грин. Он что-то бормочет себе под нос.

Слюна течет из уголков рта. Он пристально смотрит на мятые листы писчей бумаги, свернутые трубкой, которую он держит в правой руке. Если он сумеет понять, как диктофон "Панасоник" превратился в мятую бумагу, то, возможно, начнет соображать, что к чему. Но до этого еще далеко.

Уэнделл (мы продолжим называть его Уэнделлом и не будем ломать голову над тем, какое имя он может получить, или не получить, в этом маленьком уголке вселенной, поскольку он сам этого не знает, да и не хочет знать) замечает батарейки "Дюраселл АА". Подкрадывается к ним, поднимает и начинает вставлять в бумажную трубку. Ничего путного, разумеется, не выходит, но Уэнделла это не останавливает. Как сказал бы Джордж Рэтбан: "Дайте этому парню сачок, и он постарается поймать им обед".

- Че... - говорит знаменитейший репортер округа Каули, продолжающий засовывать батарейки в трубку из листков. - Че.., за. Че.., за! Черт побери, залезайте в...

Звук.., приближающееся позвякивание (это же надо!) шпор, привлекает внимание Уэнделла, и он отрывается от батареек и листов, поднимает голову. Его выпученные глаза широко раскрыты. Окончательно и бесповоротно рассудка Уэнделл, возможно, не потерял, но на данный момент его рассудок определенно повез жену и детей в "Диснейленд". А то, что Уэнделл видит перед собой, ни в коей мере не способствует скорейшему возвращению рассудка.

Когда-то в нашем мире жил прекрасный актер, которого звали Вуди Строуд <Строуд Вуди (Вудро; 1914 - 1994) - американский киноактер. Снимался с начала сороковых. Ранее профессиональный футболист и борец. В России наиболее известен как партнер Керка Дугласа по фильму "Спартак" (1960).> (Лили его знала, более того, в конце шестидесятых снялась в фильме "Экспресс правосудия" студии "Америкэн интернешнл"). Человек, который приближается к тому месту, где Уэнделл Грин сидит на земле с трубкой из мятых листов и батарейками "Дюраселл", очень похож на этого актера. На нем вытертые джинсы, синяя рубашка из "шамбре". На шее - платок, на широком кожаном ремне-патронташе с четырьмя десятками поблескивающих патронов тяжелый револьвер в кожаной же кобуре. Гладко выбритый череп, глубоко посаженные глаза. Через плечо на вязаной ленте - гитара. На другом плече вроде бы попугай. Только двухголовый.

- Нет. Нет, - вырывается у Уэнделла. - Нет. Не вижу. Не.

Вижу. Этого. - Он наклоняет голову и возобновляет попытки вставить батарейки в бумажную трубку.

Тень мужчины падает на Уэнделла, но тот отказывается поднимать голову.

- Привет, незнакомец, - здоровается мужчина.

Уэнделл по-прежнему не поднимает головы.

- Меня зовут Паркус. В этих местах я представляю закон.

Как тебя зовут?

Уэнделл не отвечает, если не принимать за ответ бессвязные звуки, срывающиеся со слюнявых губ.

- Я спросил твое имя.

- Уэн, - отвечает наш давний знакомец (не можем же мы назвать его другом), не поднимая головы. - Уэн. Делл. Гри...

Грин. Я.., я.., я...

- Не торопись. - В голосе Паркуса слышится сочувствие. - Я могу подождать, пока ты соберешься с мыслями.

- Я.., газетный ястреб!

- О? Вот, значит, ты кто? - Паркус нависает над ним, Уэнделл вжимается в податливую стену госпиталя. - Да, это что-то новенькое. Вот что я тебе скажу, я видел ястребов-рыболовов, я видел красноплечих ястребов, я видел серых ястребов, но ты мой первый газетный ястреб.

Уэнделл поднимает голову, быстро-быстро моргает.

Одна голова попугая, сидящего на левом плече Паркуса, говорит:

- Бог - это любовь.

- Пойди оттрахай свою мать, - тут же подает голос вторая голова.

- Все должны искать реку жизни, - первая.

- Пососи мой член, - вторая.

- Мы растем навстречу Богу, - первая.

- Обоссысь, - вторая.

Головы говорят друг за другом, не перебивая, даже тембр голоса и интонации у них одинаковые. Уэнделл еще подается назад и возобновляет прерванное занятие: вставляет батарейки в бумажную трубку, которая в его руке изогнулась, а верхние слои разбухли от пота.

- Не обращай на них внимания, - говорит Паркус. - Я вот не обращаю. Можно сказать, не слышу их, и это правда. Заткнитесь, мальчики.

Попугай замолкает.

- Одна голова - Святость, вторая - Нечестивость. Я держу попугая для того, чтобы он напоминал мне...

Его прерывают приближающиеся шаги, и он поворачивается на их звук. К ним спешат Джек и Софи, держась за руки, словно дети, возвращающиеся из школы.

- Спиди! - восклицает Джек, его лицо расплывается в улыбке.

- Неужто Странник Джек! - Паркус улыбается во весь рот. - Какая встреча! Дайте взглянуть на вас, сэр.., вы выросли!

Джек подбегает, обнимает Паркуса, тот крепко прижимает его к груди. Потом Джек отстраняется и внимательно изучает своего друга.

- Ты был старше.., во всяком случае, казался мне старше. В обоих мирах.

Продолжая улыбаться, Паркус кивает. А когда начинает говорить, чуть тянет слова, на манер Спиди Паркера:

- Наверное, я казался тебе старше, Джек. Ты-то был мальчишкой, помнишь.

- Но...

Паркус машет рукой.

- Иногда я выгляжу старше, иногда - нет. В зависимости от...

- Возраст - это мудрость, - уважительно замечает первая голова.

- Ты - слабоумный старый хрен, - откликается другая.

- ..в зависимости от места и обстоятельств, - заканчивает фразу Паркус. - А вас, мальчики, я просил заткнуться. Будете болтать - сверну ваши тощие шеи. - Он поворачивается к Софи, которая смотрит на него широко раскрытыми, восторженными глазами, застенчивая, как лань. - Софи. Как приятно видеть тебя, милая. Разве я не сказал, что он придет? И вот он здесь.

Правда, на дорогу ему потребовалось больше времени, чем я ожидал.

Она делает глубокий реверанс, встает на колено, низко наклоняет голову:

- Спасибо тебе. Приди с миром, стрелок, и да будет с тобой моя любовь, когда ты продолжишь свой путь по Лучу.

Джек чувствует, как от этих слов по его спине бежит холодок, потому что произнесены они особым тоном, полным глубокого смысла.

Спиди, так Джек все еще называет его, берет Софи за руку, предлагая ей подняться;

- Встань, девочка, и посмотри мне в глаза. Здесь я не стрелок, во всяком случае, в пограничье, даже если время от времени и таскаю с собой старую железяку. В любом случае нам о многом надо поговорить. На церемонии времени нет. Вы двое, пойдемте со мной. Посовещаемся, как говорим мы, стрелки. Или говорили, до того как мир сдвинулся. Я настрелял дичи, так что заодно и перекусим.

- Как насчет... - Джек указывает на что-то бормочущего, пытающегося засунуть батарейки в бумажную трубку Уэнделла Грина.

- Вроде бы он при деле, - говорит Паркус. - Сказал мне, что он газетный ястреб.

- Боюсь, он слишком высоко себя ценит, - качает головой Джек - Он газетный стервятник.

Уэнделл чуть поворачивает голову. Смотреть на Джека не решается, но губы растягиваются в оскале. Возможно, это рефлекторное.

- Зол. Золо. Золо-той мальчик. Голли. Вуд.

- Ему удалось сохранить чуточку обычного обаяния и жизнелюбия. С ним тут ничего не случится?

- Рядом с шатром Смиренных сестер редко кто бродит, - отвечает Паркус. - Никто его не тронет. А если он учует в воздухе что-нибудь вкусненькое и заглянет на огонек, что ж, мы сможем его накормить. - Он поворачивается к Уэнделлу. - Мы будем за тем пригорком. Захочешь прийти в гости не стесняйся. Понял меня, мистер Газетный Ястреб?

- Уэн. Делл. Грин.

- Уэнделл Грин, да, сэр. - Паркус смотрит на Джека и Софи. - Пошли. Времени в обрез.

- Нам бы не забыть про него, - шепчет Софи, оглядываясь. - Через несколько часов стемнеет.

- Не забудем, - соглашается Паркус, они уже поднимаются на пригорок. Негоже оставлять его около шатра после наступления темноты. Добром не кончится.

***

На другом склоне холма растительность гуще, есть даже ручеек, который, должно быть, бежит к реке, шум ее воды доносится издалека, но ландшафт больше напоминает Северную Неваду, чем Западный Висконсин. "И это понятно", - думает Джек. Последний переход разительно отличается от прежних.

У него такое ощущение, будто он - камень, который перебросили через озеро. А как досталось бедолаге Уэнделлу...

Справа от них, у подножия холма, стреноженная лошадь пасется в тени, как кажется Джеку, юкки древовидной. По левую руку, в двадцати ярдах вниз по склону, круг изъеденных ветром и песком камней. Внутри аккуратно сложены дрова, которые надо только поджечь. Джеку эти камни определенно не нравятся. Торчат из земли, как зубы. И он не одинок. Софи останавливается, сжимает его руку.

- Паркус, неужели мы идем туда? Пожалуйста, скажи, что нет.

- Говорящий демон покинул этот круг много веков назад, дорогая, отвечает Паркус. - И ты знаешь, что лучшего места для беседы не найти.

- Однако...

- Не время сейчас предаваться страхам, - отвечает Паркус. В голосе слышны нотки нетерпения. Вместо "страхов" он произносит другое слово, но так переводит его сознание Джека. - Ты ждала, пока он придет в госпиталь Смиренных сестер...

- Только потому, что она, по другую сторону стены, находилась...

- ..а теперь я хочу, чтобы шла с нами, - Он вдруг становится выше ростом. Его глаза сверкают.

"Стрелок, - думает Джек. - Да, безусловно, он может быть стрелком. Как в старых фильмах мамы, только настоящим".

- Хорошо, - шепчет она. - Если надо, - смотрит на Джека. - Не мог бы ты меня обнять?

Джек, мы можем в этом не сомневаться, счастлив это сделать.

Когда они проходят между двух камней, на Джека вдруг обрушивается словесный поток Один голос, особенно четкий, проникая в ухо, оставляет за собой дорожку слизи. "Бредут, бредут, бредут, на окровавленных ножках, скоро он придет, мой добрый друг Маншан, и такой я приготовил ему подарок..."

Джек смотрит, как его друг Паркус наклоняется над походным мешком, ослабляет веревку.

- Он близко, не правда ли? Рыбак. И "Черный дом", он тоже близко.

- Да, - кивает Паркус и достает из мешка дюжину общипанных жирных птичьих тушек.

***

При взгляде на куропаток в голову Джеку приходят мысли об Ирме Френо, и он думает, что не сможет есть. Убежденность крепнет, пока он наблюдает, как Паркус и Софи насаживают тушки на ветки-вертела. Но после того, как огонь зажжен, а на тушках появляется коричневая корочка, желудок говорит себе веское слово, настаивая на том, что куропатки пахнут прекрасно, а на вкус скорее всего будут еще лучше. Здесь, вспоминает он, любая еда вкуснее, чем в том мире.

- И вот мы здесь, в говорящем круге. - Лицо Паркуса серьезно, нет и тени улыбки. Он смотрит на Джека и Софи, которые сидят бок о бок, все еще держась за руки. Его гитара прислонена к одному из камней, образующих круг. Рядом с ней спит попугай, обе головы, Святость и Нечестивость, уткнувшись в перышки, конечно же, видят разные сны. - Демона давно уже нет, но легенда говорит, что эта нечисть оставляет после себя ауру, которая способствует беседе.

- Как атмосфера "Бларни стоун" <"Бларни стоун" - популярный ирландский пивной бар в Нью-Йорке.>, - уточняет Джек.

Паркус качает головой:

- Сегодня никакого обмана <Одно из значений английского слова blarney - обман.>.

- Если бы мы имели дело с обыкновенным мерзавцем. С ним я бы справился.

- Ты прав, - кивает Паркус. - Но, в определенном смысле, с ним ты и имеешь дело. Карл Бирстоун ничего особенного собой не представляет. Скажем так, обычный маньяк. Убивать ему не в диковинку. Но во Френч-Лэндинге его просто используют.

Как говорят в твоем мире, Джек, он одержим дьяволом. В него вселился призрак, как говорим мы, в Долинах...

- Или его воспитывали свиньи, - добавляет Софи.

- Да, - кивает Паркус. - В мире, который находится за этим пограничьем, Срединном мире, они бы сказали, что в нем поселился демон. Но демон куда более сильный и могущественный, чем тот бедолага, который когда-то обитал в этом каменном круге.

Джек едва его слышит. Его глаза горят мрачным огнем.

"Что-то.., что-то вроде бир стайн, - сказал ему Джордж Паркер прошлым вечером, тысячу лет тому назад. - Не совсем так, но близко".

- Карл Бирстайн, - повторяет он. Поднимает сжатый кулак, торжествующе трясет. - Так его звали в Чикаго. Бернсайд там, во Френч-Лэндинге. Дело закрыто, игра закончена, застегивай молнию ширинки. Где он, Спиди? Сэкономь мне несколько ча...

- Замолчи, - обрывает его Паркус.

Тихо, но жестко. Джек чувствует, как Софи прижимается к нему. Так его давний друг никогда не говорил. "Ты более не должен воспринимать его как Спиди, - одергивает себя Джек. - Он не такой и никогда таким не был. Это роль, которую он играл, чтобы успокоить и расположить к себе испуганного мальчика, который бежал от беды со своей матерью".

Паркус поворачивает тушки, которые уже подрумянились с одной стороны и роняют в огонь капельки жира.

- Извини за тон, Джек, но ты должен понять, что твой Рыбак - мелкая сошка с сравнении с тем, что происходит у нас на глазах.

"Почему бы тебе не сказать, что он - мелкая сошка, Тэнзи Френо? Почему бы не сказать Нюхачу Сен-Пьеру?"

Джек думает об этом, но не озвучивает своих мыслей. Огонь в глазах Паркуса нагнал на него страх.

- И речь идет не о Двойниках. Выброси эти мысли из головы. Это всего лишь связь между твоим миром и миром Долин.

Ты не можешь убить одного преступника здесь и тем самым положить конец делишкам твоего людоеда там. А если ты убьешь его в Висконсине, тварь, которая живет в нем, просто перескочит в другое тело.

- Тварь?..

- Во времена Альберта Фиша, последний называл ее Мистер Понедельник. Того, кто тебе нужен, зовут мистер Маншан.

На самом деле имя другое, но его не произнести ни на одном человеческом языке ни в одном из земных миров.

- И много этих миров, Спиди?

- Много, - отвечает Паркус, глядя в костер. - И наше дело затрагивает каждый из них. Иначе зачем бы мне гоняться за тобой? Посылать тебе перышки, посылать тебе яйца малиновки, делать все, что только возможно, лишь бы разбудить тебя.

Джек думает о Джуди, царапающей стены, пока из-под ногтей не потекла кровь, и ему становится стыдно. Спиди, по существу, занимался тем же.

- Проснись, проснись, дурья башка, - говорит он.

На лице Паркуса мелькает некое подобие улыбки.

- Ты, конечно, видел меня перед тем, как покинуть службу в полиции Лос-Анджелеса.

- А что еще могло заставить меня уйти из полиции?

- Ты бежал, как Иона, когда Господь велел ему идти проповедовать в Ниневию. Я даже подумал, а не послать ли мне кита, чтобы он тебя проглотил.

- У меня такое ощущение, будто меня проглотили, - признается Джек.

- У меня тоже, - подает голос Софи.

- Мы все проглочены, - заявляет мужчина с револьвером на боку. - Мы все в брюхе чудовища, нравится нам это или нет.

Это ка <Ка - в египетской мифологии один из элементов, составляющих человеческую сущность. Определяет судьбу человека.>, рок и судьба. Твой Рыбак, Джек, теперь твоя ка. Наша ка. Речь идет о большем, чем убийства. Гораздо большем.

И Джек видит такое, от чего кровь холодеет у него в жилах: Лестер Паркер, он же Спиди, он же Паркус, сам напуган до смерти.

- Это дело связано с Темной башней, - добавляет Паркус.

Крик отчаяния срывается с губ сидящей рядом с Джеком Софи, она опускает голову. Одновременно поднимает руку и раз за разом показывает Паркусу знак Злого Глаза.

Паркус, однако, не обращает на нее никакого внимания.

Вновь переворачивает тушки.

- А теперь слушайте меня, - говорит он. - Слушайте и задавайте как можно меньше вопросов. У нас еще есть шанс вернуть Джуди Маршалл ее сына, но время стремительно иссякает.

- Говори, - молвит Джек.

***

Паркус говорит. Не переставая говорить, приходит к выводу, что куропатки готовы, и подает их на плоских камнях.

Мясо нежное, само слезает с костей. Джек ест с жадностью, пьет сладкую воду из бурдюка Паркуса всякий раз, когда он попадает к нему. Он более не сравнивает поджаренных на костре куропаток с детскими трупами. Тело требует горючего и не получает отказа. С аппетитом ест и Софи, руками, нисколько не стесняясь, облизывает изящные пальчики. Ест и Уэнделл Грин, пусть он так и не решился войти в каменный круг. Однако, когда Паркус бросает ему золотисто-коричневую тушку, Грин ловит ее с удивительным проворством и вгрызается зубами в мягкое мясо.

- Ты спросил, много ли миров, - начинает Паркус. - Ответ, Высоким слогом - да фан: больше, чем можно себе представить. - Почерневшей палочкой он рисует уложенную набок восьмерку. Джек знает, что это греческий символ для обозначения бесконечности.

- Есть Башня, которая удерживает их вместе. Если хочешь, думай о ней как об оси, на которой вращается множество колес. И есть нечто, которое хочет разрушить Башню.

Рам Аббала.

При этих словах языки пламени костра вдруг темнеют, становятся темно-красными. Джек хочет, но не может поверить, что изменение цвета всего лишь плод его разыгравшегося воображения.

- Алый Король, - переводит он.

- Да. Его физическое воплощение заточено в камере на вершине Башни, но у него есть и второе воплощение, столь же реальное, и живет оно в канта Аббала - во Дворце Алого Короля.

- То есть находится в двух местах одновременно. - Благодаря своим путешествиям между мирами Америки и Долин Джек без особого труда воспринимает сказанное.

- Да.

- Если он.., или нечто.., уничтожит Башню, достигнет ли он своих целей? Не погибнет ли при этом одно из его физических воплощений?

- Как раз наоборот. Он освободит его, и тогда везде воцарится хаос.., дин-та.., геенны огненной. Некоторые территории Срединного мира уже свалились в этот огонь.

- Что из всего этого мне действительно нужно знать? - спрашивает Джек. Он понимает, что ему пора отправляться в мир по другую сторону стены.

- Трудно сказать, что тебе нужно знать, а что - нет, - отвечает Паркус. - Если я упущу что-то нужное, завтра, возможно, погаснут звезды. Не только здесь, но и в тысячах тысяч вселенных. И в этом весь ужас. Слушай, Джек... Король пытается уничтожить Башню и освободиться с незапамятных времен. Возможно, целую вечность. Процесс этот медленный, потому что Башня удерживается на месте пересекающимися силовыми лучами, которые выполняют роль оттяжек. Лучи удерживали Башню тысячи лет и будут удерживать еще тысячи, но в последние две сотни лет, в вашем летосчислении, Джек, а для тебя, Софи, это порядка пятисот Полноземелий...

- Такой долгий срок, - говорит она. - Такой долгий.

- По историческим меркам срок этот короток, как жизнь искорки, поднявшейся над костром. Но если хорошее приживается и развивается долго и трудно, то зло набирает силу очень быстро, выскакивает, как чертик из шкатулки. Ка - друг как зла, так и добра. Ка обнимается с обоими. Что же касается чертика... - Паркус поворачивается к Джеку. - Ты, разумеется, слышал о Железном веке? И о Бронзовом?

Джек кивает.

- На верхних уровнях Башни есть те, кто называет последние двести или около того лет в твоем мире - веком Отравленной мысли. Это означает...

- Мне этого объяснять не надо, - обрывает его Джек. - Я знал Моргана Слоута, помнишь? Я знал, что он собирался сделать с миром Софи.

Да, действительно, по плану предстояло превратить самый лучший из миров сначала в курорт для богатых, потом в источник неквалифицированной рабочей силы и, наконец, в свалку, возможно, и радиоактивных отходов. Если это не пример отравленной мысли, то Джек действительно не знает, что это такое.

- Среди разумных существ всегда встречались эсперы, - продолжает Паркус. - Это справедливо для всех Миров. Но обычно их очень мало. Необыкновенно одаренные люди, как ты мог бы про них сказать. Но с тех пор, как в твоем мире наступил век Отравленной мысли, Джек, они начали встречаться все чаще и чаще. Не так часто, разумеется, как мутанты в Проклятых землях, но достаточно часто.

- Ты говоришь о читающих мысли? - спрашивает Софи, дабы убедиться, правильно ли она понимает Паркуса.

- Да, - кивает Паркус, - но не только о читающих мысли.

Предсказателях будущего. Телепортерах, способных переходить из мира в мир, как наш Странник Джек.., и телекинезерах. Телепаты встречаются чаще, телекинезеры - самые редкие.., и самые ценные.

- Ты хочешь сказать, для него, - уточняет Джек. - Для Алого Короля.

- Да. Большую часть последних двухсот лет аббала провел, собирая команду рабов-эсперов. Главным образом, находил их на Земле и в Долинах. Все телекинезеры родом с Земли. Эта команда рабов - его главное достижение. Мы называем их Разрушителями. Они... - Он задумывается. - Вы знаете, как обеспечивается движение галеры?

Оба кивают.

- Много гребцов приводят ее в движение веслами, - отвечает Софи и имитирует гребок, отчего ее грудь волнующе колышется.

Теперь кивает Паркус:

- Обычно рабы скованы одной цепью. Они...

Из-за каменного круга внезапно напоминает о своем присутствии Уэнделл.

- Спар. Так. - Он замолкает, хмурится, повторяет попытку:

- Спар-так.

- О чем он? - в недоумении спрашивает Паркус. - Ты понимаешь, Джек?

- О фильме "Спартак", - отвечает Джек. - И ты, как всегда, не прав, Уэнделл. Потому что говоришь о "Бен-Гуре".

Надувшись, Уэнделл протягивает жирные руки:

- Еще. Мяса.

Паркус снимает с палочки-вертела последнюю куропатку, бросает меж двух камней, за которыми сидит Уэнделл.

- Свежая добыча для Газетного Ястреба. А теперь, сделай милость, заткнись.

- Или - что? - В глазах Уэнделла появляется воинственный блеск.

Паркус вытаскивает из кобуры револьвер. Рукоятка из сандалового дерева затерта, зато ствол блестит, как новенький. Ему нет нужды отвечать. Уэнделл Грин, в коричневой тунике, с куропаткой в руке, срывается с места и скрывается за вершиной холма. Джек этому безмерно рад. "Спартак, однако", думает он и пренебрежительно фыркает.

- Значит, Алый Король хочет использовать Разрушителей для уничтожения Лучей, - говорит Джек. - В этом все дело, так? Такой у него план?

- Ты вроде бы говоришь о будущем, - отвечает Паркус. - А происходит это прямо сейчас, Джек. Достаточно взглянуть на твой мир, чтобы увидеть идущую полным ходом дезинтеграцию Из шести Лучей в полную силу функционирует лишь один.

Еще два генерируют минимальную сдерживающую мощность.

Остальные три уже мертвы. Один из них вышел из строя тысячи лет тому назад, сломался. Два других.., уничтожили Разрушители. Менее чем за два столетия.

- Господи, - выдыхает Джек. Теперь он понимает, почему Спиди назвал Рыбака мелкой сошкой.

- Защита Башни и Лучей всегда лежала на древней военной гильдии Гилеада, членов которой называли стрелками в этом мире и во многих других. Они также обладали мощными экстрасенсорными способностями и могли нейтрализовать Разрушителей Алого Короля, но...

- Стрелки все ушли, кроме одного, - говорит Софи, глядя на большой револьвер на бедре Паркуса. - Если только ты тоже не стрелок, Паркус.

- Я - нет, дорогая, - отвечает он, - но стрелок у нас не один.

- Я думала, Роланд <Роланд - главный герой цикла "Темная башня", первые четыре книги которого опубликованы и переведены на все ведущие языки, в том числе и на русский, а еще три ждут своей очереди.> последний. Так гласят легенды.

- Он подготовил еще по меньшей мере троих, - отвечает ей Паркус. - Я не знаю, как ему это удалось, но верю, что так оно и есть. Если бы Роланд оставался один, Разрушители уже давно сломали бы Башню. Но с помощью остальных...

- Я понятия не имею, о чем ты говоришь, - вмешивается Джек. - То есть сначала понимал, но безнадежно отстал.

- Чтобы сделать свою работу, тебе и не нужно все понимать, - отрезает Паркус.

- Спасибо тебе, Господи.

- А чтобы понять необходимый минимум, забудь про галеры и гребцов и вернись к вестернам, в которых снималась твоя мать. Для начала представь себе форт в пустыне.

- Это Темная башня, к которой ты постоянно возвращаешься. Она - форт?

- Да. И окружают форт не дикие индейцы...

- А Разрушители. Ведомые великим вождем Аббала.

Софи бормочет: "Король в своей башне ест хлеб и мед. Разрушители в подвале делают ему деньги".

По спине Джека струится неприятный холодок: он думает о крысиных лапках, коготки которых скребут по рассыпанным по полу осколкам стекла.

- Почему ты это сказала?

Софи смотрит на него, краснеет, качает головой, отводит взгляд:

- Так она иногда говорит. Джуди. Когда я слышу ее.

Паркус берет обгоревшую ветвь, начинает рисовать на пыли, рядом с восьмеркой.

- Вот форт. Это индейцы, ведомые безжалостным и скорее всего безумным вождем. Но вот здесь... - Слева на пыли появляется стрела. Острие направлено на знаки, изображающие индейцев и форт. - Кто в лучших вестернах Лили Кевинью всегда появляется в самую последнюю минуту?

- Кавалерия, - без запинки отвечает Джек. - Как я понимаю, это мы.

- Нет, - отрезает Паркус. Голос у него ровный, но Джек чувствует, что сдерживаться ему удается с большим трудом. - Кавалерия - это Роланд из Гилеада и его новые стрелки. И те из нас, кто хочет, чтобы Башня устояла.., или рухнула в положенное ей время. Алый Король надеется задержать Роланда и уничтожить Башню до того, как он прибудет со своими стрелками. А для этого Королю надо собрать как можно больше Разрушителей, особенно телекинезеров.

- А Тайлер Маршалл...

- Не прерывай меня. Мне и так нелегко.

- Раньше ты был куда веселее, Спиди. - В голосе Джека слышится упрек. Он думает, что давний друг сейчас устроит ему словесную выволочку, а может, выйдет из себя и превратит в лягушку.., но напряжение вдруг покидает Паркуса, он смеется.

Софи поднимает голову, улыбается, сжимает руку Джека.

- Пожалуй, ты прав, - вздыхает Паркус. - Заводиться нет смысла, не правда ли? - Он касается револьвера. - Наверное, я не погрешу против истины, сказав, что решил, будто эта железяка придает мне значимости.

- Шаг, а то и два вперед по сравнению с дворником парка развлечений, кивает Джек.

- И в Библии, это в твоем мире, Джек, и в Книге правильного земледелия, это уже в твоем, Софи, дорогая, есть одна и та же фраза.., если не ошибаюсь: "Ибо в царствии моем есть много домов". Так вот, при дворе Алого Короля есть много монстров.

Джек слышит, как с его губ срывается короткий смешок. Похоже, его давний друг отпустил типично тупую полицейскую шутку.

- Они - курьеры Короля.., его рыцари на побегушках. Поручений им дается много, но, думаю, в последнее время главная задача одна - поиск талантливых Разрушителей. Чем талантливее Разрушитель, тем выше награда.

- Они - охотники за головами, - бормочет Джек и понимает, насколько он прав, лишь произнеся эти слова. Вроде бы использовал бизнес-термин, но есть же и буквальный смысл.

Охотники за головами - людоеды.

- Да, - соглашается Паркус. - И у них есть смертные субподрядчики, которые работают за.., произносить это слово мало радости, но иначе, наверное, не скажешь...

Перед мысленным взором Джека возникает жуткое зрелище: Альберт Фиш стоит на тротуаре в Нью-Йорке с плакатиком "РАБОТАЮ ЗА ЕДУ". Он крепче прижимает к себе Софи. Синие глаза поворачиваются к нему, он с радостью тонет в них.

Они его успокаивают.

- Сколько Разрушителей отправил Альберт Фиш твоему приятелю Мистеру Понедельнику? - хочет знать Джек. - Двоих? Четверых? Дюжину? Они умерли, раз уж Аббала пришлось заменять их?

- Нет, - очень серьезно отвечает Паркус. - Их содержат в одном месте.., в подвале, да, или в пещере.., где время не движется.

- В чистилище. Господи.

- Это не важно. Альберт Фиш давно умер. Мистер Понедельник теперь мистер Маншан. И сделку, которую мистер Маншан заключил с твоим убийцей, очень простая: этот Бернсайд может убить и съесть сколько захочет детей, если они не талантливые. Но когда ему попадутся талантливые, то есть Разрушители, их он должен сразу же передавать мистеру Маншану.

- Который отправит их к Аббала, - шепчет Софи.

- Совершенно верно, - кивает Паркус.

Джек чувствует, что вновь обрел опору под ногами, пусть и не очень прочную, и несказанно этому рад.

- Поскольку Тайлера не убили, он - талантливый.

- Талантливый - не то слово. Тайлер Маршалл, потенциально, один из двух наиболее сильных Разрушителей в истории миров. Если вернуться к аналогии с фортом и индейцами, то можно сказать, что Разрушители зажигательные стрелы, которые перебрасывают через стены.., новый вид оружия. Но Тайлер Маршалл - не просто зажигательная стрела. Скорее, он управляемый снаряд.

- Или атомная бомба.

- Я не знаю, о чем вы, - шепчет Софи.

- И не надо тебе знать, - отвечает Джек. - Поверь мне.

Он вновь смотрит на рисунки. Удивлен ли он, что Тайлер такой могущественный' Нет, пожалуй, что нет. Он же знает, какой силой обладает его мать. Он же повстречался с ее Двойником. Простая одежда и манеры Софи не могут обмануть его. Он видит, что перед ним королева. Она прекрасна, но красота отнюдь не главное ее достоинство.

- Джек? - обращается к нему Паркус. - Ты в порядке?

Его тон трактуется однозначно: "На другое сейчас просто нет времени".

- Дай мне минуту, - просит Джек.

- У нас совсем мало вр...

- Это мне уже объяснили, - рубит слова Джек и чувствует, как Софи вскидывает на него глаза, удивленная таким тоном. - Дай мне минуту. И позволь выполнять свою работу.

Из-под зеленых перышек одна из голов попугая бормочет;

"Бог любит бедных тружеников". Вторая тут же отвечает: "Поэтому он наплодил их в таком количестве?"

- Хорошо, Джек, - отвечает Паркус и принимается изучать небо.

"Итак, что мы имеем? - думает Джек. - Мы имеем очень ценного мальчика, и Рыбак знает, что он ценный. Но мальчик еще не у мистера Маншана, иначе Спиди не сидел бы здесь. Что из этого следует?"

Софи озабоченно смотрит на него. Паркус не отрывает глаз от бездонного синего неба над пограничьем между Долинами (по терминологии Джуди Маршалл Запредельем) и Следующим миром. Колесики в голове Джека вертятся все быстрее, мысли набирают скорость, как экспресс, уходящий со станции.

Он понимает, что чернокожий мужчина с лысым черепом высматривает в небе некую злобную ворону. Он понимает, что белокожая женщина смотрит на него с обожанием, которое со временем может перерасти в любовь. Но в основном он занят другими мыслями. И это мысли копписмена Теперь Бирстоун стал Бернсайдом и он стар. Стар, и с головой у него далеко не все в порядке. Он никак не может решить, что же ему делать: оставить Тайлера себе или, как и обещал, отдать этому Маншану. И все теперь зависит от того, в какую сторону он качнется. Если примет решение убить Тайлера и сварить в котле, как ведьма в сказке "Гензель и Гретель", не повезет Джуди и Фреду. Не говоря уже о Тайлере, который навидался такого, что может свести с ума и ветерана морской пехоты.

Если же Рыбак отдаст мальчика мистеру Маншану, не повезет всему живому. Неудивительно, что Спиди боится нехватки времени.

- Вы знали, что это грядет, не так ли? - спрашивает он. - Вы оба знали. Потому что знала Джуди. Она не один месяц вела себя странно, и началось это задолго до убийств.

Паркус ерзает на месте, отводит глаза.

- Я знал, что-то готовится, да, свидетельства тому были, но я занимался другим делом. А Софи переходить не может. Ее привезли сюда летающие люди, они же и увезут, когда наше совещание закончится.

Джек поворачивается к Софи:

- Ты - та, кем когда-то была моя мать. Я в этом уверен (себе он признается, что полной уверенности у него нет, скорее, полагается на интуицию. Слишком много неизвестных.). Ты - наследница Лауры де Луизиан. Королева этого мира.

Теперь смущается Софи.

- В высшей иерархии я была никем, действительно никем, и меня это вполне устраивало. Главным образом писала рекомендательные письма и благодарила людей, которые приходили, чтобы повидаться со мной.., только при исполнении официальных обязанностей я говорила "мы". Любила гулять, рисовать цветы, классифицировать их. А потом, по стечению обстоятельств, трудным временам, оказалась последней в королевском роду. Королева этого мира, как ты и сказал. Однажды выходила замуж за хорошего и простого человека, но мой Фред Маршалл умер и оставил меня одну. Софи Бесплодная.

- Не говори так. - Джек удивлен, как глубоко ранят его ее слова. Не хочет слышать, чтобы она говорила о себе с такой насмешливо-горестной интонацией.

- Не будь ты уникумом, Джек, твой Двойник приходился бы мне кузеном.

Теперь она охватывает его руку изящными пальчиками и сжимает их. Низкий голос переполняют эмоции.

- Отставим в сторону высшие материи. Я знаю, что Тайлер Маршалл - сын Джуди, я знаю, что люблю ее и не хочу, чтобы ей причиняли боль. Поверь, что за Тайлера я переживаю, как за своего ребенка, если он у меня когда-нибудь будет. Но кроме этого, я знаю еще одно: ты - единственный, кто может его спасти.

- Почему? - Он, разумеется, чувствовал, что к этому идет.

Иначе что ему тут делать? Но по-прежнему пребывает в недоумении. Почему я?

- Потому что ты прикасался к Талисману. И хотя часть его силы с годами покинула тебя, многое осталось.

Джек думает о лилиях, которые Спиди оставил ему в ванной Дейла. Об их запахе, что остался на его руках даже после того, как он отдал букет Тэнзи. И он помнит, как выглядел Талисман в шепчущейся темноте королевского павильона, набирая яркость, изменяя все, прежде чем исчезнуть.

Джек думает: "Он по-прежнему изменяет все".

- Паркус? - Это первый раз, когда он называет своего собеседника, другого копписмена, по имени? Точно он не помнит, но такое возможно.

- Да, Джек.

- Того, что осталось от Талисмана.., этого достаточно? Хватит, чтобы я смог взять верх над Алым Королем?

На лице Паркуса - ужас.

- Конечно, нет, Джек. Даже не думай. Аббала задует тебя, как свечу. Но этого, возможно, хватит, чтобы справиться с мистером Маншаном.., пойти в горящие земли и вывести оттуда Тайлера.

- Там машины. - Софи словно погрузилась в транс, забылась тяжелым сном. - Красные машины и черные машины, все окутаны дымом. Длинные транспортеры, и на них несметное количество детей. Дети перебирают ножками, двигают транспортеры, а те приводят в действие машины. Глубоко в лисьих норах. Глубоко в крысиных норах, куда не заглядывает солнце. В глубоких пещерах, где находятся горящие земли.

Джек потрясен до глубины души. На ум приходит Диккенс.

Не "Холодный дом" - "Оливер Твист". И разумеется, он вспоминает разговор с Тэнзи Френо. "По крайней мере Ирма не там, - думает он. - Не в горящих землях. Ирма мертва, злобный старик отъел ей ногу. Тайлер, однако... Тайлер..."

- Они бредут и бредут, пока у них не начинают кровоточить ноги, бормочет он. - И путь туда...

- Я думаю, ты знаешь, - говорит Паркус. - Найдя "Черный дом", ты найдешь путь в горящие земли.., к машинам.., мистеру Маншану.., и Тайлеру.

- Мальчик жив. Вы в этом уверены.

- Да, - хором отвечают Паркус и Софи.

- А где сейчас Бернсайд? Эта информация могла бы многое ускорить.

- Я не знаю, - отвечает Паркус.

- Господи, если бы ты знал, кто он...

- Есть отпечатки пальцев, - говорит Паркус. - Отпечатки пальцев на телефонном аппарате. Твоя первая идея. Полицейское управление Висконсина получило информацию из банка данных ФБР, что они принадлежат Бирстоуну. У тебя есть его теперешняя фамилия - Бернсайд. Этого достаточно.

Полицейское управление Висконсина, ФБР, банк данных: эти термины звучат на английском, который совершенно неуместен в Долинах.

- Откуда ты это знаешь?

- У меня есть источники в твоем мире; я держу руку на пульсе. И такому копу, как ты, не составит труда выяснить остальное.

- Джуди думает, что у тебя есть друг, который может помочь, неожиданно встревает Софи.

- Дейл? Дейл Гилбертсон? - Джеку трудно в это поверить, но, с другой стороны, Дейл мог кое-что разузнать.

- Я не знаю его имени. Джуди думает, он похож на тех, кто живет здесь, в Запределье. Человек, который многое видит, потому что не видит ничего.

- Значит, не Дейл. Она говорит о Генри.

Паркус встает. Попугай поднимает головы, открывает четыре блестящих глаза. Святость-и-Нечестивость взлетает к его плечу и устраивается на нем.

- Я думаю, совещание закончено. Нам пора закругляться.

Ты готов к возвращению, друг мой?

- Да. И пожалуй, я возьму Грина с собой, хоть мне этого и не хочется. Не думаю, что он здесь долго протянет.

- Как скажешь.

Джек и Софи, которые по-прежнему держатся за руки, уже поднимаются, когда Джек вдруг осознает, что Паркус все стоит в говорящем круге с попугаем на плече.

- Ты не идешь?

Паркус качает головой:

- Здесь наши пути расходятся, Джек. Возможно, мы еще увидимся.

"Если я выживу, - думает Джек. - Если кто-нибудь из нас выживет".

- А пока иди своим путем. И будь честен.

Софи вновь делает глубокий реверанс.

- Сай.

Паркус кивает ей и салютует Джеку. Джек поворачивается И ведет Софи к ветхому шатру госпиталя, гадая, удастся ли ему еще раз свидеться со Спиди Паркером.

***

Уэнделл Грин, первоклассный репортер, бесстрашный ас журналистского расследования, знатный перетряхиватель грязного белья, сидит на прежнем месте, держа в одной руке трубку из смятых листов бумаги, а в другой батарейки. Он вновь что-то бормочет и даже не поднимает головы, слыша приближающиеся шаги Софи и Джека.

- Ты сделаешь все, что в твоих силах, не так ли? - спрашивает Софи. Ради нее.

- И ради тебя, - отвечает Джек. - А теперь послушай меня.

Если все закончится и мы все будем стоять на ногах.., если бы я смог вернуться сюда... - Он не может продолжать. Он в ужасе от своей безрассудной смелости. Она, в конце концов, королева. Королева. А он.., кто? И еще пытается назначить ей свидание.

- Возможно... - Синие глаза не отрываясь смотрят на него. - Возможно.

- Ты бы этого хотела? - мягко спрашивает он.

- Да.

Он наклоняется и касается ее губ своими. Чуть-чуть, это даже не поцелуй. И при этом лучший поцелуй его жизни.

- Я сейчас лишусь чувств, - говорит она, когда он выпрямляется.

- Не шути со мной, Софи.

Она берет его руку, кладет под левую грудь. Он чувствует, как стучит ее сердце.

- Разве это шутка? Если оно сможет бежать быстрее, то просто выскочит из груди.

Софи отпускает его руку, но он еще несколько секунд не убирает ее, прижавшись ладонью к теплому полукружию.

- Если б я могла, то пошла бы с тобой, - признается Софи.

- Я знаю.

Он смотрит на нее, отдавая себе отчет, что не сдвинется с места, если задержится еще на мгновение. Помимо желания не расставаться с ней есть еще один фактор. По правде говоря, никогда в жизни он не испытывал большего страха. Он ищет какой-нибудь повод вернуться на Землю, хотя бы для того, чтобы замедлить бег собственного сердца. И находит его в бормочущем существе, в которое превратился Уэнделл Грин. Опускается на одно колено.

- Ты готов, большой мальчик? Хочешь вернуться на великую Миссисипи?

- Не. Трогай. Меня. - А потом нараспев, одной фразой:

- Гребаный говнюк Голливуд!

- Поверь мне, прикасаюсь к тебе только по необходимости.

А потом при первой возможности вымою руки.

Он смотрит на Софи и видит в ней Джуди. Какие же они красивые.

- Я люблю тебя.

Прежде чем она успевает ответить, хватает Уэнделла за руку, закрывает глаза и перескакивает.

Глава 22

На этот раз его встречает не тишина - приятный ровный шелест, который он однажды уже слышал. Летом 1997 года Джек полетел на север в Вакавилль, с членами парашютного клуба УПЛА, который назывался "Летуны". Как-то вечером, перебрав пива, он принял это предложение, а потом уже не смог отговориться, не прослыв трусишкой. Джек ожидал, что перепугается до смерти, а вместо этого испытал дикий восторг. Однако никогда больше не повторял эксперимента, и теперь знает почему в тот момент он слишком близко подступил к воспоминаниям, и какая-то часть его подсознания это поняла. Этот звук он слышал аккурат перед тем, как дернуть кольцо вытяжного троса: шелест воздуха, который прорезает твое находящееся в свободном полете тело. А больше ничего не слышно, кроме биения сердца да щелчка в ушах, если сглатываешь слюну.

"Дергай за кольцо, Джек, - думает он. - Пора дергать за кольцо, а не то приземление будет чертовски жестким".

И тут же раздается новый звук, поначалу тихий, но быстро набирающий силу. "Сирена пожарной сигнализации, - думает он. - Нет, симфония пожарных сирен". В тот же миг Уэнделл Грин выдергивает руку из его пальцев. Он слышит слабый вскрик, его напарника по затяжному прыжку уносит в сторону, а потом он чувствует запах...

Жимолости...

Нет, ее волос...

И Джек ахает от тяжести, свалившейся ему на грудь и живот, ему кажется, что из его легких выдавили весь воздух. Он чувствует прикосновения рук, одна - на плече, вторая - под поясницей. Волосы щекочут щеку. Дребезжит сирена. В замешательстве кричат люди. Эхом отдается топот бегущих ног.

- Джек джек джек ты в порядке.

- Попроси королеву о свидании, перепрыгни в середину следующей недели, - бормочет он. Почему так темно? Он ослеп?

Он готов к интеллектуальной и высокооплачиваемой работе нищего в "Миллер-парке"?

- Джек! - Ладонь впечатывается в его щеку. С силой.

Нет, он не ослеп. Просто закрыты глаза. Он открывает их и видит склонившуюся над собой Джуди, их лица разделяют всего несколько дюймов. Не думая, рефлекторно, он зарывается левой рукой в волосы на ее затылке, приближает лицо Джуди к своему, целует ее. Она выдыхает ему в рот, от удивления, и его легкие словно пробивают электрические разряды, потом отвечает на поцелуй. Никогда в жизни его не целовали с такой страстью. Его рука залезает под ночную рубашку, ложится на грудь, чувствует, как быстро бьется сердце. "Если оно сможет бежать быстрее, то просто выскочит из груди", - вспоминает он слова Софи. В тот же самый момент ее рука ныряет под его рубашку, которая почему-то расстегнута, и начинает пощипывать его сосок. Он уже твердый и горячий. При этом ее язык глубоко проскальзывает ему в рот и ходит, совсем как хоботок пчелы, собирающей нектар с цветка. Он сильнее обнимает ее шею, и одному Богу известно, что из этого вышло бы, если 6 не грохот, который доносится из коридора. Звенит разбившееся стекло, кто-то кричит. Голос тонкий, звенящий от паники, непонятно, мужской или женский, но Джеку кажется, что кричит Этан Эванс, мрачный юноша, охранявший вход в отделение Д. "Возвращайтесь обратно! Перестаньте бегать, бог бы вас побрал!" Разумеется, это Этан. Только выпускник воскресной школы лютеранской церкви "Гора Хеврон" может говорить "бог бы вас побрал", даже в критической ситуации.

Джек отрывается от Джуди. Она отрывается от него. Оба на полу. Ночная рубашка Джуди задрана до талии, видны белые нейлоновые трусики. Рубашка Джека расстегнута, как и штаны. Ботинки на нем, но, судя по ощущениям, не правильно надеты. Рядом перевернутый кофейный столик, журналы рассыпаны по полу. Некоторые вырваны из обложек.

Из коридора доносятся новые крики, вопли, безумный смех.

Этан Эванс продолжает орать на мечущихся пациентов отделения Д, а теперь на них кричит еще и женщина, должно быть, исполняющая обязанности старшей медсестры Рэк. Продолжает звенеть сирена пожарной сигнализации.

Внезапно раскрывается дверь, и в кабинет доктора Спайглмана вваливается Уэнделл Грин. За его спиной - стенной шкаф с разбросанной в беспорядке одеждой доктора. В одной руке Уэнделл держит диктофон "Панасоник", в другой - несколько поблескивающих цилиндрических предметов. Джек готов спорить, что это батарейки "Дюраселл АА".

Если одежда Джека только расстегнута (возможно, пуговицы вырваны с корнем), то с Уэнделлом ситуация гораздо хуже.

Рубашка в лохмотьях. Живот нависает на белыми трусами с большим желтым пятном от мочи. Коричневые габардиновые брюки он тащит за собой одной ногой. Они волочатся по ковру, как содранная змеиная кожа. Он в носках, но левый определенно надет наизнанку.

- Что ты сделал? - орет Уэнделл. - Голливуд, сукин ты сын, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С МОИМ ДИК...

Он замолкает. Челюсть у него отвисает. Глаза широко раскрываются. Джек замечает, что волосы репортера встали дыбом.

Уэнделл тем временем замечает, что Джек Сойер и Джуди Маршалл, полуобнявшись, лежат на полу среди осколков стекла и бумаг. Их одежда в беспорядке. Обстановка, конечно, не самая романтичная, но если Уэнделл и видел двух людей, находящихся на грани совокупления, то они перед ним.

В голове все путается, сменяя друг друга, мелькают невероятные воспоминания, его шатает из стороны в сторону, живот урчит, как стиральная машина, в которую заложили слишком много белья, ему просто необходимо ухватиться за что-то понятное и хорошо знакомое. Ему нужны новости. А еще лучше скандал. И пожалуйста, Джек Сойер и Джуди Маршалл лежат перед ним на полу.

- НАСИЛУЮТ! - орет Уэнделл во всю мощь легких. Безумная улыбка изгибает уголки его рта. - СОЙЕР ИЗБИЛ МЕНЯ, А ТЕПЕРЬ НАСИЛУЕТ ДУШЕВНОБОЛЬНУЮ ПАЦИЕНТКУ! - Даже Уэнделлу понятно, что никаким изнасилованием тут и не пахнет, но кто и когда кричал: "ТРАХАЮТСЯ ПО СОГЛАСИЮ!" - дабы привлечь внимание?

- Заткни рот этому идиоту. - Джуди одергивает подол ночнушки и собирается встать.

- Осторожно, - предупреждает Джек. - Тут везде разбитое стекло.

- Сама знаю, - рявкает она, а потом поворачивается к Уэнделлу с тем бесстрашием, что хорошо знакомо Фреду. - Заткнитесь! Я не знаю, кто вы, но прекратите орать! Никого здесь не...

Уэнделл пятится от Голливуда Сойера, таща за собой брюки. "Почему никто не приходит, - думает он. - Неужели никто не зайдет до того, как он пристрелит меня или поколотит?" В состоянии близком к истерике Уэнделл не замечает ни сирены, ни криков в коридоре или думает, что все это - плод его воображения, вместе с абсурдными "воспоминаниями" о черном стрелке, о прекрасной женщине в белом и о себе, Уэнделле Грине, сидящем в пыли и, словно пещерный человек, пожирающем наполовину сырую птицу.

- Держись от меня подальше, Сойер. - Грин все пятится, выставив перед собой руки. - У меня есть очень охочий до денег адвокат. Прикоснись ко мне хоть пальцем, говнюк, и я обдеру тебя как липку... ОЙ! АЙ!

Уэнделл наступил на осколок стекла, Джек это видит, возможно, он с одной из репродукций, что украшали стены, а теперь украшают пол. Он отпрыгивает назад, его ноги путаются в собственных брюках, он падает на кожаное кресло, в котором, должно быть, обычно сидит доктор Спайглман, расспрашивая пациентов об их трудном детстве.

Главный грязекопатель "Ла Ривьер герольд" в ужасе смотрит на надвигающегося неандертальца, потом швыряет в него диктофон. Джек видит, что пластмассовый корпус весь в царапинах. Взмах руки - и диктофон отлетает в сторону.

- НАСИЛУЮТ! - верещит Уэнделл. - ОН НАСИЛУЕТ;

ОДНУ ИЗ ПСИХИЧЕК! ОН... - Джек врезает ему в подбородок, в последний момент сдерживает удар, дозирует силу с предельной точностью. Уэнделла отбрасывает на спинку кресла доктора Спайглмана, тело обмякает, глаза закатываются, ноги дергаются в некоем ритме, который задает наполовину потухшее сознание.

- Безумный Мадьяр лучше бы с этим не справился, - шепчет себе под нос Джек. Думает о том, что в ближайшем будущем Уэнделлу скорее всего придется обратиться к психиатру.

За последние два дня его голове крепко досталось.

Дверь в коридор распахивается. Джек встает перед креслом, закрывая Уэнделла, запихивая подол рубашки за пояс (в какой-то момент, слава богу, он уже застегнул молнию ширинки). В кабинет всовывается взлохмаченная женская голова. Девушка одета в форму службы безопасности. Ей лет восемнадцать, но от страха она выглядит не больше чем на двенадцать.

- Кто здесь кричит? - спрашивает она. - Кто-то ранен?

Джек понятия не имеет, что на это ответить, но Джуди тут же находится:

- Это пациент. Я думаю, мистер Лэкли. Вбежал сюда с криком, что нас всех изнасилуют, и убежал.

- Вы должны немедленно уйти отсюда, - говорит им девушка-охранник. Не слушайте этого идиота Этана. И не пользуйтесь лифтом. Мы думаем, это землетрясение.

- Уже уходим, - отвечает Джуди, хотя не двигается с места. Но охраннице этого ответа достаточно, она исчезает в коридоре. Джуди быстро подходит к двери. Она закрывается, но защелка не желает входить в паз. Должно быть, повело дверной косяк.

На стене висели часы. Джек механически смотрит туда, но они свалились на пол, циферблатом вниз. Он подходит к Джуди, берет ее за руки:

- Долго я отсутствовал?

- Нет, - отвечает она. - Но с каким блеском ты отбыл! Фантастика! Ты что-нибудь узнал? - В ее глазах мольба.

- Достаточно, чтобы немедленно вернуться во Френч-Лэндинг, - отвечает он. "Достаточно, чтобы полюбить тебя.., и любить вечно, в этом мире или в любом другом".

- Тайлер.., жив? - Теперь она сжимает его руки, совсем как Софи в Запределье, Джек это помнит. - Мой сын жив?

- Да. И я намерен вернуть его тебе.

Взгляд его падает на стол Спайглмана, который нагулялся по кабинету и теперь стоит с выдвинутыми ящиками. В одном Джек видит кое-что интересное спешит к столу, давя стекло и отбрасывая попавшую под ногу рамку с репродукцией.

В верхнем ящике левой тумбы лежит кассетный магнитофон, размерами куда больше верного "Панасоника" Уэнделла Грина, и кусок коричневой оберточной бумаги. Сначала Джек достает бумагу. На ней прыгающие буквы, которые он уже видел в развалинах "Закусим у Эда" и на своем крыльце:

Передать ДЖУДИ МАРШАЛЛ,

Известной также как СОФИ

В верхнем углу вроде бы марки, но Джеку нет нужны изучать их. Он и так знает, что эти вырезки с пакетиков с сахаром и приклеил их к оберточной бумаге опасный старик по имени Чарльз Бернсайд. Но личность Рыбака больше не имеет особого значения, как и говорил Спиди. Не важно и его местонахождение, потому что Джек не сомневается, что Чамми Бернсайд усилием воли может перескочить в другое место.

"Но он не может взять с собой дверь. Дверь в горящие земли, к мистеру Маншану, к Таю. Если Нюхач и его друзья нашли дверь..."

Джек бросает бумагу в ящик, нажимает на клавишу "EJECT" на кассетном магнитофоне. Крышка открывается, он достает кассету, сует в карман и направляется к двери.

- Джек.

Он смотрит на Джуди. Вокруг звенят сирены пожарной сигнализации, кричат и смеются сумасшедшие, в панике мечется медперсонал. А в ясных синих глазах Джуди Джек видит другой мир с его нежными ароматами и незнакомыми созвездиями.

- Там прекрасно? Совсем как в моих грезах?

- Там прекрасно, - отвечает он. - И ты прекрасна. Держись, хорошо?

***

В коридоре Джека ждет пренеприятное зрелище: Этан Эванс, молодой человек, которого когда-то учила в воскресной школе Ванда Киндерлинг, схватил за пухлые предплечья полностью потерявшую ориентацию старушку и трясет изо всех сил., седые волосы женщины мотаются из стороны в сторону.

- Заткнись! - орет на старушку мистер Эванс. - Заткнись, сумасшедшая старая корова! Ты никуда не пойдешь, кроме как в свою долбаную палату!

Играющая на губах усмешка показывает, что даже в такой момент, когда мир стоит на ушах, мистер Эванс наслаждается и правом командовать, и возможностью причинять боль. Этого достаточно, чтобы рассердить Джека. Но в ярость приводит его другое: ужас и абсолютное непонимание происходящего вокруг, написанные на лице старухи, заставляют вспомнить мальчишек, среди которых, когда-то давно, он жил в "Доме солнечного света".

Заставляет подумать о Волке.

Не останавливаясь, даже не сбавляя шага (развязка противостояния с Рыбаком близка, они вышли на финишную прямую, и он каким-то образом это знает), Джек бьет молодого мистера Эванса в висок. Тот отпускает свою толстую верещащую жертву, отлетает к стене, сползает по ней. С полными изумления, широко раскрытыми глазами.

- Или ты пропускал мимо ушей то, что тебе говорили в воскресной школе, или жена Киндерлинга плохо тебя учила, - цедит Джек.

- Вы.., меня.., ударили, - шепчет молодой мистер Эванс.

Он уже сидит на полу, широко раскинув ноги, между архивом и кабинетом офтальмолога.

- Если прикоснешься еще хоть к одному пациенту, к любому из них, я тебя не так отделаю, - обещает Джек молодому мистеру Эвансу. И сбегает по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, не замечая восхищенных взглядов одетых в больничные халаты и пижамы пациентов. Они принимают его за видение, которое проносится мимо них в ореоле света, за чудо, яркое и загадочное.

***

Десятью минутами позже (Джуди Маршалл без чьей-либо помощи давно уже вернулась в свою палату) сирена смолкает.

Ее сменяет усиленный динамиками голос (возможное мать доктора Спайглмана не узнала бы голоса собственного сына). От этих громких звуков пациенты, многие из которых уже начали успокаиваться, вновь начинают кричать и плакать. Старуха, непозволительное обращение с которой вызвало гнев Джека Сойера, закрывает голову руками и что-то бормочет насчет русских и гражданской обороны.

- ЛОЖНАЯ ТРЕВОГА! - заверяет Спайглман как больных, так и сотрудников. - ПОЖАРА НЕТ! ВСЕМ СОБРАТЬСЯ В КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛАХ СООТВЕТСТВУЮЩИХ ЭТАЖЕЙ! ГОВОРИТ ДОКТОР СПАЙГЛМАН. ПОВТОРЯЮ.

ЛОЖНАЯ ТРЕВОГА!

В коридоре появляется Уэнделл Грин. Медленно идет к лестнице, осторожно поглаживая подбородок. Видит сидящего на полу молодого мистера Эванса, протягивает руку помощи. На мгновение кажется, что Эванс утянет Уэнделла на пол, но потом молодой человек отрывает зад от пола и, опираясь о стену, поднимается.

- ПОЖАРА НЕТ! ПОВТОРЯЮ, ПОЖАРА НЕТ! МЕДСЕСТРЫ, САНИТАРЫ И ВРАЧИ, ПОЖАЛУЙСТА, ПРОВОДИТЕ ПАЦИЕНТОВ В КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛЫ СООТВЕТСТВУЮЩИХ ЭТАЖЕЙ!

Молодой мистер Эванс смотрит на синяк, расплывающийся по подбородку Уэнделла Грина.

Уэнделл смотрит на синяк, расплывающийся по виску молодого мистера Эванса.

- Сойер? - спрашивает молодой мистер Эванс.

- Сойер, - подтверждает Грин.

- Этот мерзавец ударил и меня, - признается молодой мистер Эванс.

- - Сукин сын напал на меня сзади, - сообщает о своей стычке с экс-копом Уэнделл. - Эта Маршалл. Он уложил ее на пол, - понижает голос, собирался изнасиловать.

По лицу молодого мистера Эванса видно, что слова Грина его опечалили, но совершенно не удивили.

- С этим надо что-то делать, - добавляет Уэнделл.

- Вы совершенно правы.

- Люди должны знать. - Глаза Уэнделла вновь загораются огнем. Люди все и узнают! Через него. Потому что, видит Бог, это и есть его работа! Он расскажет людям все!

- Да, - кивает молодой мистер Эванс. Он не хочет говорить всем, он же не журналист, как Уэнделл, но есть человек, которому он скажет обязательно, женщина, которую надо утешить в ее часы одиночества, которая осталась одна на своей Оливковой горе. И она с радостью узнает, что Джек Сойер являет собой вселенское зло.

- Нельзя допустить, чтобы его проделки сошли ему с рук! - восклицает Уэнделл.

- Нельзя, - соглашается Эванс. - Ни в коем разе!

***

Джек едва успевает отъехать от Лютеранской больницы округа Френч, как оживает его телефон. Он собирается остановить "додж", а уж потом отвечать на звонок, но слышит приближающиеся сирены пожарных машин и решает рискнуть: ехать и говорить одновременно. Хочет разминуться с пожарными машинами, пока те не перегородили дорогу.

Отбрасывает мембрану маленькой "Нокии".

- Сойер слушает.

- Где тебя носит? - ревет Нюхач Сен-Пьер. - Мой палец уже сросся с кнопкой повторного набора номера.

- Я был... - Продолжать смысла нет, потому что правде все равно не поверят. Хотя... - Наверно, попал в мертвую зону, где сотовый не ловит сигнал...

- Давай обойдемся без лекции о недостатках сотовой связи, приятель. Быстренько дуй сюда. Адрес - дом номер один по Нейлхауз-роуд. В нее переходит южная часть Чейз-стрит.

Двухэтажный дом на углу, цвета детской неожиданности.

- Я найду. - Джек сильнее придавливает педаль газа. - Уже еду.

- Где ты сейчас?

- Еще в Ардене, но почти на окраине. Буду через полчаса.

- Черт! - До Джека доносится глухой удар: в доме 1 по Нейлхауз-роуд Нюхач ударил кулаком. Возможно, по стене. - Неужели ты не понимаешь? Мышонок умирает. Я же говорю: приезжай побыстрее. Мы делаем все, что в наших силах, те, кто остался, но он умирает. - Нюхач тяжело дышит, и Джек чувствует, что тот с огромным трудом сдерживает слезы. "Если Арман Сен-Пьер в таком состоянии, значит, дело худо", - думает Джек. Смотрит на спидометр "доджа". Стрелка колеблется около семидесяти, чуть отступает. Он никому ничем не поможет, если разобьется насмерть на отрезке шоссе между Арденом и Сентралией.

- Что значит - те, кто остался?

- Не важно, поторопись, если хочешь поговорить с Мышонком. Я уверен, он хочет поговорить с тобой. Потому что постоянно повторяет твое имя. Нюхач понижает голос. - Когда не криком кричит от боли. Док всячески старается ему помочь, я и Медведица тоже, но мы не справляемся.

- Скажи ему, пусть держится.

- Хрена с два. Скажи ему сам.

В трубке скрежет, бормотание. Потом звучит другой голос, уже мало похожий на человеческий.

- Ты должен поторопиться.., должен успеть. Эта тварь.., укусила меня. Там все горит. Словно облито кислотой.

- Держись, Мышонок. - Костяшки пальцев Джека, держащих телефон, побелели. Он удивляется, что пластмассовый корпус выдерживает такое давление. - Я постараюсь приехать как можно быстрее.

- Постарайся. Остальные.., уже забыли. Не я. - С губ Мышонка срывается смешок, от которого Джека бросает в холод. В чистом виде смех из могилы. Мне ввели сыворотку памяти, знаешь ли. Он сжирает.., сжирает меня живьем.., но я все помню.

Слышится скрежет, телефон переходит из рук в руки, потом новый голос. Женский. Джек понимает, что трубку взяла Медведица.

- Ты должен поторопиться. Ты втянул их в это дело. Нельзя, чтобы все усилия пропали попусту.

Раздается щелчок. Джек бросает сотовый на пассажирское сиденье и решает, что семьдесят миль в час - не такая большая скорость.

Несколько минут спустя (Джеку они показались очень длинными минутами) он уже щерится от сверкания поверхности Тамарака под лучами летнего солнца. Отсюда он практически видит и свой дом, и дом Генри.

Генри.

Большим пальцем левой руки Джек касается нагрудного кармана, где чуть дребезжит кассета, которую он достал из магнитофона в кабинете Спайглмана. Особого смысла передавать ее Генри нет. С учетом того, что вчера сообщил Поттер и сегодня скажет Мышонок, записи разговора по линии 911 и послание Джуди не так уж и важны. Кроме того, ему надо спешить на Нейлхауз-роуд. Поезд вот-вот отойдет от станции, с Мышонком Бауманном, его единственным пассажиром.

Однако...

- Я тревожусь за него, - говорит Джек. - Даже слепой видит, что я тревожусь за Генри.

Яркое солнце уже миновало зенит и скатывается к западу, отраженные от воды лучи бьют в лицо. Всякий раз вспыхивают, когда попадают прямо в глаза.

Генри - не единственный, о ком тревожится Джек. У него нехорошее предчувствие, что не поздоровиться может всем его новым друзьям и знакомым во Френч-Лэндинге, от Дейла Гилбертсона и Фреда Маршалла до старика Маккея, зарабатывающего на жизнь чисткой обуви около публичной библиотеки, и Ардиса Уокера, владельца маленького магазинчика у реки. В его воображении все эти люди сделаны из стекла. Если Рыбак сильно топнет ногой, они попадают на землю и разобьются. Только, разумеется, речь не о Рыбаке.

"Это расследование преступления, - напоминает он себе. - Пусть его приходится вести не только в этом мире, но и в Долинах, это все равно расследование. И не первое, когда начинало казаться, что оно тебе не по зубам и найти преступника невозможно".

Все так, но обычно ощущение это пропадало, как только ему удавалось ухватиться за ниточку. На этот раз дело обстоит хуже, гораздо хуже. И он знает почему. За Рыбаком маячит тень мистера Маншана, бессмертного скаута из другой реальности, непрестанно выискивающего таланты. И мистер Маншан не последний в этом ряду, потому что он тоже отбрасывает тень. Красную.

- Аббала, - бормочет Джек. - Аббала-дун, и мистер Маншан, и ворона Горг, трое давних друзей, шагающих бок о бок там, где ночь царит всегда. Почему-то он вспоминает Моржа и Плотника из "Алисы". Что они брали с собой на прогулку под луной? Моллюсков? Мидий? Джек вспомнить не может, хотя одна фраза звучит в его голове, произнесенная голосом матери:

"Пришла пора, - сказал Морж, - поговорить о многом".

Аббала предположительно обретается в своем дворце (та его часть, что не заключена в камере на вершине Темной башни, о которой упоминал Спиди), но Рыбак и мистер Маншан могут быть где угодно. Они знают, что Джек Сойер вознамерился помешать их планам? Разумеется. Сегодня это известно всем и каждому. Могут они попытаться задержать его, направив удар на кого-нибудь из друзей Джека? К примеру, на некоего слепого знатока спорта, трэша, хип-хода, рок-н-ролла и многого, многого другого.

Да, конечно. Теперь, может, оттого, что он сформулировал свои подозрения, Джек вновь чувствует неприятные вибрации, идущие с юго-запада, те самые, которые ощутил, когда впервые взрослым перенесся в другой мир. Если дорога поворачивает на юго-восток, вибрации пропадают. А стоит переднему бамперу "доджа" нацелиться на юго-запад, возвращаются, отзываются головной болью.

"Ты чувствуешь "Черный дом", только не дом это, вовсе не дом. Это гнездо червей в яблоке существования, и ход от него ведет до самых горящих земель. Это дверь. Может, до сегодняшнего утра она была лишь чуть приоткрыта, но после появления там Нюхача и его друзей широко распахнулась, и из нее потянуло смрадом. Тая надо вернуть, все так, но и дверь необходимо закрыть. Закрыть навсегда. Потому что только одному Богу известно, какие твари проскальзывают через нее в наш мир".

Джек резко поворачивает на Тамарак-роуд. Протестующе визжат шины "доджа". Ремень безопасности прижимает Джека к спинке, и на мгновение он даже думает, что пикап перевернется. Но автомобиль остается на колесах и мчится к Норвэй-Вэлли-роуд. Мышонок протянет еще недолго, а Генри нельзя оставлять одного. Его приятель этого еще не знает, но ему предстоит поездка на Нейлхауз-роуд. И до того, как обстановка нормализуется, Джек не намерен отпускать от себя Генри.

***

Возможно, все бы и обошлось, окажись Генри дома. Но на непрерывные звонки Джека дверь открыла Элвена Мортон, с тряпкой в руке, которой она вытирала пыль.

- Он уехал на KDCU, у него сегодня рекламный день, - говорит Элвена. Я сама его туда отвезла. Не знаю, почему он не может наговаривать рекламу в студии? Правда, он что-то объяснял насчет звуковых эффектов. Странно, что он тебе этого не говорил.

Да, конечно же, говорил. "Кузен Баддис Риб Криб". Саут-Вабаш-стрит. Центр Ла Ривьеры. Все такое. Даже сказал, что его отвезет Элвена Мортон. Многое произошло с Джеком после того разговора: он встретил друга детства, влюбился в Двойника Джуди Маршалл, узнал, для чего, собственно, появился на свет Божий, какое задание уготовило ему провидение. Но все это не мешает Джеку сжать левую руку в кулак и засветить себе по лбу, аккурат между глаз. И пожалуй, напрасно. Очень уж быстро меняется ситуация, в таком круговороте что-то и забывается.

Миссис Мортон с тревогой смотрит на него широко раскрытыми глазами.

- Вы собираетесь поехать за ним, миссис Мортон?

- Нет, потом он посидит в баре с каким-то парнем с ESPN .

Генри сказал, что этот парень и привезет его домой. - Она понижает голос, переходит на заговорщический шепот. - Генри ничего об этом не говорил, но я думаю, что Джорджа Рэтбана ждет блестящее будущее. Он может очень далеко пойти.

Программа Генри станет общенациональной? Джека это не удивляет, но у него нет времени радоваться за Генри. Он протягивает миссис Мортон кассету только потому, чтобы не ругать себя за потерянное время.

- Оставьте ее на вид...

Он замолкает. В глазах миссис мелькают веселые искорки.

Джек чуть не сказал: "Оставьте ее на видном месте". Еще одна ошибка. Что-то не так с нашим детективом.

- Я положу ее на звуковой пульт в студии, - обещает миссис Мортон. Там он ее найдет. Джек, возможно, это не мое дело, но ты плохо выглядишь. Очень бледный и, готова поклясться, за последнюю неделю похудел на десять фунтов. И еще... - Он смущается. - Туфли у тебя надеты не на ту ногу.

Так и есть. Он тут же переобувается, снимает туфли, надевает их правильно.

- Последние сорок восемь часов выдались трудными, но я держусь, миссис Эм.

- Из-за этого Рыбака?

Он кивает:

- И я должен ехать. Времени в обрез. - Он поворачивается к пикапу, передумывает, вновь смотрит на миссис Мортон. - Оставьте ему сообщение, на магнитофоне в кухне, ладно? Попросите его позвонить мне на сотовый. Как только он вернется. - Одна мысль цепляется за другую. Он показывает на кассету в ее руке. - Ее не прослушивайте, хорошо?

Миссис Мортон в шоке:

- Я бы никогда такого не сделала! Прослушать чужую кассету - все равно что вскрыть чужое письмо!

Джек кивает, дарит миссис Мортон быструю улыбку:

- Хорошо.

- Это.., на кассете он? Рыбак?

- Да, - кивает Джек. - Он.

"И те, кто хуже него, - думает он, но не говорит. - Гораздо хуже".

Он спешит к пикапу. Быстрым шагом - не бежит.

***

Двадцать минут спустя Джек паркует "додж" перед двухэтажным домом цвета детской неожиданности. Номер 1 по Нейлхаузроуд. Сама Нейлхауз-роуд и соседние грязные улочки замерли под жарким послеполуденным солнцем. Дворняжка (та самая, которую прошлым вечером мы видели у отеля "Нельсон"), хромая, перебегает перекресток Амос-стрит и дороги Оо, но более ничего движущегося не наблюдается. Джек вдруг видит, как Морж и Плотник шествуют по восточному берегу Миссисипи, а за ними следуют загипнотизированные жители Нейлхауз-роуд. Шествуют они к костру. И котелку над ним.

Он трижды вдыхает полной грудью, стараясь взять себя в руки. На подъезде к городу, неподалеку от дороги к "Закусим у Эда", неприятное гудение в голове достигло максимума, превратившись в жуткий вой. На какие-то мгновения Джек даже перепугался, что непроизвольно вывернет руль и съедет с асфальта, поэтому снизил скорость до сорока миль в час. Но потом гудение начало утихать, уходить к затылку. Джек не видел щита с надписью "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", у проселка, ведущего к "Черному дому", но понял: проехал мимо. Вопрос лишь в том, сможет ли он пройти по этому проселку или голова у него разорвется при первом шаге.

- Не думай об этом, - говорит он себе. - Сейчас не время.

Он вылезает из кабины и идет по потрескавшемуся бетонному тротуару. Видит нарисованные мелом, уже поблекшие классики, и огибает их, понимая, что перед ним одно из немногих свидетельств пребывания Эми Сен-Пьер на этой земле. Рассохшиеся ступени крыльца скрипят под ногами. Джеку ужасно хочется пить.

"Наверное, убил бы за стакан воды или кружку холодного..."

Дверь распахивается, ударяясь о стену с грохотом пистолетного выстрела, на крыльцо выскакивает Нюхач:

- Святой Боже, я думал, ты никогда не появишься!

Глядя в глаза Нюхача, полные тревоги и боли, Джек понимает, что никогда не сможет сказать этому человеку, что смог бы найти "Черный дом" и без помощи Мышонка. Потому что, спасибо пребыванию в Долинах, его голова настроенный на "Черный дом" радар. Нет, не скажет, даже если до конца жизни они останутся самыми близкими друзьями, у которых нет друг от друга тайн. Нюхач страдает, как Иов, и ему нет нужды знать, что агония его друга напрасна.

- Он все еще жив, Нюхач?

- На дюйм от смерти. Может, на дюйм с четвертью. С ним только я, Док и Медведица. Сонни и Кайзер Билл перепугались, убежали, как пара побитых псов. Быстрее заходи. - И прежде чем Джек успевает шевельнуться, хватает его за плечо и вталкивает в маленький двухэтажный дом на Нейлхауз-роуд.

Глава 23

- Еще по одной! - говорит парень с ESPN.

Звучит скорее как приказ, а не предложение, и хотя Генри не видит этого человека, он знает, что его собеседник никогда не занимался спортом, ни на профессиональном, ни на любительском уровне. От него идет масляный дух человека, который слишком тяжел даже для того, чтобы подпрыгнуть. И работа на спортивном канале, возможно, компенсация, позволяющая заглушить воспоминания детства: покупку одежды в секции для полных в "Сирее", издевательства более поджарых одноклассников.

Его фамилия Пенниман.

- Как у Литтл Ричарда <Литтл Ричард (р. 1935) - настоящее имя Ричард Уэйн Пенниман.

Известнейший чернокожий рок-певец 50-х, песни которого неоднократно занимали верхние строчки хит-парадов В 60-х выступал с "Битлз" и "Роллинг Стоунз".>, - сказал он Генри, когда они встретились и пожали друг другу руки на радиостанции. - Известный рок-н-ролльщик пятидесятых годов. Может, помните его?

- Смутно, - ответил Генри, словно в его коллекции нет всех синглов, выпущенных Литтл Ричардом. - Как я понимаю, один из отцов-основателей современной музыки.

Пенниман расхохотался, и в этом смехе Генри увидел свое возможное будущее. Но этого ли будущего он хотел для себя?

Люди смеялись и над репликами Говарда Стерна, а ему Говард Стерн никогда не нравился.

- Еще по одной! - повторяет Пенниман. Они сидят в баре гостиницы "Дуб", где Пенниман уже сунул бармену пять долларов, чтобы тот переключил телевизор с АВС на ESPN, хотя в это время там показывают уроки гольфа. Еще по одной, чтобы скрепить договор!

Но они еще ни о чем не договорились, и Генри не уверен, что хочет договариваться. Для Джорджа Рэтбана переход на радиоканал ESPN - идея заманчивая, технически он не видит никаких проблем, его передача будет освещать спортивные события центральной части и севера страны, но...

Но что?

Прежде чем ему удается сформулировать ответ на этот вопрос, до его ноздрей долетает знакомый запах: "Мой грех", духи, которыми его жена пользовалась в особые вечера, когда хотела подать ему особый знак. Жаворонок, так он называл ее в эти вечера, когда в комнате царила темнота и они не ощущали ничего, кроме запахов, гладкой кожи и друг друга.

Жаворонок.

- Думаю, мне уже хватит, - говорит Генри. - Сегодня я еще должен поработать. Но я собираюсь обдумать ваше предложение. Серьезно обдумать.

- Нет-нет-нет, - отвечает Пенниман, и по колебаниям воздуха Генри может сказать, что тот трясет пальцем у него под носом. Генри задается вопросом, а как бы отреагировал Пенниман, если бы он, Генри, внезапно наклонился вперед и откусил мотающийся палец по вторую фалангу... Если бы Генри показал Пенниману гостеприимство округа Каули. В манере, присущей Рыбаку. Сколь громко закричал бы Пенниман? Так же, как Литтл Ричард перед инструментальной паузой в "Тутти-Фрутти"? Или потише?

- Вы не можете уйти, пока я здесь, - продолжает мистер Я-Толстяк-Но-Это-Ничего-Не-Значит. - Я - ваш водитель, знаете ли. - Он уже на четвертом стакане спиртного, так что язык у него чуть заплетается.

"Друг мой, - думает Генри, - я скорее вставлю зонтик себе В задницу, чем сяду в автомобиль, за рулем которого будешь ты".

- Между прочим, могу, - отвечает Генри елейным голосом.

У Ника Эвери, бармена, сегодня праздник: толстяк дал ему пятерку за переключение каналов, слепой - тоже пятерку, пока толстяк отлучался в туалет, чтобы вызвать такси.

- Что?

- Я сказал: "Между прочим, могу". Бармен?

- Водитель вас ждет, сэр, - отвечает Эвери. - Минуты две как подъехал.

Слышится скрип: Пенниман поворачивается на стуле. Генри не может увидеть, как хмурится толстяк, глядя на такси, стоящее у гостиницы, но чувствует это.

- Послушайте, Генри, - говорит Пенниман. - Думаю, вы чего-то не понимаете. Есть звезды спортивного радиорепортажа, конечно же, есть, вроде Тони Кронхайзера, гонорар которых исчисляется шестизначными числами, но вы в их число не входите. Дверь туда для вас закрыта. Но я, друг мой, отменный швейцар. Отсюда следует, если я говорю, что мы должны пропустить еще по одной, тогда...

- Бармен, - говорит Генри, потом качает головой. - Не могу я называть вас барменом. Хэмфри Богарту это подходит, а мне - нет. Как вас зовут?

- Ник Эвери, сэр. - Последнее слово слетает автоматически, но Эвери никогда бы не произнес его, обращаясь к толстяку, ни за что на свете. Оба посетителя дали ему по пятерке, но тот, что в черных очках, - джентльмен. И дело не в том, что он слепой, это состояние души.

- Ник, кто еще в баре?

Эвери оглядывается. В одной из кабинок двое мужчин пьют пиво. В холле коридорный говорит по телефону. За стойкой никого, кроме эти двух мужчин: один - подтянутый, хладнокровный и слепой, второй - толстый, потный, готовый выйти из себя.

- Никого, сэр.

- Здесь нет.., дамы?

Он едва не спросил: "Жаворонка? Здесь нет Жаворонка?"

- Нет.

- Слушайте сюда, - говорит Пенниман, и Генри думает, что за всю жизнь не встречал человека, столь непохожего на "Литтл Ричарда" Пеннимана. Этот тип белее Моби Дика.., и, наверное, таких же габаритов. - Нам есть что обсудить. Если только вы не хотите сказать, что мое предложение вас не заинтересовало.

"А такого просто не может быть, - сообщает внутренний голос Пеннимана сверхчувствительным ушам Генри. - Мы говорим о том, чтобы поставить печатный станок в твоей гостиной, дорогуша, аккурат рядом с телевизором, а от таких предложений не отказываются".

- Ник, а вы не чувствуете запаха духов? Очень легких и старомодных. Вроде "Моего греха"?

Пухлая рука падает на плечо Генри, как грелка с горячей водой.

- Грех, старина, в том, что вы отказываетесь выпить со мной еще по одной. Даже слепой видит...

- Я бы советовал вам убрать руку, - говорит Эвери, и, возможно, уши Пеннимана различают нюансы, потому что рука тут же покидает плечо Генри.

Но тут же другая, холодная рука приходит на смену первой, ласково касается шеи Генри и исчезает. Генри втягивает воздух. С ним в ноздри попадает аромат духов.

- Вы не чувствуете запаха духов? - В голосе Генри слышна мольба. Прикосновение руки к шее он может принять за осязательную галлюцинацию. Но нос никогда его не подводил.

До этого момента.

- Извините, - отвечает Эвери. - Я чувствую запахи пива... арахиса.., джина, который выпил этот человек, его лосьона после бритья..

Генри кивает. Лампы за стойкой бара отражаются от его черных очков, когда он поднимается со стула.

- Я думаю, вы хотите еще выпить, друг мой. - В голосе Пеннимана слышится вежливая угроза. - По последней, чтобы отпраздновать нашу сделку, и я отвезу вас домой на моей "лексусе".

Генри чувствует духи жены. Он в этом уверен. И именно рука жены коснулась его шеи. Но внезапно его мысли переключаются на Морриса Розена... Морриса, который хотел, чтобы он послушал "Куда ушла наша любовь" в аранжировке "Грязной спермы", чтобы потом Генри прокрутил песню в передаче Висконсинской крысы. Моррис Розен, в обгрызанном ногте которого больше тактичности, чем во всем этом толстяке.

Он кладет руку на предплечье Пеннимана. Улыбается в лицо, которое не видит, и чувствует, как расслабляются мышцы под его ладонью. Пенниман решил, что все будет, как ему и хотелось.

- Вы возьмите мой стакан, - Генри предельно вежлив, - и вместе со своим засуньте себе в толстую прыщавую задницу. А если хотите, чтобы они оттуда не выскочили, подожмите своим концом.

Потом поворачивается и быстрым шагом направляется к двери, на всякий случай выставив перед собой руку. Ник Эвери хлопает в ладоши, но Генри едва слышит аплодисменты, да и о Пеннимане больше не думает. Все его мысли занимает аромат "Моего греха". Он чуть слабеет, когда Генри выходит в жаркий воздух второй половины дня.., но разве не знакомый вздох он слышит рядом с левым ухом? Тот самый вздох, который иной раз издавала жена после любовных утех, перед тем как заснуть?

Его Рода? Его Жаворонок?

- Эй, такси, - кричит он с тротуара под навесом.

- Здесь, приятель.., ты что, слепой?

- Как летучая мышь, - отвечает Генри и идет на голос. Он приедет домой, нальет стакан чаю, положит ноги на стол и прослушает эту чертову запись разговора по линии 911. Может, отсюда и эта нервозность, от сознания, что придется сидеть в темноте и слушать голос людоеда, убийцы детей? Должно быть, отсюда, потому что у него нет причины бояться Жаворонка, не так ли? Если бы она решила вернуться, вернуться и преследовать его, она бы преследовала его с любовью.

Ведь так?

"Да", - думает он и садится на заднее сиденье такси.

- Куда едем, дружище?

- Норвэй-Вэлли-роуд, - отвечает Генри. - Белый дом с синими углами, чуть отстоящий от дороги. Вы увидите его сразу после моста.

Генри откидывается на спинку сиденья и поворачивает голову к открытому окну. Сегодня Френч-Лэндинг кажется ему каким-то.., испуганным. Словно он сползал, сползал к краю стола и теперь застыл, зная, что еще самая малость - и полетит вниз, чтобы вдребезги разбиться об пол.

"Скажи, что она вернулась. Скажи, что вернулась. Если она пришла с любовью, почему мне становится не по себе от запаха ее духов? Почему я испытываю к нему отвращение? И почему ее прикосновение (воображаемое прикосновение, заверяет он себя) было таким неприятным?

А рука - такой холодной?"

***

После яркого солнечного дня в гостиной Нюхача так темно, что поначалу Джек просто ничего не видит. Потом, когда глаза приспосабливаются, понимает почему: одеяла, два слоя одеял, закрывают и окна гостиной, и дверь, ведущую в соседнее помещение, почти наверняка кухню.

- Он не может вынести света, - говорит Нюхач тихо, его голос не долетает до дивана у противоположной стены, на котором лежит мужчина. Другой мужчина стоит на коленях рядом с диваном.

- Может, его укусила бешеная собака. - Но Джек сам себе не верит.

Нюхач решительно качает головой:

- Это не физическая реакция. Док говорит, психологическая. Когда свет падает на него, кожа начинает расползаться. Ты о таком слышал?

- Нет. - И еще Джек никогда не встречался с таким запахом, как стоит в этой комнате. Работают не один - два вентилятора, он чувствует движение воздуха, но вонь заполняет всю гостиную. Не только запах гниющего мяса, с ним Джек уже сталкивался, но и крови, мочи и фекалий, все густо перемешанное.

Он с трудом подавляет рвотный рефлекс и видит, что Нюхач смотрит на него с сочувствием.

- Это ужасно, я знаю. Но со временем привыкаешь, как к запаху обезьянника в зоопарке.

Открывается дверь в соседнюю комнату, в гостиную входит миниатюрная женщина со светлыми волосами до плеч. В руках у нее миска. Когда свет падает на Мышонка, лежащего на диване, тот кричит. Кричит жутко, как от мучительной боли. Что-то - то ли дым, то ли пар - начинает подниматься с его лба.

- Держись, Мышонок, - говорит стоящий на коленях мужчина. Это Док. До того как дверь закрывается, Джек успевает прочитать надпись на потрепанном черном саквояже. Где-нибудь в Америке, конечно, может найтись врач, который украсит свой саквояж с лекарствами наклейкой группы "СТЕППЕН'ВУЛФ РУЛЗ", но не в Висконсине.

Женщина опускается на колени позади Дока, который достает из миски тряпку, чуть отжимает ее, кладет Мышонку на лоб. Мышонок стонет, начинает дрожать всем телом. Вода бежит по щекам в бороду. Борода, похоже, лезет клочьями.

Джек идет к дивану, говоря себе, что к запаху он привыкнет, обязательно привыкнет. Может, это и правда. Но жалеет, что у него нет тюбика мази "Варо-Раб" компании "Вике", который большинство детективов отдела расследования убийств УПЛА обязательно держат в бардачке. С удовольствием мазнул бы каждую ноздрю.

В гостиной стоит музыкальный центр и две огромные колонки, но телевизора нет. Там, где нет окон или дверей, у стен стоят деревянные стеллажи с книгами, отчего гостиная кажется меньше. Приступ клаустрофобии не улучшает самочувствия Джека. Большая часть книг, похоже, по религии и философии.

Он видит сочинения Декарта, К.С. Льюиса, "Бхагавад-Гиту", "Принципы существования" Стивена Эйвери.., но есть и беллетристика, книги по пивоварению, а на одной из огромных колонок лежит далеко не самая удачная книга об Элвисе Пресли, написанная Альбертом Голдманом. На другой колонке стоит фотография девочки с ослепительной улыбкой, веснушками и морем рыжеватых волос. Глядя на девочку, нарисовавшую классики на бетоне, Джек Сойер испытывает злость и боль. Возможно, на карту поставлены судьбы мира, но есть и старик, которого надо остановить. И ему следует об этом помнить.

Медведица отодвигается в сторону, пропуская Джека к дивану, не поднимаясь с колен и держа в руках миску. Джек видит, что в ней еще две мокрые тряпки и горка подтаявших кубиков льда. От одного взгляда на лед пить хочется еще сильнее.

Он берет один и кладет в рот. Потом смотрит на Мышонка.

Он по горло укрыт клетчатым пледом. Лоб и верхняя часть Щек, там, где нет вылезающей бороды, очень бледные. Глаза закрыты. Губы растянулись, открывая белизну зубов.

- Он в... - начинает Джек, и глаза Мышонка открываются.

Вопрос, который хотел задать Джек, напрочь вылетает у него из головы. Белки вокруг коричневато-зеленых радужек стали кроваво-красными. Словно Мышонок смотрит в ужасный радиол активный закат. Из внутренних уголков глаз течет черный гной.

- "Книга философской трансформации" рассматривает самые животрепещущие проблемы диалектики, - голос Мышонка звучит размеренно, успокаивающе, - и Макиавелли ведет речь о тех же проблемах.

- Мышонок, это Джек Сойер. - В красно-зеленовато-коричневых глазах никакого узнавания. Зато червяки гноя в уголках глаз шевелятся, как живые, словно слушают.

- Это Голливуд, - бормочет Нюхач. - Коп. Помнишь?

Одна рука Мышонка лежит на клетчатом пледе. Джек берет ее и едва подавляет крик удивления, с такой силой пальцы Мышонка сдавливают его руку. Кожа горячая. Просто раскаленная. Как булочка, которую достают из печи. Мышонок шумно выдыхает. Запах ужасный, тухлого мяса, увядших цветов. "Он гниет, - думает Джек. - Гниет изнутри. Господи Иисусе, помоги мне пройти через это".

Иисусу это, возможно, не по силам, а вот воспоминания о Софи помогают. Джек пытается удержать перед мысленным взором ее ясные, чистые, ослепительно синие глаза.

- Слушай, - говорит Мышонок.

- Я слушаю.

Мышонок, похоже, собирается с силами. Под пледом по телу пробегают волны дрожи; как догадывается Джек, это судороги.

Где-то тикают часы. Где-то лает собака. На Миссисипи гудит корабль. Если убрать эти звуки, останется тишина. За всю свою жизнь Джек может припомнить только одну схожую ситуацию: он в больнице Беверли-Хиллс, в ожидании, пока его мать поставит точку в долгом процессе умирания. Где-то Тай Маршалл ждет своего спасения. Во всяком случае, надеется, что его спасут. Где-то Разрушители напряженно трудятся, стремясь уничтожить ось, на которой вращается все существующее. Здесь же маленькое замкнутое пространство со слабыми вентиляторами и удушающим запахом.

Глаза Мышонка закрываются, снова открываются. Фокусируются на вновь прибывшем, и Джек внезапно понимает, что ему вот-вот откроют великую истину. Кубик льда исчез изо рта: то ли Джек его разжевал, то ли проглотил, не заметив, а взять второй он не решается.

- Давай, дружище, - подает голос Док. - Выкладывай, что хотел, а потом я вколю тебе еще один шприц. Средство хорошее. Может, ты поспишь.

Мышонок словно не слышит его слов. Глаза не отрываются от глаз Джека. Рука крепче сжимает руку Джека.

- Не.., покупай самое дорогое оборудование, - говорит Мышонок, и опять облако вонючего воздуха выходит из его легких.

- Не?..

- Большинство людей перестанет варить пиво.., через год или два. Даже те, для кого это хобби. Варить пиво.., не для дилетантов.

Джек смотрит на Нюхача. Тот отводит взгляд.

- Он то в сознании, то в забытьи. Потерпи. Подожди, Пальцы Мышонка сжимаются еще сильнее, потом расслабляются, когда Джек уже думает, что больше не выдержит этой медвежьей хватки.

- Возьми большой котел, - советует ему Мышонок. Его глаза вылезают из орбит. Красные тени появляются и исчезают, появляются и исчезают, летят по изогнутому ландшафту глазных яблок, и Джек думает: "Это его тень. Тень Алого Короля.

Мышонок одной ногой в его дворце". - Как минимум.., на пять галлонов. А для ферментации хороши пластиковые охладители воды.., они легче стеклянных и.., я весь горю. Господи, Нюхач, я весь горю!

- К черту, я ему сделаю укол. - Док открывает свой саквояж.

Нюхач хватает его за руку:

- Рано.

Кровавые слезы выступают на глазах Мышонка. Черные червяки вроде бы выпускают щупальца, которые жадно тянутся к красной влаге.

- Клапан ферментации, - шепчет Мышонок. - Томас Мертон - дерьмо, не слушай тех, кто говорит другое. Ни одной ценной мысли. Надо стравливать избыточное давление и не пропускать пыль. Джерри Гарсия - не Бог. Курт Кобейн - не Бог.

Аромат духов, который он чувствует, - не его мертвой жены.

Король положил на него глаз. Горг-тен-аббала, и-ли-ли. Опопанакс мертв, да здравствует опопанакс.

Джек наклоняется ниже, в зловонное дыхание Мышонка:

- Кто чувствует духи? На кого положил глаз Король?

- Безумный Король, плохой Король, грустный Король.

Ринг-а-динг-динг, все славят Короля.

- Мышонок, на кого положил глаз Король?

- Я думал, вы хотели узнать... - встревает Док.

- На кого? - Джек не знает, о чем речь, но нутром чует, что это важно. Кто-то недавно говорил что-то подобное? Дейл? Тэнзи? Или, упаси бог, Уэнделл Грин?

- Еще нужен шланг для слива осадка, - уверенно продолжает Мышонок. Он понадобится по завершении ферментации! И нельзя разливать пиво в бутылки с завинчивающейся пробкой! Ты...

Мышонок отворачивается от Джека, утыкается лицом в плечо, раскрывает рот и блюет. Медведица кричит. Блевотина гнойно-желтая и испещрена черными точками, похожими на гной в уголках глаз Мышонка. Они живые.

Нюхач торопливо выходит из гостиной, и Джек, как может, прикрывает Мышонка от солнечного света, которым залита кухня.

Хватка Мышонка ослабевает.

Джек поворачивается к Доку:

- Вы думаете, он уходит?

Док качает головой:

- Просто отключился. Старина Мышонок так просто не уйдет. - Он мрачно смотрит на Джека. - Если бы от этого был прок, мистер Полисмен. Не будет вина ляжет на вас.

Нюхач возвращается с тряпками, на его руках - зеленые резиновые перчатки. Молча он собирает тряпками блевотину между плечом Мышонка и спинкой дивана. Черные точки больше не шевелятся, и это хорошо. Было бы лучше, думает Джек, если б они не шевелились с самого начала. Он замечает, что блевотина проела обивку дивана, как кислота.

- Я хочу на пару секунд убрать плед, - говорит Док, и Медведица сразу встает, с миской со льдом в руках. Отходит к одному из стеллажей, поворачивается к дивану спиной, ее трясет.

- Док, мне это надо видеть?

- Я думаю, да. Я думаю, вы даже теперь не представляете себе, с чем имеете дело. - Док берется за плед и вытаскивает его из-под обмякшей руки Мышонка. Джек видит, как что-то черное вылезает из-под ногтей умирающего. Помните" мистер Полисмен, все это случилось лишь пару часов назад.

Он откидывает плед. Стоя спиной к ним, Сюзан "Медведица" Осгуд смотрит на труды величайших западных философов и плачет. Джек пытается сдержать крик, но у него ничего не выходит.

***

Генри расплачивается с таксистом, входит в дом, набирает полную грудь холодного - система кондиционирования функционирует отлично - воздуха. В доме легкий сладковатый аромат, и он убеждает себя, что это запах свежесрезанных цветов, к ним миссис Мортон питает слабость. Он знает, что это заблуждение, но сейчас не хочет иметь дело с призраками. Настроение у него заметно улучшилось, и он знает почему: приятно сказать парню с ESPN, что он может засунуть свое предложение в известное ему место. Для человека это праздник, особенно если у человека есть любимая работа, две кредитные карточки, на которых никогда не иссякают деньги, и графин ледяного чая в холодильнике.

Генри идет на кухню, пересекает холл, гостиную, выставив перед собой руку, на случай, если миссис Мортон что-то переставила. В доме тишина, не считая шепота кондиционера, мерного гудения холодильника, звука его шагов...

...и вздоха.

Любовного вздоха.

Генри на мгновение замирает, потом осторожно поворачивается. Сладковатый запах чуть сильнее, если стоять лицом к гостиной и входной двери? Он думает, что да. И это не цветы, нет смысла себя обманывать. Как всегда, нос чувствует. Это аромат "Моего греха".

- Рода? - зовет он, потом добавляет уже тише:

- Жаворонок?

Нет ответа. Разумеется, нет. У него глюки, ничего больше.

Такое случается со многими, не так ли?

Нет никаких запахов. Нет никаких сексуальных вздохов. И все-таки его не оставляет мысль, что жена стояла в гостиной и молча смотрела на него, когда он слепо проходил мимо, держа путь на кухню Его Жаворонок вернулась с кладбища Ноггин Монд, чтобы немного погостить Может, чтобы послушать последний диск "Слоббербоун".

- Прекрати, - одергивает он себя. - Прекрати, идиот.

Входит в большую кухню, где все разложено по полочкам.

Переступив порог, автоматически нажимает большую кнопку на панели, и тут же из динамика над головой звучит голос миссис Мортон. Звуковая система класса хай-тек, поэтому ощущение, что голос живой, будто сама миссис Мортон говорит из гостиной.

- Заезжал Джек Сойер и оставил вторую кассету, чтобы ты ее прослушал. Он говорит.., ты понимаешь, запись того человека. Плохого человека.

- Плохого человека, правильно, - бормочет Генри, открывает дверцу холодильника, наслаждается волной холодного воздуха. Рука безошибочно ложится на банку "Кингслендского темного", одну из трех, стоящих в дверце. Сейчас не до ледяного чая.

- Обе кассеты в твоей студии, на звуковом пульте. Далее, Джек хотел, чтобы ты позвонил ему на сотовый. - В голосе миссис Мортон появляются назидательные нотки. - Если будешь говорить с ним, надеюсь, скажешь ему, чтобы он был осторожен. И будь осторожен сам. - Пауза. - Не забудь про ужин Он в холодильнике на второй полке, по левую руку.

- Не надо, не надо меня учить, - говорит Генри, но улыбается, открывая банку с пивом. Идет к телефону и набирает номер Джека.

***

На пассажирском сиденье в кабине пикапа, стоящего перед домом номер 1 по Нейлхауз-роуд, оживает сотовый Джека. Но кабина пуста, так что его трели никто не слышит.

***

"Абонент, которому вы пытаетесь дозвониться, в настоящее время не отвечает. Пожалуйста, попробуйте позвонить позже".

Генри кладет трубку, возвращается к двери, нажимает на панели другую кнопку. Голоса, которые сообщают время и температуру воздуха, его персоналий, но запрограммированы так, что Генри не знает, какой голос услышит. На этот раз в солнечную, кондиционированную тишину дома врываются вопли Висконсинской крысы.

- Время четыре двадцать две пополудни! Снаружи температура восемьдесят два градуса! Внутри - семьдесят <По шкале Фаренгейта, принятой в Америке. Соответственно - 28 и 21 градус по шкале Цельсия.>! Что тебе до этого? Что всем до этого? Жуй это, ешь, запивай, оно все-е-е...

..равно выйдет из одного места. Правильно. Генри вновь нажимает на кнопку, отсекая завершающую часть фирменной фразы Висконсинской крысы. Неужели так быстро прошло время?

Господи, совсем недавно пробило полдень. И раз уж речь зашла о времени, так ли давно ему было двадцать лет и энергия била в нем ключом? Что с...

Вздох повторяется, прерывая насмешки над собой. Вздох?

Ой ли? Куда вероятнее, сбой в работе кондиционера. Во всяком случае, только таким образом он может это объяснить.

Он может дать ту трактовку, какую хочет.

- Есть тут кто-нибудь? - спрашивает Генри. В голосе дребезжание, которое он ненавидит. Старческое дребезжание. - Есть кто-нибудь в доме?

На какую-то секунду его охватывает страх: а вдруг он услышит ответ. Но никто не отвечает, понятное дело, и Генри тремя большими глотками ополовинивает банку. Решает, что пойдет в гостиную и немного почитает. Может, Джек позвонит. Может, алкоголь поможет ему унять расшалившиеся нервы.

"А может, в ближайшие пять минут мир перестанет существовать, - думает он. - И тогда тебе не придется вслушиваться в этот ужасный голос на кассетах, которые ждут в студии".

Эти чертовы кассеты лежат на звуковом пульте, как неразорвавшиеся бомбы.

Генри медленно возвращается в гостиную, выставив перед собой руку, говоря себе, что он не боится, совершенно не боится прикоснуться к лицу умершей жены.

***

Джек Сойер навидался всякого, побывал в местах, где нельзя взять напрокат автомобиль в компании "Авис" и вода вкусом не отличается от вина, но и для него открывшееся под одеялом - шок. Точнее, нога Мышонка. Еще точнее, то, что стало с ногой Мышонка. Когда ему удается взять себя в руки, первый позыв - отругать Дока за то, что он снял штаны с Мышонка. Джек думает о сосисках, о том, как они сохраняют форму на скворчащей сковородке, которая стоит на раскаленной горелке. Это, безусловно, глупое сравнение, primo stupido <крайне глупое (ит.).>, но человеческий мозг в стрессовых ситуациях выдает более чем странные умозаключения.

Форма ноги сохраняется, в какой-то степени, но плоть отделилась от кости. Кожи как таковой нет, она превратилась в сочащуюся желеобразную субстанцию, смесь молока и беконного жира. С мышцами, которые обтягивала кожа, тоже произошли катастрофические изменения. Укушенная нога из твердого состояния словно перешла в жидкое, эта жидкость испепеляет и диван, на котором лежит Мышонок. К запаху разлагающейся плоти добавляется запах тлеющей ткани.

Из этой отдаленно напоминающей ногу массы торчит ступня, полностью сохранившаяся, целая и невредимая. Будто принадлежащая другому человеку. Джеку на мгновение становится дурно, он наклоняет голову, борясь с подкатившей к горлу тошнотой, изо всех сил пытаясь не заблевать рубашку.

Возможно, спасает Джека рука, которая ложится на его плечо. Нюхач пытается хоть как-то поддержать его. Краснота полностью ушла с лица Нюхача. Выглядит он как мотоциклист, поднявшийся из могилы, герой многих легенд байкеров.

- Видите? - Голос Дока доносится издалека. - Это не ветряная оспа, друг мой, хотя поначалу некоторые симптомы совпадали. Красные пятна уже появились на левой ноге.., на животе.., на яйцах. Так выглядела кожа вокруг укуса, когда мы привезли его сюда, краснота и припухлость. Я думал: черт, ничего страшного, у меня достаточно "зитромакса", чтобы справиться с воспалением до захода солнца. Сами видите, какой прок от "зитро". Тут вообще бы вряд ли что помогло. Эта дрянь пожирает диван, а потом, думаю, примется и за пол. Эта дрянь очень голодна. Так что же это, Голливуд? Я чувствую, только вам и Мышонку известен ответ.

- Он по-прежнему знает, где находится дом, - вставляет Нюхач. - Я вот понятия не имею, хотя мы только что вернулись оттуда. Ты тоже. Так?

Док согласно кивает:

- Но Мышонок - он знает.

- Сюзи, дорогая, - обращается Док к Медведице. - Пожалуйста, принеси другой плед. Этот уже на последнем издыхании, вот-вот прохудится.

Медведица уходит с радостью. Джек встает. Ноги ватные, но все-таки держат.

- Прикройте его, - говорит он Доку. - Я иду на кухню.

Если не выпью сейчас воды, умру.

Джек пьет прямо из-под крана, жадно глотает, пока желудок не наполняется до краев, потом рыгает, как лошадь. Какое-то время стоит, глядя на двор Нюхача и Медведицы. Среди сорняков установлены качели. При виде их у Джека щемит сердце, но он все равно смотрит на качели. После того как он увидел ногу Мышонка, то, что с ней стало, очень важно напомнить себе, что он здесь не без причины. И чем большую боль вызывает напоминание, тем лучше.

Солнце, уже золотое, спускающееся к Миссисипи, бьет прямо в глаза. Значит, хотя ему и казалось, время не остановилось.

Во всяком случае, не остановилось за пределами этого двухэтажного дома, номер 1 по Нейлхауз-роуд. Его не отпускает мысль, что приезд сюда пустое, как и крюк, который он сделал, чтобы заехать к Генри. Он думает, что мистер Маншан и его босс, аббала, дурят ему голову, спокойно продолжая свое черное дело.

Он может найти "Черный дом" благодаря гудению в голове, так почему бы ему не сесть в пикап и не поехать туда?

"Аромат духов, который он чувствует, - не его мертвой жены".

Что сие означает? Почему упоминание о том, что кто-то чувствует аромат духов, так пугает его?

Нюхач стучит в дверь кухни. Он неожиданности Джек даже подпрыгивает. Его взгляд падает на прямоугольник материи, который висит над кухонным столом. Вместо привычного "ГОСПОДИ, БЛАГОСЛОВИ НАШ ДОМ", на нем вышито "ДА ЗДРАВСТВУЕТ ХЕВИ-МЕТАЛ", а ниже - "ХАРЛЕЙ-ДЭВИДСОН".

- Возвращайся, - говорит Нюхач. - Он в сознании.

***

Генри на лесной тропе, может, это просека, и кто-то находится у него за спиной. Всякий раз, когда он оборачивается, чтобы посмотреть, кто там (в этом сне он - зрячий, но радости от этого нет), он видит чуть больше. Вроде бы это мужчина в вечернем костюме, но пугающе высокий, с зубами, торчащими над его красной, улыбающейся нижней губой. И у него (неужели такое возможно?) только один глаз.

Первый раз, когда Генри оборачивается, он видит только силуэт, мелькающий среди деревьев. Второй - различает черный смокинг и красное пятно галстука или эскота <Эскот - галстук с широкими, как у шарфа, концами.>. Впереди - жилище преследователя, вонючая дыра, которая только выглядит как дом. Присутствие этого дома вызывает гул в голове Генри.

Леса по обе стороны от него пахнут не сосной, а чем-то сладким, удушающим: это густой аромат духов "Мой грех".

"Меня загоняют туда, - с отвращением думает Генри. - Не знаю, кто преследует меня, но меня загоняют в этот псевдодом, как оленя - под ружья охотников".

Он уже принимает решение свернуть с тропы направо или налево, убежать в лес, воспользовавшись тем, что к нему вернулось зрение. Да только там бродят какие-то твари. Темные, постоянно меняющие форму. Находящуюся ближе других ему удается разглядеть. Это громадная собака с длинным, красным, как галстук преследователя, языком и выпученными глазами.

"Нельзя допустить, чтобы они загнали меня в дом, - думает Генри. - Я должен сойти с тропы до того, как она приведет меня к дому.., но как? Как?"

Ответ удивляет его своей простотой и очевидностью. Всего-то надо проснуться. Потому что это сон. Конечно же...

- Это сон! - кричит Генри и наклоняется вперед. Он не идет - сидит, сидит в собственном кресле, и, похоже, дело закончилось мокрыми штанами, потому что заснул с банкой "Кингслендского темного"...

Но нет, штаны сухие, потому что банки нет. Он осторожно протягивает правую руку и находит банку на столе, рядом с брайлевским изданием "Отражений в золотом глазу". Должно быть, поставил ее на стол, перед тем как провалиться в этот жуткий кошмар.

Да только Генри уверен, что ничего такого он не делал. Он держал книгу в руках, а банку - между ногами, чтобы пальцы могли свободно касаться выбитых на странице точек. Кто-то взял книгу и банку после того, как он заснул, и положил на стол.

Кто-то, благоухающий духами "Мой грех".

Воздух просто пропитался этим ароматом.

Долгий вдох через ноздри, рта Генри не раскрывает.

- Нет. - Он думает вслух. - Я чувствую запах цветов.., шампуня для ковра.., жареного лука, оставшегося со вчерашнего вечера. Очень слабый, но он есть. Нос знает.

Все верно. Но аромат духов тоже был. Он ушел, потому что ушла она, но она вернется. И внезапно он хочет, чтобы она вернулась. Если он и боялся, так то был страх перед неизвестным, не так ли? Боялся только неизвестного, и ничего больше. Он не хочет быть здесь один, не хочет, чтобы компанию ему составляли только воспоминания об этом жутком сне.

И пленки.

Он должен прослушать эти пленки. Обещал Джеку.

Генри с трудом поднимается, идет к контрольной панели гостиной. На этот раз его приветствуют голосом Генри Шейка, по мнению слушателей, развеселого парня.

- Всем привет, котикам и кошечкам, обожающим боп <Боп - сокращение от бибопа.>.

Время семь часов четырнадцать минут, дело идет к вечеру.

Снаружи температура семьдесят пять градусов, здесь, в бальном зале "Наши сладкие грезы", приятные душе и телу семьдесят. Самое время достать деньги, прикупить меду и заняться магией!

Семь четырнадцать! Когда последний раз он спал днем чуть ли не три часа? А когда видел сон, в котором становился зрячим? На второй вопрос ответить проще простого: насколько он помнит, ни-ко-гда.

Где эта тропа-просека?

Кто шел за ним?

Что за дом стоял впереди?

- Не важно, - сообщает Генри пустой гостиной.., если она пустая. - Это ведь был сон, ничего больше. Пленки, с другой стороны...

Он не хочет их слушать, никогда в жизни не испытывал столь сильного желания не слушать (за исключением, возможно, одной чикагской группы, поющей: "Знает ли кто-нибудь, который сейчас час?"), но должен. Если прослушивание поможет спасти жизнь Тая Маршалла или любого другого ребенка, должен.

Медленно, с огромным трудом передвигая не желающие слушаться ноги, Генри Лайден идет в студию, где на звуковом пульте его дожидаются две кассеты.

***

- На небесах пива нет, - бесстрастным, монотонным голосом сообщает Мышонок.

На его щеках выступили отвратительные красные пятна, нос заваливается набок, как атолл после подводного землетрясения.

- Вот почему мы пьем пиво здесь. А когда.., мы уйдем.., отсюда.., наши друзья выпьют все пиво.

Все это продолжается не один час: философские изречения, советы начинающему пивовару-любителю, строки из песен.

Свет, пробивающийся сквозь одеяла, заметно потускнел.

Мышонок замолкает, глаза закрыты. Затем вновь начинает говорить:

- Сотня бутылок пива на стене, одна сотня бутылок пива... если хотя бы одна свалится...

- Я должен идти, - говорит Джек. Он оттягивал этот момент, сколько мог. Убежденный, что Мышонок скажет что-то очень важное, но больше не может здесь оставаться. Потому что где-то совсем в другом месте его ждет Тай Маршалл.

- Подождите, - останавливает его Док. Роется в саквояже, достает шприц. Поднимает иглой вверх, несколько раз щелкает по пластиковому корпусу.

- Что это?

Док смотрит на Нюхача, на Джека, мрачно улыбается.

- Подгоняло, - отвечает он и втыкает иглу в руку Мышонка.

Мгновение ничего не происходит. А потом, когда Джек уже собирается повторить, что ему надо уходить, глаза Мышонка широко раскрываются. Теперь они целиком красные... цвета ярко-алой крови. Однако, когда они поворачиваются в сторону Джека, он понимает, что Мышонок его видит. Действительно видит, впервые с того момента, как он зашел в гостиную Нюхача.

Медведица убегает за дверь, оставляя за собой шлейф одного повторяющегося слова: "Хватит хватит хватит хватит..."

- Черт, - хрипит Мышонок. - Черт, я в жопе, да?

Нюхач на мгновение, но нежно касается головы своего Друга:

- Да. Мы думаем, что да. Ты нам поможешь?

- Укусила меня один раз. Только раз, и вот.., вот... - Красные глаза поворачиваются к Доку. - Едва тебя различаю. Гребаные глаза ничего не видят.

- Ты уходишь, - отвечает Док. - Не собираюсь тебе лгать.

- Нет, еще не ухожу, - говорит Мышонок. - Дайте мне чем писать. Надо нарисовать карту. Быстрее. Не знаю, что ты мне вколол, Док, но это собачье дерьмо-сильнее. Долго я не протяну. Быстрее!

Нюхач перегибается через изножье дивана и берет со стел) лажа книжку в обложке. Джек с трудом подавляет смешок.

"7 ПРИВЫЧЕК ЛЮДЕЙ, ЭФФЕКТИВНО ИСПОЛЬЗУЮЩИХ СВОЕ ВРЕМЯ". Нюхач срывает обложку, протягивает Мышонку пустой стороной.

- Карандаш, - хрипит Мышонок. - Скорее. У меня все здесь.., здесь. Он прикасается ко лбу. С пальцем отходит кусок кожи размером с квадратный дюйм. Мышонок вытирает палец о плед.

Нюхач вытаскивает обгрызанный карандаш из внутреннего кармана жилетки. Мышонок берет его и пытается улыбнуться.

Черной слизи в уголках глаз становится все больше, она уже лежит на щеках, как протухшее желе. Сочится гной и из пор на лбу Мышонка. Черные точки напоминают Джеку пупырышки в книгах Брайля, которых у Генри предостаточно. Когда Мышонок в задумчивости прикусывает нижнюю губу, кожа тут же лопается. Кровь стекает в бороду. Джек полагает, что запах гниющего мяса никуда не делся, но прав был Нюхач: к нему привыкаешь.

Мышонок рисует несколько загогулин.

- Смотри, - говорит он Джеку. - Это Миссисипи, так?

- Так, - кивает Джек. Наклонившись к дивану, он вновь чувствует запах. Это не просто вонь, запах осязаем, он пытается вползти в горло. Но Джек не отшатывается. Он знает, каких усилий стоят Мышонку эти каракули. Вот и проходит свою часть пути до конца.

- Это прибрежная часть города... "Нельсон", "Лакиз", кинотеатр "Эджинкорт", "Гриль-бар".., здесь Чейз переходит в Лайлл-роуд, потом шоссе номер тридцать пять.., это Либертивилль... "Дом ветеранов"... "Гольц".., о господи...

Мышонок начинает метаться по дивану. Язвы на лице и верхней части тела открываются, из них текут гной и кровь.

Он кричит от боли. Рука, без карандаша, поднимается к лицу, тычется в него.

Джек вдруг слышит внутренний голос, тот самый голос, который он слышал много лет назад, когда спешил к матери. Он полагает, что это голос Талисмана, той его части, что осталась в теле и душе.

"Что-то не хочет, чтобы он говорил, что-то пытается убить его до того, как он скажет все, эта гадость в черной слизи, возможно, в черной слизи, ты должен избавить его от..."

Иной раз сделать что-либо можно, только не думая, на автопилоте, следуя инстинкту. Вот и Джек, не думая, протягивает руку, пальцами хватает черную слизь, ползущую из внутренних уголков глаз Мышонка, и тянет на себя. Поначалу слизь растягивается, как резина. При этом Джек чувствует, как она извивается в его пальцах, будто старается вырваться да еще и укусить.

Потом с резким звуком отрывается от лица Мышонка. Вскрикнув, Джек сбрасывает черную гадость на пол.

Она пытается уползти под диван. Джек это видит, вытирая руки о рубашку. Но Док опускает свой саквояж на одну черную кляксу. Нюхач давит вторую каблуком сапога. Клякса пищит.

- Что это за говно? - спрашивает Док. - срываясь на фальцет. - Что это...

- Не из этого мира, - отвечает Джек. - Сейчас речь не об этом. Посмотрите на него! Посмотрите на Мышонка!

Красный блеск ушел из его глаз. На мгновение они кажутся совершенно нормальными. Он, безусловно, их видит, боль ушла.

- Спасибо, - выдыхает он. - Я бы хотел, чтобы ты вытащил из меня и все остальное, но оно уже возвращается. Слушай внимательно.

- Я слушаю, - кивает Джек.

- И правильно. Ты думаешь, что знаешь. Ты думаешь, что сможешь найти место, даже если эти двое не смогут, и, возможно, сможешь, но ты не знаешь всего, что тебе нужно знать.., о черт. - Под пледом что-то словно разрывается. Пот бежит по лицу Мышонка, смешиваясь с черным ядом, который сочится из пор и превращает бороду в грязно-серую мочалку. Глаза начинают закатываться, и Джек видит, как в них возвращается красный блеск.

- Из меня высасывают жизнь, - стонет Мышонок. - Никогда не думал, что придется так уходить. Смотри, Голливуд... - Умирающий рисует на карте маленький прямоугольник. - Это...

- "Закусим у Эда", где мы нашли Ирму, - говорит Джек. - Я знаю.

- Да, - шепчет Мышонок. - Хорошо. Теперь смотри.., на другой стороне... Шуберт и Гейл-стрит.., и на западе...

Мышонок проводит линию, уходящую на север от шоссе № 35. Рисует маленькие кружки с каждой стороны. Джек понимает, что это деревья. А поперек линии пишет: "ПОСТОРОННИМ ВХОД..."

- Да, - выдыхает Док. - Это там, все так. "Черный дом".

Мышонок не обращает внимания на его слова. Затуманенный взгляд не отрывается от Джека.

- Слушай меня, коп. Слушаешь?

- Да.

- Господи, лучше тебе послушать, - говорит ему Мышонок.

***

Как всегда, работа захватывает Генри, поглощает до конца, отключает от тревожных мыслей. Скука и печаль не способны встать между ним и притягательностью звуков зрячего мира. Вероятно, страху это тоже не под силу. Самое трудное - не слушать пленки, а вставить первую из кассет в большой студийный магнитофон. В этот момент он уверен, что чувствует аромат духов жены даже в звуконепроницаемой, кондиционированной атмосфере студии. Он уверен, что в доме есть кто-то еще и этот кто-то стоит у двери студии, наблюдает за ним через стеклянную верхнюю половину. И это абсолютная правда. У нас-то со зрением полный порядок, поэтому мы можем видеть недоступное Генри. Мы хотим сказать ему, кто стоит за дверью, хотим посоветовать запереть дверь студии, запереть немедленно, но, увы, мы можем только наблюдать.

Генри тянется к кнопке "PLAY" на панели магнитофона.

Потом его палец перемещается и включает громкую связь.

- Эй? Есть там кто-нибудь?

Человек, который смотрит на Генри через стеклянную половину двери в студию, ухмыляется. В одной руке держит секатор для подрезки живой изгороди.

- Последний шанс, - добавляет Генри и, не получив ответа, превращается в Висконсинскую крысу, орет в микрофон, стараясь застигнуть врасплох того, кто не хочет обнаружить свое присутствие. - Выходи, сладенький, выходи немедленно, сукин ты сын, поговори с Крыской!

Человек, всматривающийся в Генри, отшатывается, как может отшатнуться змея, когда жертва имитирует атаку, но не издает ни звука. Меж ощеренных в ухмылке зубов появляется старый, выдубленный временем, изрезанный морщинами язык, облизывает губы, исчезает. Этот незваный гость нашел флакон духов, который миссис Мортон не хватило духу убрать с туалетного столика в маленькой гардеробной, примыкающей к хозяйской спальне, и теперь благоухает "Моим грехом".

Генри решает, что его воображение выкинуло очередной фортель и это ошибка, на что обязательно указал бы ему Моррис Розен, окажись он рядом, и на этот раз давит на кнопку "PLAY".

Слышит откашливание, потом Арнольд Храбовски называет себя. Рыбак прерывает его, не дает закончить: "Привет, подтиральщик".

Генри прокручивает пленку назад, слушает вновь: "Привет, подтиральщик". Да, он уже слышал этот голос. Он в этом уверен.

Но где? Ответ найдется, как со временем находятся ответы на все подобные вопросы, но найти его - не самое главное. Генри внимательно слушает. Его пальцы бегают по панели управления, совсем как пальцы пианиста - по клавиатуре "Стэйнвэя". Ощущение, что за ним наблюдают, пропадает, хотя человек за дверью студии стоит на прежнем месте, в шлепанцах в желто-черную полоску, как у шмеля, и с секатором в руке. Ухмылка сошла. Состарившееся лицо стало мрачным. Во взгляде некоторое замешательство, может, даже первые признаки страха. Старику не нравится, что эта слепая рыба, сидящая в аквариуме, может распознать его голос. Разумеется, значения это не имеет, может, это даже забавно, но забава эта мистера Маншана - не его. А забавляться они должны вместе, не так ли?

"Чрезвычайное произошло у вас. Не у меня. У вас".

- Не у меня, у вас, - повторяет Генри, имитируя интонации. - Немного баварских колбасок в твоем салате, mein <мой (нем.).> друг, ja <да (нем ).>?

"Твой самый жуткий кошмар.

Аббала.

Я - Рыбак".

Генри слушает очень сосредоточенно. Дает пленке покрутиться, потом четыре раза слушает одну фразу: "Поцелуй меня в зад, обезьяна.., поцелуй меня в зад, обезьяна.., обезьяна.., обезьяна..."

Обезьяна, значит. При чем тут обезьяна?

- Я не знаю, где ты жил потом, но вырос ты в Чикаго, - бормочет Генри. - В Саут-Сайде. И...

Лицо ощущает тепло. Внезапно он вспоминает тепло, которое ощущало его лицо. Почему так, друзья и соседи? Почему так, о мудрейшие?

"Ты всего лишь обезьяна на шестке.

Обезьяна на шестке.

Обезьяна..."

- Обезьяна, - говорит Генри. Потирает виски подушечками пальцев. Обезьяна на шестке. Кто это сказал?

Он включает запись: "Поцелуй меня в зад, обезьяна".

Задействует память: "Ты всего лишь обезьяна на шестке".

Тепло на лице.

Жара? Свет?

То и другое?

Генри вынимает полицейскую пленку, вставляет в магнитофон вторую, привезенную Джеком в его отсутствие.

"Привет, Джуди. Ты сегодня Джуди или Софи? Аббала шлет тебе наилучшие пожелания, а Горг говорит: "Кап-кар-кар!" - Хриплый, старческий смех. - Тай тоже шлет привет. Твоему маленькому мальчику очень одиноко..."

Когда слышится плач Тайлера Маршалла, усиленный динамиками, Генри морщится и прокручивает пленку вперед.

"Быть нофые убийштфа".

Акцент вдруг резко усиливается, становится гротескным. От английского языка остаются рожки да ножки.

"Маленькие дети я быть кошить как пшенишу. Как пшенишу. Кошить как..."

- Косить, как обезьяна на шестке, - говорит Генри. - Обезьяна. Косить. Кто же ты есть, сукин ты сын?

Вновь - к полицейской пленке.

"Кнуты в аду и цепи в Шеоле".

Кнуты. Цепи. Обезьянка на шестке. Шесток. И в этих словах чувствуется акцент.

- Ты не лучше, чем... - начинает Генри, и тут наконец-то на ум приходит еще одна фраза.

"Кошмар леди Магоуэн" в исполнении Вуди Эрмана".

Какой кошмар? С кнутами в аду? С цепями в Шеоле?

- Боже мой, - выдыхает Генри. - Боже.., мой. Танцы. Он был на танцах.

Теперь все встает на свои места. Как же они были глупы!

Преступно глупы! Велосипед мальчика.., он же прямо там и остался. Прямо там, Господи Иисусе! Они все слепцы, все!

- Но он такой старый, - шепчет Генри. - И слабоумный.

Как можно было догадаться, что этот человек - Рыбак?

Другие вопросы следуют за первым. Если Рыбак - резидент "Центра Макстона по уходу за престарелыми", где он мог спрятать Тая Маршалла? И как этот мерзавец перемещается по Френч-Лэндингу? У него есть автомобиль?

- Не важно, - бормочет Генри. - Сейчас, во всяком случае, не важно. Кто он и где он? Это главное.

Тепло на лице.., его разум пытается сопоставить голос Рыбака со временем и местом.., прожектор, разумеется, прожектор Симфонического Стэна, розовый, цвета зреющей клубники. И какая-то женщина, какая-то милая старушка...

"Мистер Стэн, ей, мистер Стэн?"

...и спросила, принимает ли он заказы.

"Я пришел сюда первым, старуха".

Тут же раздается суровый, скрипучий мужской голос, с легким немецким акцентом уроженца чикагского Сайт-Сайда, сына или внука приехавшего в Америку эмигранта.

- Обезьяна, - говорит Генри, глядя прямо перед собой. Глядя прямо на Чарльза Бернсайда, но не зная этого. - На шестке.

Кошить как пшенишу.

Что же такое получается? Старый маньяк, говорящий, как Арнольд Шварценеггер?

Кто была эта женщина? Если он сможет вспомнить ее имя, то позвонит Джеку.., или Дейлу, если телефон Джека по-прежнему не отвечает.., и положит конец кошмару Френч-Лэндинга.

"Кошмар леди Магоуэн" в исполнении Вуди Эрмана".

- Кошмар, - говорит Генри. Потом чуть изменяет голос, чуть растягивает слово - как старик:

- Кошмар.

Голос он имитирует здорово. Слишком здорово - по мнению старика, что стоит за дверью с секатором в руке и мрачно смотрит на Генри. Каким образом этому слепому удается так точно копировать его голос? Нехорошо это. Не правильно. Старому маньяку хочется вырезать голосовые связки из горла Генри Лайдена. Он обещает себе, что сделает это в самом скором времени.

И съест их.

Сидя на вращающемся стуле, нервно барабаня пальцами по дубовой панели, Генри вспоминает короткую стычку у эстрады.

Вскоре после начала танцев на Клубничном фестивале.

"Скажите мне, как вас зовут и что бы вы хотели услышать?"

"Я - Элис Уитерс, и... "Лунный свет", пожалуйста. Бенни Гудмана".

- Элис Уитерс, - говорит Генри. - Это ее имя, и, если она не знает твоего имени, мой дорогой убийца, тогда я - обезьяна на шестке.

Он начинает подниматься, и в этот момент кто-то.., или что-то.., начинает постукивать, очень тихо, по верхней, стеклянной половине двери.

***

Медведица подтягивается ближе, чуть ли не помимо воли, и теперь она, Джек, Док и Нюхач сгрудились вокруг дивана, куда наполовину ушел Мышонок. Он похож на человека, которого медленно, но верно засасывает зыбучий песок.

"Нет, - думает Джек, - это не зыбучий песок, но смерть у него ужасная, это точно. Без всяких сомнений".

- Слушайте, - говорит Мышонок. Черная слизь вновь образуется в уголках глаз. Хуже того, течет из уголков рта. Запах разложения усиливается по мере того, как внутренние органы Мышонка один за другим прекращают борьбу. Джек искренне поражен их столь долгому сопротивлению.

- Говори, - кивает Нюхач. - Мы услышим.

Мышонок смотрит на Дока:

- Когда я закончу, сделай мне хороший укол. "Кадиллака".

Понимаешь?

- Хочешь опередить смерть?

Мышонок кивает.

- Согласен. Уйдешь с улыбкой на устах.

- В этом я сомневаюсь, братец, но буду стараться.

Он переводит покрасневшие глаза на Нюхача.

- Когда все закончится, заверните меня в один из нейлоновых тентов, что лежат у тебя в гараже. Положите в ванну. Готов спорить, что к полуночи вам останется только смыть меня в трубу, как.., пивную пену. Но будьте осторожны. Не касайтесь.., того, что останется.

Медведица начинает рыдать.

- Не плачь, дорогая, - говорит ей Мышонок. - Я уйду раньше. Док обещал.

- Я все сделаю, дружище.

- Помяните меня, хорошо? Прочитайте стихотворение...

Одена <Оден Уистен Хью (1907 - 1973) - известный английский поэт.>.., то самое, от которого мороз пробирал до яиц...

- "Не читайте Библию ради прозы". - Нюхач плачет. - Обязательно, Мышонок.

- Послушайте... "Риппл" <"Риппл" - рок-группа 70-х гг. из Мичигана, играющая соул-фанк, не оставившая заметного следа в музыкальной истории Америки (один хит 1973 г.), но, должно быть, запавшая в память Стивена Кинга.>.., и выпейте много-много "Кингслендского"... Достойно проводите меня в следующую жизнь.

Полагаю, могилы, на которую вы могли бы отлить, не будет.., но сделайте все, что в ваших силах.

Джек смеется. Ничего не может с собой поделать. И вот тут взгляд алых глаз Мышонка упирается в него.

- Обещай мне, коп, что туда ты пойдешь только завтра.

- Мышонок, я не уверен, что смогу это обещать.

- Ты должен. Если пойдешь этим вечером, тебе не придется волноваться из-за адского пса.., в лесах есть кое-что еще.., кое-что похуже... Красные глаза закатываются, черная слизь стекает в бороду.

- Думаю, придется рискнуть, - хмурясь, говорит Джек. - Где-то там маленький мальчик...

- Он в безопасности, - шепчет Мышонок.

Брови Джека ползут вверх, он не уверен, что расслышал последнюю фразу, произнесенную Мышонком. А если и расслышал, может ли он верить его словам? Мышонок получил дозу страшного яда. Пока он еще сопротивляется его воздействию, может говорить, но...

- Пока он в безопасности, - продолжает Мышонок. - Не от всего.., полагаю, до него могут добраться.., но только не мистер Манчинг. Так его зовут? Манчинг?

- Я думаю, Маншан. Откуда ты знаешь?

Мышонок отвечает улыбкой. Улыбкой умирающей сивиллы. Вновь ему удается прикоснуться ко лбу, и Джек в ужасе замечает, что его пальцы слиплись, а их кончики почернели.

- Отсюда, откуда же еще? Все отсюда. Больше взять неоткуда. И послушай, будет лучше, если мальчишку съест какой-нибудь громадный жук или горный краб.., там, где он сейчас, чем ты умрешь, пытаясь его спасти. Если ты умрешь, аббала точно заполучит его. Так говорит.., твой друг.

- Какой друг? - подозрительно спрашивает Док.

- Не важно. Голливуд знает. Не так ли, Голливуд?

Джек с неохотой кивает. Разумеется, это Спиди. Или Паркус, если так больше нравится.

- Подожди до завтра, - говорит Мышонок. - До полудня, когда солнце будет в зените в обоих мирах. Обещай.

Поначалу Джек молчит. Противоречивые чувства раздирают его.

- К тому времени, как вы доберетесь до шоссе номер тридцать пять, уже стемнеет, - вставляет Медведица.

- И в лесу точно водятся всякие твари, - добавляет Док. - В сравнении с которыми динозавры "Парка юрского периода" - домашние зверушки. Не думаю, что вы захотите пойти туда в темноте. Разве для того, чтобы свести счеты с жизнью.

- Когда вы все сделаете... - шепчет Мышонок. - Когда вы все сделаете.., если кто-то из вас останется в живых.., сожгите этот дом. Эту дыру. Эту могилу. Сожгите дотла, слышите? Закройте эту дверь.

- Да, - отвечает Нюхач. - Слышим и понимаем, дружище.

- И последнее. - Теперь Мышонок обращается непосредственно к Джеку. Ты, возможно, сможешь его найти.., но я думаю, что тебе нужно кое-что еще. Это слово. В твоих устах оно обретет огромную силу благодаря одной вещи.., к которой ты прикасался. Пусть и давным-давно. Я этого не понимаю, но...

- Все так, - говорит ему Джек. - Я прикасался. Какое слово, Мышонок?

Какое-то мгновение ему кажется, что Мышонок не сможет произнести это слово. Что-то или кто-то прилагает все силы, чтобы не дать ему раскрыть рот, но в этой борьбе Мышонок выходит победителем. По всем параметрам, одерживает последнюю победу в этой жизни.

- Д'ямба, - говорит Мышонок. - Теперь ты, Голливуд. Повтори.

- Д'ямба, - повторяет Джек, и целый ряд увесистых книг сползает со стеллажа у изножья дивана. Они зависают в воздухе.., висят.., висят.., потом с грохотом падают на пол.

Медведица вскрикивает.

- Не забудь его, - шепчет Мышонок. - Оно тебе понадобится.

- Зачем? Зачем оно мне понадобится?

Мышонок чуть покачивает головой:

- Не.., знаю.

Нюхач перегибается через плечо Джека и берет листок с подобием карты.

- Встретишься с нами завтра утром в баре "Сэнд". Приезжай к половине двенадцатого, чтобы ровно в двенадцать мы уже стояли на этом гребаном проселке. А пока пусть карта останется у меня. Как маленькая гарантия того, что ты послушаешься Мышонка - Хорошо, - кивает Джек. Для того, чтобы найти "Черный дом" Чамми Бернсайда, карта ему не нужна, но в принципе Мышонок прав: не то место, куда хочется пойти с наступлением темноты. Жаль, конечно, оставлять Тая Маршалла в горящих землях, Джеку претит эта мысль, но он должен помнить, что на кону нечто большее, чем жизнь маленького мальчика.

- Нюхач, ты уверен, что хочешь вернуться туда?

- Черт, нет, я уверен, что не хочу, - негодующе отвечает тот. - Но какая-то тварь убила мою дочь - мою дочь! - и эта тварь вылезла оттуда! Ты хочешь сказать, что не знаешь, прав лия?

Джек молчит. Разумеется, прав. И разумеется, он хочет, чтобы Нюхач и Док сопровождали его, когда он свернет на проселок-просеку, ведущую к "Черному дому". Если они смогут дойти до него.

"Д'ямба, - думает он. - Д'ямба. Не забудь".

Он поворачивается к дивану:

- Мышонок, как ты...

- Пожалуй, укол "кадиллака" ему не понадобится, - говорит Док.

- Что? - Джек тупо всматривается в здоровяка пивоварабайкера. И чувствует, что безмерно устал.

- Тикают только его часы, - отвечает Док и начинает петь.

К нему присоединяется Нюхач, потом Медведица. Джек отходит от дивана с мыслью, созвучной мысли Генри: "Почему так быстро пролетело время? Как такое могло случиться?"

- На небесах пива нет.., вот почему мы пьем его здесь.., и когда.., мы уйдем.., отсюда...

***

Джек на цыпочках пересекает гостиную. На дальней стене часы с подсветкой и логотипом "Кингсленского золотистого дива". Наш давний друг (сейчас он выглядит на свой возраст и очень печален) в недоумении бросает взгляд на циферблат и не верит своим глазам. Но наручные часы подтверждают: уже почти восемь. Он пробыл здесь чуть ли не целый день.

Почти стемнело, а Рыбак по-прежнему в городе. Не говоря уже о его сотоварищах из другого мира.

"Д'ямба", - думает он, открывая дверь. А выходя на растрескавшееся крыльцо и закрывая за собой дверь, со всей искренностью бросает в уходящий день: "Спиди, как мне хочется свернуть тебе шею".

Глава 24

Д'ямба - активное, мощное заклинание. Однажды возникнув, оно образует сеть, которая расширяется и усиливается, захватывая вселенную. Когда Джек Сойер сдирает живой яд с глаз Мышонка, Д'ямба впервые сверкает в мозгу умирающего, и его рассудок мгновенно осознает, что произошло. Заклинание охватывает все новые пространства, используя психическую энергию мозга Мышонка, и вскоре Д'ямба достигает Генри Лайдена. По ходу Д'ямба касается Тэнзи Френо, что сидит у окна в нише бара "Сэнд" и видит прекрасную молодую женщину, улыбающаяся в круге света в дальнем конце автостоянки. А перед тем как женщина исчезает, до Тэнзи доходит, что ей показали Ирму, какой та могла бы стать. Доходит Д'ямба и до Дейла Гилбертсона. Тот едет домой из полицейского участка и внезапно понимает, как же ему не хватает Джека Сойера. У него буквально щемит сердце, и он дает себе слово поймать Рыбака, какие бы препятствия ни встретились на пути. Д'ямба посылает сигнал Джуди Маршалл и открывает для нее окно в Запределье, где Тай спит в камере с серыми стенами, ожидающий спасения и живой. В мозгу Чарльза Бернсайда д'ямба контактирует с истинным Рыбаком, мистером Маншаном, который раньше звался Мистером Понедельником, аккурат в тот момент, когда костяшки Бернсайда барабанят по стеклу. Мистер Маншан воспринимает ее как проникновение холодного воздуха в грудь, как предупреждение, и это вторжение вызывает дикую ярость и ненависть. Чарльз Бернсайд, который понятия не имеет о д'ямбе, а потому не может ненавидеть это заклинание, чувствует эмоции своего господина и вспоминает тот случай в Чикаго, когда мальчишка, вроде бы умерший, выбрался из брезентового мешка и запачкал заднее сиденье кровью, которая могла привлечь внимание полиции. Эта чертова кровь, субстанция, продолжавшая висеть над ним, будто дамоклов меч, даже после того, как он тщательно замыл все следы. А вот Генри Лайден, с которого мы начали, не испытывает ни радости, ни ярости. Генри получает от д'ямбы информационный заряд. Д'ямба прочищает Генри мозги.

Визиты Роды, понимает он, обусловлены исключительно чувством одиночества, которое он испытывает. И когда он поднимается по ступенькам, то слышит лишь свое неугасающее желание быть рядом с женой. А существо по другую сторону двери в студию - ужасный старик из "Макстона", жаждущий проделать с Генри то же самое, что уже проделал с тремя детьми.

Кто же еще мог появиться в доме в такой час и постучать в стеклянную верхнюю половину двери? Не Дейл, не Джек и, уж конечно, не Элвена Мортон. Остальные остановились бы у входной двери и нажали на кнопку звонка.

Генри требуется пара секунд, чтобы оценить ситуацию и составить план действий. Исходит Генри из предположения, что он быстрее и сильнее Рыбака, которому, по его прикидкам, лет восемьдесят пять, а то и больше. У него есть еще один козырь:

Рыбак не подозревает, что жертва знает, кто за ней охотится.

Чтобы и дальше держать Рыбака в неведении, Генри решает выказывать максимум дружелюбия, даже любопытства. А когда Рыбак откроет дверь студий, которую он, Генри, к сожалению, оставил незапертой, будет действовать быстро и решительно.

"Готовы ли мы к этому? - спрашивает себя Генри и приходит к выводу:

- Это единственный шанс".

Горит ли свет? Нет. Он собирался работать в одиночестве, поэтому свет не включал. Следующий вопрос: стемнело ли на улице? И сам отвечает: скорее всего нет. Еще час, и он бы сумел незамеченным прошмыгнуть по дому и удрать через черный Ход.

Но шансы его достаточно велики, поскольку солнце садится за дом, так что с каждой секундой в гостиной и кухне, окна которых выходят на фасад, становится чуточку темнее.

Прошло, возможно, две секунды после стука в дверь, и Генри, который делал вид, что не услышал стука своего незваного гостя, больше не может терять времени. Со стороны кажется, что он по-прежнему погружен в свои мысли, но при этом как бы ненароком одной рукой он охватывает основание тяжелой статуэтки (премия лучшему ведущему радиопередачи, несколько лет назад присужденная Джорджу Рэтбану и полученная его представителем), а другой - берет с подноса выкидной нож:

(кто-то из восхищенных слушателей принес его на университетскую радиостудию и попросил передать Висконсинской крысе). Генри использует нож для того, чтобы вскрывать целлофановую обертку футляров с лазерными дисками, а не так давно, в поисках дела для рук, научился затачивать его. С убранным лезвием нож напоминает несколько необычную, плоскую перьевую ручку. Два вида оружия в два раза лучше одного, размышляет Генри, особенно если противник думает, что второе оружие совершенно безвредно.

Прошло уже четыре секунды после стука в стеклянную Панель, и Берни и мистер Маншан, каждый по-своему, все больше нервничают. Мистер Маншан бесконечно возмущен тем, что доселе благостную картину теперь омрачает наличие д'ямбы. Появление заклинания может означать только одно: какому-то человеку, связанному со слепым, удалось достаточно близко подкрасться к "Черному дому" и понять, кто его хозяин. А сие, в свою очередь, указывает, что ненавистный Джек Сойер, несомненно, знает о существовании "Черного дома" и намерен испытать прочность его оборонительных редутов. Так что пора разделаться со слепым и возвращаться домой.

Берни лишь регистрирует эмоции своего господина: ненависть и что-то очень уж напоминающее страх. Берни страшно зол на Генри Лайдена за то, что тот совершенно точно воспроизвел его голос, он знает, что слепой - угроза. Поэтому им движет не только страсть убивать, но и инстинкт самосохранения. А после убийства Генри Чарльз Бернсайд хочет посчитаться с еще одним человеком, прежде чем перенестись в "Черный дом" и отправиться в реальность, которую он воспринимает как Шеол.

Его большие, деформированные временем и артритом костяшки пальцев вновь барабанят по стеклу.

На этот раз Генри поворачивает голову на звук. На его лице удивление.

- Я думаю, что там кто-то есть. Кто это?.. Заходите, подайте голос Он поворачивает тумблер и говорит в микрофон:

- Если вы что-то сказали, я вас не расслышал. Дайте мне пару секунд, чтобы навести здесь порядок, и я буду с вами. - Он вновь смотрит перед собой, наклоняется над столом. Левая рука касается основания статуэтки, правая скрыта из виду. Вроде бы он о чем-то думает. На самом деле ловит каждый звук.

Он слышит, как по часовой стрелке поворачивается ручка двери. Медленно, очень медленно. Дверь открывается на дюйм, два дюйма, три Густой цветочный запах "Моего греха" заполоняет студию, пленкой налипает на микрофон, футляры дисков и кассет, все верньеры, тумблеры, клавиши и кнопки, открытую для удара шею Генри. Слышно шарканье шлепанцев по ковру.

Генри сжимает руки на оружии и ждет особого звука, который станет ему сигналом. Он слышит еще один практически беззвучный шаг, второй и знает, что Рыбак находится позади него. Он тоже вооружен, сквозь аромат духов пробиваются запахи срезанной зелени и машинного масла. Генри не знает, что это за оружие, но движение воздуха подсказывает ему, что оно тяжелее ножа. Даже слепой может это видеть. Неловкость следующего шага подсказывает Генри, что старик держит оружие обеими руками.

Образ возникает перед мысленным взором Генри: его противник стоит позади него, готовясь нанести удар. Его руки вытянуты, подняты. Они держат какой-то инструмент, вроде садовых ножниц. Генри тоже вооружен, но главное его оружие - внезапность ответного удара. Чтобы этот удар принес результат, необходимо очень точно рассчитать время его нанесения.

Когда старик до предела вытянет руку и1 изогнет спину, одежда переместится по телу. Материя заскользит по коже, по другой материи, может скрипнуть ремень. Последует вдох. Обычный человек ничего этого не расслышит, но у Генри Лайдена уши не такие, как у всех: они услышат все.

И наконец, он слышит. Материя шуршит, трется о кожу, о другую материю, воздух, свистя, скользит по носовым каналам Берни. Тут же Генри отталкивает стул от стола, одновременно разворачивается на сто восемьдесят градусов и, вставая, наносит удар статуэткой по своему противнику. Срабатывает! Сила удара отдается в руку, он слышит стон удивления и боли. Запах "Моего греха" бьет в ноздри. Стул ударяет под колени. Генри нажимает кнопку на корпусе выкидного ножа, чувствует, как из ручки выезжает длинное лезвие, выкидывает руку вперед.

Нож пронзает тело. С расстояния восемь дюймов на него несется яростный крик. Вновь Генри бьет врага статуэткой, выдергивает нож и наносит второй удар. Костлявые руки хватают его за шею и плечи, вызывая отвращение, до лица долетает зловонное дыхание.

Он понимает, что ранен: боль пронзает левую половину спины. Чертов секатор для подрезки живой изгороди! Второй удар ножом пронзает лишь воздух. Грубая рука хватает его за локоть, вторая - за плечо. Руки тащат его вперед, и, чтобы удержаться на ногах, он ставит колено на сиденье стула. Длинный нос ударяет в его переносицу, задевает очки, которые чуть не слетают на пол. Дальнейшее просто кошмар: два ряда зубов вгрызаются в его левую щеку, рвут кожу. Течет кровь. Зубы смыкаются, отхватывая часть кожи и мышц. Боль, пронзающая голову, куда более сильная, чем в спине. Он чувствует, что его кровь брызжет на лицо монстра. Страх и отвращение плюс мощный выброс адреналина дают ему силы полоснуть ножом, вырываясь из цепких рук. Нож входит в контакт с какой-то движущейся частью Рыбака.., рукой, думает Генри.

Но прежде чем он успевает просмаковать точный удар, слышится звук лезвий секатора, режущих воздух. В следующее мгновение они смыкаются на его правой, с ножом, руке. Разрезают кожу, кости, отхватывают два пальца.

А потом, словно секатор был последним связующим звеном между ним и Рыбаком, Генри вырывается на свободу. Его нога находит дверной косяк, и он бросается сквозь дверь. Падает на пол, такой скользкий, что его ноги соскальзывают, когда он пытается встать. Неужели вся эта кровь его?

Голос, в который он вслушивался в другом веке, в другой эре, доносится от двери в студию:

- Ты ударил меня ножом, подтиральщик.

Генри не слушает, Генри бежит, жалея о том, что оставляет за собой такой четкий, такой широкий кровяной след. Вся его одежда просто пропиталась кровью - и рубашка, и брюки. Кровь течет и по лицу, так что, несмотря на адреналин, Генри чувствует, как силы покидают его. Сколько пройдет времени до того, как он изойдет кровью? Двадцать минут?

Он пересекает холл и бежит в гостиную.

"Мне не удастся от него уйти, - думает Генри. - Я потерял слишком много крови. Но по крайней мере я смогу вырваться из дома и умереть на природе, где чистый воздух".

Из холла его догоняет голос Рыбака:

- Я съел часть твоей щеки, а теперь собираюсь съесть твои пальцы. Ты слышишь меня, подтиральщик?

Генри добирается до двери. Его рука соскальзывает и соскальзывает с рукоятки. Рукоятка не желает его слушаться. Он ищет кнопку-блокиратор, которая вдавлена.

- Я спросил, ты слышишь меня? - Рыбак приближается, его голос переполняет ярость.

Все, что надо сделать Генри, - нажать кнопку и разблокировать ручку. Секунда, и он покинет дом, но оставшиеся пальцы его не слушаются. "Ладно, я умру, - говорит он себе. - Я последую за Родой, последую за моим Жаворонком, моим прекрасным Жаворонком".

До него доносятся пренеприятные звуки: Рыбак что-то жует, причмокивает, на зубах хрустят косточки.

- На вкус - ты дерьмо. Я ем твои пальцы, и до вкусу они - дерьмо. Знаешь, что я люблю? Знаешь, какое мое любимое блюдо? Ягодицы маленького ребенка. Альберт Фиш тоже их любил, о да, любил. М-м-м! ЯГОДИЦЫ РЕБЕНКА! Пальчики оближешь. Вот ЧТО ПРИЯТНО ЕСТЬ!

Генри вдруг понимает, что он соскользнул по не желающей открываться двери и теперь стоит на четвереньках. Продвигается вперед, заползает за софу, где обычно слушал Джека Сойера, читающего вслух бессмертные творения Чарльза Диккенса.

Он вдруг осознает, что ему многое не суждено сделать. В том числе узнать, что сталось с "Холодным домом". И своего друга Джека он уже никогда не увидит.

Рыбак входит в гостиную, останавливается.

- Ладно, так где ты, подтиральщик? Тебе от меня не спрятаться. - В его руках щелкают лезвия секатора для подрезки живой изгороди.

Или Рыбак ослеп, как Генри, или в гостиной уже совсем темно. В душе Генри вспыхивает искорка надежды. Может, его враг не найдет выключатель.

- Подтиральщик! Поттигальщик! Черт побери, где ты прячешься? Шегт попеги, хде ты пгататыпа?

Это удивительно, думает Генри. Чем злее и раздраженнее становится Рыбак, тем более странным, не немецким, становится его акцент. Это уже не чикагский Саут-Сайд, это вообще не Чикаго. И не Германия. Если бы Генри услышал версию доктора Спайглмана: Рыбак пытается говорить по-английски, как немец, он бы улыбнулся и согласно кивнул. Это немецкий акцент из далекого космоса, словно кто-то пытается говорить с немецким акцентом, никогда не слышав немецкого.

- Ты меня ранил, вонючая свинья! Ты меня ганить, фонюшаяшфинья!

Рыбак подскакивает к креслу, отбрасывает его:

- Я намерен тебя найти, дружок, а когда найду, отрежу тебе голову.

Торшер падает на пол. Тяжелые шаги перемещаются в правую часть комнаты.

- Слепой прячется в темноте, а? Это круто, это действительно круто. Вот что я тебе скажу. Давненько я не пробовал языка, но, думаю, попробую твой. - Маленький стол и лампа на нем летят на пол. - Хочу тебе кое-что сказать о языках. По вкусу язык старика не очень-то отличается от языка ребенка... но, конечно, язык ребенка сочнее. Кохта я тыть Кгитшем Хаагманом, я шьешть мнохо яфыхов, ха-ха.

Странно.., эта внеземная версия немецкого акцента вырывается из Рыбака, как второй голос. Кулак ударяет по стене, шаги приближаются. На локтях Генри обползает дальний конец софы и ищет убежище под длинным, низким столом. Под ногами Рыбака хлюпает кровь, а когда Генри кладет голову на руки, кровь толчками выплескивается в лицо.

- Ты не можешь прятаться вечно, - говорит Рыбак и вдруг переключается на странный акцент и отвечает сам себе:

- Шваг тит, Бегн-Бегн. У наш ешть более фашные дела.

- Эй, ты сам назвал его Поттигальшиком. Он меня ранил!

- Лиши в лишьих ногах, кгыши в кгышиных ногах, они тоше ганены. Мои нешаштные потеганные дети тоше ранены, куда как, куда как шильнее.

- А как же он?

- Он иштешет кгофью до шмегти, до шмегти. Оштафь ефо.

В темноте мы едва можем разглядеть, что происходит.

Чарльз Бернсайд в точности имитирует две головы попугая Паркуса, Святость и Нечестивость. Когда говорит своим голосом, смотрит влево, когда переходит на внеземной акцент - вправо. Наблюдая, как его голова мотается из стороны в сторону, мы словно видим перед собой комика, вроде Джима Кэрри или Стива Мартина, изображающего две половинки расщепленного сознания.., только в этом старике ничего забавного нет. Обе обитающие в его теле личности ужасны, и от их голосов волосы встают дыбом. А самая большая разница между "головами" Рыбака в том, что левая, с внеземным акцентом, командует парадом: ее "руки" держат штурвал, тогда как правая "голова", наш Берни, - всего лишь раб. Поскольку разница в статусе становится все очевиднее, у нас начинает создаваться впечатление, что в самом ближайшем будущем мистер Маншан расстанется с Чарльзом Бернсайдом, как со старым рваным носком.

- Но я ХОЧУ его убить! - вопит Берни.

- Он уше мегтф, мегтф, мегтф. Шак Шойег шобигаетша пгогфаться. Шак Шоейг не цнает, што делает. Ты шейшаш идти ф "Макштон" и ты убифать Шуштгыка, да? Ты хотеть убифать Шуштгыка, да?

Берни фыркает:

- Да, хочу убить Шустрика. Я хочу разрезать говнюка на маленькие кусочки и сварить бульон из его костей. А если его самодовольная сучка будет там, я хочу отрезать ей голову и съесть ее маленький сочный язычок.

Для Генри Лайдена этот разговор - то ли чистое безумие, то ли классический случай одержимости, то ли и первое и второе вместе. Кровь все течет и из раны на спине, и из обрубков пальцев, и он не может остановить этот поток. От запаха крови под ним и вокруг его тошнит, но тошнота наименьшая из проблем. Вот головокружение, онемение тела - действительно серьезная проблема и лучшее обезболивающее средство. Он должен оставаться в сознании. Каким-то способом должен передать Джеку важное сообщение.

- Так мы идем, Бегн-Бегн, и мы штелаем фее, што хотим с Шушстгыком, да? Пгиконшим его, а потом, потом, потом пойдем в пгекгашный, пгекгашный "Шогный дом", мой Бегн-Бегн, пойдем в "Шогный дом", штобы подготовитьша к фштгеше с Алым Коголем!

- Я хочу встретиться с Алым Королем, - говорит Берни.

Струйка слюны стекает по подбородку, на мгновение в темноте зажигаются его глаза. - Я отведу это щенка Маршалла к Алому Королю, и Алый Король полюбит меня, потому что все, что я хочу съесть, так это одну маленькую ягодицу, одну маленькую ручку, ничего больше.

- Он полюфить тефя гади меня, Бегн-Бегн, потому што он люфить меня, меня, меня, меня, миш-тега Ман-шана! А когда коголь штанет пгафить фшеленной, наши шилы будут гашти, гашти, гашти, и мы штать такими могушими, что смошем кгущить мигы как огехофые шкоглупки.

- Как ореховые скорлупки, - повторяет Бернсайд и смеется. - Это здорово.

- Пошли.

- Уже иду, - отвечает Бернсайд. - Но сначала хочу оставить послание.

Потом Генри слышит странное чмоканье, после чего на липкий пол падает мокрое нижнее белье. Дверь в чулане под лестницей на второй этаж с грохотом раскрывается, дверь студии с грохотом закрывается. Появляется и исчезает запах озона. Они ушли. Генри не знает, как это произошло, но у него нет ни малейших сомнений в том, что он остался один. Да и какая разница, как это произошло? У Генри есть дела поважнее.

- Двух мнений тут быть не может, - говорит он. - Этот парень такой же немец, как я - курица-несушка.

Выползает из-под длинного стола и опирается на его глад кую поверхность, чтобы подняться. Когда он выпрямляет спину, сознание вдруг застилает серый туман, и Генри хватается за торшер, чтобы удержаться на ногах.

- Не отключайся, - говорит он себе. - Нет у тебя права отключаться, нет!

Генри может ходить, он в этом уверен, он, в конце концов, ходил большую часть своей жизни. Более того, он умеет и водить автомобиль; ездить на автомобиле проще, чем ходить, толь ко ни у кого не хватило духу позволить ему продемонстрировать мастерство вождения. Черт, если Рей Чарльз мог вести автомобиль, мог, может (возможно, именно в этот момент Рей Чарльз вписывается в левый поворот автострады), почему это не под силу Генри Лайдену? Но в данный момент под рукой автомобиля у Генри Лайдена нет, вот Генри и придется ограничиться короткой пешей прогулкой.

И куда Генри держит путь из своей залитой кровью гостиной? "Ответ очевиден, - отвечает он себе. - Иду в студию. Хочется прогуляться в мою прекрасную маленькую студию".

Вновь серый туман опускается на сознание, а вот серого-то надо всячески избегать. У нас есть антидот для серого, не так ли? Да, есть: антидотом является острая боль. И Генри ударяет здоровой рукой по обрубкам пальцев. Обрубки словно опаляет огнем. Горящие обрубки - это то, что надо. Языки боли доведут до студии.

И пусть текут слезы. Мертвые не плачут.

- Запах крови похож на смех, - говорит Генри. - Кто это сказал? Кто-то. В книге', "Запах крови напоминал смех".

Отличная фраза. А теперь переставляй ноги. Сначала одну, потом вторую.

Добравшись до маленького холла перед студией, он на мгновение приваливается к стене. Волна слабости начинается в груди и прокатывается по всему телу. Он вскидывает голову, кровь из щеки брызгает на стену.

- Продолжай идти, болван. Говори себе, что это не безумие.

Ничего лучше просто нет. И знаешь что? Только так ты и можешь жить шагать и шагать!

Генри отталкивается от стены, движется дальше, его голосовые связки использует Джордж Рэтбан: "Друзья, а вы ВСЕ мои друзья, тут двух мнений быть не может, мы здесь, на KDCU-AM вроде бы столкнулись с техническими проблемами. Напряжение в сети падает, зафиксированы перебои в подаче энергии, да, зафиксированы. Но вы не бойтесь, дорогие мои. Не бойтесь! На текущий момент до двери в студию остается четыре жалких фута, и очень скоро мы займем свое законное место за микрофоном, да, займем. Никаким старикам людоедам и их инопланетным напарникам не удастся вывести нашу радиостанцию из игры, во всяком случае до того, как мы передадим наш последний репортаж".

Генри оборачивает носовым платком пальцы, ищет свой стул.

"И Рафаэль Фуркэл, похоже, совсем растерялся.., никак не может найти мяч... Подождите, подождите, неужели нашел?

Схватился за край? ДА! Схватился за ПОДЛОКОТНИК мяча, за СПИНКУ мяча, поставил МЯЧ на КОЛЕСИКИ! Фуркэл садится, подъезжает к пульту управления. Мы видим, что здесь много крови, но бейсбол - кровавая игра, если играть приходится с отрезанными пальцами".

Левой рукой Генри нажимает клавишу "ON" на большом студийном магнитофоне, пододвигает поближе микрофон. Сидит в темноте, слушает шипение пленки, перематывающейся с бобины на бобину, и испытывает чувство глубокой удовлетворенности, делая то, что делал из вечера в вечер тысячи вечеров.

Нега усталости окутывает тело и сознание, замедляет движения и мысли. Так легко уступить ей. Он и уступит, но сначала закончит работу. Он должен поговорить с Джеком Сойером, напоминает Генри себе, и он говорит всеми своими голосами.

Джордж Рэтбан: "Девятый иннинг, и наша команда готовится отправиться в душевую. Но игра не ЗАКОНЧЕНА, пока ЖИВ последний СЛЕПОЙ!"

Генри Шейк: "Я обращаюсь к тебе, Джек Сойер, и не хочу, чтобы ты соскочил на другой канал, понимаешь? Сохраняй хладнокровие и слушай своего давнего друга Генри Шейка, Шейка, Шейка, хорошо? Рыбак нанес мне визит, а отбыв, отправился в "Макстон". Он хочет убить Шустрика, парня, которому принадлежит "Центр по уходу за престарелыми". Позвони в полицию, спаси его, если сможешь. Рыбак живет в "Макстоне", ты это знал? Он - старик, одержимый демоном. Он хотел остановить меня, не позволить сообщить тебе, что я узнал голос. И он хотел сбить тебя со следа.., он думает, что помешает тебе, убив меня. Сделай так, чтобы ничего у него не вышло, хорошо?"

Висконсинская крыса: "ПОТОМУ ЧТО ЭТОТ МИР ДЕЙСТВИТЕЛЬНО РУШИТСЯ! РЫБОГОЛОВЫЙ БУДЕТ ЖДАТЬ ТЕБЯ В ДЫРЕ, КОТОРУЮ НАЗЫВАЮТ "ЧЕРНЫМ ДОМОМ", И ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ ПОДГОТОВИТЬСЯ К ВСТРЕЧЕ С МЕРЗАВЦЕМ! ОТОРВИ ЕМУ ЯЙЦА!"

Вопль Крысы завершается приступом кашля.

Генри Шейк (тяжело дыша): "Нашего друга Крысу внезапно вызвали по срочному делу. Парень слишком уж легко срывается на крик".

Джордж Рэтбан: "СЫНОК, уж не пытаешься ли ты сказать МНЕ, что..."

Генри Шейк: "Успокойся. Он имеет полное право кричать.

Но Джек не хочет, чтобы мы на него кричали. Джеку нужна информация".

Джордж Рэтбан: "Так поспеши и поделись ею с ним".

Генри Шейк: "Слушай, Джек. Рыбак не очень умен, как и демон, который вселился в него. Демона вроде бы зовут мистер Манчинг. Он невероятно тщеславен".

Генри Лайден откидывается на спинку стула и секунду-другую смотрит в никуда. Своего тела ниже пояса он не чувствует, и кровь с правой руки образовала лужицу вокруг микрофона. Обрубки пальцев пульсируют.

Джордж Рэтбан: "Сейчас не время для обмороков, дружище".

Генри Лайден трясет головой, наклоняется вперед и говорит: "Над тщеславием и глупостью ты сможешь взять верх, Джек. Я должен заканчивать. Джек, не сильно грусти из-за меня. Я прожил чертовски прекрасную жизнь, а теперь ухожу к моей дорогой Роде. - Он улыбается темноте, улыбка становится шире. - Привет, Жаворонок".

Должно быть, бывают случаи, когда запах крови похож на смех.

***

А что происходит в конце Нейлхауз-роуд? Облако, нет, туча жужжащих существ, которые кружат над Джеком Сойером в умирающем свете дня, светится изнутри, словно страницы священной книги. Существа слишком малы, чтобы сойти за колибри, но сияние исходит из каждого из них. Если это осы, Джеку Сойеру грозит серьезная беда. Но они не жалят. Их круглые тельца скользят по лицу и рукам, мягко трутся о кожу, как кошка трется о штанину своего хозяина, доставляя и получая от этого удовольствие.

Сейчас они доставляют больше удовольствия, чем получают, и даже Джек не может объяснить, почему так происходит.

Существа, окружившие его, - не осы, колибри или кошки, это пчелы, домашние пчелы, и в обычной ситуации Джек испугался бы, попав в пчелиный рой. Особенно в рой столь больших пчел, суперпчел, таких видеть ему еще не доводилось, ярко-золотых, ярко-черных. Однако Джек не чувствует страха. Если б они хотели ужалить его, то давно бы ужалили. С самого начала он понимает, что они не причинят ему вреда. Многочисленные касания их тел на удивление нежные и мягкие, жужжание низкое и гармоничное, мирное, как протестантский псалом. И после первых нескольких секунд удивления Джек просто им не мешает.

Пчелы поджимаются все ближе, их низкое жужжание пульсирует в ушах. Оно напоминает речь, песню. На мгновение он видит золотисто-черный кокон, который сплели вокруг него пчелы. А потом они садятся на его тело, лицо. Покрывают голову, как шлемом. Одеялом ложатся на руки, грудь, спину, ноги. Туфли полностью скрываются под ними. Несмотря на то что несть им числа, они практически невесомы. Ощущение такое, что открытые части тела - кисти рук, шею - укутали кашемиром.

Плотный, легкий как перышко, пчелиный костюм переливается черным и золотым на Джеке Сойере. Он поднимает руки, и пчелы двигаются синхронно с ними.

Джек видел фотографии пчеловодов, облепленных пчелами, но это не фотография и он - не пчеловод. Его изумление, более того, искренняя радость, которую он находит в происходящем, потрясает. Пока пчелы облепляют его, он не помнит ни об ужасной смерти Мышонка, ни о смертельно опасной экспедиции, намеченной на следующий день. Кого он не забывает, так это Софи, и ему хочется, чтобы Нюхач и Док вышли из дома и увидели, что делается. Но особенно он жалеет о том, что этого не видит Софи. Хотя возможно, благодаря милосердию д'ямбы, видит. Кто-то успокаивает Джека, кто-то желает ему добра.

Любящее, невидимое Присутствие предлагает ему поддержку.

Эта поддержка ощущается как благословение. Упакованный в светящийся желто-черный пчелиный костюм, Джек чувствует, что полетел бы, если б потянулся к небу. Пчелы понесли бы его над лесами. Понесли бы его над холмами. Как крылатые люди в Долинах, которые служили Софи, он бы обрел способность летать. Только вместо двух крыльев, его удерживали бы в воздухе многие тысячи пчелиных крылышек.

В нашем мире, думает Джек, пчелы возвращаются в улей к наступлению темноты. Будто вспомнив о привычном распорядке дня, пчелы снимаются с головы Джека, с его спины, живота, шеи, рук и ног, не вместе, как ковер, а по одной, группами в пять-шесть. Поднимаются чуть выше, образуют рой, летят на восток, над домами, стоящими на дальней от реки стороне Нейлхаузроуд, и все до одной растворяются в темноте. А об их жужжании Джек вспоминает, лишь когда оно исчезает.

В те несколько секунд, пока он стоит, прежде чем продолжить путь к пикапу, у него создается ощущение, что кто-то наблюдает за ним. И даже.., что? Ответ приходит в голову, когда он поворачивает ключе замке зажигания "доджа": его обнимали.

Джек и представить себе не может ни сколь важным для него будет тепло этого объятия, ни как его обнимут вновь, уже этой ночью.

***

Прежде всего он совершенно выдохся. Провел день, которому сам Бог велел закончиться чем-то сюрреалистичным, вроде объятия роя пчел: Софи, Уэнделл Грин, Джуди Маршалл, Паркус.., этот катаклизм.., необычная страшная смерть Мышонка Бауманна, все это вымотало его донельзя. Тело требует отдыха. Когда он выезжает из Френч-Лэндинга и дома уступают место полям и рощам, его так и подмывает свернуть на обочину и полчасика поспать. Сгущающаяся темнота обещает полноценный, несущий отдых сон, это его смущает: он может проспать в кабине пикапа всю ночь, а потом чувствовать ломоту в теле и суставах весь день, тот самый день, который ему надлежит встретить во всеоружии.

Сейчас он далек от лучшей формы, сейчас длинную дистанцию ему не пробежать. Сейчас им движет исключительно сила воли, но он думает, что все же сможет добраться до дома Генри Лайдена, не заснув. Может, Генри ударил по рукам с парнем с ESPN, может, Генри выйдет на более высокий уровень и будет зарабатывать больше денег. В принципе Генри и так зарабатывает достаточно, жизнь у него налажена прекрасно, но Джеку нравится сама мысль, что у его друга вдруг прибавится денег.

Генри сможет просто сорить деньгами, а Джеку почему-то хочется это увидеть. Какую дивную одежду сможет позволить себе Генри! Джек представляет себе, как едет с ним в Нью-Йорк, как они останавливаются в хорошем отеле, вроде "Карлайта" или "Сент-Реджиса", как посещают полдюжины лучших магазинов мужской одежды, где он, Джек, помогает Генри выбрать все то, Что ему хочется.

И как здорово новая одежда будет смотреться на Генри! Так уж получается, что все, что он надевает, выглядит куда лучше, чем на манекенах в магазине. У Генри безупречный вкус. Конечно, он отдает предпочтение классическому, несколько старомодному стилю. Узкой полоске, широкой клетке, "елочке".

Ему нравится хлопок, лен, шерсть. Иногда он носит галстук-бабочку, эскот, маленькие носовые платки порой выглядывают из нагрудного кармана его пиджака. Из обуви выбирает туфли из мягкой, добротной кожи. Кроссовки и джинсы - не для него, и Джек никогда не видел на нем футболки с надписью. Любопытно, откуда у слепого столь безупречный вкус?

"О, - доходит до Джека, - все дело в его матери. Конечно же. Он унаследовал безупречный вкус от матери".

По какой-то причине от этого умозаключения на глаза наворачиваются слезы. "Я становлюсь излишне эмоциональным, когда устаю, - говорит он себе. - Поберегись, а не то эмоции захлестнут тебя с головой". Но определиться с проблемой и разрешить ее - большая разница, и он не может последовать собственному совету. Итак, Генри Лайден в выборе одежды всегда следовал вкусу матери. Как это прекрасно и трогательно. Эта разновидность верности восхищала Джека больше всего: верность, о которой не говорят вслух. Генри, возможно, многое позаимствовал у матери: остроумие, любовь к музыке, уравновешенность, полное отсутствие жалости к себе. Уравновешенность и отсутствие жалости к себе - отличная комбинация, думает Джек, указывающая на храбрость.

И Генри действительно храбр, напоминает себе Джек. Более того, бесстрашен. Странно слушать, когда он говорит о том, что может водить автомобиль, но Джек не сомневается, что его друг, если б ему позволили, уселся за руль ближайшего "крайслера", завел двигатель и выехал на хайвей. Причем не прыгал бы от восторга и не старался показать всем и вся, какой он молодец, такое Генри просто претило. А спокойно смотрел бы в ветровое стекло и говорил: "Похоже, в этом году кукуруза сильно вымахала" или "Я рад, что Дуэн наконец-то покрасил свой дом". И кукуруза действительно стояла бы высокая, и Дуэн действительно покрасил бы свой дом, только источником информации для Генри служили бы не глаза.

Джек принимает решение: если ему удастся выбраться из "Черного дома" живым, он предоставит Генри возможность сесть за руль "доджа". Их поездка может закончиться в кювете, но зато он сможет лицезреть лицо Генри, ведущего автомобиль, а это дорогого стоит. В какую-нибудь субботу он позволит Генри проехаться по шоссе № 93 до бара "Сэнд". Если Нюхача и Дока не сожрут вердоги <Вердог - от английского weredog, по ассоциации с вервольфом (werewolf).> и они вернутся из похода на "Черный дом", им надо дать шанс насладиться беседой с Генри, с которым у них, как представляется Джеку, много общего. Нюхач и Док должны поближе познакомиться с Генри, они наверняка друг другу понравятся. Не пройдет и пары недель, как они усадят его на "харлей" и будут носиться из Сентралии в Норвэй-Вэлли и обратно.

Если бы только Генри мог пойти с ними в "Черный дом".

Мысль эта наполняет Джека грустью, потому что реализовать ее невозможно. Генри храбр и неустрашим, Джек это знает, но он предпочел бы лишь поговорить о том, как они вместе пошли бы в "Черный дом". Этот разговор, то ли у него в гостиной, то ли в гостиной Генри, доставил бы ему массу удовольствия, но в жизни Джек не может подвергать Генри такой опасности.

- Глупо даже думать об этом, - заявляет Джек вслух и сожалеет о том, что не был полностью откровенен с Генри. Вот где берет начало страх за Генри, который он сейчас испытывает.

Причина - в его нежелании рассказать Генри обо всем. Ему следовало с самого начала ничего не утаивать. Красные перышки, яйца малиновки, нарастающее беспокойство. Генри помог бы ему открыть глаза, излечил бы от слепоты, которая принесла больше вреда, чем физическая слепота Генри.

Но теперь все это в прошлом, решает Джек. Больше никаких секретов. Раз уж ему так повезло и Генри одарил его своей Дружбой, он покажет, что ценит ее. Теперь он расскажет Генри обо всем, даже о своем прошлом: о Долинах, о Спиди Паркере, о мертвеце на пирсе Санта-Моники, о бейсболке Тайлера Маршалла. О Джуди Маршалл. О Софи. Да, он должен рассказать Генри о Софи.., как вышло, что он до сих пор не рассказал? Генри порадуется вместе с ним, и Джеку не терпится это увидеть.

Генри умеет радоваться за друга, как никто другой. Смотреть на радующегося Генри такое удовольствие, что собственная радость увеличивается как минимум вдвое. Какой же у него потрясающий, просто потрясающий друг! Попытайся он рассказать о Генри незнакомому с ним человеку, ему бы не поверил.

Сказали бы, что таких не бывает. Но ведь бывает, живет такой вот Генри Лайден в Норвэй-Вэлли округа Френч штата Висконсин, ждет, когда ему прочитают очередную главу "Холодного дома". Наверное, в ожидании Джека включил свет на кухне и в гостиной, как всегда включал в память о любимой, так рано умершей жене.

Джек думает: "Должно быть, я не так уж плох, раз у меня есть такой друг".

И еще думает: "Я просто обожаю Генри".

Теперь, даже в темноте, все кажется ему прекрасным. Бар "Сэнд", сверкающие неоном огни его просторной стоянки, силуэты деревьев, которые выхватывают из темноты фары на поворотах шоссе № 93, широкие поля, лампочки, перемигивающиеся, как рождественские гирлянды на крыльце "Магазина Роя". Джек переезжает мост и сворачивает налево, в долину.

Видит по левую руку первый из фермерских домов, с ярко освещенными окнами. Все вокруг пронизано высшим смыслом, все говорит о вечном. Он едет в благоговейной тишине по священной роще. Джек помнит, как Дейл впервые привез его в эту долину, и эти воспоминания тоже священны.

Джек этого не ощущает, но слезы текут по его щекам. Кровь поет в жилах. Белая краска стен фермерских домов светится в темноте, и из темноты выступают головки тигровых лилий, которые приветствовали его еще в первый приезд в Норвэй-Вэлли. Тигровые лилии сверкают в свете фар, словно что-то шепчут, затем остаются позади. Их неразборчивые слова сливаются с шорохом колес, неустанно вращающихся, с каждым поворотом приближающих его к теплому дому Генри Лайдена. Джек знает, что завтра он может умереть, что эта ночь, возможно, последняя в его жизни. Да, он должен победить, но это не означает, что победа обязательно будет на его стороне. Гордые империи и благородные эпохи часто терпели поражения, Алый Король, возможно, вырвется из Башни и в ярости пронесется по мирам, сея хаос.

Они все могут умереть в "Черном доме": он, Нюхач, Док. Если такое случится, Тайлер Маршалл станет не просто Разрушителем, не просто рабом, прикованным к веслу в не знающем бега времени чистилище, но Суперразрушителем, атомной бомбой, с помощью которой аббала превратит все миры в гигантский костер, наполненный горящими телами. "Только через мой труп", - думает Джек, и истерический смешок срывается с его губ: это не фигуральное выражение, а реальная ситуация.

Как такое может быть? Он смеется, вытирая со щек слезы. Парадокс этот наводит на мысль, что его словно раздирает надвое. Красота и ужас, красота и боль - и от этого никуда не деться. Уставший, измотанный Джек тем не менее остро ощущает удивительную хрупкость окружающего мира, его непрерывное, неустанное движение к смерти, осознает, что в этом движении заложен смысл существования. Ты видишь всю эту захватывающую дух красоту? Приглядись повнимательнее, потому что через мгновение сердце твое остановится.

Но тут он вспоминает окутавший его рой золотистых пчел: именно от этого они и защищали его, именно от этого. От блаженства блаженств, которое исчезает. То, что любишь, надо любить еще сильнее, потому что наступит день, когда оно может уйти. Так и есть, но очень уж этого не хочется.

В темноте ночи он видит гигантский силуэт Алого Короля, который держит в руке маленького мальчика. Хочет использовать его вместо зажигательного стекла, чтобы превратить миры в пепелища. Паркус, конечно, прав: он не может уничтожить гиганта, но, возможно, ему под силу спасти мальчика.

Пчелы говорили: "Спаси Тая Маршалла".

Пчелы говорили: "Люби Генри Лайдена".

Пчелы говорили: "Люби Софи".

Так слышал Джек. Он полагает, что они также говорили;

"Делай свою работу, копписмен". Что ж, именно этим он и занимается. Делает свою работу. После стольких чудес ему просто не остается ничего другого.

На душе становится теплее, когда он сворачивает на подъездную дорожку к дому Генри. Ведь Генри - еще одно чудо, не так ли?

Сегодня, дает себе слово Джек, он доставит огромную радость несравненному Генри Лайдену. Расскажет всю историю, сагу о своем удивительном путешествии, имевшем место быть двадцать лет тому назад. Проклятые земли, Рациональный Ричард, Эйзеридж, Талисман - ничего не останется за кадром. А его пребывание в Оутли и "Доме солнечного света"! Генри будет внимать каждому слову. А Волк! От Волка Генри просто придет в восторг. О Волке он будет слушать, затаив дыхание. И каждое слово Джека станет его извинением за долгое молчание.

А когда он закончит свой рассказ, выложит все как на духу, мир, этот мир, изменится, потому что в нем появится еще один человек, знающий полную версию случившегося с ним. Джек даже представить себе не может, какое облегчение он испытает, когда рухнет стена одиночества, отделяющая его от остального мира, даже мысль об этом наполняет душу радостью.

Теперь.., это странно... Генри не включил свет, дом выглядит темным и пустым. Должно быть, он заснул.

Улыбаясь, Джек выключает двигатель, вылезает из кабины пикапа. Опыт говорит ему, что Генри проснется, как только он войдет в гостиную, да еще будет утверждать, что вовсе и не спал.

Однажды, когда Джек также застал его в темноте, он заявил:

"Просто я давал отдых глазам". Но что происходит сегодня?

Он вроде бы собирался готовить передачу ко дням рождения Лестера Янга и Чарли Паркера. Решил, что темнота позволит лучше сосредоточиться? Он хотел поджарить на ужин рыбу.

Пришел к выводу, что рыба, поджаренная в темноте, лучше на вкус? Впрочем, он, Джек, готов съесть любую рыбу. И возможно, они отпраздную новый договор Генри с ESPN!

- Генри? - Джек стучит в дверь, открывает, заглядывает внутрь. Генри, притворщик, ты спишь?

Генри не отвечает и вопрос Джека растворяется в царящей в доме темноте. Он ничего не видит. Комната - двухмерное черное полотно.

- Эй, Генри, я уже здесь. И хочу рассказать тебе потрясающую историю!

В ответ - мертвая тишина.

- Эй, - говорит Джек, переступает порог. Мгновенно инстинкт самосохранения поднимает тревогу: "Уходи, беги, сматывайся!" Но почему у него возникло такое чувство? Это же дом Генри, он бывал в нем сотни раз, он знает, что Генри или заснул на софе, или решил прогуляться к дому, его дому. Джек склоняется к мысли, что так оно и есть. Генри получил фантастическое предложение от представителя ESPN, не смог усидеть на месте (такое может случиться даже с Генри Лайденом, пусть для этого требуется нечто большее, чем для обычных людей) и отправился к Джеку, чтобы поделиться с ним своей радостью.

А поскольку Джек не вернулся ни к пяти, ни к шести часам, решил его подождать. И сейчас, должно быть, спит на софе Джека, а не на собственной.

Все это вполне вероятно, но никак не согласуется с сигналами, которые посылают ему нервные окончания: "Уходи! Скорее! Нечего тебе здесь делать!"

Он снова зовет Генри, но ответ тот же - молчание.

Прекрасное настроение, в котором он въехал в Норвэй-Вэлли, исчезает бесследно, но Джек об этом даже не думает, в голове совсем другие мысли. Будь он детективом отдела расследования убийств, это тот самый момент, когда надо доставать оружие. Джек входит в гостиную. Два сильных запаха ударяют в нос. Один - аромат духов, второй...

Он знает, что это за запах. Его присутствие означает, что Генри мертв. Часть Джека, не коповская, спорит, что запах крови не обязательно свидетельство смерти. Генри ранили в схватке, и Рыбак утащил его в другой мир, как Тайлера Маршалла. И Генри сейчас спрятан где-нибудь в Долинах, с тем, чтобы куда-нибудь заманить Джека или сделать более сговорчивым. Возможно, он и Тай сидят в одном месте, ожидая спасения.

Джек знает, что это фантазия. Генри мертв, и убил его Рыбак. Так что сейчас он должен найти тело. Он - копписмен, следовательно, пора приниматься за работу. Меньше всего на свете ему хочется смотреть на труп Генри, но это решительно ничего не меняет. Печаль бывает разная, но та, что формируется в Джеке Сойере, похожа на гранитную скалу. Она замедляет шаг Джека, сжимает его челюсти. Когда он тянется к выключателю, печаль направляет его руку в нужное место, словно это рука Генри.

Он смотрит на стену, когда вспыхивает свет, так что комнату видит лишь периферийным зрением. Разгрома, как он опасался, вроде бы нет. Торшер лежит на полу, повален стул. Но, когда Джек поворачивает голову, в глаза бросаются два более серьезных изменения. Первое - красная надпись на противоположной, кремового цвета стене. Второе - количество крови на полу. Кровавые пятна определяют маршрут Генри, сначала в гостиную, потом - из нее. Кровавый след начинается в холле и ведет за софу, где скопилась целая лужа. Вторая лужа - под длинным столом, где Генри держал переносной проигрыватель для лазерных дисков и те си-ди, которые хотел прослушать вечером. Из-под стола новый след ведет обратно в холл. Джеку ясно, что когда Генри выполз из-под стола, он практически истек кровью. Если, конечно, он выполз оттуда сам, посчитав, что опасность миновала.

Пока Генри лежал мертвый или умирал, Рыбак использовал часть своей одежды (рубашку? носовой платок?) вместо кисти.

Макал ее в кровь за софой и писал на стене буквы, забрызгав ее красными каплями. Повторял и повторял процесс, пока на стене не появилась надпись:

ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД ПОПРОБУЙ ДОСТАТЬ МЕНЯ

АК АК АК АК

Но Алый Король не мог сам написать свои инициалы, как не мог написать их и Чарльз Бернсайд. Их оставил на стене хозяин тела Рыбака, чье имя для наших ушей звучит как мистер Маншан.

"Не волнуйся, скоро я приду за тобой", - думает Джек.

В этот момент никто бы не стал осуждать его, выйди он за дверь, где воздух не пропитан духами и запахом крови, и набери по сотовому телефону номер полицейского участка на Самнер-стрит. Может, сегодня дежурит Бобби Дюлак. Может, даже Дейл еще не уехал домой. Чтобы выполнить свой гражданский долг, ему достаточно произнести восемь или девять слов. А потом останется только положить сотовый в карман, сесть на крыльцо и дожидаться появления на подъездной дорожке слуг закона. Приедет их много, на четырех или пяти машинах. Дейлу придется позвонить детективам из управления полиции Висконсина, Браун и Блэк сочтут необходимым поставить в известность агента ФБР. Через сорок пять минут гостиную Генри заполнят люди, которые будут что-то замерять, что-то записывать, что-то фотографировать. Здесь будут судебный медик и технические эксперты. А когда все они закончат работу, двое санитаров в белых халатах вынесут носилки через переднюю дверь и загрузят их вместе с содержимым в кузов автомобиля, на котором приехали.

Обо всем этом Джек думает не больше пары секунд. Он хочет увидеть, что Рыбак и мистер Маншан сделали с Генри, должен увидеть, выбора у него нет. Печаль этого требует, а если он не повинуется желанию печали, то никогда более не станет самим собой.

Печаль, которая, как стальной сейф, упрятала внутрь себя любовь к Генри Лайдену, ведет его в глубь гостиной. Джек движется медленно, выбирая места, куда поставить ногу, словно человек, переправляющийся через речку по торчащим из воды камням. Выискивает чистые участки пола. Со стены большие, длиной восемь дюймов, красные буквы насмешливо наблюдают за его успехами:

ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД

Подмигивают ему, словно неоновая вывеска:

ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД ПРИВЕТ ГОЛЛИВУД

ПОПРОБУЙ ДОСТАТЬ МЕНЯ

ПОПРОБУЙ ДОСТАТЬ МЕНЯ

Ему хочется ругаться, но печаль не позволяет Джеку произнести слова, которые просятся на язык. В начале коридора, ведущего в студию и на кухню, он переступает через длинный кровавый след и поворачивается спиной к подмигивающему неону. Свет из гостиной проникает в коридор на три или четыре фута. В кухне - непроницаемая тьма. Дверь в студию приоткрыта, верхняя стеклянная панель поблескивает отраженным светом.

В коридоре все залито кровью. Приходится наступать на нее, но он продвигается вперед, не отрывая глаз от приоткрытой двери. Генри Лайден никогда не оставил бы ее в таком виде; он всегда закрывал дверь, если находился в студии. Генри был аккуратистом. По-другому просто не мог: оставь он дверь приоткрытой, наткнулся бы на нее, направляясь в кухню. Кровь, беспорядок, оставленный убийцей, выводят Джека из себя, хоть он и не хочет этого признавать. Джек в ярости: как Рыбак посмел посягнуть на его друга.

Он добирается до двери, прикасается к ней, открывает шире. В воздухе висит концентрированная смесь аромата духов и запаха крови. В студии лишь на самую малость светлее, чем на кухне, Джек различает только контуры пульта управления да прямоугольники колонок, закрепленных на стене.

Окно в кухню - черное, непроницаемое полотнище. Держась рукой за дверь, Джек приближается к порогу и видит, ему кажется, что видит, спинку стула и очертания человеческой фигуры на нем. Только сейчас до него доносится шипение вращающейся бобины, - Боже мой, - выдыхает Джек в одно слово, словно ожидал увидеть совсем другое. Звук перематывающейся пленки окончательно убеждает его, что Генри мертв. Печаль Джека берет верх над неистовым желанием выскочить из дома и позвонить всем копам Висконсина, чтобы они помогли ему повернуть выключатель в студии. Он не может уйти, он должен засвидетельствовать случившееся, как в случае с Ирмой Френо.

Его пальцы находят выключатель, замирают на нем. К горлу подкатывает тошнота. Он щелкает выключателем, вспыхивает свет.

Генри сидит в кожаном вращающемся стуле, наклонившись над столом, держась обеими руками за свой антикварный микрофон. Он по-прежнему в черных очках, но одна из тонких металлических дужек погнута. Поначалу Джеку кажется, будто все окрашено в красное, ибо кровью залита вся поверхность стола и стоящее на нем оборудование. Со стола кровь капала на брюки Генри. Часть щеки Генри откушена, на правой руке недостает двух пальцев. На взгляд Джека, который фиксирует все детали, основной источник кровопотери - рана на спине. Она скрыта пропитанной кровью одеждой, но большая часть крови попала на пол, когда лилась со стула. Должно быть, Рыбак разрезал какой-то внутренний орган, а может, повредил артерию.

Совсем немножко крови, если не считать клавиш управления, на студийном магнитофоне. Джек с трудом вспоминает, как он работает, но ему не раз доводилось видеть, как Генри меняет бобины местами, так что Джек помнит, что нужно делать. Вставляет ленту в щель головки, свободный конец закрепляет на пустой бобине, нажимает клавишу "REWIND". Лента плавно скользит, перематываясь с одной бобины на другую.

- Ты сделал эту запись для меня, Генри? - спрашивает Джек. - Готов поспорить, что да, но, я надеюсь, ты умер не для того, чтобы сообщить мне уже известное.

Пленка останавливается. Джек нажимает клавишу "PLAY" и ждет, затаив дыхание.

Из динамиков гремит голос Джорджа Рэтбана: "Девятый иннинг, и наша команда готовится отправиться в душевую. Но игра не ЗАКОНЧЕНА, пока ЖИВ последний СЛЕПОЙ!"

Джек приваливается к стене.

Голос Генри Шейка заполняет комнату и говорит ему о том, что надо звонить в "Макстон". Прорезается Висконсинская крыса и кричит о "Черном доме". Шейк, Шейк, Шейк и Джордж Рэтбан о чем-то спорят, и Шейк берет верх. Джек этого не выдерживает; он не может остановить поток слез, даже и не пытается. Пусть текут. Последний репортаж Генри потрясает его до глубины души. В этом весь Генри. Генри Лайден боролся за жизнь до последнего, переключаясь с одной своей личности на другую, и они сделали все, что требовалось. Это была верная и надежная команда, Джордж, Шейк и Крыса, и они пошли на дно вместе с кораблем, впрочем, выбора у них и не было. Голос Генри Лайдена появляется вновь и слабеет с каждой фразой. Умирающий голос Генри говорит, что он прожил прекрасную жизнь. Голос понижается до шепота, чтобы произнести последние два слова: "Привет, Жаворонок". Джек слышит в этих словах улыбку.

Плача, Джек выходит из студии. Ему хочется плакать и плакать, пока не останется слез, но он не имеет права подвести ни себя, ни Генри. Он плетется по коридору, вытирает глаза, ждет, пока гранитная печаль поможет ему справиться с горем. Она поможет ему и в решительной схватке с "Черным домом". Печаль не позволит ему потерпеть поражение. Она укрепит его в решимости победить.

Призрак Генри Шейка шепчет: "Джек, эта печаль никогда не покинет тебя. Ты к этому готов?"

- И не хочу, чтобы было иначе.

"Не покинет никогда. Куда бы ты ни пошел, что бы ни делал. В любом из миров. С каждой женщиной. Если у тебя будут дети, она достанется им. Ты будешь слышать ее в музыке, видеть в книгах. Она станет частью твоей еды. На веки вечные. Во всех мирах. В "Черном доме".

- Я - эта печаль. Она - это я.

Шепот Джорджа Рэтбана в два раза громче шепота Шейка, Шейка, Шейка: "Ну что, сынок, могу я услышать, как ты говоришь Д'ЯМБА?"

- Д'ямба.

"Как я понимаю, ты знаешь, почему пчелы обнимали тебя.

Не пора ли тебе позвонить?"

Да, пора. Но он больше не может оставаться в залитом кровью доме, он должен выйти в теплую летнюю ночь. Ставя ноги куда попало, Джек пересекает залитую кровью гостиную и выходит за дверь. Печаль шагает вместе с ним, ибо он - это она, а она - это он. Огромное небо раскидывается над его головой, все в звездах. Из кармана появляется верный сотовый телефон.

И кто снимает трубку в полицейском участке Френч-Лэндинга? Естественно, Арнольд "Ручной Фонарь" Храбовски, с новым прозвищем и только что возвращенный на службу. Новость Джека приводит Храбовски в состояние крайнего возбуждения. Что? Господи! О нет. В это невозможно поверить! Что?

Да, сэр, я займусь этим немедленно, можете не беспокоиться.

И пока бывший Бешеный Мадьяр, борясь с дрожью в руках и голосе, набирает домашний номер чифа и сообщает ему информацию, полученную от Джека, последний уходит от дома Генри, уходит от подъездной дорожки и пикапа, от всего, что напоминает ему о людях, уходит на луг, в высокую желто-зеленую траву. Печаль ведет его, ибо печаль лучше знает, что ему сейчас нужно.

Прежде всего ему необходим отдых. Сон, если он сможет спать. Место на уровне земли, подальше от перемигивания красных огней, воя сирен и яростных, энергичных полицейских. Подальше от всей этой безнадеги. Место, где человек может лечь на спину и видеть небо. Отмахав полмили, Джек находит такое место, между кукурузным полем и скалистым склоном холма, вершина которого поросла лесом. Опечаленный рассудок приказывает утомленному телу лечь. Тело повинуется. Над головой звезды словно дрожат и вибрируют, хотя, разумеется, настоящие звезды в знакомом, реальном небе так себя не ведут, а потому все это - оптическая иллюзия. Джек вытягивается во весь рост, и полоска травы и земли под ним принимает форму его тела. Это, конечно, тоже иллюзия, поскольку настоящая земля твердая, не податливая, не упругая. Опечаленный рассудок Джека Сойера говорит утомленному телу, что надо спать, и, хотя это кажется невозможным, оно засыпает.

А уже через несколько минут спящее тело Джека Сойера начинает трансформироваться. Края расплываются, цвета тронутых сединой волос, светло-коричневого пиджака, бежевых туфель из мягкой кожи светлеют. Тело становится прозрачнее, все более напоминает сгусток тумана или облако, наконец, сквозь него становятся видны смятые травинки, служащие ему матрацем. Чем дольше мы смотрим, тем более отчетливо видим траву, тем более прозрачным становится тело. Наконец, от него остается лишь легкое мерцание, которое исчезает задолго до того, как распрямляется примятая трава.

Глава 25

О, забудем об этом. Мы знаем, куда отправился Джек Сойер, исчезнув с края кукурузного поля, и мы знаем, кого он скорее всего встретит, когда попадет туда. Хватит об этом. Мы хотим поразвлечься, хотим оказаться в эпицентре событий!

К счастью, у нас под рукой очаровательный старичок Чарльз Бернсайд. Такой, как он всегда готов расстараться. И подложит пердящую подушку под зад губернатора на банкете, и добавит в жаркое соуса, от которого тут же начинают слезиться глаза, и "пустит голубка" во время проповеди. А сейчас он появляется из унитаза во второй кабинке мужского туалета крыла "Маргаритка". Мы замечаем, что старина Берни, наш Берн-Берн, обеими руками прижимает к груди секатор для подрезки зеленой изгороди, который позаимствовал у Генри Лайдена, прижимает так нежно, будто это ребенок. По его костлявому правому предплечью змеится ножевая рана. Он ставит одну ступню, одетую в шлепанец другого жильца "Макстона", на ободок унитаза, опирается на нее, приподнимается и вторую ногу ставит уже на пол. Его рот кривится в злобной усмешке, глаза напоминают две пули, и мы не видим, что он хоть на йоту опечален. Кровь Генри Лайдена на штанинах его брюк, а вот рубашка потемнела от собственной крови, вытекшей из раны в животе.

Морщась, Берни открывает дверь кабинки и выходит в пустующий туалет. Флуоресцентные лампы на потолке отражаются от длинного зеркала, которое висит над раковинами. Белые плитки пола, спасибо Батчу Йерксе, который работает вторую смену (его сменщик напился и не смог выйти на работу), блестят. В этой сверкающей белизне кровь на одежде Чарльза Бернсайда и его теле смотрится ярко-красной. Он снимает с себя рубашку и бросает в раковину, прежде чем направиться к дальнему концу туалета, где на стене висит шкафчик. К дверце приклеен кусок белого пластыря с надписью: "ПЕРЕВЯЗОЧНЫЕ СРЕДСТВА". Старики частенько падают в местах общего пользования, вот отец Шустрика и распорядился повесить шкафчики с перевязочными средствами там, где они могли понадобиться. За Берни на белых плитках остается кровавый след.

Берни вырывает несколько бумажных полотенец из раздаточного контейнера, смачивает водой, кладет на край ближайшей раковины. Потом открывает шкафчик, достает рулон пластыря и марлевые салфетки, отрывает полосу пластыря длиной примерно шесть дюймов. Вытирает кровь с кожи вокруг раны на животе, прижимает к ране мокрую бумагу. Убирает ее, заменяя марлевыми салфетками. Наклеивает сверху пластырь. Точно так же, не слишком умело, перевязывает рану на руке.

Нагибается и вытирает кровь с белых плиток пола.

Тяжело переставляя ноги, идет вдоль ряда раковин, открывает воду в той, где лежит его рубашка. Вода сразу становится красной. Берни трет рубашку, пока красный цвет не бледнеет до светло-розового. Довольный результатом, он выжимает рубашку, пару раз встряхивает, надевает. Она прилипает к телу, но Берни это не волнует. Об элегантности речь не идет, главное - не привлекать к себе лишнего внимания, как случилось бы, останься на рубашке кровавое пятно. Да, штанины понизу пропитаны кровью, и шлепанцы Элмера Джесперсона из желто-черных превратились в темно-красные, но он полагает, что мало кто удосужится взглянуть на его ноги.

В голове грубый голос продолжает твердить: "Быштрее, Берн-Берн, быштрее".

Берни допускает лишь одну ошибку: застегивая пуговицы мокрой рубашки, смотрит на свое отражение в зеркале. Увиденное повергает его в шок. Пусть красавцем он себя никогда не считал, обычно Чарльзу Бернсайду нравилось то, что показывало ему зеркало. По его разумению, выглядит он как человек, который знает, что почем: хитрый, непредсказуемый, изворотливый. Но на этот раз из зеркала на него смотрит совсем другой человек: слабоумный, выдохшийся, тяжело больной. Глубоко запавшие, воспаленные глаза, провалившиеся щеки, набухшие вены, змеящиеся по лысому черепу.., даже нос выглядит более костистым и свернутым на сторону, чем раньше. Такими стариками, как он, пугают детей.

"Тофой тольхо пухать декей, Берн-Берн. Фремя шефалитша".

Не может он выглядеть так плохо, не правда ли? Если б выглядел, заметил бы раньше. Нет, мир видит Чарльза Бернсайда не таким. Просто туалет слишком уж белый, в этом все дело. Такая белизна лишает кожу цвета. Добавляет худобы.

Умирающий ужасный старик шагает к зеркалу, и "старческие бляшки" на коже становятся темнее. Вид собственных зубов заставляет его закрыть рот.

Но его хозяин не дает ему покоя, тащит к двери, бормоча:

"Фремя, фремя".

Берни знает, почему фремя: мистер Маншан хочет вернуться в "Черный дом". Мистер Маншан прибывает из краев, которые расположены бесконечно далеко от Френч-Лэндинга, и некоторые этажи "Черного дома", которые они строили вместе, выглядят как его родные места.., самые глубинные этажи, куда Чарльз Бернсайд заходит редко. Там он чувствует себя загипнотизированным, у него сосет под ложечкой, силы покидают его.

Когда он пытается представить себе мир, давший жизнь мистеру Маншану, перед его мысленным взором появляется темная, неровная земля, усеянная черепами. На голых склонах и вершинах холмов стоят дома, похожие на замки, которые меняют форму, а то и исчезают, стоит тебе моргнуть. Из расщелин доносится машинный грохот, перемежаемый детскими криками боли.

Бернсайд тоже хочет вернуться в "Черный дом", но по более прозаической причине: в комнатах наземных этажей он может отдохнуть, поесть консервов, почитать комиксы. Он обожает запах этих комнат, где пахнет тухлятиной, потом, засохшей кровью, плесенью, отбросами. Будь у него возможность дистиллировать этот аромат, он бы брызгался им, как одеколоном.

Опять же, аппетитный малыш, по имени Тайлер Маршалл, сидит под замком в камере на другом уровне "Черного дома" и в другом мире, а Берни не терпится помучить маленького Тайлера, пройтись морщинистыми руками по гладкой, бархатистой коже мальчика. Тайлер Маршалл возбуждает Берни.

Но есть еще удовольствия, которые достижимы в этом мире, и уже время их получить. Берни заглядывает в щелку между дверью и дверным косяком и видит, что Батч Йеркса уступил усталости и мясному рулету из столовой. Он сидит на стуле, как огромная кукла, руки лежат на столе, толстый подбородок уютно устроился на шее. Очень удобный, аккурат по руке, камень, который Йеркса использует вместо пресс-папье, замер в нескольких дюймах от правой руки Йерксы, но Берни камень больше не нужен, поскольку у него есть более эффективное оружие. Он сожалеет о том, что слишком поздно оценил возможности секатора для подрезки живой изгороди. Вместо одного лезвия два. Одно снизу, второе - сверху, чик-чик! О, такие острые! Он не собирался ампутировать слепому пальцы. Поначалу он воспринимал секатор как большой нож, но когда его пырнули в руку, он двинул секатором в сторону слепого, и лезвия сами отхватили тому пальцы, быстро и эффективно, как в старые времена чикагские мясники резали бекон.

Да, с Шустриком Макстоном удастся позабавиться на славу. Он и заслуживает того, что его ждет. Зеркало подсказало Берни, что ему недостает двадцати фунтов, может, и тридцати, и удивляться этому не приходится: посмотрите, чем кормят в столовой. Шустрик ворует деньги, отпущенные на еду, как ворует их по другим статьям расходов. Правительство штата, федеральный бюджет, "Медикейд" <"Мэдикейд" - программа медицинской помощи неимущим, осуществляется на уровне штатов при финансовой поддержке федеральных властей.>, "Медикэр" <"Медикэр" - федеральная программа льготного медицинского страхования.>, Шустрик обкрадывает всех. Пару раз, думая, что Чарльз Бернсайд ничего не соображает, Макстон подсовывал ему на подпись бланки, согласно которым старику делали операцию на простате, на легких. То есть деньги, которые "Мэдикэр" платит за фиктивные операции, идут прямиком в карман Шустрика, не так ли?

Бернсайд выходит в коридор и направляется к холлу, оставляя за собой кровавые следы. Поскольку он должен пройти мимо сестринского поста, секатор он засовывает за пояс и прикрывает сверху рубашкой. Над стойкой на сестринском видны дряблые щеки, очки в золотой оправе и жидкие волосы старой карги Джорджетт Портер. Могло быть и хуже, думает он. С тех пор как она влетела в М18 и застала его в чем мать родила мастурбирующим посреди комнаты, Джорджетт Портер трясет, когда она сталкивается с ним.

Она бросает на него короткий взгляд, усилием воли подавляет дрожь и возвращается к прерванному занятию. Наверное, вяжет или читает глупый детектив, в котором кот раскрывает преступление. Берни приближается к стойке, подумывая о том, чтобы познакомить секатор с физиономией Джорджетт, решает, что не стоит зря тратить силы и время. Добравшись до стойки, заглядывает за нее и видит, что в руках у Джорджетт книжка, как он и предполагал.

Она подозрительно смотрит на него.

- Ты сегодня роскошно выглядишь, Джорджи.

Она бросает взгляд в коридор, в холл и понимает, что придется разбираться с Берни самой.

- Вы должны быть в своей комнате, мистер Бернсайд. Уже поздно.

- Не суй нос в чужие дела, Джорджи. Я имею право на прогулку.

- Мистер Макстон не любит, чтобы пациенты бродили по другим корпусам, так что, пожалуйста, оставайтесь в "Маргаритке".

- Босс еще на месте?

- Думаю, да.

- Хорошо.

Он поворачивается и тащится к холлу, когда она кричит вслед:

- Подождите!

Он оглядывается. Она встает, на лице тревога.

- Вы не собираетесь тревожить мистера Макстона, не так ли?

- Скажешь еще слово, и я потревожу тебя.

Одна ее рука поднимается к шее, и наконец она замечает кровь. Подбородок отваливается, брови взлетают.

- Мистер Бернсайд, в чем у вас шлепанцы? И штанины?

Вы так наследили.

- Не можешь, значит, молчать, да?

Насупившись, он возвращается к сестринскому посту. Джорджетт Портер прижимается к стене, и прежде чем понимает, что ей надо бежать, Берни уже стоит перед ней. Она отрывает руку от шеи и выставляет вперед, в надежде, что его это остановит.

- Тупоголовая сука.

Берни выхватывает секатор из-за пояса, берется за рукоятки, легким движением, словно это веточки, отрезает ей пальцы.

- Дура.

Шок парализует Джорджетт. Она смотрит на кровь, текущую из четырех обрубков.

- Чертова идиотка.

Берни раскрывает секатор и вгоняет одно острие в шею Джорджетт. В горле у нее булькает. Она пытается схватиться за секатор, но Бернсайд выдергивает его из шеи и поднимает выше.

Из обрубков хлещет кровь. На лице Бернсайда написано отвращение. Как у человека, который понимает, что придется очищать туалетный ящик кошки. Мокрое от крови лезвие он втыкает в правый глаз Джорджетт, и она умирает еще до того, как ее тело сползает по стене на пол.

В тридцати футах по коридору Батч Йеркса что-то бормочет во сне.

- Они никогда не слушают. - Бернсайд качает головой. - Стараешься, стараешься, а они не желают слушать, отсюда и результат. Доказывает, что они сами этого хотят.., как те маленьких шлюхи в Чикаго. - Он выдергивает лезвие секатора из головы Джорджетт, вытирает оба лезвия о ее блузку. Воспоминания о маленьких чикагских шлюхах вызывает шевеление в его члене, который начинает набухать в штанах. "При-вет!" Ах... магия сладостных воспоминаний. Хотя, как мы видели, во сне У Чарльза Бернсайда частенько случается эрекция, в периоды бодрствования такого практически не бывает, так что ему хочется спустить штаны и посмотреть, на что он способен. Но вдруг проснется Батч Йеркса? Он же решит, что Берни возбудила Джорджетт Портер, вернее, ее труп. Вот этого не надо.., совершенно не надо. Даже у монстра есть гордость. Лучше идти в кабинет Шустрика Макстона и надеяться, что его молоток не упадет до того, как придет время забить гвоздь.

Берни засовывает секатор за пояс и одергивает мокрую рубашку. Доходит до конца коридора "Маргаритки", пересекает пустынный холл, добирается до двери с металлической табличкой, на которой выгравировано: "УИЛЬЯМ МАКСТОН, ДИРЕКТОР". Ее и открывает, вызывая из памяти образ давно умершего десятилетнего мальчика Германа Флэглера, прозванного Пуделем, одной из своих первых жертв.

Пудель! Нежный Пудель! Эти слезы, эти рыдания боли и радости, это признание собственной беспомощности. Корочка грязи на ободранных коленях Пуделя, его нежные подмышки. Горячие слезы, струйка мочи из перепуганного маленького крантика.

С Шустриком такого блаженства ждать не приходится, но Берни уверен, что толика удовольствия ему все-таки перепадет.

И не стоит забывать про Тайлера Маршалла, который, связанный и беспомощный, ждет в "Черном доме".

Чарльз Бернсайд, шаркая ногами, тащится по маленькой, без единого окна, комнатушке Ребекки Вайлес, а перед глазами стоит бледнокожая, с ямочками, попка Пуделя Флэглера. Он берется за следующую ручку, выжидает секунду-другую, чтобы чуть успокоиться, бесшумно поворачивает ручку.

Дверь приоткрывается. Шустрик Макстон, единственный монарх этого королевства, наклонился над столом и карандашом делает пометки в двух стопках бумаг. На его губах играет улыбка, глаза поблескивают, карандаш перебегает с одной стопки на другую, оставляя крошечные пометки. Шустрик полностью поглощен этим важным делом и замечает, что он не один, лишь когда гость, войдя в кабинет, пинком закрывает за собой дверь.

Когда дверь захлопывается, Шустрик раздраженно вскидывает голову и смотрит на незваного гостя. Но выражение лица меняется, едва он видит, кто перед ним.

- Значит, там, откуда вы приехали, в дверь не стучат, мистер Бернсайд? - спрашивает он с обезоруживающим добродушием. - Просто врываются в комнату, да?

- Именно так, - отвечает гость.

- Ну и ладно. По правде говоря, я намеревался поговорить с вами.

- Поговорить со мной?

- Да. Проходите, проходите. Присядьте. Боюсь, у нас может возникнуть небольшая проблема, поэтому я хочу заранее все обсудить.

- Ага, - кивает Берни. - Проблема. - Он отлепляет мокрую рубашку от груди, бредет к столу, оставляя за собой красные, пусть и не столь отчетливые, как в коридоре и холле, следы, которых Макстон не видит.

- Садитесь. - Шустрик указывает на стул, стоящий перед столом. Пришвартуйтесь и расслабьтесь. - Это выражение Френки Шеллбаргера, начальника кредитного отдела Первого фермерского банка, которое не сходит с его губ на заседаниях местного отделения клуба "Ротари", и хотя Шустрик не очень-то представляет себе, как швартуются, само выражение ему нравится. Нам надо поговорить по душам.

- Ага. - Берни садится, спина, спасибо заткнутому за пояс секатору, остается прямой как палка. - По душам так по душам.

- Да, да, совершенно верно. Эй, у вас мокрая рубашка? Так и есть. Это не дело, старина, вы можете простудиться и умереть, а это никому из нас не понравится, не так ли? Вам нужна сухая рубашка. Давайте посмотрим, что я могу для вас сделать.

- Не стоит беспокоиться, гребаная обезьяна.

Шустрик Макстон уже на ногах и одергивает свою рубашку, но слова старика заставляют его застыть. Он, однако, быстро приходит в себя, улыбается и говорит:

- Оставайтесь на месте, Чикаго.

Хотя при упоминании родного города по спине бежит холодок, лицо Бернсайда остается бесстрастным. Макстон выходит из-за стола, направляется к двери. Бернсайд наблюдает, как директор выходит из кабинета. Чикаго. Где жили и умерли Пудель Флэглер, Сэмми Хутен, Фред Фрогэн и все остальные, благослови их, Господи. С их улыбками и их криками. Как и все белые дети трущоб, с кожей цвета слоновой кости под коркой грязи, никому не нужные, всеми забытые. Тонкие косточки лопаток, грозящие прорвать прозрачную кожу. Детородный орган Берни шевелится и затвердевает, вспоминая прошлое. "Тайлер Маршалл, - воркует себе под нос Берни, - сладенький маленький Тай, мы с тобой славно поразвлечемся, перед тем как отдадим тебя боссу, да, обязательно поразвлечемся, обязательно".

Дверь хлопает за его спиной, вырывая из эротических грез.

Но его конец по-прежнему в боевой стойке, как в те славные, но, к сожалению, далекие дни.

- В холле никого, - жалуется Макстон. - Это старая коза... как ее там... Портер, Джорджетт Портер, готов спорить, пошла на кухню, набивать свой и без того толстый живот, а Батч Йеркса спит за столом. Так что прикажете мне делать? Шарить по палатам в поисках рубашки?

Он проходит мимо Бернсайда, всплескивает руками, садится за стол. Все это игра, а Берни видел артистов и получше. Шустрику Берни не провести, даже если он кое-что знает про Чикаго.

- Мне не нужна новая рубашка, - говорит он. - Подтиральщик.

Шустрик откидывается на спинку. Закидывает руки за голову. Улыбается этот пациент забавляет его, действительно забавляет.

- Ладно, ладно. Необходимости обзываться нет никакой.

Ты больше меня не обманешь, старик. Больше и не пытайся изображать, что у тебя болезнь Альцгеймера. Я тебе не поверю.

Беседу он ведет легко и непринужденно, излучает уверенность картежника, у которого на руках четыре туза. Берни догадывается, что его собираются шантажировать, отчего грядущая месть становится еще слаще.

- Должен отдать тебе должное, - продолжает Шустрик. - Ты обдурил всех, включая меня. Это какую же надо иметь силу воли, чтобы имитировать последнюю стадию болезни Альцгеймера. Сидеть в кресле, как паралитик, кормиться с ложечки, дристать в штаны. Притворяться, что не понимаешь ни одного слова.

- Я не притворялся, козел.

- Так что неудивительно, что ты вдруг начал выздоравливать. Когда это произошло, год тому назад? Я бы на твоем месте проделал то же самое. Одно дело - дурить всем голову, другое - превращаться в растение. Вот мы и устроили небольшое чудо, не так ли? Излечились от Альцгеймера, как от обычной простуды.

Изумив всех. Ты вновь начал ходить, начал есть. У персонала убавилось работы. Ты по-прежнему один из моих любимых пациентов, Чарли. Или мне следует называть тебя Карл?

- Мне насрать, как ты меня называешь.

- Но Карл - твое настоящее имя, не так ли?

Берни даже не пожимает плечами. Он надеется, что Шустрик доберется до сути до того, как Батч Йеркса проснется, заметит кровавые следы, найдет тело Джорджетт Портер. Его, конечно, интересует рассказ Макстона, но он хочет добраться до "Черного дома" без особых помех. А Батч Йеркса скорее всего приложит все силы, чтобы его остановить.

Все еще полагая, что в игре в "кошки-мышки" кошкой является он, Шустрик улыбается старику в розовой рубашке.

- Сегодня мне звонил детектив из управления полиции штата. Сказал, что в банке данных ФБР опознали посланные туда отпечатки пальцев. Они принадлежат очень, очень плохому человеку, некоему Карлу Бирстоуну, который в розыске почти сорок лет. В 1964 году его приговорили к смертной казни за убийство малолетних детей, которых он и растлил, да только он удрал по пути в тюрьму, голыми руками убив двух охранников. И с тех пор как сквозь землю провалился.

Сейчас ему должно быть восемьдесят пять, вот детектив и подумал, что этот Бирстоун - один из наших пациентов. Что ты можешь на это сказать, Чарльз?

Само собой, ни-че-го.

- Чарльз Бернсайд, конечно, не Карл Бирстоун, но некое сходство определенно присутствует, не правда ли? И у нас нет абсолютно никаких сведений о твоем прошлом. Так что ты у нас уникальный пациент. У каждого есть генеалогическое древо, а ты словно взялся из ниоткуда. Единственное, что нам известно, - твой возраст. Когда ты попал в центральную больницу Ла-Ривьеры, то заявил, что тебе семьдесят восемь. То есть ты того же возраста, что и разыскиваемый преступник.

Бернсайд улыбается во весь рот:

- Отсюда вытекает, что я - Рыбак.

- Тебе восемьдесят пять лет, и я сомневаюсь, что ты можешь гоняться за детьми по всему городу. Но я думаю, что ты - Карл Бирстоун, и копам все еще хочется добраться до тебя. Теперь самое время обратиться к письму, которое я получил несколько дней назад. Я собирался обсудить его с тобой, но ты знаешь, какими суматошными выдались эти дни. - Он выдвигает ящик стола и достает листок, вырванный из блокнота. - "Де Пер, Висконсин" - таков адрес отправителя. Даты нет.

"Кого это касается" - это адресат. А теперь само письмо: "С сожалением сообщаю, что больше не могу вносить ежемесячные взносы на содержание моего племянника, Чарльза Бернсайда". И все. Вместо росписи, она напечатала свои имя и фамилию. "Элти Бернсайд".

Шустрик кладет листок на стол, разглаживает его.

- Так что происходит, Чарльз? В Де Пере никакая Элти Бернсайд не живет, это я знаю точно. И она не может быть твоей теткой. Сколько ей должно быть лет? Как минимум сто.

А скорее, сто десять. Я в такое не верю. Но чеки приходили регулярно, как часы, с того момента, как ты поселился в "Макстоне". Какой-то приятель, может, давний партнер, заботился о тебе, друг мой. И мы хотим, чтобы он продолжал заботиться, не так ли?

- Мне без разницы, подтиральщик. - Если это и правда, то не вся. Берни знает, что ежемесячные платежи каким-то образом организовал мистер Маншан, а если платежи прекращаются, ну.., что заканчивается вместе с ними? Он и мистер Маншан работают в паре, не так ли?

- Вот этого не надо, - качает головой Шустрик. - Я жду от тебя совсем другого. Ты должен мне помочь. А заодно и себе.

Ты же не хочешь, чтобы тебя сажали в камеру, снимали отпечатки пальцев, не говоря уже о том, что за этим последует. Лично мне не нужно, чтобы для тебя все так закончилось. Потому что настоящий плохиш во всей этой истории - твой друг. Мне представляется, что он, кем бы он ни был, забывает, что в прошлом ты оказал ему важную услугу, так? И теперь думает, что больше не обязан помогать тебе спокойно доживать свой век.

Только это ошибка. Готов спорить, ты можешь прочистить ему мозги, объяснить что к чему.

Детородный орган Берни, его шланг, помягчел и съежился, как проткнутый воздушный шарик, отчего настроение Берни только ухудшилось. С момента, как он вошел в кабинет этого склизкого воришки, он лишился чего-то очень важного: целенаправленности, всесильности, уверенности в себе. Он хочет побыстрее очутиться в "Черном доме". "Черный дом" вернет уму утерянное, ибо "Черный дом" - магия, черная магия. Вся горечь души Бернсайда вложена в его строительство, чернотой сердца пропитана каждая опора, каждая балка.

Мистер Маншан помог Берни увидеть возможности "Черного дома", внес немалую лепту в его сооружение. В "Черном доме" есть уголки, которые остаются для Чарльза Бернсайда загадкой, и его это пугает: в подземной части дома одно место связанно с его тайным чикагским прошлым. Попадая туда, он слышит всхлипывания и жалобные крики сотен обреченных мальчиков, как и свои отрывистые команды и сладострастные стоны. Но по какой-то причине его прежние триумфальные победы нагоняют на него страх, он чувствует себя парией, а не господином. Мистер Маншан помог ему вспомнить масштабность его достижений, но от мистера Маншана нет никакого проку в другой части "Черного дома" - очень маленькой, состоящей из одной комнаты, вернее, из одного сейфа, в который упрятано его детство и куда он никогда, никогда не заходил. Один лишь намек на существование этой комнаты превращает Берни в младенца, оставленного замерзать на ветру.

Весть о предательстве Элти Бернсайд вызывают ту же реакцию, пусть и не такой силы. Это нетерпимо, он не желает это выносить.

- Да, - говорит Берни, - давай разберемся. Найдем выход из этой ситуации.

Он поднимается, и звук, доносящийся из центра Френч-Лэндинга, заставляет его ускорить свои движения. Это вой полицейских сирен, двух, а то и трех. Берни, конечно, в этом не уверен, но подозревает, что Джек Сойер нашел тело своего друга Генри, только Генри к тому моменту еще не умер и сумел сказать, что опознал голос убийцы. Джек позвонил в полицейский участок, и вот вам результат.

Шаг - и он уже у стола. Одного взгляда на бумаги достаточно, чтобы понять, чем занимался Шустрик.

- Двойная бухгалтерия, да? Ты не только подтиральщик, но еще и воришка.

За считанные секунды на лице Шустрика Макстона отражается едва ли не весь спектр человеческих эмоций: ярость, недоумение, замешательство, уязвленная гордость, злоба, изумление. И пока мышцы его лица пребывают в непрерывном движении, Берни достает из-за пояса секатор для подрезки живых изгородей. В кабинете они кажутся очень большими и еще более опасными, чем в гостиной Генри Лайдена.

Для Шустрика их лезвия - что косы. И когда Шустрик отрывает от них взгляд и смотрит на стоящего перед ним старика, то видит перед собой не человеческое - демоническое лицо. Глаза Бернсайда светятся красным, губы разошлись в жутком оскале, обнажив зубы, похожие на осколки разбитого зеркала.

- Не вздумай, приятель, - верещит Шустрик. - Полиция уже в холле.

- Я не глухой. - Берни втыкает одно из лезвий в рот Шустрика и смыкает их на потной щеке. Кровь льется на стол, глаза Шустрика вылезают из орбит. Берни тащит секатор на себя, из раны вылетают несколько зубов и часть языка. Шустрик пытается схватить секатор. Бернсайд отступает на шаг и наполовину разрезает правую кисть Шустрика.

- Черт, острые, однако, лезвия, - цедит он.

Макстон выскакивает из-за стола, заливая все кровью и истошно вопя. А Берни, прицелившись, вонзает секатор в обтянутый синей рубашкой живот Шустрика. Когда выдергивает лезвия, Шустрик стонет, валится на колени. Кровь хлещет из него, как вода из перевернутого графина. Его тянет к земле, он опирается на локти. Мотает головой, что-то бормочет, вроде бы просит оставить его в покое. Налитые кровью глаза поворачиваются к Чарльзу Бернсайду, в них - мольба о пощаде.

- Нашел кого просить. - Бернсайд смеется, наклоняется, охватывает лезвиями шею Шустрика и практически отрезает ему голову.

Сирены ревут уже на Куин-стрит. Скоро полицейские побегут по дорожке, ведущей к парадной двери, ворвутся в холл.

Бернсайд оставляет секатор на широкой спине Шустрика и сожалеет, что у него нет времени справить малую нужду на тело, а большую - в голову, но мистер Маншан торопит: "Фремя, фремя, фремя".

- Я не дурак, тебе нет нужды поучать меня, - отвечает Бернсайд.

Выходит из кабинета, из комнатенки мисс Вайлес. Уже в холле видит перемигивающиеся "маячки" двух патрульных машин, припаркованных за живой изгородью. Остановились они недалеко от места, где он крепко сжал рукой шею Тайлера Маршалла. Берни чуть прибавляет шагу. Когда добирается до коридора "Маргаритки", двое полицейских с детскими лицами проламываются сквозь живую изгородь.

Батч Йеркса уже стоит у стола, протирает глаза. Смотрит на Бернсайда и спрашивает:

- Что случилось?

- Выметайся отсюда, - отвечает Берни. - Отведи их в кабинет. Макстон ранен.

- Ранен? - Вместо того чтобы сдвинуться с места, Батч таращится на залитые кровью одежду и руки Бернсайда.

- Иди!

Батч поворачивается к холлу, и когда молодые полицейские влетают в большие стеклянные двери, постер Ребекки Вайлес давно уже снят, Батч кричит, указывая направо:

- Кабинет! Босс ранен!

Пока Йеркса общается с копами, Чарльз Бернсайд протискивается мимо него. Мгновением позже входит в мужской туалет крыла "Маргаритка" и прямиком направляется к одной из кабинок.

***

А как там Джек Сойер? Мы уже знаем. Да, мы знаем, что он заснул на краю кукурузного поля, у подножия холма в западной части Норвэй-Вэлли. Мы знаем, что тело его становилось все легче, все больше напоминало клок тумана или облако. Потом потеряло очертания, стало прозрачным, Джек, разумеется, при этом спал. И во сне, это мы можем только предположить, видел небо цвета скорлупы яйца малиновки, которое раскинулось над поместьем на Роксбери-драйв, что на Беверли Хиллс, где Джекки шесть, шесть, шесть лет или двенадцать, двенадцать, двенадцать, а может, и шесть и двенадцать одновременно, а папа клево играет на трубе, трубе, трубе ("Плевать на этот сон", - сказал бы вам Генри Шейк, последняя мелодия альбома Декстера Гордона "Папа играет на трубе"). В этом сне все отправились в путешествие и никто не отправился куда-то еще, странник-мальчик заполучил главный приз, а Лили Кевинью Сойер поймала шмеля в стакан. Улыбаясь, она вынесла стакан со шмелем за двери и выпустила его. Вот шмель и путешествовал в Запределье и обратно; во время его путешествий миры двигались своим загадочным курсом, соприкасались, содрогались, отталкивались, и Джек тоже путешествовал своим загадочным курсом в бесконечно синее, цвета скорлупы яйца малиновки небо, следуя за шмелем, возвращался в Долины, где и спал посреди затихшего поля. В том же самом сне Джек Сойер, человек моложе двенадцати и старше тридцати лет, сокрушенный горем и любовью, навещает некую женщину. И она ложится рядом с ним в постель из мягкой травы, и она обнимает его, и его благодарное тело познает блаженство ее прикосновений, поцелуев, благословения. Что они делали вдвоем в запредельных Долинах, нас не касается, поэтому мы и присоединяем наше благословение к благословению Софи и оставляем их блаженствовать в обществе друг друга, этих мальчика и девочку, этих мужчину и женщину.

***

Возвращение, естественно, сопровождается чистыми, насыщенными запахами земли и кукурузы, кукареканьем петуха на ферме кузенов Гилбертсона. Паутина поблескивает капельками росы возле покрытого мхом камня. Муравей ползет по запястью Джека, тащит травинку, изогнутую буквой V, в остром углу которой блестит и подрагивает крошечная карелька только что образовавшейся воды. Чувствуя себя дивно отдохнувшим, будто родившимся заново, Джек осторожно сбрасывает трудолюбивого муравья на землю, поднимается. Роса сверкает на его волосах и бровях. В полумиле от него, за полем, луг Генри раскинулся вокруг дома Генри. Тигровые лилии дрожат на холодном утреннем ветру.

Тигровые лилии дрожат...

Увидев капот своего пикапа, высовывающийся из-за дома, он вспоминает все. Мышонка, слово, которое дал Мышонку.

Дом Генри, студию Генри, его предсмертное послание. К этому времени копы и эксперты уже должны уехать, залитый кровью дом опустеть. Дейл Гилбертсон и, возможно, детективы Браун и Блэк, наверное, сейчас ищут его. Детективы Джека не интересуют, а вот с Дейлом он хочет поговорить.

Пора познакомить Дейла с некоторыми удивительными фактами. От этого глаза у Дейла, конечно же, полезут на лоб, но, как известно, не разбив яиц, омлета не приготовить. Так что Дейлу придется выслушать все, что скажет ему Джек, потому что его верность и решительность нужны Джеку в грядущем путешествии по "Черному дому".

Проходя вдоль дома Генри, Джек касается стены губами, целуя дерево. "Тебе, Генри. От всех миров, от Тайлера Маршалла, от Джуди, от Софи и от меня. Генри Лайдену".

Сотовый, оставленный в кабине "доджа", сохраняет три сообщения, все от Дейла, которые он стирает, не прослушивая.

Дома на автоответчике мигает красная цифра 4. Джек нажимает клавишу "PLAYBACK". Четыре раза Дейл, голос которого все больше переполняет отчаяние, просит Джека Сойера сообщить о своем местонахождении и переговорить с ним о смерти своего дяди и его друга Генри, а также о резне в "Макстоне", Дейл также хочет знать, что известно Джеку о некоем Чарльзе Бернсайде.

Джек смотрит на наручные часы и, подумав, что быть такого не может, переводит взгляд на часы в кухне. Нет, наручные часы не сбились со счета. 5.42 утра, и хорек все еще ползает за амбаром Рэнди и Кента Гилбертсонов. Усталость вдруг наваливается на него, более тяжелая, чем гравитация. Кто-то, конечно же, дежурит в полицейском участке на Самнер-стрит, но Дейл наверняка спит в своей кровати, а говорить Джек хочет только с Дейлом. Он широко, словно кот, зевает. Даже газету еще не привезли!

Он снимает пиджак и зевает вновь, еще шире, чем в первый раз. Может, кукурузное поле не столь уж удобно для сна: шея Джека не поворачивается, спина болит. Он заставляет себя подняться по лестнице, бросает одежду на банкетку в спальне, плюхается в постель. Над банкеткой висит солнечное полотно Фэрфилда Портера, и Джек вспоминает, как отреагировал на него Дейл в тот день, когда они распаковывали и развешивали картины. Он влюбился в пейзаж, как только увидел его, возможно, для Дейла стало откровением, что произведение живописи может произвести на него столь сильное впечатление. "Ладно, думает Джек, - если нам удастся выйти из "Черного дома" живыми, я подарю картину ему. И заставлю его ее взять: пригрожу порубить на куски и сжечь, если он откажется. Скажу, что иначе отдам ее Уэнделлу Грину!"

Его глаза уже закрываются, он заползает под простыню и исчезает, на этот раз только фигурально, из нашего мира. Ему снится сон.

Он идет по петляющей в лесу тропе, спускающейся по склону холма к горящему дому. Звери и чудовища ревут и воют по обе ее стороны, в основном не показываясь на глаза, но иной раз перед ним мелькают когтистые лапы, раздвоенные хвосты, перепончатые крылья. Их он отсекает тяжелым мечом. Рука болит, все тело ломит. Он теряет кровь, но не чувствует и не видит, где находится рана, знает только, что кровь медленно стекает по ногам. Люди, которые отправились с ним в поход, мертвы, и он сам, возможно, умирает. Он страшно сожалеет о том, что остался в полном одиночестве. Он в ужасе.

Горящее здание по мере приближения становится все выше и выше. Из него доносятся крики, по периметру стоят почерневшие деревья, дымятся пожарища. Периметр этот расширяется с каждой секундой, словно здание пожирает все живое. Все кончено: и горящее здание, и бездушное существо, которое одновременно его владыка и пленник, отпразднуют победу, оставшись одни в сожженном мире, аминь. Дин-та, великий огонь, сметает все на своем пути.

По его правую руку ветви деревьев гнутся, шелестят темными остроконечными листьями. Огромные стволы стонут, ветви переплетаются, создавая сплошную стену. Сквозь стену медленно, страшно медленно проступает серая, костлявая голова. Огромная, пять футов от подбородка до макушки, голова выдавливается из листьев, поворачивается из стороны в сторону в поисках Джека.

В голове все, что пугает его, вредит ему, желает ему зла как в этом мире, так и в Долинах. Лицо смутно напоминает ему человеческого монстра по имени Элрой, который пытался изнасиловать маленького Джека в захудалом баре Оутли, потом Джек различает в лице черты Моргана из Орриса, преподобного Гарднера, Чарльза Бернсайда... А голова продолжает слепо поворачиваться из стороны в сторону, и все эти злобные лица накладываются друг на друга и сливаются в одно. Страх обращает Джека в статую.

Лицо, выступившее из стены листьев, смотрит вниз по тропе, а потом поворачивается к нему. Слепые глаза видят его, нос без ноздрей чует. Дрожь удовольствия пробегает по листьям, и лицо выдвигается дальше, увеличиваясь в размерах. Не в силах сдвинуться с места, Джек оборачивается и видит разлагающегося человека, который поднимается с узкой кровати. Человек открывает рот и кричит: Д'ЯМБА!

С сердцем, выпрыгивающим из груди, с криком, застрявшим в горле, Джек вскакивает с кровати и оказывается на ногах еще до того, как понимает, что проснулся. Его трясет. Пот бежит по лбу, крупные капли скатываются со щек на грудь. Наконец дрожь прекращается: он видит, что перед ним не гигантское лицо, проступающее сквозь стену из листьев, а знакомая обстановка спальни. На противоположной стене картина, которую он собирается подарить Дейлу Гилбертсону. Вытирает пот, успокаивается. Смотрит на часы. 9.47. Он проспал четыре часа, пора готовиться к путешествию.

Сорок пять минут спустя, принявший душ, побритый, одетый, позавтракавший, Джек звонит в полицейский участок и просит соединить его с чифом Гилбертсоном. В 11.25 он и Дейл, сомневающийся, жаждущий получить доказательства того, что история, рассказанная его другом, - не плод разыгравшегося воображения, выходят из машины чифа под единственным деревом на автостоянке у бара "Сэнд" и по горячему асфальту, мимо двух "харлеев", направляются к двери черного хода.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

"ЧЕРНЫЙ ДОМ" И ЗА НИМ

Глава 26

Мы уже поговорили о соскальзывании, и для рассказчика сейчас, пожалуй, не самое удачное время касаться этого аспекта, но вы, наверное, согласитесь, что большинство домов - попытка затормозить соскальзывание, свести на нет. Попытка создать хотя бы иллюзию здравомыслия этого мира. Подумайте о Либертивилле, с его такими трогательными названиями улиц: Камелот, Авалон, Мейд-Мариан-уэй. Подумайте о маленьком, уютном домике в Либертивилле, где когда-то жили вместе Фред, Джуди и Тайлер Маршалл. И дом № 16 по Робин-Гуд-лейн разве можно назвать иначе, чем одой повседневности, хвалебной песнью прозаичности? Мы можем сказать то же о доме Дейла Гилбертсона, Джека, Генри, не так ли? О большинстве домов во Френч-Лэндинге и его окрестностях. Разрушительный ураган, что пронесся по городу, не может изменить простого факта: дома противостоят соскальзыванию, скромно и неприметно выполняют эту важную работу. Они - средоточение здравомыслия.

"Черный дом" - все равно что "Хилл-хауз" Ширли Джексон, все равно что чудовищное сооружение, построенное в Сиэтле на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, "Роуз Рэд".

Никаким здравомыслием там и не пахнет. Этому миру он принадлежит не полностью. Снаружи на него трудно смотреть, мерещится не пойми что, но, если приглядеться, можно увидеть трехэтажное здание, габариты которого не поражают воображение, они достаточно ординарны. Цвет необычен, все так, мертвенно-черный, даже окна черные. Но есть в нем что-то неприятное, навевающее мысли о том, что эти три этажа - только видимость, однако, если отбросить отблеск других миров, дом этот может показаться самым что ни на есть обычным, таким же, как дом Джуди и Фреда.., разве что не столь ухоженным.

Внутри, естественно, все выглядит по-другому.

Внутри "Черный дом" огромен.

Внутри "Черный дом", можно сказать, бесконечен.

Конечно же, люди попадают туда редко, но те, кто попадает, уже не возвращаются: заблудиться в "Черном доме" - пустяк.

Обычно это бродяги, как взрослые, так и дети. Пропадают там и жертвы Чарльза Бернсайда/Карла Бирстоуна. Впрочем, что-то он них да остается: одежда, жалостливые надписи на стенах огромных и далеко не всегда трехмерных комнат, кучки костей.

Иной раз попадается и череп, вроде тех, что вымывались из берегов реки в Ганновере в начале 1920-х годов, когда Фриц Хаарман держал в страхе весь город.

Заблудиться в "Черном доме" не пожелаешь и своего злейшему врагу.

***

Давайте пройдемся по комнатам, закуткам, коридорам и переходам "Черного дома", в твердой уверенности, что мы сможем вернуться во внешний мир, мир, сопротивляющийся соскальзыванию, когда захотим (и все равно нам как-то не по себе, когда мы спускаемся по лестницам, кажущимся бесконечными, или идем по коридорам, тянущимся за горизонт). Мы слышим низкое гудение и отдаленный грохот каких-то механизмов. Мы слышим посвист ветра, то ли за стенами, то ли на соседних этажах. Иногда мы слышим далекий, злобный лай и знаем, что это лает адский пес аббала (именно он искусал бедного Мышонка).

Иногда мы слышим сардоническое карканье и понимаем, что Горг тоже здесь.., только не знаем, где именно.

Мы проходим по комнатам, где все порушено, и комнатам, которые великолепно обставлены. Многие из них, конечно же, больше дома, в котором они находятся. Наконец, мы добираемся до скромных размеров комнатушки, обстановку которой составляют старый, набитый конским волосом диван и выцветшие красные бархатные кресла. В комнате пахнет готовкой (где-то рядом кухня, куда заходить нам не следует.., если мы не хотим каждую ночь видеть кошмары). Электрическим приборам как минимум семьдесят лет. Как такое может быть, спросите вы, если дом построили в 1970-х? Ответ прост: часть "Черного дома", большая часть "Черного дома", стоит здесь гораздо дольше. Шторы тяжелые и тоже выцветшие. Если не считать достаточно свежих вырезок, которые приклеены скотчем к ужасным зеленым обоям, эта комната пришлась бы к месту на первом этаже отеля "Нельсон". Комната одновременно мрачная и банальная, очень подходящее место для старого монстра, который укрылся от своих преследователей и теперь спит на старом диване в рубашке с красным пятном на животе. "Черный дом" ему не принадлежит, хотя при своем патологическом самомнении он думает иначе (и мистер Маншан его не разубеждает). Но эта комната точно его.

Вырезки рассказывают все, что нам нужно знать о смертоносных увлечениях Чарльза "Чамми" Бернсайда.

"ДА, Я ЕЕ СЪЕЛ", - ЗАЯВЛЯЕТ АЛЬБЕРТ ФИШ", "Нью-Йорк геральд трибюн".

"ПРИЯТЕЛЬ БИЛЛИ ГАФФНИ УТВЕРЖДАЕТ: "СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК СХВАТИЛ БИЛЛИ, ЭТО БЫЛО ПРИВИДЕНИЕ", "Нью-Йорк уорлд телеграм".

"КОШМАР ГРЕЙС БАДД ПРОДОЛЖАЕТСЯ: ФИШ ПРИЗНАЕТСЯ!", "Лонг-Айленд стар".

"ФИШ ПРИЗНАЕТ: "ЖАРИЛ, ЕЛ", "Нью-Йорк америкэн".

"ФРИЦ ХААРМАН, ТАК НАЗЫВАЕМЫЙ МЯСНИК ГАННОВЕРА, КАЗНЕН 24-ГО", "Нью-Йорк уорлд".

"ВЕРВОЛЬФ ЗАЯВЛЯЕТ: "МНОЮ ДВИГАЛА ЛЮБОВЬ - НЕ ПОХОТЬ". ХААРМАН УМИРАЕТ, НЕ ПОКАЯВШИСЬ", "Гардиан".

"ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ГАННОВЕРСКОГО ЛЮДОЕДА:

"ВЫ НЕ СМОЖЕТЕ МЕНЯ УБИТЬ, Я БУДУ СРЕДИ ВАС ВЕЧНО", "Нью-Йорк уорлд".

Уэнделлу Грину эти вырезки понравились бы, не так ли?

Есть и другие. Помоги нам, Господи, их много, очень много.

Процитирован даже Джеффри Дамер: "Я ХОТЕЛ ЗОМБИ".

Человек на диване стонет. Шевелится.

- Проши-пайша, Берни! - Слова вроде бы звучат в воздухе сами по себе, рот Берни тут ни при чем.., хотя губы шевелятся, как у второсортного чревовещателя.

Берни стонет. Поворачивает голову налево.

- Нет.., должен поспать. Все.., болит.

Голова поворачивается направо, словно говоря, что вставать Берни не собирается, и вновь раздается голос мистера Маншана:

- Проши-пайша, они шкоро притти. Ты долшен уходить раньше.

Голова опять поворачивается влево. Еще не проснувшись, Берни думает, что мистер Маншан по-прежнему спокойно пребывает в его голове. Он забыл, что в "Черном доме" все иначе.

Глупый Берни, пользы от него уже практически никакой. Но полностью отказываться от его услуг еще рано.

- Не могу.., оставь меня в покое.., болит живот.., слепой... гребаный слепой проткнул мне живот...

Но, когда голова поворачивается обратно, голос звучит над правым ухом Берни. Тот отбрыкивается от голоса, не желает просыпаться, не желает терпеть боль. Рана, нанесенная слепым, гораздо серьезнее, чем показалась сначала. Берни убеждает назойливый голос, что мальчик надежно спрятан, что они не найдут его, даже если сумеют проникнуть в "Черный дом". Потеряются в бесконечности комнат и коридоров и будут бродить по ним, пока не умрут или не сойдут с ума. Мистер Маншан, однако, знает, что один из них отличается от всех тех, кто пытался попасть или попадал в "Черный дом". Джек Сойер знаком с вечным и потому представляет собой угрозу, с которой нельзя не считаться. Так что мальчика надобно увести отсюда, доставить в Конечный мир. Под сень Дин-та, великого огня. Мистер Маншан говорит Берни, что тот, возможно, сможет заполучить мальчика в свое полное распоряжение перед тем, как передать аббала, но не здесь.

Слишком опасно. Извини.

Берни продолжает протестовать, но это сражение ему не выиграть, и мы это знаем. Спертый воздух комнаты уже начинает вибрировать и кружиться, потому что прибывает обладатель голоса. Сначала мы видим черный смерч, потом красное пятно (эскот?), наконец, подобие невероятно длинного белого лица, на котором доминирует один-единственный черный акулий глаз.

Это и есть настоящий мистер Маншан, существо, которое вне "Черного дома" может жить только в голове Берни. Скоро он материализуется полностью, разбудит Берни (если понадобится, то и пыткой) и использует в своих целях, пока есть что использовать. Потому что сам мистер Маншан не может вывести Тая из его камеры в "Черном доме".

Как только мальчик окажется в Конечном мире, Шеоле, по терминологии Берни, ситуация изменится.

Наконец Берни открывает глаза. Его узловатые руки, пролившие так много крови, тянутся к телу, чтобы пощупать собственную кровь, сочащуюся сквозь рубашку. Он смотрит, видит, как расползлось красное пятно, и кричит от ужаса и трусости. У него и мыслей нет, что, убив стольких детей, он заслужил возмездие - удар ножом, нанесенный ему слепым. Удар этот кажется ему чудовищной несправедливостью.

Впервые ему в голову приходит на редкость неприятная мысль: а вдруг придется платить за содеянное? Он видел Конечный мир. Видел Конджер-роуд, петляющую по нему и приводящую к Дин-та. Вывороченная, выжженная местность по обе стороны Конджер-роуд напоминает ад, и, конечно же, Ан-так, Большая комбинация, просто ад. Что, если его определят именно туда? Что, если...

Ужасная, парализующая боль пронзает внутренности. Мистер Маншан, полностью материализовавшийся, протягивает дымящуюся, уже непрозрачную руку и тычет ею в рану, нанесенную выкидным ножом Генри.

Берни кричит. Слезы текут по морщинистым щекам старика детоубийцы.

- Не мучай меня!

- Тохта делать, што я гофорить!

- Я не могу, - хнычет Берни. - Я умираю. Посмотри, сколько крови. Или ты думаешь, это царапина? Мне восемьдесят пять гребаныхлет!

- Ушпокойша, Берн-Берн.., по другую шторону ешть те, кто беш проблем фылешить тфои раны. - На мистера Маншана, как и на сам "Черный дом", смотреть непросто. Он вибрирует, расплывается перед глазами. На этом отвратительно длинном лице (оно закрывает большую часть тела, как иной раз голова в газетных карикатурах) то два глаза, то один. Иногда на голове венчик рыжих волос, иногда Маншан такой же лысый, как Юл Бриннер. Только красные губы и торчащие между ними зубы остаются неизменными.

Берни с надеждой взирает на своего сообщника. Его руки при этом продолжают исследовать живот, твердый и бугристый.

Берни подозревает, что бугры - это сгустки свернувшейся крови. Неужели у него такое тяжелое ранение? Как такое могло случиться? Такого просто не могло случиться! Его же обещали оберегать! Защищать от...

- Фполне фошмошно, - говорит мистер Маншан, - что удаштша шбгошить ш тебя хгуш лет и ты фнофь фегнешьша ф фошгашт, ф каком Хгиштош нашел шфою шмегть.

- Снова стать молодым. - Берни шумно выдыхает. Воздух, выходящий из рта, пахнет кровью и гнилью. - Да, мне бы этого хотелось.

- Конешно. И такое фошмошно. - Мистер Маншан кивает находящимся в непрерывном движении лицом. - Это милость, которую мошет дагофать аббала. Мне это не под шилу, Шагльш, мой догогой дгук. Но я могу дать тебе одно обещание.

Существо в черном смокинге и красном эскоте с удивительным проворством подскакивает к старику. Рука с длиннющими пальцами вновь ныряет в рубашку Чамми Бернсайда, сжимается в кулак и вызывает боль, которой старик убийца не испытывал никогда в жизни, хотя подвергал невинных куда более жестоким мукам.

Страшное лицо мистера Маншана нависает над Берни. Единственный глаз сверкает.

- Ты чуфстфуешь боль, Берни? Чуфстфуешь, старый козел? Хо-хо, ха-ха, конечно, чуфстфуешь. Это тфои фнутренности я держу в сфоей руке. И если ты не перестанешь тянуть фремя, я фырфу их из тфоего тела, хо-хо, ха-ха, и обмотаю фокруг тфоей шеи! Ты умрешь, зная, что тебя задушили тфоими же кишками! Этому фокусу я научился у самого Фрица, Фрица Хаармана, который был таким молодым и сильным! А теперь! Что ты скажешь? Ты его прифедешь или задохнешься?

- Я его приведу! - кричит Берни. - Я его приведу, только перестань, перестань, ты разрываешь меня!

- Прифеди его на станцию. Станцию, Берн-Берн. Этот парень не для крысиных нор, не для лисьих нор.., не для Ком-би-на-ции. Никаких крофоточащих ношек для Тайлера; он поработает на аббала фот этим. - Длинный палец с черным ногтем поднимается к огромному лбу и постукивает над глазами (в этот момент Берни видит два глаза, а через секунду на лице остается один). - Понятно?

- Да! Да! - Внутренности Берни в огне. А рука в рубашке все крутит и крутит их.

Огромное лицо мистера Маншана висит над ним.

- На станцию.., куда ты прифодил других особенных.

- ДА!

Мистер Маншан убирает руку. Отступает на шаг. К радости Берни, начинает растворяться в воздухе, дематериализоваться. Желтые вырезки на стенах видны уже не за ним, а сквозь него. Но единственный глаз все висит над бледнеющим пятном эскота.

- Прошледи, штопы он пыл ф шапке. Этот опяшательно долшен пыть в шапке.

Берни энергично кивает. Его нос еще улавливает слабый аромат "Моего греха".

- Шапка, да, у меня есть шапка.

- Буть оштогошен, Берни. Ты штагый и раненый. Мальшишка молодой, и ему нешего тегять. Ошень бышттый. Если он оттебяубешит...

Несмотря на боль, Берни улыбается. Чтобы кто-то из детей убежал от него. Даже из особенных. Что за бред!

- Не волнуйся... Только.., если ты будешь говорить с ним... с аббала-дун.., скажи ему, что меня еще рано списывать со счетов. Если он меня подлечит, то ему не придется об этом сожалеть. А если вернет мне молодость, я приведу ему тысячу детей.

Тысячу Разрушителей.

Мистер Маншан все растворяется в воздухе. Теперь это едва заметное облако, зависшее посреди гостиной Берни в глубинах дома, который он покинул, лишь осознав, что кто-то должен заботиться о нем. Он сам, в силу преклонного возраста, на это не способен.

- Прифеди ему только этого, Берн-Берн. Прифеди ему только этого, и ты будешь фоснаграшден.

Мистер Маншан исчезает. Берни встает, наклоняется над диваном. От этого движения боль в животе заставляет его вскрикнуть, но он не разгибается. Наоборот, лезет в темноту за диваном и достает потрепанный мешок из черной кожи.

Уходит из комнаты, прихрамывая, держа мешок в одной руке, а вторую прижимая к кровоточащему, пульсирующему болью животу.

***

А как же наш Тайлер Маршалл, о котором на стольких страницах лишь говорят? Сильно ли ему досталось? Испуган ли он?

Сумел ли сохранить ясность ума?

Что касается физического состояния - он получил сотрясение мозга, но голова уже не кружится. Шишка, конечно, осталась, но головной боли нет. А в остальном Рыбак разве что гладил его по руке и ягодицам (эти мерзкие прикосновения заставили Тайлера вспомнить о ведьме из сказки "Гензель и Гретель"). Что же касается душевного состояния.., вы будете в шоке, но, в те самые мгновение, когда мистер Маншан заставляет Берни подняться со старого дивана, сын Фреда и Джуди счастлив.

Да. Счастлив. А почему нет? Он в "Миллер-парк".

"Милуокские пивовары" в этот сезон одолели всех своих соперников, посрамив тех, кто предсказывал, что к Четвертому июля они будут в самом низу турнирной таблицы. Что ж, до конца сезона еще далеко, но День независимости наступил и ушел, а "Брюэры" вышли на поле "Миллер-парк", чтобы сразиться в плей-офф с "Цинциннати". И они ведут игру главным образом благодаря бите Ричи Секссона, который перешел в "Милуоки" из "Кливленд Индиэнз" и "действительно набирает скальпы", как выражается Джордж Рэтбан.

"Брюэры" ведут в счете и Тайлер присутствует на матче!

ВЕЛИКОЛЕПНО! Не просто присутствует, но сидит в первом ряду. Рядом с ним - здоровенный, потный, красномордый, с банкой "Кингслендского" в руке, сам Великолепный Джордж, ревущий во всю мощь легких. Джероми Барпиц из "Брюэрз" бежит к первой базе, и хотя полевые игроки "Цинциннати" уже поймали мяч, нет сомнения (во всяком случае у Джорджа Рэтбана), что осалить Барница они не успеют. Джордж вскакивает, его потная лысина блестит в сгущающихся сумерках, синие глаза сверкают (с такими глазами можно сказать многое, практически все, что угодно), и Тай ждет, ждет, что он скажет, лучший знаток бейсбола, и не только в округе Каули. По выражению его лица видно, что все хорошо, что никакого ужаса нет и в помине, что соскальзывание отменяется.

"ДАВАЙ, ПАРЕНЬ, БРОСАЙ МЯЧ! БРОСАЙ, ЕСЛИ ТЕБЕ ТАК УЖ НЕМОЖЕТСЯ! ДАЖЕ СЛЕПОЙ ВИДИТ, ЧТО ОН УЖЕ НА БАЗЕ!"

Зрители, которые сидят в секторе первой базы, откликаются на этот крик дружным ревом, а над ними реет на ветру огромный плакат: "МИЛЛЕР-ПАРК" ПРИВЕТСТВУЕТ ДЖОРДЖА РЭТБАНА И ПОБЕДИТЕЛЕЙ "ПИВНОГО КОНКУРСА" KDCU ЭТОГО ГОДА". Тайлер вскакивает и садится, смеется, машет бейсболкой "Пивоваров". Радость его особенно велика, поскольку ему-то казалось, что в этом году он забыл отправить открытку для участия в конкурсе. Он полагает, что его отец (или мать) отправил открытку за него.., и он победил! Нет, Главный приз ему не достался (подносить биты игрокам во всех играх плей-офф с "Цинциннати"), но, по его мнению, доставшийся ему приз даже лучше (не говоря уже о месте в первом ряду, среди остальных победителей конкурса). Разумеется, Ричи Секссон - не Марк Макгуайр, никто не умеет расправляться с мячом, как Большой Марк, но в этом году Секссон творит для "Пивоваров" чудеса, настоящие чудеса, и Тай Маршалл выиграл...

Кто-то дергает его за ногу.

Тай пытается поджать ногу, ему не хочется расставаться с этим сном (лучшее убежище от всех ужасов, что свалились на него), но рука не знает жалости. Дергает за ногу. Дергает и дергает.

- Проши-пайша, - скрипит неприятный голос, и сон начинает тускнеть.

Джордж Рэтбан поворачивается к Тайлеру, и происходит невероятное: глаза, еще несколько секунд назад ярко-синие, все подмечающие, становятся тусклыми и белесыми. "Боже, да он слепой, - думает Тайлер. - На самом деле Джордж Рэтбан..."

- Проши-пайша. - Неприятный голос все ближе. Тайлер знает, еще секунда - и сон полностью исчезнет.

Но прежде чем это происходит, Джордж успевает сказать ему несколько слов. Голос спокойный, непохожий на привычный рев радиокомментатора.

"Твои спасатели уже в пути, - говорит он. - Сохраняй хладнокровие, малыш. Сохра..."

- Проши-ПАЙША, говнюк!

Сдавленную грубыми пальцами лодыжку пронзает боль. С криком Тайлер открывает глаза. В этот момент он возвращается и в реальный мир, и в наше повествование.

***

Сразу вспоминает, где находится. Это камера с покрывшейся ржавым налетом железной решеткой, расположенная в каменном коридоре, который освещен тусклыми электрическими лампами. В одном углу - миска с какой-то похлебкой. В другом - ведро, куда он может справить малую нужду (или большую, если надо, но, к счастью, такого желания у него не возникало). Кроме миски и ведра, в камере только старый, рваный матрац, откуда Берни только что его стащил.

- Ну вот, - ворчит Берни. - Наконец-то проснулся. Это хорошо. А теперь поднимайся. На ноги, подтиральщик. Нет у меня лишнего времени.

Тайлер встает. Кружится голова, он подносит руку к макушке. К тому месту, на котором запеклась кровь. От прикосновения боль прошибает до челюсти, зато голова больше не кружится. Он смотрит на руку. На ней засохшая кровь. "Вот куда он ударил меня своим чертовым камнем. Ударил бы чуть сильнее, я бы уже играл на арфе".

Но и старику тоже досталось. Рубашка в крови, лицо восковое, бледное. За его спиной открытая дверь камеры. Тай прикидывает расстояние до коридора, надеясь, что Берни не догадывается о его намерениях. Но Берни в этих делах - дока. Не один малыш пытался удрать от него на кровоточащих ножках, хо-хо.

Он сует руку в кожаный мешок и достает какое-то устройство с пистолетной рукояткой и блестящим стальным набалдашником на конце ствола.

- Знаешь, что это такое, Тайлер? - спрашивает Берни.

- "Тазер" <"Тазер" - специальное оружие, используемое полицией. С расстояния в 5 м в тело преследуемого выпускаются две стрелки с зарядом 15 тысяч вольт, которые временно парализуют преступника, не вызывая отдаленных последствий. При непосредственном контакте вызывает электрошок.>, отвечает Тай. - Не так ли?

Берни лыбится, обнажая остатки зубов.

- Умный мальчик! Наблюдательный. Не зря смотришь телевизор. Да, это "Тазер". Но специальная модель. Сваливает корову с расстояния в тридцать ярдов. Понятно? Попытаешься бежать - я тебя тут же уложу. Пошли отсюда.

Тай выходит из камеры. Он понятия не имеет, куда этот ужасный старик собирается отвести его, но все равно испытывает облегчение, покинув камеру. Он знает, что был не первым ребенком, который пытался слезами усыпить себя на этом рваном матраце, даже не десятым.

Может, и не пятидесятым.

- Повернись налево.

Тай подчиняется. Теперь старик - позади него. А мгновение; спустя костлявые пальцы ухватывает его за ягодицу. Старик проделывает это не в первый раз (и всегда мальчик вспоминает ведьму из сказки "Гензель и Гретель", которая просит заблудившихся детей выставить руки из своей клетки), но на этот раз прикосновение другое. Хватка явно слабее.

"Скорее помирай, - думает Тайлер... И мысль эта, холодной расчетливостью, могла бы принадлежать Джуди. - Скорее помирай, старик, тогда мне не придется тебе в этом помогать".

- Это мое, - говорит старик.., но дышит он тяжело, голосу недостает уверенности. - Половину сварю, половину поджарю.

С беконом.

- Не думаю, что тебе удастся съесть много. - Тай удивлен спокойствию своего голоса. - Похоже, кто-то провентилировал тебе жи...

Слышится треск электрического разряда, боль пронзает левое плечо. Тай кричит, приваливается к стене коридора напротив своей камеры, пытается потереть пораженное место, пытается не плакать, пытается удержать остатки прекрасного сна, в котором он присутствовал на игре с Джорджем Рэтбаном и другими победителями "Пивного конкурса" KDCU. Он, конечно, знает, что в этом году забыл послать открытку-заявку на участие в конкурсе, но во сне такие мелочи значения не имеют. Тем-то и хороши сны.

Однако боль слишком сильна. И несмотря на все старания, несмотря на сильные гены, унаследованные от Джуди Маршалл," из глаз бегут слезы.

- Хочешь еще? - скрипит старик. Голос больной и истеричный, а это опасное сочетание, о чем знают даже мальчики в возрасте Тая. - Хочешь еще, для острастки?

- Нет, - выдыхает Тай. - Не надо бить меня электроразрядом, пожалуйста, не надо.

- Тогда шагай! И что б больше никаких комментариев.

Тай шагает. Он слышит, что где-то капает вода. Откуда-то издалека доносится карканье вороны, возможно, той самой, что подманила его к живой изгороди. Ему бы сейчас ружье Эбби двадцать второго калибра, он бы разметал дробью эти блестящие черные перышки. Но мир, в котором он прожил всю свою жизнь, похоже, за сотни световых лет от него. Джордж Рэтбан, конечно, сказал, что спасатели уже спешат к нему, и иногда сны оборачиваются явью. Мама как-то сказала ему об" этом, задолго до того, как у нее поехала крыша.

Они подходят к винтовой лестнице, которая, кажется, ввинчивается в центр Земли. Из глубин поднимаются запах серы и, жар огня. Вроде бы он слышит крики и стоны. А грохот машин определенно слышит. Зловещий скрип транспортеров и цепей.

Тай останавливается, думая, что старик применит "Тазер" лишь в случае крайней необходимости. Потому что Тай может упасть с этой длинной винтовой лестницы. Может удариться головой, может сломать шею, может свалиться вниз. А старику он нужен живым. По крайней мере пока. Тай не знает почему, но доверяет своей интуиции.

- Куда мы идем, мистер?

- Узнаешь. - Берни тяжело дышит. - И ты ошибаешься, если думаешь, что я не решусь пощекотать тебя "Тазером", пока ты на лестнице. Шагай.

Тайлер Маршалл идет по ступеням, спускается мимо огромных галерей и широких балконов, по кругу и вниз. Иногда воздух пахнет кислой капустой. Иногда - сгоревшими свечами.

Иногда - сыростью. Он насчитывает сто пятьдесят ступеней, перестает считать. Бедра горят. За спиной шумно дышит старик, дважды спотыкается, выругавшись, хватается за древние перила.

- Стой, паршивец. - У старика перехватывает дыхание. - Повернись ко мне.

Повернувшись, Тайлер удовлетворенно отмечает, что пятно на рубашке старика стало больше. Кровавые разводы ползут к плечам, пояс мешковатых старых джинсов потемнел. Но рука, держащая "Тазер", тверда.

"Черт бы тебя побрал, - думает Тайлер. - Тебе самое место в аду".

Старик поставил мешок на маленький столик. И стоит рядом, переводя дух. Потом сует одну руку в мешок (там звенит металл), достает мягкую коричневую шапку. Такие актеры, вроде Шона Коннери, носят в фильмах. Старик протягивает шапку ему:

- Надевай. И не пытайся схватить меня за руку, получишь электроразряд.

Тайлер берет шапку. Он ожидал, что шапка из фетра, но на ощупь это металл, вроде жести. Он умоляюще смотрит на старика:

- А надо?

Берни приподнимает "Тазер", ощеривается.

С неохотой Тайлер надевает шапку.

На этот раз гудение наполняет голову. Он не может думать... но через мгновение это проходит, остается лишь слабость в мышцах и пульсирующая боль в висках.

- Особенным мальчикам нужны особенные игрушки, - говорит Берни, но с губ срываются "ошобенные мальщики, ошобенные иггушки". Как обычно, акцент мистера Маншана наложился на выговор южной части Чикаго, подмеченный Генри в записи телефонного разговора по линии 911. - Теперь мы можем идти.

"Потому что с шапкой на голове я в безопасности", - думает Тайлер, но отвергает эту мысль, едва она приходит. Он пытается вспомнить свое второе имя.., и не может. Пытается вспомнить кличку той мерзкой вороны и не может.., что-то вроде Корджи? Нет, это собака. Он понимает, что шапка не спасение, а помеха, ее предназначение - не дать ему сделать то, что он должен.

На этот раз они выходят через галерею во двор. В воздухе - запахи деревьев и кустов, растущих за "Черным домом". Запахи тяжелые, удушающие. Серое небо так низко, что его можно пощупать рукой. Пахнет серой и чем-то горьким. Грохот машин слышится здесь сильнее.

На разбитых кирпичах стоит тележка для гольфа. Тайлер видел такие тележки. Фирма-изготовитель - "e-z-go", модель "Тайгер вудс".

- Мой отец продает такие, - говорит Тайлер. - В "Гольце", он там работает.

- А откуда, по-твоему, она сюда попала, подтиральщик? Залезай. За руль.

Тайлер изумленно смотрит на него. Синие глаза, возможно, причина тому - шапка, налились кровью, не могут на чем-либо сфокусироваться.

- Я еще слишком мал, чтобы водить ее.

- Справишься. Ею может управлять даже младенец. За руль.

Тайлер подчиняется. По правде говоря, он уже водил такую тележку - на площадке у "Гольца", под присмотром отца, который сидел на пассажирском сиденье. Теперь на это место усаживается отвратительный старик, постанывая, держась рукой за проткнутый живот. Но "Тазер" в другой его руке по-прежнему нацелен на Тая.

Ключ в замке зажигания. Тай поворачивает его. Под ними, там, где аккумуляторы, что-то щелкает. На приборном щитке загорается зеленый прямоугольник с надписью "CHARGE". Теперь ему остается только давить на педаль акселератора. И естественно, рулить.

- Пока все хорошо. - Старик убирает правую руку с живота и указующе выставляет вперед заляпанный кровью палец. Тай видит заросшую травой и кустарником тропу. Раньше, должно быть, это была дорога, уходящая от дома. - Поехали. Только медленно. Если разгонишься, я тебя накажу. Попытаешься во что-то врезаться - сломаю тебе руку. Тогда будешь вести тележку одной рукой.

Тай давит на педаль. Тележка рывком трогается с места. Старика бросает вперед, он ругается, угрожающе машет "Тазером".

- Мне было бы легче, если 6 я мог снять шапку, - говорит ему Тай. Пожалуйста, я уверен, что без шапки...

- Нет! Шапка остается! Поехали!

Тай вновь нажимает на педаль акселератора, уже мягче.

"e-z-go" катится по двору, под новенькими шинами хрустит битый кирпич. Но вот двор остается позади, и они уже едут по заросшей тропе. Тяжелые ветви, влажные, холодные, касаются рук Тайлера. Он непроизвольно дергается. Тележку бросает в сторону. Берни тычет "Тазером" в бок мальчика:

- Еще раз так сделаешь, получишь полный разряд! Это я тебе обещаю!

Змея, извиваясь, переползает дорогу, и Тайлер испуганно вскрикивает. Он не любит змей, не хотел прикоснуться даже к маленькой, безобидному крапчатому полозу, которого миссис Лочер приносила в школу, а эта змея размером с питона, с рубиновыми глазами, а из пасти торчат ядовитые зубы.

- Давай! Поехали! - Старик сует "Тазер" ему под нос. Из-за шапки гудит в ушах. За ушами.

Дорога поворачивает налево. Над ней нависло дерево, у которого вместо ветвей - щупальца. Кончики щупальцев щекочут ему плечи и шею.

"Наш-ш-ш мальч-ч-чик..."

Голос этот звучит в голове, несмотря на шапку. Слабый, далекий, но он есть.

- Наш-ш-ш-ш мальч-ч-ч-чик.., да-а-а-а.., наш-ш-ш-ш...

Берни улыбается:

- Слышал их, не так ли? Ты им понравился. Как и мне. Мы здесь все друзья, понимаешь? - Улыбка превращается в гримасу. Он вновь хватается за живот. - Чертов слепой дурак! - выдыхает он.

Внезапно деревья остаются позади. Тележка для гольфа выезжает на мрачную равнину. Та же участь вскоре постигает кусты, Тай видит перед собой лишь голую, каменистую землю: низкие холмы уходят вдаль под зловещим серым небом. Над ними лениво кружат несколько огромных птиц. Какой-то заросший шерстью зверь бежит по узкой долине между холмами и исчезает из виду, прежде чем Тайлер понимает, что это.., да и не хочется ему знать, что это за зверь. Машинный грохот становится все сильнее, от него уже дрожит земля. Громадные молоты бьют по наковальням, со скрежетом вращаются огромные шестерни, скрипят необъятные шарниры. Тайлер чувствует, как руль тележки для гольфа ходуном ходит в его руках. Впереди тропа вливается в широкую полосу утоптанной земли, должно быть, дорогу. Вдоль ее дальней стороны стена из круглых белых камней.

- Ты слышишь: энергетическая станция Алого Короля, - говорит Берни с гордостью, но в голосе слышится и страх. - Большая Комбинация. Миллион детей умерло на ее конвейерах, но насколько мне известно, их место постоянно занимают новые. Но ты туда не попадешь, Тайлер. Возможно, тебя ждет лучшее будущее. Но сначала я получу причитающуюся мне долю. Да, конечно.

Его окровавленная рука поглаживает верхнюю часть ягодицы Тайлера.

- Хороший агент имеет право на десять процентов. Даже такой старик, как я, это знает.

Рука отрывается от ягодицы. И хорошо. Тай едва не закричал, сдержался только потому, что представил себе, как сидит рядом с Джорджем Рэтбаном в "Миллер-парк". "Если я действительно послал открытку на "Пивной конкурс", думает он, - ничего бы этого не случилось".

Но при этом понимает, что его мысль - не истина в последней инстанции. Потому что в жизни бывает такое, чего избежать невозможно. События, которые обязательно должны произойти.

Ему остается только надеяться, что реализация замыслов этого ужасного старика - не одно из них.

- Поверни налево, - бурчит Берни, откидываясь на спинку. - Три мили плюс-минус сотня ярдов.

Поворачивая, Тайлер понимает, что полосы тумана, поднимающегося над землей, и не туман вовсе. Это полосы дыма.

- Шеол, - поясняет Берни, словно читая его мысли. - И единственный путь через него - Конджер-роуд. Сойди с нее, и нарвешься на тварей, которые разорвут тебя на куски, только чтобы услышать твой крик. Мой друг сказал, куда я должен тебя доставить, но в намеченный план придется внести небольшое изменение. - Перекошенное болью лицо мрачнеет. - Он тоже причинил мне боль, чуть не вытащил наружу мои внутренности. Я ему не доверяю. - И добавляет, уже нараспев:

- Карл Бирстоун не доверяет мистеру Маншану! Больше не доверяет! Больше не доверяет!

Тай молчит. Он старается вести тележку для гольфа по середине Конджер-роуд. Один раз рискует оглянуться, но не видит ни дома, ни окружавшей его пышной растительности. Все скрыто изъеденным эрозией холмом.

- Он получит то, что положено ему, а я - что мне. Ты меня слышишь, мальчик? - Поскольку Тай молчит, Берни вскидывает "Тазер". - Ты меня слышишь, подтиральщик?

- Да, - отвечает Тайлер. - Да, конечно.

"Почему ты никак не умрешь? Господи, если Ты есть, почему Ты не протянешь руку и не проткнешь пальцем это гнусное сердце, чтобы оно остановилось?"

Когда Берни вновь прерывает молчание, в его голосе слышны озорные нотки.

- Ты обратил внимание на стену с другой стороны дороги, но, думаю, не приглядывался к ней. А следовало бы.

Старик наклоняется назад, что улучшить мальчику обзор.

Большие белые камни, уложенные в стену вдоль Конджер-роуд, совсем и не камни. Черепа.

Что же это за место? Господи, как ему хочется очутиться рядом с мамой! Как ему хочется вернуться домой!

Со слезами на глазах, с отупевшим от непрерывного гудения рассудком, Тайлер ведет тележку для гольфа в глубь горящих земель. В Шеол.

Спасатели, если они и есть, никогда не смогут забраться так далеко.

Глава 27

Когда Джек и Дейл входят в кондиционированную прохладу бара "Сэнд", зал пуст, за исключением троих мужчин. Нюхач и Док сидят за стойкой, перед ними по стакану лимонада ("Конец света, определенно, конец света", - думает Джек). На периферии, в шаге от кухни, отирается Вонючий Сыр. Байкеров окружает плохая аура, вот Вонючий Сыр и предпочитает держаться от них подальше. Во-первых, он никогда не видел Нюхача и Дока без Мышонка, Сонни и Кайзера Билла. Во-вторых.., о боже, это калифорнийский детектив и начальник полиции Френч-Лэндинга.

Музыкальный автомат выключен, но телевизор работает, и Джек не удивлен, что канал АМС в программе "Дневное кино" показывает фильм с участием его матери и Вуди Строуда. Он пытается вспомнить название фильма, и через несколько секунд ему это удается: "Экспресс правосудия".

"Не стоит тебе лезть в это дело, Беа, - говорит Вуди (в этом фильме Лили играет богатую бостонскую наследницу, Беатрис Лодж, которая приезжает на Запад и вступает в банду, главным образом для того, чтобы досадить своему строгому, нетерпимому в вопросах нравственности отцу. - Похоже, оно станет нашим последним".

"И хорошо", - отвечает Лили. Голос у нее ледяной, глаза - тоже. Фильм, конечно же, дерьмовый, но в игре Лили нет ни грамма фальши. Беатрис словно списана с живого человека.

Джек не может не улыбнуться.

- Что с тобой? - удивляется Дейл. - Весь мир сошел с ума, а ты улыбаешься.

На экране телевизора Вуди Строуд говорит: "Что значит - хорошо? Весь чертов мир сошел с ума".

Джек Сойер, тихонько: "Мы постараемся уложить, сколько сможем. Пусть знают, с кем они имели дело".

На экране Лили повторяет то же самое Вуди. Они собираются войти в "Экспресс правосудия", а потом покатятся головы: хорошие, плохие и уродливые.

Дейл в изумлении смотрит на Джека.

- Я знаю наизусть практически все ее роли. - В голосе Джека слышатся извинительные нотки. - Она была моей матерью, знаешь ли.

Прежде чем Дейл успевает что-то сказать (если он и собирался что-то сказать), Джек присоединяется к сидящим за стойкой Нюхачу и Доку. Смотрит на часы с логотипом "Кингслендского пива", которые висят рядом с телевизором: 11.40. Скоро полдень. Когда еще идти на столь важное дело, как не в полдень?

- Джек, - Нюхач кивает Сойеру, - как поживаешь?

- Неплохо. Вы вооружены?

Док приподнимает жилетку, показывая рукоятку. Это "Кольт-9".

- У Нюхача такой же. Хорошее оружие, должным образом зарегистрированное. - Он искоса смотрит на Дейла. - Как я понимаю, вы составите нам компанию?

- Это мой город, - отвечает Дейл, - и Рыбак только что убил моего дядю. Я не понимаю многое из того, что рассказал мне Джек, но знаю одно: если он говорит, что есть шанс спасти сына Джуди Маршалл, думаю, мы должны им воспользоваться. - Он поворачивается к Джеку. - Я захватил для тебя револьвер. "Ругер автоматик". Он в машине.

Джек рассеянно кивает. Огнестрельное оружие едва ли им понадобится. Как только они пересекут границу этого мира, оно превратится во что-то еще. Может, в дротик, может, в копье.

Может, даже в пращу. Они собираются проехаться на "экспрессе правосудия", все так, это будет последнее дело банды Сойера. Но на том сходство с фильмом шестидесятых и заканчивается. "Ругер" он, конечно, возьмет. Может понадобиться в этом мире. Как знать, кто и что ждет их на подходе к "Черному дому"?

- На выход? - спрашивает Нюхач Джека. Глаза у него глубоко запали. Джек догадывается, что эту ночь Нюхач провел без сна. Он вновь смотрит на часы и приходит к выводу (других причин нет, чистое суеверие), что не хочет выступать в поход на "Черный дом", еще рано. Они покинут бар "Сэнд", лишь когда часы с логотипом "Кингслендского пива" высветят полдень, не раньше. В колдовской час Гэри Купера.

- Скоро, - отвечает он. - Карта при тебе, Нюхач?

- Да, но мне представляется, что тебе она не понадобится, так?

- Может, и не понадобится, - признает Джек, - но подстраховаться не помешает.

Нюхач кивает:

- Полностью с тобой согласен. Я отослал свою старушку к ее мамаше в Айдахо. После того, что случилось с Мышонком, долго уговаривать ее не пришлось. Никогда не отсылал ее раньше. Даже когда у нас была серьезная заварушка с "Язычниками". Но сейчас у меня плохое предчувствие. - Он молчит, потом решается продолжить:

- Мне кажется, никто из нас живым оттуда не вернется.

Джек кладет руку на массивный бицепс Нюхача:

- Еще не поздно дать задний ход. Мое мнение о тебе нисколько не изменится.

Нюхач обдумывает его слова, качает головой:

- Эми иногда приходит ко мне во сне. Мы разговариваем.

Как я смогу говорить с ней, если откажусь от возможности найти ее убийцу? Нет, я иду с тобой.

Джек смотрит на Дока.

- Я с Нюхачом, - отвечает на молчаливый вопрос Док. - Иногда нельзя прятаться за спины других. А потом, после тог", что случилось с Мышонком... - Он пожимает плечами. - Одному Богу известно, что мы от него могли подцепить. Или от того, что пытались подойти к этому дому. Боюсь, в любом случае долгая жизнь нам не грозит.

- Что произошло после моего отъезда? - спрашивает Джек.

Док издает короткий смешок.

- Как он и сказал. В три часа ночи мы просто смыли то, что осталось от Мышонка в ванне. А остались только пена и волосы. - Он корчит гримасу (желудок определенно хочет избавиться от своего содержимого), допивает лимонад.

- Если мы собираемся что-то сделать, - вырывается у Дейла, - то пора.

Джек смотрит на часы. 11.50.

- Еще рано.

- Я не боюсь умереть, - говорит Нюхач. - Я даже не боюсь этого адского пса. Его можно остановить, если всадить в него достаточно пуль, мы-то знаем. Но этот чертов дом нагоняет на меня страх. Воздух вокруг него густой, как вода. Болит голова, тело становится ватным. Прямо-таки как при сильном похмелье.

- А меня подводит желудок, - добавляет Док. - Желудок и... - Он замолкает. Не хочет упоминать вслух Дейзи Темперли, девушку, которую невольно убил, не правильно выписав дозу лекарства, но видит ее перед собой так же отчетливо, как ковбоев на экране телевизора, который висит под потолком. Светлые волосы, карие глаза. Иногда он заставляет ее улыбнуться, несмотря на боль, когда поет ей песню Вэна Моррисона о девушке с карими глазами.

- Я иду из-за Мышонка, - продолжает Док. - Я должен.

Но это место.., это гиблое место. Вы не можете этого знать.

Возможно, думаете, что понимаете, куда идете, но знать не можете.

- Я понимаю больше, чем вы можете себе представить, - отвечает Джек. Теперь его очередь остановиться, оглядеться. Помнят ли Нюхач и Док слово, которое произнес Мышонок, прежде чем умер? Помнят ли они д'ямбу? Должны, они при этом присутствовали, видели, как книги соскользнули с полки и зависли в воздухе, когда Джек произнес это слово.., но Джек практически уверен: спроси он их сейчас, они ответят лишь удивленным, ничего не понимающим взглядом. Частично потому, что д'ямбу трудно запомнить, совсем как точное расположение съезда к "Черному дому" с шоссе № 35. А главным образом потому, что слово это предназначалось только ему, Джеку Сойеру, сыну Фила и Лили. Он - главарь банды Сойера, потому что он - другой. Он путешествовал, а путешествия расширяют кругозор.

Что ему следует рассказать о своих путешествиях? Пожалуй, ничего. Но они должны ему верить, и, чтобы добиться этого, он должен воспользоваться словом Мышонка. В глубине сердца он знает, что пользоваться им можно очень осторожно (д'ямба - что винтовка, может выстрелить ровно столько раз, сколько патронов в магазине, а потом только щелкнет), и ему не хочется тратить драгоценный "патрон" здесь, вдали от "Черного дома", но он потратит. Потому что они должны верить. Если не поверят - их отчаянная попытка спасти Тая закончится тем, что они будут стоять на коленях перед "Черным домом", с кровоточащими носами, кровоточащими глазами, выхаркивая в отравленный воздух кровь и зубы. Джек может сказать им, что большая часть этого яда вырабатывается у них в голове, но словами не помочь. Они должны верить.

И потом, до полудня еще семь минут.

- Лестрр, - зовет он.

Бармен, всеми забытый, отирался у двери в кухню. Не подслушивал, слишком далеко, но и не хотел привлекать внимание. Однако привлек.

- Есть у вас мед? - спрашивает Джек.

- М-мед?

- Его делают пчелы, Лестер. Ловкачи делают деньги, а пчелы делают мед.

По глазам Лестера видно, что суть он наконец-то уловил.

- Да, конечно. Мед мне нужен для приготовления "Кентуккийского прощального". А также...

- Поставь на стойку, - просит Джек.

Дейл переминается с ноги на ногу:

- Если, как ты и говорил, Джек, времени у нас в обрез...

- Это важно. - Джек наблюдает, как Лестер Мун ставит на край стойки маленькую пластиковую бутылочку с медом, из острого носика его надо выжимать, как кетчуп, и вдруг думает о Генри. Вот уж кому понравилось бы чудо, которое собирается сотворить Джек! Но разумеется, ради Генри он бы проделывать все это не стал. Не стал бы растрачивать попусту удивительную силу этого слова. Потому что Генри поверил бы ему сразу, как Джек верил, что Генри может довести автомобиль от Тремпелау до Френч-Лэндинга.., черт, даже до Луны.., если кто-то решится предоставить ему такую возможность и даст ключи от машины.

- Я сейчас принесу, - храбро отвечает Лестер. - Я не боюсь.

- Оставь, где стоит, - говорит ему Джек. - Мне в руки передавать не обязательно.

Лестер выполняет просьбу. Пластиковая бутылочка отлита в форме медвежонка. Ее освещают лучи солнца. На часах 11.54.

С экрана слышится стрельба. Джек отключается от всего, предельно концентрируется, фокусирует мысли в единый луч, как увеличительное стекло фокусирует солнечный свет, а потом выстреливает этот луч одним словом:

"Д'ЯМБА".

И тут же слышит низкое гудение. Оно нарастает, превращаясь в жужжание. Нюхач, Док и Дейл оглядываются. Поначалу ничего не меняется; потом дверной проем, залитый солнечным светом, темнеет. Будто небольшое дождевое облако вплывает в бар "Сэнд".

Вонючий Сыр жалобно вскрикивает и пятится к двери кухни.

- - Осы! - кричит он. - Это осы! Спасайтесь!

Но это не осы. Док и Лестер Мун могут ошибиться, но Нюхач и Дейл Гилбертсон - нет, они родились и выросли в деревне. Поэтому могут отличить пчелу от осы. Джек неотрывно смотрит на рой. На его лбу выступили капельки пота. Мысленно Он внушает пчелам, что от них требуется.

Пчелы так густо облепляют пластиковую бутылочку, что она почти исчезает из виду. Жужжание усиливается, бутылочка отрывается от стойки, поднимается в воздух, покачиваясь из стороны в сторону, как маленькая боеголовка, у которой забарахлила система наведения. Потом, очень медленно, бутылочка плывет к банде Сойера. На пчелиной подушке толщиной шесть дюймов.

Джек протягивает руку, ладонью вверх. Пластиковая бутылочка соскальзывает на ладонь. Джек сжимает пальцы в кулак.

Операция завершена.

Пчелы поднимаются над его головой. Их жужжание громкостью соперничает с криком Лили: "Этого высокого мерзавца оставь мне! Именно он изнасиловал Стеллу!"

Затем они летят к двери и исчезают.

Часы с логотипом "Кингслендского пива" показывают, что до полудня ровно три минуты.

- Святая Мария, Матерь Божия, - шепчет Нюхач. Глаза у него огромные, вылезающие из орбит.

- Глубоко же ты прятал свои таланты. - Голос Дейла дрожит.

У края стойки что-то падает на пол. Лестер "Вонючий Сыр"

Мун лишился чувств, впервые в жизни.

- Нам пора, - говорит Джек. - Нюхач, вы с Доком едете первыми. Мы за вами в машине Дейла. Когда увидите проселок и щит с надписью "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН", не сворачивайте с шоссе, просто поставьте байки на обочину.

Дальше мы поедем на машине Дейла, но сначала помажем вот этим у себя под носом. - Джек поднимает руку с пластиковой бутылочкой. У Винни-Пуха помяты бока, в тех местах, на которые уже нажимал Лестер, выдавливая несколько капель меда в коктейли. - Немного можно выдавить и в ноздри. Липкая штука, конечно, но все лучше, чем блевотина.

В глазах Дейла понимание и одобрение.

- Все равно что мазнуть под нос "Вике" перед тем, как идти туда, где совершено убийство.

Конечно, с этим нет ничего общего, но Джек кивает. Потому что главное - вера.

- А сработает? - В голосе Дока сомнение.

- Да, - отвечает Джек. - Вы почувствуете какой-то дискомфорт, я в этом не сомневаюсь, но очень легкий. А потом нам придется пересечь границу.., ну, попасть туда, где я никогда не бывал. Что нас ждет там - не знаю.

- Я думал, мальчишка в доме, - говорит Нюхач.

- Я думаю, его оттуда уже увели. А дом... Дом этот не простой. Он дверь в другой... - "Мир" - слово, которое первым приходит на ум Джеку, но он не думает, что они попадут в другой мир, если подходить с меркой Долин. - В другое место.

На экране телевизора в Лили только что вонзилась первая из шести пуль. В этом фильме она умирает, ребенком Джек терпеть не мог этот фильм, но по крайней мере она дорого отдает свою жизнь. Забирает с собой нескольких мерзавцев, в том числе и того, кто изнасиловал ее подругу, и это хорошо. Джек надеется, что сможет сделать то же самое. Но самое большое его желание, и он очень надеется его реализовать, - вернуть Тайлера Маршалла матери и отцу.

На часах рядом с телевизором в очередной раз меняются цифры. 11.59 уступают место 12.00.

***

Нюхач и Док седлают своих "железных коней". Джек и Дейл шагают к патрульной машине, останавливаются, когда на стоянку резко сворачивает "форд эксплорер". Из-под колес внедорожника веером летит гравий, он катится к ним, оставляя за собой шлейф пыли.

- Господи, - бормочет Дейл.

По бейсболке, которая нелепо надета на самую макушку водителя, Джек может определить, что за рулем, внедорожника Фред Маршалл. Но если отец Тая решил, что он примет участие в спасательной экспедиции, его надежды напрасны.

- Слава богу, что я вас перехватил! - кричит Фред, выпрыгивая из кабины. - Слава богу!

- Кто следующий? - шепотом спрашивает Дейл. - Уэнделл Грин? Том Круз? Джордж Буш под руку с мисс Гребаная Вселенная?

Джек слушает вполуха. Фред вытаскивает из багажника что-то длинное, и Джека интересует, что именно. Возможно, в свертке винтовка, но Джек в этом сомневается. И направляется к "форду".

- Эй, дружище, поехали! - кричит Нюхач; "Харлей" под ним с ревом оживает. - Нам...

Нюхач вскрикивает. Док тоже. Его бросает в сторону, и он едва не падает на гравий вместе с зажатым между бедрами мотоциклом. У Джека такое ощущение, будто его голову пробило молнией, и он уже бежит к Фреду, который что-то бессвязно кричит. На мгновение кажется, что оба они то ли танцуют с длинным, завернутым в бумагу предметом, который привез Фред, то ли вырывают его друг у друга.

Только Дейл Гилбертсон, который не бывал в Долинах, не приближался к "Черному дому" и не является отцом Тайлера Маршалла, ничего не чувствует. Но даже у него в голове вроде бы слышится чей-то вскрик. Земля вздрагивает под ногами. Цвета становятся ярче.

- Что это было? - спрашивает он. - Хорошее или плохое?

Хорошее или плохое? Что, черт побери, происходит?

На мгновение никто из них не может ответить. Все слишком потрясены, чтобы отвечать.

***

Когда рой пчел подхватывает пластиковую бутылочку с медом и несет ее над стойкой бара, Берни приказывает Таю Маршаллу встать лицом к стене, лицом, черт побери, к стене.

Они в грязной маленькой лачуге. Машинный грохот совсем близко. Тай слышит крики, рыдания, стоны и посвисты кнутов.

Они уже рядом с Большой Комбинацией. Тай ее видел, металлическое сооружение, поднимающееся в облака из дымящейся ямы в полумиле К востоку. Возможно, именно таким должен быть небоскреб в представлении сумасшедшего, переплетением, в стиле Руба Голдберга <Голдберг Рубен "Руб" Лушес (1883 1970) - карикатурист, скульптор. Известен своими карикатурами, в которых выдуманное им сложное оборудование выполняет примитивные и никому не нужные операции.

Лауреат Пулитцеровской премии (1948) за политические карикатуры.>, желобов, кабелей, транспортеров, платформ, все приводится в движение детьми, которые вращают транспортеры и тянут за рычаги. Само сооружение окутано поднимающимся к небу красноватым дымом.

Дважды, пока тележка для гольфа медленно катилась по дороге, с Таем за рулем (Берни - на пассажирском сиденье с направленным на Тая "Тазером"), мимо проходили группы странных зеленых людей. С лицами, лишь отдаленно напоминающими человеческие, чешуйчатой, как у рептилий, кожей, в кожаных туниках с клочьями шерсти. Большинство несло копья, некоторые - кнуты.

"Надсмотрщики, - объяснил Берни. - Следят за тем, чтобы вращались колеса прогресса". Начал хохотать, но смех быстро перешел в стон, а стон в пронзительный крик боли.

"Хорошо, - хладнокровно подумал Тайлер. А потом, пусть и мысленно, впервые использовал одно из любимых выражений Эбби Уэкслера. - Что б ты скорее сдох, членосос хренов".

Проехав примерно две мили по земляной дороге, они прибывают к огромной деревянной платформе, расположенной слева от них. Над ней поднимается что-то похожее на подъемный кран. Его "стрела" протянута до самой дороги. Свешивающиеся с нее веревки покачиваются от легкого ветерка, несущего с собой запах серы. Под платформой, на мертвой земле, которая никогда не видела солнца, разбросанные кости и горки белой пыли. С одной стороны гора обуви. Почему они оставляют одежду и снимают обувь - вопрос, на который Тайлер, возможно, не смог бы ответить даже без шапки на голове (ошобенные игрушки для ошобенных детей), но из подсознания вдруг выскочила фраза: местный обычай. Вроде бы отец говорил что-то такое, но он не уверен. Он не может вспомнить лицо отца, во всяком слу-1 чае, отчетливо.

Виселица облюбована воронами. Они толкаются, поворачивают головы, следя за движением "e-z-go". Особенной вороны среди них нет Той, чью кличку Тай не может вспомнить. Но он знает, почему вороны здесь. Хотят ухватить свежей плоти, вот что они тут делают. А заодно выклевать глаза нового покойника. Не говоря уж о босых ножках.

За горой брошенной, расползающейся обуви проселок уходит на север, к дымящемуся холму.

- Стейшн-хауз-роуд, - сказал Берни, вроде бы уже не Таю, а самому себе, впадая в забытье. (Однако "Тазер" по-прежнему нацелен на шею Тая, и рука, которая его держит, не трясется.) г По ней я должен везти особенного мальчика (фешти ошобенного мальшика). Туда отправляются особенные мальчики. Мистер Маншан поехал за моно. Монопоездом Конечного мира.

Когда-то были еще два. Патриция и... Блейн <Более подробно о монопоездах Патриция и Блейн - в книгах цикла "Темная башня" В частности, о гибели Блейна - в романе "Колдун и кристалл">?.. Их нет. Сошли с ума. Покончили с собой.

Тай вел тележку для гольфа и молчал, но думал, что сошел с ума как раз старый Берн-Берн. О монорельсовых поездах он знает, даже ездил на одном в "Уолт Дисней уорлде" <"Уолт Дисней уорлд" - увеселительный тематический парк корпорации "Уолт Дисней", открытый в 1972 г Аналог "Диснейленда".> в Орландо; штат Флорида, но монопоезда с именами Патриция и Блейн?

Глупость какая-то.

Стейшн-хауз-роуд осталась позади. Ржаво-красная и железо-серая Большая Комбинация все приближалась. Тай мог различить на наклонных конвейерах движущиеся фигурки. Дети. Некоторые из других миров, возможно, расположенных по соседству с этим... но многие из его мира. Дети, чьи лица появлялись на газетных страницах, а потом исчезали навеки. Разумеется, оставались какое-то время в сердцах родителей, но в итоге сохранялись только на фотографиях Дети, признанные мертвыми, похороненными в безымянных могилах извращенцами, которые использовали их, а потом от них отделались. Но вместо могилы они попали сюда. Во всяком случае, некоторые из них. Даже многие. Дергали за рычаги, вращали, колеса, приводили в движение транспортеры, тогда как желтоглазые, зеленокожие надсмотрщики щелкали своими кнутами.

На глазах Тая один из муравьев полетел вниз с высокого, окутанного паром здания. Таю показалось, что он слышал едва слышный крик ужаса. Или облегчения?

- Прекрасный день, - пробормотал Берни. - И он станет еще лучше, когда удастся поесть. Еда всегда меня бодрит. - Его старые глаза пристально изучали Тая, губы изогнулись в улыбке. - Лучшая еда - ягодицы младенца, но твои тоже ничего. Очень даже ничего. Он велел отвезти тебя на станцию, но я не уверен, что получу свою долю. Мои.., комиссионные. Может, он честный.., может, он по-прежнему мой друг., но я думаю, что сначала просто возьму свою долю, чтобы не возникало никаких вопросов. Большинство агентов снимают свои десять процентов сверху. - Он протягивает руку, тычет пальцем в ягодицу Тая. Даже сквозь джинсы Тай чувствует, какой твердый у старика ноготь. - А я возьму свою часть снизу. - Болезненный смешок, и Тай с радостью увидел, что слюна, появившаяся между потрескавшимися губами, окрашена кровью. Снизу, понял? - Палец вновь тычется в ягодицу.

- Понял, - отвечает Тай.

- Ты все равно сможешь разрушать, - продолжает Берни. - Одна у тебя будет ягодица или две - разницы никакой. - Вновь смешок. Вроде бы он впадал в забытье, однако "Тазер" держит крепко. - Едем дальше, парень. Еще полмили по Конджер-роуд.

Увидишь лачугу под жестяной крышей. По правую руку. Это особенное место. Особенное для меня. Свернешь к ней.

Таю не остается ничего другого, как повиноваться. И теперь...

- Делай, что я тебе говорю! Лицом к гребаной стене! Подними руки и просунь в эти петли!

Тай, конечно, понятия не имеет, чти такое эвфемизм <Эвфемизм - более мягкое слово или выражение вместо грубого или непристойного.>, но знает: эти металлические кольца никакие не петли. Со стены свисают кандалы.

Паника захлестывает рассудок, грозя парализовать все мысли. Тай пытается бороться с ней.., борется, стиснув зубы.

Если он поддастся панике, если начнет вопить и кричать, для него все будет кончено. Или старик убьет его, вырезая кусок мяса из ягодицы, или друг старика увезет его в какое-то ужасное место, которое Берни называет Дин-та. В любом случае Тай никогда больше не увидит ни мать, ни отца. И Френч-Лэндинг тоже. Но если он будет сохранять хладнокровие... дожидаться своего шанса...

Да, но как это трудно. Шапка, которая у него на голове, в этом ему немного помогает: ее притупляющий эффект способствует удержанию паники под контролем.., но как это трудно.

Потому что он не первый ребенок, которого приводит сюда старик, как не был и первым, кому пришлось провести долгие часы в бетонной камере в доме старика. В левом углу лачуги - закопченный, поблескивающий жиром гриль, под жестяным коробом дымохода. К горелке гриля тянутся шланги от двух газовых баллонов с надписью "ЛА РИВЬЕР ПРОПАН" на боку каждого. На стене висят рукавицы, лопатки, щипцы, молотки для отбивки мяса, широкие вилки. Тут же ножницы, а также как минимум четыре остро заточенных мясницких ножа. Один из ножей длинный, как церемониальный меч.

Рядом с ним грязный фартук с надписью "ПОВАРА МОЖНО ПОЦЕЛОВАТЬ".

Запахом лачуга напоминает Таю пикник, организованный "Домом ветеранов зарубежных войн", куда он ездил с матерью и отцом на прошлогодний День труда. Пикник назвали "Праздник на Мауи", дабы гости представляли себе, будто попали на Гавайи. Проводился он на берегу реки в парке Ла Фолетт. В большой яме в земле горел огромный костер, на котором свиней жарили целиком. Заправляли всем женщины в травяных юбках и мужчины в ярких рубашках с птицами и тропической зеленью. Запах от ямы шел такой же. Только в лачуге он более затхлый.., и жарили здесь не...

"Жарили здесь не свинину, - думает Тай, - а..."

- Я что, должен целый день стоять и пялиться на тебя?

"Тазер" оживает. Дозированный укол боли пронзает левую половину шеи Тая. Мочевой пузырь не выдерживает, и Тай надувает в штаны. Ничего не может с собой поделать. Практически не отдает себе в этом отчета. Протянувшаяся откуда-то рука (не иначе из далекой галактики), трясущаяся, но невероятно сильная, толкает Тая к стене и кандалам, которые приварены к стальным пластинам на высоте порядка пяти с половиной футов от земли.

- Сюда! - кричит Берни и истерически смеется. - Я знал, что ты получишь еще один разряд. Умный мальчик, значит?

Вундеркинд! А теперь просовывай руки в петли, и чтоб без глупостей!

Тай поднимает руки, чтобы не удариться лицом о стену лачуги. Его глаза отделяет от дерева меньше фута, и он видит кровяные потеки. Они давние, и их много. От засохшей крови идет металлический запах. Земля под ногами пружинит. Словно губчатая резина. Словно желе. Это отвратительно. Возможно, это иллюзия, но Тай понимает, в чем дело. Это место казни. Старик, возможно, не каждый раз пировал здесь, не имел такой возможности, но приходить сюда он любит. Как он сам и сказал, место это для него особенное.

"Если я позволю ему заковать в эти кандалы обе руки, - думает Тай, мне конец. Он изрежет меня на куски. Потому что, начав резать, не сможет остановиться, забудет и о мистере Маншане, и о ком угодно. Поэтому готовься".

Последняя мысль не его вовсе. В голове словно раздался голос матери. Его матери или другой женщины, похожей на нее.

Паника исчезает вовсе, голова прочищается, насколько позволяет шапка. Он знает, что должен сделать. Во всяком случае, попытаться.

Он чувствует, как дуло "Тазера" скользит между его ног, и вспоминает змею, которая переползала дорогу, ее зубастую пасть.

- Немедленно вставляй руки в петли, а не то я поджарю твои яйца, как устрицы.

- Хорошо, - отвечает Тай визгливым, пронзительным голосом. Надеется, голос не оставляет сомнений в том; что он обезумел от страха. Видит Бог, говорить таким голосом не так уж и трудно. - Хорошо, хорошо, только не причиняйте мне боли, я все делаю, видите? Все делаю.

Он просовывает руки в кандалы. Кольца широкие, руки свободно в них входят и могут выйти с той же легкостью.

- Глубже! - Голос гремит рядом с ухом, но "Тазера" между ног уже нет. - Просунь руки как можно глубже!

Тай подчиняется. Кольца соскальзывают ниже запястий.

В полумраке кисти его рук напоминают морские звезды. За спиной слышится позвякивание: Берни роется в мешке. Тай понимает, что это значит. Шапка, возможно, тормозит мысли, но тут все ясно. В мешке у старого мерзавца наручники.

Наручники эти использовались много, много раз. Он схватит ими запястья Тая повыше колец кандалов, и Тай будет стоять (или висеть, если потеряет сознание), пока старик будет его резать.

- А теперь слушай. - Дыхание у Берни срывается, но по голосу чувствуется, что он заметно ожил. Перспектива близкой трапезы прибавила ему сил. - Я буду держать тебя на мушке электрошоксра одной рукой. А другой буду надевать на твое запястье наручник. Если ты шевельнешься.., даже если ты дернешься, мальчик.., получишь полный разряд. Понимаешь?

Тай кивает залитой кровью стене.

- Я не шевельнусь, - верещит он, - честное слово, не шевельнусь.

- Сначала одну руку, потом другую. Так я это всегда проделываю. - В голосе безграничное самодовольство. Дуло "Тазера" с силой вжимается между лопатками Тая. Тяжело дыша от прилагаемых усилий, старик перегибается через левое плечо мальчика. Нос Тая улавливает запахи старости и крови. Все равно что "Гензель и Гретель", думает он, только нет печи, в которую он мог бы запихнуть своего мучителя.

Наручник охватывает левое запястье. Берни шумно дышит в ухо Таю. Старик тянется к наручнику... "Тазер" смещается... но недостаточно далеко. Берни защелкивает наручник. Теперь Тай не может вынуть левую руку из железного кольца. Второй наручник, который Берни предстоит закрепить на правом запястье Тайлера, свободно висит на металлической цепочке, связывающей оба наручника.

Старик, тяжело дыша, перемещается правее. Протягивает руку вокруг тела Тайлера, чтобы схватить болтающийся наручник. "Тазер" вновь упирается в спину мальчика. Если старик доберется до наручника, песенка Тая спета (и он это понимает). И он добирается, но в последний момент наручник выскальзывает из дрожащих пальцев старика. Вместо того чтобы подождать, пока наручник, качнувшийся, словно маятник, сам вернется к руке, Берни еще больше наклоняется вперед. Костлявое лицо прижимается к правому плечу Тая.

И когда старик тянется за наручником, Тай чувствует, что "Тазер" уже не так сильно вжимается ему в спину, а потом давление дула и вовсе исчезает.

"Давай! - кричит в голове Тая Джуди. А может, Софи. А может, обе. Давай, Тай! Это твой шанс, другого не будет!"

Тай выдергивает правую руку из металлического кольца.

Опускает вниз. Отталкивать Берни бессмысленно, старик весит как минимум шестьдесят фунтов, вот Тай и не пытается.

Вместо этого он всем телом подается влево, перекладывая вес на левые плечо и руку, защемленную в железном кольце.

- Что... - начинает Берни, но правая рука Тая уже достигает цели, ухватывает старика за яйца. Он чувствует, как они прижимаются друг к другу, чувствует, как одно лопается, давится.

Тай кричит, в его крике сливаются воедино отвращение, ужас, триумф.

Берни, захваченный врасплох, вопит. Пытается вырваться, но Тай вцепился в его яйца мертвой хваткой. Его рука, такая маленькая, неспособная оказать серьезного сопротивления (казалось бы), превратилась в смертоносное оружие. Если еще у Берни и есть время воспользоваться "Тазером", то оно стремительно иссякает.., и действительно, "Тазер" выпадает из разжавшихся пальцев Берни на пропитанный кровью земляной пол лачуги.

- Отпусти меня! Мне БОЛЬНО! БОЛ...

Но прежде чем он успевает закончить, Тай рывком дергает на себя мягкий, сдутый мешочек в старых штанах из хлопчатобумажной ткани. Дергает яростно, и под его пальцами что-то рвется. Берни отчаянно вопит. Он и представить себе не мог, что возможна такая боль.., что ему придется испытывать такую боль.

Но этого недостаточно. Голос Джуди говорит, что недостач точно, но Тай, возможно, знает об этом и без нее. Он ранил старика, как сказал бы Эбби Уэкслер, "порвал его гребаные яйца", но этого недостаточно.

Он отпускает яйца и поворачивается влево, используя левую руку как ось. Видит качающегося перед ним старика. А за его спиной - тележку для гольфа, стоящую в дверном проеме, небо, затянутое серыми облаками и дымом. Глаза старого монстра огромные, выпученные, по щекам текут слезы. Пока он в шоке и только таращится на маленького мальчика, который причинил ему такую боль.

Но скоро, очень скоро он придет в себя. И тогда схватит се стены один из ножей, а может, большую вилку, какой переворачивают мясо на решетке гриля, и заколет своего маленького пленника до смерти, выкрикивая ругательства и проклятия, называя обезьяной, мерзавцем, подтиральщиком. О таланте Тая он и не вспомнит. Забудет и о страхе перед мистером Маншаном и аббала. Потому что, придя в себя, Берни превратится в дикого зверя, в котором не останется ничего человеческого. И будет рвать пленника на куски.

Тайлер Маршалл, сын Фреда и бесстрашной Джуди, не дает Берни такого шанса. Последнюю часть пути у него из головы не выходили слова старика о мистере Маншане: "Он причинил мне боль, чуть не вытащил наружу мои внутренности", и он надеялся, что ему тоже представится такая возможность.

Она и представилась. Повиснув на защемленной в железном кольце левой руке, Тайлер выбрасывает вперед правую. Сует в дыру в рубашке. Сует в дыру, проделанную в теле лезвием выкидного ножа Генри. Пальцы Тая нащупывают что-то склизкое и мокрое. Ухватывают, тащат на себя. Из дыры в рубашке появляются кишки Чарльза Бернсайда.

Берни вскидывает лицо к жестяному потолку лачуги. Челюсть отвисает, сухожилия морщинистой шеи напрягаются, он hорет благим матом. Пытается вырваться, подавшись назад, но это, должно быть, наихудшее решение, если тебя ухватили за кишки. Они все вылезают и вылезают из раны в животе, толстые, как сосиски, возможно, еще переваривающие еду, которую Берни затолкал себе в рот в столовой "Центра Макстона".

И последние слова Чарльза "Чамми" Бернсайда: "ОТПУСТИ МЕНЯ, МАЛЕНЬКИЙ ПОДТИРА-А-А-АЛЫЦИК".

Тайлер не отпускает. Тащит кишки на себя, дергает из стороны в сторону, как терьер, вцепившийся в крысу. Кровь и желтая жижа хлещут из раны в животе Берни.

- Подыхай! - слышит Тайлер свой истеричный крик. - Подыхай, старый козел, ПОДЫХАЙ!

Берни отступает еще на шаг. Рот открывается шире, верхняя вставная челюсть падает на землю. Он смотрит на собственные кишки, которые вытягивает из дыры в рубашке правая рука противного мальчишки. И видит нечто еще более ужасное: белое сияние, окружающее Тайлера. Оно наделяет мальчика силой, которой у него быть не может. Той самой силой, которая позволяет вытаскивать кишки из живота Берни.., и как же это больно, как больно, как бо-о-о...

- Подыхай! - пронзительно кричит мальчишка. - КОГДА ЖЕ ТЫ НАКОНЕЦ ПОДОХНЕШЬ?

И вот, пришел, пришел этот миг, Берни падает на колени.

Его туманящийся взгляд фиксируется на "Тазере", и он протягивает к нему трясущуюся руку. Но прежде чем эта рука хватает электрошоке?, свет сознания покидает глаза Берни.

Он не перенес и сотой части тех страданий, которым подвергал свои жертвы, на большее его дряхлое тело просто не способно. Он хрипит, валится на спину, из живота все вылезают внутренности. Но этого и чего-либо еще он уже не чувствует.

Карл Бирстоун, он же Чарльз Бернсайд, он же Чамми Бернсайд, умирает.

На тридцать секунд все замирает. Тайлер Маршалл жив, но эти секунды он мешком висит на левой руке, защемленной наручником в металлическом кольце, правой же крепко сжимает кишки Берни. Сжимает мертвой хваткой. Наконец на его лицо возвращается осмысленное выражение. Он отдает себе отчет, что правая рука чуть ли не до плеча забрызгана кровью и слизью, а в пальцах зажаты внутренности мертвеца. Он разжимает пальцы и пытается метнуться к двери, но он прикован к стене, и рывок этот завершается криком, вызванным резкой болью в плече.

"Пока все хорошо, - шепчет ему Джуди-Софи. - Но ты должен выбираться отсюда, и побыстрее".

Слезы текут по грязному, бледному лицу Тая, он начинает орать благим матом: "Помогите мне! Кто-нибудь, помогите мне!

Я в лачуге! Я В ЛАЧУГЕ!"

***

На стоянке у бара "Сэнд" Док остается на байке, но Нюхач слезает со своего, ставит на подставку и идет к Джеку, Дейлу и Фреду. Джек уже держит в руках длинный предмет, который привез отец Тая. Фред тем временем схватился за рубашку Джека. Дейл пытается его остановить, но для Фреда Маршалла во всем мире остались только два человека: он и Голливуд Джек Сойер.

- Это был он, не так ли? Тай? Это был мой мальчик, я слышал его!

- Да, - отвечает Джек. - Несомненно, он, и, несомненно, вы его слышали. - Он побледнел, Нюхач это видит, но в остальном спокоен. И Джека абсолютно не волнует, что отец пропавшего ребенка дергает его рубашку, вытаскивая из штанов.

Нет, все внимание Джека сосредоточено на посылке.

- Что здесь происходит? - с мольбой спрашивает Дейл.

Смотрит на Нюхача. - Вы знаете?

- Мальчик в какой-то лачуге, - отвечает Нюхач. - Я прав?

- Да, - кивает Джек.

Фред отпускает его рубашку, рыдая, отступает на шаг. Джек по-прежнему не обращает на него внимания и не пытается заправить рубашку. Смотрит на посылку. Ожидает увидеть на ней самодельные "марки", пташек, вырезанных с пакетиков сахара, но нет, это обычное почтовое отправление. Получателем указан мистер Тайлер Маршалл, проживающей в доме 16 по Робин-Гуд-лейн во Френч-Лэндинге. Есть и обратный адрес: Мистеру Джорджу Рэтбану, KDCU, дом 4 по Пенинсула-драйв, Френч-Лэндинг. Чуть ниже большими черными буквами:

ДАЖЕ СЛЕПОЙ ВИДИТ, ЧТО ОКРУГ КАУЛИ ЛЮБИТ ПИВНОЙ КОНКУРС!

- Генри, тебя никто и ничто не остановит, не так ли? - бормочет Джек. Слезы жгут глаза. Щемит сердце от мысли, что теперь ему предстоит жить без ближайшего друга.

- При чем тут дядя Генри? - спрашивает Дейл. - Джек, дядя Генри умер.

Джек, однако, в этом уже не уверен.

- Поехали, - подает голос Нюхач. - Надо добраться до парня. Он жив, но ему грозит опасность. Это ясно как божий день.

Поехали. С остальным разберемся позже.

Но Джеку, который не только слышал крик Тайлера, но и, пусть на мгновение, увидел все глазами Тайлера, разбираться не с чем, за исключением одного. Не обращая внимания на Нюхача и Дейла, он подходит к плачущему отцу Тая:

- Фред.

Фред продолжает плакать.

- Фред, если вы хотите увидеть своего сына, возьмите себя в руки и послушайте меня.

Фред поднимает голову, до щекам катятся слезы. Нелепо маленькая бейсболка по-прежнему сидит на его макушке.

- Что это, Фред?

- Должно быть, приз в конкурсе, который Джордж Рэтбан проводит каждое лето... "Пивной конкурс". Но я не знаю, как Тай мог что-то выиграть в этом конкурсе. Пару недель назад он горевал из-за того, что забыл отправить открытку на конкурс.

Даже спросил меня, может, я отправил за него открытку, а я... ну, шуганул его. - От этих воспоминаний поток слез по заросшим щетиной щекам усиливается. - Это случилось, когда Джуди.., начала вести себя странно.., я волновался из-за нее и.., спустил собак на Тая. Вы понимаете? - Он тяжело дышит, в горле что-то булькает, адамово яблоко ходит вверх-вниз. - А Тай... он лишь сказал: "Все нормально, папа". Не рассердился на меня, не надулся. Таким уж он был мальчиком. Такой уж он мальчик.

- С чего вы решили привезти биту, этот подарок мне?

- Позвонил ваш друг, - отвечает Фред. - Сказал, что почтальон принес посылку и я должен немедленно привезти ее сюда. До вашего отъезда. Он называл вас...

- Он называл меня Странник Джек.

Фред Маршалл в изумлении таращится на него:

- Совершенно верно.

- Ладно. - Джек кивает. - Нам пора ехать за вашим сыном.

- Я с вами. Охотничье ружье у меня в багажнике...

- Там оно и останется. Поезжайте домой. Приготовьте дом к его приезду. Приготовьте дом к приезду вашей жены. И позвольте нам сделать то, что мы должны сделать. - Джек смотрит на Дейла, потом на Нюхача - Поехали.

***

Пятью минутами позже машина начальника полицейского участка Френч-Лэндинга катит на запад по шоссе № 35. Впереди почетным эскортом бок о бок едут Нюхач и Док. Хромированные байки блестят на солнце. Деревья зелеными кронами клонятся к дороге.

Приближение к "Черному дому" отдается в голове Джека нарастающим гулом. Он научился при необходимости отсекать этот гул, не позволять ему нарушать мысленный процесс, но все равно неприятно Дейл передал Джеку один из "ругеров" калибра 357, которые стоят на вооружении полиции, и теперь револьвер заткнут за пояс синих джинсов. Джек удивился, с каким удовольствием взял в руки револьвер, словно давно ждал этого момента. В мире, что раскинулся за "Черным домом", от стрелкового оружия проку не будет, но сначала они должны туда попасть, ведь так? А если верить Нюхачу и Доку, радушной встречи ждать не приходится.

- Дейл, у тебя есть перочинный ножик?

- В бардачке, - отвечает Дейл, косится на длинную посылку, которая лежит на коленях Джека. - Полагаю, ты хочешь ее вскрыть?

- Правильно полагаешь.

- Можешь ты мне кое-что объяснить, пока будешь этим заниматься? К примеру, войдя в "Черный дом", мы должны ожидать, что Чарльз Бернсайд выскочит из потайной двери с топором и начнет...

- Дни, когда Чамми Бернсайд набрасывался на людей, уже в прошлом, отвечает Джек. - Он мертв. Тай Маршалл убил его. Это мы почувствовали на автостоянке у бара "Сэнд".

Машину чифа бросает в сторону, через разделительную полосу. Нюхач, увидев этот странный маневр в зеркале заднего обзора, даже оглядывается. Джек машет ему рукой, мол, не обращай на нас внимания, все нормально, и Нюхач вновь смотрит прямо перед собой.

- Что? - выдыхает Дейл.

- Старик, конечно, уже не тот, но, как я представляю себе, Тай проявил завидное мужество. Мужество и хитрость. - Джек думает о том, что Генри пощупал Бернсайда за вымя, а Тай его прикончил. Вот это Джордж Рэтбан и называл командной игрой.

- Как...

- Вырвал из живота внутренности. Голыми руками. Одной рукой. Я уверен, что за вторую его приковали к стене.

Дейл молчит, наблюдает, как мотоциклисты входят в поворот. Ветер треплет волосы, торчащие из-под шлемов (для мотоциклистов на дорогах Висконсина они обязательны). Джек тем временем разрезает коричневую оберточную бумагу и достает белую картонную коробку. В ней что-то перекатывается.

- Ты говоришь мне, что десятилетний мальчик выпотрошил маньяка-убийцу. Маньяка-людоеда. И ты каким-то образом это знаешь.

- Да.

- Мне невероятно трудно в это поверить.

- Учитывая, кто его отец, я могу тебя понять. Фред... - На ум приходит слово "слабак", но это несправедливо и не соответствует действительности. У Фреда нежное сердце. Джуди, наоборот...

- У нее железная воля, - прерывает его Дейл. - Мне говорили.

Джек невесело улыбается другу. Гудение он запер в маленькой части своего мозга, но теперь эта часть верещит, как пожарная сирена. Они почти у цели.

- Безусловно, - кивает Джек. - И у мальчика тоже. Он... храбрый. - С губ Джека едва не сорвалось другое: "Он - принц".

- И он жив.

- Да.

- Прикован к стене какой-то лачуги.

- Да.

- За домом Бернсайда.

- Вроде того.

- Если я правильно понимаю, лачуга эта где-то в лесу около Шуберт и Гейл-стрит.

Джек улыбается и молчит.

- Ну хорошо. - Дейл тяжело вздыхает. - В чем я ошибаюсь?

- Не важно. И это хорошо, потому что объяснить просто невозможно. Джек очень надеется, что голова у Дейла крепкая, поскольку в ближайшие час или два им предстоит увидеть много такого, от чего может поехать крыша.

Ногтем он отдирает скотч, который удерживает крышку коробки. Открывает ее. Внутри мягкая бумага. Джек вытаскивает ее, и его глазам открывается приз "Пивного конкурса", направленный Таю Маршаллу. Приз, который он выиграл, даже не участвуя в конкурсе.

Джек восторженно вскрикивает. Оставшийся в нем мальчишка не может отреагировать иначе при виде предмета, лежащего в коробке, пусть он сам не играл в эту игру после того, как перерос "Малую лигу" <Малая лига объединения детских бейсбольных команд. Их соревнования проходят с 1939 г. Ежегодно проводится всемирный чемпионат "малых лиг". Напомним, что бейсбол в США - игра культовая, отсюда и восторг по поводу всего, что связано с лучшими бейсболистами.>. Потому что в этой бите есть что-то особенное, не так ли? Что-то связанное с нашей верой в чистоту спортивного поединка и силой нашей команды. Домашней команды. Которая всегда лучшая и всегда благородная. Конечно же, Бернард Маламуд <Маламуд Бернард (1914 - 1986) известный американский писатель, лауреат Пулитцеровской и Национальной книжных премий (1966, роман "Мастеровой"). В его творчестве заметно влияние еврейской и классической русской литературных традиций. Дебютировал романом "Самородок"

(1952), в котором судьба профессионального бейсболиста трактуется как аллегория американских идеалов.> это знал. Джек перечитывал его "Самородок" два десятка раз, всегда надеясь на другой конец (в фильме его мечта реализовалась, но этот кинофинал он просто возненавидел), и ему особенно нравилось, что Рой Хоббс называл свою биту Уандербоем <От англ. Wonderboy дословно: Чудо-мальчик.>. И пусть критики несут всякую чушь насчет легенд про короля Артура и фаллические символы: иногда сигара - это просто сигара, которую курят, а бита - просто бита. Большая палка. Что-то такое, чем бьют по мячу, чтобы потом сделать круговую пробежку.

- Святая корова! - вырывается у Дейла, когда он видит биту. И сразу молодеет. В нем тоже проглядывает мальчишка.

Как и в Джеке. Глаза Дейла широко раскрываются. - Чья бита?

Джек осторожно достает биту из коробки. На ней надпись, черным маркером "Мейджик":

Таю Маршаллу. Борись и не сдавайся.

Твой друг Ричи Секссон.

- Ричи Секссона, - отвечает Джек. - Кто такой Ричи Секссон?

- Лучший бэттер <Бэттер - в бейсболе игрок из команды нападения, отбивающий с помощью биты броски питчера.> "Брюэров", - отвечает Дейл.

- Так же хорош, как Рой Хоббс?

- Рой... - Тут Дейл улыбается. - А, в кино. Роберт Редфорд <Редфорд Роберт (р. 1937) - актер и режиссер. Сыграл много заметных ролей, в том числе и главную, Роя Хоббса, в фильме "Самородок" (1984). В 1980 г, получил "Оскара" за режиссуру.>, так? Нет, не думаю... Эй, что ты делаешь?

Все еще держа биту в руках (практически чуть не ткнув ею в правую скулу Дейла), Джек наклоняется и жмет на клаксон.

- Сворачивай, - говорит он. - Эти ребята побывали здесь только вчера, а уже вот проехали мимо.

Дейл сворачивает на обочину, излишне резко жмет на педаль газа, ставит ручку переключения скоростей в нейтральное положение. Смотрит на Джека, лицо у него неестественно белое.

- Джек.., мне как-то нехорошо. Может, что-то съел за завтраком. Господи, боюсь, меня сейчас вывернет.

- А гудение в голове, в нем тоже виноват завтрак? - любопытствует Джек.

У Дейла округляются глаза.

- Откуда ты?

- Я тоже его слышу. И в животе неприятные ощущения.

Это не завтрак. Это "Черный дом". - Джек достает пластиковую бутылочку. - На вот. Помажь под носом. И выжми чуть-чуть в каждую ноздрю. Тебе сразу полегчает. - В голосе Джека абсолютная уверенность. Потому что нет в бутылочке спецсостава, там обыкновенный мед. Речь о вере. Они покинули реальность здравого смысла и вступили в зону соскальзывания. Джеку это становится ясно, едва он открывает дверцу.

Впереди байки разворачиваются и возвращаются. Нюхач еще издали мотает головой: "Нет, нет, не здесь".

Дейл вылезает из кабины, присоединяется к Джеку, который стоит у переднего бампера. Лицо по-прежнему бледное, но кожа вокруг и под носом блестит от меда, и он вроде бы крепко стоит на ногах.

- Спасибо, Джек. Так гораздо лучше. Не знаю, как мед под носом может влиять на уши, но гудение заметно стихло. Я его едва слышу.

- Не здесь! - кричит Нюхач, останавливая "харлей" перед патрульной машиной.

- Как раз наоборот, - ровным голосом отвечает Джек и смотрит на лес сверкающую на солнце листву, черные зигзаги теней. Все дрожит, мерцает. Именно здесь. Убежище мистера Маншана и его приспешников.

Байк Дока замирает рядом с байком Нюхача.

- Нюхач прав! Мы были здесь только вчера, черт побери!

Или вы думаете, что мы не знаем, о чем говорим?

- С обеих сторон шоссе только узкая полоска леса, - поддерживает байкеров Дейл. Он показывает на другую сторону, где в пятидесяти ярдах к юго-востоку желтеет полицейская лента, натянутая между двух деревьев. - Эта дорога ведет к "Закусим у Эда". Место, которое нам нужно, наверняка дальше...

"Ты это говоришь, хотя чувствуешь, что "Черный дом" здесь, - думает Джек. Чудеса, да и только. - Если оно дальше, так чего ты перемазался медом, как настоящий Винни-Пух?"

Джек переводит взгляд на Нюхача и Дока. Им определенно не по себе. Джек открывает рот, чтобы успокоить их.., но что-то мелькает в верхнем секторе его поля зрения. Он подавляет естественное желание вскинуть глаза кверху и определить, кто же там двигается. Что-то, возможно, оставшаяся в нем часть Странника Джека, думает, что это очень плохая идея. За ними кто-то следит. Незачем наблюдателю знать, что его засекли.

Он кладет биту Ричи Секссона на капот, приваливается к патрульной машине, двигатель которой работает на холостых оборотах. Берет пластиковую баночку с медом у Дейла, протягивает Нюхачу:

- Вот. Помажься.

- Не о том речь, чертов ты дурак! - взрывается Нюхач. - Мы.., не в том.., месте!

- У тебя из носа течет кровь, - замечает Джек, не повышая голоса. Немного, но течет. У тебя тоже, Док.

Док проводит пальцем под носом, в изумлении смотрит на красное пятно.

- Но я знаю, что...

Опять движение, все в том же верхнем секторе. Джек его игнорирует, вытягивает руку. Нюхач, Док и Дейл смотрят в указанном направлении, и Дейл первым видит щит.

- Будь я проклят, - бормочет он. - "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Он стоял тут и раньше?

- Да, - кивает Джек. - Думаю, больше тридцати лет.

- Твою мать, - в сердцах бросает Нюхач и начинает выдавливать мед себе под нос. Не забывает и про ноздри. Капли падают на темно-русую бороду. - Мы бы с тобой так и ехали, Доктор. До самого города. Черт, может, до Рэбит-Сити, что в Южной Дакоте. - Он протягивает бутылочку Доку, смотрит на Джека, корчит гримасу., - Извини; Нам следовало знать. Нет оправданий;

- А где проселок? - спрашивает Дейл и тут же добавляет:

- Ой, да вот же он. Я мог бы поклясться...

- Что здесь сплошной лес, - завершает фразу Джек. Он улыбается. Смотрит на своих друзей. На банду Сойера. И определенно не смотрит ни на черные крылья, которые по-прежнему мельтешат в верхнем секторе его поля зрения, ни на свой живот, когда его рука медленно вытаскивает из-за пояса "ругер".

Он всегда был метким стрелком. В стрельбе одиночными мог пару раз не попасть в десятку, а вот очередью укладывал все пули очень кучно. Джек понятия не имеет, осталось ли мастерство при нем, но думает, что выяснит это в самом ближайшем времени.

Улыбаясь, глядя, как Док усиленно мажет свой шнобель, Джек вводит всех в курс дела:

- За нами кто-то наблюдает. Вверх вы смотрите. Я постараюсь его подстрелить.

- Кто именно? - спрашивает Дейл, улыбаясь в ответ. Смотрит прямо перед собой. Теперь он отчетливо видит просеку, которая, должно быть, ведет к дому Бернсайда.

- Не человек, - отвечает Джек, резко поднимает "ругер", держа рукоятку обеими руками. Начинает стрелять до того, как, вскидывает глаза, и застает врасплох большую черную ворону, которая устроилась на одной из верхних ветвей дуба. Из ее клюва едва успевает вырваться удивленное: "КА-А-А...", как пули разносят ее в клочья. Кровавые мухи летят по синему небу. Перья планируют вниз, черные, как полночные тени. И тушка. Она с глухим стуком падает на обочину. В черном глазу, который смотрит на Джека, застыло изумление.

- Ты выстрелил пять или шесть раз? - В голосе Нюхача слышится благоговейный трепет. - Ты так быстро стрелял, что я не успел сосчитать.

- Всю обойму, - отвечает Джек. И думает, что стреляет он ничуть не хуже, чем прежде.

- Это же большая гребаная ворона, - восклицает Док.

- Не просто ворона, - уточняет Джек. - Это Горг. - Он подходит к лежащей в пыли тушке. - Как дела, приятель? Как самочувствие? - Плюет на ворона. - Это тебе за то, что приманивал детей. - Пинком отправляет тушку в кусты. Она летит по дуге, крылья прикрывают тушку, как саван. - А это за мать Ирмы.

Они смотрят на него, все трое, на лицах все тот же благоговейный трепет. Почти страх. От этого взгляда наваливается усталость, хотя он понимает, что по-другому, наверное, и быть не может. В свое время точно так же смотрел на него и его давний друг Ричард Слоут.

- Пошли, - говорит Джек. - Все в машину. Доведем дело до конца. - Да, они должны поторопиться, потому что некий одноглазый господин тоже стремится добраться до Тая. Мистер Маншан. "Глаз короля, - думает Джек. Глаз аббала. Вот что имела в виду Джуди... Мистер Маншан. Кем бы или чем бы он в действительности ни был".

- Не хотелось бы оставлять байки на обочине, - говорит Нюхач. Кто-нибудь может подойти и...

- Никто их не увидит, - заверяет его Джек. - Три или четыре автомобиля проехали мимо, пока мы стоим на обочине, но ни один человек даже не взглянул в нашу сторону. И вы знаете почему.

- Мы уже начали переход, не так ли? - спрашивает Док. - Это рубеж. Граница.

- Опопанакс, - отвечает Джек. Слово самопроизвольно слетает с губ.

- Что?

Джек берет биту, присланную Таю Ричи Секссоном, и садится на пассажирское сиденье патрульной машины.

- Это значит пора. Давайте поскорее покончим с этим делом.

И вот банда Сойера выступает в последний поход - по проложенному в лесу проселку-просеке, ведущей к "Черному дому".

Яркий полуденный солнечный свет быстро тускнеет до сумрака ноябрьского вечера. Среди подступающих к проселку деревьев ползают, бегают и даже летают черные тени. Джек полагает, что бояться их нечего. Это всего лишь фантомы.

- Ты собираешься перезарядить "ругер"? - спрашивает с заднего сиденья Нюхач.

- Нет. - Джек смотрит на револьвер безо всякого интереса. - Думаю, больше он мне не потребуется.

- А к чему нам готовиться? - нервно спрашивает Дейл.

- Ко всему, - отвечает Джек. Одаривает Дейла безрадостной улыбкой. Появившийся перед ними дом не обретает форму, а, наоборот, расплывается, колеблется перед глазами, что не радует. Размерами он то не превышает обычный фермерский дом, то становится необъятным, как небоскреб. Еще кажется, что он уходит в лес на многие мили. И он издает низкий гул, похожий на голоса.

- Будьте готовы ко всему.

Глава 28

Поначалу ничего не происходит.

Вчетвером они вылезают из патрульной машины Дейла и встают перед ней, словно позируя для групповой фотографии, призванной украсить чей-то кабинет. Только фотограф должен стоять на крыльце "Черного дома", потому что они смотрят на него, а оно пустует, если не считать привалившегося столба со щитом, на котором вновь написано: "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". На этом щите кто-то нарисовал череп маркером "Мэджик". А может, фломастером. Берни? Какой-то подросток, решившийся подойти к дому? Дейл много чего творил в семнадцать лет, не раз рисковал жизнью, сжимая в руке баллончик с краской, но он сомневается, что череп - произведение подростка.

Воздух тяжелый, застывший, как перед грозой. И дурно пахнет. Но мед, похоже, отсекает основную вонь. Из леса доносится утробный звук, каких Дейлу слышать не доводилось. "Гроо-о-о-о".

- Что это? - спрашивает он Джека.

- Не знаю, - отвечает Джек.

- Я слышал лягушек-быков, - говорит Док. - Они издают такие звуки, когда хотят спариваться.

- Здесь не Эверглейдс <Эверглейдс - обширный заболоченный район на юге Флориды. Длина 160 км, ширина - 80 - 120 Общая площадь порядка 13000 кв км Южную часть занимает одноименный заповедник.>.

Док сухо улыбается:

- Но и не Висконсин, Тото. Если вы этого еще не заметили.

Дейл заметил многое. И что дом не удерживается в фокусе и что иногда кажется огромным, словно слившимся из множества домов. Город, размером с Лондон, под единой крышей. А ведь есть еще деревья. Старые дубы и сосны, березы, напоминающие костлявых призраков, клены, все они - не редкость в здешних местах, но ими список не ограничивается. Между ними встречаются какие-то диковины, отдаленно напоминающие баньяны. Они способны перемещаться? Господи, Дейл надеется, что нет. Но в любом случае они что-то шепчут. Он в этом уверен. Слышит, как слова пробиваются сквозь гудение в голове, и это неприятные слова. Слова, от которых мурашки бегут по коже.

Убейих.., сьешьих.., ненавидьих...

- Где собака? - спрашивает Нюхач. В руке он уже держит кольт. - Эй, песик! У меня есть кое-что для тебя! Иди сюда, получи!

Пес не приходит, а вот из леса доносится рычание, и рычащий зверь уже ближе: "ГРО-0-0-0-0-0". Деревья продолжают шептать. Дейл смотрит на дом, который вдруг выбросил этажи в небо, ставшее белым и холодным, и голова у него идет кругом.

Вроде бы Джек хватает его за локоть, чтобы поддержать. Но этой помощи недостаточно. Начальник полиции Френч-Лэндинга отворачивается от Джека, сгибается пополам и блюет.

- Хорошо, - слышит он голос Джека. - Все правильно. Избавься от лишнего. Как ты, Док? Нюхач?

Громобойная двойка заверяет его, что они в порядке. Пока это правда, но Нюхач не знает, сколь долго его слова будут соответствовать действительности. Желудок все сильнее дает о себе знать. "Ну похвалюсь я харчишками, что с того? - думает он. - Если верить Джеку, Бернсайд мертв, следовательно, возражать не будет".

Джек ведет их к крыльцу, ногой отбрасывает щит с надписью: "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Щит падает в сорняки, надписью и черепом вниз. Дейл вспоминает, как Джек плюнул в ворона. Его друг изменился, помолодел, у него явно прибавилось сил.

- А вот мы собираемся войти, - говорит Джек. - И войдем всем чертям назло.

Поначалу, однако, кажется, что ничего у них не выйдет.

Дверь в "Черный дом" не просто закрыта. Между нею и дверной коробкой нет и щелочки. Более того, вблизи создается впечатление, что дверь просто нарисована.

За их спинами, в лесу, зарождается крик. Дейл подпрыгивает. Крик становится все пронзительнее, рассыпается маниакальным хохотом. И вновь воцаряется тишина.

- Туземцы нервничают, - комментирует Док.

- Может, через окно? - предлагает Джеку Нюхач.

- Нет. Мы войдем через дверь.

Произнося эти слова, Джек уже поднял биту Ричи Секссона. Теперь опускает ее. Издалека доносится жужжание, которое усиливается с каждой секундой. Дневной свет, и без того слабый в этом странном лесу, меркнет еще больше.

- Что теперь? - Нюхач поворачивается к проселку и припаркованной у крыльца патрульной машине. Он поднял кольт, держит его на уровне правого уха. - Что... - Замолкает. Рука падает вниз. Рот открывается.

- Срань господня, - вырывается у Дока.

- Это твоя работа, Джек? - спрашивает Дейл. - Если да, то ты действительно очень тщательно скрывал свои таланты.

Свет померк, потому что вырубку перед "Черным домом" накрыл полог из пчел. Все новые и новые пчелы вылетают с просеки. Их мерное жужжание полностью нейтрализует гудение, которое издает дом. Рычание в лесу смолкает, исчезают и тени, мелькавшие между деревьями.

Голова Джека внезапно заполняется мыслями о матери и ее образами: Лили танцует, Лили с сигаретой в зубах ходит за камерой перед съемкой ключевой сцены, Лили сидит на подоконнике в гостиной, слушает, как Пэтси Клайн поет "Крейзи армз", и смотрит в окно.

В другом мире она, разумеется, тоже была королевой, пусть и другой, а королеве по определению полагалась свита.

Джек Сойер смотрит на облако пчел, их миллионы, может, миллиарды, должно быть, в этот день опустели все улья Среднего Запада, и улыбается. Улыбка приводит в движение мышцы глаз, и скопившиеся слезы текут по щекам. "Привет, - думает он. - Привет, родные мои".

Низкое, приятное на слух жужжание чуть меняет тон, словно отвечая ему. Возможно, это лишь игра воображения.

- Зачем они здесь, Джек? - с замиранием в голосе спрашивает Нюхач.

- Точно не знаю. - Джек поворачивается к двери, поднимает биту, ударяет один раз, но сильно. - Открывайся! - кричит он. - Приказываю тебе именем королевы Лауры де Луизиан. И именем моей матери.

Слышится треск, столь громкий и резкий, что Дейл и Нюхач, морщась, как от боли, подаются назад. В верхнем правом углу появляется щель и стремительно спускается вниз. Из щели вырывается неприятный, но знакомый Джеку запах: запах смерти, который встретил их в развалинах "Закусим у Эда".

Джек берется за ручку. Она легко поворачивается в его руке;

Он открывает дверь в "Черный дом".

Но прежде чем успевает пригласить всех войти, Док Амберсон начинает кричать.

***

Кто-то, возможно, Эбби, возможно, Ти-Джи, а может, туповатый Ронни Мецгер, дергает его за руку. Она чертовски болит, но это не самое худшее. Тот, что дергает его за руку, еще и издает какие-то странные звуки, какое-то гудение, и от него в голове все вибрирует. К тому же неподалеку что-то грохочет.

(Большая Комбинация это Большая Комбинация), но это гудение!.. Какую же оно вызывает боль!

- Прекрати, - бормочет Тай. - Прекрати, Эбби, а не то я...

Слабые крики просачиваются сквозь электрическое гудение, и Тай Маршалл открывает глаза. У сожалению, ему не нужно время, чтобы понять, где он находится и что с ним произошло.

Он разом вспоминает все.

Тай держался, пока старик не умер, повиновался звучащему в голове голосу матери и сохранял хладнокровие. Но стоило ему начать звать на помощь, как паника вернулась и захлестнула его. А может, то был шок. Или паника на пару с шоком. В любом случае он потерял сознание, зовя на помощь. И как долго провисел, подвешенный за закованную руку? По свету, проникающему в дверь лачуги, сказать невозможно, его яркость не изменилась. И от грохота и стонов огромной машины тоже толку нет, Тай понимает, что они не замолкают ни на секунду. Как крики детей и посвисты кнутов, которыми надсмотрщики поддерживают энтузиазм работников. Большая Комбинация никогда не останавливается. Она работает на крови и ужасе двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

Но гудение, это чертово электрическое гудение, эта самая большая в мире электробритва "Норелко" <"Норелко" - товарный знак электробытовых изделий и электроники, выпускаемых корпорацией "Норт американ Филипс", американским филиалом голландской компании "Филипс".>.., откуда оно? Что означает?

"Мистер Маншан поехал за моно, - раздается в голове голос Берни. Злобный шепот. - Монопоездом Конечного мира".

Страх холодной змеей вползает в сердце Тая. У него нет ни малейших сомнений, что он слышит, как этот монопоезд в этот самый момент вползает под навес, построенный у дальнего конца Стейшн-хауз-роуд. Мистер Маншан оглянется, ища взглядом своего мальчика, своего особенного мальчика и, не увидев его (и Берн-Берна тоже), отправится на поиски?

- Естественно, отправится, - бормочет Тай. - Это же ясно как божий день.

Он смотрит на свою левую руку Если бы не наручник, она сама бы выскользнула из металлического кольца. Он тем не менее несколько раз дергает рукой, но наручник только со звоном ударяется о кольцо. Второй наручник, который пытался достать Берни, когда Тай ухватил его за яйца, болтается на цепочке, наводя мальчика на мысли о виселице, которая высится у съезда на Стейшн-хауз-роуд.

И тут гудение, от которого слезятся глаза и ноют зубы, разом сходит на нет.

"Он выключил двигатели. Теперь ищет меня на станции, чтобы убедиться, что меня там нет. Убедится, и что потом? Знает ли он это место? Конечно же, знает".

Страх превращается в ужас. Берни бы все отрицал. Берни бы сказал, что лачуга - его маленький секрет, его особое место, о котором никто не имеет ни малейшего понятия. В своей самоуверенности ему даже не приходила мысль о том, что его так называемый друг мог использовать лачугу и в собственных целях.

В голове вновь звучит голос матери, и на этот раз Тай действительно уверен, что слышит мать. "Ты не можешь полагаться на кого-то еще. Они могут прийти вовремя, а могут и не успеть. Ты должен исходить из того, что они не успеют.

Ты должен выбраться отсюда сам".

Но как?

Тай смотрит на старика, лежащего на пропитанном кровью земляном полу, головой к двери. Мысль о мистере Маншане пытается отвлечь его: друг Берни спешит по Стейшн-хауз-роуд (или едет на своей тележке для гольфа), чтобы поскорее добраться до него и отвезти к аббала. Тайлер отгоняет эту мысль.

Она - шаг навстречу панике, а паниковать он больше не может.

Нет времени.

- Я не могу подтащить его, - говорит Тай. - Если ключ в кармане, я погиб. Дело закрыто, игра закопчена, застегивай молнию ши...

Глаз цепляется за лежащий на полу предмет. Это мешок старика, из которого он доставал шапку И наручники "Если наручники лежали в мешке, ключ, возможно, тоже там".

Тай, насколько можно, вытягивает левую ногу. Результат нулевой. До мешка он не достает. Как минимум четыре дюйма. До мешка четыре дюйма, а мистер Маншан приближается и приближается.

Тай буквально чует его.

***

Док кричит и кричит, отдавая себе отчет, что кричат и другие, требуя, чтобы он замолчал. Но ведь все нормально, бояться нечего, разве что у него горлом пойдет кровь. Это же пустяк.

Важно другое: Голливуд открыл дверь в "Черный дом" и перед ними предстал его официальный представитель.

Представитель этот - Дейзи Темперли, кареглазая девушка Дока. На ней красивое розовое платье. Кожа бледная, как бумага, за исключением правой части лба, где кусок кожи отвалился, обнажив красный череп.

- Заходи, Док, - говорит Дейзи. - Поговорим, как ты меня убил. А потом ты сможешь спеть. Споешь мне? - Она улыбается. Улыбка переходит в ухмылку. Ухмылка обнажает полный рот вампирских зубов. - Ты будешь петь мне вечно.

Док пятится, поворачивается, чтобы сбежать с крыльца, и вот тут Джек хватает его и трясет. Док Амберсон - здоровяк, двести шестьдесят фунтов на выходе из душа, двести восемьдесят пять в полном дорожном прикиде, как сейчас, но Джек трясет его без труда, только голова мотается из стороны в сторону.

Вместе с волосами.

- Это галлюцинации, - говорит Джек. - Используемые для того, чтобы не пустить нас туда. Я не знаю, что ты видел, Док, но этого нет.

Док осторожно смотрит через плечо Джека. На мгновение видит стремительно удаляющееся розовое пятно, прямо-таки атака адского пса, только в обратную сторону, а потом исчезает и оно. Он поворачивает голову к Джеку. По загорелому, обветренному лицу текут слезы.

- Я не хотел ее убивать, - говорит он. - Я ее любил. Но в тот вечер я устал. Очень устал. Вы когда-нибудь уставали, Голливуд?

- Да, - кивает Джек. - И если мы выберемся отсюда, я буду спать целую неделю. Но сейчас... - Он переводит взгляд с Дока на Нюхача. С Нюхача - на Дейла. - Мы еще много чего увидим. Дом использует против нас наши же самые ужасные воспоминания: не правильные поступки, незаслуженные обиды, которые мы нанесли людям. Но в целом ситуация изменилась в нашу пользу. Думаю, со смертью Берни дом лишился большей части своих ядовитых клыков. И теперь нам остается только найти дорогу, ж" которой прошел Тай, на ту сторону.

- Джек. - Дейл стоит на пороге, на том самом месте, откуда Дейзи приветствовала своего лечащего врача. Глаза у него что плошки.

- Что?

- Найти дорогу.., проще сказать, чем сделать.

Они подходят к Дейлу. За дверь. Огромный круглый холл, такой большой, что Джеку сразу вспоминается базилика Святого Петра. Но полу - акр ядовито-зеленого ковра, расписанного сценами пыток и богохульства. Отовсюду в холл открываются двери.

Кроме того, Джек видит четыре лестницы. Моргает, и лестниц уже шесть. Еще моргает, и их двенадцать. Уводящих неведомо куда.

Он слышит гудение - голос "Черного дома". Он слышит и что-то другое: смех.

"Заходите, - говорит им "Черный дом". - Заходите и бродите по этим комнатам до скончания веков".

Джек моргает, и перед ним тысяча лестниц, некоторые движутся, одни появляются, другие исчезают. За дверьми - галереи с картинами, галереи со скульптурами, галереи с фонтанами и совершенно пустые.

- Что же нам делать? - спрашивает Дейл. - Что же нам теперь делать?

***

Тай никогда не видел приятеля Берни, но, прикованный за руку, он, как выясняется, без труда может его себе представить.

В этом мире мистер Маншан - реальное существо.., но не человек. Тай видит, как он в черном костюме и красном галстуке торопливо идет по Стейшн-хауз-роуд. У мистера Маншана большущее лицо, на котором доминируют красный рот и один глаз.

Эмиссар и правая рука аббала, как рисует его воображение Тая, отдаленно напоминает Шалтай-Болтая. На нем жилетка, пуговицы которой человеческие кости.

"Должен вырваться отсюда. Должен добраться до мешка... но как?"

Он вновь смотрит на Берни. На торчащие из живота кишки.

Вытягивает ногу, на этот раз не к мешку. Мыском кроссовки подцепляет вымаранную в земле петлю кишок Берни. Поднимает, подкидывает. Петля кишок отцепляется от мыска.

Падает за мешок.

Отлично. Теперь только бы подтащить мешок, Только бы он не выскользнул из петли.

Стараясь не думать о приземистой, спешащей фигуре с длиннющим лицом. Тай опять вытягивает ногу. Подсовывает под торчащий из живота конец кишечной петли и тянет на себя.

Очень осторожно, очень плавно.

***

- Это невозможно, - вырывается у Нюхача. - Не может этот дом быть таким большим. Ты это знаешь, правда?

Джек набирает полную грудь воздуха, выдыхает его, набирает вновь и произносит одно слово, решительно и отчетливо.

- Ди-ямбер? - переспрашивает Нюхач. - Что такое ди-ямбер?

Джеку нет нужды отвечать. Из огромного темного облака жужжащих пчел, заполнивших вырубку перед домом (патрульная машина Дейла плотно укрыта желто-черным тентом), вылетает одна-единственная пчела. Она (в том, что это Королева Пчел, сомнений ни у кого нет) проскальзывает между Дейлом и Доком, на мгновение замирает перед Нюхачом, оценивая то ли байкера, то ли мед под его носом, потом зависает перед Джеком.

Она очень пухлая и удивительно красивая. Непонятно только, как с такими маленькими крылышками и большим телом ей удается держаться в воздухе. Джек поднимает палец, словно профессор на лекции, перед тем как огласить важный постулат.

Пчела приземляется на его подушечку.

- Ты от нее? - Вопрос Джек задает тихим голосом, таким тихим, что его никто не слышит, даже Нюхач, который стоит рядом. Джек не уверен, о ком он ведет речь. О своей матери? О Лауре де Луизиан? Джуди? Софи? А может, есть другая сила, противостоящая Алому Королю? Скорее всего такая сила есть, но Джек полагает, что ему никогда об этом не узнать.

В любом случае пчела только смотрит на него широко расставленными черными глазками, крылышки пребывают в непрерывном движении. А Джек понимает, что на эти вопросы ответы ему не нужны. Он вел себя как дурья башка, но теперь проснулся, вылез из :кровати. Дом огромен, пропитан злобой и полон секретов, но что с того? У него призовая бита Тая, у него друзья, у него д'ямба, а теперь вот еще и Королева Пчел. Этого более чем достаточно. Ему есть с чем идти в глубины "Черного дома". Более того, и это самое приятное, он готов идти туда с радостью.

Джек подносит палец ко рту и мягко сдувает пчелу в холл "Черного дома". Какие-то мгновения она бесцельно кружит, а потом подается налево, в бесформенный дверной проем.

- Пошли, - говорит Джек. - Теперь у нас есть проводник.

Остальные трое переглядываются, потом следуют за Джеком навстречу, как уже все понимают, своей общей судьбе.

***

Невозможно сказать, сколько времени банда Сойера проводит в "Черном доме", дыре, которая затягивала в себя Френч-Лэндинг и окрестные города. Столь же невозможно описать, что они там видят. В определенном смысле прогулка по "Черному дому" равносильна путешествию по мозгу психически больного, и в такой структуре нам не найти ни планов на будущее, ни воспоминаний о прошлом. В мозгу сумасшедшего существует только бурлящее настоящее, с дикими желаниями, параноидальными мыслями, фантастическими допущениями. Поэтому неудивительно, что увиденное в "Черном доме" должно стираться из памяти практически сразу после того, как взгляд перемещается на другое, оставляя только смутную тревогу, какую мог бы вызвать далекий крик опопанакса. Это милосердная амнезия.

Королева ведет их, пчелиный рой летит следом, нарушая жужжанием тишину, столетиями царившую в огромных комнатах (конечно же, мы понимаем, интуитивно, не руководствуясь здравым смыслом, что "Черный дом" существовал задолго до того, как Берни построил его наземную часть во Френч-Лэндинге). В какой-то момент четверка спускается по лестнице из зеленого стекла. Сквозь ступени они видят птиц, парящих, как стервятники, потерявшихся детей, с бледными лицами, которые вопят от страха. В длинной комнате, схожей с пульмановским вагоном, ожившие персонажи мультфильмов: два кролика, лиса, лягушка в белых перчатках сидят за столом и едят вроде бы блох. Это действительно герои мультиков, черно-белых мультиков сороковых годов прошлого века, и у Джека при взгляде на них режет глаза, потому что они - как бы реальные. Кролик подмигивает Джеку, когда банда Сойера проходит мимо, и в глазу, который остается открытым, читается жажда убивать. Они проходят пустой зал, в котором звучат голоса, говорящие на иностранном языке. Вроде бы на французском, но слова совершенно незнакомые. Им встречается комната, заполненная буйной тропической растительностью, освещенная ярким солнцем.

На одном из деревьев кокон, в котором маленький дракончик, завернутый в собственные крылья. "Не может он быть драконом, - ну очень серьезно, словно по ходу научной дискуссии, говорит Док Амберсон. - Драконы рождаются из яиц или зубов взрослых драконов. А может, и так, и этак". Они идут длинным коридором, который, закругляясь, превращается в тоннель, а потом сбрасывает их вниз по длинному скату, под грохочущую музыку, доносящуюся из невидимых динамиков. Джеку кажется, что играют "Коуэи Коул", а может, "Джин Крупа". Стены расходятся, и какие-то мгновения они скользят над пропастью, у которой в прямом смысле нет дна. "Рулите руками и ногами! - кричит Нюхач. - Если не хотите свалиться через край, РУЛИТЕ!" Наконец скат сбрасывает их в, как выразился Дейл, Земляную комнату. Они идут среди куч дурно пахнущей земли под яркими лампами, свисающими с потолка из ржавой жести. По земле ползают полчища зеленовато-белых паучков. К тому времени, когда комната остается позади, все тяжело дышат. Земля набилась в обувь, одежда перепачкана.

На выходе из комнаты - три двери. Их проводница жужжит и вычерчивает иммельман перед средней. "Да нет же, - возражает Дейл. - Я уверен, что нам нужна та дверь, что за портьерой".

Джек говорит ему, что с такими шутками надо подаваться в комики, и открывает дверь, на которую указала пчела. За ней огромная автоматическая прачечная, которую Нюхач тут же нарекает Холлом чистоты. Сгрудившись, они следуют за пчелой по жаркому, влажному коридору между гудящих стиральных машин и сушилок. Пахнет печеным хлебом. Стиральные машины, каждая с окошком, стоят на стеллажах, верхний из которых находится на высоте пятидесяти футов. Над ними, в дымке тумана, летают воробьи. То и дело они натыкаются на горки из костей или иные свидетельства того, что люди сюда забредали (или их приводили). В коридоре они находят мотороллер, заросший сорняками. Далее видят заржавевшие коньки для фигурного катания. В библиотеке; на столе красного дерева человеческими костями выложено слово "СМЕХ". В богато обставленной (но давно уже забытой хозяевами) гостиной, куда приводит их пчела, Дейл и Док видят, что одна стена украшена человеческими лицами, которые срезали, высушили и растянули и укрепили на деревянных подставках. В пустых глазницах нарисовали огромные, удивленные глаза. Дейл думает, что одно лицо он точно узнал: Милтона Вандерли, школьного учителя, который как сквозь землю провалился три или четыре года назад. Все полагали, что младший брат Дона Вандерли просто уехал. из города. "Да, - думает Дейл, - он уехал, только не в другой город, а в другой мир". В каменном коридоре пчела залетает в одну из маленьких грязных камер и описывает круги над рваным матрацем. Сначала члены банды Сойера молчат. Все ясно без слов.

Тай был здесь, и не так уж давно. Они улавливают его запах.., его страх. Потом Нюхач поворачивается к Джеку. Синие глаза яростно сверкают.

- Старый козел чем-то обжег его. Или ударил электроразрядом.

Джек кивает. Он тоже учуял этот запах, только не знает, носом или головой. Впрочем, разницы никакой.

- Бернсайд больше никого не обожжет и не ударит, - говорит он.

Королева Пчел проскальзывает мимо них и вылетает в коридор. Левая его часть, откуда они пришли, заполнена жужжащим роем. Они поворачивают направо, и пчела уже ведет их вниз по бесконечно длинной лестнице. В какой-то момент они попадают под капель: в "Черном доме" где-то прохудилась труба.

Пять или шесть ступенек мокрые - и они видят следы. Слишком размытые, чтобы эксперты могли распознать их (эта мысль одновременно приходит в голову и Джеку, и Дейлу), но обнадеживающие: следы двух человек, взрослого и ребенка, и совсем свежие. Следовательно, направление выбрано правильное! Они прибавляют шагу, а следом спускается и жужжащее облако, совсем как саранча из Ветхого Завета.

***

Время, возможно, перестало существовать для банды Сойера, но для Тая Маршалла оно несется со все увеличивающейся скоростью. Он не знает, действительно ли мистер Маншан направляется к лачуге или в этом уверено только его воображение, но чертов мешок никак не дается в руки. Ему удалось подтащить ближе с помощью петли из кишок, но оказалось, что это самая легкая часть. А самая трудная - ухватиться за него.

Ничего не выходит. Как бы он ни вытягивал левую руку, как бы ни изгибался, двух футов не хватает. Слезы боли катятся по щекам. И смешиваются с потом, стекающим со лба.

- Поддай его ногой, - говорит он. - Как футбольный мяч. - И смотрит на мучителя, распростертого на полу. - Как футбольный мяч, так, Берн-Берн?

Ребром стопы подталкивает мешок к стене, начинает поднимать его по запятнанному кровью дереву. Одновременно тянет к нему руку.., уже четырнадцать дюймов.., один фут.., уже...

...и кожаный мешок срывается с ноги и падает на земляной пол. Увы.

- Ты приглядываешь за ним, не так ли, Берни?, - Тай тяжело дышит. - Ты должен, знаешь ли, я-то стою к двери спиной.

Ты - дозорный, да? Ты... Блин! - На этот раз мешок свалился с ноги, едва Тай начал его поднимать. Свободной рукой он лупит по стене.

"Зачем ты это делаешь? - любопытствует хладнокровный голос. Вроде бы его матери, но не совсем. - Тебе это поможет?"

- Нет, - негодует Тай, - но мне становится легче.

"Тебе станет легче, когда ты освободишься. А теперь попробуй еще раз".

Тай вновь прижимает кожаный мешок к стене.. Начинает поднимать, чувствует, внутри что-то есть (может, и ключ), но как знать, что именно? Через кроссовку какая чувствительность? Мешок начинает скользить вверх. Осторожно.., не слишком быстро.., главное, не потерять мяч...

- Не впускай его, Берни, - шепчет он мертвецу за спиной. - За тобой должок, так что ты должен мне в этом помочь. Я не хочу ехать на моно. Не хочу в Конечный мир. И не хочу становиться Разрушителем. Не знаю, кто они, но не хочу становиться одним из них. Мне бы стать исследователем.., может, подводного мира, как Жак Кусто.., или военным летчиком.;, или... БЛИН! - В последнем слове уже не раздражение из-за того, что мешок опять свалился с ноги, а ярость и паника.

Мистер Маншан, он очень спешит. Подходит все ближе. Чтобы увезти его с собой. Дин-та. Аббала-дун. Оттуда ему уже не выбраться.

- Чертова ключа, может, там и нет. - В голосе слышны близкие рыдания. - Или есть, Берни?

Чамми Бернсайд предпочитает не отвечать на вопрос.

- Готов спорить, в мешке ничего нет. Может, только.., ну, не знаю.., таблетки "Тамс" <"Тамс" - нейтрализатор кислотности, выпускаемые фирмами "Норклифф-Тейер" и "Смитклайн".>. Человеческое мясо наверняка вызывало у тебя изжогу.

Тем не менее Тай вновь прижимает мешок к стене и начинает поднимать его навстречу протянутым пальцам.

***

Дейл Гилбертсон прожил в округе Каули всю жизнь, и дикая природа ему не в диковинку. Наоборот, леса, поля и луга, уходящие к горизонту, он воспринимает как норму. Возможно, поэтому выжженные и подернутые дымом земли вокруг Конджер-роуд вызывают у него столь сильное отвращение.

- Куда нас занесло? - спрашивает он Джека. Слова перемежаются вдохами. У банды Сойера тележки для гольфа нет, поэтому они идут пешком. Более того, идут быстрее, чем Тай ехал на "E-Z-Go".

- Точно не знаю, - отвечает Джек. - Я видел похожие места много лет назад. Они назывались Проклятыми землями. Там...

Человек с зеленоватой чешуйчатой кожей бросается на них из-за огромных валунов. В руке он держит кнут. Джек почему-то знает, что это не просто кнут, а арапник. "Бар-р-р!" - кричит страшилище, голосом напоминая Ричарда Слоута.

Джек поднимает биту Тая и вопросительно смотрит на зелененького: "Хочешь получить этим?" Получить битой зелененький определенно не хочет. Несколько секунд смотрит на них, потом поворачивается и убегает. Исчезает за валунами, из-за которых и появился.

- Не нравится им Уандербой. - Нюхач с уважением смотрит на биту. Она так и осталась битой, то же самое можно сказать о кольтах и "ругерах" и о членах банды Сойера: Джеке, Дейле, Нюхаче, Доке. И Джек приходит к выводу, что не очень-то этим и удивлен. Паркус сказал ему, что дело тут не в двойниках, сказал во время их совещания неподалеку от госпитального шатра. Этот мир, возможно, расположен по соседству с Долинами, но это не Долины. Джек как-то об этом забыл.

"Да, забыл.., потому что слишком многое приходилось держать в голове".

- Не знаю, парни, пригляделись ли вы к стене по ту сторону этой очаровательной сельской дороги, - говорит Док, - но большие белые булыжники, судя по всему, черепа.

Нюхач пристально оглядывает стену, потом вновь смотрит вперед.

- Меня больше волнует вот та штуковина. - Над холмами поднимается гигантское сооружение из металла и стекла, набитое какими-то механизмами. Верхняя часть сооружения исчезает в облаках. Они видят маленькие фигурки, слышат удары кнутов. С такого расстояния удары эти напоминают выстрелы из мелкокалиберных винтовок. - Что это, Джек?

Первая мысль Джека - перед ним Разрушители Алого Короля. Но нет, их слишком много. Сооружение похоже на какой-то завод или энергетическую станцию, приводимую в движение рабами. Детьми, недостаточно талантливыми для того, чтобы стать Разрушителями. В его сердце закипает ярость. Похоже, пчелы это чувствуют, потому что их жужжание усиливается.

И тут же в голове Джека слышится голос Спиди: "Остынь, Джек, твоя первейшая задача - спасение одного маленького мальчика. И времени у тебя очень, очень мало".

- Господи, - Дейл поднимает руку, - глаза меня не обманывают?

Он указывает на виселицу.

- Если вы видите виселицу, - отвечает ему Док, - то к окулисту вам обращаться незачем.

- Посмотрите на все эти ботинки, - продолжает Дейл. - Чего они навалили такую кучу обуви?

- Бог знает, - пожимает плечами Нюхач. - Полагаю, таков местный обычай. Мы близко, Джек? Сколько нам еще идти?

Джек смотрит на дорогу, ведущую к громадной постройке, потом на другую, отходящую от нее, в начале которой стоит виселица.

- Близко, - отвечает он. - Я думаю...

И тут впереди слышатся крики. Крики ребенка, стоящего на грани безумия. А может, перешагнувшего эту грань.

***

Тай Маршалл слышит приближающееся жужжание пчел, но думает, что жужжат они только у него в голове, что звук этот - производная его растущей тревоги. Он не знает, сколько раз пытался поднять кожаный мешок Берни по стене: сбился со счета.

У него нет и мысли, что координация движений улучшится, если снять шапку, которая выглядит как матерчатая, а сработана из металла. Он забыл о ее существовании. Знает только одно: он устал, вспотел, его трясет, но, если он не успеет вовремя добраться до мешка, для него все будет кончено.

"Я, наверное, пойду с мистером Маншаном, если он пообещает мне стакан воды", - думает Тай. Но у него железная воля Джуди, да и Софи настаивает на том, чтобы он не сдавался. Поэтому, игнорируя боль в бедре, он вновь начинает поднимать мешок, на этот раз поддерживая ногу правой рукой.

Десять дюймов.., восемь.., ближе, чем когда-либо...

Мешок начинает скользить влево. Вот-вот упадет с ноги.

Опять.

- Нет, - шепчет Тай. - На этот раз нет.

Он сильнее прижимает кроссовку к дереву, продолжает поднимать мешок.

Шесть дюймов.., четыре.., три.., мешок все сильнее заваливается влево, сейчас окончательно соскользнет...

- Нет! - кричит Тай, наклоняется вперед. В спине что-то трещит. В левом плече - тоже. Но его пальцы скользят по коже... потом хватают ее. Он тянет мешок к себе.., едва не роняет. - Ни в коем разе, Берни. - Он трясет мешок, потом прижимает к груди. - Никуда ему теперь от меня не деться, никуда! - Он ухватывает мешок зубами. Какая же от него идет вонь - одеколон Бернсайда. Но он вонь игнорирует, лихорадочно шарит в мешке правой рукой. Поначалу ничего не находит, потом его пальцы нащупывают какой-то маленький металлический предмет.

Он вытаскивает руку из мешка. В ней - ключ.

"Только бы не уронить его, - думает Тай. - Если уроню, сойду с ума. Точно сойду".

Ключ он не роняет. Поднимает над головой, вставляет в маленькое отверстие в наручнике, который сжимает его левое запястье, поворачивает. Наручник раскрывается.

Медленно, очень медленно Тай высвобождает руку из железного кольца. Наручники падают на земляной пол. Он опускает левую руку, и тут ему в голову приходит дикая мысль: на самом-то деле он в камере в "Черном доме", спит на рваном матраце, в одном углу - ведро для физиологических отправлений, в другом - миска с разогретыми мясными консервами. И обретенная свобода - плод воображения, лучик надежды, подаренный ему перед тем, как его самого отправят в котел.

Снаружи доносится грохот Большой Комбинации и крики детей, которые бредут, бредут, бредут на окровавленных ножках, приводя ее в движение. И где-то рядом мистер Маншан, жаждущий увезти его куда-то далеко-далеко, где будет хуже, чем здесь.

И все же это не сон. Тай не знает, куда он пойдет и сумеет ли вернуться в свой мир, но первый шаг - выбраться из этой лачуги и из этого места. Ноги у него подгибаются, как у человека, впервые поднявшегося с постели после долгой болезни или несчастного случая, но Тай Маршалл переступает через тело Бернсайда и выходит из лачуги. Небо затянуто облаками, земля голая, небоскреб боли и грохота страшит, но Тай испытывает безмерную радость. Потому что наконец-то обрел свободу. Только выйдя из лачуги, он понимает, что, входя в нее, практически попрощался с жизнью. На мгновение Тай закрывает глаза, поднимает лицо к серому небу. Поэтому не видит фигуру, что скромно стоит у угла, ожидая появления Тая. Для этого господина важно, чтобы мальчик вышел в шапке. Убедившись, что она на голове Тая, лорд Малшан - более точно на земных языках его имя не произнести выступает вперед. Его огромное лицо похоже на половник, обтянутый кожей. Единственный глаз выпучен. Красные губы растянуты в улыбке. Когда он обнимает мальчика, Тай; начинает кричать, не столько от страха и удивления, как от ярости. Он же приложил столько усилий, чтобы освободиться, столько усилий!

- Тихо! - шепчет лорд Малшан, но, поскольку из груди Тая продолжают исторгаться дикие крики (на верхних ярусах Большой Комбинации некоторые дети прекращают работу и поворачиваются на эти крики, однако удары кнутов жестоких надсмотрщиков тут же напоминают им, что отвлекаться от работы, не положено), лорд аббала произносит еще одно слово, уже на Черном наречии:

- Пнанг.

Тай обмякает. Если бы лорд Малшан не поддерживал его, свалился бы на землю. Стоны протеста продолжают вырываться из полуоткрытого рта мальчика, но он больше не кричит. Лорд Малшан поворачивает длинное, похожее на половник лицо к Большой Комбинации и улыбается. Жизнь хороша! Потом заглядывает в лачугу... На мгновение, но не без интереса.

- Убил его, - говорит лорд Малшан. - С шапкой на голове.

Потрясающий мальчишка! Король захочет встретиться с тобой лично. Прежде чем ты отправишься в Дин-та, знаешь ли. Возможно, угостит тебя пирогом и кофе. Ты только представь себе, юный Тайлер! Пирог и кофе в компании аббала! Пирог и кофе за одним столом с королем!

- ..не хочу идти.., хочу домой.., к ма-а-а-а... - Слова выплескиваются, как кровь из смертельной раны.

Лорд Малшан проводит пальцем по губам Тая, и под его прикосновением они смыкаются.

- Тихо, - повторяет скаут аббала. - Если кто меня и раздражает, это болтливый попутчик. Путешествие нам предстоит долгое. Края эти находятся далеко от твоего дома, друзей, семьи.., да не плачь ты. - Лорд Малшан замечает слезы, катящиеся по щекам мальчика. - Не плачь, маленький Тай. У тебя появятся новые друзья. Например, Старший Разрушитель. Все мальчики любят Старшего Разрушителя. Его зовут мистер Братигэн. Может, он расскажет тебе истории своих побегов. Они такие забавные! Просто потрясающие! А теперь мы должны идти! Тебя ждут пирог и кофе у короля! Помни об этом!

Лорд Малшан полный, ноги у него колесом (причем ноги эти заметно короче огромного лица), но силы ему не занимать.

Он засовывает Тая под мышку, словно весит мальчик не больше газеты. В последний раз смотрит на Берни, без всякого сожаления: в штате Нью-Йорк уже появился многообещающий молодой человек, а Берни свое отслужил.

Лорд Малшан склоняет голову набок, с губ слетает смешок. А потом отправляется в обратный путь, не забыв поглубже надвинуть шапку на голову мальчика. Тай - не просто Разрушитель, он, возможно, самый могущественный Разрушитель из всех живших и живущих. К счастью, он еще не подозревает о своих способностях. Возможно, ничего не случится, если шапка и свалится с его головы, но лучше не рисковать.

Упругим шагом, даже напевая что-то себе под нос, лорд Малшан выходит на Конджер-роуд, поворачивает налево, чтобы через полмили свернуть на Стейшн-хауз-роуд, и замирает. Дорогу ему загораживают четверо мужчин, которых лорд Малшан называет Терта. Это сленговое прозвище и не слишком лестное. В Книге правильного земледелия Тером называется период Полной Земли, когда проводится спаривание домашней скотины. Лорд Малшан воспринимает мир, расположенный за парадной дверью "Черного дома", как огромный аквариум с самыми разными рыбками, куда он может залезать сачком и отлавливать, разумеется на благо аббала, тех, кого пожелает.

Четверо мужчин с Тер? Губы Малшана пренебрежительно кривятся, отчего лицо еще больше удлиняется. Что они здесь делают? Как им вообще удалось сюда попасть? На что они сейчас надеются?

Улыбка начинает вянуть, когда он видит палку у одного из них. Она светится многоцветьем, но цвета эти то и дело сливаются в один - белый. Ослепляющий свет. Лорд Малшан знает только одну вещь, также светящуюся, и вещь эта - Сфера Вечности, которую некий маленький мальчик-бродяжка воспринимал как Талисман. Мальчик лишь однажды коснулся его, но, как могла сказать ему Лаура де Луизиан, как Джек уже знает сам, прикосновение к Талисману остается навеки.

Улыбка исчезает полностью, когда лорд Малшан понимает, что мужчина с палкой и есть тот самый мальчик. Он снова пришел, чтобы помешать их планам, но если он думает, что вернет себе главный приз, то сильно ошибается. В конце концов, это палка, а не Сфера, и если часть силы Сферы по-прежнему живет в этом человеке, то она крайне невелика. По прошествии стольких лет она не могла не обратиться в пыль.

"А вдруг не обратилась? Тогда в пыль превратят меня, в случае, если мальчик достанется им, - думает мистер Малшан. - Я должен..."

Его единственный глаз так и притягивает темное облако, висящее за людьми из Тера. Оно мерно, сонно жужжит. Пчелы?

Пчелы с жалами? Пчелы с жалами между ним и Стейшн-хауз-роуд?

Ладно, он ими займется позже. После того, как разберется с этими назойливыми людьми.

- Добрый день, господа, - здоровается лорд Малшан наиприятнейшим голосом. Немецкий акцент исчезает бесследно. Говорит английский аристократ из комедии, поставленной в одном из театров Вест-Энда в середине пятидесятых годов прошлого столетия. - Как прекрасно, что вы решили нанести мне визит, забравшись в такую даль, действительно прекрасно, учитывая, что день выдался таким пасмурным.

Однако, боюсь, здесь все дни такие пасмурные, в Динах Конечного мира солнца практически не бывает, так уж исторически сложилось, знаете ли, но, самое ужасное, я не могу остаться с вами, должен бежать. К сожалению, меня ждут в другом месте. Вместе с ним.

Лорд Малшан поднимает Тая и трясет. Хотя глаза мальчика открыты и он, безусловно, воспринимает происходящее, его руки и ноги болтаются, как у тряпичной куклы.

- Поставь его на землю, Маншан, - говорит тот, что с палкой, и лорд Малшан вдруг понимает, что у него могут возникнуть проблемы. Действительно могут. Но улыбка его становится шире, обнажая большие острые, чуть загнутые внутрь зубы.

Если они во что-то вцепятся, кубок обязательно останется в костяной ловушке.

- Маншан? Маншан? Здесь таких нет. И Мистера Понедельника, между прочим, тоже. Все ушли, а-ля, у-лю. А насчет того, чтобы поставить мальчика на землю, не могу, дорогой мой, просто не могу. Я дал слово, знаете ли. И потом, вы должны почитать себя счастливчиками. В вашем городе больше не правит ужас! Ура! Рыбак мертв.., этот мальчик лично с ним разделался, этот удивительный мальчик. - Он вновь трясет Тая, следя за тем, чтобы голова находилась выше тела. Нельзя допустить, чтобы шапка свалилась с головы.

Пчелы его тревожат.

"Кто послал пчел?"

- Мать мальчика в сумасшедшем доме, - говорит мужчина с палкой. Палка светится все ярче, с нарастающим страхом осознает лорд Малшан. Сейчас он очень боится, но вместе со страхом приходит и злость. Неужели они действительно могут отнять его? Действительно могут отнять мальчика? - Она в сумасшедшем доме и хочет, чтобы сын вернулся к ней.

Если так, то их старания будут вознаграждены трупом, Но свой страх лорд Малшан скрывает за широкой улыбкой.

Поднимает обмякшее тело Тая ко рту, щелкает зубами менее чем в дюйме от его шеи.

- Предложите ее мужу вставить в нее свою палку и сделать еще одного мальчика. Я уверен, что ему это по силам. В конце концов, они живут в Терта. В Терта женщине, чтобы забеременеть, иной раз достаточно перейти улицу.

- Ей нужен этот, - возражает один из бородачей, - Но мне он тоже нужен, дорогой мой, тоже нужен. - На этот раз лорд Малшан легонько кусает шею Тая, показывается кровь, как при порезе при бритье. За спиной Малшана Большая Комбинация гремит по-прежнему, но крики прекратились.

Словно дети, которые приводили в движение все сооружение, поняли: что-то изменилось или может измениться, мир пришел в состояние неустойчивого равновесия.

Мужчина со светящейся палкой делает шаг вперед. Лорд Малшан против воли отступает на шаг. Выказывать слабость и страх - ошибка, он это знает, но ничего не может с собой Поделать. Ибо перед ним не обычный та. Он из породы стрелков, воинов Верхнего мира.

- Еще шаг, и я разорву ему горло, дорогой мой. Мне не хочется этого делать, очень не хочется, но, можете не сомневаться, я это сделаю.

- Ты умрешь двумя секундами позже, - отвечает мужчина с палкой. Страха в нем нет совершенно, ни за себя, ни за Тая. - Ты этого хочешь?

На самом деле, выбирая между смертью и возвращением к Алому Королю с пустыми руками, лорд Малшан выбрал бы смерть. Но возможно, до этого не дойдет. Успокаивающее слово сработало с мальчиком и сработает как минимум с остальной троицей, обыкновенными людьми. А когда они будут стоять как истуканы с открытыми глазами, не чувствуя ни рук ни ног, лорд Малшан сможет заняться четвертым. Это, разумеется, Сойер. Такая у него фамилия. Что же касается пчел, то у него достаточно защитных слов, чтобы целым и невредимым добраться по Стейшн-хауз-роуд до моно. А если его и ужалят несколько раз, что с того?

- Ты этого хочешь? - повторяет вопрос Сойер.

Лорд Малшан улыбается.

- Пнанг! - восклицает он, и за спиной Джека Сойера Дейл, Нюхач и Док застывают.

Лорд Малшан улыбается во весь рот.

- И что вы теперь будете делать, мой дорогой друг? Что вам теперь делать, когда ваши друзья более ничем не могут вам...

Но Арманд "Нюхач" Сен-Пьер направляется к Джеку. Первый шаг дается ему с огромным трудом, каждый последующий - гораздо легче. Теперь уже его улыбка обнажает зубы.

- Вина за смерть моей дочери лежит на тебе, - говорит он. - Может, ты сам ее не убивал, но Бернсайд действовал по твоей указке. Так? Я - ее отец, говнюк. Ты думаешь, меня можно остановить одним сраным словом?

Док присоединяется к своему другу.

- Ты испоганил мой город, - рычит Дейл Гилбертсон. И идет за остальными.

Лорд Малшан не верит своим глазам. Черное наречие их не (Остановило. Ни одного. Они загораживают ему дорогу, они посмели загородить ему дорогу к прогрессу!

- Я его убью! - рычит лорд Малшан. - Я его убью. И что ты на это скажешь, Солнечный мальчик? Как сможешь мне помешать?

***

Вопрос поставлен ребром: кто кого? Мы не можем наблюдать за схваткой сверху, увы, поскольку ворона, которую мы использовали для передвижения (заверяем вас, Горг не имел об этом ни малейшего представления), мертва, но даже со стороны видно, что это типичная сцена десяти тысяч фильмов, как минимум в дюжине из которых снялась Лили Кевинью.

Джек наклоняет биту, в которой даже Нюхач узнал Уандербоя. Рукояткой упирается в плечо, нацеливает в голову лорда Малшана.

- Опусти его на землю, - говорит он. - Даю тебе последний шанс.

Лорд Малшан поднимает мальчика выше.

- Давай! - кричит он. - Стрельни в меня энергетическим разрядом! Я знаю, ты это можешь! Ты попадешь и в мальчика!

Ты попадешь в мальчика и...

Из оконечности биты Ричи Секссона вырывается ослепительно яркий луч, тонкий, как острие карандаша. Он попадает в единственный глаз лорда Малшана и выжигает его. Демон вопит, наклоняется вперед, раскрывает челюсти, чтобы укусить и в смерти.

Но не успевает, потому что второй луч из серебряного перстня на левой руке Нюхача Сен-Пьера попадает эмиссару аббала в рот. Красные губы лорда Малшана охватывает пламя.., но он удерживается на ногах, стоит на дороге спиной к Большой Комбинации, пытается укусить, оборвать жизнь талантливого сына Джуди Маршалл.

Дейл бросается вперед, хватает мальчика за талию и плечи, выдергивает из рук Малшана, отскакивает к обочине. Его бледное лицо сурово и решительно.

- Прикончи его, Джек! - орет Дейл. - Прикончи итого сукина сына!

Джек приближается к ослепленному, вопящему, обожженному демону, который размахивает руками посреди Конджер-роуд. Кладет биту на правое плечо, обеими руками берется за рукоятку. Лучами бита отстрелялась, теперь самое время использовать ее по прямому назначению.

- Получи, дорогой. - И Джек наносит удар, который сделал бы честь и Ричи Секссону. Даже Большому Маку. Бита врезается в висок огромной головы лорда Малшана. Разбивает ее, как гнилой арбуз. Летят ярко-алые брызги. А мгновением позже голова взрывается, забрызгивая всех своим содержимым.

- Похоже, Королю придется искать нового мальчика на побегушках. Нюхач стирает с лица кровь и мозги, рассеянно вытирает руки о потертые джинсы. - Круговая пробежка, Джек.

Даже слепой это видит.

Дейл, качая на руках Тайлера, добавляет:

- Игра закончена, дело закрыто, застегивай молнию ширинки.

***

Начальник полиции Френч-Лэндинга осторожно ставит Тая на ноги. Мальчик смотрит на него, потом на Джека. В глазах загорается огонек. Возможно, облегчения, возможно, осознания случившегося.

- Бита, - говорит он. Голос сиплый, они едва его понимают.

Тай откашливается, повторяет попытку:

- Бита. Мечтал о ней.

- Правда? - Джек опускается перед мальчиком на колени, протягивает ему биту. Тай не выказывает желания взять биту, но касается ее рукой. Потом гладит забрызганную мозгами поверхность. Глаза его не отрываются от Джека. Словно пытается понять, с кем имеет дело. Понять, что происходит. Осознать, что его в конце концов действительно спасли.

- Джордж, - говорит мальчик. - Джордж. Рэтбан. Действительно слепой.

- Да, - кивает Джек. - Но иногда слепой не слеп. Ты это знаешь, Тайлер?

Мальчик кивает. Джек никогда в жизни не видел такого уставшего человека, вымотавшегося донельзя.

- Хочу. - Тай облизывает губы, откашливается. - Хочу... пить! Воды. Хочу к маме. Увидеть маму.

- Мне представляется, неплохой план, - замечает Док.

Смотрит на останки существа, которого они полагают мистером Маншаном. - Давайте отвезем мальчика в Висконсин до того, как здесь появятся приятели Одноглазого.

- Точно, - кивает Нюхач. - Сжечь "Черный дом" дотла - моя первостепенная задача. Лично брошу первую спичку. А может, мне вновь удастся высечь огонь из перстня. Я бы с удовольствием. Но сначала, конечно, надо вернуться.

- Полностью с вами согласен, - поддерживает байкеров Дейл. - Не думаю, что Тай сможет идти сам, но мы можем по очереди его не...

- Нет, - отрезает Джек.

Они в удивлении смотрят на него.

- Джек, - Нюхач говорит с удивительной для него мягкостью, - мне представляется, что мы здесь загостились.

- Мы еще не закончили, - объясняет ему Джек. Потом качает головой и поправляет себя:

- Тай еще не закончил.

Джек Сойер стоит на коленях на Конджер-роуд, думая: "Я был ненамного старше этого мальчика, когда пересек Америку и Долины, чтобы спасти жизнь своей матери". Он знает, что это правда, и при этом сам себе не верит. Но помнит, каково это, быть двенадцатилетним, маленьким, испуганным беззащитным, бежать, не привлекая к себе внимания, на шаг впереди теней, грозящих накрыть и поглотить. Все должно закончиться. Тай прошел через девять кругов ада, он имеет полное право вернуться домой.

К сожалению, последняя точка еще не поставлена. Осталось одно дельце.

- Тай.

- Хочу. Домой.

Если в глазах мальчика и затепливался свет, сейчас он потух. У него лицо беженца на контрольно-пропускном пограничном пункте или человека у ворот концлагеря. Он провел слишком много времени в земле опопанакса. И он же ребенок, черт побери, еще ребенок. Он не заслуживает того, что собирается сделать с ним Джек Сойер. Но с другой стороны, и Джек Сойер не заслуживал тех страданий, которые ему пришлось пережить.

Сие ничего не доказывает, но придает ему мужества реализовать намеченное.

- Тай. - Он ухватывает мальчика за плечо.

- Вода. Мама. Домой.

- Нет, - качает головой Джек. - Еще нет. - Разворачивает мальчика. На его лице ярко блестят капли крови лорда Малшана. Джек чувствует, что люди, которые пришли с ним, которые ради него рисковали жизнью и психикой, начинают хмуриться.

Не важно. Он должен выполнить свою работу. Он - копписмен, а здесь совершаются противозаконные деяния.

- Тай.

Молчание. Мальчик стоит понурив голову. Старается превратиться в растение, которое может только дышать.

Джек указывает на уродливое сооружение из балок, транспортеров, ферм, дымящихся труб. Указывает на детей-муравьев. Вершина Большой Комбинации прячется в облаках, основание уходит в землю. Как далеко в каждом направлении? На милю? Две? Есть ли дети выше облаков, в кислородных масках, поворачивающие рычаги, вертящие шестерни, перемещающие транспортеры? Есть ли дети внизу, изнывающие от жара под-. земного огня? Внизу, в лисьих норах и крысиных норах, куда никогда не заглядывает солнце.

- Что это? - спрашивает мальчика Джек. - Как ты это называешь? Как называл Берни?

Тай молчит.

Джек встряхивает мальчика за плечо. Не так уж и нежно.

- Как ты это называешь?

- Эй. - В голосе Дока слышится возмущение. - Вот это уже лишнее.

- Заткнись. - Джек на него не смотрит. Он смотрит на Тая, пытаясь разглядеть в синих глазах что-либо, помимо пустоты.

Ему нужно, чтобы мальчик увидел эту гигантскую, стонущую махину. Действительно увидел. Потому что, не увидев, так он может ужаснуться? - Что это?

Тай отвечает после долгой, долгой паузы:

- Большая. Большая. Большая Комбинация. - Слова медленно сползают губ, словно он говорит во сне.

- Большая Комбинация, да, - кивает Джек. - А теперь останови ее.

У Нюхача отваливается челюсть.

- Джек, ты сошел... - начинает Дейл, замолкает.

- Я. Не. Могу. - Тай с обидой смотрит на Джека, словно тот и так должен это знать.

- Ты можешь, - настаивает Джек. - Можешь и остановишь.

А как может быть иначе, Тай? Или ты думаешь, что нас не замучает совесть, если мы повернемся к ним спиной и отведем тебя к матери, чтобы она напоила тебя горячим шоколадом и уложила в постель? - Он повышает голос и не думает замолкать, хотя видит, что мальчик плачет. Снова трясет Тая. Тот сжимается в комок, но не пытается вырваться. - Ты думаешь, кто-нибудь будет счастлив, зная, как надрываются эти дети, как работают из последних сил, пока не упадут, после чего их заменяют другие? Ты будешь видеть их лица в своих снах, Тайлер. Ты будешь видеть их лица, и их маленькие грязные ручки, и их окровавленные ножки в своих гребаных снах.

- Прекрати! - вмешивается Нюхач. - Прекрати, а не то я тебе врежу.

Джек поворачивается, и Нюхач отступает под его яростным взглядом. Смотреть на Джека Сойера в таком состоянии все равно что смотреть в дин-та.

- Тайлер.

Губы Тайлера дрожат. Слезы текут по грязным щекам.

- Хватит. Я хочу домой!

- Как только ты остановишь Большую Комбинацию. Потом пойдешь домой. Не раньше.

- Я не могу!

- Можешь, Тайлер. Можешь.

Тайлер смотрит на Большую Комбинацию, и Джек чувствует, Что мальчик пытается что-то сделать. Ничего не меняется.

Конвейеры движутся, кнуты свистят, иногда кричащая точка валится (или прыгает) с тронутой ржавчиной южной стороны сооружения.

Тайлер переводит взгляд на Джека, и пустота в его взгляде вызывает у последнего жуткую ненависть. "Я не мо-о-о-гу!" - верещит Тайлер, и Джеку остается только удивляться, как такой неделю сумел остаться в живых. Неужели он растратил весь свой потенциал на то, чтобы выжить? Неужели? Джек не может с этим смириться. Злость захлестывает его, и он отвешивает Тайлеру оплеуху. Крепкую оплеуху. Дейл ахает. Голову Тая отбрасывает в сторону, его глаза изумленно раскрываются.

И тут шапка слетает с его головы.

Джек стоял на коленях перед мальчиком. Его отбрасывает назад, он приземляется на задницу посреди Конджер-роуд.

Мальчик.., что?

"Оттолкнул меня. Оттолкнул меня силой мысли".

Да. Джек разом ощущает появление новой силы, сверкающей силы, яркостью готовой соперничать с лучом, который вырывался из биты Ричи Секссона.

- Что, что случилось? - кричит Док.

Пчелы тоже почувствовали эту силу, может, даже острее, чем люди. Их сонное жужжание разом усиливается, облако темнеет. Словно они сбились в кучу. Теперь они напоминают кулак, занесенный для удара под серым небом.

- Почему вы ударили меня? - кричит Тай на Джека, и тот вдруг понимает, что мальчик мог убить его, если бы захотел. В Висконсине его сила была сокрыта от всех (за исключением тех, кто обладал особым даром и чувствовал ее). Здесь же.., здесь...

- Чтобы разбудить тебя! - кричит Джек. Встает. - Причина в этом? - Он указывает на шапку.

Тай смотрит на нее, потом кивает. "Да. Шапка. Но ты не знал, не мог знать, как сильно уменьшает шапка твой потенциал, пока не снял бы ее с головы. Или кто-то не сшиб бы ее". Он смотрит на Джека. В глазах ум и решительность. Пустоту, туман сняло как рукой. И сам Тай лучится внутренним светом, который чувствуют все.., и силой, которую так хотелось использовать в своих целях лорду Малшапу.

- Что я должен сделать? - спрашивает он, Тайлер Маршалл, сын львицы.

Вновь Джек указывает на Большую Комбинацию:

- То, что ты должен, Тайлер Ты - Разрушитель. - Он глубоко вдыхает, наклоняется к розовому ушку мальчика, шепчет:

- Разрушь ее.

Тайлер Маршалл поворачивает голову, встречается с Джеком взглядом:

- Разрушить?

Джек кивает, и Тайлер вновь смотрит на Большую Комбинацию.

- Хорошо. - Говорит он это скорее не Джеку, а себе. Моргает, широко расставляет ноги, сцепляет руки перед грудью. Меж бровей появляется маленькая вертикальная морщинка, уголки рта поднимаются, как при улыбке. Хорошо, - шепчет Тай.

Секунду-другую ничего не меняется Потом в недрах Большой Комбинации возникает гул. Ее верхняя часть колеблется, как мираж в жаркий день. Надсмотрщики не знают, как реагировать, воздух наполняет скрежет ломающегося металла. Дети в замешательстве смотрят вверх, по сторонам. Скрежет усиливается, дробится на сотни разноголосых скрежетов. Шестерни начинают вращаться в обратную сторону, шарниры заклинивает, кулачки вырывает из гнезд.

Вся Большая Комбинация качается и вибрирует. Под землей взрываются паровые котлы, на поверхность вырываются столбы пламени и пара. Останавливаются где-то и рвутся транспортеры, которые бежали тысячи лет, подгоняемые миллиардами окровавленных ножек.

Ощущение такое, будто огромный металлический сосуд дал течь сразу в сотнях мест. Джек наблюдает, как дети с нижних уровней спускаются вниз по фермам. Разбегаются во все стороны.

Прежде чем зеленокожие предпринимают попытку остановить массовый побег, пчелы уже окружают огромное сооружение. И когда надсмотрщики пускают в ход кнуты, атакуют их со всех сторон и жалят, жалят, жалят. Одни надсмотрщики падают с транспортеров, другие, обезумев, хлещут кнутами своих же, пока кто-то не сбрасывает их вниз.

Банда Сойера не ждет окончания этого побоища. Королева пчел подлетает к ним, вырвавшись из жужжащего хаоса, делает круг над их поднятыми головами и ведет их назад, к "Черному дому".

Во всех мирах, примыкающих друг другу в бесконечности многомерного пространства, для зла наступают тяжелые времена: деспоты умирают, подавившись куриными косточками, тираны гибнут под пулями убийц, отправляются на тот свет, отравленные сладким вином, поднесенным любовницами, пыточных дел мастера падают замертво на залитые кровью полы. Деяние Тая отдается во всех без исключениях мирах, и везде зло терпит пусть временное, но поражение. В трех мирах от нашего, в большом городе, известном как Лондинорий, Тернер Тофэм, член парламента в течение двадцати лет и педофил с тридцатилетним стажем, гуляя по авеню Пик-а-Дерри, внезапно превращается в факел. Двумя мирами дальше симпатичный молодой сварщик по имени Фредди Карвер с Айлс-Ирза, менее известный член клана Тофэма, направляет факел горелки на свою левую руку и сжигает ее до костей.

Высоко, высоко, на самой вершине Темной башни, Алый Король чувствует боль в животе и, морщась, садится в кресло. Где-то, он знает, случилось что-то очень серьезное и ситуация в его ужасном королевстве кардинальным образом изменилась.

Следуя за Королевой Пчел, Тайлер Маршалл, сверкая глазами, с бесстрашным лицом, едет на плечах Джека, словно мальчик-король. За Джеком и его друзьями следуют сотни и сотни детей, убежавших из-под развалин Большой Комбинации Они идут как на Конджер-роуд, так и по примыкающим к ней полям. Некоторые дети из нашего мира, многие - из других. Дети пересекают голую равнину, как оборванные армии, продвигаясь к "дверям" в свои миры. Хромающие батальоны детей напоминают колонны пьяных муравьев.

Дети, следующие за бандой Сойера, такие же оборванцы, как и остальные. Половина из них просто голые. Их фотографии мы могли видеть в газетах и на сайтах поиска пропавших детей под заголовком "РАЗЫСКИВАЕТСЯ". Эти лица преследуют во снах безутешных родителей. Некоторые из детей смеются, другие плачут, есть и такие, кто смеется и плачет одновременно. Они не знают, куда идут, но им все равно. Они довольны тем, что Большая Комбинация больше их не держит. Они знают, что обрели свободу. Огромная машина, которая отнимала у них все силы, радость жизни и надежду, превратилась в руины, их же охраняет полог из пчел. Они свободны!

***

В четыре часа шестнадцать минут пополудни банда Сойера выходит на крыльцо "Черного дома". Тайлер уже едет на мощных плечах Нюхача. Они спускаются по ступеням, останавливаются перед патрульной машиной Дейла Гилбертсона (мертвые пчелы лежат на капоте и в углублениях под "дворниками").

- Посмотрите на дом, Голливуд, - бормочет Док.

Джек смотрит. Теперь это всего лишь дом, трехэтажный, когда-то, возможно, очень неплохой, но без должного ухода давно уже обветшавший. Более того, кто-то выкрасил его черной краской, от фундамента до конька, даже рамы и стекла. Зрелище грустное, но никак не нагоняющее страх. И он более не меняется на глазах, не пребывает в непрерывном движении, застыл, как и положено дому. Заброшенное жилище старика, безумного, но крайне опасного. Этот старик дал сто очков форы таким монстрам, как Дамер, Хаарман, Альберт Фиш. Теперь зло, когда-то обитавшее в этом доме, покинуло его, рассеялось, его выдуло свежим ветром. Джек должен что-то сделать с этим гиблым местом, он дал слово умирающему Мышонку.

- Док, - говорит Нюхач, - ты только посмотри.

Большая собака, большая, но никак не чудовище, ковыляет по проселку, который ведет к шоссе № 35. Похоже, помесь боксера и дога. Половина головы и одна из задних лап отстрелены.

- Это твой адский пес, - добавляет Нюхая.

Док таращится на собаку:

- Что, что?

- Он самый, - кивает Нюхач, достает кольт, чтобы положить конец страданиям псины, но, прежде чем успевает прицелиться, собака ложится на бок и испускает дух. Нюхач поворачивается к Джеку и Дейлу:

- Она заметно уменьшилась в размерах после того, как выключили эту чертову машину, да?

- Я хочу увидеться с мамой, - подает голос Тай. - Можно?

- Да, - кивает Джек. - Ты не будешь возражать, если по пути мы заедем за твоим отцом? Думаю, он с радостью поедет с нами.

Тайлер устало улыбается:

- Да, заедем за ним.

- Отлично.

Дейл осторожно разворачивается на вырубке и уже подъезжает к проселку, когда Тай восклицает:

- Смотрите! Смотрите! Они идут!

Дейл давит на педаль тормоза; смотрит в зеркало заднего обзора, шепчет:

- О Джек. Святая Мария, Матерь Божия.

Ставит ручку переключения скоростей в нейтральное положение, вылезает из кабины. Остальные следуют его примеру.

Все смотрят на "Черный дом". Выглядит он как обычный дом, но, похоже, еще не потерял всю магическую силу. Где-то остаются открытыми двери: в подвале, в спальне, на грязной кухне.

По эту сторону двери - округ Каули, по другую - Конджер-роуд, дымящиеся развалины Большой Комбинации и Дин-та.

Пчелы вылетают на крыльцо "Черного дома". Вместе с ними выходят дети, которых ведут пчелы. Дети смеются, плачут, держатся за руки. Джеку представляется, что вот так люди и животные выходили из Ноева ковчега.

- Святая Мария, Матерь Божия, - вновь шепчет Дейл. Вырубка перед "Черным домом" заполняется смеющимися, плачущими, бормочущими детьми.

Джек подходит к Нюхачу, который встречает его широкой улыбкой.

- После того как все дети выйдут, мы должны закрыть дверь, - говорит Джек. - Навсегда.

- Я знаю, - кивает Нюхач.

- Есть идеи?

- Скажем так, если ты пообещаешь мне, действительно пообещаешь, не задавать лишних вопросов и больше об этом не вспоминать, я еще до полуночи разыщу кое-что эффективное и в достаточном количестве.

- Что? Динамит?

- Пожалуйста. Разве я не сказал - эффективное?

- Ты собираешься.

Нюхач улыбается, глаза превращаются в щелочки.

- Я рад, что ты на моей стороне Увидимся на дороге около полуночи. Постараемся не привлекать внимания, но не думаю, что нам может кто-то помешать.

- На обратном пути нам точно не мешали.

Док хлопает Дейла по плечу:

- Надеюсь, в этой части света есть организации, заботящиеся о беспризорных детях, чиф. Думаю, вам понадобится их помощь.

- Святая... - Дейл умоляюще смотрит на Джека. - Что же мне делать?

Джек улыбается:

- Полагаю, тебе самое время позвонить.., как там называет их Сара? Цветной отряд?

В глазах Дейла Гилбсртсона вспыхивает огонек надежды. А может, предвкушение триумфа. Джон Реддинг из ФБР, детективы Перри Браун и Джеффри Блэк из управления полиции Висконсина. Он представляет себе, как эта троица вдруг сталкивается со средневековым Крестовым походом детей в Западном Висконсине. Представляет себе, сколько бумаг придется им написать в связи со столь неординарным событием. На это у них уйдут месяцы, а то и годы. Возможно, не обойдется без нервных срывов. И уж конечно, им будет не до Дейла Гилбертсона, начальника полиции Френч-Лэндинга.

- Джек, что именно ты предлагаешь?

- Если не вдаваться в подробности, я предлагаю, чтобы ты переложил всю черновую работу на них, а лавры оставил себе.

Как ты на это смотришь?

Дейл обдумывает его слова:

- Это справедливо. Так мы везем парнишку к отцу, а потом их обоих в Арден, к его матери?

- Отлично, - кивает Джек. - Жаль только, что с нами нет Генри.

- Полностью с тобой согласен. - Дейл садится за руль. Через мгновение они уже едут по проселку.

- А как же дети? - спрашивает Тай, глядя в заднее стекло. - Вы собираетесь оставить их здесь?

- Я позвоню в управление полиции Висконсина, как только мы выедем на шоссе, - отвечает Дейл. - Я думаю, они должны незамедлительно включиться в операцию. Как, разумеется, и ФБР.

- Все так, - кивает Нюхач.

- Абсолютно, - соглашается Док.

- Блестящее административное решение. - Джек вновь усаживает Тая себе на колени. - С ними ничего не случится," - шепчет он на ухо мальчику. Висконсин куда лучше того места, откуда они пришли.

***

Давайте выскользнем из водительского окна вместе с ветерком и проводим взглядом четверых отчаянно храбрых мужчин и мальчика, который уже никогда не будет таким юным и наивным.

Вырубка перед "Черным домом", уже безопасная, лишенная магической защиты, заполнена детьми с грязными лицами, широко раскрытыми от изумления глазами. Английский здесь далеко не самый распространенный язык, некоторые дети говорят на языках, которые могут поставить в тупик самых блестящих лингвистов. Здесь зарождается мировая сенсация (на следующей неделе "Тайм" откроется статьей "Чудо-дети из ниоткуда") и, как и предугадал Дейл, большой бюрократический кошмар.

Однако они живы, и это главное. Живы и наши парни. Все они вернулись из другого мира целыми и невредимыми, чего мы никак не ожидали. Обычно такие авантюрные сюжеты не обходятся как минимум без одной жертвы, пусть и второстепенного персонажа, скажем, Дока. Но хорошо то, что хорошо кончается. И это может быть конец, если вы того хотите. Ни один из бумагомарак, которые привели вас сюда, не в силах вам в этом отказать. Если же вы хотите продолжить чтение, не говорите, что вас не предупреждали: вам, возможно, не понравится то, что произойдет дальше.

"Драдж рипорт" сообщает:

Начальник полиции Френч-Лэндинга отказывается отменить пресс-конференцию. Городские чиновники его поддерживают.

Источники подтверждают присутствие на пресс-конференции знаменитого лос-анджелесского копа; ФБР, Управление полиции Висконсина категорически против ее проведения.

Эксклюзив

Один из них, Тайлер Маршалл, родом из Френч-Лэндинга.

Одна девочка, Джозелла Рейкин, из Бейтинга, деревушки на юге Англии. Еще один мальчик из Багдада. За неделю, прошедшую с того момента, когда так называемых чудо-детей нашли шагающими по сельскому шоссе № 35, опознано семнадцать человек.

Однако эти семнадцать - только вершина айсберга.

Источники, близкие к расследованию, которое проводят ФБР и УПВ (а теперь и ЦРУ), сообщили "Драдж рипорт", что всего детей как минимум 750, то есть значительно больше, чем указано в официальном пресс-релизе. Кто они? Кто забирал их и откуда? Как им удалось попасть в маленький городок Френч-Лэндинг, который в последние несколько недель затерроризировали серийный убийца (теперь вроде бы умерший)? Какую роль в этой истории сыграл Джек Сойер, детектив из Лос-Анджелеса, ушедший в отставку в тридцать один год, когда находился в зените славы? И кто несет ответственность за мощный взрыв, уничтоживший загадочное здание в лесу, по многим признакам, жилище Рыбака?

На некоторые из этих вопросов ответы будут получены завтра, в парке Ла Фолетт Френч-Лэндинга, где начальник полиции намерен дать пресс-конференцию. Его давний друг Джек Сойер, который, по слухам, вычислил Рыбака, также примет в ней участие. Ожидается и присутствие двух полицейских, Армана Сен-Пьера и Реджинальда Амберсона, которые на прошлой неделе принимали участие в спасательной экспедиции.

Пресс-конференция состоится, несмотря на сильнейшее противодействие специальной следственной бригады, созданной ФБР и УПВ и возглавляемой агентом ФБР Джоном Реддингом и детективом управления полиции Висконсина Джеффри Блэком.

"Они (руководители следственной бригады) считают, пресс-конференция последняя попытка Гилбертсона зацепиться за должность, - сообщает наш источник. - Он все испортил, но, к счастью, у него нашелся приятель, который блестяще владеет пиаром".

Официальные лица Френч-Лэндинга придерживаются прямо противоположного мнения. "Это лето стало кошмаром для населения Френч-Лэндинга, - говорит городской казначей Бет Уэррен. - Чиф Гилбертсон хочет убедить людей, что с кошмаром покончено. И чем больше от сможет дать нам ответов насчет детей, тем будет лучше".

Наибольший интерес, естественно, вызывает Джек "Голливуд" Сойер, который познакомился с чифом Гилбертсоном и городом Френч-Лэндинг во время расследования дела Торнберга Киндерлинга, так называемого Убийцы проституток. Гилбертсон убедил Сойера принять активное участие в розыске Рыбака, и он, похоже, сыграл ведущую роль в последних событиях.

А вот что это, собственно, за события? Именно это хочет знать весь мир. Первые ответы могут появиться завтра, в парке Ла Фолетт, на берегу великой Миссисипи.

Ожидается...

Глава 29

- Ну что, парни, готовы? - спрашивает Дейл.

- Ох не знаю, - отвечает Док. В пятый раз, а может, и в пятнадцатый. Он бледен, тяжело дышит. Все четверо в "уиннибаго" <"Уиннибаго" - дом на колесах; производства одноименной компании.>, стоящем на границе парка Ла Фолетт. Рядом платформа, на которую они должны подняться (при условии, что Дока не подведут ноги) и ответить на марсу вопросов. Все ответы уже тщательно выверены: лишнее слово может дорогого стоить. На склоне, сбегающем к воде, собрались почти четыреста репортеров, телевизионные команды шести американских и бог знает скольких зарубежных компаний. Представители прессы не в радужном настроении, потому что лучшие места, перед платформой, зарезервированы для жителей Френч-Лэндинга (они разыгрывали их в лотерее). От этого условия Дейл Гилбертсон не отступился.

Идея провести пресс-конференцию принадлежала Джеку Сойеру.

- Возьми себя в руки, Док, - рычит Нюхач. В серых брюках и белой рубашке с отложным воротником он кажется еще больше: прямо-таки медведь в смокинге. Он даже пошел на то, чтобы причесать гектары своих волос. - И если ты действительно думаешь, что пернешь, обдуешься или отключишься, тогда тебе лучше остаться здесь.

- Нет, - тяжело вздыхает Док. - Я с вами. Если вы идете, я тоже.

Дейл, который великолепно выглядит в парадной форме, смотрит на Джека. Последний в сером костюме из тонкой шерсти и темно-синем галстуке. Из нагрудного кармана пиджака торчит уголок носового платка в тон галстуку.

- Ты уверен, что мы поступаем правильно?

Джек абсолютно уверен. Причина не в том, чтобы не дать Цветному отряду Сары Гилбертсон присвоить себе плоды победы. Главное - обеспечить давнему другу возможность спокойно работать в прежней должности. Он сможет этого добиться, рассказав очень простую историю, которую подтвердят остальные трое. И Тай подтвердит, тут у Джека сомнений нет.

История такова: другой давний друг Джека, безвременно погибший Генри Лайден, установил личность Рыбака по магнитофонной записи телефонного разговора по линии 911. Пленку с записью предоставил Дейл, его племянник. Генри геройски погиб от рук Рыбака, но сумел смертельно ранить преступника и сообщить его имя полиции (помимо того, чтобы поддержать Дейла, цель пресс-конференции - донести до всех заслуги Генри). Проверка списков владельцев недвижимости Френч-Лэндинга показала, что Чарльзу Бернсайду принадлежит дом в лесу, рядом с шоссе № 35. Дейл произвел в полицейские Джека и двоих мужчин, которые случайно оказались рядом (речь идет о господах Амберсоне и Сен-Пьере), и они вместе отправились к дому Рыбака.

- А потом вы должны говорить только три коротких слова, которые чаще всего приводят к оправданию обвиняемы", - многократно повторял Джек своим друзьям на конце пресс-конференции. - И что это за слова?

- Я не помню, - ответил за всех Дейл.

Джек кивнул:

- Именно так. Если ничего не помните, эти мерзавцы не поймают вас на какой-нибудь нестыковке. В этом доме была какая-то странная атмосфера...

- Чистая правда, - буркнул Нюхач и поморщился.

- ..и у нас отшибло память. Помним мы только одно: Тай Маршалл был в заднем дворе, прикованный к стойке сушилки для белья, - до того, как Нюхач Сен-Пьер и Джек Сойер проскользнули мимо полицейских кордонов и разрушили "Черный дом" пластиковой взрывчаткой, некий репортер побывал уже там и сделал множество фотографий. Мы, разумеется, знаем, что это за репортер. Уэнделл Грин наконец-то реализовал свои мечты о славе и деньгах.

- И Бернсайд лежал мертвый у его ног, - добавил Нюхач.

- Да. С ключом от наручников в кармане. Дейл, ты нашел ключ и освободил мальчика. Во дворе были и другие дети, но как много...

- Мы не помним, - заканчивает за него Док.

- Что же касается их пола...

- Несколько мальчиков, несколько девочек, - вставляет Дейл. - Сколько кого, мы не помним.

- Что же касается Тая, как его похитили, что с ним случилось...

- Он сказал, что ничего не помнит. - Дейл широко улыбнулся.

" - . Мы уехали. Вроде бы разговаривали с другими детьми...

- Но точно не помним, - добавил Нюхач.

- Правильно. Так или иначе, мы решили, что пока они в относительной безопасности. А вот когда сажали Тайлера в патрульную машину, увидели, что они направляются к шоссе.

- И обратились в управление полиции Висконсина за поддержкой, - кивнул Дейл. - Это я помню.

- Естественно, помнишь, - милостиво согласился Джек.

- Но мы понятия не имеем, как вышло, что это чертов дом взорвали, и не знаем, кто мог это сделать.

- Некоторым людям просто не терпится самолично воздать преступникам по заслугам, не дожидаясь решения суда. - В голосе Джека слышались осуждающие нотки.

- Просто счастье, что при взрыве им не оторвало головы, - вздохнул Дейл.

- Ладно, - говорит им Джек. Они стоят у двери. Док выудил из кармана косячок, и четыре быстрые затяжки заметно его успокоили. - Главное, помните, почему мы это делаем. Итак, мы действительно прибыли туда первыми, нашли Тая, увидели лишь нескольких детей, решили, что со смертью Чарльза Бернсайда, он же Карл Бирстоун, он же Монстр Южного Чикаго, он же Рыбак, им ничего не грозит. Но Дейл сразу же связался с управлением полиции Висконсина и ФБР, которые и ведут расследование. Так что дети - их забота. А вот во Френч-Лэндинге все спокойно. В немалой степени благодаря заслугам Генри Лайдена, который и установил личность преступника. Но этим его вклад в расследование не ограничился. Наш героический слепой не только известил полицию о том, кто терроризирует Френч-Лэндинг, но и смертельно ранил маньяка, заплатив за это собственной жизнью.

- Аминь, - выдыхает Дейл. - Для дяди Генри, никаких похвал не жалко.

Из-за закрытой двери "уиннибаго" доносится шум. Там собрались сотни людей. Может, больше тысячи. Он думает: "Наверное, то же самое испытывают рок-звезды перед выходом на сцену". К горлу подкатывается комок, но Дейл загоняет его назад. Он уверен, ничего плохого с ним случиться не может, если он будет думать о дяде Генри.

- Вот что еще, - нарушает паузу Джек. - Вопросы могут задавать очень уж специфические...

- Мы ничего не помним, - чеканит Нюхач.

- Потому что там был ужасный воздух, - соглашается Док. - С избытком то ли эфира, то ли хлора, то ли еще какой-то дряни.

Джек оглядывает их, кивает, улыбается. "Это же счастье, иметь таких друзей", - думает он. И уж конечно, в голову не приходит мысль о том, что жить ему осталось лишь несколько минут.

- Тогда вперед. Сегодня мы - политики, политики на пресс-конференции, а избирают только тех, кто не болтает лишнего и говорит лишь то, что хотят услышать люди.

Он открывает дверь дома на колесах. Шум толпы многократно усиливается.

***

К платформе они идут колонной по одному: Нюхач, Дейл, Джек и наш добрый Доктор. Идут под непрерывные фотовспышки, залитые светом ярких юпитеров. Джек не понимает, зачем фотокорам и телевизионщикам нужно столько света: день ясный и теплый, но, должно быть, без этого они обойтись не могут. "Повернитесь сюда! Повернитесь сюда!" - доносится со всех сторон. В них выстреливают вопросами, которые они, естественно, игнорируют. Когда придет время отвечать на них, конечно, ответят, насколько смогут, но сейчас они просто потрясены тем, что оказались в центре внимания.

Но настоящий шум начинается, когда их видят двести, или около того, жителей Френч-Лэндинга, которые сидят перед платформой на складных стульях на огороженной канатами территорий.

Все вскакивают, кто-то хлопает в ладоши, кто-то поднимает кулак, приветствуя их, как боксера-победителя. Не отстают и репортеры, так что, когда они поднимаются на платформу, шум переходит в грохот. Мы рядом с нашими героями, на платформе, и. Господи, как много мы видим знакомых лиц. Тут и Моррис Розен, который сунул Генри диск с записями "Грязной спермы" в наш первый день пребывания в городе. Тут и несколько человек из закрывшегося сейчас "Центра Макстона по уходу за престарелыми": Элис Уитерс, Элмер Джесперсон, Ада Мейерхофф (в инвалидном кресле), Флора Фростад, братья Ботчер, Херми и Том-Том. Тэнзи Френо (еще не в себе, но уже не совсем безумная) стог ит рядом с Лестером Муном, который обнимает ее одной рукой.

Арнольд "Ручной Фонарь" Храбовски, Том Лунд, Бобби Дюлак и другие подчиненные Дейла хлопают в ладоши и приветственно вопят. Здесь же и Энид Первис, соседка, которая позвонила Фреду на работу в тот день, когда Джуди устроила в доме форменный погром. И Ребекка Вайлес, которая выглядит скромницей в платье с воротником-стойкой (но жалеть ее не надо, работая у Шустрика, она не забывала и себя, запасла кое-чего на черный день).

Компанию ей составляет Батч Йеркса. В глубине толпы, стыдясь собственной трусости, но не в силах пропустить триумф друзей, Уильям Стресснер и Губерт Кантинаро, более известные нам как Кайзер Билл и Сонни. А посмотрите сюда! Херб Роупер, который стрижет Джека. Стоит рядом с Баком Эвицем, что доставляет ему почту. Присутствуют и многие другие наши знакомые. В первом ряду не стоится на месте Уэнделлу Грину (одному Богу известно, как он попал на огороженную канатами площадку: все-таки живет он в Ла Ривьере, а не во Френч-Лэндинге), он то и дело поднимает к лицу фотоаппарат и щелкает затвором. Дважды толкает Элвену Мортоп, домоправительницу Генри. После третьего толчка она стукает его по затылку. Уэнделл не замечает удара. Его голове во время поисков Рыбака доставалось куда сильнее. Чуть в стороне стоит господин, которого мы тоже можем узнать. А можем и не узнать. Пожилой, темнокожий, в солнцезащитных очках. Чем-то он похож на голливудского актера Вуди Строуда.

Аплодисменты усиливаются. Люди радостно кричат. Шляпы взлетают в воздух и дрейфуют под легким ветерком. Их столь теплый прием - само по себе чудо, учитывая грустные события последних недель и появление детей, которых держали в сексуальном рабстве, каким-то боком связанном с Интернетом (все странное нынче связано с Интернетом, не так ли?). Но прежде всего они аплодируют потому, что кошмар закончился. Злодей умер, умер у себя во дворе, у прозаической стойки, к которой крепятся бельевые веревки, и они вновь в безопасности.

Как же рады эти люди, окружающие Джека Сойера в его последние минуты на планете Земля! Сколько от них шума! Птицы поднялись с берегов реки и отправились в более тихий места. Плывущий по реке сухогруз откликается на крики, а может, присоединяется к ним: гудит и гудит. Другие корабли подхватывают, вносят свою лепту в общую какофонию.

Не думая о том, что делает, интуитивно, Джек берется левой за правую руку Дока, а правой - за левую Дейла. Дейл берет за руку Нюхача, и банда Сойера вскидывает руки, стоя лицом к толпе.

Которая, разумеется, приходит в экстаз. Если бы не случившееся через несколько мгновений, это зрелище стало бы хитом десятилетия, а то и всего века. Они гордо стоят на платформе, живые символы победы, вскинув сцепленные руки к небу, толпа ликует, видеокамеры жужжат, "никоны" щелкают. Именно в эту минуту женщина из третьего ряда начинает проталкиваться к платформе. Она тоже нам знакома, но требуется секунда или две, чтобы узнать ее, потому что она не имеет никакого отношения к событиям, столь подробно нами описанным. Она просто... присутствовала в них. Две сотни мест перед платформой разыгрывались в лотерее, в которой принимало участие все взрослое население Френч-Лэндинга, и листочки с фамилиями счастливых победителей вытаскивали из большой чати Дебби Андерсон, Пэм Стивенс и Дит Джесперсон. Этой женщине достался номер 199. Люди подаются в стороны, давая ей пройти, автоматически, не замечая, что делают, потому что все их внимание приковано к стоящим на платформе. Женщина очень бледная, светловолосая, от нее пахнет потом, бессонницей и водкой. В руках у нее сумочка. Сумочка открыта. Она сует в сумочку руку.

И мы, прожившие всю второю половину двадцатого века и ставшие свидетелями десятка убийств и покушений на убийство видных политиков, понимаем, что она хочет достать из сумочки. Мы хотим закричать, предупредить четверых мужчин, которые стоят на платформе, сцепив вскинутые руки, но мы ведь можем только наблюдать.

Только чернокожий мужчина в солнцезащитных очках видит, что происходит. Он поворачивается, пытается пробраться к Платформе, но чувствует, что она опередит его, что он опоздает.

"Нет, - думает Спиди Паркер, - не может все так закончиться. Не может".

- Джек, ложись! - кричит он, но никто не слышит его за аплодисментами, приветствиями, пароходными гудками. Толпа будто специально блокирует его, отталкивает, не пропускает к платформе. В какой-то момент Уэнделл Грин его голова мотается из стороны в сторону, как у эпилептика во время припадка - оказывается на пути убийцы. Она отшвыривает его с пути с сумасшедшей силой. Почему бы и нет? Она и есть сумасшедшая.

***

- Друзья... - говорит Дейл практически в микрофон, и динамики, установленные на деревьях, воют от акустической обратной связи. Он все еще держит левой руку Джека, а правой - Нюхача. Па его лице играет улыбка. Благодарю вас, друзья, мы, безусловно, ценим вашу поддержку, но если бы вы могли успокоиться...

Вот тут Джек и видит ее.

Минуло много времени, годы, но он узнает ее сразу. Не может не узнать: она плюнула ему в лицо в один из дней, когда он выходил из здания лос-анджелесского суда. Плюнула в лицо и назвала мерзавцем. "С тех пор она похудела на пятьдесят фунтов, - думает Джек. - Может, и больше". Тут он замечает, что ее рука в сумочке, и еще до того, как она вынимает руку, знает, что сейчас произойдет.

Самое ужасное, что он ничего не может с этим поделать. Док и Дейл крепко держат его за руки. Он набирает полную грудь воздуха и кричит, как положено копам по инструкции: "Оружие!" Но Дейлу, должно быть, слышится совсем другое, потому что он довольно кивает, как бы говоря: "Ну до чего здорово все идет!" Джек видит, как сквозь кричащую, хлопающую толпу к женщине пробивается Спиди Паркер, но если в рукаве у Спиди нет магического заклинания...

Заклинания нет. Спиди Паркер, известный в Долинах как Паркус, только вываливается из толпы в проход, когда женщина, стоящая у платформы, достает оружие. Оружие серьезное, "бульдог" <"Бульдог" - крупнокалиберный пистолет.> тридцать второго калибра, его рукоятка обмотана черной изолентой, и Джек какие-то полсекунды надеется, что пистолет выскользнет у нес из рук.

- Оружие! - вновь кричит он, слышит его Док Амберсон, видит женщину у платформы.

- Твою мать, - вырывается у него.

- Ванда, нет! - кричит Джек. Док отпускает его руку (Дейл по-прежнему крепко держит), и Джек протягивает ее к женщине, как транспортный коп. Первая пуля Ванды Киндерлинг пробивает ладонь, чуть откланяется и попадает Джеку в левое плечо.

Ванда что-то ему говорит. За шумом Джек слов не слышит, но и так знает: "Получай, сукин сын. Торни передает тебе привет".

Оставшиеся пять пуль она всаживает в грудь и шею Джека.

***

За криками и аплодисментами никто не слышит выстрелов пистолета Ванды, но у Уэнделла Грина фотоаппарат наготове.

И когда детектива отбрасывает назад, палец нашего любимого репортера рефлекторно нажимает на кнопку спуска "пикона".

Он отщелкивает восемь кадров. Третий - самый удачный, который скоро встанет в один ряд с фотографией морских пехотинцев, поднимающих флаг над Иводзимой <Речь идет о крупной операции вооруженных сил США против Японии по овладению островом Иводзима в Тихом океане, проведенной в феврале марте 1945 г. При взятии этого острова площадью 8 кв, миль погибло более пяти тысяч морских пехотинцев По знаменитой фотографии пехотинцев, водружающих флаг над горой Сирубачи, создан памятник на Арлингтонском мемориальном кладбище.> или Ли Харви Освальда, хватающегося за живот на автостоянке полицейского участка в Далласе. На снимке Уэнделла Джек Сойер спокойно смотрит вниз на стреляющего (его едва видно в самом низу).

Выражение лица можно истолковать как прощение. Свет четко виден сквозь дыру в ладони. Капли крови, красные, как рубины, висят в воздухе рядом с шеей, вспоротой пулей.

Крики и аплодисменты как отрезает. Над толпой повисает тишина. Джек Сойер, с двумя пулями в легких и одной в сердце, с пробитыми рукой и шеей, стоит на краю платформы и смотрит на дыру между растопыренными пальцами и запястьем. Ванда Киндерлинг, ощерившись, не сводит глаз, с Джека. В глазах Спиди Паркера застыл ужас, который не могут скрыть даже солнцезащитные очки. Слева от него, на одной из четырех вышек телевизионщиков, молодой оператор теряет сознание и падает на землю.

А затем застывший мир, который Уэнделл, сам того не зная, запечатлел на фотопленке, приходит в движение.

Ванда Киндерлинг кричит: "Увидимся в аду, Голливуд", - потом это подтвердили несколько человек, и приставляет дуло пистолета тридцать второго калибра к виску. Выражение глубокой удовлетворенности сменяет недоумение, когда вместо выстрела раздается сухой щелчок: обойма пуста.

Мгновением позже она уже потеряна для этого мира: сломанная шея, сломанное левое плечо, четыре сломанных ребра.

Это Док прыгает на Ванду с платформы, сшибает с ног и приземляется на нее. По пути его левая нога задевает голову Уэнделла Грина, но тот отделывается лишь царапиной на ухе. Должно же и ему когда-то повезти, не так ли?

На платформе Джек Сойер в изумлении смотрит на Дейла, пытается что-то сказать, но не может. Его шатает, еще секунду-другую он остается на ногах, потом падает.

На лице Дейла, только что таком радостном, отражается ужас. Он хватает микрофон и кричит: "В НЕГО СТРЕЛЯЛИ!

НАМ НУЖЕН ВРАЧ!" Динамики отвечают воем акустической обратной связи. Ни один врач не поднимается на платформу. Многих в толпе охватывает паника, и они бегут куда глаза глядят. Паника нарастает.

Нюхач, опустившись на одно колено, переворачивает Джека. Джек смотрит на него, силясь что-то сказать. Кровь пузырится в уголках рта.

- А, черт, Дейл, это плохо, очень плохо, - кричит Нюхач, и тут его сшибают с ног. Никто и представить себе не мог, что сухощавый, старый негр, одним прыжком вскочивший на платформу, как пушинку, отбросит такого здоровяка, как Нюхач. Но это не обычный старик. (О чем нам доподлинно известно.) Его окружает белое сияние. Нюхач это видит. И его глаза широко раскрываются.

Толпа тем временем разбегается. Паника заражает и некоторых представителей прессы, как женщин, так и мужчин. Толь ко не Уэнделла Грина. Он стоит как скала, щелкая кадр за кадром, пока пленка не заканчивается, как патроны в пистолете Ванды Киндерлинг. Он снимает негра, стоящего с Джеком Сойером на руках. Снимает Дейла Гилбертсона, кладущего руку на плечо негру. Снимает негра, который поворачивает голову и что-то говорит Дейлу. Когда потом Уэнделл спросит начальника полиции Френч-Лэндинга, что сказал ему старый негр, Дейл ответит, что ничего не помнит.., а кроме того, в царящем тогда шуме он просто ничего не расслышал. Все это, разумеется, чушь собачья, но мы уверены, что Джек Сойер порадовался бы, услышав ответ Дейла. Если сомневаешься, говори, что не помнишь.

На последнем снимке Уэнделла Дейл и Нюхач, как зачарованные, провожают взглядом старика, с Джеком Сойером на руках поднимающегося по ступенькам в "уиннибаго". Уэнделл не понимает, как старик может нести такого крупного мужчину, рост у Джека шесть футов два дюйма, вес никак не меньше ста девяноста фунтов, но он полагает, что ситуация сродни той, когда потерявшая от горя голову мать поднимает автомобиль, под которым лежит ее ребенок. Да и не важно все это. По сравнению с тем, что происходит потом. Потому что, когда толпа мужчин, возглавляемая Дейлом, Нюхачом и Доком, врывается в "уиннибаго" (Уэнделл Грин наступает им на пятки), они находят лишь перевернутый стул да несколько капель крови Джека на кухне, где он давал своей маленькой банде последние указания. Кровавый след ведет в глубь дома на колесах, где находятся складная кровать и туалетная кабинка. Там он и обрывается.

Джек и старик, который занес его в дом на колесах, исчезли.

***

Док и Нюхач что-то бессвязно бормочут, чуть не бьются в истерике. Спрашивают друг друга, где сейчас Джек, вспоминают, что происходило перед тем, как началась стрельба. Они не могут переключиться, и Дейл знает, что пройдет немало времени, прежде чем он сам отойдет от шока. Теперь он понимает, что Джек увидел женщину, приближающуюся к платформе, и пытался вырвать руку из руки Дейла, чтобы адекватно отреагировать.

Дейл думает, что, возможно, ему пора уходить из полиции и искать себе другую работу. Не сейчас, конечно. Сейчас его задача - оберегать Нюхача и Дока от Цветного отряда, дать им время успокоиться. Он должен им кое-что сказать, и скорее всего его слова благотворно на них подействуют.

Том Лунд и Бобби Дюлак присоединяются к нему, втроем они уводят Нюхача и Дока от "уиннибаго", который, по указанию агента ФБР Реддинга и детектива управления полиции Висконсина Блэка, огораживают желтой лентой. Как только они заходят за платформу, Дейл смотрит в перекошенные от горя лица байкеров.

- Слушайте сюда.

- Мне следовало загородить его, - говорит Док. - Я видел, как она подходила, почему я не...

- Заткнись и слушай!

Док затыкается. Том и Бобби тоже слушают, их глаза широко раскрыты.

- Этот черный мне кое-что сказал.

- Что? - спрашивает Нюхач.

- Он сказал... - "Позвольте мне взять его.., возможно, ещр есть шанс".

С губ Дока, который навидался огнестрельных ран, срывается невеселый смешок.

- И ты ему поверил?

- Тогда нет, не совсем, - отвечает Дейл. - А вот когда мы вошли в трейлер и обнаружили, что он пуст..., - И двери черного хода там нет, добавляет Нюхач.

Скептицизма у Дока сразу убавляется.

- Так ты действительно думаешь?..

- Да, - кивает Дейл Гилбертсон и вытирает глаза. - Я должен надеяться. А вы, парни, должны мне в этом помочь.

- Хорошо, - кивает Нюхач, - Мы поможем. Как тебе, так и себе.

И тут, нам представляется, мы должны с ними расстаться, оставить их под синим небом на берегу Отца воды, рядом с платформой с кровью на досках. Скоро жизнь вновь закружит их в своем водовороте, разнесет по разным сторонам, но в эти мгновения они вместе, объединенные надеждой, что у нашего общего друга остался шанс на спасение.

Так давайте оставим их.

Оставим их с надеждой.

ДАВНЫМ-ДАВНО В ДОЛИНАХ...

Давным-давно (как начинались лучшие сказки во времена, когда мы все жили в лесу, а не где-нибудь еще) покрытый шрамами капитан Фаррен вел испуганного мальчика по имени Джек Сойер по шатру-дворцу Королевы. Самого дворца маленький мальчик не видел: они шли потайными ходами и коридорами, о существовании которых мало кто знал, где в углах обосновались пауки и пахло то жареным мясом, то зловонием сточных вод.

Наконец, Фаррен подхватил его под мышки и поднял.

"Там должен быть щиток, прямо перед тобой, - прошептал он (Вы помните? Я думаю, вы там были. Я думаю, мы оба были, только тогда мы были моложе, не так ли?). - Отодвинь-ка его влево".

Джек так и сделал и увидел перед собой комнату Королевы, где все ожидали ее смерти., точно так же, как Джек ожидал, что его мать умрет в номере отеля "Альгамбра" в Нью-Гэмпшире. В ярко освещенной комнате толпились медицинские сестры, которые стремились себя чем-то занять, потому что явно не знали, как помочь своей пациентке. Мальчик, узревший, как ему поначалу показалось, свою мать, которая магическим образом перенеслась в Долины. Мы, смотревшие вместе с ним, конечно же, не подозревали, что много лет спустя, уже став мужчиной, Джек Сойер будет лежать на той же самой кровати, где впервые увидел Двойника своей матери.

Паркус, перенесший его из Френч-Лэндинга во Внутренние Баронства, теперь стоит у лючка, через который когда-то смотрел Джек, поднятый капитаном Фабреном. Рядом с ним Софи Каннаская, которую в Долинах называют также Молодой королевой и Софи Доброй. Медицинских сестер около кровати нет.

Джек лежит под медленно вращающимися лопастями вентилятора. Лицо бледное, веки синюшные. Льняная простыня, которой он укрыт до подбородка, едва заметно, но поднимается и опускается. Он дышит.

Он жив, во всяком случае, пока.

- Если бы он не прикасался к Талисману... - шепчет Софи.

- Если бы он не прикасался к Талисману, не держал его в руках, он бы умер на платформе, до того, как я добрался до него, - отвечает Паркус. Но, если б не Талисман, он бы просто не попал сюда.

- Каковы его шансы? - Софи смотрит на Паркуса. Где-то, в другом мире, Джуди Маршалл постепенно возвращается к нормальной жизни. Ее Двойнику такое, к сожалению, заказано: тяжелые времена наступают для той части вселенной, где она живет, и ее глаза горят мрачным огнем. - Я хочу знать правду, сэр.

Лжи не потерплю.

- Я и не собираюсь лгать, моя госпожа, - отвечает он. - Я Верю, что он поправится, защищенный Талисманом. И в один прекрасный миг, утром или вечером, когда ты будешь сидеть рядом, откроет глаза. Не сегодня, может, не на этой неделе, но скоро.

- И вернется в свой мир? Мир его друзей?

Паркус перенес его в это место, потому здесь еще жила душа мальчика Джека. Он побывал здесь до того, как ступил на путь испытаний, в определенной степени и закаливших его. Он побывал здесь еще совсем наивным. Большая часть этой детской наивное! и осталась в Джеке и когда он вырос, что удивило Паркуса и тронуло до глубины души, чего он никак не ожидал.

Наверное, и в этом сказалось воздействие Талисмана.

- Паркус. У тебя разбегаются мысли.

- Если и убегают, то недалеко, моя госпожа. Недалеко, Ты спрашиваешь, сможет ли он вернуться в мир, где получил три" возможно, даже четыре смертельных ранения, где пуля практически разорвала ему сердце. Я перенес Джека сюда, потому что магия, изменившая его жизнь, здесь сильнее. Хорошо это или плохо, но для Джека Долины с самого детства являются живительным источником. И мои старания не пропали даром. Он будет жить. Но проснется другим. Станет как...

Паркус замолкает, глубоко задумавшись. Софи Тихо стоит рядом. Издалека, с кухни, доносятся вопли повара, учиняющего разнос поваренку.

- Животные, обитающие в море, дышат жабрами, - наконец нарушает паузу Паркус. - Но со временем у некоторых из них появляются легкие. Такие существа могут жить и под водой, и на суше. Да?

- Так меня учили в детстве, - соглашается Софи.

- Но у части этих существ жабры отмирают, и тогда они могут жить только на суше. Думаю, Джек Сойер теперь - одно из таких существ. Ты или я можем нырнуть в воду и какое-то время находиться под ее поверхностью.. И он, возможно, сможет на короткие периоды возвращаться в свой мир.., разумеется, не сейчас, позже. Но если бы ты или я попытались постоянно жить под водой...

- Мы бы утонули.

- Именно так. Вот и у Джека, попытайся он вновь жить в своем мире, к примеру, вернувшись в дом в Норвэй-Вэлли, через несколько дней или недель откроются раны. Возможно, в измененном виде, я думаю, в свидетельстве о смерти причиной будет названа сердечная недостаточность, но все равно убьет его пуля Ванды Киндерлинг. - Паркус ощеривается. - Мерзкая женщина! Я уверен, аббала, как и я, понятия не имел о ее существовании, но сколько она причинила вреда!

Софи не реагирует. Смотрит на спящего мужчину в другой комнате.

- Приговоренный к жизни в этом прекрасном мире... - Она поворачивается к Паркусу. - Это прекрасный мир, не так ли, сэр? Прекрасный, несмотря ни на что?

Паркус улыбается и кланяется. На его шее позвякивают зубы акулы, нанизанные на золотую цепочку.

- Безусловно.

Софи кивает.

- Так жизнь его будет здесь не такой уж ужасной.

Он молчит. Через несколько мгновений она тяжело вздыхает:

- Я бы не хотела, чтобы меня отрезало от собственного мира.., чтобы я могла возвращаться туда лишь на чуть-чуть.., до появления болей в груди... Это кошмар.

Паркус пожимает плечами.

- Ему придется с этим смириться. Хочет он того или нет, жабры у него отмерли. Теперь он обитатель Долин. И Бог-плотник знает, что и здесь ему найдется работа. Борьба за Башню близится к решающей схватке. Думаю, что Джеку Сойеру предстоит принять участие в этой борьбе, хотя полной уверенности у меня нет. В любом случае, как только он поправится, искать работу ему не придется. Он - копписмен, так что дело ему обязательно найдется.

Она смотрит в лючок в стене, на прекрасном лице написана тревога.

- Ты должна ему помочь, дорогая, - говорит Паркус.

- Я его люблю, - едва слышно отвечает она.

- И он любит тебя. Но все будет непросто.

- Почему так устроена жизнь, Паркус? Почему она требует так много отдавать, а взамен предлагает самую малость?

Он раскрывает ей объятия, и она с готовностью приходит в них, прижимается к его груди.

В темноте потайного хода, за стеной комнаты, где спит Джек Сойер, Паркус отвечает на ее вопрос одним словом:

- Ка*.

ЭПИЛОГ

Она сидит у кровати в первую ночь Полной Луны, через десять дней после разговора с Паркусом в потайном ходе. Слышит, как неподалеку от шатра-дворца поют дети. На ее коленях вышивание.

На дворе по-прежнему лето, и воздух напоен его ароматами.

И в комнате, где когда-то лежала Двойник его матери, Джек Сойер открывает глаза.

Софи откладывает вышивание, наклоняется, прижимается губами к его уху.

- С возвращением, - шепчет она. - Мое сердце, моя жизнь, моя любовь с возвращением.

14 апреля 2001 г.