И в человецех благоволение. Рассказ начат, вероятно, в 1973 году. Остался незавершенным. Судя по небольшим наброскам, оставшимся в рабочих тетрадях, писателем был задуман рассказ на «городскую» тему, в которую должны быть включены «блоки северного мемуара».

Олег Михйлович Кувев

…И в человецех блговоление

…Все нчлось с того, что сосед мой купил мотоцикл. Вообще-то он не сосед, живет этжом ниже, но мы с ним знкомы тысячу лет, здоровемся по утрм; я приподымю шляпу, он кепку – тк уж мы звели с того дня, кк я поселился в этот дом, иногд вечером в субботний день, если я бывю дом, не отпрвился с визитом куд-нибудь, мы выкуривем по сигрете н лвочке нпротив входной двери и толкуем о том о сем, глвным обрзом про футбол, хотя я в футболе ни черт не смыслю и со школьных лет, когд я еще болел з ЦДСА, для меня одинковы все комнды.

Прень он безобидный но имени Коля, фмилия мне неизвестн, рботет фрезеровщиком н кком-то опять-тки неизвестном зводе, и он, видно, кк рз из тех смых ребят, про которых принято говорить: «вырстет достойня смен». Уверен в том, что он действительно достойня смен: рботу свою считет рботой и зписи в трудовой книжке не собирет, кк кончил шесть лет нзд ремеслуху, тк и сидит н одном зводе, и звод ему, одинокому фрезеровщику, дл квртиру – выходит, ценят.

Он купил мотоцикл. Срюшк его, которую он приспособил под грж, нходится кк рз под моим окном, и с тех пор в воскресные дни, если я ночевл дом, с восьми утр не стло покоя. Добротный фрезеровщик, Коля без конц регулировл двигтель, и двигтель этот то взрывлся довым треском, то сменялся тихим рокотом млого гз, чтобы через мгновение снов взорвться. И тк без конц.

Но черт с ним, с треском, в конце концов я не психопт, здоровый тридцтишестилетний мужчин, и если у меня бывет бессонниц, то отнюдь не из-з индустрильного шум.

Еще до того, кк сосед купил мотоцикл, я звел себе велик, велосипед «Спутник» хрьковского звод, и кк-то тк получилось, что эт нехитря мшин для кручения педлей стл мне жизненно необходим. Кждый вечер, иногд порньше удрв с рботы, я сжусь и кручу педли в ближйший лес. Сосны, березки, поля, перелески – и блгодть нисходит н душу, и я убеждюсь, что все, в сущности, в жизни првильно и что живу я тк, кк положено жить. Почему-то последний год мне приходится себя в этом убеждть.

Я кручу педли обртно, и нчинются дчи, з дчми крупнопнельное строительство, сфльт шоссейки и грь бензин. В бензиновой гри проносятся тяжкие смосвлы, фургоны и чстники, и я интенсивно прижимюсь к обочине, горздо больше, чем ндо для велосипедист, потому что боюсь мшин. Боюсь не то слово, я их недолюбливю и опсюсь.

И вот однжды… Однжды н пустом этом шоссе я увидел мотоцикл и своего сосед. Он промчлся мимо меня н бешеной скорости, и лицо его, ей-богу, было безумным. Он успел-тки зыркнуть н меня глзми, поздоровться, что ли, взглядом из-под мотоциклетного шлем, и исчез в оглушительном треске, глушитель он, что ли, снял для увеличения мощности?

С тех пор я стл кк-то внимтельнее смотреть н всех встречных мотоциклистов, и все они кзлись мне н одно лицо и кзлись свихнутыми.

С тех пор мне стл мешть по ночм индустрильный шум, и, когд я стл его слушть, я удивился его великому многообрзию: гудки и стук ночной электрички, шум бшенного крн н круглосуточной стройке нпротив, прогзовк мшин недлекого грж и под окном неумолчный рев дизельных МАЗов, дребезжние незкрепленных грузов в кузове или лязг ккой-нибудь рзбитой втоколымги и дефилирующие туд и сюд до трех чсов ночи трнзисторы, порттивные мгнитофоны и что тм еще порттивное.

Я, что нзывется, сделл крьеру. Точнее скзть, в тридцть шесть лет крьер моя круто идет вверх. Из зкинутых в глубины безвестности поселков я выбился в министерские коридоры, и друзья по прошлой рботе (пок еще держим связь) всерьез верят, что к полусотне я вполне могу стть министром, зместителем – это точно.

В общем-то недолгое время тому нзд я и см тк считл, может, и сейчс считю. В двдцть шесть -нчльник пртии, в тридцть – стрший инженер упрвления, в тридцть дв – нчльник группы пртий, теми пртиями комндовли мои же кореш-однокурсники, в тридцть четыре – референт в министерстве, в тридцть шесть – зведующий отделом в том же министерстве, и кореш-однокурсники, длеко отствшие в этой гонке, уже не пишут: «Петь, помоги», – пишут официльно: «Увжемый Петр Сергеич!» Смех сплошной!

И я финнсовые и прочие зявки корешей-однокурсников протлкивю, кк могу, нплевв н всякую спрведливость. Кк будто я в чем виновт перед ними. А может, просто кк пмять о тех временх, когд вместе рботли в зкинутых в безвестность крях.

Черт, в будущее лето ндо тм побывть. Устроить инспекционную поездку. Предлог нйти проще простого.

О тех смых крях. Они мне снятся ночми. Или ловлю себя чстенько н том, что вдруг ни с того ни с сего зстекленятся глз, и я сижу и вижу кк няву двно прошедшие времен. Или вдруг потянет протереть ружья, что без дел пылятся н стенке холостяцкой квртиры, или перебрть птронный ящик, леший знет зчем я его вывез, когд перебирлся в Москву. Птроны от пистолет – сейчс он мне не положен по штту, – птроны от крбин – три год, кк в руки его не брл, – птроны от дробовиков – их выкинуть ндо, потому что порох в них устрел.

…Зимой н собкх рботть нетрудно. Я еще ухвтил время, когд вместо вездеходов были собчьи упряжки. Нверное, и сейчс смогу кюрить. Рботть н них в мрте – преле одно удовольствие. Труднее с ночевкой. Если з день с рботой сделешь перегон километров н семьдесят, то к концу его кк-то потом выходит сил и тепло, и нчинешь мерзнуть в кухлянке, и нчинют холодеть ноги и руки, не то, что отмерзют пльцы, просто холодеют… конечности. И н стоянке у костр ты никк не можешь согреться, хотя, не жлея сил, выковыривешь из снег плвник и тщишь к костру. Но дже когд ты согрелся з чем, пок ствишь плтку, все рвно змерзнешь, и довой мукой кжется злезть нгишом в кукуль – спльный мешок из оленьего мех. Но инче, кк нгишом, в кукуле спть нельзя.

Зсыпешь кменным сном, но во сне у тебя точно рботет сторожевой втомт: рукми держишь склдки кукуля н груди, тк кк зстежек он не имеет, и если придет блжь повернуться н бок, то повертывешься, кк в змедленном кино. Знешь дже во сне, что чуть здел стенку, и н лицо и н шею упдет плст инея и будет тять и стекть к животу. Удивительно быстро ко всему приспосбливешься.

Еще хуже вылезть из мешк утром. Утром мороз под сорок, и плтк вся изнутри в толстой шубе инея, и волосы слиплись от инея, и кукуль вокруг головы весь в ледяных сосулькх, и одежд, что лежит н полу плтки, тоже вся зпуржевел, потому что з ночь из нее вышел вчершний пот.

Мы пробовли тогд зжигть в плтке примус. Он мгновенно нгонял жру, и одевться было тепло. Но тогд иней н плтке тет, он впитывет его и змерзет кк жесть. Уже не согнуть, если согнешь, тк сломешь. А впереди еще трист километров безлюдного побережья.

Выходит, лучше всего зкурить прямо в мешке, и пок куришь, собрться с духом, нгишом выскочить н мороз, нтянуть мех и, чувствуя, кк леденеет кровь, выбежть «н улицу».

Синий рссвет висит нд побережьем, и склы, черные н белом фоне, и собки, которые свернулись клчиком, нос зкрыли хвостом, из-под хвост выглядывет только здумчивый собчий глз – почему-то собки по утрм всегд бывют печльно здумчивы, – и ты носишься дикими прыжкми или сделешь пробежку вдоль берег, провожемый ироническими взглядми всей упряжки, и постепенно в тебя входит утренняя рдость жизни, рдость здорового тел и дух и пьянящее, кк сткн спирт, сознние, что ты достиг своего: ты полярник и рботешь н собчьих упряжкх вдоль побережья, где немного кто из людей бывл, кто бывл, те вписны в книгу истории Арктики.

И ты уже человеком возврщешься к зметенному поземкой следу вчершнего костерищ, сбрсывешь шпку, руквицы и со зннием дел, полярным щегольством, если угодно, рзводишь костер. А собки уже поняли перемену нстроя и стли твоими собкми, вернулись из дебрей потусторонней собчьей тоски, потягивются, мшут хвостми, слдко зевют и ждут утренней дозы еды и утренней дозы лски.

Из-з скл медленно вылзит солнце, и нчинет искриться снег. Через чс будет тепло и можно ехть в одной нижней кухляночке из пыжик с рсстегнутым воротом.

Кормежк собк, я всегд в сытости держл упряжку, и первя кружк черного, слдкого до липкости чя.

А солнце ползет выше, и склы из черных стновятся рзноцветными.

Через чс в дорогу, все увязно, упковно по-хозяйски, ты от избытк силы не сидишь н нрте, бежишь рядышком, и мышцы игрют, и в голове ничего, кроме счстья. Счстья и чувств служебного долг.

Эх, черт побери, до чего же я хорошо жил в те времен! Если зкрыть глз, то иногд я могу минуту з минутой вспомнить все время и километр з километром пройденные дороги.

Годовой отчет. Вжнейшее событие год в ншем отделе, и в десятке других отделов министерств, и в сотнях других отделов десятков других министерств, и в тысячх других отделов всевозможнейших ведомств.

Итог рботы других. Вложений освоено столько-то, условных единиц рботы выполнено столько-то, прирост по срвнению с предыдущим годом н столько-то…

Знчит, тк. Прежде всего святое првило: зсдить з рботу всех подчиненных, чтобы кждому было сверх головы и еще оствлось н дом.

Себе оствить увязку и соглсовние. Пусть кто-нибудь попробует пикнуть. Но никто не попробует, потому что весь мой отдел по призвнию чиновные люди. Откровенно говоря, я их слегк презирю. Кжется, имею н это прво. Я пришел к ним из тундры, собственной энергией проложив дорогу, они про эту тундру, тйгу и пустыню только в книжкх читли, ибо у них не хвтило в свое время энергии или смелости поглядеть н это.

Тк, прямо с институтской скмьи, обмельчли люди и сми того не зметили, кк они обмельчли. Квртирный вопрос, мебели, вчершняя восемндцтя серия польского детектив и еще пресловутое слово «хобби» – рыбки, кктусы и, рзумеется, футбол. И в кждом сидит святя уверенность, уверенность в собственной мудрости – «сумел устроить жизнь». Рботю в министерстве, живу в столице, имею квртиру, получю приличный оклд.

Сороклетние сопляки!

В одном можно быть уверенным: министром или дже пятым зместителем никто из них никогд не будет. Не тот полет. И слишком приучены к дисциплине. С девяти до пяти.

Сегодня не пошел н рботу. Могу себе это позволить. Пок отдел подбивет сводки, могу погулять, проветрить мозги, чтобы со свежей головой приступить к выводм. В конце концов – глвное обобщение, выбор общей перспективы и нпрвления.

Весь день шлялся по улицм. Сретенк, Покровк, Сивцев Вржек.

Стрння номлия. До девяти, до половины десятого город нполняет чиновный люд. Около сорок лет, средний возрст. После половины десятого н улицх множество струх. Внчле это просто ббки с кошелкми, которые нпрвляются н рынок. А около одинндцти н свет божий вылзят ккие-то немыслимые струшки в чепцх, шляпкх и пльто ушедших в вечность фсонов. Откуд они вылзят?

А вечером город збит молодежью. Той смой, которую мне не дно понять…