Шесть лет назад легкомысленный повеса граф Рашфорд жестоко предал первую любовь невинной Саманты Ньюман. Шесть лет понадобилось девушке, чтобы, собрав осколки разбитого сердца, дерзнуть полюбить вновь – и принять предложение руки и сердца лорда Кэрью, доброго и благородного кузена коварного графа. Но неожиданно Рашфорд возвращается – готовый на все, чтобы вернуть любовь Саманты. Красавица оказывается перед нелегким выбором…

ru en И. Архипова Black Jack FB Tools 2004-08-26 http://angelbooks.narod.ru/ OCR AngelBooks C681E133-6222-4246-8522-0A662F6D44BE 1.0 Бэлоу М. Невеста лорда Кэрью: Роман АСТ М. 1999 5-237-04124-8/5-17-015890-4 Mary Balogh Lord Carew's Bride 1995

Мэри БЭЛОУ

НЕВЕСТА ЛОРДА КЭРЬЮ

Глава 1

– Прошу тебя, Сэм, пойдем с нами! – уговаривала Саманту графиня Торнхилл. – Ну да, это короткая прогулка – всего лишь до озера, но дорога такая живописная и нарциссы уже в полном цвету. Да и зачем тебе гулять одной, с нами веселее.

Судя по выражению лица графини, ей очень хотелось, чтобы ее кузина Саманта Ньюман пошла с ними, и Саманта почувствовала себя виноватой – она хотела погулять в одиночестве.

– Дети не будут тебя беспокоить, если ты твердо скажешь им, что не хочешь заводить с ними игры, – продолжала графиня.

Детей было четверо: мальчик и девочка графини и две девочки леди Бойл. Вполне нормальные, воспитанные, пусть иногда и несколько шумные дети. Саманта их любила и не прочь была с ними порезвиться. Но не сегодня.

– Дети никогда не мешают мне, Дженни, – заверила она кузину. – Просто иногда мне хочется побыть одной. Я люблю ходить далеко, чтобы вволю надышаться лесным воздухом и отдаться своим раздумьям. Ты ведь не обидишься на меня?

– О нет, нисколько, Сэм, – сказала леди Торнхилл. – Ты наша гостья и должна поступать, как тебе нравится. Хочу только заметить, что ты очень изменилась. Раньше ты не любила одиночества.

– Постарела. – Саманта невесело усмехнулась.

– Постарела! – удрученно воскликнула кузина. – Сэм, тебе двадцать четыре года, ты такая же красавица, как и была, а поклонников у тебя стало еще больше.

– Может, Саманта заскучала по лорду Фрэнсису? – мягко вступила в разговор леди Бойл.

Саманта чуть было не замахала на нее рукой.

– Скучаю по Фрэнсису? – воскликнула она. – Он тут пробыл неделю – навещал Габриэля – и уехал только сегодня утром. Я всегда рада его обществу. Он поддразнивает меня, говорит, что я так и останусь старой девой, а я отпускаю шуточки по поводу его умопомрачительных нарядов. Вчера он явился к обеду в сиреневом фраке и это в деревне! Но когда его нет, я тут же забываю о его существовании. Думаю, он точно так же забывает обо мне.

– Но при этом, Сэм, он дважды делал тебе предложение, – заметила графиня.

– Представляю, что случилось бы с ним, если бы я приняла хотя бы одно из них. Беднягу просто хватил бы удар.

Леди Бойл бросила недоуменный взгляд на Саманту и нерешительно улыбнулась графине.

– Если ты не против, Дженни, и это не обидит вас, Розали, – сказала Саманта, – я погуляла бы одна. Тетушка Агги отдыхает, а погода сегодня так и манит на дальнюю прогулку.

– Ты можешь прокатиться верхом с Габриэлем и Альбертом, – предложила графиня. – Уверена, они охотно возьмут тебя с собой. Впрочем, что это я – опять даю тебе советы! Не обращай внимания, Сэм. Желаю тебе приятной прогулки. Пойдем, Розали, наверное, дети от нетерпения уже лезут на стену детской.

Наконец-то Саманта осталась одна. Чувствуя себя виноватой в том, что пренебрегла столь приятной компанией, и в то же время радуясь, что вторая половина дня теперь в полном ее распоряжении, Саманта надела темно-синий жакет на более светлое синее платье, завязала под подбородком ленточки шляпки и отправилась в путь.

Не то чтобы ей чем-то не нравились Дженни, или Розали, или дети – совсем наоборот. Саманте было четырнадцать лет, когда умерли ее родители, и четыре года она прожила с Дженни и ее отцом, виконтом Нордалом. Первый выход в свет девушки совершили вместе. И полюбили одного и того же мужчину… Однако не стоит вспоминать об этом. Шесть лет назад Дженни вышла замуж, и Саманта с той поры часто гостила в Челкотте. Зиму супруги проводили в Лондоне, и Саманта, приезжая в столицу, всегда останавливалась в их доме. Дженни была ее ближайшей подругой.

Да и Розали, жена лучшего друга Габриэля, сэра Альберта Бойла, просто не могла не вызывать симпатии. Она такая милая, мягкая, застенчивая; Саманта могла бы поклясться, что нет ни единой дурной черточки в ее характере.

Загвоздка была в том, что обе они удачно вышли замуж и обе были поглощены своей любовью к мужьям, детям и своим домам.

Иной раз Саманте хотелось закричать от зависти. Впрочем, от доброй зависти.

Габриэль, так же как и Альберт, отвечал взаимностью на обожание своей жены.

Саманта приехала в Челкотт накануне Рождества. Бойлы жили здесь уже месяц. Тетя Агата – леди Брилл, постоянная компаньонка Саманты, приехала вместе с ней. Последнюю неделю в поместье гостил лорд Неллер, еще один приятель Габриэля. Все было хорошо, жизнь в поместье графа Торнхилла текла мирно, весело и по-домашнему уютно. Казалось, каждый живет счастливой жизнью.

Саманта ускорила шаг. Иногда ей и правда хотелось закричать во весь голос и кричать долго, не переставая.

При этом она чувствовала себя ужасно виноватой. Может ли кто-то относиться к ней лучше, чем Дженни и Габриэль! Ну ладно Дженни – она хоть ее кузина, Габриэль же ей вовсе никто, однако он очень приветлив и любезен с ней. Она чувствует – он даже любит ее. Можно подумать, что он тоже ее кузен. Чудовищная неблагодарность с ее стороны – так реагировать на их безмятежное счастье. Нет, никаких недобрых чувств она не испытывает, она рада за них – ведь сначала у них все складывалось так неудачно. И отчасти виновата в этом была она, Саманта…

Нет, она не затаила обиду. Просто это… Но что же это все-таки? Не может она понять, что ее тревожит. Это не ревность и не зависть. Ее никогда не влекло к смуглому красавцу Габриэлю. И она никого не искала для себя, никакого мужчину. Она не верила в любовь. Во всяком случае, что в ее собственной жизни может быть любовь. И не имела ни малейшего намерения выходить замуж. Она хотела оставаться свободной и независимой и уже почти обрела и то и другое – дядя Джеральд, ее опекун, с той поры, когда она достигла совершеннолетия, не натягивал вожжи. А когда ей исполнится двадцать пять, она начнет самостоятельно распоряжаться родительским наследством, пусть оно и не столь велико. Она так ждала этого дня!

Но и теперешней своей жизнью она вполне довольна. Она не одинока. У нее есть тетя Агги, которая все время с ней, она всегда может погостить у Дженни и Габриэля, и друзей у нее хоть отбавляй. И несколько джентльменов, которых Габриэль в шутку называет ее свитой. Саманте льстило, что их довольно много, несмотря на ее «зрелый» возраст. Правда, считала она, поклонников так много потому, что каждый из них знает ее твердое решение никогда не выходить замуж. Они чувствуют себя в полной безопасности, флиртуя с ней, срывая время от времени поцелуй и даже иногда делая ей предложения. Фрэнсис предлагал ей руку и сердце дважды, сэр Робин Тэлбот один раз, а предложениям Джереми Николсона она и счет потеряла.

Жизнь ее текла так, как она и хотела, чтобы она текла. И все же… Саманта не могла бы четко сформулировать свои мысли даже для себя самой. Она полагала, что это нормальное человеческое существование – никогда не чувствовать себя вполне счастливой, вполне удовлетворенной жизнью. А чего недостает в ее жизни, если и вправду недостает, Саманта и сама бы не объяснила. Вот исполнится ей двадцать пять, может быть, тогда все будет просто замечательно. Ждать осталось недолго.

Саманта шла куда глаза глядят, лишь бы идти в противоположную от озера сторону. Ее снова стали мучить угрызения совести. Майкл, сын Дженни, и Эмили, дочка Розали, – ровесники, обоим исполнилось по пять лет, очень забавные и умные ребятишки. Младшая девочка Розали, трехлетняя Джейн, – большая проказница, а двухлетняя Мэри, дочка Дженни, – просто душечка. Розали опять в интересном положении и к лету должна произвести на свет третье чадо. Наверное, ради Дженни Саманта должна была пойти с ними…

Саманта поняла, где она находится, когда подошла к полосе деревьев на границе между Челкоттом и соседним поместьем – Хаймуром. Хаймур принадлежал маркизу Кэрью, но Саманта не была с ним знакома. Он почти всегда отсутствовал, вот и этой весной его не было в поместье.

Саманта вступила в лес. Весна еще не объявила о своем приходе, хотя небо над головой было ярко-голубое и в воздухе явно повеяло теплом. Но ветви деревьев были еще голые. Скоро они покроются почками, затем проклюнутся листья, а там, глядишь, и раскинется зеленый шатер. Но среди деревьев уже проглядывали подснежники и примулы, значит, все-таки весна уже совсем близко. А вот и ручей – наверняка это пограничная линия между поместьями, решила Саманта, хотя никогда прежде здесь не бывала. Она подошла к берегу и стала смотреть, как журчит поток, перекатываясь через донные камни.

Слева, неподалеку от того места, где она остановилась, через ручей был проложен своеобразный мостик – полоса широких плоских камней, по которым можно было спокойно перебраться на другую сторону. Саманта и минуты не колебалась – она прошла по этому мостику и улыбнулась, обнаружив, что хаймурская земля выглядит точно так же, как и челкоттская. Саманте не хотелось поворачивать назад.

Вероятнее всего, тетушка Агги уже проснулась, и Саманте придется занимать ее разговором. Не то что она не любила свою тетю, однако… ну да, иногда ей хочется побыть одной. К тому же в такую погоду просто грех сидеть дома. Зима была слишком долгой и холодной.

Саманта продолжала свой путь по лесу в надежде, что скоро снова выйдет на открытое пространство и увидит сам дом. Правда, она не знала, далеко ли он от границы – в таких огромных поместьях он может быть и за милю отсюда. Дженни рассказывала ей, что дом очень величественный, он переделан из старинного аббатства и в какой-то мере сохранил его внешний облик.

Лес поредел, но начался подъем, и довольно крутой. Саманта стала взбираться вверх. Время от времени ей приходилось останавливаться, чтобы передохнуть, опершись о ствол дерева. Похоже, она совсем выбилась из сил, подумала Саманта. Она тяжело дышала, и ей казалось, солнце палит, как в июле.

В конце концов, ее упорство было вознаграждено. Лес тянулся дальше вверх по склону, но теперь можно было различить среди деревьев вполне отчетливую тропу. По одну сторону от нее начинался крутой обрыв и открывался вид на большой луг внизу. Вдали виднелось «Хаймурское аббатство», но деревья мешали разглядеть его. Саманта прошла еще немного и, наконец, нашла довольно широкий просвет, мешало только одно-единственное дерево. Но не спускаться же вниз – откос, похоже, слишком крутой. Саманта была в полном восторге, ее охватило волнение. Природа здесь была более первозданной, чем в Челкотте, чарующая красота пейзажа заворожила ее.

– Согласен, это дерево надо передвинуть, – раздался совсем рядом с ней чей-то голос. Саманта чуть не подпрыгнула от страха. – Я тоже заметил, что оно мешает любоваться чудесным видом.

Мужчина стоял прислонясь к дереву, уперев в него одну ногу, обутую в изрядно поношенный башмак. Саманта почувствовала облегчение. Она ожидала увидеть перед собой надменного и разгневанного маркиза Кэрью. Она не знала его в лицо, потому что никогда с ним не встречалась. Как это было бы унизительно – сам маркиз застал ее на месте преступления: она без разрешения вторглась в его владения, глазеет на его родовое поместье! Но этот человек не маркиз, хотя все равно она попала в неловкое положение.

Но он и не садовник, хотя поначалу ей так показалось. Говорит на правильном английском, но, пожалуй, от вида его коричневого пальто чинная Бонд-стрит содрогнулась бы и дрожала целую неделю; бриджи выглядели так, точно их надевали только лишь ради удобства, вовсе не заботясь о том, хорошо ли они облегают ногу, а высокие башмаки знали не только лучшие дни, но и лучшие годы.

Внешность у незнакомца была самая ординарная: не высокий и не низенький, не Геркулес и не хилый, не красавец, но и не урод. Волосы – он был без шляпы – то ли каштановые, то ли темно-русые. Г лаза, кажется, серые.

И у него вовсе не грозный вид, Саманта рада была это отметить. Скорее всего он управляющий имением или помощник управляющего.

– Я… я очень извиняюсь, – пролепетала Саманта. – Я просто гуляю и, похоже, забрела в чужие владения…

– Сударыня, я вовсе не собираюсь призвать констеблей, чтобы арестовать вас и доставить в ближайший магистрат, – сказал незнакомец. – Во всяком случае, не в этот раз. – Глаза его улыбались. Глаза у него очень славные, решила Саманта, определенно, они очень украшают его лицо.

– Я гощу в Челкотте, – продолжала Саманта, указывая рукой в ту сторону, откуда пришла. – У своей кузины графини Торнхилл… Ее муж – граф Торнхилл, – без надобности добавила она. Улыбка не уходила из глаз незнакомца, и Саманта несколько успокоилась.

– И вы никогда прежде не видели «Хаймурского аббатства»? – спросил он. – Красивое, не правда ли? Если бы не это дерево, вид был бы еще лучше. Дерево следует отодвинуть.

– Отодвинуть? Как это – отодвинуть? – заулыбалась Саманта. – Пересадить на другое место? Как цветок?

– Именно, – сказал незнакомец. – Зачем же убивать дереьо, если ему еще не пришло время умирать?

Тон у него был вполне серьезный.

– Но оно такое огромное, – со смехом заметила Саманта.

Незнакомец оторвался от дерева, к которому прислонялся, и подошел к ней. Он хромает, заметила Саманта, а правую руку прижимает к бедру, и ладонь лежит на ноге, словно придерживает ее. Он в кожаных перчатках.

– Вы повредили себе ногу и руку? Что случилось? – непроизвольно спросила Саманта.

– Ничего. – Он остановился рядом с ней. Незнакомец был не намного выше ее, а она считалась маленькой. – Во всяком случае, это давняя история.

Саманта почувствовала, что краснеет. Какую она совершила бестактность! У него, можно сказать, тяжелое увечье, а она спрашивает, не ударился ли он.

– Посмотрите, – сказал он, указывая вниз здоровой рукой. – Если это дерево и вправду передвинуть, отсюда откроется замечательный вид на «Аббатство», точно по центру этой прогалины, спускающейся вниз по склону. «Аббатство» в двух милях отсюда, но художник, вознамерившийся нарисовать его, выбрал бы именно эту точку. При одном лишь условии – что со склона будет убрано это дерево. Представим же себе, что мы тоже художники и дерева нет. Скоро оно и в самом деле будет убрано. Мы должны быть художниками и создавать пейзажи, а не только рисовать их акварельными и масляными красками. Просто надо обладать даром замечать красоту и величие природы, наслаждаться каждым приятным видом.

– Вы управляющий имением?

– Нет. – Он оглянулся, все еще стоя с протянутой в сторону замка рукой.

– Но вы ведь не садовник? – продолжала расспросы Саманта. – Ваш английский свидетельствует о том, что вы джентльмен. – Саманта снова залилась краской. – Ах, извините меня! Не мое это дело, тем более что я просто случайная прохожая. – Но тут пришло в голову, что, может быть, и он тоже случайный прохожий.

– Я – Хартли Уэйд, – представился он, глядя на нее.

– Приятно познакомиться, мистер Уэйд. – Саманта предпочла не делать реверанса, а протянула ему правую руку. Судя по его виду, ему не полагалось делать реверанс. – Саманта Ньюман.

– Счастлив познакомиться с вами, мисс Ньюман, – ответил он и пожал ее руку правой рукой. Она почувствовала через перчатку, что рука у него неестественно тонкая, а пальцы полусогнуты. Саманта побоялась пожать ее и пожалела, что, не подумав, совершенно импульсивно протянула ему руку.

– Я в некотором роде художник по ландшафту, – проговорил он. – Исходил вдоль и поперек поместья многих знатных английских землевладельцев, давая им советы, как лучшим образом выстроить, если можно так сказать, их парки. Многие считают, что совершенно достаточно тщательно ухаживать за газонами и клумбами перед домом.

– А этого недостаточно?

– Не всегда. И чаще всего – недостаточно. – В глазах его опять светилась улыбка. – Традиционные английские сады не всегда радуют глаз, в особенности если земля перед домом плоская и нет возможности сделать так, чтобы она спускалась террасами. Надо подняться в небо – быть может, на воздушном шаре – и смотреть сверху, чтобы увидеть все клумбы и кустарники в полной красе. Сам дом и пространство перед ним занимают куда меньшее место, чем парк. Но парки доставляют столько удовольствия, в них гуляют и отдыхают и телом и душой, если только позаботиться об их планировке, сделать еще красивее, чем создала их природа.

– Так вот чем вы здесь занимаетесь! – с улыбкой отозвалась Саманта. – Маркиз Кэрью нанял вас, чтобы вы гуляли по его парку и давали ему советы?

– Ну уж во всяком случае, одно свое дерево он должен точно переместить.

– А он может возразить?

– Если кто-то просит совета, – сказал Хартли Уэйд, – то, естественно, должен быть готов его выслушать. Кое-что здесь уже сделано, чтобы подчеркнуть природную красоту парка, что-то добавлено, а что-то и несколько изменено, чтобы он стал еще красивее. Знаете ли, это не первый мой приезд сюда. Но, приезжая снова, неизбежно находишь еще какие-то возможности. Как вот с этим деревом. Не понимаю, как я не заметил эту помеху прежде. А на его месте можно соорудить каменный грот, чтобы маркиз и его гости сидели в нем и любовались прекрасным видом.

– Дивное будет место, правда? – Саманта огляделась вокруг. – Такой покой! Если бы я жила здесь, наверное, я часами бы сидела в этом гроте. Думала, мечтала.

– Два занятия, которые мы недооцениваем, – сказал Хартли Уэйд. – Рад слышать, что вы отдаете им должное, мисс Ньюман. А кому-то, может быть, захочется посидеть со своей близкой подругой или другом. С кем-то, с кем можно и поговорить, и помолчать, ничуть не нарушая этикета.

Саманта бросила взгляд на своего собеседника. Да, именно это она имела в виду. Он выразил ее мысль. Вот чего ей не хватает в жизни! Она чувствовала это, думала, гадала, чего ей недостает. И вот ответ – такой простой! А она и не подозревала, что он так близко лежит. У нее нет настоящего друга. Нет друга, с которым она могла бы посидеть в тишине, молча, и при этом обоим было бы хорошо и спокойно. Даже с самыми близкими и дорогими ей людьми, с тетушкой Агги и с Дженни, она всегда чувствовала необходимость вести какой-то разговор.

– Да, – сказала Саманта. – Представляю, как это приятно. Удивительно приятно.

– Вы очень спешите вернуться в Челкотт? – спросил Хартли. – Может, кто-то беспокоится, что вы так долго отсутствуете? Может, волнуется ваша тетушка?

– Я уже вышла из того возраста, когда необходим надзор нянек, мистер Уэйд, – сказала Саманта. – Мне уже двадцать четыре года.

– Выглядите вы куда моложе, – с улыбкой заметил Хартли. – В таком случае, если вы не против, не прогуляться ли нам до вершины этого холма? Я покажу вам, что я уже успел сделать, чтобы украсить парк, и заодно посвящу вас в некоторые мои замыслы.

Саманта была в замешательстве. Гулять в дальнем лесу в обществе незнакомого джентльмена, мало того, самого заурядного, простого человека, к тому же плохо одетого, – должна ли молодая леди ответить согласием на такое предложение? Ей следует немедленно направиться в сторону своего дома. Но похоже, она может не бояться мистера Уэйда, держится он очень приятно. К. тому же ей интересно было посмотреть, как можно изменять природу, не разрушая ее и не нанося ей вреда. Изменять лишь ради того, чтобы доставлять еще больше радости людям.

– Я не против, – сказала Саманта, устремив взгляд на уходящий вверх склон.

– Я всегда считал, что маркизу повезло – на его земле есть этот холм, в то время как графу Торнхиллу досталась совершенно ровная местность. Холмы предоставляют большие возможности для всяких преобразований. Вам помочь?

– Нет, нет! – Саманта засмеялась. – Какой стыд, что я до сих пор не могу наладить дыхание, когда поднимаюсь в гору. Но зиме, казалось, не будет конца, вот и разучилась ходить.

– Мы уже почти, на вершине, – сказал Хартли Уэйд. Хромал он довольно сильно, но незаметно было, чтобы он устал. – Там на открытом месте стоит беседка. Мне ее расположение не очень нравится, но маркиз заверил меня, что все его гости, когда он ведет их этим путем, очень радуются, завидев ее. В ней можно посидеть и отдохнуть.

Саманта, завидев беседку, тоже обрадовалась. Они уселись рядышком на каменную скамью. Внизу расстилались поля и луга. По одну сторону было видно «Аббатство», но отсюда дом выглядел не таким величественным, как с той, первой площадки. Хартли Уэйд показал Саманте места, где он, по его словам, уже передвинул деревья в предыдущие свои приезды. Показал две тропы, проложенные по крутой части склона; каждая вела еще к одной беседке, поставленной в таком месте, что из нее открывался не менее прекрасный вид. Он объяснил, что внизу есть озеро, но с холма его не видно. Именно это озеро и занимает его в этом году.

– Моя задача состоит в том, чтобы все пересадки и перепланировки усиливали впечатление, что это уголок нетронутой, девственной природы. А к тому времени, когда я закончу тут работы, озеро будет вдруг открываться глазам как еще одно подтверждение этой первозданности. На самом-то деле я произведу там некоторые изменения. Я мог бы сводить вас к озеру и показать, что я хочу сделать.

Однако, как видно, он не намеревался сделать это немедленно. Стены беседки укрывали их от ветерка, а солнце светило прямо на них. В воздухе разливалось тепло. На деревьях пели птицы, их было не разглядеть среди ветвей, но время от времени какая-нибудь птаха по какой-то причине вспархивала, потом снова опускалась на ветку. И все вокруг – земля, деревья – источало свежий аромат весны.

Несколько минут они просидели в полном молчании, а Саманта этого и не заметила. Оттого что разговор прервался, не возникло никакой неловкости. Так прекрасно было все вокруг, что хотелось молча внимать этой красоте. Наконец Саманта вздохнула.

– Замечательная прогулка, – сказала она. – И мы чудесно отдохнули. А ведь я могла бы пойти к озеру в Челкотте вместе с моей кузиной и леди Бойл, гостьей кузины, и с их детьми. Но предпочла прогуляться в одиночестве, хотя и боялась их обидеть.

– А я нарушил ваше одиночество, – сказал Хартли Уэйд.

– Нисколько. – Саманта с улыбкой повернулась к нему. – Мне с вами так же хорошо, мистер Уэйд, как и быть в одиночестве. – Уже договаривая фразу, Саманта сообразила, что сказала что-то не то, и смущенно рассмеялась. – Боже мой! Но я вовсе не то хотела сказать! Я имела в виду, что мне приятна ваша компания, мне с вами очень легко. И спасибо вам, что открыли для меня какие-то вещи, о которых я прежде и не думала.

– Сейчас уже поздно спускаться к озеру, – сказал он. – Наверное, в доме вашей кузины уже попили чаю и теперь волнуются, где вы. Может, прогулку к озеру мы совершим в какой-нибудь другой день?

– Мне бы очень хотелось, – ответила Саманта, – но вы заняты своей работой, я не хочу посягать на ваше время.

– Художников, писателей, музыкантов часто упрекают в безделье, когда они просто смотрят в пространство, – сказал Хартли Уэйд. – А между тем именно в это время они напряженнее всего работают. Сейчас я сидел рядом с вами, мисс Ньюман, и ко мне пришли очень интересные замыслы – я имею в виду оформление этого парка. И очень может быть, если бы я не сидел тут и вас не было бы рядом со мной, эти замыслы не пришли бы ко мне никогда. Так вы согласны совершить еще одну прогулку? Что, если завтра? Если завтра мы встретимся с вами в то же время и на том же месте, где встретились сегодня?

– Я приду, – неожиданно приняв решение, согласилась Саманта. Она приехала в Челкотт почти три месяца назад, но сегодня впервые так приятно провела время. Придя к такому заключению, Саманта почувствовала вину перед Дженни и Габриэлем – они были к ней так добры – и все же повторила:

– Да, я приду.

– Приходите, – сказал Хартли Уэйд, поднимаясь со скамьи. – А сейчас я провожу вас до пограничного ручья. – Он смотрел на нее, и в глазах его светилась улыбка. Пожалуй, эта улыбка – самое красивое, что есть в его внешности, подумала Саманта.

– Я должен в сохранности вывести вас из владений маркиза Кэрью.

Наверное, ему трудно будет пройти такое расстояние, встревожилась Саманта. Но он, хоть и хромая, спокойно спустился вместе с ней с холма и довел до ручья. По дороге они оживленно разговаривали, хотя потом Саманта не смогла точно припомнить, о чем именно они говорили.

– Не спешите! – остерег он Саманту, когда она, перебираясь по камням на другой берег ручья, чуть было не споткнулась о подол юбки, потому что старалась не слишком высоко ее поднимать. – Сейчас не самое подходящее время для купания.

Ступив на землю по другую сторону ручья, Саманта послала ему еще одну улыбку и помахала рукой. Он стоял, заложив одну руку за спину, вторая была прижата к боку. Это была правая рука. «Хорошо бы он оказался левшой», – мелькнуло в. голове у Саманты.

– Спасибо за приятную прогулку, – сказала она.

– Надеюсь завтра увидеть вас снова, мисс Ньюман, – сказал Хартли Уэйд в ответ. – Если, конечно, позволит погода.

Саманта быстрым шагом прошла по лесу, пересекла луг. Наверное, и правда время уже позднее, тревожилась она. Если Дженни и Розали вернулись с озера, они, конечно же, понять не могут, куда она подевалась.

Сказать ли им, где она была? Что она больше часа гуляла и сидела в беседке с совершенно незнакомым человеком? Что условилась завтра снова с ним встретиться? Саманта не была уверена, что обо всем им расскажет. В рассказе это может прозвучать совсем не так, как было на самом деле, и ее могут осудить за легкомысленное поведение. Но ведь ничего предосудительного она не совершила. Мистер Уэйд очень приятный и хорошо воспитанный джентльмен, она чувствовала себя в полной безопасности, и общение с ним доставило ей удовольствие. Но и ничего больше, ни о каких романтических чувствах и речи быть не может. Физически он совершенно ее не привлекает.

Ведь стоит ей поведать о своем приключении, как тетя Агги тут же заявит, что завтра непременно отправится сопровождать племянницу, и тогда придется долго ее отговаривать, призвав на помощь Дженни. Вечер будет испорчен.

Нет, не станет она ничего говорить. Ей уже двадцать четыре года. Она достаточно взрослая, чтобы поступать в чем-то так, как ей хочется. Достаточно взрослая, чтобы жить своей собственной жизнью.

Она не скажет. И с удовольствием будет ждать завтрашнего дня – в этом Саманта не сомневалась.

Глава 2

Хартли Уэйд – он же маркиз Кэрью – долго еще стоял на берегу ручья, глядя в ту сторону, куда скрылась Саманта.

Такой красивой девушки он никогда не встречал. Настоящая красавица! Невысокого роста, дивно сложена, изящна и держится с удивительным достоинством. Светлые золотистые волосы вьются, и шляпка не скрывает их красоту. Глаза голубые, как весеннее небо. Длинные ресницы темнее, чем ее волосы. Прелестное, живое, умное лицо, и она чудесно улыбается.

Он и сам улыбнулся, но скорее печально. Ему двадцать семь лет, а он, едва познакомившись, кажется, уже влюбился в эту красавицу!

Он тронулся в обратный путь через лес к холму. Ребром правой ладони потер бедро. Ночью он будет страдать от боли – слишком много ходил сегодня. Но может, боль будет и не очень сильной. Хотя в последнее время он мало ходил пешком, зато, не щадя себя, занимался физическими упражнениями. Он улыбнулся, вспомнив выражение лица Джексона, когда он, три года назад, впервые вошел в известный лондонский спортивный зал с намерением обучиться приемам карате. Вернее будет сказать – вполз, тяжело припадая на правую ногу. Теперь Джексон гордится им и все хочет продемонстрировать его своим коллегам-тренерам. Однако маркиз брал у прославленного мастера частные уроки и не хотел выставляться на всеобщее обозрение.

На том месте, где он увидел мисс Саманту Ньюман, маркиз остановился. Определенно, это дерево следует убрать. Вид отсюда открывается замечательный.

До него не сразу дошло, что Саманта не опознала его. Очевидно, ни Торнхилл, ни его супруга не рассказали Саманте о его увечье, не описали его наружность. Очевидно, Саманта не знала, что маркиз Кэрью – хромой. Калька – этот ярлык и приклеили ему, пусть это было не совсем верно. Маркизу было известно, как обычно его представляют, и если бы Саманта слышала рассказы о нем, она непременно бы его узнала.

Он не без внутреннего сопротивления назвал ей свое неполное имя, не упомянув титула. Но и тут она ничего не заподозрила. «Здавствуйте, мистер Уэйд», – вежливо сказала она. Он следил, не изменится ли ее поведение, но ничего не изменилось.

Слишком сильно было искушение не открывать ей, кто он на самом деле. Если никто не описывал ей его внешность и если она спокойно отнеслась к имени, которым он назвался, без титула, нет никаких оснований предполагать, что она догадалась, кто он. Хотя и повстречалась с ним в его владениях. Для удобства он оделся в какую-то старую-престарую свою одежду. Его камердинер не далее как сегодня утром предупредил его, что, если он еще раз наденет эти башмаки, он разошлет по всем газетам сообщение, что снимает с себя ответственность за то, как одет его хозяин.

Но башмаки такие удобные, а эти угрозы для него не новость. Харгривз служит у него уже одиннадцать лет и все одиннадцать лет грозится принять решительные меры.

Маркиз продолжал взбираться на вершину, холма, а взобравшись, сел на каменную скамью, на которой недавно сидел рядом с мисс Ньюман. Она так оживленно беседовала с ним и, кажется, слушала его с неподдельным интересом. А минут пятнадцать и вовсе просидела молча, и при этом оба они не почувствовали ни малейшей неловкости и она не пыталась нарушить тишину и вызвать его на продолжение беседы.

Она сказала… Он хотел в точности вспомнить ее слова… Она сказала; мне приятна ваша компания, мне с вами очень легко. Другие женщины произнесли бы только первую половину фразы. Ни одна не произнесла бы то, что прибавила она. И ни одна бы не сказала это столь искренне.

С некоторых пор – это длилось уже довольно долго – маркиз предпочитал не бывать в обществе, хотя и не был отшельником. В особенности он опасался женщин. Едва они узнавали его, как в глазах их вспыхивал явный интерес, какой-то хищный огонек загорался в них и до конца вечера они уже не отходили от него. Это было унизительно и травмировало его. Он полагал, что все дело в его громком титуле – он был восьмым маркизом в роду. Ну и конечно же, не последнюю роль играло его богатство: большое имение в Йоркшире и почти такое же большое и процветающее в Шотландии, в Беркшире. Он не знал, что ему делать с таким богатством.

Ладно, он смирился бы с их корыстной заинтересованностью. Многие мужчины его круга страдают от такого отношения. Так повелось испокон веку. Но в глазах женщин появлялось пренебрежение, когда они приглядывались к нему поближе и обнаруживали, что красотой он не блещет. А иной раз это было не просто пренебрежение, но и отвращение, когда они замечали, как тяжело он хромает и как прижата к боку его рука. Маркиз редко теперь выходил из дома без перчаток, хотя бы на одной правой руке.

Хромота лорда Байрона делала его еще более привлекательным для женщин. Однако маркиз Кэрью не был наделен ни красотой лорда Байрона, ни его харизмой.

Хотел бы он знать, как поведет себя Саманта, если он назовет ей свое полное имя. Загорится ли в ее глазах столь знакомый ему алчный интерес? Она сказала, что ей двадцать четыре года. И при этом еще не замужем, это странно. Почему она еще не вышла замуж, даже если она бесприданница, – она ведь необыкновенно красива!

Красавица и чудовище, печально подумал он, положив левую ладонь на то место на скамье, где сидела она.

Отвращения у нее на лице он не заметил. Только участие, когда она подумала, что это недавно он получил какую-то травму. И как она растерялась, когда поняла, что допустила неловкость. Однако она могла бы испытать отвращение, если бы узнала, кто он на самом деле, и поняла, что у нее есть шанс завоевать его расположение.

Нет! Маркиз закрыл глаза и поднял лицо, ловя луч заходящего солнца. Он не хочет в это верить, она не такая. Она ему нравится. Нравится не только внешне, хотя у него перехватило дыхание, когда он увидел ее. Ему все в ней нравится.

Больше чем нравится!

Он открыл глаза и поднялся со скамьи. Пора идти домой. К озеру он сегодня спускаться не станет. Быть может, они завтра спустятся туда вместе, и он расскажет ей о своем замысле. Если только удержится хорошая погода, а между тем на востоке собираются облака, и вид их не предвещает ничего хорошего. Ах, если бы еще несколько дней постояла хорошая погода! Он не помнит, когда еще с таким нетерпением и надеждой ждал завтрашнего дня.

А вдруг к завтрашнему дню она уже обнаружит, кто он такой на самом деле? Опишет его наружность кузине и Габриэлю, и они сразу скажут ей с кем она сегодня гуляла и беседовала. Или она просто не придет. Может быть, для нее завтрашняя встреча не представляет ровно никакого интереса, и она не сдержит обещание. Завтра, если только она придет, он скажет ей, кто он. Он пойдет на риск и посмотрит, изменится ли ее поведение. Однако пока что он велел слугам никому не сообщать о том, что их хозяин вчера совершенно неожиданно возврати в Хаймур.

Он надеялся, что погода не испортится.

Он надеялся, что она придет. И дело было не только в ее красоте. И не только в том, что она ему так понравилась.

Он, как мальчишка, по уши влюбился в нее.

Да, все так – чудовище повстречало красавицу!

Два дня подряд за окнами Челкотта не переставая сеял мелкий дождь. Даже мужчины не отваживались выходить из дома, хотя граф Торнхилл и жаловался, что у него масса дел по хозяйству. Детям наскучили все домашние игры, они капризничали, и их няня совсем отчаялась найти им еще какое-то развлечение. Тогда граф, подстрекаемый сэром Альбертом Бойлом, позволил им оседлать себя и галопом понесся по дому. Няня была шокирована, хотя и не слишком. Она призналась экономке, что за пять лет службы не раз наблюдала такое совершенно неподобающее поведение отца. Леди Бойл была также шокирована, но в то же время и очарована и присоединилась к остальным домочадцам, когда началась шумная игра в прятки, в которой запретными территориями были объявлены лишь кухня и балконы. Даже леди Брилл приняла участие в игре, но спустя какое-то время ее, сколько ни искали, никак не могли найти. Все решили, что она обнаружила такое потаенное местечко, до которого еще никто не добирался, но в конце концов ее все-таки нашли… крепко спящей на собственной кровати.

В прятки, с короткими интервалами, играли все два дождливых дня.

На второй день к обеду приехали гости – соседи, которые часто наносили визиты и к которым не менее часто ездили лорд Торнхилл с супругой и своими гостями в течение последних трех месяцев. После обеда играли в карты, музицировали, вели приятную беседу. Как жаль, сказала графиня, что маркиз Кэрью все еще не вернулся в Хаймур. Как было бы хорошо, если бы он присоединился к их компании.

– Он бы тебе понравился, Сэм, – прибавила она. – Удивительно приятный джентльмен, однако почему-то так случается, что, когда ты гостишь у нас, он всегда в отъезде. В следующий раз мы должны все предусмотреть.

– Саманте нет нужды прибавлять еще одного поклонника к своей свите, – твердо заявил граф. – Их целый батальон. – Еще один обожатель – и она возгордится так, что к ней и не подступишься. – Заметив, что Саманта смотрит на него, граф подмигнул жене.

Саманта уже готова была рассказать о своем неожиданном знакомстве в поместье Хаймур. Мистер Уэйд – джентльмен, его речь и манеры совершенно очевидно свидетельствуют об этом. Однако он может почувствовать себя неловко в столь изысканном обществе, к тому же у него может не оказаться подходящей одежды, чтобы чувствовать себя на равных рядом с Габриэлем и Альбертом. И еще одно – ей хотелось пока что держать свое знакомство с мистером Уэйдом в секрете. Неприятно будет наблюдать, как кто-то другой старается быть вежливым с человеком, принадлежащим к совершенно другому кругу. Хотя, конечно же, и Габриэль, и Дженни будут совершенно искренни в своем гостеприимстве.

Два дождливых дня Саманта провела вполне приятно, хотя и сожалела, что дождь зарядил так надолго. И ужасно огорчалась, что пришлось отказать себе в удовольствии совершить еще одну прогулку по Хаймуру в обществе мистера Уэйда. Да, ей было приятно его общество. Для нее было неожиданным его отношение к ней – она поняла это, вернувшись в Челкотт и воскресив в памяти тот час, что провела с ним: он внимательно выслушал ее советы и, более того, принял их. Как видно, он посчитал ее за умную женщину. Саманта привыкла к тому, что мужчины восхищаются ею и стараются привлечь к себе ее внимание. Это, конечно, лестно, но часто ей казалось, что они видят в ней только лишь хорошенькую женщину, а не личность.

Мистер Уэйд не пытался ухаживать за ней, но ему хотелось поделиться с ней своими замыслами, приятно было вместе с ней любоваться красотами природы. По крайней мере, ей так показалось. Быть может, несерьезно с ее стороны делать такие выводы после одной лишь короткой встречи, но у Саманты было такое чувство, что они с мистером Уэйдом смогут стать друзьями. Настоящими друзьями, которые понимают друг друга. Знакомых у нее предостаточно, но вот близких друзей совсем мало. Как он сказал? Саманта задумалась, припоминая его слова. Да, вот как он сказал: «…такого друга, с которым можно и поговорить по душам, и помолчать, не испытывая при этом никакого неудобства».

И снова Саманта испытала то же чувство, которое у нее возникло, когда она услышала эти слова. Перед ней открылось в жизни что-то новое. Она не мечтала о любви, как мечтают другие женщины. Любовь пришла к ней в восемнадцать лет и не принесла ничего, кроме унижения и страшных мук. Она не хотела повторения. Чего она действительно хотела – так это иметь близкого друга. Она не отдавала себе в этом отчета, пока не услышала его слова…

Саманта чувствовала: мистер Уэйд может стать для нее таким другом. Может, и глупо так думать, она ведь всего один раз разговаривала с ним. Может, он забыл о ней в тот же миг, как повернул назад. Может, он и не пришел бы на встречу с ней, даже если бы стояла хорошая погода. И может быть, она никогда больше не увидит его. Может, его работа в Хаймуре уже завершена и он уехал.

Она очень огорчится, если больше не увидит его.

На третий день дождь перестал. Утром облака еще плыли довольно низко, грозя снова пролиться дождем, но во второй половине дня они начали расходиться, и в прогалинах засияло солнце.

С утра пораньше граф вместе со своим другом и с управляющим поместьем уехал к какому-то арендатору разрешать очередные проблемы. Но после полудня они вернулись, и граф объявил, что погода прекрасная и надо немедленно седлать лошадей и всей семьей отправляться на прогулку. Пешком идти не стоит: башмаки и подолы юбок тут же намокнут.

– А Рози предпочтет отдохнуть, не так ли, любовь моя? – ласково улыбаясь своей беременной жене, добавил сэр Альберт. – Эмми будет в полной безопасности на пони, которого выбрал для нее Гейб, когда мы сюда приехали, а Джейн поедет со мной.

Леди Бойл так боялась лошадей, что поблагодарила судьбу за такое решение.

– Ты должен настоять, Габриэль, чтобы Майкл не пускал пони галопом, – сказала графиня, а то Эмили непременно помчится следом за ним и меня хватит удар прямо на месте, а Розали, как только услышит об этом…

Граф весело подмигнул жене.

– Но передо мной будет сидеть Мэри и требовать, чтобы я тоже пустился в галоп, – сказал он.

Графиня раздосадовалась.

– Тогда я лучше посажу ее к себе, – сказала она. – Саманта, ты поможешь мне держать этого безумца под надзором.

– Если вы не очень возражаете, я предпочла бы отправиться на пешую прогулку, – сказала Саманта.

– Ах вот как! Значит, безумец и на тебя нагнал страху! – воскликнул граф. – Но мы ведь не берем сабель, дорогая Саманта. Это будет совершенно невинная кавалерийская атака.

– Тогда какой же в ней смысл? – улыбнувшись ему, отозвалась Саманта. – Так вы не возражаете против моей пешей прогулки?

– Но как можно не хотеть проехаться верхом в компании четырех визжащих чертенят, безумного кавалериста, его сварливой женушки и только одного лишь нормального джентльмена? – спросил Габриэль. – Странные бывают люди! Ну конечно же, мы не возражаем, Саманта. Ты должна делать только то, что доставляет тебе удовольствие. Для того мы и пригласили тебя сюда.

– Но я вовсе не сварливая женушка! – возмутилась графиня. – И прекрати это подмигивание, Габриэль, не то я подумаю, что тебе в глаз попала соринка. Саманта, ты промочишь и башмаки, и подол. Ну да ладно, не буду ворчать. Перестань смеяться, Габриэль! Представляешь, Сэм, шесть лет я терплю его бесконечные насмешки! И ты скажешь, я не ангел?

– Ангел – это я! – заявил Габриэль. – Ангел Габриэль.

Саманта оставила их, когда графиня снова возмутилась, а потом расхохоталась вместе с Альбертом и Розали. Саманта помнила, как они с Дженни прозвали графа Торнхилла Люцифером, когда познакомились с ним, – смуглый, черноволосый, чем не Сатана? Он и правда действовал точно грозный Люцифер, когда добивался разрыва помолвки Дженни с Лайонелом.

Саманта содрогнулась. Она редко вызывала в памяти это имя или образ человека, которому оно принадлежало. Дьявол в ангельском обличье. Единственный мужчина, которого она когда-то любила. Этот жестокий урок она не забудет до конца своей жизни.

Саманта переоделась в более старую одежду, надела высокие башмаки, которые она было отложила до будущей зимы, плащ – хотя и светило солнце, но в любую минуту его могли закрыть облака, – потуже завязала под подбородком ленты шляпки.

Он ее не ждет, подумала она, выходя из дома. Даже если он все еще в Хаймуре, ему и в голову не придет явиться на свидание два дня спустя. К тому же, несмотря на солнце, довольно холодно и ветрено и трава действительно мокрая.

Он не ждет ее, но все равно приятно прогуляться, а каменная скамья в беседке на вершине холма наверняка сухая и укрыта от ветра, так что она посидит на ней и насладится чудесным видом и уединением. Все лучше, чем семейная верховая прогулка. В этой веселой, счастливой компании она еще острее ощущает свое одиночество.

Это слово выплыло из ее сознания и несколько удивило ее. Она не одинока. Вовсе нет. Она в кругу своих друзей, с которыми ей легко и приятно. Она живет так, как ей хочется, и другой жизни ей не нужно. Почему вдруг она подумала об одиночестве?

Саманта перешла по камням через ручей и стала взбираться по склону холма, ни разу не остановившись, чтобы перевести дыхание. Сегодня так легко дышится, подумала она, и подниматься в гору легче, чем два дня назад. И небо такое дивное, и так стремительно несутся по нему белые облака. Саманта старалась не думать о том, ждет ли ее на вершине холма мистер Уэйд, более того, убеждала себя, что, конечно же, не ждет. Но это и к лучшему, говорила она себе, ей будет хорошо одной, никто не будет отвлекать ее. Она остановилась, когда в поле зрения уже появилась беседка, и вдруг волна радости захлестнула ее. Саманта даже не успела подумать, что это с ней. Она весело улыбнулась и шагнула вперед.

Он поднимался ей навстречу, в глазах его светилась улыбка.

– Вот так подъем! – сказала Саманта. – Боюсь, мне уже никогда не отдышаться.

– О, пожалуйста, отдышитесь! – взмолился Хартли. – Не представляю, как я стащу вниз мертвое тело с такого крутого склона.

Кто-нибудь другой из ее знакомых бросился бы ей на помощь и непременно воспользовался бы случаем, чтобы коснуться ее, взять за руку, даже, может, рискнул бы обнять за талию. Такое мимолетное и вполне невинное ухаживание было в порядке вещей. Мистер Уэйд просто указал ей на скамью.

– Подойдите сюда, сядьте, – сказал он.

Саманта засмеялась и пошла к нему упругим шагом, словно обрела второе дыхание.

От холода и ветра щеки и кончик носа у нее покраснели, волосы выбились из-под шляпки. Подол зеленого прогулочного платья и низ серого плаща пропитались сыростью. Башмаки промокли, и на них налипли травинки.

Она была еще прекраснее, чем запечатлелась в его памяти.

Он старался убедить себя, что она не придет и что он не особенно огорчится по этому поводу. Он и правда был увлечен своими замыслами и хотел, пока весна не вступит в свои права, все окончательно спланировать. Он поработает без помех, если она не придет. И долго ждать ее не будет, сказал он себе, когда поднялся на вершину холма. Минут десять, не больше.

Она пришла на исходе пятнадцатой минуты. Он даже немного испугался, поняв, что никогда в жизни не чувствовал себя счастливее. – Вам уже лучше? – спросил он, когда она села рядом с ним на скамью. И сразу повеяло чудесным ароматом. Он и в первый раз его заметил. Что это? Аромат фиалок? Не сильный. Очень тонкий и нежный. Кажется, что это не духи, а так пахнет она сама.

– Кажется, да, – сказала она, приложив руку к сердцу. И снова засмеялась легким, счастливым смехом. – Пожалуй, могу уже твердо сказать, что выживу.

– Счастлив это слышать, – отозвался он и подумал: какой, наверно, мягкий и шелковистый этот выбившийся локон, вот бы накрутить его на палец!

– Какая это скука – беспросветный дождь! – сказала Саманта. – Два дня, с утра до вечера, мы играли с детьми в прятки и притворялись, что не видим их, даже когда они прятались под столами или за прозрачной занавеской.

– Вам было скучно? – спросил он, и перед его глазами, непонятно почему, вдруг возникло видение: она с ребенком на руках.

– О нет, совсем не скучно, – ответила она. – Все мы очень веселились. Мне кажется, в душе я и сама все еще ребенок. Не правда ли, это внушает опасения? Но я огорчалась, что не состоится наша прогулка. Думала, что вы, быть может, уже покинули Хаймур. Или решите, что сегодня уже не имеет смысла приходить. Я и не надеялась, что увижу вас здесь, и все же пришла. – Она улыбнулась ему. – На всякий случай.

Так она хотела прийти! Огорчалась, что зарядил дождь. И сегодня волновалась, что он не придет. И все же сама пришла. На всякий случай…

Он заранее продумал начало их встречи – на тот случай, если она придет. Он хотел извиниться перед ней и признаться, что в прошлый раз он ввел ее в заблуждение. Он сделал это потому, сказал бы он, что она выглядела очень растерянной и смущенной и он не хотел еще больше ее смутить. Но на самом деле он не мистер Хартли Уэйд. Он маркиз Кэрью.

Он действительно намеревался ей это сказать. Но оказывается, она хотела с ним встретиться. Она пришла сюда сегодня в надежде встретить его. Она хотела погулять и побеседовать с ним, с невзрачным калекой. При том, что даже не подозревала, кто он на самом деле, его богатство и титул были тут ни при чем.

Она хотела встретиться с Хартли Уэйдом, ландшафтным архитектором. И обрадовалась, увидев его. Как она поведет себя, узнав его настоящее имя? И хочет ли он убедиться в ее реакции?

Ему понравилось быть Хартли Уэйдом. Никогда в жизни ему не было так хорошо. Так почему бы не оставить все как есть – по крайней мере на эту их встречу? В конце ее или, может быть, в следующую их встречу – если, конечно, она состоится – он раскроет ей правду. Но не сегодня.

– Я предполагаю побыть в Хаймуре еще какое-то время, – сказал он. – Хочу продумать некоторые дополнительные постройки и перепланировку и обсудить все с маркизом по его возвращении. А потом, если он со мной согласится и выразит желание начать преобразования немедленно, надо будет присмотреть за работами. Знаете ли, я тоже огорчался из-за этого дождя и потому сегодня, как только он кончился, пришел сюда. На всякий случай – вдруг вы тоже придете…

Она улыбнулась ему ослепительной белозубой улыбкой. И зубы, и рот были у нее восхитительные. Уголки губ чуть загибались кверху. Такие губы хотелось целовать и целовать.

– Ну вот я и отдышалась, мистер Уэйд. Вы ведь хотели показать мне озеро? Далеко оно отсюда? А главное, дорога к нему идет вниз?

– Но увы, обратно она снова пойдет вверх, – сказал он. – Не пугайтесь, озеро недалеко отсюда. – Он поднялся со скамьи и предложил ей свою руку. Он боялся коснуться ее. Если даже она обопрется на его левую руку, то все равно почувствует, как тяжело он хромает. И будет смущена. Или ей будет противно. – Оно вам понравится. Это самое уединенное, самое красивое место в Хаймуре.

– А маркиз Кэрью любит свой дом? – спросила Саманта. – Он так долго отсутствует. Мне кажется, будь я владельцем этого прекрасного поместья, я никогда бы отсюда не уезжала.

А одиночество, подумал маркиз, как трудно с ним мириться, даже если ты живешь в собственном прекрасном доме. Одиночество, которое не облегчают визиты соседей и друзей. Именно в периоды пребывания в своем доме он особенно остро чувствовал отсутствие в его жизни женщины. И детей. Он уже потерял надежду, что когда-нибудь найдет ту, которая полюбит его самого, а не его богатство.

Он еще ни разу в жизни не влюблялся. Хотя и был очень привязан к своей домоправительнице, которая стала его любовницей. Он прожил с ней пять лет, однако полтора года назад она внезапно умерла, и с тех пор он не держал домоправительниц. Но то была просто привязанность, а не настоящая любовь.

Он подозревал, что его чувство к мисс Саманте Ньюман могло стать такой настоящей, глубокой любовью, хотя пока что он просто по уши влюбился в нее. – Маркиз очень любит свой дом, – сказал он, – иначе зачем бы ему тратить такие большие деньги на все эти преобразования.

– Может, он просто хочет всех поразить своим изумительным парком, – сказала Саманта. – Однако нехорошо с моей стороны подозревать его в тщеславии. Я приношу извинения. Я ведь даже не знаю маркиза. Между тем Дженни – это леди Торнхилл, моя кузина, – говорит, что он очень приятный джентльмен.

Да благословит графиню Господь! Она всегда была очень любезна с ним и тактична, хотя и принадлежала к миру красивых людей.

– Отправляемся, – сказал он. – И смотрите под ноги. Склон очень крутой, и мне не хотелось бы увидеть, как вы заскользите вниз и шлепнетесь прямо в воду.

– Ну, тогда уж я буду обходить это место стороной, – засмеялась Саманта.

Однако спустя несколько минут она уже не смеялась. Они еще только начали спускаться с вершины, когда перед ними открылось озеро. Оно лежало между холмом по одну сторону и деревьями по другую. Саманта долго в молчании смотрела на него.

– О! – приглушенным голосом воскликнула она наконец. – Мне кажется, это самое прекрасное место на земле.

Именно в этот момент Хартли понял, что не просто влюбился в нее, как мальчишки влюбляются в красивых женщин. Он понял, что любит, Он ничуть в этом не сомневался, хотя они и познакомились всего два дня назад.

Глава 3

Это была сказка! В Челкотте было хорошее озеро – широкая водная гладь с поросшими травой берегами, где устраивали пикники и резвились дети, эллинг для лодок. Но это озеро – другое. Точно заколдованное.

Может быть, крутой склон холма и деревья по другую сторону отгородили его от мира, подумала Саманта. И вода от этого обрамления кажется очень глубокой и спокойной.

– Давайте спустимся, – предложил Хартли Уэйд. – С берега оно выглядит еще лучше.

Они спускались очень осторожно, хотя ближе к озеру холм стал постепенно выравниваться, а сам берег оказался и вовсе плоским, на нем можно было и постоять, и посидеть. Он не предложил ей руку и не поддерживал ее, и Саманта была рада. Она уже обратила внимание на то, что он никогда этого не делает. Большинство мужчин постарались бы помочь ей спуститься, и она чувствовала бы себя неуверенно. Сразу ощущаешь, что ты другое существо, нежели твой спутник.

С мистером Уэйдом у нее не было этого ощущения. Они и правда становятся друзьями. У нее никогда не было друга-мужчины, думала Саманта.

Они стояли на берегу и смотрели на тихую, глубокую воду.

– Какой здесь покой, – наконец нарушила молчание Саманта. – Мир и покой. Мне кажется, я чувствую… Но что же я чувствую?

– Присутствие Бога? – подсказал он.

– Да, присутствие Бога. – Саманта закрыла глаза и глубоко вдохнула в себя запах воды и влажной травы. – Да, есть места, в которых чувствуешь Его присутствие. Почти всегда в церквах. Иногда и в других местах. Вот таких, как это.

– Здесь будто не ступала нога человека, – сказал он. – Таким и хочется его сохранить. Хотя, быть может, стоит как-то выразить наше восхищение этой красотой, оставить какой-то знак. Поставить здесь часовню? – Он улыбнулся. – Пожалуй, это будет несколько аффектированно. Ну и конечно, не надо устраивать здесь ничего, что свидетельствовало бы о нашей современной деятельности. Я подумал было, не построить ли здесь лодочный причал или эллинг, но тут же отверг эту идею. А вам как кажется?

– Никаких лодок, – сказала Саманта.

– Может быть, мост? – сказал он, указывая на суживающееся в левую сторону озеро. Стекающая с холма вода образовывала там маленький водопад. – Мысль эта не оставляет меня. Но мост, который никуда не ведет, – не будет ли это еще одним преувеличением?

– Каменный мост, – отозвалась Саманта, – с арками. Тремя арками. Мост, который подводит к павильону или летнему домику.

– Пожалуй… – Минуту-другую Хартли молчал, потом продолжил:

– Закрытая беседка со стеклянными окнами по всем шести или восьми сторонам. Каждый сможет в ней посидеть и согреться.

– И обсохнуть, – сказала Саманта. И засмеялась. – Домик дождя! Озеро, наверно, выглядит так таинственно во время дождя, когда холм и деревья заволакивает туманом.

– Домик дождя, – повторил он. – Мне это нравится.

– В беседке будет так уютно и спокойно, – продолжала Саманта. – Живи я здесь, я проводила бы в ней много времени.

– Мост и домик дождя, – еще раз повторил он. – Вот что тут будет. А я никак не мог ничего придумать. Вы помогли мне найти решение.

– Может, возьмете меня в помощницы, мистер Уэйд? – пошутила Саманта.

Он с улыбкой повернулся к ней. Какая славная у него улыбка, снова отметила Саманта. Такой она ни у кого еще не встречала. Она осталась в его глазах. Саманта улыбнулась в ответ.

– Могу я сделать вам деловое предложение? – спросил он.

– Боюсь, что нет, – ответила Саманта. – Не подумает ли маркиз Кэрью, когда вы расскажете ему о мостике и домике дождя, что вы несколько тронулись умом?

– Вполне возможно, что и подумает, – ответил Хартли Уэйд. – Однако он очень доверяет моему вкусу и, когда увидит все воочию, просто влюбится и в мостик, и в беседку.

– Надеюсь, – сказала Саманта. – Не хотелось бы, чтобы они приобрели заброшенный вид.

Они стояли бок о бок и любовались пейзажем.

– Я могла бы прожить здесь всю жизнь, до конца моих дней, – сказала наконец Саманта со вздохом. – Если, конечно, была бы склонна к отшельничеству.

– Ходила бы в дерюге, – продолжил он, – а утром, проснувшись, ныряла бы в озеро.

– Бр-р-р! – поежилась Саманта, и оба рассмеялись. Но она тут же посерьезнела. – Боюсь, мне пора пускаться в обратный путь. Наверно, мы тут уже целый час, а может, и больше. Время бежит так быстро.

– Вам приходилось бывать внутри «Аббатства»! – спросил Хартли.

Саманта покачала головой.

– Хотите посмотреть? – спросил он. – Завтра? Я с удовольствием покажу вам дом.

– Но ведь это не очень удобно – осматривать дом в отсутствие хозяина, – заметила Саманта, а про себя подумала: «И еще более неудобно делать это в присутствии хозяина».

– Я не буду показывать личные комнаты маркиза. Однако летом здесь бывает уйма посетителей и домоправительница уполномочена показывать им все парадные комнаты, Я тоже их хорошо знаю. Вам будет интересно.

«Хаймурское аббатство» выглядело таким красивым издалека. Это было искушение. Да и глаза его так чудесно улыбались.

– Так до завтра? – спросил он.

– Ах, я совсем забыла! – воскликнула Саманта, огорчившись, как ребенок, которого лишили лакомства. – Но завтра мы отправляемся в гости, и с моей стороны было бы чрезвычайно невежливо отказаться.

– Значит, послезавтра? – не отступал он.

– А послезавтра гости приедут к нам. – Она состроила гримаску и виновато улыбнулась. Вдруг ее осенило:

– Может быть, и вы к нам придете? Уверена, Габриэль и Дженни – граф и графиня – будут очень рады.

Едва Саманта произнесла эти слова, как тут же пожалела о них. Пусть это нелепо, но ей не хотелось делить своего друга со всем семейством.

– Боюсь, что не смогу принять ваше предложение, – спокойно ответил Хартли. – Лучше мне остаться здесь и хотя бы сделать вид, что я упорно тружусь. Но за приглашение спасибо.

Они обменялись грустными улыбками. Ей так понравилось гулять и беседовать с ним! У Саманты даже мелькнула мысль, что теперь ее совершенно не будут привлекать верховые прогулки, пикники с кавалерами и неизбежный при этом флирт. Куда приятнее вот такое дружеское общение.

– Но через два дня я могу прийти, – с надеждой сказала она. – Вы будете еще в поместье?

– Да, – ответил Хартли. – Правда, для вас это будет довольно далекая прогулка. Вы ездите верхом?

– Конечно.

– Тогда я мог бы вас встретить у въезда в Хаймур, – предложил он. – В то же время, что и сегодня?

Саманта кивнула в знак согласия.

– Мне пора возвращаться, – сказала она. – И вам вовсе не обязательно меня провожать. До ручья, а потом обратно путь не близкий.

– Однако, как и в прошлый раз, я должен сам убедиться, что все прохожие покинули владения маркиза Кэрью, – с улыбкой возразил Хартли.

Оживленно болтая, они взобрались на холм и направились к пограничному ручью и к переходу на землю Челкотта.

– Благодарю вас за чудесную прогулку, мистер Уэйд, – сказала Саманта. – Я получила большое удовольствие. – И я тоже, – ответил Хартли Уэйд. – С нетерпением буду ждать нашей встречи у ворот «Хаймурского аббатства».

Перейдя по камням на другую сторону ручья, Саманта остановилась и помахала ему рукой, прежде чем скрыться за деревьями. Он истинный джентльмен, подумала она. Он вел себя безукоризненно и в первую их встречу, и сегодня, а ведь они были совершенно одни и в таких уединенных местах, где больше никого не встретишь. И никому не было известно, где она. Сегодня она по собственному желанию встретилась с ним. И они снова, можно сказать, назначили свидание. А это считается предосудительным даже для двадцатичетырехлетней женщины. Тетю Агги, если она об этом узнает, одолеет меланхолия. Габриэль помрачнеет и опять превратится в Люцифера. И даже Дженни будет посматривать на нее с укоризной.

Но почему же ей самой это вовсе не кажется чем-то неприличным? Может, потому, что и намека не было ни на какое ухаживание? И никаких прикосновений, никаких романтических порывов.

Может быть, все дело в его внешности? Внешность у него самая заурядная. Ну, может быть, только эта необыкновенная улыбка, особенно когда она светится в его глазах. Одежда, как видно, не очень-то его заботит. Ну и конечно, эта хромота и рука в перчатке… Значит, его внешность так успокаивающе действует на нее? Ну а если бы он был красив и без всяких физических недостатков, тогда она считала бы, что ведет себя предосудительно, тайно встречаясь с ним? Да, пожалуй, так оно и было бы. К такому мужчине она, наверное, почувствовала бы влечение.

К мистеру Уэйду она ничего подобного не испытывала. Только лишь дружеское расположение. Саманта улыбнулась – кажется, у нее появился настоящий друг.

* * *

Дни ползли, как улитки. Конечно же, он по собственному желанию проводит их в полном одиночестве. Оповести он соседей о своем возвращении домой, от гостей не было бы отбоя. И он сам нанес бы визиты соседям. Его приглашали бы на обеды. Он рассылал бы ответные приглашения. Да, конечно, он сам виноват в том, что так одинок.

А эта удивительная девушка, в которой прекрасно все – и внешность, и душа, заставила его еще острее осознать свое одиночество. Она недостижима, как звезда из другой галактики. И все потому, что он побоялся открыть ей свое настоящее имя, побоялся увидеть, как сразу же изменится ее поведение, как она начнет проявлять чрезмерную предупредительность и внимание. Он не хотел, чтобы она смотрела на него как на фантастически богатого жениха – маркиза Кэрью. Он хотел, чтобы она продолжала считать, что он просто мистер Хартли Уэйд, ничем не примечательный мистер Хартли Уэйд.

Каждая улыбка, которую она дарила Хартли Уэйду, была драгоценна, ее надо хранить в памяти и наслаждаться воспоминанием. Потому что каждая ее улыбка простодушна, искренна и… И прекрасна, как она сама. Каждое ее слово, сказанное ему, навсегда останется в его памяти. Мне кажется, это самое прекрасное место на земле… Может, возьмете меня в помощницы, мистер Уэйд?.. Я могла бы прожить здесь всю жизнь, до конца моих дней… Может быть, и вы к нам придете?.. Благодарю вас за чудесную прогулку…

Нет, он не хочет, чтобы она узнала, кто он на самом деле. Пусть эта сказка продолжается хотя бы еще один день. И он обрек себя на затворничество, решив, что и впредь не будет никому сообщать о своем приезде и не будет появляться за пределами своего поместья. Разве что кто-то случайно увидит его и сообщит домочадцам и соседям.

Два дня, которые, казалось, никогда не кончатся, он гулял и ездил верхом по парку, думая о ней, мечтая о ней и кляня себя. Он ругал себя всеми бранными словами, и самое мягкое из них было «идиот».

Ночью он не мог заснуть, думая о ней, а когда наконец засыпал, видел ее во сне: он протягивал к ней руки, но никак не мог дотянуться до нее, а она улыбалась и говорила, как приятно провела с ним время.

В один из вечеров, отослав слугу, он в одной нижней рубашке и панталонах остановился перед зеркалом в простенке и стал смотреть на себя. Прежде он никогда так внимательно не разглядывал себя в зеркале, лишь иногда бросал мимолетный взгляд.

Он печально улыбнулся своему отражению, потом посмотрел вниз и закрыл глаза. Какой же он глупец! Большим пальцем левой руки он начал массировать правую ладонь, растягивать пальцы один за другим, с силой надавливая на сухожилия. Саманта прекрасна, тут и говорить нечего, таких красавиц он еще не встречал. Может ли мужчина, увидев ее, не влюбиться в нее, не захотеть ее? Но она-то может выбрать любого, кого захочет. Может выбрать самого красивого мужчину Англии. Без сомнения, у нее целая армия поклонников. Наверное, в этом и причина того, что она до сих пор еще не замужем, – у нее слишком большой выбор.

А он осмеливается причислить и себя к этому сонму поклонников и мечтать о ней!

Маркиз открыл глаза и заставил себя снова взглянуть на свое отражение. На тонкую скрюченную руку, которую он массировал. Но сколько бы он ни массировал и ни разрабатывал пальцы, рука не станет полноценной.

И он осмелился влюбиться в такую красавицу?

«Если бы она знала, кто ты на самом деле, – шепнул ему на ухо Демон, – быть может, она и захотела бы тебя. Или твой титул. Или твое поместье. Или твои деньги».

Ни одна женщина никогда не захочет его самого. Хотя Доротея любила его, это он помнит. Сначала нет. Сначала он просто был мужчиной, который мог себе позволить платить за ее услуги и завязать с ней длительные отношения. Но она полюбила его. Она призналась ему в этом, и он не усомнился в ее искренности. Бедняжка Доротея, он всегда будет благодарен ей. Он был к ней по-своему привязан.

Но Доротея была на десять лет старше его, полная и недалекая. Он пришел к ней терять невинность…

И больше никто никогда его не хотел, ни одна женщина. А уж мисс Саманта Ньюман и подавно не захочет. Смешно даже думать об этом. Маркиз печально усмехнулся и закрыл глаза.

Но кажется, она с удовольствием проводила с ним время эти два дня. Ей была приятна его компания. И впереди еще один день. Она приняла его приглашение, и он покажет ей свое главное сокровище – свой дом. Она будет здесь, в «Хаймурском аббатстве», будет восторгаться парадными комнатами. Он был уверен, что ей тут все понравится. А он тем временем будет незаметно любоваться ею, он запомнит каждый ее взгляд, каждый жест, каждое слово. И навсегда сохранит в памяти.

Да, еще на один день он останется мистером Хартли. Только бы за эти дни не изменилась к худшему погода. А пока что дни тянулись ужасающе медленно. Он уходил к озеру и, стоя на берегу, смотрел на то место, где он возведет мост с тремя арками и домик дождя. Какое милое название она придумала! К осени он непременно закончит постройку.

* * *

Долгожданный день свидания наконец-то наступил. И все его молитвы были услышаны. Не только не было дождя, но на небе не было ни единого облачка и сияло солнце. Было даже тепло. Прежде чем выехать ей навстречу, он отдал слугам несколько странные распоряжения. Первое: ни единому человеку не сообщать о его приезде домой; и второе: до конца этого дня, обращаясь к нему, не называть его титул. Слуги сочли, что у их хозяина что-то неладно с головой, и пребывали в полном недоумении, покуда не увидели мисс Ньюман, после чего каждый из них сделал свое собственное заключение.

Маркиз проехал по длинной, делающей полукруг подъездной аллее и остановился у привратной сторожки, где его не было видно с дороги. Он твердил себе, что не станет слишком расстраиваться, если она не приедет.

Но едва он завидел ее на дороге – каких-нибудь две минуты спустя, – он точно понял, что был бы страшно разочарован, если бы она не приехала. Да нет, был бы глубоко несчастен.

Саманта сразу заметила его и подняла руку в знак приветствия. И в то же мгновение лицо ее озарилось счастливой улыбкой. Да, счастливой! Так, значит, она рада видеть его!

На ней была элегантная амазонка из темно-зеленого бархата. На золотистых кудрях маленькая шляпка в тон амазонке; зеленое перо, еще более светлого оттенка, огибало ухо, его кончик игриво выглядывал из-под ее подбородка. Он искал в уме слово еще более превосходной степени, чем «прекрасная», но не мог найти.

– Ну может ли быть более прекрасный весенний день! – весело воскликнула она, подъехав к нему поближе.

– Не может, – с улыбкой ответил он. Конечно, не может. И другого такого никогда больше не будет.

* * *

Он не повел ее в дом сразу. Они свернули с подъездной аллеи и поехали меж могучих старых деревьев.

– Когда-то здесь был древний лес, – рассказывал он. – Пройти через него было невозможно, только дикие звери, да и то мелкие, могли проникнуть в чащобу. Я расчистил его, чтобы в нем могли поселиться олени и чтобы по нему можно было ходить я ездить верхом. Ну и конечно же, – Хартли засмеялся, – маркиз тогда решил, что на его земле не будет охоты. Олени тут живут как в раю.

– Ах, как я рада это слышать! – воскликнула Саманта. – Вы это не одобряете? – Она надеялась, что одобряет, что он не любит этот кровавый спорт. Хотя почти все мужчины занимались охотой. Признаться в том, что они не любят ее, значило унизить свое мужское достоинство в глазах мужского общества. Саманта зауважала маркиза Кэрью за то, что он не побоялся этого сделать.

– Вполне одобряю, – ответил Хартли Уэйд. – Я создал этот олений парк только с тем условием, что природа и звери будут здесь в безопасности. Смотрите! – Он указал хлыстом влево. Пять стройных красавцев паслись на полянке, не проявляя никакого беспокойства, хотя лошади и всадники были не дальше чем в ста футах от них.

– Неужели кто-то может хотеть застрелить их? – сказала Саманта, и в его глазах засветилась улыбка в ответ на ее слова.

Они поехали по более открытой части парка. «Аббатство» все время было в поле видимости. Фасад его по-прежнему выглядел как собор. Три остальные стороны являли собой странное смешение архитектурных стилей. Каждый новый владелец поместья оставлял свой знак на здании, однако общий результат оказался неожиданно приятным. Саманта видела много величественных замков и старинных английских поместий, однако это «Аббатство» было ни с чем не сравнимо, дом ее просто очаровал.

– Спасибо, – ответил мистер Уэйд, когда Саманта выразила свое восхищение.

– Выходит, вы тоже приложили руку к его облику? – спросила Саманта.

Какие-то секунды он недоуменно смотрел на нее, затем рассмеялся.

– Нет, – сказал он, – к дому я не причастен. Но я передам маркизу ваши лестные слова. Я уверен, он поблагодарил бы вас, а потому и ответил за него. Чтобы вы услышали это здесь и сейчас.

Парковый ландшафт отступал от всех привычных канонов. Перед домом не партерные цветники, а широкая, вымощенная камнем терраса, на ней несколько больших цветочных горшков, сейчас, ранней весной, еще пустых. Но есть и несколько клумб, и каменных садиков – на них уже много зеленых ростков. А в одном из таких садиков, в укрытом от ветра месте, уже цветут крокусы и примулы. И никакой симметрии. Вдруг открывается ложбинка, незаметная, пока не подойдешь к ней вплотную. Площадка сохранила все свои естественные неровности.

– Как тут все необычно, – заметила Саманта. – Но мне нравится. Очевидно, эта терраса – уже ваша работа.

– Не столько моя, сколько садовников, если говорить честно, – ответил мистер Уэйд. – Но рисунок мой. Довольно непривычный, не правда ли? Для восприятия людей – они хотят видеть порядок и симметрию. Природа не предъявляет таких требований. Вы это заметили? Взять, к примеру, хотя бы то дерево на склоне. Иногда мне приходится спорить с природой, но только иногда. Мне больше нравится сотрудничать с ней, чем выступать против. Нравится, чтобы все в парке выглядело естественным, даже если на самом деле кое-где приложил руку человек.

– Представляю, как много времени вы тут проводите, – заметила Саманта. – Маркиз, должно быть, очень ценит вашу работу. – Снова она высказала свое уважение к маркизу.

– Надо сказать, сам маркиз не обладает художническим чутьем, – не моргнув глазом сказал Хартли. – Но он может оценить и одобрить дельное предложение. Я строил парки, если можно так сказать, в разных частях Англии. Но этот – мой любимый.

– Живете вы где-то поблизости? – спросила Саманта. Как жаль, однако, если ему приходится отдавать столько своего времени и творческой энергии на создание такой красоты, а сам он, по сути, и не видит ее.

– Живу я не так уж далеко отсюда, – сказал он. – Вы не против, если мы поставим лошадей и конюшню и отправимся в «Аббатство»?

– Да, конечно, – согласилась Саманта.

Она надеялась, что интерьер не разочарует ее. Ей ужасно хотелось увидеть этот дом, тем более что сейчас она была совсем рядом с ним, но все же какое-то беспокойство она испытывала. Что подумают о ней слуги? Узнают ли они, кто она? Будут ли шокированы, увидев ее в сопровождении служащего их хозяина – ландшафтного архитектора? Но она не склонна была позволить слугам испортить, ей удовольствие. Последние два дня показались ей бесконечными. Она была просто счастлива, когда увидела сегодня, что он ждет ее у ворот. Ее друг!

У Саманты перехватило дыхание, едва они вошли в холл. Он был в два этажа высотой, и на такую же высоту уходили резные каменные колонны и массивные готические арки. Казалось, ты вошел в большой собор.

– Это самая старая и самая величественная часть дома, – сказал мистер Уэйд. – За исключением мозаичного пола, который придумал мой… дед моего хозяина. Вход почти в точности воспроизводит вход в аббатство, до того как аббатство было„конфисковано Генрихом Восьмым.

– О! – воскликнула Саманта. Более умной реплики она не придумала.

Мистер Уэйд сделал знак ливрейному лакею, тот подошел, взял у Саманты хлыст, жакет и шляпку. Он коротко кивнул мистеру Узйду и молча взял и его шляпу и хлыст. Саманта прикусила губу, отметив его почтительность. Как видно, слуги считают мистера Узйда тоже слугой, быть может, чуть повыше рангом, чем они сами, хотя он, несомненно, истинный джентльмен. Слуги могут быть очень невежливы. Но мистер Уэйд не сделал лакею замечания. Может, он не заметил его непочтительности?

Они, наверное, целый час осматривали парадные комнаты – большую бальную залу, гостиную, столовую, зал для приемов, спальню, в которой однажды провел ночь сам Карл Второй. Саманта задерживалась перед картинами Рембрандта и Ван Дейка, долго любовалась дивным морским пейзажем Рейнолдса. В подлиннике он оказался еще прекраснее, чем она ожидала.

– Представьте только, что вы здесь живете! – сказала она мистеру Уэйду, когда они проходили по бальной зале. Саманта раскинула руки и закружилась в танце – Представьте, что все это ваше!

– А вам бы хотелось здесь жить? – спросил он.

– Может быть, и нет. – Саманта остановилась. – Ведь роскошные покои – это еще не все, не так ли? Существуют более важные вещи. – Она засмеялась. – Но это не мешает мне вообразить, что я здесь живу!

– Тогда вам нужно выйти замуж за маркиза Кэрью, – сказал он.

– И правда, – со смехом согласилась она, – Он ведь, кажется, холост? Но сколько же ему лет? Он молод и красив? Или старый брюзга? Впрочем, это не имеет значения. Приводите его сюда, и я пущу в ход все свои чары.

– Вот как? – Мистер Уэйд заулыбался, склонив голову к плечу.

– Перед вами маркиза Кэрью, – церемонно произнесла Саманта, медленно обмахиваясь воображаемым веером. – Вас поставили в известность о моем прибытии? Полагаю, вы должны отвесить мне поклон, сэр!

– Вы так полагаете? – Мистер Уэйд не отвесил поклона.

– Вы будете обезглавлены за непочтительность, – вздернув подбородок и устремив на него высокомерный взгляд, сказала Саманта. – Мой муж, маркиз, распорядится об этом. Так повелевает, маркиза Хаймурская! – И она небрежным взмахом протянула ему руку для поцелуя.

Он не поцеловал ее руку.

– Люблю подурачиться, я уже говорила вам. Я еще ребенок в душе. – Саманта снова стала самой собой. – Но я и не подумала бы очаровывать маркиза, будь он даже сказочно красив, высок и строен, как, например, Габриэль. И на всю эту красоту я тоже не променяю свою свободу. – Саманта повела рукой в сторону бальной залы.

– Вы так дорожите вашей свободой? – спросил мистер Уэйд.

– Да, – ответила Саманта. – Вас не удивляет, что я, в моем возрасте, все еще не замужем? Да потому, что я приняла решение никогда не выходить замуж.

– Ах вот как! – сказал он. Улыбка на сей раз спряталась где-то глубоко в го глазах. Никто бы ее, наверно, и не разглядел. – Очевидно, вы пережили какое-то тяжелое разочарование?

На лице Саманты выразилось удивление. Все знакомые мужчины обычно говорили ей, что она самая веселая и счастливая девушка из всех их знакомых.

– Да, вы отгадали, – ответила она. – Но это было давно. Теперь все забылось.

– Если не считать, что это разрушило вашу жизнь. – О нет, это не так! – поспешила заверить его Саманта. – Какие странные вещи вы говорите!

– Я приношу извинения, – сказал мистер Хартли, и улыбка более отчетливо засветилась в его глазах. – Не пройти ли нам в мой рабочий кабинет? Я попрошу подать нам туда чай. На самом деле это, конечно, кабинет маркиза, но я пользуюсь им, если я здесь, а его нет дома.

Друзья понимают друг друга, подумала Саманта. Он заметил то, что еще никто не замечал. Он понял то, что даже она сама не понимала – или не хотела признать, что понимает. Что жизнь ее разрушена. И она позволила ему приобрести над ней такую власть?

– Спасибо, – сказала она. – Чаю я выпью с удовольствием.

Глава 4

Он был рад, что догадался предложить ей чай в своем кабинете, а не в гостиной. Гостиная слишком холодна и безлика, если не устраивается большой прием. К тому же в кабинете он проводит больше всего времени, когда находится дома и не в своих личных покоях. Уютная комната и не такая уж маленькая, в ней много книг и его любимых вещей. И она не слишком прибрана, потому что горничным запрещено убирать с места его книги, особенно если они раскрыты на какой-то странице. Хартли усадил Саманту в удобное старинное кресло по одну сторону камина – слуги немедленно, как только он входил в дом, разжигали его – и сам сел в такое же кресло по другую сторону. Отец когда-то хотел выбросить эти кресла, посчитав, что они совершенно не соответствуют роскошной обстановке «Аббатства», а Хартли поставил их в свой кабинет и знал, что никогда с ними не расстанется.

После сегодняшнего дня и подавно. Теперь он еще больше будет дорожить своим кабинетом, потому что здесь однажды пила чай она – самое дорогое для него сокровище. В большом кресле она казалась совсем маленькой и изумительно изящной. И похоже, ей было очень удобно в этом кресле.

Какую он сморозил глупость, сказав, что ей стоит выйти замуж за маркиза Кэрью! Нечистый его попутал. Он рад, что Саманта обратила это в шутку, однако огорчен, что какой-то мужчина разбил ей сердце. Она, похоже, не обратила особого внимания на его слова, да и вообще она всегда весела и улыбчива, но, кажется, он не преувеличил, сказав, что кто-то разбил ей жизнь. В ее возрасте большинство женщин уже давно замужем и в детской у них уже весело шумят детишки. И такие красавицы не засиживаются в девушках… А другой такой красавицы, как она, вообще нет на свете.

Они говорили о книгах – на столике рядом с ней лежали книги, которые он в последние дни читал, – о музыке, об оперном и драматическом театре. Их вкусы совпадали, хотя в отличие от него она никогда не изучала латынь и греческий и не читала пьес, которые видела на сцене. И она больше любила тенор и виолончель, в то время как он – сопрано и скрипку. Однако оба сошлись на том, что самый прекрасный музыкальный инструмент – фортепиано.

Ни с одной женщиной ему не было так легко разговаривать. Правда, все его знакомые, разговаривая с ним, знали, кто он. А если бы не знали? Интересно, как бы они разговаривали с ним тогда? В бальной зале Саманта сказала, что не стала бы очаровывать маркиза, даже если бы ей представилась такая возможность. Ну а если бы она знала, что он не просто обыкновенный джентльмен, который вынужден служить парковым архитектором у богатого маркиза, а сам маркиз, – если бы она знала, что бы изменилось? Она не вела бы себя столь непринужденно? Она почувствовала бы какую-то неловкость? Сейчас она держится вполне свободно. И все же находиться им в доме вдвоем куда более предосудительно, чем гулять по парку.

– Что с вами случилось? – тихо спросила она. Он понял, что они уже некоторое время сидят молча, что он, как это часто с ним бывало, задумался и разговор оборвался. Правда, в прежние их встречи это их не смущало. Он массировал ладонь правой руки большим пальцем левой и один за другим распрямлял пальцы. Она смотрела на его руки.

– Какой-то несчастный случай? Или так было от рождения?.. – Саманта перевела глаза на его лицо и покраснела. – Ах, простите меня! Это ведь вовсе не мое дело. Пожалуйста, извините меня!

Быть может, так утверждалась их дружба – он, фактически чужой ей человек, мог сказать ей, что несчастливая любовь, подробности которой были ему неизвестны, испортила ей жизнь, а она могла спросить, какое несчастье произошло с ним. Будь они просто знакомыми, этикет не позволил бы им заговорить на такие темы.

– Несчастный случай. – Он улыбнулся ей и стал рассказывать историю, которую рассказывал всегда. Правду он никогда никому не открыл, даже своим родителям сразу после того, как случилось несчастье. Какой же смысл говорить правду сейчас? – Мне было шесть лет. Я в первый раз выехал на своем новом пони. Вместе с моим кузеном. – Его кузену было тогда десять лет. – Грума мы оставили далеко позади. Я строил из себя лихого наездника, мне надо было доказать, что я могу скакать ноздря в ноздрю со своим кузеном, который был на четыре года старше меня, продемонстрировать, как ловко я перемахну через изгородь. Но я не перемахнул через изгородь, а рухнул прямо на нее, поломав себе кости и растянув сухожилия. Каким-то чудом мой пони не очень сильно пострадал. Доктор сказал моему отцу, что мне придется ампутировать обе ноги и руку, но, к счастью, мама не позволила и мне спасли и ноги, и руку.

На лице Саманты отобразился такой ужас, что он невольно улыбнулся.

– Это было так давно, – продолжал он. – Врач сделал все возможное, однако последствия остались. Отцу и мне было сказано, что я никогда не смогу ступать на правую ногу и пользоваться правой рукой. Однако в чем-то я могу быть очень упорным.

– Бесстрашным, – сказала она. – И решительным.

– И упрямым, – засмеялся он. – Мама закричала не своим голосом, когда в первый раз увидела, как я ковыляю но комнате, и стала уверять меня, что я причиню себе непоправимый вред, а отец ограничился лишь предупреждением – сказал, что я делаю из себя посмешище.

– Бедный малыш, – склонив голову к плечу, сказала Саманта. В ее голубых глазах светилось сочувствие. – Дети не должны так страдать!

– Страдание может изменить человека, – сказал Хартли. – Оно может порождать добро. Рискуя показаться достаточно самодовольным, я все же смею утверждать, что меня вполне устраивает персонаж, каким я стал. И как знать, быть может, мне вовсе бы не понравился тот человек, каким бы я стал, не случись со мной несчастье. Может, он так и остался бы трусливым, подобострастным нюней.

– Я проявила бестактность, – сказала Саманта. – Простите меня.

– Мне не за что вас прощать, – ответил мистер Уэйд. – Друзьям свойственна чистосердечность, а мы ведь друзья, не так ли?

– О да! – Теплая медленная улыбка тронула губы Саманты. – Мы друзья, мистер Уэйд.

Но в ее глазах и намека не было на то, что их соединяет нечто большее. Естественно. Какая глупость с его стороны даже мечтать о чем-то большем, а уж тем более питать какие-то надежды. Но мисс Саманта Ньюман так ласково улыбается ему и без малейших колебаний согласилась назвать его своим другом – разве это не замечательно?

– И как ваш друг, – сказал он, нехотя поднимаясь с кресла, – должен признать, что буду более спокоен, если мы отправимся в обратный путь в Челкотт, прежде чем все констебли графства бросятся на ваши розыски. Сказали ли вы Торнхиллу и его супруге, куда направляетесь?

– Нет. – Саманта покраснела, и вид у нее был довольно виноватый. Она вскочила с кресла. – Они могли счесть такой визит предосудительным, а моя тетя, леди Брилл, решила бы, что должна меня сопровождать. Это было бы совершенно ни к чему. Конечно, мне нужна компаньонка. Но я не нахожу ничего предосудительного в моем визите сюда и не считаю, что за мной надо надзирать. Если в мои годы девушка не имеет возможности быть самостоятельной и пользоваться хотя бы малой свободой, то лучше уж просто-напросто засадить ее в клетку и там держать, – Саманта непринужденно рассмеялась.

– Я провожу вас до ворот, – сказал Хартли, отворив дверь кабинета и пропуская ее вперед. – Между прочим, я еще хотел вам показать нагромождение камней, которое по моему замыслу было сооружено неподалеку от озера. А там, где ручей начинает спускаться с холма, он образует цепочку водопадов. Я хочу сделать их более живописными. Конечно же, не нарушая их природной красоты. Мне очень хотелось бы услышать ваше мнение. Не прогуляетесь ли вы со мной в те места? Ну, может быть, дня через три?

Саманта с улыбкой повернулась к нему. Они уже вышли из дома.

– С удовольствием, – оживилась Саманта. – Буду упорно уклоняться от всех попыток вовлечь меня в семейные прогулки или какие-то другие развлечения. И молиться, чтобы была хорошая погода.

– В тот же час на том же холме? – спросил он.

– Да. – Саманта рассмеялась. – К тому времени, когда я вернусь в Лондон и начнутся балы, я стану самой неутомимой партнершей в любой бальном зале. Ах, если бы он мог танцевать! И как ему всегда хотелось танцевать! Быть может, потому, что он знал – танцевать он не будет никогда. Бальные залы были не для него, и хотя он проводил в Лондоне не меньше времени, чем другие джентльмены, он редко принимал приглашения на балы, и потому свет, и в особенности женская его половина, почти не знал маркиза, хотя он и был завидным женихом.

– Хотел бы и я побывать на этих балах и полюбоваться вами, – сказал он.

Они отъехали от конюшни и направились к въездным воротам – они были примерно на расстоянии мили от конюшни.

– Этот газон будет тянуться до самых ворот. И он идеально ровный. Так и хочется пустить лошадь в галоп. А вы любите быструю скачку?

Саманта посмотрела на него и на его правую ногу. Она уже открыла рот, чтобы спросить, стоит ли ему пускаться в такую скачку – он был уверен, что именно это она сейчас скажет. Но вместо этого Саманта закусила губу, и, когда снова посмотрела на него, в глазах ее плясали озорные огоньки.

– А ну-ка догоняйте! – звонко крикнула она и понеслась вскачь.

Он дал ей фору, с одобрением глядя, как искусно она управляется с лошадью. Как весело она подхватила его вызов, с удовольствием отметил он, сколько в ней живости и обаяния!

Еще один эпизод, который он сохранит в памяти, подумал Хартли, обогнав ее, когда до ворот оставалось всего несколько ярдов. Он обернулся и засмеялся, увидев, как она раздосадована.

– Это несправедливо, – прерывистым голосом выговорила она. – Несправедливо! Габриэль дал мне хромую, лошадь!

– Непростительное оскорбление, и вам придется заплатить за него, – сказал Хартли, оглядывая великолепную гнедую кобылу, на которой ехала Саманта. – Граф Торнхилл держит лучшие конюшни в графстве – по крайней мере, я так слышал. Жаль, мы не заключили пари.

– О-о! – вздохнула Саманта, делая вид, что очень огорчена своим проигрышем. – Так что, вы полагаете, с меня причитается?

– Вот это восхитительное перо с вашей шляпки, – сказал Хартли. – И я не шучу.

– Ах вот как! – Саманта хмыкнула и сняла шляпку. – Однако я не уверена, что его можно оторвать, и я не хотела бы отдавать вам всю шляпку, сэр. Нет ничего более скандального, чем разъезжать по округе без головного убора. Я не переживу такого бесчестья, если кто-нибудь увидит меня. О, вот оно и снялось!

И она протянула ему зеленое перо.

– Благодарю вас. – Хартли склонил голову в поклоне и не удержался от смеха, глядя, как Саманта снова прикалывает шляпку к волосам. – Если кто-то спросит вас, куда девалось перо, скажите, что его унесло ветром.

Он поднял руку в прощальном приветствии, и она уехала. Перед тем как взять левой рукой поводья, он заботливо вложил перо в правую и повернул к дому. Что бы она подумала, если бы знала, что награда, которую она ему только что вручила, будет для него самым драгоценным сокровищем до конца его жизни, размышлял Хартли. Все-таки это хорошо, что твой собеседник не может знать, что творится в твоей голове и в сердце. Каким глупцом он показался бы ей, если бы она могла проникнуть в его мысли. И как бы она ужаснулась.

Три дня! Чем он заполнит их? И как ему удержаться и не считать, подобно ребенку, оставшиеся часы?

* * *

Но этот день наконец-то наступил. На небе сияло солнце, и все дышало покоем. Надо сказать, со времени ее визита в «Хаймурское аббатство» солнце светило каждый день с восхода и до заката. Однако по закону равновесия в природе следовало ждать дождя, и Саманта только надеялась – и, как это ни глупо, даже молилась об этом, – что он не польет в этот день.

Саманта старалась объяснить себе – и не могла, – почему она так трепетно относится к своей дружбе с мистером Уэйдом. Он не красавец, это определенно, и к тому же, вероятно, беден, хотя, без сомнения, дворянского происхождения. Но она смотрела на него не как на возможного поклонника, а потому его внешность и финансовое положение не имели для нее никакого значения. Потому-то она так ценила его общество. Мужчины, составлявшие ее «свиту» – так говорил о ее поклонниках Габриэль, и она тоже стала употреблять это слово, – как правило, нравились ей. В первую очередь нравилась их внешность. Если бы не нравились, она не стала бы кокетничать с ними, тем самым подавая им какую-то надежду, хотя при этом и держала на почтительном расстоянии.

Мистер Уэйд ничуть не привлекал ее как мужчина. Но и отвращения к нему она не испытывала, несмотря на его физическую ущербность. Только дружеские чувства. Саманта не помнила никого – ни мужчину, ни женщину, – с кем бы ей было так приятно общаться и кого бы ей так хотелось увидеть, когда она была одна. Даже с Дженни – закралась у нее предательская мысль – она не чувствовала такого близкого друга.

Как было бы хорошо, если бы он подольше задержался в поместье, думала Саманта. Он сказал, что хочет соорудить водопады к северу от «Аббатства». Сказал, что намеревается начать работы на озере уже в этом году. Наверняка он останется, чтобы наблюдать за осуществлением своих замыслов. Очень может быть, что он пробудет в поместье все лето.

Но сама-то она не пробудет все лето, вспомнила вдруг Саманта. Она уедет в Лондон – начнутся приемы и балы. Это будет ее седьмой, сезон, и, если бы она искала себе мужа, эта цифра привела бы ее в полное уныние. Многие молодые леди испытывают мучительное унижение, если не обзаводятся мужьями уже в первом сезоне. Дженни и Габриэль не планируют выезжать в этом году. Им нравится жить вдали от города и проводить время со своими детьми. Дженни случайно проговорилась – и тотчас же ужасно растерялась, – что они решили завести еще одного ребенка.

Может, ей в этом году тоже остаться в Челкотте, подумала было Саманта, но тут же отбросила эту мысль. И Дженни, и Габриэль бесконечно добры, но нельзя настолько злоупотреблять их гостеприимством, должны же они хоть немного отдыхать от гостей. Она и тетя Агги живут здесь уже три месяца. Слишком долго. Как только она получит право сама распоряжаться наследством, она приобретет собственный дом где-нибудь неподалеку от своих друзей и будет проводить в нем столько времени, сколько захочет.

Нет, она не может надолго задержаться в Челкотте. Скоро тетя Агги и она должны вернуться в Лондон. Но сейчас ей не хочется об этом думать. Недели три-четыре она еще здесь пробудет и еще успеет заглянуть в разные уголки Хаймурского поместья вместе с мистером Уэйдом. Конечно, если только он захочет взять ее с собой. Если ему не наскучила их дружба. Но она не могла ему наскучить – они встречались всего несколько раз.

Саманта сидела за столом и смотрела в пространство. Она завтракала а одиночестве. Габриэль и Альберт уехали по каким-то делам, а Дженни была в детской с Мэри, которая ночью свалилась с кроватки, набила себе шишку на лбу и теперь нуждалась в материнской заботе и утешении.

Тетя Агата явилась в столовую с обычной пачкой писем от своих лондонских подруг. Она поцеловала племянницу, взяла тост и кофе и, получив от Саманты заверения в том, что она не будет возражать, если они какое-то время помолчат, принялась читать сообщения своих подруг о последних столичных новостях и сплетнях.

– О Боже! – воскликнула она немного погодя. – Бедняжка Софи!

– Что, леди София заболела? – вежливо осведомилась Саманта.

– Она переходила улицу, и какой-то болван кучер наехал на нее, – сообщила тетя, все еще не отрывая глаз от письма. – Да еще отругал ее и поехал дальше, даже не остановившись. Ее принесли домой со сломанной ногой.

– Как ей не повезло, – сочувственно отозвалась Саманта. – Надеюсь, она не очень страдает?

– Конечно, ей плохо, – сказала леди Брилл. – Но хуже всего то, что в городе никого нет. Она просто изнывает от скуки, бедная Софи. Ты ведь знаешь, дорогая Саманта, она обожает, чтобы ей наносили визиты и обо всем рассказывали. Без этого она жить не может.

– Да, знаю. – Саманта не могла подавить улыбку. Прикована к постели, да еще никто не навещает ее, – это просто убьет ближайшую тетину подругу.

Но в ту же минуту улыбка слетела с уст Саманты.

– Я должна немедленно ехать в Лондон! – решительно заявила леди Брилл. – Я должна быть рядом с ней. Моя дорогая бедная Софи! Самое малое, что я могу для нее сделать, – быть рядом с ней в беде.

Значит, и ей придется немедленно ехать в Лондон, поняла Саманта, Как это ни эгоистично со стороны тети, но ей, Саманте, придется сопровождать леди Брилл.

– Когда отъезд? – спросила Саманта.

– Ах! – Леди Брилл посмотрела на племянницу и обеспокоенно нахмурилась. – Я увожу тебя от твоей дорогой Дженнифер и лорда Торнхилла несколько раньше, чем предполагалось. Но ты ведь не можешь остаться здесь, милая, не так ли? В таком случае с кем же ты поедешь обратно в Лондон к началу сезона? Ты не должна путешествовать одна. Ты очень, очень против? Но понимаешь ли, бедняжка Софи…

Саманта перегнулась через стол и накрыла ладонью тетушкину руку. На самом деле она действительно была против, но совсем по другой причине.

– Ну что вы, тетя, я вовсе не против, – сказала она. – Я считаю, это очень благородно с вашей стороны – поддержать леди Софи в трудную минуту и составить ей компанию. Да и почему бы мне быть против возвращения в Лондон, хотя сезон еще не начался? Дело всегда найдется. Кстати, мне необходимо обновить свой гардероб. У меня просто нет ни одного туалета, в котором бы я уже не появлялась в свете.

– Ты очень добра ко мне, дорогая. – Леди Брилл вздохнула с облегчением. – Правда, это очень мило с твоей стороны. Кто знает, может, в этот сезон ты наконец встретишь мужчину твоей мечты. Он появится, попомни мои слова. Несмотря на твои утверждения, что ты вовсе не хочешь его встретить. Никогда в жизни не слышала подобной глупости!

Саманта улыбнулась.

– Когда ты хочешь отправиться? – спросила она. А про себя молила: «Пожалуйста, только не сегодня! Только не сегодня!»

– Завтра утром? – извиняющимся тоном спросила тетя. – Как можно раньше, если это возможно. Дорогая, тебе хватит времени на сборы?

Дверь столовой в этот момент отворилась, и вошла леди Торнхилл. Мэри надоело разыгрывать трагедию, сообщила она; малышка уже не могла противиться соблазну и побежала играть с Эмили и Джейн. Майкл уехал с мужчинами.

– Какая жалость! – явно огорчившись, воскликнула леди Торнхилл, когда леди Брилл сообщила ей новость. – Уже уезжаете! Я рассчитывала, что вы еще погостите у нас недели три или хотя бы две.

И все же, думала Саманта, поднимаясь наверх, чтобы дать распоряжение своей горничной укладывать чемоданы, все же Дженни должна почувствовать и облегчение тоже – наконец-то они с Габриэлем и детьми останутся одни. Альберт и Розали должны тоже уехать на этой неделе.

Саманта не завидовала кузине, что она замужем. С тех самых страшных событий, которые случились шесть лет назад. Она только жалела ее, хотя и знала, что замужество Дженни хоть и началось так трагически, однако оказалось вполне счастливым – супруги нежно любили друг друга. Сегодня Саманта впервые почувствовала… нет, не жалость. Отнюдь. И не огорчилась, что сама она одинока. Нет. Но что это с ней? Она не могла бы определить каким-то словом, что сейчас чувствует.

Но она явно огорчилась, когда дала себе отчет в том, что ее сегодняшняя встреча с мистером Уэйдом будет последней. Вряд ли еще когда-нибудь она увидит его, хотя, судя по всему, он бывает в Хаймуре. Но вряд ли их приезды – ее в Челкотт и его в Хаймур – совпадут. И уж тем более нереально встретить его где-то еще.

Значит, сегодня они встретятся в последний раз. И она, несмотря на то что они стали друзьями, даже не может предложить ему переписываться – они ведь не родственники, пусть бы и дальние, он – одинокий мужчина, она – одинокая женщина. Они не могут вступить в переписку, это было бы предосудительно, нельзя всерьез даже думать об этом.

Саманта вышла пораньше, а спешила так, словно опаздывала. Спешила, а на сердце было тяжело. Ей не хотелось, чтобы их дружба кончилась. И только лишь из-за нелепых условностей дружба между мужчиной и женщиной, если она не ведет к алтарю, считается совершенно недопустимой.

Как это глупо!

Однако она не испытывает желания идти с мистером Уэйдом к алтарю.

Зато больше всего на свете хочет сохранить его как друга.

Странно, мелькнуло у нее в голове, почему она так дорожит им?

Она слишком рано пришла к месту встречи. По крайней мере, за полчаса до назначенного времени, решила Саманта, хотя у нее и не было часов. Ей придется долго его ждать. А жаль – день такой прекрасный. И это их последняя встреча…

Но когда она приблизилась к беседке на вершине холма, с каменной скамьи поднялся Хартли Уэйд. На нем было все то же невообразимое пальто и те же ношеные-переношеные башмаки, а в глазах светилась улыбка.

Эта улыбка согрела ее больше, чем яркие лучи солнца.

– Видите? – весело крикнула она. – Я столько прошагала – и никакой одышки!

– Примите мои самые сердечные поздравления, – сказал он.

Глава 5

Она была во всем розовом, если не считать соломенной шляпки, и прелестна, как сама весна. Щеки у нее раскраснелись, глаза блестели, и так приятно было вообразить, что эта женщина спешила на свидание со своим возлюбленным. С ним! Приятно и абсурдно.

– Коль скоро вы ничуть не устали, – сказал он, – мы можем не задерживаться в беседке. Отправимся сразу к порогам. Согласны?

– О, да вы жестокий человек! – со смехом отозвалась Саманта. – Придется мне открыть правду. – Саманта прошла мимо него и опустилась на скамью, изображая полное изнеможение. – Вы пришли рано.

– Но и вы тоже, – сказал он. – Грешно сидеть дома в такую погоду, не так ли? – Он сел рядом с ней, но не совсем рядом, маленький промежуток все же оставался.

– Вы еще долго пробудете в Хаймуре? – спросила Саманта. – Или уже собираетесь в путь?

Как видно, она начала опасаться, не вызовут ли ее дальние прогулки и встречи с ним осуждение со стороны ее родственников. Она надеется, что он скоро уедет и ей не придется говорить ему, что их встречи должны прекратиться. Он сразу погрустнел.

– Очевидно, я еще останусь здесь на какое-то время, – ответил он. – Но…

– Завтра я уезжаю, – проговорила она на одном дыхании. Она подняла лицо к небу, но глаза у нее были плотно закрыты. – Мне приходится возвратиться в Лондон вместе с моей тетушкой. Ее близкая приятельница сломала ногу и прикована к дому. Тетя Агги считает, что должна быть возле нее. Мы уезжаем завтра, рано утром.

Его охватила паника, внутри у него все сжалось.

– Но в Лондоне уже скоро начнутся балы и приемы, – сказал он. – Наверное, вы и рады возвращению.

Саманта открыла глаза и устремила взгляд на поля и долины внизу.

– Да, – сказала она. – В Лондоне у меня много друзей, и с каждой неделей их число будет увеличиваться – все будут, съезжаться к началу сезона. Да есть и какие-то дела, которые надо успеть сделать. Через несколько дней покинут Челкотт и сэр Альберт со своей женой. Дженни и Габриэль с удовольствием отдохнут от гостей, хотя, думаю, из вежливости даже друг другу не признаются, как они рады, что остались одни в доме. Да, неплохо будет вернуться в Лондон.

Он запоминал ее лицо – голубые глаза, затененные длинными ресницами, прямой носик, прелестно изогнутые губы, нежная кожа с румянцем на щеках, золотистые завитки, выглядывающие из-под нолей шляпки, высокая грудь, хотя и не привлекающая к себе внимание.

Он безнадежный романтик и фантазер, подумал Хартли. Неужели он верит в то, что навсегда запомнит ее и будет вечно ее любить?

Саманта повернула к нему голову и улыбнулась. Неужели ему просто показалось, что глаза у нее печальные? – спрашивал себя Хартли.

– С завтрашнего дня никто не будет мешать вам работать, – сказала она.

– Да. – Он боялся даже представить себе, что с. ним будет после ее отъезда.

– Нет, право же, вы не джентльмен! – Улыбка не сходила с ее уст. – Вы должны были бы уверять меня, что я вам нисколько не мешала и вам будет не хватать меня!

– Вы мне нисколько не мешали, – без всякой улыбки повторил за ней Хартли. – И мне будет вас очень не хватать.

– Мне тоже будет не хватать вас, – сказала Саманта, и задумчивое выражение исчезло из ее глаз.

Вы первый ландшафтный архитектор, которого я встретила в жизни. Я и не знала, что есть такая профессия. Мне казалось, просто кто-то решает вдруг выйти на лужайку перед домом с лопатой и семенами и начать возделывать свой сад.

Хартли рассмеялся.

– Я думала, камни сами громоздятся на земле – случайные нагромождения в самых живописных местах, – продолжала Саманта. – И по наивности считала, что все озера, водопады и прекрасные пейзажи создала сама природа. Я не знала, что есть люди, которые идут по стопам Господа Бога и поправляют его ошибки.

Он снова засмеялся.

– Так вы считаете – этим я и занимаюсь? – спросил Хартли. – Звучит довольно грозно. А не буду ли я за это наказан? Не оскорбится ли Господь Бог?

Саманта только улыбнулась в ответ. Разговор оборвался. Они сидели, глядя друг на друга. Впервые оба почувствовали неловкость оттого, что замолчали.

Саманта первая прервала молчание.

– Так где же речные пороги? – спросила она.

Хартли вскочил на ноги.

– Довольно далеко отсюда, Надеюсь, башмаки у вас удобные, – сказал он.

Столь же удобные, сколь и изящные. Сегодня она не надела свои высокие башмаки. Ее необутая ножка поместилась бы у него на ладони.

– Если я сотру ноги, у меня будет время их понянчить во время нашего путешествия, – сказала Саманта. – Ненавижу долгие поездки в экипаже. Под конец такое чувство, что все твои кости сдвинулись со своих мест. И боишься взглянуть в зеркало – вдруг да не узнаешь себя?

Они смеялись, шутили и болтали о пустяках. Им было хорошо вместе. Но за веселостью крылась печаль. «Дай мне Бог силы пережить конец этой прекрасной интерлюдии», – молил Хартли. Это последнее их свидание, и ему надо насладиться им сполна, потому что больше свиданий не будет. Однако радоваться свиданию он не мог – ему было невыносимо тяжело. Припомнилось, как он сидел у постели Доротеи, когда она умирала. Все происходило так быстро! Она была в сознании, слушала его и даже немного говорила. А он не мог говорить. В голове все время было одно: быть может, это последние мои слова, обращенные к ней. Она очень хорошо к нему относилась, была так добра. Он хотел сказать что-то значительное, чтобы она помнила. Хотя ей недолго оставалось помнить.

Она первая сказала ему эти слова. «Я очень счастлива», – снова и снова твердила она в тот последний час. Он подумал: она хочет сказать, что счастлива умереть, пока она все еще его любовница, пока он не устал от нее. Она обожала его, и он почувствовал вину, он был пристыжен. Потому он сказал ей не правду, но никогда об этом не пожалел. «Я люблю тебя, моя дорогая», – прошептал он в ответ.

Расставание – это мука. Саманта не думает об этом, она весела и беспечна. Для нее это просто конец дружеских отношений. Она, конечно же, опечалена, но не страдает, а потому на нем была двойная ноша – всю прогулку он должен был скрывать свою мучительную боль. Последние три дня он считал часы. Сейчас он считал минуты, не зная точно, сколько их осталось.

У водопадов Саманта стихла. Камни, выступающие из воды, зеленый шатер из ветвей деревьев над головой, шум воды, поглощающий другие звуки, – все это создавало ощущение уединенности, казалось, что ты попал в какой-то другой мир. Саманта молча ходила по каменистому берегу, глядя на бурлящие потоки, а Хартли молча смотрел на нее.

– Не надо сооружать большой водопад, – сказала она наконец. – Он нарушит пропорции, гармонию. Небольшие водопады, один за другим, – вот что мне видится. Их и надо оформить – если они требуют оформления. Ах, мистер Уэйд, как здесь красиво! Я завидую маркизу Кэрью.

Именно так он и представлял себе – цепь водопадов, а не один большой. Так, чтобы можно было постоять на берегу и прогуляться вдоль этих водопадов. Полюбоваться игрой света и теней.

– Я не должна была… – виновато взглянув на Хартли, начала Саманта. – Вы – архитектор. Я могу лишь одобрить или не одобрить ваш замысел. Скажите мне, что вы задумали соорудить тут большой водопад, и я не решусь вам возразить.

– Наши мысли созвучны, – сказал Хартли. – Вы предложили именно то, что я и намеревался сделать. Она склонила голову набок – ее характерный жест. Он будет всегда помнить, как она склоняет голову к плечу. Она делает это, когда о чем-то серьезно задумывается.

– Да, – сказала она. – И это потому, что мы друзья. Мы одинаково мыслим.

– Однако вы не любите сопрано, – пошутил он.

– Это верно. – Саманта улыбнулась. – Я предпочитаю теноров.

И они снова начали смеяться и шутить. Но за веселостью пряталась грусть.

Он намеревался пригласить ее выпить чаю. Но они уже довольно долго гуляли. К тому же ему казалось, что сидеть друг против друга, попивая чай, им сегодня будет трудно. В последнюю их встречу он рассказывал ей о беседке над озером и хотел сегодня повести ее туда, однако день уже клонился к вечеру. И опять же это создало бы напряжение – они вдвоем в уединенном месте… А просто мирно помолчать им бы не удалось.

– Пора мне возвращаться домой, – тихо проговорила Саманта. Веселость снова покинула ее.

– Да, – согласился Хартли. – О вас будут беспокоиться.

До пограничного ручья путь был не близкий. Хартли показалось, что ей хочется ускорить шаг, однако приходилось приноравливаться к нему. Можно было предложить ей расстаться раньше, не доходя до ручья, как предлагала она сама в предыдущие их встречи, но Хартли этого не сделал. Он не хотел отпускать ее прежде, чем они дойдут до каменного перехода, хотя и очень страдал в эти последние минуты.

Они шли молча.

Солнечные блики скользили но быстрой воде. На другой стороне ручья среди деревьев желтели головки нарциссов. Хартли и не заметил, что уже наступает пора цветения. Саманта повернулась к нему.

– Спасибо вам за эти дни, – сказала она непривычно учтиво. – Они доставили мне истинное удовольствие.

– Благодарю вас. – Хартли коротко поклонился. – Надеюсь, ваша поездка пройдет благополучно. И желаю вам приятно провести время в Лондоне.

– Спасибо, – ответила Саманта. – Уверена, что маркиз Кэрью одобрит все задуманные вами новшества.

Она улыбнулась ему. Он улыбнулся ей.

– Ну что ж, – поспешно проговорила Саманта, – до свидания, мистер Уэйд.

– До свидания, мисс Ньюман, – сказал Хартли. Он ждал, что она протянет ему руку, но она этого не сделала. Быть может, ей неприятно касаться его правой руки, мелькнуло у Хартли в голове, но он тут же отбросил эту мысль.

Она легко, на цыпочках, перебежала но камням через ручей, приподняв достаточно высоко юбку, так что он успел увидеть тонкие лодыжки над изящными башмаками. Он ждал последней минуты, приготовив улыбку и левую руку, если она все-таки захочет обменяться рукопожатием.

Но она не обернулась и мгновенно исчезла меж деревьев.

У него было такое чувство, что его обокрали – лишили чего-то бесконечно дорогого. Чего-то, что невозможно ни возместить, ни заменить. Чувство пустоты, страх и боль пронзили его. Такой боли он никогда прежде не испытывал. Даже в тот год, когда упал с пони и страшно разбился. Тогда ему было шесть лет. Сейчас была не физическая боль, и он не знал, как такую боль лечить. И можно ли ее как-то излечить.

Горло сжало, и ему пришлось трижды сглотнуть слюну, прежде чем он отправился в обратный путь в «Хаймурское аббатство».

* * *

Она обняла и перецеловала детей и оставила их в детской на попечении няни. Она сжала в объятиях Розали, хотя Альберт предупредил ее, чтобы она была осторожна и не слишком давила на его потомка, за что получил укоризненный взгляд от зардевшейся жены. Саманта обменялась рукопожатиями с ним и с Габриэлем и подставила Габриэлю обе щеки для поцелуев.

Он задержал ее руку в своей и сказал, что, как только ее поклонники отпустят ее, она должна вернуться в Челкотт и жить здесь столько, сколько ей захочется.

– Дорогая моя, – сказал Габриэль. – ты для Дженнифер ближе родной сестры. Ты не должна забывать ее, убеждая себя, что злоупотребляешь нашим гостеприимством, – это будет твоей непоправимой ошибкой.

– Спасибо. – Саманта крепко сжала руку Габриэля.

Она просто не переносила прощания. Ненавидела эту церемонию!

Уже подойдя к экипажу, Саманта увидела, как Дженни поцеловала тетю Агги, а Габриэль заботливо устроил ее на сиденье. Наконец Саманта обняла Дженни.

– Мне было у вас очень приятно и весело, – сказала она. – Спасибо, что приютили меня, и как было бы хорошо, если бы вы приехали в город, когда начнется сезон. Вы, кажется, уже целый век не бывали в свете.

– Я полагаю, Сэм, – шепнула кузина, – что этой весной у меня есть вполне, серьезный предлог остаться вдали от городской суеты. Сложи-ка крест-накрест пальцы и пожелай мне, чтобы все было благополучно.

– Секретничаете? – Габриэль погрозил жене пальцем. – Дженни рассказывает тебе, что мы намереваемся увеличить население Земли, не так ли? – Габриэль весело хихикнул, а обе дамы покраснели. – Позволь тебе помочь, – продолжал он, предлагая Саманте руку и подсаживая ее в экипаж.

Тетушка Агги прикладывала к глазам платочек и изо всех сил старалась не всхлипывать. Саманта погладила тетушку по колену, утешая ее.

Экипаж тронулся. Саманта и тетя Агги наклонились к дверце, чтобы помахать на прощание рукой. Дженни и Габриэль стояли на террасе, Габриэль одной рукой обнимал жену за талию. Альберт и Розали стояли в дверях, Розали держала мужа под руку. «Иногда я не понимаю, почему я не верю в любовь и счастливые браки», – подумала Саманта. Впрочем, наверное, потому, что наблюдала больше пар, в которых супруги испытывают друг к другу в лучшем случае безразличие, а в худшем – откровенную враждебность, чем вот таких союзов, как эти два. А вообще-то любовь – это она знала по собственному опыту – очень мучительное и неприятное чувство.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Она ненавидела расставания, даже если впереди ждет новая встреча.

– Ну вот и все, – бодро сказала тетушка, громко шмыгнув носом и пряча носовой платок в ридикюль. – Право, же, испытываешь облегчение, когда все прощальные слова сказаны и экипаж уже отъехал на порядочное расстояние. Мы замечательно погостили, не правда ли, дорогая? Жаль только, что во всей округе не оказалось ни одного мужчины, который мог бы тебя заинтересовать.

Тетя Агата пребывала в полной уверенности, что в жизни племянницы с минуты на минуту появится прекрасный принц и завоюет ее сердце, как это бывает в волшебных сказках.

– Мне было очень весело, когда в Челкотте гостил Фрэнсис, – сказала Саманта. – Мне нравится проводить с ним время.

– А он тебя просто обожает, – заметила тетя Агата. – Однако не могу представить, что ты выйдешь замуж за джентльмена, который наряжается в сиреневые фраки.

Саманта рассмеялась.

– Ужасно жаль, – продолжала тетя, – что маркиза Кэрью и на сей раз не было в его «Аббатстве». Он не женат и еще не впал в детство, так я, во всяком случае, слышала. Но я никогда не встречала его в свете, что, согласись, очень странно. Похоже, он предпочитает вести затворническую жизнь. Хотя, если это так, он должен бы постоянно жить в своем поместье. Но его там нет.

– Может быть, он писаный красавец, – сказала Саманта, – и, повстречай я его, я бы тут же в него влюбилась, а он в меня, и не прошло бы и месяца, как мы бы поженились.

Саманта не могла удержаться, чтобы не подшутить над тетушкой, которая и не подозревала, что над ней подшучивают.

– Ах, дорогая, – вздохнула тетя Агги, – должна тебе признаться, что, с тех пор как Дженнифер вышла за лорда Торнхилла, я только об этом и мечтала – ведь поместье маркиза граничит с Челкоттом. Ну, может, в следующий раз… Однако вполне возможно, что к тому времени ты уже найдешь мужчину твоей мечты. Каждый новый сезон в светских гостиных появляются новые джентльмены.

В эту минуту они проезжали массивные воротные столбы – за ними начинались хаймурские владения. За столбами смутно виднелся домик привратника, а в миле от него или немного дальше находилось «Хаймурское аббатство». За ним, довольно далеко от самого дома, среди деревьев, – ручей и пороги. Направо от них – холмы и озеро и снова появляется ручей, в том месте по нему проходит граница между Челкоттом и Хаймуром.

Что-то тяготило Саманту, на сердце было тяжело, эта тяжесть не покидала ее со вчерашнего дня. Что-то с ней происходит странное. Впрочем, причину она знала. Но не могли же эти события привести ее в такое состояние – казалось бы, не столь уж они важны.

Она провела прекрасные четыре дня в прогулках и непринужденных беседах с джентльменом, который, как ей показалось, был близок ей по духу. Их мнения, вкусы во многом совпадали. Красивым этого джентльмена не назовешь, во всяком случае, физически он нисколько ее не привлекает. Так почему же она в таком подавленном настроении, почему испытывает такую горечь от сознания того, что никогда больше не увидит его, никогда не повторятся эти замечательные дни?

Она не оглянулась вчера, чтобы помахать ему, когда перешла ручей. В другие дни она делала это. Глупо, но на сей раз она боялась, что заплачет.

Ах, если бы она могла вернуться и помахать ему! Взглянуть на него в последний раз.

Саманта вдруг наклонилась и устремила взгляд в окошко. Живая изгородь загораживала вид, но она не ошиблась – на какой-то миг она увидела вдали «Аббатство».

И пришла в полное смятение, когда вдруг раздался явственный всхлип и она поняла, что он вырвался из ее горла. Саманта чуть ли не до крови закусила губу, и все же слезы потекли у нее из глаз.

Она надеялась, что тетя Агги уже погрузилась в сон, однако они отъехали еще не так далеко.

– Бедняжка моя, – сказала тетя и погладила ее по спине, как несколькими минутами раньше Саманта гладила ее по колену, – Вы с Дженнифер так любите друг друга, что приятно на вас смотреть. Я очень тебе сочувствую – грустно покидать подругу. И все из-за того, что я хочу облегчить страдания Софи. Ты почувствуешь себя лучше, когда мы остановимся на ленч – тогда мы уже будем далеко от Челкотта.

– Конечно, тетя, – сказала Саманта. – Все будет хорошо. Просто я глупая.

* * *

Вскоре жизнь маркиза стала не такой одинокой. Он дал знать соседям, что вернулся домой. Ему тут же нанесли визиты. Первым, как и ожидал маркиз, приехал Торихилл вместе со своим другом сэром Альбертом Бойлом. Это были приятные гости. Торнхилл и маркиз дружили еще мальчишками и остались друзьями по сю пору.

Маркиз получил приглашение отобедать в Челкотте на следующий день и провел там приятнейший вечер в компании радушных и приветливых хозяев и их друзей. Он с удовольствием наблюдал, как страх покинул глаза застенчивой леди Бойл, как только их представили друг другу и она поняла, что он, несмотря на высокий титул, вовсе не так уж величествен и грозен. Маркиз нашел тему, которая заставила леди Бойл разговориться и окончательно сняла напряжение. До конца вечера он уже знал ее детей не хуже, чем обитатели дома, хотя никогда и в глаза их не видел. И понял, что третье чадо, которое определенно должно было в скором времени появиться на свет, не станет для нее обузой.

– Какая жалость, милорд, что вы не приехали двумя днями раньше, – вступила в разговор леди Торнхилл. – Моя тетя и моя кузина всего лишь два дня назад уехали в Лондон, они пробыли здесь три месяца. Я так хотела вас познакомить!

– Мисс Ньюман не только молода, но и прекрасна, – с лукавой улыбкой сказал Торнхилл. – Боюсь, Кэрью, у моей супруги были на твой счет определенные планы.

– Как вам не стыдно, лорд Торнхилл! – в панике воскликнула его жена. – О каких планах вы говорите? Я просто думала, что и моим родственницам, и вам, маркиз, было бы приятно познакомиться. И перестань ухмыляться, Габриэль! Я краснею.

Маркизу очень нравилась эта пара. Их любовь и нежная преданность друг другу часто пробивались сквозь светскую сдержанность.

– Гейб хотел сказать, – решил пояснить сэр Альберт, – что Дженнифер очень любит свою кузину и ей очень хотелось бы поселить ее к себе поближе, В соседнее поместье.

– О! – Графиня не на шутку рассердилась. – Это уж слишком! Это нечестно! Я и правда краснею. Что вы подумаете о нас, милорд?

Маркиз улыбался.

– Я был бы счастлив взглянуть на эту красавицу, – сказал он. – Но, увы, я опоздал. Вот так у меня всегда в жизни получается… Леди Бойл, пошел ли на пользу вашим детям йоркширский воздух? Мы, йоркширцы, всерьез подумываем: а не запечатывать ли нам его в бутылки и продавать в южных краях? Большую получим прибыль.

Разговор перешел на другие темы. Последовали другие визитеры и приглашения. У Огденов гостила племянница, и они не без тайных надежд пригласили маркиза на обед, Однако когда племянница увидела, как он входит в комнату, а потом его правую руку в перчатке, на лице ее изобразился такой ужас, что маркиз, к большому разочарованию хозяев, не стал вовлекать ее в разговор, дабы не смущать еще больше.

Одиночество маркиза было нарушено и, пожелай он того, совсем бы прекратилось. Соседи наперебой приглашали его и днем, и на более торжественные вечерние приемы. Но маркиз предпочитал большую часть времени проводить в одиночестве.

Днем, если не было дождя, а иногда даже и в дождь, он бродил по парку. Не один раз спускался к озеру в надежде, что царящие там тишина и покой снизойдут и на него. Но смотрел он на то место, где будет возведен мост и павильон, а в ушах его звучал ее голос: «…это будет домик дождя». Или же шел к порогам, чтобы забыть обо всем в этом уголке первозданной природы, но она появлялась перед его глазами, она шла по берегу и говорила ему, что здесь должна быть цепочка небольших водопадов, а не один большой водопад. И, склонив голову к плечу, как бы размышляла вслух: вот почему они стали друзьями – потому что мыслят одинаково.

Он сидел на каменной скамье в беседке на вершине холма, положив ладонь на то место, где рядом с ним сидела она. Но место было пусто. Холодный камень. И это было уже не уединение, а безнадежное одиночество.

Он спускался к ручью, к дорожке из донных камней, на границу с Торнхиллом. Смотрел на желтые нарциссы и видел ее – в розовом длинном жакете, в соломенной шляпке, она удалялась от него и вот исчезла среди деревьев, так и не оглянувшись. Он приготовил ей улыбку и хотел пожать ей руку, но она не оглянулась.

Он сидел у камина в своем кабинете, не сводя глаз с кресла напротив. Пустого кресла. И слышал, как она спрашивает: что с ним случилось – несчастный случай или так было от рождения? Но он не мог вернуть ее назад и сказать ей правду, прекратить обман, который он неизвестно зачем затеял. Да и сказал бы он правду, если бы даже она сейчас сидела тут, напротив него?

Работать в этом кабинете он больше не мог. Приходилось брать книги и тащить их наверх. Наверное, не стоило ему приводить ее в дом – теперь она поселилась здесь точно призрак.

К спиртному он не испытывал пристрастия, ну разве выпивал бокал-другой в гостях или когда принимал гостей у себя. Он не помнил, чтобы когда-то напивался допьяна. Но в одну из бессонных ночей, глядя на пустое кресло напротив, он опустошил графин с бренди, с каждым глотком все больше терзаясь жалостью к самому себе.

Красавица и чудовище! Единственная надежда для него получить хоть какой-то шанс – это открыться, назвать свое собственное имя. Может быть, тогда она почувствует к нему больший интерес, который выйдет за рамки дружбы. Но тогда он унизит и ее, и себя, стараясь привлечь ее своим положением.

Красавица и чудовище! Она красивее всех женщин, которых он когда-либо встречал, о которых мечтал. Красивы не только ее лицо, фигура – все в ней красиво, она словно светится солнечным светом. Она добра, умна и весела. Маркиз хотел встать с кресла, чтобы отправиться в постель, но вдруг оказался на четвереньках и комната бешено закружилась вокруг него. Однако это еще было не самое худшее. Каким-то образом он сумел позвать камердинера, и тот, совершенно потрясенный, помог ему подняться по лестнице, раздел его и уложил в постель. Вот тут-то все и началось: несчастному страдальцу показалось, что он взлетает ввысь, и он отчаянно вцепился в края матраса обеими руками, даже правой. И уж вовсе опозорился, не успев добраться до туалетной комнаты, – его буквально вывернуло наизнанку.

К вечеру следующего дня он принял решение. Обычно в разгар сезона он старался держаться подальше от Лондона. Этот год, решил он, будет исключением – он поедет в Лондон. Он должен увидеть ее, даже если она и не обратит на него внимания. Как это он раньше не додумался? «Пусть я буду мучиться и дальше, – думал маркиз, – но ведь не больше, чем сейчас». Сезон вот-вот начнется, значит, она уехала в Лондон на целый месяц.

Да, теперь его жизнь примет другой оборот, и пусть будет так, думал маркиз. Даже если окажется – а скорее всего так и случится, – что эта поездка принесет ему еще большие страдания.

Да, он едет в Лондон.

Глава 6

Весна и в Лондоне была прекрасна. Жизнь вошла в привычную колею и с каждой неделей становилась все более насыщенной, по мере того как все больше ее друзей и знакомых возвращались в столицу из своих загородных поместий к началу сессии парламента и открытию сезона.

Поездки к портнихам, долгие обсуждения фасонов и выбор тканей. Хождение по магазинам. Все требовало обновления: туфли, веера, перчатки, шляпки и прочая. Посещения художественных выставок и прогулки в открытой коляске по парку. Визиты и приемы.

Спешили нанести визит все ее поклонники – она с улыбкой припоминала, как смешно описывал их Габриэль. Первым приехал Фрэнсис Неллер и сообщил, что после ее седьмого сезона – как опрометчиво она поступила, открыв ему эту цифру! – молодая леди официально объявляется старой девой, и ей надлежит, набив сундук белыми чепцами, навсегда удалиться в свое деревенское поместье.

– Не лучше ли вам, Саманта, дабы избежать такого позора, без промедления выйти за меня замуж? – томно спросил он, вынув из кармашка жилета инкрустированную драгоценными камнями табакерку, но затем почему-то раздумав открывать ее.

– Таким образом, Фрэнсис, вы предоставляете мне выбор между сундуком белых чепцов и вашими сиреневыми и розовыми фраками? – Саманта задумчиво постучала кончиком пальца по щеке. – Но это трудный выбор. Я должна серьезно подумать и дам вам ответ в конце сезона.

– Вам будет гораздо легче выбрать, когда вы увидите мой новый бирюзовый фрак, – сказал Фрэнсис. – Атласный, с серебристым жилетом, расшитым бирюзовым узором. Вы будете сражены!

Саманта засмеялась и ласково потрепала его по руке. Интересно, как бы он отреагировал, если бы она приняла его предложение? Был бы ужасно потрясен, а может, просто пришел бы в ужас? Он играл в эту игру потому, что знал: он в безопасности. Саманта очень сомневалась, что Фрэнсис вообще когда-нибудь женится, разве что для продолжения рода. Уж. очень он легкомысленный и праздный.

– Боюсь, меня не очарует такая красота, – сказала Саманта.

За Фрэнсисом последовали и другие ее воздыхатели. Мистер Уишарт приехал к чаю, с букетом весенних цветов. Мистер Карузес сопроводил Саманту в библиотеку и был удивлен, что она взяла для чтения две пьесы, а не романы. Мистер Карузес по собственным наблюдениям знал, что дамы читают только романы. Сэр Роберт Тэлбот повел ее в Национальную галерею, и они провели там не один час, переходя из зала в зал и обсуждая художников. Мистер Николсон повез Саманту на прогулку по парку и сделал ей предложение – еще одно. И Саманта еще раз отказала ему. Пожалуй, он был единственный из ее ухажеров, кто питал относительно нее серьезные намерения, так по крайней мере считала Саманта. Тем не менее, отказы он принимал вполне бодро. Наверное, он не так уж страстно хочет на ней жениться, иначе после стольких отказов он с разбитым сердцем покинул бы ее.

Все это было очень приятно, и Саманта радовалась, что снова чем-то занята и живет в привычном ей мире. Да и скоро сезон будет в полном разгаре и некогда будет раздумывать, счастлива ты или несчастна, веселишься или скучаешь, жизнерадостна и полна сил или вот-вот свалишься от усталости. А приглашений посыплется столько, что не будет времени обдумать, какое из них выбрать.

И только иногда какое-то странное мимолетное ощущение буквально останавливало ее на нуги. Она пыталась понять, что это, и не могла. Это ощущение нельзя было назвать приятным. Какой-то толчок в сердце, словно оно летит вниз и она сама полетит сейчас за ним следом. Но она возвращалась в реальность до того, как это случалось, и не успевала понять, отчего возникло это странное чувство.

В иные дни, когда она гуляла поутру в парке или стояла на берегу пруда и смотрела на детей, которые шли впереди своих родителей или нянь, это чувство снова посещало ее. Неужели она скучает по Майклу и Мэри и даже по девочкам Розали? Может быть. Она к ним очень привязалась. Но иметь своих детей она не хочет. А иногда парк был так пустынен, что напоминал ей сельские места. Холм, и озеро, и пороги где-то невдалеке. Так, может быть, она скучает по Челкотту? Конечно, скучает. Там так красиво, и там живут самые любимые ее друзья – Габриэль и Дженни.

Но порой Саманта не могла найти даже и таких объяснений. Иногда в этот момент она просто смеялась и шутила со своими друзьями – она редко вела с ними серьезные разговоры. Или ходила по магазинам и покупала какие-то безделушки. Или вспоминала шутку Фрэнсиса насчет сундука с чепцами.

Она так и не поняла, отчего вдруг сжимается сердце. Это странное ощущение приходило без всякого предупреждения и исчезало так быстро, что тот, кто в эту минуту оказывался рядом с ней, даже не замечал, что с ней что-то произошло.

Иногда Саманта вспоминала Хаймур и мистера Уэйда. Не часто. Она почему-то не любила вспоминать те четыре дня, а когда вспоминала, то что-то начинало тяготить ее. Это были очень приятные дни, и мистер Уэйд очень приятный человек, но все это в прошлом. Дни эти никогда не повторятся, и она никогда больше не встретится с мистером Уэйдом. Короткий, незначительный эпизод в ее жизни, который, может быть, и приятно вспомнить, но не сейчас. Может, потом. Может, в какое-то другое время.

Как бы она хотела, однако, – глупо, конечно, но она все еще думала об этом, – вернуться назад и изменить лишь один момент в тех встречах: она хотела бы обернуться и помахать ему рукой на прощание. Если бы он остался в ее памяти стоящим на другом берегу ручья, с поднятой рукой и его милой улыбкой на губах, она, быть может, была бы сейчас спокойна и не огорчалась бы каждый раз, когда вспоминала их прощание.

* * *

Бал у леди Рочестер, по общему признанию, считался открытием сезона. Гостей съезжалось великое множество, а это означало, что бал удался на славу. Саманта ждала его с нетерпением. Она все еще испытывала волнение перед началом этого светского круговорота. Вдруг да появится какой-то новый кавалер… Не то чтобы она нуждалась еще в одном поклоннике, однако она не против того, чтобы в ее жизни появился какой-то интересный человек. Едва подумав об этом, Саманта почувствовала угрызения совести. Сколько молодых девушек пожертвовали бы половиной своего приданого, лишь бы заполучить хотя бы одного кавалера из сонма поклонников Саманты Ньюман.

Во второй половине дня – в «модный час» – Гайд-парк заполнялся каретами и колясками. Погода стояла великолепная, и все устремлялись на природу. Пожалуй, самое большое количество всадников и колясок собралось в парке в канун бала у леди Рочестер. Саманта ехала вместе с мистером Николсоном в его новом двухколесном экипаже, крутя над головой новый изящный зонтик и весело улыбаясь всем вокруг. Хорошо, что мистер Николсон и не надеялся прокатиться, что называется, с ветерком, подумала она. Всадники и экипажи двигались густым потоком, и всадникам и пассажирам карет и колясок больше хотелось посмотреть вокруг и поговорить, чем устроить пробежку своим лошадям.

Саманта обменивалась любезностями с друзьями и знакомыми, к которым они могли подъехать достаточно близко, и приветственно махала тем, кого видела издалека.

– Приятная прогулка, – заметила Саманта во время короткой передышки, когда одна компания знакомых только что отъехала от них, а другая еще только приближалась. – Я так рада, что сезон уже начался!

– А я жалею лишь об одном, мисс Ньюман, – сказал мистер Николсон, – что мне снова придется делить вас с вашими бесчисленными поклонниками.

– Однако я не нашла бы более подходящего компаньона, чем вы, сэр, для этой прогулки. – Саманта весело засмеялась и энергично покрутила зонтиком. Ее переполняла радость жизни.

И в этот самый момент она встретилась глазами с джентльменом, который находился на некотором расстоянии от их экипажа; и похолодела. В буквальном смысле похолодела. У нее перехватило дыхание.

Самый красивый мужчина в мире – так Дженни когда-то сказала о нем. И Саманта согласилась с ней, хотя считала его довольно холодным человеком. Волосы у него были светлее, чем у нее самой, – почти что серебристые. Глаза такие же голубые, как у нее, – может быть, чуть более светлые. Черты лица; фигура – идеальные. Греческий бог! Дженни и Саманта называли его не иначе как Ангелом, а другого джентльмена прозвали Люцифером и только потом поняли, кто на самом деле Люцифер, а кто Ангел.

Взгляды их встретились поверх разделявших их многочисленных гуляющих. Он был прекрасен и ослепителен, как всегда, хотя она не видела его вот уже шесть лет. Отец подверг его изгнанию, и он жил за границей.

Он коснулся шляпы рукояткой хлыста, приветствуя ее.

«…решила соперничать с солнцем и вышла победительницей. Прекрасным леди надо запретить одеваться в желтое», – услышала Саманта томный голос лорда Фрэнсиса Неллера, который, склонясь с крупа своей лошади, облокотился на спинку сиденья их экипажа. – Я вызываю Николсона на дуэль, стреляемся на рассвете. Кто дал ему право завлекать вас в свой экипаж и обрекать всех остальных смертных мужского пола на прогулки в одиночестве!

Он исчез в толпе. Саманта очнулась.

– Глупости, Фрэнсис, – не найдя более остроумного ответа, без обычной своей живости сказала Саманта.

Лорд Фрэнсис выпрямился в седле:

– Встали, сегодня не с той ноги, дорогая? – усмехнулся он и таким же вялым тоном повторил:

– Глупости, Фрэнсис!

– Вы только послушайте, какая новость! – воскликнул его кузен лорд Хоторн. Этот молодой джентльмен весь последний сезон не покидал арьергарда поклонников Саманты, хотя и был года на два или на три ее моложе. – Фрэнк только что указал мне на Рашфорда, на печально известного Рашфорда! Кто-нибудь знал, что он вернулся?

Саманта судорожно сглотнула. Ну да, конечно. Она ведь слышала, что его отец умер. Для нее Лайонел всегда был виконтом Керзи – в те давние дни, когда мысли о нем не оставляли ее ни на минуту. Но теперь он – вот уже года два – граф Рашфорд.

– Он появился на прошлой неделе, – сказал мистер Николсон. – Кто бы подумал, что ему достанет смелости! Наверное, он достоин похвалы – явиться как ни в чем не бывало после такого скандала. Однако с тех пор прошло много лет. «Шесть лет».

– Я слышал, все его принимают, – сказал лорд Хоторн. – И кажется, он уже заглядывал в Уайтс-клуб. – В голосе его прозвучала нотка зависти. Лорд Хоторн все еще ждал, когда наконец получит право входа в священные покой самого престижного джентльменского лондонского клуба.

– Представляете, что будет с дамами! Какие они начнут плести интриги и заговоры – дамы всегда чрезвычайно оживляются, когда считают нужным выказать кому-то свое презрение. К тому же он очень красив, этот злодей. Ах, мисс Ньюман, прошу прощения! Быть может, вы были знакомы с графом Рашфордом? Я думаю, еще год или полтора назад он носил другой титул. Виконт Керзи?

Саманту охватило смятение. Иногда она пыталась представить себе, что она почувствует, если вдруг увидит его, – и сердце ее сжималось от страха. Она надеялась, что он до конца своей жизни не вернется в Англию – с таким позором он покинул ее. Но он вернулся. И она снова увидела его. Она была в смятении.

– Однако в центре скандала была кузина мисс Ньюман – теперешняя леди Торнхилл, – спокойно, без малейшего следа своего обычного цинизма заметил лорд Фрэнсис. – Я уверен, Тед, что мисс Ньюмаи будет неприятно любое напоминание об этом джентльмене… Не кажется ли вам, господа, что мисс Туидс-мьюир опустошила чей-то сад, чтобы попышнее украсить свою шляпу? А может, угол какого-то огромного сада. Определенно, ее цветы потянут не меньше чем на тонну!

– У нее очень модная шляпка, Фрэнсис, – сказала Саманта и принялась снова крутить над головой свой зонтик. – Уверена, половина дам в этом парке просто умирают от зависти. К тому же она привлекает всеобщее внимание, а чего еще желать светской даме? – Саманта была искренне признательна Фрэнсису за то, что он переменил тему разговора.

– Однако какая хитрая уловка – заставлять окружающих смотреть на шляпку, а вовсе не на лицо под ней, – скучающе произнес лорд Фрэнсис. – Какая жалость, что на балу придется снять с головы этот цветущий сад.

– Фрэнсис, вы ужасно недобрый и злой, – упрекнула его Саманта.

– Но к вам это не имеет отношения, моя дорогая, – сказал лорд Фрэнсис. – Разве что можно упрекнуть вас за ваш желтый костюм – он затмевает солнце, в особенности если к тому же смотреть на лицо и фигуру леди, которую облекает этот наряд.

И лорд Фрэнсис рассыпался в изысканнейших комплиментах. Тем временем лорд Хоторн не мог скрыть своей зависти к столь учтивому кавалеру, а мистер Николсон в нетерпении ждал, когда же можно будет сдвинуться с места. Наконец они поехали дальше, пока не повстречались с ландо леди Пеннифорд и лорда Дэнтона, которые стали расспрашивать Саманту о здоровье тети Агги и ее незадачливой подруги.

Теперь уже Саманта не оглядывалась по сторонам, теперь она боялась поднять глаза. Она собрала всю свою выдержку и волю, улыбалась и живо поддерживала светский разговор, чтобы ни мистер Николсон и никто другой не заподозрили, что творится у нее внутри.

Полчаса спустя, хотя ей показалось, что прошел не один час, Саманта вернулась домой. Она легко взбежала по ступенькам крыльца. К ее величайшему облегчению, в гостиной никого не было. Она постучала в комнату тетушки, но ответа не последовало, и Саманта поскорее удалилась к себе. Как видно, тетя Агги еще не вернулась от леди Софии, которая получала максимум удовольствий благодаря своему положению страдалицы – все ее многочисленные друзья и знакомые считали своим долгом навещать и развлекать ее.

В гардеробной Саманта сбросила с ног туфли, швырнула шляпку в ближайшее кресло, стянула с пальцев перчатки – они полетели следом за шляпкой, – а сама поспешила в спальню и ничком повалилась на постель.

Он вернулся! Саманта крепко сжала в кулаках края покрывала. Она его видела! А он увидел ее! И узнал. И никакого испуга она на его лице не прочла. Он смотрел на нее с одобрением. Ей было знакомо это выражение восхищения в глазах мужчин. Но как он смеет! После всего, что случилось…

Они с Дженни были обручены. Дженни была без ума от него и в полном восторге, что наконец-то обручена с ним официально, а до этого пять лет была страстно в него влюблена. Саманте он не очень нравился. Она подозревала, что за красивой внешностью скрывается довольно холодная натура. И вот однажды, ангажировав ее на три танца, он увел ее в сад, притворившись, что очень огорчен поведением Дженни, от которой уже полчаса ни на шаг не отходил лорд Торнхилл. И в саду Лайонел Керзи поцеловал Саманту.

Ей было восемнадцать лет, и это был в ее жизни первый поцелуй. Красивее мужчины, чем Лайонел Рашфорд, она еще не встречала. Она не устояла и влюбилась в него безумно, но ситуация была трагическая. Он клялся, что любит ее, однако был связан обещанием жениться на Дженни. Саманта страдала оттого, что знала, как сильно любит его Дженни, как она счастлива, что они помолвлены, как мечтает о будущей жизни с ним. Он предложил Саманте что-то предпринять, чтобы положить конец его помолвке с Дженни, поскольку законы чести не позволяли действовать ему самому.

Она была так наивна. Она старалась отгонять неприятные мысли о том, как это низко – заставлять девушку, которой он клянется в любви, предпринимать какие-то действия для того, чтобы разорвать его прежнюю помолвку с ее кузиной и ближайшей подругой. Саманта обожала его, однако все же отказалась выполнить его просьбу. Тогда он проделал это другим способом: сфабриковал компрометирующее письмо якобы от Габриэля к Дженни и публично зачитал его в полной светской публики бальной зале. Для Дженни это был страшный удар, а Габриэль счел своим долгом немедленно жениться на ней, хотя в ту пору ни она, ни он и не помышляли соединять свои судьбы.

Даже после этого ужасного события она, наивная девочка – правда, она не знала, что письмо написал сам Лайонел, – даже тогда она верила, что Лайонел пошел на этот скандал, чтобы завоевать ее, Саманту. Она улучила момент, чтобы встретиться с ним в коридоре, а он рассмеялся ей в лицо и скачал, что она не правильно восприняла его поцелуй, что с его стороны это было проявление галантности и ничего больше. Он даже имел наглость окинуть ее снисходительным и насмешливым взглядом!

Это был последний раз, когда она видела его, и вот сегодня… Его отец раскрыл тогда правду и заставил его публично опровергнуть ложь, так что репутация Дженни была восстановлена. А затем отец выгнал его из Англии.

Саманта с того дня возненавидела Лайонела Керзи. Возненавидела за чудовищный поступок, который он совершил по отношению к Дженни, за то, что он погубил ее, Саманты, первый светский сезон, за то, что надсмеялся над искренним и чистым чувством наивной девочки. За то, что так жестоко унизил ее. И вообще ненавидела Лайонела Керзи, потому что считала его воплощением зла.

И в то же время Саманта знала, что лишь узкая полоска отделяет ненависть от любви. Шесть лет она ненавидела его и все это время мучилась страхом – а не любит ли она его до сих пор? Шесть лет она горячо надеялась, что ее чувство к нему никогда не подвергнется испытанию, что он никогда не вернется в Англию и она никогда больше не встретится с ним. Шесть лет она не верила в любовь, хотя видела достойных джентльменов вокруг себя и понимала, что может обрести счастье. Дженни и Габриэль любили друг друга и были счастливы. Розали и Альберт любили друг друга и были счастливы. Однако для Саманты любовь представлялась чем-то, чего надо бояться, чего надо избегать всеми возможными способами.

И вот сегодня она снова его увидела – блистательного и прекрасного, как ангел, хотя она и знала, что он сущий дьявол. И все-таки сердце у нее замерло едва ее взгляд коснулся его. Наверное, она еще не раз встретит его. Это более чем возможно. И судя по тому, как он смотрел на нее – не отвел в смущении глаза, напротив, так и впился в нее взглядом, – вполне возможно, что он не станет избегать и прямой встречи. И он может заговорить с ней.

Саманта была ужасно напугана. Ее пугало исходящее от него зло. Пугало, что, быть может, он все еще обладает какой-то властью над ней.

В голове мелькнула мысль: а не уехать ли ей в Челкотт? Габриэль сказал, что они всегда будут рады ей и она может приезжать, как только захочет. Быть может, подумала она… быть может, мистер Уэйд все еще будет в Хаймуре. Но она не поедет в Челкотт, не стоит этого делать. Он снова в Англии, и рано или поздно она столкнется с ним. Надо смотреть фактам в лицо. И лучше, если это случится раньше, чем позже. Может, все будет не так страшно, как она предполагает. Может быть, если она встретится с ним лицом к лицу, она обнаружит, что на самом деле он просто джентльмен, к которому она не испытывает симпатии. Может быть, если она останется, то наконец освободится от затаившегося в ней страха.

Но в глубине души она знала, что это тщетная надежда.

* * *

Да, стоило приехать в Лондон, убеждал себя маркиз. Жаль, конечно, что он покинул Хаймур как раз в то время года, которым наслаждался больше всего. Он любил наблюдать вспашку полей на его фермах. Любил трудиться бок о бок со своими работниками. Они уже перестали подозрительно коситься на него: как так, аристократ, да еще калека, – и пачкает руки в земле? Они сочли его большим чудаком и приняли в свою артель.

К тому же он любил самолично наблюдать за весенними работами в парке – летом парк должен предстать во всей красе. В этом году он предполагал ввести кое-какие новшества, работы заняли бы все лето.

Очевидно, что-то придется перенести на следующий год.

Давно уже настало время провести месяц-другой в Лондоне, побывать в парламенте – как-никак, а он член палаты лордов. Приятно будет увидеть лица, которые он не видел уже несколько Лет, – по большей части, а может, исключительно мужские лица, – возобновить давние знакомства. Он даже два или три раза заглянул в Уайтс-клуб, хотя никогда не считал себя его завсегдатаем. Приятно будет насладиться концертами и спектаклями. И конечно же, потренироваться у Джексона, отточить свое боевое искусство, хотя и трудно будет договориться с этим знаменитым тренером по борьбе об индивидуальных занятиях, поскольку учеников у него предостаточно. И снова заняться фехтованием. Лет десять назад он пробовал – из чистого упрямства, из-за того, что отец как-то заметил, что в этом виде спорта ему никогда не достигнуть успеха. Балансирование на одной ноге – очень важный элемент для фехтования, не менее важный, чем владение шпагой. От рождения он был правшой и не слишком преуспел во владении левой рукой. Наверное, это было странное зрелище.

Но он был упорен и, случалось, одерживал победу над менее тренированными фехтовальщиками. Конечно, у мастеров он не выигрывал никогда, хотя однажды чрезвычайно удивил одного из сильных фехтовальщиков безупречным ударом. Однако и сильным противникам в схватке с ним победа давалась нелегко.

Это доставляло ему удовольствие. Преодоление своей физической немощи каждый раз он воспринимал как свой триумф.

Нет, его приезд в Лондон – это не просто пустая трата времени. Он еще не нанес визит Саманте, хотя каждый день его пребывания в Лондоне в первую неделю начинался с раздумий: не поехать ли к ней сегодня? Почему бы, собственно, не послать ей свою визитную карточку и не нанести визит вежливости? Он даже заказал визитные карточки, на которых не значился его титул. Но визит каждый день откладывал.

Однажды он случайно увидел Саманту на Бонд-стрит. Она шла под руку с очень высоким, худощавым и сверхмодно одетым щеголем. Оба казались очень веселыми. Маркиз Кэрью нырнул в дверь обувной лавки. Сердце его готово было выскочить из груди, а в голове уже мелькали страшные мысли о том, как он расправится с высоким джентльменом.

Саманта его не заметила.

Чувствуя себя полным болваном, маркиз отправился домой.

В другой день он увидел, как она выходила из библиотеки – с другим джентльменом, более красивым, хотя и не таким модным, как первый. И снова она улыбалась, и казалось, что она полна солнечного света и лучики его вырываются наружу. И снова маркиз нырнул куда-то в сторону, прежде чем она успела его заметить.

Вечером того же дня он решил, что вернется в поместье. Но всего лишь несколько дней назад он проделал такой долгий путь, и сезон еще даже не начался. Не может же он проявить такую трусость.

Его приезд в Лондон был замечен. Потек ручеек приглашений – не слишком полноводный, однако не иссякающий. Приглашение на бал к леди Рочестер он получил. Съезд будет грандиозный, заверили маркиза друзья. Однако стоит ли ему появляться на балу? Он представил себе, как все будут удивлены и, может быть, даже шокированы. Впрочем, он знал многих джентльменов и даже нескольких дам, которые всегда присутствовали на балах и никогда не танцевали. Кто-то играл в карты, другие просто сидели и сплетничали или выпивали и закусывали.

Она непременно будет на этом балу!

А если это будет большое сборище, он сможет увидеть ее, не будучи замечен сам. Увидит в бальном наряде, кружащуюся в танце. А она не обнаружит его присутствия.

Но он тут же отбросил эти мысли. Те два столкновения были случайными, она не заметила его, а он предпочел спрятаться. Он не ожидал встретить ее. Но если он отправится на бал с намерением увидеть ее, прятаться и тайно подглядывать будет просто недостойно.

Нет, если он поедет на бал… Если?.. Неужели он всерьез думает об этом? Если он посетит этот бал, то конечно же, подойдет к ней поздороваться и откроет ей свое настоящее имя. Это лучше, чем наносить визит в дом леди Брилл. Короткая встреча – он ведь не может пригласить ее танцевать и надолго задержать ее. Просто мимолетная встреча на балу. Идеальный вариант!

И она в конце концов узнает, кто он такой на самом деле. Вполне возможно, что она вообще забыла о его существовании, и все же он чувствовал себя виноватым – он обманул ее.

Если она узнает, кто он, и если он будет продолжать появляться на светских приемах, быть может, их дружба будет продолжаться. Быть может, время от времени он сможет наносить ей визиты, кататься с ней в парке, приглашать в театр, в свою ложу.

Быть может, жизнь его не будет такой унылой, какой она стала в последнее время.

Но даже если допустить, что она захочет продолжать их знакомство, достаточно ли этого? Не лучше ли забыть о ней, никогда ее больше не видеть, чем довольствоваться редкими встречами?

А вдруг случится то, чего он опасался в самом начале их знакомства, – вдруг она проявит к нему совсем другой интерес, узнав его истинное положение? Нет, нет, что за недостойные подозрения! Она не способна на подобную расчетливость. Он должен доверять своей интуиции.

Но выдержит ли он, когда будет видеть ее с кем-то другим, с каким-нибудь светским красавцем? Будет смотреть, как она танцует и весело разговаривает с этим красавцем? Как он совладает со своей ревностью?

Совладает, потому что он сильный и выдержки ему не занимать, решил маркиз, к тому же он трезво смотрит на вещи. Он сумеет справиться с ревностью, потому что ничего другого ему не остается.

Окончательное решение маркиз принял в канун бала, вечером, когда его друзья полюбопытствовали, будет ли он на балу. Да, он поедет на бал. Он хочет увидеть ее. И хочет, чтобы и она его увидела.

– Конечно, буду, – ответил он ухмыляющемуся лорду Джерсону и не скрывающему своего любопытства герцогу Бриджуотеру. – Ни за что на свете не пропущу такое событие.

Лорд Джерсон шлепнул герцога по спине и захохотал.

– То-то начнется переполох, Кэрью! – воскликнул он. – На это стоит посмотреть. Все мамаши невест на выданье просто попадают со стульев!

– Право же, я заинтригован, – сказал его светлость и, приставив к глазу монокль, стал нахально разглядывать маркиза. – Будем надеяться, что хоть одна из них достигнет намеченной цели, мой дорогой Харт!

– Ну что ж, друзья, повеселимся на славу! – продолжал подшучивать над маркизом лорд Джерсон.

– Я заеду за вами на своей карете, – предложил герцог. – Нам надо явиться всем вместе. Моральная поддержка и все такое прочее.

– Согласен, – сказал маркиз, стараясь побороть глупый мальчишеский страх. – Пожалуйста, Бридж, заезжай за мной. Я буду ждать.

Глава 7

Бал у леди Рочестер удастся на славу, в этом уже не было сомнения. Карета герцога Бриджуотера не сразу въехала на Ганновер-сквер. Друзьям пришлось прождать минут двадцать, пока их экипаж медленно пополз вперед, в то время как за ним выстраивался длинный хвост других карет.

– Луиза будет довольна, – сдержанно высказалась леди Брилл, предугадывая вердикт света, не склонного на излишние похвалы. А про себя подумала: леди Рочестер будет вне себя от восторга.

Выезд на светский бал – это всегда волнение, даже если ты выезжаешь уже седьмой год, думала Саманта. Даже утомительное ожидание рождает предвкушение какого-то необыкновенного события; сердце начинает быстрее биться, кажется, что в ближайшие часы в твоей жизни произойдет что-то необыкновенное.

Конечно же, ничего необыкновенного не происходило. Все те же лица, разговоры все с теми же людьми, все те же танцы. Но ожидание не покидает тебя.

Из всех окон особняка лился яркий свет. По ступенькам крыльца и дальше через мостовую протянулся ковер, чтобы тем, кто выходит из карет, казалось, что они и не выходили на улицу. Бесчисленные лакеи в роскошных ливреях готовы были немедленно оказать любую услугу. И столько изысканных туалетов и бесценных украшений на элегантных и не столь элегантных светских персонах, что сразу становилось ясно, сколь скромное место занимаешь ты сам..

Саманта с улыбкой вышла из экипажа. Все это был привычный ритуал, и Саманта чувствовала себя вполне свободно. Но невольно вспоминался первый бал ее первого сезона. Сколько было волнений и надежд! Даже если бы это было возможно, она не хотела бы вернуться назад. В холле негде было яблоку упасть. Все говорили – может быть, несколько громче, чем обычно, и смеялись – может быть, с излишней сердечностью. На лестнице выстроилась очередь – сначала надо было пожать руку хозяевам и уж только потом пройти в бальную залу. А сколько молодых девиц вокруг, одетых, точно в униформу, в девственно-белое платье с белыми же аксессуарами. Самое экстравагантное украшение у каждой – нитка жемчуга. Бедняжки! Вот и она когда-то точно в таком же виде и в невероятном волнении приехала на свой первый бал.

– Нам с тобой не обязательно заходить в дамскую гостиную, – сказала леди Брилл, оглядев свою подопечную – если такое определение уместно для леди, которой уже исполнилось двадцать четыре года. – Ты, дорогая моя, как всегда, выглядишь изумительно. Настоящая красавица. Не представляю, как ты этого достигаешь! И я в восторге от твоей цветовой гаммы. Саманте она тоже нравилась. Серебристая кружевная накидка мерцала в свете канделябров, отчего темно-зеленое платье под ней приобретало дымчатый оттенок. Если не считать трех оборок по низу подола, ее платье с глубоким декольте и короткими пышными рукавами больше ничем не было украшено. Саманта уже давно пришла к выводу, что красивая материя и искусная портниха – это все, что нужно. Она не прикалывала к волосам сливы, хотя это было очень модно в этом сезоне и тетя Агата настойчиво советовала прикалывать, чтобы казаться выше ростом. Но Саманта предпочитала приколоть один-два цветка или пропустить сквозь локоны ленту. Сегодня это была серебристая лента. И серебристые перчатки и туфли. Веер по случайному совпадению гармонировал с зеленым цветом платья.

– Вам не следовало посылать приглашение, Саманта! – раздался знакомый томный голос у нее за спиной. – Леди Рочестер надо быть более предусмотрительной. Вы затмите всех присутствующих дам и девиц и всем до единой испортите бал.

Саманта обернулась.

– Ах, Фрэнсис, вы были совершенно правы, – с улыбкой сказала она. – Бирюзовый фрак – это потрясающе! Я сражена.

Лорд Фрэнсис Неллер отвесил изящный поклон.

– Так вы согласитесь выйти замуж за мужчину, который носит фрак бирюзового цвета? – спросил он, заставив пожилую даму обернуться, отчего шесть фиолетовых слив угрожающе качнулись в его сторону.

– Ни в коем случае, – сказала Саманта. – Из опасения, что он затмит меня. К тому же вы в любой момент можете вернуться к розовым и бледно-фиолетовым фракам, и я буду чувствовать себя обманутой. Можем ли мы с леди Брилл взять вас под руки и вместе с вами подняться по лестнице?

– Возможно ли устоять от соблазна стать предметом зависти всех мужчин, присутствующих в этом доме? Я горд, что две прелестные дамы удостоили меня чести сопровождать их! – И с этими словами лорд Фрэнсис подставил локти Саманте и леди Брилл.

Саманта весело рассмеялась, в то время как леди Брилл всем своим видом выразила явное неодобрение столь фривольному разговору, однако от предложенной руки не отказалась.

Прошло еще не менее пятнадцати минут, прежде чем они наконец ступили в бальную залу. Картина была обычная. Вдоль стен, разговаривая, сплетничая и пересмеиваясь, тянулась вереница гостей. Кто-то прогуливался, по большей части парами, в поисках знакомых или чтобы себя показать, поймать на себе восхищенные взгляды. Середина залы была пуста – скоро тут закружатся в вихре танца пары. Оркестранты настраивали свои инструменты. Роскошные платья и драгоценности дам затмевали украшавшие залу гирлянды из роз всех оттенков – от бледно-розовых до пурпурных.

Саманта присоединилась к группе, в центре которой стояли две ее хорошие подруги. Их окружила целая армия поклонников, включавшая и ее собственную «свиту». Однако появился и новичок – мистер Бейнз приехал на бал вместе со своим деревенским соседом, высоким рыжеволосым красавцем. Джентльмен учтиво раскланялся со всеми тремя леди, но, незаметно совершив какой-то сложный маневр, очень скоро вступил в разговор с Самантой и вписал свое имя в ее карточку на кадриль.

Похоже, сезон уже начал преподносить сюрпризы – вот вам и новый красавец! А нужен ли ей новый красавец? Саманта не знала, что ей делать со старыми поклонниками, кроме того, что слегка с ними флиртовать, поддразнивать и в то же время давать им совершенно ясно понять, что это просто игра, мужа она себе не ищет. У нее никогда не возникало ни малейшего желания внушить кому-то ложные надежды, а потом жестоко их разбить.

Сегодня Саманта была неспокойна. И даже очень. Она опасалась, что Лайонел, лорд Рашфорд, приедет на бал. И все же нет, этого не должно быть! Ему хватило наглости – впрочем, быть может, кто-то назовет это смелостью – возвратиться в Лондон и даже в час променада проехаться по Гайд-парку. Но такие поступки он волен совершать, ведь никаких обвинений в противозаконных действиях ему не было предъявлено. Никто не запретил ему жить в Англии. Теперь отец его умер и уже не может угрожать лишить его содержания. Однако он наверняка не получал и не получит ни одного приглашения на светские приемы и балы…

«Я слышал, его принимают…»

Саманта услышала краем уха, как лорд Хоторн произнес эти слова. Однако вряд ли многие принимают его, и уж наверняка высшая знать его не приглашает. Но даже если он приглашен и появится здесь, она будет держаться от него подальше. Да и он сам не станет пытаться возобновить с ней знакомство – он хорошо понимает, что его ожидает. В конце концов, вчера в парке он ведь не подъехал к ее экипажу. Хотя и смотрел на нее.

У нее нет причин его бояться, весь день убеждала себя Саманта. Но она боялась. Она оглядела всю залу и вздохнула с облегчением – его не было. Она не пропустила бы его. Он был светлый блондин и так прекрасен, что его нельзя было не заметить даже в большой толпе.

Первые фигуры контрданса, открывшего бал, она танцевала с сэром Робином Тэлботом. Он был искусный и грациозный танцор. Она всегда с удовольствием с ним танцевала. Танец был быстрый, и под конец Саманта с трудом переводила дыхание, щеки у нее раскраснелись. В голове мелькнуло воспоминание: как она в Хаймуре, пройдя довольно большое расстояние по парку, а затем поднявшись на холм, похвасталась, что теперь в лондонских бальных залах ей не будет равных. Саманта, даже не улыбнувшись, тут же отбросила это мимолетное воспоминание. Если она даст себе волю и начнет вспоминать дальше, ей станет очень грустно.

Она обмахивалась веером в перерыве между танцами, разговаривала со знакомыми. Фрэнсис подшучивал над беднягой лордом Хоторном, который только что танцевал с прелестной юной леди – первый ее танец в первый ее сезон. Лорд Хоторн краснел и заверял своего кузена, что, право же, утром он и не предполагал, что пригласит на первый танец такую юную девушку. Какие нелепые подозрения!

– Хотя ты прав, Фрэнк, она необыкновенно красива, – добавил он, вызвав новый взрыв смеха всей компании.

Кто-то слегка коснулся затянутой в перчатку руки Саманты, и она еще не успела оглянуться, чтобы приветствовать подошедшего, как почувствовала, как под ее другой локоть легла рука Фрэнсиса, и услышала, как он тихо ругнулся.

– И это истинная правда, – произнес поразительно знакомый голос. – Просто не верится, что столько лет спустя вы стали еще прелестнее, чем были в свои восемнадцать!

У нее было такое чувство, что она тонет в его светло-голубых глазах. Он любовался ею, в этом не было сомнения. Все звуки, лица окружавших ее людей – все вдруг исчезло. Она не отдавала себе отчета, где она. Перед ней были только его глаза, только он один.

– Рашфорд, – холодно приветствовал его чей-то голос.

– Замечательный бал, не правда ли? Насколько я помню, это мой танец, Саманта!

– Лайонел!

Он склонил к ней голову, по-прежнему не отрывая взгляда от ее глаз.

– Как вы поживаете, Саманта?

Она услышала, как кто-то заговорил. Женский голос. Очень холодный. Очень спокойный.

– Прекрасно, милорд.

– Вчера я видел вас в парке, – продолжал Лайонел. – Не мог поверить, что это вы. Но теперь верю.

– Саманта! – Это был голос Фрэнсиса. Непривычно резкий. – Пары уже занимают позиции.

– Но, Фрэнсис, вы же пригласили на этот танец мисс Краудер, – услышала свой ответ Саманта.

– Черт побери! – буркнул Фрэнсис, затем извинился перед дамами за грубое выражение, отпустил локоть Саманты и удалился.

– Неужели мне выпала такая удача – этот танец у вас свободен? – спросил лорд Лайонел Рашфорд. – Окажете ли вы мне честь, Саманта, протанцевать его со мной?

Она все еще смотрела ему в глаза, лица ее друзей, люди, зала словно потонули в тумане, но рассудок каким-то образом подсказал ей, что она и правда никому определенному этот танец не обещала, хотя, конечно же, кто-то из ее поклонников вывел бы ее в круг танцующих. Она никогда ни на одном балу не пропускала ни одного танца.

Саманта подала руку Лайонелу, и они отошли от кружка друзей Саманты, прежде чем ощущение действительности вновь вернулось к ней. Казалось, взгляды всех присутствующих сфокусировались на ней. Или, скорее, на нем, заключила Саманта. Тогда, давно, она не была этому свидетельницей, но он подвергся публичному унижению. Его отец во всеуслышание прочитал письмо, якобы написанное Габриэлем к Дженни в то время, когда она была помолвлена с Лайонелом, и заставил своего сына столь же публично признаться в подлоге и принести извинения, а затем уехать на континент.

Все, словно загипнотизированные, смотрели на графа Рашфорда, слышался приглушенный шепот. А она согласилась с ним танцевать! Это был вальс. Из всех танцев это оказался вальс! Многие ли помнят, что жертвой скандала была ее кузина? – спрашивала себя Саманта. И она согласилась из светской учтивости отдать ему этот танец!

– Вы еще красивее, чем были когда-то, – сказал Лайонел, обняв ее за талию и взяв ее руку в свою. – Вы красавица, Саманта. Женщина в полном цвету! Я не могу глаз от вас отвести.

Саманта чувствовала его руки. Чувствовала тепло его тела, хотя только его руки касались ее. Но он словно обволок ее собой. Она вдруг почувствовала, что задыхается. Она улыбалась чисто автоматически.

– Спасибо за комплименты, – коротко ответила Саманта.

Она хотела оглянуться вокруг, чтобы разрушить его мощную ауру, но отовсюду на нее были устремлены любопытные взгляды, и Саманта перестала смотреть по сторонам.

– Я вернулся домой, – сказал Лайонел. – Я должен был вернуться.

– Мне кажется, тоска по дому овладевает каждым, кто долго живет в другой стране, – сказала Саманта. – Это естественно.

– Я очень тосковал по дому, – мягко сказал Лайонел, незаметно привлекая ее ближе к себе. – Но больше тоскуешь по людям, чем по знакомым местам. Я безумно тосковал по одной особе; с которой я вел себя непростительно. Но я поступил так сознательно – я не хотел, чтобы ее коснулся мой позор. Саманта, ни на один день я не забывал о ней!

Его слова так потрясли ее, что, забыв о светской улыбке, она посмотрела ему прямо в глаза. Его серебристые волосы, казалось, стали еще гуще. Она только теперь заметила, что на нем бледно-голубой фрак, отделанный серебряным шитьем, – он был похож на принца из волшебной сказки. Но его слова и их явный смысл наконец-то разрушили колдовские чары. Саманта с радостью почувствовала, как в ней пробуждается гнев. Улыбка вернулась на ее губы.

– Как же признательна будет вам эта особа, милорд, – сказала Саманта, – если она смогла простить вас и если она уже давным-давно не позабыла вас.

Глаза его потеплели.

– О-о! – ласкоио произнес он. – Вы и вправду повзрослели, Саманта. Я надеялся на это. Вы сердитесь, вы не хотите простить. Я этому рад. Вы и не должны легко простить меня.

– Или вообще когда-либо простить? – Глаза ее сверкнули.

Лайонел улыбнулся в ответ. Это было так необычно! Саманта часто видела его в ту пору, когда он считался женихом Дженни, – он почти никогда не улыбался. Сердце у нее предательски забилось, ее вдруг потянуло к нему, но тут же она почувствовала отвращение. Неужели он считает ее настолько наивной, что действительно надеется снова затянуть в свои сети? Но она-то знает, какой он жестокий, бесчувственный и своекорыстный человек, и он, надо полагать, отдает себе отчет в том, что она это знает. Он бросает ей вызов? И неужели у него есть шанс победить? Саманта похолодела от ужаса. Теперь они танцевали в молчании – казалось, этот вальс никогда не кончится. Вальсировал он превосходно, ни разу не сбившись с шага, искусно лавируя между парами, ни разу не замедлив движения и кружения. Рука его спокойно и твердо держала ее руку. От него исходил тонкий аромат мужского одеколона. Она помнила его поцелуй, первый в ее жизни такой поцелуй – искусный, настойчивый, с полуоткрытыми губами. Она почувствовала не только его губы, но и его язык. Опытный искуситель. Неудивительно, что она безвольно подчинилась ему и была так потрясена, когда он грубо отверг ее. Она ведь тогда была совсем молоденькой девушкой, неопытной и наивной.

Однако теперь она другая.

Она танцевала и улыбалась. И старалась думать о своих поклонниках и друзьях, о Дженни и Габриэле, которые с такой радостью ждут третьего ребеночка, о леди Софии, у которой с началом сезона вдруг так чудодейственно зажила нога. Она попыталась вспомнить Хаймур и вид, открывающийся с холма на «Аббатство». Только одно дерево было помехой. Перед глазами Саманты всплыл образ мистера Уэйда, и она снова отогнала его. Попыталась отогнать.

И при этом она все время ощущала, как красив и необыкновенно привлекателен Лайонел. Она ненавидела и презирала его – презирала еще больше после того, что он сказал ей в начале танца. И в то же время в страхе и смятении спрашивала себя: а что испытала бы она теперь, с ее пусть самым малым опытом, задумай он ее поцеловать? Впрочем, опыта, в сущности, не было никакого. Она была совсем несведуща в любовных делах, несмотря на свой вполне взрослый возраст. Что бы она почувствовала?.. Нет, она не хочет! Ей это совершенно не интересно.

«Ну когда же кончится этот вальс?» – только и думала она.

Он кончился. Саманта еле дотянула до конца – она чувствовала себя совершенно разбитой и несчастной. Глубоко несчастной. Она вдруг испугалась, что не сдержит слез. Лайонел подвел ее к кружку ее друзей – тетя Агги играла в карты в соседней комнате, поскольку Саманта уже давно не нуждалась в присмотре, – склонился над ее рукой, прежде чем поблагодарить за оказанную честь, и отошел.

Фрэнсис злобно посмотрел ему вслед, однако светское воспитание не позволило ему завести разговор о том, что он явно хотел бы обсудить. Фрэнсис и. тогда, во время того страшного скандала, был ближайшим другом Габриэля. Поклонником Саманты он стал гораздо позже, – как она считала, только потому, что флиртовать с ней и даже время от времени делать ей предложение было совершенно безопасно.

– Граф Рашфорд? – Глаза у Элен Кокс сделались как блюдца. – Боже мой, чего я только о нем не наслушалась! И ты с ним танцевала, Сэм? Но мне наплевать, что о нем говорят! – Элен хихикнула. – Он красив как бог!

Мистер Уишарт кашлянул, и Элен снова захихикала.

– И вы тоже красивы, сэр, – сказала она. – В этом не может быть никакого сомнения!

– Красавец Уишарт, – сказал сэр Робин. – Звучит куда более внушительно, чем просто Джордж Уишарт, не правда ли? Мы должны немедленно оповестить всех, что Джордж официально поменял имя.

– Но ты же сам попросил, Красавец, – тонким голоском возражал Фрэнсис, когда мистер Уишарт возмущенно запротестовал.

Саманта больше не могла слушать эту чепуху. Ей не хватало воздуха, от жары, приторных ароматов духов ее начало подташнивать. Шум, голоса – у нее заложило уши. Сейчас она потеряет сознание или, хуже того, ее стошнит. Ей нельзя тут оставаться…

– Извините меня, – поспешно произнесла она и поспешила прочь.

Она с трудом пробиралась сквозь строй разряженных дам и кавалеров; кто-то, увидев ее, высвобождал ей проход, раза два она приостанавливалась на минуту, чтобы поздороваться со знакомыми. Саманте казалось, что до дверей залы ей никогда не добраться.

Но все же она дошла до них и оказалась в пустом прохладном холле, однако вынуждена была остановиться, потому что кто-то встал на ее пути и не двигался с места. Она взглянула на лицо этого джентльмена, который был не намного выше ее ростом.

Никогда, никогда в жизни Саманта не испытывала такого неожиданного, огромного и чистого счастья!

* * *

Леди Рочестер и ее муж стояли у дверей бального зала, встречая опоздавших гостей. Они с искренним радушием приветствовали лорда Джерсона и герцога Бриджуотера. Леди Рочестер с вежливой улыбкой повернулась к маркизу Кэрью, но тут услышала его имя и глаза ее загорелись нескрываемым интересом.

– Неуловимый маркиз! – воскликнула она. – Добро пожаловать!

Но она совершила ошибку, протянув ему руку, вместо того чтобы удовольствоваться реверансом. Она бросила испуганный торопливый взгляд на его тонкую скрюченную руку в перчатке, прикоснувшуюся к ее руке. Каким взглядом она проводила его, когда он, сильно хромая, последовал за своими друзьями в бальную залу, он уже не увидел.

Маркиз чувствовал себя неловко и был смущен – довольно нелепое чувство для двадцатисемилетнего мужчины. Ему казалось, что все смотрят на него. Его друзьям не терпелось походить посмотреть на юных дебютанток сезона, но маркиз предпочел остаться неподалеку от двери. Ему нужно было только одно – увидеть, тут ли она. Он уже не был уверен в том, что хочет, чтобы и она его увидела. Если она здесь, то, разумеется, прятаться от нее он не будет. Но если она его не заметит, он будет счастлив просто посмотреть на нее. Если только она здесь! Он гнал от себя мысль, что зря обрек себя на такую пытку.

Друзья немного постояли с ним. Герцог подшучивал над ним, говорил, что он робок, как юная школьница. Джерсон смеялся над каждой шуточкой герцога.

– Так она здесь? – спросил его светлость, приставив к глазу монокль и оглядывая залу.

– Она? – переспросил маркиз. Он все еще не набрался храбрости внимательно осмотреть всех гостей.

– Надеюсь, она достойна такого поклонения? – продолжал допытываться герцог. – Она очень хорошенькая, Харт? Молоденькая? Изящная? Аппетитная? Мечтает стать маркизой?

– Харт, ты покажешь ее нам? – подхватил лорд Джерсон. – Ты должен показать!

Но обзор бальной залы его светлостью вдруг прервался, герцог опустил монокль, поджал губы и тихонечко присвистнул.

– Вы только посмотрите! – прошептал он. – Прелестна, изящна, сама юность! Соблазнительна и обольстительна! И если мои глаза меня не обманывают, ей восемнадцать и ни одним днем больше.

– Малышка графа Мюира, – отозвался лорд Джерсон, следуя направлению монокля. – Ну, может быть, и больше на день-другой. Хороша, Бридж, ничего не скажешь, да притом и приданое завидное.

– Ты знаком с Мюиром? – спросил его светлость. – Представь меня, хочу разглядеть ее получше. И почувствовать – хотя бы подержать за ручку. Ты считаешь, ее карточка уже заполнена до предела?

Лорд Джерсон от души рассмеялся, и оба направились к хорошенькой молодой леди в белом, которая старалась делать вид, будто ее нисколько не интересует, что происходит вокруг. Маркиз сочувственно улыбнулся, представив себе, в каком волнении юная дебютантка.

Бриджу пришлось подождать с представлением. Начинался следующий танец, и к девушке подошел красивый румяный молодой человек. Он разговаривал с ней, однако не вывел ее в круг танцоров. Заиграла музыка, и маркиз все понял. Вальс! Девушка знает, что не получит разрешения от патронессы танцевать этот предосудительный танец, поскольку это ее первый выход в свет. Быть может, позднее, под конец сезона, если повезет. А может, придется подождать этот восхитительный вальс до будущего года.

Маркиз, хотя и был наслышан о вальсе, никогда еще не видел, как его танцуют. Ему представлялось, что это какой-то удивительно романтический танец. Каждая пара танцует отдельно от других, в течение получаса партнеры смотрят друг на друга и разговаривают.

Да, это был удивительный танец. Маркиз позавидовал танцующим.

Он отдавал себе отчет, что уже минут пять стоит в бальном зале, но не смотрит по сторонам, не ищет Саманту. Он сам не понимал, почему. Боится обнаружить, что ее тут нет? Или, напротив, что она тут? Но оказалось, что ему не надо было ее искать – она вальсировала как раз на той линии, куда был устремлен его взгляд. Сердце у него бешено заколотилось. Она кружилась в мерцающем вихре, грациозная и изумительно красивая в зеленом с серебристой накидкой платье.

Взгляд его с любовью и нежностью следовал за ней, пока он не обратил внимание на ее партнера. Маркиз тут же отвел глаза.

Леденящий холод охватил его.

Глава 8

Он так упорно и так долго говорил не правду о событиях того утра – а было ему тогда всего шесть лет от роду, – что иногда, хотя и не часто, и сам забывал, что лжет.

То был вовсе не несчастный случай.

Для отца маленький Харт был сплошным разочарованием. Родился он пять лет спустя после того, как его отец и мать поженились, а через какое-то время стало ясно, что одним этим ребенком они и ограничатся. И хотя, казалось бы, отец должен был радоваться, что по крайней мере родил сына, он ужасно огорчался, что мальчик такой слабый. Это был маленький и болезненный ребенок. Мать обожала его, баловала и старалась защитить от всяких мыслимых и немыслимых опасностей. Трусливый плакса – однажды презрительно бросил отец своему пятилетнему сынишке, когда тот с плачем прибежал домой, потому что деревенские мальчишки стали его дразнить и он испугался, что они нападут на него.

Иногда отец даже огорчался, что у него есть прямой наследник. Если бы такового не было, он смог бы хотя бы часть своей собственности и денег завещать племяннику, сыну своей сестры. От этого мальчика он был просто в восторге. Виконт Лайонел Керзи, на четыре года старше его собственного сына, – красивый, обаятельный, бесстрашный мальчуган. Он с удовольствием принимал горячую симпатию дяди и всячески измывался над своим маленьким кузеном – когда этого не видела и не слышала тетушка.

Хартли был в него влюблен и боялся его. Он с нетерпением ждал его приездов в Хаймур, а потом никак не мог дождаться, когда же братец наконец уедет. Лайонел проявлял необыкновенную изобретательность, лишь бы довести кузена до слез. исподтишка тыкал ему в бок локтем, когда они входили в дверь, вечером выпрыгивал на него из темного угла, расплескивал по столу его молоко, когда няня отворачивалась, и еще много придумывал всяческих каверз.

Но в одном Хартли не уступал своему кузену – в верховой езде. Даже отец вынужден был признать, что в седле он сидит прочно и поводья держит крепко!

Тщеславие и желание произвести впечатление на Лайонела толкнули однажды Хартли на безрассудство. Лайонел подбивал его промчаться вслед за ним галопом по лугу, где им было запрещено ездить – почва на лугу была неровная, кролики понарыли там много нор. Хартли принял вызов, и они помчались вперед. Это было так неожиданно, что сопровождавший, их грум растерялся и не сразу их догнал. Мальчики уже были на противоположной стороне луга и приближались к низким крепким воротам. Перепрыгнуть их ничего не стоило, но все же Хартли не стал бы этого делать, если бы Лайонел не бросил ему вызов. Лайонел бросил вызов, и Хартли прыгнул – уж больно хотелось ему произвести впечатление на брата. Хартли благополучно преодолел бы препятствие, если бы Лайонел не подгадал прыгнуть бок о бок с ним. Он со смехом выбросил руку и ткнул кулаком Хартли в бок. Хартли был в это мгновение на середине прыжка, он рухнул прямо на ворота. Лошадь его каким-то чудом миновала ворота и приземлилась по другую их сторону, ничего себе не сломав. Второе чудо состояло в том, что Хартли остался жив, хотя долгие месяцы, последовавшие после несчастья, вряд ли можно было говорить о чуде.

Хартли был еще в сознании, когда к ним подскакал грум и с перекошенным от ужаса лицом ускакал назад, за помощью. Над ним склонился Лайонел, бледный как смерть, и стал твердить ему, что это несчастный случай, чтобы он не забывал, что беда случилась нечаянно, и ничего не выдумывал, не пытался свалить вину на кого-то. Это ведь он, Хартли, предложил промчаться по лугу и прыгнуть через ворота. Лайонел поехал за ним, чтобы попытаться остановить его.

За те несколько минут, пока Хартли был в шоке и боль еще не скрутила его – чудовищная боль, не отпускавшая его многие месяцы, – он заверил Лайонела, что никому ничего не скажет. Никогда, никогда, никогда! Даже в те минуты он хотел быть благородным в глазах кузена.

– Тебе и говорить-то нечего, жалкий червяк! – прошипел Лайонел.

Именно эти слова навсегда врезались в память Хартли, он никогда их не забывал. Но он никому ничего не сказал. То, что случилось в тот день, имело и некоторые положительные последствия. Во-первых, он перестал боготворить Лайонела, более того, с того дня тот ему решительно разонравился. Во-вторых, он твердо решил победить свою ущербность и развил в себе железную волю. После случившегося несчастья его мать прожила еще четыре года, но спустя какое-то время он уже не разрешал ей ни нянчиться с ним, ни ограждать его от всех трудностей. Почти с самого начала – несмотря на то, что сказал его отцу доктор, – он, Хартли, знал, что будет ходить, что его правая рука будет работать, хотя и придется какие-то действия производить левой рукой, и он натренирует свое тело так, что оно будет ловким и очень сильным.

И он научился хорошо относиться к себе самому, принимать себя таким, каков есть. Он нравился себе. Конечно, ничто человеческое ему было не чуждо. Не то чтобы он не позавидовал кому-то иной раз, не затосковал оттого, что не все ему в жизни позволено. Но он не позволял зависти или горечи завладевать его душой, не позволял себе ожесточаться. Он принимал реальную жизнь как должное.

Лайонелу, когда он искалечил его, было десять лет, он был еще ребенком. Когда у Хартли этот возраст был уже позади и он оглянулся назад, он простил Лайонела. Тот ему всегда не нравился, но он простил своего холодного, эгоистичного кузена.

Хотя потом его неприязнь перешла в более сильное чувство. Заболел его отец. Какое-то время доктор считал, что он не выживет. Явился Лайонел – дядя и племянник были очень привязаны друг к другу.

Лайонел завел роман с графиней Торнхилл – с прежней графиней, молодой мачехой теперешнего графа. Хартли, юный романтик, уже давно – издали – обожал ее. Она была очень хороша собой, добра и не намного старше его. Но Хартли и в мыслях не допускал вести себя с ней или даже думать о ней без должного уважения.

Лайонел стал ее любовником и щедро потчевал своего кузена, хотя тот всячески старался этому воспрепятствовать, смачными рассказами о том, что именно он проделывает со своей любовницей и как она выказывает ему свою благодарность и любовь. Он в особенности потешался над тем, что она утверждает, будто любит его.

Хартли считал, что он все это придумывает, пока графиня не уехала вдруг на континент в сопровождении теперешнего графа. Поползли уже совсем зловещие слухи: что они уехали вместе потому, что она ждет ребенка от собственного пасынка. Одной части этой истории Хартли определенно не верил – ребенок был от Лайонела. Сам Лайонел бежал в испуге за несколько недель до того, как графиня с Габриэлем уехали на континент.

Теперь она жила в Швейцарии вместе с дочерью и своим вторым мужем. Хартли предполагал, что появились дети и от второго брака. Он всего лишь однажды спросил о ней теперешнего графа Торнхилла, и тот сообщил ему, что она счастлива. Хартли рад был это услышать, она ему нравилась, и не было ничего удивительного в том, что она не устояла перед чарами Лайонела. Он, без сомнения, был одним из самых красивых мужчин Англии. Он был намного моложе ее супруга, к тому же покойный граф был очень больным человеком. Став старше и искушеннее в жизненных делах, маркиз Кэрью понял, что граф Торнхилл-старший редко посещал спальню своей жены, а может быть, и вовсе не посещал. Графиня должна была чувствовать себя очень одинокой.

Неприязнь Хартли к Лайонелу перерастала в чувство, более похожее на ненависть. И уж конечно, он его глубоко презирал. До него дошли слухи – быть может, уже в несколько трансформированном варианте – о схватке Лайонела с младшим Торнхиллом, когда тот вернулся из Швейцарии, оставив там свою мачеху. И о том, к какому подлому обману прибег Лайонел, когда решил подстроить женитьбу Торнхилла на леди Джейн. Она ведь до того была невестой самого Лайонела. Но вряд ли Лайонел вышел победителем из этой истории. Никто не поверил в его грязные инсинуации, и имя леди Джейн осталось незапятнанным, а ее брак с Торнхиллом оказался очень счастливым, хотя будущим супругам пришлось пройти через тяжелое испытание.

Хартли хотел лишь одного – до конца жизни не сталкиваться больше с Лайонелом, который стал теперь графом Рашфордом.

Саманта Ньюман танцевала вальс с Лайонелом.

Маркиз Кэрью, застыв на месте, смотрел на них.

Одна рука Лайонела лежала на ее талии, другая держала ее руку. Ее левая рука покоилась на его плече.

Вальс вдруг показался Хартли совершенно неприличным танцем.

Но пара была прекрасна. От них трудно было отвести взгляд – так оба были красивы.

Дьявол и его жертва!

До маркиза еще не дошли слухи о том, что Лайонел вернулся в Англию. Так значит, вернулся и уже снова пустил в ход свои чары. Судя по всему, не без успеха. Саманта улыбается и даже не смотрит по сторонам, как другие танцующие дамы. Кажется, она занята только своим партнером, хотя они и не разговаривают. Зловещий знак! Как видно, они хорошо знакомы. Настолько хорошо, что разговор для них не обязателен.

Словно тяжелый свинцовый слиток лег на сердце Хартли. Он вспомнил, как они с Самантой молча сидели в беседке, не испытывая при этом ни малейшей неловкости.

Сейчас она молчит, танцуя с Лайонелом! Инстинкт подсказывал Хартли, что он должен уйти. Из залы и из особняка Рочестеров. Он должен вернуться домой и поскорее уехать в Хаймур. И забыть ее. Забыть навсегда. Что за глупость – бегать за ней подобно щенку, жаждущему, чтобы его приласкали!

Однако маркиз не мог двинуться с места. Не мог отвести глаз от танцующей пары, хотя ловил на себе любопытные взгляды, слышал шепот, краем глаза видел, как светские господа подталкивают друг друга локтями. Он не хотел уходить – вернее, не хотел хромать на их глазах. К тому же им овладела довольно странная мысль – ему вдруг показалось, что он нужен Саманте. Не может он оставить ее наедине с Лайонелом! Маркиз насмешливо одернул себя – наедине с Лайонелом и доброй сотней гостей.

Но все же он не может уйти. Хотя Саманта и приходится кузиной леди Торнхилл, возможно, она очень мало знает Лайонела, а он сейчас явно нацелился на нее, и как бы не пришлось ей спустя какое-то время тоже удалиться в Швейцарию. Левая рука маркиза сжалась в кулак.

Маркиз не двинулся с места. Смотрел на Саманту и рокового соблазнителя, терзаясь мыслями о том, что они уже нашли друг друга, они уже одно целое, что, очень может быть, к тридцати одному году почувствовав ответственность за графский титул, Лайонел решил наконец жениться. А можно ли найти невесту красивее Саманты Ньюман?

Вальс длился бесконечно. Полчаса невыносимых мук! Когда музыка наконец стихла, Хартли проследил, как Лайонел проводил Саманту к группе молодых людей. Маркиз узнал среди них лорда Фрэнсиса Неллера, он не раз встречал его в Челкотте. Неллер – друг Торнхилла, приятный молодой человек, хотя и завзятый франт. Вот Лайонел учтиво откланялся и отошел.

А вдруг не так все плохо? Вдруг они просто знакомые – и даже не слишком близкие знакомые – и Лайонел просто пригласил Саманту на танец? Балы для того ведь и предназначены, чтобы на них танцевали.

И все же Хартли не испытывал ни малейшего желания и дальше оставаться в зале. Не хотел, чтобы Саманта увидела его. Он огляделся в поисках своих друзей – оба были заняты разговором. Бридж с Мьюиром, хорошенькая дочка которого блистала на другом конце зала. Он уйдет один, решил Хартли, дойдет до дома пешком, отсюда не так далеко.

Но в дверях Хартли оглянулся. Не выдержал, хотел в последний раз взглянуть на Саманту. В той компании ее уже не было. Он поискал глазами – Саманта медленно пробиралась к дверям, с кем-то здороваясь по пути, улыбаясь знакомым. Она шла по направлению к нему, хотя не похоже, что она его заметила.

Хартли сделал еще несколько шагов и оказался на лестничной площадке перед входом в зал. Он намеревался поскорее, как только позволит нога, спуститься по лестнице, чтобы Саманта не успела выйти из зала и не увидела его, но вдруг передумал и остановился. Что страшного, если он поздоровается с ней, увидит, как оживятся ее глаза, когда она узнает его, получит еще одну ее улыбку? В последний раз! Завтра он отправится в обратный путь, в Йоркшир. Лучше бы ему и не уезжать оттуда! Маркиз остановился в ожидании Саманты.

Она стремительно вышла из дверей зала и направилась к лестнице. Маркиз стоял на ее пути, но она его не замечала. Она казалась рассеянной и была точно в смятении – то ли устала от вальса, то ли от присутствия множества людей. Тогда маркиз преградил ей дорогу. На мгновение ему показалось, что она обойдет его стороной, даже не взглянув на него, но она взглянула.

И остановилась как вкопанная. Выражение лица у нее мгновенно изменилось, она вся просияла и заулыбалась.

– Мистер Уэйд! – удивленно и радостно воскликнула она. – Что за чудо! Ах, если бы вы знали, как я счастлива видеть вас!

И она протянула Хартли обе руки. Он взял их в свои, мельком отметив про себя, что она ни на секунду не замешкалась и даже не взглянула на его правую руку в шелковой перчатке, и просиял в ответной улыбке.

– Здравствуйте, мисс Ньюман, – сказал он. Саманта не верила собственным глазам: что он здесь делает? Очевидно, кто-то из его знакомых раздобыл ему приглашение. Одет он был превосходно, хотя, быть может, излишне строго, – коричневый фрак с белым жилетом и жабо. Однако совсем не важно, как случилось это чудо, важно, что оно случилось. Если бы она, выйдя из бального зала, могла надеяться встретить кого-то, она подумала бы только о нем одном.

Впрочем, Саманта не стала размышлять по этому поводу. – Как вы здесь оказались? – спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала:

– Ах, я и не мечтала вас встретить! Как это замечательно! Я счастлива, что снова вижу вас!

Саманта никак не могла прийти в себя после вальса с Лайонелом, страх и уныние овладели ею, и вдруг эта неожиданная встреча с близким другом. С человеком, в котором она нуждалась сейчас больше всего на свете. Она и не надеялась когда-нибудь снова его увидеть – и вот он здесь, перед ней! Саманта не могла сдержать свою радость.

– В зале толпа и ужасно душно. Не выйти ли нам в сад? – сказала она. – Вы прогуляетесь со мной? – Саманте никогда еще так сильно не хотелось уйти подальше от светского сборища.

– С большим удовольствием, – ответил Хартли, подставляя ей левую руку, и в глазах его засветилась ласковая улыбка. Саманта так любила эту его улыбку, она словно согрела ее всю, до кончиков пальцев.

Он в первый раз подставил ей руку, отметила она, а ведь они исходили немалые расстояния, гуляя по хаймурскому парку. Здесь он тяжелее припадал на правую ногу и медленнее шел, чем в Хаймуре. Чтобы выйти в сад, предстояло спуститься по лестнице. Хартли помогал себе, ведя правой рукой вдоль перил.

Встречавшиеся им дамы и джентльмены бросали на маркиза любопытные взгляды и тут же отворачивались. Несколько мужчин поздоровались с ним. Один из них, как заметила Саманта, после приветствия зашептал что-то на ухо своей жене.

Саманта продела свою правую руку под его левую. Пусть в глазах света он никто и многие из присутствующих на этом пышном балу сочтут, что ему совершенно незачем было появляться в столь знатном обществе, но он ее добрый друг. Пусть только кто-нибудь попробует бросить пренебрежительную реплику – этот человек будет иметь дело с ней!

По случаю приема в саду на ветвях деревьев висели гирлянды разноцветных лампочек, на террасе горели фонари. Сад был небольшой, но так удачно распланирован, что казался большим и уединенным. Трудно было поверить, что они в самом центре самого большого и самого делового города Англии. А может, и всего мира.

Саманте пришла в голову неожиданная мысль, и она мягко засмеялась.

– Случайно не вы ли, мистер Уэйд, планировали этот сад? – спросила она.

– Вы угадали, мисс Ньюман! – Хартли тоже засмеялся. – Это было несколько лет назад, один из первых моих проектов. Я вычертил план по просьбе старого барона, отца теперешнего барона Рочестера. Старый барон завершил работы перед самой своей смертью.

Саманта снова засмеялась.

– Я могла бы и догадаться, – сказала она. – Так вот почему вы приглашены сегодня. Однако вы даже не сказали мне, что собираетесь в Лондон. Как нехорошо с вашей стороны! Вы понадеялись, что я не встречу вас и не узнаю, что вы были в Лондоне? А я-то думала, что мы друзья!

Саманта говорила это легким тоном, словно бы и не всерьез, но чувствовала себя задетой. Не так ли все и есть на самом деле?

– Я и сам до последнего дня не предполагал, что поеду, – сказал Хартли. – И очень надеялся, что увижу вас. Я пришел сюда сегодня с намерением поздороваться с вами и узнать, помните вы меня или уже забыли…

– В самом деле? – Саманта почему-то очень растрогалась: какое бы дело ни привело его сюда, он предполагал разыскать ее только для того, чтобы поприветствовать. Однако даже если он автор этого сада, он был всего лишь служащим у старого барона, которого теперь к тому же нет в живых. Не так-то легко ему было получить приглашение на столь великосветский бал. Ну да, он джентльмен, но одно это обстоятельство не обеспечивает ему свободный вход на светские приемы. – Безусловно, я помню вас. Наши прогулки по парку и беседы – самые приятные воспоминания в моей жизни.

И это было действительно так. Если припомнить все пикники, экскурсии, «венецианские завтраки» и приемы на пленэре, участницей которых она неизменно бывала, ни одно из этих увеселений не оставило в ее памяти таких теплых воспоминаний, как те четыре дня, которые она провела в Хаймуре.

В саду почти никого не было. Вечер был не холодный, но и не слишком теплый. Саманта, закрыв глаза, вдохнула полной грудью свежего воздуха. И остановилась. Они стояли под низко нависшими ветвями бука.

– Под этими ветвями кажется, что мы вернулись в деревню, – сказала Саманта. – Этой весной мне так не хотелось уезжать в Лондон.

– В этом году приход весны в Хаймур был прекрасен, – сказал Хартли.

Саманте вдруг страстно захотелось снова очутиться там, в Хаймуре, подняться на холм, посидеть в беседке. Вчерашнее появление Лайонела в Гайд-парке, его одобрительный взгляд… Саманту охватывал страх – кажется, он хочет возобновить знакомство. Она боялась себя – как она ответит ему? Только что она вальсировала с ним, слушала его щедрые комплименты, его настойчивые признания. И снова, как когда-то, почувствовала, как ее охватывает желание. Желание и ужас – они одновременно поднимались в ней.

– Я так по вас скучала, – услышала Саманта свой тихий, грустный голос. Она была страшно растеряна, ей нужно было, чтобы чьи-то руки поддержали ее сейчас.

Впоследствии она не смогла бы уверенно сказать, он ли почувствовал это ее желание или она сама потянулась к нему, ища у него защиту. Но его руки оказались там, где она хотела, чтобы они были, – они обняли ее за талию и притянули к себе. Тело его оказалось сильным и мускулистым.

Саманта припала щекой к его плечу, руки ее легли ему на талию, она вдохнула исходивший от него легкий аромат – чего? Это не одеколон! Это мыло. Спокойный, чистый запах. Саманта почувствовала себя защищенной, ей стало очень хорошо. Так удобно и уютно она еще не чувствовала себя ни в чьих объятиях, хотя, случалось, и позволяла кому-то из своих воздыхателей обнять ее. Обычно джентльмен, который сопровождал ее, был намного ее выше.

Еще в одном Саманта не была уверена, когда вспоминала потом эту сцену в саду: это он чуть приподнял свое плечо, чтобы она подняла голову, или она подняла голову сама? Если по правде, она сама подняла голову. Но ни он, ни она не ослабили объятия, и теперь лица их почти соприкасались и они смотрели в глаза друг другу. Его серые глаза были ласковы и серьезны.

– Поцелуйте меня… – Это прошептал женский голос. Хотя бы этот момент на удивление четко запечатлелся в ее памяти.

Его поцелуй удивил ее. Большинство мужчин, с которыми ей случилось поцеловаться, только лишь умудрялись прижать губы к ее устам, которые они столь вожделели. Тех, кто в сладострастном порыве решался припасть к ее рту раскрытыми губами, она мгновенно усмиряла. Всех, кроме Лайонела.

Хартли Уэйд поцеловал ее, приоткрыв губы. Она ощутила его влажный, теплый рот. Но он поцеловал ее мягко, нежно. Изумительно! Саманта ответила ему таким же поцелуем и почувствовала, как напряжение отпустило ее, мир и покой снизошли на ее тело и душу. Он очень ей дорог, подумала она. Самый дорогой ее друг. Конечно, им не обязательно целоваться – тем более такими поцелуями. Друзья так не целуются. Но ей так нужно было, чтобы он обнял ее, и его нежный поцелуй тоже был ей нужен, чтобы стереть из памяти наглое поведение Лайонела. А мистер Уэйд почувствовал, что нужен ей, и принес ей покой. Для того и существуют друзья.

Поцелуй кончился, и Саманта прижалась щекой к его плечу. Его правая рука легко лежала на ее талии, левой он гладил ее волосы. «Что будет с моей прической?» – подумала Саманта, однако ее это нисколько не обеспокоило.

Она довольно вздохнула.

– Ах, я люблю вас, очень люблю! – сказала она. И похолодела. Неужели она и правда произнесла эти слова? Но она точно услышала их эхо, и так отчетливо, словно все еще произносила их. Какой позор! Он подумает, что она просто глупая болтушка.

Она вскинула голову, отняла руки от его талии. Что это она делает? Прижимается к нему, целует, говорит, что любит его, словно он ее любовник? Она в смущении смотрела на него – Простите меня, – сказала она, – Я не имела в виду… Что вы теперь обо мне подумаете?..

Он приложил палец к ее губам и покачал головой.

Глаза его улыбались.

– Вы не должны смущаться, – сказал он так мягко и ласково, что Саманта тут же успокоилась. Вот еще что хорошо – когда рядом с тобой друг. Можно наговорить бог знает каких глупостей, но друг все поймет. – Мне кажется, сейчас мне лучше проводить вас обратно. В бальную залу.

Глаза у Саманты расширились. – О Боже! – воскликнула она. – Я ведь обещала этот танец. Наверное, он уже начался. Как дурно я поступила!

Когда они вошли в дом и поднялись по лестнице, Саманта снова повернулась к маркизу. Она и увидела, и услышала, что танец уже действительно начался, теперь уже невозможно было присоединиться к нему. Но следующий танец у нее свободен. Она посидит с мистером Хэнкоком, покуда не кончится этот танец, и сама пригласит его на следующий.

– Я вас еще увижу? – спросила она. – После ужина я буду свободна – пропущу несколько танцев.

– Но я должен уйти, – сказал маркиз. – У меня назначена встреча.

– Как жаль. – Саманта была разочарована. Ей хотелось спросить у него, когда они смогут увидеться снова, но она остановилась – она и так слишком вольно ведет себя сегодня – и потому не задала ему этого вопроса, а он не решился сказать что-то сам. – Тогда до свидания, – сказала Саманта. – Спасибо вам за… – За что? За то, что обнял ее? И поцеловал? Я рада, что вы приехали в Лондон.

– И я тоже очень рад, – сказал маркиз. – До свидания.

Он подождал, пока она войдет в зал. Саманта спешила к мистеру Хэнкоку, чтобы извиниться перед ним. Она чувствовала себя гораздо лучше, тяжесть и страх пропали. Единственно, что ее теперь беспокоило, – когда же она снова увидит мистера Узйда? И увидит ли вообще?

Как все это удивительно, думала Саманта. Неужели и правда он только что был здесь? И она гуляла с ним по саду, они разговаривали? И он обнял ее и поцеловал, и ей от этого стало хорошо и спокойно? Неужели все это случилось на самом деле?

При мысли о том, что она может никогда больше не увидеть его, сердце ее тревожно сжалось.

Она вошла в залу, и первым, кого она увидела, был Лайонел, граф Рашфорд. Он смотрел на нее с другой стороны комнаты восторженным жадным взглядом.

Саманта пожалела, что не ушла с мистером Уэйдом. Куда бы он ее ни повел, хоть на край света! Ее снова охватил страх.

Глава 9

Путь до дома был не близкий, особенно для того, кто не мог ходить быстро. К ночи похолодало, и было очень темно. В такое позднее время идти но лондонским улицам одному, и притом без оружия, было небезопасно.

Но маркиз не чувствовал холода и не замечал темноты. Он вошел в дом, отдал дворецкому плащ, шляпу и перчатки, поднялся к себе в комнату, отослал слугу, растянулся на постели, даже не сняв с себя фрак, и уставился на полосатый шелковый балдахин.

Он верил и не верил, что все это действительно было. По дороге домой он старался ни о чем не думать и не вспоминать. Он боялся думать. Боялся ущипнуть себя – вдруг он очнется и все развеется как сон.

И все же то одна, то другая картина всплывали в его воображении.

Ее лицо, просиявшее от радости, когда она увидела его. В этом не было сомнения.

Ее слова – несомненно, искренние, – что она счастлива видеть его.

Ее предложение выйти в сад, хотя, как потом выяснилось, она обещала следующий танец какому-то своему знакомому. Она так обрадовалась, увидев его, Хартли, что совершенно забыла о своем обещании.

Ностальгия, с которой она говорила о Хаймуре. Вот тут ему надо остановиться и не думать больше, потому что, если он и дальше будет вызывать в памяти картины их встречи, все исчезнет, и он поймет, что это лишь игра его воображения. Глупые фантазии. Такое не могло произойти в реальности.

Но не всегда можно остановить мысли усилием воли. Они тут, с ним, – реальные воспоминания о том, что случилось в его реальной жизни.

Она шагнула в его объятия, сама обняла его и положила голову ему на плечо.

Боже! О Боже, все это и вправду случилось! Он чувствовал ее рядом с собой. Чувствовал ее теплое, мягкое тело, его плавные изгибы. Чувствовал ее руки, крепко обвившие его талию, ее локоны, мягкой, густой волной прильнувшие к его щеке. Он вдыхал запах ее волос и тонкий, едва уловимый аромат фиалок – на этот ее фиалковый аромат он обратил внимание еще в Хаймуре.

А потом… Боже мой, потом!..

Потом она подняла голову и посмотрела на него с такой теплотой и любовью, и он поверил, что это любовь. Подтверждением тому было его собственное чувство – он знал, что оно отражается в его глазах.

«Поцелуйте меня!» Маркиз закрыл глаза, снова вслушиваясь в ее шепот. Желание, страстное желание звучало в ее голосе. Желание было в се глазах.

И он поцеловал ее, а она вернула ему поцелуй, припав к его рту теплыми раскрытыми губами. Она мягко и нежно поцеловала его. Его сердце, его плоть почувствовали эту нежность, хотя он и не сразу определил это словами.

Она по нему скучала! Она сказала об этом раньше, до того, как они поцеловались. Он старался не думать о том, что случилось после поцелуя. Хотя знал – это случилось! Но об этом нельзя даже вспоминать, это слишком дорогой подарок. В это невозможно поверить и уж тем более принять.

«Я люблю вас, очень люблю».

Нет, нет. Она не то хотела сказать. Она хотела сказать, что чувствует к нему симпатию. Не надо прочитывать слишком многое в ее словах. Может быть, поэтому он приложил палец к ее губам, когда она, сделав поразительное признание, ужасно растерялась и хотела что-то ему объяснить. Может быть, он испугался, что она признается, что сказала не правду?

«Я люблю вас, очень люблю».

Друзья – мужчина и женщина – не говорят так друг с другом. Так говорят только любовники. Даже Доротея не говорила ему такое, только незадолго до смерти призналась ему.

Нет, он не станет принимать на веру эти слова Саманты. Она ослепительно красива, она – само совершенство. С тех пор как он приехал в Лондон, он видел ее с тремя мужчинами – красивыми, молодыми, элегантными. Она что-то другое имела в виду, когда произнесла эти слова. Нелепо думать, что она призналась ему в любви…

– Она любит меня! – прошептал маркиз в полумрак освещенной свечами спальни и смутился, хотя никто не мог его услышать. – Она любит меня! – сказал он громче и более уверенно. И смутился еще больше – как глупо он себя ведет. – Очень любит! Так нужно ли ему завтра отправляться обратно в Йоркшир? Или сначала он должен попытаться увидеться с ней? Но как это сделать? Фланировать завтра днем по фешенебельным улицам в надежде увидеть ее? Или посетить вечером еще чей-нибудь прием и улучить минуту-другую, чтобы сказать ей что-то и услышать ее ответ?

А может быть, нанести ей визит? Он знает, она живет у леди Брилл.

Осмелится ли он? Не вызовет ли это удивление у леди Брилл и у других – а быть может, даже и у самой Саманты, – если он вдруг явится к ним? Не станут ли они над ним подсмеиваться? Но он маркиз Кэрью; он только теперь вспомнил, что так и не открыл Саманте свое настоящее имя. И при всем при том она искренне обрадовалась, увидев его сегодня. Больше чем обрадовалась.

«Я люблю вас, очень люблю».

Маркиз снова крепко зажмурился. Он должен поверить! Слова говорят сами за себя. Все в этой невероятной встрече вело к этим словам и подтверждало, что они искренни.

Случилось чудо.

Она любит его.

* * *

Они не извещали, что принимают в тот день, а намеревались во второй половине дня сами нанести несколько визитов, захватив с собой леди Софию. Предполагалось, что это будет ее первый объезд знакомых после случившегося с ней несчастья. Под вечер Саманта собиралась покататься по парку с лордом Фрэнсисом, но шел дождь. Лорд Фрэнсис прислал записку, в которой спрашивал Саманту, желает ли она посетить царство уток. В таком случае он облачится в непромокаемый плащ и отправится сопровождать ее. Или же она окажет ему честь и поедет с ним кататься завтра утром, естественно, если позволит погода. Саманта послала Фрэнсису ответную записку, в которой сообщала, что, к сожалению, она не обнаружила у себя между пальцами перепонок, а потому принимает его предложение и с удовольствием поедет с ним кататься завтра утром – если позволит погода.

А затем последовала записка от леди Софии, которая высказывала свои соображения по поводу того, что сырая погода может неблагоприятно подействовать на ее недавно сломанную ногу и не окажут ли ей любезность Агата и мисс Ньюман, не навестят ли ее ближе к вечеру, поскольку после ленча ей придется отдохнуть по причине все той же сырой погоды.

Так случилось, что середина дня у них оказалась свободной, и они уютно устроились в гостиной – леди Брилл с пяльцами в руках, – а заодно занялись обсуждением вчерашнего бала. В основном говорила тетя Агата, Саманта ей не мешала, она предпочла бы вовсе не вспоминать о вчерашнем бале. Неужели это она, Саманта, так странно себя вела? Совсем забыла о приличиях – ведь она на самом деле даже мало знакома с мистером Уэйдом. Саманту угнетала мысль, что эта их встреча в Лондоне будет единственной. Навряд ли они вращаются в одних и тех же кругах. О Лайонеле и о том странном влечении, которое она испытывала к нему и которое вызывало в ней отвращение, Саманта старалась не думать.

Он приснился ей ночью. Ужасный, страшный человек! Он был с ней на кровати. Навис над ней, упершись руками в подушку по обе стороны ее головы, смотрел на нее горящими глазами, губы у него влажно блестели. Мягким, вкрадчивым голосом он говорил ей, что он знает: она хочет его, и глупо бороться с этим влечением.

«Теперь вы женщина, Саманта. Я не могу глаз от вас отвести».

Она почувствовала, как томительно сжалось сердце, и поняла, что вот-вот сдастся, признает свое поражение. Она хотела его! «Ну прижмись же ко мне», – подумала она, и тут же ее охватило отвращение, оно было сильнее, чем желание, и она уперлась руками в его груде, отталкивая его.

Правая рука у него подвернулась, и он упал на нее – но это был уже мистер Уэйд.

«Вы не должны смущаться», – мягко сказал он.

Вздох облегчения вырвался у нее из груди, она крепко обняла его, успокоилась и погрузилась в сон.

Она проснулась, крепко прижимая к себе подушку.

Ей неприятно было вспоминать этот сон.

К счастью, до тети Агги, как видно, не дошел слух о том, что на балу появился Лайонел. Они уже, наверное, целый час сидели в гостиной. Наконец тетушка вздохнула и сказала:

– Пожалуй, пора собираться. Ужасно не хочется выходить из дома, когда за окном льет, не правда ли, дорогая? Но бедняжка Софи так страдает от одиночества, что я просто не могу не навестить ее.

В эту минуту раздался стук в дверь, и еще одну минуту спустя в комнату вошел дворецкий с серебряным подносом в руках, на котором лежала чья-то визитная карточка.

– Вы не сказали, что мы не принимаем сегодня днем? – спросила тетя Агата.

– Сказал, мадам, – ответил дворецкий, – но джентльмен попросил меня передать вам, что просит вас сделать исключение.

Тетя Агата взяла карточку. Брови ее поползли вверх, затем сдвинулись к переносице.

– Ты не поверишь, Саманта! – воскликнула она. – Каков наглец! Я и не знала, что он вернулся в Англию. И еще смеет являться к нам в дом!

Лайонел! Внутри у Саманты все перевернулось.

– Граф Рашфорд, – презрительным тоном произнесла леди Брилл и обратила сердитый взгляд на дворецкого. – Скажите ему, что нас нет дома. И не будет до конца сезона.

– Вчера он танцевал со мной, – спокойно сказала Саманта.

Гневный взгляд тетушки обратился на нее, и дворецкий остановился в дверях.

– Он воспользовался моим замешательством, – сказала Саманта, – и был очень учтив. Было бы невежливо с моей стороны… – Саманта машинально свернула вышивку и положила рядом с собой на кресло. – Я танцевала с ним.

– Боже мой, Саманта! – всплеснула руками тетушка. – И это после того ужасного скандала, когда он сознательно подверг нашу дорогую Дженнифер такому позору! В результате ее отец избил ее тростью.

Саманта закусила губу. Она всегда старалась отогнать от себя это кошмарное воспоминание: они с тетей Агги под дверью кабинета дяди Джеральда слышат, как он приказывает Дженни наклониться над его письменным столом, и слышат свист первых двух ударов тростью.

– Хорошо, – помолчав, сказала тетя, – мы тоже будем вежливы. Пригласите его. – Тетя снова бросила взгляд на дворецкого. – В конце концов, прошло шесть лет. За шесть лет человек может набраться ума.

Невероятно, но Саманта не стала возражать, при том что сама тетя Агги с явной неохотой согласилась принять его. Саманта знала, почему она не воспротивилась. Конечно же, знала. К чему обманывать себя? К чему притворяться?

Она его никогда не забывала. Колдовство не прошло – она так и осталась им очарована. Вчера вечером она поняла, что ее по-прежнему неудержимо влечет к нему. И при этом вполне отдавала себе отчет в том, что жизнь ее будет изуродована, что ее ждет не счастье, а страдания.

Оставалось ответить лишь на один вопрос: продолжать ли ей бороться? И какая этому альтернатива? О Господь всемогущий, что же это такое?

Но он уже был в гостиной, наполнив ее своей красотой и обаянием. Он склонился над ручкой тети Агги, горячо заверяя ее, что она замечательно выглядит и что он никогда не забудет, какую она оказала ему честь, приняв его в неурочный для визитов день.

На нем был темно-зеленый редингот из тончайшего вестонского сукна, бежевые бриджи и высокие, начищенные до блеска сапоги. Белая, туго накрахмаленная рубашка. Красота его поражала: казалось, он стал еще красивее, чем шесть лет назад, – если только это было возможно.

Повернувшись от тети Агаты, он изящно поклонился Саманте, устремил на нее горящий взгляд – о Боже, она видела эти глаза в своем сне! – и поблагодарил ее за то, что она удостоила его чести протанцевать с ним танец на вчерашнем балу.

– Мисс Саманта, мадам, – сказал он, кланяясь теперь сразу обеим дамам, – я пришел, чтобы лично и с полной искренностью принести извинения по поводу моего поведения в событиях, случившихся шесть лет назад и причинивших такое горе вашей семье.

– И правильно сделали, милорд. – Саманта заметила, что тетушка сразу же растаяла, не подвергнув сомнению ни единого слова их гостя. – Я только что говорила Саманте, что за шесть лет человек иной раз обретает мудрость.

– Благодарю вас, мадам, – сказал Лайонел. – Мне кажется, именно так и случилось.

Леди Брилл распорядилась подать чай, и минут двадцать они вели вполне дружеский разговор, во время которого лорд Рашфорд поведал им о своих путешествиях и, между прочим, осведомился о здоровье леди Торнхилл, спросил, счастлива ли она.

– Я всегда желал ей только счастья, – сказал он. – Я был очень молод и, как все молодые люди, боялся связывать себя узами брака. Но я ни в коем случае не хотел оскорбить ее, я чуть не умер от стыда, когда понял, какую боль ей причинил. – Он смотрел на Саманту – в глазах его было раскаяние и нежность. Не хотел оскорбить Джейн? А то поддельное письмо, которое он прочел вслух в присутствии множества людей, – письмо, которое свидетельствовало, что Дженни и лорд Торнхилл якобы были любовниками и продолжали ими быть? Если бы Габриэль не женился на Дженни, ей не смыть бы с себя позора до конца жизни. А разве можно забыть, как дядя Джеральд отхлестал ее тростью после того, как письмо было зачитано вслух перед всем бомондом? Так значит, Лайонел никогда не хотел причинить ей боль?! И нечего ему оправдываться своим юным возрастом – ему тогда было уже двадцать пять лет.

Он тогда притворился, что влюблен в нее, Саманту, с расчетом, что Саманта расскажет Дженни и та разорвет их помолвку. А потом, когда он так вероломно добился своей цели, он надсмеялся над ней, над Самантой, сказал, что, как видно, она не поняла его, что он просто любезничал с ней.

И это он-то изменился за шесть лет? Ужели это возможно? Или он все такой же змей-искуситель, как и был? Только стал еще более обходительным и вкрадчивым?

И почему она так перепугалась, почему решила, что все еще любит его? Впрочем, если это не любовь, тогда что же? Почему ее так тянет к нему, несмотря на то, что она все осознает, несмотря на ужас, который ее охватывает?

– Вы все время молчите, мисс Ньюман, – сказал наконец Лайонел, привлекая ее внимание к разговору. – Вы находите невозможным простить меня? Я не осуждаю вас за это.

Правила хорошего тона предписывали дать ему тот ответ, который он хотел получить. Но Саманта вдруг снова почувствовала прилив гнева – этот гнев спас ее накануне. Лайонел играет, он манипулирует ими. С какой целью, она не понимала. Может быть, просто развлекается.

А что, если он и вправду искренне раскаялся?

– Быть может, и возможным, милорд, – осторожно ответила Саманта.

Лайонел встал.

– Однако пора и честь знать, – сказал он, отвешивая поклоны дамам и останавливая взгляд на Саманте. – Я сделаю все, чтобы до конца сезона завоевать ваше доверие и прощение, мисс Ньюман!

Вчера вечером, когда тетушка Агата находилась вне пределов слышимости, он называл ее Самантой, вспомнила Саманта и холодно кивнула.

– Не окажете ли вы мне честь и не проводите ли меня до двери? – попросил он.

Саманта бросила взгляд на тетушку, но леди Брилл лишь подняла брови и еле заметно пожала плечами. В конце концов, Саманта не юная девочка и он не просит ее позволить ему нанести ей отдельный визит.

Из гостиной она вышла впереди него, но затем, когда они начали спускаться по лестнице, оперлась на предложенную ей руку. Он был значительно выше ее, но его рука не так уж и отличалась от руки мистера Уэйда, отметила про себя Саманта. Несмотря на отличную фигуру, он не казался ни более мускулистым, ни более сильным, чем ее друг.

– Понимаю, как трудно вам простить меня, – тихо произнес Лайонел. – Вам приходится прощать, меня за куда большую провинность. Для леди Брилл все проще, она даже не подозревает о моей тяжкой вине перед вами. Но я завоюю ваше доверие.

Быть может, он искренен? Как узнать, искренен человек или нет? Она не общалась с ним шесть лет, это долгий срок.

– Я любил вас тогда, – сказал он, – но положение наше было безнадежным. Этот скандал погубил бы и вас, а я бы скорее умер, чем причинил вам зло. Я и сейчас без колебаний пожертвую жизнью ради вас. Я никогда вас не забывал и вернулся в Англию потому, что не мог больше жить без… Нет, не хочу, чтобы это было похоже на плохую мелодраму.

Однако это было похоже. Как же понять, искренен ли он? Быть может, ключ к этому – прошлое, то, как он преподносит его, как он его искажает. Он не любил ее. Ни на минуту не задумавшись, он презрительно отверг ее. Если, как он говорит, он скорее умрет, чем причинит ей зло, почему же он тогда, шесть лет назад, не пожертвовал своей жизнью, а так жестоко унизил ее и причинил ей такую боль?

Саманта не понимала, какую игру он затеял сейчас, но это была игра.

– Я вернулся в Англию, потому что пришло время выбрать для себя графиню, – сказал Лайонел. – И я хочу, чтобы это была англичанка. Английская роза прекраснее всех роз на свете. – Он снял ее руку со своей руки и, не отводя взгляда от ее глаз, поднес к своим губам. – Вы поедете завтра со мной кататься?

– Я уже обещала эту прогулку – сказала она.

– Назовите мне имя этого мужчины, чтобы я мог швырнуть перчатку ему в лицо! – с пафосом воскликнул Лайонел и впился в нее горящим взором.

Коварный змей! Он все такой же, каким был. Слишком отработанное представление, и достаточно неприятное.

– Этот мужчина мне очень нравится, милорд. Я восхищаюсь им, – сказала Саманта. – Я поеду кататься с ним в любой день, стоит ему только пригласить меня. К тому же он человек, которому я доверяю. Лайонел вздохнул и отпустил ее руку. – И не доверяете мне, – сказал он. – Увы, я не могу вас за это винить. Но все изменится, клянусь честью!

Саманта чуть было не рассмеялась ему в лицо, чуть было не спросила: какой честью он клянется? Но ей было не до шуток, да и не хотелось продолжать этот разговор.

Лайонел отвесил ей изящный поклон и удалился.

Тетя Агата все еще сидела в гостиной.

– Это просто удивительно, – сказала она. – Я еще никогда не видела, чтобы человек так переменился. Он стал во всех отношениях очень приятным джентльменом.

– Вы в этом уверены, тетя? – спросила Саманта. – Уверены, что это не игра? Что он не смеется над нами?

– Но зачем ему это делать? – Брови у тетушки снова взлетели вверх. – Определенно, Саманта, ему было очень нелегко явиться сюда и сказать все то, что он сказал. Отдаю должное его отваге.

– Он приглашал меня кататься с ним завтра, – сказала Саманта. – Я очень рада, что уже приняла приглашение Фрэнсиса.

– Мне кажется, он просто без ума от тебя, Саманта, – лукаво улыбаясь, сказала леди Брилл. – Впрочем, что в этом удивительного? Ты все так же прелестна, как и прежде, когда только-только начала выезжать в свет. Быть может, стала еще прелестнее. В тебе появилась уверенность, и это так тебе идет.

Никакой уверенности в себе Саманта не чувствовала. Особенно теперь, когда снова появился Лайонел.

– Его покаяние заслуживает одобрения, – сказала она, – Но, тетя, я не верю, что он искренен.

Леди Брилл покачала головой.

– Знаешь ли, Саманта, я просто прихожу в отчаяние – боюсь, мне так и не удастся уговорить тебя предстать перед алтарем с достойным джентльменом.

Однако спорить с тобой – только время терять. Бедняжка Софи совсем нас заждалась.

– Вы не очень будете возражать, тетя, если я останусь дома? – спросила Саманта. И улыбнулась. – Думаю, вам будет куда приятнее поболтать без помех.

– Что за глупости ты говоришь! – возмутилась тетя, однако не стала настаивать.

Какое это облегчение – побыть одной, думала Саманта, поднимаясь в свою комнату и садясь за секретер, чтобы написать письмо Дженни. Но сколько она ни обмакивала гусиное перо в чернильницу, дальше фразы «Моя дорогая Дженни» дело не шло.

Что бы сказали Дженни и Габриэль, окажись они этой весной в Лондоне и узнай о том, что произошло за последние два дня? Саманта почти что представляла себе их ужас. Воображение помогло ей. Помогло понять, что для них возобновление знакомства с Лайонелом было бы совершенно невозможно. Он не сумел бы одурачить их, как одурачил тетю Агги, они ни за что не поверили бы, что он искренне раскаивается в том, что проделал шесть лет назад. Если он действительно сожалеет об этом, то ему следует держаться подальше от них. И от нее тоже.

Ей двадцать четыре года, напомнила себе Саманта и похвалила себя за мудрое решение. Она повзрослела и набралась ума. За шесть лет, прошедших после того дня, когда он так грубо унизил и отверг ее, она, как ей казалось, многое узнала о человеческой натуре вообще и о мужчинах в частности. Вот уже несколько лет как ответственность за свою жизнь и чувства она возложила на саму себя. Неужели она снова превратится в наивную восемнадцатилетнюю девочку? Неискушенность и доверчивость могли тогда послужить ей оправданием. Она ждала любви, хотела выйти замуж, но не знала, что это такое – любовь и замужество. Но простит ли она себя, если еще раз совершит ту же ошибку?

А если он искренен? Пусть даже искренен., все равно не следует ни встречаться с ним, ни разговаривать. Любое общение с ним невозможно. Что подумали бы Дженни и Габриэль?

Саманта поймала себя на том, что чертит какие-то геометрические рисунки все под одной и гой же фразой: «Моя дорогая Дженни».

До конца сезона Лайонел останется в Лондоне, Саманта в этом не сомневалась. И будет все это время преследовать ее. С какой целью, она не знала. Может, хотя надежда на это очень слабая, он искренен в своих признаниях. Или же хочет просто позабавиться, проверить, сумеет ли он проделать с ней то же, что проделал шесть лет назад.

Вряд ли она второй раз вынесет такое испытание. Где-то в глубине души, как это ни было нелепо с ее стороны, она все еще была очарована им. Саманта призналась себе в этом еще до его визита. Но с другой стороны, она и раньше не смогла бы пустить его в свою жизнь. Она и не пустила. Однако если все так, почему же она за все это время никого больше не полюбила? Почему не вышла замуж? Он будто имел какую-то власть над ее чувствами. Она не хотела этого и не понимала, как это может быть, однако вынуждена была это признать.

Раздался стук в дверь, и Саманта опустила перо на стол.

– Войдите, – сказала она.

Вошел дворецкий, опять держа в руке поднос с визитной карточкой. Не может быть, чтобы Лайонел вернулся! – мелькнуло у Саманты в голове. Неужели он дождался, когда уедет тетя Агги, и вернулся? Ну уж нет, такие уловки не пройдут. Она ни в коем случае его не примет. До чего додумался!

Саманта опустила глаза на карточку и вдруг схватила ее и, не отдавая себе в этом отчета, поднесла к губам.

– Где он? – спросила она.

– Я отвел джентльмена в маленькую гостиную, мисс, – сообщил дворецкий. – Он сказал, что просит вас принять его, если только это не доставит вам большого беспокойства.

Саманта улыбнулась и вскочила со стула.

– Этот джентльмен не доставит мне ни малейшего беспокойства, – сказала она, проскользнув в дверь мимо дворецкого, и побежала по лестнице вниз. Она не стала дожидаться, когда дворецкий растворит перед ней дверь гостиной, растворила ее сама и устремилась внутрь, совершенно забыв о предписаниях этикета. На губах ее сияла улыбка.

– Так вы пришли! – воскликнула она, затворив за собой дверь и прислонясь к ней спиной. – Мне так хотелось вчера вечером спросить вас, когда же я снова смогу вас увидеть, но мне показалось, что это неприлично, а я уже успела столько всего натворить! Надеюсь, я не вызвала в вас отвращения?

Глаза его мягко светились, когда он улыбнулся ей, и Саманта впервые за этот день почувствовала себя счастливой.

– Да, я пришел, – сказал он.

Глава 10

Он уже почти уговорил себя не идти. В хмуром свете дождливого дня события вчерашнего вечера стали казаться ему нереальными. Однако единственной альтернативой для него было возвратиться в Хаймур и смириться с тем, что он никогда больше ее не увидит. Такая альтернатива его не устраивала.

Всю дорогу к особняку леди Брилл внутри у него все сжималось. Он уже хотел было придумать какой-нибудь предлог и сказать кучеру, чтобы поворачивал обратно. Было уже довольно поздно. Вдруг ее нет дома? А может, к ним кто-то пришел? Ему следовало послать с посыльным письмо и испросить разрешения. Но карета подъехала к дому, кучер постучал в дверь, и он вручил свою визитную карточку дворецкому леди Брилл, попросив передать ее мисс Ньюман и спросить у нее, может ли он ее увидеть.

Дворецкий снисходительно выслушал сбивчивый лепет мистера Хартли Уэйда.

Маркиз мерил шагами маленькую гостиную, обставленную довольно старомодной мебелью. Может, ему скрыться? Или уже поздно? – терзался он. А вдруг она пришлет ему с дворецким записку с извинениями, что не может его принять? Пусть будет так…

Но в тот момент, когда дверь стремительно растворилась и Саманта вбежала в гостиную, притворила за собой дверь, прислонилась к ней спиной и начала горячо корить себя за «неподобающее» поведение, его неуверенность и беспокойство сразу же улетучились. Она смеялась. Глаза ее сияли. Он слушал, что она ему говорит.

Чудо и правда свершилось!

– Я пришел, – сказал он.

Саманта засмеялась.

– Однако вы избегаете говорить о моем ужасном поведении вчера вечером, – сказала она. – Мне так стыдно! Расскажи я тете Агги, как я вела себя, она упала бы в обморок. Прошу вас, простите меня!

– Вам не за что извиняться. Мне вовсе не было неприятно – напротив!

Она была восхитительно хороша в узорчатом муслиновом платье. Саманта выглядит совсем как девочка, подумал маркиз. Хотя, может, это не такой уж и комплимент. Но в ней и столько чисто женского шарма, она обворожительная женщина.

– Вы очень добры. – Улыбка у нее еще больше потеплела. – Как всегда, очень добры. Жаль, тетушки нет дома. Я сейчас позвоню и попрошу принести нам чаю, если вас не смутит наш тет-а-тет. Но ведь в Хаймуре нас это не заботило, не правда ли?

– Я пробуду недолго, – сказал маркиз, подавляя в себе желание просто посидеть и поболтать с ней полчаса. – Пожалуйста, не беспокойтесь о чае.

– Как жаль! – Вид у Саманты был разочарованный.

– Я пришел спросить вас кое о чем, – сказал он. – Наверное, я должен был бы подходить к этому постепенно, но я не знаю, как это делать. Лучше уж я просто спрошу и выслушаю ваш ответ.

– Я заинтригована, – отозвалась Саманта. Она все еще стояла прислонясь к двери, заложив руки за спину. Ему показалось, что она придерживает дверную ручку. – Надеюсь, вы спросите меня не о том, смогу ли я поехать с вами завтра кататься в парке? Если так, то это будет третье приглашение, и я уже приняла первое. Но я буду очень огорчена, если моя догадка верна. Может быть…

– Я хотел спросить, – сказал он, – выйдете ли вы за меня замуж?

Улыбка сошла с ее губ, глаза стали огромными, рот приоткрылся. Она молча смотрела на него.

Боже мой, он все погубил! Как грубо он это сказал! Ни изящества, ни учтивости. Как бы он хотел вернуть свои слова назад и начать все сначала…

– Я могу встать на колено, – сказал он улыбаясь, – но боюсь, вы броситесь мне на помощь, когда я начну подниматься.

Саманта не улыбнулась в ответ.

– Что? – неуверенна спросила она. Лицо у нее было растерянное.

В горле у Хартли застрял ком, он с трудом сглотнул. Он поспешил. Ему надо было какое-то время поухаживать за ней. Или он совершил ошибку, он не правильно все истолковал. Но отступать было поздно.

– Я хотел бы жениться на вас, – сказал он. – Конечно, если вы не против… Знаю, я не такой уж завидный жених… – Нет, он не должен извиняться за свою внешность, за свои изуродованные руку и ногу. Он такой, какой есть. И она сказала, что любит его. Он ей поверил.

Саманта внимательно смотрела на него.

– Не принижайте себя, – тихо сказала она, безусловно поняв и договорив про себя его фразу. – Вы замечательный. Ни один из знакомых мне мужчин не идет с вами ни в какое сравнение.

Они пристально глядели друг на друга, и никакой неловкости между ними не возникло.

– Я не хотела выходить замуж, – сказала Саманта. – Уже давно всерьез не размышляю на эту тему…

– Кто-то обидел вас, – мягко сказал маркиз.

Ему было больно подумать, что какой-то мужчина обидел ее, нанес ей тяжелый удар. – Но вы не должны страдать от этого всю жизнь. Я никогда не причиню вам боли. Со мной вы будете под надежной защитой. – Это были не те романтические слова, которые он жаждал ей сказать – и даже репетировал, – но сейчас надо было сказать то, что он сказал, он это почувствовал.

– Я знаю, – сказала Саманта. – Я всегда чувствовала себя удивительно спокойно – я чувствовала себя счастливой! – когда была рядом с вами. А вы?

– Я тоже. Всегда, – ответил он.

Саманта откинула голову, прислонившись затылком к двери. Она по-прежнему не отводила от него глаз.

– Мне и в голову не приходило, что меня может ожидать такое искушение, – сказала она.

– Всего лишь искушение? – Хартли показалось, что он перестал дышать. – Вам нужно время, чтобы все обдумать?

– Да, – сказала она. И тут же вдруг переменила решение. – Нет. Мне не нужно времени. Время только все усложнит. Я выйду за вас замуж.

Несмотря на все свои надежды, мечты и даже ожидания, Хартли застыл на месте в полном ошеломлении.

Хорошо ли он расслышал? Но Саманта уже шла к нему и, подойдя, протянула ему обе руки.

– Спасибо, – произнесла она, и в глазах ее блеснули слезы. – Я вам благодарна за предложение.

Он взял ее руки в свои, даже не вспомнив о своей искалеченной правой руке, и засмеялся с радостью и облегчением.

– Я все не так сделал. Я был так неловок, – сказал он. – Простите меня, но мне еще никогда и никому не приходилось делать предложение.

– Надеюсь, коль скоро это привело вас в такое смятение, вы никому больше и не сделаете его. Обещаю, что буду вам хорошей женой. Обещаю от всего сердца. Я сделаю вас… Вы будете мной довольны.

«Я с ума сойду от счастья! – подумал он. – И уже схожу!» Саманта стояла перед ним такая хорошенькая и грациозная, она была так добра и отзывчива, что на какое-то мгновение Хартли не поверил, что теперь она будет принадлежать ему. Его любовь! Его невеста! Она будет его женой, матерью его детей!

– Я уже доволен, – произнес он. – И обещаю вам: я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы никогда не пожалели о сегодняшнем своем решении.

Две слезы покатились по ее щекам. Она закусила губу и засмеялась.

– О Боже! – сказала она. – Неужели все это происходит на самом деле? А я так боялась, что после вчерашнего вечера никогда больше не увижу вас.

Вместо ответа он наклонился к ней и быстро поцеловал в обе щеки, вобрав губами соленые слезинки.

– Может быть, я должен еще у кого-то спросить согласия? Поскольку так положено. У вас все еще есть опекун?

– Моим состоянием управляет мой дядя – виконт Нордал, отец Дженни. До следующего моего дня рождения. Но если я выйду замуж, оно будет немедленно передано мне. Довольно солидное состояние. А вдруг да вы женитесь на мне ради денег? – Она весело засмеялась.

И только тут он вспомнил. О да, он и правда бог знает что натворил, все сделал не по правилам.

Саманта все еще смеялась.

– Дурная шутка, – сказала она. – Я правда пошутила, И очень глупо. Я совершенно уверена, вы никогда не проявили бы меркантильности. Простите меня!

Хартли стиснул ладони.

– Я посещу вашего дядю. И распоряжусь, чтобы дали объявление. Может быть, в следующее воскресенье? Или я слишком тороплю вас? Я готов получить специальное разрешение, но я хочу, чтобы у нас была настоящая свадьба. Хочу, чтобы все любовались красавицей невестой. Как только появятся объявления… Но, может быть, вы хотите немного подождать? Может быть, отложить свадьбу до лета?

– Нет. – Саманта медленно покачала головой. – Нет, не надо ждать. Я хочу стать вашей женой сейчас, как можно скорее. Я хочу быть с вами. Если вы хотите, получите специальное разрешение.

От мысли, что она уже через два-три дня может стать его женой, у Хартли перехватило дыхание, но он отрицательно покачал головой. Нет, лучше он подождет. Он хочет продемонстрировать ее всему свету. Он хочет, чтобы их свадьбу запомнили. В соборе Святого Георгия, на Ганновер-сквер.

– Нет, – сказал он. – У нас должна быть свадьба по всем правилам.

– Как скажете, сэр! – В улыбке Саманты мелькнуло лукавство. – Вы замечаете, я начинаю проходить науку послушания?

Хартли рассмеялся.

– Можете быть уверены, я не буду жестоким надсмотрщиком, – заверил он. – Однако, я думаю, мне пора уходить. – Он с сожалением отпустил ее руки. – Слуги вашей тетушки будут шокированы моим столь долгим визитом.

– Увы, вы правы, сэр, – –смиренно сказала Саманта. – Когда я увижу вас снова? Вы должны познакомиться с моей тетей. Вы придете к нам завтра после полудня?

– Можете не сомневаться, приду обязательно. – Хартли подошел к двери и уже взялся за ручку. Нет, он не может так уйти! Тогда ему не будет прощения. Он слишком долго откладывал. Слишком долго. Ему нет оправдания. – Я должен кое в чем вам признаться, – тихо проговорил он.

– Что вы приговоренный к каторге преступник? – спросила Саманта. – Что у вас было шесть жен и вы всех их отправили на тот свет? Что вы пострашнее самого Генриха Восьмого? – Саманта весело улыбалась. – В чем же вы должны мне признаться? Хартли облизнул пересохшие губы.

– Когда в Хаймуре я назвал вам мое имя, – начал он, – я предполагал, что вы догадаетесь, кто я такой, и дополните его. Однако этого не случилось, и мне показалось забавным представиться неким странствующим ландшафтным архитектором. Тогда я счел это за вполне невинную игру. Я и представить не мог, что придет день – и очень скоро! – когда я попрошу вас выйти за меня замуж.

Саманта смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ему показалось, что она побледнела.

– – Хартли Уэйд – это не полное мое имя, – сказал он и с трудом перевел дыхание. – Я – Кэрью.

Лицо ее стало совершенно белым, с него сошли все краски. Наступила тишина.

– Маркиз Кэрью? – спросила она наконец неестественно высоким голосом.

Он кивнул.

Саманта два раза безмолвно открыла рот, прежде чем заговорить.

– Вы мне солгали, – наконец сказала она.

– Нет, – поспешил возразить Хартли, – просто я не досказал свое имя до конца. Но вы правы, слово «просто» тут совершенно неуместно. Я должен признаться-я солгал! Мы несколько раз говорили обо мне в третьем лице, ведь так? И я делал вид, что маркиз – это кто-то другой.

– Но зачем? – Саманта спросила это шепотом и очень крепко зажмурилась, как будто хотела заслониться от того, что происходило.

– Вы так неожиданно появились на холме, такая прелестная, и так смутились, что я застал вас в чужом владении… Вот я и подумал, что, если я назову свое имя, вы смутитесь еще больше, я поставлю вас в трудное положение. Но вы не связали имя Хартли с маркизом Кэрью, и мне не захотелось представиться вам честь по чести. Если бы вы знали, какой барьер возводит мой титул между мной и людьми, которые встречаются со мной впервые! Мне захотелось побеседовать с вами. Захотелось, чтобы вы восхитились моим домом и парком. Я не хотел, чтобы между нами возник этот барьер.

– Ах вот что… – сказала Саманта. Пока он говорил, она смотрела на него, но теперь снова закрыла глаза. – Боже, чего только я не наболтала в бальной зале Хаймура! В вашей зале! – Саманта спрятала лицо в ладонях.

Он бы, наверное, с улыбкой вспомнил ее высказывания, но его сковал страх.

– Это что-то меняет? – спросил он. – Вы хотите изменить ваше решение? Вы откажете мне? Мне ужасно жаль, что так получилось! Но когда пустишься в обман, очень трудно признаться в нем. Понимаю, это нисколько не извиняет меня… Так, значит…

Он напряженно ждал. Сейчас кончится его счастье…

– Так, значит, я буду зваться не просто миссис Хартли Уэйд? – задумчиво сказала Саманта.

– Нет. – Маркиз все еще боялся надеяться, что она простит его. – Вы будете маркизой Кэрью.

– Чудесно, – сказала Саманта. – Просто замечательно. И Хаймур станет моим домом?

– Да. – «Она сказала „станет“!»

Саманта вдруг рассмеялась, все еще закрывая лицо ладонями.

– Так, может, это я выхожу за вас замуж ради ваших денег? Вам это не пришло в голову?

– Вы о них и не знали, – ответил маркиз. – Зато я достаточно хорошо знаю вас и уверен, что ни мой титул, ни мое богатство нисколько не повлияли бы на вас. Я буду свято хранить в памяти, что вы согласились стать моей женой, думая, что я бедный ландшафтный архитектор. Но принимаете ли вы мое предложение теперь, зная, что я, можно сказать, до неприличия богатый маркиз Кэрью?

Саманта вздохнула, отвела от лица ладони и, слабо улыбнувшись, посмотрела на него.

– Да, принимаю, – сказала она. – Могу ли я устоять перед соблазном прогулок по хаймурскому парку? Ио скажите мне, вы когда-нибудь занимались пересадкой деревьев или сооружением речных порогов?

Маркиз энергично кивнул.

– Я солгал лишь в одном, все остальное – правда.

– Ну хорошо. Так вы придете завтра, милорд? – Саманта нерешительно улыбнулась ему.

– Вы окажете мне честь, если будете называть меня просто Хартли, – сказал маркиз. – И если будете видеть во мне того же человека, каким для вас был мистер Уэйд. Конечно, я приду завтра.

Они обменялись взглядами, в которых была не только улыбка, и маркиз вышел из гостиной.

Дворецкий подал маркизу плащ и шляпу – как видно, старый слуга все это время находился в прихожей – и отворил перед гостем дверь.

Минуту спустя Хартли нырнул под проливным дождем в свою карету и поехал домой. Он это совершил! Маркиз откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Она приняла оба предложения – и от мистера Уэйда, и от маркиза Кэрью. Она приняла его предложение! Она станет его женой! «Я люблю вас, очень люблю». Но сегодня они не говорили о любви. Он ведь хотел, когда будет делать ей предложение, сказать ей, как он любит ее. Какой же он все-таки неловкий!

Однако можно было и не произносить эти слова. В конце концов, слова – это всего лишь слова. Они, без сомнения, любят друг друга. В каждом взгляде, в каждом слове, которыми они обменялись, была любовь. Она хотела выйти за него замуж – не за маркиза Кэрью, а за него самого. Она сказала «да», не подозревая, что он маркиз. Он не намеревался подвергать ее испытанию, но он будет об этом помнить.

Скоро – не пройдет и месяца – она станет его женой и по гражданским, и по церковным законам. Она будет принадлежать ему, он будет обожать ее и заниматься с ней любовью.

Господи! О Господи! Счастье иногда схоже с агонией.

* * *

– Что?! – Лорд Фрэнсис чуть не свалился с высокого сиденья фаэтона и так дернул за вожжи, что лошади фыркнули и угрожающе вздернули морды. Фрэнсис умело их осадил.

– Я выхожу замуж за маркиза Кэрью, – повторила Саманта. – Ровно через четыре недели, если отсчитывать от сегодняшнего дня. – Боюсь, Фрэнсис, что я уже не смогу больше выезжать с вами на прогулки, как сегодня. Но я от души благодарна вам за ваше дружеское отношение ко мне – нашей с вами дружбе уже пять лет.

– Дружбе? – Лорд Фрэнсис Неллер с изумлением взглянул на нее и снова сосредоточился на дороге, ведущей к парку. – Дружбе, Саманта? Боже мой, дорогая, я люблю вас!

Саманта растерянно уставилась на него.

– Что такое вы болтаете, Фрэнсис? Эти ваши шуточки…

– Простите, – пробормотал он, – но это совсем не шутки, хотя я и не должен был этого говорить. Но Кэрью, Саманта, Кэрью! Он же кале… Ах, что я говорю! Простите, еще раз простите!

– Он не калека, – сказала Саманта. – Это был несчастный случай, в детстве он получил травму. Он справился с ней. И никогда не жалуется.

– Где вы познакомились? – спросил Фрэнсис, направляя фаэтон в ворота парка. – Не иначе как в Челкотте! Черт бы побрал Гейба… Ах, простите! Но ему это даром не пройдет. Ну ясно, вас просто ослепил его титул, богатство и Хаймур – роскошное поместье, пропади оно пропадом! Ради чего бы еще вам выходить за него замуж? Боже, Саманта, вы же тысячу раз могли выбрать себе мужа куда лучше, чем маркиз Кэрью.

– Пожалуйста, отвезите меня домой, – спокойно сказала Саманта.

Фрэнсис тяжело вздохнул, надул щеки, потом шумно выдохнул.

– Знаете, в чем ваша беда, Саманта? – сказал он. – В том, что на один глаз вы слепы, а другой держите плотно зажмуренным. Вы не понимаете – не так ли? – что все мы, вся ваша горемычная свита – прошу прощения, осчастливленная вашей милостью свита, – готова ради вас на голову встать, а вы никого из нас и в грош не ставите. И вот, пожалуйста, Кэрью! У меня нет слов! Да, едем домой. – Он так резко свернул за угол, что вызвал протестующие крики и проклятия других ездоков. – Больше мы не поедем кататься. Кэрью! Боже мой!

– Я люблю его, – тихо сказала Саманта.

– Он, можно сказать, отшельник. Прячется в своем поместье! – не успокаивался Фрэнсис. – Он не смел к вам и приближаться!

– Но вы смели, Фрэнсис. И что же? Вы ни разу не сказали мне…

– Потому что знал – или думал, – что вы меня и слушать не захотите, – ответил он. – Я хотел завлечь вас в свои сети, дождаться, когда вы полюбите меня. Я надеялся, что время работает на меня. Дьявол меня попутал! Как давно вы с ним знакомы?

– С того дня, как вы покинули Челкотт, – сказала Саманта. – Я забрела в хаймурский парк и там встретила его.

Фрэнсис ругнулся. И даже не извинился.

– Фрэнсис, – Саманта коснулась его руки, но он вздрогнул и отстранился. – Мне так жаль. Но я правда люблю его. Очень люблю.

– У него неплохой годовой доход – по меньшей мере пятьдесят тысяч фунтов, – сказал Фрэнсис. – Будь я женщиной, я бы тоже очень его полюбил.

Саманта не ответила, и дальше они ехали в полном молчании: в подавленном молчании с ее стороны и гневном, полном отчаяния – с его.

– Фрэнсис, – обратилась она к нему, когда они уже подъезжали к дому леди Брилл, – я не хочу, чтобы наша дружба кончилась.

– Это была не дружба, – сказэл он.

– Нет, дружба, – настаивала Саманта. – И нам всегда было весело вместе. Я получала такое удовольствие, когда вы поддразнивали меня. Мне нравилось состязаться с вами в остроумии. Я и думала, что это дружба. Мне и в голову не приходило… что вы будете страдать, если я выйду замуж за кого-то другого.

– Я полагал, что если и будет кто-то другой, то это будет Рашфорд, – стиснув зубы, сказал Фрэнсис. – Мне почудилось, Саманта, что на балу между вами сверкнула какая-то искра. Больше чем искра. Я хоть рад, что это не он. Если бы он попытался подступиться к вам и вы не дали бы ему хороший отпор, я бросился бы в бой и пустил бы в ход любое оружие.

– Нет, Фрэнсис, – спокойно возразила Саманта, – ничего не произошло. Он появился так неожиданно, что я растерялась и согласилась протанцевать с ним тот танец. Но и только. Я люблю маркиза Кэрью и хочу выйти за него замуж. Хочу сделать его счастливым. С ним я буду чувствовать себя спокойно, он защитит меня.

– Как романтично, Саманта! – воскликнул Фрэнсис. – Держу пари на мою шляпу, он будет счастлив. Но помилуйте, от кого же ему понадобится вас защищать? От волков, подобных мне?

– Нет, конечно, – сказала Саманта. – Просто я неловко выразилась. Он будет мне опорой и защитой – вот что я хотела сказать. Мы венчаемся в соборе Святого Георгия – так он захотел. Я намеревалась пригласить вас, но, быть может, мне не нужно этого делать? Дженни и Габриэлю я уже написала, только не знаю, смогут ли они приехать – дело в том, что Дженни… ну, она опять в деликатном положении.

– Неужели? – удивился Фрэнсис. – Я думал, Гейб удовлетворится двумя наследниками.

– Надеюсь, они все же будут на моей свадьбе, – сказала Саманта. – Ну а вы, если я пришлю вам приглашение?

– Кэрью будет просто в восторге, когда вся ваша свита выстроится в почетном карауле!

– Мои друзья, – поправила его Саманта. – Все вы мои добрые друзья, Фрэнсис. Не огорчайте меня этими глупостями, вы же знаете, что это глупости. Вы мои друзья.

– Кто-то должен преподнести вам в подарок зеркало, Саманта, – сказал Фрэнсис. – Хотя и зеркала будет недостаточно. Дело не только в вашей внешности. Надеюсь, Кэрью восторгается не только вашей красотой, что он способен разглядеть в вас большее. Я совершу кровавое убийство, если он…

– Прошу вас, Фрэнсис, перестаньте! – резко оборвала его Саманта. – Сегодня я услышала от вас столько бранных слов, что мне хватит их до конца жизни. Я хотела бы выслушать ваши извинения, если вы соблаговолите…

Фрэнсис усмехнулся – впервые за это утро.

– Слышу речь гордой маркизы, – съязвил он. – Когда вы постареете, ваша светлость, заведите себе инкрустированный бриллиантами лорнет. Наведете его на своего противника – и он в тот же миг будет испепелен! Конечно, будь у вас нос подлиннее, это действовало бы еще сильнее, но, может быть, нос еще подрастет… Простите, я веду себя отвратительно, должен в этом сознаться. Вам надлежит сделать мне строгое предупреждение. Если вы сделаете его письменно, я поставлю фонари под оба глаза моему дворецкому, сломаю ему нос и выбью все оставшиеся зубы и к тому времени, когда я снова увижу вас, я стану безукоризненно вежливым и любезным. Приношу свои извинения. Вы простите меня?

– Конечно же, прощу. Но признайтесь, Фрэнсис, вы ведь не всерьез столько мне всего наговорили? Вы просто дразнили меня, хотели испортить мне настроение? И преуспели в этом, глупец несчастный!

– Ну что ж, так – значит, так, – сказал он уже другим, своим обычным, легким тоном. – Значит, судьба моя решена. Вы правда любите его, Саманта? Впрочем, я сам проверю это на вашей свадьбе.

– Так вы придете? – Саманта, радостно улыбаясь, повернулась к нему. – Ах, Фрэнсис, спасибо! Поверьте, я буду очень счастлива. Я буду жить…

– …как за каменной стеной, – докончил он. – Знаю, знаю, мечта всех барышень – выйти замуж и жить как за каменной стеной. Однако не вернуться ли нам в парк? Представляете, какой эффект мы произведем, когда объявим о предстоящей свадьбе!

– Нет, – сказала она. – Хартли должен дать объявление о нашей помолвке, оно появится в завтрашних газетах. Не хочу никому ничего говорить, пока оно не появится. Сказала только вам, потому что вы мой друг и потому что обещала вам сегодняшнюю прогулку.

– Подумать только – Хартли! – пробурчал Фрэнсис себе под нос. – Так вы не хотите вернуться в парк?

– Пожалуй что нет. Если вы не очень рассердитесь, – ответила Саманта.

Они уже подъехали, к дому леди Брилл. Фрэнсис легко спрыгнул с высокого сиденья и, подхватив Саманту, спустил ее на землю. На какое-то мгновение он задержал свои руки на ее талии.

– Надеюсь, Саманта, он будет хранить вас как зеницу ока, – сказал лорд Фрэнсис. – Надеюсь, и вы тоже будете очень счастливы. Повезло же маркизу!

– Спасибо! – Саманта радостна улыбалась. – Спасибо, Фрэнсис!

Лорд Фрэнсис дождался, пока дворецкий, на лице которого отразилось удивление в связи с таким скорым возвращением Саманты, впустит ее в дом, после чего снова уселся в фаэтон и укатил прочь.

«Лучше бы моему собственному дворецкому не бросать на меня косые взгляды и вообще не смотреть на своего хозяина ближайшие два часа, – подумал лорд Фрэнсис. – В противном случае подбитый глаз, сломанный нос и выбитые зубы ему обеспечены».

Кэрью! Он встречал маркиза в Челкотте в позапрошлом и в прошлом году. Довольно приятный джентльмен, немногословный и скромный. Но и только. Кроме титула и богатства, ничем не блещет. Он не стал бы сватать его ни одной женщине, и уж тем более такой обаятельной красавице, как Саманта. Вот уж не ожидал, что именно она польстится на него.

Лорд Фрэнсис Неллер еще раз выругался себе под нос. Затем, поняв, что на сей раз никто не потребует у него извинений, ругнулся покрепче, что принесло ему некоторое облегчение.

Глава 11

Он доел тост и допивал вторую чашку кофе. Не хотелось вставать из-за стола и идти одеваться до того, как приедет герцог Бриджуотер – маркиз пообещал поехать с ним на Таттерсоллзский аукцион, где герцог намеревался приобрести пару серых лошадей, достойных его нового двухколесного экипажа.

Маркиз еще раз взглянул на раскрытую на столе «Морнинг пост». Он положил на газету левую руку и коснулся двумя пальцами объявления. На губах его блуждала улыбка. Наконец-то это стало для него реальностью. Они помолвлены! Сегодня утром об этом узнает весь лондонский свет.

Каждый сочтет нужным заметить, что это союз без любви, что она выходит за него из-за его высокого положения в обществе и богатства, а он не устоял перед ее красотой.

Правду знают только они сами. И этого достаточно. Восхитительный секрет! Им нет дела до того, что о них подумает свет. Сразу же после свадьбы он увезет ее в Хаймур, и там они будут жить до конца своей жизни, лишь время от времени совершая какие-нибудь путешествия. Она уже полюбила Хаймур. Там они будут растить своих детей. И не имеет никакого значения, поймет ли кто-то еще, что они любят друг друга.

Ее дядя, виконт Нордал, поначалу был очень удивлен, а затем не мог скрыть своей радости. У его подопечной очень трудный характер, пояснил он, Саманта ведет себя так, словно только что покинула стены школы. Отказалась от доброго десятка предложений. Но уж надо быть совсем безрассудной, чтобы отказать маркизу Кэрью!

Маркиз улыбался про себя, слушая высказывания виконта Нордала, считавшего, что есть лишь один веский довод, почему Саманта должна принять его предложение. Леди Брилл тоже не могла скрыть удивления, когда впервые увидела его. Она, конечно, уже знала, что он сделал предложение ее племяннице и что та его приняла. Леди Брилл была очень любезна с ним во время чаепития, тогда как Саманта больше молчала и с беспокойством поглядывала то на маркиза, то на тетушку. Она надеялась, что к концу чаепития маркиз тетушке понравится.

Маркиз старался отгадать, сказала ли Саманта своей тете, что она выходит за него замуж потому, что любит его. Впрочем, не важно, сказала или нет…

Маркиз сделал еще несколько глотков, так и не отводя глаз от газеты. Застучал дверной молоток. Для Бриджа еще рано. Затем он услышал голоса за дверью столовой для завтраков, один из них звучал очень уверенно.

– Нет, нет, – сказал этот голос. – Нет нужды объявлять о моем приходе. Я сделаю это сам.

Уже много лет маркиз не слышал этого голоса, но ошибки быть не могло. Он сжал губы и с сожалением бросил последний взгляд на газету.

Граф Лайонел Рашфорд самолично отворил дверь и неспешным шагом, оглядываясь вокруг, вошел в столовую. Выглядел он так, словно приехал сюда прямиком из самого респектабельного магазина. Сам Красавчик Бруммель скромно отступил бы в сторонку. Все выдержано в лучшем стиле, никаких преувеличений. Что говорить, Лайонел и не нуждался ни в каких приукрашиваниях. Одежда словно влитая облегала его великолепное тело.

Маркиз не поднялся со стула.

– Доброе утро, Лайонел, – сказал он. – Прошу, присоединяйся к моему завтраку. – Маркиз указал на стул напротив.

– Ты сменил мебель, – заметил кузен.

– Как видишь. – Пристрастие отца к громоздкой мебели и тяжелым драпировкам не было по вкусу Хартли. Он пошел на большие расходы и поменял обстановку и здесь, и в Хаймуре. В нем жил не только парковый архитектор, но и художник, по интерьеру.

– Дядя в гробу перевернется, – сказал Лайонел. Он стоял у серванта к накладывал себе на тарелку одно за другим горячие кушанья.

Фраза была брошена как будто бы беззлобно, но маркиз уловил интонацию. Лайонел был любимчиком своего дяди – он напоминал об этом; старый маркиз предпочитал его своему родному сыну, которого стыдился.

Хартли этот выпад нисколько не тронул. Этот укол был ничто по сравнению с тем страданием, которое он пережил в шестилетием возрасте. Но может, оттого, что он никогда не отвечал на насмешки, Лайонел считал, что до сих пор имеет над ним власть.

– Кажется, ты не очень удивлен моим появлением, – заметил Лайонел, садясь за стол – но не на стул, указанный ему маркизом, – и принимаясь за еду.

– Я видел тебя на балу у леди Рочестер.

– И даже не подошел поздороваться? Что, танцевал без передышки, Харт? Представляю, какое это было жалкое зрелище.

– А ты танцевал с мисс Ньюман.

– А-а… – Лайонел положил нож и вилку. – Да, танцевал. По этой причине я и пришел сюда. Полагаю, ты ждешь поздравлений?

Маркиз склонил голову.

– Саманта необыкновенно красива, – продолжал Лайонел. – От нее кто угодно потеряет голову. Ты счастливчик, Харт.

От внимания маркиза не ускользнуло, что кузен назвал его невесту просто по имени, чего еще не позволял делать вслух он сам. Скорее всего Лайонел сделал это намеренно. Да, скорее всего.

– Я отдаю себе отчет в том, как мне повезло, Лайонел, – сказал маркиз. – Спасибо.

– «Мое лицо – мое богатство, сэр, – она сказала», – пропел Лайонел целую строчку песни и захихикал. – Но теперь уже не только лицо, а, Харт? Теперь она обменяет его на куда большее богатство. Да, ты уж точно счастливчик. Не подумай, что я намекаю, будто она выходит за тебя только из-за денег. Уверен, у тебя есть и другие достоинства. К примеру, прекрасные глаза.

Все это Лайонел бросал самым добродушным тоном. Случись кому-нибудь присутствовать при их разговоре, он бы счел это за обычные шуточки и посмеялся вместе с графом. Однако маркиз Кэрью не обманулся.

И не разозлился.

– Благодарю за поздравления, Лайонел, – сказал он с улыбкой. – Надеюсь, ты будешь на нашей свадьбе.

– Не пропущу ни за что на свете, – ответил кузен. – Я ведь, пожалуй, теперь единственный твой близкий родственник. Ведь ни твоя мать, ни мой дядя уже не смогут присутствовать. Я просто обязан быть. Какое это будет трогательное зрелище – ты шагаешь по проходу под руку с прелестной Самантой!

Однако он просто мастер издевательских намеков, подумал маркиз. Одна его пауза красноречивее всяких слов.

– Спасибо, – вслух произнес он. – Жду тебя на свадьбе.

– Уверен, не успеет кончиться свадебный завтрак, как ты увезешь ее в Хаймур, – сказал Лайонел. – Я бы на твоем месте увез. Запри ее там в темницу, Харт. Ты ведь не захочешь, чтобы она, замужняя женщина, разъезжала по городу? Знаешь, чего только не болтают о замужних леди! В конце концов, каждый мужчина хочет быть уверенным, что именно он – настоящий отец хотя бы своего первого сына, не так ли?

Пальцы левой руки маркиза стиснули салфетку. Увидев, что Лайонел заметил это его движение, маркиз поднес салфетку к губам.

– Шучу, конечно, – сказал Лайонел со смешком. – Репутация у Саманты безупречная, и она, безусловно, будет тебе верна. Да и какая женщина решилась бы нарушить верность? – Лайонел отодвинул стул и встал, хотя еда на его тарелке осталась почти нетронутой. – Вижу, ты уже кончил завтракать, Харт, и у тебя наверняка большие планы на утро. Не буду тебя задерживать. Просто я чувствовал себя обязанным зайти и высказать тебе мои лучшие пожелания.

– Спасибо. – Маркиз не поднялся со стула. – Очень мило с твоей стороны, Лайонел. Ты ведь знаешь, где выход…

После того как Лайонел ушел, маркиз посидел за столом еще несколько минут. Газета с объявлением о помолвке все еще лежала на столе рядом с его тарелкой, и он время от времени с улыбкой поглядывал на него. Лайонел, разумеется, не знал, что сегодня утром невозможно заронить какие-либо сомнения в голову маркиза, равно как и вызвать в нем гнев.

Но раздражение он все же вызвал. А уж если быть честным, то больше, чем раздражение, – ярость. Хотя нет, ярость не поддается контролю. Холодный гнев – вот что.

Саманта. Лайонел, конечно, намеренно назвал ее просто по имени, чтобы намекнуть, что они в приятельских отношениях. Далее он намекнул, что она способна на супружескую неверность. Намекнул, что она способна зачать от кого-то ребенка и выдать его за законного сына.

Однако его совершенно не трогает, когда подобные ядовитые инсинуации бросаются в его адрес. Мнение Лайонела для него ровным счетом ничего не значит. Но пусть он поостережется оскорблять таким образом кого-то другого. Пусть он попробует хоть единым намеком оскорбить Саманту – и он будет иметь большие неприятности.

Хорошо бы Лайонелу припомнить пословицу о спящей собаке – она может оказаться не такой хилой и трусливой, как ему представляется.

Саманта теперь принадлежит ему, сказал себе маркиз. После свадьбы она – его собственность, хотя он и представить себе не может, что будет употреблять такие слова. Она принадлежит ему потому, что любит его, а он любит ее, и они очень скоро поженятся. Саманта принадлежит ему.

И он защитит то, что принадлежит ему.

* * *

Теперь Саманта ничего не боялась – она чувствовала себя под надежной защитой. Настроение у нее было прекрасное, она была очень довольна собой. Она знала, что поступила правильно, что бы там ни стали о ней говорить.

– Больше всего я доволен тем, что ты проявила такую мудрость, Саманта, – сказал дядя Джеральд, приехав к леди Брилл. – Годовой доход Кэрью составляет семьдесят тысяч фунтов, и он очень щедро обеспечит тебя, Саманта, и детей, рожденных в браке, на случай, если умрет раньше своих ближних. Первый мальчик, как положено, унаследует титул маркиза.

Саманту ничуть не трогало, что половина бомонда, а может, и больше, чем половина, решит, что она выходит за Хартли ради его положения и богатства. Но она-то сама хорошо знала, почему она это делает – ей нужен друг и защита, и он ей очень нравится. Никогда еще ей так не нравился ни один мужчина.

– Ты просто ошеломила меня; дорогая! – воскликнула тетушка Агги после визита Хартли на следующий день. – Кто бы мог подумать, что ты выберешь такой тип мужчины. Конечно же, я знаю, что ни его титул, ни богатство не имеют для тебя никакого значения. Для тебя важна не внешность, а сам человек, его внутренние достоинства, и я счастлива получить доказательство твоей мудрости. Дорогая моя, маркиз очень приятный молодой человек. И я знаю наверняка, что без любви ты бы не пошла за него замуж. Я верю, что ты сделала очень хороший выбор и будешь счастлива. Саманта не поправила тетушку, не сказала ей, что их с Хартли соединяет нечто большее, чем любовь. Куда большее. Что в их отношениях не будет ни обманчивых взлетов, ни разрушительных падений. Только дружба, нежность и доброта, и… О да, чувство защищенности. Это слово, «защищенность», и мысли о том, как ей будет спокойно возле него, были самыми главными.

Но что их ждет? – спрашивала себя Саманта. Нормальная супружеская жизнь? Дальше дружеских отношений она не шла в своих предположениях. Не решалась даже думать… покуда не вспомнила их поцелуй на балу у Рочестеров. Упоительный поцелуй, нежный и ласковый. Может, и в супружеской постели будет так же? Она поняла, что хочет разделять с ним супружеское ложе, хотя давно уже выкинула из головы все мысли о таких отношениях и не страдала по этому поводу.

Не было оснований подозревать, что он предлагает ей просто платонические отношения. Он маркиз – Саманте все еще трудно было привыкнуть к этой мысли – и, конечно же, захочет иметь наследника.

Она-то хотела детей. Теперь, когда она так неожиданно приняла решение выйти замуж – спасаясь от настойчивых атак Лайонела, – она хотела получить от замужества все сполна. Все, кроме любви. Любовь пугала ее. Она была несказанно благодарна мистеру Уэйду – Хартли, – что он просто ее друг. И скоро будет ее мужем, мужчиной, который спокойно, как он делает все, посвятит ее в тайны супружеской постели. Несмотря на свой вполне зрелый возраст и житейский опыт, Саманта знала лишь о главном, что там случается. Она хотела, чтобы это случилось – и именно с ним. Без бурных страстей. Пусть это будет просто симпатия, расположение друг к другу – а они явно испытывают расположение друг к другу, в этом она была уверена.

Ее «свита» удивила ее. Конечно, не в такой мере, как Фрэнсис. Она тяжело переживала его неожиданную реакцию на ее сообщение о помолвке, однако два дня спустя повстречалась с ним на суаре и обнаружила, что он все такой же, как прежде, вплоть до сиреневого фрака, и все так же добродушно подшучивает над ней. Выжала ли она у себя из глаз хоть одну слезинку в тот день, когда они не поехали кататься в парк? – спросил он у нее.

– Умоляю, Саманта, не разочаровывай меня, не говори, что мне не хватает актерского таланта, – сказал Фрэнсис. – В конце концов, ты заслужила хотя бы маленькое наказание за твое отступничество. Ну с кем мне теперь флиртовать без опасения попасться в церковную мышеловку?

Саманта ужасно обрадовалась, услышав это. Значит, он разыграл ту тяжелую сцену. Во всяком случае, она предпочла в это поверить. Ей неприятно было думать, что она и правда причинила ему горе.

Несколько ее поклонников тихо удалились. Кое-кто из них выразил разочарование – кто-то очень горькое, кто-то менее горькое. Двое или трое ее воздыхателей сердечно ее поздравили.

Однако никто из них не усомнился в том, какие мотивы привели Саманту к решению дать согласие на брак с маркизом Кэрью. Саманта не обращала на пересуды ровно никакого внимания. Однако она постаралась взглянуть на маркиза глазами бомонда, большинство из членов которого, пока маркиз не стал сопровождать свою невесту на вечерние развлечения, никогда прежде с ним не встречались.

Она увидела джентльмена ростом чуть выше среднего, не слишком крепкого телосложения – хотя, когда однажды она прижалась к нему всем телом, она почувствовала, какие крепкие у него мускулы. Она увидела мужчину, не претендующего на красоту, хотя в лице его не было уродливых черт. И конечно же, она увидела мужчину, чья правая рука неподвижно висела вдоль тела, на ней всегда была надета перчатка, и полускрюченные пальцы прижимались к бедру. К тому же мужчина этот хромал, да так тяжело, что, когда шел, тело его склонялось на одну сторону.

Саманта не могла осуждать людей, строивших предположения, что она выходит замуж за этого человека из корыстных побуждений. Но ее все это нисколько не волновало. Она смотрела на него теперь совсем другими глазами – да она и не была уверена, что когда-либо видела его таким, каким видят его другие. Для нее он был Хартли Узйдом, а с недавнего времени стал маркизом Кэрью – ее дорогим другом. Ее спасителем. И она не преувеличивала, называя его так. Он спас ее от нее самой.

Она дважды встретила Лайонела, когда была вместе с Хартли: один раз в театре, второй – на домашнем концерте. Он ни разу не подошел к ним – к большому для нее облегчению. Она его уже не любит, решила Саманта. Конечно, нет.

Она все поняла. Она поддалась извечному влечению к греховной красоте.

Хартли спас ее от этого наваждения. Ей нужны дружеское расположение и согласие. Теперь, когда она помолвлена с другим, Лайонел, какую бы игру он ни затевал с ней прежде, потеряет к ней всякий интерес. Теперь она в безопасности.

Но однажды, две недели спустя после помолвки, Саманта вместе с тетушкой приехала на бал, приглашение на который она приняла давно и чувствовала себя обязанной соблюсти этикет. К тому же танцевать она обожала, и Хартли не хотел, чтобы из-за него она лишала себя этого удовольствия.

На сей раз Лайонел не держался на расстоянии. Он подошел к ней еще до того, как начался первый танец – поклонников вокруг Саманты несколько поубавилось, – и вписал свое имя в ее карточку на первый вальс.

В первые минуты танца он ничего не говорил, только смотрел на нее с легкой улыбкой на губах – то ли насмешливой, то ли мечтательной.

– Вы не поверили мне, ведь так? – спросил он ее наконец вкрадчивым приглушенным голосом – рядом с ними танцевали другие пары.

Саманта подняла взгляд на его светлые голубые глаза.

– Вы не поверили мне, – повторил он. –Вы решили, что я снова разобью вам сердце, как шесть лет назад.

Когда он так говорил и смотрел на нее, она обо всем забывала, все уходило куда-то прочь, в ушах звучал только его голос, то же смятение, что шесть лет назад, снова охватывало ее.

– Я не должен больше ничего говорить, не так ли? – продолжал он. – Теперь, когда вы помолвлены с другим, было бы благородно с моей стороны молча отступить в сторону.

– Да, – еле выговорила Саманта.

– Вы знали, что я намеревался просить вашей руки, – сказал Лайонел. – Потому что я люблю вас. Потому что я всегда вас любил.

Зачем бы ему это говорить, если он не искренен? На что он теперь может надеяться? Саманта смотрела ему в глаза и видела в них только искреннюю печаль.

«…было бы благородно с моей стороны молча отступить…»

Так отчего же он не совершает этот благородный поступок? Если он любит ее, как он говорит, почему он хочет ее растревожить? Фрэнсис после первого взрыва, когда она была просто поражена его реакцией, совершенно изменил свое поведение, чтобы снять с нее чувство вины перед ним. Вот он поступил благородно, как и положено джентльмену,. – несмотря на то, что он такой франт и болтун.

А что, если Лайонел и правда любит ее? Если он действительно намеревался сделать ей предложение?

Она могла бы стать его женой… Женой Лайонела, а не Хартли. Знакомое томление сжало ей грудь. И все же она предпочтет быть женой Хартли!

– Предложение мне сделал другой – сказала Саманта, – и я приняла его. Потому что я этого хотела.

– Потому что вы любите его? – Лайонел чуть ближе склонил к ней голову. Взгляд его устремился на ее губы. – Произнесите эти слова, Саманта: потому что я люблю маркиза Кэрью.

– Милорд, вас не должны интересовать мои чувства к моему жениху, – сказала Саманта.

– А ко мне? – спросил Лайонел. – Ответьте мне честно, Саманта, вы не любите меня?

– Я нахожу ваш вопрос неуместным и дерзким, милорд, – холодно произнесла Саманта.

– Вы не можете произнести эти слова, разве не так? – В его глазах была мольба.

Саманта сжала губы.

Этот разговор преследовал ее несколько дней. Но до свадьбы оставалось две недели. Она сосредоточилась на приготовлениях к церемонии. Саманта хотела, чтобы она поскорее состоялась.

Дженни и Габриэль не приедут. Когда Саманта прочла письмо кузины, она одновременно и огорчилась, и почувствовала облегчение. Огорчилась потому, что их не будет на ее свадьбе, но ведь они могли столкнуться с Лайонелом, если бы приехали! Одна мысль об этом приводила Саманту в ужас.

Дженни тоже очень огорчилась. Но Габриэль всегда настроен решительно против путешествий во время ее беременности, что на ранних, что на поздних месяцах, объясняла Дженни. Ужасно всегда боится, что случится выкидыш и она потеряет ребенка и разрушит свое здоровье. Но он тоже очень огорчен, что они не будут присутствовать на ее свадьбе.

"Габриэль говорит, что просто поражен, какая ты умница-разумница, – писала Дженни. – При этом он вовсе не имеет в виду, что ты выходишь замуж за человека, который богаче, чем сам Габриэль. Он имеет в виду, что ты выбрала такого приятного и доброго человека, как маркиз Кэрью.

А я бы обошлась с тобой построже. Как нехорошо с твоей стороны скрыть от нас, что ты встречалась с ним в Хаймуре до того, как уехала в Лондон. Стыдись! А я-то сокрушалась, что он вернулся к себе домой уже после твоего отъезда, на следующий день. Я ведь хотела вас сосватать, хотя ни за что не признаюсь в этом Габриэлю – он будет надо мной потешаться до, скончания века.

Но, Сэм, какая романтичная история! Тайные встречи в парке, грустное расставание, безнадежно влюбленный маркиз мчится за тобой в Лондон и просит твоей руки! Прямо-таки конец сказки: «И они поженились и жили долго и счастливо». Видишь, что со мной творит мое «интересное положение»? Ах, как бы мне хотелось присутствовать на твоей свадьбе! Маркиз мне очень, очень нравится, Сэм, а тебя я ужасно люблю. Теперь мы будем соседями. Я в восторге!"

Далее следовали наставления Саманте, как ей воспользоваться преимуществами новобрачной: «Сэм, тебе ничего не стоит обвести вокруг пальца своего новоиспеченного муженька – убеди его сразу же после брачной ночи увезти тебя в Хаймур».

«И слушай вполуха – повторяю, слушай вполуха – то, о чем тебе накануне брачной ночи будет толковать тетя Агги, – написала Дженни в заключение. – Ты будешь дрожать от холода в ночных шлепанцах, Сэм, а она будет наставлять тебя насчет твоего супружеского долга и рассказывать, как это больно и неприятно, однако ради преимуществ замужней жизни приходится каждую ночи выдерживать эти несколько неприятных минут. Но я скажу тебе, Сэм, исполнение этого долга прекрасно и доставляет наслаждение. Говорю это, исходя из личного опыта, хотя и краснею сейчас над письмом: если ты любишь своего мужа, это восхитительно! Так что наслаждайся своей брачной ночью, дорогая, и всеми ночами, которые за ней последуют. Однако щеки мои стали уже совсем пунцовыми…»

Даже Дженни не знала истинной причины ее согласия на этот брак. Однако это не важно. Пришла же любовь к ней и Габриэлю. Счастливая любовь – это редкость. Саманте повезло, ее ждет спокойная жизнь.

Саманта считала остававшиеся до свадьбы дни и с трудом скрывала нетерпение. Как только свадьба состоится, все будет окончательно решено и жизнь ее потечет размеренно и спокойно.

Иногда ей казалось, что этот день так никогда и не настанет.

Глава 12

Собор Святого Георгия на Ганновер-сквер – один из самых больших соборов Лондона. Первое июня – прекрасное число для свадьбы. Погода выдалась на редкость приятная. Даже более чем приятная – на небе ни облачка, утро теплое, но без гнетущей жары. Собор был полон нарядных дам и джентльменов из высшего света.

Если когда-либо маркиз Кэрью мечтал о торжественной церемонии вступления в брак, то она начиналась именно так, как ему мечталось. Так думал жених, стоя у дверей собора рядом с непривычно серьезным герцогом Бриджуотером. Но все же Хартли немного нервничал. Конечно, можно было предпочесть спокойную, тихую церемонию в интимном кругу родственников и близких друзей, можно было бы привести много доводов в пользу именно такой свадьбы, однако маркиз хотел другого.

Он хотел, чтобы весь мир увидел их счастье. Он хотел, чтобы весь мир узнал, как ему повезло. Он никогда и не мечтал заполучить такую красавицу невесту, которая, более того, выбрала его, такого, как он есть, даже не подозревая о его знатности и богатстве. Он и не надеялся найти невесту, которая полюбит его. И хотя он мечтал полюбить какую-то женщину, на самом деле он не ожидал, что любовь вспыхнет в нем с такой силой и она будет взаимна.

Женитьба на женщине, которую он любит и которая любит его и к тому же первая красавица Англии, – такое событие должно быть отмечено особенно торжественно в кругу равных им по положению людей.

Невесты всегда опаздывают. Почему-то считается, что невеста не должна приезжать рано или просто вовремя – это, мол, будет свидетельствовать о ее излишнем нетерпении, чего ни в коем случае нельзя показывать.

Саманта приехала вовремя. Достало бы маркизу сил улыбнуться в этот момент, он бы непременно улыбнулся – если она в таком нетерпении, значит, счастье его будет более полным. Но улыбнуться он не смог. Он так занервничал, что испугался, удержат ли его ноги. И тут он увидел ее.

Саманта была так прекрасна, что у него остановилось дыхание. Он не видел ни изящного, с высокой талией, платья из розового муслина – простого и элегантного, как все платья, которые она носила, – ни цветов, вплетенных в ее светлые локоны, ни букетика, который она держала в руке. Он даже не заметил виконта Нордала, опираясь на руку которого она направилась к нему по проходу.

Он видел одну только Саманту. Свою невесту.

Она была бледна и казалась испуганной. Взгляды всех были устремлены на нее, но она не смотрела ни налево, ни направо. Она смотрела на него! Он заметил, как слегка изогнулись ее губы, словно она пыталась улыбнуться. Хартли улыбнулся ей в ответ, хотя не был уверен, что улыбка появилась на его лице. Он надеялся, что она увидит ее в его глазах, увидит, что он ободряет ее, ждет ее. Но вот она уже стоит рядом с ним, и только тут он понял, будто прежде это было еще не до конца ясно, что это день их свадьбы и через несколько минут их поженят. Навсегда!

Леди Брилл на первой скамье тихо всхлипнула.

«Возлюбленные дети мои, мы собрались здесь…»

Знакомые слова. Знакомая церемония. Очень знакомая. И все же совсем новая и удивительная, потому что на сей раз слова эти обращены к ним и они участники этой церемонии – он и его дорогая возлюбленная.

Какая короткая церемония, думал маркиз, обещая любить, заботиться и оберегать свою невесту от всех превратностей судьбы, слушая, как она обещает любить, и чтить его, и повиноваться ему… Но он ведь никогда не потребует, чтобы она повиновалась ему против своей воли… Такая короткая и такая значительная.

За эти несколько минут, после произнесенных нескольких слов, навсегда переменились две жизни. Две жизни переплелись, слились в одну. Муж и жена. Единая плоть, единая душа.

Маркиз заметил, как дрогнула рука Бриджа, протянувшая ему кольцо. Но у него самого рука уже не дрожала. Он надел кольцо на палец Саманты. Зримый символ бесконечности их союза и любви.

«…Венчаю тебя этим кольцом…»

– …Душой и телом я предан тебе, возлюбленная моя, – сказал маркиз губами, глазами, сердцем.

Обряд был совершен. Он закончился чуть ли не до того, как маркиз успел осознать, что он подходит к концу. Самое важное событие в его жизни. Оно свершилось!

«…объявляю вас мужем и женой…»

Саманта была по-прежнему бледна. Ее сияющие глаза, полные доверия, были устремлены на него.

Он поцеловал ее в губы коротким, легким поцелуем и улыбнулся ей. Ни один мускул не дрогнул в его лице – он улыбался своей невесте, своей жене. По собору пронесся шепот, словно все разом вздохнули.

Саманта улыбнулась ему в ответ.

Иной раз счастье схоже с агонией. Он открыл это в тот день, когда она приняла его предложение. Но бывает, оно становится источником такой чистой радости, что ты не можешь удержать ее внутри, она обрушивается водопадом.

Они расписались в книге записей гражданского состояния. Торжественно заиграл орган, маркиз подставил своей жене левую руку, она оперлась на нее, и они пошли по проходу, по которому она совсем недавно шла со своим дядей. Маркиз взглянул на Саманту – она улыбалась, и щеки у нее зарозовели. Он улыбался дамам и джентльменам, стоявшим по обе стороны прохода. Знаком он был с очень немногими, но в последние месяцы часто видел эти лица. Весь лондонский бомонд. Леди Брилл с покрасневшими глазами и дрожащей улыбкой. Ухмыляющийся и подмигивающий Джерсон. И Лайонел с непроницаемым лицом.

Они вышли из собора, звуки органа стихли. Невдалеке от экипажей, ожидающих своих хозяев, собралась небольшая толпа. Сейчас из собора хлынут все зрители и начнется давка. Хартли протянул свою негнущуюся правую руку и положил на руку Саманты.

– Саманта Уэйд, маркиза Кэрью! – Он хотел первым – после священника – произнести вслух ее новое имя. – Вы так красивы, что словами невозможно описать вашу красоту!

– Но вы это сделали, маркиз. – Саманта засмеялась. – И вы очень красивы, Хартли!

«Это любовь делает меня таким в ее глазах», – с нежностью подумал Хартли.

И тут их уединение было нарушено.

* * *

Бальный зал в доме Кэрью на Стенхоуп-гейт был огромным, но даже он казался переполненным. Столы стояли во всю его длину, весь высший лондонский свет собрался за свадебным завтраком. Саманта сидела рядом со своим супругом, тихая и молчаливая. Она все еще не могла до конца осознать, что произошло. Она вышла замуж. Хартли – ее муж.

Вчера она измучилась от нерешительности, она чувствовала себя буквально больной. Ее три раза вырвало, и она заметила на себе испуганный, задумчивый взгляд тетушки. Но это было чисто нервное, какие-то последние сомнения. Правильно ли это – выходить замуж из соображений «удобства»? Ради того, чтобы чувствовать себя в безопасности? А может быть, жизнь все же предлагает ей любовь? Слишком поздно будет открыть это после завтрашнего дня.

Тете Агги она сказала только про нервы. Ей пришлось что-то ответить тетушке, потому что та прямо спросила ее, не связано ли ее нервное состояние со страхом перед брачной ночью.

«Если это так, – несколько разочарованно заметила тетушка, после того как Саманта заверила ее, что подобного страха она не испытывает, – тогда я не стану объяснять тебе, что ты должна ожидать от брачной ночи. Не имею никакого желания усугублять твои страхи, дорогая, но все же надо быть к этому готовой».

И все же она, как и предупреждала Дженни, прочла Саманте целую лекцию. Саманта краснела, слушая подробное бесстрастное описание самого процесса, – о каких-то вещах она и не подозревала. Но слушала вполуха, все еще мучимая своими сомнениями.

В последние две недели Лайонел танцевал с ней дважды. Он был бледен, напряжен, очень серьезен и, как всегда, необыкновенно красив. И ни слова не сказал о предстоящей свадьбе. Он вообще почти не говорил, то есть не произносил слов. Зато его голубые глаза говорили очень много. И отчего-то во время этих двух танцев – конечно же, это были вальсы – она не могла заставить себя не смотреть ему в глаза.

Он вел себя очень благородно в эти последние две недели. Столь же благородно, как Фрэнсис, Джереми, сэр Робин и все остальные ее поклонники и друзья. Она бы предпочла, чтобы он проявил свое коварство.

И она снова начала сомневаться, правильно ли она судила о нем. Шесть лет – долгий срок. Все эти годы он путешествовал. Он повзрослел, теперь ему уже тридцать один год. Из молодого он превратился в зрелого мужчину.

Что, если он говорил с ней совершенно искренне? Он сказал, что хотел бы, чтобы она стала графиней Рашфорд. Она могла бы снова познать с ним блаженство романтической любви.

А быть может, и страдания. Быть может, он опять затеял коварную игру. И даже если он действительно хочет на ней жениться и сделает это, будет ли он верен ей до конца жизни? Не ждут ли ее страдания и унижение, а вовсе не радости любви?

Нет, она поступает правильно. Нежная привязанность, которую они с Хартли испытывают друг к другу, – Саманта надеялась, что не преувеличивает, именно так определяя их чувство, – будет всегда. Он всегда будет добрым и ласковым. Они всегда будут друзьями. Ей не нужно будет опасаться его неверности. Ну а она… Для нее супружеская преданность – святой долг. Скоро у них появится ребенок; она на это надеется, нормальная женитьба это подразумевает. С ним она будет как за каменной стеной.

Но сомнения снова и снова подступали к ней, она терзалась весь последний день перед свадьбой и всю ночь – страх и разумные доводы следовали бесконечной чередой.

И вот наконец-то все определилось. Все ее сомнения остались позади. Теперь уже поздно сомневаться. Свадебная церемония произвела на нее гораздо более глубокое впечатление, чем она ожидала.

Самантой овладело совсем другое чувство, когда она увидела Хартли этим утром великолепно одетого и даже красивого, ожидающего ее перед алтарем. Ее ждал не просто друг, с которым она решила прожить бок о бок до конца жизни, ее ждал супруг.

Он коснулся ее руки и наклонился к ней.

– Вы совсем ничего не едите, – сказал он. Саманта улыбнулась.

– Представляете, как бы все удивились, если бы невеста обнаружила волчий аппетит? – Ей так нравилось, как улыбаются его глаза. Она просто влюблена в эту его улыбку, с удивлением подумала Саманта.

– Завтра, – сказал Хартли. – Завтра аппетит к вам вернется.

Саманта почувствовала, как ее щеки заливает краска. Но несмотря на предостережения тети Агги, несмотря на то что теперь она знала, что это будет не просто проникновение в ее тело, предстоящая ночь ее не пугала. Ее лишь несколько смущала мысль, что все это будет происходить не с возлюбленным, а с другом.

Когда они вышли из собора, веренице поздравляющих, казалось, не будет конца. Почти все считали нужным расцеловать ее и крепко пожать руку, крепко стиснуть руку Хартли – Саманта заметила, что он протягивал левую руку, – и расцеловать его тоже, если поздравляла женщина. Это был какой-то нескончаемый ряд, Саманта почти не различала лиц. И даже теперь, когда она сидела за столом и то ли ела, то ли не ела, лица гостей плыли перед ней словно в дымке, она не узнавала их. Впрочем, некоторых друзей Хартли она просто не знала либо прежде видела лишь мельком.

Две недели назад, на одном из приемов, Хартли представил ее лорду Джерсону, одному из своих ближайших друзей. Сейчас она увидела его и улыбнулась, а он послал ей ответную улыбку. Женитьба друга оказалась для него большим сюрпризом, и тогда на приеме он сказал Саманте, что никогда прежде не видел Хартли в Лондоне во время светских сезонов и потому, увидев на сей раз, сразу заподозрил, что тут замешана женщина.

– Все стало ясно как Божий день, когда я увидел вас, мисс Ньюман, – сказал лорд Джерсон в тот вечер. – Кэрью счастливчик!

В глубине залы, неподалеку от Фрэнсиса, сидел лорд Хоторн. Фрэнсис, в лимонно-желтом фраке и светло-бирюзовом жилете, привлекал всеобщее внимание. Похоже, он любезничал с обеими своими соседками по столу – и по левую, и по правую сторону, оттуда то и дело раздавался смех.

Почему же тогда он был так потрясен? Это было серьезно с его стороны? Но он так быстро пришел в себя. Саманта надеялась, что на самом деле он не собирался предлагать ей руку и сердце. Она очень хорошо относилась к нему и не хотела бы терять его расположение.

А вон там… О Боже! Неужели он был там все время? В середине одного из столов она вдруг заметила его! Он возник перед ее глазами так неожиданно, что ей почудилось, будто он вдруг появился из ниоткуда. А в соборе он был? Зачем он здесь? В ее списке гостей он не значился – это совершенно точно. И в списке Хартли его, конечно же, тоже не было. Хартли сказал ей, что кого-то пригласил устно, не включая в список, но его он не мог пригласить даже и устно.

Их глаза встретились. Он смотрел на нее спокойным серьезным взглядом, пока она сама не отвела глаза. В комнате вдруг стало жарко, поплыл тяжелый дух сотни смешавшихся ароматов. Чтобы не задохнуться, Саманта начала размеренно дышать ртом.

Спичам, тостам, аплодисментам не было конца. Поднялся Хартли, и Саманта с улыбкой коснулась его руки. Он произнес прекрасные слова о ней и о своей счастливой судьбе.

Как это мило! Но разве он не понимает, что прежде всего повезло ей? Саманта вдруг почувствовала, как ее заполняет ощущение счастья – как хорошо, что все страхи и сомнения остались позади, наконец-то она чувствует себя так спокойно! Рядом с ней человек, который ей нравится и которому она может вполне довериться.

Те, кто не смог поздравить их персонально возле собора, делали это после окончания свадебного завтрака. В то время как слуги старались незаметно очистить столы, гости фланировали по зале, по холлу, по гостиной, выходили на террасу, в сад. Саманту отделили от мужа – кто-то, кого Саманта даже не знала, повел его в гостиную, где его ожидала очень старая дама, когда-то близко знавшая его деда. Саманту подхватили под руки ее подруги и увели в сад.

Там ее торжественно поздравила и восславила ее «свита». Она мысленно представила себе, как Габриэль описал бы это чествование, и тут же почувствовала грусть – их с Дженни не было на ее свадьбе!

Фрэнсис от имени всех ее поклонников заявил, что завтрашний день у них объявлен днем траура, после чего они впадут в вечное уныние и скорбь. Но Саманта шлепнула его по руке и заметила, что его беспардонное кокетство за столом сразу с двумя дамами, которое она только что наблюдала, вселяет в нее оптимизм – ей кажется, что он не похож на человека, принявшего решение зачахнуть от неразделенной любви.

Фрэнсис заулыбался и расцеловал ее в обе щеки. За ним принесли поздравления и по очереди расцеловали Саманту сэр Робин, Джереми Николсон и все остальные.

Она должна вернуться в дом и отыскать Хартли, подумала Саманта. Нехорошо, что она тут без него.

– О Боже! – воскликнула она, и глаза ее наполнились слезами. Она вдруг поняла, что жизнь ее с сегодняшнего дня бесповоротно изменилась – теперь она замужняя женщина. Но мысль эта неожиданно показалась ей приятной. – Какая же я глупая! – сказала она.

– Мне хочется задать вам один вопрос, Саманта, – сказал сэр Робин. – Вот вы печалитесь о нас, не так ли? А о ком именно? Очень интересный вопрос. – Сэр Робин ласково улыбнулся Саманте, а Фрэнсис протянул ей большой носовой платок.

Саманта приложила платок к глазам, затем сжала его в руке. Фрэнсис отвернулся в сторону, его внимание привлекла одна из тех дам, рядом с которыми он сидел за завтраком.

– И старое, и новое – прекрасное сочетание! – произнес над ее ухом тихий голос. Саманта круто повернулась, но она все еще стояла рядом со своими верными поклонниками. – Эти жемчуга вы носили, когда были девушкой. Наверное, они принадлежали вашей матери. Ну а платье новое и очень красивое.

– Спасибо. – Саманта нерешительно улыбнулась Лайонелу. Ей не хотелось спрашивать его, как он сюда попал. Наверное, нахально явился без приглашения. Зачем он это сделал?

– Кое-что вы заимствовали, – сказал Лайонел, указывая длинным, с наманикюренным ногтем, пальцем на зажатый у Саманты в руке носовой платок. – Но, Саманта, в вашем наряде нет ничего голубого…

– Об этом я и не подумала, – сказала она, глядя в его голубые глаза. Они были печальны.

– Зато я подумал, – сказал Лайонел. – Я принес вам свадебный подарок. Фамильную реликвию, она всегда была мне очень дорога. Хочу преподнести вам ее по случаю вашей свадьбы. – На какое-то мгновение он нахмурился, но тотчас же улыбнулся и достал из кармана маленькую коробочку. Он не передал ее Саманте, а сначала открыл и показал ей то, что в ней лежало. Не сводя глаз с ее лица.

Саманта ахнула – прекрасной работы старинная брошь с большим сапфиром, окруженным бриллиантами.

– Вот вам и голубое, – сказал Лайонел.

– Ах, милорд, но я не могу принять такой дорогой подарок, – не без сожаления сказала Саманта – брошь была изумительна.

– Можете, – мягко возразил он. – От свадебных подарков не отказываются. Примите это в знак моего… уважения к вам.

– Нет. – Саманта покачала головой. – Это слишком личный подарок, милорд. Я вам очень признательна, и это правда. Но принять такой подарок я не могу.

– Что бы Хартли ни сказал…

– Хартли? – Саманта недоуменно смотрела на Лайонела.

Он же вдруг рассмеялся.

– Ну да, Хартли. Мой кузен. Практически мы выросли вместе. Разве он вам не говорил? И я тоже до сегодняшнего дня? Неужели вы не знали? Предполагается, что какие-то вещи общеизвестны. Но вы могли и не знать. Простите. Моя мать и его отец были сестрой и братом. Большую часть моего детства я провел в Хаймуре.

Саманта могла бы вспомнить, что в тот год, когда Дженни готовилась начать выезжать в свет и к официальному объявлению ее помолвки с Лайонелом, все это было на какое-то время отложено из-за того, что Лайонел находился в Йоркшире, возле своего тяжелобольного дяди. Насколько она помнила, между Лайонелом и Габриэлем возникла тяжелая личная вражда, из-за чего Дженни очутилась в центре чудовищного скандала и была вынуждена выйти замуж за Габриэля. Но Саманта никогда не интересовалась подробностями тех событий. Так, значит, Лайонел приходится Хартли кузеном?

– Вы удивлены? – спросил Лайонел, откалывая брошь от маленькой бархатной подушечки внутри коробки. – А теперь, после свадьбы, я и ваш кузен. А это фамильная драгоценность. Теперь, вы не откажетесь принять ее, не так ли? К тому же голубой цвет должен присутствовать в вашем наряде.

– Пожалуй, – неуверенно проговорила Саманта. – Благодарю вас, милорд.

Саманта с неприятным чувством наблюдала, как Лайонел вынул брошь из коробочки и стал прикалывать к ее платью над левой грудью. Застежка не закрывалась. Его пальцы, казалось, целую вечность прикасались к тонкому муслину, жгли ее сквозь ткань, а когда он наконец справился с застежкой, то, будто бы проверяя, как держится брошь, провел рукой по ее груди, коснувшись соска.

– Саманта, я давно знал, чью грудь должна украшать эта брошь, – вкрадчиво сказал Лайонел. – Только я хотел бы приколоть ее при других обстоятельствах и чтобы сегодня вы были молодой женой другого. Тем не менее я от души желаю вам счастья, дорогая Саманта! – Он изящно поклонился, по-прежнему глядя ей в глаза.

– Благодарю вас, Лайонел, – сказала Саманта и, только когда эти слова были уже произнесены, поняла, что назвала его по имени. Вот уже шесть лет она не называла его просто Лайонел. – Однако я должна покинуть вас – хочу отыскать моего мужа.

– Вашего мужа! – повторил он, и глаза у него стали грустные.

Саманта повернулась и поспешно пошла по направлению к дому, но по пути ее еще несколько раз остановили с поздравлениями и поцелуями.

Хартли оказался в плену у пяти пожилых дам, все они наперебой предались приятным воспоминаниям о его отце и дедушке – красавце и дамском угоднике. Все пятеро согласились на том, что со стороны Хартли было просто возмутительно столько лет прятать себя неведомо где.

– Одна надежда, что милейшая леди Кэрью решительнейшим образом изменит ваш характер, – сказала одна из дам, поразив его тем, что назвала Саманту «леди Кэрью» – он впервые услышал это ее новое имя из посторонних уст.

– Право же, Кэрью, вы не должны скрываться от света оттого лишь, что вы хромаете и у вас изуродована рука, – даже не пытаясь как-то завуалировать бестактность, заявила другая старушка. – Многим нашим героям войны пришлось куда хуже. Молодой Уэйтерс, внук моей сестры, вернулся домой без одной ноги, а вторая отрезана до колена!

Какое это было облегчение – увидеть в дверях гостиной Саманту! Она стояла, оглядываясь вокруг, пока не увидела его. Все, мимо кого она проходила, хотели поговорить с ней и поцеловать ее, но все же минут через пять она добралась до Хартли и теперь стояла рядом с ним, с милой улыбкой слушая ностальгические воспоминания старых дам, две из которых не удержались от того, чтобы не дать Саманте довольно прозаический совет относительно близящейся брачной ночи, чем вогнали в краску и Саманту, и маркиза. Сами же старушки весело захихикали в восторге от собственного остроумия.

Не прошло и двух минут, как Саманта сумела избавить своего супруга от болтливых старушек, и он проследовал за ней в холл. Гости уже начали расходиться, и у Кэрью с Самантой так и не выпало минуты, чтобы обменяться хотя бы несколькими словами друг с другом.

Хартли мечтал остаться наедине со своей женой. Это он хотел устроить пышную свадьбу и не жалел об этом. Такое событие должно запомниться на всю жизнь. Но сейчас он стремился только к одному – побыть наедине с Самантой. Сейчас середина дня и до вечера еще далеко, и он проявит такт и не будет раньше времени стараться завлечь ее в постель, но все же он хотел побыть с ней наедине, поговорить или просто посидеть с ней рядом и помолчать.

Он с тоской вспоминал об их встречах в Хаймуре и милых беседах. Но скоро, скоро! Не пройдет и недели, как они уже будут там, а дальше – долгое счастье на всю жизнь. Наконец-то, минуя редеющие вереницы гостей, он вывел ее в сад, вдохнул полной грудью свежего воздуха, продел руку Саманты себе под локоть, и они пошли к небольшому розовому дереву. К счастью, там никого не было. Хартли усадил Саманту на кованую железную скамью и сел рядом с ней.

– Кто-то должен был предупредить меня, что на своей свадьбе я меньше всего буду видеть свою молодую жену.

– Но все было замечательно, Хартли, – сказала, поворачиваясь к нему, Саманта.

И в эту минуту он увидел брошь. Глаза его остановились на ней, он почувствовал, как кровь отлила от его лица.

– Откуда это у вас? – шепотом спросил он.

– Что? – Саманта нахмурилась. Проследовав глазами за его взглядом, она покраснела и прикрыла брошь рукой. – Лайонел… л-лорд Рашфорд преподнес мне ее. Это свадебный подарок, – пояснила Саманта. – Он сказал, что это фамильная реликвия, что это принадлежит вашей семье. И еще он сказал.. Хартли, я не знала, что он ваш кузен, не знала, что вы близкие друзья. Он считал, что вам будет приятно, что эта брошь теперь у меня. Он шутил, сказал, что мне недостает голубого цвета в моем туалете и эта брошь и станет таким голубым мазком. Вы… вам знакома эта брошь?

Это была брошь матери Хартли. Она очень дорожила ею, отец Хартли подарил ей эту брошь в день их свадьбы. «Чтобы на вас было что-то голубое», – сказал он ей. Мать Хартли носила ее, не снимая.

Умирая, она сказала Хартли, чтобы он взял ее себе и подарил своей невесте в день свадьбы. Почему-то эти ее слова запали ему в голову, и он долго искал брошь, спрашивал о ней своего отца, свою тетку – мать Лайонела и горевал о ней почти так же, как и о матушке.

Но он так и не нашел брошь.

Ею завладел Лайонел. Может быть, он сам каким-то образом сумел захватить ее, может быть, кто-то отдал ему брошь, но Хартли об этом не знал, никто не сказал ему ни слова. А он все искал и искал брошь, искал много лет, несмотря на все доводы разума.

И вот она здесь, на груди его жены, и подарил ре Лайонел!

– Да, я узнал ее, – сказал Хартли. – Это брошь моей матери.

– Слава тебе, Господи! – с облегчением произнесла Саманта. – Так, значит, это очень-мило со стороны Лайонела – отдать ее мне, не так ли, Хартли? Вернуть ее вам через меня. Это подарок нам обоим. Она так же ваша, как и моя.

– Теперь она принадлежит вам, Саманта, – сказал Хартли, – как когда-то принадлежала моей матери. Она очень красиво выглядит на вас.

Саманта улыбнулась ему и погладила пальцами брошь. Но Хартли был в ярости – тяжелой и бессильной. Отчасти на самого себя – ведь кроме обручального кольца, он еще не сделал Саманте никакого подарка. Прелестную сапфировую брошь его матери – «что-то голубое» на свадьбу – подарил его молодой жене Лайонел!

Что коварный мерзавец хотел этим сказать?

Предлагал мир?

Маркиз не поверил бы этому ни на мгновение.

Глава 13

Она часто гостила в чужих домах. Привыкла спать в незнакомых спальнях. Можно сказать, вот уже много лет у нее не было собственного дома, и сейчас ей трудно было осознать, что эта комната – ее собственная, что в доме Кэрью она свой человек, так же как и в «Хаймурском аббатстве», и всего лишь в силу того факта, что она вышла замуж за хозяина этих домов.

Саманта обхватила себя руками за плечи, хотя ей не было холодно, и медленно обвела взглядом большую квадратную комнату с высоким сводчатым потолком, расписанным пасторальными сценами, мягкий теплый ковер под ногами, изящную мебель, большую кровать под шелковым балдахином.

Кажется, все идет как положено – да и почему бы быть иначе? Хартли сказал, что он очень скоро придет к ней. Мимолетно вспомнились наставления тети Агги и то, что написала ей в своем письме Дженни. Никаких потрясений – ни страха, ни отвращения – Саманта от брачной ночи не ждала. Не ждала и каких-то неведомых наслаждений. Она ожидала – и надеялась, – что ночь будет приятной, вот и все.

Саманта ходила из угла в угол по спальне, когда раздался стук в дверь. Саманта остановилась, но не пригласила его войти. Он ступил в комнату и закрыл за собой дверь. На нем был парчовый халат бордового цвета, с атласным воротником. Он улыбался и, притянув к ней руки, пошел через комнату.

– Мне казалось, эта минута никогда не наступит, – сказал он. – Я смущен, но должен признаться, что весь день только и думал о том, когда же наконец настанет вечер. Весь месяц я мечтал об этой минуте.

Он не надел перчатку. Саманта невольно взглянула на его правую руку, когда он взял ее руки в свои. Рука была бледнее, чем левая, и тоньше. Пальцы и кисть полусогнуты.

– Я хотел бы предстать перед вами целым и невредимым, – сказал Хартли.

– Целым? – Саманта подняла на него глаза. – Неужели вы думаете, что для меня что-то значит, что вы хромаете и у вас травмирована рука? Для меня вы самый полноценный человек на свете. Я сожалею о том несчастном случае только потому, что вы страдаете от его последствий.

Саманта подняла его правую руку и потерлась щекой о согнутые пальцы, а потом наклонилась и поцеловала их.

– Спасибо! – горячо сказал он. – Признаться, я немного боялся.

Она улыбнулась ему и покраснела.

– Вы нервничаете? – спросил он.

– На самом деле нет, – сказала Саманта. – Ну, может быть, немного… может быть, я чуточку растеряна. – Она засмеялась. – Ну да, я все-таки нервничаю. Но не боюсь и не скажу, что я в нерешительности.

Хартли сделал шаг, теперь он стоял совсем близко, почти касаясь Саманты.

Он поднял левую руку и погладил тыльной стороной пальцев ее щеку.

– У меня есть некоторый опыт, – сказал он. – Говорю это не из хвастовства, а чтобы успокоить вас, Саманта. Я сделаю так, что вам будет хорошо и вы испытаете удовольствие. Уверен, что смогу свести до минимума боль от этого первого нашего соединения.

Он поцеловал ее.

Этот поцелуи удивил Саманту, несмотря на то что это была их брачная ночь и он только что вошел к ней в спальню и несмотря на то что – по ее просьбе – он уже один раз поцеловал ее на балу у леди Рочестер. Она не ждала, что сегодня ночью он станет целовать ее. Поцелуи – это когда любовь и романтика.

Но она обрадовалась. Она обвила руками его шею и прильнула к нему. Он был теплый, от него веяло покоем, и почему-то ей казалось, что она давно знает его. Он сказал, что сумеет успокоить ее – он уже сделал это. Он не повел ее сразу же в постель и не приступил без промедления к супружеским обязанностям. Она раскрыла губы, как это сделал он, ощутила теплую мягкость его рта и почувствовала какую-то особую интимность. Она вздрогнула от удовольствия, когда он кончиком языка стал нежно обводить ее язык.

Глаза у Саманты были закрыты, и он поцеловал сначала один, потом другой, покрыл поцелуями ее виски, подбородок, шею. Ее пальцы скользили по его мягким, шелковистым волосам. Он хочет, чтобы они стали любовниками, с некоторым удивлением подумала она, не только друзьями, но и мужем и женой, соединенными супружескими отношениями.

Его губы снова прильнули к ее губам. Он гладил ее спину, и она все больше расслаблялась в его руках. Левой рукой он нежно обводил ее грудь. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Саманта повернулась, грудь ее оказалась у него в руке, и он начал большим пальцем слегка теребить сосок.

Ах, он был ей приятен! Она знала, что ей будет приятно с ним. Бедная тетушка Агги – как, должно быть, ужасен был ее брак! А она испытывает удовольствие. Хотя, конечно же, это еще не самое главное.

– Нам будет удобнее, если вы ляжете, Саманта, – словно прочтя ее мысли, шепнул он ей, не отрывая своих губ от ее рта.

Значит, пришло время, решила Саманта, – да так оно и должно быть, – когда начнется что-то рутинное. Об этом она и думать не станет. Однако когда она уже лежала на кровати и ждала его, глядя, как он задувает свечи, она вдруг ощутила радость, что сейчас это случится с ней – случится в первый раз. Два самых важных события в ее жизни – свадьба и первая физическая близость с мужчиной – происходят сегодня, и она хочет запомнить их до конца жизни как самые приятные и счастливые переживания.

Он подложил правую руку ей под голову и притянул ее к себе, прежде чем снова начать осыпать ее поцелуями. Она чувствовала – теперь на нем только одна ночная рубашка. Тело у него было очень теплое. Она прильнула к этой теплоте. Тело у него было крепкое, он был такой надежный! Саманта радовалась, что это он стал ее мужем. Радовалась, что это не бурная страсть и любовь – тогда ей было бы страшно. Но то, что происходит сейчас, – это наслаждение. Она наслаждается.

– Да, да, – прошептала Саманта, когда он снова положил руку на ее грудь. – Мне приятно, Хартли! – Его рука потянулась к другой груди.

Саманта впала в какой-то упоительный полусон. Она даже не обратила внимания, когда немного погодя он расстегнул пуговки на ее ночной рубашке, рука его скользнула внутрь и он стал ласкать ее обнаженные груди. Она не испытывала никакой растерянности.

– Восхитительно! – прошептал он, касаясь губами ее губ. – Они как шелк.

Она обратила больше внимания, когда он завернул до бедер подол ее ночной рубашки. Но как ни странно, ее это нисколько не испугало. Так, значит, час настал? Она была готова к тому, что должно свершиться. Но он повел себя совсем не так, как она ожидала. Кончики его пальцев заскользили по внутренней стороне одной ее ноги, а тыльной их стороной он поглаживал ее другую ногу. Это было изумительно приятно. Она чуть раздвинула ноги.

И тогда рука его двинулась вверх, и его пальцы стали касаться самых потаенных мест, разводя складки, легонько их поглаживая. Она лишь на какое-то мгновение напряглась, затем снова расслабилась. Он – ее муж, он имеет право. И к тому же это так приятно. Она никак этого не ожидала.

И вдруг снова напряглась, почувствовав излившуюся влагу.

– Все хорошо, – шепнул он ей на ухо. – Вы не должны пугаться. Это совершенно естественно – ваше тело готовится принять меня.

Об этом тетя Агги не предупреждала. Саманта успокоилась. Хотя, быть может, это не совсем то слово. Она что-то почувствовала. Желание? Она не намеревалась чувствовать желание или еще что-то, подразумевающее страсть. Ее тело приготовилось к принятию его тела, оно ждало его. Он хорошо все объяснил. Тело ее было готово.

И потому, когда он лег на нее и коленями еще больше раздвинул ей ноги, она с готовностью подчинилась. Дыхание ее участилось. Она уперлась обеими ладонями в матрас.

Он был над ней и медленно и твердо входил в нее.

Это было… да, это было самое удивительное ощущение из всех, которые она испытала за этот день. А быть может, за всю жизнь. Сколько глупостей наговорила ей тетя Агги! И не было никакой боли, если не считать того момента, когда ей показалось, что он не сможет войти в нее, и тут же почувствовала, что он пробился сквозь какую-то преграду, и поняла, что это и была потеря невинности. И больше никакой боли, она только почувствовала, как что-то движется, заполняя ее. «Он» оказался куда больше, чем она могла себе представить, и, когда вошел в нее весь, она подумала, что вот теперь она действительно вышла замуж, хотя и знала, что это еще далеко не конец.

– Я причинил вам боль? – Его теплое дыхание щекотало ей ухо.

– Нет, Хартли, нет. – Она обвила руками его талию. – Мне хорошо.

– Подтяните ноги, согните их в коленях – так вам будет удобнее, – сказал Хартли. – А потом, если захотите, закиньте их на мои ноги.

Потом. Надо потерпеть всего каких-то несколько секунд, пока он будет двигаться – это для женщины самое неприятное, предупреждала тетушка, и лучше всего задержать дыхание и медленно считать до десяти – ну и дальше, если понадобится. Правда, Дженни решительно опровергала ее.

Саманта, согнув в коленях ноги, положила их на его ноги.

Он начал двигаться. Очень медленно, вперед и назад, пока не установился какой-то ритм. Саманта чувствовала влагу, но уже поняла, что ему она облегчает движение, а движение вместо боли и неудобства приносит ей восхитительное удовольствие.

Это длилось долго. Когда он начал двигаться быстрее, она вспомнила о его совете и сплела над ним ноги. Правое бедро у него нисколько не слабее левого, непроизвольно отметила она, когда, сплетя ноги, задвигалась в том же ритме, что и он, и вся отдалась наслаждению. Саманта огорчилась, почувствовав, что сейчас это кончится. Ей хотелось, чтобы это длилось всю ночь. Но он на какое-то мгновение замедлился, потом его толчки проникли еще глубже в нее, он напрягся, а она крепко сцепила ноги над ним и сама толкала его все глубже и глубже и почувствовала, как напряглась сама.

А потом почувствовала, как внутрь ее хлынул горячий поток, и поняла, что это его семя изверглось в ее чрево. Он глубоко вздохнул где-то у ее щеки, и она удовлетворенно вздохнула в тот же момент. Теперь она действительно его жена. А какие чудесные ощущения она испытала! Она и представить себе не могла, что это такое наслаждение. Значит, это возможно, подумала она, быть любовниками, не испытывая друг к другу бурных, разрушительных страстей?

Только вот это теплое… слияние. В тот момент она почувствовала, что они – единое существо. Как точны слова свадебной службы: «…и единой плотью». Жаль только, что это кончилось и не повторится до следующего вечера! Ей не хотелось, чтобы он уходил от нее. Не хотелось остаться одной, хотя ее охватила усталость. Он лежал на ней теплый, расслабившийся, тяжелый. Пусть он так и спит, и она еще продлит эти удивительные ощущения свадебного дня.

Но сон его длился всего каких-то две-три минуты. Он встрепенулся, приподнялся на локтях и лег с ней рядом.

– Прошу прощения. Представляю, как вам было тяжело!

Но он не ушел, он лежал на боку, повернувшись к ней. Саманта повернула к нему лицо и улыбнулась. В спальне было темно, но она совершенно отчетливо видела его лицо. Он подвел руку ей под голову и улыбнулся в ответ.

– Это было…

– Я и не знала…

Они заговорили одновременно и остановились. Она хотела, чтобы все началось снова, и прижалась к нему.

– Я и представить себе не мог, что любовь может завладеть человеком с такой силой, – сказал он, – или что ты можешь быть любим с такой нежностью.

Любовь? Или он просто говорит о том, что с ними сейчас происходило?

– Я все еще не верю, что все это правда, – продолжал Хартли. Голос у него был сонный. – Что вы любите меня, Саманта. Я-то, конечно, влюбился в вас с первого взгляда, едва только вас увидел. Вы были так прелестны, словно лесная фея, которая вдруг вышла из лесной чащи. Вы тихо стояли на холме и смотрели на «Аббатство». А потом, когда я заговорил, так перепугались и вид у вас стал такой виноватый. Саманта, вы так красивы и привлекательны! Я ведь не мог не заметить, сколько у вас поклонников и с каким обожанием они на вас смотрят. Никогда не перестану удивляться, что из всех их вы выбрали меня.

Никогда не перестану благодарить судьбу. Я ведь такой заурядный.

– Вот уж…

Но Хартли приложил палец к ее губам.

– Я не напрашиваюсь на комплименты, – сказал он. – Я последовал за вами в Лондон, потому что Хаймур вдруг опустел и жизнь там превратилась для меня в сплошное страдание. Я подумал, что, если я увижу вас, пусть только один раз, и, может, даже поговорю с вами, боль в моем сердце хотя бы немного утихнет. Но когда лицо ваше озарилось радостью, когда вы поцеловали меня и сказали, что вы меня любите… Нет, я не в силах описать, что я почувствовал, любовь моя! Никакими словами не описать мое счастье!

«Милостивый Боже! О Боже! Нет, нет. Прошу Тебя, не надо!» Она его потеряет! Она уже начала его терять. Чувства, о которых говорит он, не могут длиться долго. Такие чувства не перейдут ни в простую привязанность, ни в дружбу, только в ненависть и отчаяние.

Он привлек ее к себе, его губы почти касались ее губ.

– Я люблю вас, – прошептал он. – Не уверен, что уже говорил вам эти слова вслух. Как ни странно, но почему-то их очень трудно произнести. Вы сказали их мне – какой это был драгоценный дар! Я люблю вас! Я люблю вас!

Саманта еле сдержала слезы, она шумно всхлипнула и уткнулась в его плечо.

– Хартли! – сказала она. – О, Хартли! – И заплакала навзрыд. Слезы градом катились по ее щекам – она ничего не могла с собой поделать.

Все рухнуло! Она и не подозревала. Если бы она что-то заподозрила, она могла бы предотвратить такой поворот событий. Но теперь уже поздно. Из чего она заключила, что он испытывает к ней точно такие же чувства, как и она к нему? Но он ведь ни разу не сказал ей, почему он хочет на ней жениться. Только сейчас она все поняла. Она-то, выходя за него замуж, бежала от страха за свою судьбу, от страданий, которыми грозила ей страсть.

– Любимая! – Хартли крепко прижал ее к себе, голос его был полон нежности. – Я знаю, дорогая, сердце иногда так переполнено, что не выдерживает. Сегодняшний день был для вас полон волнений. Я причинил вам боль, когда любил вас?

– Нет… – сказала Саманта. – Все было хорошо, Хартли. Я получила удовольствие.

Слова были не те – «хорошо», «удовольствие», но она сознательно не хотела говорить в превосходной степени.

Она не хотела, чтобы он любил ее так, как он сейчас описывал свои чувства: романтично, безудержно, страстно. Она помнила, что с ней было шесть лет назад, помнила безумие страсти и невыносимые страдания, которые последовали затем. Если бы она хотела снова испытать страсть, она могла бы выйти за Лайонела и снова впасть в любовное безумие – на какое-то время. Пока снова он не положил бы этому конец. – Но дальше все будет еще лучше, – сказал Хартли. – Любовь моя, я хотел, чтобы в первый раз вы чувствовали себя спокойно, хотел, чтобы вам было приятно. Но это еще не все. Вам предстоит испытать много новых наслаждений. Я хочу многому вас научить – а вы научите меня. Мы будем наслаждаться друг другом. Быть может, вы сейчас даже не понимаете, о чем я говорю, но впереди у нас вся жизнь.

«Хартли! – закрыв глаза и уткнувшись в его плечо, молила Саманта. – Не люби меня! Я не хочу, чтобы ты меня, любил».

– Минутку, – сказал он, когда Саманта громко шмыгнула носом, – у меня и кармане халата есть носовой платок.

Хартли встал и начал в темноте искать свой халат. Пока она вытирала глаза и сморкалась, он сидел на краю кровати.

– Нe покидайте меня! – вдруг испуганно сказала Саманта. Она и сама не отдавала себе отчета, о чем она хочет ему сказать: не покидать ее сейчас или когда-то в будущем. Ей ведь было с ним так спокойно, она чувствовала себя в полной безопасности. И вдруг заволновалась, испугалась.

– Покинуть вас? – Хартли склонился к ней, заправил ей за ухо непокорный локон. – Любовь мок, я женился на вас отчасти и для того, чтобы я мог спать с вами. Я употребляю это слово не только как эвфемизм. Я хочу сказать – не только для того, чтобы заниматься любовью, хотя это для меня высшее счастье. Я хочу, чтобы вы спали в моих объятиях всю ночь и каждую ночь. Я хочу чувствовать, что мы муж и жена. Но сейчас мы оба устали, нам нужно поспать, правда ведь? Вы хотите, чтобы мы спали вместе?

– Да, прошу вас! – сказала Саманта. Она приподняла голову, чтобы он подложил ей под голову руку, свернулась клубочком у него под боком и вдохнула теплый запах его тела. И снова почувствовала себя под надежной защитой.

– Хартли! – Сейчас она могла сказать ему только одно:

– Я не потому плакала, что мне было нехорошо, я плакала потому, что мне было очень, очень хорошо. Потому что весь день был прекрасен.

– Знаю, любимая, – Он взял ее за подбородок и нежно поцеловал. – Вы думаете, ваше тело не сказало мне, что вы чувствуете? Я знаю, что вам было хорошо. А теперь спите.

Она устала так, что начала погружаться в сон в ту же минуту. Она замужем за Хартли – проплыла в голове последняя мысль. И может быть, не стоит ей так беспокоиться. Может, она сумеет сделать так, что он будет ей настоящим, верным другом, он не станет ее обижать и никогда ее не покинет, даже если любовь, которую он питает к ней сейчас, пройдет.

* * *

Он никогда не верил в заключительную фразу всех сказочных историй: «И они жили долго и счастливо». Она годится для того, чтобы радовать детей, им необходима вера в счастье, которое будет длиться всю жизнь. Он знал, что реальная жизнь для большинства людей – это череда взлетов и падений, горных вершин и глубоких низин, и, лучшее, на что можно надеяться, – это чтоб вершин было больше, чем низин, и вершины были выше, а низины не слишком глубоки.

Скорее всего он и теперь не верил в бесконечное безоблачное счастье. Если бы он перестал размышлять об этом, здравый смысл подсказал бы ему, что в далеком или недалеком будущем его снова посетят и неприятности, и проблемы, и печаль. Но сейчас жизнь вознесла его на такую вершину блаженства, что целых два дня после свадьбы ему казалось, что он уже никогда больше не будет страдать.

И никогда не позволит страдать своей жене. Всю оставшуюся ему жизнь он посвятит заботе о том, чтобы она была счастлива.

Как он понял потом, он не проявил мудрости. Но это было объяснимо. Он был влюблен в женщину, которая любила его, и они только что поженились. Могла ли жизнь предложить ему большее счастье, чем многие годы совместной жизни и дети, которым дадут жизнь их тела?

Он полагал – хотя ни с кем никогда не обсуждал эту тему, – что приличия предписывают заниматься любовью с женой один раз в ночь и, может быть, даже не так часто. То, что удовольствие для мужчин, для женщин лишь неприятный долг – так считалось. Если кто-то испытывает потребность заниматься любовью чаще, на то есть женщины, которые за определенную плату охотно предоставят мужчине такую возможность.

Хартли не заботили приличия. Исполнение им супружеского долга не оказалось для Саманты «неприятным испытанием», напротив. И он почувствовал это с первого же раза. К тому же у него нет ни малейшего желания ложиться в постель с какой-то другой женщиной, до конца своей жизни он хотел бы заниматься любовью только со своей женой. Не то чтобы он хотел пользоваться своими супружескими правами чаще, чем предписывают общепринятые приличия, – он хочет свою жену все время, и ночью, и днем.

В их первую ночь, устав от волнений и первой близости, оба они уснули и проснулись на рассвете, оба в одну и ту же минуту, сонно улыбнулись друг другу и снова погрузились в сон. Но тут же он проснулся и уже больше не сомкнул глаз, томимый желанием, а когда проснулась Саманта и заверила его, что чувствует себя прекрасно, он вошел в нее сразу же, не предварив это долгими поцелуями и ласками, и их соитие длилось долго и неспешно. Он сдерживал себя до тех пор, пока не почувствовал, что довел ее до конца, и она застонала в экстазе наслаждения.

После завтрака они отправились на прогулку в парк. В это время там почти не было гуляющих, но они все равно старались держаться самых отдаленных аллей, чтобы создать для себя иллюзию, что они в деревне, а не в центре большого города. Меж деревьев даже паслись олени, как в Хаймуре. Когда поблизости никого не было, Саманта и Хартли держались за руки и говорили обо всем на свете и о Хаймуре тоже. Хартли всегда было легко говорить с Самантой. Какой он счастливец, думал он, что обрел в своей жене не только любовницу, но и друга. На щеках ее рдел румянец, и она то и дело улыбалась, разговаривая с ним. Забавная мысль пришла ему в голову: она не только влюблена в него – он нравится ей просто как мужчина.

Во второй половине дня они поехали в открытом экипаже за город, держась проселочных дорог, на которых им не грозили встречи со знакомыми. Они сидели взявшись за руки и теперь разговаривали мало, а больше любовались красотами природы. И вот еще одна замечательная черта в Саманте, думал Хартли, – они могут часами сидеть молча и при этом чувствовать себя вполне уютно. Иной раз кажется, что и мысли их текут в одном направлении, хотя они еще не пытались в этом удостовериться.

Можно представить, как был бы шокирован лондонский бомонд, если бы узнал, чем они занялись, когда вернулись домой. Они выпили, чаю, а затем он увел ее в спальню, и они снова отдались любовным ласкам. Она не видит в этом ничего шокирующего, с лукавой улыбкой заверила Саманта Хартли, когда он предложил ей подняться в спальню. Она его жена. Он может попросить ее о чем угодно, и, уж конечно, он не должен ее умолять.

В ту ночь он владел ею дважды. Следующий день прошел так же, как и предыдущий, с той лишь разницей, что после ленча зарядил дождь и всю вторую половину дня они провели в постели, сначала наслаждаясь любовью, потом погрузившись в сон, а пробудившись, долго говорили о Хаймуре и о том, как они проведут там лето. Они проведут в Лондоне еще один день, а затем отправятся в путь, сказал маркиз. До свадьбы он предполагал отправиться в путешествие раньше, но теперь ему не хотелось прерывать их идиллию. Дорога всегда утомительна, а гостиничные кровати не так удобны для любовных утех, как их кровать.

Этой ночью он любил ее трижды. Он непременно должен позволить ей отдохнуть и день, и следующую ночь, с улыбкой решил он, глядя в предрассветных сумерках на свою жену. Саманта спала в его объятиях. Дело не в том, что она устала. Сам акт любви доставлял ей физическое наслаждение, в этом он не сомневался. Но пока что сама она была пассивна, она тихо лежала, лишь принимая его ласки, его любовь.

Он мог довести ее до оргазма. Он мог разбудить в ней страсть и довести ее до крещендо. Он мог научить ее быть активной в их любовных ласках, такой же активной, как он сам. Мог научить ее брать власть над ним и делать то, что она захочет, получая от любви еще большее наслаждение, такое, какое она захочет. Он научит ее всему. Он мечтал об этом.

Но не сейчас, не сразу. Она еще не готова к настоящей страсти. Он не смог бы объяснить словами, почему он это понял. Скорее почувствовал, потому что любил ее. Потому что, несмотря на то, что они были знакомы совсем недолгое время, он хорошо ее знал. Потому что – Доротея однажды сказала ему об этом – он обладал удивительной способностью: он читал послания, которые направляло ему женское тело.

Он знал, что его жена еще не готова к страстной любви.

А значит, он наберется терпения и подождет. Это для него не будет таким уж трудным испытанием. Они любят друг друга, и оба получают истинное наслаждение от своих любовных соитий.

Три дня и три ночи, начиная со дня их свадьбы, маркиз Кэрью был совершенно счастлив. Как говорится в сказках; «И они зажили в счастье и согласии». Был счастлив, несмотря на то, что в каком-то уголке сознания таилась мысль, что долгого и безмятежного счастья в жизни не бывает.

А на следующий день эта таившаяся в уголке сознания мысль заслонила все другие мысли и чувства.

Глава 14

Завтра они отправятся в Хаймур. Скорее бы наступило это завтра, в нетерпении думала Саманта. Она возвращается в Хаймур, теперь это ее дом. Пока она не приедет туда, она не поверит, что все это происходит в действительности. И все лето ока будет наслаждаться прогулками по парку и любоваться его красотами и, быть может, даже увидит, как будет строиться мост через озеро, – Хартли сказал, что обязательно начнет постройку. И она снова будет встречаться с Дженни, Габриэлем и с детьми – она ведь будет их соседкой, а Хартли сказал, что Габриэль и Дженни – его друзья.

Саманта мечтала поскорее пуститься в путь. Чем раньше они выедут из Лондона, тем скорее приедут в Хаймур. Одно плохо: Саманте нужно было успеть до отъезда нанести несколько визитов. Хартли тоже не мог обойтись без прощальных визитов, к тому же ему надо было закончить кое-какие дела. Поэтому после позднего и неспешного завтрака в последний день их пребывания в Лондоне супруги расстались и поехали каждый по своим делам.

Саманта несколько успокоилась. Хартли горячо говорил ей о своей любви в первую ночь и потом часто говорил, что любит ее. Он был нежен с ней, называл ее ласковыми именами, но неизменно был добр и спокоен. Они по-прежнему были друзьями, по-прежнему вели друг с другом бесконечные разговоры и шутили или молчали, не испытывая при этом никакого неудобства или скуки.

Очень может быть, что ей и нечего бояться, может быть, все у нее будет хорошо. Вот ведь Дженни и Габриэль любят друг друга и, судя по всему, совершенно счастливы, хотя со дня их свадьбы прошло уже шесть лет, и, конечно же, они друзья.

Быть может, нора ей перестать корить себя за то, что шесть лет назад она целовалась с женихом своей кузины и влюбилась в него? За то, что она всей душой желала, чтобы их помолвка каким-то образом распалась. За то, что, несмотря на ужасные страдания и унижение, которое испытала Дженни, она, Саманта, втайне была рада, когда Лайонел расторг помолвку. Быть может, в конце концов она позволит себе быть любимой.

Три дня – и три ночи – она была по-настоящему счастлива. Совершенно неожиданно, блаженно счастлива. Как она и надеялась, вступая в брак, ее муж оказался другом и единомышленником. Но и любовником! Чего же еще ей желать? Ей не с кем было его сравнивать. Он был нежен, тактичен, терпелив, он дарил ей неизъяснимое блаженство. Он был замечательный. Она влюбилась в его тело, ей нравилось, как искусно он ласкал ее, пробуждая ее тело, даря ей неведомые дотоле наслаждения. Она ни разу не запротестовала, даже внутренне, даже если очень уставала, когда он будил ее среди ночи, а иногда она сама будила его, хотя, она надеялась, он и не понимал, что это она жаждет ласк. И она ни разу не остановила его, когда он увлекал ее в спальню средь бела дня, хотя было совершенно очевидно, что слуги все знают. Ну и пусть. Пусть завидуют.

До свадьбы, когда Саманта размышляла о физической стороне супружеской жизни, она надеялась, что она хотя бы будет приятной. Но она оказалась куда больше, чем просто приятной. Она связала их куда крепче, чем просто дружба. Саманта не смогла бы определить эту связь каким-то одним словом. Но спустя три дня она всем своим существом почувствовала себя его женой и обрадовалась этому, хотя и не могла бы внятно объяснить, что означает это чувство.

Прежде всего Саманта заехала к леди Брилл, и следующие визиты они уже совершали вместе. Дядя сообщил Саманте, что чрезвычайно доволен своей племянницей; он в конце концов убедился, что у нее есть голова на плечах и она поступила мудро, избрав себе высокотитулованного мужа с семьюдесятью тысячами годового дохода. Ее подруги радостно ее приветствовали и сожалели лишь о том, что она покидает Лондон еще до конца сезона. Чувствовалось, что некоторые из них втайне ей завидуют. Одна – правда, Саманта никогда не считала ее близкой своей подругой – как бы между прочим заметила, что, к сожалению, самые богатые мужчины, увы, как правило, не блещут красотой. И тут же притворилась испуганной и зажала ладонью рот.

– Не подумай, Бога ради, что я на кого-то намекаю! – в притворной панике глядя на Саманту, поспешила поправиться она.

Саманта лишь улыбнулась в ответ.

Леди София – она сидела на диване, а ее освобожденная от гипса нога покоилась на атласном пуфе – оглядела Саманту с головы до ног и удовлетворенно кивнула.

– Правда, Агги, Саманта похожа на кошечку, скушавшую горшочек сливок? – сострила леди София. – Похоже, Кэрью не ударил в грязь лицом. – И довольно захихикала, а Саманта густо покраснела.

– София, тебе необходим свежий воздух и движение, – поспешила вставить леди Брилл, после чего три дамы сели в коляску и поехали в парк.

Погода была прекрасная, после вчерашнего проливного дождя солнце, казалось, светило особенно ярко. Коляска леди Брилл, ползла как черепаха – весь лондонский бомонд выехал подышать свежим воздухом. Все знакомые справлялись о здоровье леди Софии, обменивались любезностями с леди Брилл. Саманта, как всегда, привлекала всеобщее внимание. Сегодня, пожалуй, еще больше, чем всегда. Ей казалось, что все поглядывают на нее с большим интересом и любопытством. Несомненно, ей это только кажется, уверяла себя Саманта, однако, вспоминая, как она проводила все последние ночи, да и дни тоже, то и дело заливалась краской.

Лорд Фрэнсис, в красновато-коричневой куртке, тугих черных кожаных бриджах и высоких сапогах, подъехал к тому борту коляски, где сидела Саманта, и отвлек ее от общего разговора, который велся по другую сторону. Облокотясь на дверцу коляски, он пристально вгляделся в Саманту и, очевидно, остался вполне доволен ее видом.

– Не вздумайте уверять меня, Саманта, что замужество пришлось вам не по вкусу, – тихо произнес он.

– Вы прекрасно знаете, друг мой, что я не буду рассуждать с вами на эту тему, – сказала Саманта, все же не сумев воспрепятствовать предательскому румянцу.

– Счастливчик! – буркнул себе под нос лорд Фрэнсис. – Значит, вы любите его, Сэм?

Впервые он назвал ее так, как называла Дженни. Однако его вопрос озадачил Саманту: выходит, что-то есть в ее лице? Но что, кроме румянца?

– Зачем же иначе было мне выходить за Хартли Кэрью? – спросила она у Фрэнсиса. Она намеревалась задать этот вопрос в шутливом тоне, но сама услышала, хотя и запоздало, с какой серьезностью он прозвучал, и поняла, что хотела заверить Фрэнсиса, что вышла замуж по любви. Хартли заслуживает, чтобы она говорила серьезно. – Конечно, я люблю его.

– Да, Сэм, – сказал Фрэнсис на сей раз без улыбки. – Это видно по вашим глазам, дорогая, и значит, пришла мне пора начать поиски другой прекрасной дамы – должен же я кого-то обожать. Но очень трудно будет найти вам замену.

– Ах, какие глупости вы говорите, Фрэнсис, – смущенно возразила Саманта. К счастью, в эту минуту к их коляске подъехал лорд Хоторн, а дамы, обменивавшиеся любезностями с ее тетушкой и леди Софией, отъехали.

Разговор с лордом Фрэнсисом прервался.

Неужели ее глаза и правда о чем-то говорят, тревожно думала Саманта, когда они некоторое время спустя уехали из парка. Думала и не могла представить себе, о чем же говорят ее глаза. Быть может, взгляд ее рассеян, она плохо слушает собеседника? Но это потому, что мыслями она все время с Хартли, гадает, как он проводит этот день и будет ли уже дома, когда она вернется, надеется, что будет, хочет его поскорее увидеть, в голове ее плывут воспоминания о прошедших трех днях… и ночах.

Но нельзя же средь бела дня погружаться в грезы! Прежде она не замечала за собой такого недостатка. И очень некрасиво грезить о своем муже в присутствии посторонних.

Наконец ее карета подъехала к особняку Кэрью, и Саманта устремилась внутрь дома. День был на исходе – пошел седьмой час. Саманта надеялась, что Хартли уже вернулся домой, что друзья не уговорили его в последний их вечер в городе отобедать в клубе. Как грустно будет обедать одной и, быть может, до поздней ночи ждать его возвращения. А может, он слишком много выпьет, хотя она не замечала за ним такого. Или вернется так поздно, что решит пойти спать в свою спальню, чтобы не беспокоить ее.

Глупые страхи испарились, не успев сгуститься в темную тучу, едва она ступила в холл. Он стоял в глубине его, заложив левую руку за спину, чуть расставив ноги. Какой он красивый, подумала Саманта, и он улыбается. Дверь в библиотеку за его спиной была открыта. Как видно, он услышал, что подъехала карета, и вышел ее встретить. Но почему-то он не поспешил ей навстречу, и потому, как раз вовремя, она остановилась и не бросилась к нему, чтобы подставить свои губы для поцелуя. В холле находились два лакея, и, конечно же, при них следует вести себя сдержанно.

– Хартли, – сказала Саманта, развязывая ленты шляпки, сняв ее и встряхнув кудрями, – ты хорошо провел день?

«Скажи, что ты скучал по мне. Впрочем, нет, не говори, подождем, когда мы останемся одни».

– Спасибо, хорошо, – ответил он. – Не можете ли вы присоединиться ко мне в библиотеке?

«Чтобы закрыть дверь, заключить друг друга в объятия и посетовать на то, что мы провели день порознь?»

Она стянула с рук перчатки.

– Можно я только вымою руки и причешусь? – попросила она, по-прежнему улыбаясь. «Чтобы быть красивой», – договорила она про себя.

Он кивнул головой.

– Ты распорядишься подать нам чаю? – попросила Саманта. – Умираю от жажды.

Поднимаясь по лестнице, она оглянулась на него. И на мгновение остановилась. В чем дело? Он выглядел как всегда – элегантный, подтянутый, но что-то изменилось. Он наблюдал за ней с непроницаемым выражением лица.

«Что случилось?» – чуть было не спросила она, но в холле были слуги. Она спросит, когда вернется и они останутся одни в библиотеке.

Саманта ускорила шаг. Она сделает все как можно скорее и даже не позвонит горничной. Она вымыла руки и лицо холодной водой и наскоро причесалась, чтобы снова вдохнуть весну в свои локоны. Скорее, скорее, не тратить ни одной лишней минуты!

Щетка на мгновение замерла в ее руке – она вдруг отдала себе отчет в том, как она стремится к нему, как хочется ей быть с ним. В его объятиях.

Однако Хартли какой-то странный. Что это с ним?

Приблизив голову к зеркалу, Саманта с подозрением вгляделась в свои глаза. Может быть, они стали другими? Но нет, они все те же. Саманта состроила гримаску своему отражению.

Она поспешно вышла из комнаты и легко сбежала вниз по ступенькам. Лакей подошел к двери библиотеки и раскрыл ее перед Самантой. Она на ходу улыбнулась ему.

* * *

На ленч он поехал в клуб с Бриджуотером, там к ним присоединились Джерсон и несколько их общих друзей. Прощальный ленч обещал быть приятным, хотя он, усадив Саманту в экипаж и помахав ей рукой на прощание, в ту же минуту начал по ней скучать.

Хартли мужественно сносил все шуточки и скабрезности, иной раз шокировавшие его, но друзья не унимались. Он знал, они все хорошо к нему относятся и просто шутят, ну разве что кто-то немного ему завидует. К тому же он должен был признаться себе, что чувствует себя героем. Не кто другой, а он женился на самой прелестной, самой завидной невесте в Лондоне. Она полюбила его, маркиза Кэрью, а не кого-то другого. И уж если говорить начистоту, в последние три дня и три ночи он, пожалуй, был самым сладострастным мужчиной на свете, в чем и обвиняли его друзья. Хотя следует сказать, он чтил тело своей жены куда больше, чем полагали некоторые острословы.

Ленч уже был завершен, но компания еще не расходилась, друзья мирно попивали вино, а Хартли прикидывал в уме, когда Саманта может вернуться домой, и тут в дверях столовой появился Лайонел. Он немного помедлил, а затем направился к Хартли.

– Как чувствует себя новобрачный? – сказал он, тепло улыбаясь и протягивая маркизу правую руку. – Укрылся в родном клубе, чтобы восстановить… как бы это выразиться… иссякнувшие силы?

Он довольно болезненно сжал правую руку маркиза, в то время как подвыпившие друзья весело хихикали и давали свои варианты-ответа. Похоже, тема для шуток была неиссякаема.

Маркиз поднялся из-за стола и отвел кузена в сторонку. Шум усиливался пропорционально выпитому алкоголю. Хартли подавил неприязнь к Лайонелу и улыбнулся ему в ответ. Быть может, пора положить конец их вражде, как-никак они уже взрослые мужчины. Детские ссоры и события, происшедшие в юности, остались в прошлом. Во всяком, случае, он хотел бы в это верить. Маркиз испытывал угрызения совести, что поначалу так резко отреагировал на подарок Лайонела.

– Я должен поблагодарить тебя, Лайонел, – сказал он. – Это был благородный поступок с твоей стороны.

Красиво вычерченные брови Лайонела поползли вверх, а в глазах, как почудилось Хартли, мелькнула насмешка.

– Я говорю про брошь, – пояснил маркиз. – Ты, полагаю, знаешь, как она дорога мне – я имею в виду не ее денежную стоимость. Мама всегда носила ее, и потому она связана с самыми дорогими дли меня воспоминаниями. Очевидно, отец отдал ее тебе на память о тете после ее смерти, не зная, что мама намеревалась… Но это не важно. Ты сделал нам поистине бесценный свадебный подарок, Лайонел. Благодарю.

– Боюсь, ты не правильно понял, Харт. – Теперь уже в глазах Лайонела выражалась явная насмешка. – Это был подарок невесте, одной ей. Подарок ей – от меня. На память о том, что когда-то было. Ты что-нибудь знаешь о нас?

Это «о нас» больно ударило Хартли. Невозможно было подумать, что Лайонела и Саманту что-то связывало в прошлом!

– Шесть лет назад мы были с ней неразлучны, – продолжал Лайонел. – И столь неосторожны, что отчасти это стало причиной расторжения моей помолвки с ее кузиной – теперешней леди Торнхилл. Ты знаешь ее, она твоя соседка. Харт, мы с Самантой, можно считать, были влюблены друг в друга. Безумно, по уши. Я вынужден был покинуть ее, поскольку мой отец решил, что скандал с расторжением помолвки бросит тень на репутацию Саманты, и заставил меня уехать за границу. Как видишь, она осталась невинной. Уверен, в брачную ночь ты убедился, что она, без всякого сомнения, девственна?

Лайонел вопросительно вздернул брови, однако не стал дожидаться ответа.

– Знаю, я разбил ей сердце, – продолжал он. – Думаю даже, она осудила меня. И она была совершенно права. Это позор для мужчины – расторгнуть собственную помолвку. Когда этой весной я вернулся в Лондон, Саманта не хотела даже разговаривать со мной. И в то же время была напугана силой чувства, которое по-прежнему питает ко мне. Не правда ли странно, Харт, что женщина такой редкой красоты, несмотря на вполне зрелый возраст, так долго не выходила замуж? Ты, старина, подвернулся в нужный момент. Она бросилась в твои объятия, чтобы чувствовать себя в безопасности. Думаю, именно поэтому. Я полагаю, ты хорошо ее охраняешь, не так ли? И конечно же, будешь охранять и впредь.

К сожалению, Хартли не мог просто выкинуть из головы эту неприятную историю, приписав ее больному воображению своего кузена. Хотя намерение сообщить кое-что «интересное» наверняка было продиктовано злобой.

– Да, Лайонел, со мной она в безопасности, – спокойно ответил Хартли. – И я надеюсь, начиная с этой минуты прошлое останется в прошлом?

– Однако, Харт, не знай я тебя так хорошо, – со смешком сказал Лайонел, – я мог бы принять твои слова за угрозу.

– Ты ведь наверняка куда-то направлялся, когда вдруг заметил меня в раскрытую дверь столовой, – сказал маркиз. – Я тебя больше не задерживаю, Лайонел. Благодарю за добрые пожелания.

– Угу, понял, Харт, – напоминаешь мне о моих дурных манерах? – сказал Лайонел. – Мои лучшие пожелания, Харт. Пусть твое счастье длится вечно!

Лайонел любезно улыбнулся кузену и его шумным друзьям, все еще сидевшим за столом, затем покинул комнату. – Пожалуй, мне тоже пора, – с трудом выдавив улыбку, сказал маркиз.

– Молодой жене негоже томиться, в одиночестве ни одной лишней минуты, – сказал кто-то пьяным голосом. – Пью за тебя, Кэрью! Чтобы силы твои не иссякли! Но ты молодец – уже три дня прошло, а ты еще держишься на ногах. Удачи тебе, дружище!

– И в постель, как только доедешь до дома, – поддержал тост кто-то еще.

– Я с тобой, Харт, – поднимаясь из-за стола, сказал герцог Бриджуотер.

– Но я никуда больше не собираюсь, – удивился маркиз. – Отсюда прямо домой.

Однако друг хлопнул его по плечу, спустился вместе с ним по лестнице, они забрали свои шляпы и трости и вышли на улицу.

– Я краем уха кое-что услышал, – начал Бриджуотер. – Не подумай, что я подслушивал, – просто я не сразу сообразил, что это приватный разговор.

– Вряд ли это можно назвать разговором.

– Он всегда был негодяем, – сказал герцог, приспосабливаясь к неровной походке друга. – А за то, что он проделал с леди Торнхилл и самим Торнхиллом, его следовало пристрелить. Торнхилл проявил большую выдержку, не вызвав его на дуэль. А жаль. Правда, леди Дженнифер была в ужасном состоянии, это только прибавило бы ей страданий. Я рад видеть, когда они бывают в Лондоне, что у них все хорошо.

– Более чем хорошо, – сказал маркиз. – Но я и не знал толком, что тогда случилось. А теперь и не хочу знать. Все это в прошлом.

– Если не думать о том, что он пытается перетащить это прошлое в настоящее, – возразил герцог. – Должен тебе сказать, Харт, никогда ни одна сплетня не коснулась имени леди Кзрью. Советую тебе не обращать ни малейшего внимания на то, что он тебе наговорил. Нет сомнения, он в этом году сам имел на нее виды и злится, что она выбрала тебя. Не он один в Лондоне испытывает подобные чувства, только другие – благородные люди. Возьми, к примеру, Неллера. Он вздыхал не один сезон, только скрывал свои чувства. У мисс Ньюман был большой выбор, и, кстати сказать, ее бывшие поклонники нисколько не уступают тебе ни по положению в обществе, ни по размеру состояния.

– Тебе, Бридж, нет нужды выступать в роли защитника моей жены, – с улыбкой сказал маркиз. – Я женился на истинной леди. И я знаю, почему она вышла за меня замуж. Я уважаю ее и верю ей. И мне бы не хотелось, Бридж, продолжать этот разговор. Супружеская жизнь – это сугубо личное дело супругов.

– Я и не стал бы вмешиваться, – расстроился Бриджуотер, – но, Харт, если бы ты видел свое лицо…

– Я еду домой, Бридж, – сказал маркиз, – а ведь тебе со мной вовсе не по пути.

Его светлость остановился.

– И я не буду приглашен войти в дом, если последую за тобой дальше, – огорченно произнес Бриджуотер. – Ну ладно, Харт. – Он протянул левую руку. – Благополучного тебе пути и хорошего лета. Мой поклон леди Кэрью.

Они пожали друг другу руки, и маркиз, тяжело припадая на ногу, зашагал к дому.

Он старался ни о чем не думать. Ему было шесть лет, когда он решил для себя, что Лайонел не стоит того, чтобы из-за него кто-то страдал хотя бы одну минуту. По какой-то причине – впрочем, она была вполне очевидна – Лайонел с их младенческих лет избрал его своим объектом для мучительства. Ничто не изменилось с тех пор. Лайонел сделает все, что только в его силах, чтобы уязвить и унизить его. Но Лайонел получит эту силу, если ему ее дать. Со времени того «несчастного случая», который сделал маркиза Кэрью наполовину калекой, он не предоставлял своему кузену возможности обрести его злую силу.

Он не склонен переосмысливать урок, который когда-то преподала ему жизнь. Все так и есть, как сказал сейчас Бридж. Лайонел, возвратился в Лондон и нацелился на Саманту – то ли решил жениться, то ли просто поразвлечься, как он умел, – и был жестоко унижен, когда она не захотела иметь с ним дело. Унижение вызвало в нем не только злобу, но и неудержимое желание отомстить, когда она вышла замуж за его кузена, которого он считал хилым уродом и над которым когда-то так любил поиздеваться.

И все же неприятное чувство не оставляло маркиза. Придя домой, он сразу же прошел в библиотеку, наказав лакеям сказать леди Кэрью, когда она вернется, что он ждет ее там. Он ходил из угла в угол, ожидая ее. Он ждал ее три часа.

Он знал: она пережила в прошлом какой-то удар. Он догадался об этом и даже сказал ей. Шесть лет назад ей было восемнадцать. Скорее всего именно в тот год она впервые, начала выезжать в свет. Самый подходящий возраст для романа с таким обольстительным красавцем, как Лайонел. Конечно же, она встречала его на балах и приемах. Тогда он был помолвлен с ее кузиной, а Саманта жила в доме своего дяди – отца леди Торихилл.

Удар был столь жестоким, что она шесть лет не выходила замуж, хотя, как он знал, проводила в Лондоне все сезоны, и, как он убедился сам, приехав в нынешний сезон в Лондон, поклонников у нее было более чем достаточно, а соперниц она могла не бояться. Кое-кто из поклонников – среди них лорд Фрэнсис – держались возле Саманты с завидным постоянством и, как видно, были настроены очень серьезно. И все же она не вышла замуж.

Должно быть, это было куда хуже, чем просто какое-то разочарование. Что, если она в какой-то мере послужила причиной разрыва своей кузины с ее женихом? Она любила свою кузину. Хартли знал, что леди Торнхилл мучительно переживала скандал, за которым последовало расторжение ее помолвки с Лайонелом. И если после этого скандала объект любви Саманты покинул ее и уехал из страны, конечно же, подобные события могли тяжело подействовать на такую нежную, чувствительную женщину, как Саманта. Она не хотела больше поддаваться чувству, не хотела выходить замуж.

И вдруг совершенно необъяснимым образом она этой весной очертя голову влюбляется в него. В какого-то бродячего садового архитектора. В мужчину, о котором лишь по доброте душевной можно сказать, что он не так уж уродлив. В человека, который так тяжело хромает, что люди в смущении отводят глаза. В человека, у которого вместо правой руки какая-то скрюченная лапа.

«Доверчивый простак», – сказал бы он, если бы ему поведали такую историю о ком-то другом. Глупый романтик!

Лайонел возвратился в Англию в этом году. Быть может – нет, вероятнее всего, так оно и случилось, на балу у леди Рочестер они встретились впервые. Они танцевали вальс и были прекрасны, от этой пары невозможно было глаз отвести. Ну а Лайонел, конечно же, постарался пустить в ход все свое обаяние; он ни за что не отказал бы себе в удовольствии снова утвердить свою власть над прекрасной женщиной, которая когда-то любила его, но в ту пору он был для нее запретной территорией. И в ней, по-видимому, вновь пробудилось давно подавленное чувство. По-видимому, она старалась подавить это чувство. И пришла в страшное смятение.

Если она в таком состоянии выбежала после окончания танца на лестничную площадку и совершенно неожиданно столкнулась с человеком, с которым месяц назад у нее установились дружеские отношения, конечно же, она ему обрадовалась – это было спасение. Она умоляла его вывести ее на свежий воздух. С ним, показалось ей, она забудет о коварном искусителе. Она даже попросила этого друга поцеловать ее. И сказала ему, что любит его…

И если и на следующий день смятение не оставило ее, а ее новый друг, не зная о причине ее вчерашнего порыва, приехал к ней и сделал ей предложение, она могла совершенно импульсивно его принять. Она пыталась убежать от самой себя, не хотела снова обречь себя на страдания и потому приняла предложение человека, за которым, как она думала, она могла надежно спрятаться.

Ведь она ни разу после свадьбы не сказала, что любит его. Он же повторял ей эти слова бессчетное число раз. И правду сказать, он не заметил в ней никаких признаков страсти, физического влечения к нему. Он ей друг. Не больше и не меньше. Хотелось бы ему знать, насколько он ошибся в своих догадках. Хорошо бы ошибся. Хорошо бы его домыслы были бы столь же далеки от истины, как Солнце от Земли.

Но он не мог утешать себя надеждой. Наконец она вернулась. Он услышал шум подъехавшей кареты и вышел в холл. Она была как весеннее небо – в голубом муслиновом платье и соломенной шляпке, украшенной желтыми цветами. Румяная и улыбающаяся.

«Как жаль!» – подумал он.

Но даже и теперь ему пришлось ждать – она захотела подняться наверх вымыть руки и причесаться, хотя, по его мнению, и так выглядела прекрасно. На лестнице она приостановилась и оглянулась на него. Но все-таки пошла дальше.

Она пробыла наверху не более десяти минут, но ему они показались десятью часами. Но вот он услышал, как дверь библиотеки открылась у него за спиной, и обернулся. Она вошла прелестная, все еще улыбающаяся.

Его жена. Его любовь.

Дверь за ней захлопнулась, и она вдруг остановилась. Он думал, что она поспешит к нему в объятия.

– Что случилось? – спросила Саманта, склонив голову к плечу. Улыбка медленно сходила с ее уст. – В чем дело, Хартли?

– Почему вы вышли за меня замуж? – спросил он.

Маркиз наблюдал, как глаза Саманты расширились от удивления. И от чего-то еще.

Глава 15

Солнечный день вдруг потускнел. Саманта не поняла, о чем он ее спрашивает, но одно она поняла очень отчетливо: мечта ее меркнет, она пробуждается от сна. Ее принуждают пробудиться.

– Что? – спросила она. И не была уверена, что хотя бы один звук слетел с ее губ.

– Почему вы вышли за меня замуж? – повторил маркиз. – Потому что вы любите меня, Саманта?

Ложь уже готова была сорваться с ее губ, но не сорвалась. Саманта смотрела на маркиза – на человека, которого она больше, чем кого бы то ни было, хотела защитить от боли.

– Что случилось? – снова спросила она.

– Зачем же отвечать вопросом на вопрос? – сказал Хартли. – Разве вам очень трудно ответить прямо, Саманта? Скажите просто «да» или «нет», и для меня будет достаточно.

Глаза у Хартли были теперь совсем другие – свет, который горел в них с того вечера, когда он встретил Саманту на балу у леди Рочестер, погас. Глупо было не понять раньше, что это был свет любви. Теперь он погас.

– Тогда скажите мне вот что, – продолжал Хартли. – И будем честны друг с другом. Вы все еще любите его?

Что-то оборвалось, умерло в Саманте. То, что расцвело в ней со дня свадьбы, то, что она не определяла словами и почти не замечала.

– Что он сказал вам? – спросила она. Глаза у маркиза стали еще холоднее.

– Мне приходится отметить, – сказал он, – что вы даже не спрашиваете, кого я имею в виду.

– Что он сказал вам? – повторила Саманта. Она нащупала ручку двери у себя за спиной, ухватилась за нее и прислонилась к двери, как будто искала опору.

– Сказал о том, что было шесть лет назад, и об этой весне.

– И вы ему поверили? – спросила Саманта.

– Я поверю вам, – сказал Хартли. – Расскажите мне, что случилось шесть лет назад.

Она на какие-то мгновения закрыла глаза и глубоко вздохнула. Как связано то, что случилось с ней шесть лет назад, с сегодняшним днем? Нет, конечно же, связано.

– Я была очень молода шесть лет назад, – начала Саманта, – только-только со школьной скамьи. А он был красивый, обаятельный и очень искушенный. Мне он не нравился, я считала его холодным. Я даже Дженни сказала, что я о нем думаю. Но это было до того, как однажды вечером он поцеловал меня и сказал, что страстно в меня влюблен. Между нами не было ничего, он только бросал на меня то нежные, то полные отчаяния взгляды. Он сказал мне, что ради нашего с ним счастья я должна поговорить с Дженни и попросить ее расторгнуть помолвку. Сам он не может этого сделать, честь джентльмена запрещает ему.

– Саманта, вы считали его благородным человеком? – спросил маркиз.

– Нет! – горячо возразила она. – Но я верила, что он несчастлив, что он влюблен в меня и отчаянно страдает.

– Как и вы?

– Я не выполнила его просьбу, – продолжала Саманта. – Я боролась со своим чувством к нему. И очень мучилась, что Дженни собирается выйти замуж за человека, который ее не любит. Я молила Бога, чтобы эта помолвка была расторгнута и Дженни избежала бы злой участи, а мы с ним смогли бы соединиться, но когда помолвка и вправду была разорвана, это было ужасно. О Боже, это было страшно! Для Дженни это обернулось публичным позором. Дядя Джеральд отхлестал ее тростью и готовился отослать чуть ли не в заточение. А хуже всего – так тогда мне казалось – было то, что Габриэль требовал, чтобы она вышла за него замуж. И я во всем винила себя.

– Но это было не так?

– Не так. – Саманта закрыла лицо руками и с трудом перевела дыхание. – Но я во всем винила себя. Если бы я не подчинилась Лайонелу… Он не любил меня, а лишь хотел меня использовать. Он надсмеялся надо мной, когда я подошла к нему, после того как помолвка с Дженни была расторгнута. Он дал мне понять, что я просто-напросто глупая девчонка. А я, конечно, такой и была. С тех пор я ненавижу его.

– Ненавидите? – переспросил Хартли. – Но ненависть – это сильное чувство, Саманта. Говорят, от ненависти до любви один шаг.

– Да, – безжизненным голосом произнесла она. – Так говорят. Я все еще ненавижу его, и сейчас больше, чем когда-либо. Отчего ему захотелось причинить боль собственному кузену?

– Ему доставляет удовольствие причинять боль людям, – сказал Хартли. – Саманта, расскажите мне об этой весне.

– Нечего рассказывать. – Накануне бала у леди Рочсстер я увидела его в парке. Я не знала, что он вернулся в Англию. Я испугалась. А потом он появился на балу и пригласил меня на вальс. Я приняла приглашение. Вот и все. Ах да, на следующий день он нанес визит моей тетушке и мне.

– До того как приехал я? – спросил маркиз.

– Да.

– Вы были напуганы – чего вы испугались? Что он оскорбит вас?

– Нет. – Саманта вдруг почувствовала страшную усталость. Ей хотелось опуститься на пол и заснуть. Но она должна была отвечать ему. Он не склонен был прекращать разговор. И сейчас ей предстояло отплатить за дружбу, которой она так радовалась. Друзья должны быть честны и ничего не скрывать друг от друга. – Нет, я не боялась, что он сделает что-то плохое. Что он… Я боялась, что моя ненависть…

– …что это маска, за которой прячется любовь?

– Да. – Рука ее снова ухватилась за дверную ручку.

– Но это так и есть на самом деле? – спросил Хартли.

– Нет! – твердо сказала Саманта. – Мне приходила в голову мысль, что, может быть, он и правда измелился и говорит со мной вполне искренне. Он старался убедить меня, что все это время любил меня, что сознательно обидел меня, желая спасти мою репутацию – чтобы мое имя не связали с ним, и что он вернулся в Англию, чтобы теперь уже открыто ухаживать за мной и жениться на мне. Я была в смятении. И очень напугана. Но я не хотела ни верить ему, ни любить его. Я не верила ему и никогда бы не поверила. Теперь я знаю, что мой инстинкт не обманывал меня – он низкий человек и нисколько не изменился. Зачем ему понадобилось нанести вам этот удар?

– Когда вы попросили меня выйти с вами в сад, – снова заговорил маркиз, – когда вы попросили меня поцеловать вас и сказали, что любите меня, вы были очень взволнованы. Я бы сказал, вы были в смятении чувств. Это он sac привел в смятение? И на следующий день, когда я пришел сделать вам предложение, вы были в таком же состоянии?

– О! – Она потерянно смотрела на него. – Я так обрадовалась, увидев вас. Те дни в Хаймуре, когда мы с вами встречались, – счастливейшие дни в моей жизни.

– Встречались с таким простым, самым обыкновенным человеком – мистером Уэйдом, – сказал маркиз. – К тому же еще и калекой. Полным антиподом донжуану. С человеком, который никогда не смутил бы вас, не обидел, не покинул. Был бы вашей послушной собачкой. С ним вы чувствовали бы себя в полной безопасности. И вы вышли за него замуж.

Ужас был в том, что в его словах была правда. Но только какая-то часть правды. Не вся правда.

– Хартли! – Саманта так стиснула ручку двери, что руке стало больно. – Не принижайте себя. Прошу вас, не делайте этого!

– Тогда, быть может, вы все же скажете, почему вы вышли за меня замуж? Саманта, скажите мне.

– Потому что я хотела выйти за вас, – сказала она. – Потому что вы приятный, добрый и…

– …и очень богатый?

Саманта не узнавала его голоса – столько в нем было сарказма. Лицо его поплыло у нее перед глазами, и горячая слеза капнула ей на платье.

– О, Хартли, не надо! – взмолилась она. – Прошу вас! Вы же знаете, я даже не подозревала, что вы богатый. Я вышла за вас замуж, потому что хотела за вас выйти, потому что вы нравились мне больше, чем кто-либо из моих знакомых, потому что я чувствовала себя…

– …со мной в безопасности. – Голос его зазвучал резко, даже грубо. – А я, полагали вы, приду в такой восторг, что завоевал первую в Лондоне красавицу, что не буду отходить от вас ни на шаг? И кстати, Саманта, вы правы: для меня супружество – это прежде всего верность. Обоюдная верность. Боюсь, этот мой принцип чреват осложнениями, но это так: ни любовниц у меня, ни любовников у вас я не потерплю.

– Хартли…

– Выслушайте меня, Саманта, – резко и властно произнес он. Это звучало как приказ, и Саманта испугалась и огорчилась. – Вы солгали мне. И позволили мне жениться на вас, веря в эту ложь. Может быть, вы сделали это под влиянием момента. Брак без любви всегда был для меня невозможен, и все же я оказался в него вовлечен. Вовлечен бесповоротно. Не забывайте, мы с вами вступили в брак, вы моя жена. Раз и навсегда разберитесь в ваших чувствах к моему кузену. Если это любовь, вырвите ее из вашего сердца. Если это ненависть, пусть она останется. Я не хочу, чтобы вы пугались при каждой встрече с ним, даже если вы поймете, что любите его. И я не хочу, чтобы вы грезили о нем, когда я обнимаю вас, и представляли его на моем месте.

– Хартли! – Саманта задохнулась от возмущения.

– Может быть, между нами никогда уже не будет любви, – сказал он. – Я поражен, как моя вдруг увяла за последние несколько часов. Но пусть нас не преследуют ничьи тени. Пусть у нас не будет никаких секретов. Вы поняли меня?

– Вы несправедливы ко мне, – сказала Саманта. – И жестоки. Я никогда…

– Я спрашиваю, вы поняли меня? – Лицо у Хартли было каменное, глаза непроницаемые. Он был неузнаваем. Саманта не знала этого человека.

– Да, – сказала она.

– Если ваша горничная начала паковать ваши вещи, пусть разложит их обратно. Мы остаемся в Лондоне.

– Нет, Хартли! – Саманта прислонилась головой к двери. – Я хочу уехать домой. Пожалуйста, поедемте домой! Прошу вас!

– Мы остаемся здесь, – сказал он. – Сезон еще продолжается, и вы можете развлекаться, как это делали всегда. Я могу заняться какими-то делами, полезными и неполезными. Мы можем не искать общества друг друга, если оно нам будет в тягость.

– Я хочу домой, – прошептала Саманта, но она знала, что просить бесполезно. Он был неумолим, этот незнакомец, который по-прежнему стоял на другой стороне комнаты, у потухшего камина.

– Если вы уже попрощались с вашими друзьями, – сказал маркиз, – можете похвастаться – скажите, что вы попросили обожающего вас супруга остаться здесь еще на какое-то время, и он исполнил ваше желание. Я не опровергну ваши слова… Ну что ж, сейчас уже поздно, и, очевидно, вы хотите переодеться к обеду. Если вы не возражаете, миледи, сегодня я пообедаю в клубе.

Не сказав ни слова, Саманта повернулась и вышла. Опустив голову, чтобы лакей не увидел ее лица, она чуть ли не бегом поднялась в свою комнату. Все рухнуло, думала она. Ее замужество. Ее жизнь. Все!

Наверное, она была не права, когда в конце концов простила давнюю ошибку. Счастье для нее невозможно.

Всего три дня и три ночи чистой радости – теперь они ничего не стоят. Лучше бы их вообще не было, лучше бы она не узнала, что можно быть счастливой!

Как ей теперь жить с этой неотступной болью? Теперь ей хуже, чем было шесть лет назад.. Намного хуже. Потому что на сей раз…

Да, на сей раз она одна повинна в том, что случилось, и утешения ей не обрести.

Хартли положил левую руку на каминную полку и опустил на нее голову. Он не узнавал себя. Что с ним случилось? Как мог он позволить себе впасть в такой гнев и так жестоко с ней обойтись? Он намеревался только поговорить с ней, узнать правду, чтобы они вместе могли все исправить и спокойно. жить дальше. Он вовсе не хотел проявлять гнев – он никогда не терял выдержки. Никогда – до сегодняшнего дня.

И на кого же он обрушился? На женщину, которую любит больше жизни! И он никогда не испытывал желания причинить ей боль – до сегодняшнего дня. Он хотел всадить пулю Лайонелу в лоб… Нет, это был бы для него слишком быстрый конец и, наверное, даже безболезненный. Лучше избить его до полусмерти.

Он только что делал все, чтобы довести Саманту до слез, унизить ее, отказать ей в ее просьбе…

И он замечательно преуспел в своей жестокости! Маркиз сделал глубокий вдох носом. Не помогло. И тогда он заплакал, горько, надрывно.

Дверь за его спиной отворилась, и он застыл, не поднимая головы. Саманта подошла совсем близко, потом заговорила.

– Хартли, – тихим, очень спокойным голосом сказала она. Если бы она дотронулась до него сейчас, он прижал бы ее к себе с такой силой, что у нее затрещали бы все косточки. – Я хотела бы, чтобы вы вернули это лорду Рашфорду. Если эта брошь дорога вам как память о матери, возьмите ее себе. Я же не хочу держать ее у себя, не хочу ее видеть. Это «что-то голубое» разрушило мою жизнь.

Маркиз поднял голову – на ладони у Саманты лежала сапфировая брошь его матери, Ничего не сказав, он взял ее.

Он почувствовал ее взгляд на своем полуопущенном лице, потом она повернулась и вышла из комнаты.

Хартли так крепко стиснул в руке брошь, что бриллианты больно врезались ему в ладонь.

* * *

Домой он вернулся поздно. Уставившись в купол балдахина, Саманта уже несколько часов лежала без сна, прислушиваясь к доносившимся в спальню звукам. Дверь его комнаты открылась и закрылась несколько раз, до нее доносились голоса – он разговаривал со своим камердинером. Потом наступила тишина.

Саманта смотрела на балдахин, и ей мерещились Хаймур и она на том холме. Он стоял прислонясь к дереву, наблюдая, как она смотрит на «Аббатство», маячившее далеко внизу. Если бы он не заговорил с ней тогда или если бы она бросилась наутек и вернулась в Челкотт, ничего бы не случилось. Но она не спаслась бегством…

Дверь ее гардеробной тихо отворилась, и слабый лучик света от фонарика протянулся к кровати. Она не повернула голову и не закрыла глаза. Он подошел к кровати.

– Так, значит, вы не спите, – сказал он немного погодя. Как видно, его глаза не сразу привыкли к темноте.

– Не сплю.

«Пожалуйста, поговори со мной! Скажи мне, что ты не хотел бросать мне такие тяжкие обвинения. Скажи, что ты сам не веришь в свои обвинения и знаешь – я не лгала тебе. Увези меня завтра в Хаймур!»

Она не пошевелилась, продолжая смотреть на свод балдахина.

Он сбросил халат, лег рядом с ней и начал ее ласкать.

«Скажи хоть слово! Не делай это молча!»

Он медленно и нежно ласкал ее. Его руки – но не губы – творили волшебство, тело ее откликалось на ласки, и скоро они оба знали, что оно уже готово принять его. Тогда он вошел в нее и так же медленно, искусно творил волшебство, пока не довел ее до высшей точки блаженства, до экстаза, и только в этот момент горячий поток его семени извергся в глубь ее тела.

«Все хорошо, – сказала она себе. – Все будет хорошо». Но она знала, что на самом деле это не так. Он совершил акт любви, как и прежде, но что-то было не так, как прежде. Что-то было утеряно. Что-то, чего нельзя определить словами. Что-то существенное.

Саманта уловила запах алкоголя в его дыхании, но он не был пьян.

Она не отпускала его, ее ноги по-прежнему обвивали его – она хотела, чтобы он уснул, лежа на ней. Но он и прежде не оставался на ней больше одной-двух минут. Он всегда старался поскорее освободить ее от тяжести своего тела, всегда заботился о ней. Хартли поднялся и сел на край кровати. Затем спустя минуту встал и надел халат.

– Спасибо, – сказал он, взглянув на нее в темноте. – Спокойной ночи, Саманта.

Ей было так горько, что она не ответила. И снова уставилась на балдахин. Лучик света от фонарика осветил дверной проем и исчез. Саманта снова оказалась в полной темноте. О Боже! На нее опустилась вечная темень!

* * *

Леди Кэрью заполучила то, что хотела, – так решил свет. Она сделала блестящую партию – муж ее не только богат, но и безропотно исполняет все ее желания. В разгар сезона он чуть было не увез бедняжку в свое поместье за тридевять земель от столицы и не обрек ее на скучнейшую жизнь. Но она с легкостью отговорила его от такой глупости. Они остались. Она стала еще очаровательнее и остроумнее, а он повсюду сопровождает ее.

Похоже, у них удачный брак. Оба выглядят совершенно счастливыми – никогда прежде Саманта не была столь оживленна и весела, как теперь, после свадьбы. Никогда маркиз не появлялся столь часто в свете, и улыбка не сходит с его уст.

«Счастливчик!» – не без зависти думали мужчины и тайком бросали на Саманту отнюдь не равнодушные взгляды. Что говорить, неплохо иметь доход свыше пятидесяти тысяч фунтов в год.

«Счастливая женщина!» – думали светские дамы. Конечно, ее муж, может быть, не самый видный мужчина, но он богат, без памяти в нее влюблен и держит ее на длинном поводке – если этот поводок вообще есть. Даст ей год, чтобы родить ему наследника, а будущей весной они будут с интересом наблюдать, кого она выберет себе в первые любовники. Она прекрасно устроилась.

Саманта уже была беременна. Она это знала, хотя задержка была всего лишь недельная и могла объясняться существенной переменой в ее жизни. Тем не менее она твердо знала, что беременна. Она чувствовала блаженный покой в своем чреве – она не могла бы найти точного определения этому чувству, может быть, только сравнить его с тем ощущением, что всегда испытывала, когда кончалась их любовная близость. Она знала – их ребенок уже начал свою жизнь в ней.

Саманта еще не представляла, как она скажет ему, не знала, какие чувства вызовет у него это сообщение. Надеялась, что он обрадуется, как и она. И ей можно будет остаться в Хаймуре. Он не сможет заставить ее приехать в Лондон на следующий сезон, не обречет на такую муку. Быть может, если он будет приходить к ней в спальню и после рождения ребенка, она снова забеременеет. А потом снова. Быть может, она сможет жить в Хаймуре до конца своей жизни.

Ей казалось – хотя, вероятно, это была нелепая мысль, – что Хаймур – это ее единственная надежда. Надежда на то, что она снова обретет счастье. Нет, конечно, о счастье и речи быть не может. Обретет мирную, спокойную жизнь. Она сможет жить, только если обретет этот покой.

Они много времени проводили вместе, но почти всегда в обществе друзей и знакомых. Только полчаса или около того, когда он приходил к ней в спальню – а он приходил каждую ночь, – они оставались наедине друг с другом. Безмолвные полчаса, за исключением его вежливого «спасибо» в конце. Благодарность за оказанную услугу!

Маркиз сопровождал ее почти на все вечерние приемы. Даже на балы. Вводил ее в бальную залу, стоял рядом с ней, пока ее не выводил на танец первый партнер, и затем удалялся в комнату, где шла карточная игра, или еще куда-то и не появлялся, пока не наступало время разъезда гостей.

В присутствии посторонних на его губах была неизменная улыбка. Саманта всегда казалась веселой и беззаботной.

Идеальная пара. Обожают друг друга, являют собой пример светскости и ничуть друг друга не обременяют.

Где бы они ни появлялись, они почти везде видели Лайонела. Они избегали сталкиваться с ним лицом к лицу, а он, казалось, довольствовался взглядами, которые бросал на Саманту, – то смотрел на нее с одобрительной улыбкой, то изображал тоску и страдание. Последнее он проделывал, когда случайно перехватывал через комнату ее взгляд, а Хартли поблизости не было. Саманта в совершенстве отработала прием мгновенно исчезать из комнаты или вовлекать в разговор какого-нибудь джентльмена – чаще всего беднягу Фрэнсиса, – если замечала, что Лайонел намеревается подойти к ней или столкнуться с ней, когда она направляется к выходу.

Она ненавидела его. И презирала. Она больше не боялась своей ненависти к нему и знала, что это чувство так же далеко от любви, как небо от земли.

Саманта ненавидела его не столько за то, что он сделал с ней когда-то, – может, она отчасти сама была виновата, она была так наивна и доверчива, – сколько за Хартли. За то, что он причинил такое страдание Хартли, она с радостью убила бы его. А сначала подвергла бы медленной пытке.

Но как все исправить в ее семейной жизни? Саманта все время думала об этом и не могла ничего придумать. Только бы им уехать в Хаймур! Саманте почему-то казалось, что тогда все бы наладилось. А в первые месяцы будущего года родится ребенок, и тогда, быть может, они начнут свою жизнь сначала. Но Хартли ни слова не говорил об отъезде, а она боялась спрашивать. Или гордость мешала.

* * *

Они получили приглашение на бал к леди Грегори. Но Хартли не хотелось идти. Он устал от бесконечных приемов и балов и от бесконечного притворства. Саманте он сказал, что хотел бы остаться дома, и предложил ей отправить записку леди Брилл с просьбой составить ей компанию.

После обеда Хартли удалился в библиотеку, а Саманта уехала обедать к леди Брилл. С книгой в руке Хартли уселся в свое любимое кресло у камина, но книгу не раскрыл. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Устал он ужасно. Хотелось одного – уехать в Хаймур. Но что же ему делать со своей семейной жизнью? Их отчуждение – целиком его вина. Быть может, она вышла за него замуж не по любви, но она не намеревалась ему лгать. Он ведь тоже до самой их брачной ночи не сказал ей ни слова о своих чувствах. Множество людей заключают брак не по любви, а по каким-то иным причинам, а потом живут вполне счастливо. Их совместная жизнь началась хорошо. Ей было приятно его общество, его любовные ласки. Саманта не из тех женщин, кто будет притворяться. Не разрушь он все, она была бы ему верной, любящей женой до конца жизни.

Но как все поправить? И возможно ли поправить? Не разрушил ли он свою жизнь навсегда?

Он хотел домой, в Хаймур. Может, там будет лучше. Завтра он скажет Саманте, чтобы она снова начала укладывать чемоданы. Нет, он попросит ее. Может быть, она не хочет больше приходить сюда к нему сама, без приглашения? Казалось, ей всегда приятно было посидеть тут вместе с ним.

Хартли повернул голову – дверь без стука отворилась. Это была Саманта, изящно одетая, но не в бальном наряде. В руках у нее была корзиночка с шитьем.

– Мне не хотелось ехать на бал, – сказала она, не взглянув на него. – Хартли, вы не станете возражать, если я посижу здесь вместе с вами?

– Пожалуйста, – сказал он и чуть не расплакался, когда Саманта тихо села напротив, достала свое шитье и принялась за работу. Он мечтал о таких вот вечерах. Тихих домашних вечерах наедине с женой. Хартли хотел сказать что-нибудь Саманте, но не мог придумать что. Он делал вид, что читает.

Только когда она некоторое время спустя встала со своего кресла и, ничего не сказав, покинула комнату, он осознал, что не читает книгу, а уставился на пламя в камине и поглаживает свою больную руку, сгибает и выпрямляет пальцы. Пальцы разгибались с трудом и болели.

Ему следовало поговорить с ней. Быть может, тогда бы она осталась. Что с ним происходит? Он отталкивает ее, даже когда она протягивает ему оливковую ветвь. Однако шитье и корзиночку она оставила…

Саманта вернулась, что-то держа в руке. Ни слова ему не сказала и даже не взглянула на него. Но взяла скамеечку, пододвинула к нему с правой стороны, села на нее, открутила крышку с бутылочки с маслом – теперь он разглядел бутылочку у нее в руке, – налила немного масла себе на ладонь, потерла ладони одну о другую, а потом взяла его правую руку и начала мягко массировать ладонь и пальцы. Поглаживания были уверенными и сильными, несмотря на мягкость. Хартли откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

Он подумал, что она уже закончила массаж, но она только еще раз налила на ладони масла. Хартли и не представлял, что массаж приносит такое облегчение. Никто никогда не делал ему массажа. Мать боялась даже прикасаться к искалеченным членам. Боялась даже посмотреть на его руку и ногу. Это она заставила его носить перчатку.

Невероятно – он чуть не заснул, но вдруг почувствовал, как Саманта подняла его руку и прижалась к тыльной стороне ладони своей мягкой щекой. Очевидно, она подумала, что он действительно заснул. Потом повернула голову и поцеловала костяшки согнутых пальцев и снова опустила его руку.

Она не шевельнулась, когда он левой рукой нежно погладил ее локоны, а потом провел пальцами по затылку.

– Саманта, – сказал Хартли, – прости меня!

– Мне не за что вас прощать, – тихо ответила она. – Это я во всем виновата.

– Нет, это не так. Ты была так добра ко мне те три дня и так терпелива и мягка потом, – сказал Хартли. – И ты правильно мне сказала – я поступил жестоко. Прости меня!

– Я вышла за вас замуж, потому что хотела этого, Хартли, я говорю правду.

– Ш-ш-ш, – прошептал Хартли. – Ты ни разу не дала мне повода заподозрить тебя в неискренности. Саманта, не пора ли нам отправляться домой?

– В Хаймур? – Только теперь она подняла на него полные слез глаза.

– Да, домой. – Хартли утвердительно кивнул.

– Да! – Она улыбалась ему. – Да, Хартли, поедем домой.

– И чем скорее, тем лучше. Через три дня, – сказал он. – Кое-чем мы не можем пренебречь, придется это сделать. Еще три дня – и домой. – Он потянулся к ней и нежно поцеловал.

– Спасибо, Хартли, – сказала Саманта и снова прижалась щекой к его руке – она уже не болела, заметил Хартли.

Глава 16

Леди Стеббинс приходилась теткой маркизу Бриджуотеру. Бал, который она давала каждый сезон, считался одним из самых престижных, и отклонить приглашение было совершенно невозможно, хотя ни Саманте, ни Хартли идти не хотелось. Друг другу они в этом не признавались – Хартли знал, что Саманта обожает танцы, а она знала, что маркиз Бриджуотер – его ближайший друг. К тому же его светлость был шафером на их свадьбе. Оба также знали, что мечтают об отъезде. Теперь они часто говорили о Хаймуре – в долгие недели размолвки, последовавшие за их более чем коротким медовым месяцем, они о нем почти не упоминали.

Еще один бал можно выдержать, втайне думал каждый из них.

По городу уже пополз слух, что они готовятся к возвращению в Йоркшир. В светском кругу новости распространяются мгновенно, даже если никто никому, как принято утверждать, не сообщает последнюю новость.

Кое-кто посочувствовал Саманте. – Увы! – горестно, воскликнул мистер Уишарт. – Выходит, вы уже потеряли влияние на супруга, леди Кэрью? Он принуждает вас покинуть Лондон до закрытия сезона. Это ужасно!

– Я вовсе не потеряла влияния на своего супруга, – с легким смехом отвечала Саманта – теперь ей куда легче было смеяться. Как вы думаете, сэр, почему мы едем в Хаймур?

– Неужели это ваше желание? – Мистер Уишарт не мог скрыть удивления.

– Вы угадали, – сказала Саманта. – А Хартли беспрекословно исполняет все мои желания.

Маркиз к этому времени уже покинул бальный зал и, как всегда, отправился понаблюдать за карточной игрой. Но сначала вписал в ее карточку свое имя на последний перед ужином танец. Она с улыбкой посмотрела на него.

– Нет, я вовсе не хочу делать из себя посмешище, – сказал Хартли, улыбнувшись в ответ, – Но я хочу быть кавалером, который поведет тебя на ужин, Саманта. Ты не против посидеть со мной во время этого танца? Или погулять? Например, в саду? Вечер сегодня теплый.

– Буду с нетерпением ждать последнего танца, – сказала Саманта. Это напомнит ей их первую в Лондоне встречу – кажется, так давно это было! Может, она доведет его до уединенного местечка и, как тогда, попросит поцеловать ее. И может быть, она повторит те слова, которые она ему тогда сказала. Может быть… Она правда хотела это сделать. Не просто скажет, что любит его, можно ведь сказать об этом по-разному. Она опишет свои чувства к нему. Может быть, она сделает это…

Хартли склонился в учтивом поклоне и поцеловал ей руку. Саманта знала, что на них устремлена не одна пара любопытных глаз, и порадовалась: пусть все видят, что между ними прекрасные отношения. Пусть кто-то считает, что она вышла замуж ради титула и богатства, – ее это нисколько не заботило. Но сам Хартли должен знать, что она любит его самого, а не его владения и титул.

Иногда ей хотелось рассказать всем историю о том, как никому неведомый и плохо одетый ландшафтный архитектор предложил ей свою руку и сердце. Это позабавило бы свет. В особенности та часть истории, которая повествовала о том, что она ответила согласием на его предложение до того, как он открыл ей, кто он такой на самом деле.

– Я встречу вас на террасе? – спросил он. Саманта утвердительно кивнула, и он ушел. Лайонел приехал на бал поздно. Саманта танцевала контрданс с Джереми Николсоном и неожиданно встретилась глазами с Лайонелом. Его взгляд был более чем красноречив, и Саманта поспешно отвела глаза. За контрдансом должен был последовать вальс. Опасный танец. Как только Джереми подвел Саманту к ее компании, она взяла под руку Фрэнсиса и улыбнулась ему лучезарной улыбкой.

– Следующий танец наш, – сказала она, хотя никто еще не записал этот танец в ее карточку.

Фрэнсис словно бы между прочим обвел взглядом зал.

– Ах да, – сказал он. – Я страдал бы до конца года, Саманта, если бы вы об этом забыли.

– Спасибо, друг мой, – шепнула Саманта, когда они уже вальсировали и опасность миновала.

– Будь вы моей женой, я бы уже давно вызвал на дуэль этого ублюдка, – сказал Фрэнсис. – Прошу извинить меня за слишком сильное выражение.

– Извинения излишни, Фрэнсис, – ответила Саманта. – Он преследует меня с самого дня моей свадьбы, Между прочим, милорд, вы выглядите превосходно, хотя, быть может, этот розоватый оттенок несколько необычен.

– Я хотел напудрить волосы розовой пудрой, – сказал Фрэнсис, – но мой камердинер пригрозил мне, что уйдет от меня, даже не предупредив заранее, а я слишком им дорожу. Он наводит такой блеск на мои сапоги, что я могу смотреться в них, как в зеркало.

– Сколько радостей он вам доставляет! – засмеялась Саманта.

– Дерзкая девчонка! – сказал Фрэнсис. – И не глупая. Вы всегда наталкиваете меня на мысль о том, что я пустой франт. Но серьезно, Саманта, мне не нравятся взгляды, которые он на вас бросает. Кэрью намерен это терпеть?

– Послезавтра мы отправляемся в Хаймур, – сказала Саманта.

– Спасаетесь бегством?

– Как вы смеете, Фрэнсис! – с негодованием воскликнула Саманта.

– Виноват, – сказал он. – Сэм, я прошу прощения. Правда прошу. Не мое это дело.

– Вот в этом вы правы. Однако интересно, как бы вы достигли розового цвета волос – выi ведь темный шатен?

Фрэнсис захихикал.

– Тонны две пудры было бы достаточно, – сказал он. – Позор, что мы отреклись от нашего прошлого. Ей-богу, мужчины в ту пору знали, как одеваться. Теперешняя тяга к черному вызывает у меня отвращение. Бр-р-р! – Он театрально пожал плечами и чуть было не сбился с ритма.

Саманта засмеялась.

– А я-то вам чуть было не поверила, – сказала она. – Вот глупая! Фрэнсис поджал губы, потом вскинул голову и расхохотался.

– Розовые волосы! – воскликнул он. – И вы почти что поверили. Ах, Сэм, Сэм!

Вечер, казалось, тянулся бесконечно. Быть может, если бы Хартли не нацарапал в ее карточке свое имя – его почерк левши никак нельзя было назвать изящным, – Саманта была бы более терпелива. Но она то и дело поглядывала на его запись и мечтала о том, как они будут гулять по саду, а потом вместе пойдут на ужин, – мечтала, как юная девушка мечтает о первом свидании со своим поклонником. Уже больше месяца он был ее мужем. Она носила его ребенка – ошибки быть не могло, месячные так и не появились.

Она не стала дожидаться, когда начнется последний перед ужином танец. Как только закончилась кадриль и мистер Карузес подвел ее к ее друзьям, она извинилась и, выйдя из бального зала, устремилась сначала на террасу, а затем в сад. Здесь никого не было, хотя аллеи были хорошо освещены. Как видно, все хотят станцевать последний танец, решила Саманта.

Хартли еще не пришел. Саманта весело заулыбалась. Она найдет укромное местечко и увлечет его туда, как только он спустится с террасы. Она обнимет его и попросит поцеловать ее. Поймет ли он, что она задумала ему этим сказать? Что она хочет, чтобы новые воспоминания заслонили старые? Чтобы он никогда уже не думал, что тогда ею владели совсем другие чувства. В центре сада находился маленький фонтан – струнка воды била изо рта пухлого херувимчика. С одной стороны над ним нависали ветви ивы. Прекрасное местечко! Саманта шагнула в тень ветвей и повернулась, чтобы увидеть, когда Хартли начнет спускаться с террасы.

Но кажется, она пропустила его. Наверно, пока она пробиралась под сень ветвей, он уже спустился. Наверно, он шел почти что следом за ней. Саманта стояла, ожидая, что столкнется с ним лицом к лицу. На губах ее сияла улыбка, в глазах горел озорной огонек. Она уже вскинула руки для объятия.

– Наконец-то я получил приглашение, о котором так давно мечтал! – произнес хрипловатый голос, и котором легкое удивление смешалось со страстным вожделением. – И которого у меня хватило терпения дождаться.

Улыбка застыла на губах Саманты. Она отпрянула назад, но ноги ее уперлись в каменное основание фонтана.

– Подите прочь! – воскликнула она. – Подите прочь! – Думаю, Саманта, пора вам перестать бороться с самой собой, – сказал Лайонел. – Ведь это же меня вы любите с давних пор, разве не так? Вы вышли замуж за Хартли потому, что испугались вашего чувства ко мне. Но можно представить, как вы устали от него за этот месяц! Сознайтесь, разве он мужчина? Никогда не поверю, что он может удовлетворить такую страстную женщину, как вы! Для этого вам нужен я. Саманта сумела достаточно отклониться, чтобы его пальцы не дотянулись до ее подбородка.

– Уйдите отсюда! Сейчас же!

– И вы говорите это после того, как сами привели меня сюда? – Лайонел мягко рассмеялся. – Саманта, в таком саду мы когда-то впервые поцеловались. Пришло время повторить тот поцелуй.

– Меня стошнит, если вы приблизитесь ко мне, – сказала Саманта.

Только теперь он пришел в некоторое замешательство.

– Похоже, вы с Хартли стоите друг друга. Припоминаю, что шесть лет назад вам так же не хватало смелости следовать вашим желаниям. Однако должен же я распробовать, чем одаряли вы моего кузена в ваш медовый месяц.

За спиной Саманты был фонтан, отодвинуться дальше она не могла. Но она кипела от ярости. Конечно, это была глупая угроза – что ее вырвет. Хотя тошнота могла бы подступить и было бы замечательно, если бы ее вырвало прямо на него, но одним желанием рвоту не вызовешь. И все же без борьбы она не позволит этому змею сорвать хоть один поцелуй!

Она успела выставить согнутое колено до того, как он шагнул к ней, чтобы обнять ее. Он вскрикнул от боли и скорчился, удобно подставив ей лицо.

– Это за Хартли! – крикнула Саманта, почувствовав необыкновенное ликование. – А это за Дженни! – Она с такой силой хлестнула его по лицу, что чуть сама не вскрикнула от боли в руке. Но она еще не закончила. – А это за меня! –Ухватив его за волосы, она повернула его голову в другую сторону и ударила по другой щеке. – Ну, что ты теперь скажешь, негодяй, насчет того, чтобы «распробовать»?

– Полагаю, Лайонел, моя жена объяснила все достаточно ясно, – донесся из темноты спокойный голос. Лайонелу было не до ответа – он еще не выпрямился.

Саманта повернула голову, ликование мгновенно исчезло.

– Я не назначала ему свидания! – воскликнула она. – Я пришла, чтобы встретиться с тобой, Хартли!

– Я знаю, – сказал он.

– Помощь не требуется, Кэрью? – спросил чей-то голос. Это был лорд Фрэнсис Неллер. – Я видел, как он устремился вслед за Самантой… простите, за леди Кэрью, и подумал – может быть, ей понадобится моя защита.

– Если вы не против, проводите ее в дом, Неллер, – сказал маркиз.

– Нет, Хартли, – поспешно возразила Саманта. – Отвезите меня домой. Я хочу домой!

– Прошу вас, миледи! – Фрэнсис подставил Саманте руку, будто и не слышал, что она сказала.

– Пойдите с ним, Саманта, – сказал ей муж.

Что он намерен сделать? Лайонел уже начал выпрямляться. Конечно же, она не могла сильно его травмировать. Лайонел так его отделает! Саманта хотела остановить Хартли, но тут же прикусила язык. Она успела узнать этот его тон и смирилась с тем, что время от времени будет слышать его и их дети тоже. Этот тон не допускал возражений. И уж тем более она не могла при свидетелях просить его отступить. Она не могла унизить его таким образом.

Саманта взяла Фрэнсиса под руку, и они последовали в дом. Музыканты играли вальс. Бал шел своим чередом. Только Хартли и Лайонел были в саду.

– Что происходит, Фрэнсис? – Саманта потянула своего спутника за рукав. – Не поступил ли Хартли опрометчиво?

– Боже мой, Саманта! – сказал Фрэнсис. – Надеюсь, нет.

Ответ был столь же неопределенным, как и вопрос.

– Улыбайтесь, Саманта. – сказал Фрэнсис. – Сейчас мы будем у всех на виду.

У Саманты начали стучать зубы: Ладони саднило. Хартли в смертельной опасности! Она, улыбаясь, вошла в зал.

* * *

– Однако какая героическая поза, Харт! – Лайонел одной рукой оперся о балюстраду фонтана, другую стиснул в кулак, явно стараясь утишить боль. – Представляю, как восхитились Саманта и Неллер. Намереваешься бросить перчатку мне в лицо? Или предпочтешь, чтобы она по-прежнему скрывала твое уродство?

– Встретимся завтра в одиннадцать утра у Джексона, Лайонел, – спокойно сказал маркиз. – Прошу не опаздывать. И приготовься к сражению. До полной победы – пока один из нас не упадет без чувств.

Лайонел недоверчиво уставился на него, потом откинул голову назад и разразился смехом.

– Помилуй Бог, Харт! – сказал он, отсмеявшись. – Надеюсь, ты пригласишь достаточно зрителей? Зрелище обещает быть поувлекательней, чем публичная казнь через повешение. А кому-то придется свалить на руки Саманте ком сырого мяса.

– Может быть, – резко бросил маркиз. – А может, и нет. Выбери себе секунданта и приведи его с собой. Хотя, полагаю, Джексон сам установит правила и будет следить, чтобы мы их строго придерживались. И это будет хорошо, иначе я могу убить тебя.

Эти слова вызвали у Лайонела новый взрыв смеха.

– Ты бы лучше до утра хорошенько поразмыслил, Харт, – сказал Лайонел, все еще хихикая. – Пока не зайдешь слишком далеко, откуда уже не будет возврата. Хуже я о тебе думать не стану. Ты для меня останешься таким же, за кого я тебя всегда принимал. Так что лучше отправляйся в дом и скажи Саманте и Неллеру, что ты погрозил мне пальцем, отругал за то, что я пытался украсть поцелуй у твоей жены, и оставил меня в слезах раскаяния. Завтра ты сможешь уползти в надежное укрытие – в свой Хаймур – и жить там в покое и радости. Я не стану преследовать ни тебя, ни Саманту. Я хотел немножко позабавиться, оживить прежние страсти, и я не ошибся. Так оно и случилось. Но Саманта мне наскучила. Теперь она принадлежит целиком тебе, мой мальчик. Так что беги отсюда, как и положено хорошему мальчику. Маркиз наклонил голову.

– Спокойной ночи, Лайонел, – сдержанно произнес он. –Увидимся завтра утром. Точно в одиннадцать.

Он повернулся и направился к дому. Смех Лайонела провожал его до самого входа.

Маркиз без всяких помех прошел через залу – удивительно, но последний танец еще не кончился, – и вышел в другую дверь. Герцога Бриджуотера он нашел в маленькой гостиной, где тот наблюдал за карточной игрой. Хартли порадовался удаче – обычно его друг не пропускал ни одного танца.

– Бридж! – Маркиз отвел друга в сторонку. – Хочу попросить тебя об услуге.

– А я думал, ты ускользнул в сад, на тайное свидание с леди Кэрью – ухмыльнулся герцог.

– Завтра в спортзале у Джексона мне понадобится секундант. Я вызвал Рашфорда на бой – до победного конца, пока один из нас не рухнет на пол без сознания. Если, конечно, Джексон позволит дойти до конца. Ты согласен быть моим секундантом?

Друг молча уставился на него.

– Он пристал к Саманте в саду, – объяснил маркиз. – Она дала ему хороший отпор, но этого недостаточно.

– Понял, – тихо сказал Бриджуотер, – этого недостаточно. Можешь на меня рассчитывать, Харт.

– И на меня тоже. – Маркиз и не заметил, как в гостиную вошел лорд Фрэнсис Неллер и остановился неподалеку. – Я тоже хотел бы быть вашим секундантом, Кэрью.

– Спасибо. – Маркиз утвердительно кивнул. – Где Саманта?

– Танцует со Стеббинсом, – сказал Фрэнсис. – Танец уже был в самом разгаре, а он еле дух переводил и был красный как рак, но пригласил ее.

– Мой дядя не знает удержу, – сказал герцог. – А уж если ему досталась в партнерши хорошенькая женщина…

– Саманта прекрасная актриса, расточает улыбки направо и налево и блистает, как всегда, – сказал Фрэнсис. – Так когда приходить завтра?

– В одиннадцать, – сказал Кэрью. – Прошу меня извинить, но я хочу подоспеть к концу вальса и отвезти Саманту домой. Она, надо думать, сильно переволновалась.

Его друг герцог Бриджуотер и друг Саматы лорд Фрэнсис Неллер остались и гостиной, проводив глазами маркиза, который, хромая, пошел в бальную залу.

– Боюсь, это обернется кровавым избиением, – заметил Фрэнсис. – Но у него не было выбора.

– Насчет избиения я не уверен, – xмvpo бросил герцог. – Ясно, Рашфорд побьет его, но, возможно, не так тяжело, как можно предположить. Последние годы Кэрью систематически тренировался. Джексон занимался с ним отдельно, а он не стал бы тратить время, если бы это не приносило хороших результатов. Не знаю, что происходит между кузенами, но, кажется, завтра утром мы это выясним.

– Как бы унизительно ни окончилась для Кэрью завтрашняя схватка, я все равно буду его уважать, – сказал Фрэнсис. – Должен признаться, я считал его слабаком. А этот негодяй Рашфорд преследовал леди Кэрью чуть ли не со дня своего возвращения в Англию.

– Нет, Неллер, Хартли отнюдь не слабак, – возразил герцог. – В нем есть то спокойное достоинство, которое не нуждается в хвастливом самоутверждении. Но теперь у него жена, которую он любит. Он не из тех людей, которые будут стоять в стороне и смотреть, как ее оскорбляют.

– Это хорошо, – сказал Фрэнсис. – Знаете, если бы он не вызвал Рашфорда, я бы сам это сделал.

– С вашей стороны это был бы не самый разумный поступок, дорогой друг, – заметил его светлость. – Но я уверен, если вы хорошенько посмотрите вокруг себя, вы без труда обнаружите столь же очаровательную деву, которая с радостью откликнется на ваше ухаживание и придет в восторг от вашей готовности храбро броситься на ее защиту.

– О Боже! – воскликнул Фрэнсис. – Клянусь честью, Бриджуотер, вы предупреждаете меня!

– Мой дорогой друг, – продолжал герцог, расправляя кружевную оборку, выступающую из-под обшлагов, – мне и в голову это не приходило. Просто я полагаю, что вы… избежали ошибки и, скажем так, не сваляли дурака. Слов нет, она прелестна, но если мы оба не поленимся оглянуться вокруг, то увидим, сколько красавиц украшают наши бальные залы и гостиные. Однако я проголодался. Не отправиться ли нам пораньше в столовую?

– Охотно за вами последую, – ответил Фрэнсис, стряхивая с розового рукава фрака одному ему заметную пушинку.

* * *

– Послушай, Хартли! – Саманта наклонилась над своей пустой тарелкой и протянула руку к его руке.

Хартли просматривал утреннюю газету. Он поднял глаза, улыбнулся ей и отложил газету.

– Хартли, – повторила она вкрадчивым тоном и с соответствующей улыбкой на лице, – знаешь, о чем я думаю? Мои чемоданы почти уложены, и твои, я думаю, тоже. Погода стоит прекрасная. Стоит ли нам тратить попусту еще один день? Нельзя ли отправиться в путь сегодня? Сейчас же?

Как ей хотелось поскорее уехать из Лондона! Ей казалось, что теперь ей уже никогда и не захочется приезжать сюда, хотя она допускала, что со временем может переменить свое отношение к столице. Но сейчас она рвалась домой, в то волшебное место, где началась ее дружба-любовь. Где она встретила Хартли. Она не вынесет еще один день ожидания!

Саманта накрыла ладонью его руку – правую руку, тонкую, с полусогнутыми пальцами. Он был без перчатки – она уговорила его не надевать перчатку, когда он дома. Потом поднесла его руку к щеке и поцеловала ее. Сегодня утром Саманта уже помассировала ее – она теперь делала это каждый день.

– Придется еще немного подождать, – сказал Хартли, – у меня есть кое-какие неотложные дела. Но завтрашний день не за горами, любовь моя. Хаймур и лето ждут нас.

Саманта вздохнула.

– И никто не может сделать эти дела за тебя? – спросила она.

– Боюсь, что нет. – Он погладил ее руку. – А ты, наверное, захочешь съездить попрощаться с леди Брилл.

– Я только и делала, что прощалась с ней весь этот месяц.

– Бедняжка Саманта! – Хартли с улыбкой смотрел на жену. – Возьми ее с собой и походите вместе по магазинам. Купи ей что-нибудь красивое и себе тоже, а счет пусть пришлют мне. К тому же я сам слышал, леди Торнхилл не раз сокрушалась, что в Йоркшире невозможно купить ничего модного.

– А не пожалеешь потом? – со смехом спросила Саманта. – Когда я истрачу уйму денег?

Хартли засмеялся в ответ и, поднявшись из-за стола, предложил Саманте руку.

– Мне надо идти, – сказал он. – На эту встречу я не могу опоздать.

Саманта состроила гримаску.

– Так дают жене понять, чтобы она знала свое место. Жена годится лишь на то, чтобы ездить по магазинам и покупать безделушки.

Хартли снова засмеялся.

– Завтра брани меня хоть с утра и до самого вечера, я буду у тебя в плену. Но сейчас я и правда должен поспешить.

* * *

Ох уж эти мужчины с их таинственными «договоренностями»! – размышляла Саманта спустя несколько минут, готовясь к визиту к своей тетушке. Наверное, обещал герцогу Бриджуотеру или лорду Джерсону, что насладится с ними беседой за ленчем в клубе. Ну конечно же, это куда важнее, чем уступить умильным просьбам жены и отправиться в путь на день раньше.

На самом деле ей не хотелось выезжать сегодня. Она опасалась, что может столкнуться с Лайонелом. Но и прятаться она не намерена. По правде говоря, она гордилась собой – какой отпор она дала ему вчера вечером! А какое облегчение она испытала, когда Хартли совершенно невредимым вернулся из сада! Она ожидала увидеть разбитый нос и два черных фонаря под глазами по меньшей мере.

Хартли не рассказал ей, что происходило в саду, после того как они с Фрэнсисом подхватили ее под руки и удалили со сцены, где она торжествовала свой триумф. Хартли только заверил ее, что Лайонел никогда больше ее не побеспокоит. И он не спросил ее, разобралась ли она в конце концов в своих чувствах к Лайонелу. Как видно, ее действия в саду были убедительнее всяких слов.

Однако вчера – к большому ее разочарованию – он не пришел в ее спальню. Впервые после свадьбы. Саманта еле сдержала слезы – так ей было жалко себя. И в то же время рассердилась – значит, он все же поверил, что она вышла в сад, чтобы встретиться с Лайонелом, хотя и сказал, что знает правду? Почему же тогда он не признался, что сомневается в ней? И тут Саманта совершила совершенно невообразимый поступок – она прошла в его комнату, куда она прежде и подумать не могла ступить, и остановилась подле его кровати. Она шмыгала носом и покашливала до тех пор, пока он не проснулся. Подумать только – он спал!

– Что случилось? – встревожился он и сел на кровати.

– Я вышла в сад, чтобы встретиться с тобой, Хартли! – сказала Саманта дрожащим голосом, хотя намеревалась говорить совсем другим тоном. – Я искала укромное местечко, чтобы мы с тобой могли там поцеловаться…

– Я знаю, любимая. – Он протянул руки, поднял ее и уложил на постель рядом с собой. Правая его рука держала ее не менее крепко, чем левая. Натянул на нее одеяло. Постель у него была теплая и мягкая, – Я ни секунды в этом не сомневался.

– Тогда почему же…

– Я подумал, что ты так же устала, как и я, – сказал он. – Не предполагал, что ты так расстроишься, если я не приду к тебе.

– Я не расстроилась… – начала было объяснять она, но он закрыл ей рот поцелуем.

Однако поцелуями он и ограничился. Впрочем, это было не важно, спустя две-три минуты она уже мирно спала.

«Ну ладно, – решила Саманта, – поеду к тетушке Агги, а потом отправимся с ней по магазинам, как и предложил Хартли. Если остаться дома, день будет ползти как черепаха». Саманта улыбнулась и встретилась в зеркале глазами со своей горничной, которая тоже улыбнулась. И денег она потратит уйму, это точно. Она никогда не была мотовкой, а сегодня будет. Он понесет страшное наказание.

– Нет, нет, подай мне соломенную шляпку, – сказала Саманта, когда горничная протянула ей более элегантную фетровую.

Пусть это будет веселый день. Надо сполна насладиться последним днем в Лондоне! Неизвестно, когда она еще приедет в столицу, быть может, пройдет много лет. В будущем году она будет нянчить малышку никаких кормилиц, даже если Хартли применит свой приказной тон. А еще через год… Что ж, детская в Хаймуре, пожалуй, слишком велика для одного ребенка. А может, и для двух…

Глава 17

Он смотрел в пол, стараясь сосредоточиться, отключить от посторонних звуков свой слух, не видеть собравшейся публики. Это было нелегко. Тренировочный зал в спортивном клубе Джексона был переполнен жаждущими захватывающего зрелища зрителями. Сам маркиз не сказал об этом ни единому человеку, Бридж и Неллер заверили его, что тоже никому не скажут.

Однако Лайонел, конечно же, постарался оповестить всех на свете.

Обнаженный до пояса и босой, маркиз чувствовал себя неловко. Даже если не иметь в виду его ногу и руку, он просто смешон по сравнению с Лайонелом. Тот стоял в своем углу, рядом со своим секундантом виконтом Берчли, высокий, отлично сложенный, красивый.

– Хорошо, что пришли вовремя! – весело крикнул он кому-то. – Развлечение будет недолгим. Не дольше, чем вздернуть на виселицу.

Как видно, Лайонелу понравилось его вчерашнее острословие, и он не упустил случая повторить, как он считал, удачное сравнение.

Джексон, хотя и без особой охоты, согласился на условие маркиза: бой кончится только тогда, когда один из бойцов потеряет сознание. Обычно в его спортклубе следовали очень строгим и джентльменским правилам. Он только что закончил объяснять противникам и их секундантам, а также всем, кто хотел послушать, – в зале стояла полнейшая тишина, – что количество раундов не ограничено и каждый будет длиться три минуты. Пока он не объявит конец или начало следующего раунда, удары запрещаются. Все удары должны наноситься строго выше пояса.

– Закругляйтесь, Джексон! – крикнул кто-то из зрителей. – Бой кончится быстрее, чем ваши наставления.

Джексон, джентльмен до мозга костей, пригвоздил грубияна железным взглядом и посоветовал удалиться. В стенах этого зала он был всемогущим повелителем. Мистер Смизерс понуро вышел в дверь и больше не вернулся.

Бой должен был вот-вот начаться. Маркиз Кэрью старался припомнить все, чему он научился за последние три года, – хотя ему никогда и в голову не приходило, что придется употребить свое искусство в настоящем бою.

– Защищайтесь правой, атакуйте левой, – настойчиво советовал ему лорд Фрэнсис Неллер. – Прикрывайте голову.

– Подходи к нему ближе, Харт, – напутствовал друга герцог Бриджуотер. – У него руки длиннее твоих и сильные кулаки. Защищай голову. Убирай подбородок.

– Задайте ему жару, Хартли! – сказал лорд Фрэнсис. – Думайте о вашей жене.

Зряшный совет. Хартли старался всем своим существом настроиться на бой. Очень может быть, что он и не победит. Но в любом случае он должен доказать, что он не хилое ничтожество.

– Раунд первый! – объявил Джексон. – Начинайте, джентльмены.

Маркиз поднял голову и выступил вперед. Зрители начали перешептываться.

– Даниил и лев, – высказался какой-то остроумец.

– Скорее Давид и Голиаф, – подхватил кто-то в другом конце зала.

Лайонел вышел из своего угла, пританцовывая ухмыляясь во весь рот, однако кулаками он размахивал отнюдь не по-спортивному.

– Снимай значок со своего пояса, Харт, – сказал он. – А ну-ка попробуй, ударь меня между глаз.

В следующий момент он уже лежал на спине на полу, а из рядов зрителей неслись удивленные восклицания. Потом кто-то сердито выкрикнул: «Позор!»

Лайонел, ругаясь на чем свет стоит, поднялся на четвереньки.

– Что за черт! – крикнул он.

– Дисквалификация, Джексон! – крикнул виконт Берчли. – Решение в пользу Рашфорда.

– Клянусь богом, Харт, отличный удар! – одобрил герцог Бриджуотер.

Бой был остановлен.

– Джентльмены, вы плохо меня слушали, – твердо заявил Джексон. – Правила запрещают удары ниже пояса, но это был точный удар в подбородок. В правилах не содержится пункта, что удары могут наноситься исключительно кулаками. Правила современной борьбы разрешают использовать в качестве оружия и ногу, Продолжаем, джентльмены.

– Я не буду сражаться с каким-то акробатом! – презрительно заявил Лайонел. Он все еще не поднялся с колен, и потому для маркиза не составило труда высоко поднять правую ногу и нанести Лайонелу достаточно сильный удар по подбородку. Лайонел снова растянулся на полу.

– Вот теперь и вопи, пока ты в сознании, – холодно сказал маркиз. – Перед всеми твоими свидетелями, Рашфорд. Посмотрим, долго ли еще ты будешь чваниться!

Лайонел поднялся на ноги и, как видно, твердо вознамерился защищаться.

– Что ж, Кэрью, – сказал он. – Если один из нас может бить ногами, другой тоже это сделает. Если ты предпочитаешь грязные приемы, получишь их в ответ. Только не жди от меня пощады. Я мог бы воздержаться…

Но речь графа Рашфорда была прервана – маркиз развернулся и с силой ударил его ступней в плечо, отчего граф закрутился и отлетел назад, хотя и удержался на ногах.

Еще до окончания первого раунда стало ясно, что граф Рашфорд не в состоянии использовать ногу в качестве оружия. Единственный раз, когда он попытался это сделать, он чуть было не заехал ногой своему кузену в пах, за что получил строгое предупреждение от Джексона. Лайонел опять выругался и опять помянул акробатов, однако в отличие от маркиза он просто не умел использовать ногу. Маркиз же часами отрабатывал повороты корпуса и выброс ноги на уровне своей головы.

Перед началом схватки мало кто заключал пари, если они вообще заключались. Какой смысл биться oб заклад, если исход совершенно ясен? Единственно, с чем спорили, – это сколько секунд продлится схватка. По окончании первого раунда начался ажиотаж. К концу второго раунда, который прошел так же быстро и жестоко, как и первый, ставки взлетели.

После четырех раундов маркизу казалось, что каждый дюйм его тела, каждый мускул – даже такие, о существовании которых он и не подозревал, – источают боль. Он оказывался на полу дважды, Лайонел – трижды, если не считать двух его падений в первом раунде. Лайонелу раза два удалось ухватить маркиза за ногу и так ее вывернуть, что маркиз, не говоря уже о мучительной боли, терял равновесие. Но Джексон предупредил Лайонела, что захваты запрещены, и в четвертом раунде этого не случилось.

Лорд Фрэнсис водил холодной мокрой губкой по голове маркиза и по спине. Бридж энергично обмахивал его лицо полотенцем.

– Держись, Харт! – говорил он. – Покажи ему класс, старина.

– Думайте о своей жене, Кэрью, шепнул лорд Фрэнсис.

И маркиз стал о ней думать. О невинной, жаждущей счастья восемнадцатилетней девушке, которая стала жертвой циничных интриг Лайонела. О ее страданиях, когда он так грубо и жестоко отверг ее, и, что было куда хуже, о чувстве вины перед кузиной, которое преследовало Саманту целых шесть лет. О двадцатичетырехлетней женщине, которая испугалась, что этот негодяй до сих пор имеет над ней власть, и она не сможет этой власти противостоять. И тогда она обратилась к нему, к Хартли, чтобы он защитил ее и на всю жизнь оградил от жестокой, уродливой страсти. Он вспомнил о вчерашнем вечере, когда она ударила мерзавца коленом, а затем надавала ему пощечин. Он вспомнил ее в постели рядом с собой, несчастную, потому что она решила, что ее муж тоже отверг ее. Но он-то ведь лишил себя в эту ночь любовных утех лишь потому, что хотел сохранить свои силы перед боем.

Прошлой ночью он пообещал ей, что она никогда больше не будет бояться Лайонела. Был только один путь исполнить это обещание. Он знал, что в это утро, даже если он в следующем раунде рухнет без чувств на пол, уважение друзей он себе обеспечил. И быть может, самоуважение тоже, – вызвав мерзавца на дуг и став с ним лицом к лицу, как мужчина с мужчиной, он дает ему знать, что больше не станет терпеть издевательств.

И все же этого недостаточно. Недостаточно просто достойно выступить в этой схватке – он должен победить!

Он просто обязан победить! И теперь это уже не кажется невозможным. Лайонел сидел в противоположном углу, наискось от него, таращась на него одним глазом – второй распух и почти закрылся. Дыхание него было тяжелое. И может быть, впервые – наконец-то! – он глядел на Хартли, не скрывая своей злобной ненависти.

– Время, джентльмены! Пятый раунд, – как всегда вежливо объявил Джексон. – Начинайте.

Легче сказать «ты должен победить», чем сделать это. Но в девятом раунде маркиз наконец точно знал что не только должен, но и победит. Лайонел еле держался на ногах. Он уже не мог защищаться, и лицо его теперь было открыто и для левого кулака маркиза, и для его правой ноги. Один его глаз почти совсем закрылся, осталась одна узкая щелка. Второй закрыло наполовину. Нос, похоже, был сломан. Силы у маркиза были на исходе, но оставались сила воли и твердая решимость. И лицо Саманты стояло перед его усталыми глазами.

В зале теперь было тихо, хотя, кроме бедолаги Смизерса, никто не ушел.

– Думайте о ней, Кэрью! Думайте о ней! – настойчиво твердил над его ухом лорд Фрэнсис в конце раунда, так же как в в конце предыдущего, и перед последующим. Он выжимал воду из губки ему на грудь и повторял: «Черт побери, Кэрью, думайте только о ней и не сдавайтесь!»

«Неллер влюблен в Саманту», – проплыла у Кэрью в голове смутная мысль. Он давно догадывался. Но Неллер благородный человек. Ладно, он отомстит и за него тоже.

– Добей его в этом раунде, старина, – сказал герцог, энергично обмахивая его лицо полотенцем, как он делал после каждого раунда. – Ты на исходе. В одиннадцатом раунде ты рухнешь. Сейчас пойдет десятый. Последний твой раунд, Харт: Держись! Кроме тех двоих напротив, в зале нет ни одного человека, кто не хотел бы твоей победы. Этот раунд, Харт!

Ему понадобилось две с половиной минуты. Лайонел уже еле стоял на ногах, качался из стороны в сторону, руки его бессильно висели по сторонам, кулаки не сжимались до конца. Он смотрел на Хартли хотя, может быть, и не мог его разглядеть – с бешеной ненавистью. Он бы упал и потерял сознание одного толчка. Всем своим видом он взывал к пощаде. Но маркиз вдруг вспомнил себя, шестилетнего малыша, корчившегося от нестерпимой боли. И страдальческое лицо матери, когда она смотрела на своего единственного покалеченного сына. И Саманту, которая просит его поцеловать ее и говорит, что любит его, – и говорит искренне, потому что напугана новым появлением в ее жизни Лайонела, человека, который на шесть лет сделал ее несчастной.

Маркиз собрал остатки сил и нанес удар правой ногой. Его последний удар, как и первый, попал точно под челюсть. Голова Лайонела откинулась назад, и рухнул навзничь.

Раздался стон, и он затих.

И тут вокруг поднялся оглушающий шум. Мужчины что-то говорили маркизу, смеялись, хлопали его по спине, пока Бридж не заорал, чтобы все держались на расстоянии, а Неллер не пригрозил, что сам пустит ход кулаки, если они не отойдут, а то Кэрью нечем дышать.

– Ну что ж, друг мой, – услышал Кэрью где-то над своей головой голос Джексона, Кто-то уже усадил Кэрью на его табурет в углу. – Должен признать, что вы, быть может, мой лучший ученик за все годы моей работы. Вот только если бы вы помнили, что правую руку надо держать выше – сколько раз я вам это говорил? – ваше лицо сейчас не напоминало бы сырую котлету. Но некоторые люди себя не жалеют.

Виконт Берчли обмахивал распростертого на полу Лайонела и требовал, чтобы кто-нибудь принес воды, но на него не обращали внимания.

– Пойди помоги ему, Бридж, – сказал маркиз. Сам он не мог пошевелить ни руками, ни ногами и даже не пытался встать с табурета.

Герцог кинул на него более чем выразительный взгляд, который Хартли не увидел, потом пошел в противоположный угол.

Лайонел все еще лежал на полу. Берчли осторожно смачивал ему лицо губкой, подошедший герцог Бриджуотер начал обмахивать его полотенцем. Сознание начало возвращаться к Лайонелу, и он застонал. В эту. минуту маркиз с помощью лорда Неллера наконец поднялся и, тяжело припадая на правую ногу и с трудом передвигая негнущуюся левую, вышел из спортзала. Надо было переодеться и поспешить домой.

Невозможно будет скрыть это событие от Саманты, с огорчением думал он. Она ни за что не поверит, что он нечаянно налетел на дверь. А может, и не надо скрывать – может, она будет рада, что он отомстил за нее.

Может, она даже будет им гордиться.

* * *

Она и правда потратила уйму денег – во всяком случае, куда больше, чем тратила прежде за один день. И ни на минуту не почувствовала раскаяния. Увез бы он сегодня ее домой, как она просила, так она бы ни пенни не потратила. Так что ворчать он не посмеет. Да и не станет Хартли ворчать ни по какому поводу – она не представляет его себе в роли ворчуна.

К тому же он сам надоумил ее поехать вместе с тетей Агги и купить и себе, и ей что-нибудь красивое. Как и подобает покорной женушке, она подчинилась. Тетке она купила веер из слоновой кости, хотя та и протестовала, говоря, что слишком стара для такой изящной безделушки. Еще Саманта купила ей лайковые перчатки, поскольку разговоры о новых перчатках тетка вела всю весну, Хартли она купила табакерку, хотя он не имел привычки нюхать табак. Но табакерка была такая прелестная, что невозможно было устоять, к тому же крышка была инкрустирована сапфирами, и Саманте пришло в голову преподнести ему табакерку как свадебный подарок – не важно, что он несколько запоздал, да к тому же платить за него придется самому Хартли. Это и будет «что-то голубое». Заменит ту злополучную брошь – она даже не спросила у Хартли, отдал ли он ее обратно или оставил у себя. Не хотела ничего о ней знать.

Про себя Саманта чуть было не забыла, но все же успела вспомнить и купила несколько пар шелковых чулок и новую шляпку, так щедро украшенную лентами и цветами, что она не сразу решилась на покупку, представив себе, как все эти ленты и цветы совсем закроют ей шею. Но шляпка была легкая, как перышко, и выглядела так сногсшибательно и так… экстравагантно, что Саманта не устояла, хотя и не была уверена, что отважится надеть ее в Йоркшире. Она представила себя в этой шляпке и с огромным животом и с трудом удержалась от смеха – иначе пришлось бы объяснять, в чем дело, тете Агги и модистке.

Вопреки собственным ожиданиям Саманта наслаждалась своим последним днем в Лондоне.

Настало время ленча, и они зашли в кафе, несмотря на все протесты тетушки Агги, которая считала, что есть не дома, да еще без сопровождения мужчин, дамам не приличествует. А когда они вышли оттуда, Саманта заметила невдалеке на Оксфорд-стрит Фрэнсиса и весело помахала ему рукой.

Он поспешил им навстречу.

– Саманта, – сказал он. – Леди Брилл. – Но снова повернулся к Саманте. – Вас не было дома, когда приехал Кэрью? – взволнованно спросил он.

– Приехал? Так рано? – удивилась Саманта. – Он уже дома? Я думала, он весь день будет заниматься какими-то своими делами.

Фрэнсис взял Саманту за руку и приглушенным голосом сказал:

– Мне кажется, вы нужны ему дома.

Его голос и выражение лица насторожили Саманту.

– Зачем? – испуганно спросила она. – Что случилось? Лайонел? Он…

– Да, – сказал Фрэнсис.

Глаза у Саманты расширились от ужаса.

– Вчера вечером Хартли вызвал его на дуэль? Хартли мертв?

Саманта вцепилась Фрэнсису в рукав, но тут же вспомнила, что он сказал: она нужна Хартли дома. Мертвому она была бы ему уже не нужна.

– Он жив, – сказал Фрэнсис. – Черт бы меня побрал, я проговорился! Они дрались, Саманта. В спортзале у Джексона. И ваш муж победил!

– Ваше поведение, милорд, и столь бурное выражение чувств оставляют желать лучшего, – сказала леди Брилл, глядя, как Саманта вцепилась в рукав Фрэнсиса обеими руками. – Сейчас она потеряет сознание. Действуйте же! Помогите усадить ее в карету. Я незамедлительно доставлю ее на Стэнхоуп-гейт, Вы сказали, Кэрью победил? Но кого он победил и в чем было дело? Прошу вас, объясните. Интересно послушать, что это за история. И уж можно не сомневаться, сегодня вечером она будет у всех на устах. А вот и карета! Садись, дорогая, лорд Фрэнсис тебе поможет.

– Нет, нет, не извиняйтесь, Фрэнсис, – сказала Саманта уже из кареты. – Я вам очень признательна. Если бы не вы, я могла бы ни о чем и не узнать чуть ли не до самого вечера. Ах, Хартли! – Она полезла в ридикюль за носовым платком.

– Саманта, я знаю, он весь в синяках и кровоподтеках, – сказал Фрэнсис, но передайте ему от меня, что он самый счастливый человек в Англии. И что он достоин вас, как никто другой. До свидания, Саманта!

И прежде чем она смогла ему ответить не только жалостной улыбкой, лорд Фрэнсис захлопнул дверцу кареты.

* * *

Маркиз принял ванну и переоделся. Его камердинер с довольным видом – он явно гордился своим хозяином – смазал лечебной мазью синяки и ссадины на его лице и на теле. После чего Хартли спустился в библиотеку, попросил слугу разжечь камин, хотя день был теплый, и опустился в кресло возле камина. Болело все тело, каждый сустав, каждая мышца. Каким-то чудом уцелели глаза, но, пожалуй, только они и уцелели.

Он мечтал, чтобы Саманта поскорее вернулась домой и помассировала ему руку. Но лицо… Лучше бы ей хотя бы с неделю не видеть его лица.

Он победил.

Хартли откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, но трудно было успокоиться – он не мог сдержать ликование. Он победил! Расквитался с Лайонелом. Отомстил за Саманту – и за себя тоже. Хартли позволил себе гордо улыбнуться – и охнул от боли. Вот уж никогда бы не подумал, что улыбка может причинить физическую боль.

И тут дверь с шумом распахнулась. Маркиз успел повернуть голову, чтобы увидеть ворвавшийся в библиотеку вихрь – желтые цветы свесились со шляпки и отчаянно метались перед глазами Саманты. Но она сорвала шляпку с головы и, не глядя, швырнула в угол. Лакей тихонько притворил за ней дверь.

– Я готова убить вас, Хартли! – воскликнула она. – Задушить собственными руками! И вы даже не сказали мне. Вот так неотложное дело! Он бы хладнокровно убил вас. И я убью!

– Как хорошо, однако, – сказал Хартли, – что человек может умереть лишь один раз.

– Хартли… – Саманта подошла к нему и опустилась па колени. – О, Хартли, бедное твое лицо! Почему ты это сделал? О, я знаю почему – из-за меня. Какое безрассудство! Никогда больше так не поступай. Но я тебе благодарна. Я так тебя люблю!

– Ради одних только этих слов стоило бросить ему вызов, дорогая моя Саманта, – осторожно улыбнувшись, сказал маркиз. – Но я поступил так и ради себя тоже.

– Потому что, оскорбляя меня, он оскорбил и тебя? – спросила она, подняв глаза на его изукрашенное синяками лицо.

«Красавцем я никогда не был, – подумал Хартли. – Представляю, как я ужасен сейчас». Но Саманта смотрела на него с обожанием.

– Да, – сказал он. – Но вот из-за этого тоже. – Маркиз поднял свою правую руку. – И из-за ноги. Он виновник моих увечий. Это не был несчастный случай. Он столкнул меня с лошади – шестилетнего ребенка!

В глазах Саманты заблестели слезы.

– Ах, Хартли! – прошептала она. – Бедный мой любимый Хартли! Фрэнсис сказал, что ты победил. Что ж, Лайонел выглядит еще хуже, чем ты?

– Куда хуже, – ответил маркиз. – До конца своей жизни оп будет ходить с кривым носом, и, бьюсь об заклад, по меньшей мере всю следующую неделю никто не сможет разглядеть, есть ли у него вообще глаза.

– Замечательно! – неожиданно ухмыльнувшись, сказала Саманта. – Как я рада! Отличная работа, сэр!

– Какая кровожадная женщина, – пошутил он.

– Хартли. – Саманта осторожно опустила подбородок на его колено и не сводила с него глаз. – Я ужасно глупая женщина. Поняла это только недавно, и особенно прошлой ночью. А сегодня мне это стало совершенно ясно. Я не правильно понимала значение этого слова.

Хартли засмеялся.

– Ты и вправду глупая. Какого слова?

– Понимаю, тебе сейчас ужасно больно. Но скажи, это совершенно невозможно – сесть к тебе на колени?

Ему было больно. Даже малейшая тяжесть на коленях причиняла боль. Но он протянул к ней руки, и она прильнула к нему, положила голову ему на плечо.

– Это слово – «нравиться», – сказала она. – Оказывается, то, что я определяла словом «нравиться», на самом деле – любовь. Какая же я была глупая!

У Хартли было такое чувство, будто оп снова получил удар под дых. Он не сразу заговорил.

– Расскажи мне, как ты все поняла, – попросил он и, не обращая внимания на боль, прижался щекой к ее макушке.

– Ты мне ужасно понравился, Хартли, когда мы познакомились в Хаймуре. После каждой нашей встречи я не могла дождаться следующей, а когда мне из-за тетушки пришлось уехать, в моей жизни образовалась чудовищная пустота. Я считала, что встретила в твоем лице настоящего друга и больше уже никогда такого друга не встречу. Лондон, приемы, балы потеряли для меня всякую привлекательность, потому что моего друга не было рядом со мной. И когда я увидела тебя на балу у леди Рочестер, я почувствовала себя такой счастливой, что закружилась голова. Мне ужасно захотелось поцеловать тебя и сказать тебе то, что я сказала потом, и я хотела Выйти за тебя замуж – потому что ты мне очень нравился. А когда мы поженились, те три дня я… Никогда в своей жизни я не была так счастлива, как в эти дни. Я была наверху блаженства. Потому что ты мне очень, очень нравился. А потом мне хотелось лишь одного – умереть, хотелось, чтоб жизнь па земле кончилась, потому что я думала, что я тебе больше не нравлюсь.

– Любовь моя! – взволнованно произнес Хартли.

– Я достаточно рассказала? – спросила Саманта. – Ты понял, что я хочу тебе объяснить?

Хартли сглотнул комок в горле и потерся щекой о ее макушку.

– Понимаешь, – продолжала Саманта, – я называла любовью то, что случилось со мной в тот ужасный первый сезон. Я думала, это и есть любовь – дьявольское наваждение, мучительный стыд… ах, все эти страшные переживания. Тогда я пришла к убеждению, что в моей жизни никогда больше не будет любви. Я не хотела любви. Я смотрела на Дженни и Габриэля, смотрела на другие пары, но не верила, что тоже могу быть счастлива. Когда я встретила тебя, я боялась думать о своем чувстве. О том, что это за чувство. Боялась все испортить, боялась, что оно обернется в нечто уродливое. Я хотела, чтобы ты продолжал нравиться мне, а я тебе и чтобы нам было хорошо имеете.

– Ты мне нравишься, любимая, – сказал Хартли. – Ну а я люблю тебя, – сказала Саманта. – Видишь, я это сказала, и на наши головы не обрушились гром и молнии. Хартли, ты для меня все. Ты единственный в мире; ты для меня – весь мир! И всегда был одним-единственным, с того момента, как я увидела тебя. Ты вернул солнечный свет в мою жизнь.

Хартли снова сглотнул комок, застрявший в горле, а потом, не думая о боли, наклонил голову и прильнул к ее губам.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Саманта вздохнула и протянула ему губы для второго поцелуя. Но вдруг отклонилась и улыбнулась ему.

– У меня для тебя есть подарок. Я купила его, а счет придет тебе. – Саманта весело рассмеялась. – К тому же, Хартли, это вовсе не нужная тебе вещица, но такая красивая, что я не удержалась. И она голубая. «Что-то голубое». Запоздалый свадебный подарок. – Саманта наклонилась и подняла с пола свой ридикюль.

– У меня тоже есть для тебя подарок, – сказал Хартли. – Это было первое из моих дел, о которых я сказал тебе за завтраком. И тоже «что-то голубое». Чтобы ты забыла про ту, другую вещицу. – Перед тем как спуститься вниз, Хартли положил свой подарок в карман. Сейчас он достал его.

– О-о! – произнесла Саманта, глядя на кольцо с огромным сапфиром. – О, Хартли, оно прекрасно! О, любовь моя, спасибо тебе! – Саманта протянула руку, и Хартли надел кольцо ей на палец, рядом с обручальным. Саманта протянула руку перед собой и развела пальцы, любуясь кольцом.

А Хартли с улыбкой смотрел на табакерку.

– Ты хочешь, чтобы я начал нюхать табак и чихал на тебя? – спросил он.

– А ты не любишь нюхать табак? – озадаченно спросила Саманта. – Какая же я глупая!

– Я буду носить эту табакерку у себя на груди. До конца моей жизни, – сказал Хартли. – И хранить так же бережно, как зеленое перо, которое я когда-то получил в награду. Спасибо, Саманта.

– Хочешь еще один подарок, Хартли? – спросила она. – Это не голубой камешек и не зеленое перо, и ты не сможешь взять его в руки… во всяком случае, пока. Но надеюсь, он тебе понравится. – Она смотрела на него сияющими глазами.

– Что же это такое? – Откинув голову на спинку кресла, Хартли улыбался.

– Мне кажется… – начала Саманта. – Нет, на самом деле я почти уверена. Мне кажется, Хартли, у нас будет ребенок.

Он был рад, что голова его упирается в спинку кресла. Глаза у него на мгновение закрылись.

– О, любовь моя! – только и сказал он.

– Думаю, это так. Я чувствую. И потому, Хартли, я хочу домой, в Хаймур. Малышка родится в новом году, и я буду нянчить ее весной и летом, и пока тебе придет в голову везти меня на очередной идиотский сезон в Лондон, мы уже родим еще одного ребеночка и начнем ждать следующего. Во всяком случае, план у меня такой. – Она лукаво ему улыбнулась. – Правда, прекрасный план?

Он с нежностью погладил правой рукой ее щеку.

– Прекрасна ты, Саманта! – сказал он. – Не могу поверить – я стану отцом? Неужели я и правда такой молодец?

– Да, это твоя заслуга, – сказала Саманта. – Хартли, помнишь, ты сказал, что мне еще предстоит многому научиться? Что ты научишь меня, а я буду учить тебя?

– Помню, – сказал он.

– Не представляю, чему я могу научить тебя, – сказала Саманта, – но ты мне поможешь? – Она ласково и пытливо смотрела на него. – И научишь меня? Я хочу знать все. Хочу подарить тебе все счастье, которое только возможно.

Хартли опять склонил ее голову к себе на плечо, а сам прислонился щекой к ее макушке.

– Начнем с сегодняшнего вечера и будем дарить друг другу радость всю жизнь.

Оба довольно вздохнули и немного помолчали.

– Почему же с вечера? Что нам мешает начать обучение сейчас же? – спросила Саманта.

«Ничто не мешает, если не считать того, что у меня все болит – суставы, мышцы, ссадины. И все же совершенно ничего не мешает».

– Не вижу никаких помех, – сказал маркиз. – Так чья спальня – твоя или моя, любимая?

– Твоя. – Саманта спрыгнула с его колен и протянула ему руку. – Для разнообразия. Твоя кровать, Хартли, показалась мне вчера такой мягкой, хота мы с тобой только спали в ней и больше ничего.

– Но не пройдет и часа, как мы исправим это маленькое упущение, – заверил Хартли, с трудом поднявшись с кресла и подставив Саманте левую руку. Я не позволю, чтобы о моей кровати осталось лишь такое скромное воспоминание.

Саманта весело засмеялась и оперлась на его руку.

– И уж конечно, это будет куда более приятное времяпрепровождение, чем хождение по магазинам. Какая удача, что я встретила Фрэнсиса! Между прочим, он просил в точности передать тебе его слова – он сказал, что ты счастливейший человек на свете.

– Истинно так! – сказал Хартли, открывая перед Самантой дверь библиотеки и ведя ее по лестнице наверх.

– Ну а я-то уж точно самая счастливая женщина в целой вселенной! Я полюбила и вышла замуж за моего дорогого друга. За самого близкого, самого преданного друга.