Знаменитый физик, один из ассистентов Альберта Эйнштейна, умирает в больнице после жестоких пыток, которым подвергли его неизвестные преступники. Перед смертью он успевает лишь шепнуть своему ученику Дэвиду Свифту странный набор цифр — ключ к последней, не известной миру теории Эйнштейна. И тотчас же Дэвида похищают представители спецслужб, намеренные любыми средствами выбить из него информацию, однако Свифту чудом удается бежать… Вместе со своей давней подругой, известным физиком Моникой Рейнольдс он начинает собственное расследование и обнаруживает: в тайну последней теории были посвящены четверо доверенных ассистентов Эйнштейна. Трое уже погибли. Остался один — Дэвид с подругой должны его спасти и найти тайные записи великого ученого… Полиция? Спецслужбы? Доверять нельзя никому — слишком высоки ставки. Ведь если Дэвид раскроет тайну последней теории Эйнштейна, он станет, возможно, самым опасным человеком на Земле…

Марк Альперт

ПОСЛЕДНЯЯ ТЕОРИЯ ЭЙНШТЕЙНА

Лизе, которая наполнила мою вселенную чудесами.

Освобождение силы атома изменило все, кроме нашего образа мыслей, и потому мы дрейфуем к невиданной катастрофе.

Альберт Эйнштейн

Глава первая

Ганс Вальтер Кляйнман, один из величайших физиков-теоретиков нашего времени, захлебывался в собственной ванне — чьи-то длинные жилистые руки прижали его плечи к фаянсовому дну.

Хотя воды было всего тридцать сантиметров, сильные руки не давали Гансу поднять лицо на поверхность. Он цеплялся ногтями за чужие пальцы, пытался разжать их хватку, но этот человек был «штаркер» — здоровый молодой хулиган, а Ганс — семидесятидевятилетний старик с артритом и больным сердцем. Он метался, стуча ногами по стенкам ванны, теплая вода плескалась над ним. Нападавшего он не видел — лицо виднелось размытым пятном. Наверное, штаркер залез в квартиру через открытое окно возле пожарной лестницы, потом пошел в ванную, поняв, что Ганс там.

Он отбивался, но давление в груди нарастало. Начавшись в середине, прямо под грудной костью, оно быстро охватило всю грудную клетку, стиснуло легкие, в считанные секунды поднялось к шее горячей тугой петлей, и Ганс, давясь, открыл рот. Теплая вода хлынула в глотку, он полностью поддался панике, стал первобытной извивающейся тварью в своих последних судорогах. Нет, нет, нет-нет-нет!

Потом он затих, и, теряя зрение, увидел лишь рябь на поверхности в сантиметрах над собой. Ряд Фурье, подумалось ему. И какой прекрасный.

Но это был не конец — пока. Придя в себя, Ганс обнаружил, что лежит ничком на кафельном полу, выкашливая воду. Глаза жгло, желудок сводило судорогой, каждый вдох давался с трудом. Возвращение к жизни оказалось болезненнее умирания. Внезапно он почувствовал резкий удар между лопаток и услышал жизнерадостный голос:

— Пора просыпаться!

Незнакомец схватил его за локти и перевернул — Ганс ударился затылком о мокрый кафель. Все еще тяжело дыша, он смотрел на бандита, склонившегося над ним на коврике ванной. Крупный мужчина, килограммов сто, не меньше. Под черной футболкой бугрятся мышцы, камуфляжные штаны заправлены в черные кожаные ботинки. Лысая голова, непропорционально маленькая для такого тела, черная щетина на щеках, серый шрам на скуле. «Наверняка наркоман, — подумал Ганс. — Вот он сейчас меня убьет, все тут перероет в поисках ценностей, и лишь тогда до этого поца дойдет, что у меня не было ни цента».

Штаркер растянул губы в улыбке:

— Ну, вот теперь и поговорим? Меня можно называть Саймоном, если вы не против.

Непривычный акцент этого человека Ганс не определил. Маленькие карие глаза, крючковатый нос, кожа цвета старой кирпичной кладки. Лицо неприятное, но неопределенное — может быть испанец, турок, русский, кто угодно. «Что вам надо?» — попытался сказать Ганс, но получился лишь очередной рвотный звук.

— Да-да, и я прошу прощения, что так вышло, — сказал с извиняющейся улыбкой Саймон. — Но мне нужно было продемонстрировать серьезность своих намерений. Лучше сразу расставить все точки над «i», правда ведь?

Как ни странно, сейчас Ганс не был испуган. Он уже принял как факт, что незнакомец его убьет. Что его раздражало — так это бесстыдство бандита, который улыбался лежащему на полу голому человеку. Казалось, вполне понятно, что будет дальше: Саймон потребует коды кредитной карты, с одной соседкой Ганса такое уже было — на восьмидесятидвухлетнюю старуху напали в ее собственной квартире и били до тех пор, пока не назвала код. Нет, Ганса обуревал не страх, а гнев! Выкашляв последние капли воды, он приподнялся на локте.

— На сей раз ты ошибся, ганеф. Нет у меня денег и даже банковской карточки нет.

— Мне не нужны ваши деньги, доктор Кляйнман. Меня не деньги интересуют, а физика. Вы ведь знакомы с этим предметом, как я полагаю?

Сперва Ганс только еще больше разъярился: как смеет этот поц над ним смеяться? Кого он из себя строит? Но почти сразу возник более неприятный вопрос: «Откуда он знает мою фамилию? И кто ему сказал, что я физик?»

Саймон будто угадал мысли Ганса.

— Не стоит так удивляться, профессор. Я не такой невежественный, каким кажусь. Пусть у меня нет никаких престижных дипломов, но я все на лету хватаю.

Теперь Ганс видел, что перед ним не наркоман.

— Кто вы такой? И что вы тут делаете?

— Считайте это научным проектом. По очень трудной и эзотерической теме. — Он улыбнулся шире. — Признаю, что не все формулы было легко понять. Но у меня, видите ли, есть кое-какие друзья, которые мне все отлично объяснили.

— Друзья? Какие друзья?

— Наверное, я неправильно выбрал слово. Пусть будет — «клиенты». У меня есть весьма осведомленные и весьма обеспеченные клиенты. Они меня и наняли, чтобы добыть у вас кое-какую информацию.

— О чем вы? Вы чей-то шпион?

— Нет-нет, — тихо засмеялся Саймон, — ничего столь грандиозного. Я независимый исполнитель. Давайте на этом остановимся.

У Ганса мысли понеслись вскачь. Этот штаркер — шпион, быть может, террорист. На кого он работает — Иран? Северная Корея? «Аль-Каида»? — неясно, но и не важно. Всем им нужно одно. Но чего Ганс откровенно не мог понять — почему из всех возможных целей эти сволочи выбрали именно его. Как почти все физики-ядерщики своего поколения, Ганс выполнял и кое-какую секретную работу для министерства обороны в пятидесятых — шестидесятых годах, но его специальностью были исследования радиоактивности. Над проектированием или изготовлением бомбы он никогда не работал и почти всю свою профессиональную жизнь посвятил теоретическим изысканиям, не имевшим никакого отношения к войне.

— Придется мне огорчить ваших клиентов, кем бы они ни были, — сказал Ганс. — Они выбрали не того физика.

— Я так не думаю, — покачал головой Саймон.

— И какую информацию вы хотели бы от меня получить? Обогащение урана? Я о нем ничего не знаю! А о проектировании боеголовок — и того меньше. Моя специальность — физика элементарных частиц, а не ядерные устройства. Все мои научные работы выложены в Интернете, в них нет ничего секретного!

Незнакомец невозмутимо пожал плечами.

— Ваши выводы слишком поспешны, а потому неверны. Боюсь, мне абсолютно безразличны как боеголовки, так и все ваши статьи. И меня интересуют результаты не ваши, а совсем другого человека.

— Почему вы тогда оказались в моей квартире? Ошиблись адресом?

Лицо Саймона сделалось жестоким. Он толкнул Ганса спиной на кафель и положил ладонь ему на грудь, наклонившись — чтобы в любой момент придавить всей тяжестью.

— Этот человек — ваш знакомый. Помните вашего профессора в Принстоне пятьдесят пять лет назад? Вечный жид из Баварии? Который написал «Zur Elektrodynamik bewegter Korper»?[1] Вряд ли вы его забыли.

Ганс дернул плечами, стараясь вдохнуть — рука штаркера лежала невыносимой тяжестью. Mein Gott,[2] подумал он, этого не может быть.

Саймон наклонился ближе, так что стали видны черные волоски в ноздрях.

— Он восхищался вами, доктор Кляйнман. Считал вас одним из самых многообещающих своих ассистентов. Вы ведь последние годы весьма тесно с ним сотрудничали?

Ганс не мог бы ответить, даже если бы захотел. Саймон давил так, что ощущался скрежет позвонков по кафельному полу.

— Да, он вами восхищался. И более того — он вам доверял. Он обсуждал с вами все темы, над которыми в те годы работал. Включая эту его Einheitliche Feldtheorie.[3]

И тут у Ганса хрустнуло ребро. Слева, на внешней дуге, где сильнее всего было напряжение. Боль ударила в грудь ножом, Ганс открыл рот, чтобы крикнуть, но воздуха не хватало. О Gott, Gott im Himmel![4] Внезапно рациональное мышление полностью исчезло, и его охватил страх — нет, ужас! Теперь он понял, что хочет незнакомец, и знал, что в итоге не сможет этому сопротивляться.

Саймон наконец ослабил давление и убрал руку с груди Ганса. Тот глубоко вздохнул, ощутив вместе с хлынувшим в легкие воздухом кинжальный удар боли слева. Прорвана плевра, значит, вскоре левое легкое спадется. Ганс выл от боли, дрожал с каждым вздохом. Саймон стоял над ним, подбоченившись, улыбаясь, как человек, довольный своей работой.

— Итак, мы друг друга поняли? Вы уже знаете, что я ищу?

Ганс кивнул и закрыл глаза. Простите меня, Herr Doktor,[5] подумал он. Я сейчас предам вас.

Мысленным взором он снова увидел профессора — так ясно, как если бы великий человек стоял прямо здесь, в ванной. Ничего похожего на известные всем портреты, на фотографии неухоженного гения с копной белых волос. Ганс помнил профессора в последние годы его жизни. Впалые щеки, ввалившиеся глаза, скорбное выражение лица. Человек, постигший истину, но ради спасения мира не высказавший ее вслух.

Удар ногой в бок, под сломанное ребро — Ганс вздрогнул, глаза его распахнулись от боли. Кожаный ботинок Саймона стоял у него на груди.

— Не время спать, надо работать. Сейчас я возьму с вашего стола бумагу, и вы все запишете подробно. — Он обернулся и вышел из ванной. — Если я чего-то не пойму, вы мне объясните. Ну, как на семинаре. Кто знает, может, вам еще и понравится.

Саймон пошел по коридору в спальню Ганса, потом послышался шум, будто кто-то шарит и ищет. Когда бандит вышел, страх Ганса слегка ослабел, вернулась способность думать — хотя бы до тех пор, пока этот гад не вернется. Он думал о ботинках этого штаркера, о сверкающих десантных ботинках, и на него накатила волна отвращения. Этот человек старался походить на нациста — да он и был, по сути, нацистом, точно таким же, как громилы в коричневой форме, маршировавшие по улицам Франкфурта, когда Гансу было семь лет. И кто те люди, на которых Саймон работает, эти безымянные «клиенты»? Кто они, если не нацисты?

Саймон вернулся с шариковой ручкой и блокнотом.

— Итак, начнем сначала, — сказал он. — Я прошу вас написать уточненное уравнение поля.

Он наклонился, протягивая ручку и блокнот. Ганс не взял их. Легкое у него спадалось, каждый вдох приносил мучения, но он не станет помогать этому нацисту.

— Идите вы к черту! — прохрипел он.

Саймон укоризненно поморщился — как на невоспитанного пятилетнего мальчишку.

— Знаете, что я думаю, доктор Кляйнман? Вам нужна еще одна ванна.

Резким движением он подхватил Ганса и снова бросил его в воду. Снова Ганс рвался поднять лицо над водой, бился о стенки ванны, цеплялся за руки штаркера. Второй раз оказался куда намного страшнее первого, потому что Ганс теперь знал, что будет дальше — удушающая агония, отчаянные судороги и погружение в черноту.

На сей раз бессознательное состояние оказалось глубже, и чтобы вынырнуть из бездны, потребовалось невероятное усилие. Но даже открыв глаза, он не почувствовал, что пришел в себя полностью. В глазах все плыло, и дышать можно было лишь едва-едва.

— Вы меня слышите, доктор Кляйнман?

Голос звучал, как через подушку. Когда Ганс поднял взгляд на штаркера, его силуэт был окружен полутенью дрожащих частиц.

— Мне искренне хотелось бы добиться от вас более разумного поведения, доктор Кляйнман. Рассуждая логически, вы бы поняли, что ваше упрямство абсурдно. Такие вещи нельзя скрывать вечно.

Ганс пригляделся к окружающей этого человека завесе и увидел, что на самом деле частицы не вибрируют — они то появляются, то исчезают, пары частиц и античастиц, по волшебству возникающие из квантового вакуума и так же быстро аннигилирующие. Захватывающее зрелище, подумал он. Жаль, нет фотоаппарата.

— Даже если вы нам не поможете, мои клиенты получат, что им надо. Возможно, вы не в курсе, но у вашего профессора были и другие доверенные лица. Он счел разумным распределить информацию между ними. Мы уже обратились к некоторым из этих пожилых джентльменов, и они пошли нам навстречу. Так или иначе, но мы получим желаемое. Зачем создавать себе сложности?

Под взглядом Ганса эти эфемерные частицы будто вырастали, и тогда было видно, что это вовсе не частицы, но бесконечно тонкие струны, протянувшиеся от одной пространственной складки до другой. Струны переливались между недвижными складками, сворачивающимися в трубки, конусы и многообразия. И весь этот сложноорганизованный танец происходил именно как предсказано, как описал Herr Doktor!

— Извините, доктор Кляйнман, но у меня кончается терпение. Мне неприятно то, что придется сделать, но вы не оставляете мне выбора.

Бандит трижды ударил его ногой в левый бок, но Ганс едва ли это почувствовал. Бесплотные пространственные складки свернулись вокруг него, и Ганс их видел ясно, как круглящиеся поверхности дутого стекла, сверкающие и непроницаемые, но мягкие на ощупь. А этот тип их не видит. Кто он вообще такой? С таким клоунским видом в своих дурацких черных кожаных ботинках.

— Не видишь? — шепнул Ганс. — Они же у тебя перед глазами!

Человек вздохнул.

— Похоже, нужны более энергичные меры убеждения. — Он вышел в коридор, открыл бельевой чулан. — Посмотрим, что у нас тут есть.

Через минуту он вернулся в ванную с пластиковой бутылкой спиртовой растирки и паровым утюгом.

— Доктор Кляйнман, вы мне не скажете, где тут ближайшая розетка?

Ганс не слышал. Он видел только кружевные складки вселенной, накрывающие его бесконечно мягким одеялом.

Глава вторая

У Дэвида Свифта было необычайно хорошее настроение. Он провел чудесный выходной в Сентрал-парке со своим семилетним сыном Джонасом. Венчая день, Дэвид купил у разносчика на Семьдесят второй мороженое с тележки, и теперь отец с сыном брели сквозь густеющие июльские сумерки к дому бывшей жены Дэвида. Джонас тоже был в хорошем настроении, потому что в правой руке (левая занята мороженым) он держал с иголочки новенький, стреляющий тройными очередями «СуперПолив». Шагая по тротуару, он небрежно наводил водяной чудо-автомат на разные цели — окна, почтовые ящики, стайки голубей на дороге, — но Дэвид не волновался: он слил воду из резервуара еще при выходе из парка.

Джонас умудрился лизнуть мороженое, не отрывая взгляда от прицела «СуперПолива».

— А еще скажи, как это получается? Почему вода вылетает так быстро?

Дэвид уже дважды объяснил этот процесс, но не возражал против повторения. Такие разговоры с сыном ему нравились.

— Вот смотри: когда ты двигаешь вон ту красную штуку, рукоять насоса, вода из большого резервуара перегоняется в меньший.

— Погоди, а где этот меньший?

Дэвид показал на приклад автомата:

— Прямо тут. В том резервуаре, который поменьше, есть воздух, и когда ты закачиваешь туда воду, воздуху остается меньше места. Молекулы прижимает друг к другу, и они начинают толкать воду.

— Не дошло. Зачем им толкать воду?

— Потому что они мечутся как угорелые и ударяются обо все вокруг, понимаешь? И когда ты их сжимаешь, они чаще попадают по воде.

— А можно я принесу этот автомат в школу, на урок «покажи и расскажи»?

— Ну, я вообще-то не знаю…

— А почему нет? Это же тоже естественная наука?

— Я не знаю, разрешено ли носить в школу оружие. Но ты прав, эта штука по науке работает. Тот, кто ее изобрел, был ученым. Инженер по ядерной технике из НАСА.

По Коламбас-авеню проехал автобус, и Джонас проводил его стволом водяного автомата. Кажется, он утратил интерес к физике «СуперПолива».

— Па, а почему ты не стал ученым?

Дэвид ответил не сразу.

— Ну, не каждый может быть ученым. Но я писал книги по истории науки, это тоже интересно. Мне довелось многое узнать о знаменитых людях вроде Исаака Ньютона и Альберта Эйнштейна, и я читал о них лекции.

— Я так не хочу, я лучше буду настоящим ученым. И придумаю звездолет, который за пять секунд долетит до Плутона.

Поговорить про звездолет до Плутона было бы интересно, но Дэвиду стало неловко — и надо восстановить свой статус в глазах сына.

— Давным-давно, еще студентом, я тоже кое-какой наукой занимался. И как раз про космос.

Джонас отвернулся от улицы и уставился на отца:

— В смысле, звездолеты строил? — спросил он с надеждой. — Которые миллиарды миль в секунду летают?

— Нет, это была наука о том, какую форму имеет космос. Как бы выглядело пространство, будь в нем не три измерения, а два.

— Не въехал. Измерение — это что?

— Вселенная с двумя измерениями имеет длину и ширину, но не имеет глубины. Как огромный лист. — Дэвид развел руки ладонями вниз, будто разглаживая бесконечный лист бумаги. — У меня был преподаватель, профессор Кляйнман, один из самых умных ученых во всем мире. Мы вместе написали статью о двумерных вселенных.

— Статью? — Джонас стремительно терял интерес.

— Именно этим и занимаются ученые — они пишут статьи о своих открытиях. Чтобы коллегам были известны их результаты.

Джонас снова принялся разглядывать проезжающие машины. Ему стало так скучно, что он даже не спросил, кто такие коллеги и что такое результаты.

— Я тогда маму спрошу, можно ли мне взять «СуперПолив» на «покажи и расскажи».

Через минуту они входили в дом, где жил Джонас с матерью. Два года назад, до развода с Карен, здесь жил и Дэвид. Сейчас он снимал небольшую квартирку поближе к Колумбийскому университету, где работал. По будням он забирал Джонаса из школы в три часа и четыре часа спустя привозил к матери — это позволяло избежать существенных расходов на няню. Но всегда, когда Дэвид проходил через подъезд своего прежнего дома в разболтанный лифт, у него щемило сердце. Будто у изгнанника.

На четырнадцатом этаже их уже поджидала Карен в открытых дверях квартиры. Она еще не переоделась, придя с работы, и встретила их в черных туфлях и сером деловом костюме — профессиональная форма юриста корпорации. Сложив руки на груди, она смерила бывшего мужа прищуренным взглядом, явно не одобряя щетину на подбородке, грязные джинсы и футболку с надписью «Историки-мазилы» (его любимая софтбольная команда). Потом ее взгляд остановился на «СуперПоливе». Джонас, учуяв беду, отдал автомат Дэвиду и шмыгнул мимо матери в дом.

— Мне надо! — завопил он, устремляясь в туалет.

Карен покачала головой, глядя на водяной автомат. Выбившаяся белокурая прядь качнулась у левой щеки. Все еще красива, заметил про себя Дэвид, но красота холодная и непрощающая. Карен подняла руку и убрала прядь.

— И о чем ты только думал?

Дэвид был готов к этому вопросу.

— Послушай, я рассказал Джонасу все правила. Не стрелять в людей. Мы ходили в парк, стреляли там по камням и деревьям. И было весело.

— Ты считаешь автомат подходящей игрушкой для семилетнего мальчика?

— Но это же не настоящий автомат! И на коробке написано: «От семи лет».

Зрачки у Карен сузились, губы поджались. Выражение, которое часто появлялось у нее в пылу спора — Дэвид его всегда терпеть не мог.

— А ты знаешь, что дети творят с этими «СуперПоливами»? Вчера в новостях рассказали. Шайка мальчишек со Стейтен-Айленд зарядила такой автомат вместо воды бензином и сделала из него огнемет. Чуть весь квартал не сожгли.

Дэвид заставил себя вдохнуть и выдохнуть. В ссоры с Карен он больше вступать не будет. Потому они и развелись — все время грызлись на глазах у Джонаса, и сейчас продолжать разговор не имело смысла.

— Будь по-твоему. Скажи, что мне с ним сделать, и я так и поступлю.

— Унеси этот автомат с собой. Пусть Джонас с ним играет там, где ты будешь за ним наблюдать, но в моем доме чтоб этого не было!

Дэвид не успел ответить, как в квартире зазвонил телефон. Джонас крикнул: «Я возьму!» — и взгляд Карен метнулся в сторону, будто она сама решила бежать к телефону, но нет — она лишь наклонила голову, прислушиваясь. Дэвид подумал, не новый ли это ее бойфренд. Она начала встречаться с коллегой-юристом — крепко сбитым седым мужиком, дважды в прошлом женатым и с приличными деньгами. Дэвид не ревновал — в обычном смысле слова, потому что страсть к Карен давно в нем угасла. Но ему невыносима была мысль, что этот бесцеремонно добродушный тип будет лезть Джонасу в душу.

Джонас появился, держа в руках трубку радиотелефона, и резко остановился — очевидно, озадаченный встревоженным видом родителей. Потом протянул трубку Дэвиду:

— Па, это тебя.

Карен опешила — у нее был вид, будто ее предали.

— Странно. Кто может тебя здесь искать? Ты кому-то не дал свой новый номер?

Джонас пожал плечами:

— Тот человек сказал, что он из полиции.

Дэвид сидел в такси, мчавшемся на север, к больнице св. Луки. Темнело, и парочки уже нетерпеливо выстроились у ресторанов и баров Амстердам-авеню. Такси виляло в потоке, объезжая медлительные автобусы и грузовички служб доставки, а Дэвид разглядывал неоновые вывески над ресторанами, переливающиеся ядовитой краской.

«Подвергся нападению», — сказал детектив из полиции. Профессор Кляйнман подвергся нападению в своей квартире на Сто двадцать седьмой улице и находится в критическом состоянии в приемном покое больницы св. Луки. Он спрашивал Дэвида Свифта. Прошептал санитарам его телефонный номер. «Вам стоит поспешить», — добавил детектив.

— А что с ним такое? — спросил Дэвид. — Плохо?

— Постарайтесь побыстрее, — ответил детектив.

Дэвид зажмурился от чувства вины — он не навещал профессора Кляйнмана уже три года. Уйдя с физического факультета Колумбийского университета, старик сделался затворником. Жил в тесной квартирке на окраине Западного Гарлема, все деньги передавал Израилю. Ни жены, ни детей — вся жизнь отдана физике.

Двадцать лет назад, когда Дэвид был студентом, научным руководителем у него был Кляйнман. И Дэвиду он понравился с самого начала. Профессор держался просто и дружелюбно, вставлял в рассуждения о квантовой теории острые словечки на идиш. Раз в неделю Дэвид приходил в кабинет Кляйнмана и слушал его истолкования тайн волновых функций и виртуальных частиц. К сожалению, всех этих терпеливых объяснений оказалось мало, и через два года разочарований Дэвиду пришлось признать, что он рубит дерево не по себе. У него просто ума не хватает быть физиком. Потому он сменил специальность на ближайшую, которую мог найти: сделал диссертацию по истории науки.

Кляйнман был разочарован, но понял его. Хотя Дэвид и не смог стать физиком, старик к нему привязался, и они поддерживали контакт следующие десять лет, а когда Дэвид начал собирать материалы для своей книги — исследование о совместной работе Альберта Эйнштейна с его ассистентами, — Кляйнман поделился с ним личными воспоминаниями о человеке, которого называл Herr Doktor. Книга эта, «На плечах гигантов», имела невероятный успех и создала Дэвиду репутацию. Сейчас он был профессором истории науки в Колумбийском университете, но не обольщался успехом: по сравнению с таким гением, как Кляйнман, он не достиг ничего.

Такси с визгом затормозило перед приемным отделением больницы св. Луки. Дэвид расплатился с водителем и бросился в автоматические двери — тут же ему на глаза попались трое полицейских, стоявших возле стола регистратора. Двое из них были в форме: средних лет сержант с выпирающим пузом и высокий тощий стажер, будто только что из полицейской академии. Третьим был детектив в штатском — красивый латинос в отглаженном деловом костюме. «Это он мне звонил», — подумал Дэвид и вспомнил фамилию: Родригес.

Чувствуя, как стучит сердце в груди, он подошел к полицейским:

— Прошу прощения. Я Дэвид Свифт. Вы детектив Родригес?

Детектив мрачно кивнул. Двое патрульных вроде пребывали в хорошем расположении духа. Пухлый сержант улыбнулся Дэвиду:

— Эй, а разрешение на эту штуку у вас есть? — Он показывал на «СуперПолив». Дэвид был так поглощен своими мыслями, что забыл про автомат Джонаса — игрушка так и осталась у него в руке.

Родригес поморщился, глянув на сержанта — он не одобрял неделового поведения.

— Спасибо, что приехали, мистер Свифт. Вы родственник мистера Кляйнмана?

— Нет-нет, всего лишь друг. На самом деле — бывший его студент.

Детектив озадаченно посмотрел на него:

— Он был вашим преподавателем?

— Да, в Колумбийском. Как он? Серьезно ранен?

Родригес положил руку Дэвиду на плечо.

— Пройдемте с нами, если вы не против. Он в сознании, но на вопросы не отвечает. Настаивает на разговоре с вами.

Он вывел Дэвида в коридор, двое патрульных шли сзади. Попадавшиеся по дороге сестры смотрели мрачно — не слишком хороший знак.

— Что случилось? — спросил Дэвид. — Вы говорите, на него напали?

— К нам поступил сигнал о том, что происходит ограбление, — ответил Родригес без тени эмоций. — Случайный свидетель увидел, как какой-то мужчина забрался в жилой дом через окно с пожарной лестницы. Прибывшие на место полицейские обнаружили мистера Кляйнмана в ванной, в критическом состоянии. Больше на данный момент нам ничего не известно.

— В критическом состоянии — это что значит?

Детектив смотрел прямо перед собой.

— Это был какой-то сумасшедший. У мистера Кляйнмана ожоги третьей степени на лице, на груди и в области гениталий. Кроме того, у него коллапс легкого и повреждения других внутренних органов. Врачи говорят, что сердце у него уже не выдерживает. Мне очень жаль, мистер Свифт.

Дэвид сглотнул.

— Его будут оперировать?

Родригес покачал головой:

— Он не выдержит операции.

— Черт побери, — процедил сквозь зубы Дэвид.

Он испытывал скорее не горе, а гнев. Кулаки сами сжимались при мысли о том, что доктора Ганса Вальтера Кляйнмана, добрейшей души старика с блестящим интеллектом, забил до смерти какой-то уличный панк.

Они подошли к дверям с надписью «ОТДЕЛЕНИЕ ТРАВМАТОЛОГИИ». Через открытые створки были видны сестры в больничных халатах, окружившие койку, обставленную медицинской аппаратурой: кардиомонитор, дефибриллятор, тележка с лекарствами и приборами, штатив с капельницей. Кто лежит на койке — из коридора видно не было. Дэвид собирался шагнуть внутрь, когда Родригес взял его за руку.

— Я знаю, что это будет трудно, мистер Свифт, но нам нужна ваша помощь. Я прошу вас спросить у мистера Кляйнмана, помнит ли он нападение. Санитары говорят, что в машине он повторял какие-то имена. Какие? — повернулся он к стажеру через плечо.

Мальчишка листанул блокнот.

— Секунду, сейчас. Помню, что имена были немецкие… а, вот они. Айнхайт Лихе и Фельд Терри.

Родригес уставился на Дэвида.

— Вы знаете кого-нибудь из этих людей? Это были сотрудники мистера Кляйнмана?

Дэвид повторил про себя: «Айнхайт Лихе, Фельд Терри». Странные имена, даже для немецких. И тут до него дошло.

— Это не имена, — сказал он. — Это два немецких слова. Einheitliche Feldtheorie.

— И что они значат?

— Единая теория поля.

Родригес недоуменно уставился на него:

— А это еще что за чертовщина?

Дэвид решил остановиться на объяснении, которое дал Джонасу:

— Теория, которая объясняет все существующие силы в природе. Все, от гравитации и электричества до внутриядерных. Святой Грааль физики. Над этой проблемой работают много десятков лет, но пока еще никто этой теории не выдвинул.

Пузатый сержант усмехнулся:

— Ага, значит, она и есть наш подозреваемый — единая теория поля. Мне как, сообщить всем постам?

Родригес снова поморщился, глянув на сержанта, и обернулся к Дэвиду:

— Вы просто спросите мистера Кляйнмана, что он помнит. Любая мелочь может оказаться полезной.

— Ладно, постараюсь, — кивнул Дэвид, но мысли его были далеко. Почему Кляйнман повторял именно эти слова? «Единая теория поля» — термин несколько старомодный. Сейчас большинство физиков предпочитают говорить о теории струн, М-теории или квантовой гравитации — так называются более современные подходы к проблеме. Более того, Кляйнман не был энтузиастом ни одного из этих подходов. Как он говорил, его коллеги-физики тут все делают неправильно: вместо попыток понять, как устроена вселенная, они громоздят аляповатые башни математических формул.

Родригес бросил на него нетерпеливый взгляд. Потом взял у него из рук «СуперПолив» и подтолкнул Дэвида к дверям травматологического отделения.

— Вы бы побыстрее, он вряд ли долго протянет.

Дэвид кивнул и шагнул внутрь. Увидев его, две сестры деликатно отошли в сторону, вглядываясь в кардиомонитор.

Первое, что он заметил, были повязки — большой марлевый тампон слева на лице и пропитанные кровью бинты на груди. Повязки покрывали почти все тело Кляйнмана и все же не могли скрыть все раны. Виднелись нашлепки засохшей крови под седыми волосами, багровые синяки в форме ладони на обоих плечах. Но самое худшее — темно-синий оттенок кожи. Дэвид достаточно разбирался в физиологии, чтобы понимать значение этого признака: сердце больше не снабжало организм обогащенной кислородом кровью из легких. Врачи пристегнули Кляйнману кислородную маску и привели его в сидячее положение, чтобы откачать жидкость из легких, но особого эффекта эти манипуляции не дали. Дэвид, глядя на профессора Кляйнмана, сам ощущал себя так, будто у него грудь полна жидкости. Старик уже походил на труп.

Но прошло несколько секунд — и труп зашевелился. Кляйнман открыл глаза, медленно поднял к лицу левую руку. Скрюченными пальцами постучал по маске, закрывавшей ему рот и нос. Дэвид наклонился к постели:

— Доктор Кляйнман! Это я, Дэвид. Вы меня слышите?

Глаза у профессора были мутные, водянистые, но они повернулись к Дэвиду. Кляйнман снова постучал по кислородной маске, потом нащупал виниловый воздушный мешок, наполняющийся и спадающийся как третье легкое. Пошарив неверными пальцами, он ухватился как следует и потянул.

— Что такое? — спросил встревоженный Дэвид. — Что-то не так? Воздух не проходит?

Кляйнман потянул сильнее — мешок искривился у него в руке. За пластиковой маской зашевелились губы. Дэвид наклонился ближе.

— В чем дело? Что случилось?

Старик покачал головой. Капля пота сбежала полбу.

— Не видишь? — прошептал он из-за маски. — Совсем не видишь?

— Что я должен видеть?

Кляйнман отпустил мешок и поднял руку; медленно повернул ее, будто показывая выигранный приз.

— Какая красота, — прошептал он.

Дэвид услышал бульканье у него в груди — жидкость вливалась в легкие.

— Вы знаете, где вы, профессор? Вы в больнице.

Кляйнман продолжал изумленно рассматривать собственную руку — точнее, пустое пространство, которое держал в ладони.

— Да-да, — просипел он.

— Кто-то напал на вас у вас дома. Полиция спрашивает, не помните ли вы чего-нибудь.

Старик закашлялся, заляпывая внутренность маски розоватыми капельками, но глаза его не отрывались от невидимого кубка у него в ладони.

— Он был прав. Mein Gott, он был прав!

Дэвид прикусил губу. Сейчас он уже не сомневался, что Кляйнман уходит, потому что уже видал такое. Десять лет назад он стоял у больничной койки своего отца и смотрел, как тот умирает от рака печени. Отец Дэвида, Джон Свифт, водитель автобуса и бывший боксер, бросил семью и допился до смерти. Своего сына он даже не узнавал — только метался под одеялом и проклинал знаменитых некогда боксеров второго полусреднего, что лупили его до бесчувствия тридцать лет назад.

Дэвид взял Кляйнмана за руку — она была мягкой, вялой и очень холодной.

— Пожалуйста, послушайте, профессор — это важно.

Глаза старика снова обратились к нему. Кажется, только они еще жили в этом теле.

— Все думали… что у него не получилось. Но нет. Получилось. Получилось! — Кляйнман говорил короткими фразами, перемежаемыми судорожными короткими вдохами. — Но он не мог… публиковать. Herr Doktor видел… видел опасность. Хуже… куда хуже… бомбы. Разрушитель… миров.

Дэвид вытаращился на старика. Herr Doktor? Разрушитель миров? Он крепче сжал руку Кляйнмана.

— Постарайтесь не терять сознание, ладно? Расскажите мне про человека, который на вас напал. Вы помните, как он выглядел?

Лицо профессора блестело от испарины.

— Вот почему… приходил штаркер. Вот зачем… он меня пытал.

— Пытал? — К горлу подступила тошнота.

— Да-да. Он хотел… чтобы я это написал. Но я не стал. Не стал!

— Написал что? Чего он хотел?

Кляйнман улыбнулся за маской:

— Einheitliche Feldtheory. Последний дар… от Herr Doktor.

Дэвид был поражен. Самое простое объяснение — что у профессора галлюцинации. Травма от нападения всколыхнула воспоминания полувековой давности, когда Ганс Кляйнман был молодым физиком в Принстонском институте фундаментальных исследований, нанятым в помощь легендарному, но нездоровому Альберту Эйнштейну. Дэвид писал об этом в своей книге: нескончаемый поток расчетов на доске в кабинете Эйнштейна, долгие бесплодные попытки найти уравнение поля, которое будет включать и гравитацию, и электромагнетизм. Вполне объяснимо, что в предсмертном бреду Кляйнман вернулся к этим дням. И все же сейчас непохоже было, чтобы старик бредил. Грудь его дрожала, на теле выступал пот, но лицо было спокойно.

— Прости, Дэвид, — прошептал он хрипло. — Прости, что я тебе никогда не говорил. Herr Doktor… видел опасность. Но он не мог… не мог… — Кляйнман снова закашлялся и содрогнулся всем телом. — Он не мог сжечь… свои записи. Теория была… слишком красивой.

Еще один приступ кашля — и вдруг профессор рухнул.

С другой стороны кровати подбежала сестра, подхватила Кляйнмана под избитые плечи, снова усадила. Дэвид, все еще держащий его за руку, увидел, что маска полна розовой пены.

Сестра быстро сменила маску, убрала мокроту. Но когда она попыталась снова надеть маску, Кляйнман замотал головой. Она ухватила его сзади за шею, пытаясь зафиксировать, но он отбил маску свободной рукой.

— Нет! — хрипло выдохнул он. — Хватит. Прекратите!

Сестра глянула сердито, повернулась к напарнице:

— Приведи ординатора, — велела она. — Будем интубировать.

Кляйнман прислонился к Дэвиду, и тот обнял его за плечи, чтобы старик не свалился. Бульканье в груди стало громче, взгляд метался из стороны в сторону.

— Я умираю, — прохрипел он. — Времени… мало.

У Дэвида жгло глаза.

— Все будет хорошо, профессор. Вы попра…

Кляйнман взметнул руку, ухватил Дэвида за ворот рубашки.

— Слушай… Дэвид. Ты должен… осторожно теперь. Помнишь статью? Нашу совместную? Помнишь?

Дэвид не сразу сообразил, о чем говорит профессор.

— Когда я был студентом? «Общая теория относительности в двумерном пространстве»? Эту?

Профессор кивнул:

— Да, да… ты был близко к истине… очень близко. Меня не станет… могут прийти к тебе.

Дэвид почувствовал в животе странное покалывание.

— О ком вы говорите?

Кляйнман сильнее стиснул воротник.

— У меня… есть ключ. Мне Herr Doktor… сделал этот дар. Я передаю… тебе. Сбереги… сбереги надежно. Не давай… не давай им. Понимаешь? Никому!

— Ключ? О чем…

— Нет времени! Слушай! — С неожиданной силой Кляйнман притянул Дэвида к себе. Губы старика говорили прямо в ухо: — Запомни… числа. Четыре, ноль… два, шесть… три, шесть… семь, девять… пять, шесть… четыре, четыре… семь, восемь, ноль, ноль.

Произнеся последнюю цифру, профессор отпустил воротник Дэвида и упал ему на грудь.

— Повтори… повтори последовательность.

Дэвид был в полной растерянности, но повторил. Приблизив губы к уху Кляйнмана, он произнес цифры в том же порядке. Хотя с уравнениями квантовой физики у него получалось плохо, зато длинные строки цифр запоминались легко. Старик кивнул.

— Хороший мальчик, — тихо сказал он в рубашку Дэвиду. — Хороший.

Сестра встала у тележки с приборами, готовясь к интубации. Дэвид увидел, как она берет какой-то инструмент вроде серебряной косы и длинную пластиковую трубку с черными засечками по длине. Вот это сейчас засунут профессору в горло, подумал он — и тут почувствовал на животе что-то теплое. Он посмотрел вниз. По его рубашке тянулась вязкая розовая струйка, свисающая изо рта Кляйнмана. Глаза старика были закрыты, бульканье в груди стихло.

Когда прибыл ординатор отделения «скорой помощи», он первым делом выставил Дэвида за дверь и вызвал бригаду реанимации. Вскоре кровать Кляйнмана была окружена полудюжиной врачей и сестер, пытавшихся вернуть профессору жизнь, но Дэвид знал: это безнадежно. Ганс Кляйнман окончил свой земной путь.

В коридоре его тут же перехватили Родригес и двое патрульных. Детектив, все еще держащий в руке «СуперПолив», изобразил на лице сочувствие и протянул автомат Дэвиду.

— Ну как, мистер Свифт? Он что-нибудь сказал?

Дэвид покачал головой:

— Мне очень жаль. Он то и дело отключался… в общем, бессмыслица.

— Ладно, но что он все-таки сказал? Это было ограбление?

— Нет. Он сказал, что его пытали.

— Пытали? Зачем?

Дэвид не успел ответить — из коридора донесся голос:

— Эй, там! Всем стоять на месте!

Это крикнул высокий, румяный, с толстой шеей человек, подстриженный под бокс и одетый в серый костюм. По бокам от него шли еще двое бывших игроков задней линии примерно того же вида, и шагали они все трое быстро и решительно. Подойдя к копам, тот, что в середине, вытащил из кармана документы и сверкнул значком.

— Агент Хоули, ФБР, — объявил он. — Это вы работаете по делу Кляйнмана?

Жирный сержант и тощий стажер шагнули вперед, встали плечом к плечу с Родригесом.

— Да, это дело в нашем ведении, — ответил детектив.

Агент Хоули махнул рукой одному из своих спутников, и тот направился в отделение травматологии. Хоули снова полез в карман и вытащил сложенное письмо.

— Дело переходит к нам, — заявил он, передавая письмо Родригесу. — Вот полномочия от офиса федерального прокурора.

Родригес развернул письмо, прочел и нахмурился.

— Чушь собачья. Тут не ваша юрисдикция.

— Если у вас есть жалобы, можете подать их федеральному прокурору.

Дэвид глядел на агента Хоули, а тот поворачивал голову влево-вправо, с непроницаемым видом оглядывая коридор. Судя по акценту, он был точно не из Нью-Йорка. Скорее сельский парнишка из Оклахомы, пообтесавшийся в смысле произношения в корпусе морской пехоты. Интересно, почему этот суровый фэбээровец так заинтересовался убийством физика на пенсии. И снова закололо в животе иголочками.

Будто ощутив состояние Дэвида, Хоули показал на него.

— Это кто такой? — спросил он у Родригеса. — И что он тут делает?

Детектив пожал плечами:

— Кляйнман просил его привезти. Его зовут Дэвид Свифт. Они только что закончили разговор, и он…

— Бога мать! Вы позволили этому человеку говорить с Кляйнманом?

Дэвид поморщился. Ну и дубина он, этот агент.

— Я пытался помочь, — пояснил он. — Если бы вы на секунду заткнулись, детектив бы вам объяснил.

Хоули резко отвернулся от Родригеса, прищурился и шагнул к Дэвиду:

— Вы физик, мистер Свифт?

Агент угрожающе навис над ним, но Дэвид ответил ровно и уверенно:

— Нет, я историк. И называйте меня доктор Свифт, если не трудно.

Пока Хоули пытался переиграть Дэвида в гляделки, вернулся агент, посланный в отделение травматологии. Он подошел к Хоули, что-то шепнул ему на ухо. На долю секунды губы Хоули стянуло гримасой, но тут же лицо его снова сделалось непроницаемым и каменным.

— Кляйнман умер, мистер Свифт. А это значит, что вы поедете с нами.

Дэвид чуть не рассмеялся.

— С вами? Ну это вряд ли.

Но не успел он договорить, как третий агент ФБР оказался у него за спиной, дернул ему руки назад и защелкнул на запястьях наручники. Звякнул об пол выпавший из рук «СуперПолив».

— Вы что делаете? — заорал Дэвид. — Я арестован, что ли?

Хоули не дал себе труда ответить — схватил Дэвида за руку выше локтя и развернул. Агент, который надевал на него наручники, подхватил с пола «СуперПолив», держа на вытянутой руке, будто настоящее оружие. Все три фэбээровца повели Дэвида по коридору, быстро минуя остолбенелых врачей и сестер. Дэвид обернулся через плечо на детектива Родригеса и его людей, но те тоже стояли столбом.

Один из агентов вышел вперед и открыл дверь на лестницу — Дэвид был слишком напуган, чтобы протестовать. Его быстро потащили к пожарному выходу, и он вспомнил, что сказал профессор Кляйнман всего пару минут назад. Это был отрывок знаменитой цитаты из Юлиуса Роберта Оппенгеймера, другого великого физика, который работал с Эйнштейном. Эти слова пришли ему на ум, когда он был свидетелем испытания первой атомной бомбы.

«Ныне стал я Смертью, разрушителем миров».

Глава третья

Саймон сидел за рулем своего «мерседеса» и играл в тетрис на сотовом телефоне, поглядывая одним глазом на экран, а другим — на вход в больницу св. Луки. Тетрис для таких случаев — игра идеальная: занимает, но не отвлекает внимания от работы. Щелкая по кнопкам телефона, Саймон легко раскидывал кубики тетриса по местам, не спуская глаз с машин, подъезжающих к отделению «скорой помощи». Спокойный, но внимательный, он смотрел на автомобили на Амстердам-авеню как на большие кубики тетриса — квадраты и буквы «Т», зигзаги и буквы «Г», — спускающиеся по темнеющей улице.

Главное — гибкость, думал Саймон. В какую бы игру ты ни играл, ты должен с готовностью корректировать свои планы. Вот как сегодня с Гансом Кляйнманом. Сперва работа казалась несложной, но у Кляйнмана крыша поехала раньше, чем Саймон смог вытянуть из него что-то полезное. Потом, будто этого было мало, перед домом остановилась пара патрульных машин. Саймон не был к этому готов, но в панику не впал — просто скорректировал план. Прежде всего он ушел от полиции через пожарный выход, спрыгнул на крышу соседнего склада, потом сел в «мерседес» и последовал за машиной «скорой помощи», которая повезла Кляйнмана в больницу св. Луки. План теперь был таков: подождать, пока полиция уедет, а потом — если Кляйнман будет еще жив — сделать вторую попытку получить от него Einheitliche Feldtheory.

Но профессором Саймон даже восхищался — крепкий оказался тип. Напомнил Саймону его командира из спецназа, полковника Алексея Латыпова. Латыпов был в спецназе уже почти тридцать лет — быстрый, умный, беспощадный. Он командовал частью, где служил Саймон, в самые трудные годы чеченской войны, учил своих людей, как перехитрить и победить повстанцев. Но однажды при налете на чеченский лагерь снайпер вышиб ему мозги — вещь жуткая, но вполне ожидаемая. Саймону вспомнились слова командира: «Жизнь — дерьмо. А то, что потом, наверняка еще хуже».

Кубики тетриса накопились внизу экрана, собрались горой с глубокой дырой слева. Тут как раз начала спускаться прямая палка, Саймон сбросил ее налево — и четыре ряда кубиков исчезли с порожденным программой вздохом. Этакое чувство удовлетворения, будто нож всадил.

Секунду спустя Саймон увидел черный «шевроле-сабурбан» с тонированными стеклами, приближающийся по Амстердам-авеню. Притормозив перед больницей, машина припарковалась у погрузочной площадки. Оттуда выпрыгнули трое крупных мужчин в одинаковых серых костюмах и строем направились к служебному входу, махнув значками перед лицом ошалевшего охранника. Хотя до них было добрых метров тридцать, Саймон определил этих людей по походке: бывшие морпехи и рейнджеры, взятые на работу в главную контору — скорее всего ФБР. Очевидно, американские спецслужбы тоже заинтересовались профессором Кляйнманом. Тогда понятно, почему так быстро прибыла полиция. Наверное, федеральные агенты поместили подслушивающие устройства в стены квартиры Кляйнмана, и разговор Саймона с профессором засекли.

Агенты вошли в больницу — предположительно, допросить Кляйнмана, пока он не умер. Саймону такой поворот не нравился, но и особо не взволновал. Он питал здоровое уважение к американским агентам — отлично обученным и с хорошей дисциплиной, — но знал, что троих таких уберет, не особо напрягаясь. У Саймона преимущество: он работает в одиночку, и инстинкты у него острее. Один из двух огромных плюсов жизни свободного контрактора.

А второй плюс — деньги. После ухода из спецназа Саймон мог за день заработать больше, чем целый спецназовский взвод за год. Тут вся штука в том, чтобы находить клиентов богатых и отчаянных. Как ни удивительно, достаточно много людей, корпораций и правительств попадают в эту категорию. Кому-то отчаянно нужна власть, кому-то — уважение. Кому ракеты, кому плутоний. Каково бы ни было задание, угрызения совести Саймона не мучили — ему было все равно.

Ожидая выхода агентов ФБР, Саймон размышлял, не связаться ли с теперешним клиентом. Операция сильно отклонилась от первоначального плана, а клиенты обычно любят быть в курсе подобных изменений. Но пока он решил, что необходимости нет. Этот клиент, пожалуй, отчаяннее всех прочих, с которыми приходилось работать. Когда он позвонил первый раз, Саймон решил, что это наверняка шутка: смешно платить такие деньги за научную теорию. Но чем больше он узнавал о задании, тем яснее видел возможные приложения этой теории — и военные, и другие. А потом его озарило, что именно эта работа может дать ему то, что неизмеримо лучше денег.

Трое появились раньше, чем он ожидал, из аварийного выхода, и вели с собой задержанного. Он был пониже этих ребят, но подтянутый, спортивный, одетый в кроссовки, джинсы и футболку бейсбольной команды, на которые американцы так падки. Руки у него были скованы за спиной, и он вертел головой туда-сюда, как перепуганная птица. Двое агентов подтолкнули его к машине. Третий нес ярко раскрашенный игрушечный автомат, и Саймон усмехнулся: ФБР проводит полевые испытания водяных пистолетов? Вся эта сцена была очень странной, и на миг Саймон усомнился, связана ли она вообще с Кляйнманом. Может, задержали какого-то нью-йоркского чудака, который угрожал врачам своим «СуперПоливом». Но агенты перед тем, как посадить своего пленника в машину, нахлобучили ему на голову черный мешок и стянули под подбородком. Так, подумал Саймон, это не первый попавшийся псих. Это человек, которого хотят допросить.

Водитель включил фары и отъехал от тротуара. Саймон сполз по сиденью, когда машина проезжала мимо — он хотел отпустить фэбээровцев квартала на два и только потом поехать за ними следом. Возле больницы больше ничего не высидишь: тот факт, что агенты уехали без Кляйнмана, определенно свидетельствовал — старика больше нет. Но к счастью, похоже, профессор поделился своими тайнами с младшим коллегой.

Закончив игру, Саймон вырубил сотовый, но перед выключением на экране мелькнул снимок — фотография, запрограммированная к показу при включении-выключении. Глупость, конечно — хранить личный снимок на телефоне, используемом для дела, но все-таки он ее хранил. Чтобы не забывать этих лиц: Сергей с шелком соломенных волос, Лариса с белокурыми локонами — всего за месяц до ее четырехлетия.

Экран почернел. Саймон убрал мобильник в карман и нажал на газ.

Голос был женский, с сочным техасским акцентом:

— Ладно, Хоули, это можно снять.

Когда мешок сняли, Дэвид судорожно глотнул воздух — а то уже тошнило от такого долгого дыхания в черную ткань, влажную от пота. Он прищурился после темноты — флуоресцентный свет резал глаза.

Дэвид сидел за серым столом в комнате без окон с голыми стенами. Рядом с ним стоял агент Хоули, который свернул черный мешок и сунул себе в карман. Его напарники изучали «СуперПолив», методически открывая резервуары водяного автомата и заглядывая во все дыры. А напротив за столом сидело новое действующее лицо: широкоплечая, с высокой грудью женщина лет шестидесяти под впечатляющей каской платиновых волос.

— Как вы себя чувствуете, мистер Свифт? — спросила она. — Вид у вас слегка потрепанный.

Чувствовал себя Дэвид неважно. Он был испуган, растерян и до сих пор в наручниках. А сейчас плюс ко всему еще и в полном недоумении. Эта женщина совсем не была похожа на агента ФБР. В ярко-красном жакете, в свободной белой блузке, она напоминала бабушку, одетую дня игры в бинго.

— Кто вы? — спросил он.

— Люсиль, мой хороший, Люсиль Паркер. Но можете меня называть просто Люси. Меня все так зовут. — Она потянулась к графину с водой и паре стоящих на столе бумажных стаканов. — Хоули, да сними ты с мистера Свифта эти наручники.

Хоули с мрачным видом расстегнул наручники. Дэвид, потирая саднящие запястья, рассматривал Люсиль, наливающую воду в стаканы. Помада у нее была под цвет жакета. Лицо в приятных морщинах, с большим количеством смеховых складок возле глаз, на шее на цепочке с бусинами висят очки для чтения. Но еще и витой провод, уходящий за левое ухо — радионаушник, как у всех правительственных агентов.

— Я арестован? — спросил Дэвид. — Если да, то я хочу говорить с адвокатом.

— Нет, вы не арестованы, — улыбнулась Люсиль. — Извините, если мы создали у вас такое впечатление.

— Впечатление? Меня привезли сюда в наручниках и в каком-то чертовом мешке на голове!

— Я попробую объяснить, дорогой мой. Это здание из тех, что называется у нас тайной квартирой. Для приглашенных сюда людей существует стандартная процедура: раскрывать точное местоположение нельзя, потому и приходится использовать мешок.

Дэвид встал:

— Если я не арестован, то я могу уйти?

Хоули сжал ему плечо, а Люсиль, не переставая улыбаться, покачала головой:

— Боюсь, все не так просто. — Она подвинула к Дэвиду бумажный стаканчик. — Сядьте, мистер Свифт, и выпейте воды.

Рука на плече Дэвида стала тяжелее. Он понял намек и сел.

— Я доктор Свифт, — все же ответил он. — И я не хочу пить.

— Может, чего-нибудь покрепче? — Она неприятно подмигнула, будто заигрывала, потом извлекла из кармана серебряную фляжку. — Вот настоящая «белая молния» из Техаса, сто восемьдесят градусов[6] крепости. У моего друга в Лаббоке своя дистилляционная установка и специальное разрешение от АТФ, так что он закона не нарушает. По глоточку?

— Нет, спасибо.

— Да, я же и забыла. — Она сунула фляжку в карман. — Ты же это в рот не берешь. Из-за папы, если я правильно помню.

Дэвид замер. Из друзей и коллег кое-кто слышал, что он дал зарок не пить много лет назад, но почему — знала только бывшая жена и самые старые приятели. А Люсиль бросила это так, как бы ненароком.

— Что происходит? — спросил он.

— Остынь, лапушка. Все это есть в твоем деле. — Она потянулась к пухлой сумке, висевшей на спинке стула, и достала две папки — толстую и тонкую. Потом надела очки и открыла ту, что потоньше. — Так, посмотрим. Семья: отец — Джон Свифт. Профессиональный боксер с 1968 по 1974 год. Кличка: Двурукий Террорист. Смотри ты, отличный псевдоним.

Дэвид не ответил. Отец ни разу не оправдал на ринге свою кличку. Терроризировал он только своих близких.

Люсиль перешла к нижним строкам:

— Общий итог: четыре победы, шестнадцать поражений. Нанялся в «Метрополитен транзит осорити» в 1975 году водителем автобуса. Уволен после ареста за вождение в пьяном виде, 1979 год. Приговорен к трем годам в Оссининге, будучи признан виновным в хулиганстве, 1981 год. — Она закрыла досье и посмотрела Дэвиду в глаза: — Сочувствую. Нелегко вам пришлось в детстве.

Разумно, подумал он. Очевидно, стандартный подход, которому агентов обучают в академии ФБР. Сначала покажи объекту, что знаешь все его тайны — а потом наступай.

— У вас отличный исследовательский отдел, — заметил Дэвид. — И все это вы нарыли за полчаса?

— Нет, мы с вашим досье работаем уже несколько дней. Собирали материал на всех, кто работал с Кляйнманом, а вы числитесь соавтором его работ. — Она подняла толстую папку. — А вот досье самого покойного профессора. — Она открыла папку и стала качать головой, пролистывая страницы. — Знаете, что я вам скажу? Тут в этой физике полно грубой работы. Вот скажите мне, что за хреновина такая этот эффект Кляйнмана-Гупты? Он тут с полдюжины раз попадается, а я все равно ни ухом, ни рылом.

Дэвид пристально посмотрел на нее. Непонятно, то ли она действительно невежественна, то ли прикидывается тупицей, чтобы он заговорил.

— Это явление, наблюдаемое при распаде определенных неустойчивых атомов. Доктор Кляйнман открыл его вместе со своим коллегой Амилом Гуптой в 1965 году.

— Это так и получается радиация? Когда атомы распадаются?

Дэвид нахмурился:

— Знаете, я бы с радостью просветил вас на эту тему, но здесь не стану. Отвезите меня ко мне в офис, и там поговорим.

Люсиль сняла очки.

— Кажется, вы становитесь нетерпеливы, мистер Свифт, но вам придется как-то со мной поладить. Видите ли, профессор Кляйнман имел доступ к некоторой закрытой информации, и теперь мы подозреваем, что имела место утечка.

Дэвид искоса глянул на нее.

— Что вы имеете в виду? С тех пор как он работал на правительство, прошло сорок лет. Военными приложениями он перестал заниматься, когда закончил исследования по радиации.

— Мы такие вещи не афишируем. Когда Кляйнман ушел из Колумбийского на пенсию, он принял участие в одном проекте министерства обороны.

— И вы думаете, что из-за этого на него было совершено нападение?

— Я только могу сказать, что Кляйнман обладал некоторыми весьма важными материалами, и сейчас мы должны их отследить. Если он вам хоть что-нибудь сказал в больнице, мы должны это знать.

Люсиль подалась вперед, поставив локти на стол. Она уже не улыбалась, не называла его лапонькой — лицо ее было абсолютно серьезно. Чтобы поверить, что она агент ФБР, воображение напрягать не приходилось. Зато в ее рассказ Дэвид не верил.

— Извините, но не звучит. Очень непохоже на доктора Кляйнмана. Он сожалел о своей работе на военных и называл ее аморальной.

— Может быть, вы его знали не так хорошо, как вам кажется.

Дэвид покачал головой:

— Нет, не складывается. Он организовывал протесты в университете. Убеждал всех тамошних физиков ставить подпись против атомного оружия.

— Я не говорила, что он работал над оружием. Профессор обратился в министерство обороны после одиннадцатого сентября. Предложил свое участие в антитеррористических проектах.

Дэвид прикинул такую возможность. Притянуто за уши, конечно, но не полностью исключено. Кляйнман был специалистом по радиоактивному распаду, в частности, распаду атомов урана, который используется в боеголовках. Знание такого рода могло пригодиться в борьбе против терроризма.

— Так над чем он работал? — спросил Дэвид. — Новый вид детектора излучения?

— У меня нет полномочий обсуждать его работу. Но кое-что я могу вам показать. — Люсиль снова взяла дело Кляйнмана и пролистала содержимое. Покопавшись, вытащила репринт старой статьи и передала Дэвиду. Оттиск страниц на десять слегка пожелтел по краям. — Можете посмотреть. Один из немногих незасекреченных материалов в этой папке.

Статья была опубликована в «Физикал ревью» за 1975 год. Она называлась «Измерение потока ро-мезонов», автором был указан Г. В. Кляйнман. Дэвид видел эти статьи впервые: тема была достаточно неясной, и студентам этого не читали. Хуже того, формулы в статье были сложны фантастически.

— Вот почему мы вас сюда привезли, мистер Свифт. Главное в контртеррористических операциях — чтобы террористы не знали наших средств зашиты. И мы должны выяснить, что мог сообщить им о нашей работе Кляйнман.

Дэвид внимательно просмотрел статью, изо всех сил стараясь понять. Очевидно, Кляйнман открыл, что поток излучения урана боеголовки порождает интенсивные дожди частиц, называемых ро-мезонами. Хотя в статье ничего не говорилось о практических применениях полученных результатов, заключение можно было вывести просто: такая техника позволит обнаруживать обогащенный уран в ядерной боеголовке, даже если бомба будет в свинцовом экране. Дэвид вспомнил разговоре Кляйнманом и задумался, верно ли он понял последние слова профессора. Когда Кляйнман предупреждал о «разрушителе миров», не мог он иметь в виду ядерное оружие, тайком ввезенное в Штаты?

— Он работал над системой активного сканирования? — спросил Дэвид. — Которая могла бы обнаружить боеголовку, спрятанную в грузовике или судовом контейнере?

— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, — ответила Люсиль. — Но, думаю, теперь вам понятно, почему мы отнеслись к этому так серьезно.

Он хотел уже было оторвать взгляд от статьи, но на последней странице заметил нечто интересное — таблица, сравнивающая свойства ро-мезона и родственных ему частиц: омега- и фи-мезонов. Внимание привлек последний столбец, где указывалось время жизни частиц. Несколько секунд он сидел, уставившись на эти цифры.

— Так что сказал мистер Кляйнман, мистер Свифт? Что он вам рассказал?

Люсиль глядела серьезно и нежно, как старая-старая бабушка на любимого внука, но сейчас Дэвид видел эту игру насквозь.

— Вы врете, — сказал он. — Доктор Кляйнман не работал над детектором. Он вообще не работал на правительство.

Люсиль приняла обиженный и непонимающий вид, широко раскрыла рот.

— Как так? Вы хотите сказать…

Дэвид постучал пальцем по последней странице статьи.

— Время жизни ро-мезона — менее 10-23 секунды.

— И что из этого?

— То, что ваш исследовательский отдел крупно облажался, состряпав эту легенду. Если бы даже ро-мезон двигался со скоростью света, он бы до распада пролетел едва ли триллионную долю дюйма. Невозможно обнаружить эти частицы, исходящие от боеголовки, тем более построить сканирующую систему по материалам этой статьи.

На лице Люсиль сохранилось обиженное выражение, и на мгновение Дэвид подумал, что она и дальше будет разыгрывать оскорбленную невинность. Но через две секунды она закрыла рот, крепко сжала губы. Морщины вокруг глаз залегли глубже, но это не были смеховые морщинки. Люсиль разозлилась.

— О'кей, начнем сначала, — предложил Дэвид. — Почему не сообщить мне истинную причину вашего интереса к доктору Кляйнману? Дело в каком-то оружии, да? Таком секретном, что вы слова о нем сказать не можете, но миллиарды долларов на него тем не менее тратите?

Люсиль не ответила. Вместо этого она сняла пиджак и бросила на спинку стула — сбоку у нее на блузке висела кобура, а там — изящный черный пистолет.

Дэвид уставился на него, а Люсиль повернулась к агентам, изучавшим «СуперПолив».

— Ребята, долго еще будете с этой штукой возиться? — спросила она.

Один из агентов подошел к ней и положил водяной автомат на стол.

— Предмет чист, мэм.

— Я просто счастлива. Теперь свяжись с отделом обеспечения и скажи, что нам через десять минут понадобится перевозка в аэропорт.

Агент отошел в дальний угол комнаты и заговорил в скрытый в рукаве микрофон. Люсиль тем временем повернулась на стуле, полезла в карман жакета и вытащила пачку «Мальборо» и зажигалку «Зиппо» с эмблемой — одинокой звездой Техаса. Вынимая из пачки сигарету, она посмотрела на Дэвида без тени добродушия.

— А ты заноза в заднице — ты это знаешь? — Она повернулась к Хоули, стоявшему рядом со стулом Дэвида. — Как по-твоему, Хоули, заноза он или нет?

— Еще какая, — был ответ.

Люсиль сунула сигарету в угол рта.

— Ты только посмотри на него. Наверное, он и курение не одобряет. Наверное, думает, что нам следовало бы выйти из комнаты, чтобы курить. — Взмахом руки она открыла зажигалку и прикурила, выпустив первый клуб дыма Дэвиду в лицо. — Так я тебе кое-что скажу, Свифт. Мы, блин, будем делать все, что захотим, на фиг. — Она защелкнула зажигалку и сунула обратно в жакет. — Понял?

Пока Дэвид размышлял, что на это ответить, Люсиль кивнула Хоули. В тот же миг он с размаху дал Дэвиду ладонью по уху.

— Со слухом плохо? — рявкнул он. — Тебе агент Паркер задала вопрос!

Дэвид скрипнул зубами. Шлепок был тяжелый и чертовски болезненный, но оскорбление оказалось хуже боли. Желудок выворачивало от возмущения, когда он поглядел на Хоули. Только наличие пистолета в кобуре агента удержало его на месте.

— Я тебе еще кое-что скажу, — улыбнулась Люсиль. — Помнишь сестру в палате у Кляйнмана? Так вот, наш агент с ней побеседовал. — Она глубоко затянулась и выпустила клуб дыма. — Она сказала, что профессор шептал тебе какие-то числа на ухо.

«Блин! — подумал Дэвид. — Сестра».

— Длинную цепочку чисел, сказала она. Она не запомнила, конечно. Но готова спорить, что ты запомнил.

Это было правдой. Он мысленным взором видел эту цепочку чисел, они будто плавали в воздухе. Вот так у него работала память. Цифры проплывали перед глазами в том же порядке, в каком их назвал доктор Кляйнман.

— Вот эти числа ты нам сейчас и назовешь, — заявила Люсиль. Закатав левый рукав, она показала антикварного вида часы на серебряном ремешке. — Даю тебе тридцать секунд.

Люсиль откинулась на стуле, а Хоули снова вытащил из кармана черный мешок — у Дэвида при виде него горло перехватило. О господи, подумал он, как такое могло случиться? Эти агенты считают себя в полном праве надеть на него мешок и измолотить в кашу. Теперь единственный разумный вариант — забыть предупреждения доктора Кляйнмана и сказать им числа. Насколько понимал Дэвид, эта строчка могла вообще не иметь смысла. И даже если номера не случайны, даже если это ключ к чему-то ужасному, почему именно он обязан хранить эту тайну? Он ни о чем таком не просил. Только и сделал, что когда-то написал статью по теории относительности.

Он ухватился за край стола, чтобы не качаться. Оставалось пять — быть может, десять секунд. Глаза Люсиль были устремлены на часы, Хоули расправлял черный мешок, а Дэвид, глядя на них, понимал, что даже если он им сообщит числа, отпустить его все равно не отпустят. Пока у него в голове эта последовательность, он представляет собой риск для секретности. Единственная надежда — заключить сделку, лучше бы с кем-нибудь повыше агентов Паркер и Хоули.

— Мне нужны какие-то гарантии перед тем, как я вам скажу что бы то ни было, — заявил он. — И я хочу говорить с вашим начальством.

Люсиль нахмурилась:

— Ты что, в магазин пришел, где можно пожаловаться менеджеру, если тебе не нравится обслуживание?

— Я должен понимать, зачем вам эти числа. Если вы не можете сообщить мне причину, отведите меня к тому, кто может.

Люсиль шумно вздохнула. Вынув изо рта сигарету, загасила ее в бумажном стаканчике. Потом отодвинула стул, встала, слегка поморщившись, когда распрямила колени.

— Ладно, мистер Свифт, сделаем, как вы хотите. Отвезем вас в такое место, где полно будет народу, с кем поболтать.

— Куда? В Вашингтон?

Она засмеялась:

— Нет, гораздо южнее. Симпатичное местечко, называется бухта Гуантанамо.

В жилы волной хлынул адреналин.

— Погодите! Я же гражданин! Вы не имеете права!..

— По Закону о борьбе с терроризмом, я объявляю вас пособником врага. — Она повернулась к Хоули: — Надень на него опять наручники. Кандалы наденем уже в машине.

Хоули ухватил его за руку и рявкнул:

— Встать!

Но Дэвид застыл на стуле — сердце бешено колотилось, ноги дрожали. Хоули возвысил голос:

— Встать, я сказал!

Он уже готов был рывком вздернуть Дэвида на ноги, когда какой-то другой агент постучал его по плечу. Это был тот самый, которому велели связаться с отделом обеспечения. И он слегка побледнел.

— Э-гм, сэр, — шепнул он. — Кажется, у нас проблема.

Эти слова услышала Люсиль и шагнула между Хоули и его напарником.

— Что такое? В чем проблема?

Бледный агент так растерялся, что не сразу обрел голос.

— Не могу вызвать обеспечение. Пробовал все частоты, но ответа нет. На всех каналах одни помехи.

Люсиль недоверчиво глянула на него:

— Это у тебя с рацией что-то. — Она взяла микрофон, закрепленный у нее на воротнике, и нажала кнопку разговора. — Черный вызывает обеспечение. Обеспечение, это Черный, вы меня слышите?

Но она не успела дождаться ответа — стены сотряс глубокий и глухой удар.

По дороге к гаражу, где припарковался черный «шевроле», Саймон думал, что если бы ему пришло в голову сменить профессию, он всегда мог бы заработать в качестве консультанта по безопасности. В конце концов, кто лучше подскажет способы защиты правительственной или корпоративной территории, как не человеке опытом проникновения на таковую?

Уж точно кое-что он мог бы подсказать ФБР. В кабине проходной сидел только один агент — молодой мрачный крепыш в оранжевой ветровке и кепочке «Нью-Йорк янкиз» — очень неубедительная попытка выдать себя за обычного сторожа при парковке. Ставить на проходную всего одного агента — уже ошибка, подумал Саймон. Никогда нельзя ослаблять углы зашиты по периметру, а тем более в ночные смены.

Саймон успел переодеться в стильный деловой костюм, в руках он держал кожаный кейс. Он постучал в пуленепробиваемое стекло, агент оглядел его и приоткрыл дверь.

— Чего там?

— Извините за беспокойство, — начал Саймон, — я хотел бы узнать, какова месячная плата за машино-место.

— Мы не…

Саймон рванул дверь на себя и вбил плечо в брюхо агента, сбив его наземь. В будке была только одна камера наблюдения, и она смотрела выше, пол виден не был — еще одна ошибка. Навалившись на агента сверху, Саймон всадил ему в сердце боевой нож и придержал, пока тело не затихло. Не его это была вина, подумал Саймон. Это концептуальная недоработка.

Когда Саймон встал, он был одет в ветровку и бейсболку. Кроме того, он достал из кейса «узи» и взрывчатку. Спрятав автомат под ветровку, он вышел из будки и направился подлинному пандусу к гаражу.

Сейчас на него смотрела куча видеокамер, а потому он шел опустив голову. Свернув за угол, он увидел еще с полдюжины «сабурбанов», припаркованных возле стальной двери без надписей. Когда до двери оставалось метров десять, она открылась и выглянул разозленный человек в сером костюме:

— Андерсон! — заорал он. — Какого ты там…

Саймон поднял голову одновременное выстрелом. Агент рухнул ничком, и его тело заклинило дверь, не давая ей закрыться. Саймон подбежал к ней как раз вовремя, чтобы срезать третьего агента, спешившего на помощь напарнику. Даже неинтересно, подумал он. Погром в детском саду.

Сразу за дверями находился командный центр, где и полагалось сидеть злополучным агентам. Первым делом Саймон отключил радиопередатчик, потом просмотрел стойку видеомониторов. Свою цель он обнаружил на экране, помеченном буквами ЦОК-3А, где была показана допросная в цоколе здания. С расположением этого комплекса Саймон был знаком: за много лет он приобрел в американских спецслужбах несколько источников, и они за небольшой гонорар многое сообщали ему о работе своих ведомств.

Остался только один барьер — вторая стальная дверь в противоположной стене. На ней была цифровая панелька, управляющая замком. Саймон на секунду пожалел, что убил агентов так сразу — надо было хотя бы одного оставить в живых и вытрясти из него код. Но к счастью для него, ФБР допустило еще одну глупую ошибку, установив в двери единственный засов вместо более сложного запорного механизма.

Он вытащил полкило С-4 из сумки с боеприпасами. Восемьдесят три секунды ушли на то, чтобы облепить засов взрывчаткой, вставить капсюли и протянуть шнур детонатора через помещение командного центра. Потом, пригнувшись за колонной, Саймон буркнул «Vashe zdorovie!» — русское присловье-тост — и взорвал заряд.

* * *

Услышав взрыв, Люсиль, Хоули и двое других агентов сразу вытащили свои «глоки». Противника не было видно, но все равно оружие они достали и направили на ближайшую дверь. Впервые за всю свою жизнь Дэвид пожалел, что у него нет пистолета.

— Мать твою! — крикнул Хоули. — Что за хрень?

Люсиль держалась спокойнее — она подала агентам сигнал, подняв вверх средний и указательный пальцы. Трое мужчин медленно приблизились к двери. Потом Хоули схватился за ручку и распахнул дверь — его напарники ворвались в коридор. В напряженной тишине прошла всего секунда, потом оба крикнули:

— Чисто!

Люсиль с облегчением выдохнула.

— Отлично, теперь слушайте. Хоули остается здесь — караулить задержанного. Остальные со мной: определить угрозу и восстановить связь. — Собрав со стола папки, она сунула их под мышку и повернулась к Дэвиду: — А вы, мистер Свифт, будете сидеть тут тише мыши. Агент Хоули прямо за дверью. Только пикни — и он вернется и тебя пристрелит. Все понял?

Ответа она ждать не стала — и хорошо: Дэвид слишком был напуган, чтобы говорить. Люсиль двинулась в коридор, мимо Хоули, который все еще держал руку на ручке двери.

— Мэм, — спросил он, — запасной вариант какой? Если я не смогу защитить позицию?

— На этот случай я даю тебе полномочия принять необходимые меры.

Хоули вышел в коридор и закрыл дверь. Щелкнул язычок замка, входя в паз. В комнате стало так тихо, что слышно было гудение флуоресцентных ламп.

«Необходимые меры» — смысл этих слов доходил до Дэвида все отчетливее. Он обладает информацией, которую ФБР по каким-то своим причинам считает ценной. Настолько ценной, что бюро готово на любые труды, лишь бы точно знать, что она не попадет не в те руки. Вероятнее всего, информация будет уничтожена, чтобы не досталась кому не надо — даже если это означает уничтожение его, Дэвида. Мысленным взором он увидел, как агент Хоули возвращается в комнату, наводя пистолет.

Он вскочил на ноги. Здесь оставаться нельзя, надо выбраться! Он осмотрелся, ища какой-нибудь выход — потолочную панель, которую можно отодрать, вентиляционный ход, куда можно пролезть. Но и стены, и потолок были из сплошного бетона, белые и пустые. В этой комнате не было ничего, кроме стульев и серого стола, где стоял графин с водой, бумажные стаканчики и лежал тщательно проверенный «СуперПолив».

Тут он заметил еще одну деталь: Люсиль в спешке оставила на стуле свой ярко-красный жакет. А в карманах этого жакета лежат зажигалка «Зиппо» и фляга с почти чистым спиртом. Дэвид вспомнил, что говорила его бывшая жена об опасности «СуперПолива».

За одно все же можно было похвалить службу безопасности в этом комплексе зданий ФБР: рубильники, выключающие ток, на видном месте не поставили. Пришлось идти по извивам и поворотам голых проводов, пока нашелся технический шкаф. Но мнение Саймона об этом ведомстве снова камнем упало вниз, когда он увидел, что шкаф не заперт. Он покачал головой, вошел в тесное помещение и обнаружил электрическую панель. «Невероятно, — подумал он. — Будь я налогоплательщиком, я бы был очень недоволен».

Один щелчок выключателя — и комплекс зданий погрузился во тьму. Саймон полез в карман и достал свою новую игрушку — пару инфракрасных очков. Включив прибор, он подогнал наголовный ремень. Это была техника куда лучше той, что использовалась в армии США — та усиливала исчезающий видимый свет, а термоочки показывали не свет, а тепло, и потому могли работать в полной темноте. На экране дисплея теплые еще компьютеры и мониторы засияли белым, а холодная стальная дверь оказалась угольно-черной. Вполне можно было отыскать путь по остывающим флуоресцентным лампам, только что обесточенным. Саймон улыбнулся в темноту — он любил технические новшества. Сейчас он был готов к погоне за дичью — худощавым спортивным задержанным, который напоминал Саймону перепуганную птицу.

Спустившись на два лестничных пролета, он услышал шаги. Очень спокойно он отследил их до площадки и направил «узи» на вход с лестницы. Еще несколько секунд — и он увидел три луча, по отдельности освещающие темноту коридора. Это, строго говоря, не было ошибкой со стороны агентов — в данных обстоятельствах у них не оставалось другого выхода. Но результат все равно был тот же. На инфракрасном дисплее Саймон увидел теплую руку, держащую яркий цилиндр, и призрачное лицо, будто облитое светящейся краской. Агент не успел направить на него луч фонаря, как Саймон выстрелил два раза в светящуюся голову.

Грубый голос рявкнул:

— Убрать свет!

Тут же два других фонаря погасли. Саймон, не издав ни звука, спустился по лестнице, переступил через убитого агента и выглянул за угол. Две фигуры приникли к стенам в боевой стойке: один агент метров за десять от угла, второй — чуть подальше. Ближайший изготовился к стрельбе, держа пистолет обеими руками и быстро поводя им туда-сюда — выискивал в темноте цель. Инфракрасное изображение было таким четким, что выделялись даже струйки холодного пота, стекающие по белому лицу. Саймон убрал беднягу одним выстрелом в лоб, но не успел снять третьего агента, как возле уха у него вжикнула пуля.

Он нырнул за угол — еще пуля просвистела мимо. Третий агент стрелял в его сторону наугад. Неплохо, подумал Саймон. По крайней мере у одного боевой дух есть. Он выждал несколько секунд, потом снова выглянул в коридор, чтобы разобраться с противником окончательно. Агент повернулся боком, чтобы уменьшить площадь мишени, и на инфракрасном экране стали видны бревна ног и пара массивных грудей. Саймон хотел вскинуть «узи», но замешкался: это была babushka! И она вполне годилась бы в бабушки самому Саймону!

В этот момент нерешительности она пустила в него еще три пули.

Он прижался к стене. Черт побери, еще чуть-чуть, и… Подняв пистолет, он собирался дать ответный выстрел, но бабулька сдала назад и скрылась за углом.

Теперь Саймон разозлился: старуха натянула ему нос! Он бесшумно двинулся по коридору, но не успел отойти далеко, как услышат у себя за спиной приглушенный крик: Саймон остановился и обернулся. Снова крик — далекий, но достаточно громкий мужской голос, доносившийся даже сквозь стены здания:

— Ты меня слышал, Хоули? Открывай эту дверь ко всем чертям!

С огромной неохотой Саймон бросил преследование бабульки. К ней он вернется позже, а сейчас надо выполнить задание.

Не успел Дэвид сунуть руку в карман оставленного Люсиль жакета, как свет погас. Дэвид застыл, как пойманный карманник. Не менее был удивлен внезапной темнотой и агент Хоули, стоящий за дверьми.

— Ах ты мать… — вскрикнул он, но тут же взял себя в руки и замолчал.

Дэвид перевел дыхание. «О'кей, — подумал он, — это ничего не меняет: горит свет или не горит, а мне отсюда надо мотать подальше».

Из внутреннего кармана он вытащил серебряную фляжку, осторожно положил ее на стол, стараясь не издать ни звука. Потом полез глубже и вытащил зажигалку. Подумал, не зажечь ли ее, чтобы видеть, что делает, но он знал: Хоули заметит пламя в щели под дверью. Значит, придется действовать вслепую.

Дэвид положил зажигалку на стол, тщательно запомнив место. Потом взялся за «СуперПолив».

К счастью, водяной автомат он успел освоить профессионально — заправлял резервуар уже с полсотни раз, если не больше, играя с Джонасом несколько часов назад, и сейчас легко нашел и открыл крышку на ощупь. Воспоминание о дне с Джонасом на миг остановило его, сердце сжалось при мысли, увидит ли он еще своего сына… «Нет, об этом думать нельзя. Держись и действуй».

Взяв серебряную фляжку, он открутил пробку. Шесть или семь унций жидкости и, как и обещала Люсиль, почти чистый спирт — пары выедали Дэвиду глаза, когда он заправлял резервуар «СуперПолива». Но хватит ли этого? Нужно не менее пинты жидкости, чтобы создать давление выстрела во втором резервуаре. Вот черт!

Хотя в комнате было темно как в угольном погребе, Дэвид закрыл глаза, чтобы подумать. Где-то на столе стоят два стакана с водой. Спирт можно развести до пятидесяти процентов, он все равно будет гореть.

Осторожно пошарив на столе, Дэвид нащупал один стакан, выбросил из него погашенную сигарету и добавил в резервуар примерно три унции воды, нащупал второй стакан — и добавил еще три унции. Сильнее разбавлять он не рискнул. Оставалось только изо всех сил надеяться, что этого хватит.

Он закрыл резервуар и осторожно покачал рукоять насоса. В темноте ему рисовалось, как спиртоводная смесь устремляется во второй резервуар, расталкивает там молекулы воздуха. Накачав до отказа, Дэвид повернул дульную насадку в положение «Широкая струя» — в каплях спирт воспламенится легче. Потянулся рукой туда, где оставил зажигалку, и готов был уже ее взять, но тут откуда-то из коридоров донесся резкий треск — два раза. Выстрелы. Дэвид вздрогнул, случайно сбил зажигалку со стола — она стукнулась об пол, покатилась в темноте.

Комната будто качнулась, ощущение — словно тонешь на дне черного океана. Беспомощно глядя в бездну, куда канула зажигалка, Дэвид опустился на четвереньки и начал искать на ощупь. Методично прошел все пространство между стенами и столом, широко проводя руками по холодному линолеуму, но чертова штука исчезла.

Еще выстрелы из коридора, теперь ближе. Дэвид лихорадочно шарил по полу, суя пальцы во все углы. Черт побери, где же она? Тут он врезался головой в стул, запустил руки под стол — там-то она и валялась.

Дрожащими пальцами он открыл ее и крутанул колесико. Пламя взметнулось ангелом, чудом с неба. Дэвид вскочил на ноги, схватил «СуперПолив» и наставил его на дверь. Третий раз донеслись звуки перестрелки. Дэвид поднес открытую зажигалку к пластиковому дулу, но не стал крутить колесо.

— Хоули! — заорал он. — Выпусти меня отсюда!

— Заткнись, недоумок! — прошипел голос стой стороны.

Хоули явно не хотел привлекать внимание тех, кто там перестреливался, но у Дэвида было такое чувство, что привлекай не привлекай, все равно придут.

— Ты меня слышал, Хоули? — заревел он. — Открывай эту дверь ко всем чертям!

Несколько секунд. «Он готовится, — подумал Дэвид. — Позицию ему не удержать, и настало время принять необходимые меры. Единственный вариант — меня убить».

Дверь открылась — и Дэвид нажал на спусковой крючок.

Выйдя на пересечение коридоров, Саймон увидел на экране еще одного федерального агента. Он стоял перед дверью, одной теплой рукой стиснув ручку, а в другой держа пистолет. Саймон, охваченный любопытством, подобрался чуть поближе, держа человека на прицеле. Агент несколько секунд постоял у двери, как неуверенный воздыхатель перед объяснением, бормоча себе под нос: «Твою мать, твою мать», будто пытаясь успокоиться. Потом распахнул дверь и полез в карман за фонарем. Из двери вырвался султан ослепительно белого пламени.

Саймон лишился зрения. Обжигающий клуб света ширился и рос, заполняя все углы экрана, превращая дисплей в пустой белый прямоугольник. Сорвав с головы бесполезные очки, он пригнулся в защитной стойке, скрестив руки перед лицом. Похоже было на какое-то зажигательное устройство, но не пахло ни бензином, ни белым фосфором. Пахло, как ни странно, чем-то вроде самогона. Через пару секунд огненный шар рассыпался, оставив на полу лужицу, по которой бегали синие огоньки. Агент ФБР отшатнулся и бревном покатился по полу, пытаясь сбить такие же огоньки со своего пиджака.

Послышался быстрый и частый резиновый скрип. Скрип уже почти миновал Саймона, когда тот понял, что это значит: скрипят кроссовки задержанного. Саймон автоматически вскинул «узи» и направил на звук шагов, но стрелять не решился: этот человек нужен ему живым. Он вскочил на ноги и пустился в погоню по угольно-черному коридору. Всего несколько метров отделяло его от преследуемого, когда послышался стук чего-то, упавшего на пол — чего-то пластикового и полого. В следующий миг Саймон на это наступил — и потерял равновесие. Проклятый водяной автомат, сообразил он, падая на спинку. Затылок пришелся как раз в косяк двери.

Саймон лежал в темноте, оглушенный, секунд десять или пятнадцать. Когда он открыл глаза, мимо него пробежал, дымясь, все тот же агент, преследуя убегающего пленника. Истинно американский идиот, подумал Саймон. Знает свою задачу и ничего вокруг не видит.

Сделав глубокий вдох, чтобы в голове прояснилось, он встал и надел тепловые очки. Дисплей восстановился снова показывал нормально. Подобрав «узи», Саймон пустился следом по коридору.

Дэвид мчался во тьму, думая только о том, что надо бежать. Бросив по дороге «СуперПолив», он услышал глухой удар, но не обернулся. Не замедляя хода, снова щелкнул зажигалкой, и пламя выхватило из темноты небольшой световой круг. Сперва он видел только пустые стены коридора, потом заметил светящийся знак выхода над дверью на лестницу. Он бросился прямо туда и ударил плечом в дверь — не поддалась, черт! Он схватился за ручку — не повернулась. Невероятно! Как можно запирать аварийный выход? Он стоял, беспомощно дергая ручку. Вдали послышался рев: «Твою мать, твою мать!» — а потом гулкие шаги Хоули.

Он побежал опять, свернул налево и бросился по другому коридору, отчаянно высматривая какую-нибудь лестницу, какой-нибудь выход. Он мчался со всех ног, но тут споткнулся обо что-то напоминающее мешок с бельем. Снова щелкнув зажигалкой, он увидел, что растянулся на трупе. Это был кто-то из напарников Хоули в сером костюме, а во лбу у него — две кровавых дыры. Подавившись от ужаса, Дэвид вскочил на ноги. И тут заметил, что тело лежит в футе от лестницы.

В ту же минуту из-за угла выскочил Хоули, увидел пламя зажигалки и встал в стойку для стрельбы. Дэвид моментально загасил огонь и бросился вверх по лестнице, карабкаясь в темноте, хватаясь за перила и ушибая голени о ступени. Хоули отставал на несколько секунд. Взлетев на три пролета, Дэвид заметил тусклый желтый свет из дверного проема, пробежал через комнату, уставленную разбитыми видеомониторами, перепрыгнул, не думая, еще через два трупа. Он оказался в гараже, где чувствовался сладковатый запах загрязненного нью-йоркского воздуха, и устремился по пандусу к благословенному свету улиц.

Но до верха пандуса было футов сто, не меньше, спрятаться негде — и понял, оглянувшись через плечо и увидев внизу Хоули, что погиб. На обожженном и почерневшем лице агента сияла широченная улыбка. Он медленно поднял «глок», тщательно прицелился. Грянул в тесном пространстве выстрел — и Хоули рухнул наземь.

Дэвид уставился на скорчившееся в позе зародыша тело агента. На миг ему показалось, что это розыгрыш. Но он был в таком смятении, что не мог ни испытать облегчение, ни остановиться. Ноги несли его вверх по пандусу, и через несколько секунд он оказался на пустой улице среди нависших над ним офисных зданий. На углу висела табличка — пересечение Либерти-стрит с Нассау-стрит. Он был в нижнем Манхэттене, в трех кварталах к северу от фондовой биржи. Но сейчас тут визжали сирены полиции, и Дэвид двинулся дальше, трусцой, на запад, к Бродвею и реке Гудзон.

Когда Саймон прикончил обгорелого агента ФБР и добрался до верха пандуса, по Либерти-стрит приближаюсь с полдюжины патрульных машин. Бабулька, подумал он. Радировала в нью-йоркскую полицию и попросила подмоги. Машины подъехали, скрипя тормозами, копы бросились в гараж, и он нырнул за разбитый газетный стенд. Арестованный ушел всего на квартал, на угол Бродвея и Либерти, но Саймон не мог рисковать, проходя мимо полицейских — тем более с «узи» под ветровкой. Поэтому он метнулся на Нассау-стрит и пробежал квартал на север к Мейден-лейн, надеясь перехватить свою дичь. Однако на Бродвее даже и следа арестованного не было. Саймон пробежал по улице, поглядывая во все переулки, но нужного ему человека не было видно.

— Yobany v rot! — выругался он и стукнул кулаком по бедру от досады.

Впрочем, ярость его длилась не больше мгновения. Все дело в гибкости, напомнил он себе. Значит, нужно снова корректировать план — только и всего.

Стоя на углу, тяжело дыша, как собака, Саймон стал думать об арестованном. Есть много мест, куда он может податься, и все они предсказуемы. Первым делом нужно выяснить, кто этот человек, и установить его связь с профессором Кляйнманом. А потом только и остается, что проследить его контакты. Рано или поздно, как понимал Саймон, этот тип в кроссовках приведет его к Einheitliche Feldtheorie.

Переведя дыхание, Саймон направился туда, где оставил свой «мерседес». С мрачным удовлетворением смотрел он на небоскребы Бродвея, темные башни, нависшие над улицей. Очень скоро ничего этого не будет.

Глава четвертая

— Черт побери, Люси! Что все-таки произошло?

Люсиль сидела в кабинете для совещаний в здании ФБР на Федерал-плаза и говорила с директором бюро по закрытому каналу. Здание на Либерти-стрит она эвакуировала и временно организовала свой командный пункт в здании регионального отделения Нью-Йорка. Всех свободных от службы агентов подняли по тревоге, им были розданы приказы. И вот теперь, в пятнадцать минут первого ночи, Люсиль выполняла тяжелую работу — сообщала своему начальству плохие новости.

— Нас захватили врасплох, — признала она. — Сперва вывели из строя отдел обеспечения, потом нарушили связь. После этого противник отключил свет и направился за задержанным. Мы потеряли шестерых агентов. — Люсиль сама удивлялась, что докладывает так спокойно. Блин, кошмар! — Вся ответственность на мне, сэр.

— Блин, да чья же эта работа? Видео у вас там осталось?

— Нет, сэр. К сожалению, все системы видеонаблюдения были уничтожены. Но есть соображения, кто это мог быть. У нападавших были «узи» и взрывчатка С-4. И, наверное, инфракрасные очки.

— Думаешь, «Аль-Каида»?

— Нет, для них слишком тонкая работа. Может быть, русские. Или китайцы, или северные корейцы. Да даже израильтяне могут быть — уж больно изящная операция.

— Что с задержанным? Ты считаешь, он с ними заодно?

Люси задумалась, прежде чем ответить. Честно говоря, она сама не понимала, куда определить Дэвида Свифта.

— На первый взгляд — нет. Этот человек — профессор, историк. Без уголовного прошлого, на военной службе не состоял, никаких необычных поездок или международных разговоров. Но он признал, что Кляйнман дал ему числовой ключ — скорее всего к зашифрованному компьютерному файлу. Может быть, они пытались продать информацию, но сделка расстроилась.

— Какие шансы снова его заполучить? Министр обороны рвет и мечет. Каждые полчаса звонит и спрашивает, что нового.

Люсиль недовольно скривилась. Этот чертов министр, который заставил бюро проделать для него грязную работу, а в чем дело, так и не сказал.

— Сообщите ему, что все под контролем. Нью-йоркской полиции даны указания вести проверку на мостах и в туннелях с участием натасканных на бомбы собак, чтобы определить следы С-4. И своих людей мы поставили на все вокзалы и автобусные станции.

— Фотография задержанного у вас имеется? Для опознания?

— Есть фотография с водительских прав, взятая в отделе транспортных средств нью-йоркской полиции, и еще одна с обложки книги, которую он написал. Книга называется «На плечах гигантов». Сейчас мы печатаем флаеры и в ближайший час раздадим всем нашим агентам. Не волнуйтесь, никуда он не денется.

Дэвид мчался по жилой части города вдоль Гудзона. После бегства от агентов ФБР у него был только один ведущий импульс: уйти как можно дальше от зданий на Либерти-стрит. Но он был слишком встревожен, чтобы ловить такси или прыгать в сабвей, слишком обеспокоен: как бы его не затащили в патрульную машину или не задержал проходящий коп. Поэтому он продолжал бежать по велосипедной дорожке, сливаясь с толпой энтузиастов поздней физкультуры — бегунами, велосипедистами и роликобежцами, — украшенными блеском отражающих полос.

Он добежал до самой Тридцать четвертой — почти три мили, и лишь тогда наконец позволил себе остановиться. Тяжело дыша, он прислонился к уличному фонарю и на минутку закрыл глаза. «О боже, — шепнул он, — боже всемогущий». Не может такого быть: пять минут послушал слова умирающего профессора физики и теперь бежит от смерти. А что там Кляйнман сказал, что там такого чертовски важного? Einheitliche Feldtheory. Разрушитель миров. Дэвид покачал головой. Что за черт?

Одно было ясно: не только агенты ФБР гоняются за секретом Кляйнмана. Есть кто-то еще, кто пытал профессора, организовал нападение на комплекс ФБР на Либерти-стрит. И кто это может быть — Дэвид понятия не имел.

Встревоженный этими мыслями, он открыл глаза и оглядел велосипедную дорожку. Здесь оставаться нельзя, надо что-то делать. Понятно, что идти к себе или к Карен неразумно — наверняка оба адреса уже под наблюдением ФБР. По той же причине не следует обращаться к друзьям или коллегам. Надо выбраться из Нью-Йорка. Добыть наличных — и в путь. Хорошо бы придумать способ перейти канадскую границу. Автомобиль напрокат взять нельзя — федералы тут же засекут транзакцию по кредитной карте, а потом передадут номера машины всем полицейским северо-востока, — но если повезет, можно незамеченным проскользнуть на поезд или на автобус.

Дэвид нашел банкомат и снял со своих счетов все, что только мог. Эти операции ФБР тоже обнаружит, но тут никуда не денешься — приходится. Потом он направился прямиком на Пенсильванский вокзал.

Но уже входя в здание с Восьмой авеню, он знал: слишком поздно. Перед кассами кишели полицейские и национальная гвардия. У выходов на платформы копы спрашивали документы у всех пассажиров, немецкие овчарки, натасканные на бомбы, обнюхивали все сумки, портфели и штанины. Обругав себя как следует, Дэвид направился к противоположному выходу вокзала. Надо было час назад садиться на поезд уезжать из центра.

Когда Дэвид шел к выходу на Седьмую авеню, в здание внезапно хлынула новая волна полицейских и выстроилась цепью, блокируя лестницы и эскалаторы. «Черт!» — неслышно шепнул Дэвид. Один из копов вытащил мегафон.

— Так, люди! — разнеслось по зданию. — Всем построиться перед лестницей и приготовить водительские права. Покажете документы — и можете покидать вокзал.

Изо всех сил сохраняя небрежный вид, Дэвид повернулся и двинулся назад, но у выхода на Восьмую авеню тоже стояли теперь копы. Заметавшись, как мышь на открытом месте, он стал высматривать себе укрытие, какой-нибудь газетный стенд или киоск фастфуда, куда можно нырнуть на пару минут, чтобы собраться с духом и с мыслями, но почти все заведения в здании уже закрылись на ночь. Открыта была только пончиковая «Данкин донатс», набитая полицейскими, и маленький бар, называемый «Вокзальный отдых». Дэвид уже много лет не видел изнутри ни одного бара, и от самой мысли войти в этот «Отдых» у него желчь поднялась к горлу. Но тут уж выбирать не приходится.

В баре вокруг стола засела дюжина мясистых бородатых ребят лет около двадцати пяти. Стол был завален банками «Будвайзера». Все парни были одеты в одинаковые сделанные на заказ футболки с надписью «МАЛЬЧИШНИК ПИТА» над нарисованной веселой мордой. Шумели они вовсю, и потому, наверное, отсюда сбежали все, кроме бармена, с недовольной физиономией стоящего за кассой. Дэвид сел возле стойки и улыбнулся, делая вид, что все в порядке.

— Мне колу, пожалуйста.

Бармен, ни слова не говоря, достал матовый стакан и наполнил его льдом. В дальнем конце бара Дэвид заметил двери туалетов, но аварийного выхода здесь не было. Телевизор висел на стене, звук его был выключен. Молодая блондинка-ведущая серьезно смотрела в камеру. На экране рядом с ней были написаны слова «ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ ТРЕВОГА».

— Ой, бля, какая штучка! — рявкнул один из участников мальчишника. Он встал, шатаясь, чтобы лучше разглядеть дикторшу. — Ух ты! А ну, почитай мне новости, детка! Почитай их Ларри! Он хочет услышать все как было!

Его друзья заревели от хохота, а Ларри подошел к стойке. Над ремнем у него нависало пузо размером с пляжный мяч, безумные глаза налились кровью, в бороде застряли кусочки попкорна и от него так разило «Будвайзером», что Дэвиду пришлось задержать дыхание.

— Бармен! — заорал Ларри. — Стаканчик «Егермейстера» сколько?

Бармен скривился еще сильнее:

— Десять долларов.

— Господи боже наш! — Ларри стукнул по стойке жирным кулаком. — Вот почему я никогда не езжу в этот гадский город!

Бармен, не обращая на него внимания, подал Дэвиду колу.

— С вас шесть долларов.

— Видишь, про что я? — обернулся к Дэвиду Ларри. — Они ж три шкуры с мясом сдирают! Втрое дороже, чем в Джерси!

Дэвид промолчал — не хотел поощрять этого парня, у него и так было о чем беспокоиться. Он протянул бармену двадцатку.

— Вот и в стрип-клубах то же самое, — продолжал Ларри. — Мы только что из одного такого места, «Кошкин клуб» называется, знаешь? На Двадцать первой? Девки за приватный танец полтинник хотят — веришь? Пятьдесят зеленых баксов! Не, говорю я, к хренам такую хрень, поехали в Метучен, домой. Там на Девятой улице такой клуб, «Счастливый отдых», знаешь? Девки там не хуже, а станцуют за десятку будь здоров!

Дэвид готов был удушить этого типа. Сюда приближались полицейские с национальными гвардейцами, их было слышно уже совсем рядом с баром, с винтовками «М-16» и немецкими овчарками, а он, вместо того чтобы искать выход, вынужден слушать этого кретина из Нью-Джерси. Дэвид досадливо качнул головой:

— Извините, я…

— А как тебя зовут, друг? — Ларри протянул руку.

Дэвид скрипнул зубами:

— Фил. Послушай, я малость…

— Очень приятно, Фил! А я Ларри Нельсон. — Он схватил Дэвида за руку и энергично потряс, потом показал на своих приятелей. — Друзья мои, из Метучена. Видишь, вон Пит? Он в воскресенье женится.

Жених давно лежал мордой на столе, и голова его еле виднелась среди пивных банок. Глаза он закрыл, одной щекой плотно прижимался к столу, будто прислушиваясь к рокоту въезжающих поездов. Дэвид скривился. «Вот это я двадцать лет назад. Глупый мальчишка, насосавшийся вместе с друзьями». Разница лишь в том, что Дэвиду не требовались поводы вроде мальчишника. В последние месяцы студенческой жизни он напивался до бесчувствия каждый вечер.

— Мы хотели ехать в Джерси поездом двенадцать тридцать, — добавил Ларри, — но тут копы стали проверять документы, и очередь, так ее растак, выстроилась через всю станцию, так что мы поезд упустили. Теперь час ждать следующего.

— А если документов нет? — спросил Дэвид. — Они тогда на поезд не пустят?

— Сегодня — точно не пустят. Там один сказал, что бумажник дома забыл, так его вытащили из очереди и увели куда-то. Тревога по террору, чтоб ее. Желтая тревога, оранжевая тревога, я уж не помню, какая там.

У Дэвида свело желудок. «Господи, ведь не выберусь, — подумалось ему. — Вся эта проклятая страна меня ищет».

— Одно хорошо, — продолжал Ларри, — что завтра мне на работу не надо. У меня на этой неделе вечерняя смена, так что в полицейском участке мне до четырех дня можно не появляться.

Дэвид уставился на эту неряшливую бороду, на пивное брюхо:

— Ты коп?

Ларри гордо кивнул:

— Диспетчер полиции Метучена. Уже две недели работаю.

Забавно, подумал Дэвид. В этой зоне пересечения трех штатов он нашел единственного копа, который за ним сейчас не гнался. Сперва он отметил лишь странность момента, но потом увидел представившуюся возможность и попытался вспомнить то немногое, что знал из географии Нью-Джерси.

— А знаешь, я ж совсем рядом с Метученом живу. В Нью-Брунсвике.

— Ни хрена себе! — Ларри повернулся к друзьям: — Мужики, слушай! Этот друг из Нью-Брунсвика!

Несколько человек небрежно подняли в салюте пивные банки. Выдыхается дух, подумал Дэвид. Надо их чем-то расшевелить.

— Слушай, Ларри, хочу как-то поздравить твоего друга Пита — в честь его свадьбы и вообще. Что, если я всем поставлю по «Егермейстеру»?

У Ларри глаза полезли на лоб.

— Вот это будет класс!

Дэвид встал с табурета и взметнул руки в воздух — как футбольный судья, отмечающий тачдаун.

— «Егермейстер» для всех!

Ожившие участники мальчишника завопили от радости. Но когда Дэвид повернулся к бармену, тот восторга не выразил.

— Деньги сперва покажите, — сказал он. — Это будет сто тридцать.

Дэвид вытащил из кармана толстую пачку двадцаток и положил на стойку.

— Каждому кто что захочет.

Карен лежала в постели рядом с Эмори Ван-Кливом, партнером-владельцем конторы «Мортон, Макинтайр и Ван-Клив», слушая странный посвист из ноздрей спящего юриста. Сейчас она в первый раз заметила (хотя встречались они с Эмори уже месяца два), что посвист этот состоит из трех отдельных нот: фа первой октавы на вдохе, понижающаяся потом на выдохе до ре и еще ниже до си-бемоль (до юридической школы Карен обучалась музыке). Тут до нее дошло, почему мотив кажется ей знакомым: три начальных ноты «Звездно-полосатого знамени». Карен подавила смешок: ее новый бойфренд — вполне старомодный патриот в сердце своем.

Он лежал на спине, положив ухоженную руку на грудь. Карен придвинулась к нему ближе, разглядывая седовласую голову, патрицианские нос и подбородок. Чертовски хорошо выглядит для своих шестидесяти, подумала она. И пусть у него есть кое-какие минусы помимо ночных посвистов, пусть даже он не слишком хорошо слышит и не самый энергичный любовник в мире, есть у него такие плюсы, по сравнению с которыми эти минусы ничтожны. Эмори держится с достоинством, воспитан и приветлив. А главное — он знает, чего хочет Карен. Знает, что для нее важно. Вот этого Дэвид никогда не мог понять за три года ухаживания и девять лет брака.

На Коламбас-авеню взвыла сирена. Что-то много их этой ночью. Толи пожар где-то, то ли магистраль водопроводную прорвало. Надо будет утром в газете посмотреть.

Конечно, виноват не только Дэвид. Сама Карен лишь во второй половине их брака стала это понимать. Когда они познакомились, она была наивной двадцатитрехлетней студенткой в Джульярдской школе по классу фортепьяно, уступающей более талантливым конкурентам. Дэвид был на пять лет старше, уже преподаватель Колумбийского университета по специальности «История науки». Карен в него влюбилась, потому что он был забавный, красивый и умный, и ей уже мечталось о будущем, которое они вместе построят. После свадьбы она оставила музыку и пошла учиться в школу права. Рождение Джонаса прервало этот процесс на год, но через десять лет Карен была уже старшим помощником в фирме «Мортон, Макинтайр и Ван-Клив» и зарабатывала вдвое больше мужа. Более того, теперь она точно знала, чего хочет: уютный дом для семьи, частную школу для сына и более заметное место в высших кругах городского общества.

Карен могла бы простить Дэвиду, что он не разделяет ее интересов — в конце концов, он в душе ученый и на видимость ему плевать. А вот чего она не могла простить — это его полного невнимания к тому, чего она хочет. Ему доставляло извращенное удовольствие выглядеть как можно более растрепанным, ходить на занятия в кроссовках и джинсах и не бриться по несколько дней — последствия бессистемного воспитания, разумеется. Он вырос при пьянице-отце, скором на руку, и забитой робкой матери, и хотя очень старался преодолеть последствия, удалось ему это лишь частично. Дэвид был прекрасным отцом, но никудышным мужем. Стоило Карен что-нибудь предложить, он тут же размазывал эту идею по полу. Он даже не стал думать о возможности переехать в квартиру побольше или отдать Джонаса в частную школу. Последней каплей стало то, что он отказался занять пост главы исторического факультета. Это дало бы им на тридцать тысяч в год больше — хватило бы кухню перестроить или сделать взнос на загородный дом, но Дэвид отверг предложение, потому что оно «помешало бы его работе». После этого Карен с ним и рассталась — не могла жить с человеком, который не уступит ей никогда даже на дюйм.

Хватит вспоминать Дэвида, сказала она себе. Какой смысл? У нее теперь есть Эмори. Они уже думают о покупке квартиры — приятно будет переехать на Ист-сайд. Возможно, это будет квартирка с тремя спальнями в каком-нибудь доме на Парк-авеню. Или таун-хаус с садом на крыше. Куча денег, но Эмори может себе такое позволить.

Карен так углубилась в размышления об идеальной квартире, что не услышала, когда позвонили первый раз. Но второй звонок она услышала, поскольку при этом кто-то барабанил кулаками в дверь.

— Миссис Свифт? — прозвучал настойчивый бас. — Миссис Свифт, вы дома?

Она села в кровати, чувствуя, как забилось сердце. Кто, черт побери, может колотить в дверь в такой час? И почему называют ее по фамилии мужа, от которого она отказалась уже два года назад? Карен в тревоге схватила Эмори за плечо и встряхнула:

— Эмори! Проснись! Там кто-то в дверь звонит!

Эмори мотнул головой и что-то промычал. Добудиться его всегда было тяжело.

— Открывайте, миссис Свифт! — добавился новый голос. — Мы из ФБР, у нас к вам дело.

ФБР? Что это, какой-то дурацкий розыгрыш? Но тут ей вспомнился звонок несколько часов назад — какой-то полицейский детектив спрашивал Дэвида. Что такое? Дэвид во что-то вляпался?

Она снова встряхнула Эмори, на сей раз как следует, и он открыл глаза.

— Чего? — прохрипел он. — Что такое?

— Вставай! Там какие-то люди у двери, они говорят, что из ФБР!

— Как? А сколько сейчас времени?

— Да ты встань и посмотри, кто там ломится!

Эмори вздохнул, потянулся за очками, потом встал, надел поверх желтой пижамы сиреневый халат и завязал пояс. Карен набросила на себя футболку и натянула тренировочные штаны.

— Последний раз предупреждаю! — заревел третий голос. — Не откроете дверь — мы ее высадим! Вы меня слышите, миссис Свифт?

— Эй, погодите! — ответил Эмори. — Одну минуту!

Карен вышла за ним из комнаты, но на несколько шагов отстала — и инстинктивно заняла место у двери в спальню Джонаса. Слава богу, ее сына тоже нелегко разбудить.

Эмори чуть нагнулся, глядя в глазок:

— Кто вы такие, джентльмены? — спросил он через дверь. — И что вы делаете здесь в такой поздний час.

— Мы ж сказали: из ФБР. Открывайте!

— Извините, но сначала покажите значки.

Карен смотрела Эмори в затылок, пока он щурился в глазок. Через несколько секунд он оглянулся на нее:

— Все в порядке, это действительно агенты ФБР. Сейчас узнаю, что они хотят.

— Постой!.. — начала было Карен, но поздно: Эмори уже отодвинул засов и повернул ручку. В следующую секунду дверь распахнулась, влетели двое огромных мужчин в серых костюмах, повалили Эмори навзничь и прижали к полу. Еще двое перепрыгнули через них и ринулись в квартиру: высокий широкоплечий блондин и чернокожий с толстой шеей. Карен даже не сразу поняла, что они наставили на нее пистолеты.

— Ни с места! — крикнул блондин. Лицо у него было напряженное, бледное, чудовищное. Не сводя с нее глаз, он сделал рукой жест своему напарнику: — Обыщи спальни.

Карен шагнула назад, ощутила спиной дверь к Джонасу.

— Пожалуйста, не надо! У меня ребенок! Он…

— НИ С МЕСТА, я сказал! — Блондин шагнул к ней. Пистолет дрожал у него в руке, будто жил своей жизнью.

За дверью послышались шаги, потом тихое испуганное:

— Мама?

Но агенты будто не слышали. Они оба шли теперь к ней, высоко подняв пистолеты и не сводя глаз с двери, будто хотели разглядеть что-то сквозь нее.

— ШАГ В СТОРОНУ! — приказал блондин.

Карен осталась стоять, парализованная, даже не дыша. «Господи, господи, они же его застрелят!»

И тут она услышала шаги Джонаса прямо за спиной, медное щелканье дверной ручки и одним движением повернулась, распахнула дверь и бросилась на сына сверху.

— НЕТ, НЕТ! — закричала она. — НЕ СМЕЙТЕ ЕГО ТРОГАТЬ!

Агенты встали над ней, нависли массивными статуями, направляя на нее стволы, но все в порядке, да, все в порядке — она прикрывала каждый дюйм Джонаса своим телом. Его макушка пришлась ей под подбородок, плечи прижаты к полу грудями. Да, он бился в страхе и смятении, крича «Мама, мама!» — но ему ничего не грозило.

Блондин остался стоять над ней как часовой, а чернокожий вошел в спальню и открыл дверцу шкафа.

— Чисто! — крикнул он. Потом пошел смотреть другие комнаты. За плачем Джонаса и криками агентов послышался возмущенный голос Эмори.

— Что вы себе позволяете! — вопил он. — Вы не имеете права обыскивать квартиру без ордера! Это нарушение законов!

Через несколько секунд чернокожий доложил блондину (который, похоже, был тут главным):

— Никого нет. А старик не подходит под описание.

Блондин отступил от Карен и вышел в прихожую посовещаться с напарниками. Карен села, прижимая к груди Джонаса, вся дрожа от облегчения. Эмори лежал на животе неподалеку. Руки у него были связаны за спиной каким-то синтетическим шнуром.

— Вы еще пожалеете об этом, господа! — ревел он. — Я хорошо знаком с федеральным прокурором!

— Заткнись, дедуля, — поморщился блондин и повернулся к Карен: — Миссис Свифт, где ваш бывший муж?

Как ни странно, но Карен больше не боялась. Теперь, когда агент убрал пистолет, она испытывала к нему одно лишь презрение.

— Для того вы сюда и вломились? Ищете Дэвида?

— Вы мне ответьте…

— Ах ты сволочь, мерзавец! Пистолет на семилетнего мальчика направлять!

Карен свирепо глядела на фэбээровца, а Джонас цеплялся за ее рубашку. Лицо у него было в слезах.

— Папа! — плакал он. — Где мой папа?

На миг агент будто смутился — кадык у него на шее подпрыгнул при взгляде на вцепившихся друг в друга Джонаса и Карен. Но тут же лицо вновь сделалось каменным.

— Дэвид Свифт разыскивается за убийство. Мы должны были принять меры предосторожности.

Карен зажала себе рот ладонью. Нет. Не может быть. У Дэвида много недостатков, но склонности к насилию в нем не было. Самое грубое, что он мог сделать — ударить кулаком по собственной софтбольной перчатке, когда его команда проигрывала. И никогда не позволял себе утратить контроль: пример отца ясно показал ему, что тогда бывает.

— Вранье! — бросила она. — Кто вам сказал такую чушь?

Агент прищурился:

— Некоторых людей из убитых им я знал, миссис Свифт. Двое из них были моими друзьями. — Он смотрел на нее холодными немигающими глазами еще секунду, потом заговорил в микрофон, спрятанный в рукаве: — Говорит агент Брок. Везем троих. Скажите в центре, что у нас тут женщина и несовершеннолетний.

Карен сильнее вцепилась в Джонаса.

— Нет! Вы не имеете права!

Агент покачал головой:

— Ради вашей же безопасности. Пока не найдем вашего бывшего мужа.

Он полез в карман и достал два куска синтетического шнура.

— Пьем за Фила! Слава нашему Филу! Да здравствует Фил, черт побери!

Участники мальчишника Пита подняли бокалы «егермейстера», чтобы выпить за «альтер эго» Дэвида, за щедрого Фила из Нью-Брунсвика. Это был уже третий круг выпивки, которую ставил Дэвид, и дух веселья бурлил в полную силу. Ларри встал со стаканами в обеих руках, трижды воскликнул: «Фил! Фил! Фил!» — и быстро осушил оба. Даже Пит, совершенно напившийся жених, на миг оторвал голову от стола, пролепетал: «За тебя!» — и снова рухнул. Дэвид обнял его за плечи и заорал:

— Нет, за ТЕБЯ! За ТЕБЯ, мать твою так!

Но Дэвид, хотя и ревел и бушевал со всеми, не выпил ни капли: он незаметно подсовывал свои стаканы Ларри, который был только рад.

Когда стих хор воплей «за тебя», Ларри, шатаясь, поднялся.

— И Винни мы не забудем! — заорал он. — Пьем за Винни, подкаблучника Винни, которого нет сегодня с нами, потому что его гадская подружка считает, что мы на него дурно влияем, блин!

Раздались нестройные тосты за Винни и нехорошие пожелания его подружке, а Ларри открыл пластиковую папку, лежащую на столе, и извлек оттуда аккуратно сложенную синюю футболку — сделанную на заказ, такую же, как у всех веселящихся за столом, с надписью «МАЛЬЧИШНИК ПИТА».

— Смотрите все! — загрохотал Ларри. — Раз Винни не пришел, у меня, блин, лишняя футболка на руках! — Он с отвращением затряс головой. — Знаете, что я сделаю? Я заставлю его заразу-подружку за нее заплатить!

— Пусть заплатит! — подхватили вопль пирующие с теми же чувствами, но Дэвид уставился на футболку. Подумав, он ударил кулаком по столу, привлекая внимание.

— Я у тебя ее покупаю, Ларри! — крикнул он. — Сколько?

Ларри был слегка ошарашен.

— Да нет, Фил, не надо. Ты и так нам всем выпивку ставил, и…

— Покупаю, я сказал! Хочу купить — и покупаю. Блин, хочу официально участвовать в мальчишнике нашего Пита!

Он встал и сунул Ларри в руку двадцатидолларовую купюру, потом схватил футболку и натянул поверх своей.

Конечно, под приветственные вопли: «Фил! Фил! Фил! Фил!»

А потом кто-то заорал:

— Ребята, уже почти час тридцать, снова поезд на фиг пропустим!

Все заворочались на стульях.

— Пошли! — велел Ларри. — Надо успеть в «Лаки лоунж», пока открыто! Кто-нибудь, помогите Питу!

Двое гуляк подхватили Пита под локти, и Дэвид увидел свой шанс.

— Подождите меня! — крикнул он почти невнятно и повалился на пол, предусмотрительно выставив руки ладонями вперед.

Над ним склонился Ларри, благоухая «Егермейстером».

— Ты как, не ушибся, Фил?

— Че-то я это… не в себе малость, — ответил Дэвид, стараясь говорить как можно более пьяным голосом. — Ты мне… руку дашь?

— Легко, приятель!

Ларри схватил Дэвида за руку, поставил вертикально и направил к двери буфета. Дэвид привалился к его плечу, и так они вышли из бара. Хотя Дэвид уже почти двадцать лет ничего не пил, ему легко далась неверная походка — память засела в костях.

В зале ожидания уже почти не осталось пассажиров, зато полно было полиции. У выхода на путь номер десять стояло с полдюжины копов — именно туда направлялись участники мальчишника. Ларри, приблизившись к ним, взметнул в воздух кулак:

— Нью-Йоркской полиции почет и уважение! Мы с вами, ребята! Давите этих гребаных террористов!

— Смерть им! — поддержал другой пьяный голос.

Сержант со впалыми щеками поднял руки, будто останавливая уличное движение.

— Остыньте, парни, — сказал он. — Водительские удостоверения покажите.

У Дэвида перехватило дыхание, когда все прочие полезли за бумажниками. О'кей, подумал он. Вот он, смертельный номер.

Он принялся охлопывать карманы джинсов, сперва спереди, потом сзади.

— Ой, блин!

Дэвид рухнул на четвереньки и с пьяной тщательностью начал искать на полу.

— Чего случилось, Фил? — нагнулся над ним Ларри.

— Бумажник! — выдохнул он, вцепляясь Ларри в плечо. — Бумажник, блин, пропал на фиг.

— Ты его в баре не оставил?

Дэвид замотал головой:

— Не знаю, блин. Да всюду… может быть.

Полицейский сержант заметил суматоху и подошел ближе:

— В чем дело?

— Фил бумажник потерял, — объяснил ему Ларри.

С отвисшей челюстью, мотая головой из стороны в сторону, Дэвид поднял глаза на сержанта:

— Не понимаю… вот только что… тут был.

Коп нахмурился, губы сжались в ниточку. «Ой-ой, — подумал Дэвид. — А ведь крепкий орешек».

— И никаких документов нет? — спросил сержант.

— Да это Фил, — объяснил Ларри. — Из Нью-Брунсвика. — Он показал на надпись на футболке «Мальчишник Пита». — Он с нами.

Сержант нахмурился:

— На поезд без документов не пропускаем.

Будто в ответ раздался высокий звук из станционного динамика:

— Внимание, — объявил записанный заранее голос. — Заканчивается посадка на поезд линии северо-восточного коридора, отходящего от десятого пути, с остановками в Ньюарке, Элизабет, Равей, Метучен, Нью-Брунсвик и Принстон-джанкшн. Посадка производится на платформе номер десять.

— Нам надо на этот поезд! — заорал Ларри. Лихорадочно порывшись в карманах, он вытащил собственный бумажник, показал сержанту. — Смотри, я работаю в полиции Метучена. Вот мой значок. Я ж тебе говорю, Фил с нами. Он мой приятель.

Сержант посмотрел на значок, все еще хмурясь, все еще не желая сдаваться. И тут Дэвид услышал собачий лай. Обернувшись, он увидел солдата национальной гвардии с немецкой овчаркой — они шли под доской объявлений прибытия-отправления, футах в пятидесяти. Собака рвалась прямо к ним, натягивая поводок с таким рвением, что солдату приходилось отклоняться назад, чтобы не упасть. «Господи Иисусе, — подумал Дэвид, — эта проклятая тварь что-то на мне чует».

Он закрыл глаза, и его затошнило. «Безнадежно. Меня сейчас арестуют, передадут в ФБР и опять отведут в такую же допросную». Мысленным взором он уже видел голые стены без окон, флуоресцентные лампы под потолком и агентов ФБР в серых костюмах вокруг металлического стола. Накатила новая волна тошноты, да такая мощная, что Дэвид вдруг согнулся пополам и издал звук сухой отрыжки. Изо рта до линолеума на полу протянулась нитка слюны.

— Осторожно! — крикнул Ларри. — Его щас вывернет!

Сержант быстро отступил назад.

— Черт побери, — сказал он. — Уберите его от меня, быстро!

Дэвид поднял голову, посмотрел на сержанта. Тот кривил губы в видимом отвращении. Дэвид по наитию шатнулся к нему ближе и издал звук подавленной отрыжки, влажный такой желудочный звук.

Сержант оттолкнул его к Ларри.

— Блин, да заберите его отсюда! Тащите его на свой поезд!

— Есть, сэр! — ответил Ларри, хватая Дэвида под мышки.

Они вдвоем бросились, шатаясь, вниз по лестнице на платформу номер десять и на поезд до Метучена в час тридцать.

Саймон сидел за антикварным столом в безбожно дорогом номере «Уолдорф-Астория». За плюшевую гостиную, выходящую на Парк-авеню, и спальню, украшенную, как придворный бордель, отель драл две тысячи долларов в сутки. Саймон мог себе позволить такие расходы, но не хотел платить из принципа. Вместо этого он стянул номер кредитной карты из какой-то интернетовской утечки. За номер Саймона в «Уолдорф-Астория», как и за заказанную в номер баранью отбивную и пол-литра столичной, платил ничего не подозревающий об этом Нил Дэвидсон из Орегона.

Саймон опрокинул еще рюмку и вперился в экран лэптопа, где была выведена веб-страница физического факультета Колумбийского университета. Что удобно, в списке преподавательского состава у каждого профессора, лектора и постдока была фотография. Саймон медленно прокручивал страницу, внимательно рассматривая каждое лицо. Логично было допустить, что сообщником Кляйнмана будет преподаватель физики. Einheitliche Feldtheory для профана была бы слишком сложна. Нужна хорошая подготовка по теории относительности и квантовой механике, только чтобы понять математические термины в модифицированных уравнениях поля. И все же Саймон никак не мог найти этого типа в кроссовках на странице физического факультета. Он посмотрел списки двадцати других университетов, славящихся физическими факультетами — Гарвард, Принстон, МТИ, Стэнфорд и так далее, — ничего похожего на искомое лицо в фотогалереях улыбающихся ученых. Через час поисков он захлопнул лэптоп и бросил пустую бутылку в корзину. Взбеситься можно — ему же нужно только имя.

Чтобы успокоиться, Саймон подошел к окну и уставился на огни Парк-авеню. Даже в два часа ночи по улице все еще мчались такси. Глядя на их гонку, Саймон стал думать, не упустил ли он что-то, какую-то ключевую деталь биографии профессора Кляйнмана, которая позволила бы определить его помощника. Может быть, он у Кляйнмана племянник или крестник, или побочный сын от какой-то давно забытой любовницы. Саймон подошел к шкафу, открыл сумку и вытащил книгу, по которой Кляйнмана и выследил. Книга большая, пятьсот с лишним страниц, набитая полезной информацией о физиках, работавших с Эйнштейном последние годы его жизни. Называется «На плечах гигантов».

Открывая книгу, Саймон заметил что-то знакомое и вернулся к внутренней стороне задней обложки. Вот там, как раз под хвалебной болтовней «Лайбрери джорнал», и была фотография автора.

— Так вот ты какой, Дэвид Свифт! — улыбнулся Саймон. — Очень, очень рад познакомиться.

Глава пятая

Невзирая на уговоры Ларри, Пита и прочих участников мальчишника, Дэвид отклонил предложение сойти в Метучене — сказал, что жена его убьет, если он не поедет прямо домой в Нью-Брунсвик, но обещал как-нибудь вечером с ними посидеть в «Лаки лоунж». Вся пьяная компания по очереди попрощалась с ним хлопками по руке, а потом орала, построившись на платформе: «Фил! Фил! Фил!» — пока поезд не отошел. Дэвид отвечал поднятием больших пальцев.

Когда поезд отъехал от станции, Дэвида без сил рухнул на сиденье. Его трясло. Кондиционированный воздух казался невыносимо холодным. Сложив руки на груди, он потирал плечи, чтобы согреться, но не мог унять дрожь. Он понял, что произошло: посттравматический стресс, запоздалый ответ организма на страшные события последних часов. Закрыв глаза, он сделал несколько глубоких вдохов. «Сейчас все в порядке, — сказал он себе. — Ты мчишься прочь от Нью-Йорка. Ушел от всех погонь».

Дэвид открыл глаза, когда поезд подходил к вокзалу Нью-Брунсвика. Он уже перестал дрожать, в голове несколько прояснилось. Раньше Дэвид решил, что доедет на поезде до Трентона, там на автобус «Грейхаунд» до Торонто. Однако сейчас он начинал видеть дефекты этого плана. Что, если на автобусных станциях тоже проверяют документы? Не стоит рассчитывать, что опять встретится чей-то мальчишник. И на канадской границе его тоже может уже ждать полиция. Нет, слишком рискованно ехать на автобусе — разве что удастся раздобыть фальшивое водительское удостоверение. Но как это, черт побери, сделать?

Слишком разнервничавшись, чтобы сидеть спокойно, Дэвид принялся расхаживать по проходу почти пустого вагона. Пассажиров было только трое: две девчонки в коротких юбках и пожилой мужчина в свитере с ромбическим узором, тихо разговаривающий по сотовому. Мелькнула мысль позвонить по своему телефону Карен и Джонасу, но Дэвид знал: стоит ему включить мобильник, тот пошлет сигнал ближайшей антенне сотовой связи — и ФБР его засечет. И досаднее всего, что он беспокоился о свой бывшей жене — было у него чувство, что люди в серых костюмах имеют к ней вопросы.

Вскоре кондуктор объявил:

— Прибываем на Принстон-джанкшн. Пересадка на Принстонскую ветку до Принстона.

Наверное, дело было в повторении — три раза подряд «Принстон», — но Дэвид сразу вспомнил, кто мог бы ему помочь. Эту женщину он не видел уже почти двадцать лет, но знал: она по-прежнему живет в Принстоне. Маловероятно, чтобы ФБР стало ждать его возле ее дома: хотя наверняка бюро тщательно изучало его прошлое, вряд ли они о ней что-нибудь знают. И самое удачное, что она физик, один из пионеров теории струн. А у Дэвида было чувство, что лишь физик сможет как-то понять то, что он будет рассказывать.

Поезд остановился, дверь открылась. Дэвид вышел на перрон и направился к платформе ветки на Принстонский университет.

В 1989 году Дэвид еще аспирантом-физиком попал в Принстон на конференцию по теории струн. В то время научная общественность жужжала вокруг этой новой идеи, обещавшей решить одну давнюю проблему. Хотя теория относительности Эйнштейна объясняла гравитацию в совершенстве, а квантовая механика учитывала любые тонкости субатомного мира, обе теории оказывались математически несовместимыми. Тридцать лет пытался Эйнштейн объединить эти два набора физических законов с целью создать охватывающую их теорию, которая объяснит все силы природы. Но во всех опубликованных Эйнштейном решениях находились проколы, и после его смерти многие физики заключили, что он шел не в том направлении. Вселенная, говорили они, слишком сложна, чтобы ее можно было описать одной системой уравнений.

Однако где-то с семидесятых годов некоторые физики воскресили идею единой теории, предположив, что все элементарные частицы на самом деле — микроскопические струны энергии, не превышающие в длину триллионной доли от триллионной доли миллиметра. К восьмидесятым годам специалисты по теории струн уточнили свою модель, заявив, что струна колеблется в десяти измерениях, шесть из которых свернуты в многообразие слишком малое, чтобы его можно было увидеть. Теория была неясная, неполная и невероятно неуклюжая — и все же она зажгла воображение исследователей во всем мире. Среди них оказалась и Моника Рейнольдс, двадцатичетырехлетняя аспирантка физического факультета в Принстоне.

Дэвид впервые ее увидел на закрытии конференции в большой аудитории в Джедвин-холле. Моника стояла на подиуме, готовясь сделать доклад о многомерных многообразиях. Первое, что он заметил — какая она высокая: на голову выше усохшего декана физического факультета, который представил ее как «самую талантливую студентку, с которой мне когда-либо выпадало счастье работать». Дэвид подумал, уж не дышит ли старик к ней неровно, потому что девушка была не только высокой, но и красивой. Лицо — как у статуй Афины, древнегреческой богини мудрости, но вместо шлема — корона затейливо заплетенных косичек и кожа цвета кофе с молоком. Длинное красно-желтое платье с африканским орнаментом закрывало плечи, на коричневых руках висело по несколько браслетов. В полумраке Джедвин-холла она сверкала, как дождь частиц.

В восьмидесятых женщины-физики встречались нечасто, а уж черная женщина, теоретик и специалист по струнам — это был подлинный раритет. Ученые в аудитории смотрели на нее как на всякую диковинку — со смешанным чувством уважения и скепсиса. Но как только она начала доклад, ее тут же приняли как свою, потому что говорила она на их языке — трудном языке математики. Подходя к доске, она выписывала длинные цепочки формул с символами, обозначающими основные параметры вселенной: скорость света, гравитационная постоянная, масса электрона, константа сильного взаимодействия. Потом с легкостью, которой Дэвид мог только завидовать, она стала преобразовывать частокол символов и свела его к единственному изящному уравнению, описывающему форму пространства вокруг вибрирующей струны.

Все шаги изложения Дэвид проследить не мог: к этому моменту своей аспирантской жизни он уже осознал пределы своих математических способностей и когда видел такую потрясающую технику, как у Моники, испытывал лишь досаду и зависть. Но сейчас, когда она творила на доске это волшебство выкладки и отвечала на вопросы коллег, он никакой горечи не испытывал. Ее силе он сдался без борьбы. Когда она закончила доклад, он вскочил и пробился к сцене, чтобы представиться.

Услышав имя Дэвида, Моника с радостным удивлением подняла брови:

— Конечно, я вас знаю! — воскликнула она. — Только недавно читала вашу совместную статью с Гансом Кляйнманом. Относительность в двумерном пространстве, да? Очень симпатичная работа.

Она хлопнула его по ладони и стиснула руку. Дэвид был ошарашен — не может быть, чтобы она и правда читала эту статью.

— Да это же ерунда, — ответил он. — Если, скажем, сравнить с вашей работой. Потрясающий был доклад. — Он не успел придумать более разумный комплимент и остановился на банальном: — Я просто поражен — нет, правда…

— Так, хватит! — Она очаровательно засмеялась, высоко и звонко. — А то я себя чувствую как кинозвезда! — Она придвинулась к нему на шаг и положила руку ему на предплечье, будто они давние друзья. — Так вы из Колумбийского? Как там факультет?

Они проговорили несколько часов, сперва переместившись в комнату отдыха преподавателей, где Дэвид познакомился еще с несколькими аспирантами принстонского физического факультета, потом в местный ресторан под названием «Ржавый водосток», где небольшая группа физиков обсуждала под «маргариты» относительные достоинства своих теорий. Через пару рюмок Дэвид признался Монике, что понял не все моменты ее доклада, и она с удовольствием объяснила ему пробелы, терпеливо излагая математические преобразования. Еще через пару рюмок он ее спросил, как она заинтересовалась физикой, и она ответила, что ее отец, не преодолевший девятого класса, все время придумывал интересные теории о том, как устроен мир. К полуночи Дэвид и Моника остались последними посетителями ресторана, а в час ночи уже жадно вцеплялись друг в друга на диване в квартирке Моники.

Для Дэвида такая последовательность событий была достаточно обычной. Он как раз находился в середине полугодового запоя, который затуманил весь его второй год аспирантуры, а когда он пил с женщиной, то обычно старался уложить ее в постель. Хотя Моника была красивей и умней тех женщин, с которыми он спал, она была типична в другом отношении — импульсивна, одинока и будто скрывала несчастность. И все так и шло обычным путем, но когда Моника встала с дивана и расстегнула молнию на африканском платье, все пошло по-иному. Увидев ее обнаженное тело, Дэвид заплакал, и так это было неожиданно и непонятно, что он сначала подумал, будто плачет Моника, а не он, и удивился: «С чего это она? Я чем-то ее обидел?»

Но нет, она не плакала. Всхлипывания доносились из его собственного горла, и слезы бежали у него по щекам. Он быстро вскочил на ноги, отвернулся от нее, стыдясь. «Боже мой, — подумал он, — что за чертовщина такая?»

И тут ему на плечо легла ладонь Моники.

— Дэвид? — шепнула она. — Что с тобой?

Он затряс головой, отчаянно пытаясь скрыть лицо.

— Прости, — пролепетал он, отступая прочь. — Пойду я лучше.

Но Моника не отпустила его, обняла за талию, притянула к себе.

— Что случилось, малыш? Мне ты можешь рассказать.

Ее кожа была мягкой, прохладной. Внутри у него будто что-то лопнуло — и он сразу понял, отчего плачет: по сравнению с Моникой он был ничтожеством. Неделю назад он провалил экзамены, а это значило, что вскоре физический факультет Колумбийского попросит его из аспирантуры. Конечно, запой внес свой вклад в этот провал — довольно трудно понять квантовую теорию поля, когда постоянно мучит похмелье, — но будь он даже весь семестр трезв как стеклышко, результат вряд ли стал бы иным. И самое худшее — что отец предсказал такой поворот событий. Когда он два года назад навещал старика в номере трущобной гостиницы, где Джон Свифт поселился после выхода из тюрьмы, отец поднял Дэвида на смех, услышав его планы стать физиком.

— Не выйдет из тебя ученого, — предупредил он. — Кишка тонка.

Этого Дэвид не мог рассказать Монике.

— Прости, — повторил он. — Но мне пора.

Он еще плакал, когда уходил от дома Моники, когда шагал через темный кампус Принстона. Идиот, ругал он себя, кретин проклятый. Пропойца, мозги пропил, думать разучился. Он остановился, привалился к готическому зданию студенческой общаги, стараясь прояснить мысли. «Больше ни капли, — сказал он себе. — Свою последнюю ты выпил сегодня».

Но на следующий день, вернувшись в Нью-Йорк, он первым делом зашел в таверну «Вест-Энд» на Бродвее и заказал стакан «Джека Дэниэлса» — он еще не испил чашу до дна. Только через два месяца, когда его официально вышибли из аспирантуры физического факультета, он дошел до такой степени деградации, которой ему хватило, чтобы ужаснуться и навсегда бросить пить.

В последующие годы Дэвид выправил свою жизнь, написал диссертацию по истории и подумывал, не увидеться ли с Моникой, не объяснить ли, что тогда произошло — но так никогда этого и не сделал. В две тысячи первом году он увидел статью о ней в «Сайентифик Америкэн». Она все еще жила в Принстоне, все еще работала в области теории струн, которая сильно развилась с восьмидесятых годов, но осталась столь же неопределенной, неполной и неудобоваримой, как была. Моника теперь исследовала гипотезу о том, что дополнительные измерения, предсказанные теорией струн, не свернуты в инфинитезимальные многообразия, а лежат за космическим барьером, который не позволяет их наблюдать. Но Дэвида заинтересовала не столько теория, сколько подробности биографии, приведенные в последних абзацах статьи. Оказалось, что Моника выросла в Анакостии — беднейших кварталах Вашингтона. Мать ее была героиновая наркоманка, а отца застрелили при попытке грабежа, когда девочке было всего два месяца. У Дэвида сжалось сердце: она рассказывала ему, что стать физиком ее вдохновил отец, а на самом деле даже его не знала.

Снова он вспомнил Монику, когда распался его брак, и несколько раз собирался ей позвонить. Но каждый раз клал трубку и вместо того смотрел ее имя в Гугле — набирал и выходил на показанные сайты. Он узнал, что теперь она профессор физики, что участвует в чате по африканской истории, что пробежала нью-йоркский марафон за три часа и пятьдесят две минуты — вполне достойное время для тридцатитрехлетней женщины. Однако самым лучшим его открытием была фотография Моники в сетевой версии журнала «Принстон пэкет», где она стояла перед скромным двухэтажным домом с большим крыльцом. Дэвид немедленно узнал это место: дом 112 по Мерсер-стрит, где провел последние двадцать лет своей жизни Альберт Эйнштейн. В своем завещании Эйнштейн настоял, чтобы дом не превращали в музей, и потому он остался жильем для профессоров, связанных с Принстонским институтом фундаментальных исследований. Подпись под фотографией сообщала, что профессор Рейнольдс недавно переехала в этот дом, сменив другого профессора, вышедшего на пенсию.

Вот туда и направился Дэвид, сойдя с поезда на вокзале Принстона. Он снова шагал через темный кампус, теперь разумный и трезвый, но исполненный отчаяния и сомневавшийся, так ли уж рада будет Моника его видеть.

Люсиль говорила по телефону с агентами в Трентоне, когда в конференц-зал ворвался министр обороны. Она была так поражена, что чуть трубку не выронила. Министра она видела только один раз, когда на какой-то церемонии в Белом доме он представлял очередную антитеррористическую инициативу. Они тогда обменялись рукопожатием и парой дежурных любезностей. А сейчас этот человек навис прямо над нею, воинственно набычившись и наклонив квадратную физиономию. Прищуренные глазки неодобрительно смотрели из-за очков без оправы. Хотя было три часа ночи, редкие седые волосы министра были тщательно причесаны, галстук лежал строго посередине, завязанный безупречным виндзорским узлом. За министром хвостом следовал двухзвездный генерал от авиации, неся в руках секретарский портфель.

— Ладно, я тебе перезвоню. — Люсиль повесила трубку и с трудом встала на ноги. — Господин министр, я…

— Сидите, Люси, сидите, — отмахнулся он. — Не надо этих формальностей. Я просто хотел своими глазами посмотреть, как развивается операция. Летчики любезно согласились доставить меня в Нью-Йорк.

«Класс, — подумала Люсиль. — Было бы очень мило, если бы кто-нибудь дал себе труд меня известить».

— Докладываю, сэр: мы считаем, что нашли нашего задержанного. Поступила информация, что сейчас он в Нью-Джерси, и мы…

— Как?! — Министр наклонился вперед и повернул голову, словно человек, недослышащий одним ухом. — Я думал, вы его зажали в Манхэттене. Чего стоят тогда все ваши блокпосты на мостах и в туннелях?

Люсиль неловко поерзала в кресле.

— К сожалению, фото Дэвида Свифта было выдано полиции с задержкой. Когда же портрет был роздан, один полицейский с Пенсильванского вокзала опознал подозреваемого. Он сказал, что Свифт сел на поезд в Нью-Джерси около часа тридцати.

— Как он сел на поезд? По фальшивым документам?

— Нет. Судя по всему, подозреваемый смешался с группой людей, бравших поезд штурмом — шайка пьяных дебилов. И в суматохе упомянутый полисмен не проверил его документы.

Министр нахмурился.

— Непростительно. В настоящей армии такой солдат был бы казнен. Расстрелян на рассвете своими же товарищами по оружию.

Люсиль не знала, что на это ответить, и потому оставила замечание без внимания.

— Я только что говорила с нашими агентами в Нью-Джерси. Они сели на поезд на станции Трентон, но подозреваемого там не оказалось. Сейчас мы отрабатываем версию, что Свифт сошел с поезда вместе с пьяной компанией. Полисмен с Пенсильванского вокзала сказал, что они из Метучена.

— Не очень многообещающий вариант. Какие еще ниточки?

— Мы поставили группы наблюдения у домов коллег Свифта по историческому факультету Колумбийского университета. Некоторые из них живут в Нью-Джерси, так что есть неплохой шанс получить помощь кого-нибудь из них. И мы взяли для допроса бывшую жену Свифта. Она сейчас внизу со своим сыном и любовником, пожилым человеком по имени Эмори Ван-Клив. Мы сейчас…

— Стоп. Как его зовут, вы сказали?

— Эмори Ван-Клив. Юрист, партнер-владелец «Мортон, Макинтайр и…»

— Боже мой! — Министр схватился за голову. — Вы что, не знаете, кто это такой? Ван-Клив — один из крупнейших спонсоров последних выборов. О Господи! Он же внес двадцать миллионов долларов на президентскую кампанию!

Люсиль напряглась. Услышанное ей совершенно не понравилось.

— Сэр, я следовала приказам директора бюро. Он мне велел заниматься этим делом со всей возможной тщательностью, что я и выполняю.

Министр скривился, снял очки и взялся пальцами за переносицу.

— Люси, поймите меня правильно. Я прошу вас действовать агрессивно. Я прошу вас бросить на это дело все ваши силы. Этот проект — один из главных приоритетов Пентагона. Если информация просочится к иранцам или северокорейцам, последствия будут опустошительны. — Он снова надел очки и уставился на нее — глаза как два снайпера. — Но такого человека, как Эмори Ван-Клив, нельзя допрашивать стандартным способом. Он один из главных республиканских фандрайзеров Америки. Когда прошлой весной сюда приезжал президент, они вместе в гольф играли!

— Так что же вы предлагаете, сэр?

Он оглянулся через плечо на генерала-летчика. Тот без единого слова открыл кейс, достал папку и подал ее министру, который стал листать содержимое.

— О'кей, вот тут сказано, что у этого Свифта в анамнезе серьезное злоупотребление.

— Он крепко пил в свои двадцать и позже, — уточнила Люсиль.

Министр обороны пожал плечами:

— Пьяница — это навсегда. Можем сказать, что он перешел на кокаин и поставлял его богатеньким деткам в Колумбийском. Бюро готовило его арест у него на точке в Гарлеме, но он сумел со своими дружками захватить агентов врасплох и убить полдюжины. Как вам такая легенда?

Люсиль попыталась найти дипломатический ответ:

— Есть несколько проблем. Во-первых, бюро обычно не…

— Подробности меня не интересуют. Устраните проблемы и скормите легенду Ван-Кливу и бывшей. Может, они настолько потеряют сочувствие к Свифту, что выдадут нам, где он прячется. И кстати, прессе скормите ту же историю. Тогда можно будет развернуть охоту по всей стране.

Люсиль покачала головой. Трам твою тарарам, одно дело — информировать министра обороны, и совсем другое — принимать от него распоряжения. Этот клоун полагает, что может командовать правоохранительной организацией?

— Не уверена, что это удачный подход, — сказала она. — Я думаю, надо бы связаться с директором бюро…

— Не волнуйтесь, директор возражать не станет. Я с ним поговорю, как только вернусь в Вашингтон.

Министр закрыл папку, отдал ее генералу авиации, повернулся на каблуках и вышел из конференц-зала — генерал следом.

Люси возмущенно вскочила.

— Минуту, господин министр! Надо еще раз подумать…

Он даже не обернулся — просто вскинул руку на прощание, проходя к двери.

— Времени нет думать, Люси. Когда война началась — воюешь тем, что есть.

Дэвид бывал в доме Эйнштейна на Мерсер-стрит, когда писал «На плечах гигантов». Поскольку здесь жили преподаватели, дом не был открыт для публики, но когда Дэвид отправил специальный запрос с объяснением своих целей, институт фундаментальных исследований дал ему разрешение на получасовой визит. Для Дэвида это оказалось бесценным. Большую часть отведенного ему времени он провел в кабинете на втором этаже, где были написаны почти все работы Эйнштейна последних лет. Три стены этой комнаты от пола до потолка были заставлены книжными полками, а венецианское окно четвертой выходило на задний двор. При взгляде на стоящий у окна стол у Дэвида как-то странно кружилась голова, ум устремлялся на полвека назад, и он практически видел Эйнштейна, сгорбившегося за этим столом, скребущего авторучкой по бумаге многие часы, заполняя страницу за страницей метрикой пространства-времени и тензорами Риччи.

Сейчас, подходя сюда в темноте, Дэвид заметил, что территория перед домом за последние десять лет благоустроилась. Кто-то поставил цветочные горшки на крыльце и подрезал дикие лозы, когда-то обвившие водосток. Он очень тихо подошел к ступеням, нажал на звонок, неожиданно громкий, и стал ждать. Увы, нигде не зажегся свет. Выждав минуту, он позвонил еще раз, прислушиваясь к звукам жизни внутри дома — тщетно. «Черт побери, — подумал он, — наверное, никого дома. Моника могла уехать на выходные».

В отчаянии он собирался нажать на кнопку третий раз, когда заметил нечто странное: дверной косяк недавно ремонтировали. Новые планки, еще не покрашенные, и в двери новый замок, блестящий бронзовой накладкой. Новые детали имели вид неряшливый, сделанный наспех, совсем не так, как во всем доме. Дэвид не успел уделить этому вопросу достаточно внимания, потому что кто-то гаркнул у него прямо за спиной:

— Ну ты, сука!

Он обернулся — по ступеням крыльца поднимался молодой человек, босиком, без рубашки. Одет он был в одни только джинсы. Длинные светлые волосы, внушительный торс. Внимание Дэвида привлекла бейсбольная бита у него в руках.

— Я к тебе обращаюсь! — сказал молодой человек. — Ты что здесь делаешь, гад? Проверяешь, что никого дома нет?

Дэвид отступил от двери, показал, что руки у него пустые.

— Мне очень неудобно, что беспокою вас так поздно. Меня зовут Дэвид…

— Ах, тебе неудобно? Щас тебе станет по-настоящему неудобно, паразит!

Дойдя до верхней ступеньки, незнакомец замахнулся на Дэвида битой, просвистевшей в дюйме от его головы.

— Да что вы делаете! — крикнул он, отступая. — Прекратите, я друг!

— Мне ты недруг. — Незнакомец продолжал наступать. — Ты вонючий нацист, вот кто ты!

Он снова занес биту.

Времени на размышления не оставалось, и Дэвид подчинился инстинкту. Драться он умел — отец научил его основному правилу: не бойся драться грязно. Выждав, пока блондин замахнется, Дэвид бросился вперед и ударил его ногой в пах. Противник согнулся пополам, Дэвид локтем сбил его наземь. Ударившись голой спиной о крыльцо, блондин пытался перевести дыхание. Дэвид вырвал у него из рук биту. Три секунды — и все кончено.

Дэвид наклонился над поверженным противником.

— О'кей, давайте попробуем еще раз, — начал он. — Мне очень неудобно вас беспокоить так поздно. Меня зовут…

— Стоять, сволочь! — Дэвид обернулся — в дверях застыла Моника, направляя на него ствол. Сверкая красивыми глазами, она обеими руками сжимала тупоносый револьвер. Коротенькая ярко-желтая ночная рубашка слегка колыхалась в ночном ветерке. — Брось биту и отойди от него.

Дэвид подчинился — выпустил стукнувшую о крыльцо биту и сделал три шага назад.

— Моника, — сказал он, — это я, Дэвид. Я…

— Заткнись на хрен! — Она не отвела ствол, явно не узнавая его. — Кит, ты живой?

Блондин приподнялся на локтях.

— Ага, нормально, — сказал он, но голос его плохо слушался.

— Моника, это я, — повторил Дэвид, — Дэвид Свифт. Мы встречались весной восемьдесят девятого, когда ты докладывала о многообразиях…

— Сказано тебе, заткнись! — рявкнула она, но Дэвид понял, что привлек ее внимание. Она наморщила лоб.

— Дэвид Свифт, — повторил он снова. — Я был аспирантом в Колумбийском. Относительность в двумерном пространстве. Помнишь?

Она раскрыла рот от удивления, но, как и предвидел Дэвид, без особой радости. Если что-то и изменилось, так только то, что злилась она теперь сильнее. Нахмурившись, Моника опустила револьвер и щелкнула предохранителем.

— И что это значит? Какого черта ты вот так заявился сюда среди ночи? Я тебе чуть пулю в лоб не всадила.

— Ты его знаешь, Мо? — спросил Кит. Он уже сумел подняться на ноги.

Она кивнула:

— Знакомы были в аспирантуре. Шапочно.

Движением руки она открыла барабан и высыпала патроны в ладонь. В соседнем доме зажегся свет. «Черт, — подумал Дэвид, — сейчас кто-нибудь копов вызовет». Он бросил на Монику умоляющий взгляд:

— Послушай, мне нужна твоя помощь. Я бы не стал тебя беспокоить, не будь это так важно. Можем мы войти в дом и поговорить?

Моника молчала, все так же мрачно хмурясь. В конце концов она вздохнула:

— Ладно, черт с ним. Все равно не заснуть.

Она придержала дверь, пропуская Дэвида, а Кит поднял биту, и на мгновение показалось, что сейчас он сделает вторую попытку, однако нет — он пожал Дэвиду руку.

— Ладно, прости, друг, — сказал он. — Я думал, ты из тех нацистских сук. Они последнее время Мо доставать стали.

— Нацисты? Какие нацисты?

— Зайдешь — увидишь.

Дэвид шагнул в небольшую гостиную с кирпичным камином у одной стены и эркером на противоположной. По первому своему посещению он помнил красивую деревянную полку над камином, но сейчас полка выглядела так, будто кто-то прошелся по ней топором. На лакированном дереве по всей длине остались зазубрины. Камин тоже был разрушен — не менее дюжины кирпичей вытащено или выбито. На стенах зияющие оспины, будто пробитые кувалдой, половицы в нескольких местах расщеплены, провалились темными неровными кратерами. И хуже всего — повсюду свастики: вырезанные на каминной полке, выцарапанные на оставшихся половицах, набрызганы аэрозолем на стенах. И пара больших красных свастик на потолке, а между ними слова: «НИГГЕРЫ, ВОН!»

— Ах ты черт! — выдохнул Дэвид и повернулся к Монике — она положила револьвер и патроны на полку и сейчас смотрела в потолок.

— Скинхедские скоты, наверняка школьники, — объяснила она. — Я видела, как они тут кучкуются на автобусной остановке в кожаных куртках и ботинках «Док Мартенс». Вероятно, увидели мой портрет в газете и решили, что им выпала удача — сука черномазая, живущая в доме самого знаменитого в мире жида. Лучше не придумаешь.

Дэвида передернуло:

— Когда это было?

— В прошлые выходные, когда я ездила к друзьям в Бостон. Эти заразы умно поступили — подождали, пока никого дома не будет, потом выломали дверь. Стены снаружи они не расписывали, потому что понимали: с улицы их будет видно.

Дэвид вспомнил кабинет на втором этаже.

— Наверху они тоже учинили разгром?

— Да почти во всем доме. Даже газон содрали на заднем дворе. К счастью, кухню не тронули и мебель не всю поломали.

Она показала на большую черную софу, хромированный кофейный столик и ярко-красный кожаный стул с каркасом из нержавейки — все это явно никогда не принадлежало Эйнштейну.

Кит стоял над одной из дыр в полу, сунув большие пальцы в передние карманы джинсов. Дэвид увидел у него на левом плече татуировку в виде гремучей змеи и еще заметил его лицо — свежее серьезное лицо человека двадцати одного года от роду.

— Мы когда услышали твой звонок, подумали, что это кто-нибудь из этих панков — хочет убедиться, что никого дома нет. Мы решили, что если зажечь свет, они убегут, и я пошел через заднее крыльцо — захватить их врасплох.

Моника обняла Кита за талию и прильнула виском к татуированному плечу.

— Кит — лапушка, — сказала она. — Эту неделю каждую ночь у меня оставался.

Кит ответил пожатием ее бедра и поцелуем в макушку.

— А что мне было делать? Ты же мой лучший клиент. — Он обернулся к Дэвиду с улыбкой на юном лице: — Понимаешь, я ей машину чиню. В «Принстон автошоп». У нее жуть до чего склочный «корвет», но все же машина горячая.

Дэвид уставился на них смущенно. Моника, признанный физик-теоретик, крутит роман со своим автомехаником? Неправдоподобно. Но эта мысль быстро вылетела у него из головы — Дэвида волновали вопросы поважнее.

— Моника, можем мы где-нибудь здесь посидеть? Я знаю, что попал к тебе в нелегкую минуту, но я в большой беде, и мне нужно понять, что происходит.

Она подняла бровь и посмотрела на него внимательно, будто впервые почувствовав, в каком он сейчас отчаянии.

— Можем пойти на кухню, — ответила она. — Там жуткий бардак, но хотя бы свастик нет.

Кухня была большая и современная. Ее пристроили к дому несколько лет назад, заменив тесный кухонный уголок, где готовила когда-то Эльза, вторая жена Эйнштейна. Но хотя теперь кухня стала большой даже по меркам пригорода, все свободное место было забито коробками, книгами, лампами и прочей мелочью, вынесенной из других помещений. Моника подвела Дэвида к столу для завтрака и сняла с ближайшего стула стопку книг.

— Ты извини, — сказала она, — пришлось все сюда перенести, потому что кабинет стал зоной стихийного бедствия.

Дэвид помог ей освободить стол и стулья. Перекладывая стопку книг на подоконник, он заметил сверху один том — «На плечах гигантов».

Моника села со стоном изнеможения, обернулась к Киту, ласково положила руку ему на колено.

— Детка, кофе сваришь? Умираю кофе хочу.

Он потрепал ее по руке.

— Легко. Тебе «Коламбиан супремо»?

Она кивнула, посмотрела ему вслед, когда он шел к кофеварке в дальнем конце кухни. Когда он уже не должен был услышать, Моника наклонилась через стол к Дэвиду:

— Ну, ладно. Так что у тебя стряслось?

В бытность свою в спецназе, на чеченской войне, Саймон научился полезному способу поиска противника. Его можно сформулировать в восьми словах: чтобы кого-то найти, надо знать, чего он хочет. Скажем, чеченский боевик хочет убивать русских солдат — значит, искать его надо в горах возле расположения частей. Все просто. А вот с Дэвидом Свифтом имеется дополнительный фактор: американцы его тоже ищут. Если у этого профессора истории хоть что-то есть в голове, он станет держаться подальше от своего кабинета в университете, от своей квартиры и вообще от мест, где его может ждать ФБР. Значит, Саймону снова приходится импровизировать. И он начал искать в Интернете тайные желания Дэвида Свифта.

В три часа ночи он все еще пялился в лэптоп в том же роскошном номере «Уолдорф-Астория». Ему удалось вломиться во внутреннюю сеть Колумбийского университета и сделать счастливое открытие: администратор отслеживал в Интернете действия всех сотрудников — наверное, чтобы порнуху не смотрели в рабочее время. Саймон засмеялся — советским чиновникам такое понравилось бы. А что самое лучшее — протоколы слежения не были зашифрованы. Буквально несколькими нажатиями клавиш можно было считать адрес любого веб-сайта, куда заходил Дэвид Свифт за последние девять месяцев.

По экрану лэптопа бежал длинный список адресов — всего 4755. Слишком много, чтобы отдельно рассматривать каждый, но был способ их сократить: смотреть только поиски в Гугле. Этот самый Гугл — новое окно в душу человека.

Поисков Саймон обнаружил 1126. Все равно слишком много, но можно теперь посмотреть, что ищется. У него на лэптопе была программа, умеющая выделять имена в любом образце текста. Анализ оставшихся адресов показал, что Дэвид Свифт вводил имя в 147 поисках. Вот теперь список сократился настолько, что Саймон мог бы проверить каждый адрес, но Свифт облегчил ему работу куда сильнее: только одно имя появлялось больше одного раза. Начиная с сентября Свифт три раза искал некую женщину по имени Моника Рейнольдс. И когда Саймон повторил его поиск, то понял почему.

Он позвонил на ресепшн и попросил портье, чтобы его «мерседес» был готов через пять минут. Саймон направлялся в Нью-Джерси — посетить последний приют вечного жида из Баварии.

Дэвид глубоко вздохнул.

— Ганса Кляйнмана убили, — начат он. — Вчера вечером.

Моника отшатнулась вместе со стулом, как от удара, губы раскрылись буквой «о».

— Убили? Как? Кто его убил?

— Не знаю. Полиция сказала, что это неудачливый грабитель, но я думаю, тут другое… — Он осекся. Насчет убийства профессора у него имелись лишь туманные соображения, и уж совсем не понятно было, как объяснить это Монике. — Я говорил с Кляйнманом в больнице перед тем, как он умер. Вот так и начался весь этот кошмар.

Он готов был рассказать ей, что случилось в здании ФБР на Либерти-стрит, но пока промолчал. Лучше постепенно, не надо так сразу ее пугать.

Она покачала головой, устремив невидящий взгляд на полированную столешницу.

— Боже мой, — шепнула она. — Ужасно. Сперва Буше, теперь Кляйнман.

Дэвид вздрогнул:

— Буше?

— Да, Жак Буше из парижского университета. Ты ведь его знал?

Дэвид его прекрасно знал. Буше был одним из старых столпов французской физики, блестящий ученый, внесший свой вклад в проектирование ряда мощнейших европейских ускорителей заряженных частиц. Кроме того, в начале пятидесятых он был ассистентом Эйнштейна.

— А что с ним случилось?

— Его жена сегодня звонила директору института. Сказала, что Буше на прошлой неделе скончался, и она хочет сделать пожертвование в его память. Директор был удивлен, поскольку не видел нигде некролога. Но жена сказала, что родственники не хотели огласки, поскольку это было самоубийство. Он, очевидно, взрезал себе вены в ванне.

Дэвид интервьюировал Буше, собирая материалы для своей книги, «На плечах гигантов». Они тогда потрясающе поужинали в сельском доме физика в Провансе и играли в карты до трех ночи. Умный, веселый, беззаботный человек.

— Он заболел? И потому так поступил?

— Директор ничего об этом не сказал. Но он упомянул, что жена Буше говорила как-то очень странно. Будто никак не могла в это поверить.

Мысли Дэвида понеслись галопом. Сперва Буше, теперь Кляйнман. Два ассистента Эйнштейна в течение недели. Конечно, все они уже очень старые — под восемьдесят и за восемьдесят. Вполне можно ожидать, что они станут умирать. Но ведь не так же!

— Можешь мне временно выдать какой-нибудь компьютер? — спросил он. — Хочу кое-что в сети посмотреть.

Моника недоуменно кивнула на черный лэптоп рядом с какой-то коробкой на столе.

— Можешь взять мой «Макбук», у него вай-фай. А что ты ищешь?

Дэвид перенес лэптоп на стол, включил и вызвал домашнюю страницу Гугла.

— Амила Гупту, — сказал он, вводя имя в поисковик. — Он тоже в пятидесятые работал с Эйнштейном.

Не прошло и секунды, как на экране стали видны результаты поиска. Дэвид быстро прокрутил список. Большая часть записей относилась к работе Гупты в институте робототехники университета Карнеги-Меллон. В восьмидесятых годах, после тридцатилетней карьеры ученого Гупта внезапно ушел из физики и основал софтверную компанию. Через десять лет он стоил несколько сот миллионов долларов. Он сделался меценатом, давал деньги на самые необычные исследовательские проекты, но главным его интересом был искусственный интеллект. Он дал институту робототехники пятьдесят миллионов долларов, а через несколько лет стал его директором. Когда Дэвид интервьюировал Гупту, лишь ценой больших усилий удавалось возвращать его мысли к Эйнштейну — он хотел говорить только о роботах.

Дэвид просмотрел не менее ста результатов поиска, пока не успокоился, убедившись, что страшных новостей о Гупте нет. Впрочем, это не особо утешало. Он мог бы уже быть мертвым, просто никто пока не обнаружил тело.

Пока он смотрел на экран, к столу вернулся Кит, неся в обеих руках кофе. Одну чашку он протянул Дэвиду.

— Угощайся. Тебе сахара или молока надо?

Дэвид благодарно взял чашку — мозги страдали по кофеину.

— Нет-нет, мне черный. Спасибо.

Кит протянул вторую чашку Монике:

— Мо, послушай, я пойду наверх. Мне в восемь утра уже в мастерской надо быть. — Он положил руку ей на плечо, наклонился, придвинув к ней лицо. — Ты тут как, не пропадешь без меня?

Она сжала его руку и улыбнулась:

— Не пропаду. Пойди поспи, детка. Она поцеловала его в щеку, а когда он уходил, потрепала по ягодице.

Дэвид, глотая кофе, смотрел ей в лицо. Ее чувства были отлично видны — она явно была неравнодушна к этому красавцу. И пусть она на двадцать лет старше своего бойфренда, сейчас она казалась такой же молодой, как и он. Ее лицо вряд ли изменилось с тех пор, как Дэвид ее видел — на диванчике в ее крошечной аспирантской квартирке.

Моника поймала его взгляд, и Дэвид, смутившись, поднес кружку к губам и выпил почти половину обжигающими глотками. Потом сел на стол и отвернулся к экрану — надо было проверить еще одно имя. Он ввел в поисковик «Алистер Мак-Дональд».

Это был самый невезучий из ассистентов Эйнштейна. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом у него случился нервный срыв, и ему пришлось уйти из института фундаментальных исследований. Он поехал домой в Шотландию, к родственникам, но до конца не вылечился, отличался странным поведением, кричал на прохожих на улицах Глазго. Спустя несколько лет напал на полицейского, и семья поместила его в приют для душевнобольных. Дэвид навещал его там в девяносто пятом году, и хотя Мак-Дональд пожал ему руку и сел для беседы, на вопрос о работе с Эйнштейном он ничего не ответил — только сидел и смотрел прямо перед собой.

По экрану поплыл длинный список, но при внимательном рассмотрении все записи оказались относящимися к другим людям: Алистер Мак-Дональд — шотландский фолк-певец, Алистер Мак-Дональд — австралийский политик, и так далее. Про Алистера Мак-Дональда — физика не было ничего.

Моника встала, заглянула ему через плечо.

— Алистер Мак-Дональд? Кто это?

— Тоже ассистент Эйнштейна. Он вроде как исчез с доски, поэтому так трудно найти о нем информацию.

Она кивнула:

— Ага, ты о нем упоминал в книге. Это тот, который сошел с ума?

Дэвиду вдруг стало приятно. Значит, она читала «На плечах гигантов» очень внимательно.

Он подошел к подоконнику, взял книгу и открыл ее на главе о Мак-Дональде. Нашел название приюта — «Психиатрическая больница Холируда», перегнулся к лэптопу и ввел эти слова в поисковик, рядом с «Алистер Мак-Дональд».

Всплыл только один результат, зато недавний. Дэвид щелкнул по ссылке и секунду спустя увидел сетевую версию газеты «Глазго геральд» со сводкой новостей от третьего июня — всего девять дней назад.

РАССЛЕДОВАНИЕ В ХОЛИРУДЕ

Министерство здравоохранения Шотландии сегодня объявило, что собирается расследовать обстоятельства несчастного случая в Холирудской психиатрической больнице. Один из ее пациентов, Алистер Мак-Дональд, восьмидесяти одного года, был найден мертвым в кабинете гидротерапии утром в понедельник. Официальные представители министерства заявили, что Мак-Дональд утонул в лечебном бассейне, придя туда ночью из своей комнаты. Расследование должно выяснить, не был ли этот инцидент следствием недостаточного наблюдения со стороны персонала ночной смены.

Дэвид вздрогнул, не отводя глаз от экрана. Мак-Дональд умер в лечебном бассейне, Буше вскрыл себе вены в ванне. И он вспомнил слова детектива Родригеса в больнице: полицейские нашли Кляйнмана в ванной. Всех трех стариков-физиков связывали две вещи: их работа с Эйнштейном и жуткий почерк преступления. Тот же гад, что замучил Кляйнмана, убил Мак-Дональда и Буше, замаскировав их смерть под несчастный случай и самоубийство. Но мотив, какой у него мотив? Единственной ниточкой были последние слова Кляйнмана: «Einheitliche Feldtheorie. Разрушитель миров».

Моника придвинулась к Дэвиду и читала текст из-за его плеча. Дыхание ее участилось.

— Черт, — прошептала она. — Что-то непонятное.

Дэвид обернулся и посмотрел ей в глаза. Готова она или нет, но пришло время представить его гипотезу.

— Что ты знаешь о последних статьях Эйнштейна по единой теории поля?

— Что? — переспросила она. — Статьи Эйнштейна? При чем здесь…

— Послушай меня секунду. Я говорю о его попытках вывести уравнения поля, которые включали бы и гравитацию, и электромагнетизм. Ну, помнишь — работы по пятимерным многообразиям, постримановой геометрии. Насколько ты знакома с этими статьями?

Она пожала плечами:

— Не слишком. Они представляют интерес чисто исторический. К теории струн никакого отношения не имеют.

Дэвид скривился: он надеялся — очевидно, напрасно, — что Моника знает тему вдоль и поперек и поможет ему рассмотреть какие-то варианты.

— А почему ты так считаешь? Связь с теорией струн определенно существует. Помнишь работу Эйнштейна с Калуцой? Они первые постулировали существование пятого измерения, а ты всю жизнь как раз и изучаешь дополнительные измерения!

Моника покачала головой. На лице ее выразилось привычное страдание преподавателя, объясняющего азы тупым первокурсникам.

— Эйнштейн пытался создать классическую теорию. То есть теорию со строгой причинно-следственной связью, без непонятных квантовых неопределенностей. А теория струн выводится из квантовой механики. Это квантовая теория, включающая в себя гравитацию, и тем она полностью отличается оттого, над чем работал Эйнштейн.

— Но в последних работах он развил новый подход, — возразил Дэвид. — Он пытался включить квантовую механику в более общую теорию. Квантовая теория должна была оказаться частным случаем некоей классической теории.

— Знаю, знаю, — отмахнулась Моника. — Но в результате что? Ни одно из его решений не выдерживало критики, а последние статьи — полная чушь.

Дэвид почувствовал, как кровь бросилась в лицо — ему очень не нравился ее тон. Пусть он не математический гений, как Моника, но на этот раз он знал, что прав.

— Эйнштейн нашел работающее решение. Он просто не стал его публиковать.

Она наклонила голову, посмотрела на него с прищуром. Уголки губ у нее чуть приподнялись.

— Вот как? И кто-то тебе прислал давным-давно утерянную рукопись?

— Нет, это сказал мне Кляйнман перед смертью. Он сказал: «Herr Doktor… у него получилось». Это его точные слова. И вот почему его сегодня убили, вот почему убили их всех.

Моника услышала в его голосе напор и заговорила более серьезно:

— Послушай, Дэвид. Я понимаю, что ты расстроен, но твое предположение — невозможно. Эйнштейн никак не мог сформулировать единую теорию. Он знал только гравитацию и электромагнетизм. Слабые взаимодействия физики поняли только в шестидесятые годы, а сильные — еще через десять лет. Как же мог Эйнштейн создать Теорию Всего, если не понимал две из четырех фундаментальных сил? Это как сложить мозаику без половины кусочков.

Дэвид на секунду задумался.

— Но ему не надо было знать все подробности, чтобы построить общую теорию. Это скорее кроссворд, чем мозаика. Если у тебя достаточно правильных слов, ты можешь восстановить рисунок, а пропущенные буквы впишешь позже.

Однако Монику он не убедил. По ее лицу было видно: она считает его слова абсурдом.

— Хорошо, если он создал правильную теорию, почему он ее не опубликовал? Ведь это же была мечта всей его жизни?

— Была, — кивнул Дэвид. — Но все это случилось через несколько лет после Хиросимы. И хотя Эйнштейн не имел никакого отношения к фактическому созданию атомной бомбы, он знал, что его формулы дали толчок в этом направлении. E = mc2 — невероятное количество энергии из крошечных кусочков урана. И это было для него мучительно. Однажды он сказал: «Знал бы я, что до этого дойдет, стал бы сапожником».

— Да-да, я это тоже слышала.

— Ну так подумай над этим минутку. Если Эйнштейн нашел единую теорию, неужто его бы не тревожило, как бы опять не повторилось то же самое? Он знал, что должен продумать все последствия открытия, все возможности. И я думаю, он увидел, что его теория может быть использована в военных целях. Для создания чего-то похуже водородной бомбы.

— Что ты имеешь в виду? Что может быть хуже?

Дэвид покачал головой — тут было самое слабое звено в его аргументации: он понятия не имел, что собой представляет Einheitliche Feldtheorie, и уж тем более, какие она может вызвать последствия.

— Я точно не знаю, но наверняка это что-то ужасное. Достаточно ужасное, чтобы Эйнштейн решил не публиковать теорию. Но и бросить ее он тоже не мог. Он верил, что физика — это откровение Божьей работы. И он не мог просто стереть свою теорию и сделать вид, будто ее никогда не существовало. Поэтому он доверил ее своим ассистентам. Вероятно, сообщил каждому небольшой фрагмент и велел хранить его надежно.

— А что толку? Если теория так ужасна, ассистенты тоже не могли бы ее опубликовать.

— Он думал о будущем. Эйнштейн был отчаянным оптимистом и вправду считал, что через несколько лет американцы и русские сложат оружие и создадут мировое правительство. Войну объявят вне закона, все будут жить в мире. И его ассистентам надо только подождать этого дня и тогда обнародовать теорию. — Как ни странно, у Дэвида защипало глаза. — Вот так они и ждали всю жизнь.

Моника смотрела на него сочувственно, но явно ни одному слову не верила.

— Слишком экстраординарная гипотеза, Дэвид. А экстраординарные заявления требуют экстраординарных доказательств.

Дэвид взял себя в руки.

— При нашей последней встрече в больнице Кляйнман мне назвал некоторую последовательность чисел. Он сказал, что это ключ, который оставил ему Эйнштейн, а он передает его мне.

— Ну, это не назовешь…

— Нет, это еще не доказательство. А доказательство — то, что случилось потом.

И он рассказал ей о допросе в ФБР и о последующей бойне. Поначалу Моника просто смотрела на него, не веря, но когда он описывал, как выключился свет и загремели в коридоре выстрелы, она бессознательно вцепилась в подол своей рубашки. Когда он закончил рассказ, Моника казалась так же оглушена стрельбой, как он, когда вылез из гаража на Либерти-стрит. Она схватила его за плечо.

— Боже мой, — прошептала она. — Кто же напал на это здание? Террористы?

— Не знаю, я этих людей не видел. Видел только убитых агентов ФБР. Но ручаюсь, что это те же люди, что убили Кляйнмана, Буше и Мак-Дональда.

— Откуда ты знаешь? Может быть, их убили фэбээровцы. Такое впечатление, что и те и другие ищут одно и то же.

Он покачал головой:

— Нет, ФБР задержало бы их для допроса. Я думаю, случилось вот что: террористы узнали о единой теории первыми. Может быть, Кляйнман, или Буше, или Мак-Дональд где-то как-то проговорились, и террористы стали их преследовать, пытками вытягивая из них информацию. Но когда они стали погибать, американские спецслужбы сообразили, очевидно, что здесь что-то не так. Вот почему агенты ФБР появились в больнице так быстро. Скорее всего Кляйнман был у них под наблюдением.

Дэвид, увлекшись, говорил все громче, и последние слова отдались от стен эхом. Поймав себя на этом, он посмотрел на Монику, ожидая ее реакции. На ее лице уже не было скепсиса, но все-таки он ее не убедил. Она отпустила его плечо и снова посмотрела на экран, где выплыла заставка — вращающееся многообразие Калаби-Яу.

— Не сходится, — сказала она. — Может быть, ты прав насчет этих смертей, может быть, террористы преследовали Кляйнмана и тех двоих из-за их участия в каком-то секретном проекте. Но что этот проект — единая теория поля, которую десятилетиями скрывали ассистенты Эйнштейна, я поверить не могу. Это уж совсем ни с чем не сообразно.

Он снова кивнул — можно было понять ее недоверие. Тут не просто было предпочтение квантовой теории — классической, на кону стояла работа всей ее жизни. Дэвид подумал, что все достижения Моники и ее коллег, все эти нелегко давшиеся шаги вперед, тяжелым трудом обретенные наития и блестящие формулировки оказываются ничего не стоящими. Ученый, который умер еще до их рождения, уже получил главный приз — Теорию Всего. И такую возможность принять было бы, мягко говоря, трудновато.

Он отвернулся от Моники, думая, как же ее убедить. Да, у него было экстраординарное утверждение, а вот экстраординарного доказательства не было. И даже ординарных не густо.

Но пока Дэвид тупо смотрел на пустые стены кухни, у него возникла мысль. Не слишком приятная, по правде говоря, и даже настолько противная, что сердце стукнуло о грудину. Но это было нечто вроде доказательства.

— Оглянись, — сказал он, оборачиваясь к Монике и показывая на стены и шкафы. — Посмотри на эту кухню. Ни разбитой мебели, ни надписей. Даже свастики ни одной.

Она уставилась на него, не понимая:

— И что?

— С чего бы это шайка нью-джерсийских скинхедов разнесла весь дом, кроме кухни? Не кажется ли это несколько странным?

— А какое это имеет отношение…

— Это были не скинхеды, Моника. Кто-то перевернул здесь все вверх дном, разыскивая записные книжки Эйнштейна. Искали под половицами и копали на заднем дворе, тыкали в штукатурку, разыскивая тайники в стенах. А свастики нарисовали, чтобы выдать это за хулиганство. Кухню не тронули, потому что ее пристроили через много лет после смерти Эйнштейна и ничего здесь спрятать он просто не мог. По той же причине не тронули и твою мебель.

Моника поднесла руку к лицу, тонкие длинные пальцы коснулись губ.

— Если строить догадки, — продолжал Дэвид, — я бы предположил, что это работа ФБР. Террористы не стали бы ждать, пока ты уедешь на уик-энд, они просто убили бы тебя спящую. И еще я полагаю, что никаких записей агенты не нашли — Эйнштейн был достаточно умен. Он бы ничего в письменном виде не оставил.

Губы Моники были закрыты ладонью, но стало понятно, что сейчас у нее совсем другое выражение. В первый момент глаза у нее расширились от страха и удивления, а потом сузились, и между бровями легла глубокая складка. Она была вне себя, просто в бешенстве. Скинхеды-неонацисты — это уже само по себе достаточно противно, но федеральные агенты, рисующие свастику на стене в рамках прикрытия незаконной операции? Это совсем другой порядок величины.

Наконец она опустила руку и снова схватила Дэвида за плечо.

— Какие числа назвал тебе Кляйнман?

Перебраться через Гудзон Саймону удалось без труда. На въезде в туннель Линкольна был блокпост, и там двое полицейских велели ему опустить окно, а натасканный на взрывчатку пес сунул нос в салон, но Саймон успел в отеле переодеться и смыть в душе все следы С-4, так что немецкая овчарка лишь равнодушно уставилась на рулевое колесо. Саймон показал копу документы — отличную подделку нью-йоркского водительского удостоверения, — и ему махнули, чтобы проезжал.

Через пять минут он уже был на автостраде в Нью-Джерси и гнал по насыпи, тянущейся через темный и сырой Мидоулэндс. Можно было ехать с любой скоростью — в четыре утра на шоссе никого не было, а вся полиция штата помогла нью-йоркским копам проверять мосты и туннели. Поэтому мимо аэропорта Ньюарка он пронесся на девяноста милях в час, потом свернул на запад, к нефтеперегонному заводу «Эксон».

Было самое глухое время ночи, самое дно ее. Впереди высились ректификационные колонны, поднимаясь из черноты. Горел факел, но пламенем тоненьким и неверным, слабым, как газовый запальник. Дорога, казалось, стала темнее. Саймон мчался в лабиринте труб и нефтяных танков, будто ехал под водой, и на пустом экране разума видел два лица — лица своих двух детей, но не ту безмятежную картинку, что на экране телефона. Здесь Сергей не улыбался, а лежал с закрытыми глазами в грязной канаве, руки почернели от ожогов, на волосах запеклась кровь. Зато у Ларисы глаза оставались открыты, будто она была жива, будто все еще смотрела в ужасе на тот огненный шар, что поглотил ее.

Саймон вдавил педаль в пол, и «мерседес» рванулся вперед. Вскоре машина свернула на съезд № 9 и вырвалась на шоссе 1 в южном направлении. До Принстона оставалось пятнадцать минут пути.

40 26 36 79 56 44 78 00

Эти числа Дэвид написал карандашом на листке из блокнота, передал Монике — и тут же ощутил мощный порыв выхватить его обратно и разорвать в клочья. Эти шестнадцать цифр пугали его. Хотелось их уничтожить, зарыть, стереть навсегда. Но он знал, этого делать нельзя — ничего больше у него не было.

Моника обеими руками взяла листок и внимательно всмотрелась в числа. Она водила глазами влево-вправо, выискивая закономерности, и на лице ее было то же выражение, которое Дэвид видел на той конференции, когда она докладывала свою работу по многообразиям Калаби-Яу. Лицо богини Афины, готовящейся к битве.

— Не похоже на случайную последовательность, — заметила она. — Три нуля, три шестерки и три четверки, но всего одна пара семерок. Чтобы в числовой последовательности такой длины троек было больше, чем пар, это маловероятно.

— Это не может быть ключ расшифровки компьютерного файла? Кляйнман употребил слово «ключ», так что это допущение может быть логично.

Она продолжала смотреть на числа.

— Размер вроде бы подходит. Шестнадцать цифр, и каждая может быть представлена четырьмя битами цифрового кода. Всего получается шестьдесят четыре бита, то есть стандартная длина для ключа шифра. Но такая последовательность должна быть случайной, иначе смысла нет. — Она покачала головой. — Если это не так, слишком легко взламывается код. Зачем бы Кляйнману выбирать такой неудачный ключ?

— Ну, может быть, это другого рода ключ. Что-нибудь вроде идентификационной метки. Нечто, помогающее найти файл, а не расшифровать его.

Моника не ответила — вместо этого она поднесла бумагу чуть ближе к лицу, будто ей трудно было читать цифры.

— Ты странно записал эту последовательность.

— В смысле?

Она повернула лист к нему лицом:

— Числа слегка сгруппированы. После каждой второй цифры расстояние чуть побольше. Кроме как в конце, где расстояния одинаковы.

Он взял листок у нее из рук. Она была права: первые двенадцать цифр были сгруппированы по две. Он не нарочно так сделал, но так получилось.

— Хм! — сказал он вполголоса. — И правда, странно.

— Кляйнман задал такую группировку, когда говорил тебе эту последовательность?

— Не то чтобы. — Он на миг закрыл глаза и вновь увидел профессора Кляйнмана на больничной койке, выдыхающего свои последние слова. — У него отказывали легкие, и потому он произносил цифры с придыханием, по две за раз. И вот так они отложились у меня в памяти. Полдюжины двузначных чисел и одно четырехзначное в конце.

— Но не может ли быть, что группировка намеренная? Что Кляйнман хотел, чтобы ты их так организовал?

— Ну, возможно. Но что это меняет?

Моника взяла листок у него из рук, положила на стол, потом нашла карандаш и разделила линиями блоки по две цифры.

40/26/36/79/56/44/7800

— Если соединить цифры таким образом, последовательность выглядит еще менее случайной, — сказала она. — Забудем пока о четырехзначном числе в конце и посмотрим на двузначные. Пять из шести между двадцатью пятью и шестьюдесятью. И только семьдесят девять выпадает из диапазона. Довольно тесная группировка.

Дэвид смотрел на числа — ему они казались все такими же случайными.

— Не знаю. Похоже, ты создаешь закономерность с помощью произвольного подбора.

— Я знаю что делаю, Дэвид, — нахмурилась она. — Я много времени рассматривала координаты точек, полученных с экспериментов с элементарными частицами, и уж как-нибудь могу узнать закономерность, когда вижу ее. Почему-то эти числа лежат в довольно узкой полосе.

Он снова воззрился на последовательность, стараясь взглянуть на нее глазами Моники. О'кей, подумал он, числа все сгрудились ниже шестидесяти. Но разве это не могло произойти случайно? С точки зрения Дэвида, числа были не менее случайны, чем выигрышные номера нью-йоркской лотереи, в которую он иногда поигрывал вопреки совершенно неблагоприятным шансам. Выпадающие номера тоже кучкуются ниже шестидесяти, но это лишь потому, что самый большой номер там — пятьдесят девять…

И тут ему стало все ясно как день.

— Минуты и секунды! — сказал он.

Моника будто не слышала — стояла над кухонным столом, разглядывая цифры.

— Перед тобой минуты и секунды, — повторил он чуть громче. — Вот почему все числа меньше шестидесяти.

Она подняла на него глаза:

— Это как? Ты хочешь сказать, что это какие-то показания времени?

— Нет, это координаты в пространстве. — Дэвид еще раз посмотрел на цифры, и их смысл раскрылся, как цветок с совершенно правильно расположенными шестью лепестками. — Географические координаты, широта и долгота. Первое двузначное число — угловые градусы, второе — минуты, а третье — секунды.

Моника секунду смотрела на него, потом опять повернулась к числам. Ее лицо расплылось в улыбке — одной из прекраснейших, которые только Дэвиду доводилось видеть.

— Отлично, доктор Свифт. Стоит попробовать. — Она подошла к лэптопу и стала что-то набирать. — Я вобью эти координаты в «Гугл ерз». Сейчас посмотрим, что там такое. — Она нашла программу и стала вводить координаты. — Берем сорок градусов северной широты, а не южной, иначе попадем в Тихий океан. А долготу я считаю семьдесят девять градусов западной, а не восточной.

Дэвид встал рядом с ней, чтобы тоже видеть экран. Первым изображением оказалось зернистое фото со спутника. Наверху расположился большой дом в виде буквы «Н», а внизу — ряд домов поменьше в виде букв «L» и знаков плюс. Здания были слишком велики для жилых домов, но недостаточно высоки для офисных башен. Они не были расположены сеткой улиц или выстроены вдоль шоссе — почти все они стояли по периферии прямоугольного двора, исчерченного пешеходными дорожками. Кампус, подумал Дэвид. Кампус какого-нибудь колледжа.

— Это где?

— Погоди, сейчас карту улиц посмотрю. — Моника щелкнула значок, и на домах и улицах появились надписи. — Это в Питтсбурге. Координаты показывают на вот это здание. — Она прищурилась, читая надпись: — Адрес — 5000, Форбс-авеню. Холл Ньюэлла — Саймона.

Название Дэвид узнал — он был когда-то в этом здании.

— Это в Карнеги-Меллон. Институт робототехники. Там, где работает Амил Гупта.

Моника ввела еще несколько символов и вышла на сайт института, потом щелкнула страницу со списком преподавательского состава.

— Посмотри телефонные номера, — сказала она, оглянувшись на Дэвида через плечо. — У всех четырехзначный добавочный, начинающийся с семидесяти восьми.

— А какой добавочный у Гупты?

— Личный номер — 7832. Но ведь он же директор института?

— Да, последние десять лет.

— Тогда смотри сюда. Добавочный кабинета директора — 7800. — Она просияла торжествующе. — А это последние четыре цифры в последовательности Кляйнмана.

Успех так окрылил ее, что она взметнула кулак в воздух. Но Дэвид продолжал вглядываться в список на экране.

— Что-то тут не то, — сказал он. — Не может это быть расшифровкой.

— С чего ты взял? Выглядит вполне осмысленно. Если Эйнштейн действительно нашел единую теорию, он наверняка сказал об этом Гупте. И Кляйнман тебе велел ехать к нему, чтобы обезопасить теорию. Это же очевидно!

— В том-то и дело. Слишком очевидно. Все знают, что Гупта работал с Эйнштейном. Знает ФБР, знают террористы, у меня в книге об этом целая глава есть. Так какого черта Кляйнману придумывать столь сложный код, если хотел он сказать только это?

Она пожала плечами:

— Ну, блин, это вопрос не ко мне. Я понятия не имею, что творилось у Кляйнмана в голове. Может быть, это было лучшее, что он смог придумать.

— Вот в это я не верю. Кляйнман не был глуп. — Он взял листок с цифрами. — Должен тут быть какой-то еще смысл. Что-то, чего мы не заметили.

— Есть только один способ узнать — выяснить у самого Гупты.

— Звонить ему мы не можем — наверняка федералы прослушивают его телефон.

Моника выключила лэптоп и закрыла крышку.

— Тогда надо ехать в Питтсбург.

Она сняла лэптоп со стола, вложила в чехол и застегнула молнию. Потом взяла небольшую дорожную сумку и стала складывать в нее всякие мелочи: зарядку для аккумуляторов, раскладной зонтик, айпод, пачку «снэквеллов». Дэвид в панике уставился на нее:

— Ты спятила? Мы не можем близко подойти к его дому! Наверняка он уже под наблюдением ФБР. Если старика вообще не увезли в Гуантанамо. — Или террористы не замучили до смерти, подумал он. — Так или иначе, нам к нему приближаться нельзя.

Моника застегнула дорожную сумку.

— Мы с тобой оба не дураки, Дэвид. Найдем способ.

С лэптопом в одной руке и сумкой в другой она вышла из кухни. Дэвид бросился за ней в гостиную:

— Постой, нельзя! Полиция уже за мной охотится, я вообще из Нью-Йорка выбрался чудом!

Она остановилась перед разбитым камином, поставила сумки на пол, потом взяла с полки револьвер и щелкнула барабаном. Снова между бровей залегла складка, а губы сжались в суровую линию.

— Смотри сюда, — сказала она, стволом показывая на красные свастики на потолке и слова «Ниггеры, вон!» — Эти суки вломились в мой дом — мой дом! — и написали у меня на стенах вот эту мерзость. И ты думаешь, я им это так спущу? — Она сгребла с полки патроны и начала вкладывать их по одному в гнезда барабана. — Нет, я разберусь, в чем тут дело. Я разберусь, что тут происходит, и эти гады мне за все заплатят.

Дэвид уставился на револьвер у нее в руках. Не нравилось ему, какой оборот принимает дело.

— Этот револьвер тебе мало что даст. У них сотни агентов и тысячи копов. Тебе через них с боем не прорваться с твоей пушкой.

— Да не бойся, я не собираюсь начинать перестрелку. Нам придется быть пронырливыми, а не нахрапистыми. Никто не знает, что ты со мной, так что мою машину ФБР искать не станет. Держи лицо закрытым, и все будет в порядке. — Она вложила последний патрон и закрыла барабан. — Я поднимусь наверх за одеждой. Тебе взять бритву у Кита?

Он кивнул — не получалось с ней спорить. Она была как стихия, неуступчивая и неостановимая, изгибающая по себе саму ткань мироздания.

— А что ты скажешь Киту?

Моника подобрала сумки одной рукой, в другой держа револьвер.

— Оставлю ему записку. Скажу, что пришлось срочно уехать на какую-нибудь конференцию. — Она вышла в прихожую и двинулась по лестнице вверх. — Кит вряд ли расстроится, у него еще три подружки. Потрясающе выносливый мальчик.

Он снова кивнул. Значит, с Китом у нее не такие уж серьезные отношения. Почему-то, к удивлению Дэвида, этот факт его порадовал.

Саймон мчался по Александр-роуд и был всего в полумиле от дома Эйнштейна, когда увидел в зеркале заднего вида мигалку. Синяя с белым полицейская машина.

— Yob tvoyu mat! — выругался он, вбивая кулак в рулевое колесо. Случись это хоть минутой раньше, на шоссе № 1, он бы просто дал газу — «мерседес» у него был SLK 32 AMG и от любой американской машины ушел бы как нечего делать — но здесь на улицах слишком велик шанс влететь в западню. Другого выхода не было, только тормозить.

Он остановился на обочине пустынной дороги, метрах в пятидесяти от входа в парк графства. Вблизи ни домов, ни магазинов, на улице — ни одной машины. Полицейский автомобиль остановился метрах в десяти позади, оставив фары включенными, и просто стоял, вызывая у Саймона бешенство — очевидно, полицейский передавал диспетчеру описание его машины. Наконец через полминуты коп вылез — крепкий мужик в синей форме. Саймон повернул зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть этого типа. Молодой, не старше двадцати пяти лет. Мускулистые руки и плечи, но с брюшком. Надо думать, на службе в основном сидит в машине и ловит пьяных студентов за превышение скорости.

Полисмен подошел к «мерседесу», и Саймон опустил окно. Молодой человек положил руки на водительскую дверцу, наклонился:

— Мистер, вы знаете, с какой скоростью ехали?

— Сто сорок три километра в час, — ответил Саймон. — Примерно.

Полицейский нахмурился:

— Не время для шуток, мистер. Могли кого-нибудь убить. Ваши права и регистрацию.

— Не вопрос.

Саймон полез в карман. У него были поддельные нью-йоркские права, но регистрации на угнанный два дня назад «мерседес» не было. И потому он достал не бумажник, а «узи» и послал полицейскому пулю в лоб.

Тот опрокинулся. Саймон включил мотор и рванул с места. Через несколько минут кто-нибудь заметит тело, а через полчаса вся полиция Принстона будет искать машину. Но это пустяки, Саймон не собирался задерживаться в Принстоне надолго.

Киту снился «корвет» Моники. Она привезла машину в мастерскую и сказала, что мотор греется, но когда Кит поднял капот, двигателя не оказалось, а на том месте, где ему полагалось быть, свернулся этот тип, Дэвид Свифт. Кит повернулся к Монике и хотел спросить, что за чертовщина, но она игриво забежала ему за спину.

И на плечо ему легла рука — уже наяву, не во сне. Эта рука взяла за плечо и осторожно перевернула Кита на спину. Наверное, Моника спать пришла, подумал он. Хочет любви, наверное. Отличная женщина в постели, но совершенно ненасытная.

— Мо, я же тебе говорил, — простонал он, не открывая глаза, — мне вставать рано.

— Ты не Дэвид Свифт.

От незнакомого голоса он резко проснулся, открыл глаза и увидел над собой силуэт с лысой головой и толстой шеей. Рука этого человека легла Киту на горло и теперь давила, прижимая к кровати.

— Где они? — спросил человек. — Куда девались?

Пальцы сомкнулись на трахее, и Кит лежал неподвижно, слишком испуганный, чтобы сопротивляться.

— Внизу! — прохрипел он. — Они внизу!

— Их там нет.

Что-то зашелестело в темноте. В рассветных лучах, льющихся в окно спальни, блеснуло длинное синеватое лезвие.

— Что ж, друг мой, — сказал незнакомец. — Поговорим немножко.

Глава шестая

Карен расхаживала по допросной в здании ФБР на Федерал-плаза. Сперва ее провели через стальную дверь, закрытую снаружи. Потом мимо зеркала, которое тянулось почти на всю стену — скорее всего одностороннее стекло, позволяющее агентам наблюдать за допросами извне. И наконец, она миновала синюю с золотом табличку с изображением орла и надписью: «ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ — ЗАЩИЩАЕМ АМЕРИКУ». В центре комнаты стоял металлический стол, а вокруг него несколько стульев, но Карен была слишком взволнована, чтобы сидеть. Она обошла комнату не меньше пятидесяти раз, голова кружилась от страха, возмущения и усталости. Агенты забрали у нее Джонаса.

В пять часов утра в коридоре послышались шаги, в замке повернулся ключ, и вошел агент, который ее арестовывал. Высокий блондин крепкого телосложения, все в том же мерзком сером пиджаке, из-под которого выпирала наплечная кобура. Карен бросилась к нему, на ходу вспомнив его имя: агент Брок. Сволочь, которая на семилетнего мальчика надела наручники.

— Где мой сын? — налетела на него Карен. — Я хочу видеть моего сына!

Брок расставил руки, будто хотел ее поймать.

— Ну-ну, легче на поворотах! Все в порядке с вашим сыном. Спит в комнате отдыха.

Карен не поверила. Джонас выл, как баньши, когда агенты вырывали его у нее из рук.

— Отведите меня к нему! Я должна его видеть!

Она попыталась обойти Брока, но он заступил ей дорогу.

— Полегче, я сказал! Через минуту увидите сына, но сначала я должен задать вам пару вопросов.

— А вы знаете, что я адвокат? Может, у меня мало практики в уголовном праве, но я знаю, что вы поступаете незаконно. Вы нас задержали без предъявления обвинения.

Брок скривился: адвокаты явно не вызывали у него симпатий.

— Вы этого хотите? Можем предъявить обвинения. Преступная халатность по отношению к ребенку — подойдет? Достаточно законно будет?

— Что?! Какая еще преступная халатность?

— Пристрастие вашего бывшего мужа к наркотикам. А финансировал он это пристрастие, продавая кокаин своим студентам. Обычно делал это в Сентрал-парке, когда забирал вашего сына из школы.

Карен уставилась на него, лишившись дара речи. Такого смехотворного абсурда она в жизни не слыхала.

— Вы спятили! Худшее, что делали они в парке — играли с «СуперПоливом»!

— У нас есть материалы видеонаблюдения, где показаны все продажи. Как указывают наши источники, Свифт этим бизнесом занимался много лет.

— Черт побери, я бы знала, если бы Дэвид в парке продавал «дурь»!

Брок пожал плечами:

— Могли бы знать, могли бы и не знать. Ясно одно: суд по семейным вопросам захочет выяснить, были ли вы соучастницей. И наверняка отдадут вашего сына под опеку на время расследования.

Карен замотала головой. Брок врет. Будучи юристом корпорации, она зарабатывала на жизнь переговорами о покупках и слияниях и нюхом чуяла, когда другая сторона блефует.

— Ладно, докажите. Предъявите мне материалы наблюдения.

Брок шагнул к ней:

— Не волнуйтесь, увидите сегодня же в новостях. Ваш, понимаете ли, бывший муж хотел расширить свой бизнес, а потому начал работать с «Латинскими королями». Полагаю, вы о них слышали?

Она взглянула недоверчиво:

— Вы хотите сказать, что Дэвид подружился с гангстерской бандой?

— «Латинские короли» контролируют торговлю наркотиками в Верхнем Манхэттене. И это те гады, что убили вчера наших агентов. Застрелили трех агентов, которые под видом членов банды покупали у Свифта наркотик, и еще троих, которые вели наблюдение.

Карен возмущенно фыркнула. Абсурд, и любой, кто знает Дэвида, поймет это сразу. Но зачем ФБР состряпало такую чушь? Что они хотят скрыть?

Отступив от Брока, она подошла к металлическому столу и села на ближайший стул.

— Хорошо, агент Брок, на данный момент поверю вам на слово. Что вы хотите от меня?

Он вытащил из кармана карандаш и блокнот.

— Нам нужна информация о контактах вашего бывшего мужа. Особенно из Нью-Джерси.

— Нью-Джерси? Выдумаете, он там?

— Давайте вопросы буду задавать я, — поморщился Брок. — У нас есть имена его коллег по Колумбийскому. Сейчас мы составляем список друзей и знакомых.

— Тут не меня надо спрашивать. Мы с Дэвидом уже два года в разводе.

— Именно вас и надо спрашивать. Понимаете, Свифт теперь в бегах и наверняка ищет друга, который ему поможет. Как можно более близкого друга — вы меня понимаете? — Он наклонил голову набок, посмотрел с намеком. — Что-нибудь такое было у него в Нью-Джерси?

Карен снова покачала головой. Ну и жалкая же попытка, подумала она. Брок пытается сыграть на ее ревности.

— Понятия не имею.

— Ладно, бросьте! Вы ничего о его личной жизни не знаете?

— А какое мне дело? Мы больше не женаты.

— Ну хорошо, а до развода? Случалось Дэвиду загулять? Задержаться на заседании, так сказать?

Карен посмотрела ему прямо в глаза:

— Нет.

Брок встал перед ней, положил руку на край стола и наклонился почти к ее лицу.

— Карен, что-то помощи от вас немного. Вы вообще хотите увидеть сына?

Ей свело желудок:

— Вы мне угрожаете?

— Никоим образом. Я просто хотел напомнить вам о семейном суде. Если только мы не представим туда материал в благоприятном свете, суд может отдать вашего сына в приемную семью. Вы же не хотите его потерять?

Лицо Брока было так близко, что Карен чувствовала запах освежителя для рта — густой запах мяты. Ей показалось, что сейчас ее стошнит, но она оттолкнула стул и встала. Обойдя Брока, она подошла к одностороннему зеркалу на противоположной стене, попыталась разглядеть, что там — но видела только свое отражение.

— Вы, кретины, — сказала она, адресуясь к зеркалу. — Вы вообще понимаете, с кем связались?

В зеркале было видно, что Брок идет к ней.

— Там никого нет, Карен. Мы с вами тут одни.

Она ткнула пальцем в стекло.

— Эмори Ван-Клив. Вам это имя что-нибудь говорит? Он знает половину всех юристов министерства юстиции и будет очень недоволен, когда я расскажу ему, что вы тут сейчас со мной делаете.

Брок уже был в двух-трех шагах от нее.

— Ну ладно, хватит уже. Давайте лучше…

— Уберите этого идиота с моих глаз! — рявкнула Карен, показывая на Брока, но не сводя глаз с зеркала. — Если он еще будет здесь, когда я досчитаю до десяти, Эмори нажмет кнопку. Вы поняли? Он добьется от своих друзей в министерстве, чтобы вас всех посадили в тюрьму!

Примерно на пять секунд повисла тишина. Даже Брок замолчат и ждал, что будет дальше. А потом в коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, вошла пожилая женщина в белой блузке и в очках.

— Милочка, что с вами? — протянула она с южным акцентом. — Мне показалось, будто кто-то здесь кричит, и я решила…

— Слышать ничего не хочу! — резко обернулась к ней Карен. — Ведите меня к сыну, немедленно!

Дэвид проснулся на опущенном пассажирском сиденье «корвета» Моники. Мало что соображая спросонья, он глянул в ветровое стекло. Федеральная дорога пролегла по холмистому веселому ландшафту, ярко-зеленому в лучах утреннего солнца. На широком травянистом склоне паслось стадо бурых коров, рядом виднелся большой красный сарай и свежевспаханное поле. Приятное зрелище — Дэвид долгую секунду смотрел на спокойных неподвижных животных. Потом заныла поясница — несомненно, от всей вчерашней беготни, и он вспомнил, чего ради мчится через всю страну.

Дэвид поерзал, стараясь устроиться на неудобном сиденье. Моника смотрела на дорогу, одна рука на руле, вторая шарит в коробке «снэквеллов». Перед выходом из дома она переоделась в белую фолковскую блузку и джинсовые шорты, а сейчас у нее в ушах были наушники айпода, лежащего на коленях. Моника едва заметно покачивала головой в такт музыке и не сразу заметила, что Дэвид уже проснулся и несколько секунд краем глаза рассматривает ее великолепную шею и длинные ноги цвета какао. Но внезапно он почувствовал себя так, будто подглядывает, и потому зевнул, чтобы привлечь ее внимание, потянулся как только мог широко в тесноте «корвета».

— Наконец-то! — повернулась к нему Моника. — Ты отключился на три часа. — Она вытащила наушники, и Дэвид успел услышать резкие обрывки рэпа, пока она не выключила плеер. Потом она протянула ему коробку «снеквеллов». — Завтракать будешь?

— Ага, спасибо. — Взяв коробку, Дэвид вдруг понял, что голоден как волк. Засунул в рот сразу два печенья, еще три взял в руку. — Где мы?

— Красоты Западной Пенсильвании. Меньше часа пути до Питтсбурга.

Он посмотрел на часы на приборной доске: восемь сорок семь.

— Быстро у тебя получилось.

— Это быстро? — фыркнула она презрительно. — Да ехала бы я, как еду обычно, мы бы уже там были. Я держу меньше семидесяти на случай, если попадется полиция штата.

— Здравая мысль, — кивнул Дэвид. — У них наверняка уже есть мой портрет. — Он вытащил из коробки еще два печенья. Потом посмотрел на Монику снова и заметил, хотя и с опозданием, мешки у нее под глазами. — Слушай, а ты вымоталась, наверное. Хочешь я поведу немного?

— Да нет, все в порядке, — быстро ответила она. — Я не устала.

И взялась обеими руками за руль, будто подтверждая свои права на него. Ей очевидным образом не нравилась мысль, что он поведет ее машину. Что ж, это понятно, подумал он. Ее «корвет» и впрямь красавец.

— Уверена?

— Вполне. Люблю долгие поездки. Мне самые удачные мысли приходили, бывало, именно в дороге. Знаешь мою последнюю статью в «Физикал ревью»? «Гравитационные эффекты некомпактных дополнительных измерений»? Эта идея у меня возникла как-то на выходных, когда я ехала в Вашингтон.

Да, вспомнил он, она оттуда родом, из Анакостии в Вашингтоне. Где убили ее отца и мать стала наркоманкой. Дэвид хотел спросить Монику, остались ли у нее там родственники, но не спросил.

— А о чем ты думала прямо сейчас? — задал он другой вопрос. — До того, как я проснулся?

— Скрытые параметры. То, с чем ты, вероятно, знаком.

Дэвид перестал жевать и отложил коробку с печеньем. Скрытые параметры были существенной деталью в эйнштейновских попытках построить единую теорию поля. В тридцатых годах он убедился, что в основе странного квантового поведения субатомных частиц лежит некоторый порядок. Микромир с виду был хаотичен, но лишь потому, что никто не видел скрытых параметров — подробных чертежей вселенной.

— То есть ты пытаешься сообразить, как это сделал Эйнштейн?

Она наморщила лоб.

— Все равно пока не вижу. Квантовая теория просто не влезает в рамки классической. Как квадратная затычка в круглую дыру. Математика в этих двух системах совершенно разная.

Дэвид попытался вспомнить, что же он в своей книге писал о скрытых параметрах.

— Ну, в математике я тебе помочь не смогу. Но у Эйнштейна было четкое ощущение, что квантовая механика неполна. Во всех письмах, во всех лекциях он всегда сравнивал ее с игрой в кости. Эта теория не может точно предсказать, когда именно распадется радиоактивный атом или куда попадет вылетевшая частица. Квантовая механика дает только вероятности, и Эйнштейн считал это неприемлемым.

— Да знаю я, знаю. «Бог не играет в кости со вселенной». — Она закатила глаза. — А мне вот кажется, что заявление достаточно наглое. С чего это Эйнштейн считал, будто может диктовать Богу, что ему делать?

— Но аналогия здесь глубже, чем на первый взгляд. — Дэвид вспомнил абзац из своей книги. — Когда бросаешь пару костей, числа кажутся случайными, но на самом деле это не так. И если бы ты полностью контролировал все скрытые параметры — силу броска, угол наклона траектории, давление воздуха в комнате, — можно было бы каждый раз выбрасывать шестерки. Если полностью понимать работу системы, сюрпризов бы не было. И Эйнштейн думал, что то же относится и к миру элементарных частиц. Их можно понять в совершенстве, если удастся найти скрытые параметры, связывающие квантовую механику с классической теорией.

Моника покачала головой.

— Звучит в принципе разумно, но можешь мне поверить, не так все просто. — Она сняла руку с руля и показала на сельский пейзаж: — Видишь, как красиво? Это хороший портрет классической теории поля, вроде теории относительности. Изящно сглаженные холмы и долины, очерчивающие кривизну пространства-времени. Если увидишь идущую по лугу корову, можешь точно рассчитать, где она будет через полчаса. А квантовая теория — она как самая жуткая и запущенная трущоба Южного Бронкса. Самые непонятные, самые непредсказуемые вещи выскакивают из воздуха и туннелируют сквозь стены. — Она начертила рукой резкий зигзаг, пытаясь передать безумие квантовой теории. — Если в двух словах, то проблема в этом. Не выйдет волшебным образом вызвать Южный Бронкс посреди кукурузного поля.

Моника потянулась к коробке и взяла еще одно печенье. Глядя на дорогу, она стала его грызть, и Дэвид видел, хотя Моника только что объявила все предприятие бессмысленным, она по-прежнему размышляет над проблемой. Он сообразил, что у нее может быть не одна причина ехать в Питтсбург. До сих пор он полагал, что основной ее движущий мотив — злость, животная ненависть к агентам ФБР, вломившимся в ее дом, но сейчас он стал подозревать, что ею движет нечто иное. Она хотела знать Теорию Всего. Пусть даже она не сможет ее опубликовать, не сможет рассказать ни единой живой душе, Моника хотела знать.

И Дэвид тоже хотел знать. Сейчас вдруг всплыло воспоминание вчерашнего вечера.

— Профессор Кляйнман вспомнил вчера еще одну вещь. Мою студенческую работу по теории относительности.

— Ту, что ты делал совместно с ним?

— Ага. «Общая теория относительности в двумерном пространстве-времени». Он ее вспомнил как раз перед тем, как назвать последовательность чисел. И сказал, что я подошел близко к истине.

Моника приподняла бровь:

— Но ведь в той работе не было реалистической модели вселенной?

— Не было, мы рассматривали Флэтландию — Плоский мир — вселенную с двумя пространственными измерениями. Математика получается намного проще, если нет третьего.

— И какие были результаты? Я не помню, читала ее очень давно.

— Мы обнаружили, что двумерные массы не притягивают друг друга, но меняют форму пространства вокруг себя. И сформулировали модель двумерной черной дыры.

Моника озадаченно посмотрела на него:

— А каким чертом вам это удалось?

Дэвид понял ее недоумение. В трех измерениях черные дыры рождались, когда гигантские звезды коллапсировали под влиянием собственной массы. Но в двумерном пространстве не было бы гравитации, которая запускает коллапс.

— Мы создали сценарий, когда для образования дыры сталкивались две частицы. Там довольно сложный механизм, деталей я не помню. Но в Интернете эта статья есть.

Моника задумалась, постукивая ногтями по рулю.

— Интересно. Я только что сказала, что классическая теория — такая красивая и гладкая? Ладно, черные дыры — большое исключение. Физика у них чертовски запутанная.

В наступившей тишине слышен был только шум мотора машины, летящей по пенсильванской автостраде. Сбоку Дэвид увидел знак: «ПИТТСБУРГ, 37 МИЛЬ», и ему стало слегка не по себе при мысли о том, что они уже так близко. Наверное, чем раздумывать, как может выглядеть единая теория Эйнштейна, стоило бы сообразить, как связаться с Амилом Гуптой. Наверняка агенты ФБР уже взяли институт робототехники под наблюдение и следят за всеми, кто приближается к холлу Ньюэлла — Саймона. И если даже Дэвид с Моникой смогут просочиться через кордон, что делать дальше? Предупредить Гупту об опасности и убедить его покинуть страну? Как-то переправить его по-тихому через мексиканскую или канадскую границу, куда-нибудь, где ни ФБР, ни террористы его не достанут? Трудность такой задачи Дэвид даже оценить не мог.

Через какое-то время Моника прервала мысленные расчеты и повернулась к Дэвиду. Он подумал, что сейчас она задаст еще вопрос насчет статьи о Флэтландии, но она спросила совсем о другом:

— Значит, сейчас ты женат?

Она хотела спросить безразличным тоном, но это не совсем получилось. Дэвид услышал в голосе легкую нерешительность.

— С чего ты взяла?

Она пожала плечами:

— Когда я читала твою книгу, видела там посвящение некоей Карен. Я решила, что это твоя жена.

Лицо у нее было спокойное, подчеркнуто незаинтересованное, но Дэвид на это не купился. Запомнить имя в посвящении — вещь весьма необычная. Очевидно, Моника сохранила к нему здоровое любопытство с той ночи, которую они провели вместе двадцать лет назад. Наверняка гуглила его не реже, чем он ее.

— Мы больше не женаты. Развелись два года назад.

Она кивнула все с тем же отсутствием всякого выражения.

— Она об этом что-нибудь знает? В смысле, о том, что с тобой случилось вчера?

— Нет, после встречи с Кляйнманом в больнице я с ней не говорил. И не могу ей позвонить, потому что ФБР засечет звонок. — При мысли о Карен и Джонасе снова проснулась тревога. — Надеюсь только, что эти проклятые агенты не станут их доставать.

— Их?

— У нас сын семилетний. Его зовут Джонас.

Моника улыбнулась, и, похоже, вопреки ее намерению, улыбка пробилась сквозь деланное безразличие, а Дэвида вновь поразило, до чего же она хороша.

— Это чудесно. И какой он?

— Ну, любит естественные науки, что неудивительно. Уже разрабатывает звездолет, который будет летать быстрее света. А еще он любит бейсбол и покемонов, и любит устраивать невыносимый шум. Видела бы ты его вчера в парке с этим «Супер…»

Дэвид осекся, вспомнив, что случилось с «СуперПоливом».

Моника смотрела на дорогу, явно ожидая продолжения. Потом посмотрела на Дэвида и перестала улыбаться.

— Что случилось?

Он глубоко вздохнул. В груди свернулся ком, тугой, как натянутый барабан.

— Боже ты мой, — шепнул он. — Как же нам, черт побери, из всего этого выбраться?

Она прикусила губу. Поглядывая одним глазом на дорогу, она потянулась к его сиденью и положила руку ему на колено.

— Все путем, Дэвид. Давай только все по порядку. Первое, что нам нужно сделать — это поговорить с Гуптой. А потом можно будет составить план.

Длинные пальцы погладили его по колену. Моника ободряюще сжала ему ногу, потом снова стала смотреть перед собой. И хотя ее движение ни на йоту не ослабило страха у Дэвида, он был ей благодарен.

Через минуту Моника показала на знак у дороги — «СТАНЦИЯ ОБСЛУЖИВАНИЯ СТЕНТОН, ДВЕ МИЛИ».

— Надо бы заехать, — сказала она. — Бензин почти кончился.

Дэвид поглядывал, не появится ли полиция штата, но перед заправкой «Шелл» не было, слава богу, ни одной полицейской машины. Моника подъехала к колонке самообслуживания и залила «Шелл ультра премиум» в бак «корвета», пока Дэвид сидел на пассажирском сиденье, пригнувшись пониже. Потом Моника села в машину и поехала к парковке при станции обслуживания, мимо большого бетонного здания, где были «Бургер Кинг», «Натанз» и «Старбакс».

— Не хочу создавать сложности, но мне нужно отлить, — сказала она. — А тебе?

Дэвид осмотрел парковку — полицейских машин не было. Да, но что, если полисмен поставлен внутри здания, прямо рядом с мужским туалетом? Шансы ничтожные, но все-таки риск.

— Я останусь в машине. Найду себе для этого какой-нибудь пластиковый стакан.

Она сурово посмотрела на него:

— Смотри, поаккуратнее. Упаси тебя бог залить мне сиденье.

Она припарковалась в свободном углу футах в тридцати от ближайшей машины. Дэвид протянул ей пару двадцатидолларовых бумажек:

— Не можешь там чего-нибудь взять? Сандвичей, воды, чипсов?

— Хочешь сказать, тебе надоели «снэквеллы»?

Она снова улыбнулась, открывая водительскую дверцу, и направилась в сторону туалетов.

Когда она ушла, Дэвид понял, что ему срочно нужно помочиться. Он стал искать в «корвете» что-нибудь вроде пустой бутылки из-под воды или брошенной чашки из-под кофе, но увы — машина была безупречно чистой. Нигде никакого мусора, даже в бардачке. Может быть, можно подождать, пока Моника вернется с купленной водой и опустошить одну бутылку, но ему не нравилась идея отливать в бутылку, когда Моника будет стоять рядом. В растерянности он оглядел парковку и увидел лужок для пикников под деревьями футах в пятидесяти от себя. Там какое-то семейство поедало завтрак из «Бургер Кинга», но вроде бы уже собиралось уезжать. Молодая мама громко приказывала детям собрать мусор, а отец нетерпеливо играл ключами от машины.

Через несколько минут семейство погрузилось в свой мини-вэн, и Дэвид вылез из машины. Подошел к площадке для пикников, оглянулся в одну сторону, в другую. В поле зрения был только старик, прогуливающий таксу у края парковки. Дэвид миновал столики для пикников, встал за самым большим деревом и расстегнул штаны. Закончив дело, он с большим облегчением двинулся обратно к «корвету». Но стоило ему шагнуть с травы на асфальт, как старый собачник бросился к нему.

— Эй, ты! — крикнул он.

Дэвид застыл. На миг ему показалось, что это переодетый коп. Но когда тот подошел, стало видно, что это действительно старик. На возмущенно трясущихся губах висели капельки слюны, розовое лицо морщинистое, как изюмина. Старик ткнул Дэвида в грудь свернутой газетой.

— Я тебя видел! — заявил он тоном обвинителя. — Ты что, не знаешь, что здесь туалеты есть?

Дэвид, чувствуя комизм ситуации, улыбнулся старому джентльмену:

— Ну, виноват, простите. Нужно было очень срочно.

— Мерзость какая! Взрослый человек…

И вдруг он прервал выговор, уставился на Дэвида, прищурясь, потом глянул на свою газету. Он слегка побледнел, постоял секунду с отвисшей челюстью, показывая ряд желтых кривых зубов, а потом развернулся и бросился бежать, отчаянно таща таксу за поводок.

В тот же миг Дэвид услышал крик Моники:

— Быстро сюда!

Она стояла возле машины, держа пухлый пластиковый пакет. Он побежал к ней, она забросила пакет в машину, села и запустила мотор.

— Быстро, быстро, залезай!

Не успел Дэвид сесть на свое сиденье, как «корвет» рванул со стоянки. Моника дала полный газ, машина вылетела из зоны сервиса на пандус к автостраде.

— О Господи! — крикнула Моника. — За каким чертом тебе понадобилось говорить с этим идиотом?

Дэвида трясло: старик его узнал.

Стрелка спидометра подбиралась к девяноста. Моника утопила педаль газа в пол, и «корвет» летел по шоссе ракетой.

— Скорее бы следующий выезд, — сказала она. — Надо убраться с этой дороги, пока твой приятель не вызвал копов.

В памяти Дэвида снова возник собачник. «Свернутая газета, — подумал он. — Вот как он меня узнал».

Будто прочитав его мысли, Моника полезла в пакет, стоящий между ними, и вытащила оттуда номер «Питтсбург пост-газетт».

— Увидела в киоске рядом со «Старбаксом».

Она отдала газету Дэвиду.

Нужный материал был наверху первой полосы. Заголовок гласил: «ШЕСТЬ АГЕНТОВ ПОГИБЛИ В НЬЮ-ЙОРКЕ ПРИ НАЛЕТЕ НА НАРКОТОРГОВЦЕВ». Пониже более мелким шрифтом: «Полиция ищет профессора Колумбийского университета». А над заголовком красовалась черно-белая фотография Дэвида — та же самая, что на задней странице обложки «На плечах гигантов».

Саймон глядел на тихую реку Делавэр из парка «Вашингтон-Кроссинг» в Нью-Джерси. Он стоял на пустой парковке над рекой, прислонившись к боку ярко-желтой «феррари».

Эту машину «575 Маранелло-купе» он забрал из гаража «Принстон автошоп». Где взять ключи, ему подсказал Кит, автомеханик, обнаруженный в доме Моники Рейнольдс. Весьма благоприятный поворот событий, если учесть, что «мерседес» пришлось бросить после инцидента с полицейским. Еще полезнее, конечно, было бы, если бы Кит открыл ему, куда поехали Дэвид Свифт и Моника Рейнольдс, но юноша твердил, что не знает, — даже когда Саймон отрезал ему три пальца и выпустил кишки.

Саймон покачал головой. Все, с чем сейчас ему придется работать, — это от руки написанная записка Моники на кухонном столе. Он вытащил из кармана сложенный листок бумаги и снова прочел, но никаких догадок в голову не пришло.

Кит, прости ради бога, но мы с Дэвидом должны спешно уехать. У него некоторые важные результаты, которые нам нужно оценить. Когда вернусь — позвоню.

PS. В холодильнике апельсиновый сок, в хлебнице бублики. Не забудь запереть дверь.

Последние строчки были затерты кровавым отпечатком пальца, который Саймон оставил, когда взял записку. Уходя из дома, бублики он прихватил с собой — Киту уже еда не понадобится.

Положив записку в карман, он посмотрел на часы — 9:25. Почти время ежедневного трепа с клиентом. Каждое утро ровно в девять тридцать Генри Кобб ему звонил за новостями о ходе задания. «Генри Кобб» наверняка был псевдоним. Лицом к лицу Саймон никогда с ним не встречался — контракт был заключен по телефону с помощью кодов, которые разработал этот Генри, — но, судя по акценту, скорее его должны были звать Абдул или Мухаммед. Точно его национальность Саймон пока не вычислил, но родина его точно где-то от Каира до Карачи. Саймон несколько удивился, что его нанимает исламская группа — ведь он столько лет убивал в Чечне мусульманских боевиков. Но, может быть, он недооценивает этих воинов джихада. Если им действительно дорого их дело, то им важно будет только одно: найти для работы лучшего исполнителя. А у Саймона, как могли бы подтвердить чеченцы, послужной список блестящий.

Но какова бы ни была природа и национальная принадлежность организации Генри, одно ясно: она обладает значительными ресурсами. Чтобы подготовить Саймона к выполнению задания, Генри прислал ему целый ящик учебников по физике элементарных частиц и общей теории относительности, а также несколько дюжин выпусков «Физикал ревью» и «Астрофизикал джорнэл». Что более существенно, Генри перевел ему двести тысяч долларов на покрытие издержек и пообещал еще миллион по окончании работы.

А самое смешное то, что Саймон охотно взялся бы за эту работу бесплатно, если бы знал с самого начала, в чем тут дело. Полный размах амбиций Генри он не постигал до тех пор, пока неделю назад не навестил провансальский сельский дом Жака Буше. Французского физика Саймон нашел в ванне, и после короткой и мокрой борьбы старик заговорил. К сожалению, он знал лишь фрагменты Einheitliche Feldtheorie, но много рассказал Саймону о возможных последствиях злоупотребления этой теорией. Буше явно ожидал, что Саймон ужаснется — быть может, настолько, что откажется от задания, но Саймон был просто в восторге. Редкая удача — желание клиента идеально совпало с его собственным. С ощущением триумфа он продолжал допрашивать Буше, пока старик, дрожа, сидел в ванне, а потом взрезал ему вены и смотрел, как облака крови клубятся в воде.

В 9:29 он достал телефон и открыл его в ожидании звонка от Генри. Сергей и Лариса улыбнулись с экрана. «Потерпите, — шепнул Саймон. — Уже недолго теперь».

Ровно в девять тридцать телефон зазвонил, Саймон поднес его к уху.

— Джордж Осмонд слушает, — назвал он свой псевдоним.

— Доброе утро, Джордж! Рад снова вас слышать. — Осторожный медленный голос с ближневосточным акцентом. — Как прошла вчерашняя игра?

Почему-то почти во всех своих кодах Генри использовал бейсбольные метафоры. И хотя из-за них разговор получался иногда почти смехотворный, Саймон признавал, что предосторожность не лишняя. После одиннадцатого сентября ни один телефонный разговор не мог считаться защищенным от прослушивания. Приходилось предполагать, что правительство слушает все.

— Игра несколько разочаровала, — ответил он. — Счет не был открыт.

Долгая пауза. Генри явно не в восторге.

— А как выступил питчер?

Этим кодовым словом обозначался Кляйнман.

— У него даже не было шанса вступить в игру. Боюсь, в этом сезоне мы его больше не увидим.

Пауза еще более долгая.

— Как это случилось?

— «Янки» вмешались. Об этом можно прочесть в сегодняшних газетах. Конечно, репортеры не все изложили как есть — пытаются сделать из этого очередной скандал с наркотиками.

На сей раз молчание тянулось чуть ли не полминуты. Саймон представил себе своего клиента в белом бурнусе, перебирающем нить четок для успокоения.

— Такие новости меня не радуют, — сказал он наконец. — Я на этого питчера рассчитывал. Как мы сможем выиграть без него?

— Не волнуйтесь, есть у меня один перспективный игрок. Молодой и очень многообещающий. Я уверен, что он тесно сотрудничал с питчером.

— Я что-нибудь слышат о нем раньше?

— В газетах он тоже упоминается. Из команды колледжа игрок. Думаю, именно он нам и нужен.

— Вы знаете, где он?

— Пока еще нет. Я почти установил с ним контакт вчера вечером, но он внезапно уехал из города.

Генри недовольно хмыкнул. Не слишком терпеливый человек скорее всего — но люди его типа редко бывают терпеливыми.

— Это никуда не годится, — объявил Генри. — Я вам плачу хорошее жалованье и вправе ожидать лучших результатов, чем такие.

Саймон ощутил легкий укол раздражения: он гордился своим профессионализмом.

— Остыньте, вы получите за свои деньги то, что хотите. Я знаю, кто может мне помочь найти этого игрока.

— Кто?

— Некий агенту «Янки».

Снова долгое молчание, на сей раз совсем с другим оттенком. Молчание удивленное, даже потрясенное, пожалуй.

— У «Янки»? — повторил клиент. — У вас там есть друг?

— Чисто деловые отношения. Понимаете, «Янки» наверняка выследят этого игрока рано или поздно. Как только они будут знать, где он, агент передаст информацию мне.

— Я полагаю, за вознаграждение?

— Естественно. И мне понадобится существенное расширение сметы, чтобы его туда включить.

— Я уже вам говорил: деньги не проблема. Я готов заплатить все необходимые издержки. — Голос звучал теперь примирительно, почти даже с почтением. — Но вы уверены, что можете этому человеку доверять?

— Я запланировал встречу с этим агентом, чтобы оценить его намерения. Кстати, он должен приехать через пять минут.

— Что ж, тогда я вас отпускаю. Держите меня в курсе, пожалуйста.

— Разумеется.

Саймон скривился, закрывая телефон и засовывая его в карман — терпеть не мог иметь дело с клиентами. Самая противная часть работы. Но теперь уже недолго. Если все пойдет по его плану, это задание будет последним.

Он отвернулся к реке Делавэр и линии дубов на том ее берегу. Согласно стоящему возле воды плакату, именно здесь генерал Вашингтон переправил свои войска через реку. В ночь на двадцать пятое декабря тысяча семьсот семьдесят шестого года он провел отряд в две тысячи четыреста повстанцев из Пенсильвании в Нью-Джерси и застал британскую армию врасплох в трентонских казармах. Такой мирной казалась река, что трудно было поверить, будто здесь погибали люди. Однако Саймона не обманывала видимость — он знал, что под этой рябой гладью струится смерть. Как во всех реках, во всех странах, и вся вселенная ею пропитана.

Его мысли прервало жужжание мотора «шевроле сабурбан». Обернувшись, Саймон увидел, что на стоянку сворачивает черная машина. Других машин видно не было, и это хорошо: если бы ФБР решило поймать его в ловушку, послали бы целую колонну.

«Сабурбан» припарковался на другом конце стоянки, из машины вышел человек в сером костюме. На нем были темные очки и стоял он метрах в пятидесяти, но Саймон тут же узнал своего контрагента. Он очень характерно сутулился, сгибая плечи и держа руки в карманах. Ветер шевелил его волосы, когда он шел по асфальту площадки. В наплечной кобуре под пиджаком был скорее всего полуавтоматический пистолет, но и Саймон тоже был вооружен, и если дойдет до стрельбы, он вполне готов рискнуть.

Агент остановился в паре метров от «феррари», показал на машину пальцем и осклабился:

— Ничего тачка. Небось кучу денег стоит.

Саймон пожал плечами:

— Тачка как тачка. Орудие труда, ничего больше.

— Орудие труда? — Агент обошел машину, любуясь обводами. — Тоже не отказался бы от такого орудия.

— Вполне возможная вещь. Мое предложение остается в силе.

Агент провел пальцами по спойлеру «феррари».

— Шестьдесят тысяч, если я правильно помню?

Саймон кивнул:

— Тридцать сейчас и еще тридцать — если ваша информация приведет к поимке разыскиваемого.

— Что ж, похоже, у меня удачный день. Я только что услышал передачу из командного центра, когда сюда ехал. — Он сложил руки на груди. — Деньги у вас с собой?

Не сводя глаз с агента, Саймон сунул руку в машину, достал черный кейс с водительского сиденья.

— Первая выплата здесь. Двадцатидолларовыми купюрами.

Агент больше не смотрел на машину — все его внимание было обращено на кейс. Жадность его была неодолима — вот почему Саймон окучивал этот источник.

— Получен доклад, что некий гражданин видел Свифта два часа назад. Он остановился на пенсильванской автостраде возле пункта отдыха.

Саймон посмотрел на пенсильванский берег реки:

— Где именно? Какой конкретно пункт?

— У станции обслуживания Нью-Стентон. Примерно в тридцати милях к востоку от Питтсбурга. Полиция штата выставила блокпосты, но пока его не обнаружили. Очевидно, он уже ушел с хайвея.

Саймон без колебаний передал кейс агенту — он уже рвался в дорогу.

— Насчет следующей платы я с вами свяжусь. Ждите звонка в ближайшие двенадцать часов.

Агент обеими руками сжимал кейс, будто не в силах поверить своему счастью.

— Жду с нетерпением. С вами работать — одно удовольствие.

Саймон сел в машину и включил двигатель.

— Взаимно, мистер Брок.

С наблюдательного пункта на расстоянии ста ярдов Дэвид разглядывал Холл Ньюэлла — Саймона, пытаясь вспомнить, где именно находится кабинет Амила Гупты. Точку наблюдения они с Моникой выбрали в пустой аудитории Пернелл-арт-центра — соседнего здания в кампусе Карнеги-Меллон. Аудиторию, очевидно, использовали для обучения декораторов: между партами стояли плоские фанерные контуры, раскрашенные под деревья, дома, автомобили и магазины. Возле окна, в которое смотрели Дэвид с Моникой, стояла большая доска, изображавшая вывеску парикмахерской. От этих двумерных изображений аудитория ощущалась как-то странно, как комната смеха, и Дэвиду вспомнилась статья про Флэтландию — вселенную без глубины.

Был уже почти полдень. После фиаско на станции обслуживания Нью-Стентона они больше часа колесили по закоулкам пригородов Питтсбурга, держась подальше от магистралей, чтобы добраться до Карнеги-Меллон, не напоровшись на патрульный автомобиль. Доехав до места, Моника спрятала «корвет» среди сотен других спортивных машин на парковке университета, и дальше они пошли пешком. Пернелл-арт-центр они выбрали как пункт рекогносцировки потому, что он возвышатся над Холлом Ньюэлла — Саймона и оттуда открывался отличный вид на парковочную площадку между зданиями.

Первое, что заметил Дэвид — это был автомобиль-робот «хайлендер» — сделанный на заказ «хаммер» с большим серебряным шаром на крыше. Он читал про эту машину в «Сайентифик Америкэн». Это был один из любимых проектов Гупты — «хайлендер» мог ехать сотни миль без водителя. Сейчас двое аспирантов института робототехники испытывали машину, гоняя ее в автономном режиме по парковочной площадке. В шаре на крыше находился лазерный сканер, обнаруживающий препятствия. Один из них держат в руках пульт радиоуправления, чтобы немедленно заглушить двигатель, если робот выйдет из-под контроля.

Второе, что он заметил — это «сабурбаны». Две черные машины, припаркованные у самого входа в холл, и еще две, в хвосте стоянки. Он показал на них Монике:

— Видишь эти «сабурбаны»? Они из бюро.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел такие в гараже ФБР в Нью-Йорке. — Он показал на двоих мужчин в футболках и шортах, перекидывающихся футбольным мячом. — Посмотри на этих ребят с мячиком. С чего бы они затеяли тренировку посреди автостоянки?

— Староваты малость для студентов, — заметила Моника.

— Именно. А вон тот, без рубашки, который лежит там на траве? Никогда не видел такого бледного любителя солнечных ванн.

— А вон еще двое сидят на траве на той стороне здания.

Дэвид затряс головой.

— Черт побери, это все я виноват. Наверняка они усилили тут наблюдение, когда узнали, что мы на шоссе. Поняли, что мы хотим попасть к Гупте.

Он отвернулся от окна и прислонился к стене. Западня. Агенты в штатском ждут его появления. Но как ни странно, Дэвид не паниковал. Страх отступил, пусть и на время, сменившись возмущением. Он вспомнил первую полосу «Питтсбург пост-газетт», статью, с подробностями рисующую его как торговца наркотиками и убийцу. «Черт побери, — буркнул он про себя, — эти сволочи считают, что им все сойдет с рук!»

Моника прислонилась к стене рядом с ним.

— Ну, следующий шаг понятен: ты остаешься здесь, а я иду туда.

— Что?

— Меня не ищут. Агенты понятия не имеют, что я с тобой. Они только знают, что тебя видел какой-то старик на станции обслуживания.

— А если этот же старик видел твои номера?

Она глянула искоса:

— Этот-то? Да он рванул спасаться, как только тебя узнал. И ничего больше не видел.

Дэвид нахмурился — план Моники ему совсем не нравился.

— Слишком рискованно. Эти агенты срисовывают всякого, кто оказывается вблизи здания. Почти наверняка у них есть портреты всех теорфизиков в этой стране, и если они поймут, кто ты, то наверняка что-то заподозрят. Вспомни — в твоем доме они уже побывали.

Она вздохнула:

— Я понимаю, что это рискованно. Но что еще можно сделать? Есть предложения?

К сожалению, таковых не было. Он отвернулся, оглядел аудиторию в поисках идеи.

— А если переодеться? — предложил он. — Тут же театральный факультет, наверняка найдутся костюмы. Можно и парик надеть, или что-нибудь в этом роде.

— Дэвид, оставь. Все, что мы здесь найдем, только придаст мне смехотворный вид, а значит, привлечет дополнительное внимание.

— Не факт. Что, если ты…

Дэвид не успел договорить, как услышат громкий рокот за дверью.

— Черт! — в сердцах сказала Моника и полезла за револьвером, но Дэвид поймал ее за руку. Вот уж что меньше всего было бы нужно.

Он затащил Монику за деревянную панель, изображающую парикмахерскую Суини Тодда. Вскоре рокот прекратился, сменившись звяканьем ключей. Дэвид был уверен, что с той стороны двери стоит отряд агентов ФБР, готовых ворваться в аудиторию, но за открывшейся дверью оказалась всего лишь уборщица — молодая женщина в светло-синем форменном фартуке, толкающая перед собой большой мусорный мешок на колесах.

Моника с облегчением вцепилась Дэвиду в плечо, но оба они не шевельнулись, чтобы не выдать своего укрытия. Выглянув из-за декорации, Дэвид увидел, что женщина катит мешок по аудитории. Дойдя до дальней стены, она взяла корзину, набитую отходами искусства — отпиленными краями фанерных декораций, комками пропитанной краской ткани, — и вывалила в мешок ее содержимое. Сама она была высокой чернокожей женщиной, одетой под фартуком в футболку и джинсовые шорты. Вряд ли старше двадцати трех лет, но лицо уже изборожденное заботой, усталое. Вытряхивая корзину, она нахмурилась, и Дэвид вдруг заметил, что при всей разнице в возрасте эта женщина и Моника очень друг на друга похожи. Одинаковые длинные ноги, одинаковая вызывающая посадка головы. Дэвид смотрел на нее, а она поставила пустую корзину на пол и двинулась со своим баком к двери. Не успела она взяться за ручку, как он вышел из укрытия — Моника пыталась его остановить, но не успела.

— Прошу прощения… — сказал Дэвид в спину уборщице.

Она резко обернулась:

— Господи боже мой! Что за…

— Извините, если напугал. Мы тут с коллегой кладем последние штрихи перед сегодняшним вечерним представлением. — Он рукой сделал Монике знак выйти. Стиснув зубы, она шагнула из-за декорации. Дэвид положил ей руку на спину и подтолкнул вперед. — Это профессор Глэдвелл, — представил он ее, — а я профессор Ходжес. С факультета драмы.

Уборщица прижимала руку к груди, еще не оправившись от неожиданности, и сердито смотрела на Дэвида и Монику.

— Вы ж меня черт-те как напугали! Я ж думала, тут до часу аудитория свободна.

Дэвид улыбнулся ей, стараясь сбить напряжение.

— Обычно так оно и есть, но сейчас мы тут должны были исправить последние мелочи. Понимаете, очень масштабное представление, очень важное.

Однако на женщину это впечатления не произвело:

— Ладно, так что вы хотите? Чтобы я что-нибудь выбросила?

— На самом деле я хотел спросить про ваш фартук. Мы не могли бы как-нибудь одолжить его у вас на несколько часов?

Уборщица недоверчиво раскрыла рог. Посмотрела на фартуке нашивкой над левой грудью «ОБСЛУЖИВАНИЕ ЗДАНИЙ, КАРНЕГИ-МЕЛЛОН».

— Вот этот вот? А зачем вам?

— У нас среди действующих лиц есть уборщица, но мне не нравится тот ее костюм, что у нас сейчас есть. Нужно что-то больше похожее на вашу спецодежду. Я хотел показать нашей художнице по костюмам, чтобы она сделала такой же.

Уборщица прищурилась — история не вызвала у нее доверия.

— По правилам я во время работы должна быть в фартуке, — сказала она. — Если я вам его одолжу, мне придется тащиться за новым в кладовую, а это далеко.

— Я готов вам компенсировать неудобство. — Дэвид полез в карман и вытащил пачку двадцаток. Отсчитал десять из них.

Она уставилась на те две сотни, что он держал в руке. Подозрений у нее не убавилось, зато появилась причина к ним не прислушиваться.

— Хотите заплатить мне за фартук?

Он кивнул:

— У факультета драмы такие расходы заложены в бюджет.

— И когда закончите, вы мне его вернете?

— Непременно. Сегодня же.

Все еще настороженно глядя, она стала снимать фартук.

— Только моему начальству не говорите, ладно?

— Не волнуйтесь, ни слова не скажу. — Дэвид сообразил еще кое-что. — Да, и еще мне понадобится ваш мусорный мешок. Как реквизит на спектакль.

Она передала ему фартук.

— На мешок мне плевать, возьму такой же здесь, в цоколе.

Выдернув у Дэвида из руки двести долларов, она чуть ли не выбежала, будто боясь, что он передумает.

Дэвид выждал несколько секунд, потом обернулся с переброшенным через руку фартуком.

— Ну вот и костюм.

Моника мрачно уставилась на спецодежду.

— Уборщица. Как оригинально. — В голосе слышалась горечь.

— Ну, извини. Я просто подумал…

— Да знаю я, что ты подумал. — Она покачала головой. — Уборщицами работают негритянки? И если агенты ФБР увидят, как я толкаю в то здание мешок на колесах, они даже на меня смотреть не станут. Так?

— Если ты не хочешь…

— Да нет, ты прав. Самое печальное здесь то, что ты абсолютно прав. — Она забрала у Дэвида фартук и встряхнула, разглаживая складки. Синяя ткань хлестнула воздух. — Не важно, сколько у тебя научных степеней, сколько статей ты написана, сколько получила премий. В их глазах ты как была уборщицей, так и осталась.

Она просунула руки в проймы и стала застегивать фартук. На секунду показалось, будто она сейчас заплачет, но Моника прикусила губу и сдержалась. Дэвид ощутил, как в горле свернулся ком вины. Каковы бы ни были его намерения, он задел ее чувства, и сильно.

— Моника, — начал он. — Прости, я виноват, но…

— Вот именно, черт побери, виноват. Полезай сюда.

Она показала на холщовый мешок на колесах. Дэвид посмотрел на нее, не понимая:

— Сюда?

— Именно. Ляжешь на дно, я тебя мусором прикрою. Так мы оба попадем в здание к Гупте.

«Черт! — подумал он. — А ведь сам придумал, дурак».

Люсиль Паркер сидела в кресле «С-21» — военный вариант «лирджета», — летящего над Пенсильванией. В окне была видна автострада, вьющаяся канатом между холмами и долинами. Где-то на ней и станция обслуживания, где видели Дэвида Свифта, но Люсиль не могла ее найти. Скорее всего уже пролетели. Впереди виднелся Питтсбург — серое пятно на реке Мононгахела.

Звонок от директора бюро пришел как раз, когда самолет начал снижение. Люси взяла наушник ARC-190, военно-воздушной рации, позволяющей вести защищенные переговоры с землей.

— Черный слушает.

— Привет, Люси, — сказал директор. — Что там у тебя?

— Подлетаю к международному аэропорту Питтсбурга, буду через десять минут. В аэропорту меня ждет машина.

— Что дало наблюдение?

— Подозреваемый не обнаружен, но еще рано. У нас десять агентов сторожат дом Гупты снаружи и еще десять внутри. Видеокамеры в вестибюле и на всех входах, подслушивающие устройства на всех этажах.

— Ты уверена, что действуешь правильно? Может, стоило взять Гупту и посмотреть, что ему известно?

— Нет. Если мы его задержим, это тут же станет известно, и Свифт сюда близко не подойдет. А если действовать тихо, накроем обоих.

— Ладно, Люси, я на тебя надеюсь. Чем быстрее мы с этим делом закончим, тем лучше. Меня министр обороны уже достал своими звонками с требованием информации. — Директор тяжело вздохнул. — Тебе еще что-нибудь нужно? Дополнительные агенты, поддержка, обеспечение?

Люси заколебалась: надо было говорить о тонкой материи.

— Мне нужны личные дела всех агентов нью-йоркского региона.

— Зачем?

— Чем больше я думаю о том, что случилось на Либерти-стрит, тем больше убеждаюсь, что была утечка. Нападавшие слишком много знали о нашей операции. У меня мнение, что им помогали изнутри.

Директор снова тяжело вздохнул:

— О Господи. Только этого нам не хватало.

Было темно, неудобно и воняло куда хуже, чем он ожидал. В основном наваленный сверху мусор был не слишком противный — бумага, тряпки, обрезки, но кто-то бросил недоеденную лепешку с мясом, и сернистый аромат тухлых яиц хорошо въелся в дно мешка. Чтобы страдало не только самолюбие, поперек спины пришелся зазубренный край деревянной доски, впивавшийся в лопатки на каждом ухабе. Дэвид только морщился, пока Моника везла его из Пернелл-арт-центра по дорожке к Холлу Ньюэлла — Саймона.

Примерно через минуту глаза Дэвида привыкли к темноте мешка, и он заметил небольшой вертикальный порез в ткани стенки. Извиваясь на локтях и коленях, он подполз к отверстию и выглянул. Они сейчас шли через площадку парковки, прямо впереди находился автомобиль-робот «хайлендер», быстро продвигавшийся к служебному входу в здание холла. Моника шла за роботом и парой аспирантов, управлявших им на расстоянии. Кажется, план оказывался удачным — через несколько секунд они будут в здании. Но тут Дэвид услышал вопль «Берегись!» — и мгновенно на накрывший его мусор рухнуло что-то тяжелое. Тупой предмет стукнул по голове, прижав носом ко дну мешка — больно, но Дэвид сдержался и не издал ни звука. Тут же послышались шаги — шлепанье кроссовок по асфальту. В прорези парусины он увидел две бледные волосатые ноги, потом еще две. Блин, подумал он, это же те агенты, что мячом перекидывались. Закинули, идиоты, свой пузырь прямо в мешок на колесах. А хуже всего, что мусор сдвинулся и теперь видны плечи и голова.

Агенты подходили ближе, один из них оказался уже в пяти футах. Дэвид замер, ожидая, что сейчас этот человек перегнется через край, увидит его… но тут третья пара ног, гладких и темных, заступила агентам путь.

— Черт вас побери, вы чуть меня не задели своим дурацким мячом! — рявкнула на них Моника.

— Извините, мэм, — ответил агент, — мы не…

— Тут вам не стадион! Смотреть надо, что делаете!

Футболист отступил. Всего несколько слов и правильная позиция — и Моника его запугала. Воистину лучшая защита — это хорошее нападение.

Босоножки Моники повернулись к мешку, она наклонилась, Дэвид ощутил ее руки у себя на спине, когда она взяла мяч и сгребла мусор, снова закрыв Дэвида. Потом снова обернулась к агентам:

— Вот ваш мяч, идите играть куда-нибудь в другое место.

Бледные ноги удалились, коричневые еще несколько секунд постояли на страже, потом скрылись из виду, и мешок на колесах поехал дальше.

Вскоре они миновали служебный вход здания, погрузочный ангар, служащий теперь гаражом для «хайлендера». Моника подъехала к грузовому лифту и нажала кнопку. Дэвид затаил дыхание, когда открылась дверь и Моника ввезла его внутрь. Как только дверь закрылась, она быстро кашлянула два раза подряд. Предполагая, что ФБР начинило здание микрофонами, они договорились о сигналах. Два раза кашель — вопрос: «Как ты?» Дэвид кашлянул один раз, что означало «Все в порядке», и тут лифт доехал до четвертого этажа.

Проехавшись по безупречно чистому коридору, они попали в приемную Амила Гупты, которую Дэвид помнил с последнего посещения института робототехники. Узкий черный стол в центре комнаты, заставленный компьютерными мониторами, именно так, как ему запомнилось, но секретарем была не высокая фигуристая блондинка, которая в прошлый раз строила ему глазки, пока он ждал приема у Гупты: на ее месте сидел молодой человек — очень молодой, не старше восемнадцати лет. Дэвид чуть наклонил голову, чтобы получше разглядеть этого юношу через прорез в ткани. Мальчик смотрел на экран и бешено дергал джойстиком, стоящим рядом с клавиатурой. Скорее всего младшекурсник, компьютерный фанат, недавно окончивший школу и теперь зарабатывающий на учебу в колледже секретарской работой. Лицо у него было слегка пухлое, с оливковой кожей и густыми черными бровями.

Отставив мешок, Моника подошла к столу, за которым сидел юноша.

— Прошу прощения, — сказала она. — Я пришла прибрать в кабинете доктора Гупты.

Он не поднял головы. Глаза его были прикованы к экрану, метались туда-сюда, следуя за судорогами какой-то там компьютерной игры, в которую он играл.

— Прошу прощения, — повторила Моника, чуть погромче. — Мне нужно мусор убрать из его кабинета, понимаете?

Снова никакой реакции. Мальчишка с открытым ртом таращился в экран, высунув кончик языка. Никакие эмоции не выражались у него на лице — только механическая, машинная сосредоточенность. Все это как-то нервировало. Может, это и не студент колледжа, подумал Дэвид. Может, что-то у него не в порядке, у этого юноши.

В конце концов Моника оставила попытки с ним заговорить и направилась к двери, расположенной за столом секретаря. Взялась за ручку — та не повернулась. Она снова обернулась к юноше, хмурясь.

— Дверь заперта, — сказала она. — Отоприте, чтобы я свою работу сделала.

Мальчик не ответил, но Дэвид услышал громкое жужжание где-то рядом. Жужжал электромотор, и он, похоже, приближался к мусорному мешку. Моника недоуменно посмотрела куда-то в другой конец комнаты. Потом Дэвид увидел, что привлекло ее внимание: серебристая коробка-машина, размером примерно с чемодан, катившаяся к ней на гусеницах. Машина остановилась у ног Моники, вытянула механическую руку, протягивая к Монике бульбообразный датчик.

Выглядела она примерно как черепаха с очень длинной шеей. Пару секунд Моника и робот настороженно смотрели друг на друга, потом из машины заговорил синтезированный голос:

— Доброе утро! Я — «АР-21», автономный секретарь, созданный студентами в институте робототехники. Чем я могу быть вам полезен?

Моника уставилась на него, разинув рот, потом на секретаря-человека, будто проверяя, что это не глупая шутка. Но юноша был полностью поглощен компьютерной игрой.

Машина передвинула датчик, следя за лицом Моники.

— Может быть, я могу быть вам полезен, — произнес с нажимом механический секретарь. — Пожалуйста, скажите мне, чего вы хотите, и я постараюсь вам помочь.

Моника с явной неохотой повернулась обратно к машине и посмотрела в ее бульбообразный датчик.

— Я уборщица. Отоприте дверь.

— Прошу прощения, я не понял, что вы сказали, — ответил «АР-21». — Не могли бы вы повторить?

Моника нахмурилась сильнее.

— Я — уборщица, — повторила она громко и отчетливо. — Отоприте — мне — дверь.

— Вы сказали «брошюра»? Вам нужна брошюра с расписанием? Прошу вас ответить «да» или «нет».

Моника шагнула к машине, и на миг Дэвиду показалось, что сейчас автосекретарь получит пинка.

— Мне нужно… попасть… в кабинет… доктора Гупты. Понятно? Кабинет. Доктора Гупты.

— Вы сказали «Гупта»? Прошу вас ответить «да» или «нет».

Да! Да! Доктор Гупта!

— Профессор Амил Гупта является директором института робототехники. Вы хотели бы записаться на прием?

— Да! То есть нет! Я не на прием, я убрать в его кабинете!

— Профессор Гупта принимает по понедельникам и средам. Наиболее раннее доступное время приема — в следующий понедельник в пятнадцать часов. Подойдет ли вам это время? Прошу вас ответить «да» или «нет».

У Моники терпение кончилось. Разведя руками с видом «а что делать?», она решительно подошла к тележке, ухватилась за край парусины и погнала телегу обратно, прочь из приемной. Они быстро двигались по коридору, и колеса постукивали на кафеле. Но Моника не вернулась к грузовому лифту, а открыла дверь в подсобку и завезла туда тележку.

Как только дверь закрылась, она сунула руки в мусор, отгребла в сторону мятую бумагу и грязные тряпки, покрывающие голову и плечи Дэвида. Он приподнялся на локтях, посмотрел вверх и увидел разозленное лицо Моники, заглядывающее через верх в мусорный мешок. Смысл был ясен: ей нужна помощь.

Дэвид осторожно поднял голову и оглядел подсобку. Вдоль стен шли металлические полки, заставленные предметами для уборки и конторским оборудованием: жидкость для мытья полов, пачки туалетной бумаги, коробки картриджей для принтера. В углу стоял большой умывальник из нержавеющей стали. И никаких признаков камер наблюдения. Конечно, фэбээровцы вполне могли ее где-нибудь спрятать, но Дэвид сомневался, чтобы федеральные агенты установили дорогую видеосистему в таком чулане — маленьком и очень редко посещаемом. Подслушивающие устройства — совсем другое дело: их без труда можно поставить во все помещения здания. Дэвид, не говоря ни слова, вылез из мешка, подошел к раковине и включил воду до отказа. Он видел такой фокус в кино, хотя и не знал, защищает ли он на самом деле от подслушивания. На всякий случай он притянул Монику поближе и зашептал ей в ухо:

— Тебе надо будет вернуться в приемную.

Она замотала головой:

— Нет смысла. От этого робота толку ноль. Дерьмовая коммуникационная программа-вот в чем причина.

— Тогда вернись и привлеки внимание этого юнца. По плечу его похлопай, если надо.

— Ничего не даст. У мальчика такой вид, будто он с отклонениями. А агенты ФБР наверняка слушают все, что я там говорю. И если я подниму слишком сильный шум, они насторожатся.

— Ну так что же нам делать? Ждать, пока у Гупты кончится туалетная бумага?

— А есть другой путь в его кабинет?

— Не знаю! Я же здесь был один раз и черт-те когда! Не могу я помнить…

Что-то стукнуло его в каблук — почти прикосновение, но он испугался чуть ли не до обморока. Поглядев вниз, он увидел синий диск, размером примерно с «летающую тарелку». Диск медленно двигался по полу, оставляя неровный мокрый след на линолеуме.

Тут его увидела и Моника и удивленно вскрикнула. Дэвид зажал ей рот рукой.

— Не волнуйся, — прошептал он. — Это робот-поломойщик. Тоже проект Гупты. Разбрызгивает запрограммированным образом моющую жидкость, потом всасывает грязную воду.

Она нахмурилась:

— Наступил бы кто-нибудь на эту штуку, чтобы прекратить ее мучения.

Дэвид кивнул, глядя, как устройство отползает прочь. Оно было похоже на огромное насекомое — из-за угловатой черной антенны, выступающей над краем диска. Гупта снабжал всех своих роботов радиопередатчиками, потому что одержим был идеей следить за их перемещениями. Когда Дэвид интервьюировал его десять лет назад, старик гордо показывал ему экран компьютера, где были подробно обозначены положения всех автономных машин, странствующих по коридорам и лабораториям Холла Ньюэлла — Саймона. Воспоминание об этом экране, мигающих на нем отметках и трехмерных планах этажей, сейчас подсказало Дэвиду решение.

— Если мы до Гупты не можем добраться, может быть, он сможет добраться до нас, — сказал он, шагнув к роботу-мойщику и наклоняясь к его антенне. — Вот это привлечет его внимание.

Одним движением руки он оторвал проволочную антенну.

Робот тут же испустил оглушительный, пронзительный сигнал тревоги. Дэвид отскочил. Не такой реакции он ожидал: он думал, что оповещение появится только на экране у Гупты, а не будет вопить на все здание.

— Черт побери! — крикнула Моника. — Что ты сделал?

— Не знаю!

— Отключи его! Отключи этот прибор!

Дэвид подхватил прибор и перевернул, отчаянно выискивая выключатель, но на нижней стороне ничего не было, кроме сопел и вертящихся щеток, и вся конструкция вибрировала в руках, испуская сигнал тревоги. Он подбежал к раковине и ударил роботом изо всех сил по стальному ребру. Пластиковый корпус раскололся пополам, расплескивая моющее средство и осколки печатных плат. Шум оборвался.

Дэвид наклонился над раковиной, тяжело дыша. Повернувшись к Монике, он увидел у нее на лице гримасу тошноты. Она молчала, но совершенно было ясно, что она думает. Агенты ФБР не могли не слышать тревоги, и скоро кто-нибудь придет сюда проверить в чем дело. Мысль эта будто парализовала ее, и несколько секунд Моника просто стояла посередине чулана, не сводя глаз с двери. Дэвид, глядя на нее, почувствовал, как что-то в нем плеснуло, будто от качки на море. Они в ловушке, и они беспомощны. План потерпел крах еще раньше, чем был задуман. Им себя не спасти, не то что мир.

Дверь открылась. В подсобку вошел Амил Гупта.

— Так, слушаю вас. Доложите обстановку.

Люсиль стояла в мобильном командном пункте, который пригнали утром в кампус Карнеги-Меллона. Снаружи он выглядел как обычный офисный трейлер — длинный светло-коричневый кузов с алюминиевой облицовкой — такие обычно стоят на стройплощадках, но внутри электроники было больше, чем на атомной субмарине. В одном углу расположилась стойка с экранами, дающими в реальном времени изображение разных кабинетов, лестниц, лифтов и коридоров Холла Ньюэлла — Саймона. Возле рабочей станции сидели двое техников, наблюдая за экранами и слушая через наушники разговоры с подслушивающих устройств. В другом конец трейлера еще двое техников изучали трафик на соединениях института робототехники и отслеживали уровень излучения в здании — как при любой контртеррористической операции. В середине трейлера Люси допрашивала агента Кроуфорда — своего исполнительного и честолюбивого заместителя.

— Гупта был один в кабинете, начиная с десяти часов, — докладывал Кроуфорд. Он читал записки с наладонного коммуникатора «БлэкБерри». — В десять пятнадцать он вышел в мужской туалет, вернулся в десять двадцать. В одиннадцать ноль пять вышел в комнату отдыха за чашкой кофе, вернулся в одиннадцать ноль девять. Сейчас он виден на экране номер один, вот на этом.

На экране было видно, что Гупта сидит за столом, откинувшись на спинку вращающегося кресла, и пристально глядит в монитор компьютера. Это был человек небольшого роста — пять футов, но живой, несмотря на свои семьдесят шесть лет, с седыми волосами и коричневым лицом, как у куклы. Согласно досье, которое Люсиль прочла по дороге в Питтсбург, лилипутский рост Гупты был связан с недоеданием в бомбейском детстве в тридцатых годах. Но сейчас он явно не голодал: благодаря продаже основанной им софтверной компании и различным инвестициям в робототехническую промышленность он стоил около трехсот миллионов долларов. И хотя он был тощее ощипанной курицы, такой оливковый итальянский костюм ни один правительственный служащий не мог бы себе позволить.

— Что у него на компьютере? — спросила Люсиль.

— В основном программный код, — ответил Кроуфорд. — Мы подключились к его провайдеру, и видно, что он скачал какую-то огромную программу, более пяти миллионов строк кода, как только пришел к себе в кабинет. Скорее всего это какая-то из его программ искусственного интеллекта. И последние два часа он в нее вносит какие-то мелкие изменения.

— А что у него с электронной почтой и телефонными разговорами?

— Получил с десяток писем, но ничего необычного, а все входящие вызовы уходят на голосовую почту. Он явно не хочет, чтобы его беспокоили.

— Посетители в кабинете были?

Агент Кроуфорд снова глянул в свой коммуникатор:

— Один студент азиатского происхождения, назвался Джейкобом Саном, приходил в приемную и записался к профессору на следующую неделю. Других посетителей не было, кроме посыльного из «ФедЭкса». И еще была уборщица, которая ушла из приемной минуту назад.

— Вы их пробили по биометрической базе данных?

— Нет, не видели необходимости. Никто из посетителей не подходил под описание.

Люсиль нахмурилась:

— Что значит — «не подходил под описание»?

Кроуфорд быстро мигнул два раза, и его уверенность в себе заметно пошатнулась.

— Под описание разыскиваемых, Дэвида Свифта и его сообщников. Виденные нами лица явно не были…

— Слушайте, мне плевать, студент там, или уборщица, или девяностолетний маразматик в кресле-каталке. Было сказано: проверять всех, кто приходит в кабинет Гупты. Возьмите портреты с видео и прогоните через систему распознавания лиц. Все ясно?

— Да, мэм, будет сделано немедленно, — ответил он торопливо. — Прошу прощения, если…

Но не успел он закончить, как один техник с воплем сорвал с себя наушники. Кроуфорд, обрадовавшись поводу прервать разговор с Люсиль, бросился к нему.

— Что случилось? — спросил он. — Микрофон зашкалило?

Техник покачал головой:

— Сработал какой-то сигнал тревоги. Кажется, на четвертом этаже.

У Люсиль волосы на голове зашевелились:

— Это этаж Гупты? — Она отвернулась к экрану номер один и увидела, что крошечный старик встал с кресла и отошел от стола. — Смотрите, он встал! Он уходит из кабинета!

Кроуфорд перегнулся через плечо техника и показал на ряд кнопок под видеоэкраном:

— Переключитесь на камеру в приемной. Посмотрим, куда он пойдет.

Техник нажал кнопку. На экране номер один показался юнец с глуповатым лицом за столом секретаря и какое-то механическое устройство, похожее на танк в миниатюре. А Гупты не было. Несколько секунд прошло — он так и не появился.

— Куда он девался? — спросила Люсиль. — Из его кабинета есть другой выход?

Кроуфорд быстро заморгал:

— Я должен свериться с планом этажа. Сейчас…

— Черт, времени нет на это! Быстро туда агентов, сейчас же!

Дэвид схватил профессора Гупту и зажал ему рот, пока Моника закрывала за ним дверь. Старик оказался неожиданно легок, вряд ли тяжелее ста фунтов, и потому было сравнительно легко отнести его в дальний угол подсобки. Как можно осторожнее Дэвид прислонил Гупту к стене и присел рядом с ним. Профессор был старше Дэвида почти вдвое, но его миниатюрная фигура, маленькие ручки и лицо без морщин придавали ему очень детский вид. На миг Дэвид представил себе, что несет Джонаса, обняв его за плечи, чтобы согреть, и касаясь губ, чтобы успокоить плачущего.

— Доктор Гупта, вы меня помните? — прошептал он. — Я Дэвид Свифт, я приезжал брать у вас интервью о работе с доктором Эйнштейном. Помните?

Живые глаза — белые шарики с темно-карей серединой на секунду глянули на Дэвида неуверенно, потом расширились — Гупта его узнал. Губы старика шевельнулись:

— Что вы здесь…

— Тише! — прошипел Дэвид. — Только шепотом, прошу вас.

— Ради вашей же безопасности, — добавила Моника, перегибаясь через плечо Дэвида. — Здание под наблюдением, здесь могут быть микрофоны.

Гупта посмотрел на Монику, на Дэвида, снова на Монику. Он явно был перепуган, но пытался осмыслить ситуацию. Через несколько секунд он кивнул, соглашаясь, и Дэвид убрал руку от его рта. Гупта нервно облизал губы.

— Микрофоны? — спросил он шепотом. — А кто слушает?

— ФБР — точно, — ответил Дэвид. — А может быть, не только ФБР. Вас ищут очень опасные люди, профессор. Мы должны увести вас.

Он ошеломленно замотал головой, непослушная седая шевелюра упала на лоб.

— Это что, шутка такая? Дэвид, я вас много лет не видел, и вдруг вы появляетесь здесь вместе с… — Он посмотрел на фартук Моники: — Кто вы такая? Вы работаете в отделе обслуживания зданий этого университета?

— Нет, я Моника Рейнольдс, — прошептала она. — Из института фундаментальных исследований.

Он всмотрелся внимательно, будто определяя, кто она.

— Моника Рейнольдс? Теоретик, специалист по струнам?

— Именно так. Прошу прощения, если мы…

— Да-да, я вас знаю. — Он слегка улыбнулся. — Мой фонд финансирует кое-какие эксперименты с частицами в лаборатории Ферми, так что я знаком с вашей работой. Но почему вы так оделись?

Дэвид почувствовал нетерпение. Приход агентов ФБР для проверки, что за тревога здесь сработала — только вопрос времени.

— Профессор, нам надо идти. Я сейчас помогу вам залезть в мусорный бак…

— В мусорный бак?

— Прошу вас, идемте с нами. Объяснять нет времени.

Дэвид схватил профессора за руку и хотел поднять, но старик не поддался, а с неожиданной силой вырвался из хватки Дэвида.

— Боюсь, вам все же придется потратить время на объяснения. Я никуда с вами не пойду, пока вы мне не скажете, что здесь происходит.

— Послушайте, агенты здесь будут с минуты на…

— Тогда я рекомендовал бы вам излагать побыстрее.

«Черт побери, — подумал Дэвид, — в том и проблема с блестящими учеными — слишком они рациональны». Он уставился на потолок, пытаясь подавить страх и прояснить мысли.

Потом посмотрел Гупте прямо в глаза.

— Einheitliche Feldtheorie, — прошептал он. — Они охотятся за ней.

Немецкие слова подействовали не сразу. Сперва Гупта только поднял брови в легком удивлении и недоумении, но через несколько секунд у него отвисла челюсть. Он прислонился к стене спиной, невидящим взглядом уставясь на полки с моющими средствами.

Дэвид наклонился над ним, продолжая шептать:

— Кто-то пытается собрать теорию из кусочков. Может быть, это террористы, или шпионы, не знаю. Сперва они пришли к Мак-Дональду, потом к Буше и Кляйнману. — Он замолчал, боясь вымолвить следующие слова. Гупта с этими физиками работал много лет. Особенно близки они были с Кляйнманом. — Мне очень жаль, профессор, но все трое убиты. Остались только вы.

Гупта посмотрел на него, над правым глазом задергалась коричневая кожа.

— Кляйнман? Убит?

— Я его видел вчера в больнице, — кивнул Дэвид. — Его пытали.

— Нет, нет, нет! — застонал Гупта, схватившись за живот. Он зажмурился, открыл рот — казалось, его сейчас вырвет.

Моника присела рядом и обняла его за плечи.

— Ш-ш, — прошептала она, поглаживая его по спине. — Все хорошо, все хорошо.

Дэвид подождал несколько секунд, пока Моника успокаивала старика. Но долго ждать было нельзя — он уже мысленно видел, как мчатся по лестницам Холла Ньюэлла — Саймона агенты ФБР.

— Правительство догадалось, что происходит, — сказан он. — И теперь они тоже охотятся за теорией. Вот почему ФБР поставило вас под наблюдение, и вот почему оно последние шестнадцать часов гоняется за мной.

Гупта вздрогнул и открыл глаза:

— Откуда вы все это знаете?

— Кляйнман перед смертью дал мне код — последовательность чисел. Оказалось, что это ваши географические координаты. Я думаю, Кляйнман хотел, чтобы я как-то сумел защитить тайну от раскрытия, уберечь теорию и от правительства, и от террористов.

Профессор, глядя в пол, медленно покачал головой.

— Его самый страшный кошмар, — сказал он тихо. — То, чего больше всего боялся Herr Doktor.

Дэвид почувствовал всплеск адреналина, пульс забился у него на шее.

— Чего он боялся? Это было оружие?

Гупта продолжал качать головой:

— Он мне не сказал. Он сказал другим, но не мне.

— Что именно? О чем вы?

Гупта тяжело вздохнул, с видимым усилием вытащил из кармана платок.

— Эйнштейн был человеком высокой этики, Дэвид. Он очень тщательно выбирал тех, кто будет нести это бремя. — Профессор поднял платок, стер пот со лба. — В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году я был женат, и моя жена носила нашего первого ребенка. Менее всего Herr Doktor желал бы подвергать меня опасности. И потому он распределил эти уравнения между другими: Кляйнманом, Буше и Мак-Дональдом. Из них, видите ли, никто не был женат.

Моника, присевшая рядом с Гуптой, посмотрела на Дэвида обеспокоенно. Он, встревоженный не менее, наклонился чуть ближе к старику.

— Секунду, секунду, — прошептал он. — Вы хотите сказать, что не знаете единой теории? Даже частично?

Гупта покачал головой.

— Я знаю, что Эйнштейну удалось построить теорию и что он решил хранить ее втайне. Но я не знаю ни уравнений, ни принципов, лежащих в ее основе. Мои коллеги поклялись ему, что ни одной живой душе не скажут, и они всю жизнь соблюдали эту клятву.

Отчаяние Дэвида было так велико, что все поплыло у него перед глазами, и пришлось схватиться за стенку, сохраняя равновесие.

— Постойте, постойте! — лихорадочно заговорил он. — Так не получается. Шифр Кляйнмана указывал на вас. Зачем было меня к вам посылать, если вы не знаете этой теории?

— Быть может, вы неправильно поняли шифр. — Гупта взял себя в руки и сейчас говорил с Дэвидом как со студентом. — Вы сказали, это была числовая последовательность?

— Да, шестнадцать цифр. Первые двенадцать — широта и долгота Холла Ньюэлла — Саймона. Последние четыре цифры — номер вашего телефона…

Дэвид осекся. У двери что-то металлически щелкнуло, тихо, но узнаваемо. Кто-то пытался повернуть ручку.

* * *

Агент Кроуфорд завис над видеоконсолью, придвинув лицо почти на десять дюймов к экрану. По рации он давал инструкции группе из двух агентов, которые шли к кабинету Амила Гупты. Люсиль стояла у него за спиной, внимательно глядя на все, что делалось в командном пункте. Здание было оцеплено, так что не было шанса, что Гупта из него скроется. И все же Люсиль не могла успокоиться, пока этого человека не найдут.

Видеомонитор показывал, как агенты Уэлш и Миллер входят в приемную. Одеты они были как студенты — в шорты, футболки и кроссовки, у каждого большой синий рюкзак. Не лучшая маскировка, но сойдет. Простоватый юнец все еще сидел за секретарским столом, но чудной миниатюрный танк куда-то подевался. Один из агентов — Уэлш, тот, что повыше, — обратился к юнцу:

— Зови профессора Гупту! — крикнул он. — В компьютерной лаборатории пожар!

Мальчик даже головы не поднял — так и смотрел на большой экран, занимающий почти весь его стол. Камера наблюдения в приемной была установлена у него за спиной, и Люсиль мельком глянула, что у него на экране: мультипликационная фигурка солдата в хаки, бегущего мимо желтого блокгауза. Какая-то дурацкая компьютерная игра.

Уэлш обошел стол и заглянул юнцу в глаза:

— Ты что, глухой? Пожар, тебе говорят! Где профессор Гупта?

Мальчишка только наклонил голову, продолжая играть. Тем временем агент Миллер подошел к кабинету Гупты.

— Заперто, — сказал он. — Посмотри, нет ли там на столе кнопки, которая отпирает.

Уэлш зашел за стол и оттолкнул кресло с юнцом в сторону. Склоняясь над столом, чтобы найти кнопку, он случайно задел клавиатуру, и экран погас. В тот же миг мальчишка вскочил с кресла и завопил. Это был страшный, пронзительный, маниакальный визг, долгий и непрерывный. Юнец размахивал руками, хлопал себя ими, будто сам горел.

— О черт! — резко развернулся к нему Уэлш. — Да заткнись ты на фиг!

Мальчик напряженно выпрямился — и заорал еще громче. Черт, подумала Люсиль, глядя в монитор. Она уже видела такое поведение — один из внуков ее сестры в Хьюстоне был такой. Аутичный подросток.

Она шагнула вперед, вырвала у Кроуфорда микрофон.

— Плюньте на мальчишку! — рявкнула она. — Ломайте дверь!

Уэлш и Миллер послушно открыли рюкзаки и достали инструменты для взлома. Уэлш приставил вилку пожарного ломика к косяку, Миллер ударил по железу кувалдой, вбивая внутрь. Тремя рывками они открыли дверь и вбежали в кабинет Гупты. Люсиль увидела их на другом мониторе — они пробежали мимо стола профессора и стали обыскивать помещение.

— Его здесь нет, — доложил Уэлш по рации. — Но тут позади еще одна дверь, вроде как спрятанная за книжными полками. Нам двигаться туда?

— Да, черт побери! — крикнула Люсиль.

Стоящий рядом Кроуфорд листал планы этажей Холла Ньюэлла — Саймона.

— Двери на плане нет, — сказал он. — Очевидно, недавние изменения.

Люсиль глянула на него с отвращением. Никчемный тип.

— Еще шестерых агентов на четвертый этаж, быстро! Все обыскать, все закоулки!

Кроуфорд стал нашаривать рацию, а тем временем один из техников подошел к Люсиль с распечаткой в руке.

— Разрешите, агент Паркер? — спросил он.

— Чего там еще?

— У меня вот результаты проверки по базе данных, что вы велели сделать. Портреты из наблюдений, прогнанные через программу распознавания лиц.

— Да выкладывай, что там у тебя! Нашли что-нибудь?

— Кажется, да. Я думаю, это вас заинтересует.

— Эй, есть тут кто?

Все трое застыли, услышав за дверью повелительный бас. Дэвид, Моника и профессор Гупта затаили дыхание одновременно, и единственным звуком в подсобке было журчание воды, все еще текущей из крана.

В дверь требовательно заколотили — даже затряслись стены.

— Пожарная охрана! Если кто-то там есть, открывайте!

Гупта вцепился в руку Дэвида — тонкие пальцы погрузились в бицепс. Снова Дэвиду вспомнился сын — как Джонас цепляется за него, когда боится. Гупта вопросительно показал на дверь — Дэвид отрицательно покачал головой. Это уж точно не пожарная охрана.

Из коридора донесся звенящий звук, что-то тяжелое царапнуло дверную раму. Потом дверь потряс громоподобный удар, в щель между дверью и рамой просунулась вилка железного ломика.

Моника вытащила из-за пояса шорт револьвер, и на этот раз Дэвид не стал ее останавливать. Он знал, что у них даже ничтожного шанса нет, что, если они начнут стрелять, агенты ФБР их разнесут в клочья, но мысли путались — он был как пьяный, пьяный от страха и гнева. Да, глупо, да, самоубийственно, но плевать ему было на все. «К чертовой матери, — подумал он, — без боя не сдадимся».

К счастью, командование взял на себя профессор Гупта. Отпустив Дэвида, он поймал за руку Монику, заставил опустить револьвер.

— Не нужно, — шепнул он. — У меня есть мысль получше.

Он полез во внутренний карман и вытащил наладонник, немного похожий на обычный «БлэкБерри», но явно индивидуального проекта. Быстрыми пальчиками он стал что-то нажимать на клавиатуре, и на миниатюрном экране поплыли трехмерные архитектурные чертежи — карта здания с мерцающими значками, рассеянными по этажам. Дэвид видел когда-то эту карту, когда был у Гупты в прошлый раз: старик по ней отслеживал местонахождение своих роботов.

Снова мощный удар в дверь. Дэвид вздрогнул, но Гупта не оторвался от своего экранчика, лихорадочно работая пальцами. «Да черт побери, — подумал Дэвид, — что он делает?»

Раздался третий удар, сильнее первых двух, и он сопровождался стоном металла — звук этот издала стальная дверь, коробясь под давлением лома. Раздвоенный конец просунулся в комнату, серебристо-серо поблескивая в свете флуоресцентных ламп. Еще удар — и дверь вылетит.

И тут Дэвид услышал знакомое жужжание за дверью — приближался электродвигатель. Потом раздался знакомый голос автоматического секретаря АР-21:

— ВНИМАНИЕ! Обнаружен опасный уровень радиации. Всем немедленно покинуть помещение… ВНИМАНИЕ! Обнаружен опасный уровень радиации. Всем немедленно покинуть помещение…

Будто подтверждая слова робота, из всех динамиков завыла сигнализация, замигали на потолках аварийные огни. Очевидно, Гупта переделал электросистему здания так, чтобы можно было управлять ею с помощью наладонника. За воплем сигнализации послышались выкрики, приказы, отдаваемые агентами друг другу. Потом они побросали инструменты — слышно было, как те упали на пол, — и ринулись к выходу. Шаги их стихли почти сразу.

Моника, радостно скалясь, убрала револьвер и стиснула плечо профессора. Старик скромно улыбнулся и показал на свой контроллер.

— Это предупреждение запрограммировано, — объяснил он. — Мы первоначально создавали роботов этого класса для министерства обороны, рекогносцировка в боевых условиях. Военная версия называлась «Дракон-разведчик».

Дэвид помог Гупте встать.

— Надо уходить. Агенты сейчас вернутся со счетчиками Гейгера. — Он подвел профессора к мусорной тележке и приготовился его туда закинуть. — Не очень удобный экипаж, но я так вошел в здание. Вам только нужно лежать тихо — и ничего больше.

— Вы уверены, что это разумно? — спросил Гупта. — ФБР сейчас меня ищет, и здание наверняка окружено. Вы думаете, они не станут обыскивать мусорную тележку?

Моника, уже открыв дверь, резко остановилась:

— Черт, а ведь он прав! Нам так не выбраться.

— У нас другого выбора нет, — покачал головой Дэвид. — Докатим тележку докуда сможем, уйдем от камер наблюдения, а тогда уже придется рисковать и…

— А эти камеры наблюдения, — перебил Гупта, — передают сигнал без проводов?

— Ну, я думаю, да, — ответил Дэвид. — Дело в том, что операция секретная, и вряд ли ФБР захочет развешивать провода по всему кампусу.

Гупта снова улыбнулся:

— Тогда кое-что можно будет сделать. Отвезите меня в комнату номер 407 — там стоят глушилки. А после этого тележка нам не понадобится.

— Но как мы выберемся из здания? — спросила Моника. — Даже если камеры будут выведены из строя, у них хватит агентов прикрыть все выходы.

— Не беспокойтесь, я знаю, куда нам идти, — ответил Гупта. — Мои аспиранты нам помогут. Только сперва нужно забрать Майкла.

— Майкла?

— Да, он у меня в приемной за секретарским столом. Любит там играть в свои компьютерные игры.

Тот мальчик с дефектом, подумал Дэвид. Который пялился в компьютер, не слыша, что говорит Моника.

— Простите, профессор, но вы сами понимаете…

— Мы не можем его здесь бросить, Дэвид. Это мой внук.

Люсиль держала в руке распечатанный лист. Слева на нем был снимок с камеры наблюдения — фотография уборщицы, вталкивающей тележку с парусиновым мусорным мешком в приемную Амила Гупты. Справа — страница из досье на Монику Рейнольдс, профессора физики в Принстонском институте фундаментальных исследований. Перед замаскированной операцией в доме 112 по Мерсер-стрит бюро собрало о ней достаточно информации. Агенты из Нью-Джерси сообщили, что ничего криминального за ней не числится, хотя у матери длинная череда арестов за наркотики, а сестра — проститутка, работающая в Вашингтоне. По существу же информация следующая: профессор Рейнольдс никак не связана с ассистентами Эйнштейна; институт предоставил ей честь поселиться на Мерсер-стрит, 112, просто потому, что она считается одним из лучших физиков. Агенты пришли к выводу, что Рейнольдс никак не причастна к делу, и рекомендовали замаскировать обыск ее дома под хулиганскую выходку. Да, кажется, с выводом они поторопились.

Красивая женщина, подумала Люсиль. Полные губы, высокие скулы, брови вразлет. И примерно ровесница Дэвида Свифта. Оба они были аспирантами-физиками в конце восьмидесятых, а Принстон, как известно, одна из станций на пути транзитного поезда в Нью-Джерси, на котором уехал вчера Свифт. Хотя заранее Люсиль и не могла бы об этом догадаться, все же, глядя на фотографию Моники, почувствовала досаду. «Сука ты костлявая, вы со Свифтом меня чуть не обдурили. Но теперь вы у меня в кармане».

Суматоха у пультов прервала ход ее мыслей. Агент Кроуфорд перед стойкой мониторов орал в микрофон:

— Разрешаю! Отходите на первый этаж и займите там позицию. Повторяю, займите позицию на первом этаже. Будем держать оцепление.

Люсиль отложила распечатку и обратилась к Кроуфорду:

— Что случилось?

— Поступил рапорт о радиации на четвертом этаже. Отвожу оттуда людей до прибытия спецбригады.

Люсиль подобралась. Радиация? Почему раньше не обнаружили?

— Кто рапортовал? И сколько бэр?

Она нетерпеливо ждала, пока Кроуфорд задаст эти вопросы в микрофон. Через несколько мучительно долгих секунд он получил ответ:

— Сработала тревога от робота наблюдения, «Дракона-разведчика».

— Откуда? Мы никаких роботов не запускали!

— Но агент Уэлш доложил, что это точно был «Дракон-разведчик».

— Слушайте, мне плевать… — Люсиль остановилась. Вспомнила, что видела на мониторах несколько минут назад — странное приспособление, похожее на миниатюрный танк, катилось по полу приемной. — Блин, это же робот Гупты! Это финт!

Кроуфорд смотрел, не соображая.

— Финт? Что вы имеете в…

Объяснять не было времени — она сорвала скобу с микрофоном с удивленного Кроуфорда и скомандовала в микрофон:

— Всем вернуться на прежние места! Радиационной опасности в здании нет! Повторяю: радиационной опасности…

— Агент Паркер! — окликнул ее кто-то из техников. — Смотрите на монитор пять!

Люсиль глянула и успела увидеть, как Моника Рейнольдс катит свою тележку по коридору. Она упиралась, вцепившись в край обеими руками, наклонившись почти горизонтально. А рядом с ней бежал трусцой аутичный подросток из приемной Гупты.

Моника быстро выбежала из зоны наблюдения камеры, но Люсиль отметила ее местоположение и снова заговорила в микрофон:

— Всем группам — в юго-западный угол четвертого этажа. Там замечена цель. Повторяю, юго-западный угол четвертого этажа.

Шумно выдохнув, Люсиль вернула микрофон Кроуфорду. Ну вот, подумала она, теперь это только вопрос времени. Поглядев на стойку видеомониторов, она увидела, как ее агенты устремляются вверх по лестницам Холла Ньюэлла — Саймона. Не пройдет и минуты, как они возьмут в клещи Монику Рейнольдс и вытащат из мусорного мешка Амила Гупту. А может, и Дэвида Свифта, если у него хватило глупости войти в здание вместе с нею. После чего Люсиль сможет забыть об этом дурацком задании, вернуться в свой кабинет в центральном офисе и не иметь больше дела ни с физиками-теоретиками, ни с беглыми историками, ни с фантастическими до идиотизма идеями министра обороны.

Но не успела она представить себе эту радужную перспективу, как вдруг отключились все видеомониторы — остались только черные экраны.

После четырех с половиной часов гонки на «феррари» Саймон доехал до университета Карнеги-Меллона и взял курс прямо на институт робототехники. Но, сворачивая с Форбс-авеню, он испугался, что опоздал. С дюжину крепких ребят в шортах и футболках охраняли вход в здание, половина из них обыскивала рюкзаки и сумки студентов, выходящих из вестибюля, а вторая половина настороженно озирала публику. У каждого был пистолет в почти не скрываемой кобуре.

Саймон быстро припарковал «феррари» и нашел рекогносцировочную позицию за соседним зданием. Интуиция его не подвела: Дэвид Свифт и Моника Рейнольдс поехали на запад повидаться с Амилом Гуптой. Саймон отлично знал о работе Гупты с Эйнштейном. Получив это задание, он сперва, естественно, предположил, что Гупта тоже будет в списке целей вместе с Буше, Мак-Дональдом и Кляйнманом. Но его клиент, Генри Кобб, почти сразу сказал ему, что Гупта не стоит трудов. Хотя он и был ассистентом Эйнштейна в пятидесятых годах, о единой теории он ничего не знает. Как он обнаружил этот небезынтересный факт, Кобб не сообщил, но утверждал это с неколебимой уверенностью. И потому сейчас было несколько забавно видеть отряд фэбээровцев, окруживший институт робототехники и готовящийся к захвату человека, который, к сожалению, ничего им не скажет.

Однако проблема была в том, что Дэвид Свифт, очевидно, тоже счел, будто теория известна Гупте, и сейчас, похоже, федералы поймали его и его подругу в ловушку. А вытащить их из каталажки ФБР будет не просто. Бюро много сил бросило на обеспечение операции: помимо агентов перед зданием Холла Ньюэлла — Саймона еще дюжина стояла у служебного входа, и еще несколько, наверное, в трейлере, который служил командным пунктом. Саймон знал, что, если правильно выбрать момент, можно совершить отвлекающий маневр. И удачно, что здесь собралось столько студентов, глазеющих на занятых делом агентов ФБР. Когда Саймон войдет в конфликт с федералами, ему понадобится живой щит.

Он вытащил военный бинокль, чтобы лучше разглядеть детали операции. Возле служебного входа высокий агент с винтовкой «М-16» в руках стоял рядом с шеренгой женщин в синих фартуках, закованных в наручники. Саймон приблизил лица: все черные, но Моники Рейнольдс среди них нет. Чуть подальше еще двое агентов копались в парусиновом мешке на колесах, яростно выбрасывая в воздух газеты, смятые упаковки фастфуда и деревянные обрезки. Двадцать секунд — и вся парковка усеяна мусором, а агенты с обманутым видом смотрят на дно тележки. Крупная женщина в белой блузке и красной юбке подскочила к ним и стала на них орать. Саймон навел бинокль на ее лицо, изборожденное у глаз морщинками и искаженное злобой. Черт побери, это же та самая бабулька! Сисястая бабка, что чуть не пристрелила его вчера! Она и здесь командует операцией, и судя по ее лицу, не все у нее слава богу. Ускользнула по крайней мере одна из целей.

Тут Саймон заметил еще один рой агентов, окруживших какой-то очень странного вида автомобиль. Пассажирский отсек будто полностью выдрали, а на его место поставили массивный блок каких-то механизмов с большим серебристым шаром наверху. Саймон с удивлением уставился на машину — он ее уже видел в журнальной статье об автомобилях-роботах и хорошо запомнил, поскольку эта техника его очаровала. Шар содержал вращающийся лазерный сканер, который обнаруживал препятствия на пути механизма. Фэбээровцы сейчас тщательно осматривали робота, светя фонариками во все углы и закоулки. Один агент допрашивал двух парней, которые испытывали машину, а другой опустился на четвереньки и заглядывал автомобилю под брюхо — не прицепились ли там зайцы. Наконец они разрешили продолжать испытания, и студенты пошли вслед за машиной, пробирающейся с парковки.

Но когда автомобиль свернул направо на Форбс-авеню и медленно поплыл прочь, Саймон заметил одну странность: при повороте серебристый шар не вращался. Лазерный сканер не работал, и все же машина не наехала на тротуар и не врезалась ни в какую другую машину. Она выполнила безупречный поворот, не выходя со своей полосы. Саймон понимал, это значит одно из двух: либо робот пользуется другим способом обхода препятствий, либо где-то в машине скрыт водитель.

Он усмехнулся, спрятал бинокль и поспешил к своему «феррари».

Глава седьмая

В темном отсеке, спрятанном в механизмах «хайлендера», Амил Гупта сгорбился над панелью дистанционного управления. В тесноту отсека набились четверо: Дэвид втиснулся между Гуптой и Моникой, Майкл съежился в другом конце, держа электронную игру на коленях. Гупта предупредил, что, если его внука тронуть, он завопит, и потому Дэвид с Моникой переплелись в неудобном объятии, чтобы оставить между собой и юношей хоть несколько дюймов. Ягодицы Моники прижимали бедро Дэвида к полу, а ее локти впивались ему в ребра. В какой-то момент она затылком угодила ему в подбородок, так что он даже язык прикусил, но Дэвид и не пикнул — знал, что агенты ФБР прямо снаружи: он их видел на экране в центре панели дистанционного управления, куда передавала изображение одна из камер «хайлендера».

Панель была слегка похожа на штурвал самолета — с черными рукоятями справа и слева от центрального экрана. Гупта вертел правую рукоять, чтобы разогнать машину, и сжимал левую для торможения. Дергая с места и резко тормозя, он вывел «хайлендер» со стоянки и поехал прочь от федеральных агентов. Свернув на Форбс-авеню, он присвистнул с облегчением.

— Кажется, избавились от опасности, — сказал он. — Ни один агент, похоже, нас не преследует.

Гупта держался на правой полосе оживленной улицы, ползя со скоростью улитки, чтобы его студенты не отстали пешком от «хайлендера». Дэвид заметил, что компас над экраном показывает направление ВОСТОК.

— Куда мы едем? — спросил он.

— Никуда конкретно, — ответил Гупта. — Я просто пытаюсь оставить некоторую дистанцию между нами и этими джентльменами из ФБР.

— Давайте к восточной парковке кампуса, — буркнула Моника. — Там припаркована моя машина, а вот так, в три погибели согнувшись, я долго не выдержу.

— Хорошо, — кивнул Гупта, — но какое-то время на это понадобится. Я мог бы ехать быстрее, но будет крайне подозрительно, если мои мальчики останутся позади.

Старик без труда вел машину дистанционным управлением — у него явно был опыт.

— Я вот чего не понимаю, профессор, — обратился к нему Дэвид. — Зачем вы встроили ручное управление в машину-робот?

— «Хайлендер» заказан военными, — объяснил Гупта, — а они хотели, чтобы машина-робот могла управляться и солдатом, если будет необходимо. Как видите, одной только технике Пентагон не доверяет. Я пытался возражать, но они были настроены решительно. Поэтому мы сделали здесь систему дистанционного управления и двухместную кабину, которую поместили в самом центре машины — чтобы вокруг нее было как можно больше брони.

— Но почему агенты ФБР не поняли, что внутри могут быть люди? Они не в курсе армейских проектов?

Профессор засмеялся:

— Видно, что вы никогда на правительство не работали. Все эти контракты на разработку секретны. Армия держит свои проекты в тайне от флота, флот — от морской пехоты. Просто смешно.

У Дэвида онемела правая нога — Моника отсидела ему бедро. Он попытался шевельнуть ногой, стараясь ни в коем случае не задеть Майкла. Пальцы юноши летали над кнопками геймбоя, тело при этом было недвижно, свернулось во внутриутробной позе. На экране игрушки мультипликационный солдат стрелял из винтовки в приземистое желтое здание. Дэвид несколько секунд смотрел на это, потом наклонился к Гупте.

— Ваш внук сейчас куда спокойнее, — прошептал он — Эта игра на него сильно действует.

— Один из симптомов аутизма, — ответил Гупта. — Погружение в некоторые занятия для отключения всего остального. Такой у него способ отгораживаться от мира.

Гупта просто сообщил факт, как мог бы сделать лечащий врач мальчика, без сожаления или отчаяния. Дэвид счел это за удивительное владение своими эмоциями — он бы ни за что так не смог, если бы Джонас родился аутичным.

— А где его родители?

Профессор покачал головой:

— Моя дочь — наркоманка, а кто отец Майкла, она мне не говорила. Последние пять лет ребенок живет со мной.

Гупта не отрывал взгляда от экрана на панели дистанционного управления, но его руки сжали панель сильнее. Да, сильный контроль над эмоциями, подумал Дэвид. Даже у самых рациональных людей есть чувствительное место. Не желая терзать Гупту дальше, Дэвид показал на игрушку в руках Майкла:

— Это та самая игра, что была на компьютере у вас в приемной?

Профессор энергично кивнул, радуясь поводу сменить тему:

— Да, программа, которая называется «Варфайтер». В армии она используется для обучения боевым навыкам. У института робототехники контракт на разработку для нее нового интерфейса, и как-то Майкл зашел в компьютерную лабораторию, когда мы там работали. Взглянул на экран — и с тех пор оторваться не может. Я пытался его заинтересовать другими компьютерными играми — «Чемпионатом по бейсболу», например, но он хочет играть только в «Варфайтер».

Теперь передвинулась Моника, сняв ягодицы с бедра Дэвида, но придавив ему колено. Зад у нее был плотный и мускулистый, и Дэвид, несмотря на боль в ноге, ощутил возбуждение. Ему хотелось сомкнуть руки у нее на талии и вдохнуть ее чистый аромат, но момент явно неподходящий. Он повернулся к Гупте:

— Ваш институт делает много работы для военных? «Дракон-разведчик», «Хайлендер», «Варфайтер»?

Гупта пожал плечами:

— Это источник денег. У моего фонда немалые ресурсы, однако только у Пентагона хватит денег на такие долговременные исследовательские проекты. Но обратите внимание, над оружием я не работал никогда. Разведка — да. Симулятор боевых действий — да. Оружие — нет.

— Как вы думаете, почему военные так заинтересованы в единой теории поля? Какого рода оружие может она им дать?

— Я вам говорил, я не знаю подробностей Einheitliche Feldtheorie. Но любая подобная теория описывает поведение сил и частиц при очень высоких энергиях. Сравнимых, например, с энергиями в черной дыре. И вполне вероятно, что здесь могут иметь место неожиданные феномены.

Снова Моника пошевелилась у Дэвида на ноге. Тело ее напряглось, оживилось.

— Но как на основе этих феноменов создать оружие? — спросила она. — Конкретного способа генерировать такие высокие энергии не существует. Понадобится ускоритель размером с Млечный Путь.

— Или да, или нет, — ответил Гупта. — Предсказать последствия нового открытия в физике невозможно. Посмотрите на специальную теорию относительности, которую создал Herr Doktor. После той статьи тысяча девятьсот пятого года у него ушли месяцы, чтобы понять, что его уравнение ведет к формуле E = mc2. И еще сорок лет прошло, пока физики поняли, как с помощью этой формулы сделать атомную бомбу.

Дэвид кивнул:

— В тридцатых годах на пресс-конференции кто-то спросил Эйнштейна, можно ли освобождать энергию расщеплением атома. И Эйнштейн отмел эту идею решительно. Подлинная цитата: «Это как стрелять в темноте по птицам в большой стране, где птиц несколько штук».

— Вот именно. Herr Doktor не мог бы ошибиться сильнее. И уж точно он не хотел эту ошибку повторять. — Профессор покачал головой. — К счастью, мне не пришлось нести бремя единой теории, но я знал, что поставлено на карту. Это не проблема физики — это проблема человеческого поведения. Люди просто недостаточно разумны, чтобы прекратить убивать друг друга. И в своей жажде уничтожить врага они ухватятся за любое средство.

Он замолчал, а на экране панели уже появился въезд на восточную парковку кампуса, в несколько раз больше, чем та, с которой они только что уехали. Профессор ввел «хайлендера» на стоянку и сжал левую рукоять, останавливая машину. Потом он надавил на кнопку, и на экране показалось панорамное изображение всей стоянки.

— Хочу вам кое-что показать, — сказал он. — Доктор Рейнольдс, вы не могли бы найти на экране ваш автомобиль?

Моника выгнула шею, всматриваясь. Потом показала на красный «корвет» в глубине, ярдах в ста от «хайлендера».

— Вон она. Я помню, как ставила ее возле туристского автобуса вон там, в углу.

Гупта коснулся экрана в этом месте, и на «корвете» замигал косой крест. Профессор нажал еще одну кнопку и сложил руки на груди.

— Я переключил «хайлендер» на автономную работу, — сказал он. — Смотрите на экран.

Гупта не трогал рукоятей, но машина поехала по стоянке. Она выбрала кратчайший доступный путь к «корвету», делая примерно пятнадцать миль в час и уверенно объезжая стоящие машины. Примерно на полпути стал сдавать назад какой-то мини-фургон всего в десяти футах от «хайлендера», и на экране было видно, что робот едет прямо в его скользящую дверь. Дэвид автоматически вытянул правую ногу, отчаянно нащупывая несуществующую педаль тормоза, но Гупта так и держал руки скрещенными на груди. Вмешательство не требовалось, потому что «хайлендер» уже снижал скорость. Предоставленная сама себе, машина медленно остановилась.

— Правда, замечательно? — спросил Гупта, показывая на экран. — Автономная навигация — это не какой-нибудь простенький алгоритм. Тут нужно анализировать ландшафт и оценивать риски, это сложнейший процесс принятия решений, а принятие решений — это ключ к разуму и сознанию. — Он обернулся к Дэвиду и Монике: — Вот почему я ушел из физики в робототехнику. Я увидел, что мир ничуть не приблизился к тому, о чем мечтал Herr Doktor — ко всеобщему миру. И понял, что никогда эта мечта не станет реальностью, пока не произойдет фундаментальный сдвиг человеческого сознания.

Водитель мини-фургона переключил передачу и отъехал с пути «хайлендера». Тут же робот возобновил движение в сторону «корвета», а Гупта прислонился к стене отсека.

— Я думал, что искусственный интеллект может послужить мостом к этому новому сознанию, — продолжал он. — Если бы мы сумели научить машины думать, то могли бы кое-что узнать и о самих себе. Я знаю, что этот подход должен казаться полной утопией, но двадцать лет я на него надеялся. — Он наклонил голову и вздохнул. В тусклом свете навигационного экрана он казался измотанным. — Нам не хватило времени. У наших машин есть интеллект, но это интеллект термита. Хватает, чтобы кататься по парковочной площадке, не больше.

«Хайлендер» наконец доехал до запрограммированной цели. На навигационном экране показалась корма «корвета» Моники — всего в нескольких футах от робота, вместо номера на машине была табличка со словом «СТРУНЫ». Дэвид обернулся к Гупте, надеясь услышать, что делать дальше, но старик все еще смотрел в пол.

— Какая потеря, какая потеря! — бормотал он, качая головой. — Бедняга Алистер, тайна свела его с ума. Он вернулся в Шотландию, чтобы забыть уравнения, которые дал ему Herr Doktor, но не мог стереть их из памяти. Жак и Ганс, они были сильнее, но теория терзала и их.

Моника обернулась через плечо и переглянулась с Дэвидом. На долгую конференцию на парковке у них времени не было — агенты ФБР были на расстоянии меньше мили, и как только они осмотрят каждый дюйм Холла Ньюэлла — Саймона, тут же начнут расширять зону поиска. Могут решить еще раз осмотреть «хайлендер». С усилившейся тревогой Дэвид наклонился к Гупте и тронул его за руку.

— Профессор, нужно идти. Как открывается этот люк?

Гупта посмотрел на него невидящими глазами.

— Вы знаете, что сказал мне Ганс, когда мы встречались в последний раз? Сказал, что для всех может быть лучше, если он, Жак и Алистер дадут теории умереть вместе с ними. Я был потрясен, услышав от него такое, потому что Ганс любил эту теорию больше всех прочих. Если происходил какой-то прорыв в физике, например, открытие верхнего кварка или нарушения четности заряда, он мне сразу звонил со словами: «Видишь? А ведь Herr Doktor это предсказал!»

Несмотря на всю свою тревогу, Дэвид остановился, услышав имя своего бывшего наставника, Ганса Кляйнмана. Бедный одинокий старик, бродивший по улицам Западного Гарлема с тайнами вселенной в усталой голове. Неудивительно, что он так и не женился, не завел семью. И все же он не был совершенно одинок, он поддерживал контакт с Амилом Гуптой.

— А когда вы последний раз видели доктора Кляйнмана? — спросил Дэвид.

Гупта на миг задумался.

— Кажется, около четырех лет назад. Да, четыре года назад. Ганс как раз ушел на пенсию из Колумбийского университета и был несколько подавлен, так что я пригласил его в «Приют Карнеги». Мы там провели две недели.

— «Приют Карнеги»? А что это?

— Название куда более пышное, чем само место. Просто старый охотничий домик в Западной Виргинии, принадлежащий университету Карнеги-Меллона. Летом университет предоставляет его преподавателям, но мало кто туда ездит на каникулы. Слишком далеко.

Домик в лесу. Четыре года назад Кляйнман и Гупта там были, но это единственная их привязка к тому месту, так что ни ФБР, ни террористы о нем знать не могут.

— А в домике есть какой-нибудь компьютер?

Для Гупты вопрос прозвучал неожиданно. Он поднял руку к подбородку, постучал указательным пальцем по губам.

— Да, мы там поставили компьютер, чтобы Майкл играл в свои игры. Ему тогда было тринадцать. Да, есть.

Моника повернулась, чтобы заглянуть Дэвиду в глаза.

— Ты думаешь, Кляйнман мог спрятать уравнения там?

Он кивнул:

— Вероятность есть. Код Кляйнмана нам сообщил, что теорией владеет профессор Гупта. Так ведь? Сам профессор уравнений не знает, но Кляйнман мог тайно поместить их в какой-нибудь его компьютер. Он знал, что нельзя пользоваться компьютерами у себя в институте или дома — туда ФБР прежде всего полезет искать, если будет охотиться за теорией. А хижина в Западной Виргинии — куда более подходящий тайник. Никто, кроме профессора Гупты, даже не знает, что Кляйнман там был.

Гупта все еще барабанил по губам — он не был убежден.

— Никогда не видел, чтобы Ганс пользовался компьютером в «Приюте Карнеги». И если он хотел там ее спрятать, отчего не сказал мне?

— Может быть, боялся, что вас будут допрашивать. Или пытать.

Гупта не успел ответить, как Моника показала на навигационный экран «хайлендера». Два аспиранта, которые шли за машиной от самого Холла и до парковки, теперь махали руками, пытаясь привлечь внимание. Один из них был низкорослый и толстый, другой высокий и прыщавый, но лица у обоих были одинаково встревоженные.

— Черт! — крикнула Моника. — Что-то там снаружи происходит!

Гупта тоже увидел экран, нажал кнопку на панели — и на самом верху «хайлендера» с шипением открылся потайной люк. Первыми вылезли Моника и Дэвид, потом Гупта помог выбраться внуку. Как только кроссовки Дэвида коснулись асфальта, он услышал вой сирен. По Форбс-авеню мчались штук шесть черно-белых патрульных машин полиции Питтсбурга, направляясь к Холлу Ньюэлла — Саймона. ФБР вызывало подкрепления.

Моника бросилась к «корвету», открыла дверцу.

— Быстро все садитесь, пока улицу не перекрыли!

Дэвид вел профессора Гупту и его внука к пассажирской дверце, но внезапно застыл как вкопанный.

— Секунду! На этой машине ехать нельзя. — Он обернулся к Монике, показывая на номерную табличку. — Наверняка агенты уже отсмотрели видеозаписи. Как только они поймут, кто ты, все копы Пенсильвании будут искать красный «корвет» с этими номерами!

— А что еще делать? — заорала в ответ Моника. — На «хайлендере» не поедешь, его тоже искать будут!

Высокий прыщавый аспирант поднял руку:

— Профессор Гупта, позвольте? Возьмите мою машину, если вам нужно. Она вон стоит.

Он показал на обшарпанный «хендай акцент» с большой вмятиной на заднем крыле.

Моника уставилась с отвисшей челюстью:

— «Хендай»? Это чтобы я бросила мой «корвет» и села на этот «хендай»?

Гупта подошел к прыщавому студенту, который уже вытащил ключи из кармана, потрепал его по спине.

— Очень благородно с твоей стороны, Джереми. Вернем тебе машину, как только сможем. А пока что вам с Гэри стоит на несколько дней уехать из города. Езжайте-ка вы на автобусе к озерам Фингер-лейкс, пошатайтесь немножко по горам. Согласны?

Аспиранты быстро закивали, обрадованные возможностью услужить обожаемому профессору. Джереми отдал ключи Гупте, тот передал их Дэвиду. Но Моника так и стояла возле открытой дверцы «корвета» и смотрела так, будто никогда уже не увидит своей машины.

На подошедшего Дэвида она бросила взгляд, полный укора.

— Семь лет я копила деньги на эту машину. Семь лет!

Он протянул руку, взял ее сумку, чехол с лэптопом и пакет сандвичей, которые Моника купила на станции обслуживания Нью-Стентон. Потом положил ей в ладонь ключи от «хендая».

— Пошли погоняем этот «акцент», — сказал он. — У него, я слышу, движок отличный.

Вглядываясь в бинокль, Саймон видел, как из автомобиля-робота вышли четверо. Дэвида Свифта, Монику Рейнольдс и Амила Гупту он опознал сразу. А вот четвертый был загадкой — долговязый подросток с черными волосами и смуглой кожей. Гупта держался рядом, уводя его от робота, но не притрагиваясь к нему. Да, загадочно. Первой мыслью Саймона было внезапное нападение, но эта парковка не казалась идеальным местом для такой операции — слишком открыто, слишком заметно. Что более важно, слишком близко целая армия агентов ФБР и взвод патрульных машин местной полиции. Лучше дождаться более благоприятных обстоятельств.

Четыре фигуры сперва направились к «корвету» Моники (покойный автомеханик Кит дал Саймону точное описание), но после недолгого разговора с парой студентов института робототехники вся четверка втиснулась в потрепанную серую микролитражку. Машина вырвалась со стоянки и рванулась направо по Форбс-авеню. Саймон дал им сто метров форы и устремился следом, решив отложить активные действия до какого-нибудь сравнительно пустынного участка шоссе. Проехав примерно километр, микролитражка опять свернула направо, на Мюррей-авеню. Они направлялись на юг.

Карен решила, что Джонас еще спит. Она уложила его в кровать, как только они утром вернулись из ФБР. Когда она через несколько часов вошла посмотреть, как он, мальчик все еще лежал под своим одеялом с изображением человека-паука, уткнувшись лицом в красную с синим подушку. Но когда Карен уже подошла к двери, он перевернулся и посмотрел на нее.

— Где папа?

Она села на край кровати и отвела светлую прядь с его глаз.

— Ну как, лапушка? — спросила она. — Лучше тебе?

Джонас нахмурился и отвел ее руку.

— Почему его ищут полицейские? Он что-нибудь плохое сделал?

«Так, — подумала Карен. — Не рассказывай ему лишнего, сперва выясни, что он уже знает».

— А что тебе говорили вчера агенты? Ну, когда тебя у меня забрали?

— Они сказали, что папа попал в беду. И спрашивали, есть ли у него подружки. — Он сел в кровати, сбросил с ног одеяло. — Они на него сердятся? За то, что у него теперь подружки?

Карен покачала головой:

— Нет, мой хороший, никто на него не сердится. Вчера получилась просто ошибка, понимаешь? Эти агенты вошли не в ту квартиру.

— У них были пистолеты, я сам видел. — У Джонаса глаза стали больше — он вспомнил, вцепился в рукав Карен, смял ткань в кулаке. — Они папу застрелят, если найдут?

Она обняла сына, прижала к себе крепко, положив подбородок на его левое плечо. Он заплакал, трясясь всем телом, Карен ощутила содрогания детского тельца и тоже заплакала. У них был один страх на двоих: люди с пистолетами ищут Дэвида, и рано или поздно они его найдут. Слезы текли по щекам Карен и падали ребенку на спину, на пижамной курточке оставались мокрые пятна.

Укачивая Джонаса на коленях, она смотрела на картину, висящую рядом с детской кроватью. Это был рисунок солнечной системы, который Дэвид сделал для Джонаса два года назад, как раз перед тем, как съехал с квартиры. На большом желтом плакате он начертил солнце с планетами, пояс астероидов и несколько блуждающих комет. Дэвид часами работал над этим рисунком, аккуратно вычерчивая кольца Сатурна и Большое Красное Пятно на Юпитере. В то время, вспомнила Карен, она обижалась на него за эту тщательность: Дэвид готов был часами работать над картинкой для сына, но не мог найти пяти минут для разговора с женой, хотя семья у них разваливалась. Теперь она поняла, что Дэвид вовсе не был бессердечным, он просто отступал перед неизбежным. Чем влезать в очередной бесплодный спор, он склонялся над желтым постером и занимался любимым делом.

Но прошла минута, и Карен вытерла слезы. «Хватит плакать, — сказала она себе. — Пора что-то делать».

Взявши Джонаса за плечи, она отодвинула его от себя и заглянула в глаза.

— Так, а теперь слушай меня. Одевайся, да как можно быстрее.

Он посмотрел на нее, не понимая. На пухлых щеках горел румянец.

— А что такое? Куда мы идем?

— Мы поедем к одной моей подруге. Она поможет нам исправить эту ошибку, чтобы у папы больше не было неприятностей. О'кей?

— А как она ее исправит? Она знакома с полицией?

Карен положила руку ему на спину, подталкивая из кровати.

— Давай одевайся. Поговорим по дороге.

Джонас стал снимать пижаму, а она пошла к себе в комнату переодеться в деловой костюм. Может, стоит надеть серый «Донна Каран», который она обычно надевает на переговоры по контрактам. Чтобы выполнить запланированное, ей нужен респектабельный вид.

Но она не успела даже начать, как прозвенел звонок. На миг она замерла, вспомнив, как врывались накануне в квартиру агенты ФБР. Осторожно подойдя к двери, Карен выглянула в глазок.

Это был Эмори. Он стоял на коврике у дверей в своем сером костюме, и вид у него был озабоченный и усталый. Марлевый тампон прикрывал ссадину, полученную, когда его скрутили агенты. В руке он держал сотовый телефон и несколько раз кивнул, очевидно, заканчивая разговор.

Карен открыла дверь. Эмори быстро закрыл телефон, потом вошел внутрь.

— Карен, тебе надо поехать со мной в офис федерального прокурора. Он хочет говорить с тобой немедленно.

Она нахмурилась:

— Ты что, спятил? Я туда не вернусь!

— Это не ФБР, это федеральная прокуратура. Он хочет извиниться перед тобой за вчерашнее поведение агентов. — Эмори показал на бинт над бровью: — Передо мной он уже извинился за грубое обращение.

— Извиниться? — Возмущенная Карен замотала головой. — Если он хочет извиниться, то должен приехать сюда и на коленях, на коленях умолять моего сына о прощении! А потом нагнуться и получить от меня пинок в зад!

Эмори подождал, пока она договорит.

— У него также есть информация по делу твоего бывшего мужа. Определили его сообщника по торговле наркотиками. Это женщина, профессор из Принстона по имени Моника Рейнольдс.

— Никогда о ней не слышала. И никакой торговли наркотиками нет, Эмори, я тебе говорила — все сфабриковано.

— Боюсь, что здесь ты можешь ошибиться. Эта Рейнольдс — чернокожая из Вашингтона, и у нее определенно есть связи с наркоторговлей. Ее мать — наркоманка, а сестра — проститутка.

Карен отмахнулась:

— И что? Ни черта это не доказывает. Они опять это состряпали.

— Эту женщину с ним видели, Карен. Ты уверена, что Дэвид никогда о ней не говорил?

Эмори внимательно смотрел на нее, прямо в глаза, и у Карен возникли подозрения. Она видела мотивы, по которым ФБР придумало такую историю: все еще отрабатывают вариант с подружкой, все еще хотят разжечь в ней ревность, чтобы она выдала своего бывшего. Но почему так внимательно рассматривает ее Эмори?

— Что происходит? — спросила она. — Ты меня, что ли, допрашиваешь?

Он рассмеялся, но как-то вымученно.

— Да нет, нет. Я просто устанавливаю факты. Это же мы, юристы, и делаем. Профессия…

— Господи Иисусе! Я думала, ты на моей стороне!

Он шагнул к ней, положил руку ей на плечо. Наклонил голову набок, улыбнулся отцовской улыбкой — обычно резервированной для младших сотрудников в его адвокатской конторе.

— Пожалуйста, успокойся. Конечно, я на твоей стороне. Я просто хочу облегчить тебе ситуацию. У меня есть друзья, которые очень хотят помочь.

Он погладил ее по руке, но от этой ласки у Карен мурашки поползли по коже. Этот старый хрен работает на ФБР. Они его как-то привлекли к своему делу. Карен дернула плечом, сбрасывая его руку.

— Так вот, мне твоя помощь не нужна, понятно? Могу сама о себе позаботиться.

Он перестал улыбаться.

— Карен, послушай, пожалуйста. Дело очень серьезное, в нем замешаны весьма влиятельные люди. Такие, которых лучше не иметь врагами. Это нехорошо было бы и для тебя, и для твоего сына.

Она обошла его и снова открыла дверь. Карен не могла поверить, что спала с этим подлецом.

— Убирайся отсюда, Эмори. А своим друзьям скажи, чтобы шли к той самой матери.

Он скривился, дернул патрицианской верхней губой и со всем достоинством, которое допускало его положение, вышел за дверь.

— Я бы на твоем месте был поосторожнее, — сказал он холодно. — И не стал бы ничего предпринимать в спешке.

Карен захлопнула дверь. Она как раз задумала кое-что очень спешное.

Вице-президент сидел в своем кабинете в Западном Крыле и с несчастным видом ковырял вилкой маленький сухой кусочек куриной грудки, окруженный сваренной на пару морковкой. После четвертого инфаркта повара Белого дома посадили его на диету с низким содержанием жира — блюда вроде этого. Первый год он стоически все переносил: память о сокрушительной боли в груди была еще достаточно свежа, чтобы держать его в узде. Но время шло, и со временем росло возмущение. Вице-президенту хотелось сочного бифштекса, плавающего в соусе, или хвост омара размером с кулак, тонущий в растопленном масле. Ежедневные кулинарные лишения портили ему настроение, заставляли рявкать на своих помощников и охранников из секретной службы. Но он не сдавался, как положено солдату: Американский Народ на него надеялся. Президент — тупица, безмозглая витрина, умеет выигрывать выборы, а больше почти ничего. Без совета и наставления вице вся эта администрация покатилась бы в тартарары.

Прожевывая безвкусную курятину, он услышал стук в дверь. С трудом проглотив то, что было во рту, он отозвался:

— Да?

Вошел его старший помощник, но не успел и слова сказать, как его смел в сторону влетевший в кабинет министр обороны, наклонив квадратную голову, как таран.

— Есть разговор, — заявил он.

Вице-президент жестом велел помощнику выйти и закрыть дверь. Министр решительным шагом миновал кожаные кресла в середине комнаты, чуть не свалив лампу «Тиффани» на крайнем столе. Этот человек был нагл, вспыльчив и невероятно самоуверен, но принадлежал к числу немногих, кому можно доверять: они с вице-президентом работали вместе еще во времена Никсона.

— Что за спешка в такое время? — спросил вице-президент. — Опять взрыв в Багдаде?

Тот покачал головой:

— Проблема с операцией «Прорыв».

Вице-президент отставил тарелку. В груди екнуло сердце.

— Кажется, ты говорил, что все под контролем?

— Да ФБР, черт побери, напортачило. Дважды облажались. — Министр снял очки без оправы, ткнул ими в воздух. — Сперва упустили задержанного, потому что привезли его в плохо охраняемое здание, а потом упустили еще одну подозреваемую, поскольку не смогли организовать нормальное наблюдение. Теперь оба они на свободе, а бюро понятия не имеет, где они могут быть!

Покалывание в груди вице-президента стало острее, как будто кто-то ногтем провел черту за грудиной.

— Кто эти подозреваемые?

— Профессора, вероятнее всего — ультралиберальные психи. Не удивлюсь, если они работают на «Аль-Каиду». Или им платит Иран. Конечно, Бюро об этом понятия не имеет. Директор поставил командовать операцией бабу — что тоже создает проблемы.

— Как ее фамилия?

— Паркер, Люсиль Паркер. Мало что о ней знаю, кроме того, что она из Техаса — но это объясняет все. Наверняка как-то связана с Главным Ковбоем. — Он дернул головой влево, в сторону Овального кабинета.

Вице-президент отпил воды, надеясь умерить боль в груди. Операция «Прорыв» началась две недели назад, когда Агентство национальной безопасности выловило из наблюдений в Интернете нечто странное. Это было электронное письмо, написанное таинственным языком и напичканное непонятными уравнениями, и прослеживалось оно до компьютера в психиатрической лечебнице в Глазго. Сперва АНБ отмахнулось от него как от работы изобретательного психа, но из чистого любопытства один из аналитиков агентства стал это изучать. Оказалось, что автор письма — бывший физик, который когда-то работал с Эйнштейном. Уравнения были всего лишь фрагментом большей теории, но их хватило, чтобы АНБ выделило группу для поиска остального. По мнению экспертов, эта теория могла бы дать США новое мощное оружие против террористов.

Но если вице-президент что и узнал за сорок лет работы в правительстве, так это то, что чиновники быстро работать не умеют. Когда группа из АНБ наконец-то заработала, три из четырех целей разработки уже были мертвы. Какое-то иностранное государство или террористическая группа тоже гонялись за новой теорией, и сейчас специалисты по контртерроризму утверждали, что если теория попадет не в те руки, результаты будут катастрофическими. Согласно докладу директора АНБ, одиннадцатое сентября покажется мелкой неприятностью.

— Так какой у тебя план? — спросил вице-президент. — Я так понимаю, что ты ко мне не с пустыми руками пришел?

Секретарь кивнул:

— Мне нужен твой приказ. Я хочу использовать «Дельту» внутри страны. Пусть поставит кордон и найдет этих людей. Пора Пентагону взять дело в свои руки.

Вице-президент задумался. «Поссе комитатус акт» запрещал армии принимать участие в операциях по поддержанию закона на земле США. Но в случае угрозы национальной безопасности допускались исключения.

— Считай, что это сделано. Как скоро ты сможешь перебросить «Дельту» в Штаты?

— «Дельта» сейчас в Западном Ираке. Переброшу по воздуху за двенадцать часов.

Ровно в шесть вечера, когда машина ехала по шоссе № 19 через волнистые холмы Западной Виргинии, грохот имитации выстрелов от игрушки Майкла вдруг стих. Устройство издало высокий звук «пинг!», а потом синтезированный голос объявил:

— Пора ужинать.

Дэвид оглянулся через плечо и увидел, что Майкл поднял голову и повернулся к профессору, который дремал рядом с внуком.

— Дедушка, пора ужинать, — сказал мальчик.

Это были первые слова, которые Дэвид от него услышал. Голос у него был такой же сухой и лишенный эмоций, как у игрушки. Хотя Дэвид явно видел сходство между Майклом и его дедом — те же густые брови, те же курчавые волосы, — глаза у мальчишки были стеклянные, лицо пустое.

— Дедушка, пора ужинать, — повторил он.

Гупта несколько раз моргнул и почесал в затылке. Потом наклонился вперед, сперва к Монике, которая вела машину, потом к Дэвиду.

— Прошу прощения, — сказал он, — у вас с собой случайно нет еды в машине?

Дэвид кивнул:

— Кое-что купили сегодня утром. — Он взял пластиковый пакет с едой, который Моника купила на станции обслуживания на Пенсильванской автостраде. — Посмотрю сейчас, что осталось.

Он стал копаться в пакете, а Моника вдруг оторвала взгляд от дороги и посмотрела в зеркало заднего вида. Она и раньше обеспокоенно поглядывала, не появится ли патрульная машина, но сейчас она обернулась на Гупту и его внука.

— Ему компьютерная игра подсказывает, когда ему есть? — спросила она.

— Ну да, — ответил Гупта. — Мы запрограммировали «Варфайтер» на время завтрака, обеда и ужина на полчаса останавливать игру. И, конечно, отключаться на ночь. Иначе Майкл играл бы до потери сознания.

Дэвид нашел на дне пакета сандвич с индейкой.

— Ваш внук любит индейку?

Гупта покачал головой:

— Боюсь, что нет. У вас ничего другого не найдется?

— Мало что. Пакет чипсов и несколько «снэквеллов».

— Вот чипсы он любит! Правда, только с кетчупом. Он не станет их есть, если на каждый чипс не выдавить ровно две капли кетчупа.

Заглянув под сандвич с индейкой, Дэвид обнаружил несколько пакетиков кетчупа, которые, к счастью, Моника бросила на дно, и передал их Гупте вместе с чипсами.

— Отлично, — сказал профессор. — Понимаете, Майкл очень чувствителен к тому, что и как ест. Тоже симптом аутизма.

Пока Гупта открывал пакет, Моника снова посмотрела в зеркало заднего вида и неодобрительно сжала губы. Картофельные чипсы с кетчупом никак нельзя назвать достойным ужином.

— Вы с Майклом одни живете, профессор?

Гупта вытащил чипс из пакета и выжал на него каплю кетчупа.

— О да, мы вдвоем, и никого больше. К сожалению, моя жена умерла двадцать шесть лет назад.

— А нет никого, кто ухаживал бы за вашим внуком? Няня или сиделка?

— Нет, сами справляемся. На самом деле с ним немного хлопот. Надо только привыкнуть к его режиму. — Гупта выдавил на чипе еще каплю кетчупа и передал внуку. — Конечно, было бы легче, будь моя жена еще жива — Ханна чудесно умела обращаться с детьми. Майкла бы она любила всем сердцем.

Дэвид ощутил приступ сочувствия к старику. Когда он брал у него интервью для книги, Гупта сообщил ему о целой череде личных трагедий, которые постигли его в годы, прошедшие после работы с Эйнштейном. Первый его ребенок, сын, умер от лейкемии в двенадцать лет. Несколько лет спустя Ханна Гупта родила дочь, но ребенок сильно пострадал в автомобильной катастрофе. В восемьдесят втором году, когда профессор оставил физику и создал софтверную фирму, благодаря которой потом разбогател, его жена погибла от инсульта в возрасте сорока девяти лет. В какой-то момент беседы Амил показал Дэвиду ее фотографию, и сейчас Дэвид ее вспомнил — темноволосая восточноевропейская красавица, стройная и неулыбчивая.

Что-то еще Гупта говорил о своей жене во время той беседы, что-то такое тревожное, но Дэвид не мог вспомнить подробностей. Он посмотрел на профессора, вывернувшись на сиденье:

— Кажется, ваша жена тоже училась в Принстоне?

Старик поднял взгляд от кетчупа, который выдавливал на очередной ломтик картофеля:

— Не совсем так. Она посещала некоторые семинары для аспирантов на физическом факультете, но никогда там не числилась. У нее был блестящий научный ум, но обучение ее прервала война, и поэтому соответствующих дипломов и степеней у нее никогда не было.

Теперь Дэвид вспомнил: Ханна Гупта пережила Холокост. Она была среди тех еврейских беженцев, которым Эйнштейн помог перебраться в Принстон после войны. Он спасал европейских евреев, спонсируя их иммиграцию в Штаты и находя им работу в лабораториях Принстона. Вот так жизнь свела Амила и Ханну.

— Да, у меня остались очень теплые воспоминания об этих семинарах, — продолжал Гупта. — Ханна сидела в задних рядах, и все мужчины украдкой на нее поглядывали. Конкуренция за ее внимание была напряженной. И Жак с Гансом тоже ею интересовались.

— Правда? — Дэвид был заинтригован. В предыдущем своем интервью Гупта ничего не говорил о романтическом соперничестве среди ассистентов Эйнштейна. — И жаркая была конкуренция?

— Не особенно. Мы с Ханной оказались помолвлены раньше, чем Жак или Ганс решились с ней заговорить. — Профессор улыбнулся, вспоминая. — Но слава богу, мы остались друзьями. Ганс у меня был крестным обоих моих детей. Особенно тепло он относился к моей дочери после смерти Ханны.

Потрясающе, подумал Дэвид. Жаль, он этого раньше не знал и не включил в книгу.

Тут же он сообразил, насколько это дурацкая мысль. То, что Эйнштейн открыл единую теорию поля, а в книге об этом ни слова, — куда большее упущение, чем любая другая деталь биографии.

Проехав еще несколько миль, они свернули на окружной хайвей номер тридцать три — однополосная дорога, змеящаяся среди холмов. Хотя светлого времени оставалось еще больше часа, на дорогу ложилась тень от крутых заросших лесом склонов. Порой попадался истрепанный непогодами дом-трейлер или же ржавеющая под деревьями брошенная машина, но других признаков цивилизации не было. Дорога была теперь пуста, если не считать микролитражки и желтого спортивного автомобиля в четверти мили позади.

Моника снова глянула в зеркало заднего вида. На заднем сиденье профессор Гупта передавал Майклу еще ломтик картофеля с кетчупом, прямо в рот, будто кормил птенца. Дэвиду это зрелище казалось трогательным, но Моника, глядя на него, покачала головой.

— А где сейчас ваша дочь, профессор? — спросила она.

Он скривился:

— В Коламбасе, в Джорджии. Подходящий для наркоманов город: рядом Форт-Беннинг, где солдатам легко достать метамфетамин.

— Вы не пытались устроить ее на лечение?

— Пытался, и много раз. — Он опустил голову, глядя на пакетик кетчупа и морща нос, будто унюхал какую-то дрянь. — Элизабет — женщина очень упрямая. Талантлива так же, как ее мать, но даже школу не окончила. Удрала из дому она в пятнадцать лет и с тех самых пор живет в грязи. Я уж не стану вам говорить, на что она живет, потому что это слишком противно. Даже не будь Майкл аутистом, я бы его все равно взял под опеку.

Моника опустила брови, и между ними залегла морщинка. За последние сутки Дэвид успел выучить, что это означает. Сейчас ее гнев несколько удивил его: ведь ее собственная мать сидит на героине, и этот опыт, казалось бы, должен вызвать в ней сочувствие к бедам Гупты. Но куда там — казалось, ей хочется перегнуться к заднему сиденью и схватить профессора за воротник.

— Ваша дочь не пойдет на лечение, когда предлагаете вы, — ответила она. — Слишком между вами много злости. Нужно, чтобы кто-то со стороны вмешался.

Гупта подался вперед, прищурив глаза. Сейчас и он рассердился.

— Я это тоже пробовал. Просил Ганса приехать в Джорджию и хоть сколько-нибудь наставить ее на ум. Он приехал в трущобу, где тогда жила Элизабет, выбросил все ее наркотики и записал в амбулаторный центр лечения. Он ей даже приличную работу нашел, секретаршей у одного генерала в Форт-Беннинге. — Гупта ткнул пальцем в сторону отражения Моники в зеркале. — И знаете, сколько это продлилось? Два с половиной месяца. Потом сорвалась снова, перестала ходить в клинику и работу тоже потеряла. Вот тогда Майкл и переехал ко мне насовсем.

Старик, тяжело дыша, опустился на сиденье. Майкл сидел рядом, ничего не замечая, терпеливо ожидая очередного чипса. Профессор вытащил его из пакета, но руки у него дрожали так, что он не мог выдавить кетчуп. Дэвид собирался спросить, не нужна ли ему помощь, но тут вперед пронесся желтый автомобиль, который секунду назад был сзади. Он летел не менее восьмидесяти миль в час по извивающейся дороге, вылетая на встречную полосу, хотя обгон здесь был запрещен.

— Бог ты мой! — воскликнул пораженный Дэвид. — Это что еще такое?

Моника подалась вперед, посмотреть получше.

— Не патрульная машина. Разве что копы Западной Виргинии теперь разъезжают на «феррари».

— На «феррари»?

Она кивнула:

— И очень неплохом. «575 маранелло купе». Их во всей стране всего пятьдесят. Стоит примерно втрое против моего «корвета».

— Откуда ты знаешь?

— Декан политехнической школы Принстона на таком ездит. Я его все время вижу в автомастерской Кита. Машина восхитительная, но регулярно ломается.

«Феррари» пересек двойную желтую, возвращаясь на свою полосу, но не умчался прочь, а стал замедлять ход. Вот его скорость снизилась до семидесяти, потом шестидесяти, потом до пятидесяти миль в час. Через несколько секунд он уже полз тридцать миль в час ярдах в десяти впереди, и Моника не могла обойти его — за поворотами дороги ничего не было видно.

— Он что, спятил? Сперва летит как на пожар, а теперь пейзажами любуется?

Моника не ответила. Она вытянула голову над рулевым колесом и прищурилась на ползущий под горку «феррари». Потом дернула щекой.

— У него номера из Нью-Джерси, — прошептала она еле слышно.

В конце спуска «феррари» рванул вперед, ушел ярдов на сто, а потом водитель резко ударил по тормозам и остановил машину перед мостом с одной полосой движения, перекрыв дорогу «хендаю».

Положение было сложное. Саймону надо было захватить четырех человек в движущемся транспортном средстве, не причиняя им серьезных увечий и не привлекая ненужного внимания. Сперва он думал сбить микролитражку с дороги, но по обе стороны шоссе стоял густой лес, и если машина налетит на дерево, сомнется в гармошку. Вытащить захваченных из обломков будет довольно трудно, а допрашивать, может быть, и некого. Значит, сначала надо заставить их сбросить скорость.

Саймон увидел возможность, которую предоставил ему однополосный мост через мелкий ручей. Быстро поставив «феррари» поперек дороги, он схватил «узи» и выпрыгнул из машины. Уложив ствол на капот «феррари», он прицелился в приближающийся «хендай». Как только машина сбросит скорость для разворота, он прострелит ей шины, а дальше будет все просто. Микролитражка подошла так близко, что видны были все четверо внутри, в том числе и нескладный подросток на заднем сиденье. Повезло, подумал он, что они этого юнца с собой прихватили. Чтобы склонить пленных к сотрудничеству, лучше всего будет начать с мальчишки.

Дэвид заметил на той стороне «феррари» какое-то движение. Там стоял, пригнувшись за капотом, крупный бритоголовый мужчина в черной футболке и камуфляжных штанах. Он наклонил голову набок и закрыл один глаз, глядя другим вдоль черного короткого ствола автомата. Дэвида окатила холодная волна ужаса, он уже будто чувствовал пулю, входящую в сердце. Спина напряглась, правая рука стиснула подлокотник двери. Но глаза смотрели неотрывно на стрелка за «феррари», и в эту долю секунды он заметил, что дуло оружия не направлено прямо на них. Ниже, на шины «хендая».

Моника тоже его увидела.

— Блин! — крикнула она. — Разворачиваюсь!

Ее нога отпустила педаль газа, но не успела она нажать на тормоз, как Дэвид поймал ее за колено.

— Не тормози! — крикнул он. — Он будет стрелять по колесам!

— Ты что делаешь? Отпусти!

— Туда давай! — Он показал на просвет в деревьях с левой стороны дороги — каменистый заросший путь, ведущий к руслу ручья. — Жми на газ! До упора!

— Ты спятил? Мы же…

Три металлических удара встряхнули «хендай» — автоматная очередь задела крыло. Прекратив спор, Моника нажала на газ и дернула машину к краю дороги.

Еще одна очередь ударила в корму микролитражки, перевалившей через бугорок и устремившейся по узкой дороге. Моника, выкрикивая ругательства, вцепилась в руль, Дэвид, Амил и Майкл тряслись на сиденьях, весь автомобиль дребезжал и гремел, как ящик с вилками. Скорее, чем это нужно было, они отстучали по кочкам и булыжникам и влетели по инерции в каменистое русло ручья. Колеса «хендая» взметнули огромные петушиные хвосты воды — и машина оказалась на том берегу. Моника вдавила газ в пол, двигатель взревел, но автомобиль диким козлом вылетел на берег, на дорожку, ведущую на шоссе. Дэвид глянул в боковое зеркало (шины снова вгрызлись в асфальт) и увидел бритоголового с прижатым к плечу автоматом. Но стрелять он не стал — бросился к «феррари» и сел на водительское место.

— Полный газ! — крикнул Дэвид. — Он за нами гонится!

Спуск для каноистов, вот что это было. Богатые американские бездельники подводят туда свои пикапы и спускают лодки на воду. Саймон выругал себя, что раньше его не заметил.

Вернувшись за руль «феррари» и врубая первую скорость, он решил изменить план. Хватит разумных попыток взять всех невредимыми. Достаточно, чтобы выжил кто-то один — Саймон тогда получит то, что ему нужно.

Моника давила на газ изо всех сил, но дорога шла на подъем на горную гряду, и «хендай» никак не мог набрать и семидесяти миль в час. Моника ударила кулаком по рулю, слушая, как завывает и стучит двигатель.

— Говорила я тебе, надо было мой «корвет» брать! — завопила она, сердито глядя на спидометр.

Дэвид обернулся через плечо к заднему стеклу. «Феррари» на извилистой дороге пока не было видно, зато слышно было вдалеке горловое рычание мощного мотора. Майкл на заднем сиденье снова смотрел на игрушку, ожидая, чтобы включился экран. Кажется, он вообще не заметил ничего странного. Но очень встревожился профессор Гупта: взметнув руки, он прижимал ладони к груди, будто пытаясь успокоить стучащее сердце.

— Что случилось? — спросил он, тяжело вдохнув.

— Все в порядке, профессор, — соврал Дэвид. — Все будет в порядке.

Профессор яростно замотал головой.

— Мне нужно выйти! Выпустите меня из машины!

Приступ паники, понял Дэвид. Он протянул руки ладонями вниз — надеясь, что это будет успокоительный жест.

— Вы просто вдохните поглубже, понимаете? Глубоко-глубоко вдохните.

— Нет! Выпустите меня!

Он отстегнул ремень и потянулся к ручке двери. К счастью, дверца была заперта, и Дэвид успел, пока Гупта ее не отпер, перебраться на заднее сиденье и навалиться на старика, ухватив его за руки.

— Говорю вам, все будет в порядке! — повторил он. Но при этих словах оглянулся назад и увидел желтый «феррари» в пятидесяти ярдах за спиной.

Он быстро обернулся предупредить Монику, но она уже увидела желтую машину. Ее глаза яростно уставились в зеркало заднего вида.

— Это машина декана! — прошипела она. — Этот лысый гад взял его машину!

— Догоняет, — сказал Дэвид. — Быстрее не можешь?

— Не могу! Он на «феррари», а я на этом гадском «хендае»! — Моника мотнула головой. — Значит, он заявился ко мне домой, разыскивая нас, а нашел Кита! Вот как он получил машину!

«Феррари» неуклонно догонял микролитражку, приближающуюся к перевалу. Когда преследователь подобрался почти на двадцать футов, Дэвид увидел, как водитель опускает окно. Удерживая правой рукой руль, он наполовину высунулся из окна и направил ствол на «хендай». Дэвид тут же схватил Майкла и профессора и пригнул их к полу за сиденьями. Мальчишка испустил пронзительный вопль.

— Ложись! — крикнул Дэвид Монике. — Он будет стрелять!

Первая очередь разнесла заднее стекло, осколки осыпали спины. Вторая просвистела над головами — пули пробили дыры в ветровом стекле. Уверенный, что Моника ранена, Дэвид пополз вперед взять управление, но увидел, что она все еще сжимает руль, с виду невредимая. Крови на ней не было, только щеки мокрые.

— Кита нет в живых? — спросила она, плача.

Они оба знали ответ, и потому не было смысла произносить это вслух. Дэвид только положил руку ей на плечо.

— Давай лучше драпать отсюда побыстрее.

«Хендай» перевалил через гребень и стал набирать скорость на спуске. Бритоголовый снова дал очередь из «узи», но промахнулся, потому что дорога резко сворачивала вправо. Шины микролитражки взвизгнули, проскальзывая на повороте, Дэвиду пришлось схватиться за приборную доску, чтобы не влететь в Монику.

— Черт побери! — крикнул он. — Ты ж смотри, что ты делаешь!

Она будто не слышала — уставилась на дорогу, не отрывая глаз от двойной желтой линии. Правая икра вздулась от напряжения, давя на газ, руки так сжали руль, что костяшки побелели. Все тело выгнулось напряженной дугой нервов и мышц, на лице застыло выражение свирепой сосредоточенности. Ум, создающий изощренные построения теории струн, сложные уравнения и структуры многообразий дополнительных размерностей, сейчас высчитывал центробежные силы.

На половине спуска дорога выпрямлялась, превращаясь в резкий спуск, прочерчивающий лес. «Хендай» летел быстрее ста миль в час, но «феррари» не отставал. По обе стороны хайвея летели деревья сплошной стеной листвы, стволов и ветвей. А потом Дэвид увидел разрыв почти в ста ярдах впереди. Узкая полоса асфальта отходила влево под углом сорок пять градусов к шоссе. Дэвид посмотрел на Монику — она тоже глядела на эту полосу.

Обернувшись, Дэвид вперился взглядом в «феррари». Бритоголовый высунулся из окна и наводил автомат, на сей раз целясь тщательно. Дэвиду как раз хватило времени мысленно произнести короткую молитву: «Не сейчас. Еще секунду пусть не стреляет, всего одну секунду».

И тут Моника резко бросила машину влево; Дэвида вдавило в пассажирскую дверцу. Машина наклонилась на правых колесах, казалось, будто сейчас она опрокинется, но левые колеса коснулись мостовой, микролитражка выровнялась и помчалась дальше. Лысый, не ожидавший этого, оторвал взгляд от прицела и попытался запоздало повторить маневр, поворачивая руль одной рукой. Но повернул слишком сильно, корму «феррари» занесло вперед, машина бешено завертелась против часовой стрелки, пролетела по дороге ярко-желтым волчком, почти прекрасным в своей яркости, быстроте и странности. Потом «феррари» с тошнотворным скрежетом врезался в лес.

Моника сбросила газ, но не остановилась. В треснувшем зеркале Дэвид увидел «феррари», намотавшуюся на узловатый ствол старого дуба, потом она скрылась за S-образным поворотом дороги.

Карен с Джонасом стояли в вестибюле здания «Нью-Йорк таймс». За столом охранника сидел мрачный крючконосый тип в синем блейзере.

— Могу быть чем-нибудь полезен? — спросил он.

Карен радостно улыбнулась ему:

— Да, я хотела бы видеть миз Глорию Митчелл. Она здесь работает, репортером.

— У вас назначена встреча?

Карен покачала головой. Она не стала звонить Глории, подозревая, что ФБР прослушивает ее телефон.

— Нет, просто мы старые друзья. Я хотела забежать поздороваться.

Охранник потянулся к телефону:

— Как ваша фамилия?

— Карен Этвуд. — Девичья фамилия. — Мы одноклассницы по школе «Форест-хилл». Давно уже не разговаривали, но я уверена, что она меня вспомнит.

Охранник набрал номер, не торопясь. Карен тревожно оглядывала вестибюль в поисках возможной слежки ФБР — боялась, как бы ее не арестовали раньше, чем она доберется до редакции новостей. Чтобы успокоить нервы, она сжимала руку Джонаса.

Наконец-то охраннику подозвали Глорию к телефону.

— Вас хочет видеть Карен Этвуд, — сказал он в трубку. И после паузы добавил: — Да, Карен Этвуд. — Еще одна пауза. Потом, накрыв микрофон ладонью, он повернулся к Карен: — Она говорит, что никого не знает с таким именем.

У Карен сдавило грудь. Как могла Глория ее забыть? Они же три года вместе ходили на гимнастику!

— Скажите, что это Карен Этвуд из школы «Форест-хилл». Из гимнастического класса мистера Шарки.

Охранник, нетерпеливо вздохнув, повторил это в микрофон. Еще одна пауза, на этот раз намного длиннее, и он сказал:

— Хорошо, присылаю ее к вам.

Он повесил трубку и стал писать фамилию Карен на гостевом пропуске.

Она выдохнула с облегчением:

— Спасибо большое.

Охранник, все такой же унылый, протянул ей пропуск:

— Миз Митчелл на шестнадцатом этаже. Идите налево к лифтам.

Карен направилась к лифтам, ожидая, что сейчас на нее бросятся люди веером, но они с Джонасом вошли в лифт без происшествий. Ей показалось странным, что ФБР не мешает ей обратиться в газету. Может быть, агенты решили, что в ее историю не поверит ни один репортер? Впрочем, даже и истории особой не было. Она знала, что обвинения Дэвида в наркоторговле фальсифицированы, но понятия не имела, зачем правительственным органам придумывать такую ложь. И более того: это было всего лишь ее слово против слова федерального прокурора. Она в глазах общественности — жена профессора-наркоторговца, и ни одна газета не примет всерьез ее обвинений.

Конечно, если у нее не будет улик. А Карен шла в редакцию новостей не совсем с пустыми руками. Она помнила фамилию того детектива из полиции, который звонил ей домой вчера вечером. И этот человек сможет сообщить газете, зачем вызывали Дэвида в больницу св. Луки.

Его зовут Гектор Родригес.

Люсиль сидела за столом в кабинете Амила Гупты и разговаривала по телефону с директором бюро, пока агенты анатомировали компьютер профессора. За четыре часа с тех пор, как сбежали Гупта, Свифт и Рейнольдс, ее люди обыскали каждый уголок кампуса Карнеги-Меллон, ища малейшую зацепку, куда бы могли деваться подозреваемые. Агент Уэлш допросил уборщицу из управления обслуживания зданий, и та признала, что продала свою спецодежду Рейнольдс и Свифту, а агент Миллер нашел на одной из парковок кампуса принадлежащий Рейнольдс «корвет». Хотя и невозможно было отрицать, что бюро опозорилось по самые уши, Люсиль была уверена, что придется только как следует побегать, чтобы обнаружить подозреваемых и взять под стражу. Вот почему она была в такой ярости, когда директор ее уведомил, что дело берет в свои руки Пентагон.

— Они каким местом думали? — орала она в трубку. — Армия правоохранительной деятельностью заниматься не может! Ее участие в операции на территории страны незаконно!

— Да знаю, знаю, — ответил директор. — Но они говорят, что у них приказ. К тому же «Дельта» имеет опыт охоты на людей. По крайней мере в Ираке и Афганистане.

— Но куда они полетят? У нас нет никакой информации о местонахождении подозреваемых! Они сейчас могут быть где угодно, от Мичигана и до Виргинии!

— Согласно плану развертывания, войска прилетают на базу ВВС «Эндрюс» и выдвигаются оттуда. У них есть вертолеты и бронетранспортеры «страйкер», так что развернутся они очень быстро.

Люсиль замотала головой. Чистейший идиотизм. Развертывание бригады коммандос ничем не поможет в поиске беглецов. В конце концов солдаты застрелят какого-нибудь пьяного идиота, решившего прорваться на скорости через блокпост.

— Сэр, дайте мне еще немного времени, — взмолилась она. — Я ж знаю, что могу поймать этих паразитов.

— Поздно, Люси. Войска уже грузятся в транспортные самолеты. Управление операцией в твоих руках до полуночи. А потом мы передаем ее министерству обороны.

Она ничего не сказала — возразила молчанием. Выждав немного, директор сказал:

— У меня сейчас будет другое совещание, позвони через два часа с готовым планом передачи управления операцией.

И повесил трубку.

Несколько секунд она тупо смотрела на сотовый телефон в руке. На экране появилась надпись «Соединение завершено 19:29», которая затем сменилась обычной эмблемой ФБР. Но Люсиль не видела экрана, она видела конец своей работы в бюро. Тридцать четыре года она пробивалась от должности к должности, единственная женщина среди упрямых мужиков, и она добилась своего, став жестче и умнее любого из них. Она брала грабителей банков, внедрялась в банды мотоциклистов, срывала похищения и прослушивала телефоны мафии. Месяц назад директор обещал назначить ее главой отделения бюро в Далласе — теплое место для окончания многолетней службы. Но теперь она понимала, что этого не будет. Ее не повысят, а вышвырнут на пенсию.

Агент Кроуфорд, второй здесь по рангу, осторожно подвинулся к ней, как побитая собака к хозяину.

— Э-гм, агент Паркер? Мы закончили анализ компьютерной системы Гупты.

Она сунула телефон в карман и повернулась к нему. Она тут будет командовать еще четыре часа, так можно это делать как следует.

— Нашли какие-нибудь документы по физике?

— Нет, только робототехника. Большие файлы программного кода и аппаратных схем. Еще мы нашли программу, которая позволяла ему общаться с роботами. Вот так он и заставил «Дракона-разведчика» объявить радиационную тревогу.

Люсиль передернулась. Неприятно было, что напомнили об этом промахе, но игнорировать его тоже нельзя. Нужно понимать источник своих ошибок.

— Покажите программу.

Кроуфорд наклонился над столом и щелкнул мышью какой-то треугольник на экране. Появилось окно с трехмерным планом Холла Ньюэлла — Саймона, по этажам были разбросаны мигающие желтые точки.

— Этот экран показывает местоположение и состояние каждого робота, — сказал Кроуфорд. — Гупта посылал им команды по беспроводному устройству.

— Беспроводному? — Люсиль ощутила в груди трепет надежды. Сотовые телефоны и прочие беспроводные устройства периодически посылают сигналы своим сетям, и Бюро умеет определять их местоположение, если только они включены. — Его можно выследить?

— Нет, у него рация очень ограниченного радиуса действия. Для управления роботами в других местах он посылает команды по кабелю на местный передаточный узел, откуда сигнал уже по радио идет к машинам.

Черт, мрачно подумала Люси. Даже щелочки не найдешь. Но тут ей пришла в голову новая мысль.

— Какие это «другие места»? Где еще у него роботы?

Кроуфорд щелкнул другой значок, и появилась карта кампуса.

— Несколько на факультете информационных технологий, и еще — в инженерном холле. — Он показал на скопление мигающих точек у края карты. — И несколько еще здесь, у Гупты дома.

— А за пределами Питтсбурга?

Еще один щелчок мыши — и на экране появилась карта США. Четыре мигающие точки нашлись в Калифорнии, одна в Теннесси, одна в Западной Виргинии, две в Джорджии и еще с полдюжины в Вашингтоне.

— Министерство обороны тестирует роботов наблюдения Гупты в нескольких местах, — объяснил Кроуфорд. — А НАСА готовит одну из машин Гупты для миссии на Марс.

— А вот это что за место?

Люсиль показала на мерцающую точку в Западной Виргинии. Она была ближе всего к Питтсбургу.

Агент Кроуфорд щелкнул одну из таких точек, и всплыла надпись: «Приют Карнеги, Джоло, Западная Виргиния».

— Не похоже на армейскую базу или центр НАСА, — отметила Люсиль. Трепет надежды в груди постепенно переходил в уверенные удары. Она понимала, что это всего лишь интуиция, но за долгие годы службы она научилась доверять интуиции.

Кроуфорд прищурился на эту надпись.

— Такого названия я не видал в файлах у Гупты. Может быть, там находится частный подрядчик. Какая-нибудь из компаний, работающих на оборону, делает механическую работу.

Люсиль покачала головой. Точка мерцала в самой южной части штата — страна Хэтфилд и Мак-Коя, лесная глушь, где не может быть никаких работающих на оборону компаний.

— У нас какие-нибудь агенты работают в этой части Западной Виргинии?

Кроуфорд полез в карман за наладонником, где отслеживал всех агентов, участвующих в операции.

— Сейчас посмотрим. Агенты Брок и Сантулло находятся на федеральной дороге 77, помогая полицейским штата организовать проверку. От Джоло — миль пятьдесят.

— Скажите Броку и Сантулло, чтобы мотали вот по этому адресу как можно быстрее. Им понадобится кое-какая помощь, так что возьмите с десяток человек, ноги в руки — и дуйте в «Лирджет».

Кроуфорд поднял бровь:

— Вы уверены? Мы же все знаем, что…

— Выполняйте приказ!

Глава восьмая

Когда «хендай» подъезжал к «Приюту Карнеги», было уже совсем темно, но в свете фар Дэвид видел достаточно, чтобы сделать вывод: Эндрю Карнеги тут ни одной ночи не провел. Это была просто лачуга — одноэтажный домик, построенный из железнодорожных шпал на лесной полянке. Двор перед домом усыпали опавшие ветви, на крыльце лежал скомканный ковер мокрой листвы. Университет Карнеги-Меллон запустил свой приют. Ясно было, что с прошлого лета никто из профессорско-преподавательского состава здесь не был, да и прошлым летом мог не быть.

Дэвид открыл дверь с пассажирской стороны и помог выйти профессору Гупте. Старик оправился после приступа паники, но ноги его держали плохо, и Дэвид подхватил его под локоть, помогая переступать через валяющиеся ветви. Моника и Майкл тоже вышли из машины, оставив включенными фары, чтобы видно было, куда идти. У входной двери Гупта показал на цветочный горшок, где ничего не было, кроме земли.

— Ключи под ним.

Наклонившись и взявшись за горшок, Дэвид услышал далекий приглушенный гром, отдавшийся эхом в горах. Тут же он выпрямился, подобравшись.

— Господи! — выдохнул он. — Это еще что?

Гупта засмеялся, потрепал его по спине:

— Не волнуйтесь, это местные. Они по вечерам бродят в лесу и стреляют дичь себе на ужин.

Дэвид два раза глубоко вдохнул.

— Кажется, понимаю, почему ваши преподаватели сюда не ездят.

— Да нет, все не так плохо. И народ здесь интересный. В местной церкви по воскресеньям занимаются укрощением змей. Танцуют вокруг кафедры с гремучими змеями над головой. И что забавно — укусов вроде бы и не бывает.

— Да заходите уже, — поторопила Моника. Она нервозно вглядывалась в нависшую листву.

Дэвид снова нагнулся, приподнял цветочный горшок и взял ржавый ключ. Вставив его в замок, он со второй попытки смог его повернуть и отпереть дверь. Провел рукой по стене, нащупал выключатель и щелкнул.

Изнутри хижина выглядела чуть более гостеприимной. У дальней стены имелся каменный очаг, на полу — коричневая потрепанная дорожка. Кухонька с древним холодильником слева, справа — две небольшие спальни. В центре комнаты стоял массивный дубовый стол, на нем — компьютер, монитор и какая-то периферия.

— Входите, входите, — пригласил всех Гупта. — Боюсь, еды здесь нет, очень долго дом пустовал.

Он сразу шагнул к дубовому столу включить питание компьютера, но пока искал шнур под столом, успел заметить еще кое-что.

— Майкл, ты только посмотри! Я его здесь забыл, оказывается! И аккумуляторы еще не разрядились!

Присев на полу, Гупта щелкнул несколькими выключателями. Послышалось жужжание электромотора, и из-под стола вылез четвероногий робот. Примерно два фута в высоту и три в длину, машинка была похожа на бронтозавра в миниатюре. Корпус был сделан из черного пластика, а шея и хвост сегментированы, отчего они жутковато заколыхались, когда робот заковылял по полу. Два красных светодиода на голове размером с кулак были похожи на глаза, а на спине торчала суставчатая темная антенна. Металлическое существо остановилось перед людьми, повертело головой, будто осматриваясь.

— Не желаешь ли поиграть в мяч, Майкл? — спросил синтезированный голос. Пластиковая челюсть робота ходила вверх и вниз, будто артикулировала слова.

Мальчишка перестал играть в «Варфайтер» на геймбое, и впервые Дэвид увидел, как он улыбается. В этот момент мальчик очень походил на Джонаса радостным лицом. Майкл побежал к лохматой дорожке, взял валяющийся там розовый мяч и покатил к роботу-динозавру. Машина повернула голову, отслеживая мяч сенсорами, потом захромала за ним.

— Он запрограммирован бегать за всем розовым, — объяснил Гупта. — У него есть КМОП-сенсор, распознающий этот цвет.

Профессор смотрел на внука с явным удовольствием. А Моника становилась все нетерпеливее. Она глянула на компьютер на столе, потом на Дэвида. Он понимал ее мысли: где-то тут на жестком диске могла быть Теория Всего. И Монике не терпелось ее увидеть.

— Профессор, — окликнул Гупту Дэвид, — не могли бы мы просмотреть сейчас файлы?

Старик очнулся от своих грез наяву.

— Да-да, конечно! Простите, Дэвид, я отвлекся.

Он пододвинул к столу стул и включил компьютер. Дэвид и Моника встали за ним, глядя ему через плечо.

Сперва Гупта открыл папку с документами. В окне появилось перечисление всех файлов, созданных разными преподавателями, побывавшими в «Приюте» с момента установки этого компьютера. Гупта прокрутил их до папки с надписью «Коробка Майкла». Гупта ввел пароль — «REDPI-RATE79».

— Здесь документы, которые мы создали вместе четыре года назад, — сказал он, показывая на список из семи вордовских файлов. — Если Ганс спрятал теорию на этом компьютере, она должна быть где-то в этой папке, потому что все прочие файлы жесткого диска созданы позже.

Эти семь документов были расположены по дате последних изменений — от «27 июля 2004» и до «9 августа 2004». Первый файл был назван «visual». Остальные шесть в качестве имен имели трехзначные числа: 322, 512, 845, 870 и 733.

Гупта открыл файл «visual».

— Вот этот я помню, — сказал он. — В первый вечер я тогда скачал статью, написанную одним моим аспирантом о распознавании зрительных образов. Но прочесть ее мне так и не удалось. Может быть, Ганс открывал этот файл и вставил в середину какие-нибудь уравнения.

Статья была названа «Вероятностные подпространства в визуальных представлениях» и была типичной работой аспиранта: длинной, кропотливой и непонятной. Гупта пролистывал страницы, Дэвид ожидал увидеть в тексте внезапный разрыв, пустой кусок, за которым идет упорядоченная последовательность уравнений, не имеющих ничего общего с распознаванием образов. Но статья тянулась и тянулась через все свои десять скучных глав, двадцать три чертежа и семьдесят две ссылки.

— Ладно, с этой покончили, — сказал Гупта, дойдя до конца. — Еще шесть осталось.

Он щелкнул файл с именем «322». Документ оказался большим и открывался медленно. Прошло секунд пять или шесть, и на экране появился длинный список имен и фамилий, все с телефонными номерами. Первым в списке был Пол Аалами, вторым именем — Таня Аалто. Потом было не менее тридцати Ааронсов и примерно столько же Ааронсонов. Гупта прокручивал документ, и по экрану проходил бесконечный парад Абботсов, Абернети, Адамсов и Аккермансов. Профессор увеличил скорость прокрутки, и тысячи текстовых записей слились в цифровую дрожь.

Моника в недоумении покачала головой:

— Зачем вы скачивали телефонный справочник?

— Это Майкл скачал. — Гупта мотнул головой в сторону внука, который продолжал играть в догонялки с роботом-бронтозавром. — У аутичных детей бывают странные одержимости. Некоторые запоминают расписания поездов или автобусов. Несколько лет назад у Майкла была одержимость телефонными номерами. Он читал телефонные справочники, запоминал, переписывал. Каждый из этих файлов — справочник для различных кодов зоны.

Дэвид смотрел на прыгающие размытые буквы и цифры — слишком быстро они проскакивали, чтобы можно было разглядеть.

— А можно как-то сказать, не вносил ли доктор Кляйнман изменения в эти файлы?

— К сожалению, возможность «Отслеживать изменения» была отключена, и я не могу обнаружить их автоматически. Придется тщательно разглядывать тексты, чтобы выяснить, добавлял ли что-нибудь Ганс.

— Черт побери, — присвистнула Моника. — Если прочие файлы такой же длины, то вы будете часами пялиться в экран.

Профессор Гупта резко оборвал прокрутку справочника и уставился в монитор так пристально, что Дэвид на миг подумал, будто старик каким-то чудом натолкнулся на уравнения, которые вывел Herr Doktor — сияющие яркие иголки в огромном стоге данных. Но на экране была лишь длиннющая лента Кэботсов.

— У меня есть идея, — сказал Гупта, переставляя курсор наверх экрана. — В каждом уравнении есть знак равенства, верно? Вот и я буду искать этот символ в каждом таком файле. — Он щелкнул меню и вызвал поиск. — Одно это может занять пару минут, файлы огромные.

Дэвид кивнул. Во всяком случае, попытаться стоило.

Аргунское ущелье — одно из самых исхлестанных войной мест в Чечне, но в снах Саймона оно всегда казалось нетронутым. Он парил словно коршун над рекой, обрамленной с обеих сторон скалами Кавказских гор. Вдоль восточного берега шла дорога — шоссе, построенное для переброски русских танков или бронетранспортеров, но сейчас на дороге была только одна машина, и та не военная. Саймон спикировал в ущелье присмотреться поближе. Две секунды — и он опознал машину: его старая серая «Лада», а на водительском сиденье его жена Оленька, ветер развевал ее светлые волосы, на заднем сиденье были его дети, Сергей и Лариса. Они ехали навестить Саймона, который размещался тогда в деревне Басхой, примерно в двадцати километрах к югу отсюда. Шоссе было безопасно — чеченских боевиков либо перебили, либо оттеснили в горы, — но Саймон во сне все равно реял над машиной, следовал за ней защитником на извилистой дороге. А потом «Лада» свернула за поворот, и Саймон увидел черный вертолет, вооруженный ракетами «хеллфайр».

Наяву он не видел этой атаки и услышал о ней только час спустя, когда командир информировал его, что вертолет американских спецсил снова вторгся в воздушное пространство Чечни. После одиннадцатого сентября «Дельта» начала действовать к югу от границы, преследуя боевиков «Аль-Каиды», которые отступали с чеченцами в Грузию. Первое время русская армия терпимо относилась к присутствию американцев, но этот союз начал последнее время давать трещины. Принадлежащие «Дельте» вертолеты «Апач» все время залетали на территорию России, и была у них скверная привычка стрелять ракетами по мирным жителям. Ведя свой бэтээр к месту атаки американцев, Саймон вполне был готов увидеть очередную бойню — разбитую арбу в окружении убитых babushka. Вместо этого он нашел почерневший скелет собственной «Лады» с обугленным скелетом жены за рулем. Сергея и Ларису взрывом выбросило в грязный кювет между дорогой и рекой.

Саймон так и не узнал причину ошибки, не выяснил, как мог экипаж натренированных коммандос принять его жену и детей за банду террористов. Операции «Дельты» были засекречены, и американские генералы вместе с русскими инцидент прикрыли. Когда Саймон подал протест, командир вручил ему холщовый мешок, набитый стодолларовыми бумажками. Выплата соболезнования это у них называлось. Он бросил мешок командиру в морду и ушел из спецназа. Поехал в Америку, надеясь там найти пилота и стрелка того «Апача», но это было невозможно: ни имен, ни номера вертолета он не знал. Для полной уверенности пришлось бы убивать всех солдат «Дельты».

Но во сне Саймон видел лица этих людей. Видел, как пилот ведет машину ровно, пока стрелок запускает «хелл файр». Видел, как вырывается пламя из дюз ракеты, устремляющейся к серой «Ладе». Потом он вдруг оказывался на заднем сиденье с детьми и глядел на приближающуюся ракету в ветровое стекло. Чувствовал, как тянет его за воротник вцепившаяся от страха маленькая ручка.

Саймон открыл глаза. Было темно. Сам он был крепко зажат между водительским сиденьем «феррари» и воздушным мешком, отделившим его от рулевого колеса. Машина ударилась в дерево пассажирским сиденьем, и правую сторону смяло в лепешку, а на левой не было ни царапины. Кто-то действительно дергал его за воротник, но не Лариса и не Сергей — это был морщинистый старый горец, апалачский житель с выщербленными зубами и запавшими щеками, одетый в истрепанную фланелевую рубаху. Старик подозрительно щурился, засунув руку в машину и нащупывая у Саймона пульс на шее. Пикап его урчал на дороге на холостом ходу, светя фарами в лес.

Вывернув левую руку из-под воздушного мешка, Саймон схватил горца за запястье. Тот вздрогнул, отдернулся:

— Ты смотри, живой! — воскликнул он.

Саймон не отпустил тощую руку старика.

— Помоги выбраться, — приказал он.

Дверца «феррари» не открывалась, и потому горец вытащил его через окно. Коснувшись правой ногой земли, Саймон вздрогнул от боли — щиколотку растянул. Старик помог ему добраться до своего полугрузовичка.

— Я уж точно думал, что ты мертвый, — восхитился он. — Поехали, надо тебя в больницу везти.

От старика воняло потом, табаком и дымом дров. Саймон, исполняясь отвращения, схватил его за плечи и припечатал спиной к борту грузовика. Держа весь свой вес на левой ноге, он обеими руками схватил придурка за горло.

— Серый «хендай» тут видел? — спросил он. — С вмятиной на заднем крыле?

Старик рот разинул от изумления. Взметнул к горлу старческие руки, попытался разжать хватку Саймона бессильными дрожащими пальцами.

— ОТВЕЧАЙ! — рявкнул Саймон прямо ему в лицо. — МАШИНУ ВИДЕЛ?

Словами ответить старик не мог — с пережатой трахеей, — но резко, судорожно замотал головой.

— Тогда ты не нужен.

Саймон сжал пальцы и почувствовал, как хрустнула гортань. Старик дергался и бился о борт грузовичка, но Саймону его совсем не было жаль. Кусок извивающейся грязи. С чего бы ему жить и дышать, если Лариса и Сергей гниют в могиле? Это недопустимо. И непростительно.

Когда старик умер, Саймон разжал пальцы, и тело упало на землю. Саймон, хромая, подошел к «феррари», взял «узи» и пистолеты — к счастью, оружие не пострадало. Он переложил стволы в пикап, потом вынул сотовый телефон и набрал номер из памяти. Непонятно, есть ли здесь связь — очень уж далеко отовсюду, — но через несколько секунд начались звонки, потом пришел ответ:

— Брок слушает.

Профессор Гупта вел поиск в огромных файлах, а Дэвид пока подошел к окну хижины. Он был слишком взволнован, чтобы спокойно смотреть на экран, где Гупта прочесывал гигабайты данных. Надо было как-то успокоиться.

Сперва за окном ничего не было видно из-за темноты, но, прислонившись к стеклу лбом и затенив глаза руками, можно было разглядеть силуэты деревьев и эффектную полосу ночного неба над ними. Как все ньюйоркцы, Дэвид всегда поражался, сколько звезд видно в небе за городом. Сперва он заметил Большую Медведицу, висящую вертикальным вопросительным знаком, Летний Треугольник — Денеб, Альтаир и Бегу, — и зигзаг Кассиопеи. Потом посмотрел прямо вверх и увидел Млечный Путь, невообразимо огромный спиральный рукав галактики.

Примерно сорок лет назад именно наблюдение за звездами зажгло у Дэвида интерес к науке. У бабушки в Беллоуз-Фоллз в Вермонте он научился узнавать планеты и самые яркие звезды. Пока мать мыла после ужина посуду, а отец мчался в город, чтобы напиться, он сидел на заднем дворе и пальцем рисовал в небе созвездия. Погружаясь мыслью в законы физики — теории Кеплера и Ньютона, Фарадея и Максвелла, — он выяснил, что может отстраниться от пьяной ярости отца и немого отчаяния матери. Всю свою юность он готовился стать ученым, грызя в старших классах геометрию и анализ, а в колледже — с тем же усердием термодинамику и теорию относительности. И когда его демоны все же настигли его в возрасте двадцати трех лет и выбросили из мира физики в темный бар Вест-Энда, это было больше, чем профессиональный крах: он потерял великий источник радости в жизни. И хотя потом он сумел выбраться из ямы и сделать успешную карьеру на окраинах науки, создавая книги о Ньютоне, Максвелле и Эйнштейне, все же ощущение провала осталось. Он знал, что никогда у него не будет шанса встать на плечи этих гигантов.

А вот сейчас, здесь, в «Приюте Карнеги», Дэвид, глядя в небо, почувствовал, как возвращается в сердце часть прежней радости. Огромную череду звезд и планет он видел как крошечную каплю космической волны. Около четырнадцати миллиардов лет назад взорвался квантовый котел размером с целую вселенную, оставив после себя огромные следы материи и энергии. Ни один ученый в мире не знал, почему произошел Большой Взрыв и что ему предшествовало или чем все это кончится. Но ответы на эти вопросы, быть может, наконец-то лежат рядом, прячутся в электронных схемах компьютера Гупты. И Дэвид увидит их одним из первых.

Он так увлекся, что, когда его слегка похлопали по плечу сзади, чуть не упал. Дэвид резко повернулся, ожидая увидеть за спиной профессора, но Гупта сидел за дубовым столом, щурясь в экран, а перед Дэвидом стояла Моника. И вид у нее был такой же обеспокоенный, как и у него.

— Хотела задать тебе еще один вопрос о твоей статье про Флэтландию, — сказала она. — О модели двумерной черной дыры.

Вопрос показался совершенно неожиданным, но мгновение спустя Дэвид понял: Моника хочет сделать последнюю попытку угадать Теорию Всего до того, как профессор вытащит ее на свет божий.

— Что ты хочешь знать?

— В твоей черной дыре были ЗВК?

Этот термин Дэвид не слышал уже лет двадцать, но помнил, что он значит. ЗВК — замкнутая времениподобная кривая. В сущности, это путь, позволяющий частице передвигаться вперед и назад во времени, прибывая в ту же точку, откуда она вылетела.

— Да, мы нашли в этой модели ЗВК, но это было не слишком удивительно — увидеть их в двумерном пространстве-времени. Флэтландия полна странных и абсурдных вещей, которые могут и не существовать в трехмерной вселенной.

— А у пространства была «кротовая нора»?

Дэвид снова кивнул. «Кротовая нора» — это туннель через холмы и долины пространства-времени, космический путь напрямик, позволяющий предметам мгновенно перемещаться из одной части вселенной в другую. В двумерном пространстве, которое они с доктором Кляйнманом рассмотрели, частица, нырнувшая в черную дыру, вынырнула бы в отдельной вселенной на другой стороне.

— Да, была. Удивлен, что ты это все знаешь. Ты же говорила, что не помнишь статьи?

— Я и не помнила. Но пока мы сюда ехали, я стала думать, отчего Кляйнман сказал, что ваша статья была близка к истине. Сейчас я думаю, не может ли тут быть связи с геонами.

Вот этот термин был Дэвиду незнаком. Либо он его никогда не слышал, либо забыл начисто.

— С геонами?

— Так обозначается «гравитационно-электромагнитная сущность». Старая идея, восходящая еще к пятидесятым годам. Предположение таково, что элементарные частицы не являются объектами, расположенными в пространстве-времени, а представляют собой узлы самой ткани пространства-времени. Как миниатюрные кротовые норы.

Дэвид начал смутно что-то вспоминать. Он эту идею уже когда-то слышал, может быть, в аспирантуре лет двадцать назад, на лекции.

— Да, я думаю, Кляйнман мог когда-нибудь об этом упомянуть на лекции. Но у меня было впечатление, что физики это направление оставили.

— Это потому, что никто не смог придумать стабильного геона. По уравнениям получалось, что энергия либо разлетится взрывом, либо утечет. Но несколько лет назад некоторые исследователи оживили эту идею как возможную унифицирующую теорию. Их работа еще очень приблизительна, но то, что они пока предлагают, — это частица, которая выглядит как микроскопическая кротовая нора с ЗВК.

Дэвид покачал головой:

— И люди это принимают всерьез?

— Идея, конечно, экстравагантная, не спорю. Работают над этим очень немногие. Но это классическая теория поля, такая, которую мог бы построить Эйнштейн. И в ней есть потенциал объяснения неопределенностей квантовой механики.

— Какого объяснения?

— Ключевой момент — ЗВК. В мельчайших масштабах пространства-времени причинность искажается, и на частицу влияют события не только прошлого, но и будущего. Но внешний наблюдатель не может измерить событие, которое еще не произошло, и потому не знает состояния частицы полностью. Самое большее, что мы можем — это считать вероятности.

Дэвид попытался себе представить частицу, которая каким-то образом знает свое будущее. Это звучало абсурдом, но светлые стороны такой гипотезы он уже увидел.

— То есть будущие события и есть скрытые параметры Эйнштейна? И полное описание вселенной существует, но в каждый данный момент времени недоступно?

Она кивнула:

— В конце концов выходит, что Бог не играет в кости с вселенной. А людям приходится, потому что мы не видим будущего.

Больше всего Дэвида поразило, что Моника так взволнована. Она во время разговора переступала с ноги на ногу, почти приплясывала от энтузиазма. Физики-теоретики — народ прирожденно консервативный. Хотя их работа — строить новые модели реальности с помощью таинственных уравнений, а иногда — фантастических геометрий, они еще и подвергают эти модели тщательнейшей критике. Дэвид подозревал, что Моника уже проанализировала возможные возражения к теории геонов и не увидела фатальных дефектов.

— А взаимодействие частиц? — спросил он. — Как оно будет выглядеть в этой модели?

— Любое взаимодействие должно будет вызывать изменение в топологии локального пространства-времени. Представь себе две петли, сходящиеся вместе и образующие…

Ее прервал громкий хлопок ладони по столу.

— Проклятие! — вскричал профессор, сердито глядя в экран.

— Что вы нашли? — бросилась к нему Моника.

Гупта в досаде сжал кулаки.

— Сперва я проверил все файлы на знак равенства. Безрезультатно. Потом на знак интеграла. То же самое. Тут мне пришло в голову, что Ганс мог ввести информацию в операционную систему компьютера, а не в документы. Но только что я проверил построчно и не нашел изменений в программах. — Он повернулся к Дэвиду, нахмурившись: — Боюсь, что вы ошиблись. Мы зря проделали весь этот путь.

От разочарования голос его стал почти больным. Было понятно, что и старик тоже жаждал глянуть на единую теорию, быть может, даже сильнее, чем Дэвид или Моника. Но слишком легко Гупта сдается, подумал Дэвид. Ответ где-то рядом, он уверен.

— Может быть, спрятано где-то в доме? — спросил он. — Может быть, доктор Кляйнман написал теорию на бумаге и положил в какой-нибудь ящик? Надо начать искать.

Моника немедленно стала оглядывать комнату, высматривая возможные тайники. Но Гупта, не вставая с кресла, покачал головой.

— Ганс бы такого не сделал. Он знал, что преподаватели из Карнеги-Меллон ездят сюда на каникулы, и не хотел бы, чтобы кто-нибудь из них наткнулся на его теорию, разыскивая сахар в кухонном шкафу.

— Может быть, он хорошо спрятал свои записки? — возразил Дэвид. — В щели стены или под полом.

Профессор снова покачал головой:

— Если так, то теории больше нет. Дом кишит мышами, они бы сгрызли уже всю Einheitliche Feldtheorie, и уравнения, которые писал Herr Doktor, рассеяны в их экскрементах.

— Ну, Кляйнман мог положить записки в какой-нибудь металлический контейнер. Банку из-под печенья, например, или пластиковую коробку для продуктов. Я хочу сказать, что от попыток найти вреда не будет.

Гупта запрокинул голову и вздохнул. Глаза у него остекленели от усталости.

— Умнее, наверное, будет пересмотреть наши допущения. Почему мы так уверены, что Ганс спрятал теорию именно здесь?

— Мы это уже проходили. Кляйнман не стал бы ничего прятать у вас на работе или дома — слишком очевидно. Теория могла бы попасть прямо в руки военным, если бы они пришли…

— Притормозите, пожалуйста. Давайте рассмотрим каждый шаг вашей аргументации. — Гупта повернулся вместе со стулом лицом к Дэвиду. — Начнем с кода, который Кляйнман вам дал. Двенадцать первых чисел были географическими координатами института робототехники, если я правильно помню?

— Да, широта и долгота. — Дэвид закрыл глаза и снова увидел эти числа, плавающие под веками. Эта последовательность навеки впечаталась в кору головного мозга. — А последние четыре цифры — ваш добавочный номер.

— Таким образом, мы знаем, что Ганс хотел, чтобы вы связались со мной. Но это еще не значит, что теория находится на одном из моих компьютеров или под полом какой-то хижины, куда мы ездили на каникулы четыре года назад.

Гупта откинулся в кресле, потирая подбородок. Он вернулся в образ преподавателя и теперь пытал Дэвида, будто студента на семинаре по булевой логике. Моника внимательно слушала, не сводя глаз со старого физика, но Дэвид по-прежнему думал о тех шестнадцати числах, которые нашептал ему в ухо Кляйнман. Цифры плавали перед глазами, скользя на фоне коричневого лица Гупты и компьютерного экрана у него за спиной. И на этом экране совершенно случайно Дэвид увидел другую последовательность чисел — аккуратным столбиком слева в папке документов. Это были имена телефонных справочников, которые Гупта скачал для своего внука: 322, 512, 845, 641, 870 и 733.

Он шагнул вперед, показывая на экран:

— Эти имена файлов — коды зон? По одному на каждый справочник?

Профессор досадливо поморщился — Дэвид оборвал нить его размышлений.

— Да-да. Но я же вам сказал, в этих файлах никаких уравнений нет.

Дэвид придвинулся ближе к экрану и постучал пальцем по верхнему имени файла, числу 322.

— Это не может быть код зоны, — сказал он. И тронул еще число 733. — И это тоже.

Гупта повернулся вместе с креслом:

— О чем вы?

— Мой сын когда-то спросил меня, сколько есть кодов зон. Я поискал и выяснил, что их не может быть более 720. Код зоны не может начинаться с нуля или единицы, и две последние цифры не могут совпадать: телефонные компании резервируют такие номера для специальных целей. Вроде 911,411 и тому подобных.

Гупта прищурился на экран, но без особого интереса.

— Наверное, я ошибся при вводе имен.

— Или доктор Кляйнман их изменил. Это объясняет, почему номера бессмысленные. Изменить все шесть имен он мог за несколько секунд.

— Но зачем? Вы думаете, Ганс сумел сжать единую теорию поля до полудюжины трехзначных чисел?

— Нет. Это еще один ключ. Вроде того, что он мне дал в больнице.

Теперь Моника шагнула вперед, наклонилась над Гуптой и всмотрелась в экран.

— Но здесь восемнадцать цифр, а не шестнадцать.

— Давай сосредоточимся на первых двенадцати, — предложил Дэвид. — Можешь выйти на сайт с картами, где есть широта и долгота?

Обойдя стул Гупты, Моника взялась за мышь, щелкнула браузер, нашла карту и наклонилась к клавиатуре.

— О'кей, давай мне числа.

Дэвид даже не смотрел на экран — он уже запомнил последовательность.

— Три, два, два, пять, один, два, восемь, четыре, пять, шесть, четыре, один.

Прошли секунды, пока веб-сервер искал информацию в своей базе данных. Потом на экране появилась карта Западной Джорджии, слева текла река Чаттагоччи.

— Ближайший к этой точке адрес — 3617 Виктория-драйв, — сообщила Моника. — Это в городе Коламбас в Джорджии.

Профессор вскочил, локтями раздвинул Монику и Дэвида, посмотрел на экран так, будто компьютер только что нанес ему тяжкое оскорбление.

— Это же адрес Элизабет!

Дэвид не сразу вспомнил это имя:

— Элизабет?

— Моя дочь! — выкрикнул Гупта. — Эта мелкая…

Он не успел договорить, как с грохотом распахнулась входная дверь.

Люсиль сидела на пассажирском сиденье фэбээровского «сабурбана», мчащегося по шоссе № 52 с включенными мигалками. Агент Кроуфорд вилял среди более медленных машин, а она говорила по спутниковому телефону с агентами Броком и Сантулло, притаившимися в лесу возле хижины в Джоло. Связь была плохая — возможно, из-за рельефа местности, где находились агенты. Мрачный голос Брока делался то громче, то тише, а иногда взрывы помех его полностью заглушали.

— Брок, это я, Паркер! — кричала Люси в телефон. — Не слышала, что ты сказал, повтори! Прием.

— Понял вас, повторяю. Мы заметили в доме четырех подозреваемых. Гупта, Свифт, Рейнольдс и не идентифицированный подросток. Занимаем новую позицию, чтобы видеть, что делается внутри. На той стороне окно…

Снова его голос утонул во взрыве помех.

— Поняла вас, почти все услышала. Но не высовывайтесь из укрытия, пока не подъедет подкрепление. В контакт с подозреваемыми не вступать, разве что они попытаются покинуть дом. Слышишь меня, Брок?

— Слышу, подтверждаю. Будем оставаться на новой позиции. Конец связи.

У Люсиль шевельнулось нехорошее предчувствие. Не повезло, что первыми на месте оказались Брок и Сантулло. Брок — самая неприятная личность во всей группе: вспыльчивый и надменный почти до нарушения субординации. Вполне в его стиле будет затеять перестрелку и убить кого-нибудь из подозреваемых — или самому погибнуть. Вот почему она велела ему сидеть тихо: не хотела опять терять агентов.

Из темноты возник дорожный знак: «УЭЛШ, 5 МИЛЬ». Меньше получаса езды до Джоло, а три патрульных машины полиции штата Западная Виргиния еще ближе. И если все пойдет по плану, к полуночи работа будет закончена.

И вдруг из телефона вырвался голос Брока:

— Тревога, тревога! Срочно! Прошу разрешения действовать немедленно. Повторяю, прошу разрешения действовать немедленно!

Люсиль прижала телефон к уху:

— Что такое? Они пытаются уехать?

— Мы снова их видим, они столпились у компьютера! Прошу разрешения действовать, пока они не стерли информацию!

Люсиль тяжело вздохнула. Инструкциями и правилами ситуация не предусмотрена, решать ей. Основная ее задача — защитить информацию, важную для национальной безопасности. Брок может быть прав: подозреваемые пытаются уничтожить данные. Но Люсиль высоко ставила компьютерных специалистов бюро и видела, как они сотни раз восстанавливали стертые жесткие диски.

— Действовать запрещаю. Подкрепление уже в двадцати минутах пути. Оставайтесь, где находитесь.

— Понял вас, приступаю!

Люсиль решила, что он ослышался, и повторила сквозь жуткий треск помех:

— Я сказала, оставаться на месте! Не лезь туда! Повторяю, НЕЛЕЗЬ!

— Понял вас, сохраняю радиомолчание до захвата подозреваемых. Конец связи.

Молния тревоги пронзила Люсиль:

— ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ, БРОК, Я СКАЗАЛА ОСТАВАТЬСЯ НА МЕСТЕ! НЕ СМЕЙ…

Телефон оглох.

Их было двое — два здоровенных лба в темно-синих спортивных костюмах с золотыми буквами ФБР на груди. Один — высокий блондин, похожий на боксера, другой — смуглый средиземноморский тип с закрученными вверх усиками. Оба держали в руках девятимиллиметровые «глоки», направленные на Амила, Дэвида и Монику.

Профессор Гупта инстинктивно закрыл собой внука — встал перед Майклом, который сидел на полу рядом с игрушечным бронтозавром, ничего не замечая, кроме механического зверька. Тут же блондин направил пистолет Гупте в лоб:

— ЕЩЕ РАЗ ШЕВЕЛЬНЕШЬСЯ — МОЗГИ ВЫШИБУ! — заорал он. — РУКИ ВВЕРХ, ГОВНА КУСОК!

Старик уставился в дуло пистолета, левая щека у него дернулась, и он тихо заплакал. Потом медленно поднял вверх руки. Обернулся, посмотрел на внука.

— Майкл… пожалуйста, пожалуйста, встань, — сказал он тихим, дрожащим голосом. — И руки держи вот так.

Блондин развернулся, направив пистолет на Дэвида. Его злополучный нос был, очевидно, не раз перебит, а щеки покрыты тонкими красными линиями. Слишком опустившийся у него был вид для агента ФБР, скорее он был похож на забияку из бара.

— И ты, мудила, — сказал он. — Лапы задери.

Поднимая руки, Дэвид посмотрел Монику, которая стояла по другую сторону от Гупты и Майкла. Он знал, что сзади за пояс шортов у нее заткнут револьвер, и еще знал, что если она за ним полезет, их можно уже считать мертвецами. И он едва заметно покачал головой: не надо, не вздумай. Миновала страшная секунда неопределенности, и она тоже подняла руки.

Блондин повернулся к напарнику:

— Сантулло, прикрой. Я проверю, нет ли у них оружия.

Он подошел к Дэвиду и грубо обхлопал его сверху до низу. Потом ткнул пистолетом ему в ребра.

— Ты мудак, — сказал он.

Дэвид стоял неподвижно. «Нет, — думал он, — этот гад меня не застрелит. Правительству я нужен живой». Но полной уверенности не было. Ему виделся патрон в зарядной камере, готовый ударить боек.

Но агент не стал спускать курок. Он наклонился, почти касаясь губами уха Дэвида.

— Держался бы за свою бывшую, — прошептал он. — Она с виду куда лучше этой черножопой.

Отойдя от Дэвида, он двинулся к Гупте. Дэвид опустил руки — даже в глазах потемнело от злости, — но тот, которого звали Сантулло, тут же направил на него ствол:

— РУКИ НЕ ОПУСКАТЬ! — рявкнул он. — Второй раз повторять не буду!

Дэвид подчинился, а блондин обшарил профессора. Старик выдавил из себя улыбку и обратился к внуку:

— Майкл, этот человек тебя на минутку тронет. Но не бойся, это не больно. Видишь, он меня уже трогал, и это ну совсем не больно.

Агент осклабился:

— А что с пацаном? Дефективный, что ли?

Гупта не сводил глаз с Майкла:

— Кричать не надо, хорошо? Он тебя только потрогает — и все.

Похоже, увещевания профессора подействовали: когда агент обыскивал Майкла, мальчик слегка повизгивал, но не закричал. Потом агент повернулся к Монике, быстро обнаружил револьвер, вытащил у нее из шортов и показал всем.

— Смотри-ка! — радостно каркнул он. — У этой девки вот такая черная сила в подштанниках!

Моника смотрела на него злобно, явно сожалея о своем решении не стрелять. Агент сунул свой пистолет в кобуру и открыл барабан револьвера, проверяя, заряжен ли он.

— Очень удачный для меня поворот дела, — сказал он, — но очень неудачный для вас, миз Рейнольдс. Я только что нашел орудие убийства.

Она замотала головой:

— Я никого не убивала! О чем вы вообще говорите?

Он закрыл барабан и повернулся к своему напарнику.

— Я вот о чем говорю.

И выстрелил Сантулло в голову.

Это произошло так быстро, что Сантулло даже не успел отвести глаза от Амила, Дэвида и Моники, когда пуля пробила ему череп. Из выходного отверстия хлынули кровь и мозг. От удара пули еще живое тело рухнуло набок, пистолет выпал из руки. Блондин подобрал его и разогнулся с пистолетом напарника в одной руке и револьвером Моники в другой.

Майкл, услышав выстрелы, завопил, упал на пол, зажимая уши руками. Профессор наклонился к нему, отвернувшись от трупа, но Дэвид настолько остолбенел, что не мог отвести глаза. Из входного отверстия на виске фонтаном била кровь.

Блондин обошел вокруг тела, даже не глянув на него.

— Ладно, хватит заниматься херней, — сказал он, поставил «глок» на предохранитель и сунул в карман, а револьвер направил на пленных. — Надо отсюда уходить, пока полиция не приехала. Пройдемся по лесу и на той стороне холма повидаемся с моим другом.

Дэвид всмотрелся в лицо агента и понял, похолодев, что его первое подозрение было верным: этот человек работает не на ФБР, а на террористов.

Тремя быстрыми шагами агент подошел к профессору и его вопящему внуку. Сперва он отшвырнул Гупту в сторону — старик растянулся на полу, потом схватил Майкла за ворот тенниски и прижал дуло пистолета к его виску.

— Пойдете передо мной колонной по одному. Если кто попытается смыться — мальчишке конец. Дошло?

Моника была слева от агента, Дэвид — справа. Она посмотрела на него пристально, и он понял: агент сейчас уязвим, он не видит их обоих одновременно. Если действовать, то сейчас.

Гупта медленно встал. Когда он посмотрел на агента, его лицо исказилось свирепой гримасой.

— Прекратите немедленно, вы, имбецил! — крикнул он. — Уберите руки от мальчика!

Агент, очень развеселившись, осклабился, глядя на профессора.

— Ты как меня назвал? Им-бе-цил?

Моника еще раз бросила взгляд на Дэвида: чего ты ждешь? И тут он заметил, что робот-бронтозавр размахивает суставчатым хвостом всего в нескольких футах от нее. Он впился взглядом в суставчатую антенну.

— Да, вы имбецил! — кричал Гупта. — Вы хоть соображаете, что вы делаете?

Дэвид одними губами произнес слово «антенна» и показал глазами на робота. На лице у Моники отразилось недоумение, и тогда Дэвид сжал правую руку в кулак и резко повернул. Она поняла, наклонилась к роботу и выдернула антенну.

Сирена оказалась еще громче, чем помнилось Дэвиду. Агент автоматически отпустил Майкла и направил револьвер в сторону шума. И тут сзади на него налетел Дэвид.

Саймон поставил грузовичок в точке рандеву — резкий поворот на грунтовой дороге примерно в километре к югу от хижины. Это место он выбрал по карте, найденной в бардачке пикапа. Встречаться у «Приюта Карнеги» было бы глупо, потому что хижина находится в тупике, а с севера сейчас едет не меньше дюжины полицейских машин. А вот эта грунтовая дорога идет на юг через частый лес и представляет собой идеальный путь бегства в соседнюю Виргинию.

Он погасил фары, потом посмотрел на светящиеся стрелки часов. Двадцать один час двадцать одна минута. Через девять минут должен появиться Брок. Саймон ему обещал существенную награду — двести пятьдесят тысяч долларов, — если он сможет доставить всех четверых живыми. Агент хотел сымитировать, будто подозреваемые застрелили его напарника и скрылись в лесу. Саймон сомневался, чтобы ФБР этой истории поверило, но это уже проблема Брока, а не его.

Он опустил окно и высунул голову, пытаясь услышать шаги пятерых человек по палой листве. Однако слышны были только звуки ночного леса: стрекот цикад, кваканье лягушки-быка, шелестящий в верхушках ветер. Несколько секунд он слушал эти шумы, а потом с запада донесся приглушенный грохот. Больше всего похоже на ружейный выстрел. Затем послышался странный высокий визг и еще четыре выстрела один за другим. Эти уже доносились с севера и не были похожи на выстрелы из ружья: Саймон отлично умел распознавать по звуку различные виды оружия. И это был скорее всего револьвер.

«Волноваться не надо, — сказал он себе. — Это просто агент Брок устранил своего напарника». Но почему четыре выстрела? Обычно одной пули в голову достаточно. Ну, не стоит делать поспешных выводов — быть может, Брок плохо стреляет, а быть может, еще три выстрела для уверенности, что убил.

Впрочем, эти возможные варианты не уменьшили его тревоги. Все инстинкты подсказывали ему: что-то пошло не по плану.

Схватив «узи», он открыл дверцу и осторожно вышел. Правая лодыжка сильно распухла, но что делать — надо идти.

Дэвид бросился вперед и правым плечом врезался в спину агента. От удара тот свалился вперед, стукнулся об пол грудью. Но револьвер из руки не выпустил и успел выстрелить, разнеся робота и остановив сирену. Дэвид навалился на руку с револьвером, прижал ее к полу — агент успел только выстрелить еще раз, и Дэвид ударил его по затылку, разбил себе костяшки пальцев о костяной выступ у основания черепа. Он хорошо запомнил трудные уроки отца: драка честной не бывает. Бывают победители и побежденные, и если ты хочешь быть победителем, то надо бить, бить и бить этого гада, пока не перестанет шевелиться. У агента снова сломался нос, когда от удара Дэвида он ткнулся лицом в пол, но он продолжал стрелять. Прогремело еще два выстрела, Дэвид услышал, как вскрикнула Моника. В ярости он обрушил колено на предплечье агента, и наконец-то револьвер выскользнул из его хватки, но Дэвид не остановился ни на секунду. В ушах звучал пропитанный джином голос отца: «Ни за что, слышишь, ни за что не давай ему подняться! Бей, лупи, колоти, вбивай в землю!» И Дэвид следовал инструкциям отца, следовал буквально, пока лицо противника не превратилось в кровавое месиво с разинутым ртом и неоткрывающимися распухшими веками.

— ТЫ, СУКА! — орал Дэвид ему в ухо, но думал при этом не об агенте, он орал это своему отцу, пьяной кровожадной сволочи, и вбивал, вбивал, вбивал кулаки в иссиня-красную рожу.

Он бы так и бил его дальше до смерти, но кто-то сзади схватил его, отводя его руки:

— Хватит, хватит! Он без сознания!

Дэвид обернулся и увидел Монику. К его удивлению, она была не ранена. Моника посмотрела на него озабоченно, проверяя, не ранен ли он, потом полезла в кобуру агента и вытащила его пистолет.

— Переверни его, я заберу второй, — приказала Моника.

Дэвид приподнял бесчувственное тело, и Моника забрала пистолет Сантулло из-за ремня его штанов.

— На, держи, — протянула она «глок» Дэвиду. — Возьмешь его на мушку, если очнется. А я займусь Амилом.

— Амилом? А что с ним?

Он обернулся и увидел, что Майкл все еще лежит на коврике, зажимая уши. А рядом с ним лежит профессор Гупта в растекающейся луже крови — она хлестала из дыры в левом бедре размером в дюйм. Профессор, приподнявшись на локтях, смотрел на это с ужасом.

— Вытекает! — вопил он. — Вытекает, вытекает, вытекает!

Моника ткнула пальцем в футболку Дэвида:

— Снимай быстро! — Потом, подскочив к Гупте, разорвала на нем левую штанину, уже хлюпающую от крови. — Успокойтесь, профессор, — велела она. — Дышите глубже. Нужно замедлить частоту сердечных сокращений.

Она взяла футболку — ту самую, софтбольную, с надписью на спине «Историки-мазилы», свернула ее в ком и приложила к ране. Рукава она обернула вокруг бедра, завязала в узел и прижала ладонь к этому тампону, чтобы остановить кровь. Потом положила другую руку на паховую область и стала нащупывать что-то слева от ширинки.

— Извините, — сказала она. — Я ищу бедренную артерию.

Гупта изо всех сил старался дышать глубже и, наверное, просто ее не слышал. Дэвид с удивлением смотрел, как ее пальцы ощупывают пах старика. Вот она нашла точку прижатия и вдавила основание ладони, прижав артерию к лобковой кости. Профессор вскрикнул от боли.

Моника от души ему улыбнулась:

— Так-то лучше, — сказала она. — Кровотечение теперь уменьшится. — Но когда обернулась к Дэвиду, лицо ее было сурово: — Нам придется отвезти его в больницу.

На этот раз Гупта услышал, яростно затряс головой и попытался сесть.

— Нет! — крикнул он. — Вы должны бежать! Должны добраться до Джорджии!

— Лежите, профессор, лежите! — твердо сказала Моника.

— Нет, слушайте меня! Этот человек сказал, что сюда едет полиция штата! Если вас поймают, они получат Einheitliche Feldtheorie!

Моника старалась удержать прижатую бедренную артерию и свою импровизированную повязку.

— Мы не можем вас бросить! — крикнула она. — Вы истечете кровью!

— Как только явятся полицейские, меня тут же отвезут в больницу. Поверьте, умереть мне не дадут. Я слишком важен для них.

Она покачала головой. Не хотела его оставлять, и эта верность товариществу произвела на Дэвида впечатление. Ему казалось, что профессор и Моника вообще не очень друг другу симпатизируют, но она готова была пожертвовать всем ради его спасения.

Гупта вытянул руку, тронул ее за щеку. Потом показал на внука, который покачивался на пятках взад-вперед.

— Возьмите с собой Майкла, — сказал он. — Если полиция его найдет, то поместит в приют. Моника, не допустите этого, умоляю вас.

Она все так же держала руку на повязке, но кивнула. Гупта повернулся к Дэвиду, показывая на стоящий на столе компьютер.

— Перед уходом вы должны уничтожить жесткий диск, чтобы ФБР не увидело кода.

Дэвид, не говоря ни слова, поднял компьютер над головой и с размаху швырнул его на пол. Пластик раскололся, и Дэвид вырвал из креплений жесткий диск, похожий на маленький проигрыватель со стопкой серебристых дисков. Взяв «глок» за ствол, он рукояткой стал разбивать стеклянные панели, бил и бил, пока не разнес диски на сотни сверкающих осколков.

И сразу после этого послышалась сирена — она выла в патрульной машине, несущейся по гравийной дороге не дальше четверти мили отсюда. Дэвид прислушался и различил еще две чуть подальше. А потом еще более неприятный звук — быстрая автоматная очередь.

Он вскочил на ноги. Моника по-прежнему стояла, склонившись над профессором и придерживая повязку, но старик что-то уже шептал на ухо Майклу.

— Пошли! — крикнул Дэвид. — Надо уходить!

— Идите, — сказал Гупта, отталкивая от себя и Майкла, и Монику. Он слабел, и это было заметно. — И не забудьте… геймбой Майкла.

Моника встала, плача, и направилась к двери. Дэвид нашел игрушку и вложил ее в руки мальчика. Майкл нажал кнопку — экран ожил, и он начал игру с того места, где остановился, будто ничего важного за все это время не произошло. Он настолько увлекся, что позволил Дэвиду взять себя за локоть и вывести наружу.

Первым делом Саймон разобрался с полицией штата. Притаившись возле дерева у дороги, он выбил очередью стекло у передней машины, прикончив обоих сидевших в ней полицейских. Машина пошла юзом по гравию, влетела передними колесами в заросший кудзу валун. Водитель второй машины увидел аварию, лишь когда вывернул из-за поворота, а тогда было уже слишком поздно. Он сумел остановить машину посреди дороги, но Саймон снял его раньше, чем полицейский успел дать задний ход. Третий водитель благоразумно остался вне зоны досягаемости. Вдали слышно было, как полицейские ищут укрытия и переговариваются по рациям. Задача выполнена: теперь полиция будет полчаса держаться дороги, прячась за камнями и деревьями, и Саймон может заняться другими делами.

Он похромал по дороге в сторону домика. Первым признаком беды была открытая дверь. Вторым — три тела, лежащие внутри на полу. Одно было мертвым — фэбээровец с дурацкими усами, очевидно, напарник Брока. Миниатюрный индиец, достопочтенный профессор Гупта, без сознания в луже крови. Кто-то наскоро перевязал ему рану, но повязка уже промокла. И последнее — по порядку, но не по важности: агент Брок, извивающийся на брюхе, стонущий от боли и сплевывающий осколки зубов.

Саймон остановился на секунду, решая, что делать. Свифт и Рейнольдс, основные преследуемые, вряд ли ушли далеко — вслепую по лесу со своим несовершеннолетним спутником. В обычных обстоятельствах Саймон бросился бы за ними в погоню, но лодыжка болела все сильнее, и он знал: еще немного — и нога не сможет выдерживать его вес. Пока что придется удовлетвориться допросом доктора Гупты. Если предположить, что старик не умрет от шока, то весьма вероятно, что он сообщит, куда направились Свифт и Рейнольдс.

Брок, шатаясь, поднялся на ноги. Лицо его представляло собой кровавую кашу, но в остальном он был вполне работоспособен. И вместе они смогут вынести Гупту к грузовичку. Схватив Брока за шиворот, Саймон толкнул его к профессору.

— У меня есть для вас новая работа, мистер Брок, — сказал он. — И если вы хотите остаться в живых, вам стоит на нее согласиться.

Глава девятая

Люсиль склонилась над телом Тони Сантулло — двадцатичетырехлетнего агента, выпущенного из академии всего полгода назад, и заставила себя посмотреть на зияющую дыру в виске. Глубоко вдохнув, она отбросила все отвлекающие мысли, все угрызения совести из-за своей вины, весь гнев и досаду и сосредоточилась на одном: восстановить ход событий в домике. Она отметила положение тела Сантулло и узор разбрызгавшейся крови. Отметила присутствие еще двух луж крови у противоположной стены, что наводило на мысль о других пострадавших. Осмотрела обломки, валяющиеся на полу — треснутый корпус компьютера и разбитый диск, а еще — пластиковые останки какого-то робота.

Агент Кроуфорд стоял у нее за спиной, держа возле уха рацию.

— Брок, ответь, — повторял он. — Ответь, ответь немедленно. Брок, отзовись. Прием.

Люсиль покачала головой. Конечно, справедливости ради нельзя исключить возможность, что агент Брок погнался за подозреваемыми через лес и не отвечает на радиовызовы, потому что валяется между деревьями убитый или раненый. Но очень это было сомнительно. Последние двадцать четыре часа она подозревала, что в ее группе есть предатель, и сейчас она знала, кто это.

— Брок, отвечай, — повторял Кроуфорд. — Отвечай, отвечай…

Вдруг он опустил рацию и наклонил голову набок, прислушиваясь к какому-то звуку снаружи. Секунду спустя Люсиль тоже его услышала: шум лопастей вертолета. Она встала и вышла из домика вслед за Крофуордом. Поглядев на северо-восток, они увидели три «блэкхока», летящих над холмами на бреющем полете, освещая прожекторами верхушки деревьев. Авангард «Дельты» прибыл раньше намеченного срока.

Дэвид, без футболки, бежал очертя голову в темноту. Ни черта не видя, он все же бежал вперед, ориентируясь на звук шагов Моники. Левой рукой он нашаривал стволы и сучья деревьев вдоль дороги, правой держал за локоть Майкла, увлекая его за собой. Мальчик сперва вопил, но после первой полумили слишком вымотался, чтобы протестовать. Они прорывались через чащу, будто бежали по воздуху, гонимые только ужасом.

По дороге попалась поляна, и Моника застыла как вкопанная. Дэвид чуть не налетел на нее.

— Что ты делаешь? — зашипел он. — Бежим, бежим!

— А куда? Откуда ты знаешь, что мы не по кругу бегаем?

Он поднял взгляд к звездам. Малая Медведица была справа, значит, они двигаются на запад. Взяв Монику за руку, он показал влево:

— Нужно идти сюда, на юг. Потом…

— Бог мой, что это?

За спиной взлетели над деревьями три точки света и повисли в небе ярко, как новые звезды. Посмотрев в ту сторону, Дэвид услышал вдали рокот вертолетных моторов.

Схватив Майкла за локоть, он толкнул Монику вперед:

— Быстро, быстро! Под деревья!

Они снова нырнули в лес и полезли вверх по каменистому склону. Здесь двигаться было труднее, лес стал гуще. Моника обо что-то споткнулась и упала, вскрикнув. Дэвид поспешил к ней, но когда он наклонился спросить, сильно ли она ушиблась, послышался звучный низкий голос:

— Стоять на месте.

И двойное щелканье взводимых курков.

Дэвид застыл, на секунду подумал, не броситься ли прочь, но увидел, что геймбой в руках у Майкла все еще включен. Экран светился тускло, но как мишень вполне сгодится.

Вспыхнул фонарик, луч обежал Майкла, Монику и Дэвида, который попытался рассмотреть, кто там держит фонарь, но виден был лишь массивный контур. Вряд ли фэбээровец, подумал Дэвид. Скорее местный шериф или кто-то из полиции штата. Хотя что в лоб, что по лбу.

— И чего это вы тут делаете? — спросил мужик. — Тут не место для пикников.

Видно было, что он в искреннем недоумении. Прищурившись против света, Дэвид с облегчением увидел, что этот человек не одет ни в какую форму. На нем был джинсовый полукомбинезон, фланелевая рубашка сверхбольшого размера, а оружие, наставленное на них, оказалось не винтовкой, а дробовиком. Слева стоял еще один человек с дробовиком — старый и беззубый, в шапочке с эмблемой «Джон Дир», а справа — приземистый толстый мальчишка лет восьми-девяти. У этого была рогатка в руках и странно-плоское лицо.

— Вы меня слышали? — спросил толстяк. У него была густая каштановая борода и грязный бинт через левый глаз. — Я вам задал вопрос.

Дэвид кивнул. Это были лесные охотники, о которых говорил Гупта. Судя по всему, дед, отец и сын. Горцы Западной Виргинии, неприветливые к чужакам. Вряд ли склонные сочувствовать черной женщине-физику и полуголому профессору истории. Но и в правительстве они вряд ли души не чают. Не попытаться ли использовать этот факт, чтобы привлечь их на свою сторону?

— Мы в беде, — решил он сознаться. — За нами гонятся, чтобы арестовать.

Толстяк посмотрел на него здоровым глазом.

— Кто?

— ФБР. И полиция штата. Вместе действуют.

Толстяк фыркнул:

— А что вы сделали? Банк ограбили?

Дэвид понял, что правду сказать он не может, оставалось придумать историю, который бы охотники поверили.

— Мы ничего не сделали плохого. Правительство действует незаконно.

— Что ты мне тут лепишь…

Его прервал собственный сын, вдруг издавший высокий писк, как тропическая птица. Лицо мальчика исказилось кривой улыбкой, он закачался из стороны в сторону, будто под ветром. И Дэвид вдруг понял, что это значит. Мальчик — даун.

Толстяк не обратил на сына внимания, не отвел ствола от Дэвида.

— Слушай, ты будешь говорить, что тут происходит?

Ладно, подумал Дэвид. Кое-что общее у них есть, а это уже начало. Он посмотрел на Майкла, который скорчился на земле и покачивался взад-вперед.

— Они гонятся за нашим сыном! — крикнул Дэвид. — Хотят его у нас отобрать!

Моника уставилась на него, разинув рот. Эта ложь, пусть и притянутая за уши, не совсем абсурдна. В темноте вполне можно принять темнокожего подростка за их сына. Кажется, охотники поверили. Толстяк слегка опустил ствол, направляя теперь его им на ноги.

— Мальчонка ваш больной, что ли?

Дэвид сделал возмущенное лицо.

— Они хотят посадить его в дурдом! Мы от них удрали из Питтсбурга, так они за нами аж сюда приехали!

— Мы тут недавно слышали выстрелы. Это они по вам стреляли?

Дэвид снова кивнул:

— И еще подкрепление вызвали. Вертолеты слышали?

Рокот моторов сделался громче, мальчишка-даун теперь смотрел в небо. Старик в джондировской кепке переглянулся с толстяком, и оба опустили оружие. Толстый выключил фонарик.

— Давайте за мной, — приказал он. — Тропа в эту сторону.

Вертолеты Саймон опознал по силуэтам — «блэкхоки», летящие над самыми деревьями. Обычная тактика «Дельты»: лететь впритирку к земле, чтобы радары не доставали. У Саймона застучал пульс — вот они, враги. Солдаты, летавшие в Чечне, убившие его жену и детей — они тоже могут здесь быть. На миг он подумал дать очередь из «узи» — при везении можно было бы убрать одного из пилотов. Но тут же прочие вертолеты его окружат, и игра закончится. «Нет, надо держаться исходного плана, — решил он про себя. — Так ты перебьешь их куда больше».

Вскоре они с Броком дошли до пикапа и закинули профессора на заднее сиденье-скамью. Потом Брок рухнул на пассажирское сиденье, а Саймон сел за руль. Включить фары было нельзя — вертолеты засекли бы тут же, — поэтому он надел инфракрасные очки. На их экране грунтовая дорога была холодной и черной, а ветви на обочинах тепло светились, возвращая дневной жар. Этого контраста хватило, чтобы ехать быстро, и это было удачно, потому что время поджимало сильно. Обернувшись через плечо, Саймон отметил, что лицо у Гупты существенно холоднее, чем у Брока. У старика развивался шок.

Отъехав от «Приюта» километров на двадцать, уже на той стороне границы штата Виргиния Саймон заметил за поворотом дороги дом. Ничего особенного — двухэтажный дом с верандой и пристроенным гаражом, но внимание Саймона привлекло имя на почтовом ящике. Пластиковыми буквами, отчетливо видными на холодном металле, было написано: Д-Р МАЙЛО ДЖЕНКИНС.

Саймон со скрипом затормозил и свернул на дорожку к дому.

Охотники шли через лес, как призраки. Под темной сенью листвы они следовали извилистой тропой, бежавшей по крутому склону горной долины. Хотя шли они так быстро, что Дэвид, Моника и Майкл едва за ними успевали, шаги их были совершенно бесшумны. Дэвиду удавалось не терять их из виду только потому, что свет ущербной луны поблескивал на стволах ружей.

Почти полчаса они поднимались верх, на крутой гребень, заросший торчащими соснами. Майкл стал задыхаться, но шел не останавливаясь, вперившись в свою электронную игрушку, и позволял Дэвиду тащить себя за локоть. На гребне Дэвид обернулся и через просвет в деревьях оглядел лежащий к востоку ландшафт. Видны были прожектора всех трех вертолетов, обшаривающих холмы и лощины, но теперь уже так далеко, что рокот их доносился еле слышным дребезжанием.

Охотники шли по гребню около мили, потом начали спускаться в соседнюю долину. Через несколько минут на холме стал виден огонек, и охотники пошли прямо к нему, ускорив шаг. Вскоре показался сарай из некрашеной фанеры, поставленной на шлакоблоках. Он был длинный и узкий и больше всего напоминал брошенный в лесу гараж-бокс. Вокруг сарая кружили две дворняги, гавкая и повизгивая, но они успокоились, когда охотники подошли ближе. Одна подбежала к мальчику-дауну и заплясала у его ног. Отец мальчика, толстяк в комбинезоне, повернулся к Дэвиду и протянул руку:

— Вот тут наш дом. Я Калеб. Это мой батя, а это мой мальчишка, Джошуа.

Дэвид пожал протянутую руку, заметив, что у Калеба нет безымянного пальца.

— Я Дэвид, а это моя жена Моника. — Ложь далась очень легко. Без всяких усилий он создал новую семью. — А это мой сын Майкл.

Калеб кивнул:

— Так чтобы вы знали все, мы тут без предрассудков. Белые, черные — тут в горах без разницы. Все мы братья и сестры в глазах Господа.

Моника заставила себя улыбнуться:

— Очень любезно с вашей стороны было это сказать.

Калеб подошел к сараю и открыл дверь — грубо обтесанную перекошенную доску.

— Входите и располагайтесь. Спорить могу, вам нужен отдых.

Все друг за другом вошли в сарай, состоящий из единственной длинной комнаты. Окон не было совсем, только светила голая лампочка под самым потолком. На столе при входе в комнату стояли пластмассовые миски и тарелка-подогреватель, позади стола — пара кухонных стульев, накрытых драной рогожкой. Еще дальше — серое армейское одеяло на полу, означающее, очевидно, место для спанья. А у самой дальней стены, в темноте, разваливающаяся куча картонных коробок и груда всякой одежды.

Отец Калеба, ни слова не говоря, снял свою шапочку с эмблемой «Джон Дир», направился к столу, включил подогреватель и открыл банку тушенки. Тем временем мальчишка побежал в глубь сарая и стал играть в перетягивание каната с собакой. Калеб потрепал его по голове, явно давно не мытой.

— Джошуа — это мне дар от Бога, — сказал он. — Социальная служба графства Минго пытается у меня его забрать еще с той поры, как умерла его мать, вот почему я поселился здесь в глуши. От ближайшей дороги добрых две мили, и вот почему шериф с его конторой нас обычно не трогают.

Моника посмотрела на Дэвида, и он понял ее взгляд: невероятно повезло встретить этого мужика. Впрочем, в этой части Западной Виргинии вряд ли такое уж чудо, что одна группа беглецов встречает другую. Всякий, кто живет в этих богом забытых местах, наверняка от кого-нибудь прячется.

Калеб шагнул к Майклу и попытался привлечь его внимание:

— И ты тоже дар Божий, — сказал он. — Как сказано в Библии, в Евангелии от Марка, глава десятая: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие».

Майкл не замечал его, продолжая большими пальцами нажимать на кнопки геймбоя. Калеб постоял и повернулся к куче старой одежды, набросанной поверх картонных коробок, взял оттуда футболку и протянул Дэвиду.

— На, надевай, — сказал он. — Добро к нам переночевать, ребята.

Дэвид бросил взгляд на расстеленное на полу одеяло. Он так устал, что с удовольствием бы на нем заснул, как бы ни было жестко и неудобно, но не давала покоя мысль о вертолетах, виденных на той стороне гряды.

— Спасибо за предложение, Калеб, но я думаю, нам надо идти.

— И куда же ты направишься, брат? Если можно спросить.

— В Коламбас, в Джорджию. — Дэвид показал на Монику. — У моей жены там родственники, они нам помогут.

— И как ты туда доберешься, брат?

— Машину нам пришлось бросить, когда за нами погнались копы. Но как-нибудь доберемся. Надо будет — пешком дойдем.

Калеб покачал головой:

— Не надо будет. Кажется, могу вам помочь. Тут в нашей церкви есть один такой, Грэддик его фамилия, так он завтра во Флориду едет. Может, завезет вас по дороге.

— Он тут живет неподалеку?

— Нет, но приедет сегодня где-то в полночь змей забрать. Наверняка согласится вас прихватить с собой.

— Змей? — Дэвид подумал, что ослышался.

— Я ему несколько полосатых гремучников наловил в горах на той неделе, и он их должен отвезти в святую церковь в Таллахасси. Там змей приручают, как и в нашей в Рокридже. — Калеб открыл картонную коробку и вытащил кедровый ящик — размером с выдвижной ящик стола. Ящик был закрыт плексигласовой крышкой с дырочками. — Мы, понимаешь, помогаем нашим братьям во Флориде, но это не так чтобы законно. Потому мы змей перевозим по ночам.

Дэвид глядел внутрь через прозрачную крышку. Там лежала, свернувшись, ржавого цвета змея толщиной с предплечье взрослого мужчины. Она тряхнула погремушкой, и раздался резкий, будто упрек, громыхающий треск.

Калеб поставил ящик на пол и достал из коробки другой.

— Так поступать велит нам Библия. Евангелие от Марка, глава седьмая: «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей». — Он вытащил третий ящик и поставил поверх первых двух. — Я эти ящики вытащу наружу и почищу, пока Грэддик не приехал. А вы отдохните тем временем. Там говядина есть в буфете, если голодные.

Джошуа со своей собакой вышел вслед за Калебом. Старик-отец остался сидеть за столом, поедая тушенку прямо из банки, а Майкл свернулся на одеяле. Моника села рядом с ним, спиной опершись на фанерную стену. Лицо у нее было мрачное и усталое.

Дэвид сел рядом.

— Что с тобой? — спросил он тихо, на случай, если старик слушает.

Моника, глядя на Майкла, покачала головой:

— Теперь у него никого нет. Даже деда.

— Ты насчет Амила напрасно волнуешься. Там все будет в порядке, федералы его отвезут в больницу.

— Я виновата. Меня интересовала только эта теория, ничего больше. Плевать мне было на все прочее. — Она поставила локти на колени, обхватила руками голову. — Права была мама. Сука я бессердечная.

— Послушай, ты же не виновата. Это…

— Да и ты не лучше! — Она подняла голову и посмотрела на него с вызовом. — Ты что будешь делать, когда найдешь единую теорию? Или ты так далеко не заглядывал?

Если честно, то нет. Единственное, что у него было, это неопределенное указание доктора Кляйнмана: сбереги теорию.

— Мы должны вверить эту теорию какой-нибудь нейтральной стороне. Скажем, какой-то международной организации.

Моника скривилась:

— Чего? Отдать в ООН на ответственное хранение?

— Может быть, не такая уж дурацкая идея. Эйнштейн был активным сторонником ООН.

— Да провались ты со своим Эйнштейном!

Это было сказано достаточно громко, чтобы старик услышал. Он поднял голову, оглянулся через плечо, и Дэвид улыбнулся ему — дескать, все в порядке, — и снова повернулся к Монике.

— Тише говори, — прошептал он. — Старик слушает.

Моника подалась к нему, губами к уху.

— Эйнштейну надо было уничтожить теорию, как только он понял, насколько она опасна. Но он слишком, черт его побери, ценил свои уравнения. Тоже бессердечная сволочь.

Она смотрела в упор, горя желанием затеять ссору. Но Дэвид не стал отвечать, и через некоторое время это желание у нее прошло. Зевнув, она отодвинулась на пару футов и легла на серое одеяло.

— А, ладно, хрен с ним. Разбудишь меня, когда приедет этот за змеями.

И через тридцать секунд она мирно посапывала, лежа на боку и притянув колени к груди. Руки у нее были сцеплены под подбородком, будто она молилась. Дэвид взял край одеяла и обернул ее, потом сел рядом с Майклом — другим членом своей новой семьи.

Мальчик все еще был поглощен игрой, и Дэвид от скуки стал смотреть, что происходит на экране. Мультипликационный солдат в мундире цвета хаки бежал по темному коридору. В конце коридора возник другой солдат, но Майкл тут же его застрелил. Его солдат перепрыгнул через лежащий ничком труп, потом бросился в комнатку, где спряталось с полдюжины фигурок. Майкл нажал кнопку, его солдат пригнулся, поливая противников очередями из «М-16», и скоро все шесть противников лежали на полу, из их ран текла мультипликационная кровь. Солдат Майкла открыл дверь в противоположной стене комнаты. Экран потемнел, потом мерцающими буквами вырисовалась надпись: «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ ДОСТИГЛИ УРОВНЯ SVIA/4!»

Очевидно, это был невероятно высокий уровень умения в этой игре, но Майкл не проявил даже намека на удовольствие. И лицо у него осталось таким же лишенным выражения, как и было.

Внезапно Дэвид ощутил порыв установить с мальчиком контакт. Он наклонился поближе и показал на экран:

— И что теперь будет?

— Перейдет обратно на уровень А1.

Голос Майкла звучал монотонно, глаза не отрывались от экрана, но это была реакция, разумный ответ.

Дэвид улыбнулся:

— Значит, ты выиграл? Потрясающе.

— Нет, я не выиграл. Игра переходит на уровень А1.

Дэвид кивнул. Ладно, без разницы. Он снова показал на экран, где тот же солдат в хаки стоял в отрытом поле.

— Но все равно игра хорошая, правда?

На этот раз Майкл не ответил — все его внимание было поглощено игрой. Дэвид почувствовал, что «окно возможности» закрылось, оставил попытки заговорить и просто смотрел, как мальчик играет. Из отцовского опыта он знал, что для общения слова не всегда нужны. В те дни, которые проводил с Джонасом, он просто садился рядом, когда мальчик делал уроки. И эта близость уже создавала уют.

Через десять минут Майкл продвинулся до уровня В3. Отец Калеба кончил ужинать и заснул на стуле. Потом послышались голоса снаружи — возбужденные голоса. Дэвид в тревоге бросился к двери сарая и приотворил ее на дюйм. В щель было видно, как Калеб разговаривает с другим толстяком — на том были мешковатые джинсы и грязный серый свитер. Как и у Калеба, у него была густая каштановая борода на лице и двустволка в руках. Наверное, это и есть Грэддик, подумал Дэвид с облегчением. Он отворил дверь настежь и вышел.

Калеб резко обернулся:

— Бери жену и ребенка, быстрее! Уезжать вам надо!

— Что такое? Что стряслось?

Вперед шагнул Грэддик, взглянул по-неземному синими глазами в запавших орбитах.

— Войско Сатаны на марше! По шоссе № 83 идет колонна «хаммеров», а на склон садятся черные вертолеты.

— Армагеддон близок, брат мой! — провозгласил Калеб. — Езжайте, пока они не перекрыли дороги.

Профессор Гупта лежал в столовой у доктора Майло Дженкинса на черном дереве стола. Под ноги профессора, чтобы поднять их повыше, положили диванные подушки из гостиной, в рану на бедре доктор Дженкинс вставил хирургический зажим, чтобы остановить кровь. С Дженкинсом Саймону повезло: это был старомодный сельский доктор с некоторым опытом лечения огнестрельных ранений у своих соседей-горцев. Используя материалы из домашней аптечки, он сумел поставить капельницу, привесив ее на люстру. Но, склоняясь над скользким от крови столом и прижимая пальцы к шее Гупты, Дженкинс мрачно покачал головой. Саймон, державший доктора под прицелом «узи», понял, что здесь что-то не так.

Дженкинс повернулся к нему. На клетчатой пижаме доктора сейчас виднелись темно-красные потеки.

— Ну, как я вам и говорил, — протянул он. — Если хотите спасти этому человеку жизнь, его надо везти в больницу. Я больше ничего сделать не могу.

Саймон нахмурился:

— А как я вам говорил, меня не интересует спасение его жизни. Мне только нужно, чтобы к нему на несколько минут вернулось сознание. Для очень короткого разговора.

— Этого тоже не будет. У него финальная стадия гиповолемического шока. Если он в ближайшее время не окажется в стационаре, разговаривать он будет только со своим Создателем.

— В чем проблема? Вы остановили кровь, влили ему растворы. Состояние должно было улучшиться.

— Он потерял слишком много крови. У него не хватает красных кровяных телец, чтобы доставлять кислород к органам.

— Так перелейте ему кровь.

— Вы думаете, у меня в холодильнике есть банк крови? Ему не меньше трех пинт нужно!

Не отводя автомата от Дженкинса, Саймон закатал правый рукав.

— У меня группа 0, резус отрицательный. Универсальный донор.

— Вы спятили? Если я возьму столько крови у вас, в шок впадете вы!

— Не думаю. Мне приходилось сдавать кровь. Найдите еще капельницу.

Но Дженкинс не поддался. Он выпрямился, сложив руки на груди, выпятил губу. Чистейшее горское упрямство было во всей его позе.

— Нет, хватит. Больше я вам не помогаю. Стреляйте в меня, если вам так хочется.

Саймон устало вздохнул. Ему вспомнилась служба в спецназе, Чечня, солдаты, которых надо было заставлять воевать. Угрозы расстрела явно недостаточно, чтобы привести доктора Дженкинса к повиновению. Придется найти более сильную мотивацию.

— Брок! — позвал Саймон. — Будь добр, приведи сюда миссис Дженкинс.

В пять утра, не успело еще солнце взойти над Вашингтоном, как вице-президент вышел из своего лимузина и направился к боковому входу в Западное Крыло. По натуре он не был жаворонком: его бы воля, так он бы спал до семи и на работу приезжал бы к восьми. Но президент фанатично начинал свой рабочий день с восходом, и вице-президенту, хочет он того или нет, приходилось поступать так же. Надо все время быть рядом, чтобы удерживать начальство от всяких глупостей.

Войдя в здание, он в вестибюле сразу увидел министра обороны — тот сидел в кресле с авторучкой в одной руке и с газетой «Нью-Йорк таймс» в другой и что-то писал на полях. Никогда он не спит, подумал вице-президент. Так и бродит всю ночь по коридорам Белого дома.

Увидев вице-президента, министр вскочил, держа перед собой тетрадку «Таймс» и сердито ее тряся.

— Видели вот это? — спросил он. — У нас теперь проблема. Проболтался один коп из Нью-Йорка.

Статья была на первой полосе в верхнем левом углу:

СОМНИТЕЛЬНЫЕ ЗАЯВЛЕНИЯ ФБР

Глория Митчелл

Детектив нью-йоркской полиции поставил под сомнение заявление Федерального бюро расследований о том, что некий профессор Колумбийского университета замешан в жестоком убийстве шести агентов ФБР, произошедшем в четверг вечером.

ФБР объявило Дэвида Свифта в национальный розыск после убийств, которые якобы произошли в процессе контрольной закупки наркотиков в Западном Гарлеме. Бюро утверждает, что Свифт, профессор истории, известный как автор биографий Исаака Ньютона и Альберта Эйнштейна, был руководителем кокаиновой цепи и отдал приказ об убийстве агентов, когда они были раскрыты.

Однако вчера детектив из отдела расследования убийств в Северном Манхэттене заявил, что агенты ФБР взяли Свифта под стражу в четверг около восьми часов вечера, за три часа до того, когда, по утверждениям бюро, произошли убийства.

Детектив, согласившийся ответить на наши вопросы на условиях анонимности, сообщил, что агенты арестовали Свифта в больнице св. Луки на Морнингсайд-хейтс. В этот момент Свифт приехал навестить доктора Ганса Кляйнмана, лауреата Нобелевской премии по физике, который был госпитализирован в связи с травмами, нанесенными ему в тот вечер неизвестным грабителем, вломившимся в его квартиру. От этих травм Кляйнман скончался вскоре после прибытия Свифта.

Вице-президент разозлился так, что дальше читать уже не мог. Провал невероятного масштаба.

— Как это вышло, черт побери?

Министр обороны завертел квадратной головой:

— Типичная коповская дурость. Детектив злился на федералов, что у него отобрали дело Кляйнмана. Вот и отомстил, накапав в «Таймс».

— Заткнуть ему пасть можем?

— Уже сделано. Мы выяснили, кто это — латинос по фамилии Родригес, — и взяли его для допроса. Но более серьезная проблема — бывшая жена Свифта. Это она толкнула «Таймс» на написание статьи.

— А ей заткнуть пасть?

— Пытаемся. Я только что говорил с ее бойфрендом, Энтони Ван-Кливом — тот адвокат, что собрал двадцать миллионов на вашу последнюю кампанию. Видимо, их роман сильно остыл за последние сутки. Он теперь не возражает, если мы ее возьмем.

— Так давайте!

— Агенты, следящие за ней, говорят, что она с сыном ночевала у той репортерши, что написала статью. Бывшая у Свифта никак не дура. Она понимает, что мы не можем ее задержать, пока она у репортерши. У нас и так с «Таймсом» хлопот полон рот.

— Она живет у репортерши «Таймс»? И они еще называют себя беспристрастными!

— Знаю, знаю. Но мы ее скоро возьмем. С полдюжины агентов следят за квартирой, и как только репортерша пойдет на работу, мы войдем.

Вице-президент кивнул.

— А что в Западной Виргинии? Как движется дело?

— Волноваться не о чем. Одно подразделение «Дельты» уже там и еще два на подходе. — Министр направился к залу переговоров. — Я пойду расспрошу командиров. Возможно, беглецов уже взяли.

Вице-президент посмотрел на него очень строго. У министра была скверная привычка слишком рано трубить победу.

— Пожалуйста, держите меня в курсе.

— Да, сэр, конечно. Я вам сегодня позвоню из Джорджии. Еду сейчас в Форт-Беннинг говорить речь пехотинцам.

Дэвид проснулся в корме принадлежащего Грэддику универсала и обнаружил, что Моника спит у него в объятиях. Это его слегка удивило: когда несколько часов назад они засыпали, то постарались расположиться в разных углах грузового отсека. (К счастью, машина была «форд-кантри-сквайр» и пережила не меньше двадцати зим Западной Виргинии.) Но Моника, мечась во сне, подобралась к Дэвиду и сейчас лежала спиной к его груди, а ее голова была у него под подбородком. А может, она инстинктивно отползала от ящиков с гремучими змеями, накрытых брезентом у заднего борта. Но как бы там ни было, она лежала в его объятиях, ребра у нее тихо поднимались и опускались на вдохах и выдохах, и Дэвид ощутил почти болезненный прилив нежности. Вспомнился прошлый раз, когда он ее вот так обнимал на диванчике в ее аспирантской квартирке почти двадцать лет назад.

Осторожно, чтобы не разбудить Монику, Дэвид поднял голову и выглянул в окно. Было раннее утро. Машина ехала по шоссе, пролегавшему между двумя стенами южных сосен. Грэддик вел машину, насвистывая в такт звучащему из радио госпелу, а Майкл вытянулся во сне на заднем сиденье, крепко сжимая отключившийся на ночь геймбой. Через некоторое время Дэвид увидел дорожный знак: «I-185 ЮГ, КОЛАМБАС». Они уже были в Джорджии и, быть может, недалеко от своей цели.

Моника зашевелилась, повернулась, открыла глаза. Дэвид этого не ожидал, но она не стала высвобождаться из его объятий, а просто зевнула и потянулась.

— Который час?

Он посмотрел на часы:

— Почти семь. — Это было замечательно, насколько она спокойна, лежа вот так рядом с ним, будто они и правда давно женаты. — Ты всю ночь спала? — спросил он тихо, хотя вряд ли Грэддик услышал бы что-нибудь за громким пением радио.

— Ага, и мне сейчас лучше. — Она повернулась на спину и сцепила руки за головой. — Ты меня извини за вчерашнее. Кажется, я вспылила.

— Ничего страшного. Когда за человеком гоняется армия США, его раздражительность вполне простительна.

Она улыбнулась:

— И ты не обиделся из-за всех этих гадостей, что я наговорила про Эйнштейна?

Он покачал головой и улыбнулся в ответ. Как хорошо, подумалось ему. Такого разговора с женщиной у него давно уже не было.

— Нет, ни капли. На самом деле ты даже во многом права.

— То есть ты хочешь сказать, что Эйнштейн и правда был бессердечной сволочью?

— Так резко формулировать я бы не стал. Но иногда он бывал весьма черств.

— Да? И что же он такого сделал, нехороший человек?

— Ну, для начала — бросил своих детей, когда распался его первый брак. Оставил Милеву и двух сыновей в Швейцарии, уехав в Берлин работать над теорией относительности. А ту дочь, которую Милева родила от него до брака, он не признавал.

— Стоп, с этого места подробнее. У Эйнштейна была незаконная дочь?

— Да, по имени Лизерль. Она родилась в девятьсот втором году, когда Эйнштейн еще был нищим преподавателем в Берне. Поскольку рождение дочери было скандалом, обе семьи это скрыли. Милева вернулась в Сербию и там родила ребенка. А потом Лизерль то ли умерла, то ли ее отдали в приемную семью. Никто не знает.

— Как это — никто не знает?

— Эйнштейн больше не упоминал о ней в письмах. Потом Милева приехала в Швейцарию, и они поженились. Никто из них никогда не говорил о Лизерль.

Моника вдруг резко от него отвернулась, нахмурилась, уставясь на потрепанную мешковину, укрывающую пол грузового отсека. Дэвид не понял причин такой смены настроения.

— Что случилось? — спросил он.

Она покачала головой:

— Ничего, все в порядке.

Осмелев от ее близости, он взял Монику за подбородок, повернул к себе.

— Давай выкладывай. Не надо секретов среди коллег.

Она заколебалась, и на миг Дэвиду показалось, что она сейчас рассердится, но она только отвернулась и стала смотреть в окно.

— Когда мне было семь лет, мать забеременела. Отцом, вероятно, был кто-то из тех, у кого она покупала героин. На следующий день после родов она ребенка отдала. Мне она никогда и ничего не говорила о нем, только — что это была девочка.

Дэвид переместил руку по мягкой шее, коснулся пальцами мочки уха.

— Ты так и не узнала, что с ней сталось?

Моника кивнула, не глядя на него.

— Узнала. Она кокаиновая проститутка, работает за дозу.

Из уголка ее глаза выкатилась слеза, поползла по щеке. Дэвид, не в силах сдержаться, наклонился и взял эту слезу губами, ощутил влагу и соль. Моника закрыла глаза, и тогда он поцеловал ее в губы.

Не меньше минуты они молча целовались на полу грузового отсека, как подростки, прячущиеся от сидящих на переднем сиденье взрослых. Моника обхватила его руками за талию, притянула к себе. Фургон стал замедлять ход, очевидно, приближаясь к повороту на Коламбас, но Дэвид не поднял головы, не стал смотреть в окно. Он целовал Монику, а машина ехала по пандусу, входя в долгий плавный спуск с поворотом, напоминавший поворот чайки над океаном и как-то смешивающийся в мыслях с ощущением скользящих губ Моники. Наконец, он все же оторвался от нее, посмотрел ей в глаза — они смотрели друг на друга, все еще не говоря ни слова. Но тут фургон свернул резко направо и остановился.

Они быстро отпустили друг друга и выглянули в окно. Машина стояла перед длинным одноэтажным зданием, где располагались магазины на широкой улице, уже забитой машинами. Дэвид понял, что они близко от Форт-Беннинга — в названиях всех магазинов присутствовали военные мотивы. Самый большой — «Лохмотья рейнджера», здесь торговали армейско-флотскими излишками, стояли манекены в камуфляже. Рядом навынос продавали жареных кур в «Зоне боев» и виднелся тату-салон с названием «Айковы чернила». Еще несколько ярдов — на шлакоблочном здании без окон горела большая неоновая вывеска: весьма фигуристая женщина склонилась над словами «НОЧНЫЕ МАНЕВРЫ». Вопреки названию заведение работало круглые сутки: не меньше двух дюжин машин припарковалось перед баром, а у входа стоял внушительного вида вышибала.

Грэддик выбрался с водительского сиденья, прихрамывая, обошел свой универсал и открыл заднюю дверцу, но Дэвид не спешил вылезать из машины. Присев возле ящиков со змеями, он внимательно оглядел улицу — нет ли человека в форме. При сложившихся обстоятельствах риск встретить его был достаточно велик.

— Где мы? — спросил он.

Глядя на Дэвида безумными, невероятно синими глазами, Грэддик показал на заведение «Ночные маневры».

— Видите номер на двери? Этот адрес вы мне и назвали: 3617 Виктория-драйв.

— Этого не может быть! — возразил Дэвид. Ведь он же назвал адрес Элизабет Гупты.

— Я это место знаю, — протянул Грэддик. — До своего спасения я был солдатом армии Сатаны. Я жил тогда в Беннинге и каждый раз, когда получал увольнительную на выходные, приходил на Виктория-драйв. — Он с гримасой отвращения плюнул на асфальт. — Мы его называли ВД.[7] Рассадник распутства.

Дэвид кивнул. Теперь он начал понимать. Профессор Гупта говорил, что его дочь — наркоманка. Кажется, с ней связаться будет труднее, чем он думал.

— Женщина, которую мы хотим повидать, — я думаю, она здесь работает.

Грэддик прищурился:

— А ты говорил, что эта женщина в родстве с твоей женой?

Снова кивнув, Дэвид показал на Монику:

— Верно, двоюродные сестры.

— Распутство и блуд, — буркнул Грэддик, хмуро глядя на шлакоблочное здание. — Ты оскверняешь землю развратом своим.

Он снова сплюнул, не сводя глаз с распутного вида неоновой вывески, будто хотел голыми руками ее содрать.

Дэвид понял, что этот здоровяк-горец может оказаться очень полезен. А уж его машина — тем более.

— Вот именно. То, что случилось с Элизабет, разбивает нам сердце, — сказал Дэвид. — И мы должны чем-нибудь ей помочь. Хоть попытаться как-то.

Как и надеялся Дэвид, идея нашла у Грэддика отклик:

— То есть вы хотите спасти ее?

— Именно так. Мы должны убедить ее принять Иисуса как ее личного спасителя. Иначе ей прямая дорога в ад.

Грэддик подумал, поглаживая бороду и поглядывая на прикрытых брезентом гремучих змей.

— Хорошо. Мне в Таллахасси надо быть только к пяти вечера. Так что могу немножко поубивать время. — Он помолчал, улыбнулся и обнял Дэвида за плечи. — Ладно, брат мой, будем делать работу Господа! Войдем же в это логово мерзости, распевая гимны Его! Аллилуйя!

— Нет, давай так. Я туда войду один, а ты объезжай сзади и жди, пока мы выйдем через черный ход. Если она поднимет шум, поможешь мне ее вынести. Согласен?

— Отлично придумано, брат! — Грэддик дружелюбно хлопнул Дэвида по спине.

Выходя из фургона, Дэвид сжал Монике руку:

— Присмотри за Майклом, ладно? — и направился в «Ночные маневры».

Запах пролитого пива настиг его еще перед дверью. Прежнее отвращение подступило к горлу, как позавчера в баре на Пенсильванском вокзале, но Дэвид набрал в грудь воздуху и сумел улыбнуться, вручая вышибале десять долларов за вход.

Зал был синим от сигаретного дыма. Из динамиков ревела старая песня ZZ Тор. На полукруглой эстраде перед публикой из безнадежно пьяных «Джи-Ай» стояли две полуголые танцовщицы, одна из них медленно обвивалась вокруг серебристого шеста. Другая повернулась к публике спиной и медленно запрокинула голову назад, опустила ее между колен. Какой-то солдат шагнул вперед, пошатываясь, сунул ей пятерку в рот. Девушка облизнула губы и взяла банкноту зубами.

Сперва при виде такого количества народу в форме Дэвиду в первый момент стало не по себе, но он тут же осознал, что как раз эти солдаты опасности для него не представляют. Большинство, вероятно, пьет здесь уже двенадцать часов, наслаждаясь каждой минутой из сорокавосьмичасового увольнения. Он подвинулся ближе к сцене, вгляделся в танцовщиц. К сожалению, ни одна из них по внешнему виду не могла быть родственницей профессора Гупты. Та, что танцевала у шеста, была веснушчатая и рыжая, а с головой между колен — платиновая блондинка.

Дэвид не спеша подошел к бару и заказал «Будвайзер». Держа бутылку в вытянутой руке, он оглядел еще трех женщин, танцевавших для солдат на табуретках бара. Еще две блондинки и одна рыжая. Все очень привлекательные, с круглыми упругими грудями и подобранными задами, которыми они вертели для развлечения солдат, но Дэвид искал не их. Он забеспокоился, не ушла ли Элизабет домой: в конце концов, уже семь утра, а стриптизерши наверняка работают по сменам. А может быть, устроилась на работу в другой клуб. Или вообще уехала из города.

Он уже почти утратил надежду, когда заметил в дальнем углу зала кого-то в оливково-зеленом армейском кителе. Этот человек, навалившись туловищем на стол, спал лицом вниз. Сперва Дэвид решил, что это пьяный солдат, но, подойдя ближе, заметил разлив черных волос, рассыпавшихся от упавшей на стол недвижной головы. Женщина спала щекой к столу, вытянув длинные стройные ноги. Рубашки под армейским кителем не было, как не было и никаких штанов: только ярко-красные бикини и пара белых сапог до колен.

Дэвид подошел к столу, пытаясь разглядеть ее получше, но в том углу было темно, а лицо женщины закрывали волосы. Никуда не денешься — придется ее будить.

Он сел на стул напротив и деликатно постучал костяшками по столу.

— Э-гм, извините?

Женщина не отреагировала. Дэвид постучал сильнее.

— Извините. Можно вас спросить?

Женщина медленно подняла голову, руками отвела завесу волос с лица. Отодвинула ото рта упавшие пряди, прищурилась на Дэвида.

— Какого черта тебе надо? — прохрипела она.

Лицо выглядело жутко. От угла рта до середины щеки — смазанная алая помада, огромные серые мешки под глазами, фальшивые ресницы наполовину отклеились и хлопали как крыло летучей мыши, когда женщина моргала. Но кожа у нее была карамельно-коричневая, точно как у Майкла, а миниатюрный точеный нос — копия носа профессора Гупты. И возраст, казалось, тоже подходящий: лет тридцать пять — сорок. Существенно старше других танцовщиц в этом клубе. Дэвид наклонился к ней:

— Элизабет?

— Кто назвал тебе это имя? — скривилась она.

— Это долго рассказывать…

— Чтоб больше меня так не называл! Меня зовут Бет, понятно тебе? Просто Бет!

Она оскалилась от злости, и стали видны ее зубы с коричневым налетом у корней. Метамфетаминовая пасть, как называют это сами наркоманы. Когда они курят наркотик, пары разъедают эмаль. Теперь Дэвид не сомневался, что перед ним Элизабет Гупта.

— Ладно, Бет. Послушай, я хотел спросить…

— Тебе отсосать или дать? — Левая щека у нее дернулась.

— Я хотел только поговорить минутку.

— На всякую хрень у меня времени нет. — Она резко встала, китель распахнулся, мелькнул золотой медальон на цепочке между грудями. — Отсосать на парковке — двадцатка, трахаться в мотеле — полтинник.

Она снова дернула щекой и поскребла подбородок алыми ногтями. Абстиненция, понял Дэвид. Организм жаждет дозы метамфетамина. Он встал.

— Ладно, пойдем на парковку.

Он попытался направить ее к задней двери, но она отбила его руку.

— Деньги вперед, мудила!

Дэвид достал двадцатидолларовую купюру из бумажника и протянул ей. Сунув деньги во внутренний карман кителя, женщина пошла к запасному выходу. Идя за ней, Дэвид заметил, что она хромает, и это окончательно подтвердило его предположения. Элизабет Гупту когда-то сбила машина, у нее была сломана нога в трех местах.

Выйдя из здания, она быстро зашагала к мрачному закоулку между шлакоблочной стеной и двумя мусорными ящиками.

— Спускай штаны, — скомандовала она. — И побыстрее.

Он поглядел через плечо, увидел универсал. Грэддик уже вышел, и сейчас у Дэвида был резерв — на случай, если дело обернется плохо.

— На самом деле мне ничего не нужно отсасывать. Я друг вашего отца, Бет. И хочу вам помочь.

Она уставилась на него, широко открыв рот.

— Моего отца? Ты что, пьян?

— Меня зовут Дэвид Свифт — имя ничего не говорит? Профессор Гупта сказал мне, где вас найти. Мы пытаемся…

— Этот гад! — заорала она на всю парковку. — Где он, сволочь?!

Дэвид поднял руки над головой, как регулировщик.

— Эй-эй, остынь! Твоего отца здесь нет. Здесь только я и…

— СУКА! — Она бросилась на него, метя длинными ногтями в глаза. — СУКА БЛЯДСКАЯ!

Он подобрался, готовясь перехватить ее руки, но не успела она приблизиться, как Грэддик схватил ее сзади. Двигаясь быстрее, чем вообще казалось возможным, горец вывернул ей руки за спину.

— О мать мерзостей! — провозгласил он. — Покайся перед Господом твоим Иисусом Христом, ибо близок страшный суд!

Опомнившаяся Элизабет взметнула колено и обрушила острый каблук на пальцы ноги Грэддика. Взвыв от боли, он выпустил ее, а она тут же прыгнула на Дэвида.

Правую руку он сумел отбить, но ногтями левой Бет пропахала ему щеку. О Господи, ну и реакция у этой женщины!

Дэвид оттолкнул ее, но она снова бросилась к нему и едва не угодила ногой в пах. Это было словно драка с диким зверем, битва насмерть, и Дэвид подумал уже ее оглушить и затащить в фургон, но Элизабет, не успев броситься на него в третий раз, увидела краем глаза то, что заставило ее остановиться, и резко повернулась вправо, балансируя на смертоносном каблуке. Она бросилась через всю парковку к Монике и Майклу, стоящим перед машиной Грэддика.

— Майкл! — закричала она, обхватывая сына руками.

Свой полевой штаб «Дельта» развернула в церкви пятидесятников в Джоло. Люсиль смотрела на простое деревянное здание — Церковь Живого Господа Иисуса — и покачивала головой. Картинный пример военной глупости. Если хочешь, чтобы местные тебе помогали, не реквизируй их культовых зданий. Но спецсилы прибыли из Ирака, и на чувства местных им уже не хватало терпения.

Люсиль и агент Кроуфорд зашли в церковь и стали искать полковника Таркингтона, командира отряда. Его люди организовали командный пункт возле кафедры. Два солдата возились с рацией, еще двое склонились над картой Западной Виргинии, двое других держали под прицелами «М-16» группу задержанных, сидящих на церковных скамьях с завязанными глазами. Люсиль снова покачала головой. Все они были мрачные упрямые горцы, которые боялись Бога, и никого, кроме Бога. Если даже они что-то знают о беглецах, спецсилам точно ничего не расскажут.

Наконец в глубине церкви она высмотрела полковника Таркингтона. Он жевал мокрый окурок сигары, выкрикивая приказы в полевую рацию. Люсиль дождалась конца переговоров и лишь потом подошла к нему.

— Полковник, я специальный агент Паркер, ваш контакт в ФБР. Мне хотелось бы поговорить о вещественных доказательствах, изъятых вашими людьми вчера в «Приюте Карнеги».

Несколько секунд полковник разглядывал ее и агента Кроуфорда, губами и зубами передвигая сигару в угол рта.

— И чего?

— Разбитый компьютер необходимо отправить в лабораторию бюро в Квантико. Возможно, нам что-то удастся восстановить с разбитого диска.

Таркингтон осклабился, не выпуская сигару из зубов:

— Не беспокойтесь, милочка. Мы это все послали в разведуправление армии.

На «милочку» Люсиль ощетинилась, но голос ее остался ровным:

— При всем должном уважении, сэр, наша аппаратура в Квантико куда лучше всего, что есть у разведывательного управления армии.

— Уверен, что наши ребята справятся. Да к тому же нам эта информация уже не нужна. В этой части штата мы перекрыли все движение и поймаем беглецов еще до завтрака.

Ох, как она в этом сомневалась. За последние тридцать шесть часов Люсиль хорошо поняла, что не следует недооценивать таланта Дэвида Свифта уходить от преследования.

— Тем не менее, сэр, бюро хотело бы получить этот жесткий диск.

Улыбка полковника погасла.

— Я вам сказал, что его отдали в РУА. Туда и обращайтесь. Извините, мне работать надо.

И он отошел к кафедре совещаться со своими подчиненными.

Еще минуту Люсиль постояла, дымясь. «Да ну его к чертям! Если ему не нужна моя помощь, какого хрена вообще ее предлагать?» Слишком она стара, чтобы заниматься такой фигней. Пора ей вернуться в Вашингтон и сидеть на заднице ровно, как положено старой почтенной госслужащей.

Она решительно вышла из церкви и направилась к своему «сабурбану». Агент Кроуфорд подбежал к ней.

— Куда теперь? — спросил он.

Люсиль уже готова была сказать: «В Вашингтон», но тут у нее возникла мысль. Да такая очевидная и простая, что даже непонятно, почему она раньше не пришла.

— У того компьютера в «Приюте Карнеги» был выход в Интернет?

Кроуфорд кивнул:

— Да, насколько я помню, кабельное соединение.

— Позвони провайдеру и узнай, выходил ли этот компьютер в сеть и что с него запрашивали.

Элизабет Гупта лежала на кровати в номере 201 мотеля «Армейский мул», через улицу напротив от «Ночных маневров». Здесь она обычно обслуживала клиентов, подцепленных в стрип-клубе, но сейчас на двуспальной кровати лежала одна в махровом купальном халате под одеялом. Рядом с ней сидела Моника, поглаживая по волосам и что-то тихо приговаривая, убаюкивая, как больного пятилетнего ребенка. Майкл сидел на стуле, снова играя в свою электронную игрушку, а Дэвид выглядывал из-за штор, не происходит ли чего-нибудь необычного на Виктория-драйв. Грэддика послали выпить кофе где-нибудь: его проповеди об искуплении и божественном прощении оказались контрпродуктивны.

Моника развернула батончик, купленный в автомате в мотеле, и протянула его Элизабет:

— На, поешь.

— Не, не хочу, — просипела она. После ора на парковке она и двадцати слов не сказала.

Моника поднесла батончик прямо ей под нос.

— Давай хоть откуси немного. Надо что-нибудь съесть.

Говорила она ласково, но твердо. Элизабет сдалась, откусила краешек батончика. Дэвида поразило, как умело вела себя Моника в этой ситуации. Ясно было, что у нее есть опыт обращения с наркоманами.

Элизабет откусила еще кусочек, потом села, чтобы отпить воды из пенопластовой чашки, которую Моника поднесла ей к губам. И тут же стала жадно есть, запихивая батончик в рот и подбирая крошки с простыни. Все это время она не сводила глаз с Майкла.

Покончив с едой, она вытерла рот рукой и показала на сына:

— Глазам своим не верю. Как он вырос.

— Красивый юноша, — кивнула Моника.

— Последний раз я его видела, когда ему было всего тринадцать. Он тогда мне еле до плеча доставал.

— Значит, твой отец никогда не возил его сюда тебя навестить?

Элизабет злобно скривилась:

— Этот пидор мне даже фотографий не посылал. Я ему звонила за счет вызываемого раз в год, на день рождения Майкла, так он, сука, ни разу не принял вызова.

— Прости, ради бога. — Моника прикусила губу, искренне опечаленная. — Я не хотела…

— Так он сдох? Мне он говорил, что я Майкла не увижу, пока он жив.

Моника глянула на Дэвида, не зная, что ответить. Он отошел от окна и приблизился к кровати.

— Твой отец жив, но он в больнице. А нам он велел отвезти Майкла сюда, чтобы его не забрали в приют.

Элизабет посмотрела на него с подозрением.

— Что-то на моего папеньку не похоже. А отчего он в больнице?

— Позволишь, я начну сначала? Я когда-то был студентом у друга твоего отца, Ганса Кляйнмана. Ты его помнишь?

Это имя задело какую-то струну, и лицо Элизабет стало спокойнее.

— Конечно, Ганса я знаю. Он мой крестный. И единственный человек в мире, которого мой отец ненавидит сильнее, чем меня.

— Что? — Дэвид был совершенно потрясен. — Твой отец не ненавидел доктора Кляйнмана. Они работали вместе, и много лет.

Элизабет замотала головой:

— Отец его ненавидит, потому что Ганс умнее. И потому что у Ганса был роман с моей матерью.

Дэвид всмотрелся в ее лицо, пытаясь понять, не пудрит ли она ему мозги.

— Я отлично знал доктора Кляйнмана, и мне трудно поверить…

— Мне положить с прибором, что тебе трудно поверить и что легко! Но что я знаю, так это что я видела Ганса на похоронах моей матери, и он рыдал как дитя. Даже на рубашке слезы были.

Дэвид попытался представить себе старого учителя, рыдающего над могилой Ханны Гупты. Очень это казалось неправдоподобным, и он усилием воли отогнал образ. Не время сейчас, давай к делу.

— Твой отец нам говорил, что Ганс несколько лет назад приезжал в Коламбас. Он пытался помочь тебе завязать?

На лице у нее выразилось некоторое смущение, она опустила глаза к одеялу.

— Ага, нашел мне работу в Беннинге — сидеть на телефоне у одного генерала в приемной. И квартиру мне нашел. Я даже Майкла на время получила обратно. Но потом все сама перепохабила.

— Ну, вот потому мы и здесь, Бет. Понимаешь, доктор Кляйнман перед смертью оставил…

— Ганс умер? — Она выпрямилась, сидя в кровати, челюсть у нее отвисла. — От чего?

— Не могу сейчас вдаваться в детали, но он оставил сообщение, где говорилось…

— Бог ты мой! — Она прижала руки ко лбу. — Мать твою, бог ты мой!

Схватив себя за волосы, она натянула их налицо. Моника подалась поближе, потрепала ее по спине. Дэвида слегка удивила реакция Элизабет: он думал, что сидящая на метамфетаминах проститутка должна была очерстветь до полной неспособности вообще ощущать горе. Но доктор Кляйнман был единственный в ее жизни человек, который пытался ей помочь. И ясно, что между старым физиком и его крестницей была достаточно прочная связь. Быть может, потому он и спрятал Теорию Всего здесь, в Коламбасе.

Дэвид опустился на кровать рядом с Элизабет и Моникой. Они сидели втроем, сгрудившись, сдвинув головы вместе.

— Знаешь, Бет, я не буду хитрить. Мы попали в серьезную беду. У доктора Кляйнмана был секрет — научный секрет, на который много людей хотели бы наложить руку. Ганс не оставлял тебе никаких бумаг, когда сюда приезжал?

Элизабет провела рукой по лицу, задумавшись.

— Нет, он мне ничего не оставлял, кроме денег. Хватило тогда на несколько месяцев за квартиру платить.

— А компьютер? Он тебе компьютер не покупал?

— Нет, но он купил мне телевизор. И отличный радиоприемник, помню. — Она улыбнулась воспоминаниям, но улыбка тут же пропала. — Мне пришлось все это заложить, когда я потеряла работу на базе. Вот только коробка со шмотками у меня и осталась.

Она показала на картонную коробку у окна, набитую трусами, лифчиками и чулками. Вряд ли там же могла оказаться единая теория поля.

— И где ты сейчас живешь? В этом номере?

— Иногда здесь, иногда в другом. Счетами мотеля занимается Харлан.

— Харлан?

— Да, он менеджер в «Ночных маневрах».

Другими словами, ее сутенер, подумал Дэвид.

— Доктор Кляйнман дал нам адрес этого бара. Значит, он знал, что с тобой случилось.

Элизабет вздрогнула, сжалась на кровати, сложила руки на животе.

— Ганс мне звонил, когда меня уволили. Сказал, что приедет снова и устроит меня на лечение.

Теперь Дэвид представил себе доктора Кляйнмана в «Ночных маневрах» — тоже зрелище неправдоподобное. Потом подумал, нет ли компьютера в офисе стрип-клуба.

— Значит, Ганс навещал тебя в клубе? А в офисе он случайно не оказывался?

Элизабет зажмурилась и замотала головой:

— Нет, Ганс больше не приезжал. Когда он звонил, я была в приходе, ну и послала его к трепаной матери. Больше мы с ним не разговаривали.

Она наклонилась вперед, чуть ли не касаясь головой одеяла. Не слышно было ни звука, но плечи у нее затряслись, а вслед за тем — и все тело, раскачивая кровать.

Моника снова погладила ее по спине, но теперь это не помогло. Тогда она подошла к Майклу, осторожно взяла его за локоть и подвела к кровати матери. Элизабет машинально обняла его. Попробовал бы кто-нибудь другой до него дотронуться, вопль Майкла оглушил бы всех, но к прикосновениям матери у него была, видимо, природная толерантность. Он не ответил ей нежностью, даже не посмотрел на нее. Когда она обняла его за талию, он только слегка отвернулся в сторону, чтобы можно было дальше играть в «Варфайтер».

Через некоторое время она отодвинулась от сына, чтобы рассмотреть его получше, стирая слезы с глаз.

— Все еще играешь в эту проклятую войнушку, — вздохнула она, глядя на экран геймбоя. — Я думала, она тебе уже до тошноты должна была надоесть.

Майкл, разумеется, не ответил, и Элизабет обернулась к Дэвиду и Монике.

— Майкл в нее начал играть, когда я работала в Беннинге. Ганс так настроил один компьютер у меня в офисе, чтобы Майкл мог там играть. — Она провела рукой по волосам мальчика, сделав слева пробор. — Когда школа для аутичных детей бывала закрыта, я его брала с собой на работу, и он просто сидел перед тем компьютером часами, не вставая.

Элизабет опустила руку чуть пониже и погладила Майкла по щеке. Зрелище трогательное, и в другой раз Дэвид не стал бы мешать, но сейчас мысли понеслись галопом.

— Секунду, секунду. Доктор Кляйнман приходил к тебе в офис в Беннинге?

Она кивнула:

— Да, в первый день моей работы. Хотел представить меня генералу Гарнеру, моему начальнику, которого Ганс давно знал. Они сто лет назад работали вместе в каком-то проекте.

— И пока Ганс был у тебя в офисе, он работал там на компьютере?

— Ага, потому что компьютеров там битком. Весь этот отдел называется ВСБ — Виртуальная симуляция боя. Там этих дурацких штучек навалом — беговые дорожки, защитные очки, пластиковые автоматы. Армии это почти все даже не нужно, поэтому Майклу свободно давали со всем этим играть.

— И долго Ганс работал на компьютере?

— Да не знаю, черт побери. Несколько часов он точно просидел. Они с генералом старые друзья, так что ему там не мешали.

У Дэвида теперь и сердце заколотилось быстрее. Они с Моникой переглянулись, потом оба вперились в геймбой в руках у Майкла. Случайно экран сейчас показал тот же темный коридор, что видел Дэвид ночью, заглядывая Майклу через плечо. И снова мультипликационный солдат в хаки ворвался в комнату и расстрелял полдюжины врагов. Снова солдаты противника попадали на пол, истекая кровью. И снова появилась мигающая надпись: «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ ДОСТИГЛИ УРОВНЯ SVIA/4!»

— Что за черт? — спросила Моника, показывая на экран. — SVIA/4?

Дэвид понятия не имел, но знал кого спросить. Он наклонился так, чтобы смотреть Майклу прямо в лицо. Мальчик говорил с ним ночью, может быть, заговорит снова.

— Послушай, Майкл! Что там на уровне SVIA/4?

Мальчик опустил подбородок, избегая взгляда Дэвида.

— Я не могу попасть на этот уровень, — сказал он безжизненным голосом. — Переход на уровень А1.

— Это я уже знаю, ты мне говорил. — Дэвид наклонился еще, чтобы мальчик его видел. — Но почему ты не можешь попасть на этот уровень?

— У геймбоя этого уровня нет. Есть только в программе, которая работает на сервере. Так поставил Ганс.

— А почему он так поставил?

Майкл широко раскрыл рот, будто собирался завопить, а потом вдруг впервые посмотрел Дэвиду в глаза:

— Он мне сказал, там будет надежно! Там надежное место!

Дэвид кивнул. Очевидно, доктор Кляйнман внес изменения в программу «Варфайтера». Поскольку геймбой может попасть в чужие руки, в него перенесли только сокращенную версию программы. Полная версия, содержащая всю добавленную Кляйнманом информацию, находится в более безопасном месте.

— Где находится сервер?

Майкл не успел ответить, как геймбой звоночком объявил, что переходит обратно на уровень А1. Мальчик тут же отвернулся от Дэвида и встал с кровати, где лежала его мать. Отойдя к противоположной стене, встав спиной к комнате, он снова заиграл в «Варфайтер».

— Хватит его допрашивать! — сердито сказала Элизабет. — Ты его волнуешь!

— О'кей, не буду.

Дэвид отошел от кровати. На самом деле ему уже не нужно ни о чем спрашивать Майкла — он знал, где сервер. Ганс выбрал самый отчаянный способ спрятать единую теорию поля — на компьютере в Форт-Беннинге.

Доктор Майло Дженкинс и его жена лежали ничком на ковре в своей гостиной, и если бы не дыры в затылках, можно было бы подумать, что они мирно спят. Он с ними покончил в девять утра, вскоре после того как горец-доктор объявил, что профессор Гупта вне опасности и спокойно спит на обеденном столе. От выстрелов проснулся агент Брок, растянувшийся на диване в гостиной, но через несколько секунд перевернулся на другой бок и снова заснул.

Саймон бы и сам поспал с удовольствием — ему за последние тридцать шесть часов удалось урвать мало сна, и переливание крови ослабило его сильнее, чем он рассчитывал. Но в девять тридцать его ждал ежедневный звонок от клиента, таинственного Генри Кобба, желающего узнать, как идет операция, и Саймон знал — его профессиональная обязанность выдать благоприятные известия. Поэтому он с тяжелым вздохом вошел в столовую и направился к покрытому запекшейся кровью столу, где лежал профессор Гупта.

Капельница все еще висела на люстре, вставленная в вену Гупты, по резервуар был пуст. Миниатюрный профессор лежал на спине, под ногу подложена диванная подушка. Действие обезболивающих, которые ввел ему доктор Дженкинс, уже заканчивалось — как только профессор придет в сознание, боли у него будут отчаянные. Что, собственно, Саймону как раз и надо было.

Он ударил кулаком по зашитой ране у Гупты на бедре. Тело профессора выгнулось в судороге, затылок со стуком ударился о стол, здоровая нога дернулась и сбросила на пол диванную подушку. С губ сорвался тяжелый болезненный стон, веки затрепетали.

Саймон наклонился над столом:

— Профессор, пора вставать! На лекцию опоздаете, — и снова ткнул кулаком в бедро Гупты так, что натянулись швы, столь тщательно наложенные доктором Дженкинсом.

На этот раз Гупта открыл глаза и вскрикнул высоким жалобным голосом. Попытался сесть, но Саймон прижал его плечи к столу.

— А вы везунчик, вы знаете? Еле-еле выкарабкались.

Гупта посмотрел на него и часто заморгал. Он явно еще плохо ориентировался.

Саймон слегка сдавил ему плечи:

— Все в порядке, профессор. Вы вне опасности. Вам только нужно ответить на один вопрос. Один маленький вопросик, и все.

Профессор открыл и закрыл рот, но ничего не сказал. Несколько секунд у него ушло, чтобы обрести голос.

— Что такое? Кто вы?

— В данный момент это несущественно. Существенно найти ваших друзей. Дэвид Свифт и Моника Рейнольдс, вы их помните? Вы с ними были в домике вчера вечером. А потом они вас бросили, истекающего кровью. Не слишком любезно с их стороны, как вы думаете?

Гупта наморщил лоб. Хороший признак — значит, память к нему возвращается. Саймон сильнее сжал ему плечи.

— Вижу, что помните. И наверное, помните, куда они двинулись. Вы же пошли бы с ними, если бы не были ранены, я прав?

Через несколько секунд старик прищурился и нахмурил брови. Это уже не столь хороший признак: вместе с сознанием вернулось упрямство.

— Кто вы такой?

— Я же сказал, это несущественно. Мне нужно знать, куда направились Свифт и Рейнольдс. Отвечайте, профессор, иначе вам будет сейчас очень неприятно.

Гупта стрельнул глазами влево и впервые отметил обстановку: стол черного дерева, люстру, красно-желтые обои столовой Дженкинса. Он тяжело, с трудом, вздохнул:

— Вы не из ФБР.

Саймон, придерживая одной рукой плечо Гупты, сдвинул другую к раненому бедру.

— Нет, я куда свободнее, к счастью. У американцев есть свои трюки, конечно, — пытка утоплением, лишение сна, немецкие овчарки, но я на такие полумеры времени терять не люблю.

Он потянулся к повязке на ране и сорвал ее.

Гупта выгнулся в судороге и издал вопль. Но когда Саймон заглянул ему в лицо, он не увидел там ужаса, которым обычно сопровождаются судороги боли. Профессор оскалил зубы.

— Имбецил! — зашипел он. — Вы такой же дурак, как этот агент!

Саймон в раздражении запустил два пальца в рану, ногтями раздвигая швы. Из-под лоскутов кожи снова полилась кровь.

— Хватит. Говори, где Свифт и Рейнольдс?

— Имбецил! Идиот! — орал Гупта, колотя кулаком по столу.

Саймон вдавил пальцы глубже, кровь залила пальцы и потекла струйкой по бедру.

— Не скажешь — я сдеру все эти швы. А потом обдеру кожу с ноги, лентами.

Профессор рванулся вперед, глядя бешеными глазами.

— Вы безмозглая русская свинья! Я Генри Кобб!

Глава десятая

Моника бросила на него неприязненный взгляд:

— Это идиотизм. Мы попусту тратим время.

Они снова сидели в машине Грэддика, но теперь не целовались, а спорили. Машина стояла у заправки на Виктория-драйв в четверти мили от «Ночных маневров», и Элизабет Гупта звонила по телефону-автомату. Грэддик стоял на страже, держа чашку кофе «Данкин донатс», а Дэвид, Моника и Майкл ждали в машине.

— И вовсе не идиотизм. Это вполне разумно, — настаивал Дэвид.

Моника покачала головой:

— Если Кляйнман не хотел, чтобы теория попала в руки правительства, зачем бы он совал ее в компьютер, принадлежащий армии США?

— Армейские компьютеры — самые защищенные в мире. К тому же он спрятал уравнения в программе военной игры, которой больше уже никто не пользуется.

— Но у военных все равно есть к нему доступ! Что, если какой-нибудь капитан или полковник из отдела виртуальных боев захочет развлечься и запустит «Варфайтер»?

— Прежде всего до теории тебе не добраться, если не выйдешь на самый верхний уровень. Это наверняка не просто, если не играть в эту игру все время, как вот Майкл. — Дэвид показал на мальчишку, согнувшегося на заднем сиденье над своим геймбоем. — А во-вторых, если овладеешь игрой и найдешь уравнения, ты не поймешь, что они значат, если ты не физик. Подумаешь, что какая-то чепуха, и тут же забудешь.

Но это ее не убедило.

— Не знаю, Дэвид. Признай, что предположение довольно дикое. Ты уверен, что ты…

Но тут Элизабет отошла от автомата и нагнулась к окну машины. Она оделась в спандексовое трико и футболку, но по-прежнему была очень похожа на уличную девку.

— Не отвечает, — сообщила она Дэвиду через окно. — Похоже, Шейла уехала на уикенд.

Дэвид нахмурился. Он надеялся, что Шейла — подруга Элизабет, работающая секретарем в том же отделе симуляции виртуальных боев, — поможет проникнуть в Форт-Беннинг.

— А больше ты никого не знаешь, кто там работает?

— Не, никого, — ответила Элизабет. — Мужики там все на компьютерах сдвинутые. Сколько я там работала, никто даже «здрасте» не сказал.

«Плохо, — подумал Дэвид. — Без помощи работников базы даже охрану на воротах не пройти, не то что попасть в отдел виртуального боя».

— Самое смешное, я этих сдвинутых и в клубе никогда не видала, — добавила Элизабет. — Наверное, на интернетовскую порнуху кончают.

Это навело Дэвида на мысль.

— Бет, а есть у тебя постоянные клиенты, работающие на базе? Кто-нибудь, кто приходит регулярно?

— Ну есть, а что? — Сказано было с вызовом. — Таких, что приходят раз в неделю — навалом.

— А есть среди них люди из военной полиции?

Она задумалась на пару секунд.

— Знаю я одного сержанта из ВП, Манхеймер его фамилия. Уже несколько лет, с тех пор, как начала в клубе работать.

— Телефон его у тебя есть?

Вместо ответа она сунула руку в машину и щелкнула пальцами у Майкла перед носом. Мальчик вскинул голову, оторвавшись от своего геймбоя. Элизабет посмотрела на него сурово.

— Справочник Коламбаса, — сказала она. — Манхеймер, Ричард.

— 706-544-1329, — произнес Майк речитативом и вернулся к своей игре.

Элизабет улыбнулась:

— Каково? Когда он жил со мной, выучил наизусть телефонную книгу Коламбаса. И Мейкона тоже.

Дэвид записал номер на клочке бумаги. Память Майкла его не особенно удивила: он знал, что многие аутичные дети обладают феноменальной памятью, и видел телефонные справочники, которые хранились на компьютере в «Приюте Карнеги». Неприятно было смотреть, как Элизабет использует способности сына: ясно, что так щелкала пальцами она не в первый раз. Наверное, удобный способ помнить своих клиентов.

Он протянул клочок ей:

— Позвони этому сержанту и попроси его об одолжении. Скажи, что в городе твои друзья, которым нужно попасть на базу. Скажешь, что мы хотим навестить младшего брата, а документы по ошибке дома забыли.

Она прищурилась, глядя на номер, и покачала головой:

— Манхеймер за так ничего делать не будет. Захочет от меня бесплатный подарочек, если не два.

Дэвид этого ожидал. Он вытащил бумажник и отсчитал пять двадцаток.

— Не беспокойся, я оплачиваю. Сотня вперед, две сотни потом. Пойдет?

Элизабет уставилась на деньги, открыла рот, облизала губы, будто уже чувствуя вкус кристаллов метамфетамина. Потом выхватила у Дэвида бумажку и бросилась к телефону.

Дэвид посмотрел на Монику, но она отвернулась. Было видно, что она молча злится, и это было хуже, чем если бы она орала. В молчании они смотрели, как Элизабет набрала номер и стала говорить. Наконец Дэвид протянул руку над сиденьем и тронул Монику за плечо:

— Слушай, в чем дело?

Она дернула плечом, стряхнула его руку.

— Сам знаешь. Ты с ней как сутенер.

— Я? Да я же только…

— Что она сделает с деньгами, как ты думаешь? Сам знаешь: загудит на все и закупит свою дрянь. А потом обратно в стрип-клуб и номер мотеля.

— Послушай, нам же нужна помощь, чтобы найти теорию. Если у тебя есть лучшее предложение, отчего ты тогда…

Вдруг Моника вцепилась в руку Дэвида.

— Что-то случилось, — сказала она, показывая в сторону телефона-автомата.

Рядом с Элизабет стоял Грэддик и что-то ей орал, а она, не обращая на него внимания, продолжала говорить в трубку. Тут же Грэддик сгреб ее в охапку и потащил к фургону. Дэвид ничего не понимал, пока не посмотрел на улицу и не увидел с полдюжины черных «сабурбанов», припаркованных перед «Ночными маневрами». Из них вываливался рой людей в сером и окружал клуб.

Грэддик открыл заднюю дверцу и впихнул Элизабет внутрь.

— Заводи мотор, брат мой! Сатана идет за нами по пятам!

Карен стояла в гостиной Глории Митчелл, глядя из-за жалюзи в окно на забитую Восточную двадцать седьмую улицу. Двое крепких ребят в свитерах стояли возле грузовичка службы доставки, который уже двенадцать часов не двигался с места. Каждые несколько минут один из ребят подносил руку ко рту, будто кашляя, на самом деле сообщая, что-то в спрятанный в рукаве микрофон.

Джонас сидел на диване, пролистывая книгу по астрономии, найденную на полке у Глории. Сама Глория в другом конце комнаты говорила по телефону со своим редактором из «Нью-Йорк таймс». Внешне миниатюрная, с волосами цвета воронова крыла, худыми ногами и острым подбородком, это была женщина-огнемет. Глаза у нее постоянно были в движении. Закончив разговор, она закрыла телефон и быстрым шагом подошла к Карен.

— Мне надо бежать, — доложила она. — Двойное убийство в Бруклине. Ты побудь здесь, пока я вернусь.

У Карен свело судорогой желудок. Она показала в окно:

— Агенты никуда не делись. — Она понизила голос так, чтобы Джонас не услышал. — Как только ты уйдешь, они ворвутся и нас заберут.

Глория покачала головой:

— Нелегальное проникновение в квартиру репортера? Не посмеют.

— Они взломают дверь и починят ее до твоего прихода. Будет так, будто мы с Джонасом просто решили уйти. И именно это они тебе ответят, когда ты спросишь.

— Ты правда думаешь, что…

— Твой редактор никого не может послать, кроме тебя?

Она сказала на выдохе громкое «Ха!»

— Даже и думать не стоит. Эксплуататор, каких мало.

Карен посмотрела на сына, разглядывающего изображение пояса астероидов. Черта с два она еще когда позволит этим сволочам к нему прикоснуться.

— Тогда мы поедем с тобой. У тебя на глазах они нас не арестуют.

— Как хочешь, — пожата плечами Глория.

Будь это обычная работа, Саймон давно уже пристрелил бы клиента: профессор Амил Гупта, он же Генри Кобб, был самой наглой и противной личностью, с которой когда-либо приходилось иметь дело. Сообщив о том, кто он такой, профессор тут же начал выговаривать Саймону в весьма неприятных выражениях. Хотя некоторые законные поводы для недовольства у него, конечно, имелись, все же он был сам виноват: путаницы бы не произошло, если бы он не настаивал на этих дурацких псевдонимах. Саймон пытался это объяснить, перевязывая рану, но профессор продолжал сыпать оскорблениями. Потом, снова получив возможность ходить, он начал выкрикивать распоряжения, выстраивая новый план: они с Саймоном на пикапе едут в Джорджию преследовать Свифта и Рейнольдс, а Брок тем временем берет «додж» Дженкинса и возвращается в Нью-Йорк. Когда Саймон попытался спросить, зачем Броку ехать в Нью-Йорк, Гупта велел ему заткнуться и искать ключи от машины. Саймон машинально потянулся за «узи», но сдержался и не стал разбрызгивать мозги Гупты по комнате. «Спокойнее, — напомнил он себе. — Думай о работе».

Поскольку дом Дженкинса стоял в нескольких километрах за кордоном, поставленным американцами, Саймон на проселках юго-западной Виргинии не встретил препятствий. К одиннадцати утра они приехали в город Мидоувью, откуда Брок свернул на север по федеральному шоссе № 81, а Саймон с Гуптой направились на юг. Профессор полулежал на пассажирском сиденье, пристроив больную ногу на приборную доску, но, к несчастью, не задремал, а вместо того каждые пять минут смотрел на часы и произносил тирады о бездне человеческой глупости. Когда они переехали границу штата Теннесси, он вдруг наклонился к Саймону и показал на знак «ВЫЕЗД 69 БЛАУНТВИЛЬ».

— Съезжайте с шоссе, — велел он.

— Зачем? Дорога чистая. Ни солдат, ни полиции.

Гупта нахмурился:

— У нас нет времени ехать в Джорджию. Из-за ваших неумелых действий Свифт и Рейнольдс получили десять часов форы. И сейчас наверняка уже вступили в контакт с моей дочерью.

— Тем больше причин ехать по федеральной дороге — местными будет дольше.

— Есть другой вариант. Я некогда работал с одной компанией в Блаунтвиле — подрядчик министерства обороны, называется «Мид-сауз роботикс». Я для них создал несколько прототипов, и потому они входят в мою сеть наблюдения.

— Наблюдения?

— Да. Если я верно предположил, куда направляются Свифт и Рейнольдс, мы сможем их увидеть.

Саймон съехал с шоссе и около двух километров проехал по шоссе номер 394. «Мид-сауз роботикс» расположилась в обширном одноэтажном здании, занимавшем приличный кусок теннессийской земли. В это субботнее утро на стоянке была только одна машина. Саймон остановился рядом и вместе с профессором пошел к проходной. Высокий беловолосый охранник в синей форме читал местную газету. Гупта постучал в окно, привлекая его внимание.

— Добрый день! Я доктор Амил Гупта из института робототехники. Помните меня? Я приезжал в апреле.

Охранник отложил газету, всмотрелся и заулыбался:

— А, да, доктор Гупта! Из Питтсбурга! Я как раз тут был, когда вы приезжали осматривать завод! — Он встал, открыл дверь, чтобы поздороваться за руку. — Очень рад снова вас видеть!

Гупта заставил себя улыбнуться в ответ:

— Я вас тоже рад видеть. Скажите, мистер Комптон уже у себя? Он просил меня посмотреть на один опытный образец.

— К сожалению, его тут нет. И он ничего не говорил насчет вашего приезда.

— Наверное, появится позже. А пока что вы не могли бы пропустить меня с моим помощником в испытательную лабораторию? У меня только два часа, так что мне нужно побыстрее взяться за работу.

Охранник посмотрел на Саймона, потом снова на Гупту. Похоже, он о чем-то задумался.

— Наверное, мне сначала нужно позвонить мистеру Комптону, дать ему знать, что вы здесь.

— Ну что вы, это совершенно не нужно. Не будем портить ему выходные.

— Я все-таки позвоню.

Он стал отступать к себе в будку, и профессор кивнул. Шагнув вперед, Саймон выстрелил охраннику между глаз — он умер раньше, чем его тело упало на пол. Нагнувшись, Саймон обшарил его карманы.

Гупта с интересом разглядывал труп.

— Забавно. Я семьдесят шесть лет прожил на свете и ни разу не видел убийства, а сейчас увидел два меньше чем за полсуток.

— Привыкнете.

Вынув ключи из кармана охранника, Саймон стал отключать сигналы тревоги в здании.

Профессор покачал головой:

— Это похоже на коллапс маленькой вселенной. Бесконечный ряд вероятностей сменился единственной мертвой достоверностью.

— Если это такая трагедия, зачем вы мне велели его убить?

— Я отнюдь не говорил, что это трагедия. Некоторые вселенные должны умереть, чтобы родились другие. — Гупта поднял глаза к небу, прикрыв рукой от солнца. — Человечество сделает колоссальный скачок, как только мы предъявим миру Einheitliche Feldtheorie. Мы станем акушерами новой эры, золотого века просвещения.

Саймон поморщился. Он солдат, а не акушер, его дело не рождение, а смерть.

Что сержант Манхеймер — один из постоянных клиентов Элизабет, просто бросалось в глаза. Нескладный, лысоватый, клювоносый — вряд ли он мог бы уговорить кого-нибудь, кроме уличной проститутки. Сейчас он сидел на заднем сиденье, обнимая Элизабет, прижимая к себе и заглядывая в вырез, но при этом бросал похотливые взгляды на Монику, устроившуюся с Майклом в грузовом отсеке. Грэддик ворчал, ведя машину к въезду в Форт-Беннинг. Сержант ему явно не нравился, как и перспектива визита на военную базу. Но Дэвид настоял, что это необходимо для спасения Элизабет, и этого хватило, чтобы Грэддик затих — хотя бы на время.

При подъезде к проходной Дэвид увидел длинную очередь машин. Что-то слишком сильное движение для субботнего утра. Показав на ворота, он спросил у Манхеймера:

— Что это там?

Сержант играл с золотой цепочкой на шее Элизабет, пытаясь вытащить висящий между грудей медальон.

— Да все приехали на Дарта Вейдера посмотреть. Речугу он сегодня толкает.

— Дарта Вейдера?

— Ага, министра обороны. Который гоняет экспрессы «Беннинг — Багдад».

Дэвид посмотрел в сторону проходной и увидел с полдюжины военных полицейских, осматривающих головные автомобили очереди. Солдаты открывали багажники и заглядывали под крылья, будто проверяя, нет ли бомб под кузовом.

— Черт, они же усилили охрану!

— Остынь, чувак. — Манхеймеру удалось вытащить медальон, и теперь сержант вертел его перед глазами. — Это все мои ребята, нас они не тронут.

Элизабет хихикала — сержант делал вид, будто гипнотизирует ее. С сотней долларов в кармане она пришла в хорошее настроение. А тем временем Дэвид нервничал все сильнее и сильнее по мере того, как машина подвигалась в очереди. Через пять минут у самой проходной к ним подошел спортивный молодой капрал с пистолетом «М-9» в кобуре. Он наклонился к окну водителя и приказал:

— Права и регистрацию. И удостоверение личности каждого пассажира.

Грэддик не успел ответить, как Манхеймер наклонился вперед, отвлекая внимание капрала.

— Мерф, привет! — окликнул он его радостно. — Мы просто в магазин базы, купить кое-чего.

Мерф небрежно отсалютовал. По выражению его лица Дэвид понял, что капрал сержанта ни в грош не ставит.

— Приказ начальника караула, сэр. Все посетители предъявляют удостоверения личности.

— Мерф, не напрягайся, эти со мной.

— Без исключений, сэр. Приказ начальника.

Со стороны пассажирского сиденья подошел еще один солдат из военной полиции. Этот уже был в шлеме и в руках держал «М-16». Дэвид потянулся к ручке дверцы, но он знал, что все кончено. Через три минуты все они будут в наручниках.

Сержант Манхеймер подвинулся по сиденью ближе к подозрительному капралу и понизил голос:

— Ладно, Мерф, тут вот в чем дело. Бет видишь? — Он ткнул большим пальцем в сторону Элизабет. — Так вот, она и эта черная девочка сегодня должны дать представление. Приватное представление для министра обороны, когда он кончит речь.

Капрал уставился на Элизабет. Та облизнула губы и выставила грудь — у капрала отвисла челюсть.

— Вы стриптизерок везете для министра обороны?

Манхеймер кивнул:

— Работа у него тяжелая, приходится иногда расслабляться.

— Блин… — Мерф посмотрел на старшего по званию с внезапно появившимся уважением. — Начальник караула знает?

— Нет. Распоряжение прямо из Пентагона.

Капрал осклабился:

— Ладно, черт с ним! Получит министр свою расслабуху.

Он шагнул в сторону и махнул рукой, веля машине проезжать.

* * *

Увидев протоколы действий Гупты в Интернете — в том числе обращение к веб-странице, указывающей адрес 3617 на Виктория-драйв, — Люсиль тут же отдала новый приказ «лирджету», и через два часа они с агентом Кроуфордом вошли в «Ночные маневры», уже окруженные отрядом агентов из отделения в Атланте. Примерно тридцать посетителей — почти сплошь пьяные солдаты в субботнем увольнении — кучковались за столами, а работники заведения — пять танцовщиц, бармен и вышибала — сидели за стойкой. Вышибала и бармен узнали Дэвида Свифта на фотографии, а бармен сообщил, что видел, как подозреваемый уходил из клуба с одной танцовщицей, у которой как раз кончилась смена. Танцовщица эта, как оказалось, была Бет Гупта, дочь профессора. К сожалению, агенты из Атланты, обыскав ее временное жилье в мотеле через улицу, танцовщицу не нашли. Бармен — скользкий тип по имени Харлан Вудс, работающий еще и управляющим этого клуба, сказал, что понятия не имеет, где искать Бет, — но Люсиль подозревала, что он врет.

Харлана она определила сразу же — жирный коротышка в футболке, на которой написано: «ЛЮБЛЮ ВЕРХОМ НА УСАХ». Люсиль подошла к бару, сложила руки на груди.

— Так это ты тут главный в этом чудном заведении?

Он быстро закивал. На высокой барной табуретке он был похож на гнома на поганке.

— Да я ж хочу помочь, нет? Только я ж сказал, не знаю я, где Бет. Она тут работает, и только, а где она в свое свободное время — не мое собачье дело.

Харлан явно сидел на колесах — тарахтел со скоростью миля в минуту и вонял, как раздевалка спортзала. Люсиль нахмурилась — нарков она не любила.

— Притормози, малыш. У Бет тут друзья есть?

Он показал на выстроившихся у бара танцовщиц — они в своих стрингах дрожали от холода.

— Да у нас все девчонки дружат. Вот с Амбер поговорите. Или с Бритни. Они, может, и знают, где Бет.

— Еще подруги, друзья? Кроме девок, у которых ты сутенер?

— Да не сутенер я! Я только…

— Харлан, не вешай мне лапшу. Лучше думай побыстрее, а то…

— Ладно, ладно! — Новые бисеринки пота выступили у него на лбу. Как все наркоманы, он быстро спасовал. — Есть тут одна, Шейла ее зовут, вот уж действительно наглая шлюха — пробы негде ставить. Когда-то и тут появлялась, черт знает что мне устроила. Они с Бет вместе на базе работали.

Вот это было для Люсиль ново. Агенты из Атланты дали ей только список арестов Элизабет Гупты.

— Бет работала в Форт-Беннинге? Вольнонаемной?

— Ага, до того как сюда пришла. С компьютерами работала, говорила. Ее какой-то родственник туда устроил, но ничего не вышло.

Люсиль вспомнился разбитый компьютер, который она видела в том домике в Западной Виргинии. Подозреваемые оставляют за собой цифровой след, и нетрудно угадать, куда они теперь направятся.

Она обернулась к Кроуфорду — он уже привычно стоял за плечом.

— Свяжи меня с командиром базы в Беннинге, — приказана она. — И с этим мудополковником Таркингтоном.

Первое, что увидел Дэвид, были парашютные вышки — три высокие башни, нависшие над казармами и административными зданиями Форт-Беннинга. Они похожи были на знаменитую парашютную вышку Кони-Айленда, которая закрылась чуть ли не сто лет тому назад, но эти по-прежнему интенсивно использовались. Парашютисты прыгали с ее выносных балок и летели к земле, как семена огромного стального одуванчика.

Сержант Манхеймер велел Грэддику поставить машину возле широко раскинувшегося желтого одноэтажного здания, которое называлось корпус пехотных войск. Отделение симуляции виртуального боя находилось в западном крыле. Дэвид состряпал историю, зачем им туда надо — будто у Моники есть младший брат, который тут проходит обучение. Так вот, у него бывают приступы тревоги, и ему нужно поговорить с кем-то родным, и так далее, и тому подобное. Было ясно, что Манхеймер ни одному слову не поверил, но, по счастью, не менее ясно было и то, что на это ему плевать. Единственное, что его волновало — это найти пустую комнату, чтобы оприходовать Элизабет на халяву. Вытащив Бет из машины, он повел ее к заднему входу в здание.

Моника, Дэвид и Майкл тоже вышли. Оставшийся на месте водителя Грэддик посмотрел на них озабоченно:

— Брат мой, что вообще тут творится?

Дэвид с уверенным видом стиснул ему плечо:

— Ты просто здесь подожди пару минут, а потом все займемся спасением души Элизабет. Согласен?

Грэддик кивнул. Моника и Дэвид встали по обе стороны от Майкла, каждый из них крепко взял мальчика за локоть, и все трое поспешили за Манхеймером и Элизабет. Дэвид предпочел бы оставить ребенка в машине: ему было отвратительно, что мать на глазах у сына занимается своим ремеслом, но играть в «Варфайтер» умел только Майкл.

Они поднялись по лестнице на третий этаж, Элизабет с сержантом остановились возле двери без таблички в конце заброшенного коридора. Манхеймер стал рыться в карманах.

— А ты точно помнишь, что диван там есть? — спросил он.

— В кабинете директора точно есть. Я его помню — большой такой, коричневый.

— Это ж четыре года назад было. Может, унесли его с тех пор.

— Да открывай же ты дверь, господи!

Сержант наконец отыскал мастер-ключ, но не успел вставить в замок, как послышалось приближение чего-то по коридору. Механический шум, чем-то знакомый. Дэвид обернулся и увидел «дракона-разведчика» — угловатого серебристого робота наблюдения, разработка Гупты для армии. Передвигаясь на гусеницах, как миниатюрный танк, машина направила на людей бульбообразный сенсор. Дэвид застыл:

— Черт, они нас нашли!

— Вольно, солдат, — усмехнулся Манхеймер. — Эти штуки еще не функционируют.

— Что?

У Дэвида сердце стучало, как барабан, пока робот проезжал мимо.

— Все еще ошибки вылавливают. Как всегда в армии. Тестируют систему десять лет, потом говорят, что она слишком дорого стоит. — Снова засмеявшись, он потянул Элизабет в открытую дверь. — О'кей, детка, так где тут кабинет директора?

Дэвид вошел вслед за ними. Помещение было просторным, в длину футов сорок. В одном его конце стояла стойка серверов, подмигивающих на стальных полках. Напротив — персональный компьютер с огромным плоским экраном, а в центре зала — две большие прозрачные полые сферы, каждая футов девять в высоту и на платформах, стоящие на металлических роликах.

Моника встала в дверях и уставилась на сферы, так же недоумевая, как и Дэвид. Но Майкл влетел в комнату, направившись прямо к ящикам у противоположной стены. Мать и сержант скрылись в соседнем кабинете, а он открыл ящик и вытащил большое черное устройство, похожее на стереоскоп. Дэвид узнал его: очки виртуальной реальности. Надевая их, ты видишь симулируемый ландшафт, поворачивая голову, видишь другую часть виртуального мира. Майкл, светясь от радости, подогнал очки BP, бросился к компьютеру и начал нажимать клавиши.

Дэвид с Моникой подошли и заглянули ему через плечо. Прошли секунды — и на экране появилось изображение солдата, стоящего посреди широкого зеленого поля. Он был одет в мундир цвета хаки, на каске у него был номер — большая красная единица.

— «Варфайтер», — шепнул Дэвид. — Мальчик загружает программу.

Прошло еще несколько секунд, и появились слова: «ГОТОВЫ?» Майкл вернулся к ящику и вытащил оттуда пластиковый автомат, макет «М-16». Потом подошел к ближайшей сфере, открыл боковой люк и пролез внутрь прозрачного шара.

— Черт побери, — сказала Моника, — что он там делает?

Майкл закрыл за собой люк и натянул очки BP. Держа пластиковую винтовку как настоящий солдат, он зашагал вперед, но, естественно, никуда не двинулся — сфера стала вращаться вокруг него, словно огромный трекбол. Потом Майкл прибавил шагу, и сфера завертелась быстрее. Солдат на экране побежал по зеленому полю.

— Черт, это просто фантастика! — Он положил руку на спину Монике и показал на платформу со сферой. — Видишь эти ролики? Они измеряют скорость вращения сферы и направление ее движения. Потом данные передаются в компьютер, и солдат движется с той же скоростью, что и Майкл. Сам же Майкл всю эту виртуальную реальность видит у себя в очках. И бежит в виртуальном мире.

— Потрясающе, конечно, но куда он бежит?

— Похоже, он просто развлекается. Я думаю, сейчас он пойдет расти в уровне опыта, как всегда.

— И что случится, когда он дойдет до уровня SVIA/4?

— Не знаю. Может, откроется способ загрузить теорию с сервера. Но за одно ручаюсь: для доступа к ней нужен интерфейс BP.

Дэвид посмотрел на значки внизу экрана и нашел то, что искал: надпись «ИГРА ВДВОЕМ». Он нажал ее, и снова на экране замигала надпись: «ГОТОВЫ?»

Моника смотрела разинув рот, а он подошел к ящику и вытащил еще пару очков BP и другой пластиковый автомат.

— Я туда, — сказал он, шагнул ко второй сфере и открыл люк.

Саймон стоял в испытательной лаборатории «Мид-сауз роботикс» и смотрел, как профессор изучает на компьютере лаборатории результаты видеонаблюдения. Экран был поделен на дюжину квадратов, и в каждом из них в реальном времени отображалась картинка с одного из «драконов», работающих в Форт-Беннинге. Без чего-то двенадцать дня компьютер издал звоночек — программа распознавания лиц обнаружила в одной передаче знакомое изображение. Определив местонахождение робота, Гупта увеличил передаваемую им картинку на весь экран. Саймон придвинулся поближе и увидел высокого некрасивого солдата, обнявшего за талию грудастую неряху. А потом он увидел преследуемых: Свифта, Рейнольдс и внука Гупты.

— Забавно, — проговорил профессор вполголоса. — Они в лаборатории ВСБ.

— А что это такое?

— Виртуальная симуляция боя. Я кое-что для них делал, разрабатывая виртуальную реальность для «Варфайтера». — И он замолчал на минуту, задумавшись. — Там работала Элизабет, это место нашел ей Ганс.

Преследуемые на экране вошли в комнату и заперли за собой дверь, отрезав возможность наблюдения. Гупта быстро закрыл программу, застучал по клавишам.

— Кляйнман, собака! — крикнул он. — Старый дурак!

— Что случилось?

Профессор покачал головой:

— Думал, он умнее всех! Спрятал эту штуку прямо у меня под носом!

— Вы про Einheitliche Feldtheorie?

На экране открылось новое окно, и Гупта ввел имя и пароль. Очевидно, входил в какую-то сеть.

— К счастью, еще не поздно. Все программы ВСБ предусматривают удаленный доступ. Военные хотели, чтобы солдаты с разных баз могли состязаться друг с другом в виртуальных боях.

Несколько секунд задержки, затем на экране появился длинный список военных серверов и отчет о том, что на них происходит.

— Как я и думал, — сказал Гупта. — Играют в «Варфайтер».

Глядя профессору через плечо, Саймон спросил с оттенком тревоги:

— Они могут скачать теорию? И удалить ее?

Гупта щелкнул по одному серверу. Пока сеть устанавливала связь, он повернулся и сердито посмотрел на Саймона:

— Бегом в кладовую! Аппаратуры BP здесь нет, но джойстик может найтись.

Дэвид стоял посреди большого поля, окруженного южными соснами. Если повернуться направо, открывался вид на лесистые холмы до самого горизонта. При повороте влево дисплей BP показывал просвет в деревьях и группу невысоких домов. Графика была захватывающе реалистичной. Даже слышен был щебет птиц в наушниках — к ним прилагался еще и микрофон для связи с другими игроками. В ландшафте было что-то странно-знакомое, и через пару секунд Дэвид понял, что это изображение тренировочных площадок Форт-Беннинга. Над верхушками деревьев виднелись прыжковые вышки, будто за несколько миль отсюда.

— Чего ты ждешь?

Услышав голос, Дэвид вскинул автомат, увидел ствол «М-16», но никого больше в поле или в лесу не было.

— Эй, кто здесь?

— Да я, тупица. — Голос Моники. — Стою у терминала и вижу тебя на экране компьютера. Ты точно такой же, как солдат Майкла, только на каске у тебя большая красная двойка.

— Как ты…

— Ты вроде как растерялся, по виду судя, вот я и нашла микрофон, чтобы сказать тебе, куда идти. Майкл в деревне.

— В деревне? — Он показал стволом в сторону группы домов. — Это там?

— Там, и он уже на уровне В2, так что шевелись давай. Насколько я могу судить, тебе надо быть поближе к Майклу, когда он дойдет до SVIA/4 — иначе ты не достигнешь до финального уровня и не скачаешь теорию.

Очень осторожно Дэвид сделал шаг вперед. Сфера без малейшего усилия повернулась под ногами. Он шагнул влево — сфера повернула вбок. Он зашагал к просвету в деревьях, сначала медленно, потом все увереннее и увереннее.

— Не так все плохо. Через некоторое время привыкаешь, будто к обычной ходьбе.

— Попробуй бежать. Тебе еще далеко.

Он перешел на рысь. Дисплей показывал надвигающийся пейзаж: Дэвид бежал по полю, дома становились больше и ближе, видны уже были лежащие лицом вниз люди в траве. Это были созданные компьютером солдаты противника — одетые как террористы, в черных куртках и банданах, Дэвид уже видел их на экране геймбоя.

— Похоже, Майкл с этими ребятами разобрался.

— Повнимательней, — предупредила Моника. — Он их не всех убрал.

— А что будет, если они меня убьют? Сколько в этой игре жизней?

— Подожди, открою файл с инструкцией. — После паузы: — Ага. Если тебя ранят в корпус, ты потеряешь способность двигаться, но стрелять сможешь. Если в голову — автоматически возвращаешься к старту.

— Так это же плохо!

— Именно — если хочешь догнать Майкла. Он только что перешел на уровень В3.

Дэвид побежал быстрее, лавируя среди мертвых солдат. Через несколько секунд он был уже на краю деревни, с виду заброшенной и пустынной. По одну сторону главной улицы стояли двухэтажные дома с крутыми крышами, по другую — простая белая церковь с колокольней. На улице не было никого, кроме павших врагов, четко отмечающих путь Майкла. Дэвид бежал посередине улицы, пока не достиг мрачноватого желтого склада. Возле входа лежало с полдюжины изображений трупов. Дэвид, стараясь сохранить равновесие внутри вращающейся сферы, остановился и заглянул в дверной проем. Там было темно, но можно было разглядеть предметы на полу — еще несколько простертых тел.

Он уже был готов войти, как услышал выстрелы — кажется, сзади, и потому резко обернулся. По улице бежал солдат противника, стреляя из «АК-47». На миг Дэвид даже забыл, что это компьютерная симуляция: он пригнулся в панике и нажал на спуск пластикового автомата, целясь в человека в черной куртке. Выстрелы отдались в наушниках громом, и Дэвид шатнулся назад, сел с размаху на дно качающейся взад-вперед сферы. Дисплей BP показывал только синее небо и желтую стену склада. Но когда Дэвид кое-как поднялся, он увидел вражеского солдата на четвереньках. Тот кривился от боли, однако автомат не выпустил.

— В голову стреляй! — крикнула в микрофон Моника. — Быстро в голову!

Дэвид выстрелил солдату в голову, и тот упал на землю.

— Господи! — воскликнул Дэвид, разворачиваясь с автоматом на изготовку, высматривая других врагов.

Он тяжело дышал. Слышались еще выстрелы, но непонятно откуда.

— Иди в здание! Майкл на втором этаже!

Он повернулся к двери и перешагнул через лежащие внутри тела. В длинном и узком коридоре дисплей потемнел. Ноги у Дэвида подгибались, его начинало тошнить. Пот скатывался полбу и собирался лужицами возле очков.

— Черт, ничего не вижу!

— Влево, ВЛЕВО! Там лестница!

Он повернул влево, спотыкаясь как пьяный. Дальше по коридору слышались выстрелы, но видны были только белые вспышки. Компьютерная симуляция подавляла сознание, вызывала тошноту. Невыносимо хотелось сорвать наушники и очки.

— Секунду, я должен остановиться! Что-то там сзади!

— Нет, иди! Майк уже на уровне СЗ, это почти конец!

Дэвид все-таки отыскал лестницу. Он стал подниматься, и дисплей светлел — наверху открывался новый коридор. Он побежал вперед, мимо пустых комнат с окровавленными трупами на полу.

— У конца коридора направо, — сказала Моника. — Потом…

Из какой-то комнаты выскочил солдат прямо перед носом Дэвида. Он настолько опешил, что выпустил из рук автомат, отступил назад, инстинктивно подняв руки, готовясь к виртуальной смерти. Но солдат лишь обернулся и побежал дальше. Дэвид запоздало отметил, что солдат был не в черной куртке, а в мундире цвета хаки, и на каске у него была яркая красная единица. Это был Майкл.

Обрадованный Дэвид подхватил автомат и бросился следом. В конце коридора солдат Майкла свернул вправо, и Дэвид услышал треск очереди. Когда он догнал парнишку, все оставшиеся компьютерные фигурки врагов лежали на полу.

— Оно! — крикнула Моника. — Вы на последнем уровне!

Солдат Майкла подошел к двери в противоположном конце комнаты. Дэвид затаил дыхание, ожидая наконец увидеть вот прямо сейчас уравнения, которые написал когда-то Herr Doktor. Но нет — они оказались в помещении вроде раздевалки. Все четыре стены были заставлены серыми металлическими шкафами, десятками и десятками шкафов. Солдат Майкла подошел к ближайшему и тронул его автоматом. В его руках появилось новое оружие — автомат с толстым цилиндром под стволом. Гранатомет.

У Дэвида упало сердце — это еще не последний уровень. Всего-навсего промежуточный финиш, место, где достается новое оружие для следующего этапа сражения.

— Черт! И сколько еще это будет длиться?

— Погоди секунду, — сказала Моника. — Прочитай буквы на шкафах.

На дверце каждого шкафа были написаны по трафарету буквы. Они точно отмечали звания: Первый шкафчик PVT — private, второй CPL — corporal, третий LT — lieutenant,[8] и так далее. Первую дюжину званий Дэвид распознал, но дальше значение аббревиатур от него ускользало: «WO/I, CWO/5, CMASR, MGYSGT».

— Посмотри строчку на дальней стене, — сказала Моника. — От второго до последнего.

Дэвид увидел инициалы: SVIA/4.

— Черт возьми! Это же буквы с геймбоя!

Он поспешил к шкафчику и коснулся его стволом автомата. На дисплее BP он увидел, что на его автомате материализовался виртуальный подствольный гранатомет, и в этот момент буквы на шкафчике резко изменили положение. «S» отодвинулась налево, «А/4» направо. Потом «VI» повернулось на девяносто градусов по часовой стрелке, и получилось неравенство:

S ≤ А/4

Дэвид не узнал его — но он же не физик.

— Моника, ты видишь? — спросил он в микрофон. — Ты…

— ОПАСНОСТЬ!

Он снова услышал выстрелы, обернулся и увидел, как солдат Майкла падает на пол. А потом дисплей BP покраснел, будто его залило кровью.

Довольно жалкая имитация войны, думал Саймон, глядя на экран из-за плеча Гупты. Даже для упражнения программа слишком нереалистична. Раненые солдаты не извиваются на земле, не зовут маму, просто падают. Детская игрушка. Гупте тут помощь Саймона не нужна: от него только и требуется, что прикончить выстрелом в спину двух мультяшных солдат.

Избавившись от противников, Гупта подошел к шкафчику с непонятными символами на двери. Вертя джойстиком, он заставил своего персонажа коснуться дверцы стволом автомата. Сперва на оружии появился подствольный гранатомет, потом на экране замигала надпись: «ГОТОВЫ ЗАГРУЖАТЬ? ДА ИЛИ НЕТ?»

Гупта щелкнул «ДА». Сообщение сменилось другим: «ОКОНЧАНИЕ ЗАГРУЗКИ ЧЕРЕЗ 0:46 СЕКУНД». Профессор пристально смотрел в экран, где мелькали уменьшающиеся цифры. Он был будто заворожен видом того, что таилось где-то в глубине компьютера.

— Мне очень жаль, Herr Doktor, — прошептал он. — Но вам не следовало заставлять меня ждать так долго.

— Дэвид? Ты где? У меня черт знает что на экране!

Он слышал голос Моники, но ничего не видел. ВР-дисплей показывал лишь густой красный туман, будто кровавой дымкой закрывавший поле зрения. Последнее, что он помнил — как упал солдат Майкла, и, вызывая в памяти это видение, он вспомнил еще одно, мелькнувшее на заднем плане. За спиной Майкла стоял другой солдат. Не компьютерная фигурка в черной куртке, а солдат в хаки и с номером три на каске.

Он сорвал с себя бесполезные очки. Снаружи его прозрачной сферы Моника склонилась над терминалом, лихорадочно работая на клавиатуре.

— Черт! — крикнула она. — Еще кто-то сидит на сервере! И прямо сейчас оттуда качает!

Слева от Дэвида в другой сфере Майкл снова прилаживал очки — казалось, он не удивлен и не разочарован поражением. Через несколько секунд он поднял автомат и снова побежал внутри сферы — начал новую игру.

— Надо начать сначала, — сказал Дэвид. — И тогда мы…

— Времени нет! — Моника дернула прядь своих волос. — Осталось всего двадцать секунд!

Дэвид, не видя иного варианта, снова надел очки BP. Красный туман уже рассеялся, и он ожидал оказаться на том же широком поле рядом с деревней. Но как только исчезли последние клочья красной дымки, он увидел шкафчики с трафаретными буквами на дверцах. Сам он стоял на четвереньках в той же раздевалке. Он был ранен в корпус, а не в голову.

Двигаться он не мог, но мог направить оружие на противника. Солдат с номером три на каске стоял перед шкафчиком, где теперь вместо неравенства мелькали цифры обратного отсчета. Когда они показали 0:09, Дэвид нажал на спуск.

Саймон заметил какое-то движение на экране, что-то маленькое и круглое отскочило от шкафов и исчезло из виду.

— Что это? — спросил он, показывая на экран. Гупта не ответил, завороженный обратным отсчетом. — По экрану что-то пробежало! Вон туда, за левый край!

Гупта нахмурился, дернул джойстик влево, и весь шкаф оказался на экране. На полу лежал зеленый яйцевидный предмет, и Саймон сразу его узнал. Это была граната М406, состоящая на вооружении армии США.

Дэвид вышел из сферы на подгибающихся ногах. В виртуальном мире он пробыл всего пятнадцать минут, но ощущение было такое, будто он штурмовал Иводзиму. Отбросив очки BP и пластиковый автомат, он неверным шагом подошел к Монике.

— Как оно? — спросил он. — Мы успели прервать чтение?

Она не подняла головы — согнувшись над терминалом, смотрела на экран.

— Зачем ты гранатой стрелял? Чтобы прервать соединение, достаточно было просто прикончить этого типа.

— Но мы же прервали загрузку? Теорию он не получил?

— Это да, загрузку ты прервал. А еще подвесил «Варфайтер» и удалил все программные файлы.

Он схватился за край стола.

— А файл, содержащий теорию?

— Исчез. Стерт начисто. Поскольку он был встроен в код игры, при зависании программы он был поврежден. И если даже кто-то попытается восстановить данные на сервере, он получит бессмыслицу.

Желудок свело спазмом — как будто он снова шагнул внутрь сферы, но сейчас вся вселенная завертелась вокруг колесом. Чертежи, по которым строился космос, скрытый проект реальности — все исчезло вмиг от одной его ошибки.

Моника наконец подняла взгляд от монитора — к изумлению Дэвида, она улыбалась.

— К счастью, доктор Кляйнман принял некоторые меры предосторожности. Он создал для этого файла запасной путь. Перед удалением программы она сохранила данные на флешке.

— Как?

На ладони у Моники лежал серебристый цилиндрик три дюйма в длину и дюйм в ширину.

— Теория здесь. По крайней мере я на это надеюсь. Надо бы найти какой-нибудь лэптоп и удостовериться.

Дэвид обмяк тряпкой. Несколько раз глубоко вздохнул, глядя на флешку. До этой минуты он и сам не знал, как дорога ему стала теория.

Пока Моника шарила по лаборатории в поисках компьютера, из своей сферы вылез Майкл. Положив очки BP и автомат обратно в ящик, он достал свой геймбой. Для него это, наверное, была жуткая потеря — покинуть поле боя виртуальной реальности и вернуться к устройству с двумя кнопками и трехдюймовым экранчиком, но лицо Майкла осталось бесстрастным, как всегда.

Через минуту вышла из соседнего кабинета его мать. Со вздохом отвращения она разгладила облегающие штаны и застегнула ремешок туфли. Потом направилась прямо к Дэвиду:

— О'кей, где остальные деньги?

— А где Манхеймер?

— Спит на диване, он из однозарядных мужиков. Но ты мне все равно должен еще две сотни.

— Ладно, ладно. — Он вытащил бумажник и отсчитал ей банкноты. — Послушай, надо уходить, пока никто ничего не заподозрил. Тебе лучше с нами.

Элизабет схватила пачку двадцаток и сунула за пояс брюк.

— Отлично. Выбросьте меня возле мотеля.

Моника уже нашла лэптоп — тонкий серебристый «Макбук». Но не успела она его включить, как Дэвид, подойдя к окну, заметил два тревожных обстоятельства. Первое — грузовик Грэддика уже не стоял у заднего входа корпуса пехоты. Второе — к зданию бежал отряд военной полиции. Издали они очень напоминали солдат из «Варфайтера», но автоматы М-16 у них в руках точно были не пластиковые.

Люсиль стояла на плац-параде Форт-Беннинга и ругалась с кем-то из шестерок министра обороны. Сам министр произносил речь с трибуны напротив пехотного корпуса. На площадке выстроились не менее трех тысяч военных и гражданских, и еще несколько сотен человек роились за трибуной, перекрывая главный вход в здание. С точки зрения безопасности, это кошмар — когда столько народу толчется, невозможно как следует провести поиск подозреваемых, которые, очевидно, сумели пробраться на базу меньше часа назад. Люсиль хотела попросить, чтобы министр сократил свою речь, но его помощник из Пентагона отмел эту мысль с порога. Это был мальчик лет двадцати пяти, крепкий как столб и такой же тупой.

— Мероприятие готовилось не один месяц, — пояснил он. — И люди в войсках его действительно ждали.

— Послушайте, речь идет о национальной безопасности. Вы такие слова слышали — Национальная Безопасность? Она важнее вашего дурацкого мероприятия!

Помощник сделал недоуменное лицо:

— Насколько я знаю, безопасность обеспечивает военная полиция?

— Господи, дай мне терпения! — В ярости отчаяния она полезла под куртку и вытащила из кобуры «глок». — Тебя пристрелить надо, чтобы привлечь твое внимание?

Но даже столь явная угроза не смогла пробиться через эту черепную кость.

— Прошу вас, мэм, успокойтесь. Министр уже заканчивает. Сейчас будет анекдот про трехногую курицу.

Солдаты военной полиции ворвались в здание и бросились вверх по лестнице. Дэвид резко отвернулся от окна:

— Бежим! — крикнул он своим спутникам. — Сюда!

И потянул Майкла за собой по коридору — Моника и Элизабет бежали сзади. Дэвид инстинктивно бросился к главному входу в здание, прочь от преследующих его солдат, хотя и знал, что там почти наверняка ждет другой отряд. У лестницы, ведущей к главному входу, он услышал снизу голоса и в первый момент решил, что это перекликаются штурмующие лестницу солдаты. Но потом услышал смех и громкие крики одобрения — больше похоже на веселье, чем на охоту за людьми.

Они вчетвером скатились по лестнице и вылетели в вестибюль, набитый военными и их семьями. Люди в штатском выстроились у длинного стола с тарелками чипсов и блоками банок колы — шел какой-то прием, люди пожимали друг другу руки, шутили и набивали рты угощением. Дэвид стал прокладывать себе путь среди толпы, в ужасе, что сейчас кто-нибудь поднимет тревогу, но ни на него, ни на Майкла никто не обращал ни малейшего внимания. Некоторые военные кидали красноречивые взгляды на Элизабет и Монику, но и только. Через несколько минут они оказались снаружи, в потоке людей, спешащих к парковкам. Уже уходя, Дэвид увидел старика со знакомым лицом, обменивающегося рукопожатиями с группой генералов. Бог ты мой, так это же министр обороны! Чуть крепче взяв Майкла за руку, Дэвид потянул его за собой быстрее.

Они шли с толпой примерно полмили, к западу мимо парковок, где от группы отделялись люди, уходя к своим машинам. Минут через десять толпа рассеялась, но Дэвид с Майклом, Элизабет и Моникой по-прежнему шли в ту же сторону по указателям: «ЗАПАДНЫЕ ВОРОТА, МОСТ ЭДДИ». Они миновали теннисные корты и поле, где десяток солдат играли в футбол. Военной полиции не было видно, как и других признаков погони.

Еще десять минут — и впереди появилась река: извилистая полоса грязной воды с лесистыми берегами. Это была река Чаттахучи, западная граница Форт-Беннинга. Над водой протянулся двухполосный мост, на этом берегу была проходная. Несколько машин стояли перед опущенным шлагбаумом, водители давили на клаксоны, но у проходной застыли статуями два солдата военной полиции. Черт, подумал Дэвид, они перекрыли выходы. Поворачивать назад поздно, их наверняка уже заметили. Оставалась единственная надежда как-нибудь отбрехаться.

Они подошли к проходной не спеша, как эксцентрическое семейство на прогулке.

— Привет, служивые! — помахал Дэвид военной полиции. — В туристский лагерь — в эту сторону?

— Вам нужен туристский лагерь «Учи-Крик», сэр? — уточнил один из них.

— Ага, именно он.

— Это через мост и две мили на юг, сэр. Но сейчас туда нельзя, сэр.

— А что такое?

— Объявлено закрытие территории. Ждем приказа, сэр.

— Ну, так это же для автомашин! А пешеходам можно.

Полицейский, малость подумав, покачал головой:

— Подождите здесь, сэр. Это должно быть недолго.

Дэвид с Моникой озабоченно переглянулись, и тут у ворот со скрежетом затормозил «хаммер». Оттуда выпрыгнул водитель и побежал к постовым, держа в руках какие-то бумаги. Что там — Дэвид не видел, но готов был ручаться, что его портрет там есть наверняка. Полицейский повернулся к ним спиной, и тогда Дэвид спокойно провел Монику, Майкла и Элизабет вокруг шлагбаума и направился с ними к мосту, до которого оставалось футов сто.

— Стоять! — гаркнул обернувшийся солдат. — Вы куда это прете?

Дэвид оглянулся через плечо, но останавливаться не стал:

— Вы извините, но нам некогда!

Второй солдат военной полиции, уже глянувший на листовки, навел на него пистолет:

— НИ С МЕСТА, СУКА!

В ту же секунду оружие достали все солдаты. Водители с той стороны шлагбаума перестали гудеть — всем было интересно, что будет дальше. Но поскольку все смотрели либо на солдат, либо на беглецов, гремучую змею не заметил никто вплоть до того момента, когда она шлепнулась у ног солдата. Отскочив от асфальта, толстая ржавого цвета тварь задергалась от боли и всадила клыки в первый предмет, попавшийся ей на глаза, — это оказалась икра солдата. Тот завопил, и тут по воздуху прилетела еще одна змея. Посмотрев вперед, Дэвид увидел спрятавшегося за своим грузовичком Грэддика. Он припарковался у берега недалеко от моста. Как следует размахнувшись, Грэддик метнул в солдат третью змею, но те уже разбегались кто куда. Потом он махнул Дэвиду:

— Эй вы, грешники! — заорал он. — Быстро в машину!

Карен и Джонас находились в Браунсвиле — одном из самых бедных районов Бруклина и следовали за Глорией Митчелл по усыпанному битым стеклом асфальту в квартале социального жилья. Репортером Глория была неутомимым: весь день она собирала подробности о двойном убийстве, сначала у полицейских местного участка, потом у родственников и друзей жертв. И в девять вечера по-прежнему работала, пытаясь добраться до еще одного свидетеля стрельбы. В других обстоятельствах Карен никогда бы не решилась поздним вечером оказаться в Браунсвиле, но сейчас, как ни странно, она не боялась — то есть подростковые банды на перекрестках не пугали ее нисколько. А вот чего она боялась по настоящему — это медленно проезжающих «сабурбанов», которые, казалось, преследовали ее всюду.

По дороге через пустую игровую площадку им преградил путь высокий мужчина с толстой шеей. Света было мало, Карен видела только силуэт, не лицо. Но видно было, что этот человек одет в костюм, а из-за левого уха выглядывает витой провод.

Карен застыла как вкопанная и стиснула руку Джонаса. Но Глория, которую ничем было не напугать, подошла прямо к агенту:

— Дядя, ты что, заблудился?

— Нет, — ответил он.

— Офис бюро находится на Федерал-плаза, если тебе интересно. Вон туда, — показала она рукой на запад, в сторону Манхэттена.

— А почему вы решили, что я из бюро?

— Дешевый костюм — это раз. А два — это что твои приятели целый день за мною ездят.

— Вы меня не интересуете — только ваша подруга.

— Ну так забудь про нее. Если ты ее арестуешь, завтра же появится статья на всю первую полосу «Нью-Йорк таймс».

Агент полез за пазуху и вытащил пистолет.

— Да в гробу я видал твой «Таймс», я «Пост» читаю.

Он прицелился Глории в лоб и выстрелил.

Карен схватила Джонаса и прижала лицом к себе, чтобы он не видел. У нее подкосились колени, а убийца шагнул вперед, мелькнул под случайным лучом уличного фонаря. Нос у него распух, лоб был весь в синяках, но все же лицо можно было узнать. Это был агент Брок.

Глава одиннадцатая

Саймон опрокинул еще стаканчик «Столичной». Он сидел в гостиной скромного дома в Ноксвиле, принадлежащего Ричарду Чану и Скотту Крински — аспирантам профессора Гупты. Пока Гупта звонил из кухни по телефону, Ричард заботливо налил Саймону водки, а Скотт предложил отвратительный сандвич с тунцом. Сперва Саймон решил, что они любовники, но после второй стопки понял: тут все гораздо интереснее. Ричард и Скотт были физиками из Окриджской национальной лаборатории и работали над аппаратурой для генерации высокоэнергетических протонных пучков. Оба они были бледные, долговязые, по-мальчишески нескладные, оба очкарики и оба относились к профессору Гупте с почтением на грани фанатизма. Более того, они нисколько не удивились, когда профессор и Саймон появились у них на пороге. Совершенно явно, что Гупта втянул их в этот заговор давно, много лет назад. Хотя особо страшными они не казались, одно существенное качество хорошего солдата Саймон у них заметил: они выполняли все, что приказывал им начальник. Своему делу они были преданы не меньше, чем воины джихада.

Как только Саймон поставил пустой стакан на стол, Ричард вскочил с дивана и снова его наполнил. «Не так уж плохо, — подумал Саймон, откидываясь в кресле. — К такому можно и привыкнуть».

— Значит, вы, джентльмены, работаете над протонными пучками? Гоняете протоны по кругу в ускорителе?

Оба кивнули, но не сказали ни слова. Им было все-таки как-то неловко разговаривать с русским наемником.

— Сложная, наверное, работа, — продолжал Саймон. — Следить, чтобы все частицы были нацелены как следует. Определять идеальные условия для соударения. А ведь странные вещи случаются, когда сталкиваются протоны, нет?

У них в глазах появилась тревога. Ричард чуть бутылку не уронил.

— Я… извините, — запнулся он, — я не очень понимаю, о чем вы…

— Не беспокойтесь, — усмехнулся Саймон. — Ваш профессор доверил мне эту тайну. В самом начале, еще когда давал задание, он мне все рассказал о возможных применениях Einheitliche Feldtheorie. Иначе я бы не знал, какую информацию мне следует извлекать из коллег Herr'a Doktor'a.

Но это заверение никак их не успокоило. Ричард крепче сжал бутылку, Скотт нервно потер ладони. Наверное, не хотели слишком задумываться о методах, которыми пользуется их досточтимый шеф.

В этот момент Гупта закончил разговор и вернулся в гостиную. Ричард и Скотт одновременно повернули головы, как два верных ирландских сеттера, не сводящих глаз с хозяина. Профессор наградил их доброжелательной улыбкой и жестом позвал Саймона:

— Идемте со мной. Мы должны кое-что обсудить.

Саймон выждал несколько секунд, ясно давая понять, что он не собачка и на команду «ко мне» не отзывается. Потом встал и вышел за Гуптой в кухню — неуютную тесную нишу, набитую перекосившимися шкафчиками.

— Вы говорили с Броком? — спросил Саймон.

Профессор кивнул:

— Он взял жену и сына Свифта, теперь гонит на юг изо всех сил. Эта карта может оказаться ценной в переговорах.

— В предположении, что теория в руках у Свифта. Уверенности в этом нет.

— Не будьте глупцом! Конечно, она у него.

У Саймона снова возникло желание оторвать голову старику.

— Свифт не только остановил скачивание, он еще и удалил все с сервера. Может быть, именно это он и намеревался сделать — уничтожить теорию. Может быть, это и велел ему сделать Кляйнман.

Гупта покачал головой:

— Нет, невозможно. Как раз это-то Кляйнман хотел бы меньше всего. Уверен, что Свифту даны инструкции теорию сохранить.

— Может быть, Свифт отнесся к приказам критически, увидев уравнения.

Профессор снова покачал головой:

— Можете мне поверить, теория у него. И уничтожить ее он не может, даже если бы хотел. Следующий шаг человечества вперед неизбежен. Ничто не может помешать нам выполнить нашу демонстрацию!

Саймон фыркнул — мессианские речи Гупты ему уже надоели.

— Хорошо, допустим, Свифт раздобыл теорию. Все равно нам надо его найти раньше, чем это сделают американские солдаты.

Гупта отмахнулся от этих мелочей, не составляющих трудности:

— И это тоже неизбежно. Через несколько часов мы будем знать, где сейчас Свифт и его спутники.

— И как же именно?

Старик осклабился:

— С ними моя дочь. А она метамфетаминовая наркоманка. Сейчас, без сомнения, она уже в некотором отчаянии.

На далекой поляне национального парка Чероки Грэддик собирал хворост для костра. Этот горец оказался идеальным проводником для беглецов: многие годы контрабанды змей по всем штатам Аппалачей научили его, как уходить от закона. После бегства из Форт-Беннинга Дэвид хотел взять курс на Мексику или Канаду, но Грэддик возразил, что слишком много прислужников Сатаны встанут между ним и границей. Вместо этого он повез их в Северную Алабаму, направив свой потрепанный универсал на извилистые дороги Песчаной горы.

Дэвид пытался представить себе, как это будет — провести лето в известняковой пещере с Моникой, Майклом и Элизабет. План был хуже чем непрактичным — он был безнадежным. Сколько бы они ни сидели в горах, армия и ФБР не прекратят поиски. А если каким-то чудом они ускользнут от преследователей и переберутся через границу, все равно не уйдут от опасности. Рано или поздно Пентагон их выследит — в Канаде, в Мексике или в Антарктике.

Через несколько минут Грэддик встал и подошел к костру, уже хорошо разгоревшемуся. Обернув руку серым платком, он вытащил разогретые банки тушенки и раздал их Дэвиду, Майклу и Монике. Еще он раздал пластиковые ложки, извлеченные из бардачка универсала. Мясо было еле теплым, но Дэвид тут же начал его есть, рассчитывая забыть свои тревоги хоть на время, пока будет доставать из банки клейкую говядину. Однако не успел он откусить второй кусок, как поднял голову и увидел стоящую над ним Монику — под мышкой у нее был лэптоп со вставленной флешкой. Даже в темноте было видно, что она взволнована.

— Нашла кое-что, — сказала она. — Но тебе это не понравится.

Дэвид отставил банку и встал. Они с Моникой отошли к искривленной сосне на краю поляны, футов на двадцать от Майкла и Грэддика. Раньше Дэвид думал, что это будет миг восторга, но сейчас был полон неприятных предчувствий. Дрожащий свет костра освещал профиль Моники.

— Она здесь? — спросил он. — Единая теория?

— Поначалу мне так не казалось. Если правду сказать, впечатление было, что не уравнения, а горячечный бред. Но потом я вспомнила, о чем мы вчера говорили. О теории геонов.

— Ты думаешь, здесь что-то от нее есть?

— Связь я увидела не сразу. Но чем больше смотрела на эти формулы, тем больше они мне напоминали те, что можно увидеть в топологии. Ну, знаешь? Математика поверхностей, фигур и узлов. И вот это навело меня на мысль о геонах, узлах в пространстве-времени. Вот, смотри.

Моника открыла лэптоп и встала рядом с Дэвидом, чтобы ему был виден экран. Дэвид прищурился на страницу с дюжиной формул, каждая — длинная строка греческих букв, вилообразных символов, знаков фунта стерлингов, кружков с крестами внутри. Действительно похоже на абракадабру.

— И что это за чертовщина?

Она показала на верх страницы:

— Вот это — уравнение единого поля, выраженное на языке дифференциальной топологии. Оно подобно классическому уравнению теории относительности, но включает в себя и физику элементарных частиц. Эйнштейн обнаружил, что все частицы являются геонами. Каждая частица есть отдельное искривление пространства-времени, а силы — это рябь на ткани!

Голос ее зазвучал громче, она сжала Дэвиду руку, притянула его ближе, чтобы он сам увидел уравнение, но он все равно не мог разобраться, что там к чему.

— Постой, постой! Ты уверена, что это настоящее?

— Да ты сюда, сюда смотри! — Она опустила палец к низу страницы. — Вот одно из решений уравнения поля, описывающее элементарную частицу с отрицательным зарядом. Это геон — исчезающе малая кротовая нора с замкнутыми времениподобными кривыми. Решение даже указывает массу частицы. Узнаешь число?

Палец Моники указывал прямо на равенство:

М = 0.511 MeV/C2

— Господи Боже мой! — прошептал Дэвид. — Это же масса электрона!

Вся эта математика была ему недоступна, но он знал: одним из признаков Теории Всего будет то, что она предскажет массы всех элементарных частиц.

— И это только начало. Он получил еще не менее двадцати решений для частиц с различными зарядами и спинами. Большинство этих частиц так и не было открыто при жизни Эйнштейна. Он предсказал существование кварков и тау-лептонов. И получил решения для частиц, которые не найдены еще до сих пор. Но можно головой ручаться, что они существуют.

Моника прокрутила файл, открывая страницу за страницей топологических формул. Дэвид смотрел на экран лэптопа, чувствуя, как грудь наполняется радостью, и эта радость расходится по телу. Сравнимый восторг он испытал лишь однажды: когда родился Джонас. Это был полный триумф физики: классическая теория, включающая в себя квантовую механику, единый набор уравнений, описывающий все — от внутренних процессов протона до строения галактики. Он отвернулся от экрана и улыбнулся Монике:

— А знаешь, это не сильно отличается от того, что делают специалисты по теории струн. Только здесь частицы — это петли пространства-времени, а не струны энергии.

— Есть и другое сходство. Посмотри сюда.

Она прокрутила еще несколько страниц и постучала по формуле, которая выступила среди других:

S ≤ А/4

— Я это выражение видел в «Варфайтере»!

Моника кивнула:

— Это называется голографический принцип. S — максимальный объем информации, который можно втиснуть в участок пространства, А — площадь поверхности этого участка. Этот принцип, в сущности, говорит, что вся информация в любом трехмерном пространстве — положение каждой частицы, числовое значение каждой силы — может содержаться в двумерной поверхности этого пространства. Поэтому всю вселенную можно считать голограммой — вроде тех, что помещают на кредитных картах.

— Постой, это я, кажется, слышал.

— Специалисты по струнам уже много лет говорят об этом принципе, потому что он позволяет упростить физику. Оказывается, Эйнштейн выдвинул эту идею полвека тому назад, и его единая теория построена на этом принципе. С помощью голографического принципа он построил всю, черт ее побери, историю вселенной. Это во втором разделе статьи, вот здесь.

Моника показала на странного вида уравнение. Рядом с ним была цепочка компьютерных рисунков — очевидно, доктор Кляйнман воспроизвел три наброска, давным-давно сделанные Эйнштейном. На первом — пара плоских листов, двигающихся друг к другу. На втором эти листы изогнулись и покоробились, сталкиваясь, а на третьем расходились прочь, истыканные оспинами новорожденных галактик.

— Что это? — спросил Дэвид. — Похоже на фольгу.

— В теории струн они называется бранами. На диаграммах они двумерные, но на самом деле каждая представляет собой трехмерную вселенную; все галактики, звезды и планеты нашей вселенной содержатся в одной из этих бран. Это не фольга, скорее липучка, потому что к ней прилипают почти все субатомные частицы. Другая брана — полностью отдельная вселенная, обе они движутся в большем пространстве, которое называется «балк» и имеет десять измерений.

— А почему они сталкиваются?

— Мало что может выйти из браны и пройти сквозь балк, но гравитация на это способна. Одна брана гравитационно притягивает другую, и сталкиваясь, они искажаются и генерируют чертову уйму энергии. Я сама работала над этой идеей, почему и узнала диаграммы с ходу, но я и близко не подошла к этому со всеми своими результатами. Эйнштейн дал точные уравнения нашей браны и того, как она развивалась. Его единая теория объясняет начало всего.

— Ты говоришь о Большом Взрыве?

— Да, его-то как раз и показывают эти диаграммы. Две пустые браны соударяются, и нашу вселенную наполняет энергия этого соударения, в конце концов переходящая в атомы, звезды и галактики, и все они рвутся наружу гигантской волной. — Моника снова схватила его за рукав и заглянула в глаза. — Это оно, Дэвид! Ответ на загадку Творения.

Он изумленно рассматривал рисунки.

— Но доказательство? Я понимаю, идея интересная, но…

— Вот доказательство! — Моника ткнула в формулы под рисунками. — Эйнштейн предсказал то, что узнали астрономы за последние пятьдесят лет. Скорость расширения вселенной, распад материи и энергии — все это здесь!

Ошеломленный Дэвид смотрел на топологические формулы и жалел, что не умеет их читать так легко, как Моника.

— Так в чем же проблема? — спросил он. — Отчего ты сказала, что тебе это не понравится?

Она глубоко вздохнула и прокрутила текст к новой странице с эзотерическими символами.

— Есть еще одна вещь, которая может уйти из браны в дополнительные измерения балка. Что такое нейтрино, ты помнишь?

— Естественно. Частица, не имеющая заряда и с очень малой массой.

— Так вот, некоторые физики выдвигают предположение, что может существовать частица, называемая стерильным нейтрино. Стерильным его называют потому, что ни с какими другими частицами в нашей вселенной оно не взаимодействует. Эти нейтрино пролетают сквозь дополнительные измерения, а через нашу брану проскакивают, как молекулы воды через сито.

— Кажется, я понимаю. В единой теории для этих частиц тоже есть уравнения?

Она кивнула:

— Да, и в статье они есть. И эти уравнения предсказывают, что искривление пространства-времени нашей браны может порождать выбросы этих частиц. Если брана достаточно искривляется, то стерильные нейтрино могут вылететь из одной части нашей вселенной и влететь в иную часть, срезав путь через балк. Вот сюда посмотри.

Она показала на рисунок, сделанный Эйнштейном.

Дэвид узнал его.

— Это кротовая нора! Мост, соединяющий удаленные друг от друга участки пространства-времени?

— Да, но пройти этим кратким путем могут только стерильные нейтрино. И согласно единой теории, частицы, пролетая через дополнительные измерения, приобретают энергию. Чертову уйму энергии, если пучок нейтрино будет правильно ориентирован.

Дэвид мотнул головой. Действительно, это уже выглядело похуже.

— И что случится, если набравшие энергию частицы вернутся в нашу вселенную? Теория об этом что-нибудь говорит?

Моника закрыла лэптоп и выключила питание. Ей не хотелось показывать Дэвиду последнее уравнение на этой странице.

— Возвращающиеся частицы могут вызвать сильнейшее искажение локального пространства-времени. Количество освобожденной энергии зависит от того, как ставить эксперимент. В правильных условиях можно с помощью этого процесса генерировать электричество или тепло. А можно использовать его как оружие.

Ветерок шевельнул хвою над головой, и хотя было тепло, Дэвид поежился.

— Значит, можно выбирать точку, где частицы будут возвращаться в нашу вселенную? Выпустить пучок стерильных нейтрино в Вашингтоне и отрикошетить его от дополнительных измерений так, чтобы он попал в бункер в Тегеране?

Она снова кивнула:

— Координаты цели и масштабы взрыва можно настроить очень точно. Единственный выстрел стерильными частицами способен уничтожить ядерную лабораторию Ирана или Северной Кореи, даже если она находится на милю под землей.

Теперь Дэвид понял, почему ФБР гоняется за ними через полстраны. Такое оружие идеально для борьбы с терроризмом. Пентагон уберет своих врагов, не посылая ни войск, ни ракет. Пучок частиц, двигаясь в дополнительных измерениях, будет скрыт от радара, противовоздушной обороны и вообще любых оборонительных средств.

— Сколько энергии может доставить такой пучок? Каков верхний предел?

— В том-то и проблема: предела нет. С помощью этой техники можно уничтожить целый континент. — Моника держала лэптоп на вытянутых руках, будто он в любую секунду может взорваться. — Но худшее не в этом, а вот в чем: такое оружие создать куда легче, чем ядерную бомбу. Не надо обогащать уран, не надо строить баллистические ракеты для доставки. Достаточно лишь этого уравнения и группы инженеров. Иранцы или северокорейцы могут это сделать без хлопот. Не говоря уже об «Аль-Каиде».

Дэвид отвернулся к костру.

— Блин, — сказал он тихо. — Неудивительно, что Эйнштейн не хотел это публиковать.

— Да, он прекрасно понимал, каковы будут последствия. В последней части статьи он поместил формулы создания пучков в дополнительных размерностях. Необходимо искривить миниатюрный кусочек пространства-времени в идеальную сферическую форму. Вероятно, это можно сделать, сталкивая протоны в коллайдере.

У Дэвида сердце застучало быстрее.

— Ты хочешь сказать, что это можно сделать с помощью ускорителя частиц?

Пламя костра дернулось от ветра, и лицо Моники на миг исчезло в темноте.

— Ускорители в национальных лабораториях и без того рассчитаны на максимизацию числа соударений. Ты знаешь Теватрон — коллайдер в лаборатории Ферми? Тамошние физики умеют впихивать триллионы протонов в пучок частиц тоньше волоса. Конечно, чтобы коллайдер правильно искривлял пространство-время и генерировал стерильные нейтрино, его придется должным образом настроить. Но все необходимые поправки рассчитываются по формулам Эйнштейна.

Последние слова громко прозвенели над темной поляной. Дэвид нервно оглянулся через плечо и увидел, как Грэддик бросил в костер пустую банку из-под тушенки. Потом горец взял другую банку и зашагал к чаще, где оставил машину — разбудить Элизабет и спросить, не хочет ли она есть.

Дэвид снова повернулся к Монике:

— Что ж, у нас два варианта. Можем переправить флешку через границу и связаться с ООН или Международным судом — в общем, с организацией, которой можно доверить сохранение теории. А можно спрятать ее самим. Может быть, если отыскать место получше, чем…

— Нет, прятать ее нам нельзя. — Моника вытащила флешку из порта лэптопа. — Мы должны ее уничтожить.

Дэвид почувствовал, как напряглись мышцы в почти неудержимом порыве выхватить флешку из рук Моники.

— Ты спятила! Это же Теория Всего!

— Я знаю, что это! — ответила она мрачно. — Последние двадцать лет сама над этой проблемой работала.

— Тогда ты понимаешь, что мы не можем ее выбросить. Мы должны ее уберечь, а не уничтожить!

Моника охватила флешку пальцами.

— Слишком большой риск, Дэвид. Если Эйнштейн не смог сохранить ее в тайне, отчего ты думаешь, что это удастся тебе?

Он замотал головой, пылая досадой:

— Кляйнман велел мне ее сберечь! Это были его последние слова — «сбереги ее».

— Поверь, мне самой не хочется. Но мы должны думать о жизни людей. Террористы ищут эту теорию ничуть не меньше правительства, и они уже близко к ней. Помнишь того солдата в программе «Варфайтера»? С номером три на каске?

Она сильнее сжала флешку. Дэвид смотрел на Монику, и у него в мозгу плыли уравнения Эйнштейна. Для него все равно это был темный лес, но формулы он запомнил.

— Поздно, — сказал он. — Мы видели теорию, она теперь у нас в головах.

— Тебе я показала не все, а у меня память намного хуже. Уничтожив флешку, мы должны будем сдаться ФБР. Нас станут допрашивать, но заставить нас что-нибудь сказать не смогут. Поэтому лучше к ним, чем к террористам.

Дэвид скривился, вспомнив допрос в здании ФБР на Либерти-стрит.

— Это не так легко, как ты думаешь. Послушай, а если мы…

Его прервал крик Грэддика. Он бежал через поляну, сверкая каплями пота и тараща глаза.

— Ее нет в машине! — орал он. — Элизабет нету!

«Господа бога мать, — думала Элизабет, — ничего тут нету, одни деревья!»

Она шла, оступаясь, босиком по грунтовой дороге, пытаясь найти путь к шоссе. Лес был такой густой, что ни хрена не видно, и босые ноги то и дело спотыкались о корни и камни. Лодочки остались в машине у этого жирного мудака, и подошвы ног она уже хрен знает как порезала, ну и плевать. Вот что сейчас нужно, это ха-арошая доза метамфа, а хотя в штанах и заначены триста баксов, в этом сраном лесу точно ни хрена ни одного дилера нету.

Наконец-то она увидела впереди свет, мерцающий сквозь листья. Элизабет прибавила шагу и оказалась на шоссе № 68 — однополосной дороге, тускло поблескивающей под луной. О'кей, решила она, мы снова при делах. Рано или поздно проедет какой-нибудь кретин, желающий потрахаться. Элизабет отряхнула землю с ног, убрала волосы с глаз и туго заправила футболку в штаны, чтобы сиськи торчком. Но на шоссе было пусто, и ни одной, хрен тебе, машины. Через десять минут она зашагала по дороге, надеясь добраться до заправки. Холодно не было, но зубы у нее стучали.

— Блин! — заорала она деревьям. — Мне закинуться надо!

Ответом ей стало сумасшедшее верещание цикад.

Она уже готова была свалиться, когда за поворотом увидела длинное и низкое здание. Цепочка магазинов — сувенирная лавка, почта, заправщик газовых баллонов. Аллилуйя, цивилизация! Теперь нужен только водитель грузовика, который подкинет к ближайшему городу. Элизабет бросилась бежать к зданию и тут заметила с отчаянием, что все магазины закрыты, а парковка пуста. Она ухватилась за живот, внезапно пораженная тошнотой. А потом увидела перед почтой это. Телефон-автомат «Белл-Сауз».

Сперва она стояла неподвижно, остолбенев. Она знала, по какому номеру можно позвонить, но не шевельнулась. Из всех людей на свете этот гад — последний, с кем она готова была говорить. Но он ей когда-то давно сказал, что в трудную минуту она всегда может ему позвонить, и она запомнила его сотовый. На всякий случай.

Бет подошла к телефону, дрожащими пальцами вызвала оператора и попросила разговор за счет вызываемого. Подождала секунду, и вот он, сволочь, взял трубку.

— Здравствуй, милая Элизабет! Какой приятный сюрприз.

Джонас, слава богу, наконец-то заснул. Три часа Карен вынуждена была смотреть, как он напрягается в веревках, стянувших ему руки и ноги. Этот мерзавец Брок ему еще и кляпом рот заткнул, чтобы заглушить крики, и от этого ребенок перепугался еще больше. Карен тоже лежала связанная и с заткнутым ртом, но чувствовала, как дрожит ее сын рядом с ней на полу фургона. Больше всего ее мучило, что она не может ему помочь, даже не может обнять и прошептать: «Все в порядке, все будет хорошо». Единственное — она могла прислониться лбом ко лбу и пытаться мычать что-то утешительное через мокрую тряпку, засунутую ей в рот.

Где-то около полуночи, когда машина проехала уже не меньше двухсот миль, Джонас перестал кричать. Усталость взяла верх над ужасом, и мальчик забылся сном, уткнувшись мокрым лицом в шею матери. Тогда Карен, извиваясь, перевернулась набок и выглянула. В окне мелькнул знак: «ВЫЕЗД 315, ВИНЧЕСТЕР». Они уже были в Виргинии и ехали на юг по федеральному шоссе № 81. Куда их везли, Карен понятия не имела, но могла бы все свои деньги поставить, что не в ФБР.

Брок вел машину, жуя чипсы из большого пакета и слушая по радио повтор «Шоу Раша Лимбо». Даже затылок у него был омерзительный, с розовыми лишаями ниже линии волос и за ушами. Она закрыла глаза и снова увидела холодную осклабленную рожу, когда этот агент убил Глорию и направил пистолет на них с Джонасом. Карен открыла глаза и злобно прищурилась, направляя безмолвную ярость в этого урода. «Ты труп, — прошептала она в кляп. — Чем бы ни кончилось, я тебя все равно убью».

Люсиль возмущенно стукнула кулаком по прозрачной сфере. Шестнадцать часов прокопавшись за потрошением серверов и терминалов лаборатории, эксперты из министерства обороны сделали лишь один вывод: данные, которые хранились в программах военной игры, уничтожены и восстановлению не подлежат, так что сейчас, в восемь утра, Люсиль была зла, как пьяный кабан. Армия последовательно провалила все поиски подозреваемых: им дали улизнуть с базы, и начальник гарнизона тянул еще два часа, пока известил полицию штатов Джорджия и Алабама. «Дельта» поставила блокпосты на главных шоссе, уходящих из Коламбаса, но не менее шести дорог оставили без внимания. Голая и горькая правда состояла в том, что людей не хватало. Армия столько солдат послала в Ирак, что не могла уже защитить собственные тылы.

Люсиль отвернулась от сфер и плюхнулась в кресло. Компьютерные мальчики из Пентагона собирали свои приборы, а она полезла в карман за пачкой «Мальборо». К счастью, еще остались две сигареты. Вытащив одну, она стала искать зажигалку, но ни в брюках, ни в жакете ее не было. Блин, куда ж она, к черту, девалась? Любимая зажигалка, с «Одинокой звездой»…

— Мать вашу так! — рявкнула она, перепугав компьютерных мальчиков.

Она подумала, что надо бы извиниться, но тут в лабораторию вошел Кроуфорд, самоуверенный, как всегда. Решительным шагом он приблизился к Люсиль и наклонился, чтобы его не услышали:

— Извините, что отрываю, мэм, но у меня новости из Вашингтона.

— Чего еще? — нахмурилась Люсиль. — Министр обороны хочет передать это дело морской пехоте?

Кроуфорд подал ей наладонный цифровой диктофон.

— Вам кто-то оставил сообщение в офисе на голосовой почте. Мне передал его один из секретарей.

Люсиль резко выпрямилась:

— Новые показания? Кто-то еще видел подозреваемых?

— Нет, гораздо лучше! — Сияющий Кроуфорд показал рукой на соседний с лабораторией кабинет. — Зайдемте туда, я вам проиграю запись.

Люсиль вскочила с кресла и пошла за Кроуфордом, чувствуя прилив новых сил — так всегда бывало, если вдруг везло в работе. Кроуфорд прикрыл дверь кабинета.

— Голос, думаю, вам знаком, — сказал он.

Потом нажал кнопку, и через несколько секунд диктофон заговорил:

— Привет, Люси! Это Дэвид Свифт. Я тут в газетах прочитал, что вы меня ищете, и понял так, что вы хотите продолжить разговор, начатый в Нью-Йорке. Последние дни я был очень занят, но думаю, что смогу сегодня утром выкроить для вас немножко времени. Чтобы вам было легче меня найти, я включил сотовый телефон. Только у меня одна просьба: не приводите с собой солдат. Увижу хоть один вертолет или «хаммер» — распылю тот пакетик, что захватил в Форт-Беннинге. Я согласен вам помочь, но не хочу быть на мушке у коммандос, которых хлебом не корми, дай пострелять. Мы друг друга поняли?

Эти горы называются Грейт-Смоки-маунтинз — Горы Великого Тумана — из-за той массы воды, что испаряется с их лесистых склонов. Смешиваясь выделяемыми соснами углеводородами, этот пар обычно сгущается в дымный голубой туман, окутывающий пейзаж. Но в это утро свежий ветер разогнал дымку, и видны были мили и мили залитых солнцем холмов и долин, огромным смятым одеялом уходящих к горизонту.

Он стоял на вершине холма Хо-Ноб и смотрел вниз на однополосную дорогу, извивавшуюся по крутому восточному склону футах в шестистах ниже. Пока что не проехал ни один черный «сабурбан», но еще рано. ФБР нужно время, чтобы найти координаты его телефона в системе GPS, переданные на ближайшую вышку, когда аппарат включился. Потом, естественно, агенты должны составить план штурма и сформировать группы захвата, поддержки, наблюдения и чего там еще. С вершины Дэвиду открывался отличный вид на тропу, по которой скорее всего и пойдут агенты — она начиналась у шоссе в полумиле к югу. И идущих по ней людей можно будет заметить намного раньше, чем они окажутся здесь.

Грэддик оставил свою машину на грунтовой дороге за несколько миль к западу, привел их на Хо-Ноб и собирался уйти обратно до появления агентов, но, кажется, уходить ему не хотелось. Он стоял сейчас перед Майклом, положив мальчику руки на голову, и что-то неразборчиво приговаривал — наверное, благословение. Батарейки в геймбое Майкла сели несколько часов назад, но мальчик воспринял это вполне равнодушно и, кажется, несколько оживился: взгляд у него сделался более осмысленным, он оглядывался по сторонам, нисколько не беспокоясь из-за исчезновения матери. А тем временем Моника озабоченно поглядывала на Дэвида, ожидая его слова. Лэптоп они уже уничтожили и сбросили осколки в реку Теллико, но флешку Моника по-прежнему сжимала в кулаке.

Дэвид почти всю ночь мучился тяжелым выбором. Einheitliche Feldtheorie была одним из величайших достижений науки, и уничтожить ее уравнения казалось актом варварства, преступлением против человечества. Но исчезновение Элизабет недвусмысленно напомнило о том, что вечно прятаться невозможно. Рано или поздно случится еще что-нибудь, и солдаты их поймают. Тогда единая теория достанется Пентагону, и ничто в мире не помешает военным пустить ее в ход. Через несколько лет армия создаст n-мерные излучатели и уничтожит все укрытия террористов на Ближнем Востоке. Какое-то время генералы сумеют сохранить теорию в тайне как свое новое оружие борьбы с террором. Но никакое оружие не хранится в тайне вечно. Рано или поздно теория дойдет до Москвы, Пекина и Исламабада, и посеянные так семена гибели мира дадут всходы. Нет, этого Дэвид не мог допустить. Придется нарушить обещание, данное доктору Кляйнману, и уничтожить последние следы теории. До сих пор он удерживался от этого необратимого шага, но больше медлить нельзя.

Он шагнул к неровному серому полукруглому каменному выступу, торчащему на вершине холма гигантской тиарой. Протянул руку, подобрал клиновидный кусок кварцита, отлично улегшийся в ладонь. Каменный топор, подумалось ему. Как у пещерного человека.

Он повернулся к Монике:

— Ладно, я готов.

Она встала рядом, не говоря ни слова, положила флешку на карниз, почти плоский. Лицо ее сделалось напряженным, почти каменным. Моника так сжала губы, что Дэвид подумал — она не позволяет себе зарыдать. Да, это должно быть мучительно — пожертвовать тем, для чего работал всю свою жизнь. И все-таки она на это решилась. Если бы Эйнштейн мог заглянуть вперед на пятьдесят лет и увидеть, как страшно начался двадцать первый век, он бы поступил так же.

Дэвид поднял тяжелый камень, занес над флешкой, снова огляделся на сияющие утренние горы, расходящиеся мириадами изгибов и выпуклостей, как складки пространства-времени. И с размаху, изо всех сил обрушил камень на серебристый цилиндр.

Разлетелся вдребезги пластиковый корпус, плата раскололась на дюжину кусков. Следующий удар Дэвид нанес прицельно по кристаллу памяти, и кремний распался сотнями черных осколков не больше карандашного острия. А Дэвид бил и бил, пока чип не превратился в пыль, а окружающие его ножки, схемы, соединения — в мешанину металлических блесток. Взяв обломки в руку, он перебросил их через обрыв восточного склона Хо-Ноба. Ветер подхватил их и развеял по сосновому лесу.

Моника заставила себя улыбнуться.

— Ну вот и все. Начинаем с чистого листа.

Дэвид пустил камень вниз по склону и взял Монику за руку. На него накатила волна смешанных чувств — грусть и сочувствие, благодарность и облегчение. Он хотел поблагодарить Монику за все, что она для него сделала, за более чем тысячу проделанных миль рядом с ней, за то, что сотни раз спасала его шкуру. Но вместо слов он просто поднял ее руку к губам и поцеловал коричневую впадинку между костяшками пальцев. Она посмотрела на него с любопытством и удивлением, не так чтобы неприятным. Потом увидела что-то за плечом Дэвида, и лицо ее окаменело. Он обернулся и увидел колонну черных «сабурбанов», ползущую по шоссе с юго-востока.

Шагнув прочь от обрыва, он потянул Монику с камней.

— Сюда! — заорал он Грэддику, и тот мгновенно увел Майкла в тень от каменного карниза. Склонившись к земле Грэддик выглянул за край и скривился.

— Алый зверь! — прошипел он. — Скверны исполненный!

У начала тропы машины притормозили. Агенты наверняка сверялись с картой и соображали, как быстрее всего подняться на вершину. Дэвид собирался сидеть в укрытии, пока группа захвата будет подниматься к вершине, чтобы у агентов не было соблазна начать в них палить как в мишени. Когда агенты подойдут на расстояние слышимости, он крикнет, чтобы показать, где они. Тогда, предположительно, командир группы прикажет им выходить медленно и с поднятыми руками. Кажется, это наиболее безопасный способ сдаться. Конечно, фэбээровцы не будут в восторге, узнав, что случилось с единой теорией, но на всех не угодишь.

Пока «сабурбаны» парковались на обочине, Дэвид обернулся к Грэддику и запоздало сообразил, что знает только его фамилию, а не имя.

— Послушай, брат, тебе пора уезжать.

Грэддик, стискивая кулаки, смотрел на «сабурбаны». Одна за другой открывались дверцы машин, и оттуда выскакивали люди в серых костюмах.

— Да, ибо многочисленны они, как песок морской, — говорил он нараспев. — Но сойдет огонь с небес и пожрет их!

Дэвид начинал волноваться. Не было причин Грэддику здесь торчать. ФБР его не знает, и если он уедет сейчас, то выйдет сухим из воды.

— Брат, послушай меня. Мы должны вернуть кесарю кесарево, но твое место — на воле, ты понимаешь? Тебе надо уехать.

Горец скривился — наверное, жалел, что нет у него больше гремучих змей и нечего метать в агентов. Но через секунду он стиснул Дэвиду плечо:

— Я уеду, но недалеко. Если что, я вернусь.

Он поднял руку ко лбу Дэвида, неразборчиво пробормотал благословение, потом развернулся, побежал-заскользил по осыпи западного склона Хо-Ноб и скрылся в густой тени под сосновыми сучьями.

Федеральные агенты шли цепочкой вверх по тропе, крутой и каменистой, иногда им приходилось даже лезть на четвереньках. Дэвид прикинул, что идти им еще минут десять, скрылся за скальным выходом и посмотрел на Майкла, который спокойно разглядывал параллельные трещины в каменном выступе, не ведая приближающейся опасности. Но если честно, гораздо больше он беспокоился о Монике. Она эксперт в теоретической физике, и агенты будут допрашивать ее очень жестко. Дэвид снова взял ее за руку, сжал в ладони.

— Нас наверняка разлучат для допроса. Может быть, я тебя какое-то время не увижу.

Она улыбнулась, глянула на него лукаво:

— Ну, не знаю, как выйдет. Может, встретимся случайно на Гуантанамо. Говорят, там пляжи классные.

— Ты не бойся их, Моника. Они всего лишь выполняют приказы, и не станут…

Она подалась к нему, прижала палец к его губам.

— Т-с-с, не волнуйся. Мне они ничего не сделают, потому что мне нечего сказать. Я уже забыла уравнения.

— Да ладно!

— Это правда. Я умею забывать, и всегда умела. — Она стала серьезной. — Я выросла в самом дерьмовом месте Америки — из тех, которые оставляют шрамы на всю жизнь. Но я все это забыла, и теперь я профессор в Принстоне. Забывать — очень полезное умение.

— Но вчера вечером ты…

— Я даже названия статьи не помню. Унтер-что-то-там-такое. Помню только, что по-немецки, и ничего больше.

Майкл перестал рассматривать карниз и повернулся к Монике:

— Neue Untersuchung uber die Einheitliche Feldtheorie, — сказал он с безупречным немецким произношением.

Дэвид, вытаращив глаза, уставился на мальчишку. Откуда он знает название статьи Эйнштейна?

— Как ты сказал?

— Neue Untersuchung uber die Einheitliche Feldtheorie, — повторил Майкл, отвернулся к скальной стенке и снова стал изучать рисунок трещин.

Моника вскинула руку к губам и посмотрела на Дэвида. Вчера Майкл на лэптоп не смотрел, значит, он видел это название где-то в другом месте.

Дэвид взял мальчика за плечи, стараясь проделать это осторожно, но руки у него тряслись.

— Майкл, где ты видел эти слова?

Майкл услыхал в голосе Дэвида испуг и отвел глаза, избегая прямого взгляда. Дэвид вспомнил его странные достижения — как он запоминал целиком телефонные справочники. Господи, сколько же ему известно?

— Майкл, прошу тебя, это очень важно. Ты читал тот файл, когда играл в «Варфайтера»?

У Майкла порозовели щеки, но он не ответил. Дэвид стиснул ему плечи сильнее:

— Слушай меня! Ты скачивал этот файл с сервера? Может быть, давно когда-то, когда еще жил с мамой?

Майкл быстро и резко замотал головой, будто его трясло.

— Это было надежное место! Он мне сказал, что оно надежное!

— Сколько ты прочел из файла? Сколько, Майкл?

— Я его не читал! — заорал Майкл с надрывом. — Я его написал! Я его написал и положил на сервер! Ганс мне сказал, что это надежное место!

— Как? Я думал, это Кляйнман поместил туда теорию.

— Нет, он меня заставил ее выучить! Отпусти меня теперь!

Мальчик пытался вырваться, но Дэвид держал крепко.

— Как это? Ты выучил наизусть всю теорию?

— Отпусти! Я тебе ничего не буду говорить, если у тебя нет ключа!

Он невероятным усилием высвободил руку и ударил Дэвида кулаком в живот.

Удар был хорош — у Дэвида перехватило дыхание, он потерял равновесие и упал навзничь. Высокое синее небо завертелось колесом. И пока Дэвид валялся так, пытаясь вдохнуть, перед глазами у него медленно плыл ряд цифр. Шестнадцать цифр, которые прошептал доктор Кляйнман на смертном одре, цепочка, которую он назвал «ключом». Первые двенадцать — координаты института робототехники в Карнеги-Меллон, последние четыре — добавочный номер кабинета профессора Гупты. Но нет, это не его прямой телефон — это телефон в приемной, на том столе, за которым сидел Майкл. Вот тут вместе с первым вдохом до Дэвида дошло.

Цепочка Кляйнмана вела не к Амилу Гупте.

Она вела к Майклу.

Дэвид еще несколько секунд пролежал неподвижно, и Моника наклонилась над ним, потянула за рукав:

— Эй, ты живой?

Он кивнул. Преодолевая головокружение, подобрался снова к скальному выходу и заглянул вниз. Агенты были уже в нескольких сотнях ярдов, выходя на последний участок тропы. Очевидно, они слышали вопль Майкла и теперь торопились узнать, в чем дело.

Мальчик скорчился у скального выхода, потупив глаза к земле. Дэвид не стал его трогать, а воспользовался тем же способом, что Элизабет, когда спрашивала о номере телефона: щелкнул пальцами перед его носом. А потом отчетливо произнес цифры, которые дал ему доктор Кляйнман:

— Четыре, ноль… два, шесть… три, шесть… семь, девять… пять, шесть… четыре, четыре, семь, восемь, ноль, ноль.

Майкл поднял голову. Щеки у него еще горели, но глаза были спокойны.

— Neue Untersuchung uber die Einheitliche Feldtheorie, — начал он. — Die allgemeine Relativetasttheorie war bischer in erster Linie eine fationelle Theorie der Gravitation und der metrischen Eigenschaften des Raumes…

Это был текст статьи Эйнштейна, звучащий с четким немецким произношением доктора Кляйнмана. Старый физик нашел идеальный тайник. Майкл легко мог запомнить всю теорию, но его в отличие от ученых не тянуло работать над формулами или же поделиться ими с коллегой, потому что ни единого слова и ни единого символа он не понимал. В обычных обстоятельствах никому бы и во сне не приснилось искать уравнения Эйнштейна в разуме аутичного подростка. Но сейчас обстоятельства были какие угодно, только не обычные.

Дэвид схватил Монику за руку.

— Ты слышишь? Он же всю теорию наизусть знает! Если ФБР нас возьмет, там мальчишку допросят и, к гадалке не ходи, догадаются, что он что-то скрывает!

Пока Майкл продолжал проговаривать теорию, Дэвид услышал знакомый шум. Выглянув из-за края, увидел пару «блэкхоков», парящих над шоссе. В панике он выхватил из кармана сотовый телефон и швырнул его на землю.

— Бежим! — крикнул он. — Мотаем к чертовой матери!

Черт бы побрал этого Таркингтона, думала Люсиль, спеша вверх по тропе. Командир «Дельты» обещал держать своих солдат в резерве, а теперь вот — вертолеты кружат над дорогой, видные откуда хочешь за пять миль, и группа Люсиль должна добежать до вершины Хо-Ноб, пока они не спугнули подозреваемых. Последний участок тропы оказался крутым и скользким, но Люсиль одолела его, сумев не подвернуть ногу, и добралась до большого серого скального выхода посередине травянистой поляны. С десяток ее агентов рассыпались веером вправо-влево, выставив перед собой стволы пистолетов. Люсиль, держа собственный пистолет обеими руками, подобралась к краю каменной полки — там никто не прятался. Тогда она стала осматривать западный склон и увидела три фигурки, бегущие под соснами.

— Стоять! — завопила она во весь голос, но беглецы, разумеется, не послушались. Люсиль повернулась к своим агентам и показала на лес: — Вперед, за ними! Вон они!

Молодые мужики припустили вниз по склону вдвое быстрее, чем могла бы Люсиль. Она ощутила нечто вроде облегчения: так или иначе, а задание скоро будет выполнено. Но когда группа захвата добежала до опушки, агент Яворски вдруг вскрикнул и повалился наземь. Остальные остановились, недоумевая. Секунду спустя Люсиль увидела, как из ветвей вылетел камень размером с кулак и ударил в лоб агента Келлера.

— Внимание! — крикнула она. — В деревьях кто-то прячется!

Агенты припали к земле и начали беспорядочно стрелять — куда попало, не целясь. Загремело эхо, от сучьев полетели сосновые щепки, но больше ничего в лесу не было видно. Черт побери, подумала Люсиль, это же просто смешно! Целая группа прижата к земле только потому, что кто-то из лесу кинул пару камешков!

— Прекратить огонь! — рявкнула она, но никто не слышал ее за грохотом, и потому она побежала через поляну, но раньше, чем она оказалась возле своих людей, из-за холма выплыли вертолеты «Дельты».

«Блэкхоки» летели низко, не выше двадцати футов над поляной. Они заняли позицию над агентами и оба повернулись бортом к деревьям. Стрелки открыли двери и выставили пулеметы «М-240».

Огонь продолжался почти минуту, сбивая ветви сосен и отщелкивая куски коры. Агенты попадали лицом вниз, зажимая руками уши. Люсиль схватилась за рацию, хотя знала, что бесполезно: тупых тварей не остановить. Потом с одной сосны свалился какой-то большой предмет, зацепив за нижние сучья, и с глухим стуком упал на землю. Пулеметы смолкли, агенты бросились к крупному бородатому мужчине, у которого грудь была разворочена восьмимиллиметровыми пулями.

Люсиль только покачала головой. Кто этот покойник, она понятия не имела.

Почти сразу, как началась стрельба, Моника потеряла из виду Дэвида и Майкла. Грохотали очереди, свистели над головой пули, а она бежала вслепую по лесистому склону, перепрыгивая через корни, ямы и груды камней, забыв обо всем, кроме одного: оставить как можно большее расстояние между собой и агентами ФБР. Она ныряла под ветви сосен, оскользалась на кучах опавшей хвои. Добежав до мелкого ручейка на дне долины, она, плюхая ногами, перебежала на ту сторону и неслась, неслась, пока слышала выстрелы, подгоняемая инстинктом, который, оказывается, отнюдь не забыла. Слишком хорошо запомнила девочка из Анакостии мамины наставления: «Детка, если слышишь выстрелы, уноси ноги ко всем чертям».

Казалось, прошла вечность, пока не прекратилась стрельба, и только тогда Моника заметила, что с ней никого нет — куда ни глянь, никого. Она быстро взбежала на следующий гребень, направляясь туда, где рассчитывала найти Дэвида и Майкла, но когда наконец выбралась наверх, увидела только грунтовую дорогу впереди да два вертолета позади себя над лесом. Вертолеты были за милю от нее, но быстрый ритм бьющих лопастей слышался хорошо. Моника быстро нырнула в деревья и зашагала, оступаясь, вниз, когда услышала далекий, но очень знакомый визг. Это был Майкл.

Она рванулась на его гулкие вопли, от всей души надеясь, что он не ранен. Трудно было сказать, далеко ли он, но если учесть, сколько прошло времени, то выходило, что не дальше полумили. Моника перепрыгнула очередной ручей и продралась через заросшую кудзу чащу.

И тут без всякого предупреждения на затылок ей обрушился резкий удар. В глазах потемнело, она свалилась на землю.

И перед тем как потерять сознание, увидела, как над ней склоняются двое. Один — здоровенный и лысый, одетый в камуфляжные штаны и с автоматом «узи».

А второй — профессор Гупта.

Саймон всегда считал, что человек сам кузнец своего счастья. Когда Гупте ночью позвонила его дочь, Саймон и профессор немедленно двинулись в Грейт-Смоки-маунтинз и подобрали ее. За маленькую ампулу метамфетамина она показала им, где остановились на ночь Свифт и Рейнольдс. К сожалению, беглецы уже покинули свой лагерь, верно предположив, что Элизабет их выдаст. Но Саймон подозревал, что они где-то рядом. Утром он встретился с Броком и велел ему слушать частоту экстренных переговоров ФБР. Перехватив разговоры о готовящемся штурме Хо-Ноб, они поехали прямо туда, поставили машины на грунтовой дороге и побежали к вершине, откуда Гупта услышал крики своего внука. Профессор провозгласил, что сама судьба за них, но Саймон знал: не в судьбе тут дело. Судьбу свою он ковал сам, и вот теперь приходила награда.

Вырубив Рейнольдс, он потащил ее к дороге. Гупта хромал рядом, что-то еще болтая насчет судьбы. Брок был на несколько сотен ярдов севернее, гнался за Свифтом и визгливым мальчишкой. Дойдя до грузовичка, Саймон проворно связал Рейнольдс руки и ноги электрическим проводом. Элизабет уже лежала на заднем сиденье связанная и с кляпом во рту. Когда Саймон вывалил рядом с ней Рейнольдс, Элизабет задергалась, и от этого Рейнольдс очнулась, открыла глаза и тоже стала биться.

— Блин! — заорала она. — Отпустите меня!

Саймон скривился. Нет времени затыкать ей рот: надо ехать как можно быстрее на север и помочь Броку перехватить остальных. Он залез на сиденье водителя и вставил ключи в замок зажигания.

Гупта устроился на пассажирском сиденье. Когда Саймон запустил двигатель, профессор оглянулся через плечо на двух извивающихся женщин.

— Прошу прощения за такую тесноту, доктор Рейнольдс, но пока мы не сможем перевести вас в фургон, вам придется делить с моей дочерью это заднее сиденье.

Рейнольдс перестала дергаться и уставилась на него, разинув рот.

— Господи, а вы что здесь делаете? Я думала, вас взяли агенты!

— Нет, они слишком замешкались, мой помощник успел раньше. — Гупта показал на Саймона.

— Но он же террорист! Это ж тот лысый гад, что вел желтый «феррари»!

Гупта покачал головой:

— Это недоразумение. Саймон не террорист, а мой сотрудник. Ему поручена та же работа, которую делаете вы, доктор Рейнольдс: помочь мне найти Einheitliche Feldtheorie Эйнштейна.

Рейнольдс не отвечала. Машина ехала в безмолвии по грунтовой дороге, такой извилистой и ухабистой, что Саймон не мог дать больше десяти миль в час. Когда Рейнольдс заговорила, голос у нее дрожал.

— Зачем вы это делаете, профессор? Вы знаете, что может случиться, если…

— Да-да, я уже много лет это знаю. Чего я не знал — так это точные уравнения, которые для данного процесса критичны. Но теперь, когда теория у нас, можно сделать следующий шаг. Мы наконец-то сможем развернуть подарок, который нам оставил Herr Doktor, и пусть этот подарок изменит мир.

— Но у нас больше нет теории! Мы уничтожили флешку с единственным экземпляром!

— Нет, она у нас есть. Она у нас все время была, но я, дурак, смотрел и не видел. Ведь Майкл ее запомнил наизусть?

Рейнольдc ничего не сказала, но лицо ее выдало. Гупта улыбнулся:

— Несколько лет назад я спросил у Ганса, что будет с теорией, когда он умрет. Он не хотел мне говорить, естественно, но я вцепился как клещ, и он в конце концов ответил: «Амил, ты не волнуйся, она останется в семье». Я в тот момент думал, что он имеет в виду семью физиков, научную общественность. Истины я не понимал до тех пор, пока вчера не увидел копию в «Варфайтере». — Он откинулся на спинку, положив раненую ногу на приборную панель. — Я знал, что Ганс туда ее поместить не мог — он был пацифистом. Сунуть теорию самого Herr Doktor в военную игру — это было бы для него немыслимо. Но Майклу «Варфайтер» нравился, и он любит сохранять копии всего, что запомнил. Вот почему он все эти телефонные справочники — помните? — засунул в компьютер. А главное — он член моей семьи. Моей — и Herr Doktor'a.

Рейнольдc ничего не сказала. Очевидно, просто от отчаяния. Но Саймон на миг отвлекся от коварной дороги и уставился на профессора:

— Что вы сказали? Этот старый еврей был ваш отец?

Гупта снова засмеялся:

— Ну не будьте смешным. Разве я похож хоть сколько-нибудь на Herr Doktor'a? Родство по линии моей жены.

У Саймона не было времени копать дальше — за поворотом дороги уже стояла машина Брока — старый «додж», принадлежавший когда-то доктору Майло Дженкинсу. Саймон остановился рядом И увидел, что водительское сиденье пусто: Брок наверняка вылез из фургона и погнался за Свифтом и мальчишкой пешком. Опустив окно, Саймон услышал пронзительный крик мальчишки из ложбины на восток от дороги.

Дэвид не мог заставить Майкла перестать кричать. Мальчик заорал, как только фэбээровцы открыли огонь, и продолжал издавать долгие, страдальческие крики, убегая с Дэвидом в лес. После каждого крика он делал мощный отчаянный вдох и летел прямо, как пуля, не разбирая дороги в подлеске. Дэвид старался не отстать, хотя легкие у него горели. Через несколько минут звуки стрельбы стихли, и Майкл сбавил темп, но крики все равно вырывались у него из груди, и каждый был долгим и сильным, будто последний.

По положению солнца Дэвид определил, что они движутся на северо-запад. Монику он потерял из виду, но не мог прекратить ее поиски. Его тревожило, что вопли Майкла выдадут их положение агентам ФБР — те явно застряли на опушке, но не навсегда ведь. Сделав из последних сил рывок, Дэвид догнал мальчика и поймал за локоть.

— Майкл! — выдохнул он. — Надо… перестать кричать. Тебя все… слышат.

Майкл вырвал руку и испустил еще один пронзительный вопль. Дэвид зажал ему рот рукой, но мальчик оттолкнул его руку, бросился через гребень и скатился в узкую ложбину с каменистыми обрывами по обе стороны и чистым ручейком на дне. Обрывы эхом отразили крики Майкла, они стали еще громче. Хотя у Дэвида уже кончались силы, он бросился вниз по склону и, схватив Майкла сзади, зажал ему рот, но мальчишка двинул ему локтем в ребра. Дэвид отшатнулся, рухнул в грязь у берега ручья. «Черт побери, — подумал он, — что же мне делать?»

В отчаянии мотая головой, он посмотрел вниз по ручью и увидел человека в сером костюме — Дэвид похолодел: это был агент из группы захвата. Хотя он стоял в ста ярдах к югу, Дэвид сразу его узнал, потому что лицо его еще было все в багровых кровоподтеках. Это тот агент-предатель, который пытался похитить их два дня назад в Западной Виргинии. Только теперь у него вместо «глока» был «узи».

Дэвид схватил Майкла за руку и потащил в другую сторону. Сперва Майкл сопротивлялся, но когда сзади ударила очередь из «узи», припустил вперед. Они пролезли сквозь чащу, которая как-то служила прикрытием, но вскоре Дэвид понял, что совершил ошибку. По мере продвижения на север обрывы с обеих сторон становились выше, и через какое-то время ложбина закончилась тупиком. Это оказалась лощина, каньон, закрытый с трех сторон, а на обрыв, впереди, не забраться — слишком крут.

Дэвид в горячечной спешке оглядел каменную стену. У самого основания он заметил горизонтальную трещину, похожую на гигантскую пасть. Лаз был размером с ветровое стекло автомобиля, но темный и вроде бы глубокий. Карстовая пещера, подумал Дэвид. Грэддик говорил, что здесь их много. Дэвид подбежал из последних сил к устью пещеры, подтолкнул Майкла. Мальчишка попытался забиться в самую глубокую часть трещины, а Дэвид лег на живот и заглянул внутрь. Сунув руку в задний карман штанов, он достал пистолет — тот, что забрал у агента, который сейчас их преследует.

Майкл продолжал кричать, и хотя пещера поглощала звуки, что-то вырывалось наружу. Минуту спустя Дэвид увидел агента, приближающегося к обрыву и пытающегося определить, откуда идут крики. Он был футов на двадцать ниже и потому пока не видел трещины, но он приближался. Дэвид установил руку с пистолетом на краю трещины, прицелившись агенту под ноги. Потом выстрелил.

Преследователь резко повернулся и побежал обратно в чащу. Через секунду он уже стрелял по обрыву из своего «узи», но пули поражали только камни. Дэвид оказался в природном бункере, в идеальной оборонительной позиции, где можно держаться часами. Вскоре подойдут настоящие агенты ФБР, да еще с солдатами регулярной армии, и тогда Дэвид будет стрелять, чтобы привлечь их внимание. Они с Майклом сдадутся правительственным войскам. Перспектива мрачная, но это во сто крат лучше, чем сдаваться террористам.

Вскоре крики Майкла стали слабеть. Дэвид выглянул из-за края трещины и увидел, что агент все еще затаился среди деревьев. И увидел еще одного человека, лысого, стоящего у ручья посередине лощины. Этот был в камуфляжных штанах и черной футболке. В правой руке у него был охотничий нож, а левой он держал за шиворот извивающегося мальчика. Зрелище было настолько дикое, что мальчика Дэвид узнал не сразу. А когда узнал — выронил пистолет и схватился за сердце в приступе острой боли.

— Доктор Свифт! — крикнул ему этот человек. — Тут ваш сын хочет вас видеть!

Глава двенадцатая

«Вот хоть убейте, — думала Люсиль, — но выглядит этот вице-президент ни дать ни взять, как самый типичный коммунист». Бочкообразная грудь, залысины и плохо сидящий синий костюм какого-нибудь советского комиссара. В телевизоре она никогда не замечала этого сходства, но невозможно было его не видеть, сидя здесь, в западном крыле. Второй человек страны скривился в кислой перекошенной улыбке, глядя на лежащие на столе бумаги.

— Так что, агент Паркер, — начал он, — я слышал, сегодня у вас было не самое удачное утро.

Люсиль кивнула — сейчас ей было все равно, заявление об отставке она уже написала.

— Вся ответственность лежит на мне, сэр. Спеша задержать подозреваемых, мы не уделили внимания должной координации с министерством обороны.

— Что конкретно произошло? Почему им удалось скрыться?

— Очевидно, ушли по грунтовым дорогам на запад. Ожидалось, что военные поставят периметр, но они не успели развернуть силы.

— И куда это нас приводит?

— К сожалению, снова на клетку номер один. Нам нужны силы, нужно больше людей на месте. Этих сукиных сынов нужно взять, пока они не разгласили информацию.

Вице-президент поморщился, поджал бескровные губы.

— Этим займется «Дельта». Мы с министром обороны решили, что операция более не требует содействия ФБР и будет проводиться только силами военных.

Люсиль этого ожидала, но все равно ее задело отстранение от работы.

— И для этого вы меня вызвали? Чтобы лично вышибить меня из дела?

Он попытался улыбнуться, что получилось плохо — с перекосом на правую сторону лица.

— Отнюдь нет. У меня есть для вас новое задание. — Он взял со стола номер «Нью-Йорк таймс» и показал заголовок на первой странице: «УБИЙСТВО РЕПОРТЕРА В БРУКЛИНЕ». — Вот тут у нас проблема контроля над информацией. «Таймс» обвиняет ФБР в убийстве своей корреспондентки — той, у которой пряталась жена Свифта. Очевидно, даже свидетелей нашли, утверждающих, что убийца был похож на агента. Абсурд, конечно, но какое-то внимание общественности привлекает.

— Боюсь, тут может быть доля правды. У нас пропал один агент, и есть основания полагать, что он работает на другую сторону. Он мог застрелить корреспондентку, чтобы захватить жену Свифта.

Люсиль полагала, что вице-президента это известие взбесит, но нет — он просто отмахнулся:

— Это не существенно. Я уже назначил пресс-конференцию. И вы на ней должны будете все отрицать самым решительным образом. Держитесь версии с наркотиками. Скажите, что сейчас отрабатывается версия о том, что репортершу убили и жену Свифта похитили его партнеры по наркоторговле.

Люсиль покачала головой — ей это вранье уже вот где сидело.

— Извините, сэр, этого я делать не буду.

Вице-президент подался к ней, навалившись на стол:

— Паркер, это так же важно, как найти подозреваемых. Нам нужны средства борьбы с террористами, а Конгресс и те, что есть, старается отобрать. Уж меньше всего нам нужно разглашение такого масштаба.

Она вздохнула и поднялась. Пора домой, в Техас.

— Пойду я, а то мне еще у себя на столе надо убрать перед уходом.

Вице-президент тоже встал.

— Что ж, вынужден признать, я разочарован. Директор бюро охарактеризовал вас как бабу с яйцами.

Люсиль посмотрела на него в упор:

— Наше разочарование взаимно, господин вице-президент.

Фургон остановился. У Карен были связаны руки, и она не могла посмотреть на часы, но примерно прикинула, что после выезда из соснового леса прошло часов шесть. Она придвинулась к Джонасу, дрожа и повторяя про себя: «Господи, господи Иисусе, пусть они его больше не трогают!» В прошлый раз, когда Джонаса у нее забрали, Карен чуть с ума не сошла, и хотя Брок его привел всего через двадцать минут, ребенок потом еще несколько часов плакал.

Брок вылез из машины и обошел ее кругом. Когда он открыл заднюю дверцу, Карен ощутила дуновение сырого застоявшегося воздуха и увидела большой темный гараж с выбитыми стеклами — старое здание, заброшенное много лет назад. В нем стояли три грузовых автофургона, а около них — с десяток молодых людей, в которых безошибочно можно было узнать аспирантов: тощие, бледные, плохо одетые. У них глаза полезли на лоб при виде Карен с Джонасом и еще двух пленниц — все связанные, с кляпом во рту и валяются на полу фургона.

— Чего ждете? — заорал на них Брок, и аспиранты бросились вперед.

Джонас забился в судорогах, когда пара молодых людей залезла в фургон и подняла его с пола. Карен крикнула в кляп «Нет!», и тут ее подобрала другая пара аспирантов. Она изо всех сил согнулась и разогнулась, но аспиранты ее не выпустили, а понесли через весь гараж к одному из грузовиков. На борту его была выведена надпись «НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ УСКОРИТЕЛЕЙ ФЕРМИ». Костлявый тощий мужик, самый из всех обтрепанный, в заношенной футболке с изображением периодической таблицы, откатил заднюю дверь кузова. Державшие Джонаса аспиранты положили его внутрь, и Карен положили туда же. Оказавшись рядом с сыном, она всхлипнула от облегчения — пока они хотя бы вместе.

Карен было видно, как ее подруг по несчастью — спокойную черную женщину и ее нервную спутницу — перенесли в другой фургон. Очевидно, догадалась Карен, здесь у этих гадов место сбора, где хранятся машины и снаряжение. Она попыталась разглядеть какие-нибудь приметы помещения, что-нибудь, что может сказать, куда их завезли, но ничего не видела. А потом в другом конце гаража началась суматоха, и еще двое аспирантов вынесли очередного связанного пленника. У Карен перехватило дыхание — это был Дэвид. Он бился и рвался так яростно, что двое аспирантов не удержали его и уронили на пол, но тут же к ним подскочил на помощь третий, и вместе его запихали в последний фургон.

Было уже поздно, далеко за полночь. Грузовики медленно ползли по извилистой дороге. Что было снаружи, Моника не видела, но слышала рокот колес и ощущала все повороты желудком. Очевидно, ехали глухими дорогами, чтобы избежать блокпостов на федеральных шоссе.

Слева от нее стоял возле компьютера профессор Гупта со своими аспирантами. Чуть дальше сидел на полу Майкл, снова играя в «Варфайтера» на геймбое (кто-то зарядил ему батарейки). Гупта уже несколько часов суетился возле внука, шепотом задавая ему вопросы насчет Einheitliche Feldtheorie, и аспиранты вводили ответы мальчика в компьютер, но сейчас, кажется, профессор получил все, что хотел. Он триумфально улыбнулся экрану компьютера, потом отошел от группы и подошел к лежащей Монике. Первым ее побуждением было вцепиться этому мерзавцу в глотку, но она, к несчастью, лежала связанная и с кляпом во рту.

— Я хотел бы, чтобы вы посмотрели вот на это, доктор Рейнольдс, — сказал он. — Для физика это просто сбывшаяся мечта. — Он обернулся к паре бледных костлявых аспирантов в очках с толстыми стеклами. — Скотт, Ричард, не могли бы вы проводить доктора Рейнольдс к терминалу?

Аспиранты, ухватив Монику за плечи и за ноги, потащили ее через грузовой отсек и опустили на складной стул перед компьютером. Гупта наклонился над ее плечом.

— Мы написали программу, эмулирующую создание пучка нейтрино в дополнительных измерениях. Из сведений, полученных от Жака Буше и Алистера Мак-Дональда, мы узнали, что сгенерировать этот пучок можно в Теватроне. Поскольку Майкл сообщил нам уравнения поля, мы можем рассчитать поправки для коллайдера. Сейчас появилась возможность выполнить имитационные запуски на компьютере, так что, когда приедем в лабораторию Ферми, будем знать, как действовать. — Он потянулся к клавиатуре, нажал «ввод» и показал на экран: — Смотрите внимательно. Сначала вы увидите имитацию столкновения частиц в Теватроне.

Ей ничего не оставалось, кроме как смотреть. На экране отображалась трехмерная решетка, прямоугольная сетка, прочерченная едва заметными белыми линиями, чуть-чуть колеблющимися. Это, разумеется, была интерпретация вакуума, участка пустого пространства-времени с небольшими квантовыми флуктуациями. Но он недолго оставался пустым. Через несколько секунд с левой и правой стороны экрана вырвались два роя частиц.

— Это имитация пучков протонов и антипротонов, летящих в Теватроне, — пояснил Гупта. — Мы их будем запускать в виде сферических волн, чтобы частицы сталкивались симметрично. Смотрите!

Прищурившись, Моника разглядела, что частицы эти на самом деле — крошечные свернутые кластеры, и каждый скользит в решетке пространства-времени как узелок на струне. В момент встречи частиц их столкновение освещало центр экрана — и все узелки развязывались одновременно, яростно искривляя окружающую решетку. Потом рвалась сетка белых линий, и в прорыв вылетал ливень новых частиц. Стерильных нейтрино.

Гупта возбужденно показал на эти частицы:

— Видите, как они уходят? Соударения так искажают пространство-время, что пучок стерильных нейтрино вырывается из нашей браны в дополнительные измерения. Смотрите, я сейчас покажу более общий вид.

Он застучал по клавишам, и на экране показался лист пространства-времени на черном фоне. Это была брана нашей вселенной, вложенная в десятимерный балк. Из резкого изгиба листа вырывался поток нейтрино.

— Луч должен быть нацелен, чтобы он вернулся в нашу брану, желательно в точке примерно в пяти тысячах километров над Северной Америкой. Тогда вспышку увидят все жители нашего континента.

Частицы оставляли в балке прямой след, сияя и ускоряясь в проходе через дополнительные измерения. Пучок пересек пустоту между двумя складками браны и вернулся в лист пространства-времени, который забился, затрясся и запылал раскаленным металлом в точке соударения. Это и была, без сомнения, та вспышка, о которой говорил Гупта. Он длинным пальцем постучал по экрану:

— Если мы все сделаем правильно, то в момент возврата в нашу брану выделится несколько тысяч тераджоулей энергии, что примерно соответствует термоядерному взрыву в одну мегатонну. Поскольку луч будет нацелен в высокие слои атмосферы, на земле разрушений не последует, но зрелище выйдет великолепное. Несколько минут будет сиять, как новое солнце!

Моника смотрела в упор на горящий участок браны. Он понемногу темнел — энергия рассеивалась по пространству-времени. Господи, за каким чертом Гупта это делает? Не имея возможности задать этот вопрос вслух, она повернулась к профессору и прищурилась.

Он понял ее взгляд и кивнул:

— Доктор Рейнольдс, нам нужна публичная демонстрация. Если бы мы попытались просто опубликовать единую теорию, власти закрыли бы такую возможность. Правительство хочет оставить теорию только для себя, чтобы создавать оружие втайне. Но Einheitliche Feldtheorie никакому правительству не принадлежит, и это не только наброски для нового оружия.

Гупта склонился над клавиатурой и нажатием нескольких клавиш вызвал на экран компьютера архитектурный чертеж электростанции.

— Используя явление дополнительных измерений, мы можем вырабатывать неограниченные объемы электроэнергии. Не нужны больше угольные котлы или ядерные реакторы. И это только начало! Мы можем применить в медицине эту технику, нацеленными пучками нейтрино убивая раковые клетки. Эти же лучи будут запускать ракеты и вести их через солнечную систему. Космический корабль можно будет разогнать почти до скорости света! — Отвернувшись от экрана, он устремил горящие глаза на Монику. — Вы понимаете, доктор Рейнольдс? Завтра утром человечество проснется и увидит ослепительное сияние единой теории. И никто больше ее не скроет!

Моника услышала достаточно. Она не сомневалась в правдивости слов Гупты: единая теория настолько всеобъемлюща, что наверняка приведет ко многим чудным открытиям. Но за них надо платить цену, и цена эта ужасна. Перед глазами у нее стояла раскаленная добела вспышка в центре экрана. Профессор сказал, что это будет демонстрация, величественное оглашение, написанное на небесах, но Моника думала, что станет от этой демонстрации с людьми внизу. Хиросима тоже была демонстрацией.

Высказать все это с кляпом во рту она, конечно, не могла — только посмотрела на Гупту и покачала головой.

Профессор приподнял бровь.

— В чем дело? Вы боитесь?

Она яростно закивала. Гупта шагнул ближе и положил руку ей на плечо:

— Страх, дорогая моя, часто бывает парализующим. Herr Doktor тоже боялся — и видите, что случилось? Кляйнман и эти двое скрывали Einheitliche Feldtheorie полвека! От этой робости была кому-нибудь польза? Нет. Это потеря пятидесяти лет, просто стыд и позор. Перед тем как войти в новую эру, мы должны преодолеть свой страх. И я это сделал, доктор Рейнольдс. Я больше ничего не боюсь.

Старик сжал ее плечо, и Моника вдруг исполнилась омерзения. Взвыв сквозь кляп, она попыталась наброситься на компьютер Гупты, но профессор перехватил ее, не дав свалиться со стула, и улыбнулся, благодушный и довольный собой.

— Я чувствую в вас сомнения, но скоро вы увидите, что я прав. Когда мы предъявим миру теорию, люди будут приветствовать нас как спасителей. Они простят нам все, когда увидят…

Его прервал треск помех. Он бросил неразборчивое «Извините», снимая с пояса рацию, и отошел к другому концу грузового отсека. Примерно через двадцать минут он вернулся к своим аспирантам и поднял руки жестом благословения:

— Джентльмены, по дороге в лабораторию Ферми мы заедем еще в одно место — за аппаратурой, необходимой для модификации Теватрона.

Дэвид сидел, прислонясь спиной к борту грузовика. Машина остановилась пятнадцать минут назад, и аспиранты загрузили в нее с десяток деревянных ящиков. Они заняли почти все место в кузове, так что аспиранты перешли в другой грузовик колонны, а Дэвид остался один с лысым маньяком в камуфляжных штанах, который то чистил свой «узи», то прикладывался к бутылке «Столичной».

В тысячный раз Дэвид попытался ослабить шнур, связывающий руки за спиной. Пальцы онемели, но он продолжал попытки, выворачивая руки, пока сухожилия не заскрипели от натяжения. Пот капал по щекам, пропитывал повязку, держащую кляп. Борясь с веревкой, он не сводил глаз с лысого наемника, того мерзавца, что держал нож у горла Джонаса. От ярости в жилах прибавилось силы, но прошла минута — и Дэвид закрыл глаза. Это его вина, надо было сдаваться агентам ФБР, пока была возможность.

Открыв глаза, он увидел лысого прямо над собой. Наемник протягивал ему бутылку водки.

— Отдохни, камрад. Сделай перерыв в своих доблестных усилиях.

Дэвид в омерзении, попытался отодвинуться, но лысый наклонился над ним и поднес бутылку к лицу:

— Да не ломайся, выпей. Похоже, тебе надо.

Дэвид замотал головой. От запаха водки тошнота подступила к горлу.

— Да пошел ты… — крикнул он сквозь кляп, но получилось лишь неразборчивое бульканье.

Наемник пожал плечами:

— Не хотите — как хотите. Только обидно, что у нас полный ящик «Столицы», а времени ее пить почти не осталось. — Он осклабился, запрокинул голову и сделал долгий глоток, потом вытер рот тыльной стороной ладони. — Кстати, меня зовут Саймон. Хотел выразить вам свою благодарность, доктор Свифт. Книга, которую вы написали о сотрудниках Эйнштейна, оказалась весьма полезной. Я с тех пор, как взялся за эту работу, все время с ней консультируюсь.

Дэвид постарался сдержать ярость. Сделав глубокий вдох через вонючий кляп, он сосредоточил все внимание на голосе киллера. Несмотря на сильный русский акцент, английским он владел безупречно. И совсем не был безмозглым громилой, каким казался с виду.

Саймон глотнул еще, потом полез в карман.

— Последние несколько часов мне пришлось поскучать. До нашей остановки я ехал в том же грузовике, что и профессор — он как раз перед нами, но он был занят расспросами своего внука и отдачей приказов своим аспирантам. Я, чтобы убить время, стал болтать с его дочерью, и мне удалось кое-что узнать, что может быть вам интересно.

Он вытащил из кармана штанов что-то круглое и положил себе на ладонь. Дэвид узнал золотой медальон, который Элизабет Гупта носила на шее. Саймон открыл его и стал смотреть на картинку.

— Вы в своей работе могли бы счесть это чем-то вроде вещественного доказательства. Дополнение ваших исторических исследований, правда, несколько запоздалое, да? Но оно очень хорошо объясняет некоторые моменты.

Он повернул медальон так, чтобы Дэвиду была видна картинка. Это была старинная фотография, тонированный сепией портрет матери и дочери. Мать — красавица с длинными темными волосами, дочке лет шесть. Обе без улыбки смотрят прямо в объектив.

— Фотография сделана до войны, в Белграде, — сообщил Саймон. — Скорее всего вторая половина тридцатых. — Он показал на дочь. — Вот это Ханна, мать Элизабет. Она после войны приехала в Америку и вышла замуж за Гупту. Неудачный выбор. — Он показал на мать: — А вот это бабка Элизабет. Погибла в концлагере. Понимаете, она была наполовину еврейка. Да вот, сейчас я вам покажу.

Он подцепил фотографию, вытащил из медальона и перевернул. На обороте кто-то написал: «Ханна и Лизерль». Саймон снова усмехнулся:

— Имя вам знакомо, не правда ли? Могу вас заверить, что случайного совпадения здесь нет. Элизабет мне все рассказала — ее бабка была незаконной дочерью Herr Doktor'a.

В любых других обстоятельствах Дэвид был бы потрясен. Для биографа Эйнштейна такое открытие равносильно открытию новой планеты. Дэвид, как и прочие исследователи, полагал, что Лизерль умерла младенцем, и вот оказывается, что она не только выжила, но и оставила потомство. Но сейчас он не ощутил радости откровения — это было еще одно напоминание, как он оказался слеп.

Саймон вложил фотографию в медальон.

— После войны Herr Doktor узнал, что случилось с его дочерью. Он выписал сюда свою внучку Ханну, которую прятали в какой-то сербской семье, но о своем родстве с девочкой не объявил. Как вы знаете, старый жид не слишком уважал семейные связи. — Он закрыл медальон и сунул обратно в карман штанов. — Но Ханна все рассказала Гупте — и Кляйнману. Вот почему они стали соперниками. Каждый хотел жениться на внучке Herr Doktor'a.

Он глотнул еще водки, перевернув бутылку вверх дном — там осталось меньше половины.

— Вас, наверное, интересует, почему я вам это все рассказываю? Потому что вы историк, и вам следует знать, какая история кроется за этой операцией. Когда Гупта женился на Ханне, он стал протеже Herr Doktor'a, его ближайшим помощником. И когда Herr Doktor по секрету рассказал, что нашел свою Einheitliche Feldtheorie, Гупта полагал, что старый жид поделится с ним секретом. Но Herr Doktor, видимо, чуял в Гупте какую-то червоточину еще в те времена. Собственно, это и довело Амила до сумасшествия — он считал, что теория должна принадлежать ему.

У Саймона стал слегка заплетаться язык. Дэвид подался вперед, внимательно на него глядя, ища каких-то признаков уязвимости. Может быть, представится шанс. Может быть, эта сволочь сделает какую-нибудь глупость.

Наемник повернулся лицом к кабине грузовика, замолк на полминуты, глядя на стены грузового отсека. Потом обернулся к Дэвиду:

— Гупта много лет назад задумал эту демонстрацию. В создание своей маленькой армии аспирантов он вложил миллионы долларов. Убедил их, что они спасут мир, что люди будут плясать на улицах, когда увидят в небе вспышки нейтринных лучей. — С отвращением скривившись, он сплюнул на пол. — Можно ли представить себе, что кто-нибудь клюнет на такую чушь? Но Гупта в нее верит, а теперь и его аспиранты тоже верят. Он безумец, а безумцы бывают очень убедительны.

Саймон еще раз глотнул из бутылки и снова ткнул ее Дэвиду.

— Послушайте, мы с вами должны выпить. Отказы не принимаются. У меня тост — за завтрашнюю демонстрацию. За новый век просвещения Амила Гупты!

Он стал дергать узел на кляпе Дэвида. После водки пальцы слушались плохо, но в конце концов кляп он вытащил. Дэвид ощутил прилив адреналина — этой возможности он и ждал. Раз кляп убрали, можно заорать, позвать на помощь. Но что толку? Скорее всего они сейчас едут по безлюдной местности, леса или поля Кентукки или Индианы, и орать бесполезно. Нужно говорить с Саймоном, нужно убедить наемника освободить Дэвида. Это их единственный шанс.

После кляпа ныла челюсть. Дэвид вдохнул свежего воздуха и посмотрел Саймону прямо в глаза:

— И сколько вам платит Гупта за службу?

Саймон помрачнел, и на миг Дэвид испугался, что сейчас наемник передумает и снова заткнет ему рот.

— Это невежливый вопрос, доктор Свифт. Я же не спрашивал вас, сколько вы заработали на своей книге?

— Это другое дело. Вы же знаете, что случится, когда люди увидят вспышку. Пентагон начнет собственные исследования и…

— Знаю, знаю. Все армии мира будут наперегонки создавать это оружие. Но в Пентагоне никаких исследований не будет. Как и вообще вблизи Вашингтона.

Обескураженный Дэвид уставился на наемника:

— Что вы этим хотите сказать?

Саймон все еще хмурился, но глаза его довольно блеснули.

— Демонстрация профессора Гупты окажется куда более зрелищной, чем он сам думает. Я изменю направление пучка нейтрино так, что он вернется в нашу вселенную прямо в Мемориале Джефферсона. — Он нацелился горлышком бутылки в заднюю стенку грузовика и прищурился, будто целился. — Хотя против самого Томаса я ничего не имею. Эту цель я выбрал лишь из-за ее удачного центрального расположения — она равноудалена от Пентагона, от Белого дома и от Конгресса. Все три учреждения взрывом дотла будут сожжены. Как и все прочее в радиусе десяти километров.

Сначала Дэвид подумал, что наемник шутит — у него было странное чувство юмора. Но лицо у Саймона, глядящего вдоль бутылки, закаменело, верхняя губа задралась, обнажив зубы, и у Дэвида при виде этого оскала пересохло во рту.

— И кто вам за это платит? «Аль-Каида»?

— Нет, — покачал головой Саймон. — Я сам по себе. Это за мою семью.

— Семью?

Саймон очень медленно поставил бутылку и снова полез в карман. На сей раз он вытащил оттуда сотовый телефон.

— Да, была у меня семья. Не слишком отличная от вашей, доктор Свифт. — Он повернул телефон и показал Дэвиду экран. Через пару секунд появилось изображение: мальчик и девочка улыбаются в объектив. — Это мои дети, Сергей и Лариса. Пять лет назад погибли в Аргунском ущелье, в южной части Чечни. Слыхали вы про такое место, я полагаю?

— Да, но…

— Молчать! Молчать и смотреть! — Он подался вперед, ткнул телефон Дэвиду почти в глаза. — Сергей, мой сын, ему было шесть лет. Правда, похож на вашего? А это Лариса, ей четыре только исполнилось. Убиты ракетой вместе с матерью. «Хеллфайр», выпущенный с вертолета «Дельты», действовавшей на чеченской границе.

— Американский вертолет? Что он там делал?

— Ничего полезного, могу вас уверить. Очередная бездарная контртеррористическая операция, от которой женщин и детей погибло больше, чем террористов. — Он снова сплюнул на пол. — Но меня, честно говоря, причины их действий не интересуют. Я устраню всех, кто хоть как-то участвовал в пересылке туда войск и планировании операции. Вот почему я поставил себе целью и Пентагон, и гражданскую администрацию. Президент, вице-президент, министр обороны. — Он захлопнул телефон. — У меня только одна попытка, поэтому нужна обширная зона взрыва.

Дэвида замутило: именно этого боялся Эйнштейн. И именно это произойдет в ближайшие часы.

— Но ведь это же был несчастный случай. Как вы можете…

— А я ж сказал, что мне плевать! — Ухватив бутылку за горлышко, Саймон помахивал ею как дубинкой. — Не забуду, не прощу.

— Но вы же убьете миллионы…

Что-то тяжелое обрушилось Дэвиду на скулу — Саймон ударил его по лицу бутылкой. Он упал набок, лбом стукнулся в дно кузова и потерял бы сознание, но Саймон поймал его за воротник и дернул вверх.

— И убью! — заорал он. — Какого черта им жить, когда моих детей убили? Все сдохнут, слышишь?

У Дэвида звенело в ушах. Из раны на щеке лилась кровь, в глазах плясали зеленоватые точки. Он видел только увеличенное, пылающее злобой лицо наемника, но даже этот образ в мозгу расплывался, сливаясь с розовыми, красными и черными струйками. Держа одной рукой Дэвида, Саймон замахнулся той, где была бутылка — как ни странно, она не разбилась, и несколько унций водки в ней еще осталось. Поднеся горлышко к губам Дэвида, Саймон влил жидкость ему в рот.

— И вот конец всему! — заорал он. — И дальше — тишина!

Водка обжигала горло, вливалась в желудок. Бутылка опустела, Саймон отбросил ее в сторону и отпустил Дэвида. Тот свалился на пол, и тьма охватила его.

В понедельник Люсиль приехала в главное здание ФБР с утра пораньше, чтобы не встретить никого из сослуживцев, но у себя в кабинете увидела, что гориллы из армейской разведки уже сами очистили ее стол. Досье Кляйнмана, Свифта, Рейнольдс и Гупты исчезли вместе к экземпляром книги «На плечах гигантов». Остались только ее личные вещи: платежные корешки, благодарственные грамоты, стеклянный пресс для бумаг в виде техасского шестизарядного револьвера и фотография в рамке — Люсили пожимает руку президент Рональд Рейган.

«Что ж, — подумала она, — помогли мне ребята. Паковаться быстрее».

Она нашла картонную коробку и за полминуты перегрузила все туда. Забавно, что все ее барахло потянуло меньше чем на пять фунтов. Тридцать четыре года сердце и душу отдавала она этому бюро, и вот они — драгоценные золотые крупицы сухого остатка. С грустью она посмотрела на свой древний настольный компьютер, на дешевый пластиковый лоток для входящих документов. Черт побери, до чего же гнетущее состояние.

И тут она заметила в лотке конверт. Кто-то из работавших в ночную смену положил его сюда уже после ухода армейских горилл. Несколько секунд Люсиль смотрела на конверт, уговаривая себя, что это уже не ее дело, но любопытство пересилило, и она взяла бумагу.

Список недавних телефонных разговоров профессора Гупты, который Люсиль запросила у сотовой компании три дня назад, но эти идиоты почесались только сейчас. Записи были достаточно скупы — Гупта мало пользовался сотовым, где-то два-три разговора в день. Но Люсиль, пролистывая страницы, заметила одну странность: в последние две недели профессор каждое утро звонил на один и тот же номер — причем номер не Рейнольдс, не Свифта и не Кляйнмана. Подозрительная странность состояла в том, что Гупта звонил ровно в 9:30, ни минутой раньше или позже.

Люсиль напомнила себе, что этим делом она больше не занимается. И вообще уже написала заявление об отставке.

Да, но еще не подала его.

Саймон вел головной грузовик колонны, мчащейся к восточным воротам лаборатории. Было пять утра, только начало светать, и почти все дома вдоль Батавия-роуд еще стояли темные. Мимо дорожек и лужаек бежала трусцой одинокая женщина в красных шортах и белой футболке. Саймон на миг уставился на нее, любуясь пышной гривой рыжих волос. Потом потер пальцами переносицу и зевнул — он все еще был слегка осовелый от вчерашней выпивки. Чтобы проснуться, он сунул руку под ветровку и взялся за ствол «узи». Настал день расплаты, скоро все кончится.

Сразу за перекрестком Континентал-драйв грузовик проехал железнодорожный переезд, и по обе стороны дороги открылся пейзаж. Дома и лужайки пригородов сменились широкими зелеными полями, простором девственной иллинойской прерии. Сейчас они ехали по федеральной земле, по восточному краю территории лабораторного комплекса. Впереди возникла проходная, и сидела в ней невероятно толстая женщина в синей форме. Саймон помотал головой. Просто невозможно поверить, что для охраны наняли такую ожиревшую бабу. Явно никто в этом заведении не ждет беды.

Саймон остановил машину, и женщина выгрузилась из проходной. Улыбнувшись, Саймон протянул ей документы, подготовленные Гуптой: толстый ворох поддельных накладных и требований.

— Вот и мы, лапонька, — сказал он, пытаясь говорить в манере американского дальнобойщика. — Сегодня с утра пораньше.

Женщина на его улыбку не ответила, а тщательно проверила бумаги, сверяя их со списком у себя в папке.

— Это не по графику, — сказала она.

— Нет, но все подписи тут есть.

Она продолжала изучать бумаги. То ли действительно медленно читает, то ли изгаляется, заставляя себя ждать. Наконец массивная голова поднялась:

— Хорошо. Теперь выходите из машины и откройте задние двери. И тем водителям, что сзади, скажите то же самое.

— Я ж сказал, все согласовано, — нахмурился Саймон. — Вы что, печатей в документах не видели?

— Видела, но мне полагается инспектировать все, что сюда ввозят. Так что глушите мотор…

Он перебил ее двумя пулями в лоб. Потом обошел грузовик, три раза постучал в заднюю дверь.

— Профессор, откройте! — крикнул он. — У нас груз добавился.

Один из аспирантов откатил дверь и помог выйти Гупте. Профессор, увидев лежащую охранницу, очень встревожился.

— Что произошло? Разве я вам не велел избегать дальнейших жертв?

Саймон, не обращая на него внимания, повернулся к аспирантам:

— Ну-ка побыстрее, тело в кузов!

Через полминуты труп сунули в кузов и стерли кровь с асфальта. Любой прохожий просто решит, что женщина бросила пост. Саймон вернулся на место водителя, Гупта сел рядом с ним в кабину, строго глядя на Саймона:

— Пожалуйста, без дальнейших жертв, — велел он. — Я с некоторыми здешними физиками работал еще в восьмидесятые, когда строили Теватрон.

Саймон включил передачу. Разговаривать он был не в настроении, а потому промолчал. Колонна двинулась дальше.

— На самом деле это я предложил название для коллайдера, — продолжал Гупта. — «Тэва» — сокращение от «тераэлектрон-вольт». Это максимальная энергия, которой могут достигать протоны в этом ускорителе, и тогда они движутся со скоростью в 99,9999 процента от световой. — Профессор описал в воздухе круг кулаком и ударил по другому кулаку, имитируя столкновение частиц. Он так накрутил себя, что не мог даже держать руки неподвижно. — Конечно, Большой адронный коллайдер в Швейцарии теперь выдает энергии повыше. Но Теватрон идеально собирает протоны в тугой пучок, вот почему он годится для наших целей.

Саймон скрипнул зубами — его уже достал этот поток нервозной болтовни.

— Все это мне не интересно, — перебил он ворчливо. — Вы мне скажите, что там в аппаратной. Сколько там будет человек?

— Да не бойтесь, там будет только сокращенная смена — пять, максимум шесть операторов. — Гупта небрежно махнул рукой. — Все из-за этих урезаний бюджета — правительство больше не хочет оплачивать физику. Национальные лаборатории нуждаются в частных пожертвованиях, чтобы ускорители хотя бы могли работать. — Старик снова покачал головой. — В прошлом году мой институт робототехники пожертвовал лаборатории Ферми двадцать пять миллионов долларов. Понимаете, мне нужно было знать, что Теватрон не будет законсервирован — чувствовал я, что он пригодится.

Дорога забирала влево, и Саймон увидел на горизонте странной формы здание.

— Это Вильсон-Холл, управление лабораторией. У меня там был кабинет на шестнадцатом этаже — вид потрясающий. — Гупта слегка опустил руку, указывая на насыпь: — Под этой насыпью — пучковый туннель Теватрона. Мы его называли «беговая дорожка частиц». Кольцо длиной в четыре мили и тысяча сверхпроводящих магнитов для фокусировки пучка. Протоны идут по часовой стрелке, антипротоны — против. И каждый пучок достаточно мощен, чтобы прожечь дыру в кирпичной стене. — Он показал на другое здание, стоящее ближе к дороге. Это было ничем не примечательное строение без окон, больше всего похожее на склад и расположенное точно над секцией туннеля. — А вот это — камера соударений. Здесь протоны и антипротоны врезаются друг в друга. Отсюда мы и запустим нейтрино в дополнительные измерения.

Профессор замолчал, уставившись на здание через ветровое стекло машины. Благодарный за паузу Саймон проехал мимо ряда баллонов, на каждом из которых было написано: «ОПАСНО! СЖАТЫЙ ГЕЛИЙ». Потом появился длинный зеркальный пруд перед Вильсон-Холлом, где отражался силуэт здания.

— Сверните здесь и объезжайте здание сзади, — подсказал Гупта. — Аппаратная рядом с инжектором протонов.

Колонна направилась по дорожке, обходившей Вильсон-Холл, и подъехала к парковке перед низким U-образным зданием. Оценка численности персонала, данная Гуптой, очевидно, верна: на парковке не больше полдюжины машин. Конечно, их станет больше где-то часа через три, когда начнется рабочий день, но к тому времени все уже закончится.

Саймон поставил машину и начал отдавать приказы. Одна бригада аспирантов стала разгружать ящики с электроникой, другая перевела заложников в грузовик, который вел агент Брок. Саймон решил, что Брока лучше держать подальше от аппаратной, чтобы не догадался, что происходит — бывшему фэбээровцу сказали, что задачей является кража радиоактивных материалов. Саймон подошел к грузовику Брока.

— Заложников куда-нибудь в надежное место, — велел он. — Чтобы под ногами не путались. Тут есть незанятые здания в километре к западу, найдите одно и посидите там с ними часа два.

Брок посмотрел недружелюбно:

— Когда это кончится, надо будет поговорить. Вы мне слишком мало платите за такой объем работы.

— Не волнуйтесь, оплата будет достойной.

— А чего вообще заложников держать живыми? Все равно их рано или поздно надо кончать. Ну, кроме профессорской дочки.

Саймон чуть придвинулся и понизил голос:

— Профессору они зачем-то нужны живые, а мне все равно. Когда вас не будет видно, делайте с ними что хотите.

Аспиранты свалили Дэвида рядом с Моникой и Элизабет, но как только машина тронулась, он переполз, извиваясь, к Карен и Джонасу. При виде него у сына глаза полезли на лоб, а Карен заплакала. У Дэвида снова был во рту кляп и он не мог сказать ни слова, поэтому просто прижался к ним плотнее. Его еще мутило от водки и от ударов Саймона, но сейчас грудь наполнил вздох облегчения.

Через пару минут машина остановилась снова. Дэвид прислушался и услышал резкий скрип, скрежет металла по металлу. Потом Брок открыл заднюю дверь фургона, и Дэвид увидел куполообразный бугор, поросший травой. Он был примерно двадцать футов в высоту и сто футов в поперечнике — рукотворный холм, насыпанный над каким-то подземным сооружением — что-то вроде большого погреба или бункера. Машина стояла перед входом, вырытым в склоне холма. Над дверью с верхним шарниром, которую Брок уже отвернул, красовалась вывеска: «НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ ФЕРМИ, ЭКСПЕРИМЕНТ С УСКОРИТЕЛЬНЫМИ НЕЙТРИНО».

Забравшись в кузов, Брок полез в карман и вытащил оттуда охотничий нож — точно такой же, как держал Саймон у горла Джонаса. Потом он, осклабившись, подошел к Джонасу и Карен.

— Нет! — заорал Дэвид сквозь кляп и попытался закрыть их собой, но со связанными руками и ногами ему едва удалось сесть, где уж там отбить нападение. Брок постоял секунду, вертя нож и пуская им зайчики. Потом наклонился и перерезал веревку у Дэвида на ногах.

— Сейчас ты будешь делать то, что я тебе скажу, — прошептал он. — А то твоего мальца зарежу. Усек?

Он разрезал веревки на ногах у Джонаса, потом у Карен и Моники. На Элизабет, валявшуюся в углу без сознания, он даже не взглянул. Придерживая висящий на плече «узи», он поставил всех остальных на ноги.

— Вылезай, — скомандовал он. — Все вон в тот сарай.

Со связанными руками пленники кое-как выбрались из кузова и зашагали цепочкой к поднятой двери. У Дэвида сильнее застучало сердце. Агент явно вел их в какое-то укрытие, где сможет убить всех не спеша и с удовольствием. «Черт возьми, — подумал Дэвид, — нужно что-то делать, и быстро!» Но Брок стоял за спиной Джонаса, направляя автомат ему в голову, и Дэвид даже не смел шагнуть в сторону.

Они вошли в темное помещение, озаренное только мигающими светодиодами. В глубине его находилась винтовая лестница, ведущая вниз — спускаясь в черноту, Дэвид насчитал тридцать ступенек. Потом Брок щелкнул выключателем, и стало видно, что они стоят на платформе над огромным сферическим баком. Он покоился в бетонном углублении, как мячик для гольфа в ямке, только этот мячик был сорока футов в диаметре. Платформа была установлена вровень с уплощенной верхушкой стальной сферы, увенчанной стальной же панелью как крышкой огромного люка. Глядя на этот бак, Дэвид вспомнил, что читал о нем в «Сайентифик Америкэн». Он входил в установку для изучения нейтрино, столь неуловимых, что исследователям для их обнаружения нужна громоздкая аппаратура. В этом баке содержалась четверть миллиона галлонов вазелинового масла.

— Сесть! — крикнул Брок. — Спиной к стене!

«Вот оно, — подумал Дэвид, опускаясь на пол. — Вот сейчас этот гад начнет стрелять».

Брок придвинулся ближе, не отводя нацеленного ствола. Моника прижалась к Дэвиду, Карен, закрыв глаза, попыталась накрыть собой Джонаса, а тот зарылся лицом ей в живот. Но Брок не стал стрелять, а сорвал с Дэвида кляп и бросил в сторону.

— Так, теперь можно начинать, — сказал он. — У нас же с тобой еще дело неоконченное.

Брок снова осклабился, смакуя момент. Он не собирался их убивать быстро, он постарается растянуть удовольствие.

— Давай, Свифт, ори, — предложил он. — Вопи во всю глотку, никто не услышит. Мы глубоко под землей.

Дэвид открыл и закрыл рот, пытаясь как-то оживить челюстные мышцы. Вряд ли Брок даст ему говорить долго, так что надо успеть быстро. Сделав два глубоких вдоха, он посмотрел агенту в глаза:

— Вы знаете, что сейчас происходит на Теватроне? Хоть малейшее представление имеете?

— Сказать тебе правду, мне это к хренам без разницы.

— А зря, особенно если у вас есть друзья или родственники в Вашингтоне. Твой русский напарник сейчас готовится взорвать город.

Брок заржал:

— Нет, правда? Как в кино? С вот таким вот большим грибом-облаком?

— Нет, тут физика поновее. Он изменит нацеливание пучка нейтрино, созданного Гуптой. Но эффект тот же — не останется ни Белого дома, ни Пентагона. Как и центрального офиса ФБР, кстати говоря.

Моника вздрогнула, уставилась на Дэвида большими глазами, но Брок только хохотал.

— Ага, понял. А значит, я должен тебя отпустить? Потому что только ты ему можешь помешать? Это ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что после успеха вашего напарника вы тоже долго не проживете. Если будет уничтожено правительство, власть возьмет армия, и первый приказ будет — поймать мерзавцев, которые взорвали Вашингтон. Если хотите удрать через границу и исчезнуть, не стоит даже и пытаться. Найдут и поймают.

Дэвид говорил со всей серьезностью, но агент ни одному слову не верил и очень веселился.

— И все это начнется с этого… как ты назвал? Пучка нейтрёнок?

— Пучка нейтрино. Если не верите, спросите у профессора Гупты. Спросите, что он…

— Да-да, обязательно. Как только, так сразу. — Брок, посмеиваясь, отвернулся и посмотрел на шарообразный бак. Прошелся по крышке и топнул ногой по стальной панели — лязгающий звон отдался под сводами. — А тут чего? Запас этих нейтрино?

Дэвид покачал головой — бесполезно. Брок слишком туп, чтобы понять.

— Вазелиновое масло. Для детектирования частиц.

— Чего? Вазелиновое масло? А на хрена оно здесь нужно?

— В детекторе нужна прозрачная жидкость, содержащая углерод. Сталкиваясь с атомами углерода, нейтрино порождают вспышку света. Но вы же сами сказали, какая вам на хрен разница?

— Вазелиновое масло и на другое тоже годится. Например, как смазка.

Брок подергал удерживающие крышку зажимы, соображая, как их освободить. Потом нажал ногой какую-то красную кнопку, и послышалось гудение электромотора. Панель открылась, как раковина, и под ней оказался резервуар прозрачной жидкости размером с джакузи.

— Ты посмотри, сколько его. Хватит надолго, очень надолго.

Присев, Брок обмакнул руку в масло. Потом встал, помахал в воздухе поблескивающей кистью. Глядя на Дэвида, потер руки.

— У нас с тобой счетец, Свифт. Ты меня свалил в том доме, в Западной Виргинии. И сильно мне изуродовал лицо. Вот теперь я буду уродовать тебя.

У Дэвида сжалось горло, перехватило дыхание.

— Давай, — сумел он произнести. — Только их не трогай.

Брок несколько секунд смотрел на Карен, потом на Монику. Масло капало у него с пальцев.

— Да нет, этих я трону. Обязательно трону.

Захватить аппаратную Теватрона оказалось просто. Как только Саймон с «узи» в руках вошел в дверь, все операторы с изможденными лицами отвернулись от экранов и подняли руки. Их место заняли операторы Гупты, а Саймон отвел их в ближайшую кладовую и запер там. Четырех аспирантов он поставил на охрану, вручив каждому «узи» и рацию. Еще двое заняли позицию на парковке, а другую пару Саймон отправил патрулировать входы в туннель пучка коллайдера. При появлении сотрудников лаборатории их будут задерживать и запирать в той же кладовой. Власти в течение нескольких часов даже не узнают, что случилось что-то необычное, и у Гупты с его аспирантами более чем хватит времени на подготовку эксперимента.

Профессор стоял в центре зала и руководил аспирантами, как дирижер — оркестром. Глаза его окидывали путаницу переключателей, кабелей и экранов, видели все показания всех приборов. Когда что-нибудь привлекало его внимание, он бросался к аспиранту, сидевшему за соответствующей консолью, и требовал доклада о состоянии. От погруженности в работу у него даже кожа разгладилась на лбу и вокруг глаз, исчезли все признаки старости и утомления. Саймон не мог не признать, что это впечатляющее зрелище. Пока что все развивалось по плану.

Через некоторое время один из аспирантов доложил:

— Инициация инжекции протонов.

— Отлично! — ответил профессор, и его видимым образом отпустило напряжение. Обернувшись через плечо, он улыбнулся идиоту-внуку, который сидел в углу, играя в свой геймбой. Потом Гупта, продолжая улыбаться, поднял голову, глядя в потолок.

Саймон подошел ближе:

— Уже скоро?

— Да, очень скоро, — кивнул Гупта. — Мы удачно подгадали момент — операторы как раз подготовили новый запас частиц, когда мы приехали. — Он снова стал смотреть на экраны. — Мы сейчас ввели необходимые поправки и начинаем перемещать частицы из главного инжектора в кольцо Теватрона. Должны переместить тридцать шесть сгустков по двести миллиардов протонов в каждом.

— И сколько времени это займет?

— Около десяти минут. Обычно операторы распределяют сгустки по контуру равномерно, но нам нужно изменить их расположение, чтобы создать сферическую схему соударений. Мы также модифицировали параметры некоторых магнитов контура для создания необходимой геометрии протонного пучка. Для этого и была предназначена аппаратура, которую мы привезли с собой.

— Значит, соударения начнутся через десять минут?

— Нет, после перемещения протонов нужна будет инжекция антипротонов. И это самая сложная часть процесса, так что она может занять несколько больше времени, минут двадцать, быть может. Здесь нужно действовать очень осторожно, чтобы не случилось перехода.

— Перехода? А что это такое?

— То, чего нужно избежать любой ценой. Магниты, направляющие частицы, — сверхпроводящие. Это значит, что работают они лишь при температуре четыреста пятьдесят градусов ниже нуля.[9] Системы охлаждения Теватрона поддерживают эту температуру закачкой жидкого гелия в кожухи обмоток.

Саймон ощутил некоторое беспокойство — вспомнил баллоны со сжатым гелием, выстроившиеся вдоль туннеля.

— И что с ними может случиться?

— Каждый пучок частиц несет десять миллионов джоулей энергии. Если пучок неправильно нацелить, он вырвется из трубы. Даже при минимальной ошибке частицы могут попасть в какой-нибудь магнит и нагреть в нем жидкий гелий. Он тогда превращается в газ и вырывается наружу, магнит переходит из сверхпроводящего состояния в обычное и обмотки плавятся от сопротивления.

— Это можно будет исправить? — спросил Саймон.

— Вероятно, но это займет несколько часов. И потом еще часы на повторную калибровку пучка.

«Блин, твою мать, — подумал Саймон. — Надо было понимать, что операция может пойти совсем не так гладко, как описывал профессор».

— Вы должны были мне раньше об этом сказать! Если власти узнают, что мы здесь, они пошлют людей на штурм. Какое-то время я продержусь, но не часы!

Кто-то из аспирантов обернулся на него, занервничав, но Гупта уверенно положил руку ему на плечо.

— Я же вам говорил, мы будем очень осторожны. У всех моих аспирантов есть опыт работы с ускорителями, и мы десятки раз проигрывали все ситуации на компьютере.

— А когда будете вводить координаты вспышки? Для нацеливания нейтрино?

— После инжекции сгустков антипротонов. Траектория нейтрино будет зависеть от точного момента, когда… — Он вдруг замолк и тупо уставился в пространство, челюсть у него отвисла. Саймон испугался было, что старика хватил удар, но вскоре он снова заулыбался. — Слышите? — спросил он шепотом. — Слышите?

Саймон прислушался — низкие быстрые гудки.

— Это значит, что протоны уже циркулируют в кольцевом туннеле! — крикнул Гупта. — Появляется низкий сигнал и становится все выше и выше, когда пучок разгоняется! — В глазах профессора блеснули слезы. — Это звук победы! Разве он не чудесен?

Саймон кивнул. Звук был похож на необычайно быстрое сердцебиение. Кусок мышцы, лихорадочно колотящийся перед самым концом.

Провод скользил, врезаясь Дэвиду в запястья. Когда Брок сделал шаг к Карен и Джонасу, он совершил последнюю отчаянную попытку освободить руки, дернув ими за спиной. Всю ночь он напрягал руки, растягивал путы и ослабил провод на несколько миллиметров, но этого не хватило. Дэвид взвыл от бессилия, видя, как агент приближается к Карен, а она свернулась в тугой шар, закрывая телом Джонаса. Брок нагнулся, схватил ее за шиворот и готов был отшвырнуть в сторону, когда Дэвид встал и метнулся к нему.

Единственной его надеждой было налететь с размаху. Он опустил плечо и бросился на агента тараном, вытянув тело параллельно полу. Но Брок заметил его приближение и в последний момент шагнул в сторону, выставив ногу на пути Дэвида. Тот на секунду завис в воздухе, потом, не имея возможности смягчить падение руками, упал лицом на пол. Лоб со стуком ударил по бетону, кровь из ноздрей потекла в рот.

— Ну ты даешь, мудила! — заржал Брок.

Стены закружились, в глазах потемнело. На несколько секунд Дэвид потерял сознание, а когда открыл глаза — увидел, что к агенту бежит Моника. Но ее попытка оказалась столь же бесполезной. Подождав, пока она приблизится, Брок ударил ее кулаком в грудь. Она опрокинулась, агент снова захохотал. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. Встав над Моникой, он переложил «узи» в левую руку и сунул правую в карман штанов. Было похоже, будто он хочет достать еще какое-то оружие — нож, гарроту или кастет, но он не вынул руку из кармана, медленно водил ею вверх и вниз. Этот гад себя гладил.

Внезапно Брок развернулся и снова направился к баку с вазелиновым маслом. На сей раз он повесил «узи» на плечо за ремень, а обе руки окунул в масло.

— Ну, Свифт, давай! — крикнул он. — Или ты совсем не мужик, а тряпка? Так и будешь сидеть и смотреть?

Дэвид стиснул зубы. «Вставай, — сказал он себе. — Вставай!»

Он неуклюже поднялся на ноги и бросился вперед, но ему самому казалось, что он движется как в замедленной съемке. Брок снова шагнул в сторону, схватился за провод, связывавший руки Дэвиду, развернул спиной к себе и потянул вниз, заставляя встать на колени. Руки у агента были скользкие и холодные.

— С черножопой будет весело, — прошептал он. — Но с твоей бабой — повеселее. Я у нее кляп вытащу, чтобы ты слышал, как она орет.

Брок швырнул Дэвида на пол. Тот еще раз ударился о бетон, и голову пронзила боль. Но Дэвид не потерял сознание — он впился ногтями в ладони, прикусил до крови губу, всю силу воли бросив на то, чтобы не отключиться.

Одолеваемый тошнотой, головокружением и ужасом, он увидел, что Брок оттащил Карен от Джонаса и тянет ее к стальному баку. Агент вытащил кляп изо рта Карен, она едва слышно заскулила, отчего сердце сжалось сильнее, чем было бы от душераздирающего вопля, и этот звук наполнил Дэвида нерассуждающей яростью. Он забился на полу, стараясь во что бы то ни стало встать снова, и в этой борьбе правая рука вдруг выскользнула из петли провода, которую Брок ненароком смазал вазелиновым маслом.

Дэвид был так поражен, что еще несколько секунд оставался на полу, держа обе руки за спиной. Вата в голове тут же растаяла, вернулась ясность мыслей. Он знал, что для драки у него сил не хватит: если он попытается вырвать у Брока «узи», тот просто его оттолкнет и застрелит. Нужно как-то обездвижить эту сволочь — и вдруг в озарении он увидел, как это сделать. Дэвид полез в задний карман и сжал в ладони зажигалку, взятую у Люсиль Паркер — «Зиппо» с отчеканенной Одинокой Звездой Техаса.

Делая вид, будто руки у него все еще связаны, Дэвид неуверенно встал на ноги. Брок улыбнулся и отпустил Карен.

— Вот так-то лучше! — прохрипел он, переступая через Карен и вставая в стойку. — Давай, малыш, давай! Посмотрим, на что ты способен!

На сей раз Дэвид не побежал — он неверным шагом, шатаясь, приблизился к агенту. Брок разочарованно покачал головой:

— Ну, это никуда не годится. Ты знаешь, на что ты похож? На…

Дэвид крутанул колесико зажигалки и сунул ее Броку в лицо. Тот рефлекторно вскинул руки, блокируя удар, и обе они вспыхнули сразу.

Изо всех оставшихся сил Дэвид обхватил Брока за пояс и толкнул назад. Агент бешено махал руками, но это только раздувало огонь. Дэвид насчитал два шага, потом три, четыре. И толкнул Брока в бак с вазелиновым маслом.

Едва руки Брока коснулись жидкости, как она вспыхнула вся. Но даже если бы огня не было, агент был обречен: он камнем пошел на дно и тут же исчез. Вазелиновое масло не только легко воспламеняется, у него еще и плотность меньше плотности воды. А так как человеческое тело в основном из воды и состоит, плавать в жидкости легче воды невозможно. Дэвид много чего забыл из школьной физики, но это, к счастью, помнил.

Сигнал в аппаратной уже не звучал как биение сердца — тон его неуклонно становился выше, и каждый гудочек звучал нечеловеческим пронзительным криком, тревогой, предупреждением автоматики о какой-то поломке, — но профессор Гупта встревожен не был. Он снова посмотрел на потолок, потом на Саймона, улыбаясь полуоткрытым в восторге ртом.

— Пучок набрал силу, — объявил он. — Я это слышу по сигналу. Все протоны уже в контуре.

«Чудесно, — подумал Саймон. — Пора заканчивать работу».

— И мы готовы ввести координаты цели?

— Да, это следующий шаг. А потом запускаем в коллайдер антипротоны.

Профессор подошел к консоли, где работали Ричард Чан и Скотт Крински — бледные очкастые физики из национальной лаборатории в Окридже. Но не успел Гупта дать им инструкции, как Саймон схватил профессора за плечо и навел «узи» ему в лоб.

— Одну минутку. Нужно сделать небольшую поправку. У меня тут другие координаты вспышки.

Гупта непонимающе уставился на него.

— Вы что делаете? Уберите руки!

Ричард, Скотт, другие аспиранты повернулись к ним. Некоторые, увидев, что происходит, вскочили с мест, но Саймона это не волновало — они все были без оружия.

— Если вам дорога жизнь профессора, я предлагаю вам сесть, — сказал он спокойно.

Чтобы подчеркнуть смысл сказанного, он ткнул дулом в висок Гупты.

Аспиранты послушно опустились на кресла.

— Чего ты мне звонишь? Ты у меня больше не работаешь.

Люсиль едва узнала голос директора бюро — он просто рычал в наушнике телефона.

— Сэр, — снова начала она, — у меня есть новые…

— Не желаю слышать! Ты в отставке. Сдай пистолет и значок, и чтобы духу твоего не было в здании!

— Сэр, послушайте, прошу вас! Я идентифицировала номер телефона, который может принадлежать…

— Нет, это ты меня послушай! Только что, Паркер, я из-за тебя потерял работу! Вице-президент уже выбрал мне замену и организовал утечку в «Фокс-ньюз»!

Люси сделала глубокий вдох. Единственный способ заставить его слушать — сказать быстро.

— Этот подозреваемый может работать с Амилом Гуптой. Его телефон зарегистрирован на псевдоним, на некоего Джорджа Осмонда. Фиктивное имя, фиктивный адрес. Согласно записям телефонной компании, последние две недели он включал телефон раз в сутки, принимал звонок от Гупты и сразу выключал после разговора. Но я думаю, мистер Осмонд допустил одну ошибку: сегодня в час ночи он включил телефон и оставил его включенным. С той минуты мы отслеживаем его положение.

— Знаешь что, Люси? Это уже не моя проблема. Сегодня к вечеру я возвращаюсь в частный сектор.

— Я получила данные слежения за этим сотовым телефоном. Похоже, что подозреваемый ехал окольными дорогами в Батавию, штат Иллинойс. Именно там он сейчас и находится, в национальной лаборатории Фер…

— Слушай, зачем ты мне все это рассказываешь? Говори с министерством обороны, они теперь за это отвечают.

— Я пыталась, сэр! Они не слушают, эти идиоты из военной разведки! Говорят, что в моей помощи нет необходимости.

— Ну так пусть повесятся! Пусть все валят к чертовой матери!

— Сэр, если бы вы только…

— Без меня. Положил я на Пентагон, положил на Белый дом, положил на всю их гребаную администрацию!

— Но вам только и нужно…

Щелк!

Директор ФБР повесил трубку, не дослушав.

Дэвид вывел Карен, Джонаса и Монику из подземной лаборатории обратно к машине. Хотя система пожаротушения уже справилась с пожаром в чане с вазелиновым маслом, они были рады как можно скорее отсюда убраться. Снаружи Дэвид развязал всем руки, Карен и Джонас упали к нему в объятия, рыдая, но Моника бросилась бегом обратно в лабораторию.

— Постой! — крикнул ей вслед Дэвид. — Что ты делаешь?

— Нужно найти телефон, сотовые у нас забрали!

Осторожно высвободившись из объятий сына и бывшей жены, Дэвид вернулся к двери в лабораторию. Моника бегала по залу, ища телефон среди длинных рядов компьютеров.

— Господи, да где у них тут телефон? На миллионы долларов напихали железа, и ни одного тебе телефона простенького!

Дэвид остался в дверях — заходить ему не хотелось.

— Пошли, — поторопил он. — Эта русская сволочь в любой момент может прислать сюда кого-нибудь.

Моника мотнула головой:

— Сперва мы должны взывать помощь. Гупта все подготовил для прорыва пространства-времени. И если они сейчас наводят на Вашингтон… стоп, это что? — Она показала на металлическую панель вблизи двери. — Уж не интерком ли это?

Переборов себя, Дэвид шагнул внутрь посмотреть поближе. Да, это точно было похоже на интерком — ряд цветных кнопок под решеткой громкоговорителя. Кнопки были надписаны: «АППАРАТНАЯ», «БУСТЕР», «ГЛАВНЫЙ ИНЖЕКТОР», «ТЕВАТРОН» и «КАМЕРА СОУДАРЕНИЙ».

— Аппаратную не нажимай, — предупредил Дэвид. — Гупта скорее всего там.

— Может быть, сумеем связаться с помещениями, которые они еще не захватили. Если найдем кого-нибудь из инженеров Теватрона, может, уговорим его отключить на коллайдере питание. Она посмотрела на кнопки, потом нажала ту, где было написано «ТЕВАТРОН».

— Алло? Алло?

Ответа не было, но когда Дэвид приблизил ухо к решет он услышал быстрые высокие гудки.

— Черт! — шепотом сказала Моника. — Я знаю этот сигнал. — Она ухватила Дэвида за руку, чтобы сохранить равновесие. — Пучки почти готовы.

— Что? Что ты…

— Времени нет! — перебила она и бросилась к двери, увлекая за собой Дэвида. — У нас десять минут, максимум пятнадцать!

Она бросилась к грузовику и схватилась за ручку водительской дверцы — к несчастью, дверца оказалась заперта. А ключи наверняка у Брока в кармане штанов, на дне бака с вазелиновым маслом.

— Черт, придется бегом! — крикнула она.

— Куда? Куда бегом?

— В пучковый туннель! Это сюда!

Моника бросилась бежать на юг, к кольцу Теватрона, а Дэвид — к Карен, сидевшей на земле рядом с Джонасом. Оставить их одних — Дэвиду было страшно об этом подумать, но еще страшнее было то, что происходило сейчас в коллайдере.

— Нам придется разделиться, — сказал он. — Вы с Джонасом должны смываться отсюда как можно быстрее. — Он показал на полоску асфальта в двухстах ярдах к северу. — Идите на ту дорогу и по ней налево. Если увидите охранника или полицейского, скажите, что в пучковом туннеле пожар и необходимо там все обесточить. Понятно?

Карен кивнула, и Дэвид поразился ее спокойствию. Она взяла его руку, стиснула, потом подтолкнула в сторону туннеля.

— Иди, Дэвид, — велела она. — Спеши, пока еще не поздно.

Саймон ничего не понимал. Попробовал связаться с Броком по рации — ответа не получил. Попытался еще три раза — и снова одни помехи. Невозможно было себе представить, что человека с автоматом в руках одолела горстка заложников, связанных по рукам и ногам и с заткнутыми ртами. Но выходило, что так.

Саймон все еще держал профессора Гупту на мушке, аспиранты в аппаратной все еще отслеживали Теватрон, послушно регулируя пучки протонов и антипротонов соответственно координатам новой цели. Минут через десять оба пучка будут готовы, потом десять минут ускорения — и соударения начнутся. Но если Свифт и Рейнольдс действительно удрали от Брока, то вполне может быть, что они направились к туннелю и попытаются прервать эксперимент. Саймону надо было решить, идти за ними или оставаться в аппаратной.

Подумав несколько секунд, он прижал ствол к виску Гупты и толкнул старика вперед. Профессор был так напуган, что едва мог стоять. Держа его за шиворот, Саймон обратился к аспирантам:

— Мы с профессором Гуптой будем наблюдать за экспериментом из другого места, здесь неподалеку. Уверен, что все вы выполните данные мною распоряжения. Если эксперимент не удастся, я убью вашего профессора самым болезненным способом, который только можно себе представить. После чего вернусь и убью вас всех.

Аспиранты закивали, возвращаясь к экранам. Они были слабые и робкие, подчинить их не стоило труда, и Саймон не сомневался, что они послушаются. Он отошел в глубь аппаратной и открыл ящик, где лежали ключи от люков доступа в туннель. Дебильный внук профессора непонимающе уставился на них, потом снова опустил голову к своему геймбою, а Саймон потащил профессора из аппаратной.

До Теватрона было полмили. Дэвид с Моникой бежали несколько сот ярдов по мощеной дороге, потом пришлось пересечь сырое вспаханное поле. Вскоре показалась покрытая травой насыпь над пучковым туннелем и шлакоблочное здание с проемом без двери, закрытым металлической сеткой. Ни машин, ни людей поблизости не было.

Моника показала на здание:

— Один из входов в туннель. Точка доступа «Ф-два».

— Черт, наверняка же заперт, — выдохнул запыхавшийся Дэвид. — Как нам попасть внутрь?

— Пожарные топоры, — ответила Моника. — Они у каждой точки доступа — на случай аварийной ситуации в туннеле. Я их тут видела, когда работала в одном эксперименте.

— А пульты управления для отключения пучков — не помнишь, где они?

— Есть аварийные рубильники внутри туннеля, но Гупта их наверняка заблокировал первым делом, к гадалке не ходи.

Последним рывком они добрались до здания и быстро нашли ящик с пожарным инструментом, смонтированный на внешней стене. Моника выхватила топор и бросилась ко входу в здание. За сеткой была лестница, уходящая к туннелю вниз. Дэвид схватил Монику за локоть:

— Постой, секунду! Как будешь останавливать ускоритель, если рубильники заблокированы?

— Вот этим. — Моника встряхнула топором. — Одной дырки в трубе хватит.

— Но если там пучок, протоны разлетятся во все стороны! Ты попадешь под излучение!

Она мрачно кивнула:

— Вот почему ты останешься здесь охранять вход. Нет смысла нам обоим поджариваться.

Дэвид сжал ее локоть:

— Давай я. Ты здесь, а я вниз.

Она скривилась и посмотрела на него так, будто он сморозил невероятную глупость.

— Это даже не смешно. У тебя ребенок, семья. У меня никого — расчет простой.

Она выдернула руку и встала напротив двери.

— Нет, постой! Может быть…

Моника занесла топор над головой и готова была обрушить его на замок, и в этот момент ее пронзила пуля. Дэвид услышал выстрел, увидел, как из бока Моники брызнула кровь чуть выше края шортов. Она удивленно выдохнула и выронила топор. Он схватил ее за плечи и быстро затащил за угол дома.

— Боже мой! — вскрикнул он. — Моника!

Она скривилась от боли, вцепившись пальцами Дэвиду в бицепс, когда он положил ее на землю и задрал футболку. Слева на животе было входное отверстие пули, справа — выходное. Из обоих ручьем текла кровь.

— Блин! — ахнула она от боли. — Что случилось?

Дэвид осторожно выглянул из-за угла. Ярдах в пятидесяти стояла пара аспирантов Гупты, прижимаясь к стене другого шлакоблочного здания. Хотя оба были с «узи», стояли они неподвижно, огорошенные первой попыткой стрельбы. Один из них что-то говорил в рацию.

Дэвид обернулся к Монике.

— Их двое, но подойдут еще, — сообщил он. Наклонившись, он подсунул одну руку ей под плечи, другую под колени. — Я тебя отсюда унесу.

Он попытался ее поднять, но она вскрикнула, и из выходного отверстия хлынула кровь, промочив Дэвиду брюки.

— Положи, положи! — простонала она. — Придется тебе самому. В полумиле к югу есть другая точка доступа.

— Не могу же я…

— Времени нет! Бери топор и беги!

Саймон запер профессора Гупту в кладовке в камере соударений. Когда они отошли от аппаратной и их не стало слышно, Саймон мог легко прикончить старика, никто бы и не узнал, но он решил, что пусть лучше профессор полюбуется результатом своего эксперимента.

Выйдя из камеры соударений, он принял вызов по рации от двух аспирантов, которых послал патрулировать туннель, и через три минуты уже был у входа «Эф-Два». Аспиранты стояли метрах в десяти от Рейнольдс, испуганно наставив на нее стволы своих «узи», хотя она уж точно не могла бы отстреливаться: лежала на спине в луже крови, еще живая, но едва-едва.

— Она была одна? — спросил Саймон. — Кого-нибудь еще видели?

Жирный аспирант замотал головой, но тощий смотрел неуверенно. Он отер пот со лба, поправил очки на переносице.

— Когда Гэри ее подстрелил, мне показалось, что ее кто-то утащил за угол. Но толком я его не рассмотрел.

Саймон шагнул к близорукому идиоту:

— Куда он пошел?

— Не знаю, я его больше не видел. Я вызвал вас по рации, а когда мы…

Нажатием на спусковой крючок Саймон заткнул дураку пасть, потом развернулся на каблуках и пристрелил жирного. Бесполезные создания. Свифт на свободе и наверняка бежит к другому входу, а Саймон понятия не имеет, в какую точку четырехмильного кольца он направляется. В дикой ярости он растоптал очки на морде застреленного им тощего аспиранта.

И тут раненая испустила стон, горловой звук, в котором можно было разобрать: «Дэ-э-эвид!» Глаза у нее были закрыты, но она была в сознании. Может быть, подумал он, она знает, где Свифт.

Он вынул из ножен боевой нож. Чтобы причинить очень сильную боль, начинать лучше всего с пальцев.

Карен не могла поверить в свою удачу. Устремляясь с Джонасом к дороге, которую показал ей Дэвид, она увидела три пожарные машины, ведомые красно-белым джипом. Машины пронеслись мимо, завывая сиренами, но джип с надписью «НАЧАЛЬНИК ПОЖАРНОЙ ОХРАНЫ ЛАБОРАТОРИИ ФЕРМИ» направился к ним. Из окна высунулся пожилой лысеющий мужчина с веселой круглой физиономией:

— Могу быть чем-нибудь полезен, мэм?

Она остановилась, пытаясь перевести дыхание.

— Там пожар! В пучковом туннеле! Необходимо его обесточить!

Начальник пожарной охраны невозмутимо улыбнулся:

— Ну-ну, успокойтесь. Пришел сигнал, что сработала система пожаротушения на нейтринном детекторе, вот туда они и поехали.

— Да нет, тот пожар уже потушен! А вам надо к пучковому туннелю! Надо отключить ток, пока не взорвалось!

Улыбка начальника слегка увяла. Он оглядел Карен оценивающим взглядом, посмотрел на Джонаса, все еще плачущего.

— Извините, мэм, у вас есть гостевой пропуск?

— Нет! Нас привезли в закрытом фургоне!

— Боюсь, что вы не имеете права находиться на этой территории без пропуска. Вы должны…

— Господи ты боже мой, тут банда террористов прорвалась на территорию, а вы требуете какой-то гостевой пропуск?

Начальник перестал улыбаться, поставил рычаг передач на нейтраль и открыл дверцу.

— Вы нарушаете закон, мэм. Пройдемте со мной…

Карен схватила Джонаса за руку и понеслась по дороге.

* * *

Дэвид бежал через дубовую рощу — какое-никакое, а укрытие — по изогнутой насыпи над туннелем пучка. Туда, где осталась Моника, он не оглядывался. Он уже пробежал полмили, так что, даже оглянувшись, не увидел бы, но он себе этого не позволял. Все нужно было выбросить сейчас из головы, кроме канала пучка.

С топором в руке он бросился ко входу «Е-Ноль» — точно такому же зданию из шлакоблоков. Перед входом стоял большой электрокар — очевидно, рабочие на нем возили аппаратуру между точками доступа, но сейчас еще никого не было. Слышно было только чириканье птиц и низкий гул из лестничного колодца, ведущего вниз, к туннелю.

Дэвид быстро оглядел дверь, закрывающую вход на лестницу. Она была заперта цепью с висячим замком, но цепью дешевой и тонкой. Дэвид ухватил топорище как бейсбольную биту, примерился пару раз, потом занес топор и со всего размаху обрушил его на хилые звенья цепи. Удар отдался в руках с такой силой, что Дэвид чуть не выпустил топор, но когда он глянул, цепь была разрублена пополам.

Открыв дверь, он понесся по лестнице вниз. Однако внизу пришлось остановиться: вход в туннель перекрывала еще одна запертая решетка. Сквозь ее прутья виднелся канал пучка: длинная изогнутая серебристо-серая труба примерно на фут над полом. Он читал об этом в «Сайентифик Америкэн»: сверхпроводящие магниты охватывали трубу почти целиком, нанизанные на нее как бусинки огромного ожерелья, только каждая бусина была двадцать футов в длину и по форме похожа на гроб. Магниты собирали протоны и антипротоны в тугие пучки и по одному движению выключателя готовы были свести эти пучки вместе, устроив апокалипсис.

Дэвид снова занес топор, но вторая решетка оказалась более серьезным препятствием: заперта на врезной замок с двумя штырями, уходящими в стену. Когда Дэвид по ним ударил, топор не оставил даже зазубрины. Он попробовал прорубиться через решетку, но прутья только дребезжали. Отчасти мешало то, что коридор слишком узок — негде размахнуться как следует. В досаде он снова ударил по штырям — и на этот раз топор просто сломался.

— Твою мать! — выругался Дэвид и врезал по решетке сломанным топорищем. Доплюнуть можно до этой трубы, но ближе не подойти.

За неимением других идей Дэвид бросился вверх по лестнице. Он наверняка мог бы где-то здесь найти другой топор, но знал, что это без толку. Может быть, он сломал бы решетку, повозившись с полчаса, но в его распоряжении были считаные минуты.

Выскочив наружу, он дико огляделся, сам не зная, что хочет найти: ключ, ножовку, динамитную шашку? И тут его взгляд упал на электрокар.

К счастью, мотор включался одним нажатием кнопки. Дэвид прыгнул на водительское сиденье и направил кар ко входу в туннель, который казался достаточно широким. Вдавив педаль в пол, он разогнал тележку до двадцати миль в час, потом выпрыгнул, глядя вслед электрокару, несущемуся вниз по лестнице.

Удар сопровождался невероятным грохотом, пробудившим у Дэвида надежды. Поспешив вниз, он увидел желтый электрокар, повисший на обломках решетки. Передний конец тележки был уже в туннеле, задний торчал снаружи. Бешено вращались в воздухе задние колеса — мотор еще работал, а педаль акселератора, очевидно, залипла, — но Дэвид сумел протиснуться между корпусом и стеной и вползти в пробоину.

Он вылез на бетонный пол туннеля, усыпанный осколками фар. Труба оказалась невредимой. Произнеся про себя короткую молитву, он открыл панель и дернул рубильник ручного отключения, но ничего не случилось — длинная цепь сверхпроводящих магнитов продолжала жужжать. Гупта, как и предположила Моника, заблокировал рубильники.

Дэвид выбрал в груде обломков тяжелый стальной прут, выломанный из решетки — других возможностей он не видел. Разбить сверхпроводящий магнит не получится — витки обмоток заключены в толстые стальные корпуса, — а все силовые линии коллайдера идут под сводчатым потолком туннеля, и до них не дотянуться. Единственный способ остановить Теватрон — разбить трубу. Нужно так по ней двинуть, чтобы сбить поток частиц, и они тотчас вопьются в его тело триллионами крошечных стрел. Слезы жгли ему глаза. «Ну, — подумал он, — зато это будет хотя бы быстро».

Протерев глаза, он шепнул:

— Прощай, Джонас, — и занес стержень над головой.

Но когда Дэвид шагнул к участку трубы между двумя магнитами, он заметил прямо над собой другую трубу и на ней — буквы НЕ. По этой трубе тек в магниты сверхохлажденный жидкий гелий, который и делал их сверхпроводящими — снижал температуру титановых обмоток до той точки, когда исчезает электрическое сопротивление. И Дэвид, глядя на эту трубу, понял, что есть иной способ остановить поток частиц.

Поудобнее перехватив стальной прут, он прицелился. Достаточно будет самой малой пробоины: соприкоснувшись с воздухом, жидкий гелий превратится в газ и вытечет, магниты перегреются, а Теватрон отключится автоматически.

Замахнувшись прутом изо всех сил, Дэвид ударил точно по черным буквам НЕ. Резкий лязг отдался по всему туннелю эхом, а на трубе осталась зазубрина шириной в дюйм. Хорошо, но этого мало. Он еще раз занес прут, ударил в ту же точку — зазубрина стала глубже и шире. Еще раз — и готово, подумал он, замахиваясь для очередного удара.

И тут кто-то вырвал прут у него из руки и отшвырнул его от трубы.

Дэвид ударился головой о бетонную стену туннеля, рухнул на пол. Нападавшего он не видел, но голос был ему знаком.

— Здравствуйте еще раз, доктор Свифт. Ваша коллега доктор Рейнольдс была столь любезна, что сообщила мне, где вы. Для этого оказалось достаточно удалить ей всего два пальца.

— Нет, мэм, ничего здесь не происходит. Прекрасный погожий день, семьдесят пять градусов[10] и в небе ни облачка.

У Адама Ронки, начальника службы безопасности лаборатории Ферми, был жизнерадостный чикагский акцент. Слушая его по телефону, Люсиль представила себе, как он выглядит: пухлый, румяный, средних лет. Беззаботный мужик, который нашел себе работу не особенно напрягающую.

— Доклады об инцидентах есть? — спросила она. — Любые признаки чего-нибудь необычного?

— Сейчас посмотрю. — Он зашелестел бумагами. — В четыре двенадцать охранник у западных ворот заметил в лесу какое-то движение. Оказалось, что это лиса. В шесть двадцать восемь пожарные выехали по тревоге на нейтринный детектор.

— Тревога?

— Скорее всего ложная. Какие-то неполадки в системе автоматического пожаротушения. Эта штука все время… — Его прервал треск помех. — Агент Паркер, прошу прощения. Начальник пожарной охраны вызывает меня по рации.

— Постойте! — заорала Люсиль, но он уже поставил ее на ожидание. Почти минуту она барабанила пальцами по столу, глядя на протокол разговоров Джорджа Осмонда. Лаборатория Ферми не слишком вероятна как цель террористов — там нет ни разработок оружия, ни радиоактивных материалов в приличных количествах. Но мистеру Осмонду, быть может, нужно нечто совсем иное.

Наконец Ронка вернулся на линию.

— Извините, мэм. Начальник пожарной охраны просил меня помочь. Да, так что вы…

— В чем он просил вашей помощи?

— Да он заметил парочку посторонних. Какая-то сумасшедшая с ребенком. Это бывает чаще, чем можно подумать.

Люсиль стиснула трубку. Она подумала о бывшей жене Свифта и их сыне, исчезнувших двое суток назад.

— Женщина за тридцать, блондинка, роста пять футов шесть дюймов? И с ней семилетний мальчик?

— Да, а откуда вы…

— Ронка, слушайте меня внимательно. У вас идет захват объекта террористами. Блокируйте лабораторию.

— Да постойте, я не…

— Вот что: я знаю директора чикагского отделения бюро. Сейчас скажу ему, чтобы прислал агентов. А вы примите меры, чтобы никто не покинул территорию!

Профессор Гупта знал, где он. Кладовая, где его заперли, находилась недалеко от детектора коллайдера — жемчужины в короне лаборатории Ферми. Сидя спиной к стене, он слышал низкий гул детектора и ощущал вибрацию пола.

Детектор имел форму гигантского колеса более десяти метров в высоту, и канал пучка служил для этого колеса осью. Протоны и антипротоны сталкивались прямо в центре колеса — в точке, окруженной концентрическими кругами приборов — дрейфовыми камерами, калориметрами, счетчиками частиц. Во время работы Теватрона эти приборы отслеживают траектории кварков, мезонов и фотонов, возникающих в высокоэнергетических столкновениях. Но сегодня не будет частиц, вылетающих из центра колеса — сегодня соударения пробьют дыру во вселенной, выпуская стерильные нейтрино в дополнительные измерения, и ни один прибор на планете не обнаружит их присутствия, пока они вновь не ворвутся потоком в наше пространство-время. Гупта услышал новые координаты цели, которые ввел Саймон, и вполне мог представить себе, где это случится. Примерно в тысяче километров к востоку, где-то на восточном побережье.

Профессор опустил голову, уставясь на пол. Это не его вина. Он никогда никому не желал зла. Конечно, он с самого начала знал, что его работа может потребовать жертв. Он знал, что Саймону придется применить некоторое давление к Кляйнману, Буше и Мак-Дональду, чтобы извлечь из них Einheitliche Feldtheorie. Но это неизбежно. Когда же уравнения окажутся у Гупты в руках, он постарается избежать любых актов насилия, которые могли бы омрачить демонстрацию единой теории. И он не виноват, если не исполняются его приказы. Все дело в развращенности человеческой натуры — русский наемник постоянно его обманывал.

В темноте кладовой послышался новый звук — далекое гудение. Это гудела высокочастотная система, генерирующая теперь поле для ускорения протонов и антипротонов. Каждый раз, когда частица облетала кольцо — а это происходило пятьдесят тысяч раз в секунду, — поле придавало ей ускорение. Не пройдет и двух минут, как протоны и антипротоны достигнут максимума энергии и сверхпроводящие магниты направят пучки навстречу друг другу. Профессор поднял голову и прислушался. Пусть нельзя услышать, как рвется пространство-время, но вскоре он узнает, удался ли его эксперимент.

Дэвид лежал навзничь на бетонном полу тоннеля. Саймон навис над ним, наступив на грудь. Дышать было трудно, встать — невозможно. Ловя ртом воздух, Дэвид схватился за кожаный ботинок, попытался столкнуть его с груди, но наемник лишь надавил сильнее, впечатывая каблук. Для верности он еще и направил «узи» в голову Дэвида, хотя и не собирался, очевидно, стрелять. Может быть, боялся, что срикошетировавшая пуля повредит трубу, а может, просто хотел поиздеваться.

Он давил каблуком на грудину Дэвида, а гудение сверхпроводящих магнитов становилось все громче, и пол туннеля задрожал.

— Слышите? — спросил Саймон, и потное лицо осклабилось. — Ускоряется. Осталось две минуты.

Дэвид извивался, сучил ногами, пытался колотить кулаками Саймона по ноге, но этот гад стоял как камень. Он был похож на человека, охваченного страстью, и смотрел с отвисшей челюстью на жертву, которую прижал к полу.

Дэвид почувствовал, что силы оставляют его. В голове пульсировала боль, порезы на лице кровоточили, и он плакал — плакал от боли и отчаяния. Это была его вина, целиком и полностью, от начала и до конца. Он думал, что сможет взглянуть на Теорию Всего безнаказанно, и теперь несет кару за грех гордыни, за дерзкую попытку прочитать мысли Бога.

Саймон кивнул:

— Больно, да? А ведь вы ощущаете это всего несколько секунд. Представьте себе, каково было жить с этим пять лет.

Превозмогая давление на грудь, Дэвид сумел набрать чуть воздуху в легкие. Пусть это и безнадежно, но он не сдастся без боя.

— Сволочь! — прохрипел он, ловя ртом воздух. — Сволочь и трус!

— Вам не испортить мне настроение, доктор Свифт, — усмехнулся наемник. — Я сейчас впервые за пять лет счастлив. Я сделал то, что хотели от меня мои дети. — Он обернулся на канал пучка. — Вот именно. То, что они хотели.

Дэвид замотал головой:

— Ты псих!

— Быть может, быть может. — У Саймона отвисла челюсть, мерзко болтался над нижней губой высунутый язык. — Но я это сделал. Как Самсон с филистимлянами, я обрушу столпы их дома на головы их.

Саймон сжал свободную руку в кулак, отвернулся на миг от Дэвида и уставился на стену туннеля.

— Никто не будет смеяться над моей могилой, — сказал он вполголоса. — Ни смеха, ни жалости. И ничего… — Голос у него сорвался, он заморгал, потер пальцами переносицу. Потом, снова поймав мысль, посмотрел злобным взглядом на Дэвида и вдавил сильнее каблук. — И все! И дальше — тишина!

Дэвид ощутил, как в груди что-то кольнуло, но не от давления тяжелого каблука. Он пристально всмотрелся в лицо наемника — тот был как пьяный. Челюсть отвисла, веки опускались. Потом Дэвид посмотрел на трубопровод с жидким гелием, который пытался пробить. Участок возле букв «НЕ» был невредим, но труба чуть изогнулась в нескольких футах слева, на стыке. Кажется, там образовалась небольшая утечка — не настолько, чтобы магниты перегрелись, но, очевидно, достаточно, чтобы слегка вытеснить из туннеля кислород. А так как гелий — второй после водорода самый легкий газ, он накапливается не внизу, а вверху туннеля.

Саймон поморгал еще.

— Ты что это делаешь? Что ты там увидел? — Он вытянул правую руку, опустил ствол почти ко лбу Дэвида. — Вот пристрелить тебя прямо сейчас, отправить ко всем чертям в ад!

Наемник тяжело дышал — симптом гипоксии. И еще — утрата координации движений. Дэвид поднял руки, будто сдаваясь. Может, все-таки есть еще шанс.

— Нет, не стреляйте! Умоляю, не надо!

Саймон презрительно дернул губой:

— Червяк, гнида! Ты…

Дэвид выждал, пока Саймон мигнет еще раз, — и тогда резким взмахом руки выбил у него оружие. Автомат застучал по полу, Саймон машинально перенес тяжесть с той ноги, которая давила Дэвиду на грудь, и Дэвид, схватившись двумя руками за ботинок, выкрутил его как штопор. Саймон свалился на пол.

«Автомат, — подумал Дэвид. — Нужно перехватить автомат, осталось меньше минуты».

Он вскочил, но пригнулся, чтобы не вдохнуть слишком много гелия. Секунды две он искал глазами «узи», который заехал под трубу пучка, почти двадцать футов по туннелю. Увидев, Дэвид бросился к нему, но поздно — не успел он сделать трех шагов, как Саймон схватил его за пояс и бросил в стену, а сам метнулся к автомату.

Секунду Дэвид только смотрел в ужасе, потом обернулся и бросился в другую сторону, к входу в туннель. Он бежал, гонимый инстинктом, думая только о бегстве, но бежать было некуда, если не отключить коллайдер. Саймон нагнулся и протянул руку за автоматом, Дэвид лихорадочно высматривал в груде обломков на месте решетки что-нибудь, чем заехать по трубе, а потом поднял голову и увидел электрокар. Тот до половины влез в дыру, повис в неустойчивом равновесии на шасси, а мотор продолжал крутить задние колеса в воздухе.

Он бросился к электрокару и услышал позади шаги — Саймон бежал по туннелю. Но стрелять он не стал — издали слишком опасно из-за возможности рикошета, — а потому в распоряжении Дэвида оказалась драгоценная секунда. Схватившись руками за желтую машину, он потянул ее на себя изо всех сил, но электрокар не поддался: он был тяжел, не менее четырехсот фунтов, а кузов его опирался на груду искореженного металла. Дэвид снова потянул — безрезультатно. Застрял, гадина!

Оказавшись в десяти футах, Саймон поднял автомат и прицелился. Дэвид испустил животный вопль вызова и отчаяния, наемник выстрелил — но Дэвид пригнулся для последнего рывка, и пули просвистели над головой. И в тот же миг электрокар покорился его воле и въехал в туннель.

Машина взбрыкнула, как бык, когда задние колеса коснулись бетона. Саймон резко опустил автомат и бросился вперед, к водительскому сиденью, но в последний момент тяжелые кожаные ботинки поскользнулись на битом стекле, и он рухнул на пути электрокара, неудержимо летящего к трубе.

Дэвид перепрыгнул выбитую решетку, бросился набок, покатился под прикрытие бетонной стены, и тут полыхнуло белым и раздался оглушительный взрыв.

* * *

Профессор Гупта услышал далекий хлопок, и секунду спустя стихло гудение сверхпроводящих магнитов. Еще несколько секунд — и в корпусе соударений стало тихо. Теватрон отключился.

Скорчившись в углу кладовой, Гупта слушал стук собственного сердца. Закрыв глаза, он видел перед собой морщинистый волнистый лист, тот же, что и в созданной им компьютерной имитации. Видел, как из этого листа вырывается рой стерильных нейтрино и летит между складками триллионом раскаленных добела углей. Здесь Гупта потерял сознание и ничего уже не видел, кроме черноты.

Он пришел в себя от пронзительных криков своих аспирантов. Они были где-то близко и голосами, полными муки, звали его. Заставив себя подняться, Гупта подполз к двери и ударил в нее кулаком с размаху.

Голоса приблизились.

— Профессор, это вы?

Кто-то нашел ключ, двери отперли. Первым Гупта увидел Ричарда Чана и Скотта Крински, которые бросились в кладовую и склонились к нему. Остальные вошли следом, сбившись в кучу. У Гупты так пересохло во рту, что он едва мог говорить.

— Ричард, что случилось?

У Ричарда слезы текли по щекам.

— Профессор! — Ему трудно было говорить из-за всхлипываний. — Мы думали, вас убили!

Как заблудившийся ребенок, он обхватил профессора руками. Тот высвободился.

— Что случилось? — повторил он громче.

Вперед вышел Скотт в криво сидящих на лице очках. У него на плече висел на ремне «узи».

— Мы выполняли инструкции Саймона, но за несколько секунд до столкновений в туннеле в секторе «Е-Ноль» произошел взрыв.

— Значит, соударений не было? И не было прорыва пространства-времени?

— Нет. Взрыв разрушил канал пучка, и Теватрон отключился.

Гупту окатило теплой волной облегчения. Слава богу!

— Мы сразу стали искать вас, — добавил Скотт. — Мы боялись, что Саймон вас убил, как и угрожал. — Он прикусил нижнюю губу: — Он убил Гэри и Джереми, мы нашли их тела возле входа «Эф-Два». Я взял один из их автоматов.

Гупта посмотрел на зловещее черное оружие.

— Где Майкл? — Он заглянул за спину Скотту и Ричарду, высматривая лицо внука. — Он не с вами?

Они беспокойно переглянулись.

— Э-э, нет, — ответил Скотт. — С тех пор как мы ушли из аппаратной, я его не видел.

Профессор помотал головой, аспиранты сгрудились возле, как стайка беспомощных младенцев. Они жалко провалились и теперь ждут прощения и новых указаний.

Злость на них придала Гупте новые силы. Он протянул руку к Скотту.

— Помогите мне встать, — велел он. — И дайте мне вот это.

Скотт без колебаний помог ему встать и протянул «узи». Гупта прижал оружие к бедру и вышел из кладовой.

— Мы возвращаемся в аппаратную, — объявил он. — Нужно отыскать Майкла и начать эксперимент заново.

Ричард посмотрел на него отчаянным взглядом.

— Но там серьезное повреждение кольца! Приборы показывают, что полдюжины магнитов выведены из строя!

Гупта нетерпеливо махнул рукой:

— Это мы починим, все необходимое у нас есть.

Он промаршировал через корпус соударений к выходу, а его аспиранты озабоченно потрусили сзади. Еще не поздно сделать новую попытку. Для ремонта канала пучка понадобится несколько часов, но если чуть повезет, можно будет накопить новый запас частиц к концу дня. И на этот раз поток нейтрино будет направлен на первоначальные координаты, пять тысяч километров над Северной Америкой. Величественные лучи вспышки протянутся по небу, когда наступит ночь.

Снаружи, за дверью, Скотт догнал профессора и осторожно взял его за локоть.

— Есть еще одна проблема, профессор, — сказал он. — Охрана лаборатории знает, что мы здесь. Трое охранников направлялись к аппаратной, как раз когда мы уходили.

Профессор даже не сбавил шагу, устремляясь к насыпи над туннелем.

— Это несущественно. Мы выполним наше предназначение, мы воссоздадим этот мир.

— Но у охранников оружие! И подходят все новые и новые!

— Я уже сказал, это безразлично. Полвека человечество ждало этого события, и более Einheitliche Feldtheorie не может оставаться сокрытой!

Скотт взял Гупту за локоть чуть крепче.

— Профессор, послушайте, прошу вас! Нужно уходить, пока нас не арестовали!

Гупта стряхнул его руку и поднял автомат, направив этому дураку в грудь. Остальные остановились, пораженные. «Имбецилы! Неужто они не понимают, что мы должны это сделать?»

— Застрелю каждого, кто попытается меня остановить! Ничто в мире меня уже не остановит!

Скотт поднял руки, но не отступил, дурак — нет, он шагнул вперед.

— Профессор, будьте же благоразумны. Мы как-нибудь в другой раз обязательно попробуем, но сейчас нам надо…

Гупта прервал его выстрелом в сердце. Потом застрелил Ричарда, который опрокинулся спиной на асфальт. Остальные стояли, вытаращив глаза, — даже ума сбежать им не хватало. Взбешенный их глупостью, профессор стрелял, перечеркивая автоматом остолбенелые лица, и они падали, дергаясь как марионетки, и умирали. Гупта сделал еще несколько выстрелов, чтобы добить наверняка. Бесполезные люди, зря кислород только тратят. Он вернется один и выполнит свое предназначение.

Он направился к Вильсон-Холлу, шагая рядом с насыпью, но тут с дороги свернул и остановился черный «сабурбан», и оттуда выскочили трое в сером. Они притаились за машиной, направив на него пистолеты и крича какую-то неразборчивую чушь. «Вот еще глупцы, — подумал он. — Сегодня этой глупости неиссякаемый источник открылся».

Раздосадованный Гупта повернулся к ним и поднял автомат, но не успел нажать на спуск, как увидел желтую вспышку из дула пистолета. Девятимиллиметровая пуля помчалась по воздуху напрямик, как высокоэнергетический протон, пусть ей и далеко было до его скорости. Соударение раскололо череп Гупты, породив дождь частиц кожи, крови и мозга, разум профессора вырвался из нашей вселенной на свободу и растаял в безоблачном небе.

Возле входа «Эф-Два» гудели на холостом ходу моторами пожарная машина и «скорая помощь». Дэвид прибавил шагу, поспешил изо всех сил к серому зданию из шлакобетона. После взрыва в туннеле он потерял сознание и теперь понятия не имел, сколько прошло времени после расставания с Моникой. Двадцать минут? Тридцать? Он помнил страшные раны у нее в животе, хлещущую с обеих сторон кровь. Оставалось только молиться и надеяться, что «скорая» успела вовремя.

Когда до входа осталось ярдов двадцать, он увидел на земле тело под простыней, возле него стояли двое пожарных в полном снаряжении. Дэвид остановился, у него подкосились колени. Потом грудь сдавило, когда он увидел рядом слева еще один покрытый простыней труп. А еще левее двое медиков в синей форме затаскивали в машину носилки — и он успел заметить коричневое лицо с кислородной маской.

— Моника! — крикнул он, кидаясь к носилкам. Она была жива!

Но его перехватил третий медик:

— Эй, друг, полегче! — сказал этот парень, поймав Дэвида за локоть. — С тобой что стряслось?

Дэвид показал на носилки. Середина тела у Моники была забинтована, и одна рука тоже.

— Как она? Выживет?

— Не волнуйся, состояние стабилизировано. Потеряла много крови, но опасности нет. И пальцы тоже можно будет пришить. — Он с явной озабоченностью посмотрел на порезы на лбу у Дэвида. — Да тебе и самому помощь нужна.

Дэвид напрягся, шагнул назад, высвобождая руку. Он так тревожился о Монике, что начисто забыл о том, где побывал сейчас. Хотя он бросился под прикрытие стены перед тем, как электрокар пробил трубу, он знал, что выскоэнергетические протоны порождают страшное количество неприятных вторичных частиц.

— Не прикасайся, — предупредил он. — Я был в туннеле и могу фонить.

У парня шевельнулись усы. Он шагнул назад и обернулся к ближайшему пожарному.

— Алекс! Быстро померяй радиацию у этого друга!

Алекс подскочил со счетчиком Гейгера. Если Дэвид попал под дождь частиц из разбитой трубы, счетчик покажет наличие радиоактивности у него на одежде или на коже. Дэвид затаил дыхание, пока пожарный водил перед ним счетчиком от головы к ногам.

Потом пожарный выпрямился.

— Не светит, — сказал он. — Чистый.

Дэвид присвистнул с облегчением. Может, какая-то доза радиации ему и досталась, но не смертельная. Благодарение Богу и бетонной стенке.

— Надо послать людей на вход «Е-Ноль», — сказал он пожарному. — Чтобы закрыть этот сектор туннеля для доступа. Там еще один труп — хотя от него немного осталось.

Алекс покачал головой:

— Господи Боже мой, что сегодня творится? У нас тут люди стреляют друг в друга из «узи», полоумный подросток устраивает разгром, а теперь ты мне про еще один труп…

— Постойте! Подросток, вы говорите?

— Ага, какой-то свихнутый. Орал как резаный на стоянке возле аппаратной и разнес всю аппаратуру в грузовиках… эй, ты куда собрался?

Дэвид пустился бежать. Пока пожарные кричали ему вслед и тянулись к рациям, он успел обогнуть здание. Остался последний участок пути, последние пятьсот ярдов. Он был один, чуть не падал от усталости, но нашел в себе силы бежать дальше вдоль круглой насыпи, мимо главного инжектора, источника антипротонов, бустера и накопителя, и наконец добрался до продолговатого здания, где размещалась аппаратная Теватрона.

На полной скорости он влетел на парковку, где стояли грузовики Гупты. Прежде всего он заметил два черных «сабурбана» у выходов, блокирующие стоянку. Потом — Карен и сидящего на капоте Джонаса. Рядом стояли два агента ФБР, и один протягивал Джонасу калорийный батончик, а другой подавал Карен стакан с водой. Агенты эти были на удивление цивилизованными: никто из них не полез за пистолетом, когда Дэвид подбежал к ним. Один даже улыбнулся, видя, как Джонас бросился отцу на шею.

Подождав, пока отец и сын закончат обниматься, агенты отвели Дэвида в сторону и обхлопали карманы, проверяя, что он без оружия. Потом к ним подошел их начальник — жизнерадостный седовласый джентльмен со значком Нотр-Дам на лацкане.

— Агент Коули, — представился он, пожимая Дэвиду руку. — Как вы себя чувствуете, доктор Свифт?

Дэвид настороженно на него посмотрел. С чего это они такие сладкие?

— Спасибо, хорошо.

— Ваша бывшая жена уже рассказала нам, через что вам пришлось пройти. Везучий вы человек, доктор Свифт. — Он стал серьезным. — Почти все погибли, к сожалению. И профессор Гупта, и все его аспиранты. Это была бойня.

— Так вы знаете про Гупту? И про то, что он собирался сделать?

— В общих чертах. По дороге сюда меня проинформировала агент Паркер. Но кое-какие вопросы у нас еще остались. И мы были бы весьма признательны, если бы вы смогли поехать в наш офис и помочь нам заполнить пробелы в наших знаниях. Конечно, когда вас перевяжут, — добрым дедушкой улыбнулся агент и стиснул Дэвиду плечо.

Его эта фальшивая вежливость, конечно, не обманула. Цель у ФБР была все та же, а пряник вместо кнута — просто смена тактики. Прежняя попытка не удалась, вот они и пробуют новое.

Дэвид улыбнулся в ответ:

— Конечно, всегда пожалуйста. Но сперва я хотел бы увидеть Майкла.

— Майкла? Вы говорите о внуке профессора Гупты?

— Да, хочу посмотреть, как он. Вы же знаете, он аутичен.

Агент Коули подумал секунду.

— Да, конечно, поговорите с ним. Хотя он не слишком разговорчив. Когда мы его нашли, он орал так, что чуть не лопался, а сейчас от него слова не добиться.

Положив руку Дэвиду на спину, агент повел его к одному из грузовиков Гупты. Подойдя, Дэвид увидел кучу разбитого компьютерного железа — похоже, что его сбросили из задней двери. Агенты ФБР уже отгородили зону желтой лентой, но вряд ли они сумеют из этой груды мусора извлечь что-нибудь полезное. Все компьютеры, на которых Гупта моделировал разрыв пространства-времени, были открыты, жесткие диски вынуты. И по всей парковке валялись блестящие осколки дисков памяти.

Майкл стоял за пределами огороженной лентой зоны в окружении еще двух агентов. Руки у него были скованы за спиной, но вроде бы это его не волновало — он смотрел на груду разбитого железа радостно, как на подарок в день рождения. Никогда Дэвид еще не видел его таким довольным.

По жесту Коули сторожившие Майкла агенты отошли на шаг назад.

— Вот он, доктор Свифт. Устроил здесь жуткий разгром, но сейчас успокоился.

Дэвид в удивлении смотрел на разбитые платы, микросхемы, диски, на которых — пусть и недолгое время — хранилась единая теория. И понимал, как сильно недооценил он Майкла. Хотя мальчик стал жертвой козней своего деда, Дэвид был уверен, что никогда Майкл не откроет теорию агентам ФБР, как бы они его ни допрашивали. Он ведь в конце-то концов праправнук Эйнштейна. Как Кляйнман сдержал обещание, данное Herr Doktor'у, так и Майкл сдержит обещание, данное Кляйнману.

Дэвид улыбнулся мальчику и показал на кучу обломков:

— Майкл, это ты сделал?

Мальчик подался вперед, губами почти к уху Дэвида:

— Так было надо, — прошептал он. — Это ненадежное место.

Эпилог

В теплый субботний день в октябре трудно представить себе лучшее место, чем школьный двор на Западной семьдесят седьмой улице. На асфальтовом прямоугольнике пятьдесят ярдов длиной две дюжины ребят играют в футбол, бегают с баскетбольным мячом, размахивают палками лакросса и клюшками для хоккея на траве. Родители в основном сидят на парковых скамейках по периметру, читая газеты или поедая жареных цыплят, купленных в забегаловке через дорогу. Но Дэвид стоял посреди двора прямо в центре событий, играя с Джонасом и Майклом.

Отклонившись назад, он запустил бейсбольный мяч высоко вверх, футов на пятьдесят. Джонас поймал его в перчатку, потом низом послал Майклу, который перехватил и запустил опять в Дэвида. Мяч с приятным стуком влетел в перчатку. «Неплохо», — подумал он. Мальчики играли в бейсбол каждые выходные с августа, и практика начинала сказываться. «Если в любой игре достаточно долго тренироваться, — подумал он, — ты просто обречен ею овладеть. Что шахматы, что игра на пианино, что физика».

Карен сидела на скамейке вместе с Рикардо, своим новым бойфрендом. Он был басистом в джазовой группе, игравшей в нескольких малых клубах Манхэттена. У него были длинные волосы, как на изображениях Иисуса, он всегда ходил без носков и почти всегда без денег, но Карен по нему с ума сходила. И если честно, то Рикардо Дэвиду нравился куда больше ее бывшего, того гериатрического юриста, Эмори Как-Бишь-Его. Даже не вспомнить теперь, как звали эту старую вонючку.

Моника сидела на соседней скамье, читая «Нью-Йорк таймс». Они с Майклом регулярно приезжали в город с тех пор, как она получила над ним опеку. Она привязалась к нему за две недели в медицинском центре Чикагского университета, поправляясь от ран. ФБР разрешало Дэвиду и Майклу навещать ее каждый день — пока агенты были все так же милы, надеясь таким путем раздобыть у них какую-то информацию. Когда агентам это надоело, они попытались вернуть Майкла матери, но Бет Гупта решительно отказалась его брать. После двух недель задержания она рвалась обратно на Виктория-драйв и больше ничем не интересовалась. Поэтому старшая в этой группе — Люсиль Паркер, та самая, которая допрашивала Дэвида, — удивила всех, рекомендовав отдать ребенка Монике в Принстон.

Дэвид бросил Джонасу еще одну высокую подачу. Чем больше он об этом думал, тем больше понимал, как им повезло. Агент Паркер могла еще многие месяцы держать их под арестом, изнуряя ежедневными допросами, а вместо того обошлась с ними по-божески. У Дэвида было такое чувство, что она обо всем этом деле жалеет и просто хочет его закончить. А может быть, сама понимала, насколько рискованно слишком глубоко копать. Из событий в лаборатории Ферми она могла сделать вывод, что теория попала в руки сумасшедшего, который чуть не вызвал катастрофу. Тот факт, что ни Дэвид, ни Моника ни слова не говорили о теории, ясно свидетельствовал, насколько она опасна. Может быть, Паркер пришла к тому же выводу, что и Эйнштейн полвека назад: Теория Всего должна остаться скрытой. И даже правительству нельзя ее доверять.

Бейсбольный мяч снова обошел круг, и Дэвид, поворачиваясь, увидел, что Карен и Рикардо уходят. Сегодня у Рикардо в городе концерт, и Джонас будет ночевать у Дэвида. Карен помахала ему, послала воздушный поцелуй и напомнила, чтобы не забывал чистить зубы. А потом, уже уходя, наклонилась и поцеловала Монику. Вот это Дэвида больше всего удивляло: что его бывшая жена и его новая возлюбленная так подружились. Страшные события в лаборатории Ферми сблизили их, и теперь Карен давала Монике советы, как справляться с разными неврозами Дэвида. Наша вселенная — место странное и чудесное.

— Па! — крикнул Джонас. — Бросай уже мяч наконец!

Дэвид, задумавшись, мял швы на мяче. Услышав крик Джонаса, он высоко бросил мяч и стянул с себя перчатку.

— Поиграете пока с Майклом? Я немного отдохну.

Он подошел к скамейке, где сидела Моника. Она читала что-то в газете в разделе внешней политики, сосредоточенно сдвинув брови. Дэвид сел рядом с ней и взглянул на первую страницу. Большая шапка наверху гласила: «МИНИСТР ОБОРОНЫ УХОДИТ В ОТСТАВКУ». А чуть пониже и более мелким шрифтом: «ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ ХВАЛИТ ЕГО ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК».

— Про министра обороны читаешь? — спросил Дэвид. — Мы застали конец его речи в Форт-Беннинге, помнишь?

Моника покачала головой. Она развернула газету и показала на заметку у нижнего края четырнадцатой страницы под заголовком: «ФИЗИКИ ОТКРЫВАЮТ НОВУЮ ЧАСТИЦУ».

— Я их знаю, — объяснила она. — Они работают на Большом адронном коллайдере в Женеве. Нашли бозон с массой покоя двести тридцать шесть миллиардов электронвольт.

— И что это, собственно, значит?

— Согласно стандартным теориям, такая частица не должна существовать. Но единая теория поля ее предсказывает. Ее предсказал Эйнштейн.

— Я все равно не…

— Дэвид, это нить. А когда физики видят нить, они начинают строить теории. — Она сложила газету и бросила в сторону, тревожно наморщив лоб. — Еще несколько таких открытий, и они начнут складывать кусочки вместе. Когда кто-то восстановит ее полностью — это только вопрос времени.

— Ее — это единую теорию? Кто-то снова ее откроет?

Она кивнула:

— Они и так уже очень близко. Насколько можно судить, уже сейчас какой-нибудь аспирант в Принстоне или Гарварде может выписывать эти уравнения.

Дэвид взял ее за руку — больше он ничего не мог сделать. Пока что тайна Herr Doktor'a надежно хранится в голове Майкла, но все предосторожности окажутся тщетными, если какой-нибудь другой физик откроет и опубликует теорию. В этот день не останется ничего, кроме надежды. Дэвид поежился, как от холода, глядя на школьный двор, полный резвящихся детей. «Как все хрупко, — подумал он. — И может исчезнуть в мгновение ока».

Потом он положил руку на живот Моники, растопырил пальцы на мягком хлопке блузки. Она повернулась к нему, улыбаясь:

— Еще рано что-нибудь чувствовать. Она начнет шевелиться лишь на четвертом или пятом месяце.

Дэвид улыбнулся в ответ:

— А почему ты все время говоришь «она»? Уверена, что это будет девочка?

Моника пожала плечами:

— Просто чувство такое. Мне как-то приснилось, что мы забираем ее из больницы, я ее кладу в машину, пристегиваю к детскому сиденью, и вдруг она ко мне обращается. На самом деле она мне представилась — сказала, что ее зовут Лизерль.

— Смотри ты, до чего странно. — Он погладил живот Моники выше пупка. — Так что, ты так и хочешь назвать ее — Лизерль? Или Альберт, если будет мальчик?

Она состроила гримасу:

— Ты спятил? Уж что меньше всего нужно миру, так это второй Эйнштейн.

Дэвид засмеялся, и хотя знал, что это совершенно невозможно, но мог бы поклясться, что у него что-то шевельнулось под ладонью.

«К электродинамике движущихся тел»
Боже мой
Единая теория поля
О Боже, Боже на небесах
Господин профессор
Имеется в виду удвоенный объемный процент спирта. По российской шкале — 90°.
VD — сокращение от Venereal Disease (венерические заболевания —
Рядовой, капрал, лейтенант
По Фаренгейту. Примерно — 268 по Цельсию.
По Фаренгейту. Примерно +22 по Цельсию.