Булычев Кир

Вячик, не двигай вещи !

Кир БУЛЫЧЕВ

ВЯЧИК, НЕ ДВИГАЙ ВЕЩИ!

Фантастический рассказ

1

Мать пришла проводить Вячеслава на аэродром и держалась корректно. Вячик опасался не слез, не тревожных слов, а указаний, которые она не сделала дома и могла изложить здесь, в группе туристов, которые пока что присматривались друг к другу, выбирая себе партнеров или приятелей на время поездки в Англию.

Мать держала в руке скрученный журнал с латинским названием, потому что всегда помнила, что должна производить впечатление деловой, современной и умной женщины. Все это и так было понятно с первого взгляда, журнал был перебором.

Вячеслав проследил за взглядом матери. Особенно доставалось от него женщинам, одну из которых, худенькую шатенку, мать пронзила взглядом насквозь.

- Я подумала, - произнесла мать, - о той легкости, с которой завязываются в наши дни интимные отношения в среде молодежи. Мне приходилось наблюдать на Южном берегу Крыма, как внешне добропорядочными девушками овладевает какое-то специфическое курортное остервенение. Нет, я не ханжа...

Шатенка была причесана на прямой пробор и напомнила Вячику девушек с акварелей пушкинских времен. Слово "остервенение" с ней никак не вязалось.

- Ты меня не слушаешь? - спросила мать. - Ты не забыл ключ? Может случиться, что я буду на конференции, когда ты вернешься.

Фраза была сказана слишком громко, в расчете на аудиторию. Аудитория не обратила на фразу внимания.

2

Люда работала в библиотеке, была моложе Вячика на тринадцать лет и в начале зарубежного путешествия ее смущали робкие знаки внимания старшего экономиста. Может, даже не сами знаки, а ирония, с которой относились к ним окружающие.

От смущения Люда была с Вячиком суха и официальна, пока однажды в автобусе не зашел разговор о книге Маркеса и Вячик в споре оказался союзником Люды. А вскоре у Вячика обнаружились два достоинства, занимавшие верхние ступеньки на шкале моральных ценностей Люды: он был добрым и начитанным. Люда перестала его чураться.

А Вячиком овладела непривычная говорливость. Ему хотелось, чтобы Люда знала о нем все, начиная с воспоминаний о раннем детстве. Он не сразу сообразил, что происходило это оттого, что Люда была идеальной слушательницей, заинтересованной и благожелательной.

И ничто не предвещало (так казалось Люде) каких бы то ни было перемен в этих ровных отношениях.

Как-то вечером они стояли на берегу Темзы. В спину им косились печальные граждане города Кале с одним большим городским ключом на всех творение великого скульптора Родена. Темза была неширока, другой, правда, они и не ждали, а на том берегу тянулись здания с открытки, купленной Вячиком еще в аэропорту.

- Вы не замужем? - спросил неожиданно для себя Вячик.

- Я раздумала, - сказала Люда. - Он хороший человек, но у нас с ним совершенно разные интересы.

Вячик с грустью подумал, что Люда еще очень молода и потому может судить и решать так категорично. С возрастом жизнь усложняется.

- Наверно, вам не следовало задавать такого вопроса, - сказала Люда.

- Почему?

- Это вмешательство в мою личную жизнь, - Люда вдруг улыбнулась и добавила: - Смотрите, какой смешной пароходик! Очень древний. Я же не спрашивала, почему вы не женаты.

- В этом нет тайны, - сказал Вячик, любуясь ее строгим, четким профилем. - Я привык жить с мамой.

Люда обернулась к нему, и тонкие высокие брови удивленно приподнялись.

- Понимаете, мама не представляет себе иной жизни. Она давно рассталась с отцом, я у нее единственный сын, единственно по-настоящему близкий человек.

- А дальше как? - вопрос вырвался у Люды непроизвольно. Ей не хотелось допрашивать Вячика.

- Дальше? - Вячик пожал плечами. - Не знаю.

- Знаете, что я думаю? - сказала Люда, помолчав. - Вы, наверное, никогда еще не любили изо всей силы. А если это произойдет, вашей маме придется смириться.

- Сомневаюсь, - сказал Вячик. - Мама никогда не смирялась.

В последнюю ночь в Лондоне Вячик принялся писать стихи. Для того чтобы не разбудить Завадовского, жившего с ним в одном номере, Вячик ушел в ванную, где искал рифмы, сидя на эмалевом бортике и опершись спиной о горячую трубу. Как назло, Завадовский среди ночи проснулся и, сонный, ворвался в ванную. Вячикина пижама была распахнута, обнажая подушечный живот, грудь, гладко переходящую в округлые плечи. Вячик не сразу опомнился. Его толстые пальцы крыльями синицы, закрывающей детей от коршуна, метались по листу блокнота.

Завадовский, несмотря на клятвенные обещания, не удержался, назавтра же поделился с остальными своим открытием. За обедом Мария Петровна, пожилая дама, невзлюбившая Люду, попросила Вячика прочесть стихи. Вячик ушел из-за стола, не доев желе, а Люда, поняв, в чем дело, тихо заплакала и ушла тоже. Завадовский не рад был, что затеял эту историю. Люда разыскала Вячика в баре гостиницы, где тот истратил половину своей валюты на три стаканчика виски.

Это происшествие изменило отношение Люды к Вячику. Не столько из-за самого факта поэтических упражнений старшего экономиста, хотя Люде это польстило, сколько потому, что Вячик пострадал и был унижен из-за своих к Люде чувств.

Вячик заподозрил в поведении Люды жалость, а мама всегда учила его отвергать это чувство как позорное. Но так как в течение оставшейся недели вся группа, за немногим понятным исключением, взяла за обычай опекать их и всегда получалось, что они оказывались на соседних местах в автобусах или за столом, то Вячик несся, почти не сопротивляясь, в быстром и сладостном потоке странного безвременья.

3

Они гуляли вечером по Ливерпулю, городу, не предназначенному для романтических прогулок, замкнутому и занятому собственными делами, и оттого, что прочим людям не было до них дела, ощущали единение душ, редкое даже у людей, знающих друг друга давно и близко.

И вдруг Вячик ощутил приближение этого чувства.

Он не был уверен, правильно ли угадал его, потому что в нем в тот момент уживалось столько разных чувств, что даже дрожали пальцы. Но признаки совпадали. То же состояние эйфории, счастливой отрешенности от забот и щекотного предчувствия того, что через минуту, час, день все будет так же хорошо. Или еще лучше.

- Я бы сейчас мог что-то сделать, - сказал Вячик торжественно.

Люда не ответила. Но неожиданно остановилась. Они стояли у витрины, в которой изгибалась изможденная девушка в норковой шубе, любуясь своими изящными, умело раскрашенными гипсовыми пальцами. Небо над улицей было зеленым, и Вячику вдруг показалось, что они в воде, а Люда - русалочка, печальная и беззащитная.

- Я знаю, - сказала Люда. - Я вас понимаю.

- Нет, я не о том, - Вячику очень хотелось, чтобы Люда поняла его правильно. - Я не вообще, а об особом чувстве. Мама даже хотела отвести меня к психиатру.

Люда подняла брови. Вячик смешался и неожиданно спросил:

- Вам бы хотелось такую шубу?

- Нет, - сказала Люда, все еще глядя в упор на Вячика. В ее зрачках отражались искорки - огни реклам. Люда дотронулась до его руки, и Вячик замер, боясь спугнуть ее пальцы.

- Ты знаешь, - сказал он очень тихо, - у меня так бывает, когда эмоциональный подъем. - Вячик другой рукой снял очки и сунул их в нагрудный карман. Люда убрала руку.

- Вы почему сняли очки? - спросила она.

- Очки? Ах, да. - Очки тут же вернулись на место. - А что?

- У вас был такой вид, будто вы хотели меня поцеловать.

- Ой, нет, ни в коем случае! - поспешил ответить Вячик.

- Я так и не подумала, - строго сказала Люда.

Что-то он забыл. Что-то потерялось за эти минуты. И не только в нем, в Вячике, но и в Люде. Люда сказала:

- Уже поздно. Пора в гостиницу. Может быть, вернемся?

Вячику надо было сказать "нет", потому что в вопросе не было уверенности и желания вернуться. Но он послушно кивнул головой, и они пошли к гостинице.

- А почему вы рассказали о психиатре? - спросила вдруг Люда минут через пять. И Вячик, который думал, что Люда сердита на него за то, что он чуть было не поцеловал ее на улице, у витрины, обрадовался вопросу.

- Мама очень хочет, чтобы я был солидным, - сказал Вячик. - И когда она узнала, что я могу так поступать с вещами, она испугалась, что это ненормально.

4

Тогда, года два назад, он сдал последний кандидатский экзамен и была очень хорошая погода. Даже такого сочетания порой достаточно для счастья. Вячик возвращался домой и понимал, что он всесилен. "Я, наверное, могу летать", - сказал он себе, сворачивая в переулок. И даже поднял руки, словно примеряясь, но руки прорезали воздух и вернулись к бокам. Нет, летать он не мог. И тогда он увидел спичечный коробок, лежавший шагах в трех на тротуаре. Остановился, потому что его новая сила была каким-то образом связана с тем спичечным коробком. Коробок был белый с красной надписью "Гигант". Надо убрать коробок с тротуара, понял Вячик, но подходить к коробку и наклоняться было слишком просто. Тогда он приказал коробку уйти с дороги. Коробок не хотел слушаться. Пришлось напрячься и даже снять очки, которые мешали приказывать. Борьба с коробком продолжалась минуты две, и прохожие с удивлением оглядывались на высокого сутулого мужчину, который стоял на тротуаре, вперив взгляд в некую точку впереди, и делал непроизвольные движения корпусом. Коробок готов был уже подчиниться, но тут шедший навстречу мальчишка наподдал его ногой и тот отлетел в сторону. Вячик проследил глазами за полетом коробка и в этот момент понял, что, лишенный поддержки, тот теперь в его власти - он перехватил в воздухе его взглядом и заставил, изменив направление полета, опуститься в урну, стоявшую у стены дома.

- Вот так-то, - сказал он мальчишке, но мальчишка не услышал.

- Мама, - сказал он, придя домой, - я обнаружил в себе редкое свойство.

- Как экзамен? - спросила мама. - Я уже два раза звонила в институт, но на кафедре никто не подходит. Удивительно легкомысленное отношение к своим обязанностям.

- С экзаменом все хорошо. А что ты думаешь об управлении вещами на расстоянии?

Мать поцеловала Вячика в лоб, для этого ему даже не пришлось наклоняться - они с матерью были одного роста.

- Сущность твоей специальности, - сказала она, направляясь на кухню, чтобы разогреть обед, - экономики, заключается в умении управлять вещами на расстоянии. Власть над производственными силами общества...

- Я мысленно могу передвигать предметы, - сказал Вячик. - Хочешь покажу?

Его все еще не покидало волнение счастливого свойства, заставлявшее сжиматься сердце и требовавшее немедленных действий.

- Ты волнуешься? - спросила мать. - Разумеется, ты истратил немало нервной энергии.

- На улице я увидел спичечный коробок, - сказал Вячик. - В трех метрах от меня. И я изменил направление его полета.

- Вячик! - сказала мама. - Где у нас лежит элениум?

- Мама!

- Ты знаешь, как меня беспокоит твое психическое состояние. Именно психические сдвиги были первопричиной моего разрыва с твоим отцом.

Вячик вздохнул. У отца, насколько Вячик знал, с психикой все было в порядке. У отца была другая семья, двое детей, он присылал поздравления Вячику ко всем праздникам и подарки ко дню рождения. Счастливое состояние постепенно испарялось. Мама шуршала в аптечке, разыскивая элениум. Вячик постарался поднять спичечный коробок, лежащий на плите, тот дрогнул, шевельнулся, но не поднялся.

- Телекинез осужден наукой, - сказала мама, разрывая целлофановую обертку лекарства. - Прими таблетку и тебе полегчает. В ином случае придется показать тебя психиатру.

Вячик, разумеется, принял таблетку.

5

- А сейчас вы могли бы что-нибудь сдвинуть? - спросила Люда. Они уже вернулись к гостинице.

- Не знаю, - сказал Вячик. - К этому должно быть специальное настроение.

- И сейчас его нет?

- Оно было там, у магазина.

- И что случилось?

- Не знаю. Что-то случилось.

- Да, - согласилась Люда. - Что-то случилось.

В последующие дни им не удавалось остаться вдвоем, и ворошение в груди, сладко мучившее Вячика при виде Люды, не находило выхода. Перед отъездом английские коллеги давали в честь группы ужин. Мария Петровна сказала благодарственную речь минут на двадцать.

- Завтра, - сказал Вячик, - будем в Москве.

- Да, - сказала Люда. - Я была рада с вами познакомиться.

- Мы в Москве встретимся? - спросил Вячик.

- А зачем? Это никому не нужно.

- Как так зачем? - И Вячик не придумал причин для встречи.

Ночь в комнате, где жили Завадовский с Вячиком, прошла печально. Вячик сидел там в полном одиночестве, скрывшись от спутников, которые отправились бродить по ночному городу, размышляя о том, что жизнь может завершиться и к тридцати пяти годам. Скоротечность и продолжительность ее зависит от случайных причин, которые складываются в общую модель неудачи.

6

Утром Вячик с Завадовским чуть не проспали отъезд и пришлось собираться в страшной спешке. В голове и груди была пустота, столь обширная и гулкая, что Вячика можно было засыпать зерном, как элеватор.

Вся группа уже ждала в автобусе, и дамы встретили их укорами.

Место рядом с Людой пустовало, но Вячик не прошел туда, а примостился рядом с водителем. Он старался вспомнить, как звучит на латинском языке выражение: "Так проходит земная слава", но не вспомнил.

Отстраненное одиночество Вячика прервалось в зале ожидания, потому что Люда подошла к нему и сообщила:

- Мне жалко, что так произошло. Извините меня.

Люда еле доставала ему до плеча, голос ее сорвался.

- Я ночью ревела, - сказала она. - Вообще-то я плакса.

- Я не знал, - сказал Вячик тихо.

- Возьмите мой рабочий телефон, - сказала она. - Если хотите.

- Конечно, - сказал Вячик. - Когда я отпечатаю фотографии, я обязательно вам позвоню.

Объявили посадку.

Они сидели рядом.

- Мне сейчас лучше, - призналась Люда, когда самолет выруливал на взлетную полосу.

- Ты не понимаешь, - сказал Вячик. - Ты не понимаешь, что я сейчас для тебя все могу сделать.

Это чувство поднялось к самому горлу. Вячик запрокинул голову, чтобы не захлебнуться в нем.

Власть Вячика над предметами, над всем миром была настолько велика, что он одним ударом мог бы обрушить в Темзу Вестминстерское аббатство или повернуть течение Нила. И как назло под руками не было ни одного предмета, которым можно было бы манипулировать без боязни кого-то обидеть или задеть.

Самолет замер, ожидая сигнала на взлет. Двигатели ревели приглушенно, набирая силу, чтобы взвыть на бегу. Вячик представил себе серебряную протяженность машины, завершенную плавником стабилизатора. Он осторожно взялся за стабилизатор и, приподняв самолет, повел его вокруг оси.

Кто-то в салоне ахнул.

Люда поглядела на Вячика и увидела, что в его мягком, мясистом лице прорезались твердые скулы, и напряжение, владевшее Вячиком, было столь велико, что Люде схватило сердце.

- Вячик, - прошептала она, кладя руку ему на колено. - Вячик, не надо. Я вам верю.

Но Вячик все-таки повернул самолет на триста шестьдесят градусов, поставил на место, только потом открыл глаза, улыбнулся и накрыл ладонью тонкую руку Люды.

Взлет задержали, пока выясняли, чти случилось с машиной. Люда делала вид, что сердится на Вячика, хотя ей было лестно, что ради нее совершаются такие безобразия.

- Только чтобы в воздухе - умоляю, не надо, - сказала Люда.

- В воздухе я, наоборот, не дам упасть, - убежденно сказал Вячик. Со мной можно даже без мотора летать. Удержу.

- Спасибо, - прошептала Люда.

Пока летели до Москвы, Вячик и в самом деле вел себя пристойно. Он позволял себе лишь небольшие проступки: когда стюардесса разносила лимонад, он заставил стаканчик вспорхнуть с подноса и опуститься Люде в руки. К счастью, стюардесса была занята и не обратила на это внимания.

- Вячик, - сказала Люда. - Вы же обещали.

7

Мама не встречала Вячика в Шереметьеве. Наверное, сидела на конференции и благородно страдала, разрываясь между любовью и долгом и ставя долг чуть-чуть выше любви. Люду тоже никто не встретил, и Вячик, благодарный конференции, отвез Люду домой, продлив тем минуты молчаливого счастья.

Дома мамы тоже не оказалось. Только записка, в которой перечислялось, что есть на первое, что на второе, откуда достать компот. В записке выражалась надежда, что полет прошел нормально и поездка в Великобританию дала сыну многое с познавательной точки зрения. Вячик улыбался, читая записку: мать бывает порой умилительна. Он выложил на стол желтый английский портфель - подарок для мамы, единственную свою покупку, и направился на кухню, чтобы заняться обедом. И тут он сообразил, что, пользуясь своими способностями, сможет революционизировать скучный процесс приготовления пищи.

Вячик перетащил из комнаты в кухню кресло, поставил его у двери и удобно устроился в нем. Жаль, Люды нет - она бы оценила то, что он намерен предпринять. У нее есть чувство юмора, которого так не хватает маме. Зато у той кое-каких иных качеств в избытке.

Сначала Вячик сосредоточился на мысленном действии и, не покидая кресла, заставил открыться дверь холодильника. Там на второй полке должна стоять кастрюля с супом. Поставим ее на плиту. Нет, сначала мы плиту разожжем. Это оказалось делом сложным и требующим сноровки. Во-первых, спички тут же высыпались из раскрытого на расстоянии коробка, собирать их по полу Вячик не стал, а выбрал одну, самую красивую, и раз двадцать заставлял ее чиркать, пока она не зажглась. Это поглотило столько энергии, что Вячик утомился и, чтобы восстановить силы, вызвал в памяти образ Люды. Подкрепившись таким образом, Вячик зажег другую спичку, но оказалось, что он забыл повернуть кран газовой плиты. В следующей попытке он сначала открыл кран, но к тому времени, как удалось зажечь спичку, кухня так наполнилась газом, что вместо того, чтобы ставить суп на плиту, пришлось открывать форточку.

Газ горел, холодильник был распахнут, но кастрюли с той точки, откуда Вячик руководил вещами, не было видно. Он мысленно заставил все предметы, стоявшие на второй полке холодильника, медленно двинуться к дверце, но прежде чем показался белый бок кастрюли, на пол вывалилась банка со сметаной, два огурца, и, что самое обидное, незакрытая бутылка с подсолнечным маслом.

Подобрав ноги, чтобы не наступить в смесь сметаны и масла, ручейком подобравшуюся к его ботинкам, Вячик поставил суп на плиту. Да, мама велела заправить суп вермишелью. Где же вермишель? Обычно она стоит на верхней полке над плитой. Открыть полку труда не составило. Вот и белый пакет. Умело маневрируя пакетом, Вячик заставил его в полете медленно накрениться и ссыпать содержимое в кастрюлю. К сожалению, только тогда Вячик догадался, что достал не вермишель, а соль. Пришлось поставить соль на место, хотя к тому времени вся плита вокруг кастрюли была покрыта серебристым инеем, а крупицы, попавшие в огонь, вспыхивали синими искорками. Поразмыслив немного, стоит ли заправлять суп, раз уж он пересолен, Вячик все-таки решил довести дело до конца, отыскал на полке пакет с вермишелью, но когда сыпал ее в суп, промахнулся, и вермишель в основном оказалась на полу.

Эта неудача Вячика вовсе не расстроила. Можно было поджарить котлеты. Он сдвинул кастрюлю с супом, чтобы освободить конфорку, кастрюля чуть было не опрокинулась, но отчаянным усилием Вячик удержал в ней остатки супа и поставил кастрюлю в мойку. Смешанный поток масла, сметаны, вермишели, бульона уже протек под креслом и длинным языком уполз в коридор.

Вячик почему-то развеселился. Усилием мысли он, вытащив из холодильника и поставив на пол тарелку с котлетами, стал метать их оттуда на сковородку. Не всегда удачно. Одна котлета, к примеру, ударилась в стену и приклеилась к ней. Еще две упали за плиту. Зато три остальные попали куда следует, и Вячик принялся искать в холодильнике сливочное масло, чтобы котлеты не пригорели.

- Вячик, - сказала мама. Она уже минут пять стояла сзади, но Вячик, в азарте созидания, ее не заметил. - Вячик, перестань двигать вещи.

- Мама, - обрадовался Вячик, - ты видела, как я это делаю?

- К сожалению, да, - сказала мама. Она проникла в кухню, стараясь не ступить в лужу, и первым делом почему-то стала ножом соскабливать с кафеля приклеившуюся котлету. - Сейчас же прекрати это безобразие.

- Мама, это все пустяки, - сказал Вячик. - Мы уберем в пять минут. Но ведь ты не будешь теперь возражать?

- Против чего?

- Против существования телекинеза.

- Нет, милый, буду, - сказала мама. - Кстати, большое спасибо за чудесный портфель. Мне приятно, что ты обо мне тоже иногда думал.

- Почему иногда? - Вячик оттащил кресло из кухни и достал половую тряпку.

- Кстати, - сказала мама, - ты совершаешь ошибку.

- О чем ты говоришь, мама?

- Я уже звонила Марии Петровне...

- Ах, уже...

Кухня являла собой прискорбное зрелище плодов мальчишеского хулиганства. Вячик отметил это с некоторым удивлением, словно сам не имел к тому отношения.

- У меня вызывает отвращение тот цинизм, с которым эта юная особа пыталась тебя окрутить.

- Мама, перестань, ради бога! Мне уже не десять лет...

- Ему не десять лет, - повторила мама сурово и обвела рукой кухню. Ему не десять лет...

- Но неужели ты не видишь, что я все это сделал на расстоянии? Не двигаясь с места?

- Любое достижение человеческого разума, - сказала мама, - имеет смысл лишь в случае, если оно может принести пользу человечеству в целом. Я полагаю, что она в самом деле полностью закружила твою, к сожалению, нестойкую голову...

- Но ты же видела!

- Надеюсь, что ты никогда больше не будешь этим заниматься.

Вячик махнул рукой и ушел из кухни. Он с грустью подумал о том, что все его споры с мамой кончаются тем, что он машет рукой и уходит.

Вернувшись в комнату, Вячик с неприязнью поглядел на самоуверенный портфель, расположившийся на столе, велел ему убраться со стола, но портфель, конечно, не послушался. Вячик присел на корточки перед чемоданом, вытащил из него горсть фотографических кассет. Он же обещал Люде!

- Мама! - крикнул он. - Я пойду сдам пленки проявить.

- Что за спешка?

- Я восемь пленок в Англии отснял.

- Архитектурные достопримечательности?

- Там все есть. И достопримечательности и люди...

- Еще чего не хватало! В день приезда из-за рубежа! Ты никуда не пойдешь!

Мать всегда поощряла увлечение Вячика фотографией. Но не сейчас. У нее были все основания полагать, что Вячика в данный момент волнуют не исторические памятники Лондона, а физиономия той особы. А это следовало пресечь.

- Я пошел, - сказал Вячик. И настроение сразу исправилось. В бунте самое трудное - начало.

Мать не ответила, и ее молчание было красноречивей гневного монолога.

На лестнице Вячика встретила соседка и вместо того, чтобы поздороваться, прижалась к стене. Вячик не заметил ее. Он отстраненно улыбался. А перед ним в воздухе, подобно птичьей стайке, плыли восемь фотографических кассет.