В Шотландском нагорье испокон веков ходили легенды о демонах и вампирах, оборотнях и чародеях. Три повести, представленные в этой книге, вы будете читать с замиранием сердца. Мужественный воин влюбляется в загадочную девушку, одиноко живущую в лесной чаще. Прекрасная ведьма и могучий «ночной охотник» заключают союз, чтобы спасти невинных людей от гибели. Бессмертный, мечтающий обрести наконец покой, встречает ту, что вновь заставит его полюбить жизнь. Содержание: Хауэлл Ханна Знак любви; Гротхаус Хизер Бесстрашная охотница; Дал Виктория Повелитель ночи.

Любовь и магия

Ханна Хауэлл

Знак любви

Глава 1

Шотландия

Весна 1513 года

Тишина словно саваном укутала лес, и казалось, что вся природа затаила дыхание в тревожном предчувствии. «Но что именно предчувствует этот лес?» — спрашивал себя Гиббон Макноктон. Взглянув на своих двоюродных братьев Лоханна и Мартина, он понял: они тоже что-то почувствовали. И оба они, как и сам Гиббон, крепко сжали рукояти мечей.

— Охотники? — спросил он, когда братья спешились.

Вопрос этот был задан очень тихо. Так тихо, что расслышать его мог лишь один из них — один из Макноктонов.

Лоханн уже собрался ответить, но не успел. Лесную тишину разорвал вопль, леденящий душу звериный рык, какой мог бы издать лишь разъяренный хищник или кто-нибудь из Макноктонов. Нашлись в лесу и такие звери, которые ответили на этот крик яростным рычанием, но большая часть лесных обитателей в страхе разбежались, издавая тревожные возгласы.

— Похоже, кричал один из тех, на кого идет Охота, — заметил Лоханн. — Куда пойдем?

Гиббон знал, что его спутники слышали, откуда доносился этот крик; они всего лишь ждали от него подтверждения, и в том не было ничего удивительного. В жилах Гиббона текла кровь Калланов и Макноктонов, и в дар ему достался превосходный слух — лишь немногие из Макноктонов могли в этом сравниться с ним. Но подобный дар часто оборачивался для него проклятием, и сейчас, когда он пытался собраться с мыслями, слишком острый слух скорее мешал ему, чем помогал. К тому же приходилось прилагать немало усилий, чтобы не обращать внимания на другие шумы и шорохи.

Наконец ему все же удалось услышать именно то, что он хотел расслышать. До него отчетливо доносился тяжелый храп лошадей, а также лязг оружия — воины выхватывали из ножен клинки.

Взглянув на братьев, Гиббон ответил:

— Пойдем прямо вперед. Пойдем как можно быстрее. Там, у подножия холмов, есть поляна. Вон там, в просвете между деревьями. Кроме того… Там по меньшей мере шестеро вооруженных мужчин. Из-за храпа лошадей трудно определить точнее. И с ними еще один, — добавил Гиббон, услышав рычание. — Я думаю, мы разыскали одного из Заблудших.

— Тогда нам лучше поторопиться, — заявил Мартин, уводя лошадей в глубь березовой рощи. — Было бы чертовски обидно найти мертвым того, кого мы так долго искали. И ведь его могут убить чуть ли не у нас на глазах.

— Да, верно, — согласился Гиббон. — Я пойду прямо, Мартин, а ты пойдешь направо. Ты же, Лоханн, свернешь влево. Мы остановимся, когда увидим Заблудшего, и тогда вы будете ждать моего сигнала.

Они быстро и бесшумно пробирались между кустарниками и деревьями, и лесные обитатели разбегались при их приближении — видимо, чуяли в них хищников. А тех домашних животных, что держали в Камбруне, с рождения приручали к тому, чтобы признавали своих хозяев — Калланов и Макноктонов. Союзники же Макноктонов из человеческого племени ухаживали за скотиной, которую выкармливали на убой.

Вскоре братья почувствовали запах крови, и Гиббону пришлось усмирить свирепого зверя, пробудившегося от этого запаха. И теперь он почти не сомневался: они наконец-то нашли того Заблудшего, в котором так нуждался их клан. Но если он все-таки ошибся, то беды не миновать. И в таком случае напрасно они приближались к Чужакам — ведь в жилах их текла кровь Макноктонов, горячая кровь хищников. Об их клане и так последнее время слишком много говорили… И если сейчас, напав на нескольких Чужаков, всего лишь сражавшихся друг с другом, они вонзят в них свои острые клыки, чтобы утолить вечно терзавшую их жажду крови, — они тем самым дадут новую пищу для слухов, из-за которых на них и открыли Охоту, объявив, что Макноктоны — демоны.

Гиббон чувствовал, как в сердце его закипает гнев, гнев на предков, на их недальновидность и опрометчивость. Макноктоны прошлых времен и не думали скрывать свою хищную природу. Более того, они, похоже, упивались тем страхом, что рождали в обычных людях, — потому их и нарекли Всадниками Ночи, воплощением самых жутких кошмаров. К тому же они были повинны в преступлении против своих сородичей. Не ведая, что творят, они бездумно зачинали детей от смертных женщин за пределами клана, а потом — этого Гиббон никогда не сможет им простить — бросали своих отпрысков на произвол судьбы. Дети же их, подрастая среди смертных, не знали, что делать с дарами, которыми наделили их беззаботные отцы, и часто погибали от рук окружавших их людей.

Но вот вождь Кэтал, глава клана Макноктонов, узнал о том, что в округе живут люди со смешанной кровью Макноктонов и смертных и что эти люди постоянно страдают. И тогда он выслал на поиски братьев и сестер по крови лучших воинов, оставив в Камбруне лишь тех, кто должен был охранять поселение от врагов. Поэтому сейчас многие из Макноктонов искали своих сородичей, которых называли Заблудшими. И дело было не только в том, что клан Макноктонов остро нуждался в притоке свежей крови, но и в том, что враги Макноктонов открыли Охоту также и на Заблудших. Охотников становилось все больше, и они выслеживали всех тех, кто происходил от Макноктонов. Так что теперь воинам из клана Кэтала приходилось соперничать с Охотниками, ибо жизнь каждого Заблудшего зависела от того, кто найдет его первым.

…Вскоре лес начал редеть, и Гиббон подал знак своим кузенам, что надо лечь на землю и дальше продвигаться ползком. Все трое совершенно не производили шума — двигались так, чтобы под ними не зашуршал ни один опавший лист. Наконец они оказались на опушке перед поляной. Гиббон едва успел порадоваться тому, что им удалось так близко подкрасться к Чужакам, когда тучи, закрывавшие полную луну, рассеял ветер, так что луна ярко осветила восьмерых вооруженных до зубов мужчин и их противника.

«Только тот, в чьих жилах течет кровь Макноктонов, может держаться с такой беспримерной отвагой», — подумал Гиббон, и эта мысль была его последней ясной мыслью. Посреди поляны, напротив вооруженных мужчин, стояла женщина — худенькая, невысокая и, судя по всему, сильно истощенная. Она была одета в лохмотья, и тело ее покрывала грязь. Присев и оскалившись, словно вот-вот собиралась прыгнуть на своего врага, она выставила вперед руки с длинными острыми ногтями, которые, как было известно Гиббону, легко могли разорвать человеческую плоть. Один из Чужаков уже лежал у ее ног, и вся одежда женщины, а также ее бледное лицо были забрызганы кровью поверженного врага.

Будучи мужчиной разборчивым в смысле пристрастий и в смысле привычек, Гиббон немало удивился, почувствовав острый приступ вожделения — желания яростного и почти неуправляемого. Эта женщина была совершенной дикаркой, и она совсем не походила на женщин, которые нравились Гиббону, — как чертополох совсем не походит на розу. Даже чистокровных женщин из своего клана Гиббон никогда не видел такими — перед ним была грозная хищница, готовая сражаться до последнего вздоха. Он даже не мог как следует рассмотреть ее глаза из-за гривы густых волос, падавших налицо, но ни лохмотья, ни грязь — ничто не ослабляло его влечения к ней. Подобного влечения Гиббон никогда еще не испытывал; более того, он даже не предполагал, что оно может быть столь сильным.

Стряхнув оцепенение, Гиббон подал знак своим кузенам. Сейчас им предстояло обогнуть поляну и подобраться к женщине как можно ближе. И еще они должны были убедить Охотников в том, что им противостоят самые настоящие Макноктоны — в этом случае Охотники наверняка обратились бы в бегство. Конечно, ему очень хотелось избавить мир от этой стаи волков, именовавших себя Охотниками, но он боялся, что во время битвы враги могут убить девушку, — а возвращение Заблудшей в родное гнездо в данный момент важнее всего прочего. Женщины, в жилах которых текла кровь Чужаков, считались весьма плодовитыми, и его клан отчаянно нуждался в таких женщинах. При мысли о том, что она понесет от какого-то другого Макноктона, Гиббону захотелось зарычать, но он заставил себя отбросить подобные мысли. Сейчас его ждала битва, если, конечно, Охотники не разбегутся в разные стороны.

— Ты убила Дональда! — закричал коротконогий крепыш, один из Охотников.

— Еще нет, но убью, если вы сделаете еще хоть шаг, — сказала женщина, и голос у нее оказался звонким и мелодичным.

Странно было слышать этот голос из уст той, что стояла в боевой стойке, злобно оскалившись.

Гиббон молча кивнул, и все трое начали передвигаться бесшумно и быстро, прячась в тени кустарников. «Но почему она не пытается убежать, — думал Гиббон. — Зачем ей вступать в неравный бой с вооруженными мужчинами? Ведь она легко может убежать от них и скрыться во мраке леса… Враги не успели ее окружить, и у нее остались пути к отступлению».

— Сейчас ты умрешь, дочь дьявола, — заявил коротконогий. — А потом мы найдем твое отродье и тоже убьем.

Услышав эти слова, Гиббон с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Теперь он понял, почему женщина не бежала. Где-то неподалеку был спрятан ее ребенок. Ребенок, в жилах которого тоже текла кровь Макноктонов. Гиббон подал знак своим кузенам, и они тотчас же вышли из тени. Мартин подошел к женщине справа, Лоханн — слева, а сам Гиббон стал у нее за спиной. Сначала он хотел выступить вперед, чтобы заслонить ее от врагов, но потом передумал; Гиббон опасался, что женщина попытается убежать, как только с Охотниками будет покончено (он по-прежнему надеялся, что враги обратятся в бегство).

Женщина тотчас обернулась, и Гиббон ей улыбнулся, продемонстрировав клыки; то был самый быстрый из известных ему способов показать ей, что они ее союзники.

Элис Бойд повернула голову и уставилась на мужчину, стоявшего у нее за спиной. Она не понимала, как ему удалось подойти к ней так близко, ничем не обнаружив себя, — она не услышала ни звука. Умом Элис понимала: обернувшись к незнакомцу, она совершает непростительную ошибку, подставляя спину врагам — тем, что так долго охотились за ней. Но инстинкт ей подсказывал: в лице этого незнакомца она получила неожиданную поддержку, хотя наличие у него клыков — как и у тех двоих, что подошли к ней справа и слева — еще не означало, что он являлся ее союзником. Да, она не могла считать этих незнакомцев своими союзниками лишь потому, что они были отмечены тем же проклятием.

Внезапно мужчина, стоявший у нее за спиной, схватил ее за руку и рванул на себя. Все еще обескураженная этой встречей — оказалось, что существуют и другие люди-хищники, такие же, как она, — Элис не стала вырываться. Заметив, что ее предыдущие враги в страхе попятились, она сказала себе: «Что ж, теперь у меня не восемь противников, а всего лишь трое. И очень может быть, что эти трое вовсе не противники». Она приказала себе не думать о том, что победить этих троих будет куда труднее, чем убить восьмерых Охотников. К тому же от Охотников в крайней случае можно было бы и убежать, а вот от этих…

Какое-то время мужчины молча смотрели друг на друга, и Элис мысленно воскликнула: «Чего же вы таращитесь?! Пора прекратить игру и приступить к схватке!» Но тут мужчина, которого она ранила, глухо застонал, перевернулся на живот и пополз к своим приятелям. Взглянув на него, Элис невольно ему посочувствовала — было ясно, что она очень серьезно ранила этого человека. «Но он сам виноват, — сурово напомнила себе Элис. — Ведь он пытался меня убить, а я всего лишь защищалась».

Она ждала каких-то объяснений со стороны троих незнакомцев, окруживших ее, но они по-прежнему молчали. Было очевидно, что они защищали ее, но почему защищали?.. Ведь она совершенно их не знала. А они, конечно же, не знали ее. Да, судя по их внешнему виду, они были такими же, как она, но Элис не могла считать их родственниками, потому что родных, насколько ей было известно, у нее не осталось.

— Но их всего четверо! — воскликнул коротконогий крепыш. Тем временем его приятели уже взвалили на лошадь раненого. — Мы должны с ними сразиться!

— Нет, не в этот раз, — ответил высокий мускулистый мужчина, стоявший с ним рядом. — Лучше садись на коня, Джорди. Пора ехать.

— Они вернутся, — сказала Элис, когда последний из ее мучителей растворился в ночи.

— Да, конечно, — согласился мужчина, по-прежнему сжимавший ее запястье. — Они попытаются подобраться к нам незаметно и убить по одному.

— Тогда вам, наверное, следует вернуться туда, откуда вы пришли.

— Только с тобой.

При этих словах незнакомца сердце Элис наполнилось страхом. Отчаянно пытаясь скрыть его, она пробормотала:

— Но зачем мне идти с вами? Я даже не знаю, кто вы такие.

— Меня зовут Гиббон Макноктон, — сказал мужчина, державший ее за руку. Он кивнул на своих спутников: а это мои кузены Лоханн и Мартин. Мы очень долго тебя искали.

Макноктон? В числе прочих ругательств, которыми осыпали Элис ее мучители, было и это слово. Правда, оно не значило для нее ровным счетом ничего. Но сейчас, услышав это слово из уст мужчины, пришедшего ей на выручку, Элис поняла, что интуиция ее не обманула. Пожалуй, она правильно сделала, доверившись своему чутью. Ясно, что эти трое одной с ней породы. И в каком-то смысле они действительно приходились ей родственниками. Более того, возможно, что они ее кровные родственники. Но если так, если эти люди и впрямь были ее родственниками, то почему же ее мать ни разу не упомянула о них?

Элис обвела взглядом всех троих и остановилась на том, который держал ее за руку. Она старалась преодолеть смущение и не показывать, как ей стыдно за то, что эти красивые и статные мужчины обнаружили ее в таком жалком виде. В конце концов, ее внешность не имела значения. Важно было лишь понять, может ли она им доверять. Ведь она рисковала не только своей собственной жизнью…

Тот, кто держал ее за руку, был самым красивым из незнакомцев, и это обстоятельство ужасно смущало Элис. Ей не требовалось принюхиваться, чтобы почувствовать, какой отвратительный запах исходил от ее давно не мытого тела.

А вот незнакомец был абсолютно чистым — достаточно было лишь взглянуть на него, чтобы убедиться в этом. Он был высок, худощав и мускулист, а черты его лица оказались безупречно правильными. Она находилась совсем близко от него, поэтому хорошо могла рассмотреть цвет его глаз. Они были ярко-зелеными, и взгляд этих глаз с необыкновенно густыми и длинными ресницами очень ее встревожил. Глаза эти казались слишком уж красивыми для такого крепкого и сильного воина. Длинные волосы незнакомца были такими темными, что в свете луны отливали синевой. «Ах, Чудовища не могут быть так хороши собой!» — невольно подумала Элис.

— Зачем вы меня искали? — Она попыталась освободить руку, но он еще крепче сжал ее запястье.

— Ну… нельзя сказать, что именно тебя. Наш вождь послал нас искать людей, которых, мы называем Заблудшими.

— Заблудшими?..

— Совершенно верно, — сказал мужчина по имени Лоханн. — Так мы называем наших родственников, родившихся вне клана, тех, которых мы потеряли.

Мартин кивнул и добавил:

— К сожалению, наши предки были не очень хорошими людьми. Они опустошали города и деревни на мили вокруг. Их называли Всадниками Ночи. И только недавно нам стало известно, что они оставили после себя детей, рожденных от насилия или обольщения. Вначале нашелся мужчина по имени Саймон, потом девушка и ее младший брат; они убегали от Охотников, как и ты, и они сами пришли к нам.

— Охотники?! — в гневе прошипела Элис. Ох, как же она ненавидела своих мучителей! — Думаю, что Охотники слишком красивое для них название.

— Да, верно, — согласился Гиббон. — И все же именно этим они занимаются — Охотой. Охотой на Макноктонов.

— Но я не Макноктон, я Элис Бойд.

— В твоих жилах течет кровь Макноктонов, девочка. И это делает тебя одной из нас. Как ты уже, наверное, понимаешь, у нас есть враги — те, которые хотят, чтобы Макноктоны вымерли все до единого.

— Потому что мы демоны, проклятые людьми и Богом?

— Нет, просто мы совсем другие, вот и все. Но об этом мы сможем поговорить потом, а сейчас… Скажи мне, почему ты решилась на схватку с этими людьми, почему не воспользовалась дарами, которые, насколько я понимаю, у тебя имеются? Ведь ты очень быстро бегаешь, не так ли?

Дары? Элис едва не рассмеялась ему в лицо. Но она знала, что горечь сделает ее смех грубым и неприятным. Увы, эти дары приносили ей одни несчастья. Разве родных ее не убили, изрубив в куски, лишь из-за этих даров? А ее зверски избили и безжалостно изнасиловали лишь потому, что она обладает этими дарами. Возможно, она до сих пор жива лишь потому, что Бог все же ниспослал ей один настоящий дар — она боялась и даже ненавидела все то темное и непонятное, что жило в ней. Но если бы Бог задумал по-настоящему ее облагодетельствовать, то она не стала бы грязной и голодной нищенкой, таившейся в пещерах. Не стала бы такой, какой была сейчас.

Снова окинув взглядом мужчин, Элис нахмурилась. «Что-то тут не так… — думала она. — Эти трое — все чистые, хорошо одеты и вполне сытые. Но при этом, судя по их клыкам и некоторым иным признакам, все они такие же, как я, то есть отмечены тем же проклятием…» Однако незнакомцы явно не считали себя проклятыми, и, похоже, у них не было для того оснований. Кроме того, они утверждали, что она, Элис, одного с ними рода. Но есть ли у них какое-то безопасное убежище? Или они избежали самого худшего только потому, что были сильны, хорошо вооружены и крепко держались друг за друга?

Причем именно от них, от этих незнакомцев, она только что узнала о Заблудших, о детях, рожденных от их предков и брошенных ими на произвол судьбы. Но, конечно же, были и такие дети, о рождении которых их предки даже не догадывались — во всяком случае, они не задумывались о том, что их семя, возможно, где-нибудь прорастет. Мать Элис как-то рассказывала, что когда-то у ее матери, то есть у бабушки Элис, был любовник, темноволосый красавец, приходивший к ней только по ночам. От этого союза родилась мать Элис, и она говорила, что тьма прокралась в их род от того самого мужчины. Как-то бабушка рассказывала об этом человеке, называя его темным рыцарем, великим грешником и Всадником Ночи.

И все, что говорили сейчас ей эти мужчины, совпадало с тем немногим, что Элис знала и что могла вспомнить. Однако она не была уверена в том, что может вполне им доверять. Слишком уж большой риск — довериться незнакомцам.

И все же было ясно: эти мужчины прекрасно знали, как устроить свою жизнь, если жили в безопасности, в тепле и в достатке. А ей, Элис, смертельно надоело постоянно от кого-то убегать и прятаться в пещерах, словно дикое животное. Не могла она не замечать и того, что такая жизнь сильно изменила ее — теперь она и впрямь превратилась в лесного зверька. Кроме того, Элис знала, что никогда не сможет дать своим подопечным всего того, чем обладали эти мужчины.

Да, в одиночестве она обречена на поражение, на гибель. И не только она одна. Как только ее, Элис, не станет, ее подопечные, те, ради кого она боролась изо всех сил, тоже умрут. И приходилось признать, что она слишком устала и больше не сможет нести свою ношу в одиночестве.

— Милая, мы не желаем тебе зла, — сказал Гиббон; он понимал, что женщина им не доверяет. — Ты ведь не одна, верно? У тебя есть ребенок, да? Позволь нам помочь тебе. Позволь нам отвезти тебя к твоим соплеменникам в Камбрун. Там ты будешь в безопасности, в большей безопасности, чем сейчас. И ты, и твой ребенок.

— Ах да, мое отродье… — с усмешкой протянула Элис, вспомнив слова одного из Охотников.

И в тот же миг лицо незнакомца исказилось от гнева, и он еще крепче сжал ее руку. Было очевидно: его возмутили оскорбительные слова Охотника о ее ребенке. И тогда Элис наконец решилась… Коротко кивнув, она сказала:

— Хорошо, я согласна. Я вынуждена довериться вам, потому что у меня нет выбора. Ведь если тем мерзавцам, которые меня преследуют, не удастся добиться своего, то я все равно умру от голода и холода. Поэтому сейчас… Сейчас идите за мной.

Тут Гиббон наконец-то выпустил ее руку, и Элис быстро зашагала по узкой тропке. Гиббон тотчас же последовал за ней, и вскоре он обнаружил, что ему и его кузенам не так-то просто поспевать за этой женщиной. Она с легкостью карабкалась по скалам, хотя и была босая, без башмаков. Она взбиралась по острым камням с необычайным проворством, и временами Гиббон и его кузены отставали от нее. Возможно, эта женщина обладала особым даром — даром взбираться на скалы. Или даже приобрела сноровку, потому что долго вела такую жизнь.

Тут Элис соскользнула в расщелину между двумя валунами, и Гиббон последовал за ней. Кузены же его тихо ругались, и Гиббон, взглянув на них, невольно усмехнулся: конечно же, худенькой и невысокой женщине было гораздо легче пробираться между валунами.

Вскоре они оказались в небольшой пещере. Осмотревшись, Гиббон уже собрался пожаловаться на тесноту, но взглянув на крохотный костер, разведенный в центре пещеры, прикусил язык и замер в изумлении — этого он никак не ожидал.

Глава 2

На Гиббона уставились четыре пары глаз, причем детских глаз. То есть получалось, что Элис Бойд защищала не одного ребенка, а четырех детей, и самый старший из них, худенький мальчик лет девяти — десяти, стал перед костром, заслонив младших. Гиббон испытующе смотрел на мальчишку, а тот столь же пристально смотрел на незнакомого мужчину. И было совершенно очевидно, что в этом ребенке проявлялись все самые характерные черты Макноктонов.

За спиной мальчика затаились две темноволосые девочки, но Гиббон даже не пытался определить их возраст — они были слишком малы. Еще один мальчик попытался пробраться к старшему брату, но тот легонько оттолкнул его. Все эти дети были такими же грязными и оборванными, как Элис; держались же настороженно и смотрели злобно, как хищные зверьки, чем весьма походили на Элис. Но Гиббон очень сомневался, что все четверо ее дети. На вид ей было не больше двадцати, и только один ребенок внешне походил на нее.

— Успокойся, Алин, — сказала Элис старшему мальчику.

Приблизившись к нему, она усадила его у костра и присела с ним рядом.

— Ты привела к нам Охотников? — проговорил он с укором.

— Конечно, нет. Я ни за что бы так не поступила. Поверь, я бы скорее согласилась умереть, чем предала бы вас. Ты же не сомневаешься в том, что я никогда не отдала бы Охотникам Донна, моего собственного сына? Нет. Ни за что бы не отдала ни его, ни тебя, ни Джейн с Нормой?

Алин пожал плечами и пробурчал:

— Но если они не наши враги, то кто же?

— Все мы Макноктоны, — ответил Гиббон. Он и его кузены осторожно приблизились к детям и Элис. — Мы такие же, как вы, и те люди, что охотятся за вами, за нами тоже охотятся. — Мы думаем, что в ваших жилах течет кровь Макноктонов.

— Не знаю, что за кровь течет в моих жилах, но точно знаю, что мы прокляты. И мне все равно, откуда пришло к нам это проклятие, — ответил Алин, и в голосе его прозвучала совсем недетская горечь.

Присев у костра, Гиббон пристально посмотрел в глаза мальчика и тихо проговорил:

— Да, верно, временами это похоже на проклятие. Особенно в тех случаях, когда яркий свет жжет нам глаза и когда нутро сводит от невыносимого голода. Но мы не порождение дьявола. И мы не демоны. Мы просто другие, вот и все. Увы, наши предки упивались тем, что отличает нас от всех прочих людей, и они были слишком самонадеянны и жестоки. Но еще отец вождя нашего клана положил этому конец. Правда, мы до сих пор не понимаем, как могли наши предки так бездумно рассеивать свое семя по свету. Мне бы очень хотелось думать, что они более заботливо относились бы к своим отпрыскам, если бы знали об их существовании, но, честно говоря, не слишком в это верится. Но как бы там ни было, им скорее всего просто не приходило в голову, что обычные женщины способны рожать от них детей.

— Любой мужчина в здравом уме понимает, что если разбрасывать семя по свету, то непременно что-то да прорастет, — ответил Алин, и в голосе его было столько желчи, что Гиббону сделалось не по себе.

— Что ж, Алин, в этом ты прав. И все же семя Макноктонов часто не пускает корней. Мы очень долго создавали семьи внутри клана, держась подальше от тех, кого называем Чужаками. Но однажды наш вождь осмотрелся и увидел, что за сорок лет только от одной пары родителей, в жилах которых текла чистая кровь Макноктонов, родился ребенок. И еще один ребенок в Камбруне родился от Макноктона и женщины из Чужаков. Вот почему нам не приходило в голову, что у Макноктонов могут быть дети за пределами наших земель. — Гиббон со вздохом пожал плечами. — Вот у нас и решили: если мы не способны давать потомство, вступая в брак с женщинами из нашего клана, то с чего бы думать, что от нас способны рожать женщины из других кланов?

— У вас в клане нет детей? — спросила Элис.

Она вдруг поняла, почему эти мужчины смотрели на ее детей так, словно дети и в самом деле были подарком небес.

— Теперь детей стало больше, потому что и наш вождь, и мой отец взяли в жены женщин из Чужаков. Таков был план нашего вождя. Он и сам родился от Макноктона и женщины из Чужаков. — Гиббон усмехнулся, сверкнув клыками. — Мало кто из Чужаков готов смириться с тем, что мы не такие, как они. Но вождь надеется, что со временем наш род утратит те черты, что внушают ужас всем Чужакам. Хотя сейчас мы начинаем думать, что нам скорее всего удастся лишь уменьшить различия между нами и Чужаками. Но и тогда нам, возможно, все же удастся раствориться среди них.

— Зачем вам это? — удивился мальчик.

— Чтобы выжить, Алин, — прошептала Элис.

Теперь она начинала понимать, чего добивался вождь Макноктонов.

— Да, чтобы выжить, — согласился Гиббон. — Возможно, мы сильнее и отважнее Чужаков, но их намного больше, чем нас, Макноктонов. И так будет всегда.

— Даже если вы соберете всех Заблудших? — спросила Элис.

Гиббон взглянул на нее и утвердительно кивнул. Было ясно, что Элис очень неплохо соображала, — сразу поняла главную причину, побудившую Макноктонов разыскать как можно больше Заблудших и привести их в свой клан.

— Ты могла бы по праву назвать меня лжецом, если бы я сказал, что мы не думали об этом, отправляясь на поиски тех, в чьих жилах течет кровь Макноктонов. Однако поиски начались не с этого. Имелись и иные причины.

— У нас есть время? — спросила Элис, привлекая к себе мальчика по имени Донн.

Гиббон тут же покачал головой:

— Нет, не думаю. Те люди наверняка не вернулись домой, и я полагаю, что ты и сама об этом догадываешься.

Элис вздохнула:

— Да, конечно. Для них Охота еще не закончилась, и они стараются что-нибудь придумать, как-нибудь добраться до нас… Они всегда так делают. Правда, сейчас с ними раненый, о котором они должны позаботиться.

«Хотя очень может быть, что им придется его похоронить», — подумала Элис, и ей стало не по себе при мысли о том, что она, возможно, убила человека. Но она тут же напомнила себе, что стыдиться ей нечего— она всего лишь боролась за свою жизнь.

Гиббон взглянул на Мартина и сказал:

— Сейчас мы должны как можно дальше уйти от этих мест. Ты не мог бы привести сюда лошадей?

— Да, конечно, — кивнул Мартин. Он дал знак Лоханну, чтобы тот следовал за ним. — Мы подведем лошадей поближе к пещере и спрячем их за деревьями. И еще принесем кое-что из припасов. Я думаю, лучше нам поесть здесь, перед тем как ехать в Камбрун.

Гиббон взглянул на детей и потом сказал:

— Только будь осторожен.

Мартин и Лоханн тотчас же ушли, и Гиббон вновь заговорил:

— Мы отправимся в Камбрун сразу после того, как поедим. Задерживаться здесь опасно. Вы способны есть обычную пищу?

— Да, конечно, — ответила Элис и тут же мысленно добавила: «Хотя тот голод, самый сильный и мучительный голод, обычной едой не утолить».

Гиббон внимательно посмотрел на нее, потом кивнул:

— Что ж, вот и хорошо. А вы переносите солнечный свет?

— Только утром и на закате. А днем — когда небо затянуто тучами. Но в полдень, когда солнце высоко, мы должны прятаться. Это самое опасное время для нас всех. И еще… У всех у нас есть эти проклятые клыки. И слышим мы гораздо лучше, чем другие. К тому же мы быстрее бегаем, а наши раны заживают быстрее, чем у обычных смертных. И если моя бабушка не врала насчет того, когда родилась моя мать, то получается, что мы стареем не так быстро, как все прочие. Моей маме было пятьдесят, когда ее убили, но выглядела она ничуть не старше, чем я сейчас. — Элис едва заметно улыбнулась, когда Гиббон взглянул на нее вопросительно. — Мне двадцать два, — добавила она.

— А это твой сын? — спросил Гиббон, кивнув на мальчика, сидевшего у нее на коленях.

— Да, Донн мой сын. Ему сейчас четыре года, и за свою короткую жизнь он научился лишь прятаться и убегать. Не о такой жизни я мечтала для своего ребенка, но по крайней мере все они — все четверо — до сих пор еще живы.

— А твой муж?

Элис посмотрела Гиббону прямо в глаза, надеясь, что он поймет то, чего она не хотела говорить при детях.

— У меня никогда не было мужа, — ответила она наконец. — И любовника тоже.

Гиббон видел ярость и горе в ее глазах, казавшихся сейчас, в свете костра, коричневато-золотистыми. И он понял, что она имела в виду. Донн был зачат от насилия и унижения. Гиббону вдруг ужасно захотелось разыскать негодяя, растоптавшего честь этой женщины, разыскать и заставить его страдать. Он тут же сказал себе, что разозлился так только потому, что всегда презирал мужчин, способных надругаться над женщиной, но внутренний голос говорил ему совсем иное. Эта грязная и истощенная женщина заставляла его чувствовать какое-то странное беспокойство, и Гиббон не знал, что это могло означать и к чему могло привести.

Эгоизм и безразличие предков, их жестокий произвол — все это стало проклятием для многих Макноктонов. Элис сказала, что мать ее убили. Гиббон не нашел в себе сил спросить, как именно была убита ее мать. Кровь Макноктонов перешла к Элис от матери, и из-за этой крови, сделавшей ее другой, не такой, среди которых ей пришлось жить, она и стала несчастной. В том мире, где жила Элис, царили опасные суеверия, заставлявшие людей видеть угрозу в тех, кто чем-то от них отличался. Гиббону не хотелось даже думать о том, скольких еще братьев и сестер по крови постигла та же незавидная участь, но не думать об этом он не мог — особенно сейчас, когда смотрел на несчастную женщину с четырьмя детьми. И конечно же, все эти дети пережили утрату своих близких.

«Следует как можно быстрее выполнить приказ вождя, — сказал себе Гиббон. — Надо собрать всех Заблудших и обязательно вернуть их в лоно клана».

Стараясь обуздать свои чувства, Гиббон проговорил:

— Не беспокойся, милая, в Камбруне твоего мальчика окружат заботой и любовью — как и всех этих детей. Да, не сомневайся, так и будет. Теперь, когда мы осознали, что наш клан на грани вымирания, каждый ребенок, в котором есть хоть капля крови Макноктонов, — настоящий дар для нас, знак того, что наш род будет продолжен, что судьбой нам не назначено растаять, словно утренний туман.

— А может, лучше все-таки растаять… — со вздохом пробормотала Элис.

— Нет-нет, не говори так. Ведь мы не демоны и не проклятые. Мы всего лишь… иная порода людей. Но Чужаки не хотят этого понимать, и поэтому мы с таким упорством ищем всех потомков Макноктонов.

Тут Гиббон рассказал немного о Калланах, о клане, откуда родом его мать, которая, как она заявляла, вела свой род от кельтских волшебников, способных принимать разные обличья.

— Кто знает, какие еще Другие могут жить среди обычных людей? Возможно, среди них есть и те, кто способен скрываться среди Чужаков гораздо лучше, чем мы. Мы и этих Других начали искать, потому что наш вождь верит, что мы станем сильнее, если все, кто отличается от Чужаков, станут нашими союзниками.

— А теперь у Калланов в роду нет таких, кто умел бы превращаться в котов и кошек? — Элис всерьез задумалась о том, что она, возможно, вовсе не адское создание. И тут же задала очередной вопрос: — Но неужели эти Другие не отличаются от обычных людей?

— Ну, не совсем так. Кое в чем они, конечно же, отличаются. Мы начинаем думать, что полностью избавиться от отличий нельзя, но эти люди очень умело их скрывают. И мы тоже научимся — так считает Кэтал, наш вождь. И тогда все мы сможем раствориться среди Чужаков и не погибнем. Мои предки навлекли на вас проклятие, оставив на произвол судьбы, и теперь мы обязаны помочь вам. Мы не сразу пришли к такому решению, были у нас ссоры и разногласия, но сейчас даже чистокровные Макноктоны нашего клана осознают: такой путь — самый правильный.

— Значит, раньше чистокровные не хотели меняться?

— Нет, не хотели. Они не хотели менять тот образ жизни, что все Макноктоны вели из поколения в поколение, но теперь и они поняли, что Кэтал прав. И знаешь, передумать их заставили именно Заблудшие — те, о которых мы узнали совсем недавно. — Гиббон едва заметно улыбнулся. — Сыграло роль и то обстоятельство, что моя мать и ее сестра, которая замужем за нашим вождем, рожают легко и часто, тоже немалый плюс.

— Так что теперь у вас есть дети? — спросил Алин.

— Есть, но их все равно мало. За пределами клана трудно найти мужей и жен. Ведь всем известно, как относятся к нам Чужаки. И тем из них, которые решились соединить свои судьбы с Макноктонами, пришлось прийти к нам и поселиться среди нас хотя бы ради безопасности своих детей.

— А откуда ты знаешь, что нам будут рады в твоем клане? — спросила Элис.

— Поверь, все действительно будут очень рады. Потому что мы вымирающий народ. Двух плодовитых женщин явно недостаточно для того, чтобы выжить. В моем клане к детям относятся с особой заботой уже хотя бы потому, что их у нас очень мало. И еще потому, что у нас долгое время вообще не было детей. Некоторые молодые мужчины нашего клана, способные оплодотворять женщин из Чужаков, покинули нас, чтобы найти себе жен, и многим это удалось. Но тем самым они искушают и других поступить точно так же. К сожалению, не все они вернулись в клан, многие остались жить там, где живут их жены.

— И это ослабляет ваш клан, не так ли?

— Да, конечно, — кивнул Гиббон и тут же насторожился, услышав стук копыт. Через несколько мгновений он улыбнулся и пояснил: — Все в порядке, это мои братья вернулись.

Элис вздохнула с облегчением. А вскоре в пещеру вошли кузены Гиббона. Рассевшись у костра, они принялись вытаскивать еду из седельных сумок. Гиббон решил сам разделить пищу. Однажды он пережил голод, поэтому знал, что нельзя давать долго голодавшим детям столько пищи, сколько они захотят. Он подозревал, что с тех пор, как они в последний раз ели досыта, прошло очень много времени. В таких случаях слишком много еды только во вред. Он дал каждому по небольшому ломтику хлеба, а также по кусочку сыра и холодной оленины. И еще добавил по одной овсяной лепешке с медом. Каждому из взрослых он протянул по такой же порции, а потом велел Мартину убрать еду.

Вначале дети с жадностью набросились на пищу, но осуждающего взгляда Элис оказалось достаточно, чтобы их образумить. Гиббон же вдруг подумал о том, что Элис, наверное, когда-то была благовоспитанной девушкой из семьи со средствами — сейчас, во время трапезы, это было заметно.

— Как долго вы прячетесь и убегаете от Охотников? — спросил Гиббон, напоив младшего мальчика сидром из своей фляги.

Он решил, что позже предложит им вина с кровью — этот напиток Макноктоны всегда возили с собой, ибо только кровь могла придать им достаточно сил.

— Шесть лет, — ответила Элис. — Я была в лесу, собирала ягоды, когда на нашу деревню напали. Если бы они не подпалили конюшню, я бы, вернувшись домой, наверное, разделила бы судьбу всех прочих. Но я учуяла запах дыма и потому пробиралась домой осторожно. А то, что я увидела… — Она сделала глубокий вдох и на мгновение прикрыла глаза, пытаясь сдержать слезы, подступавшие к глазам при этих ужасных воспоминаниях. — Тогда мне стало ясно, что я уже ничем не смогу помочь своей семье, могу лишь погибнуть, как погибли они. И поэтому я спряталась. Как только я убедилась в том, что нападавшие уехали, я пробралась к деревне, собрала все то немногое, что они оставили и что могло мне пригодиться, а затем перетащила тела убитых родственников в один из разрушенных домов. И сделала этот дом их склепом.

— Сколько родственников ты потеряла?

— Мать, отца, бабушку и сестру.

— Пусть трижды будут прокляты эти ублюдки! — заявил Лоханн, но тут же покраснел, вспомнив, что с ними женщина и дети. — Простите мне мою грубость, — пробормотал он в смущении.

.— Я часто выражаюсь более грубо, когда вспоминаю убийц, — со вздохом сказала Элис.

— Но тебя ведь однажды… поймали, да? — Гиббон покосился на Донна, смаковавшего сладкую овсяную лепешку.

Элис снова вздохнула:

— Да, один раз. Они могли считать меня демоном, но они также видели во мне женщину, слабую и трусливую, такую, какими они считают всех женщин. Однако я выжила. И я поклялась, что больше живой им меня не захватить, — шепотом добавила Элис, надеясь, что сумеет сдержать клятву. — Я убежала и спряталась. А потом я нашла Алина, затем Джейн, а затем и Норму. Все были сиротами.

— Я не был сиротой, — возразил Алин. — Меня просто выгнали.

— Да, твои родители не умерли, но ты все равно их лишился. Из-за их же страха и невежества, — сказала Элис. — Но тебе не следует о них вспоминать, потому что теперь все мы одна семья.

Гиббон улыбнулся и добавил:

— И очень скоро эта семья станет еще больше. Она будет такая большая, что тебе, Элис, едва ли удастся хоть ненадолго остаться в одиночестве.

— А вас не стеснит такое прибавление? Ведь нас пятеро…

— Конечно, не стеснит. В Камбруне имеется надежная крепость, очень высокая и уходящая глубоко под землю. А в долине есть еще большая деревня. Там живут Макмартины, союзники Макноктонов из Чужаков. Макмартины являются нашими союзниками уже несколько сот лет, — добавил Гиббон, заметив, что Элис нахмурилась. — Так что не беспокойся. Эти люди — наши верные друзья.

Последние слова собеседника немного насторожили Элис, но она все равно решила, что поедет с этими мужчинами в Камбрун. После того пира, что Макноктоны устроили для нее и детей, последние ее сомнения рассеялись. Сегодня им впервые за долгое время удалось поесть сытно. Такое количество еды она могла растянуть на несколько дней.

Гиббон же ненадолго задумался. Он прекрасно знал, что Охотники, которых им удалось отогнать сегодня, так просто не сдадутся. Макноктоны довольно часто сталкивались с Охотниками и неплохо знали их повадки. Эти люди действительно никогда не сдавались. И путешествие с женщиной и четырьмя детьми являлось весьма опасным предприятием. Ведь в битве с Охотниками, если ее не удастся избежать, могли погибнуть дети. Значит, следовало каким-то образом сбить Охотников со следа.

Было совершенно ясно: Охотники давно выслеживали Элис и шли по ее следу. И еще упоминали про ребенка — про одного ребенка. Значит, про остальных, возможно, они не знали. И если они не увидят ребенка, то наверняка подумают, что она спрятала мальчика где-то неподалеку, как в этот раз. Следовательно, главное сейчас — спрятать детей, сделать так, чтобы Охотники потеряли их след. А Элис Бойд могла бы стать отличной приманкой для врагов. Но доверит ли она детей Лоханну и Мартину?

— Дети поедут в Камбрун с моими кузенами, — сказал наконец Гиббон.

Элис вздрогнула и уставилась на него в недоумении. Она даже открыла рот, собираясь возразить, но тут Гиббон вновь заговорил:

— Мы с тобой, Элис Бойд, уведем от них Охотников.

И он объяснил, как решил действовать.

Элис внимательно выслушала его и надолго задумалась. Наконец спросила:

— А ты уверен, что они пойдут по нашему следу и не станут преследовать остальных?

Гиббон утвердительно кивнул:

— Да, уверен. Они охотятся за тобой, а не за детьми. Детей убьют, если поймают, — в этом сомнений нет. Но охотятся они именно за тобой.

Покосившись на кузенов, Гиббон увидел, что они закивали в знак согласия. А Элис, снова задумавшись, смотрела на детей.

Все они были тщедушными явно от недоедания. И можно было лишь удивляться тому, что они еще не умерли от голода. Вероятно, они выжили только благодаря тому, что отличались от обычных людей и могли долго обходиться без пищи. «Но сейчас, — думала Элис, — их жизнь может измениться к лучшему. И было бы грешно отказываться от такой возможности…» Да, ее дети могли бы жить в безопасности, могли бы не голодать, и для этого требовалось только одно — довериться этим людям, отпустить с ними детей. Довериться было очень трудно, но она все-таки решилась.

Глава 3

Элис смотрела вслед детям, уезжавшим с Лоханном и Мартином, пока они не исчезли из виду. Ей ужасно не хотелось расставаться с детьми, и сердце ее восставало против такого решения. Несколько раз Элис порывалась позвать их, крикнуть им, чтобы они вернулись. Но Элис все же сдержалась, потому что прекрасно понимала: всякий раз, когда Охотники нападали на ее след, жизнь детей подвергалась смертельной опасности. А ведь они были такими маленькими… И если с ней что-нибудь случится, то они почти наверняка без нее погибнут. Конечно, Алин был очень умным мальчиком, но ему всего девять… Разумеется, он сделал бы все, что в его силах, чтобы защитить младших, если бы ее захватили и убили, но Элис знала, что защитить их он все равно не смог бы. И всякий раз, когда Охотники выслеживали ее, шансов на то, чтобы уйти от них живой, становилось все меньше.

Элис напомнила себе, что детей увозят туда, где они будут в безопасности. Она напоминала себе об этом уже в сотый раз с того момента, как Гиббон заявил, что ей и детям придется расстаться. Умом она понимала, что его план очень хорош и что дети таким образом сумеют избежать пленения и смерти. Сомнения же шли от сердца, и ей пришлось их отбросить. Ведь эти мужчины были такими же, как она, такими же, как ее дети, и этого было вполне достаточно, чтобы довериться им. Впрочем, сыграло роль и еще одно обстоятельство… То выражение восторга и радостного удивления, что появилось на лицах Макноктонов, когда они впервые увидели детей. Возможно, именно это и рассеяло все ее сомнения и страхи.

— Мои кузены будут защищать детей, не жалея собственной жизни, — сказал Гиббон.

Взяв Элис под руку, он повел ее к лошадям. Гиббон внимательно наблюдал за ней, когда его кузены увозили детей. Он до самой последней минуты не верил, что Элис позволит увезти детей людям, которых она совсем не знала. Он сразу почувствовал, что она очень любила всех четверых, не только своего сына. И было понятно, что она ко всем относилась как к собственным детям. «Но почему же она их отпустила?» — думал Гиббон. Впрочем, он знал ответ, и этот ответ очень его встревожил. Элис отпустила детей с его кузенами только потому, что решила: исход ее противоборства с Охотниками уже определен, и скоро она все равно умрет. Он восхищался ее мужеством, но знал, что она не должна считать себя обреченной. Если они хотят выжить в течение тех нескольких дней, что им предстоит провести в пути, она должна была поверить в себя. Поверить в то, что он, Гиббон, не бросит ее и что вместе они непременно одержат победу в схватке с врагами и благополучно доберутся до Камеруна, где их уже будут ждать его кузены и дети.

— А мы?.. Разве мы идем на это не ради детей? — спросила Элис, забираясь на изящную вороную кобылу, которую он к ней подвел.

— Да, конечно, ради детей, — сказал Гиббон, седлая своего жеребца по кличке Храбрен.

Он в очередной раз мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Отправляясь на поиски Заблудших, они взяли с собой двух лишних коней, и теперь, когда и он и Элис поедут верхом, им будет проще сбить со следа Охотников.

— Но сейчас мы с тобой приманка для Охотников. Когда же мы убедимся в том, что сбили их со следа, сразу отправимся в Камбрун.

— Ты так уверен в себе, — заметила Элис. — Но наши шансы против Охотников очень невелики, — добавила она со вздохом.

Ударив кобылу пятками в бока, Элис невольно улыбнулась — лошадь ее слушалась, так что не было причин для беспокойства. Она давно уже не сидела в седле, поэтому опасалась, что за прошедшие шесть лет утратила навыки верховой езды.

Когда Элис поравнялась со своим спутником, он пристально взглянул на нее и проговорил:

— Ты должна запомнить главное: в битву надо вступать с верой в победу.

— Но ведь никто не может знать наверняка, что победит, вступая в битву. Самые лучшие планы могут сорваться, и самые умелые воины могут допустить ошибку.

— Да, верно. Но если ты будешь так думать, то скорее всего действительно проиграешь сражение.

Элис мысленно согласилась с этим утверждением. Действительно, если ждешь худшего, то почти всегда случается худшее. Словно те высшие силы, что решают твою судьбу, читают твои мысли и думают, что ты и впрямь желаешь, чтобы случилось самое худшее. И выходит, что она в последнее время постоянно допускала ужасную ошибку… Она перестала надеяться на лучшее, и поэтому жизнь ее с каждым днем становилась все тяжелее. Конечно, Элис понимала, что проявляет слабость, однако ничего не могла с собой поделать — слишком долго она боролась за жизнь, и теперь ей казалось, что у нее уже не осталось сил для борьбы.

Покосившись на Гиббона, она спросила:

— Что ты собираешься предпринять?

— Надо отвлечь Охотников от моих кузенов и детей. Я намерен убивать Чужаков по одному до тех пор, пока никого из них не останется в живых. Или до тех пор, пока оставшиеся в живых не разбегутся и не оставят нас в покое.

— Значит, ты можешь убить их всех?

— Да, по крайней мере тех, которые не пожелают отказаться от своих планов. А тебя это беспокоит?

— Немного.

— Но почему? Они же хотели убить тебя и твоего ребенка.

— Да, хотели, — ответила Элис со вздохом, — и, поверь, я об этом никогда не забуду.

Какое-то время оба молчали, потом Гиббон вдруг спросил:

— Один из тех, что охотится сейчас за тобой, — отец Донна, верно?

— Да, Каллум. Тот высокий, который приказал Джорди уходить. Он никак не может успокоиться из-за того, что я сбежала от него и родила сына от его насилия. Каллум желает смерти и мне, и Донну. Он хочет, чтобы то, что он называет своим грехом, кануло в вечность.

Элис сделала глубокий вдох и отвернулась. Ей трудно было говорить о том, что ее сын внушает отвращение собственному отцу. Но однажды Донн все поймет, узнает жестокую правду, даже если она ничего ему не расскажет. И Элис со страхом думала о том, какой болью отзовется эта правда в сердце ее ребенка.

— И все же ты любишь своего ребенка, пусть даже он рожден от насилия, ведь так?

— Насилие всего лишь заронило семя. Я растила и нянчила моего сына. Он мой. Мне никогда не понять Каллума. Я не могу понять, как отец может смотреть на этого маленького мальчика и видеть в нем только зло, которое надлежит уничтожить.

— К сожалению, многие Чужаки думают так же, как отец твоего ребенка. И некоторым из них предстоит за это поплатиться.

Гиббон сказал это таким тоном, что Элис невольно поежилась. Но он, конечно, был прав. Когда за тобой идет Охота, тебе приходится обороняться любой ценой. Необходимость убивать — вот от чего Элис страдала сильнее всего. За шесть лет она лишила жизни четырех человек. Она видела смерть в их глазах, и эти глаза преследовали ее в кошмарах. Она подозревала, что от нанесенных ею ран погибли еще несколько человек, но умирающими она их не видела, и потому ей удавалось не думать о них. Но видеть смерть того, чья кровь на твоих руках, — совсем другое дело. Так просто такое не забывается. Она напоминала себе о том, что те люди пытались убить ее и убили бы детей, но это не успокаивало. Она не могла не ужасаться при мысли о том, что ей приходилось убивать, чтобы самой остаться в живых.

Теплая ладонь спутника легла ей на плечо, и Элис, повернув голову и посмотрев ему в глаза, тотчас же поняла: если Гиббон и убивал Чужаков, их мучения не доставляли ему никакого удовольствия.

Словно прочитав ее мысли, Гиббон проговорил:

— Они охотятся за тобой и за детьми. Выходит, что грех на их совести, а твоя совесть чиста.

Элис молча кивнула в ответ. Хотя убитые ею Охотники приходили к ней в ночных кошмарах, она принимала то, что делала, как тягостную необходимость. Она убивала, чтобы не убили ее. Но то, что сейчас предлагал Гиббон, — это никак нельзя было назвать честным поединком. Ведь он намеревался наносить врагу удары исподтишка — выскользнуть из мрака, убить врага и, скрывшись во мраке, двигаться дальше. Конечно, план его был хорош — ведь враги имели численное превосходство. Однако Элис не была уверена, что сможет убивать так, как предлагал Гиббон.

Вскоре после восхода солнца Гиббон решил остановиться. Эта остановка была всего лишь второй за все время пути. Первый раз они остановились по просьбе Элис — лишь затем, чтобы она могла искупаться в маленьком горном ручье и сменить одежду. Элис очень хотелось поскорее смыть с себя грязь и переодеться в чистое — пусть даже ее чистая одежда представляла собой такие же лохмотья, какие были на ней до этого. Гиббон тоже решил принять холодную ванну; причем он заверил свою спутницу, что не станет смотреть в ее сторону, когда она будет раздеваться. Как ни странно, Элис поверила ему. И еще больше ее удивило внезапно появившееся у нее желание подсмотреть за ним во время купания.

Тут Гиббон спешился, и этим отвлек ее от недоуменных раздумий о том, с чего бы вдруг ей захотелось подсматривать за голым мужчиной, если в последние шесть лет мужчины вызывали у нее только одно-единственное желание — убежать как можно быстрее и дальше. Элис тоже спрыгнула с лошади и, взяв кобылу под уздцы, последовала за Гиббоном по очень узкой и потому опасной горной тропинке. Внезапно Гиббон и его конь исчезли из виду, словно сквозь землю провалились. Но через несколько мгновений Элис увидела, что Гиббон свернул в узкую расщелину. Причем кустарники, небольшие деревья, а также огромные валуны надежно скрывали вход в ущелье.

Проход оказался очень узкий, и Элис пришлось уговаривать кобылу, не желавшую идти по каменистой тропе. Но затем проход расширился, а потом вдруг воцарилась тьма. Элис ненадолго остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте. Через некоторое время она обнаружила, что теперь видит гораздо лучше, чем при свете дня — так было со всеми, в жилах которых текла проклятая, как у нее, кровь. Но сейчас, следуя за Гиббоном, она вдруг осознала, что воспринимает эту свою способность видеть в темноте не как проклятие, а как дар. «Как страшно…» — подумала Элис, в недоумении покачав головой.

Осмотревшись, Элис поняла, что они оказались в довольно просторной пещере. Причем хворост для костра уже был сложен в небольшом углублении на каменном полу, а у дальней стены лежала еще одна вязанка хвороста. Очевидно, они находились в тайном убежище, в одном из тех мест, которые, как рассказывал Гиббон, Макноктоны приспособили для того, чтобы пережидать светлое время суток во время путешествий. И такая предусмотрительность Макноктонов в очередной раз убедила Элис в том, что она поступила правильно, доверив им детей.

— Твой клан действительно хорошо подготовлен к жизни, — сказала Элис и повела кобылу в глубь пещеры, туда, где ее спутник оставил своего жеребца.

— Да, верно, — согласился Гиббон. — Но, к сожалению, это означает, что мы не всегда можем выбирать самый короткий маршрут во время путешествий. — Он поморщился и продолжал: — Мы не можем рассчитывать на гостеприимство, и услуги постоялых дворов тоже не для нас. А вот пещеры, хорошо укрытые пастушьи хижины в горах, ямы, землянки — это наше. Порой приходится забираться в склепы.

— Уж лучше отдыхать среди мертвых, чем стать мертвецом, — пробурчала Элис.

Гиббон тихо засмеялся, потом сказал:

— Да, верно. Разведи-ка костер, девочка, а я позабочусь о Ночке.

— Ночка? Славное имя.

Элис ласково похлопала кобылу по шее и занялась разведением костра.

Удостоверившись, что костер не погаснет, едва она повернется к нему спиной, Элис собрала одежду, которую они с Гиббоном постирали в ручье. Подтащив седла поближе к огню, она разложила на них одежду, надеясь, что все просохнет до заката. По сравнению с одеждой Гиббона ее наряд был жалок — ветхое, изношенное тряпье. Шесть лет скитаний и ежедневная борьба за жизнь привели к тому, что она совершенно перестала заботиться о своем внешнем виде. «Не следует думать об этом и сейчас, — сказала себе Элис. — Главное, ты жива, и дети тоже живы. А все остальное не имеет значения».

Тут Гиббон уселся возле костра и достал из седельной сумки остатки провизии. Присев напротив него, Элис почувствовала ужасный голод — так, что даже живот свело. Ей хотелось тотчас же наброситься на еду, но она изо всех сил сдерживала себя, чтобы ее спутник не догадался, что она проголодалась. Втайне Элис боялась привыкнуть к такому изобилию, потому что это изобилие могло оказаться очень недолгим. Она помнила, как внезапно изменилась шесть лет назад ее когда-то спокойная и сытая жизнь.

Элис ела, стараясь не забывать о хороших манерах. Украдкой наблюдая за Гиббоном, она сама себе удивлялась — удивлялась своему отношению к этому человеку. После той ужасной ночи, когда Каллум избил ее и изнасиловал, при этом неустанно обзывая демоном и исчадием ада, Элис стала относиться к мужчинам так, как относятся к жестоким и безжалостным хищникам, то есть держалась от них как можно дальше. Неоднократные столкновения с Каллумом и его людьми лишь укрепили в ней враждебность по отношению ко всем представителям сильного пола, заставляли ее все дальше уходить в леса, от людей. За последние два года Элис ни разу не подходила близко к человеческому жилью, разве что глубокой ночью — и лишь затем, чтобы выкрасть что-то из еды, чтобы прокормить себя и детей, или из одежды, чтобы не дать им замерзнуть. Но в присутствии Гиббона она не испытывала того постоянного, гложущего душу страха, что неизменно вызывали в ней мужчины.

С Гиббоном и его кузенами она чувствовала себя в безопасности. Они приняли ее, сочли своей — и все это благодаря тому, за что прежде люди ее проклинали. И в то же время подобное отношение даже немного пугало. Слишком долго она никому не доверяла, ни от кого не зависела и не чувствовала себя в безопасности. Поэтому Элис не была уверена, что поступает разумно, полностью доверившись этим людям.

Но хуже всего было другое… Ей нравилось смотреть на него. Она едва начала испытывать интерес к молодым людям, когда в жизни ее случилось страшное. То, что сделал с ней Каллум, убедило ее в том, что от мужчин следует держаться подальше. Так она и поступала. Но вот сейчас что-то изменилось — в присутствии Гиббона она испытывала какое-то странное беспокойство. Впрочем, Элис догадывалась: этот человек интересен ей как мужчина. Наверное, точно такие же чувства испытывает женщина к тому мужчине, которого хотела бы видеть своим мужем. Все в нем вызывало в ней странное томление, и она знала: именно из-за этого ей надо бежать от него как от огня. Но все же она никуда не бежала, — напротив, сидела и таращилась на него, как влюбленная дурочка. «Только бы он ничего не заметил…» — думала Элис. Ей было ужасно стыдно из-за того, что она на него засматривалась.

Взглянув на сидевшую напротив него женщину, Гиббон с удовлетворением подумал о том, что сейчас она выглядит гораздо привлекательнее. И теперь, в свете костра, глаза ее снова сделались золотистыми. На рассвете же, до того, как они зашли в пещеру, ему казалось, что глаза у нее светло-карие. Но главное — она как следует вымылась, волосы ее, как и глаза, приобрели чудесный оттенок. Необычайно густые они ниспадали до самой талии, и в них обнаружились ярко-рыжие прядки — Гиббон только сейчас их заметил. А ее овальное личико с мелкими чертами казалось после купания еще более бледным. Из-за голода и пережитого горя черты лица заострились, но даже эта резкость черт не умаляла ее красоты. «Да она настоящая красавица», — подумал Гиббон. И тут же вздрогнул от этой мысли. Он подозревал, что хорошая сытная еда вернет ее худому телу женственную мягкость, но чувствовал, что даже и сейчас эта женщина кажется ему необыкновенно привлекательной. Он пытался убедить себя в том, что ничего подобного не чувствует, однако прекрасно понимал, что обманывает себя — его тело реагировало на Элис совершенно определенным образом, так что не было ни малейших сомнений в том, что он желал эту женщину.

Гиббон нахмурился и сказал себе: «Ты всего лишь относишься к ней покровительственно, хочешь защитить ее». Но уже в следующее мгновение ему пришлось признать: он снова лжет себе. Да, Элис совсем не походила на тех женщин, к которым он обычно питал вожделение, но что-то в ней необыкновенно привлекало его. «Даже когда она смотрит на меня так, как сейчас — словно хочет ударить по голове миской», — подумал Гиббон и невольно улыбнулся при этой мысли.

— Похоже, ты уже пожалела о том, что отпустила детей с моими кузенами, не так ли?

И Элис тут же поняла, что даже тембр его низкого голоса кажется ей необычайно приятным. А ведь еще совсем недавно она даже представить не могла, что ей может понравиться голос какого-либо мужчины. Немного раздосадованная этим открытием, Элис ответила:

— Нет, я ни о чем не жалею. Они должны были уехать. Потому что вы такие же, как мы. И если не доверять, таким же, как мы, то кому тогда можно доверять?

— Из Чужаков никому, — проворчал Гиббон. — Мне бы хотелось, чтобы это было не так, но, увы, я не могу пойти против правды. Охотники набирают силу, и это грозит бедой для любого из Макноктонов. Чем меньше знают про нас Чужаки, тем лучше. И конечно же, мы должны держаться от них подальше. Не следует рисковать. К счастью, удача пока на нашей стороне, но опасность существует, и мы не можем закрывать на нее глаза. Увы, для таких, как ты, необходимость жить в лесу, вдали от людей, лишь увеличивает опасность.

— Да, верно, — согласилась Элис. — Тот, кто держится в стороне от других, всегда вызывает подозрения.

— Но как бы то ни было, уж лучше убегать и скрываться, чем сводить близкое знакомство с Чужаками, раскрывая перед ними наши секреты. — Гиббон улыбкой поблагодарил ее, когда она забрала у него опустевшую миску, чтобы вымыть ее. — А теперь нам надо отдохнуть. Я способен переносить предзакатное солнце, так что мы можем выехать, когда наступит вечер.

— И потом просто поедем куда глаза глядят в надежде, что Охотники нас выследят?

Гиббон пожал плечами и, взяв одно из одеял, протянул его Элис.

— Да, так и поступим. А когда они подберутся к нам достаточно близко, я убью одного из них. И точно также я намерен делать и дальше — как только представится случай.

Элис легла на пол и завернулась в одеяло. Гиббон же улегся по другую сторону догоравшего костра. Какое-то время Элис просто смотрела на Гиббона, смотрела, ни о чем не думая. А потом вдруг почувствовала, что уже соскучилась по детям; ей не хватало их присутствия, их тепла — они всегда спали, прижавшись к ней…

Заставив себя отбросить эти мысли, Элис стала обдумывать план действий, предложенный Гиббоном. План его казался вполне разумным. Действуя подобным образом, они смогут избавиться от преследователей, а затем отправятся в Камбрун, где она снова увидит детей.

А вдруг Каллум сумеет их перехитрить? Роль приманки — очень опасная роль. И еще неизвестно, кто победит в этом противостоянии. Но даже если они уничтожат Каллума и его небольшое войско, то ведь на место одних Охотников придут другие. Что может заставить Чужаков прекратить Охоту на Макноктонов и всех тех, кто отличается от Каллума и ему подобных?

По-прежнему глядя на своего спутника, Элис проговорила:

— Знаешь, я почти верю, что мы выйдем победителями из этой схватки. Но битва на этом не закончена.

— Ты не считаешь, что смерть Каллума и его людей остановит Охотников.

— Да, не считаю. И подозреваю, что очень быстро найдутся люди, которые займут место тех, кого мы убьем.

— Почему ты в этом уверена?

Он думал так же, как и Элис, но ему хотелось знать, почему она так думает.

— Потому что тот, кто призывает этих людей на войну с нами, верит: они выполняют волю Бога, сражаясь с демонами, и Господь вознаградит их за те жертвы, что они принесут.

Гиббон вполголоса выругался. Конечно же, Элис была права, и он ничего не мог противопоставить ее аргументам. Против Макноктонов был объявлен крестовый поход. В его клане часто гадали, откуда причины такого фанатизма, и в конце концов пришли к выводу, что причин несколько, в числе которых и желание овладеть тайной долгожительства Макноктонов. Но Элис назвала иную причину. Ради веры в Бога Чужаки готовы были идти на смерть, тем более что после смерти их якобы ждала награда. Да, Гиббон не знал, что ответить Элис. Но было понятно: кто-то объявил против Макноктонов крестовый поход. И не было ни малейших сомнений в том, что эта война окажется долгой и кровопролитной.

Глава 4

Гиббон утер рукавом кровь с губ. Он смотрел на мужчину, распростертого у его ног. Ради Элис — зная о ее отношении к убийству исподтишка — он предоставил своему врагу право выбора. Тот мог сразиться и умереть или убежать, вернуться домой, остаться в живых. Но этот человек предпочел умереть. Следовательно, Элис была права. Эти люди действительно верили, что сражаются со злом во имя Господа. Другие, вступившие в эту войну, возможно, руководствовались иными соображениями. Другие, но не эти. Гиббону было даже немного жаль убивать таких глупцов.

Он выругался и склонился над телом, надеясь позаимствовать у покойника что-нибудь ценное. Конечно, неприятно обыскивать мертвеца, но Гиббон счел, что было бы непростительной расточительностью оставлять то, что могло пригодиться им с Элис. И уж тем более глупо оставлять добычу какому-нибудь мародеру. А им с Элис многое могло пригодиться. Гиббон очень жалел о том, что конь убитого им Охотника убежал, потому что конь, судя по всему, был единственным достоянием.

Отметины на шее покойника ясно указывали на причину его смерти, поэтому Гиббон выкопал неглубокую яму и, уложив туда мертвеца, присыпал яму землей и листьями. Гиббон не собирался пить его кровь, но Охотник успел нанести ему несколько ударов мечом, поэтому пришлось напиться крови — в этих случаях раны затягивались быстрее. К тому же кровь добавляла сил, что тоже пришлось учесть.

Два дня — два убитых Охотника. Гиббон считал, что все идет хорошо. К тому же еще одного обезвредила Элис — вспорола ему живот. И даже если этот человек не умер, в нынешней Охоте он больше не сможет принимать участие. Скорее всего его отправили домой залечивать раны. «Так что Охотников стало поменьше, если, конечно, они в ближайшее время не найдут новых мучеников», — подумал Гиббон, взбираясь на коня.

Возвращаясь туда, где ждала его Элис, Гиббон пытался предугадать, как поведут себя Охотники. Судя по всему, сейчас за ними охотились все те же люди — те самые, которые преследовали Элис. Только теперь их стало меньше, и, следовательно, можно было надеяться, что вскоре они откажутся от преследования и повернут домой. Но с другой стороны, подобная надежда могла и не оправдаться. Потому что такие люди часто готовы к смерти. Ведь они полагали, что сражаются за Бога, полагали, что получат награду в другом мире. Теперь уже Гиббон почти не сомневался: большинство Охотников считали эту войну священной — считали, что сражаются на стороне светлых сил против сил зла, против приспешников сатаны. И это не сулило Макноктонам ничего хорошего.

Гиббон застал Элис у входа в пещеру. Увидев его, она вздохнула с облегчением, и он понял, что она беспокоилась за него. Он был тронут, но попытался скрыть свои чувства. И даже старался убедить себя в том, что она просто боялась остаться одна, потому и беспокоилась. Однако Гиббон понимал, что и на сей раз обманывает себя — во взгляде Элис явственно сквозила тревога именно за него, за его жизнь.

И он чувствовал, что с каждым часом, проведенным с Элис, его все сильнее влекло к ней. Более того, теперь он убедился, что она действительно была на редкость отважной женщиной. Очевидно, годы, проведенные в постоянной борьбе за жизнь, закалили ее и даже отчасти ожесточили. Но при этом было совершенно ясно: Элис Бойд происходила из зажиточной семьи и была женщиной весьма образованной и благовоспитанной. «Так что, наверное, нет ничего удивительного в том, что меня к ней влечет», — сказал себе Гиббон.

Спешившись, он объявил:

— Только что убил еще одного. Но у меня не было выбора, мне пришлось это сделать.

Элис со вздохом кивнула:

— Да, понимаю… Но этого недостаточно, чтобы заставить их отказаться от Охоты.

Гиббон нахмурился и проворчал:

— Конечно, недостаточно. И ты прекрасно знаешь почему.

— Потому что они считают, что выполняют волю Бога.

— Да, именно поэтому, — согласился Гиббон. — Я видел тому подтверждение в их глазах.

— И таких очень много. — Элис снова вздохнула.

— К сожалению, ты права, — ответил Гиббон. Он не стал снимать с коня седло. — Их действительно целое войско. Мы время от времени сокращаем их число, но место павших занимают новые. Когда мы впервые узнали о них, их было мало, но ходят слухи, что число их постоянно растет и что кто-то направляет их и снабжает оружием и припасами. Значит, надо найти голову чудовища и отрубить.

Элис ненадолго задумалась, потом спросила:

— Ты считаешь, что у них есть главарь, который все время подбрасывает хворост в костер войны?

— Да, я так думаю. И так же думает мой вождь. — Гиббон усмехнулся. — Вождь приходится мне дядей. Ему нелегко одновременно быть и дядей, и вождем. — Присев рядом с Элис, он посмотрел на уже светлеющее небо. — У них есть главарь и, возможно, несколько его приближенных, которые и собирают отряды Охотников. Вероятно, кто-то узнал о нас правду или часть правды. И теперь эти люди хотят нас уничтожить. Но им приходится содержать целое войско, а для этого нужны немалые средства. Так что главарь у них очень богатый человек.

Элис поморщилась и пробурчала:

— А бедняки выполняют его приказы. Они без колебаний убивают женщин и детей, так как верят в то, что мы демоны. Они считают, что мы после смерти отправимся прямиком в ад.

— Да, верно, — согласился Гиббон. — Но нам кажется, что есть люди, которые хотят получить от нас кое-что… И поэтому мы не думаем, что все дело в воле Господа.

Элис взглянула на него с удивлением:

— А чего же они еще хотят, кроме нашей смерти?

— Они хотят получить то, что делает нас такими сильными, что позволяет нам жить так долго. Вот к чему стремятся люди, стоящие во главе этого крестового похода. И ради того, чтобы сохранить нашу тайну, два моих двоюродных брата едва не отдали жизнь. Как-то раз двое Охотников едва не разгадали нашу тайну. А тайна, оказывается, в нашей крови. Мы сами поняли это совсем недавно. И остается лишь надеяться, что эти двое Охотников ничего не успели рассказать остальным. Но насколько нам известно, больше никого из Макноктонов не захватывали в плен, как это случилось с моими кузенами.

— Держу пари, что главари этих людей держат в секрете свои цели, — заметила Элис.

— Я тоже так считаю, — кивнул Гиббон.

Он протянул ей флягу с вином, разбавленным кровью. С каждым разом Элис все охотнее пила вино с кровью. Этот напиток делал ее сильнее, и она об этом знала. Она всего лишь несколько раз прикладывалась к фляге, но и нескольких раз оказалось достаточно, чтобы она почувствовала, как тело ее наполняется силой и энергией. Кроме того, этот напиток обострял ее слух, зрение и чутье, — так сказал ей Гиббон, и Элис уже убедилась, что его слова были чистейшей правдой.

— Как ты думаешь, твои кузены добрались до Камбруна? — спросила она, возвращая Гиббону флягу.

Ей неприятно было сознавать, что приходится пить кровь для поддержания сил, однако Элис понимала, что выхода нет — Охотники были настроены весьма решительно, так что силы ей были нужны как никогда.

— Они еще в пути, но завтра уже должны быть там, если с ними ничего не случилось, — ответил Гиббон.

— Дети их не задержат, — сказала Элис. — Они привыкли к долгим и трудным ночным переходам. И они знают, как надо вести себя а таких случаях.

— Не сомневаюсь, что мои кузены оценят их знания по достоинству, — заметил Гиббон. — И они сделают все возможное, чтобы доставить детей в Камбрун живыми и здоровыми как можно быстрее. А там о них хорошо позаботятся, так что не беспокойся за них, — добавил он с ласковой улыбкой.

Элис тоже улыбнулась:

— Наверное, я так сильно за них переживаю просто потому, что скучаю. Были времена, когда я задумывалась: не сошла ли я с ума, собрав вокруг себя четверых детей? Сейчас мне стыдно в этом признаваться, но иногда я даже думала, что лучше бы их со мной не было. Тогда я думала: мне самой едва ли удастся выжить — так зачем же мне еще и дети?

— Тебе не должно быть стыдно, — возразил Гиббон. — То были мысли, порожденные слабостью после тяжелого дня или после трудной ночи, проведенной в пути и не важно, что ты думаешь, когда падаешь духом, — важны поступки. А ты заботилась о них, держала подле себя, кормила их, прятала и сохранила им жизнь. — Он немного помолчал, потом вдруг спросил: — А им никогда не требовалась кровь?

— Кровь нам всем нужна. Но только чуть-чуть и не каждый день. Столько, чтобы нутро не сводило от голода, потому что голод будит в нас зверя, верно? Алин страдал больше других.

Гиббон нахмурился и кивнул:

— Так и должно быть. У него черты Макноктонов проявляются сильнее всего. Я не удивлюсь, если узнаю, что отец его был Чистокровным. Хотя мне очень не хочется верить, что Макноктоны до сих пор спят с женщинами, не думая о том, что у них могут родиться дети. Десять лет назад мы все узнали, что женщины из Чужаков могут иметь детей от наших мужчин. И уже тогда стало ясно, что не стоит вступать в связь с женщиной из Чужаков, если не собираешься с ней жить. Но очень может быть, что отец Алина так и не вернулся в клан, потому что был убит. Я непременно это выясню. А пока нам лучше спрятаться. Ты иди, а я присоединюсь к тебе, когда отведу лошадей в ближайшую рощу.

Элис кивнула и пошла в укрытие. Эта пещера в отличие от их прежнего жилища оказалась совсем крохотной, а потолок в ней был такой низкий, что Гиббон не смог бы выпрямиться во весь рост. Но больше всего ее беспокоило другое… «Ведь нам с Гиббоном придется спать бок о бок», — думала Элис. В конце концов она успокоила себя мыслью о том, что Гиббон совсем не такой, как Каллум. Они провели вместе уже довольно много времени, а он ни разу к ней не прикоснулся. Ну, возможно, несколько раз…

И все же те несколько раз, когда он прикасался к ней, она не испытывала страха. А чувства, которые Элис испытывала к Гиббону, наводили ее на мысль о том, что когда-нибудь она, возможно, перестанет бояться всех мужчин без исключения. Впрочем, Гиббона она и сейчас не боялась. Его прикосновения были осторожными и деликатными, так что было бы даже глупо бояться такого человека. Более того, в какой-то момент Элис вдруг поняла: ей хотелось бы, чтобы он прикасался к ней посмелее и почаще. Подобные мысли и желания немного пугали ее, но в то же время и возбуждали.

Элис расстелила на земляном полу одеяло, и в тот же миг в пещеру вошел Гиббон. Присев рядом с ней на одеяло, он вытащил из седельной сумки остатки провизии, и они доели весь хлеб и сыр. Сейчас они сидели совсем рядом, так что тела их соприкасались. И впервые за долгие годы у Элис пробудился интерес к красивому мужчине. Из-за этого она немного нервничала и вместе с тем радовалась, даже ликовала. Она вдруг поняла, что у нее появилась надежда на то будущее, о котором она когда-то мечтала. А мечтала она о добром и смелом мужчине, который заботился бы о ней, который подарил бы ей детей и дом.

Еще совсем недавно она думала, что эту чудесную мечту отнял у нее Каллум, но вот теперь… Она украдкой взглянула на Гиббона и тихонько вздохнула. Увы, мечтать о таком муже, как он, было бы глупо. Ведь Гиббон происходил из знатного рода, он был богат и не проявлял к ней никого интереса. Он помогал ей потому, что она, возможно, приходится ему дальней родственницей. «И так даже лучше», — сказала себе Элис, хотя на самом деле думала совсем иначе.

Тут Гиббон резко приподнялся и, ударившись головой о каменный потолок, что-то пробурчал себе под нос. Схватившись за голову, покачнулся и с тихим стоном опустился на колени. Элис схватила его за плечи, чтобы поддержать, а он по-прежнему держался за голову и бормотал себе под нос какие-то замысловатые ругательства. «Похоже, он очень сильно ударился», — подумала Элис. Встав на колени, она отвела в стороны его руки, чтобы осмотреть голову.

«Так тебе и надо», — подумал Гиббон, болезненно поморщившись и закрыв глаза, когда Элис принялась ощупывать его голову. Он всего лишь хотел встать и пересесть чуть подальше от Элис. Желание его с каждым мгновением усиливалось, и он боялся, что не сможет с ним совладать. К тому же он никак не мог собраться с мыслями, потому и решил перебраться подальше… Теперь у него ужасно болела голова, но зато напряжение в паху уже не так беспокоило.

Открыв наконец глаза, Гиббон снова застонал — но на сей раз вовсе не от боли. Элис по-прежнему стояла на коленях, и ее округлая грудь, выбивавшаяся из выреза старенького порванного платья, находилась сейчас прямо напротив его губ. Глядя на эти чудесные груди, Гиббон чувствовал, как рот его наполняется слюной и напряжение в паху снова усиливается. И конечно же, спать ему уже совершенно не хотелось. Он говорил себе, что не должен прикасаться к Элис, но ладони его словно сами собой легли на ее тонкую талию.

Элис тут же вздрогнула и немного отстранилась от Гиббона. Но она по-прежнему ерошила его густые волосы, теперь уже машинально. В какой-то момент взгляды их встретились, и, странное дело, Элис почувствовала разочарование. Конечно, она не настолько хорошо знала мужчин, чтобы понять, что именно она прочла в глазах Гиббона, однако ей показалось, что глаза его пылали гневом, а вовсе не страстью.

Судорожно сглотнув, Элис пробормотала:

— Там просто небольшая ссадина, и она заживает прямо на глазах.

— Это потому, что я сегодня выпил крови, — сказал Гиббон и заметил, как Элис тут же опустила глаза, чтобы он не увидел болезненную гримасу, исказившую ее лицо. — Я дал тому Охотнику шанс, девочка. Предоставил выбор — убежать или погибнуть. Он предпочел умереть. Поскольку он все равно решил распрощаться с жизнью, я не стал отказываться от того, что он мог мне дать.

— Силу?

— Да, конечно. И еще два одеяла, немного еды и несколько монет.

— Я тоже обирала мертвых, — призналась Элис.

Она старалась не смотреть на губы Гиббона, находящиеся в опасной близости от ее губ. Тихонько вздохнув, она добавила:

— Конечно, мне было очень неприятно это делать, но я понимала, что мертвым имущество ни к чему, а мне и детям пригодится.

— К тому же ты прекрасно знала: то, что ты не возьмешь, возьмут другие.

— Да, верно.

Гиббон сделал глубокий вдох, потом вдруг заявил:

— Вот что, девочка… У тебя есть выбор. Ты можешь оставаться там, где сейчас, и тогда позволить мне тебя поцеловать. Но ты можешь и отойти. Решай быстрее, потому что я и так долго ждал.

— Ты знаешь меня… всего два дня, — пробормотала Элис.

Она понимала, что должна отодвинуться, но любопытство заставляло ее оставаться на месте. Впрочем, дело было не только в любопытстве, и в глубине души она это знала.

— Да, милая, я очень-очень долго ждал…

С этими словами он прижался губами к ее губам, и руки Элис как бы сами собой обвили его шею. И точно так же безотчетно она попыталась прижаться к нему покрепче. Тут Гиббон провел кончиком языка по ее губам, и Элис тут же приоткрыла их. Она немного испугалась, когда язык его проник в ее рот, но страх почти тотчас же исчез, словно растворился в потоках нахлынувшей на нее страсти.

Ладони Гиббона скользили по ее спине и по плечам, и ласки вызывали у Элис дрожь во всем теле — настолько сильным оказалось пробудившееся в ней желание. Элис понимала, что с ней происходит, и это немного пугало ее. Однако она не сопротивлялась, когда Гиббон, уложив ее на одеяло, улегся сверху. Снова обхватив руками его шею, она постаралась прижимать его к себе покрепче, и теперь стоны срывались с ее губ один за другим.

Тут из горла Гиббона тоже вырвался стон, и Элис тотчас же почувствовала, как к ней прижалась его восставшая плоть. И в тот же миг на нее вновь накатил страх. Она пыталась успокоиться, говорила себе, что не следует бояться, потому что он не Каллум, потому что он совсем на него не похож. Но страх не отступал, и этот страх, остудивший жар желания, вернул Элис в ужасное прошлое, преследовавшее ее все последние годы.

Внезапно осознав, что держит в объятиях женщину, дрожавшую от ужаса, Гиббон отстранился от нее и мысленно отругал себя за глупость — как же он забыл о том, что пережила когда-то Элис? Немного отодвинувшись, он ласково ей улыбнулся и проговорил:

— Элис, не бойся, это я, Гиббон. Милая, поверь, я не причиню тебе зла. Ведь я не Каллум.

— Да, знаю… — Элис сделала несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться и отогнать леденящий ужас, сковывавший ее сердце. — Прости меня, пожалуйста.

Она в смущении отвернулась и, натянув на плечи одеяло, шепотом добавила:

— Просто я думала… думала, что раны зажили. Но оказалось… — Ее душили слезы, и она не сумела договорить.

— Раны затянутся, обязательно затянутся.

Завернувшись в другое одеяло, Гиббон лег с ней рядом, лицом к ее спине.

— Просто сейчас ты впервые проверила, насколько они глубоки.

— Да, проверила.

Он обнял ее и привлек к себе. Элис вздрогнула, однако не отстранилась.

— Милая, я слишком поторопился, — тихо сказал Гиббон. — В следующий раз я не буду так спешить.

Элис хотела заявить, что второго раза не будет, но промолчала. Через несколько мгновений она закрыла глаза.

Глава 5

— Ночка, он опаздывает, — сказала Элис своей лошадке.

Она в беспокойстве вышагивала перед кобылой, обнюхивающей землю в поисках чего-нибудь съестного.

«Глупо так переживать из-за него, — говорила себе Элис. — Ведь Гиббон взрослый и сильный мужчина, к тому же опытный воин».

Гиббон Макноктон действительно умел охотиться и убивать гораздо лучше, чем те люди, которые сейчас охотились на них. Хотя Охотники теперь действовали куда осторожнее, им все равно не удавалось его перехитрить — по их с Гиббоном подсчетам, их осталось четверо.

И все же проклятые Охотники не сдавались, и этого Элис никак не могла понять. Ну какой смысл продолжать Охоту, если Гиббон сумел убить половину отряда и при этом ни разу не попался им на глаза? Даже она, женщина, смогла убить вооруженного мужчину голыми руками… Почему же они не хотят вернуться домой хотя бы для того, чтобы собрать побольше людей, прихватить еще оружия и продумать какой-нибудь новый план действий?

Элис еще могла понять, почему Каллум не желал сдаваться. Она прекрасно знала: этот человек считал своим долгом уничтожить тех, в ком видел свой смертный грех и бесчестье. Он предельно ясно дал ей это понять во время тех нескольких стычек, что случились у них после того, как он ее изнасиловал. Его она могла понять — но почему же остальные продолжали покорно идти за ним? Неужели они не замечали, как один за другим исчезали в ночной тьме их друзья? «Наверное, эти люди просто безумны, — подумала Элис. — Потому что только безумцы могут проявлять такое нелепое упрямство».

— Да-да, Ночка, Охотники явно лишились разума, если даже забыли об отдыхе, добровольно захотели расстаться с жизнью, — пробормотала Элис.

Лошадь лишь на мгновение удостоила ее взглядом, затем вновь принялась рыться мордой в сухой листве.

— И я начинаю думать, что Гиббон тоже сходит с ума, как и они. — Элис скрестила на груди руки и, нахмурившись, посмотрела в ту сторону, куда уехал Гиббон. — Ведь теперь мы с ним уже вполне могли бы справиться с врагами в открытом поединке. Так почему же Гиббон продолжает действовать в одиночку? А я скажу тебе, почему он так поступает. Он думает, что я не способна драться, хотя прекрасно знает, что я шесть лет выживала одна, без его помощи. Он, наверное, считает, что мне просто все время везло… или что те, кто за мной охотятся, — неуклюжие недоумки. Может, я и не принадлежу к тем могучим Чистокровным, но у меня тоже есть силы, и я умею сражаться. Научилась за шесть лет.

Элис посмотрела на небо и вполголоса выругалась. Гиббон сказал, что он вернется скоро и что у них будет время на то, чтобы найти укрытие до того, как солнце выглянет из-за горизонта. Если через несколько минут он не вернется, то получится, что он не сдержал слова. И тогда они едва ли найдут подходящее убежище. А если и найдут, то очень не скоро. А солнце… солнечный свет… Из-за него Гиббон потеряет все силы.

— Ночка, но как же так? Ведь Гиббон никогда не опаздывает. — Элис почувствовала, как по спине побежал холодок, не имевший никакого отношения к холодному предрассветному туману. — Правда, я знакома с ним не больше недели, но до сих пор он ни разу не нарушал слова. Он всегда приходил туда, куда обещал, и тогда, когда обещал. Он же знает, что надо найти убежище укрыться от солнца! Так почему же его до сих пор нет? А я сама… Вместо того чтобы его искать, я стою тут и беседую с лошадью. Нет, что-то тут не так, верно, Ночка?

Элис несколько раз порывалась громко закричать, позвать Гиббона по имени. Хотя он и не был Чистокровным, не мог переносить яркий солнечный свет и страдал от него куда сильнее, чем она, Элис. И он всегда чувствовал, когда солнце поднимается, а когда садится. К тому же Гиббон не из тех, кто бездумно рискует жизнью. И если он до сих пор не появился… Может, Гиббон оказался не таким быстрым и ловким, как прежде? Или может быть… Неужели он угодил в расставленную Охотниками ловушку?

При мысли об этом Элис в ужасе замерла. И ей показалось, что даже сердце ее перестало биться. Она не могла бы сказать, что обладала даром предвидения, хотя временами у нее бывали сны, в которых она видела грядущую опасность, и эти сны помогали ей уходить от опасностей. Но она точно знала, что чутье у нее очень острое, и это чутье сейчас подсказывало ей, что Гиббон в смертельной опасности. За годы, проведенные в постоянной борьбе за жизнь, Элис научилась прислушиваться к своим чувствам и ощущениям, и это не раз спасало ей жизнь. А теперь она была абсолютно уверена: предчувствие беды пришло к ней для того, чтобы она успела спасти Гиббона.

Взяв Ночку под уздцы, Элис отправилась по следу Гиббона. Он старался не оставлять следов, по которым Охотники могли бы его выследить, но у Элис после вина с кровью все чувства обострились, поэтому она без труда отыскивала следы своего спутника. Она знала, что Гиббон будет сердиться из-за того, что она последовала за ним, но сейчас ей не было до этого дела. Лучше уж выслушивать упреки от живого Гиббона, чем позже сожалеть о том, что не спасла его, хотя и могла спасти.

«А когда мы доберемся до убежища, то на сей раз я справлюсь со своими страхами», — мысленно пообещала себе Элис. К тому же страх этот уменьшался с каждым поцелуем Гиббона, с каждым его прикосновением. И ей давно пора забыть про Каллума, пора выбросить его из головы. Что же касается Гиббона… Теперь Элис наконец-то влекло к нему не из-за одной лишь похоти. И если бы не те муки, которые она когда-то вытерпела, то ей, наверное, было бы легче понять, что именно привлекало ее в Гиббоне. Но главное сейчас — спасти его. А потом она как следует все обдумает и разберется в своих чувствах. «И если Гиббон начал меня соблазнять, то, черт возьми, пусть уж он закончит то, что начал!» — подумала Элис.

Гиббон повторял каждое движение Охотника в ожидании, когда тот решится нанести удар. И чувствовалось, что убить этого человека будет непросто. Охотник наотрез отказался спастись бегством; более того, он заявил это с вызовом в голосе. Но почему же он отказался отступить? Неужели считал себя более искусным бойцом, чем его приятели, уже поплатившиеся за свою самонадеянность? Нет, едва ли. К тому же в маленьких темных глазках этого человека не было того религиозного огня и пыла, что в глазах других Охотников.

Приманка!

«Да-да, приманка!» — мысленно воскликнул Гиббон и выругался сквозь зубы. Он не хотел верить в то, что угодил в расставленную для него ловушку, хотя, судя по всему, именно так и было. А этот человек попался ему не случайно — просто его, Гиббона, заманили в ловушку. И если он сейчас не выберется из нее, то Элис останется одна. От этой мысли его пробрало холодом до самых костей.

«А ведь я даже не рассказал ей, как добраться до Камбруна», — промелькнуло у Гиббона. Увы, в своей самонадеянности он даже представить не мог, что проиграет в этой битве, что не сумеет доставить ее в Камбрун, и вот теперь…

«Тебе сейчас следует думать не об этом!» — одернул себя Гиббон. Да, страх за Элис не должен его отвлекать — иначе он действительно к ней не вернется и ничем не сможет ей помочь. Сейчас он должен думать только о себе, чтобы потом подумать об Элис. Ему нужно выбраться отсюда, и пока что удача на его стороне. Но почему он вдруг вспомнил об удаче?.. Неужели он уже не рассчитывал на свое боевое искусство? Что ж, если так, то плохи его дела…

Увы, он не ошибся. В следующее мгновение Гиббон почувствовал ужасный удар в затылок — кто-то подкрался к нему со спины, а он, задумавшись, не услышал врага. Гиббон попытался обернуться, но, не удержавшись на ногах, рухнул на колени. Тотчас же последовал еще один удар, и он, повалившись на землю, погрузился во тьму.

Последней его мыслью была мысль об Элис и о том, что он ее подвел.

Очнувшись, Гиббон инстинктивно подавил стон. Все тело его ныло и болело, а в голове гудело так, что казалось, глаза вот-вот вылезут из орбит. Какое-то время он пытался понять, что с ним произошло. Наконец вспомнил про ловушку и про удары по голове. Вероятно, удары были очень сильные, потому что голова до сих пор ужасно болела.

Гиббон попытался поднять руку, чтобы ощупать голову, но из этого ничего не получилось — он был связан. Открыв наконец глаза, Гиббон осмотрелся и понял, что лежит на небольшой поляне недалеко от того самого места, где он накануне повстречал Охотника. Руки и ноги его были привязаны к толстым стволам. Он снова попытался шевельнуть рукой и убедился в том, что веревки крепкие, а узлы тугие.

Уже рассветало, и Гиббон чувствовал, что теряет остатки сил — лучи восходящего солнца резали глаза, а головная боль с каждым мгновением усиливалась. Внезапно он заметил четверых Охотников, медленно приближавшихся К нему и внимательно за ним наблюдавших. Если бы он был полон сил, ему; возможно, удалось бы высвободиться из пут и наброситься на этих мерзавцев еще до того, как они сообразили бы, что его больше ничего не удерживает. Но сейчас он даже думать не мог о том, чтобы на кого-то набрасываться.

Наконец один из Охотников — Гиббон уже знал, что его звали Каллум — остановился в нескольких шагах и пристально посмотрел на него своими холодными серыми глазами. Остальные трое остановились в некотором отдалении, очевидно, опасались приближаться к пленнику. Но Гиббон их уже не замечал, теперь он смотрел только на стоявшего перед ним Каллума. Он чувствовал, что с радостью бы убил того, кто надругался над Элис. Тот хищный зверь, что жил в каждом Макноктоне, жаждал крови врага, однако слабость не позволяла ему разорвать путы и вонзить клыки в горло Каллума, и собственная беспомощность ужасно бесила его и приводила в отчаяние.

«Но я не стал бы сразу пить всю его кровь, — думал Гиббон, — нет, я выпил бы ровно столько, сколько мне сейчас требуется. И этот человек убедился бы в том, что мы, Макноктоны, и впрямь беспощадные хищники». И конечно же, он заставил бы этого человека испугаться перед смертью за свою душу, за душу, которая проклята уже хотя бы потому, что он надругался над Элис, потому что он собирался убить ее и даже своего сына. Впрочем, такие, как Каллум, не понимают, что творят, не понимают, что совершают преступления…

— Говорят, солнце убивает таких демонов, как ты, — послышался голос Каллума.

Причем голос у него оказался необычно низкий и хриплый. «Почему же я не заметил этой особенности в ту ночь, когда мы с кузенами нашли Элис?» — удивился Гиббон. С каждым мгновением он все хуже видел — все расплывалось у него перед глазами. Но он по-прежнему смотрел на стоявшего перед ним человека и в какой-то момент вдруг понял, почему у него был такой необычный голос. На горле Каллума красовался ужасный шрам, отметина после рваной раны — такую мог оставить хищный зверь… или один из Макноктонов. Да, теперь все ясно. Элис едва не убила его, когда зубами или ногтями пыталась разорвать ему горло. «Что ж, ничего удивительного, — сказал себе Гиббон. — Ведь моя Элис — необычайно смелая и решительная женщина».

«Его Элис?» А почему бы и нет? Ведь Элис действительно его женщина. Как странно, что он понял это только сейчас, не в самое подходящее время для подобных открытий. Впрочем, сейчас не время разбираться в своих чувствах и думать о том, какие именно чувства он испытывает к этой женщине. Такие размышления только усилят боль. К тому же у него не так уж много шансов снова встретиться с ней когда-нибудь… И если она не сумеет найти дорогу в Камбрун…

— Что же ты молчишь? — снова послышался голос Каллума. — Я спросил тебя про солнце. Оно ведь убивает таких, как ты, верно?

— О нас говорят много глупостей, — ответил Гиббон с холодным презрением. — И тот, кто верит в эти глупости, должен понять, — у него не все в порядке с мозгами.

В тот же миг Каллум шагнул к нему и, с силой пнув его в бок, проворчал:

— Посмотрим, как ты заговоришь, когда солнце начнет припекать тебе голову.

— Солнечные деньки — редкость в этих местах. — Гиббон заставил себя усмехнуться. — Надо успеть насладиться.

К ним осторожно приблизился низенький коренастый Охотник. Взглянув на Каллума, он пробормотал:

— А может, эти разговоры о том, что солнце их убивает, — просто выдумки? И разве мы не должны были поймать одного из этих демонов живым?

— Мы его и поймали, Дункан, — ответил Каллум.

— Да, конечно. Но мы должны поймать его, а затем отвезти к вождю, чтобы он мог поговорить с ним. Вождь очень хотел посмотреть на одного из этих демонов и поговорить с ним. Пусть он допросит этого зверя, ладно?

— Этот зверь убил четырех наших. И мы получим ответы на кое-какие вопросы, если посмотрим, что происходит с этими демонами при свете дня, верно?

Дункан поскреб свой безвольный подбородок.

— Думаю, вождь хотел бы сам его допросить.

Каллум поморщился и пробурчал в ответ:

— Тогда пусть сам и ловит этих треклятых демонов. Пусть допрашивает тех, которых поймает. А этот демон — наш. Тут поблизости есть еще один той же породы. Возможно, нам следует отвести девчонку к вождю. Да, это отличная мысль. Наверное, вождь захочет узнать, что представляют собой самки демонов.

По спине Гиббона пробежал холодок. Он не мог не думать о том, что случилось с его кузенами Хемингом и Тирлахом, когда их захватили в плен Охотники. Их рассказы о том, что было с ними в плену, возмутили каждого из Макноктонов и вызвали в каждом из них страх, тот самый, что холодными мурашками пробежал сейчас у него по спине. Мысль о том, что Элис предстоит пережить такие муки, заставляла его сердце сжиматься от страха за нее, но страха своего Гиббон не показал ни Каллуму, ни его приспешникам. Этот страх не только доставит им удовольствие, но и навлечет беду на Элис, лишенную его защиты. Ему стало немного легче, когда он напомнил себе: Элис шесть лет избегала пленения, спасая не только свою жизнь, но и жизнь детей.

— Вы пытались поймать эту женщину шесть лет, — сказал Гиббон. — И у вас ничего не вышло. Почему же вы уверены, что сейчас у вас получится?

В ответ на эти слова Гиббон получил еще один пинок в бок, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не поморщиться от боли, ибо он отчетливо слышал, как хрустнуло от удара ребро.

— Уверены, потому что ты нам расскажешь, где найти эту суку.

— О нет, ошибаешься. Она была не слишком довольна приемом, который вы оказали ей, когда она была у вас в гостях.

— Она и ее мерзкое отродье должны умереть, — заявил Каллум. — Их поймают и доставят к нашему вождю.

— Какому именно вождю ты собираешься отдать своего сына?

— Это чудовище не мой сын! И я не настолько глуп, чтобы называть тебе имя нашего вождя. А ты должен сейчас понять вот что… Когда будешь умирать, ты будешь знать, что твоя женщина и ее гнусный ублюдок в наших руках. И я думаю, ты можешь догадаться, как она будет наслаждаться гостеприимством нашего вождя.

Сказав это, Каллум резко развернулся и направился к костру, горевшему посередине поляны. Остальные трое молча последовали за ним. Гиббона очень тревожила та уверенность, с какой говорил Каллум о поимке Элис. Ведь Охотники шесть лет безуспешно гонялись за ней по всей Шотландии. Почему же теперь они так уверены в том, что смогут поймать ее в ближайшее время? Гиббон раз за разом задавал себе вопрос, однако не находил на него ответа.

И тут в голову ему пришла ужасная мысль: «Как же я раньше не понял?! — мысленно воскликнул Гиббон. — Ведь я теперь приманка для Элис!» Да, теперь они использовали его точно так же, как использовали одинокого Охотника, когда заманивали его в ловушку. А Элис, если отправится ему на выручку, тоже окажется в плену. И если она действительно угодит в лапы Каллума… О, это гораздо хуже, чем остаться в одиночестве, потому что тогда у нее уже не будет надежды на спасение. И все из-за него, из-за Гиббона, из-за его легкомыслия…

Как ни старался Гиббон отогнать жуткие образы, что услужливо подсовывало ему воображение, в памяти то и дело всплывали рассказы братьев о зверствах Чужаков, об издевательствах над плененными Макноктонами. Только на этот раз видел он не Тирлаха и Хеминга, а Элис в цепях. Видел ее нежную кожу, изуродованную шрамами и синяками после бесконечных побоев.

Но хуже всего, если те Чужаки, которые держали в плену его кузенов, успели до своей смерти сообщить об открытиях, касавшихся чудодейственного влияния крови Макноктонов на смертных. И если тому вождю, которому Каллум обязался доставить живых Макноктонов, известно о целительной силе крови Макноктонов, тогда Элис грозит жуткая участь. Тогда ей суждено провести в цепях долгие годы, пока кровь ее будет подпитывать своей силой этих чудовищ. Но даже если эти люди не знают о чудодейственной силе ее крови, то все равно они превратят жизнь Элис в ад. Они будут пытать ее, чтобы разузнать о Макноктонах как можно больше. И очень может быть, что они все-таки узнают то, что сами Макноктоны узнали лишь совсем недавно, узнают о том, что кровь Макноктонов, выпитая Чужаком, даст ему сил и прибавит многие годы жизни. Правда, вождь Кэтал надеялся, что тайна эта похоронена вместе с теми, кто когда-то пленил Хеминга и Тирлаха, но теперь…

При мысли о том, что Элис превратят в источник крови и в этом качестве будут использовать многие годы, Гиббон едва не взревел от гнева и боли. Впервые за долгое время ему захотелось молиться. Он молился о том, чтобы свершилось чудо, чтобы у него вдруг появились силы, и он смог разорвать свои путы и уничтожить тех, кто захватил его в плен, тех, кто собирался терзать женщину и ребенка долгие-долгие годы… И он молился о том, чтобы у Элис хватило ума держаться от него как можно дальше.

Глава 6

Обливаясь потом, Элис шаг за шагом приближалась к Гиббону. Увидев его связанным, она с трудом подавила желание ворваться в лагерь Охотников и расквитаться с теми, кто его захватил. Элис тотчас сообразила: поступить так было бы непростительной глупостью.

Все еще дрожа от гнева — ах, с каким бы наслаждением она убила тех, кто так долго за ней охотился, тех, кто оставил Гиббона лежать на солнце, — Элис достала из седельной сумки лук и стрелы. Перед тем, как отправиться в леса, она успела захватить из дома совсем немного вещей, в том числе оружие. Ее отец сделал лук специально для нее, под ее маленькие руки, и он же научил дочь охотиться. Элис не умела делать новые стрелы и поэтому к каждой из своих стрел относилась как к величайшему сокровищу, но сейчас она была готова расстаться с несколькими из них — только бы они помогли ей освободиться от Охотников и спасти спутника.

То и дело озираясь, Элис подбиралась к Гиббону, одновременно обдумывая план действий. Она знала, что сможет свалить стрелой одного, возможно, двоих Охотников. Но что делать потом, когда они обнаружат ее и набросятся на нее? В конце концов она решила: главное — освободить Гиббона. А после этого оставалось лишь надеяться на то, что страх перед ее стрелами сдержит Охотников. И конечно же, она постарается задержать их, пока Гиббон, освободившийся от пут, не скроется в чаще.

«Если у него на это останутся силы», — подумала Элис, взглянув на солнце. Солнечные лучи уже пробивались сквозь кроны деревьев, и она прекрасно знала: каждый из этих лучей лишает Гиббона сил, убивает его. Кроме того, вся одежда его была в крови, и было очевидно, что и раны отнимали у него силы. Элис переносила солнце гораздо лучше, чем Гиббон, но даже она чувствовала, что с каждым мгновением слабеет. Значит, следовало как можно быстрее доставить его в укрытие. Но как туда добраться? Совершенно ясно, что она не сможет тащить его на себе слишком долго, если он потеряет сознание. Поэтому она должна во что бы то ни стало забрать свою лошадь, иначе им не спастись.

Холодея от страха, Элис преодолела последние дюймы, отделявшие ее от стволов, к которым был привязан Гиббон. Перерезая кинжалом толстую веревку, она не сводила глаз с Охотников. Сердце ее замирало при каждом шорохе, но все же она не медлила. Элис знала: даже если она освободит всего лишь одну руку Гиббона до того, как ее обнаружат, он получит шанс на спасение. Она наверняка успеет сунуть ему в ладонь кинжал, а сама задержит врагов, пока он сам не перережет удерживающие его путы.

— Солнце сейчас светит прямо на него, Каллум, но он, похоже, никакой боли не чувствует, — пробурчал один из Охотников, высокий и худощавый парень с оспинами на лице. — А ты ведь, кажется, говорил, что они сгорают на солнце.

— Скоро все узнаем, — ответил Каллум.

Элис вздрогнула, услышав этот голос, но тут же взяла себя в руки. «А ведь это из-за меня он лишился своего некогда благозвучного голоса», — подумала она с улыбкой. Вспомнив о том, как ей удалось ускользнуть от этого негодяя, Элис приободрилась.

Перерезав наконец веревку, она вздохнула с облегчением. И тут же снова взглянула на мужчин, сидевших чуть поодаль у костра. Они по-прежнему не замечали ее, и Элис начала осторожно подбираться к дереву, к которому была привязана другая рука пленника.

Гиббон посмотрел на Охотников в тот самый момент, когда заговорил самый юный из них. Слова юнца подтвердили его догадки: среди Чужаков давно уже ходили слухи о том, что Макноктоны вспыхивают от солнечных лучей. Слухи, конечно, были преувеличены, но тем не менее эти люди откуда-то знали, что дневной свет весьма опасен для тех, на кого они вели Охоту. Но если Охотники об этом знали, то почему же тогда они гонялись за Макноктонами по ночам? Может, считали, что им проще выслеживать врагов среди ночи, чем искать их возможные убежища? Впрочем, Гиббон подозревал, что Охотники всего лишь следовали давним правилам ведения войны. Ведь всегда считалось, что ночное нападение дает преимущество атакующему. Что ж, если так, то пусть и в дальнейшем следуют этим правилам. Потому что, если они вдруг нападут на Макноктонов средь бела дня, его клану едва ли удастся отразить нападение с такой же легкостью, как ночью.

Тут Гиббон вдруг почувствовал осторожное подергивание за веревку, удерживавшую его левую руку. Что это?.. Может, какой-нибудь лесной житель пробует веревку на вкус или же собирается воспользоваться ею для строительства своего гнезда? Но если так, то это дает шанс на спасение…

Но уже в следующее мгновение Гиббон уловил знакомый запах — о, слишком хорошо знакомый! Элис находилась близко — совсем близко — в этом не могло быть ни малейших сомнений. Значит, она все-таки пришла… Ох, зачем она это сделала?!

Гиббон с трудом удержался от крика — ему хотелось громко прокричать: «Элис, беги!» Полные сил, они с ней легко могли бы справиться с четырьмя Чужаками, но сейчас ни у него, ни у нее таких сил не было. Он страдал от ран и от солнца, а Элис еще не восстановила силы после всех испытаний, что выпали на ее долю. К тому же она избегала пить живую кровь, и это затягивало ее выздоровление. А если ее сейчас захватят в плен… О, даже думать об этом было невыносимо.

Гиббон внезапно перестал ощущать натяжение веревок, но по-прежнему лежал неподвижно. Элис была совсем рядом, и он весь превратился в слух. Он не видел ее, однако прекрасно слышал, как она скользит от ствола к стволу. К счастью, Охотники ее не замечали, но Гиббон решил, что надо на всякий случай как-то их отвлечь. Заставив себя рассмеяться, он проговорил:

— Вы думали, что я вспыхну как сухая солома от искры?

— Плохо, что этого не случилось, — отозвался Каллум. — Но солнце все равно тебя убьет рано или поздно. Хотя, конечно же, ты можешь спасти свою жизнь, если скажешь нам то, что мы хотим узнать. Где Элис и ее ребенок?

«Элис уже так близко, что может до тебя доплюнуть», — с мрачным удовлетворением подумал Гиббон.

— Э… нет, приятель. — Он снова рассмеялся. — Я не стану вам помогать. Я слишком хорошо представляю все те пытки, через которые хочет провести ее ваш вождь. Ее и твоего сына.

— Этот щенок не мой сын! — взревел Каллум, злобно уставившись на пленника. — Она пытается обвинить меня в том, что я обрюхатил ее! Но это гнусная ложь! Это дьявольское отродье не из моего семени!

Тут Гиббон почувствовал, что его руки уже совсем ничего не сдерживает. А в следующее мгновение в ладонь ему легла рукоять кинжала. Никогда еще Гиббон не испытывал такого сильного искушения, но все же ему удалось сдержаться, и он не стал бросаться на Каллума с кинжалом. Он даже подавил в себе желание пошевелиться. И он прекрасно понимал: если Элис дала ему оружие, значит, она не собиралась перерезать веревки, что удерживали его ноги. Следовательно, она задумала другое… Но что именно? Ответ мог быть только один: Элис хотела задержать Охотников, чтобы он успел окончательно освободиться от пут.

«Только бы с ней ничего не случилось, — думал Гиббон. — Я не должен допустить, чтобы она обменяла свою свободу на мое освобождение».

— Нет, это было твое семя, грязный ублюдок! — прокричала Элис, вскочив на ноги; в руках она держала лук, и стрела была нацелена прямо в сердце Каллума.

Элис ужасно хотелось пустить свою стрелу в полет, но она сдерживалась — ведь Гиббон еще не успел перерезать веревки на лодыжках. Прошло еще несколько мгновений, и он, вскочив на ноги, встал рядом с ней. Один из Охотников вытащил меч и шагнул к ним, но стрела тотчас же вонзилась ему в ногу, и он со стоном повалился на землю.

Гиббон взглянул на Элис и увидел, что она успела вытащить еще одну стрелу.

— Ты на удивление ловко справляешься, малышка, — пробормотал он с искренним удивлением.

— Да, наверное… Но что же теперь?..

— Ты хочешь сказать, что не продумала дальнейшие действия?

Она тихо вздохнула:

— Да, похоже на то. У меня не было времени на раздумья.

Гиббон наклонился, чтобы поднять свой меч, лежавший в нескольких шагах от того места, где его привязали. Осмотревшись, он тотчас убедился: его конь стоял стреноженный неподалеку, а седло все еще было на нем. Гиббон негромко присвистнул, и Храбрец, с легкостью отвязавшись, ринулся к хозяину. В тот же миг другой Охотник бросился к коню, пытаясь его задержать, но Элис, спустив тетиву лука, ранила Охотника в плечо, и тот, громко застонав от боли, забыл обо всем на свете.

«А она очень неплохо стреляет», — подумал Гиббон с радостным удивлением.

Шагнув к Элис, он тихо сказал:

— Опусти лук, малышка. Достаточно стрелять. Где твоя лошадь?

— Ночка здесь, неподалеку. — Элис осмотрелась. — Она вон там, на той стороне поляны.

— Тогда забирайся на Храбреца. А твою кобылу поймаем, когда будем проезжать мимо.

Ей понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы вскочить в седло, и за эти мгновения Каллум ничего не успел предпринять. А Элис вновь нацелила на него стрелу в ожидании, когда Гиббон заберется на коня позади нее. Конь же вдруг заржал и захрапел, но Гиббон тотчас же его успокоил, а затем ударом меча разрубил веревки, которыми были привязаны к деревьям кони Охотников. Животные в тот же миг разбежались в испуге, а Гиббон развернул Храбреца и, ударив коня пятками по бокам, пустил его быстрой рысью. Элис тут же сунула стрелу в чехол и, закинув лук за плечо, крепче вцепилась в гриву коня.

Вскоре они поравнялись с Ночкой, и Элис с необыкновенной ловкостью перескочила с Храбреца на свою кобылу. Теперь они могли скакать быстрее, и у них появился шанс благополучно добраться до убежища и скрыться от врагов. «Только бы успеть до того, как солнце поднимется совсем высоко», — думала Элис. Ей не хотелось даже думать о том, что солнце сделает с Гиббоном.

Но он, казалось, забыл и о солнце, и о своих ранах. Они мчались по лесу на бешеной скорости, и Элис с трудом поспевала за ним. Ей приходилось то и дело смотреть на тропинку и пригибаться под встречными ветками. «Только бы кобыла не споткнулась», — мысленно твердила она.

Довольно долго они ехали молча, а потом ей вдруг захотелось спросить: не считает ли Гиббон, что они уже оторвались от преследователей и что опасность им уже не угрожает? Ведь если им действительно ничего не угрожало, то, может быть, больше не следовало так торопиться?.. Она уже собралась спросить об этом, но, посмотрев на Гиббона, прикусила язык. Он был бледен как смерть и, судя по всему, едва держался в седле.

Перехватив ее взгляд, Гиббон встряхнулся и выпрямился, но Элис почти не сомневалась: через несколько мгновений он совсем лишится сил и рухнет на землю.

— Стой, — сказала она. — Остановись немедленно, Гиббон Макноктон.

Гиббон натянул поводья и вопросительно посмотрел на нее. Было очевидно, что он держался из последних сил.

— Элис, но зачем?..

— Потому что ты вот-вот упадешь. Солнце лишило тебя сил.

Она спешилась и подошла к нему.

— Нет, ничего страшного… Уже совсем близко. Убежище близко. Мы доберемся до него, если проедем… еще немного.

Элис вырвала из его рук поводья и решительно заявила:

— Ты и до ближайшего дерева не доедешь.

— Да, похоже на то, — ответил он со вздохом.

Гиббон потянулся за поводьями, но, не удержавшись, привалился грудью к шее коня. Он говорил себе, что ему лишь надо немного передохнуть, однако прекрасно понимал, что обманывает себя. Было совершенно ясно, что он уже не сможет выпрямиться и ехать дальше. Да, не сможет, хотя и должен был во что бы то ни стало довезти Элис до безопасного места.

— Что ты… делаешь? — пробормотал Гиббон, почувствовав, что спутница чем-то его укрывает.

— Привязываю тебя к седлу и укрываю одеялами, — ответила Элис, связывая узлом концы одеяла. — И не спорь со мной, понятно? Ты вот-вот упадешь с коня, и я не смогу поднять тебя, если это случится. Не смогу, потому что скоро буду чувствовать то же, что чувствуешь ты, если мы не уберемся подальше от этого ужасного солнца. Ах, почему это проклятое солнце именно сегодня вздумало светить так ярко?

Гиббон не нашел в себе сил даже на вздох облегчения, когда Элис закончила его укутывать, защищая одеялами от солнца. Он старался воспользоваться передышкой, чтобы собраться с силами, насколько это было возможно. К счастью, Элис не спрашивала, в какую сторону им следовало ехать. «Наверное, и так знает», — подумал Гиббон со вздохом облегчения.

Прошло еще какое-то время, и Элис тоже начала испытывать пагубное воздействие солнца. Однако ей повезло — вскоре она нашла укрытие; правда, это была не пещера, куда она направлялась, а заброшенный каменный сарай — из тех, что, как считалось, строили когда-то древние обитатели этих мест. К счастью, сарай был совершенно незаметен между деревьями — настолько неприметен, что она едва не проехала мимо.

Ей удалось ненадолго привести Гиббона в чувство, так что он, спешившись, сумел сам войти в сарай. Но, едва переступив порог, он рухнул на пол, лишившись последних сил. Элис тотчас же оттащила его в самый темный угол, затем сняла с лошадей седла, а самих животных привязала неподалеку, под сенью деревьев с раскидистыми кронами.

После этого она расстелила на полу одеяло и уложила на него Гиббона. Но тот даже не очнулся — видимо, ему совсем было плохо. Элис раздела его и промыла раны, проклиная Охотников за каждый синяк и каждую ссадину, что они оставили у него на теле. Она уже собралась приложить ухо к его груди, дабы убедиться, что он все еще дышит, но в этот момент Гиббон открыл глаза. Губы его шевелились; он явно пытался что-то сказать, но Элис не могла расслышать ни слова. Наклонившись, она приложила ухо к его губам и наконец-то услышала его тихий шепот:

— Кровь, нужна кровь…

Тут глаза Гиббона снова закрылись, и Элис в ужасе сказала себе: «Но ведь мне давно пора к этому привыкнуть. Ведь тот же голод и та же жажда крови время от времени просыпается во мне. Вероятно, этот голод — неизбежный спутник моей жизни, так что ничего с этим не поделаешь».

Элис взглянула на Гиббона и вдруг поняла, что сейчас от нее требовалось. Но она понимала и другое: если она позволит ему напиться ее крови, то тем самым свершится нечто большее, чем акт исцеления. Элис инстинктивно чувствовала, что это будет еще и акт близости…

«Ах, о чем ты только думаешь?» — мысленно упрекнула себя Элис. Она прикоснулась ко лбу Гиббона и невольно вздрогнула. Лоб был холодным, словно она прикоснулась к трупу. Элис положила руку ему на сердце. Сердце билось, но медленно: казалось, еще немного, и оно остановится.

Она понимала: Гиббон должен напиться ее крови. Да, должен, потому что выбора не было. Он находился сейчас на волоске от смерти. Но даже если бы не раны, то он все равно бы нуждался в крови, чтобы восстановить силы. А силы сейчас были очень нужны. Ведь они не могли себе позволить слишком долго отсиживаться в безопасном убежище. Им следовало отвлекать на себя Охотников, чтобы обезопасить детей, отправившихся в Камбрун с братьями Гиббона. Да и самим им не выжить, если они не будут переходить постоянно с места на место. Стоит дважды провести день на одном месте — и Охотники их перебьют. До сих пор у них с Гиббоном все складывалась довольно успешно именно потому, что они нигде не задерживались подолгу. И еще ее терзало предчувствие: ей казалось, что она будет очень горевать, если Гиббон умрет, если он погибнет из-за того, что она из трусости не даст ему напиться крови…

Элис сделала глубокий вдох и прокусила вену у себя на запястье. Затем чуть приподняла голову Гиббона, чтобы он не подавился, глотая кровь, и приложила свою кровоточащую руку к его губам. Несколько мгновений губы Гиббона оставались холодными и неподвижными, и кровь стекала по его подбородку. «Неужели я опоздала?» — в ужасе подумала Элис. Но тут Гиббон вдруг поднял руку и, ухватив ее кисть, прижался губами к ранке на запястье.

«Он пьет, пьет!» — мысленно воскликнула Элис. И в тот же миг на нее нахлынуло чувство, очень похожее на похоть. Грудь ее мгновенно набухла, а соски отвердели и даже чуть-чуть заболели — их словно пощипывало. Но более всего ее начал тревожить жар между ног; причем этот жар с каждым мгновением усиливался, а лоно внезапно увлажнилось. Тихо застонав, Элис едва не выдернула свою руку, и Гиббон, словно почувствовав, что у нее на уме, еще крепче сжал ее запястье. Наконец напившись, он лизнул ранку — и тут же снова потерял сознание.

Какое-то время Элис боролась с желанием сунуть руку между ног и поласкать себя там. Собственные ощущения ошеломили ее, и она, глядя на свое запястье, в замешательстве спрашивала себя: «Неужели это действительно похоть?» Каллум был ее первым и последним мужчиной, но он жестоко надругался над ней. И после этого Элис решила, что уже никогда не сумеет почувствовать влечение к мужчине. Более того, до встречи с Гиббоном она ни разу не целовалась с мужчиной — ведь Каллум не утруждал себя поцелуями.

Что же касается Гиббона… Она не могла бы сказать, какие чувства испытывала к нему, но зато точно знала: ей не следует бояться этого человека — пусть даже ее немного тревожили нахлынувшие на нее сейчас чувства.

Элис посмотрела на Гиббона и тихо вздохнула. Инстинкт подсказывал ей, что этот мужчина возбудил в ней голод, а утолить ее голод можно было лишь одним путем — слившись с ним воедино. Возможно, это и называлось похотью, но даже если и так, наверное, ей следовало бы отбросить свой страх, забыть про Каллума… и сделать Гиббона своим любовником. Да, наверное, это было бы весьма разумное решение. Однако Элис тревожило одно обстоятельство. Она была абсолютно уверена в том, что Гиббон никогда не причинит ей физической боли, но у нее не было уверенности в том, что он не разобьет ей сердце.

Глава 7

Очнувшись, Гиббон сразу же почувствовал чудесное тепло. Во всем теле. Открыв глаза, он увидел Элис, спавшую с ним рядом. И тотчас же на него нахлынули ужасные воспоминания — вспомнилось то, что произошло с ними обоими совсем недавно. «К счастью, сейчас нам ничего не угрожает», — подумал Гиббон с облегчением.

Он провел ладонью по густым волосам Элис, затем, чуть приподнявшись, осмотрелся. Оказалось, он совсем не помнил, как они сюда добирались. Он даже не помнил, как она уложила его и накрыла одеялом. Гиббону было стыдно за свою слабость, но вместе с тем он испытывал гордость за Элис, за свою женщину. Да, Элис была его женщиной, даже если она этого еще не знала. И наверное, ему придется потрудиться, чтобы объяснить ей это. Но как бы то ни было, такая женщина стоила трудов…

Погрузившись в мечты о будущем, Гиббон вдруг осознал, как хорошо сделалось у него на душе от этих мыслей. К тому же он понял, что чувствует себя прекрасно — слишком хорошо для человека с такими ранами, пролежавшего так много времени на солнце. Правда, тело кое-где еще побаливало, но все же он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы загнать зайца им с Элис на обед.

Гиббон осторожно приподнял руку своей спутницы и уставился на ее запястье. Следы были едва заметны, однако он сразу их узнал. Было ясно: Элис напоила его своей кровью. «А не много ли я выпил?» — подумал он в испуге.

Окинув Элис внимательным взглядом, Гиббон тут же успокоился. Щеки ее были розовыми, дыхание — глубоким и ровным, а пульс прекрасно прощупывался. Хорошее питание и кровь, которую она пила последние несколько дней, сделали свое дело. Элис стала гораздо сильнее, и у нее даже хватило сил на то, чтобы вызволить его из плена.

Он осторожно обнял ее, затем провел ладонью по ее спине. Уткнувшись носом в чудесные волосы Элис, Гиббон сделал глубокий вдох, вдруг, подняв голову, расплылся в улыбке. Он без труда опознал этот запах. То был запах возбуждения. И он точно знал, что именно разбудило в Элис похоть. Желание проснулось в ней оттого, что она дала ему отведать своей крови.

Снова улыбнувшись, Гиббон облизнул губы. Он до сих пор ощущал этот сладковатый привкус, это ощущение счастья, что дарила ему кровь Элис. Вкус ее крови все еще жил у него во рту. Этот вкус ужасно возбуждал, и ему хотелось пить еще и еще…

Гиббон провел ладонью по ее щеке. До сих пор желание, которое он испытывал, не находило удовлетворения, но теперь стало ясно: она наконец-то сбросила с себя оковы страха и готова слиться с ним воедино. Когда между мужчиной и женщиной возникает влечение, делиться кровью друг с другом — акт очень интимный. Легкий и пьянящий аромат возбуждения, что испытала Элис, должно быть, очень ее испугал, но все же она была здесь, спала, прижавшись к нему.

Осторожно приподняв голову Элис, Гиббон прикоснулся губами к ее губам. Он почувствовал легкие угрызения совести из-за того, что собирался ее соблазнить, воспользоваться вспыхнувшим в ней желанием, но, поразмыслив немного, Гиббон решил не обращать внимания на укоры совести, ибо для него было совершенно очевидно: они с Элис созданы друг для друга, предназначены друг другу судьбой. Но для того чтобы все у них сложилось наилучшим образом, она должна была убедиться: любовное соитие не причиняет физической боли, а насилие — это совсем другое. Он должен был проявить нежность и страсть, чтобы она по-настоящему излечилась от душевных ран, что нанес ей Каллум своей жестокостью.

Гиббон был почти уверен: как только они с Элис соединятся, страх покинет ее окончательно. Во всяком случае, он очень на это рассчитывал.

Покрепче прижав к себе Элис, Гиббон разбудил ее поцелуями. Проснувшись, она тотчас же ответила на поцелуй, и его плоть мгновенно отвердела. Сейчас на ней была лишь тонкая льняная сорочка, но ему не терпелось сорвать и ее. Он страстно желал прижаться к ее обнаженному телу, желал соединиться с ней и сделать ее своей.

Элис тихонько вскрикнула, когда Гиббон на мгновение ее приподнял и уложил себе на грудь. Она почти сразу же почувствовала, что в ней снова проснулось желание — нет, не проснулось, а вспыхнуло с ошеломляющей силой. Почувствовав, как к ней прижалась возбужденная плоть Гиббона, она со стоном пробормотала:

— Ты уже исцелился? Силы к тебе вернулись?

Она в восторге содрогнулась, когда его мозолистые ладони легли ей на бедра.

— Да, вернулись… — ответил Гиббон и тут же застонал, почувствовав, как Элис крепко прижалась к его изнывающей плоти. — Я все еще ощущаю твою кровь. Твоя кровь сейчас — в моей крови.

И в тот же миг Элис почувствовала, что от этих его слов еще сильнее возбудилась. Возбудилась и в то же время немного смутилась из-за внезапно возникшего у нее желания отведать крови Гиббона. Она всегда считала жажду крови своим проклятием, но сейчас ей хотелось не просто крови — кровь Гиббона стала и ее кровью. Громко застонав при этой мысли, Элис легонько укусила его за плечо, и тотчас же раздался его ответный стон, переходящий в рык.

Заглянув ей в глаза, Гиббон прохрипел:

— Сними рубашку, девочка. Я хочу почувствовать твое тело своим телом.

Элис тотчас уселась на него верхом и стащила с себя сорочку, и в тот же миг его ладони прижались к ее груди. Он стал легонько теребить ее отвердевшие соски, и Элис, закрыв глаза, снова застонала, наслаждаясь его ласками. Внезапно он обхватил ее за талию и привлек к себе. Затем принялся целовать ее груди, покусывая сосок. Элис вскрикнула от пронзившего ее наслаждения.

Теперь стоны вырывались из ее горла один за другим, причем с каждым мгновением она все сильнее возбуждалась, и стоны ее становились все громче.

А потом Элис вдруг почувствовала, что в ее теле как будто что-то образовалось… И она сразу же поняла, чего хотело ее тело. Да, сомнений быть не может, она желала Гиббона, страстно желала соединиться с ним, пусть даже в душе ее еще гнездился страх.

Судорожно сглотнув, Элис проговорила:

— Войди в меня, войди…

Она хотела слезть с него, чтобы лечь на спину, но Гиббон, удержав ее, сказал:

— Нет-нет, любовь моя, оставайся наверху.

— Я не понимаю. — Она взглянула на него с удивлением: — Наверху?

— Возьми меня в себя, моя девочка.

Элис молча кивнула и, в очередной раз застонав, попыталась соединиться с ним. Но Гиббон тотчас же почувствовал, что уже не может вытерпеть ни мгновения. Обхватив Элис за талию, он немного приподнял ее над собой, а затем стал медленно опускать. Еще через миг он вошел в нее и замер ненадолго. Он знал, что должен действовать осторожно, и изо всех сил сдерживал себя. Почувствовав, что Элис начала двигать бедрами, он еще глубже вошел в нее и тогда уже полностью отдался страсти.

Прошло совсем немного времени, и Элис, содрогнувшись всем телом, громко выкрикнула его имя, а затем со стоном опустилась ему на грудь и вонзила зубы в его плечо.

Гиббон замер на несколько мгновений; ему безумно хотелось снова испить ее крови, хотелось почувствовать ее вкус. Но до шеи Элис он не мог дотянуться, поэтому взял ее за руку и поднес запястье к губам, вонзив клыки в ее нежную плоть. Элис при этом задрожала в экстазе, — он вошел в нее последний раз и, резко приподнявшись, тоже содрогнулся.

Какое-то время оба лежали без движения. Наконец она шевельнулась и, открыв глаза, поняла, что все еще лежит на груди Гиббона, прижавшись щекой к его плечу. Когда ее сознание немного прояснилось, она вспомнила о том, что только что произошло. И ей вдруг захотелось вскочить на ноги и танцевать от радости.

Чуть приподняв голову, Элис взглянула на плечо Гиббона и невольно содрогнулась, увидев отметины от своих зубов. Вся радость ее тотчас же померкла, и с дрожью в голосе пробормотала:

— Ах, я укусила тебя… Я пила твою кровь.

— Да, это так, — ответил Гиббон невозмутимо. Потом вдруг улыбнулся и добавил: — Я тоже тебя укусил.

Элис медленно приподнялась и прошептала:

— Но почему ты говоришь об этом… с таким радостным видом?

Гиббон снова улыбнулся:

— Потому что я действительно рад. — Он провел ладонью по ее груди, потом по животу. Сейчас она была еще прекраснее, чем прежде. — Пойми, моя девочка, мы с тобой, конечно, не Чистокровные, но все-таки оба мы Макноктоны.

— Но мне не требовалась кровь. Я не ранена, и я…

Она умолкла, когда Гиббон приложил палец к ее губам.

— Элис, милая, ведь даже обычные люди в порыве страсти кусают друг друга. А для Макноктона в таких ситуациях вкус крови лишь усиливает наслаждение, которое можно получить, предаваясь любви. От этого любовные ощущения становятся богаче, необузданнее, яростнее. Верно?

Элис густо покраснела.

— Да, пожалуй. Но думаю, пройдет немало времени, прежде чем я смогу привыкнуть к тому, что я не такая, как обычные люди.

Тут Гиббон вновь провел ладонью по ее груди, и Элис тихо застонала, наслаждаясь его лаской. И только сейчас она наконец-то осознала, что оба они все еще нагие. Немного смутившись, она попыталась отодвинуться и взять свою одежду, а в следующее мгновение вдруг обнаружила, что уже лежит на спине. Гиббон же, ухмыляясь, навис над ней, и, поцеловав ее в кончик носа, пробормотал:

— Не торопись, милая Элис, у нас еще есть время до заката. Или ты куда-то собралась? — добавил он, рассмеявшись.

Элис еще больше смутилась.

— Ты хочешь… снова это сделать? — спросила она, невольно отводя глаза.

— А почему бы и нет? Ведь ты уже не боишься?..

— Нет, конечно. Я думаю, что мои старые страхи уже отступают.

Гиббон улыбнулся и прикоснулся губами к ее губам.

— Мне тоже так показалось. Надеюсь, что страхи навсегда тебя покинули.

Солнце уже закатилось за верхушки деревьев, когда Элис снова открыла глаза. Чуть приподнявшись, она осмотрелась, затем взглянула испытующе на мужчину, посапывающего с ней рядом. «Ах, как он красив», — подумала она, и при этой мысли у нее защемило сердце — защемило от сознания того, что этот мужчина не для нее. Да, Гиббон Макноктон был слишком знатен, чтобы взять в жены такую, как она. Правда, мать ее была из довольно знатного рода, но разве это сейчас имело значение? Ведь теперь у нее ничего не осталось… У нее не было ни земли, ни денег, ни даже приличной одежды. И если бы Гиббон вдруг решил на ней жениться, то приданого он бы не получил. Она могла предложить ему только свое сердце, а для таких, как Гиббон, одного сердца мало.

Элис приказала себе не думать об этом, ибо от таких мыслей на глаза наворачивались слезы, которые она не могла остановить. Вместо этого она стала думать о той страсти, что они разделили, и о том, что скоро все это можно будет повторить. И не важно, что будет с их отношениями в дальнейшем. В любом случае она навсегда останется ему благодарной за то, что он ее исцелил. Он знал, что не все драконы в ее душе повержены, но он разрубил цепи страха, что сковали ее.

Тут Гиббон вдруг приподнялся и поцеловал ее. Элис уставилась на него в удивлении.

— А я думала, ты спишь.

— Я действительно спал. — Он потянулся к своей одежде. — Но боюсь, что отдыхать в объятиях друг друга мы больше не сможем. — И еще я думаю, что пора нам отправиться прямо в Камбрун.

Элис тоже стала одеваться. Ей очень хотелось еще немного понежиться в объятиях Гиббона, но она понимала, что он прав — им действительно следовало поторопиться.

— Осталось всего двое Охотников, — сказала Элис. — Я не убила стрелами тех двоих, но не думаю, что они могут продолжать преследование с теми ранами, что я им нанесла. А ты уверен, что Каллум уже сейчас не сдастся? — спросила она, пристально взглянув на Гиббона.

Он нахмурился и проворчал:

— Нет, Каллум ни за что не остановится. — Гиббон привлек ее к себе и чмокнул в губы. — И я думаю, что для людей, идущих по твоему следу, эта Охота гораздо важнее, чем крестовый поход во имя избавления земли от демонов.

— Каллум хочет, чтобы мы с Донном умерли, верно? Потому что мы — живое свидетельство его позора и его греха, как он считает.

Гиббон еще больше помрачнел.

— И он считает, что в его грехе виновата только ты. Поэтому и хочет, чтобы ты за это заплатила. Но больше всего меня беспокоит его замысел. Видишь ли, он не собирается тебя убивать. Он намерен взять тебя в плен и доставить к тому человеку, который устроил всю эту Охоту. Вот его-то непременно следовало бы убить при первой же возможности.

— Неужели Каллум действительно не собирается убивать меня? — Элис недоверчиво смотрела на собеседника.

Гиббон со вздохом проговорил:

— Да не собирается. Потому что они задумали кое-что похуже. Моим кузенам Хемингу и Тирлаху пришлось многое вытерпеть в плену. Их раздели донага и посадили в клетки. Кроме того, их постоянно избивали и резали ножами, заставляя истекать кровью. Наши враги пытаются понять, в чем наша слабость. Люди, захватившие в плен моих кузенов, хотели выяснить, как лучше всего бороться с Макноктонами, чтобы уничтожить нас всех, понимаешь?

Гиббон ненадолго умолк, потом вновь заговорил:

— Но и это еще не все… Возможно, они поняли, что тайна силы и долгожительства Макноктонов кроется в нашей крови.

Элис побледнела, а Гиббон, едва сдерживая гнев, продолжал:

— Перед тем как мы освободили Хеминга, он слышал разговор тюремщиков. Они говорили о том, что хотят приготовить из его крови снадобье. И если это снадобье сделает их сильнее… Они будут регулярно брать у него кровь.

— И после этого они еще утверждают, что мы источник зла?! — возмутилась Элис.

Гиббон невольно усмехнулся, услышав от нее это «мы». Она уже считала себя одной из Макноктонов. Теперь ей будет куда проще освоиться в Камбруне. Он посмотрел на отметину у нее на руке и почувствовал, как сердце его наполняется гордостью. Элис была его женщиной, и любой мужчина из рода Макноктонов, взглянув на эту метку, уже не станет на нее претендовать.

Глава 8

— Трусы, трусы!.. — вопил Каллум, в ярости сжимая кулаки.

Проснувшись, Каллум обнаружил, что приятели его бросили, но твердо решил, что это не заставит его повернуть обратно и отказаться от Охоты. Он не мог вернуться, ибо он должен был очистить душу от греха. Пока на свободе Элис Бойд и ее ублюдок, его слабость и его позор будут у всех на виду. Он не искупит свою вину до тех пор, пока не найдет этих двоих.

Каллум прошелся по опустевшему лагерю и взглянул на то место, где чудовище по имени Макноктон лежал связанный. Надо было убить демона в тот самый миг, как он свалил его с ног. Каллум выругался и пнул носком сапога ствол дерева. Теперь он остался один против двоих, но он не побежит, поджав хвост, как это сделали другие.

До тех пор пока не найдена Элис с ее ублюдком, о возвращении домой не могло быть и речи. И он не станет брать их в плен — он должен их убить, должен уничтожить свидетельства своей слабости. Пятно позора на его чести должно быть смыто кровью этих двоих.

— Я убью ее, — процедил Каллум. — А потом найду и ублюдка, которого она породила. Клянусь.

Элис осторожно высвободилась из объятий спящего Гиббона, стараясь не замечать того, что ей сразу стало холодно и одиноко. Она уже привыкла спать рядом с ним, в его объятиях, и, что еще хуже, ее слишком уж радовали те удовольствия, которые она находила в его объятиях. Элис даже думать не хотелось о том, как больно ей станет, когда он ее оставит, когда закончится их связь… Она лишь надеялась, что у нее хватит достоинства и она не будет унижаться перед ним, когда его страсть к ней иссякнет и когда он станет искать плотских утех в объятиях другой женщины.

Элис села, и, осмотревшись, поморщилась. На сей раз они спали в окружении мертвецов. Она не боялась призраков, но вынуждена была признать, что спать в склепе не слишком приятно. А если честно, то ужасно неприятно. Гиббону пришлось даже поцеловать ее несколько раз и приласкать — только после этого она немного успокоилась и на время забыла о мертвецах, их окружавших. Теперь, глядя на гробы с именами покойных, вырезанными на крышках, Элис все больше смущалась. «Разве можно предаваться любви в таком месте? — спрашивала она себя. — Ведь это — неуважение к мертвым». И еще ей очень хотелось верить, что призраков действительно не существует.

Осторожно поднявшись, Элис встала и быстро оделась. Она подозревала, что солнце все еще стоит высоко, все еще представляет серьезную опасность для Гиббона. А вот для нее, возможно, солнце уже не так опасно, так что она могла выйти наружу. К тому же они нуждались в пище. Припасы их были на исходе, и Элис сомневалась, что им представится возможность остановиться где-нибудь и пополнить запасы провизии до того, как они доберутся до Камбруна. Что же касается раненых Охотников, то им скорее всего требовалась помощь, так что Каллум и еще один Охотник сейчас, наверное, помогали им добраться до какого-нибудь жилья, где им могли бы оказать помощь.

Элис не хотелось думать о том, что Каллум решится преследовать их в одиночку. И она упорно не слушала то, что нашептывал ей внутренний голос, призывавший к осторожности. Интуиция подсказывала ей, что Каллум не остановится ни перед чем и никакие доводы рассудка не заставят его прекратить Охоту.

Склеп располагался под полом небольшой часовни. Попасть туда можно было лишь через люк в каменном полу. Выбравшись из склепа, Элис вышла из часовни и осмотрелась, дабы убедиться, что рядом никого нет, и лишь потом устремилась под сень леса. День снова выдался солнечным, что вообще-то было редкостью для этих мест. Глупо, конечно, но она подумала, что небо посылает солнце им в наказание за какие-то прегрешения. Элис усмехнулась — она ведь никогда не считала себя суеверной. Решительно отбросив глупые мысли, она отправилась на поиски какой-нибудь дичи. Им с Гиббоном не мешало бы полакомиться мясом.

Солнце уже садилось, когда Элис поймала кролика и освежевала его. Охота ее в конце концов оказалась успешной, но поймать добычу ей удалось не так быстро, как хотелось бы. Элис ругала себя за то, что слишком увлеклась охотой и не заметила, как промчалось время. «Гиббон скоро проснется, если уже не проснулся, — думала она. — И наверняка встревожится».

Завернув тушку кролика в тряпку, Элис сунула ее в колчан и поспешила обратно к часовне. Через некоторое время она услышала шорох среди листвы, но было слишком поздно — она едва успела выхватить из ножен кинжал, как кто-то тяжелый навалился на нее со спины. Элис рухнула на землю, и в тот же миг оружие вырвали из ее рук и отбросили в сторону, чтобы она не смогла до него дотянуться.

— Вот я и поймал тебя, дьявольское отродье, — раздался над ее ухом зловещий голос, от которого по спине ее пробежали мурашки. — Где твой ублюдок и тот дьявол, которого ты сделала своим любовником?

Задыхаясь, Элис ответила:

— Я не понимаю, о ком ты говоришь.

Каллум перевернул ее на спину, уселся на нее верхом и развел ее руки в стороны, прижав коленями к земле.

«Он кое-чему научился с тех пор, как в последний раз захватил меня в плен», — неожиданно подумала Элис. И в тот же миг она почувствовала, как в ней возродился прежний страх, от которого, как ей казалось, она уже избавилась. Но, чтобы выжить, сейчас ей требовалось забыть о страхе.

Быстро осмотревшись, Элис убедилась, что Каллум был один. «Ах, почему я не прислушалась к тому, что подсказывало мне чутье? — спросила она себя. — Надо было оставаться в склепе рядом с Гиббоном. Без свежего мяса мы бы не умерли».

Тут Каллум ударил ее по лицу и заорал:

— Лживая шлюха! Ты скажешь мне, где они!

— Чтобы ты смог их убить? Нет, Каллум. Тебе не удастся меня запугать. Я ничего тебе не скажу. Не дам тебе казнить невинных, как ты казнил когда-то моих близких. Даже если бы я была настолько глупа, чтобы поверить, что ты сохранишь мне жизнь, все равно я не стала бы покупать себе жизнь ценой чужой крови.

— Твои родственники — демоны! Нечисть! Проклятие Господа!

— Они всего лишь пытались жить, растить детей. Они никому не причиняли зла.

Элис прекрасно понимала: пытаясь урезонить этого человека, она лишь бросала слова на ветер, но эта словесная баталия помогала ей выиграть время. И вполне возможно, что ей удастся выиграть время, необходимое Гиббону, чтобы ее найти…

— Но ты не можешь сказать того же о своем бравом любовнике, верно? Он убил нескольких моих людей и выпил их кровь. Мы нашли одно из тел, и на нем были следы от этих ваших клыков. Вы высасываете из человека душу заодно с кровью. А ты… Ты пыталась убить и всех остальных моих людей.

— А ты хотел, чтобы я ждала, когда ты убьешь меня? Я была вынуждена обороняться, потому что ты не захотел оставить меня в покое. Ты хочешь убить меня и моего ребенка. Да, я боролась, как это делала бы любая женщина на моем месте. Но желание жить едва ли превращает меня в демона. И Гиббона — тоже. Мы вовсе не высасываем из людей душу. Кто-то рассказывает вам все эти небылицы. Неужели ты веришь в подобные рассказы?

Каллум приставил нож к ее горлу и процедил:

— Ты создание дьявола, а он всегда заставляет своих слуг забирать у людей их бессмертные души. Вам приходится прятаться во мраке и охотиться на людей. Вы питаетесь их кровью, как это делают дикие звери. Против этого тебе нечего возразить. А теперь скажи мне, где он.

— Нет.

Элис прикусила губу, чтобы не закричать от боли, когда Каллум вонзил нож ей в плечо. Стараясь не потерять сознание от боли, когда он вытащил из раны нож, Элис посмотрела в его холодные глаза. Еще несколько таких ран — и она будет против него бессильна.

— Насколько я понимаю, ты и тебе подобные имеют много сил, — проворчал Каллум. Он разорвал одежду на ее плече, чтобы посмотреть, что происходит с нанесенной им раной. — И заживает на тебе все на удивление быстро, верно? Но рана все еще кровоточит, и если я нанесу тебе еще несколько таких ран, то вся кровь вытечет из тебя и ты умрешь. Что же тогда будет с твоим ублюдком?

— Он будет жить. Ибо он там, где тебе его никогда не достать.

— Нет, он где-то рядом. Ты бы никогда его от себя не отпустила, я знаю — ты ведь все эти годы таскала его за собой. Но даже если ты его куда-то спрятала, ты не оставишь своего бравого любовника. Шлюха не может долго протянуть без мужчины. Но на это раз я не проявлю слабости. Я не позволю тебе взять мое семя и превратить его в оружие дьявола.

— О, так это я одна виновата в том, что ты выпустил в меня свое семя, мерзавец? Ты не можешь держать похоть в узде, а я в этом виновата?

— Ты сотворена дьяволом, чтобы искушать мужчину, но теперь я стал мудрее.

— Ты стал безумнее, — пробормотала Элис, пытаясь освободиться от Каллума.

— Где твой любовник? Отвечай!

— Я здесь, гнусный ублюдок!

В следующее мгновение Каллум словно по волшебству взлетел на воздух. Элис же уставилась на Гиббона, но тот лишь бросил на нее полный ярости взгляд, затем внимательно посмотрел на Каллума. Гиббон полыхал от ярости, и можно было только удивляться тому, что гнев его не поджег лес.

Элис чуть приподнялась и сделала глубокий вдох, собираясь с силами. Затем, стараясь не потерять сознание, отползла в сторону, освобождая место для неминуемой схватки. Ее удивило, что Каллум с легкостью вскочил на ноги после такого сокрушительного удара о землю. Похоже, безумие придавало ему сил и делало нечувствительным к боли. Выхватив меч, Каллум встал перед Гиббоном с таким видом, словно всерьез рассчитывал одержать победу в этой схватке. Гиббон тоже вытащил меч и с усмешкой взглянул на противника.

— Тебе не видать моей души, демон, — процедил Каллум.

— Мне не нужна твоя гнусная душа, — ответил Гиббон.

— Ты и все прочие демоны обречены, — продолжал безумец. — Мы будем охотиться на вас и уничтожать, пока в живых не останется ни одного демона. Мы не пощадим ни мужчин, ни женщин, ни детей.

— Именно поэтому я не испытываю сожаления, убивая таких жалких глупцов, как ты, — отозвался Гиббон. — Конечно, после того что ты сделал с Элис, я склоняюсь к тому, чтобы сделать твою смерть настолько медленной и мучительной, насколько это возможно.

— Она шлюха, порождение дьявола, ниспосланная в мир для того, чтобы вводить праведников в грех! — завопил Каллум.

— Ты поступаешь неразумно, раздражая меня, Каллум. Теперь мое желание сделать твою смерть мучительной стало еще сильнее. Так что, ты будешь драться? Или хочешь заговорить меня насмерть? Впрочем, подожди, может, я смогу предложить тебе шанс выжить. Назови мне имя вождя, который послал тебя за Элис, и я дам тебе возможность сбежать. Согласен?

Каллум решительно покачал головой, и в тот же миг раздался лязг мечей. Хотя Каллум оказался искусным воином и отлично владел мечом, но Гиббон явно его превосходил, и Элис очень скоро поняла, что Гиббон просто играет со своим противником, внушая ему веру в то, что он действительно имеет шанс победить. Наверное, такая жестокая игра заслуживала порицания, но Каллум слишком долго мучил ее, и слишком много крови было у него на руках, чтобы Элис могла проявлять к нему сочувствие.

— Когда ты умрешь, я отведу твою шлюху своему вождю, — заявил Каллум. — И тогда она узнает, что такое настоящие муки.

Очевидно, Каллум зашел слишком далеко, ибо Гиббон вдруг перестал с ним играть. Выбив меч из рук противника, он крепко схватил его за горло. Элис помнила рассказ Гиббона о том, что делали Чужаки с его попавшими в плен братьями, поэтому не слишком удивилась этой вспышке ярости своего возлюбленного. И тут Элис увидела, как Гиббон ударил противника о ствол дерева. В тот же миг ужасный, внушавший ей страх Каллум и когда-то ее насиловавший превратился в смертельно бледного, трясущегося от страха человека, увидевшего свою близкую смерть в глазах врага.

— Ты дурак, Каллум, — тихо сказал Гиббон. — Если бы ты не изнасиловал Элис, если бы не искал ее смерти и не отказывался от собственного ребенка, я мог бы почувствовать к тебе даже некоторое сочувствие. Я даже мог бы тебя пощадить. Тебя привели к смерти лживые россказни других, тех, у кого не достало мужества самим вступить с нами в борьбу. Перед тем как ты умрешь, я расскажу тебе кое-что о тех людях, которым ты так слепо служишь, скажу тебе, почему они пытаются захватить одного из нас живым. Они думают, что мы знаем тайну бессмертия. Им нет дела до желаний Господа, они просто хотят жить дольше.

Гиббон посмотрел Каллуму в глаза и увидел: тот действительно в свой смертный час вдруг понял, что его долго обманывали. Не желая пить кровь этого человека, Гиббон просто вспорол ему горло кинжалом и бросил тело на землю. Он знал, что угрызений совести из-за убийства Каллума он испытывать не будет.

Повернувшись к Элис, Гиббон увидел, что она встает на ноги. Он быстро вытер свой кинжал о рубашку поверженного противника, затем сунул кинжал в ножны и подошел к Элис. Ему страстно хотелось обнять ее, хотелось прижать ее к себе, чтобы окончательно убедиться в том, что она не очень серьезно пострадала. И в то же время он был готов схватить ее за плечи и встряхнуть как следует, чтобы она поняла, что до смерти напугала его своим внезапным исчезновением. И только сейчас заметив, что рана ее уже почти зажила, он почувствовал, что страх за жизнь Элис понемногу его отпускает. Посмотрев ей в глаза, он тихо сказал:

— Ты не должна была выходить одна.

— Да, я понимаю. Но тогда я думала лишь о том, что нам надо раздобыть какую-нибудь еду. — Элис поморщилась. — Конечно, мне пришла в голову мысль, что Каллум, возможно, станет преследовать меня в одиночестве. Но я отбросила эту мысль. И как ни странно, я даже не слышала, что он крадется за мной, пока он не прыгнул мне на спину. Наверное, я слишком уж… задумалась. Мне очень хотелось побыстрее вернуться к тебе. Хотя, конечно, тот кролик, которого я поймала, всего этого не стоит.

— Разумеется, не стоит. Но сейчас мы могли бы его приготовить и съесть, — добавил Гиббон с улыбкой.

Он понял, что не сможет отчитывать Элис, потому что она охотно признала свою ошибку. Гиббон обнял ее за плечи, и они пошли обратно к часовне. Сейчас им следовало подкрепиться, а потом они отправятся в Камбрун. Последний из Охотников лежал мертвый, в луже крови, и если его и найдут, то лишь утром. Вполне возможно, что они с Элис успеют в эту ночь пройти значительную часть пути.

Сегодняшний страх за ее жизнь кое-чему научил Гиббона. Он мог называть свои чувства к ней похотью, жаждой обладать ею, потребностью защищать, но все это никак не меняло очевидного. Было ясно, что он любил ее. Как-то так случилось, что она завоевала его сердце. А страх, который он испытал, когда обнаружил, что она исчезла, был гораздо сильнее страха за собственную жизнь. Теперь он понимал, что его будущее связано с этой женщиной. Кроме того, он понял, почему так быстро увидел в ней свою будущую супругу. Им руководил инстинкт. Именно инстинкт подсказал ему, что Элис — его женщина. Сердце пыталось сообщить ему, что между ними есть нечто большее, чем просто физическое влечение, но он в своем мужском неведении постоянно давал этому большему не те имена. И сейчас Гиббон хотел сказать ей, что он чувствовал, что она для него значила, однако решил, что подождет — сначала следовало добраться до Камбруна. Может, по их следам Охотники больше не шли, но все равно их ожидало не такое уж нелегкое путешествие. Да, он потерпит, он подождет, а потом постарается завоевать сердце Элис.

К сожалению, Гиббон не знал, какие чувства она к нему испытывала. Вероятно, Элис не заметила той отметки, что он оставил ночью у нее на шее. А если даже и заметила, то знает ли она, что эта отметка означает? Однако страсть ее была сладка и горяча, и, следовательно, какие-то чувства она все-таки к нему испытывала. Но можно ли эти чувства назвать любовью? Ему хотелось знать наверняка, что именно она к нему испытывает — только в этом случае он мог бы обнажить перед ней свое сердце.

Пока они готовили и ели кролика, он рассказал Элис о Камбруне и его обитателях. Гиббон хотел, чтобы она побольше узнала о Камбруне до того, как они въедут в ворота крепости. Когда же они приедут в Камбрун, ему придется серьезно поговорить с ней о будущем. Его соплеменники увидят отметку на ее шее, и он не был уверен в том, что никто не скажет ей о том, что означает эта отметка. До того как кто-то другой сообщит Элис о том, что она его подруга на всю жизнь, он должен сам сказать ей об этом. Только бы ему удалось найти нужные слова…

Глава 9

Камбрун вырос из тумана так внезапно, что Элис едва не вскрикнула от удивления. Одного взгляда на сторожевую башню было достаточно, чтобы понять, насколько хорошо укреплено это место. Громадная мрачная башня, безусловно, должна была показаться врагам грозной и неприступной. Элис подозревала, что при виде ее даже бывалые воины ежились от благоговейного ужаса. Но она видела в ней лишь надежное убежище, не более того. И Элис едва не заплакала от счастья — наконец-то она и дети смогут чувствовать себя в безопасности, жить без страха и не думать о том, откуда ждать появления врагов и смогут ли они найти себе пропитание.

— Камбрун такой большой… — прошептала она.

— Да, конечно, — согласился Гиббон. Улыбнувшись, добавил: — И добраться до него непросто.

— Это верно, — кивнула Элис. — Я думала, ты ведешь меня к очередной пещере, и вдруг — такая крепость! Твои предки сделали хороший выбор.

— Очень хороший. И никогда еще мы так не нуждались в неприступной крепости, как сейчас.

Пока они подъезжали к воротам, Гиббон все время думал о том, как сказать Элис об отметине у нее на шее. Но нужные слова никак не приходили. Последние пять дней он всячески обхаживал ее, но спросить о том, что она к нему чувствует, так и не смог — не нашел в себе смелости. Он никогда не считал себя трусом, но сейчас не решился бросить свое сердце к ногам женщины, которая, возможно, не испытывала к нему ничего, кроме обычного желания. При этом Гиббон прекрасно понимал, что вскоре может поплатиться за свою трусость. Они были уже у ворот крепости, а он так и не сказал ей ничего.

Едва они въехали в ворота крепости, соплеменники Гиббона выбежали ему навстречу.

Элис поразилась тому, как много было в Камбруне красивых мужчин. Спешившись, она невольно старалась держаться как можно ближе к Гиббону. А вскоре она заметила и не менее красивых женщин — те тоже начали присоединяться к толпе встречавших. Все дружелюбно ей улыбались. Но Элис думала лишь об одном — что не удастся удержать Гиббона подле себя, когда вокруг столько соблазнительных красавиц.

— Мама!

Этот звонкий детский голосок прозвучал для Элис словно чудесная музыка. Повернувшись, она увидела бегущего к ней Донна. Когда он бросился в ее объятия, она едва не закричала от радости. Еще мгновение — и все остальные дети уже были рядом с ней. Они дергали ее за юбки и говорили все разом.

Элис смотрела на них сквозь слезы радости, но не понимала ни слова из их восторженных рассказов. Она лишь видела, что все четверо здоровые и чистенькие. На всех была хорошая теплая одежда, и вид у них был сытый и довольный, словно они никогда не знали голода. Но более всего радовали их улыбки — все четверо были счастливы, даже вечно угрюмый Алин. Было совершенно очевидно, что им ужасно нравилось в Камбруне.

А потом все завертелось и закрутилось, так что у Элис даже голова пошла кругом. Только после того как она приняла ванну и надела чистое синее платье — его принесла жена вождя по имени Бриджет, — Элис почувствовала, что может наконец говорить внятно. Бриджет выглядела не старше, чем Гиббон, хотя, наверное, должна быть ровесницей матери Элис или даже старше ее.

— Миледи, насколько я поняла из того, что рассказал мне Гиббон, в ваших жилах нет крови Макноктонов. Но при этом вы выглядите… очень молодо. — Элис надеялась, что не сказала ничего лишнего, но любопытство заставляло ее спросить: — Получается, что именно кровь Макноктонов делает нас сильными и дарит нам долгую жизнь? И выходит, что мы можем передавать нашу силу через нашу кровь?

— Да, и это наша тайна, — ответила Бриджет. — Мы молимся каждый день, чтобы она не досталась Чужакам.

Элис поежилась при этих словах женщины. Немного помолчав, сказала:

— Я полагаю, что должна присоединиться к вам в ваших молитвах. И если есть уверенность, что Макноктоны могут поделиться своей кровью с другими без вреда для себя, то мы могли бы облагодетельствовать многих страждущих. Но боюсь, люди не готовы принять от нас этот дар.

— Я никогда не думала об этом, — пробормотала жена вождя. — Да, наверное, было бы чудесно, если бы кровь Макноктонов могла бы послужить во благо. Только этого никогда не случится — ведь иначе наша тайна была бы раскрыта. Но главное — ты здесь. И уж если вы с Гиббоном супруги, то тебе не стоит бояться Чужаков. По крайней мере так, как раньше.

— Мы с Гиббоном не женаты, миледи.

— Возможно, вас не венчали в церкви, но со временем мы решим эту проблему. У тебя его отметина на шее, а Макноктоны ставят такие отметки только своим подругам на всю жизнь.

— Его отметина?..

— Да. Ты ее еще не видела? — Бриджет убрала волосы Элис в сторону и прикоснулась к отметине на ее шее. — Посмотри в зеркало. Вот она, видишь?

— Да, это укус. — Элис покраснела при мысли о том, чем они занимались с Гиббоном в то время, когда он оставил эту отметину. Причем он кусал ее не один раз. — Странно, что она не зажила, как все прочие.

— Значит, он ничего тебе не сказал?

— Вы о чем, миледи?

Бриджет лукаво улыбнулась:

— Тогда я не стану тебе ничего говорить. Лучше пусть он сам все тебе скажет. Сами разбирайтесь. — Она снова улыбнулась. — Пожалуй, я схожу за племянником и приведу его сюда. Пора ему исправить свою оплошность.

Прежде чем Элис успела что-либо сказать, жена вождя удалилась. Пожав плечами, Элис приподняла волосы и уставилась на отметину у себя на шее. Почему же эта метка не исчезла? Гиббон не один раз пробовал ее кровь, но все же осталась только одна отметина. Она казалась не слишком заметной, но все-таки можно было понять, что это такое. Причем отметина нисколько не болела и, следовательно, давно уже должна была затянуться.

Бриджет сказала, что таким образом Гиббон сделал свой выбор. «Неужели это правда?» — спрашивала себя Элис. Ах, как бы ей хотелось, чтобы слова Бриджет оказались правдой и чтобы Гиббон выбрал ее своей спутницей на всю жизнь. И все же… Раз он это сделал, то почему же ничего ей не сказал?

Напрашивался только один ответ, и этот ответ не внушал радости. Скорее всего он оставил у нее на шее эту метку в порыве страсти, а потом пожалел о том, что сделал. Понял, что совершил ошибку.

Тут дверь распахнулась, и в комнату влетел Гиббон.

Элис, стоявшая у зеркала, повернулась к нему, и он не увидел радости в ее глазах. Гиббон тяжело вздохнул и, закрыв за собой дверь, осторожно к ней приблизился. Тетушка только что отругала его за малодушие, и он понял, что должен был уже давно переступить через свой глупый страх и серьезно поговорить с Элис, все ей объяснить. А после этого оставалось лишь надеяться, что она своим ответом не разобьет его сердце…

— Бриджет сказала мне, что эта метка — знак супружества, — сказала Элис. — И она думает, мы с тобой супруги.

— Да, это так. Эта отметка означает, что ты моя женщина.

— Но если ты сделал меня своей супругой, то почему же ты мне об этом не сказал? И почему не спросил, хочу ли я принадлежать тебе?

Принадлежать Гиббону, стать его женой — это было ее самое сокровенное желание. Но Элис не хотела принуждать его к браку лишь потому, что в порыве страсти он принял желание плоти за потребность сердца. Она не хотела становиться женой человека, которого привязывала к ней лишь похоть. Она помнила, как жили в браке ее отец и мать, и их супружество было для нее лучшим примером. Ее родители любили друг друга. А она любила Гиббона и хотела, чтобы он любил ее. Но пока она не убедится в том, что это так, она не станет считать его своим мужем, сколько бы отметин он ей ни оставил.

— Я поначалу удивился, когда сделал это, — ответил Гиббон. Он опустился перед ней на колени и взял ее за руки. — А потом я понял, что это судьба. Но я решил, что мы потом во всем разберемся, когда не будем заняты борьбой за выживание.

— И все же ты мне ничего не сказал, хотя у нас было несколько дней, когда нам не приходилось бороться за жизнь.

— Ты права. Я просто трусил.

— Не хочешь говорить мне правду, так не говори, но только не лги — уж я-то знаю, что ты не трус.

Гиббон невольно ухмыльнулся.

— Благодарю тебя за то, что ты так уверена в моей храбрости. Мне приятно, что ты обо мне так думаешь. Но оказывается, я не такой уж храбрец, моя милая Элис. Я очень долго не решался признаться в своих чувствах даже самому себе, хотя и знал, что люблю тебя.

Он прикоснулся губами к ее губам, и она не отшатнулась от него.

— Да, люблю, — сказал он, поцеловав отметину на ее шее.

Элис густо покраснела. Глядя в его чудесные зеленые глаза, она вдруг подумала о том, что хотела бы сейчас, нагая, оказаться с ним в постели.

— Значит, любишь? — пробормотала она в смущении.

— Конечно, милая Элис.

Гиббон не знал, что и думать, когда она вдруг вскрикнула, расширив глаза. А потом на глаза ее навернулись слезы, и одна слезинка потекла по ее щеке. Глядя на нее, он в тревоге спросил:

— Что с тобой, Элис? — Он смахнул пальцем слезинку с ее щеки, но следом за этой слезой появилась другая. — Почему ты плачешь? Тебе так… неприятны мои слова о любви?

В следующее мгновение Элис бросилась в его объятия столь стремительно, что он, не удержавшись на ногах, повалился на пол.

— Я так надеялась, что ты сможешь меня полюбить, — прошептала она, всхлипывая и обнимая его. — Гиббон, я очень тебя люблю. Мне кажется, я могла бы жить с тобой, даже если бы ты меня не любил, но знать, что ты меня любишь… О, это величайшее счастье.

— Но ты никогда не говорила, что любишь меня.

Гиббон ликовал; ему хотелось петь и кричать от радости. Элис его любила. Она была его подругой, его второй половиной во всех смыслах. И, решив отпраздновать такое чудесное событие, он начал расшнуровывать ее платье.

— Конечно, я не говорила… Я не хотела, чтобы ты остался со мной из жалости… или того хуже.

— Из жалости? Какая глупость! — воскликнул Гиббон, отбросив в сторону ее платье.

— Я боялась, что ты увидишь во мне обузу, потому и молчала.

Он подхватил Элис на руки и понес к кровати. Уложив ее на постель, он принялся срывать с себя одежду, раздевшись, склонился над Элис и снял с нее сорочку.

Она вдруг взглянула на него вопросительно:

— А когда ты понял, что любишь меня?

— Думаю, что любил тебя с самого начала. Поэтому и оставил тебе эту метку. — Он стал покрывать поцелуями ее грудь. — Да, с самого начала, только я, наверное, не сразу это осознал. И я благодарен судьбе за то, что встретил женщину, способную зажечь мою кровь. — Он стал целовать ее живот, прокладывая дорожку вниз. — Но потом я наконец-то все понял. Когда на тебя напал Каллум… Я тогда проснулся, увидел, что тебя нет — и тотчас же осознал, что мое чувство к тебе зовется любовью. И теперь, когда женщина, которую я люблю, сказала мне, что любит меня, — теперь я могу сказать, что по-настоящему счастлив.

Элис улыбнулась и прошептала:

— Кажется, твоя тетя сказала, что через час будут накрыты столы.

В следующее мгновение Элис громко вскрикнула — Гиббон поцеловал ее между ног, она, ошеломленная, забыла обо всем на свете, какое-то время не могла даже пошевелиться. Но страсть, бушевавшая в ней, взяла свое, и Элис, громко застонав, воскликнула:

— О, Гиббон! Быстрее же! Возьми меня быстрее!

Он поцеловал ее груди и прошептал:

— Да, милая, конечно…

Она снова застонала, когда он вошел в нее. И закричала в экстазе, когда Гиббон вонзил клыки в ее шею. Когда же он прижал свое запястье к ее губам, она не стала колебаться и тотчас же отведала его крови. От вкуса его крови и от чудесных ощущений, которые дарил ей Гиббон, она словно захмелела.

Несколько минут спустя, отдышавшись, Гиббон скатился с Элис и тут же заключил ее в объятия. Он чувствовал себя ужасно уставшим и счастливым. «Элис — моя женщина, — думал он с гордостью. — Моя и телом, и сердцем, и душой». У него не было слов, чтобы описать, какой радостью наполнила она его жизнь, но он точно знал, что будет любить ее всегда, до конца своих долгих дней. И он сделает все возможное — только бы она ни разу не усомнилась в его любви.

— Мы поженимся, как только моя мать и тетя подготовят свадьбу, — сказал он, поцеловав свою будущую жену.

— А можно ли пригласить священника? — спросила Элис.

Ей вдруг пришло в голову, что она едва ли найдет в себе силы даже для того, чтобы одеться к трапезе.

— Да, можно. Одного из наших соплеменников. Он способен довольно долго находиться на солнце и служит в церкви. — Гиббон поцеловал ее в лоб. — Надеюсь, мы только что зачали ребенка.

— Ну; даже при том, что у меня уже есть четверо, я тоже на это надеюсь.

— Знаешь, а моя мать уже нашла родственников Алина. Боюсь, что отца Алина убили, когда он возвращался к его матери. Однако у мальчика есть несколько тетушек и дядюшек, а также бабушка. Моя мать говорит, что все они уже безумно любят мальчишку. Мать сейчас пытается выяснить, кому ты и все остальные могут приходиться родственниками.

Элис приподнялась на локте и поцеловала его.

— Я до сих пор не могу поверить в такое счастье. И еще я не понимаю… как могу сейчас думать о еде. Но знаешь, я ужасно проголодалась.

Гиббон засмеялся и помог ей сесть. Они оделись, но, одеваясь, каждый боролся с искушением отбросить одежду в сторону и снова улечься в постель. Однако голод терзал обоих, и скоро Гиббон уже вел свою возлюбленную в большой зал.

Насытившись, Элис потягивала вино и присматривалась к окружавшим ее Макноктонам. Алин сидел со своими родственниками, и Элис видела, как их любовь и нежность избавляют его от тревоги и горечи, с которыми он прожил едва ли не всю свою короткую жизнь. Хотя Джейн и Норма еще не знали, которые из этих темноволосых красивых Макноктонов приходятся им родственниками, они уже чувствовали внимание и любовь всех окружающих. И наверное, было не так уж важно, с кем из Макноктонов их связывают самые близкие узы. Было ясно, что Джейн и Норма со временем станут женами и матерями, дадут жизнь новым поколениям. Они станут продолжательницами рода, и их будут любить и уважать уже только за это.

Но Элис видела, что Макноктоны рады всем детям вне зависимости оттого, какую выгоду они могут принести клану. А Донн, которого уже считали сыном Гиббона, стал всеобщим любимцем. Элис с улыбкой поглядывала на детей и время от времени говорила себе: «Наверное, мне придется приложить немало усилий, чтобы их не избаловали».

Элис до сих пор не могла привыкнуть к теплому приему, что оказали ей Макноктоны. Но если вначале, когда Гиббон представлял ее своим соплеменникам, она испытывала некоторую неловкость, то теперь чувствовала себя вполне свободно, общаясь с этими чудесными людьми. Трудно было сдержать слезы радости от осознания того, что и она, и дети наконец обрели дом. Ей немного взгрустнулось при мысли о том, что ее родители, бабушка и сестра не дожили до этого счастливого момента, но Элис, сделав над собой усилие, отогнала печальные мысли. Она знала, что покойные родственники были бы счастливы за нее и за детей, и этого было достаточно.

Тут вождь поднялся со своего места, и все тотчас же замолчали. Гиббон взял Элис за руку и ласково улыбнулся ей. Элис же смотрела на дядю Гиббона и с удивлением думала: «Как он сумел остаться таким молодым и красивым?» Она хотела поделиться своими наблюдениями с Гиббоном, но в этот момент вождь заговорил:

— Сегодня на нас снизошло благословение. — Он улыбнулся Элис и продолжал: — Да, сегодня мы привели домой пятерых Заблудших. И число птенцов, возвращенных в гнездо, несомненно, будет увеличиваться. Поскольку же у моего племянника хватило ума соединить судьбу с этой храброй женщиной, что сберегла детей до того времени, пока они не смогли вернуться домой, скоро мы будем праздновать еще и свадьбу.

Речь вождя была встречена радостными возгласами, а Элис густо покраснела. Гиббон же засмеялся и поцеловал ее в щеку, но она от этого еще сильнее покраснела.

Прошло несколько минут, и все вернулись к еде, разговорам и к кружкам вина с кровью. И лишь тогда Элис наконец успокоилась.

— Все в порядке, любовь моя? — спросил Гиббон с насмешливой улыбкой.

Элис кивнула и пробормотала:

— Да, в порядке. Просто мне стало немного не по себе… Видишь ли, все так громко закричали…

— Потому что ты для них героиня, — пояснил Гиббон.

Элис взглянула на него с удивлением, и он добавил:

— Да-да, не возражай. Ведь ты спасла четверых детей, а это немало. И все очень рады, что сразу столько Заблудших вернулись домой.

— И я теперь тоже дома.

— Да, любовь моя, ты тоже дома. И это событие стоит отпраздновать. — Гиббон лукаво улыбнулся и прошептал ей на ухо: — Я с радостью вернусь в нашу постель, чтобы отпраздновать это событие так, как мне более всего по вкусу.

— Ах!.. — Элис почувствовала, что ей хочется того же, однако заметила: — Но кажется, ты уже отпраздновал это событие так, как тебе хотелось.

Гиббон весело рассмеялся и прошептал в ответ:

— Такое событие сколько ни празднуй, все равно будет мало.

Взглянув на него, Элис тоже засмеялась. А потом зашептала ему прямо в ухо:

— Гиббон, а ты ведь помнишь тот… э… поцелуй, что подарил мне совсем недавно?

— Да, конечно. — Он расплылся в улыбке. — И еще я помню твой чудесный вкус.

— Скажи мне, о, мой великий любовник, а я найду тебя таким же чудесным на вкус?

Гиббон едва не поперхнулся вином, а Элис опять засмеялась. Потом он схватил ее за руку и повел из зала. Элис нисколько не сомневалась: радость, что наполняла ее сейчас, никогда не иссякнет. Она шесть лет провела в аду, убегая, прячась и сражаясь за то, чтобы остаться в живых, но сейчас она наконец-то дома, рядом с мужчиной, который любил ее. К тому же теперь она вместе с людьми, принявшими ее как свою. Теперь она одна из них.

Только сейчас Элис осознала, что Бог не оставил ее, что проклятия на ней не было и нет, что она просто заблудилась в этой жизни. И сейчас она благодарила Бога за то, что мужчина, сопровождавший ее в их общую спальню, был тем самым человеком, который нашел ее и вернул домой.

Хизер Гротхаус

Бесстрашная охотница

Глава 1

1 октября 1104 года

Лимнийский лес Шотландского нагорья

— Вот так, да? — прошептала Беатрикс Левенах на ухо незнакомцу, когда он застонал и навалился на нее всем телом.

Беатрикс прижала незнакомца к стене постоялого двора «Белый волк». Все происходило на заднем дворе, непозволительно близко к гостям, что трапезничали в зале за дверью, находившейся всего в двух шагах от них. Возможно, Беатрикс поступала неосмотрительно, но опасность ее возбуждала. И хотя, прокравшись сюда, незнакомец отвлек ее от работы, которой у Беатрикс, как хозяйки постоялого двора, было невпроворот, она не могла отказать себе в удовольствии пощекотать нервы — тем более что главное свое предназначение она видела совсем не в том, чтобы угождать завсегдатаям.

Беатрикс еще раз поднажала, и незнакомец глухо застонал. Причем стон этот, как всегда случалось, отозвался в ней странным и радостным ощущением — ей казалось, что кровь предков вдруг обратилась в лунный свет и быстрее побежала по жилам.

— Вот тебе, получай! — задыхаясь, воскликнула Беатрикс. — Получай, ублюдок!

Она почувствовала, как влага сквозь ее длинный кухонный фартук просочилась на платье, и ей стало жаль испорченную вещь — отстирать кровавое пятно едва ли удастся. Но переживания из-за испорченного наряда отошли на второй план, когда она почувствовала, как обжигающе холодные губы незнакомца скользнули по ее шее.

— Даже не смей мечтать об этом, — проворчала Беатрикс и, навалившись на него всем телом, тут же прикончила его.

Тяжело дыша, Беатрикс отступила от стены, и тело мужчины тотчас плюхнулось в грязь. Он валялся на заднем дворе постоялого двора, возле разбитого помойного ведра, которое Беатрикс так и не успела опорожнить.

Внезапно из-за горной вершины выскользнул яркий луч лунного света, упавший на неестественно бледное лицо покойника. Над его верхней губой сверкнул заостренный клык, голова же утонула в помоях. Затем полоска света скользнула по его рваной и грязной одежде, по пепельной, стремительно разлагающейся коже, по впалой груди, из которой торчали…

— Ах проклятие, — пробормотала Беатрикс.

Она шагнула к мертвому незнакомцу и, приставив ногу к груди мертвеца, схватилась обеими руками за деревянную рукоять вил и выдернула их.

Раздалось отвратительное шипение. Беатрикс снова отступила и посмотрела на испорченный инструмент — черная кровь уже впиталась в дерево.

— Третьи вилы за неделю, — сказала она со вздохом и швырнула их на мусорную кучу.

Беатрикс вновь взглянула на труп, стремительно превращавшийся в скользкую зловонную массу. Перед тем как исчезнуть с лица земли, то, что осталось от тела, издало пронзительный визг. Беатрикс поморщилась и плюнула туда, где только что лежал труп. Потом отступила еще на шаг от стены и стала вглядываться в черную стену деревьев — лес начинался сразу за постоялым двором.

Но никакого движения за деревьями Беатрикс Левенах не замечала — по крайней мере ничего подозрительного она не видела. Не было у нее и зловещего предчувствия, когда по спине бегут мурашки, а волосы встают дыбом на затылке — то были верные признаки готовившегося нападения. И ничто не нарушало тишину леса — ничто, кроме горного холодного ветра, свистящего в кронах вязов и несущего на своей спине зиму.

— Но надолго ли эта тишина?.. — пробормотала Беатрикс.

После совершенного ею убийства ночь показалась ей еще холоднее, хотя между лопатками и на груди у нее выступили капельки пота. Онемевшими пальцами Беатрикс развязала тесемки фартука и стащила его через голову. Скомкав фартук, она отправила его туда же, куда до этого отправила вилы. Затем, повернувшись так, чтобы луна осветила ее платье, Беатрикс оценила ущерб и направилась к бочке с дождевой водой в углу двора.

«Не так уж страшно, — подумала она. — Черное пятно здесь, несколько брызг там, вот и все». Она могла замаскировать свежие пятна на лифе с помощью особого средства — Мать Вечность знала, что каждую ночь ей так или иначе приходилось им пользоваться, но на юбке след от сегодняшнего убийства останется навсегда. Беатрикс погрузила руки в бочку с водой и начала тщательно оттирать черную липкую кровь.

— Чертовы вампиры… — бормотала она сквозь зубы.

Руки ужасно мерзли от ледяной, воды, и еще ей досаждала мысль об испорченных вилах. Беатрикс вдруг шмыгнула носом и подумала: «Ну вот, опять то же самое…» Конечно, она никогда ничего, не боялась. Встречаясь с врагами, Беатрикс никогда не отступала и бесстрашно вступала с ними в бой. Ее бесстрашие подпитывалось сильнейшей ненавистью к гнусным тварям; убивать вампиров она считала своим долгом. И лишь после совершения очередного убийства, лишь после того, как жизни ее больше ничто не угрожало, на глазах выступали непонятные слезы, а по телу прокатывалась дрожь.

Беатрикс схватилась обеими руками за края бочки и замерла, пристально глядя в воду. Затем подняла голову и, уставившись на полную белую луну, сделала глубокий вдох.

«Ты Левенах. — Когда-то она не раз слышала эти слова от отца, но теперь, когда отец ее был мертв, слова эти прозвучали у нее голове. — Ты защитница. Хранительница Лимнийского леса, хранительница всех его жителей, всего нагорья».

Из открытой двери черного хода донесся треск разбиваемой посуды, но Беатрикс даже не поморщилась. Еще одна глиняная кружка закончила свое существование, разбившись о каменный очаг. То была месть со стороны одного из лимнийцев за то, что хозяйка постоялого двора вовремя не подлила ему эля. Они были как дети, эти лимнийцы, которых она поклялась защищать. Беатрикс тихо рассмеялась. Невинны, как дети! И как дети капризны и жестоки.

Беатрикс выпрямилась, утерла глаза и еще раз взглянула на луну. Затем вернулась в зал, где человек двадцать лесных жителей с нетерпением ждали, когда их обслужат. Эти люди распускали о ней небылицы, пили ее эль, ели ее похлебку и при этом совершенно ей не доверяли. Правда, они пусть неохотно, пусть с ворчанием, но все же платили ей дань, выделяя скромную долю из своих припасов, как того требовал закон, не нарушавшийся уже много веков. Лимнийцы с незапамятных времен платили дань тем, кто их хранил и защищал — волшебникам из рода Левенах. Беатрикс была последней из рода, и лимнийцы, следуя традиции, несли дань и ей, хотя и считали ее ведьмой.

«Ведьма Беатрикс».

«Из-за нее все мы будем прокляты».

«Из-за нее все мы погибнем».

Нет, ей совсем не хотелось возвращаться на постоялый двор «Белый волк», но она все равно вернулась туда.

Потому что она Левенах. Потому что она последняя из рода.

Наконец все разошлись. Проводив последнего гостя, едва державшегося на ногах, и закрыв за ним дверь на засов, Беатрикс почувствовала такую усталость, что с радостью уснула бы прямо здесь, на полу. Но она позволила себе лишь прижаться лбом к деревянной, в зазубринах, задвижке и тихонько вздохнуть. Все тело ныло и болело, веки слипались, а глаза жгло, словно их натерли песком. К счастью, завтра воскресенье, и она сможет отдыхать весь день.

Но она не могла провалиться в сон прямо сейчас. Ее ждала работа. По счастью, комнаты для гостей на втором этаже пустовали — последнее время постояльцев в гостинице было мало, но рабочий день ее еще был далек от завершения.

Тяжело вздохнув, Беатрикс окинула взглядом зал. Почти все столы были сдвинуты с мест, а столешницы стали липкими от пролитого пива. Кружки же и деревянные миски валялись на полу, словно гигантские желуди, сброшенные с дуба порывом ветра. А табуретки валялись в разных углах ножками кверху. Беатрикс не стала подметать, пока тут были посетители, не хотела показывать зад этим пьянчугам, и теперь глиняные черепки терпеливо дожидались, когда их сметут в одну кучу. В очаге же, вспыхивая красным пламенем, догорали уголья, и трудно было дышать от дыма и чада.

В очередной раз вздохнув, Беатрикс подумала о том, с каким бы удовольствием занялась уборкой, распахнув окна и двери. Но в открытые окна мог проникнуть не один лишь чистый прохладный ночной воздух. С тем же успехом она могла бы повесить на дверях вывеску: «ЖИЛИЩЕ ОДИНОКОЙ ВЕДЬМЫ. ВХОД ДЛЯ ВАМПИРОВ — ЗДЕСЬ».

Беатрикс зажгла несколько сальных свечей и с угрюмой решимостью принялась за уборку, мечтая закончить все поскорее, мечтая о том, чтобы ей было с кем поговорить, выполняя грязную работу, мечтая о том, чтобы она, подобно своей прабабушке, могла заклинаниями заставить мебель танцевать, а старую метлу — выметать из-за угла весь сор.

Когда наконец порядок был восстановлен, Беатрикс выпрямилась и со стоном швырнула тряпку в грязную воду. А метла, которая и не думала повиноваться ей, как бы пристально Беатрикс на нее ни смотрела, стояла, прислонившись к столу, и хозяйку даже не замечала. На глаза Беатрикс упала мокрая от пота прядка, и она с раздражением откинула ее. Затем подошла к очагу, чтобы сгрести в кучу уголь, после чего обошла весь зал, задувая свечи, за исключением последней, которую и взяла, отправившись на кухню.

На кухне работы было немного, и Беатрикс, поднатужившись, подняла с очага тяжелый котел с загустевшими остатками похлебки, поставила его на пол и чуть наклонила. Две кошки, белая и черная, тотчас же метнулись к котлу и принялись за ужин, не обращая внимания на хозяйку.

Беатрикс тщательно вытерла стол, оставив кружки и миски отмокать в чане. После этого она снова взяла свечу и направилась к маленькому плетеному коврику в дальнем углу кухни. Наклонившись, сдвинула коврик в сторону, после чего схватилась за металлическое кольцо, вделанное в доску люка, и, потянув за кольцо, открыла люк.

Из люка потянуло сквозняком, и Беатрикс с наслаждением вдохнула свежий морской воздух. Она взглянула на свой испачканный наряд, но решила, что не станет переживать из-за того, что выглядит не слишком опрятно. Вот-вот наступит рассвет, и на то, чтобы привести себя в порядок, у нее не остается времени. Она лишь пригладила волосы и вытерла рукавом щеки и лоб.

Ступеньки были крутые и узкие, но ни одна из них не скрипнула, когда Беатрикс осторожно спускалась в погреб. Свеча отбрасывала на каменные стены красноватые отблески, и Беатрикс казалось, что волосы у нее на голове шевелятся. Спустившись наконец вниз, она громко произнесла:

— Тейне! [1]

И тотчас же во всех углах подвала появились высокие железные канделябры. В каждом из них было по семь свечей, и каждая из семи свечей зажглась.

Поставив свою свечу на последнюю ступень, Беатрикс вышла на середину подвала и шагнула к массивной плите из черного блестящего сланца, напоминавшего драгоценный камень. Язычки пламени отражались в этой плите как в зеркале, и Беатрикс почти сразу же увидела в нем и свое отражение. Она пристально уставилась в черное зеркало, стараясь ни о чем не думать, стараясь очистить сознание. Лишь почувствовав себя готовой, она развела руки в стороны и крикнула:

— Фосгейл! [2]

Едва она произнесла эту команду, как в каменной плите появилась щель, которая затем стала расширяться — две половины плиты с тихим шорохом расползались в стороны. А между плитами была непроглядная тьма — стократ чернее самого черного камня, мрачнее глубин самого глубокого озера, холоднее самой холодной зимы.

Но сердце Беатрикс наполнилось радостью и восторгом, что всегда случалось с тех самых пор, как ей еще девочкой впервые позволили посетить этот волшебный колодезь. И всякий раз, когда Беатрикс приходила сюда, она убеждалась в том, что действительно являлась волшебницей из могущественного и древнего клана Левенах, женщиной, в чьих жилах текла кровь волшебников. Только здесь она могла почувствовать себя воительницей, сражающейся против зла, хранительницей нагорья, защитницей тех, кто жил под сенью леса. Здесь она иногда видела людей, в чьих жилах текла та же кровь, что и в ее, людей, которые канули в вечность. Здесь были ее друзья и тот источник, из которого она могла черпать силы. И именно здесь она находила покой, который приносили ей мертвые, их загадочные обещания…

Прошло еще какое-то время, и из темноты внезапно возник мужчина с седыми волосами и короткой опрятной бородкой.

— Здравствуй, малышка Беатрикс.

— Здравствуй, папа, — прошептала Беатрикс. — Я скучаю по тебе.

— И я по тебе скучаю, дочка.

— Трудная была ночь, — пожаловалась Беатрикс.

Отец кивнул в ответ и тут же сказал:

— И все же он придет.

Беатрикс со вздохом покачала головой. Она не хотела говорить об этом сегодня, хотела лишь поболтать с отцом, чтобы обрести душевный покой.

— Я больше не могу, папа. Я так устала.

— Нет, ты можешь. Ты должна. Он придет, и мы спасем лимнийцев.

— Я не хочу, чтобы он приходил. И мне нет дела до лимнийцев, — с дрожью в голосе проговорила Беатрикс. — Мне так одиноко… Все тут меня ненавидят, считают ведьмой.

Отец вдруг помрачнел и заявил:

— Такова клятва, Беатрикс.

Она заговорила очень тихо, почти шепотом. Но в голосе ее была бездна отчаяния, а слезы струились по щекам:

— Это несправедливо, папа. Я одна, и лимиийцы отвернулись от меня, когда вы покинули нас. С каждым днем они все крепче верят в то, что это я убиваю людей.

— Но он придет, и ты его дождешься, — стоял на своем отец. — Потому что ты…

— Да, мы из клана Левенах, я знаю. — Беатрикс шмыгнула носом. — Но какая из меня колдунья? Ведь я почти ничего не умею. Я даже не могу заговорить воду, заставив ее закипеть.

— Ты настоящая колдунья, Беатрикс, поверь мне. Но ты права насчет того, что твое могущество становится менее очевидным…

— Менее очевидным?

— Да, именно так. Но в этом твоя защита. Сейчас рядом с тобой нет никого из клана Левенах, поэтому твоя сила сделала бы тебя легкой мишенью. По мере того как нас становилось все меньше, некоторые из наших возможностей становились тайными. Но они вернутся в момент решающей схватки со злом, когда ты встретишься с тем, чья сила под стать твоей.

— Но кому нужна колдунья без силы? — в раздражении пробурчала Беатрикс. — Колдунья без силы — как мужчина без своего мужского копья.

— Ох, Беатрикс!.. — Отец взревел от хохота.

— Но разве не так? Ведь я бессильная ведьма.

— Сейчас у тебя ровно столько cил, сколько тебе нужно, — сказал отец, все еще посмеиваясь. — Ты можешь приходить к колодцу и видеть там будущее. Самое же главное — ты можешь выслеживать и убивать вампиров лучше, чем кто-либо другой за всю историю клана Левенах. Ты станешь гордостью нашего клана.

— Лимнийцы скорее всего повесят меня как ведьму. Но самое смешное, что я и есть ведьма, только ничего не могу!

— Ты продолжаешь говорить лимнийцам о том, что помолвлена?

— Да, но они мне уже не верят. Они все время расспрашивают меня о моем женихе, а я все время забываю, что рассказывала им в последний раз.

— Скоро с этим будет покончено, — пообещал отец. — Он обязательно придет, поверь мне. Удачи тебе, моя маленькая Беатрикс.

— Нет, папа, не уходи! — взмолилась Беатрикс, глядя, как подернулась рябью вода.

Она не хотела, чтобы отец уходил, не хотела в который уже раз смотреть на белого зверя, носившегося по полям и лесам. Она множество раз видела этот образ, но он ни о чем ей не говорил.

Как бы там ни было, на подернутой рябью воде уже возникло что-то белое. Беатрикс знала, что вскоре она увидит четвероногое создание, в честь которого и был назван ее постоялый двор. Белый Волк… Может, на сей раз, он будет пить воду из лесного ручья, может — стоять на лесной опушке, а может быть — трусить по узкой лесной тропинке. Но он по-прежнему останется для нее все тем же непонятным символом, давно уже потерявшим всякую значимость для Беатрикс Покинутой, Беатрикс Растоптанной, Беатрикс Бессильной Ведьмы.

Она уставилась на дрожащее изображение на воде. Потом нахмурилась и вздохнула.

Перед ней действительно был Белый Волк.

Но на этот раз зверь сидел за столом в каком-то постоялом дворе, весьма напоминавшем тот, что находился у нее над головой. Причем в лапе он держал кружку с элем.

Глава 2

1 октября 1104 года Эдинбург

— Выходит, вы пришли, чтобы узнать о кровососах, да?

Олдер неспешным точным движением поднял со стола кружку с элем, внимательно изучая при этом толстого неопрятного мужчину, сидевшего напротив. Едва заметно кивнув в ответ на вопрос, Олдер поднес к губам кружку, не сводя глаз с жалкого смертного.

Толстяк захихикал, и круглый живот его под грязной потрепанной туникой затрясся. Рубашка же с засаленным воротником была сшита изо льна тонкой выделки, и Олдер невольно задумался о том, что сталось с аристократом, у которого она была украдена. Тут сводник наклонился к Олдеру — словно хотел поделиться с ним каким-то секретом. И тотчас же усилилась ужасная вонь, исходившая от толстяка, так что Олдер невольно поморщился.

Толстяк же, откашлявшись, проговорил:

— Что ж, вы обратились к нужному человеку. — Он подмигнул собеседнику и, откинувшись на спинку стула, накрутил на палец одну из длинных золотых цепей, что висели у него на шее. — Как вас зовут, мой друг-англичанин?

Олдер колебался не дольше мгновения. Что с того, что этот мерзавец узнает его имя? Никто из тех, кто выживет сегодня, все равно его не запомнит.

— Олдер де Уайт, — представился он, пожав плечами.

Когда-то это имя кое-что значило. Неужели человек, который его носил, все еще существует?

— Олдер де Уайт? Имя вам подходит [3], должен сказать!

Мужчина расхохотался, затем окинул собеседника взглядом. У Олдера были очень светлые, почти белые волосы, а также очень бледная кожа.

— Да, верно, подходит.

Олдер закивал и ухмыльнулся, дабы сводник чувствовал себя непринужденно в его обществе и продолжал говорить.

— Что же, Олдер де Уайт, я с удовольствием поделюсь с вами тайнами кровожадных убийц, но лишь после того, как утолю свою жажду. — Повернув голову, он заорал на проходящую женщину. — Эй, шлюха, выпивку неси!

Молодая женщина, одетая лишь в исподнее, которое было слишком узким для нее, принесла поднос к столу, за которым сидели мужчины. Олдер видел, что под поношенной льняной рубашкой у нее ничего не было. Соски, натянувшие ткань, и темный треугольник волос, просвечивающий под ветхой тканью, говорили о ее ремесле куда красноречивее, чем укороченный подол, открывавший взгляду икры над короткими кожаными ботинками. Черные волосы ее, заплетенные в косу и уложенные вокруг головы, были почти такого же цвета, как тени под глазами и синяки на плечах и на щеке.

Она уставилась на толстяка тяжелым взглядом, затем наполнила кружку, низко наклонившись над столом и давая возможность Олдеру хорошенько разглядеть ее грудь. Причем Олдер, сразу же заметив все ее синяки, вопросительно взглянул на сводника. Тот улыбнулся и спросил:

— Тебе она нравится? Обычно я приберегаю ее для себя, но за хорошую цену могу поделиться ею с добрым другом на вечерок. — Толстяк подмигнул и добавил: — Она сделает все, что пожелаешь.

И в тот же миг, не меняя выражения лица, женщина развернулась к Олдеру и оттянула вниз рубашку, выставив напоказ грудь.

— Ну, что скажешь? — Сводник снова улыбнулся.

— Я подумаю, — ответил Олдер, глядя лишь в глаза женщине.

Та спокойно встретила его взгляд и лишь через мгновение вздрогнула — словно очнулась от глубокого сна.

«Убери поднос. Оденься. Собери свои пожитки и уходи отсюда, иначе ты умрешь. Умрешь здесь, сегодня».

Женщина поспешно прикрыла грудь и в растерянности уставилась на Олдера. А тот, повернувшись к своднику, проговорил:

— Возможно, я куплю ее у тебя на ночь. Но это случится после того, как мы поговорим.

— Да, конечно.

Толстяк захихикал и ленивым взмахом руки отпустил женщину, не догадываясь о том, что больше уже никогда не увидит свою любимицу.

— Я думаю, вы ей понравились, — добавил он, выразительно взглянув на собеседника.

— Я нравлюсь всем, — ответил Олдер.

В тоне его не было ни намека на гордость. Гордость убили в нем давным-давно. Задушили насмерть, оставив ему на память уродливый шрам на шее, который сейчас скрывала туника. Смертные в своем абсолютном большинстве находили Олдера неотразимо привлекательным. Будь то шлюха или аристократка, крестьянин или солдат, мужчина или женщина, стыдливая девственница или развратница, простак или искушенный — всех тянуло к Олдеру де Уайту. И все они испытывали общий для смертных голод, мучительное желание, для кого богатства и красоты, для кого — любви, для кого — утешения и вечного покоя. Возможно, люди чувствовали в Олдере какую-то тайную силу, и, беззащитные перед этой темной силой, они склонялись перед ним. Эта неведомая сила многих манила и привлекала. И люди тянулись к нему, стремились прикоснуться к нему, страстно желали, чтобы и он к ним прикоснулся.

И никто не догадывался о том, что прикосновение Олдера означало смерть.

— Конечно, понравились! — воскликнул сводник, кивая. — Ведь вы мужчина видный, внушительный. И сразу заметно, что при деньгах. — Его улыбка сделалась еще более слащавой. — Готов держать пари, что мужское достоинство у вас тоже весьма внушительное. Ведь так?

Олдер пожал плечами.

— Так как же насчет вампиров?

Сводник многозначительно прищурился.

— Я слышал истории о таких, как вы, об искателях приключений, что стремятся попасть в лес, чтобы увидеть зло собственными глазами. Но это очень опасно, друг мой. Многие навсегда пропадают.

— Во мне нет страха, — заявил Олдер, и это было чистейшей правдой. — Расскажите свою историю.

Олдер терял терпение, и полная луна над крышей постоялого двора взывала к себе волнующим шепотом. Томила кровь.

— Когда-то в нагорье было полно этих тварей, — сказал толстяк. — Они рыскали в густых лесах и целыми стаями нападали на города и путешественников. Удерживала их только одна старинная семья колдунов, но те и сами были порождением зла, зла не менее жуткого, чем вампиры.

Олдер поежился от нахлынувших воспоминаний — так море в бурю волнуется, словно моля Всевышнего освободить его от оков.

— Колдуны, говорите? — Олдер был рад тому, что в голосе его звучал лишь умеренный интерес.

— Да, колдуны и ведьмы. Клан Левенах. Рыжеволосые, как сам дьявол. Только они могли убивать чудовищ, и они пожирали их гниющие трупы, чтобы набраться силы.

Олдер знал, что это не так, но он не стал поправлять рассказчика; в нем крепла надежда.

— Вы говорите, что раньше там было полно вампиров, а сейчас их нет? Все убиты колдунами и ведьмами из клана Левенах?

— Почти так. Почти, но не совсем. — Сводник заговорщически подмигнул собеседнику. — Говорят, сто лет назад случилась великая битва между вампирами и кланом Левенах, и войну между вампирами и колдунами разжег смертный. Противники почти полностью уничтожили друг друга, когда на них снизошла Дикая Охота [4]. А смертного, конечно же, низвергли в ад.

Слушая толстяка, Олдер кивал и криво усмехался — уж он-то знал, что происходило на самом деле. Да, охотники действительно появились во время сражения, повлияв на его исход. Но он, Олдер, в ад не попал, а всего лишь стал пленником Предводителя Охоты, хотя, наверное, милосерднее было бы отправить его прямиком в ад. Правда, хотя ему удалось сбежать из плена, нос его все еще чувствовал жуткий запах дыма, клубившегося под копытами крылатых коней, а шею его все еще саднило от тугой золотой удавки. Долгие ночи бежал он от мстительной стаи, хотя прекрасно знал, что не родился еще тот, кого не выследит рано или поздно Дикая Охота. Знал он и о том, что пленник Дикой Охоты останется пленником на вечные времена, где бы он ни находился. Его по-прежнему продолжали преследовать крики проклятых, и он по-прежнему жаждал их черной крови… Сводник между тем продолжал:

— Но король кровососов, а также горстка колдунов сумели сбежать, оставив трупы своих собратьев лежать непогребенными как предупреждение всем тем, кто вздумает нарушить законы христианского мира. — У сводника хватило наглости благоговейно перекреститься. — На какое-то время на земле воцарился мир, но сейчас…

— Что сейчас? — оживился Олдер.

— Вампиры вновь шарят по лесам, и это — новое поколение, зачатое неким гнусным демоном.

«Ласло! — мысленно воскликнул Олдер и тут же почувствовал, как вскипела его кровь, грозя разорвать жилы и просочиться сквозь кожу. — Да, именно Ласло провозгласил себя королем». Стараясь успокоиться, он спросил:

— А как же клан Левенах?

В ожидании ответа Олдер затаил дыхание — от этого рода зависела судьба его души.

Сводник присвистнул и щелкнул пальцами.

— Все умерли, кроме одной. Поэтому я и оказываю вам любезность тем, что предупреждаю об опасности. Как англичанин англичанина. Не суйтесь туда. Нет больше защиты от убийц тому смертному, который рискнет войти в зачарованный лес в поисках приключений. Левенах может убить вас просто для забавы. Никто и близко не подходит к проклятому лесу, если только не хочет умереть ужасной смертью.

Сделав над собой усилие, Олдер пробормотал:

— Так вы сказали, что одна Левенах все же осталась? Только одна, не так ли?

— Да, верно, одна Левенах осталась.

Сводник поднес ко рту кружку с элем и осушил ее одним глотком. Со стуком поставив кружку на стол, он громко рыгнул и добавил:

— Ведьма Левенах — самая красивая и самая беспощадная колдунья во всем нагорье.

— И она — последняя? — допытывался Олдер.

— Да, последняя. Но когда и она умрет, лично я плакать не буду. Туда ей и дорога.

Олдер ужасно нервничал, но он знал, что собеседник этого не замечает.

— И где же человек, желающий погибнуть ужасной смертью, мог бы найти эту последнюю из Левенах? — спросил он, делая вид, что спрашивает просто из любопытства.

Сводник внимательно посмотрел на Олдера; казалось, он обдумывал его слова. Затем, наклонившись к нему через стол, негромко заговорил:

— Есть одна дорога, ведущая на запад от Эдинбурга в сторону озера Лох-Ломонд. И сразу за озером, словно из ниоткуда, вырастает лес. На дорогу из леса выбегает узкая тропинка, а неподалеку стоят черные деревья с голыми ветвями.

Те деревья были сожжены, напомнил себе Олдер. Гневное предупреждение архангела Михаила оставалось в силе.

— Так вот тропинка эта ведет в Лимнийский лес и к постоялому двору «Белый волк», где поджидает свои жертвы колдунья Левенах.

Олдер вздрогнул, услышав зловещие слова.

— Постоялый двор «Белый волк»?

— Да, именно так. Этот постоялый двор — ловушка, которую устроила Левенах, чтобы заманивать заблудившихся путешественников. Хотя я слышал, что последнее время дела у нее идут не бойко.

Сводник громко захохотал.

Олдер впился взглядом в собеседника:

— Вы уверены, что этот постоялый двор находится именно там? Вполне уверены?

Сводник тут же кивнул:

— Конечно, уверен. Я знаю все, что происходит не только в Эдинбурге, но и во всей Шотландии. В моем заведении много всего рассказывают. Ведь моя гостиница лучшая в столице. И если вы хотите кровавых приключений, то поезжайте по той темной тропинке в Лимнийский лес. Но предупреждаю: у вас будет очень мало шансов выйти из этого леса. А если и выйдете, то совсем не такой, как сейчас…

— Именно это мне и надо, — в задумчивости пробормотал Олдер.

Сводник нахмурился и спросил:

— Вы о чем?.. Вы что-то сказали?

— Нет-нет, ничего.

Олдер откинулся на спинку стула и улыбнулся собеседнику. На душе у него стало легче, хотя голод терзал еще сильнее, чем прежде. Потянувшись к своей кружке, о которой успел забыть, он сделал глоток эля. Приятно было еще раз отведать напитка смертных, хотя теперь эль не приносил ему того удовольствия, что раньше. Чувства его настолько обострились, что сейчас он улавливал в напитке даже запах пота, исходивший от пивовара.

Час был поздний, и Олдер, осмотревшись, увидел, что постоялый двор, где они сидели, почти опустел; постояльцы отправились на второй этаж — там находились гостиничные комнаты, и там же желавших ждали утехи плоти. Олдер чувствовал запах разврата, исходивший из комнат наверху, и люди эти представлялись ему нанизанными на вертел жареными цыплятами, уже достаточно пропеченными для того, чтобы с ними расправиться.

И Олдер был очень голоден.

Но перед пиром полагалась прелюдия, которую он заслужил…

Сводник, похоже, заметил, что остался наедине с незнакомцем, но это скорее порадовало его. Быстро осмотревшись, он снова взглянул на Олдера и с улыбкой проговорил:

— Вот мы и одни, мой странный любознательный друг. Мне позвать для вас шлюху? Или у вас будут какие-нибудь другие пожелания?

Олдер тоже улыбнулся и, пожав плечами, ответил:

— Пожалуй, вы правы. Мне действительно не хочется оставаться в одиночестве в этот вечер.

Сводник хохотнул и закивал.

— Да-да, так я и подумал. — Он начал приподнимать со стула свою огромную задницу. — Для вас, только для вас, мой друг, я позову эту шлюху, а потом…

Толстяк умолк и в изумлении уставился на собеседника, когда тот ухватил его за плечо.

А в ушах Олдера, почти оглушая его, уже звенел лунный зов.

Пристально глядя на сводника, он спросил:

— А что вы скажете, если я попрошу вас составить мне компанию… мой друг?

Сводник замер на мгновение. Потом губы его растянулись в развратной ухмылке и он проговорил:

— Ну, я бы сказал, что обычно такими делами не занимаюсь, но если такой богатый и красивый друг, как вы…

Он внезапно умолк и облизнул свои пухлые губы. Потом снова ухмыльнулся и добавил:

— Мне очень даже любопытно узнать, что прячется в таких славно скроенных бриджах, как у вас.

Олдер одним движением стащил толстяка со стула и крепко обнял его за плечи. Тот издал почти женский вздох вожделения, и Олдер невольно усмехнулся — он прекрасно знал, как воздействует на простых смертных. И чем больше было зла в душе смертного, чем порочнее он был, тем более легкой добычей для Олдера он становился.

Олдера давно уже терзал голод, и ему хотелось унять его как можно быстрее. Но он не смог устоять против искушения еще раз заговорить со смертным.

— Ты хочешь знать, трактирщик, почему я ищу Левенах? — спросил он, глядя толстяку прямо в глаза.

— Да, расскажи… — простонал тот, млея от желания.

Олдер негромко рассмеялся:

— Так вот, тот смертный, что разжег войну между вампирами и колдунами, — это я.

Трактирщик вздрогнул в испуге и попытался отстраниться, но Олдер крепко его держал. Судорожно сглотнув, толстяк пробормотал:

— Но та… битва была сто лет назад.

— Верно, сто лет назад, — ответил Олдер и, наконец-то обнажив клыки, растянул губы в оскале. — Но я больше не смертный.

Глава 3

Воскресенье миновало, и настал вечер следующего дня — пора было открывать для посетителей постоялый двор «Белый волк». Беатрикс встречала этот вечер, почти смирившись с неизбежностью. Воскресенье она провела в отдыхе и размышлениях, пробуя эль разной степени крепости, и пришла к выводу, что отцу стоит довериться.

Она была Левенах. И она умела ждать.

Лимнийцы вели себя тихо и мирно после субботней ночи, когда она в последний раз убила вампира, так что сегодняшний вечер как будто не предвещал неприятностей. «Все будет как всегда», — говорила себе Беатрикс. Правда, сегодня ночью ей придется выйти на Охоту, чтобы припугнуть вампиров, загнать их обратно в логова, отбить у них желание охотиться на мирных жителей леса. Но на Охоту ей выходить еще не скоро. Вечер только начался, и Беатрикс пребывала в благостном настроении. Ей не о чем было беспокоиться; тем более что накануне древний колодец Левенах еще раз показал ей Белого Волка, и тот, как и положено дикому зверю, мчался по лесной тропе на четырех лапах, а не сидел за столом на постоялом дворе с кружкой эля в лапе.

Беатрикс спустилась в зал и заменила висевшие над дверью засохшие пучки трав-оберегов на свежие — те гораздо лучше отпугивали незваных гостей. Загнав кошек на кухню, она с усмешкой сказала им:

— В зале не появляйтесь. Вы же знаете, как им нравится швырять в вас кружками, когда они напьются.

Но лимнийцев трудно было осуждать за их поведение. «Все они невинны и простодушны, как дети, — думала Беатрикс. — И лучше им такими и оставаться». А если бы лимнийцы вдруг поверили в правдивость некоторых старинных легенд, если бы решили, что мир вокруг них совсем не таков, каким кажется… О, тогда Беатрикс Левенах почти наверняка разделила бы участь многих других колдуний нагорья. Да, Беатрикс прекрасно знала, что люди иногда гораздо опаснее вампиров.

Что же касается самих вампиров, то лишь ей одной, Беатрикс Левенах, по силам положить конец владычеству этих гнусных кровососов. Правда, она пока не знала, как это осуществить, поэтому решила действовать так, как велел ей отец, решила, что должна дождаться появления Белого Волка.

Как следует помешав похлебку в котле, она вышла из кухни и пошла открывать дверь для посетителей. Вечер выдался сырым и туманным, и людей, наверное, мучила жажда. Беатрикс была рада, что могла предоставить им самое надежное убежище в самые опасные ночные часы, — именно это поддерживало ее и наполняло ее жизнь хоть каким-то смыслом.

Дойдя до середины зала, она невольно вздрогнула, услышав громкие крики за дверью.

Олдер остановился под сенью деревьев, росших вдоль тропинки. Цель, к которой он шел так долго, была прямо перед его глазами, но еще не стемнело, поэтому он не мог принять обличье человека и по-прежнему оставался на четырех лапах.

Да, наверняка именно здесь находилась обитель Левенах, и, похоже, вместе с ним, Олдером, сюда пришла и беда, хотя вовсе не он ее принес.

У дверей жилища толпились люди с факелами в руках. А те, что были без факелов, размахивали топорами и дубинками. И почему-то сразу же бросались в глаза мужчина и женщина, стоявшие чуть поодаль и державшие какой-то длинный сверток.

— Беатрикс Левенах! — заорал мужчина, стоявший у самой двери. — Выходи, ведьма! Выходи и посмотри на жертву своего злодейства! Да, выходи и посмотри, не то мы сейчас спалим тебя здесь заживо!

Толпа взревела, но вскоре утихла. По всей видимости, все ждали, когда хозяйка откроет дверь. Но дверь не открылась, и тогда мужчина снова закричал:

— Эй, Левенах! Ты слышишь нас, ведьма?! С нас довольно твоих злодеяний! Мы пришли, чтобы расправиться с тобой!

Олдер повернулся и взглянул на закатное солнце, все еще висевшее над верхушками деревьев. Было еще слишком светло, поэтому он по-прежнему скрывался в густой тени.

Снова повернувшись к дому, он мысленно произнес: «Не выходи». Было совершенно очевидно: если Левенах сейчас выйдет из дома, разъяренная толпа тотчас ее убьет. А мертвая она была Олдеру без надобности. Более того, если последнюю колдунью из клана Левенах убьют смертные, то и ему, Олдеру, придет конец.

Он должен пролить ее кровь, он, и никто другой.

«Не выходи», — повторил он.

Внезапно дверь распахнулась, и Олдер в изумлении уставился на женщину, выходившую к бушующей толпе.

— Что это значит?! — громко спросила колдунья, и Олдер вздрогнул при виде этой последней из рода Левенах.

Всем своим существом он ощущал ее силу, ее власть. Невольно попятившись в глубь леса, он почувствовал, как шерсть встала дыбом у него на загривке.

Проклятый солнечный свет — пусть уже не очень яркий — сверкал в ее огненных волосах. И тотчас же в ушах у него прозвучали слова сводника: «Рыжая, как сам дьявол».

Левенах была выше большинства мужчин, собравшихся перед ее домом. И она смотрела на них с вызовом, подбоченившись. На ней было платье простолюдинки, но стоило лишь взглянуть на нее — становилось ясно: такая женщина никак не может быть простой.

Тут предводитель толпы приосанился и снова закричал:

— Еще одна смерть на твоей совести, Левенах!

Он указал в сторону мужчины и женщины с длинным свертком, и те сразу же приблизились.

Некоторые из женщин громко зарыдали, а мужчины снова разразились криками и проклятиями.

— Что ты скажешь на этот раз?! Все тебе мало нашей крови?! — еще громче заорал предводитель.

— Кто это? — послышался тихий голос Левенах.

— Мой мальчик! — завопила женщина со свертком. — Мой бедный Том! Ему только недавно исполнилось шестнадцать, он еще и мужчиной не успел стать! Но что тебе до этого?! Ты убила его, гнусная ведьма! Шлюха! Отродье сатаны!

— Нет-нет, — прошептала колдунья, и Олдеру показалось, что он учуял ее ужас. — Нет, только не Том…

— Ты лжешь! — закричал предводитель, размахивая факелом. — Ты всегда нам лгала! Ты слишком долго пила нашу кровь, и теперь с нас довольно, Беатрикс Левенах! Теперь мы положим этому конец!

— Дунстан, но ты ведь не думаешь, что я…

— А что еще мы должны думать? — перебил Дунстан. — Незамужняя женщина, которая ведет себя так, словно она мужчина, словно она…

— Но мой жених…

— Нет никакого жениха! — со злобной насмешкой воскликнул Дунстан. — Годами мы молча глотали твою ложь, твою и твоего отца. Старые сказки — всего лишь сказки! Ты защищаешь лимнийцев не лучше, чем нас защищал бы сам дьявол!

Олдер поежился при этих словах. Дунстан же продолжал:

— А теперь ты заплатишь за все, проклятая ведьма. Я знаю, как с тобой расправиться.

Дунстан взглянул на свой факел, потом покосился на толпу. Солнце уже заходило за верхушки деревьев, и казалось, что факелы в руках мужчин разгорались все ярче.

— Хватайте ее! — распорядился Дунстан. — А потом надо подпалить ее логово!

Несколько смельчаков, приблизившись к Левенах, схватили ее и потащили в сторону леса. Губы ее шевелились — очевидно, она шептала какое-то заклятье. Но даже если это действительно было заклятье, на тащивших людей оно совершенно не действовало.

Олдер вновь взглянул на красноватое марево над вершинами деревьев.

Еще несколько мгновений, и тогда… Тогда он, возможно, уже сможет принять человеческий облик.

— Поджигайте же дом! — крикнул Дунстан. — Поджигайте быстрее!

Несколько крепких мужчин подтащили Левенах к старому узловатому вязу, стоявшему на поляне перед постоялым двором, совсем недалеко от того места, где затаился наблюдавший за происходящим волк.

И теперь Олдер явственно ощущал вибрации, исходившие от Левенах, — она излучала энергию, пульсировавшую в одном ритме с его гулко бьющимся сердцем.

Люди же, которым было велено поджечь дом, стояли перед постоялым двором в бездействии; казалось, они боялись приближаться к нему. Но судьба постоялого двора совершенно не заботила Олдера. Сейчас он был озабочен только судьбой его хозяйки, ибо понимал: земные дни Левенах вот-вот закончатся.

Он снова посмотрел на верхушки деревьев и тут же взвыл по-волчьи.

— Не делайте этого, умоляю вас! — воскликнула Левенах. — Дунстан, ведь я — Левенах! А когда-то вы поклялись, что…

— Не угрожай мне, ведьма! — прорычал предводитель толпы. Он схватил ее за огненные волосы. — Скоро лимнийцы освободятся от тебя, освободятся от зла, которое ты на нас насылаешь. Заклятье исчезнет, когда мы бросим твой поганый труп на горящие уголья твоего логова.

Олдер взвизгнул словно от боли.

— Нет!

Левенах попыталась вырваться, но мужчины крепко ее держали. Тут откуда-то появилась веревка, и на шею ей накинули петлю.

У Олдера возникло ужасное ощущение; казалось, горло его сдавили, и он вот-вот задохнется. И тут же старый шрам напомнил о себе острой болью.

В следующее мгновение он понял, что больше не может ждать. И не важно, зашло солнце или еще нет. Пусть случится то, что должно случиться.

Присев на передние лапы, Олдер замер на мгновение, а затем, с силой оттолкнувшись от земли, с яростным рыком выпрыгнул из-за деревьев.

Глава 4

«Неужели я сейчас умру?» — спрашивала себя Беатрикс, когда ей на шею накинули петлю; она не в силах была поверить в происходящее, даже когда ей уже связали руки за спиной. Дунстан, стоявший прямо перед ней, смотрел на нее со злорадной ухмылкой.

Но, судя по всему, ей действительно предстояло умереть, потому что ничего у нее не вышло. Ни одно заклинание не подействовало на этих людей. Выходит, все заверения ее отца, все легенды и пророчества, а также древние клятвы — выходит, все это было неправдой.

Скоро ее убьют. И тогда все нагорье с его обитателями достанется Ласло и прочим вампирам.

— Смотри, ведьма, смотри! — закричала ей мать Тома, и даже сейчас, перед лицом смерти, Беатрикс почувствовала, что сердце ее сжалось от боли; она горевала вместе с этой несчастной женщиной и разделяла ее скорбь.

И она готова была вместе с ней оплакивать милого славного Тома, погибшего от клыков вампира.

— Вот, смотри!

Женщина отдернула тряпицу с лица своего сына. Лицо оказалось ужасно бледным, и оно все сморщилось, словно яблоко, оставшееся висеть на ветке зимой. А в карих, широко раскрытых глазах юноши навечно застыл смертный ужас.

Из горла Беатрикс вырвался сдавленный крик, когда она увидела две черные точки на шее юноши. Тот, кто напал на Тома, высосал из него всю кровь до капли, превратив его в подобие сушеного яблока.

— Пусть его лицо будет последнее, что ты увидишь перед тем, как отправиться в ад, ведьма! — прокричала женщина и плюнула в сторону Беатрикс.

Несчастная мать тут же лишилась чувств, и стоявшие рядом мужчины подхватили ее.

— Я этого не делала, — прошептала Беатрикс, обращаясь к толпе. — Клянусь, не делала.

— Когда вы наконец подожжете ее логово?! — закричал Дунстан.

Тут петля на шее Беатрикс начала затягиваться, и она непроизвольно приподнялась на цыпочки.

«Помоги мне, папа», — мысленно сказала Беатрикс и закрыла глаза.

Ей вдруг почудилось, что прямо у нее над ухом раздался низкий и грозный рык. И в тот же миг прозвучал чей-то властный окрик:

— Отпустите ее!

Беатрикс открыла глаза и сделала глубокий вдох. На мгновение ей показалось, что она уже умерла и сейчас смотрит на ангела, который вскоре отнесет ее к предкам.

Стройный и худощавый, он появился из чернеющего леса и подходил к ней все ближе. Он был совершенно невозмутим и, судя во всему, вполне уверен в себе. Она сразу же обратила внимание на его светлые волосы, почти белые. Длинные и прямые, они ниспадали ему на плечи и исчезали где-то за спиной. При нем не было ни поклажи, ни оружия, словно незнакомец только что вышел из собственного дома, а не из леса, находившегося в нескольких часах пути от ближайшего человеческого жилья.

Приказ его был адресован лимнийцам, но смотрел он только на Беатрикс. Причем он держался, словно мог одолеть всю толпу одним лишь взмахом руки.

— Я сказал, отпустите мою невесту, — сказал незнакомец.

Лимнийцы таращились на него, раскрыв рты. И никто из них не произносил ни слова, как будто все они лишились дара речи.

И тут незнакомец наконец приблизился к Беатрикс, и толпа в страхе попятилась. А он, все такой же невозмутимый, снял с ее шеи петлю. И в тот же миг Беатрикс вдруг уловила исходивший от него запах — то был цветочный аромат, к которому примешивался легкий запах гари, щекочущий ноздри. Окинув Беатрикс взглядом, он развернул ее спиной к себе, чтобы развязать веревки, стягивавшие ей запястья. И она невольно вскрикнула, когда пальцы его прикоснулись к ее рукам — ее словно огнем обожгло.

В этот момент Дунстан откашлялся и, обращаясь к незнакомцу, проговорил:

— Невеста, говоришь?

Было ясно, что он отнесся к заявлению чужака с недоверием.

— Да, Беатрикс Левенах — моя невеста, — подтвердил незнакомец. — А меня зовут Олдер, — добавил он, чуть помедлив.

— Ах, Олдер, наконец-то!.. — воскликнула Беатрикс. Повернувшись лицом к незнакомцу, она спросила: — Почему же ты не появлялся так долго?

— Я задержался. — Олдер с презрительной усмешкой окинул взглядом толпу. — Да, задержался. Непредвиденно. Прости меня, дорогая. Если бы я знал, что тебе придется жить среди таких варваров, я бы поспешил к тебе, бросив все прочие дела.

— Подожди-ка… — Дунстан приблизился к белоголовому мужчине. — Мы ничего о тебе не знаем, парень. И нам не нравится, что ты помешал нам расправиться с ведьмой. Она убийца. Она нападает на добрых людей, ни в чем не повинных. Люди, которые ей доверяют, а она убивает их в их собственных домах!

Мужчина, назвавший себя Олдером, повернулся к Дунстану. И в тот же миг в ушах Беатрикс как будто прозвучал странный и жуткий хохот — во всяком случае, ей так почудилось.

— Если ты сделаешь еще хоть шаг к Беатрикс Левенах, — проговорил незнакомец, я вырву тебе обе руки и ими же забью тебя до смерти.

Дунстан покраснел от возмущения и досады.

— Меня зовут Олдер де Уайт, — продолжал белоголовый мужчина, обращаясь уже ко всем собравшимся, — а Беатрикс Левенах была обещана мне…

— Шесть лет назад, — пропищала Беатрикс.

— Верно, шесть лет назад, — кивнул Олдер. — Обещана ее отцом…

— Моим отцом Джералдом.

Белоголовый выразительно взглянул на нее, словно сказал: «Довольно».

— Так вот, Джералд Левенах обещал мне свою дочь шесть лет назад, но я не мог все это время заявить на нее свои права ввиду… ввиду непредвиденных обстоятельств. Неотложные дела в моем поместье в Англии задержали меня. И пусть чума падет на головы тех, кто стремится причинить зло главе вашего клана. Что бы сказал на это Джералд?

Мать Тома вышла вперед и заявила:

— Она не глава нашего клана, она ведьма! Она убила моего сына!

Олдер взглянул на труп юноши, потом тихо и с сочувствием в голосе он сказал:

— Милая, подумай: смогла бы женщина, пусть даже женщина Левенах, одолеть такого молодца, как твой Том?

У Беатрикс возникло странное чувство: казалось, она готова была вечно слушать этот голос. Она даже поймала себя на том, что ее тянет положить голову на плечо Олдеру де Уайту.

— Да, он у меня был крепким парнем, — согласилась мать Тома. — Но ведь Левенах — ведьма! А Том ей доверял. Мы все ей доверяли!

Олдер пожал плечами.

— Да, а почему бы ей не доверять? Ведь очень может быть, что она не сделала вам ничего дурного.

Олдер окинул взглядом толпу, и Беатрикс заметила, что многие лимнийцы приблизились к нему; причем лица у них сделались задумчивые и отрешенные.

— Скажите, кто-нибудь из вас видел, как она напала на Тома?

Никто не ответил.

Олдер пристально посмотрел на Дунстана и спросил:

— А может, у тебя есть личные причины для мести?

— Что?.. — Глаза Дунстана расширились.

— Может, ты добивался руки моей невесты, а она тебе отказала? Может, своим отказом она задела твою гордость, поэтому ты хочешь ей за это отомстить? Хочешь драться со мной за честь Левенах?

— Я ведь женатый мужчина! — закричал Дунстан. — Это все из-за убийства Тома, незнакомец! Я тревожусь за людей, с которыми у тебя нет ничего общего, так что…

Но тут Олдер, взяв Беатрикс за локоть, вновь обратился к толпе:

— Сегодня ночью постоялый двор будет закрыт, чтобы у вас было время остудить свои головы и внять доводам рассудка. По вашей милости у моей леди выдался трудный вечер, и я уверен, что ей надо отдохнуть.

Беатрикс раскрыла рот, но что именно ей хотелось сказать, она и сама не знала. Олдер же взглянул на нее, и она отчетливо услышала: «Не говори ничего». Эти слова словно прозвучали у нее в голове.

— В любом случае, — продолжал он, — у меня есть желание поговорить с моей нареченной наедине.

Потащив Беатрикс к дому, он бросил через плечо:

— Мы с вами встретимся утром, при более благоприятных обстоятельствах. А пока…

Он поклонился толпе и с улыбкой сказал:

— Всего вам доброго!

Взглянув на Беатрикс, проворчал:

— Ты не пригласишь меня в дом?

Беатрикс кивнула и с радостной улыбкой воскликнула:

— Олдер, дорогой, заходи же!

— Спасибо, миледи. Я войду. С удовольствием.

Олдер в последний раз взглянул на толпу и прокричал:

— Мы желаем вам всем доброй ночи!

Он подтолкнул Беатрикс к двери, вошел следом за ней и тотчас же закрыл дверь на засов. После этого они молча прошли в пустой зал. Со вздохом опустившись на стул, Олдер сказал себе: «Как удачно все получилось, даже не верится…» Снова вздохнув, он взглянул на женщину Левенах, стоявшую всего в нескольких шагах от него. Рот ее был чуть приоткрыт, а между бровями цвета ржавчины пролегла складка.

— Добро пожаловать, — подсказал ей Олдер. — Ты ведь это хотела мне сказать?

— Ты пришел… — пробормотала Беатрикс. — Ты действительно пришел, Белый Волк.

Олдер смотрел на нее в задумчивости. Догадывалась ли она, кто он такой на самом деле? И если она действительно была такой сильной колдуньей, как говорили о ней люди — а Олдер подозревал, что так оно и было, — то он с тем же успехом мог бы запереться в доме со своим злейшим врагом. На редкость красивым врагом…

Да, она была очень красива, — но когда перед тобой смертельный враг, то, наверное, не так уж и важно, что он предстает перед тобой в облике столь роскошной женщины.

— Белый Волк? — переспросил Олдер. — Что ж, некоторые действительно так меня называют.

— Ты единственный, кто может мне помочь.

— Разве я уже не помог?

— Ты убиваешь чудовищ, — продолжила Левенах. — Убиваешь вампиров, — добавила она, понизив голос до шепота.

Олдер кивнул и тут же спросил:

— А ты? Ты тоже их убиваешь?

На сей раз кивнула Левенах:

— Да, я тоже. Но сейчас моя жизнь… жизнь лимнийцев… Все мы в смертельной опасности. Вампиров становится все больше.

— Ты знаешь, кто тебя преследует? — спросил Олдер и тут же понял, что боится услышать ответ.

— Его зовут Ласло, — прошептала Беатрикс. — Он король вампиров, и он очень стар и опасен.

— Я тоже стар и опасен, — ответил Олдер, не вполне понимая, зачем об этом говорит. — Хотя, возможно, не настолько стар, как он.

— Конечно, не настолько. — Она едва заметно улыбнулась, но тут же снова стала серьезной. — Почему ты меня искал?

— Я ищу Ласло. Он кое-что у меня украл много лет назад. Я пришел, чтобы вернуть себе украденное и уничтожить его. Но сейчас, Беатрикс Левенах, только ты можешь помочь мне.

Она промолчала и он спросил:

— Ты живешь тут одна?

— Да, одна. Мой отец умер три месяца назад.

Олдер взглянул на нее с усмешкой.

— Его ведь зовут Джералд, не так ли?

Она рассмеялась.

— Да, верно. Удачно мы их разыграли, правда?

— Выходит, нареченного у тебя нет? И мне не придется драться с твоим разъяренным поклонником?

— Нет, не придется. А насчет жениха… Это было придумано, чтобы потянуть время, дурача местных жителей до твоего прихода. Мой отец сказал мне, что ты обязательно должен прийти.

— Неужели?

— Да, он так сказал.

Олдер решил сменить тему.

— Ты охотишься по ночам? — спросил он.

Левенах кивнула:

— Да, после того, как закрывается постоялый двор. После полуночи. Я сплю днем, а на закате снова открываю постоялый двор.

У Олдера радостно забилось сердце. Все складывалось даже слишком удачно.

— Тогда мы оба будем охотиться по ночам.

Беатрикс окинула его взглядом с головы до пят, и Олдер почувствовал, что штаны становятся тесными.

— А где твои колья? — спросила она неожиданно.

— Но ведь я… У меня их в данный момент при себе нет.

— Ты можешь взять колья из моих запасов, — ответила Левенах. — Они очень старые. Не раз были в употреблении и весьма надежные.

— Благодарю, — кивнул Олдер.

И тут подумал, что лучше бы сам содрал с себя шкуру, чем прикоснулся бы к одному из этих древних орудий.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Беатрикс спросила:

— Так мы будем притворяться перед лимнийцами женихом и невестой?

— Я думаю, что в данных обстоятельствах это был бы лучший выход. А ты тоже так считаешь?

— Да, конечно. Но что потом, когда мы убьем Ласло и остальных? Что мы скажем людям?

Олдер поймал себя на том, что пристально смотрит на ее изящную шею, туда, где билась голубая жилка. Он уже слышал властный зов крови, и ему хотелось схватить ее прямо сейчас и опрокинуть на один из этих грубо сколоченных столов. Да-да, ему хотелось разом утолить обе свои страсти — страсть вампира и страсть мужчины.

— Так что же мы скажем людям? — повторила она свой вопрос.

Олдер пожал плечами:

— Возможно, тебе вообще ничего не придется им говорить.

Она кивнула, словно ее вполне устроил его ответ.

— Что ж, тогда я покажу тебе твою комнату. Сегодня Охота будет легкой — луна идет на убыль, и вампиры не такие активные.

Она направилась к узкой лестнице. Олдер окинул взглядом ее стройную фигуру. Потом поднялся со стула и молча последовал за женщиной Левенах на верхний этаж.

Да, луна действительно шла на убыль, но это вовсе не означало, что пойдет на убыль пламя, бушевавшее в его груди.

Глава 5

В лабиринтах извилистых подземных пещер, которые и были его дворцом, Ласло ле Морт восседал в своем любимом кресле. Это кресло, своего рода трон, было изготовлено с особым усердием и тщанием из костей павших от его клыков врагов, поэтому Ласло весьма ценил его. Выбеленное временем, королевское кресло внушало ужас всякому — как и сам Ласло. Конечно, кресло это могло показаться жестким и неудобным — ни мягкого тюфяка, ни подбитой ватой спинки, — однако хозяин подземелья считал его очень уютным. Сидя в нем, Ласло чувствовал себя одним из немногих избранных, существом, наделенным неограниченной властью. Более того: восседая на своем костяном троне, Ласло ощущал себя властелином мира, именно поэтому он усаживался в свое любимое кресло всякий раз, когда представлялась возможность.

Но в этот закатный час даже сидение на королевском троне не радовало Ласло, и на узком лице с короткой бородкой не было обычной холодной улыбки. Король вампиров Лимнийского леса был чрезвычайно озабочен.

Олдер де Уайт вернулся. И он поселился в доме Левенах. Возможно, белоголовый кровопийца вошел в жилище ведьмы лишь затем, чтобы убить ее без лишних свидетелей, и в этом случае король вампиров мог бы только радоваться такому повороту судьбы — выпив ее крови, Олдер снова сделается смертным и вновь станет для Ласло легкой добычей.

Да, Олдер де Уайт вернулся, и Ласло тревожило само по себе это неожиданное возвращение. Когда-то король вампиров лично испил крови честолюбивого смертного и забрал его душу. Тогда, сто лет назад, колдуньи Левенах заговорили лес, чтобы не позволить Ласло и его отпрыскам захватить колодец, находившийся в самом сердце этого леса. Потому Ласло и заманил в нагорье простодушного смертного, пообещав сделать англичанина хозяином здешних земель. Он выбрал юного и честолюбивого Олдера де Уайта за его неуемную жадность — жадность ослепила его и помешала разглядеть в Ласло опасного врага, помешала распознать короля вампиров.

План Ласло удался, и его кровожадные отпрыски подобрались совсем близко к источнику, к заколдованной воде, которая, как говорилось в древних сказаниях, даст ему вечную власть над этим мрачным клочком шотландской земли и над людьми, здесь живущими. К несчастью для себя, Олдер де Уайт слишком поздно понял свою ошибку — лишь тогда, когда Ласло вонзился клыками в шею гордого англичанина и тем обесчестил его навечно. И то, что Олдер вопил тогда о возмездии и отмщении, уже ничего не значило.

Но архангел Михаил, сошедший с небес во время избиения ведьм, заставил Ласло отступить в тот самый момент, когда до полной победы ему оставалось совсем чуть-чуть. И тогда Ласло унес с собой тело Олдера, решив, что его невольный сообщник, лишившийся души, присужден провести вечность в аду.

Но Олдер каким-то образом — причем всего лишь через сто лет — сумел сбежать и вернулся в нагорье. Причем было совершенно ясно: он вернулся, чтобы отомстить и забрать похищенное у него — других причин для возвращения просто быть не могло. Только одним способом забрать похищенное Олдер мог, выпив кровь Левенах. А мстить Олдер собрался за то, что Ласло высосал душу из его смертной оболочки. Конечно, Ласло не боялся де Уайта, однако остерегался. Ведь Олдер, как жертва Охоты, имел власть и познания, недоступные простым смертным, и эти познания при некоторых обстоятельствах могли сделать его весьма опасным противником. Именно поэтому Ласло был озадачен его появлением, хотя, конечно же, нисколько его не страшился.

Да, у короля не было причин бояться одинокого вампира. На этот раз Олдер де Уайт будет окончательно уничтожен — раз и навсегда. Ласло, будет наблюдать за его гибелью с безопасного расстояния. Король вампиров подозревал, что де Уайт собирался использовать Левенах точно так же, как он стал использовать де Уайта сто лет назад. Значит, следовало избавиться от Олдера как можно быстрее, пока он не обрел силу.

Да-да, немедленно избавиться! Но каким образом?..

Ласло помрачнел и надолго задумался. Размышляя, он загибал свои длинные костлявые пальцы, как бы пересчитывая способы, которыми можно было уничтожить его же собственно создание. Во-первых, яркий солнечный свет, а также кол в сердце и кое-какие травы… Но лучше всего, если другой вампир выпустит из него всю кровь. Имелись и другие способы, но все они слишком опасные, чтобы взять на себя исполнение задуманного. Конечно, он мог бы отправить в погоню за Уайтом своих детей, но их теперь оставалось десятка два, не больше, и все из-за этой проклятой Левенах! Поэтому он, Ласло, не мог рисковать оставшимися, если хотел остаться королем вампиров.

Следовательно, оставалось только одно — пополнить ряды воинов за счет смертных. При мысли о том, что придется брать в свои ряды тупоголовых лимнийцев, Ласло презрительно скривил губы. Впрочем, ничего страшного. После того как он покончит с Олдером, неугодные будут устранены.

Ласло с досадой вспомнил о том, как близко был к тому, чтобы избавиться от Левенах. Этот болван Дунстан едва не сделал за него всю работу, но тут как назло явился Олдер. Жадный, тупой и на удивление сильный, этот Дунстан мог бы стать неплохим вампиром. К тому же Дунстан недолюбливал женщину Левенах, так что переманить дурака на свою сторону будет очень легко. «Что ж, так и следует поступить», — с ухмылкой подумал Ласло. И в тот же миг кровь его радостно загудела — должно быть, солнце наконец село. И, словно подтверждая подобное предположение, его соплеменники, радостно повизгивая, стали выползать из укромных закоулков своих пещер.

Поднявшись с трона, Ласло потянулся всем своим тощим телом и растянул губы в усмешке. Теперь он был готов выскользнуть из своего убежища и отправиться на Охоту. Возможно, лесные жители, следуя своей порочной человеческой природе, не устояли перед желанием напиться и уже отправились на постоялый двор женщины Левенах. Значит, вскоре они разбредутся, пошатываясь, по своим жалким домишкам. Это даже Охотой не назовешь, скорее похоже на сбор грибов — смертные невероятно простодушны, когда напьются. И вкус у них после возлияний отменный. Так что он, Ласло, быстро напьется сладкой хмельной крови и вернется в свои подземные апартаменты, чтобы в полной безопасности обдумывать план дальнейших действий.

Задрав бородку к сырому каменному потолку пещеры, Ласло испустил свой особый крик, призывая детей на кровавый ужин.

Настало время трапезы.

Настало время Охоты.

Беатрикс выкладывала на стол охотничье оружие; она знала, что вскоре к ней спустится Олдер, пожелавший ее сопровождать. Тихонько вздохнув, Беатрикс провела пальцем по вышитым на колчане инициалам Джералда Левенаха. В этом колчане Джералд Левенах хранил свои длинные стрелы, предназначенные специально для Охоты на вампиров. Беатрикс никогда не выходила на Охоту ни с кем, кроме отца, но вот сейчас…

Станет ли Олдер де Уайт убивать вампиров? И чем она рискует, согласившись отправиться на Охоту вместе с ним? Будет ли его присутствие ей в помощь или обернется смертельной опасностью?

Беатрикс опасалась худшего. Последние два дня она глаз не могла отвести от его мускулистого тела. Ее завораживала его загадочная улыбка. Он заставлял быстрее бежать по жилам ее кровь — кровь словно пела и шептала ей на старинном, очень древнем языке всякую всячину про похоть и жар, про таинственный и чудесный лунный свет. В пророчестве было сказано, что Белый Волк явится, чтобы спасти Левенах. И он действительно спас ее тогда на поляне. Но что будет с ее сердцем?

Последняя из Левенах, последняя из хранителей нагорья, Беатрикс всегда знала, что у нее мало шансов выйти замуж. Кто мог составить ей пару? Мужчина из лесного народца? Никто из них никогда не проявлял к ней ни малейшего интереса, а теперь окончательно стало ясно: лесные жители ей не доверяли. Но она не могла уйти из Лимнийского леса, пока там промышляли вампиры. И даже если бы ей посчастливилось избавить землю от вампиров, то куда бы она пошла? Лесное нагорье являлось ее домом, однако у нее не было ни друзей, ни родственников, не было никого, кто мог бы принять ее в своем доме. И какой мужчина забредет в этот отдаленный уголок Шотландии, чтобы выбрать себе в жены ведьму?

Беатрикс помотала головой, стараясь отбросить глупые мысли, и еще раз окинула взглядом оружие, лежавшее на столе. А затем послышались шаги Олдера де Уайта, спускавшегося по ступеням. И Беатрикс вдруг почудилось, что она чувствует исходившую от него энергию. Более того, чем ближе он подходил к ней, тем сильнее становилось воздействие этой энергии.

— Я принесла отцовский арсенал, чтобы ты мог им воспользоваться, если захочешь, — сказала Беатрикс, стараясь не смотреть на него.

Олдер приблизился к ней почти вплотную, и она стала рассказывать ему о предназначении лежавшего перед ними оружия. Когда же Олдер наклонился к ней, ей показалось, что пол уходит у нее из-под ног, и Беатрикс пришлось сделать над собой усилие, чтобы устоять.

— А вот колчан и стрелы отца. — Она мельком взглянула на Олдера. — Лучше тебе подтянусь лямку, мой отец был немного толще тебя. А тут кое-какие травы, также склянка со святой водой. У меня еще есть отцовский длинный кол, если ты из тех, кто предпочитает попотеть, прежде чем убить вампира.

Тут Беатрикс наконец-то повернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза. Но почти сразу отступила на шаг, не выдержав пристального взгляда его черных глаз.

А он долго всматривался в ее лицо, затем окинул взглядом всю ее изящную фигуру и с усмешкой проговорил:

— Вижу, ты принарядилась по случаю Охоты.

Беатрикс густо покраснела и отступила еще на несколько шагов. Взглянув на свои бриджи в обтяжку и тунику, она в смущении пробормотала:

— Не могу же я бродить по лесу в юбке, верно? В юбке меня убьют, не успею я и глазом моргнуть.

Олдер рассмеялся и проговорил:

— Не обижайся, Левенах.

Его улыбка стала еще шире, и он добавил:

— Полагаю, ты выбрала очень подходящий наряд. Мне особенно понравился вид сзади, когда я смотрел на тебя, спускаясь по лестнице. Ведь ты пойдешь первая? Ты поведешь меня через лес, верно?

Беатрикс уже открыла рот для возмущенной отповеди, но вместо того чтобы отчитать дерзкого насмешника, она вдруг рассмеялась — и сразу почувствовала себя свободнее.

— Вы так разговариваете со своими женщинами у себя в Англии? — спросила она.

— У меня нет женщины в Англии. — Сейчас улыбка Олдера подозрительно напоминала оскал хищника. — Может, ты вызовешься стать моей женщиной в Шотландии? Или у тебя уже есть мужчина?

Беатрикс усмехнулась и покачала головой.

— У меня нет мужчины, Олдер де Уайт. — Она принялась складывать свое смертоносное оружие. — Потому что я Левенах, и не более того. Мое единственное предназначение — убивать вампиров. Так что можешь на меня не таращиться.

— А почему бы тебе не стать моей? — спросил он с невозмутимым видом.

Беатрикс едва не задохнулась от возмущения. Она даже не знала, что ответить.

— Я слишком дерзок? — поинтересовался Олдер.

— Да, слишком, — кивнула Беатрикс и тут же почувствовала, что ноги у нее стали как ватные, а соски натянули ткань сорочки, что была на ней под туникой. — Пойми, я не предназначена для обычной жизни с мужем и семьей. Но это не значит, что я не требую к себе уважения, — добавила она, нахмурившись.

— То, что я сказал, я сказал с уважением, — возразил Олдер.

Он взял со стола колчан со стрелами и принялся рассматривать его при тусклом свете свечей, поворачивая из стороны в сторону. Потом вновь уставился на нее своими черными глазами и заявил:

— Ни один из нас не может считать себя совершенно невиновным, потому что мы оба… Впрочем, я не об этом. Видишь ли, Левенах, я не хочу тебе лгать, поэтому скажу следующее: мне очень понравилось твое тело — с того самого момента, как увидел тебя на поляне. Что ты об этом думаешь?

Беатрикс судорожно сглотнула. С ее языка едва не сорвалось «да».

Откашлявшись, она взяла свой колчан и закинула его за спину. Поправив лямку на груди, ответила:

— Почему бы нам для начала не проверить, насколько мы подходим друг другу… на Охоте? Может, я пойму, что ты мне не нужен. И тогда мне ради твоей же безопасности придется тебя прогнать.

В следующее мгновение он молча шагнул к ней и прижал ее к груди. С губ сорвался тихий стон, и она, нервно засмеявшись, пробормотала:

— Или ради моей собственной безопасности…

Он пристально посмотрел ей в глаза и проговорил:

— Ты права, Беатрикс. Со мной тебе небезопасно. И я не покривлю душой, если скажу: еще никогда в жизни ты не была в такой опасности, как сейчас.

Беатрикс смотрела на его губы и, не удержавшись, провела кончиком языка по своим губам. Ей хотелось узнать вкус его губ. Она вдруг почувствовала, как в груди у нее… словно что-то загудело.

— Да, я знаю, — сказала она наконец.

— Вот и хорошо, — кивнул Олдер.

Он взял со стола колчан Джералда Левенаха и, подтянув узел на лямке, закинул колчан за спину. Беатрикс протянула ему мешочек с травами и склянку со святой водой, но Олдер, тут же покачав головой, пробормотал:

— Нет, мне это не нужно. Но я возьму тот кол, что ты предлагала.

— Да, конечно, — сказала Беатрикс. Сердце ее билось все быстрее. — Кол сейчас на кухне. Мы захватим его по дороге.

Долгое время Беатрикс Левенах шла впереди, и Олдер получал немалое удовольствие, любуясь ее округлыми ягодицами, обтянутыми бриджами. В вязовом лесу царила непроглядная тьма, но глаза Олдера, глаза вампира, освещали мрак словно луч лунного света. И всякий раз, когда Левенах переступала через поваленное дерево, ткань обтягивала ее округлости, что выглядело даже более эротично, чем если бы он видел ее обнаженной. Любуясь ее фигурой, Олдер то и дело забывал, ради чего отправился сейчас в этот лес.

Так продолжалось до тех пор, пока первый вампир не выпрыгнул из темноты и с шипением не набросился на Беатрикс. Но она тотчас же вырвалась из цепких когтей кровососа и, описав рукой в воздухе широкую дугу, без видимых усилий вонзила заготовленную стрелу в грудь противника, после чего раздалось отвратительное чавканье, словно кто-то ступал по жидкой грязи.

Вся схватка длилась не более десяти секунд, и проходила она почти в полной тишине. Беатрикс стояла над трупом, шипящим, точно масло на сковородке, и у нее даже не сбилось дыхание. Когда же она взглянула на Олдера, огонь, сверкнувший в ее глазах, заставил его внутренне содрогнуться.

«Так вот в чем истинное могущество колдуньи Левенах», — сказал он себе. «Похоже, что я сейчас в смертельной опасности. И если она сейчас распознает мою истинную природу, если заподозрит неладное в том желании, что я к ней испытываю, то, возможно, и мою грудь пронзит такая же стрела».

— Вот так-то, Олдер де Уайт. — Она улыбнулась ему, и таинство этой улыбки заставило холодную кровь вампира бешено заструиться по жилам. — Тебе, Олдер, надо пошевеливаться, если не хочешь от меня отстать.

Он ответил ей усмешкой и поклоном, не решаясь заговорить. Ему ужасно хотелось схватить ее, сорвать с нее одежду и напиться ее соками прямо здесь, посреди леса, где опасность окружала их со всех сторон. И еще он вдруг поймал себя на том, что ему захотелось признаться ей во всем, захотелось сказать, что он, Олдер, один из тех, на кого она сейчас охотилась.

«Какие глупости лезут в голову, — сказал себе Олдер. — Надо побыстрее напиться крови, чтобы хоть немного успокоиться…»

Труп вампира рассыпался в пепел, и Беатрикс, с удовлетворением кивнув, взглянула на своего спутника.

— Ну что, готов? — спросила она и, повернувшись к нему спиной, пошла дальше.

Олдер тотчас же последовал за ней. Его чувства обострились до предела, и он улавливал все шорохи в лесу, все запахи. Почуяв еще одного вампира, он едва не зарычал от возбуждения. И он вдруг понял, что если сейчас не убьет этого вампира, то колдунья, шагавшая впереди, возможно, исчезнет навсегда.

Беатрикс же, не заметив опасности, прошла мимо кустов, за которыми прятался вампир, и скрылась за ближайшими деревьями. Но Олдер, замедлив шаг, сошел с тропинки и подошел к кустам, за которыми скрывался противник. Он чувствовал, что кровь все громче гудит у него в ушах, и казалось, что он вот-вот оглохнет от этого жуткого гула. А отвратительный запах, исходивший от вампира, жег его ноздри. Но кровосос, как ни странно, даже не замечал Олдера — он крался следом за Левенах, готовясь к нападению.

Олдер внезапно сделал выпад, и атака его была столь стремительна, столь бесшумна, что вампир даже вскрикнуть не успел. В следующее мгновение Олдер свернул противнику шею, и раздался хруст шейных позвонков. Возможно, женщина Левенах услышала этот хруст, но Олдеру уже было не до нее. Вонзив клыки в шею вампира, он стал с жадностью пить его кровь. И все пил, пил и пил…

— Олдер!..

Услышав голос Левенах, он вздрогнул и поднял голову. Он прекрасно знал: если она сейчас заглянет ему в глаза, то не увидит в них совершенно никакого света. Но похоже, она ушла слишком далеко, поэтому ничего не могла заподозрить. А что если сейчас… Инстинкт побуждал его продолжить пир — теперь ему хотелось полакомиться кровью рыжеволосой колдуньи. Но тут в голове у него прояснилось, и он сумел взять себя в руки, причем очень вовремя. Потому что в следующее мгновение Левенах приблизилась к нему.

— Что случилось, Олдер? — спросила она с тревогой.

Он опустил на землю обмякший труп вампира и тут же спрятался за раскидистым деревом, прижавшись к стволу всем телом. Затем поспешно вытер ладонью губы и подбородок, решив, что не стоит беспокоиться за шею и руки — если Левенах и заметит на нем кровь, то решит, что он забрызгался во время Охоты, а не во время пиршества.

— Олдер, где ты?

В голосе ее снова прозвучала тревога, и он понял, что она уже заметила труп вампира.

Немного помедлив, он вышел из-за дерева, и Левенах, вздрогнув, стремительно выхватила стрелу.

Олдер рассмеялся и проговорил:

— Все в порядке. Это всего лишь я.

— О, Мать Земля! — воскликнула Беатрикс, опуская стрелу.

Ей хватило несколько секунд, чтобы отдышаться. Потом она указала на едва заметный серебристый отпечаток на листве под ногами, напоминавший скопление слизняков.

— Ты чуть не оторвал ему голову.

Питательная кровь вампира насытила Олдера, и он уже не испытывал желания отведать крови Беатрикс Левенах. Но его по-прежнему терзало желание совсем иного свойства, и он никак не мог успокоиться.

Заставив себя улыбнуться, Олдер ответил:

— Да, пришлось постараться, чтобы не отстать от тебя. Ведь ты очень ловко расправилась с первым вампиром.

Она весело рассмеялась, словно совсем забыла о том, что они находились в логове врага, в лесу, кишевшем кровососами. И ее смех еще сильнее возбудил Олдера — он почувствовал, что его бриджи стали ужасно тесными. «Какая она странная, — подумал он. — И как прекрасно в ней уживаются беспощадная жестокость и пленительная женственность».

Беатрикс снова засмеялась:

— Да, расправилась. Потому что я не привыкла проигрывать.

Она снова зашагала по тропинке. Олдер же, перед тем как последовать за ней, еще раз взглянул на серебристую слизь, оставшуюся там, где он оставил труп вампира. «Неужели я смогу сделать с Беатрикс Левенах то же самое?» — подумал он, невольно содрогнувшись.

Глава 6

Колодец Левенах, надежно скрытый в подвале, сказал правду — они побеждали. Олдер де Уайт жил у нее всего четыре недели, и с его помощью семнадцать вампиров отправились в преисподнюю. Хотя Ласло по-прежнему ускользал от них, Беатрикс чувствовала, что они все ближе подбираются к главному злодею. Вскоре у короля вампиров не останется выбора — ему придется выйти из своего логова и принять бой. Или же навсегда покинуть эти места.

После того как Олдер поселился у нее, вампиры перестали нападать на лимнийцев и люди успокоились, среди лесных жителей стала пробуждаться надежда на избавление от вампирской напасти. Многие лимнийцы изменили свое отношение к колдунье Левенах — стали к ней благосклоннее. Каждый вечер они приходили на постоялый двор «Белый волк», но битой посуды становилось все меньше, а улыбок и песен все больше. Беатрикс ласково улыбалась завсегдатаям, и они улыбались ей, когда она подавала им похлебку и наливала эль в кувшины. Беатрикс не уставала удивляться стремительности перемен. Из «проклятой ведьмы» она превратилась едва ли не в героиню.

Олдер тоже немало поспособствовал этой радостной перемене; поскольку мужчины дивились его речам со странным английским выговором, а женщины были без ума от его красоты и его чудесной улыбки. Хотя ни одна ночная Охота не обходилась без дерзких комментариев Олдера в адрес Беатрикс — и все они были эротического свойства, — хотя ни одна ночь не проходила без того, чтобы он не бросал на нее многозначительные взгляды, хотя в последнее время к словам и взглядам прибавились еще и прикосновения, Олдер никогда не поощрял повышенного к нему внимания со стороны женского населения Лимнийского леса. Но лимнийских женщин, похоже, ничто не могло остановить — словно какая-то таинственная сила влекла их к красавцу блондину. Беатрикс же, наблюдая, как женщины кокетничают с Олдером, то и дело хмурилась. Но она постоянно напоминала себе, что чувство, которое она при этом испытывала, зовется вовсе не ревностью, а всего лишь досадой. «Да и зачем Олдеру рисковать? — думала Беатрикс. — Он не станет завязывать интрижку с лимнийской женщиной, потому что все здесь уверены, что мы с ним жених и невеста».

Пусть все было совсем не так, как думали простодушные лимнийцы, но при одной лишь мысли о том, что Олдер действительно мог бы стать ее мужем, у Беатрикс сладостно трепетало сердце. И в последнее время она частенько позволяла себе предаваться фантазиям о том, что они с Олдером действительно жених и невеста. Но при этом она говорила себе, что все ее фантазии лишь приятная игра, не более того. Да-да, она фантазировала только потому, что хотела хоть чем-то занять время перед Охотой на вампиров.

Но одно изменение в привычном порядке вещей вызывало у нее тревогу. Дело в том, что в последнее время Дунстан перестал приходить на постоялый двор. Вначале Беатрикс думала, что этому лимнийцу просто не хочется встречаться с Олдером, который унизил прилюдно его в тот вечер на поляне перед постоялым двором. Но Дунстан был не из тех, кто станет долго воздерживаться от удовольствия побаловать себя элем. И вскоре все остальные лимнийцы тоже стали выражать беспокойство по поводу Дунстана и его кроткой жены.

— Он уже несколько дней не выходит из дома, — сказал один из завсегдатаев постоялого двора.

— А Фреда никого не пускает, — сообщил другой. — Говорит, что мужу нездоровится. И якобы он спит целыми днями.

— Думаю, бедная женщина не зря волнуется, — заявил третий.

Конечно же, Беатрикс не питала теплых чувств к Дунстану, но она все же чувствовала себя в ответе за благополучие людей, вверенных заботам Левенах. Поэтому она в конце концов решила: прежде чем они с Олдером снова выйдут на Охоту, она выполнит свой долг Хранительницы и Защитницы и навестит Дунстана и Фреду, чтобы справиться об их самочувствии. А уже после этого с чистой совестью она сможет отдаться своей главной страсти — Охоте на вампиров. И она чувствовала, что это занятие нравится ей все больше — ведь она охотилась вместе с загадочным красивым Олдером де Уайтом.

Но что будет, когда они выполнят свою миссию? Увы, на этот вопрос она не могла ответить.

Охота не удалась, и это тревожило. За всю ночь им не удалось убить ни одного вампира, но беспокойство стало одолевать Олдера еще до того, как они вышли на Охоту. Ему сделалось не по себе уже в тот момент, когда они с Беатрикс Левенах покидали темный и опустевший дом лимнийца Дунстана. Хозяев в доме не оказалось, но вовсе не это вызывало беспокойство. Олдер чувствовал, что от бревенчатого домика Дунстана и Фреды исходит сильнейший запах вампиров.

Беатрикс тоже встревожило загадочное исчезновение хозяев, но она, пытаясь себя успокоить, высказала предположение, что Дунстан и Фреда решили навсегда покинуть Лимнийекий лес. Олдер же придерживался иного мнения; у него крепла уверенность, что к исчезновению семейной пары приложил руку Ласло, а значит, следовало ждать беды.

Олдер прекрасно знал повадки короля вампиров. Ласло привык использовать смертных для достижения своих гнусных целей, и тот, кто вступал в сговор с королем вампиров, напрасно ждал от него обещанных благодеяний.

Во время Охоты Олдер, как ни старался, не смог учуять никаких признаков присутствия кровососов. По всей видимости, все они попрятались, и это беспокоило Олдера даже больше, чем таинственное исчезновение Дунстана. Ловушка была расставлена, и Олдер знал: потребуется вся его хитрость, все его звериное чутье, чтобы им с Беатрикс не угодить в эту ловушку.

Они вернулись на постоялый двор перед рассветом — вернулись уставшие, грязные и разочарованные. Олдер был снова голоден, но потребность в крови не была еще настолько сильной, чтобы опасаться за жизнь Левенах.

Но ее бриджам грозила опасность.

Зацепившись во время Охоты за острый сук, Беатрикс порвала штаны, так что пониже правой ягодицы образовалась прореха. Но Беатрикс, по-видимому, не очень-то из-за этого беспокоилась — вероятно, ей не приходило в голову, что Олдер, шагавший следом за ней, не сводит с нее глаз. А он временами даже забывал об Охоте; глядя на ягодицы Беатрикс, Олдер содрогался от возбуждения, и перед его мысленным взором одна за другой возникали чрезвычайно соблазнительные картины. К тому времени, когда Беатрикс вошла в дом, он уже едва сдерживался. Она тотчас же прошла на кухню, и он последовал за ней. Не успела Беатрикс взять в руки свечу, как Олдер обхватил ее сзади за талию. Она вскрикнула и схватила его за руки. А он уткнулся носом в ее волосы, вдыхая чудесный запах Беатрикс и чувствуя, как по телу его волна за волной прокатывается сладостная дрожь.

Беатрикс же деланно рассмеялась и воскликнула:

— Олдер, перестань! Я же наступлю на кошек. Отпусти меня, чтобы я могла зажечь свечу.

— Я не хочу света, — пробормотал он у самого ее уха. — Я хочу… тебя. В темноте. Я не могу больше ждать, Левенах. Ты сводишь меня с ума.

Она снова рассмеялась.

— Ты просто раздосадован из-за того, что никого сегодня не убил. Но я в этом не виновата.

Она попыталась отстранить его руки, но он крепко ее держал.

— Олдер, отпусти же!

— Почему ты не хочешь, Беатрикс? — проговорил Олдер вкрадчивым шепотом.

Он больше не внимал никаким доводам рассудка. И наплевать ему на Ласло! Наплевать на свою бессмертную душу! Беатрикс Левенах околдовала его, и его плоть требовала ее плоти — изнывала от голода. Он никогда еще не чувствовал себя таким сильным и в то же время таким беспомощным, как сейчас.

— Беатрикс, ты ведь хочешь того же, что и я. У тебя нет мужчины, не так ли? И мы с тобой оба будем одиноки, когда я уйду.

Она невольно вздрогнула.

— Ты уже собрался уходить? Но мы ведь еще не нашли Ласло…

— Скоро найдем. Очень скоро. Или он найдет нас. — Олдер услышал досаду в ее голосе, и это несколько остудило его пыл. — Левенах, я говорил правду, когда сказал, что опасен для тебя. После того как Ласло умрет, я не смогу тут остаться. Ты бы и не захотела, чтобы я остался, если бы ты только знала…

— Что ты меня используешь? — перебила его Беатрикс, и Олдер почувствовал, как страх холодной струей пробежал у него по спине.

А Беатрикс с усмешкой добавила:

— У Левенах с мозгами все в порядке, Олдер де Уайт. Я догадываюсь, что ты пришел сюда не по доброте сердечной, если даже оно, это сердце, у тебя имеется.

Олдер затаил дыхание, а Беатрикс продолжала:

— Конечно, я очень мало о тебе знаю, однако нисколько не сомневаюсь в том, что наши с тобой судьбы связаны… Если кто-то из нас умрет до того, как будет уничтожен Ласло, то и другой умрет. Я нужна тебе так же, как ты нужен мне. И поэтому я тебя не боюсь.

— Но если ты не боишься меня, то почему бы тебе не лечь сегодня со мной?

Она чуть повернула голову, словно пытаясь заглянуть ему в лицо.

— Чтобы я зачала от тебя ребенка, у которого не будет отца?

Он покачал головой.

— Поверь, этого не случится.

И Олдер не лгал; он прекрасно знал, что такого действительно не могло случиться.

— Так как же, Беатрикс?

Она не отвечала, и Олдер развернул ее лицом к себе.

— Решайся, Беатрикс Левенах. Знаешь, если я скажу тебе, как долго я не был с женщиной, ты мне не поверишь. Но дело вовсе не в том, что мне не предоставлялась возможность — просто у меня не было желания. А вот сейчас… мне кажется, что желание разрушает меня, убивает… Оно заставляет меня думать о насилии.

— Ты не причинишь мне боли, Олдер, — тихо сказала Беатрикс.

— Не будь в этом так уверена, — пробормотал Олдер.

Он чувствовал, как бьется ее сердце, прогоняя по жилам густую и теплую кровь. Кровь пульсировала под кремовой кожей ее груди, вздымавшейся как бурное море. Прижавшись губами к ее шее, он прошептал:

— Я хочу почувствовать, как твоя сила сольется с моей, когда я возьму тебя. Я хочу услышать твои стоны и твои крики, Беатрикс.

Она чуть покачнулась. Колени ее подгибались, а голова запрокинулась.

— Ты околдовываешь меня, Олдер.

— Возможно, — согласился он. — Но я не мог бы тебя околдовать, если бы ты сама этого не хотела. Ты… ты слишком сильная, Левенах. И ты желаешь меня, разве нет?

— Да, Олдер, конечно, — пробормотала Беатрикс жарким шепотом.

Он почувствовал, как пальцы ее пробираются к его животу и как ногти ее впиваются в его кожу, оставляя полукруглые вмятины, словно она оставляла на нем свое клеймо. Обнимая его, она скользнула ладонью по вздувшемуся шраму, а затем прижала его губы к пульсирующей жилке у себя на шее. Олдер вонзил клыки… в свои же губы. Было так, словно она знала… Словно она знала, что он хотел испить ее крови. И она дразнила его, бросала ему вызов!

— Да, Олдер, я действительно хочу того же, что и ты.

Он вдруг услышал громкий стон и тут же понял, что сам его издал. Беатрикс же еще крепче к нему прижалась, и Олдер, не удержавшись, снова застонал.

— Я должен тебя взять, — прохрипел он, проведя языком по ее шее. Должно быть, клыки его царапнули ей кожу, но ему было все равно. — Беатрикс, о, Беатрикс…

Внезапно она чуть отстранилась и резким движением расстегнула его бриджи. Олдер вздрогнул и заставил себя спрятать клыки.

И тотчас же приподнял Беатрикс и усадил ее на край разделочного стола.

Она покачала головой и воскликнула:

— Нет, не здесь!

— Но почему?

— Потому что это кухонный стол. Я тут готовлю.

Она попыталась спрыгнуть со стола, но Олдер, удерживая ее, проворчал:

— Я не могу ждать. Подниматься наверх слишком долго.

Она тихонько вздохнула.

— Я тоже не могу… Отнеси меня в зал.

Он тут же подхватил ее на руки и отнес в зал. Усадив Беатрикс на стол у очага, он мгновенно стащил с нее бриджи и тотчас, не теряя времени, разорвал тунику и рубашку у нее на груди. Груди ее вывалились наружу, и Олдер на мгновение даже испугался своей страсти; ему казалось, что он не выдержит и разорвет Беатрикс на куски.

А она вдруг пристально взглянула на него и сказала:

— Что же ты?.. Не отступай.

Им овладело безумие, и Олдер с радостью отдался этому безумию. Спустив бриджи, он взял за бедра сидевшую перед ним женщину и в очередной раз застонал. Прошло уже сто лет с тех пор, как он последний раз был с женщиной, но и до этого судьба никогда еще не одаривала его такой, как Беатрикс. Ведь она Левенах, самая могущественная колдунья в нагорье, самая красивая, самая чистая, самая…

Беатрикс снова на него взглянула.

— Быстрее! — крикнула она. — Быстрее же!

Ухватив Олдера за рубашку, она с силой рванула его на себя. Упав на Беатрикс, он еще крепче сжал ладонями ее бедра и тотчас же вошел в нее. Она закричала и обхватила его ногами, словно заставляя войти в нее еще глубже. Теперь Олдер забыл обо всем на свете.

С яростью и неистовством он раз за разом входил в нее, и из горла Беатрикс то и дело вырывались громкие крики — казалось, она требовала от него еще более энергичных действий. Она была к нему беспощадна, и в какой-то момент Олдеру почудилось, что в ушах у него звенело от ее криков и стонов. А потом он вдруг уловил какой-то странный запах, очень похожий на запах дыма. «Неужели мы… воспламенились от всего этого?..» — промелькнуло у него. Теперь он был почти уверен, что чувствует запах дыма и запах гари.

И тут снова раздались громкие крики Беатрикс.

— Олдер, пожар, пожар…

— Да, знаю, — прошептал он, задыхаясь. — Это действительно как пожар…

Внезапно она оттолкнула его и, приподнявшись, заявила:

— Нет, Олдер, ты не понял. Это настоящий пожар. Постоялый двор горит!

Она соскользнула со стола и побежала в сторону кухни. С трудом возвращаясь в реальность, Олдер осмотрелся и почти сразу же увидел желтые языки пламени, лизавшие стены и балки всего в нескольких шагах от того места, где он с такой неистовой и грубой силой брал Левенах. Сухая глина между бревнами трещала от жара, и весь зал наполнял черный удушливый дым.

Настоящий пожар остудил его страсть, и Олдер подтянув штаны, бросился к кухонной двери.

— Беатрикс! — закричал он.

Но Левенах куда-то исчезла или, может быть, он просто не видел ее в дыму.

Олдер бросился в другую сторону. Подбежав к парадной двери, он распахнул ее и увидел красное зарево. Но то был не пожар, это зарево было стократ страшнее пожара, страшнее огня, что лизал широкие потолочные балки над его головой.

Занималась заря.

Олдер угодил в ловушку.

Глава 7

Сквозь густые клубы дыма Беатрикс пробиралась к кухне. Она вслепую нащупала длинный и плотный фартук, висевший на крючке за дверью, быстро надела его, чтобы защитить себя от жара, и громко закричала:

— Бо! Эра! Спасайтесь!

Беатрикс знала, что не сможет разглядеть кошек в черном дыму, заполнявшем кухню, но надеялась, что они услышат ее крик. Приблизившись к задней двери, она распахнула ее для кошек и в тот же миг почувствовала, как что-то пушистое скользнуло по ее ноге. С облегчением вздохнув, Беатрикс пересекла кухню и вернулась в зал. «Как же случилось, что постоялый двор занялся огнем с такой стремительностью? — спрашивала она себя. — И куда исчез Олдер?»

Внезапно послышался какой-то треск, затем раздался хриплый вопль, похожий на звериный рык.

— Олдер, сюда! — задыхаясь, прокричала Беатрикс. — Олдер, беги сюда!

Она осмотрелась, но разглядеть что-либо сквозь клубы черного дыма было невозможно. И все же она заметила, что парадная дверь распахнута — оттуда пробивался тусклый свет.

Приложив ладони к губам, Беатрикс громко прокричала:

— Мгла, расступись, исчезни с глаз! Дождь, пролейся, прогони напасть!

Душная мгла тотчас расступилась, и перед ней возник белый силуэт на четырех лапах. Но зверь этот был гораздо крупнее, чем Бо или Эра.

Белый Волк с красной каймой вокруг черных глаз и с черной же сажей на шкуре подошел к ней и коснулся мордой ее руки. Затем бросился к дверному проему и исчез.

— Да, я иду! — крикнула Беатрикс и без колебаний последовала за зверем.

* * *

Когда Олдер, хромая, вошел в кухню, Левенах уже разложила на кухонном столе снадобья, чтобы залечить его раны. Ее разорванная рубашка и рваные бриджи были прикрыты длинным фартуком, и он видел сейчас лишь ее ноги, обтянутые шерстяными чулками.

Услышав шарканье его сапог, Беатрикс оглянулась, но тут же вернулась к своему занятию, не сказав ни слова.

Теперь она знала, что он, Олдер, — волк. И очень может быть, что те снадобья, которые она приготовила, предназначались вовсе не для того, чтобы залечивать его раны. Возможно, Беатрикс готовилась убить его. Она была сильной и умной. Она была Охотницей, и ей самой природой было предназначено сражаться с кровожадными хищниками, с такими, как он.

Не решаясь к ней приблизиться, Олдер остановился недалеко от порога. Тут Беатрикс взяла какой-то небольшой поднос и понесла его в дальний угол. Затем, присев, оттащила в сторону плетеный коврик, под которым оказался квадратный деревянный люк. Она потянула за металлическое кольцо, и люк открылся. Оглянувшись, Беатрикс внимательно посмотрела на него, и ему показалось, что он заметил в ее взгляде недоверие.

Но уже в следующее мгновение губы ее дрогнули в улыбке, и она сказала:

— Пойдем в подвал, там не так воняет гарью. И там мы будем в безопасности, если вдруг вернутся лимнийцы.

Она стала спускаться вниз, но Олдер по-прежнему стоял у порога.

Да, он по-прежнему медлил, ибо для него настало время сомнений. Левенах задумала с ним расправиться? Ведь теперь она знала, кто он такой, и, следовательно…

Но тут он вспомнил ее лицо, ее требовательную страсть, когда они в зале предавались любви. И что с самого начала знал: их странные отношения с Беатрикс Левенах скорее всего закончатся ее смертью. Но почему же именно она должна умереть, почему не он? Ведь он ни за что не стал бы пить ее кровь — Олдер только сейчас это понял. И понял, что готов поплатиться жизнью за свои грехи.

Сделав глубокий вдох, Олдер решительно пересек кухню и начал спускаться следом за хозяйкой. А потом вдруг услышал ее голос. «Тейне», — сказала Левенах, и тотчас же вспыхнул какой-то странный свет. Преодолевая последние ступени, Олдер спустился вниз и, осмотревшись, понял, что находится не просто в подвале, а в спальне Беатрикс Левенах.

«Выходит, именно здесь она от меня пряталась», — думал Олдер. Он только сейчас узнал о существовании этого убежища. И все то время, что он находился под одной крышей с ней, он считал, что она где-то совсем рядом, что он сможет в любой момент прийти к ней, если захочет. Но она оказалась умнее, чем он думал. Она знала, как защитить себя от него.

Беатрикс подошла к кровати, стоявшей у стены, и опустила поднос на вязаное покрывало. Комната освещалась четырьмя высокими канделябрами, и в каждом из них было по семь тонких желтых свечей. На маленьком же столе у изголовья кровати стоял таз для умывания, на полу лежал яркий ковер, а у самой лестницы висела на крюках какая-то одежда. То есть тут имелось все, что можно увидеть в любой скромной спальне.

«Но ведь это не простая спальня!» — мысленно воскликнул Олдер. Да, он находился в убежище колдуньи Левенах, в ее тайном логове. И при мысли об этом он вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным.

Беатрикс взглянула на него и приказала:

— Ложись.

А сама направилась к лестнице, туда, где висела одежда. Сняв с крюка какой-то балахон, она исчезла во тьме под лестницей.

Олдер, прихрамывая, подошел к кровати и лег, стараясь не задеть поднос со снадобьями. Левая нога его словно горела, в ней пульсировала жуткая боль.

Вскоре Беатрикс вышла из каморки под лестницей. Оказалось, что она надела балахон и теперь повязывала поверх него фартук. Приблизившись к кровати и стараясь не смотреть Олдеру в глаза, она проговорила:

— Полагаю, ты знаешь, что с Дунстаном и Фредой.

Крепко ухватившись за штанину Олдера, она надорвала ткань вокруг его раны на ноге. Поморщившись от боли, он кивнул.

— Да, это все проделки Ласло. Я чувствовал зловредную вонь у их дома, когда мы к ним заходили перед Охотой.

Он говорил невнятно и почти не раскрывая рта, так как боялся показывать клыки. Беатрикс плеснула на тряпицу какой-то жидкости из склянки и начала втирать ее в рану над коленом Олдера. Немного помолчав, проговорила:

— Полагаю, он настроен весьма решительно.

— Да, несомненно.

Отложив тряпицу, Беатрикс взяла иглу, в ушко которой была продета толстая нить из сухожилия какого-то животного. Нога у Олдера дернулась в ожидании боли. Нога у него зажила бы и без швов, однако он не стал говорить об этом Левенах. Он готов был терпеть любую боль, лишь бы она еще раз прикоснулась к нему.

— В таком случае он скоро приступит к действиям.

Олдер кивнул и пробурчал:

— А если не приступит, то придется это сделать мне. Беатрикс, солнце садится, и это значит, что наступает канун Дня всех святых.

— Да, я знаю. День поминовения мертвых важен и для ведьм тоже.

Олдер промолчал. Он понял, что она хотела этим сказать.

— Жаль, что тебе приходится терпеть боль, — сказала она вполголоса, не глядя ему в глаза.

Затем, наклонившись, вонзила иглу в его ногу. Нога Олдера дернулась, но сильной боли он не почувствовал. Откашлявшись, он заявил:

— К тому времени, когда снова взойдет солнце, Ласло должен быть уничтожен, а я оказаться как можно дальше от Лимнийского леса. Когда я отправлюсь за ним сегодня ночью, ты не должна идти со мной.

Беатрикс не ответила. Она продолжала зашивать рану, и ее движения были быстрыми и ловкими.

— Тебе тоже надо покинуть этот лес, — продолжал Олдер. — И лучше всего — до наступления ночи. Теперь тебе следует опасаться лимнийцев.

— Я не собираюсь бежать, — сказала Беатрикс. — Моя семья дала клятву, и я не могу ее нарушить.

— Тогда ты умрешь, — прошипел Олдер, схватив ее за руку. — Да, Беатрикс, ты умрешь от рук лимнийцев. Или от клыка вампира. Ты не должна оставаться здесь одна.

— Я не останусь одна. Я пойду с тобой. — Она высвободила руку. — Лежи тихо, скоро закончу.

Беатрикс снова принялась зашивать рану, и Олдер не отвлекал ее разговорами; он думал о том, как бы переубедить ее. Он знал, что ей ни в коем случае нельзя идти с ним в логово Ласло.

Как только Беатрикс завязала узел и перерезала нить острым ножом, Олдер снова схватил ее за руку.

— Послушай меня, Левенах! — взмолился он. — Послушай… и поверь мне. Я прекрасно понимаю, что у тебя долг перед семьей. Но ты уже многое сделала, ты отгоняла кровососов, спасая людей до моего появления. А теперь настала моя очередь действовать. Я должен положить этому конец. Один. Меня тоже преследуют. Преследует существо, которое не является вампиром, но и смертным тоже не является. И если он найдет меня этой ночью… и тебя со мной, то проклятие ляжет на нас обоих. Но даже если он меня не найдет… — Олдер судорожно сглотнул. — Беатрикс, я не лгал тебе. Именно я — вот самая большая угроза твоей жизни. Но ты этого не понимаешь…

— Я все понимаю! — перебила Беатрикс. И посмотрела ему прямо в глаза. — Я знаю, что ты вампир.

По-прежнему держа ее руку, Олдер замер, словно окаменел. Беатрикс не знала, как долго длилось тягостное молчание, воцарившееся после ее признания, но в какой-то момент она вдруг услышала хриплый голос Олдера.

— Ты знала об этом еще до того, как я здесь появился?

— Нет, до этого не знала, — ответила Беатрикс. — Но в тот момент, когда ты впервые прикоснулся ко мне еще там, на поляне, я все поняла. — Она улыбнулась, хотя ей было совсем невесело. — Я ведь Охотница на вампиров, Олдер. Это у меня в крови. Думаешь, что я ничего не почувствовала только из-за того, что ты красив? Или потому, что твое появление предрекали древние пророчества?

— Ты все знала, но не убила меня?

Он еще крепче сжал ее запястье. Беатрикс накрыла его руку своей и тихо сказала:

— Нет, не убила. Ты уже один раз спас меня, Олдер. Я не боюсь тебя. Я доверяю тебе. Доверяю всей своей душой.

Лицо его исказила гримаса боли.

— Беатрикс, нет! Послушай меня… В тот день, когда случится то, ради чего я прибыл сюда, то есть как только умрет Ласло…

Она быстро наклонилась к нему и приложила палец к его губам, остановив его исповедь. Беатрикс не желала его слушать, в чем бы он ни хотел ей признаться. Прикоснувшись кончиками пальцев к его губам и ощутив выступающие контуры клыков, она покачала головой и тихо заговорила:

— Я прожила в Лимнийском лесу всю свою жизнь и с детства знала, что у нас, у колдуний рода Левенах, своя, особая судьба. Особое предназначение. Я поклялась отдать жизнь, защищая лимнийцев, и я не стану уклоняться от исполнения долга. Но ты, Олдер… ты первый мужчина, первый человек не моей крови, ради которого я бы с радостью умерла. Я не могу этого объяснить, я сама себя не понимаю. И мне все равно… Если я должна умереть этой ночью, то пусть я умру в этих руках, от этих клыков.

Она еще ниже склонилась к нему, и ее страсть вспыхнула с новой силой, потому что она знала: часы, которые им суждено провести вместе, сочтены и время стремительно убегает.

— Я не хочу причинять тебе боль, Беатрикс, — прошептал Олдер.

Она ласково ему улыбнулась.

— А может, ты меня любишь, Олдер?

Он нахмурился и отвел глаза — словно устыдился чего-то. Потом со вздохом пробормотал:

— Любовь не свойственна моей природе.

— А я думаю, что свойственна, — возразила Беатрикс. Она легла рядом с ним на узкую кровать. — До тебя я не желала ни одного мужчину, но теперь… Олдер, ты можешь взять меня с чистой совестью.

— У меня нет совести, — пробурчал он в ответ, и Беатрикс заметила, что его зрачки расширились в мерцающем свете свечей.

И еще ей показалось, что английский акцент стал сильнее. Она провела ладонью по его груди и тихо сказала:

— Олдер, возьми меня. Дай мне то, о чем я прошу. Давай проведем эти последние часы вместе. — Она нежно поцеловала его в губы. — Олдер, пожалуйста, не отказывай мне.

Он с жадностью впился поцелуем в ее губы и крепко прижал к себе. Минуту спустя, чуть приподнявшись, Беатрикс закинула ногу ему на бедро, стараясь не потревожить рану. Ей мучительно хотелось вновь ощутить его в себе, чтобы наконец-то разрешиться от бремени желания — страсть ее достигла предела в тот самый момент, когда вспыхнул пожар.

Немного помедлив, Олдер накрыл ее своим телом и откинул полы ее длинного фартука и балахона под ним. После чего уткнулся губами в ее шею. Она повернула голову, подставляя ему артерию, но он, сделав над собой усилие, прохрипел:

— Не позволяй мне сделать это, Беатрикс.

— Я заставляю тебя сделать совсем другое, — ответила она, приподнимая бедра ему навстречу. — Олдер, ты должен взять меня. Я приказываю. Ты понял меня, Олдер?

И тут он зарычал. Зарычал так, как рычал, пребывая в звериной своей ипостаси, в облике волка. Еще выше задрав полы ее балахона, он с угрозой в голосе проговорил:

— Хорошо, я повинуюсь тебе, Левенах.

В следующее мгновение Олдер вошел в нее, и оба громко застонали. Он входил в нее раз за разом, входил ритмично и уверенно, наполняя ее собой, своей силой. И так же ритмично и уверенно она раз за разом устремлялась ему навстречу, глядя при этом прямо ему в глаза. Движения их становились все быстрее, и все громче становились стоны, вырывавшиеся из груди Беатрикс. Наконец, содрогнувшись всем телом, она громко закричала. И в тот же миг Олдер прижался губами к ее шее. Она почувствовала укол его клыков в тот самый миг, когда он излил в нее свое семя. Но уже в следующее мгновение он резко дернул голову, так и не проколов ее артерию, и тоже закричал. Этот крик Олдера еще долго звучал у Беатрикс в ушах, звучал словно какое-то странное эхо. И еще она запомнила ослепительный белый свет, струившийся откуда-то с потолка в тот момент, когда в нее изливалось семя вампира, которое она принимала с жадностью и благодарностью.

Они спали в объятиях друг друга, а тем временем там, снаружи, над разоренным пожаром постоялым двором «Белый волк» медленно поднималось солнце. Они спали и тогда, когда солнце, прокатившись под куполом неба, вновь скрылось за вершинами деревьев.

Они не проснулись даже и тогда, когда каменные плиты в полу раздвинулись и кошки, сплошь покрытые сажей и гарью, принялись в раздражении расхаживать вокруг ножек кровати. Бо и Эра протяжно мяукали, но ни они, ни свет, проникавший сюда из колодца Левенах, не пробудили спящую пару.

Глава 8

Тела исчезли.

Беатрикс пыталась разглядеть в сгущавшихся сумерках тела, но их не было. Смертных останков Дунстана и Фреды больше не было.

В том месте, где у стены постоялого двора сидели трупы супругов, державшие на руках собственные головы, теперь холмиком лежали пахучие травы, старинные талисманы, которые, судя по всему, собирали в спешке. А рядом стояли миски с крупной солью. Кроме того, на почерневшей от сажи парадной двери постоялого двора был нацарапан крест в виде буквы X.

Было ясно: лимнийцы вернулись и забрали тела убитых супругов, а вместо них оставили обереги — те самые, какими Беатрикс научила их защищать себя и свои дома от вампиров. Только теперь лимнийцы решили использовать обереги против самой Беатрикс, вероятно, считали, что тем самым обезопасят себя от ее чар.

У Беатрикс защемило сердце. Те люди, которых Левенах на протяжении многих поколений защищали от зла, теперь защищались от нее ее же талисманами. Беатрикс понимала, что означала метка на двери. Они считали ее убийцей невинных.

И теперь, как только им представится возможность, они убьют ее. Олдер был прав. Она больше не могла чувствовать себя в безопасности.

И в тот же миг, словно она вызвала его силой мысли, Олдер положил руку ей на плечо. А она даже не слышала его шагов.

— Теперь ты меня послушаешь? — спросил он. — Теперь ты понимаешь, что я прав?

Беатрикс решительно покачала головой:

— Нет, не понимаю. Потому что для меня ничего не изменилось. Я все равно должна выполнить свой долг.

— Как можешь ты чувствовать себя в долгу перед теми, кто решил убить тебя?

Беатрикс долго молчала, наконец ответила:

— Ты меня не понял, Олдер. Я ничего не должна лимнийцам, но я в долгу перед своей семьей. Перед моим отцом. Если бы я не произнесла эту клятву вслух, то, возможно, смогла бы сейчас сбежать. Но я знала, что делала, когда несколько лет назад дала эту клятву. И теперь я должна поступить так, как велит мне честь.

Он убрал руку с ее плеча и с ледяным холодом в голосе проговорил:

— И что же собираешься делать?

— Пойду с тобой, чтобы найти Ласло и убить его.

— Я не возьму тебя с собой, Беатрикс. Я уже говорил тебе об этом.

Она резко развернулась и, глядя прямо ему в глаза, заявила:

— Тогда я пойду одна! У тебя, Олдер, есть свои причины желать смерти Ласло, и ты можешь держать их при себе. Но мои причины ясны, и я не могу отказаться от клятвы. У меня нет выбора. Может, я и отдала тебе свое тело, но это не значит, что ты стал моим повелителем. Я Левенах, и только я здесь правлю. А ты вампир, и у тебя нет власти надо мной.

— Нет власти? — с вызовом переспросил Олдер. Он схватил ее за плечи и прижал к себе. — Нет власти над твоим нежным сердцем смертной? Я не верю тебе, Левенах. Ты бы уже давно меня убила, если б я не имел над тобой власти.

Она отпрянула от него.

— А как насчет твоего сердца, Белый Волк? В нем не бьется нежное чувство ко мне? Ты не откажешься от мести Ласло, чтобы убежать со мной из Лимнийского леса и стать моим мужем?

— В моем сердце нет нежности, оно не похоже на сердце смертного, — сквозь зубы ответил Олдер. — Наше совместное будущее было бы печальным, Левенах. И для тебя очень коротким.

— А я думаю иначе, — заявила Беатрикс.

Она долго смотрела ему в глаза, словно размышляла над убийственной серьезностью того, что собиралась ему предложить.

— Если нам удастся задуманное, Олдер, если мы вместе найдем Ласло и убьем его, ты мог бы меня сделать такой же, как ты сам.

— Сделать тебя вампиром? — Он недоверчиво покачал головой. — Нет, никогда.

— Ты бы предпочел меня оставить?

— Я не хочу лишать тебя души! Не хочу, чтобы за тобой охотились, как за диким животным, чтобы ненавидели тебя лишь за то, что ты не можешь жить без живой крови. Да, я бы скорее покинул тебя!

Черный лес вокруг был на удивление тих, но в груди каждого из них бушевал ураган. В лесу же не шевелилась ни одна ветка, однако Беатрикс знала: деревья просто замерли в напряженном ожидании, и они чего-то ждали от нее. Да, лес взывал к ней, но она не могла понять, чего именно хочет от нее этот лес и что он для нее готовит.

— У нас мало времени, — сказала она наконец. — Да, очень мало, потому что нам дана только эта ночь.

Беатрикс вдруг вскинула голову и осмотрелась. Откуда-то доносились голоса. Судя по всему, лесные жители шли к ее дому, шли за ней. Она вновь посмотрела Олдеру в глаза.

— Иди быстрее в дом и собери наше оружие. А я должна заняться гостями. И я не хочу, чтобы они увидели тебя в гневе.

— Ты так простодушна и забывчива… Ты, наверное, уже успела позабыть о том, что чувствовала, когда веревка стянулась вокруг твоей шеи?

— Тогда был другой день, — ответила Беатрикс с улыбкой. — А теперь все будет по-другому, — добавила она, хотя знала, что словами ей Олдера не убедить.

Она подошла к двери постоялого двора и, нагнувшись, взяла из миски, стоявшей на земле, пригоршню крупной соли. Затем выпрямилась и, взглянув на Олдера, заявила:

— Все будет по-прежнему, потому сегодня я настоящая Левенах. В эту ночь я…

Она размахнулась и рассыпала соль вокруг себя. И в тот же миг повсюду, где упали крупинки соли, вспыхнули искры белого цвета. Поляна стала походить на звездный купол неба у них над головой.

— Да, сегодня я настоящая ведьма. — Шум толпы приближался. — Сегодня я не могу умереть от рук лимнийцев.

Олдер молча смотрел, как она усеивала поляну сияющими звездами. Постояв еще немного, он развернулся и пошел в дом.

Теперь Беатрикс осталась одна против леса, а желтые огоньки факелов, вспыхивавшие за деревьями, казались злобными глазами хищников.

На кухне было темно, здесь царила такая же непроглядная тьма, что и снаружи. Олдер дрожащей рукой взял старый колчан, когда-то принадлежавший Джералду Левенаху. Затем подхватил заплечный мешок, где лежало оружие Беатрикс. Положив колчан и сумку на стол перед собой, он уставился на них сверкающими глазами вампира. Вот оно, оружие, позволившее Левенах и лимнийцам пережить те сто лет, что разделяли эту ночь, и побоище, произошедшее и по его, Олдера, вине. Сто лет назад, в такую же ночь, как сейчас, он, простой смертный, стоял на поляне. Он был честолюбив, и он жаждал власти, поэтому и наслал по неведению несчетные бедствия на эту землю.

И за это он, Олдер, поплатился собственной душой, был приговорен к столетнему служению своре чудовищ, ведомой мстительным архангелом [5]. Он превратился в зверя, бездушного и бессердечного, и в холодной оболочке его тела остались лишь воспоминания о прежней жизни, о тепле и любви. Он, Олдер, стал гнусным убийцей.

Но этой ночью все должно было закончиться. Он должен был убить Ласло, затем выпить кровь последней из живущих на земле колдуний Левенах, а за это получить обратно свою душу, превратиться в человека и прожить как смертный остаток своей жизни. Он должен был исправить свои страшные ошибки. Навечно избавить землю от вампира и от ведьмы. Аминь.

Олдер рассмеялся, и в смехе его были боль и горечь.

Сделав глубокий вдох, он потянулся к оружию, лежавшему на столе, но тотчас же громко застонал и, зажмурившись, сжал кулаки. Перед ним возникло милое лицо Беатрикс, лицо смертной женщины. И тогда он наконец решился — принял окончательно решение.

Да, он кое-что исправит, но совсем не так, как собирался…

Внезапно со стороны леса раздался жуткий нечеловеческий вой, и Олдер, вздрогнув, бросился к парадной двери. В ноздри ему тотчас же ударила отвратительная вонь — то был запах вампиров. А затем он услышал отчаянные крики лимнийцев, убиваемых вампирами. Крики доносились из леса, и каждый из криков обрывался всхлипом, похожим на звук, что издает брошенный в озеро камень.

Ласло.

Олдер вышел из дома. Он двигался как во сне. Оружие Левенах осталось лежать на столе — Олдер забыл его, потому что думал сейчас только о мести.

Площадка перед постоялым двором все еще сверкала, усыпанная искрами колдовского огня. Но теперь ее освещал еще и свет факелов, принесенных лесными жителями; правда, те толпились в некотором отдалении от Левенах. Окинув взглядом лимнийцев, Олдер зарычал и тут же почувствовал, что клыки его удлинились — в нем пробудился кровавый голод вампира.

Он не видел короля вампиров, но чуял его запах.

Взглянув на Левенах, он понял, что та отдает людям какие-то приказания. И тотчас же раздался ее голос.

— Сейчас вы должны бежать! Здесь вам грозит опасность. Вы захлебнетесь в собственной крови, если меня не послушаете!

— Единственная убийца здесь ты, Беатрикс Левенах, — закричал какой-то мужчина, грозя ей факелом, но в глазах его был страх. — То, что ты и твои сородичи якобы защищают нас — это ложь! Всегда было ложью! Мы для тебя всего лишь послушное и тупое стадо. Стадо овец. Сытая, ты нас гладила, голодная — резала. Разве не так?

— Это не так, и вы об этом знаете, — сказала Беатрикс.

— Нет, это правда! — Мужчина опять стал грозить ей факелом. — Ты убийца, ты кровавая…

Внезапно черная тень бросилась на него с ночного неба и сбила с ног. А пылающий факел покатился по земле.

Все лимнийцы вскрикнули и обратили лица к небу; глаза же их стали огромными и наполнились ужасом, когда они увидели стаи вампиров, круживших над ними словно хищные птицы.

Тут еще несколько вампиров бросились вниз, и тотчас раздались пронзительные вопли несчастных — вампиры выхватывали людей из толпы, как цапли выхватывают лягушек из озера.

— Прячьтесь за моей спиной! — закричала Беатрикс.

Обратив взгляд к небу, она посмотрела на голодную стаю над головой, потом снова закричала:

— Лимнийцы, ко мне! Все ко мне! Ведь я Левенах! Я ваша единственная надежда!

Олдер по-прежнему стоял у двери постоялого двора, наблюдая залесными жителями, столпившимися вокруг Беатрикс. Теперь и его терзал голод, и голод этот был столь мучителен, что он даже не мог помочь смертным, которых безжалостно истребляли бросавшиеся с неба вампиры.

Но тут Левенах, взметнув к небу сжатые кулаки, прокричала:

— О, древний свет, изгони зло с моих глаз! Да будет так, как я говорю!

По стае вампиров, черным облаком зависшей над поляной, словно пробежала рябь. Некоторые из них повернули в сторону леса, но почти сразу же вернулись обратно в стаю.

«Их слишком много, и они чувствуют свою силу», — мысленно отметил Олдер. Но ему было все равно. Он должен был напиться крови, и единственный, кто мог утолить его голод, — это Ласло!

А может, Беатрикс?..

Казалось, она медленно приближалась к нему по мере того, как усиливался его голод. И Олдер словно издалека услышал собственное хищное завывание.

Теперь его зоркие глаза вампира видели каждый волосок ее огненной шевелюры, каждую пору в ее коже. Он видел даже какой-то вибрирующий свет, окружавший ее сейчас. И конечно же, он помнил свои ощущения, когда брал ее, когда входил в нее… И ему вдруг безумно захотелось снова все это почувствовать. Он мог бы сейчас наброситься на нее, опрокинуть на землю и взять ее тело и ее кровь одновременно. Он мог бы сделать это на глазах у ее драгоценных лимнийцев, чтобы они видели, как он губит ее, чтобы видели, как он будет пить ее кровь, пока не выпьет всю до капли. И тогда он всех их погубит, тогда он сможет даже…

Внезапно раздался злобный вопль, по небу словно прокатились оглушительные раскаты грома — это известил о своем прибытии Ласло ле Морт, король вампиров, властитель подземелья.

И тотчас же ночной воздух задрожал, наполнился сыростью, и из леса, быстро шагая по тропинке, вышел Ласло. Увидев его, Олдер едва не задохнулся от гнева и ярости. Он тотчас забыл обо всем на свете и теперь знал только одно: наконец-то он увидел лицо своего врага, лицо с заостренной маленькой бородкой, с длинным костлявым носом и с глубоко посаженными черными глазами. Руки он держал за спиной, словно пряча свои необычайно длинные пальцы, которыми ужасно гордился. И Олдер все еще помнил свои ощущения, когда эти пальцы впились ему в плечи, а клыки вампира ему в горло. И он помнил, как вырывалась из его тела душа, как вытекала кровь из жил… И вот теперь, сто лет спустя, он наконец увидел Ласло ле Морта!

Обратившись в волка, Олдер на мгновение припал к земле, а затем с яростным рыком прыгнул на своего врага, на своего гнусного создателя.

Но Ласло был гораздо старше и опытнее Олдера. Тот даже не успел уловить стремительного движения, в результате которого темноволосый дьявол оказался возле Беатрикс. Король вампиров одной рукой прижал ее к себе, а другой запрокинул ей голову, чтобы вонзиться клыками в горло.

Олдер в ужасе замер, но Ласло, как оказалось, не торопился. С усмешкой взглянув на Олдера, он проговорил:

— Рад видеть тебя, мой друг. Давно мы с тобой не встречались.

Олдер обнажил клыки и прорычал в ответ:

— Отпусти ее, Ласло! И не пытайся от меня сбежать. Ты знаешь, что сегодня я отведаю твоей крови.

Король вампиров словно задумался о чем-то. Наконец проговорил:

— Что ж, возможно, отведаешь. Но может быть, и нет.

Он посмотрел на Беатрикс, затем склонился к ее шее и принюхался. После чего ухмыльнулся и изрек:

— Ты спал с ней, не так ли? О, что я вижу?! Следы от клыков? — Ласло весело рассмеялся. — Нехорошо, Олдер. Нехорошо чревоугодничать. Впрочем, не обижайся. Я вижу, что ты не пил ее кровь, просто легонько надавил клыками. Но сейчас это уже не имеет значения. Потому что я решил избавиться от тебя раз и навсегда.

— А ты попробуй. — Олдер снова зарычал.

— Непременно попробую, — отозвался Ласло. — После того, как отведаю крови Левенах. Я давно уже мечтал вновь полакомиться колдовской кровью и очень рад, что наконец-то у меня появилась такая возможность. Так что думаю, ты, Олдер, не станешь возражать…

Ласло снова склонился к шее Беатрикс, и теперь из его раскрытого рта торчали длинные желтые клыки. Эти ужасные клыки уже почти коснулись ее шеи, когда она вдруг швырнула в лицо вампира остатки соли, что сжимала в кулаке все это время.

Глава 9

Ласло отпрянул и злобно зашипел. Беатрикс же поморщилась и плюнула на землю; от вампира исходила отвратительная вонь, и ей казалось, что ее вот-вот вырвет.

Ласло смахнул соль с лица, и в мерцающем неровном свете факелов стали заметны черные дымившиеся отметины, которые оставила соль на его лице — словно на свечной воск упали раскаленные угольки.

Беатрикс, конечно, прекрасно знала, что соль не убьет короля вампиров. Но она поможет выиграть время и спастись от него. Да, она заставит Ласло понять, что Левенах не самая легкая добыча.

— Как нехорошо, моя милая…

Ласло укоризненно покачал головой и, растянув губы в улыбке, погрозил ей пальцем. Беатрикс этот палец показался необычайно длинным, почти как ее рука.

— Твоя решимость, Левенах, восхищает. Но ты очень меня обидела, поэтому я передумал… Видишь ли, сначала я собирался убить тебя быстро и безболезненно, но теперь все будет по-другому. Придется мне сделать твою смерть долгой и мучительной. И все потому, что ты не умеешь себя вести.

— А ты попробуй меня убить, — с вызовом сказала Беатрикс. — Уверена, что ты умрешь этой ночью, дьявол!

— Я? Умру? — Ласло рассмеялся, и вскоре смех его превратился в раскатистый хохот.

Внезапно вампиры стали приземляться, причем с каждым мгновением их становилось все больше.

— Собираешься всех нас убить, да? — спросил Ласло со снисходительной улыбкой. — Довольно трудная задача. Мне искренне жаль тебя, Левенах, но ты заблуждаешься. Нет ни одного смертного и ни одной ведьмы — нет никого, кто бы мог соперничать со мной. Твой глупый Дунстан слишком поздно это понял. Правда, у него хватило ума перейти на мою сторону, но он, глупец, слишком поздно понял, что мне он нужен очень ненадолго. А потом я оставил его у твоего постоялого двора, вложив ему в руки его же собственную безмозглую голову. — Ласло покосился на Олдера. — Тебе он никого не напоминает?

Тут Беатрикс почувствовала, как лимнийцы подбираются к ней поближе. Вскоре все они стояли совсем рядом с ней и все они держали в руках талисманы — такие же, как те, что они сложили у ее двери, чтобы защититься от нее. Только теперь они держали обереги в вытянутых руках, направляя их в сторону вампиров. Да, теперь лимнийцы знали, кто убивал их сородичей. Беатрикс вдруг почувствовала, как ее кровь радостно вскипела в жилах. Все-таки лесные жители ей поверили, и теперь они даже пытались ее защитить.

— Держитесь за моей спиной, — предупредила она лимнийцев и тут же заметила, что Олдер к ним приближается.

Но присоединится ли он к лимнийцам или к вампирам? В этот момент Беатрикс не знала, как он поступит. И она даже не пыталась над этим раздумывать, потому что понимала: сейчас не время для раздумий. Сегодня была ночь накануне Дня всех святых, Духова ночь, и она, Беатрикс, последняя из колдуний Левенах, не отступится от клятвы, что свято исполняли ее предки, от клятвы, что была дана еще в древности. Она не думала о том, почему должна была исполнять долг защитницы этой земли и этих людей. Она просто делала то, что велел ей долг.

Должно быть, Ласло успел перехватить ее взгляд, устремленный на Белого Волка. Потому что король вампиров вдруг оживился, словно почуял свежую кровь. Глядя на Беатрикс, он с язвительной ухмылкой спросил:

— Ты воображаешь, будто влюблена него, верно? — Остальные вампиры тем временем скалили клыки и царапали когтями землю; им явно не терпелось отведать свежей крови. — Думаешь, он возьмет тебя с собой, когда покончит с нами? — продолжал Ласло. — Да, Олдер появился здесь, чтобы уничтожить меня. Но у него есть и другие дела, не правда ли, Олдер?

Не в силах удержаться, Беатрикс снова взглянула туда, где только что видела Олдера. Но сейчас его там уже не было.

Ею овладела паника. Неужели он покинул ее?! Но Беатрикс тотчас же взяла себя в руки. Что бы ни случилось, она должна исполнить свой долг. И не важно, чью сторону примет Олдер. Ни он, ни Ласло — никто не заставит ее уклониться от исполнения долга.

— Хм, куда это он отправился? — с ухмылкой протянул Ласло. — Ладно, я скажу тебе, почему он здесь и почему свел с тобой такую тесную дружбу. Ты ему нужна, Левенах.

— Но не для того, чтобы убить тебя, Ласло.

— Верно, Левенах, не для того. — Король вампиров пристально посмотрел на нее. — Похоже, ты ничего не понимаешь. Так вот, знай: ему нужна твоя кровь.

Беатрикс на мгновение замерла.

— Моя кровь?..

— Совершенно верно, твоя кровь. Олдер действительно хочет мне отомстить. Но знаешь ли ты, почему он этого хочет?

— Потому что ты сделал его вампиром, — заявила Беатрикс.

— О да, конечно, — закивал Ласло. — Он очень злится на меня из-за этого. И он ужасно хочет вернуть себе свою жалкую душонку. Но зачем она ему?.. Я не в силах это уразуметь. Так вот, он пришел сюда — на это самое место и в ту же ночь — через сто лет. Он вернулся сюда, чтобы заполучить жалкую жизнь смертного, от которой я так великодушно его освободил сто лет назад. — Ласло немного помолчал, глядя на Беатрикс с глумливой злорадной усмешкой. — Ты поняла, Левенах? Олдер уже побывал здесь сто лет назад. Ну, что это значит? Подумай-ка. Что тут произошло сто лет назад в такую же ночь?

— Бойня, — прошептала Беатрикс.

— Верно! — с улыбкой воскликнул Ласло. — Вот именно — бойня! Так вот, сто лет назад меня привел сюда сражаться с кланом Левенах…

— Смертный, — в ужасе прошептала Беатрикс.

— И снова верно! И этот смертный был не кто иной, как Олдер де Уайт, мелкий английский землевладелец, чье крохотное поместье располагалось у самой границы с Шотландией. Он был властолюбив и жаден. Именно поэтому я пообещал ему власть, много власти… Опьяненный такой перспективой, он примчался ко мне как на крыльях! И он ужасно оскорбился, когда понял, что ничего не получит, — добавил Ласло, в усмешке обнажив клыки.

— И что с того, что тем смертным оказался Олдер? — сказала Беатрикс.

Она старалась не показывать Ласло, какое впечатление произвела на нее эта новость.

— Ты обманул Олдера. И его не в чем винить.

— Говоришь, не в чем?! — со смехом переспросил Ласло. — Что ж, может, и не в чем. Но я очень сомневаюсь, что ты будешь к нему все так же снисходительна, когда я скажу тебе еще кое-что… Он вернулся сюда с чрезвычайно важной для него целью. Для него это даже важнее, чем убить меня.

Ласло надолго умолк; казалось, он наслаждался волнением Беатрикс — он заглянул в ее глаза и с отвратительной ухмылкой проговорил:

— Чтобы вернуть свою душу, Олдер должен напиться живой крови Левенах. А ты, моя милая колдунья, последняя из них. Теперь ты понимаешь?

Беатрикс почувствовала, как кровь стучит у нее в висках. Стиснув зубы, она процедила:

— Ты лжешь.

Но Ласло лишь покачал головой с многозначительной улыбкой. И тут Беатрикс вдруг вспомнилось все то, о чем сам Олдер неоднократно ее предупреждал.

«…Ласло у меня кое-что украл много лет назад. Я вернулся, чтобы вернуть украденное и убить его. И в осуществлении того и другого ты, Беатрикс Левенах, должна мне помочь. Только ты можешь это сделать.

…Тебе небезопасно со мной, Беатрикс… На самом деле сейчас тебе грозит большая опасность, чем когда-либо прежде.

…После того как умрет Ласло, я не смогу здесь остаться. Ты бы и не захотела, чтобы я остался, если бы только знала…»

А перед тем как они этим утром улеглись в постель, он сказал: «Я не хочу причинять тебе боль, Беатрикс».

Теперь ей стало ясно, зачем пришел сюда Олдер и какова его миссия.

«А может, Ласло все-таки лжет?» — промелькнуло у нее.

— Левенах, тебе все понятно, да?

Король вампиров снова заглянул ей в глаза, и она поняла, что все его слова — чистейшая правда.

Тихонько вздохнув, Беатрикс взглянула на лимнийцев. Люди молча переглядывались; казалось, они чего-то ждали. Вампиры же за спиной у Ласло тоже притихли. Беатрикс на мгновение даже подумалось, что на площадке перед постоялым двором «Белый волк» остановилось время. Но было ясно: это затишье ненадолго, и вот-вот что-то произойдет.

Беатрикс снова посмотрела на Ласло. Его черные холодные глаза впились в нее как ледяные когти. Голос же звучал тихо и вкрадчиво:

— Ах, бедная маленькая Левенах… Я даже подозреваю, что ты попросила его сделать и тебя вампиром, но он отказался. Верно?

Беатрикс молча кивнула. Ей казалось, она лишилась дара речи.

— А вот я не стану тебе в этом отказывать, моя милая, — продолжал Ласло. Король вампиров ухмыльнулся. — Я сделаю это… прямо сейчас, если хочешь. И покончим с этими глупыми смертными, что жмутся к тебе как испуганное стадо. Ты почувствуешь настоящий вкус власти, вечной власти! И тогда ты сможешь гоняться за Олдером де Уайтом вечно, если захочешь… Лишь возьми мою руку — и да свершится все по твоей воле.

В следующее мгновение Беатрикс увидела перед собой ладонь вампира с неестественно длинными костлявыми пальцами. Но глаза ее тотчас же заполнились слезами, и эта уродливая ладонь стала перед ней расплываться, так что она уже почти не видела ее. Ей хотелось закричать «нет», но горло у нее словно чем-то сдавило, и тело как будто окоченело.

Все тело за исключением правой руки — та словно сама собой потянулась навстречу костлявой руке Ласло.

Олдер бросился на короля вампиров из темноты, бросился в тот самый момент, когда пальцы Беатрикс зависли над ладонью Ласло. Враги, сцепившись в объятиях схватки, тотчас же взмыли над площадкой, а затем, упав на землю, покатились по ней с яростными воплями.

— Эй, дети мои, настало время трапезы! — прокричал старый вампир, обращаясь к своим отпрыскам.

Он пытался оттолкнуть от себя Олдера, но тот крепко его держал.

Ласло успел зачаровать Беатрикс Левенах, но Олдер, вовремя вмешавшись, привел ее в чувство, и теперь она отдавала какие-то распоряжения — им предстояло отразить нападение вампиров.

В какой-то момент, изловчившись, Олдер схватил Ласло за горло и с силой ударил его головой о землю. Но уже через мгновение сам Олдер со стоном покатился по земле. Он едва успел отдышаться, прислонившись к дереву, как Ласло вновь набросился на него, протягивая к нему свои длинные пальцы и с яростным шипением скаля клыки.

Размахнувшись, Олдер ударил Ласло по лицу, сбив старого вампира с ног. А потом они снова покатились по земле; при этом каждый из них пытался вонзить в противника свои длинные острые клыки.

Беатрикс же тем временем велалимнийцев в бой против остальных вампиров, и крики смертных то и дело заглушались воплями голодных кровососов. В воздухе висел запах крови, запах смерти и колдовства, и Олдер с Беатрикс чувствовали: вот-вот разразится величайшая битва — такая же, как та, что случилась здесь сто лет назад.

— Твоему злу этой ночью придет конец, Ласло! — прорычал Олдер, подобравшись к лицу вампира и своим острым клыком вспоров ему щеку.

Ласло взвыл от боли, Олдер тотчас же нанес ему сильнейший удар кулаком. Впрочем, он оглушил противника лишь на мгновение. Король вампиров почти тотчас же ужалил Олдера клыком в плечо. Однако Олдер не собирался отступать — он с силой ударил Ласло коленом в живот, и старый вампир рухнул с громким стоном.

Внезапно земля под ними задрожала и загудела словно под копытами многих тысяч коней.

— Тебе никогда не одолеть меня, щенок, — сказал Ласло, с трудом поднимаясь на ноги.

Он присел и чуть наклонился вперед, приготовившись к решающей атаке. Олдер поступил точно так же, и какое-то время оба молча смотрели друг на друга.

Гул под ногами с каждым мгновением усиливался, а потом послышался еще и лай охотничьих псов.

— Ласло, ты слышишь? — с усмешкой спросил Олдер. — Тебе ведь знакомы эти звуки? Мне они знакомы слишком хорошо, ибо я сто лет назад участвовал в этом. Как жертва Охоты…

Бледное лицо Ласло еще больше побледнело, стало зеленоватым. Злобно скаля клыки, он проворчал:

— Тогда ты знаешь, что эти звуки предвещают твою смерть.

Старый вампир вдруг начал озираться, и Олдер понял, что враг ищет пути к отступлению.

— Сначала умрешь ты! — прорычал Олдер и снова набросился на Ласло.

И теперь стало ясно: король вампиров уже не пытался убить Олдера, а всего лишь стремился сохранить свою кровь и успеть скрыться в подземелье до появления Дикой Охоты. Но Олдер твердо решил расправиться с древним вампиром. Сбив его с ног, он навалился на него всем телом. Ласло пытался вырваться, но Олдер крепко его держал. Широко раскрыв рот, он вонзил клыки в плечо Ласло. Тот громко взвыл от боли, но было очевидно, что старый вампир уже был не в силах защищаться.

Но тут Олдер вдруг почувствовал, как в глаза ему ударил ослепительный свет — серебристо-золотое сияние Охоты. Шрам у него на шее тотчас зачесался, а по телу пробежала дрожь.

Время стремительно утекало, и Олдер понимал, что медлить нельзя.

— Отпусти меня! — взмолился Ласло. — Мы с тобой еще сможем спастись! Пусть Охота заберет остальных, а мы с тобой прекрасно устроимся где-нибудь в другом месте! Сила будет на нашей стороне, если объединимся!

— Возможно, я присоединюсь к тебе, Ласло, — сказал Олдер, глядя в черные глаза вампира.

А тем временем всадники Охоты неумолимо приближались — конское ржание становилось громче.

— Да, возможно, последую… Но лишь после того, как я отправлю в ад тебя!

Олдер вонзил клыки в шею Ласло, и старый вампир, дернувшись, взвыл в последний раз. А клыки Олдера все глубже вонзались в немощную старческую шею, И через несколько мгновений он наконец-то свершил возмездие, испив черной крови.

Глава 10

Вампиры отступали.

Беатрикс слышала душераздирающий вопль Ласло ле Морта, сражавшегося с Олдером, но видеть их она не могла. Зато она видела, как один за другим приспешники Ласло взмывали в небо. Некоторые из них уносили с собой добычу, в то время как другие спешили подкрепиться тут же, на земле.

Был ли тот вопль Ласло победным кличем? Убил ли он Олдера? Не потому ли он отзывает свое войско?

У Беатрикс перехватило дыхание при мысли о том, что Олдер лежит мертвый в Лимнийском лесу.

— Олдер! — закричала она, щурясь от ослепительного сияния.

И тут же, вздрогнув, спросила себя: «Что это за свет?..»

Окинув взглядом поляну, Беатрикс поняла: теперь ее освещало не только пламя факелов, но и какой-то иной, более ровный и яркий свет, одновременно золотой и серебристый. И свет этот, казалось, изливался отовсюду, со всех сторон. Земля же под ногами словно вибрировала, а воздух дрожал от оглушительного конского храпа. И теперь к запаху крови прибавился еще и запах каких-то ароматных благовоний…

А лимнийцы с громкими криками бегали по площадке, подбирая раненых и пытаясь найти тех, кто бесследно исчез.

— Это ад! Ад сошел на землю! — визжала какая-то женщина, стоявшая на коленях у самой двери постоялого двора.

А Беатрикс по-прежнему озиралась. Теперь она слышала пронзительный лай собак, и этот лай становился все громче, причем доносился он откуда-то со стороны леса. И казалось, что оттуда же, из леса, доносится трубный глас, который, как и лай, с каждым мгновением становился все громче.

И тут вдруг серебристый, с золотом, свет вспыхнул ослепительно ярко, так что Беатрикс на мгновение зажмурилась. Когда же открыла глаза, на поляну уже въезжали всадники, и таких чудовищ Беатрикс не видела даже в самых страшных кошмарах. Все в ужасе попятились, а затем вдруг рухнули на колени и замерли, словно окаменели; правда, некоторые из них все же всхлипывали время от времени.

Затаив дыхание, Беатрикс смотрела на кавалькаду, приближавшуюся к ее дому. Впереди бежали огромные черные псы, и некоторые из них были величиной с жеребят. Все они бешено вращали своими ярко-красными глазами, но теперь уже не лаяли. Кони же, что неслись следом за псами, лишь отдаленно напоминали обычных скакунов. На самом же деле это были какие-то весьма устрашающего вида существа с гигантскими конскими крупами, с вытянутыми, как у сказочных морских чудищ, головами и с покрытыми рыбьей чешуей необычайно длинными ногами, а копыта их, мерцавшие золотом, лишь едва касались земли, так что казалось, они летят по воздуху.

Но еще более ужасными казались те, кто восседал на этих скакунах. Предводитель, скакавший впереди, был вдвое выше ростом обычного человека и в два раза шире в плечах любого из смертных — то есть был под стать своему коню. Его каштановые волосы, длинные и густые, струились по плечам и по спине и ниспадали на круп коня. На нем не было рубашки, одна лишь кольчуга, и в руке он держал меч, которым можно с одного взмаха срубить дерево. Предводитель остановил свой взгляд на Беатрикс, и она, поморщившись, приставила ладонь к глазам, словно защищаясь от пронзительного взгляда этого всадника; казалось, его глаза видели ее насквозь, вонзались в самую душу. Беатрикс сразу же почувствовала, что он ясно видит все ее ошибки, все ее проступки; более того, ей казалось, что он без труда мог бы прочесть все ее мысли.

По-прежнему прикрывая глаза ладонью, Беатрикс покосилась на спутников длинноволосого всадника; все они были ужасными монстрами, отвратительными существами из самых страшных сказаний и легенд. Некоторые из них походили на обычных людей, вернее, на мертвецов, которых оживили, очевидно, лишь для того, чтобы они прискакали сюда на своих исполинских конях. Другие же были с когтистыми лапами вместо рук, а третьи покрыты чешуей, словно рыбы. Но все они казались на редкость омерзительными, так что у Беатрикс к горлу подступила тошнота и даже голова закружилась.

Тут конь предводителя зафыркал и ударил в землю копытом, словно привлекал внимание Беатрикс к своему хозяину. Она снова взглянула на длинноволосого всадника. Теперь его меч покоился в ножнах, а в руке он держал сверкающий золотом ошейник.

— Беатрикс Левенах! — сказал предводитель зычным голосом. — Беатрикс Левенах, я пришел за волком. Где он?

Она вздрогнула и, задыхаясь, пробормотала:

— Я… не знаю, не знаю… — Собственный голос звучал у нее в ушах так, словно доносится откуда-то издалека. — Он сражался с вампиром, а потом…

— Олдер де Уайт и есть вампир. — Всадник смерил ее строгим взглядом. — Но он мой вампир. И я хочу, чтобы он вернулся ко мне. А тебе не стоило бы защищать того, кто когда-то уничтожал твоих предков.

— Он пришел сюда, чтобы отомстить своему обидчику, — возразила Беатрикс. Голос ее дрогнул, но она продолжала: — Он сражался с вампиром, который…

— Я хорошо знаком с Ласло ле Мортом, — перебил предводитель. — И мне известно, почему Олдер пренебрег своими обязанностями и решил найти кровососа. — У Беатрикс подгибались колени под тяжелым взглядом длинноволосого гиганта. — Кроме того, он пришел за тобой, Левенах. Ты об этом знаешь?

Беатрикс кивнула и прошептала:

— Да, знаю.

— Хм…

Казалось, предводитель о чем-то задумался. Отвернувшись, он окинул взглядом лес, и свет, исходивший из его глаз, ярко осветил все деревья.

Беатрикс проследила за взглядом грозного всадника и почти сразу же увидела Олдера. Он стоял у какого-то мерцающего холмика, и Беатрикс тотчас поняла, что Ласло де Морт мертв. А губы, подбородок и шея Олдера были черны от крови вампира. Он смотрел на огромного всадника без страха, но в глазах его была обреченность.

— Святейший Михаил… — проговорил наконец Ол-дер без всякого выражения и тут же опустился на колени прямо в гниющие, стремительно разлагавшиеся останки Ласло. — Святейший Михаил, пощади меня.

Беатрикс подняла глаза на архангела.

— Пощади его, — прошептала она. — И не забирайте его, пожалуйста. Он пытался все исправить. Он спас меня, а Ласло мертв…

Михаил сделал вид, что не слышал ее.

— Олдер де Уайт, ты нарушил наш договор, — продолжал архангел. Он вдруг взмахнул над головой золоченой веревкой с золотым ошейником — и в следующее мгновение ошейник обвил горло Олдера, полностью прикрыв его шрам. — Ты, Олдер де Уайт, снова займешь место в своре.

— Нет! — воскликнула Беатрикс.

Олдер поднял голову и посмотрел на Михаила:

— Архангел, я не заключал с тобой никаких соглашений.

— Да, верно. Я взял тебя в Охотники вместо того, чтобы отправить в ад, хотя ты именно ад и заслужил. В том и состоял наш договор. — Михаил немного помолчал. — Но теперь, когда Ласло де Морт мертв, ты можешь сам сделать выбор. Присоединяйся ко мне — или навечно спускайся в ад.

— Нет! — вновь воскликнула Беатрикс и бросилась к архангелу.

— Беатрикс, назад! — крикнул Олдер.

Огромный конь угрожающе заржал и вскинул копыто, но Беатрикс храбро подошла к коню и прижала ладони к боку животного. Тут Михаил вдруг наклонился и, схватив Беатрикс за ворот туники, оторвал от земли. Она пронзительно вскрикнула, и по телу ее пробежала дрожь. Архангел же держал ее так, как, наверное, мог бы держать за хвост пойманную мышь. Какое-то время он разглядывал ее с любопытством, потом произнес:

— Ты испытываешь мое терпение, Левенах.

— Пожалуйста, не забирай его! — взмолилась Беатрикс.

Она по-прежнему дрожала от страха, ибо чувствовала его силу — эта сила пронизывала все ее существо. И все же не отступала; судорожно сглотнув, она прошептала:

— Архангел, я люблю его.

— Ты любишь проклятое Богом создание? — В вопросе Михаила звучал вызов. — Любишь того, с чьей помощью был уничтожен едва ли не весь твой род? Того, которому ты и сейчас нужна лишь как средство для достижения цели?

— Сними с него проклятие, — продолжала Беатрикс. — Я знаю цену, которая должна быть заплачена за возвращение его души.

— И ты, конечно, готова заплатить эту цену, — насмешливо заметил Михаил.

— Нет! — закричал Олдер, и Беатрикс услышала его шаги. — Я этого не допущу!

Глядя прямо в глаза архангела, Беатрикс кивнула и тихо сказала:

— Я все знаю, и я согласна.

Михаил с силой дернул за веревку, и Беатрикс услышала сдавленный крик Олдера.

— Не приближайся ко мне, волк, — предупредил архангел.

Следующие его слова были обращены к Беатрикс — он все еще держал ее перед своим лицом за ворот туники.

— Левенах, ты уверена, что все понимаешь? Ты знаешь, что именно должно быть сделано?

Она снова кивнула.

— Я знаю, что Олдер должен испить живой крови Левенах. И я позабочусь о том, чтобы это было сделано, клянусь.

Голос ее теперь звучал уверенно и твердо.

— Но если ты этого не сделаешь, — Михаил взглянул на Олдера, — то я непременно вернусь и убью вас обоих. Ты понял?

Беатрикс судорожно сглотнула и проговорила:

— До того как закончится ночь, к нему должно вернуться то, что у него когда-то отняли.

— Беатрикс, ты не понимаешь, что обещаешь, — пробормотал Олдер.

— Что ж, очень хорошо.

Михаил опустил Беатрикс на землю. И в тот же миг Олдер метнулся к архангелу.

— Забери меня с собой, Михаил! — потребовал он. — Или отправь в ад. Только не оставляй здесь, с ней. Я не стану пить ее живую кровь.

Михаил щелкнул золотой веревкой, и ошейник соскользнул с шеи Олдера.

— Если ты не сделаешь того, что обещает Левенах, я вернусь и накажу ее за ложь.

Пристально взглянув на Олдера, Михаил криво усмехнулся и добавил:

— Ты заложник ее клятвы, а с вампирами я сделок не заключаю.

Беатрикс приблизилась к Олдеру и положила ладони ему на плечо. Но он вздрогнул и тут же сбросил ее руку. Причем в глазах его было столько ярости, что Беатрикс невольно отшатнулась. Но еще больше ее поразили слезы, блеснувшие в глазах Олдера.

— Ты не понимаешь, что наделала, Левенах! — воскликнул он в отчаянии. — Ты уничтожила нас обоих!

Беатрикс покачала головой:

— Нет, Олдер, ты ошибаешься. Доверься мне. Ты должен мне довериться, должен…

Огромный конь нервно заплясал под архангелом Михаилом. И тут же над поляной прокатился трубный глас. Монстры, сопровождавшие архангела, принялись пронзительно выть; казалось, им не терпелось покинуть это место. Однако Михаил еще не все сказал. Пристально глядя на Беатрикс, он проговорил:

— Ты хорошо заботилась о своих подопечных, Левенах, и я молюсь, чтобы ты успешно справилась и с этим делом. — Он указал перстом на Олдера, затем окинул взглядом площадку перед постоялым двором, где повсюду лежали раненые и мертвецы. — Как только я уеду, лимнийцы вернутся в свои дома. Они не будут ничего помнить о том, что происходило здесь этой ночью, и они решат, что погибших соплеменников унесла болезнь. Если я не вернусь, чтобы забрать тебя в ад, ты будешь и дальше исполнять свой долг, защищая лимнийцев от тех, кого оставил после себя Ласло. Ты понимаешь?

— Да, конечно… — выдохнула Беатрикс.

— Да будет так, — сказал Михаил.

Едва лишь слова эти слетели с его губ, как поднялся могучий ветер, пронесшийся по поляне, и Беатрикс вдруг увидела огромные крылья за спиной у архангела. И тотчас же кони громко заржали, а Михаил, окинув взглядом свое войско, зычным голосом закричал:

— А теперь на Охоту!

Порывом ветра и Беатрикс, и Олдера повалило наземь, когда всадники с оглушающим ревом взмыли в воздух. Через несколько мгновений они исчезли за верхушками черного леса, и на поляну тотчас же опустилась кромешная мгла — давно погасли и факелы лесного народа, и колдовские огни, что зажгла Беатрикс.

Через некоторое время лимнийцы зашевелились, но люди не обращали внимания ни на Олдера, ни на Беатрикс; двигаясь как лунатики, они поднимали с земли тела мертвых и раненых и уносили их с собой в лес. Вскоре все они исчезли за деревьями и побрели по лесной тропинке в свои убогие жилища.

Теперь, когда они остались вдвоем, Беатрикс поднялась на ноги и осмелилась посмотреть на Олдера. И тотчас обнаружила, что он смотрит на нее с едва скрываемой яростью. Он даже не пытался скрывать клыки, когда заговорил:

— Ты погубила нас обоих.

— Нет! — решительно возразила Беатрикс.

Шагнув к Олдеру, она с улыбкой протянула ему руку, чтобы помочь подняться. Но он не принял ее руку и сам поднялся с земли. Какое-то время он молча смотрел на нее, затем отвернулся и, понурившись, пошел к дому.

Не случится ли так, подумала Беатрикс, что, когда все кончится, он оставит ее навсегда?

Глава 11

Олдер стоял посреди кухни постоялого двора «Белый волк». Он, вампир, прекрасно видел в темноте. И он ждал, когда сюда придет Левенах. Он знал, что она, глупая, непременно придет сейчас к нему.

Глупая женщина. Упрямая, глупая и…

«Я люблю его», — сказала она архангелу Михаилу. Самому могущественному и самому грозному из всех вершителей Божьего суда она сказала, что любит вампира, что любит его, Олдера. Беатрикс Левенах, колдунья Лимнийского леса, не побоялась защищать перед архангелом Олдера де Уайта, вампира, и за него, за вампира, она отдала свою жизнь и свою душу.

Олдер крепко зажмурился и тяжело вздохнул; его переполняли тревога и страх. И еще он чувствовал болезненное теснение в груди ив горле — таких ощущений он уже давно не испытывал, более ста лет.

Почувствовав, что по щекам его покатились слезы, он снова вздохнул. Что же делать, что делать? Ведь он не мог обречь ее на проклятие… Стоило ему взять у нее крови ровно столько, сколько требовалось, чтобы вернуть себе свою истерзанную душу, как Беатрикс из Охотницы, преследовательницы, превратится в преследуемую, и черная жажда станет терзать ее вечно, до тех самых пор, пока кто-нибудь не воткнет кол в ее сердце. В ее чистое, волшебное сердце, в котором сейчас она хранила любовь к нечестивому созданию, вампиру Олдеру.

И, как бы ни желал того живший в нем трус, Олдер не мог так просто уйти, не мог покинуть этот постоялый двор… покинуть Беатрикс Левенах. Но архангел говорил правду, и он непременно заставит Беатрикс ответить за свои слова. Он снова здесь появится, если она не вернет ему, Олдеру, его душу. Он столько раз за последние сто лет был свидетелем того, как Михаил чинил расправу над грешниками, что даже думать себе запрещал о том, что может случиться с Беатрикс. Чтобы наказать ее, у архангела имелись сотни способов, один мучительнее другого. Возможно, Михаил даже возьмет Беатрикс в свою свору, как когда-то его, Олдера, и сделает ее рабыней. Но, как бы то ни было, одно лишь он знал точно: и если Беатрикс превратится в вампира, и если останется невредимой, в любом случае Михаил и его Дикая Охота разыщут ее, непременно разыщут.

Существовал лишь один способ спасти ее душу и не позволить Михаилу превратить ее в рабыню Охоты, и, следовательно, у него, Олдера оставалось всего несколько часов, чтобы провести их с единственной женщиной, которую он любил. С единственной любовью в своей жизни. Несколько коротких часов из ста тридцати лет. Несколько часов, которые стоят того, чтобы провести вечность в аду.

Он открыл глаза, услышав ее шаги. Когда она переступила порог, он повернулся к ней.

Даже после его резкой отповеди Беатрикс без колебаний пришла к нему, и Олдер нежно обнял ее.

— Я люблю тебя, Беатрикс Левенах. Я не знаю, как такое возможно, но я люблю тебя.

Левенах на мгновение замерла в его объятиях. Потом тоже его обняла.

— И я тебя люблю. Именно поэтому ты должен мне доверять, Олдер. Доверься мне.

Олдер промолчал, и тогда она запрокинула голову, словно подставляя ему губы для поцелуя. Но он отвернулся и пробормотал:

— Я не могу осквернить твои губы своими губами. Я весь в крови Ласло.

— Вот и хорошо, — ответила она как ни в чем не бывало. — Тогда сейчас мы пойдем вниз и отмоем тебя.

Она сказала это так, словно, он, Олдер, испачкался, работая в поле, проводя день за праведными трудами. Словно он не замарал себя перед лицом Господа гнуснейшим из зол. Словно самая обычная вода могла смыть его грехи.

Она взяла его за руку и повела к люку, ведущему в подвал. Олдер со вздохом спускался, и каждый шаг приближал его к тому мгновению, когда он убьет Беатрикс Левенах.

Ужасно волнуясь, Беатрикс вела Олдера в подземелье уже во второй раз. Свечи все так же горели в углах, но пламя их теперь было совсем иным — они горели гораздо ярче, пылали и искрились, заливая все вокруг волшебным серебристым сиянием. И здесь уже не пахло подвальной сыростью; этот запах сменился ароматом лесных трав, а пламя свечей чуть подрагивало, колеблемое теплым ласковым ветерком.

Беатрикс вновь подвела Олдера к кровати, на сей раз ей предстояло залечить более страшную рану, чем та, что он получил по время пожара. Олдер сел на кровать, не произнося ни слова. Длинные белые волосы упали ему на лицо, а плечи поникли, словно на них вдруг навалилась вся тяжесть прожитых им долгих, очень долгих лет. Беатрикс прикоснулась ладонью к его лбу, и сердце ее сжалось от боли; она знала, она чувствовала, какую борьбу с самим собой он сейчас вел.

— Олдер, доверься мне, — прошептала она вновь.

Он промолчал, даже не взглянул на нее.

Отступив от кровати, Беатрикс направилась в кладовую под лестницей, чтобы собрать все необходимое. Когда она вернулась к Олдеру, он сидел все так же, глядя в пол. Беатрикс присела на край кровати и обмакнула тряпицу в таз со святой водой.

— Сними рубашку, — сказала она ласково.

Олдер медлил, и тогда Беатрикс, отложив тряпицу, взялась обеими руками за тесемки у горловины его рубахи. Он вздрогнул и отстранил ее руки. Взглянув на нее исподлобья, проворчал:

— Не прикасайся ко мне. И не пытайся мне помочь. Я этого не стою.

Беатрикс грустно улыбнулась.

— А я думаю, что стоишь.

Он снова на нее взглянул, и Беатрикс, увидев ужасающую боль в его черных глазах, на мгновение замерла. Судорожно сглотнув, она проговорила:

— Сними рубашку и брось ее на пол. Мы сожжем ее утром.

Он со вздохом подчинился, но во взгляде его была все та же боль. Стащив с себя рубашку, Олдер отбросил ее в сторону и снова уставился в пол.

Беатрикс же взяла тряпицу и принялась вытирать правую щеку Олдеру. Липкая черная кровь вампира бесследно растворилась в святой воде — словно ветер разметал опавшую сухую листву.

Воодушевившись, Беатрикс снова обмакнула тряпицу в воду. Олдер же по-прежнему смотрел в пол, возможно, на свои грязные сапоги. А Беатрикс, отмывая его, не могла сдержать переполнявших ее чувств. Она с нежностью, словно лаская, проводила влажной тряпицей по его лицу, шее, груди. Как случилось, что за столь короткое время она прониклась любовью к одному из тех, кого поклялась уничтожить? Был ли приход Олдера в Лимнийский лес знаком судьбы, знаком того, что им судьбой предначертано быть вместе?

Или предки приговорят ее к смерти за то, что она предала их?

Беатрикс не могла этого знать. Пока не могла. Она продолжит выполнять свой долг. Теперь, когда король вампиров мертв, долг ее состоял в том, чтобы заботиться о тех, кто пострадал от его злодеяний. И, по мнению Беатрикс, более всех прочих заслуживал сострадания. К тому же он спас ее жизнь. И может быть, спас и ее душу. Да, она полюбила его, хотя никогда не думала, что колдунья Левенах, Охотница на вампиров, способна любить. Но случилось то, что случилось, и теперь она боялась только одного — что Олдер, став человеком, покинет ее и она останется на своем постоялом дворе в одиночестве.

— Ну вот, — сказала Беатрикс со вздохом и, опустив таз на пол, задвинула его под кровать.

Олдер молчал, и она спросила:

— Так ты готов покончить со всем этим? У нас осталось совсем немного времени.

Он медленно, очень медленно поднял голову и наконец-то посмотрел на нее:

— Я не могу это сделать, Левенах. У меня не хватает смелости. Мужества.

— Но я…

Беатрикс умолкла и пристально посмотрела ему в глаза. Все такие же черные, они вдруг наполнились каким-то странным светом, и в этом сиянии возникло ужасное видение. Беатрикс увидела себя в объятиях Олдера, уткнувшегося лицом в ее шею. Казалось, он целует свою возлюбленную, но только при этом лицо ее было искажено ужасом.

Он пил ее кровь, и она видела, как жизнь утекает из ее тела, как кожа сереет и морщится, как ноги и руки слабеют, а глаза расширяются и становятся пустыми и бессмысленными. Олдер вдруг поднял голову. Теперь его кожа была здорового розоватого оттенка, по щекам текли слезы, а на красных губах была ее, Беатрикс, кровь. Он осторожно положил ее бездыханное тело на землю, выпрямился во весь рост и, запрокинув голову, взвыл от отчаяния и боли…

Через несколько мгновений он вспыхнул и превратился в огненный столб.

Беатрикс, в ужасе вскрикнув, вернулась в реальность; оказалось, что она сидела на кровати в своей спальне в своем тайном убежище.

— Ты бы убил меня? — прошептала она.

— Я бы не стал превращать тебя в то, чем сам сейчас являюсь, не стал бы брать у тебя лишь малую часть крови, то есть ровно столько, сколько требуется мне для того, чтобы вернуть свою душу. Это стало бы твоим проклятием, Беатрикс. Но если ты не сдержишь слово, которое дала Михаилу, то он придет за тобой, и его наказание будет хуже смерти, много хуже. Сейчас мне наплевать на мою жизнь, но ты, Беатрикс, ты все еще чиста.

У нее кружилась голова от его безумных речей, но Олдер продолжал говорить, и она пыталась понять смысл его слов.

— Я люблю тебя, Беатрикс, и я готов страдать ради тебя всю оставшуюся жизнь — будь то жизнь смертного или вампира. Но после смерти мы не сможем быть вместе. Я должен сделать то, что могу сделать, чтобы спасти тебя. Должен сделать это ради моей любви. Ты понимаешь?

Когда он наконец умолк, Беатрикс еще какое-то время молча смотрела на него. Потом вдруг улыбнулась и спросила:

— Ты бы провел остаток жизни, страдая ради меня?

Он нахмурился и кивнул:

— Да, я готов. Но это не имеет значения. Мы…

— Ловлю тебя на слове, Олдер де Уайт, — перебила его Беатрикс.

Поднявшись с кровати, она вышла на середину спальни и стала перед плитой из черного камня.

— Беатрикс, что ты делаешь? — спросил Олдер, уже стоявший у нее за спиной.

В голосе его звучала тревога.

Левенах широко раскинула руки, опустив их ладонями вниз, к камню. Она не могла ответить на вопрос Олдера, потому что и сама не знала, какие силы сейчас высвободит и что ждет их обоих. Но она доверяла той силе, которая привела к ней Олдера, и она верила, что эта сила не предаст их сейчас.

— Фосгейл! — приказала она. «Откройся».

Глава 12

Тело Олдера начало странно дрожать. Беатрикс стояла к нему спиной, подняв руки, и рыжие волосы ее разметал внезапный порыв ветра. Повинуясь ее приказу, плиты из блестящего черного камня затрещали и начали раздвигаться.

«Что сейчас будет? — в ужасе думал Олдер. — Неужели я прямо сейчас отправлюсь в ад по велению Левенах?» Почему-то ее действия рождали в нем страх, и ледяные щупальца этого страха становились все холоднее; ему хотелось забыть о Левенах и бежать отсюда без оглядки.

Но Олдер выстоял. Он знал, что ни за что не оставил бы Беатрикс.

Когда разверзлась пропасть в полу, свечи по углам подвальной комнаты погасли и воцарился мрак. Но уже через несколько мгновений из черного провала ударил яркий серебристый свет, и Олдер, вздрогнув от неожиданности, прикрыл глаза ладонью, защищаясь от этого ослепительного сияния.

Беатрикс опустила руки и отступила на шаг, потом еще на шаг. Оказавшись рядом с Олдером, она повернулась к нему, и он увидел, что и сама она немало напугана тем, что сделала.

— Что происходит? — спросил он.

Она пожала плечами:

— Не знаю…

Олдер обнял Беатрикс за плечи, и они вместе взглянули на сверкающий провал в полу.

Внезапно из колодца вырвалось какое-то туманное облако; оно облетело комнату по кругу и, остановившись, приняло форму вращающейся воронки. Олдер с Беатрикс замерли, прижавшись друг к другу. Ветер разметал их волосы, и волосы сплелись воедино: белые — Олдера, рыжие — Беатрикс.

Вскоре к вращавшемуся облаку добавилось еще одно, а потом еще, еще и еще… Из сверкавшего провала в полу облака вырывались одно за другим, и вскоре вся спальня Беатрикс заполнилась светившимся белесым туманом, и туман этот, казалось, заставлял Олдера и Беатрикс все крепче прижиматься друг к другу.

А потом ветер вдруг утих, и туман, уплотнившись, поднялся к потолку, образовав одно большое облако. И из этого облака пролились гигантские капли, превращавшиеся в смутные очертания людей.

В считанные мгновения подвал постоялого двора «Белый волк» наполнился многими десятками фантастических образов, а сам подвал, казалось, расширился, стал гораздо больше и просторнее, иначе здесь не поместилась бы такая толпа.

Внезапно Беатрикс радостно вскрикнула в объятиях Олдера и отстранилась от него.

— Папа, папа! — закричала она, подбегая к одной из фигур.

Все фигуры, заполнявшие подвал, были всего лишь туманными очертаниями людей, но Олдер заметил, что мерцающий образ, к которому подбежала Беатрикс, заключил ее в объятия.

— Милая моя девочка… — с улыбкой сказал Джералд Левенах. — Как приятно снова тебя обнять.

— О, папа! — воскликнула Беатрикс и всхлипнула, уткнувшись в плечо своего родителя.

Олдер окинул взглядом окружавших его людей и в страхе поежился. Все эти люди смотрели ему прямо в глаза, и он узнал некоторых из них. Прошло сто лет, но и через сто лет он не мог их забыть. Перед ним были те, кто жил сто лет назад, мужчины и женщины из клана Левенах, ставшие жертвами резни.

Тут Джералд наконец отстранился от дочери и спросил:

— Так это он?

Олдер тотчас же перевел взгляд на отца и дочь. Он успел заметить, как Беатрикс кивнула и утерла глаза.

— Да, это Олдер. Он сделал то, что было предсказано. Ласло де Морт мертв.

Джералд пристально посмотрел на Олдера.

— Что ж, вот и хорошо. Надеюсь, смерть Ласло положит конец злу раз и навсегда. Или, может быть, еще что-то требуется?

— Олдеру нужна я, папа, — сказала Беатрикс со вздохом. — Чтобы вернуть свою душу, он должен испить живой крови Левенах.

Джералд замер на мгновение, потом осведомился:

— Нашей крови? Сейчас? — Он обвел взглядом своих призрачных родичей и заявил: — Это не одному мне решать, моя милая Беатрикс.

— Я не стану это делать, — вмешался Олдер. — Я люблю Беатрикс. Люблю больше, чем кого-либо в своей смертной… и в своей нынешней жизни. Лучше возьмите меня с собой, в свои глубины, лучше сделайте меня своим вечным рабом и пленником, но не оставляйте меня наедине с ней. Пусть я чудовище, но я не могу обречь ее на проклятие. Довольно того, что я сам проклят.

— Ты не хочешь обрекать ее на проклятие? Я смею надеяться, что ты не причинишь ей зла, раз любишь ее так, как говоришь, — с усмешкой заметил Джералд. — Но решить все должен наш клан. Хотя я знаю, что решение будет таким же, как всегда.

Олдер не понял загадочного ответа Джералда Левенаха, но вдруг почувствовал, что ноги его сами собой подгибаются. Рухнув на колени, он обратился к духам, пристально смотревшим на него.

— Я принес вашему роду неисчислимые бедствия, и я сожалею об этом. Моя жадность и жажда власти, когда я еще был смертным, привели к войне, к истреблению многих из вас. А меня превратили в того, кем я сейчас являюсь. Это сделал Ласло де Морт, но Ласло больше нет. Я охотился за ним сто лет. Я раб Охоты, и вскоре меня отправят в ад на вечные времена. Возможно, я только этого и заслуживаю. Но я не пожертвую последней из Левенах, самой лучшей и самой благородной из всех живущих на земле женщин, чтобы спасти себя. Я люблю ее, и я этого не сделаю. Я не прошу вашего благословения, лишь прошу простить меня.

Он обернулся к Беатрикс. По щекам ее струились серебряные слезы.

— И снова я скажу тебе, Беатрикс, что я люблю тебя. И еще я прошу у тебя прощения за то, что я не тот мужчина, которого ты заслуживаешь.

— Нет нужды просить у меня прощения, Олдер.

Она тихонько всхлипнула.

Тут Джералд Левенах снова окинул взглядом своих сородичей.

— Ну, что скажете? — спросил он. — Что вы обо всем этом думаете?

— Олдер Уайт виновен, — проговорил один из призраков скрипучим голосом.

— Да, виновен, — подтвердил другой.

— Виновен, виновен, виновен…

Когда же последний из призраков вынес свой вердикт, воцарилась тишина, и Олдер вздохнул с облегчением. Все они считали, что он виновен. Следовательно, они не позволят ему погубить Беатрикс.

— Спасибо вам, — прошептал он.

— Мы все сошлись на том, что ты виновен, Белый Волк, — объявил Джералд.

— Да, верно. Так и есть, — отозвался Олдер.

Тут Джералд посмотрел на дочь и тихо сказал:

— Он должен исцелиться. Дай ему живую кровь.

— О, папа, ты согласен? — прошептала Беатрикс.

Олдер в изумлении смотрел на призраков. Он не понимал, что происходит. Ведь они же сами сказали, что он виновен.

— Но как же?.. — простонал Олдер. — Ведь я…

Но Джералд даже не посмотрел в его сторону. По-прежнему глядя на дочь, он продолжал:

— Ты выполнила свой Долг. И пусть живая кровь нашего рода поддержит и защитит вас обоих. Шотландия нуждается в вас.

Беатрикс бросилась на шею отца.

— О, папа!.. Я люблю тебя, папа!

И тотчас же все призраки завыли и стали терять очертания. А потом вдруг снова поднялся ветер, и все закружилось и завертелось. Олдер заморгал и на мгновение закрыл глаза. Когда же он открыл их, вокруг была непроглядная тьма.

— Я люблю тебя, дочка! — донесся из провала в полу голос Джералда Левенаха.

Ветер же с каждым мгновением усиливался, и в какой-то момент Олдер вдруг понял, что его подхватило этим вихрем. А затем он почувствовал, что падает в пропасть, и падение казалось бесконечным. Он все летел и летел…

— Пей, Олдер, — прошептала ему на ухо Беатрикс.

Вокруг по-прежнему царила тьма, но при этом было очень тепло — Беатрикс, обнаженная, крепко прижималась к нему.

— Нет, — пробормотал он, пытаясь отвернуться.

— Пей. Ты должен. И поторопись. Солнце скоро встанет.

Он уже слышал первые трели птиц, просыпавшихся в своих гнездах и извещавших лес о приходе нового дня. И он чувствовал запахи земли и набухающих почек. Где же они? Не в доме? Но почему Беатрикс…

— Олдер, пей, — снова послышался ее настойчивый призыв. — У нас совсем нет времени.

Олдер знал: если солнечные лучи коснутся его сейчас, он пропал.

— Я не стану обрекать тебя на проклятие, Беатрикс. Пусть лучше я погибну.

— Ты любишь меня или нет, Олдер? — Ее теплое дыхание коснулось его щеки.

— Да, люблю, люблю. Больше, чем свою душу.

— Тогда ты должен довериться мне. Пей. Сейчас же!

Солнце уже жгло его кожу, и от невыносимой боли он оскалил клыки. Через мгновение он почувствовал, как в рот ему полилась какая-то теплая жидкость.

Отставив кружку, Беатрикс в испуге повернулась к Олдеру, извивавшемуся на земле недалеко от дома. «Неужели поздно, неужели я опоздала?» — спрашивала она себя.

Повернувшись лицом к востоку и глядя на восходящее солнце, она вскинула руки, словно заклиная светило смилостивиться над человеком, лежавшем сейчас у нее за спиной.

— Вечная Мать, я благодарю тебя за твою милость, — шептала Беатрикс. — Пророчество сбылось. Кровь за кровь, добро за зло. Пусть мир снизойдет на твою землю и твои народы, а мы будем хранить покой этой земли и этих людей. Прогони зло, изгони его, когда мой мужчина прольет на священную землю жертвенную воду. Я тоже приношу свою жертву.

Беатрикс пролила на землю оставшуюся в кружке воду из священного колодца Левенах. Вода тут же впиталась в сухую рыхлую почву и ушла вниз, образовав воронку. И эта воронка завертелась, как вихрь, а земля несколько раз содрогнулась.

В тот же миг за спиной у нее закричал Олдер, и в крике его прозвучали столетние боль и отчаяние.

Солнце огненным шаром поднялось над Лимнийским лесом. Солнце жгло слезившиеся глаза Беатрикс. Утренний ветер пронесся над поляной, и ветер этот принес с собой голоса ее предков. В голосах их она слышала удовлетворение, ибо закончилось столетнее правление Зла. Жизнь снова восторжествовала.

И потом вдруг стало тихо, очень тихо.

Она еще долго стояла лицом к лесу. Она боялась обернуться и увидеть на земле безжизненное тело Олдера. Возможно, она все же опоздала. Возможно, они все опоздали.

— Беатрикс…

Услышав этот слабый голос, она вздрогнула и обернулась.

Обнаженный Олдер лежал на земле, глядя широко раскрытыми глазами в яркое рассветное небо. Беатрикс бросилась к нему и опустилась рядом с ним на колени.

— О, Олдер… — прошептала она, ощупывая его лицо. — О, Олдер…

Беатрикс смотрела належавшего перед ней мужчину и все еще не верила свершившемуся. Кожа его, некогда белая как снег, сейчас порозовела, а глаза с каждым мгновением становились все светлее и вскоре сделались ярко-голубыми. Какое-то время он смотрел на нее с удивлением, наконец пробормотал:

— Значит, ты все еще жива?

Беатрикс кивнула:

— И ты тоже.

— Но… твоя кровь…

— Она была в колодце, Олдер. Живая кровь Левенах — это и есть благословенная вода, что защищала мой род долгие годы. Тебе требовалось лишь получить разрешение, чтобы испить ее.

Олдер рассмеялся.

— Колодезной воды?!

— Волшебной колодезной воды, — уточнила Беатрикс.

Олдер еще громче засмеялся.

— Я живой, — сказал он, поднося руки к глазам и разглядывая их с изумлением. — Я действительно живой…

Беатрикс тоже смеялась. Когда же она увидела зубы Олдера — белые и ровные, — она наконец-то осознала: он был живой, но он снова стал смертным.

Олдер резко приподнялся и сел. Схватив Беатрикс за плечи, он усадил ее к себе на колени и впился поцелуем в ее губы. В ней тотчас же вспыхнуло желание. Обвивая руками шею Олдера, она крепко к нему прижалась.

Когда же поцелуй их прервался, он посмотрел ей в глаза и объявил:

— У нас с тобой будет настоящая семья.

Она с улыбкой кивнула:

— Да, конечно.

Он вновь приник к ее губам, но лишь на мгновение.

— И ты выйдешь за меня замуж, Беатрикс.

— Хоть сейчас.

Он опрокинул ее на спину, потом вдруг спросил:

— А тебе здесь не холодно? Можем, зайдем в дом?

Беатрикс покачала головой и решительно заявила:

— Мне совсем не холодно, и я не желаю ждать.

Олдер усмехнулся.

— Я тоже не хочу ждать.

И на этой поляне, этим утром они положили начало новой династии. Дало росток новое дерево, волшебное дерево с раскидистыми могучими ветвями. И дереву этому суждено было расти и защищать не только Лимнийский лес, но и всю Шотландию.

Следующим летом в тех краях родилась первая белая колдунья Лимнийского леса.

Виктория Дал

Повелитель ночи

Глава 1

Лармур, Шотландия 1595 год

Он снова вернулся, тот человек.

Едва он переступил порог постоялого двора, как все поспешили отвести глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. Кенна же, наблюдавшая за ним украдкой, сразу заметила: перед тем как направиться к столу в дальнем углу, он внимательно осмотрел всех посетителей. А за этот стол в дальнем углу никто больше не садился с тех пор, как этот человек впервые здесь появился пять недель назад.

Маклейн — именно так представил его Ангус, родственник Кенны; при этом он понизил голос до шепота. Когда же Кенна попыталась расспросить о нем родственника, тот лишь покачал головой и отвел глаза.

Но кое-что Кенне все же удалось узнать. Не от родственника, а от других. Люди шепотом рассказывали друг другу о том, что он последний из клана. И что на клане его — проклятие. Якобы его прадед убил всю свою семью и за это был наказан Всевышним. Поэтому каждый вождь Маклейнов мог иметь только одного сына, не более того. И никаких дочерей. Даже жену не мог иметь. Лишь сына, рожденного в страшных муках от призрака женщины, банши[6]. А потом, когда сын переступает порог совершеннолетия, отец погибает. Потому мужчины из рода Маклейн были обречены на одиночество.

С тех пор как таинственный посетитель стал захаживать в таверну Ангуса, Кенна начала собирать сведения о Маклейнах, пытаясь составить целостную картину из отрывочных и не всегда правдивых версий — и все из желания понять, почему все, кроме нее, так боятся этого Маклейна. Да, конечно, он производил впечатление человека сильного и властного. Об этом и свидетельствовали его широкие плечи, мускулистые руки, а также цепкий взгляд, которым он удостаивал каждого — словно приходил сюда для битвы, а не для того, чтобы пропустить кружку-другую эля.

«Его нельзя назвать ни красивым, ни уродливым, — думала Кенна, поглядывая в сторону Маклейна, — но его глаза…» Он подвинул стул так, чтобы сидеть лицом к двери, и она сейчас видела его. Они были бледно-зеленые, холодные и словно…

Чья-то ладонь накрыла ее грудь.

— Наглец! — Кенна дала затрещину тому, кто находился к ней поближе.

Сидевшие за столом мужчины расхохотались, а тот, которому досталась затрещина, стал громко возмущаться, утверждая, что он тут ни при чем.

— Видит Бог, она хорошенькая, — со вздохом сказал кто-то из завсегдатаев.

— Не распускайте руки, мужланы! — крикнула Кенна.

Мужчины снова рассмеялись, нисколько на нее не обидевшись. Да и с чего бы им обижаться? Ведь она теперь такая же, как они. И даже ниже, чем они. Она прислуга, женщина, подававшая этим простолюдинам эль.

А людей на постоялом дворе становилось все больше — каждую минуту кто-нибудь заходил, и отбиваться от назойливых и грубых посетителей Кенна была уже не в силах. Да, действительно, когда у тебя обе руки заняты тяжелыми кружками с элем, отбиваться от шаловливых мужских рук нет никакой возможности. Мужчины то и дело прикасались к ее груди, шлепали ее по заду, а порой даже запускали руки ей под юбку.

Кенна валилась с ног от усталости. С каким удовольствием она вылила бы весь этот эль на головы пьянчуг! Она с трудом подавляла желание завизжать во весь голос и выгнать их всех.

Но выбирать не приходилось. Либо она будет терпеть, когда ее хлопают по заду, либо придется голодать. А голодать она не хотела.

— Эй, служанка! — заорал толстый краснолицый постоялец, и его второй подбородок затрясся.

Кенна сделала вид, что не слышит, и понесла последнюю кружку с элем к дальнему столу. Может, Маклейн и проклят, но в его углу всегда было спокойно, и он никогда не пытался ущипнуть ее.

По правде говоря, ей даже нравилось находиться с ним рядом. В нем чувствовалось достоинство. В нем было обаяние тех мужчин, которых она знала в юности. Джентльменов. Вступил ли он в сговор с темными силами или нет — Маклейн оставался джентльменом, и Кенна чувствовала, что ее тянет к нему, словно от него пахло домом ее детства.

— Вот, сэр, — пробормотала она, опустив на стол кружку с элем и пододвинув ее к Маклейну.

Он поблагодарил кивком головы, однако промолчал.

— Вы будете ужинать? — спросила Кена. — У нас сегодня бобовая похлебка и оленина.

— Да, буду.

Он был очень молчалив, и Кенна поймала себя на том, что чуть подалась к нему, когда он заговорил.

— И еще хлеба, да? — задала она глупейший вопрос.

Как будто можно было принести человеку ужин без хлеба…

Он снова кивнул:

— Да, будьте добры.

Но Кенна по-прежнему стояла у стола. Стояла в ожидании, что он скажет еще что-нибудь, хотя прекрасно понимала, что он ничего больше не скажет. Когда же он взглянул на нее с усмешкой, Кенна в смущении потупилась и поспешила уйти.

«Какая же я глупая, — говорила она себе. — Что я хотела от него услышать? Вы не окажете ли мне честь? Не желаете ли прогуляться со мной по постоялому двору?» Она слишком хорошо знала, чем для служанки закончится прогулка по постоялому двору.

— Какая же я дура, — пробормотала Кенна себе под нос.

— Подождите! — раздался у нее за спиной голос Маклейна.

Но Кенна не остановилась. У нее не было времени предаваться глупым мечтам и пялиться на мужчину, который ничего не мог ей предложить — разве что покувыркаться в постели в одной из комнат наверху. Она ужасно устала, у нее было много работы. Но работы она не боялась. И все у нее было бы в порядке, если бы только эти мужчины не распускали руки…

— Эй, Кенна! — позвал ее Ангус из-за бочки с элем. — Кенна, прекрати бить гостей!

— Они не имеют права лапать меня!

— Почему же? Не строй из себя недотрогу!

— Я вдова твоего двоюродного брата! — гневно воскликнула Кенна. — Как ты можешь… предлагать мне такое?

— Я прекрасно знаю, чья ты вдова. Как ты думаешь, почему я еще ни разу не отправил тебя с кем-нибудь наверх? Вовсе не потому, что никто не делал мне таких предложений.

Слезы обиды жгли Кенне глаза.

— Ну, спасибо тебе за доброту, кузен. И тебе не стоит переживать из-за посетителей. Мое сопротивление… Для них это всего лишь бесплатное развлечение.

— Я все понимаю, Кенна. Видит Бог, я пытаюсь тебе помочь. Если ты прекратишь сопротивляться, Кенна, они не будут обращаться с тобой так грубо. Просто немного порезвятся и всего-то.

Ну да, всего-то. Пошлепать по заду и немного потискать — просто из озорства, из любопытства. А если какая-то рука заползет ей под юбку, то ничего страшного, верно?

Кенна взяла поднос и снова принялась разносить кружки с элем.

Конечно же, она сама виновата в своих несчастьях. Родители ее предупреждали, но она была молода и упряма. И воображала, что влюблена. Увы, в объятия Джеймса Грэма ее толкнула лишь похоть. Они поженились и прожили вместе с мужем год на шее у его многочисленных родственников, перебираясь от одного его сородича к другому, когда им указывали на дверь. А потом Кенна вдруг поняла, что больше Джеймса не любит. Через два года и от похоти ничего не осталось. А через три он умер, и она осталась ни с чем. Даже гордости у нее не осталось.

Но теперь у нее по крайней мере была еда.

Когда она ставила перед краснолицым толстяком похлебку, тот сунул руку ей под мышку и ущипнул за сосок. Она стукнула его подносом по пальцам и отвернулась. Но ударила она его скорее по привычке, а не от искреннего возмущения.

— Наказание того стоило! — хохотнул толстяк, обращаясь к своим дружкам.

И тут же ущипнул Кенну за ягодицу. Проигнорировав эту дерзость, она отправилась обслуживать соседний стол. «Что ж, придется терпеть», — сказала она себе. Теперь ей осталось принести последний заказ.

Подходя к столу Маклейна, Кенна вопреки обыкновению не смотрела на него. Просто поставила перед ним похлебку и отвернулась. Но в какой-то момент вдруг заметила движение его руки и отпрянула. Сегодня даже Маклейн решил, что может ее лапать… Кенна смахнула слезы и бросилась к узкой двери, ведущей во двор.

Не в первый раз на нее накатывала тоска. Надо просто отдохнуть минутку, и все пройдет. Да-да, всего минутку на свежем воздухе… Наверное, можно даже не выходить во двор. Ведь под дверь и так задувает со двора холодный ветер. Немного помедлив, Кенна присела у двери на корточки и, уткнувшись подбородком в колени, сделала глубокий вдох.

Она уже давно перестала считать, что ее нынешняя жизнь не более чем дурной сон, который когда-нибудь кончится. Нет, она больше не надеялась, что, проснувшись однажды, обнаружит себя на мягкой перине в своей чистой уютной спальне. Отец заявил, что отказывается от нее. Уж если дочь сбежала с никчемным бездельником, то пусть с ним и живет. Так что теперь она была всего лишь Кенной Грэм, служанкой на постоялом дворе. Иногда, как вот теперь, на нее накатывала ужасная тоска, но все пройдет. Даже тоска стала для нее непозволительной роскошью. Она могла предаваться грустным раздумьям лишь в короткие мгновения перед тем, как забыться сном.

Тут в коридоре послышались шаги, а потом раздался голос:

— Вы ведь здесь, Кенна?

Она вздрогнула и насторожилась.

— Мистрис Кенна…

Она вдруг сообразила, что здесь, в этом доме, только Ангус звал ее по имени, но голос принадлежал не ему. Кенна обернулась и прищурилась, пытаясь разглядеть в темноте того, кто назвал ее по имени. Слабый свет, проникавший сюда из дверного проема, ведущего в зал, заслоняла мужская фигура. Когда же мужчина приблизился, она, вскрикнув, вскочила на ноги.

Маклейн!

— Вы неважно выглядите, Кенна.

Его низкий голос накатывал на нее как отдаленные раскаты грома. Он подошел к ней совсем близко и спросил:

— У вас что-то не так?

— Нет, все в порядке, — прошептала Кенна.

— Похоже, вы чем-то расстроены.

Теперь она остро чувствовала его запах. Запах снега, прохлады и чистоты.

— Вы знаете мое имя?

Он нахмурился и взглянул на нее с недоумением, словно она сказала какую-то глупость.

— Разумеется, знаю. Я слышал, как хозяин гостиницы вас так называл.

«Да, он прав, — подумала Кенна. — Но странно, что он запомнил мое имя».

— Вы плачете, мистрис Кенна?

Она отрицательно покачала головой, не желая признаваться, что плачет. Тут же поднесла к лицу фартук и утерла слезы. Как неловко, когда тебя застают в слезах, как капризного ребенка, которому не дали сладостей…

— Мне пора возвращаться. У меня много работы, — пробормотала Кенна.

Она попыталась побыстрее проскользнуть мимо Маклейна, но он был слишком широк, в плечах, и Кенне пришлось прижаться к стене, даже когда он посторонился. Подняв глаза, она вдруг поняла, что стоит лицом к лицу с мужчиной, от которого исходило… какое-то странное и необыкновенно приятное тепло. Тут он вдруг поднял руку и провел ладонью по ее щеке.

— Почему вы меня не боитесь?

Прикосновение его также было приятным; казалось, из пальцев его струилось тепло, распространявшееся по всему ее телу.

— А вас следует бояться? — прошептала она.

— Полагаю, что следует.

Теперь он взял ее за подбородок, и она вновь ощутила все то же тепло. Когда же взгляд Маклейна остановился на ее губах, Кенна поймала себя на том, что приоткрывает рот. Ужасно нервничая, она облизнула губы и сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

А Маклейн медленно, очень медленно наклонил голову к ней, словно хотел, чтобы его остановили. И его следовало бы остановить. Кенна понимала, что должна остановить его, но почему-то не сделала этого. Возможно, потому, что ей хотелось забыться, хотелось вырваться из невыносимой действительности…

В тот момент, когда он прикоснулся губами к ее губам, Кенна снова вдохнула его странный запах — запах снега и прохлады. Но это длилось лишь короткое мгновение, а затем Маклейн выпрямился и шумно выдохнул. Кенна же почувствовала приятное пощипывание на губах.

— Что ты здесь делаешь, девочка? — спросил он неожиданно.

— Мне просто хотелось немного побыть одной.

— Нет, не в коридоре. Что ты делаешь на этом постоялом дворе?

Кенна пожала плечами.

— О чем вы? Что вы имеете в виду?

— Здесь тебе не место. Ты не из этой среды. Именно поэтому мужчины не дают тебе покоя.

Кенна прижалась спиной к стене, словно хотела, чтобы расстояние между ней и Маклейном стало побольше.

— Они не оставляют меня в покое только потому, что у меня есть грудь и задница.

Его смешок отозвался дрожью внизу ее живота.

— Да, возможно, — кивнул он в ответ.

И тут она вдруг выпалила первое, что пришло ей на ум.

— А это правда, что вы проклятый?

Казалось, эти слова произнес за нее кто-то другой. Он тотчас помрачнел.

— Да, правда.

— Ах, простите, мне не следовало…

Она умолкла, потому что Маклейн снова ее поцеловал.

Но на сей раз поцелуй был долгим и очень нежным. И Кенна с готовностью на него ответила. Когда же язык его скользнул между ее губ, у нее перехватило дыхание, и в какой-то момент ей почудилось, что она уже ничего не чувствует, не чувствует даже собственное тело, словно у нее остались только губы, сливавшиеся с его губами.

Они стояли в узком коридоре почти вплотную друг к другу, но он не стал прижимать ее к себе — только взял ее лицо в ладони.

Внезапно Ангус громко выкрикнул ее имя, поцелуй их прервался, и Кенна тут же почувствовала, что ей сделалось ужасно грустно.

— Кенна… — прошептал Маклейн, согревая своим дыханием ее щеку.

Он скользнул губами по ее губам, а затем уткнулся лицом ей в шею. Она тихонько вздохнула и вцепилась в ремень, который он носил поверх пледа. Крепко зажмурившись, Кенна представила себе, что они сейчас целуются в темном коридоре в доме ее отца. А потом они будут танцевать и флиртовать друг с другом, после чего лэрд Маклейн поведет ее к отцу и попросит у него разрешения ухаживать за его дочерью.

Именно эти глупые фантазии и довели ее до того, что она оказалась служанкой на постоялом дворе.

Отстранившись от Маклейна, Кенна бросилась к двери, ведущей в зал.

— Мне пора, — пробормотала она на бегу.

Перед тем как войти в зал, Кенна обернулась и увидела, что Маклейн выходит во двор.

Она снова утерла слезы и вернулась к работе.

Клыки Финли Маклейна словно горели огнем. Казалось, челюсть ему проткнули два металлических прута. Он нервно расхаживал по двору в ожидании, когда боль утихнет. И вздохнул с облегчением, когда клыки втянулись в челюсть. Конечно, они еще болели, но эту боль он уже мог терпеть. За последние пятьдесят лет он научился владеть собой, хотя такого искушения, с каким столкнулся, встретив Кенну Грэм, в его жизни еще не бывало.

Эта женщина искушала своим запахом. Когда она подходила к его столу, она, казалось, приносила с собой особую атмосферу, особый дух. От нее пахло розами и зеленой травой. Он знал, что запах идет не от мыла и не отдухов. Из того, что он успел подслушать из разговоров других вампиров, Финли уяснил: запах и влечение тесно связаны между собой. А ему, с его обостренным чутьем, этот запах словно давал недвусмысленный сигнал: возьми эту женщину, она твоя.

Кенна Грэм была его женщиной. Женщиной, идеально подходящей для него.

Любовницей.

Даже мысль об этом испугала его. Ведь он так долго был один… Вначале он воздерживался по собственному выбору, но теперь начал осознавать, что на одиночество обречен высшими силами. Богом, возможно, если он все еще существовал. Или дьяволом, как, похоже, считали все, кто окружал его. В любом случае в его жизни не было места для женщины. Его томление, его тоска по ней и так уже отнимали слишком много сил, из-за этого он частенько совершал глупости. Ему уже и сейчас приходилось постоянно отвлекаться. К примеру, наблюдать за Кенной и следить за ней.

Хорошо еще, что он мог сопротивляться желанию свернуть шею каждому из тех, кто дотрагивался до нее. Каждую ночь он видел, как они пристают к ней, и с каждым разом сопротивляться становилось все труднее. Но все-таки он держал себя в руках. Он даже ни разу не встал из-за стола и не прикрикнул на них, требуя, чтобы они перестали ее лапать. Дружба с Маклейном едва ли укрепила бы положение Кенны Грэм, а он прекрасно понимал, что она и так низко пала.

Ее речь выдавала в ней женщину, получившую образование в городе куда большем, чем Лармур. Он даже видел, как она нацарапала несколько цифр на столешнице во время спора с хозяином гостиницы и постоялого двора.

Кенне здесь не место. Но ей не место и в замке Маклейн. Ох, не следовало ему ее целовать… И он больше этого не сделает. Иначе жизнь у нее станет еще хуже, чем нынешнее ее существование.

Никому бы не пожелал он той жизни, что вел сам.

— Еще один — и все. Остался только один… — бормотал он, меряя шагами задний двор.

Дождь промочил насквозь его плед и рубашку, но Финли не чувствовал холода; тело его уже давно научилось приспосабливаться к любой погоде.

Да, осталось совсем немного. Еще одно убийство — и дело будет сделано. Его Охота, растянувшаяся на долгих пятьдесят лет, будет закончена. Чудовища, убившие его семью, все будут мертвы. Но этот последний… Убийство этого последнего отчасти искупит и его, Финли, вину.

Финли внимательно посмотрел на луну. Еще час — и ему пора уходить. А враг его так и не появился.

Первая неделя сентября. Так они договорились. Но Джин был чертовски хитер. И коварен, как змей. И он мог учуять ловушку за сто миль.

— Пошевеливайся, девчонка! — крикнул Ангус, стукнув ее по спине.

Кенна могла бы обернуться и ответить ему должным образом, но она слишком устала. К тому же она все еще не могла прийти в себя. Маклейн ее поцеловал. И поцелуй его был очень даже приятным. Может, он и проклятый, но на губы его это проклятие не распространилось. И руки у него… необычайно деликатные и нежные. Сколько же времени прошло с тех пор, как чьи-либо руки касались ее с нежностью?

Кенна нахмурилась и направилась к очередному столику с полными кружками эля в руках. Чья-то ладонь легла ей на ягодицу, и она со вздохом отстранила руку наглеца. Поцелуй Маклейна словно встряхнул ее, придал сил, оживил… Но теперь, через некоторое время, усталость навалилась на нее еще более тяжким грузом. Такой усталости, такого изнеможения она давно уже не испытывала.

— Только дай мне украдкой взглянуть на свою маленькую сладенькую киску, — пробормотал тощий старик, схватив ее за коленку.

В любой другой день Кенна заехала бы этому старику локтем по голове, но сегодня, с трудом подавив зевоту, она молча собрала пустые кружки, что стояли перед ним на столе. Сегодня ей было все равно, и это ее пугало. Пройдет еще месяц, еще год — и что тогда она будет им позволять? Запускать руку в вырез платья? Лезть ей под юбку? А потом что?

Ей не хотелось об этом думать. Ночь прожита — и уже хорошо. А потом следующая и следующая…

Тут открылась дверь, и в зал ворвался поток свежего воздуха. Кенна тотчас же обернулась. Не Маклейн ли вернулся? Но вошел не Маклейн. Увидев худощавого черноволосого мужчину, Кенна поспешила обратно в кухню, чтобы зачерпнуть похлебки для тех столов, которые она еще не успела обслужить. Мэри, еще одна служанка, спускалась по темной лестнице. Следом за ней спускался кузнец, поправляя на себе плед.

Кенна поморщилась и отвернулась. Мэри, похоже, не видела в том, что делала, ничего постыдного. Возможно, и ее, Кенну, в будущем ждет то же самое.

Кенна принялась разносить похлебку на столы и вдруг поняла, что на постоялом дворе стало необычно тихо. Сердце ее радостно затрепетало. Маклейн!

Она осмотрелась, но не увидела его в зале. Зато за дальним столом, за столом Маклейна, сидел тот, черноволосый. Наверное, ей не стоило злиться, но она почему-то рассердилась. Зачем он сел за тот стол?! Там должен сидеть Маклейн. А этому незнакомцу там не место.

Незнакомец же вытянул перед собой длинные ноги и ухмыльнулся, взглянув на Кенну. Когда взгляды их встретились, она вздрогнула, а незнакомец расплылся в улыбке. Сердце Кенны гулко забилось, и она, отвернувшись, сделала вид, что вытирает со стола разлитый эль.

— Служанка!

От этого голоса по спине ее пробежали мурашки, и она замерла, уставившись в пол.

— Служанка, подойди!

До сих пор Кенна не мучилась угрызениями совести, игнорируя требования клиентов, но сейчас, несмотря на страх, она повернулась и пошла к нему:

— Мне необходимо подкрепиться, — грассируя, сообщил черноволосый.

Судя по акценту, незнакомец был французом. Не осмелившись приблизиться к нему ближе чем на два фута, Кенна присела в реверансе.

— Слушаюсь, милорд. Я принесу похлебку.

Ну вот… Все не так уж плохо. Но тогда почему у нее подгибаются коленки от страха, когда он скользит по ней взглядом. Ведь он всего лишь желает поужинать.

Но предчувствие ее не обмануло. Незнакомец молниеносным движением выбросил вперед руку и обхватил ее за талию. Отличной выделки кожа его перчаток была холодна, как зимняя ночь.

— Что это за запах? — спросил он.

Кенна безуспешно пыталась вырваться.

— Я не понимаю, о чем вы, сэр…

— Этот запах. Он мне знаком.

Незнакомец еще крепче прижал ее к себе.

Кенна отчаянно сопротивлялась, но черноволосый незнакомец был гораздо сильнее. Ухмыляясь, он поставил ее между своих раздвинутых коленей и медленно приблизил лицо к ее шее.

— Немедленно прекратите, — прошептала Кенна.

Теперь она уже дрожала всем телом. А он коснулся носом ее ключицы, закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

— Да-да, верно! — выдохнул черноволосый. — Я не ошибся, я сразу почувствовал…

— Вы о чем? Перестаньте!

Он взял ее за подбородок и приблизил губы к ее губам.

— О, какие чудные воспоминания…

Кенна в ужасе содрогнулась. Ужас, что пробирал до костей. По щеке ее покатилась слезинка, затем еще одна…

Незнакомец же провел своим холодным языком по ее губам, потом легонько прикусил нижнюю губу. Снова ухмыльнувшись, пробормотал:

— Он никогда не возражал против того, чтобы делиться.

Незнакомец шумно выдохнул, и даже дыхание его было холодным. Леденящий страх расползался по всему телу Кенны, словно рябь по воде. Она опять попыталась вырваться, но незнакомец с легкостью удержал ее. И его ухмылка… О, в ней было что-то по-настоящему пугающее.

Внезапно рот его стал меняться. Из него вылезли острые зубы. Зубы — как клыки у волка, только острее и поуже.

— О Боже… — прошептала Кенна.

— Нет-нет. — Он покачал головой. — Вовсе не Бог.

Она набрала полные легкие воздуха и завизжала что было сил. Чудовище смеялось, глядя, как она визжит и извивается, пытаясь вырваться.

— Помогите! — закричала Кенна, обернувшись к залу.

Но все упорно смотрели в пол.

— Пожалуйста, помогите!

Из-за стола поднялся какой-то мужчина. Потом еще один.

— Пожалуйста!.. — кричала Кенна.

Но мужчины быстро направились к двери и исчезли. За ними последовали еще трое. А все остальные, казалось, примерзли к стульям.

Рука чудовища обвилась вокруг ее шеи, и Кенна уже приготовилась услышать хруст своих позвонков. Но черноволосый лишь наклонил ее голову к своим жутким мерцающим клыкам.

— Нет, нет, нет… — всхлипывая, бормотала Кенна.

Глаза же незнакомца ярко сверкали, и казалось, он наслаждался ее страхом. Ужас Кенны перешел в отчаяние, и она, извиваясь и царапаясь, снова начала бороться. Но незнакомец, несмотря на свою худобу, был сверхъестественно силен, и вскоре она почувствовала на шее влажное прикосновение его губ.

И тогда она поняла, что вот-вот умрет. Она уже чувствовала свою смерть, близкую и неизбежную.

Кенна пронзительно завизжала. Она визжала, надрывая горло. Предпринимая последнюю попытку спастись, она обмякла, притворившись мертвой.

И тотчас же хватка незнакомца стала слабее. Но уже в следующее мгновение он схватил ее за волосы и в ярости заорал:

— Упрямая сука!

Он заглянул ей в лицо, и в глазах его уже не было смеха; теперь он по-настоящему разозлился.

И только сейчас Кенна поняла, что такое настоящий страх.

— О Господи… — выдохнула она.

— На колени, — приказал черноволосый, и Кенна почувствовала, что ноги ее подгибаются. — Подставь горло.

— Нет! — воскликнула Кенна и тут же поняла, что выполняет приказание, — голова ее словно сама собой поднималась.

— Когда я напьюсь, ты пойдешь наверх и будешь ждать меня там.

— Нет, пожалуйста…

Смех его был холоден как лед.

— Умолять меня ты будешь потом, моя милая.

За ее спиной хлопнула дверь — сбежал еще один постоялец. Пусть этот человек не пришел ей на помощь, но он по крайней мере не захотел наслаждаться ее унижением. Хотя это — сомнительное утешение.

— Отпусти ее! — раздался вдруг громкий голос.

Маклейн!

Черноволосый демон вскинул голову, но в глазах его Кенна увидела вовсе не злобу или страх — в глазах чудовища была радость. Он улыбнулся, сверкнув клыками, и проговорил:

— А, лэрд Маклейн… Не бойся, все в порядке. Они ничего не будут помнить.

— Убери от нее руки! — взревел Маклейн.

Хотя Кенна испытывала облегчение, волосы у нее на затылке от этого голоса встали дыбом.

Зверь же нисколько не встревожился. Тем не менее он отшвырнул ее в сторону, и она рухнула на пол.

— Ты готов сразиться со мной из-за женщины, Маклейн? Она всего лишь шлюха, глупец.

Кенна отползла как можно дальше и прижалась спиной к стене.

— Он демон… — пробормотала она, стараясь предупредить Маклейна. — И он…

Кенна в ужасе замерла. Она вдруг увидела, как Маклейн оскалился и…

У Маклейна тоже были клыки.

— О Боже, как же так?.. — прошептала Кенна и поспешно перекрестилась.

А в следующее мгновение она увидела, что Маклейн выхватил меч; причем он сделал это с такой сверхъестественной быстротой, что она едва успела заметить его движение.

— Что это значит?! — взревел черноволосый.

Но было уже поздно — тяжелый клинок описал в воздухе сверкающую дугу, и послышался жуткий хруст — хруст разрубаемой кости.

И все же незнакомец, вовремя метнувшись в сторону, ускользнул от неминуемой смерти и тоже выхватил меч, что казалось невероятным, потому что его левая рука покатилась по полу — прямо к ногам Кенны.

Всхлипнув, Кенна поджала ноги. Окровавленная конечность лежала совсем рядом… Она заставила себя отвести глаза от отвратительного обрубка и взглянула на Маклейна, бившегося с незнакомцем. Маклейн явно теснил противника, но тому все же удавалось ускользать; причем двигался он с невероятной быстротой, так что Кенна даже не успевала следить за ним. В какой-то момент он вдруг громко вскрикнул и исчез, вылетел в открытую дверь. Маклейн же резко развернулся с высоко занесенным мечом и замер. Казалось, он хотел броситься в погоню за ужасным незнакомцем, но не мог этого сделать — словно какая-то неведомая сила удерживала его. С минуту он стоял без движения, затем сделал глубокий вдох и повернулся к Кенне.

А она уткнулась лицом в колени и крепко зажмурилась, словно ребенок, напуганный тенями у кровати. «Может, это кошмарный сон?» — промелькнуло у нее. Но тут она услышала тяжелые шаги, а потом голос Маклейна.

— Девочка, тебе больно?

Рука его коснулась ее волос, и она вздрогнула.

— О, прошу вас!.. — взмолилась она.

— Твое горло… Позволь мне посмотреть на него.

Кенна помотала головой и еще крепче прижалась к коленям.

— Кенна, успокойся, пожалуйста…

Он сказал «пожалуйста», но его голос прозвучал как приказ. Кенна не могла заставить себя посмотреть ему в лицо, хотя он только что спас ее от смерти. Возможно, он спас ее лишь для того, чтобы она досталась ему, а не его сопернику.

— Пожалуйста, не убивайте меня.

— Я не причиню тебе зла. Клянусь.

— Но вы… Вы не человек, правда?

Маклейн не ответил. Он осторожно провел пальцами по ее горлу и прошептал:

— У тебя кровь.

По крайней мере он не отрицал очевидного. Он не был человеком. Он был дьяволом или демоном. Возможно гоблином. Но он не был и тем чудовищем, которое пыталось съесть ее.

Кенна открыла глаза и подняла голову. Но она старалась не смотреть на него. Маклейн осторожно приподнял ее подбородок и принялся его осматривать. Наконец сказал:

— Ничего страшного. Всего лишь царапина. Он не укусил тебя?

Теперь в голосе его звучала растерянность.

Кенна покачала головой:

— Нет, я вырвалась.

— У тебя сильная воля, девочка.

Она промолчала и уставилась в пол. Маклейн тоже молчал какое-то время. Потом пробормотал:

— Пойдем, девочка. Мы должны побыстрее уйти.

И тут она наконец осмелилась посмотреть ему в глаза. Он казался усталым и грустным. И совсем не страшным.

— Куда мы пойдем?

— Не имеет значения. Главное — уйти побыстрее. Джин вернется. Здесь небезопасно.

Кенна со вздохом покачала головой:

— Но мне некуда идти…

— Ты поедешь со мной. В замок Маклейн. Другого выхода нет.

— Нет-нет! — закричала она.

Но Маклейн тотчас наклонился, приподнял ее и с легкостью закинул себе на плечо. Не обращая внимания на крики Кенны, он вынес ее с постоялого двора. И конечно же, никто из сидевших в постоялом дворе не попытался его задержать.

Она была цела. Испугана, конечно, но цела. Джин не успел сделать то, что собирался, и он, Финли Маклейн, должен возблагодарить за это… какого-нибудь безымянного бога.

Он уже находился в нескольких милях от постоялого двора, когда услышал женский визг. Он попытался убедить себя в том, что это кричит не она, но тут же развернулся и помчался обратно к постоялому двору.

А теперь его терзали сомнения иного рода. Наверное, ему следовало оставить ее там, на постоялом дворе, а самому попытаться догнать Джина. Да, он так бы и поступил, если бы знал, что с ней все в порядке, что мерзавец не ранил ее и не укусил. Но тогда, когда она сидела у стены, он этого не знал. К тому же от нее исходил сильный запах крови.

Он довольно быстро убедился в том, что Кенна не пострадала, но Джин успел уйти от него. Раненый вампир оставил после себя кровавые следы, но было ясно, что вскоре его рана затянулась. Так что теперь искать Джина не было смысла. Гнаться за ним — все равно что гнаться за тенью.

Финли вздохнул, сожалея об упущенной возможности, и тут же поморщился — Кенна вновь принялась молотить его кулаками по спине. А ведь еще минуту назад она была совсем без сил. Откуда же сейчас в ней столько энергии?

— Ладно, девочка, не бойся, — пробурчал Финли и поставил ее на ноги.

Она бросилась бежать, но тут же споткнулась и упала. Маклейн помог ей подняться и сказал:

— Тебе не стоит бежать, потому что ты можешь прибежать прямо в лапы Джину.

Она замерла на мгновение. Потом осмотрелась и пролепетала:

— Да, наверное, вы правы…

Финли прекрасно знал, что Джина поблизости нет, но он не испытывал угрызений совести, пугая Кенну. Она вдруг взглянула на него и спросила:

— А может, он умер. Вы же отрубили ему руку…

Финли с усмешкой покачал головой:

— Его рана заживет. Очень быстро заживет. Ему больно, но ранен он не смертельно.

Кенна посмотрела на него так, словно эти его слова ее рассердили.

— Все это полная бессмыслица, — заявила она. — Чего вы оба от меня хотите? Вы хотите меня… съесть?

Финли невольно рассмеялся.

— Съесть тебя? Нет, милая. Джин тоже не собирался тебя есть, он только хотел…

— Чего? Говорите же.

— Он хотел выпить твою кровь.

— О Боже милосердный! Значит, ты оборотень?!

Она непроизвольно схватилась за горло, словно хотела закрыть от него свою шею.

— Нет, я не оборотень.

«И не гном, маленький и сморщенный. А также не гоблин, уродливый и лопоухий», — добавил Финли мысленно.

— Но ты все равно служишь дьяволу, — заявила Кенна. — Не могу поверить, что позволила тебе поцеловать меня!

— Дорогая, у нас нет времени на разговоры. Поверь, я не служу силам зла. А теперь нам надо поторопиться. Мы должны найти коня.

— Ты сошел с ума?! Я никуда не поеду с чудовищем! Лучше убей меня здесь, если ты все равно задумал сделать это.

— Перестань болтать вздор, женщина. Или ты хочешь, чтобы я всю дорогу тащил тебя на плече? Я-то смогу, но держу пари, что тебе это не очень понравится.

— Что ты хочешь сделать со мной?

Финли болезненно поморщился, увидев в ее глазах слезы. Он подумал, что Кенна уже преодолела страх, раз она так храбро держалась, но теперь понял, что ошибся. Она была слишком напугана. Кенна действительно была очень храброй, если дерзила ему, но она по-прежнему боялась его.

Финли знал, что такое страх. И он очень хорошо ее понимал.

— Я оставляю тебя здесь, Кенна. Но я за тобой вернусь.

— Зачем?

— Чтобы забрать тебя к себе. Джин либо убьет тебя из мести, либо использует как приманку.

Финли вздохнул, увидев в ее глазах отчаяние.

— Мне жаль, что так получилось, — добавил он шепотом.

— Тогда я пойду жить… к кому-нибудь еще. У Ангуса есть дочь, она живет на другом конце улицы, и…

— Джину не составит труда отыскать тебя в Лармуре. И даже за его пределами.

— Но я…

Она беспомощно покачала головой. Как бы ни хотелось ему обнять ее и утешить, Финли сдержался. Он понимал, что его объятия не успокоят ее сейчас. Скорее всего она закричит и станет вырываться.

— Позволь мне помочь тебе, Кенна. Пожалуйста…

— Ты такой же, как он, — прошептала она.

— Нет, я не такой, — возразил Финли. — Я действительно проклят, но я не обижу тебя. Клянусь душой своего отца, что я не причиню тебе зла.

Она в отчаянии всплеснула руками.

— Я не знаю, что делать! Что же мне делать?

Вероятно, этот вопрос она задала самой себе, но Финли ответил:

— Если ты хочешь жить, Кенна Грэм, ты поедешь со мной.

Она тихонько вскрикнула, затем уставилась в землю. Наконец со вздохом пробормотала:

— Ладно, хорошо. До сих пор ты не сделал мне ничего плохого. А он сделал. Думаю, только этим ты от него и отличаешься.

Финли поморщился. Эти слова Кены ужасно его обидели. Конечно же, она считала его чудовищем. И она была права.

Глава 2

Конь снова захрипел и метнулся в сторону. Кенна услышала, что Маклейн что-то проворчал себе под нос. Затем он дернул за поводья, и конь вроде бы успокоился. Руки его были прижаты к ее рукам, а тело прижималось к ее телу.

Первые несколько минут она пыталась держать лодыжки скрещенными, чтобы бедра не так сильно прижимались к его бедрам, но вскоре мышцы стали нещадно болеть от неудобного положения. Наверное, вскоре ей придется забыть о приличиях и сесть по-мужски, раскинув ноги. Всякий раз, как конь слишком сильно ударял копытами о землю, спину ее сводило от боли.

— Тебе не холодно? — спросил Маклейн.

Конь опять метнулся в сторону, но всадник снова его успокоил.

— Нет, спасибо. Совсем не холодно.

На самом же деле ей было ужасно жарко — особенно в тех местах, где ее тело соприкасалось с его телом. Немного помолчав, она вдруг добавила:

— Этот конь вас не любит, лэрд Маклейн.

— Я заплатил за него достаточно, чтобы заслужить любовь. Но очевидно, конь не считает себя участником сделки, которую заключил со мной его хозяин.

— Как так случилось, что у вас нет своего коня?

— Лошади меня не любят, как ты уже заметила.

— Из-за того, что вы…

Повернув голову, она взглянула на него, но тут же снова уставилась на сумрачную дорогу.

— Да, вы правы, — ответил Маклейн. — Именно из-за этого.

Выходит, даже животные способны распознать его истинную природу. Какая досада, что Господь не наделил ее тем же разумом, что дал лошадям.

— Тогда как же вы путешествуете?

— Бегом.

— Но…

Она снова повернула голову. Что-то коснулась ее щеки, и она невольно вскрикнула. Что это было? Его губы? Или подбородок? По спине Кенны пробежали мурашки.

— Вы, кажется, сказали, что ваш замок в десяти милях отсюда.

— Да.

Как может человек пробежать двадцать миль за одну ночь? И вообще, как он путешествует? Неужели… и впрямь бегом?

Все вокруг наполнилось ночными звуками, и от этих звуков Кенне делалось не по себе, и более всего ее пугали совы. После каждого совиного уханья она в ужасе вздрагивала. И ни дымка, ни огонька вокруг. И казалось, что становится все темнее и темнее.

— Успокойся же, — пробормотал Маклейн.

Она подумала, что он снова успокаивает коня, но он осторожно провел ладонью по ее руке.

— Не бойся, все будет в порядке.

— Мне так не кажется, — прошептала Кенна в ответ.

Тихонько всхлипнув, добавила:

— Более того, мне кажется, что все… просто ужасно.

— Не плачь, девочка, — пробормотал Маклейн.

Она почувствовала, как его губы коснулись ее волос.

— Прости, милая.

Слезы подступили к глазам и, как ни старалась Кенна удержать их, покатились по щекам. Маклейн прижал ее голову к груди и прошептал ей в ухо:

— Поспи, девочка. У тебя был трудный день. Успокойся и поспи.

— Я не могу.

Кенна снова всхлипнула. А потом вдруг почувствовала, что действительно успокаивается. Возможно, ее успокаивал запах, исходивший от этого человека. Кто бы он ни был, от него замечательно пахло. Пахло прохладой и свежим морозным воздухом.

— Что ты такое, Маклейн? — сорвалось вдруг у нее с языка.

Он вздохнул и пробормотал:

— Не уверен, что смогу объяснить.

— Разве тебе не приходилось делать это раньше?

— Нет. Никогда. А объяснить действительно трудно. Ты никогда не слышала историй о существах, которых называют «обращенные»?

— Нет, кажется, нет.

Он немного помолчал, потом вновь заговорил:

— Это истории о проклятых существах… О мертвых, которые встают из могил, чтобы отомстить тем, кто сотворил над ними зло. Они рыщут по свету и живут, питаясь кровью своих жертв.

— И ты… Ты один из этих «обращенных»?

В голосе ее прозвучало сомнение. Он совсем не походил на труп. К тому же его сердце стучало у самой ее щеки.

— На самом деле я не умирал по-настоящему, — ответил Маклейн. — Уже пятьдесят лет я охочусь за своими врагами. И я действительно пью кровь.

Она почувствовала, как он затаил дыхание, сделав это признание. Да и сама она затаила дыхание. Неужели он… пил кровь?

— Чью кровь? — прошептала Кенна.

— Я… Я пытаюсь ограничиваться кровью животных. Специально для этого я держу несколько коров.

— Зачем?

— Ну, так проще, знаешь ли…

Она снова на него взглянула.

— Я не об этом. Зачем ты вообще пьешь кровь?

— Я должен. Чтобы жить. Потому что я вампир.

Вампир? Это слово ничего ей не говорило. Она никогда его прежде не слышала.

— И тебе нравится?..

— Что?

Кенна посмотрела ему прямо в глаза:

— Тебе нравится кровь?

Маклейн поморщился и пробурчал:

— Что касается коровьей крови, то ее можно назвать лишь сносной.

Подобный ответ ее не вполне устраивал, но Кенна уловила смущение в голосе Маклейна и немного приободрилась. Кем бы он ни был, этот человек, и что бы он ни пил, его, наверное, не следовало бояться. Но что же ей все-таки делать?.. Ехать с ним? Или уговаривать его, чтобы он ее отпустил? Но ведь она сама согласилась с ним ехать… Да куда она пойдет, если он ее отпустит? У нее нет собственного дома. И что ей делать, если ее найдет… тот французский монстр?

Вздохнув, она прислонилась к груди Маклейна.

— Так ты меня не укусишь?

— Нет, не укушу, — проворчал он в ответ.

Она почувствовала, что он положил руку ей на плечо. Рука оказалась тяжелой, но это была приятная тяжесть. Пожалуй, даже очень приятная. И Кенна вдруг поняла, что ей все это время недоставало такой вот тяжести. Тяжести мужской руки у нее на плече.

Но этот мужчина… Он вовсе не человек. И все же ей было очень приятно, когда он поцеловал ее в коридоре. Так что, наверное, не следует его бояться, потому что он… Кенна зевнула и закрыла глаза. В следующее мгновение она погрузилась в сон, и ей снились кровавые демоны с крыльями ангелов.

На востоке небо уже светлело, и самые ранние из птиц завели свои трели, предвещая рассвет.

Как правило, к утру Финли чувствовал ужасную усталость. Не физическую, а внутреннюю, очень походившую на отчаяние. Но сейчас у него были совсем другие ощущения. Он испытывал радостное предвкушение чего-то совершенно светлого… И он с удовольствием бы ехал еще и еще, но замок Маклейн находился уже совсем рядом.

Последние два часа ему было холодновато. Но в тех местах, где его тела касались руки Кенны, тепло сохранялось. Должно быть, это она его согревала.

Финли втянул носом прохладный воздух, полагая, что пытается понять, не таится ли где-то опасность. Но на самом деле он лишь хотел насладиться запахом Кенны, вобрать его в себя. Этот чудесный запах постоянно отвлекал его и будоражил.

Когда они сели в седло, он даже не подумал о том, что ему предстоит ощущать ее близость все время пути. Тогда он думал о Джине, ругал себя за то, что позволил ему уйти. Да еще и этот пугливый конь, поначалу шарахающийся, доставлял ему неприятности. Но вскоре мысли о Джине уступили место мыслям совсем иного рода. Он живо представлял ее округлые бедра и чудесные груди, представлял ее обнаженной… и себя с ней рядом.

Как ни странно, теперь он ни о чем не сожалел. А ведь прежде он жил лишь ради того, чтобы мстить. Вся его жизнь в течение последних пятидесяти лет была подчинена одной цели — мщению. Но сейчас… Сейчас он понял: возможно, у него еще есть надежда, если рассказы о том, что может означать для вампира обретение своей «второй половинки», правдивы.

Финли закрыл глаза и представил, что Кенна Грэм не спит. Если бы она не спала, то можно было бы предположить, что она прислонилась к нему потому, что хочет этого. Можно было бы предположить, что ей очень приятно к нему прижиматься…

Тяжело вздохнув, Финли открыл глаза и отчитал себя за глупые фантазии. Разумеется, Кенна спала. И едва ли ей было бы приятно к нему прижиматься. А вот он… Финли снова втянул ее запах и тотчас же почувствовал, что возбуждается.

Став вампиром, Финли Маклейн не давал обета безбрачия. Не отказывался он и от плотских утех. Более того, в самом начале своего нового существования он пускался во все тяжкие. Но потом устыдился того, что творил, и делал все возможное, чтобы сдерживать похоть, во всяком случае, как можно дольше. Как правило, ему это удавалось, и он не очень-то нуждался в женщинах.

Но сейчас все изменилось.

Кенна вздохнула во сне и потерлась щекой о его грудь. И сердце его тотчас же гулко заколотилось.

Финли сделал глубокий вдох и взглянул на мощные стены замка Маклейн. Множество раз он выезжал из этого замка, а затем возвращался, но никогда он не приезжал сюда, держа в объятиях Кенну Грэм.

Финли въехал в ворота замка, и к нему тут же подбежал молодой слуга с изящной стройной фигурой. Конь зафыркал, учуяв незнакомца, но тотчас успокоился — он слишком устал, чтобы выражать свое возмущение.

— Грей, я купил коня, — сказал Финли молодому человеку. — Надеюсь, ты еще помнишь, как заботятся о лошадях.

— Они не так уж отличаются от коров, милорд, — пробурчал Грей.

— Да, возможно… — Маклейн пожал плечами. — И еще я привез в дом гостью.

Грей промолчал. И так было ясно, что забота о гостье ляжет на плечи миссис Макдермотт. Потому что Грей людей не любил.

Слуга взял за поводья, и Финли осторожно соскользнул с коня, стараясь не разбудить Кеину. Но она тут же поморщилась и открыла глаза. Заметив, что она проснулась, Финли тихо сказал:

.— Не бойся. Мы у меня дома.

Он старался говорить ласково, но она вздрогнула в испуге и заморгала. Потом начала щуриться. Финли понял, что для обычных глаз во дворе еще слишком темно. Конечно же, она не могла ничего разглядеть.

— Мистрис Кенна, мы прибыли в замок Маклейн. — Финли заставил себя улыбнуться. — И теперь вам надо как следует выспаться.

Она опять вздрогнула, и он добавил:

— Не бойтесь, пожалуйста. Выспаться — и больше ничего.

Маклейн хотел поскорее отвести ее в дом, но Грей остановил его, сообщив:

— Милорд, у нас гость. Еще один гость.

Маклейн замер на мгновение. Затем втянул носом воздух, пытаясь уловить, не пахнет ли тут еще одним вампиром — Джином. Но ничего подозрительного он не обнаружил. Взглянув на слугу, рявкнул:

— Кто это?

— Слуга короля.

Курьер? Проклятие! Он снова им понадобился. Слишком долго он тянул с визитом к королю. Он знал, что ничего хорошего его при дворе не ждет, потому и медлил с визитом. А сейчас у него не было на это времени.

Кенна заерзала в седле, давая понять, что хочет спешиться. Финли подхватил ее на руки и опустил на землю.

— Что-то не так? — спросила она.

— Ничего особенного. Кое-какие проблемы.

— Проблемы?..

— Просто курьер прибыл, вот и все. Курьер от короля.

Кенна нахмурилась.

— Они… про тебя знают?

— Нет, конечно.

Король не знал о нем главного, но придворные кое о чем догадывались. Впрочем, сейчас все это не имело значения.

— Разумеется, король ничего не знает, — добавил Маклейн. — А тебе пора в постель.

Кенна взглянула на него с испугом, и Финли, улыбнувшись, пояснил:

— Тебе пора спать. Я это хотел сказать.

Он взял ее под руку и повел через двор. Повел не в свою постель, к величайшему сожалению.

— Лэрд Маклейн… — Худощавый молодой человек коротко поклонился, приветствуя хозяина замка. — Меня зовут Гатри, и я прибыл по приказу нашего короля.

Финли поклонился столь же сдержанно:

— А я думал, Гатри, что вы разделите со мной трапезу, как добрый гость моего замка.

Курьер короля выказал не больше радости при встрече с хозяином, чем хозяин при встрече с посланником. Финли терпеть не мог королевский двор и все, что с ним связано. А перед ним стоял человек, сделавший дворовые интриги своим ремеслом. Это был один из любителей половить рыбку в мутной воде.

— Король настоял на том, чтобы я явился к вам именно сейчас, — продолжал курьер. — Я должен напомнить вам о вашем же обещании посетить Стерлинг до конца месяца. На случай, если вы не заметили, хочу напомнить, что месяц на исходе.

— У меня для этого сейчас нет времени, — бросил в ответ Финли.

Посланник короля усмехнулся:

— Вы рискуете вызвать неудовольствие нашего короля. И это уже не в первый раз.

Проклятие! Финли упорно игнорировал призывы короля явиться ко двору, но его отказы лишь разжигали королевское любопытство. Финли прекрасно знал, что говорили о нем в высшем обществе. Конечно, никто не подозревал в нем вампира. Никто при дворе даже не знал, что представляют собой вампиры.

Нет, они считали его магом. Чародеем, способным посредством волшебства подчинять людей своей воле. Король желал выяснить, так ли это. И если слухи подтвердятся… Ну, тогда Финли окажется в числе приближенных.

Ирония заключалась в том, что если бы они узнали о его истинных возможностях, то и близко не подпустили бы к королю.

Финли тяжко вздохнул и решил прибегнуть к последней отговорке:

— Поверьте, я не обладаю никакими особыми умениями, которые могли бы заинтересовать короля. Кроме того, я нужен здесь, в замке.

Посланник короля презрительно усмехнулся и обвел взглядом зал, ясно давая понять, как относится к словам хозяина замка.

— Какими бы ни были ваши обязанности здесь, лэрд Маклейн, терпение короля на исходе. Либо вы прибываете в замок Стерлинг до конца месяца, либо вас ждет суд за чародейство.

— Чародейство? Какое возмутительное оскорбление!

— Перестаньте, лэрд Маклейн. Вся Шотландия знает, что вы продали душу дьяволу. Но только король знает, что вы получили взамен.

— Господи, но это же смешно!

— Возможно. Уверен, что король с удовольствием с вами эту тему обсудит. Либо отдаст приказ сжечь вас на костре.

«Сейчас я его убью», — сказал себе Финли. Но все же он сумел сдержаться и даже не потянулся за мечом. Этот самодовольный ублюдок даже не знает, как ему повезло. Лет десять назад Финли не так хорошо владел собой. И лишь со временем сумел извлечь уроки из того, к чему порой приводила его несдержанность. Хотел бы он, чтобы эта наука далась ему не столь дорогой ценой.

— Мне пришлось проделать долгий путь, Гатри. Прошу меня извинить, но я должен отдохнуть. Если хотите, мы могли бы пообщаться сегодня за ужином.

— К сожалению, лэрд Маклейн, я вынужден отказаться от вашего любезного предложения. Я оставил моих людей в Дуне и должен заехать к ним, чтобы вместе с ними вернуться в Стерлинг. Знаете ли, я прибыл сюда накануне вечером. Не могу представить, как могло случиться, что мы не встретились на дороге. Вам не кажется все это странным?

— Нет. Не кажется. Что ж, пожелаю вам счастливого пути, Гатри.

— И я вам, лэрд Маклейн. Надеюсь, вы не станете тянуть с визитом к королю.

Прикоснувшись кончиками пальцев к своей ярко-голубой шляпе, курьер положил руку на эфес шпаги и, едва заметно поклонившись, вышел из зала.

«О Господи, — подумал Маклейн, — хорошо бы кто-нибудь надоумил этого франта снять перья со своей шляпы. Иначе какой-нибудь охотник примет его за диковинную птицу и подстрелит». К тому же этот наряд вполне мог привлечь внимание разбойников. Финли невольно рассмеялся при этой мысли.

Сквозь ставни на окнах в зал проникал свет. Давно пора отправляться в постель. Интересно, уснула ли Кенна? Она ужасно нервничала, когда миссис Макдермотт провожала ее в спальню. Впрочем, ничего удивительного. Едва ли внешность этой дамы могла кого-нибудь успокоить. Миссис Макдермотт была очень стара, и ее вполне можно было принять за покойницу, восставшую из гроба.

Финли дождался, когда Грей уведомит его о том, что королевский посланник уехал, и лишь затем поднялся наверх. Винтовая лестница выходила на площадку с десятью дверями. Но из десяти комнат, помимо его личной комнаты, только три были готовы к приему гостей. Две двери были открыты, третья закрыта. То была дверь в комнату Кенны.

Финли остановился перед этой дверью и задумался. Он представил спящую Кенну.

Беспокоясь о том, чтобы она не замерзла, он потянул носом воздух и уловил запахи древесного дыма и раскаленного железа. Да, внук миссис Макдермотт подкинул достаточно дров в камин. И еще сюда проникал запах свежеиспеченного хлеба.

Итак, ей было тепло, она была в безопасности, и улавливаемые его чутким слухом звуки ее дыхания свидетельствовали о том, что она спит. Финли мог бы войти, однако медлил. Он смотрел на ручку двери и уговаривал себя не прикасаться к ней.

То, что она позволила ему поцеловать ее, ничего не значило. Ни о чем не говорило и то, что она распалилась от его поцелуя. Все это не имело значения. Ведь когда он ее целовал, она считала его человеком, а сейчас, если Кенна проснется и увидит его у своей кровати… О, она может умереть от ужаса.

Что ж, хорошо. Он подождет. Возможно, крепкий сон пойдет ей на пользу, и она избавится от своих страхов. Хотя бы отчасти. А что касается его собственных страхов, то он почти не надеялся на то, что сон его хотя бы на этот раз не будет омрачен кошмарами. Но к кошмарам он привык. Зато отвык бояться за других. И сейчас, когда в замке появилась Кенна, страха в его жизни стало вдвое больше.

Кенна Грэм была его второй половиной, но он понятия не имел, что с ней делать.

Глава 3

Вначале темнота походила на теплый кокон, и ей было спокойно и уютно. Но потом, по мере того как Кенна высвобождалась из цепких объятий сна, к ней пришло осознание того, что все совсем не так хорошо, как кажется. Да, ее крохотная комнатка на чердаке постоялого двора была очень темной, но в ней никогда не бывало так тепло. Да и соломенный матрас, служивший ей постелью, не мог быть таким мягким и уютным.

Широко раскрыв глаза, Кенна чуть приподнялась и осмотрелась, пытаясь разглядеть в непроглядной тьме хоть что-нибудь. Наконец увидела какой-то оранжевый огонек. Потом еще один. Мерцавшие в камине угольки она приняла за горящие глаза хищника и в ужасе замерла. А потом вдруг все вспомнила.

Маклейн!

Кенна тихонько вскрикнула и затаила дыхание. Где же он? Где-то здесь, рядом? Она прислушалась, но ничего не услышала. Казалось, рядом с ней никого не было. Ах, как же здесь темно! Совсем ничего не видно!

И тут Кенна вдруг поймала себя на мысли о том, что устала бояться. Действительно, какой в этом смысл? Какой смысл гадать?.. Ведь она сейчас все равно ничего не сможет изменить.

Глядя на мерцавшие в камине угольки, Кенна спустила ноги с кровати. Накануне, перед тем как лечь, она уже успела осмотреться, поэтому имела некоторое представление о комнате, в которой находилась. Комната была небольшая, квадратная, и из мебели она запомнила лишь кровать и сундук. Дверь же находилась… по левую руку от нее, и она не помнила, чтобы кто-то запирал эту дверь снаружи.

Заставив себя встать, Кенна сделала шаг, потом еще один. Протянув вперед руку, она тотчас же нащупала дверную ручку. Немного помедлив, она потянула ручку на себя, и дверь бесшумно отворилась.

Сразу стало гораздо светлее, и теперь она окончательно убедилась в том, что в комнате, кроме нее, никого не было. На столике возле кровати стояла свеча. Кенна вытащила ее из подсвечника и сунула фитилем в угольки. Свеча разгорелась, и стало совсем светло. Да, все верно, кроме нее, тут никого не было. Если, конечно, не считать призраков. Наверное, их тут великое множество. Но привидений она уже не боялась. После того что с ней произошло на постоялом дворе, было бы глупо их бояться. Ведь привидения совершенно безобидны по сравнению с тем монстром, который хотел ее сожрать.

А как насчет другого монстра, того, который ее поцеловал?

Кенна снова уселась на кровать с пуховой периной и задумалась.

Выходит, она сейчас в замке Маклейн. С Маклейном. И он один из демонов, вампир. Именно так он себя назвал, что бы ни означало это слово.

Накануне ей не верилось, что она сможет уснуть. Но после хлеба с медом все тело наполнилось приятной сытой истомой, и она сразу же заснула, едва лишь улеглась в постель.

Но теперь, проснувшись, она не знала, что же ей делать дальше. И какое сейчас время? День или ночь? Кенна взглянула на окна, закрытые ставнями, и на три железных засова. Повернувшись к открытой двери, она сказала себе: «А зачем ломать голову? Ведь можно просто выйти, и все».

Поднявшись с кровати, Кенна приблизилась к двери. Ноги ее подгибались от страха, а сердце гулко билось в груди. Собравшись с духом, она переступила порог и осмотрелась. Не обнаружив никого в коридоре, стала медленно продвигаться вдоль стены. Ей без особых трудов удалось отыскать лестницу, и она спустилась вниз. Когда же добралась до Большого зала, то не обнаружила там ничего, кроме двух догоравших свечей на столе.

Неужели ее оставили совсем одну? И почему тут… так пусто? Теперь страх сменился раздражением. Для могущественного лэрда, состоящего в сговоре с самим сатаной, Маклейн вел на удивление скромную жизнь. Ни суетящихся слуг, ни даже котелка с похлебкой над огнем. Да и огня-то нигде не было.

Поежившись от холода, Кенна направилась к узкой двери возле самого очага. Она очень надеялась, что за этой дверью окажется кухня, а в ней и огонь, и еда. Как ни странно, она ужасно проголодалась, пока спала.

Переступив порог, она действительно оказалась на кухне. Однако надежды ее не оправдались. Здесь не было ни котелка с горячей похлебкой, здесь вообще ничего не было, даже слуг. Возможно, хозяин замка вызвал их всех к себе, чтобы они ему прислуживали, например, мыли, натирали благовониями и одевали.

Кенна невольно рассмеялась при одной мысли о том, что Маклейн может заставить своих слуг умащивать его благовониями. Снова осмотревшись, она немного приободрилась. Да, горячей похлебки здесь действительно не было, но кое-что все-таки имелось. Кенна заметила котелок с остатками овсянки, стоявший на столике у дальней стены. Достав с полки миску и деревянную ложку, она зачерпнула себе порцию овсянки и уселась за стол. Но после первой же ложки каши она почувствовала, что ужасно нервничает. На кухне была еще одна дверь, очевидно, ведущая в сад или на огород. Так что в любую минуту сюда мог зайти кто-то незнакомый.

Взяв с собой миску, Кенна отправилась в Большой зал. Здесь по-прежнему никого не было, и она уселась за небольшой стол напротив холодного камина. Прямо над камином висел огромный старый меч, а рядом с ним — яркие гобелены. Эти гобелены ни о чем ей не говорили — разве что о том, что кто-то из предков Маклейна любил забавляться охотой. И возможно, еще о том, что жене любителя охоты не очень нравилось увлечение мужа.

Кроме того, в зале имелась арка, ведущая на лестницу, а напротив нее еще одна арка, которая вела, как догадалась Кенна, в домашнюю часовню.

Наевшись, Кенна направилась в часовню и нисколько не удивилась, обнаружив, что там никого нет. Немного подумав, она направилась туда, куда влекло ее любопытство, — к большой, обитой железом двери, очевидно, главной двери дома.

Дверь не была закрыта на засов, и Кенна толкнула ее. Она думала, что сейчас середина дня, но перед ней предстал оранжевый диск заходящего солнца. Этот диск, казалось, покачивался на верхушках высоких берез, что в изобилии росли во дворе замка. Похоже, нехватка слуг пагубно сказывалась не только на состоянии замка изнутри, но и снаружи. Двор когда-то был вымощен булыжником, но сейчас на месте остались лишь некоторые из них — все остальное пространство поросло травой.

«Куда же все исчезли?» — думала Кенна, оглядывая двор. Если бы она уже не видела тут людей, то могла бы подумать, что в замке вообще никто не живет.

А может, ей все это приснилось? Да, действительно, все произошедшее с ней очень походило на сон. На кошмарный сон.

Но ведь кто-то приготовил эту кашу. И кто-то привез ее сюда. Кто-то с клыками… и с обезоруживающей улыбкой. Клыки и эта улыбка совсем не сочетались.

Прислонившись к дверному косяку, Кенна смотрела на закат. Теперь небо из оранжевого превратилось в красное, а потом — в бледно-фиолетовое.

Вернувшись в зал, Кенна доела остатки каши и поднялась из-за стола. Снова приблизившись к двери, ведущей во двор, она выглянула наружу и вдруг заметила человека в плаще с накинутым на голову капюшоном. Он вышел из-за угла башни и как-то странно жался к стене — словно зверь, старавшийся держаться поближе к укрытию.

Впрочем, Кенна и сама чувствовала себя как лесной зверь, заметивший охотника. Она очень надеялась, что человек в капюшоне ее не заметит, но надежды ее не оправдались — незнакомец вдруг направился прямо к ней.

Приблизившись, незнакомец вскинул голову, и Кенна вздрогнула от неожиданности. Человек в плаще оказался девушкой.

Да, это действительно была девушка — Кенна нисколько в том не сомневалась. Она не могла сказать, почему так решила, но сразу же поняла: смотревшие на нее темные глаза принадлежат именно девушке. Да и в изящных чертах лица явно было что-то женственное. Хотя во всем остальном незнакомку вполне можно было принять за юношу. Ее темные волосы были подстрижены очень коротко, а болезненную бледность лица она даже не пыталась скрыть румянами.

— Добрый вечер, — сказала Кенна, чтобы хоть что-то сказать.

Девушка молча разглядывала Кенну, и губы ее кривились в презрительной усмешке. Именно по этой усмешке Кенна вдруг узнала в ней слугу, утром забравшего у Маклейна коня. Кенна тогда решила, что слуга — юноша, и не было ничего удивительно в том, что она ошиблась.

Так и не сказав ни слова, девушка пошла дальше вдоль стены, словно и не собиралась заходить в зал. Казалось, она была чем-то раздосадована, возможно, присутствием гостьи. «Вероятно, она решила, что теперь, из-за моего приезда, у нее будет больше работы, — подумала Кенна. — Или у нее какая-то другая причина для недовольства?»

— Если ты думаешь о побеге, то тебе лучше дождаться утра, — раздался у нее за спиной знакомый низкий голос.

Кенна вскрикнула и уронила миску, которую все еще держала в руке. Стремительно обернувшись, она выставила перед собой сжатые кулаки и невольно ударила Маклейна в грудь. Он нисколько на нее не обиделся.

— Надеюсь, вы хорошо выспались, мистрис Кенна? — спросил он, учтиво поклонившись.

Она кивнула и пробормотала:

— Да, спасибо. А вы?

— Должен признаться, что спал… немного беспокойно. Переживал за вас, дорогая.

Он улыбнулся и поднял миску с ложкой.

— Вижу, вы уже позавтракали.

— Да, уже… Прошу прощения, но я никого не увидела и…

— Вы не посидите со мной за компанию, пока я буду завтракать?

Что она могла ответить? Нет, я предпочитаю стоять здесь и смотреть, как заходит солнце? Но ужинать с монстром ей тоже не хотелось.

Маклейн разрешил ее сомнения, одарив одной из своих обезоруживающих улыбок и предложив ей руку. Кенна тотчас взяла его под руку, и он чуть вздрогнул при ее прикосновении.

— Вы ранены? — Она взглянула на него с беспокойством.

— Нет, не в этом дело.

А в чем же тогда? Она внимательно посмотрела на него, и ей показалось, он чем-то озабочен. Однако он молчал, и Кенна спросила:

— В чем же дело, лэрд Маклейн?

Он нахмурился и пристально на нее посмотрел. Затем пожал плечами и пробормотал:

— Я наблюдал за вами, когда вы стояли в дверях. И я думал о нашем поцелуе. А также о том, что восхищаюсь вами.

— Но я…

— А когда вы повернули голову, я перехватил ваш взгляд. Вернее, увидел ваши глаза.

— И что же?

Он криво усмехнулся.

— По вашим глазам я понял, каким вы меня видите, мистрис Кенна. Увы, правду иногда очень трудно принять, — добавил он со вздохом.

Кенна не знала, что на это ответить. Он думал об их поцелуе? Что ж, она тоже думала о нем. Это был чудесный поцелуй — нежный и жаркий. Так ей казалось раньше, до того, как это случилось.

Да, Маклейн был чудовищем, но в то же время он относился к ней… Ах, как жаль, что он не такой, как все люди.

Когда они вместе пришли на кухню, лэрд Маклейн жестом пригласил ее сесть за стол и сам положил себе еды. Ее муж никогда так не поступал. Он всегда садился за стол и ждал, когда она его обслужит. Но лэрд Маклейн положил себе овсянки и принес ее за стол так, словно по-другому и быть не могло.

И сел с ней рядом, совсем рядом, так что его бедро прикасалось к ее бедру. Пока он ел, Кенна украдкой поглядывала на его ногу. Ноги его были покрыты жесткими, чуть рыжеватыми волоскам, в некоторых местах они росли очень густо. Из-под края пледа выглядывало колено, и Кенне вдруг ужасно захотелось потрогать его. Захотелось положить на него ладонь и проверить, вздрогнет ли он при ее прикосновении.

Покойный муж часто поддразнивал Кенну, говоря о ее неуемных плотских аппетитах. «Сильнее, чем у любого мужчины», — говаривал он. И он был прав. Ей очень нравилась эта сторона семейной жизни. Когда же муж умер, ей очень этого недоставало. Но так было до тех пор, пока она не стала ужасно уставать от работы.

И вот сейчас… Ей казалось, что у нее даже пальцы покалывало от желания погладить эти жесткие волоски. Тихонько вздохнув, Кенна сжала пальцы в кулаки. Потом вдруг сказала:

— Там, на постоялом дворе, вы, кажется, говорили что-то про пятьдесят лет… Неужели вам пятьдесят?

Он взглянул на нее и криво усмехнулся.

— Мне не пятьдесят. Мне больше семидесяти.

— О Господи! Но вы выглядите… Он лукаво улыбнулся.

— Красавцем?

— Нет, я не стала бы называть вас красавцем, но вы…

Он так расстроился, что Кенна невольно рассмеялась.

— Я хотела сказать, что вы выглядите как настоящий мужчина, лэрд Маклейн. Вы слишком большой для того, чтобы называться красавцем.

— Неужели?

Теперь он снова улыбался, и Кенне пришлось напомнить себе, что временами во рту у него появляются клыки.

— Настоящий мужчина, говоришь?

Казалось, он был очень собой доволен. Но, наверное, любой мужчина очень доволен, когда женщины про него так говорят.

— Да, настоящий мужчина… и ужасно старый.

Маклейн ударил себя кулаком по колену, изобразив обиду.

— О, женщины! Столько жестокости в совсем еще юном создании!

Плед на нем немного задрался от резкого движения, и Кенна снова украдкой взглянула на его колено. Красавец? А почему бы и нет? Он и впрямь был очень красивым мужчиной. Вот только зачем она позволяет себе думать о таких вещах? И действительность вдруг снова навалилась ей на плечи тяжким грузом. О Боже, о чем она только думает?! Как может она сейчас думать… о мужских ногах?

— Лэрд Маклейн, когда я смогу уехать домой?

Он уставился в пустую миску и осторожно отложил в сторону ложку.

— После того, как я уничтожу Джина Монтроуза.

— Вы, кажется, говорили, что охотитесь за ним пятьдесят лет.

— Да.

Он посмотрел на нее с явным сожалением, и Кенна поняла, что дела обстоят еще хуже, чем она предполагала.

Кенна со вздохом поднялась на ноги.

— А что будет со мной? Что будет… с моей жизнью?

— Сожалею, моя милая.

— Я не могу остаться здесь навсегда!

— Да, понимаю. Я сделаю все возможное, чтобы найти его побыстрее. У этой крысы не хватит терпения таиться слишком долго. Он постарается как можно быстрее нам отомстить.

— Две недели! — заявила Кенна. — Я даю вам две недели на то, чтобы найти его. К тому времени он точно обо мне забудет.

— Человек, который живет не одну сотню лет, так просто не забывает своих врагов, Кенна. Пока он жив, ты не можешь чувствовать себя в безопасности.

— А здесь я могу чувствовать себя в безопасности?

Она окинула взглядом кухню и поморщилась, вложив в эту свою гримасу все, что думала о замке Маклейна. И в тот же миг в кухне появилась миссис Макдермотт. Старушка взглянула на Кенну с явным неодобрением, однако промолчала.

— Добрый вечер, миссис Макдермотт, — в смущении пробормотала Кенна.

Пожилая женщина презрительно фыркнула и, шаркая, направилась к очагу.

— Собери еды на два дня, — сказал Маклейн. — Мы выезжаем еще до того, как взойдет луна.

Кенна вскинула голову:

— Мы? Я тоже?

— Да.

Кенна в недоумении покачала головой.

— Выходит, я должна помочь вам отыскать Джина?

Она старалась держать себя в руках, но по спине ее пробегали мурашки. Маклейн вздохнул и на мгновение прикрыл глаза ладонью. Вид у него был ужасно усталый, словно он уже не одни сутки провел в седле.

— Нет, не должна. Мы не едем охотиться на Джина. Мы едем на встречу с королем.

Кенна уставилась на него в изумлении.

— Но это же какая-то бессмыслица! Зачем королю встречаться со мной?

— Он не собирается с тобой встречаться. Он хочет увидеться со мной, а я не могу оставить тебя здесь, пока Джин бродит где-то рядом. Поэтому мы поедем вместе.

— Но…

Кенна уже приготовилась возмутиться, но что она могла ему сказать? «Оставь меня в своем замке вместе с призраками?»

— Если тебе надо что-то собрать перед дорогой, не теряй времени, — проворчал Маклейн. — К сожалению, я могу ехать только ночью. Поэтому у меня нет времени с тобой спорить и выслушивать твои глупости.

— Мои глупости?! — воскликнула Кенна.

Она набрала в легкие побольше воздуху, чтобы завопить как можно громче, но в этот момент Маклейн вышел из кухни, и она осталась наедине с миссис Макдермотт.

— Неужели нельзя помолчать? — проворчала старушка, глядя куда-то в сторону.

И было непонятно, кому именно следовало помолчать — ей, Кенне, Маклейну или им обоим. Но Кенна решила, что спрашивать об этом не стоит. Она помнила свою бабушку и прекрасно знала: если старая женщина чем-то недовольна, то лучше не вступать с ней в беседу.

Вскинув подбородок, Кенна с независимым видом вышла из кухни, но ее почти тотчас же догнала миссис Макдермотт. Старушка поднялась вместе с ней наверх и снабдила ее кое-какой одеждой на дорогу. Когда Кенна появилась во дворе, к ней сразу же приблизился Маклейн.

— Прошу прощения, — пробормотал он. — Сейчас поедем, но сначала мне надо попрощаться с коровами.

Кенна взглянула на него с удивлением:

— Вы действительно говорите коровам «до свидания», покидая замок?

— Ну… не в прямом смысле.

— О!..

Тут она вдруг сообразила, что он имел в виду, и, потупившись, прошептала:

— Да-да, конечно, я понимаю…

Финли решил сам привести коня, но ему долго пришлось успокаивать животное — конь в страхе шарахался от него и вставал на дыбы.

— Какое глупое животное, — проворчал Финли.

Впрочем, он понимал: отдохнув, конь вспомнил свой страх перед хищниками, а его, Финли, в каком-то смысле тоже можно было бы причислить к хищным животным.

— Помочь вам сесть в седло? — спросил он, подводя коня к Кенне.

Она кивнула и приняла его руку, однако старалась не смотреть на него, так что Финли мог лишь гадать о том, что она сейчас чувствует. Но когда он, запрыгнув в седло, оказался с ней рядом, он вдруг понял, что ему уже нет никакого дела до того, как Кенна к нему относится. Едва лишь он оказался рядом с ней, как все изменилось — по спине его побежали приятные мурашки, а сердце радостно забилось в груди. Ведь он находился рядом со своей женщиной, да-да, со своей!

Финли специально напился крови перед дорогой, чтобы сдерживать похоть, но с тем же успехом он мог бы перед дорогой напиться козьего молока. Клыки его заныли в тот миг, как ее округлые ягодицы прижались к его паху. Финли крепко зажмурился и сделал глубокий вдох. Нисколько не помогло. Пожалуй, стало еще хуже.

Тут она вдруг взглянула на него и сказала:

— Если вы не против, милорд, я бы предпочла ехать по-мужски. У меня все еще болит спина после нашей верховой прогулки.

— Да, конечно, — закивал Финли. — Прекрасная мысль!

Уж пусть лучше прижимается к нему спиной. Тогда, возможно, ему удастся думать о чем-то еще, а не только о том, как бы забраться ей под юбку. Кенна тут же изменила позу, перекинув ногу через круп коня, и вздохнула с облегчением. Когда же она откинулась назад, у Финли едва глаза не вылезли из орбит. Теперь ему казалось, что он сидел верхом не на коне, а на ней. К тому же получилось так, что она прижималась к нему не только спиной, но и ягодицами, причем прижималась гораздо сильнее, чем прежде. И она обязательно почувствует, что он ужасно возбужден. Наверное, уже почувствовала…

О Господи, уж лучше бы сидела по-женски.

Он шумно откашлялся, и Кенна вздрогнула от испуга.

— Что ж, теперь пора, — просипел Финли. — Тебе не холодно? Пока не уехали, я могу попросить миссис Макдермотт, чтобы принесла еще один плед.

— Нет, спасибо. Мне не холодно.

«Да, верно, она и в самом деле очень теплая», — мысленно отметил Финли. Он натянул поводья, и конь тронулся. При этом ягодицы Кены шевельнулись, и Финли едва удержался от стона — по телу прокатилось приятное тепло. И так повторялось раз за разом, при каждом движении коня, трусившего неспешной рысцой. Кенна покачивалась в седле, ягодицы ее шевелились, а Финли из последних сил сдерживал стоны…

Примерно полмили он был настолько поглощен своими мучительно сладостными ощущениями, что почти забыл о спутнице. Глупо, конечно, если учесть, что источником его сладостных мучений была именно она, Кенна. Когда же они проехали обгоревшие остовы домов — тут еще совсем недавно находилась деревня, — Финли наконец-то вспомнил, где находится, и отчитал себя за то, что увлекся собственными ощущениями, забыв о грозящей опасности. Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь привести себя в чувство, и тут же содрогнулся всем телом и глухо застонал.

Вместо того чтобы успокоиться и обрести ясность мысли, он своими вдохами еще больше себя возбудил.

— О Боже… — пробормотал он не удержавшись.

— В чем дело? — спросила Кенна.

Голос ее был чуть хрипловатым, и Финли вдруг понял, что она возбуждена до предела — сейчас он наконец-то почувствовал запах ее желания.

А что, если он сейчас опустит руку и коснется ее бедра? Вздрогнет ли она? Вздохнет? Положит ли голову ему на плечо? Господи, ему ведь ничего не стоило запустить руку ей под юбку. Заставить ее стонать. Взять прямо здесь, в седле.

Он осторожно положил руку на ее бедро… И клыки его вылезли изо рта.

О Боже, они ведь никогда не высовывались сами по себе. Они обнаруживали себя лишь в тот момент, когда он сам этого хотел.

Он посмотрел на шею Кенны в том месте, где немного спустился плед, который дала ей миссис Макдермотт. И чем дольше он смотрел на ее шею, тем сильнее становилась жажда крови, хотя совсем недавно он выпил довольного много коровьей крови. Ему вдруг представилось, как он сейчас осторожно проведет языком по ее шее, затем, приоткрыв рот, царапнет пульсирующую жилку и…

По спине его пробежала дрожь. От нее так хорошо пахло. Должно быть, на вкус она как пища богов. А ее горячая кровь…

— Маклейн! — послышался ее голос.

— Да, моя девочка.

Шея ее была совсем близко. А ягодицы по-прежнему терлись о его возбужденную плоть.

— Ммм… А почему… Почему король захотел вас увидеть? У вас неприятности?

Король? Ей захотелось поговорить о дворцовых интригах? Он по-прежнему смотрел на ее нежную белую шейку. Возможно, она получит удовольствие, если он ее легонько укусит. Только сначала надо сделать так, чтобы она возбудилась. Хотя нет, она и так возбуждена.

Он положил ладонь ей на бедро и закрыл глаза. Она шумно выдохнула и пробормотала:

— Лэрд Маклейн, вы…

— Да, моя девочка…

Он погладил пальцами ее бедро. Кенна пронзительно взвизгнула и подалась вперед, так что спина ее уже не прижималась к его груди.

— Вы не ответили на мой вопрос, лэрд Маклейн, — сказала она через некоторое время.

И тут же натянула плед повыше, так что теперь он не мог видеть ее шею, но зато она по-прежнему прижималась к нему ягодицами. Хотя это, конечно же, ничего не означало. Она просто сидела в седле, вот и все.

И она отшатнулась от него! Да, отшатнулась, хотя и желала его — в этом сомневаться не приходилось. Он чувствовал, что она его желает, однако…

«Кенна не хочет меня желать! — мысленно воскликнул Финли. — Да, желает, но пытается бороться со своими желаниями».

Он откашлялся и пробормотал:

— А что… Что это был за вопрос, мистрис Кенна?

— Ну… почему король хочет видеть вас, если он ничего про вас не знает? То есть не знает правду? — добавила она почти шепотом.

Причем хрипловатым шепотом. Да, она по-прежнему желала его, однако пыталась держать себя в руках. Очень предусмотрительная и благоразумная девочка… И ему тоже следует проявлять благоразумие. Ему надо как-то отвлечься, о чем-нибудь поговорить. Что ж, король и его двор — тема вполне подходящая.

— Видишь ли, Кенна, при дворе ходят слухи о том, что я любого человека могу подчинить своей воле.

— А вы можете?

— Ну… не совсем.

Она вдруг взглянула на него через плечо:

— Почему у вас такой странный голос? А, вижу… Ваши зубы вылезли.

— Да, верно, — согласился Финли.

К счастью, в темноте она не могла увидеть, как он покраснел.

— Прошу прощения.

Финли закрыл глаза и с болезненной гримасой втянул зубы.

— А это больно?

— Только… — Он поморщился. — Только иногда.

— А вы не… Вы не голодны?

Финли невольно рассмеялся.

— Не бойся, милая. Я не укушу тебя, если ты сама этого не захочешь.

— Сама захочу? Но разве может быть такое?

— Видишь ли, женщины иногда…

— Что иногда?

В голосе ее прозвучала насмешка. Финли снова откашлялся.

— Считается, что это необыкновенно приятно.

— Приятно, когда тебя кусают? Да вы, должно быть, сумасшедший. Держу пари, что вас никто никогда не кусал.

— Ошибаешься, милая.

Она стремительно обернулась к нему.

— Но ведь вас кусал… не мужчина?

— Нет, не мужчина.

Губы ее чуть приоткрылись, она смотрела на него во все глаза.

— Есть и женщины… такие же, как вы?

— Да.

— И они ваши любовницы?

Финли вдруг почувствовал, что ему надоел этот разговор, — ужасно не хотелось вспоминать прошлое.

Он нахмурился и кивнул:

— Да, когда-то так и было.

— Понимаю… — Кенна отвернулась от него и вновь стала смотреть на дорогу. — А эта девушка — ваша любовница?

— Какая девушка?

— Та, что у вас на конюшне.

— Ты про Грей? Нет, она… мой вале, если можно так выразиться.

— Но она ведь женщина!

Финли склонил голову к плечу и задумался. Возможно, Грей и впрямь когда-то была женщиной, но сейчас она ею не являлась. По крайней мере она никак свое женское начало не проявляла.

— Да, Грей действительно девушка. Я нашел ее в Германии. Она жила в подвале. Ей очень не нравится, когда к ней прикасаются.

— Вот как? — отозвалась Кенна.

— Она такая же, как я, — продолжал Финли. — Но ее обратили в очень юном возрасте. Ею пользовалось целое семейство вампиров.

— А сколько ей лет?

— Точно не знаю. Лет сто, наверное. Я нашел ее двадцать лет назад.

По телу Кенны пробежала дрожь, и Финли тотчас же почувствовал, что ее дрожь уже не возбуждает его. Разговор о Грей помог обуздать похоть. До сих пор его преследовали воспоминания о том подвале и о том, как он увидел Грей в цепях. Она сидела без движения и молчала. Ему и сейчас еще делается не по себе при мысли о том, что он мог и не заметить ее в углу. Но возможно, она действительно хотела, чтобы ее никто не нашел. Хотела умереть от голода там, в темноте.

Конь внезапно оступился, словно его что-то испугало. Финли тут же спрыгнул на землю и передал поводья Кенне. Затем отошел на несколько шагов и осмотрелся, принюхался… Нет, конь учуял вовсе не кровь, как он опасался, а влажный мех и запах мочи. Возможно, то был волк, метивший свою территорию. Прислушавшись, Финли уловил тихий шорох в подлеске вдалеке. Потом все стихло. Опасности не было, если только зверь не наведет на них стаю.

Чтобы успокоиться, Финли начал насвистывать веселую мелодию и осторожно приблизился к коню. К счастью, тот стоял смирно, и Финли без помех забрался в седло.

— Что это? — прошептала Кенна.

— Это не Джин, — ответил Финли, не вдаваясь в подробности.

И Кенну, судя по всему, вполне устроил такой ответ.

Уже очень давно она не испытывала такого влечения к мужчине. Даже забыла, как это бывает. И вот сейчас… Сейчас ей никак не удавалось избавиться от того мучительного возбуждения, что нахлынуло на нее, едва лишь она села в седло с лэрдом Маклейном. Даже сквозь юбку и плед она ощущала его восставшую полоть. И ощущения казались точно такими же… как если бы он был обыкновенным мужчиной. То есть в этом смысле он был вполне обычным, только очень-очень большим.

Но все-таки он не был обычным мужчиной, и ей приходилось постоянно напоминать себе об этом. Да, у него чудесная улыбка. Но кроме этого еще и клыки. Клыки, которыми он, очевидно, намеревался ее укусить.

Впрочем, она не очень-то его боялась. И, если честно, совсем не боялась.

Взглянув на него через плечо, Кенна спросила:

— Сколько еще до Стерлинга?

— Надеюсь, мы успеем туда до рассвета. Нам обязательно надо успеть туда до рассвета.

— Почему?

— Потому что днем я путешествовать не могу. Вампиры — ночные существа. Свет нас ослепляет. Ты должна помнить об этом, если нам придется расстаться. Джин не может видеть при свете дня, от солнца кожа его покрывается ожогами.

— Вот как?..

Что ж, у нее появилась возможность задать вопрос, который она уже давно хотела задать.

— А если меня… укусят, то я стану такой же, как ты?

В ожидании ответа Кенна затаила дыхание.

— Нет, не станешь. Чтобы сделать то же, что сделали со мной, вампир должен захотеть обратить тебя в одну из нас. Обычный укус тебя не изменит.

— Понимаю…

Кенна надолго умолкла. Она вдруг сообразила, что задала этот вопрос вовсе не из-за Джина, а из-за того вампира, что сидел в седле позади нее. Тихонько вздохнув, она пробормотала:

— Спасибо, что ответили на мои вопросы, лэрд Маклейн.

Он промычал в ответ нечто невразумительное, но Кенна тотчас же почувствовала, что ладонь его снова легла ей на бедро. Случайно ли он это сделал? Или намеренно? И почему другая его рука время от времени касается ее груди?

Кенна снова вздохнула. Она вдруг поняла, что от подобных мыслей опять возбуждается.

— Ты не могла бы звать меня Финли? — раздался вдруг его голос.

Кенна помедлила с ответом.

— Финли? Почему?

— Потому что меня так зовут.

— Да, понятно, — пробормотала она.

— Меня так зовут, но никто не называл меня по имени уже пятьдесят лет.

Маклейн говорил, тщательно подбирая слова, и она чувствовала, что он говорит ей нечто очень для него важное. Немного помолчав, Кенна прошептала:

— Но почему никто не называет тебя по имени?

— Потому что… — Он вдруг замолчал. — Потому что все они мертвы.

Ночь внезапно стала очень темной. Возможно, потому, что тучи закрыли луну. Или, может быть, от его ужасных слов.

— Значит, твой отец…

— Он тоже мертв, Кенна.

— О, ужасно… — Неужели он пятьдесят лет прожил один в своем пустом и мрачном замке? — Скажите, лэрд Маклейн… Ах, прости, Финли… Скажи, а что случилось с твоей семьей, с твоим кланом? Ведь раньше в замке жили и другие люди.

— Да, и другие. Впрочем, наш клан был небольшой. Но мы были отчаянными и гордыми. А что касается того, что произошло… — Она почувствовала, что он повел плечами. — На моей совести кровь шестидесяти двух человек, в том числе кровь моего отца.

— Но не мог же ты всех их убить! — В ее восклицании была искренняя убежденность.

— В каком-то смысле именно я их всех убил. Но сейчас это не имеет значения. После того как я покончу с Джином Монтроузом, все будет кончено.

— Кончено?.. — прошептала она. — Что именно будет кончено?

Он убрал руку с ее бедра, и из груди его вырвался тяжкий вздох.

Кенна затаила дыхание. Ей было важно, что он ответит, хотя она не могла сказать почему. Но ответ так и не прозвучал. Он лишь пожал плечами, и ее словно обдало холодом.

Невольно поежившись, Кенна вдруг подумала о том, что замок Маклейн никак нельзя назвать домом. Может быть, поэтому Финли и проводил вечера на постоялом дворе, сидел там и ждал кого-то или чего-то. Он ни с кем не разговаривал, не притопывал под звуки волынки. Он всегда лишь ждал, устремив взгляд на дверь. Ждал, когда все будет кончено.

— Ты будешь жить вечно?

— Нет. Несколько сотен лет, насколько я понимаю.

— А тебя можно убить?

— Ты собираешься избавиться от меня, девочка? Ну, сделать это будет нелегко, но нет ничего невозможного. Кровь должна вытечь из меня быстро, понимаешь? Можно всадить мне нож в сердце или перерезать горло. Но я бы предпочел, чтобы ты воспользовалась этим знанием против Джина, а не против меня.

— Да, конечно, — прошептала она.

— Довольно об этом. Не то тебе будут сниться кошмары. Расскажи мне о своем браке. Должно быть, ты едва выбралась из колыбели, когда обзавелась супругом.

Кенна была так удивлена перемене, произошедшей в его тоне, что, поддавшись его обаянию, рассмеялась.

— Ты хочешь мне польстить?

— Может быть. А теперь расскажи мне о своем супруге.

— Ну… мой муж. — Кенна вновь прислонилась к его груди. — Я познакомилась с ним, когда мне едва исполнилось семнадцать, и не прошло и месяца, как я стала его женой. Моя семья не одобрила моего выбора, и потому мы стали жить с его семьей. Он был очень красивым и веселым, и еще он был страшно ленив. Какое-то время мы были счастливы. А после этого он умер.

— Сочувствую.

Она почувствовала, как он положил голову ей на плечо, и тихонько вздохнула.

— Я была очень молодой и очень глупой. Так часто бывает. А ты был женат?

— Нет. Я тоже был молод и глуп, но к браку не слишком стремился. Я предпочитал влюбляться во многих женщин сразу — чем больше, тем лучше.

— Да, такое довольно часто случается с молодыми мужчинами. Обычный недуг.

— Я был серьезно поражен тем недугом.

Она улыбнулась, чуть повернув к нему голову, и потерлась щекой о его подбородок.

— Даже не могу представить такое.

Он усмехнулся.

— Сейчас и я не могу. Сейчас я не в силах очаровать даже престарелую вдову, что сидит у меня между ног уже несколько миль.

— О Господи!

Она засмеялась и тут же зажала рот ладонью, поскольку смех ее эхом прокатился по лесу.

— Ничего страшного, — сказал Финли. — Поблизости никого нет.

И тогда Кенна снова рассмеялась очень громко и заразительно. Она уже забыла, когда в последний раз так смеялась.

Глава 4

— Старайся там ни с кем не разговаривать, — прошептал Финли, когда впереди показались ворота замка.

Горизонт окрасился багрянцем. Близился восход солнца.

— Когда нас проводят в наши апартаменты, ты должна оставаться там, пока я не приду. Никому нельзя доверять.

— Перестань. Неужели там все так плохо? Моя мать мечтала, чтобы ее пригласили ко двору.

— Видишь ли, Кенна, они грозились обвинить меня в чародействе. Они там все, как пауки… Раскинут паутину и ждут, когда ты в нее попадешься, чтобы потом сожрать тебя живьем. А не захочешь лезть им в пасть, так сожгут на костре за колдовство.

— Колдовство? А ты умеешь колдовать?

— Мне неплохо удается убеждать людей в том, что им следует принять мою точку зрения.

Кенна кивнула:

— Да, помню. Ты уже на это намекал. Как тебе это удается?

Бдительный стражник внимательно наблюдал за ними, когда они поднимались на замковый холм. Казалось, он даже и прислушивался.

— Об этом позже, Кенна, — сказал Финли, прикрывая ноги плащом; он прекрасно помнил, какое количество сторожевых постов им придется преодолеть до того, как они будут допущены к королю.

Перед тем как въехать в замок, Кенна пересела; теперь она сидела так, как полагалось женщине, хотя сидеть по-мужски ей было намного удобнее.

— Послушай, а ты не…

Финли умолк и задумался. Следовало просить ее об этом? Она как будто неплохо к нему относилась, но, с другой стороны, как еще она могла к нему относиться, если рассчитывать ей было не на кого? Что еще ей оставалось?..

— Кенна, а ты не скажешь им правду?

— Зачем мне это?

— Ты ведь ясно дала понять, что считаешь меня чудовищем, Кенна. Монстром с печатью дьявола. Я прав?

Финли ждал ответа затаив дыхание.

Она долго не отвечала. Наконец очень тихо сказала:

— Я действительно считаю, что ты проклят. Но мне также ясно и другое: ты не так уж сильно отличаешься от всех прочих мужчин.

Финли в недоумении пожал плечами. Что бы это могло означать? Он уже раскрыл рот, чтобы задать вопрос, но с этим пришлось повременить — они въезжали во внешние ворота замка под пристальным взглядом восьмерых вооруженных стражников.

— Лэрд Финли Маклейн, — представился он двум охранникам, заступившим им путь. — Я здесь по требованию короля.

Стражник скосил взгляд куда-то в сторону и, должно быть, получил оттуда сигнал, потому что тут же отступил, освобождая им путь, и указал рукой на внутренние ворота. Там их снова остановили, но после короткой проверки пропустили во двор замка.

Финли почувствовал, как Кенна заерзала в седле, когда к ним подбежал юный конюх, чтобы взять коня под уздцы.

— Я не уверена, что смогу слезть, — прошептала она.

— Все в порядке, я тебе помогу.

Финли спрыгнул с седла и, подхватив ее, осторожно опустил на землю, с удовольствием ощутив в руках приятную тяжесть ее тела.

— Разве у тебя нисколько ноги не затекли? — пробормотала она.

— Нет.

Финли посмотрел на восток.

— Но глаза у меня начинают гореть, — добавил он, помрачнев.

— О! — воскликнула она в волнении. — Надо нам поскорее попасть в замок!

Финли невольно улыбнулся:

— Ничего, я выживу. Хочешь, чтобы я понес тебя на руках?

— Конечно, нет!

Она решительно покачала головой.

Слуга повел их на второй этаж, и они зашли в маленькую комнатку с одной-единственной узкой кроватью.

— Боюсь, я не могу представить тебя своей женой.

Кенна пожала плечами.

— Да, понимаю… Не возражаю, если ты представишь меня своей любовницей. Быть любовницей лэрда все равно почетнее, чем служанкой на постоялом дворе.

— Принимаю это как комплимент, девочка.

— Как вам будет угодно, милорд.

Он оставил ее одну, чтобы она могла справить нужду, а сам отправился на поиски пищи. Не так-то легко найти пищу в такое раннее утро, но свежий хлеб и мед ему все же удалось отыскать. К счастью, ставни в комнате были закрыты. К тому же окно выходило на север, и солнечный свет едва проникал сюда даже с открытыми ставнями, так что глазам Финли здесь ничто не угрожало.

Кенна, валившаяся с ног от усталости, поела без особого аппетита.

— Меня не вызовут к королю до вечера, — сказал Финли. — Поэтому сейчас мы должны поспать.

Она молча кивнула. Кенна ужасно устала, и у нее просто не было сил переживать из-за того, что у них одна кровать на двоих. Финли же сказал себе, что сейчас должен только спать, не более того. Но сейчас и сон казался вожделенной радостью.

Он положил меч на пол по правую руку от себя — так, чтобы в случае нужды до него было легко дотянуться. Кенна прилегла на другой половине. Впрочем, на столь узкой кровати говорить о «половинах» было бы глупо. Когда Финли улегся с ней рядом, тело его крепко прижалось к спине и ягодицам Кенны.

— Извини, — шепнул он.

Кенна же в ответ пробормотала:

— В седле мы были еще ближе.

Да, но то было в седле, а не на кровати. Неужели она не чувствует разницы?

Он уже привык к запаху ее волос во время конного путешествия, но сейчас этот запах казался еще более искушающим. Ему очень хотелось зарыться лицом в ее волосы, уткнуться носом в затылок и вдыхать ее аромат. Этот запах был таким же, как аромат ее кожи, только теплее и гуще.

Закрыв глаза, Финли попытался не думать о том, как чудесно от нее пахнет. Не думать о ее пухлом и кругленьком задике, прижимавшемся к нему. Не думать о том, как уютно его коленям под ее коленками.

— Кенна… — шепнул он, убрав локон с ее лица.

Пальцы его коснулись ее щеки.

— Ммм…

— Если меня не будет здесь, когда ты проснешься, не выходи. Жди меня.

— Да, хорошо.

Он смотрел на свои пальцы, тянувшиеся к ее ушку. Она уже почти уснула. Что, если он поцелует ее сейчас? Он знал, что этот поцелуй обернется для него мучительным желанием, но не смог отказать себе в удовольствии. Ее запах дразнил, завораживал, наполнял его сердце забытыми ощущениями… Несмотря на все то, что довелось ей пережить в последние часы, она держалась с необычайным достоинством. Такой спутницей жизни он мог бы гордиться, если бы только ее устраивала та жизнь, что он ведет. Но такая жизнь ее никогда не устроит.

Он согрел дыханием ее ухо. Кенна не шевелилась. Она не протестовала. Но он знал, что она не спит. Он подождал немного, потом чуть изменил положение, и губы его коснулись ушка Кенны.

Прижавшись к ее уху губами, он втянул ее аромат, стараясь задержать его в легких как можно дольше. Сердце ее забилось быстрее — он сразу же это почувствовал.

Клыки его просились наружу, но на сей раз он справился с ними без особого труда.

Она очень устала, но, похоже, прекрасно чувствовала разницу между постелью и седлом. Потребовался всего один поцелуй, чтобы ее возбудить.

Финли вздохнул и попытался отодвинуться от Кенны как можно дальше. Но ее запах еще долго преследовал его во сне.

Кенна проснулась от того, что хлопнула дверь.

— О!.. — воскликнула она, чуть приподнявшись.

— Прости, — послышался голос Маклейна. — Я не хотел тебя испугать.

В растерянности посмотрев на него, она пробормотала:

— Ты ведь… выходил, да? Я слишком долго спала?

— Нет, вовсе недолго. — Он помрачнел и добавил: — Король отказывает мне в аудиенции и делает это мне назло, я уверен.

Кенна осмотрелась и тихо вздохнула. Потом вдруг спросила:

— И что же нам тут делать?

— Подождем до утра. Если он снова откажется со мной встречаться, у меня не останется выбора.

Она долго молчала, потом наконец прошептала:

— Ты о чем? Что ты имеешь в виду?

— Я должен найти Джина, — заявил Финли. — Обязательно должен найти.

Кенна взглянула на него с удивлением.

— Ты откажешься подчиниться королю?

— Напротив. Я непременно с ним увижусь. И я покажу ему то, что он так жаждет увидеть.

— Я не понимаю, тебя, Финли.

Он едва заметно вздрогнул, когда она назвала его по имени. Потом тяжело вздохнул и опустился на кровать.

— Да, я понимаю, Кенна… Могу представить, каким странным все это тебе кажется. Но ты очень смелая.

«Что же делать, что делать?..» — спрашивала себя Кенна. Она не знала, то ли ей бежать от этого мужчины, то ли прижать его к себе и не отпускать. Всякий раз, когда он прикасался к ней, в ней вспыхивало желание. Но это неправильно. Так не должно быть.

Снова вздохнув, она спросила:

— Зачем тебе убивать Джина?

— Потому что он чудовище.

— Но почему ты?

Он потупился. И Кенне вдруг почудилось, что она не слышит его дыхания. Окинув его взглядом, она отметила, что на нем сейчас была белая льняная рубаха отличной выделки. А концы своего пледа он скрепил серебряной пряжкой искусной работы. Волосы же были тщательно причесаны, а лицо выбрито. И на нем были чулки из тонкой шерсти, ладно облегавшие икры. Тут он снова заговорил:

— Я когда-то встретил его здесь, при дворе. Его и его свору. Все они были французами. Тогда я интересовался дворцовыми интригами не больше, чем интересуюсь сейчас. Но мне очень нравились их женщины. Ты должна меня понять. Мне было двадцать два, и меня интересовали только женщины и развлечения.

— Да, конечно… Молодые мужчины почти все такие.

— И женщины, те, что были с Джином… Они были очень красивые и очень… испорченные.

Кенна почувствовала, что краснеет. Краснеет от смущения… и ревности.

— Когда же он предложил нам всем вместе отправиться в замок Маклейн, я решил, что это замечательная мысль. Мой отец оставался здесь, при дворе короля, и поэтому он понятия не имел о том, что происходит.

— А что происходило? — шепотом спросила Кенна.

Маклейн пожал плечами, и она заметила, как он побледнел.

— Джину там понравилось. Место уединенное. Люди… неискушенные. А я был… Не знаю… В конце концов случилось так, что они сделали меня вампиром. Я даже точно не знаю, когда это произошло.

— Но как же… Как они это сделали?

— Они по очереди пускали мне кровь и поили своей кровью.

— Именно так это делается?

— Да, именно так. На это уходит несколько дней, но я даже не знаю точно, когда я перестал быть человеком и стал вампиром. Они превратили замок в… вертеп. Бесконечная кровавая оргия — кровь, любовные утехи и выпивка. Женщины повсюду валялись обнаженные, с жадностью принимая в себя любого, кто их пожелает. Несколько недель провел я, предаваясь наслаждениям и ничего не замечая вокруг.

Кенна смотрела на него со страхом и ужасом. «Что же он за человек? — думала она. — Как он мог?..»

— И потом в замок вернулся мой отец.

Финли произнес это так, словно подвел черту под историей своей жизни. Словно жизнь его на этом закончилась.

— Но… что случилось потом? Что случилось, когда вернулся твой отец?

Тяжело вздохнув, Финли поднял голову и посмотрел прямо перед собой.

— Я слышал, как он кричал, но та женщина, с которой я тогда был, обняла меня крепко, прижала к себе, и я забыл о нем. Когда я проснулся вечером, я понял, что все кончено.

— Что кончено? Что произошло?

— Я остался один. Я бродил по замку и никого из родственников не находил.

Кенна подтянула одеяло к подбородку.

— Куда же они делись?

— Умерли. Все люди из моего клана были мертвы. Все те две недели, что вампиры жили в моем замке, они пили кровь моих людей или просто их убивали — для забавы. Они складывали тела в кучу под стеной замка, чтобы запах их не беспокоил. И труп моего отца лежал сверху.

К горлу Кенны подкатила тошнота, и она прижала кулак к губам.

— Я пировал, распутничал и упивался кровью, пока моих людей безжалостно уничтожали. День за днем. Всех. Всю мою семью. А я ничего не замечал.

— Но, Финли…

— Поэтому Джин должен умереть, а убить его должен я. Он последний из них. Всех остальных я убил. Включая женщин.

Она видела, как задергалась его щека. Какой же ценой далось ему возмездие? Что он чувствовал? Что испытывал, убивая женщин, с которыми спал? Что должен чувствовать человек, знающий, что по его вине погибла вся его семья?

Когда он резко поднялся на ноги, Кенна едва не подпрыгнула.

— Пора одеваться к ужину.

Финли потянулся к свертку, что лежал на столе у кровати. Этого свертка Кенна не видела, когда ложилась спать.

— Здесь платье для тебя. Одевайся. Я не буду тебе мешать.

Она протянула руки за свертком, но Финли, избегая даже случайного прикосновения к ее рукам, разложил платье на краю кровати. После чего он поспешно вышел из комнаты.

Кенна замерла, уставившись на дверь. Выходит, Финли встретил этих демонов именно здесь, в королевском замке. И если верить его рассказам, бал тут правили вероломство и коварство. Да и сам он убийца. Но что же ей делать? Кроме него, некому ее защитить, а он…

Голова от этих мыслей шла кругом, и Кенна окончательно запуталась.

Глава 5

— Никуда от меня не отходи, — сказал Финли, когда Кенна взяла его под руку.

Она все еще была под впечатлением от истории, которую услышала от него час назад. Ей очень хотелось оттащить его в сторонку и расспросить поподробнее обо всех тех ужасах, что он пережил, но еще больше ей хотелось забыть все, что он ей рассказал.

Бросая взгляды на Маклейна, она ужасно жалела о том, что вообще заговорила о замке, носившем его имя.

А ему сейчас было очень не по себе. Он был напряжен, казалось, что он уже никогда не улыбнется. Было ясно: этот рассказ вернул его на пятьдесят лет назад, и теперь он как бы переживал все заново.

— Финли, мне очень жаль… — пробормотала Кенна.

Он молча посмотрел на нее и пожал плечами, словно ему было безразлично, как она отнеслась к его рассказу.

Потом они спустились в зал, и Кенне стало не до того, чтобы наблюдать за Маклейном. Она никогда еще не видела столько людей, собравшихся в одном месте. Причем все они были разодеты в яркие одежды и украшены драгоценностями.

Разглядев синее бархатное платье, что принес ей Финли, Кенна почувствовала к нему признательность. А теперь она была ему вдвойне благодарна — только слуги здесь были в коричневых и серых нарядах. И Кенна сразу заметила, что девушки, прислуживавшие гостям, выглядели еще более забитыми и затравленными, чем служанки на постоялом дворе в Лармуре.

Кенна с ужасом смотрела, как какой-то толстый лэрд в камзоле с золочеными пышными рукавами протянул руку к проходящей мимо него юной служанке. Девушка в испуге вскрикнула, когда он усадил ее к себе на колени и уткнулся лицом в ее шею.

— Никуда не отходи от меня, — повторил Маклейн, и Кенна молча кивнула.

Толстый мужчина вскоре отпустил девушку. Но ночь ведь еще только началась… Кенна не хотела даже думать о том, что будут делать со служанками бражники после нескольких часов возлияний.

По мере того как они с Маклейном продвигались к возвышению в центре зала, вокруг становилось спокойнее — тут гости вели себя с большим достоинством, и почти все они постоянно поглядывали по сторонам. Судя по всему, это были люди из ближайшего окружения короля.

Кенна заметила, что многие из придворных бросали взгляды в сторону Маклейна. И глаза у них тотчас же округлялись. Причем никто не подходил к нему, чтобы дружески поприветствовать.

Тут Маклейн остановился и окинул взглядом столы.

— Туда, — сказал он вполголоса.

И повел ее за стол в дальнем конце зала. Они подошли к столу, за которым сидели молодые мужчины — и ни одной женщины. Либо у них не было жен, либо они явились ко двору короля без своих половин.

— Вот и я, Гатри, — сказал Маклейн одному из них.

Молодой мужчина, к которому обратился Маклейн, коротко кивнул ему и погладил пальцами брошь в виде арки из рубинов, украшавшую его пышный воротник.

— Наконец-то вы прибыли, лэрд Маклейн, — сказал он с усмешкой.

— Я прибыл сюда по приказу моего короля, а он, однако же, отказывается меня принимать.

Придворный склонил голову к нему.

— Король примет вас, когда сочтет нужным.

— Да, разумеется. Но боюсь, у меня срочное дело…

— Лэрд Маклейн, а кто ваша прелестная спутница?

Кенна почувствовала, что Финли вздрогнул, и еще крепче сжала его руку.

— Позвольте представить мою даму, Кенну Грэм.

Кенна сделала глубокий реверанс. Гатри же беззастенчиво ее разглядывал.

— Грэм? Она очаровательна.

— Да, — кивнул Финли, нахмурившись.

Гатри же расплылся в улыбке.

— Возможно, Кенна Грэм скорее получит доступ к королю, нежели вы, лэрд Маклейн. Она выглядит так, словно при известных обстоятельствах могла бы стать еще более обворожительной.

Сотрапезники Гатри взревели от хохота, когда Кенна покраснела.

— Не нахожу в вашем замечании ничего остроумного, Гатри.

Финли еще больше помрачнел.

Придворный хохотнул и заявил:

— Это потому, что я и не пытался быть остроумным. Отправьте ее ко мне сегодня ночью. И вы увидите короля еще до того, как он сядет завтракать. Такой вариант вас устроит?

Кенна в тревоге затаила дыхание. Маклейну ведь не терпелось продолжить охоту за Джином. А она всего лишь служанка из провинциального постоялого двора, которую он повстречал два дня назад. Кенна крепко вцепилась ему в руку. «Я не буду этого делать, — мысленно взмолилась она. — Пожалуйста, только не это».

Но кто здесь за нее заступится? Кто здесь услышит ее мольбы? Никто. Господи, неужели он отдаст ее этому щеголю прямо сейчас?

Финли долго молчал, потом вдруг произнес:

— Вот что, Гатри…

— Слушаю, лэрд Маклейн…

Смех замер на губах Гатри, когда он удосужился заглянуть Маклейну в глаза. По телу его пробежала дрожь, и он поднял руку к воротнику, который внезапно стал ему тесен.

Маклейн же чуть подался ему навстречу:

— Я увижусь с королем завтра до полудня, понятно?

Гатри нахмурился и кивнул.

«Итак, сделка совершена», — промелькнуло у Кенны. Она чувствовала себя так, словно ее предали и унизили. Сейчас ее отправят в комнату к этому франту, и ей придется с ним спать. Она так стремилась избежать участи продажной женщины — и все напрасно.

Тут Маклейн выпрямился, а Гатри со вздохом опустил глаза. В следующее мгновение Маклейн стремительно шагнул к нему и взял его за подбородок.

— И ты больше головы не повернешь в сторону Кенны Грэм. Никогда. Понятно?

— Да, — выдохнул придворный, смертельно побледнев.

Ноги у Кенны подгибались, когда Маклейн повел ее в другой конец зала.

— Так вы не отдадите меня ему? — прошептала она.

Он молча покачал головой, потом тихо сказал:

— Нет, разумеется.

— Почему?

— Ты не моя, чтобы я мог тобой распоряжаться, Кенна.

— Нуда, конечно… — Она вздохнула с облегчением, хотя такой ответ не очень-то ее устраивал. — Спасибо…

— И я бы скорее убил его прямо здесь, чем позволил бы прикоснуться к тебе.

Кенна не понимала, отчего к глазам ее подступили слезы. Но, сколько она ни моргала, слезы подступали вновь и вновь.

— Сегодня по крайней мере мы нормально поедим, — проворчал Финли, усаживая ее за стол в самом дальнем углу.

— Да…

Она даже не пыталась утирать слезы, обильно струившиеся по щекам.

— Кенна, почему ты плачешь?

— Я не плачу. Садись.

Она чуть подвинулась на скамье. Он внимательно посмотрел на нее:

— Девочка моя, что тебя расстроило?

— Ничего. Я только… Ты так хотел уехать отсюда, а я…

До чего она докатилась, если может плакать от благодарности только из-за того, что с ней не обошлись как с никчемной шлюхой.

— Я думала…

Он прикоснулся к ее волосам, и от этого прикосновения ей сдавило грудь, и слезы побежали по щекам еще быстрее.

— Поверь, Кенна, — прошептал он, погладив ее пальцами по виску, — я ни за что не отдал бы тебя ему.

Она кивнула, крепко сжимая губы, чтобы не разрыдаться.

— А ты думала, что я тебя отдам?

— Я не знаю… Наверное, я совсем… потерялась в этой жизни. Я больше не верю в доброту. Не узнаю ее, если с ней сталкиваюсь.

— О Господи, девочка моя… — Он присел с ней рядом и заглянул ей в глаза. — Но я-то… не добрый человек.

— Ты был добр ко мне с того момента, как мы встретились впервые, Финли Маклейн. А я теперь… Я не знаю, что делать с твоей добротой.

— Нет, я не добрый, — прошептал он со вздохом.

— То, о чем ты рассказал мне сегодня… Ты допустил ошибку тогда, много лет назад. Ужасную ошибку. И ты пытаешься ее исправить. Поэтому ты не чудовище.

Он провел ладонью по ее щеке.

— Ты понятия не имеешь, какой я. Ты даже не знаешь…

— Нет, знаю, — перебила она. — Я подаю эль каждый вечер не одному десятку мужчин. Богатым и бедным. Молодым и старым. Поэтому я знаю, какой ты, Финли. Ты очень хороший человек.

— О Господи, Кенна…

Он произнес эти слова так тихо, что она едва их расслышала. Но теперь она почувствовала уверенность в себе. Теперь она знала, что не является одной из тех женщин, которыми могут расплатиться, словно разменной монетой.

— Что же мы сидим?.. — Кенна заставила себя улыбнуться. — Похоже, я уже проголодалась.

Они ели фазанов и гуся. И еще лососину. А также пили отменный эль. Лицо же Финли как бы разгладилось, утратило жесткость черт. Но ни вкусная еда, ни хмельной эль — ничто его не веселило, и в глазах его по-прежнему была печаль. Он чувствовал себя лишним на этом роскошном пиру.

Внезапно по залу прокатился гул — прибыл король Яков. И тотчас же заиграла музыка. Кенне с трудом верилось в то, что она пирует вместе с королем в королевском замке. Ее охватило радостное возбуждение, и она вдруг поняла, что ждет чего-то особенного — ведь не каждый день служанке из Лармура выпадает счастье побывать на королевском пиру. Но время шло, и ощущение праздника постепенно покидало ее. Ничего особенного на королевском пиру не происходило, и через несколько часов этот зал уже мало чем отличался для нее от зала постоялого двора в Лармуре, разве что прислуги тут было больше, и бражники вели себя более дерзко.

Когда король уже собрался уходить, Маклейн помог Кенне подняться и проводил ее в отведенную для них комнату.

— Прости, что не дал тебе повеселиться вволю. Я должен выяснить, чего от меня хочет король. И я бы не хотел, чтобы ты оставалась там одна, среди этих… ничтожеств.

— Я привыкла… — со вздохом ответила Кенна.

Но Финли вдруг пристально взглянул на нее и заявил:

— Я не позволил бы тебе остаться там одной, даже если бы ты стала меня об этом просить.

При этих его словах Кенна почувствовала величайшее облегчение. А он распустил шнуровку на ее платье, подбросил дров в очаг и ушел. Она проспала добрую половину дня, но сейчас, сладко зевнув, с удовольствием забралась под одеяло. И почти тотчас же осознала, что ей не хватает Финли, не хватает тепла его тела. Но Кенна нисколько не удивилась тому, что почувствовала себя одиноко без него. Она лишь надеялась, что он вскоре вернется.

Ее разбудил плеск воды. Этот плеск словно вплетался в остатки ее сна. А потом, проснувшись окончательно, она услышала, как треснуло в очаге полено. И еще она почувствовала сильный запах эля.

Кенна открыла глаза и увидела, что пламя отбрасывает на стены причудливые тени.

Ее внимание привлек тихий плеск воды, и тут она увидела его. Финли Маклейн стоял перед очагом к ней спиной, голый по пояс. Он обмотал плед вокруг бедер и снял рубашку. Она смотрела, как он скребет кожу на плече льняной тряпицей. Мышцы его напряглись и вздрагивали.

От волнения в животе у нее словно запорхали бабочки. Видит Бог, ей довелось повстречать немало красивых мужчин, но при виде его обнаженной спины у нее перехватило дыхание.

Он вымыл шею и подмышки. А когда он стал растирать себе грудь, Кенна мысленно приказала ему повернуться к ней лицом, но он не желал повиноваться ее мысленным приказам, продолжая стоять лицом к очагу, а к ней спиной.

— Какой-то болван облил меня элем, — проворчал Финли, не поворачивая головы.

Кенна затаила дыхание и закрыла глаза.

— Кенна, я знаю, что ты не спишь.

— Как ты узнал?

Он сделал глубокий вдох и повернулся к ней лицом.

— Потому что я все слышу и…

— И что? — Она улыбнулась.

— Ничего.

Он положил тряпицу в таз и потянулся за рубашкой. Кенна смотрела на него во все глаза. Видит Бог, он был необычайно сильным мужчиной. Грудь его прямо-таки раздувалась от мускулов. «Каково это — почувствовать на себе его вес, ощутить, что тебя окружает и защищает такая вот сила?» — спрашивала она себя.

— Кенна, нельзя так!

— Что нельзя?

Живот у него был плоский и гладкий, его немного портил лишь белый шрам поперек ребер, И ей ужасно хотелось прикоснуться к этому шраму.

— Кенна, я ведь могу… Я стараюсь проявлять к тебе уважение, ты понимаешь?

— Да, конечно.

Теперь она смотрела на узкую полоску волос, уходящую под край пледа. Она почти чувствовала, как его возбужденная плоть прижимается к ней, чувствовала его твердость, его толщину. И еще она почувствовала, как внизу у нее все сжалось.

— Проклятие! — выкрикнул Финли. — Пойми, у меня и зрение, и слух гораздо лучше, чем у любого человека. И я улавливаю все запахи, как животное.

— И что же?

Теперь он снял чулки, которые надевал на прием к королю. И даже вид его обнаженных ног ее возбуждал.

— А то, что я могу… — Он пнул ногой таз, разлив воду по полу. — Я чувствую твой запах! Когда твое тело становится влажным… в том месте, я чувствую твой привкус во рту. Я пытаюсь не обращать на это внимания, но не могу!

Он может чувствовать… ее вкус? Всё время? Кровь стремительно прилила к ее лицу, и кожу начало покалывать.

— И не по доброте душевной я пригрозил Гатри. То была ревность. Я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Я не могу тебя взять, но и другим не позволю. Особенно ублюдкам вроде Гатри.

Она прижала ладонь к гулко бьющемуся сердцу. Он желал ее. Очень сильно хотел.

— Но почему… — Во рту у нее вдруг сделалось так сухо, что она едва ворочала языком. — Почему ты не можешь меня взять?

Возможно, это слишком опасно. Ведь при его клыках… Ах, напрасно она это сказала.

Финли молча прошелся по комнате. Остановившись у очага, пристально посмотрел на нее и тихо заговорил:

— Я не могу сделать тебя своей по одной простой причине. Увы, я не могу предложить тебе ничего из того, что должен дать женщине порядочный мужчина. Не могу предложить тебе выйти за меня замуж. И даже любви не могу обещать. Не могу обещать тебе детей, потому что скорее всего они будут такими же, как я. Поэтому я не могу тебя взять. Одно дело — лежать рядом с тобой на кровати и сгорать от желания, борясь с собственной похотью, и совсем другое — постоянно чувствовать, как тело твое становится влажным от того, что ты желаешь меня, и говорить себе, что я не должен к тебе прикасаться.

Ах вот как? Выходит, она, Кенна, ничем не рискует. Значит, он все время чувствовал ее возбуждение, но ни разу не попытался взять ее? Ей до сих пор ни разу не встречался мужчина, который отказал бы себе в удовольствии переспать с женщиной, если та согласна. И ни одного из тех мужчин, что встречала она в своей жизни, не смущал тот факт, что он мало что может предложить женщине взамен.

— Но ты поцеловал меня на постоялом дворе.

— То был просто поцелуй. И из-за него ты едва не погибла. С твоей стороны было бы ошибкой ложиться со мной в постель.

Он повернулся к очагу, упершись ладонями в полку на стене. Его плед при этом немного сполз, и Кенна увидела ямочку у него на спине, прямо над ягодицами. «Ах, лизнуть бы сейчас языком эту ямочку», — подумала вдруг Кенна.

Тихонько кашлянув, она спросила:

— Значит, ты не сделаешь мне больно?

Он тотчас же повернулся к ней.

— Конечно, нет! Но ведь это нечестно по отношению к тебе, верно?

— Честно, нечестно… — пробормотала Кенна.

Что такое поступать честно? Кенна почитала своего мужа, и к чему это привело? В конечном итоге — к одиночеству и позору. Она всю свою жизнь почитала своих родителей, а они вышвырнули ее за дверь, после того как ее муж умер. Финли… Он по-настоящему ее уважал и ничего не просил взамен.

— Но я ведь вдова… — прошептала она.

Финли покачал головой, но она вновь заговорила:

— Я прекрасно знаю, что чувствует женщина, оставшись без мужчины. И знаю, как бывает плохо, когда тебе… этого не хватает. Так вот, мне этого не хватает, Финли. Я хочу снова почувствовать в себе мужчину. Хочу почувствовать тебя.

Он вздрогнул всем телом, словно она его ударила. Затем, оттолкнувшись от стены, принялся расхаживать по комнате.

— Кенна, не надо. Прошу тебя. Меня особенно тянет к тебе. Я не смогу отказаться от того, что ты предлагаешь. И я… Я возьму у тебя кровь, разве ты не понимаешь?

Она прикоснулась к шее кончиками пальцев, и тотчас увидела, как изо рта его вылезли клыки. Ее охватил страх, и в то же время она испытывала усиливавшееся с каждым мгновением острейшее желание.

Тут Финли застонал, и все тело откликнулось на этот стон, свидетельствовавший о невыносимой муке. Собравшись с духом, она спросила:

— Ведь я от этого… никак не пострадаю?

Лицо его исказила мучительная гримаса.

— Нет, но только…

— Я ведь женщина, Финли, — сказала она, приподнявшись в постели и отбрасывая прикрывавшее ее одеяло. — И ты нужен мне так же, как я нужна тебе.

— Перестань! — приказал он, когда она взялась за подол рубашки.

Он шагнул к ней и протянул руку, словно желая ее остановить. Но Кенна чувствовала, что ничего не может с собой поделать — сегодня ей нужен был мужчина, именно этот мужчина, тот, который желал ее так же сильно, как она его. Она снова хотела почувствовать себя женщиной, хотела вспомнить, как бывает, когда душа словно уносится ввысь, а все тело содрогается от наслаждения.

Еще до того как Финли успел подойти к кровати, она стащила с себя рубашку.

— О Господи, — пробормотал он, остановившись в полушаге от нее.

Финли закрыл глаза, но было уже поздно. Кенна увидела по его лицу, что ему не так-то просто не замечать ее наготы. Соскользнув с кровати, она взяла его за руку.

— Ты ляжешь со мной сегодня, Финли? Финли, я прошу тебя об этом.

Для большей убедительности она прижала его ладонь к своей груди. Он не сопротивлялся, и Кенна чувствовала дрожь в его пальцах. Затаив дыхание, она ждала ответа.

Он желал ее. Ох, как же он ее желал…

В какой-то момент ему почудилось, что он сможет развернуться и уйти. Почему-то он наивно полагал: даже прижав его ладонь к своей обнаженной груди, она не заставит его лечь с ней. Но так было всего лишь мгновение. А затем он понял, что не сможет отказаться от этой женщины.

Кенна еще крепче прижала его ладонь к своей груди и сделала глубокий вдох. Он на мгновение зажмурился и стиснул зубы. Тут она вдруг провела другой рукой по его груди, и Финли, содрогнувшись всем телом, открыл глаза.

— О, Кенна… — прошептал он, обнимая ее за талию.

Финли крепко прижал ее к себе и вдохнул чудесный аромат ее волос. Теплые груди Кенны прижимались к его груди, и ему казалось, что исходившее от нее тепло причиняет ему почти физическую боль — это тепло словно что-то растопило в его сердце.

Тут руки ее скользнули по его спине, и, сделав глубокий вдох, она выскользнула из его объятий и потащила к кровати.

Он опустился перед ней на колени и пробормотал:

— О, Кенна, ты изумительная…

— И ты тоже.

Она взъерошила его волосы и привлекала к себе. В следующее мгновение их губы слились в поцелуе, и поцелуй этот словно перенес его в совершенно иной мир. В том мире не было ничего, кроме их тел. Не было ни прошлого, ни будущего, ни ужаса от сознания того, что он когда-то совершил. Были лишь губы Кенны и ее тело. И был чудесный запах, исходивший от нее.

В какой-то момент он вдруг прервал поцелуй, но тут же, снова склонившись над ней, принялся покрывать поцелуями ее шею, плечи, груди.

Она тихонько стонала, и Финли чувствовал, как трепещет ее тело и как колотится ее сердце. Но он не хотел торопиться. Он хотел ласкать ее бесконечно долго, хотел ласкать ее целую вечность.

В очередной раз застонав, она вдруг нахмурилась и пробормотала:

— Ты намерен… меня дразнить?

— А почему бы и нет? — Он коснулся языком ее розового соска, и она тихонько вскрикнула. — Да, я намерен тебя дразнить.

Он снова лизнул отвердевший сосок.

— О, Финли, пожалуйста!..

Она запустила пальцы в его волосы и еще крепче к себе прижала.

И Финли снова принялся целовать и теребить губами ее соски. Стоны Кенны становились все громче и вскоре перешли в крики восторга.

Он и до этого считал, что ее возбуждение искушает. Но сейчас, когда он был так близок к ней, когда она трепетала в его объятиях, он уже не мог себя сдерживать. Раздвинув коленом ноги Кенны, он скользнул губами к ее животу, и тотчас же раздался ее громкий крик:

— О Господи! — Она снова застонала, выгибаясь ему навстречу. — О, Финли!

Когда же его, язык коснулся лона, из горла Кенны вырвался громкий вопль, и по телу снова пробежала дрожь. Она заметалась по матрасу и, всхлипнув, пробормотала:

— О, Финли, Финли…

Ее крики и стоны все сильнее его возбуждали. «Какое наслаждение ласкать ее! — воскликнул он мысленно. — И как радостно слышать ее крики… Ведь она в восторге выкрикивает мое имя».

— Финли…

Она шумно выдохнула и в очередной раз содрогнулась.

— Я… я больше не могу. Финли, пожалуйста…

Вздрогнув в последний раз, она резко приподняла бедра навстречу его губам и затихла в изнеможении.

А он снова принялся целовать ее грудь и бедра. Время от времени он приподнимал голову и любовался ее прекрасным телом. Уж если судьба отвела им лишь этот предрассветный час, то он хотел запомнить ее такую, запомнить, как она лежала перед ним обнаженная, утомленная его ласками.

Внезапно она приподнялась и заявила:

— Еще!

Финли невольно улыбнулся и поднялся на ноги.

— Говоришь, еще?

— Да, еще.

— Что ж, я готов, девочка.

Он потянулся к ремню, что придерживал плед у него на бедрах.

Приподнявшись на локтях, Кенна внимательно смотрела на него, и на губах ее играла улыбка.

— Одну минуточку, — пробормотал Финли. — Замри вот так. Будет жаль, если я не запомню тебя в этот момент.

Кенна взглянула вниз, на свое обнаженное тело, на свои широко раскинутые ноги. Снова улыбнувшись, сказала:

— Тебе не удастся меня смутить, Финли Маклейн. Мне сейчас слишком хорошо, чтобы думать о стыде.

— Ты очень красивая, моя девочка.

Он наконец справился с ремнем, и ремень упал на пол вместе с пледом.

— О Господи! — выдохнула Кенна.

Она во все глаза смотрела на стоявшего перед ней обнаженного мужчину. Но заметив, куда именно обращен ее пылающий взгляд, он тотчас забыл о смехе.

Кенна же вдруг приподнялась и, ухватив за руку, привлекла к себе.

— Давай же, — сказала она. — Я хочу на тебе прокатиться.

— Прокатиться? — переспросил он, ошеломленный ее заявлением.

— Финли, быстрее же…

Она явно не желала ждать.

Он усмехнулся и улегся на спину. Он думал, что Кенна все-таки смутится и откажется от своего намерения, но она тут же забралась на него сверху и наклонилась, чтобы его поцеловать. Ее груди скользнули по его груди, и Финли обнял ее и крепко прижал к себе. Он едва ощущал вес ее жаркого тела. Она была такой влажной, такой горячей… и такой прекрасной. И она дала ему куда больше того, на что он смел надеяться. Он думал, что сможет ее соблазнить, если очень постарается, но никак не ожидал, что Кенна заберется на, него сверху и сама возьмет то, что хочет.

Когда поцелуй их прервался, Финли развел ее ноги пошире, затем чуть приподнял и снова усадил на себя. Почувствовав, как он вошел в нее, Кенна тихонько застонала и шевельнула бедрами.

— Ты не обманывала меня, девочка, — прохрипел Финли. — У тебя определенно есть опыт, которым должна обладать вдова.

Она засмеялась, и по телу ее прокатилась дрожь.

— Ты еще увидишь, что будет, когда я потеряю стыд, лэрд Маклейн.

Голова ее запрокинулась, а волосы упали за спину, ладони же упирались ему в грудь. В тот же миг, взглянув на ее шею, Финли почувствовал, как заныли, вытягиваясь, клыки. И тут ему стало не до смеха. Он окинул взглядом ее тело — от темного треугольника между ног до стройной изящной шеи.

Но в этот момент Кенна снова качнула бедрами, и Финли приподнялся ей навстречу. «Наконец… Наконец-то», — подумал он.

А Кенна вдруг царапнула ногтями его грудь и, шумно выдохнув, прошептала:

— Подожди… Подожди немного. — Она чуть приподнялась, потом медленно опустилась, снова принимая его в себя. — Ты такой большой… Я должна привыкнуть. Пока не торопись.

Как же он мог сейчас не торопиться? Клыки его опять удлинились, и Финли невольно поморщился. Подождав немного, он принялся осторожно приподнимать ее и опускать — снова и снова.

Вскоре Кенна застонала, и стоны ее становились все громче.

— О Господи, девочка, — простонал он, стиснув зубы.

— О, как чудесно… Я так давно такого не испытывала, — прошептала она. — Ты даже не представляешь, как давно.

Она все быстрее вращала бедрами, и вскоре Финли понял, что и его стоны делаются все громче. Наслаждение все накатывало и накатывало, в груди гулко стучало сердце, и в этом стуке словно слышался призыв; казалось, кто-то взывал к его инстинкту хищника, к его жажде.

— О Господи! — прохрипел он в отчаянии.

Кенна двигалась все быстрее, и он раз за разом приподнимался ей навстречу. Но смотрел он теперь только на ее шею. В какой-то момент руки его скользнули от ее бедер к груди, и он осторожно ущипнул ее соски.

Кенна вскрикнула и, задыхаясь, снова запрокинула голову. Ее шея была такой изящной, такой длинной…

Клыки его тотчас же вновь выступили наружу, и Финли, не удержавшись, опрокинул Кенну на спину, а затем снова в нее вошел.

— О!.. — воскликнула она с радостным удивлением.

И в тот же миг обхватила его бедра ногами.

— Ты говорила, тебе нужен мужчина? — пробормотал Финли задыхаясь. — Что ж, я готов. Вот тебе мужчина.

Он с силой вонзился в нее и тотчас начал двигаться все быстрее и быстрее.

— О, Финли!.. Да, да, еще! — громко застонала Кенна.

И чем быстрее, энергичнее он двигался, тем громче она кричала, настойчиво требуя еще и еще. Голова же ее металась из стороны в сторону, и в какой-то момент, взглянув на бьющуюся набухшую жилку у нее на шее, Финли не удержался и прижался к ней губами.

— О, Кенна… — простонал он.

Она замерла на мгновение, словно вдруг вспомнила, что он не просто мужчина. Но тут клыки Финли легонько царапнули ее кожу, и он понял, что уже не сможет остановиться, не сможет сдержать себя.

Он вонзил клыки в шею Кенны, и ее кровь наполнила его рот.

— А!.. — закричала она в отчаянии.

Она кричала все громче, но крик ее, начинавшийся как крик боли и страха, закончился криком экстаза.

Кровь Кенны наполнила Финли новой силой, и теперь он двигался с необычайной быстротой и энергией. Кенна вновь застонала, и стоны ее звучали все громче.

— Финли, — простонала она, сжимая его в себе. — Финли…

И в тот момент, когда по телу ее прокатилась дрожь, он снова вонзил клыки в ее шею. Стон ее перешел в крик, это был крик восторга. И в тот же миг раздался и крик Финли, свидетельствовавший о том, что он последовал за ней в мир ослепительного забытья. Крик его прозвучал глухо, поскольку кричал он, уткнувшись губами в горло Кенны. Для него существовала только она, эта женщина. И теперь он знал, что она действительно принадлежит ему.

Отдышавшись, он осторожно приподнялся и, чуть подвинувшись, уткнулся лбом в подушку. Ему казалось, что он никогда еще так не уставал. Но это была необычайно приятная усталость, заполнявшая пустоту в его сердце.

Глава 6

Она оставалась той же женщиной, какой была за день до этого. Она не могла стать другой.

И все же она чувствовала себя совсем по-другому. Кенна прикоснулась к немного саднящей точке на шее, к тому месту, куда Финли вонзил клыки. Он пил ее кровь. Она должна бы чувствовать слабость от потери крови. Но слабости, как ни странно, не было, была лишь приятная истома.

Правда, в некоторых местах немного побаливало, когда она потягивалась, но и это не доставляло ей особых неудобств. А душа ее ликовала. Кенна вновь почувствовала себя молодой женщиной, точно такой же, какой была когда-то.

Она снова потянулась и почувствовала, как Финли накрыл ее руку своей.

— Тебе плохо, девочка?

Кенна с улыбкой покачала головой, нырнув глубже под одеяло.

— Нет, мне очень даже хорошо.

Она положила его руку себе на бедро и почувствовала, как он повернулся и прижался к ней покрепче.

— Ой! — взвизгнула Кенна, отпрянув от него.

Она в испуге повернулась на другой бок и прижала руку к его груди.

— Финли, ты холодный как ледышка!

Он вздохнул и пробормотал:

— Прости, я не хотел тебя напугать.

— Но что с тобой?

— Ничего. Мы просто… Должно быть, я скинул одеяло и замерз.

Он соскользнул с кровати и быстро направился к потухшему очагу.

— Финли, ты действительно замерз.

— Да, похоже на то.

Он присел на корточки возле очага, и вскоре весело затрещал огонь.

— Я скоро согреюсь, — пробормотал он. — Впрочем, мне все равно придется тебя оставить. Король ждет.

— Прямо сейчас?

Кенна даже не пыталась скрыть разочарование. Казалось, своим вопросом она развеселила Финли. Он взглянул на нее с улыбкой и кивнул:

— Да, прямо сейчас. Но много времени это не отнимет.

— Правда?

Он надел рубаху, прикрыв свою красивую наготу.

— Да, правда. Я об этом позабочусь.

— Хорошо, я буду ждать тебя.

Ну и что, если у нее немного побаливало в промежности? Разве она станет упускать хоть малейшую возможность получить от него то, что он мог ей дать?

Финли накинул на плечо плед.

— Я пришлю горничную с хлебом и элем, чтобы ты могла позавтракать.

Кенна смотрела, как он одевается, и сердце ее ликовало. Приятно смотреть на мужчину, который готовится к новому дню. И как приятно в это время нежиться в постели и любоваться им. В конце концов, сам брак был не слишком ей по душе. Скорее она видела в нем обузу. Что она ценила в браке, так это его физическую сторону. Возможность спать с мужчиной, мужскую ласку, вкус и запах мужчины.

Финли сказал, что не может предложить ей брак, но, возможно, он не откажет ей в удовольствии делить с ним постель? Уж она позаботится о том, чтобы он проводил там как можно больше времени.

— Я скоро вернусь, — сказал он, поцеловав ее в лоб.

«А не затащить ли его обратно в постель еще ненадолго?» — подумала Кенна. Но взгляд его стал решительным, и она поняла, что Финли мысленно уже был не с ней — он обдумывал предстоящую аудиенцию у короля.

— Осторожнее, — сказала она, глядя ему в спину. — Будь с ними сдержаннее.

Но если честно, то в этот момент она думала не о том, что Финли предстоит нелегкое испытание. Глядя, как он отодвигает задвижку, она любовалась его рукой — такой сильной, красивой и уверенной. И представляла, как эта рука ласкает ее, ласкает везде…

Кенна вздохнула и поняла, что сдержанность не повредит ей самой.

— Рад видеть вас, ваше величество… — Финли низко поклонился, опустив взгляд.

Он чувствовал запах страха, исходящий от прочих присутствовавших на королевской аудиенции. Им всем было что-то нужно от короля, и они все боялись того, что король может вынести решение не в их пользу. Только ему, Финли, нечего было терять.

— Приветствую, лэрд Маклейн, — пробурчал король, бросив взгляд в сторону ниши в форме арки.

Там, скрестив на груди руки и злобно глядя на Маклейна, стоял Гатри.

— Я недоволен вами, Маклейн. Вы мне были нужны все эти месяцы, но упорно уклонялись от встречи со мной.

— Прошу прощения, ваше величество. Как вы знаете, мой клан претерпел великие лишения, и я не осмеливался уезжать далеко от дома.

— Даже ради своего короля?

— Но я уже здесь, ваше величество.

— Да, вижу. — Король скосил взгляд на Гатри. — Хотя и не понимаю, отчего вы так внезапно пожелали попасть ко мне на прием. Я бы хотел, чтобы вы подольше погостили у меня в замке.

Финли сдержался и не высказал вслух того, что подумал.

— Мне нужны ваши особые… умения, Маклейн.

— У меня нет никаких особых умений, ваше величество.

Король склонил голову к плечу и прищурился.

— Напротив, лэрд Маклейн, я убежден, что они у вас есть. Мне сообщили, что вы живете один. Как один человек, без войска, без отряда вооруженных воинов, может успешно защищать свою землю от злонамеренных соседей?

— Я не один.

— Не один? У вас есть владеющие оружием родичи? Вы можете назвать мне имя хотя бы одного из них?

Финли медлил с ответом. У него вот уже пятьдесят лет не было родичей. Ни мужчин, ни женщин, ни детей. Почти всех убили вампиры. А те, кого не убили, разбежались, подпалив свои дома в надежде на то, что в огне сгорит павшее на них проклятие.

— Вы в сговоре с дьяволом? — спросил король.

— Нет. — Финли решительно покачал головой.

— И вы, — продолжал король, — умеете подчинять людей своей воле. Взять, к примеру, Гатри.

Краем глаза Финли заметил, как Гатри сжал кулаки.

— Гатри настаивал на том, чтобы я заставил вас ждать аудиенции как можно дольше. «Он надменен, — говорил о вас Гатри. — Он не подчинился вашему приказу». И вдруг сегодня утром Гатри приходит ко мне и заявляет, что я должен принять вас немедленно. Он очень на этом настаивал.

— Я говорил с ним накануне вечером.

— Да, говорили. И наверное, очень убедительно. Но я слишком хорошо знаю Гатри. Чтобы убедить его в чем-либо, надо исполнить какую-нибудь его прихоть или же оказать какую-то услугу. Однако вы не производите впечатление человека, который стал бы оказывать Гатри какие-либо услуги.

Сердцебиение у Гатри усилилось, и чуткий нос Финли уловил запах его гнева. А король вдруг в раздражении прикрикнул на придворных и приказал всем выйти вон, и все в страхе попятились, и через несколько мгновений в комнате остался лишь стражник; взгляд его был строгим и одновременно бесстрастным.

Снова посмотрев на Финли, король продолжал:

— Даже если подобными талантами вас наделил сам сатана, вы обязаны исполнить свой долг перед Шотландией, лэрд Маклейн.

Слова короля задели Финли за живое. Ему даже стало немного стыдно за то, что он не проявлял должного уважения к своей стране. Любой шотландец обязан отдать свой долг стране вне зависимости от того, являлся ли он обычным человеком или вампиром.

— Я не могу бороться с Англией в одиночестве, — добавил король. — Алчные англичане постоянно нападают на наши земли. Мне нужна поддержка всех шотландцев.

— Да, конечно, — закивал Финли.

Он уже чувствовал свою вину. Сам король просил его о поддержке, а он… Он должен искупить свою вину! Но заслужит ли он у неба прощения? Да, возможно… Возможно, после того как убьет Джина, он найдет себе иную, достойную цель в жизни.

— Клан Маккензи упрямится, — пробормотал король. — Мне нужно больше земли на побережье, а они отказываются отдать мне землю. Отказываются пожертвовать клочком земли у моря даже ради своего короля.

— Клан Маккензи?

Сердце Финли, которое уже почти воспарило в небеса от гордости за своего короля, рухнуло вниз — словно камень упал в воду.

— Да, Маккензи. А Фергус Стюарт не многим лучше. Его младшая дочь приглянулась моему дяде. Стюарт говорит, что его дочь уже обещана кузену и что он не станет разрывать помолвку. Можете себе представить? Отказывать королю из-за якобы нежных чувств пятнадцатилетней девчонки. Говорю вам, здесь пахнет предательством.

Финли закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

— Вы хотите, чтобы я убедил Стюарта отдать свою дочку вашему дяде?

— Да. Но вначале надо призвать к порядку Маккензи. Они оба сейчас здесь, при дворе, так что много сил у вас на них не уйдет. Я хочу заполучить эту землю, Маклейн. Ради Шотландии, разумеется.

Все верно. Земли… Союзники… Интриги и власть… Замок Стерлинг никогда не меняется. Примерно такой же разговор мог происходить у него с королем и пятьдесят лет назад.

— А что думает Алистэр Брюс? — проворчал король. — Наверное, считает меня слепцом. Полагаю, что он за моей спиной плетет интриги с ирландцами.

Финли тяжко вздохнул. Было ясно: здесь, в стенах этого замка, он не мог найти себе более достойное жизненное предназначение, чем на жалких развалинах, которые остались у него от дома. На самом деле король Яков не хотел воспользоваться данной ему властью против англичан — он был слишком занят укреплением своего влияния в самой Шотландии.

— Ваше величество, боюсь, вы ошибаетесь, — заявил Финли. — Я ничего не смогу сделать.

Король взглянул на него, прищурившись.

— Подумайте еще раз, Маклейн. Может, ваша земля и не представляет особой ценности, но она под моей властью. И хорошо известно, что вы… — он откашлялся, — что вы в сговоре с…

Взгляд короля затуманился, и он в растерянности посмотрел на Финли.

— Э… о чем мы говорили?

Он не хотел этого делать. Не хотел ехать в Стерлинг. Не хотел ехать, чтобы не чувствовать себя потом предателем. И все же он сейчас сделал это.

— Я боюсь, что вы заблуждаетесь, ваше величество. У меня нет власти над людьми. Что же касается земель, то наш клан без труда справится с их защитой. Поверьте, я лучше смогу служить вам, если вы позволите мне вернуться домой, в замок Маклейн.

— Да-да, понимаю, — пробормотал король. Черты его лица смягчились. — Конечно, вы правы. Вам лучше вернуться. Маклейны никогда не доставляли мне неприятностей, чего я не могу сказать о доброй половине моих вассалов.

— Благодарю вас, ваше величество, — с поклоном ответил Финли.

Он прекрасно понимал, что не подобает так обращаться со своим сюзереном. Но король не оставил ему выбора.

— Гатри! — крикнул король, и дверь распахнулась немедленно. — Вы мудро поступили, уговорив меня принять лэрда Маклейна. Он исправно служит нам в замке Маклейн, поэтому должен вернуться туда как можно быстрее.

Глаза Гатри расширились.

— Ваше величество, он что-то с вами сделал?

— Что за вздор, Гатри?! Проводите его. Наш разговор окончен.

Финли снова поклонился королю и вышел за двери в сопровождении Гатри.

— Что вы с ним сделали?! — прошипел Гатри, яростно сжимая кулаки.

Финли с усмешкой пожал плечами:

— О чем вы?

— Да… вы прокрались ему в голову!

Финли знал, что подобные разговоры могли лишь осложнить ему жизнь. А ему не нужны были лишние враги при дворе. Он вообще не хотел, чтобы здесь знали о его существовании.

Финли пристально посмотрел в лицо придворному и медленно проговорил:

— Если бы я действительно мог управлять чужими мыслями, — разве я ушел бы сейчас от короля? Какой человек отказался бы от власти, Гатри? Если бы я мог управлять королем, я мог бы управлять Шотландией.

Гатри кивнул и задумался над его словами.

— Вы ведь видели мой замок, — продолжал Финли. — Неужели вы действительно считаете меня могущественным чародеем?

Гатри был честолюбив и жаден. Он посвятил себя служению короне в надежде получить как можно больше власти, и затворничество Маклейна казались ему необъяснимой странностью. Исподлобья взглянув на него, он проворчал:

— Я не знаю, кто вы такой, Маклейн, но я вам не доверяю. И вы мне не очень нравитесь. Честно говоря, я надеюсь, что француз с вами расквитается, — добавил он неожиданно.

Финли словно обдало холодом.

— Какой француз? — спросил он, хотя и так знал, о ком речь.

Ухмылка Гатри напоминала волчий оскал.

— Неужели не знаете? Тот, однорукий. И я готов держать пари, что к его увечью вы, Маклейн, имеете самое прямое отношение. Его совсем недавно видели где-то между Стерлингом и Лармуром. Насколько мне известно, он направлялся в замок Маклейн как раз в ту ночь, когда вы покинули его. Что вы об этом думаете?

Грей! И еще миссис Макдермотт и юный Робби! Исполнили ли они его приказания?

Не обращая внимания на злорадный смех Гатри, Финли едва ли не бегом бросился в Большой зал. Он прекрасно понимал: если сказанное Гатри — правда, то Джин сейчас находился либо в замке Маклейн, либо на пути к Стерлингу. Финли был бы рад скорой встрече с давним врагом, если бы не тревога за Кенну. Он не мог оставить ее одну, но и не мог подвергать ее опасностям, что таили в себе ночные дороги.

— Проклятие… — пробормотал он, поднимаясь по крутым ступеням.

Если они останутся здесь, Джин может застать их врасплох. Но если выехать отсюда на закате, то Джин может подкараулить их у ворот замка Маклейн и наброситься из засады.

Распахнув дверь, Маклейн ворвался в комнату, где оставил Кенну. Увидев его, она воскликнула:

— Ах, наконец-то! — И бросилась к нему, раскрыв объятия. — Говори же! Что сказал король?

— Мы можем сейчас ехать, Кенна.

— Но как же?.. Ведь еще светло, а твои глаза…

— Медлить нельзя, — перебил Финли. — Джин наверняка уже побывал в замке Маклейн. Мы должны ехать немедленно.

Глаза ее расширились, и она кивнула:

— Да, конечно. Но лучше ночью…

— Нет, мы поедем сейчас.

— Сейчас?..

— У нас нет выбора. Я не могу сидеть здесь, словно крыса в крысоловке. Не могу ждать, когда сядет солнце. Не могу оставить тебя здесь, потому что твоя жизнь в опасности.

— Но ты же сказал…

— Собирайся быстрее, Кенна. Ты будешь моими глазами. И до заката мы найдем убежище. Если будет на то Божья воля, Джин нас не заметит. Я оставлю тебя в надежном месте, а потом вернусь в Стерлинг.

Кенна всплеснула руками и раскрыла рот, собираясь возразить, но так ничего и не сказала.

— Не беспокойся, все будет хорошо, — прошептал он, прикоснувшись ладонью к ее щеке. — Я позабочусь о твоей безопасности, Кенна Грэм.

— Я не за себя волнуюсь!

— Не за себя? — Он не мог удержаться от улыбки. — Выходит, ты меня защитишь?

Она тоже улыбнулась.

— Да, конечно. Если только сама тебя не убью.

Увидев слезы в ее глазах, Финли привлек ее к себе и прижался губами к ее лбу. Она крепко обняла его и прижалась к нему. А ее запах… Он согревал его и светил ему словно солнце. Только на сей раз от нее пахло и его, Финли, телом. И в том не было ничего удивительного. Ведь Кенна уже стала его женщиной, и она желала его так же сильно, как он ее.

Вожделение его больше не было горьким и постным. Желание к Кенне пульсировало в нем, и пульс этот был так силен и жарок, что грудь болела.

Заставив себя отстраниться, Финли пробормотал:

— Поскорее бы прикончить этого мерзавца. Нам пора, Кенна.

Глава 7

Он сидел в седле позади нее — как и всегда. Но теперь, после того, что было между ними ночью, соприкосновение их тел ощущалось уже совсем по-другому. Мерное покачивание коня было еще одним напоминанием о том, чем они занимались всего несколько часов назад. И при каждом шаге коня Кенна чувствовала в промежности пульсацию.

И еще ее терзало чувство вины; она знала: Финли ужасно страдает из-за солнечного света. Он сидел сгорбившись и надвинув на глаза плед, руки же прятал под шерстяной тканью, чтобы уберечь их от ожогов; Да, он страдал, а она думала лишь о том, как бы снова соединиться с ним.

Слава Богу, что в этот день небо затянули тучи. Но даже при столь слабом свете глаза Финли слезились. Прошло два часа, и он совсем перестал говорить с ней. Пытаясь как-то разговорить его, она сказала:

— Не понимаю, почему король отпустил тебя. Ведь ему было так важно, чтобы ты явился в Стерлинг.

— Он передумал. Я уже не нужен ему.

— Но почему?

Финли долго молчал, словно обдумывал ответ. Но Кенна знала: если он не скажет ей правду, она сразу распознает фальшь. Муж часто лгал ей. Так почему же Финли не может солгать? Но она была почти уверена: этот человек не станет ей лгать. Теперь уже не станет.

Тут он откашлялся и наконец проговорил:

— То, в чем король меня обвинял… это отчасти верно. Я действительно могу влиять на мысли людей. Если очень постараюсь, конечно.

Он уже намекал на это, но Кенна все равно изумилась.

— Финли, но как же… Каким образом?

Он пожал плечами.

— Просто стараюсь представить, чего именно хочу от собеседника. А потом… впиваюсь в него своими мыслями. Ну, представь, что ты сердито смотришь на кого-то, но при этом впиваешься в него не взглядом, а мыслями.

— И это все?

— Да, все. Но сила моя не беспредельна. Я могу проделать такое с одним и тем же человеком всего лишь несколько раз. Иногда всего один раз.

— А со мной ты такое проделывал? — Она резко повернулась к нему. — Проделывал, Финли?

Он решительно покачал головой:

— Нет, Кенна, с тобой нет. Потому что с тобой не получится. У тебя слишком сильная воля. Когда я пришел на постоялый двор впервые, я постарался сделать так, чтобы никто меня не замечал, чтобы меня не хотели замечать. Но с тобой у меня ничего не вышло. Ты все время смотрела на меня.

— Ну… мне было приятно на тебя смотреть.

Он засмеялся, и его смех показался ей нежнейшей лаской.

— Но моя неудача нисколько меня не расстроила, — продолжал Финли. — Скорее наоборот. Но даже если бы я и хотел заставить тебя повиноваться, я не смог бы причинить тебе боль.

Она посмотрела через плечо.

— Сильная у меня воля или нет… Я думаю, Джин сделал со мной именно это. Я чувствовала… Я чувствовала, что не могу ему противиться.

Финли прикоснулся ладонью к ее щеке.

— Все дело в том, что он не опасался причинить тебе боль. А вот я не сделал бы тебе больно ни за что на свете.

О Боже! Сердце ее болезненно сжалось, и грудь пронзила ужасная боль. Финли как-то сказал, что ему нечего ей предложить, но этих его слов было для нее более чем достаточно. Да, ей вполне было достаточно его тепла и его доброты.

Кенна сунула руку под плед и накрыла его руку своей ладонью. Переплетая его пальцы со своими, она прижалась спиной к его груди. Какое-то время оба молчали, потом она вдруг спросила:

— Ты уверен, что Джин не найдет нас днем?

— Почти уверен. Он считает, что заставил нас дрожать от страха. Джин искусный воин, но он слишком высокого о себе мнения. Надо было мне встретиться с ним в схватке один на один вместо того, чтобы пытаться заманить его в ловушку.

Голос Финли становился все слабее, голова его опускалась все ниже, и Кенна начала не на шутку за него тревожиться. Сначала ей казалось, что он засыпает, но потом она вдруг почувствовала, как клыки его царапнули ей шею.

— О!.. — взвизгнула Кенна. — Неужели ты даже сейчас…

Она умолкла в смущении.

— Я все время вспоминаю о том, как ты была сверху, — прошептал он. — Не могу не вспоминать об этом.

Он крепко сжал ее руку, а в следующее мгновение она почувствовала, как он прикоснулся губами к ее шее. Но ведь он… Он ведь не станет кусать ее прямо здесь?

— О, милая, от тебя так чудесно пахнет.

— Но, Финли… Тебе разве сейчас не больно?

— Да, больно. Но с тобой я забываю о том, что мне больно.

Что она могла на это сказать? Тихонько вздохнув, Кенна закрыла глаза, Финли тут же уткнулся лицом в ее шею.

— Ты должна следить за дорогой, — напомнил он ей, посмеиваясь.

Она заставила себя открыть глаза. Губы его скользнули к ее плечу.

— Ты снова оседлаешь меня сегодня ночью, малышка?

Лицо ее словно вспыхнуло.

— Если… Тебе понравилось? Муж часто отчитывал меня за мои неуемные аппетиты. Не вначале, конечно, а потом…

— Не хочу оскорблять его бессмертную душу, но твой муж был болваном. У меня хватит мужской силы, чтобы брать сполна все, что ты, девочка, можешь мне дать.

Она улыбалась как дурочка, когда они поравнялись с пастухом, пасшим овец на склоне холма. Пастух опасливо посмотрел на них, овцы при их приближении с громким блеянием бросились врассыпную, и Финли ненадолго придержал коня.

Кенна молчала, пока он беседовал с пастухом. И точно так же она молчала, когда он задавал вопросы другим людям, всем тем, кого они встречали по дороге. Но до сих пор никто не сообщил им о том, что видел Джина или слышал что-то о незнакомце, путешествовавшем под покровом ночи.

— Значит, ты был здесь прошлой ночью? — еще раз спросил пастуха Финли.

Пастух взглянул на него с раздражением:

— Да, был. Я спал у самой дороги, в двух милях отсюда. У меня очень чуткий сон, и я бы услышал приближение вашего ночного странника.

Финли бросил пастуху монетку, и они продолжили путь. Вскоре они обогнули холм, и заходящее солнце стало светить им прямо в лицо. Финли вскрикнул и отвернулся.

— Ничего не вижу, — пробурчал он. — Ты можешь сказать, где мы находимся?

Кенна окинула взглядом дорогу. Было ясно: еще довольно долго солнце будет светить в глаза.

— Впереди небольшой ручей и каменный мост. А за мостом дорога ведет в расщелину между утесами.

— Очень хорошо. Дальше нет смысла ехать. Другой дороги в Стерлинг все равно нет. Ты сможешь направить коня к югу от реки?

— Да, конечно. — Кенна взялась за поводья.

Конь шарахнулся в сторону, почуяв ее руку, но она тотчас его успокоила.

— Ты отличная наездница, — пробормотал Финли, но в голосе его чувствовалась напряженность.

Солнце жгло ему глаза. Должно быть, он испытывал сильнейшую боль.

— Сейчас ты должна проехать еще немного… Вот, я уже слышу водопад. Когда ты его увидишь, остановись. Там есть пещера.

Немного помедлив, он добавил:

— И Джина там нет. Я бы почувствовал его присутствие.

Вскоре Кенна действительно увидела водопад и темный вход в пещеру. Когда она остановила коня, Финли соскочил на землю, Кенна тотчас последовала его примеру и осмотрелась. Затем бросила взгляд на своего спутника и увидела, что лицо его сильно покраснело, глаза же словно налились кровью.

— Финли, твои глаза!.. — воскликнула она в тревоге.

— Кенна, быстрее, — пробурчал он.

Она схватила его за руку и потащила под каменные своды. Внезапно стало совсем темно, и Финли вздохнул с облегчением.

— Мы пришли? — спросила Кенна.

— Да, пришли. Сейчас отдохнешь. Тут есть скамья.

Теперь уже он повел ее в темноте. Остановившись, Финли усадил ее, и она поняла, что сидит на скамье. Прикоснувшись к его руке, она спросила:

— А у тебя глаза… заживут?

Он сказал «да», но в голосе его не было уверенности.

— Ты что-то недоговариваешь, — пробормотала Кенна. — Скажи мне правду.

— Мне понадобится твоя помощь. Твоя кровь.

На этот раз страха почти не было. Страх притуплялся предвкушением наслаждения.

— Да, конечно. Я готова.

— Но только давай сначала немного отдохнем.

Она подумала о влечении к нему, с которым боролась весь день.

— Нет, сейчас. Давай сделаем это сейчас.

— Но, Кенна…

Он хотел сказать «нет», но, не удержавшись, развернул ее к себе лицом и поцеловал.

Кенна тотчас растаяла в его объятиях — словно со времени их страстного соития прошли долгие дни, а не часы. Финли приподнял ее, и она, забравшись к нему на колени, оседлала его, целуя так страстно, словно хотела съесть.

Через несколько мгновений Кенна почувствовала несильную боль, когда в ее нижнюю губу что-то вонзилось. Но она и вскрикнуть не успела, как услышала голос Финли:

— Прости, прости меня, любовь моя.

Он провел языком по ее губе, зализывая ранку. Из горла Кенны вырвался стон, и она прошептала:

— Бери все, что хочешь.

Финли тут же задрал ее юбки, и она почувствовала, как пальцы его коснулись ее лона.

— О, ты уже такая влажная… — послышался его шепот.

Финли приподнял ее бедра, и в следующее мгновение Кенна почувствовала, как он вошел в нее. Она тотчас закричала от почти болезненного наслаждения, и ее крик тотчас же заглушил его стон, напоминавший звериный рык.

Запустив пальцы в ее волосы, он чуть откинул ее голову, обнажая шею. Кенна затаила дыхание и в тот же миг почувствовала, как ей в шею впились его клыки.

Она знала, что будет больно, но боль почти тотчас же утихла, сменившись странным теплом — такое испытываешь, если слишком близко поднести ладонь к горящей свече. И тепло это, растекаясь по всему телу, сильнее всего ощущалось в груди и между ног.

Упершись коленями в каменное ложе и, по-прежнему сидя на Финли, она начала двигаться. Усиливало каждое ее движение тепло, порожденное его укусом. О, ей так этого не хватало весь день…

Финли, крепко держал ее за бедра и раз за разом приподнимался ей навстречу; губы же его прижимались к ее шее. А Кенна стонала все громче и громче; когда же она содрогнулась, воспарив к вершинам блаженства, из горла ее вырвался громкий крик — она выкрикивала его имя.

Финли сделал еще глоток, перед тем как вытащить клыки. Затем еще несколько раз приподнял ее бедра и тоже со стоном содрогнулся.

И в тот же миг Кенна рухнула на него в изнеможении.

— Господи, девочка… — Он погладил ее по волосам. — Ты настоящее чудо. Я боготворю тебя, Кенна.

— Это кощунство… так говорить, — пробормотала она.

Он тихо рассмеялся.

— Тогда я буду поклоняться тебе без свидетелей. И никому не стану говорить о своих молитвах.

— Финли, тебе уже лучше?

— Да. Через час или около того будет совсем хорошо. А как ты? — Он чуть отстранился. — Как ты, Кенна? Как чувствуешь себя?

— Замечательно! — воскликнула она со смехом.

Он тоже засмеялся, и смех их становился все громче. Спешить им было некуда, и потом они еще долго сидели в обнимку. Кенна же думала о том, что при этом могла бы просидеть так целые месяцы и даже годы.

Но сколько на самом деле у них осталось времени? Как долго они будут вместе?

— Финли, а что будет, когда ты убьешь Джина?

Она почувствовала, как он вздрогнул.

— Что?

«Как холодно звучит это слово», — промелькнуло у Кенны. Судорожно сглотнув, она прошептала:

— С чем еще ты покончишь?

— Милая, что за глупости?.. Я думаю, ты захочешь вернуться к своей прежней жизни и освободиться… от этого безумия.

— Нет, ты не понял. Как-то раз ты сказал: убью Джина и покончу со всем этим. Но ты никогда не говорил, с чем именно собираешься покончить. Я опасалась, что ты имел в виду… Я боялась, что ты хотел покончить со своей жизнью.

— О, так оно и было.

Кенна похолодела.

— Что ты имеешь в виду?

— Если мне и стоило жить, то лишь ради того, чтобы отомстить. Я виновен в гибели моего клана. Я опозорил имя своего отца. Не осталось никого, кому я был бы нужен.

— А как насчет… — Она прикусила язык. — Как насчет Грей и миссис Макдермотт?

— О них обеих я позаботился.

Кенна не знала, что сказать. Он хотел покончить со своей жизнью? Лишить себя жизни? Как он намерен это сделать? Она крепко обняла его.

Финли откашлялся и пробормотал:

— Я думал, ты просишь, чтобы я тебя отпустил.

Кенна покачала головой и еще крепче обняла его.

— Нет, Финли, Не сейчас.

Впереди у нее была целая жизнь. И надо было что-то решать, что-то делать, строить какие-то планы. Но все это потом. А сейчас она была рада уже тому, что сидела с ним в обнимку.

— Не выходи из пещеры.

Он держал ее за руки и пытался встретиться с ней взглядом, хотя и понимал, что в темноте она ничего не видит.

— Я уже сказала, что не выйду.

— Что бы ни случилось, — настойчиво продолжал Финли. — Даже если ты подумаешь, что я мертв, все равно не выходи. Водопад заглушит твое дыхание и запах тоже, если он не подойдет слишком близко. Не выходи, понятно?

— Да-да, поняла.

— Обещай мне, Кенна.

Она невольно застонала.

— Обещаю, обещаю, обещаю!

Он посмотрел на ее шею. Ему ужасно хотелось еще раз ощутить ее вкус, но, должно быть, ранка у нее на шее все еще болит. Да и времени не осталось.

— Кенна запомни: если он убьет меня, ты ему уже не будешь нужна. Так что не бойся ничего. И жди здесь, пока…

— Финли, я все поняла!

Он помолчал немного, потом вновь заговорил:

— Дождись дня, потом отправляйся в замок Маклейн. В моей комнате в сундуке есть золото.

— Прекрати! Я не желаю это слышать!

Он выглянул из пещеры. Теперь небо было почти таким же темным, как и пещера.

— Что ж, мне пора, Кенна.

— О, Финли… — Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его в губы. — Будь осторожен. Ты замечательный… И очень добрый.

На это ему нечего было ответить. Молча поцеловав ее, он ушел в ночь. Ветер дул ему в спину, поэтому он перешел на другую сторону реки и спрятался под мостом.

Если Джин побывал в замке Маклейн, то в Стерлинг он должен был ехать этой дорогой. И должен был переехать мост. Тут и следовало его ждать.

Одна за другой на небе зажигались звезды. Поднялась луна. Ветер утих, и воцарилась тишина. Даже сухие листья не шуршали.

Финли остался наедине со своими мыслями, но планов на будущее не строил. Он не знал, что будет делать после того, как убьет Джина. Знал только одно: главную свою задачу он выполнит. Закончит то, что начал пятьдесят лет назад.

Вначале он даже не верил, что ему удастся найти Джина Монтроуза. Француз не прятался, он просто уехал за море, в восточные страны, и возвращался лишь ненадолго. Словно Каин бродил он по свету, оставляя после себя хаос и опустошение. То, что он сделал с Финли, он делал и с другими, словно получал удовольствие от того, что губил и совращал людей. Он использовал их, убивая в них все доброе. А потом бросал их и принимался за других.

Но Финли положит этому конец, уничтожит зло, если, конечно, сам не будет убит. А если он выйдет победителем из этой схватки, тогда что?

Кенна Грэм стояла у него перед глазами. Вот она с запрокинутой головой стонет от наслаждения. Вот она сердится на него за то, что он якобы распоряжается ее жизнью. Вот она, понурившись, грустит и плачет. Она его женщина, и он хотел бы оставить ее рядом с собой.

Но что он мог ей предложить? Ах, если бы только он мог дать ей то, что она заслуживала. Если бы только в нем оставалась хоть капля добродетели. Но как мог он предложить ей себя, если был предателем, убийцей и вампиром?

Финли прислушался и вскинул голову.

— Как странно… — сказал кто-то по-французски. — Он исчез словно змея в траве.

— Должно быть, он в Стерлинге, — послышался другой голос, и Финли узнал голос Джина.

— Но ты говорил, что он будет у себя в замке.

Внезапно раздался треск, затем ржание коня и женский смех.

— Прекратите! — крикнула женщина. — Вы ведете себя как маленькие дети. Мне обещали увеселительную прогулку, а я уже умираю от скуки.

— Придержи язык, женщина, — проворчал Джин.

Он приближался, и голос его эхом отражался от скалы. Высунув голову из укрытия, Финли увидел двух коней; на одном ехал Джин, на другом — мужчина и женщина. Ветер на мгновение сменил направление, и Финли уловил запах дыма. Запах пожара. Сердце его болезненно сжалось — он сразу же понял, что это за пожар.

— Мне нужна новая женщина, — пробурчал приятель Джина.

Его дама злобно зашипела, и клыки ее блеснули в лунном свете.

— Чем я тебе не угодила? — спросила она.

— Слишком уж ты покладистая, — ответил мужчина. — Мне нравится запах страха, когда я беру женщину.

Она обрушила на него целую лавину слов на каком-то незнакомом языке, Финли не понял ни единого слова. Но слова мужчины заставили его похолодеть.

— После того как мы убьем шотландца, — со смешком спросил он Джина, — можно мне забрать его девку?

Неужели Кенна окажется в руках этих мерзавцев?!

Финли сжал рукоять меча и стал считать до десяти. Троица приближалась к мосту. Ближе. Еще ближе. Первый конь ступил на мост. Джин.

Но Финли выжидал.

Как только задние копыта коня коснулись моста, Финли выпрямился во весь рост и с леденящим кровь боевым кличем ударил мечом седока на втором коне. Женщина пронзительно закричала, увидев, что голова всадника покатилась по мосту.

Конь захрапел и попятился. Финли ударил его по крупу, и тот понесся прочь, унося визжавшую женщину.

Джин с гневным криком развернул своего скакуна.

— Слезай, — сказал Финли. — Слезай, чтобы сразиться со мной.

— Сумасшедший! Ублюдок! — заорал Джин. — Тебе ведь всего семьдесят лет! Неужто ты уже свихнулся?!

— Слезай с коня и повернись ко мне лицом! — в ярости закричал Финли.

Но Джин в тот же миг натянул поводья, заставив коня попятиться.

— Ты отнял у меня руку, шотландский ублюдок. Не могу представить, отчего ты так на меня зол.

Финли услышал, как лезвие меча прорезало воздух, и вовремя отскочил в сторону.

— Ты убил всех моих сородичей, Джин. Поэтому я убью тебя.

Он занес меч над головой, чувствуя, как руки его наполняются силой. Но вампир соскользнул с коня с противоположной стороны, и Финли отступил, чтобы не убить животное.

— Проклятие… — проворчал он в досаде.

— Твоих сородичей? — с презрительной усмешкой переспросил Джин; он отступал с моста на дорогу. — Они были людьми. Жалкими людишками. Мы пощадили тебя лишь потому, что ты стал одним из нас.

— Ты сделал меня одним из вас! — крикнул Финли, наступая.

— Ты умолял меня об этом, — со смехом ответил Джин.

Финли в ярости стиснул зубы. Да, возможно, он умолял его об этом. Он был тогда слишком молод и хотел власти, женщин и силы.

Финли с воплем занес меч и бросился на врага, которого мечтал убить уже много лет. Мечи противников зазвенели, озаряя ночь искрами.

По-прежнему отступая, Джин с ухмылкой спросил:

— А где девчонка?

Финли вновь занес меч, и снова зазвенели клинки.

— Я чувствую на тебе ее запах, — продолжал француз. — Очень сильный запах. Она где-то здесь. Прячется, верно?

В очередной раз увернувшись от удара, Джин со смехом заявил:

— После того как убью тебя, я найду ее и пересплю с ней.

Нет. Финли вложил в удар всю свою силу, заставив Джина отшатнуться. Но тот снова засмеялся и воскликнул:

— А потом заберу ее с собой! Возможно, я даже обращу ее и буду держать при себе вечно.

Француз рассчитывал на то, что слова его доведут Финли до неистовства, и он не ошибся в своих ожиданиях. С ревом он бросился на Джина как раз в тот момент, когда меч противника внезапно повернулся вверх острием. Финли успел увернуться в последний миг. Правда, острие меча поранило его немного, но рана оказалась несмертельной, лишь слегка остудила его пыл.

Финли развернулся и описал мечом широкую дугу.

— Чтобы гореть тебе в аду! — воскликнул он в тот момент, когда меч его глубоко вошел Джину в горло.

Затем он разрубил его плечо и грудь. Глаза у Джина расширились, и он повалился на землю.

Кенна была спасена. Да, спасена. Поэтому Финли даже забыл о мече, что торчал из его груди. И все же он удивился, когда наконец-то увидел его.

Он велел ей не покидать пещеру. Он заставил ее дать слово. Но она слышала крики, и голосов было множество — так ей, во всяком случае, показалось. Она очень боялась за него, поэтому и выбралась из пещеры. Ей хотелось находиться ближе к нему. Хотелось убедиться, что он жив. И помочь ему, если потребуется.

А сейчас она молча смотрела на него. Смотрела и не могла вымолвить ни слова.

Финли стоял прямо перед ней. Стоял живой над мертвым врагом.

Но тут луна выглянула из-за туч, и она увидела, что Финли в растерянности смотрит… Нет, он смотрел не на нее, а на сверкавший в лунном свете клинок, торчавший из его груди.

Она с пронзительным криком бросилась к Финли. И тотчас же растерянность его сменилась яростью.

— Почему ты… — прохрипел он.

И тут ноги его подкосились, и он рухнул на колени.

— О Господи, Финли! — Она наклонилась к нему. — О Господи, нет!

— Ты не должна была покидать пещеру, — хрипел он.

Кровь, булькавшая на его губах, казалась черной в лунном свете.

— Не умирай! — воскликнула она. — Финли, не умирай!

— Женщина на коне… Не доверяй ей. Она вампир.

Он шумно выдохнул и закрыл глаза. Кенна тут же схватила его за плечо, и он открыл глаза.

— Финли, меч попал в сердце? Ты сказал, что если меч пронзит сердце, то ты погибнешь. Пожалуйста, скажи мне, что ты не умрешь.

— Я не могу знать это наверняка. — Кровь стекала по его подбородку. — Но вероятно, меч попал в сердце. Зато ты спасена, Кенна. Он мертв, а ты в безопасности.

— Финли, прошу тебя…

Он покачнулся.

— Не забудь о золоте, Кенна.

— Замолчи! — прошипела она. — Замолчи, Финли. Ты не умрешь. Я не позволю тебе умереть. Потому что ты мой мужчина. Я хочу быть с тобой, Финли, понимаешь? Я хочу быть с тобой, и я все сделаю, чтобы ты не умер. Поэтому ты не умрешь.

Он улыбнулся, и изо рта его снова потекла кровь.

— Ты просто чудо, Кенна Грэм.

— Перестань так говорить. Скажи мне, что делать! Скажи…

Он закашлялся, глотая собственную кровь.

— Нет! Пожалуйста, Финли, не покидай меня. Не умирай.

Теперь кровь забулькала в его горле.

— Я люблю тебя, Финли. Ты замечательный человек. Ты мой мужчина. — Она вздохнула и принялась шептать молитвы. — Финли, скажи мне, что делать. Пожалуйста!..

Взгляды их встретились, и они долго молчали, глядя друг другу в глаза. А потом он вдруг прошептал:

— Оставь… клинок в ране. Если я стану падать, помоги мне лечь на бок. А потом, когда кровь остановится… если я все еще буду жив, вытащи его.

— Да, Финли. — Она всхлипнула. — Да, я поняла.

Дыхание его с хрипом вырывалось из груди. А Кенна ждала, крепко держа его за плечи. Внезапно он покачнулся и прохрипел:

— Я… люблю тебя, Кенна. Уложи меня на землю, девочка.

— О Господи, спаси его! — взмолилась она, помогая Финли лечь на бок. — Господи, спаси его! Он очень хороший человек. Пожалуйста, помоги ему!

Теперь кровь вытекала из него еще быстрее, и под щекой его образовалась темная лужица. А глаза его закрылись.

Кенна молилась, стоя на коленях. Если он демон, то Господь не сохранит ему жизнь. Но если он выживет, то она будет знать, что Бог его не оставил. Она и Финли заставит поверить в это.

Хрипы прекратились.

— Финли! — воскликнула она, прижав ухо к его груди, чтобы услышать дыхание.

Он все еще дышал. Кровь перестала вытекать из раны. Она еще немного подождала, не зная, может ли уже сделать то, что он велел. Но он все-таки дышал.

Какое-то время она продолжала шепотом читать молитвы. Потом наконец ухватилась за рукоять узкого меча. Если бы его пронзил тяжелый шотландский меч с широким лезвием, у нее не хватило бы сил вытащить его. Но меч был французский. Собравшись с духом, Кенна потянула на себя клинок, и он с леденящим душу хлюпающим звуком вышел из груди Финли.

Он тут же открыл глаза и обеими руками схватился за рану на груди. Потом глухо застонал.

— Финли, не прикасайся к ней!

— Нет, ты не понимаешь. — Он закашлялся. — Зажми ее посильнее.

Финли перекатился на спину, и Кенна повалилась на него, прижимая руки к ране. Он снова застонал.

— Ты будешь жить, — прошептала Кенна.

Он поморщился от боли, и Кенна решила, что это хороший знак, и она еще крепче прижала руки к ране.

— О Господи, женщина!

Кенна улыбнулась. Он выживет. Он будет жить.

Глава 8

Финли без всякого выражения смотрел на руины своего замка. Дым все еще струился из пустых оконных глазниц, а угли тускло мерцали в бледном предрассветном тумане. Кое-где серые стены замка покрывала черная копоть.

Кенна сжала его руку.

— Ты думаешь, что Грей и миссис Макдермотт ушли?

Он приказал им покинуть замок, но Грей была упряма. Финли пожал плечами:

— Я не знаю, где они.

— Давай посмотрим, — предложила Кенна.

Он согласился, и они пошли к конюшням — только конюшни не пострадали от огня. Едва они приблизились к двери, как к ним вышла Грей. Взглянув на Финли, девушка тихо сказала:

— Приветствую вас, лэрд Маклейн.

— Ты сделала все, как мы договаривались? — В голосе его звучало сомнение.

Грей кивнула.

— Я отправила миссис Макдермотт и ее мальчика в пастуший домик, а сама спряталась на чердаке конюшни, пока они хозяйничали тут. Они меня не заметили.

— Ну, я рад тебя видеть.

Грей пожала плечами и, взяв коня под уздцы, повела его в конюшню.

Финли молча смотрел ей вслед.

— Я думаю, тебе следует построить новый замок, — заметила Кенна.

Он посмотрел на женщину, стоявшую рядом с ним. Под глазами у нее залегли темные круги, а белую шею уродовали синяки.

— Зачем?

— В этом замке полно призраков. Тебе нужен новый дом.

Финли невольно улыбнулся.

— Не думаю, что нам стоит здесь оставаться, Кенна. Давай отправимся… куда-нибудь в другое место.

Она ненадолго задумалась.

— Что ж, поступим так, как ты говоришь. Но ты глава клана, и многие Маклейны все еще живут в Шотландии. Ты можешь призвать их к себе, и они вернутся домой, чтобы начать все сначала.

Он пожал плечами.

— Даже не знаю…

Но мысль эта уже запала ему в голову, и он знал, что ничего лучшего не придумает.

— Делай то, что считаешь нужным, Финли, — сказала Кенна. — Но только не сегодня. Сегодня мы будем спать.

— Да. Но я хотел бы кое-что прояснить. Тебе придется спать со мной на конюшне.

— И что же?

— На пледе, пропитанном моей кровью.

— И что же?

— Ты все еще считаешь, что я для тебя достаточно хорош?

— Ха!

Кенна усмехнулась и провела пальцами по его губам. Потом взяла его лицо в ладони и прошептала:

— Ты мой мужчина, Финли Маклейн. И ты так просто от меня не избавишься. Потому что я твоя.

Сердце его наполнилось радостью. И казалось, оно стало таким огромным, что готово было выскочить из груди.

— Да, Кенна, ты моя. С моей старой жизнью покончено. А ты моя навсегда.

— Веди меня на конюшни, лэрд Маклейн! — воскликнула она со смехом.

Так он и поступил.

Пожар!
Откройся!
Белый
Дикая Охота — миф, имевший распространение в Германии и Британии, но известный и в других странах. Относится также и к скандинавской мифологии. В разных странах разные личности и мифологические существа считались Предводителями Дикой Охоты. Например, в Британии это был король Артур. Нередко Предводителя отождествляют с дьяволом.
Имеется в виду архангел Михаил. Религиозная традиция стала приписывать Михаилу не только победу над сатаной, но и роль судьи на Страшном суде, на который он призовет души трубным гласом.
Привидение женского рода, завывания которого под окнами дома предвещают его обитателю смерть (ирландские и шотландские мифы).