Энджел Хауэрд

Смерть выходит в свет

Хауэрд Энджел

Смерть выходит в свет

Перевел с англ. А. Шаров

1.

Пэттен оглядел меня и снова опустил глаза на доску. Он не ожидал, что я пойду ферзевой пешкой. Думал, стану защищать коня, который был под ударом. Для человека, утверждавшего, что он вот уже много лет торгует женской одеждой в маленьком городке, я играл в шахматы совсем неплохо. Может быть, мне стоило сделать какой-нибудь более традиционный ход, но какого черта: ведь я должен понравиться этому парню. Подхалимов вокруг него и так увивалось немало, и Пэттен не нуждался в лишнем лакее. Я хотел добраться до его мозгов, какими бы они ни были.

Пэттен носил зеркальные солнцезащитные очки, которые уже давно пора запретить особым пунктом правил международных шахматных соревнований. Они мешали мне следить за ходом его мысли; к тому же, меня отвлекали озеро, остров и дальний берег. Дэвид Кипп опять плавал в своем сделанном на заказ каноэ. Смурной Джордж носился по озеру в большой лодке с подвесным мотором, и вид у него был как у директора национального парка Алгонкин. Джордж казался карликом рядом со своим мотором. Пэттен достал испанскую бензиновую зажигалку, раскурил тонкую черную сигару, и его рука зависла над белыми фигурами. Пэттен, наконец-то, заметил, что я открыл дорогу слону на ферзевом фланге. Как я и ожидал, он пошел слоном, и мы сделали несколько обоюдоострых ходов, потом Пэттен взял мою пешку, и мы разменяли коней. Я видел, как по загорелой щеке Пэттена бежит струйка пота, исчезающая в густой жесткой бороде. Такое зрелище вполне способно поддержать боевой дух. Десятым по счету ходом я ввел в бой ферзя, форсировал события в миттельшпиле, а двадцатым ходом объявил сопернику мат. Пэттен щелчком отправил окурок сигары во внутренний дворик и отодвинулся от ротангового столика.

- Ну, и как, по-вашему, называется такая партия, приятель? Вы играли по учебнику, а не своим умом. Уверен, что у неё есть какое-нибудь забористое название, Бенни. Небось, что-то вроде "защиты Шматы"? Или "еврейский гамбит"? Как её обозвать, парень? - Он взял высокий запотевший стакан с оранжевым питьем, которое казалось мутным на фоне белой рубахи Пэттена и синего неба, и жадно припал к нему. Я не стал сообщать своему сопернику, что это был шотландский гамбит: не хотелось давать ему повод для едких нападок ещё и на эту страну. Вместо этого я передернул плечами с таким видом, будто переставлял фигуры наобум. Странное дело, выигрывая, Пэттен никогда не обижал другие народы. Например, на рыбалке. Он был гораздо лучшим рыболовом, чем я; мне никогда не удавалось привезти домой больше рыбы, да ещё такой крупной. Плавал он тоже лучше меня, и я готов биться об заклад, что Пэттен вполне мог тягаться с профессиональными тяжелоатлетами. Он не пытался сразиться со мной в теннис, гольф, не предлагал посоревноваться в искусстве ставить палатки в старом лагере, но подозреваю, что и тут я был бы побежден. К счастью, от озера Биг-Краммок до ближайшей площадки для гольфа не меньше семидесяти миль, а теннис в этом провинциальном заповеднике не в чести. У Пэттена не было возможности щегольнуть даже умением ходить под парусом, поскольку здесь не нашлось бы ни одной парусной лодки. Тут была глухомань. Во всяком случае, насколько это возможно при нынешнем правительстве провинции Онтарио и здешних заготовителях древесины. На берегах озера не теснились домики и автоприцепы. Биг-Краммок не таков. А на дальнем берегу не было видно ярко раскрашенных лодочных сарайчиков, как в Маскоке. "Глухомань" по здешним понятиям - это отсутствие больших моторных катеров, посему основным плавсредством тут служили каноэ, если не считать глиссера Джорджа и здоровенного грузового катера Риммеров. Зато каноэ были самых разнообразных цветов и размеров. Не знаю, разрешено ли красить их в пастельные тона, но, по-моему, былой запрет на это сейчас уже не так строг...

Мне удалось сдружиться с Пэттеном, когда я стащил его с охваченного пламенем носа моторки. Он сжимал в руке шнур стартера, а корма лодки уже целиком ушла под воду. Я столкнул Пэттена в озеро, чтобы погасить его горевшие шорты, а потом выволок через мелководье на причал. Он фыркал и отдувался и с тех пор полюбил мое общество, даже если я громил его за шахматной доской. Пребывание в окрестностях Вудворда было мне только на руку. Пэттену вовсе не обязательно было знать, что меня наняли шпионить за ним. И я совсем не случайно оказался с удочкой в двух сотнях ярдов от его личного причала. Не такой уж я заядлый рыболов.

Я сидел лицом к озеру и, глядя через плечо Пэттена, видел место нашей с ним первой встречи. Слева от причала, в камышах, ещё покачивались на волнах останки сгоревшей лодки. Но волдыри на лице Пэттена, похоже, объяснялись чересчур долгими солнечными ваннами. Зеркальные очки скрывали опаленные брови.

Две недели назад мне позвонил Рэй Торнтон из "Риддер, Энжел и Торнтон" - старой юридической фирмы, расположенной напротив почты на Куин-стрит в Грэнтэме. Рэй учился вместе со мной в школе Эдит Кэвелл с подготовительного класса по шестой. На несколько лет он выпал из поля моего зрения, а потом появился снова и попросил меня последить за женой одного своего клиента. Это случилось в первые дни моей работы на поприще частного сыщика, когда я оборудовал контору и водрузил вывеску на улице Святого Андрея. После первого отчета он дал мне ещё несколько заданий. Почему-то все они кончались чьим-нибудь бракоразводным процессом. Так уж выходило. Но теперь законы изменились, и я оказался на подножном корму.

Мы с Рэем договорились встретиться и пообедать в "Объединенной сигарной лавке", в квартале от моей конторы, на противоположной стороне улицы. В лавке этой не было ничего особенного, просто там быстро обслуживали, поддерживали чистоту и не сдабривали снедь петрушкой, чтобы скрыть огрехи повара. Я подносил ко рту второй кусок яичницы-болтуньи на жареном хлебе, когда Рэй бросил на зеленую мраморную стойку вырезку из "Глоб энд мейл". Это было телетайпное сообщение о том, что Норберта Пэттена разыскивают друзья и бывшие сослуживцы. Я уже был наслышан о Пэттене, и, судя по тому, что именно мне довелось услышать, его исчезновение едва ли могло обрадовать меня.

- Каким боком ты сюда затесался? - спросил я Рэя.

- Один мой клиент вложил кучу денег в "Последний храм" Пэттена, и его очень интересуют передвижения этого типа. Особенно теперь, когда Верховный суд США вот-вот примет решение по налоговому статусу церквей. Осталось меньше двух недель, и мой клиент не хочет, чтобы мальчик выскользнул из стальных тисков закона, если уж на то пошло.

- А Пэттен только и умеет, что выскальзывать. Он знает столько хитрых фокусов, сколько не увидишь и на съезде иллюзионистов, - сказал я.

Несмотря на то, что Пэттен имел обыкновение пулей вылетать из моторных лодок и беситься после шахматных партий, он был умненьким мальчиком и умел сочетать проповедничество с современным предпринимательством, ловко пользуясь льготами. Он основал многонациональное церковное движение и заделался спасителем душ, искусно сплавив воедино дзен, спиритизм и благочестие старого доброго американского библейского пояса. "Последний храм" являл собой нечто большее, чем просто секту. Это был культ наивысшей пробы. Я только головой качал, когда думал о том, что получится, если соединить библейское начетничество с американизмом.

- Кажется, около года назад Пэттен по-тихому смылся из Калифорнии? спросил я.

- Да, это на него похоже.

Но уж он не пользуется прежней любовью. От него бегут. В начале этого года испанская "гражданская стража" арестовала его яхту вместе со всей командой. Пэттен и пальцем не шевельнул, чтобы их выручить.

- А кто от него бежит?

- Да всякие там отцы церкви. И все наперебой дают показания под присягой. Насколько я их понял, Норберт Пэттен - псих и самодур, на полном серьезе жаждущий власти над миром.

- Каждому человеку нужно занятие для души. А миру не повредят его денежки. Почему ты хочешь, чтобы я все испортил?

- Я ещё не просил тебя об этом. Но раз уж ты здесь, давай объясню. Эти беглые попы вчинили церкви судебный иск на четыреста миллионов долларов. Если Пэттену предъявят обвинение, мой клиент получит часть этих денег. Стоит верховному суду принять невыгодное для Пэттена решение по вопросу об уклонении от налогов, и парню придется бежать из Штатов, оставив все свои пожитки.

Я жевал бутерброд, слушая хруст поджаренного хлеба и тонко нашинкованного сельдерея, и пытался представить себе четверку, справа от которой весело отплясывает великое множество ноликов.

- Что ты имел в виду, говоря об исчезновении Пэттена? Надеюсь, он не отправился к праотцам?

- Неделю назад он пересек канадскую границу в Форт-Гурон. С ним было ещё пять человек. Одна пташка, которая водит дружбу с умельцами вынюхивать что надо за денежки, нащебетала мне, что Пэттен прячется в парке Алгонин.

- Не ближний свет. Сколько ему лет?

- Сорок три, и оплакивать его придется ещё не скоро. Прежде всего мы должны со всей определенностью опознать его. Сможешь сделать это для нас? Потом нам понадобится там свой человек, который посидел бы с Пэттеном, пока тот не начнет действовать. Может, станешь нашей рыбкой-прилипалой, Бенни? Поболтаешься там с недельку? На берегу озера есть домик, в котором ты мог бы жить.

- Уж и не знаю.

- Ну же, Бенни, не надо кукситься. Ты же не будешь просто ждать, пока он покажет свое истинное лицо. Ты будешь удить рыбу и наловишь целую кучу. Я слышал, места там чудесные. Боже мой, Бенни, я предлагаю тебе хорошие деньги, всего-то и надо, что сидеть и загорать на бережку. Когда тебе последний раз платили за туризм?

Пришлось провести выходные, разбирая письменный стол и объясняя все родителям. Потом я побросал в сумку для клюшек кое-какие шмотки и отправился на север, в Петавава-Лодж на берегу озера Биг-Краммок.

- Еще партию, приятель? Человеку надо дать возможность сравнять счет, - сказал Пэттен. Я хмыкнул, и мы принялись заново расставлять фигуры. На этот раз я ему поддался. В стакане с остатками апельсинового сока деловито тонула оса. Итак, Пэттена пытались взорвать. В следующий раз, возможно, подсыплют ему яд. Но я не успел скорчить умную рожу и обдумать эту мысль: подружка Пэттена, Лорка, принесла полный стакан. На лице её играла заговорщицкая улыбочка. Два её изломанных длинноногих отражения мелькнули в зеркальных очках Пэттена, когда Лорка развернулась и зашагала по грубым каменным ступеням крыльца обратно в домик.

- Не вожделей эту красавицу, Бенни, она моя, - видимо, Пэттен знал о свойствах зеркальных очков больше, чем я предполагал.

Мне опять достались черные фигуры. Я попытался отдать Пэттену преимущество и рокировался раньше времени. Пожертвовал несколькими ударными пешками, чтобы оказаться в трудном положении и сосредоточиться на игре. Я думал о долгом пути на север, о том, как крутил баранку и глотал пыль. Я думал о Петавава-Лодж, до которой было десять минут на каноэ. Отсюда я её не видел, но знал, что усадьба стоит возле маленького залива озера Биг-Краммок. Я думал о том, как Джоан Харбисон показывает мне мой домик и обучает премудростям управления керосиновыми лампами и газовыми духовками. Несмотря на все её указания, в первый вечер я с аппетитом проглотил груду картофеля-фри, одна половина которой сгорела, а другая - так и не разморозилась. А ещё я помнил, как по рассеянности нарвался на липучку для мух в ярд длиной. Мой первый ярд липучки. Это было истинное наслаждение.

Я не был новичком в парке Алгонкин. В двенадцать лет от роду я ходил в плавание на каноэ, которое началось на озере Каноэ-Лейк и продолжалось пять суток. В лагере "Северная Сосна" меня научили грести, вплавь преодолевать дистанцию в одну милю и оказывать первую медицинскую помощь. Теперь я предпочитал городской пейзаж, в котором единственным элементом дикой природы был одуванчик, растущий из трещины на тротуаре.

Два дня просидел я в алюминиевой весельной лодке, забросив в воду лесу и наблюдая за тем, что творится в усадьбе Вудворд, лесном убежище Пэттена. Там все замерло, только над большим каменным дымоходом висели колечки дыма. Кем бы ни были обитатели усадьбы, они ненавидели сырость так же, как и я. Мне удалось разглядеть людей, сновавших между домом и белым "мерседесом", стоявшим на поляне в конце мощеной камнем дорожки, которая примыкала к однорядной дороге, выложенной бревнами. В этой части света такая дорога вполне могла сойти за шоссе. Наблюдая, как Лорка и остальные таскают в дом сумки со снедью, закупленной в Хэтчвее, я наделял этих людей прозвищами. До взрыва лодки мне, по сути дела, не о чем было докладывать клиенту. Разве что: "Объект не появлялся. Отпадные телеса и Чистюля поехали в город. Коротышка отправился кататься на алюминиевой лодочке. Две гагарки подозрительного вида подплыли на сто футов к пункту наблюдения и нырнули под воду. Магнитных мин не обнаружено. Насадил на крючок червяка номер 23, опустил в озеро на глубину 40 футов. 16 минут сидел без движения. Вытащил лесу, осмотрел обглоданные концы червяка, снял с крючка уцелевшую среднюю часть и насадил червяка номер 24."

Пэттен переставлял своего ферзя туда-сюда с таким видом, словно у него не было других годных для дела фигур. Он позволил себе едва заметно усмехнуться в бороду, и его губы чуть искривились. Надо будет как-нибудь попробовать сыграть с ним в покер. Эта улыбочка Пэттена сулила мне веселый вечерок. Я отдал ему своего последнего коня и приготовился двигать короля с клетки на клетку в тщетных потугах уйти от мата, который Пэттен норовил поставить мне при помощи ферзя и края доски. Я представлял себе, как сужаются его скрытые за темными стеклами зрачки. Пэттен явно был наделен инстинктом убийцы в чистом виде, и я обрадовался тому, что не поленился навести о нем справки, прежде чем упаковал свою байковую пижаму, влез в "олдсмобиль" и прикатил сюда.

Пэттен. Мысленно я по-прежнему называл его этим именем. Но стоит мне произнести его вслух, и я наверняка попаду в передрягу. Я спас жизнь некоему Норри Эдгару, с которым теперь играл в шахматы. Именно так называл он себя. И при солнечных очках и бороде вполне мог сойти за Норри. Ведь на экране телевизора он всегда появлялся чисто выбритым и ухоженным. Таким его и помнили.

- Мат, - с ухмылкой объявил Пэттен. Я взглянул на доску. Да, он был прав. Пэттена прямо распирало. Я скривился и чуть причмокнул губами, отдавая ему должное. Хищник почуял кровь. Пэттен принялся опять расставлять фигуры. - Я вытру о тебя башмаки, приятель! - Бахвалясь, пообещал он. К счастью, в этот миг его позвала Лорка - та дама, которую я называл Отпадными телесами, прежде чем Пэттен познакомил нас.

- Норри! Оззи едет!

Пэттен с сожалением посмотрел на доску, словно та сулила ему бесконечную вереницу побед, и встал. Я поплелся за ним с причала в дом. На поляну въехал черный "бьюик", медленно открылись дверцы, и из машины вылезли двое мужчин. Они проехали немало миль и тотчас принялись делать наклоны вперед. Лорка вышла им навстречу. Похоже, вновь прибывшие обрадовались, увидев её. Водитель, молодой долговязый блондин в синей майке, держал в руке чемоданчик для бумаг. Второй парень обнялся с Лоркой. Он был облачен в новенькие джинсы и сорочку с коротким рукавом. Лысиной своей он вполне мог потягаться с Чистюлей, которого Норри держал в качестве рабочей силы. Водитель, которого я уже мысленно нарек Бурунчиком, вручил чемоданчик Оззи, своему начальнику. Оба выглядели так, словно им стоило немалых трудов подобрать приличествующие случаю наряды. Пэттен в своих серо-буро-малиновых армейских шортах подошел к машине, пожал Оззи руку и по-медвежьи приобнял его. Я поотстал, чувствуя, что численное превосходство не на моей стороне. Все направились к дому. Пэттен оглянулся на меня, прикурил новую черную сигару при помощи своей испанской зажигалки и откинул голову назад, словно сигара эта стоила три доллара. Я почувствовал себя то ли садовником, то ли дворником, нанятым убирать опавшую листву.

- Шел бы ты, Бенни. У меня дела. Да и небо, смотрю, затягивает. Вряд ли сегодня тебе удастся взять реванш. Тем не менее, используй время с толком, приятель. Оно - великий дар, но его ничего не стоит убить. - Изрек Пэттен и был таков. Я сел в лодку и поплыл к Петавава-Лодж, вспугнув по пути пару гагарок. Они неспешно скрылись из виду. Небо над головой делалось все темнее.

2.

Петавава-Лодж была окутана тяжким послеполуденным маревом. Я обогнул мыс и вошел в заливчик. Далекие призрачные молнии озаряли брюхо облачной гряды, будто светлячки в бутылке из дымчатого стекла. На причале никого не было, только разнокалиберные лодки терлись бортами о резиновые бамперы, приколоченные к пирсу гвоздями. Я зачалил свою лодку и отнес в сарайчик весла. На пляже валялись надутая автомобильная камера, детские ведерко и совок. Налетевший ветер погнал на дорогу пыль и принялся играть с веревкой, на которой сушились полотенца и купальники.

Усадьба состояла из двух построек средних размеров и полудюжины маленьких хижин, разбросанных под пологом леса у самой кромки воды. Большой бревенчатый сруб возле хижины Джоан Харбисон назывался флигелем. Здесь размещались контора Джоан и нечто вроде кают-компании. Длинное приземистое здание, по которому то и дело пробегали тени колеблемых ветром крон берез, изрядно смахивало на барак или какой-нибудь первобытный мотель и стояло параллельно дороге. Оно состояло из четырех соединенных вместе коттеджей. Жилье для бедных по-алгонкински. Прибавьте ко всему этому два покосившихся газовых насоса и электрогенератор, и у вас получится Петавава-Лодж.

Я вошел в темный домик и прикрыл за собой забранную сеткой дверь. Включить свет я не мог: Джоан ещё не запустила генератор. Я снял с крюка над головой керосиновую лампу и попытался запалить её, когда вдруг разверзлись небеса. Можно было подумать мы чем-то прогневили их: дождь забарабанил по дощатой хибаре, прибил к земле петунии, росшие возле доски объявлений, и принялся стучаться в проволочные двери и окна. Он поднимал на озере волны и выписывал узоры вокруг Первого острова, который был едва виден на фоне окутанного дымкой дальнего берега. Дождь сек борта зачаленных возле дома лодок. Казалось, на небесах засел сумасшедший пулеметчик. Похоже, ему особенно не нравился брезент, которым был покрыт катер в конце причала: белая пена так и рикошетила от чехла во все стороны. Крыше моего домика тоже досталось, но в темноте я не видел, появилась ли на кровати лужа. Сквозь залитое водой окно я разглядел Джоан Харбисон; она остановила свою красную "хонду", вытащила коробку со снедью и захлопнула заднюю дверцу плечом, после чего потащила свой короб по дощатому настилу; с её древней соломенной шляпы текла вода. В коробе Джоан, должно быть, лежала и моя фляга с молоком, но я решил подождать, пока не распогодится. Гремел гром, серебряные ложки в банке на столе звенели, сквозь щели между неплотно закрытыми ставнями виднелись сполохи молний. Я запалил свечу, уставился на мокрую сетку двери и принялся размышлять, что мне делать дальше. Кроме меня, единственным живым существом в хижине была муха, упорно и тщетно боровшаяся за жизнь на конце липучки.

Перед отъездом из Грэнтэма я попросил свою старую подружку, библиотекаршу Эллу Бимс, разыскать для меня все имеющиеся в наличии сведения о Норберте Пэттене. Разумеется, Элла была совсем не похожа на помощницу частного сыщика: миловидная пожилая матрона с сияющими глазами и морщинистыми веками, бархатистыми щечками и маленьким носиком безупречной формы, она даже не знала, что работает на меня, поскольку я никогда не платил ей за работу. Должность заведующей отделом материалов специального хранения - прекрасная "крыша" для человека, который её занимает, и не надо сообщать счастливчику, что на самом деле он выполняет совсем другую работу.

Она вручила мне толстую папку и указала на свободный стол.

- Устраивайтесь, Бенни. Если понадобится ещё что-нибудь, только скажите. Раньше у нас было куда больше сведений об этом парне, но три года назад кто-то выкрал все до последнего клочка. Пришлось составлять подшивку заново.

- И вы не даете эти материалы кому попало?

- Разумеется, нет. Я же сказала: подборку украли. На съезде библиотекарей в Торонто я узнала, что сведения о Пэттене были похищены из всех библиотек страны и даже из архивов двух газет. Вот почему у нас только отрывочные данные о Пэттене и его "Последнем храме".

- Ничего, для начала хватит и этого. Спасибо.

Норберт Эдгар Пэттен родился в Хантсвилле, провинция Онтарио, и произошло это сорок три года назад. Сверившись с атласом, я убедился, что Хантсвилл находится там, где ему и положено - примерно в двухстах пятнадцати километрах севернее Торонто. Мать и отец Пэттена владели пекарней на главной улице, считались баптистами, но утверждали, что посещают только венчания и заупокойные службы. Пэттен учился в местных школах, а летом подрабатывал в парке Алгонкин. В восемнадцать лет он уехал в Штаты. Это было несколько необычно. Что ему делать в Вашингтоне, округ Колумбия? Просмотрев папку до конца, я так и не понял, почему он покинул Хантсвилл и два года проучился в академии Харланда Ли в штате Мэриленд. С началом войны во Вьетнаме его американская эскапада на время прервалась. Подобно множеству молодых американцев, он подался на север, в Канаду, и просидел там, пока военная шумиха не улеглась. Но как только американские войска эвакуировались из Сайгона, Пэттен снова принялся слоняться по округу Колумбия и его окрестностям. Не где-нибудь, а именно на пути в Вашингтон, неподалеку от Александрии, Пэттен, по его утверждению, увидел тот самый ослепительный свет. "Вдали сверкали бликами дома столицы, когда я, как святой Павел в древности, узрел свет, и он изменил всю мою сущность точно так же, как изменил когда-то Павла." В папке была газетная вырезка, сообщавшая о сходке верующих близ знаменитого дома пресвитерианцев в Александрии, и отчет о том, насколько успешно прошел этот собор. Довольно скоро Пэттен начал давать в газетах объявления на целую полосу. В первое послевоенное лето на съезд перед мемориалом Линкольна собрались несколько тысяч человек. В Аннаполисе Норберт Пэттен читал проповедь морякам, и слушателям едва хватило места на городском стадионе. О Пэттене заговорили. Он уже мог составить конкуренцию проповедникам из библейского пояса, поскольку призывал положить конец всем и всяческим войнам.

Добившись признания на восточном побережье, Пэттен подался в Калифорнию, чтобы сколотить там так называемый "Последний храм". В этом штате, будто в парнике, бурно цвели самые разнообразные культы и секты. Первое калифорнийское отделение открылось в Бэрбэнке, потом мало-помалу возникли и другие. Влияние Пэттена медленно распространялось на север и на юг от каньона Святого Андрея, через Средний Запад до Нью-Йорка и Новой Англии, и в конце концов Пэттен прибрал к рукам Вашингтон, где и зародилось его духовное движение.

Пэттен был первым проповедником новой волны, сумевшим на полную катушку использовать телевидение. Иногда религиозные деятели появлялись на экране, проповедуя на стадионах, где им внимали тысячи, или в прямом эфире, перед миллионной аудиторией. Но Пэттен придумал новый прием: независимо от числа слушателей, он адресовал каждую новую проповедь какому-нибудь одному из них. И не имело значения, присутствуете вы на представлении или сидите дома. Пэттен умел внушить каждому слушателю, что обращается лично к нему и никому другому. Он первый пролез на экран в лучшее эфирное время, опередив даже самих телевизионщиков и раньше них осознав, сколь огромна будет его аудитория. Впрочем, возможно, телевизионщики это понимали, но предпочитали не мешать Пэттену. Он сумел внушить им уважение к своей особе.

В 1976 году он появляется на обложке журнала "Тайм" в белых одеждах священнослужителя. В статье приводилось одно из высказываний Пэттена. Когда его спросили, почему он так много носится по миру, Пэттен, якобы, ответил: "Если господь и впрямь взирает на нас, то пусть видит, что мы заняты делом". В другой статье в "Ньюзвик", вышедшей в том же году, он сетовал на засилье в церкви калифорнийских сектантов, которых часто путают с приверженцами "Последнего храма". Пэттен прославился ещё и тем, что вылавливал в печати все порочащие его высказывания, а потом таскал по судам авторов, редакторов и издателей - всех по очереди. Он содержал целый табун законников, которые почти никогда не проигрывали тяжб. Один широко известный журнал, специализирующийся на мужских душах и женских телах, лишился изрядной суммы денег после ожесточенной юридической баталии, исход которой в конце концов удалось в последнее мгновение решить вне зала суда. Это было в 1977 году. Победа Пэттена вдохнула в его приверженцев новую жизнь, и с тех пор только самые безмозглые издатели газет норовили пригвоздить секту к позорному столбу, а все, кто был поумнее, оставили её в покое.

Статьи, опубликованные до 1977 года, помогли мне составить довольно полное представление о том, как именно действовала созданная Пэттеном секта. Пэттен был в ней самодержавным властителем, и его воля считалась законом. Остальные же неукоснительно потакали всем его капризам. Пэттена подозревали в попытках склонить сектанток к плотским утехам. К тому же, он наверняка освобождал своих приверженцев от тяжкого бремени частной собственности. Все достояние единоверцев принадлежало храму, но бумаги были составлены таким образом, что храм полностью отождествлялся с личностью Пэттена, который всячески поощрял своих приверженцев к отправлению обрядов в раннехристианском духе: сектанты устраивали тайные сходки, использовали анаграммы и символы, отражающие таинства веры. Церквей, как таковых, у них не было вовсе, зато были церковные сборы, и этих поступлений Пэттену хватало на вольготное, прямо-таки царское житье-бытье. Он владел обширным поместьем близ Рино, штат Невада, которое выкупил у другого всемирно известного толстосума, и маленьким неприметным особняком на побережье напротив Сан-Клементе, а затем приобрел ещё и сельскую усадьбу неподалеку от Пальма-де-Мальорка.

В вырезках не нашлось никаких указаний на то, что могущество империи Пэттена идет на убыль Но один испанский судостроитель из Пальмы забрал назад заказанную Пэттеном яхту, а вооруженные силы США, обеспокоенные невольным увлечением своих бывших солдат "Последним храмом", начали расследование, чтобы установить достоверность событий, описанных Пэттеном в его бестселлере "Ослепительный свет". В одной из вырезок пятидесятилетний поденщик из Балтимора утверждал, что в 1975 году сам написал эту книгу, а Пэттен лишь дал ему шестичасовую кассету со своими речами и снял для халтурщика квартиру в Джорджтауне. Тем не менее, книга продержалась в списке бестселлеров "Нью-Йорк-таймс" целых двадцать две недели. Экземпляр нашелся даже в Грэнтэме, на полке магазина, где он притулился к "Пророку" Калила Гибрана. Книготорговец сообщил мне, что опус Пэттена переведен на семнадцать языков и продается везде, где существует письменность. Все эти сведения торговец изложил мне тоном распорядителя похорон. Не знаю, то ли он проникся учением Пэттена, то ли был поражен ажиотажным спросом на "Ослепительный свет".

Но сегодня днем Пэттен едва ли имел шанс попасть на обложку "Тайм": ведь дождь поливает всех - и праведников, и грешников. Любопытно, каково нашему герою в здешней глухомани после "Ньюзвик" и Си-Би-Эс? Интересно, что это такое - вернуться домой, не имея возможности сказать хотя бы одной живой душе, кто ты? Герою местного масштаба придется обойтись без фанфар и даже без "Хантсвиллского еженедельника".

Кто-то громко ударил в проволочную дверь, и я догадался, что это Джоан с моим молоком. Она принесла с собой дождевую воду, запах свежести и уйму дорожной грязи. Очки её запотели, и Джоан сняла их, а заодно и громадную мокрую соломенную шляпу.

- Боже ж ты мой, ну и ливень! Вот что в гидрометцентре называют "временами дождь". - Грянул гром и, крыша дома содрогнулась. Весьма своевременное напоминание о том, что негоже поминать имя Господа всуе. - Я принесла ваше молоко.

- Вовсе не обязательно было тащить его сюда под дождем. Это не ваш долг и уж тем паче не земное предназначение. У меня чайник кипит. Чаю хотите?

- Неплохо бы. Только сперва раздобудем немного света, - она взяла со стола керосиновую лампу, заправила её и принялась накачивать, пока та не зашипела. Джоан поднесла спичку к фитилю, и вспыхнуло мощное пламя. Моя хижина опять обрела цвета, а по бежевой крышке стола заплясали длинные тени от бутылки с кетчупом, перечницы и солонки.

- Так-то оно лучше, - рассудила она, выбираясь из черного дождевика и бросая его на диван, набитый конским волосом. - Проклятые бобры опять запрудили сточную канаву. Так я и знала, что кроватные пружины - им не помеха. За дорогой уже озеро по колено глубиной. А после этого ливня... Черт, даже думать об этом не хочется.

Я молча заваривал чай. По-моему это лучший способ сбора сведений. Наконец я отыскал на полке над мойкой несколько глиняных кружек и, залив пакетики чая кипятком, принялся давить их ложкой, чтобы сберечь время. Потом достал початую банку сухого молока.

- Но ведь я принесла свежее, - напомнила мне Джоан, протирая очки розовой салфеткой и вновь водружая их на нос.

- Новоприобретенные привычки живучи. Успокойтесь. Я просто ещё не освоился. Сначала вы покажете мне, как все делать, а потом проверите, хорошо ли я усвоил науку. Ведь ковырять в носу можно любым пальцем.

Джоан улыбнулась, я налил ей чаю, потом достал флягу с молоком и проделал в ней дырку. Джоан дипломатично капнула молока в чай, потом показала мне, как настоящий обитатель пограничья переливает содержимое пластмассовой фляги в пластмассовый кувшин.

- Как мои цыплята, все живые? - спросила она.

- Наверное. Я не очень усердно их считал, но ничего необычного не заметил. Единственное знаменательное событие сегодня - ваша блестящая операция по завозу снеди. - Я закурил сигарету и бросил спичку в пепельницу с рекламой какой-то давно прекратившей существование пивоварни.

У Джоан Харбисон было простое милое лицо. Ее синие глаза не сразу привлекали внимание. Мне понадобилось три дня, чтобы, наконец, заметить их. Они пленяли меня медленно. Как и ямочка на правой щеке, в которой то и дело пряталась маленькая бурая родинка. Когда каштановые волосы Джоан были сухи, они казались пышными, но всклокоченными, однако сейчас темные завитки липли ко лбу. Косметикой она не пользовалась, поскольку в этом не было нужды. В день моего приезда Джоан меняла воздушный фильтр в своей "хонде" и жаловалась, что теперь ей не хватит времени заняться генератором, который и впрямь требовал ремонта. С тех пор я имел возможность наблюдать, как она стрижет траву, колет и складывает в поленицу дрова, перебирает подвесной мотор, скармливает кошкам рыбьи головы и запекает в духовке какое-то блюдо в горшочке, обернутом бурой бумагой. Куда бы ни направлялась Джоан, за ней повсюду следовал двенадцатилетний мальчик, сын американцев, снимавших одну из бревенчатых хижин.

Джоан прихлебывала чай. Ливень дал ей возможность отдохнуть несколько минут. Пока идет дождь, генератор, лодки, кошки и все мы могли бежать, катиться и плыть ко всем чертям.

- Надо что-то делать с этим бобром, - сказала Джоан, следя за дымом моей сигареты. - Он строит свои запруды быстрее, чем я их ломаю. Вообще-то их двое. За пару центов я готова освежевать обоих, продать шкуры в Торонто и починить на эти деньги свою бензопилу. - Ветер надувал проволочную сетку на окнах, иногда она распрямлялась и смачно шлепала по стеклу. Джоан склонилась над своей чашкой. - Ладно, нынче дождь, и он зарядил на всю ночь, но завтра будет уже другой день. - Она наигранно вздохнула и потянулась к чайнику точно так же, как потянулась к банке "нескафе", которым я угощал её в первый день. Яростный дождь за дверью мало-помалу стихал и уже утратил свою былую тропическую страсть. Ветер перестал вспахивать землю и перегонять воду из ямы в яму. В дверь заглянула одна из кошек, и я злобно зыркнул на нее. Пусть топает своими грязными мокрыми лапами по другим полам. Я сам прибирался в доме и с недавних пор относился к своим хозяйственным обязанностям ревностно.

- Выдыхается, - сказал я, кивком показав на окно. Джоан отрешенно улыбнулась. - В такую погоду только рыбу удить.

Казалось, она не слышит меня.

- Мы с Майком вселились в эту усадьбу в такой же вот день. Промокли до нитки, пока разгружали фургончик. Все тут дышало на ладан, а дождь навел нас на мысль, что мы прогадали. Потом я запустила генератор, и тут выяснилось, что в духовке проживают мыши, Увидев их, я хотела тотчас собрать пожитки и уехать в Торонто.

- Вы с Майком там зимуете?

- Приходится. Он работает в городе и свободен только в августе. Но на выходные приезжает, и это большая радость для меня. Может, на следующий год подадимся в южные края, - Джоан вздохнула, произнося эти слова. Она была слишком земным человеком и позволяла себе жить мечтами, даже в дождливые дни. - Это вполне вероятно, - добавила Джоан. - Надо взглянуть в лицо суровой правде, Бенни. Эта усадьба - вовсе не золотая жила, которую мы надеялись приобрести. Я опять пошла учительствовать. Мы давали объявления в газетах и журналах, ставили рекламные щиты, но дело наше и поныне живо только благодаря завсегдатаям, которые приезжают сюда каждый год. Конечно, мы пользуемся кое-какой известностью, но разве она прокормит двух пенсионеров?

Мы помолчали. На миг примолк и дождь.

- Выдыхается, - повторил я. На сей раз было отчетливо слышно, что шум сделался другим. Теперь капли барабанили по крыше не так рьяно. Я видел, как они набухают на листьях деревьев и падают на землю. - Говорят, в такую погоду самый лучший клев.

- Смотрите, не залейте в бак чистый бензин, - сказала Джоан. - Я не хочу потерять ещё одну моторку. А то взорветесь, как мистер Эдгар из усадьбы Вудворда. Зря я дала ему лодку напрокат.

- Так это была ваша посудина?

- Он возместил мне убытки, но вы все равно будьте поосторожнее.

- Почему же мотор взорвался? Неужели такое случается по халатности?

- Тут у меня всякий народ бывает, Бенни. И большинство ни бельмеса не смыслит в моторах. Но этот взрыв - первый на моей памяти. Должно быть, дело не только в топливе.

- Уж не хотите ли вы сказать, что это был вовсе не несчастный случай?

- Ну, так далеко, пожалуй, заходить не стоит. Что за дурацкая мысль. Зачем кому-то калечить мистера Эдгара? Джордж Маккорд - другое дело: этот носится по озеру с таким ревом, что кому-нибудь вполне может прийти охота подложить под него бомбу.

- Считайте, что эта мысль навеяна дождливым днем. Просто игра. Но если бы жизнь подбросила мне такую головоломку, кого я должен был бы заподозрить?

- Ха! Все ваши подозреваемые - мои постояльцы, которые платят мне деньги. Разумеется, вы имеете полное право подозревать Мэгги и Джорджа Маккордов, а я - Риммеров. На здоровье. Они живут бесплатно.

- Да нет, я ничего такого не говорю. Я почти никого из них и не видел.

- В таком случае, я пренебрегаю своими обязанностями хозяйки. Нынче же вечером устрою вам встречу во флигеле со всеми подозреваемыми.

- Прекрасно. Я прокрадусь туда, и вы незаметно расскажете мне о каждом из них.

Джоан положила на сосновый стол пригоршню мелочи, натянула сапоги, скорчила угрюмую мину человека, собравшегося чинить генератор, и, хлюпая по лужам, ушла в затихающий дождь. А я натянул свитер, точнее, дождевик на шерстяной подкладке, служивший мне накидкой, и собрал свое рыболовное снаряжение. Красная канистра стояла там, где я оставил её вчера. По утрам я обычно пользовался весельной лодкой, потому что совершенно не выносил рева мотора в первой половине дня. Вновь подсоединить бак к мотору было делом нескольких минут. Затем я отвязал мокрый фалинь, выгнал воду из вмятин пластмассового сиденья и принял стойку, приготовившись рвануть пусковой шнур.

3.

- "Их девять человек, но полностью спокойным можно быть только за Манфреда Ганнинга. Во всяком случае, он вынесет частное определение, которое войдет в историю правоведения".

Это был голос Пэттена; он звучал с кассеты магнитофона, спрятанного мною на острове поблизости от усадьбы Вудворда. Еще не ведая, что вытащу великого человека из воды и стану его закадычным приятелем, я одолжил у друзей подслушивающую аппаратуру, сунул её в два капроновых мешка для мусора и запрятал в куче листвы и сосновой хвои. На поиски тайника у меня ушло пять минут. Маленькие катушки медленно вращались.

"Меня волнует не Ганнинг, - напряженным шепотом продолжал Пэттен. Меня волнуют Харпер, Бартенбах и эта баба, как бишь ее? Маккриди.

- Потому что они демократы? Оно, конечно...

- Плевать мне на политику, Оззи. Или ты меня не слушаешь? Харпер и Бартенбах поддерживают решения судов низших уровней.

- Если суд вынесет решение не в твою пользу, это будет все равно что открыть жестянку с червяками. Все церковники поднимут хай. В каждой американской деревушке попы начнут вопить об этом с кафедр. Подумай головой, Норри.

- А я что, по-твоему, не думаю? Я уже и так прикидывал, и сяк. Диодати использовал дай бог треть тех доводов, которыми я его вооружил.

- Послушай, Норри...

- Ты мне говорил, что он лучший из лучших.

- Диодати? Так и есть. Он - в обойме. Он член клуба, а тебе нужен такой человек. Чужака в Вашингтон не зашлешь. Всем придется начинать с одной и той же точки, и Диодати запулил мяч так далеко, как не смог бы никто другой."

Если учесть, что микрофон был совсем маленький и стоял далеко от острова, оборудование работало великолепно. Магнитофон даже умел выключаться и включаться, когда нужно. Правда, иметь такое снаряжение в личной собственности я бы не хотел: нужда в нем возникает в среднем раз в десять лет. Я немного перемотал пленку. В записи прибавилось посторонних шумов.

"Мне надо поговорить с Вэном, - сказал Пэттен.

- Норри, прошу тебя, не впутывай его.

- Как я хочу, так и будет. Или, может, это он возглавил карательный поход против меня? Может, это по его милости мое имя склоняют в судах? Может, из-за него меня презирают друзья? Это будет первый шаг.

- Норри, сенатор с самого начала был верен тебе как никто другой. Даже ещё до начала. Пожалуйста, оставь его в покое. Он даже пустил тебя в эту усадьбу. Неужели это - не дружеский поступок?

- Ему ничего не стоило устроить взрыв мотора. Он был одним из тех немногих, кто знал, где я.

- Норри, ты мелешь чепуху. Сенатор тебя любит.

- В последний миг предать может любой. Я не доверяю ни Вэну, ни тебе, ни Лорке. Никому не доверяю. Все вы каждый за себя. Не думай же, что я вас не раскусил.

- Норри, мы все тебя любим, и ты это знаешь.

- Я знаю только одно: я - Норберт Пэттен. Им родился, им и помру. И это - мое дело, а вы все руки прочь от меня.

- Не дури, Норри.

- И ты туда же, Оззи?

- Норри!

- Заткнись, Лорка. Если Оззи хочет выйти из игры - скатертью дорога. Мы можем тотчас же рассчитать его. Мне уже приходилось бороться в одиночку. Для этого человек и рождается на свет. Все остальное - обман и видимость. Оззи, тебе решать. Если ты с нами, хорошо; если нет, Лорка выпишет тебе чек.

- Норри, я никогда не был подхалимом, и сейчас не собираюсь им становиться.

- Наши предки убивали гонцов, приносивших дурные вести. По-моему, это был неплохой обычай.

- Да, но вестей-то нет. Вэн, как и все мы, сидит на телефоне. Нам остается лишь ждать. В пятницу утром все выяснится.

- Через семь дней! Господь за это время успел сотворить вселенную и устроить себе выходной. Думаешь, семи дней не хватит, чтобы покончить с нами? Я сижу тут, в глухомани, а вся организация уже навострила уши и ждет условного знака. Если я вообще все это переживу, что меня ждет - круг почета или побег с тонущего корабля? Я знаю, они тоже задают себе этот вопрос. Ты скажи им, Оззи, скажи Пи-Джею и всем остальным: что бы ни случилось, я на них надеюсь.

- Они это знают. Тебе нет нужды...

- Скажи им, будь ты неладен! Сообщи через газеты. Выпусти дополнительные номера "Добрых вестей".

- Как тебе будет угодно.

- Что бы там ни решил Верховный суд, наше духовное движение должно продолжаться. Ты уразумел?

- Разумеется, это будет в "Добрых вестях", и я позабочусь о том, чтобы все попало в газеты. А насчет Вэна не суетись, Норри, с ним все в порядке."

Я услышал вздох Оззи. Было похоже, что он сдает.

"Мой самолет отправляется в шесть вечера, Норри, мне пора возвращаться в Торонто.

- Ладно, только замети следы. Я не хочу, чтобы весь мир узнал о моем приезде сюда. Достаточно того, что на озере окопались люди, которые норовят меня прикончить."

Подслушивание - занятная работа. Коль скоро я следил за людьми, которые собирались расторгнуть брак, мне приходилось проводить немало времени, навострив уши. Довольно скоро начинаешь досадовать на любителей помолоть языком. А если стоишь в грязи, и на тебя течет вода всякий раз, когда над головой колышется лист, так и подмывает сократить длинные паузы и всякое там молчание. Но последнее высказывание Пэттена пришлось мне по душе. Я перемотал немного назад и опять пустил пленку. "Достаточно того, что на озере окопались люди, которые норовят меня прикончить".

Мои ноги погружались в ил, к тому же, я не хотел сажать батарейки, проигрывая запись. В хижине у меня был ещё один магнитофон, и как только Джоан наладит генератор, я смогу прослушать всю запись этой встречи на высшем уровне. Заменив использованную ленту новой, я снял наушники, снова поставил магнитофон на запись и сунул его в тайник, а потом отправился к лодке. Грязь чавкала под башмаками. Привязанная к кустам лодка лежала на плоских камнях. Я столкнул её на воду и поплыл туда, где обычно рыбачил. Мое излюбленное место было в двух сотнях ярдов от причала Пэттена. Я бросил якорь и решил больше не считать червей. Пока я разглядывал хижину, несколько этих тварей пошло ко дну. Примерно полчаса все вокруг пребывало в неподвижности, только струйки пота текли по моей шее. "Бьюик" уехал, но "мерседес" стоял на своем обычном месте и уже начинал жариться в солнечных лучах, пробившихся сквозь тучи.

Вэн был сенатором. Сенатор Вудворд, тот самый, что с самого начала, даже ещё до начала, стоял за Пэттена горой. Я складировал эти сведения в голове. Утром надо будет позвонить Рэю Торнтону и доложиться. Он требует, чтобы я отчитывался через день. Рэй уже знал о том, что я опознал Пэттена и геройски спас его. Теперь я был приманкой, нянькой и соглядатаем.

Я ломал голову над вопросом, достаточно ли хорошо изучил Пэттена, чтобы за следующей шахматной партией спросить его, чем он намерен заняться после того, как Верховный суд вынесет свое решение, когда удочка вдруг вырвалась у меня из рук и ударилась о борт лодки. Я услышал треск катушки и успел ухватиться за пробковую рукоять, прежде чем спиннинг вывалился за борт. Брызги воды полетели от натянувшейся лесы. Чертова рыбина, нашла время клюнуть! - подумал я. Катушка вертелась так быстро, что её белая ручка превратилась в размытую окружность, похожую на вихрь. Я знал по опыту, что сейчас лучше стравить лесу, и наблюдал, как вилка катушки шарахается из стороны в сторону. Я попытался легонько дотронуться до лесы большим пальцем, но только обжег его. Сердечник катушки быстро обнажился, а короткий спиннинг не отличался гибкостью, и мне пришлось вцепиться в него изо всех сил.

Но вот натяжение начало ослабевать. Рыбина не собиралась отплывать ещё дальше. А может, она развернулась и вознамерилась таранить меня? Господи, надеюсь, она не настолько громадна. Не успев опомниться, я принялся выбирать слабину. Каждое мгновение рыбина могла развернуться и снова пуститься наутек, и теперь я был к этому готов. Схватив фалинь, я запихнул его конец в катушку, чтобы защитить большой палец, когда она опять начнет крутиться. Я чувствовал, что рыбина где-то поблизости, и надеялся, что она не заберется под днище лодки. Дай этой твари волю, и она опутает меня лесой как кулек с рождественским подарком.

Намотав на катушку примерно три четверти лесы, я почувствовал, что рыбина предпринимает новую попытку уйти. Это было похоже на перетягивание каната. В кино такие сцены заканчиваются тем, что рыбина непременно попадает в садок, но у меня его не было. Леса натянулась как струна и уходила в воду под острым углом. Потом то ли я, то ли мой большой палец вспомнил, что сбоку катушки есть храповик, который облегчает выбирание лесы. Вскоре к топоту моих ног по раскаленному днищу лодки прибавился и приятный скрежет храпового механизма. На сей раз рыбине не удалось отойти далеко, и я опять принялся крутить катушку. Занятная выдалась рыбалка. .кое-что было мне в новинку, но руки мои, похоже, знали, что делать. Думать не приходилось вовсе. Достаточно было просто спокойно выжидать и не торопить событий. Никуда эта рыбина не денется. Я чувствовал ее: когда крючок просто за что-то зацепился, ощущения совсем другие, а нынешнее подобно электрическому разряду. Это тебе не бедных червяков топить.

Когда, наконец, я увидел свою добычу, то почти пожалел, что выловил её. Рыбина была длинная и толстая, как пирамида консервных банок в универсаме. Спиннинг мой был слишком короток, и мне не удалось не пустить рыбину под днище лодки. Но и рыбина не сумела пустить в ход этот козырь. Я видел её тень, она была все ближе и ближе к поверхности воды. В этот миг я растерялся, не зная, что делать дальше. Без сачка было не обойтись, но где его взять? Придется воспользоваться рубахой. Я намотал её на руку, и когда темно-серая морда рыбины показалась из воды, схватил свою добычу. Рыбина малость побила хвостом, но в конце концов сдалась и присоединилась ко мне на дне лодки.

Я упал навзничь и попытался перевести дух; рыбина (кажется, это была озерная форель, хотя с точностью утверждать не берусь) билась рядом. Я огрел её по голове маленьким ведерком, и она затихла. Зеленовато-бурая чешуя была испещрена светлыми пятнами. Протянув лесу сквозь жабры, я крепко привязал свою добычу к скамейке и бросил обратно в воду. Пройдя с полмили на север вдоль берега, я наклонил мотор. Теперь мне было видно почти все пространство длинного озера за двумя островами. Две гагарки завели было свою серенаду, но быстро умолкли. То ли были не в голосе, то ли всему виной кислотные дожди. Я дошел до середины озера, повернул к берегу и уставился на медленно приближавшуюся усадьбу.

На причале никого не было. Воздух гудел от зноя, будто трансформатор, и мало что напоминало о недавнем ливне. Я лихо бросил свою добычу на причал, но все население усадьбы то ли балдело под крышей, то ли спало, и зрителей не нашлось. Тогда я сунул рыбину в холодильник. Сидя за своим сосновым столом и поглощая соленое печенье, я думал о том, что в Петавава-Лодж живет человек, которому чертовски много известно о моем партнере по шахматам и который, возможно, сейчас вынашивает замысел сокращения поголовья религиозных деятелей в Северной Америке.

4.

Главное здание усадьбы называлось флигелем, хотя соседствовало только с кромкой воды. Это было длинное прямоугольное одноэтажное бревенчатое строение с большим каменным камином в одном торце; в другом располагалась контора и лавчонка. Некрашеные бревенчатые стены были кое-где покрыты гипсом, дабы заткнуть щели, и завешены медвежьими шкурами. В комнате стояло несколько мягких диванов и кресел, сдвинутых к камину, в котором пылали дрова, мало-помалу превращавшиеся в белую золу. Справа от камина стояло древнее пианино, казавшееся совсем крошечным рядом с очагом. Сквозь дыру на месте отвалившейся передней панели виднелись молоточки и струны.

Едва приехав сюда, я спросил Джоан, почему дом называется флигелем. Вместо ответа она указала на южный край участка, где виднелся закопченный и заросший кустарником остов каменного здания.

- Тут была лесопилка, - сказала Джоан. - Ее построили в восьмидесятых годах прошлого века, а лет пятнадцать назад она сгорела дотла. Тут, в кустах, ржавое оборудование. Дети вечно сдирают о него коленки и приносят мне разные детали. Во флигеле размещалось правление. По-моему, глупо до сих пор называть его флигелем.

Ллойд Пирси склонился над старым граммофоном "виктрола", стоявшим возле стола для пинг-понга. Вытаращив глаза, он внимал зычным раскатистым звукам, вырывавшимся из затянутого рваной тряпкой громкоговорителя. Ллойд стоял в той же позе в первый вечер, когда я приехал из Грэнтэма, и на следующий вечер тоже. Я видел, как он садится в лодку и выбирается на причал, но это было днем, а вечером Ллойд старался держаться поближе к граммофону. В моей грэнтэмской конторе мне казалось, что здесь, в парке Алгонкин, разумнее всего было бы подделаться под рыболова. Поэтому я приобрел щуку средних размеров, велел очистить её и привез сюда вместе с оборудованием для прослушивания. Ллойд застал меня за разделкой этой щуки и сразу же понял, что я за рыболов. Он сообщил мне, что двадцать пять лет проработал в Садбери, в комиссии по управлению национальными парками, и поэтому был в усадьбе завсегдатаем. Сейчас он пытался списать с пластинки слова песни. Кажется, это был Пол Робсон. Ллойд то и дело снимал иголку с древнего диска, делавшего 78 оборотов в минуту, и снова ставил её.

"Линди-Лу, Линди-Лу,

Боже мой, сейчас помру!"

У очага играли в карты. За два последних дня я начал узнавать некоторые лица, но нескольких картежников видел впервые. И знакомые, и незнакомые физиономии дружно повернулись ко мне, как только я шагнул в сторону карточного стола.

"Моя крошка Линди-Лууууу..."

На углу стола для пинг-понга стоял бачок с кофе. Я нацедил себе чашку, добавил молока и, по обыкновению, всыпал две ложки сахарного песку, после чего приступил к изучению имеющихся в наличии физиономий. Джордж Маккорд был поглощен игрой. Обладание мощным глиссером делало его главным источником шума во всем озерном крае. Он гонял на своей лодке туда-сюда и бороздил воды озера с таким видом, будто выполнял задания горных спасателей и смотрителей национальных парков. Сейчас Джордж сидел, уткнувшись подбородком в собственную грудь, и изучал карты, а голова его лоснилась от пота. Он исподлобья поглядывал на партнеров и, похоже, делал арифметические выкладки, записывая их кончиком языка на внутренней поверхности щек. Сисси, жена Ллойда, сидела рядом с Джорджем и хмуро пялилась на свои карты, как будто они были слишком маленькими. У Мэгги Маккорд, судя по выражению её лица, была отличная карта. Она пыжилась будто персидская кошка на перине.

- Три без козырей, - промурлыкала Мэгги и едва не облизала губы от удовольствия.

- Имейте совесть, Мэгги! - воскликнула Сисси, которая уже собрала свои карты в стопку, но теперь была вынуждена вновь сложить их веером.

Четвертым партнером был Дэвид Кипп. Это его лохматый отпрыск повсюду таскается за Джоан. Кипп жил в усадьбе с двумя сыновьями, а их мать, Мишель, лежала на больничной койке в Вермонте. Волосы у детей были белокурые, но с буроватым отливом. Кипп тоже был блондином, однако коротенькие ручки и ножки сводили на нет всю его красу. Судя по наружности детей, и Мишель имела светлые волосы, скорее даже пегие и пушистые, как одуванчик.

Мэгги перебирала карты тонкими изящными руками. Если не считать маленьких ладоней и стоп, Мэгги Маккорд была весьма и весьма крупной женщиной. Джоан, мой главный источник знаний, рассказала мне, что Мэгги была замужем за лесничим, но овдовела и получила в наследство надел на берегу озера рядом с усадьбой. На вид Мэгги было лет семьдесят с хвостиком.

Я - не ахти какой любитель бриджа, но из вежливости немного последил за игрой, пока её участники делали заявки. В свете голых лампочек умелые руки Мэгги, державшие карты и ловко управлявшиеся с сигаретами, выглядели на редкость изысканно.

"Милая, слыхала ль ты вчера,

как ночью пел пересмешник?"

Я отыскал укромный уголок возле книжных полок, на которых хранились все подшивки журнала национального географического общества, начиная с доколумбовых времен. В один из этих журналов уткнулся старший сын Киппа, я узнал его по макушке. Парень сказал мне, что ему тринадцать лет и зовут его Роджером. Не дожидаясь моих расспросов, Роджер сообщил, что его мать лежит в беннингтонской больнице с желтухой, которую подцепила в вегетарианском ресторане. Я надеялся, что у нас завяжется разговор, но внимание мальчика переключилось на девушек, загоравших на атоллах.

Ллойд все записывал слова песни. Мэгги Маккорд захапала ещё одну взятку. Ее сын смотрел на мать, и на лице его отражался миллион разных чувств; он напоминал Спенсера Трейси, гадающего, удалось ли ему запихнуть мистера Хайда в укромный уголок на всю ночь.

В свой первый вечер в усадьбе я заметил очень скрытную парочку. Эти двое сидели рядышком, соприкасаясь коленями, и старались держаться подальше от остальных. Его я прозвал Терновником - просто чтобы как-то прозвать, - а её - Гризельдой. Он чем-то напоминал римского патриция, а она была немного смущена и зажата. Днем я их не встречал, но вечерами они делали выходы и сидели с остальными, будто дикие звери на краю поляны. На сей раз они примостились у бревенчатой стены, под медвежьей шкурой, висевшей изнанкой наружу. Зубастая пасть скалилась, словно медведю не нравились слова, которыми обменивались эти двое. Оба выглядели так, словно их мучила несильная, но нудная боль. Даже проехав много миль по проселочной дороге и облачившись в защитный кокон из комарья и слепней, они не чувствовали себя счастливыми. Терновник проживал в одиночестве в шестом номере мотеля, а подружка обреталась по соседству. Впрочем, нет, между их номерами был ещё один, населенный занудливыми и тупыми молодоженами по имени Хеллмэн. Они развлекались, раскатывая на машине по всему заповеднику и устраивая пикники. Сейчас Хеллмэны, вероятно, сидели у костра на озере Опеонго и поглощали мягкое мороженое из тамошней лавки. При мысли о том, что здесь собралось столько городских жителей сразу, меня охватила тоска, но тут послышался шум мотора въезжавшей на поляну машины, и все повернули головы на этот звук. Он заглушил даже стук электрогенератора. Я услышал голоса, потом открылись и захлопнулись дверцы.

- Это Риммеры! - объявил Ллойд и снова повернулся к своей Линди-Лу. Бывшие владельцы, - сценическим шепотом просветил меня Ллойд. - У них дом на другом берегу озера.

Я поставил чашку. Голоса приближались и в конце концов прорвались сквозь двустворчатые двери вместе со своими обладателями:

- Будь я проклят, если отдам за эту покрышку хоть пять центов. Так и знай! И не нужны мне никакие пробки, заплаты и латки. Это я тебе точно говорю.

- Долт!

- Пег, я тебе прямо заявляю, что не намерен платить кучу денег за шину, которая теряет весь воздух, не пройдя и двух сотен миль. Нет уж, увольте. Всем привет! Джоан здесь? Мы тут гостинцы из города привезли.

- Привет, Мэгги, - сказала Пег, обходя стол и здороваясь с людьми, которых, похоже, хорошо знала. - Наверное, тут у вас лило как из ведра. Канава опять полна воды. Джоан не мешало бы вычистить её.

- Это пустяки. Зато цемент, который я оставил на причале, смоет оттуда, - Долт Риммер даже не пытался вести связную беседу. Главное, он сам понимал, что говорит, и этого было вполне достаточно. Для человека ростом в пять футов и четыре дюйма он был на удивление шумлив.

Во флигель он вошел важной поступью петуха, сопровождаемого безумно влюбленной квочкой.

- Долт, цемент был накрыт брезентом. Ты сам его туда положил.

- Брезентом, да? Что ж, буду считать, что мне повезло, если доведется снова увидеть либо цемент, либо брезент. Или ты не заметила, женщина, что на автостоянке настоящее наводнение? У них тут был такой же потоп, как у нас за озером. Ллойд, где Джоан? Нам пора на тот берег.

У Риммера было морщинистое лицо и такая мина, что все его маленькие неприятности казались сущими бедствиями. Сорвав с головы кепи, Риммер хлопнул им сначала по колену, потом по спинке кресла, как будто по-прежнему был у себя дома. В это миг в комнату вошла Джоан, обутая в желтые сапоги. Она несла в руке лампу "летучая мышь". Джоан сопровождали двое низкорослых мужчин, которые тотчас прильнули к стене и скрылись в темном углу.

- Так и знала, что это вы, Долт. Привет, Пег. Видели наше новое озеро?

- На тридцать седьмом шоссе у нас спустило колесо, а ведь шина была совсем новая.

- У вас, девочка моя, могут отобрать право на владение этим участком дороги, если вы не наведете там порядок.

- Знаю. Мы уже обсуждали это с Энеем. Проклятые бобры!

- Я своими глазами видел, как два десятка футов дорожного покрытия смыло напрочь. А тут у вас песок да щебень. Пожалуй, вам лучше заняться дорогой безотлагательно. В такие времена вам не помешало бы иметь при себе вашего благоверного, правильно, Пег?

- Джоан и сама прекрасно управляется. И не стращай её. Ничего тут не случится.

- Девочка моя, если дорогу смоет, легким испугом ей не отделаться. Мы-то всегда доберемся до дому посуху, у нас своя дорога есть. Я просто хочу помочь Джоан.

- Вы в своем репертуаре, Долт, - донесся от карточного стола голос миссис Маккорд. Она даже не подняла глаз. Двое сопровождавших Джоан мужчин молча угощались кофе.

- О, юная нация обретает голос, - фыркнув, пробормотал Долт. - Так, давайте-ка разгружать машину и нагружать лодку. Уже поздно, пора двигать домой.

- Разве вы не выпьете с нами чаю? Долт? Пег?

- Э...

- Девочка, нам лучше заняться своими делами, которых, как вы знаете, невпроворот. Спасибо за приглашение, Джоан, но в другой раз. Эней! окликнул Долт одного из мужчин, стоявших возле бачка с кофе. - Помоги, пожалуйста.

Риммер нахлобучил кепи на редеющую рыжую шевелюру и вышел вон. Пег двинулась за ним в сопровождении черноволосого мужчины в линялых джинсах. На мягкой траве перед флигелем стояла громадная машина. Когда открылись дверцы, "кадиллак" засиял что твой китайский фонарик, и Долт с Энеем принялись передвигать картонные коробки. Парочку они отнесли в хижину Джоан, при этом оба то и дело спотыкались в грязи и на мокром щебне. Пег поблагодарила Энея, а Долт сообщил ему, что с остальной работой он управится с помощью жены. Он загнал машину на причал и снял брезент с катера. Пег тем временем принялась доставать из багажника коробочки поменьше.

- Черт! - выругалась Джоан, увидев две глубокие колеи, оставленные "кадиллаком" на промокшей лужайке. Я усмехнулся и передернул плечами, а Джоан представила мне Энея, который норовил тихонько шмыгнуть обратно во флигель.

- А вы заядлый рыболов, - заметил он. - Я видел, как вы удили в жестянке возле сенатора.

Я не понял, что он имел в виду, но был уверен, что Эней никогда не попадался мне на глаза, а потому просто задал ему несколько рыбацких вопросов.

- Между островами тут мелководье, - пустился в объяснения Эней. Озерная форель собирается там, потому что острова заслоняют это место от солнца. Там хороший клев. Но есть и другие места. Удите в тени.

Карточная игра в доме шла своим чередом. Перед Мэгги Маккорд выросла новая стопка взяток, а у Сисси был такой вид, словно она беззвучно бормотала "боже мой". Я околачивался поблизости, одним глазом следя за игрой, а другим поглядывая на камин и примечая занятные события, происходящие в комнате. Эней снова покинул круг света и присоединился к своему приятелю. Я уже хотел подойти к ним, чтобы спросить, видели ли они обитателя усадьбы Вудворда, но тут Джоан схватила меня за локоть и подтащила к карточному столу.

- Не хочу прерывать игру, но, кажется, вы ещё не знакомы с нашим новым гостем, мистером Куперманом. Бенни, вы, наверное, знаете Сисси Пирси. А это Мэгги Маккорд и её сын Джордж.

Джордж был болваном в этом кону, и, похоже, роль давалась ему без труда.

- Бенни превращается в заядлого рыболова, правда, Дэвид?

Кипп добродушно кивнул. Мы с ним уже беседовали на причале, обсуждали наживку.

- К сожалению, ловить кайф от рыбалки куда легче, чем вылавливать озерную форель, - сказал я, приветственно кивая всем по очереди.

- Вы из Торонто, мистер Куперман? - полюбопытствовала миссис Маккорд.

- Из Грэнтэма. Пожалуйста, зовите меня Бенни.

- Это за озером, у водопада, правильно?

- Да, третий съезд за шоссе Королевы Елизаветы, ровно одиннадцать миль от водопада.

- Надеюсь, в Грэнтэме вас научили играть в бридж. Нам не помешала бы свежая кровь.

- Это называется переливание, верно? - спросила Сисси.

- Называйте как хотите. Если понадобится, могу попробовать стать вашим донором, - сказал я.

Иногда мне кажется, что речь моя звучит до тошноты фальшиво. В следующий раз скажу им, что не привез с собой лошадь для игры в поло и очень жалею об этом. Джордж был единственным, кто оценил всю глупость моего высказывания. Он посмотрел на меня так, словно утратил ко мне всякий интерес, и почесал свой мясистый нос большим пальцем.

- Джоан, - сказал он, - когда же вы начнете завозить пиво? Я гибну от жажды, честное слово, а пехать четверть мили до дома лень не позволяет.

- Я не имею права торговать спиртным, Джордж, и вы это отлично знаете. Мне ещё не дали разрешения. Я его только выправляю.

- Ха! Старый Уэйн Траск не останавливался перед такими ничтожными препятствиями, верно, мать?

- Помалкивай и смотри на свои карты, Джордж.

Джордж поджал губы как Рэймонд Мэсси и медленно взял со стола свою сдачу. Джоан пошла прочь от стола, и я за ней.

- Джоан, похоже, мы перезнакомились со всеми, кроме Энея и той парочки у стены, что ведет беседу с медвежьей шкурой.

Джоан кивнула в сторону Терновника и посмотрела мне в глаза. Я кивнул в ответ.

- Это Дез Уэстморленд и Делия Александер. Он из Оттавы, она - из Халла. Их свел случай, и получилась тихая милая пара. Насколько я понимаю, Дез недавно потерял жену. Только не пытайтесь сделать из них подозреваемых, Бенни. Неужели он или она способны взорвать соседа?

Ни сегодня, ни в любой другой день я не был расположен судить о людях по внешнему облику. Но вовсе не обязательно было сообщать об этом Джоан, которая знай себе продолжала болтать:

- А рядом с Энеем его брат, Гектор. Он учительствует в Хэтчвее. Эти двое - достояние здешней истории. Первыми приехали сюда. Эней - своего рода приложение к усадьбе. Работал ещё у Риммера, когда тот был здесь хозяином, а потом - у Уэйна Траска. Траск был не подарок. На трезвую голову бросался на всех с кулаками. Предок Энея - Анабль Дюфон, в честь которого назвали реку. Энея не так-то просто разговорить, но он может рассказать уйму интересных историй о первых днях этой усадьбы.

Мы приблизились к оставленному Ллойдом древнему граммофону, возле которого стояли Эней и Гектор, зажав в ладонях свои кофейные чашки, как будто сейчас была зима. Джоан представила меня обоим и ушла, предоставив нам самостоятельно барахтаться в неловком молчании. Мы смотрели, как она подбрасывает в очаг березовые поленья и ставит на место заслонку.

- Я думал, в национальном парке Алгонкин больше нет частных владений.

Гектор улыбнулся Энею, а тот перекинул жевательную резинку из-за одной щеки за другую. По-моему, я начал разговор не самой неудачной фразой, но на миг мне показалось, что я допустил промах, и братья не простят мне его. Однако Гектор решил принять меня в свое общество.

- Тут вы найдете все, что душе угодно, - сказал он. - Есть любители жить в палатках, как вот Эней, есть бывшие землевладельцы вроде Ллойда, есть частные дома, как у Риммеров на мысу. Есть даже владетели, которые сдают свои имения. Как в любом приличном обществе. Это я о поместье Вудворда. Сам-то Вудворд последний раз появлялся тут ещё до вьетнамской войны. Теперь он сенатор в Штатах.

- Но кто-то снимает его поместье? - спросил я, решив не отпугивать неожиданных осведомителей.

- Да, тут много усадеб сдано внаем. Две - на той стороне Второго острова, да ещё пустой дом на изгибе озера.

- Там живет какой-то мужик, - вставил Эней. - Я его видел сегодня.

- Ну вот, в этом году народу опять столько, что хоть озеро пруди.

- Вы так и не ответили мне на мой вопрос. Я-то думал, парк принадлежит властям провинции, а это...

- Парку уже девяносто лет, - ответил Гектор, всеми силами стараясь сделать вид, будто говорит что-то новое, а не произносит заранее заготовленную речь. - А политика - штука непостоянная. Каждые пять-шесть лет все меняется. Когда-то вы могли построить тут домик. Теперь - фигушки. Власти даже пытались снести уже построенное. Хотели, чтобы тут были дикие места, понятно? К концу столетия планируется опять превратить все это в глухомань. Раз в десять лет кто-нибудь составляет отчет, и власти ставят перед собой новые задачи. Потому-то Ллойд и лишился своего имения, а Долт Риммер - нет. Он выбрал более удачное время, чтобы построиться, не связывался с заготовителями древесины и не очень рьяно поддерживал власти. - Гектор улыбнулся, осознав, что вещает как уличный оратор. - Если написать историю Алгонкина, получится захватывающее чтиво. Всякий раз, когда в Торонто меняется власть, здесь тоже все переворачивается. Энею повезло, он наезжает только на лето, а это считается туризмом, и правительство ничего не может сделать.

Эней, о котором шла речь, молчал, но кивал и наблюдал за мной, стараясь определить, какое действие оказывают на меня слова его брата.

Затем взгляд Энея устремился на Джорджа, который потягивался и зевал во весь рот. Он покинул свое место за карточным столом, вышел из комнаты, потом появился снова. Я разглядел очертания бутылки виски под его рубахой. Лицо Джорджа уже раскраснелось от выпивки. Когда он бывал под мухой, я невольно начинал прикидывать длину его рук, чтобы ненароком не оказаться в пределах досягаемости. Подобравшись к Джоан сзади, Джордж облапил её, и я вдруг почувствовал себя бойскаутом. К счастью, она сумела освободиться от медвежьих объятий, не рассердив Джорджа. Сняв его ручищу со своего плеча, она заставила Джорджа разогнуть локоть и вернула ему несдержанную конечность, будто та была каким-то неодушевленным предметом, забытым Джорджем на крыльце Джоан.

- Ну, сжальтесь же, Джоан, - заканючил Джордж. - Я ведь по-дружески. Ну как я могу вас обидеть?

- Совершенно верно, Джордж. Вы просто мечта. Только где вы пропадали, когда мне надо было нарубить дров для очага?

- Я просто забыл, Джоан. Напрочь запамятовал. Но зато помогу вам изловить бобра, обещаю.

- Хорошо, Джордж. Но Эней дал мне слово, что пойдет на охоту с утра. Кроме того, дров ещё мало. Есть тысяча способов принести пользу, Джордж, и все они вам известны.

Услышав имя Энея, Джордж принялся озираться в поисках его носителя. Подтянув брюки, он направился в нашу сторону. Решив, что неплохо бы выпить ещё кофе, я двинулся прочь, подгоняемый духовитым дыханием Джорджа. Когда я оглянулся, то увидел, что Гектор беседует с Дэвидом Киппом, а Джордж стоит в опасной близости от Энея. Он явно нарывался на драку, но я не представлял себе, как Джордж осуществит свое намерение, поскольку Эней просто стоял и слушал его, с серьезным видом склонив голову набок. Ллойд опять прилип к граммофону.

"Эх, лучше уж лечь да помереть".

Теперь заговорил Эней, а Джордж возложил могучую десницу на его плечо и обратился в слух. Гектор поглядывал в их сторону, но Эней предпочел не доводить дело до драки; он отодвинулся от Джорджа и сказал так громко, что я прекрасно расслышал его:

- Не нравится мне этот парень, но я с ним поговорю, потому что вы поступаете неправильно.

- Только попробуйте. Я вам тогда устрою!

Эней улучил момент. Он оглядел Джорджа с головы до ног, точнее, с грязной слесарской кепки до спутанных шнурков на ботинках, и сказал:

- Не думаю, Джордж. Вы не причините мне вреда.

Карточная игра вконец расклеилась. Дэвид Кипп направился к бачку с кофе, Сисси - к мужу, а Мэгги Маккорд оторвала от кресла свои дородные телеса и переместила их на табурет перед пианино.

Наверное, когда-то Мэгги была очень миловидной женщиной, но те дни давно миновали. Она передвигалась с грациозной неторопливостью, которую люди более молодого возраста называют величавостью но, которая, вероятно, объясняется болезнями суставов. На Мэгги было пышное полупрозрачное платье, которое не очень ей шло и благодаря этому скрывало изъяны фигуры. Оно напоминало мне затухающий костер, в котором оранжевые, красные и желтые язычки пламени окрашивают слабым багрянцем черные головешки. Мэгги уселась перед пианино, взглянула на клавиши, и её многочисленные подбородки затряслись как желе. Взяв громкий аккорд всеми десятью пальцами, она сразу завладела вниманием присутствующих. За первым аккордом последовал второй, весьма созвучный своему предшественнику. Мэгги заставила древнее пианино реветь как церковный орган. Похоже, она заиграла какой-то старый гимн. Остальные гости отложили книги и журналы, словно Мэгги Маккорд призывала злых духов. Она сыграла куплет и начала сызнова, а все находившиеся в комнате (за исключением вашего покорного слуги) запели так, словно от этого зависела их жизнь: "Над гренландскими горами ледяными".

Я испытал странное чувство. Тут были уже не северные канадские леса, и я больше не приглядывал за Норбертом Пэттеном. Все происходящее изрядно смахивало на состязание. Казалось, если запеть ещё громче, можно переполошить всех обитателей усадьбы Вудворда. А потом начало происходить нечто забавное. Спустя какое-то время музыка и пение подействовали на меня. Годы учения в грэнтэмском университете не прошли даром. Я почувствовал, как откуда-то из бездн души поднимаются на поверхность слова следующего куплета, как они рвутся наружу, и тоже запел срывающимся, но громким баритоном: "И дуют бризы пряные над островом Цейлон. Прекрасен мир, чудесен мир, лишь человек смешон".

Миссис Маккорд оторвала взгляд от своих заперстневелых пальцев и ободряюще кивнула мне, предлагая голосить и дальше. Стоявшая рядом Сисси Пирси одарила меня заговорщицкой улыбочкой. Я понимал, что мое пение сплошная лажа, но не знал, как остановиться, и слова сами срывались с уст. Это было странно и немного страшно, как будто слова втайне от меня самого копились в моем подсознании, но теперь вдруг вырвались наружу.

"Презрев дары Господни, язычник, слеп и глух, камням в кумирнях молится, им сообщая дух".

Да уж, по крайней мере, сегодня вечером никто не заподозрит меня в языческой ереси. Сегодня я не сойду даже за приверженца Яхве. С чего бы вдруг милому еврейскому мальчику распевать гимны? Может, не хочет выглядеть белой вороной? Не потому ли папаша отправил меня учиться читать на иврите? В школе надо идти на уступки. Там либо стоишь в коридоре, разглядывая вензеля королевы Виктории, либо распеваешь вместе со всеми. Коридоры я всегда ненавидел, а пение любил, поэтому вовсе не чувствовал себя как человек, предающий родные корни.

Добравшись до конца первого гимна, Мэгги тотчас грянула ещё один. Я обнаружил, что и теперь вполне могу подпевать остальным. Впрочем, какое там подпевать? На этот раз я был запевалой.

"Будь же благословен, о странник вдали от гавани родной. Пусть солнце озарит твое жилище,

пускай судьба вернет тебя домой".

Этот гимн я освоил в пятом классе благодаря мисс Макдугал. Рэй Торнтон наверняка её помнит. Она заставляла нас распевать каждое утро по сорок минут кряду, причем всех без разбору, и евреев, и язычников. Мы делали это с удовольствием, поскольку знали, что за пением гимнов неизбежно последует устный счет. Хорошо, что я вспомнил о Рэе Торнтоне. Кабы не он, меня здесь и вовсе не было бы.

Когда, наконец, стих последний могучий аккорд, и мы все замерли, выстроившись в ряд, с озера донеслись отголоски нашей песни. Я явственно различил собственный голос на фоне остальных. Оказывается, я орал во всю глотку, да ещё и наслаждался этим.

- Право же, мистер Куперман, у вас и впрямь есть голос, - сказала миссис Маккорд, уступая место за инструментом Дэвиду Киппу. - Вы когда-нибудь учились петь?

- Боюсь, я из тех обладателей баритона, которые постигают науку вокала в душевой кабинке.

- Вы скромничаете, мистер Куперман, - возразила Сисси Пирси, вручая мне кружку кофе, хотя я не просил её об этом. - У вас очень чистый и хорошо поставленный голос, правда, Мэгги?

- Вы вгоняете бедного мальчика в краску, Сисси. Впрочем, я тоже не лучше. Идите сюда, мистер Куперман, присядьте рядом со мной и полюбуйтесь затухающим очагом. Мы любим немного попеть по вечерам. Это вошло у нас в привычку. Правда, Ллойд Пирси редко участвует в спевках. Считает, что все это - розовые слюни. Но нам нравится. Прекрасное упражнение для легких. Не говоря уже о духовном настрое.

Я сел. Шабаш ведьм вокруг продолжался. Видимо, сегодня была моя ночь посвящения. Завтра я буду уже старожилом, как эти медвежьи шкуры на стене. Крис, младший сын Киппа, объявил всем присутствующим, что они с отцом видели оливковую мухоловку, но это никого не заинтересовало. В комнате по-прежнему звучала музыка, но теперь светская и, вроде бы, французская. Едва ли кто-то захотел бы петь под аккомпанемент Дэвида, но, по крайней мере, под него можно было вести беседу.

- Дэвид - большой любитель состязаний. Так и норовит развенчать меня. Впрочем, я и не скрываю, что умение играть громко - мое единственное достоинство как пианиста.

- Кажется, это Дебюсси, - полувопросительно проговорила Сисси. Такая уж у неё была манера. - А вы играете, мистер Куперман?

Я покачал головой и постарался выказать глубочайшее сожаление.

- Мне нравится это произведение, - сказала Мэгги Маккорд, размахивая в воздухе скрюченным пальцем, и мы дружно навострили уши. Мэгги улыбалась ещё несколько тактов, но потом далекая гагарка на озере закричала нелепым тенором, и улыбка Мэгги погасла.

Остаток вечера прошел приблизительно в том же ключе, хотя пение кончилось. После спора с Энеем Джордж куда-то исчез, чета Пирси придвинулась поближе к огню, Роджер и Крис, отпрыски Киппа, читали "Нэшнл джиогрэфик", их отец прилип к табурету перед пианино, склонился к клавиатуре и наигрывал что-то, услаждая собственный слух. Пугливая парочка, Дез Уэстморленд и Делия Александер, следили за нами, прильнув спинами к бревенчатой стене. Где-то в половине одиннадцатого Гектор пожелал всем доброй ночи, и мы услышали, как он покатил в сторону Хэтчвея. Эней изучал карту национального парка, способную столь красноречиво поведать историю всех его поселений. Не говоря ни слова, он показал мне точку, в которой стояла Петавава-Лодж, а потом ещё несколько не очень отдаленных мест.

- Хорошее озеро для форели, - сказал он. - Вот тут - жерех. А на западе - окунь и судак.

Я впервые слышал слово "жерех", но все равно поблагодарил Энея за сведения.

В одиннадцать часов шум генератора вдруг сделался громче, а потом начал затихать. Лампочки медленно померкли. Поскольку в первый свой вечер я то и дело спотыкался по пути домой, на сей раз мне достало предусмотрительности запастись фонариком.

Мы гурьбой вышли из флигеля и уже собрались пожелать друг дружке спокойной ночи, когда вдруг увидели стройную незнакомую брюнетку, которая поднималась по склону от причала. На согнутой в локте левой руке она несла одеяло, а в правой держала весло. Мне удалось разглядеть очертания вытащенного на берег и перевернутого каноэ. Проходя мимо, женщина улыбнулась, но не попыталась заговорить с нами.

- Сладкая лепешечка, - заметила Мэгги. - Вот повезет кому-то.

- У кого полные карманы, - подхватил Ллойд. - Видели машину, на которой она раскатывает? - Он встряхнул ладонью, как будто ожег пальцы.

На стоянке смутно виднелась дорогая "ламборгини", по оси утонувшая в грязи. Спортивная машина выглядела довольно неплохо, особенно рядом с моим ржавым "олдсмобилем"

- Ее зовут Алин Барбур. Приехала в тот же день, что и Бенни, сообщила Мэгги. - Если хотите знать мое мнение, она только что порвала со своим дружком. У меня нюх на такие вещи.

Мы следили за удалявшейся задним ходом машиной, пока та не скрылась во мраке. Вскоре послышался скрип открываемой двери хижины.

- Не очень общительная девица, правда? - заметила Мэгги.

- А прежде она тут бывала? - полюбопытствовал я.

- Как-то раз... - начал было Эней, но тотчас умолк.

- Не знаю, - ответила Мэгги. - А, вы заметили, что мне известно её имя. Бенни, я в курсе почти всех происходящих здесь событий. Например, я осведомлена о том, что вчера вы спасли жизнь мистеру Эдгару.

- Что он сделал? - переспросила пораженная Сисси, и Мэгги вкратце поведала ей о моем героическом деянии. Судя по выражениям лиц моих соседей, для них это было откровением. Хотя как знать.

- Бедняжка Бенни, - сказала Сисси.

- Зато мистеру Эдгару повезло. Ну, ладно, спокойной всем ночи. Сисси, Эней, приятных снов. - Мэгги зашагала на север, к бревенчатой дороге, которая проходила через усадьбу. Остальные двинулись в противоположную сторону.

- Доброй ночи, Мэгги.

- Доброй ночи, миссис Маккорд.

- Доброй ночи. Да благословит вас господь. Не забудьте, меня следует называть просто Мэгги. Так все делают. Если хотите, приходите завтра на чай. Доброй ночи.

5.

Я встал ни свет ни заря, потому что меня разбудил птичий гомон, такой громкий, что о сне не могло быть и речи. Сварив четыре бурых куриных яйца, я порубил их, высыпал в кастрюльку и сдобрил майонезом, после чего сделал себе два бутерброда. Разумеется, в свете моих представлений о приличной еде эта снедь не шла ни в какое сравнение с лакомствами, которые подавали в "Объединенном сигарном баре" Грэнтэма, но была не так уж плоха, если учесть, в каких условиях приходилось стряпать. Выглянув из окна, я увидел, что поверхность озера спокойна, а белые березы делали пейзаж похожим на рекламный ролик, прославляющий лески, крючки и грузила. С причала доносился детский визг, сопровождаемый плеском воды и смехом. С другой стороны слышался звук запускаемого движка генератора. Обычно Джоан не включала его в такую рань, поэтому я решил воспользоваться случаем и прослушать привезенную с озера кассету, пока в сети есть ток. Слушая, я завернул бутерброды в пакет из-под хлеба.

"Норри, ты не можешь позволить себе...

- Да мы с ним, можно сказать, вместе росли. Разве я никогда не упоминал Энея Дюфона?

- Это вопрос безопасности, Норри.

- Угомонись, Оззи. Он не знает, кто я такой. Готов спорить, что Эней читает газеты не больше десяти раз в год. Я познакомился с ним, когда ещё не знал Вэна. Хватит потеть, Оззи. Эней - индейский проводник, он не покидает пределов парка. Для него Хэтчвей - большой город.

- Хватит с нас этого галантерейщика...

- Бенни? Имей совесть, Оззи, я должен упражняться, чтобы громить его.

- Видел я этого дурня. Он целыми днями удит рыбу."

Последнюю фразу произнес какой-то новый голос. По-моему, он принадлежал человеку, которого я называл мистером Чистюлей. Он был похож на телохранителя и говорил соответственно. Фраза увенчалась придурочным смешком. Впрочем, возможно, я отнесся к нему предвзято.

"Замолчи, Уилф, мы слишком заняты".

Итак, мистера Чистюлю зовут Уилф. Рад познакомиться.

"Но вот что странно, - продолжал магнитофон голосом Пэттена, - Эней пришел ко мне не просто так. Он показал мне вот это."

Я услышал, как что-то твердое ударилось о доски стола, и "ах!" Лорки.

"Сукин сын!" - воскликнул ещё один незнакомый голос. Наверное, Коротышкин.

"Грубо, но верно, Спенс.

- У тебя нет времени якшаться с индейскими проводниками.

- Отстань, Оззи. Все люди равны и все они драгоценны.

- Как ты думаешь, Норри, где он это достал? - спросила Лорка. Судя по её голосу, на ЭТО стоило посмотреть. Я представил себе россыпь алмазов, сапфиров и изумрудов.

"Ты понимаешь, Дюфон помнит, как Вэн старался приохотить меня к минералогии. Как тебе известно, он был геологом и ходил в экспедиции, прежде чем стал младшим сенатором от Вермонта. Вэн брал нас с собой в леса и долбил камни молотком.

- А этот Эней не сообщит в газеты?

- Успокойся, Оззи, не сообщит. И этот тупоголовый рыболов, сбывающий мальчишкам свою добычу, тоже не сообщит.

- О боже! Еще один прокол! Норри, твое прикрытие трещит по всем швам. Если узнают, что ты не на Сан-Клементе... Надо заткнуть этим парням глотки. Ставки слишком высоки. Что, если они проболтаются?

- Да не тревожься ты так. А теперь тебе, пожалуй, пора отправляться. Не забудь поговорить с Вэном. Прощупай его, проверь, не болтает ли на стороне. Я хочу знать, с нами он или нет.

- Перед отъездом я встречался с Пи-Джеем. Он знает, что нам нужно от Вэна.

- И пусть Этан отдаст эту штуку в лабораторию на анализ.

- Черт побери, Норри!

- Уговор дороже денег."

Я понятия не имел, кто такой Пи-Джей, но был готов биться об заклад на свой загар, что Этаном звали шофера Оззи. "Пи-Джей" звучало слишком по-американски. Видимо, это кто-то из Штатов, посредник между Вэном и Пэттеном.

Засим последовали препирательства по вопросу о том, пила Лорка спиртное или нет. Она доблестно защищалась и в конце концов удостоилась проповеди о вреде пьянства. А потом генератор отключился, и магнитофон, понятное дело, тоже. Видимо, начав терять власть над своей империей, Пэттен решил покрепче взять в оборот горстку самых преданных соратников, готовых отправиться в изгнание следом за своим вождем.

Запихнув бутерброды в ранец, я вышел из дома на солнцепек. Проволочная дверь хлопнула за моей спиной, а утренний зной тихонько ударил меня в солнечное сплетение. Жестянка, как Эней Дюфон прозвал мою дюралевую лодчонку, накалилась так, что и не притронуться. Пришлось размещать в ней свои телеса с великой осторожностью. Но сперва, дабы отсрочить этот неприятный момент, я решил вернуться в дом за снаряжением.

На надувном матрасе в конце причала возлежала Алин Барбур, хозяйка "ламборгини". Она была облачена в розовое бикини с черной окантовкой. На виду оставались обширные пространства загорелой кожи. Прикрыв глаза ладонью от солнца, Алин Барбур наблюдала, как я пялюсь на нее.

- А вы ранняя пташка, - протяжно произнесла она. Я опустил глаза. Поединок взглядов - не для меня, я в этом деле слабоват, даже если в тылу такой союзник, как солнце. - Говорят, ваше имя - Куперман.

- Так и есть. Я отправляюсь удить рыбу.

Это утверждение звучало довольно глупо в устах человека, стоящего одной ногой в лодке и прижимающего к боку удочку. Алин Барбур усмехнулась и сдвинула на лоб свои большие темные очки. Глаза у неё были карие, с легкой бесовщинкой.

- Меня зовут Алин Барбур. Извините, постоянно забываю, что не все знают, кто я такая. Большую часть времени приходится торчать в театре. Я художник-декоратор, и весьма известный. Никак не могу запомнить, что театр - это ещё не весь мир, - она сняла колпачок с тюбика и начала смазывать плечи каким-то белым кремом. Движения её были томными и вялыми, даже слишком томными и вялыми для этого времени суток. По моим понятиям, в восемь утра надо быть бодрее. - До встречи, - бросила Алин и встряхнула копной волос как в рекламном ролике про шампунь, после чего вновь сосредоточилась на умащении плоти. Я спустился с мостков и кое-как устроился в раскаленной лодке.

Первым делом я проплыл мимо усадьбы Вудворда. Машина все так же стояла перед домом. Что ж, по крайней мере, они не удрали под покровом ночи. Я взял червяка, насадил его на крючок и бросил в воду. Червяк казался почти белым.

Посидев с полчаса, я так и не заметил никакого движения. Солнце припекало, и голове стало жарко. Надо было нахлобучить шляпу. Это было бы замечательное зрелище, подумал я, закрывая глаза и видя просачивавшийся сквозь веки красный свет. Моя шляпа в канадских лесах смотрелась бы как бикини в оперном театре. Черт, я никак не мог выкинуть из головы это бикини. Интересно, почему? Из-за розового цвета или черной окантовки? Я снял рубаху, потом майку и окунул последнюю в воду, затем отжал и обмотал вокруг подгорающей головы. Минуту-другую по моим плечам бежали освежающие струйки озерной воды, которые исчезали в складках жира на нависшем над ремнем животе. Надо использовать время с толком и попробовать избавиться от жирка, нагулянного за зиму в городе. Самый верный способ сделать это пойти к поленице, посмотреть, как Джоан колет дрова, а потом отправиться обедать.

С моего места мне была видна изрядная часть озера. Усадьба пряталась на берегу залива, за островом на севере можно было разглядеть конец озера. Оно лежало среди лесистых холмов, их пологие склоны начинались у самой воды. Только на западе берег был относительно крутым, но и тут он лишь отдаленно напоминал утес. С точки зрения гребца озеро было весьма обширным, но Риммер с его моторным катером наверняка назвал бы Биг-Краммок чуть ли не лужей.

Где-то на западе, вероятно, в одном из затонов, послышался стрекот мотора, который завелся после того, как кто-то трижды дернул шнур. Мотор был мощный, и его рев в такой ранний час показался мне неуместным. Пока я гадал, из-за какого мыса появится лодка, она проворно выскочила из ближайшего ко мне заливчика и поперла прямиком на меня. Она была похожа на немного уменьшенный полицейский катер, какие показывают в кино. Я не отводил глаз от громадной фары, установленной на носу, и от раскачивающейся легкой скорлупки, подталкиваемой мотором, который так и норовил обогнать лодку. Разумеется, в катере сидел Джордж. Он едва умещался в своей посудине. Мощная грудь нависала над тугим пузом. Ветровое стекло было забрызгано водой. Сбавив обороты, Джордж мягко подплыл ко мне.

- Доброе утро, - гаркнул я, перекрикивая плеск рассекаемой винтом воды. - Прекрасная погода.

- Да, когда нет снегопада. Вы снова здесь. Чем вас так привлекает эта часть озера?

Он достал из нагрудного кармана табак и бумагу, свернул самокрутку, выполнив львиную долю этой работы одной рукой, и прикурил. Я почувствовал злорадство, когда папироса вспыхнула и тотчас сделалась вдвое короче.

- Эней посоветовал попытать счастья здесь Он сказал: лови в тени. А сейчас тень - к западу от Первого острова, - ответил я. И добавил: - К вашему сведению.

Но это его не проняло.

- С утра лучше удить у дальнего берега. Если, конечно, вам нужен не жерех.

Я по-прежнему знать не знал, что такое жерех, но видел, что, по мнению Джорджа, ловить эту рыбу - не мужское дело. Джордж выплюнул в воду ошметки табака и дал газу, да так громко, что вся озерная форель наверняка в страхе бросилась вон из Биг-Краммок. В мгновение ока Джордж достиг причала Вудворда, привязал катер и зашагал к дому, неся низку рыбы, которую, судя по её виду, следовало бы закоптить или провялить. Что там ещё делают с рыбой, которую есть противно, а выбрасывать жалко? Минут на пять Джордж скрылся из виду, потом снова появился, шагнул на причал и подошел к своему катеру. Проплывая мимо, он сделал все, что мог, чтобы хорошенько покачать меня на волне. Моя крошечная дюралевая лодчонка едва не опрокинулась. Джордж оглянулся и заржал. Парень он был простецкий и любил нехитрые развлечения. Он погнал свою лодку прочь и скрылся с глаз менее чем за две минуты. Катер делался все меньше и наконец превратился в крошечную точку у северного берега озера.

Я смотал удочки, опустил в воду весла и погреб к острову. Когда лодка ткнулась носом в песок, я выпрыгнул на берег (замочив одну ногу) и продрался сквозь кусты на другую сторону острова, откуда была видна усадьба Вудворда, правда, несколько в другом ракурсе. Теперь усадьба была дальше, но зато я мог смотреть на неё без помех, и никто не спрашивал, чего я таращу глаза.

Около машины шла какая-то возня. Я захватил из лодки бинокль и сфокусировал его, глядя на кольцо с тремя лучами на капоте "мерседеса". Справа от машины Лорка вела беседу с Уилфом и Спенсом. Мужчины были в шортах и теннисках, а Лорка в темно-синей мужской рубахе, завязанной узлом на животе. Белая теннисная юбка оттеняла длинные загорелые ноги. На миг мне показалось, что мужчины собираются оставить в доме Лорку и укатить в Хэтчвей, но нет: они все забрались в машину, та развернулась и поехала вверх по проселку к бревенчатой дороге. Через пять минут они пересекут подворье Петавава-Лодж. Пэттен остался в доме один. Пожалуй, пора сыграть в шахматы.

Первым делом я сменил ленту в магнитофоне, лежавшем в мешке для мусора, и выгнал оттуда уховерток. Потом съел бутерброд, который показался мне картонным, поскольку запить его было нечем. И, наконец, решил разложить по полочкам все, что знал о Пэттене, чтобы на этой основе предугадать его следующий ход.

Он приехал сюда не загорать и не опробовать новое рыболовное снаряжение. Теперь, когда дальнейшая судьба "Последнего храма" в руках Верховного суда, он просто забился в укромный уголок и ждет, что решат в Вашингтоне. Если восемь стариков и одна старуха проголосуют в его пользу и признают, что Пэттен правдиво изложил суть задач своей секты, он просто вернется на телевидение и опять будет вести "Часы судьбы" и ораторствовать на многотысячных сборищах до тех пор, пока налоговая служба не отыщет какую-нибудь другую прореху в его священной броне. Но если решение окажется неблагоприятным для Пэттена, его песенка спета, во всяком случае, в Штатах. Какой тогда смысл возвращаться и расхлебывать кашу? Четыреста миллионов ему не собрать. К тому же, в Штатах ему предстоят многолетние скитания по судам. В конце концов поверенные Пэттена возненавидят его не меньше, чем федеральные фискалы. Это - единственное, чего он сможет добиться. Пэттену достало ума слинять до оглашения вердикта. Родился он в здешних краях, но это вовсе не значит, что именно тут собрался доживать свой век. Уж слишком любит Пэттен злачные местечки, которых полно в Европе. У него было две причины приехать в парк Алгонкин. Во-первых, чтобы дождаться решения, а возможно, и выправить себе новые бумаги. В наши дни ещё можно достать поддельный канадский паспорт, и, вероятно, как раз этим Пэттен и занимается. Чтобы получить паспорт, как и любое другое почтовое отправление, нужно время. Итак, он просидит в усадьбе Вудворда до решения суда и, если оно окажется неблагоприятным, останется здесь ровно столько, сколько потребуется, чтобы получить паспорт на другое имя, а потом сразу же уедет. Разумеется, вся эта возня не будет стоить и выеденного яйца, если кому-то из нынешних обитателей берегов озера Биг-Краммок все-таки удастся прикончить Пэттена. Взрыв моторной лодки был подготовлен и осуществлен на высшем уровне, просто убийце чуть-чуть не повезло, и он не смог отправить Пэттена на тот свет. Но ведь совершенство достигается практикой.

Пока я предавался грезам наяву, главное действующее лицо моих ночных сновидений село в красное каноэ и отплыло от коротких мостков на противоположном берегу. Пэттен орудовал веслом, сидя у борта и немного сместившись к корме. Он направлялся прямиком к моему островку.

Я убрал свое оборудование, сунув в мешок заодно и бинокль, и прикрыл тюк дерном, листвой, сучьями и ветками. Убедившись, что и сам с трудом могу отыскать свой тайник, я вернулся к лодке. Ноги мои ныли от боли. Таким образом природа напоминала мне, что шпионский промысел - грязное дело. Сев в лодку и оттолкнувшись от берега, я отдался на волю волн и принялся растирать затекшие ноги.

- Эге-ге, приятель!

Он погружал весло в воду без всплесков. Поэтому я не услышал его, хотя знал, что он вот-вот подплывет.

- Вам надо бы поставить сирену на свою посудину. Слава богу, что у меня здоровое сердце.

- Я научился этому фокусу у индейцев, когда был мальчишкой, похвастался Пэттен. - А ты, я смотрю, не рыбачишь.

- Да вот, решил передохнуть. Я уже столько наловил, что хватит на целую армию.

- А я ездил взглянуть на обломки.

- Понятно.

- Ну так вот, я обнаружил кабель, который тянется от мотора к бензопроводу.

- Знаю. Я тоже его видел. Поэтому и торчу здесь. Кто-то на этом озере крепко вас недолюбливает, мистер Эдгар. Если вы внимательно осмотрите топливные шланги, то увидите, что на них ослаблены зажимы. Когда вы включили подсос, бензин разлился.

- И как только я дернул пусковой шнур...

- Случайная искра. Бензин вспыхнул. Просто чудо, что бак не взорвался.

- Там было не так уж много топлива, это меня и спасло. Ну, и ты, разумеется.

- Кто-то покушался на вас, мистер Эдгар, и вполне вероятно, что они попытаются снова. Надеюсь, вы не собираетесь надолго задерживаться здесь.

- Я сижу тут, потому что жду вестей, приятель. Вот получу их и отправлюсь догуливать отпуск куда-нибудь еще. Ты бывал в Испании?

- Нет. Ни разу не выбирался дальше Майами. Хотя однажды съездил в Лас-Вегас. Потерял там последнюю рубаху. С тех пор стараюсь держаться поближе к дому. Оно и немудрено.

- Порой мне хочется плавать на яхте по Средиземному морю и заходить во все порты. Чтобы узнать город, надо приблизиться к нему по воде и начать с порта. Там средоточие жизни. Прилетая на самолете, никогда не знаешь, куда тебя занесло: эти взлетно-посадочные полосы все одинаковые.

У Пэттена было широкое плоское лицо, отороченное понизу бородой. Он имел привычку улыбаться после каждой фразы, дабы выказать дружеское расположение. Эта улыбка как бы вопрошала о чем-то. Она была широкой, белозубой, и Пэттен без колебаний пускал её в ход, общаясь со мной, особенно когда я обыгрывал его в шахматы. Не замечал, чтобы он проявлял расточительность, одаривая такими же улыбками Лорку, Спенса и остальных.

- Чем вы занимаетесь, мистер Эдгар? - спросил я в надежде проверить, надежная ли у него легенда. Вреда от этого быть не могло: я уже сообщил Пэттену, что торгую женской одеждой. Он лучезарно улыбнулся мне, а потом сказал, что пишет на религиозные темы.

- Это что-то вроде журналиста, верно?

- И да, и нет. Я написал несколько богословских трудов.

- Должно быть, они отлично расходятся. Есть места, где только их и продают, да ещё поздравительные открытки. Но религия - не моя епархия, словно оправдываясь, проговорил я.

- Религия - наша общая епархия. "Как прохладная вода страждущему дорога нам добрая весть из дальних краев".

Да, он и впрямь был проповедником. Странное дело: я как-то забыл об этом, точнее, не придавал значения. Телевизионный образ для меня - не более чем телевизионный образ. Я не думал, что Пэттен таков и в частной жизни. В конце концов, не станет же цирковой клоун и после работы сыпать шуточками. Я постарался глубокомысленно кивнуть, дабы Пэттен убедился, что его благочестивые труды не канули втуне.

- Наверное, я просто один из тех ничтожных грешников, о которых вы пишете.

- Помни, греховодник теряет всякую надежду попасть на небеса. Грех отвратителен.

- Оно, конечно, так, да только Господь бог наш остался бы без работы, будь все мы одинаковы. Возьмите, к примеру, меня, грешного. Я - заурядный человек, можно сказать, среднестатистический. Среднего роста, среднего веса. Увлечения у меня тоже самые что ни на есть обыкновенные. А если я посредственность, каким образом мне удастся стать великим грешником? Будучи посредственностью во всем, я и грешником должен быть весьма посредственным. Так что, возможно, мои дела в мире ином сложатся не так уж плачевно.

- Коль скоро господь изгнал нечестивцев с небес, стало быть, по установленному им закону, грешникам туда путь заказан. "Ибо душа грешника принадлежит сатане".

Высказавшись в таком духе, Пэттен сообщил мне, где найти эту последнюю цитату. На случай, если я вздумаю поискать её в Библии, когда в следующий раз остановлюсь в "Холидей-инн".

- Если все это так, куда нам девать Иисуса? - спросил я. - Мне всегда казалось, что он любил направлять грешников на праведную стезю. Неужели исповедь подонка, лежащего на смертном одре, стоит меньше, чем жизнь, проведенная на коленях и в молитве?

Пэттен покачал головой, выудил из кармана немного искривленную тонкую сигару и сунул её в рот.

- Как же далек ты от понимания, - посетовал он, охлопывая свои карманы. Не найдя спичек, Пэттен принялся ощупывать себя по-новой, но в конце концов прикрыл ладонью поднесенную мною спичку, которую я зажег, чиркнув ею по дюралевому борту лодки. Худо-бедно раскурив свою сигару, Пэттен добавил: - Все это довольно сложно, приятель.

- Не могу сказать, что много думал об этом.

- Тогда, как говорится, будь готов к последствиям. К вечному проклятию!

- Погодите-ка. Мне показалось, вы считаете, что Христос принял смерть за людские грехи. Что ж, вот я, грешник. И как обстоит дело? Либо да, либо нет. Если нет, значит, ничего не изменилось. Бог по-прежнему остается все тем же завхозом с разграфленной пополам книгой учета и решает, кому взойти на небеса, а кому низвергнуться в преисподнюю. Если, как вы говорите, Христос искупает наши грехи, то почему бы человеку не посвятить этому последний час жизни? Большинство людей устроила бы и последняя минута.

- Ты слеп как каменная глыба.

- Я так понимаю. Вот мы с вами сидим здесь, покуриваем и никому не делаем зла. Не вижу, что в этом плохого.

- Не видишь, хотя имеешь глаза.

- Нет, я вот о чем. Какой смысл спасать душу непьющего служителя церкви, когда можно захапать массового убийцу? Если вы говорите, что бог любит прощать грешников, нас, грешных, это вполне устраивает. Кем бы мы были друг без друга?

Эта беседа благотворно действовала на мое кровообращение. Я снова чувствовал свое колено. Лодки потихоньку сближались, но вдруг Пэттен взмахнул веслом и быстро подплыл ко мне.

- Коль скоро тебя зовут Куперман, должно быть, ты еврей, - сказал он и улыбнулся на тот случай, если обидел меня своей наблюдательностью.

- Совершенно верно. Но в таком городишке, как Грэнтэм, неизбежно вырастаешь кальвинистом, и неважно, какое определение присобачивается к этому слову. Наша синагога стоит на углу Церковной улицы и бульвара Кальвина. Едва ли можно подобраться к протестантизму ещё ближе.

- Где ты постигал богословие?

- В гостиничных номерах. А вы?

- Куперман, ты - неисправимый грешник. Я скорблю и буду молиться за тебя.

- Думаю, хуже от этого не станет, - сказал я, не сумев припомнить ни единого закона, запрещающего молиться за ближних. Я почувствовал, как мои старые пятки вплавляются в днище лодки. Нет, довольно. Я обрадовался, когда Пэттен достал из кармана шахматную доску с примагниченными к ней фигурами.

- Итак, грешник, сейчас я тебя разгромлю.

Он расставил фигуры и взял себе белые. Но это не помогло: Пэттен бросил игру после четвертого хода, когда увидел, что на пятом либо получит шах, либо потеряет ферзя.

- Ты что, Бенни, упражняешься ночи напролет? Черт возьми, меня блевать тянет от твоих уловок, почерпнутых из учебников. Думаешь, ты у нас лучше всех?

Пэттен ещё долго разглагольствовал в том же духе. Каждый его проигрыш непременно сопровождался такими проповедями. Но на сей раз Пэттен умолк довольно быстро.

Нас относило прочь от острова. Мы видели мыс Риммера и расчищенную под лагерь поляну на соседнем небольшом полуострове.

- Тут повсюду молодая поросль, - сообщил мне Пэттен. - В былые времена здешние леса казались синими, столько тут росло корабельной сосны. Когда-то на половине кораблей британского военного флота стояли мачты из сосны, срубленной в Петававе. Помню, как я заслушивался рассказами старого Альберта Маккорда о жизни в срубах.

- В чем?

- Срубы - это бараки для дровосеков. Их обитатели питались свиной солониной, фасолью и хлебом, запивая все это зеленым чаем. Едва ли мне понравилась бы такая жизнь, но в ней есть некая чарующая привлекательность.

- Думаю, что, если бы вы не уехали отсюда, то сидели бы сейчас на террасе гостиницы в Хэтчвее вместе с другими старожилами.

- Бенни, ты попал в самую точку. Именно это и снится мне в ночных кошмарах.

Пэттен рассказал мне немало интересного. В частности, что за озерами вся земля была вспахана бревнами, которые вывозили отсюда волоком. Некоторым бороздам было больше ста лет. Поведал он мне и о другом местном старожиле, лесорубе и старателе по имени Бернерс, у которого была хижина на соседнем острове.

- В войну он служил в ВВС, и ему обожгло лицо. Теперь живет отшельником. Подобно Иову, в одиночестве вкушает хлеб свой. С удовольствием навещаю его всякий раз, когда приезжаю сюда. Он мне как дальний родственник. Научил меня выживать в лесу.

У Пэттена был такой вид, словно он на миг заблудился в дебрях прошлого. Его взгляд блуждал по дальнему берегу озера. Наконец мой собеседник погрузил весло в воду.

- Загляни сегодня, сыграем в шахматы.

Заручившись моим обещанием, Пэттен молча поплыл прочь, обогнул дальнюю оконечность острова и направился к краю озера. Я проводил его глазами, а потом и сам налег на весла. Футах в десяти перед носом лодки на поверхность выскочила рыбина, но я не знал, что это было - форель или жерех.

6.

Я испытал странное чувство, когда забрался в машину и покатил к выезду из парка. Я уже привык передвигаться исключительно при помощи мускульной силы и весел, а теперь вдруг мчался с поразительной скоростью пятнадцать миль в час, трясясь на выбоинах и колдобинах мощеной бревнами дороги. Миновав один из поворотов, я угодил в ту самую лужу, о котрой говорили в усадьбе. Вода захлестнула колесные колпаки, и я тотчас смекнул, что едва ли мне стоит останавливаться и пялиться по сторонам. Есть такое старое кино про то, как водители грузовиков перевозили нитроглицерин где-то в Южной Америке. Сейчас я представлялся себе одним из этих шоферюг. Малость поелозив в грязи, я сумел миновать район затопления. Теперь передо мной лежал более-менее ровный проселок, который тянулся до границы парка и шоссе на Кингскоут-лейк. Дорога эта вначале мыслилась как двухрядная, но теперь только дурак стал бы держаться своей стороны так называемой "проезжей части", не обращая внимания на встречный транспорт. На этой дороге желающие разъехаться водители подолгу разглядывают встречные машины, прикидывая их габариты, а грузовики даже останавливаются, и шоферюги отходят в тенек на обочине, делают самокрутки и серьезно обсуджают вопрос о преимущественном праве проезда.

Примерно с милю дорога мимо Слоновьего озера тянулась вдоль кромки воды. Озеро было большое, на берегу стояли домики и лодочные сарайчики, вдалеке носились воднолыжники, влекомые моторками. Дорога была желтая, потому что её то и дело заносило мелким песком. В сотне ярдов от зеленого лодочного сарайчика с белыми углами худосочная девушка в голубом купальнике прыгнула в воду с вышки. Вы - нырнув, она снова взобралась на мостки и оправила купальник.

Если житель Грэнтэма Бенни Куперман скажет вам, что Хэтчвей маленькая деревушка, знайте: он и впрямь считает её маленькой. Хэтчвей это горстка лавчонок и пара автозаправочных станций. По такому местечку обычно ездят со скоростью пятнадцати миль в час, и кажется, что здания пулей проносятся мимо машины. Я остановился у бензоколонки какого-то гаража и велел работнику заправить машину. Он долго разглядывал незнакомую кредитную карточку, не зная, что с ней делать, а потом выполнил мои указания, да ещё проверил уровень масла. А я тем временем вошел в телефонную будку и позвонил в Грэнтэм Рэю Торнтону.

- Бенни! Тебе ещё не обрыдла жизнь за сорок пятой параллелью?

- Тут будет хорошо, когда растают льды. Ледовые черви и черные мухи разом передохнут. Слушай, Рэй, насчет нашей вечеринки. Я думаю, почетный гость дожидается, когда из Оттавы пришлют новый паспорт на вымышленное имя.

- Не может быть. Вот уже несколько лет как власти позатыкали все лазейки такого рода. Это чепуха.

- Если хочешь, я выправлю тебе паспорт на любое имя. Для этого нужна только готовность пойти на риск, но если паспорт совершенно необходим, за этим дело не станет.

- Ну ладно, ты прав. Оставайся там и не спускай с Пэттена глаз. Если он уйдет, следуй за ним и постарайся не дать покинуть страну. Сообщай обо всем.

- Это может влететь в копеечку.

- Деньги пусть тебя не волнуют. Знай себе не отставай от него.

- Ладно. Надеюсь, в тот миг, когда он навострит лыжи в аэропорт, ты окажешься рядом с телефоном.

- Не потеряй его, что бы ни случилось. Это ясно?

- Не забудь отразить мою понятливость в чеке.

- Я все записываю. Не психуй, гаденыш везучий. Я тут парюсь в раскаленных каменных джунглях, а ты стоишь по колено в прохладной водичке. Может, хочешь поменяться со мной местами? Поверь мне, Бенни, нынче на улице Святого Андрея такая влажность...

- Ты меня вконец расстроил. В следующий раз захвачу с собой более подходящую одежду. Я тут выгляжу как биржевой маклер в очереди за бесплатной похлебкой.

- Слушай, Бенни, у нас такая жара, что мои очки запотели.

- Ну ладно, ладно, постараюсь выдержать ещё несколько дней. Буду держать с тобой связь.

- Берегись солнечного удара.

- Тебе легко говорить.

- Попробуй подобраться к Пэттену поближе.

- Мы только что расстались.

Рэй ахнул и медленно выпустил воздух.

- Спи спокойно, Бенни.

- Разумеется. Как же иначе?

Покинув телефонную будку, я обнаружил, что работник бензоколонки до сих пор не заправил мою машину. Ему понадобилось ещё пять минут. Судя по его движениям, парень вообще впервые в жизни увидел автомобиль. Дожидаясь, пока меня обслужат, я осмотрел его ассортимент наклеек на бамперы, вымпелов и патентованных средств от клопов. Тут было электиричество: над смотровой ямой горели две-три грязных лампочки. Но рядом с перекрытий свисали керосиновые лампы. На всякий случай, надо полагать. Несколько минут я разглядывал набор монтировок. Судя по всему, при удачном стечении обстоятельств парень сумел бы заново обуть мою машину дней эдак за десять. В здешних лесах ни у кого наверняка не было таких высокотехнологичных железок.

На главном магазине Хэтчвея красовалась вывеска с размашистой надписью: "Лук репчатый". Подойдя поближе, можно было разобрать и примечание: "товары на каждый день". Это был большой бестолково построенный торговый зал с как попало расположенными отделами. Впрочем, магазин мог позволить себе чудачества, коль скоро он стоял на обширной пустоши и выходил тремя фасадами в никуда, а четвертым - на деревянный мост. Очутившись внутри, я снял темные очки и попытался разобраться, где тут что. Слева от меня располагался хозяйственный отдел: канализационные насосы, проволочные изгороди, краска, кровельные материалы, дверные петли, засовы, скобы, дымоходы; все это выглядело здесь куда внушительнее, чем на городских улицах. Далее следовала кухонная утварь, снятая с производства, ещё когда моя бабка была молодой. Я прошел через весь магазин, полюбовался толстыми темно-красными, зелеными и синими зимними пальто, миновал железный прилавок и приблизился к овощному отделу, где выбрал несколько вялых морковок, затем заглянул в гости к консервным банкам. На выходе из кассы девушка упаковала мою фасоль, супы в пакетиках и сардины в большую картонную коробку. Я хотел было прикупить баночку лосося, но вовремя вспомнил о содержимом холодильника, стоявшего позади моей хижины. Выходя из магазина я заприметил знакомые длинные загорелые ноги. Мимо прошествовала Лорка. Отпадные телеса с корзинкой в руке. Я подошел к витрине и увидел, как загорелые ноги несут отпадные телеса к кафе "Синяя луна". Ни "мерседеса", ни "бьюика" нигде не было. Бросив покупки в машину, я возвратился к ресторации.

"Синяя луна" была украшена пестрыми красно-белыми шторами на окнах. Вдоль противоположной стены тянулся ряд дощатых кабинок, заляпанных потеками смолы. Заказы принимала девица в таком же заляпанном переднике, после чего передавала их на кухню сквозь дырку в задней стене. Лорка сидела за столиком, устремив взор на входную дверь, поэтому начала улыбаться задолго до того, как я успел покрыть половину разделявшего нас расстояния.

- Вы одна? - осведомился я.

- Конечно. Присаживайтесь. Мальчики пошли за какими-то тяжелыми вещами. У вас есть курево?

Я сел и угостил её сигаретой.

Лорка принялась старательно вертеть и разминать её, словно собралась покурить последний раз в жизни. Наконец она прикурила, вскинула голову и отправила колечко дыма в подарок ленивому и неповоротливому вентилятору на потолке.

- Спасибо, - поблагодарила меня Лорка. - Приходится осторожничать. Норри не любит, когда я курю. Вы меня не заложите?

- Не говорите глупостей. Насколько я слышал, Норри не одобряет и возлияний.

- Это для него вроде игры. "Не смотри на вино, хоть и красное оно".

- "Ибо в конце концов оно превратится в зеленого змия" Так, кажется говорится.

- Вы что, тоже проповедник, мистер Куперман?

- Нет. Зовите меня Бенни. Просто помню это изречение.

- Вы очень забавный, - она заказала себе кофе, я последовал её примеру. Лорка бросила в свою чашку маленькую пилюлю, и кофе тихонько зашипел.

- Лорка, а кто... Что это вообще за имя такое - Лорка?

- Был такой испанский писатель, вот предки и нарекли меня. Сама-то я его никогда не читала. И мать, и отец занимались политикой и претендовали на тонкий художественный вкус. Я решила держаться подальше от всего этого. Росла в доме, где все сидели на полу, слушали Баха и пили чай без молока и сахара. У папы был единственный костюм - тот, в котором он читал лекции. Моя сестра, Морин, говорит, что предки когда-то были хиппи, но, наверное, это было ещё до того, как появились первые ростки "детей-цветов". Хиппи не носят пристежных воротничков. Я впервые увидела настоящую кровать, только когда покинула отчий дом.

- Хорошо, хорошо, извините меня, Лорка. Я не собирался выведывать вашу подноготную. Как, по вашему, долго ли вы пробудете в парке?

Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше. Эта жизнь среди деревьев не по мне. Я люблю природу, и все такое, но предпочитаю познавать её по книжкам, в которых нет комаров и мошек, - она посмотрела мне в глаза, дабы придать своему высказыванию доходчивости. - Понимаете, я люблю Норри, но у меня есть свои слабости, которых он не одобряет. Например, курение. Сам-то он живет ради своих сигар, но ему можно: он особенный, а всем остальным следует бросить курить, или сделать вид, что бросили, потому что мы - не он. В Штатах мне проще втихаря потакать своим слабостям. Для Норри нет мелочей, он все воспринимает на полном серьезе.

- Разве это справедливо?

- Ничего, со временем привыкаешь. Уж такой он человек. Не похожий ни на кого другого.

Мне тоже принесли кофе, и я отпил глоток. Мы сидели и разглядывали друг друга. Ей бы не помешало побольше выходить в свет в обществе молодых людей.

- Может быть, вам не следует все время сидеть взаперти? Вы с кем-нибудь общаетесь в этой хижине?

- Не следует? Вы шутите. Норри закупорил нас так, что я иногда чувствую себя минеральной водой. Единственный наш гость - проводник индеец.

- Эней Дюфон?

- Вот именно. Позавчера он приходил к Норри. Приятно было увидеть новое лицо. Такие индейцы мне по душе. Они с Норри давно знакомы. Он... Лорка вдруг перекрыла кран, и поток сведений иссяк. Должно быть, я выказал неутомимую жажду знаний. Я решил зайти с другого бока и спросил:

- Вам нравится Европа? - вопрос был достаточно невинный и вполне мог снова открыть шлюз. - Испания! Что за чудная страна!

- Ой, да пошла она.

- Пальма. Средиземное море. Чудесный портовый городок.

- Я там просидела целый месяц на борту яхты. Норри обещал, что мне понравится, а оказалось, это сраный остров. Господи! Я тогда едва не бросила его. - Она даже не стала взмахивать рукой. Самооценка Лорки упала до такого низкого уровня, когда человек уже не верит, что его слушают. Во всяком случае, мне так казалось. Лорка склонила голову набок, наверное, увидела, как кто-то входит в кафе. Она вытащила из моей пачки ещё одну сигарету. - Это на потом, - сообщила Лорка и встала. Я оглянулся и увидел Спенса. На улице стояла машина. Я рассмотрел сквозь брешь между шторами ещё несколько физиономий с начертанным на них нетерпением.

- До встречи, - сказала Лорка, собирая свои драгоценные пожитки.

- До встречи, - откликнулся я и проводил её глазами.

Обратный путь в усадьбу занял меньше времени, хотя сначала я ещё раз заглянул в магазин, потому что забыл сделать кое-какие покупки. Надо было вложить деньги в обувную промышленность. Мне сейчас пригодились бы сапоги. В общем и целом я был удовлетворен прожитым днем. До Слоновьего озера я добрался, когда солнце уже заходило, и девушка в купальнике покинула мостки. Я увидел её на причале, она загорала, распластавшись подобно медвежьей шкуре. Совсем как Алин Барбур.

Подъезжая к сточной трубе, я увидел "хонду" Джоан с поднятой задней дверцей. Я остановился позади неё и заглушил мотор. Как и следовало ожидать, Джоан стояла посреди лужи, вода захлестывала её резиновые сапоги. Джоан пыталась достать со дна пружину от кровати. Сняв ботинки и носки, я закатал штанины. Надо было и вовсе избавиться от порток: не прошло и двух минут, как они промокли насквозь и пропитались грязью. Рэй Торнтон не запретил мне залезать в лужи, чтобы помочь даме, вот я и залез. По крайней мере, отсюда была хорошо видна дорога и все машины, едущие в усадьбу или от нее.

- Вы испортите брюки, Бенни.

- Ничего, переживу. Вы обнаружили, в чем загвоздка?

- В этих проклятых бобрах, вот в чем. Я уже вам говорила: они строят свою запруду быстрее, чем я ломаю её.

На Джоан была выцветшая серая майка, заправленная в грязные белые шорты. Загорелые ноги её почернели от грязи. Прежде мне не доводилось видеть построенных бобрами плотин. Как, впрочем, и самих бобров, разве что на пятицентовой монете. Я знал, что они возводят запруды, со страху отгрызают себе яйца и считаются промысловым зверем едва ли не во всем мире. Но этим мои познания исчерпывались. Зато мои мускулы вполне могли пригодиться.

От Джоан воняло, потому что она копалась в вонючей норе. Спустя несколько минут точно так же завоняло и от меня. В туристских путеводителях почему-то никогда не пишут, как жутко разит от нетронутой человеком природы. Увязая в грязи, я подошел к Джоан, которая стояла у края залитой водой дороги. Бревна покрывала тридцатисантиметровая толща бурой воды. Судя по направлению и завихрению потока, пружина торчала у самого жерла сливной трубы. Ее укрепили там, чтобы бобры не перегородили трубу плотиной.

- Под водой ещё две таких пружины, - сообщила мне Джоан. - Но они прижаты ко дну топляком и грязью. Если вы поможете мне сдвинуть их, мы опять поставим все три. Надеюсь, это задержит бобров, и они не возведут свою запруду раньше, чем понизится уровень воды.

Я отошел подальше от края дороги, сунул руки в грязь и принялся нашаривать пружину. Я чувствовал течение, которое деловито уносило прочь поднятую мной со дна грязь. Несколько раз я едва не упал, но в конце концов, слава богу, ухватился за пружину и стал меньше напоминать поплавок. Вместе с Джоан мы сумели вытащить пружину наверх, и теперь она была вровень с дорогой. Вместе с пружиной выплыли подточенные бобрами ветки и грязь, благоухающая гнилью и дерьмом.

- Вторая где-то здесь, - сказала Джоан, почти касаясь подбородком воды. Край её майки уже плыл по воле волн. Джоан шарила по дну, отыскивая последнюю пружину. Наконец-то она что-то нащупала и выпрямилась. Но это была вовсе не пружина. На поверхности появилась самая настоящая рука, с локтем и пальцами. Она пробыла в воде совсем недолго, и сомнений быть не могло. Джоан уставилась на раскрытую ладонь. Картина напоминала изгаженный редактором эпизод из фильма, тот самый, в котором король Артур принимал меч от владычицы озера. Только вот рука была не женская, и её не окутывал белый холст. Джоан смотрела на эту руку так, словно раздумывала, не пожать ли её (рука весьма кстати оказалась правой), потом перевела взгляд на меня. А мгновение спустя воздух наполнился звуком, гораздо более высоким, чем верещание цикад. Это был крик Джоан Харбисон.

7.

Капрал Гарри Гловер был долговязым молчаливым человеком и, подобно большинству хороших полицейских, умел слушать гораздо лучше, чем говорить. Он выгнал всех из флигеля и сунул ноги, обутые в казенные полицейские сапоги, под древний сосновый стол. Шляпу он оставил в катере, но револьвер был при нем, болтался на ремне, а записную книжку Гарри держал в руке, когда я вошел в комнату, чтобы поговорить с ним. Джоан только что покинула гостиную, пережив долгий муторный допрос, и взмахом руки показала мне, что теперь моя очередь.

Я пододвинул кухонный табурет, и Гарри поднял глаза. У него было продолговатое морщинистое лицо - весьма странно, если учесть, что Гловеру всего тридцать с небольшим. Создавалось впечатление, что его морщины подсоединены к ниточкам, которые кто-то одновременно тянет вниз. Зубы у капрала были неровные, улыбка хоть и дружелюбная, но кривая. Она явно предпочитала левый уголок рта. Длинный нос делал Гловера похожим на лиса. Воротник сорочки был расстегнут, галстук сбился набок. От сапог разило местом преступления, но мы уже привыкли к этому общему для всех духу.

- Интересно, что делает частный сыщик в Петавава-Лодж? - протяжно произнес Гловер, возвращая мне бумажник.

- То же, что и Дэвид Кипп или Ллойд Пирси. Удит рыбу. Загорает на солнышке.

- Постараюсь это запомнить. Спасибо за сведения. А теперь повторю свой вопрос. В отличие от Киппа и Пирси, вы, мистер Куперман, тут впервые. Итак, первый приезд в усадьбу. Вы здесь ровно неделю. И вдруг такое происшествие.

- Вы основываете свои выводы на весьма туманных предположениях, капрал. У вас нет никаких доказательств того, что мое присутствие здесь причиняет кому-то вред.

- Совершенно верно. Но мне приятно видеть, как вас коробит от моих вопросов. Сейчас мне глубоко плевать, зачем вы сюда приехали, но скоро это меня заинтересует, и тогда вы не отделаетесь пустым трепом.

- Что ж, это справедливо. Там, на дороге, я рассказал вам, что случилось. Сообщил, что встречался с тем человеком лишь однажды. И не имею ни малейшего понятия о том, как его запихнули в сливную трубу.

- Имя покойного - Эней Дюфон, - произнес Гловер таким тоном, будто диктовал сам себе. Он не сказал мне ничего нового: не так уж трудно было опознать в утопленнике человека, который вчера вечером советовал мне рыбачить в тенистых местах. - Что вам о нем известно?

- Ну, насколько я понимаю, он работал в усадьбе при нескольких хозяевах. Подсказывал рыболовам, где удить, чинил лодки. Но все это я знаю лишь понаслышке.

- Что еще?

- Да ничего. Слышал, что был человек по имени Траск, который не ладил с покойным.

- Вы на что-то намекаете?

- Не понимаю, о чем вы.

В прошлом апреле я сам доставал труп Траска из воды. Он чинил причал, упал с приставной лестницы и раскроил себе череп, а потом свалился в озеро и утонул. И в этом нет ничего смешного.

- А я и не говорю, что это смешно, - я взглянул на Гловера. С минуту он смотрел мне в глаза, потом сказал:

- Да, не говорите. Как вы думаете, мистер Куперман, что произошло там сегодня?

Я решил подпустить малость городской хитрости и сказал этому деревенскому парню:

- Полагаю, он поскользнулся, и его засосало в трубу. Возможно, он хотел вычистить её, как это делали мы. А может быть...

- Это только предположения. Во-первых, Эней не полез бы в воду полностью одетым. Во-вторых, у него проломлен затылок, и, значит, он купался не по своей воле. Я не врач, но до получения медицинского заключения, опровергающего мои выводы, я намерен искать убийцу. Вот почему меня интересует, что тут забыл такой субъект, как вы. Возможно, происходят какие-то события, о которых мне следовало бы знать, мистер Куперман? Я ведь все равно это выясню.

- Слушайте, капрал, я пробыл тут четверо суток и за это время успел сжечь плечи, нос и руки. Вчера я выловил форель в ярд длиной, но на причале было пусто, и никто не видел мою добычу. У всех у нас свои маленькие неприятности. Я не имею ни малейшего понятия, кому пришло в голову убить Дюфона.

- Ну что ж, если это - ваша история, черт с вами. Мне приходится опрашивать всех, и вы - не исключение.

- Знаю. Я тоже читал эту книжку. Вчера вечером я видел Энея в этой самой комнате. Он ушел вместе со всеми, а брат Энея, Гектор, - на полчаса раньше. Мы распрощались приблизительно пять минут двенадцатого. Если вас интересует, что я делал с тех пор и до обнаружения трупа, то мне придется туго. Алиби на отрезок времени с одиннадцати вечера до восьми утра у меня нет. В восемь я повстречал у причала Алин Барбур, потом отправился на рыбалку и не видел никого, кроме Джорджа Маккорда, который подплыл ко мне полюбопытствовать, хорошо ли клюет. Это было около полудня. Потом поехал в Хэтчвей, прикупил кое-что в "Луке репчатом", выпил кофе с Лоркой, подружкой мистера Эдгара. Извините, не знаю её фамилии. Затем покинул "Синюю луну" и поехал сюда. Встретил Джоан, которая пыталась изгнать из сточной трубы бобров. Вот и все.

Гловер делал пометки в книжке и кивком приветствовал каждое мое утверждение, истинность которого мог проверить.

- Если я вам больше не нужен, пойду, пожалуй, дочищу свою рыбину.

- Не гоните лошадей. Я не сказал, что наш разговор окончен. А когда из Торонто приедет следователь, может статься, вы понадобитесь ему не только для того, чтобы сказать, который час.

- Там, у канавы, вы сразу же опознали Энея. Вы были хорошо знакомы?

- При моей работе надо знать всех и каждого. В Хэтчвее он играл в футбольной команде. Увидев Энея в кузове его грузовичка, я тотчас понял, кто это. Впрочем, Гектора я знаю лучше. Он не такой дикарь и тихоня, как Эней, который всю жизнь сторонился людей.

- У вас есть ещё вопросы?

- Что? А, да, сэр, есть. Вы ходили в лес до или после того, как нашли тело?

- Нет, сиднем сидел на месте происшествия.

- А миссис Харбисон?

- Мы посидели несколько минут, потом я поехал в Уитни искать вас. Она тоже не ходила в лес, во всяком случае, пока я был с ней.

Гловер растянул губы в зловещей улыбке, но больше ни о чем не спросил, и тогда я решил предложить ему собственный вопрос.

- Если Эней был робким тихоней, как же он умудрился нажить столько врагов?

Гловер явно опешил, его физиономия вытянулась. Он не знал, что мне ответить. С минуту мы просидели в молчании. Наконец капрал сказал:

- Я не хочу, чтобы вы путались под ногами, мистер Куперман. Держитесь от меня подальше, понятно? Да и следователь наверняка попросит вас о том же.

- Я всегда оказываю властям посильную помощь.

- Берегите свой зад и не лезьте в это дело! Тут вам не угол Йонг и Блур. Частные сыщики нам без надобности. Еще заблудитесь в лесу, ищи вас потом. Или увязнете в трясине, а то и утонете. Вам все понятно?

- Угол Йонг и Блур в Торонто, а Грэнтэм находится на другом берегу Онтарио и по размерам ближе к Хантсвиллу, чем к Торонто.

- Один черт. Как бы там ни было, мне надо поговорить с остальными постояльцами, так что шли бы вы лучше отсюда. Я дам вам знать, если понадобитесь.

Я встал, скрипнув стулом, и зашагал к двери, но остановился.

- Так вы будете допрашивать всех?

- Черт, да валите отсюда! - заорал он.

Я и свалил.

Вернувшись в свою хижину, я достал из холодильника рыбину и принялся чистить её. Форель пялилась на меня громадными мертвыми глазищами, словно вопрошая, известно ли мне, как правильно свежевать рыбье отродье. Я отнес её на скамейку, поскольку видел, что и остальные постояльцы обрабатывают там свой улов, и из-под бревенчатого сруба Джоан тотчас вылезли две серые кошки. Нож для чистки рыбы был привязан к скамейке бечевой в ярд длиной. Я несколько раз провел им по боку рыбины, и воздух наполнился серебристыми чешуйками. Старательно и осторожно я ободрал сначала один бок, потом другой, уложил тушку так, чтобы сподручнее было обрезать плавники.

Тушка. Я снова стоял у дренажной трубы. Истошный крик Джоан был подобен мощному заряду статического электричества. Я заморгал, стараясь изгнать из сознания эту картину. Рыба сонно таращилась на меня. Впрочем, лучше уж видеть рыбьи зенки, чем глаза мертвого Энея. Гораздо лучше.

Сисси Пирси откашлялась. Я был рад видеть её. Она пересекла демаркационную линию, протоптанную кошками, и посмотрела на меня снизу вверх, прикрывая глаза красной костлявой ладонью. Ее голубое летнее платье почти вылиняло на солнце. У Сисси было примечательное лицо. Казалось, она пребывает в постоянной растерянности. Выражения не просто сменяли, но опровергали друг друга, и происходило это за считаные секунды. За каждой улыбкой пряталась тень страха, а всякое судорожное движение черт тотчас сменялось таким же движением противоположной направленности. Сисси взглянула на рыбину, потом опять на меня, и заморгала.

- Привет, - сказал я. - Кошки пожаловали на ужин.

- Ллойд все ещё на озере, а полицейский хочет с ним поговорить. Уж и не знаю, о чем.

- Не волнуйтесь. Гловеру предстоят беседы со множеством людей. Еще по крайней мере два часа ему не придется маяться в одиночестве.

- Да, но...

- Не беспокойтесь, миссис Пирси. Ллойд вернется ещё засветло. Задолго до темноты.

- Я знаю. Просто ему ещё не известно, что тут случилось.

- Ничего, скоро его просветят, а пока пускай радуется. Куда он отправился? В северный конец озера?

- За завтраком он сказал, что, возможно, отправится на Литтл-Краммок. Он ни разу там не был, Эней нипочем не хотел возить его в ту сторону.

- Почему это?

Ее робкая улыбка омрачилась мимолетной тенью. Сисси нахмурилась, как будто я был Гловером, а у неё частично отшибло память.

- Право слово, я не знаю. Просто Эней не любил ездить туда. Третьего дня он возил Ллойда на Четырехугольное озеро, а оно вдвое дальше. Ой, какая у вас чудесная рыбина, мистер Куперман!

Я одарил её робкой, но горделивой улыбкой и спросил:

- Что за человек был этот Эней?

Она на миг вытянула верхнюю губу, потом начала теребить поясок платья.

- Я не говорю о мертвых дурное, мистер Куперман.

- Мне просто любопытно, какой он был. В отличие от нашего приятеля во флигеле, я ничего не записываю. В течение нескольких дней все здесь будут думать только об Энее, а мне так и не довелось толком поговорить с ним. Я чувствую себя чуть ли не обманутым.

- Эней был застенчивым человеком. Тихим, понимаете? Бывало, сидит со мной и Ллойдом, попыхивает трубочкой, а посмотришь через минуту, его и след простыл. Думаю, это чисто индейская черта. Иногда зайдет в хижину, принесет мне ягод или наживки Ллойду, и - ни слова. Он вообще не любил болтать, но работал на совесть. Помню, когда усадьба ещё принадлежала Долту Риммеру, они с Маккордом и Энеем расчистили примерно акр густого подлеска и расширили поляну. Они трудились целый день, причем все одинаково много. Что бы там ни говорили об индейцах, но работал Эней Дюфон хорошо.

- Я не сказал бы об индейцах ни одного дурного слова.

- Но кое-кто из здешних их недолюбливает.

- Например?

- Да хотя бы Джордж Маккорд. Он и в подметки не годится своему отцу. Да и мать его была куда мужественнее. А Джордж - просто подлый завистник. Такой уж уродился, наверное. Впрочем, не он один заражен предрассудками.

- Предрассудками? Вы имеете в виду расовые предрассудки?

- Кое-кто ими страдает, вот что я скажу.

- Но вы же не считаете, что Энея убили из-за его индейских кровей?

Сисси призадумалась.

- Мистер Куперман, тут, на севере, страна дикая. Когда мы с Ллойдом начали наезжать сюда, вся дорога была проселочной, а не только последние пятнадцать миль. В те дни индейцы были частью природы, и все мирились с их присутствием. Но теперь времена изменились, и сюда мало-помалу проникают южные обычаи и взгляды, а с ними - и разные городские штучки. Нынче люди не ходят на двор, и нам приходится копать ямы под баки биосортиров. Масляные лампы тоже никому не нравятся, поэтому через каждые несколько часов мы вздрагиваем от страха, заслышав грохот генератора. Оводы и слепни им тоже не по душе, и надо опрыскивать подлесок. Ой, не травите душу, мистер Куперман. Вы наступили на мою ахиллесову пяту. Некоторым людям индейцы противны точно так же, как слепни и плохие дороги, вот что я скажу.

- Кстати, об ахиллесовой пяте. Как так получилось, что Энея и Гектора нарекли этими именами?

- Да все их матушка. Замечательная была женщина. Не очень образованная, но про Троянскую войну она знала все. Мечтала, чтобы оба её сына стали учителями. Но в те дни ещё не было шоссе, поэтому люди не приезжали и учителя не требовались. Эней был старшим братом, работал и смог оплатить учение Гектора. Здесь так принято, мистер Куперман, люди выручают друг дружку. Наверное, в радиусе ста миль не найти более образованного индейца, чем Гектор. А его брат был едва ли не лучшим проводником. Их семья жила тут, когда парка ещё и в помине не было.

- Джоан что-то такое говорила.

- Ой, мистер Куперман, какая у вас дивная рыбина. Не понимаю, зачем убивать целый день, пытаясь поймать такую, когда можно просто купить Она не хуже тех, что водятся в озере. Ничуть не хуже.

Я собирался сообщить ей, что означенная рыба - мой улов, но в этот миг послышалось чиханье генератора. Обстоятельства нарушили привычное течение жизни Джоан.

- Она старается занять себя делом. Такого страху натерпелась, молвила Сисси. - Я её не виню. Иногда мне хочется сказать пару ласковых её благоверному. В такое время он обязан быть рядом с ней, бедняжкой.

Не зная, как снова перевести разговор на мой улов, я промолчал, и мгновение спустя Сисси Пирси двинулась прочь с таким видом, словно намеревалась очистить кустарник от паутины. Я вспорол брюхо своей рыбины, и кошки (теперь их было три) тотчас подобрались ближе.

Прежде мне никогда не доводилось разделывать рыбу. Оказывается, в ней можно найти такие штуковины, которые плохо вяжутся с фотографиями аппетитных золотистых кусков хрустящего филе на сковородке. Полагаю, я просто занялся не своим делом. Рыбью голову я бросил проголодавшимся кошкам. Они ничего не знали о смерти Энея, и их не воротило от пищи. Я соскреб со скамейки весь мусор, рыбьи кишки упали в предусмотрительно поставленное рядом ведерко. Кошки вцепились в голову и принялись мотать её из стороны в сторону.

Я отнес более-менее годные в пищу куски обратно в хижину, оставил один на столе, а остальные сложил в миску и убрал в холодильник. Итак, на ужин будет рыба. Мысль об этом не очень вдохновила меня, поскольку я питался в основном рыбными консервами. Видимо, свежая рыба на ужин - одно из неизбежных житейских неудобств. У бедняги Энея сегодня не возникло никаких сложностей с пропитанием. Он не завтракал, не обедал и не ужинал. Я положил кусок рыбы на сковородку, включил духовку, но тотчас выключил её.

8.

Окна домика Мэгги Маккорд выходили на озеро, и она прекрасно устроилась в своем скромном жилище. У маленького причала стояла под навесом весельная лодочка с маленькой электролебедкой, рядом примостился небольшой катер Джорджа. На стеллаже, прикрепленном между двумя деревьями, лежали три каноэ. Казалось, их вот-вот сдадут в музей. Весла хранились в деревянном пенале ручной работы. Пенал был любовно вырезан из кедрового ствола. С большой забранной сеткой веранды были видны озеро и остров. Картина напоминала рекламу цветной фотопленки. На стальном рельсе рядом с крыльцом стояла плоская жестянка, кормушка для голубых соек. Рядом располагалась ещё одна, тут кормились кедровые свиристели.

Большая комната напоминала гостиную викторианской эпохи. На спинках и подлокотниках кресел, равно как и на кушетке, лежали салфеточки. Все горизонтальные поверхности были прикрыты кружевными или вязаными скатерками. На самой большой были изображены вооруженные кольями охотники и олень, в плечо которого вцепилась псина. Самым большим предметом убранства была фисгармония, на которой стояла изящная пирамида метронома. На пюпитре разместился сборник церковных гимнов, и я вспомнил свое вчерашнее выступление. По коже тотчас пробежал легкий холодок.

- Так, мистер Куперман, я рада, что вы смогли заглянуть ко мне. Вон то кресло самое удобное. Мужчинам нравятся жесткие спинки. Это мы, женщины, предпочитаем все мягкое да роскошное. Хотя, между нами говоря, я люблю сидеть на жестком. Ну, да я старуха. По-моему, жесткий стул, как и жесткая церковная скамья, закаляет душу, а вы как думаете?

Она не стала дожидаться ответа, а выскочила из комнаты и любезно продолжала вещать уже с кухни. Я слышал звон чашек и блюдец.

Встав с кресла (я чувствовал себя как человек, пользующийся предоставившейся возможностью), я принялся слоняться по комнате, разглядывая и запоминая все мелочи и безделушки, любуясь полотнами, в основном акварельными и писаными маслом озерными пейзажами. На всех картинах стояли инициалы "Р.Б." Я узнал облюбованный мной остров. Тут же висела пара увеличенных любительских снимков, сделанных, вероятно, в тридцатые годы. На них был запечатлен мужчина с трубкой и пышными усами. Он прыгал в озеро, колол дрова или держал над костром кофейник. Судя по всему, это был сильный человек, хорошо знавший лес. Брюки его держались на крепких широких бретельках. Глядя на снимки, я почти ощущал запах лавровишневой воды.

- Это мой покойный муж, мистер Куперман.

Я обернулся. Мэгги стояла у меня за спиной, застив едва ли не весь дневной свет. Она держала в руках поднос с чайными принадлежностями.

- Альберт был славный малый. Он знал лес не хуже оленя или медведя. Мог уйти туда с топориком и ножом и спокойно прожить неделю или месяц, питаясь дарами природы. Никогда не брал с собой ни компаса, ни спичек. Все никак не мог понять, почему другие умудряются заблудиться в лесу.

Она поставила поднос на кофейный столик, сделанный из ящика для постельного белья, и приняла церемониальную позу, как на светском чаепитии. Косые лучи света бликами играли на её многочисленных перстнях, подбородки и мясистые предплечья Мэгги сотрясались. Она была облачена в одно из своих пышных платьев, которые в Озерном крае выглядели не более уместными, чем мышеловка на обеденном столе. Кроме того, Мэгги была накрашена, и весьма обильно, хотя косметика не скрывала её милых черт. Когда-то она была очень хороша собой. Хотелось бы мне познакомиться с Мэгги в дни её юности.

- Один кусочек или два, мистер Куперман?

- Бенни. Все зовут меня Бенни. Три, если можно. Я сластена.

- О, я тоже. Рада, что у нас с вами одинаковые дарования. Может быть, вы поскромничали, попросив три куска. Хотите четыре?

- С удовольствием, Мэгги, с огромным удовольствием.

Я впервые в жизни не испытывал чувства неловкости во время чаепития. Мэгги положила в свою чашку четыре куска сахару и принялась помешивать чай маленькой ложечкой с изображением человека-цветка. Должно быть, Мэгги заметила, как я вытаращил глаза.

- Этот набор называется "апостолы", - сообщила мне она. - У меня от матери осталось много всякого. Если вы приглядитесь, то заметите, что все изображения разные.

Я усмехнулся в свою чашку и взял с хрустального блюдца кусок шоколадного торта. Наступило молчание, поскольку наши рты были набиты едой. Время от времени я прихлебывал из чашки. Когда Мэгги глотала, её подбородки делались похожими на тихоокеанские приливные волны. Иногда я замечал в речи Мэгги легкий шотландский налет, но в общем и целом выговор у неё был канадский, невыразительный, разве что гласные звучали сипловато.

- Похоже, вы уже преодолели потрясение от страшного утреннего открытия, Бенни.

Так ей хочется посудачить об убийстве. Прекрасно.

- Во всяком случае, сегодня вечером я не выйду из дома без фонарика.

- Надеюсь, Гарри Гловер не нагнал на вас страху. Обычно его облик пугающе действует на людей, которые не знают, что в юности Гарри с сотоварищи промышлял браконьерством в парке. Нынче днем он норовил... как это говорится... вынюхать у меня кое-что о несчастном Энее. Какое расточительное отношение к кадрам: ведь его начальнику тоже предстоит вести все эти допросы. А может, дело перестанет их интересовать. Съешьте ещё кусочек, Бенни. Я же вижу, как вы коситесь на торт.

Я воспользовался приглашением. Мэгги вновь наполнила мою чашку, и я опять откинулся на спинку кресла. Мэгги Маккорд умела наслаждаться жизнью, и это меня восхищало.

- А почему они должны утратить интерес к делу?

- Похоже, в конце концов им придется признать, что это несчастный случай. Господи, бедный Эней. При жизни он никогда не поднимал такого переполоха.

- Что это был за человек?

Мэгги пошевелила губами, как бы пробуя мой вопрос на вкус, и поглубже уселась в кресло.

- Эней Дюфон? Альберт говорит, второго такого проводника в парке нет. Не хочу употреблять штампы, говоря об индейцах, Бенни, но Эней был прирожденным проводником, а вот его младший брат, Гектор, совсем не годился для этой работы. Он знал о лесе не больше, чем вы или я. А вот Эней знал все. Странно, правда? Но когда начинаешь объяснять все это словами, вдруг ловишь себя на том, что твоя речь звучит допотопно, даже по-расистски. Думаю, Эней был хорошим человеком. Готова поклясться, что он не имел ни единого врага. Мне очень жаль его, но я считаю, что Гарри Гловер мелет вздор, когда называет это убийством. Убийство? Смех да и только.

Говоря, она била левым кулаком в правую ладонь. Перстни на маленьких пальцах ослепительно сверкали.

- Что же, по-вашему, произошло?

- Довольно странный несчастный случай. Кабы беда стряслась у нас на глазах, все было бы просто, но коль скоро Гловер не может предложить никакого объяснения, вполне возможно, что мы никогда ничего не узнаем.

Я кивнул, признавая, что такая возможность существует.

- Это как с художником, который утонул в Каноэ-лейк во время Великой войны. Люди до сих пор гадают, как знаток леса и прекрасный гребец мог утонуть в озере, которое он знал не хуже, чем я - рецепт этого шоколадного торта. В общем, с Энеем - та же история. - Она умолкла в ожидании моего кивка. Не то чтобы я был полностью согласен с ней, но из вежливости все же кивнул.

- Сисси Пирси говорит, Эней не согласился вести Ллойда на озеро Литтл-Краммок. С чего бы это?

- Из суеверия. Он никогда туда не ездил Не ладил с тамошними местами. Не любил их, старался держаться подальше. Он и с людьми был такой же. Если кто ему не нравился, не подпускал к себе.

- И кто же ему не нравился?

- Ну, первым делом, Гарри Гловер. Эней его недолюбливал. Вот ведь ирония судьбы, да?

- Далеко не все обожают полицейских.

- Там было что-то еще. Что-то такое, о чем они, наверное, знают. А ещё он не ладил с Майком Харбисоном, мужем Джоан. Майку не нравилось, что Эней подкатывается к Джоан в его отсутствие. Когда Эней построил для Джоан то каноэ из кедровой коры, Майк даже набросился на него с кулаками. Была большая драка, потому что Эней отказался принять деньги. Просто ни слова не говоря оставил каноэ на причале, и все.

- Судя по вашим словам, муж Джоан имел на Энея зуб. Как сам Эней воспринимал это? Может, перестал приходить к ним?

- Эней был непредсказуем как погода. Он никогда ни с кем не сплетничал, но был в курсе всего происходящего, словно лесничий какой-нибудь. Когда семейство по имени... впрочем, не будем называть имен... так вот, когда они начали сбрасывать в озеро отходы, никто иной, как Эней прознал об этом и потребовал, чтобы власти положили конец безобразиям. Я подозреваю, что это был он. У Энея все было просто: что-то не так? Стало быть, надо исправить. Или прекратить.

- А Джордж? Как Эней ладил с Джорджем?

- Не уверена, что мне нравится ваш вопрос, Бенни. Что может сказать мать о строптивом сыне? Джордж все делает по-своему, он не дипломат. А Эней гладил его против шерсти.

- Словом, этот человек, не имевший врагов, ухитрился многих восстановить против себя.

- И да, и нет. Он был скрытным человеком. Тихоней, понятно?

- И всю жизнь проработал в усадьбе проводником?

- Когда я впервые приехала сюда, а это было очень давно, Эней уже работал. Помогал Долту и Пег строить домики и чинить старые срубы. Когда усадьбу продали Уэйну Траску, Эней хотел помочь и ему, но Уэйн либо бывал пьян, либо самодурствовал. Обожал дебоширить. Никогда не встречала человека, который сказал бы про Уэйна хоть одного доброе слово.

- Значит, Харбисоны купили усадьбу у Траска?

- Вот вы и перенеслись из прошлого в настоящее. Еще чаю?

Я кивнул. На сей раз - потому, что мой рот был набит тортом.

Общими усилиями мы с Мэгги уничтожили изрядную его часть, проделав брешь не уже Ниагарского ущелья. Я сунул руку в карман и извлек на свет пачку "игрока", но потом спохватился и начал было запихивать её обратно, однако Мэгги затрясла подбородками, призывая меня чувствовать себя как дома, и в знак дружеского расположения принесла пепельницу. Я закурил и откинулся в кресле, пытливо разглядывая Мэгги Маккорд. Она наливала мне чай, оттопырив мизинец. Настоящая леди, подумалось мне. Должно быть, этому её научила мать.

- Похоже, вы немало знаете о здешнем люде.

- Видите ли, Бенни, тут нет книг, и единственное чтиво - человеческая душа. Мой покойный муж не был книгочеем, и мало-помалу я тоже отвыкла от книг. В девичестве, помнится, увлекалась любовными романами и, разумеется, всегда воображала себя их героинями. Но тут, на севере, научилась читать по лицам и рукам, точно так же, как цыганка читает по спитому чаю.

Я заглянул в свою чашку и прислушался, не нашептывают ли чаинки что-нибудь о моем промысле и целях приезда в усадьбу. Хотел было спрятать руки в карманы, но вовремя удержался.

- Наверное, я от рождения была наделена даром заглядывать в душу, продолжала Мэгги. - Еще мой отец заметил это и сказал, что такой дар сослужит мне добрую службу. Так и вышло. Альберт Маккорд был хорошим человеком, хоть и без образования. Никто другой не смог бы так содержать жену. Я с радостью покинула свой дом в горах и перебралась на север, в тихий и спокойный край. Извините, это во мне говорит несостоявшаяся поэтесса.

- Отнюдь. Я и сам иногда говорю слащавым штилем. Кстати, торт замечательный.

- Это бабушкин рецепт.

- Вы сказали, что родились в горах.

- Да, в Шотландии. А помру тоже в горах, только здесь, в Халибэртоне. Моего покойного отца звали Дэниел Круикшэнк Он был врачом, имел практику в Данди. Вы когда-нибудь бывали в Шотландии, Бенни?

- Нет, но играл в школьном спектакле о бегстве Карла-Эдуарда. Мне очень нравились географические названия: Раннокское болото, холмы Атолл. И выговор там приятный, мягкий. "А те, кто прячется, ко лжи столь наглой не привыкли, и мне сдается, что..." - Я опустил глаза и уставился в свою чашку, чувствуя, как шею покрывает румянец: уже лет десять я не цитировал эту пьесу. Я попытался сосредоточиться на букве "Т", выгравированной на серебряной ложке, а потом робко добавил: - Всегда хотелось съездить туда.

- Это прекрасно, Альберт и сам мечтал там погостить, да вот не довелось. Не судьба.

Несколько секунд мы прислушивались к жалобному скрипу пальца Мэгги, чертившего узоры на пыльном подоконнике, а потом я сменил тему.

- Восхищаюсь этими картинами. Настоящая масляная живопись.

- Их автор - угрюмый вонючий старик, живший отшельником в лесной хижине. Ставил силки и капканы. Разумеется, за пределами парка. Корчил из себя старателя. Старый Дик Бернерс. Говорят, он искал золото.

- Вы употребили глагол в прошедшем времени. Его тоже больше нет?

- Он умер от рака. Выписался из больницы и забился в свою хижину, чтобы умереть там. Как его ни уговаривали, все впустую.

- Мне придется сообщить дурную весть моему партнеру по шахматам, живущему в соседнем заливе, в усадьбе Вудворда. Мистер Эдгар говорит, что знает Бернерса с детства.

- Знать-то знает. Но не знается. С тех пор, как мистера Эдгара возлюбил сенатор, Дик Бернерс превратился в лишний предмет обстановки и перестал быть дядюшкой Диком. Старый смешной старатель. Золото! Вы можете представить себе, чтобы кто-то искал тут золото?

Я услышал, как открылась и вновь закрылась сетчатая дверь. Щелкнула пружина замка.

- Джордж? Это ты, Джордж?

Для Джорджа у Мэгги был припасен высокий певучий тон. Я услышал в прихожей тяжелые шаги, а подняв глаза, увидел желтые кодьякские башмаки с похожими на спагетти шнурками, заправленные в них грязные тиковые штаны и выцветшую зеленую байковую рубаху, прикрывавшую отвислое брюхо любителя пива. Венчавшая толстую шею физиономия казалась несуразно маленькой. Должно быть, именно так выглядит взрослый человек в представлении ребенка: большие ноги, а где-то далеко вверху - маленькая голова. Обман зрения, закон перспективы. Я так думаю. Ведь я сидел на стуле. Но все равно моя голова была достаточно высоко. Нет, просто у Джорджа и впрямь маленький череп. А ещё у него был красный нос, похожий формой на мой большой палец и испещренный морщинами. Из-под густых черных сросшихся бровей смотрели крошечные испуганные глазки. На макушку была нахлобучена полосатая форменная фуражка железнодорожника, сбившаяся набок. Повадкой Джордж напоминал здоровенную взлохмаченную псину.

- Мамуля, я приехал поговорить с Гарри. Сейчас у него Сисси Пирси, а я следующий. О, извини, я не заметил, что у тебя гость.

- Заходи, Джордж. Гарри Гловер малость подождет. Поздоровайся с Бенни Куперманом. У него голос точь-в-точь как у твоего отца. Бенни гостит в усадьбе.

Похоже, оба забыли, что мы познакомились вчера вечером во флигеле. Джордж приветственно кивнул мне, схватил стул и укрылся за ним, как будто был без штанов. Его улыбка сообщила мне, что он уже давно лишился половины зубов. В общем и целом улыбка была приветливая, но далеко не дружеская. Я опустил руку, уже готовую к рукопожатию или захвату очередного куска торта - в зависимости от обстоятельств. Джордж и не подумал подать мне руку, а тортом я уже объелся.

На вид Джорджу было за сорок, но в присутствии матери он вел себя как четырнадцатилетний отрок. Он покраснел, и Мэгги удовлетворенно откинулась на спинку кресла. Достала-таки.

- Мамуля, разговор есть, - промямлил Джордж.

Я стряхнул с колен крошки и встал.

- Неужели вы уходите, Бенни? - в голосе Мэгги сквозило удивление, но её руки уже складывали салфетку.

- Пойду, пожалуй, к себе. Из-за этого Энея я запустил все свои дела. Приятно было увидеться, Джордж. Спасибо за чай, - после этой речи я попятился в ту сторону, откуда, насколько я помнил, донесся звук открываемой двери.

- Ну, теперь вы знаете дорогу к нам. Заходите без церемоний.

- До свидания, - буркнул Джордж.

- Может быть, ещё увидимся во флигеле, выпьем кофе.

Я отыскал дверь, вышел и захлопнул её за собой. Сначала я хотел громко протопать по крыльцу, чтобы затем крадучись вернуться к двери, но отказался от этого намерения: если окна и двери забраны сетками, никогда не знаешь, видно тебя или нет. Похоже, Джорджу и впрямь не хотелось встречаться с Гловером. Я тоже не получил удовольствия от беседы с капралом. У каждого есть свой скелет в шкафу.

Я поставил на конфорку почерневшую сковороду и вывалил в неё остатки масла. Сперва я хотел обнюхать его, но потом решил воздержаться. Мать всегда говорила, что, если возникает желание понюхать продукт, лучше сразу его выбросить. Мамуле никогда не приходилось жить в местах, от которых до ближайшего куска свежего масла много-много миль. Я слышал, что рыбу хорошо жарить в сухарях, но не запасся ими, а посему раскрошил соленое печенье и вывалял свой кусок рыбы в этих крошках, а потом быстренько, пока они не осыпались, определил все это сооружение на сковородку. Затем я поставил на другую конфорку миску с водой и положил в неё пару яиц в надежде соорудить из них бутерброд. Но яйца всплыли, а я не помнил, что это значит. То ли они свежие, то ли, наоборот, протухли, и прикрыл их крышкой, чтобы больше не видеть. Рыба начала приобретать приличный вид. Сделалась золотистой и даже душистой. Шипение масла звучало очень успокаивающе и убедительно. Я поставил на стол прибор и налил себе стакан молока из безобразной пластмассовой фляги, Сначала я намеревался есть рыбу прямо со сковородки, но потом выложил её на тарелку. Мыть посуду я не собирался, ну её к черту. Пусть этим занимается горничная. Форель проскочила в меня довольно легко, хотя от неё слишком уж сильно разило рыбой. Я посолил и поперчил кусок, но, увы, под рукой не оказалось петрушки, и мне не удалось сдобрить свою снедь. Бросив рядом с тарелкой альбом "Подарки принцессе Елизавете", единственную имевшуюся в хижине книгу, я принялся пировать как король. Потом бросил тарелку и сковородки в мойку и, взяв ведро, отправился к колонке за водой.

Гарри Гловер сидел на причале и покуривал, распустив узел галстука и следя за сгущавшимися на берегу тенями. Я оставил ведро у колонки и, сунув руки в карманы, подошел к воде. С озера тянуло прохладой.

- Хороший вечер, - сказал я, чтобы как-то завязать беседу.

- Угу.

Это было все равно что начать шахматную партию испытанным е2-е4.

- А вы по-прежнему удерживаете крепость в одиночку? Подкреплений не видать?

- Уитни попросит помощи у уголовной полиции Торонто лишь после того, как там ознакомятся с медицинским заключением. Никто не потащится в такую даль, если это несчастный случай.

Конь С3.

- Но вы так не думаете?

Капрал пропустил мой вопрос мимо ушей.

- А уж тогда в дело вступит судебный следователь. Господи, у этих следователей такие полномочия! Уложение о судебных следователях дает им право изымать любые улики. Если он захочет, то сможет прибрать к рукам весь наш парк.

- Вы пришли к выводу, что это убийство. Почему?

- Вы никогда не были капралом. Никогда не служили лягавым в такой дыре, как Уитни. Должно быть, я прозевал несколько ходов. Или он слишком рано провел короткую рокировку.

- Сидя за столом в Грэнтэме или Торонто, стареешь так быстро.

- Черт возьми, Куперман, в Уитни время ползет, как одноногая многоножка.

Мы уставились на воду, очертания островов на фоне дальнего берега обрели четкость, но когда свет начал тускнеть, их контуры размылись, и вскоре оба острова исчезли из виду, будто вспугнутые гагарки.

- Такое дело может выбить меня из колеи на несколько дней. Знаете, я никогда не был в Торонто и не отказался бы малость поработать в отделе уголовных расследований вместо того, чтобы составлять рапорт об очередном утопленнике. Побыть в центре внимания не вредно. Надо напомнить сослуживцам, что я ещё жив.

- Вот почему вы действуете строго по уставу.

Он снова обдал меня молчанием. Но потом сказал:

- Присядьте, Куперман, не стойте над душой. В ногах правды нет.

Я взял один из белых плетеных стульев и уселся.

- Закурите?

Я принял протянутую капралом пачку сигарет с фильтром и полез в карман за спичками. Темное отражение холмов в воде рассекла яркая полоса света, похожая на блестящее голубое лезвие ножа.

- Должно быть, это Ллойд Пирси, - сказал Гловер. Я кивнул. Мы оба следили глазами за лодкой, которая приближалась, увеличиваясь в размерах. Довольно долго не было слышно ни единого звука.

- Он неплохо знал Энея, - сообщил мне капрал. - Пожалуй, лучше ему услышать обо всем от меня.

Гловер швырнул недокуренную сигарету в озеро. Я покосился на его лицо и подумал, что днем оно выглядело моложе. А сейчас я заметил будущие морщины, которые обозначатся, когда Гарри Гловеру стукнет пятьдесят и короткие волосы в вырезе рубахи сделаются седыми.

- Помнится, как-то раз я поднимался по лестнице в одну квартиру в Халибэртоне. С тех пор, почитай, уже лет десять прошло. Квартира располагалась над лавочкой. Мы добрались туда спустя четверть часа после прибытия какого-то газетчика. Он просил у домочадцев фотографию покойного, а те ещё даже не знали, что глава семьи мертв. На тридцать пятом шоссе столкнулись сразу три машины. Пришлось чуть ли не всю ночь успокаивать родных. Да, сэр. "Нам нужен снимок вашего папы для газеты".

Теперь я слышал нарастающий шум подвесного мотора и видел силуэт Ллойда на корме лодки.

- Ллойд Пирси и Эней часто рыбачили вместе, - сказал Гловер. - Да, сэр. Очень часто. И много лет.

9.

Вечером во флигеле, где воняло обуглившимися крутыми яйцами, я получил возможность увидеть большинство местных завсегдатаев. Стоит пролиться хоть капельке крови, и люди тотчас сбиваются в кучку, поздравляя друг дружку с тем, что ещё могут числить себя в живых. Детишки Киппа, Роджер и Крис, нахохлившись, сидели у огня и наблюдали, хорошо ли горят четыре березовых полена, ворочая их кочергами. Они ждали обещанной пастилы. Сам Кипп устроился в дальнем углу. Он читал уголовный роман и казался сутулым, даже съежившимся, в кресле-качалке с высокой спинкой.

Ни чета Пирси, ни Мэгги с Джорджем пока не появлялись, но для Мэгги оставили облюбованное ею место на диване у карточного стола. Дез Уэстморленд сидел на стуле перед пианино, а его подружка из последнего номера мотеля примостилась рядом с ним. Сполохи огня играли на их лицах, которые казались румяными, а физиономия Деза и вовсе помолодела лет на десять. Делия прихватила с собой вязание, но так и не взялась за спицы. Я наблюдал за ними, стоя у бачка с кофе. Тишина в комнате едва ли не звенела; я слышал, как бурлит кофе. Моя попытка положить этому конец привела лишь к тому, что я раскачал стол для пинг-понга. Плескавшийся в стеклянном баке кофе ещё усугубил эту качку. Неужели тут лучше, чем в моей хижине, где можно побыть в одиночестве? - спросил я себя. Поленья в очаге трещали, в дымоход вылетали снопы искр. Дэвид Кипп перевернул страницу своего Сименона. Дез Уэстморленд перехватил мой взгляд, подошел и представился мне, а заодно представил и Делию. Он назвал её "мой друг". Формальное знакомство было очень кстати.

- Что вам известно о гибели этого проводника, мистер Куперман? вопрос прозвучал так, словно я располагал какими-то туманными сведениями, к которым его не допустили, - Как там его звали?

- Дюфон. Эней Дюфон. Я почти ничего не знаю. Он был хорошим проводником, но робким и немного настороженным человеком. Одиночка. Тихий, чуть-чуть суеверный. Хорошо знал лес.

- Не понимаю, как кому-то пришло в голову, что мы имеем к этому отношение. Карал Гловер продержал Делию почти полчаса. Нет, правда. А ведь мы приехали сюда вовсе не затем, чтобы впутаться в какую-то лесную возню. Он посмотрел на Делию, и та попыталась улыбнуться из-под слоя косметики, которая, судя по всему, была неложена вслепую. - Мне дали всего две недели отпуска, мистер Куперман. Надеюсь, капрал Гловер не задержит нас здесь. Да у него, наверное, и права такого нет. Если он не предъявит обвинение. Но когда человека просят оказать содействие, это накладывает на него определенные нравственные обязательства, верно?

Получив возможность более внимательно разглядеть Делию Александер, я заметил, что она очень хороша собой. Красоту не спрячешь. Но судя по тому, как старательно эта дамочка виляла бедрами (даже в джинсах), она далеко отстала в развитии от своих ровесниц и расцвела гораздо позже.

Ваша хижина рядом с домиком миссис Харбисон, верно? - Дез всячески стремился перевести разговор в менее доверительное русло. - Ужасное несчастье стряслось с тем парнем. В былые времена донесения о смерти индейцев писались на особых бланках, во как! - сообщил он мне. Я попытался сделать вид, будто мне интересно, но получилось не очень достоверно. А кофе оказался пережаренным.

У очага сыновья Киппа молча и деловито уплетали пастилу. Похоже, и они воспринимали случившееся вовсе не как пикник. Рядом стояла только что вошедшая Джоан Харбисон; она наблюдала за маленьким Крисом, пастила которого вспыхнула.. Дез и Делия принялись утешать друг дружку, благодаря этому между нами выросла стена отчуждения, и я смог подойти к Джоан.

- Гарри Гловер говорит, что в среду вечером Эней ругался с Гектором возле гостиницы в Хэтчвее, - сообщила мне она.

- Значит, шьет дело брату?

- Я ничего не знаю, - ответила Джоан и взгянула на меня так, словно я огрел её дубинкой - Вчера вечером они, вроде, прекрасно ладили, - заметил я, кладя руку на плечо Джоан в надежде немного утешить её. Она выдавила болезненную улыбку и пошла к бачку с кофе.

В комнату быстрым шагом вошли Мэгги и Джордж. На Мэгги, как обычно, был пышный кафтан, а Джордж щеголял желтыми башмаками и свойственным ему полным безразличием ко всему сущему. Положив возле бачка четырехбатареечный фонарик, он налил кофе себе и матери. Джордж кивнул мне, но не слишком дружелюбно.

Мэгги и Джордж Маккорд вели себя в усадьбе (или, по крайней мере, во флигеле), как постояльцы, а не ближайшие соседи. Риммеры тоже, хотя когда-то усадьба принадлежала им. Интересно, распространяется ли гостеприимство Джоан на обитателя дома Вудворда?

Через несколько минут все полукругом уселись у огня. Замковым камнем этой арки служила Мэгги. Вскоре из темноты вынырнули Пирси. Их приход ознаменовался скрипом двустворчатой проволочной двери. Сегодня мы все были как мотыльки, которых тянет к костру. Хорошо быть живым и сидеть в тепле, среди людей.

- А у вас тут кровожадная шайка, - объявила Мэгги, озираясь по сторонам. - На ваши физиономии стоит посмотреть. Полагаю, что и на мою тоже. Горстка линчевателей, не знающих, где им взять веревку, - вот кто мы сегодня.

Ллойд засмеялся чуть громче, чем следовало, но оборвал свой хохот, как только понял, что его никто не поддержал.

- Едва ли я смогу достаточно убедительно торговаться, - продолжала Мэгги, - а посему в карты играть не буду. Извините, Сисси.

Повисло молчание, нарушить которое никто не решался. Все притихли, и тогда Мэгги взяла дело в свои руки и пришла на выручку всей компании. Точно так же человек подбадривает себя свистом, очутившись в кромешной тьме.

- Вот что мы будем делать, - молвила она. - Давайте рассказывать истории про убийства. Чем страшнее, тем лучше. Нам всем станет легче дышать. Такие истоии подействуют на нас как нюхательная соль. Ну, давайте. Полицейский уехал в Уитни. Пожалуй, первый удар по мячу должна сделать я. Так, дайте-ка сообразить. Вы знаете, что, когда вешали печально знаменитого капитана Кидда, веревка порвалась, и пришлось вешать его опять?

- Право же, Мэгги, я уверена, что вы вполне способны взбодрить нас и без юмора висельников, - сказала Джоан. На этот раз засмеялись все.

- Говорят, изобретателя гильотины и самого обезглавили этой штуковиной, - произнесли Сисси Пирси доверительным тоном, умолкая после каждого слова.

- Правосудие для всех, - нараспев вымолвил Ллойд.

- Шутить-то легко, - подал голос Уэстморленд. - Но я уверен, что он получил по заслугам.

- В конечном счете доктор Гильотен обессмертил свое имя, а Национальное собрание Франции пожаловало ему пенсию. Этот человек умер в своей постели спустя много лет после революции.

- Вот вам и справедливое возмездие, - буркнул я, покосившись на Уэстморленда.

- Ну... - не без усилия произнесла Сисси, - может, это был и не он, но какого-то изобретателя точно умертвили при помощи его же изобретения. Я читала об этом.

- Вы совершенно правы, Сисси. По-видимому, вам вспомнился лорд Мортон. Предприимчивый герцог Мортонский привез в Шотландию машину, похожую на гильотину. Он видел, как в йоркширском городе Галифаксе на ней казнили воров. Это было задолго до рождения доктора Гильотена. Машину назвали "шотландской девицей", и бедный герцог стал одной из её жертв.

Сисси улыбкой поблагодарила Мэгги за помощь, а затем улыбнулась и остальным присутствовавшим.

- Господи, да откуда вы это узнали? - спросила стоявшая у очага Джоан.

- Спросите любого шотландского школьника, и он расскажет вам эту историю. Нас водили на весьма торжественную экскурсию в эдинбургский Музей старины. "Шотландская девица" и ныне там.

- В полицейском музее Торонто тоже стоит что-то похожее на гильотину. Я сама видела, - сказала Делия Александер. - Ужасная вещь. Ее сделал человек по имени Мэлбек... Джон Мэлбек. Чтобы покончить с собой. Это было лет десять назад. В газетах писали. Жуть да и только. Он служил в канадском налоговом ведомстве.

- Достойная смерть, - бросила Мэгги и Джордж расхохотался.

- Что может толкнуть человека на такой дикий поступок? - спросил Дэвид Кипп, придвигаясь поближе к остальным, и все уставились на Делию в ожидании ответа.

- Похоже, он увлекался мистикой, принадлежал к какой-то сатанинской секте. Конечно, он был безумцем и, насколько я помню, пережил большое разочарование в любви.

Джордж прыснул.

- В Германии, в Ротенбурге, есть музей уголовников, - сообщил нам Дэвид Кипп. - Именно там выставлена "железная леди". Мы с Мишель видели её своими глазами, когда были в Германии.

- Я-то думала, "железная леди" - просто метафора, обозначающая политическое давление, - сказал Дез Уэстморленд. Несмотря на жутковатую тему беседы, она помогла Дезу и его подружке сблизиться с остальными, "влиться в коллектив": как сказал бы мой старый инструктор в лагере "Северная сосна". - Неужели эта штука и впрямь существовала?

- В древности это был деревянный срамной наряд, который насильно надевали на женщин, совершивших преступления определенного толка.

- А в заслонку забивали стальные шипы, - прошептала Сисси. Ее "с" и "ш" шипели как свернувшиеся кольцом змеи.

- Насчет шипов я ничего не знаю, - ответил Кипп, передернув плечами. На миг мне показалось, что сейчас Мэгги вновь перехватит нить беседы, однако Кипп уже успел почувствовать вкус и притягательную силу передаваемых из уст в уста журналистских баек. - Но в Париже тоже есть Музей криминалистики. Экспозиция собрана парижским полицейским управлением. Ее я тоже видел. Там представлена вся музейная чернуха и история применения закона с самых древних времен. Много документов эпохи революции, манекены в старом полицейском обмундировании; показано, как мундиры менялись с годами. Я провел там почти целый день. Потрясающе!

- Расскажи про музейную чернуху, пап, - попросил один из мальчиков, и это было ошибкой: Кипп старший тотчас выгнал сыновей из флигеля и отправил их спать, чем немного поднял настроение остальным бодрствующим.

- Жаль, что он этого не услышит, - пробормотал Дэвид. - В этом разделе вывставки полным-полно побитых ножей, кинжалов и револьверов. Полагаю, человеку, который хочет увидеть нечто особенное, это интересно, но лично я считаю, что хлебный нож, он хлебный нож и есть, и неважно, сколько крови пущено с его помощью.

- Смелое утвреждение. Интересно, согласились бы вы провести там ночь?

- Я в привидения не верю, если вы на них намекаете, Мэгги.

- Ох эти молодые трезвые умы! Уверена, что ангелы оплакивают вашу долю.

- Если где и есть привидения, так здесь, - подала голос Джоан Харбисон. - Полицейские оставили тело старателя Дика Бернерса в этой комнате на всю ночь. А три месяца спустя тут же лежал Уэйн Траск, пока его не забрали в Уитни.

- Альберт мне рассказывал, что двое лесорубов сплавляли плот по озеру и утонули. Их окоченевшие тела притащили сюда и прислонили к стене, будто бревна.

- Право слово, Мэгги, вы - истинный кладезь знаний, причем самого причудливого толка.

- Эх, чего только не напихано в голову. Не буду отрицать: там полно всякого. Но ведь у меня нет книг, вот и приходится забивать мозги чем попало.

- Что за человек был этот Траск? - спросил я Мэгги. - Насколько я слышал, не сахар.

- Не сахар, верно. Точное определение. Какое-то время полицейские думали, что его убили: здесь было немало людей, которым хотелось бы полюбоваться его трупом. Но потом от этой версии пришлось отказаться.

- Врагов у него хватало, - подала голос Сисси. - Он же был бешеный. Преследовал женщин, и местных, и приезжих. Однажды приставил дробовик к голове собственной жены, и ей пришлось голышом бежать через лес к дороге, будто сойке, и останавливать первую встречную машину.

- Он провел целый год в психушке, - добавил Ллойд, почему-то пристально глядя на меня.

- Его выжили из Корнуолла, Онтарио, за то, что приставал к жене тамошнего врача, - сказала Мэгги.

- А однажды он клеился к моей девушке, - сообщил Ллойд. - И пил беспробудно. Бывало, дорвется до бутылки, и все, не остановишь.

- Он был владельцем этой усадьбы, верно? - вновь послышался голос Деза Уэстморленда. Оказывается, он слушал внимательнее, чем я думал. Его подружка робко улыбнулась, одобряя такую любознательность.

Сисси внезапно оживилась и кивнула.

- Кроме его жены, Флоры, никто тут ничего не делал. Уэйн Траск пальцем о палец не ударил. И, когда она уехала, все здесь пришло в упадок, так что после смерти Траска усадьбу продали почти за бесценок.

- Флора была великая искусница по части вязания крючком - добавил Ллойд. - Она выделывала уютники для заварных чайников, шарфы и свитера и продвала все это постояльцам. Так ей удалось собрать немного денег, и она смогла оставить Уэйна. Поехала навестить мать и не вернулась. Из одежды взяла только то, что было на ней. Как вам это нравится?

Все захмыкали и заохали в ответ, а Ллойд хихикнул себе под нос, прекрасно понимая, что завладел вниманием слушателей.

- Старый Уэйн Траск был тот ещё фрукт, - продолжал он. - Пошел вразнос и все промотал. Бывало, заглядывал ко мне пропустить рюмочку, да так и сидел, пока все не вылакает. Я держал его на работе, хотя работы и не было. Просто из сочувтствия. Но как-то раз со мной приехал сынишка и выпил тут кока-колы, а Траск и говорит: "С тебя тридцать пять центов, расплатись, пожалуйста. Я думал, он шутит, Это была одна из наших последних встреч.

- А сколько раз мы потчевали его у себя дома, - вставила Сисси.

- Траск был старателем? - с легким смущением спросил Дэвид.

- Вы уже слышали о Дике Бернерсе. Вот кто был старателем, - сказала Джоан Харбисон. Словно почувствовав внезапный сквозняк, она взяла здоровенное березовое полено и бросила его в огонь, подняв новый фонтан искр. На минуту воцарилось молчание.

- Старый Дик был забавный малый, - сказал, наконец, сидевший возле матушки Джордж. - Старательством он и впрямь занимался, но ведь любой дурак знает, что в лесах нет никаких месторождений. Даже найди он тонну золота, добыть его все равно невозможно, потому что в парке Алгонкин запрещено разрабатывать рудники или рыть шахты.

- Мы с Альбертом частенько потешались над бедным Диком. Он свято верил, что здесь есть золото. Даже, говорят, написал в министерство недр. Но нашел только кусок кварца, точно такой же, каким Джоан подпирает дверь, чтобы не закрывалась. Он говорил, что когда-то работал горным инженером и, стало быть, знает о золоте все. Альберт был знаком со всеми, кто работал на деревообрабатывающую компанию "Доклэп", и выяснил, что встарь над Диком смеялись ничуть не меньше, чем в наши дни. Он уходил в лес и бродил там неделями, а возвратившись,утверждал, что подбирается все ближе и ближе к золоту. Наконец он бросил поиски где-то возле Хантсвилла или Халибэртона. Но Дик неплохо охотился, а охота была его основным родом занятий. И жил в довольстве, пока не заболел. Тогда-то он и вернулся. - Говоря все это, Мэгги неотрывно смотрела мне в глаза, и я заерзал в кресле.

- Старый Дик воротился сюда помирать, - подхватил Ллойд. - Тут уж сомневаться не приходится. У него был рак. Он вернулся, закрылся в своем старом стойбище и приказал долго жить.

- Да, тот ещё был персонаж, - заметил Джордж. - О его приближении предупреждала вонь. Как потянет из леса, стало быть, Дик на подходе. Вечно был вымазан золой из костра. К нему нельзя было подбираться ближе, чем на ширину вот этой поляны. Настолько крепкий дух он источал. - Джордж захихикал сквозь зубы. Образ старого Дика обретал все большую ясность, и это казалось отпрыску Мэгги забавным.

- Ну, довольно судачить о бедном Дике Бернерсе, - сказала его мать, поднося пухлую ладонь к щеке на манер королевы Виктории. - Я жалею, что начала этот разговор. Он был хорошим человеком. Уж куда лучше, чем большинство ваших знакомых.

Она не стала пояснять свою мысль. Такие высказывания обычно самодостаточны. И означают, что разговор окончен. Джоан взглянула на часы и покинула флигель.

- Почему-то никто не упомянул о происшествии, случившемся полумилей севернее, в усадьбе Вудворда. Парень едва не расстался с жизнью, и это была не авария. - Сказав это, я оглядел лица собравшихся в надежде заметить на одном из них виноватую мину, но увидел лишь изумление или прекрасную актерскую игру.

- Должно быть, его спас Всевышний, - шутливо ответила Мэгги.

- Бедняге Энею повезло меньше, - прошептала Сисси себе под нос, впервые упомянув имя человека, занимавшего наши мысли. Бедный Эней.

- Ведь ты хотел, чтобы он свозил тебя порыбачить в какое-то место к юго-востоку отсюда, верно, Ллойд?

Ллойд смущенно усмехнулся.

- Ты имеешь в виду Литтл-Краммок?

- Ага. Почему он не хотел ехать туда с тобой?

- Чертовски жаль Энея, - вставил Дэвид.

- Я слышал, он никогда не ездил на Литтл-Краммок, правда, Ллойд? моему голосу явно недоставало непринужденности. Я попытался затаить дыхание.

- Зато в другие места ездил, - ответил Ллойд.

- Но только не на Литтл-Краммок - не унимался я.

- Суеверия.

- Что за суеверия? - спросил я. Ллойд медленно подался ко мне.

- Он говорил, что не пойдет в места, где во время грозы гремит гром, а молнии не видно. Так он мне сказал. На несколько секунд повисла тишина, нарушаемая лишь ровным гулом электрогенератора. Все молчали. Шум генератора мало-помалу начал стихать, лампочки потускнели. Когда наступила темнота, у меня возникло ощущение, будто все мы погребены под многомильной толщей безмолвия.

Спустя несколько минут на небе появились звезды, причем в доселе невиданных мною количествах. Я посмотрел на север в надежде узреть Медведицу, и перед моими глазами предстали сразу четыре, правда, весьма уродливые. Несколько минут Ллойд и Сисси брели рядом со мной, понурив головы. Начавшаяся во флигеле немая сцена продолжалась и на улицею Наконец Ллойд сказал:

- С этой Мэгги надо быть поосторожнее.

- Она никому не жалает зла, - ответила Сисси.

Я удивленно взглянул на них и проговорил:

- Живописная дама.

- Да, мне нравятся её рассказы. Просто она увлекается и теряет чувство меры.

- Не понимаю. У неё богатое воображение. - Уж это как пить дать! Поймите, Бенни, она - выдумщица. Все, что говорит Мэгги,надо делить на два.

- На два? - переспросила Сисси. - Скорее, на двести. Нельзя верить ни единому её слову. Она все сочиняет.

- Начнем с того, что Мэгги - не уроженка Щотландии, хотя я готов допустить, что она там побывала.

- А как же её истории?

- Слышала или вычитала где-то много лет назад. Иногда мне кажется, что она и сама верит этим байкам.

- Неужели правда так страшна, что нужна ложь?

- Да нет, просто жизнь Мэгги была тосклива и однообразна. Как, впрочем, и наша. Но, судя по её манере говорить, в прошлом все обстояло несколько иначе. Думаю, дело в том, что она выглядит как женщина, немало повидавшая на своем веку. Это у неё такая игра.

- Она родилась в Корнуолле, Онтарио. Это, по-вашему, бурное прошлое?

- Знаете, что, - сказал я, - пойду, пожалуй, спать. Утро вечера мудренее.

10.

- О чем задумался?

У Пэттена был сердитый вид. Я выиграл у него первую партию, но вторую сдавал, потому что на ферзевом фланге у меня образовалась брешь, и ничего хорошего ждать не приходилось. Пэттен был облачен в горчичного цвета куртку "сафари" и свои неизменные драные шорты хаки. Он снял темные очки, и облик его сделался менее зловещим. Узкие глазки Пэттена, казалось, вовсе не имели век. Словно бровей было вполне достаточно для защиты этих темно-синих настороженных зрачков. При ближайшем рассмотрении оказалось, что багровый и похожий на булку кончик носа Пэттена лоснится. И нос, и тонкие губы, казалось, попали на эту широкую физиономию случайно, поскольку явно предназначались для костлявого и удлиненного лица. Но телевизионщики большие искусники. И если черты Пэттена наводили на мысль, что он толком не ел уже несколько месяцев, то на экране его лицо выглядело весьма упитанным и вполне довольным. Разумеется, сейчас это впечатление несколько портила борода, но ни один телезритель ещё не видел на экране бородатого Пэттена.

- Любопытно, что вы замышляете против моего злосчастного слона?

- Я никогда ничего не замышляю, приятель, только умышляю. - Он не стал потирать руки, хотя имел на то все основания. Я никак не ожидал, что поднесу ему победу на блюдечке.

- Здесь была провинциальная полиция? - спросил я, берясь не за ту фигуру и подставляя её точнехонько под удар Пэттеновского ферзя.

- Да, пожаловали, но мы - простые бедные туристы из Штатов, которые не видят, не слышат и не говорят ничего плохого. Капрал купился. Мы не суем нос в чужие дела. Бог дал, бог и... Шах и мат, парень! Во, черт!

Да, верно, он меня заломал. Даже быстрее, чем я рассчитывал. Пока я изучал позицию, Пэттен всячески праздновал победу, только что петухом не ходил. В конце концов я медленно покачал головой, выказывая смирение. Чистые помыслы и добродетельная жизнь снова взяли верх.

- Еще разок? - спросил я, расставляя фигуры.

- Ничего не выйдет. Раз уж я победил, позволь мне остаться победителем.

На сей раз мы играли в доме. Время было ещё не позднее. Примерно с час я делал вид, будто рыбачу возле острова, но на самом деле на моей патентованной леске даже не было крючка. Я ломал голову над двумя событиями. Оба произошли вчера, перед тем как я завалился спать. И сейчас пока Пэттен возился в тесной кухне, наливая мне и себе по стакану компота, у меня появилась возможность ещё раз поразмыслить об этих происшествиях.

Когда накануне во флигеле погас свет, компания распалась, и все отправились по своим хижинам. Или, во всяком случае, в те хижины, в которые им хотелось отправиться. А я прогулялся до кромки воды и полюбовался мерцающими огоньками поместья Риммеров, стоявшего за деревьями на противоположном берегу озера. Одновременно я прислушивался к тихому разговору привязанных к скобам весельных лодок. Потом я уселся в плетеное кресло, закурил сигарету и попытался выкинуть из головы все мысли до единой.

Я уже начинал дремать, когда вдруг услышал тихий плеск воды под чьим-то веслом. При свете звезд озеро казалось мертвым и было похоже на танцплощадку под зеркальным абажуром. Каноэ подошло поближе и вынырнуло из прибрежной тени. В нем сидела Алин Барбур. Вытащив каноэ на берег так, чтобы нос оказался на траве, она перевернула его, потом поставила в пенал весло. Казалось, девушка танцует - настолько точны и изящны были её движения. А может, мне просто нравится смотреть, как другие занимаются ручным трудом. Так или иначе, но наблюдать за ней было легко и приятно.

- Прекрасный вечер. Сегодня только веслом махать, - проговорил я, не повышая голоса, но, разумеется, так, чтобы она могла меня слышать. Алин резко обернулась, как будто я поймал её с поличным при попытке подписать чек моим именем, и спустя несколько секунд разглядела меня на причале.

- А, это вы. Ну и напугали.

На ней были джинсы вобтяжку и темная хлопковая курточка, натянутая поверх плотного пуловера. Шурша подошвами кроссовок, Алин направилась в мою сторону.

- Нельзя так подкарауливать людей.

Я скорчил невинную мину и пододвинул девушке стул. Она уселась и с улыбкой взяла предложенную мной пачку "игрока".

- Вы один?

Я кивнул в знак признания своей горькой доли, и Алин сменила тему.

- На озере сегодня холодновато.

Она прикурила сигарету от своей газовой зажигалки. В обрамлении черных волос лицо девушки, казалось, источало свет, но на самом деле это были блики пламени зажигалки. Пока оно не погасло, я успел заметить, как девушка втянула щеки. Когда она закинула ногу на ногу, я на миг вспомнил, как нынче утром Алин втирала в плечи мазь для загара. До чего же разительно меняет облик одежда. Девушка по-прежнему оставалась очень соблазнительной, но природа её привлекательности сделалась совсем другой.

Пока я разглядывал её с головы до ног, Алин так же дотошно изучала меня. Наконец она сказала:

- У вас нос обгорел.

Я провел пальцем по носу. Он и впрямь облупился.

- Вы здесь впервые?

- Да. Чудесные места, правда?

Я согласился. Мы молча курили, вслушиваясь в далекое журчание воды.

- А звезды, - продолжала Алин. Я поднял глаза и увидел млечный путь. - Ведь каждая из них - солнце. Вокруг них обращаются планеты. Как вы думаете, их обитатели знают о нас так же мало, как мы о них? Или, может, существуют какие-нибудь сети обмена сведениями, о которых нам ничего не известно? Что скажете, мистер Куперман?

- Я не специалист по летающим тарелкам и космическим путешествиям. Вы верите во все это?

- Но ведь к нам прилетали. Я называю эти пришествия "присутствиями". Наверное, я заражена манихейством. Верю в присутствие зла. Более того, оно безгранично. Добро - лишь временное изгнание зла. А вообще зло вечно, как эти звезды в небе.

Мы снова принялись вертеть головами, обозревая вселенную. Наконец Алин бросила свой окурок на причал, затоптала его и пожелала мне доброй ночи. Мне нравился её голос, хотя я понимал далеко не все из того, что она говорила. Потом мне вспомнилось, как Эней, вроде бы, сказал, что знаком с ней. Как же он выразился? Алин ушла, и я уставился на деревья, пытаясь опять вытравить из головы все мысли.

Пэттен шумно возился на кухне. Я пришел в себя и вспомнил, где нахожусь. Но все равно не сразу понял, что Пэттен распевает старый церковный гимн, который я помнил ещё со школьных времен:

"Заступник и защитник наш,

Тебя мы восхваляем И на тебя всю нашу жизнь Смиренно уповаем".

Слуха у Пэттена не было и в помине, но, похоже, он искренне наслаждался своим пением. Он не просто разливал по стаканам компот, но исполнял номер, достойный Голливуда.

Я снова перенесся в день вчерашний и очутился на причале усадьбы. Алин ушла совсем недавно. Или, может, я закемарил? Помню только, как услышал голоса. Знакомые голоса. Я узнал их, прежде чем разомкнул веки. Голоса звучали напряженно и брюзгливо, они раздражали, как хлопанье ставня под порывами ночного ветра. Поначалу я не разобрал слов. Да и можно ли уловить смысл в морзянке плохо закрепленного ставня?

- Ты валяешь дурака, Дэвид. Кто-нибудь может услышать.

- А мне плевать. Нам надо поговорить.

- Наверняка с этим можно подождать до завтра. Послушай, ты очень славный, и я не хочу. Чтобы у тебя вырвались слова, о которых ты потом пожалеешь.

- Джоан, пожалуйста, выслушай меня.

- Не буду, если ты опять заведешь старую песню. По-моему у тебя не все дома.

- У меня там вообще никого. Послушай же!

- Нет! Отпусти меня, Дэвид. Боже, Дэвид! Кто-нибудь услышит!

С моего места я не видел ничего. Разве что иногда срывалась с небосвода звезда и падала где-то за озером. Я знал, что совершу ошибку, если встану, повернусь и деликатно кашляну, а посему продолжал таращится на Большую Медведицу. Постепенно человеческие голоса стихли, и вместо них зазвучал хор лягушек-быков и сверчков, которым было безразлично, слышит их кто-нибудь или нет. Я наслаждался этой музыкой ещё с четверть часа, потом отправился спать. Придя в хижину, я не стал возиться со свечой, а просто плюхнулся на кровать и выкурилеще одну сигарету.

- Ой! Черт возьми!

Это вопил Пэттен.

Я снова вернулся в день нынешний. Вопль сопровождался шлепком - упал мешок со снедью. Потом что-то разбилось. Вероятно, стакан. Я бросился в кухню. Пэттен сосал свою пятерню. Щека его была зяляпана кровью.

- Что случилось? - спросил я, хватая руку Пэттена и подставляя её под струю холодной воды. Слава богу, сенатор позаботился оборудовать свой дом необходимыми удобствами. Похоже, Пэттен не получил серьезного увечья: дело ограничилось несколькими ссадинами на кончиках пальцев. Я повторил свой вопрос. Пэттен кивнул на порванный бумажный мешок и раскатившиеся по полу апельсины.

- Я ничего не вижу. Что-то в мешке?

И тут я заметил кровь на бурой бумаге. Поскольку Пэттен прилип к крану с водой, я решил сам заглянуть в порванный мешок. Хотел бы я иметь возможность сказать, что сделал это без страха. Но нет. На самом деле я сунул в мешок облепленную высохшими спагетти ложку с длинной деревянной ручкой. Апельсины, лимоны, парочка киви, крышка от большой бутыли то ли пива, то ли минеральной воды. Самой бутылки в мешке не было. Я понял, что все дело в крышке. Металличесике фланцы, удерживающие её на горлышке, были отогнуты, и безобидная крышечка превратилась в подлую острую "звездочку". Всякий, кто стал бы шарить по дну мешка, непременно рано или поздно образал бы пальцы. Я зацепил крышку ложкой и понюхал её. Ничего зловещего, никакого запаха горького миндаля. Но я решил, что лучше перестраховаться, и сказал:

- Вот что, прополощите-ка рот и попытайтесь блевануть.

- Что? Я просто обрезался, и это напугало меня.

- Делайте, что вам велено, иначе через десять минут окочуритесь.

Такого рода высказывания обычно оказывают поразительное действие. Не прошло и пяти секунд, как до меня донеслись звуки отрыжки.

- Выпейте воды и опять суньте два пальца в рот, а потом хорошенько вымойте щеку. - Сказал я, вспоминая всевозможные ядовитые снадобья из книг Рекса Стаута и Эллери Куина. Должно быть, я не на шутку струхнул.

- Пошли! - заорал я, хватая Пэттена за руку и вытаскивая его на стоянку перед домиком (рад сообщить, что я не забыл прихватить с собой и диковинное оружие, завернув его в посудное полотенце). Спенс и Уилф точили лясы, развалившись в шезлонгах. Между ними стояла доска для игры в криббедж.

- Что стряслось?

- Мистер Пэттен нуждается в помощи. Вы должны как можно быстрее доставить его в больницу. Ближайшая находится в Бэнкрофте. Нельзя терять ни секунды. Я думаю, его отравили.

Карты и доска тотчас полетели наземь. Спенсу понадобилось всего несколько секунд, чтобы развернуть "мерседес". До Бэнкрофта они добрались за сорок пять минут, предварительно высадив меня в Хэтчвее, чтобы я позвонил оттуда в больницу и предупредил врачей. Я рассказал старику на том конце линии о своих подозрениях и принятых мною мерах первой помощи и предупредил, чтобы он был поосторожнее с крышкой от бутылки.

Когда доктор Джеммел повесил трубку, делать мне было больше нечего, и я почувствовал себя всеми покинутым в этом городке. Вернуться в усадьбу не было никакой возможности. Я не захватил денег и не мог доехать ни до Бэнкрофта, ни до парка. Я напомнил себе, что не надо нервничать, поскольку это только усугубит ощущение одиночества, и попытался успокоиться, чтобы быть в состоянии помочь Пэттену в случае необходимости. Господи! Я же назвал его Пэттеном. Ну, все, даже если он не помрет, моя игра окончена.

11.

Я знал, что по субботам Рэй Торнтон не бывает в конторе, но для верности все же позвонил туда и, выслушав пять гудков, повесил трубку. Будь Рэй на месте, я мог бы рассказать ему о приключениях, пережитых за последние шестьдесят суматошных минут. Впорчем, я мог бы поведать все автоответчику, но у Рэя не было всего этого новомодного оборудования. Наверняка он будет последним человеком на Земле, который отступит под натиском электроники. Мысль о Рэе напомнила мне о другом отсталом представителе рода людского, и я позвонил матери в Грэнтэм.

- Алло?

- Мам, это я, Бенни.

- Уже вернулся? Но ведь ты только что уехал. Быть не может!

- Нет, я ещё на севере. Похоже, проторчу здесь не менее недели.

- Понятно. Значит, приятно проводишь время. Так, Бенни?

- У меня нос обгорел. И по стряпне твоей я совсем истосковался.

- Консервированный лосось продается в любом магазине. А я тут таю от жары. Бенни, помнишь свою последнюю поездку в леса? В лагерь "Северная сосна"?

- Смутно.

- Ты ещё притащил домой целый мешок камней.

- Мама, мне было десять лет. Чего ты ждала от десятилетнего мальчика? Чтобы он сплел мокасины? Да и не камни это были вовсе, а кристаллы кварца. Он залегает рядом с золотом.

- Да хоть рядом с бароном Ротшильдом. "Рядом" - не считается. Я едва не свалилась без чувств примысли о том, во что ты превратил одежду с моей вышивкой. Бенни, что...

- Мама, с тех пор минуло четверть века. У тебя память как у слонихи. Ты здорова?

- Здорова, и отец тоже. На этой неделе ключевое слово у нас "прекрасно". Я сделала новую прическу, и твой отец сказал: "прекрасно". Сварила борщ, остудила, подала ему со сметаной и услышала: "прекрасно". Если я заявлю, что врач нашел у меня внутри какую-нибудь гадость, твой отец наверняка опять скажет: "прекрасно". - Ты преувеличиваешь. Соскучилась по мне?

- Нет времени скучать. К тому же, ты вот-вот вернешься. Но знаешь, что? Воспоминания о том летнем лагере весьма приятны.

- Не надо, мне сейчас недосуг. Я позвонил, чтобы сообщить, что все в порядке..

- Я передам отцу. Может, он и сам спросит, поди угадай, что у него на уме. Скажу ему, что у тебя все прекрасно.

- До свидания, мама.

Я миновал "Лук репчатый", скобяную лавку и станцию техобслуживания, где чинили едва ли не все здешние лодочные моторы, и вышел на окраину городка. Отсюда мой путь лежал к старой бревенчатой лесопильне. Цепная лебедка поднимала бревна из воды и втаскивала внутрь. Циркулярная пила визжала, как рой комаров, предупреждающий отпускников о воздушной тревоге. Сквозь проем в стене я видел человека, стоявшего у похожего на трактор станка; рабочий тасовал грубо распиленные бревна, будто игральные карты. На другом агрегате делали деревянный брус. Чуть дальше работники пропускали бревна через ряд вертикальных пил, и получались доски двухдюймовой толщины.

На берегу озера двое подростков чинили причал, приколачивая доски к вертикальным брусьям и обрезая их торцы. Судя по доносившемуся из-за лодочного сарайчика стуку молотков, там тоже шел ремонт причала. Наблюдая эту кипучую деятельность, я испытывал странное удовлетворение.

Спустя полчаса я вернулся в Хэтчвей и позвонил Рэю домой. Мне повезло: сегодня он снимал трубку. Я подробно рассказал Рэю, как развлекаюсь за его счет, а он отвечал мне скупыми, но регулярными "угу", призванными убедить меня в том, что трубка до сих пор прижата к его уху.

- Рэй, я вынужден попросить тебя сразу о двух одолжениях.

Новое "угу", на сей раз означавшее "ага", если, конечно, мол просьбы не выйдут за рамки разумного. Рэй всегда был готов отдать мне хоть правую руку своего партнера, но не преминул бы при любом удобном случае напомнить мне, чего это ему стоило. Он умел ставить меня в положение человека, клянчившего луну с неба, а себя выставлять щедрым дарителем, чтобы потом попрекать меня. Я продиктовал ему номера машины с приусадебной стоянки и попросил проверить их.

- Это все? Ты закончил бить челом?

- Нет, узнай все, что сможешь, о женщине по имени Алин Барбур. Она художник-декоратор. Проживает в усадьбе и наблюдает за Пэттеном все время, пока меня нет поблизости. - Я услышал, как Рэй засопел в трубку. - Или, может, ты подключил к заданию второго соглядатая?

- Во-первых, у тебя ненормированное рабочее время, и ты всегда должен быть поблизости. Во-вторых, кабы я хотел ввести там сменный график, пошел бы к профессиональному сыщику.

- С тебя станется. Ты, чего доброго, обратишься и в секретную службу.

- Бенни, наш друг очень плох?

Я ответил, что, по моему мнению, жизнь Пэттена вне опасности, не забыв рассказать об оказанной мною первой помощи и о смекалке, которую я выказал в столь сложной обстановке. Услышав, как Рэй перекладывает трубку из одной руки в другую, я попытался снова завладеть его вниманием.

- Слушай, кто-то в парке Алгонкин настроен весьма серьезно. Независимо от решения Верховного суда, этот человек не хочет, чтобы Пэттен жил тут. Наш горе-поп дважды чудом избежал смерти. На третий раз ему не повезет. Теория вероятности работает против него. В каком положении очутится твой клиент, если Пэттена убьют? Подумай. Пэттену и так жутко везет. Слава богу, что я прочитал столько уголовных романов. Только книгочей додумается отравить колпачок от бутылки.

- Вот что, Бенни, подожди у телефона.

Ну ещё бы. Рэю пора поливать лужайку или подстригать живую изгородь. Но я умудрился крепко вцепиться в него и задал ему ещё один вопрос:

- Рэй, когда я упомянул Алин Барбур, у тебя началось сердцебиение. Не надо темнить, от этого портится зрение. Что ты о ней знаешь?

- Ну ладно, ладно. Мне известно, кто она такая. Но неведомо, чем она занимается в Петавава-Лодж. Ее не было в сценарии. Я свяжусь с тобой, когда что-нибудь разнюхаю, хорошо?

Я кивнул в знак согласия, и Рэй со стальными нотками в голосе посоветовал мне обзавестись хорошими туристскими башмаками.

Я отправился в забегаловку пить кофе.

- Вы живете в какой-то из здешних усадеб? - Спросила официантка. Этот прямой вопрос так удивил меня, что я поперхнулся кофе и едва не задохнулся, но зато получил возможность поближе познакомиться с ней.

- Угу, - ответил я, когда снова обрел голос.

- Не надо говорить с полным ртом, земляк. Что за усадьба? Я слышала, в этом году половина комнат пустует, а Коулсон и вовсе не открывал лавочку. Слишком дорогое удовольствие при нынешних ценах на бензин. Здешний люд все время ворчит. Чтобы добраться до Нири, надо сжечь бензина на шесть долларов. А таксист Тим берет пятнадцать за ходку в оба конца. Раньше это стоило пятерку.

- Все дорожает. Я живу в Петавава-Лодж.

- Ага. Теперь там заправляет молодая парочка, а раньше был Уэйн Траск.

- Да, я знаю.

- Как-то раз его жена Флора появилась тут среди ночи, и на ней, видите ли, не было ни клочка...

- Я слышал. Говорят, Траск был страшен в подпитии.

- В ту ночь, когда случился пожар, он нализался вусмерть.

- Вас послушать, так это было вчера.

- А вчера чем лучше? Бедный Эней. Какая жалость. Прекрсный был человек, ни разу не сказал ни про кого дурного слова.

- Он ведь жил в Хэтчвее? - спросил я, желая выяснить, существовала ли между Энеем и Пэттеном какая-то связь помимо детской дружбы.

- Эней снимал комнату на втором этаже с видом на винную лавку. Дом принадлежит миссис Крамер. Летом Эней почти не жил там, предпочитая скитаться по лесам. Платил всего пятнадцать долларов в неделю, а комната просторная. При жизни Крамера там была хозяйская спальня. Мод говорит, что теперь она сможет выручить за эту комнату не меньше четвертака, даже если не станет делать там ремонт.

- Вы говорите, это напротив винной лавки?

- Дом с ванночкой для птиц и колоколами. Его строили для Ораса Уэггонера, хозяина лесопильни, но в тридцатые годы он продал все Эду Крамеру из управления мелиора...

Я слушал эту лекцию по истории края ещё двадцать минут, потом расплатился и отправился к винной лавке. Дом напротив представлял собой бурую дощатую постройку с обвалившейся верандой по переднему и одному из боковых фасадов. В парадной двери было веерообразное окошко с матовым стеклом, сквозь которое виднелась висевшая едва ли не над порогом бордовая люстра. Колокола заржавели и давно не звонили, ванночка для птиц была суха как пустыня и тоже изъедена коррозией. Я повернул рукоятку старомодного звонка, укрепленного в самой середке двери, и вскоре увидел сквозь два завешенных тюлем овальных оконца идущую по коридору женщину.

- Вам чего? - спросила маленькая седовласая и почти прозрачная хозяйка, открывшая мне дверь. В её наружности не было ничего примечательного, за исключением старческих веснушек на лице и запястьях, цепких глаз и сетки для волос.

- Вы миссис Крамер?

- Совершенно верно. Опять полицейский?

- Надеюсь, последний.

- Я тоже надеюсь. Вот такой вам будет мой ответ. Вам дай па - лец, вы всю руку оттяпаете. Неужели опять будете задавать вопросы?

- Совсем чуть-чуть, обещаю вам.

- Обещать вы все горазды. Уж я-то на своем веку наслушалась всяких посулов. Нас, женщин, до старости кормят обещаниями.

Она провела меня через прихожую, потом вверх по лестнице с перилами, и мы очутились в комнате покойного.

- Оставлю вас. Осмотритесь, - сказала миссис Крамер. - Почти все вещи тут мои, но фигурки и картины принадлежали Энею.

На улицу выходили два широких окна, высокий потолок был украшен лепниной по всему периметру и в середине, откуда свисал старый перекрученный электропровод, удерживавший монументальный и безобразный осветительный прибор, гибрид морской раковины и абажура. На стенах узорчатые обои всех оттенков кофейного цвета, да ещё на полном серьезе снабженные водяными знаками. Кровать была узкая,но, судя по четким отпечаткам на потертом ковре, прежде тут стояла другая, гораздо более габаритная. Вероятно, в ней почивали Крамеры, а быть может, и Уэггонеры. Личных вещей было немного: в шкафу лежала желтая каска, стояли желтые башмаки, как у Джорджа, висели плащи, байковые рубахи, валялись капроновые галоши, резиновые сапоги, бахилы и пара снегоступов. В ящиках - белые сорочки, новые и не очень. А ещё я обнаружил доказательства тому, что Эней сам штопал свои носки.

Слева и справа от громоздкого буфета темного дерева висела грубая любительская мазня какого-то живописца. Я не удивился, увидев в правом нижнем углу росчерк Дика Бернерса. Выразительность из Дика так и перла, но ему явно недоставало доходчивости. Впрочем, он вполне мог тягаться с грэнтэмскими оформителями ресторанов, оставлявших на своих фресках не только имена, но и номера телефонов. Никаких писем, квитанций из прачечных, букмекерских бланков или зашифрованных записей в ящиках не оказалось. Полицейское управление Онтарио выказало немалую дотошность, даже в такой дыре. Самой ценной из моих находок оказался комок жевательной резинки, немало переживший в чьей-то пасти и вновь завернутый в свой фантик с надписью "ригли-мятная". Ничего не добившись от серванта, я вернулся к живописным полотнам. На одном из них была изображена лесопильня, если смотреть на неё с озера. Я узнал в маленьком домике возле цеха наш флигель. Холмы на заднем плане были более-менее похожи на натуру, но едва ли они когда-либо имели такой розовато-лиловый цвет, как на этой картине.

Второе полотно выглядело гораздо претенциознее. Это была культовая сценка в доме, и на картине присутствовали персонажи. Общим счетом трое: женщина и двое мужчин. Они стояли внутри вычерченного на полу оранжевого восьмиугольника, на заднем плане виднелось распятие, с которого свисала змея, похожая на пожарный шланг. Люди были облачены в черные накидки с капюшонами, причем на женщине не было никакой другой одежды. На одной из сторон восьмиугольника был построен ещё и треугольник, на вершинах которого горели свечи. От стоявшей рядом со старшим из мужчин фигурки валил пар: внутри статуи кипел то ли котелок, то ли казан. На похожем на жернов камне лежали обоюдоострый кинжал и рог для возлияний. Камень тоже украшал треугольник, а кроме того, на нем была намалевана или выерзана козлиная голова. Чертовски смелый замысел посетил старого Дика. Полотно отличали глубина и сила, не свойственные другим работам того же автора. Шабаш ведьм? Сатанинский обряд? Во всяком случае, картина впечатляла, хотя живописец почти не уделял внимания антуражу: я с трудом различил очертания столов, кресел и даже какого-то станка, но больше ничего разглядеть не сумел. За границами магической фигуры был только сумрак.

- О! - послышалось у меня за спиной. - Я-то думал, что встречу тут какого-нибудь знакомого полицейского.

Это был Гектор Дюфон, облаченный в линялые джинсы и майку с застежкой.

- Погодите-ка, да я же вас знаю! Вы живете в усадьбе Харбисонов. Что тут происходит? - Он немного набычился, словно изготовился к защите. - Я Гектор Дюфон.

- Совершенно верно, мы встречались в усадьбе. Меня зовут Купреман, Бен Куперман.

Мы обменялись церемонным рукопожатием.

- Миссис Крамер сказала мне, что вы здесь, но я ожидал увидеть человека, с которым уже разговаривал. Гарри Гловер разрешил мне прийти и порыться в пожитках Энея. Судебный следователь до сих пор не позволяет членам семьи забрать хоть что-нибудь. - Гектор был бледен и очень напряжен. - Вы тоже легавый?

- В некотором роде. - Ответил я с приличествующей случаю скромностью.

Гектор пытливо разглядывал меня, норовя угадать, что я за птица. Я сунул ему под нос раскрытый бумажник с целым набором кредитных карточек, из-под которых торчал краешек моего удостоверения частного сыщика.

- Но вы были в усадьбе ещё до гибели Энея.

- По чистой случайности. Не забивайте этим голову.

Похоже, он не мог так вот сразу забыть о своем открытии. Я решил, что лучше не выказывать праздного любопытства, а скорчить из себя профессионала.

- Эта картина, - сказал я, снова поворачиваясь к стене и уступая Гектору почти все пространство комнаты. - Что вам о ней известно?

- Эней получил её в подарок от человека по имени Бернерс, зверолова и...

- Я слышал о Дике. Расскажите мне про картину.

- Уж и не знаю, что рассказывать. Наверное, это - одна из причуд Дика. Не уверен, что когда-нибудь смотрел на нее, а если и смотрел, то не видел, если вы понимаете, о чем я. Давайте-ка поглядим. Вроде, какой-то мистический обряд, да? Это - лесопилка на Биг-Краммок, я узнаю станок. Старому Уэйну так и не удалось сбагрить эту лесопильню, пришлось жить по соседству.

- Значит, картина была написана до большого пожара?

- Он подарил её Энею, когда уезжал в Хантсвилл, а мне преподнес "закат солнца", запечатленный с риммеровского мыса. Но как ему пришел в голову сюжет этого полотна, для меня тайна. В кино Дик не хаживал.

- Тогда, быть может, здесь запечатлено нечто такое, что он действительно видел на лесопильне?

- Да. Полагаю, что это возможно, - Гектор полез в задний карман, извлек раздавленную пачку сигарет и угостил меня. Когда мы оба прикурили от моей спички, я выразил Гектору соболезнования в связи с гибелью брата, который, насколько я слышал, пользовался всеобщей любовью и большим уважением. Гектор затянулся и медленно кивнул.

- Никак не могу уразуметь, что на сей раз он и впрямь ушел навсегда. В прошлом Эней проводил в лесах почти все лето. С июня по конец сентября я его почти не видел.

- А когда вы встечались с братом в последний раз?

- Извечный вопрос, - он засмеялся и с приклеенной к лицу улыбкой уставился на кончик сигареты. - Я уже отвечал на него Гловеру и ещё полдюжине людей. Господи, да вы же сами там были.Эней разбил лагерь на старой делянке Пирси. Там, где много лет назад стояла их хижина. Причальные мостки ещё сохранились, но в пятьдесят четвертом году власти провинции начали выживать из парка арендаторов. Пирси держались несколько лет, но в конце концов и им пришлось убраться. Хижина была маленькая, но очень милая. Но я уклоняюсь от темы. Эней разбил палатку на взгорке среди старых свай жилища Пирси. А когда засорилась сливная труба, он испугался, что вода поднимется и зальет лагерь. Последний раз я видел Энея в начале весеннего семестра в школе.

- Я где-то слышал, будто вы встретились у дверей гостиницы в городе и повздорили.

- В среду вечером? Вы об этом? Да, мы малость повздорили, выражаясь вашим языком. Эней сказал, что один из постояльцев Петавава-Лодж, Ллойд Пирси, сулил ему деньги за поездку на озеро Литтл-Краммок. Мы с Энеем всегда ссорились из-за суеверий и его нежелания ездить в те края.

- А как насчет других мест?

- Да ради бога. Он боялся соваться на то озеро и в его окрестности, а больше никуда. Я никогда не слышал, чтобы он хоть раз ездил на Литтл-Краммок.

- Вы знаете, в чем именно заключается это суеверие? Может, оно как-то связано с местными обычаями?

- Ну... Эней рассказывал, что слышал гром...

- Это мне известно. Вы знакомы хоть с одним человеком, разделявшим его страхи?

- Нет. Да и от Энея мало что можно было услышать. Он вообще не отличался словоохотливостью.

- И вы повздорили из-за этого суеверия?

- Ну, можно сказать и так. Но Гарри Гловер предпочитает называть это полемикой, потому что такое слово придает значимости его особе. Он считает меня главным подозреваемым. Вот бы посмеялся мой братец, узнай он об этом. Гловер и понятия не имеет, что здесь произошло.

- Давайте вернемся к вашему спору.

- Что ж, давайте. Как я уже сказал, дело было в том, что Эней не хотел вести Ллойда Пирси на Литтл-Краммок. А я ему ответил, что он - просто темный человек и тупица. И что из-за него всех нас считают такими. Он не стал мне противоречить. Самым грозным оружием Энея было молчание. Никто не владел этим оружием лучше, чем он.

- А раньше вам случалось спорить на эту тему?

- Раз в год или каждые два года Эней под разными предлогами отказывался ехать туда, и я устраивал ему головомойку. Он был бедным человеком и не мог оставить свое поприще проводника. Тогда я попытался растолковать ему, какая связь между громом и молнией, объяснить, что гром это проиводимый молнией звук и что его вполне можно услышать, не видя самого разряда. Рассказал ему о разнице между скоростью света и скоростью звука. Но мои усилия канули втуне.

- Как вы расстались?

- Как обычно. Он был молчалив, задумчив, возможно, под хмельком. Немного петушился, но вполне мог владеть собой.

- "Ну, я тебе покажу", да?

- Может быть. Он частенько из кожи вон лез, чтобы доказать свою правоту и совал доказательства мне под нос. Помню, как-то раз я сказал, что в одной из здешних речек нет щук, а спустя неделю нашел на полу дома зеленый мешок для мусора, а в нем - щуку. Эней и словом не обмолвился. Просто пошел и поймал рыбину.

- А вы сами когда-нибудь бывали на озере Литтл-Кураммок?

- Мне некогда. Я чуть ли не круглый год проверяю тетрадки.

- Я не имею в виду недавнее время. Может, в недалеком прошлом?

- Нет. Я бы заблудился. Походы - не моя стихия.

- Мэгги Маккорд говорит, что вы знаете здешние леса.

- У Мэгги слишком романтический взгляд на индейцев. Она думает, что все мы сошли со страниц книжек Фенимора Купера.

Мы обменялись улыбками, и я попытался вспомнить, что же написал Купер: "Последний из могикан" или "Песнь о Гайавате".

- Но вы умеете плавать на каноэ?

Гектор кивнул.

- И в парке вряд ли можно заблудиться или сгинуть в медвежьей пасти, верно?

- Мои восьмиклассники прекрасно ориентируются здесь.

Похоже, разговор был окончен. Но по пути к двери мне пришло в голову задать ещё один вопрос.

- А в четверг вечером, когда вы виделись с Энеем во флигеле или в его лагере, не упоминал ли он о чем-либо таком, что было бы как-то связано с вашим спором и его суеверием?

- Ничего такого он не говорил. Но у него было странное выражение лица.

- Что за выражение?

- Эта мина появлялась всякий раз, когда он выигрывал или выпутывался из какой-нибудь передряги. Можете назвать это выражением горделивым. Или умиротворенным. Не знаю, как его описать.

Я сказал Гектору, что он мне здорово помог. Мы снова обменялись рукопожатием. Он поведал мне о подготовке к похоронам, и я снова выразил свои соболезнования, после чего спустился по покрытым линолеумом ступеням в освещенную бордовой люстрой прихожую, где уже ждала миссис Крамер, готовая выпроводить меня из дома.

12.

До усадьбы я доехал в кабине какого-то лесовоза. Водитель оказался двоюродным братом приятеля сестры Бонни, официантки из "Синей луны". Первую половину пути мы молча тряслись на ухабах. Обозревая мир из кабины лесовоза, чувствуешь себя героем вестерна и королем шоссе - все разом. Но потом мы принялись сплетничать, будто кумушки в кафе. Вскоре у меня голова пошла кругом от обилия сведений о династических браках владельцев различных лесозаготовительных компаний и о местничковом кумовстве, из-за которого в провинции Онтарио вовсю творились темные дела. Полупьяный от всех этих познаний, я проскользнул в свою хижину, не встретив по пути никого, кроме одного из отпрысков Киппа, который сидел на причале, завернувшись в полотенце.

Выудив из кармана вторых брюк ключи от машины, я вышел на пыльную автостоянку, чтобы прогреть мотор. Я сел за руль и тут вспомнил, что обещал себе искупаться в озере. В машине было жарче, чем в парной бане.

Возвращаясь в хижину и все ещё дрожа после путешествия на лесовозе, я поравнялся с мотелем и услышал голоса. Разговор велся на повышенных тонах. Я стал как вкопанный. Хай поднялся в комнате Уэстморленда. Я не успел спрятаться. Джордж Маккорд кубарем скатился с крыльца. Дез Уэстморленд едва ли не сидел на нем верхом.

- ... и не суйтесь сюда больше! Появитесь ещё раз, и я вывихну вам другую руку тоже. Прочь! Прочь отсюда!

Джордж поднялся, отряхнул пыль и принялся отталкивать веревку, на которой висели купальники и полотенца и на которой повис он сам, выпав из комнаты.

- Когда все выплывет наружу, у вас поубавится спеси. Слышите? Когда люди узнают, вы ещё пожалеете, что вытолкали меня вон. Я же просто поговорить пришел.

- В следующий раз я выкину вас из парадной двери! - Дез вернулся в свой номер, и, пока не закрылась сетчатая дверь, я успел заметить бледное лицо Делии Александер. Джордж Маккорд сорвал с плеч купальник, швырнул его наземь и потопал восвояси. Мои раздумья о случившемся были прерваны каким-то стрекотанием, доносившимся со стороны генератора, но исходившим не от него. Как ни хотелось мне вернуться домой и допить кока-колу, любопытство опять взяло верх.

Звук был похож на вой старого гудка пожарной машины, но потом я понял, что это - циркулярная пила. Визг изменился в тоне. Будка с генератором и дровяной сарайчик стояли на самом краю поляны. Маленькая низинка, в которой была автостоянка, по мере приближения к сараям сменялась пологим подъемом. Отсюда тоже был виден задний фасад мотеля. Правда, смотреть было не на что, за исключением выщербленных ступенек и забранных сетками дверей. Добравшись до генератора, я заметил тучу опилок, ореолом окутавшую дверь дровяного сарая. Войдя в этот гам и желтый туман, я увидел двух человек, волосы и брови которых были покрыты опилками. Оба запихивали под нож пилы бревна. Главным образом, березовые, хотя попадалась и древесина других сортов. Я крикнул, но в таком хае меня никто не услышал. Выглянувшая откуда-то Джоан Харбисон отключила рубильник. Это напугало всех, кто был в сарае. Воцарившаяся тишина была подобна загнанному в силок животному. Двое мужчин у пилы растерянно моргали. Один из них (теперь я видел, что это был Ллойд) вытащил из ушей затычки и вытер лицо холщовой кепкой, предварительно выбив её о колено. Он вопросительно посмотрел сначала на Джоан, потом на меня, но не сумел прочесть на наших лицах никаких ответов.

- Ллойд, пусть пила малость отдохнет, иначе она перегреется, сказала Джоан.

Второй мужчина снял прикрывавший лицо шарф и тоже вытащил затычки. Это был сосед, живший за озером. Он положил последнее распиленное бревно на уже довольно высокий штабель.

- Пойдемте отсюда, Бенни, здесь древесная пыль, - предложил Ллойд и пододвинул два похожих на барабаны чурбака, чтобы мы могли сесть.

- Ллойд, вы приставали к Энею с просьбой отвести вас на озеро Литтл-Краммок. Вам удалось найти дорогу туда?

- Путь давно известен. Я лишь хотел, чтобы Эней составил мне компанию. Здесь-то мы рабачили чуть ли не на всех озерах. Да, кстати, вы ведь знакомы с Долтом Риммером? - Он указал на второго мужчину, который уже раздраженно зыркал на меня, ощерив рот. Во всех северных лесах было не найти второго человека с такой неухоженной пастью. От большинства зубов остались только корни, побуревшие от чая или табака. Я напомнил Ллойду, что мы встречались во флигеле в четверг вечером.

- Собираетесь на Литтл-Краммок?

- Хочу поудить озерную форель и гольца, - ответил я.

- Путь туда нелегкий, - сообщил мне Долт Риммер. - Лучше всего идти вверх по реке Йорк, а потом на север от Четырехугольного озера. На карте оно обозначено как Оленье. Рыбалка там отменная.

Я улыбнулся Риммеру и вновь обратился к Ллойду:

- Джоан говорит, другие туристы ходили на Литтл-Краммок. Может, на вид я и хлипкий, но вполне способен шагать по тропе и нести поклажу, если нужно.

На этот раз улыбнулся Ллойд.

- Литтл-Краммок лежит на тридцать футов выше нашего озера. Река, которая их соединяет...

- Дэрвент, - вставил Долт Риммер, сверкнув глазами.

- Да, на старых картах это название, но здесь её именуют не иначе как река Тома, в честь Тома Моуэта, десятника из лагеря лесорубов на Оленьем озере.

- На карте оно названо Двуглавым, - опять подал голос Риммер.

- Далеко ли можно подняться по реке на лодке?

- Первые излучины можно миновать на моторке, если выйти точнехонько на стрежень. На каноэ проберетесь полумилей дальше, но потом начнутся сплошные мели и донные валуны.

- А тропа идет вдоль правого берега и тянется примерно на милю к северу от озера.

- Что ты мелешь, Долт? Дик Бернерс говорил мне, что она огибает плотину слева. На старых картах, Бенни, озеро обозначено как Краммок, потому что очень длинное, и северный конец его искривлен, - сказал Ллойд. Наверное, у меня был растерянный вид, потому что он добавил: - "Краммок" означает "пастуший посох", понятно? В это озеро впадает река, вытекающая из Соснового.

- Которое на картах называется озеро Перси, - внес полную ясность Долт Риммер.

- Почему бы тебе попросту не вычертить карту, Ллойд? - спросила стоявшая в стороне Джоан. - Это упростит дело. Пока вы с Долтом придете к согласию, вся рыба уснет от старости.

Сидевший на чурбаке Долт казался тощим и нескладным, словно суставы и сочленения достались ему от другого, гораздо более крупного мужчины.

- Там есть место для привала, хижина, какое-нибудь укрытие?

- Лачуга Дика. Наверное, она до сих пор стоит. Никто не заглядывал туда после того, как они вынесли останки бедняги Дика. Это сделали Гловер и его люди.

- А если вы хотите попасть туда другим путем, отправляйтесь по бревенчатой дороге мимо Кеттл-Пойнт.

- Это мыс за мысом Гиффорд, - добавил Ллойд для пущей ясности.

- Можно подняться по Дэрвент, она же река Тома.

- Но на карте это Миссисипи, верно? - Спросил я.

13.

Мне понадобилось сорок пять минут, чтобы сварить вкрутую груду яиц и сварганить из них что-то похожее на ужин. Я подумывал взять в дорогу и рыбу, но потом решил не связываться с ней. Заглянув в холодильник, я решил, что в мое отсутствие эти куски рыбы, должно быть, безудержно размножились. В конце концов я прихватил с собой остатки индейки.

Прежде чем я покинул Ллойда, он вычертил для меня путеводную карту, объяснил, как добраться до Литтл-Краммок и где (по мнению двух человек как минимум) стоит хижина Дика Бернерса.

На стоянке, между "ламбогини" и патрульной машиной, притулилась ещё какая-то тачка, доселе мною невиданная. От озера доносились голоса, скорее даже смех и визг, сопутствующие всевозможным удовольствиям. Большинство жителей усадьбы собралось на причале. Сисси и дети вновь прибывшей четы выбирались из воды. Алин продолжала трудиться над своим загаром, а Уэстморленд с Делией приближались к берегу на весельной лодке. Все эти декорации готовились, пока я занимался стряпней. Ни Джорджа, ни Дэвида Киппа поблизости не было. В шезлонге восседал незнакомец с брюшком; в кулаке у него была зажата банка пива, а на плече лежала рука Джоан Харбисон. У него была круглая физиономия довольно спортивного образца, хотя черты её оставались совершенно неподвижными. Человек был облачен в желто-бурые шорты, на голове - матросский берет, нахлобученный задом-наперед и надвинутый на глаза. Джоан льнула к мужчине и, очевидно, рассказывала ему о событиях прошедшей недели. Роджер Кипп стоял в сторонке, наблюдая за ними и не зная, как быть перед лицом женского непостоянства. Его брат, Крис, звал Роджера фотографировать. Я подошел к остальным. Джоан представила меня мужчине. Майк Харбисон снял свою матросскую шапку, обнажив седые кудри, которые выглядели скорее как произведение какого-нибудь изобретательного парикмахера из Торонто, нежели как творение матери-природы. На Харбисоне была майка фирмы "Лакост", и маленький крокодильчик тыкался носом в его левый сосок.

- А мне только что сообщили ужасную весть, - сказал Харбисон, встряхивая своими локонами. - Это может весьма и весьма повредить усадьбе.

- Я вижу, полиция вернулась. Это Гловер или кто-нибудь другой?

- Их пятеро. Обнесли лентой деревья вокруг сливной трубы и старый участок Пирси, на котором стояла палатка Энея. Гловер не вернулся, и это меня удивляет.

- Почему?

- Ну, выражаясь простыми словами, у Энея была девушка, но Гарри Гловер положил конец их дружбе.

- Зачем?

- Эней был индейцем, а девушка - белой.

- И Гловер из управления полиции Онтарио рассорил их?

Майк молча кивнул, и я понял, что мои расспросы неприятны ему.

Разбрызгивая капли воды, по причалу пробежали дети, и Алин Барбур резко села на матрасе. Роджер Кипп схватил фотоаппарат брата и пытался согнать нас всех в кучу, чтобы сделать снимок. Он размахивал руками, будто регулировщик уличного движения, а мы ждали, когда вылетит птичка. Наконец Роджер увековечил нас одним нажатием кнопки. В кадр попали и Уэстморленд с подружкой. После того, как снимок был сделан, наша группа рассеялась. Все перевели дух, словно прежде не дышали вовсе. Роджер и Крис вступили в разговор с Дезом Уэстморлендом, Делия стояла рядом.

- Ну-ну, Роджер, - подбадривал мальчика Уэстморленд. - Давайте я сниму вас с братом. - Роджер пятился и тряс головой. - Ну же, не трусь. Мы хотим заполучить ваши улыбки, прежде чем разъедемся.

Роджер неохотно протянул Уэстморленду фотоаппарат, и тот принялся осматривать его со всех сторон. Мальчики затесались в коллектив, став между Пирси и Харбисонами. Я услышал бормотание Криса: "Этот дурак заслонил объектив пальцем". Я снова нацепил на физиономию улыбку коллективиста. Тем временем Дез выяснил назначение всех кнопочек и рычажков на фотоаппарате и, состроив серьезную мину, приник глазом к видоискателю.

- Постарайтесь, чтобы я вышла получше, мистер Уэстморленд, - сказала Джоан.

- Ну, что за птица вылетит на этот раз? - спросила Алин Барбур.

- Первый ряд, станьте потеснее! - распоряжался Уэстморленд. По-прежнему глядя в видоискатель, он начал пятиться назад. Никто не успел предупредить его, и Дез, будто комик в кино, свалился с края причала. Фотоаппарат подлетел в воздух, потом плюхнулся в озеро вместе с фотографом.

- Осторожнее!

- Осторожнее, мистер Уэстморленд!

- Десмонд!

Нас всех окропило брызгами. Когда Уэстморленд вынырнул на поверхность и встал ногами на дно, очутившись по грудь в воде, мы увидели, что его очки висят, зацепившись дужкой за ухо, но этим ущерб и исчерпывается. Все засмеялись. Сначала захохотал Майк, громко и раскатисто. Роджер и Крис на миг забыли, что лишились фотоаппарата, и, схватившись за животы, принялись потешаться над изумленным и растерянным дядей, стоявшим по пояс в озере Биг-Краммок.

- О. Господи, я этого не переживу! - воскликнул Уэстморленд, присоединяясь к общему веселью. Ллойд Пирси подошел к краю мостков и протянул руку, но Уэстморленд покачал головой, вышел на берег и, красный как рак, ступил на причал.

- Упадите ещё разок, чтобы мы могли вас снять.

- Вы скормили мою лучшую улыбку пескарям, - сказала Алин.

Уэстморленд снес насмешки со всем достоинством, на которое был способен, но в конце концов удалился переодеваться, взяв с собой обоих мальчишек, вероятно, в надежде помириться с владельцем фотоаппарата.

- Уж и не знаю, доведется ли нам пережить более забавное приключение, - молвил Майк Харбисон, прикладываясь к банке с пивом и утирая подбородок тыльной стороной загорелой ладони. - Могу пригласить всех желающих на жареные сосиски нынче вечером. Ну, как, придете?

Вновь прибывшие дети явно обрадовались и запрыгали от возбуждения, а потом бросились с доброй вестью к родителям.

"Эти холявщики подметут все припасы Джоан", - подумал я.

- Обожаю старые добрые вечеринки с сосисками, - призналась Сисси и взглянула на меня в надежде на поддержку.

- Да, там очень весело. Когда я был помоложе, мы часто ездили в леса. Пели песни, травили байки, лакомились пастилой. Ни с чем не сравнимое удовольствие. Увы, сегодня вечером меня здесь не будет.

- Не будет? - Сисси заморгала, не веря своим ушам, словно я сказал, что господь-бог - это эелектроприбор.

- Я готовлюсь к большой рыбалке. Хочу поудить крупную рыбу на Литтл-Краммок.

- Ага, понятно. Но сегодня уже поздно отправляться в путь. Почему бы вам не выехать завтра с утра пораньше? Нам очень хочется, чтобы вы пришли. Особненно если мы будем петь.

- Спасибо, но я надеюсь добраться до места ещё засветло. У меня есть хорошая карта. Похоже, путь не ахти какой трудный. Во всяком случае, для такого опытного походника, как я.

- Ну что ж, - молвила Сисси, смиряясь с мыслью о том, что население её мирка сократилось, - нам вас будет не хватать. - Ее маленькие красные пальчики пустились в пляс по спинке стула. - Ты слышал, Ллойд? Бенни не придет на вечеринку. Он отправляется на Литтл-Краммок.

- Сегодня уже поздно, Бенни. Я помогу вам уложить вещи, и вы сможете выступить с рассветом.

- Я ему это уже сказала.

- И места там труднопроходимые.

- Я всего на двое суток, с одной ночевкой. К тому же, у меня есть ваша карта.

- Ну, ладно. Вольному воля. Жара уже спала. У вас есть спальный мешок?

- Я хотел обойтись одеялом.

- Ни слова об одеялах. У Джоан целая груда спальников. Горючее есть?

- Почти полный бак, хватит на всю дорогу туда и обратно.

Сисси сообщила весть Джоан, и вскоре уже все приняли живейшее участие в моих проводах. На миг мне показалось, что сейчас я услышу повторение диалога Долта Риммера с Ллойдом. Джоан ушла на поиски рюкзака, Сисси отправилась за куском пирога. Майк Харбисон принялся объяснять мне, как коптить рыбу на костре, но тут я увидел Ллойда, стоявшего на причале и всматривавшегося в небеса в поисках признаков ухудшения погоды. Я уже почти передумал и решил не ехать, когда на причал начали прибывать снаряжение и припасы: канистра воды, аптечка, ранец, в котором можно было бы разместить призывной пункт французской армии, толстый спальный мешок в брезентовом чехле. Теперь пути назад больше не было.

Я наблюдал, как Джоан пакует пожитки. Она была очень экономна в движениях. Сисси тоже укладывала вещи, продолжая болтать, то и дело прерывая свою речь и спохватываясь, поскольку забывала то одно, то другое. Сам же я и пальцем не шевельнул, мне просто не дали.

- Сардины любите, Бенни? - спросила Джоан, кладя в ранец две банки. Майк притащил коробку снеди от "Лакомств Суитзера", Торонто, достал оттуда три франкфуртера, завернутые в фольгу. Прекрасная еда. Мне даже захотелось остаться и умять всю коробку. В поисках пути к отступлению я прошел в конец причала и принялся обсуждать с Ллойдом погоду.

- Все будет в порядке, - заверил он меня, отрывая взгляд своих похожих на бусинки глаз от горизонта и поводя острым клювообразным носом.

- Вы так полагаете?

- Да, - он посмотрел на мои ноги. - Знаете, где вы стоите?

- Нет, - я опустил глаза и принялся разглядывать причал.

- На этом самом месте старый Траск расшиб свою дурацкую голову. Точно на конце той доски, на которой вы стоите. Упал с лестницы и раскроил себе череп. Я стою как раз там, куда он рухнул.

- Вы сами это видели?

- Нет, но все знают, что случилось. Вероятно, он даже не успел почувствовать, как скатывается в озеро.

Под моими ногами был самый обыкновенный настил из досок шириной в четыре дюйма и толщиной в два.

- Его сгубила вон та доска, которая торчит, - продолжал Ллойд, словно знал наверняка, какая из досок настила повинна в случившемся. Он напоминал старика, вспоминающего последнюю встречу с почившим другом, которому "было знамение". В интересах истины скажу, что та доска, на которую Ллойд указал мне босой ногой, вовсе не выдавалась вперед, потому что к ней была приделана скоба для зачаливания лодок. Впрочем, Траск вполне мог разбить себе череп об эту скобу.

- Кто-то говорил мне, что он работал на причале, - сказал я.

- Да, верно. Долт Риммер потом все доделал. Старый Уэйн успел положить всего две доски. Остальные - работа Долта. Я её сразу узнал.: он никогда не вобьет три гвоздя, если можно обойтись одним. А Уэйн не мог заколотить двух гвоздей одинаково, вечно ходил в ссадинах. То на правой руке, то на левой. Природная предрасположенность к несчастным случаям.

Ллойд покачал головой, будто перед ним стоял Траск, только что раздробивший себе очередной палец и с руганью требующий глотка виски.

- Что ж, тогда я еду, - решил я. - Пожалуй, мне пора.

Шагая в хижину, где остались мои съестные припасы, я ощущал спиной взгляд Ллойда. Я присовокупил к яйцам и прочей снеди немного печенья и несколько апельсинов и вернулся на причал, где меня ждала груда пожитков. Минуту спустя я уже махал рукой честной компании, столпившейся на причале,и шел по фарватеру между двумя островами к устью реки. Ллойд что-то вопил и топал ногами по настилу. Я оглянулся. Он держал мою удочку и коробку с грузилами. Пришлось возвратиться и без лишних слов забрать снаряжение. Когда я отчаливал во второй раз, гораздо меньше народу махало руками.

14.

Я отыскал устье реки, а вскоре - и выцветший указатель для туристов, лежавший в кустах, где от него было мало проку. Впрочем, общение с природой напрямую позволяет избавиться от изрядной доли путаницы. Надо будет сказать об этом Долту Риммеру при следующей встрече. Я подогнал лодку к поросшему кустарником участку берега, который с натяжкой можно было бы назвать поляной. Здесь я перевернул свою посудину и запихнул под неё мотор. Солнце ещё стояло довольно высоко, и я мог надеяться, что доберусь до маленького озера засветло. Затем я прислонил к дереву ранец, сел и надел лямки на плечи. Он оказался таким тяжелым, что я не знал наверняка, кто кого потащит. Путь вперед пролегал сквозь подлесок по некогда торной, но уже начинавшей зарастать тропе. Откуда-то справа время от времени доносился шум водопада. Иногда мне даже удавалось увидеть его. Не будь я нагружен вещами и снаряжением, можно было бы сделать крюк и посмотреть, что там находится. Но я шел своей дорогой, не удаляясь от неё ни влево, ни вправо, пока у меня не заныли колени.Я вспомнил вычерченную Ллойдом карту, до которой сейчас не мог добраться, потому что она лежала в ранце. Три и пять восьмых мили. Если измерить это расстояние, скажем, в городских кварталах, станет ясно, что меня ждет долгий переход.

Не слышалось ни единого звука, разве что шум воды да редкие крики вспугнутых птиц. Если бы ярдах в трехстах икнул пьяный, я наверняка услышал бы его. Просачивавшиеся сквозь листву лучи света были похожи на струйки жидкого кофе. Подлесок был высокий, доставал до крон берез, кленов и прочих лиственных деревьев, поэтому я шествовал по туннелю с косматыми стенами. В общем и целом тропа была сухая, но временами попадались пропитанные водой участки, и мои башмаки промокли. Подобно мне, они не привыкли к такой жизни. Присев на пенек, торчавший примерно на полпути к озеру, я перевел дух, с удовольствием выкурил сигарету и снова пустился в путь. Мне казалось, что я продвигаюсь вперед довольно споро, но на пути то и дело вырастали все новые холмы, и кто знает, сколько ещё поворотов предстояло преодолеть.

Наконец я разглядел впереди что-то похожее на поляну, а чуть позже и блеск воды за деревьями. Озеро лежало в низине, примерно в четверти мили, и к нему вела извилистая тропа через склон. Я вспотел и запыхался. Мне казалось, что идти вниз легче, чем в гору, но не тут-то было. Каждый шаг к озеру сопровождался взрывом боли в костях голеней. В конце концов я снова закурил и окинул взглядом Литтл-Краммок - длинное узкое озеро с излучиной в северном конце. Достав из ранца карту Ллойда, я увидел, что вдоль южного берега идет тропа, которая должна привести меня к хижине Дика Бернерса.

Более-менее отдышавшись, я подхватил свою ношу и двинулся по южному берегу. Тропа была в таком же плачевном состоянии, что и предыдущая; я дважды сбивался с неё и забрел в райский уголок, где была свалка использованных бритвенных лезвий. До чего же хорош наш северный край: помойку тут можно устроить где угодно, разве что одни места доступнее, чем другие. Потом мне вспомнились газетные статьи о загрязнении рек и ртути в снулой рыбе, и я подумал, что отношение к свалкам старых бритвенных лезвий всецело зависит от точки зрения. Однажды Ллойд рассказывал, что в парке до сих пор работают лесорубы, и сокрушался по этому поводу. А Кипп ответил ему, что-де рубки ухода помогают содержать парк в первозданном, но пригодном для пользования виде. Не пойму, кому верить, Как бы там ни было, я снова вышел на тропу и шагал по ней ещё полтора часа, гордясь собой: ведь я сумел забраться в такую даль, ни разу не спросив дорогу у полицейского. Ноги приноровились обходить корневища и норки мелких зверьков. Казалось, они взяли на себя заботу о безопасном для лодыжек продвижении вперед, и я смог обратиться мыслями к гораздо более важным вопросам.

Впрочем, более важный вопрос был всего один: за каким чертом мне вообще сдалась эта хижина Бернерса? Вполне возможно, что Пэттен сейчас уже мертв или катит к границе. Да и что я рассчитываю найти в жилище Дика? Неужели какое-то звено в цепи, ведущей к убийству? Я задавал себе все эти вопросы, но не мог дать на них удовлетворительных ответов, а посему просто шагал вперед, хотя уже начал подозревать, что, по сути дела, топчусь на месте, потому что пейзаж слева и справа был явно знакомый. Передозировка природных красот пагубна для жителя большого города. Я чувствовал, что блевану, если увижу ещё одну пару выпученных оленьих глаз или хитрого бурундука на шляпке гриба-трутовика. В здешних декорациях безошибочно угадывалась рука Уолта Диснея. Вдоль тропинки бежала какая-то птица, сопровождаемая суетливым выводком из восьми птенцов. Все это я уже видел в "Бемби" Не хватало только музыкального сопровождения да старой совы, настроенной на философский лад.

Наконец я увидел хижину. Жилище Дика Бернерса стояло высоко на склоне холма над тропой и казалось таким же природным образованием, как гнилые пни, по которым я ступал. Безмолвная хижина выглядела именно так, как и подобает выглядеть хижине: стены из бревен средней длины, остроконечная крыша с жестяной трубой посередине, прибитые к подоконникам зубьями вверх пилы, служившие для отпугивания медведей и иных незваных гостей. Дверь была заперта на ржавый засов и древний висячий замок, который рассыпался, едва я хорошенько дунул на него. Внутри было темно. Я разглядел дровяную печь с ржавой трубой, грубо сколоченный стол, покрытый покоробившейся клеенкой, кровать с проволглой периной, сплошь в темных пятнах и дырах, из которых лез пух. Вдоль стены - полки, а на них - банки со смутно знакомыми потускневшими этикетками: фасоль, овощи, супы. Возле стеллажа с книгами прогрызаный мышами мешок с чем-то белым. Тут же стоял покрытый черным лаком сосуд, от которого до сих пор шел терпкий чайный дух.

Памятуя о своем намерении заночевать здесь, я принялся осматривать все возможные источники света и отыскал грязную канистру с керосином. В старых банках из-под сардин когда-то стояли свечи, но их давным-давно сгрызли мыши. Судя по некоторым признакам, Дик пытался воздвигнуть заслон между собой и местным животным миром: прорехи в полу были покрыты полосками жести. В затхлом воздухе воняло плесенью. Можно было подумать, что хижина хранит какую-то страшную тайну.

Я бросил ранец на кровать, уселся в единственное деревянное кресло и выкурил сигарету. У меня не было настроения возиться с дровяной печью, наверняка тоже хранившей немало тайн, поэтому я достал из ранца припасы и перекусил всухомятку: крутые яйца, сардины, кусок хлеба и апельсин. Я даже отведал испеченного Сисси торта. Трапезничая, я более внимательно оглядел единственную комнату хижины. Щели были грубо замазаны строительным раствором, на них висели несколько масляных живописных полотен, тоже довольно грубых. Комнату украшали коряги, весьма схожие с теми, которые я уже видел. Были тут и другие картины: например, выдранная из цветного воскресного приложения и уже побуревшая фотография бульдога, стоящего на британском флаге; снимок четверки молодых людей в военных мундирах. Двое из них щеголяли только что пробившимися усиками. К раме была пришпилена выцветшая матерчатая кукла, оставшаяся после Дня поминовения, который отмечали тут в незапамятные времена. Над дверью желтой липкой лентой кто-то приклеил напечатанное старым готическим шрифтом название газеты "Вечерняя звезда". Кроме того, у Дика было целое собрание картонных подставок под пивные кружки, привезенных из таких мест, как издательство "Слон", улица Св.Николая, Уортинг, и гостиница "Мидленд". Питер-стрит, Чичестер. На одной из стен, между двумя парами оленьих рогов, висела на кожаном ремешке гитара без струн. На столе, за которым я сидел, валялась испанская бензиновая зажигалка, а в ящике - нож с ржавым лезвием и желтой рукояткой, отделанной слоновой костью, ложка и вилка. Все это было обильно осыпано мышиным пометом. Никаких дорогих вещей в хижине, похоже, не было. Думаю, это одна из примет севера: тут в хозяйстве не держат ценностей, способных соблазнить грабителей, а дома запирают на простейшие замки. Пришлые чужаки соблюдали правила игры и нарушали границы частных владений лишь в самых крайних случаях.

Я оглядел запыленную библиотеку Бернерса. "Клондайкская золотая лихорадка" Пьера Бертона. "К северу от Опеонго" Филиппа Скотта. "Надгробие" Уолтера Бернса и "Дармовое золото: история старательства в Канаде" Арнольда Хофмана.

Приподняв изножье кровати, я обнаружил, что оно зиждится на Лекоке, Диккенсе и Синклере Льюисе, а они, в свою очередь, на изрядно ощипанном "Карманном путеводителе по Озерному краю", изданном в 1938 году. Моим первым значительным открытием стал ворох писем, перехваченный бечевкой. Все они были от бэнкрофтской конторы стряпчих "Френч и Френч" и касались лицензий на исследования недр в восточной части надела №12 в четырнадцатой концессии поселения Энглси, графство Гастингс, провинция Онтарио. В письмах излагалась вся история, начиная с заявки (октябрь 1959). Продравшись сквозь дебри мелкого шрифта, я узнал дату и время суток, когда застолбили участок, дату регистрации и номер лицензии, а потом - и имя арендатора: Ричард Бернерс. Судя по бумагам, Бернерс сам занимался ручным трудом, включая бурение. В документах за 1964 год появилось новое имя: Уэйн Траск, получивший пятнадцатипроцентную долю в предприятии. Спустя год он хапнул ещё столько же, а на следующий год прибрал к рукам сразу тридцать процентов, осуществив это в два этапа с шестимесячным перерывом и без особых усилий. Из писем "Френч и Френч" я так и не узнал, что именно они искали в недрах, но тут же была и вырезка из "Глоб-энд-мейл", в которой говорилось о заброшенных рубиновых копях, расположенных в том же графстве, на смежном участке. Значит, весь сыр-бор разгорелся из-за рубинов. Но как старательские разработки шестидесятых годов связаны с событиями дня нынешнего? Я задал себе этот вопрос ещё раз, когда обнаружил бочонок черного пороха и десяток буров, связанных проволокой. На полке стояла бутыль с азотной кислотой, а рядом - ещё одна, без ярлычка. В ней была ртуть. Бутыли выглядели не более зловеще, чем пара латунных колец на церемонии бракосочетания. Но ведь старательство в парке запрещено. Доказано, что здесь нет месторождений, пригодных для промышленной разработки. Потому-то тут и устроили заповедник. Будь в этих местах золото, границы парка уже давным-давно были бы изменены.

Однако вернемся в шестидесятые годы. Кто же были наши старатели? Разумеется, Бернерс и Траск. Причем совсем молоденькие. Впрочем, существовали и другие варианты ответа на этот вопрос. Альберт Маккорд едва ли стал бы копаться в земле, но он хорошо знал леса. Джорджу тогда было лет двадцать с небольшим, как и моему партнеру по шахматам, живущему в усадьбе Вудворда. Пэттен вернулся в Канаду во время вьетнамской войны. Я с трудом представлял себе этого человека с бочкой пороха в руках, но тем не менее не мог вычеркнуть его из списка подозреваемых.

Этот Бернерс уже начинал надоедать мне. Последний раз я слышал о таком хитреце много лет назад. Он шесть месяцев грелся в лучах славы. Такой фрукт заслуживал более пристального изучения. Мне нравилось познавать натуру этого человека, копаясь в принадлежавшем ему барахле. К сожалению, неисследованного барахла уже почти не осталось. Здесь были вещи, которые я рассчитывал найти: ржавые капканы на гвоздях, целый набор топоров, обшарпанный "винчестер" со сломанным ложем. Но было и такое, чего я вовсе не ожидал увидеть: в ящике у печки лежал экземпляр "Больших надежд" без переплета и половины страниц. Там же валялись газеты, вышедшие далеко не полгода назад. Одна была всего двухнедельной давности. В передовице не хватало большого куска. Я записал дату выпуска этой "Глоб" и место издания.

Потом я отыскал ещё одну стопку книг, обглоданных мышами. Сверху лежали "Самые громкие преступления" под редакцией Дорана. Я попал на знакому почву. Пролистав книжку, я снова увидел лица, уже известные мне по другим изданиям. Подонки преступного сообщества, загнанные в угол и доведенные до отчаяния. Джон Хейг, Констанс Кент, Генри Джакоби, Хит и Хьюм, Манчини и Мануэль, Мэдлин Смит, Ивлин Дик и Чарли Пис. В предметном указателе члены этой милой компании делились на категории: массовые убийцы; отравители; головорезы; душители; гангстеры; маньяки; мокрушники на железной дороге и автострадах. Да, у англичан какое-то особенно теплое отношение к своим доморощенным душегубам. Но зачем Бернерсу таскать с собой такой справочник? Я выронил обгрызанную книгу, и она сама собой раскрылась на главе, которую Бернерс наверняка перечитывал много раз. Страницы были захватаны пальцами. Я приступил к беглому просмотру исторического материала.

В главе рассказывалось об АделаидеТейт, дочери врача. В 1926 году эту девушку двадцати с небольшим лет судили в Корнуолле, Онтарио, за убийство её двадцативосьмилетнего любовника, печатника по имени Жорж Раво.

Итак, дочь почтенного эскулапа влюбилась, извела тонну бумаги на пылкие послания и в конце концов отравила молодого человека, обладателя тонких усиков и нескольких застолбленных старательских участков. Разлад начался после того, как парень пригрозил, что покажет любовные письма отцу девушки. Заявляя, что перед богом они уже и так муж и жена, он надеялся завоевать расположение отца Аделаиды, настроенного против этого брачного союза. История была исполнена пафоса. Выпив молока в обществе возлюбленной, молодой человек вернулся домой и тотчас почувствовал боли, а спустя несколько часов уже лежал на столе в анатомичке. В желудке было обнаружено почти 6 гранов мышьяка, и Аделаида пошла под суд в Корнуолле 30 января 1926 года. Заканчивалась глава следующими словами:

"Поскольку данные об отравлении оказались противоречивыми, а один из свидетелей показал, что Раво часто употреблял мышьяк, и об этом все знали, присяжные вынесли вердикт "невиновна", и подсудимая была освобождена.

Поговаривали, что от виселицы её спасла красота. О последующих годах жизни Аделаиды почти ничего не известно. Вскоре после суда она покинула Канаду. Считается, что женщина переехала на жительство в Великобританию".

А на полях стояла карандашная пометка, сделанная то ли Бернерсом, то ли кем-то еще: "Парк Алгонкин, Онтарио, Канада".

Надо было прочистить мозги. Голова пошла кругом от новых сведений, и я не знал, как их оценить, а посему решил отправиться на прогулку. Заблудиться я не мог, поскольку не удалялся от хижины, а тропа была более-менее торная. Я прихватил большой фонарик и топор: темноты я не боялся, а доказывать кому-либо свою храбрость мне не было нужды. Отыскав тропу, я прошел по ней пару сотен ярдов. Из-за черной стены кустарника донесся хруст ломающейся ветки, потом издалека долетели крики какой-то ночной птицы, их эхо достигло моего слуха с расстояния в четверть мили. Пение сверчков напоминало звон мелочи в кармане. Тропа полого шла в гору.

В любом уличном сортире есть нечто монументальное. Исключений из этого правила не существует. Я слышал, что есть сортиры в форме восьмиугольника. Слышал, что кто-то написал книгу об истории уличных сортиров. Ну какое ещё здание может похвастать такой гармонией своей планировки и своего предназначения? Дверь открывалась наружу. Внутри было всего одно "очко". Идеал отшельника. Бурые некрашеные доски на внутренней стороне двери держались только на паутине. Сосредоточиться мешал лишь древний итонский каталог за 1956 год. У меня был достаточно мощный фонарик, способный оттеснить мрак, и тени разбегались от луча, будто тараканы.

Над "очком" я вновь предался размышлениям о старом Дике. Итак, он занимался здесь незаконной разведкой недр. Но где именно? Вероятно, недалеко от хижины. Я решил хорошенько осмотреться тут с утра. Старый хитрец, должно быть, потешался над всеми, сидя на золотой жиле. Ну, может, и не на золотой, но в конечном счете это не имело значения. Ладно, он добывал что-то из недр. А дальше? Тут есть, в чем покопаться, хотя мне платили лишь за то, чтобы я пялился на усадьбу Вудворда, сидя в лодке. Будет, чем заняться долгими зимними вечерами. Какая-то пернатая тварь угодила в луч фонаря и метнулась прочь. Шелест крыльев напоминал шуршание карт в руках шулера.

С моего насеста я видел сквозь дверь ещё одну отраду старого Бернерса. Сбоку от тропы он соорудил сад камней. Это был насыпной курган, беспорядочно поросший давно одичавшими розовыми кустами. Я поводил лучом фонаря из стороны в сторону, заставляя тени причудливо обволакивать камни. За исключением затопленных водой клумб с петуниями, разбитых Джоан Харбисон, я не видел никаких признаков чьих-либо попыток окультурить первозданную красоту здешней природы. Теперь вот - это. Но почему здесь, а не возле хижины? Я почувствовал странный зуд в коленных суставах. Поначалу мне мало что было понятно, но теперь начала выстраиваться единая цепь. Сад камней был не там, где надо, и смотрелся как подделка. Покинув сортир, я отправился туда, чтобы более внимательно изучить его. Разумеется, сад оказался не бутафорским, и розы, и камни были настоящие, только вот откуда они? Это не были округлые голыши с речного дна или из озера. Нет, камни были угловатые, острые, твердые, неправильной формы, светлые или, наоборот, темные на сколах. Что это, копоть? Почему копоть? Я вспомнил о бочонке с порохом в хижине. Проклятье! Наконец-то до меня дошло. Это был отвал шахты Бернерса.

Вооружившись топором, я принялся преображать лик планеты. Закопченных камней было немало. В одном месте, возле сужения склона, я отыскал присыпанный землей лист фанеры, а под ним - маленький компрессор и бочонок с топливом. Шланги компрессора уходили под землю, в сторону сортира. Положив фонарик, я принялся ощупью искать их. Мне почти удалось найти место, к которому ведут шланги, когда я вдруг услышал шум старого насоса. Потом за спиной хрустнула ветка, но я был слишком увлечен и не обратил на это внимания. Надо было схватить топор и быстро развернуться, однако я этого не сделал, а мгновение спустя было уже поздно. Я лишь успел заметить, как луч фонаря сместился. Теперь он падал на меня сверху. А потом спереди, снизу и даже изнутри. Взрыв, вспышка, в центре которой вдруг разверзся черный провал. Он делался все шире и вскоре поглотил меня с потрохами. Боли я не почувствовал, просто услышал позади какое-то щебетание, а потом года два вообще ничего не слышал.

15.

Все мои последующие ощущения смешались в кучу и не отличались четкостью: черные пятна в светлых ореолах, красные и желтые полосы, как в комиксах, словечки вроде "Уф" и "Бах", выведенные по трафарету и подретушированные, чтобы создать впечатление, будто буквы высечены в камне. Моя щека лежала на чем-то шершавом, в рот набилась земля. Теперь голова разболелась по-настоящему. Издалека доносился глухой плеск весел. Я не размыкал веки, хотя было темно. Под щекой плескалась вода, воняло просмоленной пенькой.

Весла угомонились, и чья-то рука схватила меня за лодыжку. Вокруг ноги обмотали веревку. Я слишком туго соображал и даже не понял, какая это нога, правая или левая. Прежде чем до меня дошло, с какой целью полубесчувственного человека везут на лодочную прогулку, чьи-то вонючие ручищи подхватили меня и, перевалив через борт, бросили в озеро.

Ледяная вода мигом заставила меня забыть о головной боли, а веревка натянулась и увлекла меня ко дну. Я машинально принялся загребать воду руками, но тут заболели уши, и стало ясно, что все мои усилия ни к чему не приводят. Эта новая боль отодвинула на задний план все прочие хворобы и безраздельно взяла меня в оборот. Где-то был нож. Я вспомнил о нем, как вспоминают давнишний подарок ко дню рождения. Засунуть руку в мокрый карман оказалось нелегко, но нож я нащупал. Глаза мои теперь были открыты, но я все равно ничего не видел, поэтому представил себе крошечный ножичек с белым крестиком на красной рукоятке. Попытавшись открыть нож зубами, я едва не выронил его, но в конце-концов все-таки раскрыл. Первая попытка перерезать веревку привела лишь к тому, что я уколол себя в ногу, и её пронзила боль. Тогда я попытался дотянуться до дальнего конца веревки, к которому было привязано грузило. Теперь я чувствовал давление воды веками, а уши буквально разрывались. Внезапно тяга исчезла, и я задрыгал ногами, выбираясь на поверхность. Легкие едва не лопнули, грудь сдавила ужасная боль.

Я вылетел на поверхность, будто поплавок, почти без всплеска, и громко втянул в легкие благословенный воздух. Готов спорить, что при этом кроны всех деревьев на берегу склонились в мою сторону. Малость переведя дух, я прислушался. Скрип уключин затихал по мере удаления лодки. Поначалу я не мог разглядеть её, но потом увидел. Сидевший на веслах человек перестал грести и направил в мою сторону луч фонаря. Я нырнул и держал голову под водой, пока луч не миновал меня. Отплыв ярдов на десять, я вынырнул. Корма лодки была футах в пятидесяти. Снова донесся скрип уключин. Контуры гребца были похожи на размытое пятно. Я лег на воду и провожал глазами удалявшуюся лодку, которая делалась все меньше. Чтобы не потерять нож, я сложил его и сунул в карман. Полоска берега темнела между небом и водой. Ночь была безлунная, а звезды заволокло облаками. Плеск воды под веслами эхом ходил по озеру; лодка приближалась к берегу, но к какому? Отсюда озеро казалось круглым, и создавалось впечатление, что все берега одинаково далеко.

Я поплыл брассом в том направлении, откуда доносились всплески, но чуть-чуть забирая вправо. Казалось, до берега много миль, но я старался не впадать в панику, и мало-помалу мили превратились в нечто более близкое к истине. Плывя в одежде, испытываешь странные ощущения. И дело не только в необходимости преодолевать дополнительное сопротивление. Одежда стискивает тебя, когда ты этого совсем не ждешь. Чувствуешь себя будто затертым в толпе. Я было подумал избавится от ботинок, но потом вспомнил, что у меня всего две пары обуви, и вторая очень далеко. Когда прошло потрясение, вода показалась мне почти теплой. Как будто она весь день копила энергию солнца, чтобы согреть меня. Плеск весел стих. С минуту я полежал на спине, отдыхая под небесной круговертью. Теперь я не слышал ни звука. Я поплыл на спине, отталкиваясь ногами, будто лягушка, и вскоре увидел свет. Кажется, он лился из окна хижины. Я снова начал забирать вправо, чтобы остаться в тени. И тут моя голова принялась играть со мной в дурацкие игры, рифмуя слова "тень" и "пень", а руки и ноги стали уставать. Я попытался успокоиться и уговорить себя не паниковать, а вскоре добрался до отбрасываемой берегом тени. Вода здесь была гораздо холоднее: наверное, в озеро впадали подземные ключи. Голова закружилась, гребки сделались совсем вялыми. Я продолжал работать руками, но скорее для проформы, нежели в интересах дела. Так прошло ещё несколько минут. Вода была темной и казалась мутной. Я попытался нащупать дно, и на третий раз мне это удалось. Чувствуя себя, как Ной, увидевший ворона (или, может, голубя?), я выбрался на берег. Руки мои болтались как плети, ноги подгибались. Голова казалась набитой ватой. Голыши были крупные и скользкие, но я видел кусты и деревья, среди которых, насколько мне было известно, бродят медведи, порхают птицы и ползают всевозможные пресмыкающиеся.

Ну, а потом свет снова померк. Второй раз за сутки.

16.

Жужжали мухи. Маленькие, которые зудели деловито и немного истошно, и большие, синие, издававшие зычные нудные звуки, похожие на отдаленный рев самолета. Солнечные лучи согревали затылок, болела нога, раскалывалась голова. Наверное, с высоты птичьего полета я выглядел как павший в бою партизан-десантник. Впрочем, шея действовала, и я мог даже вертеть головой, которая покоилась на вымазанном кровью валуне. Моей кровью. Ноги все ещё купались в озере Литтл-Краммок, причем левая была вытянута во всю длину. Я попытался согнуть её, но ничего не вышло. Только перелома мне сейчас и не хватало.

В остальном я чувствовал себя довольно сносно и уже не обращал внимания на шум в голове и боль, поскольку успел к ним привыкнуть. Вот только лоб. Он тоже болел, и это было нечто новенькое. Перевернувшись на спину, я снова попытался шевельнуть сломанной ногой. Как только я согнул её, на поверхность воды с плеском вынырнула веревка. Используя свой крестец как лыжу, я подобрался к воде и дернул за веревку. Она застряла между валунами, и потребовался ещё один рывок. Затем я принялся развязывать узел на лодыжке; все это время ногу кололо иголками, она словно мстила мне за дурное обращение. Наконец я освободился от веревки и попробовал встать. Левая нога была в порядке, хоть пляши, но правая изрядно распухла.

Я ухитрился отползти от воды и найти укромное местечко за первым рядом деревьев. Здесь, на севере, чтобы спрятаться, достаточно отойти на два шага от воды. Я сел и принялся растирать ногу, заодно собираясь с мыслями. Либо за мной следили от усадьбы, либо меня застал врасплох человек, который разрабатывал шахту после смерти Бернерса. Я попробовал составить список кандидатов. Судя по шишке у меня на затылке, следовало искать правшу, который умел бить так, чтобы отключить человека, не раскроив ему череп. Я выругал себя за то, что угодил в такую передрягу. Всегда и везде, даже здесь, надо сперва осмотреться, прислушаться, а уж потом шагать вперед. Сняв одежду, я разложил её на плоском камне в надежде высушить Башмаки уже пропали. Впрочем, это случилось, ещё когда я вылез из машины и вляпался в грязь.

Спустя полчаса моя правая нога почувствовала себя лучше. Когда я встал, она не подогнулась, и я не рухнул носом в куст перечной мяты. Влажная одежда затвердела от озерной воды и пота, но я надел её вместе со всем природным крахмалом и двинулся вдоль кромки воды или, по крайней мере, так близко к ней, как только мог, не рискуя выдать свое присутствие. Хижина стояла за излучиной маленького залива, и я увидел её с расстояния в полмили. Минут десять я сидел под сенью папоротников и наблюдал, но так ничего и не высмотрел. Все было спокойно. Я подобрался поближе, чувствуя себя персонажем ковбойского фильма. Хижина тоже была словно из кино: в таких отсиживались грабители в ожидании вестей о конце облавы. Я старался не наступить на сухие ветки и заработал твердую тройку по скрадыванию в условиях лесной чащи. Надо будет поговорить с профессорами грэнтэмского университета о введении такого предмета. Но сначала освоить его гораздо лучше, чем на "удовлетворительно".

Продвигаясь от укрытия к укрытию, я набрел на одно очень хорошее место. Даже слишком хорошее. Папоротники здесь были примяты, а низко нависшая ветка кедра отодвинута в сторону, причем совсем недавно. Отсюда открывался прекрасный вид на хижину. В листве и мертвой хвое на земле я нашел комок жевательной резинки в знакомой обертке. Еще одна жвачка прилипла к моему башмаку. Кто-то просидел в этом укрытии не менее получаса, наблюдая за хижиной. Я сунул фантик с жвачкой в карман и двинулся дальше.

Я решил приблизиться к хижине по касательной от кромки воды. С этой стороны не было окон. Я подобрался к одному из них, охраняемому зубастой пилой, нашел опору и осторожно приподнял нос над растрескавшимся подоконником. В хижине никого не было. Я снова задышал ровно и размеренно.

На двери снова висел ржавый замок.Я осторожно снял его. Содержимое моего ранца было разбросано по полу. Мне удалось спасти пару крутых яиц и банку сардин. Я разложил снедь на пустом столе и устроил пир, едва не поперхнувшись при этом, потом ополовинил флягу с водой. И, как выяснилось, правильно сделал, хотя трапеза не очень помогла. Выпавший из ранца кусок мыла смотрел прямо на меня. Купание и впрямь не помешало бы. Я разделся, схватил мыло и побежал к озеру. В холодной воде я сразу же продрог до костей. Все же мне удалось соскрести с тела последнего великого туриста немного грязи, а мыло сделалось шершавым от песка. Я совершил заплыв ярдов на сто, потом вернулся к черному илистому берегу. У меня мелькнула мысль, что после вчерашней ночи плескаться в воде глупо. Но потом я подумал, что человек, огревший меня по голове и бросивший в озеро, едва ли стал бы ошиваться поблизости, дожидаясь, пока течение принесет мой труп.

Я всячески пытался заставить себя не думать о грядущих бедах, когда стряслась одна из них. Беда моя стояла возле угла хижины под одним из окон и была похожа на человека в побитой молью шубе из медвежьего меха, облепленной навозом, дохлыми насекомыми и ветками. Кровожадный медведь, топтыгин, как сказал бы мой приятель Фрэнк Бушмилл. Фрэнк был ирландцем и мастером педикюра. Его салон располагался напротив моей конторы. Не знаю, с чего я подумал о нем именно сейчас. Впрочем, наверное, лучше было думать о ком угодно, только не о себе. Медведь смотрел на меня, я пялился на медведя. У меня не было даже полотенца, чтобы отпугнуть зверя. Я вспомнил о "винчестере" и наборе топоров в хижине. Где же тот, с которым я вчера ходил в сортир? Медведь не шевелился. Мы испепеляли друг дружку взглядами. Я подумал об открытой двери хижины. Возможно, медведь унюхал мою снедь. Слава богу, что я не напугал его, выбрасывая мусор. Кажется, я задрожал. Интересно, был бы я храбрее, будь на мне плавки? Затаив дыхание, и медведь, и я отстаивали каждый свои позиции. Я уже подумывал, не зарычать ли мне на медведя, когда он вдруг моргнул. Похоже, я победил! Медведь фыркнул и начал бочком отступать восвояси, как будто у него были боле важные дела, и он терял со мной время. Он не повернулся и не бросился наутек, не попятился, потому что пятиться было некуда. Он просто медленно отступил и, ломая кусты, скрылся в лесу, как путешественник, который, наконец, понял, что ошибся аэропортом.

Этот медведь оказался последней каплей: до меня дошло, что я тут нежеланный гость, и пора топать своей дорогой. Вернувшись в хижину, я начал собирать свои манатки. Проходя мимо печки, я пережил очередное потрясение: она оказалась теплой. Я отодвинул заслонку. В серой золе тут и там мелькали светлячки искр. Зачем топить печь в такую жару? Пошуровав в золе, я выудил печеную картофелину. Эта находка окончательно отбила у меня охоту задерживаться здесь. Я даже не стал звонить портье. Нынче утром мне хотелось путешествовать с такой скоростью, чтобы коридорные не успевали подбирать за мной долларовые бумажки. И тем не менее, надо было напоследок заглянуть в сортир. При свете дня там, наверное, не очень страшно. Не обращая внимания на боль в затылке, я полез вверх по тропе туда, где вчера меня так грубо оторвали от дела.

Сортир стоял на твердой скале, прикрытой тонким слоем чернозема. Следовательно, выгребную яму пришлось делать с помощью взрывчатки. Должно быть, кабинку можно сдвинуть, но я не понимал, как. Я несколько раз обошел вокруг сортира, следя боковым зрением за краем поляны. Сегодня я боялся и зверя, и человека. На третьем круге я заметил, что задняя стенка кабинки когда-то соприкасалась с землей. Трухлявые доски были покрыты грязью и облеплены сосновыми иголками. Я захлопнул дверь сортира и толкнул кабинку. Она пошатнулась. Я чувствовал себя как деревенский мальчишка в канун Дня всех святых. Кто-то умудрился снабдить заднюю стену кабинки петлями. Будка повалилась. Опрокинуть её оказалось легче, чем поднять крышку погреба. Да, вот она, шахта Бернерса.

Я оглянулся по сторонам и с волнением ступил на первую перекладину ведущей в шахту лестницы. Я прихватил с собой фонарик и теперь прекрасно видел, что шахта была весьма и весьма жалкая. Она оказалась гораздо мельче, чем я думал: вскоре под ногами уже был неровный пол. Высота ствола составляла футов двадцать, потом он отклонялся в сторону и превращался едва ли не в кротовый лаз. Я шел вперед, пригнувшись и втянув голову в плечи, но все равно задевал за стены и потолок каменного туннеля. Тут валялся отбойный молоток, подсоединенный к ведущим на поверхность шлангам. Путь преграждала деревянная клеть на полозьях, и я обошел её, едва не опрокинув одно из стоявших тут же ведер с мутной водой. У стены стояли кирки и кувалды. Ствол кончился. Он не отвечал моим детским представлениям о таинственных подземных ходах и кладах, и я чувствовал себя так же, как много лет назад, когда ребенком ползал под верандой Коулмена. Добравшись до конца выработки, я вдруг услышал тиканье электросчетчика. Но нет, оказалось, что это стук моего собственного сердца. Я снова огляделся, пожал плечами и двинулся обратно, к свету, стараясь не биться головой о торчащие из свода образцы породы. Прошмыгнув по единственной выработке Бернерса, я поднялся по лестнице и вновь поставил на место сортир, дабы он мог и впредь исполнять свое предназначение.

Отсюда мне был виден отвал шахты с его закопченными камнями и цветами. Видел я и рукоятку топора, который прихватил с собой для самозащиты, когда наведался к шахте в прошлый раз. Стреляющая боль в голове напомнила мне, чем кончилось это приключение. Когда я подошел поближе к отвалу, мне показалось, что топорище торчит чуть ли не из самой земли. Потом я вспомнил о яме с компрессором и бочонком бензина. Моя цепкая память вскоре была вознаграждена созерцанием уголка листа фанеры, засыпанного камнями и землей и скрывавшего похожую на могилу яму. Кто-то передвинул фанеру, и теперь раскоп был наполовину открыт. Торчащее топорище не давало листу фанеры сдвинуться ещё дальше. Я ухватился за края листа, получив при этом несколько заноз, и потянул фанеру кверху. Коричневые штаны, заправленные в желтые башмаки. Шнурки их были спутаны и связаны между собой. Я снова почувствовал знакомый зуд в коленях, когда увидел полоску грязной майки, выбившуюся из-под линялой зеленой байковой рубахи. Из её ворота торчала копна спутанных черных волос, рассеченная темно-красной раной, которую лезвие топора оставило на голове Джорджа Маккорда.

17.

Теперь, вспоминая тот день, я думаю, что тогда меня вдруг обуяло желание очутиться в более густонаселенной местности. Например, в театре "Гранада" на Джеймс-стрит в Грэнтэме во время субботнего дневного представления. Пора было дергать отсюда: смерть шла по пятам, и ради Джорджа я должен был выбраться живым. Сам-то он уже никуда не отправится, разве что в полицейский морг, а потом - на кладбище в Хэтчвее. Его будущее - раскрытая книга.

Джордж лежал ничком. Одна рука под телом, другая вывернута, как будто её использовали как рычаг, когда опускали тело в яму. Он уткнулся носом в землю, стало быть, мне не придется разглядывать его до боли знакомую физиономию. Я знал, что надо бы обшарить карманы, но не был уверен, что сумею удержать в желудке съеденные крутые яйца. А посему постарался обыскать труп, прежде чем эта мысль полностью оформилась в голове. Мне не составило труда перевернуть Джорджа навзничь. Его глаза были открыты, рот разинут. Топорище покачивалось, подгоняя меня. Помимо обычных мелочей, которые можно отыскать в карманах любого мужчины, я обнаружил в нагрудном кармане Джорджа кусок первой полосы "Глоб-энд-мейл" и тотчас принялся изучать портрет, составлявший приятный контраст с мертвенно-бледной физиономией Джорджа, которая смотрела на меня, словно вопрошая: "Почему я?"

Большая фотография была снабжена подписью. Я узнал нашего премьер-министра, а остальными лицами, запечатленными на снимке, были, если верить подписи: Розалин Пайк, министр здравоохранения и соцобеспечения, и её супруг, высокопоставленный общественный деятель Десмонд Брюер. Все трое стояли у восточного крыла здания парламента и улыбались неспособности репортера найти простой ответ на поставленный им сложный вопрос. Для людишек вроде меня или Джорджа самой интересной деталью композиции была не клумба с цветущими тюльпанами за спиной премьер-министра и не политиканские улыбочки, а фигура Десмонда Брюера, чиновника правительства и супруга члена кабинета министров. Этот Десмонд Брюер оказался никем иным, как Дезом Уэстморлендом, постояльцем Петавава-Лодж. Это открытие потрясло меня, но после того, что мне уже довелось пережить, я вполне мог справиться с таким потрясением. Какое-то время я размышлял, не забрать ли вырезку с собой, но укол совести заставил меня положить её на место. Я снова перевернул Джорджа лицом вниз, чтобы полицейские струхнули не меньше моего, когда найдут его. Я не собирался за "спасибо" взваливать на себя служебные обязанности Гарри Гловера. Да и вообще я уже начинал сердиться, и это помогало мне преодолевать страх. Во рту стало сухо. Я знал, что это значит, а посему вернулся в хижину, забрал пожитки и вышел на тропу, не утруждая себя наведением порядка в доме и даже не повесив на место замок.

Первую тропу я преодолевал трусцой. Во всяком случае, мне так казалось. Я задыхался, уворачиваясь от камней и корневищ, солнце стояло ещё высоко, и я чувствовал, как его лучи просачиваются между ранцем и алюминиевой рамой и подталкивают меня в спину. Добравшись до оконечности озера, я не стал задерживаться и тотчас двинулся по вьючной тропе. Она все время шла под гору. Вскоре в правом боку начались колики, но я изо всех сил старался не замедлять шаг. В этом мне помогло воображение: я представлял себе мою лодочку, которая ждала меня в конце тропы, и преодолевал разделявшее нас расстояние фут за футом. В этом тенистом зеленом тоннеле я видел только свои ноги. Ать-два, ать-два. Я ставил их между корневищами и валунами, ухитрялся не проваливаться в ямки, но иногда вляпывался в грязь или, подвернув лодыжку, летел в кусты. Наконец я увидел поляну, за которой лежало озеро. Оно не было таким потаенным, как то, берега которого я недавно покинул. Вскоре я смог различить и солнечные блики на бортах моей вытащенной на берег жестянки. Последние две-три сотни ярдов я преодолел галопом. И тотчас стал как вкопанный. Корпус моей лодки получил почти полдюжины пробоин, сделанных топором, и, хотя теперь он вентилировался гораздо лучше, это был конец моей карьеры яхтсмена.

Я сел и заплакал горючими слезами, но не потому, что был у вод вавилонских. Здешние воды имели другое имя, которое даже Долту Риммеру не под силу было угадать. Ни с того ни с сего мне вспомнился мультик про Микки Мауса, в котором он проделал в днище своей лодки вторую дырку, чтобы слить воду, поступающую через первую. Что ж, в моей лодке было целых три водозаборных отверстия и только два сливных.

Сбросив ранец, я принялся думать, как мне теперь быть. Сценку со сквернословием лучше выкинуть, равно как и ту, в которой я убеждал себя, что поступил очень умно, покинув свое место лова напротив усадьбы Вудворда и, если уж на то пошло, выказал истинную мудрость, уехав из Грэнтэма с его надежными мостовыми. Я чувствовал себя круглым дураком. В придачу, у меня кончились сигареты.

Уняв колотун, я перевернул лодку. Края нанесенных ей смертельных ран загибались внутрь корпуса. Интересно, смогу ли я причинить ей новые повреждения, если малость поорудую камнем? Я отыскал большой булыжник и принялся колотить по пробоинам, выправляя их рваные края. Спустя несколько минут у меня немного поднялось настроение. Подложив под пробоину ещё один камень, я мало-помалу соединил её края. Во всяком случае, щель между ними исчезла. Затем я точно так же обработал остальные четыре дырки. Разумеется, о водонепроницаемости не могло быть и речи, но, по крайней мере, я не утону в первые же десять секунд. Возможно, даже продержусь на плаву полминуты. А через десять секунд я ещё буду на мелководье. Ремонт лодки наверняка позволит мне доплыть до места, где вода покроет меня с головой. Там и утону.

Ну-с, и каков же должен быть мой следующий шаг? Найти смолистую сосну. Тут был их дом родной. Отыскав одну, я попытался заставить её пустить слезу прямо на лезвие моего ножа. Она малость всплакнула, но явно недостаточно. Я принялся расширять ранку в стволе дерева и подгонять струйку смолы, которая текла едва ли быстрее, чем черная патока в январе. Потом проделал дырочку в коре другой сосны. Я набрал полное лезвие смолы, отнес её к лодке, вернулся. Набралось всего две капли. Я чувствовал себя как Робинзон Крузо во время строительства лодки. По крайней мере, у меня не возникало сложностей со спуском посудины на воду. Но зато именно на воде должны были начаться все мои беды. Примерно через час (хотя не знаю, сколько на это ушло времени) я залатал лодку, поставил на киль и опробовал в реке без нагрузки. Поскольку я замазывал корпус и снаружи, и изнутри, вода не просочилась в лодку сразу же, и это не удивило меня. Сложности начнутся, когда к весу лодки прибавится мой вес. Вот будет испытание для моих заплаток. Я укрепил подвесной мотор. В лодке по-прежнему было почти сухо. Бросив ранец на берегу, я ступил на борт корабля. Одна из латок начала пропускать воду. Я прижал к ней палец и сделался похожим на того голландского мальчишку, сестра которого кричала: "Так ты только расширишь дыру!"

Я завел мотор. По моим расчетам, мне удастся добраться до устья реки, прежде чем я сяду в лужу. Ха! Иногда мне случается найти подходящее словцо! Я направился к фарватеру, ничего плохого не происходило. Дырка под моей ладонью немного дрожала из-за мотора. Я медленно следовал излучинам реки. Здоровенный американский журавль сорвался с места и взлетел в облаке серо-синего пуха, едва не наградив меня инфарктом. Я чувствовал себя путешественником по Африке, который всматривается в берега реки, гадая, сползут ли лежащие там бревна в воду и превратятся ли в крокодилов. Все вокруг было неподвижно. Неподалеку от того места, откуда взмыл журавль, я заметил дохлого оленя; он плавал в воде и был совершенно не похож на Бемби. Открытия, которые я делал в северных лесах, перестали мне нравиться.

Я добрался до устья реки, плюнул в воду на счастье и чуть-чуть поддал газу. Может, я и чувствовал себя храбрецом, но все равно держался поближе к берегу, медленно продвигаясь вперед в сотне футов от суши. Еще одна пробоина начала пропускать воду, сначала совсем чуть-чуть, но вскоре вода забила фонтаном, и мне пришлось затыкать дыру другой рукой. Я попытался снова замазать её, но мокрая смола утратила вязкость и не прилипала. К тому же, надо было орудовать румпелем. В конце концов я убрал руку с пробоины. Черт с ней.

Медленно, но верно я продвигался вперед и, добравшись до песчаной косы в начале длинного прямого участка, улыбнулся, потому что увидел Второй остров. Он стал моим талисманом, указующим перстом, нацеленным в небо. По мере приближения остров делался все больше. Моя ладонь уже устала давать отпор озерной воде, затыкавшая другую дырку пятка - тоже. Я обходил остров, когда забил ещё один фонтан. Передвинувшись, чтобы заткнуть его другой ногой, я снял пятку с первой пробоины. И вода начала поступать в лодку оптом и в розницу. Я дал полный газ, и нос лодки задрался кверху. Пробоины в носовой части перестали пропускать воду, но пропускная способность дыр, расположенных рядом со мной, увеличилась вдвое.

Напротив усадьбы Вудворда мотор заглох. Оглянувшись, я понял, почему: его почти полностью покрыла вода. Я и впрямь тонул, преодолев три четверти пути до дома. Надо было держаться берега, я принял правильное решение. Но отказался от него, когда увидел остров, и теперь напоминал скаковую лошадь, которая почуяла свою конюшню. Борта почти скрылись под водой озера Биг-Краммок. Баки с воздухом в носу и корпусе лодки лишь придавали моему облику нелепости. О движении нечего было и думать, я мог только бултыхаться в воде и вспоминать слова нашего инструктора в лагере: "Один может потопить всех. Никто не имеет права покинуть тонущую лодку, даже крысы". Вот я и бултыхался.

Я не слышал, как завелся другой мотор. Я уловил звук, лишь когда он раздался совсем рядом, но был слишком погружен в размышления о своих бедах и в воду и даже не посмотрел, кто спешит мне на выручку. Мотор заурчал на низких оборотах, на борт моей лодки легла рука, и я, подняв глаза, увидел бородатое лицо своего спасителя Норберта Пэттена.

- Ну и ну! - в один голос воскликнули мы, и Пэттен добавил: - Спасен из пучины!

Я обрадовался встрече, даже несмотря на грязную повязку на его правой руке.

- У тебя есть буксирный трос? - спросил Пэттен, перекрикивая стрекот мотора на холостых оборотах. У него была точно такая же дюралевая лодка, но с более мощным мотором, способным одним могучим рывком выдернуть все мои затычки. Я бросил Пэттену моток мокрой веревки.

- Я поплыву с ветерком, так что, пожалуй, тебе лучше пересесть ко мне, Бенни, - сказал он, привязывая конец к скобе на носу.

- А кто заплатит за спасение? - жалобно спросил я. - Лодка-то не моя.

Похоже, он так и не понял, что я пытаюсь шутить, чтобы сохранить ясность мысли. Я пожал плечами и влез в его лодку. Пэттен подал мне руку, и я рухнул на сачки и банки с наживкой. Когда я поднялся, он уже включил передачу и направил лодку к знакомому причалу.

- Кто выпустил вас из больницы? - спросил я.

- Я пробыл там всего два часа. Ты сделал почти все, что надо, им почти не осталось работы. К счастью, та крышка не была отравлена, Бенни. Но я снова твой должник.

- Вы только что поквитались со мной. - Я начал испытывать странные ощущения, меня прошиб холодный пот. Не была отравлена? Черт возьми.

- Что с тобой стряслось? - спросил Пэттен, привязав к причалу обе лодки. - Эта посудина совсем утратила плавучесть.

Оказывается, моим спасителем был большой шутник, даже не подозревавший об этом. За шахматной доской он не блистал юмором.

Вдруг я почувствовал, что разваливаюсь на части. Началось с озноба, потом мой желудок захотел переварить миндалины. Увидев, что я промок до нитки, Пэттен бросил мне грубошерстную фуфайку и взмахом руки велел отправляться в дом. Я поднялся на парадное крыльцо, оставляя за собой лужи, и остановился, потому что не хотел портить Пэттену пол, но хозяин схватил меня под руку и затащил в свое жилище.

Спустя двадцать минут, облачившись в сухую одежду - наверное, хозяйскую, - я пытался остановить возвратно-поступательное движение своей челюсти, которая хлопала, как новая мухобойка. Если не считать Лорки, в доме, кроме Пэттена, никого больше не было. Лорка только что искупалась в озере и вошла в комнату в халате. Увидев жалкое существо, с которого текла вода, она принесла полотенце, ещё сладко пахнущее шампунем, и принялась стаскивать с меня мокрую одежду. Правда, это оказалось не так-то просто. Поскольку о жизни и смерти речь не шла, Лорка решила соблюсти приличия. Она попыталась растереть мои посиневшие стопы. Кожа у меня сделалась серой от грязи и холода. Пальцы рук и ног покрылись морщинками, по которым текла вода, плоть моя приобрела мертвенно-бледный оттенок. Я видел свое лицо в зеркале, но черты расплывались. Поскольку на голове у меня был сделанный из майки тюрбан, я изрядно смахивал на Гунгу Дина.

Лорка сварила кофе и укутала меня одеялом. Пэттен наблюдал за нами, будто режиссер.

- Разведи огонь, Лорка. Как самочувствие, приятель?

Я едва не выворотил себе зуб, попытавшись улыбнуться в знак того, что пошел на поправку. Лорка сложила березовые поленья, смяла позавчерашнюю газету и развела огонь напротив моей кушетки. Усевшись на другой её конец, Пэттен принялся разглядывать меня, будто горящий бикфордов шнур. Решив, что я уже успокоился и могу говорить, он засыпал меня вопросами.

- Что там стряслось?

Я покачал головой с таким видом, будто и сам ничего не знаю, и ответил, прихлебывая кофе и чувствуя головокружение:

- Лодка течет.

- Течет? Черт возьми, да она как решето. Что и кому ты хочешь доказать? - Он подался вперед, как спортивный судья, высматривающий нарушение правил. - Я должен знать, что творится на этом озере. В случай я не верю.

- Кто-то на северном берегу понаделал мне дырок в днище, - ответил я. - У меня несколько иные представления о честной игре. Я выправил корпус и залепил дыры сосновой смолой.

- Ага, вот почему от вас разит дезинфекцией, - вставила Лорка.

- Однажды я видел, как это делают в кино, - сказал я. Из-за дрожи моя речь сделалась похожей на лепет британского школьника. Лорка забрала у меня опустевшую кружку и удалилась на кухню.

- Недюжинная смекалка. Кого-нибудь подозреваешь?

- Нет, но, возможно, это имеет какое-то отношение к вам.

- Да, - процедил Пэттен. - Я и сам собирался заговорить об этом. Только в больнице до меня дошло, что ты с самого начала знал, кто я такой. В какую игру ты играешь, Бенни? Я знаю, что ты на моей стороне, но кто тебе платит? Тебя прислал Вэн? Пи-Джей? Какая у тебя легенда?

- Извините, мистер Пэттен, но это не моя тайна, - я неловко поежился в одеяле. Должно быть, это неплохо смотрелось со стороны: крыса утопленница. Нахлебавшийся воды Синдбад.

- Не твоя тайна? Это ещё что за речь? Не забывай, кто я, Бенни. Одно мое слово, и через минуту тебя тут не будет. Я не потерплю никаких тайн, уразумей это. От меня ничего не скроешь. - Пэттен раскраснелся, выпученные глаза без век сверкали в глубоких глазницах. Кабы в этот миг грянул гром, я бы вскочил и бросился наутек. Лицо Пэттена сделалось безумным, как во время телевизионного выступления. Он выглядел будто одержимый.

- Извините, мистер Пэттен, но я не могу раскрывать чужих тайн, повторил я в надежде, что со второго раза до него дойдет.

- Нам предстоит серьезный разговорчик, приятель, - произнес он, и каждое его слово буквально сочилось ядом.

- Хорошо, - ответил я. - Хорошо. Люблю поболтать.

- Они дважды на меня покушались, а теперь метят в тебя. Они знают, что ты здесь, в этом все дело.

- Не валите все в одну кучу. - Пэттен немного успокоился и принялся дергать правой рукой пальцы левой. - Мы знаем лишь, что произошло три события. И здесь есть трое парней, имеющих на вас зуб, я так думаю. Нельзя забывать и об Энее, индейском проводнике. Он тоже был замешан и умер не от старости. У меня нет ответов, я просто хочу правильно поставить вопросы.

- Знаешь, я бы хотел услышать немало ответов на вопросы, связанные с тобой. Мне лгали, меня водили за нос. Охрана ни к черту, конспирация козе под хвост.

- Там ей и место. Расслабьтесь, а то вы уже заразились моей дрожью.

- Куперман, я остаюсь во главе всего дела. Командовать должен один человек, понятно? Помазанник божий - я, а не ты. Запомни это.

Я пообещал, что запомню.

Шум в кухне нарастал. Мгновение спустя Лорка принесла мне горячего овощного супу. Консервированного, точь-в-точь как мамин. Суп был вкусный, и я похвалил его. Моя одежда была развешана на спинках стульев перед камином. Пэттен сидел в круге яркого света, огонь сворачивал бересту в свитки, лизал поленья, его сполохи отражались в очках Пэттена. Лорка уселась на приступочку слева от камина, подложила под голову подушку и принялась расчесывать мокрые волосы, которые блестели в свете очага. Судя по движениям, Лорка подозревала, что я прозвал её Отпадными телесами.

- На плите есть ещё кофе, - сказала она.

- Спасибо, - ответил Пэттен, не поднимая глаз. Спустя несколько минут он снова заговорил, как будто его прервали посреди длинной оправдательной речи: - Знаешь, Бенни, я всегда знал, что у меня есть враги. Силы тьмы изначально были против меня. Я огляделся вокруг и не видел ни одного друга, а за каждой людской улыбкой маячил острый нож. Господи, я был готов ко всему. Но только не к появлению внутренних врагов, приятель, не к тому, что пригрею на груди змею. Вэн Вудворд оказался лучшим другом, какого только может иметь человек. Мы познакомились здесь, в этой самой хижине. Это он раскрыл мне глаза на огромный мир, доказал, что я могу выйти в свет и отряхнуть со стоп здешнюю пыль. Ну, а что теперь? Теперь я и в нем не уверен. Теперь я даже не знаю, на кого можно положиться.

У него был такой вид, словно он только что узнал о крахе своего дела и прибытии налогового инспектора. Я извинился и отправился на поиски ванной комнаты. Она оказалась точь-в-точь такой же, как в городе. Должно быть, в здешних местах такая обыкновенная ванная стоила целое состояние. Заперев дверь, я обшарил домашнюю аптечку и обнаружил разнообразные дорогостоящие мази для чувствительной кожи, средства от бессонницы, поноса и нежелательной плодовитости. Лорка была большой любительницей диковинных шампуней и средств для укрепления волос. Я обнюхал три флакона, прежде чем отыскал тайный погребок с "бурбоном". Лорка хранила этот запас не в своей спальне, и это было мудро. У всех на виду - что в несгораемом шкафу. Да ещё ярлычок, который наверняка отпугнет любого нормального мужчину. Я мысленно снял шляпу перед хитрой Лоркой, после чего вернулся к расположившемуся у камина обществу. Я все ещё дрожал, поэтому тепло очага мне было особенно приятно.

- Пойми меня правильно, Лорка, - вещал Пэттен. - Преисподняя в моем представлении - это стадион, заполненный только наполовину. Хорошо сказано! Запиши-ка это.

- Не оригинально.

- Ты знай записывай. Будет оригинально. Ну, что, полегчало тебе, Бенни? Мне-то уж точно.

- Суп был очень вкусный, спасибо, - моя благодарность была адресована Лорке. Она улыбнулась в ответ, словно недодала мне сдачи.

- Всегда к вашим услугам. Кстати, - Лорка поднялась, - я вытащила это из ваших карманов. - Она вручила мне бумажник и ключи. Передавая их, Лорка едва заметно улыбнулась. Я разместил свои пожитки в карманах сухой одежды. Итак, забота обо мне кончилась. Интересно, скоро ли Лорка невинно намекнет об этом Пэттену?

- Не хотите ли покувыркаться голышом на сеновале, мистер Куперман? спросила она. - Разумеется, в чисто лечебных целях. Я видела это в кино.

- Спасибо, чашки кофе будет вполне достаточно.

Лорка вновь занялась своими волосами. Пэттен отвел взгляд от камина, с минуту разглядывал её и, наконец, посмотрел на меня. С болью, почти как затравленный зверь.

- Лоркины восстания порой принимают странные формы, - объяснил он мне. - Она ещё совсем ребенок, приятель. Не надо воспринимать её слишком серьезно. Я никогда этого не делаю.

- Норри, ты подонок, понятно? Здесь помрешь от безделья, только и остается, что кувыркаться в постели, а ты даже не хочешь поговорить со мной. Ты не сказал мне, что будет такая скука.

- Занимайся, чем хочешь, Лорка, только не распускай нюни на людях. Я предупреждал, что нам придется какое-то время посидеть тут. Ты приехала по собственному желанию и благодаря некоторым услугам...

- Не надо об этом. Просто мне очень одиноко без собеседников. Ни телефона, ничего. Я только хочу знать, сколько это продлится, вот и все. Уж извини, что я родилась на свет.

- Как вы считаете, мистер Куперман, можно ли причислить Лорку с среднестатистическим грешницам?

- Не одна я грешница, мистер Куперман, правда ведь? - Она готовилась к большому представлению. Интересно, насколько быстро я могу бежать в моем теперешнем состоянии? - Вы должны поведать нам о приключениях, которыми сопровождается торговля женской одеждой. Наверняка это куда более интересная работа, чем принято считать.

- Перед тем, как начать причесываться, следует нанести на волосы немного бальзама. Тогда прическа будет пышнее. Бальзамы творят настоящие чудеса. Иногда хорошая порция способна полностью изменить облик окружающего мира.

Это был мой лучший выстрел. Все последующие угодили в "молоко". Рука Лорки замерла, расческа так и осталась в волосах, лицо медленно озарилось улыбкой. Лорка вновь принялась прихорашиваться, волосы сделались живыми и заблестели.

К дому подкатила машина. Лорка проворно вскочила и выглянула из окна, а Пэттен стиснул пальцами свое колено.

- Это они, - сообщила Лорка, отбрасывая волосы с лица.

- Наконец-то.

В дом вошли Спенс и Уилф. Оба взгромоздили на стойку в кухне картонные коробки. Увидев, что я стою лагерем перед очагом и сушу одежду, они взглянули на Лорку. Она кивнула им и одарила меня заговорщицкой улыбочкой.

- Уилф, - сказал Пэттен, - ты помнишь мистера Купермана из усадьбы. Я, можно сказать, спас его из пучины. Кто-то пробил днище его лодки топором.

Уилф нетерпеливо тряхнул своей внушительной лысой головой, которую обуревали какие-то неведомые мне помыслы. Он так и норовил перехватить взгляд Пэттена.

- Мы проезжали через усадьбу и кое-кого видели там.

- Бенни, - продолжал Пэттен, не обратив внимания на его слова, - Уилф доставит тебя домой в целости и сохранности. Спенс, позаботься о его лодке, пожалуйста.

Уилф рассеянно кивнул, как будто считал меня слишком мелкой сошкой. Спенс тоже норовил заглянуть в лицо хозяина дома. Я извинился и снова отправился в ванную, снял с двери желтый махровый халат и прильнул к ней ухом. Правда, услышал я далеко не все, что было сказано.

- Мы оба её видели... Да она это, она! Чего ей надо на этот раз? Она переходила дорогу, когда мы ехали из Хэтчвея... Нас она не заметила...

- Проклятье! - отрывисто бросил Пэттен и продолжал, глотая слова, а с ними - и львиную долю важных сведений: - Должно быть, она знает, что я здесь. Случайность исключена. Она в этой усадьбе как дома уже много лет. Черт возьми! Она желает моей смерти!

Я вновь присоединился к обществу. Все посмотрели на меня. Только Лорка предложила мне дополнительные сведения, назвав женщину, о которой шла речь, мстительной стервой.

- Ну, что ж, надо бы отвезти вас в усадьбу, пока вы не схватили простуду, - без большой теплоты сказал Пэттен. Лорка подала мне влажное полотенце, в которое была завернута моя одежда, и большой пакет с башмаками. На нем красовалась надпись "Лук репчатый".

- Оставь мои шмотки себе, приятель, у меня их полно, - продолжал Пэттен. - А лодку кто-нибудь пригонит.

Я попытался выказать признательность и пообещать, что привезу одежду в следующий раз. Пэттен и Лорка вышли к машине, чтобы проводить меня. Я забрался на переднее сиденье, потому что Уилф распахнул для меня пассажирскую дверцу. Он сразу же захлопнул её, и мне пришлось опустить стекло.

- Надо будет ещё разок сразиться в шахматы, пока я ещё здесь, сказал я.

- Когда угодно, приятель. Пока! - Пэттен помахал рукой, машина двинулась задним ходом, развернулась и повезла меня через лес.

18.

Отделением провинциальной полиции в Уитни заправлял рыжеволосый констебль с розовыми веками и бурыми веснушками. Он не занимал и половины пространства вращающегося кресла, и я спросил себя, существует ли тут должность "летнего помощника полиции". Констебль принял мое заявление о смерти Джорджа Маккорда и позвонил в несколько мест. Вскоре мне пришлось заново повторить свой номер - уже для закадычного приятеля Гарри Гловера. Я рассказал ему о шахте, трупе и о полученном мною ударе по голове, но решил не делиться подробностями, которые пока не мог связать с недавними событиями, поскольку не имело смысла запутывать Гловера и запутываться самому. Моя главная тайна заключалась в том, что я намеревался отправиться с ним обратно к хижине. Он не очень настойчиво упрашивал меня об этом, но позволил вычертить карту.

- Полагаю, вы уже всем растрезвонили? - вопросил он, устремив на меня начальственный взор.

- Я пришел прямо к вам. Никто, кроме вас и индейцев, ничего не знает. - Это была строка из гимна лагеря "Северная сосна", которая для Гловера не имела ни малейшего смысла.

- Что ж, давайте попробуем сохранить все в тайне. Пожалуйста, сообщите старушке, но остальную полицейскую работу предоставьте делать нам.

- Это меня устраивает.

- Туда легко добраться на самолете от Дымчатого озера, - сказал Гловер, и веснушчатый мальчишка снова взялся за телефон. После того, как я уведомил Гловера, что возвращаюсь в усадьбу, он больше не тратил на меня времени. Я нравился ему не больше, чем прежде, но на сей раз он не стал действовать мне на нервы. Я почему-то был убежден, что Гловер верит мне, а значит, один из нас непременно надует другого. Мы вместе вышли из участка. Гловер дождался, пока я усядусь за руль, и вернулся к работе, лишь убедившись, что я отправился в парк.

Подъезжая к усадьбе, я подумал, что бобры, должно быть, опять возились в сливной трубе. Но двум бобрам никогда не заткнуть дыру так же надежно, как это делает мертвое тело. Я проехал по луже, не снижая скорости. Я катил вперед беспечно, будто пьяный или дурак, который не знает, когда ему следует лечь в кровать. "Кровать". Отныне Это будет ключевое слово. Сейчас я был готов отрубиться даже на замызганном матрасе Дика Бернерса и ни за что не стал бы костерить его обивку.

Джоан ждала меня, пока я загонял машину на стоянку. Я не привез ей ничего, даже молока, и теперь с ужасом подумал, что, если проголодаюсь, то буду вынужден питаться филе озерной форели, лежащим у меня в хижине.

- Прежде вы так стремились домой, что я не могла угнаться за вами, Бенни. Когда вы не вернулись, я начала волноваться. Вы здоровы, Бенни?

Я ещё не спал, но буквально валился с ног.

- Джоан, произошло много разных событий. Не знаю, с которого начать. Я только что сообщил Гарри Гловеру, что нашел на маленьком озере труп Джорджа Маккорда. Извините за дурную весть, но, похоже, его убили. Несчастный случай исключается. Гловер собрался лететь туда. Наверное, мы должны рассказать все Мэгги. У вас хватит на это духу? - Джордж мертв? Не верю. Сначала Эней, теперь и Джордж. Что происходит, Бении?

- Если по-честному, то я знать не знаю, иначе сказал бы.

Джоан поправила сползающие очки и покачала головой.

- Все равно не могу поверить, - сказала она.

- Пойдемте, пока я ещё в состоянии перебирать ногами. Не могли бы вы разыскать Сисси? Лучше, если рядом с Мэгги будут другие женщины.

- Все на причале. Мэгги пошла купаться. Ну и зрелище! Но что случилось?

Мы отправились к мосткам. Впервые за много часов я вспомнил о существовании погоды. Последний раз я обращал на неё внимание на рассвете, когда солнечные лучи сверлили мою спину. Я промок и мерз так долго, что теперь это состояние казалось мне нормальным.Я увидел Сисси. Она стояла на конце мостков и разговаривала с чем-то громадным и белым. Это нечто бултыхалось в воде рядом с причалом. При сем присутствовало большинство здешних обитателей, но я был слишком сонный, чтобы считать их по головам. Несколько приветствий, пара-тройка кислых ухмылок, вялые взмахи рук - так меня встретило расположившееся на складных стульях общество. Мэгги выходила из воды, направляясь в мою сторону и застив собою дневное светило. С её тела текла вода. Я почувствовал, что сейчас не в силах рассказать ей о Джордже. Ощущение было такое, словно я опять один на один с медведем. Было бы подло выложить ей все теперь, когда она совершенно беззащитна, когда у неё нет даже полотенца, чтобы отгородиться от мира. Поэтому я дождался, пока Мэгги обсохнет и втиснется в лиловый купальный халат. Она была похожа на двух борцов, беседующих с судьей на ковре. Я подошел поближе, и Сисси положила мне на плечо костлявую ладонь. Никакой оживленной приветственной болтовни. Полагаю, моя физиономия сказала все за меня. Тут уж я ничего поделать не мог. Я велел Мэгги сесть. Не попросил, а именно велел, и она послушалась. Я снова перестал чувствовать тепло солнечных лучей, когда Мэгги подняла одутловатые веки и взглянула на меня снизу вверх, выставив вперед все свои подбородки и бледнея на глазах.

- Джордж мертв, Мэгги, мне очень жаль, - сказал я и, помолчав, добавил: - Я нашел его возле хижины Дика Бернерса.

Я подумал, что, быть может, Мэгги воспримет эту весть достойно, а посему не стал употреблять более мягких выражений вроде "скончался", "погиб" или "ушел от нас", а сказал прямо: "мертв". Впрочем, ни одно из этих выражений тогда не пришло мне на ум. Возможно, мне показалось, что, если мои слова причинят Мэгги боль, ей будет легче справиться с потрясением.

- Джордж? Нет, нет, только не Джордж! - захныкала она, а потом вдруг её голос сорвался на визг: - Только не Джордж! О!

К счастью, Сисси подоспела вовремя. Я больше не мог смотреть в лицо Мэгги. Ее реакция была совершенно естественной. То, что прежде было лишь происшествием, превратилось в личное горе. Женщины стеной обступили Мэгги и принялись хлопотать возле нее. Больше она ничего не сказала, только громко рыдала и бормотала что-то нечленораздельное. Джордж и Сисси стояли по бокам, а Делия Александер обнимала громадную лиловую фигуру, которая плавно покачивалась взад-вперед, словно баюкая ребенка. Я отступил на несколько шагов, будто статист с пикой из какой-нибудь древней постановки "Юлия Цезаря". В "Макбете" тоже есть статист, который выходит на сцену и возвещает: "Милорд, скончалась королева". Я всегда задавался вопросом, что будет, если через несколько недель после премьеры он вдруг не устоит перед соблазном, выйдет на сцену и ляпнет: "Милорд, уж королеве лучше"?

Услышав о смерти Джорджа, Ллойд тотчас отправился за машиной и подогнал её по мокрой траве к самому причалу. Обступившая Мэгги толпа подняла её и повела к машине. Предвечерний воздух наполнился воркованием и плаксивым гомоном. Усадив Мэгги, Джоан и Сисси тоже забрались в машину. Делия села рядом с Ллойдом, и они уехали. Я посоветовал Десмонду расспросить Гарри Гловера, поскольку он не хуже меня знал все подробности случившегося, после чего извинился и откланялся. Еще чуть-чуть, и я вспахал бы землю носом второй раз на дню.

Страшно хотелось искупаться, но едва ли я сейчас справился бы с кранами и затычками для ванны, не говоря уж о ведрах, водокачке и газовой плите. Задернув те шторы, которые сумел нащупать, я влез под одеяло и, будто запечатанная посылка без обратного адреса, отправился в царство Морфея.

19.

Когда я проснулся, было темно, и я снова закрыл глаза. На сей раз я пытался отгрести от прущего на меня здоровенного сухогруза, который надвигался в тумане сразу со всех сторон. Когда стало ясно, что, на каком боку я бы ни лежал, спасения все равно нет, я спустил ноги с кровати и последовал за ними. Я взглянул на часы, лежавшие возле кровати вместе с оставленной там почти неделю назад городской одеждой, и увидел, что было тридцать три минуты двенадцатого. Но генератор все ещё работал, и во флигеле горели лампочки. Гловер снимал стружку со всех подряд. А может, прибыл человек из отдела уголовных расследований. Или шла вечеринка с "горячими собаками". Я уже пропустил одну такую.

Я был на взводе и не мог уснуть, а посему натянул чистую одежду, облачился в свитер, ибо меня знобило, и отправился во флигель. Все там было точно так же, как в прошлый и позапрошлый раз. Ллойд Пирси насиловал граммофон, пытаясь списать слова "Линди Лу". Под одной из медвежьих шкур молча сидели Дез Уэстморленд и Делия Александер. Дэвид Кипп играл в "солитер" за карточным столом, но, похоже, не видел своих карт. Мэгги, разумеется, не было. Ее кресло казалось вдвое более пустым, чем любое другое свободное место в комнате.

У всех присутствовавших был понурый вид. Они скорбели по Джорджу, и это с трудом укладывалось в голове. Ведь никто не мог сказать о нем ни одного доброго слова. Джордж-дурачок, Джордж-дебошир. Джордж-в-каждой-бочке-затычка. Угрюмый Джордж. Мертвый Джордж. Почивший Джордж. Усопший Джордж. Тяжкая утрата для Мэгги и весьма желанная - для всех остальных. Может быть, все приуныли из-за Мэгги? Возможно, не испытывая ощущения потери, они старались проникнуться им опосредованно? Мэгги любили все. Похоже, это утверждение было верным, и я решил больше не забивать себе голову, а просто налил чашку кофе, сдобрил молочком и всыпал три ложки сахару. Обычно я ограничиваюсь двумя, но сегодня у меня был едва ли не траур.

Дэвид Кипп бочком подобрался ко мне.

- - Надеюсь, вы сможете просветить меня касательно случившегося. Никак не удается кого-нибудь разговорить. Вы там были. Что произошло?

- Меня ударили по голове. Спустя какое-то время я очухался. Пока был в отключке, кто-то добрался до Джорджа, и теперь он уже не очнется. Где-то на полпути между мной и Джорджем нападавший превратился из любителя в профессионала.

- Похоже, отпуск испорчен. Сидим тут взаперти, никто ничего не говорит. Можно подумать, мы на телевидении.

- А что вам больше всего не нравится? Сценарий или подбор актеров?

- Эх, да что с вами разговаривать! Возможно, вы меня не поймете, но я приехал сюда любоваться птицами, а не сидеть сиднем в ожидании дурацких вопросов полицейских.

- Например: куда вы отправились в пятницу шестого июля, после того, как погас свет?

Губы Киппа задрожали, как будто он специально репетировал перед зеркалом. У меня внезапно возникло такое чувство, словно мы дрались подушками, и я ни с того ни с сего огрел его кирпичом. Кипп попятился прочь и врезался в бачок с кофе.

- Эй, осторожнее! - Я схватил бачок в охапку и отпихнул Киппа. - Не вы герой сегодняшнего вечера.

- Будь вы неладны, Куперман. Почему бы вам не отвалить отсюда? Последние слова Кипп произнес хриплым шепотом, и я невзлюбил его пуще прежнего. Он одарил меня ещё одним злобным взглядом и опять уселся за карты. Я подошел к Ллойду Пирси. Он крутил какую-то машинку с полоской наждака, приклеенной к колесику.

- Вот, иголки затачиваю, - объяснил он мне. - Это вам не современные иглы фирмы "Виктор, рыжий тюлень". Сам делал из шипов колючек, что растут на заднем дворе. - Ллойд поднес иголку к моему носу, чтобы я мог рассмотреть её, хотя я и так не сомневался в его словах. - Вы погладили Дэвида Киппа против шерсти, - добавил он, чуть вздернув брови. - А он-то все трещал, что утром видел большую синюю цаплю и дохлого оленя в озере. Разве можно так обращаться с естествоиспытателем, Бенни?

Я улыбнулся, Ллойд вытащил из граммофона иглу, поднес её к свету и, осмотрев, поставил на место. Не поднимая глаз, он произнес:

- Я слышал, вас огрели по голове.

- Кое-кто пострадал куда больше.

- Сисси сидит с Мэгги. Не вылезает оттуда с тех пор, как прилетел Гарри Гловер. Мы с ней не очень-то любили Джорджа, знаете ли. Уж больно злобный был. Крученый. Никогда не радовался, не озорничал. Но Мэгги, ей теперь... - я понимающе кивнул, хотя он так и не договорил до конца. Подошла Джоан со своей фирменной грустной миной. Эта череда смертей, конечно, не принесет усадьбе доброй славы. Если кто-то захотел свалить и разорить Харбисонов, едва ли можно было найти лучший способ, чем убийство проводника и одного из самых сильных местных жителей. Джоан одарила меня скупой мимолетной улыбкой и повернулась к Ллойду.

- Вы видели Сисси?

- После ужина не видел. Она сказала, что попытается дать Мэгги снотворное. Сисси говорит, что никогда не видела, чтобы человек так ломался. Жаль, что она так убивается по какому-то Джорджу.

Джоан шутливо-наставительно вздернула брови, и Ллойд с показным раскаянием прикусил язык. Добившись желаемого, Джоан вопросительно взглянула на меня.

- Гарри Гловер обещал вернуться либо завтра, либо после получения результатов вскрытия. Но я думаю, что они пришлют более важную шишку, а вы как считаете? Разве у них есть другой выход?

Я пожал плечами. До возвращения Гарри они не могли рассчитывать на более веское мнение.

- Жаль, что Майк не здесь, - продолжала Джоан. - Когда происходят такие события, кажется, что до города тысяча миль. Он уехал незадолго до вашего возвращения. Черт возьми.

- Джорджа никто не любил, - подумал я вслух. - Неужели он не мог ни с кем поладить? - Я посмотрел сначала на Джоан, потом на Ллойда.

- Похоже, Джоан умела управляться с ним.

- Думаю, у него были и привлекательные черты. Конечно, больше всего он смахивал на полуручного медведя, да, к тому же, не очень смышленого. Вечно что-нибудь таскал...

- Да, - подтвердил Ллойд. - Пальчики у него были шаловливые. То и дело прикарманивал что-нибудь. Стоило отвернуться, и нет моих лучших блесен. Что твоя сорока.

- Вечно норовил облить грязью моих друзей, говорил гадости про Риммеров. Долта он ненавидел больше, чем кого-либо другого. Энея и Гектора тоже не любил, хотя они никогда не делали никому зла.

- Однажды Эней пригрозил, что заложит Джорджа, если тот не прекратит браконьерствовать.

- Да этот Джордж со всеми был на ножах. Приставал к постояльцам, будто служащий магазина, который спрашивает, что угодно, прежде чем вы переступите порог. Некоторые домики у меня пустовали, и я всегда грешила за это на Джорджа. А теперь придется взвалить на него вину за то, что пустовать будут все здешние жилища. Да ещё бедный Эней.

- Джордж когда-нибудь докучал обитателям усадьбы Вудворда?

- Не больше, чем всем остальным. С сенатором он тоже не ладил. Нет, по-моему, Джордж был истинным демократом и пакостил всем одинаково.

Вновь прибывшие супруги, имен которых я так и не запомнил, встали и глухо пожелали всем доброй ночи. В дверях они столкнулись с Сисси Пирси. Она немного покачивалась и имела весьма ошарашенный вид. Сисси подошла к нам.

- Как там Мэгги? - спросила Джоан.

- Спит. Я дала ей пилюли. Пришлось баюкать её как ребенка. Ллойд, та бутылка ржаного виски ещё цела? Мне не помешал бы хороший глоток. Кажется, я впадаю в оцепенение.

Ллойд выскочил из комнаты, как будто Сисси подала ценнейшую мысль за весь сегодняшний вечер. Не прошло и двух минут, как он вернулся с непочатой бутылкой, завернутой в упаковочную кальку. Джоан принесла пластмассовые стаканчики, и Ллойд разлил на четверых. Остальные, похоже, не обиделись.

Я пригубил свой стакан, проглотив немного жгучей жидкости. Пить я толком не умел. От спиртного меня обычно клонило ко сну. Ллойд тоже смаковал напиток, а вот Сисси уже успела налить себе второй стакан.

- Поначалу она была совсем плоха, потом распустила нюни, начала хныкать и сетовать на загубленную жизнь, на то, что никто никогда её не понимал, рассказывала, как все время жертвовала собой, сначала ради одного мужчины, а потом - ради целой вереницы. - Сисси налила в себе третью порцию неразбавленного виски, стуча горлышком бутылки по краю стакана. - Говорит, что единственным мужчиной, который когда-либо заботился о ней, был отец. А Джордж только брал, брал, брал и никогда не говорил "спасибо". И все не хотел взрослеть.

Я продолжал потягивать виски, жалея, что поблизости нет колодезной воды, чтобы разбавить его. Правда, сейчас было модно пить, не разбавляя, поэтому я продолжал цедить виски сквозь зубы. Оно согрело мою печень, а потом тепло мало-помалу добралось до кончиков пальцев.

- Стало быть, она убивается не только из-за Джорджа? - спросил я.

- Да бросьте вы, - Сисси ткнула меня стаканом в плечо. - Она и сама не понимает, что несет. У неё всегда была склонность романтизировать свой образ.

- Она любила своего непутевого Джорджа. Суетилась над ним, будто орлица над орленком, - вставил Ллойд.

- Давайте-ка выпьем! - сказала Сисси, глядя на бутылку.

- Это тебе не наливка для пропитки тортов, Сисси. Тебе станет плохо.

- Чушь! Чушь, чушь.

- Мэгги умела сделать из жизни театр, - сказала Джоан, глядя в свой стакан. - Она никогда не позволяла Джорджу слишком много разглагольствовать здесь.

- Чепуха! - воскликнула Сисси.

- У вас вечеринка для своих, или можно присоединиться? - спросил человек, избравший себе имя Деза Уэстморленда. Подружка держала его под руку. - У вас кончается выпивка. Могу сходить к себе ещё за одной бутылкой.

- Наш солдатик ещё дышит, - ответила ему Сисси, переливая остывший кофе из полупустого стакана в полупорожний. - Держите, - добавила она и протянула Делии Александер бутылку и чашку. Джоан отыскала ещё один пластмассовый стаканчик для Деза, и все мы опять занялись делом.

Должно быть, со стороны мы выглядели странновато: у нас не было никаких причин сбиваться в такую тесную кучку. Дез и Делия кивнули в знак признательности, но несколько минут оставались на немых ролях в нашей труппе.

- Только ему не наливайте, - попросила Сисси, указывая на Дэвида Киппа, который смотрел на нас с кушетки. - Мне не нравятся его обезьяньи ручищи и волосатые пальцы.

- Сисси!

- Это все выпивка.

- Мой стакан пуст! Ллойд, видала я тебя! Я взрослая и не нуждаюсь в няньках! Не трогай бутылку!

Попытка Ллойда убрать отраву подальше провалилась, и Сисси снова утопила нос в стакане. Такой я её ещё не видел.

- Сукин сын, вот кем он был, этот Джордж, - заявила она. - Его убийца оказал обществу большую услугу.

- Правда? - спросил Дез, сверкнув зубами. - Каким образом? - Вам ли не знать? - откликнулась Сисси, внезапно подавшись к Дезу. - Человеку, способному из чистого выпендрежа сломать принадлежащий ребенку фотоаппарат!

Зубы Деза тотчас спрятались за усами. Прежде чем ответить, он вытянул губы трубочкой.

- Миссис Пирси, я очень сожалею, что так вышло с фотоаппаратом, хотя это и не ваше дело. Я уже расплатился с мальчиком, и он может купить себе новый.

- Десмонд, а не прогуляться ли нам? - предложила Делия, беря Деза за локоть, но он стряхнул её руку.

- К тому же, я вовсе не выпендривался.

- Нет, просто вам не хотелось фотографироваться с мисс Александер, верно? Неужто вы думали, что мальчик пошлет снимок в газеты?

- Дез, пожалуйста, пойдем.

- Нет, я хочу послушать. Или ты думаешь, что дуракам и пьяницам выдают лицензии? Позвольте сообщить вам, что...

- Чушь собачья! - Воскликнула Сисси, и я впервые сделал большой глоток. Делия снова вцепилась в локоть Деза и на сей раз твердо решила не отпускать его. Уэстморленд опять пустил в ход улыбку, но никто на неё не купился. В его глазах блестели льдинки.

- И с какой стати, черт возьми, эти снимки должны заинтересовать газеты?

- Идем же, Дез!

- Нет, пусть скажет. Что вы там мололи, миссис Пирси?

- Да ладно вам! Думаете, никто тут не читает воскресных газет? Может, я и живу в Садбери, но это не значит, что у меня нет глаз. - Сисси снова взглянула на Джоан и подняла бокал, но это был не тост, а скорее красивый жест: стакан давно опустел.

- Негоже взрослым дядям ломать детские фотоаппараты. С этим девизом я вполне могу выставить свою кандидатуру на парламентских выборах, правда, Джоан?

Джоан испустила долгожданный вздох облегчения и кивнула. Сцена была скомкана, и мы остались стоять с клочками пестрого задника в руках. Убедившись, что может больше не бояться выходок Сисси, Дез провел Делию сквозь облако ледяных "доброй ночи", они покинули комнату и растворились во тьме.

Безмолвие окутало нас и, казалось, законопатило все щели между бревнами. Сисси первой нарушила его.

- Проклятье! У него есть ещё бутылка. Когда же я научусь держать свою большую языкастую пасть на замке?

- Вы очень рассердили его, - заметила Джоан.

- Ну и что? Сам напросился. Он знает, что я все знаю. Мне просто не хотелось усугублять положение Джоан.

- Великолепно! - воскликнула Джоан. - Самое время подумать об этом.

- Сисси, я намерен отвести тебя домой, - заявил Ллойд.

Сисси посмотрела на пустую бутылку и кивнула, смирившись с неизбежностью.

- Все моя болтливая пасть. Иногда мне кажется, что я - малолетняя преступница. На моем месте я бы не стала жить со мной.

- Ну и ну, - сказал Ллойд. - С тех пор, как сгорела лесопильня, в парке Алголкин не было такой ночки.

Мы подхватили Сисси под руки, а Джоан принялась убирать следы попойки. Сисси казалось, что она идет, но на самом деле её ноги, по сути дела, болтались в воздухе. Мы спустились с крыльца и приблизились к хижине Пирси. Перед ступеньками я поднял почти бесчувственную Сисси и заметил, что на лице открывавшего дверь Ллойда начертана тревога.

- Ать-два, ать-два, вот как это делается, - пробормотала Сисси. Мы уложили её на кровать. Женщина не шевелилась, но застонала, когда я вытаскивал из-под неё руки. Ллойд погасил свет и закрыл дверь, потом кивком указал мне на кухонный стул, и я тяжело сел. Ллойд полез в холодильник и достал две банки пива.

- Сисси не нализывалась уже года два. Я почти забыл, какой она бывает в подпитии. Совсем теряет голову.

- Ллойд, насколько хорошо вы помните тот пожар на лесопильне?

- Как я уже говорил, то была незабываемая ночь. Пятнадцать лет прошло, а кажется, что вчера. Мы с Сисси стояли лагерем примерно в полумиле отсюда. Увидев огонь, мы тотчас поспешили на подмогу.

- Должно быть, пожар успел разгореться?

- Жуть как полыхало. Даже будь у нас шланг и насос, все равно спасти что-либо было невозможно.

- А где был Траск, когда вы приплыли туда?

- Напился и дрых на крыльце мотеля.

- А Мэгги?

- У Христа за пазухой! - донеслось из спальни.

- Мэгги глазела на пожар. Джордж плыл на лодке, мы догнали его у старого причала, и мы стали смотреть вместе, - ответил Ллойд.

- А постояльцы гостиницы?

- Когда мы причалили, там никого не было. Уэйн даже летом не мог обслуживать постояльцев! Во всяком случае, тогда там было безлюдно.

- Брехня, - подала голос Сисси.

- Дика Бернерса не видели?

Ллойд обвел взглядом комнату и уставился на синий кофейник на плите.

- Старого Дика? Нет. Он появился только дня через два. Они с Уэйном тогда почти не разговаривали. Дик был не очень общительным человеком.

- Чепуха! - донеслось из спальни.

- У Дика все лицо было в шрамах. Ожоги остались ещё с войны. Он держался особняком, и той ночью никто не видел его грязной морды.

- Белиберда! - гаркнула Сисси из спальни. Крик сопровождался довольно громким смешком. Мы прислушались, но больше никаких вестей не дождались. Вскоре послышался размеренный храп. Я допил пиво. Ллойд проводил меня до двери, и я отправился в свою хижину, чтобы тоже похрапеть.

20.

За время, проведенное в Петавава-Лодж, мне всего пару раз удалось искупаться в озере. Ранним утром в понедельник(во всяком случае, по моим понятиям утро было ранее; все остальные плескались в воде уже несколько часов) я скатился с кровати, немножко поиграл с фарфоровым кувшином и тазом (ничего более похожего на водопровод в моей хижине не было) и перепрыгнул из пижамы прямиком в плавки.

День обещал быть безупречно ясным и безоблачным, когда зной наваливается на спину. Положив на мостки полотенце, я погрузился в воды озера Биг-Краммок и вынырнул на полпути между берегом и деревянным плотом. Забравшись на него, внимательно осмотрел усеянное ракушками дно, затем вернулся на причал, развернул полотенце и растянулся на нем, чувствуя тепло нагретых солнцем досок. Кожа высыхала так быстро, что я ощутил зуд, прежде чем успел перевести дух. С моего места было видно все пространство озера за Вторым островом. Мыс Риммеров поблескивал на солнце, возле мостков стоял катер, казавшийся отсюда не больше ногтя. Усадьбу Вудводрда скрывала коса.

На значительно меньшем удалении лежали вещи, забытые постояльцами усадьбы. В соседнем кресле темные очки и книга в бумажной обложке дожидались Алин Барбур. Серо-голубой рыбацкий сундучок Ллойда стоял в тени под стулом, его пересекали пять ярких полосок солнечного света. На подлокотнике кресла валялся подпорченный водой фотоаппарат Киппа, поблизости валялись ведерко и совок, принадлежавшие другому ребенку.

Я лежал, жарился на солнышке, мысленно посылал подальше Рэя Торнтона и, будто муравей, смотрел на то место, где столь внезапно завершил свой земной путь Уэйн Траск. Протянув руку, я мог бы обронить каплю воды на уголок прикончившей его доски. Древесина пропиталась водой и потемнела, как от крови, но солнце быстро изничтожило все улики, поэтому я уронил ещё капельку и размазал её пальцами, стараясь покрыть как можно более обширную поверхность и наблюдая, как притаившееся за спиной солнце высушивает самые мелкие лужицы. Довольно скоро я задремал, по-настоящему расслабившись впервые за много дней.

Прямо под моим подбородком по доске прошествовал муравей, настоящий, а не вымышленный, которого я представлял себе минуту назад. Я принялся придумывать, как помочь ему перебраться через пропасть между досками и двинуться дальше, но муравей всякий раз поворачивал вспять, потому что пропасть была слишком широка. Вскоре букашка обнаружила, что доски приколочены к толстым поперечным брусьям. Брусьев я не видел, зато видел вбитые в них гвозди. Найдя дорогу, муравей пролез до конца мостков, перебрался с доски на брус и таким же манером отправился дальше. Ближайшие к моему подбородку доски были приколочены двумя гвоздями каждая. Если верить Ллойду Пирси, над ними трудился бережливый Долт Риммер. Ближе к концу мостков, но очень далеко от места, до которого уже добралось насекомое, гвозди были вбиты как попало, погнуты и расплющены; строитель заколачивал по четыре-пять штук там, где можно было обойтись одним. Я лег на доски другой щекой. Справа от меня наблюдалась та же картина: четкая работа Долта Риммера, а в конце мостков - халтура пьяного плотника. Но тут я заметил и нечто новенькое. В промежутке между двумя этими типами, или стилями, настилания мостков лежали доски, приколоченные плотником другой школы. Ллойд не сказал мне, что над сооружением трудились трое строителей. Он упомянул только двоих. Я приподнялся на четвереньки, чтобы всмотреться повнимательнее. Да, три доски были аккуратно прибиты четырьмя гвоздями на каждом торце. Никаких полукруглых вмятин на досках не было, как на участке работ, за который отвечал Траск.

Освещение тут было ни при чем. Равно как и мой разморенный разум или теплые доски, на которых я дремал. Я устроил более подробный осмотр. Траск и второй плотник использовали одинаковые гвозди, Долт Риммер - другие. Риммер и второй плотник, по-видимому, работали на трезвую голову. А трудовые достижения Траска выглядели как пособие для нерадивого строителя мостков. Довольно долго мне казалось, будто я играю в праздное созерцание, никак не связанное с действительностью. Но потом меня осенило: если Траска угробила доска, к которой крепилась швартовая скоба, стало быть, это произошло, когда она не была приколочена к настилу, потому что упомянутая Ллойдом виновница гибели человека стала первой доской, положенной на причал вторым плотником. Возможно, он-то и замочил Траска, врезав ему доской по затылку и сбросив бесчувственное тело в воду, а потом спокойно приколотил доску к брусьям, дабы создать впечатление, что это Траск рухнул на нее, а не наоборот. А для верности лиходей настелил ещё две доски, после чего покинул место преступления.

Да, придется иметь дело с очень хладнокровным постояльцем. Это было прекрасно задуманное преступление, которое я до сих пор со всеми на то основаниями считал верхом совершенства, а не дурацкий акт насилия, совершенный под девизом "бей и беги". Но теперь мы с муравьем взяли след, и, если повезет, один из нас выведет убийцу на чистую воду.

Подошла Алин Барбур в своем розовом бикини с черной окантовкой.

- Давайте наперегонки до плота, - предложила она и, подбежав к краю мостков, загорелой искоркой юркнула в воду. Я знал, что финиширую вторым, и с большим отрывом, но все равно нырнул и поплыл за ней. Когда я добрался до плота, она уже держалась за него рукой и успела отдышаться. Мне потребовалось не меньше минуты, чтобы перевести дух и залезть на плот.

- Наслышана о ваших приключениях, - сказала Алин, упираясь локтями в брезентовый понтон, так что её бюст оказался на краю плота.

- Любопытно, кто проболтался?

- Говорят, вас едва не убили, когда вы возвращались из каких-то далеких мест.

- Ах, вот что. Настоящий рыболов должен быть готов ко всему. Как насчет ваших полуночных прогулок на каноэ?

- Я катаюсь каждую ночь. Люблю тишину над озером, - она подтянулась, вылезла из воды и легла рядом со мной на покрывавший плот брезент. Сняв белую купальную шапочку, Алин встряхнула волосами. Казалось, они живые и требуют свободы. Я снова поймал себя на том, что мне трудно не таращиться на её загорелое тело. Я смотрел, как вода стекает с её лба, капает с кончика носа, струйками сбегает за лифчик купальника. Ногти на ногах девушки были покрыты лаком цвета запекшейся крови, гладкие плечи лоснились и казались бархатными.

- Я слышала, вас спас человек из усадьбы Вудворда. На кого похож этот таинственный незнакомец?

- Мы оба знаем ответ на этот вопрос, мисс Барбур.

- Что бы это могло значить?

- А то, что вы при первой возможности ездили туда и наблюдали за усадьбой. Может быть, мы продвинемся дальше, если начнем доверять друг другу?

- А вы не слишком вежливы.

- Это пустая трата времени: Он собирается уезжать.

- Когда? Откуда вы знаете? - Она резко приподнялась на локтях и с любопытством оглядела меня. Потом увидела ловушку, в которую угодила, и расслабилась. - Что ж, - помолчав, сказала она, - делиться сведениями не вредно.

Мы лежали бок о бок, подняв колени поближе к солнцу, Она - гладкие и золотистые, а я - белые, с курчавой черной порослью. Мы выглядели как особи разных видов, а не разнополые представители одного и того же.

- Вчера он закупил две коробки снеди. Думаю, до среды никуда не денется.

- Надеюсь, ваше суждение порождено разумом, который питается не только снедью?

- Нет. Он чего-то ждет и не уедет, пока не получит это.

- Что - это? - спросила она. Я не ответил. - Занятный вы человек, сказала Алин.

- Почему это я занятный?

- Потому что стараетесь держать все в руках, как будто дали какую-то присягу. Вы всегда такой серьезный? - Она улыбнулась мне во весь рот. Мне стоило немалых трудов вспомнить, что я на задании.

- Откуда вы знаете Пэттена? - полюбопытствовал я, когда заставил себя снова сосретодочиться на деле.

- Я - лишь одна из тех, кого он обманул. Одна из многих миллионов людей, от которых он норовит смыться, - при этих словах её щеки начали покрываться румянцем, глаза потемнели и сделались мрачными. - Все мы были так молоды, так впечатлительны, а он сулил нам новую жизнь, новые надежды. - Румянец уже залил шею и пополз ниже, на те участки кожи, на которые этот верный признак сильных чувств обычно не распространяется.

- Вы из тех, кто хочет подвести его под суд?

- Вы об Элмо Нэше, Сагарене и других? Этим только и надо, что деньги вернуть, а я хочу большего. Я хочу увидеть, как он ползает на коленях.

- Послушать вас, так он не просто загубил вашу молодость. Тут нечто другое. Его секта на грани краха. Непохоже, чтобы вы были из числа обиженных им детей.

- Вы имеете в виду Дэвида Киппа?

Я попытался не выказать удивления, принимая этот подарок.

- Видать, вам хочется запустить коготки в его шкуру гораздо глубже, чем сейчас в собственную ладонь.

Она посмотрела на свою руку и убрала пальцы.

- Что вы задумали? - спросил я.

- А вы? Я знаю, на кого вы работаете и почему. При желании я могла бы вывести вас из игры в два счета. Вот так!

Она хлопнула в ладоши, но они были покрыты кремом для загара, и громкого шлепка не получилось.

- Но вам этого не хочется?

- Во всяком случае, сейчас. Мы можем вместе дождаться его следующего хода.

- Понимаю, - сказала я. Голова у меня шла кругом. Алин передвинулась, явив моему взору не только мягкие линии стана, но и изгибы бедер. Тело её выглядело очень убедительно, а я всего лишь человек. С минуту мы лежали без движения, а потом на плот забрались крикливые Крис и Роджер, обдав нас холодными брызгами и убив то, что вроде бы уже начинало зарождаться. Во всяком случае, мне так показалось. Мы скатились в воду и поплыли к берегу. Схватив с мостков свои пожитки, я отправился в хижину, чтобы избавиться от гусиной кожи и переодеться во что-нибудь другое.

Когда я подходил к своему жилищу, проволочная дверь распахнулась, и появился Дэвид Кипп.

- Нашли то, что искали? - спросил я его. Губы Киппа, по обыкновению, затряслись, и он привалился к деревянной стене в поисках моральной поддержки. Я преградил ему путь и сделал вид, что готов ударить Киппа, если возникнет нужда. При этом я подобрал живот, чтобы не выглядеть слабаком, весящим три пуда.

- Прочь с дороги, Куперман. Не вы представляете тут закон.

- Это верно. Но вот мне понадобилась полиция, и они нагрянули целой толпой.

- Погодите-ка. Не сердитесь. Дверь была открыта.

- И вы зашли, чтобы спасти мои пожитки, потому что ветер мог сдуть их в озеро. Слушайте, Кипп, я могу дать вам по зубам, а потом упасть на колени и попросить прощения за ошибку, - мне вспомнилось, как Сисси говорила о его обезьяньих ручищах с волосатыми пальцами. Не хватало только сцепиться с этим медведем и затеять возню на жалких остатках высаженных Джоан петуний. - Ну, что, отыскали мой черный пояс под ворохом рубах? Кипп, вы меня раздражаете. Вы пристаете к Джоан Харбисон, и это действует мне на нервы. Держитесь от неё подальше, Джоан неприятны ваши ухаживания. Ну, а что касается ваших делишек на том берегу...

- О чем это вы? Я тут всего неделю и за это время ни разу не заплывал дальше песчаной косы.

- Вы заплывали даже в реку, которая вытекает из Литтл-Краммок. Не пытайтесь меня одурачить. Вас видели, Кипп.

Судя по дрожащей губе, он не догадался, что я беру его на пушку.

- Кроме того, вы выдали себя с головой, когда хвастались, что видели цаплю и дохлого оленя. Мы оба знаем, где вы могли их видеть, не так ли?

Кипп отпрянул, и я почувствовал себя бычком, попавшим на школьный двор. Но все равно заставлял себя не смотреть на его ручищи. Стоило ему сжать кулаки, и мне крышка. Я решил переть внаглую.

- Но вы не просто любовались природой, Кипп. Вы знаете, что вчера утром Джордж Маккорд умер не от старости. Полагаю, нам следует разыскать капрала Гловера, чтобы сначала вы, а потом я могли поведать ему все, что нам известно. Если вы считаете, что это несправедливо, давайте подбросим монетку. Хотите, я первым поговорю с ним?

- Слушайте, я не собираюсь болтать с Гловером по собственному почину. Надеюсь, вы правильно поймете причины, по которым я оказался здесь. Я не держу на вас зла, просто хочу узнать, что происходит. А Пэттен пусть сам подает на меня в суд за то, что я сделал с его лодкой. Я потерял голову, когда узнал его, хоть он и отрастил бакенбарды. Этот подонок - мой должник. Вероятно, я получил гораздо большее удовлетворение, чем может получить любая другая из его жертв.

Итак, мне сделали ещё один подарок.

- Где вы были, когда Пэттен проплывал мимо?

- Фотографировал в затоне. Увидел его сквозь объектив. Уверен, что он меня не заметил.

- Как скоро вы последовали за ним?

- Спустя десять минут, не больше. Он оставил лодку у поляны в начале гужевой тропы. Я рад, что сотворил с ним такое, Куперман, и вам не отнять у меня этот кайф.

Я смерил Киппа взглядом и немного расслабился. Черт возьми, да пусть себе наслаждается - Кипп, почему Пэттен попал в ваш черный список? Разве вы не из той компании, которая вчинила ему иск? Что он вам такого сделал, если вы готовы на подвиги и, в частности, пробиваете топором днища лодок?

- Вам-то какая забота? Вы приехали сюда, чтобы защитить его. Я видел, как вы играли в шахматы на причале и вместе удили рыбу. Какое вам дело до людей, которым Пэттен причинил боль?

- Вы тоже в их числе?

- Нет. Он напакостил матери моих мальчишек. Она пошла в "Последний храм" и в итоге решилась ума. Эти телепроповедники - шайка мошенников, и Пэттен - худший из них. Моя жена совсем перестала соображать. Она только сидит и пялится на телеэкран, ничего не видя при этом. Пэттен лишил её веры в бога, религию и семью. У моей жены не просто не все дома, Куперман, у неё вообще никого дома нет, а ведь она была милейшим существом, самым...

- Ладно, я вас понял. Сочувствую вам в вашем горе, но не забывайте: в Озерном крае действуют те же законы, что и в городах. Я хочу, чтобы отныне и впредь вы не путались у меня под ногами, Кипп. Слышите?

- Слышу, слышу. А теперь вы послушайте: я намерен свести счеты с Пэттеном, хотя пока не знаю, как.

- Вот что, Кипп, - сказал я, подавшись к нему, - через семь дней вы вполне можете оказаться покойником недельной свежести.

Его губы снова затряслись, а украшенные перстнями волосатые руки метнулись вверх, прикрывая солнечное сплетение.

- А теперь валите отсюда, - велел я ему, и Кипп послушался меня. Я смотрел, как он опрометью бежит к своей хижине, и мысленно повторял эту тираду о покойнике. Только теперь она звучала у меня в голове в исполнении актера, который впервые произнес её в телефильме. Что ж, может, он и выдал эту фразу раньше, чем я, но в моих устах она оказалась куда действеннее.

21.

Я сбросил плавки и расхаживал по дому в сделанном из полотенца саронге, когда вдруг хлопнула проволочная дверь. Ко мне пожаловала Алин.

- Мне казалось, мы ещё не закончили разговор, - сказала она, бросая на кухонный стол свои темные очки, купальную шапочку, полотенце и масло для загара. На Алин был голубой терракотовый пляжный халат. Я был не очень хорошо подготовлен к роли гостеприимного хозяина, коль скоро щеголял почти голышом. Алин уселась в кресло с высокой клинообразной спинкой; её халатик распахнулся, и я забыл, что уже видел розовое бикини, которое так удачно подчеркивало многообещающие телодвижения девушки.

- Извините, не могу предложить вам выпить, - сказал я. - В доме ни капли горячительного, все кончилось.

На самом деле я просто не привез с собой никакого спиртного, но Алин вовсе не обязательно было знать все мои тайны.

- Я могла бы сварить кофе, - предложила она, и я согласился, исходя из соображения, что это даст мне возможность натянуть штаны. Алин покачала чайник, убедилась, что он наполовину полон, и привычным движением зажгла газ. Он загорелся с легким хлопком. Алин отыскала мой растворимый кофе и всыпала в чашки две ложки порошка. Я почему-то просто стоял и наблюдал за ней, словно она показывала фокус или вершила действо, которое мне так и не удалось освоить. Я опустился на кушетку, девушка села рядом и стала ждать пробуждения чайника.

- Вы говорили, мистер Куперман, будто бы Пэттен чего-то дожидается.

- Зовите меня Бенни, - вместо ответа предложил я, любуясь безупречным изгибом её черных бровей. Одна из них чуть приподнялась, напоминая мне о заданном вопросе.

- Вы имели в виду его паспорт?

- Хм... В общем, я знал, что ему понадобится ксива и что на её получение уйдет время. Вы видели, что ему пришла посылка?

- Один из его ребят забрал большой конверт из абонентского ящика в Хэтчвее, но я не знаю, кому он был адресован. Это случилось нынче утром.

- Довольно скоро мы выясним имя получателя.

- Но я не уверена, что вы имели в виду паспорт.

- Конечно, его. И ещё решение Верховного суда о признании или непризнании "Последнего храма". Будущее Пэттена в Штатах зависит от того, какой глазок зажжется на светофоре. Решение ожидается в пятницу. В парке идет следствие по делу о двух убийствах. В таких условиях Пэттен не станет сидеть тут и минутой дольше, чем это необходимо.

Терракотовый халат снова расщедрился и позволил мне полюбоваться загорелой кожей, оттененной голубой тканью. Думаю, я был задет за живое в основном из-за сходства халата с вечерним платьем. Если не считать Мэгги, я уже больше недели не видел ни одной облаченной в платье женщины. Я и не знал, как мне нравятся платья. Или все дело в свежем воздухе и подвижном образе жизни. Все это разгоняет кровь, как выразился бы Фрэнк Бушмилл. Алин разглядывала мое полотенце, потом подалась ближе и поцеловала меня, предварительно шепнув что-то мне на ухо.

- Наконец-то я поняла, что имела в виду Мэй Уэст, когда спросила: "У тебя пистолет в кармане, или ты просто рад видеть меня?" - Алин накрыла меня собой, будто палаткой, и не выказывала никаких признаков стремления снять чайник с плиты.

- Эй, погодите-ка, что такое? - успел выговорить я между поцелуями, не сумев вложить в эту фразу подлинного актерского мастерства. Я вцепился в халат и оторвался от него, лишь когда он упал на пол. Теперь в мире не существовало ничего, кроме загорелых рук и ног и розового бикини с черной окантовкой. Я схватился за все это и в горячке момента потерял свое полотенце.

Чайник почти полностью выкипел, когда я, наконец, погасил газ. Алин спала на кушетке, на сосновом столике стояли две чашки. Одна из кошек смотрела на меня сквозь сетку двери. Я никогда не думал, что покрытые шерстью существа умеют так глядеть. Я натянул плавки и отправился к мосткам, чтобы немного поплавать. Когда я вылез на берег, Джоан боролась со здоровенным мотором "джонсон", укрепленным на прибитой к двум березам доске. Она сняла кожух и, едва ли не возя носом по карбюратору, осматривала внутренности мотора.

- Майк говорит, в Торонто ужасная погода. Я звонила ему из города. Говорит, у них там как в турецкой бане в калькуттской "Черной дыре". Может, в выходные наши дела оживятся. - Она не смотрела на меня, а улыбалась цилиндру. - Я - последняя из благодушных. - Джоан вытерла руки о замасленную тряпицу и выпрямилась. - Ладно, сойдет, запчасть потом поставлю. Это единственное, что не приходится заказывать в городе. В Хэтчвее неплохой магазин лодок и принадлежностей к ним.

Интересно, с чего ей взбрело в голову одаривать меня своими мыслями вслух.

- Я так и не успел выразить вам признательность за то, что снарядили меня в поход. Сардины пришлись как нельзя кстати, хотя и не понравились медведю.

- Медведь? Господи, Бенни, неужели мы не снабдили вас всем необходимым?

- Вы не дали мне ядовитого плюща.

- Некто неугомонный скоро снова придет сюда, чтобы потолковать с вами.

- Всадник Гарри Гловер?

- Отнеситесь к нему уважительно. Провинциальная полиция пользуется огромным влиянием на территории парка.

Джоан по-прежнему смотрела в сторону. Я растерся влажным полотенцем и вернулся в хижину. Алин не спала, она надежно запаковалась в свой халат и приготовила растворимого кофе.

- Гловер возвращается, хочет продолжить расспросы.

- Не очень-то он оригинален.

- Я бы и сам хотел задать тебе несколько вопросов.

- Мне тридцать пять лет, я замужем, но имею собственный доход. Люблю скоростные машины, холодное "шабли" и наряды пятидесятых годов. Родилась под созвездием "Весов", вспыльчива, драчлива, но предпочитаю решать дело миром. Обожаю мужчин с волосатыми коленками, но в городе трудно отличить женатых овнов от холостых козл...

- И ты очень давно знаешь Пэттена.

- Я-то думала, мы говорим обо мне. Я тут сижу, изливаю душу, чего обычно не делаю, а тебе непременно надо обсуждать этого ненавистного мне человека.

- Каким же проступком он заслужил твою ненависть?

- Ну до чего же ты занудлив. Послушал бы сам себя. Зануда. Расскажи лучше о себе. Чем ты занимаешься дома?

- Это - долгая и грустная история, когда-нибудь я тебе её поведаю. Во время прогулки на каноэ или посиделках у очага во флигеле. Если не буду убежден, что ты просто хочешь сменить тему. А сейчас мы говорим о Пэттене. Когда ты с ним познакомилась?

- Теперь ты и впрямь меня достал. Я не собираюсь отвечать на твои вопросы, и ты не можешь меня заставить. Так почему бы нам и впрямь не сменить тему? Где ты купил этот кофе? Ему не меньше двух десятков лет.

Алин была очень ранима, но всячески старалась это скрыть. Возможно, она не нуждалась в союзнике, но и напрочь отвергнуть предложенную мною дружбу тоже не могла. Я не имел над ней власти и был не вправе вести этот перекрестный допрос. Я не мог даже выбежать вон, хлопнув дверью: ведь мы были в моей хижине. Кроме того, Алин уже кое-чем со мной поделилась, и негоже мне скаредничать, я же не старый хрыч какой-нибудь.

Алин отправилась к себе, а спустя десять минут на покрытую мелкой желтой пылью поляну въехала машина Гарри Гловера. Я смотрел, как он медленно выбирается из-за руля, раздумывает, не оставить ли фуражку на соседнем сиденье, решает поступить именно так и направляется в мою сторону. Не дожидаясь, пока он начнет барабанить по двери, я пошел в комнату и влез в свою одежду.

- У вас есть лодка? - спросил он, сделав вид, будто не заметил двух чашек на столе.

- Я пользовался одной из весельных лодок. А моторка попала в аварию.

Похоже, это его не заинтересовало.

- Ладно, покатайте-ка меня на лодочке. Куда поедем, я вам потом скажу.

Мы спустились к причалу, я отвязал конец, и Гловер неуклюже перебрался в лодку.

- Гребите направо, - велел мой кормчий. Я сидел лицом к нему и к берегу. Значит, надо было грести влево. Гребля - весьма тонкое искусство. Весла устроены таким образом, что КПД ваших мышечных усилий очень высок, но зато вам приходится сидеть спиной к цели вашего плавания. Я обогнул плот, поляна перед усадьбой начала превращаться в узкую брешь на лесистом берегу.

- Вот правильно, - похвалил меня Гловер. - Так держать.

- Может, намекнете, куда мы плывем? Или скажете мне об этом на полпути, чтобы нас не подслушали?

- Вы весьма понаторели по части дешевых уловок, мистер Куперман. Позвольте напомнить вам, что мы расследуем убийство и можем обойтись без ваших городских издевок.

- Перестаньте, Гловер. Меня этим не проймешь. Приберегите ваши приемчики для старух, которым не придет в голову харкнуть вам в глаз. Сказал я в надежде раззадорить нашего бычка. Едва ли это усугубило бы мое положение.

- Слушайте, мистер Куперман, совершено два убийства, и в обоих случаях я был первым полицейским, оказавшимся на месте преступления. Стало быть, я работаю бок о бок с инспектором. У меня создается впечатление, что вы не очень охотно помогаете нам.

Мой ход оказался удачным. Когда Гловер начинал объяснять мне, что к чему, я сразу это чувствовал. Должно быть, он забыл золотое правило наступательной тактики: никогда не извиняйся и не оправдывайся. Или, может, не оправдывайся и не извиняйся?

Мы приближались к южной оконечности озера, где дальний берег, делая несколько резких изгибов, сближался с нашим, тем, который я уже неплохо изучил. Я то и дело оглядывался через плечо, дабы убедиться, что гребу, куда надо, но главным указателем направления мне служила изменчивая физиономия Гловера. Если я слишком отклонялся от выбранного им курса, он недовольно поджимал губы, и я более усердно орудовал другим веслом, пока челюсть капрала не расслаблялась.

- Может, за прошлую ночь число мертвых тел увеличилось? Вы получили медицинские заключения?

- Да, получил. Еще позавчера. Но они почти ничего нам не дали. Мы и так знали, что Эней был убит менее чем за сутки до того, как вы обнаружили труп. А Джорджа мы осмотрели спустя шесть-восемь часов после наступления смерти. Мы отправили его самолетом в Хантсвилл. За исключением времени смерти, все остальное можно было определить на глаз. У Энея был сильный ушиб головы, но не смертельный. Эней утонул. А о Джордже вы и так все знаете. Это был топор из хижины?

- Я захватил его с собой на тот случай, если повстречаю медведя. По правде сказать, это и произошло.

- Медведя, говорите? Обычно в это время года они не забредают так далеко на юг. Думаю, он пришел сюда, потому что прошлой весной было очень много мух.

Гловер посмотрел на меня пустым взглядом, который мог означать все, что угодно, потом покосился направо, и я вывернул шею, стараясь увидеть то, на что он хотел мне указать. Здесь рос камыш, но я ухитрился разглядеть деревянные мостки, которые примерно на фут возвышались над поверхностью воды. Я направил к ним лодку и вскоре услышал нежный шелест касавшегося днища камыша, а потом - и звуки, долетавшие с берега: перекличку крякв, верещание бурундуков и жужжание всевозможных букашек, вполне обычное в столь жаркий день. По вырезанным в глинистом берегу ступенькам спустился полицейский в синей рубахе с коротким рукавом и ступил на мостки, чтобы встретить нас. Кабы он не ухватился за нос лодки, мы бы врезались в причал и задвинули его фута на три вглубь суши. Полицейский привязал веревку к кольцу, и Гловер представил мне своего сослуживца - сержанта Теда Вэлентайна, который фотографировал стойбище Энея. Итак, теперь я знал, куда меня занесло.

Тот фрагмент пейзажа, который так интересовал провинциальную полицию Онтарио, был обнесен веревкой с болтавшимся на ней куском ленты. Когда я увидел участок живописной местности, столь бесцеремонно отделенный от лика природы, все вокруг тотчас сделалось серым. Опоясанные полицейским заграждением деревья и кусты выглядели точь-в-точь как музейная диорама или сценическая декорация. Они казались более чем реальными, но при этом им недоставало реалистичности. Еще один веревочный барьер - главный - закрывал доступ к кострищу и палатке Энея. Палатка была маленькая, походная. Ее вскрыли точно так же, как труп недавнего обитателя этого жилища, переселившегося в хантсвиллскую анатомичку. Оранжевый пластиковый пол казался почти новым, но спальный мешок был замызган. Очевидно, он долго и исправно согревал своего хозяина и под брезентовой крышей, и под открытым небом. Пока я озирался, стоя за пределами огороженного участка, Гловер и Вэлентайн успели провести безмолвное совещание.

Эней разбил свою палатку на ровном пятачке, где прежде стояла хижина. Отсюда было видно все озеро от южного брега до излучины на севере. Оба острова казались крошечными и воспринимались как детали озерного пейзажа, добавленные для полноты картины. Усадьбу я не видел, жилище Пэттена тоже было скрыто от глаз, но я разглядел косу, на которой стоял домик Риммеров. Поверхность озера была спокойной, но тусклой, как на матовой фотографии, и в ней ничего не отражалось. По углам лагеря лежали четыре груды камней, на которых некогда держались перекрытия хижины. Эти каменные столпы были похожи на памятники в тундре. Гловер подошел ко мне и тоже принялся сочувственно оглядывать лагерь.

- Когда-то здесь стояла хижина Пирси, - сказал он. - Я её с детства помню. А вон там мы с братом держали нашу лодку, - он указал на купу деревьев, за которой, по-видимому, была кромка воды. - Понимаете, дорога совсем близко отсюда, ярдах в двухстах. Идите-ка за мной.

Мы отошли от воды примерно на пятьдесят ярдов. Сегодня мне не хотелось отмерять расстояния в метрических величинах. Гловеру, кажется, тоже. У метрической системы есть странное свойство: она то вдруг вспоминается ни с того ни с сего, то вылетает из головы. Мы стояли на краю залитого водой участка. Судя по тому, что из воды торчали деревья и кусты, а под ней виднелась трава, склоненная в ту сторону, куда эта вода стекала, обычно тут было сухо.

- По склону вон того холма сбегает ручей, - сообщил мне Гловер. - Но он не впадает в озеро, а течет совсем в другую сторону, пересекает дорогу и сливается с Деннисон-Крик, которая впадает в каменное озеро.

- На карте оно называется как-то иначе.

- Откуда вы знаете?

- Я большой книголюб.

Мы огляделись, и я заметил торную тропу, которая вела от лагеря к дороге.

- Эта тропка сухая на всем протяжении? - Спросил я сержанта Вэлентайна, который сидел на корточках поблизости и осматривал комок жвачки в фантике. Я уже знал, какой она марки. Видел прежде.

- Нет, вон за теми деревьями тропа уходит под воду. Раньше тут могла проехать машина, но теперь осталась только узкая стежка, которая временами непроходима.

- Вы нашли орудие, которым ударили Энея?

Гловер покачал головой и почесал нос фалангами пальцев.

- Тогда что у вас вообще есть?

Гловер жестом пригласил меня спуститься с холма и отойти подальше от лагеря и сержанта. Я надеялся, что ему пришла охота показать мне все свои сокровища. Слава богу, он хотя бы не подался ко мне и не обхватил рукой за шею, когда мы уселись на плоский камень над берегом. Гловер достал сигарету, чиркнул спичкой, сломал её и бросил в кусты. Я вытащил свои и попросил прикурить, дабы показать, что не отвергаю его напрочь, просто не разделяю курительных пристрастий капрала.

- Полная жопа подозреваемых - вот что у нас есть, - ответил Гловер. Все хижины так и кишат подозрительными личностями, как в кино. Может, они сотворили все это сообща. Как-то раз я видел такое в фильме.

- А кроме обитателей усадьбы, с кем из озерного люда вы говорили?

- С Риммером и парнем по имени Эдгар, который живет в доме сенатора Вудворда. И, разумеется, с Мэгги Маккорд.

- Узнали что-нибудь любопытное? По сути дела, вам нужен всего один подозреваемый, который не из кино. Давайте-ка пройдемся по списку, предложил я, пытаясь помочь ему. Гловер смотрел на воду в надежде увидеть черную голову нырнувшей гагарки и задумчиво попыхивал сигаретой.

- Не могу, - сказал капрал.

- Ладно, оставим ваш список в покое. О, рыба играет, - я встал и отряхнул брюки. - Отвезти вас обратно?

Гловер поднялся, перемолвился с Вэлентайном, вернулся на корму, и я со всеми почестями оттолкнул его вместе с лодкой от берега. Вэлентайн следил за нами с обрыва, как будто после нашего отъезда ему очень, очень долго не придется видеть человеческих существ.

- Вы так и не нашли там орудие убийства?

- Нет, - промямлил Гловер. - Мы ищем инструмент, который мог оставить глубокую, длинную, но узкую вмятину на затылке Энея. Его оглушили не поленом.

- Может, куском трубы? Ее легко выбросить или утопить в озере.

- Мы посылали туда ныряльщиков и саперов с металлоискателями, но ничего не нашли. Кроме того, рана слишком узкая, и её не нанесешь достаточно тяжелой трубой.

Я выгребал на середину озера, чтобы вернуться в усадьбу кружным путем. Я размышлял об орудии убийства, а мышцы мои, должно быть, думали о веслах.

- Хотел бы помочь вам, если можно, - сказал я.

- Пока мы справляемся. Все идет своим чередом, так что не надо ради меня лезть из кожи вон, ладно? Не хватало еще, чтобы из-за меня у вас поднялось давление, - я услышал эхо плеска моих весел, долетавшее от Первого острова. С минуту мы молчали. - Сержант обо всем позаботится, а ваших советов, Куперман, я принять не могу: мы их не оплачиваем. Полиция Онтарио не имеет дела с пронырами. Не вы представляете тут закон, а я.

- Это точно.

Мы вместе прислушались к плеску воды под веслами.

- Хотя наши правила не запрещают обращаться за помощью к гражданам.

- Это точно.

Скрип весла в уключине прервал молчание.

- Но если кто-то узнает...

- Угу.

Снова пауза.

- Ладно, от разговора вреда не будет, правильно? В конце концов, я должен собирать сведения везде, где только могу. Но каждый из нас сам по себе, понятно? Я ничего не покупаю, это ясно?

- Угу. Итак, кто эти ваши подозрительные личности? Давайте-ка разберемся с ними. Я имею в виду тех, чьи показания не подтверждаются.

- Тот парень, Уэстморленд, первый в моем списке. Он задает слишком много вопросов, а отвечает лишь на некоторые. Говорить с ним - все равно что со старшим инспектором. Он нервничает и, возможно, что-то скрывает.

- Джордж Маккорд норовил вытянуть из него денежки. Если хотите знать, почему, взгляните ещё разок на ту вырезку, которую нашли в кармане Джорджа.

- Не понимаю.

- Уэстморленд - большая шишка из Оттавы. И жена ему под стать. Но в последнем номере мотеля, на который устремлен его любящий взор, проживает не она. Джордж хоть и был тупицей, но понимал, где можно сорвать лишний грош.

- Шантаж?

- А теперь прибавьте это ко всему остальному, из-за чего Джорджа тут не любила ни одна живая душа. Фотография у вас. Кроме того, можете проверить номера машины.

- Стало быть, Уэстморленд отправился в лес следом за Джорджем и убил его, чтобы тот не подгадил чиновнику в Оттаве. Вот только кроме вырезки у нас ничего нет.

- Если это вам поможет, в воскресенье я видел, как Уэстморленд выкинул Джорджа из своего домика через заднюю дверь.

- Хорошо. Значит, у нас есть вырезка, мотив и свидетель.

Я рассказал ему, какие усилия прилагал Дез, чтобы не попасть на снимок, сделанный сыном Киппа. Мне не хотелось отдавать Деза на растерзание, но я рассудил, что никто не станет журить его за шашни с дамой, если он не повинен в убийстве.

Мы были примерно в четверти мили от мыса Риммеров. Катер стоял у мостков, издалека доносился истошный визг циркулярной пилы. Принадлежавшая усадьбе Вудворда лодка описывала круги неподалеку от залива. Едва ли в ней сидел Пэттен, но, возможно, Лорка заразила своей непоседливостью и остальных обитателей дома.

- Под вечер первого дня работы здесь, - сказал Гловер, - я пришел к выводу, что первое убийство было совершено из чувства ненависти человеком, который не любит индейцев. Маккорд был моим главным подозреваемым. Он ни разу не сказал доброго слова об Энее или Гекторе. Но потом Джорджа и самого убили, и моя версия была испорчена.

- Я слышал о неприязни Джорджа к индейцам. Неужели он и впрямь так уж не любил их? Мог ли он, скажем, затеять драку с Энеем в городе?

- Нет, это совсем не в его духе. Джордж подкараулил бы Энея на автостоянке и вздул его там, без свидетелей. Он был себе на уме. Уж сколько раз мамаша вытаскивала его из разных передряг.

- Какого рода?

- Да всякие там незаконные делишки. Мелкое воровство, браконьерство, отлов зверя в парке. Иные нарушения закона и уложения о провинциальных парках.

- Насколько я слышал, в молодости вы тоже грешили этим.

- Совершенно верно, но я вырос и исправился. Черт, я тоже не без греха. В десятом классе девушка из-за меня попала в беду, но я поступил честно и женился на ней. Теперь вот содержу и её, и четверых детей. Тут не сказочный мир, а я - всего лишь человек. Иногда мне кажется, что я пошлю все это подальше, если не получу повышение. Порой у меня такое чувство, словно жизнь идет к концу, а я до сих пор в тупике. Буксую на одном и том же месте, и колеса даже не касаются земли. Проклятье. Это сводит меня с ума! Кто рассказал вам обо мне? Впрочем, ладно. Не хочу знать. Полагаю, вы слышали также, что я не ладил с Энеем?

- Слышал. Это правда?

- Он меня не любил. Однажды я попытался предостеречь его, чтобы не связывался с бабой. Над устранением последствий её похождений трудилась целая лечебница. Но Эней решил, что я отваживаю его от этой бабенки, потому что он индеец. Я пытался уговорить его, не выкладывая всю её подноготную. Что ж, теперь я знаю, что добрые дела наказуемы. - Он усмехнулся, и темные морщины слева и справа от его носа обозначились ещё резче.

Отсюда, с середины озера, мне были слышны обрывки далеких разговоров, но я не мог определить, с какой стороны доносятся голоса. В лесной чаще ревел лесовоз, с натугой пробиравшийся по проселку. Совсем рядом плеснула рыбина, и по поверхности воды побежали круги.

- Форель, - сказал Гловер, и я поверил ему на слово, после чего, наметив курс, пустился в плавание к усадьбе. Спустя каких-то десять минут мы прибыли туда, не задав друг другу больше ни одного вопроса.

22.

Мне не хотелось тащиться в Хэтчвей лишь затем, чтобы позвонить Рэю Торнтону, но я все-таки поехал: ведь за это мне и платили. Я наклеил на мозоли лейкопластырь и теперь испытывал непривычные ощущения, крутя баранку. Приемник в машине был включен, и я слушал щедро сдобренные помехами вести из внешнего мира. Когда в передачах проскальзывали имена глав государств, у меня возникало ощущение, будто я сижу в лесах уже восемь месяцев, а не восемь дней. Загнав машину на почти свободную стоянку перед "Луком репчатым", я позвонил Торнтону в его грэнтемскую контору.

- Да, я ещё жив, но отнюдь не благодаря тебе. Кто-то из здешних норовит меня прикончить. Ты должен доплачивать мне за опасность.

- Ты просто пушечное мясо. А как наш общий друг, цел еще?

- Конечно, цел. Во всяком случае, вчера он был в собранном виде. Этот подонок спас мне жизнь. Вытащил из тонущей лодки.

- Ты всегда был склонен сгущать краски, Бенни. Почему бы тебе хоть денек не прожить, как все люди? Проснуться, отправиться на работу, вернуться домой и уснуть. Чем плоха такая доля?

- Тем, что не сулит заработка. Ты раздобыл те сведения, о которых я тебя просил?

Рэй принялся пополнять мои познания в области автолюбительства. Прояснив этот вопрос, я попытался выведать у него что-нибудь об Алин Барбур, но Рэй не пожелал говорить о ней. Вместо этого он сказал:

- Слушай, Бенни, может, мне стоило бы приехать и потолковать с тобой о моем клиенте. Дай мне ночь на размышление.

Итак, я спросил об Алин, а он завел речь о своем клиенте. Наверное, неспроста, но пока я не прослеживал тут никакой причинно-следственной связи.

Заглянув в "Лук репчатый", я затарился хлебом для гамбургеров и солониной, после чего отправился восвояси. Дома попытался испечь картошку, но не сумел совладать с большой печью. На этот раз даже местные кошки не выказали никакого интереса к моим пищевым отходам.

Вечером я не пошел во флигель. Хотел, но задремал, так и не дождавшись темноты. В двенадцатом часу я услышал, как отключили генератор. Его затихающее стрекотание вырвало меня из сна, в котором я с ранцем за плечами и каноэ под мышкой улепетывал по тропе Литтл-Краммок от Пэттена и его дружков. Всякий раз, когда они нагоняли меня, появлялась Алин Барбур в голубом халате и на минуту-другую уводила преследователей в сторону, но потом они опять бросались за мной. Я встал, вышел на двор и несколько минут вслушивался в верещание сверчков, а потом снова попытался уснуть. На сей раз в сновидении присутствовала гремучка; я сидел в каноэ далеко от берега, и вдруг она выползла из дерюжного мешка в носу лодки. Морда у неё была как у гремучки массасуга, чучело которой я однажды видел, но эта змея оказалась настоящей и совсем не запыленной. Она прекрасно знала, где искать мои босые ноги. Когда я резко сел на кровати, весь в холодном поту, треск никуда не делся. Но в изножье кровати не было никаких змей: трещала забранная сеткой дверь, потому что кто-то скребся в нее.

Наручные часы на ночном столике мигали рубиновыми цифрами: 12.46.

- Кто там? - гаркнул я - Это Лорка, - донесся женский голос. - Лорка Шан.

- Кто?

- Ну, Лорка! Подруга Норри.

Дверь открылась и закрылась в тот миг, когда я спустил пылающие ноги на прохладный пол.

- Ну и времечко вы выбираете для хождений по гостям, - сказал я, протягивая руку к штанам. Халата у меня не было. Я запалил свечу и заправил постель, убирая с глаз долой змей и сценки лесной погони. В свете свечи скулы Лорки обозначились с четкостью, присущей скорее скульптурному произведению, нежели творению природы. Она привалилась к притолоке.

- В чем дело?

- У вас, часом, не найдется выпить? - спросила Лорка, беря кухонный стул.

- Извините, все кончилось. Может, немного филе озерной форели? А возможно, у меня найдется шампунь или бальзам для волос.

- Перестаньте. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я рылась в вашем бумажнике? Я ничего никому не сказала.

- Приятно слышать. Итак, что гложет вас в столь поздний час?

На Лорке были джинсы в обтяжку, белая майка и зеленая клетчатая рубаха с закатанными по локоть рукавами.

- Никто не знает, что я здесь, если это вас волнует.

- Что стряслось в усадьбе Вудворда?

- Норри собирается уезжать.

- Этого и следовало ожидать.

- Он хочет, чтобы я поехала с ним, но мне неохота.

- А куда он намылился?

- Он вроде задумал какое-то время пожить на яхте. Меня от этого тошнит. Не хочу тратить жизнь, сидя на этой проклятущей посудине, где нет людей, где толпятся легавые с ордерами и повестками, да ещё на берег не сойдешь. Терпеть этого не могу.

- Но вы ещё не знаете наверное, что он намерен укрыться на борту корабля. Возможно, Верховный суд решит в его пользу.

- Буду рада, коли так. Я готова жить на Сан-Клементе или в Лас Вегасе, я там всех знаю. Но не собираюсь до конца дней своих быть миссис Артур Шипли, женой капитана. Я слишком молода, чтобы похоронить себя на каком-то средиземноморском "Летучем голландце". Там даже с людьми не пообщаешься. Ну с кем мне поговорить? Я не знаю ни греческого, ни итальянского, ни испанского. Даже французского - и то не знаю, только названия духов.

- Да, вы и впрямь попали в переплет. Стало быть, в новом паспор - те Норри стоит фамилия Шипли? Не ожидал, что он так скоро выправит бумаги.

- Ему очень быстро прислали свидетельство о рождении, это и помогло.

- Канадские паспорта - в числе наиболее уважаемых в мире. Уж кто только не норовит всеми правдами и неправдами получить такой. Скажите, Лорка, а что будет, если Пэттен попросту вернется в Штаты?

- Я поеду с ним. Я люблю Норри, он очень мил со мной. Поймите меня правильно: мне нравится посещать многолюдные сборища и ви - деть, как Норри помогает тысячам своих ближних. Право слово, это вели - кий человек. Но если он собрался жить на лодке и слушать новости по радио, увольте меня. Там я ему не нужна. Лучше уж найти какую-нибудь работу. Я уже была секретаршей и могу опять этим заняться.

- Вот это сила духа.

- Вы потешаетесь надо мной, мистер Куперман, - она положила подбородок на ладонь и уперлась локтем в покрытое линялым хлопком колено. Я достал сигарету и, прикурив от огонька свечи, попытался напу - стить на себя серьезный вид.

- Вам что-нибудь говорит имя Алин Барбур?

Чуть напрягшиеся губы, совсем небольшое изменение позы - я не мог не заметить всего этого.

- Кажется, ничего. Она остановилась в усадьбе? Мне не выдалось случая...

- Я-то думал, вам нужна помощь. Если я должен оказать её вам, мне необходимо знать, что вы откровенны со мной. Я знаю: вы знаете, что я хочу узнать.

- Может, я и не желаю убегать с Норри на его яхту, но это ещё не значит, что я выдам вам государственную улику, или как это здесь назы вается. Норри доверяет мне.

- Ну и пожалуйста, можете отплатить ему той же монетой. Скажи - те, что предпочли бы жить на Сан-Клементе и исправно получать от него письма. Уверен, что он вас поймет.

- Вы совершенно беспощадны ко мне, мистер Куперман. Я уже кончила школу и не нуждаюсь в нравоучениях.

- Ни слова больше. Я на вашей стороне, будто мать родная.

Лорка встала и принялась расхаживать по погруженной в полумрак хижине. Я увидел её силуэт на фоне дверного проема и услышал, как чиркает спичка. Вспышка озарила белое, похожее на маску лицо. Тень Лорки пролетела по комнате, будто наполняемый ураганным ветром парус. Лорка задула спичку, и в комнате стало ещё темнее, чем прежде.

- Можете вернуться со мной в Торонто, когда я закончу свои дела здесь, - сказал я висевшему в воздухе красному огоньку сигареты. - А закончу я их в тот миг, когда отсюда уедет Норри. Почему бы вам не рассказать мне об этой мстительной стерве?

- Так вы подслушивали? Подонок. Я вас презираю.

- Мое предложение остается в силе. Меня ещё и не так обзывали, ведь я занимался делами о разводах. В сравнении с ними убийство - образчик высоконравственного деяния. В нем почему-то менее выражена личностная составляющая. Алин прикатила сюда неспроста. Она не только загорает и ныряет за ракушками. Если она замышляет преподнести Пэттену сюрприз, то чем больше людей будет знать об этом, тем меньше у неё шансов на успех. Я намерен поставить чайник. Выпьете со мной чайку?

Лица Лорки я видеть не мог, зато видел, что она задумчиво попыхивает сигаретой, и слышал вздохи. Я принес из спальни свечу и поставил её на сосновый столик. Поболтав чайник, я убедился, что воды в нем достаточно, запалил конфорку и отправился на поиски чашек и паке - тиков с чаем. На Лорку я не смотрел, приклеившись взглядом к кухонной стойке. Это была уловка, имевшая целью развязать Лорке язык. Если получится, я узнаю об Алин побольше, а не сработает - так чайник закипит ещё нескоро.

- Алин очень давно знает Норри. Гораздо дольше, чем я. Мы с ней никогда не встречались, но я наслышана об этой даме. Она жила с Норри лет пять. Но с тех пор минуло уже десять лет. Я с Норри почти три года, мы то расходимся, то опять ладим. Однажды мы расстались из-за того, что он решил принять в свое сердце едва ли не всю вселенную. Но я положила этому конец. Уехала в Вашингтон и стала гулять с Вэном.

- Что это за Вэн? - С невинным видом спросил я.

- Вэн? Сенатор Гидеон Вэн Ренсилер Вудворд из Вермонта. Мы живем в его хижине. Он не приезжает сюда с тех пор, как потерял сына.

- Пэттен познакомился с сенатором в парке?

- Конечно. Сенатор, по сути дела, усыновил его. Норри - ровесник Гидеона младшего, но гораздо лучше знает лесную жизнь. Он научил Гидеона удить рыбу и ставить силки, вот почему сенатор так возлюбил Норри.

- И потом Пэттен последовал за Вудвордом в Вашингтон?

- Там все и началось. Норри увидел свой слепящий свет.

- А когда умер Гидеон?

- Он был мальчиком лет семнадцати-восемнадцати.

- Пэттен уехал в Вашингтон в том же возрасте. Любопытно.

- Сенатор превозносит Норри до небес, ведь это он помог Вэну оправиться после смерти сына. Неудивительно, что сенатор помогал ему, когда Норри начал проповедовать.

- Воистину. Расскажите мне об Энее Дюфоне.

- О ком? Сроду не слыхала.

- Он сейчас лежит в хантсвиллском морге. Тот индеец, которого убили.

- Да, верно, помню. Он приходил к Норри.

- И что-то ему отдал, попросив оказать услугу. Что это было и в чем заключалась услуга?

- Золотой самородок. То есть, он был похож на золотой. Эней пришел к Норри на прошлой неделе, когда лил дождь. В четверг, да? Индеец приплыл на каноэ примерно за час до темноты.

- Зачем он отдал Норри самородок?

- Чтобы Норри отослал его на анализ.

- И это действительно было золото?

- Спросите его сами. Я-то почем знаю? Норри передал слиток на хранение Оззи Протро, а он вернется только завтра.

Я переложил пакетик с чаем из одной чашки в другую и влил немного сгущеного молока из банки с облепленными сладкой массой дырками в крышке. Мы уселись за столик, посреди которого стояла свеча. У Лорки были очень синие глаза и чересчур сильно накрашенные волосы. При свете свечи они казались черными, но днем приобретали цвет старинной мебели, делаясь чуть-чуть темнее каштановых. Я поймал себя на том, что разглядываю Лорку, и отвернулся. В этот миг в комнате появился ещё один источник света. По проволочной сетке двери заплясало желтое пятно. Казалось, в гости пожаловала подвыпившая луна. Я услышал голос, очень напоминавший сценический шепот:

- Бенни, можно к тебе?

Это была Алин Барбур. Когда дверь со шлепком закрылась, я вдруг заметил, что стою на ногах. Не потому, что принял Алин за королеву-мать, просто существуют общие законы поведения мужчины, пребывающего наедине с женщиной и внезапно оказывающегося в обществе двух дам. И дело тут не в приличиях, все гораздо глубже.

- Ой, извини, я думала, ты... Ах, это вы! Ну, не милая ли картина? Вы что, получили увольнительную на ночь?

Лорка мигом поняла, кто пришел, хотя, возможно, и не сразу узнала Алин в лицо. Она увидела джинсы, свитер под горло, хлопчатобумажную куртку и свежую косметику и замерла, а потом при всеобщей неподвижности поднесла руку к лицу.

- Погасите этот чертов фонарь, - сказала она, но Алин не сразу исполнила просьбу. Сначала она осветила столик. Я все никак не мог обрести дар речи. Я чувствовал себя Арчи, героем комикса, уверяющим Веронику и Бетти в своей способности все объяснить. Но женщины не смотрели в мою сторону. Я мог бы забраться на столик и сделать стойку на руках, но они только пронзили бы меня кинжалами своих взглядов, так и не заметив моих потугов.

- Садись и выпей чаю, - предложил я, когда обрел способность связно изъясняться в устной форме. Но Алин на это не купилась.

- С ней? С нынешней пассией Норри? Не смеши меня.

- Мы тут болтаем, - начал я.

- Теперь это так называется? Извините, что ворвалась без приглашения.

- Замолчи и сядь, Алин. Успокойся.

- Что? Прервать это прелестное представление? Ну уж нет. Бьюсь об заклад, что служанка имеет свободные вечера не чаще двух раз в месяц.

Глаза Алин потемнели от злости, и я сразу понял, что дело не во мне и не в случившемся нынче днем. Третьим человеком в этой комнате сейчас был не я, а Норри Пэттен.

- Так это Алин Барбур? - спросила Лорка, разглядывая фигуру в торце стола. В свете чадящего огарка свечи черты Алин сделались резкими. - Я наслышана о вашей красоте, но теперь вижу, что она уже блекнет. Норри любит молоденьких, таких, как я. Полагаю, вам это известно.

- Вам никогда не раскрутить его на брачный контракт, иначе он будет не он. Вы - пропащая девка, только пока не знаете об этом.

- Вот же чертова стерва, - бесцветным приглушенным голосом произнесла Лорка и, взяв со стола чашку, запустила ею в Алин. Та успела подставить руку, но все-таки чай попал ей в лицо. Алин вскрикнула. Должно быть, от неожиданности. Едва ли она ошпарилась.

- Убирайтесь-ка отсюда, обе! - гаркнул я и услышал эхо своего крика, возвратившееся от холмов на дальнем берегу. - Уходи, Алин. Просто повернись и выйди вон.

Я снял со спинки стула влажное полотенце и бросил его Алин, но она молча повернулась и вышла вон, как я и советовал. Я слышал, как она рыдает, бредя через поляну следом за пятном света от фонарика.

- Хорошего врага вы нажили, нечего сказать, - проговорил я. - Норри вас по головке не погладит. Уж и не знаю, как помешать ей пойти в полицию. Или вы забыли, что Норри не просто так затеял эту игру в жгучие тайны?

- Ой, Бенни, что же делать? Нельзя, чтобы Норри узнал. Эта женщина! Ее надо остановить. Мы должны что-то предпринять.

- Мы?

- Ну конечно. Вы и я. Нам надо остановить её.

- Слушайте, Лорка, я на многое готов, чтобы угодить даме, но не буду становиться между Алин Барбур и Норбертом Пэттеном до тех пор, пока не узнаю о них гораздо больше, чем мне известно сейчас. Надо быть сумасшедшим, чтобы затесаться в такую компанию. Я с удовольствием подожду и посмотрю, что произойдет, но вы не заставите меня ступить на ринг во время поединка. Я не сделаю этого даже за все местное золото.

- Но мне ничего не известно. Я уже рассказала вам все, что знала.

- Где они познакомились?

- Да не знаю я, говорят вам! Почему вы мне не верите?

- Вероятно, вы сумеете что-то вспомнить. Иначе и быть не может. Какую-нибудь мелочь, не имеющую видимой связи со всем остальным. Событие, имя, что угодно.

- Имя я и впрямь помню, хотя не понимаю, при чем оно тут. Однажды я слышала, как Норри упомянул какого-то Джона Мэлбека. Это как-то связано с Алин Барбур, но не спрашивайте меня, как.

- Хорошо. Это уже что-то. А сейчас возвращайтесь к себе и снова предайтесь воспоминаниям. Завтра я под какими-нибудь предлогом загляну к вам. Возможно, устрою ещё одно несостоявшееся кораблекрушение. Как вы думаете, пройдет такой номер?

Мэлбек. Имя было смутно знакомым.

- Да, конечно, - отвечала Лорка. - Только, пожалуйста, не забудьте то, что я сказала. Мне совсем не хочется очутиться на борту корабля, совершающего длительное плавание. Понимаете?

- Я вам сочувствую, Лорка, честное слово. На худой конец, вы всегда можете потерять паспорт, верно?

- Ой, Бенни, а мне это и в голову не пришло. Вы правы. Не все так мрачно. Я ведь и впрямь могу стать человеком без гражданства.

23.

Утром я повстречал Джоан Харбисон. В её отношении ко мне по-прежнему чувствовалась некая холодность. Джоан с похвалой отозвалась о погоде и сообщила, что из Торонто прибыл какой-то большой полицейский чин, который задавал ей вопросы, а потом шагами измерял расстояние от лагеря Энея до дренажной трубы. Джоан догадалась, что вновь прибывший - важная шишка, когда увидела Гарри Гловера в фуражке и застегнутой на все пуговицы сорочке. Я пошел окунуться, ступил на мостки, но не увидел на стоянке никакой патрульной машины. В лучах утреннего солнца жарились только автомобили наших завсегдатаев. Мне казалось, что я чувствую запах паленой резины.

- Джоан, вы хорошо знаете Дэвида Киппа?

Джоан взбалтывала содержимое банки с надписью "Уильямсбургская белая". Я заметил, как у неё дрогнула рука.

- Да не очень. Он почти все время наблюдает за птицами, не расстается со своим биноклем. Приехал из Новой Англии. Заботливый отец. Что еще? Ах, да, вот, привез мне белую краску, такую белую, что белее не сыскать.

- Значит, он бывал здесь и прежде?

- Если верить Сисси, когда-то они с женой были тут завсегдатаями. Но вот уже несколько лет, как она неважно себя чувствует. Сисси говорит, у неё неладно с головой, но я не спрашивала, в чем там дело. Сама-то я впервые увидела Киппа только этим летом. Он подарил мне краску, чтобы помочь прозябающему новому владельцу. Сисси говорит, Киппы ужасно привередливы. Мишель однажды подняла хай, потому что в "Луке репчатом" не оказалось её любимого кефира. Уму непостижимо, правда? - Джоан не смотрела мне в глаза. Ее щека была вымазана краской, но в общем и целом она неплохо управлялась с покраской кресла.

- А почему вы об этом спрашиваете? - полюбопытствовала Джоан, не поднимая глаз.

- Мы с ним малость повздорили. Похоже, он очень высокого мнения о себе.

- Да он просто одержимый. Когда Дэвид приходит во флигель, мне делается тревожно, если там нет других людей.

Я наблюдал, как она размашистыми мазками наносит краску на доски. Мне нравилось умиротворенное выражение лица Джоан. Она макала кисть в банку, аккуратно снимала излишки краски, и эта работа, похоже, успокаивала её. На миг мне вспомнилось, как Том Сойер красил забор тетушки Полли. Понаблюдав ещё немножко, я отправился купаться.

Штук пятнадцать ленивых гребков, и я добрался до плотика. Подтянувшись, будто морж, я плюхнулся брюхом на теплый брезент. Из этого на редкость приятного положения я увидел, как из хижины вышел Дэвид Кипп, чтобы снять с веревки полотенца и плавки. На затянутом знойным маревом берегу не наблюдалось почти никакого движения, как при замедленной съемке в кино. Я снова скатился в воду и, дрыгая ногами, нырнул к усыпанному ракушками дну. Проплыл несколько метров, вглядываясь в отбрасываемую плотом тень. От его угла тянулась цепь, прикрепленная то ли к жернову, то ли к грузилу, наполовину ушедшему в мелкий мергель и песок. Я подплыл поближе. Тут меня ждал сюрприз. Якорь представлял собой круглый камень с вырезанным на плоской поверхности равносторонним треугольником, почти скрытым под донными отложениями. Я смахнул грязь и увидел грубое изображение козла с чудовищно громадными рогами. Легкие мои уже начинали лопаться, и я не без труда поднялся к поверхности, где вода была теплее и где я вдоволь нахлебался её. Правда, она была насыщена кислородом и изобиловала пузырьками воздуха.

Откашлявшись, я снова погрузился под воду, чтобы ещё раз взглянуть на свою находку. Сомнений быть не могло: на грузиле было то же изображение, что и на алтарном камне с картины Дика Бернерса, которую я видел в комнате Энея в Хэтчвее. Я снова выбрался на поверхность и решил, что камень, должно быть, лежит на четырехметровой глубине. У меня почему-то поднялось настроение. Возможно, из-за того, что я с раннего утра начал мыслить в метрических единицах.

Спустя полчаса я сидел во флигеле в обществе Гарри Гловера. Под мышками у него темнели мокрые пятна, рубаха была расстегнута, фуражки и след простыл. Значит, начальник Гарри, вероятно, уже на пути в Торонто. Гловер встретил меня без улыбки. Я вошел и отыскал стул. Мы оба понимали, что это не визит вежливости. Интересно, почему некоторым легавым и на службе удается оставаться людьми? Гловер казался встревоженным, злым и усталым, как будто полчаса общения с начальством были не лучшими в его жизни, и теперь он гадал, сможет ли хоть чуть-чуть поднять себе настроение, сорвав зло на мне.

- Ну, разве не прекрасно получать денежки за то, что ни о чем не волнуешься, да ещё в такую дивную погоду? В Торонто, говорят, сегодня настоящее пекло.

- Вы все считаете меня жителем Торонто, Гарри. Я из Грэнтема, запомните это. У нас дуют ветры с Онтарио, а от Ниагарского водопада летит водяная пыль.

Я окинул его взглядом в надежде, что он подумает : "А может, этот парень считает, что я валяю с ним дурака".

- Ваша наводка на мистера Уэстморленда помогла делу. Пришлось потолковать по душам с начальником полиции безопасности в Оттаве. Да, это Десмонд Брюер, все верно, ошибки быть не может. А Джордж Маккорд расколол его и стал ковать железо, пока горячо. Но много не наковал. Однако непохоже, чтобы Брюер заставил его замолчать навеки.

- Мне бы вашу уверенность. Откуда вы знаете?

- Оттавская штучка такого пошиба? Чиновник? Да он заблудится в лесу, едва выйдя за ворота усадьбы. Если уж и есть на свете изнеженный хиляк, так это он.

- Пораскиньте мозгами, Гарри. Этот неженка отправляется кататься на каноэ по неизведанным местам, как раз когда в казначействе неважно идут дела. А может, он когда-то был скалолазом, как наш последний премьер-министр? Не сбрасывайте со счетов оттавских столоначальников, не такие уж они никчемные. Я не говорю, что он убийца, просто сейчас мы этого не знаем.

- Черт возьми, никто не хочет облегчить мне жизнь. Всегда приходится брести кружным путем. Знаете, Бенни, тот парень из Торонто, который возится с отпечатками пальцев, нынче утром выдал мне корку. Говорит, на топоре есть ваши отпечатки. Стыд и срам, да?

- Конечно. Потому-то я и навожу вас на Деза Брюера. Чтобы сбить со следа. Знаете, Гарри, я всегда хватаюсь за топор голыми руками. Какая беспечность. Кстати, где вы раздобыли мои пальчики, чтобы сличить отпечатки?

- С вымытой вами тарелки. Разумеется, это не стопроцентное опознание, но при желании его можно подтвердить. Уж больно вы гордитесь порядком в своей хижине. Готов спорить, что и в вашей грэнтэмской квартире нет ни пылинки.

- Если вы и поныне темните со мной, стало быть, все три убийства уже почти раскрыты.

- Мы ведем дело точно по учебнику: фотоснимки, зарисовки... Постойте-ка, какие три убийства? Я насчитал всего два. В какой школе вы учились? Давайте считать вместе. Эней Дюфон - раз. Джордж Маккорд - два.

- Вы оставили за скобками Уэйна Траска. Уж извините, Гарри, но смерть Траска не была случайной. Его убили, что бы вы там ни написали в своем рапорте.

- Но это уже давно быльем поросло. Зачем вытаскивать на свет Траска? Какой в этом смысл?

Я передернул плечами. Готового ответа у меня не было, только обрывки сведений и умозаключений. Но все же я попытался объяснить.

- Смерть Траска имеет отношение к событиям дня нынешнего. Во-первых, Траск возился в найденной мною шахте. Чтобы раскрыть это дело, Траску надо уделить столько же внимания, сколько любой другой из наших находок.

- Ладно, уделю.

- Кто был здесь тогда? С кем вы беседовали после гибели Траска?

- Черт возьми, приятель, не слишком ли много вы хотите поиметь на холяву? - Гарри подпер подбородок ладонью и принялся потирать щеку большим пальцем. - Хотя, если подумать, тогда в усадьбе были многие из тех, кто и сейчас здесь. Мэгги и Джордж, Риммеры, Пирси...

- А Кипп?

- Не забывайте, дело было ранней весной. Когда Траска выловили из воды, кое-где ещё лежал снег. Это случилось спустя каких-то два месяца после смерти старого Дика.

- Я слышал, что спустя три.

- Возможно, но что это меняет? Догадайтесь, если хватит ума. Пирси тогда не жили в усадьбе, а приезжали навестить Риммеров. Когда учредили парк, они потеряли свои земли, потому что в те времена политики ратовали за ограничение числа частных лагерей. Хотя из всякого правила есть исключения. Когда политика поменялась, Ллойд снес свою хижину и распродал все имущество.

- Он очень обозлился?

- Ллойд и сейчас работает в госсекторе в Садбери. Полагаю, он знает цену правительствам. Городские, провинциальные, государственные власти все они одинаковые. Одна рука подписывает указы, а другая норовит внести в них поправки.

- Вы расспрашивали кого-нибудь об исчезнувшей жене Траска?

- Конечно. Я даже говорил по телефону с самой Флорой. Она живет то ли в Сент-Мери, то ли в Сент-Томасе или ещё где. Разумеется, я заподозрил неладное, когда она пропала. Думал, придется шуровать в озере баграми, разыскивая её. Но нет, я звонил, и Флора сама сняла трубку. После гибели Уэйна я звонил ей ещё раз. Она даже малость всплакнула, но на похороны так и не приехала.

- Тогда-то Харбисоны и купили усадьбу?

- Кажется, да. Траск вычеркнул Флору из завещания. Во всяком случае, так он всем говорил, хотя не просил поверенных внести изменения. Да, Флора продала усадьбу, и новые владельцы заплатили за неё весьма умеренную цену. Старый Уэйн все тут запустил, привозил сю - да каких-то городских сумасшедших, врубал музыку на полную громкость. Вы не поверите, какие странные вещи тут творились. В те времена сюда приезжали главным образом рыболовы, понаторевшие в выуживании про - бок из бутылок. - Гловер подергал себя за мочку уха и попытался вы - свистеть какую-то мелодию, разглядывая потолочные балки. - Ореховое дерево, - сказал он, указывая на перекрытие большим пальцем. - Изго - няет пауков.

- Я это запомню.

- Вы до сих пор не сказали мне, что заставляет вас думать, будто Траска убили.

- Верно, не сказал. Потому что не знаю, кто это сделал. Но, когда выясню, вы первым услышите об этом, обещаю. Согласны?

- Как вам будет угодно, - он выставил руку ладонью вверх и широким жестом обвел чуть ли не всю комнату.

- Спасибо, не премину воспользоваться вашим соизволением. Но прежде мне надо вернуть сухие шмотки Норри Эдгару, человеку, который спас меня от смерти в пучине.

- Да, нынче у всех первый блин комом.

- Кто-то норовил укоротить и его бренное существование. Вам не приходило в голову, что и он может быть замешан во всей этой неразберихе?

- Спасибо, Бенни, я выделю шестерых сотрудников, пусть разрабатывают его, - Гловер засмеялся. Возможно, ему было приятно хотя бы на миг превратиться в городского легавого. - Вы ещё будете здесь, когда я вернусь?

- Возможно, хотя точнее не знаю. Если я уеду, вы сумеете со мной связаться. - Я покачал головой и, покинув флигель, очутился в ярком свете дня.

24.

- Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! Рыбак, извлеченный из бездны! Рад видеть тебя, Бенни. Как поживаешь, приятель? - Пэттен прижал стопку писчей белой бумаги круглым белым камнем и встал из-за стоявшего под кедрами стола, чтобы пожать мне руку. - Пойдем в дом.

Повязки у него на руке больше не было, и я почувствовал себя дурачком.

- Я привез вашу одежду.

- "И вернулся Давид, и благословил дом свой". Я же сказал: оставь себе. Помнишь народную мудрость: "Должник - слуга заимодавца". А теперь мы снова квиты, Бенни.

Он повел меня по выщербленным ступеням к задней двери дома. Если Пэттен знал ваше имя, будьте уверены: он назовет его уже в самом начале разговора. Он действовал в полном соответствии с руководством "Как заводить друзей и убеждать собеседников", но только, как выразился бы мой грэнтэмский дружок Фрэнк Бушмилл, Пэттен делал особый упор на звательный падеж. Раздумывая об этом, я пришел к выводу, что вся его империя зиждилась на знании имен. Он управлял своим мультимиллионерским предприятием при помощи биллов, чарли, питов и джо.

На Пэттене были белые штаны китайского покроя и синий бархатный балахон. Солнечные очки и борода скрывали большую часть до боли знакомого по телепередачам лица. Пэттен провел меня в просторную гостиную с большим каменным очагом.

- Ты помнишь Лорку, Бенни? Уж она-то тебя наверняка не забыла. У неё прекрасная память на некоторые события.

Лорка сидела в плетеном кресле спиной к мертвому очагу. Она подняла голову скорее в ответ на замечание Норри, нежели в знак приветствия. Лорка была совершенно невозмутима, и её преувеличенно любезная улыбка служила мерилом наших с ней потаенных знаний. Лорка держала на коленях альбом с фотографиями. Когда же ещё разглядывать картинки, если не солнечным утром? Я положил узел с барахлом на пол и почти перестал чувствовать себя коробейником. Пэттен указал мне на стул, стоявший напротив кресла Лорки, и я сел.

- Наша Лорка только что отыскала фотоальбом сенатора, Бенни. Самое приятное в уединенных домах - то, что за пределами рая именно они служат едва ли не полноценным заменителем машины времени. В этом доме все дышит историей - от столовых приборов на кухне до оставленной хозяевами библиотеки. Лорка, - продолжал Пэттен голосом похожим на звон натянутой струны, - у нас гость.

Лорка с громким хлопком закрыла тяжелый альбом и в тот же миг поднялась с кресла. Похоже, у неё уже не осталось сил на мятеж.

- Выпьете фруктового сока, мистер Куперман? Или, может быть, кофе? Мне не составит труда...

- Пожалуй, соку, - ответил я, не заметив никаких признаков того, что до моего появления Лорка и Пэттен вели оживленную беседу. Они мерили друг дружку подозрительно-презрительными взглядами. Лорка оставалась здесь лишь потому, что, по мнению Норри, не могла бежать, да ещё из-за "определенных услуг", связывавших их воедино. Она вернулась с кухни и подала мне стакан ледяного питья, напоминавшего вкусом компот из чернослива.

- За веселые деньки! - произнес я и заметил сулящую смерть улыбку Лорки. Несколько минут я молча тянул компот, а потом наметил направление удара и пошел в наступление. - Я все утро беседовал с полицейским из Уитни. Не докучал ли он вам?

- Да, расспрашивал про индейского проводника и сына той толстухи, что живет дальше по дороге. Несладко нам пришлось. Я очень жалею, что не сумел помочь ему.

- Индейского проводника звали Эней Дюфон, а сына толстухи - Джордж Маккорд. Хватит водить меня за нос, мистер Пэттен. Я только на вид такой тупица. Вы знали их обоих, а легавым сказали, будто никогда не слыхали ни об одном, ни о другом.

- Это нетрудно объяснить. Я не могу позволить себе впутываться в такие истории.

- Вы уже впутались, нравится это вам или нет. Возможно, смерть Энея как-то связана с его приходом сюда третьего дня.

Пэттен полез в карман за сигарой. Откусив кончик, он выплюнул ошметки табака, крутанул большим пальцем колесико своей испанской зажигалки и принялся пыхать сигарой.. Я тоже достал сигареты и прикурил от Пэттенова керогаза.

- Жалкие подонки, - сказала Лорка.

- Они уже в царстве божьем, так что придержи язык.

- Джордж Маккорд в обход закона вырыл шахту в лесу. Похоже, Эней нашел там самородок, а Джордж узнал об этом.

- Мы живем уединенно, Бенни, не так ли, Лорка?

В устах Пэттена это высказывание прозвучало сибаритски, даже немного сально.

- Уж и не знаю, - ответила Лорка. Я уже предвкушаю золотую осень.

- Незадолго до гибели Эней принес вам этот самородок и попросил отдать на анализ.

- Неужто ты спишь, прильнув ухом к нашей двери, Бенни? Не люблю, когда за мной шпионят, чтобы потом предать. - Лицо Пэттена сделалось безобразным. Брови поползли навстречу друг другу, как во время телепередачи, когда он готовился произнести главную проповедь недели. Кстати, мы так и не выяснили, почему ты болтаешься тут. Верно, дружок?

- Он спас тебе жизнь, Норри, - бросила Лорка, снова открывая фотоальбом.

- Дорогая моя, вполне возможно, что с помощью этой уловки он втерся ко мне в доверие. Ничто не ново под луной. Алчные люди всегда норовили помешать промыслу божьему.

- Я уже сказал, что это не моя тайна. Мне плевать, что вы там обо мне думаете и как оцениваете мои действия. Я выяснил, кто продырявил днище моей лодки. Полагаете, это не имеет никакого отношения к вашей особе? Еще как имеет. А возможно, и к гибели Джорджа Маккорда или Энея. Я ещё этого не знаю, но выясню, и меня не остановят ваши тревоги по поводу шпионов и предателей.

Я подождал, пока до него дойдет. Морщины вокруг рта Пэттена обозначились резче. Даже Лорка выгнула спину, будто кошка, оберегающая котят от злой собаки. Маленькая Бельгия с плакатов времен войны. Альбом упал с её колен на сандалии. Она напоминала жену или подружку, которая гневно оглядывается на вас, когда вы гудком подгоняете её старичка, заснувшего перед зеленым светофором.

- Бенни, вы не имеете права так разговаривать с Норри. Он не имеет никакого отношения к этим убийствам. Вы можете представить себе, как он бьет человека топором? Это дикость. Люди так не делают.

- Лорка, замолчи и выметайся отсюда. Нам с Бенни надо поговорить, сказал Пэттен, не удостоив Лорку взгляда.

- Норри!

- Пошла отсюда, черт возьми!

Лорка вышла, окинув его обиженным взором, которого Пэттен даже не заметил.

- Ладно, приятель, пришла пора приступить к разговору, который мы так долго обещали себе. Я хочу разобраться в тебе, ибо не позволю врагу взять над собой верх.

Пэттен облизал губы, кончик его языка сновал из одного уголка рта в другой, будто розовая мышь. Я вздохнул, гадая, какими будут мои следующие слова.

- Давайте поговорим о шахте.

- Это тупик, Бенни. За каким чертом мне грошовая золотая жила? Ты знаешь, сколько сегодня стоит "Последний храм"? Думаешь, я стану просеивать руду, будто какой-нибудь жалкий старатель в кино?

- Согласен, сегодня маленькая золотая шахта вам не интересна. Но теперь вы сколотили состояние, а что было много лет назад? В лесу жил старатель по имени Бернерс, ваш дядька или, может, двоюродный брат. Для зверолова золотая шахта, даже маленькая, - это огромная удача. - Сказав это, я принялся ждать ответа и ждал довольно долго, но дождался лишь:

- Мне нечего сказать на свой счет, так что лучше говори сам.

- Ладно, давайте начнем с чего-нибудь другого. Как насчет Алин Барбур?

Кто сказал, что имена не могут ранить? Вы просто не видели, какое у Пэттена сделалось лицо, когда я шарахнул его этим снарядом. Он поморщился, словно я набухал слишком много уксуса в его салат.

- Я знаю, что вы с ней знакомы. Знаю, что когда-то она очень много значила для вас, и догадываюсь, что Алин и поныне к вам неравнодушна. Она следила за этим домом, Норри, и замышляет дурное.

В комнату ворвалась Лорка; она с ненавистью смотрела на меня и брызгала слюной.

- Остерегайся его, Норри. Готова спорить, что они заодно. Я видела их вместе. Возможно, он будет это отрицать, но я слышала, как они строили козни...

Норри опешил, но быстро пришел в себя и влепил Лорке пощечину. Весь её загар разом куда-то исчез, кровь отхлынула от лица, и оно сделалось пепельно-серым от злости.

- Норри, не смей так обращаться со мной, слышишь? Я многим тебе обязана, но не намерена терпеть оплеухи. Впредь не прикасайся ко мне!

- Слушай, баба, я выкину тебя вон и запру двери. Убирайся! - Пэттен схватил Лорку за локоть и вытолкал из комнаты. Ему не пришло в голову посмотреть, где она приземлилась и приземлилась ли вообще.

- Какую игру ты ведешь, Куперман? Может, ты дружок Алин? Чего ей от меня надо? Пусть мертвецы сами хоронят своих мертвецов. Она преследует меня, будто нечистая сила. Когда-то я возвысил её, прогнал прочь багрового зверя. Чего она хочет?

- Между вами есть связующее звено - Джон Мэлбек.

- О, боже! Он ничего не значил для нее. Может, Алин и думала, что влюблена в него, но это был самообман. Мэлбек её не любил. А я за ней присматривал, содержал её пять лет. Она была мне гораздо ближе, чем эта богохульная девчонка Лорка. - Пэттен упал в грубо сколоченное кресло у очага и уставился в черную топку, как в геенну огненную.

- Тебя подослали ко мне, Куперман. Шпионы обложили меня со всех сторон. Я хорошо относился к Алин Барбур и ни о чем не сожалею. Мы были вместе и в горе, и в радости. Я не имел никакого отношения к смерти Мэлбека. Он был слабаком и жаждал сенсаций. А ещё он был слишком стар, чтобы удержать Алин.

- Расскажите мне об этом. Может, я пойму.

- Ты? Тебе лучше всего закрыть дверь с той стороны и никогда больше сюда не возвращаться. Прощай, Куперман. Пошел вон.

Но это были лишь слова. Пэттен не смог придать своему высказыванию достаточной убедительности. Его речь вредила мне не больше, чем удары поникшими воздушными шариками назавтра после праздника. Поэтому я остался на месте и ждал продолжения.

- Не думаю, что ты когда-либо слышал об обряде Золотой Зари, продолжал Пэттен, помолчав. - Впрочем, это неважно. Его отправляли людишки вроде Алистера Краули, который величал себя "Зверем 666". Мэлбек был его приспешником в Канаде. При жизни Краули сумел собрать немало последователей по всей Северной Америке. Какое-то время в Ибизе существовала секта почитателей Танета, и в ней были канадцы. Подобно любой другой секте, она раскололась на множество мелких группировок. Поначалу они черпали вдохновение в учении Краули, но потом полностью открестились от него. Секта называлась Ordo Templi Orientis. Название это они взяли из посланий Краули. Этот "восточный храм" отправлял мистические обряды, круто замешанные на свальном грехе. Их вождь, или главный волшебник, жил в Торонто и работал государственным налоговым инспектором. Он возглавлял секту, пока та не отбилась от рук.

- Джон Мэлбек?

- Да. Он покончил с собой, когда его любовница, участница обряда, отдала свою благосклонность третьему члену этой ритуальной команды. Они разыгрывали оплодотворение жены в багрянице. Там действовала матерь всех блудниц, облаченная в порфир и багряницу, украшенная златом, драгоценными каменьями и жемчугом. Она держала в руке золотую чашу, наполненную мерзостями и нечистотами блудодейства её. Целью обряда было заронить семя зла в чрево вавилонской блудницы. Обряд продолжался довольно долго и сопровождался кучей церемоний: песнопениями, потрясанием талисманами под музыку. На все про все уходило четверо суток. А на алтаре возлежала прекрасная Алин Барбур с волосами цвета воронова крыла. Поначалу она видела лишь своего мужчину, но потом узрела молодого человека, неопытного, простодушного и начисто лишенного коварства. А с третьего раза разглядела меня.

Пэттен долго смотрел в камин, где мелькали призраки, потом повернулся ко мне и добавил:

- Этот обряд был описан в оккультном журнале, который назывался "Отверстые уста". Когда-то у меня был экземпляр, но теперь куда-то задевался, уж не обессудь. Разумеется, место отправления обряда держали в тайне. После странного самоубийства Мэлбека канадская группировка на несколько лет прекратила существование. Я покинул страну и очистился, совершив омовение в роднике покаяния. Изменил свою жизнь и больше никогда не виделся ни с кем из этих людей.

- Вы говорите "странное самоубийство"? Любопытно, как он это проделал?

- Мэлбек был хлюпиком. Говорил, что я его обманул. Я - его! Думаешь, он сумел бы создать то, что создал я? Он был ничтожеством. Никакой самобытности, ни единого признака осознания своего предназначения. Я его презираю.

- Как он умер?

- Снял комнату, сконструировал самодельную гильотину, испытал её, а потом использовал по назначению. Теперь она в "черном" музее полиции Торонто.

Я вспомнил, где прежде слышал имя Мэлбека: той ночью, когда мы нашли Энея, Делия Александер говорила о Мэлбеке во флигеле.

- Да, милый народец.

- Кое-кто из них, Бенни, кое-кто. Дело не сводится к подзатыльникам, столоверчению и эктоплазме. В качестве мифологии все это ничем не хуже Зевса, Гермеса или любого современного вымысла вроде свободы и свободного мира.

- Почему вы солгали полиции, сказав, что не знали Дюфона и Маккорда?

- Куперман, я не имею никакого отношения к этому месту. Возможно, с ним связана частичка моей души и личности, но я не желаю участвовать в жизни парка Алгонкин и возиться со здешними смертями. - Обычно смерть дает о себе знать в самое неудобное для нас время. Вы с детства знали Энея и виделись с ним в день его гибели. А Маккорд снабжал вас озерной форелью и несколько раз встречался с ним.

- Ну и что? Я не могу допустить, чтобы меня узнали. Я не имею никакого касательства к их гибели.

- Об этом мы сможем судить, лишь когда станут известны все обстоятельства. Возможно, ключ к делу - тот самородок, который принес вам Эней. Вы не имеете права оставлять его у себя.

- Настырный ты парень, Куперман. Да, он сюда приходил. В тот день, когда разразилась гроза, незадолго до темноты. Какое-то время мы вспоминали былые дни, сенатора, его покойника-сына - Гидеона; я расспрашивал о судьбах своих старых знакомцев из Озерного края. Эней показал самородок и попросил сдать на анализ. Я был растроган: ведь он не забыл моего детского увлечения минералогией, а потом и геологией, к которой меня приохотил сенатор. Оззи Протро, один из моих помощников, отвез образец в лабораторию. Все верно, это золото, никакой фальшивки. Я имею в виду, что в самородке нет примесей других металлов. Если и есть что еще, то после первичного обогащения останется чистое золото.

- Вы весьма серьезно относитесь к занятиям геологией.

- Да, моя жизнь могла бы сложиться совсем иначе. Эта шахта где-то в парке. "Земля Хавила, та, где золото". Книга Бытия, глава вторая.

- В хижине Дика Бернерса я видел письма, в которых шла речь о рубиновых копях. Они на время сбили меня со следа.

- Это в графстве Гастингс. Я знаю, что Дик и второй парень... как бишь его? Траск. Уэйн Траск. Они разрабатывали там какой-то участок. Но потом Траск прибрал его к рукам, обездолив Бернерса. А вскоре отечественные рубины, даже промышленные, были вытеснены с рынка.

- Когда я нашел шахту на Литтл-Краммок, то решил, что там рубины.

- Если находишь котят в собачьей конуре, это ещё не значит, что они щенки.

- То есть?

- Скажи-ка мне, Бенни, была ли в той хижине печь? Заглядывал ли ты в нее? Что ты там увидел?

- Картофелину в золе.

- Вот именно! Оно самое! Кабы ты потрудился взять её в руки, то увидел бы, что старатель использовал её как тигель.

- Чего-чего?

- Режешь картофелину пополам, проделываешь в одной половинке выемку, наполняешь её концентратом, предварительно промыв его водным раствором азотной кислоты, чтобы удалить железо, а потом скрепляешь половинки картофелины проволокой. Ах, да, забыл, в концентрат надо добавить ртути. Господи, ну и дела! Как же легко все вспоминается.

- Да, неплохо у вас получается.

- Помещаешь картофелину в печь. А спустя час или около того, если повезет, получаешь капельку чистого золота. Но не забывай, что никакое золото не сравнится ценностью с испытанием веры.

- Я это запомню. А как же Бернерс сбывал золото? Насколько я знаю, он не посещал больших городов.

- Золото ценится выше, чем рубины. Это не Библия, а просто деловой подход. У драгоценных камней есть своя история. Любой знаток скажет, где ты добыл рубин или другой самоцвет. Но попробуй проследить происхождение золотого слитка. Его даже не надо возить в Торонто. Зубной техник скупит все на корню и даст хорошую цену. Картофелинами пользовались старатели древности, но эта технология и сейчас оправдывает себя. Только не вздумай потом съесть эту картофелину, если не хочешь загнуться от ртутного отравления.

- Вы мне очень помогли.

- Ха! Вы меня удивляете, мистер Куперман. Я - глава целого духовного направления, которое насчитывает миллионы приверженцев. Миллионы людей постоянно задают мне вопросы о своих бессмертных душах. Во все наши отделения ежедневно поступают ворохи писем. А вы приходите ко мне и спрашиваете не о спасении души, а о вещах, которые можно узнать у любого первокурсника горного института.

- Да, надо полагать, это и впрямь удивительно.

- Но самое удивительное заключается в том, что мне было приятно предаться воспоминаниям. Это все равно что откупорить ствол шахты, закрытой четверть века назад. Поразительно. А теперь ступай, Бенни, тебе пора.

- Да, конечно. Спасибо за все.

- Я бы предпочел не встречаться с полицией на этой неделе. Если ты сможешь это устроить, благодарная церковь щедро воздаст тебе за заботу.

- Неужели вы ни разу в жизни не видели человека, которого нельзя купить?

С минуту Норри Пэттен задумчиво дергал себя за бороду, потом покачал головой.

- Нет, мистер Куперман. Меня это тоже поражает, но такого человека я ещё не встречал.

25.

"Мерседес" въехал на поляну и развернулся передком к дороге. Как только Уилф и Спенс вылезли из машины, подъехал ещё и "бьюик", который загородил дорогу "мерседесу". Мой старый друг Бурунчик хлопнул дверцей и присоединился к остальным, а Оззи Протро соскрёбся с заднего сиденья. Я наблюдал за этим действом из гостиной. Пэттен ушел к Лорке, разрешив мне покинуть дом и больше никогда не возвращаться. Но появление двух машин подтолкнуло меня к решению остаться.

- Ага, рыбачок! - воскликнул Уилф, который первым переступил порог. Что, ваша лодка опять выскользнула из-под зада и пошла ко дну?

- Нет, я пришел посмотреть на обломки. Не то, чтобы я не доверял вам, ребята, но закон о спасении судна и груза в нашей стране изложен очень четко.

- А на что нам дырявая лодка? Заходите.

Вошли Оззи и Бурунчик. Соображали они не быстрее, чем Уилф, и посмотрели на него в ожидании указаний. Уилф передернул плечами, сбрасывая с них бремя ответственности.

- А где мистер Эдгар? - спросил Портро.

- Ваш хозяин, мистер Пэттен, беседует с Лоркой на женской половине. Она неважно себя чувствует.

- Наверняка ничего серьезного. Воздух Пятой авеню излечит её в два счета, - с лукавой ухмылкой сказал Уилф Спенсу. Будто член семьи, я развалился в плетеном кресле у очага и поднял с пола фотоальбом. Вернувшийся Пэттен, похоже, даже не видел меня.

- Ну, как? - обратился он к Оззи. - Говорили с ним?

Оззи лучезарно улыбнулся Пэттену. У него был такой вид, словно он заранее отрепетировал эту сцену.

- Была хорошая связь, и я целых десять минут беседовал с Вэном. Горизонт чист, Норри: Вэн говорит, что, по имеющимся у него надежным сведениям, Верховный суд решит в нашу пользу!

- Но знает ли он это наверняка, Оззи? Мне нужна определенность.

- Норри, до заседания суда никакой определенности не будет. Ты знаешь, что его решения держат в строжайшей тайне вплоть до оглашения. Но Вэн говорит, что его сведения - из самого надежного источника. Он не сказал, в чем причина, но большинство членов согласно с тобой. Ты победил, Норри, ты взял верх над системой!

- Поздравляю, - по очереди произнесли Уилф и Спенс. Бурунчик заулыбался. Пэттен называл его Этаном, но Бурунчик мне нравилось больше.

- Давай не будем обольщаться, Оззи. Каким голосом говорил Вэн? Радостным, тревожным? - Он пробуравил Оззи взглядом, словно надеялся прочесть знамения, начертанные на его кишках. - Он сказал, что мы должны немедленно вернуться? Ну же, Оззи, отвечай Христа ради. Ты - мои глаза и уши. Мне нужен подробный отчет.

Оззи заморгал и вытер лысину мятым носовым платком, после чего пересказал весь свой телефонный разговор, умолчав лишь о том, громкие ли были гудки, и какими рисунками испещрены стены телефонной будки. Я не уловил в его речи ничего нового, но Пэттену такое изложение, похоже, понравилось больше. В конце концов, платил-то он. Его чуть ли не распирало от радости. Он похлопал Оззи по спине и нараспев позвал Лорку, чтобы и та вдоволь наслушалась приятных вестей. Она вошла в комнату, потирая покрасневшие глаза. Теперь вместо шорт на ней были белые мешковатые штаны из парусины, а на смену мятой белой рубахе пришла сине-белая майка. Лорка без удивления и радости окинула взглядом население гостиной, и Пэттен сообщил ей новости.

- Ты не шутишь? Мы едем домой? Ой, Норри, ты чудесный! Ну не прелесть ли? А когда отправимся? Я хоть сейчас могу приступить с сборам. Через десять минут я...

- Осади назад. Душа должна быть терпеливой, - сказал Норри и изничтожил им же надутый мыльный пузырь, изложив Лорке условия её досрочного освобождения.

- Подтверждение? Какое ещё подтверждение? Мы едем или нет? Кончай меня мучить, Норри. Если уж не сегодня, так, может, завтра с утра и поедем? Скажи прямо, когда?

Норри не понравилась его новая роль: он помог Лорке воспарить к небесам, а теперь своими руками тащил её обратно на землю. Пэттен предпринял весьма неуклюжую попытку заключить Лорку в объятия. Казалось, он никогда прежде этого не делал: их тела никак не желали сливаться воедино, руки и ноги только сталкивались и мешали друг дружке, будто части несговорчивой бумажной головоломки.

- Лорка, к пятнице все выяснится. Осталось каких-то три дня.

- Значит, перемен к лучшему нет? Ты и на прошлой неделе призывал дождаться пятницы. Стало быть, все по-старому.

- Напряги мозги, женщина. Мы поедем домой либо в пятницу, либо после того, как Вэн сообщит нам об официальном решении. Вернувшись сейчас, я могу угодить в серьезный переплет, уж ты мне поверь. Ведь ты умеешь мне верить, вот и давай.

- Хорошо, Норри, - сказала она и без сил упала на стул.

- Ну, а теперь, - обратился Пэттен к Бурунчику, - не отобедать ли нам? Не знаю, как вы, а я помираю с голоду.

Спенс скрылся в кухне, и донесшиеся оттуда звуки вскоре начали действовать на мои слюнные железы и способствовать выделению желудочного сока. Мальчики занялись кто чем: Уилф отправился взглянуть на лодки, Бурунчик растянулся во внутреннем дворике. Лорка взяла фотоальбом и тотчас заляпала белые штаны ошметками переплета. Оззи уткнулся в бумаги, вывалив их из чемоданчика на ротанговый столик. Я узнал знакомые синие обложки канадских паспортов и желтые бланки международных справок о прививках. Наступило затишье, антракт между двумя актами пьесы.

А потом в комнату вошла Алин с револьвером в руках. Я не заметил её приближения, да и все остальные наверняка тоже. Казалось, она свалилась к нам в облаке дыма, проломив крышу. Знакомый красный пуловер и линялые джинсы не сумели придать револьверу в её руках обыденный вид. Похоже, это была пушка тридцать второго калибра. В учебниках говорится, что у этих револьверов нет такой убойной силы, как у других калибров, но в ладонях Алин он казался больше, чем любой сорок пятый калибр или даже более современный револьвер, способный сдуть вас с лица Земли даже холостыми выстрелами.

- Алин! Что это значит, черт побери?

- Молись, Норри. Я не шучу.

- Опомнись, женщина!

- Сейчас ты встретишься с Джоном Мэлбеком, Норри. От прошлого не убежишь. Готова спорить, ты уже забыл бедного Джона.

Пэттен теребил пальцами спинку плетеного кресла, которая, разумеется, никак не могла защитить его. А я сидел точнехонько за спиной Пэттена. Рухнув ничком, я пополз к стене. Все остальные застыли, точно истуканы.

- Мэлбек был не в своем уме. Я не имею никакого отношения к его гибели. Мы были в Чикаго и ничего не могли сделать.

- Ты уничтожил его. Ты забрал у него и меня, и все деньги.

- Деньги я забрал у компании, а не у Джона. Если ты позволишь мне...

- Джон вложил в дело семнадцать с лишним тысяч. А что внес ты? Меньше тысячи. Но тем не менее захапал все. И ещё удивляешься, что он покончил с собой?

Лорка двинулась в ту же сторону, что и я. Ни один из нас не думал, что Пэттену удастся остановить все пули. Какая-нибудь точно пройдет навылет.

- Он доверял тебе, - продолжала Алин, для пущей убедительности потрясая револьвером. - Он был первым. Сколько миллионов людей ты кинул с тех пор? Отвечай! О себе я уж и не говорю: я была молода, но имела свободу выбора и сделала его. Я - не вещь, которую ты прикарманил, ворюга. Но твой долг Джону гораздо больше, чем мой.

Уилф смотрел и слушал, стоя за проволочной дверью. Он двигался, лишь когда Алин начинала говорить. Если Уилф войдет в комнату, он сразу же окажется в трех шагах от Алин. Но мне эти три шага казались тремя милями.

- Молись, Норри, соедини ладони и молись. Отче наш...

Уилф выскользнул из кухни. Он двигался совершенно бесшумно, но что-то вспугнуло Алин. Она оглянулась через плечо, краем глаза заметила тень, быстро подперла левую руку правой и выстрелила. Уилф сплел пальцы и ударил её по затылку двумя руками. Алин медленно опустилась на пол под грохот выстрела, от которого из окон едва не вылетели стекла. Звук затихал, превращаясь в эхо. Пэттен согнулся пополам и упал ничком. Пальцы Лорки впились мне в локоть. Уилф ударил Алин ещё раз. Оззи сидел на полу. Я не видел, как он упал. Потом он подполз к лежавшему без движения Пэттену. Я увидел, как Уилф занес руки и в третий раз ударил Алин. Тут-то я и обнаружил, что ещё могу шевелиться. А обнаружив, подбежал к Уилфу и оттащил его от распростертой на полу женщины. Помню, с какой злостью и с каким удивлением он смотрел на меня, когда размахнулся и адресовал мне очередной приготовленный для Алин подарок. Снова грянул взрыв, правда, несколько не похожий на первый. Меня словно запулили в лампу дневного света. Я очутился в комнате без теней, а голубое мерцание напоминало далекую зарницу где-нибудь над озером Литтл-Краммок. Прежде чем отрубиться, я, казалось, попал в какой-то куб и крепко приложился ко всем шести его граням, будто в короткометражке Чаплина. В потом уткнулся носом в сосновый пол и какое-то время оставался в этом положении.

- Ну-ка, попытайтесь выпить вот это.

Голос доносился издалека, но я узнал его. Я не стал открывать глаза, поскольку не хотел убеждаться в том, что не могу их открыть. В воздухе стоял знакомый запах, как на полицейском стрельбище. Я почувствовал, как к нижней губе прижимается холодный твердый край стакана. Я исполнил указание. Опять проклятущий компот из чернослива. Но голос принадлежал не Джоан. Я попытался провести инвентаризацию своих членов. Пальцы рук и ног шевелились. Голова и челюсть болели. Я чуть разомкнул веки и увидел Гарри Гловера. Его физиономия нависла надо мной, будто лампа в кабинете зубного врача.

- Ну, что, сумеете выжить? - спросил он меня. Это была неплохая мысль. Но лишь до тех пор, пока я не попытался кивнуть. После кивка я почувствовал себя так, словно меня познакомили с "шотладской девой", о которой рассказывала Мэгги. Я не слышал, как голова покатилась по полу, и подумал, что она, должно быть, все ещё у меня на плечах. Мне вспомнился Джон Мэлбек с его снятой комнатой и самодельной гильотиной.

Я попытался передвинуться и принять более-менее сидячее положение. Кажется, это помогло, и я смог оглядеться. В комнате было полно народу. На самом краю поля зрения полицейский в мундире вел беседу с Ллойдом Пирси. В плетеном кресле Лорки восседала Мэгги Маккорд, рядом стояла Джоан Харбисон. Ни Пэттена, ни других жильцов дома поблизости не было.

- Что происходит? - спросил я, повернувшись к Гловеру.

Он подался ко мне.

- Сюда ворвалась Алин Барбур и открыла пальбу из револьвера.

- Я при сем присутствовал и был в сознании. Меня интересует, что случилось потом.

- Она никого не убила, но крепко зацепила Пэттена. Сейчас его везут в хантвиллскую больницу. Там есть искусственные легкое и сердце. После нашего приезда миссис Барбур впала в истерику. Ее взяли под стражу. Сроду не видал таких лиц. Совсем спятила баба, что твоя гагарка.

Возможно, Гарри слабо разбирался в спятивших бабах, но зато был едва ли не лучшим на свете знатоком гагарок.

- Когда это произошло? Как долго я был в отключке?

- Лорка говорит, что побежала прямиком в усадьбу. Это минут десять. Я беседовал с Джоан возле бензоколонки и добрался сюда на машине за две минуты. Пэттен валялся вон там, за креслом. Не надо оборачиваться, поверьте мне на слово. Всех, кто тут был, я велел отвести во флигель. А вы с самого начала знали, что это Пэттен. Вы хитры как хорек. И вот до чего довела вас ваша хитрость.

- Я намерен попробовать подняться, - заявил я. Похоже, все присутствующие считали, что это не очень удачная мысль, а после первой попытки их точку зрения стал разделять и я. Деревянная спинка дивана, на котором я лежал, была раздроблена пулей, на ковре виднелось кровавое пятно. Я взглянул на Гловера, который сосредоточенно рассматривал свисавшую с керосиновой лампы липучку для мух. Со второй попытки мне удалось ненадолго подняться на ноги, а третья и вовсе увенчалась полным успехом.

- Бенни, что вам известно об Алин Барбур?

- Неужели нельзя повременить с этим? Когда я говорю, у меня голова трещит. Полагаю, я уже обо всем догадался, но пусть мысли придут в порядок.

- Ладно, слушайте, все. Представление окончено. Завтра он будет как огурчик. Спасибо за помощь, миссис Харбисон. И всем остальным тоже спасибо.

Мэгги подалась ко мне и взяла за руку. Это была наша первая встреча после смерти Джорджа. Теперь Мэгги выглядела на свой возраст. Джоан вымученно улыбнулась мне из-за её плеча. Остальные замахали руками и загалдели, желая ободрить меня. Полицейские в мундирах чертили мелом по полу и измеряли расстояния рулеткой.

- Позвольте вас подвезти, - сказал Ллойд Пирси. Гловер кивнул, и я на нетвердых ногах вышел на послеполуденный солнцепек, будто Диснеевский Бемби, только что научившийся переставлять копытца. Ллойд молча распахнул дверцу своего "форда", и я влез в машину.

- Расслабьтесь и ни о чем не думайте, - посоветовал Ллойд и включил зажигание. Даже при опущенных стеклах в машине было как в парилке. Я попробовал закрыть глаза, и голова тотчас пошла кругом. Когда начинается головокружение, лучше сразу отказаться от всех намеченных дел. Я старался не смотреть на дорогу и на расступающийся перед нами лес, а посему уставился в небеса и правильно сделал.

- Ллойд, вы помните, как я расспрашивал вас о пожаре на лесопильне?

- Это когда Сисси набралась? Ну и вечерок был.

- В воскресенье. А кажется, что уж месяц прошел. Вы сказали, будто бы Дика Бернерса тогда не было поблизости.

- Совершенно верно.

- А вот и неверно, и вы это знаете. - Ллойд не отрываясь смотрел на дорогу. Он ничего не сказал, и я снова напустился на него: - Я одобряю ваши побуждения, но Дик мертв, и сейчас истина куда важнее. Вы считаете, это он устроил пожар, правильно?

- По правде говоря, не знаю, что и думать. Зато знаю, что не обязан высказываться по этому поводу. И не намерен, если вам без разницы.

- Будь так, я ничего не имел бы против, Ллойд. Но ведь погибли люди. И, возможно, убийца все ещё здравствует. Не знаю, как в жизни, но в книгах из-за излишней таинственности гибнет половина персонажей, трупы которых потом находят на полу библиотеки. Тайна - это билет на кладбище. Она несет в себе проклятие, и лучший способ избавиться от этой порчи - поделиться тайной с ближним. Вы сказали, что Дик не совал нос на лесопильню той ночью, когда случился пожар, так?

- Ну, да, сказал.

- И что же?

- Полагаю, это было небольшое уклонение от истины.

- Значит, вы его видели?

- Я заметил, как он тихонечко пробирается сквозь кустарник к своему каноэ. Он был весь черный, в золе и саже. Куда грязнее обычного. И это кое о чем говорит.

- Вам никогда не приходило в голову, что Дик мог вытащить Траска из огня?

Ллойд поперхнулся, и я увидел, как дернулся его кадык.

- Нет, не приходило. Черт возьми, но ведь в ту ночь Траск нипочем не выбрался бы своими силами. - Мы въехали на поляну, Ллойд миновал газгольдерную и затормозил перед моей хижиной. - Стало быть, вы думаете, что это Дик. Да, задачка. Возможно, все дело в том, что он обгорел на войне, вот и спас сдуру Уэйна Траска. В этом есть некий смысл.

- А что случилось с остальными посетителями лесопильни?

- Не знаю. Уэйн никогда не говорил о них. Просто уехали, наверное, но я понятия не имею, до начала пожара или после. Черт возьми, Бенни, это было давно.

Спустя две минуты я вошел в хижину. Все здесь выглядело странно, казалось полузабытым, и мое отражение в зеркале не составляло исключения.

26.

Тем же вечером во флигеле я решил проверить некоторые из своих догадок. Тут собрались все наши плюс Гарри Гловер и двое его констеблей. Ллойд затачивал шипы для "виктролы", которая играла его любимую "Линди Лу". В очаге пылал огонь, за столом шла карточная игра, в которой участвовали Мэгги, Сисси, Дэвид Кипп и Джоан.Маленький Роджер без особого любопытства следил за её перипетиями. Кое-кто повернул голову, когда я вошел. С распухшей до чудовищных размеров челюстью, облепленной подаренным Джоан пластырем, я выглядел чужеродным существом.

Заняв позицию возле очага, я получил от Криса Киппа палочку с пастилой и сунул её в огонь. Когда она загорелась, я принялся вертеть её туда-сюда, пока она не прогрелась и не сделалась жидкой внутри. Тогда я сдул пламя и, ухмыляясь себе под нос, съел пастилу. Меня беспокоило лишь то, что все таращились на мою спину. Повернувшись, я увидел, что после моего появления в комнате никто из картежников не сделал ни единого хода. Чего они хотят? С речью я выступить не мог: слишком болела физиономия. Неужто они сердятся на меня за надувательство? Ну, пусть я не торговец женской одеждой, что с того? Ведь я вполне мог бы им быть. Отец мой был, и мне ещё не поздно заделаться галантерейщиком. Как знать, что будет. Все смотрели на меня, но лишь в те мгновения, когда думали, что я на них не смотрю. Даже Гарри Гловер, которому полагалось бы вести себя лучше. Дез Уэстморленд, он же Брюер, и Делия наблюдали за мной как две кошки у мышиной норы. На Делии были розовый свитер и юбка из джинсовой ткани. Я видел, что Дез любуется ею. Похоже, они обожали друг дружку как молодожены. Что при таких обстоятельствах остается делать супруге Деза, члену кабинета министров? Может, высокопоставленные чиновники обладают некими божественными свойствами, которые сглаживают острые углы их натуры? Если да, в газетах об этом ни слова.

С улицы донеслось отдаленное урчание мотора; из лесу выехала машина и остановилась в луже черной грязи на стоянке. Минуту спустя во флигель вошли двое мужчин. Первым был мой клиент, Рэй Торнтон, который выглядел так, будто не спал всю ночь. Второго я не знал. Джоан встала, перемолвилась с ними и указала на вашего покорного слугу, который сидел и смотрел в огонь.

- А теперь давайте приведем все в порядок. Бенни, это Берт Эддисон, супруг Алин Барбур и мой начальник во всем, что касается этого дела. Именно он велел мне нанять тебя, чтобы выяснить, действительно ли тут околачивается Пэттен, и присмотреть за ним.

Мы обменялись приветствиями и кивками, но не стали улыбаться и пожимать друг другу руки. И Берт, и Рэй были бледны и угрюмы. Помолчав, Рэй продолжал:

- Роба Кабаяси, одного из моих сотрудников, мы оставили в Хантсвилле, чтобы присмотрел там. Похоже, Пэттен в безопасности, и это уже хорошо. Надо добиться, чтобы слушания об освобождении под залог состоялись до пятницы.

Эддисон огляделся, как будто с его глаз только что сняли повязку, и он был посвящен в мужчины. Его вздернутые брови как бы вопрошали: что я тут делаю?

Я рассказал им о нападении Алин на усадьбу Вудворда и изложил то, что узнал от Гарри Гловера. Эддисон по-прежнему выглядел как опешивший биржевой маклер. Я представил себе, как он смотрит на себя в зеркало и задается вопросом: неужели я похож на человека, жена которого стреляет в людей? Эддисон был совсем не к месту в этой простецкой обстановке. Даже повседневная одежда выглядела на нем как деревянная. Я попытался сказать хоть что-нибудь.

- Мистер Эддисон, пятнадцать лет назад Пэттен был связан с сатанистами. "Последнего храма" тогда ещё не существовало. Ну, вы знаете, все эти диковинные обряды да церемонии. С ним были ещё два человека пожилой мужчина и его любовница, которая потом стала вашей супругой.

- Я ничего не знал об этом, - с заметным раздражением произнес Эддисон, его ровные зубы сверкнули из-под рыжеватых усиков. - Но мне было известно, что Алин вела безалаберную и богемную жизнь. Это меня не волновало, коль скоро она покончила с таким житьем.

Похоже, эта речь нелегко давалась ему, и у меня не возникло ощущения, что я приобретаю нового хорошего знакомого. Вполне возможно, что при следующей встрече он и вовсе не заметит меня.

- Насколько я знаю, эти их обряды имели довольно занятное свойство.

- Что ещё за свойство? - спросил Эддисон. Кажется, он надеялся, что я не отвечу.

- Не буду врать: все тонкости мне неизвестны, - проговорил я, рассчитывая, что такое высказывание удовлетворит его.

- Пожалуйста, постарайтесь выразиться яснее, мистер Куперман.

Теперь он сам напрашивался.

- Насколько я понимаю, эти обряды были насыщены большим содержанием. Их участники пытались породить носителя зла в чистом виде, возможно, даже самого дьявола.

- Нам непременно надо знать все подробности, Бенни? - спросил Рэй.

- Если хотите, могу и вовсе замолчать. Мне больно шевелить языком.

- Пусть продолжает, Рэй.

- Только в разумных пределах, Бенни. Не стоит разглагольствовать всю ночь напролет.

- Едва ли стоит говорить, что сатана так и не вылупился. Она даже не забеременела. Но, что гораздо важнее, Алин перенесла свое обожание, или осатанение, со старика на молодого. Это был Пэттен. Они уехали вместе и сожительствовали около пяти лет. Алин помогала Пэттену с его религиозным движением, они затеяли его на пару, и она считала себя не менее важной фигурой, чем он. Тем временем покинутый ею мужчина совершил страшное самоубийство, это заронило в душу Алин семена раскаяния. Они дали ростки, когда Пэттен отлучил её и от личной жизни, и от участия в своей новоиспеченной секте. Сегодня все мы видели, какой урожай принесли эти семена. Нападение не было следствием случайной встречи, мистер Эддисон. Быть может, вы сами сумеете рассказать нам об этом?

Эддисон кивнул.

- Да, она уехала в четверг утром. Отправилась в отпуск. Я не знал, что она здесь. Думал, покатила с подружками в Маскоку. Чуть ли не ежедневно Алин звонила мне и спрашивала, не раздобыли ли вы чего новенького. Я и мысли не допускал, что она сама следит за каждым шагом Пэттена.

- Рэй, когда ты нанимал меня на эту работу, то сказал, что тебе удалось установить местонахождение Пэттена. Я кобы тебе "начирикала птичка". Что это была за птичка, и откуда у неё эти сведения?

- Позвольте мне ответить, Рэй, - нервно теребя усы большим пальцем, сказал Эддисон. - Пи-Джей Тредвей - помощник Пэттена и сенатора Вэна Вудворда. Я познакомился с ним, когда вкладывал в секту кое-какие средства. Сенатор-то и познакомил меня с Алин. Боюсь, что Тредвей ведет какую-то осторожную игру. Он хочет обезопасить себя на тот случай, если секту запретят, но не желает рвать с ней, пока этого не произошло. Кажется, такая позиция называется выжидательной.

- Значит, и Тредвей тоже всячески стремится повлиять на решение Верховного суда. Теперь я понимаю, почему Пэттен был уверен, что сенатор продал его.

- Это все, Бенни? - с тревогой спросил Торнтон. Похоже, он не доверил бы мне даже прислуживать за столом, боясь, что я окуну галстук в соус.

- Мистер Андерсон, ваша жена покушалась на Пэттена несколько дней назад. Я не был уверен, что это Алин. Тогда она не причинила Пэттену никакого вреда, не то, что сегодня. Она сумела взорвать лодку Пэттена.

- Имей совесть, Бенни! - сердито воскликнул Торнтон, но Эддисон смотрел на меня совершенно невозмутимо.

- Где она научилась копаться в лодочных моторах, мистер Эддисон?

- Алин сама чинит свою спортивную машину. Регулирует двигатель. Скажите мне, мистер Куперман, какой женщиной надо быть, чтобы сделать все это?

Казалось, Эддисон вот-вот развалится пополам. Я ломал голову, не зная, что ему сказать, и приступил к своей речи, так и не успев привести мысли в порядок.

- Я всего лишь соглядатай, мистер Эддисон. Я понаторел в бракоразводных делах, а ваш вопрос уводит меня в сторону от привычной области. Вам нужен человек, который разбирается в такого рода вопросах Кто-нибудь вроде моего двоюродного брата Саймона Хеллера. Он - мозговед. То есть, психиатр. У него практика в Торонто. Но, по-моему, человек делает такие вещи, когда он не в себе. Не думаю, что этот человек опасен для общества в широком смысле слова. Но, как я уже говорил, это не моя епархия, и не мне судить.

- Все равно спасибо. Надеюсь, что вы правы.

Я улыбнулся. Рэй и Эддисон тоже заулыбались, как будто это могло сделать их надежды менее несбыточными.

- Ты возвращаешься в Грэнтэм, Бенни? - спросил Рэй.

- Да, как только во мне отпадет нужда в связи с другим расследованием.

Я поведал им о трех убийствах и о том, как волею случая оказался связанным с двумя из них. Рэй посоветовал мне не принимать все это близко к сердцу и прийти к нему в контору, как только я доберусь до города. Они выпили со мной по чашке кофе, познакомились с Джоан и с четой Пирси, а потом сели в машину и пустились в долгий путь до Хантсвилла.

И тут произошло нечто неожиданное. В дверях появился Майк Харбисон. Я принялся считать дни, загибая пальцы, и у меня получилась среда, но, когда я справился у Сисси, она подсказала, что нынче вторник. С минуту Майк постоял на пороге, но Джоан его не заметила; она сняла с керосиновой лампы закопченный плафон и принялась чистить его. Харбисон подошел к бачку, налил две чашки кофе, добавил сахару и молока и понес угощение жене. Она подняла голову. Ее лоб был вымазан сажей. Джоан просияла, будто лампочка. Улыбка осветила все её черты. Едва не выронив лампу, Джоан потянулась к мужу и поцеловала его. Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь, и огляделся, желая узнать, заметил ли это ещё кто-нибудь. Разумеется, Мэгги, я мог бы догадаться. Старая Мэгги не прозевала ни великое воссоединение, ни мою заинтересованность.

Для человека, который не очень любит говорить, тем вечером во флигеле я был весьма и весьма словоохотлив. Выпив ещё чашечку кофе, я посмотрел, как Майк и Джоан выскользнули из флигеля через заднюю дверь и как Дэвид Кипп сгреб своих чад в охапку, чтобы оттащить в хижину. Когда огонь погас, и в очаге остался только тонкий серый пепел, флигель почти обезлюдел. Теперь тут сидели одни завсегдатаи. Мэгги объявила игру без козырей. Дез и Делия читали. Ллойд завел патефон, и Поль Робсон затянул свою "Линди Лу":

"Уж лучше лечь да помереть..."

- Поеду в Уитни, Бенни, пора на боковую, - сказал Гарри Гловер, бросая свою грязную фуражку рядом с кофейным бачком. - До свидания. Утром вернусь. По-моему, мы уже чего-то добились.

Он вышел, и все вздохнули с явным облегчением, когда двое полицейских в мундирах последовали за своим начальником, прикрыв двустворчатую дверь.

- Я - пас, - сказала Сисси и хихикнула, решив, что её голос прозвучал неестественно громко среди всеобщего безмолвия. Даже языки пламени в очаге - и те угомонились. Я оглянулся и увидел, что Ллойд исчез. Я не слышал, как он уходил. Гадая, куда он мог деться и почему бросил свою любимую зверюшку на произвол судьбы, я вдруг уловил за дверью голоса. Они приближались.

- Ну-ну, - вещал Долт Риммер. - С этим придется подождать до утра. Гловер сказал, что будет здесь, поэтому я и пришел. Добрый вечер всем! - На Долте был бурый вельветовый пиджак, похожий на ящик и делавший своего хозяина ещё более худосочным на вид. - Я хотел сказать ему, что в четверг мой парень видел, как Эней проезжал на грузовичке по бревенчатой дороге мимо нашего дома. Этой дороги нет на картах. У меня их полный набор.

Пег подошла к Мэгги, приобняла за плечи и что-то зашептала. Потом подняла голову и оглянулась. Мэгги благодарно потрепала её по руке.

- Наш Бенни - частный сыщик из города, так что следи за своей речью, Долт.

- Чепуха! Пусть хоть сам окружной прокурор, мне плевать. Все они кучка любопытных варвар.

- В котором часу это было, мистер Риммер? - спросил я, придавая своему голосу важные нотки и надеясь, что мне это удалось.

- Перед самым началом грозы он проехал на север, а полтора-два часа спустя - в обратном направлении. Но мой парень сказал мне об этом только нынче вечером.

- Да, конечно, ведь в четверг вас не было на озере. Мальчик уверен в том, что за рулем сидел Эней?

- Я знаю лишь то, что он мне сказал. И уже все вам передал, так что теперь болтать попусту?

- Куда ведет эта дорога?

Риммер взглянул на меня так, словно я был неспособен отличить Торонто от Таранто.

- Ты знаешь, о чем я, Ллойд. Дорога, которая идет через лес к Оленьему озеру.

- Точно. На карте оно называется Четырехугольным.

Я едва не закатил глаза. Глядя на чистые потолочные балки, я на мгновение подумал, что Долту Риммеру и Ллойду опять пришла охота посмеяться надо мной.

- Она идет на север мимо моего дома, огибая южный конец Литтл-Краммок. Дорога старая, но вполне приличная. Колеи местами глубокие, но можно проехать и не на вездеходе. Жаль, что мальчишка не сказал мне раньше. Только что вспомнил и спросил меня, важно ли это.

- Итак, Эней преодолел свой суеверный страх перед озером Литтл-Краммок, - вслух подумал я. - После спора с Гектором он решил избавиться от этого предрассудка.

- Он действительно повздорил с братом, я слышала, - сказала Мэгги. Об этом сплетничали в "Луке репчатом".

- И Гектор сказал мне, что предметом спора был застарелый страх Энея перед теми местами.

- Ну, и что? - Спросил Дэвид Кипп, ставя в угол свое весло ручной работы.

- А то, что, расставшись с братом, Эней поехал по этой дороге и доехал до того места, от которого ему пришлось добираться до Литтл-Краммок пешком, потому что дальше машина двигаться не могла.

- Он отправился к хижине Дика, - предположил Ллойд.

- А зачем ему туда понадобилось? - спросила Мэгги Маккорд, придвинувшись к нам вместе со стулом. - После четверга, когда была гроза, Энея никто не видел. Почему он отправился туда в такое неурочное время?

- Как вы помните, он боялся грома.

- Не валяйте дурака, Бенни, - сказала Мэгги. - Эней ничего не боялся.

- Боялся, Мэгги. Боялся грома без молнии. Боялся всю жизнь. Но на этот раз, несмотря на все свои страхи, Эней решил добраться до озера и хижины старого Дика.

Все бросили делать вид, будто заняты или, наоборот, предаются праздности. Делия Александер уронила вязание. Десмонд разинул рот. Мэгги сидела на краешке стула, что при её габаритах было довольно опасно.

- То, что он обнаружил на озере, взорвало все его суеверия. Взорвало при помощи черного пороха, которым кто-то пользовался для разработки шахты в грозовую ночь.

- Ну и ну! - вскричал Ллойд, прикусив костяшки пальцев.

- Продолжайте, Бенни, пожалуйста, не умолкайте, - попросила Сисси.

- Он увидел шахту, спрятанную под сортиром. Увидел подземную выработку. Старательская деятельность в парке запрещена, и до прихода Энея старателю удавалось сохранять тайну. Поэтому он решил убрать Энея. Не из личной неприязни, а просто в интересах дела. Наш друг старатель - вовсе не профессиональный убийца, не забывайте об этом. В нем нет природной кровожадности. Он - не лиходей на зарплате. Вероятно, он не думал, что труп будет обнаружен так скоро. И, когда это случилось, он встревожился, поскольку любознательный Гарри Гловер был ему тут совершенно без надобности. Убийца рассчитывал, что все начнется с дурных предчувствий, а потом преступление обнаружится, кто-нибудь ненароком наткнется на труп. Понимаете, сначала Эней просто исчезает, спустя несколько недель дело становится более серьезным, но ещё не достигает уровня общегосударственного преступления, поскольку Эней - одинокий человек, и его исчезновение встревожит только Гектора.

Но у нашего старателя есть ещё одна любопытная особенность. Он не был первым. Первым был старый Дик Бернерс, который скрывал свою старательскую деятельность, делая вид, будто разрабатывает недра. Хитрый способ. Но ведь Дик и был хитрецом. Кроме того, Дик заболел, и ему был нужен человек, который продолжал бы дело после его смерти.

Мы нашли труп Энея, а спустя несколько дней я отправился к хижине Дика и случайно набрел на шахту. Так старателя потревожили во второй раз. Он оглушил меня и бросил в озеро, привязав к моей ноге грузило. К счастью, я отрезал веревку и, вынырнув на поверхность, снова отправился к шахте. Там состоялась моя вторая встреча со старателем, только на сей раз старатель был мертв.

- Лжец! Лжец! Вырвите ему язык!

- Мэгги!

- Джордж этого не делал. Он не мог так поступить. Не слушайте его. Джордж мертв. Он никого не убивал.

- Сейчас это не имеет значения, Мэгги. Джордж был вороватым человеком. Вы сами сказали мне об этом. Он испугался, потому что был разоблачен, Мэгги. Я не утверждаю, что Джордж с самого начала замышлял убийство. Не то, что в другой раз.

- Чего-чего?! - Голос Мэгги снова звучал истошно, как лязг плохо зажатой струны. - Какой ещё другой раз?

- Я говорю о том случае, который имел место раньше, Мэгги.

Мэгги Маккорд сползла со стула и потянула его за собой. Он тяжело рухнул на её дородное бесчувственное тело.

27.

Настало утро среды. Сквозь сетку я видел, как Майк Харбисон стрижет траву перед моей хижиной. Джоан поправляла зеленый дерн вокруг мотеля. Майк насвистывал, время от времени подходил к Джоан и совещался с ней. Каждое из этих путешествий непременно приносило ему то поцелуй, то объятие. А мои дела обстояли плачевно: у меня кончились чистые носки, а холодильник был гол как ощипанная виноградная гроздь, если не считать шести не очень свежих ломтей озерной форели, банки майонеза и одного-единственного яйца. Я поставил его вариться, твердо наказав себе погасить газ минут через тридцать. Пока яйцо бултыхалось в кипятке, прикатил Гарри Гловер. Следом на мокрую стоянку въехала патрульная машина, и появились два знакомых мундира. Гловер приподнял фуражку, приветствуя Майка и Джоан, и поднялся на мое крыльцо. Прикрыв лицо от солнца ладонями, з заглянул сквозь сетку в мое захламленное жилище, и я открыл ему дверь.

- Поставлю кофейник, - сказал я, снова зажигая конфорку. Гловер уселся в кресло с гнутой спинкой и взял со стола сигарету.

Прикурив от спички, он помахал ею, а потом сломал.

- Сержант из штаба, Крис Савос, передает вам привет.

- Навели обо мне справки в Грэнтэме? Молодцы.

- Он говорит, что районная полиция Ниагары выживет, только если не будет ничем с вами делиться. - Похоже, сегодня служба была ему в радость. После моего отъезда произошло что-нибудь примечательное?

- Вы разминулись с Долтом Риммером. В четверг днем его мальчонка видел, как Эней ехал по старому проселку сначала к Литтл-Краммок, а потом обратно. Риммер решил, что вам следует об этом знать.

- Одобряю такое отношение к делу.

- Это была заброшенная дорога, которая проходит позади его дома.

Гловер кивнул, бросил окурок в пепельницу и вышел. Я отыскал банку растворимого кофе и приступил к очистке яйца. Гловер с минуту посовещался со своими людьми, после чего все они спустились к причалу. Вскоре послышался рев запускаемого мотора. Он не успел стихнуть вдали, а Гловер уже извлек из пепельницы свою тлеющую сигарету и снова уставился на меня.

- За эти несколько дней вы пережили немало захватывающих событий, сказал он мне сквозь облако дыма, рассеченное снопом солнечного света, который проникал в открытую дверь. И я тотчас вспомнил, что всего неделю назад угощал Джоан чаем, и мы смотрели, как дождь хлещет по катеру Риммера и прибивает к земле петунии. С улицы донесся смех Джоан. Так-то оно лучше.

- Насколько я слышал, Пэттен в сознании и сетует на судьбу, - сообщил мне Гловер со злорадной ухмылкой и задрал ноги на соседний стул. - В больнице от него житья нет: грозится купить её, чтобы уволить весь персонал. Смелые речи в устах мужа, у которого пробито легкое и раздроблена лопатка.

- А что с Алин?

- За неё внесли залог. При желании может вернуться в город.

- И это вам нравится.

- Я так не говорил.

- Тем не менее...

- Тем не менее, работай она упаковщицей на птицефабрике, её бы ни за что не выпустили на волю.

- Льготы для преступников из среднего сословия?

- Не выставляйте меня социалистом, Куперман. Пожалуй, в вашем присутствии мне лучше помалкивать. - С минуту он смотрел, как я крошу яйцо и сдабриваю его майонезом. - Мы не сумели сохранить в тайне историю с Пэттеном. Газетчики уже набросились на нас.

- Хм. - Я переложил свою тюрю на покоробившийся ломтик черствого хлеба. Гловер следил за мной как за канатоходцем. - А почему вы не жалуете пишущую братию?

- Чтобы меня сфотографировали и поместили мое имя в газете? - Он уставился на тлеющий кончик сигареты. - Пожалуй, эта мысль вдохновляет меня куда меньше, чем прежде.

- Могу я встретиться с Пэттеном?

- А зачем? Вы тоже не из тех, кто любит выставляться напоказ.

- Если можно, я бы рассказал вам об этом по пути.

- Мне нельзя уезжать отсюда! - Он встал и заварил забытый мною кофе.

- Здесь вам больше делать нечего, поверьте мне на слово.

- Черт возьми, Бенни, я ведь только приехал. Дайте хоть кофе выпить.

Пока он пил, я проглотил свой черствый бутерброд, запил его глотком кофе и, взяв полотенце, стер с пальцев капли майонеза и яичного желтка.

Спустя десять минут патрульная машина Гарри Гловера уже с урчанием пробиралась в сторону Хантсвилла со скоростью пятнадцать миль в час. Гарри не превышал максимально возможную скорость, но умел не терять из-за этого времени.

- Итак, что вы хотели мне рассказать?

- Погодите, я размышляю, с чего лучше начать. Дайте мне одну минуту.

Гарри ждал. Розовые выступы гранитных скальных бастионов плясали то слева, то справа от дороги. Местами проселок шел по голому камню, и я чувствовал себя Моисеем, шествующим по дну расступившегося Красного моря, волны которого окаменели и застыли вокруг нас.

- А впрочем, неважно. Начинать в любом случае надо с Мэгги Маккорд. Вы знаете, что ей весьма нелегко даются правдивые высказывания?

- Да, ходят слухи об её шотландском происхождении. Она просто так треплется. То есть, эта корка не обманет ни одного человека, достигшего тринадцатилетнего возраста.

- Однако вранья и лицедейства было больше, чем мы думали. Во-первых, имя. Она - урожденная Аделаида Тейт из Корнуолла, Онтарио. Вам это ни о чем не говорит?

- Да вроде нет. Звучит как сценический псевдоним.

- В хижине Дика я нашел книгу с исчерпывающими сведениями об этой женщине. В двадцатые годы Аделаида Тейт обвинялась в убийстве своего любовника. Она вышла сухой из воды, но её дело стало одним из самых громких в истории криминалистики. В книге говорится, что обвиняемую спасла смазливая наружность, которая в те дни и впрямь была довольно примечательна.

- Но если её признали невиновной, я не вижу ника...

- Вам трудно представить старого уродливого Уэйна Траска с этой книгой в руках. Дик Бернерс тоже все знал, коль скоро он вместе с Траском старательствовал в графстве Гастингс. Сначала Бернерс был один, но потом выработка мало-помалу перешла к Траску. Почему? Этого мы не знаем. И Аделаида, и Траск - уроженцы Корнуолла, а убийство любовника было самым знаменательным событием в истории города, пока река Святого Лаврентия не стала судоходной. Когда Траск познакомился с молодой женой егеря Альберта Маккорда, он сразу понял, кто она такая, и вскоре придумал, как обратить это открытие себе на пользу.

- Намекаете на шантаж, Бенни?

- Возможно, в интересах дела это и было названо как-то иначе. Все как один отзываются о Траске как об алчном подонке. Он обманул своего товарища и захапал шестьдесят процентов общей собственности. Несмотря на то, что суд признал Аделаиду невиновной, она сменила имя и перебралась сюда. Значит, ей было, что терять в случае огласки.

- Но что могла платить Мэгги? Вы знаете, сколько получает егерь в парке? Бенни, вы дали слишком большую волю воображению.

Мы подъехали к "Луку репчатому", миновали его, и Гловер покатил по шоссе 648, мимо Уилберфорса, Тори-Хилл и гранитных скал, обрамлявших маленькие озера взгорья Халибэртон. На их берегах и на главных улицах Халибэртона и Карнарвона было полным-полно отпускников. Немногочисленные местные жители были оттеснены в тень и хлопали глазами, глядя на проезжающие машины.

- Шантажируют не только толстосумов, Гарри. Этой игрой увлекаются многие, и чем мельче игрок, тем ничтожнее его требования.

- Но Уэйн Траск! Да он и трезвым-то не бывал.

- А где он брал деньги на выпивку? Ведь усадьба при нем быстро превратились из доходного предприятия едва ли не в имущество Армии спасения.

- Продолжайте. Хоть время скоротаем.

- На чем мы остановились? Мэгги живет со своим егерем Альбертом, Бернерс исследует недра, желая обзавестись шахтой взамен отнятой Траском. А Траск обнаружил, что Мэгги готова в разумных пределах оплачивать его молчание.

- Да, Бернерс был яркой личностью, - согласился Гловер, вытирая ладони о брюки. - Не хочу сказать, что он пил так же, как Траск, Ллойд говорил мне, что в свой последний наезд в усадьбу он привез Траску бутылку, и они втроем прикончили её. А потом Бернерс отправился умирать в лес. Когда мы нашли его тело, оно весило не больше девяноста фунтов.

- Я испытываю к нему большое уважение. Это был забавный старый чудак. Трепал налево и направо, что разрабатывает золотую жилу, превратился во всеобщее посмешище, потом и вовсе прослыл чокнутым и таким образом получил возможность действительно искать золото. Терпения ему тоже было не занимать: ведь он взрывал динамит только во время грозы. Жадным он не был. Позавчера вечером Мэгги сказала, что никогда не встречала более славного человека, чем Бернерс. Это был очень тонкий и туманный намек.

- Лысый вонючий старик. Ханыга-ханыгой, а вот на тебе!

- Кое-кто из наших ближних не так прост, как кажется.

В Дорсете детишки прыгали с узкого моста в чистую речку. Маленькие легковушки втягивали на берег громадные катера. Лодки, весла и чемоданы грудами лежали на крышах машин, грозя перевернуть их и перекрыть движение по Тридцать пятому шоссе. С тех пор, как я последний раз был в Хантсвилле, тут успели проложить кольцевую автодорогу. В былые времена в этот город въезжали по прямой и проезжали его насквозь, но теперь на подступах к Хантсвиллу теснятся ресторанчики и автозаправочные станции. Однако главная улица была в точности такой, какой я её помнил. Даже указатель пути к лагерю "Северная сосна" осталась на месте. Гловер поехал прямиком к зданию провинциального полицейского управления. Черно-желтый дорожный указатель не мигал и выглядел весьма неприветливо и сурово. Все полицейские участки почему-то стоят поодаль от деревьев, и их нещадно палит солнце. Я не заметил перед зданием никакой растительности, даже трава имела кладбищенский вид и казалась искусственной.

Внутри пахло свежей эмалью, нагревшийся пол был липким. Гловер посовещался с каким-то сержантом, сложенным как оперный певец, поджарым и состоявшим, казалось, из одной мощной груди. Сержант куда-то позвонил, после чего подошел ко мне вместе с Гловером.

- Это сержант Оби Лепаж. Не возражаете, если он поедет с нами в больницу?

Как будто у меня был выбор. Мы снова влезли в машину и три минуты спустя вошли в больницу через дверь приемного покоя.

Входя в больницу в обществе двух полицейских, получаешь определенные преимущества перед прочим людом: тебя не спрашивают, к кому пришел, не говорят, что до трех часов пополудни посещения больных нежелательны. Деловитая поступь и тихий лязг наручников действуют на медсестер подгоняюще, а санитаров с тележками заставляют освобождать путь. Я шел за полицейскими, будто пришвартованный к корме корабля ялик. Сидевший у палаты Пэттена охранник поднялся и отложил журнал, ножки железного стула скрипнули по кафелю. Трое стражей закона посовещались между собой, но ни единого словечка из их разговора не просочилось за стену, образованную широкими сутулыми спинами этих людей. Похоже, дверь приоткрылась. Я увидел широкое синее небо в просвете между белыми простынями, окружавшими единственную койку. Тело Пэттена мягким зигзагом лежало под одеялом, в левом запястье торчала иголка капельницы. Из-под мышки тянулся толстый шланг, подсоединенный к похожей на насос машине, которая стояла под койкой. Когда я проскользнул в палату, глаза Пэттена были закрыты, но он не спал. Его веки тотчас разомкнулись.

- Сукин ты сын, - процедил Пэттен сквозь зубы, но довольно беззлобно. Звать охранника или санитара ему не хотелось, и он решил принять участие в заговоре, чтобы посмотреть, чем это кончится. - Ты настучал на меня, парень, и я этого не забуду.

- Вам нельзя волноваться. У меня к вам несколько вопросов, но я не хочу, чтобы у вас разошелся шов.

Глаза Пэттена потемнели, и я быстро добавил, не дожидаясь, пока он заорет на меня:

- Не о вас. Я хочу спросить о пожаре. Как он начался? Из-за ошибки при отправлении обряда? Кто виноват? Мэлбек? Алин? Что случилось?

- Почему я должен тебе рассказывать?

- Вообще-то верно, причин нет. Только я думаю, что той ночью произошло событие, которое и поныне не дает вам покоя. Готов биться об заклад, что это так.

Бледные руки Пэттена теребили простыню с больничным штампом, а глаза следили за руками. Потом он принялся озираться по сторонам, словно надеялся найти ответ в углу палаты. Наконец он снова взглянул на меня.

- Ладно, парень. Кое-что, возможно, и случилось. Но я не понимаю, какое это имеет значение.

- Вы, Алин и Мэлбек распевали какие-то заклинания. Где тогда был Траск, владелец усадьбы?

- Лежал в отключке в каком-нибудь углу. Ему надо было только бутылку дешевого виски или рома поставить, а об остальном он мог позаботиться сам. Ему было плевать, что мы делаем, лишь бы мы помалкивали и платили наличными.

- Итак, он спал. Остальные отправляли обряд, так?

- Да. Теперь я помню все очень четко. Той ночью я почувствовал прикосновение. Я был новичком и только потом отбил Алин у Джона. Но даже после этого жрецом оставался он. Это он призывал многоцветный пламень Эфрона. Его сила действовала в пределах восьмиугольника. Но заклинание произносил я. "И будет после призыва воскрешение памяти по мановению жезла, и пусть костный мозг жезла сохранится в пирамиде". Алин повернулась ко мне и увидела истинного носителя зла в моем облике, а не в Мэлбеке. И тогда бледный от ярости Джон вскричал на языке Еноха: "Узри лик господа своего, источник утешения, чьи глаза есть свет небесный..." А потом указал на окно и закричал. И сказал, что видел носителя зла, который льнул к стеклу своим дивным безобразным ликом. Сам я ничего не видел и сообщил им об этом. Алин испугалась и вышла из восьмиугольника, чтобы прилечь на кушетку, а мы с Джоном отправились на улицу, чтобы взглянуть на окно, за которым он видел лицо. Стекло было черным от сажи. Мэлбек утратил самообладание и что-то забормотал. Мне пришлось погрузить обоих в его машину и отвезти в город. После этого Алин пошла со мной, и больше я никогда не видел Мэлбека. Говорят, он...

- Да, я знаю. Итак, пожар начался после вашего отъезда оттуда. Но вы оставили в восьмиугольнике свечи и лампы.

- Вероятно, Траск повалил их, когда проснулся, но пол там был выстлан толстыми досками. Сомневаюсь, чтобы он загорелся от опрокинутой свечи.

- Ладно, полагаю, самый легкий вопрос мы разрешили.

- А что, есть ещё и трудный?

- Трудность заключается в том, что мне не хочется вешать на вас дело. Я уж и так прикидывал, и эдак, но ничего не выходит. Без вас в этом нет никакого смысла. - Я вцепился в спинку койки. Лишь услышав, как лязгает рукоятка регулятора изголовья, я понял, что мои нервы на пределе, и придвинулся поближе к привинченному на высоте моей груди столику над койкой. - Вы с самого начала знали Дика Бернерса и Уэйна Траска?

- Конечно. Дик Бернерс был моим дядькой. Я его любил. Но Траска знал только в лицо и держался от него подальше. Не забывай, Бенни, я был ещё ребенком. Они казались мне великанами.

- Когда мы с вами впервые заговорили о Дике, вы ещё не знали, что он умер. Вы использовали глаголы в настоящем времени. Кто сообщил вам о его смерти?

- Не знаю. Наверное, кто-то на озере.

- Вы слышали, что Траск шантажировал Мэгги Маккорд её прошлым?

- А мне и невдомек, что у неё есть прошлое.

- В этом отношении вы не монополист, мистер Пэттен. Коротко говоря, Бернерс вытащил Траска из горящей лесопильни и заставил его прекратить вымогательство. Пока Дик был жив, Траск не шантажировал старуху. Бернерс любил Мэгги и показал её сыну, Джорджу, свою потаенную шахту. Джордж знал и о том, как Траск вытягивал из матери деньги. Он не был наделен богатым воображением, но понимал, что благодаря полученным от Бернерса и Траска сведениям не умрет от голода.

- Занятно, приятель. Только я не пойму, какое отношение все это имеет ко мне.

- Джордж кормился не только мелким воровством, но и шантажом. Он норовил пощипать одну парочку в усадьбе, но его спровадили.

- Ну и что? К делу, приятель.

- Думаю, он и вам докучал.

- Можешь думать, что тебе угодно, Бенни. Но если даже допустить, что это так, почему я не мог спровадить его, как та парочка в усадьбе? Или, по-твоему, мне не приходилось иметь дело с вымогателями?

- Вас выдала испанская зажигалка. Должно быть, Джордж спер её у вас во время одного из посещений. Я видел эту штуку в хижине Дика. Джордж копался в шахте, я понял это, когда увидел там свежие газеты и разорванные книги Дика, которые шли на растопку печи. Джордж попытался убить меня, но, когда я вернулся в хижину за своими пожитками, зажигалки там уже не было. Вряд ли в парке Алгонкин так уж много этих испанских вещиц. Все стало ясно, когда я увидел, что зажигалка вернулась к своему законному хозяину. Вы были в хижине, мистер Пэттен. Именно вы убили Джорджа.

- Перестань, Бенни. Неужто ты думаешь, что удар топором по голове единственный способ избавиться от вымогателя?

- То-то и оно, что этих способов сотни. Как только люди не избавляются от мерзавцев вроде Джорджа. Вот почему мне было так любопытно услышать от вас, что Джордж погиб от удара топором по голове.

- Если это ловушка, Бенни, то весьма и весьма жалкая.

- Никто не знал, как погиб Джордж. Это держали в строгой тайне.

Вы сами себя выдали, Норри. Я все никак не мог понять, откуда Лорке известно о Джордже. Оказывается, от вас. Не очень умно. Вы думали, что это знают все, что кровавые подробности - ни для кого не секрет. Вы заблуждались.

- Ни один канадский прокурор не станет преследовать меня, имея на руках такие слабые улики. Все это курам на смех, Бенни. Слишком ничтожно.

- Не сказал бы. Мотив у вас был. Интересно, как старейшины "Последнего храма" посмотрят на ваше увлечение сатанизмом? Как к этому отнесется сенатор?

- Куперман, речь идет об убийстве.

- Ага. При таких высоких ставках логичнее всего посмотреть на происходящее как на игру. У вас был выбор: либо заплатить Джорджу, либо послать его на высокую сосну. Тут их, слава богу, хватает. У Джорджа тоже был выбор: помалкивать или болтать. Заплатив Джорджу, вы получали тот же плачевный итог, как и в случае отказа платить: что бы вы ни сделали, Джордж все равно мог растрезвонить по свету, что великий вождь новой церкви принимал деятельное участие в групповых попытках оплодотворить девственницу чертовым семенем. Не думаю, что у Джорджа был бы недостаток в газетах, дерущихся за эту историю. И вам оставалось лишь одно: заставить его умолкнуть навеки.

- Ты выставляешь меня каким-то чудовищем, парень. Как будто совсем не знаешь меня.

- Просто вас загнали в угол, Норри. У Джорджа была возможность до основания разрушить возведенное вами строение. Он догадывался, как много оно для вас значит, но недооценил вашу готовность пойти сколь угодно далеко ради сохранения нажитого.

Пэттен уставился на меня, и с минуту мы молча прислушивались к тихим больничным шумам. Одна из бутылочек на штативе капельницы забулькала.

- Вот что, Норри, у меня нет никаких улик, помимо тех, о которых я вам рассказал. Я уверен, что на Литтл-Краммок на меня покушался Джордж, а не вы, - я закинул ногу на ногу и попытался скорчить глупую мину. - Не думаю, что местные легавые поверят мне, но вы понимаете, что и для протокола, и ради чистой совести я обязан принять все меры. Даже если надо мной посмеются. Черт, после того, как Алин стреляла в вас, ваша вина уже не так велика.

Я протянул руку, и после секундного колебания Пэттен пожал её гораздо крепче, чем можно было ожидать от человека в его состоянии.

- Пока, парень. Не принимай близко к сердцу, всех нас иногда высекают. В этом деле все с самого начала было против тебя. Ни свидетелей, ни отпечатков, железное алиби. Лорка и ребята подтвердят все, что я скажу. Понимаешь, я ведь не мог позволить этому придурку гадить мне, причем как раз в те времена, когда я должен был сидеть тихо. Ты на меня не в обиде, Бенни?

- Нет, если это взаимно.

- Черт возьми, не забывай: смерть окупится победой. Промысел божий не может прерываться.

- О, да будет так. Да будет так.

Гловер, Лепаж и охранники открыли дверь. Растолкав их, в палату ворвалась сиделка.

- Вон! - Гаркнула она. - Вон! - Я проворно шмыгнул за койку. - Этому больному противопоказаны посещения. Мне даны указания!

- Мы из полиции, - ответил Лепаж, тихо, но властно отметая все полученные сиделкой указания.

- Да хоть вы сам папа римский. Доктор Суми сказал: никаких посетителей. А значит, ни полицейских, ни пожарников, ни страховых агентов.

- Хорошо, я ухожу, - заявил я, всячески делая вид, будто стараюсь не шуметь. В дверях я оглянулся и сказал Пэттену: - Кстати, я знаю, чье лицо было за окном. Это был не черт, а, наоборот, почти ангел. Ваш дядюшка Дик. Ну, до встречи.

Пэттен свирепо зыркнул на меня сквозь треугольное окно, образованное туловищем сиделки и её упертой в бедро рукой.

Мы шли по коридору. Я вслушивался в отголоски наших шагов и вдруг поймал себя на том, что проникся расположением к Пэттену. Возможно, потому что мог как угодно возить его носом по шахматной доске. Или влюбился в лицо, которое так часто видел по телевизору. Наверное, в глубине души я сноб. Я не забыл статью 212 уголовного кодекса, не запамятовал, что, согласно положениям этой статьи, Джордж Маккорд - жертва убийства. Но правда была налицо: мне нравился Пэттен, а Джорджа Маккорда я всегда недолюбливал.

Сержант Лепаж завел Гловера в свободную палату за углом коридора. Чтобы не заблудиться, я пошел за ними.

"... Никто не знал, как погиб Джордж. Это держали в строгой тайне. Вы сами себя выдали, Норри. Я все никак не мог понять, откуда Лорке известно о Джордже. Оказывается, от вас. Не очень умно..." Это был мой голос, который почему-то немного смахивал на голос моего брата.

- Что это, Гарри?

Гловер и Лепаж повернулись ко мне.

- Ах, да. Я хотел сказать вам об этой подставке по пути, но вы не дали мне и рта раскрыть. Я подумал, что вам удастся разговорить его. Это и впрямь удалось.

- Грязная игра, Гарри.

- Не терпится дослушать до конца.

- В суде это вам мало что даст.

- Вы что, вдруг взяли и перебежали на сторону противника?

- Мистер Куперман, не надо пенять на Гарри, - сказал Лепаж. - Боюсь, это моя вина, я его подговорил. Понимаете, нам только что выдали это оборудование, и мне не терпелось его опробовать. Да, Гарри, пока не забыл. Распишись на кассете. Уж больно тяжело протащить такую улику через суд. Сержант сунул Гловеру прозрачную авторучку, и тот поставил подпись на кассете. Лепаж присовокупил и собственный росчерк.

- У меня такое чувство, словно мною пользовались.

- Но ведь вы сумели вызвать у него словесный понос, не так ли?

- Скорее тихое "пук".Черт возьми. Ладно, теперь вам известно об этом деле не меньше моего. Вы не знаете только о Киппе.

- О Киппе? - Переспросил Лепаж.

Гловер отвел глаза.

- При чем тут Кипп?

- Благодаря ему все увязывается воедино. Он увидел Пэттена в лодке, когда тот плыл по реке от Бик-Краммок к Литтл-Краммок. Это было утром, когда убили Джорджа. Кипп так разволновался, что поплыл за Пэттеном и продырявил лодку топором.

- Но лодка-то была ваша.

- На вид их не отличишь. Должно быть, Пэттен оставил свою выше по реке, а Кипп попортил первую же дюралевую моторку, которая попалась ему на глаза.

Сказав это, я исчерпал запас сведений, которыми мог поделиться с Гловером и Лепажем. Правда, их гораздо больше волновало, когда же перемотается пленка. Черный круг на левой катушке делался все шире. Полицейские даже не обернулись, когда я зашагал по коридору, гадая, не слишком ли накладно будет добраться до парка на такси.

28

Я почти закончил сборы. Пожитков было немного, и, судя по всему, я вряд ли смогу без содрогания взглянуть на них снова. Все это барахло следовало бы отправить прямиком в стиральную машину. Когда открылась проволочная дверь, и вошла Джоан, я рассматривал пару носков, гадая, нельзя ли сделать парк Алгонкин местом их последнего упокоения. Жалкая участь, но не самая худшая. За второй чашкой чая я уплатил по счету и сунул в бумажник квитанцию. Теперь, когда больше не надо было притворяться рыболовом и сидеть в лодке в двух сотнях ярдов от усадьбы Вудворда, мне вдруг расхотелось уезжать. Наверное, Джоан догадалась об этом по моему лицу.

- Вы могли бы ещё позагорать на мостках. Или помочь Майку заново покрасить нос лодки. Или поколоть дрова. До листопада надо заготовить большой штабель.

- Перестаньте, Джоан. Какое же это лето? Передохните немножко.

Она только засмеялась сквозь зубы.

- Я уже сказала Майку, что передумала и хочу другой подарок ко дню рождения. Мне была нужна новая бензопила. Старая в ужасном состоянии.

- Угу.

- А теперь я сказала ему, что хочу два платья.

- Молодец!

- Я должна была догадаться, что вы сыщик.

- Почему?

- Просто должна была, - она со значением посмотрела на меня, но я не уловил этого значения. - Хижины сданы до пятнадцатого сентября, а мотель аж до Дня благодарения. И это - когда я уже думала, что мы прогораем. Статья в торонтской газете совершила чудо. А теперь, наверное, все это будет и в других газетах. Подумать только: "Нью-Йорк-таймс"! Казалось бы, люди должны держаться подальше от места, где совершено три убийства, но вместо этого звонят в "Лук репчатый" и оставляют мне свои номера. Неужели мы так кровожадны, Бенни?

- Людям это свойственно.

- Приедет какой-то журналист. Говорит, что хочет снять все это для телевидения.

- Сначала возьмите у него заверенный чек.

- Да уж не забуду. Чем вы теперь займетесь?

- Для начала просмотрю почту за неделю, оплачу счета, обновлю лицензию, проведу с владельцем здания переговоры об аренде конторы, успокою родителей.

- Рада, что вам не придется бездельничать. Вы хорошо ладите со стариками?

- Да, они ничего. Мать прекрасно стряпает. Обедать у неё по пятницам - одно удовольствие, и я с радостью возобновлю эти трапезы.

Джоан с задумчивым видом припала к чашке.

- Жаль, что вам не удалось толком поудить рыбу. Бьюсь об заклад, что, набив руку...

- Да, знаю. Но я никогда не стану таким же заядлым рыболовом, как Ллойд. Оно и к лучшему: меня уже начинает коробить при виде рыбы.

- Что же мне тогда делать с шестифунтовой форелью, которую Ллойд и Сисси попросили вручить вам в качестве прощального подарка?

- Завтра пятница. Отдам матери, пусть сделает рыбу по-еврейски.

Уложив пожитки в машину, я задним ходом подъехал к хижине Мэгги, заглушил мотор и вслушался в тишину. Потом вылез и постучал в дверь. Сначала я подумал, что Мэгги нет дома, но потом услышал шарканье тапок по голым сосновым доскам.

- Ах, это вы. Я-то полагала, что вы уже отбыли. Уж и не чаяла вновь лицезреть вас на этом свете.

Мэгги говорила усталым голосом и выглядела просто ужасно. Под глазами - лиловые круги, кожа висела мешком, как будто плоть под ней вдруг скукожилась. На Мэгги был подпоясанный ремнем халат цвета пламени. Она открыла мне дверь, и я протиснулся в дом. Тут царил беспорядок. На кофейном столике стояли бутылка виски и стакан. Воды я не заметил.

- Извините за грязь, - сказала Мэгги, обводя комнату дрожащей рукой. - Я нездорова.

- У вас были трудные времена.

- Вы так думаете? Вы правда так думаете?

- Ну...

- Вот что я вам скажу, Бенни. Все всегда было хорошо. Я прожила уже долго и неизменно выплывала на поверхность. Мне везло. Меня любили. Не так уж много на свете людей, способных похвастаться и тем, и другим. Хотите выпить? Чай у меня кончился. То есть, вряд ли я сумею заварить, даже если узнаю, где Сисси хранит его. Она пытается утешить меня, заставить смириться с тем, что я не в силах изменить. Как там говорится: имей мужество принять... Впрочем, неважно. Альберт. Альберт был хороший человек. Все его любили, а он любил меня. Несчастную своевольную дуру, влюбленную в Ричарда так, что меня невозможно было оторвать от него.

- Ричарда? Вы имеете в виду Дика Бернерса?

- Да, - ответила она, глядя на меня так, словно повторяла свою историю восьмой раз кряду. - Да, Ричарда, я о нем говорю. Жаль, вы не видели, как он в мундире стоял на Пикадилли. Казалось, сам Эрос вот-вот сойдет с постамента и заявит права на него. До чего же он был хорош собой!

- Значит, то, что мне рассказывали, неверно?

- Вы наделали множество ошибок, Бенни. Куда бы я ни отправлялась, Ричард всегда был рядом, оставаясь недосягаемым. В юности я напортачила столько, что хватит на шесть жизней, но после встречи с ним... Он приглядывал за мной, когда мог.

- Это он заставил Траска прекратить шантаж?

- Но после его смерти все началось сызнова.

- Дик стал очевидцем свального греха на лесопильне.

- И вытащил Уэйна из огня, получив новые ожоги и шрамы. Он пользовался своей безобразной наружностью как щитом.

- Это вы устроили пожар, правда, Мэгги?

- Чепуха. Почему вы так думаете? Что заставляет вас обвинять меня?

- Пожар мог навеки избавить вас от Траска, верно?

- Мог. Но там оказался Ричард. Он не дал мне бросить Уэйна на произвол судьбы. Не хотел, чтобы меня обвинили в его гибели.

- А вас и не обвиняли.

- Разумеется, нет, глупыш. Ведь Ричард спас его.

- Я имею в виду другое убийство, когда Ричарда не было рядом, и он не мог помочь.

- Вы думаете, будто вам что-то известно, хотя на самом деле это не так.

- Мне известно, что Траск не разбился, рухнув на недостроенные мостки. Мне известно, что его ударили доской по затылку и спихнули в озеро, чтобы он утонул. Мне известно, что после этого доску прибили к мосткам. А потом - ещё одну, и еще.

- Болтовня. Одни слова. Вы не можете ничего доказать.

- А я и не собираюсь доказывать, Мэгги. Вы слишком стары, а я слишком устал. Но я изучил доски на мостках и знаю, какие прибивал Траск, какие Долт Риммер, а какие - вы.

- Вас послушать, так все мои лебеди - это просто гуси, молодой человек. Неудивительно, что я никогда не доверяла вам.

- Значит, Ричард Бернерс был предан вам все эти годы.

- Вам этого не понять. Но он все знал. Есть женщины, наделенные способностью заставить людей делать то, что выгодно им. Мужчины только и мечтают угодить такой женщине. Ричард никогда не заговаривал со мной из-за Альберта. Мое несчастье заключалось в том, что я вышла замуж за человека, которого уважали. Я всегда знала, что мужчины уважают не меня, а его. Меня они любили, а может быть, и вожделели, но только не уважали. А вот Ричард всегда оказывался рядом, если я нуждалась в помощи. И кое-что мне давал.

- Деньги?

- Разумеется, деньги. Может, я сентиментальна, но далеко не глупа. Мне надо было откупаться от Траска и выкупать Джорджа, когда он попадал в переделки.

- А передряг хватало, верно, Мэгги? И без Джорджа. Ведь был ещё один "Джордж". Жорж Раво в Корнуолле. Из-за него вы попали в передрягу, когда он пригрозил, что покажет письма вашему отцу. Вы обирали Жоржа, о котором ваш отец и не подозревал. Но после того, как Жорж сказал, что пойдет к нему, вы должны были что-то предпринять. Вы не хотели, чтобы отец узнал о ваших шашнях, а Жорж - о том, что вы лгали, говоря, будто папаша против вашего замужества.

- С тех пор сто лет прошло. Я была просто испуганной девчонкой. Я должна была что-то сделать. Как-то помешать ему.

- Знаете, полицейские считают, что Энея убил Джордж, ваш сын. И они арестовали Норберта Пэттена за его убийство.

- Хотелось бы мне, чтобы его повесили! Будь на свете справедливость, так бы они и сделали.

- Много ли справедливости выказали вы, подставив родного сына? По вашим словам, вы вечно вытаскивали Джорджа из передряг. Самая страшная беда стряслась, когда Эней случайно нашел шахту на Литтл-Краммок, и Джордж сказал вам, что надо как-то избавиться от него. Вы прекрасно справились с делом. Вы одурачили всех.

- Ерунда и чепуха. Вы и сами не понимаете, что говорите.

Она фыркнула и взяла стакан, чтобы обрести в нем утешение, но обрела лишь общество, ибо стакан был пуст.

- Во вторник вечером возле флигеля вы пожелали доброй ночи Сисси и остальным и в одиночестве отправились домой. Но потом взяли лодку с бесшумным электромотором и поплыли к бывшему наделу Пирси, где стоял лагерем Эней. У него не было никаких причин подозревать вас в злом умысле. Сомневаюсь, что Эней согласился бы повернуться спиной к Джорджу, но вам он доверял или, по крайней мере, не испытывал к вам недоверия. Джордж не мог бы ударить его веслом по затылку и затащить в разлившийся ручей под дорогой. Но теперь в полицейских рапортах стоит имя Джорджа. Пешка берет пешку. В отчетах полный порядок, поиски убийцы закончились, Мэгги. Полицейские думают, что изобличили его. Вы вытащили Джорджа из множества передряг, а он вас - из одной, но какой!

Мэгги не без некоторого достоинства вытерла нос тыльной стороной ладони. Она сидела прямо и казалась едва ли не высокой. На миг Мэгги обрела свою былую осанку, но ничего не сказала.

- Я возвращаюсь в город.

- Так я и думала, - она помолчала, потом подняла голову и пронзила меня взглядом. - У меня была мысль отравить вас ядом из моих старых запасов, но я поборола этот соблазн. Я - коварная старуха, Бенни, мне нельзя верить. Но я ещё и печальная старая женщина, окруженная призраками любовников. И сильных, и слабых. Те, которых я хотела, были недосягаемы. Тех, что были, я не заслуживала, но при этом заслуживала гораздо лучших. У меня дикий норов. Сколько сердец я разбила, когда была девчонкой. Это было упоительно... - Она умолкла. - Знаете, Бенни, ехали бы вы отсюда, пока я не передумала. Вспомните обо мне, когда будете жевать торт или скрести ложкой по дну сахарницы, чтобы подсластить чай. У вас хороший голос. Не хотелось бы губить его.

- Простите меня, Мэгги. И прощайте.

- Тьфу! Запомните, Бенни: я - как сливки. Всегда всплываю на поверхность.

Я сел за руль и напоследок объехал знакомые постройки: хижины, мотель, флигель с его пианино без крышки и "викторолой", газгольдерную, дровяной сарай; подкатил к кромке воды, окинул взглядом острова - Первый и Второй. За островами виднелся мыс Риммеров, у мостков покачивался катер. Мне вдруг страшно захотелось вернуться за письменный стол и заняться бумажной работой.

Джоан помахала мне с крыльца и возобновила ремонт оконной сетки. Завершая круг, я, кажется, мельком увидел Ллойда Пирси, который влезал в лодку с удочками и сачком в руках. Выехав на дорогу, я покатил в Хэтчвей. Благодаря жаре воды у сливной трубы немного поубавилось, но из ручья торчали снопы веток и заостренных палок - верный знак того, что бобры опять взялись за старое.