adv_western Гарри Вайтингтон Неукротимый маршал ru en Геннадий Любавин gurongl@rambler.ru Roland roland@aldebaran.ru FB Tools 2006-05-02 http://lib.aldebaran.ru Library of the Huron: gurongl@rambler.ru F651C342-49D9-4979-A3B5-6BE73C27A48F 1.0

Гарри Вайтингтон

Неукротимый маршал

Глава I

Ранним утром, возвращаясь в Сейдж Уэлс с Томом Эккартом, прикованным наручниками к седлу, Браннон был слишком усталым и потным, чтобы чувствовать что-то, кроме ярости, которая накапливалась в нем в течение недели.

— Ты собираешься посадить меня, маршал? — хныкал Том.

Но Браннон не обращал на него внимания. Их лошади еле тащились по пыльной дороге, с трудом переставляя копыта.

— Я болен, маршал, — нудил Том. — Ты слышишь? Я действительно болен!

Браннон покачал головой, с болью и грустью глядя на свой городок. Пятнадцать каркасных домов располагались в беспорядке вдоль главной улицы. Было утро, всего половина девятого, а поселок уже раскалился от жары и духоты.

Курт Браннон остановился напротив некрашенного домика с покосившейся вывеской, который правительство сдавало ему внаем, здесь находилась его контора.

Широкоплечий, с подтянутым животом, худощавый и мускулистый, Браннон был ростом чуть выше шести футов. Но сейчас он слегка ссутулился от усталости, вызванной прошедшими приступами гнева. Он был одет весьма скромно: ковбойская шляпа, простая домотканая рубашка, черный потертый жилет с приколотой на нем маршальской звездой, дешевые джинсы и разношенные сапоги с погнутыми шпорами. Вся одежда была покрыта слоем дорожной пыли, даже во рту Браннон ощущал ее привкус.

Он спешился и обмотал поводья вокруг выступающего рельса. Затем, развернувшись на ходу, рассчитывая каждое движение и экономя силы, он ослабил проволоку, освобождая наручники Эккарта.

— Слезай, — приказал Браннон низким, достаточно свирепым голосом.

Небритый, приземистый мужчина продолжал сидеть в седле на спине серого, тридцатичетырехлетнего мерина.

— Я не делаю ничего плохого, — Том Эккарт смотрел на него своими покрасневшими, равнодушными глазами. — Я никому не сделал ничего плохого.

— Об этом сейчас лучше помолчим, Том. Слезай, иначе я стащу тебя с седла. Я потратил слишком много времени на тебя.

— Согласен, шериф. Видит бог, ты прав. Ты должен был оставить меня прямо там, где нашел, в Эхо Каверне.

Том потихоньку спустился на землю. Его тело содрогнулось, когда сапоги коснулись земли. Тотчас же с грохотом распахнулась дверь конторы, оттуда выбежала Перл Эккарт и пронеслась по узкой лестнице, протягивая руки к Тому.

— О, маршал, вы отыскали моего Тома. — Она зарыдала, схватив дрожащего мужа в объятья.

В тридцать лет Перл нельзя было назвать красавицей. Солнце высушило ее кожу, она выглядела усталой и худой от недоедания, но у нее была теплая и ласковая улыбка.

— Нет, мэм, — сказал Браннон, — я нашел вашу лошадь, и это чистая случайность, что ваш муж был там же.

— Я не делал ничего плохого, — хныкал Том. — Я не…

— Ты хороший человек, Курт Браннон, — Перл повернулась к шерифу, ее глаза увлажнились. — Я вовсе не хотела как-то использовать вас.

— Нет, мэм, никто не хочет…

В это время Том с ненавистью и вместе с тем жалобно прокричал:

— За что ты хочешь меня посадить, Перл? Я ничего тебе не сделал!

Курт Браннон усмехнулся.

— Она не хотела посадить тебя. Перл вовсе ничего не говорила о тебе вчера утром. Она пришла и написала заявление о том, что ее лошадь вновь украли. Не хотите ли, миссис Эккарт, забрать свое заявление о пропаже лошади?

Перл улыбнулась, игриво взглянув на Браннона из-под чепца. — Но, маршал, я вас, действительно, не обманывала. Вы знаете, я ужасно беспокоилась о Томми. И мне пришлось сказать, что мою лошадь украли. А шериф, разумеется, не может каждый раз разыскивать пропавшего мужа.

— Не пропавшего мужа, а пьяницу, — холодно отметил Курт, подчеркивая всю нелепость ее жизни с таким человеком.

— Когда я нашел его, он все еще не просох. Он слонялся вокруг Эхо Каверне, орал песни, которые разносились во всей округе, создавалось впечатление, что поют тысячи надравшихся пьяниц. Он также плакал, размахивая руками, клялся убить себя…

— Я собирался сделать это, Перл, правда, — закричал Том, обращаясь к жене, — я нервный человек. Я знаю, что причиняю тебе боль, извожу тебя. Я сам себя не могу переносить.

Браннон наблюдал, как Перл нервно пытается поправить шпильку, чтобы заколоть волосы, и ей никак не удается нащупать эту несчастную железку. Она взглянула на Тома.

— Тебе станет лучше, дорогой. Ты примешь ванну, побреешься и позавтракаешь. Браннон, а не пойти ли и вам позавтракать с нами? Все готово, остается только накрыть на стол.

Она замолчала и, видя, что Браннон отвернулся и не слушает ее, посмотрела в ту же сторону, что и он.

В город в сопровождении четырех всадников въезжал Большой Джордж Мак Луис. Пыль клубами поднималась в воздух, Мак Луис всегда любил быструю езду. У Браннона сжалось сердце, когда он увидел, как вооружены Большой Джордж и его люди: отличные винтовки и шестизарядные револьверы в кобурах.

— Курт, я приглашаю вас позавтракать с нами, — вновь повторила Перл.

Он качнул головой, заставляя ее замолчать. Браннон слышал, что она говорила, но не мог оторвать взгляда от всадников. Пыль, поднятая лошадьми, клубилась, какое-то мгновение висела в воздухе, а затем осела на землю. Сердце Курта бешено стучало, и он почувствовал, как в нем вновь всколыхнулась ярость, копившаяся всю неделю.

— Мы так будем вам рады, — настаивала Перл.

А он в это время наблюдал за откормленными выхоленными лошадьми, и злость еще яростней закипала в нем. Он был прав. Всю неделю он точно знал, что произойдет этим утром. Бешеный топот быстро несущихся лошадей обрушился на барабанные перепонки Тома Эккарта. Прижав обе ладони к ушам, он тихо ныл и стонал

Перл прошептала: — О, Томми, ты так болен.

Доведенный этими словами до белого каления, Браннон, однако, выдержал, хотя ему очень хотелось заорать на нее. Как долго она собирается притворяться, что Том Эккарт болен, в то время как он просто перепил? Сколько можно верить в то, что ей удастся его переделать, сотворить что-то путное из этого человека, который постоянно напивается в стельку и бежит из дома. Как она собирается удержать его?

Он не сказал ни слова, потому что его ярость была вызвана не этой добросердечной, сбившейся с пути женщиной. Не было смысла изливать свой гнев на нее.

Он повернул голову, наблюдая за пятью людьми, которые проезжали мимо, даже не взглянув на него, что добавило Браннону еще больше ненависти и ярости к ним. Большой Джордж, облеченный властью, даже не потрудился посмотреть на офис начальника полиции.

— Идите, — сказал Браннон, не отрывая взгляда от Мак Луиса и его людей. — И отведите Тома домой. Я не знаю, сколько раз еще мне придется доставлять его вам, Перл.

— О, нет, — женщина взяла Тома за руку, — ничего подобного больше не произойдет. Ты никогда не будешь так болеть, правда, Томми?

Том передернул плечами и сказал:

— Никогда. Надеюсь, что даже в рот не возьму спиртного до самой смерти.

— Видите, маршал, — Перл пыталась улыбнуться.

Хотел бы Браннон этому поверить, но не мог.

— Вы что, никогда не слышали этой клятвы раньше?

Женщина молчала, но Том убежденно заявил:

— Может быть, я и говорил что-то подобное раньше, но теперь я клянусь могилой моей матери.

Браннон, улыбаясь, кивнул головой, как бы соглашаясь с этими словами, в то же время он не отрывал своих зеленых глаз от людей, которые находились на другой стороне улицы.

— Твоя мать, Томми, уже не раз перевернулась в гробу, слыша твои многочисленные клятвы.

С того места, где он стоял, Курт наблюдал, как Большой Джордж превращает город в свой собственный военизированный лагерь. Люди стекались отовсюду, радостно приветствуя прибывшего:

— Доброе утро, мистер Мак Луис!

— Как дела, мистер Мак Луис?

— Рад видеть вас, мистер Мак Луис!

Большой Джордж встречал их широкой улыбкой во все тридцать два зуба, в которой, однако, чувствовалась какая-то неискренность.

— Привет, Линнот, — сказал Мак Луис банкиру Полсану. Его голос доносился до Браннона. Ответы Большого Джорджа на приветствия людей, начиная от легкого кивка и заканчивая мимолетным рукопожатием, еще больше укрепили его власть над людьми. Мак Луис хотел, чтобы все поняли: несмотря на его деловой настрой, теплые чувства по-прежнему сохранились в его сердце.

Большая толпа собравшихся поселенцев заняла не только всю веранду отеля и ведущие на нее ступени, но и прилегавшую к зданию площадь.

Браннон чертыхнулся. Всего каких-то пятнадцать минут назад, до приезда Большого Джорджа, Сейдж Уэлс выглядел таким спокойным городишком. Сейчас же атмосфера была наэлектризованной, как перед штормом.

Вибрирующий, гневный голос Мак Луиса доносился с веранды. Браннон не мог сказать точно, о чем тот говорил с людьми, но ему не нужно было ничего слышать: маршал точно знал, о чем шла речь. Он был не единственным человеком, который ожидал прибытия Большого Джорджа в Сейдж Уэлс именно этим утром. Этого ждали все поселенцы. Толпа бурлила, обсуждала, спорила с Мак Луисом. Внезапно голос Большого Джорджа стал яростней и громче, и он махнул рукой в сторону железнодорожной станции, которая находилась в конце улицы, как раз за баптистской церковью. Распоряжаясь людьми, Мак Луис напоминал генерала, который посылает батальон в атаку.

Он достиг своего, толпа завыла. И когда Большой Джордж назвал имя, один человек тут же выскочил из толпы и побежал в конюшню, а другой, с винтовкой в руках, кинулся сквозь расступающуюся толпу к Большому Джорджу и встал рядом с ним, пока Мак Луис, размахивая руками, подогревал толпу своими яростными криками.

Браннон облизнул губы и определил по солнцу, сколько сейчас приблизительно времени. Когда, тяжело дыша, он вновь повернулся к кафе, мужчина уже возвращался из конюшни с веревкой в руках. Браннон криво ухмыльнулся и вслух произнес:

— Они растерзают его, разорвут на две половинки.

Курт устало побрел по направлению к отелю. Пока он шел, тишина расходилась вокруг него, как круги по воде, и даже Мак Луис замолчал, когда Браннон ступил на веранду. Большой Джордж взглянул на людей, стоявших внизу. Многие были выше его по росту. Приятно иметь дело с такими великанами, это вселяет уверенность и придает определенное чувство надежности. Надменное поведение Мак Луиса свидетельствовало о том, что он знает себе цену, а всем остальным он предоставляет возможность доказывать ему, кем же они являются.

— Какого черта вы все здесь собрались, ребята? — поинтересовался Браннон, окидывая взглядом толпу горожан.

— Для оказания приема Уэлкеру Хайнсу, вот зачем, — выкрикнул тенором Ал Уильяме. — Не так ли, мистер Мак Луис?

Но тот хмуро посмотрел на Ала, заставляя его замолчать, и тут же его сердитый взгляд сменился улыбкой, и он крикнул поверх голов:

— Эй, шериф, доброе утро!

Некоторые из окружающих его людей усмехнулись, так как Мак Луис намеренно назвал Курта «шерифом», хотя прекрасно знал, что официальных выборов еще не было, а последний шериф умер три года назад. После его смерти правительство прислало маршала, которому платили сорок долларов в месяц, и он все это время продолжал работать и носил все те же сапоги. Его звали Курт Браннон.

Браннон взглянул на свои сапоги, в которых он ходил со времени приезда в Сейдж Уэлс. Левый сапог прохудился, и большой палец вылезал наружу. Маршал ждал, пока затихнет шум, и встретился взглядом с Мак Луисом.

— Похоже на то, что ваши люди собираются выполнить мои обязанности, мою работу, мистер Большой Джордж?

— Ничего подобного, шериф. Ничего подобного. Все, что мы собираемся сотворить сегодня здесь, мы будем делать только сообща, только вместе с вами.

— Да что вы, — протянул с иронией Браннон и посмотрел на веревку, — мне кажется, что если ваши люди намереваются создать ополчение, вам следовало бы сначала поговорить со мной.

— Не волнуйтесь, шериф, — сказал Мак Луис, — поскольку мы уже собрались, мы планировали тотчас же пойти к вам и поступить в ваше полное распоряжение.

— Правда, мистер Джордж? Но, похоже, вы собирались пойти вниз по дороге совсем в другую сторону; если бы вы пришли сначала ко мне, этого сборища не было бы.

Большой Джордж с внезапной яростью шагнул вправо, подойдя к началу лестницы. Его взгляд уперся в Браннона.

— Может быть, мы относимся к этому делу гораздо серьезнее, чем вы, шериф. Может быть, именно поэтому мы решили действовать, и дать вам знать, что мы все равно будем действовать.

— Существует несколько видов действий, — устало сказал Браннон, кивнув на веревку, — но иногда вы действуете, не отдавая себе отчета в том, что вы делаете, хотя ваши намерения могут быть прекрасными и благородными. Я не спорю с замыслами некоторых из вас. Но бывает, вы выходите за рамки закона, и происходит это так быстро, что вы сами не замечаете, как.

— Никто не выходит за рамки закона, начальник, — голос Мак Луиса растерял все оттенки былого дружелюбия, — у нас есть грязная работа, и мы ее сделаем.

Люди вокруг зашумели. Внезапно послышался стук копыт быстро скачущей лошади. Большой Джордж с облегчением поднял голову, пристально глядя на приближающуюся всадницу. Выражение его лица заметно изменилось. На мгновение его глаза засветились какой-то беспомощностью, крепко сжатые губы смягчились. Через секунду от этой слабости не осталось и следа, и он стоял, холодно наблюдая за своей дочерью, которая мчалась во весь опор, поднимая тучи пыли. Браннон также обернулся и смотрел, как Руби Мак Луис спускается с седла на землю. Усталая лошадь была вся в поту и дрожала. Руби ездила очень уверенно и так же быстро, как и ее папочка, она всегда носилась на лошади по лугам, окружающим городок, и еще ни одному человеку не удалось убедить ее в том, что это опасно. Браннону, конечно, было это хорошо известно, и он сам неоднократно предостерегал Руби.

На мгновение Курт задержал свой взгляд на Руби Мак Луис, и в какой-то момент спокойствие вернулось к нему. Она была очаровательна, эта девушка, как амазонка, скачущая на быстрой лошади. Черты ее прекрасного лица были классически правильными, она могла покорить вас одним взглядом темных глаз. Ее губы всегда казались мягкими и влажными, готовыми подарить нежный поцелуй.

Она окинула взглядом всю собравшуюся толпу, ничем не выделяя Браннона. Руби прошла так близко от него, что едва не коснулась Курта рукой, но сделала вид, что не замечает его. Курт с трудом отвернулся от нее и стал упорно смотреть в другую сторону, лишь бы не видеть Руби.

Ее сапожки простучали по ступеням.

— Руби!

Голос отца обрушился на нее, как плеть. Но Руби сделала то, чего не осмеливалась сделать ни одна душа в поселке — она не обратила на слова отца ни малейшего внимания. Для нее он значил не более, чем самый последний человек в этой толпе. Курт Браннон, к примеру.

— Руби! — Большой Джордж сказал громче, но его голос прозвучал как бы просительно. Она промаршировала в отель, даже не бросив взгляда через плечо.

Большой Джордж зло посмотрел на Браннона. Его лицо посерело от гнева и ярости.

— Ладно, начальник. Давайте расставим все по своим местам. Я прошу вас пойти с нами или не вмешиваться в наши дела.

— Я не могу идти с палачами. Ваши люди знают это.

— Мы можем устроить так, чтобы вас убрали из города, — сказал Мак Луис.

Браннон пожал плечами. Он знал, что этого не произойдет, это был самый простой путь, но поскольку за эти три года он ни в чем не провинился, он не боялся угроз Мак Луиса.

— Сделайте это, сэр. У вас есть связи, и правительство вышвырнет меня отсюда. Но даже если они сделают это, я все равно останусь маршалом до тех пор, пока меня не заменят, я знаю, что Уэлкер Хайнс приезжает утренним поездом, и у ваших людей чешутся руки убить его.

— Послушайте меня, шеф. Итак, вас не было здесь пять лет назад. А мы здесь были. Уэлкер Хайнс держал весь город в страхе. Он был бессовестнейшим человеком, такого вы и представить не можете, бессердечный по отношению ко всем, ненависть переполняла его, и все потому, что он не был ни индейцем, ни белым. Его отец был охотником, мать — краснокожей скво, а Уэлкер был их незаконнорожденным сыном.

— Это правда, маршал, — тихо сказал банкир Полсон, — этот парень воровал, пил, и ни одна женщина в городе не чувствовала себя в безопасности, ни одна. Один раз Уэлкер накинулся на человека с ножом только потому, что ему не понравилось, как тот на него посмотрел.

Мак Луис прохрипел:

— Мы делаем свое дело, Уэлкер Хайнс опасен теперь, после того как он провел шесть лет в окружной тюрьме. Он способен на все. И теперь этот человек возвращается. Он поклялся отомстить нам за то, что мы засадили его в каталажку. Его должны были повесить шесть лет назад. И теперь мы хотим встретить поезд, и если Хайнс слезет с него, мы вздернем его, и это будет конец тому аду, в который он превратил нашу жизнь.

Браннон какое-то мгновение смотрел на Мак Луиса.

— Я прошу ваших людей спрятать оружие и веревки и разойтись по домам.

Но Мак Луис настаивал:

— А что же вы собираетесь делать с Уэлкером Хайнсом?

Браннон развел руками и произнес:

— Разве вам не приходило в голову, что Уэлкер был осужден судом и присяжными и отсидел свои шесть лет день в день? Вы не можете его за это повесить.

— Хоть вы и на правительственной работе и получаете сорок долларов в месяц, вы все равно никого не сможете повесить, — голос Мак Луиса дрожал от ярости. — Этот человек — потенциальный убийца. Он возвращается в наш город. Он угрожал нам. Он намерен уничтожать людей, которых ненавидит, — его лицо исказила саркастическая усмешка, — вы хотите, чтобы мы встретили его с оркестром?

Внезапно Браннон вышел из себя, так что даже в глазах потемнело. Он не спал всю ночь, тащил пьяницу почти на себе, для него и теперь в городе существовало только одно дело, с которым ему хотелось бы разобраться до конца. У него была работа, но эти люди давили на него, а он так устал, так чертовски вымотался.

— Я хочу, чтобы все разошлись по домам прямо сейчас. — Он сказал это, глядя в лицо Мак Луису, но так, чтобы все окружающие могли услышать.

— Существует закон, запрещающий носить оружие в городе. Поезд прибудет сюда через три часа. Я буду на станции, и первого человека, которого я увижу с ружьем, веревкой или ножом, я собственноручно затолкаю в тюрьму. Это касается всех без исключения — сверху донизу.

Глава II

Браннон развернулся, вышел из толпы и направился в парикмахерскую, расположенную на другой стороне улицы. Ярость захлестнула его, все в нем окаменело от гнева, даже сжались мускулы живота. Позади него повисла гнетущая тишина. Не часто людям удавалось увидеть, как он теряет голову от гнева, за все годы его службы это случалось только трижды, но ни одну из этих вспышек еще не забыли. Люди усмехались и говорили друг другу, что Курт — человек, которого нелегко взбесить, но если это происходило, то остановить его было невозможно.

Браннон шел медленно. Десятки глаз следили за ним, однако никто не решался задевать его, ожидая, что скажет и как поведет себя Большой Джордж Мак Луис. Он был их лидером, решающее слово было за ним, и вскоре оно последовало.

— Маршал! Браннон!

Его голос прозвучал резко, как удар кнута. Курт помедлил, затем неохотно повернулся. Подойдя к толпе, он поднял голову и ему показалось, что в окне второго этажа слегка колыхнулась занавеска. Какое-то мгновение он был уверен, что на него смотрела Руби Мак Луис. Но когда он вновь взглянул наверх — окно было пусто, и занавеска не шелохнулась. А это уже что-то значило.

Мак Луис спустился с лестницы, расталкивая людей и освобождая себе дорогу. Он шел к Браннону, оставляя позади серые лица и недоуменный шепот. Мак Луис положил руку на кобуру и освободил револьвер. Браннон вздрогнул. Это движение не укрылось от Мак Луиса, он прекрасно его понял.

— Это все, Браннон? Это все, на чем вы настаиваете, вы приказываете разоружиться перед лицом опасности, разойтись и притвориться, что все идет хорошо?

— Еще есть время до прибытия поезда, мистер Мак Луис. Я даю вам и вашим людям время подумать над….

— Нам не нужно времени на раздумье! Шесть лет — вот сколько времени у нас было, а также все годы до этого, пока Уэлкер Хайнс рос в нашем городе, издеваясь над каждой живой душой. Вы хотите получить наше оружие, — вам лучше взять его у нас прямо сейчас.

Браннон пожевал губами, как будто считая до пятидесяти, затем покачал головой.

— Мистер Мак Луис, я не приезжаю к вам на ранчо и не учу вас, как снимать кастрюлю с огня, и я буду вам премного благодарен, если вы не будете учить меня, что мне нужно делать.

Мак Луис покраснел от шеи до корней волос.

— Итак, я спрашиваю вас опять: что вы намереваетесь делать?

— Прямо сейчас, мистер Мак Луис, я собираюсь принять ванну и позавтракать. Как я уже сказал, я уверен, что среди вас есть честные люди и трех часов будет для них достаточно, чтобы все хорошенько обдумать. Меня же волнуют остальные, неуправляемые и буйные.

— Боже, — воскликнул Большой Джордж, — я никогда раньше не видел такого упрямца, как вы, Браннон. Неужели вы думаете, что вас невозможно снять с этой работы?

— Нет, сэр, не думаю. Как я уже сказал, все, что я хочу — это идти своей дорогой, столь же долгой, как эта, вот в чем заключается моя работа.

Мак Луис уставился на него, словно не знал, что ответить, но когда он решился, его голос звучал тихо и размеренно, почти так же, как у Браннона.

— Ну, может быть, ваша работа не будет такой долгой, как вы думаете, сэр.

Большой Джордж прищурился и пристально посмотрел на Браннона, словно желая хорошенько его запомнить. Затем развернулся и пошел по улице, направляясь к зданию телеграфа.

Браннон вошел в парикмахерскую Чарли Хелфера и плюхнулся на стул. Хелфер несмело ему улыбнулся. Курт сказал, что желает побриться, заказал стакан воды и послал мальчишку-мексиканца за Алом Уильямсом.

Хелфер уже промокал лицо Браннона белым полотенцем, когда Ал наконец-то вошел в парикмахерскую.

— Чего ты хочешь, Курт? Чего ты хочешь от меня, маршал? Почему ты послал за мной перед лицом всех собравшихся людей?

— Ты мой заместитель, Ал, не так ли? — сказал Браннон. — Я назначаю тебя на постоянную работу на несколько дней.

Ал был очень худым, даже тоньше, чем Курт.

Ал судорожно глотнул, его кадык дернулся.

— О, нет, маршал. Почему бы тебе не запереть меня, не выслать из города? Ты пытаешься уничтожить меня?

— Нет.

— Тогда не делай этого, маршал. Ты отлично знаешь, что весь городок принадлежит Мак Луису. Я не смогу продолжить свое дело, если я теперь выступлю против него.

— Но ты же принимал клятву вместе со мной!

— Я делал свою работу. Но сейчас совсем другое дело.

— Ты нужен мне, Ал. Но поступай, как знаешь. Ты пришел ко мне, ты хотел получить эту временную работу. Тебе нужны были деньги. Когда все было в порядке, ты выполнял свои задания и получал деньги. Но сейчас мне нужен человек, на которого я могу положиться. Подумай об этом, Ал.

Браннон больше не добавил ни слова. Он закрыл глаза, и Хелфер продолжил его брить. Какое-то время Ал стоял около него, судорожно сглатывая слюну.

— Маршал.

Когда Браннон вновь открыл глаза, то на месте, которое раньше занимал Ал, он увидел человека в темной шляпе и черном костюме.

— Привет, преподобный отец.

— Мне нужно с вами поговорить, маршал.

Браннон глянул на Хелфера, и тот безучастно отошел в сторону.

— Продолжайте, святой отец, — сказал Курт, — я слушаю вас внимательно, хотя и не посещаю церковь столь часто, сколько было бы нужно.

Пастор улыбнулся:

— Я знаю. Вы пытаетесь подольше поспать, если выдастся спокойное воскресенье.

Святой отец когда-то был широкоплечим и сильным человеком, но с годами он высох и стал похож на гороховый стручок. Его голубые глаза потускнели, а волосы стали белые, как хлопок.

— Да, сэр. Мне было бы приятно приходить на службу в церковь каждое воскресенье. Что я могу для вас сделать? — спросил Браннон.

— Меня попросили поговорить с вами, маршал. Урезонить вас. Я встретил мистера Мак Луиса на улице, когда он выходил из здания телеграфа. У него очень влиятельные друзья в правительстве, маршал, и мне было больно узнать, что он желает немедленно убрать вас из нашего города. Я не хочу, чтобы вы уходили, мистер Браннон. Все знают, что вы хороший человек, и к тому же честный, — он слабо улыбнулся, — менее порядочный человек, чем вы, наверное, смог бы позволить себе купить новые сапоги за эти три года.

— Не все могут получать большую зарплату, как министры, — сказал Браннон.

Парикмахер и священник засмеялись над этим саркастическим высказыванием.

— Джордж Мак Луис хочет, чтобы вас отозвали, маршал. Я знаю Джорджа. В ярости он безумен и может совершать необдуманные поступки. Но я также знаю, что он хороший человек. Он много страдал, и живется ему нелегко. Мало кто захочет побыть в его шкуре, несмотря на все его деньги и земли.

— И все же я не могу позволить, чтобы закон был в его руках, святой отец. В нашем городе пока еще существует закон, именно за это я и получаю свои сорок долларов. И закон будет на моей стороне, пока я жив.

— Нет, я вовсе не прошу вас об обратном. Я только хочу, чтобы вы немного уступили и…

— И как же это я могу сделать по-вашему, святой отец?

— Я не знаю. Вы — власть имущий. Я надеялся, что смогу вам помочь немного понять Джорджа. Все связано с Уэлкером Хайнсом, и Джордж лично заинтересован в том, чтобы расправиться с ним. И будучи служителем Господа, я не могу порицать его. Шесть лет назад Джордж потерял сына. Я знал Кела Мак Луиса. Он был молодой, жизнерадостный, все в нем восхищало. Он собирался стать таким же человеком, как его отец. Он был надеждой и опорой в жизни Джорджа. Уэлкер Хайнс убил Кела Мак Луиса за карточным столом. Мне выпала печальная обязанность пойти к нему и сообщить о смерти сына. У него случился удар, инфаркт — я точно не могу определить, что это было. Я только знаю, что не мог смотреть, как страдает этот сильный мужчина. Он, рыдая, опустился на колени и упал на пол, слезы душили его. Он пытался подняться, но не мог. Мы уложили его в постель, и Джордж лежал там, молча и неподвижно. Тем временем Уэлкер Хайнс предстал перед судом присяжных. Все были против него. Он был молод, но его ненавидели и боялись, он был похож на загнанного зверя. Вы никогда не могли с уверенностью предположить, когда он повернется и укусит вас без всякой на то причины. Его выцветшие серые глаза на смуглом индеанском лице были бессмысленны и пусты. Но то, что горожане боялись и ненавидели Уэлкера, спасло его. Уэлкера не повесили. Суд, город, присяжные, свидетели пытались быть снисходительными к Хайнсу, потому что боялись быть пристрастными, опасаясь, что их отношение к Уэлкеру может повлиять на их решение. Они стремились дать подсудимому понять, что у него есть шанс сохранить жизнь в тюрьме, затем учиться и начать новую жизнь. Я был последним человеком, который видел Хайнса перед заключением. Я пытался объяснить ему все, помочь в трудный час, но он рассмеялся мне в лицо. Из заключения все шесть лет Уэлкер присылал в город угрожающие письма. Он клялся, что вернется и отплатит за все, страшно отплатит. Верьте мне, он был виновен. И судебная ошибка заключалась в том, что Хайнса не повесили. Я рассказываю вам обо всем потому, что Уэлкер может превратить наш город в ад, и Джордж Мак Луис старается предотвратить новые убийства. Джордж хочет, чтобы вы помогли ему, чтобы закон был на его стороне. Но сейчас, по его мнению, вы стоите на пути и у него, и всех тех людей, которые хотят защитить свою жизнь и жизнь своих близких, свои дома и свое имущество.

Браннон тяжело вздохнул:

— Вы превосходно читаете проповеди, святой отец. И, возможно, вы являетесь единственным человеком, который может меня в чем-то убедить. А теперь я попрошу и вас понять меня. Я мог бы попросить вас поговорить с Мак Луисом, и, может быть, он прислушался бы к вашим словам. Никто не имеет права вершить суд с помощью веревки. И чтобы защитить свои семьи, единственно правильный путь — поддерживать закон, подчиняться ему. Они обязаны опустить винтовки и предоставить вершить закон людям, имеющим на это право. Это самый простой и реальный путь. Действительно, простой.

Браннон стоял, прислонившись спиной к старой металлической ванне, когда услышал, что кто-то зовет его. — Да?

— Маршал, это банкир Полсон. Мне бы хотелось поговорить с вами. Прямо сейчас, это очень срочно.

— Заходите, мистер Полсон.

Полсон вошел в комнату. Этот высокий, тощий человек был безмерно удивлен, увидев молодого инспектора, почти голым, с остатками мыльной пены на теле.

— Я на минутку, маршал. Я вам очень доверяю. У вас появилось множество друзей за эти три года, но я могу с уверенностью сказать, что раньше я никогда не пользовался вашим расположением, не так ли?

— Совершенно верно, Полсон. Но я знаю, что вы — один из самых уважаемых людей в округе, мне известно, как близко к сердцу вы принимаете все происходящее в городе. И приходя ко мне, вы каждый раз беспокоитесь о том, чтобы как-то помочь его жителям.

Банкир выглядел более неуверенным, чем когда-либо.

— Ну, что же, благодарю вас, маршал. Возвращение Уэлкера Хайнса — это ужасно, и не только для меня — для всех нас. Я был одним из шести присяжных заседателей, маршал. Я помог засадить Хайнса в тюрьму. Все мы — члены бюро заседателей — занесены этим убийцей в черный список. Мы меченые, и это одна из причин, почему я поддержал Мак Луиса сегодня. Извините меня, но я считаю, что наша единственная надежда — дать Хайнсу понять, что он возвращается не в город, а в вооруженный лагерь. Я не хочу, чтобы вы считали меня трусом. Действительно, я немного паникую и ничего не могу с собой поделать. Вот уже несколько месяцев я живу с этим чувством в сердце. Сколько раз я говорил себе — Полсон, все это глупость, этот человек ничего тебе не сделает. Но я получал письма от Хайнса, каким-то образом присланные мне из тюрьмы и переданные грязными бродягами. Хайнс не давал мне покоя, все шесть лет он издевался, писал, что мои дни сочтены. Теперь этот человек возвращается, маршал, а вы ведь его совсем не знаете. А мы знаем, он — убийца. Далее, не следует забывать, что мы — присяжные заседатели. Мы честно выполняли свои обязанности, старались быть справедливыми, хотели спасти ему жизнь. А теперь Хайнс хочет убить нас за то, что мы сохранили ему жизнь. Сэм Диккенс, как и я, получал письма с угрозами. Старик Эд Янук мертв, шериф Дженкинс Нолен умер, Кел Харнисон уехал в Калифорнию. Но остальные четыре присяжных заседателя еще живы, и мы боимся за свою жизнь. И просить нас идти на встречу с ним без оружия, это все равно, что просить нас стать мишенью для безжалостного убийцы, без чести и совести. Это несправедливо, маршал. Вы слишком много от нас требуете.

Браннон вздохнул:

— Но я прошу вас только об одном, мистер Полсон. Я сам позабочусь об Уэлкере Хайнсе, как только он сойдет с поезда.

— Все это очень странно, маршал. Никто из нас не вздохнет свободно до тех пор, пока Хайнс будет жить в нашем городе.

Когда Браннон вышел из парикмахерской, вооруженные люди все еще стояли у отеля, глядя на Курта, пока он шел по тропинке. Они старались не встречаться с ним взглядом. Браннон заметил, что парни Мак Луиса расселись вдоль улицы, держа револьверы в кобурах, серьезные и молчаливые. Он почти подошел к кафе, когда увидел, что через перекладину отеля переброшена веревка с петлей. Ярость вновь закипела в нем, и он с грохотом захлопнул за собой входную дверь.

Миссис Келрич выглянула из-под прилавка, вытирая лицо.

— Убираюсь, — она заискивающе улыбнулась, — ни один человек сегодня не обедал у нас.

— А я вот именно за этим сюда пришел. — Браннон сел за столик так, чтобы видеть улицу. — Парочку яиц, бифштекс, две-три лепешки и чашечку кофе.

— Будет сделано, — ответила миссис Келрич. Она пошла к двери, затем остановилась. — Маршал, я хочу узнать только одну вещь: как можно столько есть и оставаться таким худым?

— Дела доводят. Все время что-то случается, и это заставляет меня немало попотеть и поноситься.

— Чем вы сейчас и занимаетесь.

Миссис Келрич принесла кофе, и Браннон, сделав глоток, увидел Перл Эккарт, медленно бредущую по середине улицы. Она нервно теребила передник, тревожно оглядываясь по сторонам, словно искала кого-то. Женщина остановилась перед кафе, посмотрела через стекло внутрь, и, увидев Браннона, вздохнула с облегчением. Она зашла в кафе и направилась к столику Курта. Браннон поднялся, кивком пригласил ее садиться и заказал кофе. Перл осторожно опустилась на самый краешек стула, нервно оглянулась по сторонам и, когда миссис Келрич принесла ей чашку кофе, то она, схватив ее, выпила до дна. Руки у нее заметно дрожали.

— Только не говорите, что ваша лошадь опять сбежала.

Перл, облизав губы, покачала головой.

— Нет, старый мерин привязан у дома, а Том спит, как убитый. Я пришла по поводу Хайнса. Я слышала, что вы настаиваете на его возвращении в город.

— А что еще мне остается делать?

— О, маршал. Вы не можете этого допустить. Женщины только и болтают, что о вашем решении. Вы, разумеется, правы, мужчины не имеют права застрелить этого Хайнса, как только его увидят, или повесить его без суда и следствия.

— Я рад, что вы, женщины, так думаете.

— Но, маршал, вы должны что-то сделать. Мы хотим, чтобы вы встретили этот поезд, маршал. Когда прибудет Хайнс и попытается выйти, вы должны его встретить, вернуть его в вагон и отправить его куда-нибудь, куда угодно — и сказать ему, чтобы он никогда не возвращался сюда.

— И каким же законом мне воспользоваться, Перл?

— Законом здравого смысла. Если этот парень останется здесь, хорошие люди могут быть убиты. И одним из них будет Том. Мой Том.

Браннон усмехнулся.

— Том? Эккарт? Но он же не был присяжным заседателем…

— Нет. Но он находится в еще большей опасности, чем кто-либо.

Ее била дрожь.

— Но почему Том в опасности? Что он сделал? Он никогда ничего не делал этому Хайнсу, не так ли?

— О нет, нет. Видите ли, маршал, вы даже понятия не имеете обо всем этом деле, вы ничего не знаете.

— Если ваш муж не трогал Хайнса, так чего же он боится?

— Маршал, шесть лет назад Хайнс был здесь изгоем. Никто не хотел иметь с ним ничего общего…

— А Том был его другом? — Браннон криво ухмыльнулся.

Перл внезапно покраснела.

— Том был гораздо старше этого мальчишки. Но он был жестоким человеком, он действительно был свиреп, как зверь, до тех пор, пока мое христианское смирение не оказало на него воздействие. Он был единственным другом Хайнса. Когда Том напивался, они вместе совершали ужасные вещи. Протрезвев, Том всегда сожалел о том, что натворил, но Уэлкер никогда ни в чем не раскаивался. Мой муж был слабохарактерным человеком, но он не был плохим. Он очень хороший, он старается быть добрым ко мне, маршал. Но он слабый, безвольный и может опять попасть под влияние Хайнса, если тот останется в Сейдж Уэлсе. Понимаете, Браннон?

Курт молча допил кофе. Перл схватила его за руку.

— Вы обязаны встретить поезд, маршал. Вы должны заставить этого человека уехать из нашего города и никогда сюда не возвращаться.

Глава III

С того места, где сидел Браннон, ему было видно, что люди, стоявшие на улице перед отелем, выглядят какими-то растерянными. Хотя они все еще держали в руках оружие, а веревка болталась, как флаг, свешиваясь с перекладины на веранде.

Браннон перевел взгляд от пыльной улицы к часам, но не нашел там ничего неожиданного. Старинные, большие часы неуклонно отсчитывали время. Он отодвинул стул, встал, потянулся и, не закрывая глаз, протяжно зевнул.

Мак Луис, Сэм Диккенс и другие проверяли время, глядя на солнце и на большие стенные часы на полицейском участке. Все эти люди были старейшинами в городе, и им полагалось быть умнее и ответственнее, чем иным горожанам. И если они так поступают, то что остается ожидать от более молодых, сжимающих винтовки в побледневших, напряженных руках?

Браннон перевел взгляд на окно второго этажа, где ему почудилось, что он видел лицо Руби Мак Луис. Но там никого не было. Когда он вновь посмотрел вниз, то заметил, что все пришло в движение: четыре человека отделились от толпы и направились к нему. Курт посмотрел на часы — прошло всего пять минут.

Курт, положив ноги на табуретку, разглядывал приближающихся мужчин без малейшего удовольствия. Во главе шел Мак Луис, слева от него шагал Юта Йонг — приземистый, широкогрудый человек, которому Мак Луис платил в неделю больше, чем Браннон получал за месяц. У него в руках не было веревок, но вычищенная, хорошо смазанная винтовка отсвечивала на солнце. Юта Йонг стоил тех денег, которые давал ему Мак Луис, так как он никогда ничего не боялся. Сэм Диккенс выглядел больным, но он тоже тащил винчестер. В руках у преподобного отца не было ни веревки, ни револьвера, но ведь каждый завоеватель и захватчик должен иметь при себе капеллана. Если вы хотите кого-то убить, то нужен священник, чтобы прочитать заупокойную молитву.

Мак Луис широко распахнул дверь кафе и вошел без стука, еще одно его преимущество: Мак Луис никогда не стучал.

Браннон продолжал спокойно сидеть. Четверо мужчин медленно приближались к нему. Подойдя к столу, за которым сидел маршал, Мак Луис приглушенным голосом произнес:

— Время на исходе, Браннон. Мы подумали, что будет лучше, если мы придем к вам.

— Отлично.

Они встали вокруг стола.

— Почему бы вам не закрыть дверь? — сказал Браннон.

Мак Луис безмолвно глянул на Юту Йонга. Тот спокойно закрыл дверь перед собравшимися горожанами.

— Вы могли бы и запереть дверь, мистер Йонг. Вы, джентльмены, хотите поговорить со мной, так давайте сделаем так, чтобы никто не смог бы нам помешать, например, ворваться без стука. Так?

Юта повернул ключ в замке, вынул его и вернулся к столу.

Мак Луис взглянул на своего слугу, на мужчин, стоявших позади него, и кислая усмешка искривила его губы.

— Почему бы мне не взять ключ себе? — спросил Браннон.

Юта помедлил, взглянув на Мак Луиса. Тот кивнул головой. Японец швырнул ключ через стол, и Браннон, подхватив его, опустил в нагрудный карман.

— Хорошо, маршал, вы играете нам на руку. Мне доставляет большое удовольствие беседовать с вами здесь, в этой запертой комнате, вы должны будете выслушать меня, хотите вы этого или нет.

— Я с нетерпением жду, что вы мне скажете.

— Все, что я собираюсь вам сообщить, заключается в следующем. Мы отправили телеграмму в город, вашему начальству. Мы требуем, чтобы вас отозвали отсюда. Долгое время мне казалось, что нам нужен шериф, и этот человек должен быть местным жителем, который понимал бы нас и наши проблемы. За этого человека проголосует народ, и будущий шериф ответит перед всеми за свои поступки. И сегодня для меня эта проблема является наиглавнейшей.

Браннон кивнул, выжидая.

— Ладно, я не буду тратить время понапрасну. Нам ясно, что вы не хотите защищать граждан, которые по вашей вине могут быть убиты. Это честные люди, маршал, наши друзья, родные — люди, которых мы любим. Я понятно говорю? Мы надеялись, что вы одумаетесь и поможете нам. Но вас, очевидно, ничто не изменит.

— Джентльмены, абсолютно неважно, что чувствую лично я, но я принимал присягу, приступая к работе. Я получал деньги за нее, я копил их. Эта сумма не покажется вам невероятной, но мне хватит, чтобы прожить какое-то время, — Браннон взглянул на пастора, — ну, хотя бы на то, чтобы купить новую пару сапог. Но я не могу нарушать клятву. Такой уж я уродился. Сегодня мне придется уступить вам, а на следующей неделе приедет в город кто-нибудь еще, кто вам не понравится, и я должен буду опять делать по-вашему, не так ли?

Мак Луису не понравился такой ход дела. Он кашлянул:

— Вас здесь не будет на следующей неделе, поэтому не стоит беспокоиться о подобных пустяках. Сейчас же главное заключается вот в чем: мы должны выполнить намеченное. Вы стоите у нас на пути. Мы говорили об этом с горожанами, и единственный выход из сложившейся ситуации — ваш арест.

Браннон замер. Он переводил взгляд с одного лица на другое, но никто не смотрел ему в глаза.

— Вот так, маршал.

Мак Луис вытащил револьвер и направил его на Браннона.

— Мы посадим вас в камеру, и вы будете там до тех пор, пока мы не покончим с этим убийцей Хайнсом.

Курт не двигался.

— Это серьезное нарушение, мистер Мак Луис. Я понимаю: вы нервничаете, вы потеряли голову, но если вы уберете оружие, я буду считать все сказанное вами дурной шуткой и забуду об этом.

— Вы сами все слышали, маршал. Вы арестованы.

— Мак Луис, я взываю к вашему разуму. И я вовсе не тот спокойный человек, которого вы знаете…

Лицо Большого Джорджа побелело, но усилием воли он поборол себя и, покачав головой, сказал:

— Не упорствуйте, Браннон. Никто не хочет вас убивать. Мы с вами никогда не спорили. Вы просто тихо и спокойно пойдете в камеру, мы вас запрем, и когда прибудет ваш заместитель, мы вас выпустим, и вы будете свободны, как птица. И никаких трудностей.

Мак Луис взглянул на пастора.

Браннон спокойно возразил:

— Пока я не вижу здесь документа о моем увольнении. Я представитель закона в городе, и я еще раз прошу вас убрать оружие.

— Слишком поздно, маршал. Извините, что нам приходится действовать таким образом, но вы нам не оставили выбора. Сейчас вы пойдете сами, и не заставляйте меня повторять все это еще раз.

Курт медленно поднялся из-за стола. Диккенс со святым отцом невольно отступили назад, а в руках Йонга, как по волшебству, появился револьвер.

— Вы зашли слишком далеко, — сказал Браннон, — и я отдам вас под суд. У меня здесь, в этом городе, неограниченные законные полномочия. Я думаю, что люди поддержат меня, как представителя законной власти.

Мак Луис чертыхнулся.

— Маршал, неужели вы не поняли того, что мы имеем в виду? Наши револьверы направлены на вас, и если вы сделаете хотя бы шаг в сторону, я буду стрелять и убью вас.

Браннон даже не взглянул ни на Мак Луиса, ни на Йонга. Он, повысив голос, строго сказал:

— Ал, подойди сюда.

Юта Йонг возбужденно дышал, переступая на месте, как дикая кошка, и внезапно кинулся вперед. Мак Луис двинулся лишь секундой позднее. Диккенс и пастор — опоздали. Браннон рванул, как койот, за стойку и, выхватив револьвер из рук Йонга, направил его на Большого Джорджа. Тот, выжидая, нерешительно топтался на месте. Но чуть помедля, он опустил свое оружие на стол. Диккенс держал его на прицеле, в его глазах блестели слезы.

Браннон запер отобранное оружие в стенной шкаф и негромко произнес:

— А теперь вы можете тихо уйти. Я пока подержу ваши винтовки и револьверы у себя. И надеюсь, я не увижу вас сегодня на железнодорожной станции.

Мак Луиса била дрожь.

— Вы думаете, мы не найдем еще оружия? Вы думаете, мы позволим вам защищать убийцу? Вы думаете, мы не будем вас больше преследовать?

Браннон подошел к Мак Луису, почти вплотную придвинув его к столу. Йонг рванулся к маршалу, но Ал мгновенно навел на него свой кольт.

— Я скажу вам то, что думаю, мистер Джордж. Я уже сыт по горло, и я предупредил вас и ваших людей по поводу оружия. Мне кажется, что вам лучше вовсе не браться за оружие.

До прибытия поезда оставалось двадцать минут. Браннон оставил Ала Уильямса за стойкой, а сам вышел на улицу. Курт медленно двигался по направлению к отелю и дальше, вниз по дороге на железнодорожную станцию. Мак Луис и его люди сидели на веранде, больше никого не было видно. Кое-кто сидел в парикмахерской, а некоторые даже молились в церкви, двери которой гостеприимно распахнул пастор Уилрайт. Оружия ни у кого не было. Только веревка еще сиротливо болталась на перекладине. Чем дальше Браннон шел, тем сильнее ощущал людскую ненависть. Еще вчера эти люди были дружелюбны и приветливы, а сегодня ненависть переполняла их сердца. Ненависть к нему, к Курту. Он угрожал Мак Луису, разоружил его. Эти парни никогда не простят ему этого.

Когда Браннон вошел в единственную станционную комнатушку, то застал там только смотрителя. Пыль покрывала все: окна, скамейки, печь в углу.

— Маршал, сегодня рано утром я отправлял телеграмму в город. Мне кажется, вы приобрели себе влиятельных и могущественных врагов.

Браннон кивнул, затем вышел на платформу. На улице стояла нестерпимая жара. Он оглянулся и посмотрел на город. Люди стекались к станции отовсюду, их влекла неведомая сила, которую они не могли преодолеть. Но все были безоружны. Они старались не смотреть на Курта, и Браннон также повернулся к ним спиной, уставившись на сияющие рельсы.

Внезапно раздался свисток паровоза, Браннон почувствовал, как екнуло его сердце. Он судорожно сглотнул и посмотрел назад через плечо. Люди выстроились вдоль улицы, завороженно прислушиваясь к гудкам поезда. Браннон вытер ладонью рот. Поезд приближался, и Курту захотелось, чтобы он не смог остановиться здесь и проехал мимо. Маршал все прекрасно понимал и отчетливо представлял себе, что этот поезд везет ад, и этот ад не оставит его в покое на этой земле. У него сегодня было поганое утро, но он чувствовал, что все прошлые трудности были ерундой по сравнению с теми, которые приближались вместе с останавливающимся поездом.

Несколько мгновений спустя из вагона выпрыгнул кондуктор, поставил табурет и спокойно на него уселся. Ничего еще не случилось. Люди вплотную придвинулись к платформе, во все глаза уставились на спокойного кондуктора и на дверь позади него. Сперва из этой двери вылетел грязный рюкзак и свалился на доски, затем из вагона вышел один-единственный пассажир. Двинув плечом кондуктора, который хотел ему помочь, человек ступил на платформу с грацией дикой кошки.

Браннон, пораженный, уставился на него. Он догадывался, что это был Уэлкер Хайнс, это мог быть только он, но Курта очень удивило, что на вид Хайнсу было не больше двадцати пяти лет. Неудивительно, что судьи шесть лет назад не могли повесить еще совсем зеленого юнца. Кожа Уэлкера была довольно темного оттенка, выдавая индейское происхождение. Его глаза были такими невыразительными и выцветшими, что казались почти белыми на его загорелом лице. Но больше всего Браннона поразила его внешность — Хайнс был очень красив: стройный, широкоплечий и узкобедрый, худощавый юноша с вьющимися, темными волосами и довольно правильными чертами лица.

На Уэлкере была форма цвета хаки, выданная ему в тюрьме. Он стоял, оглядываясь по сторонам, словно кого-то ожидая.

— Уэлкер Хайнс?

Браннон вышел вперед. Он был одного роста с Хайнсом, но тот был помощнее. Уэлкер намеренно не обращал На маршала ни малейшего внимания, и лишь когда Курт вновь произнес его имя, Хайнс повернулся в его сторону и встал, расставив ноги.

Браннон задержал дыхание. Белесые глаза Уэлкера пристально смотрели на него столь выразительно, что было совершенно ясно, вы даже не ведая причин, приобрели себе смертельного врага. Может быть, Хайнс возненавидел его за маршальскую звезду, которая блестела на рубашке Браннона?

Уэлкер пристально оглядывал Курта с головы до ног

— Я задал вам вопрос.

Хайнс нагло ухмыльнулся:

— Конечно, законник, что тебя волнует?

— Как вас зовут?

— Чего ты добиваешься, законник? Я тебя не знаю. Ты мне действуешь на нервы.

— У вас имеется оружие?

Хайнс недоуменно уставился на Браннона, затем захохотал как безумный.

— Разумеется. Неужели ты не видишь оружие, законник? Они каждому, кто покидает Ла Пазу, выдают по револьверу.

Уэлкер склонил голову набок, испытующе глядя на маршала.

— Я не вооружен, законник. У меня нет револьвера. Я не нарушал закона, и поэтому я не желаю с тобой разговаривать. Все понятно, ищейка?

Он засмеялся и собирался повернуться, но голос Браннона остановил его:

— Не совсем, Хайнс. Существует закон, запрещающий ношение оружия — револьверов и ножей — в этом городе. Существует уже два года.

Хайнс молчал, улыбка не сходила с его лица, и лютая ненависть светилась в его белесых глазах:

— Отвяжись от меня, ищейка. Ты понял? Я отсидел свой срок. Если сумеешь, постарайся меня снова засадить. А поскольку у тебя нет ничего против меня, то убирайся с моей дороги.

— Хорошо. Я только хочу предупредить тебя. Если ты не нарушишь закон, у тебя не будет со мной проблем, но если ты, мистер, причинишь зло кому-либо из горожан, я намерен наказать тебя, как ты даже и предположить не можешь. Я просто разорву тебя пополам. Это все. И если ты сомневаешься в моих словах, тебе следует лишь рискнуть и нарушить закон.

Хайнс продолжал пристально смотреть на Браннона. Казалось, что он его вообще не видит. Курту стало не по себе. Святой отец не лгал. Эти глаза были так же безжалостны и пусты, как глаза дикого зверя, бездушного и свирепого.

Хайнс развернулся, чтобы уйти, но затем передумал.

— Законник, ты говоришь так смело, потому что на тебе эта бляшка, а в кобуре у тебя револьвер, не так ли? Я выслушал тебя, а теперь послушай, что я скажу тебе. Я повидал здесь много ищеек. Я слышал все эти глупые разговоры. И теперь я вернулся домой. Мне все равно. Ты представляешь закон? Шикарно. Только не стой у меня на дороге. Долг обществу? Я заплатил этот долг, копер. И если остались еще какие-то долги, это уж мое дело.

— Говорите короче, иначе…

— Не указывай мне, что я могу говорить, а что нет. Я вышел из этого поезда свободным человеком. Я свободен, и я лучше, чем ты. И я волен говорить все, что мне захочется, ходить куда пожелаю. И до тех пор, пока я не нарушу хотя бы один из ваших законов — тебе лучше держаться от меня подальше. Скажу откровенно, законник, у тебя такое лицо, что меня просто от него воротит, — он резко рассмеялся, — и именно твоя физиономия испортила все планы на мою будущую свободную жизнь. Ведь ты хочешь, чтобы я начал новую жизнь, законник? Ту жизнь, о которой мы часами трепались в тюрьме Ла Паза?

Глава IV

Уэлкер Хайнс рассмеялся прямо в лицо Браннону. Маршал стоял неподвижно, пораженный ненавистью, горевшей в глазах Хайнса. Тот ухмыльнулся, пожал плечами и пошел прочь. Он не спешил, словно бы давая Курту возможность остановить его. Проводив Хайнса глазами до края платформы, Браннон вздохнул и впервые пожалел, что поезд уже ушел и исправить что-либо было поздно.

Люди, собравшиеся на улице перед станцией, расступались, давая Хайнсу дорогу. Ни одного звука не было слышно, за исключением стука сапог Уэлкера по каменной мостовой. Никто из собравшихся не произнес ни слова. Все смотрели на Хайнса, опуская глаза под его пристальным взглядом. Он мельком оглядывал каждого, направляясь к городу с видом человека, который знает, куда идет. Пот застилал Браннону глаза, стекая по спине. Он медленно двинулся вдоль платформы. Зеваки расслабились только после того, как Хайнс миновал два квартала, удалившись от церкви. Казалось, все потеряли дар речи. Курт Браннон прошел мимо них, устало опустив голову. Он видел фигуру Уэлкера Хайнса, который спокойно шагал по улице, и чувство беспомощности овладело им, потому что Браннон не мог задержать этого бывшего каторжника до того, как он совершит преступление. Но этот арест может быть запоздалым.

Уэлкер Хайнс узнал многих, но делал вид, что ему безразличны абсолютно все. Он на минуту задержался перед большим магазином, внимательно прочитал вывеску и оглядел лица людей, словно разыскивая кого-то. Все собравшиеся перед магазином поспешили разойтись, опасаясь, что Хайнс заговорит с кем-то из них. Когда все разбежались, Хайнс рассмеялся и продолжил свой путь, кидая презрительные взгляды на дома и здания, мимо которых проходил. Перед банком он остановился, рассматривая стены и окна с нескрываемым удивлением. Линнот Полсон, стоявший в окне, мгновенно скрылся, отступив внутрь помещения. Осмотрев городок, где он вырос, Уэлкер Хайнс повернулся к банку спиной и направился к отелю. Веревка все еще свисала с перекладины веранды. Ее-то и увидел Хайнс, когда поднимался по лестнице, и улыбка озарила его лицо. Он стоял, держа в руках рюкзак, смотрел на веревку и недобро усмехался.

Мак Луис и его три друга сидели на веранде, наблюдая за ним. Хайнс оторвал свой взгляд от импровизированной виселицы и посмотрел на Мак Луиса. Этот огромный человек не отвел глаза, а смотрел прямо на Уэлкера, сжимая пальцами ручки кресла. Хайнс вдруг расхохотался, заметив его друзей. Они ему были не знакомы, но он сразу догадался, кто они такие, их выдавало все: осанка, одежда, смазанные винчестеры и револьверы, торчащие из кобуры. Он еще раз внимательно оглядел всех присутствующих, точно запоминал их, затем опять посмотрел на веревку, подошел к ней, взял в руки, исследуя петлю. Его лицо оставалось бесстрастным. Он засунул руку в карман и достал остро заточенный складной нож с жемчужной рукояткой. Сияющее лезвие ярко сверкнуло, когда Хайнс обрезал и сдергивал веревку. Уэлкер аккуратно свернул ее, еще раз тщательно изучил, а затем порезал ее на мелкие куски и бросил на землю. Он закрыл нож, оглядел молчаливые лица сидевших четырех мужчин, пересек веранду и вошел в гостиницу.

Когда Браннон пришел туда же, в гостиничном холле никого не было, кроме стоящего за стойкой портье Фреда Бегли. Маршал пересек прокуренную комнату, в которой царила приятная прохлада.

— Что вы ищете, шериф? — спросил Фред, тщедушный и маленький человечек в облегавшей рубашке и тугом галстуке, вытирая чернильное пятнышко под своим правым глазом.

— Хайнс собирается остаться в отеле?

— Разумеется, шериф. Он просто зашел, и я не задавал ему никаких вопросов.

— И вы даже не потрудились занести его в регистрационную книгу?

— Нет, сэр. У него уже была комната. Мисс Мак Луис забронировала ее для него сегодня утром. Она сказала, что Хайнс так хочет, и я ей также не задавал вопросов. Она заплатила и расписалась в книге. Сейчас мисс наверху, комната номер 213, она собиралась там ждать Уэлкера Хайнса.

Браннон продолжал стоять у стойки, вцепившись побелевшими пальцами в ее край. Затем он развернулся и посмотрел на лестницу.

— С вами все в порядке, маршал? — Фред наклонился к нему.

Браннон недовольно махнул рукой и побежал по направлению к выходу, затем передумал и уселся в кресло, что-то обдумывая. Он не знал, сколько времени он сидел там. Мимо гостиницы прогромыхала телега, где-то залаяла собака. Внезапно Браннон услышал громкий смех. Кто-то шагал по лестнице. Он узнал голос Хайнса. Руби Мак Луис спустилась в одиночестве, направляясь к выходу.

— Руби, — Браннон поднялся из кресла.

Девушка замедлила шаг и остановилась, прикусив нижнюю губу. Ее глаза осмотрели Курта, словно она пыталась вспомнить, кто он. Наконец, она ответила:

— Что ты хочешь, Курт?

— Я могу с тобой поговорить?

— О чем, Курт? Что мы можем сказать друг другу?

Он указал рукой на диван:

— Я думаю, нам есть о чем поговорить, Руби. Я тебя на задержу надолго.

Руби демонстративно уселась, всем своим видом показывая, что очень спешит, что у нее много дел и ей вовсе нечего ему сказать.

— Я довольно хорошо узнал тебя за прошедшие годы, Руби.

Два года назад, когда он ее встретил, Курт внезапно понял, что поэты называют любовной мукой. Дочь Мак Луиса была безнадежно далека от него, но он ей понравился, даже больше, чем понравился. И Браннон уже начал было подумывать о месте шерифа, о работе на ее отца и чуть ли не об ограблении банка. На все пойдешь, когда получаешь сорок долларов в месяц и ухаживаешь за такой девушкой, как Руби.

— Да? — Она произнесла это слово с полным безразличием. Долгое время она заставляла его страдать, давая ему понять, что между ними нет ничего, кроме обычной дружеской привязанности.

— Я не знал… о нем, — Браннон кивнул по направлению к лестнице.

Что-то произошло между ним и Руби за этот прошедший год, но она никогда не упоминала имя Уэлкера Хайнса.

— И что?

— Ты никогда не говорила о нем.

— Я никому не говорила об Уэлкере. Это никого не касается. — Руби тяжело дышала. — Существует множество вещей, которых ты не знаешь обо мне, Курт. И я не понимаю, почему я должна тебе что-то объяснять. За кого ты себя принимаешь?

— Мне больно это слышать. Я не знаю. Смешно, но я начал откладывать часть своего заработка на счет в банке, потому что считал, что ты и я — нечто большее, чем просто друзья.

Девушка поправила рубашку и глубоко вздохнула. — Не представляю, почему и откуда эта мысль могла прийти тебе в голову, Курт.

— Наверно, ниоткуда. — Он бросил взгляд на вытертый носок своего сапога. — И все же, Руби, я не знал о Хайнсе ничего. За исключением того, что твой отец ненавидит этого парня, весь город ненавидит его — ведь он убил твоего брата.

Она внезапно вскочила в какой-то ярости. — Город, мой отец, ты или мой дорогой погибший братец не имеют ничего общего с нами — со мной и Уэлкером Хайнсом.

— И все же, он ведь действительно убил твоего родного брата?

— Ты не знал моего братишку, маршал. А я знала. Он был испорченным, грубым и самовлюбленным. Он даже не стоил того, чтобы его убили.

— Но Хайнс убил твоего брата.

— Мой брат был плохим человеком. Он думал, что весь мир принадлежит ему. Он считал, что мой отец вытащит его из любой передряги. Он оскорблял людей. И именно это он сделал с Хайнсом. Бедный Уэлкер! Он пытался избежать столкновения. Но Кел не хотел оставить его в покое…

— Это Хайнс рассказал тебе?

Руби гордо вскинула голову, глаза ее презрительно сощурились.

— Да. И это правда. Кел втянул Хайнса в это дело. Он первый начал, и если бедный Уэлкер и убил его — это была простая самооборона.

Курт дотронулся до ее руки и покачал головой:

— Нет, Руби, меня там не было. Но я разговаривал со всеми: с членами суда, со свидетелями и человеком, который вместе с шерифом Ноланом арестовывал Хайнса. Они говорят, что все было совсем иначе. Многие видели эту заварушку, Руби. И не все, но почти все говорят, что именно Уэлкер затеял ее.

— Они лгут, — процедила Руби сквозь зубы.

— Все в городе лгут?

— Да! — она выкрикнула с яростью, едва сдерживаясь. — Все лгуны. Так ли уж это странно? Всю жизнь о бедном, одиноком Уэлкере говорили одну неправду. Все пытались избавиться от него, потому что он был не таким, как они…

— Руби, Руби. В городе много индейцев, мексиканцев, китайцев. Целая семья метисов живет здесь. И горожане их не преследуют и не испытывают к ним ненависти…

— Да что ты об этом знаешь? Что ты знаешь о том, что они сделали Уэлкеру Хайнсу?

— Я знаю, что он грабил горожан, брал все, что хотел, ему было неважно, кому что принадлежало. И он причинял людям вред, если они вставали у него на дороге. Город ненавидел Хайнса, Руби. Они все еще ненавидят его, но только потому, что они боятся его…

— Он не похож на всех, вот почему они его ненавидят!

— И только поэтому, Руби? Или потому, что он опасен? Верь мне, я никому не хочу причинять боль. Но ты сознательно не хочешь увидеть правду.

— Да неужели, маршал? И в чем же заключается эта правда? Ты — прекрасный, добрый человек, и все горожане такие же — и только один бедный Уэлкер опасен? Да откуда вы знаете, каким бы он мог стать, если бы вы дали ему хоть один, единственный шанс?

Курт какое-то мгновение смотрел на Руби и ему показалось, что перед ним стоит не богатая дочь Мак Луиса, а обеспокоенная Перл Эккарт, вкалывающая дрожащими пальцами шпильки в прическу, сознательно обманывающая себя женщина, которая верит, что сможет исправить городского пьяницу. Он помотал головой.

— Не делай этого, не обманывай себя, Руби. Ты закрываешь глаза на очевидные вещи, любой человек может сказать тебе…

— Я не хочу, чтобы мне кто-то что-то говорил. Понимаешь, Курт? Я знаю правду. Сначала я страдала, когда умер Кел, и я ненавидела Уэлкера, но со временем я поняла, каким испорченным человеком был мой братец, и я подумала, а что же Уэлкер Хайнс представляет из себя в действительности…

— Святой боже!

— Я поехала в тюрьму Ла Паз и навестила Хайнса. Я была единственным посетителем за все шесть лет, которые бедный мальчик провел в заключении. И я поняла, кто он есть на самом деле.

— Неужели, Руби? Или ты поняла, что он собой представляет по его собственным словам?

— Я чувствую это сердцем, маршал. Я знаю правду, — вновь повторила она. — Я написала Уэлкеру, и он мне ответил. Это были длинные письма о том, что он будет делать, когда вернется домой.

Она смотрела на него, ожидая дальнейших возражений, но он молчал. Сказать было нечего, Руби сказала все. Браннон провел рукой по губам. Год назад Руби вдруг внезапно изменилась, и он никак не мог понять, что с ней происходит. В конце разговора Курт осознал, что ему никогда не видать Руби, а ведь она была единственным человеком, которого он любил. Он начал понимать, что нужно скорее уехать и города, потому что девушка никогда не будет его женой. Курт только не знал, почему Руби так и не смогла распознать его чувства. И не хотела сделать этого даже теперь.

Глава V

Нещадно палило солнце, и день казался бесконечным. Никто не ехал в город с ближайших ферм и деревушек. Браннон пересек улицу, его тень была похожа на узкую веревку на раскаленном песке.

Он вошел в салун. Владелец играл в кости С двумя завсегдатаями, но игра шла из рук вон плохо. Две девушки сидели в углу и о чем-то шептались. Помимо них, в баре было три клиента. Браннон остановился перед столом, наблюдая за игрой. Фен Уалстроп, хозяин салуна, был крупным мужчиной с толстым брюхом. Он взглянул на Курта и подмигнул ему:

— Они должны мне уже тридцать четыре миллиона.

— Фен, ты был одним из членов суда присяжных на процессе Хайнса? — спросил Браннон.

— Точно, — он задержал игральный кубик в пальцах. — Полсон, Диккенс, я, Уилбур, Эд Янук, Кэл Харрисон. Шесть человек. Ну и что?

— Мне интересно, что ты думаешь по поводу возвращения Хайнса в город?

— А что я должен думать? Видишь, как идут дела в баре? Это его работа. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь не прикончит Хайнса.

— Ты думаешь, это ответ, Фен?

Фен пожал плечами. — А что еще? Ты думаешь, что он вернулся сюда для того, чтобы мирно жить?

— Я не знаю. А что, если он придет к тебе в бар?

— До тех пор, пока у него есть деньги, чувство жажды или желание сыграть в кости и не разбить ничего, он желанный посетитель здесь, маршал.

— Ты не боишься его?

— Из-за того, что я являлся присяжным заседателем?

— Разве он не посылал тебе писем с угрозами?

— Дьявол. Все это время! Я привык ждать их с нетерпением. Для смеха. Послушай, маршал, у меня здесь есть пара надежных парней, и поэтому никто не сможет приблизиться ко мне, если я этого не захочу. Нет, маршал, я не боюсь таких желторотиков, как Хайнс. Он умный? А я намного умнее. Он жесток? А я бил ребят намного свирепее, чем Хайнс.

Когда Браннон вошел в свой офис, Ал Уильяме сидел за столом, положив на него ноги в сапогах. Лицо Ала вытянулось, когда он увидел, что Браннон был один.

— Где он, маршал?

— Кто?

Кадык Ала дернулся:

— Ты не арестовал Уэлкера, когда он сошел с поезда? Мой бог, маршал, а я уже сказал отцу, что ты арестовал этого убийцу, и ему больше не о чем беспокоиться.

— А за что я, собственно, должен был его арестовать?

Ал встал, опустив револьвер на стол.

— Я не знаю. Я считал тебя умным человеком. Думал, что ты предпримешь что-нибудь. Маршал, данный случай очень много значит для людей в городе. Я рассчитывал на тебя.

Браннон отчетливо произнес:

— Я не арестовал его. Я скажу тебе правду. До прибытия поезда, до того момента, когда Хайнс вышел из вагона, я думал, что арестую его немедленно. Я бы привел его сюда и перед тем, как выпустить Хайнса, мы бы кое о чем с ним потолковали и заставили бы его убраться из города. Я мог бы арестовать его за незаконное ношение оружия. Я мог бы арестовать его за что-нибудь другое.

— Прекрасно. И почему же ты этого не сделал?

— Он не был вооружен! Он вышел из поезда — ребенок! Ребенок, высокомерный и гордый, как черт. Но у него не было оружия. И в рюкзаке у него не было ничего. Я понял это, когда он бросил его на землю.

Ал с жалостью посмотрел на Браннона:

— Ты что, инспектор, перегрелся на солнце? Ты думаешь, что у него не будет возможности достать оружие, когда он этого захочет? Тебе придется что-то сделать, маршал. Мой отец один из тех людей, которых Хайнс ненавидит. Мой отец! Старику почти семьдесят. Я не думал, что он так много для меня значит до тех пор, пока не узнал, что Уэлкер возвращается и что он ищет отца!

Браннон развел руками:

— Я сделал все, что мог, Ал. Я остановил Хайнса на платформе и предупредил его.

Ал чуть не плакал:

— О, великолепно! Предупредил Уэлкера Хайнса! Почему же ты не пожал ему руку? Я могу представить себе, как Хайнс не спит ночи напролет, рыдая и обдумывая твое предупреждение.

Ал вышел из офиса, не выпуская револьвера из рук. Браннон не мог сидеть на месте и последовал за ним. Остановившись на крыльце, Курт посмотрел на дорогу, безумно желая, чтобы что-нибудь произошло. Он представлял, как Уэлкер Хайнс взбегает по лестнице, сжимает Руби Мак Луис в объятиях, как его рот приникает к ее нежным губам.

Браннон смахнул пот со лба рукавом рубашки. Он был рад, когда увидел, что Мак Луис, один, без своей свиты, направляется к нему. Он был без оружия и нес в руках желтый телеграфный лист. Мак Луис заметно нервничал. Он устремил глаза на Браннона.

— Итак, маршал, я видел, как вы разговаривали с моей дочерью в отеле. Я понимаю, что она рассказала вам об Уэлкере Хайнсе все, и теперь для меня это дело принимает более серьезный оборот, чем даже смерть Кела.

Браннон кивнул. Он ничего не ответил, но возвращение Хайнса стало также и для него ужасным, личным делом. Каждый раз, когда он представлял, как Хайнс своими грязными руками обнимает Руби, ему хотелось убить его. Но Браннон понимал также, что теперь ему придется быть особенно осторожным. Он заставил город подчиниться закону, теперь он должен был сам следовать ему, скрупулезно, буква за буквой. Черт, ведь они платят ему сорок долларов в месяц именно за соблюдение закона, все остальное не имело значения. Если сам представитель власти не уважает закон, то как же все остальные люди должны поступать? Самое ужасное заключалось в том, что он сам попросил эту должность, к тому же давал клятву.

Мак Луис заговорил снова:

— Я думаю, что вам должно быть известно — все в городе, каждый человек знает о ваших чувствах к Руби.

Браннон попытался ответить как можно более спокойно:

— Да. Я полагаю, что об этом знают все за исключением самой Руби. Может быть, она и догадывается, но ей все равно. Я все готов был отдать за то, чтобы узнать, почему. До разговора в отеле я тоже не знал, почему. Но теперь знаю.

— И вы собираетесь позволить этой бешеной собаке рыскать по городу?

— Я пока еще маршал.

Мак Луис уставился на него, словно бы он никогда не видел и не увидит такого человека, как Браннон. Он глубоко вздохнул:

— Именно по этому поводу я и пришел поговорить с вами. Видите ли, я никогда не одобрял идеи, что какой-то маршал в протертых сапогах и с зарплатой в сорок долларов будет ухаживать за моей дочерью. Я никогда не мог представить вас членом клана Мак Луиса. И меня не огорчило бы, что Руби прекратила принимать ваши ухаживания, если бы я только не знал — почему. Я никогда не думал, что Уэлкер Хайнс сможет живым вернуться в наш город. Вы неплохой человек, Браннон, все так считают… и очень честный. Бог знает, мне казалось, что любого честного человека можно переделать. Вы знаете, я всегда считал себя выше всех других людей, пока я зарабатываю деньги.

Браннон пожал плечами. Мак Луис одарил его притворной восхищенной улыбкой:

— Ну, хорошо. Такие люди, как вы, должны существовать на земле. И мне очень жаль, что приходится поступать с вами таким образом.

Он протянул Браннону телеграмму.

— Она адресована мне? — спросил Курт.

Теперь уже Мак Луис пожал плечами.

— Вы ведь получили ее. Честность — ваша лучшая политика, маршал. Мне пришлось сказать Джаку с почты, чтобы он передавал мне всю корреспонденцию, приходящую на ваше имя. Джак живет здесь уже долгое время. Он знает, кто я такой. Он знает, что я буду жить в городе, когда все другие жители покинут его. Джак даже не спорил со мной. Он принес эту телеграмму мне в отель. Как вы видите, она из Главного объединенного центра управления, от его главы.

Браннон кивнул:

— Он посылает двух депутатов для того, чтобы освободить меня от этой должности.

— Я знаю. Я все читал. Как я и предупреждал вас, у меня обширные связи в нашей стране. И вот почему я здесь. И вы здесь больше не маршал.

— Вы вовсе не читали эту телеграмму.

— Нет, читал. Я хочу, чтобы вы немедленно уехали из города. Сегодня днем. Я за все отвечаю. Я объясню главе управления, что обстоятельства не позволили вам задерживаться.

— Отлично, Мак Луис, я не хочу, чтобы вы думали, что мне не хочется избавиться от этой работы, наоборот, я хочу. Но пройдет еще целая неделя до приезда двух депутатов.

— Ну и черт с ними! Я же сказал, что беру ответственность на себя. Мне принадлежат здесь власть и влияние, а не кому-то там с улицы. И я вижу, что вам не хочется расставаться с вашей маршальской звездой, пока вы здесь. Поэтому все, о чем я прошу — уезжайте из города немедленно. Сейчас же. У нас есть дело, которое не терпит отлагательства. И вы должны знать, что я отвечаю за все, что произойдет в Сейдж Уэлсе со времени вашего отъезда до прибытия представителей власти. Или, может быть, вы считаете, что весь город не будет считать вас ответственным за смерть первого человека, которого убьет Уэлкер Хайнс? Тогда вы глубоко заблуждаетесь!

Браннон крепко зажмурил глаза и, открыв их, устремил взгляд на далекое, голубое небо, которое казалось ему таким холодным, несмотря на ужасающую жару. Он покачал головой.

— Я не знаю, мистер Мак Луис. Прямо сейчас я не могу уйти. Может быть, вы дадите мне время подумать об этом?

— Время? У нас нет времени, Браннон, на то, чтобы возиться с вами. Вы должны решить это прямо сейчас — до темноты. Вы покидаете город и подумайте, как это сделать проще всего. Только до вечера.

Браннон провел остаток дня, бродя по главной улице городка. Он послал телеграмму на имя главы правления, запрашивая его о немедленном своем переводе в другой, ближайший городок. В шесть часов, когда Джак закрыл почту, ответа еще не было, и Браннон вернулся в кафе.

С прерий дул ветер, гоня сухую траву вдоль дороги. Атмосфера в городе оставалась напряженной, люди на улице были сосредоточены и внимательны. Со второго этажа отеля доносились взрывы смеха. Браннон вошел в кафе, по старой привычке приветствуя горожан, сидящих за столиками: Сэма Диккенса и его жену миссис Диккенс, чету Полсонов и некоторых других. Но все молчали, только женщины быстро взглянули на него и тут же отвели глаза. Браннон занял столик в углу комнаты, поближе к окну, выходящему на аллею.

Внезапно входная дверь распахнулась, с силой ударившись о стену, так что задребезжали стекла, и ввалился Уэлкер Хайнс. Дверь за ним с грохотом захлопнулась, и люди от неожиданности подскочили на месте.

Он обвел лица сидящих быстрым, скользящим взглядом и выдвинул из-за стола стул, собираясь на него сесть. Но тут он увидел Линнота Полсона, а позади него Сэма Диккенса. Хайнс весь напрягся, его лицо перекосила ухмылка, в которой ясно сквозила неприкрытая ненависть. Он быстро провел тыльной стороной ладони по губам и медленно начал приближаться к тому столику, где сидел Полсон с женой.

— Банкир Полсон, я не видел тебя со времен твоей бытности в суде. Шесть лет назад, немалый срок, не так ли? Ты, небось, уже и забыл обо всем?

— Нет, — Полсон покачал головой, — нет. Я помню.

Хайнс разразился смехом.

— Разумеется, ты помнишь.

Полсон смотрел на Уэлкера, его лицо побледнело, он беспомощно перевел взгляд на Браннона, словно просил его что-нибудь предпринять.

Курт под скатертью незаметно вытащил револьвер и прижал его к ноге, стараясь не двигаться, притворившись, что не замечает испуганного лица банкира. Хайнс продолжал стоять у стола Полсона, уставившись на него своими белесыми глазами. Время шло. Полсоны сидели, словно находились под гипнозом. Внезапно Хайнс посмотрел на Сэма Диккенса. Диккенс жалобно вздохнул, и этот звук гулко разнесся по тихой комнате. Диккенс пытался поднять голову и посмотреть на Уэлкера, но не мог. Его губы побелели, а лицо приняло землистый оттенок. Вдруг Диккенс, зажав рукой рот, вскочил на ноги, опрокинув при этом стул, и пробравшись между столами, бросился к запасному выходу. Он проскочил в дверь и свалился на колени, задыхаясь, кашляя и всхлипывая.

Хайнс громко рассмеялся, его дикий хохот разнесся по комнате. Никто не двигался, Хайнс развернулся на каблуках, подошел к своему столику, уселся за него и крикнул, чтобы его поскорей обслужили.

Браннон подождал минуту, затем убрал револьвер в кобуру и пошел к запасному выходу. Он помог Сэму подняться, тот едва держался на ногах и весь дрожал. Когда он узнал Курта, то его глаза наполнились слезами, и он судорожно уцепился за руку Браннона.

— Я — обыкновенный человек, маршал. Скоро конец, я старею. Я не стрелок, и я не желаю никому встречаться с этим парнем.

— Все в порядке…

— Нет, не все в порядке. Вы должны что-то делать, маршал. Помогите нам.

— Он еще ничего не натворил, Сэм.

— Послушайте меня, маршал. Говорят, сегодня вечером вы уезжаете из города. Я знаю, я поддерживал это. Я позволил Джорджу уговорить себя и пойти вместе с ним вооруженным к вам в офис. Но теперь я видел лицо этого убийцы и я чувствую, что Джордж не прав. Мы ему не пара, маршал. Ни один из нас. И внезапно я понял, что вы имели в виду. У нас есть только один путь борьбы с этим сукиным сыном. Мы должны придерживаться закона. Мы должны соблюдать закон, а когда он нарушит его, только закон остановит Хайнса. Я понимаю теперь, что вы нам пытались сказать, маршал. Не сердитесь на нас. Не покидайте нас, как это сделали мы. Если вы уедете из города, то это будет конец. Я поговорю с ними, маршал. С Джорджем и остальными. Я все понял только здесь, сейчас, в этом кафе, и постараюсь убедить их всех поверить вам. Я сделаю все возможное, только умоляю вас, маршал, не оставляйте нас.

Глава VI

Вернувшись в свою клетушку, которая располагалась позади шерифского офиса, Браннон тотчас же повалился на кровать и мгновенно заснул.

Когда он проснулся, солнце уже сияло вовсю. Браннон вышел на улицу и увидел телеграмму, засунутую под дверь. Позевывая, он наклонился и поднял ее. Курт прочитал ее дважды. Текст был краткий, сжатый и деловой: «Замена вам прибудет в Сейдж Уэлс через неделю или десять дней. Советуем оставаться в городе до тех пор, пока не приедет новый маршал».

Браннон брился перед тусклым зеркалом, когда кто-то постучал в дверь, и прежде, чем он смог повернуться и заговорить, стук повторился.

— Войдите.

Браннон был очень удивлен, когда увидел, что его посетителем оказалась Перл Эккарт. Она выглядела изможденной и невыспавшейся, ее глаза были воспаленного красного цвета.

Перл заговорила:

— Все произошло так, как я и предполагала, маршал. Именно так.

Курт кивнул, проводя бритвой по щеке.

— Да. Я видел Тома, который прошлой ночью вместе с молодым Хайнсом слонялся около «Оазиса».

— Первое, что сделал этот парень, — он завалился к нам в дом. Я сказала ему, что Том изменился за эти шесть лет, стал серьезнее, и что он не хочет иметь ничего общего с Хайнсом. Он даже не выслушал меня, маршал. Уэлкер посмотрел на меня с этой его ужасной ухмылочкой, притворившись, что совсем меня не слышит. Он думал, что все это очень смешно.

Браннон продолжал бриться. Перл приблизилась к нему, ее голос звучал угрожающе.

— Вы должны что-нибудь сделать, маршал. Я бессильна. Я бы не пришла к вам, но сама я мало, что могу сделать. И Том…

— Он-то вовсе не выглядел беспомощным прошлой ночью.

— Послушайте, маршал, я вам не глупая женщина, которая сама не знает, о чем говорит. Том боится Хайнса.

— Он не выглядит таким уж испуганным, скорее он был просто пьян.

— Я вам расскажу о том, что произошло до того, как мой муж и этот ужасный Хайнс ушли из дома. Том пытался втолковать Хайнсу, что я права, и все прошлое забыто. Но Уэлкер продолжал говорить о каком-то большом деле, куда он возьмет и Тома. Мой муж сказал, что он даже и думать об этом не хочет, но этот убийца ничего не слушал, он продолжал настаивать. Том пытался остаться дома, пытался отослать этого кошмарного человека. Я клянусь вам, он, правда, пытался. Я догадываюсь, что вы думаете о, Томе: как он слаб, как он легко поддается чужому влиянию. Но он, действительно, не хотел идти с Хайнсом, даже когда тот пообещал заплатить за выпивку, сказав при этом, что просто хочет поговорить о своих планах. Но Том продолжал отказываться.

— И все же он был с Уэлкером в «Оазисе»…

— Том напуган. Хайнс внезапно стал страшен, когда Том отказался сопровождать его. И тогда он что-то тихо сквозь зубы процедил моему мужу. Я не знаю — что. Мне было плохо, и я не расслышала его слов. Но он сказал что-то такое, от чего лицо Тома внезапно посерело, он повернулся и посмотрел на меня, но было видно, что он меня не замечает и что мысли его витают где-то далеко. Том поцеловал меня на прощанье, маршал, и произнес, что я ни о чем не должна беспокоиться, он скоро вернется. А этот мальчишка — он просто стоял и усмехался, словно все, что происходит — это самая смешная вещь на свете. Пожалуйста, маршал, помогите мне…

— И возвратить вам вашу украденную лошадь и вашего мужа, привязанного к седлу? Но это его дело, Перл. Вы должны понять. Я только — маршал. Я не могу выбирать друзей для вашего Тома…

— Вы можете помочь ему! Он уважает вас, восхищается вами, хочет походить на вас!

— Извините, но Том уже большой мальчик, и я не могу указывать, что ему делать.

На больших часах здания правления было начало десятого, когда Браннон взял желтый конверт, засунул его в карман джинсов и вышел на улицу. Он приостановился на какое-то мгновение, пораженный не столько жарой и беспощадным солнечным светом, сколько изменением атмосферы в городе. Курт сразу же это почувствовал. Юта Йонг, один из людей Мак Луиса, переходил улицу, направляясь из гостиницы к салуну «Оазис». На его бедре висела кобура. Не двигаясь, Браннон насчитал еще семь вооруженных людей. Он направился к Юте, перехватив его прямо перед входом в салун.

Краска залила худое, вытянутое лицо Йонга. Его взгляд не выдержал взгляда Браннона, и он опустил глаза.

— Здравствуйте, маршал.

— Я вижу, вы неплохо экипировались сегодня, Юта.

Юта даже не пробовал притворяться, что не понимает Браннона. Он развел руками:

— Я никогда не спорил с вами маршал. Я знаю, что такое закон. Мистер Мак Луис сказал, что вас не будет сегодня в городе. Я думаю, что он где-то переборщил.

Браннон кивнул.

— Хотите вернуться со мной к отелю, Юта? Нам лучше поскорее поговорить с мистером Большим Джорджем.

Юта пожал плечами, повернувшись. В этот момент Сэм Диккенс выбежал из дверей своего магазина и так стремительно, что чуть не потерял свою шляпу, быстро спустился по ступенькам и пересек улицу. Не глядя по сторонам, Сэм устремился прямо к отелю, придерживая шляпу рукой, фартук хлопал его по ногам. Браннон заметил, как Юта напрягся и открыл рот, чтобы что-то крикнуть, но не смог произнести ни звука. Черный фургон, который тащили две взмыленные лошади, бешено развернулся напротив отеля, едва не задев Сэма Диккенса. В последнее мгновение испуганное сознание Сэма уловило стук копыт и скрип колес, и он со страхом шарахнулся в сторону. Его глаза широко раскрылись, а рот в ужасе перекосился. Он поднял руки и отскочил назад. Копыта и колеса едва миновали его, когда он свалился на землю. Браннон забыл об Юте Йонге. Он скатился со ступенек и бросился к Диккенсу. Юта кинулся за ним, и когда они подбежали к нему, пожилой человек, все еще дрожа, уже поднялся на ноги. Браннон взглянул на черный фургон. Руби Мак Луис повязала вожжи вокруг места для хлыста и спрыгнула на землю. Она пошла к отелю, даже не взглянув на человека, которого только что чуть не переехала.

— Она чуть не убила меня, — прошептал Диккенс, содрогаясь при этой мысли.

— Руби сама на себя не похожа. — Юта как бы разговаривал сам с собой. — Она ездит как бешеная, но это совсем не в ее духе. Клянусь, она стала такой же, как ее братец.

Браннон пристально посмотрел на маленький саквояж, который находился в фургоне. Он промолчал.

Втроем они пошли к отелю и, когда вошли в холл, там было довольно шумно. В комнате находилось не менее десяти человек. Уэлкер Хайнс в одежде, которая была на нем в день приезда, медленно спускался по лестнице. Браннон быстро оглядел его, но признаков оружия не заметил. Посреди холла стоял вооруженный Джордж Мак Луис, который схватил Руби за руки, когда она проходила мимо него, даже не удостоив отца взглядом.

Его голос, отраженный стенами комнаты, был похож на гром.

— И куда это ты идешь, скажи на милость?

— Дай мне пройти! — Ее голос не уступал по мощности. Руби попыталась вырвать руку, но когда не смогла это сделать, повернулась к отцу и закричала ему в лицо:

— Оставь меня в покое! Я уже говорила тебе, что ты не сможешь меня удержать!

— Молодая леди, ты моя дочь. И не важно, сколько тебе лет, ты все равно не можешь распоряжаться своей жизнью. Я могу остановить тебя, и я это сделаю.

— А я не твоя прислужница, и я не из тех людей, которые даже дышать боятся в твоем присутствии. Я знаю, чего хочу и что собираюсь делать.

— Ты собираешься вернуться на ранчо и будешь оставаться там до тех пор, пока не одумаешься!

— А я уже все обдумала. Я знаю, чего хочу. Мы уже все обсудили, отец. Я не желаю тебя больше слушать.

Их голоса все повышались и как бы сталкивались друг с другом в воздухе.

Уэлкер Хайнс в это время спустился с лестницы и, проходя мимо, посмотрел в их сторону с безразличной ухмылкой. Он пересек холл и, взявшись за ручку двери, обернулся, наблюдая за Руби и ее отцом с вежливой улыбочкой, не отрывая от них своих бесцветных глаз.

Мало беспокоясь о том, причиняет ли он Руби боль, Мак Луис дернул ее довольно сильно. Руби была похожа на тростинку в его огромных лапах. Ее зубы щелкнули, и она чуть не упала.

— Итак, девочка, я не хочу наказывать тебя здесь, перед всеми горожанами. И я скажу тебе вот что. Ты уберешься отсюда на фургоне. Юта отвезет тебя домой. Он будет следить за тобой до тех пор, пока я не вернусь.

Вдруг Руби быстро провела ногтями по ладони отца, сильно оцарапав его. Тот инстинктивно ослабил хватку и отдернул руку. За это время не раздалось ни звука, за исключением иронического смеха Хайнса.

Потеряв опору, Руби покачнулась вперед, едва не упав, но вскоре выпрямилась, ее лицо посерело и исказилось.

— Никогда меня больше не трогай, — выпалила она.

Большой Джордж остолбенел. Руби развернулась и пошла прочь от Мак Луиса. Она миновала Юту, Браннона и Сэма Диккенса с таким видом, будто они вообще не существовали. Руби приостановилась на минуту перед дверью, строго глядя на Хайнса. Тот помедлил и, взглянув на Мак Луиса, засмеялся.

Уэлкер Хайнс взял девушку за руку, и они с достоинством, не спеша, вместе спустились по ступенькам и вышли из отеля. Браннон и все остальные, повернувшись, наблюдали за ними. В это время Мак Луис, придерживая кровоточащую ладонь, медленно пошел за своей дочерью и Хайнсом. Уэлкер без усилий посадил Руби на повозку, плюхнулся рядом с ней, взял вожжи и натянул их, разворачивая лошадей. Повозка покатила по главной улице.

Мак Луис выхватил револьвер и выбежал на веранду.

— Мак Луис! Уберите оружие! — крикнул Браннон.

Большой Джордж поднял револьвер, держа его двумя руками.

— Это моя дочь! — простонал он.

— Вы вряд ли убьете парня, вместо него вы можете попасть в Руби!

— Лучше бы она умерла! — Плечи Мак Луиса затряслись, и он опустил оружие.

Первым к нему подбежал Сэм Диккенс:

— Маршал Браннон прав. Именно поэтому я и бежал сюда. Мне нужно было поговорить с вами. Я пришел сразу же, как только заметил на улице вооруженных людей. Я знал, что вы приказали им сделать это, Джордж. Все это время я был с вами, но не теперь. Прошлой ночью этот парень стоял передо мной, словно бы провоцируя меня на то, чтобы я что-то предпринял, чтобы пошел против него. Вы понимаете, о каких ужасных вещах я говорю, Мак Луис?

— Моя дочь…

— Да! — Сэм повысил голос. — Он смеется над вами, Джордж. Позволяет вам стрелять в него, бороться с ним — все, что угодно. Уэлкер хочет, чтобы вы выступили против него, и тогда он убьет вас. Хайнс намеревается издеваться над вами до тех пор, пока вы не сделаете ему что-нибудь, до тех пор, пока вы сами не нарушите закон, закон, запрещающий, например, ношение оружия, и тогда, в свою очередь, он нарушит закон для того, чтобы защитить себя. Именно это и пытался объяснить нам маршал. И я понял это только сейчас!

Мак Луис огляделся по сторонам, в его глазах стояли слезы.

— И мы собираемся позволить ему делать все, что он хочет? Брать все, что он захочет?

— Нет. — Сэм схватил его руку, заглядывая Мак Луису в лицо, пытаясь заставить понять простую вещь, которую он сам уже постиг.

— Нет. Мы подчинимся закону, Джордж, мы заставим его действовать первым — хотя бы нарушить закон о ношении оружия. Хайнс начнет нападать первым, когда увидит, что люди, которых он ненавидит, не собираются ничего предпринимать против его персоны. Уэлкер Хайнс — свирепое животное, Джордж. Он хитер, и он четко планирует свои действия, но у него нет терпения, Джордж, и он думает, что у нас его также нет. Видите ли, Хайнс думает, что мы все похожи на него, что мы будем бороться против него. А именно этого он и ждет, Джордж, и ничто так не обрадует Хайнса, как высылка из города маршала, хотя бы даже на один день. Тогда в городе наступит беззаконие, отсутствие представителя власти развяжет Хайнсу руки, для него это будет потрясающая возможность, и вот тогда-то он начнет действовать, Джордж. А что сможет остановить свирепого, ненормального человека, переполненного ненавистью, как не закон?

К полудню в Сейдж Уэлсе не было видно ни одного кольта или винчестера. У Браннона не было сил размышлять, почему Джордж Мак Луис уступил уговорам Сэма Диккенса. Он не отрывал глаз от дороги, ведущей в город, кругом было пустынно. Курт посмотрел на солнце. Уже три часа прошло с тех пор, как Руби и Хайнс уехали из отеля на черном фургоне. О них ничего не было известно. Затем Браннон взглянул на отель, — там Мак Луис нервно ходил по веранде.

— Маршал!

Курт вздрогнул. Увлекшись осмотром дороги, он не заметил приближения Ала Уильямса.

— Да, Ал.

— Фен Уилтроп остановил меня и попросил сходить за вами.

Фен сидел в своей конторе, позади салуна «Оазис». Он предложил Браннону сигару и виски, кивнув при этом на стул.

— Садись, Курт. Я говорил тебе, что я жестокий человек, но прошлой ночью я изменил свое мнение. Я понял, что между Хайнсом и Томом Эккартом что-то происходит. Ты знаешь, они подрались вчера вечером…

— Нет, я не знал. И о чем же они спорили?

— Я не знаю, мне все равно. Они вели себя, как все остальные, и поэтому я поначалу не обращал на них внимания. Но вчера вечером Том пил совсем немного, и это обеспокоило меня. Дважды он пытался уйти, а Хайнс не разрешал ему это сделать. Мне показалось, что Хайнс шантажирует бедного Тома, потому что Эккарт выглядел очень напуганным. Да это и понятно, но в поведении Тома было что-то иное — он и боялся находиться рядом с Хайнсом, и боялся уйти от него.

— Почему же ты не послал за мной вчера вечером?

— Вчера я подумал, что мои парни и я сможем держать все под контролем. И нам это удалось. Но если Хайнс притащит старину Тома сегодня, то дело может обернуться не самой лучшей стороной…

— Уэлкера нет в городе.

— О, ты имеешь в виду этот случай с девчонкой Мак Луиса? Они далеко не уедут. Даже если он и увезет ее куда-нибудь и разыщет пастора, чтобы тот их обвенчал…

— Какого…

— Спокойно, маршал. Она повязана с Хайнсом еще круче, чем Том Эккарт. Эта девушка — не для тебя. Если бы она была твоя, то не подошла бы к Хайнсу ближе, чем на двадцать метров.

— Благодарю за разъяснение.

Фен Уилтроп рассмеялся:

— Ох уж этот Хайнс! Он парализовал наш городок, перевернул все вверх дном всего за каких-то два дня. Но я понимаю идею Сэма. Хайнс провоцирует нас на то, чтобы мы первые вступили с ним в открытую борьбу, а если это случится, он обязательно ответит нам. Поэтому я уверен, что Хайнс вернется в город сегодня, и я знаю, что сегодня вечером он придет ко мне вместе с Томом Эккартом. И поэтому я послал за тобой. Существует множество причин, по которым ни я, ни мои люди не хотим связываться с Хайнсом. Прошлой ночью я почувствовал, что он провоцирует меня. А если я нападу на него, то сумею с ним справиться. Я не хочу, чтобы Хайнс сидел в моем салуне, и я дал ему это понять. Может быть, я немного напуган, потому что в ту же секунду, как мои парни или я нападем на него, он сам немедленно начнет действовать. Я не желаю во все это вмешиваться, маршал. И если Хайнс с Томом Эккартом заявятся сегодня в «Оазис», мне бы хотелось, чтобы ты при этом присутствовал.

Черный фургон Руби возвратился в Сейдж Уэлс в сумерки. Браннон сидел на крыльце своей конторы. Он поднялся, прислонился к стене, чувства ярости и облегчения смешались в нем. Курт пристально смотрел на повозку и постепенно успокоился, когда заметил, что в повозке сидели три человека. Том Эккарт занимал правую сторону, Руби была посередине, а Хайнс управлял лошадьми. Браннон стоял на месте, не двигаясь. Повозка медленно тащилась по улице и остановилась перед домом Тома и Перл Эккарт. Том спрыгнул на землю и проводил взглядом повозку, направляющуюся к конюшне Ала Уильямса. Уэлкер спустил Руби на землю, а Ал завел лошадей в конюшню. В сгущающихся сумерках Хайнс и девушка безмолвно пошли к отелю.

Мак Луис и Юта Йонг сидели спокойно на веранде. Руби на мгновение замедлила шаг, но Мак Луис молчал. Уэлкер взял ее за руку, и они пошли к лестнице.

Понаблюдав немного за людьми на веранде, Браннон вошел в свою контору и шлепнулся на стул. Может быть, Фен не позовет его в «Оазис» сегодня ночью, — там, на повозке Том Эккарт не показался ему испуганным или взволнованным.

Браннон сидел около конюшни и болтал с Алом Уильямсом. Было десять часов вечера, когда парнишка-мексиканец прибежал к ним из салуна. Он сказал Браннону, что Фен Уилтроп требует его к себе, и немедленно.

— Хотите, чтобы я пошел с вами, маршал? — спросил Ал. На поясе у него висела кобура с револьвером, хотя Ал все еще был против идеи ношения оружия, считая, что это лишь на руку Уэлкеру Хайнсу, по двум причинам: во-первых, Ал был сыном Уилбура Уильямса, и во-вторых, еще и представителем закона. Браннон покачал головой. Вместе с мексиканцем они пошли к салуну и попали туда через черный ход. Из зала доносились звуки играющего пианино — по приказанию Фена тапер старался вовсю. Мужчины за стойкой и за столами сидели молча, наблюдая за Томом Эккартом и Уэлкером Хайнсом. Уэлкер смеялся, что-то говоря Тому низким, напряженным голосом, а Эккарт мотал головой, беззвучно шевеля губами. Он наклонился вперед, чуть не опрокинув при этом стол. Уэлкер схватил его за руку и грубо дернул.

— Сидеть!

Том дернулся, как будто его хлестнули бичом. Он снова покачал головой, лицо его покраснело, а в глазах светился неподдельный ужас.

Браннон вошел в комнату и встал за спиной Хайнса, но тот мгновенно отпустил Тома и откинулся на спинку стула. Его блеклые глаза на темном лице оглядели маршала. Мозг Хайнса лихорадочно работал, он притворился, что не замечает револьвер, который направил на него маршал.

— Выкладывай все, что имеешь, Хайнс.

— И за что ты так обращаешься с человеком, «шериф»?

— Мне сказали, что здесь что-то происходит, что-то неладное, и виной всему ты, Хайнс.

Уэлкер тяжело вздохнул, расслабившись.

— Кто-то все время говорит, что от меня одни неприятности. Но я предупреждаю тебя, маршал, что ты сам можешь легко влипнуть в историю, если будешь преследовать свободного человека. И не рекомендую тебе подходить ко мне со спины, я могу и убить тебя, прежде чем увижу.

— Хорошо. Но теперь нам нечего об этом беспокоиться, не так ли? — Браннон повернул голову к Эккарту. — Том, ты хочешь прямо сейчас уйти отсюда и пойти домой?

— Зачем это? — смех Хайнса перекрыл голос Браннона.

Когда Том попытался встать, Хайнс схватил его за запястье и дернул вниз. Повернувшись к Браннону спиной, он посмотрел Эккарту в глаза, его рот кривила презрительная усмешка:

— И зачем это ты хочешь идти домой, Том?

— Иди домой, Том, — твердо сказал Браннон, — или я арестую вас обоих.

Уэлкер встал со стула, его бледные глаза сощурились:

— Арестуешь? Арестуешь кого? И за что? — Уэлкер смотрел на Браннона, дрожа от бешенства.

Не отвечая, маршал шагнул вперед и толкнул Хайнса так, что тот свалился прямо на свой стул.

— Осторожно, Хайнс. Я предупреждаю тебя в последний раз. И не вздумай даже двинуться в мою сторону, потому что если ты осмелишься предпринять хоть одну попытку, она будет последней для тебя. — Голос Браннона звучал холодно, и слова его словно бы хлестали Хайнса по лицу.

Воздух со свистом прорывался сквозь стиснутые зубы Уэлкера. Он пристально посмотрел на Браннона, но ничего не сказал. Курт отступил, глядя вниз на Тома. Остатки воли, казалось, покинули этого пожилого человека. Хайнсу удалось рассмеяться:

— Иди же, Том. У нас ведь была небольшая потасовочка? Скажи же об этом маршалу. Ему сойдет все, что угодно, лишь бы пристрелить меня. Ну, говори. И из-за чего же мы подрались, Том? Давай, рассказывай, объясни этому здоровенному законнику, что он ворвался сюда, угрожая прикончить меня лишь за то, что мой друг и я немного повздорили — мы не сошлись во мнении по поводу того, кто будет платить за выпивку. Давай, Том, изложи ему. Это правда?

Том кивнул, виновато взглянув на Курта.

— Да, все было именно так, маршал. Здесь какая-то ошибка.

— Может быть, — ответил Браннон, — но ваша дружеская, маленькая драчка нарушила покой людей в салуне. Покончим с этим. Том, иди домой.

Лицо Хайнса посерело, но он продолжал сидеть с застывшей улыбкой на губах.

Том Эккарт поднялся, поправил рубашку и пошел через комнату, даже не посмотрев на Хайнса.

Когда дверь за ним захлопнулась, Хайнс встал, допил виски и, развернувшись, намеренно сильно пихнул Браннона. Тот чуть не упал. Уэлкер взглянул ему в глаза и нагло усмехнулся:

— Ты толкнул меня, «шериф». Тебе следует запомнить, что ты не смеешь толкать свободного человека.

Он прошел мимо Курта, пересек салун, ни на кого не глядя, и вышел.

Была полночь, когда Браннон приплелся к зданию тюрьмы, позевывая. Пустые камеры карцера сиротливо белели в лунном свете. Он свалился на какую-то кровать и мгновенно заснул. Ему приснилось, что он пробирается по краю пропасти и кто-то громко зовет его по имени. Крики были такими настойчивыми, что Курт проснулся и потряс головой, чтобы прогнать сон. Но кто-то действительно звал его. Он сел на постели.

— Что такое? Что случилось?

— Маршал, это я, Ал Уильяме. Я пытался разбудить вас. У нас крупные неприятности. Я недавно нашел Тома Эккарта, маршал. Он мертв и лежит в аллее позади моей конюшни.

Глава VII

Браннон изучал рукоятку ножа, торчащую из спины Тома Эккарта.

— Том, должно быть, умер мгновенно, — сказал он Алу Уильямсу, который стоял позади него и держал лампу, — нож вошел прямо в сердце. Даже врач не смог бы нанести более точный удар.

— Было уже поздно, — прошептал Ал, — в городе было все тихо и спокойно, и я задремал. Но вскоре мне послышался какой-то шум. Сначала я подумал, что это лошади внутри конюшни, но потом понял, что кто-то их потревожил. Я взял фонарь и пошел посмотреть, в чем дело, а когда я вышел через черный ход…

— Ты кого-нибудь видел?

Ал молчал так долго, что Браннон успел подняться, отряхнуть коленки и посмотреть на него.

— Ну что, Ал. Ты видел что-нибудь? Или нет?

Ал переступал с одной ноги на другую.

— Да. Я кое-что видел, маршал. Но так как я знаю, как вы поступите, то боюсь вам об этом сказать.

— Да брось, старина.

— Хорошо, я знаю, вы считаете, что Ал Уильяме боится Уэлкера Хайнса и дрожит, как овечий хвост. Мне все равно, что вы подумаете сейчас обо мне, но я все вам расскажу, все, что знаю: я видел высокого мужчину, убегавшего в темноту…

— И он был похож на Хайнса?

Ал кивнул:

— Да. Он бежал так, как бегает Уэлкер. Этот Хайнс может бегать быстрее любого койота, и именно так мчался этот парень. Правда, было темно, вокруг густые тени, плохо видно, но я готов поклясться, что это был Хайнс.

— Хорошо. Тебе еще представится возможность сделать это. Иди в парикмахерскую и разбуди Чарли Хелфера. Скажи, что у нас для него имеется работенка. Быстренько приведи его сюда, но так, чтобы никто не видел, иначе мы поставим весь город на уши.

Ал опустил фонарь рядом с телом Тома Эккарта и исчез в тени позади конюшни, завернул за угол и направился к центральной улице. Тем временем Браннон осматривал поверхность земли вокруг убитого и подходы к нему. Вскоре возвратился Ал, шедший рядом с ним Хелфер нес в руках свернутую холщовую подстилку. Браннон продолжил свои поиски.

Хелфер вздохнул:

— Бедный Том. Я всегда считал, что он умрет от перепоя, но никогда не предполагал такого… Маршал, вам придется взять свой фонарь, а мы с Алом положим тело на подстилку и отнесем ко мне в парикмахерскую. Разумеется, через задний ход.

Когда Браннон возвратился с еще одним фонарем, Хелфер и Ал стояли на коленях перед трупом Тома, и парикмахер тихо прошептал:

— Этот нож с перламутровой рукояткой, маршал. Вы узнаете его?

— Нет.

— А я узнаю. Я клянусь, что это тот самый нож, который Хайнс вчера демонстрировал в моей парикмахерской. Кто-то спросил его, как это ему удалось разрезать веревку, словно масло, всего лишь при помощи карманного ножика. Он вынул вот этот самый нож и показал нам. Это лезвие наточено так остро, что оно намного острее всех моих бритв, а его острие, как колючка кактуса. Не возражаете: если я вытащу эту вещицу из спины Тома, маршал? Может быть, я и ошибаюсь, но никто другой так остро не затачивает ножи, кроме Хайнса.

Браннон кивнул, и Хелфер, аккуратно взявшись за рукоятку, вытащил нож из спины убитого. Лезвие сверкало в лунном свете.

— О, эта игрушка принадлежит Хайнсу. Я узнаю такой нож, где бы я его не увидел. Только Уэлкер так затачивает лезвие. Слышите, маршал?

Ал Уильяме посмотрел на Браннона.

— Я говорил вам, что могу поклясться в том, что видел убегавшего Хайнса, и теперь вот этот нож…

— Да, — ответил Браннон, — а что вы скажете о том, что Хайнс убил человека, удрал и оставил свой ножичек специально для того, чтобы мы его нашли?

— Господи, — воскликнул Ал, — да он вовсе не хотел делать этого. Уэлкер услышал мои шаги, я напугал его, и он дал стрекача, так и не успев вытащить нож…

— Уж если Чарли без усилий выдернул его из спины Тома, то убийца мог сделать это с такой же легкостью…

Ал сморщил лоб:

— Может быть. Но все равно, вы должны арестовать Хайнса. Это его нож, я сам его видел…

— Или вы заметили человека, который в темноте выглядел, как Хайнс…

— Я уверен, что это был он, — ответил Ал, — да еще Чарли подтвердил, что ножичек этот Хайнса. Да, я видел Уэлкера.

— Надеюсь. Тогда все упрощается для меня, но уж слишком все просто…

— Вы хотите сказать, что не арестуете Хайнса? — Ал произнес эту фразу с трудом, и руки его заметно дрожали.

— Я этого не говорил. Мы будем его искать. Как только отнесем тело в парикмахерскую. Все, что я хотел сказать, — уж больно все как-то просто получается.

— Хм, — голос Ала был холоден, как лед, — вы еще его не схватили. Может, он уже где-нибудь за тысячу миль отсюда.

Они оставили тело Тома в прихожей парикмахерской. Браннон закрыл нож, завернул его в бумагу и засунул в карман джинсов.

— Где мы начнем искать? — спросил Ал, когда они вышли на улицу.

— Хайнса?

— А кого же еще? — закричал Ал. — Разве вы не убедились, что именно Хайнс пришил старину Тома? Они ругались с тех пор, как Уэлкер вернулся в город. Этот окровавленный ножик тоже принадлежит Хайнсу. Я видел, как Уэлкер убегал. Так что же вам еще надо?

Браннон тяжело вздохнул.

— Я бы хотел узнать еще кое о чем…

— Что вам нужно узнать? У вас есть нож!

— Да, — Браннон посмотрел на темные окна второго этажа гостиницы, — все же Хайнсу не было нужды проделывать весь этот длинный путь для того, чтобы убить местного пьяницу.

Ал выглядел озадаченным:

— Может быть, Хайнс вернулся и не для этого. Может быть, ему пришлось убрать Тома из-за чего-нибудь случившегося между ними.

— Да, — Браннон поднимался по ступенькам к веранде, — именно это я и хочу разузнать. Что же заставило Хайнса убить единственного друга, который был у него во всем городе?

— А зачем мы пришли сюда, маршал? — спросил Ал.

— Мы ищем Хайнса, не так ли?

— Да что с вами, Курт? Вы бредите? Уж не думаете ли вы, что Хайнс пришил человека, а затем вернулся в отель и преспокойненько ожидает нашего прихода?

— Логично, но уж коль мы пришли сюда, то не мешает проверить гостиницу. Если его здесь нет, то мы продолжим наши поиски где-нибудь в другом месте.

Ночной клерк дремал за стойкой. Они решили его не беспокоить. Поднявшись по лестнице, подошли к двери комнаты 213. Браннон постучал, за его спиной стоял, затаив дыхание, Ал Уильяме с револьвером в руке. Браннон постучал еще раз и, приблизив губы к уху Уильямса, прошептал: — Там кто-то есть.

Вдруг они услышали скрип кровати и затем голос Хайнса:

— Одну минуту, погодите. Что вы хотите?

Дверь слегка приоткрылась, и в щель они увидели растрепанные волосы Хайнса и его помятое лицо:

— Чего тебе, законник?

— Лучше открой дверь, Хайнс. Включи свет, нам нужно поговорить.

— Подождешь до утра, «шериф».

Он отступил назад и хотел было захлопнуть дверь, но Браннон успел быстро вставить сапог в щель, а другой ногой сильно ударил в дверь. Она широко распахнулась, и Браннон увидел Хайнса, освещенного светом из коридора.

Уэлкер злобно прошептал:

— Ты не имеешь права вламываться ко мне в комнату таким образом, законник!

Его руки, напоминающие когти, потянулись к горлу Браннона. Но он больно ударился о ствол револьвера маршала, который тот поднял, обороняясь от Уэлкера. Хайнс завизжал и отшатнулся назад. Браннон заскочил за ним в комнату и, повернув голову к Уильямсу, кивком предложил тому войти.

— Я говорил тебе, что хочу с тобой поговорить, Хайнс. Будь так любезен, успокойся и давай разговаривать мирно.

Хайнс стоял, почти не дыша, и в безмолвии наблюдал за маршалом. Уильяме зажег лампу. Постель была помята, рубашка Хайнса висела на спинке стула, а брюки валялись на полу.

Браннон взглянул на Уэлкера.

— Ты можешь заработать себе кучу неприятностей, Хайнс.

Хайнс усмехнулся, потирая подбородок:

— О, без этих неприятностей мне бы казалось, что я вообще нахожусь в другом городе. Итак, что ты хочешь, «шериф»?

Браннон вытащил из кармана нож, завернутый в бумагу, медленно развернул, затем открыл окровавленное лезвие и положил нож на стол.

— Это твоя игрушка, Хайнс?

Хайнс молчал, глядя на нож, а затем ответил:

— Ну, да. Это мой нож. Или был…

— Был? — спросил Браннон. — Ты что, отдал его кому-то? Кому же?

— Это мой нож.

— Тебе бы лучше повнимательнее отнестись к этому делу. Я предупреждаю тебя — все, что ты здесь скажешь, может быть использовано против тебя. Если ты отдал этот нож или потерял его, лучше прекрати умничать и скажи мне.

— Это мой нож. Где вы его отыскали?

— Ты прекрасно знаешь, где мы его нашли, Хайнс, — завопил Уильяме.

Хайнс мельком посмотрел на него. Под взглядом Уэлкера Ал закрыл рот и отступил, поднимая револьвер.

— Мы вытащили этот ножичек из спины Тома Эккарта. Том мертв.

Хайнс внезапно повернулся и отошел к окну.

— А зачем мне его убивать, скажите на милость? Том был моим единственным другом…

Он замолчал, продолжая смотреть на улицу.

— Я не знаю, Хайнс, — сказал Браннон, — у тебя есть возможность доказать, что ты этого не делал. Где ты был примерно час назад?

— Я находился здесь, в этой комнате. И час назад спал.

— Кто-нибудь тебя видел?

Хайнс повернулся:

— Я уже сказал тебе, «шериф». Я был здесь один, в этой комнате. Я спал.

Браннон тяжело вздохнул.

— У нас есть свидетели, которые утверждают обратное…

— Они лгут!

— Может быть, они и неправы. Но они не лгут. Этим ножом был убит Том Эккарт. Ты мне сказал, что эта вещь принадлежит тебе, если ты, конечно, не оставил ее кому-нибудь или не потерял. Поэтому я боюсь, что тебе придется одеться и пойти с нами.

Хайнс весь напрягся. Он взглянул на Ала Уильямса, как на ничтожество. Затем перевел глаза на Браннона:

— Ты хочешь посадить меня, «шериф»?

Браннон вздохнул:

— Нет. Но если ты будешь сопротивляться, то я убью тебя. А если ты действительно спал, и кто-то воспользовался твоим ножом, мне кажется, что глупо с твоей стороны оказывать нам сопротивление, потому что если ты — не убийца, то как мы узнаем об этом?

Браннон запер дверь камеры. Хайнс схватился за прутья решетки побелевшими пальцами:

— Теперь ты спокоен, законник? Ты все это время хотел увидеть меня в этой клетке: не так ли? И чего же ты добиваешься, ищейка? Никто в этом городе не любил старого Тома Эккарта, но уже к утру они захотят повесить меня за то, что он мертв. И поэтому тебе пришлось засадить меня сюда, где они смогут без труда меня схватить, верно?

— Не волнуйся так. Я защищу тебя от горожан, как когда-то защитил их от тебя. Это моя работа. Если ты не убивал Тома, то ты нигде не будешь чувствовать себя в большей безопасности, чем в этой камере.

— Я не убивал Тома!

— Тогда заткнись и постарайся уснуть,

— Спать? И кто же мне поверит, что я не пришил его?

Браннон покачал головой:

— Я не знаю. Против тебя много улик, и это факт.

Возвратившись в контору, Браннон постоял там какое-то время. Ему хотелось спать, но он знал, что это ему не удастся. Тысяча мыслей крутилась у него в голове и для сна не оставалось ни минуты. Горожане будут в ярости — Хайнс не ошибался по этому поводу. Разумеется, Хайнс мог убить Тома и оставить нож в его спине, к тому же Браннону было абсолютно непонятно, кому еще могло понадобиться убивать Эккарта.

Погруженный в свои мысли, Курт вышел на улицу и медленно пошел по главной улице. Он направлялся к дому Эккартов.

Когда Перл перестала плакать и безмолвно застыла на стуле, Браннон сказал:

— Никто мне не может помочь, кроме вас, Перл. Вам придется ответить на несколько вопросов, если сочтете их уместными.

Женщина приложила носовой платок к воспаленным глазам и вытерла слезы:

— Что я могу вам рассказать? Я знала, что это должно произойти. Я умоляла вас не допускать, чтобы этот ужасный человек жил в нашем городе. Я знала, что это случится…

— Почему? Почему вы были так уверены в том, что Хайнс непременно убьет вашего мужа?

Перл опустила голову и разрыдалась. Сквозь слезы она проговорила:

— Между ними что-то было, что-то ужасное. Я упрашивала Тома рассказать об этом, но вы же знаете его. Он не сказал мне ни слова, только повторял, что мне абсолютно не о чем беспокоиться.

— Том ездил куда-то с Руби Мак Луис и Хайнсом. Вы не знаете, куда?

Она покачала головой:

— Муж не говорил. Они заехали за ним утром и отсутствовали целый день. Я жутко волновалась, но Том вернулся. Он выглядел обеспокоенным, но дал мне понять, что с ним все в порядке. Когда я попыталась расспросить его о том, где они были, он мне ответил, что они лишь катались по округе.

— Катались весь день?

Женщина кивнула.

— Я пробовала разузнать о поездке, но он молчал.

— Том вообще ни о чем не говорил?

— Почти. Один раз он упомянул Каверне…

— Эхо Каверне?

— Да, вроде так. Но, возможно, он что-то говорил о вас, ведь именно там вы нашли моего мужа.

— И что он вам еще рассказывал?

— Я ничего не знаю. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше ни о чем, маршал. Я не могу говорить… не сейчас…

Когда Браннон возвращался из дома Перл Эккарт, улицы были пусты. Это его порадовало, так как нужно было решить еще кое-какие проблемы до тех пор, пока горожане узнают, что Том Эккарт был убит ножом Уэлкера Хайнса. Какое-то движение в начале улицы привлекло внимание Курта. Он увидел двух мужчин, которые остановили лошадей перед отелем и спешились. Курту они были незнакомы, и по их виду казалось, что они ехали всю ночь. Курт увидел у них в кобурах револьверы и сперва подумал, что это прибыла замена, но эти мужчины не были похожи на маршалов. Они поднялись по ступеням. Браннону пришло в голову, что надо бы предупредить их о запрещении ношения оружия в городе, но он сразу же отверг эту идею. Казалось, что мужчины искали комнату для того, чтобы выспаться. Браннон подумал о том, что неплохо было бы описать этим людям ситуацию в городе, но так как у него своих дел было по горло, он решил не дергаться.

Маршал прошел мимо дома банкира Полсона. Хотя еще не было шести, Курт заметил, что в окнах виднеется свет. Значит, в доме не спят. Браннон постучал в дверь. Полсон немедленно подбежал откуда-то изнутри квартиры, посмотрел сквозь небольшое окно, кто пришел, и быстро открыл дверь.

— Маршал? Это очень странное время для визита. Вы пытаетесь разбудить весь дом?

— Только вас, мистер Полсон. Мне нужно с вами поговорить. Сейчас, до того, как город проснется, мне нужно узнать кое-что.

— Пойдемте на кухню, выпьете со мной чашечку кофе.

За кофе Браннон объяснил, что Тома Эккарта нашли мертвым с ножом Хайнса в спине.

Руки Полсона дрожали так сильно, что ему с трудом удавалось удерживать чашку.

— Бедный Том. Не приведи господь. Он был первым, маршал. Этот Хайнс прикончит нас всех.

Браннон хлебнул крепчайшего кофе:

— Нет. Даже если он и убил Эккарта, он больше никого не тронет. Я посадил его в камеру.

— Слава богу! Вот именно там ему и место. Итак, мы не можем позволить Хайнсу уехать из города, когда на нем висит убийство?

— Я не знаю. Я все еще не могу поверить в то, что такой умный и расчетливый парень мог убить Тома Эккарта после всего, что произошло между ними в салуне, на виду у всех. Да еще умудриться оставить нож в спине Эккарта, когда любой человек в городе может опознать его.

— А кто еще мог убить Тома?

— Я не знаю. Мне кажется, что тот, кто убил его на самом деле, хочет, чтобы я поверил, что это дело рук Уэлкера Хайнса.

— Вы не должны так думать, маршал. Никто в городе не мог этого сделать за исключением самого Хайнса.

— Нет. Я могу считать, что Хайнс убил Тома, затем бежал с места преступления. Но мне нужны доказательства. Здесь должна существовать какая-то причина. Ведь это убийство. И я считаю, что эта глупая, дурацкая ссора в салуне просто фарс, а реальная причина — нечто большее, что-то существующее между ними с давних пор.

— А почему вы пришли ко мне?

— Может быть, вы о чем-нибудь знаете. Вы ведь давно здесь живете.

— Ну, я не знаю. Они слонялись по округе до того, как Хайнс убил сына Мак Луиса. Но они никогда плохо друг к другу не относились.

— Нет, вы меня не поняли. Может быть, они вместе совершили что-то. Например, убийство…

— Нет, до истории с Келом Мак Луисом ничего подобного не случалось. Я не думаю, что Том присутствовал при убийстве Кела. Шла большая карточная игра в покер, а у бедного Тома никогда не было денег.

— Может быть, до смерти сына Мак Луиса были какие-нибудь ограбления?

— Вы имеете в виду кражи, в которых Хайнс и Том участвовали вместе?

— Да нет, любые. Неужели вы не помните?

— Я помню, конечно. Был ограблен мой собственный банк! За три недели до смерти Кела. Поздно ночью увели сейф с деньгами.

— А воров схватили?

— Нет. И даже сейфа не нашли.

— А кого подозревали? Хайнса? А может быть, Тома?

— Нет. Никого из них. Шериф Нолен полагал, что это ограбление совершили пришлые люди. Шатались там в округе несколько подозрительных типов. Они уехали из города до кражи, но ведь они могли и вернуться. Но денег и бумаг с тех пор так и не видели.

Браннон не знал, то ли история с ограблением, то ли кофе подействовало на него соответствующим образом, но выходя из дома банкира, он уже не ощущал сонливости. Мимо него прошли два человека, и Курт услышал приглушенные голоса, упоминавшие имя Тома Эккарта. Два незнакомца, все еще вооруженные, вышли из конюшни. Браннон направился к ним, но они уже вошли в здание отеля. Курт решил не тратить на них время, и поспешил к себе в контору, где его ждал ни кто иной, как сама Руби Мак Луис. Она выглядела в гневе потрясающе, но была бесконечно далека.

— Не мог дождаться момента, чтобы засадить Хайнса в камеру, маршал?

— Мне пришлось его арестовать. Том Эккарт мертв. Кто-то ведь убил его…

— И это был Уэлкер Хайнс, не так ли?

— У меня есть веские основания, Руби.

— О, конечно. Ты, безусловно, докажешь, что это Хайнс прикончил Тома. Но ты не прав. Ты арестовал не того человека, и тебе придется его выпустить.

— Извини, Руби. Даже ради тебя я не смогу этого сделать до тех пор, пока не найду настоящего убийцу.

— А я уже здесь, маршал, — девушка встала, горделиво выпрямившись и расправив плечи. — Ты можешь арестовать меня, маршал, и выпустить Уэлкера. Вам придется посадить меня, потому что это я убила Тома Эккарта.

Глава VIII

— Ты?

Браннон подался вперед, облокотившись грудью о край стола.

— Ты мне не веришь? — Руби презрительно взглянула на него, затем перевела взгляд на окно, наблюдая за утренней улицей, заметно было, что она очень нервничала.

— Да, я не верю тебе. Но я скажу тебе вот что: мне раньше никогда не приходилось пороть женщин, но если бы я мог, то постарался бы выбить из тебя эту дурь, Руби. И я считаю, что порка здесь не повредит. А теперь убирайся отсюда, пока я…

— Разве ты не хочешь выслушать мое признание? — Лицо девушки побледнело. Она судорожно сжала пальцы в кулаки, нервно прижав их к груди. Не отрывая глаз от лица Браннона, она как бы прислушивалась к тому, что происходит за дверью камеры.

Курт тяжело вздохнул:

— Разумеется, я готов тебя выслушать. Но пройдет немного времени, и весь город окажется здесь, в этой самой комнате для того, чтобы линчевать твоего дружка. Мне придется убеждать горожан не заниматься самосудом, а если это не поможет — я просто вынужден буду с ними драться. Ты думаешь, они остановятся перед тем, чтобы разнести всю контору в пух и прах? Им нужен будет Хайнс. И ты думаешь, что у меня есть время, чтобы выслушивать признания дочери Большого Джорджа? Ну, хорошо. Когда и где ты убила Тома?

Руби вновь посмотрела в окно, затем тяжело вздохнула:

— Прости меня, Курт. Ты ненавидишь меня сейчас, я знаю. Я никогда не хотела, чтобы ты меня ненавидел. Я полюбила Хайнса — он нуждается во мне, ты нет…

— Конечно. А как же наше признание? Когда и где ты убила Тома? И если ты знаешь, по какой причине это произошло, будь так добра, непременно расскажи мне об этом.

Руби зарыдала от злости.

— Я могу сказать тебе сначала о причине.

Девушка закатала рукава блузки. Ее руки были исцарапаны и все в синяках. Затем она расстегнула вторую сверху пуговицу. Глубокие царапины краснели на ее шее и груди. У Браннона потемнело в глазах, и он молча уставился на нее.

— Том был пьян. Он напал на меня. Я пыталась с ним бороться, как-то образумить его. Но он был похож на дикаря, он не слушал меня! И мне пришлось убить Тома!

— Руби…

— Слушай, что тебе говорят! — девушка подошла к окну, — Курт, я убила его. Мне пришлось это сделать.

— Нет! — Браннон хлопнул ладонью по столу. Он сам не узнавал свой голос.

— Я пыталась бороться, хотела убежать…

— Руби. Не делай этого. Я знаю, ты хочешь спасти Уэлкера. Но я умоляю тебя, не говори больше ничего…

— Уэлкер не имеет ничего общего с убийством. Он только общался с Томом, вот и все. Ты должен поверить мне, Курт. Извини, но я говорю чистую правду.

— Где ты убила его?

— О, Курт, не пытайся играть со мной в эти игры. Я все расскажу тебе. Все.

Браннон кивнул, с силой сжав зубы. Руби продолжала:

— Я пришла к конюшне для встречи с Уэлкером. Это было где-то после полуночи…

— Дальше, дальше, Руби! У тебя, как и у Хайнса, есть комната в гостинице. Вы живете рядом. Так зачем же вам понадобилось встречаться у конюшни?

— Ты забываешь о том, что мой отец тоже живет в отеле, и его прислужники сшиваются там же. Кто-то из них постоянно за мной шпионит. И поэтому мы встречались у конюшни. Но там был Том… Я не знаю, кого он ждал — Уэлкера или кого-нибудь еще, или он просто лежал там, вдребезги пьяный. Он был очень пьян, Курт. Он схватил меня. Мы боролись…

Руби закрыла лицо руками.

— И чем ты его убила?

— Ножом. Маленьким ножом с перламутровой ручкой.

В комнате наступила тишина. Медленно Курт развернул пакет, лежавший у него на столе, и достал оттуда нож. Руби кивнула:

— Да, это он.

— Где ты его взяла?

— Уэлкер дал мне этот нож. Вчера. Он хотел сделать мне подарок, но у него ничего не было, кроме этой игрушки. Все время, пока он сидел в тюрьме, Хайнс прятал ножик от надзирателей. Он подарил его мне, и я носила нож с собой. Я пыталась припугнуть Тома… Но он был слишком пьян. Он хотел отнять у меня нож, мы боролись…

— И ты ударила Тома в спину?

Руби, наклонив голову, кивнула.

— Ты мне все рассказала, Руби?

— Да, все это чистая правда, Курт. Теперь ты должен выпустить Уэлкера.

— Руби, ты понимаешь, что ты наделала? Конечно, я могу доказать, что ты убила Тома, защищаясь. Это была самооборона…

— Да, самооборона, Курт.

Голос Браннона обрушился на Руби, словно хлыст:

— Нет. Если бы ты пыталась защитить себя, ты бы держалась подальше от Уэлкера Хайнса. Он — убийца и, даже если я сейчас выпущу его, кто-нибудь обязательно прикончит этого негодяя. Людям придется поступить так. Хайнс — подонок. Он использует тебя, и когда ты выгораживаешь его…

Руби вскинула голову, ее глаза яростно сверкнули:

— Я не лгу и не выгораживаю Хайнса. Ни его, ни кого-нибудь еще. Ты просто ненавидишь беднягу Уэлкера и не хочешь мне поверить…

— Бедняга Уэлкер! Это ты бедняжка, потому что у тебя не хватает соображения, чтобы понять — этот подонок использует тебя!

— Я люблю его! И он любит меня!

Браннон покачал головой.

— Нет. Он не любит ни тебя, ни кого-нибудь еще. Будь я проклят, но я уверен в этом на сто процентов. Я вижу, что он чувствует, по его лицу, по его глазам. Я видел эти глаза, Руби. В них слишком много ненависти, чтобы там осталось место для любви.

— Любит он меня или нет, он не убивал Тома Эккарта. И ты должен выпустить Уэлкера. Ты хочешь, чтобы я подписала свое признание?

В этот момент входная дверь с грохотом распахнулась и Джордж Мак Луис ворвался в комнату, держа в руке револьвер. Мак Луис глянул сначала на свою дочь, затем на Браннона.

— Итак, я рад, что вы, Курт, арестовали Хайнса, пока он не прикончил кого-нибудь еще.

Мак Луис прошел мимо них и открыл дверь, ведущую в камеру. Уэлкер Хайнс стоял у зарешеченного окна, чему-то усмехаясь. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Затем Мак Луис рассмеялся.

— Недолго ты еще будешь здесь находиться, Хайнс. Мы собираемся вывести тебя отсюда и повесить.

— Мак Луис, — раздался из комнаты голос Браннона, — вам лучше закрыть дверь и вернуться, так как я должен вам кое-что сказать.

— Ну, что еще там, Браннон?

— Мы должны доказать, что Хайнс убил Тома Эккарта. Возможно, мне придется освободить Хайнса.

Мак Луис отошел от дверей камеры и остановился на пороге комнаты.

— О чем это вы болтаете, маршал?

— Руби говорит, что Хайнс не убивал Тома…

— А что она вообще об этом может знать?

— Мне кажется, она знает достаточно об этом убийстве. Руби призналась, что это она убила Тома Эккарта. Она сказала также, что Том напал на нее, и ей пришлось защищаться и убить его…

Мак Луис покачал головой. Его лицо внезапно приняло пепельный оттенок. Он прислонился к стене и вновь покачал головой.

— Руби лжет…

— Может быть, но мы не можем этого доказать.

— Мне сказали, что Тома закололи ножом в спину. И вы пытаетесь убедить меня, что Руби могла это сделать при помощи перочинного ножа?

Браннон вздрогнул.

— Я говорю вам то, что сказала мне сама Руби. Может быть, она и смогла убить Тома. Он был заколот в сердце, а лезвие у этого ножа острое, как бритва… Я не знаю… Все, что мне известно — это признание самой Руби. Я не имею права задерживать Хайнса, если вы не докажете, что между двенадцатью и двумя часами, прошлой ночью, Руби находилась в своей комнате, в отеле.

Мак Луис посмотрел на свою дочь, отошел от стены и покачнувшись, ухватился за спинку стула. Казалось, что ему было очень плохо. Его лицо покраснело, он с трудом дышал.

Руби, обхватив плечи руками, не моргая, смотрела на отца. Браннон хотел принести Мак Луису воды, но не успел сделать и двух шагов, как входная дверь распахнулась, и два вооруженных человека ворвались в комнату. Курт с изумлением посмотрел на винтовки, наведенные на него. И тут он узнал в них тех двух незнакомцев, которых встретил вчера вечером у отеля, а затем у конюшни.

— Что вы хотите? — спросил Курт.

Высокий мужчина подошел к нему и выдернул револьвер из кобуры. Усмехаясь, он ответил:

— Для начала достаточно.

Он посмотрел по сторонам и увидел на столе ключи от камер. Взяв их, мужчина качнул винтовкой.

— Все в порядке, маршал, пойдемте, — он кивнул Мак Луису, — и вы тоже, папаша. Пошевеливайтесь.

— Ему плохо, — тихо сказала Руби.

Незнакомец взглянул на нее:

— Не вмешивайся, Руби. Мы сами все решим.

Он ткнул стволом винчестера в спину Мак Луиса.

— Быстрее, папаша, если хочешь остаться в живых.

Браннон посмотрел на Руби. Эти люди знали ее. Друзья Уэлкера Хайнса. Возможно, Хайнс, Руби и Том ездили на повозке именно к ним. И это все являлось частью плана, задуманного Уэлкером Хайнсом. Браннон помог Мак Луису подняться, и они подошли к камере, сопровождаемые вооруженными бандитами. Один из бандитов отпер дверь камеры и выпустил Хайнса. Тот вышел из нее, мерзко усмехаясь.

— О, какая трогательная картина, законник. Ты так заботлив!

— Ладно, Хайнс. Поехали…

Уэлкер наблюдал за Бранноном, который, поддерживая Мак Луиса и не давая ему упасть, ввел еле державшегося на ногах пожилого человека в камеру. Затем Уэлкер сказал:

— Не торопи меня, Гарви. Я ждал этого момента слишком долго.

— Не будь дураком, Хайнс, — закричал Гарви, — у нас мало времени!

Браннон бережно опустил Мак Луиса на нары и стремительно повернулся, но было слишком поздно, Уэлкер Хайнс выхватил у Гарви винчестер, Браннон попытался перехватить ствол винтовки руками, но промахнулся. Курт упал на колени, и Хайнс попытался ударить его по уху, но Браннон отклонил голову и, вскочив, хотел вмазать Уэлкеру по скуле. Однако Хайнс оказался проворнее, и тяжелым арестантским ботинком он изо всей силы ударил Браннона по коленной чашечке. Тысяча звездочек вспыхнула перед глазами Курта, и нестерпимая боль согнула его пополам. Хайнс воспользовался этим и нанес еще один удар, но теперь по лицу.

— Грязь, — промелькнуло в сознании маршала, — грязь из конюшни Ала Уильямса. — И тут Браннон потерял сознание и грохнулся на пол.

Браннон звал Тома Эккарта. Каждый раз, когда Том напивался, то он всегда ехал прятаться в этот проклятый подземный туннель, который люди называли Эхо Каверне. Том скрывался там, хотел покончить с собой именно в этом, богом забытом месте. И чтобы никто никогда его там не нашел. Курт звал Тома, но все, что он слышал в ответ — это доносящиеся до него раскаты его собственного голоса. Том, Том, Том…

Затем Курт внезапно вспомнил, что Том мертв, убит ножом в спину недалеко от конюшни. Эти слова пульсировали в мозгу Браннона. А Руби призналась, что это она убила Тома. Руби, Руби, Руби… Курт силился проснуться, отогнать от себя эту давящую темноту; то место, где он находился, вовсе не похоже на Эхо Каверне. Он не знал, где находится, но эхо все еще звучало у него в голове, звуки повторялись и повторялись, уносясь вдаль на волнах боли.

Курт сжал пальцы. Кто-то произнес:

— Смотрите, он приходит в себя. Он двигается.

Звуки голоса говорившего человека пульсировали где-то внутри черепа Браннона. Постепенно он начал различать цвета, увидел лица склонившихся над ним людей.

— Вы слышите меня, маршал? — Это был голос Чарли Хелфера. — Привет, малыш.

— Значит, они уже позвали гробовщика, — пронеслось в мозгу Курта. Он лежал, не шевелясь и не произнося ни звука.

— Слава тебе, господи, он не умер! — сказал Чарли.

Кто-то добавил:

— А вы не можете его вылечить до конца?

— Нет! — закричал гробовщик. — Нет, я не доктор. Нужно послать за доктором…

— Но ты ведь знаешь, что доктор находится в доме банкира Полсона…

— Тогда нечего ко мне приставать. Я делаю все возможное. Он жив, и это все, что я могу вам всем сказать о маршале Бранноне.

— Нам нужно поговорить с ним, — раздался голос Ала Уильямса, — нам нужно что-то предпринимать!

«Что-то предпринимать. — Эти слова засели в мозгу у Курта. — Дел по горло, а доктор у Полсона. Что он там делает — пытается вылечить банкира? Спасти его жизнь? А что сделал Хайнс, когда выбрался из тюрьмы? — Роились мысли в больной голове Курта. — А что же я здесь лежу? Мне нужно немедленно встать, я не могу больше лежать в этой чертовой кровати».

Когда Браннон пошевелился, сумасшедшая боль вспыхнула в его голове, и он опять чуть не потерял сознание.

Что-то смутно его беспокоило, носилось в мозгу, словно большая летучая мышь. Эхо. Эхо Каверне. Том Эккарт ездил туда всякий раз, когда напивался. Неужели он пытался покончить жизнь самоубийством? Том никогда не хотел делать этого, но все равно, он снова и снова возвращался в Эхо Каверне. Почему? Что-то искал там? А что? Деньги, которые были украдены из банка? Деньги, которые Том и Хайнс спрятали там шесть лет назад? Или деньги, которые Хайнс выкрал сам, в одиночку, а Том его выследил, и все эти шесть лет он искал эти деньги в Эхо Каверне? А когда Уэлкер вместе с Томом и Руби поехали в Эхо Каверне за припрятанными деньжатами, то там их не оказалось. И Уэлкер подумал, что Эккарт нашел деньги, пока Хайнс был в тюрьме, и попросту их спер? И именно это послужило поводом для драки, и они дрались между собой, как дикие кошки? И поэтому Хайнс мог преспокойно ухлопать Тома, решив, что тот блефует? Все эти вопросы вертелись в голове Браннона. Он не мог больше лежать в постели. Медленно, с большим трудом Курт открыл глаза.

— Слава богу! — воскликнул Ал Уильяме.

Браннон повернул голову и увидел Джорджа Мак Луиса. Курт перевел взгляд на лица рядом стоящих людей и хрипло спросил:

— Что случилось, Ал?

— О, боже, наш город здорово пострадал. Хайнс и его люди… Они перевернули все вверх дном! Я пропустил большую часть этого кошмара. Эти два бандита ворвались ко мне, связали и вдобавок ко всему, еще запихнули в кормушку для лошадей! В конце концов, после долгих усилий, мне удалось выплюнуть кляп и позвать на помощь. Эти люди… Они ограбили банк, стреляли в Полсона… Я слышал, что доктор сейчас у него. Банкир был ранен. Эти бандиты взяли пищу и оружие в магазине Диккенса, которому удалось от них скрыться.

— Мои люди пытались остановить Хайнса, — устало сказал Мак Луис, но они ранили Юту Йонга и двух парней. И скрылись, отстреливаясь…

— Все было запланировано, маршал. Должно быть, Хайнс выработал план еще в тюрьме, вместе с этими парнями. И лишь поэтому он прикидывался такой овечкой и сидел, выжидая. А когда эти убийцы приехали в город, Хайнс совсем озверел…

Браннону удалось сесть. Ему казалось, что стены тюрьмы плывут перед глазами. Но в конце концов он собрался с мыслями и твердо сказал:

— Мы должны организовать погоню.

— Нет, — зло ответил Мак Луис. Он встал, покачивая головой.

Браннон уставился на Джорджа.

— Вы ведь хотели схватить Хайнса. Теперь мы можем это сделать.

— Нет. Мы не можем преследовать их, Браннон. Не можем.

— О чем вы говорите?

— Руби… — Мак Луису едва удалось выговорить имя своей дочери. Он почти рыдал. — Хайнс убьет ее. Это были его последние слова, когда он уезжал. Если кто-нибудь попытается остановить его, первое, что он сделает, — это убьет мою Руби и оставит нам ее тело.

Браннон какое-то мгновение сидел неподвижно.

Ал Уильяме тихо сказал:

— Может быть, он блефовал. Он не сможет ее убить — ведь он любит Руби.

— Нет, — ответил Мак Луис. — Я думаю, Руби наконец поняла, что за человек этот Хайнс, но сделала это слишком поздно. Если мы попытаемся остановить Уэлкера, он убьет мою дочь. Мы должны дать ему уйти, маршал. Должны…

Глава IX

Браннон лежал на нарах в карцере. Он изнывал от жары и духоты. Все раздражало его, и постепенно в нем закипала ярость.

— Маршал…

Курт взглянул на Ала Уильямса, стоявшего у дверей камеры.

— Я не понимаю вас, маршал. Как вы можете здесь лежать, ничего не делая. Я знаю, что вы сильно пострадали, но я помню, что вы собирались организовать погоню, а потом почему-то послушались Мак Луиса и отказались от всего!

Уильяме остановился, ожидая ответа. Но Курт молчал.

— Весь город, маршал, весь город думает точно так же, как я. Люди думают, что теперь-то вы поняли, что за человек Хайнс. Говорят также, что вы испугались, что вы боитесь его.

Браннон открыл рот и зевнул.

— Жарковато здесь, Ал. Почему ты так много говоришь?

— Кто-то должен был поговорить с вами, маршал. Вы всегда боролись против Мак Луиса и никогда ему не уступали. Теперь, когда Хайнс фактически оказался человеком вне закона, убийцей и грабителем, вы пошли на поводу у Мак Луиса и возлежите здесь в камере. Это так не похоже на вас, маршал.

— Напротив, напротив…

— Нет! Я не могу больше этого выносить. Все говорят, что вы просто дожидаетесь приезда новых маршалов, и поэтому не хотите ничего предпринимать. Вы просто хотите передать это дело новым людям и потихоньку убраться из нашего города. И вы думаете, что все так и закончится? И Уэлкер Хайнс не вернется в городок, где так легко нарушается закон?

Браннон молча закрыл глаза. Он слышал тяжелое, прерывистое дыхание Ала, слышал, как он вышел из дома, громко стуча сапогами.

На улице постепенно становилось темно, жара в камере начала спадать. Браннон поднялся с кровати, с тревогой ощущая, что он все еще с трудом держится на ногах.

Войдя в контору, он достал из стола кольт тридцать восьмого калибра, зарядил его и засунул в кобуру, прихватив по дороге винчестер и патронташ с патронами. Задержавшись на мгновение, Курт окинул прощальным взглядом помещение, в котором он провел три года. Вздохнув, Браннон спустился по ступенькам и сразу же почувствовал холодный ветер, дувший из прерий.

Курт стоял, вдыхая полной грудью этот прохладный, освежающий ветер. Затем он направился на конюшню, где стояла его лошадь. Оседлав ее, Курт взял флягу с водой, засунул винчестер в чехол и тронул поводья. Затем он, в полной тишине, медленно поехал прочь от города, избегая освещенных мест. И не прошло еще и получаса, как Курт обернувшись, уже не увидел огней городка, которые остались далеко позади. Браннон двинулся на север, предоставив лошади самой выбирать дорогу.

Медленно продвигаясь вперед, Курт попал на тропинку, которая вела неизвестно куда. Поскольку спешить ему было некуда, Браннон размышлял. Он думал, что Хайнс и его друзья скорей всего поехали по направлению к подземным пещерам. Перл как-то обмолвилась, что Том Эккарт упоминал эти пещеры в тот день, когда вместе с Руби и Хайнсом ездил куда-то. И существовала еще одна причина, по которой Хайнс мог направиться именно туда. Ему надо было где-то на время спрятаться, скрыться с глаз людей. Курт не мог поверить, что Хайнсу хватит одной жертвы. Он горит от ненависти и жаждет отмщения. Уэлкер обязательно вернется в город, и поэтому ему нужно спрятаться где-то поблизости.

Браннон подъехал очень близко к Эхо Каверне, спешился, взял винтовку и, стараясь ступать как можно тише, пошел к пещере. Он продвигался вперед все медленней и медленней. Курт не увидел лошадей, их не было. Это очень его удивило. Хотя отсутствие лошадей еще ни о чем не говорит. Лошадей можно было с легкостью спрятать где-нибудь в окрестностях пещеры.

Затаив дыхание, Браннон поставил флягу с водой, которую он захватил с собой, на землю. Продвигаясь по направлению к пещере, Курт рассчитывал каждый свой шаг с необыкновенной осторожностью. Если эти люди были там, то разумеется, выставили охрану, а если и нет, то они, несомненно, будут держать ухо востро, и каждый шум, любое движение непременно вызовет их подозрение.

Браннон вновь затаил дыхание. Приблизившись ко входу в пещеру, он наклонился и поднял с земли довольно большой камень. Размахнувшись, Курт бросил его в пещеру. Раздался шум, камень, подскакивая, отлетел от каменного пола туннеля. Наконец, он наткнулся на что-то и остановился, и только эхо разносилось по пещерным сводам. Не дыша, Браннон ждал. Он вытащил револьвер из кобуры и, крепко сжав его, весь превратился в слух. Вдруг он услышал, что кто-то идет по туннелю. Курт явно различал стук сапог или ботинок. Человек вышел из пещеры, и Браннон тотчас же узнал Гарви. Тот стоял, внимательно слушая тишину ночи. Гарви внезапно почувствовал, что позади него кто-то стоит, но опоздал лишь на мгновение.

Браннон нанес удар первым. Прикладом винтовки он со всей силы стукнул Гарви по голове. Тот, покачиваясь, инстинктивно сделал два шага вперед, и чтобы предотвратить его падение, Браннон вынужден был отбросить винтовку в сторону и подхватить обмякшее тело бандита. Гарви вырубился основательно, и Курт подтащил его к росшему поблизости дереву, прислонил к стволу и замкнул на его запястья наручники, которые снял с пояса. Оставив Гарви в таком положении, Браннон поднял винчестер и осторожно ступая, вошел в туннель. Если Гарви был наблюдателем и должен был в случае опасности предупредить всех остальных членов банды, находившихся где-то в глубине пещеры, то какое-то время Курт смог бы продвигаться вперед в относительной безопасности. Если же они услышат его шаги, то, вероятно, подумают, что это Гарви. В конце концов, для Курта оставалось только надеяться на свое везение.

Вокруг него была непроглядная темнота. Браннон наощупь пробирался вперед, действуя, как слепой в лабиринте. Но у слепого человека имеется хотя бы инстинкт, а Курт этим похвастаться не мог. Внезапно маршал насторожился. Где-то в глубине пещеры, внизу, раздавались странные звуки: как-будто ветер шелестит в покинутом доме. Курт покачал головой. Это был не ветер, а женский плач. Руби. Сначала Курт попытался установить, откуда доносится этот звук, заставивший биться сердце Курта еще быстрее. Он смахнул со лба пот, успокоился и решил, что бандиты не могут сидеть без света. Они должны выдать себя, и Браннон решил идти вперед до тех пор, пока не заметит хотя бы отблеска свечи. Он пошел вперед, держась руками за холодные каменные стены, теряя и находя их снова. Внезапно Курт оказался в тупике. Вернувшись назад, он побрел в другом направлении, с надеждой цепляясь за безмолвные стены.

Вдруг справа он заметил свет, сиявший, как маленькая звездочка. Курт остановился, он слышал всхлипывания, которые эхо тысячами отзвуков разносило по пещере. Свет, мигнув, погас, но Курт готов был поклясться, что скрытая комната находилась рядом, через проход. Курт стремительно шагнул вперед, задев ногой камень, который с грохотом покатился по полу. Браннон напрягся и прижался спиной к стене. Откуда-то раздался голос Хайнса:

— Гарви! Это ты, Гарви? — Звук его голоса прокатился по пещере, эхо повторило каждое слово.

Гарви… Гарви… Это ты… Гарви…

На мгновение установилась зловещая тишина. Уэлкер опять позвал:

— Хей, Нейлор?

В ответ послышался мужской голос, отраженный стенами пещеры:

— Знаешь, Хайнс, здесь нет никакого Гарви.

Вжавшись в каменную стену, Браннон выжидал. Затем вдруг раздался грохот выстрела, который, раздробившись на сотню звуков, прозвучал под сводами пещеры. Браннон метнулся вправо, и следующая пуля чуть не попала ему в голову.

— Эй, законник! Это ты? — Дикий смех Хайнса звучал какой-то бешенной какофонией в ушах Курта. — Иди и попытайся схватить меня!

Уэлкера нигде не было видно, но его голос заполнил темноту, окружающую Курта. Но никому еще не удавалось поймать эхо. Браннон физически ощущал, как эхо голоса Хайнса издевалось над ним, смеялось, затихая под сводами пещеры.

Глава Х

Курт приник спиной к стене, прижимая ладони к ушам для того, чтобы не слышать оглушающее эхо. Хайнс продолжал кричать. Курт почувствовал, как в нем растет паника, от которой ему никак не удается избавиться.

Пещера как бы давила на маршала. Он был уверен, что Хайнс не упустит возможности позабавиться. Казалось, они решили умертвить его этим бешеным эхом, этими чудовищными звуками, которые каждый раз возникали из нового места, из какого-нибудь нового прохода, о котором Курт даже и не подозревал. Он понял, что дальше так продолжаться не может. У бандитов было громаднейшее преимущество, они знали туннель, как свои пять пальцев, а Курт здесь никогда не был. Уэлкер Хайнс использовал это место в своих целях с самого детства.

Задержав дыхание, Курт непослушными руками сжал револьвер и пошел вперед по левому проходу. Внезапно в том месте, где он увидел свет, Курт заметил миллионы отсветов, которые сверкали в темноте. Он снова вжался в стенку. Пока бандиты кричали, они, видимо, одновременно бегали по проходам, расставляя во всевозможные углубления в стенах свечи. Теперь Курт не мог шевельнуться, так как любое его движение будет тотчас же замечено. А это все, чего хотели бандиты. Они затаились, вооружились и ждали. Внезапно раздался голос Хайнса:

— Давай, ищейка. Тебе ведь так хочется меня схватить. Так давай же, хватай меня!

Эти слова, казалось, доносились отовсюду. Браннон очень осторожно попытался продвинуться вперед, но в ответ защелкали выстрелы. Какая-то тень мелькнула справа от Курта, и он сам выстрелил в нее, не раздумывая, но пуля срикошетила в стену и чуть было не попала в маршала. Он чертыхнулся. Пещера была полна теней, и если Курт не будет стрелять в них, то он просто-напросто проиграет. Он быстро и стремительно пробежал вперед, стреляя при этом в движущиеся тени. Громовой смех преследовал его отовсюду. Где-то вскрикнула Руби. Этот звук донесся откуда-то сверху и, ориентируясь на него, Браннон упорно, маленькими перебежками, продвигался все дальше по туннелю. Внезапно он увидел какую-то тень. Через мгновение до него донеслось чье-то прерывистое дыхание, и Курт увидел Руби. С распустившимися спутанными волосами, в изорванной одежде. Она бежала, спотыкаясь об острые камни, и вдруг упала на колени, беспомощно протягивая руки к Курту. В эту же минуту с левой стороны туннеля возникла еще одна тень. Браннон повернул голову, увидел человека и в то же мгновение раздался револьверный выстрел. Девушка вскрикнула. Курт ринулся вперед по туннелю, но услышав вопль Хайнса, тут же упал на землю. Вновь началась револьверная пальба. Курт, лежа, повернул голову и заметил Уэлкера. Руби пробиралась к Курту, выкрикивая его имя. Курт выстрелил, Хайнс отступил в тень выступающей скалы и начал стрелять в ответ. Одна из пуль зацепила Руби. Девушка беспомощно застонала и, как подкошенная, свалилась на каменный пол. Уэлкер издал яростный вопль, когда увидел, что ранил Руби. Браннон снова нажал на курок, но Хайнсу вновь удалось ускользнуть. Курт взглянул на Руби, которая, не двигаясь, вытянувшись, лежала на животе. Курт заметил, что глаза ее открыты, значит, она была жива.

Браннон обернулся и увидел, что Хайнс бежит по направлению к выходу из пещеры. Браннон должен убить этого негодяя, он не мог ему позволить выбраться из туннеля.

Неожиданно, как чертик из табакерки, возник Нейлор. Он держал в руке револьвер, направленный на Курта. Пуля ударила в стену недалеко от маршала, Курт лихорадочно начал палить в ответ. Неожиданно Нейлор выронил револьвер и, схватившись за живот, начал медленно оседать на землю, и упав на нее, он затих и не двигался. Одним противником стало меньше.

Хайнс. Это имя молотком стучало в мозгу у Курта.

— Курт, Курт, помоги мне! — жалобно стонала Руби.

Браннону хотелось помочь Руби, но Хайнс… Хайнс мчался к свободе. Плач Руби возникал отовсюду, и эти жалобные стоны разрывали сердце Курта на части, и если бы он не помог девушке, это было бы с его стороны просто чистой воды свинством.

Он подошел к Руби и опустился перед ней на колени.

Девушка прошептала:

— Курт, пожалуйста, помоги мне.

Она судорожно ухватилась за его руку, прерывисто дыша. Он смотрел в ее глаза, не обращая внимания на расплывающееся по блузке Руби кровавое пятно. Курт обнял девушку и поднял на руки, она крепко обхватила его шею своими слабеющими пальцами. Курт начал осторожно продвигаться по направлению к выходу, держа в свободной руке револьвер. И тут чувство паники вновь охватило его.

Если Хайнс спрячется где-нибудь у выхода из пещеры, то им никогда не выбраться отсюда живыми.

Темнота давила, Курт уже начал уставать, как вдруг впереди замерцал слабый дневной свет. Браннон понял, что они находятся на верном пути. Им не на что было надеяться, так как Курт с раненой девушкой на руках мог послужить для Хайнса отличной мишенью. Но все же одна возможность оставалась. Если Курт спрячется у стены, за которой скрывается Хайнс, то тому, чтобы получить возможность выстрелить, нужно будет выйти из укрытия первым.

Браннон тяжело дышал. А что вообще они могут ожидать? Один последний взгляд на Уэлкера Хайнса перед смертью?

Курт не рассчитывал, что ему удастся сделать хотя бы один выстрел, держа Руби на руках. Они медленно приближались к выходу. До него оставалось буквально два шага. Хайнса нигде не было видно, но он не мог просто убежать. Ведь он хотел убить Курта. Да и глупо надеяться, что Хайнс так наивен. Он, скорее всего, готовит поле сражения.

Браннон остановился перед самым выходом, снял шляпу и надел ее на ствол револьвера. Затем высунул свою приманку наружу и сразу же раздался выстрел, а Хайнс, как всегда, злобно захохотал. Курт перешел на противоположную сторону пещеры и увидел, что Уэлкер стоит на скале, находящейся прямо над выходом из пещеры. Он ждал.

Курт поднял револьвер и выстрелил, но Хайнс лишь рассмеялся и, отпрыгнув в сторону, скрылся из вида.

Единственной надеждой Курта оставалась возможность быстро перебежать под укрытие скалы, где пули Хайнса не достанут его. А Уэлкер стоял на горе и хохотал:

— Отпусти ее, Браннон. Я собираюсь всадить в тебя пулю, и вовсе не хочу ранить Руби вновь. Но я сделаю это, если ты не послушаешься меня.

— Хорошо. Я положу ее на землю и отойду.

Но Руби вцепилась руками в рубашку Курта.

— Ты что, «шериф»? Не понял меня?

Девушка, казалось, ничего не слышала. Хайнс выкрикивал ее имя, размахивая винчестером. И в этот момент Курт прицельно выстрелил. Пуля угодила Хайнсу в грудь, он выронил оружие и рухнул на землю.

Курт бережно опустил Руби и подошел к лежащему Уэлкеру. Тот не двигался. Он был мертв. Браннон вернулся к Руби и взял ее лицо в ладони. Приподняв это милое, любимое лицо, глядя ей прямо в глаза, Курт медленно начал говорить:

— Ты спасла мою жизнь, хотела ты этого или нет. Для меня теперь абсолютно все ничего не значит. Ты помогла и спасла мою жизнь, а это не так уж мало, ведь правда?

Он засунул револьвер в кобуру и поднял девушку на руки:

— Нам лучше уйти отсюда. Прямо сейчас. Ведь до ближайшего доктора идти очень долго, и если я хочу сохранить твою жизнь, нам необходимо начать этот путь как можно скорее.