Романы мастера детективного жанра Б.Гарфилда изобилуют интригующими поворотами сюжета и жаркими схватками. В ромене "Неумолимый" криминальная интрига закручивается вокруг дерзкого налета на банк.

Брайан Гарфилд

Неумолимый

Глава 1

Этот участок дороги всегда вводил в искушение водителей, которым неймется давить на педаль газа: шоссе сбегало с горы, как пологий лыжный склон и тянулось дальше по прямой в низине миль на двадцать.

Была пятница, конец октября. Осиновый лес уже окрасился золотом. Вашмен и Стивенс затаились в ожидании в своей патрульной машине, припаркованной под деревьями. Здесь не было рекламного щита, чтобы за ней прятаться, но ритуал оставался тем же. Солнце походило на расплавленный медный диск, и все тени были настолько густыми, что водители, проносящиеся по шоссе, не могли разглядеть машину, пока патрульные не сваливались на них, как снег на голову.

На более оживленных дорогах достаточно проехать миль пять с черепашьей скоростью, чтобы нагнать страху на водителей и распространить предупреждение, способное заставить лихачей умерить прыть на много миль вокруг.

Но в этом уголке штата Аризона редко увидишь больше одного автомобиля за полчаса, и стратегия "видимого присутствия" не срабатывает. Вашмена со стажером назначили на этот пост четыре месяца тому назад, дабы разрушить иллюзию, будто единственное шоссе штата, проходящее через этот округ, никем не патрулируется на протяжении ста пятидесяти миль. Вашмен пустил слушок по всем автозаправкам и кафешкам от гор до границы с Невадой, и ныне туристы своевременно получали предостережение: "Держите ушки на макушке: где-то здесь рыщут копы в патрульной тачке. Они только и ждут, как бы накрыть вас за превышение скорости".

В здешних краях не было нормы на штрафы, и Вашмен не слишком-то утруждал себя выпиской "билетиков" нарушителям, пока в августе им не пришлось два часа резать автогеном кузов "кадиллака", потерявшего управление на скорости сто миль в час, чтобы извлечь останки пяти пассажиров. Эта трагедия была все еще на слуху – и на дороге царил порядок, если не считать редких подвыпивших водителей и немногих залетных туристов, направлявшихся в Лас-Вегас и не задерживавшихся в придорожных забегаловках.

Патрульный Стивенс встряхнул бутылку с пивом, поднес ее ко рту и выплюнул пену дюймов на пять в сторону:

– Какая дрянь! А рекламу-то развели.

– Чем пить пиво, лучше бы следил за дорогой.

– Типичный ответ ленивого индейца.

Вашмен изобразил страдание во взоре:

– Почему за такого, как ты, я должен платить налоги?

– Спроси – зачем мне вешали лапшу на уши? "Вступайте в дорожный патруль, чтобы повидать мир"! "Слава, восторги, острые ощущения"!

Сам Вашмен сполз со своего водительского места так, что затылок оказался на спинке сиденья, а коленки уперлись в руль. Он подложил коричневую ладонь под шею и лениво закинул голову. Меньше всего он ожидал, что ему понравится работать со стажером – у него никогда прежде не было напарника, – но однако же они сработались. Простой перечень того, что Бак Стивенс не знал об их работе, составил бы увесистый том, но у парня оказался покладистый и добродушный нрав.

– Самое время прерваться на ленч, – заметил Стивенс. – О радость! Еще один резиновый, то бишь с мясом, сандвич "У Голкомба".

– Нет. Сегодня мы поедем в город. Мне надо кое-что забрать у ювелира.

Лайза...

Диспетчер передал по рации описание угнанной машины; Стивенс внес его в конец уже имеющегося у них списка за неделю. Когда голос в передатчике прошипел напоследок: "Десять четыре", Вашмен выпрямился.

– О'кей, ленч, – проговорил он и попятился к ключу зажигания.

И тут, как назло, появился лихач: старая тарахтелка вроде "бьюика", отделанная хромом и залепленная наклейками реклам и патриотическими лозунгами, неслась на бешеной скорости по осевой; из опущенного окна высовывалась согнутая в локте левая рука водителя.

– Никак, – заметил Стивенс, – пытается побить местный рекорд скорости.

Вашмен вырулил "фарри" на шоссе и пустился в погоню. Он выжал скорость до девяноста пяти, и Стивенс не замедлил сообщить:

– Мы его не настигаем.

– А может, я сначала хочу засечь время для хронометража, как по-твоему?

Лицо стажера залилось краской.

– Времени навалом. Следи за дорожными столбиками, – велел Вашмен, – а я за спидометром.

Стивенс достал корочки с квитанциями.

– Извини, Сэм!

– Не за что!

– Ладно! Миля – ноль!

Дорога была вся в выбоинах и асфальтовых нашлепках в тех местах, где дорожники прошлой зимой эти выбоины заделывали. Вашмен, держа обе руки на руле, с трудом удерживал машину, а ведь он прошел специальный курс вождения в Калифорнии, в то время как этот клоун впереди, похоже, запросто справлялся одной рукой.

– Миля – один. – Стивенс сверился с часами и накарябал какие-то вычисления на квитанции. – Девяносто семь с гаком.

– Схвачено! – подтвердил Вашмен и поднял глаза от спидометра. – Держи шляпу, чтобы не слетела.

Он выжал педаль до пола и зажег мигалку на крыше. Включать сирену не имело никакого смысла – на такой скорости "бьюик" ее просто не услышит. На скорости сто десять миль в час "фарри" начал настигать "бьюик", правда, не очень быстро. До ближайшего перекрестка оставалось не меньше тринадцати миль, так что можно было не особо торопиться. Еще через четыре или пять минут они почти догнали "бьюик", но, очевидно, водитель не пользовался зеркалом заднего вида, и Вашмену пришлось вырулить вровень с машиной и дать гудок. Увидев, как дернулись узкие плечи и худое лицо повернулось в его сторону, Вашмен быстро осадил назад, опасаясь, как бы этот болван не запаниковал: он вовсе не хотел оказаться на пути "бьюика", когда его развернет юзом поперек дороги.

Но "бьюик" плавно замедлил ход, и, когда Вашмен припарковал "фарри" на обочине позади него, Стивенс не смог удержаться от похвалы:

– Надо отдать ему должное. Мастер, ничего не скажешь.

– И этот мастер станет трупом, если на такой скорости врежется во что-нибудь покрупнее кролика.

– Можно мне составить протокол на этого типа, кимо саиб?

– Валяй, бледнолицый!

Лицо Стивенса все еще было красным. Он стал открывать дверцу машины. Там впереди водитель уже вылез из "бьюика" и стоял засунув руки в карманы, с гримасой отвращения на лице.

– Вручи ему этот снимочек с натуры, – напутствовал Вашмен. Он извлек из конверта глянцевое фото размером три на пять: хороший отчетливый снимок изуродованных трупов, которые они извлекли с помощью автогена из "кадиллака". – И не давай ему морочить тебе голову.

– Я скажу ему: если он не будет хорошо себя вести, я натравлю на него своего напарника, дикого индейца, который снимет с него скальп. – Стивенс оставил дверцу открытой и прошествовал вперед, держа наготове корочки с квитанциями. Вашмен заметил, что водитель окинул стажера особым оценивающим взглядом, явно прикидывая, не предложить ли двадцатку, чтобы замять дело, но, видимо, отверг эту мысль, рассмотрев повнимательнее искреннее молодое лицо Стивенса.

Несколько лет тому назад Вашмен, тогда еще сам стажер, раскатывал в патрульной машине на пару с закаленным ветераном дорожной полиции по фамилии Кастис. Они тормознули типа, проскочившего на красный свет, и Вашмен отправился выписывать первую в своей жизни квитанцию на штраф, а водитель показал ему уголок двадцатидолларовой купюры, вопросительно подняв при этом брови. Вашмен поспешил обратно к патрульной машине, полный негодования, и доложил Кастису об этом.

– Мы можем арестовать его за попытку дать взятку должностному лицу, Фред.

– Ты никак спятил? Дай-ка я сам разберусь!

Кастис оставил его в машине и отправился к нарушителю, и Вашмен увидел, как деньги перешли из рук в руки. Когда Кастис вернулся, он предложил поделиться с Вашменом. Тот отказался, и Кастис проговорил только:

– Ну, если так – спасибо, Сэм. Ты не хуже белого, – и тут же начал жаловаться, что у него, мол, жена и дети и как им нужны деньги.

Сейчас Фред Кастис – капитан в Финиксе, а Сэм Вашмен – простой линейный патрульный, давно не получавший повышения и назначенный в самый что ни на есть захудалый округ штата, – и между этими двумя фактами есть прямая связь. Назначениями на маршруты патрулирования ведал Фред Кастис, а он не жаловал Вашмена. Возможно, играло свою роль и то, что Вашмен – чистокровный индеец племени навахо. Ну да ему не привыкать. Вашмен не рвался заслужить одобрение начальства и не лез из кожи вон, чтобы доказать свое рвение. Надо просто исправно выполнять свою работу изо дня в день в привычном ритме. В конце-то концов – пусть даже на это уйдет больше времени, чем у белого, – ты получить повышение, если добросовестно исполняешь свои обязанности, – это будет благом для Сэма Вашмена и для его народа – тоже. А в свое время ты женишься, переедешь в уютную квартирку с двумя спаленками во Флагстафе и, возможно, станешь отцом одного или двух малышей с твоими темно-оливковыми глазами и ослепительной улыбкой, как у Лайзы.

Мимо по дороге в сторону Сан-Мигеля прогромыхала ржавая развалина-пикап, и водитель бросил на патрульную машину настороженный взгляд. Вашмен записал время и номер дорожного столбика в своем служебном блокноте и проверил список угнанных автомобилей, но "бьюик" в нем не числился. У машины были местные номерные знаки, и у Вашмена возникло ощущение, что он уже где-то видел ее, возможно во Фридонии или в "Мраморном каньоне". Но с водителем они прежде не встречались. Он был костлявым, одет в спортивные брюки и ветровку, рукава которой не доставали до запястий дюймов на шесть. Водитель не спорил, а просто стоял и ждал, пока Стивенс кончит выписывать квитанцию. Один раз он приподнял руку, чтобы взглянуть на часы, и Вашмен заметил бледный большой шрам, тянущийся от запястья к предплечью, – след от сильного ожога. Такие шрамы любят заносить в списки "особых" примет, и по счастью для полиции, увидев раз, их уже трудно забыть – поэтому Вашмен твердо знал, что в имеющемся у него списке преступников, объявленных к розыску, этот человек не фигурирует. Он упражнял внимание и зрительную память, постоянно вглядываясь в лица тех, кто встречался где бы то ни было. Для Вашмена это была игра, но однажды на автозаправке в Холбруке он опознал человека, находящегося в розыске, и арестовал его тут же на месте. За это Вашмену объявили благодарность, но повышения по службе он так и не дождался.

Стивенс оторвал квиток, вручил его мужчине, вместе с правами и регистрационной карточкой на машину, а затем, отступив на шаг, проводил взглядом машину, степенно покатившую прочь.

После этого стажер вернулся в патрульный автомобиль и сообщил:

– Он даже не пытался оправдываться. Просто поинтересовался: "С какой скоростью я гнал?" – а когда я ответил, что больше девяноста семи миль в час, просто покачал головой и криво улыбнулся. Странный тип. Должно быть, что-то у него на уме.

– А как насчет причины столь отчаянной спешки?

– Сказал, что торопился в банк в Сан-Мигеле, чтобы успеть до закрытия. Дьявольщина, у него в запасе еще целых три часа. – Стивенс заполнял корешок на выписанную квитанцию. – Фамилия его Бараклоу. Машина зарегистрирована на имя некого Суини во Фридонии. Свояк Бараклоу, по его словам.

– У тебя что, есть причина не верить ему?

Стивенс оторвал глаза от писанины. Карандаш в его руке замер.

– Да вроде бы нет.

– Вроде бы?

– Короче – и сам не знаю.

– Тогда и не ломай голову. Поехали в город, поедим.

* * *

Они въехали в Сан-Мигель: мимо проплывали броские вывески: "Современные коттеджи", "Еда", "Гриль-бар", "Воздушные кондиционеры", "Торговля и сервис... Принимаются любые кредитные карточки... Приемлемые цены". Это был деловой город, и вообще единственный настоящий город на плато. Пересекающие штат дороги обходили эти места стороной, и людей здесь жило немного по той простой причине, что мало кто мог вынести такой климат: зимой – снежные заносы, летом – жара, до ста тридцати пяти градусов по Фаренгейту. На пространстве в двадцать пять тысяч квадратных миль не было никаких очагов цивилизации, за исключением ранчо, бензоколонок, придорожных закусочных и этого города, выросшего вокруг огромных карьеров для добычи медной руды, принадлежавших Сан-Мигельской медной компании. Большинство земель вокруг являлись федеральной собственностью: национальные парки и заповедники. Для активных людей Сан-Мигель являл собой скуку смертную: на копях и плавильнях работало около двенадцати тысяч человек, и большая их часть, не довольствуясь теми немногими развлечениями, что были под рукой, проводила уик-энды в ста пятидесяти милях отсюда в Лас-Вегасе.

Главная улица тянулась на девять кварталов, и по сторонам ее помещались автостоянки, модные магазины, зерновой склад, три автозаправочные станции, принадлежащие компании "Бэнк энд траст", и Голливудский салон красоты (какова цена красоты? Все от того, насколько туго набит ваш кошелек!). Густой слой красной пыли покрывал все ржавые пикапы и забрызганные грязью "крайслеры", пивные, закусочную с гамбургерами и старое, в стиле барокко здание кинотеатра "Парамаунт".

Вашмен поставил машину напротив кафе "Купер Кинг" и опустил монетку в счетчик за парковку. "Встретимся внутри", – бросил он Стивенсу, свернул за угол, миновал вход в банк и вошел в следующую дверь. Старик ювелир с лупой на очках взглянул на него поверх прилавка.

– Вы пришли выкупать кольцо? По-моему, оно готово.

Старик достал кольцо из сейфа, и Вашмен, опершись локтями о прилавок, старательно выписал чек своим неуклюжим почерком. Когда он поднял глаза, старик положил перед ним футляр, отделанный бледно-голубым бархатом.

Ювелир забрал чек, придирчиво осмотрел, словно сомневаясь в его подлинности, потом проверил на свет, помахал и подул на листок бумаги, хотя Вашмен писал шариковой ручкой. Вашмен открыл крышку футляра – и камень в кольце подмигнул ему всеми своими гранями.

– Настоящая вещь, – проговорил старик.

– Надеюсь, – ответил Вашмен. – За такие деньги...

– Дьявольщина, да я и так продал его вам задешево. Любому другому пришлось бы выложить на сотню больше. Некоторые белые в состоянии оценить, что ваш народ сделал для нас. – Старик произнес это с укоризной. Он заполнил квитанцию и придвинул ее Вашмену.

Тот глянул на клочок бумаги отрешенным взглядом.

– По крайней мере, мы, краснокожие, снимали скальпы только с врагов. А вы всегда вот так живьем сдираете шкуру с друзей?

Старик, похоже, обиделся.

– Сэм... Сэм! – Он беспомощно развел руками и наклонил голову набок. – Ты же можешь себе такое позволить – у тебя ведь постоянная работа.

– Эх! Платят плохо, а работа еще хуже. – Он защелкнул футляр и убрал в карман. – Спасибо!

Вашмен вышел наружу, живо представляя себе Лайзу и то, как вспыхнут от восторга ее глаза. Он настолько замечтался, что чуть не столкнулся со стариком Джаспером Симали на ступеньках банка.

– Боже, Тсоси, ты что, не видишь, куда идешь? – Рот Джаспера расплылся в ухмылке.

– Ях'а'тех, Джаспер?

У Джаспера Симали было лицо настоящего индейца навахо – большое и круглое, глубокие морщины пересекали его, минуя рот, до самого подбородка. Голову его украшал плотный ежик густых седеющих волос. Джаспер прибавил еще несколько фунтов с тех пор, как его обмерял портной, шьющий форму охранникам, и теперь видно было, как туго натянута ткань на плечах и выступающем брюшке. В черной армейской кобуре на поясе болтался здоровенный револьвер 45-го калибра.

Вашмен ухмыльнулся и кивнул в сторону кафе:

– Как насчет ленча за мой счет?

– Не-а. Я привязан к банку. – Джаспер указал на зеленый бронированный фургон, припаркованный в теньке на другой стороне улицы. – Сегодня четвертая пятница.

Каждую вторую и четвертую пятницу месяца компания – владелица банка – доставляла сюда из Солт-Лейк наличность, чтобы рассчитаться с рудокопами и медеплавильщиками. По выходным казино в Вегасе не желали принимать чеки, выписанные за пределами штата, и в Сан-Мигеле взяли за правило выдавать наличность работникам перед тем, как они отправятся в Неваду на уик-энд.

Именно на эту особенность указали Вашмену в первую очередь при назначении сюда. Сначала названные суммы показались ему просто фантастическими, но, немного поразмыслив, Вашмен с помощью нехитрых арифметических выкладок убедился, что так оно и есть. Все просто: в компании примерно двенадцать тысяч рабочих, зарабатывающих в среднем двести долларов в неделю. За две недели в пересчете на всех работающих общая сумма может составить около пяти миллионов долларов. Если пять тысяч из этих людей хотя бы половину своей платы получат наличными, то набегает около миллиона. Обычно сумма бывает гораздо меньше, но банк должен быть готов к выплатам по максимуму, вот почему утром по четным пятницам бронированный фургон привозит сюда миллион наличными – в десятках, двадцатках, пятидесятках, в основном в сотенных купюрах, ибо именно такие банкноты особенно в чести у игроков, проводящих свой уик-энд в Лас-Вегасе. Фургон остается на весь день и после закрытия банка отвозит оставшиеся деньги обратно в головное отделение банка в Солт-Лейк-Сити. Концы это немаленькие, и банковское начальство позаботилось о мерах безопасности: в самом фургоне едут четыре охранника, а кроме того, его сопровождают две машины – одна впереди, а другая сзади, и в каждой по два вооруженных человека. И все же поездки – дело рискованное. Но едва лишь деньги оказываются в банке Сан-Мигеля, риск, судя по всему, сводится к минимуму, поскольку восемь вооруженных охранников и водитель весь день околачиваются подле банка, а кроме того, потому, что единственное шоссе, проходящее через город, можно перекрыть с двух концов буквально за пять минут, если кто-то попытается скрыться с награбленным. Других путей бегства попросту нет. Нет даже грунтовых дорог, а по горам вокруг долины, где проходит шоссе, смогут пройти разве что козлы.

Пусть даже и так, но все равно из-за этих пятниц старина Джаспер вечно нервничал. Он был главным охранником, и безопасность наличности находилась в его ведении.

Джаспер воспринимал свои обязанности со всей серьезностью, ибо у него ушло тридцать пять лет на то, чтобы достичь нынешнего своего положения и превратиться из пастуха, ютившегося в грязной хижине в труднодоступной местности за сорок миль от деревни Киакочомови в резервации "Уиндоу-Рок", в того, кем он теперь стал. Джаспер и отец Вашмена вместе служили в полиции агентства "Каньон де Челли", и Джаспер был для Вашмена почти как дядя: он все еще называл Сэма его именем на языке навахо: Тсоси Дагги, а Вашмен любил толстого старикана всей душой.

Джаспер махнул рукой в сторону двери банка:

– Я все время твержу мистеру Уипплу, что надо установить в банке хоть какую-нибудь защитную систему, а то дождемся, что в один прекрасный день нас ограбят.

– Сомнительно. Куда проще напасть на фургон где-нибудь по дороге.

– Это при такой броне и всех охранниках?

– А если грабители совершат налет на банк, куда им деться потом? Просто тебе хочется поворчать.

– Может быть. Но я все-таки считаю, что нам надо установить внутренние видеокамеры и пуленепробиваемый плексиглаз в кассе.

– У тебя есть хорошая система сигнализации и большая пушка на поясе. Но я скажу тебе вот что, Джаспер, если ты действительно хочешь держать в страхе нехороших ребят, может быть, следует обзавестись индейским головным убором с перьями и томагавком.

* * *

Вашмен остановился напротив кафе и взглянул на небо: он чуял, что погода скоро изменится – в воздухе слабо пахло зимой. Небо было чистый кобальт, лишь на западе виднелись редкие облака, но от них тянуло холодком, и они быстро двигались вперед. Снежные бураны иногда обрушивались на плато и в конце сентября, а сейчас уже октябрь на исходе. В этих местах резкие изменения погоды – вещь обычная.

Он вошел вовнутрь. В кафе гремел бас Джонни Каша, доносящийся из проигрывателя на стене, где крутилась пластинка "Последняя схватка Кастера", и витали запахи свежих яиц с ранчо, жареных цыплят и топленого жира. В углу Стивенс поглощал гамбургер с гарниром из мелко нарезанного сырого лука: цветущего вида парень, с квадратным волевым лицом и синими, как китайский фарфор, глазами, взиравшими на мир с пристальным вниманием. Он собирался стать хорошим копом.

В том же углу сидел Джейк Каннингем: он пожирал сандвич с волчьей жадностью, даже не удосужившись снять шляпу во время еды. Когда Вашмен добрался до столика, Каннингем подвинулся, не переставая жевать, и пробурчал с набитым ртом что-то, что Вашмен принял за приглашение садиться.

– Приятного аппетита, Джейк. – Вашмен устроился и положил локти на пластиковую крышку стола.

Каннингем носил деловой костюм; красивый бронзовый значок, пришпиленный к лацкану пиджака, выглядел в точности как тот, что продается в отделе игрушек у Вулворфа, и на нем значилось: "Городской констебль". Каннингем был высоким и тощим, и лицо его вечно хранило торжественное выражение. Этакий надежный, положительный трезвенник пятидесяти трех лет от роду, осмотрительный до тошноты. Медная компания сделала его шефом полиции – одним из тех четырех людей, кто, по сути, правил в Сан-Мигеле.

Полная официантка-блондинка подошла к столику и, уперев левый локоть в талию, приготовилась занести заказ в свой блокнотик.

– Смахивает на то, что здесь съезд полицейских. Что будете заказывать, патрульный?

Вашмен начал изучать меню, написанное мелом на грифельной доске над стойкой.

– Как сегодня чили?

– Откуда мне знать? Я не пробовала.

Стивенс не спускал с нее глаз, и она, зная об этом, кокетливо выпятила бедро.

– А напрасно, – заметил Стивенс, – глядишь, от перца прыти бы прибавилось.

– Еще минуту, – заявила она с легким презрением, – и я удалюсь. Терпеть не могу полицейские шуточки.

Вашмен заказал чили и кофе. Когда девица ушла, не забыв вильнуть бедрами, поскольку знала, что Стивенс провожает ее глазами, Каннингем сказал:

– В Неваде уже выпал снег прошлой ночью. Похоже, сегодня к вечеру и нас может накрыть. Вы, как: собираетесь оставаться здесь или отправитесь во Флагстаф?

– Я пока не думал, – ответил Вашмен.

– А может, следовало бы подумать. Ты же не хочешь куковать здесь, если начнется буран?

Бриллиантовое кольцо в бархатном футляре заметно оттопыривало карман, и Вашмен ответил:

– Наверное, тогда нам стоит поспешить во Флаг. Согласен, Бак?

В ухмылке стажера явно просматривалось желание поддразнить Вашмена.

– Снег, о, дьявольщина! Ты просто хочешь поскорее вернуться к Лайзе, чтобы в ее уютном гнездышке во Флаге переждать непогоду. Буран? Ха... Краснокожий лжет как белый.

Каннингем, с набитым ртом, начал вращать глазами, переводя их с одного лица на другое, чтобы видеть, как воспримет сказанное Вашмен. Он всегда чувствовал себя в присутствии Вашмена слегка неловко: Каннингем был выходцем из Техаса, одного посещения которого Вашмену хватило на всю жизнь: на бензозаправке туалеты оказались трех видов: для белых, цветных и мексиканцев – очевидно, если твои предки жили на этой земле много тысячелетий, справить нужду тебе попросту негде.

Вашмен извлек футляр с кольцом из кармана и пустил его по кругу. Стивенс открыл крышку – и его глаза округлились от удивления.

– Приятель, да я видел, как эскимосам хватило на целую жизнь камешка меньшего по размеру. Сколько же ты отвалил за него – стеклянных бус на двадцать четыре доллара да еще и красной фланели в придачу?

Вашмен мягко засмеялся, закрыл футляр и положил в карман, а Стивенс спросил:

– Не иначе как вознамерился вручить ей колечко нынешней ночью.

– Есть такая мыслишка.

Все прошлые месяцы строгой экономии и откладывания по крохам из зарплаты этой ночью принесут свои сладкие плоды. Он уже рисовал в воображении тихую восхищенную радость на лице Лайзы.

Официантка принесла заказанное Вашменом чили и повернулась, чтобы удалиться, но Стивенс удержал ее за запястье:

– Как вас зовут, лапочка?

– Франсина. А вас?

– Бак. Бак Стивенс. – Он произнес это, лихо вскинув голову, так что белокурая прядь упала ему на лоб, и Вашмен с трудом подавил ухмылку. – Вам, случайно, не требуется, чтобы этим вечером кто-нибудь подвез вас до Флагстафа, Франсина?

– Если даже и так, то с чего вы взяли, что этим кем-то непременно будете вы?

Стивенс оживился:

– Ну так как, вас подвезти?

– Чушь! – Она потянулась, чтобы забрать тарелку Вашмена, и белое платье натянулось вокруг пышных грудей. – У меня есть дела и поважней. – Франсина выпрямилась и надменно взглянула на Стивенса. – Но ты можешь вернуться сюда, когда подрастешь.

– В каком именно месте "подрастешь"? – нахально уточнил Стивенс, и в его глазах заиграли веселые озорные огоньки.

Когда Франсина смеялась, ее глаза превращались в узенькие щелки.

– Ладно, посмотрим, – бросила она, отсмеявшись. – Ты заходи, а там уж мое дело. – И упорхнула прочь.

Вашмен хохотал до коликов в животе. Веселый выдался денек. Прямо-таки отличный, если учесть, что вечером он увидит Лайзу.

Каннингем неуклюже поднялся, и Вашмен дал ему выйти.

– Вы, ребята, уж не засиживайтесь здесь, а не то и впрямь дождетесь бурана, – посоветовал констебль и, волоча ноги в своих ковбойских сапогах, пошел рассчитываться к кассе. За все это время на его физиономии не возникло даже подобия улыбки. Да, непробиваемость белых порой просто поразительна.

– Старая кислятина, – не замедлил сообщить Стивенс.

– Я скажу тебе, сын мой, грядет революция, и мы, индейцы, в ближайшем будущем внесем некоторые перемены в эту тухлую жизнь. Мы намерены указать белому человеку истинный путь к радости. Мы собираемся обучить его тому, что даст ему возможность возвыситься до уровня нашей цивилизации из его нынешнего жалкого дикарского состояния. И когда нам это удастся, наше Бюро прав белого населения выпишет каждому белому мандат на ничем не ущемленные гражданские права, действительные, пока восходит солнце и реки впадают в море.

– Давно пора, кимо саиб.

* * *

Облака на западе пока еще не выглядели зловещими, но быстро могли такими стать. Добравшись до окраины города, Вашмен погнал по шоссе на восток в сторону гор. Легкий самолет пролетел в небе на высоте четырех или пяти тысяч футов с назойливым гулом, вызвавшим раздражение у Вашмена: в Неваде и Юте несколько частных контор подрабатывали тем, что доставляли богатых браконьеров в высокогорье Аризоны на низколетящих аэропланах, оборудованных мощными прожекторами, чтобы в ночи ослепить бедное животное, заставив его застыть на месте, пока спесивый "спортсмен" не убьет его без помех. Затем обычно из конторы выезжал грузовик, чтобы подобрать охотничий трофей, а если его останавливали, водитель клялся и божился, что по чистой случайности сбил зверя машиной. У охраны заповедников, как правило, не было ни времени, ни возможности докапываться до истины, и по большей части летающие браконьеры получали свою добычу.

Этот самолет не походил на охотничий: один из тех двухмоторных "апачей", что могли принять на борт семь-восемь человек, считая экипаж, и использовались для деловых поездок. Он летел с хриплым гулом на запад, прямо к облакам, возможно направляясь в Лас-Вегас или Рино.

– Не миновать им болтанки, – заметил Стивенс, провожая самолет взглядом.

– Эти ребята обычно знают, что делают, – возразил Вашмен.

Он втайне всегда восхищался пилотами. Ему лишь несколько раз довелось подниматься в воздух, по большей части на больших авиалайнерах, но всякий раз, проезжая мимо частных аэродромов, он не мог оторвать глаз от небольших самолетов и начинал думать: а не поступить ли на платные летные курсы, чтобы потом купить себе лицензию пилота. У дорожного патруля имелось несколько самолетов, и, возможно...

Это была чистая фантазия, пустые мечты. Вашмен привык ощущать под ногами твердую землю и глубоко врос в нее корнями. В армии, после окончания средней школы, он весь срок прослужил в пехоте. Тогда, в пятьдесят седьмом – пятьдесят восьмом, его прогнали от Форт-Блисса до Западного Берлина, но в военных действиях ему не довелось участвовать по причине отсутствия таковых. По возвращении в Штаты Вашмен пытался перевестись в военную полицию, но ему отказали, поэтому, отслужив свой срок, он оставил военную службу и, проучившись два года в колледже во Флагстафе, поступил стажером в дорожный патруль. Сейчас ему было тридцать три года, и он уже проработал копом ровно треть своей жизни, заслужив три благодарности в приказе, два поощрения за храбрость и пять выговоров, занесенных в личное дело.

Не так легко индейцу племени навахо выбиться в люди. Вашмен родился в тридцать восьмом году в одной из четырех слепленных из веток и глины хижин, что принадлежали семейству его деда – бабке, замужним дочерям и их детям – в самом центре шестнадцати миллионов акров малоплодородной земли, отведенных под резервацию "Уиндоу-Рок". Еще мальчишкой он носил воду в хижину из колодца, находящегося за четверть мили, а до поселка, где отец Вашмена служил полицейским, надо было топать двадцать пять миль. Тебе никогда не вылезти из долгов, если ты индеец, зато ты быстро учишься никогда и ни на что не жаловаться, ибо это бесполезно. В те дни еще не существовало никаких движений за права индейцев, а отец Вашмена был сильным человеком и не захотел деградировать, воспользовавшись унизительными подачками благотворителей из Бюро по делам индейского населения. У старика была одна вещь, которую никто не мог у него отнять, – здоровое чувство юмора, и оно перешло по наследству к Сэму Вашмену. Нет смысла по новой затевать войны с белыми: куда проще жить в мире со всеми, смеяться, когда есть такая возможность, любить хорошую женщину и гордиться своей работой, поскольку она такая важная. В колледже в одном из психологических тестов был вопрос: "Как бы вы себя охарактеризовали?" – и из пяти предложенных ответов Вашмен выбрал: "Добродушный". Он просто не понимал людей, которые сами себе всячески усложняют жизнь.

Они миновали придорожный оазис Голкомба: с полдюжины сикоморов, стоянка для трейлеров, обветшалый старый мотель, магазин Голкомба и автозаправка с вывеской, мягко говоря не соответствующей действительности: "Последняя заправка перед пустыней".

Вашмен устроился поудобнее на сиденье, готовясь к долгой поездке, положил руку на руль, а левый локоть выставил в окно – и тут ожила рация. Бак Стивенс потянулся, чтобы усилить звук: слова были едва слышны из-за шума ветра.

– ...Повторяю: нами получен код десять-тринадцать из Сан-Мигеля. Машина девять-ноль, ставлю вас в известность. Машина девять-ноль!

Вашмен сдернул микрофон с крючка и снял ногу с педали газа.

– Девять-ноль на связи. Девять-ноль на связи. Передавайте... в чем дело?

– У нас десять-тринадцать из Сан-Мигеля, требуется помощь. Произошло ограбление... повторяю – ограбление. Это ты, Сэм?

– Ага, Эрни, я... валяй дальше. – Вашмен нажал на тормоза, чтобы вписаться в широкий разворот.

Бак Стивенс привстал на сиденье.

– Что за дьявольщина?.. – Его голубые глаза расширились.

Задние колеса занесло на гравий, Вашмен развернулся и погнал машину в обратную сторону. Рация продолжала с кашлем выплевывать слова: "...Похоже, это банк в Сан-Мигеле, Сэм".

Вашмен скользнул взглядом по дорожным столбикам – до города чуть больше двадцати трех миль. Стивенс тем временем включил мигалку на крыше. Вашмен захлопнул створку окна, чтобы лучше слышать.

– ...Поступило в коротковолновом диапазоне для экстренных сообщений. Телетайпные линии, должно быть, оборваны, и мы не смогли дозвониться к ним по телефону. Возможно, конечно, это изгаляется какой-нибудь шутник-радиолюбитель, но коды все указаны правильно. Слышимость очень плохая, но там что-то об ограблении, офицере, которому нужна помощь, возможно, это банк. Судя по искажениям, на ключе передатчика сидит один из подручных Каннингема.

– Мы уже едем туда.

– Вы далеко?

– Будем на месте через четырнадцать минут. – Вашмен увидел, как рука Бака Стивенса потянулась к дребезжащей приборной доске и вцепилась в ее край. – Мы к востоку от города. Так что в первую очередь перекройте дорогу с запада.

– Принято, девять-ноль! Две патрульные машины из Невады приближаются к границе штата. Они пересекут ее через десять минут.

Патрульные из Невады прибывают на помощь, согласно договору между штатами о "совместном преследовании преступников": офис шерифа в Юте по своему статусу прикрывал северо-западный угол округа Мохаве в Аризоне. Но пока суть да дело, патруль Вашмена был единственной полицейской машиной в окрестностях Сан-Мигеля.

В лучшем случае у двух машин из Невады уйдет не меньше часа на то, чтобы добраться до места происшествия.

Вашмен потянулся к выключателю сирены.

– Бог знает, на что мы там наткнемся – стоит приготовить оружие.

Бак Стивенс был бледен. Он извернулся, чтобы дотянуться до винтовки и ружья, стоявших возле задней дверцы, перетащил оружие через спинку сиденья и положил себе на колени. Краем глаза Вашмен видел, как заходил кадык на его шее.

Они стремительно пронеслись мимо щита с названием города и нескольких грузовиков и пикапов, жмущихся к обочине, чтобы пропустить их машину. Вашмен снизил скорость до сорока, чтобы вписаться в последний изгиб дороги, – машина закачалась на рессорах, десятифутовая пружинная антенна рации, прикрепленная на заднем бампере, стала со свистом раскачиваться в воздухе.

Небольшая толпа зевак собралась возле банка, и Вашмен, подрулив к тротуару, выключил сирену, оставив, однако, мигалку.

– Оружие не бери! – распорядился он. – Эти люди, может, и глупы, но не настолько, чтобы торчать на улице, если есть хоть малейший шанс схлопотать пулю: они бы тогда выглядывали из укрытий. Значит, грабители уже скрылись.

Зеваки, сгрудившиеся вокруг двери, расступились, пропустив Вашмена и Стивенса, и они прошли внутрь.

Там тоже толпились люди. Большинство мужчин было без брюк.

Небольшая группка плотно обступила что-то, что лежало на полу возле будки кассира.

Все говорили разом, обращаясь друг к другу и Вашмену.

– Нельзя ли потише! – громко произнес он.

Гвалт стих, перейдя в невнятное бормотание. Худая фигура выпрямилась и отделилась от прочих, сгрудившихся возле кассы: Джейк Каннингем, позеленевший и осунувшийся, торопливо направился к Вашмену. Голова его от ужаса подергивалась, как у болванчика, пальцы дрожали. На нем были брюки.

– О господи! – пробормотал он.

– Что стряслось, Джейк?

– Сам толком еще не знаю. Меня здесь не было... я только что вошел. Налет на банк... группа людей. Они захватили всю наличность, что-то около миллиона. А еще вон там...

Сквозь толпу Вашмен сумел наконец разглядеть того, кто лежал на полу, и почти в тот же миг услышал слова Каннингема:

– Они убили Джаспера Симали, Сэм.

Вашмен схватил за руку Бака Стивенса:

– Грабители не попались нам навстречу, значит, они поехали на запад. Беги к рации и сообщи. Скажи, пусть патрульные машины из Невады останавливают и обыскивают всех, кто встретится им по дороге. Давай бегом!

Стивенс бросился к дверям, а Вашмен рукой отстранил Джейка Каннингема и протиснулся сквозь толпу, сгрудившуюся вокруг Джаспера Симали. Он узнал доктора Джемисона – длиннющего мужчину со впалыми, как у покойника, щеками, большими желтыми зубами, цыплячьей грудью и тощим задом. Доктор пыхтел, как чайник. Он взглянул на Вашмена и покачал головой.

Джаспер лежал ничком. На полу была большая лужа крови.

– Винтовка, – процедил доктор сквозь зубы. – У них были не пистолеты, а винтовки. Бедняга не успел даже прочесть молитву.

Толстяк коротышка с розовыми руками ожидал, облизывая губы, когда Вашмен выпрямится и обернется. Каннингем представил его:

– Это мистер Уиппл, владелец банка.

– Не совсем так, – поправил толстяк коротышка. – Я управляющий... работаю на медную компанию в Сан-Мигеле, и предполагается, что я...

– Вы были здесь?

– Что... Когда? – Уиппл часто заморгал.

– Когда это произошло. Вы были здесь? Вы можете мне рассказать, как все это случилось?

– Полагаю, что да. Знаете, это настолько нереально...

Мимо прошел доктор, таща свою сумку.

– Я должен взглянуть на охранников бронированного фургона. Вы со мной, Джейк?

Вашмен резко повернулся, шевельнув широкими плечами:

– А что с охранниками?

Каннингем ободряюще махнул костлявой рукой:

– О них не беспокойся. С ними все нормально. Их чем-то опрыскали, и теперь надо просто промыть глаза. Вот и все!

Доктор заявил:

– Думаю – это был "Мейс".

* * *

Никогда за всю свою историю Аризона не знала такого ограбления.

Картину происшедшего Вашмен собрал по кускам из бессвязных фраз Уиппла, Каннингема и двух кассиров, которые пребывали в некоем смущении, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на тот неприятный факт, что отвечают на вопросы, будучи в рубашках, галстуках и трусах. Грабители, укравшие практически всю наличность, – Террел, старший кассир, оценивал сумму в девятьсот тридцать тысяч долларов, – прихватили и их штаны, дабы им неповадно было пуститься в погоню.

Вашмену так и не удалось установить точно, сколько было бандитов – четверо или пятеро. Охранникам, которые приезжали в фургоне и двух машинах конвоя, было приказано оставаться поблизости от банка на случай неприятностей, и они завели привычку играть в покер в задней комнате, служившей зимой раздевалкой для банковских служащих. Бандиты об этом знали: двое из них ворвались в раздевалку через заднюю дверь и выпустили какую-то химию из аэрозольных баллонов – возможно, "Мейс", нервно-паралитический газ. Охранники мгновенно перестали видеть и почувствовали сильную тошноту, так что никто из них не сумел дать хотя бы приблизительное описание тех, кто на них напал. Бандиты отобрали у них оружие и заперли их в раздевалке. Когда Вашмен разговаривал с охранниками, на столе еще валялись игральные карты и мелочь.

Один мужчина проник в банк через заднюю дверь, а двое других – через парадный вход. На них были маски из женских чулок, а в руках две двуствольные винтовки и автоматический пистолет. В банке в тот момент находились восемь посетителей, мистер Уиппл и семь сотрудников. Еще один грабитель ожидал снаружи, в машине. Возможно, что был и пятый, карауливший у двери раздевалки на тот случай, если охранники очухаются.

В зале грабители приказали всем снять брюки и лечь на пол. Двое перелезли через низенькое ограждение и вошли в хранилище. У них были с собой матерчатые вещмешки военного образца, в которые они упаковали добычу. Третий бандит с винтовкой стоял возле входной двери изнутри. Банковский охранник Джаспер Симали чихнул и вроде бы пошевелился – хотя другие свидетели говорили, что нет, – но как бы то ни было, грабитель с перепугу выстрелил. Выстрел отбросил Джаспера к кассовой будке, где он и остался лежать лицом вниз.

Старший кассир Террел нажал кнопку сигнализации под крышкой своего письменного стола, как только бандиты ворвались в зал, оповестив полицию, размещавшуюся в здании за четыре квартала отсюда. Джейк Каннингем находился там с одним из своих постовых; он приказал тому связаться с шерифом и дорожным патрулем, а сам, схватив винтовку, побежал к банку. Однако к тому времени, как Каннингем туда добрался, бандиты уже скрылись, и он успел лишь мельком увидеть их машину, несущуюся на бешеной скорости в западном направлении.

На всю операцию ушло не более четырех минут.

– Они, должно быть, обрезали телефонные и телеграфные провода с двух сторон от города, – предположил Каннингем. – Все молчит, кроме радио. Они продумали все мелочи. Это явно не дилетанты.

– Но они на шоссе, – заметил Бак Стивенс. – Им некуда деться: ведь здесь больше нет никаких дорог. Мы запросто прижмем их к ногтю. Кто знает, вдруг этот патруль из Невады уже наткнулся на них.

Вашмен взглянул на часы. Они пробыли здесь десять минут.

– Ты заметил, какая у них машина? – спросил он Каннингема.

– Считай, что нет. Они были уже в другом конце улицы. Я разглядел лишь то, что машина старая... "Олдс", "бьюик" или что-то вроде того.

– Кто-нибудь запомнил водителя?

Последовало молчание. Потом Уиппл нервно произнес:

– Я заметил одну вещь. У одного из грабителей на запястье безобразный шрам – вот здесь.

Вашмен бросил взгляд на Стивенса, и тот энергично закивал. Потом он взял Каннингема за руку и повел к двери, говоря на ходу:

– Они наверняка в курсе ситуации на шоссе и должны были это учесть. Я не удивлюсь, если они, сделав крюк для отвода глаз, вернутся обратно и спрячутся где-нибудь здесь. Хорошо бы ты бросил своих ребят на поиски в самом городе и окрестностях.

– А вы?

– Мы двинем по шоссе и попытаемся преградить им путь к отступлению, когда они столкнутся с патрульными машинами из Невады. Если мы их не найдем, тогда, скорее всего, они вернулись в город. Я по рации затребую еще одну патрульную машину из Фридонии, чтобы перекрыть дорогу в восточном направлении: мы не встретили никого, пока мчались сюда, но они могли, сделав крюк, отправиться в этом направлении, покамест мы тут разбираемся, что к чему. А сейчас давай шевелиться, Джейк!

Каннингема немного покоробило: ему вовсе не нравилось получать указания от Сэма Вашмена и он вовсе не обязан был слушаться его, но, с другой стороны, он понимал, что Вашмен прав, и как полицейский не мог не последовать разумному совету. Поэтому он кивнул и отошел, а Вашмен забрался в машину и потянулся за микрофоном рации.

Патрульная машина двигалась по шоссе. За холмами Сан-Мигеля начинался прямой участок – тридцать семь миль без единого поворота. Вашмен не терял времени: он владел ситуацией и бросал отрывистые фразы в передатчик, расставляя сеть так, чтобы рыбка не могла ускользнуть. Последний раз диспетчер язвительно сообщил:

– Похоже, ФБР собирается встрять в наши дела, Сэм... Их спецагент направляется к вам самолетом. Сдается мне, они просто хотят заработать себе репутацию.

Вашмен гнал на скорости восемьдесят миль в час, пристально вглядываясь в дорогу, и успел-таки заметить отблески солнца на стальных остриях впереди на шоссе – он нажал на тормоза, но увидел, что расстояние слишком мало, и резко вырулил с шоссе, перевалив через бордюрный камень и врезавшись в чахлый кустарник и высокую полынь. Стивенс вцепился руками в сиденье:

– Какого черта?!

– Там на шоссе шипы.

Они были густо разбросаны на расстоянии примерно в сто футов – крученые гвозди, приваренные к небольшим крючкам-захватам, чтобы прокалывать шины и раздирать покрышки.

Вашмен вылез из машины и направился к дороге. Он не стал тратить время на разглядывание шипов, а сразу принялся выискивать следы шин на обочине. Но там ничего не было. Вашмен вернулся обратно и, проехав немного вперед, вновь выбрался на шоссе за заграждением.

– Что это? – недоуменно спросил Стивенс.

– Они проскочили здесь на скорости и разбросали позади эти штуковины, чтобы задержать преследователей. Этим они хотели выиграть время – только вот для чего?

– Дело темное.

– По крайней мере, ясно, что они не возвращались этим путем. Никаких следов на обочине нет.

– Тогда они вот-вот наткнутся на патруль из Невады. – Стивенс глянул на свои часы. – Да и мы с минуты на минуту должны встретиться с невадцами.

Где-то далеко впереди в свете солнца мелькнуло что-то похожее на приближающуюся машину. Вашмен продолжал неотрывно следить за дорогой, костяшки пальцев, сжимавшие руль, ныли от боли, сам же он думал о Джаспере Симали – прямом, честном и бесхитростном пожилом человеке. Джаспер не любил баловаться с оружием и не стал бы переть на рожон, пытаясь выставить себя героем. Невозможно было поверить, что он пытался достать свой револьвер, когда бандит всадил в него заряд из винтовки, – нет, его застрелили так, на всякий случай.

Стивенс говорил по рации:

– Водительская лицензия – на имя Стивена Д. Бараклоу. Семь-девять-девять, Сауф-Стюард-авеню, Таксон. Машина – желто-зеленый "бьюик" с аризонскими номерными знаками: Браво, Иксрей, один-четыре-один-три-пять, Чарли. Зарегистрирован на имя Джона П. Суини, Фридония. Повторяю: Стивен Д. Бараклоу, Б-а-р-а-к-л-о-у...

Деньги не слишком волновали Вашмена, но из-за Джаспера Симали грабители стали личными его врагами. Они дорого заплатят ему за Джаспера.

В памяти всплыли слова: "Незачем палить направо и налево, Тсоси. Это в прошлом нас считали кровожадными дикарями, сейчас белые дадут нам в этом сто очков вперед. Закон надо уважать". Бедный Джаспер!

Вашмен чуть отпустил руль и перевел дыхание.

Стивенс все еще передавал по рации:

– ...Полоса шипов на шоссе в восьми милях к западу от Сан-Мигеля. Хорошо бы направить кого-нибудь, чтобы вымести их с проезжей части.

Приближающийся автомобиль отбрасывал солнечные блики, и Вашмен внимательно смотрел по сторонам дороги. Увидев оборванные провода, он свернул на обочину и остановился. Мигалка все еще вращалась, вспыхивая красным светом, и, вылезая из машины, Вашмен не стал ее выключать.

Столбы здесь шли почти вплотную к шоссе: потому, видимо, грабители и выбрали это место.

– Гляди, кусок веревки так и остался, – заметил Стивенс.

Вашмен подошел и опустился на одно колено, чтобы посмотреть внимательнее. Стивенс присел на корточки рядом.

– Они перебросили веревку через провода, а оба конца привязали к заднему бамперу. Наверное, с другой стороны от города сделано то же самое.

– Хитро, – произнес Стивенс, кисло усмехнувшись.

Вашмен встал и медленно повернулся кругом. Его глаза задумчиво прищурились. Дул холодный, пронзительный ветер, облака сгущались и темнели, заволакивая четверть неба на западе. За две сотни ярдов от обочины виднелась чахлая поросль: увядшие деревья и кусты, питаемые водами какого-то подземного источника. Впереди несколько секций дорожного ограждения были повалены. Вашмен прошел обратно к машине, включил стартер и, подождав, пока Стивенс уселся рядом, вырулил машину прямо к этой бреши. Здесь проглядывали следы шин, сворачивающие с дороги и уходящие прямиком к чахлой рощице. За этой рощицей до самого горизонта простиралась ровная низина, поросшая полынью и редкими кустиками.

– О боже, ты что, думаешь, они пытаются здесь прятаться? – вырвалось у Стивенса.

Приближающийся автомобиль замедлил ход – это была патрульная машина из Невады. Остановившись возле Вашмена, патрульный высунул голову в окошко:

– Что случилось?

– Давайте попробуем выяснить это вместе.

Коп из Невады вылез, и Вашмен заметил:

– Сдается мне – вы никого так и не встретили?

– Пару пикапов и джип. Я проверил их и отпустил восвояси.

– А где ваш напарник? – поинтересовался Бак Стивенс. – Нам сказали – две машины.

– Он остался на границе. На всякий случай, чтобы тормознуть тех, кому удастся проскочить меня. А вы что, хотите сказать, что и вам никто не попался?

Вашмен указал на следы шин, ведущие к рощице.

Лицо копа из Невады изменилось, и он нажал кнопку на своей кобуре. Когда отщелкнулась пружинная крышка, он достал служебный револьвер и повернулся лицом к рощице.

– Сами пойдем на них или дождемся подкрепления?

Вашмен подавил улыбку:

– Давайте глянем сначала сами.

– По рации передали: их четверо, а то и пятеро.

– Так и есть. Но я очень сомневаюсь, что они там. – Вашмен изучал черные следы от шин на дорожном полотне – такие оставляет автомобиль, когда резко жмет на все тормоза. Может, у кого-то лопнула шина: трудно сказать, свежий след или старый, но в голове у Вашмена все стало складываться в некую общую картину. Он даже не стал вытаскивать револьвер, а просто зашагал в сторону рощицы. Два его спутника двигались крайне осторожно и по мере приближения к деревьям начали все больше отставать. Вашмен ободрил их:

– Не стоит так уж напрягаться. – Насколько он себе представлял, все, что они смогут увидеть, – это брошенный "бьюик" пятьдесят восьмой модели.

* * *

Вашмен шел напрямик и в полный рост, поскольку не считал нужным петлять и пригибаться. Если кто-то и поджидает за деревьями, взяв их на мушку, прячься не прячься, все равно все шансы на его стороне. У Вашмена уже сложилось вполне определенное мнение, и он был настолько уверен в своей правоте, что не предусмотрел даже минимальной возможности того, что придется ввязаться в перестрелку. Он различил следы от двух шин – широкие с узким кордом; еще один след проходил посередине – словно бы от мотоцикла, и здесь же виднелись целых три следа от "бьюика": он въехал в рощицу, выехал из нее и заехал вновь – значит, машина стоит где-то за деревьями.

С детства глаза Вашмена привыкли читать следы, оставленные на земле: поневоле быстро усвоишь эту науку, когда вечно приходится разыскивать заблудившихся овец среди каменистых осыпей и сухих оврагов негостеприимной земли резервации "Уиндоу-Рок". Для Бака Стивенса и патрульного из Невады все это было китайской грамотой: отпечатки шин казались им беспорядочным нагромождением бороздок и выступов, смазанных и накладывающихся друг на друга, – но Стивенс все же счел нужным заявить:

– Это что, след от мотоцикла?

– Вряд ли, – отозвался Вашмен. Он ушел вперед уже ярдов на сорок, и коп из Невады, нервно сжимая в руке револьвер, водил им во все стороны, пытаясь держать под прицелом каждый дюйм в зоне видимости.

Рощица по форме напоминала полумесяц, около восьмидесяти футов в ширину, обращенный выпуклой частью к дороге. Наверняка растения пытались следовать руслу какой-то подземной речушки, из которой корни их всасывали влагу. Следы огибали левый конец рощицы и там уходили в поросль, теряясь из виду.

Вашмен шел по ним и, обогнув край рощицы, заметил, как солнце сверкнуло на металле. "Бьюик" припарковали здесь, чтобы его нельзя было заметить с шоссе.

Стивенс следовал за Вашменом с револьвером на изготовку, а патрульный из Невады, пустившийся в обход дальнего конца рощицы, возник позади "бьюика"; его лицо застыло в ожидании схватки.

Вашмен подошел к "бьюику" и заглянул внутрь. На заднем сиденье грудой была навалена дюжина мужских брюк. Здесь же лежали пять нейлоновых чулок и четыре небольших, выкрашенных серой краской баллончика, на которые была нанесена через трафарет военная маркировка.

Полицейский из Невады подошел, пряча пистолет в кобуру, и заглянул через плечо Вашмена:

– А это что за чертовщина?

– Они отобрали брюки у всех, кто находился в банке, чтобы люди не пытались их преследовать.

– Тогда понятно. Вот только непонятно: а сами грабители, что, растворились в воздухе?

– Именно так.

Бак Стивенс просунул руку в окно и вытащил один из баллончиков.

– "Мейс кемикл", так и есть! Они, видно, почистили какой-нибудь армейский склад.

– Или просто имели свободный доступ к арсеналу, – предположил Вашмен. – Все ограбление смахивает на военную операцию.

– Ни черта не понимаю, – возмутился невадский патрульный.

Вашмен зашагал к шоссе.

– Надо связаться с диспетчером по рации, – пояснил он.

– И что мы ему скажем? – осведомился коп из Невады, еле поспевая за ним.

Бак Стивенс задержался ненадолго, чтобы бросить последний взгляд на "бьюик". Скоро сюда нагрянет целая туча специалистов, чтобы обследовать чуть ли не с микроскопом машину и все вокруг, но для Вашмена того, что он увидел, было вполне достаточно. Теперь он понял окончательно, что означают смазанные отпечатки шин на шоссе.

– Может, вы все же растолкуете что-нибудь нам, дуракам? – невадский полицейский потерял терпение.

Вашмен подождал, пока Бак Стивенс рысцой догнал их, и сообщил:

– Они проделали дырку в ограждении и спрятали его вон за теми кустами. Потом Бараклоу приехал в "бьюике", забрал их всех, и они направились в город, где напали на банк – у них, похоже, все было рассчитано с точностью до секунды. Они знали, сколько времени им понадобится, и разбросали шипы на дороге, чтобы за то время, пока преследователи будут с этим разбираться, успеть домчаться сюда и перегрузить награбленное.

– Куда? На мотоциклы? – осведомился Стивенс.

Вашмен поморщился. Они пролезли через дыру в ограждении, и он указал на черные полосы от шин на шоссе.

– Ты видел когда-нибудь взлетную полосу аэродрома? Такие вот точно следы оставляет самолет, когда приземляется. Здесь впереди целых тридцать семь миль прямого и ровного шоссе. Чем не взлетная полоса? Они улетели на самолете.

– Башковитый индеец, – провозгласил Бак Стивенс.

Глава 2

– Надо идти в облет, – заявил Кит Уолкер.

– Исключается, – возразил сидящий позади майор.

– У нас нет кислородных масок, поэтому мы не можем пройти сверху – дьявольщина, это сорок тысяч футов высоты – не меньше!

Уолкер с тревогой вглядывался в громоздящуюся впереди стену штормовых облаков.

– Единственное, что нам остается, – это обогнуть их с севера, – настаивал он.

– У нас нет для этого времени.

– Чушь. Времени у вас навалом.

– Ты можешь пробиться через них, – заявил майор. – Тебе это пойдет на пользу – поможет обрести веру в себя.

После стольких часов, проведенных в воздухе, Киту Уолкеру не надо было ничего доказывать ни себе, ни другим. Поэтому он бросил отрывисто:

– Не пори чепухи, майор, – а сам подумал: "А что, пожалуй, я мог бы пробиться", – и тут же: "Конечно, все пилоты верят, что способны на такое. Не давай ему втянуть себя в такую авантюру", – потому и поспешил добавить:

– В этот раз придется послушаться меня.

Он летел на высоте чуть менее двухсот футов над вершинами холмов. Горная цепь тянулась справа параллельно курсу, и Уолкер держался ниже гор, опасаясь радара военно-воздушной базы в Неллисе, рядом с Лас-Вегасом. Теперь самолет лег на курс севернее Лас-Вегаса. Шторм впереди надвигался стеной черных облаков. Вихревые потоки от земли мотали двухмоторный "апач" во все стороны.

Под панелью управления был вмонтирован широковолновый приемник: он мог улавливать излучения радаров и позволял следить за вращениями "тарелки" в Неллисе. На радаре самолет еще не засекли, иначе изменилась бы частота сигнала – вращение стало бы быстрее, а луч уже сужался, чтобы точнее определить местонахождение, – но этого не происходило. Так что радар Уолкера не волновал. Что тревожило его по-настоящему, так это погода. Он никогда не трусил без повода, но к этому врагу относился с уважением и вовсе не был уверен, что старенький самолет не развалится на части, попав в грозовые облака.

Майор наблюдал за ним и, когда Уолкер обернулся, чуть скривил рот в улыбке. Взгляд темных глубоких глаз пресекал на корню вопросы и сомнения и отметал прочь любые возражения – искать в этих глазах проблеск чувства было бесполезно, все равно что смотреть в глаза покойника.

– У нас не хватит горючего, чтобы облететь бурю, – заявил майор.

Уолкера и самого терзали сомнения на сей счет. Взгляд его привычно скользнул по панели: высота, давление, температура. Топливные баки – наполовину пусты: где уж было заправляться. С пятью людьми и похищенными деньгами на борту машина жадно глотала топливо, и того, что оставалось в баках, ей хватит не надолго. До того места к северо-западу от Рино, где их ожидает резервный "бичкрафт", больше трехсот миль по прямой. А если облетать шторм – это еще миль сто двадцать и топливо может кончиться в самый неподходящий момент. Да, майор не упускал ни одной детали.

– Тогда нам вообще не дотянуть, – возразил Уолкер. – Ты же знаешь, сколько уйдет горючего, если пробиваться через шторм.

– Вихрь закручивается против часовой стрелки. Держись с северной стороны шторма, и ты получишь хвостовой ветер.

– Скорее ураган, эдак миль шестьдесят в час. От него эта этажерка развалится на части.

Взгляд майора впился в Уолкера, как лезвие ножа, – недвижный, но готовый изрезать на куски.

Надо подумать. Позади на сиденьях для пассажиров громко разговаривали остальные – нервно и невпопад. Эдди Барт шиковал, и Бараклоу говорил ему своим гнусавым ровным голосом: "Незачем так смачно хлюпать губами", – но и сам не мог удержаться от глуповато-счастливого смеха. В самолете имелись места для шестерых, включая пилота, пять кресел занимали люди, на шестом валялись матерчатые военные вещмешки. Здесь было слишком тесно, чтобы считать похищенные деньги, но Бараклоу своим наметанным глазом оценил добычу – минимум девятьсот тысяч долларов. Десять кубических футов десяток, двадцаток и сотенных купюр. Уолкер сам принимал четыре вещмешка, когда их грузили в самолет, и, по его прикидкам, каждый весил не меньше шестидесяти фунтов.

Бараклоу говорил подчеркнуто торжественным тоном, как экскурсовод при отправлении экскурсионного автобуса:

– А сейчас счастливые, хотя и усталые, скажем последнее прости этому дому, еще недавно битком набитому веселенькими "зелеными"...

– Боже, сделай милость, заткнись, пожалуйста! – не выдержал Джек Хэнратти. Он не переносил высоты, самолеты внушали ему ужас, а тут еще и майор затаил на него зуб – тогда в машине Уолкеру подумалось, что майор наверняка убьет Хэнратти за то, что тот уложил из винтовки толстого старого индейца – охранника банка. Майор мог это сделать не моргнув глазом, он был мастак в делах такого рода и знал не понаслышке около дюжины способов убить человека голыми руками тихо и очень быстро.

Когда во время совершения любого уголовно наказуемого деяния происходит убийство, все соучастники по закону автоматически признаются равно виновными в убийстве первой степени. Теперь на них на всех висит убийство с отягчающими обстоятельствами. И все из-за Хэнратти с его винтовкой. У него что, руки чесались? У Уолкера вообще не было при себе оружия, но Хэнратти и из него сделал убийцу. Неудивительно, что Хэнратти трясся, как осиновый лист: все пятеро влипли по уши из-за его глупости.

Майор долбил им все время, пока они готовились к операции: "В штате Аризона все еще применяется смертная казнь. Я не хочу, чтобы были жертвы. Даже синяки – и то нежелательны. Со временем о деньгах забудут, но для убийства срока давности не существует".

Проклятый Хэнратти с его винтовкой. Старый толстый индеец чихнул.

Чихнул.

И от таких мелочей зависит жизнь.

У Уолкера была дырка в зубе, и зуб ныл всякий раз, когда туда попадали кусочки еды. Надо было сходить к врачу еще пару недель назад.

Он взглянул на приборы. Скорость упала до ста сорока: они двигались в разреженном неподвижном воздухе перед штормовым фронтом.

– Послушай, мы можем повернуть на север, добраться до Эли или Элко и сесть там, а потом похитить другой самолет или хотя бы машину.

– Нет!

– Дьявольщина, почему – нет? Они же вычислят в конце концов, что мы улетели на самолете, и начнут искать. А в автомобиле мы запросто проскочим.

– Да потому, что я так говорю. Потому что план разработан до мельчайших деталей и мы не станем менять его на ходу, – отрезал майор.

Двигатели работали с хриплым гулом и где-то дребезжала расшатавшаяся заклепка. Уолкер указал на черноту, нависшую впереди. Внизу все окутала непроглядная тьма и горные пики справа по борту исчезли во мгле. Где-то внизу должна быть граница штата Невада.

– У нас осталось пять минут, чтобы развернуться и убраться с пути штормяги. Здесь пахнет не просто осенним снежком, майор, это буран. Взгляни в метеосводку.

Он стащил эту сводку украдкой сегодня утром в Рино, когда заполнял липовые документы на полет до Солт-Лейк-Сити. Она была составлена в полночь. К тому времени шторм пересекал границу Калифорния – Невада где-то южнее Рино, и стрелки на карте указывали, что буря обрушится на Вегас к утру и будет продвигаться на восток в сторону Кингмена со скоростью двадцать пять – тридцать узлов в час. Но очевидно, с тех пор шторм набрал скорость и сместился. Сейчас он висел над горными вершинами к северо-западу от Вегаса – и это означало, что он напитался влагой.

– Нам светит снег с градом, – заметил Уолкер.

Майор взглянул на колеблющуюся стрелку наружного термометра. Он показывал сорок три градуса по Фаренгейту, но Уолкер покачал головой:

– Мы еще не пересекли штормовой фронт. Внутри его ты получишь десять-пятнадцать градусов. И град, несущийся по ветру со скоростью шестьдесят узлов в час, запросто пробьет кучу дырок в крыльях этого самолетика. Это не грузовой лайнер военно-воздушных сил, майор.

Остальные прекратили разговоры – они могли теперь наблюдать шторм воочию, и нависшая над ними угроза начала доходить до их сознания, оттеснив прочие страхи и радость по поводу удачного ограбления.

Бараклоу подался вперед, и Уолкер ощутил на своей шее его дыхание, смешанное с запахом ментоловых сигарет.

– Послушай, майор, я думаю – он прав. Это тебе не ливень во время муссона.

– Град, – изрек Эдди Барт, – вовсе не то развлечение, которое нам сейчас нужно.

– Ну вот, кажется, до всех дошло, – заключил Уолкер. Во рту у него вдруг пересохло. Он крепко сжал штурвал и надавил правой ногой на педаль руля поворота. – Все, я поворачиваю.

Майор собрался что-то возразить, но тут они вошли в штормовой фронт, и самолет тряхнуло. Порыв ветра ударил под брюхо делающей вираж машине, но Уолкер, чувствуя это, развернул тяжелый левый элерон. Ему удалось выровнять самолет, и он дал ветру закончить за него маневр. Теперь впереди по курсу оказались горы, и Уолкеру пришлось включить двигатели на полную мощность, задрав нос для подъема, на что машина при таком низком давлении отозвалась весьма вяло. Еще полминуты – и Уолкеру стало ясно, что это дохлый номер.

– Так ничего не выйдет, – сообщил Уолкер. – Придется развернуться, чтобы набрать высоту.

Майор ничего не ответил. У Уолкера не было времени, чтобы оглянуться на него, но он знал, что этот человек чувствует сейчас раздражение, но не страх.

По крайней мере, майор не спорил.

Уолкер развернулся на девяносто градусов и вновь взял курс на восток – ветры, несущие передний край штормового фронта, гнали машину вперед, пока Уолкер набирал высоту. Им надо было набрать по меньшей мере пять или шесть тысяч футов, прежде чем повернуть снова на север и попытаться перелететь через горы, – а в действительности хорошо бы подняться еще выше, на семь с половиной тысяч футов, ибо никогда не знаешь, на какие воздушные ямы можно наткнуться в этих каньонах. При низком давлении и тяжелом грузе на то, чтобы набрать такую высоту, уйдет немало времени.

Улучив минутку, Уолкер взглянул на майора и увидел, как в раздумье прищурились его глаза на бесстрастном с ястребиными чертами лице. Позади остальные вновь заговорили прерывистыми голосами: их явно прошиб пот от страха – всех, кроме майора, который молча смотрел вперед. На скулах его ходили желваки. Майор думал, вынашивал какой-то план. И возможно, даже хороший.

* * *

В прежние, теперь уже далекие дни Уолкер встречал майора Лео Харгита в Тан-Сон-Нхите и Да-Нанге, но они не были даже приятелями, и, вернувшись в Штаты, Уолкер и думать забыл о нем, пока майор сам не нашел его в Таксоне.

К тому времени от прежнего Уолкера уже почти ничего не осталось. Он был хорош на войне и не слишком годился для чего-либо другого. Во Вьетнаме ему доверяли самолет стоимостью в полмиллиона долларов и десять человеческих жизней, но теперь, после партландского инцидента, ему никто не доверил бы и "кукурузника".

Уолкер не служил в военной авиации, но летал на медэвакуационных самолетах над полуостровом Индостан в течение трех лет, откладывая деньги за сверхурочные вылеты, и дважды получал надбавки за участие в боевых действиях. Несколько раз его обстреливали с земли, но ни разу не сбили; сейчас ему было двадцать девять, и летал он с семнадцати лет – налетав одиннадцать тысяч часов. До Портленда его ценили очень высоко, как одного из немногих пилотов, способных летать на всех возможных машинах: от одномоторных развалюх до реактивных истребителей.

Скопив достаточно денег, Уолкер вернулся в свой родной город – Сакраменто и купил себе членство в третьеразрядной авиакомпании, осуществлявшей грузовые и пассажирские перевозки на Западном побережье и выполнявшей чартерные рейсы по всем городишкам Северной Калифорнии и Южного Орегона, между которыми не было регулярного воздушного сообщения. "Ор-Колл эарвейс" располагал "лиром", двумя двухмоторными "апачами", "конвейром" и "Ди-Си-Би", а когда Уолкер внес свой пай, они вложили почти весь свой капитал в то, чтобы купить почти новый "Бритиш-Дарт-500" – лайнер с двумя турбореактивными двигателями, способный взять на борт пятьдесят шесть пассажиров или несколько тонн груза. Уолкер, сделав свой взнос, стал владельцем одной пятой акций компании – это было то, чего ему всегда хотелось, и тот первый год оказался самым счастливым в его жизни, но он же – увы! – стал и последним.

Все начало разваливаться, когда один из пилотов сломал ногу по дури и пришлось едва ли не за полчаса подыскивать ему замену, чтобы лететь в Юджин с четырьмя людьми на борту на манер воздушного такси. Тупица, которого они наняли, забыл выпустить шасси в Юджине и грохнулся на брюхо при посадке, угробив "апач", а самое главное – себя и всех пассажиров.

В результате компанией занялось Национальное управление безопасности на транспорте: на две недели их лишили лицензии, но и после этого настырные правительственные чинуши не упускали ни одного случая, чтобы сунуть нос в дела "Ор-Колл эарвейс" под предлогом проверки соблюдения норм безопасности.

Компания кое-как, но все же держалась и, возможно, пережила бы тяжелые времена, если б именно тогда Уолкера не угораздило попасть в беду.

Он встретил Карлу на вечеринке в Сан-Франциско меньше чем через неделю после того, как стал полноправным совладельцем "Ор-Колл". Уолкер был окрылен успехом и сумел заразить и ее своим оптимизмом. Она работала стюардессой на "Норвест Ориент", но ей не слишком нравилось это занятие: "Я из тех девушек, что любят домашний уют, и мне не нравится мыкаться по отелям, Кит". За четыре месяца до того, как Уолкер встретил ее, она уволилась со службы и поступила на должность кассира в аэропорту, но честно призналась, что больше всего хотела бы обзавестись домом и стать просто женой и матерью.

Это его устраивало. Карла любила яркие тряпки, но у нее было премилое личико с огромными, цвета оникса, томными глазами. Хрупкая, симпатичная девушка, немного взбалмошная, с быстро вспыхивающей улыбкой и здоровым красивым телом. Уолкеру было хорошо с ней поначалу.

Он не ломал особенно голову, любит ли он Карлу, – ему не так часто доводилось иметь дело с женщинами, и он знал о любви лишь из книжек. Всю жизнь с тех самых пор, как в девять лет он построил свою первую модель аэроплана, единственным смыслом существования для него стали самолеты. Но в армии, уставая до изнеможения и рискуя головой, он представлял, как скопит денег, купит авиалинию, женится и заведет детей. Так он убьет двух зайцев сразу: добьется положения в обществе, обзаведясь, как подобает солидному гражданину, семьей, домом и собственным бизнесом, и при этом останется свободным художником – пилотом, которому есть на чем и куда летать. Единственная подлинная свобода – быть в вечном движении, пересекая небо, подобно вольной птице.

Через пять недель после того, как Уолкер встретил Карлу, он женился на ней, и это тоже произошло в тот самый счастливый год. Год, когда он наслаждался вовсю: обильная выпивка, веселье и вволю секса. Карла знала толк в самолетах и сумела войти в его жизнь не как сторонняя наблюдательница.

Но Карле не удавалось забеременеть.

Они обращались к врачам. Карла принимала гормоны, делала анализы. Боже, в какую это влетало копеечку! Но все оказалось тщетно, и после года мытарств врач-андролог набрался мужества, чтобы заявить Уолкеру:

– Я так огорчен, мистер Уолкер. Вам бы лучше попробовать искусственное осеменение – слышали о таком? Это, пожалуй, единственный выход, если вы с женой по-прежнему категорически не хотите стать приемными родителями, взяв детей из приюта. Видите ли, вы стерильны. Нет, не тревожьтесь о своей потенции, она здесь ни при чем. Это связано с некими особенностями, закладывающимися еще в утробном состоянии в результате несовместимости на генном уровне вашего отца и матери. Ваши сперматозоиды не функционируют, как положено, и потому вы не можете оплодотворить свою жену... равно как и любую другую женщину, окажись она на ее месте. – Тут врач лукаво подмигнул. – Знаете, это в некотором роде преимущество, о котором другие мужчины могут лишь мечтать.

Сначала новость не показалась Уолкеру столь уж существенной. В конце концов, столько есть детей, которых можно усыновить или удочерить. Но Карла и слышать не хотела ни о чем подобном.

Она ходила мрачная и подавленная, и ему передавалось ее отчаяние. Он стал чувствовать себя неуверенно: само его мужское начало было поставлено под сомнение.

Карла становилась все более язвительной и саркастичной, а временами сварливой и злой – Уолкеру приходилось ходить вокруг нее на цыпочках.

Потом случилась авария в Юджине – и в ту ночь Уолкер здорово напился. На следующий день Карла бросила в слезах:

– Я не желаю больше быть с тобой.

И ушла. Собрала вещи и исчезла насовсем.

Вскоре адвокат вручил Уолкеру заявление о разводе – сама Карла уехала в Рино на шесть недель. Пришлось заложить часть акций "Ор-Колл", чтобы оплатить издержки. Первое время Уолкер пребывал в своего рода эмоциональной анестезии, но, когда все осталось позади, его душу начали терзать печаль и болезненное, как жало, ощущение потери. Именно тогда он понял, что любит ее.

Но Карла снова вышла замуж, за другого пилота, капитана из "Юнайтед эрлайнс", который был старше ее на двадцать лет, и Уолкер узнал потом из разговоров в кругу пилотов, что она благополучно забеременела и довольна жизнью.

Ладно, люди могут жить без руки, без глаза и даже без обеих ног. Тем более можно прожить без любви. Уолкер с головой окунулся в работу, набирая каждый месяц максимум дозволенных Ассоциацией пилотов часов, и даже больше. Он выходил из оцепенения, занимаясь неустанным поиском заказчиков для "Ор-Колл": вел переговоры о заключении контрактов на воздушный фрахт с рыболовными компаниями по всему побережью, местными типографиями и прочими представителями мелкого бизнеса в горных городишках, куда машиной можно было добраться только в сухую погоду.

Затем министерство связи объявило конкурс на получение контракта: речь шла о доставке в течение дня срочной почты в захолустные провинциальные города. Это означало полеты по ночам, в дождь, в снег и множество прочих опасностей. Уолкер сделал все, чтобы заполучить этот контракт, и начал летать сам в "лире" от Сакраменто до Юрека, каждые двадцать четыре часа с четырьмя посадками по пути – по большей части в плохую погоду, вслепую, ориентируясь по приборам и позывным радиомаяков. Контракт оставлял за пилотом право не лететь в непогоду, но вся штука была в том, что если не летишь, то тебе и не платят.

Это были не полеты, а сплошной зубовный скрежет. Шесть ночей в неделю – такое долго не выдержишь. Начинаешь принимать небольшие, безобидные на вид таблеточки в форме сердечка – легкий допинг, чтобы привести себя в норму. Затем начинаешь принимать их по две, по три и четыре штуки за раз, и через какое-то время у тебя в каждом полете карманы битком набиты таблетками, нервы натянуты, как тетива у лука, а мозг начинает играть с тобой злые шутки: ты соображаешь слишком медленно; сдираешь резину с шин при резком торможении; неправильно оцениваешь высоту и клюешь носом так, что едва успеешь выровнять машину и выпустить шасси; или летишь в чистом ночном небе и вдруг видишь, как из облака тебе подмигивает Карла или на тебя пикирует северовьетнамский "МиГ-21", бесшумно выплевывая струи огня из пушек, спрятанных в крыльях, и, пытаясь уйти из-под обстрела, ты едва не врезаешься в верхушку горы.

Уолкер понимал, что начинает рассыпаться по частям, и решил привести себя в порядок: взял две недели отпуска и поселился в Тахо в мотеле на берегу озера. Несколько дней ушло на то, чтобы отвыкнуть от таблеток, и эти дни превратились в настоящую пытку, но он знал, что делает. Он часами валялся возле плавательного бассейна, впитывая в себя лучи горного солнца – была середина июня, – а вечерами поигрывал в долларовую рулетку и двухдолларового блэк-джека. Уолкер чувствовал, как напряжение уходит из него, как вода из колодца. Он стал ходить на прогулки, встречаясь от нечего делать с разведенными женщинами, которых всегда хватало в казино: они с готовностью вешались на шею любому мужчине, не задавая лишних вопросов и не связывая его никакими обещаниями.

Но Уолкер по-прежнему видел Карлу в каждой женщине, с которой спал, и не было никакого способа излечиться.

Он вернулся к работе в конце июня и летел на старом "Ди-Си-Би" в Портланд с грузом для бумажной фабрики, когда врезался в высоковольтные провода.

Тому не было никакого оправдания. Правда, моросил мелкий дождь, но он летел в первоклассный аэропорт точно по курсу и при видимости достаточной, чтобы обозревать землю с высоты семи или даже восьми тысяч футов. Машина была в исправности, а второй пилот сверялся с картой и ничем не отвлекал его внимания. Но голос девушки-диспетчера, ведущей посадку, напомнил Уолкеру голос Карлы, и он мысленно представил ее лицо, вместо того, чтобы следить за приближающейся землей. Второй пилот в это время возился с закрылками и шасси, и самолет, слишком быстро сбросив высоту, зацепил правым колесом высоковольтку. Машина описала дугу, врезалась в землю левым концом крыла и завертелась волчком на полосе. Шасси сломалось, винты – тоже, фюзеляж треснул по швам, левое крыло отломалось у самого основания – словом, самолет, пробороздив брюхом траву, развалился на полудюжину кусков.

Уолкер остался висеть на ремне в перевернутом сиденье, равнодушно слушая вой сирен "скорой помощи", визг шин и свист пены из огнетушителей, а затем команда спасателей взломала кабину и вытащила его и второго пилота наружу. В санитарной машине Уолкера осмотрели врачи, но ничего не нашли, кроме синяков и нескольких царапин. Второй пилот расшиб себе голову, ударившись о штурвал, и целых двенадцать часов был на грани жизни и смерти, а Уолкер все это время сидел в больнице; но парень пришел в себя, так что хотя бы убийцей Уолкер мог себя не считать.

Но из-за обрыва проводов без электричества остались две фабрики, четыреста жилых домов и торговый центр. Весь город был взбудоражен, страховая компания пришла в ярость, и, когда правительство лишило Уолкера лицензии пилота, руководство "Ор-Колл" не замедлило вышвырнуть его на улицу. Они согласились списать угробленный самолет в счет вложенного Уолкером пая, и хотя остались при этом в накладе, готовы были понести убытки, лишь бы избавиться от своего бывшего партнера раз и навсегда.

Уолкер оказался на улице даже без жестяной миски, чтобы собирать в нее милостыню. У него не было ни денег, ни лицензии; в любом случае, после такой аварии он не смог бы получить работу ни в одной компании, имеющей отношение к авиации. Его не брали даже кассиром в аэропорт.

У летчиков есть некая своя гордость. Они не хотели видеть Уолкера, ибо он самим своим присутствием невольно напоминал: такое может случиться с каждым из них. Авария стоила "Ор-Колл" половины ее контрактов, и пилоты не потерпели бы даже намека на то, что человек, подобный Уолкеру, может считаться членом их братства и пользоваться их снисходительностью: летчики подозрительны и не терпят халатности и беспечности в воздухе. Если бы это был несчастный случай, Уолкер мог бы рассчитывать на сочувствие и поддержку товарищей, ибо кто из пилотов не попадал в беду, – но если ты влип по собственному разгильдяйству и глупости, ты опозорил все братство. Уолкер мучился, но не винил этих людей, поскольку сам был одним из них.

И теперь в двадцать девять лет он потерял все.

Уолкер два месяца работал на бензоколонке в Таксоне и пропивал зарплату, когда его нашел майор.

– Ты, наверное, не помнишь меня. Я Харгит, Лео Харгит.

– Я тебя помню, майор.

Майор подкатил к бензоколонке в "линкольн-континенталь" четырехлетней давности. Солидная машина, под стать самому майору. Серые со стальным отливом волосы гладко зачесаны на пробор. Длиннокостное, шести футов высоты тело, стройное и тугое, – в отличной форме. Сейчас он был в штатском – в легком светло-сером костюме, явно сшитом на заказ. Когда Уолкер видел его последний раз в Гуи, майор носил форму "зеленых беретов".

У Харгита была ослепительная улыбка: зубы ровные и белые, как надгробия на военном кладбище. Он обладал тем особым обаянием, которое свойственно некоторым людям, привыкшим командовать другими.

Он выбрался из машины и обменялся рукопожатием с Уолкером. Майор не относился к числу тех, от чьего пожатия трещит ладонь, но хватка его была крепкой, хотя, здороваясь, он жал всегда вполсилы.

– Мне сказали, что тебе приходится туго, капитан?

– Зато нет проблем с выплатой подоходного налога.

– Тут найдется местечко, где можно поговорить?

Значит, Харгит искал его.

– До трех часов бензоколонка в моем распоряжении.

Майор глянул на часы и махнул рукой:

– Ну тогда времени хватит.

– Хочешь накачать бензину в свою тачку?

– С этим можно и обождать. – Харгит положил тяжелую руку на плечо Уолкера и повел его внутрь здания. Там стоял стул, стол с телефоном, аппарат для кредитных карточек и стенд с дорожными картами. Все остальное пространство занимали инструменты, старые аккумуляторы и канистры с маслом; пахло бензином и смазкой. Майор скинул с верстака часть барахла, присел на краешек, держа одну ногу на полу, и жестом пригласил Уолкера сесть на стул. Со своего места Харгит мог смотреть на собеседника сверху вниз, как с трибуны или капитанского мостика.

Несмотря на открытые двери, в каморке было тесно и душно. Солнце, отражаясь в стеклах автомобилей и витрине магазина напротив, резало глаза. Неумолимо шумела дорога.

– У меня, возможно, найдется для тебя работа.

– Какая? Снова в армии?

– Нет. Но связанная с полетами.

Смех Уолкера скорее походил на рычание.

– У меня нет лицензии.

– Я тебе ее достану.

– Это не так легко. У меня ее отобрали, и я не получу ее обратно ни под каким видом, пока не начнется пятая мировая война.

– Я добуду тебе лицензию. Эка важность, клочок бумаги!

– Все не так просто, – возразил Уолкер, ощущая, как натягивается кожа на скулах, и не желая выдать подступившую горечь. Его комбинезон был черным и лоснился от смазки, и он спохватился, что вытирает о штаны руки. Ногти были чернильного цвета.

– Возможно, лицензия будет не на твое имя, – сообщил майор, следя за ним пристальным взглядом.

Уолкер поморщился:

– Так все же, о чем речь? На чем летать и куда?

– Двухмоторные самолеты. Летать днем, в основном по радиомаякам. Ты сделаешь это с закрытыми глазами.

– Закрывать глаза запрещено правилами, – съязвил Уолкер, пытаясь скрыть волнение. – Если, конечно, речь идет о нашей стране.

– И о ней тоже.

– Слушай сюда, майор, я не люблю играть втемную. Последний раз, когда я видел тебя, за тобой числилась пара команд спецназа, орудовавших в холмах Лаоса и Камбоджи. Ладно, я читаю газеты и в курсе, что "зеленые береты" ныне не в чести.

Харгит сухо усмехнулся:

– Несколько генералов в Пентагоне решили, что в армии Соединенных Штатов не должно быть элитных подразделений.

– И они поперли тебя с работы. Но я слышал, что спецслужбы нанимают сотни бывших "зеленых беретов" для отправки в Лаос. Так, по крайней мере, пишут в газетах. Всего я не знаю. Но если ты ищешь кандидатов на то, чтобы геройски погибнуть в Лаосе, можешь сразу вычеркнуть меня из списка. Мне уже довольно постреляли в спину.

Майор засмеялся, глаза его превратились в щелочки.

– Мое предложение не имеет ничего общего с Лаосом.

– И со спецслужбами?

– И с ними тоже.

Харгит вытащил объемистый бумажник из внутреннего кармана и извлек из него сложенную газетную вырезку.

– Видимо, ты читаешь не все газеты.

Вырезка была восьмимесячной или девятимесячной давности, судя по тому, как пожелтела и стерлась на сгибах. Над заметкой в одну колонку и снимком Харгита в берете помещался заголовок: "Береточный майор демобилизован после военно-полевого суда во Вьетнаме".

Харгит забрал вырезку прежде, чем Уолкер успел прочесть первый абзац, аккуратно сложил ее и убрал обратно в бумажник.

– В Южном Вьетнаме погибли мирные жители, и понадобился козел отпущения. Детали не имеют значения – тут замешана политика. Так называемые жертвы по ночам становились вьетконговцами, а днем выдавали себя за законопослушных граждан. Ты же знаешь, как мы поступаем с им подобными, чтобы другим было неповадно. Но эта деревушка числилась среди мирных, и Сайгон поднял страшный хай.

Уолкер пристально взглянул на майора:

– Будь я проклят! И за это тебя вышвырнули из армии?

– Семнадцать лет в строю, – глухим, низким голосом произнес майор. – Если бы не парочка друзей, меня бы упекли в тюрьму за убийство. Убийство – о господи!.. – во время войны. – Майор засунул бумажник в карман и вынул руку из пиджака. – Так что у нас с тобой есть нечто общее, капитан.

– Но ты, похоже, не слишком бедствуешь. – Уолкер не мог удержаться от едкого замечания. Большой автомобиль и костюм за три сотни долларов не располагали к жалости.

Если эта колкость разозлила Харгита, он не подал виду.

– Деньги, что ли? Да, я отложил малость на черный день. Так что дело не в том, что мне не хватает на жизнь. – Он встал и повернулся, чтобы взглянуть в окно, продолжая говорить через плечо: – Я бы мог наняться в полудюжину армий – Южная Америка, Африка... там полно работенки для наемников, знающих толк в партизанской войне.

– Да, тут тебе и карты в руки, – согласился Уолкер. – Так за чем же дело стало?

– Именно это я и собираюсь сделать. Но лишь на моих условиях, а не чьих-либо еще. Вечная ошибка – попадать в ситуацию, когда вся ответственность лежит на тебе, а власть принадлежит другим. Отныне и впредь я не стану выслушивать приказы ни от кого, кроме Лео Харгита.

– Легко сказать. Ты собираешься нанять сам себя?

– Да. – Харгит опять повернулся к Уолкеру. Лицо его оставалось таким же бесстрастным, но взгляд посуровел. – Есть страны, желающие нанять целые армии.

Теперь Уолкер перепугался не на шутку:

– И ты рассчитываешь собрать армию?

– Я соберу армию наемников-профессионалов для ведения партизанской войны – такого мир еще не видывал. А потом приму самое выгодное предложение и проведу заказанную мне войну наилучшим образом – на свой страх и риск, без чьей-либо указки и вечной угрозы трибунала.

Чтобы осознать такое, нужно время. Уолкер помолчал несколько минут, потом спросил:

– И тебе без разницы, за кого сражаться? На чьей стороне – я имею в виду?

– Стороны не имеют значения за экватором.

– Знаю. Чертовски не хотелось бы показаться сентиментальной деревенщиной, но все же как насчет правых и виноватых?

– Добродетели имеют смысл для тех, кто может себе их позволить, так я думаю. Я не могу. В любом случае мораль – загон для овец, выстроенный волками. Бери что хочешь и не оглядывайся назад – вот и все дела!

Уолкер заморгал:

– Чего ради ты пришел ко мне?

– Я уже сказал. Мне нужен пилот.

– Я никогда в жизни не летал на военном самолете.

– Этого и не требуется.

Спрашивать дальше не имело смысла. Уолкер понимал, что Харгит играет с ним, как кошка с мышкой и не скажет больше ни слова, пока он, Уолкер, не дозреет до того, чтобы согласиться. Поэтому он попробовал зайти с другой стороны:

– Как ты нашел меня?

– Какая разница? Выследил тебя, используя старые связи. – Майор снова извлек бумажник, сунул Уолкеру под нос лицензию на право вождения многомоторного коммерческого самолета, выданную по всей форме, с печатями и штампами. В ней значилось: "Кендалл Вильямс. Дата рождения: 10/27/41. Место рождения: Альбукерке, Нью-Мехико. Рост: 5 футов 11 дюймов. Вес: 160 фунтов. Волосы: карие. Глаза: серые". Все графы были заполнены, за исключением подписи владельца.

Уолкер схватил бумагу дрожащей рукой:

– Где ты это достал?

– Это подделка, но знать об этом никто не должен.

– Чертовски хорошая подделка.

– Конечно, а как же иначе? Ты что, принимаешь меня за дилетанта?

– Нет, майор, ты профессионал. – Уолкер встал и отдал лицензию. – Вопрос только, в чем профессионал?

– Ну, скажем так, я – профессиональный вор!

* * *

– Капитан, ты плывешь по течению. Я предлагаю тебе выход... у тебя будет достаточно денег, чтобы двинуть в Канаду или Бразилию и открыть там собственную авиалинию. Твоя доля составит минимум пятьдесят тысяч, а то и больше. А все, что тебе придется сделать, – слетать на паре самолетов и миль двадцать вести машину.

– Риск слишком велик.

– Игра стоит свеч.

– На кой черт тебе такая сумма и что ты собираешься делать потом?

– Чтобы собрать армию, надо очень много денег, капитан. Нанять людей, обучить, снарядить...

– Господи, да с такими деньгами, о которых ты говоришь, можно забыть обо всем и жить припеваючи всю оставшуюся жизнь.

– Некоторые так бы и сделали.

Было поистине ужасно видеть, как этот вояка становится преступником. Но все годы военной службы он по приказу нарушал все моральные нормы и просто перестал воспринимать их, как нечто обязательное.

– Не заставляй меня повторять тебе все снова, капитан.

– Нет, считай, я тебя понял. Ты собираешься ограбить банк.

– Не любой банк. Банк с наличностью в миллион долларов.

– А если нас сцапают?

– Это военная операция, капитан. Мы продумали все до тонкостей, исключив любую возможность, что нас поймают.

– Даже и не знаю. Я в своей жизни крал только жевательную резинку – в детстве.

– Капитан, это, возможно, твой последний шанс заиметь свою авиацию и летать на собственном самолете.

Харгит отличался проницательностью и умел использовать слабости других людей.

– Я же не предлагаю тебе стать грабителем, – добавил майор. – Мы проделаем это один раз. Попадаются те, кто грабит постоянно, – шансы поймать их с каждым новым преступлением увеличиваются. – Он положил на стол перед Уолкером неподписанную лицензию, достал из кармана авторучку, отвинтил колпачок и вручил ему.

Немного помедлив, Уолкер поставил свою подпись там, куда майор указывал пальцем.

* * *

– Но почему именно я?

Они ехали на север в "линкольне". Стрелка спидометра моталась возле отметки "70", но в салоне, оборудованном кондиционером, было тихо и прохладно. Майор вел машину в той же манере, в какой делал все прочее: внешне небрежно, но обдуманно и четко.

– Так почему я? – повторил Уолкер.

– Потому что всегда лучше иметь дело с тем, кого знаешь. Ты был хорошим офицером. Умеешь выполнять приказы, участвовал в военных операциях. У меня есть с полдюжины знакомых военных летчиков, которых я мог бы привлечь к делу, но им бы пришлось брать отпуск, а это чревато. Тебя же никто не хватится.

Уолкер был далек от мысли, что майор вкладывал какой-то скрытый смысл в эти слова, но у него вдруг мурашки побежали по спине. Поборов охвативший его страх, он поспешил переменить тему разговора:

– Кто еще в деле?

– Трое. Двоих, возможно, ты знаешь.

– Бараклоу?

– Да.

Бараклоу тоже упоминался в газетной вырезке. Он имел звание капитана и служил непосредственно под началом Харгита. Его тоже отправили в отставку по тому приговору военно-полевого суда. Уолкер смутно помнил Бараклоу: поджарый сардонический тип со шрамом от напалма на руке.

– Кто еще?

– Эдди Барт.

– Его, кажется, не помню.

– Он был у меня сержантом.

– Его тоже судили?

– Нет. Хотели было, но им пришлось отказаться от основного обвинения и накопать на него всякой мелочи – чепуховых предлогов, по которым любого солдата можно уволить со службы, ибо у всякого, кто служит за границей, рыльце в пуху.

– Но этот парень так и остался с тобой?

– Он мне предан. – В легкой улыбке майора сквозило искреннее довольство.

– А кто пятый?

Выражение лица Харгита резко изменилось.

– Ты его никогда не встречал. Бандюга, бывший заключенный Хэнратти. – Он даже не счел нужным скрыть отвращение.

* * *

Бараклоу ждал их в Финиксе. Они пообедали там втроем, дружески беседуя о старых временах в Сайгоне, словно ничего другого они и в мыслях не держали. Бараклоу был одет в спортивные брюки и ветровку, но и то и другое, равно как и ботинки, отнюдь не выглядели дешевкой. Очевидно, операция финансировалась неплохо.

Бараклоу отличался своеобразным чувством юмора, и в характере его странно сочетались чувствительность и холодность. Его заботили изящество манер и правильность речи, а шутки его по большей части касались собственной персоны, что свойственно обычно людям умным. Он был способен и на неприкрытую грубость: с официанткой, разносящей коктейли, он обращался так, словно она являла собой низшую форму жизни: "Дорогуша, вам не мешало бы подумать о том, как бы сбрить свои усики", и притом ухитрился ущипнуть ее при первом удобном случае.

Спустя какое-то время Уолкер осознал, что эти двое хорошо сработались, потому что дополняли друг друга. Оба они были жестокими людьми, но каждый по-своему.

Садистская наклонность Бараклоу проявлялась изощренно и зловеще, но он давал себе волю лишь тогда, когда обстоятельства позволяли ему прибегнуть к крайностям, не опасаясь заслуженного возмездия.

Жестокость Харгита была сродни жестокости хищного зверя. Он оставался безразличен к страданиям жертв, поскольку ему просто не приходило в голову считаться с чувствами других людей. С ястребиными чертами лица, гибкий, неистово-стремительный, он обладал всеми инстинктами дикой кошки и той же грацией.

Они направились в Рино, останавливаясь по дороге – два раза, чтобы заправиться и один раз, чтобы самим перекусить в Лас-Вегасе. Говорил по большей части Бараклоу – в его ведении были все детали, и он вводил Уолкера в курс дела. Он оказался к тому же отличным водителем: выжимал из машины предельную скорость, а когда приходилось сворачивать, делал это плавно, без рывков и резкого торможения.

Барт поджидал их в Рино. Сейчас, увидев, Уолкер вспомнил его. У Барта была наголо обритая голова, слегка осунувшееся лицо воскового цвета и выправка исправного служаки. Он воплощал собой образцовый тип армейского сержанта, каковым и являлся в действительности, о чем наглядно свидетельствовала его куртка цвета хаки, из рукава которой еще торчали нитки от срезанных нашивок.

Барт снял для них охотничий домик в шести милях от города и в миле от шоссе: чахлый лесок скрывал эту развалюху от всех любопытных глаз. В домике имелись две спальни и большая гостиная, отделанная деревянными панелями, с каменным очагом и голыми стропилами под крышей, что придавало ей вид подлинного охотничьего жилища. Хэнратти – пятый участник – прилетел днем раньше из Лос-Анджелеса, и Барт встретил его в аэропорту. В их распоряжении было две машины – "линкольн-континенталь" Харгита и "плимут", который Барт взял напрокат в Рино.

Хэнратти оказался изворотливым, как ящерица, парнем, успевшим уже трижды побывать за решеткой. Как выяснилось, он доводился свояком Эдди Барту, правда, сестра Барта развелась с ним, пока он отбывал свой второй срок. У Хэнратти было узкое, рябое, цвета сырой говядины лицо и нос крючком, как у чайника: весь он выглядел так, словно собран из каких-то остатков, плохо подогнанных друг к другу: толстые ноги и ягодицы, короткий торс, худые, как спички, руки и маленькая головка. Говорил он сквозь сжатые зубы, как все бывшие заключенные, цедя слова уголком рта, словно чревовещатель. С большим револьвером Хэнратти, казалось, никогда не расставался.

Именно Хэнратти, как оказалось, и предложил всю операцию. Его освободили из заключения восемь месяцев назад, и департамент досрочного освобождения помог ему получить работу на медеплавильном заводе в Сан-Мигеле. Неизменный ритуал выдачи наличности по четным пятницам привлек его внимание с самого начала. Хэнратти уже подумывал о том, как бы связаться с некоторыми своими сокамерниками, когда случайно наткнулся на бывшего свояка в казино Лас-Вегаса и в разговоре нечаянно проболтался про банк в Сан-Мигеле – держать язык за зубами он просто не умел, – после чего Барт представил его майору. Майор и возглавил операцию – это вышло само собой.

Итак, теперь все были в сборе. У Бараклоу имелись сделанные "полароидом" фотографии банка и улицы. В первую ночь в Рино все расселись вокруг кухонного стола, и майор посвятил их во все детали плана, как генерал отдает распоряжения своим батальонным командирам.

На следующий день Бараклоу повез Уолкера в аэропорт, чтобы показать ему один из самолетов, который они собирались задействовать.

– Мы намерены использовать два самолета, потому что они, возможно, сумеют засечь первый. Кто-нибудь может увидеть нас случайно, когда мы будем взлетать. Как только они догадаются, что мы улетели на самолете, то вообразят, что нам, кроме как в Мексику, бежать некуда. Тогда мы и утрем им нос. Мы поменяем самолеты – второй должен быть таким, чтобы он смог доставить нас в Канаду через границу с Айдахо. Мы уже присмотрели взлетную полосу в Британской Колумбии.

– Какой длины?

– Полоса? Четыре тысячи футов. Ее обычно использует для своих нужд одна из компаний по заготовке древесины. Она малость подзаросла травой, но сойдет. Я сам проверял на прошлой неделе. – Они сидели в "плимуте" возле взлетной дорожки, рука Бараклоу лежала на спинке сиденья. – Я думаю, следует предоставить выбор второго самолета тебе, – закончил Бараклоу.

У ангара стоял двухмоторный "апач".

– Где вы достали деньги, чтобы купить этот?

– Покупать – еще чего? Я арендовал его в Пасадине на вымышленное имя. Мы наняли пилота, чтобы он перегнал его сюда, и я пообещал ему, что мы обратимся к нему, когда он нам понадобится. – Бараклоу вытащил ключ из зажигания и открыл дверцу. – Ты, наверное, хочешь глянуть на самолет.

Уолкер вместе с ним направился к "апачу". Какой-то механик, работающий на "цессне", окинул их равнодушным взглядом и вернулся к своему занятию.

Машина смотрелась неплохо, но внешний вид сам по себе еще ничего не значит. Нельзя сказать что-нибудь толком о самолете, попинав ногой его шины.

– У тебя есть от него ключи?

Бараклоу вручил ему ключ, и Уолкер, забравшись внутрь, отпер бардачок во внутренней дверце и пролистал бортовые журналы. Машина налетала всего несколько часов после последнего ремонта. Но в этой махине примерно пятнадцать тысяч частей, и с каждой может что-нибудь случиться. Уолкер покачал головой:

– Мне бы хотелось попробовать самолет в воздухе.

– Завтра. Мы оформим на тебя документы, и сможешь сообщить диспетчеру, что ты и есть тот самый пилот, которого мы наняли в Лос-Анджелесе. А сейчас поговорим насчет второго самолета. Какой нам нужен, по-твоему?

Они обсудили этот вопрос и порешили на двухмоторном "биче".

– Если нам удастся арендовать такой.

– Ну а если не удастся, – заявил Бараклоу, – мы просто его угоним, что нам мешает?

* * *

Майор и Бараклоу раздобыли несколько ручных гранат и баллончик с газом "Мейс" с военного склада возле Сакраменто. Они заехали туда по дороге из Тахо, и майор выдал себя за инспектирующего офицера. Сержант Национальной гвардии, несший охрану, должен был проверять удостоверения личности и пропуска у всех проходящих на склад, но за годы службы в армии у него выработалась привычка вытягиваться в струнку при звуках голоса старшего офицера и беспрекословно подчиняться, поэтому Харгит и Бараклоу спокойно вошли внутрь, спрятали там гранаты и четыре баллончика с газом в брезентовую сумку военного образца и уехали, а сержант лихо отдал им честь при расставании.

В Солт-Лейк-Сити нашелся подходящий "бич", и Барт повез туда Уолкера, чтобы забрать самолет. Уолкер чувствовал себя неуютно в аэропортах – не дай бог встретится кто-то знакомый, – поэтому ходил опустив голову, а оформление всех документов предоставил Барту. Обратно они вернулись уже на "биче", посадив его на лужайку возле охотничьего домика. Барт отправился в город и подрядил грузовик-цистерну, чтобы привезти горючее и дозаправить баки "бича".

После полудня в среду – за два дня до намеченного срока – Бараклоу уехал из Рино на "линкольне", который они собирались использовать во время бегства и потом бросить. Уолкера это удивляло, пока Бараклоу не объяснил, что машина краденая. Они прогулялись как-то вечером по одному из богатых пригородов Эль-Пасо, отыскивая дома, где веселились большие компании. Отправляясь на гулянку, люди часто оставляют ключи в машинах, чтобы их могли отогнать, если они кому-то помешают. Харгит выбрал для себя большой новый "линкольн", и они угнали его в Лас-Крусес, перекрасили, повесили аризонские номера со старой развалюхи, которую Барт купил в Уилсоксе за сто пятьдесят долларов под вымышленным именем. Теперь документы на "линкольн" были в полном порядке, а дешевую старую машинку со снятыми номерами бросили на стоянке в Таксоне.

В конце концов, копы непременно найдут "линкольн" и, к удивлению своему, выяснят, что он принадлежит богатому врачу в Эль-Пасо. Казалось, это здорово веселило Бараклоу.

После того, как Бараклоу отбыл из Рино в Аризону, им оставалось только ждать, и для Уолкера это оказалось тяжким испытанием. До сих пор у него просто не находилось времени подумать. Все мысли его были сосредоточены на той части операции, в которой ему отводилась главная роль. Требовалось проложить курс на местных воздушных картах, да еще пришлось немало попотеть, чтобы достать карты Джеппесена, на которых были нанесены радиомаяки; надо было вычислить расход топлива в зависимости от веса, возможные направления ветров и скорости, разработать систему взлета и посадки и рассчитать минимальную высоту, при которой они не попадут на экран радара в Неллисе и в то же время пройдут достаточно далеко от магистралей и городов, чтобы люди с земли не заметили самолет. Не было ни малейшего резона давать копам шанс узнать их маршрут.

Но когда все это было продумано и оговорено в последний раз, осталось лишь думать о возможной неудаче, и ничего другого просто не лезло в голову.

В их плане было нечто нереальное. Ты слышишь о таких преступлениях, читаешь о них. Видишь в ночной телепрограмме одетого с иголочки добродушного пожилого человека и вдруг с удивлением узнаешь, что этот немолодой добряк и есть Вилли Саттон, известный грабитель.

"Но что же вас заставляло грабить банки, мистер Саттон?" – спрашивает ведущий. "Ну, Дик, знаете – там лежат деньги, видите ли". – И ты от души потешаешься над искрящимися юмором рассказами Вилли Саттона о том, как он брал банки: один раз переодевшись банковским охранником, другой – полицейским, а еще раз – водителем бронированного фургона. Но когда выключаешь телевизор и начинаешь шевелить мозгами, понимаешь, что самому Вилли Саттону особенно смеяться не над чем. Он провел две трети жизни в тюрьме.

Думать об этом было ой как невесело! Уолкер сам себе удивлялся – какого черта он встрял в такое дело? Целый вечер в среду и весь день в четверг он не мог избавиться от комка в горле и сухости во рту. По здравом размышлении их затея казалась просто абсурдной. Никто из них не знал ничего о банках, и единственным, кто имел опыт в преступных делах, был Хэнратти, но его уровень был куда ниже, чем у Вилли Саттона. Хэнратти до сих пор промышлял заурядным воровством, но его уже трижды ловили, и пятнадцать из последних двадцати трех лет своей жалкой жизни он провел за решеткой. И вот они собрались здесь: пилот без лицензии, три бывших солдата и вор-неудачник – в надежде заполучить миллион долларов чистоганом без единого выстрела. О чем тут говорить?

Три обстоятельства удерживали его от того, чтобы выйти из игры. Первое: Харгит и Бараклоу, как ни странно, казалось, знают, что делают. План ограбления выглядел вполне реальным, бегство обставлено со всей возможной изобретательностью, и майор настолько не сомневался в себе, что заражал уверенностью и остальных. Когда он говорил, что дело выгорит, нельзя было ему не верить: тут срабатывало и обаяние, и то, что Уолкер знал о его военных заслугах. Харгит проводил сложнейшие операции с неизменным успехом и, как правило, без особых потерь. Второе: если Уолкер попытается сейчас пойти на попятную, его, скорее всего, просто убьют – не могут же они оставить его на свободе при том, что он в курсе всех подробностей. Никто вслух не произносил ничего похожего на угрозы, но ситуация была слишком очевидной: отказавшись участвовать в операции, он подвергал свою жизнь еще большей опасности.

И третье: у него просто не было выбора. Он хотел денег – ему причиталось десять процентов, если дело выгорит, а это составляло около сотни тысяч долларов. С такими деньгами в правильно выбранной южноамериканской стране он купит молчание всех, кого нужно, обзаведется лицензией и всеми нужными документами, приобретет пару-тройку надежных самолетов и организует рабочую международную аэролинию. В каком-то смысле, как он с удивлением понял, его амбиции не так уж сильно отличались от амбиций майора. Каждый из них хотел денег не для себя лично, а для того, чтобы с их помощью найти себе дело.

В результате Уолкер пришел к выводу, что это его последний шанс ухватить удачу за хвост, и, несмотря на все свои панические размышления, решил идти до конца.

* * *

В четверг вечером – за девятнадцать часов до срока – майор собрал всех в отделанной панелями передней комнате для того, чтобы поднять дух своих "бойцов" перед началом операции. Уолкер, уже сумевший взять себя в руки, уселся на один из стульев и достал пачку сигарет из нарукавного кармана своей кожаной летной куртки. У него слегка побаливала царапина на подбородке – руки дрожали во время утреннего бритья – и дырка в зубе давала о себе знать, но в остальном он чувствовал себя на удивление хорошо: настороженный, готовый к действию, уверенный в себе и собранный, как футболист, ожидающий таранного удара соперника, но решивший удержаться на ногах во что бы то ни стало.

Закурив, он наблюдал, как майор расстегивает большой коричневый чехол и достает оружие, которым им придется воспользоваться.

– Винтовки их припугнут. Нам и надо, чтобы они боялись. Бараклоу и Хэнратти с винтовками войдут через переднюю дверь и заставят всех в зале вести себя тихо. Барт и я возьмем на себя охранников фургона; в руках у нас будут баллончики, поэтому в качестве оружия мы возьмем револьверы. Уолкер останется с машиной – ему оружие не нужно. Барт подкараулит охранников в заднем помещении банка, пока я не дам сигнал, и тогда, обогнув здание, вернется к машине. Я, как только мы управимся с охранниками, пройду в зал, а Стив Бараклоу, подойдет к перегородке с двумя вещмешками. Мы вдвоем набьем деньгами мешки, а Хэнратти останется у двери и будет держать всех в зале под прицелом. Есть вопросы?

Они уже обсуждали все это дюжину раз – сейчас все молчали. Уолкер видел, как толково майор распределил роли. Харгит рассудил, что самые слабые звенья в цепи – Хэнратти и Уолкер, на том основании, что до сих пор не имел с ними дела в боевой обстановке. Поэтому он оставил Уолкера в машине, где тот не мог наломать дров, а Хэнратти поставил в пару с Бараклоу, чтобы он ни на миг не оставался один. Сам Харгит решил заняться охранниками в задней комнате банка, поскольку это была самая сложная часть операции, и взял в напарники Барта, ибо тот имел столь же большой опыт боев в джунглях, как и сам майор. Этим двоим не составит труда управиться и с большим числом таких пентюхов, как эти провинциалы-охранники, никогда не нюхавшие пороху.

Что ж, Уолкер не имел ничего против отведенной ему роли. У него не было ни малейшего желания выступать на авансцене – его вполне устроило бы вообще остаться за кулисами.

Майор убрал оружие и застегнул чехол на "молнию".

– Вы все знаете, что успех операции зависит от быстроты наших действий. Они успеют поднять тревогу – этому мы помешать не сможем, – а потому в нашем распоряжении не больше четырех минут на то, чтобы проникнуть внутрь, взять деньги и скрыться. Но все получится в лучшем виде, если каждый выполнит свою задачу точно. Я не стану повторять, но, если кто-то из вас замешкается, его придется пристрелить, ибо мы не можем позволить себе роскошь оставить полиции такого свидетеля. Надеюсь, это ясно.

Его слова не были пустой угрозой: майор не стал бы тратить на это время. Все его действия диктовались логикой, и он не сомневался, что эта логика всем очевидна.

Уолкер ощутил, как по его спине пробежал холодок. Он с трудом мог поверить, что раньше, во Вьетнаме, взирал на Харгита с уважением и даже с восхищением – майор был тогда своего рода легендой. Сейчас этот человек казался ему просто бездушным.

И дело вовсе не в том, что Харгит изменился, думал Уолкер. Просто на войне у людей общий враг, и это сплачивает их в некое братство, хотя и подлинное, но временное, ибо оно порождено обстоятельствами. Сейчас обстоятельства изменились: Уолкер не взирал больше со стороны на подвиги Харгита, а стал их участником и начал понимать, почему те, кто служил под началом майора, так страшились его. Когда рядом Харгит, не стоит бояться врага – или полиции, как в их случае, – лучше бойся Харгита, ибо один неверный шаг – и ты покойник.

– Завтра к этому времени, – любезно сообщил майор, – мы будем лететь над горами Айдахо в Британской Колумбии уже богатыми людьми. Там возле посадочной полосы припрятаны три автомобиля. Бараклоу, сержант Барт и я возьмем причитающуюся нам часть денег и одну из машин. Две другие предназначены для Хэнратти и Уолкера, и лично меня не волнует, куда вы оттуда отправитесь. К тому моменту, как кто-либо из вас получит шанс влипнуть, мы трое будем уже на полпути в Африку. Но напоследок повторю вам вот что. В Аризоне все еще существует смертная казнь за убийство. Я не хочу трупов. Или даже просто пострадавших. Про деньги в конце концов забудут, но для убийства нет срока давности.

Тогда Уолкер не обратил на это предостережение особого внимания. Он меньше всего ожидал такого поворота событий.

* * *

Оказывается, операция едва не оказалась на грани срыва, но Уолкер узнал об этом лишь потом, из рассказа Бараклоу.

Тот проехал после полудня в четверг через Сан-Мигель, чтобы еще раз оценить обстановку. Все выглядело спокойным, и он отправился во Фридонию, чтобы провести ночь в мотеле. Едва ли стоило околачиваться ночью в Сан-Мигеле, поскольку кто-нибудь позже мог вспомнить, что видел его в городе, и Бараклоу счел разумным проделать несколько лишних миль и переночевать в другом месте. У него оставалась куча времени, чтобы в пятницу вернуться в Сан-Мигель, и Бараклоу рассчитал все так, чтобы прибыть в город не раньше чем за двадцать минут до срока, чтобы как можно меньше мозолить глаза, ожидая посадки самолета.

Однако, когда он вышел после завтрака из мотеля во Фридонии, "линкольн" не пожелал заводиться.

К тому моменту все остальные уже летели над Рино, а у Бараклоу не было рации, чтобы связаться с ними. Он несколько минут покопался под капотом "линкольна" и наконец выяснил, что барахлит бензонасос. Ничего серьезного, но требовалось время, чтобы отбуксировать машину на бензостанцию, да и после этого мало было надежды, что в этом городишке окажутся в наличии нужные запчасти.

В такой дыре нелегко достать автомобиль. Бараклоу провел почти час в бесплодных поисках и совсем уже было запаниковал, но в этот момент старый "бьюик", выкатив из-за деревьев, остановился у обочины и водитель беспечно вылез, оставив в машине ключи. Пройдя немного вперед, он завернул в кафе. Бараклоу последовал за ним и заглянул в окно: если тот просто зашел выпить кофе – тогда дело дрянь!

Однако мужчина надевал передник, чтобы занять место за стойкой.

Бараклоу вернулся к машине, забрался в нее и поехал к мотелю. Ему пришлось провести там десять нелегких минут: он припарковал "бьюик" за углом, где автомобиль был не так на виду, и в несколько приемов перегрузил все из "линкольна" в "бьюик", пытаясь при этом не выглядеть со стороны вором.

Проезжая через городок, пригибался как можно ниже, надеясь, что никто не обратит внимания на "бьюик" и не заметит сидящего в нем незнакомца.

Все обошлось благополучно, но к тому времени Бараклоу уже на двадцать минут выбился из графика, и ему пришлось гнать на предельной скорости – а тут его тормознул дорожный патруль.

"Я бы пристрелил этого копа, но у него в машине остался напарник. Да и вообще – не станешь же отстреливать всех полицейских по дороге".

По пути в Сан-Мигель он следил за телеграфными столбами, выбрал удобное место, перекинул веревку, привязал оба конца к "бьюику" и оборвал провода.

После этого Бараклоу погнал прямиком через Сан-Мигель, бросив взгляд на банк, когда проезжал мимо. Как раз подходило время ленча, и возле здания уже толкались небольшие группки рабочих. Они разойдутся к половине второго, а затем вновь соберется толпа часам к трем, когда начнется пересменок. Операция была назначена на два часа – самое удобное время.

Бараклоу на скорости взлетел на гребень холма, спустился в низину и тормознул напротив рощицы, выгнувшейся полумесяцем, которую майор присмотрел двумя неделями раньше. Он достал ножницы для резки проволоки и переносную циркулярную пилу, повалил сорок футов дорожного ограждения, после чего оборвал провода с помощью веревки, заехал в рощицу и спрятал машину за деревьями.

К тому времени отдаленный шум двух двигателей "апача" перерос в назойливый гул в ушах, и Бараклоу, вылезя из "бьюика", увидел, что самолет пронесся над шоссе, сбавил ход и стал описывать большой круг. Как назло, по дороге трясся грузовик с прицепом.

Самолету пришлось кружить минут десять, пока проехали грузовик и еще три машины. Затем Уолкер вышел на нужную высоту, пролетел туда-сюда над шоссе, чтобы убедиться, что на нем никого нет, и направил "апач" носом вниз. Самолет быстро развернулся и сел, хорошенько тряхнув пассажиров, но зато затратив минимум времени. Уолкер четко вычислил расстояние и, затормозив, ухитрился развернуть носовое колесо так, чтобы оно точно попало в брешь в ограждении. "Апач" вырулил подобно такси прямиком по низине, обогнул край рощицы и заехал в заранее приготовленное укрытие.

Бараклоу стоял возле "бьюика", подняв руку, зная, что остальные встревожатся при виде незнакомой машины. Когда все выбрались наружу, у них оставалось еще двадцать минут до того, как трогаться в путь, и Бараклоу поведал им свою историю.

* * *

В город машину вел уже Уолкер. Он остановился за квартал от банка, где Барт и Харгит вышли, неся каждый по сумке, в которых лежали маски из нейлоновых чулок и оружие, которым предстояло воспользоваться внутри банка. Уолкер проверил часы, чтобы определить, когда истекут семь минут – время, необходимое майору для нейтрализации охранников. Ожидая в машине, Хэнратти нервно ерзал, сопел и кашлял, словно был простужен, а Бараклоу мило болтал о всяких пустяках. Уолкер сидел весь в поту, поглядывая одним глазом на часы.

Если все идет по плану, майор и Эдди Барт сейчас должны уже стоять у задней стены банка, в узком переулке, натягивая маски и вооружаясь револьверами и "Мейсом". Знакомясь с положением дел в банке в две предыдущие платежные пятницы, они убедились, что задняя дверь не на замке: банковское начальство полагалось на восемь охранников бронированного фургона и вооруженного водителя, и поскольку они частенько выходили по очереди в кафе и магазины, позволило им не запирать дверь. Благодаря ситуации с дорогами банк не слишком-то озабочивался всякими мерами предосторожности. У Харгита и Барта было примерно пять минут на то, чтобы вывести охранников из строя и запереть в помещении.

Через шесть минут Уолкер хмыкнул и включил двигатель. Бараклоу и Хэнратти натянули чулки на головы и наклонились, пряча лица, пока Уолкер подрулил к фасаду банка. Пропустив двух случайных прохожих, они выскочили из машины с винтовками в руках. Бараклоу тащил еще пустые вещмешки.

Уолкер проследил, как они скрылись внутри, потом проехал полквартала до переулка, развернулся в нем и выехал вновь на улицу, направляясь тем же путем, но в обратную сторону. Остановившись на углу, он вылез из машины и отпер багажник, но поднимать крышку не стал, потом забрался назад в машину и включил двигатель на холостом ходу, чтобы слегка его прогреть. Судя по звуку, барахлила искра зажигания в одном цилиндре.

Уолкер попытался представить себе, что происходит внутри здания. Банк помещался в крепком кирпичном доме с небольшими окнами, закрытыми витыми решетками. Главный вход был устроен в полукруглом кирпичном контрфорсе, похожем на средневековую башню.

Винтовочный выстрел прозвучал приглушенно, но заставил Уолкера буквально оцепенеть. Он в ужасе уставился на дверь банка. Время тянулось бесконечно долго. Уолкер знал, что местным полицейским нужно примерно четыре минуты, чтобы добраться сюда, – система сигнализации выходила напрямую на пульт в помещении полицейского участка. Уолкер, весь взмокший, глянул на часы и поразился, увидев, что прошло всего три минуты. Двое людей не торопясь прошли мимо, и в голове Уолкера тут же возникла картина – четверо выбегают из банка и наталкиваются на прохожих. Выстрел все еще отдавался эхом в его ушах – ему захотелось вдруг бросить все, бежать куда глаза глядят – и черт с ними с остальными!

Затем они появились. Первым – Бараклоу. Рванув крышку багажника, он поспешно побросал внутрь вещмешки и открыл дверцу со стороны водителя.

– Будь хорошим мальчиком – подвинься. – Уолкер перелез на соседнее сиденье, и Бараклоу, втиснувшись в машину, перебросил через спинку назад ворох брюк, задев ими Уолкера по уху.

Барт возник из-за угла банка. Харгит спиной вышел из двери, пропустив вперед Хэнратти, который волок два раздувшихся вещмешка, как тюки с цементом, бухая ими о ступени; у майора на плече висел еще один вещмешок, винтовка болталась на сгибе руки. В масках они походили на пару монстров из фантастического фильма. Майор подождал у двери, держа ее под прицелом, пока Хэнратти доволочил мешки до машины и загрузил их в багажник, громко захлопнув крышку. Потом Харгит одним прыжком преодолел все ступени, бросился к машине, швырнул последний мешок на заднее сиденье, а сам втиснулся на переднее рядом с Уолкером. Хэнратти сел сзади, их с Бартом разделял вещмешок. Бараклоу дал газ, и машина рванулась вперед. Даже под маской было видно, как он бледен. Он поймал взгляд Хэнратти в зеркале.

– Идиот! – бросил он сквозь зубы. – У тебя что, руки чешутся, как дорвешься до пушки!

– Не снимайте перчаток! – приказал майор. – Не стоит оставлять здесь отпечатков пальцев.

На запястье Бараклоу прямо под шрамом бешено билась жилка.

– Это была конфетка, а не дельце – и угораздило тебя все испортить!

Уолкер резко обернулся к майору:

– Что, черт возьми, стряслось? Может, кто-нибудь все же объяснит мне, что случилось?

– Сейчас не до того. Потом узнаешь. Сержант, где сумка с шипами?

– Где-то на полу сзади, – ответил вместо сержанта Бараклоу.

– Я уже нашел ее, – сообщил Барт, опуская стекло с левой стороны. Они перевалили за гребень последнего холма и понеслись в низину. Харгит обернулся, высматривая, нет ли погони.

Хэнратти несколько раз молча открыл и закрыл рот, потом сумел выдавить:

– Проклятие! Я не хотел...

– Заткнись! – оборвал Барт; он с трудом поднял тяжелую брезентовую сумку, высыпая шипы на дорогу и стараясь по возможности утыкать ими всю проезжую часть.

– Самый низкий из всех и с самой здоровенной пушкой – ты хоть это-то успел заметить? – проговорил Бараклоу с презрением. – Хэнратти, за два цента я бы...

– Полегче, – оборвал майор.

– Как бы не так. Теперь нас всех могут притянуть за убийство.

– Никто не собирается попадать к ним в лапы, – возразил майор. – Идем точно по графику. И держи себя в руках.

– График может и сорваться, – заметил Уолкер. – Ты только глянь, какое небо впереди.

– Чепуха, – отозвался майор.

Сумка с шипами была пуста, и Барт выбросил ее за ненадобностью.

– Ну и что, много мы хапнули?

– Никто еще не считал, – ответил Бараклоу, – но куш хороший.

– Такой, как мы рассчитывали?

– Думаю, что да.

Уолкер почувствовал, как к горлу подкатывает комок. Значит, они это сделали. Он оглянулся через плечо на вещмешок на заднем сиденье между Бартом и Хэнратти. Хэнратти смахнул все брюки на пол и положил поверх него обе руки, словно боясь, что деньги у него отнимут. Его глаза горели лихорадочным блеском, и он судорожно хватал ртом воздух.

– И все-таки? – не выдержал Уолкер. – Выходит, кого-то убили, да?

Бараклоу в нескольких фразах изложил ему, что произошло. "Бьюик" тем временем миновал брешь в ограждении и, вздымая пыль, понесся по направлению к рощице.

– Этому нет никакого оправдания, – заключил Бараклоу. – Нервишки подвели – и он испортил все дело.

– Старый дурак сам во всем виноват, – подал голос Хэнратти. – Он попытался вытащить пушку... хотел стать героем.

"Бьюик", обдирая бока, протиснулся между деревьев и остановился возле самолета. Они распахнули дверцы, и Харгит распорядился:

– Заводи двигатели – мы будем переносить вещи.

Уолкер устроился в кресле и потянулся к рычагам управления. Времени для положенной предполетной проверки не было: он повернул тумблеры, приведя самолет в готовность, и включил подачу топлива. Двигатели завелись с выхлопами дыма, и Уолкер стал прибавлять обороты, удерживая машину на тормозах, пока фюзеляж, подрагивая, оседал под грузом вещей. Наконец он услышал, как захлопнулась дверца, и ощутил на своем плече руку майора, занявшего место второго пилота.

– Трогай! – приказал тот.

* * *

Сейчас они повернули в облет шторма, держась на такой высоте, чтобы не врезаться в горы и при этом не попасть в радиус действия радара в Неллисе. Временами машину немилосердно мотало из стороны в сторону. Кого-то – похоже, Хэнратти – подташнивало. Стрелка магнитного компаса бессмысленно болталась туда-сюда. Внезапно нисходящий поток повлек самолет к земле с такой силой, что у Уолкера засосало под ложечкой. Двигатели работали на полную мощь, топливная смесь была насыщенной до предела, но "апач" словно бы потяжелел и плохо слушался. Их снесло вниз более чем на пятьдесят футов, потом стрелка альтиметра снова поползла вверх за отметку "7" на шкале "тысячи", но это означало – семь тысяч футов над уровнем моря, без учета перепадов давления, вызванных штормовым фронтом, в то время как само плато располагалось на высоте четырех тысяч футов, да еще горы вздымались над ним на восемь тысяч. Уолкер хотел набрать еще несколько тысяч, прежде чем свернуть к острым, как лезвие бритвы, горным гребням. У него не было уверенности, что "апач" с таким весом на борту сможет подняться до нужной высоты и удержаться там, но оставалось либо пробовать сделать это, либо повернуть на юг вместо севера, а юг – шоссе, аэропорты, радар в Неллисе, а главное – полиция...

Уолкер взглянул на приборы – баланс топлива в баках был нарушен: по правому борту горючего оказалось больше, чем по левому, поэтому он переключил подачу с левого на правый бак. Ему тут же вспомнилось, что резьба на пробке правого бака показалась ему не слишком надежной, когда он завинчивал ее после заправки в Рино. Но тогда ему подумалось, что и так сойдет. Речь шла о трех-четырех часах полета, а там черт с ним, с этим самолетом – пусть хоть развалится на части. Но теперь... Уолкер подался вперед, стараясь не задеть рычаги, и из-за плеча майора бросил взгляд на правое крыло... Струйка серо-белой жидкости вытекала из бака.

Бараклоу, сидевший возле иллюминатора позади майора, протер стекло и произнес натянутым голосом, в котором звучал страх:

– Мы теряем топливо.

Майор резко обернулся:

– Что?

– То, что слышал, – выдохнул Уолкер, торопливо включая подачу топлива из левого бака и перекрывая подачу из подтекающего правого. Устранив крен, он вновь подался вперед, чтобы посмотреть на крыло.

– В чем дело, приятель? – окрысился майор.

Но топливо продолжало вытекать: видимо, сорвало пробку. А струя горючего стекала прямиком к горячей выхлопной системе...

Дело – дрянь! Уолкер снова защелкал тумблерами – выключил по правому борту электропроводку, магнето и пропеллер, – самолет резко повело вправо, и Уолкеру пришлось нажать до отказа руль поворота и повернуть штурвал влево, чтобы выровнять курс.

Хэнратти застонал, Эдди Барт разразился ругательствами, и Уолкер увидел, как побелела рука майора, вцепившаяся в сиденье.

Самолет летел на одном двигателе, и горы впереди представляли слишком явную угрозу для так и не сумевшей набрать нужную высоту машины. Горючее продолжало вытекать из бака, и его там оставалось еще много.

Майор схватил Уолкера за руку:

– Капитан...

– Заткнись! – Отбросив руку Харгита, он положил машину на крыло, чтобы видеть землю внизу.

– Что ты делаешь?

– Ищу место для посадки.

* * *

– Да ты никак спятил!

– Майор, у нас нет выбора.

– Не впадай в панику. Двухмоторный самолет полетит и на одном двигателе... всякому школьнику это известно.

– И каждый школьник знает, что произойдет, когда горючее попадет в раскаленную выхлопную трубу в разреженном воздухе, заряженном статическим электричеством. Если мы сумеем сесть до того, как это крыло загорится, считай, нам повезло!

Уолкер не стал добавлять, что в любом случае горючего, оставшегося в левом баке, едва ли хватит на то, чтобы пролететь на одном двигателе хотя бы пятьдесят миль.

Земля внизу кренилась, потом выравнивалась вновь, надвигалась с пугающей быстротой, ощетинясь своими холмами. Хэнратти тихонько вскрикивал от страха. Уолкер, экономя горючее, дал машине самой развернуться правым бортом и направил ее к низине. Позади него Бараклоу спросил:

– Как насчет того шоссе?

– Слишком далеко. Мы от него к северу миль на сорок.

– Никаких шоссе, – сказал, как отрезал, майор. – Думай головой.

Они летели на высоте около двух тысяч футов, и "апач" носом кверху с трудом прокладывал себе путь через турбулентность. Загорелся красным индикатор потери скорости. Надо срочно добрать ее. Закрылки вниз на полную.

– Видишь эти ручки?

Майор проследил за пальцем Уолкера.

– Когда я скажу тебе – тяни!

– Что это?

– Выпуск шасси. У меня руки будут заняты.

Холмы внизу кончились, уступив место древесной поросли.

По крыльям прошла слабая вибрация – и самолет накренился: они вновь пересекли границу штормового фронта. Уолкер одним глазом все время поглядывал на правое крыло – пока никаких признаков пламени.

– Если кто-нибудь знает, как надо молиться, то сейчас для этого самое время.

Ему ответил Бараклоу:

– Если ты хотя бы наполовину такой ас, каким себя воображаешь, то доставишь всех нас на землю целыми.

* * *

Небо словно состояло из двух половинок: черные штормовые облака к западу и чистейшей синевы кобальт – к востоку. В самолете было холодно – и никаких разговоров, только надрывный гул левого двигателя. "Апач" летел на высоте не более пятисот футов, и возле кабины по правому борту вспыхивали языки пламени. Ветер сбивал их, и на миг они исчезали.

Уолкер высматривал ровное место без валунов и промоин. Солнце пряталось за тучами, и в тусклом свете трудно было разобрать, что там внизу.

Пламя вновь вспыхнуло, и Уолкер включил огнетушитель по правому борту. Он услышал шипение пены, но не стал смотреть. Теперь это уже не имело значения. Из-за того, что работал только левый двигатель, самолет все время кренился и терял направление. Машина все еще держала полетную скорость, но в любой момент могла войти в "штопор".

– Вон там есть площадка, – выдохнул майор, – ровная, как гладильная доска.

– Не обманывайся. Это мягкая глина. А вот это, пожалуй, подойдет. – Уолкер в последний момент вывел самолет из пике, но их всех едва не выбросило из кресел.

– Ты что, хочешь угробить всех нас? – прошипел Бараклоу.

– Заткнись! Рычаг вниз – тяни!

Уолкер едва справлялся с управлением. Его уши уловили скрежет и глухой стук выпускаемого шасси. Работающий на пределе возможностей левый двигатель содрогался от перебоев.

– Закрепляй!

Земля медленно приближалась, и машина начала крениться, заходя на начало спирали; на высоте семидесяти пяти футов он резко отключил подачу топлива и зажигание и остановил винты. Воцарилась полная тишина – лишь ветер свистел на крыльях. "Если врежемся, то от нас и мокрого места не останется", – пронеслось в голове Уолкера.

Куртины деревьев оказались внушительнее, чем они выглядели с воздуха. Тихие языки пламени вновь начали выбиваться из двигателя. Уолкер направил нос машины вниз, манипулируя рулем поворота, чтобы сбавить скорость, и подумал: "Я захожу на посадку слишком быстро..." Они проскочили первую сотню футов, и теперь впереди возникла промоина. Уолкер в последний момент успел задрать нос самолета вверх, втянуть в гнездо на брюхе самолета переднее колесо: иначе он просто перекувырнулся бы и сплющил их всех в лепешку. Какое-то время вообще не доносилось ни единого звука, потом раздался треск сучьев, земля была теперь совсем рядом, оставалось только последнее касание, прыжок, и... Уолкер отчетливо увидел серую взлетную полосу в Портленде, оказавшуюся вдруг у него над головой, когда он переворачивался в старом "Ди-Си-Би", – и зажмурил глаза.

...Самолет врезался в землю главным шасси и подпрыгнул, высоко задрав нос и скользнув хвостом по кустам. На миг он вновь поднялся в воздух, затем сел – и они не вылетели из кресел только потому, что были пристегнуты ремнями. Деревья побежали им навстречу, обступая самолет. Правое крыло было охвачено огнем, колеса цеплялись за корни и камни, расшатывая заклепки в обшивке; какая-то здоровенная ветка царапнула по всей длине фюзеляжа. Промоина впереди приближалась с ужасающей быстротой, поэтому Уолкер вдавил в пол кабины правый ножной тормоз, заставив машину вертеться на месте. Она сделала два полных оборота и попыталась воткнуться крылом в землю – Уолкер решил, что и впрямь они вот-вот перевернутся... И тут самолет осел и замер на одном шасси, упершись крылом в землю, окутанный облаками им же поднятой пыли.

Уолкер сидел, жадно глотая ртом воздух, потом потянулся к ручке огнетушителя и начал качать. Пена затушила пламя по правому крылу.

Бараклоу хрипло молился.

* * *

Уолкер отстегнул ремни и начал проверять – все ли кости целы.

Майор ровным голосом заметил:

– Так себе посадка, мистер ас.

– Да уж повезло, – невпопад ответил Уолкер и вдруг обнаружил, что ухмыляется как идиот. – Майор, любая посадка, после которой можете уйти своими ногами, считается удачной.

Бараклоу уставился на него мутными глазами:

– Уйти – но куда?

Глава 3

Какой-то городской полицейский сидел, скрестив ноги в углу, рассматривая веревку, подобранную на шоссе возле оборванных проводов. На полу вокруг него были разложены и другие предметы – улики.

– Сколько сейчас времени? – осведомился Бак Стивенс.

– Без двадцати четыре, – ответил Вашмен. Прошло около полутора часов с тех пор, как они обнаружили брошенный "бьюик".

– Проклятие!

– Терпение, белый человек!

Стивенс полыхнул на него глазами:

– Похоже, тебе все до лампочки?

– Нет. – Он думал о старом Джаспере Симали. – Просто не стоит тебе так уж горячиться, Бак.

Спутанные провода от микрофона рации лежали на захламленном письменном столе. Вашмен стоял возле окна, опершись локтем сверху на коричневый сейф. Джейк Каннингем, весь обмякнув, сидел за столом, подперев подбородок рукой, и следил за Стивенсом, который сердито мерил шагами кабинет. Веснушчатое лицо Каннингема ничего не выражало.

Динамик рации начал потрескивать – на связь вышел диспетчер дорожного патруля в Кингмене. Из-за приближающейся бури слышимость была хуже некуда. Вашмен подошел к столу, взял микрофон, нажал кнопку "прием" и начал говорить и слушать. Новостей не было. Гражданский воздушный патруль поднял по тревоге самолеты в трех штатах, и поступило сообщение с радара в Неллисе о том, что на короткое время на их экране возник "зайчик", а затем исчез где-то в горах в восьмидесяти милях от Сан-Мигеля. Возможно, ионизированное облако – буря частенько играет такие шутки с радарами.

– Агент из ФБР еще не у вас? – поинтересовались по рации.

– Ответ отрицательный, – сообщил Вашмен.

– Организуйте встречу. Он должен был уже приземлиться в Кейнабе – вылетел на "лире" из Финикса и далее до Сан-Мигеля добирается вертолетом.

– Ума не приложу, что он думает сделать такого, чего мы еще не сделали.

– Просто сотрудничайте с ним, Сэм. Нам не хватает еще заиметь недругов в этом департаменте.

– Ну, я не собираюсь плясать под его дудку.

– Хотя бы не ставь ему палки в колеса. Да вот еще... Бен только что передал мне: мы добыли данные на этот самый "бьюик". Машина принадлежит малому по имени Суини, который содержит кафе во Фридонии. Он даже не знал, что у него увели машину, пока Бен не позвонил ему.

Да, существенная помощь – ничего не скажешь!

– А как насчет Бараклоу?

– Из Вашингтона – ничего. Мы послали телекс ребятам, которые ведают военными досье в Сан-Луи. Может, накопаем на него хоть что-нибудь, если он когда-либо служил в армии.

Возможно, это и была ниточка – долгий, трудный путь: выяснить биографию Бараклоу, выйти на всех его знакомых и постепенно с помощью ФБР воссоздать картину преступления. Но на это могли уйти месяцы. Пока же прошло не более полутора часов с тех пор, как бандиты покинули банк. Как говорится, по горячим следам...

– Пока все! Даю отбой, – донеслось из рации.

Вашмен положил микрофон и вернулся к окну.

Стивенс с вызовом вперил в него взгляд:

– Что толку протирать здесь штаны, надо действовать – только вот не знаю как.

За столом Каннингем подобрал карандаш и начал рассеянно играть им, как ребенок.

Из Вашингтона – ничего. Мы послали телекс в ФБР. Двое помощников констебля все еще опрашивают в банке свидетелей. Это добавит новые подробности к уже имеющимся сведениям, но у Вашмена было чувство, что овчинка выделки не стоит. Этой шайке в сообразительности не откажешь – они предусмотрели все до тонкостей, если не считать чистого невезения: один из них засветился на превышении скорости. Но все равно – где-то они должны быть!.. Почему никто до сих пор не засек самолет? Может, они, в конце-то концов, и не улетели особенно далеко. Возможно, они сообразили, что их легко будет обнаружить, если они долго пробудут в воздухе? Нельзя исключать, что все это окажется блефом, и они просто сели минут через пятнадцать лета на заранее подготовленной полосе возле какого-нибудь ранчо и спрятали самолет в амбаре? А теперь сидят в доме в пятидесяти милях отсюда, подсчитывая добычу и посмеиваясь?

Или же они решили рискнуть и пытаться пробиться через приближающийся буран. Затея опасная, но игра стоит свеч: лучшего способа скрыться не придумаешь – а если пилот ас?..

Слишком много "если" и "может быть". В такой ситуации остается только ждать.

Зазвонил телефон – и Бак Стивенс дернулся. Каннингем снял трубку, буркнул что-то, выслушал, буркнул снова и дал отбой.

– Они восстановили телефонную связь с востока. На другом конце работы пока еще продолжаются.

Хоть немного, но легче. Вашмен поинтересовался:

– Не возражаешь, если я попытаюсь дозвониться до Флага?

– Служебный звонок?

– Личный. Я же исправный налогоплательщик.

– Ладно, звони! – Каннингем встал и начал выбираться из-за стола. Вашмен прошел мимо Стивенса, выглядевшего при этом, как разъяренный бык Брахмы, и занял место Каннингема во вращающемся кресле. Он снял трубку, дождался гудка и начал набирать коричневым пальцем номер на диске.

– "Моголлон гифт шоп"! Чем могу быть полезна?

На лице Вашмена отразилось разочарование.

– Хэлло, Филлис, это Сэм.

Голос женщины стал холодным:

– Лайзы сейчас нет.

Он и так это знал. Будь там Лайза, она бы сама подошла к телефону. Ее невестка лишь время от времени появлялась в магазине.

– Она скоро вернется?

– Ну, она пошла покупать свитер. Я пока тут заменяю ее. Понятия не имею, когда она придет. – Филлис недолюбливала Вашмена и говорила сухо.

– Передай Лайзе, что я, возможно, этой ночью не смогу вернуться во Флаг. У нас тут небольшая заварушка...

– Я только что слышала об ограблении. По радио.

Ему не хотелось говорить на эту тему. Особенно с ней.

– Может быть, появлюсь завтра – точно не знаю.

– Я скажу Лайзе, что ты звонил. – Она помолчала, затем вежливо добавила: – Будь осторожен, Сэм. – И повесила трубку. Филлис всегда соблюдала приличия и сейчас не сказала того, что явно имела в виду: "Надеюсь, ты свернешь себе шею, краснокожий". Да, семейство Лайзы не порадуется ее замужеству!

Впрочем, какое ему дело до ее родни. Он ясно видел Лайзу, представлял себе ее движения, выражение лица, позы, слышал ее голос и ощущал теплоту молчания, так много говорившего и ему, и ей.

Вашмен сунул руку в карман и сжал небольшой бархатный футляр с кольцом.

Бак Стивенс записывал события последнего часа в свой дневник. Он исписал не один лист. В делах подобного рода приходится даже писать отчеты по поводу уже составленных отчетов. Наконец он захлопнул тетрадку и прорычал:

– Будь все проклято!

– Не дергайся, – отозвался Джейк Каннингем. – Смотри на вещи проще! – Сам Каннингем воспринимал случившееся в ином свете: его выдержке мог бы позавидовать любой, и первое, о чем он позаботился, это о том, чтобы всем стало ясно, что банк ограбили не по его, Джейка Каннингема, вине. С осмотрительностью, вырабатывавшейся годами, он делал все, чтобы дотянуть до пенсии и, выйдя в отставку, доживать свой век в покое и тиши уютного домика в Южной Аризоне.

Послышался шум подлетающего вертолета, и Вашмен спросил:

– Как ты полагаешь, они знают, где посадить эту штуковину?

– Все пилоты в Кейнабе мастера своего дела, – ответил Каннингем, потянувшись за шляпой. – Пожалуй, пора идти встречать.

* * *

Сотрудник ФБР появился из дверцы вертолета и пригнулся, чтобы пройти под замедляющими вращение лопастями винтов. Солнце скрылось, и стало очень сумрачно, на голой верхушке холма дул пронзительный ветер, хотя до вечера было еще далеко. На медеплавильном заводе и в городе уже начали зажигаться огни. Бак Стивенс поглубже прятал руки в карманы и постукивал одной ногой об другую от холода. Он произнес краем рта:

– Гляньте-ка на этого типа в маске. Он выглядит так, словно тащит пушечное ядро.

– Иссякни! – цыкнул Вашмен.

У фэбээровца был красивый загар, к которому подошли бы волосы с пробором и фрачная пара, однако он по правилам своего ведомства носил серый костюм с платочком в нагрудном кармашке, белую рубашку и неяркий галстук. Новые кожаные ботинки блестели – даже на подошвах, мелькавших перед глазами, пока он выбирался из вертолета, почти не было царапин.

Кто он такой, становилось ясно с одного взгляда. ФБР предписывает всем своим сотрудникам, как одеваться и штампует их, словно печатные копии. Короткая стрижка, но не ежик. Гладко выбритый, с небольшими бачками, края манжетов ровно на четверть дюйма выглядывают из рукавов пиджака. А сам пиджак такого покроя, чтобы легко было добраться до сбруи с пистолетом 38-го калибра, хранящимся в кургузой кобуре под мышкой.

Рот его был сжат в тугую складку, как щель для монет в игральном автомате, что должно было означать недоверие ко всем и вся, но, улыбаясь, он показывал два ряда ослепительно белых зубов – бюро набирает своих агентов из университетов – сплошь бухгалтеры и адвокаты – и учит их "выглядеть и вести себя как джентльмены". Этот смотрелся молодым и едким, как уксус, будто бы и впрямь был докой в своем деле настолько, насколько казался уверенным в себе и безапелляционным.

– Я Пол Вискерс. Специальный агент. – Он держал открытый бумажник с удостоверением в левой руке.

– Сэм Вашмен.

Пожатие Вискерса было чисто символическим – возможно, он не любил, когда к нему прикасаются.

– Это Джейк Каннингем, здешний главный констебль.

– Весьма польщен встречей с вами, – уверил Каннингем.

Вашмен обратился в другую сторону:

– И патрульный Стивенс. Мой напарник.

– Он? – уточнил Вискерс и обменялся рукопожатием со Стивенсом. – Отлично... просто отлично. – Он повернулся – сама деловитость, убрал бумажник в карман и торопливо потер руки, чтобы отогреть их. – Это ваша машина вон там? Может, мы укроемся в ней от ветра, и вы введете меня в курс дела.

По пути к машине Джейк Каннингем произнес:

– Мы не были уверены, захотите ли вы сначала проверить банк или же отправитесь сразу туда, откуда они отбыли на своем аэроплане?

Они забрались в машину и плотно захлопнули все четыре дверцы. Стивенс включил зажигание и медленно повел машину по хрустящему гравием пологому спуску. Специальный агент задал несколько вопросов для начала. Вашмен ожидал, что им светит долгий и нудный пересказ всего случившегося, но вопросы Вискерса были логичными и по существу – свою работу он знал. Ответы выслушивались скептически и без эмоций. Каннингем из-за этого, видимо, чувствовал себя неловко: главный констебль любил пространные объяснения и все свои откровения предварял словами: "Ну, сэр, скажу я вам", но Вискерс неизменно обрывал его, прося быть ближе к делу, а сам Каннингем смущенно бормотал на все, что говорил фэбээровец: "Да, сэр, угу!" Наконец Вискерс обратился к Вашмену и выслушал его рассказ. К тому времени, когда они выехали на главную улицу, картина в общих чертах была уже ясна, и Вискерс предложил:

– Давайте пока проскочим банк. Главное – попытаться схватить беглецов прежде, чем они получат свободу маневра. Где у вас центр связи?

– В участке, – заявил Каннингем.

Стивенс свернул за угол. Вискерс меж тем продолжил:

– Мы должны накрыть грабителей, и накрыть быстро. В деле, подобном этому, очень важно дать общественности наглядный урок, показать, что правосудие не дремлет и преступление себя не оправдывает.

Этот пафос был не слишком уместным, и Вашмен с трудом удержался от улыбки. То, что агент ФБР, судя по всему проработавший уже несколько лет, верит в подобные лозунги, не укладывалось в голове, но как раз такого типа людей ФБР и вербует в свои ряды: эти ребята еще с детства воображали себя Робинами Гудами.

Машина притормозила позади припаркованного автомобиля Каннингема, и они прошли в здание. Еще в дверях Вискерс заявил:

– Я хочу попытаться скоординировать поиски. Полагаю, вы уже связались с представителями гражданской авиации и силовыми подразделениями в Юте и Неваде?

– Более или менее. – Каннингему было явно не по себе. – Видите ли, у нас здесь в действительности нет центра связи в вашем понимании.

Вискерс окинул взглядом комнату. Старые передатчики громоздились в углу на старом кухонном столе, и шнуры от микрофонов тянулись к письменному. Помощник-констебль, сидящий у рации, кивнул им и сообщил:

– Ничего не поступало за время вашего отсутствия, шеф.

В этот самый момент зазвонил телефон, и Бак Стивенс, который стоял ближе всех к аппарату, схватил трубку: "Полиция".

При первых же словах Стивенс напрягся и посмотрел на Вашмена. Взгляды всех обратились к стажеру. Стивенс слушал внимательно, два или три раза делал по ходу замечания и наконец проговорил:

– Обождите секунду. – Он опустил трубку и прикрыл ладонью микрофон. – Патрульная воздушная служба в Кейнабе. Один из их разведчиков заметил разбитый самолет в предгорьях, в девяноста милях к западу отсюда. Может быть, это они?

Вискерс быстро прошел мимо Каннингема и взял у Стивенса трубку:

– Специальный агент ФБР Вискерс на проводе. Ваш разведывательный самолет все еще в том районе? Вы можете с ним связаться?.. Запросите – есть ли, по его мнению, шансы, что кто-то уцелел в этой аварии. Я подожду... Да?.. Понимаю. Ну и как это выглядит сверху? Самолет разбился или это больше похоже на вынужденную посадку?.. Ясно. Теперь, если не трудно – спросите: думает ли он, что они могли уйти оттуда?.. Да, я все еще на проводе. Что-что?.. Хорошо, хорошо. Попросите его внимательнейшим образом исследовать местность вокруг и попытаться засечь признаки какого-нибудь движения на земле. А сейчас не сообщите ли вы мне координаты? – Вискерс поднял голову, повернулся, поднял брови на Каннингема и произнес вполголоса: – Дайте мне карту. – Затем, зажав плечом трубку, схватил карандаш и начал записывать цифры на календаре в медной рамке, лежащем возле телефона. Каннингем начал лихорадочно рыться в ящиках письменного стола.

Вашмен глянул на Бака Стивенса и с удивлением заметил на его лице тревожное нетерпение – он сжимал и разжимал кулаки.

Вискерс говорил в трубку:

– Это отлично... просто отлично. Надо направить в этот сектор все самолеты и вертолеты, которые смогут совершить посадку в темноте. Мы прочешем весь район. Можете вы связаться с Лас-Вегасом, Неллисом и Кингменом и передать им эти инструкции от моего имени?.. Буран не настолько опасен, раз ваш патрульный самолет все еще там... Понимаю. Ладно, действуйте по своему усмотрению. Какой у вас номер телефона?

Когда Вискерс положил трубку, Каннингем уже раскладывал карту дорог штата на письменном столе. Вашмен бросил взгляд на координаты, нацарапанные впопыхах Вискерсом, и ткнул в карту пальцем:

– Где-то здесь. – А сам подумал: "Ладно, теперь-то я до вас доберусь. За старину Джаспера".

Карта была не слишком подробной, и Вискерс тут же спросил с раздражением:

– Это что, лучшее, что у вас есть?

Каннингем сглотнул:

– Ну, сэр, я...

– У нас есть топографическая карта округа в машине, – вмешался Вашмен. – Бак...

– Обождите, – прервал Вискерс. – Мы пойдем все. Я воспользуюсь вашей рацией в машине, по дороге на место. Не будем же тратить времени.

Вашмен смахнул воображаемую слюну из уголков рта большим и указательным пальцами и обождал, пока Вискерс не дошел до середины комнаты.

– Вам сперва надо взять кое-какие вещи.

Вискерс остановился.

– Что? – В его голосе прозвучал металл.

– Нельзя путешествовать в этих краях налегке.

– Патрульный, вы отнимаете у меня время. Что вы имеете в виду?

– Вам понадобится джип. Запас еды и кое-что из теплой одежды. Ружья. Три или четыре портативные рации. – Он глянул на ноги фэбээровца. – Пара сапог тоже не повредят. – Затем повернулся к Джейку Каннингему: – Сейчас не время умничать, поэтому ответь мне прямо. В этом городе должны быть браконьеры, промышляющие по ночам, и ты наверняка их знаешь. У некоторых из них есть приборы для ночного видения... Я хочу один.

Каннингем потер рукой щетину на подбородке. Она шелестела как наждачная бумага.

– Сдается мне, я смогу добыть такой приборчик.

Во взгляде агента ФБР трудно было прочесть что-либо.

Каннингем и его помощники отправились за одеждой и вещами. Вашмен осматривал ружья из пирамиды. Вискерс названивал по телефону, налаживая через диспетчера патрульной дорожной службы и окружное отделение ФБР в Финиксе связь с координаторами служб патрульной полиции в трех городах и шерифами двух округов Невады и одного – Юты. Вискерс умел распоряжаться, и его приказаниям нельзя было отказать в разумности.

– Пусть дорожная полиция перекроет на шоссе все въезды и выезды и выставленные посты остаются там до дальнейших распоряжений... Направьте на розыски все самолеты, какие сможете поднять в воздух, и пусть они обыскивают каждый дюйм, пока не станет совсем темно. Грабители идут пешком, если, конечно, они вообще могут идти... Я сам туда собираюсь, но на это уйдет не меньше часа. Пилот моего вертолета отказывается доставить меня туда: он говорит, что шторм подошел слишком близко к тому месту. Не буду же я силой заставлять его лететь.

Вошел Бак Стивенс с охапкой курток, перчаток и сапог:

– Вот, разжился кое-чем. Примерьте, что вам подойдет.

Вискерс все еще говорил по телефону – очевидно, со своим начальством в Финиксе.

– Да, сэр. Я думаю, нам следует собрать все описания, которые можно получить на месте, и передать их для опознания в Вашингтон. Возможно, там установят личности этих людей. Мы используем все ниточки – модус операнди, опрос пилотов двухмоторных самолетов, доступ к военным складам с химическим "Мейсом", след от брошенного "линкольна" во Фридонии, где был похищен "бьюик", – по последним данным, "линкольн", видимо, принадлежал преступникам. Скорее всего, конечно, он тоже краденый, но попытаться потянуть за эту ниточку стоит. И я бы хотел просить помощи у вас, как только вы сможете выделить людей. Нам надо ознакомиться с показаниями свидетелей и проверить всех недавно уволившихся рабочих и служащих – кто бы ни планировал ограбление, он должен был знать здешнюю ситуацию досконально, а в таких случаях частенько имеется наводчик. Хорошо бы направить сюда как можно скорее бригаду криминалистов: местные ребята попытались снять отпечатки пальцев, но здесь паршивое оборудование, да и кадры оставляют желать лучшего... Да, сэр, я понимаю, что это дороговато, а может, и излишне, но ведь речь идет о крупной сумме наличных денег... Проследить по номерам купюр? Я так не думаю. Это нелегко. По словам здешнего констебля, у них есть только список номеров крупных банкнотов, а всем известно, как легко их сбыть в других странах...

Вашмен остановился, прислушиваясь. Вискерс действовал в классическом стиле. Он знал основные правила, владел ситуацией и хотел незамедлительно начать действовать. Но во всем этом было одно слабое место: регулярные части нередко оказываются бессильны перед партизанами-террористами. Компьютеры и современные достижения криминалистики хороши для крупных городов, но едва ли пригодятся в глуши, где бушует высокогорный снежный буран.

* * *

Черные клубящиеся тучи смотрелись пугающе, и они ехали прямиком туда. Каннингем вел джип, позаимствованный у компании, остальные ехали в патрульной машине. Вашмен, пока суть да дело, прилаживал на себе обшитую овчиной куртку. Доехав до места, где, по его мнению, надо было сворачивать, он остановился:

– Здесь.

Мимо с урчанием проехал тяжело груженный грузовик. Джип притормозил позади их машины; его движок работал на холостом ходу. Каннингем вылез наружу, оставив брезентовую дверцу открытой, и стоял, глядя куда-то в пространство. Лицо его не выражало ничего.

Вискерс взял командование на себя:

– Констебль, вы останетесь здесь на шоссе в патрульной машине. У вас будет рация и портативный радиопередатчик. Вы остаетесь единственным связующим звеном между мной и остальными участниками поисков, так что не зевайте. Я на вас надеюсь и уверен – вы справитесь.

Вашмен втайне позабавился, наблюдая за этой сценой. Вискерс, должно быть, вычитал в каком-то пособии, что нелишне малость подольститься к местным офицерам, дабы заручиться их поддержкой, но у него это слишком напоминало волка в овечьей шкуре, и старый Джейк не клюнул на такую грубую приманку – он просто стоял и таращил глаза на Вискерса, словно ожидая официального распоряжения.

Это вывело Вискерса из себя – и он поинтересовался совсем другим тоном:

– Вы знаете, как работать с рациями, надеюсь?

– Да.

– Ну и прекрасно. Тогда нам пора.

Они забрались в джип. Вашмен – на водительское место, Стивенс – назад с рюкзаком и переносным радиопередатчиком. Вашмен вручил Вискерсу сложенную карту:

– Вам придется быть лоцманом. Следите за компасом.

Прибор в черном пластиковом корпусе был укреплен у основания лобового стекла. Джип со скрежетом съехал с насыпи. Там Вашмен свернул на север от шоссе и стал продираться через кустарник с такой скоростью, что все в машине и она сама заходили ходуном.

– Нет нужды вытрясать из нас все потроха, патрульный.

– А вы предпочитаете оказаться на месте когда стемнеет?

Вискерс прочистил горло.

Пыль взметнулась столбом, и из кустов взлетела стайка серых крапивников. Чуть погодя Вискерс произнес:

– По-моему, следовало бы взять на несколько градусов левее... вон туда.

Он указал направление, и Вашмен выровнял курс, виляя между редких кустов, кактусов и верблюжьих колючек. Горы едва виднелись в подступившем сумраке. Вискерс следил за компасом и держал палец на карте, сдвигая его время от времени, чтобы отметить, как ему казалось, их новое местоположение.

– Здесь у подножия холма показано ранчо. Что это, по-вашему?

– Ранчо "Монументальная скала". Заведение для туристов – отсюда они верхом, со вьючными лошадьми отправляются в горы на сафари.

– Сафари?

– На горных козлов, антилоп и пум.

– Я так понимаю, что вы это не одобряете?

– Охотиться на животных, которых и так осталось мало, с мощным ружьем, снабженным оптическим прицелом, – это не то, что я называю спортом.

– Понимаю. А как вы это называете?

Вашмен кинул на фэбээровца быстрый взгляд:

– Я полагаю, вы любите охоту?

– Я охотился несколько раз. В Нью-Джерси.

– Так вы сами оттуда?

– Да. Леония, Нью-Джерси. Вы бы изумились, увидев, сколько там оленей. Если б не охота, они съели бы там всю зелень на корню.

Бессмысленно было затевать спор по этому поводу, и Вашмен подумал, что лучше закрыть эту тему, но Вискерс решил иначе.

– Видите ли, я люблю оленину.

– О большинстве участников охоты такого не скажешь.

– Я понял вас. Охотнички того типа, что хотят непременно повесить оленьи рога над камином.

– Боюсь, что и это их мало привлекает. Просто любители пострелять во все, что двигается.

– Ну, этот примитивный инстинкт живет во всех нас, не так ли? – заметил Вискерс. – Большинство людей корпят весь год за письменным столом и не имеют возможности проявить свою мужскую натуру. А мужчина по сути своей охотник-убийца – палеонтологи давно уже доказали это.

Вашмен постарался, чтобы голос его звучал как можно дружелюбнее:

– В мире найдется с избытком антропологов, чьи головы набиты теориями о натуре примитивных людей – и индейцев тоже.

– Я не хотел задеть вас.

– Забудем об этом.

– Сейчас чуточку вправо. Старайтесь держаться вон на тот пик, похожий на зубец пилы. – Вискерс уткнулся в карту.

Джип с треском продирался вперед; Вашмен, прищурившись, вглядывался, чтобы вовремя разглядеть в сумраке сусличьи норы и глубокие промоины.

На карте карандашом был нанесен крестик, и кончик указательного пальца Вискерса все более к нему приближался. Западнее – за левым плечом Вашмена – буря скрыла почти полнеба, и с ее гребня стремительно тянулись огромные руки облаков. Ветер надувал брезентовые бока джипа и верхушку кабины. Вискерс потянулся за одним из радиопередатчиков и пристроил его возле уха:

– Каннингем? Вы меня слышите?

Передатчик тихонько запищал, и Вискерс произнес:

– Отлично, я просто проверяю. Есть новости?

Писк стал громче, и Вискерс поморщился.

– Они вернули все самолеты на базу из-за бурана. Никаких следов беглецов не обнаружено, – пробурчал он, возвращая передатчик Стивенсу.

– Ничего удивительного. Если они идут пешком, то, заслышав приближение самолета, вполне успеют спрятаться.

– Я-то думал – пилоты, возможно, сумеют заметить следы с воздуха.

– На такой твердой и заросшей почве?

– Ну, вы знаете местность лучше, чем я, – ответил Вискерс, вроде бы соглашаясь, но было ясно, что он почувствовал себя уязвленным сделанным ему ненавязчивым замечанием.

* * *

Далеко к востоку слышался гул реактивного истребителя, похожий на треск медленно разрываемой тряпки. Умолкший движок джипа тихо пощелкивал, остывая в холодном воздухе. Вашмен стоял, переминаясь с ноги на ногу, и пристально разглядывал жалкие остатки аэроплана. Шасси с одной стороны было сломано, и от этого одно крыло задралось в воздух под странным углом. Ветер срывал остатки высохшей пены из огнетушителя. Двигатель по правому борту наполовину почернел. Вискерс уже завладел портативной рацией и давал указания Каннингему, чтобы тот затребовал сюда команду криминалистов. Все было верно – это вполне необходимая процедура, но она ничего не даст сейчас для поимки беглецов. Вашмен сомневался, что грабители оставили какие-либо значимые улики в самолете: они выгребли подчистую из разбитой машины все, что представляло хоть какую-то практическую ценность, – НЗ питьевой воды, пожарный топорик и все карты. Хотя нет, несколько карт все же осталось: утренняя метеосводка и карта радиомаяков на территории трех штатов – но на них не было никаких пометок, которые говорили бы о том, куда они собирались направиться до аварии.

Вискерс вылез из джипа, подошел, поскрипывая своими новыми ботинками на каждом шагу, и остановился подле Вашмена, весь напрягшись, подобно атлету, готовому посостязаться. Немного погодя он зажег спичку, прикрыв ее ладонями, и пригнулся, чтобы прикурить, а затем задул спичку, хотя на таком ветру, в этом не было никакой необходимости.

– А знаете, возможно, мы слишком поторопились с выводами. Может, это вовсе и не авария, а заранее спланированный ход.

– Вы думаете, они планировали грохнуться на землю?

Бак Стивенс, стоявший в десяти футах от них, подошел ближе.

– Что вы имеете в виду? – обратился он к Вискерсу.

– Рассмотрим другую версию, – пустился в объяснения фэбээровец. – Допустим, пять или шесть профессионалов, собравшихся вместе, разрабатывают план ограбления банка. Само ограбление – дело плевое, однако, как всегда, есть одно "но" – в нашем случае это способ бегства. Через город проходит лишь одно шоссе. Они решают эту проблему с помощью самолета. Но они также знают: полиция в состоянии догадаться, что они предприняли. В их распоряжении – не больше получаса до того, как во всех трех штатах на них начнут охотиться в небе. Радар, поисковые самолеты, наземные наблюдатели – любой самолет очень легко выследить, а вот скрыть его, пока он в воздухе, – задачка не из простых.

– Вы считаете, что они сели здесь умышленно? – уточнил Бак Стивенс. – Это место было выбрано заранее?

– Вполне вероятно. Есть и другая возможность – допустим, этот самолет вовсе не предназначался для бегства.

– Нет никаких сведений о других самолетах, – возразил Стивенс. – Вряд ли это случайное совпадение.

– Наши грабители могли намеренно посадить его здесь. Смотрите: они знают, что мы будем искать самолет. Вот они и подсунули его нам. Наняли в Калифорнии безработного пилота-аса, чтобы он грохнулся здесь, и обставили все так, будто загорелся двигатель. Знаете, такой пожар можно вполне устроить и после посадки. Проделав все это, пилот отправляется домой, зная, что его вскоре найдут, но зная и то, что ему это ничем особенным не грозит: его наняли лишь затем, чтобы он разбил самолет, а насчет всего остального он просто не в курсе. Ну а пока суть да дело, беглецы будут уже в Мексике.

– Слишком уж сложно, – заметил Вашмен.

– Это лишь кажется, – упорствовал Вискерс. – Судя по тому, как было обстряпано дельце, в воображении этим ребятам не откажешь.

– Как я полагаю, вы только что велели Джейку Каннингему добиваться, чтобы поиски самолета с беглецами продолжались?

– Совершенно верно. Я согласен, это серьезная и дорогая операция, но овчинка стоит выделки. – Самодовольная улыбка заиграла на губах Вискерса, как он ни пытался ее скрыть.

– Толковая версия, – согласился Вашмен. – В ней всего один прокол.

Улыбка исчезла с лица Вискерса.

– И какой же?

– Да такой, что, судя по следам, которые я прочел, четверо или пятеро мужчин ушли отсюда достаточно недавно. Скорей всего, пятеро.

* * *

От улыбки не осталось и следа. Сигаретный дымок медленно выходил изо рта и ноздрей Вискерса, и порывы холодного ветра уносили его прочь.

– Итак, – проговорил фэбээровец, отчеканивая каждое слово, – вы подождали, пока я выскажусь до конца, чтобы потом ткнуть меня носом в собственную ненаблюдательность.

– Я всегда даю людям возможность выговориться.

– А я не люблю, когда из меня делают посмешище.

– Таков уж мой обычай. Потерпите немного – и привыкнете.

– Погоди, Сэм! – вмешался Бак Стивенс.

Вискерс выбросил сигарету и растер ее по земле мыском ботинка; он проделал это свирепо и слишком энергично.

– Патрульный, давайте согласимся на том, что вы толковый малый и умеете читать следы на земле. Я признаю и то, что у вас есть чувство юмора. Я видел много фильмов, где обитатели Дикого Запада позволяют пижонам высказать всю свою глупость, а потом смеются над ними... может, вы думаете, что и я такой пижон? Да, я в здешних краях всего несколько недель, и мне еще многим вещам предстоит научиться. Все так, но я учусь быстро, и если бы я не справлялся со своей работой, в бюро быстро подыскали бы мне замену.

Бак Стивенс потянул Вашмена за рукав:

– Сэм, сейчас не время лезть в бутылку.

Вашмен покачал головой. Холодный ветер обжигал ему лицо – он поднял воротник, чтобы защититься, и произнес чуть охрипшим голосом:

– Вы подняли самолеты в буран охотиться за призраком. Вы могли бы спросить меня перед тем, как взяться за радиопередатчик... но вы предпочли прыгнуть в бассейн, не глянув даже – есть ли в нем вода. Как же, мистер суперагент, ваша глубоко научная стратегия никоим образом не предусматривает необходимость спрашивать совета у представителя полукочевого племени, искони привыкшего добывать пищу охотой и собирательством плодов. Но все, что вокруг, – моя земля, и знание ее у меня никто не отнимет. Поймите, это мой друг получил смертельную рану в банке. И я не могу допустить, чтобы из-за чьей-то глупости...

Вискерс не выдержал:

– Давайте прямо сейчас внесем ясность. Я в состоянии ценить хороший совет, но решать предстоит мне – вы, как и я, знаете закон о федеральных преступлениях. Мы имеем дело с ограблением банка, находящегося в федеральной юрисдикции, и преступники перелетели границу штата. Вся ответственность целиком возлагается на ФБР. Это не ваш случай... и уж никак не ваша личная война. Мне известно, что старик был индейцем, и я вижу, как это повлияло на действия вашего констебля, но я не Каннингем, и у меня нет времени играть в ваши игры. Не тычьте мне цветом своей кожи. Мне без разницы, какая она – красная, черная или зеленая. Ваш напарник прав – сейчас не время пререкаться: мы оба по одну сторону баррикад. Я понимаю ваши чувства. И мне тоже жаль старика. Черт возьми, насколько я знаю, моя прапрабабка тоже была индианкой.

"О боже! Ты понимаешь индейцев, неужели? Эта пресловутая прапрабабка была не иначе как принцессой Чероки! Так всегда оказывается. Будь у тебя время, ты бы поведал мне, как тяжко скорбишь о судьбе бедных индейцев, и поклялся бы на Библии, что готов принести себя в жертву, чтобы искупить вину твоих предков перед краснокожими... но в самой глубине души ты сознаешь тем не менее, что чуточку лучше меня – не так ли? – и ты думаешь... Проклятье, – мысленно оборвал он себя. – Незачем испускать воинский клич Тсоси!"

Вискерс уже перестал сверлить его взором, но счел нужным, однако, добавить:

– Нам надо теперь все выяснить до конца – позже у нас, возможно, не будет времени, чтобы разбираться, кто есть кто. Обычно у нас в бюро не принято играть мускулами – мы просто вежливо просим содействия и, как правило, нам его оказывают, но если вы хотите начать качать права, то лучше поставьте меня в известность прямо сейчас.

– И тогда воспользуетесь своим положением?

– Патрульный, я представляю правительство Соединенных Штатов.

Вашмен лишь хрипло засмеялся ему в лицо:

– Я не ваш воин, Великий Белый Отец.

– Я не это имел в виду, и вы прекрасно знаете, о чем речь.

Вашмен резко повернулся и, стоя вполоборота к Вискерсу, попытался унять внезапно вспыхнувший гнев. Никогда прежде он не чувствовал ничего подобного – почему же сейчас?..

"Джаспер, – подумал он. – Джаспер и этот дурацкий разговор по телефону с холодной блондинкой – невесткой Лайзы".

Этого оказалось достаточно, чтобы превратить Дядюшку Томагавка в свирепого краснокожего воителя.

Как говорится, самое время.

Вашмен заставил себя произнести:

– Если выяснится, что я был не прав, я извинюсь.

Но он так и не повернулся лицом к Вискерсу, и тому пришлось в конце концов сделать несколько шагов, чтобы заглянуть Вашмену в лицо, его ботинки при этом поскрипывали. Вискерс дотронулся до груди Вашмена указательным пальцем:

– Это моя партия, патрульный. Не ваша... – Он развернулся и зашагал прочь.

Отойдя ярдов на тридцать, Вискерс нагнулся и начал осматривать землю. В меркнущем свете фэбээровца почти не было видно. Он медленно двигался вперед, похожий на краба. Ветер стих, и в воздухе повисла такая гнетущая тишина, что даже скрип ботинок Вискерса, казалось, был придавлен ею к земле. Зазубренные отроги гор смутно вырисовывались вдалеке, как разбитые бастионы на покинутом поле битвы. Запах пыли и снега щекотал ноздри Вашмена.

Бак Стивенс подошел ближе и, отвернув лицо от Вискерса, заговорил, стараясь произносить слова так, чтобы их расслышать мог только Вашмен:

– У тебя такой взгляд, что стоит лишь поднести спичку к твоему лицу, как оно тут же вспыхнет. Послушай, чем он тебе не угодил?

– Может, я погорячился, – ответил Вашмен, но вдруг понял, что тут было и кое-что еще. – И мне надо было вбить ему в голову одну вещь, – добавил он.

– Какую именно?

– Мы не можем позволить ему думать и дальше, что он в состоянии накрыть грабителей лишь с помощью рации, вертолетов и специалистов из криминальной лаборатории.

– Я что-то не понимаю. На мой взгляд, он производит хорошее впечатление.

– Очень многие выглядят хорошими, пока не познакомишься с ними поближе. После этого некоторые так и остаются хорошими, а прочие – нет. Наш из категории "прочих". Он строит замки из песка, Бак.

Ну как можно объяснить такие вещи стажеру? Этот Вискерс работает на агентство, где достаточно сделать грамматическую ошибку в отчете, чтобы нажить себе неприятностей. Они все там книжники и буквоеды. Таковы правила, установленные в Вашингтоне, и никому не дозволено думать самостоятельно. Они больше заботятся о том, чтобы соблюдать заведенный порядок действий, нежели о том, чтобы исполнить работу, ибо самое важное – суметь показать в своем отчете, что ты все сделал, как положено.

И именно здесь, в горных штатах, попадаются их самые худшие представители. Потому что, когда агент садится в лужу, его отправляют работать в отделение где-нибудь в глуши. У них это называется "отправить в Оклахома-Сити", но Оклахома-Сити – сущий рай по сравнению с Финиксом.

Вот и выходит, что этот Вискерс здорово на чем-то обжег свои пальчики и рыльце у него в пуху. Вот что, оказывается, все время исподволь присутствовало в мыслях Вашмена и лишь теперь всплыло на поверхность. Выходит, Вискерс рвется обелить себя в глазах начальства и для этого попытается поднять на ноги полицию и привлечь на помощь всю технику в трех штатах, хотя надвигающийся снежный буран наверняка загонит людей в укрытия. Тогда преступники запросто смогут проскользнуть в бреши этой якобы густой сети розыска, но Вискерс не принимает это в расчет, ибо не привык думать подобным образом: он нервничает от сознания собственной значимости и жажды искупить прежние грехи. Ему не до того, чтобы оценивать и использовать обстоятельства. Он лучше будет стрелять из пушки по воробьям в расчете вернуть благосклонность Вашингтона. А если воробьи улетят целехонькими, Вискерс, по крайней мере, сумеет доказать, что действовал строго по правилам.

Но сейчас не было времени разглагольствовать на эту тему. Поэтому Вашмен сказал только:

– У нас, индейцев, есть название для таких, как он. Мы называем их "паршивая овца".

Вискерс отправился к джипу и опять взялся за передатчик. Вашмен подошел к дальней дверце, открыл ее и начал копаться в машине, выбирая нужные вещи. Он мог слышать, как Вискерс говорит в микрофон:

– На карте я вижу штаб-квартиру заповедника и три ранчо в радиусе пятнадцати – двадцати миль отсюда. Обеспечьте доставку туда людей и прикажите им ждать распоряжений по рации. Пусть самолеты остаются в воздухе сколько смогут... к востоку отсюда еще есть немного чистого неба... Так и делают? Это прекрасно! Ладно, мы будем здесь до получения известий: едва ли беглецы ушли слишком далеко.

Теперь стало слышно: буран начал двигаться. Здесь в воздухе еще висела гнетуще-зловещая тишина, но с запада уже накатывался гул, похожий на глухое рычание.

Бак Стивенс обогнул джип. Его сапоги хрустели по гравию, и этот звук казался очень громким.

– Что за дела? – поинтересовался он.

– Пора в путь. – Вашмен вручил ему рюкзак и сильный электрический фонарик, а сам же взвалил на плечи тяжелую аккумуляторную батарею для подзарядки и питания прибора ночного видения и взял ружье с оптическим прицелом.

Вискерс возник в поле зрения, и его глаза обратились на Стивенса и Вашмена. Сделав над собой усилие, он вежливо осведомился:

– Кажется, вы куда-то собрались?

– Сидите здесь и ждите, коли вам угодно. Мы отправляемся на поиски, – отрезал Вашмен.

– Нет. Вы нужны мне здесь. – Челюсть Вискерса начала выпячиваться. – Что тут по-вашему – каждый сам себе хозяин? Если поступит вызов, нам придется действовать, и действовать быстро, а главное – всем вместе. Глупо разделяться, когда мы и так в меньшинстве.

– К вам уже выступили подкрепления. Вы не останетесь надолго в одиночестве. Самое большее – пару часов, но эта пара часов в дополнение к той форе, которую преступники получили на старте, даст им возможность уйти далеко, если мы ничего не предпримем.

Голос Вискерса звучал очень холодно:

– По моему приказу подняты в воздух две дюжины самолетов. Выставлено одиннадцать дорожных постов. Люди направлены на все ранчо в пределах расстояния, которое преступники реально могли преодолеть пешком. Когда разразится буря, беглецам придется искать укрытие, и здесь-то их и схватят. Но когда это случится, нам надо будет немедленно ехать туда, и у меня не останется времени искать вас в этой чертовой глуши.

Вашмен улыбнулся половиной рта:

– Обещаю, когда это произойдет, я окажусь куда ближе к нужному месту, чем вы.

– Идти пешком? Двое против пятерых, да еще в буран. – Агент ФБР покачал головой. – За преступниками уже охотятся семьдесят пять человек. К утру их число возрастет до двухсот. Мы найдем грабителей. Вы только зря потратите силы и время и рискуете оказаться без крыши над головой, когда начнется снег. Уверяю вас, куда разумней оставаться возле джипа и ждать. Или они попытаются укрыться от непогоды и попадутся нашим людям, или попробуют переждать буран на открытом месте – в таком случае они рискуют замерзнуть, но даже если и выживут, то все равно далеко не уйдут, и мы сможем найти их, когда буря утихнет. В том, что вы хотите сделать, просто нет никакой необходимости. Я вам этого не разрешаю.

Вашмен взглянул на небо. Буря надвигалась медленно: возможно, в его распоряжении будет полночи, прежде чем она разразится. Беглецам пришлось навьючить на себя по меньшей мере фунтов двести пятьдесят захваченной в банке добычи да плюс еще все то, что выгребли из разбитого самолета. Они бредут тяжело нагруженные, и есть шанс настигнуть их прежде, чем начнется буран.

– Может, в этом есть смысл, Сэм? – осторожно заметил Бак Стивенс.

– Я не хочу сказать, что ваша задумка не сработает, – заявил Вашмен, обращаясь к Вискерсу. – Я просто говорю, что есть такая вероятность. И хочу заткнуть эту дыру. Если преступники знают, как вести себя во время бурана, они могут найти способ выбраться из этой местности, пока вся ваша армия будет увязать в снегу и слепнуть от метели.

– Это еще бабушка надвое сказала.

– У меня нет времени спорить с вами. Ответьте: вы мне просто не советуете или категорически запрещаете действовать на свой страх и риск?

Вопрос был поставлен в открытую, и Вискерс оказался перед выбором. Если он запретит Вашмену действовать так, как тот хочет, а Вашмен все-таки поступит по-своему и схватит беглецов, то он, Вискерс, останется в дураках. С другой стороны, если Вашмен поступит вопреки его совету и не добьется никаких результатов, тогда Вискерс всегда сможет написать докладную записку, охарактеризовав патрульного как "не склонного к сотрудничеству", чем доставит Вашмену кучу неприятностей. Теоретически Вискерс не имел права отдавать приказ офицеру полиции штата, но они оба знали, как обстоят дела в действительности.

Так что решение напрашивалось само собой.

– Ладно, я не советую вам делать это, но и не запрещаю, – объявил Вискерс. – Вы вправе распоряжаться на собственных похоронах. Если понадобитесь мне и вас под рукой не окажется – пеняйте на себя.

– Ясно-понятно!

– А вы что скажете, стажер?

Вашмен окрысился:

– Мы здесь в такие игры не играем. Он под моим началом.

– Я бы хотел услышать, что думает офицер Стивенс, – возразил Вискерс. Он упорствовал потому, что если Стивенс пройдет в его отчете как "неодобряющий действия Вашмена", то это сыграет ему, Вискерсу, на руку.

Глаза Бака Стивенса обратились с Вискерса на Вашмена, а затем вновь на Вискерса. Внезапно он почувствовал, что его прижали в угол.

– У меня нет своего мнения. – Стивенс вскинул голову. – Просто знаю Сэма Вашмена и совсем не знаю вас, мистер Вискерс. Раз Сэм говорит, что так будет правильнее, я ему верю.

– Ваши вера и преданность весьма трогательны. – Рот Вискерса скривился как от боли. – Желаю вам обоим удачи. – Последняя фраза была брошена так равнодушно, что Вашмену припомнился старый английский военный фильм, где маршал авиации говорил нечто подобное своим пилотам, перед тем как бросить их навстречу люфтваффе. Эта мысль заставила его ухмыльнуться – он нашел выключатель прибора ночного видения и повернулся, готовый двинуться в путь.

Это устройство не давало света, который могли бы заметить беглецы, но если смотреть через специальные линзы – земля видна как в луче яркого прожектора и можно запросто различить следы даже на твердой глине.

Стивенс приладил на плечи портативный радиопередатчик и выбрался из джипа. Отойдя на десять футов, Вашмен обернулся.

– Мы будем поддерживать с вами связь, – сказал он Вискерсу. – Послушайте: я не утверждаю, что мы найдем их первыми, я просто говорю, что мы не должны оставить им ни одной лазейки.

– Я надеюсь, вы знаете, как соорудить себе убежище, если дойдет до этого. По-моему, все закончится тем, что вам придется отсиживаться в нем, пережидая непогоду. – И Вискерс демонстративно показал им спину, потянувшись за передатчиком. Вашмен, слабо улыбнувшись, дотронулся до руки Бака Стивенса и зашагал в темную пустыню.

Стивенс сказал:

– Утрем ему нос, разведчик.

Глава 4

Ноги Уолкера подкашивались. Он выскользнул из лямок тяжеленного вещмешка и дал ему упасть на землю с глухим стуком.

– Давай полегче, – окрысился Бараклоу. – Стоит нам продырявить один из вещмешков – и знаешь, сколько мы будем ловить банкноты на этом диком ветру, чтобы не оставить после себя следов?

– Минут пять, не меньше, – ответил за Уолкера майор.

Хэнратти уже сидел на своем мешке.

– Ты думаешь, они уже ищут нас? – спросил он.

– Не ищут, а гонятся.

Майор оставался на ногах, вперяясь в темноту пылающим взглядом. Его голова быстро поворачивалась из стороны в сторону, как у охотящегося животного. "Он словно выкован из стали", – подумал Уолкер с невольным восхищением, смешанным со страхом. По выносливости майор Харгит не уступал ломовой лошади – он вовсе не выглядел усталым.

– Проклятие, мои ноги меня доконают, – произнес Хэнратти. Весь его вид говорил о том, что ему необходимы основательная стирка и мытье: в складках шеи словно скопилась сажа, одежда была вся изодрана, как у нищего, на шее тускло блестели следы пота.

По странной прихоти погоды буран на них все еще не обрушился. Похоже, он либо задерживался где-то позади, либо резко изменил направление. Несколько облаков тянулось на восток, но звезд на оставшейся чистой половине неба вполне хватало, чтобы в их слабом свете видеть землю. Уолкер мог различить грузные силуэты зубчатых гор, серебряный гребень холма впереди них, тусклое мерцание глаз майора, когда он, осматривая все вокруг, скользнул взором по нему, Уолкеру, и устремил взгляд дальше.

Было тихо и холодно. Время от времени налетали порывы ветра, но в промежутках возникала свинцовая тишина. Холод донимал больной зуб Уолкера, и тот постоянно прикладывал к дырке язык, чтобы ее согреть.

– Нам осталось еще две мили, – заявил майор. – Так что давайте шевелиться.

– Да катись все к черту, – отозвался Хэнратти.

– Ты сеешь ветер, – спокойно предупредил майор.

Эдди Барт встал, взвалил на плечи свою ношу и пнул Хэнратти носком ботинка.

– Вставай, пока я не двинул тебе как следует.

– Проклятие, да я только что присел. Дайте хоть отдышаться.

Бараклоу подошел к нему и оскалил зубы.

– Хэнратти, еще миг проволочки – и я скормлю тебя птицам. Живо поднимайся на ноги! – Бараклоу произнес все это свистящим шепотом, повернулся и отправился к своей ноше, чтобы взвалить ее на плечи. Когда он выпрямился и взглянул на Хэнратти, тот уже был на ногах. Бывший заключенный вцепился в рукав майора и начал было плаксиво что-то говорить – Харгит прервал его почти ласково:

– Ты хочешь, чтобы я сломал тебе руку?

Хэнратти поспешно отступил. Майор говорил очень спокойно, но в нем чувствовалась звериная жестокость и непоколебимая уверенность в том, что цель оправдывает средства, и не приходилось сомневаться, что сломать руку – ему раз плюнуть.

Уолкер покрылся испариной, несмотря на холодный воздух. Он старался держаться в стороне, не желая привлекать к себе внимание, ибо никому из них не доверял. И меньше всего – майору. Потому что майор больше в нем особенно не нуждался, разве что в качестве вьючного животного, чтобы нести деньги. Его подрядили, чтобы вести самолет, а самолета больше не было. К счастью, все прочие были пока слишком злы на Хэнратти, чтобы думать о Ките Уолкере, но когда они малость поостынут, то вполне могут начать сомневаться в его полезности.

И вовсе не из-за жадности – по крайней мере, майора в этом нельзя было упрекнуть. Харгит не стал бы убивать Уолкера из-за его доли в деньгах или вести двойную игру ради корысти. Другое дело, что трое могли двигаться куда быстрее, чем пятеро, особенно если эти трое бывшие "зеленые береты", привыкшие к долгим марш-броскам по дикой местности, будь то днем или ночью и в любую погоду. Уолкер в эту группу никак не вписывался.

Единственное, что его утешало, – что он был для них куда меньшей обузой, нежели Хэнратти: тому стукнуло уже пятьдесят, он потерял форму, был нытиком, а главное – подложил им всем большую свинью тем, что застрелил этого злосчастного охранника.

Хэнратти ничуть не печалило последнее обстоятельство. Ему, рецидивисту, нечего было терять после трех сроков. За вооруженное ограбление с убийством или без убийства Хэнратти все равно грозила вышка, в лучшем случае – "пожизненное", не подлежащее никакой амнистии. Поэтому для него убийство охранника ничего не меняло. Но для остальных разница имелась, причем большая, и если порой Хэнратти вел себя так, словно наглотался пилюль для дури, однако не был идиотом до такой степени, чтобы не осознавать, какие чувства питают к нему все прочие. Бараклоу уже много раз выказывал это весьма явственно. И то, что Хэнратти доводился свояком Эдди Барту, ничуть не растапливало ледок между ним и остальными, и даже самим Бартом.

Теперь Хэнратти стоял с мешком на плечах; пальцы свободной руки сомкнулись на рукоятке большого револьвера, заткнутого за пояс. Он не снимал руку с оружия с тех пор, как они покинули самолет. Может, это придавало ему уверенности? Уолкер знал, что для остальных револьвер Хэнратти не представлял никакой угрозы: майор мог бы отнять его у Хэнратти, не моргнув глазом, в любой момент. Зато Уолкер нервничал, видя, как тот постоянно хватается за оружие. Хэнратти уже показал, как по-дурацки он может спустить курок, – у него словно зуд был в указательном пальце.

– Пошли! – тихо предложил Бараклоу, и все двинулись дальше.

* * *

Они залегли цепью на "наблюдательной позиции", что в переводе с военной терминологии майора значило: на гребне холма – не на самом верху, а чуть ниже, чтобы не вырисовываться на фоне неба. Далее перебирались ползком. Подобное упражнение было предпринято не ради обучения "основам походной жизни" не нюхавшего пороху Хэнратти – майор самым дотошным образом изучил карты, и, по его словам, ранчо располагалось сразу за холмом. Так оно и оказалось. С противоположного склона они могли видеть отсвет огней над вершиной. Сейчас Уолкер добрался до верха и увидел само ранчо.

Грунтовая дорога подходила к нему с востока и заканчивалась во дворе. Свет горел лишь в одном здании, остальные постройки – где-то с полдюжины – были погружены во тьму. Позади главного дома росла рощица. Вдоль дороги стояли столбы: электрические или телефонные, либо те и другие. Доносился слабый гул мотора – возможно, работал водяной насос. Свет из окон достаточно освещал двор, чтобы можно было различить и другие здания: несколько темных бунгало – возможно, для размещения туристов, и хозяйственные постройки: конюшню, навес, кузницу, гараж на три машины. В одном из нижних окон на стекло падал голубоватый отсвет – возможно, телевизор?

Кто-то дотронулся до его лодыжки. Уолкер вздрогнул.

Это оказался Бараклоу. Остальные уже спустились с верхушки холма. Уолкер прополз вниз по склону и сел.

Они пристроились в небольшой выемке, и майор говорил приглушенным голосом:

– Им известно, что мы где-то в этом районе, а раз так, можно предположить, что копы устроили здесь засаду. Поэтому мы пойдем туда и сами позаботимся о копах. Без шума. Сержант Барт останется здесь с деньгами. Хэнратти, ты со мной – и если окажешься от меня дальше чем на шесть футов, я тебя придушу, и не вздумай пикнуть! Уолкер, не отставать от Бараклоу!

Было ясно, что майор все обдумал и постарался предотвратить возможные случайности. Он не доверял Хэнратти и не до конца верил Уолкеру: вот почему он не стал оставлять их с деньгами, держа их обоих на глазах. Барту можно было доверить деньги – и больше никому, разве что Бараклоу, но Бараклоу мог понадобиться, если внизу возникнут неприятности.

Майор обратился к Бараклоу:

– Ты спустишься вниз первым и проверишь гараж. Я пройду через конюшню и встречу тебя у заднего крыльца – в темном углу на северо-восточной стороне. Затем займемся окнами.

У них, видимо, довольно было практики в деревнях Вьетнама. У Уолкера – никакой: он был пилот и едва различал сверху земли, искаженные войной.

Бараклоу тронул его за руку:

– Пошевеливайся!

* * *

Эта ночь казалась чертовски долгой, но когда Уолкер взглянул на светящийся циферблат часов, то увидел, что всего лишь десять минут одиннадцатого. Они шли, кажется, с половины четвертого. Или с без пятнадцати четыре? Уолкер не был слабаком, но сейчас он натер себе мозоль на левой пятке и чувствовал, что совсем обезножел и вымотан вконец; спина гудела от шестидесятифунтового груза – денежных купюр и прочей всячины, правая лопатка ныла, а пальцы сводило судорогой от постоянного поддергивая лямок вещмешка. Майор задал суровый темп. Уолкер представлял, как должен чувствовать себя Хэнратти – немолодой, больной и слабый.

Бараклоу был собранным и бодрым. Для него, как и для майора, это, наверное, просто прогулка. Уолкер шел вплотную за Бараклоу; они сделали здоровый крюк, обогнув край холма, и спустились по узкой долине к ранчо, держась так, что рощица загораживала от них здание.

Там, где деревья кончались, Бараклоу остановился и достал из-за пояса автоматический пистолет. Уолкер почувствовал, как ему суют оружие в руку.

– Ты умеешь обращаться с таким?

– Да.

Это был армейский девятимиллиметровый "смит-и-вессон". "Зеленые береты" предпочитали их большим сорок пятым. Уолкер пользовался таким только пару-тройку раз на зачетных стрельбах, проводившихся каждые полгода, но всегда брал "смит-и-вессон" с собой, когда летал в Индокитае.

– Это на крайний случай.

– А как же ты?

– Мне он не нужен, – ответил Бараклоу, – так что давай бери.

Ну, это было уже кое-что. По крайней мере, Бараклоу ему доверяет, раз отдал свой пистолет, оставшись безоружным.

Глупая мысль. Если здесь в засаде копы, а он попытается стрелять в Бараклоу, далеко ему не уйти. Бараклоу, наверное, и рассчитывал на это.

Пробираясь за Бараклоу через деревья, бесшумно, как только мог, Уолкер невольно подумал: уж не начинается ли у него паранойя? Может, все это ему только кажется? Может, эти люди лучше, чем он о них думает? Они ведь не обычные воры. Уолкер ухватился за последнюю мысль. Майор, правда, злился на Уолкера во время полета, но это же не его вина, что воздушные вихри сорвали пробку топливного бака. Майор не мог этого не видеть. В действительности они обязаны ему жизнью: он все же сумел посадить самолет в такой ситуации, когда девять из десяти пилотов просто бы угробили пассажиров и себя.

Он надеялся, что Харгит оценит это. Не мешало бы потом напомнить ему о своих заслугах.

Они продвигались вперед очень медленно: было темно, хоть глаз выколи. Бараклоу ориентировался по свету, падавшему из окон. Уолкер пытался не отставать, следя за его то исчезающим в темноте, то вновь возникающим силуэтом. Бараклоу двигался как кошка: быстро перемещался от дерева к дереву, затем останавливался, прислушиваясь, и шел дальше.

Они прошли вдоль задней стены дома, держась от нее в пятидесяти футах под прикрытием деревьев, и двинулись к гаражу. Двери его были закрыты, но в дальнем конце имелось маленькое оконце, и Бараклоу направился туда. Уолкер переложил пистолет в левую руку, вытер вспотевшую ладонь правой о брюки и вновь перехватил оружие, держа палец на предохранителе.

Бараклоу жестом заставил его остановиться.

Уолкер остался ждать в десяти футах от угла здания, а Бараклоу пробрался к стене и приложил к ней ухо.

Время тянулось невыносимо долго – все вокруг замерло. Наконец Бараклоу медленно выпрямился и, приблизившись к окошку, одним глазом заглянул внутрь, приложив ладонь к виску, чтобы отблески на стекле не мешали смотреть.

Когда Бараклоу обернулся, чтобы поманить его, Уолкер заметил, что тот слегка скалит зубы. Уолкер подобрался сбоку, и Бараклоу прошептал:

– Взгляни-ка! – Казалось, он, как ни странно, чему-то рад.

Уолкер, прикрыв лицо ладонями, заглянул в окошко, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть хоть что-то в темноте. В гараж через щели под дверьми проникали лишь жалкие полоски света от ламп в доме. Он различил старый грузовик без колес, покоящийся на каменных блоках, фургон для перевозки лошадей в дальнем углу, а в центре между ними белый полицейский автомобиль, с большим полупрозрачным красным шаром на крыше.

– Нам лучше побыстрей убраться отсюда.

– Чего ради? – изумился Бараклоу. – Пошли. Только без шума.

Справа, за углом гаража, стояла у стены под навесом от руки намалеванная вывеска, укрытая здесь, очевидно, на время зимы: "Ранчо "Монументальная скала". Лошади в наем. Поездки в горы и сафари. Бен и Мериан Лэнсфорд. Снаряжение, экипировка и прочее".

Бараклоу повел Уолкера назад через деревья и в обход дома к дальнему его углу, где рощица почти вплотную подступала к заднему крыльцу. Дом был почти кубической формы: беленые стены, крыша, крытая черепицей, и веранда, пристроенная сзади. Бараклоу застыл среди деревьев, и Уолкер, посмотрев налево, увидел, как что-то движется за домом возле конюшни. Его палец вновь лег на предохранитель пистолета, но Бараклоу отвел его руку и покачал головой с гримасой раздражения. Ну ладно, возможно, это майор, но почему Бараклоу настолько в этом уверен?

Но это и в самом деле оказался майор. Он вышел из-за деревьев вместе с Хэнратти, и Бараклоу выдохнул:

– Их на мякине не проведешь. Они запрятали тачку копа в гараже.

– И ждут, что мы угодим в ловушку, – подхватил майор. – Проверь, что там и как... Уолкер, жди здесь со мной!

Бараклоу бесшумно исчез за углом, а Уолкер стоял, вслушиваясь в биение своего сердца и хриплое дыхание Хэнратти.

Он ощутил, что кто-то подходит сзади, и в панике развернулся, но рука Харгита уже легла на его пистолет: это оказался Бараклоу, появившийся из-за дальнего угла веранды.

Он доложил шепотом:

– Всего один коп. Устроился с комфортом в гостиной вместе с женщиной, видимо хозяйкой.

– А откуда ты знаешь, – недоверчиво спросил Уолкер, – что здесь не прячутся еще копы?

– Чашки на кухне. Их всего две, и на одной следы губной помады.

Майор сделал знак рукой, и Бараклоу, взяв Уолкера за рукав, потащил его к веранде. Уолкер высвободился из его хватки:

– Может, все-таки скажешь, куда мы направляемся?

– Ну, мы хотим накрыть этого копа, понял? Позволь мне забрать у тебя обратно эту штуковину на минутку, будь так добр.

Бараклоу взял у него пистолет, едва заметно улыбнулся и повел Уолкера вдоль стены дома. Уолкер ударился ногой о кран, выступающий из фундамента, прикусил язык, чтобы не закричать от боли, и, хромая, побрел дальше.

Свет падал из двух окон на этой стороне дома. Бараклоу поднырнул под первое и прямиком проследовал к следующему. Уолкер, приблизившись к первому окну, мельком заглянул в него: он увидел холодильник, шкафы – и быстро пригнулся, чтобы прошмыгнуть под подоконником. Где-то слева водяной насос завелся с приглушенным лязганьем. Бараклоу замер у другого окна, и, пока Уолкер пробирался туда, раздался звонок, отозвавшийся в его ушах, как раскат грома – он в ужасе дернулся и лишь потом сообразил, что это телефон.

Между звонками женский голос произнес:

– Это, возможно, и вас.

Следующий звонок оборвался на середине, и женщина – уже ближе к окну – сказала в трубку:

– Ранчо "Монументальная скала"!

Окно было приоткрыто на дюйм. Бараклоу, сидя на корточках под подоконником, внимательно прислушивался. Уолкер стоял и хватал ртом воздух.

У женщины был низкий голос, заставивший Уолкера вспомнить о тех загорелых ослепительных блондинках, которых встречаешь в дорогих калифорнийских бассейнах.

– Привет, Бен, как дела?.. О, проклятие, значит, тебе придется дожидаться, пока утром откроется гараж, да?.. Нет, дорогой, ничего не случилось, но мне тоже предстоит веселая ночка. Это даже забавно. Совсем как в те времена, когда в округе орудовала шайка индейцев. – Женщина хихикнула, затем заговорила тише. Уолкер едва разбирал слова. – Конечно, он все еще здесь. Ты что, хочешь, чтобы я выгнала бедного мужика на холод?.. Дорогой, он настоящий джентльмен и к тому же представитель закона... Что? Нет, это один из помощников констебля Каннингема из Сан-Мигеля.

Уолкер мог расслышать потрескивание голоса в трубке – тон, судя по всему, был сердитым, женщина же едва ли не шипела в ответ.

– Бен, не будь ребенком. Он здесь, в гостиной, и я не могу обсуждать это с тобой. Успокойся и будь паинькой, а я увижусь с тобой утром и отругаю... Мое слово? Ты хочешь, чтобы я дала слово? Бога ради, это уже слишком, Бен Лэнсфорд!

Телефон звякнул, когда она бросила трубку на рычаг, и Уолкер заметил на лице Бараклоу мерзкую ухмылку – тот с явным удовольствием покачал головой и медленно выпрямился. Левая рука Бараклоу крепко ухватилась за нижний край рамы, готовая рывком распахнуть окно.

Женщина сделала несколько шагов, и ее голос, приглушенный окном, возвысился до фальшиво-веселой ноты – она явно пыталась скрыть душивший ее внутри гнев.

– Похоже на то, что наш старый пикап вот-вот отдаст концы. Генератор выгорел дотла. А вы не хотите еще кофе, Фрэнк?

В ответ раздался мужской голос, смущенный и натянутый:

– Почему бы и нет, миссис Лэнсфорд? Благодарю вас, я бы не возражал. – И затем: – Может, мне и в самом деле лучше окопаться на ночь в конюшне?

– Не глупите! Там холодно и сыро, да еще и летучие мыши.

– Ну и что, мэм? Лучше летучие мыши, чем Бен Лэнсфорд.

Сухой нервный смех женщины оборвался от хлопка входной двери и хриплого и отрывистого оклика майора:

– Ни с места!

Бараклоу рывком открыл окно, просунул пистолет внутрь, оперев локоть на подоконник, и Уолкер подошел поближе, чтобы заглянуть через его плечо. Бараклоу произнес нарочито громко, чтобы привлечь к себе внимание:

– Не двигаться, вы, теплая парочка!

Это была большая уютная комната, обставленная тяжелой испанской мебелью из кожи и темного дерева. Полицейский оказался крупным мужчиной, немного рыхлым – брюшко выступало над поясом, – облаченным в голубую форму. Его руки уперлись в кожаную кушетку, он, видимо, собирался вскочить на ноги, но так и застыл, переводя испуганный взгляд с майора на Бараклоу.

Женщина замерла посреди комнаты, поставив одну ногу на медвежью шкуру перед камином, уставившись на Харгита. Ноздри ее раздувались, но она ничего не говорила. На ней была рубашка в полоску с перламутровыми пуговицами и блекло-голубые джинсы "Ливайс" в обтяжку. В чертах загорелого лица сквозила чувственность – выступающие скулы, тяжелый рот, большие глаза под копной русых волос, которую она носила горделиво, как львиную гриву.

Неудивительно, что муж ее ревнует.

– Все в порядке, Стив. – Голос майора разорвал тишину, и Бараклоу, перекинув ногу через подоконник, забрался в комнату.

Уолкер последовал за ним. Бараклоу пересек комнату, пройдя за спиной женщины, чтобы не перекрывать зону обстрела для майора, склонился над кушеткой. Он расстегнул кобуру помощника констебля, извлек из нее служебный револьвер и, отступив на шаг, перебросил оружие Уолкеру. Тот неловко поймал его в воздухе, ухватил обеими руками рукоятку и направил револьвер на женщину.

Спина ее напряглась. Бараклоу рассматривал ее в упор с явным интересом. Его выразительные губы медленно сложились в улыбку.

Женщина отвела взгляд от Бараклоу, словно он был хищным зверем из зоопарка.

– Ладно! Что вы хотите?

– Заставить вас молчать, – ровно ответил майор.

Вошел Хэнратти и закрыл за собой дверь. Майор распорядился:

– Хэнратти, найди ванную, поищи там пластырь и несколько проволочных одежных вешалок. Давай отправляйся!

– Вы собираетесь нас связать? – поинтересовалась женщина. Она говорила зло, но за гневом чувствовалось некое облегчение: раз уж связывают, то, верно, не для того, чтобы убить.

Бараклоу сунул в рот ментоловую сигарету и достал из кармана зажигалку.

Руки полицейского сложились в молитвенном жесте. Хэнратти вышел из комнаты, и помощник констебля проговорил:

– Поймите, вам отсюда не выбраться. Все дороги перекрыты, а завтра сотни людей начнут прочесывать здесь каждый дюйм – и вас накроют. Если вы сдадитесь мне, суд это учтет.

– Не тратьте попусту слова, Фрэнк, – бросила женщина.

– Золотые слова, – заметил Бараклоу. Он стоял у стены, чуть приподняв одно плечо, с легкой улыбкой на губах; облачка сигаретного дыма скрывали его длинное лицо.

Женщина медленно повернулась и присела на край стула. Она выглядела неправдоподобно спокойной, держалась как хозяйка, настороженно, но с полным самообладанием, но в этой уверенности был перебор. Уолкеру казалось, что на самом деле она на грани истерики.

Майор как ни в чем не бывало обратился к Бараклоу:

– Я насчитал в конюшне одиннадцать лошадей.

И тут Хэнратти ввалился в комнату с проволочными вешалками и рулоном пластыря.

Бараклоу вручил и второй пистолет Уолкеру.

– Смотри в оба! – наказал он и стал перетягивать копу запястья и лодыжки проволокой.

* * *

Они привязали помощника констебля к радиатору парового отопления в углу гостиной. После этого Бараклоу бросил:

– Пошли! – и повел Уолкера наружу: майор и Хэнратти остались сторожить полицейского и хозяйку. Бараклоу направился к вершине холма.

Не доходя до гребня, он громко произнес:

– Не напрягайся, Эдди, это я, Бараклоу.

Барт ожидал их с выражением тупого нетерпения на широком грубом лице.

– Что так долго?

– Нам пришлось насесть на копа, поджидавшего в засаде. Все обошлось... теперь там полный порядок. Давай глянем: сможем мы дотащить все это барахло за одну ходку?

Деньги, казалось, еще потяжелели за это время. Уолкер пошатывался под грузом двух мешков и останавливался на отдых через каждые пятьдесят ярдов спуска.

– Давай сваливай здесь, – проговорил Бараклоу, когда они наконец оказались во дворе. – Тут с ними ничего не сделается.

Они свалили вещи посреди двора и прошли в дом.

Майор пока что обнаружил на ранчо арсенал, и теперь на кофейном столике лежали в ряд охотничьи ружья. Два из них были с оптическими прицелами.

– Выбирайте себе оружие, – бросил Харгит. Рядом стояли коробки с патронами.

– А что мы собираемся делать? – поинтересовался Уолкер. – Выдерживать осаду?

– Это вряд ли.

Женщина сидела на стуле, скрестив ноги и прикрыв глаза.

– Вам, я полагаю, все равно, но мы ухлопали на эти ружья кучу денег.

– Запад славится своим гостеприимством, – ответил Бараклоу, – что ваше, то наше.

– Кто-нибудь умеет обращаться с лошадьми? – спросил майор.

Уолкер повернулся, оторвав взгляд от коллекции ружей:

– У меня есть некоторый опыт. Я вырос на ферме.

– Прекрасно. Отбери нам шесть верховых лошадей и оседлай. Если сможешь отыскать пару вьючных седел, то седлай еще двух.

– Шесть?

– Делай, как сказано, – отрезал майор. – Стив, прогуляйся-ка в гараж и послушай рацию в полицейской машине. Сержант, поднимись наверх и посмотри в шкафах, что там найдется подходящего для нас из одежды: шапки, куртки, теплая обувь.

Уолкер, уже направившийся к двери, остановился:

– Послушай, а почему бы нам не воспользоваться полицейской машиной?

– Потому что все дороги в радиусе пятидесяти миль отсюда перекрыты.

– Они же пропустят полицию.

– Нас пятерых? Брось. Давай лучше пошевеливайся, капитан. Возьми с собой Хэнратти и покажи ему, как обращаться с седлами... нам надо поторапливаться. К утру они будут здесь.

– А что с этими двумя? Копом и женщиной.

– Иди и седлай лошадей, капитан.

– Возможно, через минуту так и сделаю. Но сначала я хочу узнать твой план. А вдруг остальным он не понравится. Пусть каждый выскажется.

– Капитан, я пытаюсь спасти ваши шкуры, а ты тут стоишь и споришь со мной.

– Я хочу услышать ответ.

– И ты его получишь. – Харгит в упор посмотрел на Уолкера. – Сейчас я командую группой и не намерен ни с кем обсуждать своих решений. Если будешь спорить со мной, то я восприму это как желание выяснить, сколько побоев ты в состоянии вынести... Не сомневаюсь, сержант Барт будет счастлив удовлетворить твое желание.

У Уолкера задрожали коленки. Он вышел наружу.

* * *

Много воды утекло с тех пор, как он имел дело с домашней скотиной. К счастью, лошади содержались в отдельных стойлах, и ему не надо было гоняться за ними, чтобы поймать, хотя, взнуздывая их, он несколько раз рисковал остаться без пальцев. Чепраки были ручной работы из мягкой индейской ткани, а седла прочные, солидные, покрытые кожей, с двойными подпругами, кожаными щитками на деревянных стременах и множеством седельных карманов. Каждое из этих седел по цене впятеро превышало стоимость хорошей лошади. Уолкер нашел и штабель вьючных седел армейского образца с прорезями посередине для конского крупа, закрепил два из них на лошадях покрупнее и привязал веревки к уздечкам, чтобы вести коней в поводу.

Уолкер показал Хэнратти, как прилаживать чепраки и седла, перед тем как затягивать подпруги. В желтом свете сорокаваттных лампочек, освещавших конюшню, Хэнратти выглядел бледным и несчастным; он боялся, что лошади отдавят ему ногу, укусят или лягнут в живот. От него было мало проку, но в конце концов Уолкер связал восемь оседланных лошадей веревкой и вывел во двор, поставив их у крыльца дома. Конский запах приятно щекотал ноздри, будя ностальгические воспоминания.

Внутри он нашел Барта и майора, примеряющих куртки и калоши. Вся кушетка была завалена одеждой. Женщина сидела и не мигая наблюдала за ними, а полицейский, откинув голову к стене, застыл в неудобной позе на полу: подтянутые кверху колени и руки, отведенные вбок, были прикручены проволокой к радиатору. Он закрыл глаза, но дышал часто и глубоко.

Вошел Бараклоу:

– Ты был прав насчет дорог. Нас еще не обложили, но к этому все идет.

Майор кивнул, ничуть не удивленный:

– Что еще?

– Я усек, что пара патрульных пытается на своих двоих следовать по нашим следам, а ФБР, похоже, призывает целую армию, чтобы ополчиться на нас и с воздуха, и на земле.

– Какова метеосводка?

– Буря может разразиться в любое время. Дьявольщина, ты и сам можешь в этом убедиться, если высунешь нос наружу.

Хэнратти копался в ворохе одежды, разбрасывая ее по всему полу.

– Нам надо начать увязывать поклажу, – распорядился Харгит. – Сержант, сгреби в кучу все, что сможешь найти в кухне из провизии и утвари, и сложи так, чтобы это можно было навьючить на лошадь. Капитан, ты нашел в конюшне "обувку" для ружей?

– Чего-чего?

– Седельные чехлы для ружей. Здесь же рай для охотников, на этом ранчо. Обязательно должны быть чехлы.

– Они в чулане, – без всякого выражения проговорила женщина.

– Благодарю от всей души, – отозвался с подчеркнутой вежливостью Бараклоу.

Уолкер отправился в чулан, нашел чехлы для ружей и приторочил пять штук к седлам. Бараклоу и Хэнратти привязывали вещмешки, и Уолкер сказал:

– Так груз будет перевешивать на одну сторону... Давайте я покажу вам, как надо.

Когда они закончили грузить поклажу, Уолкер взглянул на часы. Уже за полночь. Он прошел в дом, сунул ноги в теплые сапоги и выбрал себе охотничий плед, рукавицы и одеяло из вороха на кушетке. Здесь же лежала и стопка клеенчатых дождевиков, принесенных Бартом сверху; он взял один. Водрузив на голову охотничью шапку, он поднял ружье "ремингтон", сунул коробку с патронами в карман и заявил:

– Ну вот я и готов. – Он чувствовал себя как в тумане, сбитым с толку и словно бы с похмелья.

Майор сидел за старинным письменным столом-бюро, выводя печатными буквами записку на листе бумаги из канцпринадлежностей ранчо. Харгит был правша, однако писал левой, чтобы его не могли узнать по почерку. Закончив, он вручил записку Бараклоу:

– Пришпиль это к нему. Не делай шума: мы не знаем, есть ли кто в пределах слышимости. – Он повернулся и махнул рукой. – А теперь все на выход. Вы тоже, миссис Лэнсфорд. Пожалуйста, оденьтесь соответствующим образом. Вон тот шкаф в вашем распоряжении.

Уолкер в каком-то оцепенении вышел наружу с Бартом и Хэнратти. Они встали возле лошадей. Свет в задней части дома погас, но окна в гостиной ярко светились. Порывы леденящего ветра с верхушки холма, казалось, проникали до костей. Он знал, что должно вот-вот произойти в доме и что он лично ничего не собирается делать, чтобы помешать этому, и сейчас у него просто не было сил осознать: он переступил тот предел, откуда уже нет возврата. Всему, что происходило до этого, как-то удавалось найти оправдание – конечно, не без самообмана: деньги принадлежали компании и никто на этом не разорился. Хэнратти убил охранника банка, но это его вина и ничья больше, и Уолкер не собирался рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом всю оставшуюся жизнь из-за чужой ошибки; захватить врасплох женщину в ее собственном доме, украсть лошадей ее мужа, седла, одежду и пищу, скрутить полицейского – все это диктовалось необходимостью спасти свои шкуры, и раз никто не пострадал физически – все эти деяния со временем могли стереться из памяти. Но...

Майор вышел на крыльцо, держа Мериан Лэнсфорд за руку, и свел ее по ступенькам во двор. Она закусила нижнюю губу и тупо смотрела перед собой. В доме оставались лишь полицейский и Бараклоу. Потом капитан вышел, натягивая перчатки на руки.

– Все, – кратко сообщил он.

Перед глазами Уолкера все поплыло, он ухватился за перила крыльца, закрыл глаза и почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

Железная хватка сомкнулась на его руке. Он открыл глаза – это был Бараклоу.

Уолкер взглянул на его лицо: отрешенное, веки полузакрыты, как у человека, приходящего в себя после оргазма.

– Будь у нас время, мы могли бы поспорить по этому поводу, – произнес Бараклоу.

– Поспорить?!

– Они, конечно, узнают, что мы были здесь, но это им ничего не даст в плане – кто мы и как выглядим. Коп мог нас описать.

Теперь полицейский мертв – задушен теми же железными пальцами, что сейчас сжимали руку Уолкера, и записка, приколотая к рубашке убитого, сообщит его коллегам то, что хотел передать им Харгит. Уолкер видел записку, когда майор вручал ее Бараклоу:

"Держитесь подальше! У нас миссис Лэнсфорд. Она останется в живых, пока нам не станут досаждать".

– Ведь ты же сам сказал, что глупо оставлять после себя мертвых копов.

– Это было до того, как Хэнратти убил старикана. – При виде циничной и чувственной улыбки Бараклоу Уолкер отвернулся.

Майор подвел женщину к лошадям. Она не слышала Бараклоу и вряд ли знала, что полицейского убили. Не должна была знать, во всяком случае, так она будет более сговорчивой.

Майор меж тем говорил ей:

– Хэнратти, вот этот, далеко не ковбой. Вы можете подобрать для него лошадь? Которая из этих самая послушная и ленивая?

Миссис Лэнсфорд воспользовалась возможностью перевести взгляд на что-то другое и не встречаться глазами с майором.

– По-моему, вот эта. – Она кивнула на сонного вида гнедую, затем вскинула голову. – Взятие заложников и похищение людей – тяжкое преступление, как вам известно.

– Возможно. Когда вас разыскивают за убийство, все прочее уже не имеет значения. – Майор поглубже нахлобучил шапку. – Сами видите – нам терять нечего. Мы отчаянные люди. – Он произнес это само собой разумеющимся тоном. И прежде, чем женщина успела что-то сказать, добавил: – И, пожалуйста, не говорите, что нас все равно настигнет возмездие. Выберите лошадь для себя и садитесь в седло!

Женщина, хотевшая было вступить с ним в спор, похоже, передумала, повернулась, оглядела животных и направилась к крупному светлой окраски мерину. Конь настороженно запрял ушами и повел боками.

– Прекрасно, – выдохнул майор и возвысил голос: – А теперь остановитесь, миссис Лэнсфорд!

Она резко обернулась:

– Что еще? – Красивые глаза пылали гневом.

Майор метнул взгляд на Уолкера:

– Ты хорошо ездишь верхом?

– Когда-то ездил. Давным-давно.

– Умение не забывается. Как езда на велосипеде. Так?

– Полагаю, что да.

– Тогда ты поедешь на этой белой лошади.

Женщина открыла было рот, но майор опередил ее:

– А вы поедете на гнедой, миссис Лэнсфорд. Той самой, которую выбрали для Хэнратти. Премного благодарен, что вы указали на самую медленную лошадь.

Лицо женщины изменилось. Сейчас, пожалуй, на нем впервые отразилась искренняя ненависть. Майор обманул ее, и она была слишком горда, чтобы смириться с этим.

Уолкер подошел к белой – так назвал майор эту скорее голубую лошадь – и подобрал поводья. Женщина медленно побрела к гнедой и начала подгонять стремена себе по росту. Майор бросил ей в спину:

– Поймите следующее, миссис Лэнсфорд. Здесь на мили кругом никого нет. У вас медленная лошадь, и, если вы попытаетесь ускакать, капитан Уолкер догонит вас без труда. Тогда нам придется связать вас и заткнуть рот кляпом. А это не слишком приятно. Вы понимаете?

– Я поняла, – отозвалась женщина, не поворачивая головы. – Интересно знать, куда вы меня увозите?

– Вы вправе получить ответ.

Внимание всех тут же обратилось к майору. Он поднял руку в сторону скрытых темнотой горных вершин на севере:

– Мы направляемся туда.

На мгновение воцарилось молчание, нарушаемое лишь шелестом конских хвостов да стуком копыт. Потом Хэнратти взвизгнул:

– Да ты никак спятил!

Уолкер выступил на шаг вперед:

– Майор, мы окажемся погребенными под тоннами снега. Ты не знаешь эти горы.

– Я провел много лет в горной стране. Все будет в порядке.

– Это безумие.

Женщина повернулась к майору:

– Ваш приятель прав. Никто не ходит в эти горы после того, как выпадет снег. Это самоубийство!

– Надеюсь, что и полиция считает так, миссис Лэнсфорд.

Бараклоу прошел мимо Уолкера и забрался в седло.

– Майор Харгит знает, как выжить в глуши. Он прав. Кончаем спорить – и в путь.

Когда Уолкер повернулся, чтобы сунуть сапог в стремя, глаза его встретились с глазами женщины, и за этот краткий миг они сказали друг другу многое: во взглядах читалось взаимопонимание и робкая надежда на лучшее.

– Да помогите же мне кто-нибудь справиться с этой проклятой скотиной! – завопил Хэнратти.

Глава 5

Через прибор ночного видения все просматривалось отчетливо: следы, вмятины в земле, отпечатки каких-то вещей на гальке.

– Смотри внимательней! "Монументальная скала" прямо за холмом.

– О'кей, кимо саиб. – Из-за рюкзака Стивенс казался горбуном.

Сэм Вашмен прополз на животе последние двадцать ярдов и принялся разглядывать ранчо. Фасад дома был освещен. Однако никакого движения не наблюдалось.

Потом Сэм поднял прибор ночного видения, включил инфракрасный луч и припал к отражателю.

Прибор этот делает видимым тепловое излучение. Изображение на линзах передает скорее тепловой контур тела, а не световой. Земля, хранящая дневной жар, предстает красной, более холодный воздух – зеленым. Постройки, которые хранят тепло хуже, чем почва, но лучше, чем воздух, в окуляре видятся розовато-лиловыми, а освещенные окна – ярко-красными. Деревья за домом кажутся полосой переплетенных теней.

Человеческое тело выглядело бы на линзах темно-багровым.

Вашмен сделал знак рукой, и стажер передал ему портативную рацию. Он негромко заговорил в нее, чеканя слова:

– Вашмен для Вискерса. Вы слышите меня?

– Вас слышу.

– Как давно выходил на связь помощник констебля из "Монументальной скалы"?

– Я не слышал его. Оставайтесь на связи. Я выясню у Каннингема.

Вашмен принялся изучать в прибор следы на склоне холма. Чтобы разобраться, понадобилось несколько минут. Четыре цепочки следов вели вниз. Две – наверх. Три – глубина следов явно показывала, что люди шли под грузом, – снова спускались вниз.

Голос агента ФБР зашелестел в самое ухо:

– От помощника Фолтца не поступало никаких сообщений с одиннадцати часов.

Вашмен поднес к глазам запястье, чтобы увидеть циферблат. Почти два ночи.

– Тогда вам лучше прибыть сюда вместе с подкреплением.

* * *

– Давай спустимся вниз и разведаем, что там происходит.

– Может, лучше дождаться, пока появится Вискерс?

– Если они еще в доме, то услышат шум машин. – Вашмен сполз с вершины холма. – Мы обойдем кругом и подберемся под деревьями.

Когда они добрались до дома, Сэм снова поднял прибор и различил в рощице следы; на дворе их искать смысла не было – за годы землю там утоптали так, что она превратилась в камень. Вашмен подкрался к задней стене дома и прислушался. Не услышав ничего, кроме гула водяного насоса, он махнул Стивенсу, чтобы тот шел вперед, а сам беззвучно направился вокруг дома к стене, где светилось окно.

Наконец он заглянул и застыл, как вкопанный.

* * *

Один из технарей ФБР предложил наполовину выщелкнутую из пачки сигарету, и Вискерс, кивнув в знак благодарности, взял ее, зажал губами и подался вперед, чтобы прикурить от спички в ладонях спеца.

Технарь махнул рукой, чтобы затушить спичку.

– Мертв уже два с половиной, а то и три часа. – Он повернулся к Вашмену: – Передняя дверь была открыта, когда вы вошли?

– Да. Такое впечатление, будто эта дверь никогда и не запиралась. – Вашмен глядел за спину спеца, на Вискерса. – Пока вы ехали, я вызвал на ранчо коневода Олсена. Попросил прислать пару грузовиков с двумя ведущими осями и трейлер для перевозки лошадей. Что скажете?

Вискерс поднял на него глаза, оторвавшись от лежавшей на столе крупномасштабной карты.

– Вы думаете, что сумеете здесь изловить их на грузовиках?

– Миль пятнадцать можно будет проехать, а дальше – на лошадях. Хотя бы час выиграем.

– Они, вероятно, опережают нас на три часа.

– И у них с собой женщина, – напомнил технарь. Он опустился на колено и накрыл мертвого помощника констебля одеялом.

Вашмен обратился к Баку Стивенсу:

– Они оставили в конюшне трех лошадей. Давай их седлать.

* * *

Двор был битком набит людьми, машинами: там были полицейские и фэбээровские автомобили, грузовики и трейлеры, фургон "додж" и джип Вискерса.

Крупный краснолицый мужчина въехал во двор на плохом, наспех отремонтированном автомобиле с откидным верхом. Ветра не было. Взметнувшаяся из-под колес пыль тут же легла на землю. Человек выскочил из машины:

– Что тут за дьявольщина творится?

Вискерс выступил вперед:

– Вы Лэнсфорд?

– Вы совершенно правы – это я. Какого черта тут все торчат?

Вискерс побагровел:

– Мы здесь не бездельничаем, мистер Лэнсфорд.

Фермер сорвал с себя шляпу и потер указательным пальцем натертую ею красную полоску на лбу.

– Они схватили мою жену – это правда?

– Боюсь, что да.

– И вы все топчетесь тут. – Глаза Лэнсфорда угрожающе сузились. – О'кей! Валяйте и дальше! Торчите здесь всю ночь, если хочется. – Он повернулся всем корпусом и, передернув внушительными плечами, стал пробираться к трем лошадям, привязанным возле конюшни.

Вашмен преградил ему дорогу:

– Спокойнее, мистер Лэнсфорд.

– Спокойнее?! – Тот зарычал так, что двор затрясся.

Вмешался Вискерс:

– Постарайтесь успокоиться. Предоставьте все нам, мистер Лэнсфорд... мы не нуждаемся в помощи дилетанта.

– Тем не менее я ее вам предоставлю.

– Хотите, чтобы я арестовал вас?

– На каком основании?

– Ради вашей же безопасности, если уж на то пошло.

– К черту все это. Но лошади мои. Вы ни дюйма не проедете на этих лошадях без моего разрешения.

Вашмен обернулся и взглянул на Лэнсфорда в упор.

Вискерс сделал два шага вперед, чтобы его лицо было видно в полосе света с крыльца.

– Эти пятеро устроили волну террора. Они уже убили двух человек, один из которых – офицер местной полиции. Они захватили женщину. Похитили около миллиона долларов. Вашингтон и Финикс согласны, что мы не можем терпеть терроризм такого масштаба. Нам удалось выяснить подноготную одного из этих людей, и создается впечатление, что мы имеем дело с хорошо организованной группой бывших офицеров армии Соединенных Штатов, недавно уволенных из рядов вооруженных сил за зверство и жестокость по отношению к мирным жителям во Вьетнаме. Правительство сочло, что налицо чрезвычайная ситуация, так как нам неизвестно, какой поддержкой эти люди пользуются у крайних милитаристов, и неизвестно, сколько еще преступлений они готовятся совершить. Поэтому федеральное правительство и губернатор Аризоны согласились мобилизовать Национальную гвардию.

* * *

– Утром, – продолжал Вискерс, – этот горный район полностью изолирует кордон полицейских и подразделения Национальной гвардии. Мы поставим блокпосты на каждой дороге и каждой тропе. Если до рассвета не разразится буря, наши люди начнут продвигаться в горы, и у нас есть вертолеты в воздухе, чтобы определить местонахождение беглецов. Мы закупорим их здесь, как в бутылке... им не выбраться. Теперь это вопрос времени.

Зло прищуренные глаза Бена Лэнсфорда впились в Вискерса. Затем он отвернулся, потер шею и замотал головой. Во дворе поднялся взволнованный шум. Лэнсфорд встретил взгляд Сэма Вашмена, жестом отчаяния взъерошил волосы и сказал уже несколько тише:

– Вы хотите сказать, что просто оседлали лошадей и не собираетесь на них никого преследовать?

Вискерс не преминул вмешаться:

– Мистер Лэнсфорд, здесь только три лошади. Там же по меньшей мере пятеро до зубов вооруженных мужчин. Не вижу смысла рисковать, отправляя троих охотиться за пятерыми головорезами. – Вискерс сделал выразительный жест и взглянул на часы. – Как только беглецы убедятся, что путь для них закрыт войсками, до них должно дойти, что самое лучшее – освободить вашу жену и сдаться.

– Это по-вашему, – возразил Лэнсфорд, – а как по-ихнему?

– И по-ихнему – тоже.

Губы Лэнсфорда крепко сжались; ярость кипела в его глазах. О чем он думал, было ясно. Пять жестоких мерзавцев захватили его жену. Одного взгляда на Бена Лэнсфорда, грубого и несдержанного по натуре, хватало, чтобы понять, к каким выводам он должен был прийти.

И осознание того, что эти выводы, скорее всего, верны, утешало мало.

Вискерс добавил:

– Постарайтесь успокоиться, мистер Лэнсфорд. Мы станем держать вас в курсе событий. Но сейчас каждому из нас остается только ждать.

У Вашмена зашевелились волосы. Выходит, полнейшей глупостью были все его попытки убедить себя, что до такого дело не дойдет.

Очевидно, так будет всякий раз – Вискерс с легкостью подыщет подходящую теорию. Он и ему подобные замечательно умеют подгонять факты под теорию.

Вискерс меж тем продолжал разглагольствовать:

– Если буря пройдет стороной, то мы выступим на рассвете. Если она все-таки будет здесь, то ведь и беглецам тоже деваться некуда. В любом случае, мистер Лэнсфорд, тысячи наших людей сумеют обшарить каждый дюйм этих гор, если понадобится. Нам не зря платят налогоплательщики, мы знаем свою работу. Доверьтесь нам!

Вашмен повернулся к нему:

– Я хотел бы вам кое-что сказать.

– Я слушаю.

– Тет-а-тет. – Он отвернулся от Вискерса, прошел к трейлеру для перевозки лошадей и выбрал уединенное место за джипом.

* * *

Вискерс обошел джип, помедлил, загасив окурок ногой, и быстро поднял глаза, словно пытаясь застать Вашмена врасплох и увидеть краску на его щеках.

– Так. И что?

– Я уже раньше говорил об этом. Вы не сумеете управиться с этим делом с помощью армии и вертолетов. Думайте головой, раз уж она у вас есть: неужели не ясно, что эти люди смогут позаботиться о себе в лесах? Они не станут очертя голову лезть в ловушки. Им удастся пережить снежный буран, и он окажется для них как нельзя кстати.

– Если буря заставит нас отсиживаться на месте, то и их – тоже.

– Нет. Они успеют удрать за десять тысяч миль отсюда.

Вискерс взирал на него с материнским долготерпением.

Вашмен обнаружил свою ярость:

– Вы хотя бы приблизительно представляете размеры и рельеф этого района?

– Я видел карту.

– И вы думаете, что такую территорию можно наглухо запечатать кордоном полицейских и воинских подразделений?

– Не будьте идиотом. В целом мы знаем местность. На востоке и западе мы ставим оцепления длиной в десять миль. Так мы заключаем их в квадрат со сторонами длиной в десять миль.

Вашмена это ничуть не впечатлило.

– Сорок миль по периметру, и какова же численность подразделений – две тысячи? Пятьдесят человек на милю? Оцепление с промежутками в сто футов? И вы думаете, "зеленые береты" во время снежного бурана не смогут проскользнуть в стофутовую щель незамеченными?

Вискерс напряг лицевые мускулы, дабы скрыть обуревавшие его чувства.

– Патрульный, вы испытываете мое терпение.

– О, неужели?

– Первое. Численность подразделений составит свыше четырех тысяч. Это немного сужает "щель", как вы изволили выразиться, не так ли? Второе. Наш кордон не станет стоять на месте, он будет двигаться, круг оцепления станет постепенно сужаться. Третье. Даже предположим, кто-то из беглецов сможет проскользнуть через цепь – им все равно не удастся далеко уйти на своих двоих, а если они попытаются украсть автомобиль, их остановят на блокпосту. Наши посты стоят на всех дорогах на протяжении сорока миль каждые десять. Нет, дайте мне закончить! Вы последний раз пытаетесь выставить меня дураком! Я не знаю, чем я вам не угодил, но вы все время пытаетесь подставить мне ножку. Поймите же, наконец: если бы я решил, что не гожусь для этой работы, то сам бы вышел из игры. Я пойму, что мне пора в отставку, раньше, чем кто бы то ни было. Но больше я не желаю, чтобы вы лезли не в свое дело. Можете прямо сейчас отправляться домой и там уже практиковаться в красноречии.

– А почему не здесь? – возразил Вашмен. – Это нечестно: вы вот произнесли целую речь. Хорошо! Но теперь моя очередь. Первое. Что произойдет, если они направятся прямиком к вашим подразделениям Национальной гвардии, держа пистолет у головы несчастной женщины, и преспокойно улетят вместе с заложницей на ближайшем военном вертолете? Сколько среди этих новеньких мундиров таких солдат, которым не слабо драться, когда у противника женщина вместо щита? Второе. Любой индеец с мало-мальскими мозгами сумеет залечь и дать кордону пройти мимо, а затем вскочить на ноги и затеряться в голубой дали. Послушайтесь голоса рассудка, признайте достоинства "зеленых беретов" в этой области. Третье. Когда они, все пятеро, уйдут живыми и невредимыми и оставят вам мертвое тело миссис Лэнсфорд, то вы и без моей помощи окажетесь дураком.

Когда Вашмен обошел вокруг трейлера, он увидел, что Лэнсфорд сидит на крыльце и сжимает и разжимает здоровые кулаки. Вашмен махнул Баку Стивенсу и направился к лошадям. Отвязал двух и повел к трейлеру. Стивенс быстро припустил к платформе-прицепу, опустил заднюю дверцу, сделав из нее сходни, и Вашмен прошел внутрь прицепа, чтобы завести туда лошадей, Стивенс поднял за ним дверцу, закрыл на засов, а Вашмен перелез через ограждение наружу.

Там уже стоял Вискерс.

– Вы думаете, что делаете?

Вашмен глянул в сторону дома. Лэнсфорд сидел, обхватив голову так, словно она весила полтонны. Он не мог их слышать. Вашмен сказал:

– Хочу попытаться вернуть ему жену.

– Очень благородно.

– Нет. Это моя работа.

– Вы живете в прошлом. Эта работа не для одиночек. Здесь вам не как в одном из тех фильмов, где дюжий индеец-разведчик выходит на тропу войны, чтобы освободить белую женщину из лап дикарей. Вы оба ничем не лучше меня, но хотите победить пятерых солдат, вооруженных и отчаянных, которые знают, что делать. Они – команда, а вы – нет. Чтобы их остановить, нужна большая организованная команда. Вы просто дадите себя убить, и, возможно, из-за вас убьют и женщину тоже.

Вашмен проверил крепость замка на задней дверце и обернулся:

– Вы можете попытаться остановить меня, если хотите.

– Например, мы позвоним вашему начальству и посмотрим, что они скажут.

– Валяйте.

Вискерс не смог скрыть своего удивления.

– Так и сделаю. Вы ждите здесь, пока я не получу ответ. – И он повернулся, чтобы уйти.

– Не собираюсь я дожидаться.

Вискерс схватил его за руку и рванул к себе:

– Будьте вы прокляты, упрямец! Что мне, на вас наручники надеть?

Вашмен спокойно глянул на него:

– Попробуйте.

– Патрульный, стоит мне крикнуть – и мы вобьем вас в землю, как колышек для палатки.

– Давайте. И потом можете объясниться насчет меня у себя в бюро, когда вернетесь ни с чем, если не считать трупа миссис Лэнсфорд.

– Вы не правы.

– Может, и так. Если я не прав, значит, я не прав – и только. Если ошибаетесь вы, то для вас это конец. Вы по-дурацки идете ва-банк, Вискерс. Если бы я ставил на вас, то мигом бы вылетел в трубу. – Вашмен открыл дверь и забрался в кабину.

Вискерс отступил назад. Он ничего не сказал. Его непроницаемые глаза следили за Вашменом.

Вашмен врубил стартер, движок чихнул и заурчал. Индеец потянулся к включателю передних фар, и тут дверца с другой стороны кабины открылась, и внутрь забрался Бак Стивенс.

– Как, ты не дождался своего преданного белого друга? Ты не должен идти на такой риск, Бак.

– Кто сказал?

– Если я ошибусь, то моя голова окажется в корзине. Если ты будешь рядом, то твоя тоже. Я не хочу просить тебя подставлять шею под топор.

Стивенс захлопнул дверцу:

– О'кей. Вот и не проси!

* * *

Машина зарычала, Вашмен включил верхние фары, и они озарили холмы, причем световые лучи метались, как у поисковых прожекторов.

Трясясь в высокой кабине старого тягача, Вашмен без труда мог направлять фургон по следам восьми лошадей: никто бы не смог скрыть отпечатки стольких копыт в мягкой глине.

– Кимо саиб, может быть, я дубина, но что, если они оглянутся и увидят свет от нашей машины?

– Надеюсь, что так и будет.

– Надеешься?

– Заставить их поволноваться нам бы не повредило.

Чужая куртка жала в плечах. Вашмен с треском открыл окошко, чтобы проветрить душную от тепла мотора кабину. Следы копыт взбирались по все более крутому склону, и мотор с трудом вытягивал трейлер с лошадьми. Половина третьего ночи – скоро быть рассвету, если не начнется буран. На вершинах ветер гнул деревья, и в лобовое стекло бились редкие снежинки, но фронт бури пока не двигался, он стоял черным полукругом в восьми или десяти милях к западу. Вашмен знал повадки снежных буранов: они смирные, пока не накопят сил, и тогда – держись. Он знал также, как они, подобно ядерному взрыву, вырывают с корнями деревья, сносят крыши домов, переворачивают грузовики, забрасывают коров и лошадей в каньоны. Вашмен помнил ураган два года назад, ранней осенью; от него пострадали десять тысяч индейцев навахо, лишившиеся половины своих овец, и им грозил бы голод, если бы не доставка продовольствия по воздуху.

Это была ночка из тех, когда больше всего на свете хочется быть дома в теплой и уютной постели. Именно в постели со здоровой крепкотелой Лайзой, прикорнувшей под боком и согревающей своим теплом, – так хочется вести с ней ленивый разговор или долго и сладко молчать, пока она вновь не пожелает заняться любовью. Нервные окончания его рук и губы помнили нежные прикосновения ее тела и упругость кожи. Сейчас она, должно быть, спит, но через несколько часов отправится в Даунтаун открывать магазин и вряд ли станет тратить слова на то, чтобы печалиться по поводу его отсутствия. Лайза не домохозяйка, которая вечно сетует на житейские неурядицы. И никогда ею не станет.

Мысли о ней выбили его из колеи, точнее, сам тот факт, что он вообще вспомнил о ней. Сейчас не место и не время для столь сладостных раздумий.

Вашмен взял себя в руки.

– Ты загрузил все нужное в грузовик?

– Насчет "все нужное" не знаю. Но ты сам, черт возьми, позаботился о том, чтобы не путешествовать налегке. Чего там только нет: снегоступы, походные одеяла, топоры, веревки – я и не знал, что мы снаряжаемся в полярную экспедицию.

– Лучше перебрать, чем недобрать, не забывай.

* * *

Скалы давали о себе знать: тягач подпрыгивал и пробуксовывал на камнях. Они выжимали до восьми или девяти миль в час и таким образом сокращали разрыв между собой и беглецами, но в скором времени грузовик им все-таки придется бросить. Холмы становились все выше, а склоны их все более непроходимыми.

Вашмен развернул тягач на пологом уступе – колеса заскрежетали по гравию. Выше следы копыт сворачивали, пересекая полоску песка, и скрывались в глубине дубравы, которая дальше плавно переходила в сосновый бор. Вашмен поставил машину на ручной тормоз и выключил все приборы.

– Выгружай лошадей и начинай их навьючивать всем, что у нас есть.

Он распахнул дверцу кабины навстречу ветру, и внутрь ворвался лютый холод. Вашмен поднял воротник, выбрался из машины, достал из кузова топор и отправился в чащу. Он срубил попавшийся на пути трехфутовый кустарник, оттащил его волоком и сложил в кучу на каменистой почве в пятидесяти футах от грузовика с подветренной стороны. Вашмен не успокоился, пока не сложил целый штабель. Он нарубил с полдюжины толстых, крепких стволов, часть их засунул внутрь кучи кустарника, а остальные положил сверху, и когда решил, что, пожалуй, хватит, то принес из машины пяти-галлонную канистру бензина и вылил всю на эту здоровенную кучу дров.

Ветер разносил резкий запах бензина. Вашмен порядком вспотел во время своих физических упражнений, он сдвинул шапку и вытер пот со лба рукавом куртки. Ветер развевал выбившиеся из-под шапки волосы. Стивенс стоял подле лошадей, навьюченных и готовых трогаться в путь, и тоскливо наблюдал за Вашменом. Через мгновение индеец нахлобучил шапку, подошел к товарищу, вложил топор в кожаный чехол и приторочил к седлу.

– Терпеть не могу красноречивую тишину, Бак. Говори, что у тебя на уме.

В ответ раздался глубокий вздох – Стивенс, понурив голову, глубоко задумался. Наконец он сказал:

– По правде говоря, я не любитель играть ва-банк.

– Ты можешь остаться здесь. Можешь вернуться обратно.

– Нет, но, возможно, мне полегчает, если я буду знать, что мы пытаемся сделать, кимо саиб.

– В основном, пытаемся спасти жизнь миссис Лэнсфорд.

– Как?

– Держим их в постоянном напряжении.

– Ты прежде уже говорил что-то такое. Да только я никак не пойму.

– Если они решат, что ушли далеко, и понадеются выйти сухими из воды, то тогда зачем она им нужна живой? Они взяли ее в заложницы, но заложница нужна лишь тогда, когда наступают на пятки.

– Понимаю. Ты хочешь, чтобы они знали, что мы сидим у них на хвосте. Но я все еще не вижу, к чему это нас приведет.

– Возможно, если повезет, к тому, чтобы вырвать ее у них.

– Для этого понадобится не только везение, кимо саиб.

– Сейчас все зависит от погоды, верно?

– Вижу, куда ты клонишь. Но все равно, двое против пяти. Не возьму в толк, почему ты так уверен, что мы и вдвоем управимся. Как сказал тот фэбээровец, это на его совести, а не на нашей.

– А зачем ты встаешь по утрам?

– Процитирую в твоем некрологе.

– Я скажу тебе, что думаю. А думаю я вот что: предположим, на месте этого сукиного сына Бена Лэнсфорда оказался я, а женщина, которую они захватили, Лайза.

Стивенс поднял голову и кинул на Вашмена быстрый взгляд:

– Ты что, и впрямь веришь, что отнимешь ее у них живую?

– Во всяком случае, я не прочь попытаться.

Стивенс медленно кивнул:

– Может, я тебе и тапочки подавать не достоин, но мне все же интересно, как ты станешь пытаться. Если меня при этом не ухлопают, то, глядишь, чему-нибудь и научусь.

* * *

– Я еще кое-чего не понимаю, – произнес Стивенс, потянувшись к поводьям. – Почему Вискерс так взбеленился?

– Потому что он был не прав. – Вашмен снял перчатку, чтобы достать спички. – Эти ребята не привыкли, чтобы им тыкали в нос их ошибками. Большинство обывателей, похоже, относится к ним как к Отечеству, Флагу и Богу. Конечно, в наши дни ни один из этих фетишей не воспринимается с былым благоговением, но в бюро до сих пор пугают всех "комми" и арабскими радикалами.

Стивенс ехидно улыбнулся:

– Быть может, когда он опишет это в своем отчете, ты окажешься первым в истории индейцем, который ненавидит Америку, кимо саиб.

Но Вашмен уже его не слушал. Краем глаза он уловил какой-то колеблющийся блеск позади, за гребнем холма, мгновенно обернулся и прищурился.

В это время свет фар вырвался из-за холма, осветил Вашмена и снова нырнул: грузовик, свирепо урча, перевалился через вершину и пополз с натугой вперед, таща за собой дребезжащий и подпрыгивающий фургон для лошадей.

– Похоже, к нам пришла подмога.

– Да уж... но от кого?

Грузовик все катился вниз. Взвыв, он наконец сумел остановиться рядом с их тягачом. Дверца открылась, и из кабины вылез агент Вискерс. Он выпрямился, потер шею и прогнулся назад.

– О, мои почки!

– Это кавалерия, – заметил Стивенс, – спешит к нам на выручку.

– Вопрос первый, как вы можете догадаться, – произнес Вашмен, – таков: чему обязаны такой честью?

Лицо фэбээровца пропало во тьме, больше не озаряемой светом фар. Он шагнул вперед, и из темноты зазвучал его голос:

– Может, я решил сыграть по вашим правилам. Лошадей, как известно, на переправе не меняют. – Он подошел к задней части фургона и откинул на землю заднюю дверцу, при этом его стало видно несколько лучше. – Кто-нибудь соизволит помочь мне вывести эту скотину?

Вашмен не преминул вставить шпильку:

– Я, кажется, еще помню, что вы говорили Лэнсфорду там, на ранчо. Мы не нуждаемся в помощи дилетанта.

– А я, кажется, еще помню, что он ответил: "Тем не менее я ее вам предоставлю", – ввернул Вискерс. На лице его, освещенном луной, были гнев и горечь. – Впрочем, почему бы мне не сказать вам правду? Вы все равно ее узнаете, если мы, конечно, доживем до этого. Они отозвали Национальную гвардию.

– Да почему же, черт побери? – удивился Стивенс.

– Деньги и политика. Генеральный прокурор штата передумал. Во-первых, решил, что это чисто уголовное дело и оно вне сферы деятельности армии, а во-вторых, такая операция обойдется в пять раз дороже ущерба, причиненного банку.

– И в-третьих, – добавил Вашмен, – оно же и во-первых: возможно, толку от такой широкомасштабной операции будет как от козла молока.

– А вот тут вы не правы.

– Ладно, у нас уже был спор на эту тему.

– Тогда давайте выгрузим эту лошадь и начнем собираться, хорошо?

Вашмен чувствовал, как слова рвались у него с языка, но он сдержался и только ждал, пока стажер задом выводил оседланную лошадь из трейлера Вискерса и потом затягивал на ней подпругу. Вискерс, казалось, обвернулся несколькими слоями чужой, не по росту одежды. Он долго плясал на одной ноге, вдев другую в стремя, пока, уцепившись за луку, не взгромоздился наконец наверх и не плюхнулся в седло, как куль.

Тратить время на расспросы смысла не было. И так все было ясно. Вискерс оказался здесь, потому что иначе начальство потеряло бы к нему доверие, вне зависимости от результата его действий. Очевидно, Вискерс, поразмыслив, решил, что, как ни малы шансы Вашмена на успех, все же ничего другого ему не остается.

У офицеров полиции ФБР давно было притчей во языцех из-за обыкновения присваивать чужие лавры, но сейчас Вискерсом руководило не это, а нечто более существенное: желание выжить. У него еще раньше как-то раз вышел прокол, его выбросили на периферию, и теперь, без сомнения, за ним следили – еще один ляп, и его почти наверняка отправят в отставку. Бюро славилось тем, что ошибок не прощало. Посему, чтобы удержаться на работе, Вискерсу в этом деле любой ценой нужен был успех. Потому-то он перебарщивал, пытаясь мобилизовать столько людей и техники, сколько хватило бы на ведение небольшой войны. Но опору под названием "Национальная гвардия" вышибли у него из-под ног, и теперь до Вискерса, видимо, дошло, что, если Вашмен не прижмет бандитов, есть все шансы, что поймать их так и не удастся. Пророчество Вашмена, что "зеленые береты" удерут, оставив Вискерсу труп миссис Лэнсфорд, звучало в ушах Вискерса, как трубный глас, и потому Вискерс наконец перестал твердить банальности из учебников и встал на сторону тех, у кого оставались в этой игре хоть какие-то шансы. Прицел был дальний, но приходилось либо зря жечь порох, либо стрелять.

Вашмен не собирался возражать и отказываться от лишней пары глаз и руки с пистолетом.

Индеец зажал в зубах спичку и подошел к бамперу грузовика Вискерса. Поднял капот, нащупал распределитель зажигания, открыл его и вынул ротор. Потом проделал то же со своим тягачом, закрыл оба капота и пошел к лошади, запихивая роторы в карман. Они легли на небольшой, обшитый бархатом футляр, в котором лежало кольцо Лайзы.

Вашмен прыгнул в седло, одновременно подобрав поводья, и вынул изо рта спичку.

– Зачем тебе эта куча дров? – поинтересовался Вискерс.

– Просто неоновой вывески поблизости нет.

– Это еще для чего?

– Чтобы не дать нашим друзьям соскучиться в одиночестве. – Вашмен спустился на лошади по склону и встал ниже древесного штабеля. – Я не хочу спалить на этом костре заодно и вас. Оба, поднимитесь выше по склону. Я догоню вас.

– Старая индейская штучка, – торжественно провозгласил Стивенс. – Ты, любитель костра и солнца, опять за старое?

– Сначала вы вывели из строя грузовики, – начал Вискерс, – а затем сооружаете костер, да такой, что его с луны заметят. Какой во всем этом смысл?

Вашмен решил все-таки объяснить, в чем дело, чтобы не засорять мозги Вискерса секретами, ибо осведомленный агент полезнее, чем неосведомленный.

– Я ставлю на то, что буран застигнет их прежде, чем они доберутся до вершины. Когда они вдоволь хватят лиха, то вспомнят, что видели грузовики внизу и нас, отъезжающих от машин. И тогда они начнут подумывать, а не сделать ли крюк: может, удастся обойти нас и первыми добраться до грузовиков.

– И вы посылаете им приглашение.

– Вроде того. – Вашмен подождал, пока двое всадников скроются в дубраве. Когда они проехали две сотни ярдов и почти пропали в ночи, он сжал бока лошади коленями, крепко стиснул в левой руке поводья, сказал несколько успокаивающих слов лошади и чиркнул спичкой о стальную луку седла.

Спичка с треском вспыхнула, и Вашмен швырнул ее в узенький ручеек бензина, стекавшего по склону.

Спичка упала с шипением, и жидкость занялась бледным желто-голубым пламенем, которое мгновенно взбежало по склону внутрь штабеля дров. Раздался оглушительный треск, и Вашмен закрыл один глаз, а другой прищурил, чтобы спасти глаза от слепоты, наступающей при переходе от тьмы к яркому свету. Лошадь шарахнулась, заржала в страхе, встала на дыбы и пустилась вскачь.

Вашмен сумел удержаться в седле. Вцепившись одной рукой в луку, а другой натягивая поводья, он наконец добился того, что лошадь слегка успокоилась, по крайней мере, начала слушаться седока. Он заставил ее перейти с панического бега на галоп, а затем и на рысь, и направил ее в дубраву, где ветки больно хлестали его по ногам.

Когда лошадь пошла шагом, Вашмен увидел остальных. Позади них горел огромный костер, четко высвечивая контуры обоих грузовиков. Даже на таком расстоянии индеец чувствовал спиной жар и видел, как тень его пляшет среди деревьев.

Лишь на западе светилась бледная розоватая полоска, но на востоке тучи заволокли весь горизонт и небо было темным и страшным. Вашмен получше натянул шапку и направил лошадь к вершине.

Глава 6

Они проехали по пологому голому склону, припорошенному жиденьким снегом. На самом верху Уолкер повернулся в седле, чтобы кинуть взгляд назад. Он все еще видел зарево костра, тускнеющее на фоне разгоравшегося восхода.

Майор, ехавший во главе колонны, обернулся:

– Едем же... едем! Никому не отставать!

– Да я просто смотрю – преследуют ли они нас еще.

– Конечно, преследуют. Нам-то какая разница? Три захолустных копа, уткнувших носы в землю. Поехали, капитан!

Они двинулись дальше. Женщина на гнедой лошади бросила на Уолкера быстрый взгляд и отвернулась; пряди густых волос падали на лоб, помогая ей прятать глаза.

Буран тоже начал перемещаться. Уолкер чувствовал это и пытался поднять повыше ворот куртки. Самые высокие горные пики уже заволакивало чернотой прямо на глазах. Ветер начал вздымать снег, сдувая его со склона. Белая лошадь тоже ощущала перемену погоды – Уолкеру приходилось сдерживать ее.

"Все перемены лишь к худшему", – думал Уолкер. Когда ты вдруг обнаруживаешь себя верхом на лошади в преддверии бури в глуши, поневоле начинаешь мыслить прописными истинами, и первый раз ему пришло в голову, что он один из "скверных ребят". Он не думал плохо о себе до того момента, пока там, на ранчо, Бараклоу не остался в доме с обреченным на гибель помощником констебля. Он, Уолкер, знал о готовящемся убийстве и даже пальцем не пошевелил: вот тогда-то все и рухнуло. До тех пор даже то, в чем он принимал участие, казалось, имело к нему отношение лишь постольку-поскольку – приготовления, налет, бегство, – словно он киноактер и смотрит фильм, в котором сам снимался, где все события выдуманы сценаристом. Но теперь сознание реальности происходящего причиняло боль. Они и впрямь "скверные ребята", а "скверных ребят" в конце концов всегда убивают "славные ребята". И он убедил себя, что в этих промозглых горах ему предстоит погибнуть.

Если уж пришли мысли о собственной смерти, трудно перестать думать о ней. Уолкер живо представлял себя где-нибудь на голых камнях, истекающего кровью.

Ветер стих. Они миновали голый склон и углубились в сосновый лес. Высокие деревья заслоняли свет, зато ветер почти не ощущался, лошадь прижала уши и хрустела копытами по опавшим сосновым иглам. По спине Уолкера бежали мурашки. В сером холодном сумраке слышалось лишь звяканье уздечек и скрип седел.

В этих горах казалось, что цивилизация осталась где-то за тысячу миль и лет. Громады гор вставали впереди, а вокруг были лишь лес, валуны да осыпи. Они взобрались на гребень и сделали краткую остановку, пока майор доставал топографическую карту, сверял ориентиры, поглядывая то на нее, то на окружающую местность. Холодало, изо ртов лошадей валил пар. Воздух стал словно бы гуще, и горные пики уже не вырисовывались так четко на фоне неба. Прежней оставалась только тишина.

Майор сверился по карманному компасу, убрал его и карту и окинул всех взглядом. Восемь лошадей, пять мужчин и одна женщина. За ночь щетина на щеках майора заметно отросла.

Бараклоу покончил с очередной ментоловой сигаретой и тщательно загасил окурок.

Эдди Барт поднял вверх свое толстое, воскового цвета лицо, словно для молитвы; он пристально вглядывался в небо.

Хэнратти уставился бессмысленным взглядом на деревья слева: он не хотел встречаться ни с кем глазами, боясь того, что сможет в них прочитать.

– Капитан, нужна веревка, – отрывисто приказал майор.

Уолкер спешился, держа лошадь под уздцы, и начал рыться в мешках. Он забыл, куда запихнул веревку, и на поиски ушло некоторое время.

– Продень линь в удила, – распорядился майор.

– Всем лошадям?

– Да.

– Но зачем?

– Очень скоро ты не сможешь видеть лошадь впереди себя, капитан.

Уолкер быстро взглянул на небо – его почти сплошь заволокло.

– Сейчас я прочту вам небольшую лекцию по выживанию, – обратился ко всем майор. – Прошу внимания. Вы уже почти сутки на ногах и устали. Это очень плохо. Заснуть в такую погоду – равносильно самоубийству. Вдумайтесь в эти слова и запомните их. Если почувствуете, что начинаете засыпать, или ощутите, как немеют ноги, слезайте с лошади и идите пешком. Топайте ногами, чтобы восстановить кровообращение. Рекомендую вам покрепче привязать уздечку к запястью мертвым узлом, чтобы не упустить лошадь, если случится споткнуться и упасть. Те, кому не доводилось бывать в горах, возможно, мне не поверят, но помяните мое слово, если сегодня в полдень вы сумеете разглядеть свою руку прямо перед глазами, это еще хорошо. Просто крепче держитесь на лошади и полностью доверьтесь ей. Я буду прокладывать дорогу и привяжусь веревкой к луке седла, так что, случись мне сорваться со скалы, вы меня не лишитесь.

– Если мы будем брести вслепую, – возразил Уолкер, – то как ты узнаешь, куда идти. – Он продевал веревку через удила лошади миссис Лэнсфорд и поймал печальный взгляд женщины, прежде чем она успела отвести глаза.

– У меня есть компас, – ответил майор.

– Пусть это тебя не тревожит, – вмешался Эдди Барт. – Майор еще ни разу не заблудился.

Уолкер вручил свободный конец веревки майору, который продел ее через удила своей лошади и дважды обмотал вокруг луки седла; осталось около дюжины футов, и он смотал большую часть веревки в кольца и повесил на луку седла, а самый конец продел в ременные петли на брюках и завязал узлом. Это была нейлоновая бельевая веревка толщиной в три и девять десятых дюйма, способная, вероятно, выдержать тяжесть в сто фунтов, а то и больше.

Уолкер, однако, не спешил возвращаться к своей лошади, а произнес как можно спокойнее:

– Я был бы не прочь узнать, какие все-таки у нас планы, майор?

– Майор же пообещал спасти твою шкуру, что, мало? – окрысился Барт.

– Никто и не сомневается, но все-таки? – Уолкер упорно не сводил глаз с лица майора.

– Ты вправе это знать. – Харгит поднял брови, призывая общее внимание. – Мы будем двигаться, пока сможем, и еще немного потом. Судя по карте, вон на том пике есть лесничество и пожарная вышка. Мне бы хотелось добраться до нее, но, если это окажется невозможным, мы просто соорудим убежище и в нем переждем непогоду. Во всяком случае, преследователи нас не настигнут – им буря тоже не подарок. Если это обычные захолустные копы, то среди них вряд ли найдется хоть один, кто знает, как разжечь костер в буран, и, возможно, они просто замерзнут. Но даже если и нет, им придется хорошенько потрудиться, чтобы остаться в живых, так что какое-то время этим ребятам будет не до нас.

Уолкер скривился, изображая улыбку.

– Сразу же, как только буря стихнет, – продолжал майор, – мы спустимся с другой стороны хребта. Буран заметет наши следы, и, даже если погода позволит возобновить поиски с воздуха, нас не смогут заметить, пока мы будем держаться под прикрытием деревьев. Попав в Юту, мы сможем выбирать из четырех или пяти дорог. Там на дорогах выставлены посты. Мы нападем на один из них, захватим патрульные машины и отправимся в какой-нибудь из тамошних городишек. У нас будет масса возможностей отправить самим себе по почте деньги в небольших бандеролях, после чего мы разделимся и каждый по отдельности станет изыскивать способы добраться до Рино. Полиция будет охотиться на пятерых с поклажей общим весом в несколько сотен фунтов – на столько в среднем тянет наша добыча, – а путешествуя поврозь и налегке, мы запросто проскочим проверки, если таковые случатся. Уясните раз и навсегда: лучший метод скрыться – ничем не отличаться от прочих. Если что, устроимся поработать на ранчо механиками, мойщиками посуды в кафе... к тому времени, как мы доберемся до Юты, у нас видок будет достаточно потрепанный, чтобы сойти за работяг. Но сначала надо туда попасть. Стив, не сочти за труд – свяжи руки леди и ее саму привяжи к лошади. В путь!

* * *

Уолкер чувствовал, как немеют уши, нос, руки и ноги. Ветер срывал шапку с его головы, и ему пришлось привязать ее обрывком веревки. В лицо летели снежные хлопья и слепящая изморозь – Уолкер хлопал руками, одетыми в перчатки, чтобы согреть их.

Буран уже заявлял о себе: слышно было, как ветер раскачивает верхушки сосен. Снег пока шел не очень густо, зато налетающие вихри несли с собой мелкую ледяную крошку, забивавшуюся в глаза и рот. Уолкер дрожал от холода мелкой дрожью и ежился, чтобы хоть немного согреться.

Барт и вьючные лошади следовали за ним, впереди ехала миссис Лэнсфорд, затем Бараклоу, Хэнратти – и возглавлял процессию майор. Уолкер с трудом различал его покачивающийся серый силуэт.

Порядок следования определил Харгит, и понятно, чего он при этом добивался. Благодаря такому расположению Хэнратти оказался между майором и Бараклоу, заложница – между Бараклоу и Уолкером, а сам Уолкер – между Бартом и опять же Бараклоу. Обо всех не внушающих доверия позаботились – Уолкер оказался позади женщины, вверенной его попечению, о чем и сообщил ему майор ровным голосом: "Все, что случится с ней, случится и с тобой. Держи это в голове. Если она попытается сбежать, доставь ее обратно. Если не сумеешь, незачем утруждать себя, возвращаясь без нее, просто забудь о причитающейся тебе доле".

Бараклоу скрутил ей запястья проволокой с помощью пассатижей. Не настолько туго, чтобы проволока врезалась в кожу, но так, что нельзя было высвободиться. Нейлоновая веревка от удил лошади Уолкера проходила через проволоку на запястьях миссис Лэнсфорд к уздечке ее скакуна. Она могла спрыгнуть на землю и идти, но освободиться от веревки ей бы никак не удалось.

Ветер дул слева, и лошадь все время хотела свернуть – Уолкеру постоянно приходилось натягивать поводья. Шерсть лошади имела странную окраску, которую ему приходилось видеть всего несколько раз: намокнув, белые шерстинки приобретали бледно-голубой цвет – странная особенность пигмента. Голубоватый окрас проступал крапинками, как капли чернил на белом фоне, – иногда таких белых лошадей называют чалыми.

Уолкер потер уши и замотал шарфом лицо: холодный ветер, попадая в рот, отдавался ноющей болью в дырявом зубе.

Сколько прошло времени – трудно было сказать. Солнце не показывалось, все вокруг тонуло в серой хмари. Ориентировались они по компасу, который был у майора. Уолкер щурил глаза – их слепил леденящий ветер. Лошади упорно брели вверх по пологому склону, казавшемуся бесконечным, петляя время от времени, – Уолкер догадывался об этом лишь потому, что ветер начинал дуть с другой стороны. Майор, видимо, вел счет: столько-то шагов направо, столько-то – налево, пытаясь таким образом держать направление. Но теперь на голом склоне ветер хлестал с дикой яростью, и Уолкер мечтал лишь о том, чтобы спрятаться где-нибудь от этого шквала.

Стремительный порыв ветра едва не сдул его с лошади, Уолкер отчаянно вцепился в седло, а когда выпрямился, смог разглядеть лишь хвост гнедой лошади миссис Лэнсфорд в четырех или пяти футах впереди себя. Клубящийся снежный вихрь окутал Уолкера; он не видел теперь даже земли под ногами и припал к холке лошади в бесполезной попытке укрыться от ударов ледяной плети. Он не мог бы сказать – поднимаются они или спускаются. Уолкер вцепился в седло, закрыл глаза и втянул голову в плечи.

* * *

Он сонно поморгал и рывком заставил себя сесть прямо. Ничего хорошего не выйдет, если заснешь. "Ничего хорошего", – это еще мягко сказано. Ноги затекли, и ему с трудом удалось сжать коленями седло. Уолкер проверил узел, которым привязал поводья к правому запястью, перекинул правую ногу через седло и соскользнул на землю. Он чуть не упал, но все же удержался, вцепившись в седло, и выпрямился. Нащупывая повод, он добрался до удил, нашел нейлоновую веревку, ухватился за нее и побрел вперед.

Уолкер шел с закрытыми глазами, ибо не было смысла пытаться что-либо разглядеть. Нос и легкие горели от ледяного воздуха. Ворох одежды, казалось, не помогал: ветер задувал в рукава куртки и под манжетами и воротом рубашки пробирался внутрь, леденил шею и спину.

Ноги нестерпимо болели, когда он начал топать ими о землю. Это давалось нелегко: приходилось сперва убедиться, что он сумеет устоять на одной ноге, а затем уже поднимать другую и топать, а потом – наоборот. Словно бы заново учишься ходить: стоишь, задрав ногу, и думаешь – а как же шагнуть? Впрочем, и вся кавалькада плелась с черепашьей скоростью, если вообще не стояла на месте: только так майор мог находить верный путь, подальше от деревьев, где они рисковали выколоть глаза, и от опасных расселин.

Местность, казалось, изменилась – Уолкер ощущал под ногами уклон, но не мог сказать – в какую сторону идет спуск, пока он не почувствовал, что ветер как будто стал тише. Они, должно быть, спускались вниз или, по крайней мере, что-то обходили. Уолкер продолжал брести за лошадью миссис Лэнсфорд, пока в его затуманенном мозгу не возникла мысль, что если он подойдет слишком быстро, то конь может лягнуть его в живот.

Он держал поводья, намотав их на перчатку, и со всей силой бил рукой об руку, чтобы согреться.

Тут Уолкер споткнулся обо что-то и начал падать. Лошадь издала невнятное ржание, сразу же унесенное ветром, поводья рванули руку; он попытался подняться, стал на одну ногу и вновь повалился вперед, увлекаемый поводьями. Ужас охватил Уолкера: остальные не видят и не слышат его и пойдут дальше, а он будет волочиться по земле, пока не замерзнет до смерти. Ноги подкашивались, но наконец ему удалось кое-как подняться и, шатаясь, сделать несколько шагов вперед; Уолкер нащупал седло, уцепился за луку и позволил лошади тащить себя некоторое время, жадно вдыхая ледяной воздух и приходя в себя после охватившей его паники.

Ветер бушевал и выл, молотя его, словно кулаками. Уолкер подобрался к лошадиной голове, крепко держась за поводья, поскольку понимал, что, если он еще раз упадет, ему уже не подняться.

Сапоги скользили: пушистый рыхлый снег на слое опавших сосновых игл не давал опоры ногам. Гул ветра громом отдавался в ушах. Уолкер узнал сейчас, каково приходится слепым. В руки и ноги словно втыкались сотни игл. Уши нестерпимо болели; он потратил немало времени, неуклюже обвязываясь шарфом: продевая его под шапку, пряча подбородок, запихивая концы в куртку и заматывая горло.

* * *

Это было безумие. У любого животного хватило бы ума найти убежище и спрятаться в нем от такого бурана.

Он потерял всякое представление о времени, чувствуя лишь полное отупение и смертельную усталость. Тут уклон под ногами вновь изменился, уже в пятый раз, и ветер чуть не сбил Уолкера с ног. В ушах шумело, Уолкер заткнул рот платком и дышал через него, но ткань начинала леденеть. Одной рукой он прикрывал нос. Пальцев он уже не чувствовал.

Он почти уперся в круп гнедой лошади и остановился, ожидая, когда та двинется дальше, но этого не последовало. Кавалькада стояла на месте. Что-то не так. Майор – неужели он упал? Нет, только не Харгит – никакая сила не смогла бы сбить Харгита с ног!

Веревка вдруг дернулась. Уолкер повернулся, испуганный, сбитый с толку, но в дюйме от его уха прозвучал голос Бараклоу:

– Мы пришли. Иди по веревке. Там есть место для лошадей.

Бараклоу стал пробираться дальше вдоль веревки, отыскивая Барта.

Гнедая пошла вперед, Уолкер взял свою лошадь под уздцы и на ощупь двинулся за ней. Вскоре пальцы его наткнулись на какое-то препятствие, он пошарил кругом и, найдя дверной проем, ввел свою лошадь внутрь, подальше от леденящего ветра.

* * *

Уолкер не слышал, как захлопнулась дверь, но рев ветра внезапно утих. Холодный воздух вокруг был неподвижен. Чей-то голос – несомненно майора, но больно уж хриплый – произнес:

– Всем стоять и не двигаться!

Через мгновение Уолкер услышал щелчок зажигалки Бараклоу и увидел, как она выплюнула язычок пламени, похожий на крохотный костерок.

Они стояли в каком-то помещении с земляным полом. Барт протянул руку к полкам, висевшим на стене, и достал длинную картонную коробку.

– Свечи.

Пламя перекочевало с зажигалки на полдюжины свечей, которые Бараклоу и Барт воткнули в перекрестья стропил.

– Взгляни – ты сможешь раскочегарить эту печку, Стив?

Это была старая пузатая печь на ножках, с черной каминной трубой, выведенной вверх по стене. За ней в углу высился штабель наколотых дров.

Уолкер схватился рукой за седло и повис на лошади.

* * *

– Следи за свечами. Еще не хватало нам спалить дом.

Барт, повинуясь приказу, отправился в обход. Миссис Лэнсфорд стояла, опустив голову и проводя пальцами по волосам, пыталась извлечь из них льдинки. Хэнратти и Бараклоу разожгли печку и уселись подле нее. Ветер бил в стены и завывал снаружи. Ледышки свисали с боков и бабок лошадей, шерсть их заиндевела, в хвостах застряли комья снега.

Все и вся начало оттаивать, запахло сыростью. Дыхание из лошадиных ноздрей больше уже не превращалось в пар. Уолкер стащил перчатки и протянул ладони к печке. Он следил, как майор пробрался между лошадей к подножию лестницы, поднимавшейся по боковой стене к люку в потолке. Это и было, наверное, лесничество, а лестница вела к наблюдательной вышке.

– Стив! – окликнул майор.

– Ладно. Я проверю, что там.

Бараклоу даже не снял пока верхней одежды. Он подошел, взобрался по лестнице и толкнул дверь люка. Порыв ветра тут же задул все свечи, но Бараклоу произнес умиротворяюще:

– Ладно, ладно. Сейчас закрою.

Ветер гулял по всему помещению, что могло означать одно – крышка люка откинута совсем. Затем ее вновь захлопнули, и Уолкер подумал, что Бараклоу пробрался в люк, но, к своему удивлению, услышал его голос:

– Забудь о вышке. Если лесники тут и бывают, они не поднимались по этой лестнице вот уже черт знает сколько времени.

– Тогда слезай, – отозвался майор.

Барт прошелся по комнате, зажигая свечи. Майор подошел к печке и начал стаскивать куртку.

– Снимайте обувь и ставьте к печке! Хэнратти, приготовь нам поесть. Мы можем не только подкрепиться, но и поспать. Сержант, тебе первым стоять на часах. Будьте все готовы по-быстрому собраться и уходить отсюда тотчас же, как только ветер стихнет!

* * *

Уолкер проснулся – и первое, что он почувствовал, была ноющая боль во всех суставах. Долгая поездка в седле давала о себе знать. И ему все еще было холодно. На смену мертвящему оцепенению пришел мучительный озноб, от которого стучали зубы.

Уолкер лежал на спине, замотавшись в два одеяла и протянув гудящие ноги к печке. Всю комнату наполнили влажные испарения от высыхающих лошадиных тел, неприятно пахло конским потом.

Возможно, было немало вещей, о которых следовало подумать, но его мозги работали плохо. Уолкер лежал на спине и тяжело ворочал головой из стороны в сторону, пытаясь осмотреться. Изнутри на стенах не было никакого покрытия, но ветер сюда не проникал – видимо, бревна плотно подогнали снаружи. Уолкер мог слышать сквозь шум ветра потрескивание льдинок, разбивающихся о стены.

На пузатой печке с плоским верхом лесники, видимо, готовили себе еду. В стену была вделана узкая койка – на ней сейчас спал майор, укутавшись в одеяла до самого подбородка. Огороженное металлическими листами место в углу – это, должно быть, туалет, с раковиной и душем, доставленный сюда, скорее всего, вертолетом. Снаружи наверняка есть цистерна с водой. Такие домики не оборудуют для зимы: следить за лесными пожарами – работа для лета и осени.

Был здесь и удобный стул, легкий, но прочный: на нем сейчас крепко спал Эдди Барт, уронив подбородок на грудь.

Над плитой – с полдюжины полок с банками консервов. Небольшой холодильник за стулом с Бартом. Возможно, где-то снаружи есть дизельный генератор, раз с балок свисают лампочки, но сейчас напряжение не подается. Окна забиты досками: возможно, лесники заколотили их на зиму.

На полу возле входной двери валялся сломанный засов – это объясняло, как майор попал внутрь.

Кто-то – не иначе Бараклоу – обвязал нейлоновую веревку вокруг двух столбиков, подпиравших крышу, а концы накрепко привязал к крюкам для одежды, вбитым в подоконники, создав таким образом импровизированный загон для лошадей. Хэнратти лежал, похрапывая, возле койки. Бараклоу сидел на полу с ружьем на коленях. Миссис Лэнсфорд прислонилась спиной к металлическому щиту, отгораживающему туалет, обхватив руками колени и задумчиво глядя в печку.

Уолкер повернул голову, все еще не вставая, и посмотрел на лошадей. Подпруги на них ослабили, но расседлывать не стали: кормить коней здесь было нечем. Лошади вели себя смирно и спали стоя, слишком измученные, чтобы ощущать голод.

Он перевел взгляд на миссис Лэнсфорд, а затем на Бараклоу. Тот повернул голову и пристально смотрел на женщину маслеными похотливыми глазами – он явно забавлялся, но нетрудно было прочесть, какие у него гнусные мысли в голове. Его взор словно гипнотизировал.

Миссис Лэнсфорд, если и чувствовала на себе пристальный взгляд Бараклоу, ничем не выдавала этого. Она сидела, уронив голову на колени, волосы тяжело рассыпались по щекам, скрывая лицо.

Бараклоу вынул сигарету изо рта, зевнул и похлопал себя по губам.

Снежный ураган оглушительно барабанил по стенам: его шум поглощал все прочие звуки, включая и возню лошадей, изредка переступавших ногами. Уолкер прикрыл глаза и притворился спящим, но не упускал из виду Бараклоу и женщину, и сейчас его голова начала работать.

Есть охотники и есть убийцы. Иногда один человек может быть и тем, и другим, но это скорее исключение, чем правило. Бараклоу – убийца, он находит в убийстве удовольствие – Уолкер сам прочел это на его лице, когда тот вышел из дома на ранчо, где задушил полицейского.

В целом картина складывалась хуже некуда. Уолкер облизал больной зуб и, взглянув на руки Бараклоу, сжимающие лежащее на его коленях ружье, вдруг понял ясно, что, когда придет время убить миссис Лэнсфорд, именно Бараклоу сделает это с превеликим удовольствием.

У Уолкера даже сомнения не было, что ее собираются убить. Возможно, копы уже нашли какие-то зацепки, которые позволят им опознать дерзких преступников, но члены шайки всеми силами старались не оставлять улик, и более чем вероятно, что полицейские все еще не знают толком, кого же они преследуют. Именно это обстоятельство и делало возможным для них разделиться в Юте и раствориться в потоке всякого рода чужаков, хлынувшем в Калифорнию. Поэтому остаться неизвестными – для них вопрос жизни и смерти, а миссис Лэнсфорд единственная могла опознать беглецов. Ясно, что майор ни за что не отпустит ее.

Он и Хэнратти не оставит в живых. Хэнратти – человек сломанный, а умом никогда не отличался: надо лишь найти нужную кнопку и надавить, и он, как компьютер, выдаст все, что хранится в его памяти.

Ну а сам он, Уолкер? Он не из их компании. Эти трое – майор, Бараклоу и сержант Барт – желают отправиться куда-нибудь в Южную Африку или Латинскую Америку и на свою часть награбленных денег набрать личную армию, с которой можно будет заявиться потом в одну из малых стран и принять участие в войне. Все это, конечно, прекрасно, да вот только не сработает, если в тылу останется кто-то, кто может ткнуть в них пальцем, ибо в мире осталось не так много стран, которые откажутся выдать убийц и грабителей. Харгит и Бараклоу расчетливые и осторожные ребята – они не станут рисковать понапрасну, не оставят кончик ниточки, ведущей к ним, за который можно будет потянуть, и в глубине души давно уже никому, кроме себя, не доверяют.

Они убьют и его, Уолкера. Он старался разубедить себя в этом, пытаясь приписать свои страхи паранойе и дурным предчувствиям, охватившим его из-за всех зловещих событий, происшедших в последние двадцать четыре часа, но логика однозначно подсказывала: они не оставят его у себя в тылу, потому что он может сделать неверный шаг, а попавшись, по той или иной причине выложит копам все, что знает.

Прямо сейчас, конечно, они убивать никого не собираются. Все еще нельзя полностью исключать, что полиция их выследит, и тогда им понадобится живая заложница и как можно больше людей, способных держать оружие. Поэтому их не убьют в ближайшие десять минут, а возможно, и в следующие десять часов. Но рано или поздно, еще до того, как они выберутся из этих гор, те трое обязательно постараются избавиться от всех остальных.

И Уолкер не видел смысла оставаться с ними дальше, покорно дожидаясь своей участи.

* * *

Женщина сидела, поджав колени к груди, склонив голову на руки. Он понял, что она наблюдает за ним.

Уолкер чуть шире открыл глаза.

Поняв, что привлекла его внимание, она села прямо и начала заниматься своими волосами: откинула их назад и собрала на затылке в "конский хвост". Уолкер заметил страдальческие тени в уголках ее глаз и рта. Она продолжала бросать острые взгляды на Бараклоу и остальных: у нее был вид загнанного животного, пытающегося следить сразу за всеми подбирающимися с разных сторон волками. Несомненно, она была на грани нервного срыва и из последних сил старалась держать себя в руках.

Бараклоу встал, прислонил ружье к стене, потянулся и немного наклонился, чтобы растереть ноги. Его тонкое лицо зарделось в холодном воздухе, а брови цинично выгнулись, когда он взглянул на женщину.

Уолкер наблюдал за ним, как стал бы следить за барракудой.

У него ныли все внутренности. Уолкер взглянул вновь на миссис Лэнсфорд и прочел в ее мертвенно-бледном лице понимание того, что вот-вот должно случиться с ней. Ему подумалось, что она все время сознавала это – глупой ее уж никак не назовешь, – но, возможно, как и он, Уолкер, изыскала способ заставить себя не верить в такое. Сейчас все ее иллюзии развеялись – и она, глядя на Бараклоу, уверилась в самом худшем.

Уолкер ощутил спазм в желудке, словно он проглотил кусок бетона, – это был страх.

Из-под полуприкрытых век он, не отрываясь, смотрел на женщину. Она повернулась так, чтобы Бараклоу не мог видеть ее лица, и изо всех сил старалась встретиться взглядом с Уолкером. Сейчас выражение ее глаз изменилось: вновь, как тогда во дворе ранчо, возникло ощущение тесной связи и полного взаимопонимания – и он прочел в ее взоре немую мольбу о помощи.

Почти незаметно Уолкер кивнул. Это было просто движение век, но он не сомневался, что она уловила знак и верно его истолковала: по ее губам скользнула улыбка.

Главное было даже не то, что она положилась на него. Почему-то, хотя он сам не до конца понимал почему, она, едва зная его, сочла, что ему можно довериться. Что-то, что он сказал или сделал, что-то, что она прочла в его взгляде, заставило ее поверить ему. И если сейчас Уолкер откажет ей в помощи, не она перестанет его уважать, а он не будет уважать сам себя. У Уолкера осталось не так много самоуважения, чтобы губить те последние крохи, которые пока еще есть.

Он попытается ее спасти.

* * *

Уолкер не торопясь уселся. Зевнул, поскреб лицо. Сунул ноги в сапоги, словно бы не до конца проснувшись, и с хрустом потянулся.

Он ощутил, как под пристальным взглядом Бараклоу краска бросилась ему в лицо, но он умудрился изобразить ничего не значащую улыбку и пожал плечами, без особой на то причины, желая показать, что ему все до фонаря, затем повернулся к полкам на стене и скользнул взглядом по этикеткам на консервных банках. На Уолкере все еще был тяжелый полушубок, он подсунул под него руку, скользнул по рукаву летной куртки и извлек сигарету. Прикурил ее, затянулся, откашлялся, взял банку с тушенкой и поставил ее на печь. За все это время он ни разу не взглянул на миссис Лэнсфорд.

Барт и Хэнратти похрапывали. Майор тоже крепко спал – даже его вымотало это путешествие.

Бараклоу, должно быть, спал несколько часов, а затем сменил на посту Барта. Он выглядел немного осоловелым, но, похоже, ложиться пока не собирался.

"Дурной пример заразителен", – подумал Уолкер. Он прошел в загороженный металлическими листами туалет и помочился в унитаз размером не больше, чем в самолете.

Шум воды, когда он дернул ручку, был почти не слышен в реве урагана.

Он выбрался из крохотной кабинки, застегнул "молнию" на брюках и прошел обратно к печке, проверить, нагрелась ли банка. Пощупав жесть, он оставил банку на печке и уселся у стены на полпути между печкой и миссис Лэнсфорд. Бараклоу, покуривая, сидел поодаль, поставив ружье к стене.

Уолкер было подумал, что его трюк не сработает, но тут Бараклоу встал, поймал его взгляд, кивнул в сторону женщины, как бы говоря: "Последи за ней!" – и направился в туалет. Бараклоу всегда соблюдал видимость хороших манер, он, наверное, и убивал изысканно вежливо. Случилось так, как и рассчитывал Уолкер: капитан плотно закрыл за собой дверь.

В тот же миг Уолкер сгреб свои шапку и рукавицы, быстро и без шума схватил ружье, оставленное Бараклоу у стены, и повернулся, чтобы оглядеться.

Никто не проснулся.

Миссис Лэнсфорд была уже на ногах и следовала за ним, не говоря ни слова.

Он натянул одну рукавицу, другую сунул в карман и, взяв в свободную руку ружье, поднырнул под веревку и протиснулся между лошадьми к стене хибары.

Женщина смотрела на него с восторгом и ожиданием. Уолкер указал на лошадь, ближайшую к двери, и, когда миссис Лэнсфорд потянулась к поводьям, кивком велел ей выходить первой. Он собрал поводья своей бело-чалой и одной из вьючных лошадей и намотал на левую руку в перчатке. Кивнув женщине, он повесил ружье на локоть и, сдвинув засов, пинком распахнул дверь.

Ветер ворвался внутрь, свечи погасли, и он почувствовал, как миссис Лэнсфорд проскользнула мимо, таща лошадь, которая упорно не желала идти наружу. Уолкер с силой огрел конягу ружьем – вернее, ударил в то место, где, как ему казалось, она находилась, – и, видимо, попал, ибо лошадь шарахнулась, едва не сбив его с ног.

– Что за дьявольщина?

– Проклятие!..

– Что происходит?

Дверь туалета распахнулась, судя по звону металлического листа, но остальные звуки потонули в реве ветра.

Уолкер был уже за дверью и, пригнувшись, тянул поводья. Но что-то застопорилось. Он не мог видеть в темноте, но, должно быть, сразу две лошади не могли протиснуться в узкий дверной проем. Одна из них, жалобно заржав, дернула от боли головой: Уолкер почувствовал, как поводья выскользнули из рукавицы. Пытаясь подхватить их правой рукой, он обронил ружье и упустил повод.

У него осталась в руках только веревка от вьючной лошади, а внутри кто-то уже начал стрелять.

Стреляли по двери, поскольку те, кто оставался в комнате, подумали, что на них напали.

Уолкер бросился на землю и выкатился из зоны обстрела.

Он потерял ружье и лишился обеих лошадей. То, во что Уолкер врезался, оказалось большим сугробом рыхлого снега, нанесенным ветром у стены. Ураган утрамбовал его сверху, но снежные хлопья были слишком сухими, чтобы образовать плотную массу, поэтому Уолкер продавил плотный верхний слой, и на него обрушилась снежная лавина. На миг ему показалось, что он будет погребен здесь заживо и задохнется, ибо дышать стало почти невозможно.

Он с трудом выбрался из сугроба и пополз на четвереньках, отряхиваясь от снега, как мокрая собака. Костяшки пальцев ударились обо что-то твердое, и на ощупь Уолкер определил, что это угол здания; он прокрался на подветренную сторону и встал на ноги.

Кто-то выстрелил дважды или трижды, потом раздался чей-то рык – наверное, майора? – и пальба прекратилась.

Ему пришло в голову, что можно вернуться обратно. Они же ничего не видели, и откуда им знать, что он пытался сбежать? Но он же упустил заложницу, и за одно это его убьют.

Затем послышались шаги и хлопок, донесшийся как бы издалека, и ему стало ясно, что путь назад для него заказан: они закрыли дверь и сейчас там внутри зажигают свечи, чтобы пересчитать всех по головам.

Уолкер стоял у задней стены хижины, миссис Лэнсфорд уехала в противоположном направлении. Он должен найти ее. У него ведь нет ни лошади, ни одеяла, ни оружия, ни еды. У нее же все есть, кроме ружья.

Он добрался до угла, и ветер снова чуть не сбил его с ног. Вокруг был скорее серый сумрак, чем полная темнота, но столь же непроглядный. Уолкеру пришлось идти вдоль стены на ощупь, со страхом ожидая, что вот-вот распахнется дверь и наружу высыпят остальные. Потом до него наконец дошло, что никто и не собирается искать его: при таком свете им, как и ему, ничего не удастся толком разглядеть. Миссис Лэнсфорд поехала по прямой. Уолкер отошел от бревенчатой хижины всего на два шага и при этом, казалось, погрузился в ничто. Ветер обрушивался на него слева, и, если стараться идти так, чтобы он дул в левое плечо, может быть, удастся идти по прямой за миссис Лэнсфорд.

Если бы она остановилась и подождала его! Но ей-то это зачем?

Он должен найти ее. Найти или замерзнуть до смерти здесь, в этой глуши.

Следующие часы Уолкер не мог потом отчетливо вспомнить. Он шел наугад под ударами ледяного ветра. Тер лицо перчаткой, чтобы соскрести иней. В ноги при каждом шаге вонзались иглы, а все нутро сводило от суеверного ужаса: нечто вроде детского страха оттого, что дом не просто пуст, но в него еще и никто никогда не придет. Его терзал голод и мысль о том, что консервы, съеденные в хижине, – это последнее, что он ел в своей жизни. В довершение всего его не покидало ощущение, что он без конца кружит по собственным следам.

Рев ветра все нарастал, грохоча, как залпы артиллерийской канонады; снег летел почти горизонтально, хлестал по щекам и обволакивал тело лишней тяжестью – Уолкер с трудом удерживал равновесие. Земля раскачивалась, словно он был пьян. Лицо уже ничего не чувствовало, и ледяные сосульки висели на носу, ушах и бровях. В какой-то момент просветления он оценил, что сил у него хватит самое большее еще минут на пятнадцать – он должен найти убежище или умереть.

Как корабль, сорванный с якоря, Уолкер устремился через снег и в течение этих секунд или минут вспомнил имя женщины и стал кричать во всю мощь легких:

– Мериан! Мериан!

Он едва слышал собственный голос... Уолкер рывком выпрямился и усилием воли заставил себя двигаться вперед, с отчаянием понимая, что должен идти, пока слушаются мышцы.

Спазм агонии сковал все его тело. Боль была невыносимой. Мышцы настолько деревенели от холода, что он едва мог шевелиться. Уолкер набрал воздуху в натруженные до рези легкие и продолжал звать, но теперь в его голосе звучали панические нотки.

Большую часть времени Уолкер брел с закрытыми глазами, стараясь придерживаться такого направления, чтобы ветер дул в левую щеку; боль в ногах давала понять, что он еще идет. Когда он перестанет ощущать боль, наступит конец.

Теперь он приподнял веки и смутно увидел деревья, клонимые ветром. Должно быть, он спустился по склону, выйдя из зоны, где свирепствовал шквал.

Нога его за что-то зацепилась – Уолкер снова упал. В животе бурлило, мысли ворочались, как сонные. Он лежал, желая только одного – заснуть, но каким-то невероятным усилием заставил себя подняться. У него возник странный вопрос: двигаются ли его ноги на самом деле или он просто лежит в снегу, воображая, что идет? Что-то хлестнуло Уолкера по лицу, ощутимо, но как бы с расстояния, и он откинул голову назад, решив, что набрел на куст. Но его ударили снова, и он растерянно заморгал.

Перед ним стояла женщина и хлестала его по лицу. Она пошептала в самое ухо Уолкера:

– Прекрати кричать! Я здесь. Прекрати кричать!

До него дошло, что он все еще выкрикивает ее имя.

С его окоченевших губ сорвался булькающий хриплый смешок.

– Пошли... Пошли! – Она тянула его за руку вперед.

Когда она убрала руку, он рухнул на колени, наткнувшись на лошадиную ногу, и лошадь задвигалась, напугав его. Уолкер поднял глаза и различил призрачно-серые очертания лошади на более бледном фоне и верхушки сосен, клонимые ветром. Он мог видеть свои руки и землю под ними.

Когда же он вновь посмотрел вверх, то увидел миссис Лэнсфорд, стоявшую у дерева, и еще одну закутанную в одежды фигуру. Человек этот стоял, широко расставив ноги, и взирал на Уолкера с высоты своего роста. "Харгит, – подумал Уолкер. – Майор Харгит. От него никуда не денешься". Внезапно из глаз его брызнули слезы, желудок свело судорогой – и он плашмя растянулся на мерзлой земле...

Человек склонился над ним, стаскивая перчатки и подсовывая пальцы под нижнюю челюсть, там где она соединялась с черепом. Уолкер ощутил биение пульса в твердых пальцах этого мужчины и услышал его голос – нет, это был голос не майора и ни одного из тех, кто остался с ним.

– С вами все будет в порядке. Пойдемте! – И мужчина, подхватив Уолкера под руку, поднял его на ноги.

* * *

Сначала он подумал, что его перетащили в какую-то пещеру, но, оглядевшись, увидел, что это не совсем так. Выступ утеса и импровизированная постройка из сухих стволов и седел создавали некое подобие убежища. Ветер сюда если и не проникал, то, по крайней мере, не задувал с такой страшной силой. Двое мужчин сидели внутри на корточках, вошла женщина и вклинилась между ними, чтобы согреться. Человек, тащивший Уолкера, отпустил его, и он тут же обмяк и опустился на землю.

Женщина плакала.

– Простите. Я никак не могу с собой справиться, – бормотала она сквозь слезы.

– Пустяки, миссис Лэнсфорд.

У Уолкера кружилась голова, он не мог дышать. Человек, притащивший его сюда, повернулся, и Уолкер мельком увидел его лицо. Он походил на индейца.

Другие сбились в кучу, наблюдая за происходящим. Индеец произнес:

– Вискерс, ваша лошадь – уже не жилец. Приведите ее сюда.

– Зачем?

– Делайте, как сказано.

Один из мужчин поднялся, буркнув что-то, и вышел, переступив через Уолкера. Индеец опустился на колени и начал хлестать Уолкера по щекам. Тот попытался уклониться, но индеец продолжал отвешивать пощечины.

– Я хочу восстановить ваше кровообращение, дорогой гость. Не сопротивляйтесь!

В щеках больно закололо. Миссис Лэнсфорд поинтересовалась:

– Разве нет никакой возможности развести костер?

– Нет, пока ветер задувает сюда со всех сторон.

Вышедший мужчина появился, ведя лошадь, припадавшую на все четыре ноги из-за трещин в копытах, в которые при ходьбе набивался снег.

Индеец отошел и вернулся с ружьем в руках. Уолкера передернуло. Индеец вскинул ружье и выстрелил лошади в голову. Животное рухнуло прямо рядом с Уолкером, и индеец отложил ружье, достав охотничий нож. Слабые отблески играли на лезвии, когда оно вонзилось в круп и распороло брюхо мертвого животного. Индеец методично потрошил лошадь, выбрасывая внутренности на ветер, и запах газов заставил Уолкера отвернуться. Он начал отключаться – это было даже приятно: сон туманил сознание, и в голову почему-то все время лезли мысли о том, что больной зуб больше его не беспокоит.

Его вдруг начали немилосердно трясти. Уолкер попытался оттолкнуть обидчика, но тот не отступал, и наконец он смачно выругался и открыл глаза.

Индеец распорядился:

– Очнись... забирайся внутрь!

– Внутрь чего?

Индеец подтащил его к мертвой лошади. Уолкер увидел зияющую утробу: край шкуры был откинут, несколько ребер отломаны.

– Внутрь, – повторил индеец. – Укройся там. Вонь будет как в аду, но ты согреешься.

От запаха Уолкера едва не стошнило. Миссис Лэнсфорд опустилась рядом с ним на колени.

– Спасибо вам. – Глаза ее были полны искреннего участия.

Индеец опустил край шкуры, оставив Уолкера в теплой, вонючей темноте. Он обмяк, прильнув в липкой сырой шкуре, едва не задыхаясь от зловония. Глаза болели, стук сердца гулко отдавался в ушах, потом закололо в руках, ногах и коже лица, и он уснул, припав к ребрам еще теплой мертвой лошади.

Глава 7

Вашмен похлопал руками, засунул их под мышки и втиснулся в укрытие. Женщина снимала с примуса жестяную чашку с кофе. Она отпила глоток, передала чашку Баку Стивенсу и спросила у Вашмена:

– У вас кофе за отдельный счет или это входит в сервис вызволения из плена?

– Кофе бесплатно. Как и погода.

– Вы думаете, с ним будет все нормально?

– Оклемается. Может, малость обморозится, но не серьезно. На самом деле не так уж холодно – это только кажется из-за ветра. Без надежного укрытия недолго и замерзнуть в таком буране, но пилот сейчас в тепле, и ему ничего не грозит.

Пол Вискерс шумно засопел, бросив суровый взгляд на миссис Лэнсфорд. Все это приключение ему не нравилось. Он потерял шапку во время шквала, и сейчас волосы его были в страшном беспорядке.

– Хотел бы я знать, что произошло на самом деле... Почему этот человек помог вам сбежать? Что он ожидал получить взамен?

– Может, обнаружил в себе остатки человечности, – немного резко ответила миссис Лэнсфорд.

– А я вот так не считаю. Я понимаю, что вы благодарны этому человеку, миссис Лэнсфорд, но если он думает, что мы его отпустим, то глубоко ошибается. Этот тип и его друзья убили двоих людей.

– Не думаю, что они его друзья.

– Тогда почему же он оказался с ними?

Бак Стивенс завозился в глубине убежища:

– Неужели вы не можете оставить ее в покое? Почему бы вам не помолчать немного?

Вискерс резко обернулся. Впервые стажер осмелился ему прекословить, и это, казалось, застало фэбээровца врасплох: он не знал, окрыситься ему или пропустить сказанное мимо ушей. Вид у него был растерянный, и он нервно сжал в кулак затянутую в перчатку руку.

Голос Вашмена звучал хрипло и устало – для всех них день выдался на редкость тяжелым.

– Давайте-ка все пока отставим и постараемся отдохнуть.

Вискерс повернулся к нему:

– Они же на этой горе, совсем рядом.

– Тогда за чем же дело стало? Раз вы такой тигр – идите и захватите их.

– Я трезво оцениваю свои возможности, патрульный. Я бы не смог найти эту хижину в такой буран, даже если бы речь шла о моей жизни. Но вы сможете.

– Взгляните на часы, Вискерс.

– При чем здесь время?

– Солнце садится. Через полчаса и такого света уже не будет. Так что мы пока никуда не пойдем, и они – тоже.

* * *

То, что преступники направляются именно к лесничеству, Вашмен понял уже утром, еще до снежной бури, идя по их следам. Беглецы забирались все выше и выше по узким горным тропинкам, которые могли вести только туда. Утвердившись в этом мнении, Вашмен мог продолжать погоню и после того, как буран замел все следы. Вискерс, будучи никудышным всадником, здорово замедлял их продвижение, но они все же худо-бедно продвигались вперед до самого полудня, но потом лошадь Вискерса охромела, разбив копыта об лед, и им пришлось остановиться под утесом. К этому времени Вашмен уже не мог точно сказать, где они находятся, но у него было ощущение, что до вершины не так уж далеко: судя по проглядывающим изредка в снежной мгле кривым, чахлым деревцам, они уже поднялись до границы леса. С другой стороны, их трое против пятерых, а в руках у беглецов женщина-заложница, к тому же надвигается снежный буран, который может спутать все карты. С учетом всего этого казалось слишком рискованным пробираться к хижине.

Беглецы, скорее всего, сочли, что оставили преследователей далеко позади. Если им вообще удастся добраться до лесничества, то почти наверняка они не уйдут оттуда, пока не кончится буран: преимущества пребывания под крышей слишком очевидны, особенно при условии, что снаружи в такую погоду им ничего не светит, кроме риска замерзнуть в снегу.

Конечно, вполне вероятно, что преступники вообще не доберутся до хижины. Может быть, они потеряли друг друга и теперь гибнут поодиночке на голых горных склонах? Или оставили попытки добраться до хижины и, сделав крюк, чтобы обойти своих преследователей, направились назад на равнину. Но в таком случае они неизбежно должны наткнуться на полицейские цепи, выставленные по всей округе, и Вашмен сомневался, что беглецы до такой степени сваляют дурака: после того, как они не клюнули на грузовики, оставленные им в качестве приманки возле костра, он все более склонялся к мысли, что их ведет человек опытный и искушенный в премудростях бродячей жизни.

Возможно, они уже добрались до хижины. Если так, то какое-то время преступники останутся в ней и никуда не денутся. Поэтому Вашмен объявил остановку и соорудил убежище под защитой утеса.

Миссис Лэнсфорд прямиком набрела на их лагерь, поскольку здесь пролегал единственный удобный путь с южного склона – в остальных местах было слишком много острых камней и валунов, – к тому же здесь пролегала узкая тропа, та самая, по которой беглецы поднимались вверх. Миссис Лэнсфорд и намеревалась следовать этим путем – так она могла быстрее всего попасть домой. Ей было известно, что если она сумеет не сбиться с этой тропы, то вскоре найдет хоть какую-то защиту от ветра, ибо ниже росли деревья и отроги горы прикрывали склон от свирепого шквала.

Едва напор ветра ослабел, она остановилась и какое-то время ожидала на тропе Уолкера, но тот так и не появился, и ей стало ясно, что ждать дальше не имеет смысла.

Пришлось смириться с мыслью, что он не придет: то ли стал спускаться по другому склону, то ли спрятался где-то поблизости от хижины, то ли вообще не сумел выбраться и остальные вернули его, а то и убили.

Она горевала по этому поводу, бредя по склону с лошадью в поводу, когда столкнулась чуть не нос к носу с Баком Стивенсом. Несколько мгновений царила полная сумятица – Вискерс совсем уж собрался стрелять в нежданную гостью, приняв ее за злоумышленника, – но вскоре все стало на свои места. Они привели женщину к себе в убежище, накормили горячим бульоном, и она поведала им свою историю.

Стойкость и мужество миссис Лэнсфорд поразили их, хотя многие женщины, избравшие своим уделом жизнь в глуши, наделены редкостной силой духа. Когда Вискерс начал распространяться, как беспокоится за нее муж, миссис Лэнсфорд посмотрела на него с некоторым презрением и бросила: "Надо же, как мило с его стороны" – и огляделась вокруг, явно подчеркивая, что Бена Лэнсфорда тут нет. Миссис Лэнсфорд ни в грош не ставила своего мужа – и Вашмен вдруг понял, что сожалеет по этому поводу, ибо это разрушало некую романтическую иллюзию: ты спасаешь женщину от смертельной опасности, готовясь вернуть ее в лоно семьи, и ожидаешь, что она чуть ли не заплачет от радости при виде любимого мужа, – а тут на тебе! На миг он даже возненавидел миссис Лэнсфорд, сочтя ее неблагодарной особой, хотя виной всему был его собственный страх, что ее поведение каким-то образом бросает тень на все то хорошее, что сложилось между ним и Лайзой.

Это было мимолетное ощущение, и Вашмену не позволили долго ему предаваться. Едва миссис Лэнсфорд немного отогрелась и смогла связно отвечать на вопросы, как вдалеке послышались мужские крики. Женщина стремительно вскочила и выскочила из укрытия прежде, чем кто-либо другой успел пошевельнуться. Вашмен выбежал следом – миссис Лэнсфорд, подобрав поводья, зачем-то уводила за собой лошадь, и он догнал ее, когда она, найдя Уолкера, начала шлепать его по лицу, чтобы привести в чувство.

Теперь, когда они засунули Уолкера в вонючий лошадиный труп, Вискерс снова принялся расспрашивать женщину вкрадчиво-вежливым голосом, как это принято в ФБР.

– А теперь, миссис Лэнсфорд, если вы не возражаете, я хотел бы, чтобы вы рассказали все, что можете, об остальных четверых.

Миссис Лэнсфорд начала рассказывать, и Вашмен слушал с неослабным вниманием. В глубине души он поражался ее самообладанию и мужеству, но сейчас главное было представить себе как можно лучше тех, кто остался там наверху. Портреты двоих – самого старого, Хэнратти, и того, кого называли Бартом, – получались весьма расплывчатыми, но тот, к кому все обращались "Стив", и другой, которого величали "майором", похоже, произвели на нее сильное впечатление. Исходя из сведений, полученных из Вашингтона, Вискерс предположил, что их фамилии Бараклоу и Харгит. Когда миссис Лэнсфорд говорила об этих людях, ее тон менялся – похоже, они здорово напугали ее, и даже не тем, что они ее похитили. Когда человека захватывают в плен, все его мысли вертятся вокруг вопроса: "Что же станется со мной?" – и миссис Лэнсфорд не была здесь исключением. Но те двое вызывали у нее страх иного рода: Харгит – своим холодным спокойствием и безразличием, Бараклоу – садистской злобой. Она ничуть не удивилась, когда узнала, что помощника констебля нашли мертвым в ее доме, поскольку помнила, что Бараклоу выходил последним, и ей бросилось в глаза странное удовлетворение, написанное на его лице.

Наконец Вискерс, похоже, выдохся, ибо язык у него уже почти не ворочался. Они подкрепились, и Вашмен сходил посмотреть на пилота – тот спал, как убитый, в своем зловонном коконе, – затем все сбились в кучу, чтобы было теплее, и заснули.

* * *

Вашмен проснулся внезапно и сразу. Кругом было темно, и ветер завывал по-прежнему; несколько мгновений он недоумевал, что же его разбудило, но затем, прислушавшись к ветру, обнаружил, что тон завываний изменился.

Ветер поутих и изменил направление: в укрытии было холодно, но он уже не хлестал, как плетью, из всех щелей. Насколько Вашмен мог судить, ветер теперь дул с юго-запада, а это означало, что они находятся на самом краю штормового фронта, сам же буран смещается на восток.

Вашмену пришлось откинуть конец одеяла и отогнуть несколько рукавов, чтобы взглянуть на светящийся циферблат часов. Около пяти утра.

Вашмен повернулся, задев Вискерса, который недовольно хрюкнул во сне, и разглядел смутную фигуру, сидящую у входа, замотанную в одеяла и выглядевшую, как одна из старых фотографий равнинных индейцев, сидящих возле своих вигвамов. Это Бак Стивенс караулил пилота.

Вашмен дотронулся до его плеча и прошел мимо, чтобы взглянуть на Уолкера, а затем начал копаться в снегу, выискивая топливо для костра.

На это ушло немало времени. Дрова были сырые, но он навалил их поверх горящего примуса, чтобы немного подсушить. Вашмен соорудил костер вплотную к утесу, и ветер, раздувая пламя, относил дым за скалу.

Вискерс и миссис Лэнсфорд перебрались поближе к костру, и Вашмен откинул край лошадиной шкуры над Китом Уолкером. Шкура промерзла и потрескивала, когда он ее отгибал. Скрюченная фигура зашевелилась, захлопала глазами и что-то пробормотала. Стивенс принес алюминиевую кружку с кофе, и они влили в рот пилота несколько глотков. Лицо Уолкера, когда они подвели его к костру, было помятым и бескровным; рот подергивался в нервной улыбке, то исчезающей, то возникающей вновь, – улыбке человека, заглянувшего в мир смерти.

Миссис Лэнсфорд сочувственно посмотрела на него:

– Как вы себя чувствуете?

– Я... – начал Уолкер и закашлялся. – Я в порядке. Как дешевый будильник, который забыли завести. – Он повел плечами, пристраиваясь поближе к огню, словно хотел стряхнуть отчужденность, отделявшую его от остальных. Запах мертвечины исходил от волос и одежды. – Похоже, мне крышка.

– Вас ожидают большие неприятности, Уолкер, – заявил Вискерс.

– Да ради бога! – отрезала миссис Лэнсфорд, затем подошла к Уолкеру и проговорила совсем другим тоном: – Вы съедите что-нибудь?

– Хотел бы попытаться. Только не знаю, получится ли. – Он переводил испуганный взгляд с одного лица на другое.

– Вы готовы говорить? – деловым тоном спросил Вискерс. Миссис Лэнсфорд накладывала в тарелку еду для Уолкера, а Вашмен произнес:

– Дайте же этому человеку сначала поесть, Вискерс.

– У нас мало времени, патрульный. – Вискерс глотнул кофе и обратился к пилоту: – Для суда, возможно, окажется немаловажным, если я смогу сообщить, что вы пришли к нам добровольно и дали исчерпывающие показания агенту ФБР. Но вы можете отказаться делать какие-либо заявления, пока не будет приглашен адвокат, и вы...

– Дальше можете не продолжать. Я знаю свои права.

– Вам уже приходилось иметь дело с правосудием?

Уолкер помрачнел:

– Какая чушь. Я же смотрю телевизор.

Миссис Лэнсфорд встала, чтобы дать пилоту еду, и с вызовом посмотрела на Вискерса.

Уолкер ел медленно, с сосредоточенностью монаха, углубившегося в свой требник. Вашмен подумал: это из-за того, что с каждым проглоченным куском в нем утверждалось сознание, что он жив.

– Вы располагаете информацией, в которой мы крайне нуждаемся, Уолкер, – не унимался Вискерс. – Там, в горах, остались еще четверо – как они вооружены? Каковы их планы?

– Я не знаю... не уверен. Видите ли, у меня все перепуталось в голове.

– Это не ответ.

– Знаете, как бывает: просыпаешься и понимаешь, что видел плохой сон, но не можешь вспомнить никаких подробностей.

Объяснение прозвучало не слишком убедительно, но Вашмен готов был поверить – не всегда отчетливо помнишь то, что пережил в панике.

– Я просто не в состоянии думать, – добавил Уолкер. – Вот почему, а не потому, что я пытаюсь что-либо утаить. – Он больше не выглядел подавленным или сердитым. На лице его появилось выражение фальшивой искренности, как у человека, загнанного в угол.

– Лэнсфорд заявила, что преступники забрали часть ружей, – продолжал допрос Вискерс. – Они что, все вооружены ружьями?

– Может быть. Вполне вероятно. Я не знаю.

Глаза миссис Лэнсфорд вспыхнули.

– Неужели нельзя оставить его в покое?

– Не тратьте попусту свою жалость на этого человека, миссис Лэнсфорд.

– Он спас мне жизнь.

– Если бы не он и не его дружки, вашу жизнь и не надо было бы спасать.

Вискерс всегда проводил черту и помещал людей по одну или другую ее сторону. Вашмен увидел, какое впечатление это произвело на Уолкера: пилот замкнулся в себе, как улитка в раковине.

Вискерс внешне производил впечатление человека компетентного и разумного, но на самом деле был неуклюжим и бестактным педантом. Высокомерие заменяло ему понимание. Не трудно было догадаться, за какого типа ошибку его сослали в захолустье, удивительно, как это бюро вообще его терпит.

– Я осмотрел ваши карманы, – заявил Вискерс. – Вы были у них пилотом.

– Ага.

– В лицензии стоит другая фамилия.

– Факт.

– Запирательство сейчас только утяжелит вашу участь, приятель.

– А что облегчит?

– Мои показания, – вмешалась миссис Лэнсфорд. – Я намерена свидетельствовать в его пользу.

– Вы говорите, не подумав, – возразил Вискерс. – Вспомните об офицере полиции, убитом в вашем доме. О банковском охраннике, которого они застрелили.

– Это сделал не он.

– С точки зрения закона, он виновен в этом. – Вискерс поднялся. – Как я вижу, вы не намерены с нами сотрудничать. Это найдет отражение в моем рапорте. А сейчас предлагаю сесть в седла и трогаться!

Вашмен собрал одеяла, в которых спал, обошел костер и накинул их на плечи Уолкера. Пилот взглядом поблагодарил его и пробормотал:

– Майор и Бараклоу! Надо смотреть в оба. Вы же индеец, так?

– При чем тут это? Ну да.

– Тогда, возможно, вы знаете толк в ловушках, западнях и засадах. Но уверяю вас – Харгит смыслит в таких вещах куда больше. И Бараклоу тоже. Они индейцы похлеще вас. Смотрите в оба.

Вискерс, не упустивший не слова, презрительно фыркнул:

– Не слушайте его, патрульный. Это просто свихнувшиеся вояки.

Уолкер взглянул на него:

– Продолжайте в том же духе – и мне не придется тревожиться, что вы укажете в своем отчете: мертвые не пишут рапортов.

– Бросьте, просто они вас напугали, а у страха глаза велики. Но они бегут и напуганы не меньше вас.

– Не стоит на это рассчитывать, – возразил Уолкер.

– Он прав, – подтвердила миссис Лэнсфорд. Она обращалась к Вашмену, уже поняв, что фэбээровцу ничего не объяснишь. Вискерс легко пропускал мимо ушей то, чего не хотел слушать.

Вискерс уже вытаскивал седло из укрытия.

– В путь, патрульный! Ваш напарник может остаться здесь караулить пленника и присматривать за миссис Лэнсфорд.

– Они и сами о себе позаботятся, – отозвался Вашмен. – А Бак Стивенс нам понадобится.

– Вы что, хотите позволить преступнику сбежать, едва мы окажемся за пределами слышимости? Вы же прекрасно понимаете, что миссис Лэнсфорд и пальцем не пошевелит, чтобы его остановить. Черт возьми, да она, пожалуй, и сама сбежит с ним.

Лицо миссис Лэнсфорд покраснело – она даже не нашлась что сказать. Уолкер сухо предложил:

– Вы можете приковать меня наручниками к дереву.

– Я уже думал об этом, – признался Вискерс. – Но есть вероятность, что мы не сможем сюда вернуться.

– Если вас убьют?

– Да.

Вискерс строго придерживался правил, вдолбленных ему в голову. И сейчас он думал не об Уолкере, а о собственной репутации. Уж больно неприглядно будет выглядеть сообщение о его гибели, если в нем будет указано, что он оставил без присмотра пленника, прикованного к дереву, и тот погиб во время бурана.

Вашмен отрицательно покачал головой:

– Патрульный Стивенс находится в моем подчинении, а не в вашем. Он пойдет со мной. Вы вольны оставаться или следовать с нами. Вам решать.

– Мне не по душе, что вы предпочитаете мне Стивенса, патрульный. Объяснитесь.

– Пожалуйста. Я уверен, что Бак не натворит глупостей. Он вырос в холмах Аризоны и бродил по горам с десяти лет. Когда отец давал ему два патрона, предполагалось, что мальчик должен принести домой двух кроликов, и он это исполнял.

Вашмен поймал ухмылку стажера, хотя тот и прикрыл рот рукой. Он не сказал ни слова, но, когда Вискерс заговорил, в глазах Бака ясно читалось: "О боже!"

– Мне довелось поохотиться на своем веку, – произнес Вискерс. – Мы уже беседовали на эту тему.

– Насчет охоты в Нью-Джерси? – уточнил Вашмен, стараясь скрыть издевку. – Вы, в бюро, слывете большими доками по части раскрытия преступлений, но под силу ли вам странствовать в горах в такую погоду? Сумеете ли вы прочесть оставленный знак? Заметить засаду в лесу? Вы же слышали, что сказал Уолкер, – он-то знает этих ребят. Если Харгит и впрямь индеец похлеще меня, уж вас-то он точно за пояс заткнет.

Стивенс насмешливо протянул:

– Лучше быть краснокожим, чем трупом. – Его ухмылка говорила сама за себя.

Вискерс бросил на стажера раздраженный взгляд:

– Дальше вы поведаете мне, что ваш напарник может учуять запах белого человека в снежном буране.

– Я также хрюкаю, ношу перья и считаю себя потомком Десяти Потерянных Колен Израиля, – огрызнулся Вашмен. – А сейчас, если мы закончили этнографическую дискуссию – давайте седлать лошадей.

* * *

Помогая Вашмену седлать лошадей, Бак Стивенс кротко произнес так, чтобы не услышал Вискерс:

– У меня даже нет страховки. Дружище, в один прекрасный день тебя прихлопнут сачком для бабочек. Надеюсь лишь, что сие не будет приписано глупости кимо саиба.

– В чем дело, бледнолицый? У тебя что, иссяк запас серебряных пуль?

– Сэм, с первого раза, как я увидел тебя, я уже знал, что ты из тех, кто любит усложнять себе жизнь. Ты же знаешь, черт возьми: история обо мне, двух патронах и двух кроликах такая же липа, как цветок из пластика. Я не удивлюсь, если старина Вискерс на деле окажется куда лучше, чем я.

– С одной лишь разницей: тебе я могу доверить свою спину.

– Ты правда думаешь, что он может подвести?

Вашмен пожал плечами. Он не думал, что Вискерс трус, но не мог сказать точно, что для того важнее. Кому хочется в разгар игры, чтобы его партнер, которому адресован пас, вдруг придумал свой ход и ринулся на другую половину поля? Вискерс вполне способен на такой финт. Бак Стивенс – нет. Он будет именно там, где сказал, тогда, когда сказал, и останется стоять на этом месте, пока ему не прикажут – отойди.

Стивенс расправил чепрак и водрузил седло.

– Ты же знаешь, Вискерс распишет все будь здоров в своем пресловутом отчете. Если ты не перестанешь вставлять ему шпильки, запросто можешь остаться без работы.

– Я не хочу упустить этих субчиков из-за Вискерса.

– Ты объявляешь против них крестовый поход?

– Джаспера уже не вернуть, – ответил Вашмен и задумался.

Он никогда не следовал принципу "Око за око" – это принцип белых людей. Закон индейцев требует не мести, а возмещения. Но потерю Джаспера Симали нельзя возместить. Этот вопрос всплывал в мыслях Вашмена несколько раз за прошедшие два дня, и до него постепенно начинало доходить, что за его решимостью во что бы то ни стало настигнуть убийц кроется нечто, возникшее, казалось бы, ниоткуда и неожиданное для него самого. Упрощенно это выглядело не слишком-то убедительно: они убили индейца племени навахо, и их должен схватить индеец племени навахо. Явно попахивало – чем? Национализмом? Вашмен никогда не замечал за собой ничего подобного. Напрашивалось и другое объяснение, которое столь же трудно выразить словами: он хочет доказать, что никому не удастся убить его соплеменника навахо и благополучно скрыться.

Вашмен приподнял голову над лошадиной холкой, пока прилаживал подпругу, и увидел, как Вискерс возле костра натягивает теплую куртку. Только сейчас до Вашмена дошло, что еще десять минут назад он не мог видеть так далеко из-за снежной завесы. Теперь лагерь почти отчетливо просматривался. Снег летел наискосок и не так густо, а ветер дул порывами, между которыми наступало затишье. Он повернулся, снял шляпу и закинул голову, чтобы взглянуть на небо. Нависающий утес окутывала серая мгла, но в ста футах над ним можно было различить кусочек неба с быстро несущимися облаками.

Вискерс протопал к нему, вздымая снежную крошку мысками сапог. Снег быстро засыпал камни; а прежде, гонимый ветром, он собирался в большие сугробы лишь там, где встречал препятствие.

– Мы все едем, – объявил Вискерс.

– И они – тоже? – изумился Вашмен.

Вискерс отрицательно покачал головой:

– Я имел в виду нас троих. У нас только три лошади. Они останутся здесь: пешком им в таком снегу далеко не уйти. Я пообещал, что мы вернемся за ними через сутки. Думаю, мне удалось внушить Уолкеру, что лучший вариант для него – это оставаться здесь и ждать. Если что – все равно выследят и поймают. Для нас сейчас важнее четверо остальных.

– Хорошо, – ответил Вашмен, порадовавшись, что Вискерс для разнообразия воспользовался головой, а не инструкциями. – Мы оставим здесь немного еды.

– Я уже позаботился об этом. Ну как, можно ехать?

– Как только вы оседлаете свою лошадь.

Выражение лица Вискерса немного изменилось – скривились уголки рта. Очевидно, он ожидал, что ему лошадь оседлает кто-нибудь другой. Вашмен сделал вид, будто ничего не понял. Он не нанимался в конюхи.

"Собираешься стать чертовски гордым индейцем, так, что ли?" Он обругал себя за ребячество и направился к костру собирать вещи. Миссис Лэнсфорд пыталась расчесать пальцами влажные пряди своих густых волос; она взглянула на него, и ее улыбка выказала то же присутствие духа, что так восхитило его прошлой ночью.

– Благодарю вас за все, офицер.

– Меня зовут Сэм Вашмен. Просто Сэм, – вырвалось вдруг у него.

– Хорошо. Спасибо, Сэм.

Кит Уолкер предупредил:

– Помните, что я сказал о майоре и Бараклоу.

– Я помню. Послушайте, если мы не вернемся завтра к рассвету, вам лучше спускаться. И старайтесь не оступиться в сугробах.

– Вы вернетесь, – уверила миссис Лэнсфорд.

– Они, возможно, сейчас уже спускаются по склону. Не дожидайтесь утра. Хорошо?

– Хорошо, Сэм.

Уолкер только вяло кивнул в ответ, и Вашмен направился к своей лошади.

* * *

Если бы не сугробы, на то, чтобы добраться до лесничества, ушло бы не более получаса. Но сейчас лошадям пришлось брести по самые животы в снегу, и Вашмен дважды вынужден был возвращаться и искать обход.

На вершине ветер еще давал себя знать, но это не шло ни в какое сравнение со шквалом, свирепствовавшим накануне. С двух сторон стены хижины были занесены снегом до самой крыши. Деревянная пожарная вышка темным силуэтом вырисовывалась на фоне облаков. Вашмен знаком велел всем остановиться под прикрытием двадцатифутового валуна и не пожалел времени на осмотр места. Он не заметил никакого дымка из трубы, но это еще ничего не означало. Возможно, беглецы покинули хижину, нельзя исключить и то, что они просто хотят заманить преследователей в ловушку. Вашмен спешился и вытащил ружье из седельного чехла. Бак Стивенс, не дожидаясь распоряжений, последовал его примеру, поставил руку на шероховатую поверхность валуна и взял дверь хижины на мушку. Вашмен кивнул ему и направился в обход, чтобы подойти к хижине с той стороны, где не было окон. Оглянувшись, он увидел, что Вискерс идет за ним.

Прячась за валунами, Вашмен подобрался футов на двадцать к хижине. Когда он остановился, Вискерс толкнул его в спину и пробормотал:

– Прошу прощения.

– Держитесь на небольшом расстоянии, – распорядился Вашмен и внимательно осмотрелся.

Никакого движения, кроме ветра и снега. Он сделал знак рукой Баку Стивенсу, и тот махнул шапкой, что понял. Вашмен стащил правую перчатку, сунул ее в карман, положил руку на предохранитель ружья и рванул к боковой стене хижины.

Он готов был нырнуть в снег и откатиться в сторону, но огня никто не открывал. У стены Вашмен вновь задержался надолго, прислушиваясь. Из хижины не доносилось ни звука. Он оглянулся. Вискерс все еще прятался в валунах, держа под прицелом хижину. Вашмен кивнул ему, и тот припустил бегом к нему. Помедлив еще немного, Вашмен подкрался к переднему углу бревенчатой хибары и высунул голову. Стивенс держал дверь под прицелом, но это не мешало и еще кому-нибудь, спрятавшись в камнях, делать то же самое.

Снег напротив двери был вытоптан и запачкан глиной, а сверху припорошен свежим крошевом, нападавшим с тех пор, как тут в последний раз ходили. Вашмен постарался прикинуть, сколько прошло времени, но определить это оказалось довольно трудно – может, десять минут, а может, два часа – все зависит от того, как менялся ветер.

Несколько сосулек свисало с краев крыши. Вашмен осторожно завернул за угол и двинулся к двери, затем остановился, изучая ее и камни вокруг. Вискерс высунул голову из-за угла, вопросительно подняв брови, и Вашмен предостерегающе вскинул ладонь, чтобы он оставался на месте.

Замка на двери не было, ее закрыли на громоздкий ржавый засов. Чтобы открыть его, надо было сдвинуть штырь на восемь дюймов вправо. Вашмен раздумывал какое-то время, не прикасаясь к двери, и, поборов искушение открыть ее, вернулся к Вискерсу и произнес:

– Ждите здесь. До двери не дотрагиваться. – И, еще раз оглядевшись, крадучись направился туда, где прятался Бак Стивенс.

– Ну что там?

– Ничего. Так я надеюсь. Дай мне веревку. Спасибо.

– Мне остаться здесь?

– Да, шумни, если что-нибудь заметишь.

Вашмен отнес аркан к двери хижины и бросил его на снег. Вискерс насупился, глядя на него. Вашмен заявил:

– Было бы неплохо, если б вы на минуту укрылись вон в тех камнях.

– Зачем?

– Простая предусмотрительность, – ответил Вашмен.

Он поднял конец веревки и сделал небольшую петлю, туго затянув узел. Затем, убедившись, что веревка не перепуталась, он мягко навесил петлю на ручку штыря и потянул за другой конец. Веревка начала разматываться, не сдвинув сам штырь.

Вискерс уже скрылся в камнях, и Вашмен медленно пятился к нему, разматывая веревку. Лассо получилось длиной футов в пятьдесят, и его хватило до самых камней.

– Спрячьтесь за этим камнем, – предложил он, и Вискерс, который наконец уяснил идею, послушался совета.

Вашмен зашел за валун и тянул веревку, пока не услышал, что засов начал двигаться. Все говорило о том, что никаких сюрпризов не предвидится, но Вашмен не сожалел о времени, потраченном на проверку... Тут веревка натянулась, Вашмен дернул – и прогрохотал взрыв.

* * *

В земляном полу за дверью от взрыва образовалась выемка. Вискерс подобрал небольшой осколок металла и тут же выронил – таким он был горячим.

– Шрапнель. Это осколок гранаты.

Вашмен кивнул. Он ощупал пальцами закопченный конец проволоки, свисающий с дверной перекладины. Гранату прикрепили к подпорке крыши, а чеку проволокой подсоединили к засову, чтобы он выдернул ее, когда дверь станут открывать.

– Возникает интересный вопрос, – пробормотал Вашмен.

– Какой же?

– Сколько еще, по-вашему, у них осталось таких "хлопушек"?

Вашмен пощупал пузатую печку – еще теплая. Они ушли не так давно.

Он быстро осмотрел хижину. У двери валялись обломки дерева: шрапнель пробила в стенах несколько дырок. Но беглецы, по-видимому, не оставили здесь ничего, кроме пустых консервных банок. Ну, у них же была лишняя лошадь – та, на которой прежде ехал Уолкер, и они могли погрузить на нее все, что им хотелось.

Вашмен шагнул к дверному проему и переступил через остатки двери. Вискерс вышел следом за ним, а Бак Стивенс привел лошадей.

Вискерс заявил:

– Они не могли уйти далеко. Взгляните на эти следы. Что вы скажете – они опередили нас не больше чем на полчаса, так?

– Да, пожалуй.

– Ну тогда – едем.

– Подождите минутку, – остановил фэбээровца Вашмен.

– Чего ради? Четверо мужчин, семь лошадей – они же не могут идти по такому снегу не оставляя следов. Мы их сейчас достанем.

– Или они нас.

– О чем это вы говорите?

– Они, возможно, слышали грохот взрыва. А раз так, им известно, что мы совсем рядом. Не могут же они рассчитывать на то, что всех нас уложит одна ручная граната, и наверняка понимают, что оставшиеся в живых продолжат их преследовать. И знают, что, как вы верно заметили, они не могут идти по такому снегу не оставляя следов.

– И поэтому?..

– И поэтому – не торопитесь. Они собираются сделать две вещи. Первая – обосноваться в каком-нибудь месте, откуда хорошо будут просматриваться оставленные ими следы, чтобы пересчитать нас по головам, когда мы окажемся у них на виду. Затем, выяснив, сколько нас, они немного спустятся с горы, оставят нам ясные следы и вернутся по ним же назад, чтобы устроить нам обстрел, когда мы попадемся в ловушку.

Густая краска залила щеки Вискерса. Скрывая смущение, он начал прикуривать сигарету.

– Ну и что ты предлагаешь, Сэм? – осведомился Бак Стивенс как ни в чем не бывало.

– Мы не станем плясать под их дудку. Я думаю, мы немного заберем на восток. Спустимся вон за той грядой и поедем на север.

– Ты хочешь обойти их с фланга?

– Игра стоит свеч, – отозвался Вашмен.

Вискерс снова не выдержал:

– Вы говорите так, словно точно знаете, куда они направляются. Конечно, было бы очень здорово обогнать их и устроить засаду, но что, если они не попадут в нее? Вдруг они идут совсем в другое место?

– Тогда надо будет просто послать им приглашение, вот и все. – Вашмен прошел мимо Вискерса и взобрался на лошадь. – Конечно, вы можете ехать прямо по их следам, если хотите. Я бы не рекомендовал вам очертя голову пускаться в погоню, но можете доставить себе такое удовольствие. – Он кивнул Баку Стивенсу и начал спускаться по склону, забирая далеко в сторону от четких следов, оставленных беглецами в снегу.

Позади него Вискерс взгромоздился на лошадь и начал ее понукать. Обернувшись, Вашмен увидел, что Вискерс едет прямо за ним, и не смог сдержать усмешки.

Глава 8

Ожог от напалма на руке Бараклоу по всем законам должен был, зарубцевавшись, превратиться в омертвевший шрам, но, вопреки этому, иногда чесался. Бараклоу яростно скреб его ногтями, морщась от сладкой боли.

– Вряд ли они придут, – заметил Эдди Барт.

– Да, не такие они дураки, – признал Харгит.

Они видели, как от хижины вниз по склону двинулись трое людей. От огромного костра возле тех грузовиков позапрошлой ночью уходили тоже трое, и резонно было предположить, что это те же самые люди, выходит, ни один из них не пострадал от взрыва гранаты, замаскированной в хижине. Если у них хватило ума не угодить в ловушку, эти ребята явно не промах.

Но уже прошло добрых двадцать минут с тех пор, как трое всадников исчезли за гребнем, полумилей выше, и если они едут по следам, им давно уже пора было появиться.

Хэнратти воспринимал происходящее очень болезненно. Он провел ладонью в перчатке по лицу, заросшему щетиной, и начал дрожать. Точно так же его бросило в дрожь час назад на лесной прогалине, когда майор остановил группу и объявил:

– Стая загоняет убегающую добычу. Мы же повернемся и встретим их лицом к лицу.

После получаса бесполезного ожидания Бараклоу высказал предположение:

– Похоже, они хотят обойти нас с фланга.

Эдди Барт ухмыльнулся:

– Для захолустных копов они смотрятся неплохо.

– Да, неплохо, – кивнул майор. – И даже очень неплохо, сержант, но они не спецподразделение. Друзьям придется выносить этих ребяток из гор в брезентовых мешках. Ладно, джентльмены, давайте отправимся на поиски наших преследователей.

* * *

Ветер почти стих, но воздух оставался холодным, и Бараклоу расстегнул "молнию" на куртке: он получал некое удовольствие от ощущения дискомфорта. Они ехали за майором вдоль пологого склона, держась ближе к соснам, где снег не был таким глубоким. Майор время от времени сверялся по компасу и наконец повернул лошадь прямо к северо-восточному отрогу горы; всадники приникли к седлам, подавшись далеко вперед, чтобы помочь лошадям сохранять равновесие. Копыта скользили по заледеневшей земле, но лошади тяжело, рывками, взбирались наверх.

Когда до гребня оставалось уже совсем немного, они привязали коней к деревьям, а сами полезли вверх. Бараклоу подождал майора, чтобы передать ему полевой бинокль. Харгит покрутил настройку и поднес окуляры к глазам.

– Видишь что-нибудь?

– Нет. – Майор передал бинокль Бараклоу. – Попробуй ты.

Но и Бараклоу ничего не разглядел.

– О боже, – простонал Хэнратти, – не хватает еще залечь здесь. У меня вот-вот отмерзнет задница.

– Мы будем ждать, – не замедлил обрадовать его майор.

* * *

Прошло полчаса. Бараклоу немного коробило от сырого запаха влажной одежды. С рассвета сильно потеплело – на ветру было холодно, но вокруг начало таять. Снежинки лениво кружились в воздухе, однако этот легкий снегопад не мешал Бараклоу видеть пик, находящийся в восьми, а то и десяти милях к востоку. Буран ушел туда, и небо над этим пиком было зловеще-черным, а у них над головами сквозь слой облаков кое-где пробивались оранжевато-розоватые отблески.

Бараклоу подумал, что еще до вечера они увидят солнце.

На камне возле плеча Бараклоу подтаял и треснул тонкий ледок. Его громкий хруст походил на ружейный выстрел – и Хэнратти едва не подпрыгнул от страха.

– О боже, я не могу больше ждать. – В голосе Хэнратти звучали истерические нотки.

Глянув через плечо, Бараклоу увидел, что бывший заключенный пытается встать. Бараклоу перекатился и ударил его под коленки. Хэнратти тихо вскрикнул.

– Ты олух, каких мало, Джек, – цыкнул на него Эдди Барт. – Не высовывайся!

Бараклоу кинул взгляд на майора, и тот медленно кивнул. Взглянув на Хэнратти, он процедил с холодным презрением:

– С моей стороны было ошибкой довериться штатскому. Больше я ее не повторю.

Мешки под глазами Хэнратти набухли. Он посмотрел на майора, затем на Бараклоу – и его всего перекосило: Хэнратти понял, какой приказ отдал Харгит своему капитану.

У Бараклоу заколотило в висках. Кожа на голове натянулась, и он ощутил знакомый зуд в паху.

Хэнратти умоляюще взглянул на майора:

– Пойми, я вовсе не хотел...

Бараклоу ухватил его сзади, рывком запрокинул голову Хэнратти назад и ударил ребром ладони по горлу. От хорошо рассчитанного удара кадык Хэнратти хрустнул, и, когда Бараклоу разжал хватку, тот упал мертвым.

Бараклоу задышал чуть чаще, глаза затуманились, перекатившись по снегу, он потянулся за полевым биноклем.

* * *

Еще через полчаса майор пошевелился:

– Они чертовски хорошо прячутся.

– Но они же должны быть где-то здесь.

– Наверняка. Но так мы их не засечем. Я думаю, надо идти к тому гребню. – Майор указал пальцем на гребень примерно в миле к востоку от того места, где они залегли.

– А как насчет Джека? – поинтересовался Эдди Барт. – Оставим его здесь?

– Нет, перебросим поперек лошади и захватим с собой. Я думаю, нам он еще пригодится.

* * *

Солнечные лучи пробивались через разрывы в облаках. По склону бежали мелкие ручейки, пробивавшие себе дорогу в снегу. В воздухе пахло сосновой смолой, и среди деревьев эхом отдавался звон ломающегося льда и падающих сосулек.

Когда они остановились и спешились, Бараклоу тщательно проверил мешки с деньгами, дабы убедиться, что ткань не порвалась во время тряски на вьючных седлах.

– Уолкер хорошо потрудился, навьючивая их на лошадей.

– Интересно знать, – заметил Эдди Барт, – жив ли он еще.

– Никаких шансов, – ответил Бараклоу.

Они забрались ползком на вершину горы, переползая по-пластунски, и стали осматривать склоны в мощный бинокль, позаимствованный майором в доме на ранчо сорок часов назад.

После майора настал черед Бараклоу, и он медленно начал водить биноклем вверх и вниз, тщательно оглядывая местность. Вдруг пальцы его крепче сжали окуляры, он навел бинокль на какую-то точку и аккуратно передал майору:

– Та вон небольшая полоска снега между сосен. Выше, а теперь чуть ниже. Видишь?

– Да. Это могут быть их следы. У тебя зоркие глаза, Стив... А я вот не заметил.

Бараклоу ощутил гордость от похвалы майора, и на губах его заиграла улыбка.

– Ладно, – вмешался Барт. – Что будем делать?

Майор взглянул на Бараклоу:

– Сколько у нас еще гранат?

– Две.

– Этого должно хватить. Надо устроить такую засаду, через которую и муха не пролетит.

Они спустились к лошадям.

– А как мы используем его? – Барт указал на труп Хэнратти, водруженный на лошадь животом поперек седла.

– В качестве приманки, – ответил майор и вскочил на лошадь.

Бараклоу улыбнулся.

Около трех часов вышло солнце. Бараклоу уже много часов вглядывался в снег, и от заискрившейся белизны заболели глаза.

Ехавший впереди майор свернул налево и начал осторожно пробираться между сосен вниз по склону. Под деревьями буран оставил глубокие наносы рыхлого пушистого снега, еще не начавшего таять от солнечного тепла, и лошади проваливались по брюхо, бороздя сугробы и вздымая вверх клубы снежной пыли.

"Это подойдет в самый раз". Майор спешился на краю леса.

За деревьями начиналась осыпь в десять – пятнадцать акров, очень крутая. Лес окружал ее с трех сторон, а внизу тек ручей, по берегам которого густо росли осины и сикоморы. Там начиналось заросшее кустарником плато, тянущееся к югу по меньшей мере на полмили, до склонов другой покрытой сосновым лесом горы.

За последнюю пару часов они дважды видели следы, оба раза с восточной стороны и ведущие на север. После этого майор принял решение и повел их прямо на север с наибольшей скоростью, какую только можно было выжать из лошадей, держась под прикрытием деревьев на западных склонах, так, чтобы между ними и преследователями пролегали один или два гребня. Майор хотел оказаться, по крайней мере, на милю впереди копов, и теперь, судя по всему, им это удалось, поскольку преследователям приходилось петлять и тщательно обследовать входы в ущелья, чтобы не попасть в засаду.

Копы практически наверняка станут спускаться по тому склону за поросшей кустарником низиной – причем в ближайшие полчаса, – и когда это случится, их будет видно, как на ладони, отсюда, с осыпи. Именно этого и добивался майор: хорошая мишень в пределах видимости.

– Скатывай его вниз! – распорядился майор.

Эдди Барт помог Бараклоу отвязать труп Хэнратти и снять его с лошади. Они отнесли тело к началу осыпи и положили между деревьев. Мышцы Хэнратти окоченели, лицо распухло и стало темно-багрового цвета, так как голова билась о стремя.

Майор посмотрел в бинокль, затем передал его Бараклоу.

– Ничего. Но они должны появиться.

– Скорее всего, – согласился майор и снова приказал: – Скатите его вниз!

Бараклоу опустился на колени позади Хэнратти, словно труп был бруствером, с которого он собирался стрелять, подсунул руки под плечи и ягодицы и приподнял тело.

Хэнратти был тяжеловат, но Бараклоу подтащил труп к краю осыпи, и он покатился по присыпанным снегом камням, как бревно. Мелкие камушки осыпи тоже пришли в движение и шумным потоком устремились следом, в воздухе взметнулась снежная крошка, и вся эта лавина камней и снега устремилась вниз, оставив на склоне глубокую борозду, не заметить которую снизу мог бы разве только слепой.

Осыпь была настолько крутой, что тело Хэнратти скатилось до самого ручья и упало в него, проломив тонкую корочку льда. Поток был привычен к горным обвалам – он тут же изменил течение, обогнул препятствие и устремился дальше.

Бараклоу вернулся, и все сели в седла. Прячась среди деревьев, они обогнули осыпь и стали спускаться к ручью. Подковы цокали по камням, когда они пересекли ручей, после чего свернули в осинник и двинулись вверх по течению.

Харгит хотел сделать все сам. Бараклоу передал ему гранату и, сидя в седле, наблюдал, как майор вошел в ручей рядом с тем местом, где лежал Хэнратти, и присел на корточки.

От долгого падения по камням одежда Хэнратти порвалась и лицо было сильно изуродовано. Майор подтащил труп ближе к берегу и расположил так, чтобы руки, ноги и тело мертвеца находились наполовину в воде и наполовину на берегу, словно Хэнратти с самого начала лежал так. Майор перевернул его лицом вниз: это важно, поскольку, когда копы обнаружат труп, им непременно захочется посмотреть на лицо. Если они и так смогут его увидеть, возможно, кинут на убитого беглый взгляд и поедут дальше.

Майор прилаживал гранату под грудь мертвеца, просунув ее между телом и камнем. Покончив с этим, он умело вытащил чеку, после чего медленно и осторожно убрал руки. Сейчас вес трупа прижимал ручку гранаты к земле, преодолевая сопротивление пружины, так что, когда тело сдвинут, ручка должна выскочить, а граната взорваться.

Майор сделал знак Бараклоу и Барту спешиться.

– У нас теперь две лишние лошади – Уолкера и Хэнратти. Выпустим их на свободу – это добавит нашим друзьям радостей жизни.

Лошади привыкли держаться вместе, и не так легко было заставить двух из них отбиться от остальных, но после того, как Бараклоу отвел их на сотню ярдов выше по ручью и начал немилосердно охаживать прикладом ружья по бокам, они, фыркая, отбежали прочь и поскакали по заросшей кустарником низине к югу. Бараклоу снял с них уздечки, чтобы поводья не запутались в кустах, и не сомневался, что если лошадей вскоре не поймают, то они должны найти дорогу через горы на то самое ранчо, откуда их увели. Это могло сбить с толку погоню, но главное – три копа, вполне возможно, сейчас рассматривают плато и заметят двух лошадей. Именно этого и хотел майор.

Бараклоу вернулся обратно, и майор сообщил:

– Мы займем позицию в соснах. Вон там, выше. Они, конечно, постараются не обнаружить себя, но рано или поздно им захочется взглянуть на Хэнратти. Я хочу быть в этот момент там, откуда удобно целиться. Если граната не покончит с ними, это сделают пули. Все ясно? Тогда пошли!

Бараклоу пропустил вперед Барта с вьючными лошадьми в поводу, а сам чуть задержался, желая убедиться, что все обставлено в лучшем виде. Множество следов вело сюда и отсюда – это должно было заинтересовать копов и заставить поволноваться. Труп Хэнратти со взведенной гранатой под грудью наверняка привлечет их внимание. Русло ручья отлично просматривалось из сосен над осыпью. Засада хоть куда, но майор иных и не устраивал – именно потому они, все трое, остались в живых после стольких лет на войне.

Бараклоу двинулся за остальными, пересек вброд ручей и направил лошадь вверх по склону.

Майор уже устроился удобно у края осыпи, оперев ружье о ствол упавшего дерева. Ну прямо как на стрельбище. Расстояние не больше двухсот ярдов. Промахнуться невозможно.

Они ждали минут двадцать. Тени проплывающих облаков быстро скользили к горам. На плато две лошади лениво пощипывали траву. И тут майор, глядя в бинокль, сообщил деловым тоном:

– Ну вот и они.

Глава 9

– Будь я проклят, если что-то не упало с горы, – говорил фэбээровец. – Допустим, это была одна из их вьючных лошадей. Она сбежала от них, а лошадь Уолкера они сами отпустили, поскольку она теперь им без надобности. И здесь лошади встретились. Вполне разумное объяснение.

– Тогда где вьючное седло? – поинтересовался Бак Стивенс. Он подался вперед, чтобы потрепать одну из лошадей.

Обе коняги радостно пустились рысцой им навстречу, когда Вашмен вывел своих спутников на плато. Он внимательно осмотрел лошадей, а еще пристальнее их следы, которые шли из осинника, и его внимание сразу привлекла длинная свежая борозда в снегу на осыпи.

Брошенными лошадьми оказались гнедая и белая – и на обеих имелось клеймо Лэнсфорда. К седлу одной был приторочен пустой ружейный чехол.

Вискерс обшарил все седельные сумки, но не нашел ничего, заслуживающего интереса. Вашмен сидел, положив обе руки на луку седла, и, щурясь от солнца, разглядывал осыпь в семи или восьми сотнях ярдов впереди.

Вискерс неуклюже взгромоздился на свою лошадь и достал сигарету.

– Я предлагаю отправиться туда посмотреть. Что бы ни свалилось с холма, оно, скорее всего, никуда не делось.

Вашмен, погруженный в раздумье, ничего не ответил. Бак Стивенс сорвал с головы шапку и погнал лошадей на юг, понукая их, как ковбой, воплями и хлопая себя шапкой по бедру, пока они не скрылись в соснах, после чего рысью поскакал обратно и присоединился к остальным.

– Иначе они бы от нас не отстали. Мы всегда сможем прихватить их на обратном пути для Уолкера и миссис Лэнсфорд. – Тут лицо Стивенса изменилось. – Если мы, конечно, вернемся.

– Не говорите глупостей, – возразил Вискерс. Он достал из седельной сумки радиопередатчик, покрутил ручки, сказал пару слов, послушал и произнес: – По-прежнему ничего.

Вашмен ничуть не удивился. Днем у рации не слишком большой радиус действия, а от Каннингема их еще закрывали горы.

Они не имели никакой связи с внешним миром вот уже больше суток, и Вискерса это явно очень беспокоило. Случившееся наверняка получило широкую огласку, об ограблении пишут в газетах, говорят по радио и в телепрограммах. Журналисты толпами прибывают в Сан-Мигель с фотоаппаратами и телекамерами. Такая возможность прогреметь на всю страну – а он, вместо того, чтобы руководить погоней за преступниками, торчит в глуши и не может ни с кем связаться. Эта мысль позабавила Вашмена. В действительности, возможно, Вискерса тревожили не столько репортеры, сколько собственное начальство: похоже, немало людей в Финиксе и Вашингтоне заработали себе сердечные приступы.

Вискерс сухо осведомился:

– Вы можете объяснить, с какой стати мы теряем здесь время?

– Пока не знаю.

– К чему спешить принять приглашение от Харгита и его шайки, – вмешался Бак Стивенс. – Все смахивает на то, что они так и заманивают нас туда.

– Сейчас я готов признать, что был не прав, – заявил Вискерс. – Возможно, я медленно учусь, но все же учусь. Хоть это вас и удивит, но у меня тоже имеется некоторый опыт по части поимки всякого рода преступников. И я вовсе не предлагаю идти по лошадиным следам прямиком в тот осинник. Вы правы, это вполне может оказаться ловушкой, но что толку сидеть здесь, если мы хотим избежать засады? Надо свернуть в сторону и заехать в деревья оттуда. – Он указал налево, а затем махнул рукой направо и добавил: – Или же отсюда, чтобы обойти тех, кто поджидает нас с фланга.

Пока фэбээровец разглагольствовал, Вашмен смотрел во все глаза и думал. Игра, в которую они играли, требовала особой изощренности мышления – Вискерсу такое не под силу. По большей части предпринимаемые маневры заключали в себе обман в квадрате, а то и в кубе. На первом уровне вы просто устраиваете засаду, рассчитывая, что ваш враг ее обнаружит, ждете, когда он туда угодит, и нападаете на него. На уровне, предполагающем обман в квадрате, вы устраиваете ловушку настолько очевидную, что враг непременно ее заметит и попробует избежать, угодив при этом в настоящую западню. На высшем уровне, где требуется обман в кубе, вы устраиваете настолько очевидную западню, что врагу это кажется просто нелепостью; он отказывается в такое поверить, а посему ломится прямиком туда, меньше всего ожидая встретить вас там. Можно упражняться и дальше в изобретении засад и ловушек, но на практике всегда надо исходить из уровня мышления своего врага... и его представления об уровне вашего мышления. Надо принимать в расчет не только сноровку и опыт Харгита, но и его мнение об интеллекте преследователей. Замысловатость ловушки определяется тем, для кого ее устраивают: на умного или дурака. В каком-то смысле это сродни игре в покер, а Сэм Вашмен слыл хорошим игроком.

Сейчас Харгит как бы явно приглашает. Это может означать одно из двух: ловушку или попытку выиграть время; нечто, задуманное, чтобы заманить полицейских в западню, или сотворенное ради того, чтобы заставить их ходить кругами из-за страха попасть в засаду, дав тем самым Харгиту вдоволь времени убраться подальше, пока его преследователи отправятся в обход по лесам.

Через два часа солнце сядет. Харгит, возможно, считает, что им проще будет бежать в темноте. В чем-то он прав, но сейчас небо очищается от облаков, и ночью будет светить полная луна.

– Вы слушаете меня? – окрысился Вискерс.

– Какая вам разница? – Вашмен с трудом сдерживал раздражение. – Мы пойдем в обход. Я хочу выяснить, там ли они еще?

– В обход? И как далеко?

Вашмен обвел росшие впереди осины и возвышающуюся над ними гору с осыпью.

– Вы хоть представляете себе, сколько времени на это потребуется? – обрушился на него Вискерс.

– По моим оценкам, часа полтора. Или два.

– И знаете, куда они уйдут за такой срок?

– Можете идти напрямик, если хотите. Я уже устал спорить с вами. Поехали, Бак!

Конечно, Вискерс в конце концов отправился с ними.

* * *

Маневр занял целых два часа. Они въехали в осинник где-то на четверть мили выше по течению от того места, где длинная борозда на осыпи выходила на берег ручья; им не встретилось при этом никаких следов, кроме отпечатков копыт брошенных лошадей. Затем они поднялись наверх, скрываясь в соснах, перевалили через гребень, и через десять минут спуска Вашмен начал круто забирать вправо. Пройдя около полумили с другой стороны гребня, они нашли следы семи лошадей, идущие с юго-запада и уходящие наверх, туда, где начиналась осыпь. Теперь было понятно, куда направились преступники, оставалось выяснить, там ли они все еще или же уехали?

Вашмен проехал вперед еще около двух миль, стараясь держаться ближе к деревьям, стал спускаться, положив ружье на луку седла и призвав на помощь всю свою чуткость чистокровного индейца, выросшего среди лесов и гор. Они ехали цепочкой на расстоянии пятидесяти футов один от другого, и Вашмен внимательно смотрел под ноги: бог знает, сколько еще гранат осталось у беглецов?

Они спустились к ручью двумя милями ниже своей первой переправы. Вашмен внимательно осмотрелся, прежде чем направил лошадь через ручей и въехал в осинник. Он не стал забирать вправо, а поехал прямо вперед через поросль сикоморов и сбросивших листву осин, уходящую вверх на небольшой бугор, откуда просматривалось заросшее кустарником плато, на которое они вышли два часа назад. Солнце озаряло низину, и в его свете можно было различить две группы следов, выходящих из деревьев к югу отсюда и пересекающих плато: одни принадлежали брошенным лошадям, другие они сами оставили двумя часами раньше.

– Это еще не означает, что они по-прежнему здесь, – рассудил Вашмен. – Возможно, они заметили наше приближение и решили, обойдя нас, скрыться куда подальше. Но то, что они были тут совсем недавно, не вызывает сомнений, и я ничуть не удивлюсь, если они где-то здесь поджидают нас.

– Ладно, – съехидничал Вискерс, – мы ухлопали на все это пару часов и большую часть оставшегося в нашем распоряжении светлого времени. Какова будет следующая блестящая идея?

– Произведем разведку боем.

Вашмен не спеша спустился к берегу ручья и поехал вверх по течению, пристально вглядываясь в землю в поисках следов. Примерно за полмили от того места, где что-то скатилось по склону к ручью, Вашмен спешился.

– Один из нас останется здесь – это будешь ты, Бак. Если я дам знак, быстро подведешь лошадей. Вискерс, мы с вами дальше отправимся пешком.

* * *

– Если начнут стрелять, не ползите. Это лишь сделает вас медленной мишенью вместо быстрой. Бегите со всех ног и прячьтесь за деревом. Если потеряете меня из виду, стойте на месте. И не шевелиться! Я найду вас сам.

– Не смейте обращаться со мной, как с новичком-бойскаутом.

Вашмен лишь покачал головой:

– Ладно, тогда посторонитесь... и не идите слишком близко за мной, – и двинулся дальше.

Он пробирался среди деревьев на некотором расстоянии от берега ручья. Солнце скрылось за гребнем, тени сгущались. Снег был мягким и рыхлым и не скрипел, когда сапоги Вашмена тонули в нем. Здесь, в нетронутом снегу, наверняка не было никаких ловушек, и Вашмен шел достаточно быстро. Конечно, невидимый стрелок мог открыть по нему огонь в любом месте, но, если исходить из такой возможности, лучше уж не двигаться совсем. Деревья стояли голые, и в большинстве направлений местность просматривалась на девяносто или сто футов даже при таком тусклом свете, а вот попасть в цель, скрывающуюся среди веток и сучьев, достаточно сложно.

Вашмен все время поглядывал на ручей справа и, дойдя до нужного места, свернул и начал – уже намного медленнее – выбираться на берег. Вискерс держался слишком близко, и Вашмен сделал знак рукой, чтобы тот отстал.

Он взял с собой Вискерса вместо Стивенса только потому, что хотел держать фэбээровца на глазах. Оставь Вискерса одного – и он, чего доброго, начнет палить во все, что двигается, а этим движущимся может оказаться и Вашмен.

Еще пробираясь среди деревьев, футах в сорока от берега, Вашмен заметил тело в ручье. Пригнувшись, он подобрался к ручью футов на десять и стал внимательно рассматривать мертвого. Он лежал на животе, лицом в воду, раскинув руки и ноги. По седым волосам Вашмен понял, что это, скорее всего, тот, кого называли Хэнратти. Либо он, либо кто-то посторонний, попавшийся им по пути.

Вискерс ползком подобрался к Вашмену.

– Это может быть ловушка.

– Весьма вероятно.

– Но мы все же должны узнать, кто это такой.

Что верно, то верно: им надо знать, сколько у них осталось противников.

Закатный свет окрасил красным склон над осыпью. Вашмен смотрел туда. Большие сосны обступали осыпь на манер подковы, края которой спускались к дальнему берегу ручья. Если Харгит и его люди поджидали в засаде, они могли быть в любом месте у кромки леса, примыкающей к осыпи, и оттуда – даже в сумерках – прекрасно видно, что происходит на берегу ручья. С другой стороны, они могли и уйти, рассчитывая на то, что их преследователи на какое-то время застрянут здесь, выясняя обстановку.

Первое, что следовало сделать, – это выяснить, какое из двух предположений верно, а уже потом попытаться найти в плане Харгита слабое место.

Вашмен переместился назад на несколько ярдов и подобрал молодое деревце, вырванное бурей, – благо недостатка в них не было. Ствол оказался подходящей длины; Вашмен срезал с него ветки складным ножом и обстругал, затем пристроился за сикомором и начал толкать свое творение, словно гигантский бильярдный кий.

Наконец цель была достигнута: конец ствола уперся точно под мышку трупа. Вашмен оставил его в таком положении; теперь достаточно было одного хорошего толчка, чтобы перевернуть покойника, но делать этого он пока не стал. Вернувшись обратно в гущу деревьев, он произнес:

– Мы не можем позволить себе провести здесь полночи, согласны? Если они ушли, нам надо в этом убедиться, а если они здесь, то мы должны заставить их открыть огонь.

– Вы ищете добровольца?

– Именно так, – спокойно ответил Вашмен, глядя на Вискерса.

– Изложите мне, что вы задумали? – потребовал Вискерс.

– Спрячьтесь за этим сикомором и будьте готовы перевернуть тело. Если под ним граната, вы услышите, как щелкнет ручка, – тогда бросайтесь ничком на землю и закройте голову руками. Возможно, это ловушка для нас, а возможно, и нет. В любом случае я хочу, чтобы вы совершили небольшую пробежку, после того, как перевернете тело. Выскочите на открытое место шага на три-четыре, словно хотите рассмотреть мертвого поближе. Дайте им достаточно времени, чтобы засечь вас, но не столько, чтобы прицелиться наверняка. Три-четыре шага – и тут же бросайтесь вправо и падайте на землю среди деревьев. А потом бегом рвите обратно в расчете на то, что они пальнут по вас несколько раз.

– Понимаю. А где будете вы?

– Вон там внизу. – Вашмен указал на нижний конец "подковы". – Мы будем верхом, и если вы сможете вызвать огонь на себя, то я сумею засечь вспышки ружейных выстрелов. Мы сможем доскакать к ним достаточно быстро и накроем их. Ну, что скажете?

Вискерс явно призадумался. Вашмен взглянул на небо, просвечивающее между голыми ветвями деревьев. Сумерки – на фоне темно-синего бархата неба уже кое-где показались звезды. Возможно, через полчаса взойдет луна.

– Хорошо, давайте попробуем, – согласился Вискерс.

– И еще одна вещь. Мне надо знать, Хэнратти ли это. У вас будет возможность взглянуть на лицо трупа, когда вы его перевернете. Если убедитесь, что это Хэнратти, как только улучите время, трижды подряд выстрелите в воздух.

– А что потом?

– Вам лучше оставаться здесь, чтобы я знал, где вы находитесь. Понятно, что вам такое не по душе, но если вы кинетесь следом за нами, то, скорее всего, попадете под перекрестный огонь, как с их, так и с нашей стороны.

– Меня такая перспектива не радует. Но почему вы так уверены, что они все это время упорно дожидаются нас?

– Этого не скажешь словами. Может быть, из-за того, что им надо во что бы то ни стало избавиться от нас. Они не желают больше тратить на нас время.

Объяснение выглядело не ахти, но Вашмен не стал ничего добавлять. Все прочее было лишь ощущением, возникавшим из того, что он знал о Харгите.

– Ну что ж, остается лишь надеяться, что вы правы, – снизошел Вискерс. – Сколько вам потребуется времени?

– Сколько сейчас на ваших часах?

– Девять минут седьмого.

Вашмен снял перчатку, чтобы перевести стрелки часов назад, так как они показывали одиннадцать минут седьмого.

– Переверните тело в шесть сорок.

– Зачем так долго ждать?

– Взойдет луна.

– Ладно, – согласился Вискерс и, когда Вашмен повернулся, чтобы уйти, добавил уже мягче: – Удачи вам, патрульный!

– Она и вам не помешает. – Вашмен на ходу махнул рукой Вискерсу.

Глава 10

Последняя полоса сумеречного света померкла в небе за правым плечом Бараклоу, и Эдди Барт обескураженно прошептал:

– О, дьявольщина! Что же эти сволочи вытворяют?

Они видели их – движущиеся тени в осиннике, там внизу. Один из них, словно дразня, даже подобрался достаточно близко к телу Хэнратти. Но никто не подставился на верный выстрел и не вышел из-за деревьев.

– Самое разумное для нас – не высовываться, – проговорил майор. – Оставаться здесь. Дать им выйти на нас... мы услышим шум их движений. Я хочу нынешней ночью с этим покончить.

Бараклоу повернул голову и посмотрел сквозь сосны. Следы, которые они намеренно оставили, легко было разглядеть с расстояния по меньшей мере двухсот футов даже в сумерках, но теперь стало уже очевидно, что преследователи не клюнули на эту удочку.

– Конец, похоже, близок, черт возьми, – заявит Барт. – Это, похоже, не просто заурядные захолустные копы: они все время на ход впереди нас.

На скулах майора заходили желваки.

– Я недооценил их. Возлагаю на себя ответственность за это. Но вспомните, кто мы есть, сержант. Мы прошли выучку в лучшей в мире академии партизанской войны. Они доставили нам некоторые неприятности лишь потому, что мы их недооценили... это моя вина... но кто бы мог подумать. И все-таки не следует забывать: кто они и кто мы. А сейчас давайте рассредоточимся и будем их дожидаться. Хватит разговоров.

– Да, сэр! – отчеканил Барт и отполз на пятьдесят футов вниз по склону, извиваясь между стволов, как угорь.

Бараклоу задержался на миг, прежде чем последовать его примеру.

– Мы потратили слишком много времени, стоит ли тянуть и дальше? Вдруг они и вовсе не пойдут сюда? Возможно, им известно, что мы здесь, и они просто собираются закупорить нас, как в бутылке, в ожидании подкреплений?

– Если так, то мы на рассвете двинемся отсюда. Но сперва надо постараться достать их. Пока они нас преследуют, мы лишены свободы передвижений, ты и сам понимаешь.

– Да. Но не стал бы возражать, если б мы прямо сейчас навострили лыжи отсюда.

– Нет, – отрезал майор. – Мы будем ждать. А сейчас отправляйся на свой пост!

* * *

Бараклоу зарылся в сугроб, как ребенок закапывается в песок на пляже – на виду остались лишь голова да руки. Обутый в непромокаемые сапоги и закутанный в прорезиненный дождевик, он не боялся простудиться: холод – штука неприятная, но Бараклоу всегда получал удовольствие от неудобств.

Он мог видеть майора и – очень смутно – внизу Барта: у них вошло в привычку располагаться так, чтобы один мог прикрыть огнем другого. Ситуация, прямо скажем, привычная, как старая шляпа, но сейчас он почему-то тревожился, словно что-то было не на месте. Они раз за разом недооценивали своих преследователей – что бы они ни делали, противники всегда опережали их, хваленых "зеленых беретов" – в этом Барт был прав, и Бараклоу не мог найти этому объяснения. Но сейчас, обдумывая положение, он видел, что майор знал, что делал, настаивая на том, чтобы дождаться врагов здесь. Кто бы они ни были, рвануть сейчас отсюда вовсе не означало бы отделаться от них. Будь на их месте другие копы, возможно, от них удалось бы в конце концов отвязаться, но с этими тремя – дохлый номер! Что и говорить – весело играть вслепую, не зная ровным счетом ничего о своих преследователях, понятия не имея, кто они такие. Впрочем, это было не совсем верно: Бараклоу знал главное – эти три копа мастера своего дела. И еще какие!

Луч света ударил ему прямо в лицо, и он несколько секунд испуганно моргал, прежде чем понял, что это на востоке над горными пиками поднимается луна. После захода солнца резко похолодало, и Бараклоу увидел в лунном свете, как его дыхание превращается в призрачно-белый парок.

* * *

Вашмен перебрался через ручей еще до того, как взошла луна, и устроился верхом на лошади в нижней части сосняка в сорока футах от Бака Стивенса. Если шайка Харгита все еще здесь, то, скорее всего, они окопались где-нибудь на этой стороне "подковы", поскольку отсюда удобнее бежать. И тогда эти ребята прячутся где-то в двухстах ярдах леса над ним.

Сначала Вашмен хотел занять удобную позицию для стрельбы и ждать, когда Харгит откроется. Шум и вспышки выстрелов выдадут местонахождение преступников, и Вашмен сможет открыть ответный огонь. Но потом он отказался от этой идеи. Поступить так означало бы играть по правилам Харгита. Для того происходящее – военная операция, цель которой – уничтожение врага, что означает стрельбу до тех пор, пока в живых не останутся лишь победители, пусть даже и немногие. Но вести боевые действия – удел военных, а не полиции, и в обязанности Вашмена не входило ввязываться в битвы. В присяге Дорожной патрульной службы значится: "Обезвредить и арестовать" – и ни слова не говорится о том, чтобы "убить".

Вашмен обсудил ситуацию со Стивенсом.

– Им придется немного растянуться, и кто-то один окажется к нам ближе, чем остальные. Я хочу, чтобы ты своим огнем удерживал двух других на месте, пока я буду брать первого.

Стивенс привел немало доводов против этой идеи, вполне оправданных с точки зрения здравого смысла, но она уже втемяшилась в голову Вашмена, и он отмел все возражения Бака. Сейчас Вашмен снял перчатки и еще раз убедился, что крышка кобуры его служебного револьвера легко открывается, но не стал доставать ружье из седельного чехла. Он высвободил левую ногу из стремени, крепко вцепился руками в седло и стал дожидаться своего выхода на сцену.

* * *

Взрыв застал Эдди Барта врасплох. Он не смотрел в том направлении, и оно оказалось к лучшему – вспышка не ослепила его. Барт уловил ее краем глаза – сначала яркий свет, а уже потом грохот взрыва. Он автоматически развернул ружье в сторону ручья, а затем разглядел человека, выскочившего из-за деревьев и бросившегося бегом к трупу Хэнратти. Барт оскалил зубы, припав щекой к прикладу, поймал цель на мушку с быстротой, выработанной долгой практикой, и нажал на спуск, но уже в момент выстрела увидел, как бегущий человек метнулся резко влево. Барт передернул затвор, дослал патрон в патронник и выстрелил вновь в тень, двигающуюся среди деревьев. Бараклоу тоже открыл огонь, ружье майора гавкнуло разок, а Барт вставил новый магазин и начал выискивать цель.

* * *

Когда Вискерс выбежал на берег и шайка Харгита начала стрелять, Вашмен хлестнул лошадь, направив ее вверх по заросшему деревьями склону, вовсе не беспокоясь о производимом при этом шуме, так как люди Харгита какое-то время ничего не смогут расслышать после грохота своих ружей.

Он перекинул одну ногу через седло и повис, перенеся всю тяжесть тела на другую и держась рукой за луку седла; сучья и ветки немилосердно хлестали по плечам и голове. Шум от взрыва и стрельбы испугал лошадь, и она стремглав мчалась через лес.

* * *

Цель исчезла, и Барт, повернув голову, чтобы оглядеться, внезапно ощутил страх.

Кто-то открыл ответный огонь с ручья, откуда-то из-за деревьев, и майор с колена палил туда. Барт мог слышать, как сверху стрелял Бараклоу, и направил было свое ружье тоже в сторону ручья, когда краем глаза уловил какое-то движение и резко обернулся.

Это была лошадь без седока, которая в ужасе неслась через сосняк.

Уловка, сразу же решил Барт. Глупые копы пустили сюда лошадь, чтобы отвлечь огонь от себя. Он не собирался покупаться на этот дешевый финт.

Барт не стал стрелять и сосредоточился на том, что происходило. Стрелявший переменил позицию – а может, это другой? Возможно. Уж больно далеко – первый человек не мог добежать туда за эти несколько секунд. Ладно, там внизу двое. А где же третий? Барт выжидал, пока одно из ружей пальнет снова, чтобы дать ему цель, краем глаза продолжая следить за бегущей лошадью. Она побежала медленнее, направляясь в его сторону, и должна была, похоже, проскочить прямо у него за спиной.

Ниже в соснах гавкнуло ружье, и Барт, выкинув лошадь из головы, хорошенько прицелился и нажал на спуск. Приклад ударил его в плечо, но он порадовался, услышав, как человек внизу вскрикнул от боли, – выстрел попал в цель.

Лошадь без всадника повернулась и поскакала к нему. Барт перезарядил ружье и бросил раздраженный взгляд на лошадь. Если чертова скотина будет и дальше крутиться здесь, придется ее пристрелить. Но тут внизу у ручья вновь открыли огонь: или их там внизу двое, или же он всего лишь легко ранил того малого? Барт прицелился и выстрелил еще раз.

Лошадь пронеслась мимо, и Барт, взглянув вверх, успел заметить, как на него, отделившись от стремени, падает какая-то тень.

* * *

Грабитель попытался выстрелить, но Вашмен оказался слишком близко. Он обрушился на него, и выстрел пришелся в воздух.

Противник был крепким мужчиной, и Вашмен ощутил, как тот мгновенно сгруппировался, чтобы выдержать напор сверху, и рука его напряглась – рука профессионала, поднаторевшего в разбивании кирпичей и двухдюймовых сосновых досок ребром ладони. Такой вариант Вашмена не устраивал. Когда грабитель направил ему в глаза вытянутые пальцы, Вашмен ударил его кулаком по запястью, а предплечьем надавил на кадык и сунул пальцы в открытый рот, с силой надавив на язык там, где проходил челюстной нерв. Вашмена научил этому приему отец; от него рот и челюсть сводило так, что укусить пальцы было невозможно, и человек заходился в беззвучной агонии. В резервации отец Вашмена с успехом использовал этот прием против пьяниц и хулиганов, лишая их возможности сопротивляться. Вашмен достал свободной рукой служебный револьвер, приставив противнику к горлу, и, вытащив другую руку из его рта, достал наручники.

На все ушло несколько секунд. Лошадь топталась рядом, скрывая Вашмена от тех двоих, что залегли выше по склону. Он завел руки грабителя за спину и надел наручники, а в рот в качестве кляпа запихнул свой шарф. Лошадь меж тем отошла немного, и кто-то сверху окликнул из сугроба:

– Эй, сержант!

– Да, сэр, – громким шепотом ответил Вашмен. Выходит, его пленник – Барт. Он нахлобучил себе на голову охотничью шапку Барта, оттащил сержанта в сугроб под деревом и встал на колени с ружьем в руках.

Шум пальбы заглох. Лошадь испуганной рысцой удалялась в лес. Когда Вашмен посмотрел вверх по склону, то в поле его зрения попал человек, пробирающийся среди деревьев, второго он пока засечь не мог. Он растянулся на снегу, подняв ружье, и когда грабитель остановился, у Вашмена оказалась превосходная цель, не далее чем в тридцати ярдах от него. Он отвел затвор, чтобы перезарядить ружье, и тут услышал голос над собой откуда-то слева:

– Стив? Куда это ты направляешься?

Мужчина повернул голову, и тут в него выстрелил Вашмен. Он целился в правое плечо, и от удара пули грабителя развернуло на месте.

Вашмен спрятался за деревом, но на его выстрел никто не ответил. Высокий мужчина медленно оседал, ругаясь на чем свет стоит, а второй бросился в лес и припустил бегом, не издав ни звука. Вашмен едва успел кинуть на него взгляд, как тот словно растворился в ночи.

Тот, кого Вашмен подстрелил в плечо, медленно сползал по стволу дерева, пока не сел на снег. Он все еще неловко держал ружье в левой руке, и Вашмен окликнул его из укрытия:

– Ты можешь с таким же успехом и бросить оружие. Я держу тебя на мушке.

Грабитель немного подумал, затем бросил ружье, фыркнув от досады, и Вашмен осторожно приблизился к нему, не забывая ни на миг об угрозе, которую представлял третий человек, скрывшийся в лесу. Он услышал легкий стук копыт в снегу где-то справа и остановился, пока звуки не замерли в отдалении. Это могла быть и уловка. Вашмен встал возле сосны, прижавшись к стволу, и приказал:

– Давай поднимайся на ноги.

– Не смогу. Ты перебил мне плечо.

– Тогда ложись на живот и раскинь руки!

Он услышал хруст перебитой кости, когда мужчина медленно опускался на снег. Левая рука была согнута в локте, а правая неестественно вывернулась. Вашмен еще раз внимательно обвел взглядом все деревья поблизости, затем шагнул вперед, опустился на колени и обыскал преступника. У того оказался автоматический пистолет, который он сунул себе в карман.

– А теперь давай-ка поднимайся! – бросил он, вставая. – Ты вполне можешь это сделать. Ты кто – Харгит?

Мужчина медленно сел и процедил сквозь зубы:

– Не угадал.

– Ну тогда – Бараклоу.

– Да ты все знаешь. Мог бы и не спрашивать.

– А ну, вставай. – Он подал Бараклоу руку.

* * *

Вашмен прихватил Барта, погнал их с Бараклоу вниз по склону, громко распевая, чтобы Стивенс ненароком в него не пальнул.

Стивенс отозвался слабым голосом, хриплым от боли, и Вашмен в тревоге поспешил к нему.

У стажера было прострелено бедро – кровь из раны сочилась на снег. Страдалец постарался ухмыльнуться, но от боли рот у него перекосило.

– О боже! Ты живьем взял двоих.

– А ну-ка, давай ложись и снимай штаны!

– Сейчас, если тебе так уж невтерпеж, ты, секс-маньяк.

Вашмен направился к привязанной среди деревьев лошади, чтобы достать аптечку первой помощи. Накладывая плотную повязку на две дырки в бедре Стивенса, он поинтересовался:

– Как ты сам чувствуешь, кости целы?

– Я вообще ничего не чувствую.

– Это шок. Чуть погодя начнет болеть.

– Спасибо, что обрадовал, кимо саиб.

Занимаясь стажером, Вашмен не забывал краем глаза следить за пленниками. Бараклоу сидел закрыв глаза, и казалось, вот-вот потеряет сознание, но во взгляде Барта горела неприкрытая злоба.

– Сэм, ты творишь невероятные вещи. Ты выучился этому трюку – ездить, вися на боку лошади, – от своего старого прадеда Серого Жеребца, так?

– Нет, просто видел однажды, как это проделывал Джон Уэйн в одном фильме.

– В одном из тех, где кавалерия напрочь сметает индейцев. – Стивенс натянул штаны и с трудом сдержал стон. – Думаю, эти два красавца – Бараклоу и сержант. А где Харгит?

– Ушел.

– С деньгами?

– Судя по звуку, ехали как минимум две лошади.

– Ну раз так, теперь он богач.

Эдди Барт попытался что-то сказать через кляп.

Стивенс застегнул "молнию" на ширинке.

– Эти ребята чертовски метко стреляют в темноте.

Вашмен с аптечкой подошел к Бараклоу. Из раны на плече текла кровь, а когда Вашмен разрезал куртку, то показались концы сломанной кости. Бараклоу в полубессознательном состоянии с тупой горечью взглянул на них.

– Это кровь из вены, а не из артерии, – сообщил Вашмен.

– Вот так новость. – Бараклоу поднял глаза и взглянул Вашмену в лицо. – Вы же индеец, да? Если бы майор только знал...

– Знал – что?

– Никто прежде не мог разлучить нас. Но он вернется за нами. Теперь он знает, чего вы стоите, и в следующий раз непременно выйдет победителем. Он индеец почище вас. – Бараклоу оскалил зубы в ухмылке.

Это напомнило Вашмену слова Кита Уолкера: "Они индейцы похлеще вас..."

– Он еще вернется, – вновь повторил Бараклоу.

– Не рассчитывай на это.

Вашмен, как мог, перевязал рану. Пока он пропитывал бинт сульфамидной пастой, Бараклоу потерял сознание.

Вашмен взял у Бака Стивенса наручники и прикрепил ими здоровую руку Бараклоу к запястью Эдди Барта.

– Придется тебе еще малость побдить, бледнолицый, – бросил он напарнику.

– Опять куда-то намыливаешься?

– За Вискерсом.

– Ох да. А где он?

– Я велел ему оставаться на месте, пока мы сами за ним не придем.

– Ладно. Я послежу за ними. Сейчас они смотрятся не такими уж чудищами. Но как, черт возьми, тебе это удалось, Сэм?

– Молча. У нас, индейцев, есть особое снадобье. Чайная ложка после еды и перед сном.

– Задавака.

– Бак.

– Что?

– Смотри в оба и держи ушки на макушке. Харгит может вернуться сюда.

Стивенс мгновенно изменился в лице:

– Да? Подай мне тогда ружье.

* * *

Искать фэбээровца, не зная, где Харгит, было делом нелегким: Вашмен не хотел громко звать, чтобы не обнаружить себя. Но если он начнет красться, Вискерс запросто может подстрелить его, прежде чем поймет, что это свой.

Надо было заставить Вискерса обнаружить себя первым. Вашмен начал прочесывать осинник, стараясь прятаться за деревьями и досадуя, что приходится тратить на это время: ему очень не хотелось надолго оставлять Стивенса одного с пленниками, пока Харгит рыщет в лесу.

Если Вискерс сделал все в точности, как ему было сказано, то тогда он должен быть где-то поблизости. Вашмен остановился, нащупал под снегом достаточно большой камень и бросил его в сторону ручья. Камень наделал много шуму, пока летел через ветки, и, упав в ручей, с треском проломил тонкий ледок.

Если Вискерс здесь, это должно привлечь его внимание. Но нигде поблизости не замечалось никакого движения.

Через двадцать шагов Вашмен повторил свой маневр, но Вискерс так и не откликнулся. Пришлось пойти на риск; он окликнул фэбээровца не слишком громко, но так, чтобы было слышно достаточно далеко.

Никакого ответа. Вашмен сердито воззрился на ручей. Граната порядком изуродовала тело Хэнратти. Присыпанная снегом осыпь серебрилась в лунном свете. Было очень холодно – ручей быстро затягивало льдом. Вашмен не знал точно, на какой высоте они находятся, но уж никак не ниже семи тысяч футов. Верхний слой снега быстро леденел, и, шагая, он продавливал ногами наст.

Вашмен попробовал поставить себя на место Вискерса, но это оказалось нелегким делом: трудно было вообразить ход мыслей такого человека. Время было дорого, и не стоило тратить его на то, чтобы отыскивать следы Вискерса и следовать по ним. Вашмен не хотел бросать Бака одного. Он остановился, чтобы собраться с мыслями.

Вискерса здесь нет, значит, он куда-то ушел. Куда он мог пойти? И тут Вашмена осенило. Он повернулся и пошел вниз по течению через осинник, направляясь к небольшому холму, где Вискерс оставил свою лошадь. Только туда тот и мог отправиться, ибо там находился радиопередатчик.

* * *

Судя по следам, Вискерс какое-то время стоял здесь, пытаясь, по-видимому, связаться с кем-нибудь по рации, а потом повел лошадь на вершину холма, возможно надеясь хотя бы так выбраться из мертвой зоны.

Он нашел Вискерса на вершине, припавшего ухом к передатчику. Фэбээровец не выпускал из рук ружье и держался настороже. Вашмен укрылся за деревом и окликнул его по имени.

Вискерс огляделся, водя ружьем по сторонам, и Вашмен поспешно предостерег:

– Полегче с оружием. Это всего лишь я.

– Ну хорошо. В чем дело?

– Мы захватили двоих из них. Харгит с деньгами ушел.

– Надо же, двоих, эге! Неплохо, патрульный.

– Удалось с кем-нибудь связаться?

– Я только слушал Каннингема, а сам не отвечал: мало ли кто мог оказаться в пределах слышимости.

– Вы быстро учитесь. Пойдемте!

Вискерс с довольством посмотрел на пленников. Вашмен бросил взгляд на Бака Стивенса и, когда тот ухмыльнулся, сказал:

– С тобой все будет в порядке, Бак. – Затем обратился к Вискерсу: – Харгит, возможно, прячет где-то деньги и подумывает о том, чтобы вернуться за этими двумя, но он знает, что Бараклоу подстрелили и что он не сможет тащить с собой раненого. Я не думаю, что судьба Барта волнует его больше, нежели награбленные деньги... поэтому мне сдается, что Харгит попытается утром спуститься с гор. Есть множество мест, где он может исчезнуть. Упустив его сейчас, мы можем потерять его след надолго.

– Вы предлагаете, чтобы мы отправились за ним?

– Нет, не "мы". Бак не может всю ночь стоять на страже с дыркой в бедре. Вам придется покараулить этих двоих... и быть начеку, потому что Харгит может сюда вернуться. Я, правда, сомневаюсь в этом, но чего не бывает?

– Хотите сразиться один на один? До сих пор ему всякий раз удавалось ускользнуть.

Что можно было на это ответить, да и имело ли смысл? Вискерс отвернулся, чтобы повнимательнее разглядеть пленников. Бараклоу уже пришел в себя, и в его взгляде явно читалось отвращение к себе самому. Глаза Барта сверкали гневом. Без Харгита и денег эта славная парочка могла служить лишь утешительным призом, возможно, именно об этом подумал Вискерс, когда вновь обратился к Вашмену:

– Мы до сих пор играли по вашим правилам и, должен признаться, немало преуспели. Ладно, вам и карты в руки – поступайте по-своему. А я пока попытаюсь все же выйти на связь через эту чертову рацию. Первым делом вызову сюда вертолеты, чтобы забрать вашего напарника, этих двоих и труп, который все еще плавает в ручье, потом постараемся выслать вездеход в горы, чтобы подобрать миссис Лэнсфорд и Уолкера. Я же сразу, как смогу, попробую выслать полицейский кордон к северному подножию гор, так что, если Харгит попытается туда сунуться, ему придется дать задний ход и угодить прямо к вам в объятия.

– Отлично!

– Что-нибудь еще?

– Да нет, вполне хватит и этого.

– Я становлюсь отличником.

Вискерс улыбнулся белыми зубами, всем своим видом излучая уверенность и искреннее дружелюбие, но за этим не было ничего. Он подыгрывал Вашмену лишь потому, что видел в нем свой единственный шанс на спасение и хотел, если Вашмен преуспеет, присвоить себе его лавры. Все прочее оставалось ложью: Вискерс ничему не научился, ибо просто был не способен на это. Когда все закончится, особенно если они прижмут к ногтю Харгита, Вискерс без зазрения совести припишет все заслуги себе, ибо знает, что Вашмен ни за что не опустится до того, чтобы вступать в спор: кто есть кто. Вашмен не гнался за славой.

Конечно, это было нечестно. Но Вашмен перестал ожидать честности и справедливости лет с восьми. Прищучив Харгита, он поимеет с этого еще одну благодарность в приказе – и все. Никакого повышения, ибо какое может быть повышение для Вашмена, пока во главе Дорожной патрульной службы стоят твердолобые белые. Вискерс же, благоухая как роза, отбудет на пост окружного директора своего бюро где-нибудь в более теплых краях.

Вашмен уже нашел убийцу Джаспера, хотя не совсем так, как хотел, – Хэнратти был мертв. Бараклоу убил другого копа, и они захватили Бараклоу. Деньги же не имели особой ценности ни для кого, кроме тех людей, которые их похитили, и тех, у кого они их украли. Вашмен мало выигрывал, отправляясь за Харгитом и ставя на карту свою жизнь.

Но в результате наиглупейшая вещь заставила его вскочить в седло лошади Бака Стивенса и отправиться в леса за майором. Сразу двое людей заявили ему, что Харгит индеец похлеще, чем сам Вашмен.

Никто не мог быть больше индейцем, чем индеец. Сэм Вашмен не знал, чего ради, но ему надо было во что бы то ни стало это доказать.

Глава 11

Миновала полночь, и становилось все холоднее. Лео Харгит застегнулся на все пуговицы и завернулся во все, во что смог, но все равно холод пронизывал до костей, и он клял мороз на чем свет стоит. Только с морозом ему еще не приходилось сражаться. До сих пор Харгит работал в субтропиках или же на жарких склонах области Монтагнард в высокогорьях Индокитая. Здесь же, видимо, было десять, а то и все пятнадцать градусов ниже нуля, Харгит понимал, что это не смертельно, но ругаться не прекращал.

Он прошел насквозь полосу леса и на какой-то момент остановился, чтобы обозреть уходящий ввысь голый склон. Затем он пустил лошадей по слежавшемуся снегу и рысью прогнал их по каменистому участку до следующего сосняка. Там, натянув поводья, Харгит обернулся, чтобы увидеть подпирающие небо горы, теперь оставшиеся позади. Луна уже наполовину опустилась за горизонт, но было на удивление светло – снег, укрывавший камень, отражал сияние месяца.

Харгит чувствовал легкую грусть. Стив и сержант слишком долго делили с ним невзгоды и радости. Но он сам видел, как пуля разворотила плечо Бараклоу, и понимал, что с такой раной тому не выдержать скачки на лошади через горы. Бараклоу куда лучше будет в полицейском вертолете. А Барт был славный мужик, верный и надежный, но на войне как на войне – надо уметь мириться с потерями. Мир полон такими, как Эдди Барт, умелыми преданными служаками, и не стоило жертвовать Харгитом ради Барта. Денег лошадки везут на себе достаточно, чтобы навербовать тысячу сержантов-бартов.

С другой стороны, в одиночку даже проще. Легче исчезнуть, затеряться на дорогах, раствориться среди снегов. Наверняка у подножия гор его уже ждут, но Харгита это не тревожило. Он захватит одного, убьет и облачится в его униформу. Он не в первый раз проходит сквозь оцепление. Настоящая опасность – сзади. Невозможно на хрупком насте скрыть следы трех лошадей. И, притаившись, он увидел, что позади, в двух или трех милях, ползет по склону неторопливая, как муравей, черная точка. Но фигурку окутывала поднятая ею снежная пыль, и Харгит понимал, что его обманывает расстояние – всадник мчится галопом.

Он подождал, чтобы убедиться, что всадник только один, а затем проверил прочность поводьев лошадей с грузом, свернул в лес и стал искать место для засады.

* * *

Четверть третьего ночи. Вашмен остановился и окинул взглядом окрестные скалы. Следы уводили наверх и скрывались среди деревьев. Вот где раздолье лесорубам. Вашмен свернул направо и ехал вдоль нижней границы леса, пока не нашел следы. Он стал рассматривать их и понял, что здесь Харгит останавливался – по отпечаткам копыт было видно, что животные топтались на месте. Одна лошадь оставила навоз, и Вашмен спешился, чтобы его пощупать. Конские "яблоки" оставались зелеными, они были теплее замерзшей почвы: значит, прошло где-то три четверти часа, никак не больше.

Тут Вашмен оглянулся, чтобы понять, что увидел Харгит. Он прикинул расстояние и решил, что тот заметил его за две с половиной мили. Итак, Харгит знал, насколько опережает погоню, знал и то, что его преследует только один всадник.

Вашмен направил лошадь к деревьям. Он не сомневался, что Харгит рядом и следует ждать засады.

Вашмен попытался представить, как она будет выглядеть.

Например, граната: проволока, привязанная к чеке, поперек следа. Очень возможно. Поэтому он поехал на дюжину футов правее следов Харгита.

Фокус в том, что в таком снегу скрыть следы невозможно, и поэтому Харгит мог, скажем, привязать лошадей и пойти обратно, либо наступая на камни и палки, либо шагая по отпечаткам копыт лошадей. И устроил бы засаду там, где цепочка следов как ни в чем не бывало звала бы охотника вперед.

Вашмен где-то слышал, что во Вьетнаме излюбленная ловушка на людей – так называемая "слоновья яма", на дне которой торчат отравленные колья: на тропе выкапывается глубокая яма и сверху прикрывается тонкой плетенкой из лиан и веток, которая ничем не отличается от окружающего земляного покрова джунглей. Когда на нее наступаешь, то проваливаешься в яму и натыкаешься на смазанные ядом острые колья. Ну, Харгит вряд ли применит такую ловушку – у него нет времени копать яму. Да и почва не та – сплошь камни.

Мысль о проволоке кажется разумной, но, тем не менее, если преследователь поступит так же, как сейчас Вашмен, то задумка не сработает.

Конечно, Харгит может просто ждать Вашмена на тропе с оружием наготове. Но такое поведение Харгиту вообще не свойственно. Он обычно устраивал смертоносную ловушку и ждал, что из этого получится. Если ловушка не достигала цели, тогда уже в ход шло ружье.

Граната не самое лучшее оружие против всадника. Осколками, возможно, его и ранит, но большая часть достанется лошади, да и ветки будут мешаться. Граната – оружие массового поражения; чтобы убить одного, нужно взорвать ее совсем близко. Харгит ни за что не станет просто дожидаться за деревом, чтобы швырнуть гранату, – слишком велик риск промахнуться.

Весь напрягшись, Вашмен медленно двигался вперед, оборачиваясь при малейшем шуме. Он вглядывался в темноту и долго рассматривал каждое встречное дерево, прежде чем проехать мимо. То и дело он останавливался и вслушивался в ночь.

Тонкий слой замерзшего снега предательски скрывал неровности почвы и не давал вовремя заметить рытвины: один или два раза лошадь Вашмена оступилась и взбрыкнула.

Все это походило на старую мексиканскую игру в ракушки: угадай, под которой горошина? Да еще – что эта "горошина" из себя представляет?

Вашмен спускался по почти отвесному склону. Лошади Харгита садились на задние ноги и оставляли глубокие борозды в сугробах. Следы вели вниз к подножию и терялись на том участке, где землю покрывали обломки скал. Они стояли торчком, образуя причудливые нагромождения. Со своей высоты Вашмен видел, как следы, пересекая это место, уходили в лес.

Теперь вокруг стояла тишина, но ветер уже раньше смел с камней снег. Можно было идти, не оставляя следов, прыгая с камня на камень.

Харгит, скорее всего, ждет здесь.

Вашмен остановился среди деревьев и взвесил ситуацию. Склоны каньонов по обеим сторонам каменистого участка спускаются отвесно. Прежде чем перебраться на другую сторону полосы с валунами, можно переломать ноги лошади. Или же придется снова перевалить через гору и пуститься в обход. На это уйдет не меньше трех часов. Нет, засада, вероятнее всего, здесь. Может быть, Харгит сейчас смотрит на Вашмена. Три сотни ярдов до мишени, притом что луна светит в спину, – выстрел слишком рискованный, и Харгит, конечно, подождет другого случая.

Ладно, допустим, что майор здесь. Но как до него добраться?

* * *

"Да иди же", – нетерпеливо думал майор.

Он понял по тому, сколько всадник простоял на границе леса, что противник почуял опасность. Этого и следовало ожидать. Этот человек, кто бы он ни был, уже доказал, на что способен. То, что он не дурак, это точно. Ну, оно, пожалуй, и к лучшему. Мало чести сражаться с глупцами, помериться силами с достойным противником – другое дело.

Он найдет способ сюда проникнуть незамеченным. Вполне справедливо. Сейчас он, как рассудил майор, ждет, пока померкнет луна. По небу плыли тучи, но и в звездном свете виден был снег и серые валуны. Этот коп, наверное, оставит лошадь в лесу, а может, пошлет ее вперед, чтобы отвлечь внимание Харгита, пока сам он станет пробираться ползком под прикрытием валунов.

"Нет, ты так его и не увидишь, пока он сам не обрушится на тебя".

Харгит втиснул гранату в щель возле валуна и накинул петлю на чеку. Другой конец веревки он намотал на руку. Стоит потянуть – и граната взорвется. Она лежала за сорок футов от Харгита. От осколков его прикроет этот камень. Харгит не рассчитывал, что убьет копа гранатой, но взрыв отвлечет внимание преследователя, и тогда майор всадит в него пулю.

Если бы только не было так чертовски холодно! Даже сквозь одежду мороз пробирал до костей. Пальцы на ногах мучительно ныли, но это была иная боль, не как тогда, когда вел остальных через снежный ад зимнего бурана, не от усталости. Тогда он согревался при ходьбе, а это лучший способ не дать ногам онеметь от холода.

Никто из его прежних спутников даже не подозревал, чего ему стоило прокладывать путь в такую бурю. В конце ноги у него подкашивались, как у пьяного, Харгита шатало от усталости, а тело ломило от такой боли, что не передашь словами.

Нынешний холод – нечто другое, чем ярость снежного бурана. Ветра нет, воздух чистый и потому особенно холодный: пятнадцать, а то и все двадцать ниже нуля. Губы Харгита потрескались, глаза болели. Он все время сжимал и разжимал пальцы внутри перчаток.

В поле зрения появилась лошадь, и он наблюдал, как она приближалась. Всадника на ней не было.

Харгит всматривался в лес, надеясь заметить какое-либо движение, и подумал было, что увидел скользящую тень среди стволов, но полной уверенности у него не было, и он решил ждать. Здесь у него хорошее укрытие. Он сидел на корточках под стыком двух покрытых льдом валунов, образовавших нечто вроде пещерки, над которой нависал выступ скалы. Никто не смог бы подобраться к нему сзади. Коп должен или появиться прямо перед ним между валунов, или же попробовать добраться до Харгита сверху. Скорее всего, первое: он не захочет выдать себя, возникнув на фоне неба, когда станет карабкаться на скалу. Когда коп появится, Харгит потянет за веревку – тот должен услышать щелчок вылетающей чеки и нырнуть в укрытие – тут граната взорвется, и Харгит будет знать, где коп, а тот не будет знать, где Харгит. И тогда он выстрелит уже наверняка.

Харгит, сидя на корточках, согнул ногу в колене, приготовившись к рывку, и положил ружье поперек бедра. Потом осторожно закусил кончики пальцев правой перчатки, стянул ее с руки и запихнул в карман.

Сталь затвора и спускового крючка была ледяной. Он сомкнул на них руку, всячески стараясь не замечать боль от холода. Поместил указательный палец на спусковой крючок и поднял ружье, уперев левый локоть в согнутое колено и прижав приклад к плечу. Харгит был готов поразить любую цель в пределах видимости.

Он поднял правую руку, ощутив, как натянулась веревка. Это было хорошо: один рывок правой – и он выдернет чеку. Даже не придется снимать палец со спускового крючка.

Харгит ждал. Его дыхание морозным инеем оседало на затворе. Пальцы правой руки щипало от холода, но ничего, подстрелив копа, он сразу же разотрет руку и вновь наденет перчатку.

Он услышал невдалеке стук копыт и начал вглядываться в темноту, ожидая появления копа.

* * *

Вашмен полз между камней, согнув руки в локтях и держа ружье на манер пехотинца, но, когда добрался до скал, отложил его в сторону. Если дойдет до стрельбы, то она будет вестись с близкого расстояния, а пистолет для этого более подходящее оружие – им легче манипулировать. Он встал, припав к скале, возвышавшейся над ним, подобно башне, достал служебный револьвер из кобуры и переложил в карман куртки. Затем снял перчатку и взялся за рукоять револьвера внутри подбитого овчиной кармана.

Вашмен медленно пробирался среди камней. Нет, не крался, а шел, пригнувшись, чтобы в случае чего быть готовым к прыжку. Каждый поворот в лабиринте камней являл собой потенциальную засаду, и Вашмен постоянно останавливался, чтобы вглядеться в новые контуры, представшие его взору. Несколько раз он забредал в тупики и вынужден был возвращаться. Наткнувшись на подходящий утес, он забрался туда и осторожно поднял голову, чтобы осмотреться. Его взгляду предстало только хаотическое нагромождение камней. Лошадь двигалась за несколько ярдов от Вашмена; он мог видеть ее уши и луку седла, скользнувшие мимо. Он спустился вниз, обогнул утес и двинулся дальше.

Густые тени, казалось, таили в себе угрозу. Вашмен двигался очень медленно и беззвучно. Эта потеря времени тяготила его, ибо по-прежнему оставался шанс, что Харгита здесь нет вообще, что тот уже на полпути к равнине, пока он, Вашмен, тянет тут резину. Но Харгиту не удалось бы найти лучшего места для засады, и Вашмен полагался на то, что уже изучил характер майора.

Адреналин, попадавший в его вены, заставлял дрожать руки. Вашмен сделал шаг вперед, готовясь обогнуть большую скалу, когда услышал щелчок чеки, вылетевшей из гранаты, и бросился ничком на камни.

От грохота взрыва заломило барабанные перепонки. Осколки попали в скалу над его головой, и его осыпало градом горячих камней.

Вашмен перекатывался, в отчаянии ворочая головой, чтобы хоть краем глаза заметить Харгита, ибо тот наверняка был где-то рядом, ловя его на мушку. Он потянул револьвер из кармана, но тот застрял; Вашмен дергал изо всех сил, пытаясь вытащить оружие, и тут заметил Харгита в глубокой тени в пещерке между двумя валунами: снег отсвечивал белым на его землистого цвета лице, и черное дуло ружья смотрело прямо на Вашмена. Он понял, что не успеет пустить в ход револьвер прежде, чем Харгит убьет его, но решил все же попытаться.

Ствол ружья глядел точно на Вашмена, и он ждал выстрела, напрягшись всем телом, пока его рука, невероятно медленно – так ему казалось – поднимала револьвер. Но Харгит не стрелял. Глаза майора расширились от изумления и страха – он словно отказывался верить происходящему, – и Вашмен пальнул, не целясь. Промах – пуля отрикошетила от скалы, – и ружье дернулось в руке Харгита, но не выстрелило, а Вашмен поднял пистолет на вытянутую руку, нажал на спуск и отчетливо увидел, как отошла пола куртки Харгита, когда его тело содрогнулось от удара пули.

Блестящие от холода глаза Харгита потускнели. Он зашатался, ружье клонилось вниз, Харгит попытался направить ствол на Вашмена – и рухнул на бок, поджав колени.

Вашмен бросился вперед и пинком ноги отшвырнул ружье. Майор бездумно взглянул на полицейского, правая его рука медленно разогнулась. В тусклом свете пальцы казались синими – и тогда Вашмен все понял: этот человек слишком долго сжимал холодную сталь, и пальцы онемели от лютого ночного мороза. Вашмен-то знал, что такое холод, – и это знание дало ему преимущество перед Харгитом, который во всем остальном ему не уступал, и сейчас, склонившись над умирающим, Вашмен произнес неожиданно для себя:

– И все же я больше индеец, чем вы, майор.

Он прочитал изумление в угасающих глазах Харгита. Тот не понял, о чем он говорит.

Затем напряжение спало, и зубы Вашмена застучали, как отбойный молоток.

Глава 12

Фэбээровец считал деньги. Он упаковал их обратно в вещмешки, запечатал пластырем из походной аптечки и поставил свою подпись под цифрой "931 670". Вашмен тоже нацарапал свои инициалы под подписью Вискерса.

Они доставили сюда два мертвых тела – Харгита и Хэнратти, – накрыли их одеялами и дожидались вертолетов. Первый уже прилетел – им было видно, как он, молотя лопастями воздух, подбирается к вершине, чтобы забрать миссис Лэнсфорд и Кита Уолкера. Сейчас они услышали шум винтов другого, и Вискерс, вскочив на ноги, прикрыл глаза от солнца, чтобы разглядеть вертолет. От заросшей кустами низины поднималась легкая дымка – это солнце растапливало лед.

Бараклоу и Барт сидели, скованные наручниками друг с другом, а Бак Стивенс лежал на сложенном одеяле с туго перебинтованным бедром. Вискерс повернулся к Вашмену и сказал:

– Благодарю вас, патрульный. Думаю, вы знаете, за что.

– Не стоит заносить это в анналы.

– Я собираюсь дать вам лестную характеристику в своем отчете. – Это было сказано тоном человека, который может позволить себе широкий жест.

– Не трудитесь выставлять меня слишком уж в розовом свете.

– Но как обойтись без похвалы? Я стольким обязан вам, патрульный. Хотел бы я обладать вашим искусством и знаниями!

"Конечно, ты хотел бы. Вы забрали моих бизонов, мою землю и теперь желаете заполучить мою мудрость". Вашмен подумал это, но не сказал вслух, ибо трудно подыскать верные слова, чтобы выразить такое, особенно человеку, не спавшему столько времени.

– Я был бы весьма благодарен, – произнес он вместо этого, – если бы вы в своем отчете упомянули Бака. Для стажера он вел себя очень даже здорово.

– Не беспокойтесь, – важно заверил Вискерс и, отвернувшись, стал махать рукой снижающемуся вертолету.

При посадке от вращающихся винтов облаком поднялся снег, и Вискерс прокричал сквозь гул лопастей:

– В свой следующий отпуск я приеду сюда поохотиться. Хотелось бы вновь прогуляться по этим местам в более спокойной обстановке, если, конечно, вы не возражаете!

– Не возражаю! – крикнул в ответ Вашмен, зная, что Вискерс не сделает этого и прекрасно понимает, что Вашмен не верит ни одному его слову. Он повернулся и направился к Баку Стивенсу.

* * *

Вашмен отнес своего напарника в вертолет, хотя натруженные мышцы ног почти отказывались подчиняться. Когда он укладывал Стивенса на выдвижную койку, усталое молодое лицо стажера расплылось в довольной ухмылке. Он оглянулся на Вискерса, заговорщически подмигнул и, когда Вашмен наклонился к самому его уху, поинтересовался:

– Скажи, кто же такой на самом деле этот переодетый, кимо саиб?

Вашмен слегка улыбнулся. А затем попросил:

– Не называй меня больше "кимо саиб", Бак.

Стивенс некоторое время вглядывался в лицо Вашмена, затем понимающе кивнул:

– Ладно, Сэм.

Послесловие

Сам Брайан Гарфилд так рассказывает о себе и своем творчестве:

"С детства я привык видеть в доме писателей, ибо несколько наших соседей были писателями, а моя мать рисовала обложки для "Сатердэй ревью" и писала с натуры портреты авторов. Годам к двенадцати я пришел к заключению, что писательство не только почетное, но, пожалуй, единственно приемлемое для меня занятие. Под покровительством сочувствующего школьного преподавателя английского и покойного автора вестернов Фредерика Глиддена я в подростковом возрасте сочинил десяток рассказов, но дешевые журналы, куда я их отправлял, всякий раз приказывали долго жить, отчего мной овладевало легкое безумие. Однако, в конце концов, я умудрился написать роман, который после трех лет проволочек был напечатан, после чего я уже не останавливался.

В течение следующих десяти лет я писал главным образом вестерны, почти все для издателей, выпускающих книги в бумажных обложках. Это была ученическая работа, и я изъял из продажи почти все эти произведения, вернув себе право на публикацию. Я их не стесняюсь, просто не хочу смущать современный читательский мир такими реликтами.

В то же время я начал пробовать себя в детективном, военном и историческом жанрах. В двадцать лет я широко путешествовал по западным странам, от Хельсинки до Танжера, от Стамбула до Лох-Несса, от Берлина до Анкориджа, от Монреаля до Тихуаны. Стало ясно, что в мире масса любопытного и кроме ковбоев. В своем писательстве я руководствуюсь больше чутьем. Едва у меня пробуждается интерес к какой-нибудь идее, месту, характеру или событию, как я сразу пишу об этом книгу. Видимо, это повергает в ужас многих моих издателей, так как они не видят возможности навесить на меня какой-либо ярлык. Я сочувствую их рекламным проблемам, но по-прежнему не терплю писателей, без конца пишущих одну и ту же книгу. (Порой закрадывается подозрение, что они делают это в надежде, что из них выйдет в конце концов какой-нибудь толк.) По мне же, писатели – это мечтатели, а мечтатели – дети. Может быть, я ребенок, не способный на чем-нибудь надолго сосредоточить внимание. Так или иначе, но каждая написанная мной книга стремится стать совсем иной, чем предшествующая – по теме и манере, – иначе я рискую соскучиться. А если писателю скучно, разве читатель сможет увлечься?

Я не слишком-то склонен считать себя автором детективов, автором вестернов, автором триллеров или автором, приверженным любому другому жанру. Я просто рассказчик историй. Если в них есть что-то общее, то я назвал бы это драматическим конфликтом – они больше тяготеют к действию, чем к логическим рассуждениям или самоанализу. Только оговорюсь насчет "действия" – как правило, я избегаю жестокостей, во-первых, из отвращения (дело вкуса!), во-вторых, по убеждению, что нельзя путать жестокость с саспенсом (это мое личное мнение).

Поскольку по одной из моих книг – "Смертельному желанию" ("Death Wish") – был снят популярный фильм, я, кажется, получил известность. Хотя известность и коммерческий успех приятны, я не люблю этот фильм из-за внушенного публике превратного представления о самом произведении. Этот роман – единственный написанный мной современный городской триллер и одна из очень немногих моих книг, где нет главного героического персонажа. В отличие от "Смертельного желания", почти все мои произведения – романы в старом смысле этого слова. В душе я абсолютно не циник.

Я не слишком претендую на звание "детективщика". Обычно в моих рассказах акцент на раскрытии тайны не ставится. А ведь известна разница между детективом и триллером: детектив начинается с преступления, в триллере же преступление если вообще и совершается, то скорее в конце, чем в начале. Если следовать этому определению, я автор триллеров. Но предпочитаю быть просто писателем".

* * *

Брайан Гарфилд – великолепный рассказчик, его простой и живой язык захватывает читателя, заставляя переворачивать одну страницу за другой с неослабевающим интересом до самого конца повествования. Будучи плодовитым писателем, мастером разнообразных жанров от вестернов и исторических легенд до шпионских триллеров, он создал лишь несколько произведений, подпадающих под общепринятое определение детектива. Он не придумал такого сыщика, как Пуаро или Мегрэ, приключения которых переходили бы из одной книги в другую. Весьма немногие герои, подобные агенту ЦРУ Чарли Дарку, удостоились серии книг; большинство персонажей играют свою роль в единственной книге. В немногочисленных традиционных детективах главные герои заняты поисками разгадки убийства, совершенного до начала действия романа; в триллерах они изо всех сил стараются не стать жертвой намечающегося преступления. Излюбленная сцена действия – юго-запад Америки, хотя персонажи Гарфилда оказываются и в таких местах, как московский ГУМ, Уолл-стрит в Нью-Йорке и бомбоубежище в подвале сената США.

Хотя действующие лица и обстановка меняются, мир, в котором они существуют, остается в целом одинаковым из романа в роман. Этому миру грозят такие жадные до власти организации, как мафия, ФБР, ЦРУ, КГБ; миру Гарфилда грозит даже полиция, впрочем, не столько по злобе, сколько из-за профессиональной некомпетентности. Тем не менее, многие герои Гарфилда вышли из этих самых организаций, однако к началу истории либо с ними расстались, либо лишились иллюзий. Саймон Крейн из "Предумышленного убийства" ("The Hit") – столь же триллера, сколько и детектива, ибо Крейн должен разгадать загадку ради спасения своей собственной жизни, – бывший коп, который из-за ранения в результате выстрела коллеги-полисмена рано ушел в отставку к облегчению вышестоящих боссов. После сражений в поисках этой разгадки как с мафией, так и с полицией, Крейн никому из официальных властей не доверяет ни суд, ни дележку добычи, так как считает, что Система высоко ценит правила игры, но никогда не задумывается, имеет ли сама игра хоть какой-нибудь смысл. Даже Сэм Вашмен в "Неумолимом" ("Relentless") и "Охоте втроем" ("The Threepersons Hunt"), служитель закона, патрульный в родном штате писателя Аризоне, не обладает полнотой полномочий. Его постоянно обходят при повышении, так как в нем течет кровь индейцев навахо. В обоих романах Вашмен вершит правосудие не столько из профессионального долга, сколько из-за дружбы с подвергшимися преследованию индейцами.

Впрочем, несмотря на угрозы, мир Гарфилда редко лишен надежды. В этом мире грубоватые, но принципиальные индивидуалисты способны преуспеть в борьбе со своими врагами, порой хоть и нарушая, но в целом признавая общепринятые законы. Исключение составляет Пол Бенджамин, бдительный убийца из романа "Смертельное желание" и его продолжения "Смертный приговор" ("Death Sentence"): этому самому непокорному персонажу Гарфилда хуже всех удается примириться с миром. В конце концов он отказывается от своего личного способа правосудия отчасти с помощью обычного для романов Гарфилда средства – любви. Никогда не подвергавшийся официальному наказанию, Бенджамин все-таки обречен на страдания: наказанием ему становится расставание с женщиной, чья любовь вернула ему здравый смысл, отчего он вынужден провести остаток жизни в полном одиночестве. Любовь в мире Гарфилда часто рискованна, но столь же часто стоит риска, нередко заставляя злодеев свернуть с пути насилия, как в "Откате" ("Recoil") и в "Глубоком укрытии" ("Deep Cover").

Многими персонажами Гарфилда, которые оказываются преследуемыми или преследователями, движет чувство мести: "Охота – единственный естественный для мужчины образ жизни" ("Игра в классики", "Hopscotch"). Однако в высоконравственном мире Гарфилда для завершения охоты не требуется убийство. Чарли Дарк заявляет: "Я спокойно отказываюсь убивать" ("Положись на Чарли", "Trust Charlie"). Мир Гарфилда признает разницу между нравственным и писаным законом, допуская нарушение некоторых официальных законов ради нравственного правосудия. И все-таки убийство недопустимо – это усваивает даже Пол Бенджамин.