В мир вошла новая консорция, разросшаяся до народности, а затем и до народа, – баймеры. И это не фантастика, это реальность. Баймеры – высшая раса, раса нового мира. Их не понимает старое общество, а они на старый мир смотрят... ну, как мы на милых простодушных жителей деревень в самой что ни есть глубинке. Хорошие там люди. Простые. А вот мы – баймеры!
Юрий Никитин. Баймер ЭКСМО М. 2007 5-699-19535-1

Юрий НИКИТИН

БАЙМЕР

Старым и молодым корчмистам, в дебатах с которыми родилась уже не одна книга! Встретимся в Корчме…

Авторское предупреждение!

Главный персонаж (я не решаюсь назвать его героем даже литературным) – не бандит, не проститутка и не майор спецназа. Здесь нет убийств, даже мордобоя, увы… Так что любителям острого сюжета совет – покласть книгу взад и шарить по прилавку дальше. Наверняка рядом нечто о бандитах, наемных киллерах, маньяках, психопатах, извращенцах, гомосеках, садистах – словом, весь набор общечеловека в вашем вкусе.

Здесь же центральный персонаж – простой инженер. Без мускулов, даже очкарик. Стрелять не умеет, а левой пяткой с двойного разворота в челюсть мафиози… умрет, но ни в жисть не осилит.

Живет бедно, скучно, подрабатывает ремонтом компов, что значит – не обойтись без профессионального жаргона. Так что не советую покупать эту книгу тем, у кого нет компьютера: забодаюсь объяснять, что такое комп и упоминаемый в книге неведомый Windows.

Вот вроде бы все объяснил, предостерег. Словариков с объяснением непонятных слов к моим книгам не бывает. Споры и обсуждения – в Корчме на сайте http://nikitin.wm.ru/. Адрес автора: frog@elnet.msk.ru.

Словом, перед вами стандартный ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ роман. Первый в третьем тысячелетии.

Смотрите, я вас предупредил! Покупаете на свой риск, претензии не принимаются.

ЮРИЙ НИКИТИН

Часть I

ГЛАВА 1

Этот дом в окружении грязно-серых многоэтажек просто элитный бордоский дог среди дворняжек. Он и держится на брезгливом удалении, даже отхватил для себя участок, пометил его изящным заборчиком из кованой ажурной решетки.

Остальные дома, что вообще-то дома как дома, кажутся сделанными из бетонных карт: вытащи одну – рухнет весь дом. А то и соседей завалит. А этот… этот – крепость, замок, каких в Затерянных Мирах навалом, но в сегодняшней Москве еще раз-два и обчелся.

Вокруг замка зеленеет великолепная и роскошная, хоть попа корми, трава. От старой дороги к дому стелется широкая черная полоса асфальта, уложенная с такой тщательностью, словно вместо гастарбайтеров с Украины трудились инженеры Юлия Цезаря. Эта дорога ныряет под ворота, тоже из кованого металла. Все ажурно, просматривается насквозь, вот сейчас из подземного гаража выдвигается серебристая пуля мерса стоимостью под сотню тысяч баксов. Охранники, получив сигнал, что-то там включили, иначе с чего бы створки ворот так изящно и бесшумно поползли в стороны…

С той стороны ворот и дальше – не асфальт, а тщательно подогнанные каменные плиты. Когда я приблизился к воротам, охранник вскинул руку. Его прицельный взгляд быстро просканировал меня с ног до головы, но на террориста я похож мало: средний рост, вес – как у бушмена, очки в дешевой оправе, гордо выпуклая спина, грудь, колесом перееханная, в руках потертая папка с бумагами.

– Ага, – сказал охранник, – ты, эта… ты приходил месяц тому…

– И два, – ответил я так же скромно. – И три. Я аспирант, ношу рефераты.

Он махнул мускулистой дланью.

– Проходи, реферат.

К парадной двери подошли, разговаривая, двое красивых, породистых и осанистых мужчин. На улице такие не попадаются, не встретишь в булочной или гастрономе, но как только по ящику прямые передачи из Думы или правительства, то по коридорам и лестницам именно их прут косяки, стада, табуны, даже ржут, как брабантские кони…

Один, похожий на преуспевающего адвоката, похлопал по карманам, другой, явный банкир или финансист, засмеялся и нажал три кнопки на коробочке домофона. Я остановился за их спинами.

Адвокат продолжал:

– …мой тоже как-то попросил комп. Вроде бы для занятий… Знаю эти занятия! Что мне делать? Мой отец наверняка сразу бы за ремень, переспросил, что-что? Но сейчас другое время, да и мы… другие. К тому же не стоит забывать, что теперь блюдутся даже права ребенка! Да-да, за ремень могут и лет пять засадить по самые помидоры… Я говорю: хорошо, будет тебе компьютер, а сам так тщательно выговариваю это поганое слово, с ударением, чтобы понял, как надо говорить. И что, намекаю интонацией, если будет говорить «комп», то не видать ему компьютера как своих ушей. Они ж самолюбивые, им ничего нельзя в лоб, а все намеками, подсказками… Будет, говорю, куплю самый новый, мощный, но только если принесешь школьный табель с хорошими отметками. А сам думаю, компьютер-то я куплю, но сразу же установлю на нем всякие пароли, чтобы только заниматься, но ни в каком из Интернетов смотреть порнуху или хуже того – играть…

В коробочке на двери щелкнуло. Из черной сеточки раздался детский голос:

– Хто там?

– Это я, – ответил адвокат и продолжал весело: – Поверишь, с того дня про компьютер… ух и слово ж поганое придумали, язык сломаешь!.. и не заикался.

Снова щелкнуло, дверь чуть дрогнула, освобождаясь от магнитного замка. Адвокат потянул за ручку, я вошел следом, глупо оставаться и перезванивать, академик уже предупрежден, что буду через двадцать минут.

Осанистые даже не удостоили меня взглядом. По мне видно, что я что-то вроде мальчика с пиццей, хотя я не мальчик и пиццы у меня в руках не наблюдается. В огромном холле из будочки консьержки выглянул крепкий парняга, кивнул адвокату и банкиру, меня окинул цепким взглядом, но ничего не спросил, помнит, я, в самом деле, прихожу сюда раз в месяц.

Перед шахтами двух лифтов адвокат нажал кнопку вызова, а банкир или финансист сказал с чувством:

– А я бы сразу спрашивал: играешь на компьютере? Если играет – пороть. Пороть и пороть, пока вся дурь из головы не вылетит. Я ж не говорю, чтобы наши дети обязательно балдели от битлов, от которых мы дурели, но есть же «Любэ», Маша Распутина, Наташа Королева, безопасный секс, для них же добивались!.. Коммунизм для них разрушили, Советский Союз – такую махину – развалили – пользуйтесь!.. Так нет же, вроде бы и не заметили: играют!

– Это тоже наркотик, – заметил адвокат печально. – Наркота, как говорят. Всеобщее падение культуры, увы, увы. Ведь есть же театры, консерватории, музеи, стадионы, наконец… А они уставятся в этот мигающий экран, в эту лампу, там бегает что-то, мельтешит, вот они и впадают в этот… транс! Как эпилептики, только не дергаются. А говорят еще про какой-то двадцать пятый кадр, от которого, вообще, можно стать убийцей… Не все понимают эту проблему, не все!

Наверху огоньки медленно перебегали из ячейки в ячейку. Я почти не слышал, как двигается лифт, в этом доме все на высшем уровне. Наверху вспыхнуло окошко с цифрой «1», дверь распахнулась.

Я зашел вслед за этими… понимающими проблему. Снова они меня в упор не замечали, я-де обслуживающий персонал. Банкир или финансист сказал с раздражением:

– Как не дергаются? Мой уже начал. Во сне что-то крутит, куда-то бежит… Пришлось от греха подальше вообще компьютер продать. Даже телевизор теперь включаю только поздно вечером. Чтоб новости посмотреть и – спать. А жаль, у меня ящик этот… ну, что с растянутым экраном!

– Я тоже хочу себе поставить такой же…

Дверь открылась, они вышли, предварительно пропуская друг друга впереди себя, я поехал на самый верх.

Костомар открыл дверь сам: ясно, в квартире один. Его жена, Изольда Ивановна, если дома, то к двери всегда успевает первой. Я вошел и остановился, как всегда робея перед огромностью и величием квартиры академика. Даже прихожая больше похожа на зал исторического музея, на стенах мечи всех видов: от огромного двуручного и до скифского акинака, кинжалы, щиты, топоры, секиры…

Костомар отступил на шаг, чтобы не нависать надо мной, как башня над муравьем. Говорят, сто или сколько там лет тому акселерации не было, но тогда Костомар вообще гигант, выше меня почти на голову, все еще без живота, крепкий и могучий самец с седыми волосами на груди, даже брови уже побелели, а они седеют, я читал, в последнюю очередь.

– Здравствуй, здравствуй, Андрий, – прогудел он благодушно. Он чуть ли не единственный, кто сразу принял «Андрий», не стал допытываться, почему не «Андрей». – Не разувайся… Проходи в кабинет.

Он плотоядно посматривал на толстую папку в моих руках. Глаза довольно блестят, ладони слегка потер одна о другую, словно гигантский хищный богомол при виде молоденького кузнечика.

– Комп включен, – сообщил он, – как раз закончил тест…

– Я проведу его еще раз, – ответил я, – если можно, конечно.

Костомар засмеялся:

– Не церемонься! Ты же знаешь, какие у меня тесты. Встроенные в операционку, только и всего. А у тебя свои, профессиональные…

Я вошел в его кабинет с острым чувством зависти. У Костомара три компа, что для россиянина все еще непомерное богатство. Один из них – навороченный ноутбук, вон разлегся, как породистый кот на подоконнике, а на огромном и длинном, как бронетранспортер, столе во всей красе два брандовских красавца. На самой столешнице – жидкокристаллические мониторы, народ именно мониторы называет компьютерами, а на сами ящики компов обычно внимания не обращает. Оба компа этажом ниже, на специальных выдвигаемых полочках. Мое сердце болезненно и завистливо заныло. Никогда не завидовал тем, у кого машина, дача, даже не завидовал тем, кому удавалось оторвать очень красивую и на все раскрепощенную девушку, но под ложечкой всегда сосет, когда вижу вот такое богатство: самые последние разработки, самые крутейшие видеокарты, самые мощные процессоры, ускорители…

На скринсейвере поворачивается во все стороны Кристина Мюллер с непомерно огромным автоматом и вываливающимся из бикини бюстом. Все в трехмерном, без малейших задержек, во все еще экзотическом для большинства гэймеров разрешении тысяча двести восемьдесят на тысячу двадцать четыре.

Со вздохом сожаления я коснулся пробела, Кристина исчезла, появился неподвижный бэкграунд со сценой из оперы «Псковитянка». Тоже в том же небывалом разрешении… Я раскрыл кейс, подумал хмуро, что если бы компьютерная промышленность не развивалась так стремительно, то и я мог бы собрать себе такой же комп. Ну что тут особенного, этот комп не дороже современного телевизора со всеми наворотами!

Увы, на телевизор человек может копить годами, потом телевизор пашет всю жизнь, в его ящике ничего не меняется, зато компы…

Я молча ругнулся. Если кто-то купит комп и весь гарантийный срок так и проработает на нем, ни разу не сорвав пломбы и не заменив одну плату на другую, то этого можно вычеркивать не только из числа гэймеров, но даже из числа юзеров. В компьютерном мире, как в бурлящем котле, каждую неделю появляются новые платы, акселераторы, чипы, варианты разгона… Комп, который полгода тому был последним писком технической мысли, сейчас уже безнадежно стар, на нем виснут новейшие проги, тормозят игрушки… эх!

Над столом, где красивые академические издания классиков, несколько непритворно ярких коробок с программами, операционная система Windows, QuarkExpress, два последних броузера, антивирусные – и все лицензионное, все в фирменной упаковке, страшно и подумать, сколько это все стоит, не один комп можно купить на эти деньги. Мне, простому юзеру, у которого все с Горбушки да из Митино, в голову не придет покупать за пятьсот баксов, когда то же самое можно за доллар на Горбушке. Но то я, а это академик! К нему приезжают коллеги из-за рубежа, ему либо прятать сам комп, либо выставить на полку фирменные коробки с лицензионными программами.

Но дальше, за этими вот томами Шекспира хранится то, что академик никому не показывает. Даже семье. Правда, Изольда Ивановна, может, и догадывается, но молчит, хранит позорную тайну.

Да, у многих великих были и есть слабости. Теперь стало известно, что Чайковский и Достоевский были гомосеками, Некрасов – картежником, Герцен – алкоголиком, Лев Толстой бессовестно пользовался правом первой брачной ночи в своих крепостных деревнях, а Суворов любил пороть крепостных просто так, для собственного удовольствия.

У академика еще более позорная страсть, увы. Ведь гомосеки уже не гомосеки, а всего лишь сексуальное меньшинство, для картежников выстроены гигантские роскошные казино, секс ныне проще стакана пепси, для любителей порки есть специальные клубы, там вас ждут с нетерпением жертвы, которые обожают, когда их хлещут…

Но вот для позора академика пока нет оправдания. Если станет известно о его страсти, он будет уничтожен. Репутация его будет погублена безвозвратно, коллеги отвернутся, а его научные труды не будут стоить и гроша.

Костомар принес кофе, сам сварил, заботливо придвинул на край стола поближе широкую тарелку с бутербродами. Бутерброды с красной икрой, каждая икринка блестит, как крохотное солнце на закате, в три слоя…

Я сглотнул слюну, сказал сразу пересохшим голосом:

– Спасибо… У вас чудесный кофе.

– Налегай, – подбодрил Костомар, – пока кофе горячий, а бутерброды холодные… Все хорошо, я уже вижу, что у тебя плата последней модели. Я читал о ней в новостях софта. Не знал, что добралась до Москвы.

– Сегодня, – подтвердил я. Мне было приятно, что академик знает такие новости. – Это только первые образцы. Прислали две штуки, чтобы провести маркетинг. На Западе сомневаются, что у нас будут покупать. Слишком дорого, а прирост обработки текстур невелик.

– Но все же есть? – спросил Костомар. И сам ответил довольно: – Есть! Значит, покупатели тоже найдутся.

– Наверное, – согласился я. – Я тут же схватил один образец, позвонил вам. Пусть маркетинг проводят с одной платой.

– Молодец, – одобрил Костомар. – Ты бери бутерброды, бери. На меня не смотри. Я уже в том лэвэле, когда надо сбрасывать, а не набирать. Пойнты набираю, а тратить некуда.

Плата села в кроватку плотно, я резетнул, а пока комп перегружался, сканировал на вирусы и задействовал новые драйвера, я засмотрелся на чудесный вид из окна. Квартира академика на самом высоком, семнадцатом этаже. Это для Москвы не слишком, но дом на Воробьевых горах, весь огромный город как на ладони… Я в который раз засмотрелся на далекий дом-башню, он на самом горизонте – сейчас мрачный и темный, пока солнце светит в спину, затем станет снежно-белым на темнеющем небе, как сказочный замок магов, когда солнце на этой стороне. Но я бывал в этой квартире и перед самым закатом, тогда башня вспыхивает багровым огнем, словно сказочные кузнецы куют волшебные мечи…

В прихожей звякнуло. Костомар поморщился: Изольда Ивановна вернулась из булочной.

– Погоди, – велел он мне, – я сейчас…

Я слышал, как он приглушенно разговаривал с нею прямо в прихожей. Это любящая пара, но все же даже у самых любящих супругов бывают друг от друга секреты. Я как раз поверенный одного секрета, в котором ни один почтенный человек не признается.

Дверь хлопнула, он вернулся сияющий, подмигнул.

– Отправил в аптеку, – сообщил заговорщицки. – Сказал, что мне нужно обновить запас валокордина. Она обожает лечить!

В кабинете стояла торжественная тишина, великий человек должен трудиться в своем кабинете в благоговейной тиши. Я вздохнул и вытащил из сумки невзрачную плоскую коробочку.

ГЛАВА 2

Академик совсем с неакадемической поспешностью взял коробочку, почти выхватил из рук. Я терпеливо ждал, даже отвернулся, когда он набирал пароль. Среди его электронных энциклопедий, справочников и собственных академических работ есть и hidden, потайная директория, невидимая для всех, а попасть в нее можно только по паролю. Я сам ее сделал, чтобы академик был спокоен за порочащую его тайну, и снабдил паролем, который академик ставит сам, меняет периодически, так как побаивается хакеров, о могуществе которых мир имеет весьма смутные и очень преувеличенные представления.

Высветилась директория «Атомное ядро», в ней поддиректория «Кварки», а еще глубже – «Тахионы». На самом деле это привычная «Games», но я переименовал для спокойствия Костомара, чтоб даже порочащего слова не было в компе, чтобы никаким файндом не отыскать, не засечь.

– Инсталляция идет недолго, – успокоил я. – На хард сбросит всего триста мегов.

Костомар усмехнулся:

– Всего-то? Я помню, когда десяток игр умещалось на одном флоппи. А весь хард моего двести восемьдесят шестого был в сорок мегов!

– Я тоже помню, – ответил я. – И шамусы застал, и диггеры…

Он смотрел, как на экране медленно заполняется полоска индикатора инсталляции. Лицо стало мечтательным.

– Ты сейчас смотришь и думаешь, что чудит академик, в детство впадает… В игры на компе режется, как дитя малое. Нет чтобы вести умные беседы, как все старики… Да не только старики, но и те из молодых ребят, кто не останавливается, а набирает в учебе и беседах виздом или скиллы. Эх, Андрий! Все дело в том, что эти умные беседы хороши только для того времени, когда не начинают повторяться. В шестнадцать лет все внове, в тридцать – проскальзывают повторы, в сорок – уже чаще всего перемалываешь известное, а в шестьдесят, как вот у меня, все эти беседы – толочь воду в ступе. Не поверишь ли, но я в самом деле знаю наперед, что скажет и как именно возразит мне даже незнакомый человек, если дело касается вечных истин, проблем пола или экономики. Более того, я с ужасом убедился, что начинает повторяться и ассортимент… как бы это сказать, набора личностей…

– А как это?

– Впервые со мной это было во Владивостоке. Я встретил на улице человека, абсолютно похожего на своего знакомого по автостоянке. Здесь, московской стоянке. Я даже опешил, поздоровался, он остановился, и, так как я выгляжу вполне респектабельно, он ответил вежливо, смутился, даже покраснел, что и понятно, естественно, меня видит впервые. Я опешил еще больше: тембр голоса, движения, интонации – все то же самое!..

Я ощутил охотничий азарт – рассказывают нечто необыкновенное. Еще чуть, и я окажусь в своем мире мечей и колдовства, коварных магов и прекрасных принцесс.

– И кто он был?

Костомар развел руками:

– Проще бы сказать, инопланетянин, скопировавший человека. Увы, такие встречи у меня бывали и потом. Я много ездил по стране, встречался с людьми, за пятьдесят лет активной жизни у меня таких встреч около десятка. Я убедился, что при всем разнообразии генетических сочетаний природа не может выпускать только разных особей. Ее набор велик, но все же строго ограничен, а мы видим абсолютное разнообразие лиц только потому, что живем… недолго. И видим тоже мало. Так что, Андрий, когда я избегаю бесед о высоком, то лишь потому, что для меня там нет ничего нового, в отличие от молодежи, для которой все внове: политика, женщины, спорт, ревность, чужие жены, разводы… Зато компьютерные игры… Понимаешь, всего десять лет назад мы гоняли первого диггера, потом радовались шамусу, а когда в девяностом появился знаменитый «Принц», мы все шалели от его сказочной графики, его неслыханного великолепия. В нем не было еще таких функций, как сэйв, а уровней там пятнадцать, после каждого провала приходилось всякий раз сначала, я до сих пор могу пройти до конца почти с закрытыми глазами!..

Я кивнул.

– Помню, видел ее… в детстве. Треть мегабайта занимала, да?.. Конечно, теперь игруха в девятьсот мегабайтов считается средней.

– Вот-вот, – поддержал Костомар. – А всего-то прошло десяток лет!.. Не прошло – промелькнуло. А прогресс – выше крыши. Каждая игра – это качественно новый скачок, новая графика, новый мир, новый дизайн, новый движок… Я всякий раз воочию вижу явный и быстрый прогресс… которого нет в бесконечных разговорах о роли русской культуры, о духовности, о морально-этических принципах и общечеловеческих ценностях!

Инсталляция закончилась, игра запустилась сразу. По экрану помчались на быстрых конях смуглые казаки с острыми худыми лицами. Костомар нетерпеливо эскейпнул, музыка оборвалась, а на экране высветилось: «Новая игра».

Костомар плотоядно потер ладони:

– Щас потешусь!.. Я уж с годик читаю превью, смотрю скриншоты, даже трайлер скачал… Наобещали новинок массу! Посмотрим, как сумели, посмотрим…

Я поспешно поднялся, а то еще выкинет от нетерпения из окна. Костомар расплатился, а когда я попятился к двери, он крикнул вдогонку, не поворачиваясь от экрана:

– Захлопните дверь, там хорошая защелка!

От дома Костомара тропка повела к проспекту, мои шаги замедлялись, будто я превратился в жука на морозе. В кармане двести баксов, но все равно тянущее чувство под ложечкой растет, поднимается выше. Сосет, как будто во мне ворочается голодный солитер. Жрет, гад, внутренности. Даже не больно, он как-то анестезирует, но там пустота разрастается, как антивселенная.

Сегодня у меня навар неплохой, но будет ли что завтра-послезавтра? Я без работы. Вернее, без постоянной работы. Пакостное состояние, будто неполноценный какой, урод или калека… Хожу, сшибаю шару. Там доллар, там два – это не зарплата. Хоть, правда, до одного-двух долларов все же не опускаюсь, но и тысячи не гребу. А когда вот так, по мелочи, то лучше бы твердая зарплата. Пусть так же мало, сколько имею сейчас, но постоянно, с выплатой два раза в месяц, аванс и получка. Аванс и получка. И так месяц за месяцем, год за годом…

Плечи зябко передернулись, будто я голым выскочил под зимний ветер.

Народ по улице двигается увереннее, чем я. Правда, большинство из них приезжие, но и приезжие где-то работают. А этих, неработающих, я уже начинаю отличать от остальных. У них другое выражение глаз, лица, даже двигаются как-то иначе. Суетливее, что ли.

Куда податься? Двести долларов в кармане, а день еще только к обеду. Не скажу, что заработал за один визит, тут сложная комбинация, я видеокарту все-таки купил, но я беру по оптовой, а ставлю клиентам по розничной, вилка здесь немалая.

Из сухой городской почвы выполз, спасаясь от давки, огромный дождевой червь, в диаметре с метр, если не больше, из толстого листового железа. Дорогу ему перегородило асфальтовое покрытие, разбитое, как после бомбежки, но машины ходят, могут задавить, потому червяк вздыбился метров на пять, снова потянулся горизонтально через дорогу, где на той стороне с облегчением переломился под прямым углом и поспешно начал зарываться в землю, чтобы исчезнуть из этого жаркого сухого мира, словно его и не было.

Небольшой отрезок, где он на высоте, его подпирают два столба в виде буквы Т и небольшая железная конструкция, ибо бетон лишь поддерживает, а железо еще и удерживает, чтобы не соскользнуло вправо или влево, захватив трубу в прочное стальное кольцо. За это все четыре железные лапы одеты, как у породистой собаки, в белые чулочки бетонных блоков.

А впрочем, подумал я практично, чтобы не ржавело. Железный червяк пламенеет ржавыми пятнами, но только сверху, словно это не червяк, а туша дракона, со спины которого сорвало гребень, и там теперь сочится драконья кровь. Такого же точно я завалил вчера в «Drakan»’е, если не крупнее…

Я поковырял носком разбитый асфальт. Черт, больше заказов нет, причины задержаться нет, приходится обреченно тащиться домой…

Краски поблекли, здания чуть качнулись и, оставшись зримыми, ушли в дымку, одновременно обрели полупрозрачность. Сквозь опостылевший плоский мир проступил сверкающий город из высоких башен, замков, крепостей, дворцов – все из оранжевого, как солнце, гранита. На крышах трепещут красные прапорцы, в центре гордо вздымается высокий строгий замок. Слышно, как заскрипели слегка проржавевшие цепи, подъемный мост медленно начал опускаться.

Дюжие стражники с усилием открыли тяжелые створки ворот. Из замка выехали двое всадников. Я вздрогнул: это была принцесса Маджента c отцом.

Рядом со мной раздался почтительный голос:

– Сэр, ваш конь уже оседлан!

Юный оруженосец смотрел на меня с почтительным восторгом. Я кивнул, приходя в себя.

– Отлично. Сегодня же голова Черного Властелина будет на моем копье!

Я вскочил в седло. Конь ржанул и бодро понес меня по асфальту.

Перед домом из красного кирпича, ближе к нашему подъезду, с задранным подолом застыла в ужасе металлически-серая беспомощная волга. Из распахнутой, как у бегемота, пасти торчит объемный зад, ягодицы выразительно двигаются, перекатываются, как желе в огромных целлофановых мешках. Там, за ягодицами, наверное, есть даже человек. Что-то вроде дантиста, врачующего зуб мудрости годзиллы.

Человек вылез из железной пещеры, в ладонях зажаты, как мечи, длинные разводные ключи. Крупный, как наемник-варвар из второй дьяблы, фигура монстра, но сильное свирепое лицо подпорчено цивилизацией: рыхловато, пухлые губы, а глаза и вовсе умные. Кивнул мне покровительственно, знает, что я тоже знаток железа. Только мы свое железо зовем хардсофтом.

– Здравствуйте, Валериан Васильевич, – сказал я.

Этот варвар-наемник Валериан Васильевич – доктор наук, социолог. Крепкий, уверенный в себе мужчина. Несмотря на высокую ученую степень, в квартире и на даче все делает сам. Я с завистью видел, как он остеклил балкон, а вот у нас ветер воет во все щели, а зимой балкон заметает снегом, как яранги на Чукотке.

– Привет, Андрий, – ответил он мягким бархатным голосом тургеневского интеллигента. – Как вы это делаете?

– Все правой, – ответил я.

Мы поскалили зубы, это был доморощенный перевод «How do you do?» и «All right!», пародия на пиратские переводы американских фильмов. Валериан Васильевич тоже предпочитает покупать на Горбушке, что русской интеллигенции не мешает считать себя интеллигенцией и со спокойной совестью критиковать все и вся, кроме себя любимой…

– Все исправно… – сообщил он мне. – Но что-то вроде бы начало постукивать. Надо все заранее учесть, проверить. У меня еще никогда машина не ломалась в дороге, а я за рулем пятнадцать лет!

В нашем доме все знают, что он мог бы отогнать в сервис, жалованье позволяет, но любит все знать и уметь сам, за что его самого знают и уважают во всем доме. Даже автомобилисты попроще, инженеры и служащие, идут к нему за советом. А Валериан Васильевич придет, посмотрит, быстро найдет поломку, сразу покажет, как исправить… Ему бы открыть фирму по ремонту автомобилей, говорили восхищенные автолюбители, зарабатывал бы больше, чем на своей докторантуре, но Валериан только посмеивается. Такое же говорили ему и те, кто видел, как он своими руками построил дачу. Мол, сколоти бригаду, будешь зашибать впятеро больше. Или открой фирму, будешь руководить, ты же знаешь, что и как…

Я видел, как он делает утренние пробежки. Ему, в отличие от простого инженерья, на его ученую службу идти на пару часов позже, успевает добежать до парка и обратно, принять душ, плотно и с аппетитом позавтракать, а потом я смотрел с завистью, как он на своей абсолютно исправной волге выезжает со двора. Пусть в универе платят впятеро меньше, но… да нет, это даже объяснять не надо!

– А может, – сказал я, – в самом деле, все бросить… и в этот, как его, Урюпинск?

Он вкусно расхохотался.

– Еще поборемся здесь. Скажи отцу, что я зайду на чашку кофе. Мне дали переписать одну занятную видеокассету…

Дома я врубил комп и, пока он загружался и трудолюбиво искал вирусы, быстро просмотрел распечатку вчерашних новостей с сайта хардсофта. Не худо, цены падают даже быстрее, чем ожидал…

В соседней комнате ящик стал орать тише. Я поморщился: так и есть, дверь распахнулась, на пороге отец. Красивый у меня отец, благороднолицый, породистый, похож одновременно на аристократа и чеховского интеллигента. Но закончил Бауманку, по образованию технарь, чего никогда не скажешь, если послушаешь хоть пару минут его выпады против техники, что гробит экологию, против проклятой науки, что измельчает душу и наносит вред культуре и ноосфере.

– Опять за свой компьютер, – сказал он неодобрительно. – Глаза испортишь…

– У меня элэсдэшник, – ответил я.

Он покачал головой:

– Что за жаргон… Я же видел, у тебя раньше был защитный экран! А теперь сидишь без экрана. Вон уже щуришься.

– Это не такой экран, – сказал я терпеливо. – Он совсем на другом принципе, чем те, старые. Никто от них глаза не портит.

Он возразил:

– Это все равно лампа. Огромная лампа! А ты сидишь перед этой огромной лампой, смотришь в нее ежедневно по десять-двадцать часов! Да что там десяток… Вчера ты сидел перед этой лампой целые сутки.

Я чувствовал приступ тоски. Мне спрятаться труднее, чем академику. У того восьмикомнатная квартира, а живет только с женой и собакой. Жена не смеет даже пройти на цыпочках мимо кабинета, «когда Они работают», а собаке по фигу, что на экране компа: научный труд или новая игрушка, она его любит и обожает любого, даже если он с благородной real-time strategy перейдет на простейшую стрелялку.

Раньше мы жили в большой трехкомнатной квартире, я каждый день слушал, как мой дед, тоже упорненький такой интеллигент, пытался заинтересовать сына, то есть моего отца, классической музыкой. Ну, всякими там битлами, аббами и прочими квинами, но отец балдел только от голливудовских фильмов новой формации. Наверное, если б они нашли общий язык, то, может быть, не разменяли б квартиру. Или разменяли бы позже. Но чересчур разные вкусы, то да се, и вот старики выменяли себе неплохую однокомнатную, а мы с батей в терпимой двухкомнатной…

Что ж, дед не понимает сына, у бати другие ценности, но теперь даже у меня с отцом уже не того… Раньше шли ноздря в ноздрю, оба одновременно открыли для себя Шварценеггера, Ван Дамма, Сталлоне, Караченцова, Спилберга, Ричарда Гира, Костолевского, Рафаэлу Кару, но потом прямая линия расщепилась. Или не расщепилась, отец прет все по той же дороге, ессно, единственно верной… нет, даже не прет, а осваивает участок, на который вышел, а меня понесло по совершенно новой дороге, усеянной хардом и софтом, драйверами, чипами, платами…

И вот теперь отец говорит о какой-то Сюзерленд, о новой суперзвезде Томми Крузе, а я даже таких фамилий не слыхал, зато я точно знаю, что звезды – это Сид Мэйер, Джон Ромеро, Пажитнов, а суперхиты – Дайкатана, Симс, Мэджести, вторая дьябла и «Казаки в европейских войнах»…

Отец говорит про изумительную игру актеров и рисковую работу каскадеров, а я точно знаю, что все это компьютерные спецэффекты, я сам такие мог бы сделать, если бы машину помощнее, даже программулька для этого есть, даже не одна, навалом.

– Кофе заканчивается, – заметил я. – И сахар.

– Я уже заказал, – ответил он. – Прямо на дом доставят! Мешком покупать дешевле…

– Кофе мешком?

– Нет, сахар. Кофе… рискованно.

Отец мой, как уже говорил, закончил в свое время Бауманку, специализировался по турбинам высокого давления и, как большинство людей, получивших техническое образование, считал себя на этом основании неполноценным. Сколько я его помню, он всячески проламывается в гуманитарность: покупает книги по искусству – у нас полки ломятся от всяких непонятных далей и шагалов, собирает какие-то дешевые репродукции – на дорогие картины нужны доходы, а не какая-то смешная зарплата, выписывает газеты и журналы, где в названии встречаются слова «культура» или «искусство».

Когда я был совсем маленьким, я помню, отец с гордостью называл себя алармистом, затем – антисайентистом, всегда с одобрением говорил о «зеленых», и, сколько я себя помню, я слышу о гнетущей роли науки и техники, о падении нравов, о бездуховности прогресса, о нивелировке культуры…

Любую техническую новинку, будь то электрогриль или компьютер, отец воспринимает враждебно. Инстинктивно враждебно, даже не вникая в ее работу. Думаю, что и телевизор он купил в числе последних, если телевизор не был куплен его отцом, а моим дедом.

В дверь позвонили. Отец пошел открывать, а я поспешно скользнул на кухню. Была мысля вообще приспособить кофейник прямо в комнате, но тогда со старшим поколением связь оборвется, нехорошо. Кухня у нас место для брифингов.

Я торопливо угощал кофе Мадженту, она ахала и вскрикивала от восторга, я успел показать ей, как включается электроплита, но тут в прихожей раздались голоса: преувеличенно радостный и приветливый отцовский и благодушный рокот Валериана Васильевича, они с отцом давние друзья. Потом оба вдвинулись на кухню, я вежливо поинтересовался, не сварить ли и для них, Валериан Васильевич великодушно согласился.

– Что-то вы похудели, – сказал мне благожелательно. – И такая интеллигентская бледность… В такое время остаться все еще незагорелым?

Отец сказал осуждающе:

– Похудел!.. Если бы только похудел. Он пристрастился к этой наркоте, к этому последнему созданию сил тьмы… Вот глаза красные, как у ангорского кролика.

Валериан Васильевич кивал, соглашался, большой и благодушный, как огромный медведь. Он расположился в единственном кресле, кухня у нас полногабаритная, кроме кресла, еще и так называемый уголок, так что тусовочка может быть еще та.

– Да, не та молодежь пошла, – согласился он. – Худшие вовсе колются, гомосекничают, а лучшие – за этими ящиками, где на экранах что-то бегает, мелькает!.. И не могут оторваться от этого мелькания. Аддикция.

Отец сказал мечтательно:

– А помните, Валериан Васильевич, наше время? Помню, даже за обеденным столом читал! Поставлю книгу посреди стола, подопру ее чем-нибудь и хлебаю из тарелки. А глаза все время бегают по строчкам… Да какие там строчки! Это сейчас так говорю, а тогда я был в другом, неведомом мире. Спасал принцесс, побивал магов и драконов, вершил справедливость на всей земле. Потом узнал, что мать тайком мне подкладывала котлет, которые я не любил, а за книгой я все, оказывается, сжирал. Думаю, что, положи она на тарелку грязные отцовские носки, съел бы! И не заметил.

Валериан Васильевич кивнул, его глаза так же мечтательно закатились под надбровные дуги.

– Это все знакомо. А я вот, когда гнали спать, тайком брал книгу и фонарик. Под одеялом укроюсь с головой, фонарик зажгу и читаю. Родители видят: нет света из-под двери. Значит, ребенок спит. А этот ребенок читает, пока батарейка не сядет, а наутро идет в школу с красными глазами!

Отец хохотнул:

– У меня было то же самое. Родители даже к врачу водили, представляете?

– Не представляю, – ответил Валериан Васильевич вкусным голосом, и я вспомнил, что многие из их поколения произносят это «представляете» или «я не представляю» с подобными интонациями. Наверное, в их годы это было как щас «круто», «клево», «тащусь», «отпад». – И что сказал врач?

– Нашел нервное истощение и прописал рыбий жир!

– Фу, гадость, – скривился Валериан Васильевич.

– Еще какая, – подтвердил отец, – но пришлось, пришлось… Не выдавать же тайну, что вместо сна читаю ночи напролет!

– И много жира пришлось?

– Если сложить все, то ведра два наберется, – сообщил отец. – Я был упорный. Ради того, чтобы читать больше, чем разрешалось, я бы даже уксус пил.

Я молчал, как рыба об лед. Этим монстрам на зуб лучше не попадаться. Для них я вообще враг, от меня эти проклятые компьютерные игры, что развращают молодое поколение. Пусть я не создаю, но все же распространяю. От книг ребенков отрываю! От мудрого и неспешного чтения!

Коричневая пена поползла вверх, я поспешно отставил джезву. Сейчас только разлить по чашкам, я ж вежлив, и можно смываться.

Валериан Васильевич спросил тем же благожелательным голосом владетельного лорда:

– Андрий, а вы когда в последний раз читали книгу?

– Сегодня, – ответил я.

– Да ну? А мне показалось, что у вас совсем мало книг…

– Триста тысяч томов, – ответил я.

Он не поверил, сделал большие глаза.

– Как это? У меня около десяти тысяч, но это занимает две комнаты…

– А у меня все на одном диске, – ответил я. – Очень удобно.

Они врубились не сразу, а как будто оттаявшие после ледникового периода мамонты, потом Валериан Васильевич протянул разочарованно:

– Но это же… Это ж не библиотеки! Библиотека – это когда книгу берешь в руки, чувствуешь ее аромат, запах типографской краски, когда слышишь шелест страниц…

Я помешал ложечкой, чтобы гуща поскорее села на дно, сказал мирно:

– Вообще-то книги создавались как переносчики информации… но если так важен запах и шелест, то все это можно устроить и с помощью компа. Вообще-то книги в классическом виде уже начинают уступать экранным…

Валериан Васильевич возразил очень корректно, но брови взлетели в сильнейшем удивлении и даже негодовании на середину лба:

– Да что за рениксу вы, простите, порете?.. Да кто же предпочтет читать с экрана монитора, когда с книжечкой можно полежать на диванчике, взять с собой на пляж, даже, уж простите…

Я подумал, что с экрана уже сейчас предпочитают читать все, у кого нет денег на покупку дорогих бумажных, но тут с гадким смешком сказал отец:

– Да что уж там, говорите! Моя жена свои любовные романы берет с собой даже в туалет.

– Вот-вот! Это я и хотел сказать, но язык прикусил некстати.

– Да уж извините, что я такое за столом. Пастернак бы такого не позволил. Помните, как у Мандельштама… Нет, это у Бродского, там очень хорошо сказано, не находите?

– Да-да, – сказал отец и посмотрел на меня укоризненно. – Но это поколение из великого Булгакова помнит разве что «Мастера и Маргариту», но и то… тинейджеры уже и Булгакова не помнят! А попробуй им сказать о Зинаиде Гиппиус, Набокове, Платонове… А стихи гениального Хлебникова? Разве их можно читать с экранов?

Я пробормотал тоскливо:

– Да я уж и не знаю, что сказать… Это ж все равно что сравнивать первые автомобили с каретами! За каретами – технология тысячелетий, опыт всех народов, работающие фабрики по производству рессор, колес, подвесок, кнутов, хомутов… а авто тогда клепали в сарайчиках. Я посмотрю на соответствие между бумажными и электронными лет через пятьдесят.

– То же самое и будет, – сказал, как припечатал, Валериан Васильевич. – А то и вовсе от вашей электроники останется только пыль. А вот книги – вечные!

Он сказал с таким апломбом и убеждением, что я сразу умолк, тем более что кофе разлил, не пролив ни капли, теперь со своей чашкой могу убраться в свою берлогу. А то получается, что я нападаю именно на книги, на книги вообще. А они эти книги защищают от меня, варвара нового технологического века.

ГЛАВА 3

Я просматривал, что же за мое отсутствие в компе появилось нового, а из комнаты отца раздались странные для современного мира, но для меня уже привычные звуки. В древности это считалось музыкой. По инерции и сейчас еще так называют, а когда исполняют подобную «музыку», то для ее дудения и даже выслушивания одеваются в ритуальные масонские костюмы, собираются в особых храмах.

Отцовская деревянная штука с множеством натянутых внутри металлических струн называется пианиной. Эта механическая штуковина досталась отцу от его отца, а тому от его, то есть от моего прадеда. Тот тоже не купил, а не то экспроприировал в революцию, не то сам сумел как-то сберечь собственную, так как где-то и в чем-то каким-то боком принадлежал к «бывшим». Может, и не принадлежал, но моему отцу так хочется быть причисленным к одухотворенным личностям, что теперь и сам готов поверить то ли в унаследованное дворянство, то ли в гильдиевство.

Во всяком случае, дед, помню, скрипел на этой штуке очень хреново. Из отца, говорят, изо всех сил тесали великого пианиста, но батя прирожденный инженер, интегралы как семечки щелкает, несущую балку рассчитывает в уме, так что жизнь взяла свое, а пианино таскается за нами «как память» и как смутная надежда, что у кого-то из потомства прорежутся великие способности одного из диких волосатых предков.

На всякий случай отец время от времени садится за этот тамтам, что-то потихоньку барабанит, все в надежде на то, что во мне что-то откликнется и я как безумный брошусь к этим гуслям, отпихну его и в исступленном вдохновении создам Великое Посконное Нечто…

Хотя это я так, ерничаю. На самом деле он сам начинает искренне тянуться к музыке. И вообще искусству. Видать, несущие балки осточертели. Жаль только, не понимает, что это уже не музыка, а так… Играть можно и на расческе. Я видел мужика, что играет на бутылках. Поставил штук двадцать в ряд, налил воды по-разному: от полной до пустой и колотит двумя ложками.

Как будто тот Вольфганг Амадей Гёте, или как его там, не предпочел бы мой звуковой синтезатор на компе, если бы имел! А так бедолаге приходилось стучать на том, что было в его веке. На бутылках так на бутылках, на лютне так на лютне. Тогда самым крутейшим считалось пианино… вот и доставали себе пианины, как вот сейчас все добывают GeForce, а желательно и вовсе находящийся на испытаниях GeForce-2. Тогда из пианины выжимали точно так же все, как сейчас жмем масло из видеоакселераторов, плат, разгоняя их так, что возле компа можно сидеть только голым, как возле плавильной печи алхимика.

Когда-то и мой комп станет антиквариатом, как вот этот… отцовский барабан. Может быть, ценители через сто лет за мой комп дадут даже больше, чем за свой сверхнавороченный Пентиум-100 с терабайтом оперативки. Ведь антиквариат ценен не потому, что «хорошо», а потому, что либо древнее, либо просто уж очень редкое. С этой нелепой точки зрения кирпич из могилы Хеопса ценнее, чем мой «Аттила» или навороченный ноутбук, несмотря на то, что мой комп может показывать фильмы, ловить все телепередачи, в нем две сотни крутейших игр, он сам быстро выходит в Интернет и держит в памяти пару сот ссылок, адресов сайтов, не считая получения новостей из газет и прочей массмедии прямо на хард, а также следит за моим распорядком дня, вовремя будит меня и напоминает мне, когда что сделать, а то и сам отправляет за меня письма!

Но для придурка дороже кирпич Хеопса или раскрашенная доска, именуемая иконой какого-то века. Нет, я точно с ними не найду общего языка.

Мои пальцы коснулись модема, но включить не успел, зазвонил телефон. Чертыхнувшись, я поднял трубку.

– Алло?

Из мембраны раздался злой плач. Разъяренный голос прорыдал в трубку:

– Этот гад… этот гад!.. Ненавижу! Он мне все провода изгрыз! Я теперь без Интернета!!! А тебе по сотовому.

– Щас выхожу, – сказал я торопливо и как можно быстрее положил трубку на рычажки.

У Нинель есть сотовый, но пользоваться им родители не разрешают. Только для экстренных случаев, как они сказали, но мы понимаем, что сотовый исключительно для шика. Девочка с мобильником, а это значит, что из небедной семьи. Рейтинг девицы на выданье выше. Как в том анекдоте: товарищ сержант, можно я пойду в каптерку посмотрю телевизор? Можно, но только не включайте.

Нинель живет через два дома, мы даже в одну школу ходили, только она на четыре класса моложе. К ее дому добрался за пять минут, влетел в лифт, погнал его наверх.

Когда створки раздвинулись, Нинель с заплаканным лицом ждала на площадке. Сейчас она уже не грузинская царица, какой казалась мне всегда, а разъяренно-обиженная фурия с распатланной копной иссиня-черных волос. Дверь в квартиру распахнута настежь, я только сделал шаг, как уже все понял.

Когда-то Нинель купила у станции метро карликового крольчонка. Особой экзотической породы. Самый писк. Как однажды в нашу страну завезли джунгарских хомячков, удивительно крохотных, а теперь все так привыкли, что их считают нормой, а обыкновенного хомяка – уродом-переростком. Потом завезли карликовых колли, шелти зовутся. Еще завозили каких-то канное-корсо, самых модных собак, очень дорогих, помню, как на всех рынках лохам продавали морских свинок, уверяя, что это щенки бультерьеров. Так вот теперь везут этих карликовых кроликов. Так ей сказали. Но вырос обыкновенный гигантский кроль вульгарис, толстый, наглый. В отведенном ему домике, понятно, не помещается, пришлось разрешить гулять по всей квартире, а квартира у них немаленькая… Все истоптал, испортил, телефонные шнуры постоянно грызет, доступа к Интернету лишает, толстый, гад…

Я остановился посреди комнаты. За диваном трещало и рвалось, будто бульдозер взламывал стену. Из-за стола торчат обрывки проводов, а исправить надо все к возвращению родителей Нинель со службы.

Кроль выпрыгнул как кенгуру, сел на задние лапы и посмотрел на меня с неприязнью.

– Давай я его отлуплю, – предложил я.

– Отлупи, – согласилась Нинель с надеждой. – Отлупи его, гада!

Я пошел к кролю боком, делая вид, что совсем не пытаюсь его поймать, а сам заискивающе приговаривал, какой он хороший, сюсюкал, тетекал, а кроль смотрел с насмешкой, все понимает, гад. Все же я схватил его с удивительной легкостью, даже сам удивился своей ловкости, и тут этот гад с ушами показал, ради чего он позволил себя ухватить. Я согнулся от сильнейшего удара в солнечное сплетение, словно чугунный Долгорукий влупил обоими копытами.

Кроль брякнулся на пол, отошел на пару шагов, сел и посмотрел на меня с наглым интересом, словно новый русский в театральной ложе на билетера. Я хватал ртом воздух. Наверное, побелел, Нинель спросила сквозь слезы:

– Тебе плохо?.. Этот гад и тебя обидел?

– Да нет, – прохрипел я. – Мы с этим кенгуру играем…

– Нашел когда играть!

– Ты права, – ответил я вымученно, – игры на потом… Сперва наладим связь…

Электрику и телефонный шнур я наладил в два счета, не первый раз, особенно не старался: кроль уже присматривается, а как уйду, тут же все попробует на зуб, ибо в его доме никто и ничто не осмеливается менять без его ведома. А зубы у него как у динозавра.

Нинель смотрела с надеждой, глаза то и дело прыгали в сторону больших декоративных часов на стене.

Пятясь, я вылез из-под стола, хлопнул себя по лбу:

– Знаю!

Быстро набрал номер, телефон работает, отец взял трубку, сказал «я слушаю», он никогда не говорит это привычное «алло», я сказал торопливо:

– Привет, это я. Валериан Васильевич еще не ушел?

– Пока здесь, – ответил отец заинтересованно. – Но уже выходит. А что?

– Дай ему трубку, пожалуйста!

Я быстро сунул трубку в ладонь Нинель. Нинель пропищала «алло», прислушалась, повторила, потом выпалила счастливо:

– Ой, как хорошо, что вас застали! А то у меня нет вашего телефона… У меня проблема. Только вы можете меня спасти!

До моего слуха донесся красивый баритон Валериана Васильевича:

– Спасти? Это по моей части. Я люблю спасать мир. Особенно в выходные. А еще лучше, если не какой-нибудь там мир, а красивую женщину, что, безусловно, ценнее. Что случилось, Нинель? Насколько срочно?

– Уже не так срочно, – ответила Нинель, – но я готова хоть…

– Тогда иду, – ответил Валериан Васильевич. – Нет-нет, не благодарите, а то у меня рубашка покраснеет от неловкости. Я как раз выходил, вот Михаил Русланович не даст соврать, а мне к вам по дороге.

Минут через десять в дверь позвонили. Валериан Васильевич бодро переступил порог, я заметил, как Нинель сразу ощутила облегчение и успокоенность. С Валерианом Васильевичем вошло то, что женщины отчаянно ищут в мужчинах: уверенность и надежность. Аура надежности струилась от него, как сухой жар, вытесняла воздух отчаяния и упадка, и вот уже даже от стен отражаются эти волны надежности, властности над жизнью.

– Что стряслось? – спросил он. Мы наперебой объяснили, он посмотрел удивленно, что за лузеры, сказал: – А зачем, вообще, терпеть? Кроль толстый, жирный. Шкура отличная, мех густой, плотный. Можно хоть продать, хоть самому кроличью шапку сделать. А мяса сколько!.. Хорошее нежное мясо, тут одного жира можно натопить целый тазик! Жир кролей целебный, помогает при подагре, ревматизме, остеохондрозе и выпадении коленной чашечки, а также еще при сотне болезней. У меня есть справочник, могу дать выписать…

Кроль делал отчаянные прыжки, с Валерианом он не рискнул играть, как со мной, но сильная рука ухватила за длинные уши, подняла. И хотя я знал, что так всегда берут зайцев и кроликов, но мне стало жалко, будто меня самого подняли за уши. Кроль отчаянно задергался, а когда понял, что вхолостую, повис с самым жалобным видом, как вытащенный из воды бобер.

– Да, – определил Валериан Васильевич, – жирный.

Нинель слушала, слушала, смотрела на пушистого гада, что лишил ее сегодняшнего доступа в Интернет, соглашалась, искренне желала, чтобы этот гад закончил жизнь под ножом этого… мужественного и сильного человека, потом, я это видел, начала представлять, как тот его зарежет… нет, это лучше не представлять, а вот как она будет есть это нежное мясо…

Она содрогнулась всем телом, словно ее скрутила судорога.

– Нет, – вырвалось у нее непроизвольно, – нет! Есть я его не смогу.

Валериан Васильевич пожал плечами. На красивом интеллигентном лице было презрение к таким мерехлюндиям.

– Хорошо, – согласился он. – Уже встречал такое, хотя никогда не понимал этой блажи… Хорошо, можно не есть. Можно продать мясо и шкуру, на вырученные деньги купить другое мясо и шкуру. Или купить новые шнуры и полкомпьютера в добавку!

Он захохотал, сильный и уверенный человек, настоящий мужчина, хозяин жизни. К таким любят прислоняться женщины: к надежным, как они говорят. Добротным. Которые по ночам не гоняют по экранам игрушечные самолетики, а все в семью, все в семью…

Я пытался встать на его точку зрения, твердил себе, что съел бобра – спас дерево, но все равно было так гадко, словно я вместо бобра съел само дерево.

Нинель вдруг, неожиданно для себя, выхватила из его рук толстого гада, прижала к груди. В отместку кроль сильно двинул задними лапами по лобковой кости. Нинель закусила губу, побледнела, глаза стали совсем отчаянными.

– Нет, – выговорила она с трудом. – Нет… Я тогда вообще не смогу есть мяса… Никогда.

Валериан Васильевич удивился:

– Почему?

– Мне будет казаться… что это мой Васька.

Валериан Васильевич сказал покровительственно:

– Но ведь, если разобраться, все мясо, что мы едим, это мясо каких-то васек. Пусть даже безымянных кролей, кур, овец, коров. Ну и что? Мне, к примеру, аппетит не портит.

Он захохотал, сильный и уверенный. Надежный, добротный.

– Все равно, – ответила она сердито. – Это я знаю умом, но… не чувствую. А так буду и чувствовать!

– Это самообман, – констатировал он. – Компромисс с совестью.

– Да, – согласилась она. – Вот такая я. Не желаю знать, из чего котлета на моей тарелке! Закрываю глаза. Трусливая я, трусливая!.. Но моего Васеньку не отдам.

Она поцеловала кроля в толстую морду. Тот фыркнул и чисто по-мужски попытался вырваться.

На прощанье Валериан Васильевич сказал сочувствующе:

– Я понимаю вас, но… учтите, кроли долго не живут. Сейчас можно полакомиться хорошим молодым мясом, а через пару лет он подохнет… извиняюсь, преставится от старости. Не сомневаюсь, будете лечить, ухлопаете кучу денег, но все равно околеет. Пропадет и мясо, и шкура. Да еще и хоронить придется! С таким слюнтяйским отношением не в мусорный же бак на улице?

Нинель видела в его глазах презрение и глубокую жалость, какую здоровые сильные люди испытывают к увечным, смертельно больным или умалишенным.

Я сказал:

– А может быть, мы в самом деле… лузеры?

– Похоже, – ответила она сердито. – Вон даже кроль меня обижает!

Возвращаясь от Нинель, я чувствовал себя таким лузером, что понесся на горячем рыцарском коне, повергая гадов в дорогих доспехах направо и налево. А потом ударил со всего маху в крепостные ворота, те рухнули с грохотом, и я ворвался во внутренний двор замка Темного Принца.

Народ разбегался в диком страхе, они еще не видели такого ужасающего всадника: огромного, с развевающимися волосами, со злым решительным лицом, стремительного и яростного. Со стен защелкали тугие арбалеты, но короткие железные стрелы отскакивали от моих доспехов, как сосновые иглы.

Я вскинул длинный блистающий меч в мускулистой руке, грянул страшным голосом, от которого даже у самых отважных мечи посыпались из рук:

– Выходи, подлый похититель!.. Пришел твой смертный час!

Ключ наконец повернулся в скважине, я вошел в прихожую, навстречу отец с газетой в руке, в глаза бросился крупный заголовок «Культура в беде!».

– Что-то случилось? – спросил он встревоженно.

– Да пустяки, – буркнул я.

В ушах еще звучали, быстро затихая, крики раненых, ржание коней, грохот падающих камней.

– У тебя глаза горят… Да и дыхание учащенное, будто бежал. В самом деле, ничего? А то полно хулиганья…

Я отмахнулся, в комнате ко мне побежал, виляя хвостом, диван, щас я добью наконец насильника, затем можно к Темным Властелинам, которые и есть истинные гады… можно для такого боя захватить бластер… а также мнемокристалл, позволяющий читать мысли врага… А так как они по тысяче лет тренировались в рукопашных схватках, а нападут все на одного, то неплохо бы взять и замедлитель времени… чтобы я мог двигаться в десятки или сотни раз быстрее…

Комп мигнул зеленым огоньком, жалобно пискнул.

– Ну, чо те надо? – спросил я недружелюбно.

Комп просигналил, что он за это время скачал ряд прог, но пропатчить их надо мне, он бы и сам, но не велено сюзереном, то есть мною, потому он, как верный и преданный оруженосец…

Ворча, я раззиповал эти проги и пропатчил, такое компу не доверю, а сейчас качалка по новой пашет вовсю, пять с половиной килобайтов в секунду, это ж рай в сравнении с тем районом, где жил раньше: там и один казался счастьем.

Заглянул в новостные сайты, а тем временем замедлился трафик, это служащие вернулись с обеда и засели за телефоны. К тому же где-то выложили новую версию фотошопа, и мой услужливый дурак сразу же рьяно принялся скачивать ненужный мне апдейт, да еще приоритетно перед другими закачками и докачками, будто я без проапгрейденного фотошопа вот-вот склею ласты.

Сквозь закрытую дверь в мою комнату донесся негромкий звонок во входную дверь. Я не успел подняться, надо еще срочно заскринсейвить, не люблю, когда кто-то смотрит через плечо на экран, это же мое личное, мой дневник, даже больше чем дневник, а в прихожей послышались шаги, после паузы – это батя смотрел в глазок – звякнула цепочка, донесся его радостный голос:

– Здравствуйте, здравствуйте, Нинель!.. Дома он, дома! Сидит за своей лампой накаливания. Убил бы этого Лодыгина. И Яблочкова заодно. Хоть вы его как-то отвлеките…

– Лодыгина?

– Лодыгина уже отвлекли. Теперь бы моего отпрыска…

Дверь в мою комнату отворилась, Нинель вошла красивая и подчеркнуто прямая, яркий тип грузинской княжны: толстая старомодная коса, черные брови вразлет, глаза темные, загадочные, с поволокой, чувственный рот, тонкий аристократический профиль, вся из себя, хотя никогда не скрывает, что приехала из глухого украинского села.

Вообще-то на самом деле Нинель – раскованная умная технарка. Худая, гибкая, развитая в нужных местах и в нужной мере, чтобы не заботиться о фигуре или внешности, а всерьез заниматься своей учебой и компом.

Сейчас с ее плеча свисает большая плоская модная сумка. Можно подумать, что там набор косметики, нормальные женщины таскают с собой целые арсеналы. Отец наверняка тоже так думает, наивный. Ага, щас, дезодоранты и набор противозачаточных средств! Хороший у меня отец, только все еще не выберется из своего устаревшего двадцатого века, века радио Попова, карет и фрейлин.

– Понятно, – сказала она обвиняющим голосом, бросив взгляд на красные огоньки модема, – а я столько тебе звонила!

За ее спиной мелькнуло довольное лицо отца. Он подмигнул мне, отступил и тихонько закрыл дверь. Сейчас уйдет на цыпочках в свою комнату и включит своих дипеплов погромче, а то и вовсе уйдет на прогулку, «чтобы нас не стеснять».

Нинель сбросила сумку на диван, поморщилась.

– Жарко у тебя.

Она взялась за края маечки, вздернула, на миг закрыв лицо, на меня посмотрели ее маленькие крепкие груди с алыми сосками, затем майка полетела в сторону, а Нинель села на стул напротив. Глаза ее смеялись.

– Твой отец уверен, – сообщила она, будто для меня это новость, – что мы сейчас будем совокупляться. Жариться, как говорили в его время.

– А ты откуда знаешь, как говорили?

– Да они и сейчас так говорят. Их жаргон не меняется.

Я пожал плечами.

– Они на нашем месте так и делали. Даже в такую жару.

– Да? Тогда хоть постель примни.

– Зачем?

– Да не люблю старших разочаровывать. Пусть думают, что понимают нас.

Я спросил:

– А ты чего по аське не связалась? Номер забыла? Даже емэйл я получил бы сразу, у меня пикает, когда приходит.

Она копалась в сумке, ответила неразборчиво:

– Я не из дома шла. У меня ушастик сдох.

– Кроль и его сумел?

– Да нет, это я сумела…

– Ого, ты еще страшнее кроля, – согласился я. – Совсем околел?

– Прикидывается, – сказала она сердито. – Характер показывает. Избаловала я его!

Она вытащила наконец своего ушастика – ноутбук, такой я всегда хотел иметь: третий пень, сто двадцать восемь метров ОЗУ, восьмискоростной DVD, хард на шесть гигов, экран четырнадцать и одна, а разрешение тысяча двести восемьдесят на тысячу двадцать четыре.

ГЛАВА 4

Всем компам Нинель дает ники. Это чудо назвала зайчиком, а так как зайчик прежде всего уши, то постепенно перешла на ушастика. Как медведя зовут косолапым, топтыгиным, волка – серым, а оленя – рогатым. Комп у нее, в самом деле, капризный, хоть и брандовский, какие-то платы недолюбливают друг друга, при первой же возможности конфликтуют. Я как мог разнимал их, мирил, но, едва Нинель отворачивалась, они снова вцеплялись друг другу в глотки. Не всегда заканчивается зависанием, но, когда начинает тормозить даже в простом ворде, любой сатанеет, если буковки не поспевают за твоими пальцами.

Нинель кокетливо выпятила грудь, я засмеялся и полез в конфиг ее ушастика. Такое бывает, стоит посмотреть на клиента, и я уже знаю, где искать сбой.

– Ну, – спросил с интересом, – и что ты здесь делала?

Она надула губки.

– Ты же лазишь!.. Я видела, как ты переименовывал экзэки. А я в одном ридми прочла, что всего-то надо в конфиге вместо опенждиэля поставить тридэ! Я и поставила…

– И не заметила, что нечаянно добавила один пробел. Эх, Нинель! Ну какого черта?

Она сказала сердито:

– Ты-то лазишь! У тебя это быстрее, когда ты пишешь буковками, чем когда выбираешь по пиктограммам.

– Нинель, я совсем старик. Мне двадцать семь! Я застал то дикое время, когда не было даже нортона, представляешь? Команды надо было набирать в ДОС е самому. Надо тебе, скажем, что-то скопировать, вот так прямо и пишешь: «copy» с такого-то места на такое-то!.. Честное слово. А потом Петя Нортон придумал оболочку с готовыми программами. Нужно было найти в столбце команд это слово «copy» и щелкнуть по нему мышкой. Нет, мышек тогда еще не было, курсор надо было подвести клавишами и стукнуть по Enter’у. А потом пришел Windows с его пиктограммами. Понимаешь, первые компы были для тех, кто умеет писать, а вот для пользования следующим поколением программ умение писать стало уже не обязательно! Достаточно уметь читать. Зато теперь не обязательно и умение читать: даже неграмотный поймет картинку и ткнет в нее курсором!

Она слушала меня, склонив голову, как молодой бычок перед тем, как напасть. Конечно, с новейшими программами все меньше необходимости вскрывать жизненно важные файлы и вручную что-то корректировать, да и такое вмешательство все больше чревато, это в трактор можно с ломиком, но не в новейший истребитель…

– Это я неграмотная?

– Нинель, зато ты красивая!

– А ты… а ты… Нет, лучше смолчу. Ты мне еще пригодишься.

Комп перезагрузился, на экране пошел отчет, сколько чего есть и как работает, антивирусная сообщила, что проверено столько, вирусов не обнаружено, но тут же напомнила, что ей восемь месяцев, эти гады появляются все новые и новые, пора обновить, усилить, получить новейшие версии, послать чек по такому-то адресу, а они, в свою очередь, клянутся, что не засыплют спамом, а сам адрес никому не передадут, не продадут, сами не воспользуются…

Наконец высветился новейший бэкграунд на базе скриншота из обещанного третьего варкрафта, табличка пароля. Я не успел отвернуться, как Нинель ткнула в номер 1. Из встроенных динамиков послышалась музыка загружаемого Windows.

Нинель счастливо взвизгнула, погладила край экрана.

– Ну, ошиблась я, ошиблась!.. Но, ушастичек, ты же видишь, что я просто ошиблась!.. Я всего лишь пропустила одну-единственную буковку!.. Или пробел лишний… Ты же это видишь, нельзя же быть таким строгим к женщине!.. А то просто станешь занудой, как Андрий, а я его терпеть не могу, а вот тебя обожаю. Но как ты мог так ко мне придирчиво? Вон Аверьян вообще «извените» пишет, а то и вовсе «извеняюсь», и то ему прощают, потому что интегралы в уме щелкает!.. А я всего лишь женщина, я тебя люблю, пыль с тебя вытираю, кулер новенький купила, чтобы у тебя никакие платы там не грелись…

Я настраивал свой комп, посматривал краем глаза. Она на полном серьезе обвиняла комп, что он не желает прощать ей некоторые промашки. Впрочем, надо бы сделать утилиту, что если и не исправляет, как, к примеру, в Word’е, слова, то хотя бы подсказывает варианты правильных решений. Если это сделать, Нинель вообще бросится целовать комп, а то и в постель с собой положит.

– Да поможет тебе F1, – сказал я. – Да сохранит тебя F2. Во имя ALTa, SHIFTa и святого DELa, ESC.

– Спасибо, – сказала Нинель. – А ты знаешь, ты все еще в Инете.

– Да. У меня там одна прога качается.

Она изрекла:

– Меньше лазишь в Интернете – здоровее будут дети. Я к тому, что Аверьян хотел позвонить.

– У него есть моя аська, – сообщил я. – А он, в отличие от тебя, дома сидит.

– Я тоже сижу дома, – возмутилась она. – Просто, когда ушастик завис и не вылезал из норки, я спустилась вниз, в нашем доме есть компьютерная мастерская. Они посмотрели и предложили оставить на две недели, посмотрят, найдут неисправность… Представляешь?

– Нет, – ответил я.

– Человека посылают на три веселые буквы, а компьютер – на три веселые клавиши. Вот я их и послала… И на буквы, и на клавиши.

– Ремонт компов, – сказал я, – это тебе не шубу в трусы заправлять! Это я просто знаю, где искать, а так можно сутки вынюхивать.

В прихожей раздался звонок. Я сразу вспомнил про отца, он может и не открыть, чтобы никто нам не помешал, Нинель тоже поняла, хихикнула, схватила маечку и, не надевая, выскочила в прихожую. Я слышал, как хлопнула дверь ванной, зашумела вода в душе. Надеюсь, отец успел заметить, что она проскочила короткий коридорчик полуголая, пусть порадуется за успехи сына.

Я вышел из комнаты, из своей выдвинулся отец. Мне показалось, что ему очень хочется подмигнуть, поздравить, наши родители почему-то думают, что «это» обязательно надо проделывать втайне.

За дверью стоял Аверьян, огромный, грузный, лохматый и лохатый. Поклонился отцу:

– Здравствуйте, Михаил Русланович!

– Здравствуй, Аверьян, – ответил отец приветливо.

Аверьян из приличной семьи, отец где-то на государственной службе, мать живет с отцом, на редкость полноценная семья, так что, по мнению отца, я общаюсь с приличными, достойными молодыми людьми. Правда, на всякий случай батя иногда тащит меня в ближайшую сауну, расписывая ее прелести, но я-то вижу, с каким напряженным вниманием он присматривается к моей коже, выискивая следы от уколов!

Пока Аверьян снимал туфли, перебирался в тапочки, шум воды в ванной прекратился. Нинель вышла чистая и благопристойная, в самом деле чуть освежилась в такую жару, приняв душ. Хоть лифчик никогда не носила, но все же не голая. Отец заулыбался, скрылся в своей комнате. Теперь-то друзья точно не дадут его сыну пялиться в экран, глаза портить. Наверное, думает, что я дорос до групповухи, что в его поколении считалось верхом разврата. Наивный, теперь-то и слова такого нет.

Такие же наивные родители у Нинель и Аверьяна. Трахаетесь? Только не курите!.. Заботливые.

На самом же деле мы трое сходимся не только в эту комнату, но вообще в этот мир, как раньше в благополучную и вдоль и поперек изъезженную Англию возвращались путешественники из далекой загадочной Африки, джунглей Амазонки, с островов Тихого океана… Нет, даже как звездолетчики, что побывали, пожили в далеких чудесных мирах, а после короткого не то отдыха, не то концлагеря на скучной и пыльной Земле снова уйдут в свои сказочные миры… о которых плоскатики-земляне даже не догадываются!

У меня прекрасный и волшебный мир Мадженты, у Нинель – мир Танурга, страшный и таинственный мир колдовства, могучих правителей и волшебных воинов, у Аверьяна – планета Затерянного Реальма, где в смертельной схватке сошлись три сверхмогучие расы: цунги – народ, что выбрал технологический путь развития, риниссы – эти пошли по биологическому пути и загадочные аборигены, которых считали почти вымершими, но они, оказывается, скрывали свою мощь под покровом магии.

Если я занимаюсь населением целого города, то Аверьян всего одним героем, который в Затерянных Королевствах мечом и точным расчетом побеждает противника, зато Нинель бросает в бой целые армии, а в тылу в real-time спешно роет шахты, плавит золото, медь, олово, выплавляет первую бронзу, открывает процесс плавки железа, начинает строить кузницы, крепости, вводит монетную систему, строит первые катапульты, апгрейдивает их, превращая в мощнейшее оружие, а на море строит могучий флот, где только боевых кораблей сорок видов, не считая транспортных, торговых, рыбацких…

Аверьян плюхнулся на диван, снял и бросил в угол рубашку, что уже взмокла не только под мышками, но и на спине.

– Чертова жара, – сказал он с отвращением. – Вторую неделю…

– Все Билл Гейтс, – поддакнула Нинель. – Все он, гад, виноват.

Она тоже сбросила маечку, приподняла локти, принюхиваясь, но, похоже, осталась пока довольна. После холодного душа алые соски торчали как ниппели, а под смуглой загорелой кожей проступали ребра.

– Сбрось и пояс, – посоветовал Аверьян.

– Какой пояс? – удивилась она. – Пояс верности?

– Да нет, вот этот, серый…

– Это не пояс, – огрызнулась она. – Это юбка!

– Любая юбка лучше всего смотрится на спинке стула. А вообще-то ты права, он, гад, во всем виноват! Этот чертов Windows чего стоит? Как в самолете: тошнит, а выйти некуда… Я бы этого Билла Гейтса…

Нинель расхохоталась:

– Что вам так дался этот Билл Гейтс? Кстати, правильно надо произносить: Билл – гей. Тссс!

А Аверьян сказал угрюмо:

– Одному дают пистолет с двумя патронами, ставят Гитлера, Саддама Хусейна и Билла Гейтса. Спрашивают: в кого будешь стрелять? Тот говорит: я бы две пули в Билла Гейтса, а потом подскочил бы к нему и – рукоятью, рукоятью!

Нинель посмотрела на меня внимательно.

– Судя по твоей харе, ты не выходил на улицу дней десять?.. Смотри, передерживать тоже вредно.

– Почему?

– Простыни пачкаются, – ответила она и расхохоталась. – Особенно в такую жару.

Аверьян откликнулся, не поворачиваясь:

– А он в стриппокер играет! Там все мышкой, одна рука свободна.

– Может закрепиться привычка, – сказала Нинель серьезно. – Ты слишком не увлекайся. А то потом, когда понадобится… вдруг да жениться когда-то вздумаешь, твое хозяйство тебя подведет. Давай, пока кофейник закипит, я твоим рефлексам напомню верный путь…

Аверьян наконец умудрился запустить демоверсию «Святогора», там масса фич, багов, то и дело выскакивает табличка с ехидной надписью error, что у него всегда ассоциируется с horror и terror, я сам намучился, ведь Россия – страна не слонов, а козлов, в такой простой игрухе столько ошибок, пошла заставка, бодрая музыка, тем временем Нинель занялась моими рефлексами. Вообще-то права, с виртуальными женщинами все по-другому, чересчур просто и хорошо, главное – все, что хочешь и как сам хочешь. Перед реальными вообще в мозгу может появиться железобетонный забор… если честно, то уже начал появляться, спасибо Нинель, все понимает, терпеливо и настойчиво сломала, пока цемент не застыл, я наконец начал разогреваться, от позвоночника пошла горячая волна, но тут «Святогор» завис, Аверьян повернулся и стал допытываться, что делать дальше, Нинель, стоя в позе пьющего оленя, не выдержала и захохотала, я отмахнулся, но из компа все равно скрежет, там ржут кони, отвлекают, я кое-как объяснил, снова вернулся к своим древним рефлексам, наконец-то пошло, покатило как с высокой горы, мои пальцы сжали ее узкие бедра, из горла вырвался жаркий выдох.

Я отпустил ее, накинул халат и пошел в ванную. Нинель пошла со мной голенькая. В ванной плеснула на меня ледяной водой, я заорал, она довольно захохотала, я некстати подумал, что отец наверняка тает от счастья, слыша два наших голоса из одной ванной, у него сын нормальный, не гомосек, эстафета поколений продолжается.

Аверьян даже не оглянулся на скрип двери, с наслаждением давил каким-то монстром разбегающихся косоглазых с кривыми саблями.

– Геймплей хреновый, – заявил он. – Интерфейс ни к черту… А что это за разрешение шестьсот сорок? Сейчас уже восемьсот на шестьсот – вчерашний день! Тысяча двадцать четыре на семьсот шестьдесят восемь – норма, а многие уже идут на тысяча двести восемьдесят!

– «Кровавый закат Москвы», – сказала Нинель, – вообще, на тысячу шестьсот, а вообще, может даже две тыщи, если видеокарту с шестьюдесятью четырьмя метрами на борту! Если у кого есть такие крутые тачки.

Аверьян отмахнулся.

– Ну, юсовцы на любые усилия пойдут, только бы нас обосрать. Лучшие силы бросят, но только бы весь мир засел за игру, где Москву бомбят, а русских убивают, как собак, направо и налево. Нет, с этим «Святогором» наши козлы сядут в лужу. Я хоть патриот, но такую игру не куплю. И даже даром не поставлю.

Нинель сказала кровожадно:

– Кого умыть в Анрыле?

Аверьян оглянулся, покачал головой.

– Разве что трусики напялишь. А то это нечестно, я весь из себя такой отвлекаемый-отвлекаемый.

Нинель отмахнулась.

– Жарко… Ладно, живи. Андрий, покажи, как настраиваешь конфиг для джифорса?

– Есть прога, – предложил я. – Удобная. Вчера вышла новая версия.

– Я хочу научиться вручную, – сказала она жалобно. – Ты ж знаешь, я скачиваю новейшие демки, а пока к ним выйдут патчи да проги, это с ума можно сойти!

Я развел руками. У Нинель, как и у меня, простая связь, никакой выделенки, но ей повезло жить в одном доме с провайдерами, связь напрямую, качает с безумной скоростью, в то время как у меня, если дает в секунду пятерку, я уже счастлив.

Аверьян засмеялся.

– Спрашиваю у одного: говорят, ты женился? Да, отвечает. Ну как, говорю, удачно? Да нет, отвечает, не очень. Там коннект всего двадцать восемь, а то и вовсе шестнадцать. Андрий, у тебя есть новые моды третьей кваки? Сразимся?

Я оглянулся на Нинель.

– Я захватил у академика один сценарий. К «Веку Империй». Хоть и классика, но мужик, в самом деле, чудеса делает! Попробуем?

– Ну и что, если старенькое? – возразил Аверьян. – Я сам, бывало, дождусь новой игрухи, бегу на Горбушку, покупаю, мчусь домой, не видя дороги, вламываюсь, инсталлирую, запускаю… а потом, поиграв день-два, забрасываю в дальний ящик и снова вытаскиваю «отжившую и устаревшую «Век Империй».

Нинель плотоядно заулыбалась. В стратегиях она ас из асов. Обожает строить, копать, создавать укрепления, умело распределяет налоги, у нее и государство развивается быстро и без потерь, и армия набирается опыта, работяги добывают железо, куют доспехи, мечи, копья, алебарды, колдуны открывают секреты превращения сырого железа в сталь, снова делают доспехи, крестьяне вовремя подвозят еду, и вот уже ее армия по праву сильного вторгается в наши хреново защищенные земли…

Мы с Аверьяном инстинктивно заключаем молчаливый союз: на первых порах строим укрепления только с ее стороны, друг на друга пока нападать не будем, а то нас обоих быстро к ногтю, она и так ухитряется не только быстро разведать всю карту, но и захватить: куда ни пошлешь разведчика – везде либо рубят лес ее подданные, либо таскают золото из шахт, вот-вот примутся за добычу железа, а тогда нам вовсе хана…

Мы играли быстро, молча, сосредоточенно. Я чувствовал, как медленно растет напряжение, воздух в комнате стал еще жарче. Солнце передвинулось, ярко и чересчур мощно бьет в комнату. Я вскочил, попытался задернуть шторы, наверху с лязгом зацепилось, а пока я искал на кухне табуретку и с нее поправил попавшее на стык кольцо, за это время трое моих олухов, не найдя леса, отправились в ближайшую рощу, где затаился лучник Нинель, королевы бретонцев. Быстро и по-деловому он перебил всех троих, а сам снова затаился в ожидании новых лохов, я успел увидеть только три трупа с вязанками дров в руках.

Мы с Аверьяном сидели за моими пнями, а Нинель расположилась на диване. Своего ушастика держит на коленях, мазохистка, он же греет безбожно, сиськи нависают над клавой, она успевает работать и мышью, и тачпадом, и даже горячими клавишами, глаза горят, щеки раскраснелись. Придурка, который на экранах компов видит только двигающиеся цветовые пятна, она бы завела, ясно, фигура классная, а когда вот так сидит, видно не только треугольник темных волос на интимном… почему интимном?.. месте, ясно проглядывает розовый язычок…

Аверьян зарычал, от его компа донеслись крики, тяжелый грохот катапульт, ржание коней и лязг мечей. Я быстро-быстро послал в ту сторону, пока еще вслепую, два отряда конницы и пятерых берсерков. Нинель точно перебьет там заставу Аверьяна, но и они ее потреплют, так что моим там в самый раз разгуляться и пограбить павших…

Черт, когда же она успела: с обрыва, на который не взобраться, меня начали обстреливать тяжелые башни! До места схватки добрались только трое моих, едва-едва живые. Там их и прикончили.

– Ну, Нинель, – выдохнул Аверьян, – ты и даешь… Стратег! Быть тебе финансовым гением. Да еще и дипломатом, плюс – менеджером.

Она удивилась:

– Зачем мне? Я и так уже королева бретонцев!

Снова из тумана войны донеслись тяжелые удары баллист, ржание коней. Судя по всему, война подбирается к моим границам. Тут уже не до вылазок, приходится думать о своей шкуре.

Аверьян спросил:

– Андрий, как у тебя?

– Отлично, – ответил я.

– А с ресурсами?

– Великолепно.

– Ух ты… Я к тебе телегу послал, продашь мне малость леса?

– Продам, – ответил я, – у меня всего много.

– А рыба есть?

– Есть и рыба.

– И железо?

– Даже с полсотни алебард, – сообщил я.

На самом деле я только-только отрыл шахту по добыче железа, но противнику надо запускать дезу. Аверьян сказал голосом школьного педагога:

– Если у тебя все время отличное настроение, великолепные друзья, сногсшибательная подруга, огромная зарплата, не бывает похмелья и ты никогда не был у дантиста… то остается один выход: скажи «нет» наркотикам!

– Щас, – ответил я. – Разбежался. А вот твой коврик для мыши выполнил недопустимую операцию и будет свернут.

Я видел через оставленную распахнутой дверь, как прошел по коридору отец, горбится, бросил в нашу сторону затравленный взгляд. Хороший мой отец, он привык гордиться перед коллегами, что он такой вот современный, с сыном нет проблем, тот ему доверяет, а сейчас я же вижу, как ему не по себе, что совершенно не понимает наши речи. Как раз Аверьян изрек:

– Если у вас пахнет под мышкой – протрите коврик.

И мы с Нинель рассмеялись. Но отец, как ни будет стараться, подобную логику не поймет. На миг мне стало жалко, очень жалко, но в то же время что я могу? Это я в обороне, а не отец. Я в меньшинстве…

Мои юниты успели построить три казармы, шла срочная вербовка тяжелой конницы. Я воспрянул духом, но в это время через леса и долы к стенам моего дворца отступили остатки моих потрепанных войск. Их гнала и уничтожала тяжелая конница Нинель, а следом тащилось около десятка катапульт. Все тяжелые, огромные, апгрейденные. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: моему дворцу не устоять, а обе казармы вспыхнут после двух-трех выстрелов.

– Сдаюсь, – сказал я. – Нинель, мои поздравления!

Аверьян завопил:

– Ты чего?.. Я уже почти выстроил стену!

– Разрушит, – сказал я безнадежно. – Черт, если бы не знал, что на моих компах есть примочки против читинга, я бы сказал… гм…

Нинель обиделась.

– Вы с дуба рухнули?.. Какой читинг, когда вожусь с такими младенцами?.. Вы как будто не знаете, что я на чемпионате по AoE взяла второе место!.. А съехались монстры со всего света! Это вы без кодов жить не можете!.. Вон Аверьян как игра, так и ползает по всему Интернету, ищет примочки…

Аверьян со злостью нажал на эскэйп. Оглянулся, сказал раздраженно:

– Какие коды? Классные игры я играю без кодов. Чтобы получить все удовольствие… Ну, если уж застряну где надолго, то, смиряя самолюбие, спрошу у кого-нибудь подсказку, хинтик. Нет, даже не солюшен. Только крохотный хинтик, какой где рычаг надо сдвинуть, чтобы выбраться из зала, где всех гадов перебил, все передвинул, все собрал, а выйти не могу…

Нинель уличила:

– А вчера скачал чит на «Аэрофайт-8»!

Аверьян поморщился:

– При чем здесь классные игры и дурацкий летный симулятор? Там надо задействовать всю клаву. Да и той не хватает, там три десятка только горячих клавиш! Меня собьют еще на взлете. Да и взлететь не смогу, взорвусь на палубе авианосца. Или сразу торчком, рыбу ловить… Но мне сказали, что самая классная графика именно в «Аэрофайте-8». А что, я зря ставил эту мощнейшую видеокарту?.. Мои рил-таймки ее на полную мощь не пользуют!.. А так я, сделав себе иммортал и вечный боезапас, думаю только о том, как взлететь. А потом, не обращая внимания на обстрел всяких гадов, летаю себе и любуюсь видами Парижа, Лондона, Дрездена, Ла-Манша… Если какой мерзавец слишком уж мельтешит перед глазами и лупит из всех пушек, то кокну без суеты, чтоб не мешал ронять слюни от в самом деле потрясной графики. А что делать, если самая лучшая графика в жанрах, которые мне по фигу: симуляторы, гольфы, квесты… От них, я ж сказал, удовольствия не имею, так на черта мне горбатить столь дорогую мне спину? А с читами я походил, полетал, посмотрел, полюбовался и – снова за настоящие игры!

ГЛАВА 5

Пурпурное объемное солнце опускалось на плоские, как в гарун-аль-рашидовском Багдаде, крыши дальних домов. Нинель глубоко вздохнула, Аверьян сбежал с крыльца бодрый и довольный, будто это он разбил нас обоих наголову, а Нинель взял в рабыни.

Когда вышли на проспект, за нашими спинами западная половина неба медленно наливалась багровым. Впереди высотные дома странно разделились на две половины. Верхние части блистают, как айсберги под солнцем, нижние медленно заливает чернотой. Город на глазах тонет в черноте. Она поднимается снизу, проступая из темной земли, черного асфальта, а вовсе не опускается откуда-то сверху, как я привык читать в книгах.

Нинель на ходу покачивалась и размахивала сумкой, редкие прохожие оглядывались, Нинель отличается редкой и экзотической красотой, сказала весело:

– Признайся, Андрий, если бы не мы, разве бы ты вышел вот так на прогулку? Хорошо иметь друзей!

Аверьян хохотнул:

– Не надо иметь друзей – с друзьями надо дружить.

Нинель поморщилась, шуточка грубовата.

– Эх, Аверьян… Пора тебе все-таки жениться. Может быть, жена из тебя сделает человека.

Аверьян захохотал громче:

– Лучше молоко из холодильника, чем корова на кухне. Но если честно, то в жизни каждого мужчины наступает период, когда чистые носки проще купить. Мне кажется, у меня этот период уже наступил. Но на всякий случай сижу тихо, как говно в траве, а то бабы щас бойкие…

– Но меня все равно проводишь, – заявила Нинель категорически. – Андрий, возвращайся. А то возненавидишь нас! Твоя душа уже прыгает по клаве.

Аверьян хлопнул меня по плечу, Нинель мило улыбнулась, наморщила нос.

Пурпур постепенно перешел в темнобагровость, неспешно проступила половинка луны, а наш дом-башня, темнеющий на фоне, тоже часть неба: окна крохотные, а свет подобен сиянию звезд, что уже вспыхивают справа и слева.

Наша квартира на самом верху башни. При размене старой квартиры с дедом и бабушкой остался только такой вариант, подешевле, верхних этажей здешние существа побаиваются из-за возможных протечек и воров с крыши, но мне нравится смотреть с постели в окно и видеть только небо, а не деревья или дом напротив.

Окна уже слабо светятся холодноватым светом, это отец погрузился в кресло перед телевизором. Там один канал почему-то называется «Культура», отец смотрит его упорно, хотя там такая же лабуда, как и везде, даже порнуха после полуночи, но отец и ее считает частью современной культуры, так как в молодости воевал за сексуальные свободы и почти-почти был диссидентом. Половым диссидентом.

Отец, мелькнула невеселая мысль, добрый мой отец… Он, как и мать, бабушка и дед, как их друзья и знакомые, не может понять, как это я всматриваюсь в экран, где что-то мельтешит, мелькает…

У дедушки живет хороший добрый пес Гриша, они с дедом одинаково радуются моему приходу, но оба с одинаковым недоумением смотрят, когда я сажусь за комп и не отвожу глаз от монитора.

По спине пробежал холодок. А если дед, в самом деле, видит на экране только эти пятна? И только при известном усилии вычленяет фигурки людей? А вот Гриша так и вовсе не различает, для него на экране всего лишь смена светлых пятен.

Собаки, кстати, не видят кино, не различают фотографии. Не видят картин, там слишком много условности. Собаки и близкие им по интеллекту люди видят и понимают только конкретное, а чтобы узреть нечто после росчерков пера по бумаге – нужно нечто особое, свойственное только человеку. Фантазия или как ни назови, но без нее не узреть изображения в нагромождении пятен масляной краски на холсте, не рассмотреть двигающийся поезд на белом квадрате стены… не увидеть на экране монитора бегающих человечков.

Ну ладно, мои предки их тоже видят. Но не понимают, как можно на ТАКОЕ смотреть внимательно. Ведь это блажь, даже не искусство! Ага, зато для них высокое искусство – фотография, картина, кино или даже сложенная из трех опавших листочков, мать ее, икебана!

Я толкнул железную дверь, она рухнула с неприятным скрежетом, и я вышел на поверхность незнакомой планеты на другом конце Галактики. За спиной разбитый вдрызг корабль, неудачная посадка, а впереди сказочный город миллионолетней цивилизации, исполинские блистающие дома, красное небо и странные птицы размером с каравеллы Колумба!

Вместо страха я чувствовал гордость, все-таки достиг, и еще в душе уверенность, что и в этом мире не пропаду, все смогу и все узнаю, а на Землю вернусь с победой…

Я замедлил шаг, мои сапоги космолетчика с магнитными подковками остановились на бровке тротуара. Рядом железный столб с тремя разноцветными огнями, а через темную дорогу пролегла широкая крупная зебра. Крупные блестящие жуки несутся по монолитной ленте шоссе почти бесшумно, ног не видно, только эти четыре ряда железных тел… Фонари с обеих сторон улицы расцвечивают блестками металлические спины, все цветное, яркое, но я уже смотрел только на железный скворечник на той стороне. Сейчас оттуда на меня люто смотрит налитый злобой красный глаз Темного Властелина, но вот-вот мигнет, сменится зеленым…

Я ощутил, что сейчас будет красный, ибо вся лавина одновременно начала замедлять ход, эти железные жуки видят еще и промежуточный свет, желтый, но две машины, напротив, ускорили бег, на скорости пролетели зебру. Одна унеслась, довольная, что успела, хоть и с минимальным нарушением, а вторая вдруг взвизгнула тормозами, остановилась, круто вильнув к бровке.

У светофора к этому времени собралось человек семь, все разом качнулись вперед, только я замешкался, герою-космолетчику, рыцарю и певцу Забытых Реальмов спешить некуда, он всегда успевает, а через дорогу гадко бежать с выпученными от страха глазами, герою это не к лицу…

Но едва шагнул, сзади ухватили сильные руки. Я не успел повернуть голову, меня приподняли, я попал в руки киборгов. Подошвы мои ударились об асфальт. Два мощных мужика, такими изображают спецназовцев, но наш спецназ о добротных дорогих костюмах может только мечтать…

Мужчина с острым лицом, глаза как у коршуна, заостренные скулы, зрачки крохотные, держал меня взглядом крепче, чем второй горилла сжимал мне плечи. Правую скулу пересекает косой шрам, второй шрам, поменьше, оставил след на подбородке.

– Парень, – сказал остроглазый строго, – тебя твой знакомый приглашает вон в ту машину.

У бровки рассыпал солнечные зайчики мерседес. Блестящий, сверкающий, последней марки, с широкими шинами, что удержат на самых крутых поворотах.

Сердце мое учащенно колотилось. В Москве ежедневно исчезают бесследно десятки людей. Найдут ли мой труп?

Я затравленно огляделся.

– Не помню знакомых с такими машинами…

– Верю, – сказал мужчина. – Но если такие люди приглашают… понимаешь?

Меня начала бить дрожь. Челюсти лязгнули, я едва выдавил:

– Понимаю… Но все равно вы меня с кем-то путаете.

В России могут убить прямо на улице среди бела дня, буду лежать, истекая кровью, с вывалившимися кишками, а народ будет мчаться на зеленый свет, переступая или торопливо обходя, и очень-очень не скоро какая-нибудь сердобольная пенсионерка, которой спешить некуда, позвонит в милицию. Да и то лишь та пенсионерка, которая с чашкой чая подойдет к окну дома напротив, увидит…

Спецназовец со шрамом зашел с одной стороны, открыл дверь заднего сиденья. Я не успел глазом мигнуть, как он вошел в мерс одним неуловимым движением, словно его втянуло, зато другой открыл передо мной дверь, поддержал меня за локоть… если бы я попытался вырваться, то остался бы без локтя, и тут же влез следом. Меня зажало между двумя массивными телами, раздутыми от мускулов и твердыми, как колоды для разделки мяса.

Водитель крутанул руль, машина быстро набрала скорость. Человек, который сидел рядом с шофером, с натугой повернулся ко мне.

– Привет, программист, – сказал он. – Не узнал?

Он дружелюбно улыбался, но у меня в желудке стало еще холоднее.

Это было на заре перестройки. Не помню, то ли советская власть уже рухнула, то ли еще нет, некоторые считают, что она и сейчас все еще держится, но уже создавались фирмы… нет, пока только кооперативы, но в воздухе веяло переменами посерьезнее.

Я тогда зашел к моему приятелю, он работал в «ящике», с некоторых пор его отдел рассекретили, я стал пропадать там с утра до вечера, так как у них самые мощные ЭВМ, так у нас тогда назывались компьютеры, то есть электронно-вычислительные машины.

Как-то, пока я сидел и с великим наслаждением копался в программе, он зашел злой, расстроенный, сказал:

– Сволочи!.. Приехало высокое начальство, а у нас как раз сбой. Ну, как объяснить придуркам, что дело новое, что это не телевизоры настраивать, не стиральные машины для их баб!

Он прервал себя на полуслове, ибо дверь распахнулась, вошел крупный человек, сразу уставился на меня злыми глазами:

– А этот чего здесь?.. Играет?.. Ах, мать вашу… Мало вас стреляли… Мигом в зал!!!

Приятель побелел, рот открылся и закрылся, сейчас как раз время признаться, что пустил посидеть за компом друга со стороны: вылетит не только с работы, но вообще зарплату не дадут, а то и вычтут…

Я молча поднялся, в большом зале, где стояли и огромные ламповые ЭВМ, и уже современные компы, люди в синих халатах суетились, бегали от одного компа к другому, а руководство ящичного института подобострастно толпилось перед моложавым мужиком с суровым раздраженным лицом, с ног до головы похожим на отставного военного.

Потихоньку я пробрался к свободному компу, вошел в базу, порылся в дистрибутивах, отыскал кое-что из драйверов, а когда удалось пробраться к тому, который завис, я с дискеты запустил снова… и комп очнулся, экран засветился невинным голубым светом: что, мол, у вас тут что-то случилось?

Наступила тишина. Ко мне подбежал мужик, я в нем узнал директора, вгляделся в меня ошалелыми глазами, в них метнулось сперва бешенство, а уж потом сменилось облегчением, и я подумал, что хоть приятелю и выпишут премию, что вовремя пустил меня посидеть за клавой, но потом снова введут пропускной режим.

А за спиной раздался голос:

– Этот исправил, что ли?

Говорил тот самый, который кадровый отставник. Директор сказал подобострастно:

– Этот, этот!.. Хороший… работник.

Военный оглядел меня с головы до ног:

– Гм… а почему не в халате?

– В стирке, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Ах, в стирке, – протянул военный.

Он быстро оглядел замершее руководство института и, похоже, что-то понял. Но лишь усмехнулся, пошел вдоль ряда уже работающих машин. Приятель ухватил меня за руку, я дал себя утащить обратно в его каморку.

Друга трясло, пальцы прыгали, не попадая по кнопкам. Наконец в изнеможении откинулся на спинку кресла.

– Не могу!.. Сегодня я больше не работник. Всего трясет… да не от страха, от злости! Ходят всякие с выправкой, командуют, орут!.. Только и гляди, к стенке поставят. Сволочи… Скорее бы эти демократические реформы, ох скорее бы… Тогда бы мы их, всех этих коммунистов, кагэбистов, парторгов, комиссаров…

В тот день я снова столкнулся с этим военным, когда, скопировав себе на дискету пару важных драйверов, вышел из института. В десятке шагов у бровки стояла волга с включенной мигалкой. Шофер уже распахнул дверку, ждал, а военному все не давали сесть директор института и его заместитель, что-то доказывали, размахивали белыми пальчиками.

Я сразу ощутил, как взгляд военного упал на меня. Ощущение было таким, словно потянуло холодным ветерком. Я повернул и пошел было в другую сторону, но в спину хлестнул нетерпеливый оклик:

– Эй, лохматый! А поди-ка сюда…

Я, конечно, мог и дальше уйти своей дорогой, но подумал, что подставлю директора института, а с ним и моего друга, ведь сейчас мы все делаем вид, что я сотрудник этого уже рассекреченного ящика.

Директор и остальные его люди замолчали, напряглись. Военный окинул меня острым и цепким взглядом, спросил неожиданно:

– Ладно, дело прошлое, скажи, как ты определил?

Я усмехнулся, ответил:

– Да просто повезло.

– Не бреши, – сказал он доверительно. – Ты мне скажи, я все равно в ваших программистских штуках ничего не понимаю. Но что-то с тобой не то. И халата не носишь… Ты на каком-то особом положении?

Я поколебался, ответил:

– Все-таки больше везенья, чем… Словом, тут несколько суток мудохались, это я знал. Когда зашел, все потные, устатые, с красными глазами. А мне со стороны сразу видно, что тот, который самый толстый, сразу начал орать, что железо не тянет, кроватка барахлит, видеокарта с акселерашкой конфликтует, а тот, который сухой, как вобла, сразу полез искать ошибки в БИОС е. Еще двое инженериков с выправкой, те перебирали звено за звеном всю цепь в ассемблере… А это им хватило бы на полгода работы, если бы в сутках было по семьдесят часов. Эти с выправкой все такие… предсказуемые.

Он внимательно следил за моим лицом, кивнул:

– Да, что-то я такое от них слышал. Думал, что они ругаются по-китайски.

– Почему по-китайски? – удивился я.

– Да мода на китайцев, всякие кунг-фу и сунь-ху… И почему ты полез в драйвера?

– А там, судя по всему, никто не искал, – признался я. – Раз уж почти все перебрали и не нашли, значит, дело не в железе, не в глюках и конфликтах плат. Я сунулся в драйвера и… дальше сами знаете.

Он кивнул.

– Ты молодец, всем утер нос. Нет, это не везение.

– Везение, – возразил я, чувствуя некоторый холодок опасности. – Сбой мог быть еще из-за десятка причин! Я ведь отсек далеко не все.

– Но из десятка оставшихся, – сказал он, – ты все же с ходу выбрал ту, которая и подвела. Нет, что ни говори о везенье, но чутье у тебя есть, есть!.. Как у меня на людей, так у тебя – на умное железо.

Он хвалил, но у меня почему-то остался неприятный осадок. И несколько дней этот голос и прищуренные глаза преследовали, тревожили, не давали сосредоточиться.

Потом, конечно, забылось. До сегодняшнего дня.

Он все еще улыбался.

– Вспомнил?.. Хорошо. Чем зарабатываешь на жизнь?

– Да все тем же, – ответил я, таким людям отвечать обязательно. – Раньше ремонтировал телевизоры, потом – видаки, теперь – компы.

– Где-то работаешь?

– Нет, – ответил я честно. – Свободный художник.

Спецназовец, что от меня справа, коротко хохотнул:

– Налоги платить не хочет.

Второй холодно молчал, я инстинктивно чувствовал от него наибольшую опасность. Тело его было как из дерева, я старался смотреть только вперед, но видел хищное лицо с ястребиным носом, шрам на щеке, выпуклые серые глаза. Почему-то принято считать, что такое лицо обычно у профессионального убийцы. И еще я чувствовал, что этому человеку я очень не нравлюсь.

Их шеф сдержанно улыбнулся.

– А кто их платить торопится? Ладно, а в свободное время чем занимаешься?

– У меня не бывает свободного, – ответил я честно.

– Ого! Почему?

– Мне нравится моя работа, – ответил я. – Для меня комп – это и работа, и удовольствие.

Он сказал иронически:

– И эти… как их, игрушки!

Я не люблю, когда со мной так разговаривают, будь это хоть крутой мафиози, хоть папа римский. Ответил сдержанно, поневоле ответишь, когда такие лбы по бокам, но так, чтобы все ощутили мою позицию:

– Да, конечно, в казино с бабами куда умнее.

Бодигард, который слева, довольно ржанул, второй холодно промолчал, а военный сказал понимающе:

– Значит, играешь…

– Играю, – согласился я. – Много и часто.

Он чему-то улыбнулся, сказал водителю:

– Сережа, подгони к «Трем львам». У нас еще полчасика до встречи.

Машина неслась бесшумно, водитель рискованно играл в шахматку, но соседние машины чувствовали опасность со стороны этого мерса с затемненными стеклами, шарахались, уступая дорогу, я невольно начал чувствовать удовольствие от поездки, даже несмотря на свое положение полугостя-полупленника.

Впереди лента моста, как широкое длинное лезвие рыцарского меча, уходила блестящей полосой вдаль, изгибалась под своей тяжестью, вминалась острым краем там далеко в землю, а по самому мосту стремительно несутся эти громадные металлические жуки, мехи, киборги, панцирники…

Шоссе ушло под мост, а дальше во всей потрясающей красоте поднимается эстакада, многоуровневая развязка. Мы неслись с большой скоростью, явно пройдем внизу под эстакадой, ее растопыренные лапы похожи на лапы космического богомола. Они все приближались, росли, шоссе уходило чуточку вниз, раскоряченные лапы стоят по обе стороны широкой асфальтовой полосы, по которой в ряд проскакивают шесть автомобилей, дальше еще лапы, еще и еще, а сверху над лапами полосатое нескончаемое брюшко этого звездного богомола…

Машина сделала крутой поворот, гравитация старалась прижать к борту, всю массу крови и жидкости силой инерции бросило в ту сторону.

Город освещен неплохо, все-таки Москва не Харьков, но в сравнении с этой частью – остальная Москва тонет во тьме. Здесь блистающий свет, оранжево-солнечный и пурпурно-красный – от реклам во всю стену, вывесок в сотни лампочек, светящихся гирлянд, декоративных фонарей под старину, но светящих как прожекторы.

Вместо асфальта ювелирно подогнанные гранитные плиты, широкие, как будто из Баальбека, народ прохаживается благодушный, сытый, довольный, очень вежливый, никто не топырит пальцы. Правда, прохаживаются – это так, к слову, чаще просто выходят из ресторана или казино, подходят к сверкающей машине с затемненными стеклами, оттуда выскакивает водила и услужливо распахивает дверь.

Но зато хлопает дверь в другом месте… наши ребята никак не отвыкнут от привычки, вылезая из машины, с размаха бросать двери мерсов: в отечественных моделях дверь иначе не закроешь – выходят другие элегантные мужчины и женщины, навстречу спешат личности в темных костюмах, услужливо и с поклонами ведут к уже распахнутым дверям.

Наш шофер припарковался прямо перед входом. Справа и слева от меня разом стало пусто, мужчины вышли синхронно и с такой ловкостью, словно просочились сквозь стены в режиме clip.

Военный сказал мне, не поворачивая головы:

– Пойдем, хакер.

Честно, в ресторане я не был за всю жизнь ни разу. Достаточно и того, что вижу в кино или по ящику. Не с моими деньгами платить за кусок мяса по сто лягушачьих шкурок, если могу точно такой же съесть за одну. Не то чтобы я такой уж и нищий, но лучше за эти бабки куплю новую маму или поправлю кроватку, а то даже выцыганю легендарный джифорс, чем вот так нелепо, как дореволюционный купчик…

В огромном помещении гремит музыка, за столами натужно веселятся существа обоих полов. Двое наших ботов уже отыскали свободный стол… или согнали кого-то, метрдотель явился сразу, лично, красивый и величественный, как Потемкин-Таврический, склонил голову в поклоне, преисполненном достоинства.

Военный сказал властно:

– У нас мало времени. Потому мне – антрекот из амнуэля, бокал шампанского… и чашку кофе. А моему другу – всего и побольше.

Я запротестовал:

– Да не голодный я, не голодный!

Он показал в улыбке ровные белые зубы, но что-то мне подсказало, что зубы, несмотря на их безукоризненность, все-таки его собственные.

– Да ладно, это я им просто заработать даю. Знаешь, во сколько здесь обходится одна только аренда?.. Итак, меня зовут Конон Илья Юрьевич.

– Андрий, – назвался я.

– Итак, Андрий, – сказал он напористо, а я невольно отметил, что он сразу принял мое «Андрий» как должное, не назвал Андреем, не переспросил, что за дурацкое имя, – ты с техникой дружишь. И она с тобой дружит. Я тогда сразу же навел о тебе справки, хотел пригласить к себе… но сам понимаешь, какая свистопляска началась! Эти дерьмократы… Ты, кстати, как к демократам?

Я понимал, как к демократам относятся люди с такой выправкой и такими уверенными голосами, надо бы в целях самосохранения поддакнуть и назвать их гадами, но кривить душой всегда противно, я ответил честно:

– Должен бы хорошо. Так говорят отовсюду. Но на самом деле мне политика по фигу. Всякая.

Один из бодигардов, крепкий мужчина, весь широкий, с круглым скуластым лицом, кивнул, соглашаясь, а второй, который с ястребиным носом, нахмурился. Я чувствовал, что, будь это в его власти, он уже раздавил бы меня, как насекомое.

Этот Конон кивнул, по его лицу я прочесть ничего не мог, но, похоже, мой ответ чем-то понравился. Двое официантов примчались, едва ли не бегом, моментально перегрузили на стол с десяток тарелок с горками жареного мяса, каких-то рачков, червей, улиток, все это тонуло в зелени.

Один наклонился и произнес заговорщицки:

– Вон там за столом очень красивые девушки… Они могут пересесть к вам.

Конон отмахнулся, а мне сказал:

– Ешь. И не смотри так. Это не расточительство. Для меня не расточительство. Итак, прошло за это время лет пять, да?

– Десять, – уточнил я. – Десять лет.

Он удивился:

– Десять?.. Черт, как время летит! Пока был молодым, ползло, как черепаха, а теперь летит быстрее стрижа… Ничего, теперь как раз начнем горбачевское ускорение. Языками какими-нибудь владеешь?

– Конечно, – удивился я. – А что, есть люди, которые ими не владеют?

Он засмеялся.

– Я не имел в виду сленговый, матовый и бюрократический…

– Я тоже, – ответил я. – Я владею ассемблером, паскалем, си, явой, борландом…

Он слушал-слушал, потом потряс головой:

– Еле врубился, что это не мат, а языки, на которых теперь мир держится. Ты прав, на хрен тебе допотопный аглицкий или японский? А раз читаешь документацию на английском, то этого хватает.

Я посмотрел на него с сожалением.

– Да кто ж эту лабуду читает? Все и так понятно.

Он мгновение изучал меня, как будто держал в пальцах под ярким светом настольной лампы, сказал чуть потеплевшим голосом:

– Да, это в тебе есть… Я уже говорил, у тебя глаз на железо, у меня – на людей. Я предлагаю работу.

Я сказал как можно тверже:

– Спасибо, я своей доволен.

Он покачал головой.

– Не смеши. Как можешь быть доволен такой жизнью? В тебе сил столько, что если запрячь, как Змея, то вспашешь землю отсюда и до океана!.. Новые Змиевы Валы проложим, а ты довольствуешься мелким заработком. Что ты имеешь взамен?

– Свободу, – ответил я. – Это немало.

Его глаза смотрели в меня пристально. Я чувствовал, как он прощупывает каждую мою извилину, трогает сердце, берет на ладонь и взвешивает почки и печень.

– Брешешь, – определил он. – Ну ладно, настаивать не буду. Просто думаю, что ты тайком… или не тайком работаешь над какой-то программой. Которая перевернет мир и сразу сделает тебя толстым и богатым. Нет-нет, я не спрашиваю!.. Пусть это остается твоей тайной. Просто, Андрий, ты мне тогда понравился. И как работал, и как держался, и что брякал в ответ на умные вопросы. Я ж говорю, у меня есть на людей чутье. Если решишься перебраться под мое крыло, у тебя будет не только хорошая зарплата… ты и так, наверное, зарабатываешь неплохо, но это ведь не главное, верно?.. При желании я могу купить те компы, которые еще не скоро поступят в продажу. Если честно, то у меня есть такое желание, только руки не доходят. Вернее, времени на все не хватает. На других фронтах я преуспел, а здесь сильно отстал. Правда, у меня есть программист… был. Хороший парень, но пришлось уволить. Так что ты попался вовремя.

С эстрады спустился толстенький музыкант, по-бабьи длинные волосы сзади перехвачены голубой ленточкой. Я не видел, когда он обошел столы, но вдруг появился справа от Конона, шепнул льстиво:

– Босс, наша певица очень жаждет с вами познакомиться…

Конон отмахнулся:

– Некогда, некогда.

Музыка здесь грохотала не то чтобы с силой камнепада, но что-то в теле отзывалось, подмывало на дикие бесшабашные поступки, на чисто нашенское: а, пропади оно все, будь что будет, авось не пропадем, не сидеть же сиднем…

Бот, который с широким лицом, посматривал по сторонам, замечал красивых женщин, в этих случаях грудь у него становилась шире, лицо значительнее, зато второй, с ястребиным носом, успевал и слушать нас внимательно, хотя тоже успевал замечать все вокруг. К нам еще дважды подходили официанты и заговорщицки сообщали, что вот те красивые молодые женщины могли бы подсесть к нашему столу, но коршуноносый всякий раз отстранял брезгливым жестом.

В дверях появился шофер, поднял горизонтально руку и постучал пальцем другой по циферблату. Конон вытер пальцы салфеткой, скомкал и бросил на стол. Я посмотрел, как он поднимается, даже не заплатив, метрдотель это видит, но ни звука. Я тоже встал, вышли вместе.

Ночь, в мокром асфальте, как в зеркале, отражается весь город, за время ужина поливалка прошла раза три, не меньше, воздух все еще свежий, влажный, почти тропический.

Конон уходил, с ним уходил и шанс как-то изменить жизнь. И тогда я спросил, бросаясь в неведомое, как в прорубь:

– А что я должен у вас делать?

ГЛАВА 6

За широким окном, непривычно высоким и широким, искряще-синее море. С астрономической неспешностью проплывает снежно-белая, чуть подсвеченная снизу оранжевым, пышная облачная гора. Хорошо видно каждый выступ, но вообще-то гора слишком сказочная, неземная, в этот плоский мир она приплыла из моего Забытого Королевства, слишком чистая и хрустящая, а здесь ее быстро превратят в тяжелую грязную тучу…

За другим окном тоже небо и облака, как и за третьим, которое на кухне. Облака наравне с моей семнадцатиэтажной башней, каждое утро мое сердце просыпается радостно и в ожидании чуда. Насточертели узкие крохотные окна-бойницы замков, приземистые здания дворцов, когда не просто прижат к земле, а буквально размазан по ней, как житель двумерного мира.

Здесь прозрачный хрустящий воздух, без всякой примеси дорожной пыли, коровьих лепешек, помоев и мусора, невыделанной кожи, конского пота, отработанных паров бензина, свежеуложенного асфальта. Здесь воздухом можно упиться и опьянеть, в то время как там, внизу, вместо воздуха сухая ядовитая смесь, брань смердов и простолюдинов, текущие в канаве помои…

Я выпрыгнул из постели, только теперь видны плоские крыши домов. Из верхних этажей дома напротив, к примеру, видят меня, но только до пояса, а там пусть дают волю фантазии.

Вспомнил вчерашний разговор, но, когда завтракал и пил кофе, помалкивал. Отец за столом напротив шуршит газетой, в последнее время он болезненно пристально следит и за политикой.

На полочке звякнул телефон. Отец снял трубку, я видел, как наморщил лоб, потом глаза его с таким усилием поднялись поверх газеты, словно он выжимал тыщу на разогнанном Celeron’е без кулера. Отыскали меня.

– Тебя.

Я взял трубку:

– Алло?

– Андрей? – послышался сильный уверенный голос. – Это от Конона. Машина у подъезда.

Я пробормотал, чувствуя себя довольно глупо:

– Сейчас спущусь.

Отец выждал, пока положу трубку, поинтересовался печально:

– Новые друзья?

– Да нет, – ответил я как можно небрежнее. – Это шофер. Ждет у подъезда.

– Такой же длинноволосый? – спросил он с горькой усмешкой, хотя я никогда не был длинноволосым. – Шофер – это разносчик наркоты? Я слышать, что «отъехать» – это впасть в кому от передозировки.

– А не въехать, – отпарировал я, – это не врубиться, если по-старому.

Он аккуратно сложил газету, выпрямился. Красиво и печально всмотрелся в меня, у меня красивый отец, это я черт-те что, потом замедленно поднялся и вышел на балкон. Через пару минут я услышал его голос:

– Там три машины. Это запор или жигуляшка?

Я промолчал, обулся и поскорее вышел. Лифт долго не вызывался, я нервничал, не люблю заставлять себя ждать, привык, что в Интернете каждая минута стоит деньги, а халявный допуск на днях оборвался, в универе снова сменили пароль.

У подъезда, в самом деле, три машины. Я остановился на крыльце в нерешительности. Из третьей вышел крепкий моложавый мужчина, тот самый, что был у Конона вчера за шофера, на вид лет сорок.

Он распахнул дверцу и уставился на меня с вопросительным видом. Машина с эмблемой мерса, наверное, и есть мерс.

Я подошел, сказал:

– Меня зовут Андрий. Не Андрей, а Андрий.

– А меня Сергей, – ответил он дружелюбно. – Андрий? Жаль, Андрей лучше.

– Чем?

Он удивился:

– Как это чем? Я бы говорил: Андрей, держи хвост бодрей – коров ведут. А так пока придумаешь что-то новое… На заднее сиденье или на переднее?

– На переднее, – ответил я.

– Хорошо, – одобрил он. – Конон тоже предпочитает переднее. Когда без баб, ессно. Но ремень все-таки застегни, застегни! Теперь штрафуют.

Когда мы отъезжали от подъезда, я едва не вывихнул шею, пытаясь увидеть наш балкон. Увидел ли отец, в какую крутейшую тачку я сел?

Сергей лихо и на скорости выкатил со двора, погнал машину, явно нарушая скоростной режим. Постарше меня лет на пятнадцать, но с таким запасом оптимизма подобные ржущие жеребцы до глубокой старости остаются Сережами. От них много не ждут, да они и сами всегда довольны своей жизнью, положением.

Он сидел расслабленно, машиной словно бы не управлял даже, сама набирает скорость, перестраивается, а когда встретилась небольшая пробка, этот Сережа без раздумий вырулил на тротуар, промчался, пугая прохожих, миновал место затора, а там снова съехал прямо через бордюр, словно у него не низкосидящий мерс, а всепроходный джип.

– А чо у тебя голова такая? – спросил он вдруг очень серьезно.

– А что в ней не так? – удивился я. Потрогал макушку. – Вроде бы еще не квадратная…

– Даже не лысая, что дивно! И формой, как у людёв… Мне Конон велел привезти яйцеголового, а у тебя голова почти как у человека. Только вот ухи…

– Да какой я яйцеголовый, – ответил я. – Обыкновенный безработный инженеришко.

Машина поворачивала, накручивала спираль, все на огромной скорости, я чувствовал ликование, этот Сергей как-то угадывает смену светофоров, идет на большой скорости, ГАИ, к счастью, не видать, асфальт как бархатный, машина идет будто по ковру.

Машина выскочила на Кутузовский. Здесь шоссе добротное, солидное. Не бархатное, как на современных эстакадах, а именно добротное. И дома по обе стороны улицы, не дома, а слоны. Огромные слоны, что как шли на водопой, приняв за реку блестящую после поливочных машин ленту шоссе, так и остановились: массивные, солидные, грузные.

Затем дорога сузилась, пошла петлять, асфальт в выбоинах, зато по обе стороны показались деревья, выросли в размерах, метнулись навстречу, но струсили столкнуться с железным авто, побежали по сторонам дороги. Да не просто деревья, а густой дремучий лес. Это не какая-то зачуханная Европа, где ни одного дерева, которое само по себе, а не посажено по плану, здесь прямо под Москвой не только дремучие леса, но и вообще места, куда не ступала нога человека.

Деревья бегут по обе стороны ровные, корабельная роща на корабельной роще, даже внутри машины запах хвои, листьев, мха и близость грунтовых вод. Не потому, что в самом деле близко, просто каждый ствол – гигантский насос, что безостановочно тянет из глубин холодную воду – чем холоднее, тем лучше! – прогоняет по стволам, спасая деревья от перегрева, и сбрасывает с листьев, то есть потеет.

Еще поворот, еще, этот Сергей нарезает петли, как автогонщик. Я не спец по машинам, но чувствую, что здесь и мотор усиленный, и тормоза еще те, да и колеса не зря такие широкие, эти уж если схватили дорогу, то их хватку, как у питбуля, ломиком не расцепишь…

Наконец дорога выровнялась, шире не стала, зато асфальт пошел удивительно ровный, по такому же мы гнали час назад на новенькой эстакаде. Показались ворота, в обе стороны тянулся забор, добротный, высокий, из хорошо прокованных чугунных прутьев.

Сергей остановил машину. Из малозаметной будочки вышел квадратный парень в пятнистом комбинезоне, сейчас даже старые бабки ходят в таких, а еще президенты обожают в таких униформах фотографироваться и позировать перед телезрителями.

– Антошка, чо так долго? – спросил Сергей насмешливо. – Сказано же: семь раз отпей – один раз отлей!

Парень, которого Сергей назвал Антошкой, посмотрел недружелюбно:

– Это у тебя такие шуточки, придурок?.. Другого ничего предположить не мог?

Сергей хлопнул себя по лбу, сделал понимающее лицо.

– Ах да, прости, прости… Как жаль, верно, что место клизмы изменить нельзя?

Парень зарычал, явно не так быстр в шуточках, но, судя по его движениям, я догадывался, что в схватке достаточно быстр, а удары молотом в лоб умеет держать лучше, чем уколы булавкой в задницу.

Он заглянул в машину, я ощутил холодный взгляд его рыбьих ничего не выражающих глаз, потом он вернулся, створки ворот поехали в стороны.

Дальше дорога пошла торжественно-чистая, Сергей довольно похохатывал, я молчал, поглядывал искоса на него, очень вроде бы не похожего на меня, однако…

Остроумие, мелькнула суматошная мысль, – это всего лишь острый язык, а вовсе не ум, а в наш век информации так и вовсе просто емкий хард в черепе. А то, что ныне сходит за остроумие, – всего лишь быстро работающая поисковая машина подобно Rambler’у или Apport’у. Но это заемное остроумие намного заметнее, чем ум, и вот уже остроты сыплются со всех сторон, каждый тинейджер украшает свою речь шуточками, приколами, хохмочками… Я сам украшаю, чтоб не выглядеть слишком занудным, и этот бот за рулем тоже украшает, и все-все украшают, от президента страны до самого сопливого первоклассника… так размываются грани между умным и придурком, богатым и бедным, старым и молодым – демократия, мать ее! Весь мир становится одинаково ироничным, а мы все вот это… старательно принимаем за ум. Вроде бы мы сами умные, с умными общаемся, умные вокруг нас мельтешат туды-сюды, туды-сюды.

По обе стороны ухоженный газон, а деревья все как будто перенесены с картин допотопных рисовальщиков: огромные и толстые, с красиво изогнутыми ветвями, с наплывами на потрескавшейся коричневой коже, широкие, а под сенью ветвей… что такое сень?.. поместится целая рота. Или барин со слугами, наложницами и прочими баядерками.

За редкими деревьями показался замок. Сергей вел машину уже медленно, осматривался. Деревья уходили в стороны, замок приближался, это оказался хоть и не замок, но особнячок, который средний герцог счел бы неплохим замком. Три этажа, а сверху еще и мезонины, если это мезонины. Словом, всякая надстроечная лабуда, башенки, фиговинки, навороты, а под таким особнячком-замком наверняка еще и подземные гаражи, сауны и прочие штуки уходящего века. Единственное, что меня заинтересовало, так это параболическая антенна класса хай-энд-зэкс на крыше. Это не только прием телепередач, но и всякие другие возможности, о которых пока только мечтаю с отвисшими до пола слюнями, не поскользнуться бы…

Слева от дорожки за кустами мерными толчками вздымаются серебряные струи. Машина двигается бесшумно, я опустил стекло, слушал журчание. Кусты расступились, струи бьют вокруг скульптурной группы, где Геракл разрывает пасть писающему мальчику. В воздухе пахнет свежестью, будто совсем-совсем рядом море, альбатросы и люди Флинта песенку поют.

В сотне шагов слева от дороги маленький пруд. Камни у самой воды блестят, как огромные яйца динозавров. На той стороне пруда столы под огромным раскидистым дубом. Наверное, дубом, я в вегетатике не силен, для меня есть только сосна, ель и береза, а все остальное – дубы. За столами люди, судя по манерам – NPC’ы, я рассмотрел белоснежные скамьи с резными спинками, настолько ажурные, словно вырезаны из слоновой кости.

Деревья остановились. Машина перестала покачиваться, а птичьи трели стали громче и чище, словно с саунд бластера переключились на три-дэ долби. Сергей указал в окно:

– Вон к тому дереву… Конон в синей рубашке. Сейчас вон швырнул мяч и снова к шашлычкам, видишь?

– Найду, – пообещал я.

– Удачи, – сказал он. – А, черт…

– Что? – спросил я тревожно.

– Стой на месте. Он не любит, когда двигаются.

Я осторожно огляделся, полагая, что из кустов за мной следит злыми глазами здоровенный ротвейлер или бордоский дог. Вместо пса к нам быстро шел прямо через кусты, почти бежал, худощавый, но накачанный мужчина в камуфляжной форме. Взгляд его был прицельным, он уже определял, где у меня самые уязвимые места, куда надо бить, чтобы дробить суставы, ломать кости, рвать связки, и что надо делать, чтобы я орал, но не терял сознания.

Я узнал того, с ястребиным носом, что сопровождал Конона вчера и демонстрировал, что охраняет его лучше, чем берегут президента.

– Привез, – определил он, хотя трудно было сказать что-то более очевидное. – Ну-ну…

– Привез, – ответил Сергей легко, но я все же уловил в его голосе некоторую суховатость или даже напряжение. Чувствовалось, что если к Антону на воротах он относится дружелюбно, хоть и дразнит, то с этим отношения несколько другие.

Человек в камуфляжной форме уставился мне в лицо. Холодок протек по всему моему телу от кончиков ушей до пяток. У этого человека не только глаза, но и все лицо убийцы. Возможно, он еще никого не убил, но этот взгляд, эти складки у рта, эти косо срезанные веки шизофреника…

– Как зовут? – потребовал он.

– Андрий, – ответил я послушно. Злюсь, когда вот так бесцеремонно начинают задавать вопросы, сами оставаясь в тени, но собственная интеллигентность не дает вякнуть, указать, что меня уже вчера называли по имени, злюсь молча, наживая язву. – Меня пригласили.

– Ах, пригласили, – протянул он саркастически. – Об этом забудь, понял?.. Приглашают только гостей, а тебя позвали, чтобы предложить работу. Если пройдешь тест, то примут. Если нет – то пинок в зад, понял?.. Здесь публика не твоего поля… Меня зовут Руслан Гвидонович, я – шеф службы безопасности. Козаровский Руслан Гвидонович, запоминай! Без моего ведома здесь не должна даже муха пролететь, понял?

Я покорно кивнул.

– Что? – переспросил он зло. – Не слышу!

– Понял, – ответил я. – Все понял.

Он отступил на шаг, оглядел меня с головы до ног снова. Я стоял смирно, в голове тоскливое: куда занесло дурака, почему не засэйвился, сейчас бы вошел с того места, как только сели в ресторане… а то и вовсе на фиг этот ресторан, в гробу видел этих жареных червяков, жил и не жалел, эти приключения на мафиозных дачах смотрятся лучше в компьютерных играх… Там бы ты у меня, гад, по-иному бы заговорил перед дулом BFG…

Козаровский сказал наконец милостиво:

– Ладно, иди. Вон туда через кусты. Но помни: после Конона главный здесь – я!

Я чувствовал, что они с Сергеем провожают меня взглядами. Козаровский не упустит случая расспросить обо мне, а Сергей из тех, кто не только все расскажет охотно, но и что-нибудь соврет для красивости…

Кусты раздвинулись, как занавес. Мне казалось, что иду по прекрасно отрендеренной поверхности газона старинного английского замка. Трава зеленая, ровная, по ней хоть на танке промчись, не заметит, следов не останется.

Из абсолютно ровной, как бильярдный стол, зеленой поверхности поднимается огромное картинное дерево. Такие видел только на полотнах средневековых мастеров: неимоверно толстое, с наплывами, красиво изогнутые ветви как в лезгинке раскинуты в стороны, явно выросло на просторе, не надо тянуться к солнцу, а все вширь, вширь, как допетровский купчина…

Яркая изумрудная зелень под этим деревом, буду звать его дубом, строже, благородных приглушенных тонов, а дальше, вырвавшись из-под тени, снова легкомысленно веселая, яркая, нахальная, прущая вверх, несмотря на все газонокосилки и всех газонокосильщиков, мечтающих стать властелинами мира.

В самой тени привольно расположились столы, лавки, несколько легких кресел. В стороне, чтобы дымом и огнем не жечь листья низко опущенных веток, раскорячился длинный мангал. Вкусно пахнет жареным мясом, луком, слабым вином. Не меньше двух десятков шампуров с нанизанными розовыми комочками мяса, между ними белеют полоски лука…

От группы мужчин поднялся Конон. Еще более загорелый, крепкий, веселый, глаза блестят то ли от выпитого, то ли от осознания, что у него allammo с вечным боезапасом, даже BFG всегда под рукой.

– Привет, – сказал он. – Привет, привет!

Я стоял смирно, он меня обнял очень сердечно, только что не расцеловал, я слышал, что самые любезные люди на свете – мафиози, и чем мафиози крупнее, тем приветливее, радушнее и любезнее.

– У вас здесь очень красиво, – сказал я. – А бэкграунды так и вовсе отпадные.

Он взглянул остро, помедлил, неожиданно усмехнулся:

– Пойдем, представлю тебя гостям.

Теперь я взглянул на него искоса, ожидая подвоха, а он повел меня, продолжая обнимать за плечи, к группе NPC. Они перестали разговаривать, переключились в активный режим. На меня смотрели с интересом и ожиданием.

– Мой старый знакомый, – провозгласил Конон. – Очень старый. Я даже не думал, что столько лет прошло. Тогда мы с ним работали еще в оборонке… Эх, славное было время! Зовут его Андрий. Как видите, я собираю свое старое племя профессионалов…

Это прозвучало двусмысленно, как будто мы с ним в паре кого-то убивали или грабили, а теперь вот более удачливый помогает младшему. Но делать нечего, я коротко поклонился всем сразу, профессионал так профессионал, сказал Конону вполголоса:

– Может быть, я лучше сразу пойду взгляну на аппаратуру?

Он коротко усмехнулся:

– Нет уж, сперва оттерпи здесь, у шашлычков!

NPCы довольно засмеялись, только я взглянул на Конона искоса. Он снова сказал, как припечатал. Догадался, что мне гораздо интереснее посмотреть его компы, чем сидеть с богатыми и уважаемыми людьми в приватной обстановке, завязывать знакомства, кушать с ними шашлычки из отборнейшего мяса. Понятно, половина населения нашего города отдала бы полжизни, только бы очутиться вот здесь, среди приглашенных, но мне в самом деле по фигу эти NPC, а вот компы интереснее. Отец рассказывал, что в его молодости, входя впервые в квартиру нового знакомого, всякий автоматически устремлялся к полкам с книгами. В его пещерное время именно там было настоящее богатство, роскошь, пиршество духа, хозяин выставлял его напоказ, и каждый гость летел к книжным полкам, как ослепленная ночная бабочка на лампу. Теперь же всякий, я имею в виду мое поколение, устремляется к чужому компу. И хотя тот вроде бы персональный, то есть чужому включать вроде бы даже неприлично, но включаем, мы ж не письма чужие просматриваем, всего лишь взглянуть характеристики, прогнать по тестам, это ж сколько он обрабатывает пикселей в секунду, какая шина, что за мама, сколько RAM, а тут еще коварный голос произносит над ухом, что новенькую прогу ночью качнул из Сети, изумительные вещи творит, и вот уже пальцы сами находят экзешный файл… Время ускоряется, откуда-то из пространства высовываются руки, ставят сбоку тарелку, на тарелке что-то, сметаешь машинально и можешь опомниться, только когда осмотрел прогу, проверил ее на новенькой гейме, у меня такая же, но надо ж взглянуть, как идет на этой тачке…

Конон, придерживая меня за плечи, подвел к плетеному креслу. Прямо передо мной в двух шагах роскошный мангал. Мясо разрумянилось, края становятся коричневыми, воздух пропитан ароматом жареного с лучком и еще чем-то остреньким и зовущим. Двое ботов колдуют с приготовлением: переворачивают, меняют местами, один вовсе поливает из бутылки сухим вином, пока более продвинутый не отобрал и не стал обмакивать в вино длинное гусиное перо, каким еще Пушкин писал, после чего величественно побрызгивал на шашлычки с этого перышка, ну прямо шаман в блестящей рясе на ритуале освящения Московской окружной дороги.

NPCы как NPCы, ничего необычного, потому я на них внимания почти не обращал, а вот к ботам присматривался. У обоих скелетная анимация и явно качественно новое боевое AI, если сравнивать с тем, что дежурит на воротах. Хотя веселились вместе с NPCами, но и выполняли некоторые полезные функции, как-то: раскупоривали бутылки, бегали в дом за новыми, переносили кресла, предугадывали желания гостей и старались их выполнить загодя. А так как AI ботов явно не очень, здесь все силы брошены на графику, на размер карт, то желания гостей удовлетворялись с лихвой, сами боты тоже оттягивались по полной, пробовали то водочку, то коньячок, но закусывать не забывали, морды только с виду пьяненькие…

Один посмотрел на меня и сказал понимающе:

– А, компьютерный гений… Конон о тебе говорил. А правда, что на стыке математики и кибернетики родилась новая наука – кибениматика?

Второй хохотнул, сказал доброжелательно:

– Меня зовут Гриць… правда, оригинально?.. А вот его и вовсе дико – Иван!

– Меня Андрий, – ответил я. – Андрий, не Андрей.

Иван, криво усмехаясь, откупоривал бутылку водки. Глазами указал мне на другую. Я взял в руки, по этикетке типографским способом шли деловитые буквы: «Перед злоупотреблением охладить». Круто, шутник у нас хозяин… Не удивлюсь, если он и к этому бизнесу причастен. Нелегальное производство водки, как я слышал, дает прибыль, сравнимую с продажей наркотиков.

С другой стороны, когда я увидел в его саду эту скульптурную группу, где Геракл разрывает пасть писающему мальчику, я ощутил, что мне чем-то симпатичен этот бывалый и тертый мафиози… если он мафиози, кстати. Вообще-то мы всех богатых с легкостью записываем в мафиози, что в целом правильно, там на сотню разве что один волей случая или невероятной удачливости окажется без криминала, но этот, с криминалом он или нет, чем-то симпатичен…

Однако чувство настороженности не покидает, я повертел в руке бутылку, поулыбался, поставил обратно на стол. У меня всегда либо застрянет, либо сорвется, либо пробка нырнет вовнутрь.

ГЛАВА 7

Над дорожкой, закрытой аккуратно подстриженными кустами, показалась блестящая марсианская тарелка. Я тряхнул головой, очки едва не слетели, в самом деле, худею. Тарелка проплыла малость, остановилась, по ту сторону кустов раздался щелчок хлопнувшей дверцы.

Марсианская тарелка поплыла обратно, а в нашу сторону, бесцеремонно раздвинув зелень, пошла прямиком молодая женщина с веселым лицом и быстрыми живыми глазами.

Конон поднялся, раскинул руки. Женщина дала себя обнять, ее лицо посветлело, взгляд веселых глаз быстро обежал присутствующих. Конон отечески поцеловал в щечку. Крупные карие глаза с живейшим интересом оглядели стол, шашлыки, нас, остановились на краткий миг на мне, я ощутил тепло.

– Как у вас здорово!.. Не понимаю, почему так скучно у нас?

Конон вежливо поинтересовался:

– Анжела, ты знаешь, как я всегда счастлив тебя видеть! Но где же Митрий Митриевич?

Женщина всплеснула белыми нежными руками:

– Ох, и не спрашивайте!.. Вторую неделю мается с простудой.

Конон покачал головой.

– Как? В такую жару?

– В жару только и того, – заметил Гриць. – Не зимой же. Зимой же холодно! Вообще-то простуда – это недомогание, от которого есть целый ряд неэффективных лекарств, самое популярное из которых – виски.

Он сам себе с готовностью хохотнул, а Анжела присела на корточки перед мангалом. С ломтиков мяса срывались прозрачные капли, багровые угли шипели, как разъяренные коты, стреляли быстрыми сизыми дымками. Она смешно щурилась, фыркала, дула на струйки дыма, ухватила один шампур, с торжеством отпрыгнула, словно захватила у врага богатую добычу.

Вырез ее платья квадратный, рассчитанный на то, что, когда она вот так на корточках, это разрешение и даже приглашение заглянуть, что я и сделал, не могу обижать женщин. Груди в самом деле хороши, маленькие и крепкие, тугие с виду, не меняют формы, как бы она ни двигалась.

– Какое чудо, – произнесла она с восторгом. – Какой запах!.. И все это с ароматами травы, свежего воздуха, почвы, цветов… Божественно. Неповторимо. Изум-м-мительно!

Ее белые зубки жадно вгрызлись в коричневые комочки. Сок брызнул, потек по подбородку. Она смеялась накрашенным ртом, эротично облизала длинным красным языком, он у нее достал до подбородка. Пальцы тоже заблестели, а кольца на пальцах вообще горели, как маленькие солнца.

Появился Сергей, кивнул мне, как старому знакомому, Гриць бросил ему бутылку пива. Сергей поймал небрежно, даже не взглянул, я ощутил зависть, это совсем другой мир. Сергей сковырнул крышечку твердыми, как плоскогубцы, пальцами, горлышко взметнулось к губам, какие там стаканы, только дикари пьют из стаканов, а по тому, как пил, я понял, что его работа как шофера на сегодня закончена и обратно мне добираться рейсовым автобусом, если в эти края что-то ходит.

Я ел и пил вместе со всеми, но дистанция между нами сохранялась, ибо они – гости, а я – нанятый работник, пусть даже неопределенного статуса, хотя насчет статуса никто не знает, как не знаю и я, но все же они из одной социальной группы, а я с ботами – из другой.

Так что я пил и ел только вроде бы наравне со всеми, а на самом деле – наравне с ботами, а те помнили, что на службе, лишнего себе не позволяли.

Когда я ощутил, что вполне прилично встать, поднялся, громким шепотом спросил у Сергея, где здесь туалет, он сперва указал в сторону особняка, а потом поднялся сам.

– Заблудишься. Пойдем, отведу.

На входе в дом встретили Козаровского. Он стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Обычная поза обычного охранника, но так иногда стоят и генералы, а Козаровский явно не чувствует себя простым охранником.

Он смерил нас подозрительным взглядом.

– Куда?

Сергей сказал куда, Козаровский не посторонился, мы обошли его по дуге. Я все время чувствовал его прицеливающийся взгляд. Вряд ли он супербоец в рукопашных боях, но вот выстрелить в спину… рука не дрогнет точно.

Туалетная комната – настоящее произведение искусства. Первая комната вся в зеркалах, дорогие изразцы, явно сделанные по индивидуальному заказу, никелированные раковины для мытья рук, сушилки, автоматические чистильщики обуви.

Сергей кивнул на дверь в другую комнату, сам открыл кран и сунул ладони под струю воды. Похоже, он из тех, кто моет руки до, а не после. А я вообще из тех, кто не понимает значения такого ритуала. Ну, если в компании, тогда делай, как все, ясно.

Вторая комната по роскоши не уступает первой. Шесть дорогих писсуаров, стены как из дворца Гарун аль-Рашида, а под потолком настоящая люстра, что вообще уже перебор, пальцы врастопырку.

Когда я подошел к ближайшему писсуару, над ним скромно белел листок бумаги с корявой надписью:

«Не льсти себе, ПОДОЙДИ ПОБЛИЖЕ!!!!»

Над соседним еще более пьяным почерком: «Ничего хорошего из тебя не выйдет…»

И над третьим: «Когда решишь тряхнуть стариной, смотри, чтобы он не отвалился!»

Совсем мелкими косыми буковками ниже: «Не болтай ерундой!»

Потом я помыл руки, посмотрел на себя в зеркало, пригладил волосы, вроде бы смотрюсь скромно, направился к выходу и там на двери обнаружил еще записку: «Улыбайтесь! Вас снимает скрытая камера».

Ладно, я вроде бы ничего криминального не натворил: улыбался, читая надписи, не льстил себе, не особенно-то и тряс стариной, дефекалил куда надо, а не мимо…

Сергей в соседней комнате приглаживал перед зеркалом волосы. Круглое лицо блестело, он успел умыться, но морда кислая, словно принял uninstall для желудка.

Поинтересовался, не поворачивая головы:

– Ну что, валим обратно?

Я сказал осторожно:

– А нельзя ли на этом и закончить? Для меня. Честно, я не люблю работать, но для меня компы – не работа.

Он хмыкнул:

– А шашлычки жрать и водочку пить – работа?.. Ты прав, для меня это тоже бывает работой. Гады, такое дело ухитряются испакостить! Лады, как скажешь. Конон велел, как только скажешь, отвести тебя в операторскую.

По дороге из туалета я спросил:

– А что стряслось? Неужели с его деньгами трудно найти толкового программиста?.. Все-таки я не совсем то, что он говорит. Он мог бы пригласить кого-то с рекомендациями.

Сергей, всегда скорый на ответ, помялся, развел руками.

– Не знаю, как тебе и сказать. Если бы приглашали токаря, то наш Конон способен заполучить самого лучшего. А вот с программистом… Что такое самый лучший? Который программирует лучше всех или которому доверяешь?

Я ощутил неприятный холодок.

– Мне что, тоже иметь дело с какими-то тайнами? Честно говоря, я предпочел бы от них подальше.

– Вот и держись, – посоветовал он. – Но подозревать тебя все равно будут. Теперь же все завязано на эти чертовы компы! А мы в них ни хрена не смыслим. Приходится доверяться вслепую… Здесь царствовал Валёк, хороший парень, сынок какого-то знакомого Конона. В самом деле, хороший парень! Уйма анекдотов, не дурак по бабам, пил как лошадь… даже как конь, на работе особенно не мудохался… Мы ж проверить не можем, делает он что-то с этими компами или нет!.. Сейчас он в очередном запое. Вот Конон и озверел, велел передать другу, что он его сынка увольняет, пусть не обижается… И вообще пусть лучше не появляется на глаза.

Он вывел меня в главный холл этого особняка, откуда можно в правое и левое крыло, а также наверх, вон две анрыльи лестницы, широкие, как на пирамидах ацтеков, ковровые дорожки ручной работы…

Там наверху вдоль стены картины в дорогих рамах, я мимо таких точно ходил в Resident Evil, в Alone in the Dark, да и в десятке других, фантазия строителей убогонькая, хотя True Colors в тридцать два бита, разрешение за тысячу шестьсот, зато монстры попадаются – дай боже, зашибись…

Нет, явная эклектика: лестницы и переходы анрыльи, но стены явно из третьей кваки… Мои пальцы стиснули невидимую мышку, а указательный палец приготовился нажать на правую кнопку, в то время как пальцы левой руки готовы стрейфить, избегая летящих прямо в меня гранат…

– Нам в подвал, – сказал Сергей буднично.

– Да-да, – согласился я. – Всегда все с подвала. Побродить в трубах канализации, отключить сигнализацию, побить гадов, подайкатанить, и потом уже наверх, к пульту уп­равления…

Сергей хохотнул.

– Круто! Но на этот раз пойдем сразу в центр.

– У тебя чит-коды? – догадался я. – Или в clip-режиме?

Мы шли по левому аппендиксу особняка, потом Сергей отворил малоприметную дверь, оглянулся.

– Вроде мы с тобой одной жопы ягодицы, а ты слова такие непонятные говоришь… Или у тебя что-то там наверху? Правильно, какая крыша не любит быстрой езды? Но теперь поздно пятиться: взялся за зад – не говори, что не рад. Верно?

– Верно, – согласился я убито.

Он сказал довольно:

– Молодец, яйцеголовый! Сразу видно, что ты умный… Умными, к слову о птичках, мы называем всех, кто с нами соглашается…

Лестница вела вниз почти такая же широкая, добротная, я по такой сто раз бегал в модах кваки. А дальше подземный холл, оттуда ведут еще две двери. Сергей на ходу вытащил из кармана ключи.

Говорят, в советское время, когда с казнокрадством боролись, ворье строило вроде бы обшарпанные домишки, а уже внутри обделывали самыми ценными породами дерева, к тоже же под землю загоняли еще два-три этажа, где был самый-самый писк…

Здесь от чужих глаз не прятались, хотя и напоказ богатство не выставляли. Чувствуется добротность, особняк чем-то похож на самого Конона. Такой же устойчивый, крепкий, здоровый.

Сергей дверь отпер с такой легкостью, словно та вообще была не заперта. Я шагнул… и еще с порога уловил, что в этой огромной комнате главное сокровище. Здесь не просто компы, а Компы! Я не видел, что там под кожухами, но уже чуял, что все брандовское, хай-эндячье.

Еще ни к чему не прикасаясь, я обвел взглядом комнату.

– Знаешь, Сергей… Скажу честно, нравится мне это богатство. Компьютерное, ессно. Но страшновато, понимаешь?

– Понимаю, – ответил он. – Я побывал в твоей шкуре, понимаю. Под лежачий камень мы всегда успеем!

Я покосился на него удивленно. Трудно представить, что этот накачанный здоровяк владеет каким-то еще языком, кроме сленга и бородатых анекдотов.

Он понял мой взгляд, кивнул.

– Я не всегда был таким вышибалой. Два года назад я еще был неплохим офицером в… одной особой части. Словом, решай сам. Сейчас еще отказаться не поздно.

– Наверное, все-таки откажусь. Голова дороже.

Он кивнул с сочувствием.

– Ты прав. Всякому хочется дожить до старости. Хоть бедным, но до старости. А крутая жизнь всегда как с гранатой за пазухой!

Взгляд Козаровского сверлил мне спину, как остро отточенным сверлом, а Сергей разве что не держал за локоть, как заключенного. Я шел смирно, слыхивал про шаг – влево, шаг – вправо – попытка к бегству, стреляют без замены штрафом.

Конон увидел нас, Сергей явно уловил какой-то знак, я ощутил крепкие пальцы на локте. Мы остановились, Конон подошел, развел руками.

– Пусть развлекаются. Зачем им наши заботы… Ну что скажешь?

Я пожал плечами.

– Даже не знаю, что сказать…

Он поморщился.

– Говори, как есть. Мне кажется, ты, если не разбираешься в людях… как в компах, то хотя бы что-то чувствуешь. И должен понять, что мне можно… даже надо говорить правду.

А то пальцы молотком, подумал я тоскливо, но изнутри рвалось то, что остановить бывает очень трудно. Я хотел смолчать, но изнутри продралось наружу и каркнуло громко и отчетливо:

– Компы великолепные. Высшего класса!.. Только редкостный дурак покупает такие компы. Нет, даже лох в помеси с придурком. Лох, так сказать, в законе.

Сергей охнул, затаил дыхание. Взгляд его из-за спины Конона сказал, что я сам лох и что от меня останутся только рожки до ножки. Или один скелетик с ногами по щиколотку в бетоне, после того как рыбы обглодают мясо.

Конон потребовал зло:

– Почему?

Я опять изо всех сил старался смолчать, ну что мне стоит, я же не только могу смолчать, но и соврать, не моргнув глазом, но почему же сейчас из меня так и прет эта дурь…

– Это же компы, – сказало из меня. – Компы, а не холодильники. Не стиральные машины!.. Поясняю для тех, кто в танке: холодильник покупается на десяток лет, а то и больше. Как и телевизор. А комп устаревает уже за полгода! Это только на полных придурков рассчитана реклама, что гарантия на три года. Да через три года на этом компе уже не пойдет ни одна современная программа! Он будет работать, как и работал, но это будет работающий бабушкин патефон…

По их лицам видел, что некоторые эту истину уже понимают, что-то слышали, но еще не успели сделать выводы.

– Потому, – закончил я, – нет смысла покупать дорогие компы, которые будут служить вам сто лет. Уже через пару месяцев начнете менять карты, чипы, акселераторы, а в этом случае ваша гарантия летит коту под хвост!.. Брандовский комп прослужит сто лет, а дешевенький тайваньский – пять, но вам этого с головой! Не понимаю, какой был смысл…

Конон морщился, а когда я сделал паузу, чтобы набрать воздуха для нового возмущенного вопля, прервал:

– Это я велел, чтобы все было по самому высшему классу. Понимаешь, Андрий, с финансами у меня в порядке. Я все равно не успею потратить и трети, даже если начну покупать участки земли в Нью-Йорке. Вместе с небоскребами. Потому мне привезли компы самые дорогие.

Я возразил:

– Да? А почему тогда доступа в Интернет нет вовсе? У меня и то есть!.. У вас что, триста баксов не нашлось?

Он насторожился:

– Интернет?.. Я слышал, что гады хакеры могут залезть в наши компьютеры, а то и в холодильники…

– Дикари, – сказал я с чувством. – Зато на мерсах. Эх, мне бы хоть простенькую выделенку!.. Тысячу баксов на установку, пара сот в месяц – аренда. Но зато весь Интернет моментально!

Лицо его было угрюмым. Сергей деликатно помалкивал. Наконец Конон кивнул.

– Я догадывался, – обронил он мрачно, – но трудно разговаривать с профессионалом. Он такого туману напустит… А самому разбираться, сам понимаешь, некогда. Вот почему тебя и пригласил. Короче, давай так. Бери все это в свои руки. Составь смету, как и что, сколько. Не жмись, я могу себе позволить расходы. Догадываюсь, что наш Валёк-программист просто не хотел вкалывать. Я ему положил хорошее жалованье, дал машину, а это – девки, пьянки, казино, вечно опухшая морда по утрам. Он неплохой программист, какую-то премию получил на международном конкурсе. Правда, по математике… Его в США сманивали… Может быть, он умел все это делать, что ты говоришь, но компы ему осточертели, он хотел развлекаться. Его из-за стола, что в саду, краном не вытащили бы! А ты сбежал при первой возможности… Ладно, пойдем, а то народ уже беспокоится.

ГЛАВА 8

Солнце медленно передвинулось на другую сторону неба. Гигантский дуб не выпускал из тени столы, только мангал оказался рядом с гранью, за которой земля казалась расплавленным золотым песком.

Боты быстро нанизывали на шампуры свежие ломтики мяса, перемежали кружками лука. Добровольцы из NPC с азартом помогали. Тут же на столе высилась окровавленная горка мяса. Рядом двое весело резали лук, хохотали, вытирали слезы.

Со стороны особняка молодая девушка прикатила тяжело груженную тележку. На трех полках плотно, как овцы в стаде, теснились бутылки с шампанским, коньяками, мелкие и средние кастрюльки, а на самой верхней тяжело покачивалась на ухабах огромная, как котел скифского царя Ариана, кастрюля.

Конон сказал с укоризной:

– Ну что ты, Нюрка, такие тяжести таскаешь! Могла бы за два захода…

Девушка рассмеялась:

– Ну что вы, Илья Юрьевич! Это для вас, городских, тяжести. Москвичи – все белоручки, а мы к работе привычные…

Ее белые ровные зубы, крупные, как у коня или американки, блестели, щеки полыхали натуральным румянцем. Она вся налита здоровьем: ширококостная и широколицая, с толстыми руками, широкая в бедрах, с двумя крупными, как дыни, слегка растопыренными грудями.

Сергей и боты быстро начали перегружать бутылки с шампанским из тележки на стол. С десяток бутылок оказа­лось в ведерках со льдом, да еще два этажа в тележке заполнены всякими блюдами в посудинах с толстыми металлическими стенками. Я тоже подумал невольно, что надо иметь здоровье, чтобы допереть эту тележку, ведь сюда асфальтовой дорожки нет, тащила через кусты…

Такие румяные да краснощекие остались разве что, по моему представлению, только в дальних деревнях, где все на молоке натуральном, без всяких примесей и добавок, сливках, сметане, морковке со своего огорода, что не знает химических удобрений, и на покусанных червяками яблоках, что как знак качества: мол, ядохимикатами не пропитано.

Я ел шашлыки, натужно общался, даже раскупоривал коньяк, хотя сам не пил. Шампанское открывать не пытался, у меня выплескивается даже минеральная вода, но покорно резал лук, помогал нанизывать на железные прутья скользкие ломти красного мяса. И хотя у Конона хватает персонала, я уже заметил, кроме Нюрки, еще и садовника, еще пару каких-то работающих персонажей, но у полуинтеллигентов почему-то считается ну просто счастьем самим долго и нудно возиться с кухней, особенно когда это вот так примитивно, по-пещерному: открытый огонь, дым и чад, подгорелое мясо…

Ко мне присматривались, я заметил. В первую очередь местные боты: Иван, Гриць. Даже Антон покинул будку дежурного и присоединился к веселью. У всех троих полувеселье: то есть пейте и гуляйте, ребята, но помните, что вы лишь допущенные на пир генералов солдатики. По тому, что Антон даже не посматривал в сторону ворот, я понял, что больше гостей не будет. Конон общался со всеми, но с некоторыми иногда удалялся в здание. Обычно это называется «показать ковры». Что показывают женщинам – понятно, но Конон чаще прохаживался туда с мужчинами. На такого человека я инстинктивно не мог бросить даже тень гомосекства, так что наедине либо сговариваются, какой небоскреб купить в Нью-Йорке, либо какую бы еще МММ придумать…

Со стороны особняка показалась та полная девушка, которую Конон назвал Нюркой. При ходьбе она так сильно покачивала бедрами, что у меня сразу возникла ассоциация с огромным блестящим чугунным шаром, которым с крана крушат стены домов. Нюрка настолько налита здоровой силой, что ее бедра бетонную стену хоть и не прошибут с первого соприкосновения… а может, и прошибут. Вот Антон, на что слон, а уже раскрыл рот, челюсть отвисла. Можно представить, что он вытворяет с Нюркой в своем виртуальном мире…

Нюрка подошла к Конону, что-то шепнула на ухо, тот встал, провозгласил:

– Дорогие друзья!.. Светлана Васильевна, которой шашлыки противопоказаны, настаивает, чтобы мы перебрались в дом!

Гости довольно охотно, со смешками, оставляли недопитое и недоеденное, на которое сразу же накинулись стаи мух, потянулись к особняку. По их лицам и долетавшим шуточкам я понял, что неведомая Светлана Васильевна, явно хозяйка, просто ленится слезть с дивана, где у нее под подушкой очередной розовый роман с «ослиными ушами» на каждой странице.

В главном холле особняка располагался большой королевский зал. По крайней мере, королевские залы я представляю именно такими. В огромном камине, где можно жечь вековые дубы, полыхает нелепо жаркий для июня огонь. На другой стороне холла – богато накрытый стол, окруженный стульями не дешевле, чем по тыще баксов за штуку.

Анжела тут же, опередив всех, метнулась к камину. От огня накалилась даже нарочито грубая металлическая решетка, воздух сухой и жаркий. Анжела присела перед каминной решеткой на корточки. По ее счастливому разрумянившемуся личику заплясали багровые отблески, глаза блестели, как у котенка, что впервые настиг большую толстую мышь.

Гости потянулись к столу, рассаживались, шумно двигая стульями. Конон остановился ближе к камину, Анжела повернула голову, личико сияло.

– Как у вас хорошо! – сказала она счастливо. – Как… как восхитительно!.. Настоящий старинный дворец. Я просто чувствую, как здесь проходят тени благородных графинь, принцев, старых магов, чародеев, доблестных рыцарей… И никакой вездесуйной техники, электроники, от которой уже не спрятаться. Только у вас, Илья Юрьевич, настоящий камин… Боже, какая красота, какая красота!.. Нет, вы только посмотрите, какая красота!.. Так и вижу себя наяву в средневековом замке возле такого же средневекового камина… Пламя ревет… да-да, как средневековый дракон, я собственноручно подбрасываю средневековые березовые поленья, а от них такой дух, такой дух! И даже такой восхитительный запах… Я подбираю подол своего длинного платья, за окном шумят деревья, призывно ржет мой конь, его седлают и ведут к крыльцу… Я поскачу по чистому лесу, где нет разбитых бутылок, упаковок от пепси, где солнце на полянах, земляника на кустах…

Я покосился на Конона, с недоумением посмотрел на ее разрумянившееся лицо. Глаза счастливо блестят, голос аж дрожит, это она скачет… Неужели не понимает, что в прошлом была той служанкой, что носит поленья для камина? Почему каждая дура воображает, что в прошлом была бы владелицей замка?.. Фамилия ее Мельникова, как сказал Гриць, что указывает на не совсем уж дворянское происхождение, правда – по мужу, а девичья и вовсе Кузнецова. Хорошая фамилия, достойная, но кузнецы не были графьями. Так нет же, обязательно – свой замок, слуги, породистые кони…

Дура, это сейчас выегивается, а прожила бы недельку без ванны, холодильника, телевизора, газет, даже без электричества, посмотрим, что бы запела! Да еще рои мух, которых не истребить, полчища вшей, блох, клопов, массы бегающих прямо по столу тараканов, что лезут в миску с едой, пока ешь…

Наверх ведут две лестницы: широкие, добротные, с резными перилами. На стене второго этажа ряд картин в дорогих рамах, уходят направо и налево в коридоры. С правого крыла вышла миловидная, очень полная женщина, я сразу вспомнил Анну Каренину, что «легко носила свое полное тело» © Л.Н.Толстой, посмотрела через перила на нас, спросила музыкальным голосом:

– Илюша, ты не видел мою книгу, что я читала?.. Не помню, где я ее оставила…

– Что за книга? – спросил Конон.

– «Нежные объятия» Сюзанны Сюзилав… Такая в розовой обложке, там двое обнимаются…

– В клинче, – определил Конон. – Все понял. Ты ее оставила в той комнате, где аквариумы.

Она подумала, спросила нерешительно:

– А это где?

Конон собирался было объяснять, а то и самому идти, так бывает проще, но пришел на помощь Сергей:

– Светлана Васильевна, это там, где над пианиной картина: «Иван Грозный делает контрольный выстрел».

Женщина просияла:

– А, помню-помню! Спасибо, Сережа.

И удалилась красиво и грациозно, я снова как воочию увидел Анну Каренину, корсеты, пышные платья на китовом усе, парики. Все смотрели ей вслед, потом Конон опомнился, потер с досадой лоб:

– О чем это мы говорили?

– Привлекательные женщины отвлекают, – сказал Сергей сочувствующе. – У меня тоже склероз, но это ж так здорово: ничо не болит, и каждый день новости!

В сильно располневшей женщине привлекательного осталось маловато, даже одета неряшливо, именно такие и читают дамские романы, но Сергей говорил с преувеличенным почтением, я догадался, что это и есть жена Конона.

Сергей кивнул на бота, которого, если память не изменяет с кем попало, называли Иваном.

– Здесь все вообще-то хороший народ, только вот с ним будь поосторожнее. Все-таки киллер…

Я дернулся, посмотрел в широкую спину Ивана с испугом.

– Правда?

– Это не беда, – успокоил Сергей. – Работа как работа. Бывает и хуже. Например, инженером на заводе. Просто он все понимает буквально, разумеешь? Вот на той неделе жена попросила его убрать в комнате гостей…

Он махнул рукой, в глазах скорбь, ушел, а я остался с открытым ртом. Черт, у нас свой юмор, у них – свой… Не сразу и врубишься.

В зал по одному и парами подтягивались из сада последние NPCы. Я поймал пару внимательных взглядов, уже поняли, что я принят. Отныне я один из команды Конона. Один из ботов.

Высокий красивый мужчина с седеющими волосами до плеч громко восхищался шашлыками, обещал написать к следующему разу экспромт в стихах. Женщины восторженно говорили о пикнике на свежем воздухе: как это романтично, как зазывно, как волнительно и волшебно и как они все благодарны за изумительный, просто изумительный прием в таком саду…

Конон улыбался, разводил руками, кланялся, снова разводил руками, кланялся и приговаривал растроганно:

– Да-да, вы правы! Бесконечно правы. Как я тоже люблю эти шашлычки… И все потому, что на воздухе, на природе. Это, знаете ли, способствует, способствует!.. Это вполне, вполне.

Потом важные и просто симпатичные NPCы отбыли, Конон ушел провожать до ворот, а когда вернулся, я тестировал комп в комнате охранника. Похоже, насчет крутого программера малость наврали: ни один хоть что-то знающий не станет пихать мощнейший джи-форс в первый пень, хоть и с частотой в двести. Это все равно что поставить колеса от МАЗа на запорожец. Проходимость повысится, но разгонится ли на них запор?

Конон зашел, постоял за моей спиной. Я оглянулся, он спросил подозрительно:

– Чего лыбишься?

– Да не лыблюсь я, Илья Юрьевич, – ответил я.

– Лыбишься, лыбишься, – сказал Конон сердито. – Или я ничего в людях не понимаю. Не идиот же ты! Как эти вот идиоты. Сиречь нормальные люди с общечеловеческими ценностями. Пустые мешки, в которые что ни положи…

Я запротестовал:

– Да что вы, что вы! Все хорошо, чесс слово!

Конон посмотрел подозрительно.

– Ты в самом деле так думаешь? Врешь же, по глазам вижу. Какой дурак в здравом уме предпочтет шашлык на костре хорошо прожаренному мясу в электрогриле? Или микроволновке? Но принято вот обгаживать все, что связано с прогрессом, и восхвалять эту… эту дикость!.. Помню, я еще в детстве не понимал, когда дед мой, а потом и отец ходили на охоту. Измучаются, целый день по лесу да по болотам, а потом приносят убитую утку или зайца, хвастаются… Добро бы бахвалились удачным выстрелом или еще чем, но ведь требуют, чтобы ели и хвалили… А что там хвалить? Я привык себе доверять, ну не дурак же, понятно, что курица всегда вкуснее этой убитой утки. И кролик всегда вкуснее зайца. Утка – одни жилы, ей же летать надо, как и заяц: тощий да борзой, ему надо уметь убегать от волка и лисы… Я уж не говорю, что когда мать покупает на базаре курицу или утку, то всю пощупает, чтоб молодая да сочная, чтоб никаких жил… да и сами продавцы худых да жилистых не привезут, кто ж купит, но дома мать готовит эту добытую на охоте тощую и жилистую, как марафонец, утку, мы ее все едим, давимся, прожевать невозможно, я вообще тайком в рукав, а потом собаке, но… хвалим: какая вкусная да какая сочная, что значит на природе жила, вольным духом напиталась…

Я чувствовал, как рот расползается до ушей, Конон очень хорошо изобразил в лицах. В самом деле, достали мужика. Как-то даже забывается, что он не то мафиози, не то теневой делец.

– Это так, – сказал я, потому что не ответить было бы невежливо. – Традиция.

– Что за дурная традиция? Идиоту ж понятно, что домашняя птица всегда сочнее. Она не бегает, не летает, а кормят ее, в самом деле, на убой, а не готовят к перелету через Тихий океан. Также понятно, что на костре не приготовить так хорошо, как в микроволновке. Иначе бы какого черта их изобретали? Так и жарили бы на угольях. Нет, все понимаем, что в микроволновочке или в духовочке лучше, но… что с нами происходит? Почему врем друг другу?

Я ответил, копаясь во внутренностях компа:

– Все врут.

Он сказал с тоской:

– Да, это оправдание… Все врут! Никуда не денешься, надо и нам. Под это вранье подстегиваются и правила приличия, и не повреди ближнему, и ложь во спасение, и комильфо, и черт знает что еще. Я принимаю эту ложь, сознаю ее неизбежность… но уж слишком много этой брехни!.. Даже не то что много, черт с нею… а что она никчемушная, эта брехня!.. Эх, ладно, оставь это на потом. Пойдем к столу.

– Опять?

Он сказал успокаивающе:

– На этот раз только свои.

Со стола убрали, Нюрке рьяно помогали Сергей, Иван и Гриць. Когда Конон взял меня за плечи, развернул и толкнул в спину, на столе высилась только широченная ваза с отборнейшим виноградом, а на соседнем широком блюде – горкой груши, желтые, сочные, просвечиваются так, что в середке видны темные комочки зернышек.

Сергей принес запотевшие бутылки с боржоми, пепси и апельсиновым соком. Пахнуло прохладой, стекло тут же стало покрываться крупными бусинками влаги.

Конон отщипывал по ягодке, на пальцах ни единого кольца, этот пальцы не будет держать веером. Чувствуется, что у него в самом деле власть, деньги, связи, но показуха таким людям ни к чему.

– Твоя главная обязанность, – сказал он властно, – обеспечить функционирование всей нашей электроники. Начиная от простого утюга… гм, ладно, утюги отставить, но все, начиная от телевизоров и видаков до компов. Это не значит, что тебе все это надо самому. Можешь давать поручения, тут главное то, что ты знаешь, как это делается. И знаешь, сколько стоит. И сроки тоже знаешь.

– Ящики в порядке, – ответил я. – Даже видаки. Но с компами – одна дурь. То танковая башня на запорожце, то мощный мотор на детских саночках. Хуже всего – с программами. Я понимаю, на них нужно время: приходится лазить по Интернету, выискивать, отслеживать, перекачивать, а связь то и дело рвется, нельзя отойти… Проще купить диск на Горбушке, там любые проги, обычному юзеру хватит, но профи видит, что это все типовухи, да и устарело, за это время уже появились новые, помощнее, понавороченнее, с новыми возможностями, удобным интерфейсом…

Он слушал вроде бы внимательно, потом я заметил, что он не столько слушает слова, сколько вслушивается в мой голос, отслеживает мою интонацию, жестикуляцию.

Сергей посмотрел на часы.

– Шеф, – сказал он намекающе, – рабочий день кончился. Даже наш, безразмерный… Надо отпускать парня, а то у него крыша уже галопом… Заговаривается. Меня ботом обозвал!

По его тону я понял, что у них еще какие-то дела, в которые меня посвящать еще рано. Конон посерьезнел, на лбу проступили глубокие складки.

– Да-да, – сказал он. – Ты прав. Вот что, Андрий! На сегодня все, а завтра я тебя жду. На воротах назовешься, там люди меняются, но ты уже в списке. До завтра!

ГЛАВА 9

Звезды рассыпались по темнеющему небу, как мельчайшие осколки гигантского айсберга. В черном, как предательство, космосе сияла вмерзшая половинка луны. Я выбежал напрямую к автобусной остановке, успел увидеть в ночи пурпурные огни уходящего экспресса.

Помятая жестяная табличка злорадно сообщила, что автобус только что ушел, следующий будет только через сорок минут. Я прождал эти сорок, потом еще четверть часа. Автобус приволокся, шофер чуть было не проехал мимо, но я с отчаяния едва не выскочил прямо под колеса.

Потом час тащились до метро, а оттуда я с пересадкой, а потом на ночном автобусе добрался уже до дому до хаты. Отец посмотрел на мой измученный лик, покачал головой.

– Я тебе постелил, – сообщил он заботливо. – Есть хочешь?

– На ночь вредно, – ответил я. – А что есть?

– Приготовил бутерброды…

– Давай.

– С молоком?

– Да все, что есть.

Пока он готовил, я сидел на уголке, вместо головы на плечах – улей с разъяренными пчелами. Все сдуру бьются тупыми головами в черепные кости, шум, треск, шелест мириадов крыльев, а от растрепанных мыслей летят клочья, перья, хитин и даже чешуя.

Для отца, к примеру, немыслима другая работа, кроме как на государство. Для моих сверстников работа в частной фирме предпочтительнее, но даже они посмотрят на меня как на придурка… если не с опаской, если я скажу, на кого работаю.

Правда, на кого – сам не знаю. Более того, этот Конон мне даже смутно нравится.

Похоже, я заснул с бутербродом с руке…

…потому что проснулся одетый, на неразобранном диване. На голове полотенце, спасибо, отец. Если не может уберечь мои глаза от монитора, то хотя бы спасает от солнечного света. Я только «за», у меня глаза чересчур чувствительные, не могу спать при свете, даже с задвинутыми шторами и опущенными жалюзи.

У подъезда, ессно, никакой машины, я не та персона, а дорогу мне уже показали. Сперва автобус, метро, пересадка, другая линия, снова автобус, скоростной экспресс, что связывает удаленные спальные районы, но этот пронес меня мимо всех окабеленных спален, недолго пилил по Окружной, затем вышел на прямую и еще с полчаса гнал по прямой на север.

На остановке я вышел один. Шофер посмотрел подозрительно, а я в самом деле ощутил себя подозрительным элементом, когда углубился в лес, будто белорусский партизан. Подошвы моих адидасок шлепают по хорошо уложенному почти городскому асфальту, но все равно по обе стороны тянутся робингудовские деревья. Толстые стволы поднимаются на немыслимую высоту, горожане не привыкли задирать головы, для нас любая высота нечто чужемарсианское, у горожанина глаза как у бекаса: смотрят только вперед, взад и по сторонам в единой плоскости.

Через асфальтовое плато быстрые лазиусы с торжеством волокли огромного расплющенного жука. Это шоссе для муравьев что русская рулетка: велика опасность попасть под колеса, но зато есть шанс наткнуться на жука с сокрушенным панцирем или на раздавленную гусеницу, которым в обычных условиях не заломить лапы за спину.

Рубашка на спине взмокла. С утра не жарко, но я страдаю географическим идиотизмом, есть такая болезнь: не могу запомнить, где юг, где север, а найти дорогу для меня задача потруднее, чем разобраться в написанной умником программе на ассемблере. И хотя вчера на обратном пути я осматривал каждый поворот, запоминал, чуть ли не записывал, но сейчас страх делает ватными колени: вроде бы вчера здесь не шел… Этих деревьев не было… И вообще я сошел не на той остановке!

И только когда за очередным поворотом открылся простор, огороженный забором из кованых прутьев, а в глубине блеснул этот средневековый замок герцога, гора с грохотом рухнула с плеч.

На воротах новый парень, тоже в пятнистой одежде, поджарый и накачанный. Обычно в такой вот форме видим охранников плюгавеньких и тощих, соплей перешибешь, а здесь ребята что надо, то есть либо Конон в состоянии набирать к себе по конкурсу, либо эти крутые парни не только груши околачивают по охране.

– Андрий? – спросил он. – Знаю, предупреждали. Проходи, вот калитка.

Он даже не посмотрел в список, зато внимательным взглядом обшарил меня с головы до ног, охлопал на предмет спрятанного пистолета. Я вообще-то по летней жаре в шортах и маечке, зубочистку спрятать негде, и когда прошел калитку, охранник уже забыл о моем существовании.

На крыльце особняка стоял, широко расставив ноги и заложив руки за спину, Козаровский. Он смотрел на меня немигающим взором. И хотя я вроде бы иду сам по себе, но ощутил себя так, будто как загипнотизированная лягушка приближаюсь к змее с уже распахнутой пастью.

На ступеньке ниже сидел Сергей. В руках у бота зажата, как граната, коробочка сотового. Он что-то говорил, тряс, снова говорил, лицо было красным от злости. На миг оторвавшись от мобильника, поднял голову, спросил еще сердито:

– Ну как? Голова не болит?

Я ответил растерянно:

– Да вроде нет.

– А как дома? Если утром жена с тобой не разговаривает – значит, пьянка удалась!

– У меня пока нет жены, – сообщил я. – Да и не пил… почти.

– Хорошо, – одобрил он. – В меру выпитая водка хороша в любых количествах. Как и коньяк. Непьющий человек на Руси вызывает естественное подозрение… Наш шеф говорит, якщо людына не п’е, вона або хвора, або падлюка.

Из мобильника доносился писк. Сергей со злостью вдавил кнопку сброса, сунул в нагрудный карман. Я сказал осторожно:

– Так он вроде бы тоже не пил. По крайней мере, не особенно.

Сергей поднялся на ноги.

– Ну, – произнес он значительно, – гусь свинье – не товарищ майор! Ему можно. А вот мы все должны по правилам, усекаешь? Конечно, в действительности все не так просто, как на самом деле! Но, думаю, для тебя вчерашний день пропал не зря. Ты верно решил: мауглей бояться – в лес не ходить. Ну что, шеф, ведем его к Конону?

Я удивленно дернулся, Сергей шефом назвал этого Козаровского. Все страннее и страннее, как говорил мартовский заяц.

– Я сам, – отрезал Козаровский сухо. – А ты побудь здесь.

Он сказал, словно лязгнул стальным капканом. На меня пахнуло холодком, будто Козаровский накануне проглотил тонну «зимней свежести». Сергей вытянулся, едва не прищелкнул каблуками.

Я послушно двинулся за Козаровским. Чувствуется, что ему привычнее идти сзади, как за арестованным, а то и подгонять ударами приклада или рукоятью пистолета, но тогда не так будет видна его роль вожака, и он пошел через холл, ни разу не оглянулся, резво начал подниматься по лестнице.

Когда архангел Гавриил разбирал генетический код Адама, как я часто разбираю написанные Аверьяном программные коды, то явно же натыкался на комментарий /* A eti geny nado by ubrat nahren. God Iegova-Jahve */. Hо Гавриил схалтурил, не убрал, и вот теперь на свете, кроме нормальных людей, есть и Козаровский… Да не просто есть, а еще и начальник!

В холле на этот раз полутьма, камин не горит, прохладно. Тускло поблескивают перила, я на ходу касался кончиками пальцев дерева, все добротно, надежно. В кино то и дело видишь, как в падении герой или злодей, круша перила, падает сверху в холл, но здесь такое не пройдет, эти перила удержат и разбежавшегося слона или даже пьяного Паваротти.

Козаровский провел по второму этажу, здесь тоже по немалому холлу справа и слева, на ходу бросил в мобильник:

– Илья Юрьевич, это я, Козаровский. Веду яйцеголового. Придержать пока… или к вам сразу? К вам?.. Ясно.

Кивнул мне коротко, мобильник сунул так, что я как воочию увидел мелькнувший в его ладони пистолет. В конце просторного коридора, который я упорно называл про себя холлом, обитая кожей массивная дверь. Козаровский потянул за ручку, мне почудился аромат легких духов.

Когда переступили порог, запах духов стал сильнее. Следом за Козаровским я вошел в просторную светлую комнату. В воздухе, в самом деле, витал запах легких духов, пахло цветами. Много живой зелени, цветы на тумбочках, свешиваются с подставок на стене, захватили весь подоконник, и даже на единственном столе, где нашлось место компу, факсу и принтеру, три крохотных горшочка с цветами.

– Здесь Вероника, – бросил Козаровский. – Секретарь.

Я осмелился спросить:

– А где она?.. Там, где и бывший программист?

Этот вопрос явно очень не понравится Козаровскому. Он нахмурился, ответил очень резко:

– Сдает экзамены. Скоро вернется!

В три быстрых шага пересек эту приемную, остановился перед добротной дверью, где и ручка – произведение искусства, и кожа явно стоит недешево, постучал рядом в деревянный косяк.

– Илья Юрьевич, – сказал он громко, – программист.

Отступил от двери, я нерешительно тронул дверную ручку. Козаровский не двигался, я приоткрыл дверь, еще не зная, открываю для него или идти первым. Козаровский все еще не шевелился, я осторожно ступил через порог. Козаровский вошел следом, и я наконец сообразил, что я не сам пришел, а был доставлен.

Кабинет Конона не кабинет, а апартаменты. Я не знаю, что такое апартаменты, но при этом слове всегда представлял нечто подобное, где, если убрать эти дурацкие диваны и журнальные столики с журналами… порнуха, наверное, – можно играть в мини-футбол. Темная мебель под стенами, в воздухе слабый запах крепкого кофе. Широкие окна, под дальней стеной огромный длинный стол, столешницы не видать под грудой бумаг, книг, брошюр. На столе монитор и комп, ну без компа сейчас не фотографируется ни один руководитель, даже самый мелкий. Обычно стоят выключенные, «чтобы не облучаться», но перед приходом корреспондента могут и включить, где сразу же начинает крутиться шарик скринсейвера. Из простых, встроенных в операционку.

Конон сидел с мобильником возле уха, пальцы перебирали бумаги. При моем появлении подниматься из-за стола не стал, я ж не посетитель, а нанятое, кивнул, сказал приветливо:

– Ты пока осмотрись здесь. Я закончу.

Я пошел через это огромное цивилизованное пространство, глаза не отрываются от компа, остальное меня не интересует, даже если на стенах развесить все золотые мечи и секиры Тутанхаима. На столе, который в этом Т главный, нагло высится огромный монитор. Самый-самый из существующих, двадцать один дюйм по диагонали. Еще одна глупость, для Конона больше подошел бы LCD-шник, намного красивее, изячнее. Правда, старомодные крупнее и дешевле, но дешевизна для Конона не играет роли, а размеры… не думаю, что два дюйма имеют для него значение… По крайней мере, в размере монитора.

Рядом с монитором, почти теряясь перед его величием, – изящный ящик. Дизайнер поработал над формой, поработал. Даже цвет под травленый металл, в то время как все компы как будто вышли из больничных палат, настолько подходят по цвету, форме и дизайну как всем этим аппаратам искусственного дыхания, так и застиранным халатам санитарок.

Мои пальцы сами по себе тронули боковую панель, она тут же снялась, теперь они все на простейших защелках, а внутри… Круто! Действительно, сбалансировано, подогнано.

Конон выругался, встал и в раздражении принялся ходить по кабинету. Мобильник по-прежнему возле уха, Конон говорит негромко, но с нажимом. На столе два телефона, но такие люди не желают быть привязанными к телефонному шнуру. И, понятно, не считаются, что нащелкает лишняя сотня долларов.

Козаровский выждал, пока я смиренненько прошел на указанное место, только после этого сам сел так, что между нами оставалось свободное сиденье. Хозяин всегда пропускает гостя вперед и садится после него, но здесь мне почудилось настойчивое подчеркивание, что он может не выполнять указания Конона… а если и выполняет, то лишь по своей воле.

Меня огромные кабинеты подавляют, я из тех, кто в Средневековье делал кровати с пологом, чтобы потолок пониже и занавеси со всех сторон, ненавижу такие открытые пространства, а здесь как в зале, хоть атрибуты кабинета налицо, налицо.

Конон выглядел озабоченным, недовольно взрыкивал, сопел, слушал с неудовольствием, наконец сказал сухо:

– По-моему, вы что-то не поняли… Я сказал: надо! Все, разговор окончен.

Он небрежно бросил мобильник на стол. Я сжался, после таких бросков платы разбалтываются за неделю. Хотя Конон, возможно, покупает сотовые телефоны ящиками, как картошку.

– Привет, Андрий, – сказал он все еще хмуро. – Погляди, погляди на мое оборудование. Оцени с точки зрения профессионала.

– Да вот, – ответил я осторожно, – любуюсь.

Конон спросил удивленно:

– Может быть, тебе включить хоть?

– Ага, – сказал я, – включите.

Он ткнул пальцем в Power, дикарь, теперь все запускаются от any key с клавиатуры, комп довольно быстро пересчитал драйверы… еще бы, если пересчитывать почти нечего, проверил на вирусы и выдал на экран табличку с просьбой ввести пароль. Я ожидал, что Конон, как русский шпион, так и напишет добросовестно: «пароль», опустил глаза, чтобы не смотреть в его сторону даже краем глаза. Большинство относятся к процедуре набирания пароля очень серьезно, не понимают, что обойти его до смешного просто.

Экран засветился, музыка грянула из двух встроенных динамиков. Понятно, Конону наплевать на музыку, на прекрасное звучание, оттого и встроенные… А что же он вообще хочет от компа?

Когда высветился desktop, я поискал тестовые программы, не нашел, что и понятно, зачем они простому юзеру, а компу по фигу количество акций и вес в обществе, влез в виндусячьи. Все верно, комп купили элитный и в элитном магазине от элитной фирмы. А это значит, в стандартном исполнении. Но комп – не телевизор, а детский конструктор, он весь из множества частей, юзер то и дело одни части вынимает, а другие вставляет. Здесь же все всобачено на века. Красиво, внушительно, добротно, надежно.

– Ну как? – спросил Конон.

– Красиво, – сказал я искренне. – Именно такой комп и должен быть у крупного руководителя.

Он посмотрел с подозрением.

– Какой?

– Внушительный, – ответил я. – Блестящий. С брандовской наклейкой. Неважно, что внутри, но смотрится – класс!

Он кивнул.

– Ну-ну, а что внутри?

– Стандарт, – ответил я. – Зато самого высшего класса. Все сбалансировано, подогнано. И программы старые, проверенные. С этим компом сто лет ничего не случится.

Я уловил злой взгляд Козаровского. Шеф службы безопасности смотрит с явной неприязнью. Такие не терпят ни малейшего противоречия, дурное наследие армии. Конон тоже смотрел, набычившись, недовольно. Этот еще хуже: и армия, и партруководство, и сегодняшняя власть тугого кошелька.

– Это ж хорошо? Ты хвалишь, но мне чуется что-то другое. Нехорошее. У тебя самого какой компьютер?

– Попроще, намного проще. Но, конечно же, намного мощнее.

Он спросил с недоверием:

– Мощнее?

– Ну да, – ответил я. – Хоть для моей работы не нужна особая мощь, но все-таки…

Он буркнул:

– По Москве можно и на запорожце, все равно больше семидесяти нельзя, ГАИ остановит, но зачем-то покупают мощные мерсы… А что в твоем компе круче?

Я ответил с удовольствием:

– Хотя бы джифорс – это новейшая крутейшая видеокарта. Еще у меня директ Икс-7, а здесь все еще 6-й… Да и много других примочек. Конечно, это головная боль: к новейшим картам нет драйверов, надо отслеживать и вовремя скачивать из Интернета, в то время как вы купили готовый комп со всем готовым софтом… Софт – это программы. Все отлажено, все проверено, ни во что не надо влезать, подправлять, апгрейдить. Включай и пользуйся.

Он мрачнел все больше, наконец заявил:

– Знаешь, я когда-то жил в однокомнатной квартире впятером. Потом в трехкомнатной хрущобе и был счастлив. Но сейчас у меня это чудовище… в иных комнатах я вообще не был. Но зачем-то ж я его построил? И даже апгрейдю, как ты говоришь?

– Понял, – ответил я. – Если хотите, берусь сделать из этой машины гоночного монстра. И еще… Я там заметил одну директорию… Там квака… то есть Quake, стрелялочка. Эта случайно попала или как-то ваш программер вписал?

Он поморщился, понял, почему я смотрю в его лицо с таким напряженным вниманием, сказал с неохотой:

– Да, как-то продемонстрировал мне возможности компа. Мол, и работать, и играть можно.

Я кивал, делал вид, что верю, хотя если не лох, то сразу видно: сэйвов многовато, да и в кваке такая особенность, что сэйвы не сам называешь, а дата ставится автоматом. А по датам судя, кто-то режется в кваку четыре месяца кряду…

– Как раз для игр и требуется комп помощнее, – сказал я. – Для работы большинству юзеров хватило бы и трешки, первый пень – супер. А играм нужны акселераторы, большие харды… Компом только вы интересуетесь? Ваша супруга… нет?

Он отмахнулся:

– Она на компьютер смотрит, как священник на дьявола. Женские романы – вот ее жизнь.

– А вы знаете, – сказал я, – только что вышла первая игра… как раз для любительниц женских романов.

Он уставился с недоверием:

– Ты… серьезно?

– Абсолютно, – сказал я. – Есть фирмы, что не хотят упускать домохозяек… Вернее, хотят привлечь их.

Он сказал все еще с недоверием:

– Если ты сумеешь усадить ее за комп, то я… тут же удваиваю тебе жалованье!

Я вроде бы не боец, фигурой не вышел, да и зрение у меня минус семь, без очков все расплывается… и хотя мелочи меня не интересуют, но из-за зрения меня освободили от уроков физкультуры, ибо от нагрузки может отслоиться сетчатка глаза. С близорукими это сплошь да рядом. Словом, где другие не могут подтянуться на перекладине, я не могу даже провисеть пару секунд, зад как у бегемота, но вот сейчас ощутил себя на коне и с копьем наперевес, а в воздухе все еще звучит хриплый рев боевого рога… Вызов!

Я опустил забрало, повел могучими плечами, проверяя, как сидят на мне доспехи, весят два пуда, а как легкая майка, взял турнирное копье покрепче и сказал:

– Сумею!

Конон смотрел подозрительно, я постарался ответить таким же уверенным взглядом. На самом деле этот мужик нравится, хотя все время настраиваю себя против него: и мафиози, и бывший военный, и партийный работник, да еще и коммунист – все это тяжкие обвинения для демократа, а я все-таки демократ, хотя и очень пассивный демократ. Демократ в душе, очень глубоко в душе, на площадь никогда не выйду. Не из трусости, а так, вообще. Не пойду, и все.

– Что ж, берись, – сказал он. – Берись…

Но даже на хорошем рыцарском коне и в надежных доспехах профессионала я чувствовал, что бросаюсь в воду вместе с конем, не умея плавать. К тому же не просто в летнюю прогретую солнцем воду, а в прорубь, где по краям мерзлые наледи.

– Берусь, – повторил я. – Здесь слишком много дерьма, извините… а я как раз такой вот компьютерный разгребатель.

– Что тебе для этого нужно?

– Позвольте, – сказал я, – комп для Светланы Васильевны я куплю сам.

От двери громко кашлянуло, словно раздался выстрел из гранатомета с глушителем. Козаровский поднялся, подошел, оглядел меня с головы до ног. Я молчал, он наконец сказал неприятным голосом:

– А почему нельзя взять один из этих? Дело не в экономии денег, просто здесь, как я знаю, самые дорогие и современные. Валёк покупал самое, как он говорил, крутое. Даже крутейшее.

Я указал на яркие коробки с лицензионными программами.

– Что самое дорогое, вижу… Мне по фигу, сколько у вас денег. Вы на скачках за раз проигрываете больше, чем я зарабатываю за всю жизнь, но когда нелепо уж чересчур, то как не сказать? В банке или в офисе надо держать такие коробки на видном месте, чтоб иностранные партнеры видели, что пиратским софтом не пользуетесь, но здесь зачем?.. Дома вас не проверяют. Мы и так вкладываем в экономику Юсы столько миллиардов долларов ежемесячно, что… К тому же эти программы делали сбежавшие из России программеры.

Козаровский сказал подозрительно:

– Ты хочешь сказать, что Илья Юрьевич должен пользоваться ворованными программами? Да еще воровать по мелочи, как какая-нибудь шестерка?

Я ощутил, как под копытами моего коня затрещал молодой лед. Во все стороны побежали черные ветвистые трещины, кое-где начала выступать темная вода.

– Я хочу сказать, что есть вариант все это покупать дешевле. В сотни раз! Но вы… как хотите. Я только предложил.

Козаровский хотел сказать что-то резкое, Конон сказал примирительно:

– Мы выходим из тени, но и в теневом бизнесе есть кое-что привлекательное, не так ли?

Козаровский нахмурился, потом спохватился, пожал плечами. Но взгляд, которым меня наградил, был прицельным и запоминающим.

ГЛАВА 10

Я дозвонился в фирму, где работают мои знакомые ребята. Вообще-то, хотя я не очень контактный персонаж, но у меня много NPCов в таких фирмах. Для работы их надо много, чтобы вовремя достать нужную плату, обменять, перепродать. Да и вообще, это ж свои…

Только наивные думают, что если западное, то в избытке. Вот в Джапии сейчас остановили прием заказов на приставки Playstation-2, заводы-де не справляются с нагрузкой, хоть и пашут в три смены, все распродано на полгода вперед, народ в очередях, а в Юсе записываются на Хbox по блату… Своим не хватает многих чипов, плат, акселераторов. Какой идиот в таких условиях станет поставлять дефицитные платы гребаной России, здесь вся надежда на челноков и контрабандистов.

Конон отправил со мной Сергея. Вернее, меня при Сергее. На мощном мерсе за четверть часа до Окружной, затем с черепашьей скоростью по городу, и вот она, фирма. Комп уже на столе, собранный, отлаженный, только что не перевязанный красной лентой. Сергей с некоторым недоверием расплатился, NPCы помогли даже погрузить, довольные как слоны, три сотни лишних наварили, а мы снова как будто на 286-м по городу, затем как на третьем пне с джифорсом по Кольцу, красота, немерено гигапикселей в секунду, динамичное освещение, лишь на выезде с Кольца на дорогу к особняку снова вышли в обычную скорость третьего пня на восемьсот с тээнтэ или с простеньким вуду.

Конон удивился:

– Уже?.. Быстро очень.

– Быстро только раки зимуют, – ответил я с досадой. – Последний джифорс поставили! А то бы пришлось искать в другом месте. Но теперь все в порядке.

– Сколько заплатили?

Сергей сказал, Конон вскинул брови:

– А эта штука будет работать?

Сергей повел башней в мою сторону. В глазницах вспыхнули красные огоньки лазерных прицелов. Я развел руками.

– А что не так? Этот зверь помощнее вашего.

– Да ну? А почему такой дешевый?

– Компы все время дешевеют, – ответил я, хотя, понятно, покупать в фирме почти на треть дешевле, чем в арендуемом магазине, где надо выплачивать зарплату, платить налоги, а Сергей заплатил черным налом. – Да и железо здесь простое, тайваньское да корейское.

Анна Каренина, она же Светлана Васильевна, встретила нас в коридоре. Я в очередной раз убедился, что Толстой с нее писал свою героиню, она в самом деле «с легкостью носит свое пышное тело», но на огромные ящики в наших руках посмотрела с немым отвращением.

Я все понял, едва переступил порог. Так вот он каков, переходный век между современным и компьюторно-интернетным! В эпоху Толстого, как известно, был нелепый мир с париками, пышными платьями, прическами, альковами и прочими амурами. Даже запах здесь толстовский, хоть и приятный, без привычной резкости современных дезодорантов. Мебель под Тургенева, приятный розовый свет, розовые шторы и розовые занавески. Огромный красивый стол ручной работы: резные ножки с фигурками амуров, даже не представляю, как с них вытирать пыль, во всем добротность, надежность, которую женщины ценят больше, чем мужчины.

Мы опустили коробки на пол. Я быстро распаковал ту, в которой экран, он смотрится лучше. Светлана Васильевна взглянула с отвращением и поморщила свое полное красивое лицо.

– Как он безобразен!

LCD-шный экран на двадцать один дюйм и с разрешением в тысяча двести восемьдесят на тысячу двадцать четыре есть на сегодня высшее, что в состоянии создать высокая технология. Плюс поворотник и прочие навороты: за розничную цену в пять тысяч баксов дизайнеры потрудились вовсю. Этот экран хоть щас на выставку высокого прикладного искусства, но Светлана Васильевна все морщила нос, вздыхала, потом села на диван и смотрела на нас, варваров будущего, с беспомощной покорностью расстреливаемых или растлеваемых красными комиссарами девиц из Благородного Пансиона.

Да, подумал я с растущим чувством безнадежности, это как в покои Людовика Третьего с компом. Или Четырнадцатого, один хрен. Тут звон бокалов и шпаги звон, бриллиантовые подвески, кто с кем спит, начинать ли войну за испанское наследство, а я с таким непонятным чудовищем… Даже любимый нами д’Артаньян не одобрил бы это в спальне королевы или своей любимой мадам Бонасье… Еще и шпагой бы лихо засадил в экран по самые… по самый эфес. Или привел бы коня, чтобы тот подкованным копытом.

Я невольно прикрыл экран ладонью. Лучше уж по пальцам, чем по такому сокровищу.

– Это самый лучший в мире дизайн, – сказал я. – Сам великий Гавгамел разрабатывал!

Она спросила озадаченно:

– Сам Гавгамел? А кто это?

Черт, подумал я расстроенно. Нормальная женщина постеснялась бы признаться, что чего-то не знает, кивнула бы просто с понимающим видом, а эта как из деревни.

– Он конструировал мебель для Мадонны, – нашелся я. – Или не для Мадонны, а для Томми Круза?.. Словом, великий дизайнер.

– Ну… тогда ладно.

Последний раз я был в таком помещении, когда со школьной экскурсией бродил по музею. Даже не помню, какому, но там эта вычурная мебель, над которой художники по дереву трудились веками, эти столы, на которые страшно поставить горячий чайник, эти картины, похожие на иконы, и иконы, похожие на картины, там эта же торжественно-похоронная тишина.

Я торопливо распаковывал сам комп, подключил. Оперативку ребята закачали сразу, даже сами выставили все основные параметры. Проблем нет, кроме того пустячка, что комп выглядит, как современный автомобиль среди королевских карет: украшенных золотом, с резными ручками на дверцах, ажурными ступеньками, богатыми и роскошными. В таких каретах нет ни дюйма гладкого пространства, все покрыто узорами, украшено серебром и золотом, самый современный автомобиль рядом выглядел бы непристойно голым. И нищим, что еще хуже.

Включенный комп с огромной скоростью проверился и доложил, что готов к работе. Я пустил его по тестам, а пока он тестировал себя и докладывал, какие платы в нем и хвастался расширенной до упора памятью, я говорил как можно ровнее и будничнее:

– Светлана Васильевна… вы в своих романах часто остаетесь недовольны, что героиню обижают, что она не за того выходит замуж?.. Так вот написан такой роман… где вы сами будете подсказывать бедной красивой девушке… Кстати, вы сами выберете ей лицо, фигуру, одежду, сами обустроите ей домик… Правда, денег хватит только на однокомнатную с самой простенькой обстановкой, надо сразу же устраиваться на работу, чтобы платить квартплату, но вы в тот же день познакомитесь с разными людьми, соседями, среди них будут красивые значительные мужчины…

Она слушала с брезгливым вниманием. Конон просил ее послушать, вот она и слушала. Я вставил диск, пошел автозапуск, стал прокручиваться ролик, пошли милые картинки домика, целующихся парочек, объятия, купание в бассейне…

Она смотрела без интереса, сказала нехотя:

– Меня компьютеры не интересуют. Это все что-то бездушное.

– Как? – изумился я. – Да это… это… Смотрите!

Я вошел в «Купить участок», нажал. В животе у меня напряглось, а ощущение поражения уже поднялось по горлу, свело челюсти так, что заныли зубы. В лобных пазухах стало тяжело, как при затяжном гайморите, а в мозгу повисла черная пелена. Мои пальцы двигались все медленнее.

Светлана Васильевна смотрела рыбьими глазами. Так смотрят на экран кошки, собаки и люди двадцатого века, замечая лишь перемещение световых пятен.

– Вот тут надо нажать, – объяснял я жалким заискивающим голосом. – Берете в ладонь вот это милое устройство… Здесь три кнопочки… Указательным пальцем зависаете над крайней слева… Даже опускаете пальчик… какой у вас великолепный маникюр!.. но не жмите, не жмите…

На дисплее высветился зеленый участок с редкими деревцами, одной лужицей и безобразным голым пригорком. Справа дорога – шоссе, автобус отошел, фыркнул черным дымом. На краю дороги сиротливо стояла молодая женщина с маленьким саквояжиком в руках и растерянно смотрела на пустой участок.

Я жадно всматривался в лицо хозяйки могущественного босса. В ее глазах большой породистой рыбы появился некий интерес. На экране в позе сиротки стоит она сама. В ее нынешнем платье. Дело в том, что я вчера получил от Конона ее фото, выбрал подходящие, натянул skin, это все умеют, поставил ее лицо, а затем, когда покупал комп, прямо там, в фирме, инсталлировал уже подготовленную игру. И вот теперь она на краю тротуара, только что высаженная из автобуса, отрешенно смотрит на зеленый газон, участок земли, который она купила. У нее осталось всего семь тысяч долларов на мебель, кухню, холодильник, спальню…

– Обустраивайтесь, – сказал я заботливо. – Сейчас вы в порядке, но скоро захотите кушать, устанете. Вам понадобится холодильник, кресло или кушетка для отдыха…

Она тупо смотрела в экран. Иногда мне казалось, что изображение для нее исчезает, она видит только цветовые пятна, но глазные яблоки в орбитах все же двигаются, зрачки за чем-то следят…

Ее умело накрашенный рот изогнулся в брезгливой гримасе.

– Но это же компьютер! – произнесла она протяжно. – А я не знаю, как он работает.

– А как работает телевизор? – спросил я торопливо. – Даже я не знаю! А я ремонтировал все марки. Это тот же телевизор, только управляете собой сами. Берите мышку в правую руку… вот это устройство и есть мышка…

Она сказала с недовольной гримаской:

– Ну, знаете ли… Илья Юрьевич что только не придумает!

Я сказал уважительно:

– Илья Юрьевич очень хотел, чтобы вы попробовали…

Это было рискованно, Конон такого не говорил, но мне надо спасать шкуру, сейчас моя карьера не просто зашаталась, а затряслась, как при землетрясении.

– Ну, знаете ли, – повторила она еще недовольнее, – Илья вечно что-то придумает. То самолетики в дом таскал, то модели двигателей… Он вынужден был возиться с техникой, работа такая, а я… я человек искусства, для меня Пикассо – бог…

Однако если Пикассо бог, то Конон – полбога, и она не осмелилась встать и уйти, смотрела, как я вожу мышкой, потом взяла ее в ладошку сама. Держала мышь брезгливо и очень цепко, будто это и в самом деле живой грызун, вот-вот извернется и вцепится в палец длинными отравленными зубами, на которых микробы, потому надо держать крепко, даже душить, чтобы не вырвалась. Курсор ползал по экрану везде, но только не там, где надо, а так как я настроил все три кнопки и даже колесико, то по пути ставились на газон холодильники, кусты, даже стены…

На экране цифра, означающая сумму в долларах, обнулилась. Светлана Васильевна сказала с досадой:

– Вот видите! Ничего не получается.

– У вас получается намного лучше, чем у большинства, – похвалил я, это надо делать обязательно, иначе начинающие совсем падают духом и бросают это дело, «чтобы не позориться», – другие вовсе не попадают курсором в экран! Теперь делаем так… Выходим без сохранения… вот снова вы у обочины, смотрите на свой участок, у вас прежние семь тысяч.

Она сказала с сомнением:

– Тогда лучше сперва поставить стены?

– Мудрое решение, – похвалил я. – У вас, в самом деле, получается хорошо.

Мне показалось, что кончики ее ушей порозовели от удовольствия. Конон заботится о ней, это ясно, но явно лишь как о боевом товарище, который с ним шел плечо в плечо по тайге, жил в бараке, коммуналке, который с ним безропотно переносил голод и холод, растил детей, а теперь заслужил покой и отдых. А он, Конон, счастлив, что может дать ей покой и отдых… но в нем самом еще столько звериной силы, что какой там отдых, с шашкой наголо несется на боевом коне, что-то там создавая, захватывая, расширяя, это на нем еще пахать и пахать, взрыхлять Змеевы Валы…

– Хорошо-хорошо, – сказал я. – Не дергайте ее, она посуду сама уберет…

– Но там мухи! – сказала Светлана Васильевна с тихим ужасом. – Мухи над тарелками!

– Она там… – сказал я и поправился: – вы там сами уберете.

На экране уменьшенная копия Светланы Васильевны остановилась, подняла руку, понюхала под мышкой, поморщилась.

– Что с ней? – встревожилась Светлана Васильевна.

– Увы, на дезодоранты пока нет средств, – сказал я сочувствующе. – Придется мыться чаще…

Мне показалось, что Светлана Васильевна дернула локтем, словно намереваясь поднять руку и понюхать у себя в реале, но сумела удержаться, кое-как с третьей попытки послала себя виртуальную в душевую кабину. Я торопливо объяснил, что когда станет зарабатывать больше, то сможет купить ванну, а потом и вовсе всякие там джакузи, а пока вот так…

На экране фигурка разделась донага, вошла в душевую и закрыла дверь. Здесь был опасный для меня момент, так как я убрал цензурный блок, затемняющий нагие тела, но Светлана Васильевна смолчала. Да и вообще-то объяснимо: хоть я выбрал из набора самую полную фигурку, но все же это полная фотомодель, а не располневшая домохозяйка. Сейчас Светлана Васильевна с удовольствием ждет, когда она домоется и выйдет, чтобы еще раз посмотреть на себя…

Где-то через час в комнату заглянул Сергей.

– А, вы здесь… Там Нюрка уже накрыла стол.

Светлана Васильевна сказала торопливо:

– Вы, Андри…ша, Андрий, идите-идите. У меня, увы, диета. Лишний вес, знаете ли. Мне даже смотреть нельзя на все эти… А как выйти в режим покупки? Ах да, вспомнила…

Я тихонько попятился. Сергей покачал головой, молча вышли в коридор. Сверху с лестницы просторный холл во всей красе: два камина, мебель и картины на стенах, а посредине немалый обеденный стол. Во главе стола уже сидел Конон. Его брови удивленно поднялись, когда увидел только двоих.

– А где же Светлана?

Сергей ответил почтительно:

– Они сказали, что у них диета. Доктор запретил ей даже смотреть на все жирное, а так как мы с вами толстые…

Конон поднял взгляд на меня. Мое сердце тряслось, как овечий хвост, ибо за последние десять минут были мгновения, когда его жена готова была все бросить и никогда к компу не возвращаться, сейчас вроде бы заинтересовалась, но интерес еще не перешел в стадию увлечения, вдруг да споткнется на каком-то камешке за мое отсутствие…

– Осваивает комп, – ответил я кратко.

– Комп?

– Через игру, – пояснил я. – Все с игр, все с игр…

– Как все звери, – подсказал Сергей. – И птицы. И рыбы… Вот у меня кошка, так вот она…

Конон покачал головой, в глазах было сильнейшее недоверие.

– Ей и не надо осваивать… Пусть освоит хотя бы то, что относится к играм. Я не хочу, чтобы она звала тебя выключить его или включить. Но, честно говоря, ты меня ошарашил. В тебе спит великий педагог!

Сергей хмыкнул, предложил мне деловито:

– Разбуди и выгони. Или бери квартплату.

Нюрка, покачивая горячими бедрами, у нее свои игры, поставила передо мной тарелку с половинкой курицы в окружении парующей гречневой каши. Ухитрилась прижать бедром мне руку к столу так, что я ощутил ее крепкое жаркое тело. Сергей гадко заулыбался, глядя, как я неуклюже попытался выдернуть пальцы. Дергал я не сильно, не хотел привлекать внимания, но при желании мои судороги можно было истолковать и по-другому.

Конон смотрел на меня неотрывно.

– Уверен, что она сейчас не на диване с розовым романом в руках?

– Не уверен, – признался я. – Но если не лежит, то она… попалась.

Сергей хихикнул:

– Илья Юрьевич, придется яйцеголовому повышать жалованье.

– Пока не проверю, – сказал Конон, – пока не проверю…

Но обед закончил быстрее, чем обычно. Я не видел, как он обедает обычно, но сейчас явно торопился.

Когда мы вдвоем заглянули в ее комнату, Светлана Васильевна суетливо двигала мышкой, ругала, но не комп, а себя, ту себя, которая там ходит бестолково и натыкается на мебель, застревает, не успевает в туалет, вот снова уписалась, ревет…

Я подошел на цыпочках, сказал негромко:

– Все хорошо, все отлично! Вы все делаете восхитительно правильно. Но только не мучайте там себя, доверяйте больше… Вы там внутри сами накроете себе стол, сами сходите в туалет, помоете руки или примете душ. Только не мешайте отсюда сверху, не загружайте другими заданиями. Мебель расставили хорошо, со вкусом. У вас хороший вкус! Только оставьте здесь проход пошире… Просто передвиньте стол. Ей и так хорошо, но, когда придет мужчина, они могут застрять…

– А что, придет и мужчина?

– Если позовете, – объяснил я. – Знакомых будет много… А телефон вы уже повесили на стенку. Хорошо повесили, близко к ванной. И к кухне. Только еще один можно будет в гостиной…

– А не дорого? – спросила она тревожно. – Я, знаете ли, только что устроилась на работу официанткой… Зарплату еще не получала!

Конон вышел на цыпочках.

ГЛАВА 11

Светлана Васильевна то и дело останавливала игру, заново переставляла мебель. Деньги она экономила отчаянно, умело. Похоже, ей в самом деле пришлось испытать и крайнюю бедность, и работу в две смены, и придирки хозяина, у которого они с Кононом снимали квартиру.

Наконец я тоже покинул ее, наговорив кучу комплиментов умению так быстро схватывать принципы управления. В коридоре пусто, воздух прохладный. Из окна виден зеленый, как бильярдное поле, двор, Козаровский что-то втолковывает Антону, тот виновато разводил руками. Вот Козаровский рявкнул, Антон вздрогнул и вытянулся в струнку, руки по швам. Черт, да тут еще та команда…

Я попятился, а то еще и меня вот так по струнке, спустился по лестнице. Справа по холлу, он же коридор, вроде бы голоса, я добрался к двери, из-за которой не только голоса, но и запахи украинского наваристого борща, жареного мяса, картошки.

Раскрасневшаяся Нюрка сидела на коленях Сергея. Тот развалился в небрежной позе на широкой деревянной лавке с широкой спинкой, в одной руке бутылка с пивом, другую небрежно забросил на дерево лавки. Я бы попятился, но, кроме них, здесь же на кухне Антон и Гриць, один присосался к горлышку бутылки, запрокидывая ее кверху донышком, другой раскачивается на массивном табурете, пытается усидеть на двух ножках.

– Заходи, – пригласил Сергей великодушно. – Говорят, Иисус умер за наши грехи. Так давайте его не разочаруем.

А Гриць бухнул:

– Добро пожаловать в клуб «Для тех, кому за $30».

Нюрка кивнула мне, нехотя слезла с Сергея, да то лишь потому, что на двух сковородках угрожающе шипело, пришлось где полить маслом, где перевернуть, где потыкать вилкой. Шипение медленно стихло. Нюрка для верности накрыла крышкой.

– Девушка не шлюха, – объяснил мне Сергей. – Она просто расслабилась. Пиво будешь? У Нюрки целый склад.

– Буду, – сказал я. – Хотя я от пива всегда тупею. Но такая жара.

Нюрка оценивающе оглядела меня с головы до ног и обратно.

– Говорят, ты новый яйцеголовый?

– Меня зовут Андрий, – сказал я. – А ты и есть Нюрка?

Она промурлыкала:

– Что в имени тебе моем, ты оцени груди объем… Что тебя еще интересует, кроме компов?

Антон повторил заинтересованно:

– Что в вымени тебе моем… Класс!

Сергей вмешался:

– Нюрка, он человек самой банальной сексуальной ориентации. Как и все мы здесь. Примитивы!.. Андрий, ты ей не поддавайся. Она любит умников. Это для нее такое извращение. Мол, чем выше интеллект, тем ниже поцелуи.

– Нюрка у нас умница, – подтвердил и Гриць. – Слона на скаку остановит.

Нюрка огрызнулась:

– То, что ты писаешь стоя, еще ничего не значит. Если бы у моей собаки была такая же рожа, как у тебя, я бы гуляла с ней только ночью.

Сергей заметил:

– В женщине все должно быть прекрасно: и ноги длинные, и язык короткий. Так что, Нюрка, ты лучше раздвинь ноги навстречу традиции… и помалкивай. А если еще и поставишь мне литру водки, ты будешь даже красивая.

Нюрка снова оглядела меня, теперь уже с ног до головы и обратно. Промурлыкала:

– Из двух зол я выбираю то, какое раньше не пробовала.

– Ах, Нюрка, Нюрка! – сказал Сергей предостерегающе. – Всю ночь ты не смыкала ног… И откуда в тебе столько… гм… женственности?

Я молча пил из горла, помалкивал. Напряженные мышцы медленно распускали узлы. В желудке, где с утра по направлению к заднице продавливается наковальня, стало свободнее. Вообще-то пиво я позволяю себе только в конце рабочего дня, но сейчас я вроде бы сделал великое дело, укрепил позиции. Хотя все еще не знаю, сколько Конон собирается мне платить. Это чисто по-русски: устраиваться на работу, не обговорив условия, не составив хитроумный контракт, который юристы должны обнюхать на предмет заложенных мин…

– Сергей, – сказал я, – я не знаю здешних порядков. Я закончил там… со Светланой Васильевной. Что теперь, ждать, когда меня вызовут, или самому идти искать работу?

Сергей не отрывал взгляда от могучего зада Нюрки.

– А я думал, вы с шефом старые кореши…

– То было в советскую эпоху, – нашелся я, – а сейчас время другое!

– Другое, – вздохнул он. – Совсем пропало чувство плеча, осталось только чувство острого локтя в бок, а то и пинка в зад. Но все же жизнь есть жизнь, в какой бы позе ни проходила. Сейчас старые связи по фигу, миром правит экономика, а это значит, что голод не тетка – полюбишь и козла. Так что допивай, а потом дуй снова вверх, потом направо… понимаю, это трудно, у всех у нас рефлекс налево, но ты себя пересиль, зато будешь там в конце вознагражден… дверью с номером семнадцать. Там рядом еще одна, без номера, я еще ни разу не видел, чтобы кто-то в нее входил, но ты дуй в семнадцатую. Конон там. Но дверь ногой не открывай, понял? Ногой не открывай!

Я добросовестно запоминал, кивал, Сергей трижды повторил, я наконец отправился отыскивать эту загадочную семнадцатую. Сердце колотилось в страхе, что не отыщу, я всегда мандражирую по пустякам. Если не отыщу, придется возвращаться, переспрашивать, ноги при одной мысли о насмешках становятся ватными.

На втором этаже шел медленно, считал двери. Табличка с номером семнадцать оказалась на двери, показавшейся смутно знакомой. Толкнул дверь, пахнуло духами, перед внутренним взором сразу прорисовалась нежная светлая девушка с золотыми волосами, везде цветы, бабочки…

А по ту сторону приемной массивная дверь. Я тупо посмотрел на нее, деревянные ноги донесли вплотную, и только сейчас узнал дверь, за которой уже побывал час назад. Это Сергей так шутит, у него свой юмор. У меня компьютерный, у него – казарменный.

Огромный кабинет, массивный стол под дальней стеной и торчащая кабанья щетина, что заменяет Конону прическу. Конон склонился над бумагами, видно, как листает в раздражении, что-то подписывает, правит, вычеркивает так резко, что наверняка рвет пером бумагу.

У меня к людям, которые имеют дело с допотопными бумагами, жалость, как к инвалидам или убогеньким. А у Конона бумаги вообще древние, в древности печатали даже не на принтерах, а были такие механические устройства, надо было с силой колотить по клавишам, чтобы получился оттиск. Что-то еще догутенберговское. А чтобы получить копию, надо бы ставить еще листок, а между ними проложить такую пропитанную с одной стороны краской бумажку, так и называемую копиркой… У секретарш пальцы всегда были испачканные, а у их начальников… гм… Словом, секретаршам приходилось советовать не использовать копирку вместо туалетной бумаги.

– Садись, – велел Конон. – Ну, как тебе у нас? Я вижу, что не ошибся. А если и ошибся, то в лучшую сторону. Думал, ты только в железе ас! Вот уж не ожидал, что сумеешь мою дражайшую заинтересовать.

– Да все просто, – ответил я. – Я уже многих друзей так… Люди просто боятся компа. Стоит их похвалить, сказать, что у них получается даже лучше, чем у других, тут всякий чувствует себя орлом. И в самом деле, перестает громоздить глупость на глупость. Светлана Васильевна сегодня поздно ляжет спать, вот увидите.

– Гм, – сказал он с сомнением.

– А вот нам труднее, – сообщил я. – Илья Юрьевич, мы с вами как евреи в фашистской Германии, как негры в старых Штатах, как прокаженные в средневековой Европе, как… как не знаю кто! Нас и сторонятся, и жалеют, как придурков, как…

Он смотрел, набычившись. Сказал с подозрением, голос похолодел:

– Что-то не понимаю, о чем ты.

– Все очень просто, – заговорил я торопливо, чувствуя, что моя успешно начатая карьерка сейчас может оборваться. – Я хожу меняю платы одному академику. Он не так богат, как вы, но его знают во всех странах, он лауреат международных премий, почетный член Британской, Испанской и Сорбоннской… есть такая страна?.. академий. У него имя, имидж, сурьезные работы по ядреной физике. Так вот он играет на компе тайком даже от жены! Это ж что за жизнь: ни разу не насладиться полноценным звуком долби… разве что когда жену удается спровадить в гости! А она, как назло, заядлая домоседка. Игры я ему таскаю в рефератах по этой самой ядреной физике, чтобы, если кто глянет на обложку, понимал, что молодой аспирант идет к своему наставнику! Как будто поллитру тайком несу.

Я говорил и говорил, ибо пока человек говорит, он может заставить говорить другого, а чем больше тот, другой отвечает, тем меньше способен на какие-то решительные действия.

Наконец Конон сказал:

– Я тебя что-то не понял. Это ты к чему?

– Я не такого ранга, – сказал я с отчаянием, – как вы с академиком. Но даже мне приходится чуть ли не тайком от отца играть… Нет, я не прячусь, но это ежедневное о том, что глаза порчу, что черт-те чем занимаюсь, что я из семьи интеллигентов, а веду себя как тупоголовый тинейджер из неблагополучной семьи, что все мои одноклассники вышли в люди, только я урод… Словом, я могу поставить вам не ту примитивненькую кваку, вторая квака куда круче, а на днях вышла третья, то ваще рулез… Есть еще анрылий турнамент, там отпад полный, вы в самом деле получите полную оттяжку. А то что за жизнь: иметь такие деньги – и не пользоваться в свое удовольствие?

Он смотрел злыми глазищами. Лицо налилось кровью. Мне показалось, что вот сейчас наберет в грудь воздуха и рявкнет: вон, придурок, не выплачивать ему, а то и вовсе контрольный выстрел в голову, но Конон явно вспомнил, что слегка приоткрылся еще в мой первый визит на его роскошную виллу, а умному много ли надо? Он тогда прошелся насчет шашлычков на свежем воздухе, набора стандартных времяпрепровождений, а отсюда недолго до вывода, что и казино для него вовсе не развлечение, а так… что-то вроде обязательного воскресного выхода в церковь для нашего мэра.

Я с трепетом видел, как широкая горкомовская грудь угрожающе вздулась, он был грозен, как член легендарного Политбюро КПСС, затем я услышал медленный выход, бетонная плита широкой груди опустилась на место. Он сказал почти спокойно:

– Не спорю, эти штуки… привлекательные. Но у меня слишком много дел, чтобы… играть.

– Это другое дело, – сказал я поспешно. – Дела – прежде всего. Я просто предложил заменить старые игры на вашем компе новейшими. Игры – это не кино, где можно смотреть и фильмы десятилетней давности! Игра прошлого года всегда уступает нынешней и по графике, и по наворотам, и по трюкам. Даже по сюжетам. Если вдруг у вас окажется минутка свободного времени… то лучше истратить ее на игру высшего класса. Ведь у вас, с вашими деньгами, и комп хуже, чем у меня, и программы, и даже игры!.. А это, скажу честно, нелепо.

Он неожиданно усмехнулся.

– Нелепо. Даже оскорбительно. Ладно, действуй. А потом посмотрим, что у тебя получится.

В дверь заглянул Козаровский, холодные глаза сразу отыскали меня и уже не оставляли.

– Илья Юрьевич, – сказал он, – мне нужен ваш программист.

Конон сделал небрежный жест:

– Забирай!

Настроение мое рухнуло в пропасть. Только что я решил, что сумел завоевать симпатию Светланы Васильевны, а это жена могущественного шефа, только что опасно сыграл с самим шефом и… можно сказать, выиграл, а теперь вот так мордой о стену, а потом по битому стеклу…

Я обреченно поднялся. Козаровский смотрит вроде бы бесстрастно, но я вижу, насколько ему не нравлюсь. Есть люди, которые не могут и не понимают, как жить в обществе себе равных. Им надо либо подчиняться, либо подчинять. К тем, кто выше, они чувствуют ровное почтение, к нижним – ровное презрение, а вот все остальные – враги, соперники.

– Пойдем, – велел он. – А шнурки Илья Юрьевич умеет завязывать и сам. Если хочешь посуду помыть, то… ладно, можешь помочь Нюрке.

В коридоре и на лестнице он ни разу не оглянулся, в полной уверенности, что не посмею отстать, остановиться, залюбовавшись вот этой картиной на стене, засмотревшись на редкостной красоты гобелены, на фигурную лестницу с третьего этажа на второй, еще более навороченную – со второго на первый…

В груди был подленький страх и то чувство, которое у русских выкристаллизовалось в пословицах: стыд не дым – глаза не выест, спина от поклона не переломится, покорной головы меч не сечет, повиниться да в ножки поклониться, побьют – не воз навьют, спина наша, а воля ваша, тише воды ниже травы, не кичись, а лучше в ножки поклонись… и я покорно шел за ним, как Фатима за господином, которую если и пустят где вперед, то разве что по минному полю.

– Присматривайся, – сказал он вдруг, не поворачиваясь. – Мы прошли уже пять телекамер. Все заметил?

– Ни одной, – пробормотал я.

– Какой же из тебя компьютерщик?

– Хороший, – ответил я. – Хороший.

Он хмыкнул, все так же не оборачиваясь, – впервые видит наглеца, который так себя хвалит. Но я-то знал, что не похвалил себя, а даже принизил. На самом деле я не просто хороший, а замечательный спец по железу. Да и любую программку напишу с легкостью, сразу вчистую, после меня какие там баги, можно тестировать на любой конфигурации. Так что Конон не прогадал, когда пригласил именно меня…

Я шел через узнаваемые по играм залы, коридоры из Mist’а, спускался и поднимался по анрыльим и кваковским лестницам. Козаровский явно старался ошарашить богатством и великолепием, даже не ошарашить, а просто добить, ведь любой уже поражен, когда только подъезжает к воротам и видит сквозь ажурную кованную мастерами решетку в глубине зеленого пространства величественный замок…

А ведь, мелькнула мысль, этот особняк прошлым людям, в самом деле, кажется богатым и роскошным. Тут и мрамор, и дорогие породы дерева, и люстры, и картины… Но людям моего мира все это нищета, раз нет выхода в Интернет, если нет или мало компов. А здесь компы либо безобразно устаревшие, либо с допотопным софтом. И, конечно же, верх дикости – при таких бабках жить без выхода в Интернет.

Мы спустились по лестнице, все еще богатой и широкой, в подвал. Я ожидал увидеть ряды авто, но подземный гараж, наверное, под другим крылом. Здесь все те же просторные комнаты, стены отделаны дорогими и очень дорогими, даже я чую, породами дерева.

Козаровский направился к дальней двери. Настоящей железной, демонстративно не замаскированной, не покрытой даже кожей.

– Здесь везде телекамеры, – сообщил наконец он, все еще не поворачивая головы. Держался холодно и бесстрастно, но мне показалось, он сильно уязвлен моим молчанием. – Но половина либо не работает, либо не перекрывает все подходы. Займись ими, если умеешь.

– Это дело слесарей…

– А ты не умеешь?

– Сделаю. Но важнее, чтобы информация обрабатывалась. У вас какая аппаратура?

– Хорошая, – ответил он высокомерно. Рука его как-то уж очень привычно скользнула в нагрудный карман. У меня в желудке сжалось, здесь в подвале никто не услышит моего вскрика, если даже успею пикнуть… но в ладони Козаровского оказалась связка ключей. – Наверняка хорошая.

Я сглотнул ком в горле, спросил осипшим голосом:

– Да нет, какие компы?

– Ну, я офицер, – отрезал он с достоинством, – а не яйцеголовый. Компы есть! Стоят, жужжат. Летом от них жарко, а в ящиках так и вовсе пропеллеры крутятся. Там, внутри. Но все равно жарко. Ну и как тебе это все?

Он вставил ключ в замочную скважину, но не поворачивал, оглянулся. Наши взгляды встретились.

– Весьма, – ответил я. – Весьма!

– Что весьма?

– Всегда, – подтвердил я твердо и посмотрел ему в глаза. – Всегда!

В замке щелкнуло громко и властно. Так, наверное, щелкает затвор какого-нибудь стреляющего устройства. Типа гранатомета, а то и пушки. Тоже не маскируясь под изящную защелку, которую ставят на двери ванной или клозета.

В помещении воздух сухой, прохладный, чувствуется кондишен. Три стола в просторной комнате, комп в непомерно большом ящике, дисплей на двадцать дюймов, а на стене ряд черно-белых экранов. Я насчитал восемь, из них три отключены вовсе, видно же, а на остальных, тоже темных, внизу помигивают красные глазки индикаторов, готовы к работе.

Козаровский заходил то справа, то слева, смотрел на мои пальцы. Здесь я в своей стихии, осмелел сразу, а потом и вовсе обнаглел, едва не попросил Козаровского ввести какую-нибудь команду на ассемблере или хотя бы на языке СИ, дабы помочь мне, раз уж так присматривается.

– Все, – сказал я наконец. – Я ознакомился.

– Ну и как? – спросил он. И, не дожидаясь ответа, добавил с расстановкой: – Парень, только со мной не крути, понял? Я отвечаю за безопасность. Если заподозрю… только заподозрю!.. ты исчезнешь из этого мира. И трупик твой хладный никогда не найдут. Так что со мной всегда начистоту. И не думай, что, если побежишь и нажалуешься Конону, тебя это спасет. В системе приоритетов… слыхал такое слово?.. эти компы да игрушки стоят пониже безопасности, усек?

Мороз осыпал меня с головы до ног. Козаровский стоит напротив, правая рука чуть приподнята, пальцы хищно шевелятся. То ли готовы метнуться к пистолету, вон рукоять выпирает из-под мышки, то ли нанесет удар голой рукой. Удар, от которого мой непрочный череп разлетится, как дынька.

– Усек, – прошептал я. – Конечно, безопасность… прежде всего.

Он кивнул, не спуская с меня глаз.

– Вот-вот. Безопасность. В том числе и твоя.

Моя прежде всего, мелькнула в моем черепе мысль. Вы тут хоть пожрите друг друга, пауки проклятые, мне ваша безопасность по фигу. А вот моя шкура всех ваших стоит.

– Здесь все работает, – сказал я послушно. – Только запущено слишком. Оборудование хорошее, надежное. Но сейчас уже есть миниатюрнее, с большим радиусом захвата. Про драйвера уже молчу, с ними у всех отставание…

Он слушал, кивал. Я с холодком понимал, что отчитываться придется ему, а не Конону. Тот не будет вдаваться в мелочи, а я пока что мелочь. Безопасность – не мелочь, а я мелочь.

Конон спускался по анрыловской лестнице, увидел меня, поинтересовался:

– Уже побывал в нашей операторской?

– Только что оттуда, – доложил я.

Он посмотрел внимательно, что-то ему не понравилось, но смолчал, спросил только:

– И как общее впечатление?

Я спросил в ответ:

– Честно или как?

– Этого «или как» я уже наслышался. Давай уж начистоту.

– Я туповат в вашей эстетике, – ответил я искренне. – Извините, но я ни хрена в этом не понимаю. Наверное, и операторская у вас на высоте, и весь особняк… Просто лично я не понимаю, как можно жить в таком неудобном мире, да еще и радоваться, в то время, когда рядом мир простой, современный и изящный!..

Он буркнул:

– А чего ты решил, что этот, который кличешь современным, лучше?

– Потому, – ответил я, – что он – современный. А это значит, что этот мир видел как прошлый мир, так и все предыдущие миры и взял от них только самое удачное и удобное.

– Так он же ни хрена не взял!

– Вот и хорошо, – ответил я счастливо. – Ну что за удовольствие ехать в карете? Эх, как здорово мы неслись по той автостраде, что только вчера открыли! Сергей пошел по ней первым, представляете? А все те, кто ехал в обход, тоже потянулись следом за нами. Как это было здорово: скорость, бархатное покрытие, мелькающие стены, футуристическая развязка…

Он смотрел внимательно.

– Гм, кто-то скажет, что в эстетике ты не совсем туповат. Да ладно, я тебя понимаю. Только я осторожнее со словесами. Сам понимаешь, возраст. Я просто говорю даже себе, что я очень занят, потому мне некогда все это понимать, чувствовать… потому мне нужны только блестящие полированные поверхности и минимум вещей. Как вон комп, где на одном диске, как говорят, если не брешут, целая библиотека! Но у меня нет времени учиться, как ее раскрывать… Так что, где заметишь, что можно улучшить, улучшай. Но, конечно, обо всем докладывай.

ГЛАВА 12

Сегодня я успел на автобус, но, когда после пересадок вышел на своей остановке, луна снова посмотрела на меня с холодным неодобрением, как на загулявшего донжуана. Звезд почти не видно, это ж московское небо, но город залит светом: яркие фонари, горящие окна домов, рекламные вывески, широкие лучи множества автомобилей…

На углу группа ребят, двое с бутылками пива. Третий все старается обнять за плечи девчонку, она лениво сбрасывает. Парень заметил меня, что-то сказал. Девчонка повернула голову в мою сторону, я узнал Тину, соседку по подъезду.

Она заулыбалась, а парень, воспользовавшись моментом, утвердил руку на обнаженном плечике.

– Привет, Андрий, – сказала она очень женственным голосом. – Уж на тебя бы не подумала…

– Чего? – спросил я.

– Что ты вот так можешь…

– Чего? – не понял я. – Если ты про баб-с, то я бы остался и на ночь. Но некоторым приходится еще и работать, увы.

Парень сказал жизнерадостно:

– Тогда ты как раз кстати!.. У нас как раз послерабочий разврат!

Тина засмеялась:

– Брешет, брешет!.. Заткнись, фрикционер. Это ж Андрий, он компьютерный бог, он все знает и умеет, кроме развратничаний.

Парень хохотнул:

– От знаний еще никто не умирал, но рисковать не стоит. Тина, не надо делать удивленных движений руками и прочими нужными частями тела. Каждый человек имеет право на лево. Особенно в такой жаркий вечер! Верно?

Он обращался ко мне, я развел руками.

– Даже самая красивая девушка не может дать больше того, что у нее есть. А мне надо много.

Он сказал одобрительно:

– Извращенец! Когда мужчине плохо – он ищет женщину. Когда мужчине хорошо – он ищет еще одну. Правда, у нас одна Тина на всех… Но ведь лучше есть торт в компании, чем дерьмо в одиночку?

Тина сбросила его руку со своего обнаженного плечика.

– Размечтался!.. Андрий, ты домой? Пойдем, ты меня доведешь до подъезда.

Парень запротестовал:

– Тина, ты чего? У меня ж к тебе любовь с первого взбляда!.. Понимаешь, снятся людям неспроста эрогенные места.

Она отпихнулась, подошла ко мне, а ему бросила через плечо:

– Жизнь полна неожиданностей. В следующий раз ешь десерт первым.

Она ухватила меня под руку, парень горестно застонал, второй угрюмо предложил догнать нас и набить мне морду, но третий, с пивом, удержал, ночь только начинается, а все женщины одинаковы, только некоторые это почему-то скрывают.

Мы с Тиной соседи, она из третьего подъезда, я из четвертого, так что провожаю ее, так сказать, по пути, никуда идти не надо, но она так хихикала и терлась горячей, как вскипающее молоко, грудью о мой локоть, что у меня кровь от головы пошла вниз, а в черепе замелькали эротические картинки.

– А ты чего один? – поинтересовалась она.

– Да так… Один и один.

– Одиночество, – изрекла она, – прекрасная вещь. Но только если есть кому сказать, что одиночество – вещь прекрасная.

Мы подходили к ее подъезду, я придержал за руку.

– Может, зайдем ко мне?

Она посмотрела на меня почти с отвращением:

– Ты тоже из тех, кому ложись девка большая и маленькая? Моя мама говаривала, что бог дал мужчине две головы, но крови так мало, что думать ими можно только по очереди. Ты какой сейчас думаешь? Ладно, молчи… Несильно мил не будешь, а я хочу, чтобы хоть кто-то меня любил сильно и как в романах. От Игорька и Колюни ничего хорошего не жду, а вот ты еще темная лошадка. По бабам не ходишь, все с компом… Это правда, что ты компьютерный гений?

– В любом из нас спит гений, – буркнул я.

– И с каждым днем все крепче, – согласилась она. – Понимаешь, сложно совмещать неприятное с бесполезным! А то, что меня ждет у тебя в постели… Не обижайся, хорошо? Я, наверное, последняя на свете фригидная женщина. Если уж выполнять эти обязанности, то хотя бы за что-то, понимаешь? Или для кого-то. А просто потому, что тебе восхотелось погондурасить… нет, не стану. С другой стороны, я могу быть единственной в мире женой, которая не будет изменять мужу…

Я сказал саркастически:

– В мире слишком много причин для смерти, чтобы умирать еще и от скромности, да? Это вон наш Платоша женился на красивой, а оказалась умной. Но не всем же так везет! Обычно либо красавица, либо с головой в порядке. Конечно, жизнь вынуждает нас многие вещи делать добровольно, когда-то придется… но ты права, у меня сейчас перед глазами мельтешат только чипы, платы, акселераторы… Да еще программы.

Она опустила внимательный взгляд в район развилки моих джинсов. Брови приподнялись, в голосе прозвучал сарказм:

– Ну и кровоток у тебя! Так быстро литр крови туда, литр обратно… А ведь пять минут назад что-то другое мельтешило, верно? А лес такой загадочный, а слез такой задумчивый! Если хочешь жениться на умной, красивой и богатой – женись три раза!

Она мило улыбнулась мне и начала отступать к подъезду. Длинные узкие пальчики скользнули в сумку, в желтом свете из окон блеснули ключи.

– Каждый человек по-своему прав, – согласился я примирительно, – но по-моему – нет. Когда пройдет фригидность – позвони.

– Ты прелесть, Андрий, – ответила она тепло.

Домофон тоненько запищал, узнавая магнитный ключ, дверь открылась в черноту, словно Тина уходила в бездну космоса. Я двинулся к своему подъезду злой, никто не любит, когда ему отказывают вот так по харе. По обязанности она обещает делать все, а вот просто из-за того, что я такой замечательный, ни в какую. С другой стороны – в самом деле, кому-то хорошая жена попадется. А мне наверняка выпадет хитрая стерва…

Звонить в дверь я не стал, отец всегда ждет, не ложится, он всегда дожидается, чем раздражает и заставляет чувствовать себя виноватым. Когда я тихонько открыл дверь своим ключом, через переднюю видно было кресло спиной ко мне. Над спинкой торчит только затылок, седые волосы серебрятся, как покрытые инеем. На столике целая стопка альбомов, яркие обложки, но яркость не рекламы, а всяких дега и гоев.

– Чай на столе, – сказал он, не поворачивая головы. – Еще горячий!

– Чо глаза портишь, – сказал я. – Буковки какие-то, краски по бумаге наляпаны… Откуда знал, что буду раньше?

– Родители многое чуют…

Я, как хомяк в нору, унес бутерброд и чашку с чаем в свою комнату. Слышно было, как в своей комнате отец раздвигает диван, скрипнуло, а полоска света под дверью исчезла. Теперь успокоенный отец наконец заснет.

Ученье – свет, а неученье – чуть свет и уже на работу, это ко мне, а я ко всем моим недостаткам еще и сова, как говорят дикие люди доинтернетья. Что значит по их тотемным воззрениям, у меня лучше клеится работа ночью, чем днем. В пещерное время, дескать, когда еще не было ни Интернета, ни огня, нормальные сторожили днем, а мы – ночью, с того времени и повелось. Чуть свет – и на работу, что для совы так же радостно, как для меня нечаянный format complete.

Комп из-под стола хитро подмигнул зеленым огоньком. Безумное расточительство, на взгляд отца. Все равно как если бы он ушел на целый день, оставив включенным телевизор. Потому я выключаю монитор, для отца это и есть компьютер, а сам комп под столом продолжает бесшумно жужжать, обдуваемый двумя мощными кулерами.

Я включил монитор, все верно, мой компик наскачивал, апгрейдил, добавил, проследил, а в свободный промежуток еще и дефрагментировал оба харда. Плюс пополнил антивирусную библиотеку, но это уже по своей инициативе, следит за своим здоровьем ревниво, трус поганый, техногенный йог, плюй на все и береги хард энд софт…

Монитор засветился, я вошел в Интернет, краем глаза пробежал новости, но гормоны играют, ночь жаркая и душная, к тому же Тина раздразнила воображение, я сам не заметил, как влез на порносайт, на экране появились смеющиеся девушки, зазвучали звонкие щебечущие голоса, заигрывают, я пообщался малость, погнал в ванную, увеличил размер до максимума, вступил в диалог, заставил долго мыться, а в таких играх занята только одна рука, другая свободна…

Оргазм наступил раньше, чем в прошлый раз: едва только пофлиртовал со смуглокожей блондинкой: тонкая в поясе, зад широкий, ноги длинные, все время шутит, ни в чем не отказывает, в то время как предыдущая сослалась на усталость, начала отбиваться…

Совсем как Тина, подумал я раздраженно, но с чувством победителя. Сходил в ванную, помыл ладони. В зеркале отразилось бледное интеллигентное лицо, за стеклами очков видны только все понимающие глаза.

Вернулся освеженный, в смысле – в черепе не мельтешат эротические картинки, влез в одну хитрую программку, надо проверить дикую идею насчет ускоренного программирования, только начал вникать в то, что сам написал три дня назад, как прозвенел звонок. Взгляд метнулся к часам – ого, эта такая же сова…

– Андрий, – послышался мягкий голос, – что-то ты совсем пропал…

– Привет, Зоя, – ответил я. – Как ты там?

Зоя не сова, просто знает немного наш быт, тусовалась однажды в нашей хакерской компании. Веселая, доброжелательная и отзывчивая девчонка. Она была раньше подружкой Вовки Чернова, школьного друга, но тот быстро женился, Зоя даже всплакнула, я ее тогда, помнится, утешал, гладил, потом мы очутились в постели. И вообще Зоя никогда не капризничала, шла навстречу желаниям, даже сама старалась их угадать и выполнить раньше. Если бы я, лох, не поторопился со стриппокером, стоило бы либо зайти к ней, она всего двумя этажами ниже, либо позвать ее…

– Извини, – сказал я с трудом, – завтра надо сдать срочную работу. Буду всю ночь сидеть…

Скорее всего, она подумала, что у меня кто-то уже сидит или лежит в постели, но… я вдруг с холодком ощутил, что мне совершенно безразлично, что Зоя подумает. И тем более что думает обо мне весь остальной мир, из которого я вырастаю куда быстрее, чем ребенок из коротких штанишек.

На третий день я все еще знакомился с особняком. Козаровский ходил по пятам, во все вникал, о каждом шаге приходилось ему докладывать подробно. Этот гад все схватывал на лету, говорят же, что в КГБ собралась самая что ни есть элита этих киллеров: и грамотные, и вежливые, когда надо, и быстро обучаемые, сообразительные, ай-кью не ниже доктора наук, мускулы всегда на уровне мастера спорта…

Конон охотно позволил заменить наблюдающие телекамеры на нового поколения: крохотные, незаметные, не больше пуговицы. Их можно упрятать где угодно, но картинку дают широкую, цветную, можно масштабировать при просмотре, тут же распечатывать или пересылать по емэйлу.

В поисках удобных точек я очутился в одной из комнат, где сперва решил, что нечаянно попал в алхимическую лабораторию. Огромное мрачное помещение, столы со старинной медной посудой, медные подносы со специальными ручками, будто нельзя взяться где угодно, различные купола из металла: темного, светлого, а также горы продуктов на столах. Все живо напомнило Средневековье рубенсов да веласкесов, те парни обожали рисовать эти богатые столы, где горы неочищенной рыбы рядом с гроздьями сочного винограда, медные кувшины и прочие очень неудобные в употреблении вещи.

Единственную похожую бутыль из стекла я видел, кажется, в музее, где юный Гёте искал философский камень, а все остальное медное, тяжелое, неудобное и к тому же наверняка стоит безумных денег. Вот за один тот медный кувшин, уже позеленевший от древности, можно купить навороченный комп. А то и не один.

Столы из темного дерева, все массивное, добротное. Фрукты, рыба и овощи в плетеных корзинах, а мясо на широком медном подносе, старинном-старинном, видно даже по нелепой форме, по оттопыренным ручкам в виде изогнутых драконов, где я разглядел как злобно оскаленные морды, так и когти на лапах, блестящую чешую, красные блестящие камешки в глазах этих крылатых тварей…

Емкости, для которых мои родители обычно приспосабливали трехлитровые стеклянные бутыли из-под маринованных помидоров или огурцов, здесь в виде деревянных бочонков разного размера. Наверное, это красиво и дорого, но хрен увидишь сквозь дерево, что сахар или гречка уже заканчиваются, надо бы купить вовремя, а то завтра придется пить кофе без сахара… хотя, может быть, тут такие уроды, что пьют?

Фужеры и рюмки из разноцветного стекла, с причудливыми узорами, нередко с золотыми полосками по ободку. Круто, конечно, но я, хоть и не брезгливый, все же предпочитаю простое стекло, чтобы видеть, что пью, а то так и толстую, жирную муху проглотишь вместо маслины.

На отдельном, широком и длинном, как лента эскалатора, столе горы яблок и груш. Да не просто свалены кучами, а горками в широких корзинах из прутьев, тоже сплетенных словно бы подневольными феодалами. Прутья легкие, пористые, в них наверняка живут червяки, но зато экологически чистые червяки, и когда яблоки червивые, то это точно экологически чисто: какой придурочный червяк станет есть нечистое?

Дверь с той стороны распахнулась. Вошла, пятясь, женщина, в руках держала огромную корзину. Она выглядела такой коровой, что за связь с ней могли судить, как за скотоложество, но, когда повернулась, оказалось, что это Нюрка – красномордая, веселая, с блестящими глазами.

Она опустила на стол корзину, полную винограда, посмотрела на меня, подбоченилась. Она вся налита свежим соком, как спелое-спелое яблочко, и я успел подумать, что каждая женщина достойна секса, но не каждая – дважды, а вот Нюрка так и вовсе настолько цветет… Если красная рожа – эмблема печали, то у Нюрки это просто огненный румянец, что озаряет весельем даже того, кто на нее смотрит. При взгляде на ее лицо почему-то казалось, что у нее кривые ноги, но я посмотрел на ее ноги… черт, что за ноги, будто у раздобревшей Лары Крофт, что засиделась перед экспедицией в Монголию.

– Ну чо? – спросила она с интересом. – Чо уставился?.. Уже раздел меня глазами, снова одел… а щас что делаешь?

Я развел руками.

– Ох, Нюрка, даже сказать не решаюсь. Я вот подключу этот дом к Интернету, походишь по сайтам, я дам адресок, сама увидишь…

Она заулыбалась.

– Я могу противостоять всему, кроме искушения… А этот загадочный Интернет… Ладно, договорились. Все, что скажешь! Трусики снимать?

– Не надо, – сказал я торопливо. – Я вегетарианец, предпочитаю на травке.

Она засмеялась громче.

– Я могу подстелить салатик. Или спаржу… Да ладно, я ж пошутила! Счастливые трусов не надевают, как сказал Пушкин. Ты забрел перекусить червячка? Тогда садись, в ногах правды нет. Правда, ее нет и выше. Словом, она где-то между… Чо удивился? Лучше иметь полную задницу, чем пустую голову. Как говорят, из двух зол выбирай меньшее, из двух жоп выбирай большую.

Она расхохоталась, чистые белоснежные зубы блестели как жемчуг, на щеках появились милые ямочки, а рот ее был красным, влажным, я даже успел увидеть глотку, но трусы рассмотреть не успел, да и нет их, если не врет…

– Сюда электроники не надо, – предупредила она строго. – Светлана Васильевна предпочитает все натуральное.

– И справляешься?

Она удивилась.

– А почему нет?

– Дык хотя бы мясорубку электрическую!

Она согнула руку в локте, бицепс вздулся настоящий, размером с гусиное яйцо. Глаза хитро смеялись.

– Пощупай!

– Не могу, – признался я. – Если я пощупаю твой бицепс, то пойду щупать дальше… А я программист, понимаешь? Мы хотя бы стараемся жить умом.

Она засмеялась.

– В твоем нежном возрасте воздержание вредно. Особенно в жаркие летние ночи. Да еще я тут всегда в мясо подбавляю перчика, аджички… Конон любит! Так что ты не очень борись, а то мы все знаем, откуда маньяки берутся!

ГЛАВА 13

В комнате для охраны томились Сергей и Гриць. В моем королевстве Затерянных Миров такие вот боты всегда играют в кости. Высокая каменная стена из массивных глыб, могучего вида бронзовые ворота, слышно, как на стенах перекрикиваются недремлющие стражи, в синем небе реют зеленые драконы и драконши, а этим ботам все по фигу: трясут стаканчик, выбрасывают на гладкие плиты из мрамора белые кубики из слоновой кости. Те выкатываются без всякой системы, игра не для ума, а так… не знаю даже, для чего.

– Привет, – сказал я. – Только стол не трясите. Компы – это не трактора.

Сергей отмахнулся.

– Да от этого… железа все равно никакого толку. Тут вообще какой-то прибацанный комп. Или поломанный.

Я поинтересовался:

– А что случилось?

– Да вот пишет, придурок: «вставьте дискету, вставьте дискету…».

– А ты вставлял?

Сергей удивился:

– А что, надо было?

А Гриць буркнул:

– Комп ему нужен, как же. А чего кухней пахнет?

– Люби ближнего, – сказал Сергей наставительно. – Но не попадайся! Ты бросай, бросай, хватит трясти…

Я развернул комп, снял с боков крышки. Сергей понаблюдал, как я роюсь внутри компа, к игре в кости уже потерял интерес, заметил с ленцой:

– Никогда не устаю смотреть на горящий огонь, текущую воду и работу, которую делают за тебя.

– Философ, – огрызнулся я. – Совесть у тебя есть? Хотя бы кофе сделал!

– На что мне совесть, – ответил Сергей, – у меня семья!.. Впрочем, совесть вообще-то есть, только вот угрызений нету… Словом, мы совесть бережем, потому и не пользуемся. Но кофе сделаю. Я сам люблю кофе на халяву. Или позвать Нюрку, пусть сделает?

Я испугался:

– Не-е-е-ет!

– Что, – сказал он понимающе, – уже познакомился? Слышь, Гриць, он только вошел на кухню, и сразу Нюрка доверчиво положила ему ноги на плечи… Да, Нюрка у нас – уникум. Никто никогда не видел ее помятой, а уж жмакали ее будь здоров! Даже я в первый же день того… познал в тени забора ее мозолистую грудь. Всегда веселая, всегда поет, щебечет, любит всех, ни на кого зла не держит. Все хочу выведать у Конона, из какого села ее привез. Когда тут совсем достанут, брошу все и поеду туда жить.

Я поинтересовался:

– Сергей, если ты был в каких-то особых группах… да еще офицером, то как ты оказался здесь? Простым охранником?

Сергей ухмыльнулся.

– Лучше пить водку маленькими стопочками, чем кидать дерьмо большою лопатою. А наш Конон говорит, что лучше плакать в лимузине, чем в переполненном автобусе. Я вижу, у тебя к офицерам отношение все еще… нормальное. Иначе бы ты не плюнул вот так в мою сторону.

– Плюнул?

– Ну да, – сказал он легким голосом, но я уловил злость. – Ты ведь считаешь, что я сейчас пошел на понижение, так ведь? Меня опустили, а то и сам опустился?

Я пробормотал вовнутрь компа:

– Да ладно тебе, не заводись. Я ведь тоже здесь.

– Тоже… Ладно уж. И что ты в этом компе видишь?

– С точки зрения геометрической прогрессии, – ответил я, – если посмотреть сверху, то снизу покажется, что сбоку в самом деле ничего не видно. Насчет Нюрки не беспокойся, меня голыми ногами не возьмешь.

– Ладно-ладно. Жизнь нужно прожить так, чтобы каждый ребенок мог сказать тебе: «папа!» Насчет Нюрки ты зря… Ее ноги, как погоны, – очень хорошо смотрятся на мужских плечах… Ты в самом деле заставишь этот комп работать? По-моему, он сдох окончательно.

– Если твой компьютер сдох, – сказал я серьезно, – значит, ты – великий лох. Автомобиль тоже кажется сдохшим, пока не повернешь ключ зажигания. Если я здесь приживусь, я вам поставлю на этот комп игрушки. А это будет покруче, чем кости.

Гриць опустил стаканчик, Сергей замер с открытым ртом.

– Я знаю, – сказал он, – что такое компьютерные игры. Видел… Но шеф не позволит. Мы здесь на работе. А Козаровский так и вовсе ненавидит все бесполезное. Нет, хлопец, ничего у тебя не получится. Игры у нас будут не раньше, чем русалка на шпагат сядет…

– Назвался гусем, – возразил Гриць, – спасай Рим!.. У тебя получится. Ты москвич?

– Москвич, – ответил я. – А ты?

Гриць почему-то угрюмо промолчал, зато Сергей сказал ехидно:

– Есть такой город – ASS-трахань…

Я сказал утешающе:

– Ничего, любви все полости покорны. Комп в порядке, просто диск зачем-то отформатили.

Гриць посмотрел на Сергея, сказал угрожающе:

– А тебе, любимый мной, лететь с одним крылом…

Процесс инсталляции Windows с полчаса да занимает, я перебирал в своем чемоданчике лазерные диски, Сергей и Гриць уже отложили алебарды и забросили осточертевшие кости, чесали языками, рассказывали о Кононе, Козаровском, обитателях особняка.

Помимо самого Конона и Светланы Васильевны, здесь живут четверо охранников, пятый – их шеф, Козаровский, в прошлом полковник КГБ, Нюрка, а еще здесь ежедневно двое приходящих: садовник и секретарша. Правда, садовник приходит через день, а секретарша вовсе в отпуске…

Сам Конон, оказывается, начинал простым слесарем на заводе, быстро дорос до бригадира, но потом его избрали секретарем заводской партийной организации, чуть позже вообще забрали в обком, дослужился до секретаря, но затем был переведен «на укрепление рядов» в оборонку.

Именно на оборонке я его и встретил. Потом эта перестройка, приватизация, ваучеризация, из которой Конон вышел крупным владельцем. Владельцем чего, я так и не понял, а Сергей и Гриць не уточнили, сами не знают, но слышали, что Конон имеет долю и в нефтяном бизнесе, и в водочном, а пара престижных ресторанов в центральной части города принадлежит ему.

Работает он здесь, в особняке. Правда, в Москве есть офис, даже не один, но, как все у нас водится, важные дела решаются в банях, на охотах, банкетах, за шашлычками на свежем воздухе. Так что, возможно, в тот первый день среди импозантных NPC были и менее приметные, но подлинные ЛПР…

Сегодня меня позвали обедать в нижний зал. Камин, к счастью, не полыхал, а за столом, кроме Конона, уже трудились Козаровский и Сергей. Конон кивнул мне на свободное место на дальнем конце стола, сам ел быстро, но как-то машинально, на лбу глубокие складки, а когда ложка заскребла по дну тарелки, в раздражении оглянулся:

– Где десерт?.. Вечно копается… Нет, Сергей, ты со своим пацифизмом не туда заехал! В любом племени, любом биологическом виде рыб, тараканов, птиц, людей – есть слабые и сильные. Всегда так было, на этом жизнь стоит, никуда не денешься… Но только у людей слабые не вымирают, а живут! Им даже помогают выжить. Даже совсем никчемных и всяких уродцев спасают! И как-то забывается, что эти уродцы занимают места здоровых… Однако же давайте смотреть правде в глаза: в роду человеческом правят все-таки сильные. Да не вздувай мускулы, не вздувай! Когда я говорю о сильных, я имею в виду сильных в своем биовиде. Для птиц сильные те, у кого крылья крепче, у рыб плавники, у людей – мозги.

Сергей с разочарованным видом уменьшился вместе со всем набором мускулов. Это было похоже на затормозивший МАЗ, что разом оседает на спустивших колесах. Я помалкивал, трудно что-то говорить, когда слышишь очевидное. Поддакивать так же глупо, как и возражать. Я только не понимал, из-за чего начался этот разговор, который я перехватил на середине.

– Когда-то, – продолжал Конон, – я помню, как орали при советской власти: вот, мол, как плохо, что все диктуют сверху! Мол, дали бы нашему директору этот завод в собственность, он бы ого-го как развернулся! И продукция была бы без брака, и нам бы платил в десять раз больше… Что, не говорили так?

Козаровский подтвердил:

– Говорили. Всюду. Везде.

– Так чего жаловаться сейчас на несправедливость приватизации? Ведь они же, инженеры и рабочие, весь, как говорится, сознательный советский народ предлагал отдать в собственность государственные заводы и фабрики! Вот так просто взять и отдать. Директору бани – баню, директору завода – завод, председателю колхоза – колхоз. А вместо этого им, убогим недоумкам… я имею в виду не директоров, а всю ту негодующую массу… им дали шанс поучаствовать в великом разделе! В самом деле, дали. Все получили эти ваучеры. Все! Ну и что? Кто был лохом при советской власти, тот остается лохом при нынешней. Энергичные снова все взяли себе – уже на законном основании! – а убогонькие все так же как в соплях с головы до ног – в воплях о несправедливости. А когда для них возможна та справедливость, которую они хотят? То есть лежать на печи, а им чтоб подносили калачи?

Козаровский сказал сочувствующе:

– Да что вы, Илья Юрьевич! Все всё понимают.

– Если бы, – вздохнул Конон. Он коротко взглянул на меня. – Если бы.

Мне почудилось, что Конон вроде бы оправдывается. Я не бог знает какая величина… вообще-то я себя считаю величиной, но не настаиваю, чтобы мою гениальность все сразу заметили и кланялись в ножки. Просто, похоже, Конона достали. Если бы он общался только с ворьем, тогда дело другое, а вот интеллигенция может воротить нос.

Сергей сказал серьезно:

– Да плюньте, шеф. Бабу с возу, кобылу в позу. У слабаков всегда другие виноваты в их слабости и соплераспускании. А сами сидят и ждут, как верно вы сказали, чтоб им все готовое на блюдечке. И рассуждают о падении нравов и забвении культуры! Но кто бы ни поднес им на этом блюдечке, все равно будет виноват… Не на таком блюдечке! Мало!.. Бумажки мятые!

Конон грустно улыбнулся:

– За годы советской власти инициативных людей повыбили. Истребили. Сперва, после Гражданской, – физически, а в эпоху Сталина и прочих генсеков – кого физически, кого в лагерь, а остальным просто перекрыли все дороги. Осталась только большая государственная система. Все население – на госбюджете. Частной инициативы – никакой… Так стоит ли удивляться, что когда началась перестройка, то первыми начали создавать фирмы как раз только писатели и преступники?

Я ощутил, что на этот раз надо вякнуть мне, иначе уже неприлично, и хотя рот еще забит куриным мясом – я вообще-то ем, как галактическая туманность поглощает туманность поменьше, – я все же промямлил:

– Почему именно они?

Конон тут же откликнулся так живо, что я понял, мой вопрос был необходим. А если бы не отреагировал, то… не знаю, наверное, был бы подозрительным элементом.

– Удивлен? Да потому, что только они решались протестовать против государственной системы. Каждый, правда, по-своему. Писатели выступали с трибуны и попадали в лагеря, преступники преступали молча… воровали, создавали подпольные фабрики, артели, браконьерничали, наконец, нарушая госмонополию. Это тебе сейчас чудно, а тогда на писателей смотрели как на потенциальных преступников. Даже на самых благонадежных из писателей так смотрели! Мол, сейчас он вроде бы свой, а завтра… Так и бывало, когда, казалось бы, обласканные верхушкой партии писатели вдруг взбрыкивали и начинали воевать против… Я не писатель, нет. Просто, когда я создал свою фирму, то половина из тех, с кем сотрудничал, были созданы писателями.

– А вторая половина? – спросил я и устыдился очевидности ответа.

Он усмехнулся, сказал:

– А знаешь, почему писатели оказались готовы? Потому что и при советской власти жили по законам рынка. Ведь не на зарплате, как весь народ, от министров до уборщиц. Пишет писатель роман полгода-год, ничего не получает, да еще и мысль страшная: продам или не продам рукопись? А потом, когда закончит, ходит по издательствам и предлагает свой товар!.. Отдает тому, кто заплатит больше. Понял? А потом получает денег хоть и кучу, но зато страшненькая для советского человека свобода: хошь – пропей сразу, хошь – распредели траты до конца следующей книги… Никто не указывает, не ограничивает, не заставляет. Словом, когда началась перестройка, нормальный человек, который привык получать гарантированную зарплату два раза в месяц, ни за что не решался сам открыть фирму или вообще начать свое дело. Я ж говорю, инициатива за несколько поколений была уничтожена на корню. Люди уже рождались винтиками гигантской госмашины. А вот писателям даже не пришлось перестраиваться.

Я кивнул.

– Как и преступникам. Да нет, у меня нет этого предубеждения к преступникам… если они, конечно, не чикатилы всякие. Я тоже преступник: дорогу перехожу в неположенном месте. Да и не все налоги, если честно…

Он засмеялся.

– Заплати налоги и спи спокойно… под могильной плитой! Правда, есть вариант оптимистичнее: заплати налоги и спи спокойно: на вокзале, в парке на лавочке, в подвале, на чердаках. Но мы не платим… или платим в меру и потому сами можем помогать обществу, направляя финансовые потоки в ту или другую сторону.

Нюрка наконец принесла десерт, дальше ели молча, но я чувствовал, что некая ниточка с Кононом стала крепче. Ему почему-то важно, чтобы я не просто подчинялся и выполнял, ведь жалованье высокое, я выполнять буду, но чтоб это не шло вразрез с моими моральными установками. Похоже, что он верит в наличие у меня каких-то установок.

Сергей перехватил мой взгляд, чуть-чуть кивнул ободряюще. Меня впустили, сказал он молча, еще на шажок в их мир.

Я запивал абрикосовым соком, натуральным, с мякотью, дома не позволяю себе такую дорогую роскошь, лучше сэкономить и подкупить оперативной памяти или поставить добавочный хард, поглядывал то на Конона, то на Сергея, стараясь избегать холодного взгляда Козаровского.

Как-то надо подступиться к некой щекотливой теме. Я, как адепт новой веры, инстинктивно стараюсь приобщить к ней всех, с кем сталкиваюсь. А здесь ну уж очень благоприятная почва…

Здесь, в этой… фирме, скажем так, я лишний раз убедился, что каждый скрывает свое отношение к играм. Разве что Козаровский не скрывает. Всем остальным играть нравится. Хочется. Почти каждый либо видел, как играют, либо читал, либо слышал, а то и сам у кого-нибудь из продвинутых друзей погонял мышкой или джойстиком машинку или дядю с гранатометом.

Однако здесь, как и вообще в обществе, отношение к играющим, как к умалишенным или недоразвитым. Хуже того, как к недоразвитым, которых застали в момент дефекации на оживленном перекрестке.

После обеда Козаровский ревниво остался с Кононом, Сергей ушел в караулку, а я отправился осматривать и тестировать все, что относится к электронике или в этом доме считается электроникой. Похоже, что этот Валёк просто-напросто заказал в какой-то фирме систему наблюдения «под ключ», ее привезли, установили, получили деньги, откозыряли и отбыли, очень довольные заработком.

Все верно, когда заказывают очень занятые люди, которые больше к этой системе не прикоснутся. Но когда есть специально выделенный для электроники человек, то все же компоненты лучше подбирать самому. И дешевле, и мощнее. Эти ребята, которые прибыли из фирмы, честно и добросовестно смонтировали типовуху. Хорошую, добротную и надежную типовуху. А камеры обзора установили в тех местах, где было удобно установить, чтобы не рвать штаны о колючки на клумбе, не измазаться птичьим дерьмом на крыше.

Я изложил все, что заметил, но старался не критиковать неведомого Валька, все-таки корпоративность существует. Конон выслушал внимательно. Его запавшие глаза всматривались в меня некоторое время, словно слова уже не интересовали, все ясно, а интересно только, как лежат мои извилины под черепной коробкой.

– Переделывай, как хочешь, – распорядился он. – Нет, никаких нападений не жду. Просто дача богатая, а ворья теперь много. Даже такого, что на трех мерсах и с автоматами… Потом покажешь, как и что работает.

Я собрался с духом, сказал стесненно:

– Илья Юрьевич, а почему бы не поставить вашим охранникам компы?.. Нет-нет, покупать не надо! В операторской достаточно одного, а остальные там зачем?.. Для надувания щек? Половина ваших людей звереет от безделья. Я им поставлю виртуальный тир, пусть развивают навыки стрельбы… или вождения по крутым трассам.

Конон хмыкнул:

– А кто дежурить будет? Ворье к нам присматривается, есть данные… А если какой охранник заиграется, то с него самого можно снять штаны – не заметит.

– Поставлю камеры слежения, датчики! Комар не пролетит, муравей не проползет. Сейчас такая техника, что… А ваши люди нужны будут, когда раздастся сигнал тревоги. Я могу поставить прогу, чтобы по такому сигналу разом выключала все игры.

Он подумал, кивнул.

– Ладно, попробуй. Только не вздумай подключать к Интернету. А то как начнут шарить по порносайтам…

Ради такого великого дела вызвался помочь не только Сергей, но и все, до кого долетели отголоски нашего разговора. В особняке два караульных помещения: одна будочка у ворот, вторая – в самом особняке, там три двери: две наружу и одна вовнутрь. У ворот место только для одного человека, второй там поместится стоя, потому я перетащил туда из операторской один комп, а в караулку побольше – два. И там, и там уже все убрано, стол сияет чистотой, хоть королеву, мать ее, сажай и показывай, как могут жить русские, когда им покажешь пряник.

Когда они окружили оба компа и счастливо загалдели как гуси, я посмотрел на их счастливые хари, махнул рукой и принес еще один комп, все равно в операторской и одному не будет полной загрузки.

Тут же к охранникам потянулся и садовник, угрюмый неразговорчивый дядя, который за растоптанный цветок в любой момент готов задушить и самого Конона. Даже Антон оставил ворота и смотрел на меня влюбленными глазами.

– Ну, – сказал я, – Билл Гейтс… не подведи!

ГЛАВА 14

Чтобы не вызывать недовольства Конона, я даже не заикался, что компы хорошо бы апгрейдить. Для охранников я поставил несколько простейших стрелялок да пару гонок. Простых, которые еще не требуют крутейших видеокарт и могучих акселераторов. Гонки особенно хороши для детей и не шибко умных взрослых, которым нравятся крутые повороты, скорость и визг тормозов.

Для апгрейда двух компов: личного Конона и того, который остался пахать за всех в операторской, я съездил на Горбушку, купил новые камушки, то бишь процессоры, выбрал пару видеокарт, присмотрелся к экзотичной пока что вуду-пять. Хотя джифорс прет чуть-чуть быстрее, но графика качественнее на вуду-пять, так что лучше делать упор на графику, ее каждый отличит, а прирост на десяток флопс кто заметит?

За все расплачивался Сергей, я сам настоял, чтобы деньги только у него. Во избежание. Там же на Горбушке взял и новейшие гонки со стрельбой, когда можно не только обгонять соперника, но и шарахнуть из гранатомета, успевай только увертываться от горящих обломков и кусков окровавленных тел.

Охранники обалдели, когда я продемонстрировал возможности такой игры. Думаю, что теперь и порнофильмы забросят.

На всякий случай поставил и стриппокер. Его никто не заказывал, но нет такого мужчины, который откажется пораздевать девок. Странная у нас психика: раскрепощенных и на все готовых полно в реале, но нам все-таки дай, чтобы она посопротивлялась, чтобы ехидно смеялась, когда проигрываешь и сам вынужден снимать штанишки, чтобы хамила, когда ты выигрываешь, и тогда ты, потеряв голову от злости, пер напролом и… проигрывал, проигрывал. Но вот когда уже начинаешь ее, заразу, постепенно раздевать, а она теряет нахальство и уже начинает бурчать, проситься жалобно, предлагает бросить эту глупую игру, а вместо этого сходить в библиотеку, а ты жмешь и жмешь, она снимает уже и трусики, пугливо предупреждает, что она еще девственница… о, сладкий миг победы!

Я инсталлировал, запустил, начал объяснять Антону:

– Сюда щелкаешь, повышаешь ставки… Здесь – пас. Понял?.. Управление простое, одной мышкой, что очень важно для таких игр.

– Почему? – спросил он тупо.

– Вторая рука останется свободной. Все понял?

Сергей врубился быстрее, обидно захохотал. Антон надулся, а на экране тем временем от моего щелчка молодая женщина в строгом деловом костюме оторвалась от толстой книги, улыбнулась сдержанно, с достоинством, фигура изумительная, произнесла строгим голосом:

– Очень хотите сыграть? Ладно, но только одну игру!.. У меня семестр, я принимаю экзамены студентов.

– Ах ты ж зараза, – сказал Антон мстительно. – Грамотная! Вот такая меня когда-то срезала. Ну, я тебе щас все припомню…

Со мной рядом стояли Сергей и Гриць, наблюдали с жадным интересом. Я смотрел на них, по их отношению к играм можно понять многое, а Гриць, перехватив мой взгляд, криво улыбнулся.

– Раньше все было просто, – сказал он. – Земля – крестьянам, фабрики – рабочим, ацидофильное молоко – ацидофилам. А теперь, после этой перестройки, все смешалось в доме Обломова… В наше нелегкое время совершенно пропало чувство локтя. Осталось только чувство колена под зад. Ты не поверишь, но армия – наименее приспособленная для повседневной жизни категория в стране! Когда нас сократили, у меня были такие же шансы заработать себе на жизнь, как и у карманного вора на пляже нудистов… К счастью, меня, как вон и Серегу, отыскал Конон, намекнул, что наше темное прошлое в состоянии обеспечить нам светлое будущее и что чем толще наши морды, тем теснее наши ряды…

Я кивнул.

– Да, лежачего не бьют. В рыночное время его топчут. И вот теперь ты в офисе, а в руках у тебя автоответчик знакомой системы Калашникова.

– Вот-вот, – подтвердил он. – Говорили же мне в детстве: обходи трамвай спереди, а честь смолоду! Вот и обхожу… Да ты что, дурень, делаешь? Черви меняй, черви!.. Щас будешь без штанов…

Как я понял, шеф все-таки абсолютный хозяин своего дела, хотя я так и не знаю, чем он занимается. Хоть и выходец из коммунистического мира, но коллегиальности не признает, к своему делу никого не подпускает. Все наемные, и только самым-самым, кто верой и правдой служил не один год, он изволит подарить акцию-другую. Мелочь, но тем самым тоже привязывает их к себе, своему делу.

Только Козаровский, похоже, имеет больше чем одну-две акции. Уже намекал, но так намекал, что поймать на слове не удастся. То в нужных местах разговора приподнимет бровь, то усмехнется, то сделает значительную паузу. Словно каждое слово в этом доме записывается и надо быть готовым к объяснениям.

Проще всего оказалось добиться расположения Светланы Васильевны. Я научил ее пользоваться добавочной программой, простеньким Голд Лифтом, это такая прога по подбору лиц для Sims, и теперь она целыми днями создавала персонажи, из десяти тысяч портретов подбирала подходящий, долго растягивала и сужала его брови, делала их то гуще, то реже, ставила то по-мефистофельски ломаными углами, то вытягивала как жеманница в ниточку, то смыкала на переносице а-ля персидская красавица, еще больше возилась с глазами, а когда дошла очередь до носа, ноздрей, скул, губ, челюстей, взмолилась, что у нее не совсем такие идеальные лица, как вот сделал ее саму, и тогда пришлось показать ей более сложное: как накладывать маски из готовых фотографий и портретов.

Я не верил, ожидал, что она, столкнувшись с трудностями и кропотливой работой, все забросит. Однако жена Конона за неполную неделю эту операцию освоила до тонкостей. Вообще-то довольно сложная операция, учитывая, что только-только впервые подошла к компу, хотя, с другой стороны, она может сидеть у компа все двадцать четыре часа в сутки, на службу идти не надо, а еду принесут прямо к компу.

Из одежды в игровом наборе оказалось около трех тысяч костюмов, тысяча рубашек, три сотни маек, к тому же я поставил встроенный подредактор, позволяющий корректировать и эту одежду, менять цвет, наносить на майки аппликации, собственные рисунки, вышивки, а на голые руки и лицо – татуировку.

Теперь у Светланы Васильевны был целый городок, населенный ее персонажами. Она послала себя виртуальную на службу, выбрав ее очень тщательно, с тех пор боялась пропустить день, а то выгонят, у капиталистов с этим строго, платила налоги, заказывала пиццу, мыла пол и убирала мусор, мыла и чистила квартиру к приходу гостей, сама им названивала, некоторые ее посылали, некоторые приходили с охотой.

Обходя особняк дозором, как Дед Мороз свои владения, я деликатно заглянул и в покои Светланы Васильевны. Спальня у нее там далеко в глубине, еще не рассмотрел, зато в этой комнате главный теперь не комод «а-ля Людовик Четырнадцатый», а мощный комп на столе!

Светлана Васильевна даже не обернулась, с закушенной губой пытается заставить свое виртуальное «я» позаниматься на тренажере, нужно для успешной карьеры, а та скулит, что устала, не в настроении, ей бы перед телевизором на диване… с розовым романом в руках.

– Здравствуйте, Светлана Васильевна!

– Здравствуй, Сережа… Ах, Андрий… Да-да, Андрий…

По ее лицу прыгали отблески, светлые пятна, словно сквозь ветви деревьев светило ярое солнце. Я посмотрел на комп, на экран телевизора, снова на комп. Вроде бы все в порядке, здесь мое вмешательство больше не потребуется.

– У вас сколько телепрограмм?

– Двенадцать, – ответила Светлана Васильевна, не поворачивая головы. – Только, знаете ли, Андриша, я их как-то сейчас не смотрю… Я все свою лапушку не могу выдать за хорошего человека! То хамы, то мало зарабатывают, то сразу лезут… Есть интеллигентные мужчины, но, увы, их уже разобрали.

– Так что за проблема? – не понял я. – Надо найти хорошую добротную советскую семью, отбить мужа и… только и всего. Так все делают. Это надежнее, чем покупать кота в мешке. Вообще не понимаю, зачем покупать в мешке, когда можно из мешка вылезти…

Светлана Васильевна призадумалась.

– Да как-то нехорошо…

– А если любовь? – возразил я. – Ладно, это ваше дело, а с телевизором у вас непорядок…

– Что не так? У него, говорят, самое хорошее изображение.

– Да изображение в порядке, а вот выбор… Экраны компов такого же размеров, как и экраны телевизоров, но фильмы можно выбирать из сотен тысяч! Это называется «телевидение по запросу». Я знаю адреса западных фирм, но и у вас уже есть Direct-to-Home для «НТВ-Плюс»…

Она сказала с вялым удивлением:

– Да? Очень интересно. Сотни тысяч фильмов, любой по выбору?.. Прямо сейчас, в любое время?.. Очень-очень интересно… А скажите, Андрий, как сделать так, чтобы я могла общаться с одним молодым человеком, а его подруга не устраивала скандалы?.. А то она ведет себя так неприлично, будто эта англичанка из рязанской глубинки…

– Очень просто, – ответил я. – Уйдите в другую комнату, а то и вовсе в сад, вызовите его, вот тут, смотрите, опция «Позвать». Он не может не откликнуться, когда такая женщина вызывает на разговор наедине. А вы шутите, смейтесь, развлекайте его, флиртуйте. Пока она вас не видит…

Она обрадовалась:

– Все понятно!.. Как я не догадалась?.. А вы, оказывается, большой мастер в этих делах…

Она шутливо погрозила пальчиком, тоже мне донжуана нашла, снова повернулась к компу, начисто забыв про сотни тысяч фильмов в ее ящике.

За эту первую неделю я наладил всю электронику. Датчики и миниатюрные видеокамеры расположил не только на воротах и заборе, но и на удаленных столбах вдоль дороги и на деревьях в лесу. Даже если не ждать нападения каких-то элитных групп особых командос, все равно можно любоваться лесной природой, птичками да лягушками. Даже всяких жуков и муравьев можно разглядеть отчетливо, в цвете, делать скриншоты для desktop’а.

Не думаю, что Конон ждет нападения, просто любому человеку уютнее чувствовать себя защищеннее, видеть всякого, кто подходит к его дому или даже к забору. А я с удовольствием и допоздна возился с аппаратурой, настраивал, подключал, снова настраивал, подгружал программы, скачивал новейшие драйвера.

Уж поздно вечером, когда стемнеет, я покидал особняк, торопился к шоссе, чтобы успеть на остановке догнать последний автобус. Домой приезжал за полночь, падал без сил, не всегда успевая раздеться, а утром снова. И снова. И снова.

Мой верный конь бил копытом в стойло, конюхи докладывали, что разносит уже вторую конюшню. Меч ржавел, а рыцарские доспехи оплела паутина. Однажды оруженосец видел мышь, что пыталась устроить гнездо в железном шлеме.

Я заглядывал в свой Forgotten Realm лишь на краткие мгновения, но не успевал даже выехать за ворота замка, в котором я владетельный барон и герцог, а на самом деле – крутой майор спецназа, заброшенный в их странный мир. Вокруг плетутся интриги, юная королева отчаянно добивается моего внимания, феодалы поднимают головы, сестра королевы строит глазки, у меня в гранатомете полное allam­mo, принцесса амазонок шлет насмешливый вызов сразиться, но едва я вскакивал в седло, тут же поводья перехватывала железная рука моего компа. Я покорно раззиповывал, разраривал, апдейтил и падал в черную яму сна, так и не добравшись до Черного Властелина…

Но все равно, даже не успевая заглянуть в свое герцогство, я готов был передвигаться по особняку Конона кувырками, как вроде бы иначе не умеют спецназовцы. Впервые я мог показать себя даже самому себе во всей мощи. В операторской уже десятки мониторов, просматриваются все подходы к особняку, а главный монитор, который двадцать девять, можно переключать на любую камеру.

Я показал Конону, как одним движением прыгать на верхушку дерева, откуда с одинаковой четкостью и в триколоре можно рассматривать хоть уходящую вдаль дорогу, хоть бегающих по ней муравьев. Причем муравьи с такой резкостью и с подключением вуду-пять выглядят не просто как живые, что вот-вот выбегут за экран, а по-ленински живее всех живых, особенно когда зумишь их раза в полтора-два.

Показав муравьев, я тут же прыгнул на крышу особняка, на забор, быстро переключил несколько камер.

– С любой можно сразу выводить на большой экран, – объяснил я. – Эти процессоры тянут любые объемы графики… ну, не совсем любые, в Пентагоне стоят мощнее, но и эти потянут. А с подключением акселераторов даже можно любоваться красотами…

Козаровский следил за каждым моим движением, словно я готовился включить таймер ядреной бомбы, а его задача – успеть поймать меня за руку на месте.

– Красоты нам не нужны, – отрезал он. – Нам нужна функциональность!

– Это в избытке…

– Безопасность не бывает избыточной, – заявил он строго.

Конон смотрел, слушал, тоже следил за моими руками, потом потер лоб, глаза стали отстраненными. Я насторожился. Конон спросил внезапно:

– А насколько это серьезно… все эти штучки, что нас дразнят в боевиках? Ну, когда девица в лесу вытаскивает из сумочки коробочку, раскрывает, там экран, оттуда шеф разведки смотрит на нее, видит, где она, объясняет, куда идти, показывает ей карту, она, в свою очередь, показывает ему, экранному, найденный патрон. На том конце связи к шефу подходит спец по вооружению, смотрит на ее ладонь и, конечно же, говорит, что это все от проклятой русской винтовки такой-то…

– Почти все это компьютерные спецэффекты, – объяснил я. – Красивая брехня. Когда эти фильмы делали, таких мобильных систем еще не было.

– Я ж говорил! – воскликнул Козаровский.

Конон внимательно смотрел на меня.

– А теперь?

– Теперь уже есть, – ответил я. – Стоит это, правда, недешево. Впрочем, кому-то и это покажется недорого.

– Но это уже есть? – допытывался он.

– Есть, – ответил я. – Но такие коробочки, как вы говорите, пока еще не коробочки, а небольшие ящички. Те же ноутбуки. И, чтобы переговариваться, у вашего партнера должен быть такой же.

– Делай, – велел он. – Научишь меня пользоваться. Это же совсем другая жизнь!

– А кого учить второго?

Он нетерпеливо отмахнулся:

– Потом решим. Пока покупай два, настраивай.

ГЛАВА 15

Напрасно я предлагал съездить в хорошие фирмы, что торгуют недорогим хардом. Конон был неумолим, отправил нас с Сергеем в центральный «Компьютерный мир». Мне этот магазин знаком, туда все железо и софт поступают в первую очередь, там самые грамотные продавцы, которые знают свой товар от и до. Нормальные юзеры так и делают: здесь получают самые квалифицированные консультации, а потом идут и покупают эти же платы… в другом магазине. А еще и вовсе в фирме, где еще дешевле.

Но Сергей подогнал мерс прямо к главному входу, припарковался нагло, едва не ободрав дверцу потрепанного бээмвэ.

– Прошу, шеф!

Я неспешно вылез, а ремень отстегнул еще за сотню метров от магазина, чтоб видели: крутые ребята прибыли, быстрой езды не страшатся. На входе нас откровенно изучали телекамеры: мол, ваши морды пишем в цвете, все прыщи видно, так что держитесь скромно.

Сергей вдвинулся за мной, остановился у двери, оглядывая помещение быстро и цепкими глазами. Он явно хохмил, подчеркивая, что я – крутой босс, а он мой бодигард. И что на улице нас ждет целое стадо быков.

Я медленно прошелся вдоль ряда столов с выставочными образцами. Ко мне, завидев богатого клиента в демонстративно потертых джинсах, поспешили продавцы.

– Здравствуйте, что вас интересует?

– Компы, – сказал я, – компы.

– Понятно, компьютеры, – сказал продавец.

Подошел менеджер, я сразу узнал в нем иностранца, что-то в нем от дореволюционного приказчика, сказал бархатным голосом с сильным акцентом: 

– Здравствуйте, я представляю владельца этого магазина, Джон Гондоп, к вашим услугам. Вы правильно сделали, что пришли к нам. У нас крупнейший магазин, мы дистрибьютеры… у нас прямые поставки… мы… здесь…

Я не слушал, брезгливо осматривал стенды. Брезгливо, потому что я в самом деле не люблю эти так называемые оптимизированные и сбалансированные. Это все пусть и не для последних лохов, но все же некие усредненные компы. А не бывает этих усредненных потребностей: кому-то нужен большой диск и неважна скорость, кому-то нужнее скорость, а для работы хватает и самого крохотного диска, а кому-то очень важен большой объем оперативной памяти.

– Все это хорошо, – прервал я, – но что-то я не вижу четвертых пней. Да и экраны крохотные…

– Крохотные? – изумился менеджер. – Да здесь весь спектр! Любые запросы!

– У меня здоровые запросы, – сказал я твердо. – Потому и люблю все здоровое.

Менеджер понимающе кивнул. На босса преступной группировки я в его глазах не тяну, но подбоссом могу быть вполне, вполне. Как заместитель по электронике или компьютерным вопросам.

Мне пришло в голову, что он попал в самое яблочко, я и в самом деле нечто вроде этого…

– Вам нужен для работы, – спросил он. – Или же…

Я засмеялся.

– Конечно, для работы! Кто-нибудь вам отвечал иначе? По-моему, все говорят, что для работы. Но требуют обязательно, чтобы купленный комп тянул все новейшие геймины. Так?

Он неуверенно улыбнулся. Я не похож даже на юзера, но так говорят те, кто давно имеет дело с компами. Ведь для большинства работ вполне хватает трехсотки, а первый пень – так и вовсе выше крыши. Если бы только для работы, то даже вторых пней бы не покупали. Только игры двигают компьютерный прогресс.

– Пентиум-четыре, – сказал он, – в соседнем зале. Там все новейшие технологии.

– А Пентиум-пять? – спросил я подозрительно. – Ты нам мозги не пудри. Нам надо клевые компы.

– Пятые модели еще не созданы, – ответил менеджер торопливо. – В разработке!.. Пока только в разработке!

– А лабораторный нельзя купить? – спросил я. – Я ж плачу, понимаешь?

Он с самым виноватым видом развел руками, словно сам запаздывал с выпуском пятого пня, а я клиент, который завсегда прав.

– Посмотрим, – буркнул я.

Он повел меня, дорогого гостя, Сережа двигался за нами в двух шагах, руки чуть расставил, мускулы вздулись, поглядывает по сторонам зверовато и с подозрением.

Сердце мое учащенно стучало. У меня всегда спирает дух, когда я вижу это сверкающее великолепие.

Огромный длинный зал, по обе стороны на полках компы, да еще и посреди зала нескончаемый стенд, где за стеклом… да куда там бриллиантам корон Российской или Британской империй! Куда жемчужинам клеопётр, помпадурш или слиткам золота с конскую голову!

Вышколенные продавцы смотрят с приклеенными улыбками. Здесь торгуют не пучком редиски, каждый покупатель в самом деле ценен. Даже вот такие…

– Вот этот компьютер, – сказал я и ткнул пальцем в плоский восемнадцатидюймовый экран. – Почем?

Я видел, как Сергей сделал понимающее лицо. Он недавно научился отличать монитор от самого компьютера, так что прикол для него как раз самый свежак, прямо с дерева.

– Этот… – сказал менеджер, запинаясь, – стоит… это стоит две тысячи семьсот долларов. Вы исключительно правы, ваш выбор замечателен… это, в самом деле, на сегодняшний день лучшая разработка!.. У вас чутье на прекрасное. Здесь изумительный дизайн…

– Дизайн в прикиде, – согласился я – Класс, ядрена BOSH!.. Как валютная девка вечером, вся блестит из себя. Заверните.

Он помялся, пугливо посмотрел на меня, говорить или не говорить, но решил, что не сказать опасно, а то я, обидевшись, пришлю сюда банду громил, сказал очень деликатно, еще больше напомнив приказчика тех времен:

– Но смею вам напомнить, хотя вы и сами это прекрасно знаете, что этот… гм… компьютер… что этому компьютеру для полноценной работы необходим еще один из этих ящиков.

Он повел рукой, указывая на ряд сверкающих или матовых металлических корпусов компов. Я удивился.

– А они зачем?

Он переступил с ноги на ногу, развел руками, я видел, как за его спиной ликует Сергей, все расскажет, добавит, приукрасит.

– Вы же знаете, – сказал менеджер наконец, – вы же прекрасно знаете, что в этой стране бывают перебои с электропитанием. Или пробки вылетают! А у нас фирма, обслуживание, горячая линия… Мы считаем, что для наших клиентов нужны надежные источники бесперебойного питания! С надежным дублированием. Это все в этих ящиках. А также всякие там процессоры, видеоплаты, ОЗУ и прочие мелочи, на которые вам не стоит обращать внимание.

Я кивнул:

– Ага, понятно. Ладно, заверните и эту… жиридовскую морду.

Он переступил с ноги на ногу, на лбу выступили мелкие крапинки пота. Спросил с напряжением:

– Они все разные… и по цене. Какое вы изволите?

Не отвечая, я прошелся по ряду. Менеджер и ликующий Сергей шли по пятам. Я еще издали присмотрел почти квадратный ящик нетсервера, туда можно всобачить два камня от четвертого пня, а стандартную 128 метров оперативки можно расширить до четырех гигов… Эх, там же ECC SDRAM 133 мегагерц с функцией динамичного сканирования, интегрированный двухканальный 64-битный контроллер HP NetRAID с технологией 120 и кэш памятью 32 мега, расширяемый до 128-и, это же мечта, сказка, вот оно будущее, прямо на полке, в этом мире, где все еще бродят древние римляне и русские в звериных шкурах, ездят в каретах или каретообразных авто…

– Пожалуй, – протянул я озабоченно, – вот этот…

Менеджер переступил с ноги на ногу. Мелкие капельки пота укрупнялись, превратились в бусины. Ломающимся, как у Робертино Лоретти в пору полового созревания, голосом спросил:

– Вы… уверены?.. Нужна ли вам такая мощность?.. Вот на этих полках, что у вас за спиной, лучшие образцы… очень надежные и не такие дорогие…

Я даже не изволил обернуться. Морда ящиком, наглый, но на самом деле я еще издали оценил эти прекрасные разработки, прекрасные приобретения для рядового потребителя. Но я даже до знакомства с Кононом не был рядовым, а сейчас так и вовсе!

– Не, – сказал я. – На фиг, они слишком худые. А этот толстый. Я толстым больше верю…

Глаза быстро считывали с таблички перед серваком: интегрированный UltraWide SCSI контроллер, двенадцать низкопрофильных накопителей Ultra 2 SCSI горячей замены и две полки половинной высоты. Восемь PCI слотов, из них четыре с возможностью горячей замены. Технология HP Smart IRQ. Поддержка ведущих в отрасли технологий DAT и DLT. Интегрированная сетевая карта 10/100TX. Возможность установки резервных блоков питания и вентиляторов горячей замены…

Менеджер сказал осевшим голосом:

– Это… очень… очень дорого.

– Заверните, – сказал я небрежно и двинулся дальше.

Ничего не понимая, он шел то следом, то забегал сбоку. Крупные капли начали срываться со лба, повисли на бровях. Спохватившись, менеджер выхватил платок, суетливо промакивал лицо, улыбался. Я удивлялся, как при таком багровом лице можно улыбаться так бледно, но все-таки он улыбался, школа.

Продавцы притихли, провожали нас выпученными глазами. Я видел, как они переговариваются быстрым шепотом. На серваки такого класса если и находятся покупатели, то это разве что от преуспевающих банков, даже Академия наук на такой не раскошелится, такие покупки обставляются сотнями бумаг и договоров, взаимных обязательств, а тут идет нечто наглое и: «Беру, заверните!»

В следующем зале век уже даже не двадцать первый, а двадцать второй или двадцать третий. Понятно, что на самом деле все это войдет в жизнь в ближайшие годы, и через десять лет человек без Интернета будет выглядеть так же дико, как сейчас без электричества, но все же самые крутые стационарные компы предыдущего зала выглядят вчерашним днем перед этими ноутбуками и пальмтопами. Да плюс тут всякие монстры, гибриды, из которых девяносто девять процентов отомрет: телефоно-факсы с передачей звуков и картинок, LVD-плееры с выходом в Интернет, фотоаппараты со сканером и телефоном…

Я шел вдоль полок с ноутбуками, все больше и больше замедляя шаг. И хотя я уже издали заметил отдел, где может быть то, что мне надо, но трудно удержаться и не побыть в этом раю немножко дольше.

Я всего неделю тому был в фирме, где сами собирают ноутбуки, но за это время – во жизнь! – появились три новые модели. Да и старые… это с прошлого месяца старые, помощнели, нарастили мускулы видеоакселераторов, поменяли видеокарты, а пара даже раздвинула экраны на целый дюйм…

– И это все? – спросил я подозрительно.

Менеджер сказал просительно:

– Здесь все самое новейшее, самое последнее, только что из лабораторий!

– Да? – переспросил я еще подозрительнее. – Для себя ничо не заначили?.. Ладно-ладно, сделаем вид, что верим. Хотя для дома, для семьи тащщим все-таки лутшее, верна?.. Слушай сюда, вот этот комп вроде бы самый большой, да?

– Пятнадцать дюймов, – ответил он торопливо, – больше просто не бывает!

– Пятнадцать? – переспросил я и хохотнул. – Один мой кореш все вздыхал, мол, бывает, до счастья не хватает много, а тут всего каких-то десять сантиметров!.. Правда, он не про комп, дурило. Так, значит, всего пятнадцать? Ладно, верю на слово, такой я доверчивый… Заверни парочку!

На самом деле, конечно, глаза жадно успели пробежать все это насчет встроенного DVD и модема, двенадцать с половиной хард и прочая малозначащая информация, потому что все это смогу наращивать, заменять, добавлять, а вот экран уже не растянешь, фигушки на раме.

Он переспросил, не веря своим ушам:

– Вы берете… и это?

– Я ж сказал! – удивился я. – Тебе надо ухи чистить, мужик!.. Только ты заверни и отложи, я щё не кончил. Мне щё надо пару мобильников.

– Пару?

– Ну да. Мне и моей собаке. Она у меня умеет говорить «мама»! Не веришь? Во умора… Знаешь, сама научилась! Вылезаю как-то бухой из машины, слышу: «Мама!» А голос такой страшный, нечеловеческий… У меня мурашки по коже, думаю – допился! Кто зеленых чертей, кто розовых слонов, кто налоговую, а я… Но волына уже в руке, осматриваюсь, враз трезвый, а оно снова «Мама!». Поднял я голову, а она стоит на балконе и смотрит на меня сверху вниз!.. Увидела, значит, как я вылезаю из тачки, вот и мамкнула, зараза, чуть заикой не сделала…

Он застыл, а я, не шибко обращая на него внимание, прошествовал в отдел, где в большом количестве расположились сотовые телефоны. Сердце завистливо сжалось, вот первые образцы, о которых только читал: экраны, способные отражать свет. Это мобильники уже третьего поколения, плоские, удобные, экран по диагонали два дюйма, 260 тысяч оттенков цвета, разрешение семьсот двадцать на двести сорок… Совсем недавно про экран не было и речи, но как только хозяевам мобильников открыли доступ в Интернет, то без экранов уже ни в анус, ни в Красную Армию, или, как говорят грамотные: но вагина, но реда когорта. А экраны жрут электричество батареек, как электрические свиньи, и вот Самсунг первым в мире придумал, как отражать свет, тут же необходимость в подсвете отпала, экономия батареек выросла впятеро…

– Во, – ткнул я пальцем и пожалел, что у меня пальцы вообще-то ничего, лучше бы грязные и с обкусанными ногтями. – Эт самый дорогой? Заверни две штуки.

Менеджер уже не вытирал лицо платком, а тер с ожесточением, платок стал мокрым, его можно было выжимать, как побывавшую под дождем простыню.

– Как будете платить? – спросил он осторожно. – По карте?.. По перечислению?

Я посмотрел на него исподлобья.

– Эт по какой такой карте?.. И что за пере… перечисление? Нас не надо перечислять, мы уже перечисленные! Деньгами буду платить, деньгами!

Он торопливо кивал.

– Ладно-ладно, как скажете. Мы принимаем в любой форме и в любой валюте.

– Ну вот и лады, – сказал я. – Сколько там натикало?

Ему с поклоном передали бумажку. Еще теплую от принтера, я видел на загнутом уголке эмблему их магазина. Он покраснел еще больше, побелел, посинел, придушенным голосом прошептал цифру.

– Сколько-сколько? – переспросил я для надежности. Вообще-то я сам уже все подсчитал в уме, везде же цены указаны, хотел только, чтобы Сергей среагировал. – Всего-то?

Менеджер посмотрел с надеждой.

– Да. Вы… в самом деле берете?

– Ха, – сказал я, – а кто-то мне морочил бэцалы, что компы дорогие!.. Урою придурка.

Сергей подошел, повинуясь повелительному щелчку моих пальцев. Я все еще рассматривал экспонаты, а Серега сунул лапу в пластмассовый пакет. В пакете звякнуло. Я дернулся, сказал опасливо:

– Пиво не разбей!.. Не разбей, говорю!

– Щас, – ответил он сипло. – Щас…

– Осторожнее, гад!..

– Не боись, босс…

Уж и продавцы всех отделов вытянули головы, напряженно смотрели, как он ловит что-то в пакете, а оно уворачивается, а пальцы у этого парняги в самом деле корявые, толстые, с обкусанными ногтями.

Наконец Сергей, ругнувшись, вытащил бутылку пива, поставил ее перед кассиром, вытащил вторую, поставил рядом и только тогда начал ловить и вытаскивать то, что искал: пачки зеленых бумажек, небрежно перехваченные аптекарскими резинками.

– Во, – сказал я с облегчением и кивнул на бутылки. – Надо чаще встречаться!

– Надо, – подтвердил Серега. – Щас вмажем?

Я посмотрел по сторонам.

– Сесть негде. Ладно, дотерпи до машины. У меня там и коньяк… Люблю за рулем из горла.

Менеджер задержал дыхание. В каждой пачке по десять тысяч долларов. А этот парень все вытаскивает и вытаскивает… Придется срочно нести в банк, писать объяснения, собирать подписи сотрудников, иначе руководство фирмы заподозрит его в связях с мафией: в США не найти сотенную банкноту, даже если объехать всю страну. Даже мафиози только в фильмах перевозят кейсы с пачками долларов, это в прошлом, теперь и они только по картам…

Я видел по его лицу, что мужик после этой удачной продажи сервера запросится перевести его обратно в тихую страну, подальше от этих ужасных русских.

– Куда вам выслать чек? – спросил он. – Или… погодите минутку, мы сейчас подготовим, я подпишу, поставим печати…

Я удивился:

– А на фиг он нам?

– Но… как же… – пробормотал он.

– На фиг, – ответил я твердо. – Мне надо, чтобы я в тетрис мог играть, понял?

Мы отъехали два квартала, потом Сергей кое-как припарковался, руки отпрыгнули от баранки, словно обожгло кожу. Он давился от хохота, стучал ногами, сползал с сиденья на пол, визжал и махал руками. Лицо стало кисло-сладким, он умирал от смеха, умолял не напоминать, как покупали компы. Я не напоминал, он сам вспоминал все детальки, слова, жесты, ржал, как оцифрованный конь от Седьмого Волка, и визжал, как поросенок Фаргуса.

– Ты разобьешь нас, – предупредил я. – У нас будущее мира на заднем сиденье!

– Я сперва отсмеюсь, – простонал он. – Вволю, а то лопну, будто тот самый торт съел!.. Ну, засадил ты им… В тетрис гонять!.. Это там, где голые бабы сверху падают?

Все еще всхлипывая, он повернул ключ зажигания. Машина медленно начала выползать задом из ряда. Я придерживал на коленях коробку с ноутбуком, на заднем сиденье вторая, две непомерно огромные коробки для мобильников, а сервак мы бережно разместили в багажнике.

– Сегодня расскажу Конону, – объявил Сергей. – Ты молчи, понял? Я сам расскажу. Ты все испортишь, ни хрена не умеешь рассказывать, а еще программист по железу!.. Ребята будут кататься по всему полу и его окрестностям…

Я счастливо и сыто молчал. Душа моя, крылатая, как дракон из Revenant’а, мощно влетела через черную дыру коллапсара в волшебный мир могучих компов и неистово пляшет там чечетку. Это сто лет тому все как-то умещались в одном мире – как крестьяне, так и феодалы. Даже пятьдесят лет еще так зябли, а сейчас одни еще в том, старом веке, другие в этом, нынешнем, но я… эхма, труля-ля, не женитесь на курсистках!.. уже в дне завтрашнем!

Мои дрожащие от жадности пальцы ласково гладили коробку. Там в поролоновом гнездышке спит, подогнув лапки, ноутбук завтрашнего дня. Именно завтрашнего, ибо сегодня он чересчур дорог, да и не знает о нем никто, кроме редких спецов, а вот завтра станет таким же привычным, как для меня Интернет, а для моего отца – электричество.

ГЛАВА 16

Сергей отнес огромный ящик с сервером в операторскую, я отнес ноутбуки в приемную перед кабинетом Конона. К нему не решился, Козаровский и так зверем смотрит. Не любит, что кто-то находится возле шефа слишком долго. Боится, что задавлю такого бизона?

В приемной запах духов почти выветрился. Едва поставил правый ящик на стол секретаря, как из коридора вбежал запыхавшийся Сергей.

– Еще не сделал? – удивился он.

– Ты хоть сервак отнес?

– И распаковал, – сообщил он. – Подключать не стал, а то тебе совсем делать не фига.

– А я уже запаковываю, – сообщил я. – Повезем обратно.

Но оба одинаково жадно смотрели на картонные ящики. У меня от нетерпения тряслись пальцы, когда разодрал картон, дальше поролоновые прокладки с крылышками, целлофановые пакеты, просвечивает темная матовая поверхность вещи из мира будущего. Сердце мое стукало, будто дятел бился головой о железобетонный столб. Пальцы жадно срывали прозрачную пленку, как распаленный Ромео сдирал свадебную фату с Зухры или Изольды, не помню.

Ноутбук поколебался, похожий на элитного щенка кенру, самой дорогой собаки мира, но все же позволил взять себя в руки и поставить всеми четырьмя лапками на середину стола. Я откинул крышку, с внутренней стороны вмонтирован жидкокристаллический экран с невиданным разрешением тысяча шестьсот на тысячу двести, а внизу под клавой те навороты, которые может позволить себе только едва появившийся четвертый пень…

– Здравствуй, – сказал я тихо, – здравствуй, завтрашний день… в котором я уже сейчас!..

Ноутбук смотрел на меня внимательно инфракрасным глазом, готов принять информацию, готов поделиться своей, в нем уже масса программ, их продают уже заполненные всем-всем, в отличие от простых, ящичных.

– Привет, – произнес Сергей.

Я думал, он это мне, но бот смотрел на ноутбук внимательно и серьезно. В глазах блистают странные огоньки. За неделю он научился смотреть на ящичные компы, как на добротные телевизоры, навороченные стиральные машины, электрогрильницы, но сейчас в его выпуклых глазах я увидел – как бы сказать не так высокопарно, ненавижу высокие слова – отблеск грядущего мира!

Второй ноутбук освободился от трех слоев одежды, опустился на стол рядом с первым, прекрасный и совершенный в своей наготе. Сергей восторженно присвистнул.

Плоские, тонкие, суперэлегантные, они в этой комнате, где на столах три мощных компа, как два современных автомобиля среди карет луив и людовиков. Их время придет, будут в каждом доме, но пока только здесь, сверкающие вещи будущего мира!

Даже по глазам Сергея, которые враз стали тоскующими, видно… да, он понял, ощутил спинным мозгом, что эти две вещи из мира, которого… пока еще нет.

– А что это за книги?

– Инструкции, – объяснил я.

Он проследил, как я тут же вскрыл ноутбук, открылось дивное царство плат, все блистает странными огоньками, кристаллами, словно я рассматривал сто тысяч швейцарских «Lego» с бриллиантами.

– А чо не читаешь?

– Мы ж не Германия, – напомнил я. – В России заглядывают в инструкцию, когда уже перепробованы все средства, вплоть до кувалды.

– Правильно, – одобрил он. – Кто не рискует, тот не падает в пропасть! Жить тяжело… А хорошо жить – еще тяжелее. Зачем усложнять?

Но у меня самого тряслось внутри, словно студень при езде на мотоциклете. С моими знаниями языков программирования можно всю жизнь не уметь пользоваться даже сотовым телефоном, ибо, чтобы пользоваться, надо его хотя бы подержать в руках, хоть чужой. А видеконфы – это вообще, прежде всего из области больших денег. Конечно, надо бы хотя бы полистать инструкцию, но если человек живет в России…

Через полчаса заглянул Конон, понаблюдал с недоверием, пожал плечами, ушел. Его опыт работы в оборонке говорил, что для такого сложного дела нужно поставить чуть ли не космические корабли вокруг его особняка, а внутри разместить завод из будущего века, где залы с огромными ЭВМ, агрегатами для охлаждения метровых ламп…

Сергей, которому делать нечего, пока Конон дома, торчал в моей комнате, присматривался с интересом.

– Программы, – сказал он с уважением, – это не мыло по тазику гонять… А что там такое лопастями вертит?

– Кулер, – объяснил я, – тоже вертолет. Только маленький еще. С железом все в порядке, это я проверил. А вот проги…

– А что программы?

– Если бы архитекторы строили здания так, как программисты пишут программы, то первый залетевший дятел разрушил бы цивилизацию. Все торопятся, понимаешь? А потом сразу же вдогонку выпускают патчи…

– А нельзя сразу доделанное?

– Можно, – ответил я со вздохом, – но мы сами соглашаемся схватить сегодня недоделанное, чем ждать месяцы, а то и годы… А это самое раздолье для хакеров! Они все ищут дырки в программах и лезут, лезут, воруют коды доступа, номера кредиток, даже пароли запуска ядреных ракет…

Сергей сказал со вздохом:

– Да, сложные проблемы всегда имеют простые, легкие для понимания неправильные решения. Как говорил мой инструктор в армии: к верхнему днищу бака приваривается треугольное отверстие диаметром три на четыре… Не понял? Два наряда вне очереди!

– Нравилось в армии?

Он пожал плечами.

– Да как сказать… Когда служил, то девяносто девять процентов наших орлов тянуло на гражданку. И только один жалкий процент, а то и меньше, на гражданина. А теперь, с этим разгулом сексменьшинств… Я и сейчас, кстати, почти в армии. Оружие мне положено по статусу охранника частной фирмы. Охраняю все так же, только раньше – военную базу, а теперь… Сам видишь, жизнь – это игра, в которой нет se­tup’а.

– Есть, – возразил я, – но, увы, параметры выставляет Верховный Программер.

Сергей подозрительно проследил взглядом за моим пальцем. Комп пискнул и склеил ласты, а экран блымнул, как спросонья, и отъехал в нирвану.

– Что-то случилось?

– Если враг не сдается, – объяснил я, – его перезагружают! Семь бед – один reset.

– Reset – вот эта маленькая кнопка?

– Reset – не кнопка, а горькая необходимость.

Сергей вряд ли понял, но кивнул.

– Понимаю, – сказал он уважительно, – клаву топтать – это не с джойстиком баловаться… Человеку свойственно ошибаться, но с помощью компа это ему удается намного лучше, интереснее и чаще. Ты не горюй, если что сразу не получается: не всякий лось перекусит рельсу. На net и суда нет. Вишь, тут написано, что здесь интуитивно понятный интерфейс, что значит нужна недюжинная интуиция, а откуда ей у тебя взяться, если ты от Нюрки глаз не отводишь?

Я удивился:

– От Нюрки? Ну и шуточки у тебя!

– Не заглядываешься? Правильно. Нюрке нужен мужчина, чтобы с положением и с состоянием. А с нами она просто дурачится.

– Да какая Нюрка, – сказал я с досадой. – Это вы здесь сидите… и живете, а я через пару часов выйду к остановке автобуса… А там вся Москва, раскованная-перераскованная!.. Кого хошь и куда хошь, а ты мне о Нюрке…

Сергей сказал с досадой:

– Почему я все всегда узнаю из задних уст? Чем больше узнаю людей, тем больше люблю компьютеры. Это к тому, что тут уже пустили слух, что ты к Нюрке… Не знаю, зачем это, ведь Нюрка и так наша колхозная! Ладно, нас reboot, а мы крепчаем…

Я смолчал, но на душе в самом деле остался осадок. Вроде бы мелочь, но я здесь не просто новый, который должен кланяться каждому шкафу, а хозяйского кота звать по имени-отчеству, а еще и человек, который вряд ли уживется здесь долго. Что-то должно произойти. Слишком уж я не такой, как все здесь…

К концу рабочего дня я все наладил, протестировал, Сергей вызвался нести второй ноутбук, и мы ввалились к Конону.

– Готово, шеф!

– Ну-ну…

Я поставил перед ним ноутбук, открыл. Конон тупо уставился на экран.

– Ни черта не видно!

– Зацепилось… Слышите, шуршит?

Второй ноутбук я оставил на другом столе. Там вспыхнул экран, высветилась комната. Конон оглянулся, я слышал, как он ахнул. Вот эти же стены, угол мебели, край окна, колышется занавеска… Я видел, как он задвигался, догадался подойти к компу, сел. На экране появилось серое пятно, загородило половину видимой области.

Я встал, снял телекамеру и установил прямо на крышке компа. С экрана на Конона смотрела его собственная физиономия. Он всматривался, наконец сказал с нервным смешком:

– Да, это техника… Чудо-техника!.. Но если говорить по-простому, то я эту морду вижу каждое утро, когда бреюсь. А у тебя тоже?

– Тоже, – ответил я.

– Тогда пересядем?

– Нет-нет, – ответил я торопливо. Это для него оба ноутбука совершенно одинаковы, но в «свой» я уже поставил не только уникальный софт, но и пару добавочных модулей, которые не хочется терять. – Я сейчас попробую переключить…

В самом деле щелкнуло, словно я повернул большой амбарный ключ. Я даже вздрогнул и поморщился, хотя умом понимал, что это сработала озвученная пиктограмма.

На экране появилось большое красное ухо. Я зумил изображение, из пятна проступил профиль Конона, пока размытый, он смотрит куда-то вдаль орлино и подозрительно. Я сказал, не отводя глаз от экрана:

– Илья Юрьевич, взгляните на свой экран.

Голова на экране повернулась, глаза посмотрели мне прямо в лицо. Брови поползли вверх, он посмотрел в сторону, потом снова на меня. Губы раздвинулись в широкой усмешке:

– Гляди… Получается!

– Но мы можем смотреть друг на друга и без экранов, – отомстил я за зеркало. – Берите свой комп… Нет, простите, сидите, а я возьму свой и выйду в другую комнату.

Любопытствующий Сергей потащился за мной, хоть какая разница, в чей комп смотреть. А может, присматривает, чтобы ничего не спер в комнате их отсутствующей секретарши.

Из соседней комнаты мы видели друг друга и переговаривались так же устойчиво. Я вышел во двор, комп нес на вытянутых, руки устали, но Конон мог убедиться, что общаться можно даже так. Из встроенных динамиков донесся восхищенный голос:

– Никогда бы не подумал!.. Это же какие-то звездные войны. А из машины тоже будет брать?

– Хоть из звездолета, – ответил я как можно спокойнее, хотя в душе ликовало. – Ну как?

– Круто, – сказал он. – Клево, как вы все говорите, придурки длинноволосые…

Я возразил:

– Это наши родители были длинноволосыми. А вы?

– Я их стриг, – сообщил он злорадно. – Насильно. Мы ловили этих гадов, затаскивали в подворотню, стригли патлы! Да еще и по сопатке, если пикали.

Я сказал с уважением:

– Так вы человек идейный… А я думал, что за доллар удавитесь.

Он шутку не принял, хоть и понял, не дурак, отмахнулся:

– Раньше, в самом деле, был идейный. А сейчас и не знаю даже какой. Но хочу жить красиво, понимаешь?

Я молча кивнул. Наше «красиво» в данном случае совпадает: у меня оно тоже ассоциируется с мощными и в то же время портативными легкими компами, беспроводной связью, асфальтом без выбоин, очищенным бензином и частотой не меньше чем в гигабайт.

– До свидания, Илья Юрьевич, – сказал я. – Хоть раз уйду вовремя!

Он удивился:

– А разве кто-то держал? У нас сверхурочные не практикуются.

– Еще б не держали! – ответил я сердито. – В полночь домой приползаю!

– Кто держал? Скажи, я его расстреляю сегодня же вечером. Сперва, правда, рукопожатие перед строем…

– Компы держали, – ответил я еще сердитее. – Кто же еще?

Внизу в холле меня бочком догнал Гриць. Тайком, шепотом и воровато оглядываясь по сторонам, спросил, как можно побыстрее прокачать варвара до тридцатого уровня, чтобы получить доступ к адамантовому мечу.

По дороге к воротам я рассказывал все тонкости, все трюки, указал секретные комнаты, где можно надыбать что-то ценное. Голова осчастливленного Гриця пухла на глазах. Взмолился, огрызком карандаша записал пару особо трудных мест, провожал меня чуть ли не до остановки, а унесся обратно едва ли не кувырками, как во всех фильмах передвигаются такие вот накачанные спецназовцы. А с мечом так ему бы вовсе цены не было: Ланселот, Тристан, Галахад, Антара, Добрыня…

Он – да, понятно, но почему я, человек третьего тысячелетия, у которого самый навороченный комп… Со стороны леса свежий ветерок донес чистый свежий запах листьев и хвои, я глубоко вдохнул, конь подо мной призывно заржал. Под тонкой кожей перекатываются его могучие мускулы… впрочем, у меня мышцы не мельче, а длинный меч за моими широченными плечами могут поднять только мои мускулистые руки. Широкие браслеты из черной бронзы охватывают мои запястья и мои предплечья…

Снова я сражаюсь и строю свой мир в некоем феодализьме, где не то что Интернета, еще даже порох не придумали. Наверное, потому, что будущее – оно еще может быть и опасным, а вот феодальная Европа – это мир детства, где все знакомо вдоль и поперек, привычно, каждый камешек и рытвинку знаешь… Здесь я – феодал, король, сам издаю законы, сам и применяю, а если закон меня не устраивает, тут же меняю на ходу. Да и какие законы, если я – вождь, а значит – моя воля и мое слово и есть закон?.. Красота – полная и абсолютная свобода. А вот в будущем, понятно, никаких свобод. Чем человек выше поднимается по лестнице эволюции, тем свобод меньше, а ограничений больше. Так что в будущем – творчество, работа, в прошлом – оттяжка, кайф, расслабон…

Ветер свистел в ушах, трепал волосы, длинные искры вылетали из-под копыт целыми снопами. Когда я с грохотом мчался через Великую Степь, за моей спиной высоко в небе как будто неслась огромная черная стая ворон. Это мой конь выбрасывал широкими копытами целые пласты земли вместе с ковылем, чертополохом, перекатиполем.

Узкая дверь распахнулась, я торопливо выскочил на темный асфальт. Автобус, который лишь притормозил, тут же набрал скорость и погнал дальше. Последний рейс…

Копыта стучали по асфальту сухо, негромко, сдержанно. По черной проезжей части прополз версальский фонтан, сильные струи смывают грязь даже с тротуара, пришлось спрятаться за дерево, ибо мужик за рулем даже не подумал уменьшить напор.

Я дернул повод, забыв, что конь понимает движения моего колена, а то и мысли, сухой перестук копыт стал мягче, асфальт пошел черный, как космос, теплый, пахнущий нефтью.

Перед нашим домом спешно суетятся крупные оранжевые муравьи. Большой муравей-матка вывалил на асфальт темную экзотично пахнущую кучу, а рабочие муравьи лопатами разравнивают, вбивают в щели. Огромная глыба муравья-матки сдвинулась, мелкие отступили, широкие колеса примяли свежеуложенный асфальт, вернулись на место, и мелкие еще раз, уже окончательно бросили несколько лопат черного и феромоново пахнущего, заровняли.

Я въехал в подъезд, у нас ни кодовых замков, ни домофонов, ни консьержки, что значит – стены подъезда расписаны, почтовые ящики погнуты, два покороблены огнем, закопчены, но лифт все-таки лифт: двери распахнулись, мы вошли, в кабине я повернулся в седле и едва отыскал нужную кнопку. К счастью, живу на семнадцатом, это самая верхняя, не надо лезть коню под брюхо. С моими глыбами мышц могу не удержаться и соскользнуть, как по ледяной горке…

Через считаные секунды двери распахнулись уже на моей верхотуре. А в моем Зачарованном Королевстве мне приходится на свою башню короля-мага подниматься по винтовой лестнице. До-о-олго подниматься, да и то самый верх равен разве что пятому этажу здешней хрущобы. Впрочем, в тех эпохах, когда двухэтажный дом – великая редкость, башня в пять этажей – небоскреб…

Отец открыл дверь, когда я рылся в карманах в поисках ключа. Зимой я обычно нахожу ключи за подкладкой в районе колена, у меня в каждом кармане по дырке…

В глазах своего родителя я прочел такую любовь и ласку, что неизвестно, почему стало стыдно. А я ведь тоже люблю своего отца… но все-таки стыдно.

Из прихожей меня метнуло в комнату, проверил, не отрубился ли модем, а потом вернулся и снял обувь. Еще пообщались с отцом, но он уже зевал, глаза слипались, через пару минут ушел, я слышал, как рухнул в уже приготовленную постель. А у меня за это время в джезве началась плохо управляемая реакция ядерного взрыва, пошла вверх коричневая шапка, вот-вот превратится в знакомый гриб в верхних слоях атмосферы… если не успею вовремя снять с конфорки.

Комп за это время, как быстроногий паук, молниеносно пробежался по Всемирной Паутине, что-то наловил, начал апгрейдивать, скачивать новые примочки…

Красота, я с чашкой горячего кофе вернулся к жадно ожидающему меня компу, извинился за долгое отсутствие и… начал жить!

ГЛАВА 17

Я отрубился под сладостное утро субботы. Это, выходит, я у Конона пропахал неделю? А пролетела как один час… Счастливые трусов не надевают, тьфу с этой Нюркой, в общем, когда все клево, время летит, как гигапиксели на джифорсе, а когда хреново, то ползет как дефрагментация на двушке. От Конона своему компу я ничего не принес в клюве, кроме пароля, но зато это ж unlimited доступ, о каком мечтает всякий интернетчик! К тому же у меня хоть и один телефонный номер, но отец даже не подозревает, что модем тоже пашет вовсю, на телефонных звонках это не отражается…

Слышно было, как в соседней комнате скрипнул сдвигаемый диван. В ванной пошумела вода, в прихожей что-то грюкало, наконец очень тихонько, чтобы не разбудить ребенка, это меня, защелкнулась собачка дверного замка. Ага, отправился в булочную, в это время привозят свежие, горячие, пахнущие…

Я все еще валялся бездумно и безмятежно, когда раздался звонок в прихожей. Я посмотрел в глазок, по ту сторону двери молодая миловидная женщина в домашнем халате и в домашних шлепанцах, улыбается заискивающе.

Я натянул шорты и открыл дверь. Женщина сказала искательно:

– Здравствуйте, я ваша соседка…

– Сверху или снизу? – спросил я, вспоминая, не затопил ли кого, не слишком ли громкой вчера была стрельба в динамиках и жуткие крики: «Убивают!»

Она робко спросила:

– Что, вот так сразу?.. А может, сперва посмотрите наш компьютер?.. Мы сегодня купили, но, пока ребенок в школе, хорошо бы поставить пароли… Чтобы не играл, в Интернет не лазил…

Она сделала беспомощное движение руками, объясняя, что хорошо бы назапрещать все, кроме учебы. Халатик на ее груди распахнулся. Я уставился бараньим взглядом, одобрительно подумал, что вообще-то вот так расплачиваться даже удобнее и проще, чем раскошеливаться на бутылку водки.

– Ладно, сделаю, – пообещал я.

– Только надо побыстрее, – сказала она, чуть оживая. – А то ему остался один урок. Мой муж только что пошел его встречать, сразу отведет в школу восточных единоборств…

Полы халата разошлись, как створки занавеса. На ней не оказалось даже трусиков, что при ее фигуре вообще-то на фиг нужны.

Я закрыл за собой дверь, замочек замка щелкнул.

– Это займет недолго, – пообещал я.

День начинается неплохо: контакт с еще одним соседом, где есть комп, а это значит, что вот-вот можно уговорить опутать весь дом локалкой, чтобы нести софтовое бремя сообща, да и выделенку можно на всех…

Где-то во второй половине дня по аське пробилась Нинель. Порасспрашивала о моей новой работе, потом отрубилась, а через полчаса звонок в дверь, на лестничной площадке стоит Аверьян, рядом с ним Нинель с неизменной сумкой с «косметикой», оба веселые, любопытные.

– Привет, – сказал Аверьян. – Не утерпели! Да и Нинель новый мод дьяблы сотворила, с самим Vortex’ом соревнуется… Жуткие дела творит! Посмотришь, вверх копытами рухнешь.

Нинель вскинула красивые брови:

– Vortex? Это кто?

– Нехорошо так о своем учителе, – укорил Аверьян.

В комнате я поинтересовался у Нинель:

– А как ты здесь?.. Ты ж говорила, что сейчас у Никитских Ворот!

– Так я ж за рулем, – объяснила она. – Надо и тебе, Андрий, что-нибудь колесное.

– Она гоняет, как черт за бабочками, – пожаловался Аверьян. – Я уже к ней не сажусь! Разобьется когда-нибудь.

– Разбиваются те, – возразила Нинель победно, – кто ползет тихо и чинно. Они засыпают за рулем!..

– А лихих то и дело штрафуют.

Она наморщила носик:

– Подумаешь! Ну вот сегодня утром остановил один… Скорость превысила, видите ли! Угрозу создаю… Ну, а я ему таким умильным жалобным голосом: отпусти меня, бедненькую, я тебе еще пригожусь…

Аверьян ждал, но Нинель, явно считая, что сказала все, быстро настраивала на моей клаве горячие клавиши по своему вкусу. Он наконец спросил недоверчиво:

– И все? Отпустил?

– Ну конечно, – удивилась она. – Ведь я тут же взяла и пригодилась!

Аверьян некоторое время сидел с открытым ртом, соображая, потом фыркнул и повернулся ко мне.

– Ну ее, эту современную дщерь. Андрий, расскажи, где ты теперь? А то исчез так внезапно!.. А ты, вавилонка из НовоКитежа, приготовила б нам пару бутербродов. Да побыстрее: одна нога здесь, другая – там!

Нинель радостно вскинула изумительно тонкие красивые брови:

– Одна нога здесь, другая – там? Так это ж моя любимая поза!

Но послушно удалилась. Из кухни вскоре донеслось музыкальное жужжание кофемолки и немузыкальное пение.

Через десять минут мы уже рубились, разрабатывали ресурсы, апгрейдивали юниты и здания, засылали друг к другу шпионов и диверсантов, саботажников, сколачивали блоки с другими персонажами, уже компьютерными, плели интриги, а сами под покровом соглашений о мире готовили армии, одновременно разведывая территории друг друга, наращивали технологическую мощь, и вот я уже в том веке, когда рисовали этих толстых мясистомолочных баб, как образцы тогдашней красоты, Аверьян наверняка на пару веков отстал, а вот Нинель, страшно подумать, может строить гладкоствольные пушки, а то и даже изобрести нарезное…

Голова накалилась от стремления одновременно удержать в сфере внимания и экономику, и политику, и требования повысить ассигнования на развитие науки. Вся моя часть экрана покрыта работающими шахтами, плавильнями, кузницами, оружейными, лесопилками, рабочие прокладывают дороги, строят верфи, а саперы спешно укрепляют переправы через реки. Еще немного, я смогу строить фрегаты с двумя рядами пушек, тогда переброшу десант с рабочими на ту сторону океана, там богатые залежи золота в Колорадо, смогу основать колонию, как можно быстрее ее развить, и… история мира пойдет по-другому!

Часика через три мы с Аверьяном совместными усилиями зажали Нинель в угол и разложили ее, голенькую, себе на утехи и потехи. Я сумел тайком провести и спрятать в ее лесу полдюжины апгрейденных лучников, и те отстреливали как золотонош, так и добытчиков железной руды, а Аверьян наткнулся на богатые залежи драгоценных камней, прислал ко мне целый караван, щедрая душа.

К тому времени, когда Нинель обнаружила, что у нее нет денег на создание артиллерии, мы уже нарастили свои армии, создали могучий флот, то и дело засылали к ней то шпионов, то саботажников, а то прямых диверсантов. К тому же от нее начали отваливаться союзники, это хитрый Аверьян строил козни, раздувал вражду к Нинель, финансировал оппозицию.

– Это нечестно! – возмутилась Нинель.

– В чем?

– Ты мне заговаривал зубы своим мафиози, я ухи развесила, такая вот доверчивая, а ты, а ты…

– На войне как на войне, – захохотал Аверьян.

– И ты, Брут? – сказала она горько.

– Дык сюрприз же! – возразил он и снова захохотал. – А признайся, Андрий, ты придумал насчет мафиози?.. Во всяком случае, сработало классно.

– Да не придумал, – возразил я. – Он в самом деле… Но я не сказал, что мафиози. Просто, когда собирается компашка миллионеров, там уже не отличишь мафиози от немафиози. Они все владеют чем-то крупным, все уклоняются от налогов, все грязную работу делают чужими руками. И все любезны, приветливы…

Аверьян кивал, смотрел на меня, а в это время из динамиков раздались крики, ржание коней, лязг оружия. Оказывается, пока мы упивались близкой победой, Нинель пустила свою легкую конницу в обход, зашла с той стороны, откуда не ждали, это для них самоубийство, и сейчас ее конники яростно разрушают наши города и убивают беззащитных крестьян.

Я спешно повернул обратно свои победно наступающие войска. Аверьян тоже кричал и ругался. У нас армия впятеро больше, экономическая мощь безмерна, технический уровень тоже выше, но нашим армиям снова переть через всю карту в свои земли, а всадники Нинель, хоть и слабенькие, хоть и неабгрейденные, успеют разрушить обе наши столицы и перебить простой народ. А это значит, что хоть мы и перебьем их с легкостью, но будем лишены возможности нанимать новых рабочих, рекрутировать в армию, добывать золото, железо, камень, рубить лес, ловить рыбу…

Нинель злобно хохотала. Игра чуть выровнялась: у нас по-прежнему армия впятеро сильнее, золотые запасы еще на две такие же армии, но зато Нинель спешно строит крепостную стену, расставляет по ней слабенькие пока катапульты, лучников, а в ее тылу в это время роют, копают, изобретают порох, создают первые пушки.

Аверьян рычал от злости. Попасться так просто! Достаточно было оставить небольшой отряд стрелков или поставить крепостную стену. Но все равно надо вернуться, иначе…

Мои войска прошли обратно не больше трех верст, я развернул их снова в сторону владений Нинель. Аверьян легкую конницу раздавит сам, а моя железная армия двинулась на укрепления Нинель в одиночку. Я видел, как она посерьезнела. Здесь все зависит от того, выдержат ли стены ее крепостей и пока что слабенькие войска первый удар моей профессиональной и хорошо обученной армии. А дальше – за ее спиной богатая людьми и ресурсами Сибирь, а за моей – опустошенная и разоренная Германия…

Аверьян, ослепленный злостью, не сообразил, что на конницу Нинель мог бы отрядить десятую часть своей исполинской армии, остальное бы сюда, сюда, я скрипел зубами, но помалкивал, неэтично, мы ж вроде бы каждый за себя. Если Нинель продержится полчаса, то к ней из тыла за это время будут подходить сперва мелкие отряды наспех обученных и вооруженных чем попало крестьян, а потом придет черед и тяжеловооруженной панцирной конницы, хорошей артиллерии, латников, а у меня… у меня только то, что есть.

В прихожей негромко хлопнула дверь. Донеслись голоса отца и Валериана Васильевича. Отец мой входит деликатно, как thief восьмого лэвела, что даст сто очков любому ниндзюке. Эта вкрадчивость от врожденной деликатности, он и меня приучал, чтобы я не шумел, а в стакане ложечкой не брякал – неприлично. Что-то было еще, но я запомнил только насчет бряка ложечки.

Если у нас в выходные рубиловка в «Хмельницкого» по локалке или в «Аттилу» по Интернету, так же точно у них брехаловка на вечные темы: мол, ах как велик Марчелло Паганини и Бекассо Пикассо, а вот Тарантино тоже велик, но не так велик, ибо плебей, плебей… Во время таких брехаловок из комнаты отца валят желтые запахи добротного и ядренистого нафталина.

Валериан Васильевич заглянул и к нам, поздоровался, победно вскинул над головой видеокассету:

– «Титаник»!.. Вчера получил всех Оскаров в Каннах, а сегодня вот он, шедевр!.. В моих дрожащих от жадности руках. Желающие насладиться – в очередь!

И, не дожидаясь ответа, жизнерадостно захохотал, удалился с отцом на кухню. Кофе они пьют, как и мы, люди, но вот ценности у них какие-то странноватые: кино, фотоальбомы, репродукции картин древних художников, когда не только жили без цифровых фотоаппаратов, но и рисовать, если честно, не умели толком.

От компа, где пыхтел Аверьян, донесся вздох. Мелькнула крупная белая рука, отер пот, послышался молящий голос:

– Давайте на паузу, а?..

– Опять есть захотел? – поинтересовалась кровожадная Нинель. – Сколько в тебя влезает…

– Да я не есть, – робко сказал Аверьян. – Хоть водицы из холодильника… Ну, а от бутербродика я просто не стану уж очень сильно отбиваться…

Приоткрылась дверь, отец сунул голову и, поймав мой взгляд, с таинственным видом мигнул. Я вытаращил глаза – что за парижские тайны, но отец качнул головой, приглашая выйти. Нинель кивнула, соглашаясь на паузу, тоже придумает что-то хитрое, зараза, я кивнул отцу, мол, щас иду, не стал передоверять свое королевство министрам и советникам… разворуют казну за мое отсутствие, гады, запаузил и вышел в прихожую.

Отец сказал обвиняющим шепотом:

– Ты что-то совсем скрытный стал!

– Я?

– Ну да. Звонил Денис, спрашивал адрес твоей Аськи. Говорит, ты без нее жить не можешь… А я думал, у тебя с Нинель серьезно.

Я едва не лопнул, стараясь удержать хохот, но он поднимался из меня, как прет из глубин еще не остывшей нашей планеты раскаленная магма, из-за чего всякие там вулканы и прочие материалы для еженедельной «Катастрофы планеты».

– Я ему позвоню, – пообещал я. – Только ты, знаешь… Не говори Нинель, хорошо?..

– Нет, конечно!

– И Аверьяну не говори, – попросил я.

– Ладно-ладно… Эта Ася и с ним? Не скажу, будь уверен.

Я поспешно вернулся в комнату. Нинель и Аверьян смотрели на меня вопросительно. Аверьян спросил:

– Вмажем по чашечке кофе?

– Если Нинель не против, – ответил я.

– Я не против, – сказала она. – Я еще как не против! Я на многое ого-го как не против…

Не совсем прилично запираться в комнате, когда в квартире гости, но Валериан Васильевич не гость, а почти член семьи, но, с другой стороны, голод – не Бритни Спирс. Нинель отправилась на кухню с неплохой идей порыться в холодильнике. Следом потащился голодный Аверьян.

Из отцовской комнаты донеслись звуки пианино. Аверьян по дороге на кухню заглянул, благо дверь открыта, покачал головой:

– Круто!..

Отец оглянулся и, не переставая нажимать на клавиши, спросил через плечо довольно:

– Нравится?

– Еще бы, – сказал Аверьян искренне. – Правда, клавиатура так себе, но что shift ногами нажимать можно – это такая круть, что я просто фигею!

Я слышал, как затрещали зерна в кофемолке, донесся голос отца, бархатный смех Валериана Васильевича. Пианино умолкло, голоса плавно потекли в сторону кухни, то самое помещение, что для интеллигенции центр мира, верховный храм…

Кофемолка то умолкала, то начинала трещать снова. Я тоже притащился на кухню, поинтересовался:

– Ты что, весь мешок решила перемолоть?

– Да и на порцию не могу, – отрезала Нинель. – Что у тебя за машина? Не тянет совершенно.

– Не тянет? – удивился я. – Закрой все лишние окна.

Аверьян хихикнул, отец непроизвольно посмотрел на единственное окно в кухне. Я видел его недоумевающий взгляд. Валериан Васильевич тоже красиво вскинул брови.

Аверьян добавил невинно:

– Перегрелась. У меня тоже час-два пашет, а потом жуть как тормозит.

– Поставь кулер, – посоветовал я. – У меня есть лишние, могу от щедрот…

Отец и Валериан Васильевич переглядывались с неловкостью: что-то непонятное, у нынешнего поколения свой язык, свои символы, свои кумиры.

Нинель сказала сердито:

– Эх, если бы каждому чайнику да чайником по чайнику! Иногда так начнешь тормозить, что остановиться не можешь, да?

Валериан Васильевич кашлянул, привлекая внимание, предложил очень деликатно:

– Я могу на сегодня оставить кассету. Перепишите, рекомендую! У каждого человека есть своя «Золотая полка», куда ставятся шедевры… но этот фильм должен быть у каждого.

– Гм, – ответил я уклончиво, – да вроде бы нехорошо перекатывать… Это ж нарушение авторских прав…

Он вкусно засмеялся, словно захрустел свежим сочным яблоком.

– Да ладно, будто все не покупаем на Горбушке!

Красочная коробка заигрывающе пускала мне в глаз зайчики целлофановой пленкой. Там фильм о большом нелепом корабле, который столкнулся с айсбергом. Корабль, естественно, затонул, в те дикие времена почти всегда тонули. Из пассажиров спаслась горстка…

Нинель наконец смолола, Аверьян уже нетерпеливо поглядывал от плиты, у него конфорка накаляется, в джезве вот-вот забурлят гейзеры. Они не слушали, глупости предлагают не им, а я с бессильной злостью думал о том, что у нас три могучих государства столкнулись в смертельной схватке за власть над миром, мозги плавятся от усилий все просчитать, суметь распорядиться единственно верно всеми ресурсами… а мне предлагают сесть, как идиоту, и смотреть, тупо смотреть, не в состоянии вмешаться, а только смотреть, как кто-то где-то плывет, пьет и жрет, а потом топнет…

Но на фиг мне вообще смотреть, как дикари выделывают первый каменный топор, как мясопотамы завоевывают Евфратию, а Стенька Разин ведет казаков на Москву?.. А этот тонущий «Титаник» – то же самое, что танцы шамана в зале вычислительных машин. Даже Вторая мировая война, к которой отношение у старичья по-прежнему трепетное, – фигня. Она была, как и «Титаник» или мясопотамы, в дикие времена безинтернетья!

Да, я – человек Интернета, брезгливо отпинываю эту доинтернетью фигню, именуемую культурой. Это культура для них, прошлых, но не для нас, нынешних. Культура забивания мамонта, жертвоприношений, рисования картин… ха-ха, это при цифровом фото! – театров, кино, книг, политики, президентов и генсеков, религии, церквей и прочей дури из прошлого, что пытается пролезть и к нам, нынешним.

Валериан Васильевич понял мое молчание, как душевные колебания, нравоучительно вскинул кверху палец.

– Это же шедевры уходящего века!

Сердце мое зло бухало, я даже видел, как подпрыгивает край рубашки. Мои хиленькие мышцы напряглись, как стальные канаты, что на причале удерживают крейсер.

– Да, конечно. Согласен.

Валериан Васильевич удивился, брови красиво полезли вверх.

– Серьезно? Я вас убедил?

– Полностью, – заверил я. Челюсти мои сводило злостью, я почти выплевывал слова: – Я ж не спорю, что это шедевры! Но только мы с вами к ним по-разному… гм… Вы хотите ориентироваться на эти шедевры, верно?.. А я бы их в кунсткамеру.

Он задохнулся, как от удара под дых.

– В кун… кунтс… камеру?

Я сказал со злым сарказмом:

– А что мне с египетских пирамид? Действительно шедевры уходящего мира… Главные из семи чудес света. Но что мне с этих груд камней? Мне, человеку Интернета?.. Если честно, то я даже красоты не вижу. Как во всяких третьяковских луврах и прочих кельнских мечетях. Да какое наплевательство, я уважаю тех строителей. Они делали все, что могли! Ну, не было у них Интернета, не было компов, я все понимаю… Сейчас почему не строят эти пирамиды да всякие там букингемские кремли?.. Да потому, что умеют строить такое, что римским египтянам и не снилось! Вот туда я и хожу. И там распахиваю варежку. Потому что я человек не уходящего века, а приходящего!..

Кофе поднялся, Аверьян торопливо разлил по чашкам, хотя обычно ждет, пока пена опустится. Нинель бросила на меня укоризненный взгляд. Что ты делаешь, сказала она глазами. Это ж все равно что калеке указывать, что он калека. Особенно такому, который даже не знает, что он калека… Слепорожденный или паралитик, что не покидает приюта…

Мы трое сослались, что там без нас продолжается война, а без командования нарушат гаагские конвенции, ушли с чашками в руках, но неприятный осадок оставался у меня весь остаток игры.

Рубились, не замечая, как бежит время. Кто играет, тот знает, как садишься вечером, а потом вдруг видишь, что за окном уже снова восходит солнце…

Потом Нинель взглянула на часы, охнула. Аверьян крякнул. Хорошо, что соседи, в это время уже метро перекрыли!

– Нинель, – удивился я, – что за проблемы? Оставайся у меня. Я не храплю, одеяло не стягиваю.

Она наморщила нос.

– Ты знаешь, во сколько должна ложиться порядочная девушка?

– Ну?

– Не позже девяти часов! Чтобы к десяти уже быть дома. А сейчас половина первого ночи!

Часть II

ГЛАВА 1

Говорят, счастлив тот, кто утром рвется на работу, а вечером – домой. Насчет вечера не знаю, но на работу мне восхотелось уже с вечера субботы, когда закрыл дверь за Нинель и Аверьяном.

Конечно, оставался осадок от разговора с отцом и Валерианом Васильевичем. По-моему, я их все-таки обидел. Зря я брякал такое. Хотя бы расставил побольше смайликов!

Все воскресенье, не в силах усидеть, я потратил на изучение Сети на нынешний день. И провайдерства. Говорят, что, как бы ни было хорошо, но мужчине всегда хочется сменить женщину, а интернетчику – провайдера. Но уж выбрать надо сразу лучшее…

Хотя Конон и сказал, чтобы я не скупился, но все равно боязно тратить большие деньги. Потому самый крутой вариант: оптика/FDDI – я отбросил сразу, это разве что для самих провайдеров, да и то не мелких, не мелких. Там хоть месячная плата всего три сотни зеленых, но сама установка тянет на десятки тысяч. Понимаю, что для человека, у которого миллионы – это не деньги, но все равно я вздохнул, облизался и обратил взор на xDSL.

В его случае на комп ставят дополнительную железяку, и, не занимая телефон, можно качать что-то около мегабита в секунду. Или, что нам понятнее, 128 килобайт в секунду. Стоит всего сто пятьдесят жабьих шкурок, но установка возможна не везде, ибо АТС должна быть «правильной». При этом расстояние до АТС не должно превышать три километра. Увы, особнячок Конона далековато…

Неплох вариант ISDN, там установка 740, если с прямым московским номером, или – 540, если с кривым. Плюс модем Sportster ISDN за 70, плюс маршрутизатор, словом, еще пятьсот баксов, что вообще-то немного. Дополнительно дает два аналоговых телефона и сверхбыстрый факс, хотя кому этот пережиток нужно, если есть мыло?

Почему-то пользуется популярностью радиоканал от «Комптека», хотя пять тысяч за установку – это деньги немалые! Жаль, у меня в Бутово не пойдет, здесь чересчур близко антенные поля Десны-2, то бишь ФАПСИ, ФСБ, СВР и прочее НКВД. Конечно, этот, как и всякий радиоканал, – рай для прослушивания, подавления, хака…

Перебрав десятки вариантов, я остановился на простейшем и самом дешевом… это для миллионера Конона!.. варианте НТВшной тарелки, что есть спутниковый Интернет. Скорость 16—400 килобайт в секунду, месячная плата всего четвертак, стоимость установки – сотня долларов. К тому же можно смотреть весь канал НТВ и много всякого разного еще.

В понедельник я вбежал в особняк Конона с пачкой бумаг в руке.

– Интернет!

– А это что? – поинтересовался Сергей. – План эякуляции при пожаре?

– Это изменит жизнь к лешему! – объяснил я бодро. – Там будет все, что тебе нельзя… Если не хочешь учиться.

– Учиться, – ответил он бодро, – учиться и еще раз учиться – три вещи несовместные. Ядреная бомба и так всегда попадает в эпицентр, что же еще? А ты, прежде чем о чем-то мечтать, подумай: а вдруг сбудется?

– Поздно, – ответил я торжественно. – Все бумаги оформлены. Интернет у нас уже есть. Щас я просто введу логин и пароль…

Он посмотрел подозрительно.

– Мне надо в гараж, но я не утерплю, пойду посмотрю, как будешь этот… логин. Чего я только не насмотрелся, но чтоб вводили логин… гм…

Козаровский на входе в операторскую – руки за спину, только локти торчат. Мне сразу почудилось, что в ладони рукоять револьвера, а пальцы на спусковом крючке. Он впился в мое лицо острыми, как два ножа, глазами.

– Программист, – проговорил он с нажимом, избегая называть по имени. – Что там за дикая идея насчет Интернета?

– Весь мир либо подключен к Интернету, – ответил я жалко, – либо старается наскрести деньги, чтобы подключиться.

– Я знаю, – ответил он резко, – что такое Интернет! Но почему ты обошел меня?

Я пробормотал:

– Но это так очевидно… Я не представляю, чтобы кто-то возражал против Интернета.

Сергей хмуро молчал. Козаровский по-прежнему загораживал нам дорогу.

– Я не возражаю, – бросил он резко, словно выстрелил. – Но все должно делаться только с моего ведома и… разрешения. Понял? И разрешения!

– Да, – ответил я и едва-едва не вытянулся, как в армии, в которой не довелось. – Да, я понимаю.

– Безопасность, – сказал он с прежним нажимом, – понял? Безопасность!.. Все должно быть в одних руках. Это не дело, когда один ставит мины, а другой на них подрывается!

– Я понимаю, – ответил я убито. – Да, я понимаю.

Сергей молчал, отводил взгляд. Есть истины, против которых не попрешь. Хреново только, когда слышишь их от неприятного человека.

Я тоже молчал, и Козаровский, насладившись нашей покорностью, отступил, сделал нам знак войти, а едва мы переступили порог, зашел следом и встал со мной рядом, не отводя глаз от моих пальцев.

Параметры я настроил быстро, но все ближе момент, которого я страшился. В коленях ослабло, в желудке как будто разожгли костер, а пальцы начали подрагивать.

Когда высветилась табличка с требованием ввести логин и пароль, я едва прохрипел перехваченным горлом:

– Вам обоим придется отвернуться.

Козаровский нахмурился:

– Что-о-о?

– Пароль, – повторил я трусливо. – Пароль никто не должен…

– Я, – сказал Козаровский с изумлением и гневом, – я… Да ты уже забыл, кем я работаю?

– Так нельзя, – сказал я несчастным голосом. – Пароль придется сказать еще и Конону… А это уже три человека! А если еще и Сергей…

Сергей сказал поспешно:

– Мне не надо! Мне бы пароль, как в «Дайкатане» отыскать BFG, а все остальные пароли мне по фигу.

Козаровский выхватил мобильник. Лицо его стало жестким, злым. Я с содроганием представил, каково было тем, кто служил под его началом.

– Илья Юрьевич, – сказал Козаровский, его губы смыкались и размыкались перед черной сеточкой микрофона, как у рольганга, откусывающего стальную ленту… – Илья Юрьевич, извините, что оторвал… Да, безотлагательное дело… Ваш программист ставит пароли… Я хочу знать, кто имеет право доступа?.. Да… да… да… именно… Хорошо, я передам ему.

Я вздрогнул, почудилось, что Козаровский наносит мне удар, что проломит грудную клетку, но это шеф службы без­опасности всего лишь протянул мне мобильник. Я торопливо взял, стараясь не коснуться его ладони.

– Алло?

Недовольный голос Конона пророкотал прямо в ухо:

– Что ты там за коники выкидываешь?

– Пароли необходимы, – сказал я поспешно. – Если их будут знать больше чем два человека, то считайте, что их знают все! И тогда по этому каналу на халяву ринутся все. А провайдер вынужден будет отрубить нас от Интернета…

Из мембраны сердито рыкнуло:

– Ну так и пусть будет двое! Ты и Козаровский! Мне-то зачем?

В мобильнике щелкнуло, Конон даже не стал дожидаться ответа. Я протянул коробочку Козаровскому. Пальцы вздрагивали, а лоб, похоже, взмок.

Сергей отвернулся, чтобы не видеть, как буду тыкать по клавишам, промахиваясь трясущимися пальцами. Лицо Козаровского не изменилось, тот же ледок в глазах, выдвинутая нижняя челюсть, но я видел в его глазах отражение своего поджатого хвоста, повисшие уши, заискивающую улыбку, убил бы за такую…

Козаровский внимательно следил за моими пальцами, лицо бесстрастное, я повторил процедуру ввода, подтвердил правильность, и комп наконец ввел в память.

– Отлично, – изрек Козаровский. – Итак, код знаем только мы двое. Так что, если станет известен еще кому-то… то я знаю, кого с бетонным блоком на ногах пустить на корм рыбам!

Он даже слегка раздвинул губы, так мне мог бы улыбнуться стальной капкан или противопехотная мина. Я с холодком понимал, что так и будет.

Даже если какой-то хакер сумеет взломать защиту.

Даже если Козаровский сам даст кому-то код… или если сделает вид, что у кого-то появился несанкционированный доступ!

И все же, даже с вконец испорченным настроением, я пару часов счастливо лазил по Сети, как новичок, удивляясь уже не самим сайтам, а скорости доступа и перекачки файлов. У себя я решаюсь перекачивать только нужные проги, изредка – демки ожидаемых игр, а здесь с варезных сайтов можно качать целые фильмы!

Для пробы я перекачал пару клипов с модной ныне Бритни Спирс, посмотрел, заодно и послушал: система долби дает потрясающие звуковые эффекты, повздыхал, робко постучал к дверь к Конону.

Из-за двери донеслось свирепое:

– Ну?

Я приоткрыл дверь и сунул голову в проем:

– Можно на минутку?

Конон из-за стола сделал широкий жест.

– Заходи. Скорее бы Вероника из отпуска… Без нее как без рук. Делает две трети работы… Что у тебя?

Он указал на стул. Я присел на самый краешек.

– Илья Юрьевич, пора обзавестись собственным сайтом. Это нетрудно, их сейчас делают себе даже сопливые мальчишки.

Он кивнул.

– Я заметил, что теперь все чаще по ящику называют загадочные адреса: хэ-тэ-тэ-пэ да всякие там дабл-ю, дабл-ю, дабл-ю… Делай, только я пока не вижу в этом смысла.

Я признался:

– Я тоже. Но щас все их делают – это раз. Второе – у вас есть какие-то дела, а такому монстру как без сайта? Выставите рекламу своих товаров, услуг или что там у вас есть. Цены, объемы, сроки. Я поставлю доску форума, чтобы можно было прямо в он-лайне побеседовать, договориться. Да все увидите, я покажу!

Чтобы оформить сайт Конона, пригласил своего друга Мишу Петрова. Художник редкостного дара, нарисует все, нарисует с такой легкостью, что сразу в глазах обывателей обесценивает любое творчество: им надо, чтоб с муками, разводами, домашними скандалами.

Миша взялся по дружбе, он многое делал просто по дружбе, но я сказал, сколько ему заплатят, и взыгравший Миша с ходу набросал несколько эскизов. Козаровский, который везде держит руку на пульсе, предупредил, чтобы было «как у людей», Конон потребовал, чтобы было круче, чем у каких-то там людей, и мы с Мишей накрутили…

На всякий случай я сообщил Конону осторожно, что если будет слишком сложный дизайн, то на сайт будут заходить очень медленно, не у всех же такая хорошая связь, но Конон только улыбнулся, сказал коротко:

– Да как-то, знаешь ли… Я не особенно и добиваюсь, чтобы ко мне в гости… пусть виртуально валили толпы. Это на порносайты, как говоришь, миллионы сопливцев в день.

– Понятно, – сказал я, – тогда никаких проблем.

– К тому же, – напомнил он, – с хорошей связью заходить просто?

– Так то с хорошей…

– А сопливые пусть и не ходят, – сказал он веско. – Главное, Андрий, сделай так, чтобы Светлана могла бродить по Сети с удовольствием. Понимаешь, я делаю все, чтобы она жила в удовольствиях.

– Я даже удивился вашей заботе.

– Ты не поймешь, – сказал он. Легкая тень набежала на его лицо. – Мы слишком много прожили… мягко говоря, в неудобствах. Голодали, ютились в бараке, вагончике… Даже комнатка в коммуналке показалась раем! Так что сейчас я делаю все, чтобы ей было хорошо.

Но не ущемляя себя, подумал я невольно. Светлана Васильевна лежит на диване со своими розовыми романами, а теперь сидит за компом, но в поездках тебя сопровождают, судя по намекам Сергея, длинноногие секретарши «на выезд», которым бы в фотомодели для «Плейбоя»…

– Вам ходить по Сети с удовольствием, – согласился я с завистью. – С вашей-то связью!

– Связи у меня еще есть, – согласился он довольно. – Где от партийной работы, где от оборонки, а где и простое собачество…

– Собачество?

– Ну да, собачники – одна нация. Даже один клан. Масонский.

Я несколько мгновений соображал, о чем он, потому что у меня в доме никакой живности, кроме изредка залетающих комаров, потом сказал:

– И еще, Илья Юрьевич… С этой недели вы точно перестанете пользоваться письмами… Ну, той пещерностью, что называете письмами. Когда пишете на бумажке, потом ее в конверт, елозите языком по краям с полоской сухого клея, придерживаете пальцами, чтобы засохло, а потом еще неделю носите в кармане, забывая бросить в почтовый ящик… Ну а что приходит не в тот же день, уже молчу.

Он поморщился.

– К чему ты это?

Я кликнул на конвертик на desktop’е.

– Вот почта, она у вашего адресата окажется мгновенно. Смотрите, вот вы пишете… Пусть «Привет, дружище!»… Затем вот сюда щелчок левой кнопкой мыши… и все. Даже адрес не надо писать, все проставляется автоматически. Вашему адресату достаточно взглянуть в свой почтовый ящик. Письмо уже там. Точно так же можете отправлять чертежи, фотографии, договора, целые книги, справочники. Не верите? Назовите хоть одного вашего… компаньона или как вы там именуете друг друга в бизнесе? И я покажу на примере.

Он посмотрел исподлобья, назвал один адрес. Я быстро через поисковый сервер отыскал фирму, вышел на емэйл руководителя, а Конон собственноручно написал ему несколько строк. Я тем временем сфотографировал Конона за клавой, сбросил на хард, и когда Конон закончил тыкать пальцем, я прицепил скрепочкой.

Конон посмотрел хмуро.

– Мог бы предупредить. Я бы умное лицо сделал. Ну, как мог бы.

Он сам нажал на «Отправить», тут же позвонил по сотовому. Это оказалось в Новосибирске. Судя по ответам и довольному виду Конона, собеседник льстиво поздравил хозяина, повосхищался чем-то, наговорил любезностей, потом Конон расцвел еще больше, и я понял, что новосибирец получил и распаковал емэйл с присланным фото.

– Круто, – сказал он мне. – Говорит, что и фото уже у него. Не понимаю, как это получилось, но он даже сказал, в какой я рубашке… Это что же, можно всем так?

– Всем, – подтвердил я.

Он наморщил лоб.

– Да, техника шагнула… А я, поверишь ли, застал время, когда перед телевизором увеличительную линзу ставили! Да, такое окошко было, честное слово… Ладно, буду осваивать. Но ты держись близко. Я тугодум, запоминаю с трудом.

Светлану Васильевну пришлось чуть ли не силой отправить пообедать. Я торопливо настроил звонилку, ввел логин и пароли, а когда она вернулась и тут же устремилась к своему компику, я торжественно вывел на desktop, ткнул курсором в анимированный гиф «Интернет».

– Светлана Васильевна, – сказал я, – вы сейчас вступаете… даже не могу подобрать слово, во что вы вступаете!

Сергей заглядывал через мое плечо, коротко ржанул над ухом:

– А я могу, га-га!

– Грубый вы, Сережа, – сказала Светлана Васильевна кротко.

– Вы вступаете в странный мир будущего, – продолжил я. – Вы сможете одновременно общаться сразу с массой людей. Вот, смотрите, заходите в форум… здесь можно писать сообщения… Но сперва лучше прочитать, что написано предшественниками. Хотя бы для того, чтобы знать, о чем здесь говорить принято, а о чем нет. Но в любом случае у вас много странных собеседников. Вы сидите за одним столом, беседуете на темы модных шляп с женщинами, потом одна спрашивает у вас, где вы купили такое чудо, вы говорите: да просто выйдите к любой станции метро, езжайте до Манежной, а там на третьем этаже снизу, во втором отделе… Спасибо, отвечает вам одна, но мне из моего Иркутска до Манежной восемь тысяч километров, а метро туда еще не провели… А вторая говорит: увы, вам обоим хорошо, а я сейчас в швейцарском отеле, вообще не с кем словом по-русски перекинуться… И вы потрясенно понимаете, что весь мир, вся планета умещается за одним крохотным виртуальным столом!

Сергей засопел, с шумом почесал затылок. Светлана Васильевна кивала, спросила:

– Но разве можно вот так свободно… без всяких границ? А что скажут пограничники?

– Это же мир будущего, – ответил я горячо. – В нем нет границ!.. Вы общаетесь со всеми свободно. Более того, даже не знаете, кто ваш собеседник: негр, еврей или коммунист. Он может быть даже фашистом или уродом, может писать под женским именем… Кстати, это здорово, что в Интернете вы можете общаться под никами.

Ее глаза заблестели. Я сразу понял, о чем она подумала. Все новички, вступающие в Интернет, тут же пьянеют от вседозволенности. Милые и закомплексованные, как вот Светлана Васильевна, чаще всего ведут себя грубо, резко, выплескивая все свои тщательно задушаемые комплексы. Могу закладывать голову, что Светлана Васильевна возьмет себе ник что-то вроде «Гвиневра», «Годива» или «Джен Эйр», как вот Сергей взял бы что-то попроще, типа «Дядя Сережа», и все эти многочисленные сопливые ланселоты, кинги, воланды и прочие супермен-бэтмены сразу бы ощутили появление настоящего матерого волка в их щенячьей стае.

А еще на каждом крупном форуме обязательно есть какой-нибудь «Засранец» или «Морда неумытая», чей ник как бы дает моральное право всех обгаживать, ко всем цепляться, все высмеивать и все подвергать, как он думает, уничтожающей критике. На самом деле, это обычно затравленное и затраханное начальством пугливое безобиднейшее существо, что тени своей боится, в реальной жизни не в состоянии связать двух слов, для него поход в булочную – подвиг, но зато в Интернете – орел, его мессаги всюду.

Сергей заглядывал через мое плечо, пока я ползал курсором по доске объявлений, сказал одобрительно:

– Вот тот «Шизак» как острит, как острит! Я бы только такие и читал! Верно, Андрий?

Я пожал плечами.

– А я не читаю вовсе.

– Почему?

– Остряков и так хватает. Этот запоздал лет на сто. Когда-то были салоны, там тусовались разные сенбернанды-шоу и всякие там герцоги с дамами. Все серьезные, напыщенные, надутые, важные. Вот тогда и нужны были уленшпигели и прочие бендеры. А сейчас и так пофигизм превыше всего! Мыслящий и серьезный гомо уже вроде страуса в московской квартире. Так что я читаю только серьезных. Тем более что они тоже острят, да еще как!.. К тому же в Интернете никто не мешает человеку очень серьезному сказать что-то уж очень смешное и убойное, а подписаться другим ником. Ну, скажем, подловил оппонента на какой-то мелкой ошибке, пользоваться всерьез нечестно, недостойно, но уж очень хочется!.. А у нас, когда нельзя, но очень хочется, тогда можно, верно? Вот он его под другим ником боднет, укусит, а напоследок повернется задом и саданет обоими копытами. Кайф!

Сергей согласился:

– Кайф! Верно, только дураки всегда серьезные, но они уже вымирают.

– Светлана Васильевна, – сказал я настойчиво, – но самое главное, что здесь всегда можно начинать жизнь сначала! Вы общались, общались, потом вдруг видите, что вы кого-то зря обидели, а тот человек не желает принимать извинений… вы меняете ник, знакомитесь с ним уже заново, общаетесь, дружите… потом можно и признаться, что то были вы. А можно и не признаваться. Главное, что вы всегда, в отличие от нашей реальной жизни, можете переиграть ситуацию заново. Войти не только в другой одежде, но и в другом теле, возрасте, с другим именем и внешностью. Вы можете даже сменить пол, есть и такие эстеты, но можете очень многое…

Она кивала, соглашалась, сказала:

– Да-да, это надо будет попробовать… Андриша, а как мне в Sims’е надстроить второй этаж? А то за аренду земли столько плачу, что просто ужас!.. А на освободившемся месте я бы бассейн…

Я осекся, посмотрел в ее воспламенившееся лицо. Сказал мягко:

– А вы знаете… я ведь тоже играл в Sims, но мне в голову не приходил такой удачный вариант!

Она просияла, сразу став моложе и намного привлекательнее. Я ощутил, что в молодости она была такой, что не только Конон на нее оглядывался.

И все-таки, чтобы сделать нам с Кононом приятное, Светлана Васильевна некоторое время побродила по Интернету. Ее не волновало, что счетчик тикает, что каждая минута чего-то стоит. На нее не произвела впечатления моя информация, что по Интернету с США или Австралией можно разговаривать часами «бесплатно», там общая стоимость в десять раз ниже, чем телефонный разговор с подмосковным городком: она даже за разговоры по сотовому со Швейцарией не считает. Тогда я, чтобы поразить ее воображение, устроил форум, добавил чат и написал ей на бумажке адрес сайта и ее личный емэйл, чтобы сообщила подругам и всем знакомым.

– Вот теперь можно принимать гостей, – сообщил ей весело. – Это ваш виртуальный дом. Вот здесь, в этом окошке, напишите…

– Что?

– Ну, что хотите! Заходите, мол, в гости. Всегда рада… Сообщите свои увлечения. Если хотите, конечно. Можно сперва походить на другие личные сайты с форумами, вы посмотрите, как там…

– Да-да, понимаю…

Честно говоря, я не знаю сайты с форумами бездельников или скучающих дам, но зашел в рамблер, отыскал «Хобби», а уж там полно всяких придурков, что засоряют Интернет ерундой, занес в «Избранное» несколько адресов, а на бумажке написал подробно, куда и зачем кликать.

Она посмотрела, посмотрела, сказала стеснительно:

– Вы знаете, Андрий… но мне пока это не очень интересно. Интернет, ну и пусть Интернет. Не все же новинки тащить в дом. А если и тащить, если уж дом просторный, то не обязательно пользоваться. А вот Sims – другое дело…

Я хлопнул себя по лбу:

– Как я об этом не подумал!

– О чем?

– Щас увидите…

Через пять секунд поисковик выдал мне двести сайтов, посвященных Sims’у, два из них – в России. Вошел в один, отыскал форум, чат. Светлана Васильевна поймала взглядом слово Sims, зацепилась, прочла, просмотрела еще пару мессаг, удивилась:

– Они что же… как и я?

– Да, только они могли начать гораздо раньше. У них наверняка целые города и толпы прокачанных персонажей. Видите, Светлана Васильевна, вам теперь есть с кем пообщаться. Кроме того, можете похвастать придуманной вами одеждой, даже обменяться…

Она смотрела на доску форума, не отрываясь. Глаза заблестели, на щеках начал проступать румянец.

В караулке я соединил локалкой все три компа, научил Сергея и Антона правилам дефматча. Потом, заинтересовавшись, к их турниру присоединились Гриць, Иван и даже далекий от особняка садовник Гриша. Неделю сражались, после чего Сергей вышел абсолютным победителем. Гордый, он все разминал плечи, сокрушался, что и подраться больше не с кем, все слабачье, в собственных соплях путается да поскальзывается, начал ко мне присматриваться, наконец предложил:

– А ты сам-то хоть играешь? Или только патроны подаешь?

Я осмотрелся по сторонам, предложил:

– Может быть, как-нибудь в другое время?

– А почему не сейчас?

– Да так, – ответил я туманно, – что-то пальцы не разгибаются…

Он загоготал:

– Я видел объявление: высококвалифицированный хирург готов помочь плохому танцору!

Гриць вступился за меня, бедного очкарика:

– Ты чо пристал? Плохой танцор – хороший папа.

Сергей подумал, сказал:

– Понятно, ты меня щадишь, да? Ладно, покажи-покажи свой класс!

Однако за комп сел в полной уверенности, что разделает меня, как бог черепаху. Одно дело компы настраивать, другое дело – играть. Здесь нужен глаз, реакция умелого бойца, врожденная способность угадать, за каким углом затаился враг.

Мне услужливо подвинули стул, стряхнули с плеч невидимые пушинки, спросили, удобно ли мне в такой позе. Глаза у всех горят, уши навострились.

Пришел даже Антон, покинув будку у ворот. Присел у двери, чтобы видеть ажурную решетку, проворчал:

– Маркс умер, Ленин умер, Мао умер, и мне что-то нездоровится… Ставлю десять к двум, что Андрий надерет задницу Сергею.

– Ну-ну, – ответил Сергей оптимистично. – Человек предполагает, а его располагают. Садись поудобнее, Андрий!.. Фору дать? Ну, как хошь.

– Кто с мечом к нам придет, – заявил Антон, – тот получит в орало. Давай, Андрий, взгрей этого бота.

ГЛАВА 2

Я размял пальцы, на экране засветилась короткая надпись, от которой у каждого гэймера сердце радостно трепещет: Loading. За спиной горячее дыхание, это Антон, а за Сергеем Иван и Гриць. Даже Нюрка, прослышав про такой дефматч, явилась в облаке запахов наваристого борща и проперченного жареного мяса, сочного и с поджаристой корочкой.

У меня сердце не дрогнуло, дефматчи не люблю. Да, я прошел кваку вдоль и поперек, хотя это и классика, но все же вчерашний день. Все равно что чарли чаплины для кино…

Высветился склад, наверх ведут ступеньки, внизу командный центр, бункер, там куча оружия и боеприпасов, туда лифт, на выходе из которого так хорошо отстреливать лохов…

Я вздохнул, сделал прыжок и развернулся. Могучего сложения пехотинец мчится с устрашающего вида пулеметом. Я аккуратно поймал его в оптический прицел и нажал курок. От компа Сергея донесся вопль недоумения, затем разочарованный вздох. Понятно, там весь экран забрызгало кровью, а пехотинец в красивых судорогах помирает…

Сергей сердито стукнул по пробелу. Я побывал в бункере, теперь все оружие у меня. За моей спиной Антон присвистнул пораженно:

– Теперь хана Сереге…

– Дело не в куче оружия, – сообщил я. – За спиной у меня тоже дыра, Серега может появиться оттуда.

– Да при чем оружие, – ответил Антон, – ты ж скачешь, как блоха, а он ползает, аки после большой пьянки.

Видно, как далеко внизу пехотинец бежит наискось через ангар. Даже не взглянет вверх. Явно готовится выстрелить первым. Я, дескать, жду у выхода.

Антон восхищенно хмыкнул, когда я хладнокровно бросил одну-единственную гранату. Сергей бежит к лифту, автомат на изготовку, граната падает с третьего этажа медленно. Вот лифт, дверцы раздвинулись, внутри кабинки пусто, Сергей со вздохом облегчения делает шаг… и тут граната падает под ноги.

Снова вопль разочарования, на том мониторе окровавленные куски мяса летят в экран. Антон злорадно захохотал.

На третий раз я нарочито показался Сергею, позволил ему первым вскочить в лифт, но, когда он опустился в бункер, первое, что увидел, это направленный прямо в лицо ствол райлгана. И – последнее.

Четвертый, пятый… Когда счет был десять – ноль, я предложил:

– Закончим?

– Нет, – огрызнулся Сергей. Он взмок, словно мышь после кораблекрушения, пыхтел, по экрану едва не водил и без того расплющенным носом. – Я тоже разыгрываюсь!

Но при счете семнадцать – ноль сам со вздохом откинулся на спинку стула:

– Все. Сдаюсь. Ты победил.

– Ну, – сказал Антон злорадно, – как он тебя? Как папа Карла Буратину?

– Мог бы не ликовать, – буркнул Сергей. – Твоя очередь еще впереди. А то ты такой умный… Череп не жмет?

Антон ответил замедленно:

– Да вроде нет…

– А зубы?

Антон небрежно отмахнулся:

– Тяжелее всего человеку скрывать чувства, когда прощается с тещей на вокзале. А мне скрывать зачем?

Гриць, который вторую половину схватки наблюдал уже за мной, пробасил:

– Пролетарии всех стран – пролетайте… Я смотрел, никакого читерства! Просто Андрий умеет, а Серега только пальцы кидает.

– Критики нынче пошли, – сказал Сергей недовольно, – один другого белинскей. Меня разделал, а как вас разложит?

– Мы и не рыпаемси, – сказал Антон смиренно. – Это ты у нас… орел. Тот самый.

– Чо-чо?

– Товарищ курсант! – сказал ему Антон. – Вы просто кабан женского рода. Андрий, как ты это делаешь? У него вообще не было даже шанса в тебя стрельнуть! А Серега нас всех делал одной левой.

Гриць ехидно поинтересовался:

– А что он делал в это время правой?

– Триксы, – объяснил я буднично. – Учись триксам, тогда перед тобой будет каждый умелец, как овца на бойне…

– Даже Серега?

– Ты ж видел, Сергей не знает даже стрейфджампа! Я уж молчу о рокетджампе…

– А что это?

– Эх, дитё… Вы все едва освоили простой прыжок. Это когда бежишь, бежишь, а потом нажимаешь пробел… или что там у вас для прыжка? Стрейфджамп – когда бежишь вперед, прыгаешь и одновременно нажимаешь на стрейф. Рокетджамп – это прыжок с выстрелом себе под ноги из рокетлаунчера. Тогда прыжок втрое выше. Еще круче плазмаджамп – когда в прыжке стреляешь себе под ноги из плазмагана… Освоите – вам не будет равных! Сможете запрыгивать на второй-третий этаж за аптечками, боеприпасами, забегать за спину лоху, который затаился в засаде и ждет вас только с этой стороны…

Антон слушал с раскрытым ртом. Опомнился, сказал благоговейно:

– Понял? Лоху! Который из Несси. Это ты, лох Несси.

В комнатку заглянула Светлана Васильевна, обрадовалась:

– Андрий, вы здесь!.. А я вас везде ищу.

Она вдвинулась в комнату, Сергей поспешно стукнул по эскейпу, на экране засветилась невинно синяя таблица Питера Нортона. Светлана Васильевна приблизилась, перед ней почтительно расступились. Она посмотрела на экран, посмотрела еще, на ее полном добром лице появилось недоумевающее выражение.

Я видел, что она вглядывается в название каталога «MYDOCU~1», потом застенчиво сообщила:

– Я, конечно, в вашем жаргоне не очень понимаю, но, по-моему, «мудаки» пишется по-другому.

Я смолчал, даже кивнул, мол, все исправим, а Сергей не выдержал, захохотал. Она удивилась:

– Что случилось, Сережа?

– Светлана Васильевна… га-га-га!.. Это ж папка «Мои документы» по-аглицки!.. Просто больше восьми символов строка не берет, вместо них язык показывает… га-га-га! Тильдой зовется, хотя язык как язык, какая там тильда?..

Она повернула голову ко мне, спросила кротко:

– Это правда?

Я не знал, как ответить жене могущественного Конона, что-то замямлил, а Сергей снова гоготнул:

– Даже я знаю, истинная правда, как в церкви… если есть такая церковь.

– Андриша, – сказала Светлана Васильевна кротко, – вы не стесняйтесь указывать на мои ошибки. Я не обижусь. Разве я говорила, что я все на свете знаю? Обычная домохозяйка. Была бы я профессором, я бы спорила…

Я развел руками:

– Извините, Светлана Васильевна. Мне как-то не пришло в голову, что вы заметите что-то еще, кроме Sims’а.

Она возразила с мягкой укоризной:

– Но как же так… это ж мой друг! Я должна о нем заботиться. Вы вот свой чистите, я видела! Колючки из его шерсти выбираете, лапы смотрите, хвост расчесываете, в уши заглядываете…

Ее пальцы безотчетно поглаживали уголок клавы. Мне почудилось, что клава чуть подвинулась, подставляя ровную, как у дореволюционного офицера, спинку под чесательные пальцы.

– Не надо очеловечивать компьютеры, – сказал я, – они этого страсть как не любят!.. Какие-нибудь проблемы?

– Я не запомнила, как писать адрес… ну, того сайта, где симовцы. А мне надо туда заглянуть.

– Зачем писать адрес? – удивился я. – У вас даже телефон запоминает адреса! А комп – тем более. Пойдемте, покажу. Комп умеет все, разве что не стирает трусики. Но если ему велеть, то он и трусики стирать начнет.

Она возмутилась:

– Ни за что! Лучше я ему буду стирать… ну, что там у него. Он же не какая-нибудь Нюрка или Антон.

Следующие полдня я бродил по особняку почти что без дела. Техника пашет безукоризненно, все заняты делом, хотя, если честно, только Нюрка да садовник пашут вовсю. Жрать и пить надо и бездельникам, которые только с виду заняты делом, а на самом деле с утра до вечера режутся в кваку и анрыл.

С другой стороны, любая армия тоже бездельники, ибо ничего не производит, а всю жизнь стоит под ружьем «на всякий случай». Так и охрана Конона существует «на всякий случай», к тому же на очередном застолье, когда прибыли гости, я по подсказке Конона скромно поведал, что теперь охрана особняка такова, что даже президент страны удавится от зависти. В любой момент автоматические пулеметы готовы выпустить тысячи пуль в секунду по крадущейся далеко в лесу цели. Про пулеметы я приврал, никаких таких пулеметов нет, но работу следящих камер показал, что впечатлило не только женщин.

Демонстрация силы действует порой лучше, чем сама сила. Вот только я сам прохлопал ушами. Не учел, что раз уж рабочее время должен тратить здесь, то мне тоже надо бы какой-то уголок. И чтоб там был хоть слабенький комп в моем распоряжении: я ж должен скачивать из Интернета необходимые драйвера, патчи, всякие там примочки и проги. Иначе буду как этот Валёк, что однажды установил шикарное оборудование и с той поры пальцем не пошевелил.

Но Конон последние дни приезжает только глубокой ночью, у него бизнес, а я, потолкавшись по особняку и чувствуя между лопаток прицельный взгляд Козаровского, обычно забредал к охранникам в караульное помещение. Правда, Козаровский постоянно сопровождает Конона, но я все равно чувствовал его взгляд из каждой следящей камеры.

Антон и Гриць даже не оглянулись на стук двери, помещение заполнено треском пулеметных очередей, бухающими взрывами гранат. Мне даже показалось, что тянет порохом, а в комнате стоит синеватый дымок.

За их спинами стоял Сергей, азартно покрикивал. Оглянулся на меня:

– А, это ты… Нет, я с тобой играть больше не сяду. Хорошо, что не на деньги играл!

Из динамиков донесся душераздирающий крик. Фигура с чудовищным миниганом в руках рухнула навзничь, под нею растеклась красная лужа. Гриць зло выругался. Антон сказал довольно:

– Счет семь – три!.. Хочешь отыграться?

Гриць едва не сказал «да», я видел по глазам, но невероятным усилием воли задавил такое естественное желание, ответил зло:

– У меня что-то голова с утра устатая… Пусть чуть просвежится, потом я тебя разделаю.

– Ню-ню, – сказал Антон покровительственно.

Я примостился на подоконнике. Сергей подошел, сел рядом. От его мощной фигуры несло жаром, как от накаленного солнцем огромного валуна.

– Какие все-таки игрухи разные, – сказал он удивленно. – Я понаблюдал сегодня, как Светлана Васильевна играет в свой Sims. Ну, скажу вам, клевая игруха! Что она только со своей девкой там не вытворяет!.. А еще наловчилась у чужих жен мужей отбивать.

Антон сказал недоверчиво:

– Ты чо? Я сам видел, как они морды друг другу бьют!.. Бабы как в нашем селе!

– А она хитрая, или это наш Андрий подсказал. Пока чужая жена на рояле играет или о высоком беседует, она зазывает ее мужа в другую комнату, там ему комплименты, то да се, и вот он уже к ней лезет под юбку… Гы-гы!

– Класс, – сказал Антон убежденно. – Хоть я люблю стрелялки, но в такую бы и я сыгранул. Наш комп, что в караулке, потянет?.. Там же почти кино!

Все смотрели на меня.

– Да это и есть кино, – сказал я. – Интерактивное. То есть персонаж живет сам по себе: ходит в магазин, на службу, моет посуду, жарит и варит… Словом, как в простом кино. А вот что не в простом, так это можно вмешиваться в его жизнь.

Сергей отшатнулся:

– Как это?

Я посмотрел в сторону заинтересовавшихся Антона и Гриця, объяснил:

– Красивую женщину, к примеру, можно заставить раздеться, встать в любую позу. Можно проделать с нею все, что придет в голову. Даже убить, если кому это придет в дурную голову.

Сергей усомнился:

– Ну, ты даешь! Такая девка быстро наскучит. Две-три позы, вот и все, что ты напрограммируешь. А вот Нюрка что только не выделывает! Верно, Антончик?

Антон кивнул, но сказал:

– А я бы все-таки хотел и такую… компьютерную. Говоришь, будет интересно?

Я чувствовал безнадегу, зря я брякнул им такое, но, раз уж дернули за язык, объяснил поневоле:

– Еще как! А насчет двух-трех поз – ерунда. Можно снять на видео и оцифровать все, что проделывает ваша Нюрка. Потом разбить это на эпизоды. Более того, мой компьютерный персонаж…

– Компьютерная девка, – сказал Сергей.

– Компьютерная девка, – согласился я, – будет проделывать гораздо больше… Ну, можно же снять и другую вашу Нюрку, которая умеет что-то еще? Да я могу сделать так, что у моего компьютерного персо… компьютерных девок в арсенале будет в сто раз больше, чем ваших нюрок. Они не только будут становиться в нужные вам позы, это пустяк, но будут и отказываться… если в плохом настроении…

– Если мало предложишь, – хохотнул Антон.

Сергей подумал, сказал уже с некоторым интересом:

– А что, это мысль! Покорные да послушные тазики для слива спермы осточертели. Надо, как в том анекдоте: одевайся и сопротивляйся! Но только меру знать надо. Простая шлюха с вокзала пусть делает все за рупь и – никаких «нет», а вот шлюшка с Тверской уже только за хорошие бабки. Ну а если я хочу поиметь чужую жену, то должен за ней поухаживать, цветы, подарки, то да се, в театр с нею или в ресторан для тузов…

Гриць поддержал:

– А если не просто чужую жену, а жену министра или банкира, то тут еще труднее, верно? Но зато потом она в постели чтобы вытворяла такое, такое… что ни одна шлюха не умеет!

Я видел по их лицам, что заинтересовались, сказал торопливо:

– Ребята… вы такие клевые идеи подбрасываете! Честно, я бы подумал, что вы работаете где-то в верхах, что президенту решения пишут.

Они переглянулись, довольные, а Гриць сказал загадочно:

– А ты знаешь, где мы работали раньше?.. И чем руководили? То-то. И не спрашивай лучше. Но ты угадал, нам приходилось на лету придумывать всякое-разное… Ладно, хлопец. Если сумеешь такое сварганить, мы у тебя в долгу. Понял? Я думал, что игры – как кино, изменить уже ничего нельзя.

Сергей молча пошел к третьему компу. Врубил, воровато выглянул из двери, никому ли не нужен пока, торопливо уселся перед дисплеем и ухватился за мышку.

Антон загрузился хостом, Гриць и Сергей присоединились на правах клиентов. Все трое торопливо колотили по эскейпам, сбрасывая пышные заставки, какие придурки их смотрят, для чего только место занимают на дисках, да еще и драгоценные секунды…

Я с подоконника рассматривал их спины. Уверены, что так уж невозможно сделать виртуальную Нюрку, которая будет проделывать все то, что проделывает в реале. Мол, Нюрка – человек, а человек – это… ну, это беспредельно. Бред, конечно. Все предельно. Даже человек, не только Нюрка. А вот развитие науки и вообще познания беспредельно. Так что будет познан даже человек до последней клеточки, до самой мимолетнейшей мысли.

Но даже сейчас – разве человек демонстрирует разнообразие в жизни? Увы, за сутки мыслит не больше пяти минут. Остальное время живет по алгоритмам. И другие живут по алгоритмам. Вся жизнь города, если посмотреть сверху, подчинена одним и тем же законам и закономерностям.

А мы, просто люди, все одинаково встаем утром, одинаково чистим зубы, завтракаем, уходим на службу. Вариант: на учебу. Одинаково ведем себя на улице, в транспорте. Разговариваем одинаковыми фразами, нам отвечают заранее включенными в алгоритм периодами, мы уже знаем схему ответов и тоже ведем привычные разговоры, концовка видна ясно, даже если она отделена еще двумя десятками фраз. Так же едем с работы… Кстати, если сменить место службы, человечек еще долго промахивается, на одних старых алгоритмах едет на прежнее место…

Бред, что человек – беспредельность, целая вселенная, которую познать никогда не удастся. В человеке только и интересны те пять минут, когда он что-то мыслит. А все остальное легко вписывается в самую простенькую программу. Алгоритмики на самом деле простенькие…

На другой день с самого утра я ввалился в караулку, сунул в дисковод лазерный диск, скачал кое-что, непонятное чайникам, инсталлировал, кивнул Сереге:

– Попробуй!

– Что?

– Да ваш замусоленный стриппокер.

– За десять минут – любую, – объявил Серега. – Хошь пари?

– Принимаю, – согласился я. – Что ставишь?

Он вдруг насторожился, Антон и Гриць затихли. В караулке слышно было, как далеко на газоне стрекочет газонокосилка.

– Не, – сказал Сергей с подозрением. – Что-то ты опять подстроил…

Прошла загрузка, Сергей занес палец, готовясь выбрать девку в партнеры по покеру, застыл. За спиной довольно заржали. К шести портретам добавился седьмой. С экрана задорно смотрела Нюрка.

– Эт чо, – сказал Серега, – с ней тоже… можно?

– Как насчет пари? – спросил я кровожадно.

Сергей подумал, почесал в затылке:

– Если уродина, то с головой в порядке, если красивая, то… Но Нюрка у нас вообще особенная. Нет, пусть на этот раз Антон рискнет. А я так, за-ради интересу.

Антон, Гриць похохатывали, наблюдали с жадностью. Прибежал даже Иван, оставив газонокосилку под предлогом, что надо попить воды, а ей остыть.

Я скромно помалкивал. Вообще-то мод сделать – это работа на недели, но у подобных мне всегда есть кое-какие заготовки. Я страсть люблю копаться в играх, изменять характеристики, даже создавать новых персонажей. Этот мод я начал делать дней пять тому, когда увидел, как все выстраиваются в очередь, чтобы поиграть в стриппокер.

В этом моде, где я сохранил даже Нюркин skin, она в ответ на комплименты могла и в рыло дать, а вообще подступиться к ней оказалось очень непросто.

Сергей поиграл полчаса, ошалел:

– Ну, зараза!.. А ведь она в самом деле так говорит!

– Надо было забить пари, – сказал Антон кровожадно. – Эх, надо бы…

Они нависали над ним, как ядерные грибы, живо комментировали, гоготали, ржали. Голос Нюрки я, ессно, записал и оцифровал, сейчас она с экрана произносила своим веселым щебечущим голосом такое, что Серега рычал от ярости, матерился. Его сменили, но только Антон, севший третьим, сумел раздеть Нюрку до трусов, после чего она наговорила ему о своей скромности, девственности, непорочной душе, пристыдила за то, что пялится, как таракан из щели, после чего и взбешенный Антон рискованно удвоил ставку и… сорвался.

Сергей ржал громче всех, потом его позвали, мы все услышали нетерпеливый автомобильный гудок. Антон ринулся сломя голову, Гриць зло материл вдогонку, обещал, что если из-за его дури их лишат игры на компах, то он ему руки-ноги повыдергивает, вставит спички и заявит, что так и было.

Потом пришел Сергей, сообщил заговорщицки, что прибыл один Козаровский. Шеф задерживается, будет только к вечеру. А Козаровский не такой босс, чтобы решать: играть или не играть, это прерогатива самого Конона.

– А что Конон, – сказал Гриць убито, – шеф есть шеф, скажет: я вам не за игры плачу. И вообще, мол, мне не работа ваша нужна, а нужно, чтобы вы у меня, гады, наработались!

Минут через пять в дверном проеме возникла подтянутая фигура. Козаровский оглядел всех подозрительно, но все игры уже свернуты, на мониторах медленно двигаются участки дороги перед воротами.

Я ощутил его недобрый взгляд, но головы не повернул, смотрел на компы. Кто-то сказал, что чем больше узнает людей, тем больше любит компы. А я вот как компы сразу полюбил сильно и верно, так точно сильно и искренне невзлюбил этого… полковника.

– И чем же занимаетесь? – спросил Козаровский недобро. Круглые глаза оглядели всех, сразу втянувших головы в плечи, повернулись ко мне. – Что скажешь, программист?

Я молчал, смотрел перед собой. Он сверлил меня острым, как бурав, взглядом, но я на этот раз каким-то чудом сумел задавить в себе искательно-интеллигентную торопливость в ответах, в жестах, в мимике. Да какого черта, я пока что безупречен! Что завтра – неизвестно, но сейчас меня прижучить нечем.

– Ах, так, – протянул он холодно, – нечего сказать, значит… Нечем оправдаться. Понятно, так и запишем.

Да пошел ты, ответил я мысленно, но в груди все же похолодело. Черт его знает, что присобачит этот гад. Хоть он полковник КГБ в далеком прошлом, что уже не вернется… надеюсь, не вернется, но ядовитые зубы и привычки ядовитого гада остались.

Антон буркнул:

– На вопрос корреспондента: «Что вы тут делаете?» девяносто пять процентов собравшихся ответили отрицательно…

ГЛАВА 3

Сергей отсутствовал с полчаса, а ворвался в караулку с криком:

– Люди!.. Да вы знаете, кто с нами сидит?

Все начали оглядываться друг на друга, наконец снова уставились на Сергея. А он выставил указательный палец в мою сторону.

– Ну, признаешься?

Я поерзал на месте, сказал нервно:

– Нет. А в чем признаваться?

Антон сунул руку под полу пиджака. Мне послышался щелчок взводимого курка. Только Козаровский насторожился всерьез, я видел, как напряглись пальцы правой руки, в самом деле готовые выхватить пистолет и всадить обойму в мою голову. Нет, такой стреляет без эмоций, стреляет точно. Ему хватит и одной пули. А если вытащит пистолет, то обязательно выстрелит. Такие зря не достают из кобуры…

Он только бросил на Сергея короткий злой взгляд. Почему, мол, не сказал прежде ему, сперва бы заодно выбили признание во всех изнасилованиях в районе, воровстве и актах терроризма.

Антон посмотрел на Козаровского, предложил кровожадно:

– А может, сперва предупредительный выстрел в голову? А потом пусть признается?

Гриць, Иван и Антон смотрели с интересом, Антон даже чуть отодвинулся от меня, чтобы брызги крови не упали на его белые брюки. Гриць сказал обвиняюще:

– Своих прикрываешь? Смотри, потрясем и тебя.

Сергей сказал с торжеством:

– А раскрыла его… кто, как бы вы думали?.. Неверно думаете! Светлана Васильевна, заблудившись в Интернете, забрела в странное место, где и увидела его портрет. Да-да, вот этого хмыря.

Антон спросил:

– В разделе: «Разыскиваются милицией»?

– Тепло, тепло…

– «Разыскиваются ФСБ»?

– Нет, но не стану вас мучить. Разыскивается, но какими-то чудиками из какого-то анрыла. Ему должны вручить медаль чемпиона турнира и тыщу баксов!

Все смотрели на меня ошалело. Козаровский плюнул, повернулся и пошел к выходу. Я встрепенулся:

– Тысячу долларов? Про тысячу никто не говорил!

Сергей сказал обвиняюще:

– Но чемпионат выиграл?

– Ну и что, – ответил я сердито. – Первый, что ли? Там вроде тебя овцы. Но, кроме диплома, ничего не давали. Так что в последнем я даже на вручение не пошел.

Охранники загалдели, а Сергей прокричал:

– Тихо, боты!.. Среди нас чемпион, а вы как гуси на базаре. Гордиться надо. То-то он нас всех, как младенцев…

Я чувствовал, как резко изменилась атмосфера. До сего момента я был тем смешным очкариком, который что-то там налаживает для Конона, а для них настроил компы, чтобы можно было бегать и стрелять во все, что имеет наглость шевелиться. Но сейчас я как бы сам стал выше ростом, весь в мускулах, а оружием обвешан так, что, куда ни стрельни, отовсюду срикошетит.

– Тыща баксов, – повторял Сергей потрясенным голосом. – Это ж надо… Я слышал, что на Западе и сто тысяч дают за победы в таких турнирах, но не верил. А чтоб у нас, в Москве… Андрий, я тебя сам отвезу в банк или в ту контору, где тебе задолжали эти бабки. Выбьем с процентами!

– И я поеду, – вырвался башнеподобный Гриць. – Мы у них там всю кассу экспроприируем.

– За что? – взмолился я.

– За то, что сразу не дали! Там проценты наросли, их уже три раза обернули, навар есть, пусть делятся.

– Я сам не являлся, – объяснил я. – Они не прятались, напротив – разыскивают.

Сергей сказал подозрительно:

– Андрий, ты признайся, мы ж свои, не выдадим. Ты… хакер?

Я чувствовал, как вокруг резко изменилась вся атмосфера. На меня смотрят, как на чудотворца.

– Да что за дурь, – сказал я с досадой.

– А как у меня выиграл? – обвинил Сергей. – С перевесом в очко, я бы еще стерпел, но чтоб в семнадцать!

– И все в очко, – сказал Антон очень серьезно. – Да, наверняка хакер!

– И я хотел бы стать хакером, – сказал Гриць мечтательно, – чтоб вот так Серегу в это же самое место… Семнадцать раз!

Они хохотали, но я же видел, что смотрят с почтительным уважением, а тот прямо на глазах переходит в суеверный испуг. Я натужно улыбался, мол, все шутим, но внутри росла холодная злость. Осточертело это неграмотно восторженное о хакерах, об их удивительных способностях. Сейчас всех этих медиумов, хилеров, ясновидящих, лохов из Несси и бермудские треугольники, от которых ранее ждали небывалых чудес, очень быстро сменяют загадочные хакеры. Простому человечку до корчей в спинном мозге нужны чудеса. Если их нет, а их нет, он придумает. Как уже придумал Великие Тайны Древности, так же сейчас высосал из пальца и раздувает Великие Возможности Хакеров.

Если уж копнуть, то все это от дурака Емели с его щучьим веленьем. Ну, хочется на халяву, хочется! Страстно хочется. Пусть сейчас жизнь серая, но если знать, что существует говорящая щука, золотая рыбка или хакерство, то когда-нибудь достаточно будет лишь пошлепать губами и… эх! Собственно, нынешнее хакерство то же самое, что волшебство в Средневековье. Ожидания те же, слухи и пересказы такие же, как и результаты…

На самом деле нет грани между простым юзером и самым продвинутым хакером. Не хакер лишь тот, кто смотрит телевизор или чьего интеллекта хватает только на то, чтобы ставить кассету в видак и нажимать на «play». А юзер хакерствует уже тем, что юзает. Любой рано или поздно начинает пользоваться читами, а потом уже и сам влезает в свои сэйвы, редактирует, добавляя то денег, то боеприпасов, то ослабляя живую силу противника.

Потому даже все эти боты, что сейчас остервенело изничтожают в анрыле себе подобных, тоже хакеры. Они сильно удивились бы и не поверили, а поверив, возгордились бы, но они в самом деле хакеры, ибо не просто смотрят, как допотопные любители кино, они – действуют! Один и тот же ангар или склад проходят по-разному, в зависимости от своего характера: Сергей прет напролом и побеждает лишь потому, что успевает выстрелить быстрее, Гриць показывается на миг и тут же прячется, противник пускается вдогонку, и Гриць из засады бьет точным выстрелом, Антон предпочитает рассчитать дальний бросок гранаты и время до взрыва так, чтобы та, срикошетив о стену… угол падения равен углу отражения, плюс гравитация, упала под ноги затаившемуся гаду, а Иван не начинает войн до тех пор, пока не соберет все оружие, все доспехи, все аптеки и боеприпасы, а при малейшем ранении отступает, лечится, и только тогда… да чтоб наверняка…

С обеда прошел слух, что вернулся Конон. Мне было о чем доложить, потащился наверх по анрыловским ступенькам, что вообще-то и резидентэвильи, на ходу формулировал мысли, чесался, а когда открыл дверь в приемную, все еще не то поправлял отвисающий из-за мобильника пояс, не то проверял, застегнута ли ширинка. Прошел до половины по направлению к двери кабинета Конона, прежде чем сообразил, что за столом, который я привык воспринимать пустым вечно, изначально… кто-то сидит.

Солнце подсвечивает пышные волосы со спины, лицо в тени, как у падшего ангела. В глаза бросился только сверкающий нимб вокруг ее головы. Волосы пепельные, но в лучах солнца сверкают, как будто из золотых нитей.

Женщина смотрела в упор. Холодно блеснуло чем-то неживым. Я увидел красные искры, затем багровые дуги на месте глаз, похожие на раскаленную докрасна толстую проволоку.

– Вы к кому? – прозвучал голос.

Он показался мне настолько холодным, правильным и безукоризненно чистым, что меня с головы до ног обдало Aqua fresh, брызги повисли на ресницах. Сквозь них, как в увеличительные стекла, я увидел киборга или существо с Плутона, где среднемесячная температура июля равняется минус двумстам семидесяти.

– Я… – пролепетал я, – я к Конону…

– Кто? Зачем?

Я, как дебил с замедлением всех функций, подошел уже к самому кабинету, наконец обалдело остановился, там угол другой, оттуда рассмотрел за столом молодую женщину. Она смотрела на меня в упор. Не холодно, а равнодушно-вопросительно. Холодом веяло не только от безукоризненно правильного голоса, но и от кожи, от всех ее деталей, от строгой одежды, что, возможно, одно целое с кожей.

С безупречно правильного чистого лица на меня смотрели крупные очки с розовыми стеклами. Глаз почти не видно, по стеклам пляшут солнечные молнии.

Она тоже, наверное, смотрела на меня, но я все еще не видел ее глаз, а только огромные стекла. Я сам ненавижу зеркалки, что прячут взгляд, но здесь не зеркальные стекла, это я сам встал неудачно, вижу только правильное лицо, правильный подбородок, правильные губы, правильный нос, чистую кожу без единой морщинки…

– Я программист, – ответил я, почему-то запинаясь. – А вы… секретарша… что была в отпуске?

– Правильно, – согласилась она милостиво, словно школьная учительница. – Я была в отпуске, из-за чего Илья Юрьевич подзапустил свои дела… очень здорово. Но сейчас ему придется наверстывать, потому… прошу не беспокоить его недостаточно важными вопросами.

По ее тону было ясно, что я не только недостаточный вопрос, но вообще не вопрос, а простой баг, вроде лишнего пробела в проге.

Я не баг, подумал я, защищаясь, а фича. Сказал:

– Но… как мне увидеть его?

– Зачем?

Я замялся, начал разводить руками, у меня всегда это хорошо получается, рукоразводительство и плечепожимательство, а она объяснила все так же холодновато:

– В обязанности секретарши… как вы определили мою профессию, входит сортировка поступающих дел и писем на важные, неважные и те, которые я вправе решить сама или выбросить в мусорную корзину. Вы свое дело считаете важным? Изложите.

Я, все еще разводя руками и испожимавшись плечами, попятился.

– Да нет… понимаю, дела есть дела… Я сам не считаю свое дело… или свою работу важными… как и себя, собственно…

И только уже на лестнице подумал, что надо было сказать, что свою работу здесь не считаю важной, сделав ударение на «здесь», и что себя важным не считаю именно здесь, а так вообще… да что она понимает, секретутка!

На внутреннем дисплее мелькнул скриншот, как я вхожу в приемную, в полной уверенности, что там пусто. Не то чешусь, перекосив рожу, не то дергаю «молнию» на ширинке, словно только что вышел из туалета… или зашел… Уши опалило стыдом. И как ее с ходу этой секретаршей… Слово не воробей: вылетит – убей. Но не сумел… Мои мысли – мои скакуны, а пристрелить, бля, не поднялась рука!

С вконец испорченным настроением спустился в режиме slowly в холл, а там ткнул в pause и застыл в растерянности. Похоже, к одной неприятности, что воплотилась в темной фигуре Козаровского, добавилась еще одна.

Черт, весь день наперекосяк: умудрился забыть, что в режиме мультиплеера pause срабатывает только для тебя одного. Я услышал шум, топот множества ног, дверь распахнулась, ввалился Сергей, это он топает множеством ног, как стреляющая с четырех рук собака из MDK, хотя их у него всего две.

Я вздрогнул, вроде бы теперь все застегнуто, хотя теперь как раз неважно. Сергей провозгласил с порога:

– Илья Юрьевич объявляет вечером небольшой сабантуйчик! Всем быть начеку, но не грубить, никого не насиловать, стрельбы не устраивать, женщин из числа гостей за сарай не таскать, даже если будут настаивать…

Я удивился.

– Это все мне?

– Тебе-тебе, – сказал Сергей.

– Я в чем-то замечен?

– Как раз нет. Но это и подозрительно!

– Да, конечно, – пробормотал я. – Что б мне такое сотворить, чтобы вжиться?..

– Козаровскому дать в морду, – предложил Сергей, не задумываясь. – Все сразу тебя зауважают. Правда, Козаровский со свету сживет… но это пустяки. Зато общество получит удовольствие выше крыши. Ты как насчет общества, уважаешь его права?

– Да, но… не до такой степени. Я уже оюсовел, своя шкура дороже Родины.

Гости начали съезжаться чуть ли не с полудня, но Конон вышел на люди ближе к вечеру. Был он бодр, хотя самую малость осунулся, но зато добавилось солнечного загара. Явно решали нефтяные дела не на лесной охоте, а на степной. Мне кивнул, спросил благожелательно, как дела, но ответа даже не слушал, взял двух гостей и увел в кабинет.

В главном холле особняка готовили стол, но основное священнодействие совершалось все там же под сенью дуба, свежий воздух, шашлыки, воссоединение с природой, мухи, муравьи, надоедливые осы, но, к счастью, воздух тих, ветра нет, в глаза не метет мусором.

Я участвовал наравне с Сергеем и другими ботами. Я не гость, а все же обслуживающий персонал широкого профиля. Мол, если не занят непонятным программированием, то возьми веник, подмети, вымой посуду, а потом возьми лопату и копай отсюда и до ужина… Ибо неработающий человек своим неработанием и других вгоняет в неработу. Это у муравьев всякий неработающий при виде работающего тут же вскакивает и начинает что-то таскать, а у нас, гомо, стоит одному бросить работу и закурить, как остальные девяносто девять восклицают в справедливом социалистическом негодовании: а что, мне больше других надо?

Веселье даже здесь, среди благополучных и обеспеченных людей, показалось мне чуть натужным, словно все играли свои нетвердо заученные роли, но к вечеру все постепенно сгладилось, все вели себя почти естественно.

Воздух был по-вечернему теплый, но свежий. Мы сидели на лавках под ветками того знаменитого дуба, по толстой серо-коричневой коре ползали мохнатые гусеницы, суетливо носились муравьи. Когда ветки покачивались под порывами легкого ветерка, на головы и на стол сыпались труха, чешуйки, похожие на рыбью шелуху.

На прежнем месте полыхали угли, жарились шашлыки. Легкий ветерок приносил запахи. Нюрка привезла на тележке свежее мясо, Светлана Васильевна собственноручно перегрузила его на стол. Ей неумело помогала очень худая черноволосая женщина, по виду школьная учительница, а то и завуч. Это была гостья Светланы Васильевны, ее первая гостья за последние пять лет, как заговорщицки сообщил мне довольный Конон. И что самое интересное, нашла ее Светлана Васильевна по Интернету, на сайте, где тусуются любители игры в Sims. Сперва она там долго присматривалась, наконец решилась вступить в разговор, к ее удивлению, ей даже ответили. Завязался разговор, постепенно с одной из таких же любительниц стала переписываться по емэйлу, обменялись телефонами, наконец Светлана Васильевна по настойчивой подсказке Конона решилась пригласить ее в гости.

– Я рад, – шепнул он тихонько, – что у нее появляются подруги. Спасибо, Андрий!

– Не за что, – промямлил я. – Боюсь другого…

– Чего?

– Интернет необъятен. Лишь бы этих знакомых у нее не стало чересчур много.

Он покачал головой:

– Не станет. И то удивительно, что даже с этой сошлась. Ишь как щебечут!

Та женщина обернулась, я увидел орлиный профиль, Конон сделал любезное лицо и поклонился. Женщина смерила его недружелюбным взглядом, но все же медленно наклонила голову.

– Строгая, – заметил я.

– Но хоть не прикидывается милой, – сказал он. – А все остальные… Улыбки как скотчем приклеены! Можно особый вид подтяжки лица под названием «Вечный смайл» запатентовать. А может, в самом деле, вложить пару миллионов в такое дело? А ведь пойдет, пойдет… Еще и мода появится. А Ковалев, наш главный правозащитник, будет рассказывать обо мне, как о человеке, исповедующем истинно демократические ценности! Мол, политкорректен, улыбаюсь сам и понуждаю весь мир улыбаться даже неграм и гомосекам. Глядишь, мультимиллиардером стану, а там и Шнобелевскую премию мира на лапу кинут…

Он смачно улыбался, щурился, как довольный сытый кот, но глаза становились все злее, а голос начал полязгивать, как вытаскиваемая из железных ножен сабля.

– Да, – согласился я, – щас только такие начинания приветствуются мировой… мать ее, общественностью.

Он сказал со злым удивлением:

– Что в нас, людях, заложено такое забавное? Все говорим о полной свободе, полном раскрепощении, а сами изо всех силенок старательно играем роли… даже не роли, а уже собственные жизни, на самом деле придуманные другими, навязанные нам СМИ, какими-то личностями… Из кожи лезем, а играем!

– Весь мир дерьмо, – сказал я, потому что молчать невежливо, – а люди в нем актеры. И если мы в этой… повседневности уже по самые уши, то лучше держать рот закрытым.

ГЛАВА 4

Это было совсем недавно, я все хорошо помню, и в то же время в глубочайшем прошлом, сравнимом разве что с временами строительства египетских пирамид. Был закон против порнухи, бригады милиции охотились за гадами, которые смотрят этот разврат. По звонкам соседей выезжали целыми отрядами, затаивались на улице, ждали, когда в наблюдаемой квартире погаснет свет. Ага, хозяин включил видеомагнитофон…

Тут же входили в дом, умелец с погонами вырубал свет во всем доме, а остальные герои, борцы с врагами Родины, бежали к нужной двери, ломились и, если там не открывали в тот же миг, вышибали. Свет нужно было вырубать, чтобы заклинило кассету в магнитофоне, после чего можно звать понятых и, согласно процедуре, предъявить для опознания, обвинить и посадить гада на пять-семь лет. Помню, парня за просмотр «Крестного отца» Копполы посадили на пять лет, а вышел он тогда, когда этот фильм уже крутили по телевидению даже в детское время.

Сейчас не советская власть, когда кучка людей вершила суд от имени большинства, сейчас как раз время победившего большинства, черт бы его побрал за такую победу. А большинство твердо знает, что компьютеры глаза портють, а от игр дети дергаются и убивают родителей.

На столешницу медленно и беззвучно, словно во сне, рухнула толстая гусеница. Полежала обалдело пару секунд кверху короткими лапками, белое безволосое брюхо похоже на свинячье, а пенечки лап на соски, перевернулась и поползла в сторону Анжелы. Та взвизгнула, схватила ложку и замахнулась со всей дури.

Сергей отшатнулся, выставил перед собой лопаты ладоней: если не рубашку, то хоть лицо спасти от ядовитой крови. Анжела опомнилась и с брезгливостью мужественно попыталась поставить мерзкому насекомому преграду. Гусеница некоторое время тупо ползла на месте, упершись головой, как депутаты при голосовании бюджета, в блестящую, как автомобильное крыло, поверхность ложки. Ей навстречу ползла такая же гусеница, словно партия-двойник, по столу мягко скребло множество ног, демократы всегда скребут мягко, наконец голова соскользнула, Анжела снова взвизгнула, а гусеница поползла в сторону Козаровского.

Тот сказал с насмешливой добротой:

– Да что вы так, не стыдно? Из нее такая красивая бабочка вырастет!

– Ага, – сказала Анжела нервно, – а сейчас у меня от нее пузыри побегут, как тараканы по коже!.. И листья она ест, гадость такая.

– Природа, – заявил Козаровский. – В природе всегда кто-то кого-то да жреть. Это надо принимать, как у природы нет плохой погоды. Это в мертвой технике никто никого не ест…

В холодном металлическом голосе звучало презрение к технике: мол, пуля – дура, штык – молодец. Техника виновата даже в том, что никого не ест, и даже этим позорно не похожа на природу.

Ну и пошли вы все, мелькнула у меня злая мысль, едуны безмозглые! Это же прекрасно, что техника никого не ест. По крайней мере, для меня это вовсе не минус. А для тебя природа хороша именно тем, что все друг друга топчут, жрут, убивают, вытесняют…

Из главного здания красиво и спокойно вышла секретарша Конона. В легком платье, достаточно открытом, но в то же время строгом – как ей это удается? – стройная и слегка надменная. Вот ей не страшны скрытые телекамеры, она даже одна в помещении или в лесу ведет себя так, словно под стенами сидят экзаменаторы и внимательно рассматривают ее походку, манеру держаться, мимику…

Ридми бы к ней, мелькнуло в голове. Ядро персонажа все еще в каком-то сложноватом раре или зипе, непонятно, как и вытащить скрытые файлы. Может быть, даже с инсталляцией что-то не так?.. Я вспомнил, с какой глупой рожей вломился в приемную, устремился к двери кабинета, сопя и щупая ширинку… кожа на морде воспламенилась, а кончики ушей так вовсе заискрились, как бенгальские огни на елке.

Черт, что я за идиот. Это же не простенький NPC без наворотов и прибамбасов! В ней заметны все тонкости, что отличает хай-энд от миддла или рабоче-крестьянского low… Там такая проработка деталей, отрендеренность, AI, что я даже не знаю, на каком easy или very easy подъехать. Эх, если бы можно было снова load с хорошего места! Хотя бы от коридора. Но ведь не засэйвился перед дверью, идиот. Всегда сэйвился, а тут так долго не стучали по голове, что потерял революцьённую и всякую деловую бдительность. Тут нет сэйвов вообще, дурость какая опасная…

Я внезапно подумал, что даже begin не удастся, ведь здесь грубая жизнь, здесь все без черновиков, без страховки сэйвами и крэками, надо всегда начеку, ни одного неверного слова, что за жизнь, потому и бежим в Зачарованные Ланды, там всегда можно все заново, переиграть, поправить…

Сергей перехватил мой пристальный взгляд, оглянулся, замахал руками:

– Вероника!.. Давай к нам!.. Хоть разок посиди с настоящими мужчинами!

Она сдержанно улыбнулась, очки строго сверкнули. Не останавливаясь, ответила чисто и ясно:

– Спасибо, но у меня автобус.

И было ясно, что бесполезно предлагать отвезти ее потом на авто, пусть на самом роскошном.

Я смотрел ей вслед, сердце мое странно дернулось и заныло, будто как новорожденная бабочка выползла из старой шкуры навстречу свежему воздуху. Мир обрел добавочные краски, объем, словно незримо подключился мощный тридэшный акселератор, а звуки и голоса получили глубину и оттенки.

Вероника, так ее зовут, давно ушла, но в воздухе следом еще идут ее полупрозрачные дубли, и я включил все грабилки, хватал, сэйвил, распихивал по всему харду, но как-то получилось, что все эти наспех схваченные вдогонку скриншоты оказались именно в той части человеческой емкости, что именуется то сердцем, а то и вовсе душой… Наверное, имеется в виду виртуальная память. А то и вовсе кэш.

За столом в другом мире гудели голоса, я не сразу понял язык, интонации. Наконец врубился, что под сенью старого дуба идет серьезный мужской разговор. Но уже не о бабах и политике, что обычно для подобных застолий, ведь какие бабы могут соревноваться с Ларой Крофт, а политики с орками?

– Илья Юрьевич, – сказал Сергей, – чо он над нами издевается? Какую игруху ни поставит, везде юсовцы наших мочат!.. Как каких-то козлов неотесанных. То в Сибири, а то уже и в самой Москве!.. Мне прямо в душу плюнули. Пусть даст игру, где наши бьют!

Поддержал и Гриць:

– Верно, меня это тоже достало.

– И меня, – сказал Сергей серьезно. – В Red Alert’е, говоришь, есть выбор, за кого играть: за наших или за юсовцев? Смотрел я, крутая игра. Завтра опробуем, хотя, ты ж сам говоришь, игра старая. Там и разрешение триста двадцать, и графика слабая, и этот, как его…

– Гэймплей, – подсказал я.

– Во-во, этот самый. А наш есть?

– Гэймплей?

– Игра, дурень.

– Нашей нет, – ответил я. – Не сделали.

Гриць удивился:

– Как? Разве не наши программеры самые крутейшие в мире?

– Наши, – сказал Сергей уверенно.

– Конечно, наши, – поддержал и Конон.

– Знамо дело!

Я сказал с досадой:

– С чего вы взяли? Что, сами программеры так говорят?.. Так у нас и слоны самые крутые. И поезда самые поездатые, а часы – самые быстрые в мире. О крутости судят по результатам, а их у нас тю-тю.

– Почему? – спросил Сергей оптимистично. – Это ж самое то: собраться компашкой и сварганить игруху.

Конон улыбнулся и тоже сказал:

– А в самом деле, почему наши не могут делать хорошую игру? Или для этого надо какие-то особые компьютеры? Космические ракеты запускаем…

– Да нет, – ответил я, – особых компов не надо. Можно делать на тех, которые стоят внизу у охраны, а можно и на еще более… примитивных. Просто у нас не то что руки не те…

– Как не те? – обиделся Сергей. – А кто блоху подковал?

– Во-во! Как сделать что-то виртуозное и абсолютно бессмысленное, так тут мы первые! Что блоху подковать, что коммунизм строить…

– А что, – поинтересовался Конон, – не те головы?

– Да и с головами в порядке. Но с душами… Или с духом? Не могут наши работать в коллективе.

Сергей ахнул:

– Да ты чего? У нас и кибуцы… тьфу, колхозы заделали потому, что до этого по всей России были общины. Те же колхозы, только с раввинами во главе. А наша эта… которая соборность? Всем миром?

Во мне начала подниматься злая волна. Не хотелось говорить зло, но я чувствовал, как начинает повышаться голос, сам по себе, и в нем звучит какая-то стервозность:

– Как достали эти рассуждения о соборности, некоем присущем русскому человеку коллективизме!.. Утверждаю: нет на свете более неколлективного народа, чем русские!.. Нет больших индивидуалов!.. Из любой нации можно создать, к примеру, команду программистов и посадить за некий продукт, и они будут работать годами. А если составить команду из русских, то уже в первый же день начнется: да чтоб я работал с такой бездарью?.. Да ему, наверное, и платят больше?.. А почему он ушел с работы раньше, а я должен вкалывать? А что, мне больше всех надо?.. А наша знаменитая сентенция, которой нет ни у одного народа мира: мол, как ни работай мало и как ни получай много, всегда найдется какая-то сволочь, что работает еще меньше, а получает больше!

Гриць невесело кивал.

– Верно, парень. Даже в моей команде то же самое.

– А что у тебя за команда? – спросил я.

Сергей и Гриць переглянулись, Конон сказал с усмешкой:

– У него не совсем… программисты.

Я ощутил неладное, а Сергей добавил с умным видом:

– А если и можно назвать программистом, то специализированным. Делейтником. Который на эф восемь жмет.

Я не понял, но кровь кипела, меня задели за живое, допытываться не стал, везде свои тонкости профессии, продолжил горячо:

– Наши хороши, когда работают в одиночку. Скажем, в шахматах мы всегда первые, блоху еще можем подковать, но вот собрать в одну комнату пятерых левшей и заставить их работать… не могу даже такое и представить! А ведь помалкиваем, что блоху, которую левша подковал, создавали такие же левши! Но не одиночки, в одиночку такое не создашь, а коллектив!

Конон нахмурился, поглядывал на меня исподлобья.

– Чую, – проронил он, как будто в колодец камень бросил, – у тебя крылья уже горели… Это хорошо. Знаешь, что это непросто. Ты знаешь, а я догадываюсь. Но для тебя главное, что это знаю и я. А раз знаю, голову с тебя не сниму, если не получится. Понял?

Я не понял, переспросил:

– Вы о чем?

– Об игре, – ответил он. – Теперь я вижу, что ты хочешь.

Я поперхнулся.

– Я разве такое говорил?

Он покачал головой.

– Не ври. Я же вижу. Ты очень хотел бы сделать игру. Может быть, для этого и не шел никуда на службу, чтобы руки всегда развязаны…

Сердце мое забилось бешено. Из-под лопаток вылезли, царапая тонкую кожу горожанина, могучие лебединые крылья с жесткими перьями, такие же у архангелов, распрямились, готовые одним могучим рывком метнуть меня в небо… нет, тут же заменились полупрозрачными крыльями, как у жука, там подъемная тяга в сотни раз больше, склеритные жилки налились кровью, крылья затрепетали в полной готовности…

Я вздохнул, возвращаясь на землю, крылья вспыхнули и превратились в прозрачный дымок, что тут же рассеялся.

– Илья Юрьевич, вы даже не представляете всей сложности. Это раньше Пажитнов в свободное от работы время за пару вечеров сделал свой знаменитый тетрис. Весь мир от него чокнулся, играли сутками напролет! Кто-то запатентовал, сразу сотни миллионов огреб. А теперь игру делают коллективы. Да и то не один год.

Он смотрел, набычившись:

– Ты же сам говорил, что Knight and Merchant создали два человека! Я смотрел ее, очень даже понравилась. Высший класс! До того все подробно, это же надо… Когда строят хату или свинарник, то видно, как каждое бревнышко укладывают.

– Высший, – согласился я. – Так то ж два немца работали. Немцы с их дотошностью и педантизмом. Вы сами можете представить, чтобы такое сделали наши?

Конон подумал, покачал головой:

– Разве что в лагере за колючей проволокой. Нашим бы что-нибудь гениальное изобрести за два-три дня… а потом год обмывать да пропивать премию. Но если по-другому? В самом деле, посадить их в лагерь за колючую проволоку?.. Пусть даже лагерем будет комнатушка, а колючей проволокой – зарплата… которая, кстати, выдается не авансом, а, скажем, через два-три месяца после!.. Можно даже придумать какую-нибудь систему поощрений. К примеру, сперва платить гроши, а с середины игры или даже трети – удвоить. Дальше – утроить, чтобы заинтересованность была, а ближе к концу – платить совсем хорошо. Тогда уж точно не разбегутся и с запоем погодят.

Сергей хмыкнул:

– Тогда они свой конец настолько растянут, что… гм… берегись, Нюрка.

– Так видно же будет, надеюсь, когда игра перевалит зенит, когда идет к завершению?

– Видно, – согласился я. – Но все равно это затраты… которые могут не окупиться. Затраты немалые, а риск даже выше, чем был у бизнесменов в начале девяностых.

Конон поморщился.

– Ты не понимаешь. Я достаточно зарабатываю, чтоб проиграть в казино за вечер десяток тысяч долларов. Иногда и проигрываю…

Сергей нагло хихикнул. Конон поморщился сильнее, Сергей сказал поспешно:

– Нет-нет, ничего!.. Просто, когда вы в прошлый раз изволили сесть за столик, то потом казино едва не обанкротилось. Два дня убытки считали. А может, Илья Юрьевич, бросить все эти нефтяные и прочие бизнесы, заняться картами? Вы меня только научите, как в рукав прятать коня, чтоб я и на скачках мог…

– Конечно, – сказал Конон, – я деньги на ветер бросать не люблю, хоть иногда и бросаю. Но так надо, понимаешь? Мы не юсовцы, что копеечку к копеечке. Русские бизнесмены бросать обязаны, у нас ширь души, а то за евреев примут… Так что с игрой будешь отчитываться, как отчитывался с покупкой компов. Но и делать будешь.

Он сказал, как припечатал. Я не люблю, когда со мной так разговаривают, этого я мог бы в рядах натерпеться от своего сержанта, из меня вырвалось почти само собой:

– А программистов вы из своих охранников назначите?

Сергей неуверенно хихикнул. Конон подумал, сказал серьезно:

– Нет, они мне здесь нужнее. Кстати, о команде. Действительно, сам не потянешь, даже я это понимаю. Да и не такой я альтруист, чтобы тебя освободить от твоей основной работы… Как набирать будешь, по объявлениям?

Он даже не сомневался, что я приму предложение, что я уже принял, но ведь я, в самом деле, принял сразу же, так чего же выначиваюсь, ему же все видно, он смотрит вроде бы без улыбки, но внутри хохочет, и я сказал все еще сердито:

– Не знаю. Но некоторые уже есть и без объявлений.

– Кто? – спросил Конон заинтересованно.

– Например, Костомар.

У Конона глаза стали как у большого омара, а Сергей за его спиной тихонько присвистнул и, спохватившись, прикрыл ладонью рот. А Козаровский сказал недоверчиво:

– Это не родственник ли того самого Костомара?..

– Зачем родственник, – ответил я. – Он сам, лично.

Конон покачал головой.

– После того, как ты усадил мою дражайшую за комп, я вроде бы не должен удивляться… но почему? Как?

– Он уже в команде, – ответил я. – Вы еще не знаете, но для ряда игр есть встроенные редакторы. Любой юзер может с легкостью сам создавать отдельные сценарии игры, а то и целую цепочку, а их объединить в какой-нибудь бесконечный квест. Так вот у него такое хобби… Давно уже делает сценарии, которые раньше могли оценить только я да пара моих друзей. Но даже им я не говорил, кто их сделал!.. Все-таки имя, мировое светило. На его примере я могу сказать, что игры – это золотое дно для настоящих игроделов. И то, что в играх сливки еще не сняты. Дело в том, что все сценарии, который он сделал, на порядок интереснее, закрученнее и увлекательнее, чем те, которые поставляются вместе с игрой. Какой из этого вывод?

Все задумались, Сергей, который не боялся опозориться, сказал первым:

– Молодец академик! За что ни берется – все умеет. Я слышал про одного, так табуретки починял, все столяры завидовали.

– А Менделеев, – сказал Гриць, – лучше всех на свете делал чемоданы. Про него и говорили: самый лучший в столице чемоданных дел мастер! И даже не знали, что он занимается чем-то ищщо.

Конон кивнул мне. Все послушно умолкли. Я развел руками.

– Вывод прост… Если уж непрофессионал делает такие вещи… тем более отрываясь от своих настоящих дел, то для профессионалов здесь золотое дно. Они должны и обязаны делать намного лучше. А второй вывод, что игры все еще делают программисты. Именно программисты! Целиком. Правда, в титрах есть художники и даже сценаристы, но, похоже, их приписывают в команду только для надувания щек.

Конон кивнул, сказал бодро:

– Звучит обнадеживающе. Игры все еще делаются не в полную мощь, но уже завоевали полмира. А если подойдем к этому профессионально… или хотя бы без дураков, то можно даже сорвать хороший куш. Верно?

ГЛАВА 5

Нюрка быстро и умело сменила пустые бутылки на полные. Время от времени кто-нибудь уходил потрясти ерундой, но разговор не прерывался. Я видел заинтересованные лица этих ботов, туповатых вообще-то, их бы в Испанию на корриду, чтобы тореадора погоняли, но глаза горят, хвосты крючком, готовы за мной хотя бы стул носить в зубах, раз уж патроны подавать не надобно.

– Беда еще в том, – сказал я напряженно, – что никто в мире пока еще не знает, как делать игру. Правда, для кого-то это есть великое преимущество…

Конон вскинул брови. Оглядел меня, сказал:

– Но…

– Да их делают! Но не знают, как делать правильно. Это как кино снимать знают: нужен сценарист, режиссер, оператор, актеры, каскадеры… До мелочей известно, сколько и кого в штуках. А вот игры пока все делают по-разному. В одном месте два человека в свободное от работы время создают грандиозную игру, что потрясает мир, в другом – сто высокооплачиваемых специалистов в дорогом офисе выпускают такую дрянь… А если учесть, что три года изо дня в день давали интервью, какой шедевр создают!.. И все сайты в Интернете помещали их похвальбу… Тьфу! Простите…

Он смотрел на меня неотрывно.

– А ты, значитца, знаешь?

– И я не знаю, – ответил я. – Но я не стану ждать, когда другие создадут правила. Мы с вами присутствуем при рождении величайшей из индустрий!.. Но мы можем не просто присутствовать, а принять участие. Активное.

Он все еще не отрывал от меня испытующего взора, проговорил медленно:

– Очень активное, верно? Ворваться в группу, что уже вышла на старт, растолкать локтями?

– Некого расталкивать, – объяснил я. – На весь мир существует всего несколько групп, что создают игры. А их громкие имена растиражированы вовсе не рекламой, а самими нетерпеливыми геймерами. Ведь каждую игру ждем годами!.. О такой ситуации киномагнаты могут только мечтать. На самом деле фирм, делающих игры, должно быть в несколько сот раз больше. Даже в несколько тысяч.

Сергей сказал скептически:

– Это ты загнул.

– Разве? – удивился я. – «Дайкатану», пока она делалась, мы все ждали пять лет, второго Дьяблу – четыре года, Дюка вот ждем уже пять, и неизвестно, сколько придется ждать еще… А средняя киностудия выпускает за год десятка два фильмов! Так что на беговой дорожке совсем мало участников. Да и то все любители… Скажите, Илья Юрьевич, разве вам не хочется войти по меньшей мере в группу лидеров?

Он хмыкнул.

– А ты откуда знаешь, что я сидю сложа ручки? Если бы сидел, я бы с головой к вам… Но у меня, в самом деле, дел по горло. Ну а если не по горло, то есть проекты… которые наверняка изменят кое-что в экономике, если их дотащить до конца. Только нужен глаз да глаз. Так что к вам в команду я не пойду, но участие приму. Как? Да как… ха-ха… принимают сильные дяди. Офис или деньги… Если кто из вас попадет по пьяной драке в милицию, стоит только звякнуть мне. А то и моему адвокату, я оставлю телефон.

От дорожки, картинно раздвинув цветущие кусты, в нашу сторону двигался Антон. Огромный, брызжущий энергией, он еще издали замахал руками, под ноги не смотрел, будь там даже цветы или россыпи золота, взгляд жадно прикован к запотевшим бутылкам пива у нас на столе. Нюрка как раз выгрузила новую порцию и укатила, покачивая бедрами так, что могла бы сшибить ими слона средних размеров или винтокрылого дракона.

– Я не знаю, – завопил он с пяти шагов, – что у меня за толпа идиотов?.. Те на них топоры бросают, катапульта бьет, а они хлебалом щелкают, по сторонам оглядываются: где это стучат?.. И только когда на них налетел один дурак на коне, весь в золоте, шлем с перьями, мои идиоты погнались… Ну, тот привел их к башням, а оттуда как шарахнули камнями!.. От моих только мокрые пятна. А те гады хитрые-хитрые!.. Их так просто не заманишь… Ух, я весь высох без пива… Ух… Слушай, а как с горгонами бороться? Они у меня всю рыцарскую конницу уничтожили!

Он пил из горла, пренебрегая бокалами из дорогого стекла. Помятое лицо на глазах оживало, складки распрямлялись, исчезали, словно на надуваемом резиновом шаре.

– Пошли трех-четырех лучников, – посоветовал Гриць. – Враз любую горгону за два залпа снимут.

Сергей на правах ветерана посоветовал:

– С лучниками пошли мага. Или священника, один черт. Но ставь за их спинами, чтобы мог лечить. Горгона огнем поубавит жизни твоих лучников, поубавит.

– Не меньше чем вдвое…

Антон отмахнулся:

– Да эти маги и священники ни черта не умеют. А бьют их как мух…

Я молчал, боты перебивают друг друга, лезут с советами, каждый норовит показать свои знания, свое умение руководить плановым хозяйством Средневековья и похвастать собственным полководческим гением.

Конон тихонько улыбался, посматривал на меня. Я угрюмо молчал. Так неожиданно свернувший в мою сторону разговор снова ушел на излюбленные всеми нами темы. Сергей поинтересовался:

– А до какого уровня ты их апгрейдил?

Антон удивился:

– Кого? Магов?

– Да и священников тоже, – сказал Сергей злорадно.

Антон со злостью стукнул донышком бутылки по столешнице. То-то у него на магов из бюджета средства идут, как на танки, а отдачи никакой!.. Он думал, что эта интеллигенция только для престижа, для украшения государства, а они, оказывается, еще и могучие боевые единицы?

– Сегодня же задам гадам, – пообещал он зловеще. – Я их там разнесу! Жаль, против горгон только лучники. Они ж ходят медленно, с ними моя конница теряет преимущество в скорости…

Сергей поинтересовался мирно:

– А ты драконов не выращиваешь из-за своего мирного характера?

– Дра… драконов?

Гриць вступился:

– Не дразните! Ему до драконов еще четыре или пять уровней добираться.

Осчастливленный Антон спросил прерывающимся голосом:

– Так будут еще и драконы?.. А сколько вообще уровней?

Сергей утешил:

– Ты прошел едва ли треть.

– Ура, – вскрикнул Антон. – Ура!.. Значит, еще недельки две повоюем.

– Если не два месяца, – сказал Гриць трезво. – Там уровни все труднее. К концу вообще такие, что неделю бьешься. И карты просто огромные.

Антон возопил:

– Так это ж здорово! Не скоро это счастье кончится!!!

Он поглощал пиво так, что пришлось снова позвать Нюрку, с треском чистил рутилус рутилус хеккели, ее почему-то некрасиво зовут еще и тараней, чешуя летит во все стороны, лучи заходящего солнца просачиваются сквозь зеленую крышу листьев и звучно шлепаются на столешницу красными каплями. Я тоже чувствовал приятную забалделость, тело обмякло, живот выпятился, я сидел как орангутанг, из которого вдобавок вытащили все кости. Но и в таком орангутаненном, почти омедузенном теле мозг продолжал кое-как работать, боролся с видениями, как я хватаю Нюрку за толстый зад, и когда я снова встретился взглядом с Кононом, в его глазах прочел то же самое.

Он тоже не забыл об игре.

Автобус проламывался сквозь ночь, как шахтерский комбайн через угольный пласт. Я видел впереди только блеск, это мои огненные мысли летят впереди. По сторонам мелькают, как фаерболы, фонари.

Затем трехмерный мир открытых пространств, глаза сразу начали хватать готовые куски для бэкграундов, что-то придется отрендерить, добавить поддержку теней от трех источников света… как вот от меня побежали тени от фонаря, рекламного щита и отъехавшего автобуса…

Едва слышные звуки музыки из открытого окна на шестом этаже, это же объемный звук, но с этим проблем не будет, а вот графика, меняющееся освещение, смена погодных условий, смена действий юнитов на разной местности, в разные времена года…

Дом надвигался, по сторонам расходились темные валы кустарника, подъезд все ближе, я же от первого лица, но иногда я переключался на вид со стороны и видел восторженного юношу с бледным лицом и горящим взором. Такой в прошлое время кидал бомбы в царя, а теперь вслепую прет на крыльцо, не видя развалившиеся ступеньки, ибо перед глазами флопсы, баги, фичи, спрайты, четыре миллиарда гигапикселей в секунду…

Шторы задвинуты плотно, еще и жалюзи опущены, но я вскочил с трясущимся сердцем почти сразу, едва голова коснулась подушки. Черт, за это время не выспится и цыпленок, но я чувствовал, как меня трясет от избытка бодрости, во мне сейчас все сто видов пляски святого Витта, а еще и спорят, какая из них рулез, а какая мастдай!

В прихожей чуть слышно скрипнул паркет, легонько щелкнул замок двери ванной. Это же надо подняться вровень с отцом, а он у меня жаворонок! Ну, пусть не чистый, а мутированный, полужаворонок, но в моем случае вовсе Чернобыль, когда от жаворонка рождаются совы!

Пока отец в булочную и обратно, успею в Интернет, а то старшее поколение бурчит, что в телефоне какие-то шорохи. В почтовом ящике емэйл от Аверьяна, пара новостей по железу, два письма с игровых сайтов, но везде одни и те же новости, пара рекламок… надо поставить защиту от спама, невесть как заблудившееся письмо из Австрии, предложение заработать, письмо от служителей Истинно Православной и Единственно Вечной…

Через пару минут замигал огонек аськи, по-щенячьи пискнуло. Ткнул курсором, там сразу побежали строки, где каждое слово пересыпано злыми гримасками: «Ты и не ложился? Я всю ночь пыталась с тобой связаться!»

Я быстро отстучал:

«Хорошее предложение!:-)))»

«Да пошел бы, озабоченный, – пришел быстрый ответ. – У тебя новая версия квик тайма есть? А то у меня гейма не тянет, апдейта требует!»

«Заходи, – отстучал я. – Да и новости есть…;о))»

«Занята, – прибежали строки, – а по емеле?»

«Мылом долго, – ответил я, – объемы растут. Цивилизация!»

«Тогда приду, – появились строки. – Только ко мне не лезь и не задирайся, я три дня буду злой и свирепой!»

«Не нравятся критические дни, – отстучал я, – смени пол».

Но аська уже отрубилась. Это значит, что минут через десять в прихожей прозвучит требовательная трель. И с какой бы скоростью я ни метнулся к двери, Нинель все равно язвительно спросит, спустил ли я воду в унитазе и почему так долго сидел, не веревку ли вчера проглотил, на которой хотел повеситься? Дело в том, что ей ни в какие дни не надо краситься, штукатуриться и даже дезодорантиться. Я сам удивился бы, увидь ее накрашенной. Если ей и краситься, то не подчеркнуть свою яркость, а приглушить, чтобы не пугать тех, кто привык к простушкам.

Пока Нинель заталкивает в сумку ушастика, без него не выходит даже в булочную, я дозвонился до Аверьяна. Аверьян еще в постели, но, когда я намекнул на сенсационные новости насчет игры, тут же зашебуршился, прохрипел спросонья: «Бегу!», в трубке запикало.

Нинель пришла позже Аверьяна, злая, как кобра. Оказывается, по дороге забежала в гастроном, у меня вечно кончается печенье и всякие вкусности к кофе, взяла ветчины для бутербродов, а там у кассы, представляешь, очередь, как в Англии во время бензинового кризиса!

– Ребята, – сказал я торжественно, – вы только сядьте… Я вам рассказывал краем уха, но щас попадаете!

– Твоя фирма, – предположила Нинель, – не развалилась!

Аверьян поддакнул:

– А тебе еще и жалованье накинули!

– Круче, – ответил я. – Сели? Теперь держись крепче. Щас родео…

И рассказал. Про Конона смолчал, да и не спрашивали, но про то, что мне дан карт-бланш набрать команду…

Нинель смотрела завороженно, как маленькая девочка на Деда Мороза с большим мешком за спиной. Аверьян сопел, щупал нижнюю челюсть, глаза то собирались в кучку, то расходились в стороны так, что мог читать обложки книг на противоположных стенах. Ушастик недоумевающе мигал зеленым глазом, кричал о своей готовности вместе с любимой хозяйкой разделать нас с Аверьяном, надрать нам задницы, размазать по стенам, оба моих компа тоже смотрели всеми индикаторами и, приставив большие виртуальные пальцы к виртуальным вискам RAMа, махали остальными…

Впервые мы не резались ни в «Хмельницкого», ни в «Аттилу», а вместо этого лазили по игровым сайтам, жадно считывали новости, а потом попросту копировали на хард, после прочтем, жадно интересовались анонсами и планами разработчиков.

К отцу явился неизменный Валериан Васильевич, с ним еще двое таких же до жути интеллигентных, мы слышали, как побренькал их тамтам, потом все выбрались на кухню. Нам тоже приспичило кофе, но мне не хотелось общаться с кроманьонцами, сейчас я на взводе, что-нибудь да брякну. Через полчаса, когда Нинель уже зевала во весь хорошенький ротик, двое вежливо попрощались и ушли, но так долго стояли в прихожей, что извылся даже флегматичный Аверьян.

Дверь наконец хлопнула, я метнулся поскорее на кухню, только в последний момент напустил на себя нужное выражение и вальяжно прошествовал к плите, запоздало поздоровался с Валерианом Васильевичем.

У нас головы были настолько забиты игрой, возможностью создавать самим, творить, что не огрызались даже на обычные поучения, что у нынешней молодежи отсутствует культура, только харды на уме, а настоящая культура – это сексуальные свободы, битлы, бритоголовые в желтых одеждах на Тверской, режиссер Крутицкий-Тругебецкий с его постановкой «Войны и мира», где главные герои в его трактовке – поручик Ржевский и Наташа Ростова…

Нинель делала бутерброды, я молол, засыпал, следил, как поверх коричневой мути появляется медленно застывающая масса, становится толще, твердеет, потом ее медленно приподнимает, коричневую кору вспучивают потоки магмы, и вот победные разломы, оттуда вырываются кипящие потоки…

А Валериан Васильевич, уже с чашкой кофе, приготовленного отцом, вкусно разглагольствует о прошлых духовных ценностях. Которые, если мне не изменяет память, совсем недавно были, с точки зрения его собственного отца, новомодным дерьмом, а истинными ценностями были Веласкесы, а из танцев – пристойные вальсы.

Мелькнула мысль, что когда-то и вальсы запрещали как непристойные, танцевали тогда на расстоянии друг от друга, без касания, всякие там падеграсы да мазурки…

– …все новое, – проник в сознание свысокауказывающий голос, – как общеизвестно, лишь хорошо забытое старое…

Нинель смотрела насмешливо, но благовоспитанно молчала. Аверьян остался в комнате, ждет кофе и бутерброды. Я покрепче стиснул челюсти. Пальцы мои все быстрее двигали ложечкой, коричневая масса быстро растворяется в горячей воде. Пока только эти совместные кофепития связывают мой мир и уходящий мир, с которым спорить бесполезно, надо только выждать, когда он склеит ласты. Хорошо бы что-то придумать вместо кофе, тогда бы я не слышал этого многозначительного бреда…

Не знаю, что задело мое нутро, возможно, это «общеизвестно», но из меня каркнуло помимо моей гомосапиенсовой воли:

– Точно?

Валериан Васильевич вскинул красивые брови.

– О забытом? Абсолютно.

Он произнес это «абсолютно» настолько непререкаемо, что во мне поднялась горячая волна… и откатилась, внезапно оставив холодный пустой берег. А в самом деле, чего я завелся? Разве это единственная глупость, которую бездумно тиражируют не только идиоты, у которых слюни до полу, но и всякие бездумники, интеллект которых в этот момент на точке замерзания?

Валериан Васильевич как-то не так расценил мое молчание, но я уже сосредоточенно разливал кофе по чашкам, ароматная коричневая струя льется красиво, бодрящий запах уже просочился в кровь, проник в мозг, наполнил, все тело оживает, а глаза неотрывно следят за поднимающейся шапкой из светло-коричневых пузырьков.

Отец подбадривающе сказал Валериану Васильевичу:

– Ты прав, все возвращается на круги своя. Ничего нет нового под луной. И все новое, конечно же, лишь хорошо забытое старое.

Я взял свою чашку, поклонился:

– Извините, мне надо сделать кое-какую работу на завтра. Уверен, что вы отыщете аналогию анекдотам про поручика Ржевского среди древнеегипетского юмора. Но как насчет самого простого: падает компьютер с десятого этажа и думает, вот бы сейчас зависнуть…

У двери я оглянулся с нехорошей злорадностью, Нинель ткнула мне в спину тарелкой с горкой бутербродов. Сам понимаю, что нехорошо, я же сильнее, умнее, а они всего лишь двое кроманьонцев, два хороших добрых кроманьонца, что хотят мне добра. И отлично образованных для своего кроманьонского века. Вот только очень агрессивно хотят мне добра. В своем понимании этого самого добра.

– Зависнуть? – переспросил отец с недоумением. – На чем зависнуть? На бельевой веревке, протянутой этажом ниже?.. Так все ж понятно, только не очень ваш юмор тонок и изящен…

Я ощутил стыд, будто ударил ребенка, выдавил виноватую улыбку и поспешно попятился из кухни.

ГЛАВА 6

Прошла неделя. Все дни я горел, как Тристан, который вломился к магам, адептам фаерболизма. Все во мне дергалось в канкане святого Витта, мысли носились, как спугнутые тараканы после удара кувалдой по миске.

Я продолжал приезжать рано утром и уезжал поздно вечером, хотя необходимости уже не было. Все работает, Конон сам иногда заглядывал в операторскую, переключал с экрана на экран, рассматривал свой особняк издали со всех ракурсов, подходы к нему. Камеры еще и внутри особняка, перекрывая входы-выходы, по одной в каждой важной комнате, а в этой, операторской, даже две неотрывно наблюдают за каждым нашим движением.

Знаю, моего отца такая тотальная слежка привела бы в ужас. Он взорвался бы от благородного негодования, как термояд, но я, человек не современный, а ультрасовременный, уже понимаю, что подобная тотальная слежка – благо. Мне уже сейчас плевать, что кто-то подсмотрит, как я ковыряюсь в носу, тужусь на толчке или ставлю на четыре точки Архимеда только что встреченную девчонку, имя не спросил, да и ей мое тоже знать – только память засорять лишними файлами. Полный контроль неизбежен, его надо принять как должное, но зато абсолютное большинство преступлений можно будет пресечь в зародыше. И когда все могут видеть у всех все, то уже никому не придет в голову со злорадством показывать соседу фотку его голой жены или дочери.

Да, мир станет благополучнее, даже скучнее, ибо трудно будет прелюбодействовать, ходить налево, блудить. Либо это прелюбодейство станет узаконенным – не рубить же головы всем подряд! – но и тогда мир станет скучным, потеряв прелесть нарушения запретов.

Впрочем, что загадывать далеко, человек найдет, что нарушать. А пока что я продемонстрировал Конону работу телекамер, сходил в Интернет, пошарил на предмет полезных утилит, за ночь их высыпается в Сеть десятки тысяч, только вылавливай необходимые, в самом деле, выловил парочку и тут же апгрейдил следящую систему, а для ночного сканирования скачал патчик и тут же поставил заплатку.

Конон снова исчез на пару дней, вернулся похудевший, усталый, сильно загорелый, словно с утра до вечера был на той же охоте в поле, заглянул к нам в операторскую, посмотрел, как я демонстрирую работу пропатченных программ, кивнул, сказал:

– Нет, на кухню не переключай.

– Правильно, – сказал Сергей глубокомысленно, – приличные люди не говорят о кухне. Но правда, что там делает Нюрка…

– Вот это как раз и не надо, – сказал Конон строго. – Ладно, Андрий, пойдем, у меня к тебе разговор. Кстати, у тебя права есть?

Я поспешил за ним следом петушком-петушком, как и должен за большим начальником мелкий служащий, отрапортовал бодро:

– Только гражданские!

Он так изумился, что даже оглянулся:

– А что это?

– Ну, право на труд, свободу религии… Говорят, есть право не отвечать на вопросы, но что-то не верю…

– Правильно делаешь, – одобрил он. – Попробуй мне не ответить! Нет, я про автомобильные права.

– У меня только те, которые все имеют!

– Бедные права, – проворчал он, – кто их только не имеет. Автомобильных, значитца, нет…

– Откуда? У меня сроду даже велосипеда не было.

– Да теперь в школах выдают. Да не велосипеды… Ладно, гражданские свои засунь себе в… чтоб их имели лучше, а вот на вождение тачки надо получить. С этим тоже нетрудно, у меня схвачено, сделают раньше, чем научишься ездить. А водить машину научит Сергей.

– Да надо ли? – слабо возразил я, но очень слабо. Против машины возражать как-то трудно. – Я не хочу, чтобы это ложилось каким-то финансовым бременем на игру…

Он отмахнулся:

– Никто покупать тебе машину и не собирается! Размечтался. Старенькую возьмешь. И офис снимать для тебя не собираюсь. Просто выделим комнатку в одном из… моих помещений. Просто ты теперь глава одного из подразделений. Хоть хилого и вообще экспериментального, но все же должон отличаться от рядовых, кто на метро да на трамвайчике!

Мы подходили к его кабинету, я как-то невольно выпрямил спину. Со стороны полупрозрачной и ставшей нематериальной фигуры Конона все еще идет звук на уровне первых саундбластеров, но я уже ничего не слышал, ибо вот-вот девушка в очках с розовыми стеклами вскинет… нет, просто поднимет голову, глаза ее строгие, лицо чистое и безукоризненное, как у Снежной королевы. Ее взгляд сразу же отыщет меня… ну, пусть не сразу, но все же посмотрит, я оживу, оживу…

Дверь даже не отворилась, а как бы исчезла, как в дьябле, или я просто ни хрена не замечаю, комната залита ярким солнечным светом, что меня не удивило: ангелы сами излучают свет. Вероника вскинула голову, глаза ее, против ожидания, сразу поймали меня в прицел, но тут же я рухнул в бездонную пропасть, где мрак, тьма, холод и вечная сырость – Вероника перевела взгляд на Конона, голос ее прозвучал не столько нейтрально, а чересчур заботливо, гораздо заботливее, чем должна говорить секретарша, пусть даже личная, персональная, бытовая:

– Илья Юрьевич, вам звонил Колесников. Просил перезвонить, когда освободитесь.

Он поморщился, кивнул:

– Хорошо. Соедините. Я возьму в кабинете. Ко мне пока никого не пускайте. А ты, Андрий, посиди пока здесь.

Мановением длани отправил меня куда-то в угол. Вероника смотрела без любопытства. Я тоже изо всех сил старался смотреть на нее, как на секретаршу, что знает три команды: «стоять», «лежать» и «факс». Основное назначение всех секретарш – создавать шефу условия для работы. Это значит, что, если устал, должна подать кофе даже без его напоминания. Если у него гормоны начинают мешать работе мозга, тут же должна привести в гормональное равновесие. Более того, точно так же, как хороший секретарь подает заработавшемуся шефу кофе и бутерброд, доверяя своему чутью и опыту, так и за гормонами она должна следить тоже без напоминаний. Ее хозяин должен быть информирован, накормлен, бодр, помнить обо всех встречах, а при взгляде на входящую в кабинет женщину не должен представлять, как он ее поставит, перевернет…

Судя по ее идеальной фигуре, она вполне может обеспечить Конону гормональное равновесие, а если судить по умному строгому лицу, она в состоянии отбирать для нанимателя интересующую его почту, а остальной рекламный мусор выбрасывать в корзину.

Она внимательно посмотрела мне в глаза:

– Вам что-то нужно?

– Да нет, – пробормотал я. – Я просто… жду. Мне Илья Юрьевич велел подождать здесь.

Она милостиво наклонила голову. У нее это получилось по-королевски, красиво, с достоинством. Ее серые глаза выглядели строгими, понимающими, только губы показались мне чересчур полными, даже толстыми. Такие в старину звали вафельницами.

– Ждите, – разрешила она. – Если это надолго, то я могу сделать кофе. Если, конечно, вы уже допущены до такого ритуала.

Я не сразу понял, что она шутит, лицо ее оставалось аристократически строгим. Ответить не успел, да и не нашелся сразу, я из тех умников, кто долго шарит в карманах, перебирая сто тысяч слов, ведь за словом в карман не лезут только убогие, у которых наготове десяток фраз Эллика-людоеда, а я самый крутой остроумец уже на лестнице, а то и на улице, за два квартала от того места, где надо мной насмеялись…

Открылась дверь, вошел человек, в котором я сразу признал бухгалтера. Он даже больше походил на деревенского счетовода, а еще такими изображали в старых фильмах мелких партийных работников: плотненький, в свободном белом костюме, круглое розовое лицо, белый картуз пятидесятых годов, под рукой раздутый объемистый портфель, уже потерявший цвет и форму.

– Здравствуй, Вероника, – сказал он скрипучим, как ножом по стеклу, голосом. – Как ты загорела… Даже жаль!

– Почему? – удивилась она.

– Ну, такая аристократка, а почернела, как простая крестьянка.

Он начал выкладывать на соседний стол пухлые папки, книги, растрепанные брошюры, целый набор ручек, хотя в нагрудном кармане торчат колпачки паркеровских штучек. Я с любопытством ждал, когда же появятся легендарные счеты, это такой калькулятор в деревянной рамке, где по проволочкам бегают крашеные деревянные колесики. Не сами бегают, конечно, их надо пальцами туды-сюды.

Наконец он обратил взор на меня. Изучал несколько мгновений, я молча выдерживал его взгляд. Сейчас меня почему-то больше интересовало, как меня видит эта почерневшая аристократка.

Человек, похожий на бухгалтера, представился:

– Николай Николаевич Хренсман. Как говорится, нет такого слова в русском языке, которое не могло бы стать фамилией еврея! Я тот, кто постоянно ворует деньги хозяина и постоянно переводит на свои заграничные счета. Документацию запутал, налоги не плачу, но и хозяину тоже шиш. Словом, вот такое я говно. Илья Юрьевич велел мне взять и вас под свой контроль. Я имею в виду всю финансовую часть, что касается задуманной им… фу, некой игры.

Сердце мое радостно прыгнуло. Кровь бросилась к щекам, я уловил ее жар, а я не так загорел, как эта аристократка, на мне все как на дрозофиле, и от этой мысли мне стало еще жарче, а уши вспыхнули как бенгальские огоньки.

Я развел руками.

– Но если учесть, что я в бухгалтерии полный ноль… и не собираюсь учиться, то будем как-то уживаться. Я подпишу все бумаги, кроме смертного приговора.

Хренсман удивился:

– Вы против смертных приговоров?

– Применительно к себе, – объяснил я. – А всяких там негров, евреев, коммунистов и цыган – всегда пожалуйста! А теперь еще и лиц кавказской национальности. И юсовцев, само собой.

Он кивнул:

– Тогда сработаемся. Я не коммунист и не еврей, что странно, теперь все евреи, и не лицо… Вроде бы даже не совсем негр, хотя пашу все-таки как бушмен на плантации.

В приемную вошел Сергей, по-свойски кивнул секретарше, бухгалтер не оглянулся, Сергей сказал насмешливо:

– Да негры теперь не очень-то пашут! Им интереснее получить пособие по безработице, его хватает, а в остальное время нюхать коку и репить.

– А я старый негр, – пояснил бухгалтер. – Который еще на плантации. Под кнутом плантатора… гм… из обкома партии. Ну, словом, раз уж вы, Андрий, теперь элпээрик, то на все покупки берите чеки, их сдавайте мне. У нас все-таки… или все еще – плановое хозяйство.

Сергей спросил тупо:

– Что такое элпээрик?

– ЛПР – лицо, принимающее решения, – расшифровал Хренсман. – Так говорили в далекие 90-е… Еще в прошлом, двадцатом веке. Ах, он все еще не закончился? Все равно это было в прошлом двадцатом, а не в этом двадцатом! Берите все чеки, все накладные, а на что не сможете или вам просто не дадут, у нас еще та экономика, то просто записывайте… Даже если заправили полный бак, а чек на бензоколонке не дали, вы уж, пожалуйста, эти расходы запишите, чтобы я не подумал, будто на пропой вот этому мордовороту с расплюснутым носом. Он вам, наверное, рассказывал, что профессиональным боксером выступал и потому у него такой нос? Враки! Он подрабатывал мытьем окон в публичном доме.

Сергей хрюкнул недовольно.

– Понабирали тут Хренсманов, Ваксбергов да Айсбергов, чтобы честные русские титаники тонули!.. Ладно-ладно, я тебе это припомню, чубайсник. Андрий, давай-ка собирайся. Сегодня не я в твоем распоряжении, а ты в моем. Уж я тобой нараспоряжусь… Я тебе припомню мои безответные овечьи слезы, когда ты меня семнадцать раз…

Он любовно подул на огромный кулак, оценивающе уставился в мою челюсть. Бухгалтер спросил Веронику:

– К Илье Юрьевичу можно?

– Подождите, – сказала она. – У него важный разговор по телефону.

Он присел у стола и смиренно просматривал свои бумаги, а я вышел за Сергеем. Молча, поглядывая на меня исподлобья, он вывел меня во двор.

– Жди здесь, – велел он.

Я ждал, рассматривал хорошо отрендеренный двор, в голове все крутилось насчет игры, бухгалтера, набора команды, но поверх всего всплывало строгое аристократические лицо, и весь мир терял краски, растушевывался, оставалось только это лицо, я начинал его менять, раздвигать губы в приветливой улыбке…

…сзади бибикнуло, я подпрыгнул. В полуметре от моего зада остановилась сверкающая машина. Иномарка. Сквозь яркие, как бегающее пламя, блики на лобовом стекле рассмотрел Сергея, он махал мне рукой.

Я подошел слева, попытался открыть, не смог, тогда он наклонился и сам толкнул дверцу. Я сел рядом.

– Это твоя машина, – сказал он. – Знакомься! Опель Вектра. Ей уже девять лет, но состояние хорошее, еще послужит. Здесь нет наворотов, вроде автоматической коробки передач или сервоусилителя руля, но тебе это ни к чему, надо свои мускулы развивать, а то у тебя как у червяка… Вот смотри пока за мной, а когда доберемся до площадки, там уже я с тебя глаз не спущу.

Я думал, он говорит о какой-то особой площадке, где учат начинающих, эдаком заасфальтированном полигоне с высокими заборами из толстых шин, но он проехал совсем недалеко, остановил на крохотной поляне, где со всех сторон высились угрожающе толстые, как спецназовцы в бронекостюмах, раскоряченные деревья.

– Вот, – сказал он бодро, – наш полигон. Не ехать же, в самом деле, в город? Как думаешь, а?

– Да-да, конечно, – сказал я уныло. – А ты уверен, что в этой клетке можно вообще развернуться?

Он захохотал:

– Да это же пампасы!.. Бескрайняя саванна!.. Простор, куда ни глянь… Ладно, вот смотри, я сделаю круг, а потом поменяемся местами.

Я знаю, что я двужильный, когда дело касается компа, но чтоб двенадцать часов крутить руль, жать на педали, переключать сцепление, и все это на нервах… но я крутил, переключал, тормозил, разворачивался, учился давать задний ход.

На второй день обучения Сергей приглядывался ко мне со странным вниманием. Сказал наконец:

– Ладно, вижу, что знаешь, где у машины заднее лобовое стекло. Давай выезжай во-о-он туда!

– Ты что? – испугался я. – Там же дорога!

– Ничего, – ответил он хладнокровно. – Дуй, я тебе говорю.

Я кое-как вырулил, дорога вообще-то пустынная, здесь за городом не то движение, что на Тверской, но все же я трясся всякий раз, когда показывалась встречная машина, а дорога казалась невероятно узкой, и вот-вот столкнемся лоб в лоб…

– Прибавь скорость, – наконец велел Сергей. – Давай-давай, не робей… Обделаешься легким испугом, если здесь. Вон там выезд на Окружную. Там вообще не страшно, скорости дай боже! Если что, то сразу, мучиться не будешь…

На Окружной, в самом деле, проще, ибо дорога бархатная, не пугает тряска, а руль не стремится вырваться из рук. Да и светофоров нет, встречный поток где-то в другом мире, а здесь то и дело мимо проскакивают как пули блестящие машины. Впечатление такое, что мы стоим на месте, хотя на спидометре уже за восемьдесят.

Сергей следил внимательно не столько за моими руками, как за моим лицом.

– Неплохо, – определил он. – А теперь вон там будет спуск…

– Ты чего? – испугался я. – Это же Волоколамка!

– А ты думаешь прожить, не побывав в Москве?

Я снизил скорость, машина с преувеличенной охотой свернула. Дальше трасса не такая оживленная, но зато сузилась, а вдали мерцает красный свет. К счастью, пока я добирался до перекрестка, красный сменился зеленым, не пришлось выказывать искусство плавного торможения. Со вторым повезло меньше, но я довольно сносно затормозил, а на следующей улочке не пропустил нахала, который решил, что ученик уступит дорогу в любом случае, даже если главная улица у меня.

Сергей наблюдал одобрительно, хоть на этот раз заметно нервничал. Я видел, как его руки дергались, готовые перехватить руль. Поинтересовался:

– Откуда знаешь? Этому я еще не учил.

– Всю ночь ездил, – ответил я измученно.

– Ух ты! Маладец. На чьей машине?

Я удивился, с некоторым оскорбленным достоинством позволил себе дернуть плечом:

– На своей, ессно.

Теперь удивился Сергей:

– У тебя своя?

– Сорок две штуки, – ответил я равнодушно.

Он не поверил, поинтересовался:

– Больше, чем у Брежнева? А что за марки?

– Да все из верхних строк топ-листа. От ягуара до пиццикато.

– Где ж они у тебя стоят?

– В подземном гараже, – ответил я. – Раньше я гонял по улицам Парижа да Лондона, но вчера сел за московские дороги. Только знаки у меня кое-где висят еще старые… И метромост еще не отремонтировали.

Он наконец догадался, шумно выдохнул:

– Ну, даешь… Я уж думал, рехнулся парень. Вы, яйцеголовые, все немножко чокнутые. А кто и множко. И чему можно научиться с этим компом?

– Завтра поставлю вам, – пообещал я, – увидишь. И сам станешь множко.

ГЛАВА 7

Не скажу, что я орел, но за недельку я все-таки ездить научился. Не так уж и круто, за реальным рулем от непривычки устаешь очень быстро, но это я наверстывал дома на тренажере. У меня экран хоть и не широкий, но машинка моя там совсем крохотная, я успеваю увидеть впереди мигающий желтый сигнал, быстро соображаю: успею или не успею проскочить, останавливаться раньше времени тоже рискованно, можно получить бампером в зад, жму педаль газа или же сбрасываю скорость, а потом перед зеленым ловлю момент, чтобы рвануть с места раньше, чем сзади прозвучит нетерпеливый сигнал.

К концу недели Сергей сказал с уважением:

– Знаешь, яйцеголовый… Я думал, ты только с компом ладишь! Все, завтра можешь ездить уже сам. Там тебе права пришли.

– Здорово, – сказал я. – Так быстро! Где они?

– У Козаровского, ессно.

– А, черт…

Он хохотнул:

– Что, не нравится?

– А кому НКВД нравится?

– Ты прав, он чересчур. У нас тут в самом деле некоторые… но не скажешь, не скажешь! А он как ряженый. Но твои автомобильные корочки все-таки у него.

Я сказал кисло:

– Ладно, не все же одни радости. А где фотку взяли?

– Да где-то взяли, – ответил он равнодушно. – Какая тебе разница?

И вот впервые сиденье справа пусто. Бархатное шоссе стелется под колеса, я все уговариваю себя, что нельзя больше восьмидесяти… ну, пусть девяноста… но справа и слева с такой скоростью проносятся вперед машины, будто я врытое в землю дерево, все обгоняют и обгоняют, и вот стрелка спидометра уже к сотне… вот уже сто десять…

Черт, для первого самостоятельного возвращения домой многовато. Я ведь еду через всю Москву! Ну, не через всю, если честно, я живу в Южном Бутово, а это тоже по внешнюю сторону Окружной, так что можно вообще не заезжать в Москву административную. Из особняка Конона минут пятнадцать до Кольцевой, там двадцать минут по сказочной дороге и еще минут десять до моего бульвара Адмирала Ушакова.

Панель как у ракетного истребителя, полно циферблатов, везде колышутся стрелки, подсказывают, напоминают, указывают, сигнализируют. Самый крупный – спидометр, сейчас я невероятным усилием воли заставил стрелку опуститься к цифре «девяносто». Вообще-то в Москве можно только шестьдесят, гаишники не останавливают, если ненамного выше восьмидесяти, не останавливают даже с цифрой «восемьдесят девять», но едва на табло их радара показывается девяносто, тут же взмах полосатой палочки…

Справа оригинальный циферблат: всего в четверть, это показатель бензина, слева от спидометра тоже четвертушка – температура. Все цифры белые, только верхняя угрожающе красная – жарко, значитца, а та, что ниже всех, – совсем синяя. От холода, наверное.

Обе четвертушки развернуты от спидометра в стороны так, что создают единую композицию. Но между мной и этим великолепием – баранка руля, на которой лежат мои руки. Что там все эти пирамиды Хеопса и статуи фараонов, что там лувры и сикстинские капеллы, когда я вижу этот руль, над которым работали и все еще работают сотни тысяч лучших дизайнеров планеты!

Я подвигал задом, чтобы полнее ощутить то чудо, в которое всажены мои ягодицы. Это не просто кресла, это кресла, доведенные до совершенства! Их, кресла, начали делать еще при фараонах. Всяким там королям, луям и разным фараонам делали, любитель антиквариата будет ронять над ними слюни, но мы-то не идиоты, мы знаем, что то не кресла, а пеньки, на них могут сидеть только луи, которым ни разу не выпало неземное счастье оказаться в автомобиле! Здесь те же кресла-пни, которые делали для луев, а потом тысячи раз переделывали, подстраивали, улучшали, совершенствовали, проводили математические расчеты с привлечением ортопедов, костоправов, хребтопозвоночников, дизайнеров, и вот наконец созданы эти самые суперсовершенные в мире… уже язык не поворачивается назвать эти шедевры просто креслами или сиденьями! Да за них эти луи и фараоны отдали бы половину своих фараонств и луевств!

Дорога отделилась от широкого шоссе, как полоска теста в слоеном пирожке. На дороге к Бутово асфальт попроще, я с честным сердцем скинул скорость. Впереди от автобусной остановки ушел экспресс, я видел бегущую за ним девушку, но не догнала, а водитель вроде бы еще и подбавил ходу, то ли за рулем женщина, то ли знает, что у нее проездной билет.

Она оглянулась в нетерпении, увидела меня, замахала обеими руками. Я притормозил, довольно сносно остановился у бордюра. Она подбежала на длинных ногах, из моего низкого кресла ее ноги так вообще растут прямо от бюста, заглянула, прощебетала счастливо:

– Подбросишь?.. Ой, здорово!

Я открыл ей, она села на соседнее сиденье, пристегиваться не стала, ведь мы уже въезжаем в Бутово, сказала с тем же радостным оживлением:

– Все правильно: любишь кататься, люби и самочек возить! Спасибо, мне повезло, а то сейчас в переполненном автобусе спрашивала бы: простите, мужчина, вас не затруднит моя жопа?..

Я хохотнул:

– Здорово!.. Тебя где высадить?

– Поближе к Скобелевской. Я не привередливая.

– Это где?

Она удивилась:

– Не знаешь?.. Какой же ты автомобилист, ты ж по ней должен выезжать или проезжать обязательно!

– Если честно, – признался я, – то я сегодня первый раз за рулем. Без инструктора. Первый раз еду домой. Так что ты со мной рискуешь, рискуешь…

Она засмеялась, я видел боковым зрением ее румяное лицо с подведенными бровями, свежие щеки.

– Кто не рискует, тот не получает зеркалом заднего вида по морде!.. Как говорят, от несоблюдения техники безопасности человек может не только умереть, но и родиться.

По обе стороны проплывали высотные дома, у нас в Бутово все высотные, ветерок шевелит волосы, верхний люк приоткрыт, девушка щебечет, рот не закрывается ни на минуту. Говорят же, что даже если женщине нечего сказать, это не значит, что она будет молчать, но и то, что я ее подвожу, она экономит пятачок, вот и отрабатывает, создавая мне хорошее настроение шуточками, которые уже слышал, репликами, которые я сам произношу по десять раз в сутки, нормальная стандартная девчонка со стандартным набором расхожих острот, завсегдатайка дискотек, любительница вечеринок…

– Если ты пригласил девушку на танец, – слышал я веселый щебет, – и она согласилась, то не радуйся: вначале все-таки придется потанцевать. Но если есть машина, да еще такая крутая тачка, то эти танцевальные прелюдии не обязательны…

– Да какая крутая, – ответил я с неловкостью. – Обыкновенный опелек…

– Иномарка! – возразила она с почтением. – Ничего ты не понимаешь в повседневной жизни. Женщина хочет многого, но от одного мужчины, а мужчина хочет одного, но от многих женщин. Компромисс легче всего найти тем, у кого есть машина! Особенно иномарочнику. Как ты смотришь на безопасный секс?

– Безопасный секс тот, – отшутился я, – который не приводит к женитьбе.

Она засмеялась:

– Так ты еще и не женат? Осторожный… А по-моему, лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал.

– Лучше плохо, – спросил я, – чем никак?

– Почему плохо? – удивилась она. – Ты не похож на человека с подобными проблемами. У тебя здесь как?

– Ты насчет внебрючной связи?

– Тепло-тепло…

– Вообще-то генитально, – ответил я.

Она смотрела перед собой в окно, а ее ловкие пальцы безошибочно нащупали мое причинное место. Я услышал треск «молнии». Через пару секунд притворяться импотентом было поздно.

– Однажды в студеную зимнюю пору, гляжу, поднимается медленно… – сказала она нараспев. – Ты не абонент сети MTS?

– Нет, – ответил я растерянно. – Я билайновец…

– Жаль, – ответила она очень серьезно. – Для абонентов сети MTS – 10 секунд бесплатно.

Мы рассмеялись, я начал сворачивать на дорогу к лесу. Южное Бутово целиком в лесу, здесь половина населения с велосипедами, так что еще через пару минут я припарковался в уютном месте. Что делать, женщины любят ушами, а мы – где придется.

Наверное, она предпочла бы, чтобы я не останавливался, как раз бы успели доехать до ее скобелевского дома, но я не настолько крутой ездец или даже ездун.

– А ты всегда на такой тачке и один? – спросила она.

– А что остается, – ответил я легко. – Была одна… Мы с ней дружили понемногу, потом она ушла. Теперь дружу один.

Она засмеялась, пятки вместе, соски врозь, вся горячая, налитая соками, спелая, острая на язык… как уже чувствую.

– Лучше синица в руках, – сказала она, – чем в каком-нибудь другом месте. Особенно когда это не синица… а вот такой красноголовый дятел. Да и о природе заботимся, не надо выбрасывать всякий мусор из окон, а то дети потом находят и надувают. А дикие утки так и вовсе давятся…

Горячая волна прошла по телу, взрыв в черепе, дрогнула и качнулась земля. Я видел, как мимо прокатил велосипедист, замедлил, даже притормозил, в глазах острая зависть. Как же, у крутого парня на иномарке возможности… На параллельной дороге прокатилась потрепанная милицейская волга, но счастливые ментов не замечают…

Какой из меня крутой, сам знаю, но девчонка подняла голову, щеки раскраснелись, кровь прилила и к губам, они стали вдвое крупнее и ярче, глаза блестят.

– Чудесно, – выдохнул я. – В самом деле, на черта мне сейчас Киев?

Я включил зажигание, машина медленно пошла набирать скорость. Девушка сидела рядом чинная и благовоспитанная, на губах загадочная улыбка, я сразу вспомнил про загадочную улыбку Джоконды.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Катя, – ответила она. Порылась в сумочке, я увидел мелькнувший блокнотик, тут же ее пальцы ловко засунули мне в нагрудный карман листок. – Вот телефон. Мы ж почти соседи – бутовцы. Ты парень с машиной, иномаркой. Все девчонки с ума сойдут от зависти, если хоть раз к моему подъезду подъедешь и просигналишь!

У меня вообще-то была мысль, что я кончил раз и навсегда, всегда после вот так думаю, но посмотрел на ее профиль, внезапно в сердце кольнула жалость. Самое дешевенькое платьице, стоптанные туфельки, копеечные сережки в розовых мочках… Голодный взгляд, явно даже на такие туфли и сумочку выцарапывает из еды…

– Заеду, – пообещал я.

Она взглянула с благодарностью. Я подумал, что своим приездом подниму ее социальный статус в глазах не только подруг, но и старушек, оккупирующих лавочки возле подъезда.

В свой двор я заползал осторожно, словно двигался в густом тумане. Двор заставлен машинами, кое-где горбятся уродливые «ракушки», а легковые автомобили стоят на тротуарах, газонах, перегораживают тропки к детской площадке. Раньше я злился, готов был с балкона бросать им на крышу бутылки с бензином или хотя бы кирпичи, но вот теперь сам…

Если честно, я еще вчера на компе поставил макет двора и тренировался заезжать на своем виртуальном опеле. Именно на опеле, чтобы руки привыкли к движениям, вовремя переключали передачи.

С моей точки зрения, я осторожничал чересчур, но автомобилисты, которые наблюдали за мной со страхом, облегченно вздохнули, когда я втиснул свою иномарку между двумя потрепанными жигулятами и выключил двигатель.

На лавочке старухи, детишки бегают со щенком. Старухи посмотрели со сдержанным неодобрением, автомобили – зло, воздух портют, но возражать не решились, я не гость, над которым можно поизгаляться вволю, здесь живу, это мой дом, машину ставлю по праву. Во всяком случае, по праву остальных полутора десятка автовладельцев.

Дверь заперта, отец еще на службе. Я отпер, сразу же на кухню, кофеварка, запах кофе, усталость начала выпариваться из тела, как влага из мокрого белья на веревке.

Прихлебывая кофе, вытащил мобильник, и вот я, крутой программист, каким меня считают, впервые настраиваю аппарат «по-европейски», то есть прилежно заглядывая в инструкцию, в то время как у нас всегда все даже с самыми сложнейшими платами и навороченными программами делается по-русски: настраиваем по интуиции, на авось, на глазок, как кажется, а если уж никак не получается, то, промучившись бесплодно часы и окончательно озверев, наконец-то заглядываем в инструкцию.

Сейчас же я заново знакомился с карусельным меню, вообще, с интерфейсом, ибо здесь встроены конвертор валют, калькулятор, даже возможность менять мелодию звонка – зажрались, сволочи! Плюс множество игр, картинок, что сопровождают отправку и получение писем, есть, понятно, и распознавание голоса, а это значит, что можно набирать голосом, не отрывая руки от баранки, да и вообще управлять этим уже не телефоном, а чем-то иным… нет, это уже точно не телефон!

Утром на воротах особняка Гриць всмотрелся с некоторым удивлением. Тоже знает, что Сергей всего неделю тому усадил меня за руль. Я поддал газу, круто вывернул и лихо вписался на стоянке между мерсом и джипом, каждый тысяч по пятьдесят. Сердце колотится как у зайца, за одну царапину на мерсе или таком джипе возьмут пять таких опелей, но я вылез с самым невозмутимым видом.

– Конон у себя?

– Будет позже, – сообщил Гриць. – А пока мыши танцуют на столе.

Через открытое окно будочки я рассмотрел на экране компа горящие здания и следы на стенах от разрывов снарядов. Знакомая картинка, лет пять тому и я здесь проходил с гранатометом в руках в личине ядреного Дюка. Как приятно чувствовать себя старше всех этих горилл, полковника КГБ и даже самого Конона!

Мыши танцуют, я тоже мышь: зашел на халяву в Интернет, какое это счастье – выделенка, сразу проверил сайты поклонников Sims’а, эти фанаты вовсю делают новые скины персонажам, конструируют мебель, кофеварки, домашних животных, новые обои, так что я быстренько скачал самые интересные, распаковал, сбросил по локалке на комп Светлане Васильевне. Она приятно изумится, когда зайдет в магазин покупок, а там ассортимент расширится на треть только за ночь.

Вот еще одно важное отличие игр от кино и даже книг. Там лопай, что дают, и разве что, отложив книгу, можно закрыть глаза и помечтать, что ты бы героя спас, а злодея бы утопил и вообще бы сделал по-другому… А здесь не только можно всякий раз по-другому, но и те нехилые возможности игры постоянно расширяются фанатами! Я прикинул, что с официального сайта разработчиков я скачал всего три добавки, а с фанатских – уже пару сотен. Женщины обычно изощряются в моделях одежды, причесок, обуви, старательно делают кольца, ожерелья, брошки, серьги, а мужчины либо сразу раздевают баб, либо наряжают их в амазонок, вамп, персонажей комиксов, а себя так и вовсе… Там по улицам ходят стадами бэтмены, супермены, люди-пламя, люди-молнии, халки, торы…

По всему миру уже около трехсот сайтов, посвященных этой Sims. Еще больше – третьей кваке, а рекорд – у второй дьяблы: там вообще тысячи. А такие вот, как я, которым некогда моделировать персонажей, или просто не умеют, скачивают себе в игру эти добавления, и вот игра становится все интереснее и интереснее. С кино такое невозможно, как и с книгой.

Я задумался, вздрогнул. Сердце тревожно и радостно стучало, словно почуяло близость Вероники.

ГЛАВА 8

В особняке Конона, как только сейчас до меня дошло, у всех есть свои экологические ниши: у Нюрки – кухня, у ботов – караулка, у Козаровского – операторская, только я до сего дня брожу, как тень отца Гамлета. Как там в Библии: птицы имеют гнезда, рыбы имеют норы, только бедный программист… не помню дословно, но, в общем, у программера ни фига, а его самого – все.

В караулке грохот, крики умирающих, ругань. Я стрелялки ставлю в переводе Гоблина, он в выражениях не стесняется, от чего боты просто тащатся.

Сергей то ли вылетел, то ли просто уступил кому место за клавой. Единственный, кто оглянулся, кивнул:

– А, чемпион… Ничего, вот подтренируюсь, я тебя под орех разделаю.

– А где Конон? – спросил я.

– Уехал на открытие бумкомбината, – ответил Сергей равнодушно.

– То-то я заглянул… а там пусто.

Он не заметил, что голос мой дрогнул и прогнулся, словно висячий мостик под мотоциклом, ответил буднично:

– Если он с ночевкой, то берет с собой Веронику. А Козаровский, ессно, обеспечивает боссу во всех поездках охрану.

– Так уж нужна?

Он отмахнулся.

– Так считается. Большие люди должны иметь при себе охрану. На самом деле, конечно, Вероника куда нужнее. Днем стенографирует, вечером спину чешет, массаж делает…

Его лицо разом стало серым, словно в полное солнечное затмение. Мир потемнел, а в ушах у меня тонко-тонко запищал комар.

– Вероника? – переспросил я не своим голосом. – Вероника?

Он взглянул с некоторым удивлением.

– А что не так? Это их работа.

– Да… конечно…

Я падал и падал в черноту, ибо солнце гаснет, а холод космоса охватывает, входит вовнутрь, леденит грудь. Да что случилось, что за Америку открыл? Это их работа, верно сказал Сергей. Почему все, а Вероника не должна?

– Она хорошая девушка, – сказал Сергей. – Учится где-то. Конон оплачивает ей учебу. Ее братишку отмазал от тюрьмы и устроил в закрытую мореходку. Пока закончит, дурь пройдет. Она сопровождает Конона везде… А иногда остается ночевать прямо здесь…

Меня передернуло. Невероятным усилием воли я передвинул небесные светила. Тьма медленно попятилась, только холод все еще гнездился в груди, не уходил, напротив – проник в кости.

– Но… как же Светлана Васильевна?

Сергей сказал равнодушно:

– Знаешь, парень… У больших людей и радости другие. А эти все ревности и прочее – это для мелочи. Если бы Светлана Васильевна обращала внимание на женщин Конона… жизнь в этом доме стала бы адом! А так бабы приходят и уходят, а она остается. Я не думаю даже, что шеф знает дорогу в ее спальню, но он ее любит и заботится о ней. Как о человеке, с которым вместе воевал, который его никогда не предавал, хотя соблазны были, и который теперь заслужил право на достойный отдых… Светлана Васильевна дружит со всеми женщинами, которых приводит Конон!.. А Веронику она любит, как дочку…

В горле у меня стоял ком. Я спросил как можно будничнее:

– А что… Вероника…

– Да ничего, – ответил он так же буднично. – И Вероника ее любит.

– Вот как, – сказал я сразу осевшим голосом. – Много работы, как говорится.

– Да, – засмеялся он. – Даже берут с собой в постель. Однажды мне пришлось из-за срочного дела вломиться к нему прямо в спальню… Скажу тебе, у нее классная фигура! И здоровый сон. Даже не проснулась, когда Конон наступил на нее, перелезая…

Он одобрительно прищелкнул языком. У меня от стыда, гнева и унижения потемнело в глазах. Она спит со стариком! Не просто в его кабинете приводит его гормональный тонус в равновесие, это делают все секретарши, но остается спать, ложится с ним в постель голая!.. И это ни для кого не секрет…

Чужим голосом я переспросил:

– Ей сколько, лет двадцать пять?

– Девятнадцать, – ответил он с интересом. – А что?

– Что? – вскрикнул я. – А ему лет пятьдесят?

Он хмыкнул, явно с гордостью за шефа.

– Недавно шестьдесят исполнилось.

Я прошептал, словно придавленный рухнувшей несущей балкой:

– Ше… шесть… шестьдесят? И он с нею спит?

– А чо нет?

– Нет, я не то… Я хотел сказать, и она с ним спит?.. И даже, может быть…

Он благодушно кивнул.

– Может, может. Еще как может. Кто здесь давно, тот хорошо знает даже некоторые подробности. Там не всегда шторки задвинуты плотно, а кто ночью дежурит в саду… гм… Ну, там как в твоих играх: одна рука на автомате, а другая… хе-хе!.. свободна.

Кровь прилила к моему лицу. Я чувствовал, как в горле стало жарко, а голос, напротив, истончился до жалкого писка:

– Но это же… неправильно!

Он сказал неожиданно серьезно, в обычно насмешливом голосе я как-то опасно уловил предостережение:

– Молодость прекрасна в любом возрасте!

До обеда я прослонялся, словно броуновская частица. Можно бы в Интернет, но, когда таскаешь в себе глыбу льда, не до сидений. Уколоться бы и отъехать, чтобы через каждые три минуты не выныривать из Зачарованного Королевства, где я уже расшвырял троллей и орков, успел прыгнуть на помост и могучим рывком разорвал цепи… Вероника рухнула в мои могучие руки, я тут же усадил ее впереди себя на коня, и мы понеслись в ночь.

Конскую гриву треплет ветер, это почти единственная одежда Вероники, ее лохмотья нельзя считать одеждой, но я целомудренно смотрю на раздвигающуюся степь, я сам обнажен до пояса, Вероника прижалась к моему могучему торсу, твердому, как дерево, и горячему, как нагретый на солнце валун. Ее хрупкие плечи вздрагивают, моя широкая ладонь бережно и нежно придерживает ее за стан, старается не прижимать слишком сильно.

Сигнализация в порядке, в операторской на дежурстве Гриць, оглянулся с испугом, но, узнав меня, бодро отсалютовал. На большом экране массы мужиков в шапках-ушанках выбегают прямо под выстрелы, подпрыгивают и падают в корчах. Звук Гриць приглушил, но я помнил, что эти небритые мужики кричат на ломаном русском: «Откуда они пришли?», «Нас предали!», «Спасайтесь!», а Гриша в форме морского десантника войск Юсы без устали мочит этих тупых русских, это мясо, эти мишени…

– Там Нюрка накрывает на стол, – сообщил я.

– Уже? – удивился Гриць. Кивнул: – Ах да, Конон же будет только к вечеру… Ладно, я вот только добью этих… гм, вот сволочи, я ж сам служил в такой части! Говорят, ты игру делаешь?

– Уже делаю? Если бы…

– Ты того, – сказал Гриць, – располагай мной. Не, я не программер, но если надо кому мозги вышибить, только укажи пальцем. Или кивни. Для тебя любой заказ задурно! По-дружески… и нет, я тебя уважаю, понял? Сильно уважаю.

– Спасибо, – пробормотал я и попятился. – Так ты, того, засэйвись и приходи пораньше. А то все пожрем.

В коридоре встретил Сергея. Он помахал рукой:

– Там Нюрка уже почти накрыла стол. Пойдем, успеем пивка перед обедом.

– Загляну к Светлане Васильевне, – сообщил я. – Не хотелось бы, чтобы у нее возникали затруднения.

– Я с тобой, – сказал Сергей. – А то сопрешь что-нибудь.

К моему несказанному удивлению и радости, Светлана Васильевна была в Интернете. На экране курсор ползал по списку сайтов фанатов Sims’а. Вряд ли Светлана Васильевна владеет языками, но, судя по вовсю работающей качалке, уже умеет что-то скачивать, раззиповывать, устанавливать в нужные директории. Ах, вон на столе раскрытый учебник по Интернету! Добрая душа стесняется дергать меня по пустякам…

– Светлана Васильевна, – сказал Сергей, – обедать спуститесь? Или вам сюда принести?

– Ах, Сережа, – ответила Светлана Васильевна, – вы не беспокойтесь, я знаю дорогу к холодильнику!

– Тогда мы пойдем. Андрий, если ты такой умный, то скажи, как пройти в кваке через сталелитейный завод? До середины еле-еле дохожу, там всякий раз мочат! Сто раз пробовал по-всякому, но никак!..

– Зачем его проходить? – удивился я. – Только вошел, там слева трещина в стене. Шарахни в нее из гранатомета… Только отойди, чтобы осколками не достало. И все! Там проход прямо к ядерному центру.

Сергей хлопнул себя по лбу, смотрел на меня с гневным изумлением. Явно видел эту трещину сотни раз, проходил мимо.

Светлана Васильевна посмотрела на него, на меня, приятно изумилась:

– Андриша, как вы все это помните?.. У вас феноменальная память!

Я грустно отмахнулся.

– Светлана Васильевна, это вы сейчас можете бросить эту игру и взять другую, а я не мог. И никто не мог! Других просто не было. Это вам сейчас разом вывалили все богатство, накопленное за десять лет, а мы каждую игру ждали годами…

– Да и сейчас ждешь, – сказал Сергей. – Ты ж сам говорил.

– Как ждем и сейчас, – согласился я. – Игры делаются медленно… Мы их все помним, каждый уровень, каждую ловушку, каждый квест! Это в старом уходящем мире помнили… а то и сейчас все еще помнят каких-то фаллиней или феллинь, но мы-то знаем, что дизайнер уровней Варкрафта это не какой-то зачуханный Джон Камерон, а «Близзард» или «Бука» – это не допотопные Голливуд и Мосфильм, выпускавшие не то матрешки, не то фильмы на целлулоидной пленке!

Я улыбнулся, дескать, шутю, но Сергей и даже Светлана Васильевна, похоже, понимают, что говорю серьезно.

Обычно Нюрка сперва накрывала стол, а потом звала нас: охранников, шофера, садовника, только Вероника оставалась на своем месте. Как-то я не выдержал, поинтересовался, почему так, никто не удивился моему повышенному интересу, Сергей объяснил, что она довольствуется стаканом молока и бисквитным печеньем. Фигура, дескать…

Сегодня Конона нет, Вероники нет, мы сошлись в нижнем зале к столу загодя, поглядывали на Нюрку, Сергей отпускал железобетонные комплименты, Нюрка хихикала и покачивала бедрами.

Антон поглядывал на стол, где появлялись блюдо за блюдом, потирал руки.

– Ничего так не согревает душу, как холодное пиво… Молодец, Нюрка! Хоть пива, но все же выпьем за хороших людей, нас так мало осталось.

Гриць сказал уныло:

– Все, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению. Эх… ладно, откупоривай хоть пиво. Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган.

Антон поддержал:

– Курить вредно, пить противно, а умирать здоровым – жалко. Нюрка это знает, вот сколько вредных вещей наворотила… Думает, не сожрем! Нет, мы такие, такие…

Он запнулся, а Сергей поддержал услужливо:

– Бизнесмены. Бизнесмены! А в бизнесе все должно быть прекрасно и прожорливо: и шестисотый мерс, и дача на Канарах, и Нюрка в интересной позе, и контрольный выстрел в голову.

Нюрка хихикнула, поинтересовалась:

– А что хорошего в контрольном выстреле?

– Контрольного выстрела удостаиваются лучшие, – заявил Сергей. – Как раньше простолюдинов вешали, а дворянам рубили головы, так и сейчас одних стреляют, а других всего лишь взрывают!

– С ума сойти, – пробормотал Антон.

Сергей сказал ядовито:

– Во эпоха! Стали сходить с ума те, у кого ума никогда и не было.

Антон сказал хмуро:

– Мы в университетах не кончали, понял? В тебе, Серега, есть только одна хорошая черта, она как раз делит мою жопу пополам.

Но Сергей уже вломился за стол, ухватил нож и вилку, огромная отбивная, прожаренная с кровью, исходила пьянящим паром, и он принялся резать ее так, словно горло монстру из Serios Sam’а. На реплику Антона отмахнулся:

– Стучитесь! И вас откопают.

Мы заканчивали, когда со двора донесся гудок. Сергей оставил дверь в операторскую распахнутой, мы видели на удаленном мониторе, как распахнулись ворота, вкатил черный мерс с затемненными стеклами.

– Конон, – сказал Сергей с удовлетворением. – С открытия бумкомбината. Хорошо, что так и не раздавили ни одной-единственной литры.

– Когда пьешь, – сказал Антон наставительно, – надо знать меру. Иначе можно выпить меньше.

– Да, – согласился Сергей, – пить надо в меру. Но надо…

Минут через пять появился Конон. Похудевший, поджарый, с темными кругами под глазами, вид усталый, но потер руки, сказал бодро:

– Нюра, и мне хоть половинку того, что ты подкладываешь Сергею. Ну что, Андрий, работа двигается?

Я не успел ответить, Сергей доложил бодро:

– Мы из-за этих компов даже английский начинаем осваивать!.. Нам бы прибавку за знание языков, как, помню, получал на кафедре… Я вон изучаю World Wide Wъeb, а Гриць учится произносить вслух: А who его знает?

Конон смотрел на меня, я отрапортовал:

– Не двигается – летит!

– Какие-то закупки сделал?

– Пока нет, – ответил я. – Рано еще… Но инструкцию от бухгалтера уже получил. Ну, что надо брать на все чеки, вплоть до бензина на бензоколонках.

Конон отмахнулся:

– Ерунда. Какие чеки на такие мелочи? Не бери в голову. Просто любой бухгалтер пытается все подмять под себя. А чеки – это следы, которые незачем оставлять. Понял?

Это я понимал, как и то, что каждый служащий на ключевом посту старается расширить свои полномочия и усилить вес своей должности. Особенно это касается вахтеров, которые любят проверять документы всякий раз, хотя прекрасно знают тебя в лицо, да уборщицы, что обязательно устремляются со шваброй туда, где остановились поговорить высокооплачиваемые сотрудники, и начинают остервенело тереть пол, мстительно перегоняя этих гадов в белых рубашках с места на место. Так что требование бухгалтера может быть и вполне невинного характера. Чтобы жаловаться на возросший объем работы и просить прибавки к жалованью.

Сергей сказал благодушно:

– Мы живем в переходный период. А в переходном никто не знает, на что брать чек, а что можно и на халяву…

Конон сказал с ожесточением:

– Мы живем не в эпоху перехода, а в эпоху дряни! В эпоху торжества дряни. Даже когда фирмы создаем, и то выживает лишь одна из десяти, но фирмы лепятся по готовым шаблонам! А коммунизм, о котором мечтали все благородные люди во всем мире, взялись строить только у нас, в СССР. Да, шансов было еще меньше, чем один к десяти, это теперь понимаем. Но это теперь, когда видим, что не рассчитали силы… Черт, я за эту поездку насмотрелся. Из всех щелей повылезала дрянь, что отсиживалась, пряталась от работы, тайком воровала и трахалась, это у них называлось общечеловеческими ценностями…

Сергей прервал весело:

– Илья Юрьевич, а разве не так?

А Гриць добавил угрюмо:

– Теперь эти общечеловеческие у всех.

Конон отмахнулся:

– Так я о другом. Я о том, что та дрянь, которая не желала работать, теперь выглядит победителем. Мы надорвались не потому, что враги помешали. Мы надорвались сами по себе, но эта дрянь спешит встать в позу победителей. Эта дрянь тычет пальцами, орет: а мы ж говорили! А мы ж предупреждали!.. А мы ж предостерегали! А чтобы их победа выглядела значительнее и чтобы потомки им задницу целовали за спасение, они придумывают и расписывают те ужасы, которые были при этом великом строительстве!

Сергей хмыкнул.

– Эх… они не просто орут, но и демонстрируют, что добыли, пока мы жилы рвали на великой стройке. У них дачи, машины, огороды, а у нас только истертые в кровь ладони. А это, знаете ли, на простого человека действует. Всякий предпочитает дачи и огороды, даже я предпочту. Не бери в голову, шеф!.. Чой-то ты чересчур разобиделся на придурков.

Конон зло стукнул кулаком по столу.

– Да это только мы знаем, что они – придурки. Вы их тут зрите поодиночке, а я насмотрелся скопом, когда они все слетелись… И наслушался. Эти придурки, умело устроившиеся в жизни, вроде бы оппозиционеры власти, снова присваивают себе титул «интеллектуальная элита». Интеллектуальная элита страны, а то и всего человечества! Именно эта интеллектуальная элита человечества в свое время умело и аргументированно доказывала Копернику и Галилею, что те несут бред о шарообразности Земли, эта элита высмеивала Колумба и Магеллана… Черт! Эта элита отличается от остальной части населения лишь тем, что копается в огородах. Еще тем, что сидит на ее шее и потому имеет больше времени для самоусовершенствования, но вот после такого самоусовершенствования она лишь любуется собой. И дает нам возможность любоваться собой на экранах телевизоров, с обложек журналов, слушать их бархатные речи о великой роли культуры, при этом тыкая в свою грудь не совсем чистым, но наманикюренным пальцем. Слава компьютерным богам, пока еще не лезут в Интернет! Компов боятся, к тому же страшатся и избегают подлинной гласности.

Сергей деликатно возразил:

– Ну да, избегают! Да они задницу вылизывают любому телеведущему… вон посмотрите, как лебезит и поддакивает, только бы пригласили еще! Как рассказывает, что его обижали при советской власти, «вырезали все лучшее», притесняли… хотя все знаем, что именно тогда они все и сумели устроиться, как нынешние олигархи!.. Писатель – не спортсмен, у писателя с каждым прожитым годом больше ума, мудрости, литературного мастерства. Или же надо признать, что они не писатели, а политики: свалили советскую власть, а писать-то не умели? И читали их за якобы крамольность, хотя власть издавала их массовыми тиражами? А вот сейчас пришел час истины? Эти ребята всегда умели прекрасно устраиваться при любой власти. Да, они были борцы против режима. Ну, я согласен на такой термин, хотя при том режиме им жилось в сотни раз лучше и финансово, и литературно, и слава была, и поклонение… Но вот режим пал. От них требуется теперь не имитация борьбы, а литература. Пришел Час Правды. Если вы в самом деле писатели, которым мешали писать, то – пишите!

Глаза его зло блестели, под кожей вздулись желваки. Я подумал, что Сергей явно сталкивался с этими «борцами», голос звучит чересчур рассерженно. Мне, к примеру, по фигу, кто из них борец, кто все-таки писатель.

– Ты верно заметил, – сказал Конон, – что больше всего имена этой интеллектуальной элиты звучали… кой черт, звучали – гремели во времена советской власти. Громче литавр прямо над головой. Эти интеллектуалы и сейчас живы, в добром здравии, но где их стихи? А ведь пала та ненавистная власть, с которой они якобы боролись! Кто в политику ушел, кто в торговцы, а большинство просто забились в норы и шипят уже не на власть, а на Россию.

Гриць сказал успокаивающе:

– Шеф… Да по фигу, что о нас думают эти мамонты! Даже динозавры допотопныя!

Антон добавил:

– Слесаря! Агрессивное большинство, шеф.

Конон рыкнул:

– Тупость агрессивного большинства всегда раздражает. Мы по привычке их называем слесарями, но слесари как раз уже давно в меньшинстве. Агрессивное большинство – это так называемые культурные люди. Они знают, что «они культурные», у них высшее образование, они ж Пастернака читали… или слышали о нем, они все одинаковы, как доски в заборе, что как раз и придает им убежденность в своей правоте: раз все покрашены одной краской, то их краска самая правильная! Вот и прут как танки на все, что хоть как-то отличается от их монокультуры. А «по фигу» нельзя, с этой лавиной все-таки надо драться. Нас мало, но мы люди, а они… культурное большинство.

Сергей сказал, как припечатал:

– А большинство всегда не право. Всегда!

Я помалкивал, Конон явно раздражен, взвинчен, может быть, потому и пришел сюда, в общую столовую, а не велел подать обед себе в кабинет. Там останется со своими мыслями, в таких случаях нервы горят, как солома, а инфаркты рвут сердце пополам, а здесь мы его отвлечем, подергаем в стороны.

Антон бухнул:

– Шеф, мы не враги, как вы уже могли заметить. Что вас так расстроило? Скажите, мы этих гадов размажем по стенам вдоль всего Окружного шоссе.

Конон стиснул челюсти, затем вдруг нервно рассмеялся:

– Не поверите… Когда уже все сделали, все подписали, был банкет, все расслабились, разговор о том о сем, ничего важного, кто о погоде, кто о любимой собаке, а меня черт дернул за язык брякнуть про игры!.. Представляете? Наверное, чересчур крепкое шампанское. Ударило в голову, мозги вышибло начисто.

Молча все переглянулись. В самом деле, забылся Конон. Расслабился в нашем обществе, забыл, что вне его мир совсем иной. Прежде всего, за окном всего лишь последний год второго тысячелетия, а мы здесь все уже в третьем. А там, на этом банкете, даже не второе тысячелетие, а, может быть, вообще первое…

Сергей бухнул:

– На бумкомбинате?.. Куда слетелись издатели, а половина из них – неудавшиеся писатели? Да, шеф… не умеешь пердеть в лужу – не пугай аквалангистов.

ГЛАВА 9

Тарелки опустели, Нюрка с утроенной скоростью засновала за нашими спинами, и вот уже на пустой столешнице матово блестят запотевшими боками бутылки с пивом, высится кувшин с абрикосовым соком, даже с мякотью, буржуи, а для меня Нюрка принесла большую чашку с дымящимся, как вулкан, кофе.

Конон прихлебывал пиво, хмурился, внезапно сказал со злостью:

– Осточертело! Сосед по банкетному застолью, это тупейшее существо, сразу же начал смотреть на меня с полнейшим чувством превосходства, как только узнал, что я… ну, что знаю компьютерные игры. Полный идиот, разве что не мочится в штаны, но тут же… Эх! Почему мы, умнейшие люди, должны играть тайком? Почему в компьютерные игры разрешено только малолетним, да и то мамани следят строго, чтобы дитя побаловалось не больше получасика, а потом за «дело».

Я увидел, что на меня поглядывают все чаще, разговор же о компьютерных играх, кашлянул для солидности, заговорил как можно убедительнее:

– Во-первых, хорошо бы заменить само слово «игры» на что-то приличное. Ведь слово это поганенькое… А когда его используют, то обычно подленько что-то скрывают. Обычно позорное. К примеру, почитайте наших военных, вот уж дубы, которые никогда не сядут за компьютерные игры… У наших меднолобых что ни кровавое сражение, когда гибнут десятки, сотни или даже тысячи человек, то это просто нечто выИГРАнное или проИГРАнное. Пусть даже произнесут слово «сражение», но когда перед этим словом звучит «проИГРАнное», то как бы сразу навязывается нам, чтобы не воспринимали это серьезно. Игра ведь! А если выигранное, то опять же не спрашивайте о количестве погибших – игра! Это и в самом деле когда-то были игры… игры королей. Войны – игры королей.

Антон хихикнул:

– Вообще-то класс!.. Верно врезал, пацан. Я сам читал, как про Вторую мировую войну пишут: проИГРАнная Германией, выИГРАнная Россией и альянсниками. Ни фига себе игрулька: пятьдесят миллионов погибших… Пискаревское кладбище, концлагеря, Освенцим…

Конон кивал, сердито сопел.

– Точно. Сам никогда об этом не задумывался. Знаешь, а молодежь идет нам на смену не такая уж и тупая.

Меня слушали уже почти внимательно. Ободренный, я торопливо продолжил:

– Хорошо бы принять ряд мер, чтобы повысить престиж игр. Самая первая – подобрать самостоятельное название для этой бурно развивающейся отрасли. Ведь кинематограф получил собственное название еще в период, когда на самом деле был всего лишь движущимися фотографиями, а здесь уже мощная индустрия, что теснит Голливуд, а все еще слышим это дурацкое – «компьютерные игры»!

– А что, – спросил Конон заинтересованно, – идеи есть?

– Конечно! Можно назвать… от шумерского… С переходом на хурритский… с влиянием гиксосского…

– А гиксосы при чем? – спросил Сергей.

– Ну… К примеру, хохлы считают себя потомками гиксосов, что Древний Египет когда-то потоптали… Это поможет внедрить новый термин на Украине, там пятьдесят два миллиона этих… гиксосов. А в целом термин должен звучать вполне по-европейски, это поможет внедрить в латиноязычных странах.

Конон с сомнением покачал головой:

– Трудно будет всобачивать этот термин. Человечек ленив и нелюбопытен. Это раньше он за клочком информации отправлялся на край света, а теперь ему все приносят к порогу, бросают в почтовый ящик, пичкают с экрана телевизора, а завтра… нас вот уже сегодня!.. еще и засыплют лавиной по Интернету. Тупые не захотят расставаться с уже привычным словом «гэймер», а тупых, как ты знаешь, большинство везде. Даже в правительстве.

Я нервно развел руками.

– Гэймер, гэймерство – не годится, увы, хотя уже этим словом пользуются. Гэймер – это игрок, и как бы мы ни крутились, ни изощрялись в объяснениях, это все равно не объяснения, а оправдания! А кто оправдывается, тот сразу в проигрышной позиции. Да и не набегаешься за каждым с объяснениями.

Сергей тяжело вздохнул:

– Эт верна…

– Даже исключительная популярность игр, – продолжал я торопливо, – не вытащит их из «низкого» жанра. Как, скажем, футбол или хоккей, у них фанатов побольше, никто не приравняет к литературе, музыке, науке или искусству. А мы как раз понимаем, что компьютерные игры – это не игры вовсе, а более глубокое и одновременно высокое искусство, чем литература, музыка, театр или кино. Но только те монстры уже давно прошли стадию младенчества, когда на них смотрели свысока, а компоигры еще в пеленках. Так что нам надо прямо сейчас начинать вводить новое имя для этого нового жанра. Иначе за компьютерными играми закрепится и репутация, и место в «низком» жанре. Вроде клоунады или футбола. А любители игр будут приравниваться к футбольным болельщикам, а это сами понимаете что значит… 

Они, судя по их лицам, понимали.

– А почему не оставить прежнее «гэймер»? – спросил Сергей рассудительно. – Уже привыкли все. У нас все равно понимают, что если gamer, то это именно игрок в компьютерные игры, а не в футбол или пинг-понг.

– И спорить с фанатами футбола? – возразил я горько. – Не смеши. Они имеют право на термин хотя бы по старшинству. По праву первородства. К тому же они в самом деле гэймеры, всего лишь игроки, а у нас дело серьезное. Я не хочу, чтобы гейм в теннис путали с нашим гэймом! Так что надо назвать по-человечески, чтобы мы со своими игрушками не прятались от шефа, жены, знакомых. Но переназвать трудно, мы все уже привыкли к «гэймеру».

– «Все», – поправил Конон, – это ничтожная часть в США и совсем крохотный процент от их ничтожной части у нас, в России. Пока мы будем «гэймерами», к нам и относиться будут, как к гэймерам, то есть впавшим в детство старым пердунам или не вышедшим из детства здоровенным жлобам с умами младенцев.

Сергей подумал, предложил:

– А чем плохо, если не само «компьютерная игра», то что-нибудь из двух-трех слов? Как «декоративное искусство» или «компьютерный дизайн»… Во какие слова я знаю!

Кто-то улыбнулся, остальные смотрели серьезно.

– Дикарско-описательное, – возразил я, – всегда плохо. Язык обычно развивается, появляются новые слова, язык обогащается… Конечно, бывают и случаи регрессии. К примеру, были такие слова, как «шуйца» и «десница», а теперь их заменили этими дикарско-описательными: «левая рука», «правая рука», но в целом у развитых народов для каждого нового явления находится новое слово. Конечно, «компьютерные игры» – это такой же нонсенс, как утопший труп мертвого человека унтера Пришибеева. Не называем же футбол игрой, где мяч гоняют ногами, а волейбол – руками? Есть термины: футбол, волейбол, теннис, шахматы, хоккей… Дикарско-описательный термин «компьютерные игры» может какое-то время держаться в очень неразвитом обществе, да и то на зачаточном уровне развития, но сейчас мы уже прошли эту точку зачатия…

Конон посмотрел в упор бешеными глазами.

– А что предложишь ты?

– У нас мозговой штурм, – вывернулся я. – Мы вот щас и придумаем… Только предлагать надо быстро и много. Особенно не раздумывая. Тогда среди мусора блеснут и бриллианты… К примеру, можно… скажем… ну, реланд. Ре – от реальный, а ланд… ну, переводить не надо.

Сергей вытаращил глаза.

– Ты чо? Это ж мы в реальном?

Я вскинул брови и тоже изобразил удивление.

– Точно знаешь?.. Ладно, дело не в этом. Название должно быть, прежде всего, ярким, хлестким, запоминающимся. И парадоксальным. А так… Реален только мир искусства, а мы существуем в отбрасываемой им тени. Так что название должно приподнимать престиж игровой индустрии…

Конон хмыкнул:

– А кто-нибудь скажет, от чего слово «кино»?.. Ладно, попробуем, «реландисты»… Нет, длинно. Давайте «релдисты». Релдизм, а мы – релдисты. Каково?

Гриць сказал с сомнением:

– Мне буква «р» не нравится. Евреи ее не выговаривают, сразу встанут в оппозицию. На моей Украине вон в Гражданскую перебили всех, кто вместо «кукуруза» говорил «кукугуза».

– Да ладно тебе, – усомнился Антон. – Щас евреи шо хошь говорят и не краснеют!.. Но насчет буквы ты прав, картавых многовато… Назло нам будут звать играми. Может, как-нибудь от виртуальности?.. Виртуалисты, виртисты, вирты, вирмы?..

Я сказал с завистью:

– Гэймер – очень хорошо звучит. Само по себе. Что-то в нем лихое, русское, разбойничье! Гэй – разбойничий клич, гай – лесная роща, ер – чистый слог, никаких пришептываний или труднопроизносимых для картавых или шепелявых звуков. Вот надо что-то подобное… врубились?

Неожиданно в гуле голосов прозвучало слово «байм». Оно ушло почти незамеченным, опустилось на дно, зарылось в тину сознания, но минут через пять всплыло, я повертел так и эдак, сказал:

– Байм… А что, в нем что-то есть. Кто предложил?

Голоса затихли, на меня смотрели ожидающе. Конон оглядел всех, спросил:

– Кто сказал?.. Признавайтесь, убивать не буду.

Снова все смотрели то на него, то друг на друга.

– Вспоминайте, – сказал я. – Словцо удачное. Что-то цепляет в сознании, хотя еще не понял, что именно. Байм… А мы, значит, баймеры. Вся индустрия, производящая игры, – байм или баймерство, а те, кто играет, – баймеры?.. Немного похоже на «байкеры», но это ничего, есть общее: и те, и другие – нечто лихое, стремительное, молодое, рожденное в прошлом тысячелетии, но… Хорошо, давайте попробуем. Только, Илья Юрьевич, начинайте штрафовать каждого, кто скажет «игра».

Сергей сказал недовольно:

– Ну вот, опять сталинские репрессии. А там и ГУЛАГ построим… Давайте лучше пряником! Рекламой, паблиситей, голыми бабами…

– Голыми бабами – это хорошо, – сказал Антон. – Если голыми бабами, то у нас есть здоровенный шанс. Размером с самый крупный вирус гонконгского гриппа! Сейчас это поняли, вон голые девки даже памперсы рекламируют!.. А рекламу какую-нибудь закрутим?

Конон поморщился:

– Если придумаете что-то оригинальное. Но такое, чтобы разом подействовало и на придурков, и на умных. Поняли?

Сергей обиделся:

– Ну, Илья Юрьевич, у вас и задания! На умных реклама вообще не действует. А если и действует, то как рвотное. Для дураков же придумывать трудно, мы-то все интеллектуалы! Иногда даже строем ходим.

Дверь хлопнула, вернулся Гриць. Обеими руками прижимал к груди десяток бутылок пива. Пока ставил на стол, врубился в суть, заявил категорически:

– Байма, баймер?.. Не приживется!

– Почему? – спросил Сергей вежливо. – Слишком привыкли к слову «игры»?

Гриць отмахнулся:

– В какой эпохе живешь, старче? Невод давно не стирал?.. То-то море потемнело… Люди настолько отягощены интеллектом, настолько… что даже кончают жизнь самоубийством. То есть лишают себя жизни, понял? А остальная масса просто глушит его дохленькую вообще-то деятельность алкоголем, наркотиками, половыми перверсиями, а кто поразвитее – играми. Сейчас аристократия исчезла, а плебс есть плебс, ему подавай хлеба и зрелищ, то есть непыльную работу и всякие игры. Неважно, «Угадай мелодию», «Спортлото», футбол или компьютерные игры. Само слово «игры» зовет к балдежу, недуманию, расслабону, кайфу, а вы хотите внести в это занятие серьезу! Кому нужна серьеза? Весь мир стремится к несерьезным отношениям. Серьезное обязывает, несерьезное – нет. Потому я голову кладу на отрез… да и не только голову, что абсолютное большинство электората… это бывшие люди, если кто не врубился… предпочтет «игры». Почему? Да потому что всего лишь игры!

Я развел руками.

– Гриць, с тобой спорить трудно, ты мерзко прав. Да, я заметил, что раньше к читам прибегали в самую последнюю очередь. Когда уж никак не удавалось пройти!.. Это было первое поколение баймеров, которые пришли в компьютерный мир со сложившимися моральными установками докомпьютерного века. Зато теперь существует масса сайтов, где собраны читы ко всем баймам. Выходят журналы с читами. Теперь человечек даже не покупает игру, если к ней еще нет читов. Так что, боюсь, Гриць прав. Слово «байма» отпугнет серьезностью. Сейчас в цене клоуны, комики, пародисты, смехачи. Но что нам остается? Покориться наступлению тупости?

Конон вдруг прорычал как зверь. Кулаки его стиснулись, лицо потемнело от прилива тяжелой крови.

– Мать, – сказал он отчетливо, – перемать… Сегодня слышал по радио, что главному клоуну… помните, президент и все правительство к нему в больницу ездило, навещало, беспокоилось, когда рядом в районной больнице умирал сам Святослав Рихтер?.. этому клоуну ставят в Москве памятник. Его именем назван новый автомобиль, две улицы в районе Бульварного кольца, учреждена премия для Академии искусств и ежегодный всероссийский конкурс: кто громче перднет!.. С трансляцией по всероссийскому телевидению. Это тебе не передачи из Большого театра, не международные конкурсы скрипачей, не какой-то Рихтер! Сам президент страны, уже нынешний, обещал присутствовать. Так что, ребята, назвать игры баймами – это ж призвать народ лезть в гору! А все мы предпочитаем под горку, под горку…

– И все-таки, – сказал я настойчиво, – что все-таки?

– Все-таки, – ответил Конон, – с игр… и всяких там игрушек переходим на баймы. С несерьезной фигни на серьезное дело. Помните, когда играете в компьютерные игры – вы недоразвитые придурки, а вот когда баймите в баймы – вы приобщаетесь к высокому искусству будущего! Чтоб спины ровные, мать вашу, взгляд гордый!

– А кто из вас, искусствоведы, – добавил Сергей, – обзовет благородные баймы той старой кликухой, получит в рыло без базаров!

Нюрка появилась, смотрела вопросительно. Конон спросил ласково:

– Тебе чего, Нюра?

– Может, – спросила она невинно, – заодно и ужин подать?

Конон посмотрел на часы, криво улыбнулся.

– Да, что-то засиделись… Все за работу, бездельники! Андрий, пойдем со мной, расскажешь о своей затее.

Боты послушно поднялись, исчезли. Я шел рядом с Кононом, он двигался как статуя Командора, ступеньки бесшумно прогибались под его весом. Я чувствовал жар от Конона, будто он явился из земного ядра, где расположен ад, а если верить Обручеву, то Плутония.

– С чего начнешь? – поинтересовался Конон. – Как вообще это делается? Дашь объявление… или как?

– Некоторые кандидаты, – сказал я, – уже есть, я говорил. Конечно, в принципе, я еще ни с кем не говорил. Потом сообщу на сайтах. У нас свои сайты. Чужие не заглядывают – неинтересно и непонятно, а свои друг друга знают. Пообщаемся, будем думать. Игру ведь надо сделать такую, чтобы и для людей умных, и для людей простых.

Конон поморщился. Я заметил, поинтересовался ехидно:

– Не любите простых?

– Не люблю, – признался он.

– Как же так?

Он громыхнул рассерженно:

– Да вот не люблю.

– Странно, – сказал я. – Вы в самом деле были партийным работником?

– Я и тогда их не любил, – ответил он хладнокровно. – Я не понимаю, как можно быть простым, если можно быть сложным, интересным?.. Я не понимаю, как могут молодые здоровые парни, взойдя на эскалатор метро, замереть как мухи и ждать, когда же эта лента принесет их наверх? Или вниз. Это и есть простые люди. Непростые поднимаются по лестнице даже вверх, а вниз так и вовсе бегут! Это я к тому, что простые и непростые различаются вовсе не по уму, образованию или соцположению.

– А по чему?

Он отмахнулся раздраженно.

– А сам не видишь?

– Вижу, – признался я. – Но вас достаю вопросами… потому что вы из тех, кто находит ответы. Чесс слово, Илья Юрьевич, я из тех придурков, что учатся всю жизнь. Сперва я вас невзлюбил, а теперь вижу, что даже у вас могу многому научиться.

Он зыркнул сердито.

– Особенно мне понравилась, – сказал он саркастически, – эта поправка «даже».

Но я видел, что он явно подобрел. Возможно, льстит, что крутой программист, человек двадцать первого века, учится у него, человека… да нет, он тоже из нашего двадцать первого. Только старше и матерей.

Солнечные лучи били снизу, яркие и ослепляющие. На летательном аппарате меня несет над Солнцем, снизу сухой жар, а я лечу, щурясь и тут же снова закрывая глаза от чересчур ослепительного света. Явно над поверхностью раскаленного Солнца, протуберанцы обжигают веки, я уже в короне, ослепительный свет, жар…

Я чихнул, перекатился на бок, тело еще спит, глаза закрыты, но яростный свет отражается даже от пола. Шатаясь и выставив руки как ослепший, голым добрался до окна, пусть посмотрят из дома напротив, а если успеют, пусть даже сделают скриншот и поставят у себя как бэкграунд, впомацку поймал край шторы, задвинул окно, смог приоткрыть один глаз, ухватил другую за край и с великим облегчением сомкнул их, как створками ворот рыцарского замка, перекрыв дорогу вторжению. Узкий лазерный луч, что с шипением оставлял на стене дымящуюся полосу, исчез.

И все равно даже сквозь шторы свет вламывается яркий, слепящий. Солнце по ту сторону огромное, занимающее все небо. Я морщил рожу, щурился, старался держаться спиной к окну, пока одевался. За это время глаза привыкли, мы всегда привыкаем к любому миру, каким бы странным ни показался вначале. Это в момент пробуждения, когда мысли поднимаются из глубины чистые, умытые сном, еще без цепей догм, можно увидеть мир таким, какой он есть… но уже мгновения спустя мы все видим одно и то же.

Стандартный мир, стандартные люди, стандартные реакции. Но все же я видел, видел иной мир!

Из окна видна моя Серебряночка, блестящая, как капля ртути. Половина автомобилей уже исчезла, это мне не установлен четкий график, даже «от» и «до» не знаю до сих пор, просто приезжаю рано, уезжаю поздно. Конон, плантатор или секретарь обкома, но привык, что все пашут, про отпуск помалкивают… в моем компьютерном хозяйстве пока все в ажуре, а иначе сразу вспомнят, что приезжаю все позже и позже…

С кухни аппетитно пахнет поджаренными гренками, под дверь заполз бодрящий запах кофе. Я выбрел на кухню, щурясь, как китайский герой Ли-Си-Цын.

– Здравствуй, папа!.. Ты не сказал еще, как тебе моя машина?

Он заботливо придвинул на мою сторону стола тарелку с аппетитно поджаренными хлебцами.

– Машина?.. Мой мальчик, я не люблю машины. Вон Брэдбери, имея два кадиллака, ходит только пешком. Он не бывал на съездах писателей, потому что туда надо ездить…

Я взял чашку, отхлебнул.

– Черт, какой горячий… Не знаю, мне машины нравятся. Всякие. Разные. Кстати, я вчера получил свою первую зарплату! Семьсот долларов. Там на пианино положил. Кстати, у меня будет своя команда разработчиков.

Отец вскинул брови, в глазах появился интерес.

– И что же будешь делать?

– Игру, – ответил я честно. – Игру, отец! Не воровать, не торговать, а именно творить.

Он скорбно покачал головой, глаза печальные, как вечные вопросы русской интеллигенции «Кто виноват?» и «Что делать?».

– А подумать только, чего бы ты смог добиться, если бы не увяз в этих… игрушечках!

– Отец, но именно благодаря этим, как ты говоришь…

– Это не я говорю! – возразил он. – Это все говорят!

– Все, – согласился я. – Отец, а ты тоже… как все?

Он поперхнулся, ибо для русского интеллигента, этакой аристократии духа, как они себя считают, нет хуже подозрения, что они хоть в чем-то схожи «со всеми», с толпой, чернью, простым людом.

– Это базовое! – огрызнулся он. – Игры – это не работа и не искусство! Это как… как эти тупоголовые, что ломают скамейки на стадионах!.. А ты? Ты мог бы стать хорошим инженером! Прекрасным электронщиком, например. Ты знаешь железо, на глаз можешь отличить бракованную плату от рабочей. Рано или поздно у тебя был бы и офис, и машина получше.

Я стиснул зубы, смолчал. Он даже не знает, что у меня за машина, но уже говорит, что было бы лучше, если бы эти игры сгорели синим пламенем.

– Да, отец, – ответил я тоже печально, но уже как печальный программист, – да, отец, ты прав.

Ибо первым выходит из спора тот, кто умнее, а я должен поддерживать интеллектуальный престиж нового поколения.

В кабинете Конона сидел Сергей. О чем-то говорили приглушенными голосами. Я вежливо поздоровался, Конон указал на стул, но не успел я пересечь это огромное пространство, за спиной хлопнула дверь.

Хренсман ворвался в кабинет возбужденный, заявил с порога вместо «здравствуйте»:

– У нас не правительство, а сексодром – сегодня опять кого-то сняли! Не поторопились мы с этой вашей… тьфу, язык сломишь, баймой?

Сергей сказал весело:

– Я знаю, Илья Юрьевич написал в своем завещании: «Будучи в здравом уме, все деньги потратил перед смертью…» В том числе и на эту байму. Но в то же время, шеф, экономисты обещают на следующий год экономический подъем! Сразу на десять процентов. Может быть, и не разоримся на байме? Еще и купит ее какой придурок? Эти парни не всегда ж ошибаются. Вон предсказали ж восемнадцать из последних трех экономических спадов?

Конон буркнул:

– Экономисты предсказывают не потому, что знают будущее. У них спрашивают, вот и отвечают. Жалованье за что ж получают? А вообще, это виртуозы, которые завтра в точности знают, почему то, что предсказывали вчера, сегодня не случилось. Это как метеорологи, которые никогда не ошибаются в прогнозах погоды: это тупая погода все делает не так.

– Метеорологи, как и саперы, ошибаются только раз, – изрек Сергей. Подумав, добавил: – Но зато каждый день.

Конон спросил меня в упор:

– Ты уже со всеми договорился?

Я растерялся.

– Да нет еще… вроде бы…

Конон удивился:

– Нет? Но с кем-то уже поговорил?

– Нет, – ответил я упавшим голосом. – Я как-то ждал…

– Чего?

– Ну, сигнала… указания, цэу…

Он покачал головой. В глазах было явное осуждение.

– А ты сперва показался мне инициативнее. Как же ты выживешь в рыночных условиях? Да и байма у тебя получится… вяленькая.

Я застыл, не зная, что сказать. Бухгалтер и Сергей смотрели на меня, как на чужого. Я начал догадываться, что у них сейчас будет серьезный разговор, я ни к чему. Но не успел я отклеить зад от сиденья стула, Сергей сказал бодро:

– Илья Юрьевич изволит сказать, что… чтоб духа твоего здесь не было, пока не договоришься хотя бы с основным составом команды. Понял? А теперь вы-пол-няй!

Я подхватился, окрик такой, что даже моя нестроевая душа встрепенулась и бросилась не то воевать, не то копать от забора и до обеда.

Вероника взглянула коротко, я пронесся через ее апартаменты, как будто на мне горели брюки.

Машину я оставил на стоянке перед воротами. Не стоит беспокоить Костомара пустяками. Охранник засек, что я вышел из иномарки, но, судя по его виду, опель для него не машина, а машины начинаются с BMW и мерсов, а самые подходящие для этого дома – кадиллаки.

На этот раз я впервые без игр… то бишь баймов, и новеньких плат, зато в дорогой сумке цифровой фотоаппарат и мобильник. Надо бы прицепить мобильник к поясу, но мне все чудится в этом некое хвастовство, не все могут позволить себе их купить, вот и добираюсь к нему только после пятого звонка.

Академик открыл, прогудел заинтересованно:

– Рад вас видеть, Андрий. Вы заинтересовали меня своим сообщением.

Я пугливо посмотрел по сторонам.

– А где Изольда Ивановна?

– Где-то с подругами… Проходите, проходите.

Обычно друзья ведут сразу на кухню, там кофе, печенье, разговоры за жизнь, но в нашей среде людей третьего тысячелетия академик и еще пара клиентов, что все же клиенты, а не друзья, ведут в апартаменты к своим роскошным компам. Там наша особая кухня, там пируем, там в сообщениях, быстром дозвоне, стремительной перекачке и докачке – наше искрящееся шампанское, старый коньяк и даже лучшие в мире женщины!

Я покорно дал себя усадить на вертящееся кресло, академик грузно опустился в глубокое кресло в сторонке, сразу опустившись до уровня моих колен.

– Вы очень заняты, – сказал я, – так что я сразу по делу, из-за которого пришел. И стыдно, и нагло такое сказать… но я все же решусь! Котляр Валентинович, нашелся один состоятельный человек, который берется финансировать… как бы вы подумали, что?

Он ответил без колебаний:

– Игру. У вас такое взволнованное и счастливое лицо, что даже женщина не смогла бы так вот вас… Поздравляю!

– Что женщина, – пробормотал я, – женщина – теперь это просто. Любая. Где угодно. А вот байм… это мы так уговорились компьютерные игры называть, в отличие от прочих футболов и теннисов. А сами мы – баймеры…

Он слушал с живейшим интересом, и я рассказал все. Подробно, хотя старался, как мог, сократить речь, но меня несло, как Остапа, и я опомнился только тогда, когда моя рука отодвинула вторую чашку кофе. Кажется, я выпил и кофе самого Костомара.

Костомар покачал головой:

– Поздравляю. Искренне поздравляю.

– Спасибо! Для меня это в самом деле… До сих пор трясет, как только подумаю, что мне обещано. По крайней мере, есть гарантия… почти гарантия, что байму профинансируют до конца. То есть байма гарантированно выйдет!

Он кивнул.

– Догадываюсь, как много это значит для вас, Андрий.

– Котляр Валентинович, вы не догадываетесь, почему я к вам? Я могу сделать байму, но это будет байма, каких уже десятки. Я не могу сказать «сотни», тогда пришлось бы включать в список и шамусы с диггерами, но зачем заранее соглашаться на место в десятке, когда сейчас каждый мечтает быть обязательно на вершине списка?.. А вот ваши сценарии давно ходят по рукам, и каждый из баймеров говорит, что интереснее их не встречал.

Он заулыбался, очень довольный. Похоже, вручи ему сейчас международную премию или орден Подвязки, он не выглядел бы таким счастливым.

– Некоторые мне удаются, – сообщил он самодовольно.

– Некоторые? Да они все удались!.. Даже самый неинтересный из них на порядок интереснее тех, что сваяли в самой фирме-производителе. Потому я и подумал в первую очередь о вас. Если бы вы как-нибудь в порядке исключения… в свободное время… да приняли бы какое-то посильное участие…

Я сбился, замолчал. Он смотрел на меня, как смотрит старый могучий лев на худосочного шелудивого львенка, который может со временем вымахать во взрослого льва, но может и подохнуть, что скорее всего, вот этим худосочным и шелудивым.

– Состоятельный человек, – напомнил он с интересом. – Насколько состоятельный? Байму делать – это долго. На энтузиазме теперь не продержишься. Особенно в России. Если аппаратура особая не понадобится, то подкормка, подпитка… гм…

– Завтра поеду за мощным компом, – сообщил я торопливо. – Раз можно, то почему не взять графическую станцию? Вообще-то у меня карт-бланш, даже на количество сотрудников. И на зарплату.

Он хитро прищурился:

– А сколько мне положите? Нет, кинете на лапу?

– Как скажете!

– Ладно, шучу. Если и поучаствую, то лишь в качестве добровольного энтузиаста. Вы затеваете очень трудное дело. Невероятно трудное. Я слежу за новостными сайтами, вижу, как разваливаются даже крепкие фирмы! Так это там, на Западе, где баймы делают давно, массово. Кроме того, у них дисциплина, а наши ваньки сразу же переругаются… Ладно, на меня можете рассчитывать.

– И еще, – сказал я совсем стесненно, – этот человек хочет увидеть всю нашу команду. Он пригласил нас всех к себе на дачу в гости. Понимаю, вы просто так не поедете, у старшего поколения сложные ритуалы, вы смотрите, кто кого должен пригласить первым, что сказать и как сказать, я в них ни фига не смыслю.

Он смотрел на меня покровительственно, стареющий лев, красивый и величественный. Я успел подумать, что такому гиганту по фигу ритуалы, он все равно не уронит себя разговором, будь на другом конце провода бомж или президент страны…

Он сделал величественный жест в сторону телефона.

– Перестань трещать. Просто позвони.

Я постеснялся достать мобильник, чересчур будет показухой, подсел к телефону. Там долго не брали трубку, наконец раздался сильный отчетливый голос, словно Конон стоял рядом:

– Алло?

– Илья Юрьевич, – сказал я торопливо, – я у академика Костомара. У вас есть что ему сказать?

– Передай трубку, – велел Конон.

Академик взял, я слышал голос Конона, но слов не разбирал. Костомар слушал, пару раз кивнул, мы все не можем избавиться от привычки жестикулировать при телефонных разговорах, будто собеседник видит, наконец он положил трубку, повернулся ко мне.

Я спросил с замиранием сердца:

– Ну… что?

– Договорились, – ответил он просто. – Очень любезный человек. Пришлет машину к шести вечера.

Я шумно выдохнул, тяжелая гора свалилась с моих плеч и рассыпалась на мелкие камешки.

– А я боялся, что возникнут какие-то сложности!

– Сложности возникнут, – сказал он добродушно, – но не на этом этапе. А насчет ритуалов… Их нет только у детей и… очень-очень взрослых. К очень взрослым я отношу не по возрасту. А все остальные, ты прав, в ритуалах как мухи в паутине.

Когда я уходил, мелькнула мысль, что очень-то взрослость ни при чем. Я не взрослый, но со мной и Конон, и Костомар как с равным о чем-то более важном, чем возраст, чин или тугой кошелек. Как с посвященным. Как собачники с собачником…

Мы все трое – люди одного мира, которые… которые вынужденно живем в этом мире средневековья и инстинктивно ищем себе подобных!

Аверьяна и Нинель я привез сам, а за Костомаром в условленное время Конон прислал линкольн. Я впервые увидел кадиллак такой высокой марки.

Нинель хотела было ехать на своей, я зашипел, а Аверьян ткнул ее в ребра:

– Ты как разговариваешь с боссом? Социализьм вспомнила, пся крев? Будет тебе соцьялизм, будет, жуть ты живородящая!

– Молчу, молчу, – сказала Нинель и улыбнулась мне заискивающе. – Босс, я тоже штрейкбрехер!

Солнце перешло на западную часть неба, небосвод грозно блистал, мир залит как расплавленным золотом, но все равно роскошный дуб давал густую широкую тень, похожую на сумерки.

Аверьян даже замедлил шаг, глаза прикипели к исполинскому дереву, варежка распахнулась при виде такого навороченного дизайна.

– Тициан, – сказал он убежденно. – Или Илья Глазунов. Или еще кто-то… Вон оттуда щас выйдет Аполлон в тирсе и с венком… На ветках бавкиды сидят, филемонов ждут! Какие ветви роскошные… А по кустам всякие вакханки, вакханки, вакханки… Все томные, разогретые, в позах готовности… Ланиты всякие, перси, ягодицы…

Нинель пихнула его в бок. Аверьян поперхнулся. Дуб с каждым шагом разрастался, на столешнице уже тускло поблескивает антикварная металлическая посуда. Нюрка заканчивает расставлять широкие вазы с горками отборного винограда, яблок, груш, персиков и узкие – с цветами.

Улыбнулась нам с Аверьяном, осмотрела критически Нинель, мне сказала одобрительно:

– Долой предрассудки – женщина тоже человек!.. А вы, девушка, с этими тихонями берегите шерсть смолоду.

Нинель наморщила свой красивый узенький лобик.

– Это вы о чем?

Нюрка захохотала:

– О трудовых блуднях, конечно! Или вы не знаете, с кем приехали?

Нинель с великим удивлением воззрилась на меня.

– Это ты трудовой блудень? Вообще-то, если в профиль…

Я повел дланью:

– Садитесь, ждем-с. Мы на полчаса раньше. Боялся, что опоздаем. А нам по рангу еще не положено.

Аверьян плюхнулся за стол первым, спросил кровожадно:

– И что из этого можно жрякать? Или это декорация?

Нюрка засмеялась:

– Все можно. И все нужно. А то хозяин подумает, что плохо готовлю. Или что плохой виноград выбрала!

Нинель благовоспитанно села рядом, сказала понимающе:

– Так вот вы где пихнички проводите… Конечно, на халяву и рот корытом! Ишь, трудовые блудни. Богемцы!

Через четверть часа далекие ворота распахнулись, въехала роскошная черная машина. Из особняка вышел Конон, явно сообщили по мобильнику. Аверьян успел за это время опустошить две вазы с фруктами, но разорить капиталиста не получалось: Нюрка подкатила столик с новыми гроздьями, ягоды еще крупнее, едва не лопаются от распирающего сладкого сока, а в желтых грушах видны плавающие в середке черные зернышки.

Конон встретил Костомара, когда тот вылезал из машины, коротко переговорил, я видел, как Конон широким жестом указал в нашу сторону.

– Аверьян, – предупредил я, – кончай жевать зелень. Подтяни пузо, у них видишь какие фигуры?

Аверьян произнес с чувством:

– Пруссаки!.. Им бы декариса подсунуть… Это глистогонное.

Мы встали, Аверьян и Нинель с Кононом поздоровались почтительно, как с королем, а на Костомара смотрели с немым восхищением, так смотрели соседи Менделеева на лучшего в мире «чемоданных дел мастера».

Мне показалось, что Костомар все понял, глаза хитрые и довольные.

За столом, как принято, несколько минут говорили, как винни-пухи в гостях у кролика, о погоде, чистом воздухе, кислороде, потом Конон упомянул игровую индустрию, и это было как брошенный в тихий пруд булыжник.

Лягушки, что на широких листьях кувшинок нежились под ласковым солнцем, с шумом попрыгали в воду. Взлетели брызги, листья закачались, а с близкого дна поднялись желто-коричневые облака дыма, похожие на подземные взрывы.

Аверьян почтительно заметил, что многими средствами СМИ создание и развитие игр… то бишь байм рассматривается как наступление на культуру.

– Как истребление культуры, – пискнула Нинель. Голосок у нее от чрезмерной почтительности стал противно сладеньким и заискивающим.

Конон повернул голову к знатному гостю. Костомар отщипывал по ягодке, бросал в рот. Я слышал, как под крепкими металлокерамическими зубами хрустят зернышки.

– Почему именно истребление культуры?.. – переспросил он задумчиво. – Сейчас у нас – под «нас» я имею в виду человечество – уже есть некоторый опыт и по этой части! Не первый раз старая культура гибнет под натиском новой. Это было еще с пещерных времен во все эпохи. И всякий раз был громкий вопль о гибели культуры вообще под натиском дикости и варварства. И в самом деле, демагогия ни при чем, культурному человеку тех времен так это и казалось!..

Конон спросил с усмешкой:

– А было не так?

– А вы представьте себе: существует красивая изысканная культура человеческих жертвоприношений. Все под торжественную музыку и песнопения. Ритуальные пляски оттачивались веками, каждое движение было исполнено глубокого смысла и несло в себе два-три хитроумных толкования, от знания которых знатоки получали чисто эстетическое наслаждение… Это действо совершалось в огромных величественных храмах, которые строились веками, украшались еще сотню-другую лет, становились национальным достоянием, чудом света!.. А отточенные красивые движения главного жреца, который виртуозно вспарывает грудь девственницы, вырывает оттуда еще трепещущее сердце и под крики ликующего народа победно вздымает над головой! А огромный алтарь, украшенный золотом и серебром, который создавали в творческих муках древние дизайнеры? А высокие своды храма, где так красиво резонируют предсмертные крики жертв? Все это было эстетически прекрасно, и прогресс ожидался лишь в дальнейшем украшении храмов, в строительстве еще более огромных, величественных. Алтари должны были украшаться еще и алмазами, а спор возникал только в таких сложных вопросах: в сторону востока или в сторону зюйд-зюйд-веста располагать жертву головой?

Конон кивнул, мы молчали. Костомар продолжил:

– Но вот, к примеру, появились какие-то дикие христиане, которые начисто отрицали жертвоприношения, а сами собирались – подумать только! – в грязных пещерах. И когда они начали теснить старую культуру, то это воспринялось как крушение культуры вообще. Так и в нашем случае. Эти молодые баймеры… это ростки новой культуры. Возможно, мы с вами ее не увидим, не успеем, но ростки вот они, шашлычок грызут из приличия… Их уж не затоптать, их много. А мы, как те редкие чудаки из старых римлян, что вроде бы неплохо устроились и при старой культуре, но все же сумели понять и странные прелести новой… мы приняли эту новую культуру, которая сейчас еще грубая и неотесанная, но этот гадкий утенок обязательно и очень скоро превратится в большого прекрасного лебедя! Так что мы выберем?

Конон покрутил головой:

– А что, мы еще не выбрали? Мне кажется, что мы как раз те, которые устраиваются неплохо при любой культуре.

Академик слегка поморщился, не устраивает слово «устраиваются», но затем сам засмеялся.

– Впрочем, специалисты нужны при любой культуре. И что вы можете предложить?

Конон посерьезнел.

– Как римский патриций, – сказал он, – который имеет латифундии и толпы рабов на каменоломнях, я беру на себя финансовую часть. Обещаю в процесс создания баймы не вмешиваться. Хочется, конечно, но я сознаю, что я не совершенство, а это опасно… Опасно в том, что меня могут послушать лишь потому, что у меня эти самые латимерии, а не потому, что я такое вот совершенство. Потому обещаю… Но вы уж совсем меня не выталкивайте из команды! Я не последний дурак, я ж с вами сижу, а не в казино!

Академик кивал, но шутки не принял, спросил с непроницаемым лицом:

– Насколько долго вы сможете финансировать проект? Современные баймы – процесс сложный. И долгий.

– Я не мальчишка, чтобы кидаться из стороны в сторону, – ответил Конон. – Мне шестьдесят один год, а в этом возрасте время уже летит, летит! Сделаете за год – прекрасно, за три – замечательно, за пять или десять – тоже нормально. Это шестнадцатилетним год – огромный срок. А у нас с вами летят уже не годы, а десятки лет…

Академик некоторое время изучал его из-под нависших бровей, потом протянул через стол руку. Конон встретил ее над серединой стола, пожал. Чем-то они были похожи, эти два крепких самца, чем-то очень похожи.

ГЛАВА 10

Нюрка прикатила новый столик, весь верхний этаж занят кувшинами и графинами с соком. Конон вытащил из-под одного отпечатанный на принтере листок, подал Костомару. Тот изучал некоторое время, сказал с удивлением:

– Так у вас и рейнское за семьдесят третий есть?.. Тогда ж была такая засуха, что все виноградники погибли. А что уцелело, то… по-моему, все вино того года закупил какой-то нефтяной шейх?

– Все, – сообщил Конон самодовольно. – Нюра, отметь… Тогда мне, понятно, на одну бутылку надо было работать десять лет… Но теперь я покупаю напрямую у этого шейха.

– Ого!

– Хороший мужик, – сообщил Конон. – Мы иногда встречаемся. Он покупает некоторые запчасти к самолетам.

Костомар отметил на листке ногтем, Нюрка исчезла, а буквально через пять минут стол был заставлен огромными печеными раками, странного вида рыбой, какими-то экзотическими блюдами, даже отважная Нинель опасливо отодвинулась. Нюрке помогали наши боты, на этот случай они, как трансформеры, превратились в умелых официантов.

В мгновение ока наши бокалы были наполнены. Конон произнес тост, мы дружно сомкнули фужеры. Красиво и нежно звякнул дорогой хрусталь.

Костомар долго смаковал вино, глаза полузакрыты, уши шевелятся. Конон посматривал с удовольствием. Наконец Костомар вернулся в этот мир, я ощутил его теплый взгляд.

– Ребятам, – сказал он задумчиво, – понадобится помещение…

Я поспешно возразил:

– Нет-нет, что вы! Всю работу можно на дому. У нас у всех есть компы, а файлами можно перебрасываться по Интернету. Здесь никаких проблем!

Костомар и Конон переглянулись. Я снова подумал, что чем-то похожи. Очень.

– Человек старой культуры, – наставительно заявил Костомар, – обязательно возжелал бы вытряхнуть из спонсора как можно больше. Всего как можно больше! Престижный офис, рекламу, раскрутку, презентации, клип по ящику, место для парковки… А ты, эх!

– Офис надо, – сказал Конон трезво. – Какая дома работа? Там девочки, родители, собутыльники… А офис все-таки офис. А на ночь работу можно взять и на дом. Здесь возражений не будет.

Он захохотал.

Конон уехал на два дня, и снова разговор про байму завис в воздухе, как на стоп-кадре. Охранники резались в кваку и анрыл с таким остервенением, что забывали выйти к обеду, я бродил по помещениям с таким видом, который Сергей охарактеризовал как «и скучно, и грустно, и некому в морду дать».

Когда я выбрался во двор и добрался до будочки на воротах, Антон, скорчившись в три погибели, лихорадочно листал словарь. На экране зловеще светились ядовито-желтые буквы: Change user and strike any key… Это я вчера набрел на сайт приколов и скачал с десяток безобидных штучек: теперь у Гриця время от времени появляется подыхающая лошадь и помирает в корчах, после чего замогильный голос бубнит про каплю никотина, что убивает лошадь, а хомяка вообще разрывает на куски. Когда Гриць начал привыкать, появилась другая: в самый неподходящий момент, даже когда с автоматом наперевес мчится мочить гадов, вспыхивает надпись: No smoking, monitor fade, и Гриць, поставленный перед выбором: байма или курево, поспешно отшвыривал сигарету.

У Ивана время от времени из-за рамки выползала на четвереньках весьма эротичная крохотная женщина, начинала раздеваться, но в последний момент передумывала, обольстительно улыбалась и так же грациозно, покачивая бедрами, удалялась за рамку. В первый раз Иван решил, что у него самого глюки от напряженного вглядывания в экран, а когда появилась во второй раз, решил, что у него повышенное гормональное давление, когда видит такое на фоне смертоубийства с нападающими монстрами: сходил к Нюрке, привел себя в норму, но загадочная женщина все появляется через каждые пару часов, да еще всякий раз по-иному…

А у Сергея на экран выходит такая же эффектная, но анимешная рыжеволоска в купальнике. Когда Сергей попытался курсором ткнуть в ее лифчик, она развернулась и в таком повороте ногой врезала с той стороны в экран, что послышался звон бьющегося стекла, а по экрану побежали трещины. Сергей отшатнулся, побледнел, испугался за разбитый дисплей. Потом, правда, трещины исчезли, а он, успокоившись, решился тронуть ее за трусики. В ответ она расстреляла нахала из бластера и показала средний палец. Когда же Сергей, осмелев, курсором погладил ее по ноге, она снисходительно улыбнулась и показала ему плакат: «Купи меня, потом щупай и раздевай!», после чего Сергей достал меня с требованиями обязательно купить, а если в далекой Джапии наши деньги не деньги, то как-то хакнуть эту красотку…

Я постоял у дверей будки, смотрел, как Антон трудился, заодно учит английский, а на далекое крыльцо особняка вышел Сергей, потянулся, потер усталые глаза кулаками. Завидел меня, оскалил зубы в улыбке, подошел, тоже с интересом заглянул в будку. Антон посмотрел на него исподлобья, еще быстрее начал листать справочник.

Сергей сказал с презрением:

– Видали дикаря?.. Шеф подключил все к Интернету, а ты, дубина болотная, слюни расходуешь на перелистывание книги Гутенберга!

Антон буркнул злобно:

– В дупу твой Интернет!.. Я в нем искал. Нигде нет. Даже по всему рамблеру шарил, куда еще!.. Ни в яхе нет, ни в эхе.

– А ты какой домен искал? – поинтересовался Сергей.

– Домен pos.su!

Сергей расхохотался:

– Во дурило!.. Все эти вывески сняли, заменили… ну, в связи с геополитическими изменениями. Su – значило Советский Союз, понял? Soviet Union. Но теперь его нет, заменили на Россию, то есть домен ru. Что значит, Russia. Дошло или не дошло?

Антон пробормотал:

– Да? Шас, щас… pos.su на pos.ru… pos.su на pos.ru… Ура, нашел, где pos.ru!

Сергей, вообще-то от доменов человек далекий, все же уловил комизм, коротко ржанул.

– Круто!.. А можно поискать еще на сайте www.yahoo.eu

Антон переспросил изумленно:

– Как-как?

Сергей повторил. Антон посмотрел недоверчиво, но Сергей смотрел честными глазами, и Антон покрутил головой:

– Ни фига себе названьице… Что за мир, в который нас всобачили? Андрий, говорят, скоро выйдет новая версия Windows?

Я кивнул, а Сергей словоохотливо пояснил:

– Уже на днях. «Windows-2001» называется. Будет включать, кроме двух инсталляционных сидюков с Windows и MSIE, тюбик зубной пасты «Coolgates» и пачку прокладок Allways.

Антон вытаращил глаза:

– А Allways зачем?

– Можешь сменить пол, – нашелся Сергей, – чтобы не выбрасывать. Операционную систему ж меняешь? А не хочешь – подари своей девушке. Или чужой. Зато теперь сразу можешь начинать знакомство со слов: «А какой у вас размер Allways?»

– Я спрашиваю размер тампакса, – сказал Антон снисходительно. – А мне объясняют, что размер тут ни при чем. Заодно убеждаются, что я прост и целомудрён, раз таких вещей не знаю. А неиспорченных они, заразы, любят. Я из-за этой чертовой рекламы столько про эти прокладки знаю, что сам могу носить!

Конон не показывался несколько дней. Но звонил, успел поинтересоваться даже, как идут дела у нас. Вспомнил про обещанный офис, но как-то рассеянно, мельком. Я думал, что уже все похоронено, но через пару дней после последнего звонка в аппаратную вломился Серега.

– Солнце, воздух, программизм укрепляют организм! Ты чо такой печальный? Ничо… и на нашей улице КамАЗ с анашой перевернется… А пока трахнись головой об угол – сразу полегчает. По себе знаю. Жизнь такова: что посмеешь – то и пожмешь. Словом, ты все понял, собирайся.

– С вещами? – спросил я саркастически.

Он подумал, кивнул:

– Лучше с вещами. Чтоб лишний раз не порхать. Офис тебе выделили, яйцеголовый… Только не пойму, почему яйцеголовый, если голова у тебя ромбом?

– Типун тебе, – сказал я радостно, – на твой великий и могучий! Это танки ромбом, а голова у меня, как у всех, квадратная. Ну, с вещами проще, у меня вещей, как у… Когда едем?

– Мой конь уже у ворот. Ржет и бьет копытом.

– Куда едем? Адрес?

Он заржал, сказал весело:

– Мой адрес не дом и не улица, мой адрес хэ-тэ-тэ-пэ!

Я бросился к своей Серебряночке, выкатил ее из ряда, развернулся. Сергей выглянул из мерса, прокричал:

– Глупый пингвин робко прячет, умный – смело достает! Не отставай, четырехглазый Тортил.

Антон распахнул ворота, я видел в его глазах сожаление, что не успел спросить, как пройти или как замочить всех гадов при одном автоматном диске, да и то пустом.

Сергей вырулил на дорогу к МКАД. Я видел его внимательные глаза в зеркальце заднего вида. Я подал знак прибавить газу, Сергей чуть ускорил движение, я повторил, он ускорился еще, я показал знаками, что это он сам буратинная черепаха, и тогда он перестал оглядываться.

Прерывистая чистая белая линия бросалась под колеса, звучала тонко и взволнованно, иногда переходила в сплошную линию, словно звонкий женский голос тянул красивую звенящую ноту, а на выезде на проспект красиво закруглил, влился в многоголосье. Впереди появились, быстро выросли и бросились под колеса белые клавиши пешеходного перехода. Мне даже почудилась быстрая мелодия, которая возникла под колесами и помчалась следом.

Меня все время подмывало обогнать машину Сергея. И за черепаху, и так, вообще, от ликующего восторга. Махнул ему, чтобы ехал еще быстрее, если, конечно, умеет.

Обогнали медленно ползущего жука, красного, приземистого, жесткие щетки трут асфальт, вымывая его до хрустального блеска. Еще дальше на скорости прошли мимо целой вереницы таких, что держатся друг за другом, как гусята, бредущие утром в детский садик. Ночью эти гусята по-хозяйски захватывают сразу половину шоссе: моют, чистят, убирают, а ты, напротив, жмешься к обочине, а то и вовсе забираешься на тротуар и прешь по нему, наслаждаясь возможностью нарушить правила хотя бы иллюзорно.

Недолго гнали по Окружной, тут уж Сергей не вытерпел и показал, что у него мерс, колеса держат дорогу, как бульдог кусок мяса.

Когда мчались через эстакаду, я сам разинул варежку от восторга. С ее высоты мост через реку, такой исполинский, если идешь пешком, кажется ажурным, словно кленовый листок под лучами рентгена. Прямой, как стрела, узкий, как та же длинная стрела… нет, как длинное-длинное копье, однако по нему несутся в несколько рядов жучки-паучки автомобилей, и понимаешь потрясенно, насколько же мост огромен и… красив.

Всего две опоры, могучие деревья, и толстые стальные канаты, красиво провисшие под собственной тяжестью, кажутся всего лишь серебряными нитями паутины.

Я приглушил приемник, во мне поет громче и мощнее, машина слегка подрагивает, здесь в районе Садового асфальт староват, а заплатки есть заплатки.

Сергей старался не отрываться, здесь перекрестки, светофоры, однажды подзастряли в пробке, но я ухитрился даже выехать на тротуар, а затем нагло пристроился за Сергеем вплотную.

Наконец в центральной части города он свернул в комфортабельный чистый переулок. Перед первым же зданием теснились автомобили, вылезали на тротуар, ад для пешеходов и мука для автомобилистов.

Сергей проехал мимо, но я видел, как он высматривает место. Значит, офис – мой! – в этом старом массивном доме. Угрюмом, не модерновом, но зато добротном и устойчивом с виду, так называемом «сталинском».

Пришлось ползти дальше, припарковались почти в соседнем квартале. Сергей вышел рассерженный, бросил мне коротко:

– Стоянка только для своих. Тебе надо получить карточку.

– Да там же все равно нет места…

– Есть, – огрызнулся он. – Там половина халявщиков.

– А как…

– Попрем в шею.

Он грубо навалился на спаренные двери, огромные, как будто говорящие о том, что в старину люди были крупнее и выше. Там попали в широкий холл, а сразу у входа за столом тощий парняга в камуфляжной форме раздулся, как рыба-еж, сверкнул очами.

– К кому? – спросил он, стараясь выглядеть грозно. – Пропуск!

– К себе, – ответил Сергей нагло. – Здесь отныне наш офис. Первый этаж, седьмая комната.

– Какой офис? – спросил парень.

– Наш, – ответил Сергей злее. – Не прикидывайся ветошью. Ты знаешь, тебе говорили. Если забыл, тогда катись к такой матери! А сейчас вызови Семенова, он тебе объяснит…

Парень стушевался, сгорбился, сказал торопливо:

– Ты чо такой взведенный?.. Говорили, помню. Иди в свою седьмую. Просто бдительность проявляем. Тут всякая чечня ходит с бомбами. Туды-сюды, туды-сюды.

Сергей для виду еще поколебался, нагоняя на парня страх, вроде бы в самом деле собирался вызвать этого Семенова, явно местного Козаровского, потом кивнул мне, и мы прошли по недлинному коридору. Я издали увидел на одной из дверей семерку, Сергей вошел первым, я переступил порог и огляделся.

Комнату можно назвать залом. При Сталине строили с размахом. Высокие лепные потолки, запыленная люстра, но богатая, вычурная, а потолок так высоко, что непонятно, как менять перегоревшую лампочку. Огромные окна, стены – как в арсенале, подоконник в ширину почти на метр, их тут четыре, уже понятно, что будет добавочных четыре стола…

Под стеной длинный ряд шкафов, под другой – книжные полки, неприятно глубокие, книги будут в три ряда, что значит, два ряда похороним заживо. Посреди зала два стола, составлены буквой Т. С десяток стульев, два-три с сильно потертыми спинками и сиденьями.

– Телефонный аппарат унесли, – заметил Сергей. – Во, жлобы!.. Ладно, не жалко. Тут такой был, как при дедушке Ленине. С дырочками, надо было весь циферблат крутить, представляешь?.. Дикари-с.

– Ничего, – сказал я. – Лишь бы номер не унесли. А телефон поставим. Хотя на фиг нам телефон?..

Он удивился:

– А как же без телефона?

– Нам нужна только розетка для телефона, – объяснил я загадочно. – И весь мир будет у нас на столе!

– А… ну, тады ладно. Туалет по коридору до конца, буфет в левом крыле. Но кормиться можно в кафешке напротив. Там Наташка такая лакомая… гм, готовит она тоже клево. И недорого. Лады, я тебя оставляю, у меня еще дел, дел… Да и к Наташке надо заглянуть, раз уж я близко. Проверить, как она вам будет… гм… готовить.

ГЛАВА 11

Честно говоря, я просто хотел притащить комп и тут же начать работу, попутно привлекая к работе над баймой энтузиастов, но Конон прислал трех дюжих девиц. Они дружно ободрали все стены, потолок, наклеили новые обои, а вместо лепки подцепили модный ныне подвесной потолок.

По этому случаю прибыл даже Хренсман. Критически оценил работу штукатурщиц, попенял, что халтурят, а потом расщедрился вдруг и даже предложил вообще списать эти драные столы и стулья, а взамен закупить нечто более современное в едином стиле.

– Не надо, – возразил я нервно.

– Почему?

– И так хорошо, – сказал я. – Хорошо, понимаете? Когда поставим сюда пару компов, здесь сразу все преобразится.

Он в сомнении покачал головой.

– Станет безобразнее – да. Эти компы – чудовища. А здесь был особняк. Это сейчас здесь центр города, а всего сто лет назад это было вообще за чертой города. Сюда ездили, как сейчас на дачи. Какой-нибудь Растрелли или Шаляпин строил… Искусство, значит!.. Не боись, если уж я, бухгалтер, говорю, что можно, то это стопроцентно можно…

– Не хочу, – ответил я упрямо. – Я вообще не понимаю, как можно вгрохивать деньги во всего лишь более дизайную мебель? Даже когда вместо жигуленка покупают новенький мерс, и то я не шибко одобряю: в городе все равно хрен дашь больше скорости. Одни выпендрены! Удобство – да, но для задницы, а не для ума или сердца. Зато каждый рупь, вложенный в комп, дает как раз уму и сердцу. И сразу видно, что этот рупь работает. Графика лучше, скорость выше, хард больше, связь по Интернету надежнее, перекачка файлов быстрее. Даже если вздумается ходить по виртуальному Лувру, то не надо ждать по пять минут перед каждой картиной, пока открывается ваш гребаный Дали или Веспазиан!

Сергей поправил с самым победным видом:

– Веласкес, дурило! И не Веспазиан, а Велизирий. Был такой король кельтов в Африке во время Троянской войны. У него еще жена Аспазия была…

Я удивился:

– Это откуда такая грамотность?

– Из одной киевской RPG-шки, – ответил он гордо. Подумал, добавил победно: – С элементами TSR. Но ты прав, чем больше вбухаешь бабок в комп и Интернет, тем ты сильнее. И доступ повсюду быстрый, что важно.

Хренсман сказал обалдело:

– Веспазиан, Аспазия… Какие слова люди знают! Неужто из Интернета можно чему-то умному? Ладно, не хочешь модерновой мебели, так тому и быть. А технику будешь закупать золотую?..

Я успокаивающе выставил перед собой руки:

– Копеечную в сравнении с тем, что закупал для Конона. Нам важнее хороший доступ к мировым ресурсам, но это стоит недорого.

Хренсман чисто по-русски почесал в затылке, рожу перекосил набок, брови полезли на лоб.

– Чо-то я совсем дуб в бухгалтерии… или экономика пошла совсем другая? Марсианская? Как это хороший доступ к мировым ресурсам и… недорого?

Сергей подсказал:

– А по-русски! На халяву.

– А-а-а…

– Ни фига не понимаете, – сказал я сердито. – Пришел наш век. Все сокровища мира по Интернету! За копейки.

Я шел по коридору, что сужался за моей спиной в темноте, а впереди разгорается все ярче свет, свечение, будто меня несет по той самой знаменитой трубе, что ведет к жизни после смерти.

Толкнул дверь, солнце из окон, неземное благоухание, божественное сияние вокруг головы ангела за канцелярским столом, ее божественный голос:

– А, это вы, Андрий… Да, он ждет вас. Проходите!

Я запнулся, никогда так не хотелось задержаться, пусть бы Конон лучше в этот момент был очень занятым, ну просто очень…

Я деревянными шагами пересек приемную и, зачем-то постучав в дверь, толкнул ее.

Конон вскинул голову, лицо усталое, осунувшееся, но в глазах что-то от Васьки Буслаева. Сильно постаревшего Васьки Буслаева, оподлевшего, это же гадко вот так пользоваться своим положением, богатством, Вероника не должна так… и он не должен, но себя я постоянно топтал и бил мордой о стену за это подленькое и меленькое интеллигентское злобничанье.

В этом мире, когда важен результат, что могу предложить я? Только чистоплюйские рассуждения, что мир плох, в нем побеждают только плохие, а я в дерьме и на побегушках только потому, что вот такой замечательный и хороший?

– Я что тебя позвал, – буркнул Конон. – Ребятам надо платить. Понимаю, что на энтузиазме бы лучше… но игру за месяц не сделаете, а на дольше энтузиазма не хватит. Вот коммунизм пытались на энтузиазме, да… Сколько ты получал? Нет, лучше по-другому, сколько получает хороший программист?

– По-разному, – ответил я. – Кто как устроится. У нас пока что не квалификация важна. К тому же руководители обычно ни уха ни рыла в нашем деле, так что все зависит от того, кто сумеет боссу больше навешать лапши на ухи.

– Понятно, – ответил он. Почесал в затылке, повторил с усмешкой: – Не один я такой идиот, уже легче… Если положим, скажем, четыреста долларов в месяц, как думаешь?

– Даже слишком, – сказал я опасливо.

– Не бойся, для меня это не суммы. Ладно, пока не сделаете треть баймы – будете получать по триста. Вторая треть – шестьсот. Приступите к последней – будете получать по восемьсот. Сколько, говоришь, надо человек? Пять? Это полторы тысячи в месяц, восемнадцать в год. Вишь, как без калькулятора считаю? Берешься за год? Брехня, уже знаю, что в уме у тебя два. Это сорок тысяч. Ну, а если даже не уложитесь, то и сто – не деньги. Не смотри на меня так… Я вон на дачу в Беловодье семьсот тысяч бросил! Это третья дача, а на фиг мне она?.. Просто родные края, там родился, жил… Но я всего два раза съездил на ту дачу. Никакой от нее радости. А это будет байма, которую я тоже делаю, на которой будет мое имя! Байма, в которой сам поживу с удовольствием! Эх, да не выбрасываю я деньги на ветер, не выбрасываю…

Я развел руками.

– Даже не знаю, что и сказать.

– Тогда молчи, – посоветовал он. – Лучше молчать и сойти за умного, чем заговорить и разом развеять все сомнения.

Голова раскалилась, я писал в ноутбуке имена, стирал, снова писал, прикидывал, к кому на какой козе подъехать. Это Конону я сказал, что Костомар готовый член команды, но сам-то понимаю, что одно дело написать в свободное от творчества время изящный сценарий, другое – сотрудничать регулярно. Тем более взять на себя какие-то обязательства.

Еще труднее будет подъехать к Горецкому, писателю, второму, кого я наметил в жертвы. Моя задача осложняется тем, что писатель, как и академик, оказался на редкость человеком… не стесненным в средствах. Еще при советской власти, в эпоху льгот, он получил от Литфонда шикарную квартиру в элитной части города, дачу в Переделкине, а от зарубежных изданий ему шли немалые суммы в долларах. Тогда доллары были не только без надобности, но и вообще запрещены к употреблению, так что не востребованная из Госбанка сумма росла и росла. Теперь же, когда одни барьеры рухнули, а другие, напротив, возникли… к примеру, со слабыми не считаются, и русских писателей разом перестали переводить за рубежом где бы то ни было, у него оказалась кругленькая сумма, что уцелела, уцелела… Долларов инфляция не коснулась, а он сам оказался слишком ленив, чтобы пытаться куда-то их вкладывать.

И вот сейчас он живет в той же квартире, во дворе в каменном, тоже «сталинском», гараже новенький мерс, продукты берет из соседнего магазина, где цены почти вдвое, зато не бывает очередей, а продавцы – само обаяние.

Раз в месяц какой-нибудь козел из вездетусовочных графоманов, со страниц газет оправдывая свое скудоумие и плагиаторство, начинает вещать, что в литературе существует всего девять тем, идей, сюжетов, и потому, дескать, нет ничего зазорного, что он у кого-то что-то спер. Все воруют, даже Шекспир воровал, вот и я… как Шекспир! Иной договаривается вообще до пяти, а то и трех сюжетов, но другие великодушно расширяют до десяти-двенадцати. Так вот, Горецкий для каждой своей книги находил абсолютно оригинальный сюжет, новые образы, а уж темы, идеи… Он сам смеялся: мир все время меняется, как же идеи и темы могут остаться прежними? Да мне в голову не лезут старые идеи! От новых отбою нет…

Горецкий называл себя человеком старой закалки. Я тоже так долго считал, а как же иначе, если он сам так говорит? – пока не понял, что как раз все эти его чудачества, вроде нежелания давать интервью, и есть признаки человека будущего. В старом добром времени масса писателей самозабвенно токовала перед телекамерами, наперебой давала интервью газетам, выступала на конфах, красовались, чита­ла перед аудиторией, но… где они сейчас?

В литературе остаются только те, кто пишет.

Так что Горецкий для нашего дела просто клад, но заполучить его будет непросто.

Кроме того, остро понадобятся программеры. Не простые программеры, а те, которые не бросят на полдороге. В стране полно хороших программеров, даже я знаю таких с полсотни, но пока не вижу ни одного, который мог бы плечом к плечу пахать рядом с другим. Чувство плеча исчезло, заменилось чувством острого локтя в бок…

С художником проще, мой друг Миша – прекрасный художник и вообще прекрасный парень. Надо будет, только свистнет, к нему придет на помощь столько рисовальщиков, сколько понадобится.

Итак, Горецкий, но как к нему подступиться? Писатель он очень известный, но со скандальной славой. Заполучив любую из его книг, я уже не отрывался, пока не прочитывал от корки до корки. Пропускал работу, не спал, но оторваться не мог: рыдал, хотя совсем не слезливая дамочка, в бешенстве стискивал кулаки, пытался куда-то бежать, кого-то спасать, кого-то убивать… Я немало наслушался о нем всяких ужасов. Несколько лет так и жил в искреннем убеждении, что Горецкий – чудовище, каких не рождал свет, и лишь совершенно случайно, однажды войдя с соприкосновение с его друзьями – у него, оказывается, могут быть друзья! – узнал побольше.

Оказывается, Горецкий Марк Сидорович – единственный из писателей, который демонстративно не пользуется раскрутками, рекламами, никогда не мелькает на страницах газет, не дает пространные интервью о своей гениальности. И самое страшное преступление: не участвует в тусовках. Этого пренебрежения тусовочное общество литераторов простить не могло. На тусовках складывается некое единство, которое, в свою очередь, дробится на мелкие кланы и подкланики, но все-таки каждую тусовку объединяет нечто общее. Хотя бы то, что они все тусуются в одном месте и в одно время. На каких-нибудь заранее назначенных съездах, конфах, форумах. В силу этого могут между своими группками грызться насмерть, но когда вопрос заходит о литераторе, вообще осмелившемся не входить в их тусовку, то тут все бросаются остервенело. Да, в ход идет все, от «литературный импотент» до «хам» и «невежда», хотя все его друзья уверяли, что Горецкий – само обаяние, хоть и весьма ироническое, а уж знаниями может потягаться с любой Академией наук.

Но для меня его знания по фигу: от общих знакомых просочились слухи, что у него есть мощный комп и что он пишет романы именно на компе. Но я, читая его книги, голову отдам на отрез, что он наверняка на этом же компе баймерит, в тому же баймает не в тетрис или марьяж, а явно режется в продвинутые рилтаймки. Я просто чую, читая его романы, когда именно он проходил вторую дьяблу, когда кваку, а когда и побаловался с виртуальной Валерией.

А раз так, то никто лучше не придумает сюжет, неожиданные повороты, трюки, что выжимают слезы, что заставляют сердце биться учащенно. В команде обязательно должен быть писатель высокого класса! И не «по мотивам», а именно создавать байму с нуля. Как байму, а не как перелицованную книжку.

К моему удивлению, телефон и адрес Горецкого оказался в обыкновенном справочнике. Правда, обыкновенном не совсем, он называется «Справочник Союза писателей СССР», издан во времена изгнания Адама и Евы из сада коммунизма, а то и раньше.

Я потыкал в кнопочки, в трубке пикнуло два раза, щелчок, прямо в ухо сказал очень мягкий интеллигентный голос:

– Алло?

– Меня зовут Андрий, – сказал я торопливо. – Я глава разработчиков одной компьютерной игры. Мне очень нужно переговорить… очень коротко – с Марком Сидоровичем.

– Говорите, – ответил мягкий голос.

Я растерялся, ибо Горецкого представлял как желчного деда с ядовитым голосом, похожим на скрип напильника по листу жести.

– Вы… Марк Сидорович?.. Или сын?

– Я знаю, чей я сын, – ответил голос с мягкой, но той неподражаемой интонацией, что у меня как на дисплее вспыхнуло словосочетание «сукин сын», – вы говорите именно с Горецким.

– Ох, простите… Мы все представляем вас другим. Еще раз здравствуйте, Марк Сидорович! Вам звонит глава разработчиков одной компьютерной игры… Ох, это я уже говорил… Я понимаю, что вы очень заняты, потому послушайте меня три минуты, а потом можете к черту…

Голос в трубке сказал мягко:

– Гулять так гулять! Даю три с половиной.

Я сбивался, иногда мямлил и тормозил, иногда ускорялся как на джифорсе-2, клипил через важные моменты и терял как бонусы все убийственные доводы, но Горецкий слушал внимательно, иногда угукал или даже агакал, как человек с высшим образованием, незримо кивал, я в самом деле чувствовал эти кивки, наконец в трубке прозвучало:

– Ваш рассказ… интересен. У вас есть мой адрес?

– Если он тот же, что в справочнике…

– Каком справочнике?

– Союза писателей СССР.

– Ого, вы какие справочники листаете!.. Ладно, жду.

Домофон, консьержка, стальные двери, потом еще одни, лифт, снова двери с телекамерой, дальше коридор раздваивается, я прошел в правый, не ошибся, а когда коснулся кнопки звонка, по ту сторону послышались шаги. Похоже, здесь проложить стальные листы забыли…

Дверь распахнулась. Невысокого роста толстенький человек, лицо румяное, седая бородка, в легком тренировочном костюме, животик выпирает изрядно, глаза живые, добрые, хитрые.

– Здравствуйте, – сказал он первый. – Я – Горецкий. А вы…

– Андрий, – сказал я поспешно. – Простите!.. Я вас представлял как ядовитого ящера из Лернеи. Щыпастого, с гребнем как у петуха, только по всей спине… Ну и всякие там рога, копыта, дым из пасти…

– Я такой и есть, – заявил он. – А сейчас под личиной. Заходите. Лучше прямо на кухню. Знаете ли, традиция.

Но и на кухне, громадной, как вся наша с отцом квартира, я смотрел во все глаза, поражался, хотя долгий опыт общения по Интернету мог бы научить, что еще никогда виртуальный образ не совпадал с реальным.

– Садитесь, – велел он. – Рассказывайте.

Я сел и покорно повторил все, и снова самое важное, как мне казалось, забыл или пропустил, а в незначащих мелочах долго путался, увязал, как муха в патоке, поскальзывался, аки корова на льду, и тормозил, как самый продвинутый к нулю чайник.

Он слушал не очень внимательно. Внезапно я сообразил, что он не столько слушает, сколько рассматривает меня, опытному человеку это дает больше, чем рассказы, ведь язык без костей, он дан человеку для того, чтобы скрывать свои и чужие мысли, врать, брехать и вообще… говорить неправду.

Я начал успокаиваться, снова вспомнил умные доводы, но, увы, уже как раз закончил.

Он подумал, повел рукой.

– Что вы видите, Андрий?

Я добросовестно посмотрел по сторонам. Добротная квартира, добротная мебель, новейший комп. Евроремонт и все такое, сквозь открытую дверь в комнату видны дорогие паласы, висячие потолки…

– Хорошая у вас квартира, – сказал я дипломатично.

– Молодежь, – ответил он с укоризной. – Не будет из вас Шерлока Холмса. Люди моего возраста не любят перемен. Здесь должна стоять мебель, которой пользовалась моя бабушка. Или хотя бы мои родители. Но я сменил на более удобную, современную. Я не разделяю мнения идиотов, что в старину даже вещи были лучше. В гараже у меня новенький мерс, хотя я привык к волге и должен был, так считается, заканчивать на ней свой путь! Да и вообще, Андрий, самые открытые любым изменениям на свете люди – это писатели.

– Да-да, – поддержал я, – я слышал, что это вы, писатели, ввели в употребление разврат, затем алкоголизм, наркоманию, даже СПИД первым попробовал писатель…

Он расхохотался, спросил:

– Так в чем конкретно я мог бы помочь?

– Марк Сидорович, – сказал я, – конечно, каждый из нас уверен, что только программировать трудно, а вот сценарии или романы писать – раз плюнуть. Каждый берется в пару дней сварганить сценарий для баймы. Но мы все видим, сколько на прилавках скучных, серых, неинтересных книг! А ведь авторы старались. Каждый был уверен, что он – самый крутой, оригинальный… Так что здесь мы молча и смиренно надеемся на вас. Если сценарий будет слаб, то байму не спасет ни графика, ни продвинутый гэймплей, ни хитроумные пазлы.

Он помолчал, спросил неожиданно:

– Хотите взглянуть на мой рабочий стол?.. Нет-нет, в комп я вам не дам заглядывать. Даже на стол только с двух шагов, ха-ха!

Я перешагнул порог. Стол у Горецкого… да, это стол. Настоящий стол писателя. И вообще – стол из века завтрашнего, а для нас – нынешнего.

Их называют компьютерными. С каждым днем на рынок выбрасывают все больше моделей, модификаций, вариантов. Большинство из этих нелепостей отомрет, я ж помню, какие самолеты были в начале века, но у Горецкого, пожалуй, лучший из всех.

И, что прыгнуло в глаза сразу, там есть четыре особые полочки. Книги туда не влезут, разве что миниатюрные, к тому же там с внутренней стороны этакие хитрые желобки… Сейчас оттуда яркими полосками смотрят слимы игр. Штук семьдесят, если на глазок. Что значит, Горецкий играет давно, к тому же любимые и даже не самые любимые, но заметные игры ставит на «Золотую полку», а самое главное – не страшится, в отличие от неустрашимого Костомара, держать игры открыто.

– Здорово, – признался я искренне. – Я просто с копыт!

– Да нет, – ответил он, – это вы молодец. Я вообще-то про игры помалкиваю, а ко мне не так уж и много народу ходит. К тому же я в кабинет не приглашаю. Есть кухня, есть гостиная, веранда. Вы угадали верно. Я играю давно и… азартно.

– Вас знают только по книгам, – сказал я. – Другие то и дело по ящику, в газетах портреты, интервью, хвастливые заявления о своих творческих планах… А вас никто не знает даже в лицо.

Он отмахнулся с явным раздражением.

– А зачем писателя знать в лицо? Нынешняя вседозволенность выплеснула всю грязь из наших душ, которой раньше стеснялись, скрывали… Теперь все грязное белье наружу! Нет-нет, не спорьте: у писателя свято только творчество, а все остальное – грязное белье. Сплетня – это плохо, так считали всегда. Обсуждать поступки человека за его спиной – мерзко. Конечно, и сплетничали, и обсуждали, но все тайком, шепотом, и всегда знали, что делают нехорошо. Сейчас же, когда в центре мира поставлен ма-а-а-аленький человечек Достоевского, все маленькие… а их абсолютное большинство! – с восторгом вышли из подполья. Газеты заполнены сплетнями, слухами, перемыванием костей. Вон лежит газета, я уже отказался от подписки, называется «Обзор книг». До этой перестройки она и занималась обзором книг, а теперь как с цепи сорвалась: одни интервью, рассказы, кто с кем спит, кто у кого украл, кто кого нагрел, какой писатель у какого жену увел…

Я возразил:

– Марк Сидорович, но это ж так интересно! Простому человеку. Очень даже простому.

– Кто спорит? Но какое отношение к литературе? Так и сказали бы «Обзор нижнего белья писателей»!.. А то сенсации им подавай…

Я сказал осторожно:

– Вот потому и говорят про вас, что вы человек… некоммуникабельный, что ли.

Он усмехнулся.

– Да ладно, я знаю, что говорят. Чванливый, заносчивый, злой, надменный, раздражительный.

Я с неохотой признался:

– Да, это так. Я с ними спорю, я ж вас знаю совсем не таким. Но они мне хором!

– Они правы, – ответил он спокойно. – И ты прав. Ничего, что я на «ты»? Дело в том, как бы это тебе объяснить… Вот тебе, я думаю, уже в своей жизни приходилось делать какую-то переоценку ценностей, которых ты придерживался ранее? Ага, приходилось. То есть поднимаешься еще на одну ступеньку своего развития. В этих случаях всякий раз оглядываешься назад и говоришь: эх, каким дураком я был! Прямо-таки идиотом. Верно?

– Верно, – признался я. – А что, и вы так?

– А ты думал, я таким вот умненьким родился?.. Так вот, когда так говоришь, что, мол, каким идиотом я был раньше, то подразумевается, что теперь-то самый что ни на есть умный. Это тоже верно, так как по сравнению со всеми предыдущими своими личинками сейчас – ого-го!.. Только этот оптимист не подозревает, что у него впереди еще не одна линька. И, поднявшись на очередную ступеньку, он и про этот период скажет: эх, каким я кретином был, что думал, что говорил! Понимаешь?

В моей голове заскрипели платы, искра пошла по чипам и наконец выдала осторожный вопль:

– А, вы хотите сказать, что кто сейчас где-то… условно говоря, на двенадцатой ступеньке, тому неинтересно говорить даже с тем, кто на одиннадцатой?.. А уж тем более на третьей или пятой!

Он милостиво наклонил голову, красивый стареющий лев, хоть и некрупной породы, а вроде бенгальского льва. Или тигра, не помню, что из медведей там водится.

– Верно схватываешь, – сказал он милостиво. – Даже не потому неинтересно, что они в самом деле… ну, не идиоты, но все-таки личинки. А потому, что они абсолютно уверены – что вот теперь-то они познали истину и готовы ее проповедовать даже мне. И поучать меня. Понимаешь?

– Понимаю, – прошептал я. – Понимаю, почему вы с ними даже не спорите…

– Вот и хорошо, – сказал он спокойно. – Так что, в принципе… только в принципе!.. я готов в какой-то мере поучаствовать. Ничего не обещаю, ничего на себя не беру, но готов встретиться со всей командой и поговорить о грядущем шедевре, которым мы весь мир поставим. Я имею в виду, поставим на уши.

– Я так и подумал, – сказал я поспешно.

– Вот и хорошо, – ответил он милостиво. – А теперь про вещи более интересные. Ты уже видел демку «Serios Sam»?

– Это была не демка, – возразил я, – а только тестовая версия. Проблема с запуском? Вам нужно поправить одно слово в конфиге…

ГЛАВА 12

Я трясся как заяц, когда обзванивал всех, корректировал время, а потом еще и встречал кого на улице, кого у метро, а Костомара и Горецкого у входа перед офисом.

В помещении три стола, я закупил самые дешевые из этих, которые называются компьютерными, что под эту кликуху только не пихают, но вообще-то столы неплохие, четыре вертящихся стула и огромный длинный диван, можно не только прикорнуть, но и выспаться.

Три монитора, один могучий сервак, обязательная кофеварка и самые дешевые чашки.

Прибыли Костомар, Горецкий, Конон, Нинель, Аверьян, Миша… Конон прибыл последним, поздоровался со всеми, с Костомаром – как со старым знакомым, да и с Горецким как-то сразу нашел общий язык, не зря же за плечами партийная школа.

Нинель с ходу смолола кофе, начала опробовать новую кофеварку, чашки, по комнате потек бодрящий аромат. Конон кивнул мне, я сделал вид, что не заметил, все надеялся, что он сам как-то начнет, скажет, представит друг другу, но Конон нахмурился, сказал громко:

– Давай, Андрий, скажи нам, зачем мы собрались.

Я поднялся на подгибающихся ногах. Я не шибко застенчивый, но всегда не по себе, когда вот так смотрят и чего-то ждут.

– Событие у нас торжественное, – сказал я. – Я назову всех, а потом еще по разу… на тот случай, если среди вас такие же забываки, как и я. Костомар Котляр Валентинович, вы его все знаете, смешно мне перечислять его звания, да и не упомню все, Горецкий Марк Сидорович – его книги есть у каждого из нас… это Нинель, она не только умеет готовить кофе, но и прекрасный программист. Аверьян – программист высшего класса, а Миша – лучший из художников. И, да простит мне Илья Юрьевич, что я его в самый конец, это сам Конон, который финансирует весь проект от начала и до победного конца!

Конон добавил с усмешкой:

– А что ж себя забыл, чемпион?

– Да ладно, – сказал я, – сейчас пока что нетрудно быть чемпионом. А вот потом, когда соревнования станут массовыми… Мы как-то спорили насчет отечественных баймов… Когда я заикнулся, что у нас нет добротных отечественных баймов, мне сказали: первое – я дурак и не умею, второе – что игр полно, они только находятся еще в разработке, а потом потрясут мир. Это напомнило мне обещания построить коммунизм. Да и мышей с короткими хвостами. Но после споров стало ясно, что же тормозит производство наших баймов. Всего лишь… недостаток финансирования!!!

Нинель сказала сердито:

– Не понимаю, над чем ирония? В самом деле, только недостаток финансирования.

Я указал на Горецкого.

– Когда вот уважаемый Марк Сидорович… или даже лучше любой из молодых пишущих ребят хочет выйти на рынок и потрясти мир новыми идеями, он все же не идет в издательство, не говорит: финансируйте меня, козлы, в течение года, а я напишу вам замечательный роман! Правда, без гарантии. Но я уверен, что напишу… То есть начинающему писателю уже понятно, что его пошлют вполне резонно: мол, сперва принеси роман, мы посмотрим, прочтем, а потом уже и заплатим, если вещь того стоит. Хотя, конечно же, каждому начинающему хотелось бы, чтобы его финансировали сразу. Еще в процессе написания! Ведь у каждого есть проклятая служба, а свободного времени так мало… Вот это, как выяснилось, и есть основная причина, по которой у нас нет собственных байм. Оказывается, надо быть подвижником, чтобы за счет пьянок и хождения по бабам создать байму. Написать книгу или картину – это уже в порядке вещей, но не байму! Хотя для написания баймы не нужны особые компьютеры, цеха для сборки, высокоточные приборы и пожароустойчивые краски, что понадобились бы, скажем, задумавшим создать свой автомобиль. Для написания романа и создания игры нужен один и тот же комп…

Горецкий хмыкнул, я увидел в его глазах веселые искорки. Подумал запоздало, что романы раньше писали не на компах, а на пишущих машинках, а Пушкин и Лермонтов так и вовсе авторучками скребли по бумаге, но останавливаться не стал, сказал еще злее:

– Наше общее отставание? В чем? Шамусы, диггеры да всякие арканоиды наши ребята писали в 80-х наравне с юсовцами, а то и больше: на работе свободного времени было до черта. Пажитнов свой тетрис когда создал? Любая программа, созданная ТАМ, у нас становится доступнее раньше, чем там поступит в продажу! К тому же там еще не всякий купит, дорого, а у нас все еще бесплатно или почти бесплатно. Вывод: ресурсов, чтобы создавать свои баймы, у нас предостаточно. И умов. Что мешает? Приходится признать, что наш уникально сволочной характер, который не позволяет ужиться в коллективе. В одиночку байму сейчас не создашь, а двое-трое – сразу начнется: я пашу больше, чем этот козел, а мне оно что, больше всех надо? А если соберется больше чем трое, то свет туши сразу…

Конон морщился, прервал:

– У тебя накипело, это понятно. Но сейчас с этим вопросом решено. От себя добавлю, что по заявке Андрия я открываю финансирование пятерых человек на весь срок создания игры. Подробности – у него. И все, что надо: аппаратура там какая – обращайтесь ко мне. Так что пусть вас эти мелочи не занимают, переходите к самой байме.

Некоторое время все молчали, поглядывали друг на друга, обдумывали. Я видел, как Нинель рвется что-то сказать, но из почтения к академику и писателю помалкивает. Горецкий это понял, кашлянул, сказал вполголоса:

– Любое творчество начинается с подражания плюс желания добавить нечто или изменить. К примеру, смотрит ребенок фильм, в котором добрую козу задрал волк или где Чапаев утонул, вот и придумывает другой, счастливый конец. Обычно эти варианты более жизненны, чем когда тот же ребенок, с изумлением осознав, что он стал писателем… художником, скульптором, музыкантом, создателем компьютерной баймы, – возжелает придумать что-то вовсе небывалое, совместить все жанры, положить в блюдо и горчицу, и сахар, и перец, и майонез, а сверху полить еще и самым лучшим в мире одеколоном.

Конон кивнул.

– Даже я успел это заметить. Получается неслыханная дрянь.

– Поэтому, – сказал Горецкий нерешительно, – не лучше ли взять за основу какой-то образец, от которого и плясать? С которым соревноваться? К примеру, Warcraft, Age of Empire или Majesty. Но чтобы не делать клон, надо внести необходимые улучшения, которые сделают байму практически оригинальной. Лучше свою первую байму поставить на плечи гигантов, чем пытаться вырастить ее от уровня песка.

Костомар заговорил медленно, с усмешкой, глаза блестят весело, как у вороватого кота, что украл из кухни скупого повара самую крупную рыбину. Это для нас с Аверьяном и Нинель наша байма – вопрос жизни, а для него участие в проекте всего лишь веселое приключение. Но когда в команде такой гигант, то и малое участие… гм… В команде Язона Геракл был не главным аргонавтом, но его дубина спасала их шкуры не раз.

– С трудом вышел из Дьяблы, чтобы принять участие в разговоре, оставив напарницу по battle.net добивать гадов и собирать трофеи. Я, как человек очень далекий от создания байм, могу говорить только от лица умудренного жизнью человека плюс имеющего опыт ученого и гэймерский, то бишь баймерский. А это значит, что я еще с первых анонсов байм… или баймов, как верно?.. видел, какие обречены на неудачу, несмотря на самую круть программистов, художников и прочих, а из каких что-то выйдет, если не испортят в процессе. Потому для начала хочу предостеречь от тупиковых «находок», которые могут показаться очень соблазнительными. Или революцьёнными, то есть баймить за вора, вампира, киллера, шлюху и прочую дрянь. Всем нам больше по душе простой честный парень, который идет прямо, врагов встречает грудь в грудь, а магией пользуется изредка. Это относится хоть к RPG, хоть к рилтайму.

Конон кивнул:

– Спасибо. Я тоже так думал, но пикнуть не решался. Не специалист, мол.

– Второе, – продолжил Костомар, – врагов желательно много. Толпы! Что роднит DOOM и Дьяблу, так это простой парень, который с автоматом или мечом лупит, и лупит, и лупит. Каждый шаг дается с боем. Это называется увлекательный гэймплей. Теперь, понятно, будет баймплей. Всех раздражают долгие поиски секретов или рычагов. Этим увлекаться нельзя, хотя некоторые создатели байм делали на это упор и… пробаймали. Нет, на этот раз проиграли.

Нинель не вытерпела, встряла:

– Но мы еще не определились, будет это RPG, рилтайм, war-game или что-то еще!

Костомар кивнул.

– При всех преимуществах turn-based надо сказать, что они не подходят: не для широкого круга. А нам нужно, чтобы байма завоевала мир. Сразу! С первой попытки. Эрго, она должна быть простой и увлекательной. Да, простой. Несложной. Легкопроходимой. Помню, один на форуме в подпитии рассказывал мне с восторгом про байму, которую во всем мире сумели пройти всего лишь десять человек. И сам, такой вот герой, сумел ее пройти. Этим самым он косвенно признался, что работа у него мерзкая, жена – дрянь, глаза б на нее не смотрели, дети – уроды, видеть их не хочет, друзей нет, пива не пьет… вот и прошел такую байму!!!

Конон хохотнул, уже с симпатией смотрел на академика. Костомар, похожий на тяжелый танк, что вспахивает тундру гусеницами, неторопливо потянул мысль:

– Нормальные люди выкладываются на работе. В байме им… нам то есть, хочется отдыха. А если загадок, то очень несложных, так как сложные решали на службе, и так голова пухнет. И, желательно, кооперативный режим, чтобы можно было походить вдвоем или группой, пообщаться, меняться оружием и доспехами, защищать друг друга… Что скажете вы, Марк Сидорович?

Горецкий вздрогнул, переход был неожиданным, промямлил:

– Знаете ли… Мне вот сейчас такая дикая мысля пришла… Можно такой вариант… Скажем, я пишу роман. К примеру, «Князь Кий». Этот князь… тогда еще совсем не князь, начинает как простой паренек в простом племени полян или древлян… А то и вовсе в неведомом… Дальше его возмужание, приключения, бои, рост, развитие скиллов, набор пойнтов, словом – типовая RPGшка. Но, понятно, лучшая в мире, хе-хе… В конце романа он уже самая что ни есть круть, весь в мускулах и доспехах, приходит на берег Днепра, оглядывает место государственным оком и говорит: здесь будет город заложен… Только не на болоте, как сделал потом не очень умный Петр, а на семи холмах, аки Рим. Этим заканчивается роман… а вместо «Конец романа» следует «Продолжение в байме «Князь Кий». То есть вторая часть будет уже не романом, а компьютерной баймой… просто баймой. Этим создадим некоторую рекламу… Надо только рассчитать, чтобы роман вышел где-то за месяц до выхода игры. Чтобы как раз успели прочесть и жаждали продолжения…

Он застенчиво умолк, поглядывал на всех добрыми близорукими глазами. Мое сердце учащенно колотилось. Горецкий ради нас ужмет свои планы, это здорово. С другой стороны, он сам любит приключения, новые повороты… А сделать первую часть романа в традиционном виде, а вторую – в байме, такого у нас еще не было!

Я сказал с энтузиазмом:

– Ура, уже начинают выступать из тумана какие-то неясные очертания… Значит, байма начинается как RPG, то есть молодой Кий «выходит из Леса», совершает подвиги, познает мир, а потом приходит на берег Днепра и решает построить город. Вот тут дальше вторая часть, уже компьютерная. Герой стоит в одиночестве, начинает что-то а-ля Warcraft, Age of Empire и прочие, то есть сперва укрепляет свою власть на трех холмах, в окрестных деревеньках, покоряет полян, весян, древлян и прочих, подавляет бунты, а город апгрейдивает все круче и круче… можно предусмотреть много уровней, начинают добывать железо, ковать мечи и так далее. В целом определились?

Горецкий в сомнении покачал головой.

– Что-то очень уж быстро… Разве что вы к этому готовились раньше? Я, как неспециалист, в первую очередь смотрю на то, что мне не по зубам. То есть те беспомощные диалоги, явно ж написанные тинейджерами в ряде отечественных штучек, я поправлю вовремя, но вот движок… Что такое движок? Обсуждать, с какой ноги сороконожка начнет свой долгий бег, стоит тогда, когда будет у нас сороконожка. Или хотя бы ее чертеж. Так вот, что с engine? Потянем ли свою? Или надо заимствовать? У кого? Как? А все остальное в самом деле мелочи. По крайней мере, видно, что уже сейчас по плечу.

Он оглядел всех немного испуганно, так казалось, на самом же деле это у него от повышенной деликатности, боязни кого-то задеть или обидеть.

Конон сказал:

– Всегда найдется в Африке негр, который будет учить скандинава лыжному спорту. Так вот и я, в баймах ни рыла… но тоже решаюсь открывать рот. На что будете… будем ориентироваться? Если на массового потребителя, то это не выше второго пня. И без акселераторов.

Нинель возразила бодренько:

– Когда закончим, средним компом будет третий пень на восемьсот мегагерц. А то и на гиг. Вот на него лучше и равняться.

Конон поинтересовался:

– А что там слухи про Итаниум?

Я поспешно вклинился, а то Нинель начнет цыганить у Конона даже Итаниум:

– Это шестидесятичетырехбитная платформа? Вы правы, это завтрашний день, это будет круто! Но, боюсь, будет долго еще не по карману рядовым юзерам. Так что не стоит залетать чересчур… Давайте ориентироваться на третий пень на восемьсот-девятьсот. От силы на четвертый. С мощной видеокартой, разумеется. Так, мегов на сто двадцать восемь, не меньше.

Аверьян сказал просительно:

– Но так получится чистая рил-таймка? А если все-таки с элементами эрпэгэ?.. Мы ведь можем такое закрутить!.. Вон в новенькой «Майт энд Мэджик» уже восемнадцать рас: люди, великаны, гномы, эльфы, тролли… а потом, когда выберем расу, часа три подбираем себе персонажа: варвар, паладин, маг, некромант… набор из двадцати четырех рыл! А потом еще дольше идет подбор характеров, потом классы… потом…

Конон поморщился:

– Вы скажете, что лезу не в свое дело, что не специалист… Но я как раз специалист! Самый главный специалист, и потому решающее слово за мной.

Я застыл, впервые Конон проявил свое свиное рыло хозяина. Сейчас заявит, что раз он финансирует, то он и заказывает музыку.

Конон перевел дыхание, сказал с нажимом:

– Я – баймер. И хочу покупать ту байму, которой… буду доволен. А меня всегда раздражали баймы, где предусмотрены десятки персонажей. Или двенадцать рас, как в третьем Переделе. Они что же, полагают, что я буду баймить за каждую из двенадцати?

– Но, шеф, – попробовал возразить Аверьян, но Конон отмахнулся, как от мухи.

– Помолчи. Я знаю, что ты скажешь, а вот ты не знаешь, что скажу я. Я – покупатель. Основной. Массовый. Мои вкусы – стандартные. Как покупаю я, так покупает абсолютное большинство. Кроме совсем уж свихнувшихся ламеров. Так что вам повезло, что можете со мной советоваться! Да, и на мне отрабатывать основные элементы баймы. А я вам скажу, что все эти персонажи – расточительство. Почти все мужчины сразу выбирают здоровенного дядю с мечом, все женщины – прекрасную полуголую амазонку с луком, и только один из ста гэймеров берет колдуна. Как знаю по своему опыту и опыту знакомых, никто и никогда не выбирал этих гномов, карликов, получеловеков, троллей…

Аверьян вставил быстро:

– Шеф, на самом деле расточительства нет! Трудно составить только первый персонаж. А все остальное – это он же, только с чуть измененными характеристиками. Да еще художник потратит денек, пока нарисует. А то и за час управится.

Конон сказал с презрением:

– Ты это будешь объяснять каждому покупателю?.. Я, купив байму и пройдя ее до конца одним персонажем, вынужден проходить и другими, да? Чтобы деньги не на ветер? А мне одну и тут же байму проходить уже неинтересно. Но если не пройду, то я чувствую, что не всю выдоил… понял?

Я кашлянул, сказал осторожно:

– Аверьян, хоть ты и программист высшего класса, да еще и свой… к тому же друзьяка, а Илья Юрьевич всего лишь денежный мешок, коммунист и все такое… но все-таки я поддержал бы именно его…

Аверьян рассерженно буркнул:

– Ну еще бы! Поддержать или закрывать это дело.

– Одно дело, – продолжал я, – когда в байме предусмотрено байма за «них» и за «своих». К примеру, в «Red Alert»’е можно было баймить за юсовцев и русских. Никаких третьих сил, тем более – десятка других рас с похожими характеристиками, как бы ни уверяли сами создатели. Если честно, кто из нас в ролевухах выбирал гнома или карлика? Уверен, что все – дядю с топором.

Конон ждал моего ответа с некоторым напряжением, что меня несколько удивило: не так уж много я и значу в этой жизни, к сожалению.

– Правильно мыслишь, – сказал он резко. – Дело не в деньгах. Покупатель должен ощущать, что за свои деньги он выдоил байму до конца. Во-первых, до конца прошел! Меня раздражают баймы, брошенные на середине. Это бьет по самолюбию, я не хочу чувствовать себя неполноценным даже в баймах. Во-вторых, покупатель должен знать, что ни копейки не пропало: то есть не осталось непройденных миссий или неиспользованных персонажей. Покупатель должен чувствовать комфорт и… это… чувство глубокого удовлетворения!

Костомар и Горецкий слушали с бесстрастными лицами. Переглянулись, Костомар кивнул, а Горецкий сказал:

– Пожалуй… у нас получится. По крайней мере, начать сможем. Признаться, мне в голову не приходило то, что высказал Илья Юрьевич. Я чувствовал это… смутно, скользко, как вот босой ногой нащупываешь на дне реки пескаря глубоко в песке, но в слова оформил Илья Юрьевич. Я полностью подписываюсь! Как всегда подписываюсь под договорами, которые составляют куда лучше меня.

– И я, – бухнул Костомар. – Байму надо делать простую и сильную. Шекспира, простите за пример, понимают и грузчики, и академики словесности!

ГЛАВА 13

Конон выписал для нас кучу журналов, как зарубежных, так и отечественных, где разработчики делились своими планами, хвастали успехами, намекали на революционные движки собственного изготовления, потрясающую графику и, конечно, обещали небывалый AI юнитов.

Конечно, журналы всегда запаздывают, по Сети мы вылавливали новости посвежее. Конон, к чести его сообразительности, быстро смекнул, посадил на это дело какого-то библиофила, тот добросовестно приносил нам кучи распечаток.

Теперь я уезжаю утром еще раньше, даже работяги еще спят, а возвращаюсь ночью, а сейчас июль, темнеет поздно. Перед домом только узкий проезд для «Скорой помощи», машины жильцов стоят плотно, я каждый раз с трудом втискиваюсь между старыми москвичами и вовсе не новенькими жигуленками. Дверь едва открывается, но еще больше страшатся владельцы москвичей и жигуленков, если им приходится выехать раньше меня: поцарапать иномарку – всю жизнь на ее ремонт работать.

Бабки теперь улыбаются слегка заискивающе. Молодые ребята, которые вдруг начинают ездить на иномарках, могут быть очень опасными ребятами. Были тише травы, а потом вдруг без всякого перехода – оторви да выбрось, по двадцать вооруженных до зубов омоновцев являются на задержание…

Отец мной и возмущался, но в то же время, как я догадывался, втайне гордится, что я в какой-то мере «как люди». Уже на работе, получаю два раза в месяц твердую зарплату. И даже принес домой портативный компьютер, весь плоский, в сумке на плече помещается, никогда бы не подумал, что в такой сумке компьютер за семь тысяч долларов…

Сегодня он снова завел со мной нудятину о вечных ценностях, а сбежать низзя, кофе в джезве уже поднимается твердым ноздреватым одеялом, скоро на нем появятся кратеры, похожие на лунные, потом вся уплотнившаяся поверхность начнет слегка подрагивать…

Я вздрогнул от звонка в дверь. Отец прервал красивую тираду, поморщился, вот так всегда, на самом интересном, пошел открывать. Я в бессилии вспоминал старую добрую газовую плиту на предыдущей квартире, там р-р-раз и готово, а здесь жди, пока электрическая раскочегарится…

Из прихожей донесся раскатистый голос Валериана Васильевича, смех, вежливая речь отца. Ну, Валериан не самый худший вариант. Доктор наук, математик, специалист по прочности металла, что автоматически ставит его ближе ко мне, чем некоторых из совсем шизанутых друзей отца, что даже в церковь ходят и свечки ставят, якобы замаливая вину русского народа за невинно убиенных царя и его семью, интеллигентов, дворян, купцов, приказчиков, приставов, городовых, бояр, половцев, печенегов…

Попы и шаманы присвоили себе право говорить за самого бога, а русская интеллигенция – от имени всего народа, а кое-кто и вовсе от всего мыслящего человечества. Они так и говорят «мыслящего»! Сам слышал…

Валериан Васильевич вошел, довольно потер руки:

– Ваш кофе слышно еще в коридоре!.. Человечество делится на множество групп, из которых самые крупные: чаепивцы, любители пива, водочники, травники, сакешники и масса других, а мы с вами не в самой крупной, но самой элитной масонской ложе кофеманов!

Я вздохнул, растянул губы в стороны и прикрепил уголки невидимым скотчем. Руки мои, руки социального животного, сами по себе засыпали в мельничку еще порцию коричневых зерен.

Валериан Васильевич уселся за столик, наша кухня только для троих, четвертый уже вынужден тащить из комнаты стул, да и то тесно, зато втроем в самый раз. Отец вежливо поинтересовался, как Валериан съездил на дачу, не правда ли, что там от озера направо вид, как на какой-то картине Тициана, а если налево – то совсем как у Гойи…

– А если ехать от станции, – подхватил Валериан Васильевич, – то прешь через корабельную рощу! Еще и три медвежонка сидят на дереве. И дальнюю церквушку видно над вечным покоем…

Я догадывался, что это такой язык для своих, как вот если бы мы с Аверьяном заговорили о ламерах, лузерах, чайниках и прочих наших фичах.

Валериан Васильевич подмигнул, мол, он меня понимает, поинтересовался живо:

– Андрий, говорят, вы втянулись в это… это самое настолько, что даже взялись делать игру?

– Взялись, – ответил я. – Обеими руками.

– Эх-эх… Лучше уж в карты. В подкидного, к примеру. Разве в играх есть мудрость, глубинные мысли, мудрые высказывания древних? Скажите мне, есть?

Я поморщился, это не совсем честно, все равно что от снайпера требовать досконального знания Шекспира.

– Мудрые высказывания древних? – переспросил я. – А что, простите, в них мудрого, если честно? Ведь когда мы натыкаемся на мудрую мысль, высказанную каким-нибудь Плинием или Цицероном, то ахаем не из-за самой мудрой мысли, а от того, что уже в то время кто-то додумался до такого, чем и в наше время можно пользоваться! Тем самым мы как бы считаем древних мудрецов придурками в сравнении с нами, хотя вслух называем мудрецами и восхищаемся их мудростью, ибо «так принято»… Это как в том анекдоте: ух ты, она еще и разговаривает!

Он расхохотался вкусно, словно откусил сочное хрустящее яблоко.

– Фигню вы порете, уважаемый! Никаким играм не вытеснить книги, в которых эти самые мысли древних мыслителей!

При этом слово «уважаемый» он произносил так, что всем становилось предельно ясно, что разговаривает он как раз с самым неуважаемым на свете отбросом, а такое слово произносит только потому, что сам он – интеллигент, вежливость от ушей и до чистых пяток, умница и вообще красавец.

Сам фигню порешь, мелькнула мысль. Баймы если и не вытеснят в конце концов книги, то лишь по одной-единственной причине, для которой я пока не вижу решения… А причина, надо признать, странненькая.

В книгах не бывает ни кодов, ни хинтов. Могут быть солюшены, но и те ни к чему: читатель все равно доберется до конца любого толстого романа. Если умеет читать, ессно. В крайнем случае он может читать наискось или через страницу, а то и сразу заглянуть в конец.

С баймами сложнее… Вся прелесть в том, чтобы идти, преодолевая трудности. Побивать врагов с трудом, сэйвиться, иногда быть битым самому, начинать снова с загрузки, но идти упорно и настойчиво к победе… Да? А если можно, нажав пару клавиш, сделать себе бессмертие, полный набор оружия с неограниченным боезапасом, всеми ключами, магией и лекарством плюс возможностью летать и проходить сквозь стены, чтобы даже с ключами не утруждаться или поиском дверей?

Да, в этом случае байму можно пробежать за считаный часок, а не за месяцы, как предполагали разработчики. Можно даже полюбоваться графикой по ходу, но основная прелесть баймы безвозвратно потеряется. А вот в конец книги заглядывает редкий придурок, ибо у него нет проблемы дочитать ее до конца.

Кино тоже не соперник баймам. Уж сегодня не соперник, хотя за плечами кино сотня лет, а баймы – совсем младенец. Но уже сейчас кино почти не может обойтись без компьютерных спецэффектов, что для байм – норма, уже сейчас стараются взять в это плоское, абсолютно не трехмерное кино все, что удается перенести из мира байм.

Увы, удается слишком мало. У кинематографа слишком узкие рамки. Это как в литературе: пользуйся всего лишь тридцатью условными значками! Правда, издатель старается добавить к мастерству писателя еще и мастерство художника, но мы сами понимаем, как это мало! В кино эти плоские рисунки хотя бы двигаются…

Еще раз увы: двигаются они по воле режиссера, а зритель остается пассивным, вмешаться не может. Не то в баймах, когда от тебя зависит, как жить или умереть герою, так и его судьба: то ли стать порядочным человеком, то ли вором, то ли еще хуже – политиком. Эффект сопереживания намного выше!

Отец выложил в вазочку печенье. Я придвинул ему, дразня, сахарницу, ведь отец, сластена, кофе пьет без сахара, страшась уронить марку интеллигента.

– Новое поколение, – объяснил он Валериану, – всегда начинает с отрицания достижения родителей. А потом, взрослея, приходит к тем же ценностям. И снова тот же Шекспир, те же Тициан и Веласкес, те же древние мудрецы, которые уже сказали все, а нам остается только смиренно склонить головы перед их мудростью…

Я засмеялся.

– Знаете, у нас говорят: в тридесятом царстве жил-был Иван-дурак, и была у него триодиннадцатая винда… А что уж говорить о каких-то мудрецах, у которых не было даже этой дурацкой Windows 3.11? Они для нас не авторитеты!

Отец сказал Валериану Васильевичу язвительно:

– У них авторитет тот, у кого морда… виноват, хард шире, а вход длиннее. И весь прикид чтобы на уровне: видеокарта не ниже Джифорс-два, мама потолще, кроватка пошире… Видите, уже и я их жаргон запомнил, хоть и не знаю, что такое мама или кроватка.

– А что? – ответил я мирно. – Все верно. Что, дорого? Да сходить на Горбушку за новейшим софтом дешевле, чем один раз в кино! Даже одному. А если крутую видеокарту возжелал поставить, то воздержись с недельку от баб в кафе, вот и наберешь на любой апгрейд. Не наберешь? Воздержись с месяц, дело того стоит! Валериан Васильевич, вы сказали как-то, что не уважаете человека, который покупает дорогое шампанское, не имея в доме ни энциклопедии, ни томика Камю?

– Не уважаю, – подтвердил Валериан Васильевич. – А как такого можно уважать?

– Я таких тоже не уважаю. У нас с вами разница только в том, что у меня все энциклопедии мира на одном диске дэвэдэ, а полный Камю, Сартр и все прочие философы всех времен и народов – на другом. И вообще, у меня дома полсотни таких дисков. Чтобы иметь дома такую библиотеку, вам понадобилось бы три здания Ленинки. И уж не знаю, сколько лет, сколько грузовиков, сколько миллиардов долларов, сколько… сколько всего. А у меня это под рукой, прямо перед глазами! На полочке над столом. Все диски занимают места столько, сколько один том вашей энциклопедии. Ну, ладно-ладно, чуть больше… Я даже не горжусь, что у меня все энциклопедии мира, весь Сартр и Кьеркегор, все Дали и Пикассо в цифровой записи – это так естественно, что другое дивно: почему не у каждого?.. это базовое, а мы должны… да что там должны, мы обязаны идти дальше, а не перебирать пыльные сокровища старых времен!

Отец хохотнул:

– Идти дальше… пока милиция не остановит! Или для вас и милиция не авторитет?

Я запнулся, поглядел по сторонам. Я сижу на кухне, стандартной кухне конца второго тысячелетия. Страшно представить, какой будет кухня в конце третьего! Но я хоть знаю, что будет… будет иной. А эти два милых жителя этой планеты и, главное, этого века убеждены железобетонно, что изменений не будет. Что только машины станут крупнее, а самолеты вместительнее, а все остальное – неизменно. И чего это я распинаюсь?

Я, дитя третьего тысячелетия, почти естественно зевнул, ответил с достоинством:

– На провокационные вопросы не отвечаю. Как сказал мой предшественник: богу – богово, кесарю – кесарево.

– И ты ничего не добавишь?

– Добавляю, – ответил я как можно невозмутимее. – Но каждый разумеет в меру своей развитости, верно? Глупо было бы римлянам доказывать преимущества Интернета перед радио Попова – Маркони, верно?..

Мне безумно хотелось на другой день после первого собрания нашей инициативной группы ринуться в офис. Мой офис! Офис, где сейчас Нинель и Миша строгают игру, а Аверьян так и вовсе там ночует, он всегда работает безумными рывками.

Руки даже вывернули руль, я проехал два квартала, заставил себя развернуться и погнал в сторону Окружной. Сейчас мне особенно надо шустрить по особняку, мозолить глаза присутствием, что-то делать, иначе тот же Козаровский найдет какую-то неисправность… а то и сам устроит и тут же явится к Конону: мол, ваш протеже вообще перестал работать там, где его кормят.

Бархатное шоссе стелилось под колеса, как нежнейший ковер. Машина не ехала, не шла, а летела над этой темной, как загадочная вода, поверхностью. Слева стремительно струится бесконечная лента высокого бордюра из длинной макаронины рельсов, разделившая шоссе на две равные половины.

Фонарные столбы, тонкие, изящные, словно трубочки одуванчиков, склоняют над шоссе головки. Правда, возле основной чашечки цветка всегда горит и вторая, словно чернобыльская туча добралась и сюда. Хотя нет, при чем здесь Чернобыль, это ж на случай, если первая погаснет, а пчелам и шмелям всегда равно нужны и свет, и сладкая пыльца.

Мелькнули и пропали две каменные башенки старого моста, с рюшечками, шишечками, надстроечками и прочими мерехлюндиями, которые можно рассматривать только в неспешном девятнадцатом или допотопном двадцатом веке с его извозчиками, но не в стремительно проносящейся машине. А на таком бархате да не выдать всю скорость, когда даже ГАИ снисходительно смотрит на скорость в сто кэмэ?

Машина вылетела на Ленинский проспект. У меня захватило дыхание от восторга. Широченнейшее шоссе, ровное, как бильярдный стол, покрытие, простор, а там вдали, где шоссе сужается почти до ширины иглы, вздымаются озаренные оранжевым солнцем роскошнейшие дворцы, в которых бы мечтали жить короли всех времен и эпох!

Шоссе исчезает под колесами все быстрее и быстрее. Мир настолько широк, огромен, что нога невольно давит на педаль газа, все вокруг ускоряется, но все равно то справа, то слева обгоняют сверкающие, как торпеда, зализанные встречным ветром до формы пули машины. Я замечал через стекло такие же восторженные, как и у меня, лица, будь там за рулем зрелый мужчина, восторженный юнец или же красивая женщина, что, как известно, опаснее, чем обезьяна с гранатой.

По обе стороны мелькают склонившиеся в поклоне, как придворные моего королевства, высокие и породистые столбы. Сейчас утро, светло, но едва наступят сумерки… нет, еще задолго до сумерек предупредительно включат свет, освещая дорогу мне, хозяину этого мира.

Так король шествует к своему трону, по обе стороны ковровой дороги выстроились придворные, кланяются, выказывают знаки внимания. Даже в синем небе с редкими облачками пролетают навстречу и пропадают вдали синие птицы с белыми стрелками над каждой полосой. На моей полосе стрела прямая, указывающая за горизонт, справа – такая же, а вот над самой крайней полосой стрела мелькнула сломанная в середине… или же изогнутая так, чтобы удобнее стрелять из-за угла.

Скорость! Я однажды съездил к бабушке в ее городок. Не село, а город, но я в первый же день… да что там день, в первый же час охватил единым взглядом весь город, все дома, людей и все примечательности, и… мозг застыл, не получая дополнительных раздражителей, информации, свернулся в клубок и заснул. Мол, разбуди, когда что-то увидишь новое.

А здесь, даже если пешочком, неспешно прогулочным шагом по тротуару, то по одну руку проносится лавина сверкающих, как жуки, автомобилей, все разные по цвету, форме, дизайну, вложенным бабкам, по другую руку поднимаются блистающие небоскребы… или старые домищи – неважно – все в призывах, рекламах, зазывах, укорах: а ты подписался?, приколах, веселых и неожиданных картинах, над которыми поработали умные головы, да к тому же еще и с мозгами внутри. Навстречу движется поток таких же пешеходов, все деловые, озабоченные: глаза, как у вальдшнепа, смотрят вперед и по бокам: не упустить бы шанс ухватить рубль в этом огромном городе, где столько-столько всего-всего, а дураков еще больше…

А те транспаранты, что протянуты над дорогой поперек всей улицы? В Москве информация перехлестывает через край, мэру пришлось запретить развешивать чересчур кучно, а чтобы не чаще, чем через фонарь, и вот я боковым… нет, верхним зрением успеваю схватывать даже на большой скорости эти быстро налетающие и уносящиеся над крышей призывы идти в театр, в армию на контрактной основе, покупать только мерсы, не пропустить Ларису Долину, спасать пингвинов, телевизоры со скидкой, распродажа шуб, посетите новое казино, продается особняк, купим участок земли в центре, получите ключи от квартиры как приз за…

Мозг кипит, ликует, хватая и переваривая массу информации, спешно раскладывает по кладовочкам, а неотсортированное бросает в кучу: потом разберемся! А из двух динамиков веселый женский голосок предупреждает о возникающих пробках, чтобы лохи успели выбрать другую дорогу, рассказывает городские новости, сплетничает, перемывает кости, дает адреса только что открывшихся магазинов… ура, сообщил о новом снижении цен на материнские платы для третьего пня, сообщил о катастрофе на перекрестке Мичуринского с каким-то переулком, три машины побиты, есть жертвы, когда же там светофор поставят, надо объехать, там сейчас перекроют…

ГЛАВА 14

На воротах Антон, кивнул издали, открыл, сразу начал: как пройти с седьмого лэвела на восьмой, после того как замочишь дядю с зеленой рожей и светящимся топориком? А потом куда? А потом кого? А зеленых баб как? А тогда зачем они? Я вспомнил вовремя, как сам когда-то безуспешно искал в той же комнате выход, подумал некстати, что эти помещения с запрятанными рычагами достали, до колик хочется чего-то простого, понятного. Не ходить по огромному многоэтажному замку, средневековому или футуристическому, не тыкаться во все двери, по десять раз попадая в одни и те же коридоры, подвалы, чуланы, канализационные трубы, тычась в запертые двери…

Хочется просто ехать на коне, бить гадов по дороге. Пусть выпрыгивают из кустов и развалин на протяжении сотни-другой верст, а то и тысячи, чтобы по дороге и пальмы, и сосны, и заснеженные скалы. И противники действительно разные, а не по сути одинаковые и совсем не страшненькие монстры. И получать от игры… тьфу, баймы удовольствие, а не разгадывать пазлы. А то некоторые игры, в самом деле красивые и заслуживающие внимания, бросаешь на полдороге.

Антон посмотрел на распахнутые ворота, пульт управления там, в будке, махнул рукой, вроде бы колонны черных мерсов с затемненными стеклами не видать на горизонте, поинтересовался:

– Как тебе у нас?

– Пока нравится, – признался я. – Честно. Уже привык, хотя я вообще-то волк-одиночка. Только один Козаровский для меня… гм… ну, это, может быть, потому, что я его еще не знаю.

– Поближе узнаешь, – предостерег Антон, – подальше пошлешь. Это о Козаровском. Но шеф его ценит. Это Серега, к примеру, работает, спустив в рукава, а Козаровский землю роет! Потому и получает больше всех…

– Ну, – заметил я, – все вы получаете неплохо, судя по вашим мордам.

– Неплохо получаем по мордам? Это верно, бывает. Но бабок все равно мало. Единственное, что могу себе позволить на такую крохотную зарплату, это музыка, женщины и вино, поскольку газ, продукты питания и квартирная плата уже не по карману.

Он захохотал, отправился в будку. Я выжал сцепление, машина медленно покатила по широкой Аппиевой дороге, такой же надежной, простоит века и века.

Перед особняком мерс и джип, остальные машины в подземном гараже. Я там не был до сих пор, да и как-то не тянет, находился по всяким подземельям еще с Бехолдера, да и всякие там думы, кваки, сины и прочие дайкатаны почему-то без блуждания по сточным трубам жить не могут, а уж в подземных гаражах, как знаю по фильмам, стоит треск от пулеметных очередей, там рвутся гранаты, бухают гранатометы, ящики с наркотой вспыхивают, как цистерны с бензином, а на другом конце гаража торопливо цементируют очередную яму с трупами.

Я нежно прикрыл дверцу Серебряночки, у меня нет рефлекса советского автомобилиста смачно хряпнуть дверью, палец уже привычно нажал кнопку на брелке с ключами, Серебрянка ласково подмигнула мне фарами. Мол, сигнализация включена, не волнуйся, я никому не отдамся.

На крыльцо вышел, загораживая дорогу, Козаровский. Настроение сразу упало. Обычно он сидит в операторской, за всеми наблюдает, за всеми подслушивает. Он не только видел, как я подъехал к воротам, но мог даже слышать, что спрашивал Антон и что я объяснял.

Не боись я так этого кагэбиста, перемыл бы ему вслух и всласть кости, натолкал всякого, мол, подслушивать своих нехорошо, но, во-первых, для такого человека своих не бывает, во-вторых, если честно, у меня ноги подгибаются, когда чувствую на себе его холодный взгляд.

– Седьмая камера плохо показывает, – сказал он механическим голосом. – У тебя как с квалификацией?

– А что плохо? – пробормотал я. – Не переключается?

– Переключаться переключается, – сказал он строго, – но изображение какое-то мутное.

– Так, может, просто грязь на объективе? – предположил я.

– Может, – согласился он высокомерно. – Вот и проверь. А потом доложи!

Я потащился дальше с вконец испорченным настроением. Камеры почти все смотрят сверху вниз, к тому же снабжены щитками, иначе вороны начнут гадить в объективы так прицельно, словно у них лазерная наводка для дерьмометателей.

И только в коридоре злость растушевалась, взамен пришла сладкая боль. Дверь приемной все ближе, ближе…

Грудь моя поднялась, застыла, плечи распрямились, я надел на лицо улыбку человека, который одной левой делает все то, что человечество всеми четырьмя, толкнул дверь.

В залитой солнечным светом комнате, сияющей, слепящей, похожей на уголок небесного рая, – Вероника. И больше ничего нет, даже вместо стен розовые тридэшные облака, тоже пронизанные светом, бодрящие, как кофе.

– Здравствуй… Вероника, – проговорил я.

– Здравствуй, Андрий, – ответила она. – Погоди минутку.

Я остановился, осчастливленный, она хочет со мной общаться, но Вероника ткнула пальчиком в кнопку коммутатора, сообщила, что я пришел, выслушала ответ и молча указала мне глазами на дверь кабинета.

Конон в своем кресле за тыщу баксов разговаривал по телефону. Мне кажется, я не заставал его в другой позе. А если бы он был генералиссимусом, то всякий раз я видел бы его у карты страны. А то и мира.

– Здравствуйте, Илья Юрьевич, – сказал я уважительно.

Он кивнул, глазами указал на кресло. Я сел на самый краешек, так выглядит почтительнее, весь внимание, готовность сорваться с места и мчаться выполнять любое желание. А если честно, то я в самом деле переполнен благодарностью, в самом деле хочется что-то сделать для этого человека, помимо того, что делаю за свое жалованье.

Трубка опустилась на рычажки. Он окинул мое лицо испытующим взглядом. Я сказал поспешно:

– Илья Юрьевич, у вас здесь антипрослушивающие экраны.

Он посмотрел на меня остро.

– Ты это про что?

– Да так, специалисту это заметно.

– А ты специалист?

– Нет, но… мне приходилось сталкиваться. Да и сейчас слежу краем глаза.

– Зачем?

– Помехи, – пояснил я. – Я ведь с точностью могу вам рассказать, где и в каких точках Москвы перехватчики и подавляльщики от всяких там ФСБ и ФАПСИ. Нет, мне по фигу, что они там делают, просто трафик вблизи их полей впятеро хуже. Приходится сторониться.

Конон помолчал, спросил подозрительно:

– А если у меня такое стоит, то и что?

– Да так, – сказал я поспешно. – Даже если затеваете госпереворот, мне по балде. Мне важнее, чтобы байма финансировалась. Потому ваше благополучие – это мое благополучие. Видите, какой я корыстный? А потому позволю заметить, эти экраны устарели еще с весны. Пошел в производство сканер, который пробивает все эти помехи… достаточно мощные, надо признать.

Его глаза сузились.

– У меня нет особых секретов… Я теперь просто живу в свое удовольствие. Даже пенсию с прошлого года начал получать! Но все же не хочу, чтобы какая-то зараза подслушивала, как я немузыкально пою в туалете.

– Как Юрий Карлович?

– Еще хуже, – ответил он. – Как его Бабичев. А что, защиты нет?

– Уже есть, – сообщил я. – Всего месяц попользовались ребята своим лабораторным образцом. Правда, успели многое. Вечное соперничество меча и щита, сами знаете. На крутой хвост находится хитрая жопа, на хитрую жопу – хвост с винтом, на хвост с винтом – жопа с лабиринтом, и так далее, до бесконечности. Если хотите, можно купить простейшие керамзитовые шторы. Это недорого.

Он буркнул:

– Ты прямо пушкинский поп, помешан на дешевизне. Я не думаю, что мои разговоры кому-то интересны, но почему не повесить эти шторы, если деньги есть? Жить надо с комфортом. А что, они помогают?

– Да, керамзит не пробить. Правда, лучше брать не простейший, уже есть состав с нужными добавлениями. Неделя как выпускают.

Он кивнул:

– Возьмем. Не скупись, лучше эти шторы повесить и в комнате охранников тоже.

Я молча кивал, делал вид, что всему верю. Но если Конон все еще в нефтяном и еще каких-то бизнесах, то конкурентам очень хотелось бы знать, о чем толкует за закрытыми дверями. От этого зависит, какие акции покупать, какие сбрасывать, а речь может идти о сотнях миллионов долларов. Если не о миллиардах. Так что нет ничего удивительного, что Конон хочет обезопасить все помещения…

Я поднялся.

– Пойду замерю, посчитаю, сколько понадобится материала. За опт нам полагается скидка!

– Иди-иди, поп, – разрешил Конон. – Дождешься от меня щелчка в лоб…

Он засмеялся, сам себя назвав балдой, хотя ему с такими короткими, но густыми, как у кабана щетина, волосами балдость не грозит, не грозит.

– А где Сергей?

– Зачем он тебе?

– А с кем поеду?

Конон отмахнулся:

– Тебе надо утирать нос? Я слышал, что за рулем ты вообще асс.

– Ас, – поправил я невольно. – А расплачиваться…

– Сам и расплатишься, – ответил Конон. – Да только не жмись, не жмись!.. Достал ты этими дешевыми компами. Стучу по клаве и боюсь, что рассыплется.

Шторы я купил, договорился, что доставят немедленно, проследил, пока грузили, а потом вел машину, поглядывая в зеркальце заднего обзора: не отстают ли ребята. Зеркало у меня огромное, широкое, не только их грузовичок вмещается весь, но и еще полмира в придачу, вместе с синим небом и застывшими в истоме облаками.

Гриць и Антон под руководством Козаровского тоже помогали устанавливать шторы. Не только на окнах, но затянули даже стены. Получилось очень красиво, сейчас в моде не обои, а затянутые шелком стены, а через этот «шелк» никакой радар не процарапается.

Рабочие торопились, у них еще два заказа, но к обеду совместными усилиями обезопасили практически весь особняк. Последней укрыли от чужих ушей караулку, там парни тоже брякают разное, из вороха анекдотов и жалоб на тяжелую жисть можно выловить и крупинки ценной информации.

Нюрка заглядывала дважды, принесла упаковку холодного пива. Ее кухню укрывать не стали, она в самой середке, но Нюрку шторы волновали мало. Явился Сергей, усталый, схватил банку пива, пожаловался:

– Так тяжело стало воровать! Такое ощущение, что я эти деньги заработал. Ну как вы тут?

– Деньги – зло, – ответил Иван убежденно. – Зайдешь на рынок, и зла не хватает.

– Деньги как дети, – сообщил Гриць, – какими бы они ни были большими, всегда кажутся маленькими. Так что будем относиться философски: дети подрастут, вон Андрию за байму отвалят миллионы, он от щедрот нам кинет на лапы. Выходя из дома, будем на мелкие расходы брать по пачке, которой можно заткнуть рот самому Паваротти…

– Это когда будет, – протянул Сергей. – Конечно, когда много денег, как-то легче переносится, что не в них счастье. Не у всех такие опели, как вон у Андрия!

– А ты побей его в анрыле, – посоветовал Иван злорадно. – Или в кваке!.. Тогда и у тебя будет. А то и два опеля.

– Тише едешь, – сообщил Сергей, – шире жопа. Человек – сам кузнец своих трудностей, так что у нас все впереди… Бросай грязное дело, пойдем сажу трусить! Время обедать.

Иван повел носом:

– То-то я чую запахи уже с утра.

– Не бреши, Нюрка только сейчас начала готовить.

– Так чего ж зовешь?

– А пока ты доползешь…

Стол в холле наполовину накрыт, раскрасневшаяся Нюрка торопливо переставляла с передвижного столика блюда. Я уловил запахи хорошо прожаренного мяса, соленой рыбы. Появился Сергей, Нюрка захихикала, Сергей с чересчур серьезным видом взялся переставлять на стол тарелки.

Конон пришел последним, сел во главе стола. Здесь как у староверов, мелькнула у меня мысль, или в каком-то кибуце. Патриарх, который где-то президент, а здесь – отец родной. Правда, президент не может выдрать гражданина своей страны, а отец родной еще как может.

Оставив ворота, к обеду последним поспел Антон. Лицо злое, с порога прорычал злобно:

– Сегодня, оказывается, День независимости!.. От чего, скажите мне, независимости? Или от кого?.. Не понимаю. Ну, юсовцы празднуют, их колония освободилась от проклятой имперской Англии, как празднуют свои независимости индии, австралии и всякие канады – они тоже онезависели от этой проклятой Англии. Даже грузины или армяне могут отплясывать независимость – от ига России, надо же! Даже Англия или Франция могут праздновать независимости – они по полтыщи лет были колониями Римской империи… Уж молчу про всяких бушменов и готтентотов… Но Россия? Да это ж вообще уникальная страна уже тем, что никогда не была чьей-то колонией или от кого-то зависимой! Разве что от татаромонголов, но на самом деле все в те времена друг другу платили дань, даже могучая Византия платила нам, но разве она от нас зависела?..

Иван подумал, брякнул:

– Наверное, имеются в виду коммунисты, а не татары…

Все посмотрели на Конона. Антон смолчал, Конон буркнул:

– Коммунисты? Да разве они с Марса или из Франции посыпались? Свои же и выстрел из «Авроры», свои и власть захватили. Хорошо правили или нет – другой вопрос, но независимость тут при чем?

– Просто теперь все африканские республики празднуют Дни независимости, – вставил грамотный Иван. – Мода такая. А так как мы сейчас на уровне Мамбо-Юмбии или Лесото… А чо ты молчишь, баймер?

Я развел руками.

– Не знаю, я не политик. По-моему, поздно присобачиваться к такой моде. Сейчас все друг от друга зависят. С каждым днем, часом, секундой – все больше. А кто старается держаться независимо да еще экономику делает независимой – тот явно начинает готовиться к войне. Я читал где-то, что это КГБ развалил СССР, а теперь подготавливает страну к чему-то вовсе страшному…

Антон с пренебрежением отмахнулся:

– Брехня. У КГБ нет такой силы.

Сергей посмотрел на хмурого Козаровского, добавил злорадно:

– Да и не было никогда.

Козаровский надменно выпрямился. Мне показалось, что шрам на скуле стал ярче, налился кровью, разбух, как… словом, разбух от прилива крови.

– Вы недооцениваете спецслужбы, – проронил он значительно. – Только потому, что о них не пишут, как о белье поп-звезд, они не перестают быть.

Сергей повернулся к Конону:

– А вы что скажете, Илья Юрьевич?

– Да все это враки, – сказал Конон с досадой, – какое всесилие КГБ? Помню, КГБ прилагает титанические усилия, чтобы замаскировать кого-то внутри страны, устраивает его в засекреченный институт или в министерство, но все их тайны всегда видны в самом простейшем райкоме партии!.. Работает, скажем, в оборонном институте вечно пьяненький слесарь дядя Вася, не выгоняют только потому, что золотые руки, но в райкоме партии зав общего отдела, этакая девочка-соплюшка, видит по его карточке, что это полковник КГБ, столько-то наград, такие-то ордена, партийные взносы платит исправно с такой-то зарплаты в институте и с такого-то жалованья в Комитете госбезопасности! Более того, такие же небритые слесаря или тети Маши-уборщицы годами работали и в самом КГБ. Их настоящие лица знал только один человек в стране – глава КГБ… а также все партийные руководители, начиная от райкома партии!

Сергей коротко хохотнул.

– Ну, дают!.. Какая же это всесильная служба?

– Я и говорю, – сказал Конон, – вся власть была у партии. Вся! А свои партийные бумаги никогда не пересылали почтой. Их всегда возили особые партийные дипкурьеры. По два человека. В поездах брали купе на двоих: один спит, второй сидит над портфелем с пистолетом в руке. Никакой КГБ не имел доступа к этим портфелям. Кроме того, были строжайше запрещены любые попытки завербовать для КГБ партийного работника, пусть даже самого мелкого. Даже настоящую уборщицу, что вытирает пол в коридорах сельского райкома партии, нельзя было вербовать даже в осведомители. А ты – о всесилии КГБ!

Я поглядывал украдкой на Козаровского. Лицо его было бледным, щека подергивалась. Мне показалось, что в это время он люто ненавидит шефа. Тот не должен рассказывать такое, такое… подрывающее жутковатую славу, которую нагнетал вокруг своей деятельности сам КГБ.

Сергей покачал головой:

– Вы как хотите, шеф, но вы тоже… как мне кажется, преувеличиваете. Мы в армии не боялись генералов с инспекцией, но до свинячьего писка тряслись перед своими же особистами. У них власть была ого-го!

Козаровский взглянул на Сергея почти с благодарностью. Конон пожал плечами, внезапно рассмеялся:

– Чего это мы о днях минувшей славы?.. Мы сейчас в мире, где нет ни КГБ, ни райкомов партии. А есть зато самая великая в мире байма, которой мы потрясем мир больше, чем большевики в семнадцатом!

ГЛАВА 15

Суббота, гости, мангал в тени дерева, запах жареного мяса в неподвижном воздухе, куча гостей за столом и на корточках вокруг мангала…

Зато Светлана Васильевна впервые не спустилась вовсе. Это стало наконец чересчур заметным, гости стали многозначительно переглядываться. Конон нахмурился, слухи ни к чему, долгое отсутствие становится неприличным. Я видел, как он кивком услал Сергея. Вернулись уже вдвоем, Светлана Васильевна хмурилась, оглядывалась. Сергей за ее спиной подмигнул мне. Я понял, что хозяйку пришлось от компа оттаскивать почти силой, а то и бить рукоятью пистолета по пальцам, когда она цеплялась за края стола.

Она прошла к гостям, но не села, с возмущением уставилась на Анжелу. Та беспокойно заерзала, поинтересовалась:

– Что-то стряслось?

– Еще бы не стряслось! – выпалила Светлана Васильевна. – Ты чего это выпендриваешься?.. Я тебя вчера с таким классным мужиком в Sims’е познакомила!.. А тебе все не так: то от него пахнет, то устала, видите ли… Он же только что с работы пришел, семьсот баксов принес, да еще и премию! Вот и пахнет. Это ж он пахнет, а не деньги. Да и он, стоит ему только на пару минут в душевую…

Анжела заулыбалась:

– Вот почему ты выспрашивала меня, под каким знаком я родилась!

– Ну да, – ответила Светлана Васильевна сердито. – Там сразу заложены характеристики. Я проверила, все так: чистюля, юмор на точке замерзания, активная, дружелюбная…

Анжела устало покачала головой:

– А чего меня не спросила?

– Ну да! Ты бы мне наговорила! И честная, и умная, и красивая, и вообще со всех сторон замечательная. А гороскоп… он объективный.

Анжела предположила:

– Может быть, мне твой мужик не понравился? Для кого-то классный, для кого-то нет. У меня к этим классным, наоборот, идиосинкразия.

– А что это?

– Да так… Давай лучше вечером в он-лайне встретимся. Там мы городок организовали, чужих в свой район не пускаем. Даже освободившиеся квартиры держим, чтобы негры и всякие турки не наехали. Я скопила тысяч пять баксов, одолжу на аренду. Даже обставить квартиру сможешь, если без шика, конечно.

Светлана Васильевна спросила горестно:

– На пять тысяч? Не смеши курей.

– Кур, – поправила Анжела педантично.

– Курей, – возразила Светлана Васильевна. – Курей, курей!..

Потом она подумала и спросила тихо:

– А что такое он-лайн?

Мы, как группа заговорщиков, устроились за одним столом, разбирали баймы, наперебой хвастались, кто каким трюком прошел уровень, какие секретные комнаты, а то и уровни отыскал, какие добавочные квесты выполнил и где лучше набрать пойнты.

Эти боты уже знают, что у меня офис, что я не просто Андрий, а если даже и просто Андрий, но уже и директор почти что фирмы. По крайней мере, команда есть, пашет.

Я смотрел на них и думал почти с нежностью, что боты же, просто боты, но все-таки хорошие боты. Ума им бог не дал, зато спинным мозгом понимают, где дороги тупиковые, где яма, а где вообще тьма. Такое чутье бы да нашим политикам, президенту, правительству!

Конон побродил между гостями, с кем-то обнялся, кому-то пожал руку, поговорил с другими, со всеми любезен и доброжелателен, но я видел, как его приклеенная улыбка стала своей, родной, едва сел к нам за стол.

Антон разглагольствовал о новых картах для третьей кваки, Конон вслушался, прервал с отвращением:

– Не знаю, почему свихнулся Ромеро? Да и Кармак одурел… Это же сплошная махровая дурь: бросить все силы на дефматчи. В этом… в этом нет развития!

Я понимал, кивал, а Сергей спросил непонимающе:

– Как это? А карты какие крутые?

Конон поморщился, сказал с еще большим отвращением:

– А зачем их делать новые?.. Ведь можно сражаться на одной и той же. Сегодня, завтра, послезавтра… Всю жизнь сражаться! И всякий раз будет что-то новое, ибо сражаешься с живым противником, который всякий раз ведет себя по-иному!.. Но только мне мало этого… сражения в тесной бочке.

– А мне нравится, – сказал Антон независимо. В этих случаях он не боялся спорить с боссом, ибо здесь все почти на равных. Не на равных, а именно «почти». – К старым картам привыкаешь.

– Мне нравятся новые баймы, – сказал Конон. – Мне нравятся новые трюки, возможности, новая графика, новые придумки… А дефматчики – им всю жизнь можно не выходить из одной баймы, даже из одной карты! Нет, Ромеро начал ваять баймы для людей с другой психикой… Для полных дебилов. А я не дебил, что бы вы там за моей спиной ни шушукались. Мне нужен прогресс. Более того, мне сетевые баймы нужны вовсе не для сражений в дефматчах. Вот как я люблю принимать друзей на даче, как люблю с ними ездить на пляж, на рыбалку, так люблю вместе отправиться добывать что-то волшебное или же бороться с Императором Тьмы, спасать какое-нибудь бедное королевство. Вот у нас со Светланой уже есть роли: я беру меч и щит, надеваю личину здоровенного такого дяди-воина, Светлана берет лук, она у меня амазонка, вот так вдвоем и ходим по королевствам, бьем гадов, спасаем принцесс. Иногда приходит один мой старый друг, его сажаем за третий комп, одеваем его колдуном, даем волшебный посох и… втроем гадов бить еще интереснее!

Козаровский смотрел на босса внимательно, и я уже видел, какие мысли проскакивают в его мозгу. Босс теряет хватку, дефматчи ему не нравятся, по сказочным королевствам ходит, драконов бьет, а что творится под носом, не видит. Пора брать в свои руки чуть больше, чем босс выделил. В интересах самого же босса. Ведь его наняли охранять не только самого босса, но и его дело, его финансы, его особняк, его зарубежные счета…

Нюрка прикатила столик, заставленный запотевшими бутылками. Расхватали, слышно было, как с волшебным бульканьем пиво переливается в огромные бокалы из изумительного хрусталя, что не скрывают ни бита из волшебной цветовой гаммы превосходного пива.

Сергей сделал гигантский глоток, разом осушивший бокал, перевел дух, обратился к Антону:

– Вообще-то Илья Юрьевич прав, хоть и шеф. Будущее байм должно быть не дефматчами для придурков, а за вот такими… общаками. Я люблю резаться в реалтаймовые стратегии, а вот мой друг, сосед, он живет за стенкой, только летает… Он бывший летчик, военный летчик. У них рано выгоняют на пенсию, так вот он теперь только в баймах и оттягивается… Класс! Ни во что другое не баймит, ему бы только за штурвал самолета и – бомбить, сбивать, высаживать десанты… Как было бы классно, если бы это объединить! Я внизу продвигаю танковые войска, захватываю переправы, а он со своей эскадрильей прикрывает меня с воздуха, наносит бомбовые удары впереди по скоплениям войск, мы переговариваемся, координируем усилия… А вдруг его собьют, и он катапультируется, то я – кровь из носа! – пробьюсь туда первым и не дам взять его в плен.

Антон басил, защищаясь:

– Да рази кто против? Но кооп надо еще уметь, а деф – просто! Вот и клепают. Кооп вообще-то редкость, заметил?

– Говорят, – заметил Гриць, – кооперативный режим здорово память жреть. До склероза! И вообще ресурсы.

– Да не в ресурсах дело… Эх, не ндравятся мне дефы, не ндравятся!

Конон слушал, посмеивался. Бокалы с пивом перед ним пустели чуть ли не раньше, чем Нюрка наливала, горка красных раков, здоровенных, как омары, уменьшалась, а рядом рос холм пустых панцирей, разгрызенных и высосанных лап.

– Что мне не нравится в баймах, – сказал он с усмешкой, – так это то, что не нравилось и в хороших книгах.

– Что же?

Он захохотал:

– А то, что они кончаются! Помню, в детстве выбирал книги потолще, чтобы читать долго-долго… Это теперь сообразили, пишут с продолжениями. Целые сериалы! Но и те заканчиваются, увы. А вот бы…

Гриць сказал бодро:

– Я щас в «Казака Голоту» рублюсь! И хоть там три диска, это ж на полгода хватит… но и полгода кончится, верно, шеф?

Я подумал, сказал тихо:

– Шеф, вы просто генератор идей! Эту жуткую идею подсказали! Просто великолепную.

Конон спросил заинтересованно:

– Какую же? Скажи, чтобы и я знал, какой я умный.

– Да все это можно применить в том же «Казаке Голоте», дьябле, аллодах или любой другой эрпэгэшке. Конечно, с каждым уровнем в лавке оружейника становятся доступными все более крутые и дорогие мечи, щиты, доспехи. Но когда-то и они кончатся, в то время как в жизни все время в любой лавке ассортимент обновляется!.. А что, если и там оружие будет постоянно пополняться?.. Скажем, завоз нового товара происходит раз в неделю?

Сергей удивился:

– Как ты это сделаешь? Не будут же виртуальные ребята сами ковать по своим рецептам?

– Сами они скуют только примитивное, – ответил я медленно. – Что можно сковать в примитивной деревенской кузнице? А вот покупать в дальних странах… Представьте себе, раз в неделю приходит караван. На верблюдах, ламах или медведях, не знаю. Это новые доспехи, оружие, еда, заклинания. А поступают они с сайта разработчиков! Надо только раз в неделю входить в Интернет. Мы сразу установим опцию, чтобы автоматически скачивать все дополнения. А чтобы магазин не лопнул, старое можно убирать… А можно и не убирать, а только отправлять в склад. Нет, лучше уж продано так продано!

Конон задумался, предположил:

– Тогда… может быть, и с монстрами точно так же? Запускать и новых? Чтоб нашим героям жизнь медом не казалась. Они раздвигают мечом кордоны все дальше и дальше, а тут на обжитых землях местный князек поднял мятеж! Или племянник возжаждал трона. Или же из реки в самой середке своего привычного мира выползла гидра… ну, мутация такая!.. начала хватать и пожирать все вокруг. Приходится снимать войско и спешно бросать его на ловлю зверюки.

– Музыку надо крутую, – сказал Антон. – Я от хорошей музыки вообще тащусь!.. Саундтреки называются, да? Во-во, саундтреки надо клевые. Чтоб в дрожь вгоняло, чтоб пот прошибал!..

– Зачем тебе пот?.. Бабы потные, ты потный…

– Ничего ты не понимаешь, – ответил Антон в полнейшем превосходстве. – Музыка – это половина дела! Любого. Я любую девку уломаю под хорошую музыку. Хоть британскую королеву, хоть Бритни Спирс. Ты помнишь потрясную музыку из фильма… из фильма…

– «Свинарка и пастух»?

– Сам ты свинарка!.. В крутейшем фильме, где… ну, где этот чечен… или не чечен, а какое-то лицо кавказской национальности трясется под музыку Боуди, кричит, а с него молнии хлещут! Вдали что-то горит, взрывается пиротехника, а он трясется, словно тройную дозу крэга вкатил…

– А, – догадался Сергей, – фильм «Горец», да?

– Ну я ж говорю, кавказское лицо!.. Ну и что, если блондин? Даги тоже блондины. Да и лезгины… А тот горец и не блондин вовсе, а настоящий чечен… хотя откуда чечены в Шотландии? Ладно, в той баймине трясучка действует, действует!.. А его всякий раз трясет, как только голову срубит. Никак не привыкнет, видать, хоть и чечен. Уже мильон голов срубил, а все трясется. Правда, красиво трясется.

– Это не он трясется, – возразил Сергей, – а его трясет!

– А есть разница?

– Как… ладно, а то обидишься.

Гриць заметил мудро:

– Это у него экстаз такой. Кайф ловит! А потом падает в изнеможении, будто десять баб подряд сумел…

– Или заставили, – согласился Сергей. – Одну-две – понятно, но десять… это уже работа. А этот кавказец просто некрофил. У него оргазм такой, когда убивает. Нет, в нашу баймуху такой гадости не надо. Мы, вообще-то, свиньи, но хоть в баймах побудем бла-а-агородными. Не хочу я баймить ни за вампира, ни за вора, ни за лицо кавказской национальности. Хочу за красивого, смелого и честного варвара! Или даже паладина. А этих некромантов и всяких гномов даже и не планируй. Какой извращенец в них баймит? Если и найдется кто, то один на миллион. Я думаю, что даже гномы баймят за людей. Да не за ворье, а за смелых, благородных рыцарей.

Сердце мое нежилось в блаженстве. Ведь боты же, простые боты, но и они за меня болеют, а нашу байму, которая пока еще в задумке, уже считают своей! Даже идеи подают. Ну, какие могут…

Часть III

ГЛАВА 1

За окном морозный встречный ветер. Снег летит навстречу так же быстро, как пролетели несколько месяцев со дня начала работы над баймой. Прохожие бредут согнутые, прячут красные, как помидоры, лица, но в салоне моей Серебряночки ташкент, уютно, защищенно. По ту сторону моего мира проносятся покрытые как хлопьями ваты кусты, бордюр исчез под рыхлым светло-коричневым валом, похожим на груды перелинявших коконов муравьиных личинок. Дорога сузилась на треть, все очистить не успевают, но зато вот те заснеженные холмики вдоль дороги – это около миллиона автомашин, что по-медвежьи впали в зимнюю спячку и тем самым разгрузили дороги.

Говорят, они особенно опасны, как и медведи весной, когда вылезают из берлог, голодные и злые, покрытые лишаями и ржавчиной, подхватившие за зиму всякие ревматизмы карданов и тормозных колодок, но для меня это первая зима, особых тягот пока что не вижу, а до весны еще дожить надо.

Перед офисом асфальт черный, все выскоблено. Это на окраинах все еще балуются солью… или гадят – все от точки зрения! – здесь же чистят, недремлющие телекамеры видят, кто работает, как арбайтер с Украины, а кто – как москвич.

Я припарковал на свое место, никто занять не смеет, вытащил ключ и, выбравшись, привычно включил сигнализацию. Охранник укоризненно покачал головой, это ж оскорбление, но мне его укоры по фигу: лучше включать везде, чем забуду врубить там, где ворья как в правительстве.

В здании офиса, еще подходя к нашей двери, ощутил, как в коридор просачиваются запахи кофе, пирожков, жареного мяса, горелой изоляции.

В комнате за компами Аверьян, Нинель, Миша. Тут же рядом огрызки булок, печенья, многочисленные чашки кофе с засохшей коричневой корочкой на дне: подобную посуду моют только тогда, когда чистых уже не найти… Печенье везде, как и чашки. Хорошо, хоть бесполезные сидюки уже не используют как удобные выдвигающиеся подставки для чашек.

– Хай, – сказал я с порога.

– Сам ты хай, – ответил Аверьян, не отрываясь от экрана.

– От хая слышу, – ответил я. – Вы хоть дома бываете? А то звоню, звоню…

Аверьян обернулся, лицо осунувшееся, глаза запали, в глубине лихорадочный блеск.

– Знаешь, – сказал он, и я заметил, что даже голос его сел, потерял краски, – а мы укладываемся!.. Мечтали сделать за полгода, что значит – если за год, то уже счастье, но, не поверишь, за эти полгода сделали уже две трети! Еще пару таких же сумасшедших месяцев, и… можно тестировать.

Я сел, смотрел внимательно. Нинель и Миша оставили работу, Нинель сразу пошла делать кофе, а Миша смотрел на Аверьяна и кивал каждому слову.

Конечно, слова Аверьяна про две трети сделанного надо понимать правильно. При разработке баймы существуют, как бы сказать точнее, несколько этажей готовности. Между готовностью, когда заканчивается работа над уровнями, оружием, монстрами, графикой и всем тем, что баймер видит сразу, и той готовностью, когда игру можно сдавать заказчику, есть еще ряд этажей, своих готовностей, когда надо долго и тщательно отлаживать баланс, шлифовать и убирать тысячи багов.

Горецкий сравнил это с написанием романа. Вот, мол, Лев Толстой писал сперва «рыбу», то есть весь роман, а потом пятнадцать раз переписывал, убирая баги, расставляя фичи, отлаживая AI персонажей, усиливая ботов и прописывая NPC. А потом все это тестировал на Софье, да не собаке, а собственной жене, Софье Андреевне!

– Но в чем проблема? – спросил я. – Я вижу, что проблема есть. Скрипты?

– Была заминка, но справились.

– Но проблема осталась?

– И немалая, – подтвердил Аверьян хрипло. – Понимаешь, наш «Князь Кий» не больно отличается от хитов прошлых сезонов «Age of Empire», «Knights and Merchants». Конечно, графика покруче, карты побольше, кое-какие световые эффекты, но это все равно… гм… клон.

– Пошел ты!

– Да это не я говорю, но скажут. Точно скажут. И больно короткая получается. Помнишь, за что все «Revenant» ругали? Что быстро кончился. Вот и у нас что-то больно короткая отечественная история.

Миша предложил:

– Я могу быстро нарисовать сцены с бунтами в самом городе! Ну, скажем, прибыли миссионеры из Византии, начали проповедовать христианство. Ну, разгорелись страсти… Я уже говорил с Горецким. Он согласен. Говорит, что либо придется исторические факты высасывать из пальца, либо…

Аверьян сказал иронически:

– Тогда уж возьмем шире. В Киев засылает шпионов-проповедников папа римский с целью насаждения католицизма, Верховный Ваххабит – с целью насаждения ислама. Даже евреи подсуетились… – без жидов не обойтись, обидятся, – тоже свой иудаизм пропихивают, рекламируют. Вон в соседней Хазарии верховный хан Обадия как раз принял иудаизм и сделал его государственной религией всего Хазарского царства, объявив себя каганом, а царство – каганатом…

Я чувствовал тоску. Похоже, все-таки уперлись в некую стену. Даже если сделаем эти добавочные миссии, вернее, впендюрим их поближе к финалу баймы, все же чего-то не хватает. Недостает…

– Не хочется этого делать, – признался я через силу, – но байма получится серой. Все наши находки… настолько мелковаты, что их могут не заметить. Придется, видимо, прихватить и часть истории, что была уже за Кием… Покорить древлян, что сделал князь Олег, сжечь Искоростень, что совершила Ольга, сделать пару походов на Царьград… Это даст возможность проявить себя художникам, а то пейзажи Руси что-то однообразны.

Миша загорелся:

– Еще бы! Белые стены Константинополя – класс! А корабли Олега под красными парусами, которые он поставил на колеса? Кстати, это даст возможность для двух-трех морских миссий.

– Лучше побольше, – сказал Аверьян. – Люблю морские сражения.

Вернулась Нинель, в руках поднос с чашками дымящегося кофе. Сделала мне иронически реверанс, я ж начальник, хозяин, капиталист-шкуродрал, а Аверьяну сказала строго:

– В морских нам не выдержать! Забыл, что у Константинополя мощный флот? Самый мощный в мире. Триремы, греческий огонь, катапульты, что швыряют раскаленные камни и куски горящего железа. Наш флот – это просто большие лодки…

Аверьян возразил:

– Тогда хитростью, ловкостью! Горецкий согласен. Миша с ним переговорил, нам нужно только твое «добро», Андрий. А Горецкий классный сценарист. Он сумеет придумать трюки, как одним корабликом русов побить три греческие триремы!

Они смотрели на меня, я подумал, что я, в самом деле, старше всех, мне уже почти тридцать, а они ж совсем дети. И вот теперь ждут от меня правильного решения. Единственно верного. Как будто я и в самом деле умнее их, знаю или понимаю больше.

– Давайте дождемся Горецкого, – сказал я. – Не знаю, станет ли он это делать… Все-таки неправда! Это мы знаем, что свою историю любая страна подправляет. А у старшего поколения к истории отношение трепетное…

Я сделал жест прощания, Аверьян спросил удивленно:

– Ты куда?

– Ты забыл, где я получаю зарплату? Надо появляться…

Нинель напомнила:

– Ты обещал какую-то крутую видеокарту.

– Сейчас по дороге заеду, – пообещал я. – А если там не врут, то завтра с утра завезу вам.

Но, садясь в машину, сказал себе честно, что не зарплата уже меня держит. И не свирепый Конон, что, кстати, ни разу не рыкнул еще, что основную работу забросил, а занимаюсь только баймой.

Я слышал про любовь с первого взгляда, даже сам как-то… Даже не раз. Но всякий раз оказывалось, что излечиться от нее просто: достаточно посмотреть еще разок. С Вероникой все иначе: я вижу ее уже полгода, первый месяц вообще не обращал внимания… как будто, затем… даже не знаю, когда это произошло, как нарастало, но сейчас все мысли только о ней, а куда бы ни посмотрел, вижу только ее лицо, ее полускрытые за розовыми стеклами глаза, слышу аромат ее духов… хотя раньше мой нос мог уловить только нашатырь, да и то если полное ведро под самый нос…

Машину на скорости слегка занесло, под колесами лед, чуть припорошенный снегом. Я крепче вцепился в шоферку, в этой части города чистят дороги плохо.

Снежные горбики из-за недостатка места выползают даже на тротуар. Некоторые станут могилками, другие растают по весне. Робко выползут «подснежники», пугая то чрезмерной робостью, то излишней лихостью тех, кто ездил всю зиму.

Снег забивает стекло. «Дворники» замерзают, дорога скользкая, люди с красными обветренными лицами. Даже удивительно, когда успевают, ведь из подъезда сразу в метро, автобус, троллейбус, маршрутку…

Перед фирмой «Dalila» очищено, машин мало, а по их обшарпанности понятно, что это все свои, только сотрудников.

Охранник на входе спросил недружелюбно:

– Вы куда?

– К Волощуку, – ответил я. – Он должен был предупредить.

Палец охранника пополз по списку. Я видел его розовую лысину и думал, что сейчас так удобно дать щелчок в темечко, забрать пистолет и грабануть всю контору. Ведь деньги сюда стекаются немалые.

Волощук – программер от бога, как говорят. То, на что другому нужно неделю, он выполняет за день, а что группа специалистов берется сделать за сутки, он с легкостью выполняет за час-другой. Он интуитивно чувствует, как сократить пути, как заткнуть дырки в скриптах, к тому же так же легко, навскидку, указывает на прорехи в чужих программах и… всегда угадывает. Когда пришла пора перестройки, он пробовал открыть фирму, но пришел крах, открыл еще – снова крах, после чего уже не старался стать капиталистом, а очень неумело продавал свои таланты разным фирмам, мало где задерживаясь надолго.

В тесном помещении вдоль стены пять столов, полусобранные компы, там же огрызки булок, бутылка с недопитым кефиром, пустые пластмассовые коробочки из-под «Данона».

Волощук стоял ко мне спиной, я видел его согнутую спину. Один из лучших в мире программистов старательно составляет из деталей, как детский конструктор, комп, это называется конфигурация под заказ заказчика.

– Привет, – сказал я. – Ну, где обещанная видеокарта? Что делает джифорсы, как младенцев?

Волощук крикнул в раскрытую дверь соседней комнатки, еще меньше:

– Ревун! Ты слышишь, не прикидывайся. Давай неси сюда.

Выглянул молоденький мальчишка, угрюмый как медвежонок, но не мальчишка, такие до старости выглядят щенками, пробурчал:

– У нас только одна. Запаяна, в упаковке…

– Распакуй, – распорядился Волощук. – Это серьезный клиент. Если карта побьет джифорсы, то возьмет… Ведь возьмешь, Андрий? Видишь, возьмет. Даже цену не спрашивает! Крутой стал. Ты крутой, Андрий?

– Не настолько, как вы, – ответил я, – но у меня та работа, с которой уходить не хочется. Аверьян, ты его знаешь, остается ночевать в офисе!.. А что за такая карта?

– Да совсем новенькая фирма, представляешь? Собрались головастые ребята, ну и… У них нет ни рекламы, ни раскрутки, но видеокарту на последнем издыхании сделали. Применили какой-то совсем новый принцип обработки кривых поверхностей!

Ревун нехотя отправился за видеокартой. Я посмотрел по сторонам, взгляд упал на телефонную розетку. Волощук присвистнул, когда я вытащил из сумки сверхплоский ноутбук.

– Пень? Какой?

– Третий, ессно, – ответил я небрежно. – Девятьсот, джифорс и все по высшему классу. Я пока загляну в Интернет, если ты не против?

– Давай, – разрешил он великодушно. – Для такого богатого клиента… У нас, кстати, хороший трафик.

– Я привык к выделенке, – сообщил я скромно, – но в дороге жрем, что находим в привокзальном буфете, так ведь?

Модем попищал, я уже отвык от этого звука, зацепился, я вошел на сайт Конона, поискал, что подправить, пробежал взглядом по скриптам. Волощук заглянул через плечо, сказал благожелательно:

– Да брось ты эту блажь! Ну что тебе даст эта страничка в Интернете?.. Сейчас каждый сопляк спешно варганит себе такую страничку, сует туда все свои фотографии и свою замечательную биографию: где родился, какую школу закончил, на какие отметки учился… Еще сообщит о своем хобби, поставит длинный форум и ждет, что ломанутся посетители! Как же, вот он какой замечательный, красивый, школу закончил, хобби имеет… Ждет-ждет, недоумевает, что нет наплыва посетителей, хотя бы одна душа забрела! Потом сам начинает ходить по многолюдным форумам, везде оставлять свой адрес и зазывать посетить его «чудный уголок». И снова не понимает, почему не ломятся, почему счетчик Рамблера не жужжит от перегрузки! Зайдет сам, полюбуется на себя во всех позах, прочитает биографию, любовно подправит какое-то слово и снова сообщает во всех форумах, что у него на сайте – на сайте! – произошли обновления, просим любезно посетить его «чудный» или «райский» уголок… Поверь, девяносто девять из ста быстро вылечиваются от такой дури. Остаются совсем уж с больной психикой, но мне как-то не хочется, чтобы ты оказался хоть в этом одном проценте, хоть в девяноста девяти…

Я кротко дослушал, вернее, дождался, когда его голос перестал жужжать над ухом, сказал мирно:

– А кто тебе сказал, что это моя личная страничка? Эту страничку делаю, все верно, я. И буду поддерживать, но это сайтик жены моего шефа. Мне за это платят. К тому же я приучаю людей к Интернету. Богатых людей, могущественных. Лучше пусть они будут на нашей стороне, на стороне интернетчиков, чем на той, что бросает в нас камни.

– А-а-а…

– К тому же, – объяснил я, – вот такими простенькими штучками я поднял свой рейтинг на такую высоту, что мне предложили делать байму. Помнишь, мы сколько раз о таком говорили?.. Сделать свою, отечественную?

Он заинтересовался, спросил:

– Байму? Это игру, что ли? А как финансирование?

– Четыреста долларов в месяц, – сказал я, – пока делали первую треть. Шестьсот – когда начали вторую. И восемьсот – когда приступим к последней части.

Волощук изумленно покрутил головой.

– Неплохо, даже очень неплохо… Он надеется много заработать?

– Да нет, – ответил я с усмешкой, слишком ошарашенный у него был вид. – Байма остается в нашем полном распоряжении. Ему достаточно того, что его имя будет в титрах.

Волощук ахнул:

– Не понимаю! Так в чем же его выгода?

– В удовольствии, – объяснил я кротко. – Ты, когда угощаешь мороженым за свои бабки, сам же чувствуешь удовольствие?

– То мороженое, а то такие бабки!

– Все зависит от размера кошелька, – ответил я еще смиреннее. – Еще вопросы есть?

Теперь он с уважением смотрел на экран, где я расставлял завитушки, финтифлюшки, розовых амурчиков, двигающиеся гифы.

– Вопросов нет, – ответил он. – Есть предсказание. Если хочешь – пророчество!

– Ну-ну!

– Ни фига у вас не получится!

Ревун наконец принес плату, осторожно распаковывал, снимал слои целлофана.

– Ты так уверен…

– Как будто не знаешь, – оскорбился Волощук, – почему! Даже в Юсе эти фирмы рассыпаются, как будто их из песка лепили, а уж наши ваньки… Да у нас руки не оттуда растут, мы в соплях путаемся, мы вообще уроды, а вы взялись делать игрушку… когда не всякую юсовскую в состоянии пройти до конца без кодов!

Я стиснул челюсти. А Волощук, видя мое угрюмое молчание, победно начал перечислять сотни причин, по которым никакая компьютерная игра руками наших умельцев просто невозможна. В прынципе!

Я угрюмо молчал, ибо Волощук прав. Скорее всего, из нашей затеи ничего не получится. Где-то да все рухнет. Слишком много против… Но что предлагает Волощук? Да ничего, кроме «Ничего у вас не выйдет». Как легко любому ничтожеству мимикрировать под умного лишь тем, что все критикует и отвергает! Какая удобная позиция для труса. Критиковать, ничем не рискуя. Критиковать, прекрасно зная, что в девяти случаях из десяти он абсолютно прав. И как трудно что-то делать, тоже зная, что из десяти попыток удачной может оказаться лишь одна…

Да, но что с правоты труса? Зато вот тот, кто девять раз расшиб лоб о стену, на десятый все-таки проломится в дивный волшебный сад…

Ревун поставил карту, резетнул, мы молча ждали, пока комп загрузится, определит новый дивайс, а он плюхэндплеевский, потом этот Ревун прервал наше молчание:

– Игры… это несерьезно. Я десять лет за компом, но еще ни во что не играл. Мое дело – фотошоп, кварк, проги… Это – да, это – понимаю.

Волощук сказал мне усмешливо:

– Ну, что скажешь?

– Ты тоже ни во что не играешь? – спросил я.

– У меня дела поважнее, – сказал он с настолько высокомерной усмешкой, что я сразу поверил: да, этот никогда не играет. – Намного. Даже не берусь сравнивать!.. Вообще, любые дела поважнее, чем гонять по экрану человечка… что есть всего лишь умело написанная программа.

Я стиснул челюсти, зубы уже болят от жажды ответить, но что ответить, если он абсолютно прав? Как прав и мой сосед по лестничной площадке, хороший такой столяр Вася, он не понимает, как это можно заниматься таким никчемным делом, как книжки читать, глаза портить, когда можно балкон застеклить, розетки поменять, обои в прихожей пора бы заменить, а там и осень скоро, надо приготовиться вывезти с дачи самое ценное, чтобы зимой голодные бомжи не разворовали…

И вообще Волощук абсолютно прав: как программист может легковерно баймить, ведь он, в отличие от простых юзеров, прекрасно понимает, что это работают лишь попеременно включающиеся условные символы программы? Все верно, все верно… Точно так же художник знает, что на холсте нет ничего, кроме ста граммов всяких красок, так что и смотреть неча, а писатели и журналисты знают, что книги – всего лишь убогий набор из тридцати условных значков…

Да что там программисты, писатели, художники! Мы все знаем, что Земля – планета, что вращается вокруг Солнца, но все мы видим, что солнце утром выползает из-за края неподвижной земли, а вечером опускается за противоположный край огромной и незыблемой земли.

Ревун прогнал по тестам, я следил, сам сел и прогнал еще по двум добавочным, сказал коротко:

– Беру. Еще есть?

Волощук кивнул Ревуну:

– Видишь? Я ж говорил, что он крутой… Андрий, у нас сейчас нет, но ты скажи, сколько тебе надо, и к вечеру я достану хоть прямо из Силиконовой долины! Кстати, только что поступил Voodoo5 6000. Четырехчиповый крокодил. Если у тебя толстый кошелек, то сможешь побахвалиться перед девками видеокартой со 128 метрами памяти! Плюс свой блок питания. А стоит всего-то восемьсот долларов!

– Неплохо, – согласился я. – Если учесть, что Пентиум-4 оценили всего в 635 зеленых. Заверни пару.

Ему показалось, что ослышался.

– Две?

– Две.

– Но… зачем?

– Поставлю охранникам. Можно сравнивать графику. А то говорят, что GeForce2 чуть быстрее, а у VooDoo5 графика чуть-чуть приличнее. Пусть сравнят и скажут.

Он смотрел ошалело, ибо хоть я и немножко пижонил, играл, но он видел, что я говорю серьезно. Сам до такого не снизойду, а охранники будут бегать ко мне и докладывать, споря друг с другом, какая карта круче.

– Ну, ты даешь, – только и сказал он. – У охранников третьи пни? Даешь…

– Пора менять на четвертые, – сказал я небрежно. – Вот как только поступят в продажу… Эх, видел бы ты, какой у меня сервак!

Он покачал головой, присвистнул:

– Круто… Хочешь все свои компы снабдить такими видеокартами?

– Хочу, – согласился я легко. – Мы заодно планируем для своей баймы и сетевую версию. Через battle.net. Так что охранники будут первыми тестерами.

– Крутые, – протянул Волощук озадаченно. – В самом деле крутые… Сколько, говоришь, вам на лапу кидают?

– Шестьсот долларов, – повторил я с удовольствием. – А когда начнем последнюю треть игры делать, то по восемьсот.

Он переспросил:

– Сикоко-сикоко?.. По шестьсот уже сейчас? В месяц?.. Слушай, а это совсем неплохо. Я в своей шарашкиной конторе едва под четыре сотни вытягиваю. Но это с подработками!

Мне не нравилось, что он свою фирму называет шарашкиной конторой. Она создалась на основе оборонного предприятия, и в ней работают прежние хорошие специалисты, да и вообще мне не нравится, когда люди за спиной плохо отзываются о своей фирме: не нравится – уйди, но я смолчал, только пожал плечами. Не поймет. У нас это принято: поливать дерьмом то место, на котором проводишь треть суток.

– Я бы мог бросить свою, – сказал он, – и перейти к вам. Конечно, нужны какие-то гарантии, что у вашего мецената не пройдет дурь и он не потратит очередной лимон на рытье туннеля из Лондона до Бомбея…

– Никаких гарантий, – ответил я поспешно. – Сам понимаешь, какие в наше время могут быть гарантии?

– Верно, – признал он. – Вообще-то, фирма – это фирма!.. Правда, и фирмы разваливаются, как песочные домики под первым же дождем. Или от первого прихода налоговой инспекции. Так что все же посмотри, ты же знаешь мой уровень!

– Да знаю, – ответил я тоскливо. – Ты, Волощук, ас. Нам с тобой не равняться. Но, знаешь ли, у нас собрались такие же придурки, как и я. Ну, нравится нам то дело, за которое взялись! Нравится. И будем вкалывать… А ты и у нас будешь халтурку со стороны брать. Для дома, для семьи, для левого заказчика. Глядя на тебя, и другие заколеблются.

Он засмеялся:

– Другим нельзя! Я все равно сделаю работы больше, чем они.

– Знаю. Но каково будет другим? Нет, Волощук, извини, но чокнутую работу пусть делают чокнутые. По заказу чокнутого человека, для чокнутого дела.

Он расхохотался, довольный, но все же в глубине орлиных глаз промелькнуло некоторое сомнение. Не слишком ли легко я сдался? Чокнутые, как и психбольные, всегда утверждают, что они самые нормальные люди.

– Ты это зря, – сказал он покровительственно. – Сто зайцев не заменят одного льва.

– Нам не звезды нужны, – ответил я, уже начиная сердиться. – Нам байма нужна! Байма, а не два-три года отсидки на приличном жалованье. Мы к этому относимся серьезно, понимаешь?

– Не понимаю, – ответил он честно. – Но профессионалу не обязательно понимать мотивы. Когда киллера нанимают выполнить работу, он не вдается в тонкости взаимоотношений заказчика с жертвой. Его не интересуют даже мотивы. Он просто берет деньги и добросовестно выполняет свою работу!

Его лицо сияло гордостью и уверенностью в собственной правоте. Я умолк, сравнение с киллером убило и расплющило катком. Есть недоразвитые, что даже фильмы создают про благородных киллеров и добропорядочных проституток. Еще более недоразвитые смотрят, после чего утверждаются в мысли, что в занятиях убийц и проституток есть нечто романтичное и благородное. В самом деле, не инженериком же на производство!

Спорить с такими людьми бесполезно, смотрят как на труса, на улитку. То, что кому-то, в самом деле, может, больше нравится работать, чем воровать, даже не приходит в голову. А скажешь – не верят.

ГЛАВА 2

Вероника неторопливо перепечатывала со смятой квитанции. Я как можно тише прикрыл дверь, пока печатает, не замечает, я полюбуюсь ею украдкой, полностью спрайтовой от макушки до ногтей. В то время как на Конона пошло не больше десятка полигонов, она здесь как чудо на заранее отрендеренном бэкграунде…

…но Вероника подняла голову, по розовым стеклам очков пробежали искорки. Увы, это солнце из окна, а ее глаза по-прежнему холодновато-вежливые, а лицо профессионально приветливое.

– Андрий, – сказала она первой, пока я искал слова, забыл даже про «здравствуйте», – Илья Юрьевич сейчас освободится. Я ему скажу о вас.

Чистая моя, строгая, произнесло в моей душе отчетливо, как же мне с тобой рядом быть? Дрогнула струнка, я ощутил, что когда-то слышал эти слова, где-то в давно и несправедливо забытой песне, тогда у меня слезы навертывались на глаза, но все забылось, ушло, а сейчас как будто лопнула толстая скорлупа души, а там… нет, вовсе не ангелочек с розовыми крылышками, там моя мохнатая душа, шерсть как у зверя, ведь я человек, а это куда больше, чем зверь, но все-таки высунулась из обломков скорлупы и с недоумением смотрит по сторонам…

– Да вы присядьте, – сказала она с профессиональным участием. – Что-то вы бледный такой…

Я с трудом раздвинул губы, выдавил улыбку:

– Нет, я не хакер, просто ночь не спал. Да-да, я подожду.

Двигаться к ней по лэвелам тяжело, все не те пойнты попадаются. Коды бы к ней, но только к простеньким штучкам коды всегда в широком ассортименте: дискотека, вино, без­опасный секс…

Я вздохнул, почему-то мысль о кодах показалась неприятной. И даже облегчение ощутил, сообразив, что такие коды к ней не подойдут. Для такой нужен код особый, простеньким гекс-эдитором не обойдешься, нужно или баймить честно, или же суметь стать суперменом, властелином мира, изобретателем лекарства от рака, спасителем человечества от столкновения с кометой… Да и то может не сработать. Как пишется в руководствах: публикуемый код может сработать, а может и крэкнуть, что значит – твою же крышу и сдвинет, так что подумайте хорошо, а если рискнете использовать, то это на ваш страх и риск…

Она не замечала мой по-собачьи преданный взгляд: пальчики в том же ритме постукивают по клавишам, иногда головка чуть приподнималась, я видел, как она бросает взгляд на экран. Холодный свет от экрана не делал ее лицо холоднее, как солнечный свет из окна не делает теплее. Это на нас, простых людей, действует все, а она – сама целая вселенная со своим светом, своей гравитацией, своими законами мироздания и миропонимания.

Я вздрогнул от ее участливого голоса:

– Что-то случилось?

– Да вроде нет, – пробормотал я. – А что?

– Вы так тяжело вздохнули, – объяснила она. – У вас сердце?

– Да вроде есть, – ответил я жалко. Был момент сказать, что да, сердце у меня действительно ноет, однако боль другого порядка, но язык не повернулся брякать банальности, – вот тут слева…

Она чуть раздвинула губы в сдержанной усмешке.

– Много пьете кофе? Говорят, хакеры без него жить не могут. Хоть с наркотиками поосторожнее.

– Кофе пью, – согласился я поспешно. – Но не так чтоб уж чересчур…

Она улыбалась самую малость, глаза ее за розовыми стеклами тоже щурятся чуть-чуть. Это Нюрка всегда хохочет так, что через ее раскрытый рот видно трусы, а Вероника никогда не повышает голоса, не ускоряет движений, я никогда не видел, чтобы она двигалась слишком быстро или слишком медленно. И голос ее звучит всегда ровно, приветливо, словно разговаривает с официантом…

На столе звякнуло. Вероника сказала доброжелательно:

– Илья Юрьевич освободился. Можете зайти.

Конон оглядел меня с головы до ног, буркнул:

– Все худеешь?.. Тебе-то зачем? Это мне б сбросить лиш­ний десяток кэгэ… Или хотя бы пять… Как идут дела?

– Две трети игры сделано, – отрапортовал я.

– Ты садись, садись. В самом деле? Дивно, я по новостным сайтам вижу, что почти все опаздывают почти вдвое. Лады, со следующего месяца добавляем жалованье… Над чем пашете сейчас? Ролик сделали?

– Вступительный? Нет пока…

Он подумал, сказал недовольно:

– Я опять, как тот бедуин из Сахары… но лучше вообще не делай эти дурацкие ролики! Неужели есть идиоты, что смотрят?.. Я всегда пропускаю. Как только начинается эта замедленная тягомотина, я тут же стучу по пробелу. Мне байма нужна, а не тупейшие мультики!

Он морщился, мучился от мысли, что вот он, тупой и грубый финансист, навязывает свою волю тонким и одухотворенным творцам, а я молчал и посматривал с симпатией. Хвалить хозяина вроде бы нельзя: либо сочтет подхалимом, либо что-то заподозрит, а то и вовсе сядет на голову, но, если честно, мне почти никогда не удается досмотреть вступление до конца. В самом деле, по ящику всегда в изобилии мультиков – ярких, красочных, динамичных, сделанных профессиональными мультипликаторами умело и со вкусом. А здесь программисты, какого бы класса они ни были как программисты, лезут со свиным рылом в калашный ряд…

– Нам всем нужна байма, – ответил я дипломатично. – Мы примем вашу рекомендацию, Илья Юрьевич.

Его серое лицо чуть просветлело, я не стал упираться, хотя, конечно, пусть думает, что мы действуем под его нажимом. Тогда в другом чем-то не станет настаивать.

– Это ж не каприз, – сказал он, защищаясь. – Ролики… это ж пятое колесо, зонтик рыбе!

Я кивнул.

– Вступительные ролики делают либо программисты, что мечтают бросить работу по созданию байм и перейти на телестудии, либо те, которые делают автомобили похожими на кареты. Мы же, люди Интернета, делаем байму для двадцать первого века.

Он пристально всмотрелся в мое лицо, в самом ли деле я согласен или же просто подчиняюсь денежному мешку, сказал почти просительно:

– И еще…Плюньте на все эти уровни сложности! Ну, там «очень легкий», «просто легкий», «средний» и так далее, вплоть до «супермена».

Я смотрел на него со все большим уважением.

– Почему? – спросил на всякий случай.

– А фигня все это, – заявил он. – Всякий нормал проходит на самом легком. Кроме совсем уж отвязных придурков. Мазохистов всяких. А нормальному человеку интересно как раз пройти, посмотреть уровни, а не стучаться лбом по стенам в первом же лэвеле…

– Согласен, – ответил я, – как скажете, Илья Юрьевич.

Взгляд его стал совсем подозрительным, сказал внезапно:

– Что-то слишком легко соглашаешься!

– Вы говорите дело, Илья Юрьевич, – ответил я почтительно, но так, чтобы он думал, что я просто покоряюсь силе. – Да, вы правы…

Он опустил кулак на столешницу, острые глаза не отрывались от моего лица.

– А сам ты, – сказал он вдруг, – ролики планировал? Только честно!

Я пробормотал:

– Ну, Илья Юрьевич, это нечестно с вашей стороны.

– Нет, ты скажи!

– Ну, не планировал…

– А уровни сложности?

– Да на фиг они…

Он коротко и зло расхохотался:

– Ох и мерзавец же!.. Как скажете, Илья Юрьевич, будет сделано, Илья Юрьевич!.. Деспоту они, видите ли, покоряются.

Но его лицо смягчилось, расплывалось в довольной улыбке, что угадал правильно, что у него есть вкус и чувство меры, которым обделены даже большинство профессионалов, разработчиков игр.

А при чем здесь профессионализм, ответил я ему молча. Профессионализм нужен в составлении условных значков, из которых байма, а не в оценке самой баймы. Любой зритель может оценивать телефильм, ничего не зная о работе оператора и тем более об устройстве телевизора. Делать уровни сложности – все равно что в книге замарывать часть букв. А в фильме отдельные куски монтировать «вверх ногами» или «лежа на боку»!

– Спасибо, – поблагодарил я искренне и начал подниматься. – Так я пойду?

– Иди, – разрешил он. – Успехов!

– К… черту, – сказал я опасливо.

В голове стучали остренькие молоточки, а мысли скользнули уже в сторону от баймы. Честность и порядочность – являются ли ценностями в наше время? Не стали ли подонки, трусы и обманщики в наше время героями и объектами для подражания? Уже открыто, а не втихушку, как всего лишь десяток-другой лет назад?

Когда один обманывает другого… подумаешь, пустячок, но ведь обманутый перестает после этого доверять и другим людям?.. Потому и множатся адвокаты. Но мир усложняется, возможностей для обмана все больше, каста адвокатов разрастается намного быстрее всех остальных, скоро весь мир должен быть населен одними адвокатами… Абсурд?

Я уже взялся за ручку двери, по ту сторону – Вероника, юная, чистая, светлая, а за моей спиной этот лесной кабан, перед которым не устоит даже медведь, а я вот такой… раздвоенный, одной ногой в двадцатом веке, а другой…

Я повернулся к Конону. Он уже забыл о моем существовании, что-то черкает в блокноте, хотя перед ним стоит раскрытый ноутбук, голову наклонил, я вижу только седую щетину, у матерого кабана именно такая, лицо в тени, но чувствую, как он сжат, словно граната перед взрывом.

Когда язва, то, говорят, в желудке печет огнем. Язва от нервов, как и все остальные болезни от нервов, один триппер от удовольствия, но у меня развивается что-то жуткое, похуже язвы. В животе тяжело и холодно, словно проглотил гренландский айсберг. Этот жуткий холод из желудка идет по жилам по всему телу, сжимает сердце страхом, а кровь остывает до того, что в жаркий день начинаю стучать зубами.

– Илья Юрьевич, – сказал я отчаянно, – я дурак, конечно… Не мое это дело – ваши парижские тайны. Но мы с вами – баймеры, а остальные… остальные нет. Я вам поставлю секретный блок, который будете знать только вы. Один. Хорошо?

Он вскинул голову, смотрел в мое лицо так, словно измерял толщину моих костей. Его собственное выражение лица не изменилось. То ли толстокож, то ли старая партийная выучка. Такой и перед нацеленными в грудь стволами расстрельного взвода не дрогнет ни одним лицевым мускулом.

– Вообще-то я привык доверять людям, – ответил он медленно. – Команду я подобрал надежную… Не первый год вместе. Это ты для меня… и для всех – новенький.

Он его слов пахнуло таким холодом, я ощутил тяжесть в желудке, словно проглотил еще один айсберг.

– Как хотите, – сказал я упавшим голосом. – Только… никому не говорите, что я вам такое предлагал. Это можно?

– Не скажу, – пообещал он. – Но если ты устроишь так, чтобы я мог видеть больше, чем все остальные в доме…

Я чувствовал, что делаю очень опасный ход, но все-таки брякнул:

– Только вы. Вы будете видеть все в доме… слышать, если хотите, и даже наблюдать движение всех ваших бумаг… Нет-нет, меня они не интересуют, но вы сможете видеть… если хотите. Можете рассматривать это как желание понравиться или подольститься, но, скажу откровенно, я очень-очень заинтересован в вашем здоровье, благополучии… и вообще – заинтересован.

Подходя к караулке, услышал треск автоматных очередей, разрывы гранат, даже звон вылетевших на бетонный пол гильз. Ага, идет дефматч в анрыле, звуковой ряд оттуда, именно там впервые применили этот эффект, и до сих пор никто не превзошел, это предстоит нам…

В караулке дым, запах табака, что для меня, некурящего, как вонь пороха, Сергей и Антон согнулись над клавами, молотят с такой силой, что разобьют до конца недели. Почему-то им кажется, что если сильнее ударить по клавише, то бросок гранаты или выстрел будет точнее.

Я постоял, понаблюдал. Третий комп свободен, я с трудом подавил инстинкт сесть за клаву и разделать этих героев, показать, кто в виртуальном мире есть ху.

На меня не оглядывались, потом подошел Гриць, но к компу не сел, явно на минутку. Наконец Антон с разочарованным видом откинулся на спинку кресла, на дисплее надпись: «Вы проиграли». Сергей оглянулся, заметил нас, мне кивнул по-свойски, а Грицю сказал весело:

– Привет, пец!

– Чо?

– Ты ж от Нюрки? Значит, пец.

– Какой такой пец?

– Ну, как там в песне: «…Разложил товарку пец»? Слушай, пец, я ж тебе говорил, чтобы ты отрегулировал карбюратор, а ты и ухом не моргнул! А я не такой дурак, как ты выглядишь, я все замечаю. Тебе б с корабля на баб, а я что – должен делать свою работу за тебя?

Антон заметил философски:

– Человек создан для счастья, а ты ему прямо под нос шаланды, полные фекалий!

– Человек создан для счастья, – поправил Сергей, – как птица для духовки. Так что, Гриць, ты карбюратор отрегулируй, а ты, Антошка, раз уж ты такой умный и грамотный, да еще и любитель музыки, то рояль перетащишь со второго этажа на первый. Светлана Васильевна нашла ему место получше. А тебе, Андрий, какую бы работу придумать… Ты больше любить подтаскивать или оттаскивать?

– Я хотел было вас к Интернету приобщить, – сказал я. – А то уже полгода анлимитед доступ, а вы и ухом не моргнете!..

– Анлимитед, – спросил Сергей осторожно, – это на халяву?

– Почти, – согласился я. – Это значит, что уже «уплочено». Пользуетесь или нет.

Антон сказал удивленно:

– Уплочено, а мы не пользуемся? Это что ж с нами? Мы христосики, что ли?

Я сел за свободный комп, сказал:

– Смотрите, запоминайте. Первое – надо включить. Поняли? Если комп не включен, то в Интернет не войдете. Даже баймить будет трудновато, хотя для вас нет преград ни на море, ни на суше… Вон как у Антона на плече татуировка «С любых высот в любое место!»…

Они наблюдали терпеливо, на выпады не реагировали. Каждый старается все схватить, это другие пусть ухами ляпают, как слоны, а весна покажет, кто где срал…

Я показал им систему поиска, оттуда уже в самом деле в любое место, вошел в первый попавшийся форум, показал мессаги, как читать, писать ответы, брать ники, общаться.

Антон, самый мелкий из трех ботов и потому самый закомплексованный, но с непомерными амбициями, тут же взял себе ник «Воланд», Сергей – «Ланселот», а Гриць – «Su­per­man».

Сергей посмотрел на меня подозрительно:

– Чего лыбишься?

Я поспешно согнал улыбку.

– Да так просто. Сейчас походите по сайтам, увидите, какие стада там бродят этих самых воландов, ланселотов и прочих наполеонов – весь состав любой психушки! Ведь люди не шибко умные в карман не лезут не только за словом, но и за никами. У них во всем выбор невелик.

Сергей подумал, почесал в затылке:

– Ага… честно, я ведь хотел что-нибудь покрасивше и загадочное… Как и все эти… ну, эти. Нет, я лучше тогда… Во, «Идиот»! Как, а? Или «Засранец»!

Я хотел смолчать, что мне эти боты, но Сергей чем-то нравится, хоть бот и есть бот, на всякий случай сказал предостерегающе:

– Сергей, подумай все-таки.

– А что? – сказал он задиристо. – Ник – это одежка. А по одежде встречают только дураки.

Я промолчал, хотел уйти, но он что-то поймал в глубине моих глаз, ухватил за руку, развернул к себе.

– Да ладно тебе, – сказал я. – Дураки так дураки. Я ж не спорю.

Он зло уставился в мое лицо.

– Ладно, я брякнул не то. По одежке встречают, а по уму провожают! Разве в Интернете не так? Тогда в нем тусуются одни придурки. Надо читать то, что написано… и судить по нему. Не так разве? Ну, скажи, скажи!..

Он смотрел со злостью, но и требовательно. Я посмотрел в его глаза, злые и одновременно просящие, жаждущие знаний, это от меня-то, который сам как в темному лесу. Другие охранники тоже повернулись от мониторов, смотрели с ожиданием.

– Ладно, – сказал я со вздохом, – только, Сергей, без обид, ладно?.. Сам напросился. Ты запущен, как огород у моей бабушки… Тебе надо все сначала. И, желательно, на пальцах, иначе все окажется чересчур высокими истинами.

Он сказал зло:

– Давай на пальцах! Мы ж тут усе тупые.

– Тогда получи. На пальцах. Когда два человека встречаются, к примеру, на улице, то в разговоре участвуют еще и мимика, жестикуляция, всякие там кивки, улыбки, телодвижения, дополняющие слова. Когда звонишь по телефону, то надо сперва назваться… ага, для тебя это дикая новость!.. потом поинтересоваться, не оторвал ли от дел, – ты же не видишь, чем собеседник занят, а можно еще и спросить, как себя чувствует. Что, чересчур? А если он лежит обмотанный бинтами и с термометром в заднице, и ты ему с ходу начнешь ржать веселый анекдотец про покойников?

Антон в самом деле коротко ржанул, представив кого-то из своих в такой позе, а я продолжал:

– При общении в Интернете не слышишь даже телефонного голоса, по которому тоже можно кое-что да определить. В Интернете – только буквы. Потому первое впечатление – ник. Да, за ником «Подонок» с некоторой ничтожной долей вероятности может скрываться не совсем подонок. Но когда в общественный транспорт вламывается пьяный в жопу бомж, от которого воняет: только что обоссался и обосрался и в таком виде влез в салон, ты уверяешь себя, что не надо судить по внешности? А может быть, это чистейшей души человек? А может, это великий поэт, возвращающийся с попойки гениев? Так что, Сергей, кончай лапшу на уши вешать, что не судишь по внешности. Все мы судим по внешности. Все! А уж потом, после некоторого общения, начинаем менять свое мнение в ту или иную сторону.

Теперь уже все слушали внимательно, не перебивали. Я видел обращенные в мою сторону взгляды. Антон отодвинул клаву, повернулся в нашу сторону.

– Так вот, – продолжал я, – в Интернете до такого общения часто не доходит. Почему? Да все потому же, что перед тобой буквы, а не живой человек. Вот взял этот неведомый ник «Подонок» или «Сраный Козел» и что-то там пишет на форуме. Но я, как человек с нормальной психикой, просто не кликаю на таких мессагах, что естественно. Просто даже не открываю для чтения. Ну не хочу я слышать речь подонка или сраного козла! И сам ему не отвечу. Да, может быть, он взял такой сраный ник из неведомого мне чувства протеста, но я этого не узнаю, так как в контакт не войду, а попытки сраного козла вступить в контакт со мной сразу же пресеку. Ладно, я не бог весть какое сокровище, но точно так же этот сраный козел потеряет и многих достаточно чистоплотных людей, которых явно не хотел бы потерять. Я объяснил доступно? Достаточно доступно? Или надо еще и кол потесать на голове, орехи поколоть?

Антон одобрительно кивнул, Гриць опустил голову, соглашаясь, но Сергей явно завелся, возразил:

– Ты сам говорил о штампах, которые тормозят… что-то там тормозят! А сам? Не тормоз?

– Штампы, – согласился я. – Ассоциации. Это как закрепленные уроки, чтобы их не проходить снова, а, опираясь на них, идти дальше. Не все ассоциации верны, тем более – не всеохватывающи. Но они уже закрепились. К примеру, свастика – это фашистский знак… сколько бы ни говорили о ее древности и солярности, сам когда-то на этом горел, скифы – причерноморские кочевники, хотя есть даже спортивные лодки-скифы, французы – бабники, а штурмовики – это… тоже понятно. Это не значит, конечно, что с этими определениями надо смириться, но, называя свастику солярным знаком, которому десять тысяч лет, надо быть готовым к длительным объяснениям. В Интернете ты не сможешь каждому новичку объяснять происхождение своего ника… особенно если он не просит, и придется смириться с тем, что твой ник понимают… как понимают. А понимают всегда в общепринятом смысле, и это не зависит от уровня интеллекта или образования. Выйдите на улицу и опросите встречных: старых, молодых, тупых и высоколобых: как они понимают слово «засранец», «сраный козел», «идиот»!

Сергей некоторое время зло пожирал меня глазами, кулаки сжаты. Я даже представил, что от меня останется, если таким кулаком да в мою непрочную челюсть. Затем со стороны Сергея послышался шумный выдох. Его твердые губы раздвинулись в хмурой усмешке.

– А ты злой, Андрий!.. Тебе это кто-нибудь говорил?

– Да вроде нет, – пробормотал я.

– Так вот я говорю, – сообщил Сергей злорадно. – Злой, как наш Барбос.

А Гриць сказал:

– Кто у нас Барбос, пояснять не надо?

Мою победную улыбку сдуло как ветром. Козаровский незримо присутствует везде.

И все же, когда вышел из караулки, на душе малость скребло. Не слишком ли обидел охранников? В большинстве хорошие ребята, для них компы в новинку, а я вот так свысока… С другой стороны, чем больше настучу им по головам, тем меньше им обломают рогов другие…

Ведь при входе в Сеть всегда стоит проблема ника. Зря новички относятся к этому несерьезно. Если мой друг, которого я хорошо знаю, в Интернете назовется «Засранцем» или «Придурком», я все же буду с ним общаться и на улице, и на сайтах, хотя время от времени и буду доставать, чтобы сменил ник.

Другое дело, когда на форуме ко мне обратится некий «Засранец» или «Идиот». Все, что я о нем знаю, это пока только этот ник, а этот ник понятно каким образом настраивает. Либо обругать, либо игнорировать. Раньше ругался, теперь сразу холодный игнор. Таким образом, этот «Засранец» сразу отсекает немалый процент людей, которые с ним в контакт не войдут. А в самом ли деле лучше те, кто будет с ним общаться? С ними удобнее и проще, но лишь потому, что они подлинные засранцы и придурки… Нет, ребята побурчат, но потом сердиться перестанут. Конон подбирал людей психически устойчивых… Таким можно даже пульты баллистических ракет доверить.

ГЛАВА 3

Говорят, самое обидное – это когда твоя мечта сбывается у кого-нибудь другого. Похоже, что у меня это становится навязчивой идеей… Вероника. Не знаю, даже не в постель тащу, как-то в моих горячечных видениях эти сцены отсутствуют, а больше какие-то схватки на мечах, когда я рублю гадов направо и налево, закрывая ее широкой спиной, а потом подхватываю могучей дланью к себе на коня и уношусь галопом…

Или же луплю из двух ракетных бластеров, а она привязанная к жертвенному столбу, вот-вот ее не то сожгут, не то скормят, смотрит на меня с мольбой и надеждой, но я разношу гадов на куски, а потом одним движением рву ее цепи как паутину, выворачиваю столб и с ревом швыряю в последних из уцелевших врагов. Вероника потрясена, а я ее не то на коня, не то в ракетный катер с радужными крыльями…

Я вздрогнул, едва успел вывернуть руль. Мимо пронеслось что-то синее, я только успел увидеть перекошенное побелевшее лицо с выпученными глазами.

Мне почудился тающий в морозном воздухе разъяренный вопль:

– Крепче за шоферку держись, баран!

Обдало холодом. Тело напряглось, я ощутил, что уже несколько секунд несусь, видя не заснеженное шоссе, а зеленое поле, по которому идут крохотные человечки с мечами в руках, а за ними ромейские наемники тащат катапульты с греческим огнем. Конструкторы машин слишком заботятся об удобствах. Усталый на работе человек в машине сразу расслабляется. Если пьяный-то как раз и не сядет за руль – вдруг да ГАИ остановит, а усталый надеется, что как-то доедет… На самом же деле от усталых катастроф всегда больше.

Я щипал себя за бок, бил по колену. Со злостью подумал, что хорошо бы на руке вот тут под пальцем такую кнопочку. Нажмешь – из сиденья высунется игла, кольнет в задницу. Хорошо кольнет.

Я включил мобильник, сказал, не отрывая рук от руля:

– Нинель, это я, Андрий. Скорее скажи какую-нибудь гадость, а то засыпаю за рулем…

– Чо-чо?

– Дорогая, мне надо проснуться…

– Ну, Андрий… Если я скажу, ты от злости выскочишь на встречную полосу!

– Там пусто, – сообщил я. – Все нормальные спят.

– Так чего меня будишь?

– А ты где?

– В офисе, ессно. Тут Костомар такой сценарий забабахал! Горецкий долго слюни пускал, а сейчас уговаривает бросить академство и перейти книжки строгать.

Я ощутил, что в голове проясняется.

– Подожди еще минут пятнадцать, хорошо? Я заеду к вам. А потом тебя завезу домой.

Нинель промурлыкала:

– Да мне и здесь на диване неплохо: одна нога здесь, другая – там…

– Что, собираешься спать там?

– С вами разве заснешь?

Я сказал сердито:

– А как же насчет того, что порядочная девушка должна ложиться в девять?

Ее голосок был удивленный:

– Так я и ложилась!.. И становилась. Ты чо, Андрий? Мои родители не возражают, что я задерживаюсь. Это ж не с одноклассниками…

Я поймал себя на том, что снова начинаю наращивать скорость. Шоссе уже освободилось не только от снега, даже лед кое-где стаял, в других местах корочку размолотили шипованными колесами, только на бордюрах еще грязно-серые кучи снега.

Днем они сильно подтаивают, проседают, а ночью превращаются в надолбы железобетонной крепости. Еще только начало февраля, но низкое хмурое небо очистилось от туч, поднялось в немыслимые выси, оттуда с утра и до вечера теперь сияет яркое солнце. В полдень уже печет, как летом. Можно загорать одной щекой, в то время как вторая мерзнет: температура даже днем не выше минус двух градусов, а ночами падает до десяти ниже нуля.

Когда я подъехал к зданию офиса, там с одной стороны улицы снег и лед стаяли, тротуары высохли, но на другой стороне в тени зданий у стен все те же слежавшиеся до твердости камня неопрятные сугробы.

Сонный охранник воззрился с невероятным изумлением. Я кивнул, прошел, за эти полгода здесь успели сделать ремонт, в холле повесили люстру. Значит, дела того, кому все это принадлежит, не так уж и плохи. Или делает вид, что все хорошо, а завтра все рухнет…

В коридоре правого крыла свет приглушен, но из-под нашей двери бьет яркий свет. Доносятся голоса, мужские, мои ноздри жадно дернулись, уловив аромат крепчайшего кофе.

Ясно, Аверьян там, Миша тоже увлекся, целыми днями за монитором. Он, великолепный художник с изумительным чутьем, уловил этим самым чутьем, что игры… уже, в самом деле, не игры, а баймы. И что будущее за баймами. Конечно, всегда найдется умник, который вспомнит про игры на ламповых ЭВМ, а потом вообще потащит нить от кроманьонцев, но таких размывателей любого определения вообще не стоит брать во внимание. Никогда и ни в чем. Игры, по сути, сейчас существуют только для PC, да на горизонте начинают маячить приставки нового поколения. А первые игры собственно для PC были даже не играми в нынешнем понимании. А экран был сперва черно-белый, монохромный, затем – CGA, то есть четырехцветный, затем пришло раздолье CCA – целых шестнадцать цветов, но не успели игроки опомниться, как миру был явлен супермонитор VGA – двести пятьдесят шесть цветов!

Сейчас и VGA забыт, его сперва вытеснил SVGA, то есть супер-VGA, затем пошли еще и еще, двести шестнадцать цветов стали анахронизмом, счет пошел на миллионы, потом просто приняли True Color, то есть естественный цвет. В игры пришла трехмерность, объемный звук. Высокая детализация графики, и вот уже игры по графике практически неотличимы от фильмов, которые все еще идут в этих старинных римских цирках, именуемых кинотеатрами. И куда ходят чудаки, любители древностей.

А завтра и остальные художники, режиссеры, сценаристы, менеджеры увидят, какие невероятные перспективы у баймоиндустрии…

Я толкнул дверь, замер на пороге, а рот мой начал сам по себе растягиваться вширь.

На единственном диване удобно расположились с бутылками пива в руках наши титаны: Костомар и Горецкий. В воздухе плавают коричневые струи крепчайшего кофе, а на подоконнике расположились рядком пустые бутылки. За компом горбится Аверьян, клава трещит под его быстрыми, как муравьи, пальцами. На дисплее часто-часто бежит цепочка странных для непосвященного символов ассемблера. Нинель за спиной Аверьяна, отсвет падает на ее сосредоточенное лицо, глаза строгие, а лопатки топорщатся, как прорастающие крылышки.

Титаны негромко переговариваются, оба слегка осунулись, под глазами одинаковые темные круги. Перед ними столик на колесах, пара бутербродов на тарелочке, один уже надкусан.

– Андрий, – сказал Костомар удивленно, – и вам не спится?

– У вас тоже рабочий день затянулся, – сказал я с неловкостью.

– Так у нас это не работа, – отмахнулся Костомар. – Это для души… И, как говорится, для будущего баймоиндустрии.

– У меня тоже, – сообщил я. – Я наймит русского капиталиста. А сюда забегаю в свое свободное время.

Костомар величественно кивнул.

– Вы абсолютно правы, Андрий. Что баймы? Ведь живем в объективной реальности?

– Объективная реальность, – возразил Горецкий застенчиво, – есть бред, вызванный недостатком алкоголя в крови. Возьмите еще бутылочку, пока не нагрелась… Это коньячок надо чуть подогретым, а вот пиво и водочку… На самом деле мы все живем в виртуальном. Если бы мы увидели тот мир, в котором живем, все человечество перевешалось бы на балконах. А жильцы первых этажей… ну, что-нибудь придумали бы. У нас народ очень изобретательный! Наша задача, как и всех деятелей искусства, – поддерживать иллюзию, что эти декорации, именуемые жизнью, реальны. К примеру, политики – это тоже вид искусства, всячески отвлекают народные массы от слишком пристального разглядывания этих декораций всяческими фашизмами, коммунизмами, тоталитаризмами, демократией и прочей фигней, шаманы придумывают новые религиозные течения, не забывая подбрасывать дровишек в старые, спортсмены зовут на стадионы… словом, мы на месте, ребята! Массам баймы необходимы.

Нинель сказала с отвращением:

– Всегда изговнякаешь любую светлую идею.

Мои брови сами полезли вверх, но смолчал, ибо воспитанная Нинель даже со сверстниками всегда сперва на «вы».

Когда она прошла мимо, пародийно двигая бедрами, я видел, как рука Горецкого дернулась, чтобы шлепнуть ее по заду. Похоже, Нинель форсировала сближение всех в одну команду, чтоб мужскую часть команды ничто не отвлекало от работы, а вся кровь заполняла только верхнее утолщение спинного мозга.

Костомар сказал завидующе:

– Тебе хорошо!.. Новое направление в искусстве!.. Самое обещающее, а ты стоишь у самых истоков. А вот у меня железобетонная наука. Никуда от нее не денусь, как вон ты… Тебе хорошо, романчик сварганил за полгодика – и баста. А с баймой и в год не умудохаешься.

Горецкий покачал головой.

– Не знаю, не знаю, – ответил он задумчиво. – Да, байму делают по два-три года, в то время как роман я, в самом деле… за полгода. Однако байму проходят в среднем за месяц, а роман читают за один-два вечера… Так что не скажу, что над баймой приходится мудохаться, как вы изящно выражаетесь, намного больше. По моей простой арифметике получается, что как раз наоборот…

Костомар сказал весело:

– Еще один камушек… или две копеечки, как хотите. Я помню все баймы, в которые резался, а вот из прочитанных книг помню едва ли каждую десятую. Да где там десятую! Это я так, чтоб грамотным казаться. А то совсем в дикари записали… Прочел тыщи, а вспомню штук пять. Так что у нас шансов с баймой побольше!

– Потому что байм мало, – сказал Горецкий рассудительно и с завистью. – Ждем ли мы книг так, как ждем баймы? Нет, конечно. Вот до выхода Warcraft-3 полгода, а мы уже дни считаем!.. С нетерпением. А считать начали года два тому, как только узнали, что началась работа, появились первые скрины… Как ловим интервью с разработчиками, дизайнерами уровней, художниками, сценаристами!.. Нет, писатели никогда не были в таком фаворе.

Я жадно прихлебывал горячую коричневую жидкость, даже не коричневую, а черную. По вязкости она напоминает сметану. Еще чуть, и такой кофе можно резать ножом и намазывать на хлеб.

Никому не приходит в голову, мелькнула мысль, купив книгу, сразу прочесть последнюю главу, после чего спокойно положить на полку. Но вот с играми… Желание игроделов, чтобы их игры оставались на мониторах долго, приводит к тому, что свои творения излишне усложняют, напичкивают труднейшими загадками, длиннейшими и часто занудными добавочными квестами. Поиски проклятого рычага, который надо суметь отыскать в подземелье одного замка, чтобы открылась дверь на крышу в другом замке, достали всех настолько, что появились солюшены и даже cheats, что попросту: жульничество.

А с читом просто: берешь себе бессмертие и нескончаемый боезапас, после чего прешь напролом. Врагов косишь, не экономя патроны, двери перед тобой открываются сами, а если перед тобой река или пропасть – запросто перелетаешь по воздуху! Стена или гора впереди? А clip зачем? Умный в горы не пойдет, читер гору пройдет насквозь, а потом похвалится, что он всю игру прошел за час, всех замочил, все собрал, все открыл… и вообще игра не очень-то интересная.

Значит, мы должны делать игру так… или такую, чтобы ее одинаково интересно было играть как без кодов, так и с кодами. Нет, одинаково не удастся, но все же стремиться к тому, чтобы было почти так же проходимо, так же интересно. Это легко сказать, но…

Аверьян крутнулся на вертящемся стуле, сделал пару оборотов, как космонавт на центрифуге.

– Мы ввели inderect control, – сообщил он. – Мне в лом заниматься юнитами поодиночке! Слишком много. Это ж не AoE, где на сотне юнитов уже тормозит, и даже не «Казаки», где полтыщи тянет, а вот семьсот… Да и не царское это дело – указывать каждому крестьянину, что ему делать и куда идти. Правда, возможность прямых указаний оставили, всякое может случиться. Но все же когда их тысячи, то должны сами знать, что делать.

– А сколько идет без тормозов? – спросил я.

– Пять тысяч, – ответил Аверьян гордо. – И это, как говорит та из ящика, еще не все!.. Мы тут разные трюки придумываем на ходу…

Я насторожился, покосился на титанов. Сейчас многие фирмы ищут ниши для новинок на стыке жанров. Даже в простые аркады вносятся элементы RPG даже TBG, выстраивают хоть какие-то миссии, дают задания, квесты, набрасывают пазлы. Понятно, что в real-time, как у нас, уже многие тащат все, как запасливые хомяки в норку, из-за чего баймы выглядят вообще чудовищно.

– Ты с трюками поосторожнее, – предупредил я. – Да и вообще… Меня один бот на главной работе достал расспросами, что такое RTFM, к которому его все время отсылает программа. Я объяснил, что это аббревиатура: Read The Fuc­king Manual. Он удивился, но все же решил, что надо купить Камасутру, вот теперь читает, читает, читает…

Костомар доел бутерброд, глаза его шарили по оттопыренному заду Нинель, потом взгляд переместился на ее руки. Нинель быстро и ловко готовила целую горку бутербродов с ветчиной, аджикой, посыпала зеленью.

– Не знаю, – проронил он благодушно, – я не великий спец в этом деле… я ж не писатель!.. но одну простую истину понял: фигня все эти камасутры и прочие справочники по позам. Оргазм всегда одинаков… А если и отличается, то не от позы, а как поел, поспал, что выпил. Бедные индийские магараджи потому и изощрялись в камасутрах, что у них Интернета не было!.. А был бы, то на фиг им ставить баб то так, то эдак? Не идиоты, после первого десятка уже поняли, что все – одинаковы. Ну, после первой сотни, как вон понял наш Марс Сидорович.

Горецкий вздохнул, скромно опустил глазки долу.

– Вы правы. Мне приходилось и княгинь… с княгинями общаться, и с доярками, и с чукчами… Скажу вам, нет разницы. Не здесь надо искать разнообразие радостей. В компах – это да! Интернет – сила. А женщины…

Аверьян засмеялся:

– Это – еще большая сила! О ком говорим?

– Так это мы так каемся, – пояснил Костомар. – И клянемся в следующий раз говно не есть. А раз уж приходится, ну такая у нас натура говноедская, то быстренько так это похлебать и – в сторонку. В смысле, к Интернету. Не увлекаться, не увлекаться!

– Интернетом?

– Дурень, бабами! Интернетом можно и нужно.

Горецкий повернулся ко мне, круглое доброе лицо казалось смущенным, глаза часто мигали.

– Хочу предложить еще одного в команду, – сказал он застенчиво. – Он посещал мой семинар, я его знаю неплохо… Талантлив, работоспособен! Часто выдает такие перлы, что диву даешься: как другие не заметили такую прелесть раньше?.. Понимаешь, Андрий, талантливая вещь, а гениальная тем более – всегда проста. Настолько проста, что всякий думает с досадой: как я сам не додумался?

Аверьян воскликнул:

– Это то, что нам нужно!

– А он симпатичный? – спросила Нинель.

Горецкий предупредил:

– Но я не обещаю, что он будет в нашей команде. Вот соблазнить – попробую. Дело в том, что для участия в нашей работе нужны не только хорошие мозги, но и… другое мировоззрение!

Аверьян подсел ко мне, сунул распечатанные на принтере листки.

– Смотри, вот та часть сценария, что практически реализована. Вчерне, конечно… Уже не очень-то молодой, но матерый воин по имени Кий приходит на берег Днепра, начинает строить город на семи холмах. Одновременно привлекает к себе люд, обещая защиту, то есть крышу. Постепенно город растет, апгрейдивается. В нем появляются мельницы, булочные, кузницы, а потом даже собственные оружейные…

– А взаимоотношения с другими племенами?

Он отмахнулся:

– Делаем. Но пока лишь мелкие стычки. Никто никого не завоевывает. Сил мало. Смотри, на берегах Днепра и в окрестных болотах достают железо. Сперва изделия из сырого железа, потом начинают ковать булат. Несколько сценариев о том, как со степняками то бьются, то дружат, а в конце концов часть их становится на службу киевскому князю, часть уходит в Венгрию и прочие неразвитые страны.

– Ого, это уже немало!

– Но и немного, – возразил он. – Марк Сидорович написал сценарий покорения окрестных племен, а затем и войн с соседями: хазарами, хорватами и пр. Еще – торговля с Византией, Багдадом, вообще – с Востоком, варяги на службе… но что-то получается не так уж и много! А мы было размахнулись на суперигру!

Горецкий предложил:

– А давайте все же организуем поход на Царьград? Я уже вижу, какой красивый сценарий можно отгрохать! Даже несколько взаимосвязанных миссий!

– Кий не делал походы на Царьград, – возразил Костомар. – Эта привычка пошла с Аскольда и Дира, потом ходили все их преемники. Самые известные походы – Вещего Олега…

– Потому что самые успешные!

– Ну, о провалах всегда предпочитали помалкивать. Это сейчас какая-то болезнь расковыривания ран.

Горецкий вздохнул с досадой, почесался, потом сказал с ноткой надежды:

– Но Кий был же в Царьграде? Говорят, не то служил, не то о чем-то с их императором лялякал… А давайте и поход сварганим? Кто эту гребаную историю помнит? Кому она нужна? А вот байма будет красивше, динамичнее, ярче…

Я задумался, поколебался. С одной стороны – хорошо бы соблюсти историческую точность. С другой стороны – кому она нужна? Все страны подправляют свою историю, приукрашивают. Только в России хороший тон – своих предков обливать пометом. А мы ни те, ни другие, мы – новые, люди Интернета. Мы должны сделать красивую и увлекательную байму… А она сама сделает остальное.

– Ладно, – сказал я. – Но только один поход. А начнут гавкать историки, скажем, что это для художественности, а вовсе не для родины слонов или шовинизьма, национализьма или троцкизьма.

В этот миг я еще не понимал, что сам бросил первый камушек. Крохотный-крохотный. Но лавина может начаться и с песчинки.

ГЛАВА 4

Ночи укорачиваются быстрее, чем уменьшается пространство на харде жадного юзера, зато дни разрастаются, как программы Майкрософта. Солнце греет все жарче, будто разогнанный Celeron без кулера.

Народ кто в шубах, кто в пальто, а те, у кого шуб нет, а пальто хреновенькое, – в кожаных куртках. Рожи красные от холода, но держатся гусарами.

В городе снег исчез, сухой асфальт, в лесу еще грязными пластами, но на захваченном или приватизированном конкистадором Кононом пространстве… а то и просто купленном уже проклюнулась робкая травка.

Жалко было смотреть на эти слабенькие бледно-салатные кончики, но, когда я приехал после выходных, там поднималась уже такая зеленая и сочная трава, что хоть выводи попа на выпас. Антон во вторник, не дожидаясь указаний, сам выволок из сарая газонокосилку, проверил, и все мы услышали ровный стрекот, похожий на шум от лопастей маленького вертолета.

Со двора я видел, как на окне, за которым Вероника, поднялись жалюзи. Возможно, она в этот момент смотрит именно в эту сторону сада. Я поспешно отклеился от ствола дуба, вскинул брови и постарался выглядеть значительно.

Я по-прежнему приезжаю в особняк ежедневно. Каждое утро. Добросовестно обхожу все помещения, где компы или хоть какая-то электроника, и, с молчаливого разрешения Конона, исчезаю.

Не к бабам, конечно, как острит Сергей, хотя с моей зарплатой и такой машиной только и скупать рекламные листки с предложением интимных услуг. У меня до минут выверено, когда и по какой дороге добираться до офиса: в двенадцать часов пробки возникают на подъезде к метромосту, а в половине первого обязательно застрянешь на выезде с Волоколамки…

Сегодня я застал не только Аверьяна и Нинель, что как будто живут в офисе, но и Миша сидит в уголке и черкает в блокноте. Даже сам Горецкий в задумчивости прохаживается взад-вперед по комнате. Рубашка расстегнута до пояса, он в рассеянности почесывает розовыми пальчиками сильно выпирающий такой же розовый животик с по-детски редкими шелковыми волосиками.

– А, – сказал он вежливо и как-то застенчиво, – Андрий… Вы понимаете, Андрий, если так пойдет, то скоро можно начинать закрытое бета-тестирование. Но мне все чудится, что сделано недостаточно.

Я рухнул в кресло, хотя сидеть после часового сидения за рулем мучительно, но вдвоем ходить по тесной комнате – чревато. Мой кулак снова сжался, постучал о подлокотник. Больно, но в голове туман, а мне нужна ясность мысли.

– Какой вы вежливый, Марк Сидорович! Чудится… Пора уже криком кричать. Ничего не поделаешь, логика такова, что надо продлить миссии… и дальше. Скажем, захватив эпоху дробления Руси на удельные княжества. Феодализм. А киевский князь начнет борьбу за единство, начнет подчинять одно за другим…

Миша отложил блокнот, сказал задумчиво:

– Да, это будет красочно. Алгоритм тот же, что и с покорением древлян или дряговичей, но на другом качественном уровне. Вместо мужиков с топорами, что идут через лес, – блистающая конница, закованная в латы! Следом волокут осадные орудия, тараны, катапульты… Можно дать красивые виды городов. Графику довести до максимума… Это я берусь с великим удовольствием!

Горецкий еще некоторое время ходил взад-вперед, морщился, оглядывался по сторонам с беспомощным видом, но нет рядом грубого и бесцеремонного Костомара, что сразу режет, как оно есть, пришлось самому вздохнуть и сказать как можно мягче:

– Ребята, тогда давайте хотя бы не кроить историю. Ведь на самом деле не Киев собирал Русь! Город лежал в руинах после татаромонголов. Страну в кулак собирала Москва. Вот и сделаем все как было. Страшный разгром на Калке, сожженные города, тяжелая дань, вереницы пленных, а потом медленное возвышение Москвы… Все будет правильно! А потом можно дать волну реванша: московские войска бьют не только татаромонгольские войска, но и идут в их осиные гнезда, уничтожают Крымское ханство, Казанское ханство, еще какое-нибудь…

Аверьян сказал с заблестевшими глазами:

– Ребята, а ведь у нас, в самом деле, крутая байма получается!

Понимаю, что это сумасшествие, но в офисе я посидел пару часов, а затем выскочил и как безумный снова погнал Серебряночку обратно на Кольцевую, за город, к особняку.

Боты обрадовались, Сергей предложил пива, а Гриць – кофе. Им хорошо, все секретные комнаты знаю, все трюки.

Я побродил малость по особняку, а перед концом рабочего дня ушел, проехал малость по дороге к шоссе, где ходит автобус, быстро свернул в лес. Уже месяц жадно и жалко высматриваю удобные подъезды, строю несбыточные планы… да какие планы, просто грезы, где даже в Серебряночке я сижу огромный и красивый, весь в мускулах, а сама Серебряночка, как автомобиль Джеймса Бонда, даже летает, если восхочу…

Через полчаса тревожного ожидания сердце мое затрепыхалось чаще. Автобус только что ушел, следующий только через полчаса. Вероника всегда выходит точно…

Из-за поворота показалась легкая девичья фигурка. Вероника шла спокойно, не подпрыгивала на одной ноге, не мотала сумочкой – очень взрослая юная леди. Солнечный зайчик от ее очков, чудом пробившись через густую листву, уколол меня в глаз. Я поспешно пригнулся, но Вероника не увидела, прошла мимо.

Я выждал пару минут, моя машина выкатила осторожно, почти крадучись. Вероника все замедляла шаг, подходя к остановке. Там нет даже павильона, только огромный столб с криво висящей проржавленной табличкой. Солнце искрилось в короткой прическе.

Я добавил газу, а когда Вероника начала медленно поворачивать голову, разом притормозил, словно только сейчас ее заметил, узнал, решил заговорить.

Мои дрожащие пальцы едва сумели распахнуть дверцу.

– Вероника! – воскликнул я, изображая удивление и неожиданную радость. – Вот уж не ожидал!.. Садись, подброшу до города.

Она прошла еще пару шагов, прежде чем повернула голову, и еще три до того, как остановилась и повернулась к машине.

– Андрий? – спросила она тем нейтральным голосом, от которого у меня всегда падает в пропасть сердце. – Ах да, у вас же теперь своя машина…

– Ах, это, – ответил я легко. Меня подмывало выскочить, бегом обогнуть машину и распахнуть перед Вероникой дверцу, но страшился, что в нашем хамовитом мире это покажется лакейской угодливостью. – Это не моя машина…

Она села рядом, с некоторым любопытством осмотрелась.

– Странно, даже не пахнет женскими духами, – сказала она так же легко. – И вообще косметикой…

Машина рванулась с места и пошла, набирая скорость. Я панически старался поскорее уйти от места, где нас могли увидеть вместе.

– Да, конечно, – согласился я. – Но я пока что не пользуюсь ни тем, ни другим. Хотя это и модно, признаю.

Мы медленно догоняли большую приземистую машину-платформу, выкрашенную в ядовито-желтый цвет, – эвакуатор. На спине эвакуатора сидел, растопыря колеса, мерс. Казалось, маленький блестящий самец копулирует непомерно большую самку, а та, тупая, как корова, ползет, спокойная и равнодушная, в поисках еды, как обычно видим весной у всяких божьих коровок.

Я поспешно газанул, панически страшась, что это гадкое зрелище оскорбит ее целомудренную душу.

На Окружной меня обгоняли справа и слева, я невольно добавлял газу, хотя хотелось остановить мгновение, но страх закомплексованного человечка, что как бы не подумали, что трушу, что боюсь быстрой езды, что не умею!

Ветер свистел в чуть приоткрытый люк. Оконное стекло я опускать не решался, еще простудится чудо, что рядом на сиденье, а ветерок из люка всего лишь красиво шевелит ее волосы под короной. Я придерживал поводья одной рукой, справа и слева иногда обгоняют вассалы на добротных конях, сказочный мир несется навстречу, распахивается, сердце трепещет в радостном предчувствии…

Еще издали увидел далеко впереди на выезде с Окружной скопление машин, бегающего гаишника, жезл вертится, как будто гаишник носится с игрушечным пропеллером…

Я сбавил скорость, нажал кнопку на сотовом и, пока там попискивало, набирая номер, развернулся и ушел по краю тротуара за сообразительным черным фордом. Вероника смотрела с интересом.

– Алло? – донеслось из коробочки.

– Пробка на Ярославском шоссе, – сообщил я. – Там КамАЗ не может развернуться, стрела уперлась в будку. Это минут на пятнадцать, не меньше. Передал Баймер на серебристом опеле.

– Спасибо, Баймер, – послышался торопливый щебечущий голосок. – Сейчас же в эфир…

Музыка оборвалась, Вероника с любопытством слушала, как диджей озабоченно-веселым голосом предупредила о начинающейся пробке и даже повторила прогноз, что это продлится пятнадцать-двадцать минут и что если кто летит издалека, может надеяться проскочить без помех, там шоссе бархатное, асфальт клало или наклало дорожное СМУ-17 под началом Петра Хрющенко…

– Здорово, – сказала Вероника с насмешливым одобрением. – Вносишь лепту в оздоровление города?

– Это мой город, – ответил я так же весело, – моя страна, земля, вселенная…

Я видел, как она посматривает искоса, не понимая еще, где кончается шутка, а где начинается серьеза. Я молчал, что это в самом деле моя планета, а я – высший примат, который за все в ответе. Вслух этого говорить нельзя, засмеют даже одногодки, поймут только баймеры, да и то не все, а только настоящие, а не переходники.

Я страшился спрашивать, куда ей дальше, но Вероника сказала спокойно:

– Если тебе по дороге, то высади меня возле ВДНХ. Но только если по дороге!

– По дороге, – заверил я. – Еще как по дороге!.. Я всегда там езжу. А где эта ВДНХ?

Легкая улыбка тронула ее красивые губы.

– Теперь это ВВЦ, – объяснила она. – Но мне нравятся старинные названия. Как и все старинное, добротное, таинственное, романтичное.

Я издали уловил зеленый сигнал, рассчитал так, что, когда подъехали, зажегся красный, и я на несколько секунд могу быть с нею дольше.

– Я могу довезти прямо к подъезду, – предложил я.

Она покачала головой.

– Не нужно. Я пойду через ВДНХ… а машинам туда въезд по пропускам. Или за большую плату.

– Ну и что? – воскликнул я. – Заплачу!

Она снова качнула головой.

– О, какой купеческий жест… Даже не спросил, сколько это стоит. Но дело не в этом. Просто я люблю возвращаться через выставку. Она сейчас переживает тяжелые времена… и чем-то мне напоминает руины не то Колизея, не то римского Форума… Такое же запустение.

Я сказал робко:

– А можно мне… проводить тебя через выставку?

Ее брови приподнялись, она посмотрела на меня искоса, надменно и холодновато.

– Это лишнее. Там безопасно.

– Да-да, – пробормотал я жалко, – но… я так давно не был на ВВЦ… ВДНХ то есть… И вообще, у меня только компьютеры, программы… и никакого тебе стародавнего искусства…

Она наморщила лобик, я трясся, словно решалась моя судьба. За розовыми стеклами блеснула искорка, Вероника сказала уже мягче:

– Ну, если тебе так уж хочется восполнить пробел в своем эстетическом образовании…

– Хочу! – воскликнул я. – Просто жаждаю!

Она засмеялась.

– Ладно. Но только по ВДНХ.

За ворота меня пропустили, но следили, как коршуны. Я уплатил, мне даже дали «квитанцию», Вероника вышла и огляделась, как в своей гостиной, я следил за ее просветленным лицом, у меня самого все светлело, словно на лугу, куда падает солнечный свет.

Народу маловато на этой ВДНХ, кучки бездельников, да и то странные, какие-то половинные. Может, и не половинные, но я не мог подобрать другое слово, но при взгляде на этих людей оставалось ощущение какой-то незавершенности.

Ларьки, газетные киоски, порнуха, презервативы и мороженое, под уздцы провели облезлое животное. На спине гордо восседал надутый ребенок, животное смотрело печальными глазами и монотонно обмахивалось хвостом от мух.

По главной аллее выросли и придвигались к нам огромные фонтаны. Легкий ветерок донес облачко тончайшей водяной пыльцы. Я остановился, ощущение в эту жару просто сказочное, справа блещет золотом огромный Каменный Цветок… Нет, это вроде бы урожай, в середине исполинский золотой сноп, а вокруг, спинами к нему, красивые молодые женщины, тоже золотые, то есть из меди, в руках виноградные гроздья, яблоки, персики, кувшины с вином, дальше я не рассмотрел, памятник огромен, пока обойдешь весь этот бассейн – заморишься, да еще дивные рыбы пущают изо рта фонтаны…

– Красиво, – сказал я.

Вероника заколебалась, похвалить или нет, все-таки это не природное явление, а сделано руками человека, что ж тут хорошего, из рук человека разве выйдет что-то приличное, с другой стороны – уже старина, а в старину, как известно, «все было лучше».

– Да, – согласилась она наконец, – неплохо. Хоть и грубовато, конечно.

Мощные струи поднимаются на высоту трехэтажного дома, там рассеиваются, воздух здесь чистый, свежий, без намека на пыль, а другие струи наполняют бассейн, дети и взрослые садятся на широкий бордюр, достают пригоршнями чистую холодную воду, брызгаются.

Кто-то разулся и вообще полез в воду. Вероника фыркнула и потащила меня прочь.

Я отчаянно трусил, что эта ВДНХ вот-вот кончится, но мы шли по прямой, а она не кончалась, и тогда я пошел на отчаянный трюк: изобразил жгучий интерес к какому-то бизону на постаменте, развел руками:

– Какая красотища!.. Только не пойму, а где же всадник?

Вероника удивилась:

– Какой всадник?

– А это разве не родео? – спросил я. – Как-то странно ставить памятник быку, а не всаднику… Конечно, политкорректность – это немало, но…

Она расхохоталась:

– Это же павильон животноводства! Здесь собраны все достижения… А быки наши в те годы были в самом деле лучшие в мире. Не веришь? Зайдем, я тебе все покажу.

Павильон животноводства оказался сам по себе огромным, как стадион, а вокруг него, как поросята вокруг свиноматки, еще и куча небольших павильонов для овец, свиней и прочих пернатых.

Я ходил за Вероникой, как щенок, смотрел на нее влюбленными глазами, но, когда она поворачивалась ко мне, я изображал бурный интерес к животным, хотя, естественно, я интересуюсь ими только в хорошо прожаренном виде.

Потом я воспылал интересом к пчеловодству, к рыбоводству. Видел и громадный павильон «Электроника», но наступил на горло своей песне, ощутил, что такому светлому ангелу моя техника ни к чему, ни к чему…

Когда вышли из павильона «Лесоводство», был вечер, небо медленно темнело. Разом вспыхнули фонари, а редкие звезды сразу потускнели.

Вероника шла тихая, торжественная. Оранжевый свет фонарей окутывал ее фигуру как прозрачным одеялом. Я вздохнул, она быстро взглянула в мою сторону.

– Что-то случилось?

– Красиво, – выдавил я. – Как красиво…

Он повернула голову, словно хотела проследить за направлением моего взгляда. Останкинская башня выглядела как странная марсианская мечеть, слева от нее повис диск луны, странно пепельно-серый пополам с охрой, а внизу блистал неземной город, яркий и загадочный.

Я ощутил, что поздним вечером, когда во всех окнах свет, когда еще никто не спит, город действительно сказочно красив, прекрасен, блистающ, как новогодняя игрушка.

– Да, – сказала она, – это небо… Эти звезды!.. И чистый воздух…

– Да-да, – торопливо подхватил я. – Это небо… И мы, значит, под этим небом.

Мы вышли из ворот, дальше жилые дома. Освещение вроде бы везде одинаковое, электрическое, однако все темные дома даже темны по-разному: есть с коричневым оттенком, есть с зеленоватым, есть синие или лиловые. На первый взгляд они все темные, даже черные, а в темноте, как известно, все кошки серы, а в глазу недостает не то палочек, не то колбочек, и глаз в сумерках перестает различать цвета, однако ночью различает, да еще как различает!

А сама Останкинская подсвечена снизу, вообще, странный эффект дает подсветка снизу, смотришь на привычные вещи, как будто впервые увидел, они становятся и новее, и загадочнее, и чудеснее, и чем-то маняще недостижимыми, как проехавшая на большой скорости красивая женщина в мерсе.

Город еще не спит, рано, но сейчас то ли чемпионат мира по футболу, то ли рабыня Изаура снова плачет, улицы пустые, две трети окон темные.

По проезжей части проползла поливалка, мокрый асфальт чернее самой ночи, это море разлитой адской смолы, но я с трепетом смотрел вперед на сверкающий факел подсвеченного снизу мощными прожекторами здания. Это горящий кристалл, огромный меч бога, только что вынутый из небесного горна. Если в жилых домах горят оранжевым окна, то здесь все окна черны, как грех, зато ярко освещены боковые панели, все вертикальные и горизонтальные промежутки, уступы. Все окна ровными черными квадратами смотрят темно и загадочно, уснувшие до восхода солнца, а сейчас царство совсем других сил…

Дальше дом попроще, не то казино, не то какой-то Дворец культуры или спорта. Половина окон освещена, здание как будто заполнено медом, свет мягкий, сладкий, оранжево-желтый, окна горят в беспорядке, этот дом типично московский с его неприятием порядка, организованности, симметрии…

Вероника все чаще поглядывала на меня искоса. Я шел как по звездам, душа истончилась, мне хотелось петь и плакать одновременно.

– Что с тобой? – спросила она тихо. – Тебя всего трясет.

– Ты права, – выдавил я. – Ну, когда говоришь насчет кофе… Перепил.

– Кофе – яд, – проговорила она негромко.

– Да, – согласился я. – Хоть и очень медленный.

Я чувствовал, как между нами проскакивают искры. Мой жар по инфракрасному EEE-1394 переливался в ее тело, я видел румянец на ее щеках, а взгляд, который она бросала на меня, становился все испуганнее и несчастнее.

– Вот мой подъезд, – произнесла она.

– Да…

– Тебе пора.

– Да… Нет, я посмотрю, нет ли там всяких-разных… что почтовые ящики жгут. Напугают тебя, гады… Всех бы разорвал на части, чтоб не смели, даже не думали…

Она сунула в щелочку домофона магнитный стержень, пискнуло, дверь дрогнула. Вероника вошла первой, я следом. Вероника направилась почему-то не к лифту, в той стороне лестница, я увидел в слабом свете засиженной мухами лампочки ее бледное лицо.

– Иди, – сказала она совсем тихо. – Моя квартира на третьем этаже. А лифта ждать долго…

– Да-да, – согласился я, – иду…

– Иди, – повторила она настойчиво. – У меня родители не спят. Я не хочу, чтобы они увидели тебя…

– Да, – сказал я хрипло, – да, ты права.

Она все замедляла шаг. Я догнал, площадка между первым и вторым этажом, окно, широкий подоконник, за окном чернота, пара звезд, вместо блеклой луны яркий, но далекий фонарь.

Ее лицо казалось сильно похудевшим. Глаза исчезли в темных провалах, губы выглядели совсем черными. За спиной окно, чернота ночи, я сделал шаг, она отступила и уперлась спиной в подоконник.

Я осторожно взял ее за плечи. Она пыталась отстраниться, но жар уже охватил тела, и, отстранившись головой, она невольно прижалась нижней частью живота. Дрожь пронзила мое тело, и тут же от кончиков ушей до пят меня заполнило ровным сильным жаром.

Она пыталась отстранить лицо. Мои губы жадно искали ее губы, я горел в пламени, как самый гадкий грешник, кровь кипит, в черепе грохот, шум прибоя, в кости залит расплавленный свинец.

Я не помню, что делали мои руки, в памяти только обрывки, я расстегивал «молнию», приподнимал платье, пальцы вздрагивали, обожженные прикосновением к ее чистому девственному телу. Волна неистового жара все нарастала, сладкая и мучительная боль, меня пронзило всего острой и сладостной мукой, я застонал, захрипел, вспыхнул огонь, Вселенная взорвалась, брызнули во все стороны галактики, а невыразимо прекрасное ощущение первовзрыва длилось и длилось, я уже думал, что не вынесу этой сладкой пытки, очень не скоро начала ослабевать, тускнеть, я обнаружил, что стою на подгибающихся от изнеможения ногах на лестничной площадке, в моих руках самая прекрасная и чистая девушка всей Вселенной, я ее безумно люблю и безумно страшусь потерять.

Ее хрупкое тело вздрагивало в моих руках. Лица я не видел, подбородок упирается в мое плечо, но я слышал, как такая же дрожь пробегает и по ее телу, постепенно затихая, затушевываясь, ослабевая.

– Что мы наделали… – услышал я быстрый шепот. – Что мы натворили…

– Вероника, – выдохнул я жарко. – Вероника…

– Уходи, – сказала она мне прямо в ухо. – Сейчас же уходи.

Я пытался удержать, но она выскользнула как серебристая рыбка, быстро одолела одиннадцать ступенек, щелкнул замок, я увидел, как на площадку упал узкий и резкий, как сварочная дуга, луч света.

И снова мрак, но теперь во мне пылал такой огонь, что, даже очутись в открытом космосе, я согрел бы всю Вселенную.

ГЛАВА 5

Ворота начали распахиваться, когда я был еще за добрую сотню метров. Я притормозил у будки, начал опускать стекло. Антон высунулся, его руки замелькали, как крылья кулера:

– Не останавливайся!.. Срочно к шефу!

– Что-то случилось? – спросил я торопливо.

– Гони! – рявкнул Антон.

Я повел машину к главному входу. Руки мои дрожали, во рту стало сухо, а сердце колотилось, как у трусливого зайца. Что узнал шеф? Что я с Вероникой… или что-то еще открылось?

По дороге встретил Светлану Васильевну. Она пробежала от меня в пяти шагах, мне почудилось, что ее щеки блестят от слез, нос распух и покраснел.

В коридоре меня подхватил под руку Сергей, бегом метнулся к двери, пронеслись через приемную, я успел увидеть испуганное лицо Вероники.

В кабинете были Конон и Козаровский. Экран компа светился. Конон был багровым, глаза налились кровью, как у взбешенного быка, а рука терзает ворот рубашки. Конону явно трудно дышать, ярость ему сдавила горло почище петли.

– Зайди на сайт, – прохрипел он. – Быстро!.. Да быстрее же, черепаха!

У меня гора начала сползать с плеч. Страх еще леденил внутренности, но, когда на экране высветился форум Светланы Васильевны, я едва не вскрикнул от облегчения. Чем, несомненно, спас свою шкуру.

На форуме после неспешных и подробных переговоров, кто как покупает мебель в Sims’е, как ходит в гости и сам принимает гостей, крупным шрифтом шел отборный мат. Грязный, дикий. Кто-то в самых непристойных выражениях объяснял, кто такая Светлана Васильевна, хозяйка сайта, и что он с нею проделывает и как ее использует.

– Сейчас сотру, – сказал я торопливо. – Это все стирается… Давайте я покажу… нет, лучше поставлю простенькую прогу, чтобы вы сами легко удаляли все сообщения, которые не понравятся. Это называется модераторство…

– Это называется… – рявкнул он. И громко сказал, как это называется. Я в испуге оглянулся на дверь, по ту сторону Вероника, но, к счастью, кабинет размером чуть меньше футбольного поля, а дверь там двойная, со всеми возможными прослойками. – Что стереть, что стереть?.. Я этих гадов!.. Я этих гадов…

Его трясло от ярости. Никто никогда не наносил ему оскорбления так явно, открыто и нагло. Причем прямо в его же доме. Он был уверен, что с такой вот суперзащитой, которую я ему обеспечил, ни одна муха не посмеет даже жужжать в радиусе километра от его усадьбы.

Козаровский сказал четко:

– Стереть – мало. Надо наказать виновных.

– Ну, – возразил я, – это не так просто…

Козаровский посмотрел мне прямо в глаза.

– Ты не понял? – спросил он с расстановкой. – Если нужно стереть, то мы просто сотрем тех, кто это пишет.

– Это случается в Интернете, – сказал я торопливо, – к этому надо относиться…

Конон заорал:

– Я знаю, как к этому относиться!.. Там нагадили!.. Я бы этих ублюдков растерзал собственными руками!..

Я вздохнул, сказал убеждающе:

– Это Интернет… Вы увидели только сладкое, но в нем, как и во всем, хватает всего-всего. Сперва, верно, им пользовались только умные люди, потом разные… теперь – все. В том числе и те, которые бьют стекла на остановках, вспарывают сиденья в салоне троллейбуса, пишут в подъезде на стенах эти же самые слова…

Конон был потрясен:

– В подъездах? Да хрен с ними, подъездами! А это… это ж Интернет!

– Интернет уже давно не храм, – ответил я. – Сюда ломанулись все… А в человеке есть что-то пакостливое. Когда заходишь на чей-то сайт, а там не нравится, то так и подзуживает взять да и нагадить посреди этого чистого зала большую вонючую кучу. Или плюнуть в чересчур красивую хрустальную вазу. Ну, то же самое, когда человечек Достоевского видит большой прекрасный дворец из хрусталя. Вы ведь помните, что он делает?

– Нет, – ответил Сергей честно. – Мы Доценко читаем, не Достоевского.

– Я догадываюсь, – ответил я. – Человечек Достоевского не желает из грязного подвала переселяться в чистый дворец. А по ночам он подбирает грязные булыжники и швыряет во дворец! И ликует, когда слышит звон разбитых стекол…

Сергей прорычал:

– Я бы этого хмыря… Как, гришь, его кликуха? Достоевский?

Я подтвердил:

– Он самый. А еще он гомик. Это его люди гадят на сайтах. Я ж говорю, что это есть у каждого, даже я, вот такой чистый и замечательный, когда захожу на чужой сайт, который мне не нравится… Уже говорил? Но я – человек занятой, у меня интересная работа, а что делать подростку, у которого ни увлечений, ни ума, ни воспитания? Да он шалеет от возможностей гадить в Интернете!.. До этого мог только в своем подъезде нацарапать слово из трех букв, да еще, может быть, в подъезде соседнего дома, где с местной шпаной курит травку. Зато в Интернете может обгадить стены в красивом доме в Марьине, потом перепрыгнуть в дом в районе Медведкова, расписать стены матом в доме на Тверской… Потом соображает, что в течение часа может наследить не только в Москве, но и в Питере, Магадане, Ялте, Киеве… да что там столицы уже очень не братских республик! Ведь можно оплевать окна и витрины в США, Франции, Тайване!.. И все это, не выходя из-за стола, не отходя от компа! Какой простор для человека Достоевского!..

Конон прорычал со злостью:

– А почему… человек Достоевского?

– Потому что, – объяснил я терпеливо, – что из его банды!.. До Достоевского считалось, что если кому-то хочется плюнуть в чистом месте, то этот человек – урод. Родился уродом, извилины не такие. Вот все и помалкивали, давили в себе темное, помогали расцветать светлому. Кому хочется прослыть уродом? Ни в один приличный дом не пустят. А Достоевский заявил, что на самом деле эта крохотная гнусность есть в каждом из нас. И каждому из нас хочется смачно плюнуть, когда вокруг чересчур чисто.

Конон часто дышал, я видел, с каким усилием он старался взять себя в руки, совладать с собой, он даже сумел сказать почти нормальным голосом:

– Ну, вообще-то из этого невеселого открытия можно сделать два вывода. Вернее, все равно есть два пути поведения. К примеру, мало ли что мне досталось от диких предков! Помню, в школе учили, что все в утробе проходим от амебы до человека. У нас были жабры, хвост… Ну и что? Я ж щас не восстанавливаю хвост или жабры? Я человек. А человек не должен плевать в чистом месте, тогда на одних уборщицах разоримся…

– …или кто-нибудь поскользнется, – вставил Сергей очень серьезно.

Конон кивнул, закончил:

– Потому человек не должен гадить ни в подъездах, ни в Интернете. Так что, Руслан, возьми ребят, выясни, что там и как, нагрянь и проучи этих достоевцев.

Козаровский кивнул, сказал:

– Как только яйцеголовый даст адрес.

Он посмотрел на меня почти злорадно, словно этот гад, что излил грязную душонку в мате, мой ближайший родственник, а то и я сам лично.

Конон сказал так, словно выстрелил в меня в упор из гранатомета:

– В чем дело? Чего мнешься?

Сергей вклинился:

– Шеф, я слышал, что найти их очень трудно. А то и вовсе невозможно.

– Это правда? – спросил меня зло Конон. – Это правда?

Земля подо мной зашаталась, словно я шел по подвесному мостику над Ниагарой. Снизу донесся грозный рев, пахнуло холодом.

Мне страстно хотелось сказать, что да, найти невозможно, и на этом закончить, но врать не люблю без очень уж острой необходимости.

– Почти, – ответил я. – Простака найти легко, а умельца в самом деле непросто… Потому в подобных случаях мало кто станет искать мелкого ублюдка, который оставил на его сайте слово из трех букв. Просто сотрет, и все. Ну, то же самое, как ловить подростка, что расписывает стены в подъезде… Отыскать можно любого, но это непросто. Надо тратить часы, а если тот ублюдок умеет прятать следы, заходить с анонимайзеров, прокси-серверов, да еще в те предутренние часы, когда вскоре будут автоматически стерты все старые сообщения, а с ними и следы, то надо быть умелым программистом…

– Хакером? – спросил Сергей жадно.

Я поморщился:

– Не все программисты хакеры, как не все спортсмены и военные идут в уголовники. Словом, даже самого умелого хакера можно вычислить, если потратить дни, а то и недели. Но вот станет ли это делать простой держатель сайта, если он не хакер? Или пусть даже умелый программист, но не захочет из-за такого пустячка тратить выходные дни на отыскивание мелкого хулиганчика, которому и лет-то десять-пятнадцать?

Сергей сопел, обиделся за спортсмена-уголовника, а Конон сказал зловеще:

– Да и что станет делать этот программист, если отыщет?.. Гм… Словом, Андрий, отыщи-ка ты этого мерзавца. Отыщи!.. Мелкий он или крупный, достиг возраста судимости или нет…

Я спросил, ужасаясь объему работы:

– Илья Юрьевич!.. Не станете же вы бить ребенка?

Конон удивился:

– Почему нет? Меня отец знаешь как порол? Я хорошо помню отцовский ремень!.. До сих пор не курю.

Из-за его спины Козаровский сказал резко:

– Довольно болтать!.. Уже стер? Это мало. Дай мне его адрес. Понимаешь? Не интернетовский, а улица, дом, квартира!

Я втайне ожидал, что яростная вспышка Конона скоро пройдет, у него хватает важных дел, чтобы обращать внимание на сопляка, пачкающего стены, но после обеда Конон потребовал меня к себе.

– Нашел? – спросил он свирепо.

– Ищу, – ответил я, хотя и не собирался искать. – Но в Интернете следы прятать легче. Он может жить в соседнем доме, а то и подъезде, а заходить через Америку…

Он прорычал:

– Знать ничего не хочу! Ищи.

Я тихонько вышел из кабинета, но, прикрывая дверь, как мог выпрямился и принял беспечный вид. Вероника чуть приподняла голову, она должна фиксировать, кто в каком состоянии покидает шефа, чтобы координировать его посещение в будущем. Я поймал на себе ее внимательный и чуть тревожный взгляд.

Милая, проговорил я одними губами. Не тревожься. Я всю кровь отдам по капле, только бы тебе ничего не грозило.

Я вышел из приемной, но и в коридоре ощущал ее тревожащий взгляд.

Вообще-то в Интернете все то же, что и в домах: большинство просто прячется за железными дверями ограниченного доступа и набором замков повышенной секретности: паролями, регистрацией и прочими прибамбасами. Большинство идентификацию связывают с емэйлом, и, чтобы нагадить во второй раз, надо менять емэйл. Это не сложно, но утомительно, надо очень уж ненавидеть кого-то, чтобы всякий раз проходить долгий путь регистрации нового почтового ящика.

Другой путь для тех, кто знает, как обращаться с логами. В этом случае вычисляют гада, после чего со скриншотом и логами направляют письмо провайдеру. Никакой провайдер, как бы ни жаждал заполучить клиентов, не хочет скандала, удара по репутации, что лишит остальных клиентов, и потому такого хулигана после строгого предупреждения попросту отключают. В этом отношении Интернет – единая нация, и жалоба одинаково принимается в Мытищах, в США и в Ираке. С той лишь разницей, что у нас могут оштрафовать, в США – просто отключить, а в Ираке гуманно отрубят правую руку.

Я уже настроился на долгое преследование, на разгадывание, но это оказался обычный сопляк из тех, кто еще вчера расписывал стены подъезда, а сегодня то же самое делает на чужих сайтах.

Ни прокси, ни анонимайзеры – обычный ай-пи, правда, динамичный, что не давало возможности засечь вот так сразу, пришлось связываться с провайдером. Провайдеры, как бы ни пытались сохранить клиентов, все же не заинтересованы в скандалах и расследованиях, сами стараются избавляться от таких клиентов. Я предъявил скриншот, логи и уже через полчаса протянул Козаровскому распечатанный на принтере адрес.

– Ну и что? – спросил я.

– А дальше наше дело, – ответил Козаровский резко. – Кстати, ты поедешь с нами.

У меня в желудке похолодело.

– Я?

– Ты, ты.

– Но я зачем?

Конон посмотрел на Козаровского, на меня, я понял, что это идея Козаровского, но Конон сказал рассудительно:

– Для справедливости. Вдруг ошибочка вышла? А ты сразу увидишь.

– Да что увидит эта черепаха четырехглазая? – сказал Антон.

Козаровский бросил резко:

– Разговорчики!..

Я с тоской посмотрел на Конона. Новички все так реагируют, потом привыкают. И Конон перестанет обращать внимание, как уже привыкли к разукрашенным матом подъездам, мусору на улицах. Непотребство есть везде, это только у него к Интернету отношение пока что восторженно-святое…

Впрочем, подумал я трезво, в доме Конона стены не расписаны. И мусора вокруг особняка нет. И трава подстрижена аккуратно. А Интернет для него не что-то и где-то, а его и прямо в его великолепном доме.

Антон и Сергей уже приплясывали в нетерпении возле машины. Конон вышел злой, собранный, грудь раздалась. За ним шел Козаровский, но вид у него был хозяйский, словно и Конон всего лишь один из его солдат.

– Готовы? – сказал Козаровский. – А ты, баймер, чего стоишь? Марш в машину!

Меня хлестнуло незримым кнутом по лицу. Я поспешно забрался в машину, как черепаха в скорлупу, но спина, плечи и даже руки горели от ударов. Кончиками пальцев коснулся пылающей щеки, куда достал кончик кожаной плети, слышно, как вспухает багровый рубец, и тут только с головой накрыла волна стыда, что я, человек Интернета, вот так рабски и бездумно бросился выполнять приказ этого безмозглого насекомого.

За руль сел Иван, рядом – Козаровский, а меня легко подвинул Антон. Машина без необходимости сорвалась от подъезда, как стрела, но на воротах Гриць среагировать не успел, пришлось резко по тормозам, но зато Конон с крыльца видит, что мы в самом деле торопимся наказать осквернителей чужих сайтов.

ГЛАВА 6

Лифт доставил на восьмой этаж, Козаровский сразу сказал:

– За мной.

Планировка домов такого типа довольно удобная для жильцов: длинный коридор от лифта в обе стороны, загибается под прямыми углами, а в конце каждого – по двери. За дверями снова коридор раздваивается. Один ведет, тоже дважды изгибаясь под прямыми углами, к двум квартирам, чьи двери стоят так близко одна к другой, что одновременно соседям в свои квартиры не зайти и не выйти, другой коридор разве что на метр-другой короче.

Домовитые хозяева, которым как нож в сердце видеть незасранные коридоры, да еще такие просторные и длинные, начинают вытаскивать и складывать под стенами ту дрянь, которую уже давно бы отнесли к мусорной куче. Постепенно коридор превращается в лабиринт, по которому не провести гостей, а сами соседи, раньше нормально-приветливые друг к другу, начинают ревниво следить, что этот гад захватит под свое говно больше места, чем мы под наше, надо и нам где-то пристроить что-то из своего еще. Хотя бы для того, чтобы застолбить вон то место для себя…

Иные, договорившись со своим ближайшим соседом, ставят дополнительные двери, отгородившись от тех соседей, что по коридору дальше. Дополнительная дверь позволяет вытаскивать и складывать теперь даже те вещи, которые не совсем для мусорки. Становится так тесно, что соседи начинают ненавидеть друг друга люто, беспощадно, а по ночам строят планы, как бы что этому гаду поломать, но так, чтобы выглядело естественной поломкой.

Сергей напрягся, готовый выбить дверь, Козаровский кивнул Антону. Антон меньше двух секунд поработал даже не отмычкой, а ключами, у этих дверей стандартный набор, замок щелкнул, и мы быстро вошли все четверо. В одну сторону коридор повел вольно, а с другой стороны отгораживала как раз такая дверь, хозяйская. Я стиснул зубы, сердце колотится, здесь придется повозиться, дверь железная, с настоящими замками…

Антон ворчал, перебирал ключи. Я затаил дыхание, ибо один замок щелкнул, слышно было, как провернулось дважды. Антон уже подбирал ключи ко второму замку.

Сергей подмигнул мне, шепнул:

– Дверь в складчину!

– Понимаю, – шепнул я белыми губами.

Дверь все-таки хоть и не проклятого государства, но все-таки общая, на двоих с соседом, а на общность у нас дают деньги только с кровью сердца. Так что и железность такой двери может оказаться липовой.

Антон приоткрыл дверь, Козаровский пошел первым. Вещи стоят и лежат не только под стенами, но и висят на стенах: мешки, ящики, грязная допотопная посуда на полках, пыльные банки, склянки, пустые бутылки с выщербленными краями, которые невозможно сдать, а выбросить жалко… или здесь все же для того, чтобы проклятому соседу не дать места…

Перед поворотом Козаровский сделал нам знак застыть, прислушался, затем быстро скользнул за угол. Секундой позже за ним метнулся Антон. Я деревянными ногами шагнул за ним. Открылся аппендикс коридора длиной в три-четыре метра.

Двери одна к одной под углом в девяносто градусов, Козаровский словно невзначай прислонился к одной спиной, закрыв глазок, а Антон деловито достал из мешка штуку, похожую на металлического жука размером с коробку телефона. Тонкие пластины вонзились в зазор между косяком и второй дверью. Я не поверил глазам, с какой скоростью начала увеличиваться щель. Антон быстро-быстро качал небольшой ручкой. В тишине послышался легкий треск.

Я с дрожью видел, как эта чудовищная машинка попросту отжимает дверь с такой силой, что сдвинулись бетонные блоки. Щель расширяется, расширяется, хорошо видны два блестящих широких металлических штыря шириной со сникерсы. Бычья шея Антона побагровела, со лба сорвались капли пота.

– Есть!

Все мы разом, даже я, достали из карманов и напялили вязаные шапочки с прорезями для глаз. Козаровский и Сергей скользнули вовнутрь, как ужи. Я кое-как вдвинулся следом, закрыл дверь и прислонился к ней спиной, будто за мной гонятся. Ноги мои превратились в ватные. Меня трясло так, что стучали даже ребра, а перед глазами стоял розовый туман.

Донесся довольный голос Сергея:

– Комп на столе!.. И модем есть!..

Козаровский крикнул резко:

– Он здесь!

Я заторопился через прихожую. Из комнаты Козаровский тащил сонного паренька. На вид ему было лет четырнадцать, но это были нынешние четырнадцать, когда, по допотопным законам, не учитывающим акселерацию, эти четырнадцатилетние приравнены к детишкам в песочнице, что не отвечают еще перед законом, но зато насилуют школьных учительниц и с легкостью дадут в морду взрослому дяде.

Из другой комнаты вышел Сергей. Кивнул довольно:

– Родителей нет. Наверное, работают на этого… весельчака.

Козаровский подтащил парня к компу. Я смотрел в белое от ужаса лицо. Козаровский спросил резко:

– Твой комп, гаденыш?..

Парнишка даже не пытался дергаться, глаза вытаращены в таком диком страхе, что он, возможно, ничего не слышал. Сергей с размаха ударил его по лицу. Помедлил, ударил по другой щеке.

– М…м… мой, – пролепетал несчастный, возомнивший себя хакером. – Не убивайте!.. берите все!..

– Будем трахать, – сообщил Антон. – Снимай штаны.

Пакостник с готовностью спустил трусы. Он стоял дрожащий, готовый на все услуги, на любые унижения и издевательства, настоящий человек этого уходящего мира. Антон плюнул, не ожидал такой услужливой готовности.

Я включил комп, посмотрел настройки, логи, заглянул в пару мест, которые комп хранит в памяти и которые в нужный момент становятся уликами, кивком подозвал Козаровского:

– Это он. Хобби у него такое. Ходить и гадить по разным форумам. Мы не одни, вот здесь и здесь его работа… А вот адрес нашего…

Козаровский даже не повел глазом в сторону компа. Лицо его было холодным и жестоким. Антон по его кивку заклеил рот пакостника широкой лентой. Его подтащили к столу.

Козаровский сказал жестоким голосом, от которого даже у меня побежали мурашки:

– Сейчас ты будешь наказан. Можешь рассказать это всем… за что.

Антон добавил:

– А если не расскажешь, мы придем к тебе снова. Понял?

Козаровский поморщился, здесь говорит только он, сказал еще злее:

– Но во второй раз будет гораздо хуже.

Антон и Сергей усадили несчастного на стул, один держал, чтобы не дергался, второй прижал его ладонь к поверхности стола. Козаровский взял молоток. Подросток глухо взвыл. Антон прижимал ему ладонь с такой силой, что тот не мог даже подогнуть пальцы.

Козаровский прицелился, молоток слегка стукнул по ногтю указательного пальца. Там сразу покраснело. Козаровский ударил сильнее. Кончик пальца расплющило, кровь брызнула тонкими, как иголочки, струйками. Несчастный выл, пытался дергаться, но в руках Антона был как в тисках.

После третьего удара фаланга пальца превратилась в кровавую лепешку. Кровь текла так, словно перерезали горло барану. Сергей ударил гаденыша по лицу, вдруг тот да потеряет сознание, Козаровский неспешно ударил по ногтю среднего пальца.

Меня скрючило, слишком яркое воображение, я вижу, как молоток поднимается и бьет по ногтю моего пальца. В фаланге заныло, я поспешно сжал кулаки. Сергей поймал глазом мое движение, одобрительно кивнул. Наверное, решил, что меня корчит от ярости.

Пакостник обвисал в руках Антона. Но Козаровский методично нанес удар по ногтю безымянного, пакостник замычал и забился с новой силой. Козаровский сказал с прежним нечеловеческим холодом:

– Это тебе за бесчинства на чужих сайтах. Так и скажешь милиции… и газетам.

– И хирургам, – прорычал Антон. – Стукни еще по указательному!.. Вишь, там кость цела.

Молоток поднялся, затем я увидел быстрое движение вниз, вместе со стуком послышался и легкий хруст. Пакостник мычал, извивался, дергал руку. Антон держал ее, как стальными тисками. Козаровский спокойно и хирургически точно двумя ударами расплющил мизинец. Кончики пальцев напоминали раздавленные переспелые вишни, откуда все еще вытекал и вытекал ярко-красный сок.

– Давай другую!

Антон сказал кровожадно:

– Давайте ее отрубим!

Козаровский ответил четко и раздельно, чтобы пакостник услышал и запомнил:

– Когда придем во второй раз.

– А придем? – спросил Антон.

– Это зависит от него, – объяснил Козаровский все так же громко и раздельно, словно разговаривал с глухим. – Если продолжит свои забавы…

Пальцы второй руки он раздробил уже быстрее, по-деловому, что понятно: пакостник от дикой боли уже почти потерял чувствительность, так что дальше можно проще, без артистизма.

У меня тошнота подкатывала к горлу. Из раздробленных пальцев крови вытекло столько, словно здесь бойня для скота. Поверхность стола залило красным, подмочило бумаги. Кровь подтекла под колонки динамиков, а стена напротив уже в красных брызгах, будто на нее с силой плескали из стакана краской.

Козаровский оглянулся на меня:

– Ты еще не разбил эту штуку?

– Комп ни при чем, – ответил я.

Он вскинул брови:

– Ты меня не понял?

– Я не стану ломать комп, – ответил я и встал из-за стола.

Меня трясло, я до колик страшился этого человека, который с такой холодной жестокостью разбивал молотком пальцы подростка, но… разбить комп?

Козаровский кивнул Антону на подростка.

– Позаботься.

– Есть, шеф.

Я отступил, а Козаровский взял массивную колонку динамика, лицо его слегка дрогнуло, я понял, что это злобная радость. Он с силой ударил динамиком в переднюю панель компа. Монитор погас. Козаровский ударил его несколько раз, панель смялась.

Антон взял подростка за волосы на затылке и с силой ударил лицом в стену. Хрустнули кости. Антон разжал пальцы, безвольное тело сползло на пол. На стене осталось красное пятно.

– Вырубился минут на двадцать, – констатировал он.

– На десять, – возразил Сергей.

– Ни фига!

– А вот и фига! Ты саданул его носом, а не лбом.

– Останемся и проверим?

Козаровский поморщился, бросил:

– Добавьте… и уходим.

Но Сергей только бросил на распластанную жертву брезгливый взгляд. Козаровский выглянул в глазок, спросил по мобильнику:

– Иван, что там?

– Над Испанией безоблачное небо, – донесся голос. – И ни одного дракона!

Козаровский сунул мобильник в нагрудный карман.

– Все, выходим.

Сергей вышел первым, через интервалы за ним выскользнули Антон и я. Козаровский вышел последним. Шапочки мы сдернули еще в комнате на случай, если кого встретим на площадке.

Лифт стоит на прежнем месте. В это время все на работе, на службе, а пенсионеры еще не выползли на лавочки.

Уже в машине Козаровский спросил:

– Антон, он не забудет?

– Нет, – заверил Антон. – Я мозги не вышиб…

Козаровский повернул голову в мою сторону.

– Сообщи немедленно в этом гребаном Интернете, – велел он, – что всякую мразь, гадящую на стенах Интернета, будем калечить! И что такого-то искалечили именно за мат в Интернете, а то еще наврет про какие-нибудь романтические разборки!

Сергей засмеялся:

– Он так напуган, что выложит только правду и ничего кроме правды.

Козаровский его игнорировал, его немигающие глаза держали под прицелом меня.

– Сообщу, – ответил я вынужденно, – но сразу нельзя.

Глаза сузились, как у зверя перед прыжком на добычу, наш шеф безопасности совсем не терпит прекословия.

– Почему?

– Меня можно будет вычислить, – сказал я, – если, конечно, задаться целью… А если очень круто заметать следы, это тоже подозрительно. А так он очнется, вызовет милицию и «Скорую помощь», его увезут, окажут помощь… Вот тогда и сообщить на разных форумах, что в больницу поступил избитый пакостник, что гадил на чужих сайтах. Вроде бы стало известно от самих врачей и медсестер. Или из милиции. Или от родни. Можно даже указать адрес больницы…

Сергей одобрительно кивнул, даже Антон крякнул довольно:

– Яйцеголовый, а у тебя под скорлупой не только белок с желтком посредине!

– У него два желтка, – сообщил Сергей.

Козаровский сказал холодновато:

– Ладно. Хотя, если ты так уж крут, мог бы и замести следы.

– Могу замести, – ответил я покорно. – Замести?

Сергей хохотнул, Козаровский процедил сквозь зубы:

– Не надо. Сообщишь через три часа.

– И адрес надо дать, – сказал Сергей. – И домашний, и больницы. Пусть гады, что так же гадят из телевизора, нагрянут и возьмут у собрата интервью. Распишут, что пострадал за их общее правое дело дерьмобросанья.

Нюрка быстро и умело накрыла стол, вся как червона рута, яркая и пышная, глаза хитрые. Любопытные.

– Ну как?

– Что «как»? – удивился Сергей. – Как, как – и кучка, не за столом будь сказано.

– Расскажи, что вы там делали?

– Да пустяки… Давай лучше выдам тебе новый рецепт! Называется «Гусь моченый с яблоками». Значитца, гуся надо мочить три дня в сортире. Потом выпустить. Яблок не давать!

Нюрка хлопала голубыми глазами, похожая на рублевую куклу, потом обиделась:

– Хорошо, сделаю! Специально для тебя.

Антон хохотнул, его руки гребли себе на тарелку из общей миски, сказал злорадно:

– Да-да, Серега, расскажи! А мы пока пообедаем.

Сергей хладнокровно выставил локоть, выбрал себе самый зажаренный кусок, сказал покровительственно:

– Нюрка, в таких делах все просто. Даже рассказывать неинтересно. Это ж не кино! Шеф говорит: друзья приходят и уходят, а вот враги накапливаются. Так что, говорит, ребята, надо провести там сеанс одновременной баймы… тьфу, игры в ящик… Еще было сказано вдогонку: уходя, гасите всех. То есть за нарушение наших прав человека – расстрел на месте! Ну, и… Стояла тихая Варфоломеевская ночь, ничто не предвещало беды, была пятница, 13… Тихо, на цыпочках крадется наш слон в посудную лавку… это я про Антона. Береженого бог бережет, а к небереженым мы приходим. Смотрим, да там, в самом деле, чуть ли не короли хакерства! Такая аппаратура… Один холодильник чего стоит: пиво, коньяк, французское шампанское… Как говорится, все могут короли. Кроме того, что могут тузы и вот такие ребята, как мы. А наш голубчик спит без задних ног… это после того, как ночь перед монитором глаза портил! Волосы по всей подушке разметались, как вон наш Иван обожает… Прямо в косу можно заплетать, явно буддист. Хорошо, Ивана не взяли, а то бы не так понял, и пришлось бы нам его в список секс-меньшинств… Словом, буддист или не буддист, но мы не расисты, мочим всех без предубеждения.

– Так вы взяли спящего?

– И не копыхнулся! – ответил Сергей победно. Посмотрел на меня, подмигнул и сказал с еще большим подъемом: – А в соседней комнате еще пятеро лбов, представляешь? Ну, настоящие рэмбы… На столе комп включенный, эти голубчики общаются по Сети со всем белым светом. Мол, все люди – братья. Как Каин и Авель. Дальше понятно, даже рассказывать неинтересно. Козаровский говорит, ну, рэмбы поганые, за все хорошее нужно платить, а за нехорошее – переплачивать. Ваши шеи, как говорит мой Windows, выполнили недопустимые операции и будут свернуты… Тут же он провел свой коронный удар лицом в пах наотмашь… Или я что-то подзабыл, сперва был предупредительный выстрел в голову? А дальше вообще будни. Первый труп бросили в реку…

У Нюрки вырвалось невольное:

– Ух ты!

– Да, – подтвердил Сергей очень серьезно. – И он медленно поплыл. Брассом.

Нюрка некоторое время смотрела вытаращенными глазами, потом сердито отмахнулась, ушла за десертом. Сергей с восхищением поглядел вслед.

– Люблю я пышное… – продекламировал он. – Да, классики знали в этом толк.

– Пошел ты, – ответил Антон. – Пушкин ножки воспевал! А не эти… ланиты. Он же сказал ясно: он к устам моим приник и вырвал… Ясно?

– А что такое уста? – спросил Сергей с подозрением. – И эти… ланиты?

– Уста по вертикали или по горизонтали?

Я молча резал отбивную, ибо если они не знают, что такое ланиты, то у меня и спрашивать неча. Вот про маму, кроватку или BFG, это ко мне, а всякие уста, устье… это вроде бы что-то, откуда вытекает. Или втекает… На фиг запоминать свойства хомутов, когда везде технология плюхэндплейная? Мир меняется, эти еще не знают, но уже чувствуют, и старинные ланиты уже называют просто жопой, а то и ассом.

Антон ответил так туманно, что я понял, он тоже не знает, что такое ланиты:

– Ты про ланиты и перси спроси этого, ну, чей дядя самых честных грабил…

Сергей сказал с отвращением:

– Не люблю, когда классиков коверкают. У Пушкина сказано: «Мой дядя самых честных правил»!

– Ага, – сказал Антон с интересом. – А остальных?

Сергей подумал, махнул рукой:

– Про остальных там ничего. Наверное, оставлял как есть.

Иван, который жрякал молча, перевел дух и пробасил сердито:

– …а кто будет портить наш великий русский язык, тот получит в рыло без базаров!

ГЛАВА 7

Горецкий больше не упоминал о молодом гении, а мы деликатно помалкивали. Может, что-то сорвалось, а может, парень пока раздумывает, стоит ли ради баймы отказываться от Нобелевки, что почти в руках.

Все же мы, творцы виртуальных миров, а не инженеры каких-то человеческих душ, угадали точно. Никанорский, этот молодой гений, действительно все это время колебался, ибо предложение Горецкого было в самом деле соблазнительным. Денег временами не хватает даже на хлеб, но он упорно отказывался от найма в журналы или на редакторскую работу в коммерческие издательства, где работа не трудная, а заработок был бы стабильным.

Для творческого человека очень важна внутренняя и даже внешняя свобода. И вот предложение Горецкого застало врасплох. Никанорский чувствовал себя как Ева, которую искушал змей очень вкусным яблоком. А Горецкий очень подходил на роль искусителя: мягкий, обаятельный, застенчивый – наглого Никанорский послал бы сразу, к тому же Горецкий действительно талантлив, и если есть люди талантливее, то это только он сам, Никанорский.

Однако Горецкий, увы, похоже, сам принял яблоко от своего змея: он перешел с пишущей машинки на ужасный компьютер! И вот теперь, хоть работа идет быстрее и легче, но при этих кажущихся преимуществах… теряется теплота живого слова, теряется, испаряется! Письмо, написанное рукой, хранит в себе жар сердца или холод души, а в неровных строках бьется сам пульс живой жизни! Нет, это просто немыслимо – перейти на комп да еще принять участие в их безумной и бездумной профанации искусства!

Правда, он сам не пишет ручкой, но его пишущая машинка простая, без модных наворотов, механическая, а один друг пообещал вообще достать ему пишмашинку начала века: высокую, угловатую, похожую на кареты прошлых веков.

Никанорский едва не прыгал от счастья, представляя себе, как будет касаться клавиш, освященных десятилетиями, тех самых клавиш, которых до него касались десятки и даже сотни людей, которые хранят тепло их рук, сердец, душ и, возможно, частицу их самих!

После долгой и мучительной борьбы… а самая мучительная борьба всегда с самим собой, так как силы обычно равны, он все же твердо решил позвонить Горецкому и с достоинством отказаться, но обнаружил, что идет по темным аллеям, вдыхает напоенный лунным светом воздух, сбоку небольшой пруд, что напротив китайского посольства, над головой звезды, а по сторонам стрекочут вечные кузнечики – певцы любви и вдохновения.

Всякие там бездушные люди носят с собой мобильники, уроды, не понимают, насколько важно для чувствующего человека уединение и покой, когда сердце наполняется блаженством Мироздания, Высшим Незнанием Вселенской Души, катарсисом и катехезисом Сверхзнания Дознания Разума!

Дом, где живет Горецкий, чернеет на фоне звездного неба. С этой стороны окон не видно, но в это время Горецкий не спит, он тоже сова, можно зайти и высказать ему все в глаза, пристыдить, напомнить о высокой роли искусства.

Все больше и больше накаляясь, Никанорский перешел улицу в неположенном месте, выказав протест против машинизации и урбанизации, что калечит душу человека, и поспешил к подъезду, донельзя довольный, что на шоссе машин в это время суток в видимом диапазоне не оказалось, и протест протек без дрожи в коленках и суетливой жажды перебежать на ту сторону как можно быстрее.

Лифт взметнул на десятый этаж, створки угодливо распахнулись. Никанорский метнулся к обитой темной кожей двери, сердито позвонил долгим требовательным звонком. За дверью не послышались тотчас же шаги, и Никанорский настойчиво вдавил палец в кнопку и ждал, слушая, как по ту сторону двери трещит настоящий звонок – злой, требовательный, а не всякие там мелодичные переливы, слушая которые не вскакиваешь с трепещущим сердцем.

Он жал на кнопку целую минуту, пока сообразил, что за это время уже и мертвый бы проснулся, вскочил, подбежал бы к двери и смотрел на него испуганно в глазок.

– Черт, – сказал он раздраженно. – По бабам, что ли, шастает?.. К которой, интересно…

Потоптался злой, что так промахнулся, а руки уже вытащили из внутреннего кармана пухлый блокнот, ручку «Паркер», чье золотое перо обладает изумительной способностью выдавать нити разной толщины, вплоть до исчезающе паутинных, быстро и четко начертал: «Заходил, но тебя черти унесли! Приходил сказать, что участвовать в дурацкой игре не буду! Роланд».

Записку прикрепил к двери, там такие плотно прилегающие полоски кожи, как будто дизайнеры предусматривали, что под них будут совать записки, конверты, квитанции, штрафы. Отошел, оглядел, все видно четко, прямо перед глазами, Горецкий сразу же увидит, как только откроются двери лифта. А пока будет доставать ключи, то и прочтет…

Как назло, лифт оказался занят, ходит где-то между вторым и шестым, будто лица кавказской национальности тайком вывозят следы преступной деятельности, а когда Никанорский извелся и уже готов был спускаться пешком, красная кнопка наконец-то потемнела. Вообще-то он ненавидел лифты, как всякое порождение машинной цивилизации, но пешком еще хуже: это ж на каждом этаже через засранные старой мебелью лестничные площадки, мимо ящиков, мешков, мусора, грязных мисок для бродячих собак и – мать их перемать! – кошек, через облака смрада, чада…

На улице свежий ночной воздух опахнул лицо, грудь, но мысли не стали спокойнее, а как будто в горящий очаг дохнули кислородом: взвихрились, пошли по кругу еще ярче, интереснее, злее, а доводы против баймы начали выстраиваться в просто убийственную обойму.

Пусть прочтет, мелькнула мстительная мысль. Увидит, что я не поддался на меркантильные соображения. Есть нечто выше, друг Горацио, чем меркантильность. Поэзия, искусство – выше! А ты прочти мои чеканные строки…

Перед глазами всплыла записка, начертанная его красивым почерком, он повторил слова снова и снова, потом задумался. Вообще-то можно было бы и ярче. Когда-то все его записки, дневники, школьные тетради – все станет плодом пристальнейшего изучения сотен филологов, лингвистов, специалистов по высокой литературе. Будут созданы институты и академии, которые будут толковать каждую его строку, каждый образ, как вот сейчас больше миллиона высокопрофессиональных специалистов кормятся на Шекспире и около ста тысяч – на Пушкине. Когда в их руки попадет эта записка, они будут поворачивать ее так и эдак, толковать, строить предположения, ибо про нелепую затею Горецкого никто и знать уже не будет, а вот его слова начнут трактовать самым удивительным образом…

– Заходил, – повторил он вслух, – но тебя черти унесли… Приходил сказать, что участвовать в дурацкой игре не буду… Роланд… Гм, слово «черти» поставил зря. Могут быть проблемы с религиозными конфессиями. Они все не любят упоминать черта, как и, скажем, шестьсот шестьдесят шесть или всякие там… Да и вообще как-то суховато получилось. Могут подумать, что я – профессионал, который от и до – поэт, а в остальное время – просто человек. Нет, дорогие потомки, поэт – это не профессия, это – состояние души. Я вам это докажу…

Торопясь, как бы Горецкий не вернулся раньше его и не обнаружил эту записку, он почти бегом ринулся к его дому, снова нарушил правила дорожного перехода – поэты не могут жить по правилам! – взлетел на десятый этаж и с облегчением увидел записку на прежнем месте.

Убрал ее, порвал на мелкие клочья и спрятал в карман, чтобы не обнаружили даже фрагментов, а дома спустит в унитаз, а на чистом листке написал красиво и ровно: «Дорогой Марк Сидорович! Занятый высоким искусством, я нередко испытываю острую нужду в финансах. Но я никогда не позволю себе пасть настолько низко, чтобы принять участие в делах, которые принесут мне миллионы, если это не связано непосредственно с моими стихами, в которых живет моя душа, бьется мое сердце в унисон с сердцем Мироздания, из которого я и черпаю свое вдохновение, из которого ко мне и нисходят божественные эманации и вибрации! Да пребудет с тобой счастье, мой старший друг, но я пойду трудной дорогой вечности, на которой меня ждут, надеюсь, шипы и розы Великого Космоса, чьей душой я являюсь!.. Почему вынужден отказаться от участия в столь прибыльном деле, какие бы трудности я сейчас ни испытывал. Твой Роланд!»

Уже засунув записку под полоску кожи, он снова выхватил ее и добавил после имени еще и фамилию, а то кто знает, с каким Роландом могут спутать будущие структуральные лингвисты, ведь в его честь восторженные поклонницы будут называть своих детей…

Довольный, он уже спокойнее шел по улице, дорогу пересек строго по «зебре», хоть машин не видать на этой дороге вовсе, но ведь потеря гения невосполнима, человечество обеднеет, если он вдруг в благородной рассеянности поэта попадет под колеса какому-то идиоту.

Записку повертел перед мысленным взором, прочел внимательно, остался доволен. Этот приземленный Горецкий скривится, ведь не дурак же, поймет его полное духовное превосходство и свое падение!

Он не сразу ощутил, что смутное беспокойство, что зародилось в душе, как раз связано с этой запиской. Она хороша, действительно хороша! Маленький шедевр эпистолярного искусства. Лингвисты и филологи будущих веков будут млеть от наслаждения, как сейчас млеют, находя какую-нибудь записку Пушкина. Даже больше, ибо Пушкин не знал, что его записки будут собирать, писал кое-как, а вот он уже готов к своему великому будущему, потому его записки – шедевры, в самом деле…

Обратно он несся так, что взмок, рубашка на спине прилипла. Едва дождался, когда загорится зеленый огонек, перебежал по «зебре», подъезд, лифт, как медленно ползет, наконец-то десятый этаж…

Выметнулся, задев раздвигающиеся створки, сердце радостно екнуло. Записка на месте! Дрожащими от счастья пальцами выхватил ее, бережно сложил обратно в блокнот. Этот грубый Горецкий, скорее всего, не поймет сверхценности этого послания, прочтет и выбросит, тем самым оно будет потеряно для будущих благодарных поколений.

– Лучше я ему завтра позвоню, – прошептал он уже в лифте. – Эх, жаль, что разговоры по телефону нигде не фиксируются и не записываются…

Дверь открылась, но он остановился, осененный странной мыслью. Почему не записываются? Говорят, есть службы, что за особо влиятельными людьми записывают каждое слово. Даже установили микротелекамеры и постоянно снимают их с разных углов. А поэт – самый влиятельный человек на свете! Поэт двигает массами. Пушкина знают все, а вот царей, которые правили в эпоху Пушкина страной, знают единицы. Так что за ним, Роландом Никанорским, наверняка записывают каждое слово и каждый жест.

Возможно, даже прислали на машине времени из будущего операторов, что фиксируют каждый его жест с восьми позиций?

Выпрямившись, он вышел из лифта и пошел неспешно и рассеянно, вдыхая чистый-грязный воздух большого города, поднимая глаза к звездному небу, а лицо стараясь держать красиво одухотворенным.

ГЛАВА 8

Она шла по обочине шоссе, а когда машина начала ее догонять, я ощутил, что Вероника уже знает, чувствует, что я ее подстерегаю.

Я открыл дверцу, Вероника села, я тут же прибавил газу. Не знаю почему, но я побаивался даже скосить глаза в ее сторону.

– Андрий, – проговорила она, глаза ее смотрели строго перед собой, – ты сам понимаешь, что мы с тобой поступили очень нехорошо.

– Давай попробуем еще разок, – предложил я. – Вдруг да получится лучше?

Мне самому стало гадко от этой затасканной шуточки, но я тоже в этом мире, все еще в нем, временами живу как все и говорю как все, а эти все говорят стандартными фразами, хоть сейчас в программу, стандартными шуточками, приколами, хохмочками, все время снижая, снижая, снижая высокое, которое давно уже никакое не высокое…

Она поморщилась.

– Ты в самом деле такой мерзавец?

– Почему? – спросил я все так же автоматически, будто во мне работала стандартная программа, купленная на Горбушке. Что нехорошо поступил, сам чувствовал, и это злило. – Вроде мы никого не убили, не обворовали…

Она проговорила холодно и отстраненно:

– Это Нюрка может всех в команде обслужить и ни капельки угрызений не почувствует. Да никто и не подумает, что она должна чувствовать какие-то угрызения. Почему? Наверное, и я бы на ее месте… Она делает все открыто, никому не врет, ни от кого не таится! А мы в самом деле украли.

Я поежился, она сказала то, что у самого в мозгах, но спросил другое, что тоже мучило, еще больше:

– А скажи… ты в самом деле с ним? С шефом? Мне казалось, что в его возрасте… гм…

Она бледно усмехнулась:

– Пусть тебе и дальше так кажется, если тебе так удобнее.

– Но, а…

– Что?

– Да так, ничего.

Но она уже завелась, глаза вспыхнули гневом, а щеки раскраснелись.

– Думаешь, он импотент? Да вы все ногтя его не стоите и в этом плане!.. Никто из вас не понимает, что для женщины не это главное. Он мне как отец… хотя, верно, по возрасту – он одногодок моего деда! Но дед мой с палочкой ходит, а этот… Это так важно, когда о тебе заботятся! А он обо мне заботится. Любит меня. И я его люблю. Я не знаю, и он не знает, сколько у него еще продлится это… ну, сексуальное здоровье, но, пока оно есть, он им пользуется, а я ему помогаю во всем. Понимаешь? Во всем.

Я пробормотал, униженный, растоптанный, чувствуя себя виноватым по кончики пылающих ушей:

– Я его тоже люблю. Более достойного человека не встречал, честно. Стараюсь к нему придраться… нет, еще до встречи с тобой!.. и не удается.

Все еще злая, она отрезала:

– С этого нужно было и начинать. А то – может или не может! В чем преимущество свое ощутил, мальчишка. Тебе тоже стукнет шестьдесят… если доживешь еще, но не станешь ли импотентом в сорок? И спившимся бомжом в придачу?

Мои руки на баранке руля наливались тяжестью. Вина тяжелым камнем лежала в груди, вдавливала меня в сиденье.

– Извини. Я в самом деле скотина. Да еще и дурак вдобавок. Прости меня, ладно?

После паузы она ответила все еще сердито:

– Хорошо, забудем. Но пусть это будет наша последняя встреча.

– Хорошо, – ответил я послушно. – Поверишь ли, я тоже чувствую себя так, будто украл. Добро бы еще у мерзавца, а то у человека, который так много для меня сделал!

По ее полным губам скользнула бледная улыбка. За окном проносились далекие деревья, и казалось, что Вероника летит над землей, как сказочная птица с женским лицом.

Я непроизвольно подбавлял газу, но меня обгоняют, обгоняют, обгоняют… Я опомнился, когда на спидометре стрелка переползла за сто пятьдесят, начал потихоньку сбавлять до разрешенных ста.

Ветер свистит в чуть приоткрытом люке в крыше. Если бы без лобового стекла, то встречным ветром выдавило бы глаза, разодрало рот, раздуло бы ноздри, как у бегемота. Сколько ни мечтай о бешеном галопе верхом на быстром коне, но какой конь смог бы скакать с моей Серебряночкой рядом? Это все черепахи! Даже самые быстрые скакуны – толстые неповоротливые черепахи. А я лечу на скорости, настоящей скорости, мир несется навстречу, шоссе бросается под капот, исчезает, исчезает, все уходит в прошлое, а меня несет в прекрасное и сверкающее будущее!

– Почему ты свернул? – спросила она быстро.

– Прогуляемся по Царицыну, – объяснил я.

Она покачала головой.

– Что-то не верится.

– Автобусу надо как можно больше пассажиров, – сказал я. – Потому накидывает широкие петли, как убегающий заяц. А я могу по прямой. Вот увидишь.

Она чуть откинулась на спинку сиденья, мое сердце прыгало, как этот самый убегающий заяц, пыталось скакнуть к ней, но ее сердце сейчас в панцире да еще и вморожено в гигантскую льдину.

Машина вылетела на недолгий простор, но дальше дорога проще, сузилась, по сторонам пошли тициановские деревья: старые, толстые, в наростах и наплывах, с перекрученными ревматизмом ветвями, глубокими дуплами.

Я слышал, как рядом тихонько ахнуло. Далеко впереди дорога ныряет под старинный мост из красного кирпича. Как все старое, он только тем древним людям казался огромным и страшным, а на самом деле под ним не всякий трейлер проедет. Если два кое-как еще и разминутся, то двухэтажный лондонский автобус уж точно застрянет. Но все-таки мост по-своему красив: с обеих сторон круглые башенки, словно из сказочного фильма, в башнях бойницы, то есть узкие длинные окна без стекол…

– Какая прелесть! – воскликнула она. – Если честно, то я тут еще не бывала!

– Велика Москва, – согласился я. – Всю жизнь можно ходить по Третьяковкам и Манежам, а сюда и не добраться…

Машина мягко подкатила к обочине и вошла в эту неподвижную картину. Я выскочил, обогнул Серебряночку и открыл дверцу. Вероника поколебалась, но все-таки начала выбираться на простор, как выбирается бабочка из серого кокона, а я обалдело смотрел, как медленно и грациозно появляется ее длинная узкая ступня в туфле на тонком каблуке, изящная лодыжка, бесподобно отрендеренная голень, восхитительное колено…

Через мост двигалась парочка немолодых людей, впереди бежал веселый лохматый щенок. Все трое посмотрели в нашу сторону, щенок завилял купированным хвостиком. Вероника невольно засмеялась:

– Нет, какая прелесть, в самом деле!

Я взял ее за руку. Вероника не противилась, я сумел сделать жест чисто дружеским, хотя ее пальцы дрогнули, а мои начали накаляться, как железо в кузнечном горне.

Дорожка повела в знаменитое Царицыно, очень знаменитое, есть даже куча альбомов и справочников, но для меня это место, где прорабы начали спешно строить каменные дома, но потом их перебросили на другие, более современные постройки. Теперь здесь высятся эти каменные коробки в два-три этажа, зияют пустыми проемами окон, где, похоже, никогда не было оконных рам. Но кирпичи уложены тщательно. В старину, как принято говорить с уважением, делали на века. Но это принято другими, а я не из тех, кто принимает расхожие мнения, как попугай. На фиг делать на века то, что давно бы пора сломать да построить что-то поновее, покруче?

На крыше этих недоделанных дворцов видны башенки. Толстые, массивные, приземистые, как Кабанихи из Островского. Я долго всматривался, но так и не понял, на фиг они слеплены. По крайней мере, с ноутбуком туда не влезть.

Самое нелепое – прямо посреди зеленого поля массивный каменный мост, с толстыми кирпичными стенами вместо перил, не всякий каратека прошибет головой, а по этим странным перилам идут два ряда нелепейших украшений: не то каменные свечи в три человеческих роста, по красному кирпичу белые наплывы воска или краски, не то… вообще черт-те что.

Я таращил глаза, искал признаки реки, озера или хотя бы лужи, но предположил, что здесь строили орки. Они у меня в Warcraft’е иногда строят верфь и могучие боевые корабли в крохотной луже, где нельзя сдвинуться… Эти орки моим оркам дадут сто очков вперед, мои все-таки строят при каком-то наличии воды… Хотя нет, подойдя ближе, я увидел большой овраг и в его глубине тоненькую ниточку ручейка. Наверное, когда-то он был могучей рекой.

Я повертел головой, вдруг да фрегат узрю, а глазные яблоки сами повернулись в сторону Вероники. Всплескивая белыми тонкими руками, идет вдоль стены. Личико раскраснелось, глаза горят восторгом. Я уже не видел эти руины, по фигу эти груды кирпичей. И не важно, сколько им лет: сто или тысяча. Да хоть десять тысяч. Ну хоть убей меня, не нахожу в них ничего величественного, замечательного, вдохновляющего. Камни есть камни. Даже сохранившиеся фрески и барельефы… Ну и что? Сейчас пэтэушник из ремеслухи сделает такие же в два счета.

Ах, я должен восхищаться стариной? Но почему, скажите мне, моральному… или эстетическому уроду, почему я должен восхищаться старыми кирпичами, уже ни на что не годными, а не своим ноутбуком, в котором действительно все чудеса Вселенной!

Экран четырнадцать с хвостиком, дэвэдэ, что значит – смотрю фильмы на экране, в то время как люди каменного века смотрят все еще на допотопных видаках… были такие неуклюжие приспособления, в самом деле были, чесс слово! А встроенный модем V.0, что обеспечивает мгновенный доступ в Сеть, а значит – во все библиотеки мира, мгновенный доступ ко всем фильмам, энциклопедиям, справочникам, газетам… которые, кстати, еще не вышли, ко всем телепередачам мира?

И вот, имея это чудо, восседая за рулем авто, где комп следит за дорогой, выбирает маршрут покороче, слушает радиопредупреждения о пробках и сам намечает дорогу в обход, я должен смотреть как баран на эти каменюки и говорить глубокомысленно: о, да, это да, совсем да-да, как это да, как это волнительно и приобщательно.

– Да, – сказал я вслух, – как это волнительно… и приобщательно!

Она обернулась, в глазах счастливый блеск, рот до ушей. Вместо юной строгой леди – раскованный и очень искренний ребенок.

– Ты находишь?

– Да, – ответил я с запинкой, потому что на слово «находишь» сразу промелькнуло с полдюжины анекдотов и расхожих острот. – Нахожу… Даже очень.

Глаза мои жадно пожирали ее всю, нежную и трепетную, чуткую, какой может быть только девушка конца двадцатого века, даже двадцать первого. Те грубые века, которыми она любуется, не в состоянии создать такой совершенный продукт… но она этого не понимает, вернее, ей некогда понять под этой лавиной информации. Лавина, она не простая лавина, это коварная лавина: мнения отобраны, подготовлены, аргументированы, только выбери те, которые тебе подходят, и пользуйся. Как собственными мнениями, так и аргументами для их отстаивания.

Так большинство и делает, увы. Но мне этот набор маловат. Узок. Я не хочу что-то сказать про этих людей, они руководствуются, может быть, самыми лучшими намерениями, но эти мнения отбирали для пользования и аргументирования люди того, прошлого века. Хорошие люди, но все-таки… И Пушкин хороший человек, но ему не понравился бы этот мир, где ему откажут в праве иметь… в буквальном смысле иметь крепостных крестьян, где он не сможет таскать в постель по праву помещика крепостных девок! Так почему я должен ориентироваться, к примеру, на мнение этого дикого Пушкина?

– Этот мир должен быть уничтожен, – сказал я вслух. – Это тупиковый мир.

Она обернулась, живая, раскрасневшаяся. Глаза за розовыми стеклами очков блестели живо, счастливо. Брови взлетели вверх.

– Почему? – спросила она с изумлением.

– Адвокатов слишком, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Адвокатов? А при чем здесь адвокаты?

– Адвокаты, – начал я выкарабкиваться, – первый признак гангрены. Гангрена начинается, когда исчезает верность… Не важно – верность родине, любимой женщине или фирме. Верность – это основа основ. Нет верности – приходит раздолье адвокатам. Подумать только, каждый шаг обставляем договорами, пунктами о неустойке и процентами упущенной выгоды! Уже не видим позора в договорах между супругами, родителями и детьми, родственниками, не говоря уже о соседях или… Договор – это не просто недоверие, это прямое оскорбление человеческого достоинства, чести, мужества, верности, доблести, благородства! Мир адвокатов – это прямое признание, что все мы сволочи и доверять нам нельзя. Что все мы только и ждем, чтобы предать, обмануть, урвать… Нет, я не хочу жить в этом мире!

Она засмеялась, глаза блестели задорно, а голосок прощебетал насмешливо:

– Куда денешься? На Марс еще не летают.

– А мы изменим этот мир, – сообщил я.

– В своей игре?

– Весь мир – одна большая игра. Но дело не только в нынешних договорах…

– А в чем еще?

– Мир усложняется, – сообщил я новость. – А с ним неимоверно усложняется и адвокатство. Опережающими темпами! Дело не в том, что мне лично противно жить в мире одних адвокатов. А в том, что такой мир обязательно загниет и развалится. Не рухнет, а именно развалится, как трухлявый пень.

Ее красивые брови взлетели вверх.

– Ты говоришь как-то странно… Несовременно.

– Да, – ответил я. Меня трясло, а каждое движение воздуха было для меня как наждаком по голой коже. Неясное томление переросло в ощутимую боль, острое чувство потери. Мне хотелось плакать, хотя для слез пока нет ни малейшего повода. – Да…

– Что «да»?

– Несовременно, – согласился я покорно.

– Почему?

– Несовременный я, – ответил я тоскливо. – Несовременный!

Она смотрела с недоверием. С таким сотовым телефоном на поясе, что уже и телефоном язык не поворачивается обозвать, настолько много туда всобачено, с суперплоским компом в сумке через плечо, цифровым фотоаппаратом в нагрудном кармане, сканером – в другом, я не выгляжу, на ее взгляд, человеком из прошлого века.

Я все это прочел в ее ясных чистых глазах. Почему-то при расхожей сентенции «я не современный» или «мне бы не в этом веке родиться» абсолютно все почему-то представляют рыцарское Средневековье или, на худой конец, дворцы Екатерины Второй.

Милая, сказал я мысленно, я в самом деле несовременный! Не современный. Я современник тем, которые придут.

И я до свинячьего визга хочу быть там с тобой!

Мимо нас тащились, как тяжело нагруженные верблюды, такие же по-верблюжьи серые и неопрятные развалины стен из крупных глыб. Гранита или песчаника, не разбираюсь. Угадываются ниши, остатки колонн… А может быть, их так и строили, как развалины. Было бы желание, можно построить и развалины, чтоб и у нас, значитца, руины, как в Древней Элладе или Месопотамии!

Стена долго тянулась, похожая на застывшего червяка, что передвигался, выгибая спину крутым горбиком. Этих горбиков многовато, иногда, в самом деле, неотличимы от окаменевших горбов гигантского верблюда, а если отойти подальше, то станут похожи на застывший гребень древнего дракона, какого я вчера замочил в Might & Magics.

Мы вышли на въездной мост, булыжники под каблучками Вероники отзывались звонко, щебечуще. Тротуара для пешеходов нет, пешком в те века передвигались только простолюдины, как и сейчас, впрочем. Для них, как я понял, вот эти альковы, полукруглые вмятины в стене на два-три человека, куда можно отступить, давая дорогу мчащемуся гужевому транспорту.

Вероника вошла в такой альков, ахнула, там кирпичи квадратные, а не продольные, как же – достижение, молодцы древние, а вверху еще и навес, можно от дождя спрятаться. Правда, на уровне моих ушей начинаются высокие окна. Без стекол, понятно…

Ничего не соображая, я сделал шаг, еще шаг, лицо Вероники стало растерянным, в глазах метнулся страх, а губы беспомощно прошептали:

– Не надо…

– Да, – согласился я торопливо. – Да… Не надо…

Но волна невыносимого жара захлестнула мозг. Нечеловечески могучая сила, которая двигает мирами, зажигает звезды, вошла в меня, крохотную клетку мироздания, я даже не пытался противиться, меня уже не было, вместо меня… вместо меня…

Вероника что-то шептала, ее тонкие руки отстраняли, пытались удержать, остановить, потом обхватили меня за шею, я услышал тоненький вскрик, похожий на голос маленькой лесной птахи, и тут же в моих ушах рев морского прибоя стал нарастать, перешел в грохот, мир содрогнулся от удара океанской волны о материк, это волна от падения гигантского метеорита, астероида, шум, треск, содрогание всех основ, всего мира…

Она часто и прерывисто дышала. Ее тело вздрагивало, я прижимал ее к груди, она сама пыталась раствориться в ней, пробраться сквозь кожу и плоть в меня, схорониться от мира в надежное укрытие между моими ребрами.

Не скоро придя в себя, я воровато огляделся. Вроде бы никто нас в этом алькове не видел. А если и заметят, спишут на распущенность современной молодежи.

– Вероника, – прошептал я. Голос мой дрожал, в груди нарастал щем. – Вероника… Я люблю тебя.

Она вздрагивала, я бережно обнимал ее за плечи. Уже не до развалин, мы медленно шли обратно. Я старался ступать с нею в ногу, укорачивал шаги.

Она зябко повела плечами.

– Все равно мы поступаем неправильно, – сказала она с раскаянием. – Он хороший человек!

– Мне он тоже нравится, – сказал я.

Она вспылила:

– Нравится? Он… он замечательный!.. Он не просто добрый, в гробу видела добрячков, он в самом деле замечательный человек. И люблю я не липово. Ты думаешь, я потому, что личный секретарь?.. Выполняю профессиональные… или професси-анальные обязанности? Нет, я люблю его и забочусь о нем. Светлана Васильевна не понимает, что о нем тоже нужно заботиться. Он для нее – бетонная стена, за которой так хорошо и уютно. А я понимаю, что он не железный… и годы свое берут, только не лыбься, гад!

Я чувствовал, что при всем чувстве вины мои губы начали победно расползаться в стороны. При всем его богатстве и могуществе у него нет того, что есть у меня, – молодости. Правда, это не моя заслуга, как не наша заслуга высокий рост или длинные руки, но все равно ж гордимся?

– Прости, – сказал я искренне, – что-то во мне есть такое вот подленькое… Но я давлю его, как могу. Пусть останется в том, старом веке.

Она сердито сверкала глазами из-под розовых стекол.

ГЛАВА 9

В еще более дикие времена доинтернетья, чем сейчас, иногда рождались люди, как вот я, которым бы жить в будущем. Один как-то сказал такое, что лучше не придумать и сейчас, остается только повторять за ним сдавленным шепотом под сладкую боль в сердце: «Я знаю, моей жизни срок отмерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что днем увижусь с вами я…» И такая тоска в душе, черт бы ее побрал из-за ее непонятности!

Я гнал машину, а в голове все крутились эти строки, расцвечивались, звучали то в Sound Blaster’е, то в долби, то без перехода переходили на PC-speaker, а губы все повторяли: но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен… я утром должен быть уверен…

Заспанный Антон открыл ворота только после того, как я дважды нетерпеливо нажал на гудок. Вывалился из будочки, потер глаза, распахнул пасть в богатырском зевке.

– Ты чо так рано?

– А может, я жаворонок, – отпарировал я. – Как дела?

– Жаворонок в очках? – удивился Антон. – Во мутанты ломанулись, кругом одни чернобыли… Как байма идет? Если что надо, только свистни.

– Свистну, – пообещал я. – Так свистну, что ухи отпадут. Что не спрашиваешь, как дядю с топором замочить?

– Тю на тебя, – удивился Антон. – Я все миссии прошел давно, а потом еще и все сценарии! Даже сам пару сделал, Сергею подсунул. Хрен он выиграет.

– А что за трюк? – полюбопытствовал я.

Антон отмахнулся.

– Да никаких трюков. Все по-честному. Просто я противникам дал неограниченный боезапас, шахты с золотом, железную руду, десять катапульт и торговлю с Альдебараном, что продает бластеры и ракеты с тепловым наведением «земля – земля». Пусть Серега попробует пройти с одним пистолетиком!

– Ты б ему еще руки связал, – упрекнул я.

Припарковав машину, я еще не успел выключить двигатель, как ощутил неладное. Как будто темная туча надвинулась на солнце, а я превратился в существо с непостоянной температурой тела, что зависит от солнечных лучей. Стало тяжело, я кое-как вылез, чувствуя себя угнетенным.

На крыльце появился Козаровский. Он смотрел в мою сторону, по телу прошла холодная волна. По коже побежали мелкие волдырики, шерсть встала дыбом.

Ноги мои подрагивали, я старался идти ровным шагом, но чувствовал, что то ускоряюсь, будто стараясь прошмыгнуть поскорее, то замедляю шаг, как плывущая в шуге льдина.

– Добрый… день, – выдавил я из перехваченного судорогой горла.

– Добрый, – согласился он ровным, как метроном, голосом. – Что-то рано. Что-нибудь забыл?

– Да нет, – проговорил я с трудом. – Это у меня трудовой энтузиазм. Всю ночь думал: скорей бы утро да снова на работу.

Он оглядел меня с головы до ног и обратно. Я старался не показывать виду, что у меня все трясется внутри, как в погремушке.

– Вот как? – спросил он медленно. – Это хорошо… Хорошо ведь?

Последним вопросом он как выстрелил. Я вздрогнул и, наверное, изменился в лице. Его взгляд пронизывал меня насквозь. Спина взмокла, я чувствовал, что вот-вот крупные капли покатятся и по лицу.

– Да, – сказал я торопливо. – Да.

Он не двигался, только глаза его не оставляли моего лица. Я торопливо прошел мимо, уговаривал себя идти ровно, но в ногах дергались жилы, я едва не прыгал, как вспугнутый заяц.

Даже в доме, отгородившись от Козаровского стенами и перекрытиями, я все равно чувствовал себя, будто по мне ползает красный кружок лазерного прицела.

Время тянулось бесконечно, я изнывал от страстного желания зайти в приемную, увидеть строгий профиль, слегка склоненную над бумагами шею, но не находил повода.

А от караулки издали услышал грохот выстрелов. Гриць яростно колотит по клаве, орет, матерится, его отряд разбежался, кто-то утерял оружие, Сергей злорадно ржет:

– Размечтался! Тебя сержантом не поставят, а ты – в лейтенанты!.. Командовать тоже надо уметь…

Иван от второго компа подбросил полено в огонь:

– Легче Нюрку научить летать на «Су-29» или на Flan­ker’е, чем этого… гм… ну, сам понимаешь, кого.

– Понимаю, – согласился Сергей с удовольствием. – Женщины вообще могут все! Только некоторые стесняются.

Гриць спросил сердито:

– Где ты видел таких некоторых? Уже никто ничего не стесняется! Я вчера такое видел на улице…

Точно, подумал я горько. Вероника не скрывает, что спит со стариком, Конон не скрывает это от жены, Светлана Васильевна не скрывает, что все знает, но к Веронике относится с материнской заботливостью…

Я походил по особняку, только в операторскую заходить избегал. Пусть Козаровский следит за мной, подслушивает разговоры незримо. Неприятно, но все-таки лучше, чем лицом к лицу.

Все в порядке, можно бы смываться обратно в город, там мой офис, моя команда, а здесь все чужое, враждебное, но лучше бы показаться на глаза Конону. Вряд ли нужен, но все-таки он платит, он хозяин…

Череп накалился, но повода зайти так и не придумал, а без этого захождения к Конону как увидеть Веронику в рабочее время?

Стены двигались, я шел как в режиме clip-on, рядом проплывало то зеленое сукно бильярдного стола, то роскошные кресла гостиной и невероятной величины телеэкран, плоский, цифровой, способный принимать все на свете, показывать в True Color как DVD, так и полнометражные фильмы прямо из Интернета…

Показались слоновьи столы, медные кувшины с прозеленью, но я остановился, только услышав из-за высокого стеллажа с посудой жалобный голос:

– Ну что ты, Вася?.. Мы ж друзья аль не друзья?

И насмешливый голос Сергея:

– Дружба – дружбой, а ноги врозь. Эх, Нюрка, местами стать бы Гулливером… Твои выпуклости восхищают, а от впуклостей вообще все балдеем.

Я, нарочито топая, вышел на середину кухни. Сергей оглянулся, отпустил раскрасневшуюся как маков цвет Нюрку. Она поспешно опустила юбку. Сергей расхохотался:

– Все верно… Дружба – великое слово! Но куда девать либидо? Да еще в такую жару. Солнечная радиация, то да се, сама ж готовишь жареное мясо со специями… Привет, Андрий. Как тебе Нюрка? Как говорит Антон: кому-то до счастья не хватает много, а тут всего каких-то десять сантиметров!.. Га-га-га… Но ты зря на Веронику засматриваешься. Это read-only. Да и с Кононом у них серьезно. Вообще, Вероника хорошая девушка, понял?

Я вздрогнул, ибо без всякого перехода лицо Сергея стало очень серьезным, а в голосе проскользнула предостерегающая нотка.

– Да ты что, – пробормотал я, – да ты с чего…

Он крепко взял меня под руку, я не противился, он повел меня к выходу. У двери оглянулся.

– Нюрка, – сказал он, – ты – настоящая женщина! Это значит, раз – ты должна лежать, два – молча. Поняла? Молча.

Он шутил, но насчет молчания шуткой не прозвучало, и, судя по ее лицу, Нюрка все поняла, кивнула.

Солнце ударило в лица, мы оба разом сморщились, переждали, пока перед глазами перестанут прыгать радужные кузнечики.

– Это ты зря, – проблеял я.

– Как знаешь, – сказал Сергей холодновато. – Мне вот так показалось, но я могу и ошибиться. Но если такое покажется и Козаровскому…

Мои колени превратились в воду.

Молча, чувствуя некоторую напряженность, мы добрели до караулки. Гриць оглянулся на распахнувшуюся дверь, в глазах ярость боя.

– Не понимаю, – сказал он свирепо, – откуда он, гад, догадывается? Я бегу через мост, а он уже под мостом с базукой!.. А когда пытаюсь втихую пройти по крыше, тот ворона, как назло, споткнулся и упал, а когда поднимался, то увидел меня!.. ну и замочил легко, я ж пробирался по карнизу, у меня руки заняты…

Иван сказал сочувствующе:

– Чо ты хочешь? Закон бутерброда…

Гриць спросил:

– Это когда пропорционально стоимости ковра?

Сергей спросил ехидно:

– Сколько слышал про этот закон, вот думаю, а что, если взять и намазать с двух сторон? Тогда как?

– Повиснет в воздухе, – предположил простодушный Гриць.

Сергей подумал, заявил уверенно:

– Очень просто, недоумки. Если бутерброд намазать с двух сторон, то, упав, он начнет кататься по полу, переворачиваясь с боку на бок. Как ты думаешь, Андрий?

Я развел руками:

– Вам виднее. Но я вот думаю… бутерброд падает маслом вниз, а кошка – вниз лапами… А если бутерброд привязать на спину кошке?

Попятился, спину обожгло солнышком. Весна, солнечные лучи сильные, молодые, а моя шкура, и раньше не очень бронестойкая, за зиму истончилась вовсе.

Наконец-то пришло время обеда. Нюрка обслуживала молча, на меня даже не взглянула. Перед Сергеем поставила стакан с красным вином. Стекло настолько тонкое, чистое, что я почти не видел самого стакана, вино держится столбиком, и когда корявые пальцы хватали с размаху, мне все время казалось, что пленка поверхностного натяжения прорвется и вино выплеснется на стол.

Антон перехватил мой напряженный взгляд, подмигнул иронически: смотри, мол, вот аристократ недобитый, мясо вином запивает, не всех мы перевешали в месяце термидоре в семнадцатом после Куликовской битвы.

Я криво улыбнулся, сказал:

– Да, кормят, как аристократов. А чего только мы? Нюрка обслуживает, понятно, но Вероника могла бы…

Парни почему-то промолчали, а Сергей отпил, вытер губы салфеткой, потом сказал хладнокровно:

– Они фигуру берегут.

– Но есть все равно надо, – возразил я.

– А они изволят чашечку кофе, – ответил Сергей, – а еще пирожное. Без сахара и крема.

Я удивился:

– Разве такое бывает?

– А теперь везде обман, – сообщил Сергей. – Жулик на жулике… Ты этого не знал?

Я окинул взглядом стол. Конон нас всех считает детьми Собакевича: стол добротен, но прост. Правда, вместо бараньего бока с кашей – каждому по отбивной, но зато размером с том всемирной энциклопедии, гречневая каша горкой вровень с краями тарелки, больше похожей на тазик. Если б здесь каким чудом оказалось пирожное, то было бы размером с каравай, что подносят президентам, а калории разорвали бы балерину на куски.

– Андрий, – спросил Антон, – ты обещал, что у нас такой доступ, такой доступ!.. А качается все равно хреново.

– А что ты перекачиваешь? – спросил я.

– Да одну штуку с варезного сайта… На шести дисках собираются выпускать! Или на одном DVD.

Я пожал плечами.

– Если тебе даже такая скорость кажется медленной… Покачал бы ты на скоростях, что вся Москва качает! Хотя это известно всем: как бы хорошо ни было, но мужчине всегда хочется сменить партнершу, а интернетчику – провайдера…

Сергей хохотнул:

– Мальчик провайдеру долго звонил! Не дозвонился, пошел и убил. Как вон Антошка, когда со всей дури в Дюке засадил из гранатомета в зеркало… Представляешь, в упор! А зеркало то висело в сортире на бетонной стене…

Антон поморщился, сказал зло:

– Тебя сейчас послать иль по емэйлу?

Сергей даже отшатнулся.

– Это что? – спросил он в безмерном удивлении. – Каламбур?

Антон огрызнулся:

– Да пошел ты… Я хоть калом бур, зато телом бел. А то некоторые из нас вообще мартышки в татуаже!

– Человек – звучит гордо, – отпарировал Сергей, – зато обезьяна – перспективно! Андрий, надо нам как-то дефматч устроить в real-time strategy. Если честно, мне дефматчи тоже стали не очень, но эти два придурка настаивают. Надо им рожки сбить, пока не отросли.

Я покачал головой.

– Некогда, Сергей. Сказал бы мне кто, что я две недели выживу без игры…

– Неправильно ты, дядя Федор, бутерброд ешь! – сказал Сергей наставительно. – Играть… баймить надо. Иначе останешься пещерным человеком.

– Если зеленое и дергается, – блеснул эрудицией Антон, – то это биология, если дурно пахнет – химия, если не работает – физика, тормозит – баймы.

– Игры, – поправил я. – Баймы тормозить не должны.

– Посмотрим, посмотрим… Ты нам хотя бы тестовую версию скинь!

Мы заканчивали первое блюдо, когда наверху бодро простучали ступени. Конон сбегал уверенно, ноги двигаются четко, не запинаются, на ступеньки не смотрит и за перила не хватается. Он и раньше спускался и поднимался по ступенькам уверенно, но я стал обращать внимание только теперь, когда…

– Нюра, – сказал он доброжелательно, но с повелительностью в сильном голосе, – мне добавь аджички.

Нюрка покачала головой, глаза были озабоченные.

– Илья Юрьевич, – сказала она сурово, – у вас язва начнется. И так наперчено, пересолено!.. И аджикой уже нааджичила, куда ж еще? Во рту уже горит. У вас от печенки ничего не останется.

Мужчины опустили глаза, всем неловко, это простодушная Нюрка брякает вслух. У Конона возраст, а с ним и некоторые проблемы. Если всякие патентованные лекарства он и не принимает… а может, и принимает тайком, то проверенное народной практикой наперченное жареное мясо поднимает мужской тонус, поднимает.

Конон сердито сверкнул глазами. Нюрка поперхнулась, исчезла. Сергей, явно пытаясь сгладить неловкость, ухватил коробочку пульта. Гигантский экран телевизора засветился, возникло немыслимо четкое изображение, двое клоунов лупили друг друга по голове дубинами. Сергей поспешно переключил на другой канал, но там ведущий спустил брюки и, повернувшись к телекамере, показывал голый зад.

Ругнувшись, Сергей торопливо переключал дальше, но везде либо швырялись тортами, либо падали в ванны с мыльной водой, либо поскальзывались на банановой кожуре, либо в ускоренном виде бегали от собак под животный гогот за сценой…

Наконец высветилась обычная телестудия. Крупным планом показали яркую ведущую, показывали ее долго, затем камера отъехала, стало видно героя программы – импозантного мужчину, хорошо и со вкусом одетого.

Сергей со вздохом облегчения отшвырнул пультик и ухватился за нож и вилку, бифштекс уже не просто остыл, но и начал покрываться кристалликами вечной мерзлоты.

На экране поданная крупным планом телеведущая спросила:

– А скажите, как вы будете голосовать во вторник за бюджет?

Депутат, красивый и осанистый, с умным благородным лицом, над которым поработали имиджмейкер и дизайнеры, сделал артистическую паузу, мягко улыбнулся и сказал красивым голосом одухотворенного русского интеллигента:

– Так как я по гороскопу Козел, а сейчас Год Свиньи, то я буду голосовать против основных статей…

– Вы с ними не согласны? – спросила телеведущая.

Депутат, продолжая улыбаться, сказал мягко, проникновенно, убеждающе:

– Видите ли… Понимаете ли… На эту неделю есть прогноз астролога, что Козлам во вторник надо воздерживаться от решений, не употреблять мяса и постараться уладить взаимоотношения с женщинами, так как день будет особо благоприятный для улаживаний. Так что, сами понимаете, я не стану рисковать будущим России, принимая решения в неблагоприятный для страны день и запуская свои личные дела. А вот когда день голосования совпадет с благоприятным днем по гороскопу и по дравидийскому календарю… признаюсь, я очень заинтересовался восточными учениями, в них столько глубинной мудрости, я как-нибудь на досуге расскажу вам о Древних Тайнах Древних…

Резко оборвалось, Конон вздохнул с облегчением, но это пошла всего лишь брехламная пауза, во время которой восхитительно красивая женщина с энтузиазмом сообщила, что раньше у нее волосы были сухие и безжизненные, а теперь вот мокрые и шевелятся, а следом мужской энергичный голос предложил новые тампаксы с доставкой и установкой, причем установку делают бесплатно…

Конон поморщился как от сильнейшей зубной боли, сказал резко:

– Выключи!.. Вынеси и разбей этот телевизор!.. Черт, как я ненавижу этот позор, эту гнусь…

Антон встал, молча выдернул шнур из розетки. Подумал, со злостью дернул шнур в обе стороны, как эспандер. Сухо лопнуло, Антон вышвырнул в окно штепсель, молча вернулся и сел на свое место.

Конон тяжело дышал, лицо было в пятнах. Телевизор остался на месте, а завтра мне предстоит заменить шнур, ибо прогресс не остановить, это технологическое чудо на стене не виновато, что массмедия в руках придурков. Или неполных придурков, что работают на самых полных.

Гриць сказал легко:

– Снова поджечь башню, что ли…

Но шутка повисла в тяжелом воздухе, как гиря, и, никем не подхваченная, начала продавливать пространство к полу.

Мне показалось, что Конон уставился на меня. Не поднимая глаз, я сказал тихо:

– Вот видите, почему я так… Я не хочу в этом мире жить. У нас, людей Интернета, этой дури не будет.

– У вас! – огрызнулся Конон. – Не будет!.. А я две трети жизни уже прожил. И последняя треть догорит при пляске шаманов, при разгуле дикости, при этом Средневековье на мерсах… да где там Средневековью! Средневековье – это время победоносной войны Света против Сил Тьмы Прошлого с их шаманами, астрологами, гороскопами, приворотными зельями, фрейдами и прочей дрянью. А сейчас какое-то застойное перемирие… Вам хорошо, вы можете просто дождаться, пока это все вымрет! А мне каково?

Сергей буркнул трезвым неприятным голосом:

– Само не вымрет.

Пахнуло холодом, словно вплотную придвинулся огромный айсберг.

Конон стиснул челюсти. Помолчал, медленно наклонил голову в таком же жесте, как на римских трибунах указывали большим пальцем вниз.

– Да. Само не вымрет.

ГЛАВА 10

Аверьян день рождения, ессно, решил отметить не в каком-нибудь зачуханном «Метрополе», а прямо в офисе. Там есть то, о чем все мы, люди Интернета, мечтаем: сверхбыстрые компы, самые последние акселераторы, платы, расширенная до упора память, а главное: анлимитед доступ! По выделенке!.. Оптоволокно прямо от провайдера!!! Это же мгновенная перекачка любых объемов!!!

Есть же придурки, которым для торжества нужны люстры, свечи в старинных подсвечниках, ковры или еще какая-то фигня из атрибутов старого доинтернетного мира, но здесь даже Нинель счастлива и немузыкально верещит что-то из древнего наследия.

Аверьян готовил сумку для похода в гастроном, я быстро просмотрел его последние скрипты.

– Аверьян, – сказал я предостерегающе, – ты что-то размахнулся…

– Ничуть, – окрысился он зло. – Что вы все одно и то же? Через два-три месяца выйдет NV20. Ты знаешь, какая там геометрия? 60 миллионов полигонов в секунду!.. Тактовая частота чипа – 300 мегагерц!.. Скорость заполнения 1200 Мпикс.сек! А главный трюк – у них технология HSR… для неграмотных: Hidden Surface Removal, что впервые позволяет не текстурировать поверхности, которых нет в кадре! Подумай, какой даст прирост?

Я подумал, цифры ошеломляют, я железо чувствую всем сердцем, и моя душа при этих цифрах сразу взметнулась в выси и узрела чудесный огромный и цветной мир… но я взял ее за горло, придушил чуть. Аверьяну сказал осторожно:

– Ну, не совсем первыми… KYRO тоже начинало… Но никакие шаманские пляски не расширят пропускную память, увы. Так что даже с этой NV20 тебе пока может только сниться 100 fps в 1600х1200х32 в третьей кваке.

Аверьян помолчал, глаза стали серьезными.

– Андрий, что с тобой?

Я насторожился.

– А что не так?

– Ты стал таким осторожным…

– Я?

– А ты сам не замечаешь?

Я потер лоб. То, что со мной творится, Аверьяну лучше не рассказывать. Да и Нинель не поймет. Но эта буря внутри меня может в самом деле подвигнуть меня либо к излишней трусости… либо к излишнему геройству.

– Ладно, – ответил я, – сегодня посмотрю перспективы, как развивается наше мировое железо. Возьми на меня сумку.

Пока он опорожнял рюкзак, я рассказал, как Антон обшаривал все телеканалы, ведь в особняке Конона принимают телепередачи со всего мира, везде либо клоуны, либо депутаты. Аверьян поржал, Нинель поморщилась:

– Нашли, над чем смеяться, придурки.

– А что? – дивился Аверьян.

– Как не стыдно гыгыкать над депутатами!

– Над избранниками народа? – переспросил Аверьян понимающе.

Нинель окрысилась так зло, что я сразу подумал, не родня ли у нее в Госдуме.

– Вот-вот!.. Придурки, как есть два придурка, пыльным мешком из-за угла прибитые. Ума как в задней ляжке таракана, а туда же, умничают!.. Сами смеетесь над телевидением, а оно в ваших мозгах придурков уже сформировало образ депутата, как образ придурка еще круче, чем вы сами, который не свяжет двух слов. Вы слышали хоть раз, чтобы их назвали просто депутатами? Как ни включу ящик, так – «народные избранники»!.. С такой издевочкой, что сразу понимаешь – речь идет о таком тупорылом мужичье, что дальше некуда. Вот и вы двое подгавкиваете! Я бы этих, которые с экрана называют депутатов «народными избранниками», – сразу в концлагерь лет на сто!.. Одно дело – пара идиотов, они везде есть… и среди депутатов, и даже баймы делают, но весь депутатский корпус назвать вот так?.. Так чего же удивляться, что туда умные не очень-то рвутся, а либо бандиты, либо наглая сволочь, либо непрошибаемые идиоты?.. Что варежки открыли?.. Ладно, топайте в гастроном, что вы другое понимаете…

Мы вышли, подталкиваемые в спины. Аверьян ошалело покрутил головой.

– Во напор!

– У нее отец не депутат? – поинтересовался я.

Аверьян посмотрел с укором.

– И ты тоже?

– Извини, – сказал я поспешно. – Весь день кручусь посреди… рыночных отношений, так что везде начинаю усматривать личную корысть. Где тут гастроном?

– Ближайший или лучший?

– Я вижу, ты здесь уже все просек. И какая продавщица замужем, какая податливей?

– Все просек, – сообщил Аверьян гордо. – Пойдем, скину на твой хард кое-какую информашку.

Вообще-то он принес кое-что еще вчера, но мы народ битый, знаем, что, сколько ни возьми, все равно два раза к гастроному бегать, так что вот сейчас все заранее, мы же яйцеголовые, а яйцеголовые, по определению, умные и знают, что капля никотина убивает лошадь, а капля хорошего коньяка лечит даже программиста, а не только табун лошадей.

Возле винно-водочного ларька с желто-зелеными баночками в руках трое лиц кавказской национальности. И хоть говорят, что нет такой национальности, но пусть не #%$&ят: такая национальность есть. В нее входят как чечены, так и грузины, армяне и всякие там азеры. Неважно, кто из них мусульманин или христианин с тысячелетней историей, все они одинаково, да-да, одинаково нагло себя ведут на улицах наших русских городов, пристают к нашим женщинам…

Эти трое оценивающе осматривали проходящих мимо девушек, один смачно сплевывал на середину тротуара, второй что-то выкрикивал вдогонку. Женщины горбились, ускоряли шаг.

Аверьян медленно закипал. Я сказал предостерегающе:

– Не заводись, не заводись!

– Да пошел ты…

Кавказцы уже заметили Аверьяна, повернулись. Он двигался на них как танк, голову втянул в плечи. Я вздохнул, шагнул в сторону и сунул руку за полу куртки.

Аверьян взревел:

– Мрази!.. Всех убьем в нашей России!

Он ударил слепо, зло, не очень умело, но кавказцы были не готовы, русские всегда долго исходят матом, а на продолжение их обычно не хватает, и чернявый отлетел на два метра, как будто кролика лягнул копытом брабантский жеребец.

Третий кавказец, самый старший, красавец с роскошными усами, который не сплевывал и не ржал вслед женщинам, сразу взглянул на меня. Взгляд был острый, оценивающий. Я вспомнил Конона, всю его власть, его возможности отмазать в милиции и даже расправу над пакостником, это все отразилось на моем лице, а руку я все еще держал за полой и даже слегка оттопырил там указательный палец.

– Гасан, – резко бросил усатый. – Махмуд!..

Я не понял, что он еще прокричал им на своем гортанном наречии, но оба подхватили сбитого наземь, быстро утащили за будку. Аверьян стоял, покачиваясь, как сорокапушечный фрегат на волнах, глаза дикие, ноздри раздуваются, кулаки сжаты до треска суставов.

Я медленно вытащил руку, размял пальцы, будто они только что сжимали рукоять магнума.

– Пойдем, Аверьян. А то закроют на обед.

Он судорожно оглянулся.

– На обед?.. Пойдем, пойдем скорее… Погоди, какой обед в шесть вечера?

– Неважно, – ответил я. – Кое-где все еще социализм.

Мы перешли на другую сторону, вон распахнутые двери гастронома, но Аверьян все еще исходит ненавистью, глаза сверкают, даже не сообразил еще, что впервые со времен детства ударил человека… да еще и так круто, клево, сокрушающе!

Я сам чувствовал, что этих наглых тварей без всякой жалости бросил бы под гусеницы танка, но посмотрел на злого Аверьяна, расхохотался.

– Погоди, а почему они тебе так не ндравятся?

– А тебе ндравятся? – ответил он еще злее.

– Нет, ты сперва скажи, за кого баймаешь в ролевухе: за колдуна, некроманта, паладина, варвара…

– Варвара, конечно, – ответил Аверьян. – При чем тут…

– А при том, что это тоже варвары. Что, не так? Они ведут себя в жизни так, как ты осмеливаешься вести себя только в баймах. Свободно, не придерживаясь никаких норм цивилизованного города. И приставать к женщинам им не стыдно. Тем более чужим! Ты же в баймах тоже не церемонишься!

Аверьян побагровел от негодования, хотел возразить, поперхнулся, закашлялся. Я постучал по его широкой спине.

– Ты… – прохрипел он, – ты… чего… мелешь…

Я напомнил уже не так весело:

– Да и не только в баймах. Помнишь, когда ты приезжал в Москву в командировки, ты как… варварничал? Мол, мы столичного лоску не знаем, мы из леса, нам любую прынцессу разве что в позу пьющей козы… А вот когда возвращался в свою Тьмутаракань, там снова становился цивилизованным, ха-ха!

Аверьян раскашлялся сильнее, прохрипел:

– Пошел ты…

– Поймался, – сообщил я. – Признавайся. Ладно, можешь не признаваться! Самые трудные слова на свете – это «я был не прав». Не любишь варваров… других. Да, это самый идеальный вариант, когда все вокруг цивилизованные, сдержанные и культурные, а ты один такой раскованный, без комплексов и предрассудков! Вот и получи…

В гастрономе загрузились, на нас посматривали с опасливым недоумением даже продавщицы. Явились с потрепанной сумкой и старым рюкзаком, на какой только мусорке подобрали, но берут дорогие коньяки, французские вина, натуральное шампанское…

На обратном пути я указал на двух лиц славянской национальности, что чисто по-русски остановились поболтать на середине тротуара. Чисто по-русски – это чтобы занять как можно больше места и как можно больше мешать другим. То есть лицом друг к другу и боком к прохожим, так что не знаешь: обходить ли их по бровке или же пройти между ними. Эти точно не баймают в компьютерные баймы, это настоящие правильные люди, которые свято верят в необходимость дачи и огорода, а перед компом вообще не сядут, там же радиация, да и вообще, глаза зачем портить.

– Этих бить будешь?

– Посмотрим, – буркнул Аверьян.

Он опередил меня на шаг, те не замечали его, увлеченные разговором, он прошел между ними, как слон между антилопами. Локти держал врастопырку, чтобы задеть побольнее.

Их не отшвырнуло, как кегли, что хотелось бы, но отпихнуло в стороны. Один ошалело посмотрел вслед.

– Пьяный, что ли?

– Травки накурился, – предположил второй пугливо.

Я прошел вслед за Аверьяном, стараясь обоим наступить на ноги, едва не упал, так раскорячивался. Первый сказал испуганно:

– Чокнутые поперли, чи шо?.. Айда отсюда.

Догнав Аверьяна, я пихнул его локтем.

– Ты чего? Ни те, ни эти так и не поняли, за что их так. Они все вели себя естественно… По их меркам.

На улице женщина с двумя детьми обращалась к прохожим с призывом:

– Люди добрые! Извините, что к вам обращаемся! Мои дети только что поели, а зубная щетка недоступна… Подайте, пожалуйста, на «Дирол» или «Орбит без сахара»! Hе дайте детям умереть от кариеса!

Смеясь, многие ей совали смятые бумажки. Я развел руками, бутылки в пакетах звякнули.

– Видишь? Рынок!.. Везде ищут новые формы воздействия.

Аверьян буркнул:

– Да иногда и старые срабатывают. Вон смотри…

На столбе, пестром от прилепленных бумажек с объявлениями, в глаза бросилась одна с краткой надписью: «Сниму, порчу».

Я усомнился:

– Не бреши, запятую ты сам дописал!.. Аверьян, меня что-то настораживает начало баймы. Понимаешь, она должна хватать сразу! С первого же эпизода. Почему? Почему в книге можно напряжение наращивать постепенно, начиная с долгого и вялого описания, неторопливого повествования, а потом все круче, круче, круче, пока действие не нарастает до скорости экспресса?

– Ну-ну?

– Дело в том, что я могу прямо в магазине, не отходя от книжной полки, раскрыть томик на середине, прочесть абзац, убедиться, что и язык хорош, и стреляют много, и баба голая уже в нужной позе, так что беру, заверните. С баймой, ни фига не попишешь, иначе. Там не пролистнешь трудную сцену, не пройдешь дальше, пока не решишь непонятный пазл, так что надо сразу помнить о читателе, то бишь баймере, и не забывать о нем ни на секунду!!! И сразу же с первого эпизода должно быть увлекательно. В книге я могу пропускать «неувлекательные», скажем, описания природы, а кто-то, наоборот, пропустит мордобой и будет вчитываться в пришвинство. Если книга богата хоть чем-то… идеями, мыслями, сюжетом, оригинальностью, языком… при скудости и слабости других составляющих, то она спасена, «свой» читатель найдется и даст ей высокую оценку. С баймами это не проходит.

– Ага, – сказал он грустно, – тебе с первой же секунды подавай шадэвр.

– А тебе?

– От такого слышу. А тебе вообще… экшен?

– Честно говоря, это мы видим, что у каждой нации свой AI, но простые баймеры различия не сразу схватят. Да ладно, все мы от одной обезьяны… Но AI хорош, это без дураков. Я погонял тесты, все юниты правильно используют все горы, холмы, лес, трещины, умеют переправляться через реки, не ходят через тонкий лед, накапливают силы, устраивают вылазки в незащищенные места противника… Но надо решить одну задачку, понимаешь? Опытные баймеры знают, что на любом уровне сложности победы можно добиться банальным рашем. Даже если нельзя сразу совершить атаку, то пара крутых таундхоллов да постоянная штамповка работяг, и враг уже дрожит в уголке…

Аверьян обиделся:

– Ты ж сам говорил, AI на высоте!

– AI великолепен, честно. Это не его проблема, это проблема дисбаланса экономической системы.

– Понял, – сказал он угрюмо, – кем я только не стану с этой баймой!

Наш пир был в разгаре, когда дверь неожиданно распахнулась. На пороге предстал… Конон. Мы все вскочили, как пойманные на горячем мелкие воришки. Меня осыпало жаром: попойка на рабочем месте, попойка тайком.

За спиной Конона виднелась широкая физиономия Сергея. Он подмигнул мне и поднял кверху палец.

Конон оглядел наш стол угрюмым взором.

– Все пьете?.. Хоть Родину не пропейте…

Аверьян вскричал ликующе:

– Илья Юрьевич!.. Детям буду рассказывать, что меня на день рождения посетил сам Конон… тот самый!..

Конон буркнул:

– А сколько же тебе исполнилось, чадо?

– Четверть века! – грустно сказал Аверьян. – Треть жизни коту под хвост. Еще две таких трети… если дотяну, и – можно стирать с харда. Без занесения в backup. Правда, с ничтожно малой вероятностью uninstall’а. Если, конечно, будет low format, а не переплавка харда.

Конон сел на диван, я видел, как потемнело его лицо. Что Аверьян мелет, мелькнуло у меня в черепе. Конону шестьдесят, это ж каждое слово бьет по нему, как снаряд.

Сергей быстро посмотрел на Конона, на стол, сказал с преувеличенной жизнерадостностью:

– Щас я расскажу вам, как стать душой компании! Выдам самый большой секрет… Для этого… слушайте внимательно!.. вам потребуется пузырь водки и… И, пожалуй, все!!!

Он торопливо подсел к столу, но пить не стал, за рулем, ухватил тараньку, принялся раздирать хищно и умело.

Нинель села рядом с Кононом, он хмуро улыбнулся на ее игривый толчок в бок. Нехотя вытащил из кармана свернутую вчетверо газету. Я узнал выпуск игровых новостей.

– Компания Stainless Steel Studios, – прочел Конон вслух, – заполучила в свои ряды великолепного дизайнера и игрока Ричарда Бишопа… Ага, знаем-знаем этого аса… и асса тоже. Далее: Ричард сразу же сосредоточился на стратегическом проекте Empire Earth… Стратегический, так что наш соперник, ребята. Надо ловить всю информацию о нем, ведь Бишоп – это Бишоп, а не хвост собачий… Так, дальше: он отвечает за взаимоотношения юнитов, а также за общий игровой баланс. Бишоп известен благодаря официальному гиду по Age of Empires… Ну, это ерунда, а вот то, что на MSN Ga­ming Zone он имеет титул лучшего игрока в Age of Empires во всем мире, – это серьезно…

Сергей сказал жизнерадостно:

– Зато Андрий – лучший игрун… даже баймист в Анрыл!

– Но у нас не стрелялка, а стратегический проект, – напомнил шеф, – что-то вроде Age of Empires.

– Покруче, шеф, покруче! Тут Бишоп сел бы в лужу.

Я отмалчивался, не по мне сплетничать за спиной отсутствующего. Хотя я уверен, что смог бы потягаться с Бишопом и в Age of Empires, а Нинель ему так и вообще сто очков даст, видел я записи его боев… но у меня только уверенность, а у него и уверенность, и чемпионский титул.

Конон отложил журнал, Нинель тут же присела перед ним на полу и держала как индийская рабыня широкое блюдо с мелкими дешевыми сушками.

Конон благосклонно погладил ее по голове.

– Ребята, – сказал он серьезно, – у меня есть серьезное предложение. Не отмахивайтесь сразу, я тоже читаю ваши журналы. Я помню, как появился первый сидюк, как потом выпустили двухскоростной, затем была сенсация: четырехскоростной… Но появились статьи специалистов, где объясняли, что шестискоростной сидюк создать практически невозможно. Вибрация возрастет до такой степени, что считывание станет немыслимым… Помните такие статьи? Так вот, сейчас у всех 50-скоростные, и никто не удивляется. Так?.. Совсем недавно появились DVD. Это была такая суперкруть!.. И цены были, цены!.. Забыли уже? Сейчас цена этим DVD – копейки. Когда байма будет готова, мир уже перейдет на DVD.

Аверьян сказал авторитетно:

– Вообще-то DVD – вчерашний день. Тупичок! Гораздо перспективнее технология Blue Laser. Обещают выпустить вот-вот. Там вообще обещают безразмерные…

Сергей сказал победно:

– А что я читал! А я что читал, пока шефа носили… ангелы по коридорам министерства? Blue Laser еще когда будет, а вот на простой сидюк, куда щас влезает шестьсот пятьдесят мегов, да и то с треском, уже ухитряются записывать по семьдесят восемь гигов!.. Честно, в том же журнале, там статья так и называется: «78 гигабайт»! Через пару месяцев закончат лабораторные испытания, и, пжалста, эти сидюки нового формата будут на каждом углу.

Как водится в таких случаях, пошел спор о новинках, жаркий, яростный, сперва с шутками, а затем обидами, даже оскорблениями, все начали уставать, про именинника как-то забыли, да он и сам забыл про свой день рождения.

Конон нашу перепалку слушал с интересом, сказал:

– Это все детали. Главное, что носители день ото дня вместительнее. Сейчас это дико, скажи, что баймушка может весить полста гигабайтов, но десять лет тому плюнули бы в рожу тому, что заикнулся бы даже о компе с хардом в гигабайт!.. Сорок мегабайт было высшее достижение, помните? А сейчас вон разрабатывают, как вместить на один диск четыреста терабайтов… Круто? Голова кругом идет. Так что сразу ориентируйтесь как минимум на DVD. Рядовому потребителю будет по карману.

Нинель пропела сладеньким голоском:

– Шеф, а вы говорили, чтобы мы на потребителя не больно оглядывались!

– И говорю, – сказал он упрямо. – Чтоб не подлаживались. Это слабые идут за толпой, а сильные сами ведут это стадо баранов. Хоть вперед к коммунизму, хоть взад к капитализму, хоть на захват земель у печенегов. Сами знаете, идут не за теми, кто прав, а кто говорит убедительно и громче!

В коридоре послышались голоса. Дверь распахнулась, появились улыбающиеся Костомар и Горецкий. За последние полгода они так сдружились, что в офисе обычно появлялись вместе.

– Хэпи бёстдэй, – сказал Горецкий застенчиво.

А Костомар добавил зычно:

– И мастдай твоим врагам, мать их… Здравствуй, Нинель!.. Здравствуйте, Илья Юрьевич…

Новых гостей рассадили, Нинель принялась угощать, Костомар с удовольствием опрокинул рюмку коньяка, довольно крякнул.

– Если уж мы дошли, – заявил он, – до перехода Руси в Россию… вон уже Ермак отправился на завоевание Сибири, то сам бог велел вести сюжет дальше! Предлагаю апгрейдить вплоть до появления железных дорог. Можно больше ввести элементов планирования, финансов, создавать биржи, привлекать инвестиции. Уже много выпущено байм-менеджеров, можно использовать их опыт. Даже кое-какие части движка поцупить… если сумеем, конечно.

Я сказал серьезно:

– Да вы представляете, какая это байма получится?

Конон слушал-слушал, сказал:

– Простите, что вмешиваюсь… однако стоит ли делать еще одну просто хорошую байму… когда можно по-русски: воровать – так миллион, а иметь – так королеву? От вас никто не требует, чтобы сдали к такому-то числу и отчитались. Я вижу, что вы с ног падаете, по шестнадцать часов в день пашете. И видел уже кусочки гэймплея. Давайте делать… чтобы байма стала баймой всех времен и народов! Если нужно больше лягушачьих шкурок, только скажите.

Костомар поморщился:

– Если бы это помогало, то фанаты не ждали бы выхода байм по три года… Впрочем, если нанять больше ребят, дать им какие-то куски, то часть работы ускорить можно.

Конон поинтересовался:

– А что за парни делали байму «Козаки»? Да не «Казаки», а именно «Козаки», их сострогали украинцы. По слухам, там вовсе не какая-то крутая команда известных профи. Просто собрались парни и… сделали байму всех времен и народов! У меня в Age of Empires начинает тормозить уже при пятидесяти юнитах… если, конечно, выставлю семь противников, а в «Козаках» я сделал восемьсот!.. И – никаких задержек. Графика – чудо. Вот как надо работать!

Горецкий проговорил тихо:

– Вы еще не видели, сколько у нас.

– Сколько?

– У меня пять тысяч, – сообщил Горецкий с удовольствием. – Двадцать два вида войск! Семьсот апгрейдов. И – ничего, не тормозит.

ГЛАВА 11

Отец ничего не сказал, что приволакиваюсь домой все позже и позже. Теперь, когда я на колесах, можно не тревожиться, что не успею до закрытия метрополитена.

Я жадно ухватил тарелку с бутербродами, чашку с кофе. Слышно, как скрипнул диван. Сейчас отец спокойно заснет. Интересно, как он угадывает всякий раз, когда я приду, что на столе кофе всегда горячий?

Ну и что, если мой отец видит экран компа как собака или кошка? У меня была собака Жунька, я ее безумно любил, она меня любила, отец часто ворчал, что мы с ней лижемся, Жунька спала в ногах моей детской постели. Когда она умерла от старости, мое сердце едва не разорвалось от горя. Я исхудал, а в горячечных видениях все представлял, как я ее спасаю, делаю бессмертной или же вселяю ее душу в крохотного щенка, и она, зная и помня меня, сразу лезет ко мне на ручки, на кровать, находит свои старые изгрызенные игрушки.

Любовь и равенство – не одно и то же, я отца люблю, очень люблю… Но с отцом, как и с Жунькой, я не стану советоваться, как мне жить дальше. А то отец может насоветовать придумать новый, более современный дизайн для хомутов или дышла.

Утром Аверьян чуть свет притащил ко мне домой кусочек баймплея. Можно бы опробовать и в офисе, но Аверьян старается проверить, как тянет на разных машинах.

Нинель явилась без звонка, явно еще вчера сговорились.

Отец поглядывал укоризненно. Как можно выходной день тратить на такую ерунду, да еще с самого утра!

У нас дверь распахнута, я видел краем глаза, как отец иногда проходит мимо, прислушивается невольно к взрывам нашего хохота. На красивом умном лице искреннее непонимание. Впервые образовался юмор людей, непонятный всему остальному человечеству. Если раньше существовали подразделы анекдотов, скажем, «про Вовочку», «про поручика Ржевского», «еврейские анекдоты», «солдатские», «он и она», «любовник под кроватью», понятные всем, хотя какие-то разделы не рекомендовалось рассказывать в приличном обществе или при детях, но все же понятные!.. А теперь есть анекдоты и юмор этого нового поколения, когда все, связанные с компами, хохочут как безумные, вытирают слезы, сползают под стол от хохота, а остальные смотрят на них непонимающими глазами.

Потом я слышал в прихожей звонок, голос отца, а в ответ раздался уверенный красивый баритон Валериана Васильевича. Ну, теперь отцу есть кем заняться, поговорят, как велик был Арнольд Дега и одухотворенен Антилопа де Вега, про нас забудут…

…или же, напротив, займутся нами с удвоенной мощью. Правда, на нас где сядешь, там и слезешь.

Через два-три часа, когда я стал похож на павиана: глаза красные, а задница в мозолях, – поволокся на кухню в надежде успеть стащить бутерброды или полено колбасы, пока отец и Валериан Васильевич бренькают на пианине.

За последний год я убедился, что Валериан Васильевич видит на экранах не цветовые пятна, а в самом деле различает движущиеся картинки. Однажды я даже сумел усадить его за свой комп, дал в руки мышку, поставил режим «Very easy», вдобавок включил режим бессмертия, все оружие и бесконечный боезапас. Он без интереса подвигался по одной сцене, не выходя за рамки экрана, сумел перебить всех монстров, бестолково паля во все стороны, наконец застрял у стены здания рядом с дверью, безуспешно пытаясь проломиться вовнутрь.

Потеряв интерес, заявил:

– Но это ж всего лишь компьютерная программа. Вы видите двигающиеся фигурки, какие-то ландшафты, но на самом деле это всего лишь поочередно включаются элементы компьютерной программы, не так ли? Подходите вы к этому месту – включается один элемент, подходите к другому – включается другой… К примеру, выступает новое здание, дерево или выскакивает противник… Не так ли?

Отец кивал, глаза блестели победно. Доктор математических наук сумел выгранить те слова, которые он, гуманитарий с инженерным образованием, не мог вычленить из хаоса своих мятущихся утонченных мыслей.

Я тогда спорить не стал, а сейчас тем более не скажу слова против. Когда доказывают, что дважды два равняется четырем, то трудно спорить, хотя иногда и хочется, когда видишь, с каким видом тебе это доказывают. Конечно, включается другой элемент программы… И только создатели баймы знают, какой именно. Как автор книги знает, какие именно элементы включаются один за другим, когда переходишь от строчки к строчке в его книжках…

Я нарезал булку на бутерброды, на электроплите медленно нагревалась в джезве вода… Вот это недоработка: комп у меня – чудо, а воду не могу вскипятить за три секунды. Да что там три секунды: ровно двенадцать минут проходит от включения плиты до начала кипения!

Как я ни подгонял процесс закипания, но не успел смыться: отец и Валериан Васильевич выбрели на кухню. То ли случайно, то ли уловили возможность повоспитывать молодое поколение, как надо жить.

Валериан Васильевич, продолжая разговор, втолковывал отцу:

– Вы чересчур, чересчур к нему снисходительны!.. Как можно воспринимать всерьез человека, который пишет «извените»? Верно ведь, Андрий?

Он сказал с таким жаром и убежденностью в голосе, что я с жалостью посмотрел на отца. Валериан Васильевич ястреб, еще ястребее моего отца. Правда, сам я пишу все-таки «извините», но вот такие обыденные словечки, как «черезчур», «жолуди», «шопот» и еще с десяток – Word у меня подчеркивает красным. Я даже не понимал, где ошибка, пока щелчком правой клавиши мыши не спросил, не охренел ли комп? Нет, сказал он, не охренел, это ты охренел. Напиши вот так, как подсказываю, будет верно. Я написал, и – в самое яблочко! Кто бы подумал, что в русском языке такие выкрутасы…

– Да, – согласился я вынужденно, – неряшливость не бывает простительной. Всегда текст перед отправкой надо проверить на орфографию и грамматику…

– Вот-вот! – сказал Валериан Васильевич и посмотрел на отца победно.

– Word, – закончил я, – всегда подскажет правильные варианты.

– Что-о?

– А можно, – предложил я, оживляясь, – сразу ввести автокорректировку. Я вообще-то ввел это авто, так как пишу по привычке «шопот», а комп сам заменяет на это дурацкое, но якобы верное «шепот»…

Они разом поперхнулись, смотрели с тихим ужасом, будто я на глазах из человека превращался в омерзительного инопланетного монстра. Наконец Валериан Васильевич спросил, еще не веря, еще давая мне шанс оправдаться:

– Вы полагаете, что эта железка… в состоянии научить грамматике?

– Еще как, – ответил я бодро. – Спросите отца. Он знает, я рос убежденным технарем. Игрушечную машинку мог собрать и разобрать в три годика, в семь лет чинил электропроводку в доме, утюги, даже телефон, а вот по грамматике всегда двойки… Зато теперь отправляю письма без единой ошибки!

Снова немая сцена.

– Но это же все равно неграмотность! Как можно: компьютер проверяет и исправляет ваши ошибки!

– Он только находит, – сообщил я. – Увы, исправляю сам. Когда этот гад раз десять подчеркнул слово «черезчур» и потребовал написать правильно… достал, скотина!.. то теперь я уже сам пишу «чересчур». Без всякого школьного учителя. Вина вашего друга не в том, что пишет неправильно, а в том, что такие письма отправляет. Ну а если влом писать правильно самому, то кто мешает пополнить словарь автозамен? Пишешь «Заец жрал жолуди», а комп печатает «Заяц кушал желуди»… Класс!

Отец сказал с мягкой укоризной:

– Зайцы желуди не едят. Вот оно, молодое поколение! Даже не знаешь, что едят зайчики…

Он запнулся, я подумал, что отец тоже подзабыл, что жрут дед Макар и его зайцы. Он, как и я, тоже никогда не видел этих мифических зайцев. Они для нас вроде динозавров, каждый день по телевизору, но чтоб в жизни?..

– А пусть не едят, – отмахнулся я. – Это сто лет назад надо было знать, что едят зайцы. Чтобы не то их поймать, не то от них убежать… А нашим детям нужно знать, какое напряжение едят ноутбуки, чтобы не спалить системный блок…

Я говорил тише, наступил ответственный момент, коричневая корка застывает на глазах, словно земная кора под холодным дыханием космоса, но огненная магма ее приподнимает, разламывает, вырывается наверх стомиллионными везувиями и кракатау… я поспешно снял с раскаленной плиты, что еще минут пять будет такой же раскаленной, можно успеть яйца сварить. Диспропорция – супербыстрые компы и древнеегипетская электроплита!

Отец спросил почти с ужасом:

– Ты… ты начисто отвергаешь преемственность поколений! Преемственность ценностей!

– Ха, – ответил я, – тоже мне ценности. Одни дуэли чего стоят, когда у кого мускулов побольше да кто над книжками голову не ломал, а часами упражнялся в тренировочном зале – тот и прав!.. Вот и насаживали на шпаги всяких Галуа ваши тупоголовые три мушкетера.

Валериан Васильевич сидел в кресле, скептически улыбался. Отец спросил пугливо:

– Сын мой, ты меня пугаешь! Как будто мутант какой. А как ты сам видишь это свое… новое поколение?

Я в затруднении пожал плечами.

– Я просто еще не задумывался.

– А если задуматься?

– Тогда сформулирую, – ответил я твердо. – Не думаю, что это очень сложно! Ведь речь идет о простых, базовых вещах. А пока могу сказать твердо, что ни одна из ценностей старого мира не переходит в новый мир автоматически!.. Всего лишь потому, что ее исповедует президент страны, ФСБ, деятель вашей культуры, ваша поп-звезда или ваш Великий Шаман церкви. Для нас они не авторитеты, ибо у них, образно говоря, нет Интернета…

Отец спросил ядовито:

– А если у кого-то из них есть?

– Но авторитета нет, – отрезал я. – Пока авторитета нет ни у кого, отец. Даже у наших идолов… Хотя, если честно, они тоже еще не идолы. Не успели… Интернет смахнул старые ценности, а новые создать не успел…

– Интернет?

Мне хотелось унести джезву к себе в комнату, там и разделим на троих, но старые ценности или просто старые правила приличия заставили меня налить в чашку Валериану Васильевичу, потом отцу.

– Мы и есть Интернет, – ответил я просто. Что-то во мне шелохнулось, я ощутил, как мое тело наливается мощью, а голос начинает звучать богаче, с обертонами. – Мы… мы создаем эти новые законы, новую мораль… Я, если хочешь, твой сын, создаю! Я. Ежечасно и ежеминутно. Еще даже сам не зная, что создаю, но… создаю.

Валериан Васильевич благосклонно проследил, как я наполнил ему чашку: всего на треть, можно еще сливки по вкусу или молоко, промолвил иронически:

– А как же Пушкин, Толстой… Что ж, для вас и Пушкин не авторитет?

Напор был таким мощным, что я на какой-то миг дрогнул, замялся, едва не промямлил что-то типа: да как можно, Пушкин – это Пушкин, он вечен, и вообще есть вечные ценности, которые отменять никому не дано…

Я сказал почти хладнокровно:

– Почему-то, ссылаясь на авторитет Толстого, многие полагают, что таким образом делают свои доводы неотразимыми. Три ха-ха и еще три пера в задницу! Для меня человек, у которого нет выхода в Интернет, уже не авторитет. Да и вообще… Огромное спасибо Попову или Маркони, что изобрели радиосвязь, но я бы не стал спрашивать у них совета, как наладить беспроводный модем. Или как ускорить передачу сжатых данных через спутник.

– Речь не о технике. Есть общие ценности…

Я старательно делил кофе на три оставшиеся чашки. Маловато, придется через часок делать новую вылазку.

– Да и двести способов жертвоприношения, – ответил я словами Костомара, – мне по фигу. Как и все их ритуалы. Как наши политики не стали бы спрашивать, как управлять страной, ни у Гильгамеша, ни у Цезаря, ни у Кампанеллы, ни у Томаса Мора… То же самое про наших отцов экономических чуд: Столыпина, Витте, Петра Первого.

Отец смотрел с ужасом.

– Ты в самом деле отрицаешь… преемственность поколений!

– Ты ж сам сказал, – ответил я, – что я – мутант. Мутация – это качественный скачок. Отец, я люблю тебя, но мы в самом деле качественно новое поколение! Мы – дети Интернета, а это совсем другой мир, другое время, другое мировоззрение, другая философия, другая мораль… да все другое. Я тебя очень люблю, правда! Но ты для меня как участник Ледового побоища, где красиво и героически потоптали не то фрицев, не то татар. Я люблю этого героя в доспехах с мечом, красивого, благородного и отважного, но к своему компу Александра Невского не допущу и в дискуссии вступать не буду. Ну, разве что о том, что вкуснее: телячья отбивная или свиная…

Собрав наполненные чашки, я попятился в новое тысячелетие.

ГЛАВА 12

Сегодня вечером нас ждет очередная попойка под сенью огромного дуба. Я понимаю исключительную важность этих попоек, которые на самом деле вовсе не попойки, а нечто более высокое, священное, объединяющее в себе военный совет, отчетность нижестоящего перед вышестоящим, одновременно и объединяющее вышестоящих и нижестоящих в некое братство… Да-да, то самое, что сперва было охотничьим союзом пещерных жителей, а потом с развитием ритуалов превратилось в замкнутые общества военных, масонов, дворян, евреев, асассинов, хакеров…

Со стороны кухни уже прет мощная таранная волна бодрящих запахов жареного мяса, молодого и нежного, сдобренного перчиками, аджичкой, травами, над трубой дымок, что-то там готовят по старинке: на дровах. Чудовищный век: ноутбуки, Интернет и – дрова, шашлыки…

Я проверил телесистемы, даже заставил себя зайти в операторскую, нельзя же быть таким отчаянным трусом, хотя в глубине души отчаянно огрызалось: а почему нельзя? Еще как можно! Пусть трус, зато живой…

Козаровский взглянул на меня с явной неприязнью, но в глазах было и нечто злое, некое злое торжество. Я тут же с ужасом подумал о Веронике. Не начинает ли этот гад о чем-то догадываться?

На лестнице меня догнал Антон, сказал оптимистично:

– Ты чо такой задумчивый? Как мы живем – государственная тайна, на что – коммерческая. Удача повернулась к нам фортуной: есть пара часков свободных – пойду погоняю гадов в дайкатане… Как говорится: дурная голова ногам покоя не дает, дурная привычка – рукам. Слушай, Баймер ты наш яйцеголовый, скажи: почему балерины все время встают на носочки? Не проще было бы пригласить танцовщицу повыше ростом?

– А какого цвета хамелеон, когда смотрится в зеркало? – ответил я. – Пойдем, а то Сергей заберется в твою дайкатану…

Из караулки навстречу нам несся все усиливающийся грохот, вырывались клубы дыма, сильно пахло пороховой гарью. Из открытой двери вылетали разорванные в клочья трупы и что-то кричали на ломаном русском.

За одним компом сидит Иван. За другим Сергей в раздражении колотит по всем клавишам, но байма, судя по темному экрану, запуститься не возжелала. Наконец он щелкнул по альт-табу, на экране высветилась синяя табличка. Сергей всмотрелся, присвистнул:

– Эге, а я смотрю, что у меня байма не идет!.. А тут Антон уже весь диск забил…

Антон из-за моего плеча с порога нервно огрызнулся:

– Ну уж и весь! Твои стрелялки заняли места больше.

– Так это ж стрелялки, а не твои дурацкие симсы. Давай сотрем, а?

Антон подпрыгнул, лицо сразу стало злое, кожа натянулась, в глазах засверкала подлинная ярость.

– Крыша поехала?..

– А чо?

– Стрелялки сотри! – сорвался Антон. – А Sims… это игра!..

– Хреновина, а не игра, – сказал Сергей хладнокровно. – Ты ж вроде в дайкатану режешься? А зачем-то занял под аддоны Sims’а полвинта!.. Два особняка для своих любимцев отстроил! Я видел, как ты для одних все тащишь, а другим фиг… Что, не так?

На Антона смотрел с интересом уже и Иван, а он извивался, как уж на горячей сковороде. Сказал с самым несчастным видом:

– Это не потому, что та семья мои любимцы!.. Я просто по отношению к ним едва-едва не сподличал.

– Как это?

– Понимаешь, – ответил Антон непривычно жалко, – там такая опция, что когда выселяешь семью, то остаются только голые стены дома. А покупать мебель и дорого, и муторно. И денег нет, да и потом у меня руки кривые: что ни поставлю, либо не так, либо дисгармония… А вот если семья помрет, то остается вся мебель, цветы, картины на стенах, рыбки в аквариуме… Вот я и… Это Андрий, гад, подсказал!.. Не знаю, всерьез или хотел подколоться… Завел я их по подсказе этого гада в одну пустую комнатку, а двери и убрал вовсе. Бьются они в четырех стенах, кричат, плачут, ко мне ручки протягивают!.. Добро бы только мужик, а то и жена, и двое детей… Долго я крепился, а они, гады, как назло, так долго не умирают! От голода уже шатаются, падают, я включил на ускоренный режим, все мельтешит, слышу их крики, жалобы, стоны, они протягивают ко мне свои крохотные баймушечные ручки… Не выдержал, отключил звук. Все равно жутковато… Слышу, в сердце кольнуло, да так остро! Пошел к аптечке, там Вероника для шефа хранит всякие валокордины, накапал впервые в жизни, выпил. До чего же горькая гадость!

Сергей подтолкнул с живейшим интересом:

– Ну-ну, дальше.

– Вернулся, а они еще живы. Дети уже лежат, вот-вот кончатся, одни скелетики, едва обтянутые кожей, мать над ними ревет, сама вот-вот погаснет, а мужик все еще на стены кидается, кричит, руками мне машет: что ж ты, гад, такое делаешь? Ну, дрогнуло во мне… Как мог побыстрее сломал им стенку. Мужик бросился на кухню, но, пока добежал до холодильника, я уже сам вошел в фоновый режим, поставил перед ними еду. Уф, начали есть, потом на трое суток в сон. С работы его выгнали, не стали выяснять, что это я, сволочь, все устроил. Детей едва-едва не отдали в военную школу… Так что я уж за ними теперь ходю, все условия, кое-что продал из мебели, только бы их здоровье поправить…

Сергей заржал как конь:

– То-то они у тебя теперь в самом роскошном доме! Заглаживаешь вину?

– Да что вину, я ж их чуть не угробил! Хорошо, что все-таки успел остановиться. А то просто и не знаю, что бы дальше со мной было…

Он повернулся и смерил меня враждебным взглядом. Я горбился и старался стать поменьше ростом. Да, я в самом деле брякнул такое, но не думал, что этот здоровяк к этому отнесется так… чувствительно. Все мы уже знаем, что Антон успел повоевать в Афгане, был снайпером в Чечне, убивал хладнокровно, аппетита не терял, спал без кошмаров, всегда веселый и жизнерадостный. Скажи кому, что этот недавний убийца, пачками убивавший людей, сейчас не смог убить компьютерных персонажей… рука не поднялась, то тут же потащит в психлечебницу.

Но Сергей и Иван… я оглядывал смеющиеся лица и не верил глазам. Эти тоже… кандидаты в психушку, если взять за единицу измерения диагноз моего отца или Валериана Васильевича. А здесь хоть и посмеиваются над Антоном, но понимают. Сами тоже вряд ли смогут убить умоляющих о пощаде маленьких нарисованных человечков. Нет, нарисованных смогут… наверное, смогут, там слишком велика условность, но вот этих, полигонных, почти настоящих, которых сам развивал, апгрейдил, выращивал с пеленок и о которых заботился…

До вечера еще как до соседней галактики, а время застыло, будто я поденка, у которой вся жизнь укладывается от рассвета и до захода.

Выбрался на террасу, разложил ноутбук на коленях, поработал со скриптами нашей баймы. В двух окошках мелькают кадры последних новостей, передают прямо с места событий. На одном террористы захватывают заложников, за ними следят восемь телекамер, в другом окошке старый мир допотопных динозавров собрался в огромном зале, все пышно и старомодно красиво, эти люди прошлой отмирающей эпохи называют какие-то имена, интересные только для них самих и таких же динозавров, не способных переползти в новый век, вручают позолоченные статуэтки по имени «Оскар», и все за нечто непонятное: актерское мастерство, режиссуру, спецэффекты, операторскую работу…

Все равно что присуждать высокие награды за бег в мешках или прыжки спиной вперед. Или за производство фотографий методом дагерротипии.

Но злость моя на этот уходящий мир была какая-то неживая, вяленькая. Перед глазами то и дело разгорался неземной свет, сердце начинало колотиться чаще, а в груди чувствовал смутное, но сильное томление.

Кто-то сказал, что в любви все возрасты проворны. Так что Конон все еще пользуется ее телом, все еще сопит над нею в постели, мнет ее грудь, забрасывает ее длинные ноги себе на плечи, они смотрят друг другу в глаза…

Я задыхался от бешеной ревности, меня трясло как в лихорадке. В голове стук и неумолчный треск, рев водопада, красная пелена перед глазами, словно идет кровавый ливень.

Насильно милую не будешь, попытался я убедить себя. Вероника свободна в своих решениях и поступках. Она не рабыня, ей ничего не стоит уйти. Она в самом деле любит этого старого монстра, могучего вожака, но все же одинокого, теперь это замечаю даже я…

Внезапно, словно меня включили, я обнаружил себя в коридоре. Перед самым носом кожаная обивка двери приемной. Знаю, по ту сторону – солнечный простор, запахи духов… легкий, но просторный стол, а за столом… как только я войду, она поднимет голову, ее глаза отыщут мое лицо… но чтоб продлилась жизнь моя, но чтоб продлилась жизнь моя…

Пальцы мои суетливо поправили сумку на плече, теперь с ноутбуком не расстаюсь, пощупали «молнию» на ширинке. Дверь я открыл, как будто вступал в храм, настоящий храм, даже для третьего тысячелетия храм…

Солнце все так же бьет ей в спину, как и тогда, почти год тому. Яркие отблески на мебели, полированной поверхности стола, даже на очках.

– Вероника, – сказало мое сердце. – Вероника…

– Здравствуй, Андрий, – ответил мне ясный чистый голос, вымытый в Aqua minerale.

Я сжал сердце обеими руками, перехватил управление и сказал уже сам:

– Илья Юрьевич… как он?

– Погоди, сейчас узнаю… Илья Юрьевич, в приемной Андрий. Что? Хорошо.

Я видел сквозь солнечный блеск в глазах, как чистая ангельская рука опустила телефонную трубку. Тот же ясный голос произнес:

– Заходи.

Непослушными шагами, словно я только что влез в это Metal Gear и на ходу учусь управлять, я пересек приемную.

Конон на стук двери поднял голову. Лицо усталое, седые волосы торчат уже не ежиком, а дикобразом.

– Садись. Как байма?

– Двигается, – ответил я, присаживаясь. – Илья Юрьевич, пожалуйста, уделите мне пару минут! Я хочу кое-что показать… Позвольте, я к вашему компу…

Он недовольно смотрел на мои пальцы, больно шустрые, высветилась табличка с тремя окошечками.

– Ну и что? – спросил он.

– Илья Юрьевич, – сказал я торопливо, – вы только послушайте до конца! Вы всем нам доверяете, и мы вам… тоже, так же и в то же место. Но все же это не бардзо добже, что код доступа в Интернет и… вообще… знают несколько человек. Хоть мы и обслуживающий персонал, но… ядерная кнопка должна быть только у вас. Я отвернусь, а вы в верхнем окошке напишете свой пароль. Какой захотите. Пишите, я отворачиваюсь…

На всякий случай я даже отошел к стене напротив и долго изучал битву русских с кабардинцами. Или шведами, кто их разберет. Конон долго сопел, я слышал щелканье клавиш, потом раздался его раздраженный голос:

– Тут печатаются одни звездочки!

– Так и должно быть, – сказал я торопливо, не поворачиваясь. – Это чтоб никто не подсмотрел!

– А, ладно… Ну… вот так… и вот так… Все, иди смотри!

Я вернулся, объяснил:

– Теперь вы в любой момент можете перехватить управление. Над входом в Интернет, над всеми следящими телекамерами, даже над будильниками во всем доме. То есть ваш пароль приоритетный, он отменяет все остальные. Не знаю, может быть, в вашем деловом мире правила какие-то иные, но… такое не помешает.

Лицо Конона стало угрюмым, волчьим. В глазах мигнули желтые огоньки, словно из чащи на меня посмотрел лесной зверь и скрылся. На скулах натянулась кожа, пугающе выпукло проступили желваки.

– Ладно, – проворчал он нехотя. – Не знаю, зачем мне, пенсионеру, такие предосторожности… у меня-то и врагов нет… живых, понятно.

– Только пароль запишите, – посоветовал я. – А бумажку спрячьте в надежном месте.

Он в упор смотрел волчьими глазами. Мне стало жутковато, словно меня, в самом деле, рассматривал матерый вожак голодной волчьей стаи.

– У меня хорошая память, – проговорил он медленно. – Да-да, хорошая.

Я вышел все на тех же непослушных ногах. Даже мимо Вероники прошел, удержавшись от страстного желания провести пальцем хотя бы по поверхности ее стола.

Конон что-то уж очень суров. А если что-то ощутил и он?

Ближе к концу рабочего дня начали съезжаться гости. Основное священнодейство в тени огромного дуба, возле мангала, за главным антикварным столом, а мы, боты, тоже за столом, хоть и попроще, в двух десятках шагов в стороне, но тени дуба хватает и для нас.

Здесь, в непринужденной обстановке, когда кто за столом с кружкой пива в руках, кто развалился в кресле-качалке, а кто и вовсе разлегся на травке, разговоры текут неспешные, довольные, прерываемые то Нюркой, то ароматным запахом со стороны мангала.

– Мир придет к руководству аристократии, – рассуждал Сергей. – Все идет к тому… Вот я – аристократ, хотя и понимаю, что все люди – братья… Ты понял, скотина?

– Мне казалось, – возразил Антон, он совершенно не обратил внимания на «скотину», – что все как раз наоборот! Все еще больше раскрепотуриваются, средний человечек уже и вовсе не средний, а ниже нижнего, но правит именно он…

Сергей энергично обрубил:

– В том-то и дело! В том-то и дело!.. Ведь у нас как было? При советской власти? Весь простой человечек знал, что Штаты – это зло, а вот интеллигенция тайком уверяла, что Штаты – это полное и лучезарное счастье. Но когда границы рухнули, все переменилось. Простой человечек, которому для полного счастья ничего не надо, кроме полного корыта пойла и голых баб, стал визжать от счастья, что Штаты – это полное и лучезарное счастье, но наша интеллигенция, которой для счастья этого мало, вдруг да возроптала…

– Ну и что? – возразил Антон. – Всегда ропщут. Кинь мне бутылочку, вставать лень…

– Лови… Эх, не попал, я ж целил в голову… Этот правящий маленький человечек уже осточертел. Заметь, с каждым новым президентом этот человечек все мельче. И правят обществом все более мелкие идеи, хотя назвать их идеями – оскорбить некогда гордое имя. Вот-вот грянет бунт меньшинства против большинства по самую задницу счастливых людей! Понял, Баймер? Может быть, слабаешь такую баймуху?

Я мотнул головой.

– Нет, политика меня не интересует.

– Чудак, это ж социальный заказ! Ну, хошь, это будет личный заказ нашего босса?

Я снова помотал головой.

– Вам что надо, чтоб было по-вашему или чтоб работа была сделана?

Сергей расхохотался. Молчаливый Иван поднялся, завидя подъезжающую с тележкой Нюрку, помог ей перегрузить на стол бутыли. Я лежал на траве, отсюда различил только характерные бутылки шампанского, остальное – коньяки, ром, джин, всевозможные вина в самых причудливых бутылках, хитроумные изделия стеклодувов…

Пить, мелькнуло у меня в голове, у нас в России – признак гражданского мужества! Помню, слышал определение, что взрослость наступает тогда, когда количество выпитого не преувеличивают, а преуменьшают. И все же эти взрослые и с виду очень солидные дяди наперебой рассказывают, кто и сколько выпил на презентации, форуме, встрече, конфе, симпозии… С гордостью рассказывают! Это считается пьянством только во всяких зачуханных странах, зато в нашей уникальной России – это признак доблести и отваги. Мол, нас угнетает князь, царь, генсек, президент – а нам все по фигу, пойдем щас и жахнем водочки. И плевать на это общество, которое нас не устраивает! Вот не будем делать, как они хотят, гады. Не устраивают нас, тонких и ранимых, ценности этого общества – пойдем и напьемся в знак протеста! Можно даже глубокую философью базу подвести, что-нибудь о непротивлении злу насилием или индирагандизме. Так что пить будут. И глупо звучат предостережения врачей о печени алкоголика. Нам жизнь не дорога, мы – крутые, отважные, беспечные, бесшабашны-ы-ыя. Так что не с того конца берутся эти идиотики пропаганду крутить. А вот сделать пьянство и даже выпивонство признаком человека слабого, неумного – это да, этого мы все страшимся!

А в нашем мире, вдруг мелькнула яркая, как молния, мысль, пить не будут.

Сергей с бутылкой пива в широкой ладони подсел ко мне, сказал наставительно:

– Не можешь подобрать ключ к сердцу женщины? Попробуй подобрать к другому месту. Вон Конон подбирать умеет…

Я проговорил сдавленным голосом:

– Если бы у меня были его миллионы…

– Дело не в миллионах, – возразил Сергей. – Он и сейчас еще может подойти к красотке на улице или в магазине, наговорить ей сорок бочек арестантов, она развесит уши и сама не заметит, как доверчиво положит ему ноги на плечи!.. Не думаю, что Вероника встречает его с распростертыми ногами лишь потому, что у него миллионы.

Я пробормотал:

– А при чем здесь Вероника?

– Да ладно тебе, – бросил он. – Я ведь уже заметил, что ты к ней неровно дышишь. Вчера заметил я, завтра заметят другие. Хуже, когда заметит Козаровский…

– А ему что?

– Да так, – ответил он неопределенно. – Козаровский из всего извлекает выгоду.

Он похлопал меня по плечу, пальцы как у киборга, ушел к общему веселью. Настроение у меня упало. Даже охлажденное пиво, в самом деле высшей марки, показалось горьким.

Конон прохаживался вокруг дуба с кем-либо из гостей, иногда удалялся с ними к особняку или даже ненадолго исчезал в нем, но держался нараспашку, демонстративно веселый, раскованный, с бутылкой пива в руке. Помню, как-то он объяснял: для улучшения пищеварения пью пиво, при отсутствии аппетита – белое вино, при низком давлении – красное, при повышенном – коньяк, при ангине – водку. Тогда еще Сергей спросил с наивной ехидцей, в каких случаях шеф пьет воду, но Конон, подумав, ответил, что такой болезни у него еще не было.

На обратном пути проходил мимо, Сергей сказал почтительно:

– Илья Юрьевич! Тут народ интересуется… Выборы подходят, так за кого нам голосовать: за большевиков аль, напротив, – за коммунистов?

Конон огрызнулся с неожиданной злостью:

– За кого, за кого… Большевики давно тю-тю, у нынешних коммунистов собрались те честные да наивные, которые хотят, чтобы воры были наказаны, зато к дерьмократам прибились все подлые да практичные, что понимают: воровали все. Кто миллионы долларов, кто миллиарды, остальные – по копеечке, уклоняясь от уплаты налогов. Или способствовали им, покупая у челноков, на рынке. Арестовывать олигархов и вытряхивать из них украденные миллиарды – справедливо, но где остановиться? Если по-честному, то надо идти до конца. А то получается не совсем справедливо: арестовать того, кто украл миллион, но не трогать укравшего девятьсот тысяч… Так что сердце мое с коммунистами, но голосовать, увы, буду за дерьмократов.

Сергей поддакнул:

– Да, мне тоже знакомо это противоречие между умом и сердцем. Когда делаешь контрольный выстрел, иной раз посмотришь в ясные детские глазки…

Антон бухнул:

– Я не смотрю.

– И не промахиваешься?

– А я боковым зрением.

Я смотрел на них по очереди, у обоих морды каменные. Не поймешь, шутят или говорят всерьез. У них тоже свой юмор, как у нас, людей Интернета.

Сергей отшвырнул пустую бутылку пива, взял полную, жестяная крышечка слетела от небрежного движения ногтем.

– А ты, баймер? – спросил он.

– Что я? – поинтересовался я.

– За кого голосовать будешь?

Конон перестал разговаривать с Антоном, повернул голову и смотрел на меня. Иван и Гриць тоже начали прислушиваться. Холодок пробежал по коже, тут же испарился.

– Коммунизм, – сказал я осторожно, но в то же время старался, чтобы в моем голосе звучало недоумение, – большевизм, дерьмократизм, фашизм… а что это? Да не надо мне объяснять, не надо!.. Это что-то значило для вас, даже что-то очень значило, но я при чем? Из-за того, что вы дрались с Наполеоном под Бородино, я не стану ненавидеть французов!.. И даже за то, что они Москву спалили, гады, конечно…

– Но ведь гады? – спросил Сергей.

– Гады, гады… Победители всегда навязывают свои взгляды побежденным, а заодно и гражданам своей страны. И стараются закрепить как можно на дольше!.. А детки победителей стараются удержать нахапанное их папанями, не важно, что нахапано: земли, идеология, преимущество во взглядах, чувство справедливого возмущения… И тоже долбят, долбят, долбят о праведности своей позиции, о единственной праведности, а сами ржут над нами, лохами…

Конон слушал внимательно, но на его каменном лице ничего не отражалось. Сергей сказал с интересом:

– Лохами? А что, похоже…

– Фигня все эти коммунизмы и фашизмы, – сказал я зло. – Вот я, баймер третьего тысячелетия, торжественно объявляю: с этого дня и этого часа объявляется полная и безоговорочная амнистия всем взглядам, всем идеологиям, всем вкусам и желаниям. У нас, нынешнего поколения, хватит ума и воли, чтобы идти без вашего хомута, вашей упряжки и вашего кнута. Мы – разберемся сами. И если фашизм или коммунизм где-то сказал, что дважды два равняется четырем, то мы не станем говорить, что равняется стеариновой свече, как делаете вы из страха прослыть коммунистами, фашистами или буддистами. Фигня! Нет коммунизма, фашизма, демократизма или какого-нибудь там папизма. Есть наша жизнь, и мы для нее будем брать то, что нужно. Нам неважно, что подобную деталь использовали в какой-то древней машине, а та разломалась. Архимедов винт не стал хуже от того, что с ним потонул «Титаник», и не стало хуже из-за фашизма бесплатное школьное обучение, которое эти сказочно ужасные фашисты ввели в своих странах!

А угрюмый Гриць добавил:

– А всякую шушеру, что начнет обвинять кого-то в коммунистических, фашистских или прочих взглядах, – в рыло!..

Антон запротестовал:

– Ну, это уж чересчур. Не все из них – папенькины сынки победителей. Хватает и лохов, вроде нас… тебя то есть, что как попки повторяют красивые фразы. Они, эти лохи, могут быть вполне искренними.

– Тогда не принимать их в культурные ряды, – решил Гриць и шумно высморкался на землю, поочередно зажимая ноздри большими пальцами. – Гнать их из сцивилизации!.. Обратно в пещеры. В каменный век борьбы идеологий… а что это: борьба идеологий?

– Что это было? – поправил Иван. – Да хрен его знает. Какое-то временное затмение в предыдущем столетии. Даже в двух, но для человечества это такой мелкий срок!.. В прошлом и людей ели.

– Правда? – заинтересовался Сергей. Он внимательно окинул долгим взглядом пухлую фигуру Нюрки, ее толстые сочные ляжки, розовые щеки. – Так, говоришь, ничего не будем отвергать из опыта прошлого?

– Ничего, – отрезал Иван сердито. – Да-да, ничего полезного, на что бы ты тут ни намекивал. Мы же с тобой культурные люди, говнюк!

– Ну вот, – сказал Сергей с укоризной. – Ругаетесь, а потом этими же руками будете за хлеб браться.

Конон вернулся к нашему столу через час, довольный, словно облапошил кого-то на пару миллионов долларов. А может, и облапошил, его подлинные дела и секреты знает разве что Козаровский.

По дороге спотыкался, смотрел в небо, глаза прищурились, как у китайца. Мы все заметили, как твердое лицо дрогнуло в непривычно умильной улыбке.

– Ага, летают!.. Я сто тысяч зеленых дал Академии наук, чтобы привезли, восстановили поголовье, чтоб обязательно выпустили здесь поблизости… Если приживутся, еще денег дам! Нет, ты погляди, как летит! Не просто сокол… а этот, как его… ага, Пивоваров!

Сергей удивился:

– Какой Пивоваров? Может быть, сокол-сапсан?

– Ну да! А я как сказал?.. Ах да, это у него емэйл – sap­san…

– Илья Юрьевич, – сказал я торжественно, – поздравляю!

Конон взглянул с некоторым подозрением.

– С чем?

– Похоже, вы уже человек Интернета.

– Да? Спасибо… Гм, ну так за кого решили голосовать?

– За кого скажете, шеф! – бодро отрапортовал Сергей.

– Ха, я скажу… Вам вон баймер такое выдал! Даже у меня голова закружилась. Мол, весь мир до основанья мы разрушим, а из обломков не возьмем ни фига… Так, Андрий?

Я чувствовал его острый взгляд, чересчур внимательный, ответил как можно спокойнее:

– Я, знаете ли, готов смотреть фильмы о Бородинской битве или Куликовом побоище, как и всяких там крымских или отечественных войнах. И о разрушении храма Христа Спасителя, как и о его восстановлении… Но я и не подумаю что-то черпать оттуда, как надеются СМИ, как рассчитывает правительство… или, как теперь любят намекать, какие-то Темные Силы, что стоят За Всем Этим! И для чего создавались эти… шедевры, как принято их называть. Может быть, для уровня прошлого человека это в самом деле шедевры? Но не для человека, живущего в Интернете!

Сергей сказал скептически:

– Я видел, ты обронил слезу, когда во вчерашнем кине протопопа Аввакума сожгли. Помнишь, в караулке фильмец шел?

– Обронил, – признался я. – У моего дедушки пес Гриша был. Так ты знаешь, как я ревел, когда он умер? А этот Аввакум… Жалко мужика. Честный был… туземец. И те, которые его жгли, тоже были честные туземцы-идиотики. Правда, тогда они не знали, что идиотики, все дрались за правду, за веру. Но мне, человеку Интернета, не все ли равно, двумя или тремя пальцами крестились те бородатые дикари? Все то, что они доказывали друг другу, за что дрались, за что отдавали жизни, – не полная ли дурь для человека Интернета? Вон там посмотрите!

Недавний дождь смел мусор, опавшие листочки, щепочки. Для муравьев ориентиры оказались потеряны, и, пользуясь поводом, они решили срочно перекроить карту мира. Из норок выплескивались черные блестящие тельца, бегом устремлялись к полю боя, там уже кипело настоящее побоище, все сверкало, будто там размахивали мечами и топорами, но это блистали под солнцем хитиновые панцири головогрудей… или это у жуков, а у муравьев что-то другое, по краям уже масса отгрызенных и отпиленных лапок, сяжек, щелкающие в боевом азарте жвалами отчлененные головы.

Мне показалось, что Конону хочется кому-то помочь, он наверняка помог бы, если бы дрались, скажем, черные и рыжие, но здесь сошлись в упорном бою тетрамориумы, бойцы отважные и неустрашимые, абсолютно одинаковые. Возможно, еще в прошлом году это была одна семья, но потом разрослась, разделилась надвое, и вот уже в одной принята одна феромоновая конфессия, в другой – другая, а этого уже достаточно, чтобы учинить не одну Варфоломеевскую ночь теплым летним и безветренным вечером.

– Гм, – сказал Конон. – Гм… Да, я не рискну различить, кто из них католик, а кто лютеранин.

– А я не стану выяснять, – сказал я, – за какие ценности они бьются. Уже потому, что у них нет доступа в Интернет, а это значит, что эти черненькие с высоты человека Интернета на том же уровне, что и слесарь дядя Вася или академик Пустобрехов. Конечно, какая-то разница между муравьем, дядей Васей и академиком есть, но с высоты человека Интернета она практически незаметна!

– Но и то не в пользу человеков, – заметил Сергей со смешком.

Я сказал так же горячо, ибо достали этими уроками прошлого, без которого, оказывается, – вот идиоты! – нет будущего:

– Но вот кто-то из доживших до нашего времени протопопов, меньшевиков или большевиков, фашистов или коммунистов, этакий дивный реликт Крымско-Троянской войны, хочет, чтобы я, человек Интернета, следовал их заветам! Да-да, чтобы я не то молился… вы можете себе представить – м о л и л с я! – созданному фантазией древних и невежественных людей непонятному существу, не то вообще плясал что-то ритуальное… Да разве я не в состоянии придумать десяток разных богов за один вечер? Запросто. Да в любой эрпэгэшке они круче и ярче, чем весь Олимп и Асгард вместе со всякими библиями, торами и зенд-авестами.

Гриць хмыкнул:

– Эт верно. Вот как-то…

Я продолжил, потому что Сергей и даже Конон смотрели, слушали:

– То же самое с этими коммунизмами, монархизмами, фашизмами и прочими общечеловеческими ценностями. Не ценности они для нас, людей Интернета! Мы – новая раса… Ну что, в психушку потащите?

Ребята переглянулись, Сергей сдвинул брови, сказал задумчиво:

– Это уж НКВД решит, в психушку или… к стенке. Ишь, раскритиковался. Наши общемировые ценности ему не ндравятся… Как, Илья Юрьевич? Потащим его в нынешнюю НКВД?

Конон сказал с неудовольствием:

– Сергей, что ты мелешь? По-твоему, ФСБ – это наследница НКВД?

– Ну, – ответил Сергей, – пусть не прямая, между ними был КГБ…

– Сергей, – сказал Конон сурово, – постыдись.

Сергей вскинул брови.

– А есть разница?..

– Ну, ты меня удивляешь… Или ты хочешь, чтобы я просветил этих молодых баранов? Изволь. КГБ был почти полностью ориентирован на слежку за своими согражданами. И в те времена считался самой позорнейшей организацией. Его не только боялись, но и презирали, им брезговали, а если узнавали, что кто-то работает в КГБ… хотя бы полотером или секретаршей, такой человек становился изгоем, ему не подавали руки, не приглашали в гости, отворачивались на улице. Не было ничего позорнее, чем сотрудничать с КГБ. Если на кого-то падало подозрение, что он сотрудничает с КГБ… в качестве информатора или еще как, то этому человеку не оставалось ничего больше, как вообще бежать из этого города! Но не то дело с ФСБ…

Мы поглядывали исподтишка, украдкой. Конон сердится, словно сам из ФСБ, хотя мы уже знаем его биографию.

Сергей развел руками, а простодушный Антон спросил:

– А разве там не те же сотрудники?

– Пусть даже те, – отмахнулся Конон, – хотя на самом деле пришло новое поколение, но в любом случае – задания не те. И в КГБ были самые элитнейшие люди из правоохранительных органов. Просто лишь малая часть занималась своим прямым делом: ловили шпионов и сами добывали за рубежом нужные нам сведения. А остальные… я уже говорил. Так вот сейчас, Антон, ФСБ наконец-то занимается прямым своим делом. Слежка за своими отменена… как система, разумеется. Штат ФСБ уменьшился, права у них крохотные, их все еще боятся, старая слава умирает медленно, и пока что в их аппарате могут работать только энтузиасты и в самом деле люди, кровно болеющие за страну. Понимаешь, при их опыте, знаниях, выучке – каждый мог бы организовать свою фирму и жить богато, припеваючи! Но они работают, получают крохотное жалованье, молча воюют за страну. Скажу тебе честно, я хоть и был партийным работником… я ненавидел КГБ. И везде ставил ему палки в колеса. Да так делали все, от первого секретаря КПСС до последнего дворника в Мухосранске. Вся страна так делала, независимо от пола, возраста, образования и занимаемого положения. Здесь в одной команде оказались русские националисты, западники, евреи, монархисты, троцкисты, подпольные цеховики, религиозные отказники – все стояли плечом к плечу, если дело касалось КГБ. Но с ФСБ – другое дело. Эта крохотная беспомощная организация сейчас в такой глубокой жопе, что даже наш президент, выходец из рядов КГБ, ни фига помочь не может. Помочь можем только мы. Люди. Население. Ведь ФСБ практически одна сейчас удерживает натиск противника… отступая шаг за шагом. И миллионы придурков… миллионы!.. только бы показать свою смелость и независимость от официального мнения, даже без подкормки с Запада вопят, что это ФСБ взрывает дома в Москве, что ФСБ устраивает катастрофы с самолетами наших граждан, ФСБ творит убийства направо и налево… Понимаете, поколение сменилось, но где-то на уровне спинного мозга остался дикий страх, что как бы не подумали, что я, такой вот хороший, поддерживаю власть! Поддерживать власть считается хорошим делом везде, но только не в России. В России признаком хорошего тона считается поливать грязью власть везде и во всем, обвинять ее во всех бедах, даже в землетрясениях и солнечных пятнах. И, конечно же, ругать КГБ, ФСБ, милицию… Но если их постоянно топтать, то кто туда пойдет работать из порядочных людей? Пойдут те отморозки, которым наплевать на ваше отношение. Которые придут завтра и шмякнут вас мордой о стену. Адвоката восхотелось, гад? Вот тебе адвокат, и сунет ствол пистолета в пасть, ломая зубы.

Сергей поерзал, сказал ворчливо:

– Что-то вы страсти рисуете…

– Жизнь страшнее всех этих страстей. Пришло то время, когда наши органы занимаются тем делом, которым должны. Милиция ловит хулиганов и ворье, а ФСБ – шпионов… и сама засылает своих за кордоны. В этих условиях надо помогать, а не кривить харю. Я бы, к примеру, если бы меня вежливо попросили кому-то в Лондоне передать некий пакет… или даже оставить его у входа в Пентагон, то я бы сделал. Конечно, для этого должен находиться в Лондоне или в США по своим делам, даже ради страны я так далеко не поеду. Но и это уже огромный сдвиг, понимаешь?

Сергей смотрел настолько наивными глазами, что я заподозрил гадкие хитрости.

– Нет, если честно.

– Я очень стандартный человек, – признался Конон. – Типовой. Как думаю и поступаю я, так думает и поступает большинство. Я уже заметил, что когда я бросил Межелайтиса и начал читать Булгакова, то вся страна это сделала! А когда я в какой-то отпуск решил посетить некий полузаброшенный Домский собор в Латвии… или в Литве, это неважно, то обнаружил там такую толпу из России! Оказывается, треть страны ломанулась туда именно в тот год.

Антон подумал, сказал осторожно:

– Но вы, Илья Юрьевич, с поддержкой ФСБ не торопитесь уж, пожалуйста… Разве что им будет по фигу наша не совсем точно заполненная налоговая декларация.

Конон улыбнулся, развел руками. От главного стола ему призывно махали, а одна женщина даже вскочила на стол и, сложив ладошки рупором, звонко прокричала его имя.

Сергей посмотрел в спину уходящего Конона, сказал с сожалением:

– Жаль, угроза НКВД над баймером отпала… Жаль, там бы у него выбили признание, как это он семнадцать – ноль в простой стрелялке, где все видно насквозь…

Гриць сказал победно:

– Да теперь с рокетджампом и я тебя хоть сто к одному умою! Устарел ты, хлопец! Теперь вовсе не НКВД или КГБ самая страшная угроза. Теперь есть и намного страшнее…

Он принизил голос, опасливо огляделся по сторонам. Сергей вытаращил глаза, тоже оглянулся. Антон спросил тихо:

– А что это? Колись, не тяни кота за… лапу.

– Не знаешь, да? – спросил Гриць и посмотрел на него, как на уже окомбаченного таракана. – А наши политики раньше всех заметили!.. Ты не заметил, какую самую-самую страшную угрозу время от времени они изрекают? А за ними уже начали повторять и человечишки попроще!

– Какую? – спросил Антон.

Гриць надул щеки, приосанился, барски оглядел незримых телеоператоров и корреспондентов газет, произнес многозначительно:

– …Последствия могут быть самыми непредсказуемыми!

Сергей расхохотался первым, Гриць передразнил очень похоже, перед глазами так и предстали словно воочию два десятка примелькавшихся рож, только Антон, напротив, удивленно вскинул брови.

– Ну и что?

Сергей поморщился, отстранил Гриця, а на Антона указал пальцем:

– Люди, плюйте на него! В наших рядах завелся один… из этих, предсказуемых. Да пойми ты, червячок, что поведение только вас, червячков, легко предсказать! И вообще можно предсказывать. Человека предсказать невозможно… если он человек, а не червяк. Вывод: огромную массу людей старательно пытаются превратить в массу предсказуемых червячков. А так как с горы всегда легче, чем на гору… ясно? Вот мы с восторгом и песнями превращаемся в существа с общечеловеческими ценностями!.. В предсказуемые существа. А человеческая непредсказуемость… уже неправильное, опасное и даже враждебное. Во завернули, а?

– Это ты завернул, – сказал Антон. Подумал, признал: – Но завернул здорово.

ГЛАВА 13

Вероника работала без устали, словно режим усталости был отключен или она тайком долбила горячую клавишу эликсира. Я видел только склоненную голову, бегущую по металлической дуге очков змейку молнии да слышал очень быстрый перестук клавиш.

Я торопливо прошел мимо, стараясь не побеспокоить ее даже взглядом, чистую мою и удивительную. Любовь, мелькнуло в черепе, – это что-то такое светлое и высокое… Тут же ироничность человека двадцатого века заставила добавить «примерно как люстра», но душа моя поморщилась, я не настолько напичкан чужими приколами и шуточками, как и весь окружающий мир… который меня старается тоже…

Две вещи отличают человека от животного. Во-первых, мы пользуемся столовыми приборами. Во-вторых, можем контролировать свои сексуальные позывы. Наверное, я сверхчеловек, потому что при взгляде на Веронику у меня поет и пляшет сердце, учащается дыхание, в груди щем, томление, в зобу спирает горло, но ни малейших сексуальных позывов. Да, потом как-то да, но это попутно, когда наши сердца уже сливаются воедино, когда одна душа на двоих… и вообще это совсем крохотный пустяк на фоне того астрономического, что происходит с нами!

Она села в машину, я взглядом попросил пристегнуться, рука привычно переключила сцепление, бордюр слева побежал, побежал, помчался, вскоре слился в сплошную линию.

Вероника смотрела прямо перед собой, лицо ее оставалось бледным, солнечный загар ее кожи не коснулся вовсе. На стеклах очков прыгали мелкие искорки.

– Только не начинай снова, – попросила она тихо.

– О чем ты? – спросил я.

Я смотрел тоже прямо перед собой, но теперь видел ее отчетливо не просто боковым зрением, а видел… как видел на этом сиденье и тогда, когда она уже поднималась в свою квартиру, когда сидела на своем месте в приемной, когда в выходные дни оставалась дома.

– О Кононе, – ответила она негромко. Я уловил в ее тихом голосе глубоко запрятанную боль. – Похоже, я влюбилась в тебя, Андрий… Дуреха несдержанная! Но я не оставлю Конона, понимаешь?.. Нет, не понимаешь.

– Почему, – сказал я горько, – понимаю.

– Дурак, наверняка подумал про деньги?.. Я люблю его сильно и… по-настоящему. Я не знаю, что такое это настоящее, сравнивать не с чем, но я его люблю. Я о нем думаю, я о нем забочусь. Он… он лучше тебя!.. Понимаешь разницу: влюбиться и полюбить?.. Так вот его я люблю. И я лучше умру, чем ему сделаю больно.

Я прошептал:

– Вероника… Поверь, я все понимаю. Я плакал сегодня ночью, потому что вижу: труднее всего тебе. Но что нам делать?

От широкого, как Черное море, шоссе бесшумно начал отслаиваться серый побег асфальтовой дороги поскромнее, всего на четыре полосы. Машина заученно и заранее перебралась поближе, пошла по накатанной уже ее колесами дорожке к романтичному Царицыно.

По сторонам часто мелькали высокие дощатые заборы с надписями «Строительство ведет СМУ такое-то…». Дважды моя Серебряночка жалобно проползала по сужению шоссе, что-то копают, прокладывают. Я привычно поворчал, все ворчим, потом подумал: а вдруг тянут оптоволокно? Ведь всегда после таких вот неудобств что-то улучшается! Город становится краше, этого не замечают только зеленые и русская интеллигенция…

Начинаются жаркие дни, поливочные машины попадаются часто, то и дело уборочные машины, ремонтные рабочие, им успеть бы поскорее выкопать яму, добраться до поврежденной трубы, отремонтировать и снова закопать, заасфальтировать, чтобы и следа не осталось. Попадались и просто засыпающие выбоины в асфальте, трещины.

Все для меня, человека, в то время как равнодушной природе до меня, такого замечательного, нет дела. Ей все равно, если меня собьет машина или прибьет подгнившим деревом. Зато вроде бы бесчеловечный, равнодушный, обезличивающий, гнетущий и т.д. и пр. город сразу среагирует: приедут машины, начнут спасать, тащить, что-то делать…

Потому я и люблю город, потому что он – для меня. Как вот ноутбук, автомобиль, стереосистема, кондишен…

Вероника поглядывала в окно, но замечает, как я понял по движению ее глаз, по-прежнему только зеленую травку, деревья, облака, уродливые камни, а когда шоссе пошло вверх и оттуда увидели блеснувший вдали золотой купол церкви, Вероника встрепенулась и впилась в него взглядом.

Как же, подумал я с нежностью, это ж девятнадцатый или какой-нибудь еще там прошлый век. Тем эта церковь и примечательна. Не тем, что хороша, а что старая.

Говорят, что, несмотря на то, что уже несколько миллионов лет женщина живет рядом с человеком, в ее поведении и образе жизни остается еще много загадочного и непонятного. К примеру, Вероника восторгается этим Царицыном который раз, хотя для меня смотреть одно и то же – что смеяться над старым анекдотом.

Дорогу впереди перегородил тяжеловесный каменный мост, красный, яркий, непривычный. Сразу за ним на зеленом просторе ровная подстриженная трава и неухоженные хулиганские деревья – мост смотрится празднично, а у меня в груди, несмотря на горечь, все равно светло и сладкий щем…

Невеселое лицо Вероники постепенно озарялось внутренним светом.

– Как здесь… – сказала она. Запнулась, подбирая слова, пояснила беспомощно: – Когда я здесь, с меня как будто сваливается весь груз забот!

Знаю, подумал я. Не дурак, потому и стараюсь тебя затащить сюда. Капля твоей радости – для меня море счастья.

Мы вышли, Серебряночка пискнула, сообщая, что сигнализация включена, никаким гадам не даст вломиться, а если и вломятся, то ни в жисть не заведут мотор, так что гуляй, обо мне не беспокойся.

Трава здесь густая, нестриженая. Царицыно запущено, старые здания постепенно разрушаются, а тропинка, по которой мы двинулись в глубь усадьбы, едва угадывалась в буйной траве. Царицыно превращается в ацтекский город, поглощаемый сельвой, и, похоже, пройдут века, прежде чем его заново отыщет какой-нибудь Маугли…

Я увидел в зелени блеснувший осколок стекла, шагнул. Вероника остановилась, смотрела с недоумением. А я поднял это донышко от разбитой бутылки, убивал бы этих гадов, пришлось отнести в сторону от тропки, там перевернул острием вниз и старательно втоптал, вбил каблуком в землю.

– Что случилось? – спросила Вероника.

– Да что делать, мусорного ящика нет… А какая-нибудь собака порежет лапы.

Она сказала удивленно:

– Но у тебя же нет собаки!

– Нет, – ответил я. – Все некогда завести…

– Да просто выйти на Птичий рынок!

– Да нет, я ж до поздней ночи на работе. А с псинкой надо гулять… Не знаю, как отец насчет таких гуляний.

Мне показалось, что в ее глазах недоумение и какой-то вопрос, но потом зашел разговор о ее квартире, и она оживилась, с восторгом начала рассказывать, как недавно купила первую в своей жизни стиральную машину, как загрузила белье и сидела больше часа на табуреточке, смотрела в иллюминатор. Господи, сама стирает! Какая умненькая! Ты ей только скажи, что кладешь: шелк, ситец или детали от автомобильного мотора, а она сама подогреет воду до нужной температуры, сама тщательно и бережно вымоет, вычистит.

Расхохоталась, когда рассказывала, как ежедневно ругается с осой, что постоянно летает в форточку и ворует сладкое. Да не просто ворует, а еще и сердито так на нее жужжит, чтобы не трогала ее варенье! Мол, она первая нашла.

Я жадно смотрел на ее прекрасное бледное лицо. На щеках проступил слабый румянец, глаза блестят, полные губы полураскрыты, за ними часто поблескивают ровные белые, как жемчужины, зубы…

Неожиданно для меня из моей груди вырвался хриплый вопль:

– Вероника!.. Если женщина красива, умна и образованна, то это уже патология и не для нормальных мужчин. Но я сам ненормальный!.. И мне эти нынешние нормы по фигу. Я люблю тебя, Вероника! Хоть ты красивая и даже умная…

Она покачала головой, слабо улыбнулась. Краски покинули ее лицо, а глаза стали печальными.

– Не надо, Андрий, – попросила она тихо. – Не надо об этом…

– Но что нам делать?

– Ничего.

– Ничего?

– Да, – прошептала она. – Может быть, это сумасшествие вскоре нас покинет. Не сегодня, но… со временем. Остынем, образумимся.

Я сказал горько:

– Образумимся? Станем как все? «Как лучше»?

Она не ответила, пошла медленно к этим древним руинам из красного кирпича. Говорят, вместо цемента использовали творог и куриные яйца. Желтки. Тоже повод для восторгов, хотя для меня лишь признак отсталости технологии…

Я тащился сзади, старался настроить себя на иронический тон, но Вероника идет впереди, как ангел, указывающий дорогу из царства тьмы, и я никак не мог заставить душу морщить нос, кривиться, поплевывать в стороны с высоты человека грядущего века.

Совсем редко я замечал вдали таких же туристов, что рассматривали эти нагромождения камней, фотографировали.

Все эти люди, мелькнула острая мысль, – гусеницы. Которые так и не становятся бабочками. А вот мы, баймеры, наконец-то дозрели до той кондиции, когда свершается качественный переход. Мы – уже настоящие люди! Имаго. А те, которые не принимают баймоиндустрии, – это еще долюди, дочеловеки, субимаго, гусеницы.

Мои губы сами по себе изгибались в насмешливой улыбке. Старинные дворцы, герцоги, графья… Да любой король отдал бы год жизни за денек в моей двухкомнатной типовухе на моем гребаном семнадцатом этаже под самой крышей!.. Ни одному королю никакая власть и никакие маги не сумеют подать в разгар зимы на стол яблок или груш, уж молчу про такие нежные вещи, как клубника или черешня! Я мне стоит лишь протянуть руку к холодильнику.

Я могу протянуть руку… а то даже не протягивать, а лишь щелкну пультиком, и телевизор включится. Ни один древний король не был в состоянии посмотреть на свое королевство с высоты птичьего полета, повидать разные страны света, а мне достаточно лишь попереключать каналы. А такую курицу, как я жарю в микроволновке, ни один повар не приготовит на их грубых жаровнях!

А что, если сейчас незримо для нас появился бы египтянин, который тесал эти блоки? Вот смотрит на двух придурков и не может понять: сумасшедшие или просто идиоты? Человек, у которого на плече в сумке третий пень со ста двадцатью метрами, пишущий дэвэдэ… восторгается обтесанным камнем?

– А правда, – спросила она внезапно, – что Билл Гейтс – самый известный человек на Земле?

– Нет, – ответил я почти автоматически, – самый знаменитый человек – его мать, ее вспоминают чаще.

– А что такое процессор Intel Pentium с технологией МММ?

Я грустно улыбнулся. Вероника пытается перевести разговор на что-нибудь нейтральное или даже близкое мне, но только бы дальше от опасного края пропасти, когда волшебное безумие охватывает нас, накрывает с головами, как ревущей океанской волной…

– Это не та технология, – ответил я серьезно, – что пирамиды… Просто… совпадение букв. Это ведь идет из страны, где ничего не знают о нас, наших исканиях, мучениях, строительствах, находках и потерях… Что делать, в мире нашлась всего лишь одна-единственная страна, где жители, предоставленные сами себе, не скованные никакими нравственными путами, сказали ясно и честно… да-да, честно, что не хотят строить величественные пирамиды, на которые потом будут с восторгом смотреть десять тысяч лет восхищенные потомки!.. Они сказали, что сами хотят жить в свое удовольствие. А свои удовольствия эти простые люди понимали в меру своего убогого развития. Потому вместо пирамид и прочих чудес света они возделывали свои огороды. Вместо духовных исканий предпочли гораздо более простые, но понятные им плотские утехи и сделали их доступными, сняв все ограничения, как церковные, так и светские. Эти люди создали компы, которые у нас на столах, написали большинство программ, которые мы… гм… лямзим. Я признаю мощь и высокую мудрость Корана, понимаю высшую справедливость ваххабитов, талибов, фундаменталистов… но я слишком врос в западную цивилизацию, чтобы обойтись без ее гаденьких, но таких сладких ценностей. Потому я, человек Интернета, все-таки иду от цивилизации Запада…

Она переспросила с интересом:

– От? Что так?

– Это значит, – ответил я, – сегодня я весь… почти весь в Западе, как муха в патоке. Можно остаться и глотать, глотать, глотать эту приторную сладость, что лезет уже в уши.

Ее голос был саркастическим:

– Но ты, конечно же, не останешься?

– Я родился в этом мире, – повторил я. – Даже сейчас все еще в нем… Но это не значит, что я от него ликую. И что я в нем останусь.

– Ого! А что сделаешь? Уйдешь в другой мир?

– Изменю этот, – ответил я.

Она смотрела с улыбкой. Только ребенок может такое брякнуть. Но что мне делать, если в этом мире для нас нет места вдвоем?

Я снова ощутил, что в какие бы высокие дебри ни старался влезть, все равно все дороги мира ведут к Веронике, и над чем бы ни ломал мозги, даже сквозь нашу байму просвечивает ее едва уловимый, почти призрачный облик, затем очень медленно наливается красками, плотью, и вот уже я ни о чем другом не думаю, сердце колотится, как будто я пробежал сто километров, в ушах шум, голоса, а душа задыхается от нежности, сладкой боли и неясного томления… хотя вроде бы, что тут еще неясного!.. а в глазах щиплет, вот-вот брызнут слезы… Это у меня-то, который не плакал даже после того, как тупой конь на практике в селе лягнул в помидоры обоими копытами.

Мы бродили по Царицыну, стараясь не соприкасаться даже руками. Иногда приходилось подниматься на руины, сокращая путь, Вероника делала вид, что не замечает моей протянутой руки.

Но силовое поле вокруг нас насыщалось энергией звездных систем помимо нашей воли. Я уже видел искорки на энергетической пленке, она все ближе, и мы друг к другу все ближе, голоса наши звучат все глуше, мы стараемся смотреть в разные стороны, торопливо говорим всякие глупости, банальности, голоса наши дрожат, срываются, мы уже сами не понимаем своих слов, потому что в ушах нарастает победный рев Зова Космоса…

Потом мы долго держали друг друга в руках. У Вероники на ресницах дрожали слезы. Сквозь листву пробился луч, прозрачные капельки вспыхнули как жемчужинки, осветили ее похудевшее лицо.

Царицыно размером с иное европейское государство, мы забрались в такие дебри, что я уже забеспокоился, найдем ли дорогу обратно сами или же придется расспрашивать таких же лохов…

Вероника поглядывала на небо чаще, чем я, сказала пораженно:

– Смотри, какая там туча!

Западная часть неба была угольно-черной. В недрах этого Кузбасса вспыхивали слабые огоньки, словно на заре электрификации. Угольный массив разрастался, словно все больше разведывали недра, а бледные молнии начали обретать нехорошую красноватость.

Грянул гром. Сразу громкий, грохочущий, без всяких предупреждений дальним ворчанием: мол, иду, разбегайтесь, куры. Вероника взвизгнула, присела от страха, тут же засмеялась еще звонче, ухватила меня за руку и потащила.

– Не туда! – крикнул я. – Вот дорожка!

– Здесь прямее, – прокричала она.

Над головой раскололось небо, глыбы с грохотом рушились на землю. Молнии засверкали разом, я видел, как по дальним деревьям прошел ветер… нет, уже не ветер, это обрушился ливень. Верхушки нагнулись разом, словно зеленая трава.

Вероника дернула меня в сторону. Там простирал ветви могучий дуб. Я сразу убедился, что это дуб, под ногами захрустели желуди. Мы успели добежать в самый миг, когда ливень обрушился сразу со всей мощью.

Мне казалось, что нас накрыло исполинским стеклянным стаканом. Там, по ту сторону прозрачных стен, серая грохочущая стена ливня, дождь как из водопада, а мы здесь под ветвями дуба, крыша в несколько слоев, но потом холодная капля упала за шиворот, я отодвинулся, другая упала на плечо, затем еще и еще, уже чаще…

– Бр-р-р-р, – сказала Вероника.

Я обнял ее сзади, вжал в себя, такого же озябшего, обхватил, холод между нами начал испаряться. Ее плечи зябко передернулись, потом она прижалась ко мне и затихла.

И снова мы в своем сладком безумном мире… И снова раскаленные докрасна галактики сшибаются с другими звездными скоплениями, вспыхивают сверхновые, а потом накалилась и взорвалась вся Вселенная.

Мы крепко держали друг друга, став одним целым, как гинандроморф. А в том мире, в который мы вернулись, быстро светлеет, словно мы вместе с дубом выезжаем из туннеля. Стена кипящей воды, что рушится с неба, быстро уходит. Всю землю захватили невесть откуда взявшиеся мутные лужи с коричнево-серой водой, на волнах колыхается сор, старые листья, щепки, даже окурки и бумажки от мороженого.

Глаза Вероники блестели. Волосы намокли, прилипли, тоже блестели. Блузка стала совсем прозрачной, а озябшая небольшая грудь торчала вызывающе и жалобно разом.

– Давно не было такого дождя!

– Давно, – поспешно согласился я.

– Здорово!

– Здорово, – согласился я, но как-то без особого энтузиазма. Вероника посмотрела подозрительно.

– Тебе не понравился дождь?

– Как же, как же, – сказал я, – очень понравился. Урожай будет… Да и вообще, ядреный дождь.

– Ядреный, – согласилась она. – Как хорошо… У природы нет плохой погоды.

Я сделал первый шаг, едва удержался на ногах. Подошвы скользят по размокшей глине, а я не умелец на роликах. Сцепил зубы и начал продвижение. При каждом шаге к подошвам липнет по новому пуду грязи. Она поднимается победно по краям, уже охватила каждую туфлю со всех сторон повыше подошвы, поднимается до уровня шнурков…

Хуже того, грязь налипает вместе с травинками, щепочками. Те скрепляют эту массу, вокруг моих туфель теперь нечто похожее на лыжи первобытных охотников: в диаметре по метру, ноги приходится держать на таком расстоянии одна от другой, будто у меня в заднице фурункул с кулак Тайсона.

Мы тащились все тяжелее и тяжелее. Белые туфельки Вероники скрылись под налипшими со всех сторон жирными комьями.

Асфальтовая дорожка всего в сотне шагов от дуба, но я так измучился, что в самом деле начал считать шаги, когда же доберусь до этого проклятого удушающего город асфальта, мерзкого и гадкого, что так обезличивает нас, мешает жить, отгораживает от природы… которая вот сейчас цепляется за ноги и умоляет не покидать ее.

Когда оставалось всего пять шагов, Вероника поскользнулась, я не успел удержать ее, она с размаха села на мокрую грязную землю. Я почти упал, но удержался, лишь коснувшись земли ладонью. Налипло сразу столько, что, пока я сдирал другой рукой, измазался весь. Вероника уже не верещала, а только смотрела большими удивленными глазами.

До асфальта наконец остался один шаг. Я сделал этот большой, как китайский скачок в коммунизм, шаг. Другая нога поехала по грязи. В паху кольнуло, я едва не разодрался в шпагате, но правая нога уже зацепилась за асфальт. С неимоверным усилием, как выползающий на берег после кораблекрушения моряк, я перенес на нее вес всего тела. От подошвы тут же начали отваливаться, как обожравшиеся пиявки, огромные ломти грязи. Я подтянул другую ногу, потопал, сбивая грязь, долго елозил по асфальту подошвами. За мной на мокром покрытии тянулся настолько неопрятный желтый след, что я ощутил себя виноватым перед городом.

И все же я выворачивал ноги так и этак, соскребая остатки грязи. Вероника грациозно присела и счищала глину щепочкой. Туфельки стали грязно-желтыми до самого верха, правая нога испачкана до самой лодыжки.

Ушедший дождь выбил всю пыль и грязь из асфальта, он заблестел, как составленный из миллиардов черных агатов. Я топал, и топал, и топал. До чего же приятно чувствовать эту надежную твердь! Ту самую, которая душит эту природную природу… вот она оставила грязные следы, ту самую, что обезличивает, расчеловечивает, лишает, давит, душит и все такое!

Серебряночка после дождя блестела, вся перламутровая, яркая, свежая, сегодня обойдусь без мойки.

Я вытащил брелок, Серебряночка приветливо мигнула фарами, веселым щелчком освободила от запоров двери.

Вероника засмеялась:

– А машина тебя любит!

– Это не машина, – сказал я. – Это тоже… существо.

Я открыл дверь Веронике, она села, но ноги не убрала вовнутрь, долго скребла и чистила туфли. Я посмотрел на кроссовки, мне тоже с такими ногами просто стыдно переться в изумительно чистый совершенный мир высоких технологий.

Окна оставил открытым, и, не успели выехать из Царицыно, в этом комфорте, тепле, уюте – все высохло. Вероника щебетала, как на природе красиво, здорово и какой чудесный, волшебный, изумительный и живительный дождь. Я наслаждался уютом совершенной машины. И даже поддакивал, что у природы нет плохой погоды, что все прекрасно, что воздух, что зелень полезна для глаз, что все посвежело и обновилось.

Когда снова выметнулись на МКАД и понеслись, набирая скорость, небо потемнело, прогрохотал гром. То ли туча вернулась, то ли пришла другая, а то и мы сами догнали ту, первую.

По крыше заколотили крупные капли, словно по туго натянутой палатке побежали тысячи рассерженных жуков. Струйки по стеклу помчались прозрачные, но все равно стекло стало мутным, и весь мир исказился, стал размытым, таинственным, где в самом деле обыкновенное дерево могло оказаться затаившимся великаном, а решетка забора – воротами в волшебный рыцарский замок.

Стук капель по крыше перешел в сплошной жестяной шум. Щеточки начали двигаться по лобовому стеклу чаще, а за машинами, словно за самолетами в стратосфере, возникли и потянулись струи тумана. По стеклам потекли целые струи, щеточки едва успевают смахивать воду, а впереди за колесами машин туман разросся так, что машины несутся уже по облачному полю.

Я тряхнул головой, но теперь шоссе исчезло вовсе, колеса тонут в белом тумане. Никто не решается сбросить скорость, здесь же Окружная, где сто двадцать – норма, а обычно дают за сто пятьдесят, а то и сто восемьдесят, сейчас же осторожничают и идут около ста, но при такой скорости капли воды все равно превращаются в туманную взвесь.

Мимо меня проплыл, обгоняя, черный форд. Я успел увидеть восторженное лицо пассажира, он смотрел перед собой вытаращенными глазами. Поймав мой взгляд, повернул голову, улыбнулся и вскинул вверх большой палец. Он тоже явно несется высоко над землей по облачному полю, обгоняя самолеты.

Утром, когда я припарковал машину и вылез, на крыльце стоял Козаровский. Меня охватило холодом, а сердце обреченно сжалось в комок.

Козаровский нехорошо улыбался. Шрам на правой скуле стал виднее, налился темной кровью, вспух. Второй шрам, который на подбородке, тоже потемнел и теперь выглядел, как нарывающий чирей. Выпуклые глаза убийцы держали меня на прицеле.

– Ну, – сказал он зловеще, – вот ты и попался, баймер. Говорил же я, что я не зря заведую службой безопасности? Я храню многие тайны моего шефа, но дальше меня они не идут. И от меня тайн у него нет. Да и вообще от меня тайн нет. Ты не поверил? Зря.

– Вы о чем? – спросил я.

Я сам чувствовал, что голос мой звучит жалко.

– Я не силен в компах, – сказал он, – но и старое доброе наблюдение, слежка – еще послужат, послужат… Где, говоришь, ты провел вчера ночь?

Я промолчал, сердце тревожно стучало. Спросил через силу, стараясь держаться с вызовом:

– А это не мое дело?

– Твое, – согласился Козаровский. – Вообще-то, это я сам неверно сформулировал вопрос. Я хотел сказать: с кем?

Он играл со мной, как с трехмерным леммингом. Я видел по его торжествующим глазам, что он знает, где я был, с кем, чем занимался. Может быть, даже в его нагрудном кармане лежат снимки. Простые, сделанные допотопным фотоаппаратом, где используется простая целлулоидная пленка.

– И что вы хотите?

Я чувствовал, как жалко звучит мой голос. И сам казался себе мелким, жалким и подленьким, как персонаж гадкого фильма, когда мелкое ничтожество, прижатое к стене, поступается остатками принципов и начинает работать против своего шефа.

Козаровский бросил быстрый взгляд по сторонам.

– Это другой разговор, – сказал он негромко. – Ты сейчас задал правильный вопрос.

Мне показалось, что я уже много раз слышал эти слова, как его, так и свои. Наверное, потому, что мелкими ничтожествами заполнен мир под завязку, видишь и слышишь только их, объявленных самыми правильными, а их гаденькую мораль – общечеловеческими ценностями.

Козаровский оглядел меня с видом собственника, только что в зубы не посмотрел и мускулы не пощупал, как на невольничьем рынке в Турции, прошелся по ступеньке, резко и картинно повернулся на каблуках. Серые глаза убийцы уставились в меня в упор.

– Не поверишь, – сказал он, – но моя главная забота – безопасность шефа. Дело в том, что все мои сбережения… тоже вложены в его дело. Растут доходы шефа – растут и мои. Так что я хочу, чтобы неприятности шефа миновали…

Я обратился в слух. И хотя понятно, что этот гад теперь подцепил меня на крючок и не отпустит, все мое существо взмолилось, чтобы он не выдавал меня… нас, Конону, чтобы смолчал, я все сделаю, что он возжелает, только бы не выдал нас…

– Я тоже… хочу, – прошептал я.

Он кивнул. Глаза его не оставляли мое лицо, следили за моими лицевыми мускулами.

– Значит, – проговорил он медленно, – мы договоримся. Я ничего не скажу о том, что я видел. А ты будешь мне кое-что сообщать. О шефе… и так, вообще. Из того, что я не знаю… возможно. Хотя, мне кажется, я знаю все, но… пусть это будет проверкой и для тебя. Это, как ты понимаешь, не во вред шефу… Сам знаешь, он бывает слишком беспечен. Не понял? Человек с таким весом и такими деньгами – лакомая добыча. Если он вдруг умрет, то на бирже тут же изменится курс кое-каких акций. Я даже не знаю, повысятся или упадут – я не финансист, но что изменится – точно. А я, скажу честно, не хотел бы никаких изменений. Мне – хорошо, понял?

Я тупо кивнул.

– Вроде бы…

– Так вот, я хочу заранее знать, куда шеф собирается, с кем будет общаться. Понял? Чтобы незаметно для него… он гордый, сам знаешь, и беспечный… чтобы незаметно организовать охрану. Если понадобится, конечно. У нас четверо лбов скулят без работы! Все ищут, кому бы в морду дать.

Я кивнул, постарался как можно незаметнее выпустить из груди воздух. Насчет четверых лбов он прав, пока эти боты стреляют в себе подобных только на экранах мониторов. Ничего опасного Козаровский не требует. Это в самом деле наша обязанность: защитить человека, который дает нам работу… да не просто работу, а возможность заняться любимым делом. Ведь Козаровскому тоже нравится то, что он делает. Он чувствует себя, наверное, Бэтменом или Суперменом, что тайно охраняет мир и покой не только шефа, но и его семьи, его приближенных, всего конгломерата его владений и интересов…

– Хорошо, – сказал я. – Но только, предупреждаю, я знаю не так уж и много. Только то, что касается баймы. А шеф в нее не влазит.

– Ничего, – ободрил он, – я просто хочу, чтобы и этот крохотный уголок его жизни был для меня прозрачен. Только тогда я смогу обеспечить полноценную охрану. Все понял?

– Понял, – сказал я торопливо. – Все понял…

У меня чуть не сорвалось с языка что-то угодливое, типа «шеф», «босс» или «хозяин». Похоже, Козаровский все понял, но добивать или топтать меня не стал, инстинктивно ощутил, что топтать можно подобного себе, а такие вот, как я, могут пойти вразнос, и тогда гори все синим огнем…

ГЛАВА 14

Еще весной в «Князе Кие» разразилась война. Уже не между полянами и древлянами, а между красными и белыми. Несколько сценариев мы отдали под перипетии войны, наконец конница Махно с боями взяла Перекоп, захватила Крым, а остатки белогвардейцев бежали на турецких кораблях. На Дальнем Востоке из миссии в миссию «по долинам и по взгорьям шла дивизия вперед», японцы спешно отступали. На этом закончилась Гражданская, начался период спешной индустриализации. Весь мир говорил о мире, но торопливо готовился к войне, и если наше княжество, теперь именуемое Советским Союзом, что разлеглось на шестой части земного шара, не поторопится, то ему хана. Соседи сожрут, как едва-едва не сожрали и сто лет тому, и пятьсот, и тысячу…

К началу лета наша разросшаяся байма включала три тысячи апгрейдов, реальную карту мира на сегодняшний день и реальные страны.

Конон присматривался, удивлялся, что мы всобачили в байму такие элементы, которые пока никто… Впрочем, вполне возможно, что сейчас несколько фирм делают втихаря то же самое, что и мы, а объявят об этом только ближе к завершению, когда уже никто обскакать не успеет. Тогда начнется реклама, пойдут превью, скриншоты, трайлеры, хвастливые интервью разработчиков…

Я как-то намекнул, что хорошо бы учредить первую международную… или хотя бы отечественную – премию за баймы. Костомар предложил давать премии по классам, а то немногочисленные разработчики turn-based никогда премий не дождутся, а Конон откликнулся довольно живо. В смысле, пообещал выделять кругленькую сумму ежегодно, а все остальное чтобы делали мы.

Горецкий написал письмо ведущим разработчикам. Первым откликнулся Пажитнов, создатель бессмертного тетриса, вторым прислал согласие участвовать в жюри один из лучших мировых игроков в Quake-3 Arena Johnathan «Fata­lity» Wendel, победитель Frag 4 в составе clan Kapitol. Я помнил его объяснения по стратегии игры и применения оружия на картах tourney2, tourney3, tourney4, q3dm6, q3dm13, q3dm7, q3dm6 и q3dm17…

Чуть позже пришли ответы от суперзвезд мировой баймоидустрии: Сида Мейера, Питера Мулинэ, Джона Кармака. Все поздравляли с тем, что мы первыми додумались до учреждения премий и что теперь хорошо бы нам удержать высокую планку.

Главное, все соглашались войти в жюри.

– Не перетрудятся, – сказала Нинель саркастически. – Все мы знаем всех как облупленных! Они тем более знают. Так что не придется копаться в горах нового мусора, как вон Горецкому пришлось, когда сдуру согласился войти в жюри литконкурса.

– Лишь бы приехали, – сказал Аверьян и облизнулся. – Да, это сумма даже для толстопузого Запада! Приедут. Надо будет заказать какие-нибудь медали, призы, дипломы…

Я работал каторжно. С Вероникой встречались урывками, я рассказал про Козаровского, мы поплакали вместе, чувствуя себя одинокими и потерянными, как малые щенки, в этом жестоком мире.

Но отказаться от встреч уже не могу, уже наркоман. Веронике еще хуже, ее мучает чувство вины, а я в горячечных грезах налетал на могучем коне и всякий раз рубил Козаровского, рубил наискось, рубил пополам, рубил на части, бросал в пропасть, палил в него из пулемета в упор, разрывал конями на две половины, привязывал за ноги к наклоненным вершинам деревьев и отпускал…

Но утром шел на работу, а там взгляд Козаровского прощупывает, как будто определяет, достаточно ли нагулял жирка, не пора ли на бойню…

Мы делаем великое дело, подумал я в отчаянии… Делаем супербайму! А этот подонок играет в старые интриги, заговоры, перевороты. Ему нужны всего лишь деньги. Больше денег! И нужна всего лишь та подленькая ничтожная власть, которую дают деньги. А я, поддавшись на шантаж, поступаю как нормальный и даже среднепорядочный человек того, уходящего века и уходящего тысячелетия. Если я нормальный человек уходящего века, я должен смолчать, ведь это всего лишь пауки в банке. Молодой паук загрызает старого, уже сытого, напившегося крови… К тому же старый выпустит из хищных лап свою добычу… Для молодого это не добыча, у него аппетит на нефтяные участки…

Я метался по комнате, голова трещала, брови вот-вот вспыхнут. Я – человек Интернета. Это не мой мир. Черт с ними, пусть грызутся. Конон чуть человечнее, но у него моя девушка. К тому же анкета Козаровского вся на виду, а прошлое Конона скрыто в партийных архивах. Кто знает, может быть, у него на руках крови побольше, чем у киллера… или, говоря вежливо и по-русски, исполнителя Козаровского!

Над последним актом «Князя Кия» ломали головы долго. Была идея тащить байму дальше, в будущее, но так никогда не закончим, решили ограничиться сегодняшним днем. Но только, ессно, такой застой нас не устраивает, концовку решили сделать эффектной.

Костомар и Горецкий тщательно выписывали сценарий. По нему в России, кроме уныния, нарастало еще и озлобление коррупцией. Выход же начали искать все. Даже молодежь, которой только «пепси-пейджер-МТВ», и то начала собираться в кружки, общества, организации… Но страна, как ни пытался ее удержать президент в кулаке, все же начала разваливаться на удельные княжества.

Однажды Аверьян не вытерпел:

– Тогда уж и название сменить! Ну при чем тут князь Кий?

Горецкий вежливо задумался, а Костомар сказал благодушно:

– Не, название хорошее. Запоминающееся. Это важно. К тому же будет ассоциация с «Князем Багратионом», «Императором Фридрихом Барбароссой»… так, кажется, называли крупнейшие военные операции в мире? Да и вообще, князь Кий начал, а мы только продолжаем его начинание. Он раздвинул границы своих земель, укрепил… вот и мы… раздвигать больше уже не с нашим рылом, но хоть укрепить…

Аверьян фыркнул:

– С этой чертовой дерьмократией укрепишь!

Костомар пожал плечами, а Горецкий охнул, глаза расширились, будто увидел нечто сквозь стены, проговорил совсем тихо:

– А кто сказал, что мы должны жить обязательно в дерьмократии?

Костомар удивился:

– Ты ж сам сказал, что жизнь дерьмо, а люди в нем актеры!

Очень мягко Горецкий проговорил:

– Человек выбирает ту одежду, которая ему больше подходит. В жару надевает одно, в дождь – другое. Сейчас над Россией великое ненастье, ветер злой, холодный, а мы вышли в солнцезащитных очках да в шортиках!

Костомар протянул озадаченно:

– Кажется, врубился. Предлагаешь сделать эффектную концовку? Доводим байму до 2004 года, а там… меняем одежку. То бишь совершаем госпереворот, сажаем на трон Пиночета или батьку Сталина?.. Вообще-то будет круто. Все ждут скрупулезное повторение исторических событий, как привыкнут, пока играют, а мы им р-р-р-раз!.. и по рогам палкой!

Я боялся об этом говорить вслух, но из-под наших пальцев с приличной резвостью выползает в самом деле лучшая байма всех времен и народов. Правда, с баймами это проще, чем с книгами или кино: здесь практически все лучше прошлогодних, но мы размахнулись мощно, нагло, и… все получилось. Тьфу-тьфу, демки еще нет, даже тестируем кусочками, но уже видно: у нас в руках – убийца всех нынешних real-time strategy.

Если начиналась как классика жанра, как AoE, то у нас плавно перетекает из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. Диких полян и древлян насильно крестили, создавали армии, строили Русь, потом Россию, затем – Советский Союз, снова Россию, наши человечки осваивали стрельбу из лука, учились ставить капканы на зверей, ковать мечи, а потом отливали первые чугунные пушки, делали пищали, мушкеты, сейчас вот создают ракетные комплексы С-300, гасят пожар на Останкинской телебашне, посылают атомные подлодки в Тихий океан…

Работы нам хватило бы на несколько лет, но программирование не стоит на месте, появились проги, значительно упрощающие типовые действия. Точно так же, как раньше я писал вручную, а теперь все пиктограммами, так и в программировании отыскались пути, что процентов на девяносто упростили и ускорили весь процесс.

Возможно, я один из первых сумел понять новые возможности и тут же использовал, а дальше по нашим стопам пойдут другие, появятся супербаймы, в которые будут играть месяцами, если не годами, но пока что мы – первые. Первые! Самые крутые, самые умные, самые-самые…

Я вопил и скакал по комнате. На всякий случай врубил музыку, а то отец подумает, что я рухнулся, но ведь любимый им Пушкин тоже скакал по своим апартаментам и вопил: «Ай да Пушкин, сукин сын! Ай да молодец!», но у него были всего лишь стихи, кто их сейчас читает, а у нас байма, байма всех времен и народов!

С ноутбуком нужды в кабинете нет, я присаживался везде, где никому не мешаю, откидывал крышку, и… там мой мир, привычный и великолепный мир Мадженты, а теперь и еще более потрясающий, загадочный и чудовищный мир «Князя Кия».

Я сидел в уголочке на веранде, сверху пала черная тень. Я вскинул голову, черный человек показался огромным.

Он сдвинулся в сторону, я узнал Козаровского. Он сел спиной к стене, глаза пробежали по всему коридору. Нигде никого, тихо.

– Я отключил эту камеру, – сообщил он. – Теперь здесь мертвая зона…

Я сказал осторожно:

– Да я вроде бы ничего здесь не ворую…

– Точно? Ладно-ладно, шучу. Конон в самом деле подобрал надежных людей. И честных. Этого у него не отнимешь, в людях разбирается…

Я чувствовал недосказанное, что шеф разбирается только в людях, а в чем-то другом ни в дугу, но молчал, смотрел на Козаровского, а взгляд мой становился все трусливее и заискивающее, а хвост уже опустил к земле и зажал между трясущимися ногами.

Козаровский не спускал с меня глаз. На холодноватом лице проступило слабое удовлетворение.

– Ты занят своей игрушкой, понимаю. Но и ты должен замечать, что… старый лев дряхлеет. Не находишь?

Он прямо смотрел мне в глаза. Я поерзал, пробормотал нечто членораздельное. Козаровский кивнул, словно я все подтвердил.

– Он теряет хватку, – сообщил он. – В прошлый раз облажался до того, что отказался от выгоднейшей сделки! Она дала бы сразу тысячу процентов прибыли, представляешь?.. Да нет, не оружие. Всего лишь несколько КамАЗов со спиртом из Осетии. Нелегально, конечно. Но что сейчас легально? Мы слишком долго привыкли не платить налоги, чтоб вот так сразу сдались и побежали в налоговую инспекцию. Я специально проверил и перепроверил: спирт высшего качества!.. Ни один россиянин не отравится. Только и того, что на таможне не платили. Там же, кроме госпошлины, надо еще и в лапу таможенникам отвалить!.. Словом, другая семья перехватила заказ и нажила себе эту тысячу процентов! Даже не перехватила, а подобрала с земли, когда наш шеф отбросил… Старый дурак.

Я пожал плечами.

– Может быть, опасно?

– Ничуть, – отрезал он. – К тому же мы с тобой лично не пойдем бочки выгружать. Как и шеф не пойдет. Все делается через подставных людей, до нас бы никто и никогда… Эх! А тут еще один вариант подвернулся… Еще круче!

– Оружие?

– Наркота, – ответил он. – Да не кривись, не кривись!.. Я с наркотой никогда не связывался, хотя случаи подворачиваются постоянно. Но тут особый случай, ты меня поймешь… Я, как всегда, по своим каналам навел справки… Я шеф безопасности или нет? Удалось узнать даже такую штуку, что у них там запорченная партия. Кто ширнется – в течение суток сдохнет. Они долго думали, что делать, надо бы уничтожить, но жаба задавила – решили пропихнуть в Россию, русских не жалко. Здорово?

– А что тут здорового?

Он посмотрел на меня подозрительно:

– Да ты не наркоман ли сам? Кто говорил, что всех бы гомиков да наркоманов к стенке?.. Вот тот самый случай. Все наркоманы, которые купят, подохнут. А те, кто еще не колется, будут бегать от наркоты, как москвичи от работы. Ведь газетчики такую массовую смерть еще как бы расписали!.. Я за то, чтобы наркоманам жизнь медом не была и даже не казалась. Чтоб подыхали сразу, а не мучили родных. Чтоб на них не тратить силы и деньги медицины и прочие бюджетные и не бюджетные деньги. Не понял? Объясняю на пальцах: лучше мы эти деньги уворуем, чем наркоманы все равно унесут их в могилу.

– Теперь понял, – пробормотал я. – Понял…

Он раздвинул губы в улыбке. У меня по спине прошла дрожь, там могла бы улыбаться только гильотина.

– Ты чего повесил нос, чудило? Тебе сказочно повезло! Я мог бы сдать тебя шефу, за что получил бы еще одну лычку. Или он похлопал бы меня по плечу и сказал: молодец! Но что мне это похлопывание? Уже перерос, перерос… И не сдаю тебя, а просто перевожу из его подчинения в свое, более прогрессивное. У него уже застой. Да хуже застоя: сдает позиции одну за другой… А у меня деньги, я хочу, чтобы они росли, понял?

Я прошептал в страхе:

– Но я… при чем здесь я? Я ничего не знаю. И не хочу узнавать. Я сам закрываю глаза и затыкаю уши… только бы не знать, не подсмотреть… Я просто делаю свою байму, а здесь работаю… как могу честно!

Он помолчал. Я думал, что колеблется, говорить что-то важное или не говорить, но это на крыльцо вышел Сергей, посмотрел в нашу сторону, ушел через двор к будочке у ворот.

– Ты компьютерщик, – сказал Козаровский ровным голосом киборга. – Человек будущего. Сам говорил, что все эти старые обычаи, ритуалы, философии – для вас, новых, не указ. Это правильно. Старый мир цепляется за наши ноги, а мы его каблуками по пальцам!.. Словом, ты меня поймешь, баймер. Да и деваться тебе некуда…

Холод пронизал меня до мозга костей.

– Деваться тебе некуда, – продолжал он почти сочувствующе. – Ты настолько заложил шефа, что тебе только одна дорога… да-да, с бетонным блоком на ногах в ближайший водоем. Там уже за меньшее рыб кормят… Так что тебе идти со мной в одной связке. Но, к счастью, я как раз предлагаю путь прогресса. Шеф старомоден, он никак не вылезет из оков прошлого века. А с ним и мы в нем останемся. Понял? А это нежелательно… Словом, я предлагаю тебе десятую часть.

Я не понял, потряс головой.

– Десятую чего?

– Всего, – ответил он небрежно. – Я возьму все. Я и так уже почти подгреб все. Осталось только тронуть нижнюю карту, и весь карточный домик рухнет. Но мне нужны не просто верные люди… я, если честно, никому не доверяю… а именно знающие! Ты – компьютерный умелец, я в этом деле… не знаток. Так что тебе десятую часть всех доходов, а это, скажу тебе, баснословные бабки… За такие деньги любой будет верным и преданным. А если учесть, что у тебя было, когда ты пришел к нам, и кем ты был…

Я судорожно всхлипнул, будто меня лягнули в живот. Ему показалось, что я колеблюсь. Удивился:

– Ты еще не понял? Тогда скажем прямо: я тебя сейчас шантажирую. Теперь понял? Не пойдешь со мной – сдам с потрохами. И передам все фото. А они есть, есть. Понял? А если шеф… исчезнет или, скажем прямо, с нашей помощью будет устранен, то шантажировать тебя будет уже не перед кем. Станешь свободен, как птица вольная!.. Так что у тебя, с одной стороны, выбора нет, а с другой – я ж тебе предлагаю не просто жизнь и избавление от кошмара, чудак!.. Даже не просто свободу, а ты ж ее хочешь, признайся! Я предлагаю большие бабки. Ты сможешь делать свои баймы, сколько захочешь. И какие захочешь!.. И даже без напряга. Ибо то богатство, что ты видел, это только самый кончик верхушки айсберга. Наш шеф – миллиардер.

Я спросил тупо:

– Десятая часть?.. Это большие деньги.

Он коротко улыбнулся.

– Большие? Это громадные деньги. Исполинские. Ты даже не можешь себе вообразить, насколько. Скажу проще: твоя доля составит несколько десятков миллионов долларов.

Меня шатнуло. Я переспросил сразу охрипшим голосом:

– Сикоко-сикоко?

Он смотрел прямо в глаза, нехорошо улыбался.

– Знаю, что сейчас думаешь. Что накалываю. Обману, зарежу, удавлю. Сейчас за бутылку водки убивают, а я вот так просто отвалю десятки миллионов! Думаешь?

Я прочистил горло, прохрипел уклончиво:

– Но… почему?

– Это огромное хозяйство, – ответил он. – Понимаешь, если бы деньги лежали в сейфе, то я бы, понятно, делиться ни с кем не стал. Но это – заводы, предприятия, недвижимость, рестораны, магазины, участки земли… Все равно нужен штат, за которым глаз да глаз, а еще… ну-ну, что?

Я пожал плечами:

– Не понимаю.

– Партнер, – объяснил он. – Заинтересованный и очень компетентный партнер. У нас с тобой будет общее имущество, но делить станем только прибыль. Мы оба будем заботиться о сохранении и умножении. Я своими методами, ты – своими. Сейчас мир переходит на компы, в которых я не смыслю, но вижу, что с помощью программ все можно как пустить прахом, так и удвоить, верно?..

Я сказал уже чуть устойчивее:

– Это значит, что вы мне… доверяете?

– Доверяю, но проверяю, – ответил он честно, – как говаривал дядюшка Сталин. Тебе доверять можно, уже заметил, ты слово держишь. Но предпочитаю подкрепить и личной заинтересованностью. Время рынка, что поделаешь… У тебя будет немалая доля в недвижимости, но продать ее ты не можешь… без согласия остальных акционеров… ха-ха, меня! Но зато десятая часть чистой прибыли с этой недвижимости – твоя. Снимай со счета, распоряжайся по своему усмотрению. А это, можешь поверить, очень даже немалые деньги. В день ты будешь иметь больше, чем сейчас за год. Ты это представляешь?

ГЛАВА 15

Аверьян тестировал последние миссии, где Россия в глубокой дупе, со всех сторон жадные соседи, надо срочно искать пути выхода из глубочайшего кризиса, а Костомар и Горецкий с неделю не появлялись, общались по телефону, аське и емэйлами, готовили сценарий на последнюю фазу баймы – госпереворот.

Явились вместе, на машине Костомара, довольные, как два африканских слона. Костомар громогласно прокричал:

– Нинель, у нас есть шампанское?.. Непорядок, надо заказать! Да, повод есть…

Аверьян спросил жадно:

– Сценарий завершили?

– Это не сценарий, – провозгласил Костомар. – Это чудо!.. Это гениально! И все придумал вот этот скромный гений!

Он подталкивал Горецкого, тот смущался и разводил коротенькими пухлыми ручками.

– Клевета-с… – доносился его торопливый голосок. – Гнуснейшая клевета!.. Я только чуть-чуть подправил… даже просто сделал пару замечаний… Не надо, Котляр Валентинович, вы все сделали сами…

Позвонили Конону, тот ответил, что едет по Малой Грузинской, через двадцать минут может заехать, поздравить лично. Выразить, так сказать, рукопожатие перед строем.

Явился он даже раньше, вошел бодрый, налитый силой, сразу окинул все цепким взглядом: не растащили еще имущество эти хакеры, поздоровался с Костомаром и Горецким за руку, Нинель шлепнул по заду, меня похлопал по плечу, Аверьяну кивнул.

Я протянул ему распечатанные листки со сценарием последней части. Аверьян придвинул Конону глубокое кресло, Нинель подала на подносе чашку кофе и крупный бутерброд. Конон взял, не глядя, даже не поблагодарил, привык к обслуживанию, глаза его прикипели к тексту.

Я сам видел, что получилось не просто продуманно и оригинально, но и очень, так сказать, реалистично. Конон читал, крутил головой в полном обалдении.

– Марк Сидорович, признайтесь… вы работали в каком-нибудь… гм… учреждении? Ну, каком-нибудь закрытом, где всегда знают больше, чем даже газетчики!

Горецкий довольно улыбнулся. Они с Костомаром переглянулись. Костомар сказал:

– Дорогой Илья Юрьевич! Перевороты готовили всегда те люди, которые никогда и не помышляли о власти! Как всякие там коммунизмы-капитализмы придуманы литераторами, так и перевороты Франко и Пиночета обосновали и расписали по пунктам люди… далекие от погон.

Горецкий хохотнул.

– Вы не совсем правы, уж извините. Бывали попытки переворотов, которые задумывали сами военные, бывали. Правда, тех олухов арестовывали еще на выходе из казарм! Самое успешное – это ГКЧП, когда наши придурки ухитрились даже ввести в Москву сверхмощные танки, где их разоружили студенты и бабки-пенсионерки. Остальное, вы правы, пшик. У силовиков в мозгу всего одна извилина, да и та прямая. Между ягодицами. Они привыкли отдавать приказы, им в голову не может прийти, что кто-то посмеет поступить иначе. А мы все эти «иначе» учитываем.

Я читал и перечитывал свой экземпляр, а когда в голову пришла пара идеек, высказал, удивился, что Костомар принял сразу, без поправок, и Горецкий повертел так и эдак, но принял тоже, даже похвалил.

Раззадорившись, я предложил чуть изменить мотивировку переворота, переместить акценты. Чуть-чуть, но это даст задуманный эффект… Снова Костомар и Горецкий задумались, Конон попивал кофе, вслушивался. Я то и дело ловил на себе его изучающий взгляд.

Сказать, что я – руководитель проекта, потому меня так вот слушают, – смешно, потому я, поколебавшись, решил считать, что я в самом деле такой вот умненький и коварный. Но когда я в сценарий госпереворота предложил добавить хитроумный ход, что обеспечивает поворот общественного мнения на сто восемьдесят градусов, Конон посмотрел задумчиво, сказал:

– Сперва я думал, ты только в технике – ас, потом к Светлане нашел дорогу… но чтоб вот такое придумать? В эпоху мушкетеров быть бы тебе кардиналом Ришелье!

– Я предпочел бы парня со шпагой, – пробормотал я, хотя почувствовал себя очень польщенным. – А то мне как-то обет безбрачия не совсем… А насчет удачного хода… Так это просто напрашивается. Выйдите на улицу, посмотрите.

Он некоторое время смотрел на меня настолько внимательно, что у меня по спине прокатилась холодная волна. Не узнал ли он что-то насчет нас с Вероникой?

Потом Конон ушел, но я еще долго вздрагивал, вспоминая этот внимательный и оценивающий взгляд.

Сегодня я полдня прокопался в одном из офисов Конона в самом городе. Он заказал по моему совету новое оборудование, я наладил, проверял, а когда уже заканчивал, прибыл Козаровский.

Здесь его встречали как хозяина. Он и держался по-хозяйски, даже осанка иная, взгляд повелительно-покровительственный.

– А, баймер, – сказал он равнодушно. – Что, новые компы?.. Сети?.. Да-да, это важно…

Я видел, как к нему подошел один из служащих, что-то шепнул на ухо. С этого момента Козаровский был возбужден, дергался, глаза лихорадочно блистали. Он потирал руки, бегал по комнате, садился, тут же снова вскакивал, бросался то к окну, то к двери, хватал трубку телефона, подносил к уху и, услышав гудок, разочарованно бросал на рычажки. Мобильник проверил по крайней мере трижды.

Когда раздался звонок, его рука выхватила сотовый быстрее, чем ганфайтер выхватывает кольт. Я вздрогнул, Козаровский перевел дыхание, выждал еще два звонка, нажал кнопку и сказал небрежно и холодновато:

– Козаровский слушает.

Я слышал взволнованный голос, который бубнил что-то скороговоркой. Козаровский выслушал, кивнул, словно собеседник его видел, сказал так же небрежно:

– Отлично, все идет по плану. Я выезжаю.

Я следил за ним одними глазами, все тело мое одеревенело. Козаровский пошел к дверям, оглянулся. Глаза горели адским огнем.

– Все по плану, – повторил он. – Я умею планировать! А твоя доля – десятая часть, помнишь?

Дверь за ним хлопнула, а перед моим остановившимся взором прямо на деревянной панели огнем прочертилась цифра с семью нулями. Десятая часть, мелькнуло в голове. Это десятки миллионов долларов. Сейчас я получаю в год десять тысяч долларов, а буду получать столько в день! Но, что самое главное, отпадет эта страшная угроза из-за Вероники… Конона не станет, шантаж кончится. А самого Козаровского Вероника не интересует совершенно. Да-да, не интересует…

Я видел, что на нее он всегда смотрел с полнейшим равнодушием, явно предпочитая Нюрку или подобных Нюрке. К тому же из подчиненных и шантажируемых превращаюсь в партнера. Как только Конон будет… убран, страшная угроза над моей головой исчезнет. А Веронику я просто заберу отсюда. Оплачу ее учебу, куплю ей… и себе большую квартиру, обставлю, сразу – сервер, оптоволокно, заведу щенка…

Мои негнущиеся пальцы медленно вытащили сотовый. Одеревеневшими подушечками нажал на «память», затем на одну-единственную цифру. Через несколько мгновений на экранчике возникло лицо Конона. Он выглядел рассерженным.

– Какого черта? – рыкнул он. – У меня ж отключен! Что за фокусы?

– Шеф, – сказал я мертвым голосом. – Где бы ты ни находился, послушай. Мы тебя предали. Я предал, Козаровский предал…

Он слушал с каменным лицом. Я почти видел через схлопнувшееся пространство, как эта гранитная скала на глазах стареет и крошится, словно за минуту проходят миллионы лет с их грозами, зноем, ветрами. Когда я закончил, из мембраны прозвучало глухое, безжизненное:

– Хорошо. Езжай сюда.

Я долго сидел неподвижно. Мобильник в ладони нагрелся так, что экран мог бы засветиться от моего тепла.

Огромный особняк показался мне издали мертвым. На воротах из будочки вышел крепкий парень, незнакомый, осмотрел меня внимательно, но не сказал ни слова, кивнул, скрылся в будке. Створки поползли в стороны. Сердце билось все учащеннее.

Машину пришлось парковать в сторонке, вся стоянка перед домом забита машинами, раньше их здесь не видел. Мое место занято большим фордом с затемненными стеклами. Справа и слева от форда приземистые машины полуспортивного типа, явно очень быстрые и устойчивые на поворотах, но я всей кожей ощутил пуленепробиваемость стекол, бронепрокладки в стенках, нечувствительные к выстрелам шины.

Я чувствовал себя на перекрестье взглядов. Из машин меня осматривали профессионально цепко. Я никого не видел, это только ощущение, что в машинах по шоферу и телохранителю, но холодок пробрался во внутренности, лег в желудке замороженной наковальней.

Ноги мои подгибались, я потащился к крыльцу, а в голове стучало безнадежное: зачем, дурак, явился сам? Похоже, Козаровский не только взял власть в свои руки, но и созвал на дележ рынка мафиозных вожаков…

С крыльца на мое приближение смотрели с вялым интересом четверо крепких молодых мужчин. Все в хороших костюмах, подтянутые, крупные, стоят в самых непринужденных позах, беседуют, как на светских раутах.

Я шел, чувствуя, как по мне ползают обжигающе красные точки лазерных прицелов. Их целые стада, я уже весь пятнистый, словно подцепил краснуху. Кожу жжет, я чувствую, как вспухают большие водянистые пузыри, что вроде бы предохраняют кожу от тяжелых ожогов. Лицо покрылось бисеринками пота, а со лба поползла тяжелая, как каток, крупная капля. Подмяла бровь, бурно хлынула всей непомерной массой в глаз.

Защипало так, словно я был существом из аммиака. Рука дернулась смахнуть, вытереть глаза, в последний момент подумал, что могут расценить резкий жест как бросок руки к пистолету…

Тут же, словно стадо овец за бараном, со лба сорвались все капли, крупные, как апельсины. Глаза выедало кислотой, сквозь мутную пелену я видел, как на крыльце появился еще один человек. Ростом не уступает, только пошире да одет проще…

– Сергей, – прошептал я. На глаза навернулись слезы, я почему-то ощутил к нему горячую благодарность, хотя кто он мне, помимо того, что просто его знаю?

Я пытался заставить себя двигаться быстрее, но обе ноги тащились за мной, похожие на колоды для рубки мяса. Сергей рассматривал меня тоже придирчиво, словно увидел впервые. Впрочем, таким он в самом деле видит впервые.

Я спросил с сильно бьющимся сердцем:

– А что… Козаровский?

Глаза Сергея показались мне такого цвета, как у самого Козаровского. И смотрит так же цепко, изучающе. Спросил неожиданно:

– Козаровский? Какой Козаровский?

– Шеф службы безопасности, – пробормотал я. – Он же…

Сергей долго молчал, я застыл в страшном ожидании. Если Козаровский уже все захватил, то Сергей и другие служат теперь ему… Правда, говорил я с Кононом, но то было давно, все могло перемениться.

Каменные губы Сергея дрогнули в скупой усмешке.

– Баймер… ты гений с программами, но дитя в играх взрослых. Настоящим шефом безопасности всегда был я.

Меня отшатнуло. Горло пересохло, оттуда едва-едва прохрипело:

– Ты?

– Я.

– Но, Козаровский… полковник КГБ…

– Баймер, я когда-то был… слесарем в здании КГБ. Понял? А наш Конон был секретарем обкома партии. Слышал о соотношении сил партии и всяких там госбезопасностей? Иди, там тебя уже ждет шеф.

Я спросил писклявым от страха голосом:

– А как… он?

– В ярости, – ответил честно Сергей.

Коридор шатался, стены двигались, будто я шел по особняку чилийского наркобарона во время землетрясения. Я слышал треск своих костей под ударами молотка, а на стены брызгала кровь из порванных сосудов.

Дважды мимо проходили упругим шагом крепкие молодые мужчины, хорошо одетые, накачанные. У некоторых шевелились губы, но я не видел, чтобы они держали в руках сотовые телефоны.

Навстречу по коридору шли трое. Двое, завидев меня, сразу начали выдвигаться, но тот, что посредине, вскинул руку:

– Тихо, ребята. Это ко мне.

Я остановился, жалкий, как вытащенный из воды бобер. Из меня пролепетал трусливый голос:

– Здравствуйте, Илья Юрьевич…

– Виделись, – буркнул Конон. – Вы, ребята, идите на улицу. Больше никого не ждем, ясно?

Бравые парни, даже не парни, а настоящие натренированные мужчины средних лет, я сразу ощутил ауру высокого интеллекта и навыков меткой стрельбы, молча и слаженно пошли к выходу.

– Только одно, – взмолился я. – Что с Вероникой?

Конон хлестнул по мне ненавидящим взглядом. Челюсти сжались, мгновение он растирал меня тяжелым взглядом, как массивный каток пластмассовый пакет с молоком. Из груди вырвался полурык-полувздох. Затем плечи опустились, лицо постарело, морщины стали глубже.

– Мне шестьдесят, – сказал он тяжело, – а ей… девятнадцать. Рано или поздно… Конечно, хотелось бы, чтобы это случилось как можно позже. Вообще, чтобы я этого не увидел. Как-нибудь потом, после… С другой стороны, по-мужски ли заставлять ее выводить меня под руку на прогулку? Подавать палочку?.. Закрывать глаза? Нет, лучше уж так…

Я ощутил, что слезы наворачиваются на мои глаза. Он стареет, на глазах стареет. Я еще долго буду молодым, а вот он…

– Она будет вас любить, – прошептал я. – Она будет вас любить… всегда.

Он кивнул.

– Теперь – да. Но… закончим на этом. Давай о деле. Тебя решено пригласить к участию еще в одной… байме.

Я вытер слезы, Конон смотрел с жесткой улыбкой. Он показался мне атаманом разбойников, который ушел в мудрецы, все познал, все осознал, вышел в мир нести истину… но решил еще разок то ли уйти в загул, то ли ограбить царский дворец.

– Меня? – прошептал я. – Мне показалось, что после случившегося… вы меня в порошок…

– Сотру, – пообещал он. – Но позже. А может быть, и не сотру. Там видно будет. Все-таки от какого лакомого куска отказался… Ты готов?

Я развел руками, пробормотал:

– Если вы считаете… Вам виднее. Вы всегда видели меня насквозь.

– Гм… не увидел же, что уводишь лучшую из женщин! Ладно, нам в ту комнату.

Он прошел мимо двери, за которой приемная, Вероника и его кабинет. Я суетливо спешил следом, шаги мои были почти вдвое короче.

Плечи зябко передернулись. К нам приближалась единственная дверь в этом особняке, на которой не было номера.

Конон приложил к сенсорной пластине ладонь. Дверь показалась мне более подходящей для подземных хранилищ золота в банке. Я стоял столбом, Конон посторонился, пропуская вперед, чего никогда раньше не делал. Я шагнул, за спиной захлопнулось мягко, бесшумно, но в этой бесшумности я ощутил мощь танковых сервомоторов и силовые поля генераторов, что не дадут подслушать разговор даже Пентагону.

В кабинете беседовали трое. Обернулись, я ощутил себя на перекрестье взглядов. Немолодые, веет силой и властностью. Один как кадровый военный из семьи аристократов или элитных отделов разведки, другого я определил как суперолигарха, годовой доход которого равен бюджету европейской страны, а третий чем-то похож на того, кем я мог бы, по словам Конона, стать в эпоху мушкетеров.

– Вот, – объявил за моей спиной Конон, – пятый, самый молодой член команды. Теперь мы в полном сборе! Можно приступать. Садись, Баймер!

Я пробормотал:

– Пятый?.. А что за байму будем разрабатывать?

На суровом лице кардинала проступило подобие улыбки.

– Молодежь находит верные слова, – проговорил он мягким вкрадчивым голосом. – Это всего лишь «Князь Кий», последний акт. Но уже в реале. А мы разработчики этой баймы.

Наши взгляды встретились. Я понял, что мы оба одновременно подумали об одном и том же.

О «Князе Кие-2».