Судьба не топчется на месте и не забегает вперед, а всегда ведет тебя по ей одной известному Пути. Куда-то? В никуда? Не узнаешь, пока не придешь. На перекресток, где необходимо сделать Выбор. И как это часто бывает, нам открываются три дороги. Да, Нет и Возможно. Можно Уйти, выбрав Память. Можно Остаться, выбрав Забвение. Есть ещё и Третий Цвет Пепла – Надежда. Но как поступить, если просто не знаешь, на что надеяться?
ru ru pk FB Tools 2005-09-02 www.fenzin.org 635D7B05-E9DA-4F26-8537-CAF7D999BBB4 2.0 Вернуться и Вернуть Армада Москва 2005 5-93556-573-0

Вероника ИВАНОВА

ВЕРНУТЬСЯ И ВЕРНУТЬ

С благодарностью
всем, кто помог мне завершить «огранку».
Встретимся снова?
Как просто – уйти, и как трудно – вернуться.
Обратно. Назад. К истокам. Домой.
Засушливым летом. Вьюжной зимой.
От чар вечных странствий однажды очнуться
И, робкой рукой до ворот дотянувшись,
Застыть, ощущая странную боль
В груди. Ты желаешь встречи – с собой?
Приветствие тихо умрёт, не проснувшись...
Я здесь. Я вернулся. Вы ждали скитальца?
Нелепый вопрос. Ненужный ответ.
Что хочешь услышать: Да или Нет?
Надежда замёрзла на кончиках пальцев…
Бродил по задворкам. Стоял у престолов.
Рыдал и смеялся. Пылал и тлел.
Летел в небесах. Бежал по земле.
Но замер у двери, до боли знакомой…
В один перекресток земные пути
Сольются, как реки. Ты это знал,
Когда, покидая себя, шептал:
«Как просто – Остаться, как трудно – Уйти...»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НАГРАЖДЕНИЕ НЕПРИЧАСТНЫХ

Не надо было пить.

Не надо было пить «Дыхание пустыни».

Не надо было пить СТОЛЬКО.

Как всё просто и как… невыполнимо в реальности.

Ну да, настроение у меня вчера было самое, что ни на есть, сумрачное. Поганое настроение, скажем прямо. Препоганейшее даже. И нет ничего удивительного в том, что я (как десятки раз в прошлом, так и, полагаю, не однажды в будущем) воспользовался вином в качестве средства для излечения сознания, которому был нанесён весьма ощутимый урон. Стыдно? Да. Трусливо? А как же! И пусть тот, кто никогда не пытался таким образом убежать от проблем, бросит в меня камень! Впрочем, не надо бросать. Процесс этот равно унижает и жертву, и палачей…

Что я вообще делаю? И что я делаю здесь, в столице Западного Шема, куда по доброй воле и не подумал бы отправиться?

Тону в чужих проблемах, а сверху нагромождаю собственные.

Нет, чтобы тихо и мирно ждать прихода зимы вместе с Гизариусом (это лекарь такой, дяденька понимающий, но временами – до зубовного скрежета обстоятельный), а потом отправиться на «зимнюю стоянку» в Академию! Ага. Тихо и мирно – это не мой стиль. Не стиль моей жизни, хотя лично меня устроило бы небольшое болотце, ряска в котором тревожится только, когда идет дождик… Хорошо, столкнула меня судьба вновь с той эльфийкой, что наградила меня клеймом. И для чего, спрашивается, столкнула? Чтобы я, как последний… олух, спас ей жизнь и заслужил этим громкий титул и вечное почитание. А потом полез «спасать» повторно, уже преисполненный воодушевления – прямо на клинок к Кэлу, с сестрой которого «спасенная» когда-то не поделила мужчину. Спросите, кто такой Кэл? Ну, как же! Эльф, с которым мы играли в Игры на постоялом дворе в присутствии старого купца. Помните? Там топтался еще и младший брат этого самого Кэла. Влюбившийся в меня. То есть, не в меня, а в йисини1в моем неумелом изображении… А с Кэлом мы немного пофехтовали, и на сей раз не словами. А потом выяснилось, что бывшие наниматели эльфийки (которые самонадеянно хотели ее прикончить моими руками, но цели не достигли) бдительности не теряют, и нам – всем четверым – пришлось в спешном порядке перемещаться по направлению к эльфийским ланам2, а доктор остался «заметать следы». Почему четверым? О, это еще более занятная история. Дело в том, что в ожидании смерти эльфийка сплела Зов, а я в нем поучаствовал, в результате чего буквально нам на головы свалилась девица, которая впоследствии оказалась мечом. Сложно? Я тоже не сразу проникся. Зато она прониклась мной и вскружила голову. Мою, разумеется. Но в Вайарде мы расстались: женщины и Кэл отправились по домам, а я – поскольку избавился от клейма благодаря странной встрече с инеистой ящерицей – был назначен сопровождать… того самого младшего эльфа, которого Совет Кланов вместо раненого братца отрядил в Виллерим для установления готовности старшего из королевских отпрысков к обретению некоего артефакта. Разумеется, дела не собирались идти гладко, и мне пришлось помогать. По мере сил и даже сверх того. Обеспечивая эльфу доступ во дворец, я натворил много всякой всячины. Бесцеремонно вторгся в жизнь двух одиноких женщин. Попытался наставить на путь истинный несовершеннолетнего воришку. Нажил врага в лице сестры придворного мага. Пережил два покушения. Едва не пал на дуэли от руки младшего отпрыска семейства Магайон (впоследствии вновь попытавшегося меня прикончить, но вместо этого встретившего собственную смерть). Выяснил причину и личность злодея, наградившего принца Дэриена неизлечимой болезнью. И, в довершение всего попал в любящие руки своего собственного кузена! Немало, правда? А еще пытался (и вполне успешно) отвадить старого купца иль-Руади от мысли, что я и его племянница Юджа – замечательная пара…

Так что, кидайтесь, господа, кидайтесь!

Но, почему-то, кажется: не так уж много камней до меня долетит. Может быть, вообще ни одного. Потому что каждый хоть раз в жизни чувствовал себя беспомощным, уязвлённым и разъярённым одновременно. По разнообразным причинам. Лично я впадаю в такое состояние, когда судьба изящно делает подсечку и с удовлетворением наблюдает, как её любимая игрушка летит лицом вниз, прямо в грязь.

Вечер в компании поредевшего благодаря моим непреднамеренным усилиям семейства герцогов Магайон был познавателен. До предела. Давненько мне не приходилось слушать через силу. Слушать и, что самое неприятное, заносить услышанное в память. Очень и очень подробно. Тщательно. Бесстрастно. Зато потом, когда информация поворчала и улеглась в тёмной кладовой сознания, на смену вполне осмысленному поведению пришла истерика. Внутренняя, разумеется: не хватало ещё плакать на груди не слишком опечаленного утратой отца и оставшегося в живых наследника! Я и не плакал. Ни вчера, ни сегодня утром. Вчера я вообще был мало на что способен, за исключением…

Когда Мэй брезгливо сморщился и захлопнул перед моим носом дверь комнаты (а мне так хотелось с кем-нибудь поделиться пережитым за прошедший день!), эльф удостоился получасовой лекции на тему: «Что дозволено взрослым мужчинам, то никогда не понять соплякам». Я говорил громко. Горячо. С использованием самых грубых выражений, какие только смогли скатиться с пьяного языка. И как мне верилось в тот момент, говорил вполне убедительно, хотя и неконкретно. Кажется, даже стучал по деревянным панелям. Чем? Не помню. Хорошо хоть, не лбом.

Графини благоразумно не присутствовали при моём словоизвержении. Старшая – потому что имела удовольствие и раньше наблюдать мужчин в расстроенных чувствах, младшая… Наверное, мать ей всё доходчиво объяснила и посоветовала забаррикадироваться в комнате. Нет, я бы ни за что не стал шататься по девичьим (и не очень) спальням, но… В пьяном расстройстве вполне мог словом или делом обидеть милых хозяек.

Когда силы закончились (то есть, когда хмель полностью утратил своё очарование, превратившись в гнусное и отвратное существо, мрачно свернувшееся тяжёлым колючим клубком где-то в районе затылка), я решил-таки отойти ко сну. Аккуратно (как мне казалось) развесил одежду на спинке кресла. Перевязь с кайрами нашла пристанище на узком подоконнике, и клинкам было приказано: «Лежать тихо!». После чего мое практически бездыханное тело плюхнулась на постель, чтобы…

Глаза открылись ещё затемно.

Никогда не пейте «Дыхание пустыни» в больших количествах. Напёрсток – самая лучшая норма! Будете бодры и веселы сутки напролёт. А вот, если переберёте… Бодрость, конечно, никуда не денется, только сопроводится сие ощущение мелкой и совершенно неунимаемой дрожью всего организма.

Короче говоря, меня трясло. В сочетании с унылым настроением эффект достигался душераздирающий: хандра и полное неверие в собственные силы, основанное на… сущей ерунде.

Ну да, снова ошибся. Не в первый и не в последний раз. Но, фрэлл подери, почему мне больно? Почему сердцу никак не удаётся зачерстветь и перестать подпускать близко переживания? Потому, что не хочу взрослеть окончательно и бесповоротно? Очень может быть. Однако… Был ли я когда-нибудь ребёнком, вот в чём вопрос. А ответ… Ответ известен. Не был. Есть ли смысл горевать о том, чего никогда не знал, и пытаться удержать то, что мне никогда не принадлежало? Смысла нет. Я справлюсь. Обязательно. Сразу, как только. А пока…

Пока я хандрю.

Думаю о том, что произошло, и стараюсь понять, в какой момент пустил события на самотёк. Как обычно, вдумчивые размышления успеха не имеют. Ни малейшего. Всплеск эмоций был бы куда полезнее, но… Я сгорел ещё вчера. В тот самый миг, когда сказал: «Прощай!» очередной иллюзии, не выдержавшей убийственного столкновения с действительностью.

Самое противное: я понимаю его мотивы. Понимаю и принимаю. Да, несостоявшийся герцог был излишне беспечен, быть может, излишне бесчувственен. Но в его поступках мне виделось нечто большее, чем тупая обида на отца и брата. Нечто гораздо большее… Сила. Уверенность. Азарт. В общем, всё то, чем мне никогда не придется обладать. Ни в коей мере.

Да, он мне нравился, фрэлл побери! Нравился! Имею я право на личные пристрастия, в конце концов? Да, пожалуй, именно этого права у меня никто не отнимал. Пока. Хотя лабиринт симпатий и антипатий имеет свойство заводить разум в непроходимые дебри сомнений.

Как страстно хочется всё бросить. Вообще всё. С самой высокой горы. В самую глубокую бездну. Бросить и забыть. Обо всём. Навсегда. Закрыть дверь, задвинуть засов, опустить шторы и накрыться с головой одеялом. И пусть вокруг гибнут люди и целые государства! Что мне за дело до них? И что им за дело до меня?…

Стук в дверь. Настойчивый.

– Можно войти?

– Нельзя.

Наверное, я отвечаю недостаточно резко, потому что она всё же входит. Собственно говоря, не могу представить себе препятствие, способное задержать Юджу, хотя бы на минуту.

Йисини останавливается передо мной и скрещивает руки на груди. Смотрит исключительно осуждающе. Я бы даже сказал: взгляд женщины исполнен праведного гнева. На подбитом мехом плаще тает мелкая крупа снега. Опять? Так столицу совсем засыплет аккурат к Празднику Середины Зимы.

– Что ты себе позволяешь? – вопрошает моя старая знакомая. То есть, не так уж она и стара – в самом соку девица, но подобный тон в разговоре могут использовать только люди, которые не первый день знают друг друга.

– То, на что имею право, – поёрзав, наконец-то попадаю пятой точкой в любимую «ямку» на сиденье кресла. Раз уж меня почтили визитом рано поутру, следует приготовиться к долгому и мучительному разговору.

– Вот как? Право портить имущество имеет только его хозяин! – заявляет Юджа. – А ты, насколько я знаю, отказался от парня!

– Какого ещё парня? – после мрачных раздумий о тщетности жизни мозги совершенно не желают работать. Потому как, не видят смысла.

– Того самого!

– Выражайся яснее… И говори потише, пожалуйста!

Она хмурится и принюхивается к ароматам, всё ещё витающим в комнате, несмотря на тщательное проветривание, учинённое мной сразу по пробуждению.

– Ты пьян?

Гениальное умозаключение. Браво!

– Уже нет.

– Точно?

– Хочешь проверить?

Маленький рот кривится.

– Пожалуй, воздержусь.

– Так что там… я с кем-то сделал?

– Зачем ты изуродовал Курта?

– Изуродовал? – начинаю восстанавливать в памяти события вчерашнего дня. Нет, уродовать я никого не уродовал. Так, убил одного молодого человека. Убил хладнокровно и расчётливо, за что получил ввечеру такой откат… Лучше бы позволил убить себя, честное слово! По крайней мере, не пришлось бы мучиться похмельем. – Точно? Ты уверена?

– Да! – довольно подтверждает Юджа.

– Каким образом?

– Не образом, а хлыстом, кнутом или что ещё тебе попалось под руку!

– Мне ничего не попадалось. Я попросил, и мне принесли.

– Ну, надо же! Наверное, все твои просьбы исполняются беспрекословно, раз ты так равнодушно об этом говоришь!

– По какому поводу истерика? – вяло интересуюсь я.

– Истерика? – йисини возмущённо выдыхает воздух. – Истерика?!

– Типичная. Только не говори, что безумно страдаешь из-за нескольких еле заметных рубцов на спине у неблагодарного пацана…

– Еле заметных?! Между прочим, они даже не желают затягиваться!

А вот это интересно. На самом деле. Бил я не сильно, поэтому… Понял. Надо будет поработать над контролем, и основательно. Не следовало прикасаться к живому телу, не заперев Пустоту там, где она должна обретаться. Не повезло парнишке, ой как не повезло… Впрочем, сам виноват: не нужно было так себя вести.

– Заживут. Не сразу, но заживут. Обещаю. Пусть немного помучается: ему полезно.

– Полезно? – тёмные глаза недоверчиво округляются.

– Разумеется. Нечего было пытаться стащить моё оружие.

– Он хотел…

– Украсть кайры. Для тебя, по всей видимости. Очаровала мальчика, прелестница, и теперь во всём обвиняешь меня? Не выйдет.

– Очаровала? – Юджа задумчиво морщит лоб. – Я не думала…

– Это свойственно всем вам. Не думать.

– Кому – вам?

– Женщинам.

Она готова разразиться новой вспышкой гнева, но внезапно передумывает и улыбается:

– Не буду больше спорить. С тобой это совершенно бессмысленно!

– Правильное решение! Умница! Иди к папочке, он погладит тебя по головке…

Йисини, приняв мой шутливый тон, присаживается на подлокотник кресла, но не утихомиривается:

– И всё же… Что произошло?

– Курт не рассказал?

– Он сказал только, что виноват перед тобой.

Хм-м-м-м… Хороший мальчик. Не ожидал. Но всё равно, ему нужно учиться, и учиться долго и многому. Дабы в будущем не столкнуться с человеком, который без зазрения совести перережет горло воришке за одно только намерение поживиться чужим добром.

– Всё верно.

– Объясни! – шершавые пальцы скользнули по моей щеке.

– Зачем?

– Мне любопытно.

– Ещё одна исконно женская черта.

– Можно подумать, мужчины не страдают этим пороком! – игривое возмущение.

– Я не страдаю. Можешь делать из этого какой угодно вывод… Разрешаю.

– Хочешь, чтобы я заявила: «Ты – не мужчина»? Не дождёшься!

– Совсем? – тоскливо перевожу взгляд на окно.

– Совсем! Да тебе половина тех, кто носит это громкое название, и в рабы не годится!

– Даже так? Польщён. Но, милая… Зачем ты вообще пришла?

– Чтобы не дать тебе утонуть в вине, разумеется!

– Разве…

– Я была здесь вчера вечером, – ехидно пояснила Юджа. – И слушала твои проникновенные речи… Не полностью, конечно, потому что довольно быстро поняла: в таком подпитии ты не способен думать.

– И вовсе я…

– Ты был не в себе. Совершенно.

– Тогда зачем ты разыгрывала спектакль сейчас?

– Зачем, зачем… – она лениво потянулась. – Не хотела напоминать о твоей вчерашней слабости… Я знаю, как мужчины не любят, когда мы начинаем считать выпитые ими кружки. Клянусь, и слова бы не сказала, если бы ты не начал строить из себя дурачка!

– Я не строил.

– То есть?

– Хочешь честное и откровенное признание?

– Хочу, – внимательные тёмные глаза оказались совсем рядом.

– Мне наплевать на то, что произошло вчера с Куртом. Я уже забыл. А он… Надеюсь, не забудет никогда.

– Не забудет, – кивнула Юджа. – Ты здорово его отходил. Слишком жестоко.

– Нет, милая, я был излишне мягок. Следовало бы его убить.

– За что же?

– Вместо того чтобы прийти на помощь, парень решил украсть мои личные вещи. Неважно, с какой целью, кстати: пусть он хотел подарить их тебе, само намерение кражи снисхождения не заслуживает.

– А по-моему, ты просто обиделся! – торжествующе заключила йисини.

– Обиделся?

– Ну, конечно! Не хочешь себе в этом признаться? Думал ведь: «Я столько сделал для него, а он…» Думал?

Кусаю губу. Думал, разумеется. Правда, не очень долго. Точнее, не застревал на этой мысли. Всеми силами постарался убежать именно от такой трактовки своего поведения. Объяснить Юдже? Нет, не стоит: она всё равно останется уверена в собственных выводах. Это ведь так естественно и приятно – считать, что мир живёт по тем правилам, которые придумал ты сам.

– И что? Я не прав?

– Этого утверждать не буду. В общем-то, я хотела говорить не об этом.

– А о чём? – это не любопытство, а его сестричка. Любознательность. Желание быть осведомленным. Значит, иду на поправку.

– Я волновалась.

– Неужели? И какая же неприятность вызвала волнение прекрасной воительницы? – не могу удержать язвительную ухмылку.

– Вот таким ты мне нравишься больше! – расцветает довольной улыбкой лицо йисини.

– Ещё больше? Значит ли это, что у меня есть шанс?

– Шанс?

– Заполучить гордую красавицу в свои объятия?

Мгновение она смотрит на меня, пытаясь понять, есть ли в произнесённых словах что-то, кроме шутки, потом заливисто хохочет:

– И ты ещё спрашиваешь позволения? Вот глупый…

– Почему же, глупый? Всего лишь вежливый, – обиженно отворачиваюсь, но ладони женщины уверенно возвращают моё лицо в прежнее положение.

– Во всяком случае, ты – первый, кто сразил меня наповал, даже не обнажив оружие! Никогда не думала, что достаточно слов и взглядов, чтобы одержать победу… И так легко одержать.

– Кто сказал, что было легко? Не согласен.

Юджа наклоняется и осторожно целует меня в лоб.

– И это – всё? – возмущаюсь. Почти искренне.

– Ты хочешь большего? – в хрипловатом голосе прорезаются знакомые и очень опасные нотки.

– Нет, – приходится признаться. Хотя не всегда нужно быть честным, в этот раз лукавство ни к чему.

– Я вижу, – она встаёт и подходит к окну.

– Что ты видишь?

– Тебе не нужна женщина.

– Ошибаешься. Очень нужна. Но ты дорога мне совсем в ином смысле… Надеюсь, это тебя не оскорбляет?

– Нет, – коротко стриженая голова йисини печально качнулась. – Немного удручает, разве что. Но настаивать не могу.

– Спасибо.

– За что? – она удивлённо оборачивается.

– За предоставление свободы действий.

– М-м-м-м… Не за что.

Тихий шелест свидетельствует: как минимум, одна из кайр покинула ножны.

– Я бы не советовал.

– Не советовал чего? – Юджа, как заворожённая, смотрит на своё отражение в зеркальной глади лезвия. Смотрит и вдруг испуганно вздрагивает. – Она… она меня держит…

Вздохнув, поднимаюсь из кресла. Ну вот, как всегда, ни сна, ни отдыха… Кладу ладонь поверх пальцев йисини, судорожно обхвативших рукоять. Проходит очень долгая минута, но сталь всё же подчиняется, закрывая свою вечно голодную пасть. Юджа встряхивает освобождённой рукой и некоторое время не желает встречаться со мной взглядом. Понимаю, почему. Убираю кайру обратно в ножны и застёгиваю перевязь на поясе.

– Что это было?

– Маленький семейный секрет. МОЁ оружие не следует трогать. Опасно для жизни.

– Но почему?

– Потому что Пустота может быть только заполнена или расширена, и никак иначе.

– Пустота? – женщина непонимающе поднимает брови.

– Не обращай внимания… Иногда я говорю глупости.

– Нет, ты всегда говоришь то, что нужно. И не спорь! Пожалуйста…

– Не буду. Слушай… раз уж ты зашла… Трактиры уже открыты, как думаешь?

– Трактиры? – она морщится. – А тебе не многовато будет… после вчерашнего?

– В самый раз! Если, конечно, ты знаешь необходимые достопримечательности сего славного города, – подмигиваю.

– Если хочешь выпить, пойдём к дяде! – предлагает Юджа.

– Э, нет! Южных вин я вчера накушался на год вперёд!

– Южных вин?… Уж не пил ли ты… – тёмные глаза блеснули внезапной догадкой.

– Именно его!

– Тогда тебе лучше просто погулять на свежем воздухе. Ну-ка, собирайся поживее!

Вообще-то, я не очень люблю гулять, потому что не вижу в этом занятии особого смысла. Судите сами: если гуляешь один, то рано или поздно увязаешь в размышлениях, совершенно не относящихся к окружающим тебя пейзажам. А если гуляешь с кем-то вдвоём (втроём, вчетвером и далее по нарастающей), времени любоваться красотами природы и архитектуры вовсе нет, поскольку все силы бросаются на тщетные попытки поддержания беседы и наблюдения за реакцией собеседника на твои ответы и вопросы.

Впрочем, в этом смысле Юджа была идеальным спутником: когда нужно – молчала, когда нужно – говорила. Причём, говорила немного и, большей частью, по делу. В частности, я узнал, что Курт получил свои «горячие» и с её стороны, когда йисини выбила из слуги, который находился вместе с парнем в это время в городе, описание произошедшего. К концу прогулки я отчётливо убедился лишь в одном: поначалу идея заполучить мои кайры, и в самом деле, казалась Юдже удачной. Но вчера вечером её настигло раскаяние, которое только укрепилось после неприятного «знакомства» с одним из клинков поближе. А ведь я предупреждал… Почему никто и никогда меня не слушает? Я же говорю серьёзно и серьёзные вещи! Ну, почти всегда…

Галантно проводив йисини до дома купца (заходить не стал по двум причинам: не хотел видеть нечаянную жертву моего раздражения и не имел ни малейшего желания попасть в очередной круг планов иль-Руади касательно моей женитьбы), я отправился домой. Хм, домой… Как ни странно, мне нравилось возвращаться в резиденцию Агрио. Нравилось брести по засыпанной снегом аллее, посередине которой протоптана тропинка, такая узкая, что нужно ставить пятку правой ноги на ту же линию, на которой отметился носок левой. Нравилось сидеть вечером у камина в гостиной и смотреть на тлеющие угли, зная, что никто не потревожит мой покой без причины. Нравилось просыпаться и, позёвывая, говорить: «Доброе утро!» деревьям, которые мы с Приссом безжалостно обкорнали. Нравилось сознавать, что моё присутствие делает этот дом чуть более живым, чем раньше. И, может быть, чуть более счастливым. Впрочем…

– Господин! Господин! Подождите… – звонкий детский голосок где-то сзади. Я не стал останавливаться – лишь немного замедлил шаг: если нужно, догонят. Вряд ли ищут меня: в этом городе моих знакомых можно сосчитать по пальцам…

– Господин! – запыхавшийся от бега мальчишка ухватился за мою руку, чтобы не упасть.

– Что тебе?

– Вам послание, господин! – он протянул мне сложенный пополам листок бумаги, изрядно промокший – и от сыплющегося с неба холодного крошева, и от вспотевших ладошек.

– От кого?

– Не могу знать! – невинно хлопнув ресницами, отвечает мальчишка.

Так я и поверил! Знает, конечно же. И даже скажет, если применить… немного силы. Но лишний раз обижать ребёнка не хочется. Что я – зверь? Никогда не был… А память вкрадчиво шепчет: «Был и не раз…» Уйди, противная! Не до тебя. Когда в следующий раз нажрусь до цветных кругов в глазах, вот тогда и настанет время для твоих проделок.

На листке всего несколько слов: «Трактир „Ржавый Щит“. Будет и вино, и окорок. И кувшин эля. Что пожелаешь.» Понятно. Нет необходимости расспрашивать мальца – такое предложение мне мог сделать только один человек в столице.

– Спасибо за службу, – я вручил посыльному монетку, и мальчик гордо кивнул, принимая заслуженную плату. – Не подскажешь, где мне найти «Ржавый Щит»?

– Вниз по улице и налево два квартала, господин! – и вот уже только пятки сверкают. Нелёгкая работёнка, но прибыльная. Если, конечно, приносишь адресату приятные известия.

Название трактира полностью соответствовало наводняющим его в такое странное для винопития время посетителям – сплошь старым воякам, давно уже покончившим с ратными подвигами во славу короны или туго набитого кошелька. Я остановился на пороге, всматриваясь в плохо освещённый зал. И где же мне искать Борга? Мог бы и уточнить, верзила…

Заметив меня, жилистый мужчина за стойкой кивнул одному из подавальщиков, и, спустя минуту, я был препровождён в одну из задних комнат, о наличии которой можно было только догадываться. Хотя… Если Борг был не последним агентом Тайной Стражи, должно же у него иметься место для встреч, о которых не нужно знать непосвящённым?

Комната, кстати, была очень даже уютная, и всё, что нужно, в ней имелось: не шибко богато, зато обильно накрытый стол, пара лавок и зажжённые свечи, успешно разгоняющие темноту помещения, лишённого окон. Борг ждал за столом и довольно улыбнулся, когда я плотно прикрыл за собой дверь:

– Ну, наконец-то! Где ты так долго бродил? Я отправил за тобой посыльного ещё час назад.

– Мы встретились только что… Я гулял по городу. Наслаждался видами.

– Можно подумать! – хохотнул рыжий. – Видами вывесок питейных заведений?

– С какой это радости? – я, недовольно скривившись, опустился на лавку.

– Да все уже знают!

– Что знают?

– О твоих вчерашних подвигах! – он заговорщицки подмигнул.

– Все, кроме меня… Что же я натворил?

– Как это – что?! Уничтожил все запасы самого дорогого вина уважаемого герцога!

– И почему это сугубо интимное событие известно всем? – зло хмурюсь.

– Потому что надо было пить тихо, а не устраивать погоню за слугами, которые известили, что вино кончилось! – злорадствуя, сообщил Борг. – И на двор не надо было выползать!

– Выползать? – желудок неприятно сдавило.

– Ну… скажем, шатался ты так, что можно было заподозрить штормовое волнение на суше.

– И… что я ещё делал?

– Ругался, в основном, – рыжий плеснул в кружку пенистого эля и пригубил. – А неплохо здесь варят… Ругался, швырялся тем, что попадало тебе в руки. Перебил столько хрусталя… И как Магайон тебя только выдержал? Наверное, за какие-то заслуги?

– Угу, – я смотрел в стол. Стыдно-то как. Взрослый человек, и докатился до самой пошлой пьяной истерики… Надо будет извиниться.

– Так за что? – в голосе Борга на мгновение прорезался чрезмерно живой интерес.

– Тебе виднее, ты же у нас – сыскарь…

– Я не сыскарь! – гордо выпяченная грудь. – Я, если помнишь, вхожу в «Опору»!

– И что?

– Ну, признавайся! Я уже места себе не нахожу!

– По-моему, место ты нашёл и вполне удобное. По крайней мере, можешь с него дотянуться до любого блюда.

– Опять шутишь, да?

– Немного, – улыбаюсь.

– Мерзкий ты тип! – резюмирует телохранитель принца. – Мерзкий и бесчувственный!

– На том стоим! – киваю, двигая Боргу свою кружку. Вскоре горьковато-приторный осенний эль смачивает и моё пересохшее горло.

– Так и не расскажешь?

– Зачем? Это не интересно.

– Врёшь!

– Хорошо… Я спас жизнь герцогу.

– Правда? – рыжий недоверчиво переспрашивает. – И когда же?

– Недавно. Мы встретились неподалёку от Вайарды…

– А там ты что делал?

– Сопровождал эльфов.

– Куда?

– Домой.

– К кому домой?

– К ним, разумеется! Не к себе же…

– Кто тебя знает… – качает головой Борг. – С тобой вечно происходит то, что в голове не укладывается.

– А ты пробовал?

– Что?

– Укладывать. Не помешало бы научиться, – ухмыляюсь. Растягивая рот почти до ушей.

Рыжий задумчиво постукивает пальцами по пузатой кружке. Время выигрывает. Спрашивается, для чего? Пригласил повеселиться, а сам накинулся с расспросами. Нехорошо. Я – парень мстительный, и выгодные для атаки моменты не упускаю. Особенно, когда расстроенные чувства медленно, но верно сменяются ядовитым разочарованием в себе самом и окружающем мире.

Кокетливо щурюсь и мурлычу:

– А когда Его Высочество соизволит к нам присоединиться? Окорок, без сомнения, хорош и в холодном виде, а вот остывшие пироги существенно потеряют во вкусе.

– Почему это ты решил, что… – Борг пытается притвориться простачком. Удачно, не спорю. Но поздно.

– Мой дорогой великан, я ни за что не поверю, что ты оставил принца без своего присмотра… Так что, dou Дэриен, на Вашем месте я бы прекратил игру в прятки досрочно!

Тихий смешок подтвердил мои предположения. В стене, ранее казавшейся цельной, открылась потайная дверь, пропустившая в комнату принца.

– А с тобой опасно иметь дело! – заметил Дэриен, усаживаясь за стол.

– Вовсе нет! По отношению к друзьям я нежен и заботлив.

Принц ничего не ответил, но улыбнулся, всем своим видом показывая, что не очень-то верит моим словам, считая их очередной шуткой. Я поспешил оскорбиться:

– Это чистая правда!

– Как и всё остальное?

– Что Вы имеете в виду?

– Ты упорно отказывался от знатного происхождения, и что же я вижу?

– А что? – наивно распахиваю глаза.

– Даже актёрский талант имеет свои пределы, – мудро и немного печально сказал Дэриен. – Играть… очень тяжело.

– Если не умеешь это делать – да, согласен.

– И если умеешь… Всё равно тяжело. А ты… Либо безмерно талантлив, либо…

– Скорее второе, нежели первое, мой принц.

– И в чём же заключается это «второе»? – тёмное золото глаз отражает всколыхнувшиеся огоньки свечей.

– Я не играю, в этом Вы правы.

– Значит, не будешь отрицать!

– Смотря, что, – из осторожности оставляю место для маневра.

– Что ты – дворянин!

– Вам так важно именно это? Не мои мечты и надежды, не мои пристрастия и привязанности, а глупое свойство, которым я обладаю по праву рождения?

Принц растерялся, и, признаюсь честно, было приятно видеть на красивом лице совершенно детское недоумение. В отличие от своего подопечного, Борг понял меня сразу и предельно ясно, потому что желваки на широких скулах дрогнули, а карие глаза понимающе сощурились.

– Я не имел в виду… – начал Дэриен, но рыжий мягко положил ладонь на плечо принца:

– Не нужно ничего говорить, милорд… Сейчас не можете понять – поймёте потом. Не торопитесь: иногда нужно побыть и терпеливым…

– Чего именно я не понимаю? – голос молодого человека зазвенел уязвлённой сталью.

– Одной простой и мало заметной истины, Ваше Высочество, – ответил я вместо Борга. – Настоящая ценность предмета не зависит от того, насколько он нужен или не нужен нам. Но мы предпочитаем искать во всём вокруг только пользу, хотя закатное солнце, скрывшееся в тумане, способно доставить душе больше наслаждения, чем обладание всеми сокровищами мира.

Принц молчал. Молчал и смотрел на мои пальцы, описывающие круги по ободку кружки. Нет, я не отгонял демона, не подумайте обо мне плохо! Я просто успокаивал свой разум, отвлекая внимание на монотонно повторяющиеся движения. Впрочем, К’хашш не виделся мне в эти минуты желанным участником застолья, так что, полезное совмещалось с приятным.

– Почему ты отказался? – тихий, очень грустный вопрос.

– От чего? – Дэриен совсем меня запутал. Что я ещё ему наговорил? Пора заводить книжечку для записей и ставить галочки рядом с выполненными обещаниями.

– Почему не захотел быть моим наставником?

О, теперь ситуация немного прояснилась. Будем выпутываться? Попробуем.

– Ваше Высочество… Я не настолько самоуверен, чтобы учить кого-то кроме себя, как нужно жить. Вам только кажется, что я знаю что-то глубокое и прекрасное, а на самом деле… Я ненамного старше Вас, просто… Нас готовили к разным Путям.

– Каким же?

– Вас – управлять государством, меня – постараться не умереть раньше срока. Смею надеяться, что и Ваши, и мои учителя добились успеха на своих нелёгких поприщах… Или нет?

Принц замялся и отвёл глаза.

– Вы плохо учились, dou Дэриен? Не хочу верить… Не разрушайте хотя бы эту иллюзию! Я и так в последнее время хожу по руинам.

– Что ты имеешь в виду?

– Так, пустяки… Кстати, кто проговорился?

– О чем?

– Рианна или Борг сказали Вам, что я – в столице?

Хмурая мина сменилась лукавой улыбкой:

– А ты как думаешь?

– Я ставлю на принцессу.

– Не угадал!

– Значит, ты раскололся? – укоризненно цокаю языком, обращаясь к рыжему.

– Так получилось… Иначе милорд не позволил бы выбраться в город… – смущение Борга выглядело настолько притворным, что я рассмеялся:

– Ладно уж… Но в следующий раз… Вот пожалуюсь дяде!

– Может, не надо? – телохранитель принца сморщился. Очень искренне.

– Почему? – столь же искренне удивляюсь.

– Заставит пройти курс обучения какой-нибудь бесполезной гадости, – вздохнул рыжий.

– Гадость не бывает бесполезной! – авторитетно заявил я. – Она, как минимум, закаляет характер, а как максимум – учит безопасно с собой обращаться.

Борг покачал головой:

– Да-а-а-а… Вы, милорд, конечно, как пожелаете, а я бы не рвался к нему в ученики.

– По причине? – заинтересованно вскинул брови принц.

– Заучит насмерть.

– Ну, уж и насмерть… Просто подведу к Порогу и покажу, что это такое. Очень помогает в дальнейшем держаться от подобных мест подальше, – холодным тоном лектора возражаю рыжему.

Дэриен переводит взгляд с меня на своего телохранителя и обратно, пока мы с Боргом не начинаем оглушительно ржать. Отсмеявшись и запив смешинки элем, я задаю вопрос, мучающий меня уже несколько дней:

– Вы согласны с приговором, вынесенным Шэролу Галеари?

– Почему ты об этом спрашиваешь? – принц слегка настораживается.

– Как лицо пострадавшее, я имею право принять участие в судьбе этого молодого человека, не так ли?

– Приговор не подлежит обжалованию, – отрезал Дэриен.

– На основании чего? Ваших личных чувств? Юный эльф настолько очаровал Вас своим пением, что Вы твёрдо решили покарать преступника самым жестоким образом? – улыбаюсь, но моя улыбка почему-то заставляет принца помрачнеть.

– Господин Хиэмайэ здесь совершенно ни при чём!

– Разумеется! Он всего лишь попал в «глаз бури». Dou Дэриен, я прошу Вас немного побыть серьёзным и рассудительным, а взамен… Взамен я открою имя ВАШЕГО обидчика. Если пообещаете не торопиться с плахой и для него.

– Что?! Ты знаешь, кто… – принц вскочил на ноги и нагнулся над столом. – Ты знаешь? Откуда?

– Конечно, по числу профессиональных секретов мне далеко до присутствующего здесь агента «Опоры», но и в моих кладовых есть кое-что… Несколько мелочей, которыми я умею пользоваться.

– Кто он?!

– Не всё сразу, мой принц! – я покачал пальцем перед лицом Дэриена. – Не всё сразу: спешка приводит к нежелательным результатам… Сначала ответите Вы.

– Это шантаж! – оскорблённо заявил молодой человек, возвращаясь на своё место.

– Тем и живём, – пожимаю плечами. – Вы согласны на мои условия?

– Спрашивай! – буркает принц.

– Как лично Вы относились к Шэролу до всего произошедшего? Только честно!

– Обычно относился… Мы не так уж часто и много общались.

– Он вызывал у Вас неприязнь?

– Нет… Точно, нет.

– Вы считаете его полезным престолу?

– В каком смысле? – Дэриен непонимающе хмурится.

– В самом прямом! Пройдёт совсем немного времени, и Вы наследуете своему отцу, ведь так? Вам нужны будут преданные и надёжные соратники и советники, иначе управление государством будет подменено попыткой выжить в яме, переполненной гадюками… У Вас уже есть на примете достойные Вашей благосклонности люди?

– Я… не думал…

– А пора бы!

Хмыканье Борга заставило принца вспыхнуть:

– Да что вы оба себе позволяете?!

– Стараемся вложить в Вашу почти венценосную голову немного житейской мудрости, – совершенно серьёзно ответил я. – Получается?

– Да вы просто издеваетесь надо мной!

– Отнюдь. Я бы не тратил столько времени и сил, если бы мне было безразлично Ваше будущее. Впрочем, если Вы так считаете… – я поднялся. – Позвольте откланяться.

– Подожди! Я не хотел… – в глазах Дэриена мелькнуло отчаяние. – Я…

– Вам нужно много работать над собой, Ваше Высочество. Много, нудно и тщательно. Свой вклад в сей многотрудный процесс я внёс, теперь Вы должны жить своим умом… Итак, что будем делать с Шэролом? Заметьте, я не спрашиваю, заслуживает ли он наказания! Безусловно, заслуживает. Я лишь хочу установить меру оного наказания.

– Ты не хочешь его смерти, верно? – догадался принц.

– Не хочу. Вчера на моих руках умер молодой человек, который мог бы стать одним из столпов опоры Вашего будущего трона. Очень многообещающий молодой человек, но не знавший, к какому достойному делу приложить силы. Возможно, мой подход покажется Вам слишком жестоким, но я настаиваю: подумайте, может ли Шэрол быть чем-нибудь полезен Вам и престолу. Прежде всего – престолу.

– Это… сложно.

– Я знаю.

– Может быть… – Дэриен напряжённо задумался. – Он любит читать и знает многое из того, чем его сверстники вовсе не интересуются.

– Ваш телохранитель считает, что Галеари способен на верность.

– Да? – принц переводит взгляд на Борга. Тот утвердительно кивает. – Что ж… Ты поставил меня в затруднительное положение.

– Я никого и никуда не ставил. Вы сами заблудились в этом лесу, Ваше Высочество, но я с радостью помогу Вам найти дорогу домой.

– Домой?

– Как Вам будет угодно.

Дэриен качнул головой. Ореховые глаза посмотрели на меня пристально, но без малейшей тени недовольства. Напротив, принц словно желал запомнить моё лицо и его выражение именно в этот момент времени. Запомнить навсегда.

Я позволил это сделать. Не стал кривляться и ёрничать. Не стал переводить всё в шутку. Просто ответил взглядом на взгляд. И, снова отметив в золотистой глубине непреходящую печаль, вздохнул. Надо что-то делать с его Кружевом, надо. Но что?

– Ты меня убедил, – наконец изрекают уста принца.

– В чём? – ловлю себя на мысли, что сам успешно потерял нить беседы.

– Помиловать графа Галеари.

– Э, нет, Ваше Высочество! Милости от Вас он не примет: не такой человек. И уж в любом случае, его искреннюю благодарность Вы этим не заслужите.

– Но… и что тогда нужно сделать? – растерялся Дэриен.

– Предоставить решать проблему тем, кто на это способен! – гордо заявил я.

– То есть, тебе? – язвительно уточнил мой венценосный собеседник.

– Если других желающих нет… – демонстративно смотрю по сторонам. Борг тихо ржёт.

– И как ты будешь…

– Решать проблему? Понятия не имею! – беспечно признаю своё легкомыслие. – Соображу на ходу.

– Хорошо, посмотрим, что из этого получится, – благосклонный кивок. – А теперь… Теперь рассказывай, что ты узнал!

– Из какой области?

– Не дурачься! Кто хотел, чтобы я ослеп?

– Не скажу, что хотел именно этого. И не скажу, что только этот человек желал видеть Вас беспомощным… В общем, автором Вашей «слепоты» был брат Вашей возлюбленной.

– ЧТО?! – принц взвыл, как ошпаренный. – Мэвин?! Этого не может быть!

– Почему же? Мальчик очень талантлив. Очень. И потом, заметьте: я назвал его автором, а не исполнителем – это две большие разницы. Мэвин придумал заклинание, управляющее «кисеёй», но воплощал задумку в жизнь кто-то другой. Я могу только сказать, что это была женщина, которая скончалась сразу после завершения своих магических упражнений.

Борг нахмурился, переглядываясь с принцем:

– Вийса? Ученица Лаймара? Но как…

– Ученица чернявого остроносого мага? – я невольно подался вперёд. – Мило! Очень мило! Вы даже не представляете, насколько этот факт любопытен.

– Чем же? Девушка была не слишком одарённойи не представляла интереса для…

– Для всех, кроме Лаймара, если он взялся её учить, – стараюсь не давать воли торжеству.

– И что отсюда следует? – интересуется принц.

– Для Вас? Ничего. Для меня… очень многое. Потом объясню.

– Ну да, конечно! – недовольно восклицает Дэриен. – Как в тот раз: опять сбежишь и пропадёшь на несколько месяцев, оставив нас мучиться от любопытства!

– Я не… – умолкаю, потому что вспоминаю: вынужден буду сбежать. И очень скоро. Нужно срочно менять тему разговора. – Ваше Высочество, прошу пока не назначать Мэвину какого-либо наказания. Лучше вообще делать вид, что ничего не знаете.

– Зачем?

– Есть такое слово: НАДО! Спросите Рианну, она подтвердит… Очень приятно было с вами встретиться, господа! – выхожу из-за стола.

– Ну вот, все-таки убегаешь! – укоризненно хмурится принц.

– Ненадолго, Ваше Высочество! Часть ниток я уже распутал, теперь нужно смотать их в клубки и ничего не упустить… Казнь назначена на завтрашнее утро? Полагаю, я приглашён?

– Разумеется.

– Тогда – до встречи!…

У меня было всего лишь полчаса, чтобы разобраться в деталях, переполняющих копилку памяти – пока доберусь до дома «милорда ректора», к которому есть очень серьёзный разговор. Конечно, Ксо, скорее всего, не застать в разгар дня в этой милой резиденции, но искать следы кузена по всему городу… Увольте! Я не настолько умел. Моей «паутинки» хватает пока на пару близлежащих кварталов и сотню-две душ, а чтобы обыскать весь Виллерим, мне придётся костьми лечь. В самом прямом из наипрямейших смыслов.

На повестке дня разрешение двух ситуаций, которые… скажем так, по моему скромному разумению, в том нуждаются. Знаю, что Ксаррон не согласится (он никогда ни с кем не соглашается), но буду настаивать. О, как я умею настаивать! Примерно так же, как и ездить верхом. Так же, как танцевать. Так же, как… В общем, понятно. Зато, чисто теоретически… Подкован великолепно, любая лошадь позавидует. Правда, эти самые «подковы» больше мешают, чем помогают: в самый неподходящий момент начинают здорово замедлять шаг… Да, да, дорогие мои, лишние знания – лишние проблемы! Завидую тем, кто живёт, не задумываясь над причинами и принимая следствия, как должное. Искренне завидую. Сомнения, знаете ли, до добра не доводят. Спросите, до чего доводят? Хм. Попробуйте сами, ладно? Мне сегодня некогда философствовать.

Итак, участь Шэрола уже не столь туманна, как час назад. То есть, я хочу сказать, что нашёл, как минимум, один выход из тупика, чтобы и овца осталась цела, и дружная стайка волков тоже не была обижена. Принц согласился рассмотреть кандидатуру графа Галеари в качестве своего будущего помощника? Чудненько! Уверен, что Дэриен не передумает. Не позволю передумать. Хватит смертей в одном отдельно взятом городе! Особенно, когда эти смерти происходят исключительно благодаря моим стараниям. Конечно, парня следует проучить… И этим я с радостью займусь. Завтра. Если кое-кто мне поможет.

Но это всё ерунда, не стоящая волнений хотя бы потому, что Пути найдены, и осталось лишь сделать шаг по одному из них. А вот с другой стороны… С другой стороны – непролазная топь. Милейший Лаймар, который мне сразу не понравился. Ненавижу себя за такое свойство характера, кстати: нельзя давать волю впечатлительности. Категорически нельзя! Что толку в моём восхищении Кьезом: всё равно пришлось убить, хотя этот молодой человек вызывал самые дружеские чувства. Как и Шэрол поначалу. Фрэлл! Тот, кто с первого взгляда располагает меня к себе, непременно оказывается подонком или просто опасным человеком. Тенденция – налицо. Но печально так жить, не находите? И самое печальное, что я не уверен в правоте обратного утверждения: тот, кто вызывает моё отвращение – хороший человек. Верить в это было бы, по меньшей мере, глупо.

Итак, Лаймар. На кого он работает? В первую очередь, на себя, конечно же! А во вторую? В третью? Уроженец Южного Шема. Что это мне даёт? Подозрение в шпионаже в пользу Юга? Разумно, но необоснованно. Далеко не всегда люди сохраняют любовь к родине, которую пришлось покинуть. Скорее, родина не желает отпускать своих «детей»… Хорошо, остановимся на принятом допущении. Интереснее другое: роль ученицы этого мага в мести Мэвина. Случайная? Обдуманная? Тщательно прописанная? Вопрос. Ответ лучше всего получать из первоисточника, но вряд ли Лаймар будет так любезен, чтобы уединиться с вашим покорным слугой за чашечкой… или всё же – за бокалом?

Не надо было СТОЛЬКО пить…

…Створки двери разъехались в стороны медленно и плавно, с неспешностью рукавов величавой Сейнари в нижнем её течении. Воздвигшаяся на пороге фигура Киана была исполнена достоинства и смирения одновременно. Была. Исполнена. Ровно до того момента, как жёлтые глаза опознали в госте меня.

И чем он так недоволен? Ума не приложу! В самом деле, не приложу. Некогда и нет желания. Думать мы будем как-нибудь потом, а сейчас…

– Хозяина нет дома, – он даже не процедил, а протолкнул слова сквозь клыки.

– Знаю, – улыбаюсь. Счастливо и невинно. – Я войду?

– У меня нет указаний относительно Вашего пребывания в…

– Я – сам указание. Для всех остальных. Прочь с дороги!

Киан посторонился, отразив на хмуром лице ещё большую степень раздражения, чем я привык видеть, но пропустил меня в дом и тщательно прикрыл дверь.

– Что Вам угодно?

– Мне угоден кузен Ксо. Немедленно!

– Боюсь, не в моих и не в Ваших силах… – язвительно начинает оборотень, но я устало обрываю его нравоучительную тираду:

– Боишься, да? Не рановато ли начал? Я вроде ещё не успел тебя помять.

Глаза Киана вспыхивают. Нет, не огнём: больше всего это холодное мерцание похоже на взгляд полной луны с осенних небес. Ах так, зверушка? Забыл, кто из нас кто? Придётся напомнить… Не особенно хочется, но не могу удержаться от соблазна.

Щепоть Пустоты рассыпается брызгами, когда мои пальцы щёлкают перед самым носом слуги нежно любимого мною кузена. Рассыпается, больно жаля оборотня, находящегося в шаге от начала Обращения. Жестоко? Да. В первую очередь, потому, что я совершенно точно знаю: ОН на МЕНЯ не нападёт. Воспитание не позволит. Даже вольное племя шадд обходит стороной моих родичей. Не потому, что слабее (хотя, сравнение в могуществе будет не в пользу кошек). Не из страха (хотя, бояться и можно, и нужно). Из уважения, которым напитана каждая капля крови. Уважения, граничащего с почитанием. А может, и не граничащего, а давно уже ставшего таковым. Скажете: а как же я и мои взаимоотношения с метаморфами? Увы, увы, увы. Я стою особняком. Маленьким, заброшенным и совершенно негодным к проживанию. Так сказать, замок с привидениями. Временами – с очень злыми привидениями…

С лёгкостью прорвав Периметр Обращения, Пустота ринулась вглубь тела Киана, бритвенно-острыми язычками облизывая Кружево. Вдох. Второй. Много времени эта пытка не продлится: я дал волю лишь крохотной части голодных пастей. А еще дал волю своему раздражению только для того, чтобы спустя миг пожалеть о необдуманном поступке. Пожалеть и… Оставить всё, как есть: над тем, что мне уже не принадлежит, я не властен. Просто и грустно, не правда ли?

Киан падает на четвереньки, борясь с безжалостными пожирателями Силы. Глупый. Надо было сразу забыть об Обращениии отдать Пустоте высвобожденные резервы, тогда бы и боль не была сильной, и…

– Ай-яй-яй! Стоило на минуточку отлучиться, а в доме уже непорядок! – притворно причитает толстячок, объявившийся прямо посередине холла из мигом затянувшейся прорехи Тропы.

Надо же, как незаметно подкрался… Точнее, это я был невнимателен. Хотя, надо признать: умение мягко и нежно гасить колебания Пространства – признак высшего мастерства. Остаётся только снять шляпу и отвесить низкий поклон… Так и поступлю. Непременно. Вот только шляпу раздобуду.

Ксаррон недовольно сузил глаза и впрыснул в своего слугу такую порцию Силы, что Пустота захлебнулась и пристыжено покинула поле боя. Киан тоже, можно сказать, захлебнулся, потому что выглядел растерянным, растрёпанным и измождённым, как незадачливый ныряльщик, добравшийся до глотка воздуха вопреки надежде на спасение.

– Иди, отдышись и… подашь нам что-нибудь. В кабинет, – сухости тона моего кузена могла бы позавидовать самая безжизненная пустыня Южного Шема.

Оборотень тяжело сглотнул, поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся к одной из дверей, а Ксо, холодно улыбнувшись, жестом пригласил меня подняться на второй этаж, в обитель трудов своих. Тратить время на превращения кузен не стал – присел на край стола, скрестил руки на груди и неласково осведомился:

– Итак?

– Какие мы сегодня строгие… Прямо оторопь берёт! Нехорошо пугать младшего братика! Стыдно! – ничего не могу с собой поделать: мрачность Ксо действует на меня надёжнее, чем красная тряпка на мужскую особь одной из разновидностей рогатого скота. Ну да, мне нравится злить кузена! Не без причины, кстати. Если бы вы знали, сколько раз он заслуживал подобного обращения, но не получал отпора ввиду моего недостаточного опыта…

– Стыдно калечить слуг ради удовлетворения своих сумасбродных потребностей! – отрезал Ксаррон.

– А кого я искалечил? Так, указал место одному зверю, возомнившему…

– А кем себя возомнил ты? – изумруд истинного цвета глаз пробивается даже сквозь маску. – Повелителем всего Сущего?

Ксо не кричит, наоборот, произносит слова очень тихо, на пределе слышимости, и очень равнодушно. Так равнодушно, что можно подумать: ни я, ни Киан его не интересуем. Даже убей мы друг друга, чувства в голосе «милорда ректора» не прибавится. Ни на искорку. Ни на капельку.

– М-м-м… Нет, конечно. Собственно, он…

– «Первый начал», это ты хочешь сказать? – вздохнул кузен.

– Примерно, – не вижу смысла лгать по пустякам, отрицая очевидное.

– Значит, у тебя в голове умещается ума не больше, чем у моего слуги, который, по правде говоря, способностью соображать не блещет, – констатация факта. Обидная для меня, но справедливая.

– Может быть. Я ведь не строю из себя…

– Строишь, и ещё как! – Ксаррон закидывает голову назад и некоторое время изучает балки потолка. Внимательно, почти вдохновенно и куда пристальнее, чем моё недоумённо-обиженное лицо минуту назад.

– Кого?

– Уж и не знаю, – кузен снова смотрит на меня. – Кого-то, кем ты не являешься и являться, по определению, не можешь.

– Согласен. Но тебе стоит внушить своему прихвостню хоть немного уважения.

– Уважения к тебе? Ну, уж нет: этим ты должен заниматься сам!

– Но я…

– Пресветлая Владычица! – Ксо всплеснул руками. – Теперь мы впадаем в детство? Учти, Джерон: переход от жёсткого и уверенного в себе мужчины к маленькому мальчику и обратно – не лучший способ себя зарекомендовать. Даже в моих, привыкших ко всему, глазах.

– Извини, – я виновато пожал плечами. – Киан меня здорово разозлил, вот и всё. Больше обещаю не…

– Обещаешь? – кузен строго сдвинул брови. – Не поверю ни единому слову! Лучше забудем обо всём, как о страшном сне. С чем пожаловал?

– Я подумал и решил…

Бесшумно открывшаяся дверь впускает оборотня с подносом, прикрытым кружевной салфеткой. Водрузив свою ношу на стол, слуга Ксаррона низко кланяется нам обоим и, так и не произнеся ни слова, покидает кабинет. Кузен задумчиво поднимает левую бровь, ухитряясь не выглядеть комичным даже в образе «милорда ректора».

– Однако… Ты сильно его напугал.

– Напугал?

– Я бы даже сказал, до смерти. Кстати, смерть подразумевалась?

– Конечно, нет! Собственно, всё могло закончиться гораздо раньше и гораздо безболезненнее, если бы он…

– Понял, какими игрушками ты играешь? – взгляд Ксо сверкнул лукавством.

– Ну… примерно так.

– Какой же ты ещё ребёнок… – усталый вздох. – И когда повзрослеешь?

– Я…

– Не к тебе вопрос был. Так, мысли вслух. О вечном и недостижимом. Что ты хотел сказать?

Плюхаюсь в кресло. Кузен извлекает из-под салфетки яблоко и кидает мне. Спелое, надо же… И сладкое. Вгрызаюсь в сочную мякоть, забрызгивая всё вокруг соком. Отдельные капли долетают даже до Ксо, и он забавно морщится:

– Даже есть прилично, и то не научился.

– Угу, – не считаю нужным отвечать на очередную насмешку. Яблоко важнее!

– Итак, – вопрошает Ксаррон, дождавшись, пока я прожую последний кусок. – О чём пойдёт речь?

– О соразмерности преступлений и наказаний.

– Да-а-а-а? Поступил на службу в Судебную Коллегию?

– Прекрасно знаешь, что я имею в виду!

– Не знаю, – кузен немного подумал и тоже сел. В кресло напротив.

– Ой ли? Сомневаюсь, что отец и вдохновитель Тайной Стражи не имеет представления о чаяниях своих сирых и убогих родственников.

– Не смешно.

– Почему? – почти обижаюсь.

– Потому! – Ксо борется с улыбкой, постепенно проигрывая и уступая позиции одна за другой. – Во-первых, я давно уже… Впрочем, неважно. А во-вторых… Это кто у нас сирый и убогий?

– Вот только не будем показывать пальцем!

– Именно. Не будем. Ну, вываливай свои… чаяния.

– Я серьёзно, Ксо!

– Слушаю.

– Я придумал, что делать с Шэролом!

– Четвертовать? – нездоровая заинтересованность в голосе.

– Тьфу на тебя! Я вообще против его казни!

– Кто бы сомневался… Основания?

– Он слишком ценен для будущего.

– Кто это установил?

– Допустим, я. А что?

– Давай без «допустим», хорошо? Это слишком ответственное решение, чтобы принимать его вперемешку с шуточками, – кузен спокоен и деловит. Даже слишком деловит. – Итак, ты находишь Галеари полезным?

– Да. Объяснить, почему?

– Не надо! – отмахивается Ксо. – У меня не очень-то много свободного времени. Полезен, так полезен, фрэлл с ним. Стало быть, казнь отменяется?

– Не совсем.

– То есть?

– Я кое-что хочу проделать… Исключительно ради блага всех, включая Шэрола!

– Ну-ну… Излагай. Только коротко и ясно!

Что главное в глупом и неблагодарном деле спасения человеческих душ от бездны, по краю которой они всё время ходят? Ни за что не догадаетесь! Талант того, кто примеряет на себя одежды судьи и палача. Нет, даже не талант, а Дар. Дар из путаницы мыслей и образов созидать нечто правильное, упорядоченное, светлое и жизнеспособное.

Я таковым Даром не обладаю. Собственно, и не хочу обладать, поскольку лишние способности требуют и лишних усилий по их обязательному применению. А ведь если чего-то не можешь делать, от тебя этого и не станут требовать, верно? Ещё лучше: не станут ожидать, что ты что-то сделаешь. И как приятно парить над проблемами – чужими и своими – не замечая исчезающих в Бесконечности Времени вздохов Мироздания!… Простите, замечтался. Полёт мне тоже неподвластен. Посему – ножками, ножками, по земле, по грязи, по…

Взгляну-ка на декорации, пока есть время до выхода главных действующих лиц на сцену!

Стягиваю капюшон на затылок и обозреваю стены внутреннего дворика тюрьмы.

Очень подходяще. Очень. В меру мрачно: тускло-серая каменная кладка, на которую зима набросила рваную накидку инея. В меру трогательно: на высоте примерно в четыре человеческих роста глухие стены заканчиваются, позволяя насладиться бледным заплаканным небом, неумело спрятавшимся за косматыми облаками. Однако, будет метель: ветер там, наверху, разгулялся не на шутку. Но во дворике тихо и почти тепло. Тепло для последнего месяца года, имею в виду: мороз если и пощипывает щёки, то делает это почти ласково. Отлично. Чем благосклоннее сегодня природа к моим проделкам, тем удачнее они осуществятся…

Примерно посередине дворика расположен невысокий помост из массивного бруса. Место казни, м-да… Всё готово к проводам очередной заблудшей души в Серые Пределы – даже длинный меч, прислонённый к плахе. Положим, его место сейчас не здесь, но… Мне так проще. Провожу пальцами по слегка выщербленному лезвию. Скольких ты упокоил, дружище? И сколько раз ты молил своего хозяина оградить тебя от позора столкновения с беззащитной плотью не на бранном поле, а по приговору суда? Сколько раз?… Молчишь? Молчи. Пожалуй, я понимаю твою досаду и твоё разочарование. Но не спеши огорчаться раньше времени: сегодня у тебя будет отдых от трудов праведных и неправедных. Очень на это надеюсь…

Шелест шагов по скользким плитам двора. Поворачиваю голову. Медленно и степенно, как и подобает человеку, который знает то, о чём пока не догадываются все остальные. Смотрю на виновника всплеска моего здравого смысла.

Да, за прошедшие дни Шэрол не стал привлекательнее. Не с чего было. Хотя… Иных и мертвенная бледность лица делает прекрасными. Так. Одет легко, как и требовалось. Даже чересчур легко. Ай-вэй, как мне стыдно вдруг стало: сам – мало того, что в длинном плаще, так под ним еще и куртка, подбитая коротко стриженым мехом, а бедный молодой человек – в одной рубашке… Нехорошо. Впрочем, у меня появился лишний повод поторопиться, пока граф Галеари не выстудил все свои лёгкие.

Двое конвоиров, сопровождавших осуждённого на место казни, подвели Шэрола к помосту, на краю которого сидит и беспечно болтает ногами судья и палач в одном лице. Причем, исключительно добровольный.

Надо сказать, моё присутствие в сём скорбном месте молодого графа не порадовало, но своё раздражение он оставил при себе, по всей вероятности решив в последние минуты жизни не тратить силы на перебранку с типом, который настолько неприятен, что…

– Доброго утра, граф! – приветствую от всей души, но лишнего своему вредному характеру не позволяю: улыбка даже не намечается.

– Вы намереваетесь присутствовать на… – начал было спрашивать Шэрол, но я отрицательно замотал головой:

– Что Вы, граф, что Вы! В преддверии празднеств в Виллериме можно найти куда более весёлые места, чем это.

– Почему же Вы здесь, а не в одном из упомянутых мест? – о, в молодом человек ещё теплится ирония? Похвально!

– Дела, граф. Неотложные и неприятные. Почти семейные.

– Семейные? А, Ваш дядя, как я слышал, возглавляет Академию… – Шэрол поспешил дать моему намёку своё объяснение. Ошибся. Ну и пусть, ему простительно.

– Надо же, Вы уже знаете! Какая неожиданность… И кто-то утверждает, что быстрее всего движется мысль? Глупцы! Ничто не сравнится с ужасающей воображение скоростью распространения слухов и сплетен!

Веду себя почище, чем придворный шут. Сам замираю от собственного нахальства и задора. Впрочем, мне тоже… Простительно. Первый в жизни экзамен, который я устроил себе сам.

Шэрол принимает мою шутку. Почти принимает. Сами посудите: когда в нескольких шагах поблизости скучает в ожидании меч, предназначенный для твоей шеи, повода для веселья нет. А значит, и мне пора чуть посерьёзнеть:

– Видите ли, граф… Мои дела отчасти касаются и Вас.

– Каким же образом?

– Помните, я говорил, что Вы ошиблись дважды? Первую ошибку мы с Вами уже, слава богам, разобрали по косточкам, осталась последняя… Ваша неминуемая смерть.

– Вы же сами сказали: «неминуемая»! – скривился Шэрол. – В чём же ошибка?

– В Вашем отношении к жизни.

Молодой человек нахмурился.

– Выражайтесь яснее, лэрр3! У меня нет желания следить за хитросплетениями Ваших доводов.

– Охотно, – я спрыгнул с помоста и подошёл вплотную к графу. Конвоиры (подчинённые моего кузена, а не начальника тюрьмы) незаметно отодвинулись назад, чтобы не особенно мешать беседе. Шэрол не заметил их перемещений, но даже если бы и заметил… Разумеется, руки осуждённого были связаны за спиной. Думаете, я бы полез на рожон, не позаботившись о собственной безопасности? Тогда вы очень плохо меня знаете.

– Все мы когда-нибудь умрём. Кто-то раньше, кто-то позже. Кто-то в своей постели, кто-то в чужой… Но что бы кто бы ни говорил, мы сами выбираем способ уйти из жизни. Выбираем, быть может, неосознанно, но САМИ. Ваш выбор… глуповат.

– Какое Вам до этого дело?

– Никакого. Но каждый раз, видя, как по нелепым причинам гибнут достойные люди, я искренне сожалею. Не верите? Ваше право. Хотя, лично я не хотел бы наблюдать, как Ваша голова покатится по этим плитам.

Тусклые глаза Шэрола растерянно дрогнули.

– Но… почему?

– Не всё в этом мире может быть объяснено, граф. И не всё следует объяснять. Скажем, я могу изменить меру Вашего наказания… Вы примете МОЙ приговор?

– И в чём он будет состоять?

– Это не важно. Достаточно того, что Вы останетесь живы.

– Зачем? Для чего? Или… – он постепенно нащупал нужную мне тропинку выводов.

– Есть обстоятельства.

– Обстоятельства… – сухая горечь в голосе. – Белокурые? Синеглазые?

– И такие – тоже.

– Что она Вам пообещала? – ещё не огонь, но уже и не пепел.

– Кто? – насмешливо приподнимаю бровь.

– Не притворяйтесь, непонятливым! Что Вам пообещала Роллена в обмен на мою жизнь?

– Думаю, Вы и сами можете ответить на свой вопрос, – улыбаюсь уголками губ. Холодно и чуть насмешливо.

С бледного лица Шэрола стекают последние краски, а глаза темнеют от… От чего? От гнева? От злости? От горя? Я должен определить его эмоции очень точно, иначе…

Сверху доносится глухое карканье. Время поджимает: наступает миг последнего удара.

– Вы… Вы согласились на её… предложение? – бескровные губы почти шепчут.

– Это не имеет значения, потому что…

Сдавленный возглас сзади. Галеари проще – он стоит лицом к кованым дверям, через которые попал во двор. Я же поворачиваюсь, чтобы оценить трагическую красоту картины, к созданию которой и сам приложил руку.

Тонкая фигура в каменной раме дверного проёма. Чёрная, как ночь. Только несколько светлых локонов выбиваются из-под плотно повязанной шали и дрожат на узких плечах. Лицо словно выбелено мелом: лишь синяя хмарь отчаявшихся глаз не даёт льду скорби окончательно похоронить под собой последние чувства.

Перевожу взгляд на Шэрола. Та же история: боль и грусть. В принципе, на это я и рассчитывал. Но – не только на это.

– Роллена, милая, ты… – голос, приглушённый расстоянием и стенами.

Ещё один человек появляется в дверях. Мрачный и сосредоточенный Герис равнодушно смотрит на двор и застывшие посреди него фигуры, потом берёт девушку под локоть. Вот! То, чего я и ждал!

Жест мага выглядит именно так, как и предполагалось. Уверенный. Властный. Я бы даже сказал, хозяйский. Так возлагают руку на то, что принадлежит тебе по закону, людскому и божьему. Так относятся к тому, чем безраздельно обладают. И Роллена, почувствовав прикосновение брата, замирает, чтобы, мгновение спустя, тяжело повиснуть на предложенной руке. Отдаться на милость своего единственного повелителя.

Я вижу суть происходящего очень ясно, но самое главное: её видит Шэрол. Видит и начинает гаснуть, как язычки огня на ветру.

– Идём. Тебе нечего здесь делать, – Герис уводит свою сестру в лабиринт коридоров. Дверной проём снова зияет тёмной бездной, приглашая войти и… Исчезнуть.

Выдерживаю паузу, необходимую для усиления эффекта.

– Итак, о чём мы говорили, граф?

– О жизни и смерти, – тихий шелест песчинок, отсчитывающих последние минуты.

– Именно! Я сказал, что могу изменить Ваш приговор. Вы согласны?

– Не тратьте на меня время и силы, лэрр. Я не хочу жить.

– А ещё минуту назад…

– Минуту назад у меня была надежда. Теперь… мне всё равно.

Укоризненно цокаю языком:

– Ай-вэй, граф! Вы так легко сдаётесь? Не самое лучшее качество характера… Из-за ТАКОГО пустяка?

– Это не пустяк… – слабая попытка возразить.

– А что же? Подумаешь, девушка оказалась не той, которой… казалась… что-то я заговариваюсь… Ерунда! Девушек много – на Ваш век хватит!

– Не шутите над этим… Я… Мне не…

– Ой, только не надо этого трагизма! «Я больше никогда и никого не полюблю» – это хотели сказать? Несусветная глупость! Хотя бы потому, что и Роллену Вы не любите!

– Что значит «не люблю»?

– А то и значит! Вы её жалеете, не более! Несчастное создание, нуждающееся в защите – Вы ведь так о ней думаете? Отчасти правильно, но… – многозначительно щёлкаю пальцами. – У неё уже есть защита, и Вы только что прекрасно это видели! Пусть девушка не признаётся в этом даже себе самой, но её тело не может солгать… Вы заметили, как она прильнула к своему брату? Не буду утверждать, что между ними есть настоящая страсть, однако, и расстаться они не могут. Связанные давним стыдом? Возможно. И что из того? Цепи любви далеко не самые прочные.

– Но… – больно смотреть, как рушатся надежды и мечты Шэрола. Очень больно. Даже если учесть, что они были ложными.

– Плюньте и забудьте, граф! Роллена стоит многого, но не жизни. Особенно ВАШЕЙ жизни. Вы и так натворили столько глупостей… Не делайте последнюю: не жертвуйте собой впустую!

– Впустую?

– А то как же? Думаете, Ваша смерть избавит девушку от подозрений и обвинений? Лишь частично, дорогой граф, лишь частично! Правосудию, положим, всё равно: взявший на себя вину казнён, можно умыть руки. Но я-то знаю, КТО и НАСКОЛЬКО виноват, об этом Вы не подумали? Не подумали, что днём позже я подстерегу Роллену в каком-нибудь укромном уголке и проведу всестороннее исследование её внутренностей?

– Вы… Вы не сможете… – ну, наконец-то, в глазах графа появилось нечто, отдалённо напоминающее мысль!

– Почему? – усмехаюсь. – Чтобы вспороть человеку живот, не надо быть ни особо сильным, ни особо злым, достаточно лишь уверенности в собственной правоте. А я – уверен.

– В чём? – хриплый шёпот.

– Видите ли, граф… Вас приговорили за использование «рубиновой росы» во вред. Справедливо, между прочим! Но гораздо более жестокого наказания заслуживает тот, кто снабдил Вас отравой, потому что негодяй нарушил и запрет на ввоз, и запрет на распространение. А мне почему-то кажется, что достать «росу» Вы могли только, воспользовавшись связями Вашей возлюбленной. Верно?

Шэрол молчит, но мне не нужно подтверждение того, что и так очевидно. Поэтому продолжаю:

– Кто ещё, кроме мага, пользующегося покровительством короля, может безнаказанно и безбоязненно получать и хранить у себя запрещённые зелья? Так что, граф, сами посудите: вину Роллены даже не надо доказывать. У меня есть только один вопрос: кто именно дал ей «росу»? Вряд ли её брат: он, конечно, самодур, но на откровенного идиота не похож… Итак, кто?

– Я не знаю… Но Герис нам не помогал.

– Вы в этом поклянётесь?

– Да.

– Хорошо… – что ж, остаётся вторая кандидатура, но с ней я буду разбираться позже. А пока… – Всё ещё настаиваете на том, чтобы умереть? Если хотите, я Вам помогу. Лично. У меня есть чудесный ножичек…

– Н-нет, – молодой человек нервно отшатнулся.

– Зря! Я бы не сделал Вам очень больно… Ну, только не падайте! Я пошутил. Его Высочество принц Дэриен великодушно позволил Вам остаться в живых. С одним условием.

– Каким же?

– Условие, если Вам интересно, высказано мной, и проверять его выполнение тоже буду я. Обвинение остаётся в силе, но исполнение приговора откладывается. На неопределённый срок. Всё будет зависеть от Вас: преданное служение интересам короны со временем обязательно перевесит преступление, совершённое под влиянием чувств. Понятно?

– «Преданное служение»? Ваше предложение больше похоже на шантаж, – ну вот, он уже разумно мыслит! Замечательно!

– Одно другому не мешает, дорогой граф! Я не призываю Вас лизать кому-то ноги… Я лишь предлагаю Вам выполнить долг дворянина, чьи предки служили земле, на которой жили. А некоторое принуждение… Оно только подстегнёт, заставляя принять решение, как можно быстрее!

– Вы опасный человек, лэрр, – Шэрол смотрит на меня грустно, но уже не безысходно.

– Я знаю. Но я опаснее для самого себя, чем для других… Итак, Вы согласны?

– На что?

– На службу во славу Западного Шема – в общем и принца Дэриена – в частности?

– У меня есть выбор? – о, мы уже пытаемся улыбнуться… Какой же я молодец!

– Выбор есть всегда! Но не все умеют его делать правильно, – подмигиваю.

– Вы очень убедительны, лэрр… Пожалуй, я соглашусь.

– Не буду утверждать, что Вы не пожалеете, граф. Пожалеете, и не раз! Но ещё чаще Вы будете с благодарностью вспоминать это зимнее утро и…

– И несносного человека, который заставил меня жить правильно?

– Именно, дорогой граф!

– Ваше решение, Мастер?

Ксаррон смотрит на тусклый день за окнами кабинета сквозь наполовину опустошённый хрустальный бокал. Я, развалясь в кресле, наслаждаюсь терпким вином, подогретым с горстью южных специй. Рогар задумчиво поглаживает подбородок.

– Оно Вам необходимо, милорд?

– Вы же знаете: порядок нужен во всём. Кроме того, я не люблю приказывать, если можно попросить и получить согласие, – кузен серьёзным и слегка торжественным тоном озвучивает одну из моих любимых жизненных позиций.

Бросаю недоумённый взгляд исподлобья в сторону «милорда Ректора». Ну, надо же… Ксо не любит приказывать? Да только этим и занимается всё то время, которое мне довелось его знать! Или это просто игра на публику? Согласен, публики мало. Собственно, зритель у разворачивающегося в кабинете начальника тюрьмы действа один. Я.

Ксаррон видит растерянность на моём лице и недовольно морщится, словно говоря: «Не мешай, я занят». Что ж, не буду, раз просишь. Но и объяснения услышать не откажусь. Позже. Когда будет решена одна небольшая, но насущная проблема…

– Хорошо, я займусь молодым человеком, – сообщает Рогар после паузы, заполненной нелёгкими раздумьями.

– Со своей стороны, окажу всяческую помощь, Мастер… Если понадобится.

– Это будет нелишне, милорд… Однако, не понимаю, зачем Вам понадобилось моё скромное участие, если есть и другой достойный претендент?

Претендент? А, он имеет в виду меня… Нет уж, взваливать на свои хрупкие плечи обузу в лице запутавшегося в истинных и мнимых ценностях Шэрола не буду. И нечего на меня так смотреть!

Основательно прикладываюсь к фарфоровой чашке. О, ещё несколько минут, и вино совсем остынет… Надо поторопиться!

– Мой племянник? – Ксо качает головой. – Ему некогда.

– Мне право, даже стыдно, милорд, – вполне искренне признаёт Рогар. – Вмешиваться в творение других рук в тот момент, когда оно уже в шаге от завершения…

– Ив не будет против. Правда? – ехидный взгляд в мою сторону.

– Не будет, – буркаю себе под нос.

– Вот видите, Мастер: беспокоиться не о чем! – преувеличенно весело заявляет Ксо, но Рогара не так-то просто сбить со следа:

– Ваш племянник обучался под Вашим руководством, милорд?

– Ну что Вы! К счастью, или к сожалению, нет. Он у меня… самородок.

– Самовыродок, – не могу удержаться, хоть тресни. Знаю, что произойдёт, но не могу.

Мастер на миг замирает, словно статуя. Перекатывает произнесённое мной слово в своих мыслях. Щурится и… На резко очерченные губы заползает улыбка. Медленно. Лениво. Довольно.

– Как Вы сказали, лэрр? «Само» – кто?

Молчу, сосредоточенно рассматривая затейливую гирлянду цветов, опоясывающую чашку в моей руке. Только бы не рассмеяться… Только бы не рассмеяться… Только бы…

– «Самовыродок», я правильно расслышал?

Наши взгляды встречаются, и я вижу, как в серых глазах разгорается веселье.

– Совершенно верно, Мастер.

– Скажите, лэрр… Мы с Вами уже встречались?

– Не в этой жизни.

– Вот что, господа, мне пора! – вдруг спохватывается Ксаррон. – Простите, что оставляю вас без своего общества, но заведение, находящееся на моём попечении, вечно требует забот… С Вами, Мастер, мы ещё сегодня увидимся, я надеюсь… Ив! Веди себя прилично! Не забудь, что после праздников ты будешь мне нужен!

Когда последние отголоски торопливых шагов «милорда Ректора» стихают за закрытой дверью, Рогар усмехается:

– Не ожидал.

– Чего именно? Встретиться здесь или встретиться со мной?

– И того, и другого, если честно. Но ещё больше меня удивляют твои… таланты.

– Таланты? Ерунда! – поднимаюсь из кресла и подхожу к окну, на подоконник которого присел Мастер. – Так, небольшая зарисовка… Наудачу.

– У тебя получилось, – спокойная констатация факта.

– Думаешь?

– Уверен.

– Ты присмотришь за Шэролом? – жалобно заглядываю в смешливую сталь глаз своего хозяина.

– Если ты просишь… – улыбка. Добрая и довольная. – Хотя, лучше бы ты занимался им сам.

– Не-а, не могу.

– Почему же?

– Дядя же сказал: мне некогда.

– И чем ты занят, позволь узнать?

– Да так… всяким разным, – сказать ему или нет? И сказав, ничего не потеряю, и, не сказав, останусь при своём. Трудный выбор, правда?

– Столь же важным, как и сегодняшняя… зарисовка? – лукаво уточняет Рогар.

– Примерно. Может быть, ещё важнее.

– Это касается Дэриена? – он, как всегда, зрит в самую суть.

– Частично.

– Поподробнее можно? Ты имеешь в виду болезнь и её виновника?

– Да, если хочешь.

– И?

– Что? – непонимающе встряхиваю головой.

– У тебя есть по этому поводу предположения?

– Почему же предположения… Мне известен человек. И я даже представляю себе его мотивы… Немного. Но гораздо больше меня интересует совсем другое.

– Например? – Мастер мигом серьёзнеет.

– Что ты можешь рассказать мне о Лаймаре?

– О ком? – удивлённо расширенные глаза.

– Первый раз слышишь это имя? Не поверю!

– Не первый, но… Впрочем, постараюсь удовлетворить твоё любопытство.

– Это не любопытство! – возражаю. Может быть, слишком горячо. – Информация нужна мне для дела!

– Ну, разумеется… – хитрая улыбка. – Итак, Лаймар… Сверстник придворного мага – ты с ним уже знаком, как я понимаю… Так же, как и Герис, являлся учеником почтенного Лара, без вести пропавшего более пятнадцати лет назад. Способностями не обделён, и мог бы претендовать на более высокое положение, нежели занимает сейчас, но по каким-то причинам отступился от своих претензий и довольствуется имеющимся. Хитёр, не забывает ни дурного, ни хорошего. Предпочитает держаться в тени, но не упускает случая заявить миру о своих достоинствах.

– А что насчёт его тайных помыслов?

– Помыслов?

– Ну да. На какое из отделений Стражи он работает?

Рогар целых три вдоха внимательно смотрит на меня, потом переспрашивает:

– Почему ты считаешь, что он связан с…

– Хочешь сказать, Лаймар строит козни сам по себе?

– Пожалуй, нет… Но с чего ты взял, что…

– Он, определённо, был или остаётся до сих пор связан с Постоялым Двором. Южного разлива.

– И как ты это определил? – во взгляде Рогара проступает деловой интерес.

– Ты никогда не видел, как «караванщики» пьют taaleh?

– Признаться, нет.

– А я видел. И с уверенностью могу заявить, что Лаймар не только хранит в своём сердце традиции Южного Шема, но и следует им так, как это принято на местном Постоялом Дворе.

– Вполне возможно, – Рогар переводит взгляд за окно и некоторое время молчит. – Вполне…

Возвращаюсь к креслу и накидываю на плечи плащ.

– Уходишь?

– Да. Надо немного пройтись. Развеяться.

– Лучше ляг и поспи до завтрашнего утра.

– Это совет или приказ? – ехидничаю. Напоследок.

– И то, и другое.

– Жа-а-а-аль!

– Это ещё почему? – нет, Мастер не попался на мою уловку, просто ему любопытно, что я задумал.

– Потому! Совету я бы последовал, не задумываясь, а вот приказ… Приказ исполнять не буду, и не надейся!

– Вот как? Нужно напомнить, кем ты являешься?

– В данный момент я являюсь племянником твоего нанимателя, если помнишь!

– Это не продлится вечно, – по тону голоса невозможно понять, сожалеет Рогар по этому поводу или искренне рад.

– Увы, – вынужден согласиться. – Но как только я перестану быть нужен «милорду Ректору», сразу же вернусь к исполнению… прежних обязанностей.

– Неужели?

– Не веришь? А ведь я не…

– Не лжёшь? Знаю, знаю! – Мастер устало машет рукой. – Кстати, раз уж речь зашла о твоей правдивости… Ректор, и в самом деле, твой дядя?

– Нет. Он мой… родственник, но не дядя.

– Хм-м-м-м… И, несмотря на это, ты согласен признавать меня своим хозяином?

– Почему бы и нет?

– Наверное, у тебя с головой не всё хорошо, – осторожное предположение.

– Конечно, не всё! Мёрзнет, между прочим, с такой-то причёской!

Рогар качает головой:

– И всё-таки, не понимаю. Собственно, по какой причине ты выглядишь… так, как выглядишь?

– О, это не моя тайна!

– А чья?

– Эльфийская.

– Даже так? – некоторое недоумение, быстро сменившееся охотничьим азартом. – Уж не того ли эльфа, с которым ты живёшь под одной крышей?

– Отчасти его, отчасти его старшего брата, в основном – Совета Кланов. Но ни капли не моя!

– То есть, не расскажешь? – уточняет Мастер.

– Было бы, что рассказывать… Я и сам ничего не знаю. Честно!

– Ладно, поверю. Так почему ты спросил меня о Лаймаре? В чём он виновен?

– Я что, похож на судью? – обижаюсь, и вполне обоснованно. – Никаких приговоров ещё не вынесено, и вина – даже если таковая имеется – не доказана. Я просто собираю сведения для принятия решения…

– Какого именно решения?

– Пока не знаю. Надо подумать, и подумать хорошенько. Впрочем, если настаиваешь… Кое в чем можно быть уверенным уже сейчас. «Росу» Шэрол получил, скорее всего, с помощью Лаймара. Ученица мага приложила руки к исключению Дэриена из числа наследников престола. Тот же Лаймар, как я понимаю, подсунул в свиту Рикаарда безумную эльфийку…

Умолкаю на полуслове, потому что… Мозаика начинает складываться!

Итак, взглянем на происшедшее под новым углом.

Обиженный Мэвин ищет способ отомстить тому, кто отнял у него внимание сестры. Каким-то образом парень знакомится с Вийсой (кажется, так её именовали?), которая либо прямо предлагает свои услуги, либо в непринужденной беседе вскользь упоминает о возможности сотрудничества. Скорее всего, действиями магички руководит её учитель, находящий выгоду в болезни старшего наследника престола. Вопрос: какую именно выгоду? Возможно… На Дэриена влиять трудно: мальчик уже вырос, а вот близнецы находятся в том милом возрасте, когда дурные примеры как нельзя заразительны. Лаймар обрабатывает Рикаарда своими методами, стремясь изменить характер принца в нужную сторону. Удачно, кстати, обрабатывает: сам тому свидетель и жертва… К моменту Инициации младший наследник (Рианну вычеркиваем, поскольку она никем не принимается в расчёт из-за своей «неполноценности») должен превратиться в типа с очень неустойчивым и неприятным поведением. В типа, влияние на которого, предположительно, будет иметь только один человек. Почтенный Лаймар.

Подождите-ка! Он – сверстник Гериса и учился вместе с ним? Но почему-то не хотел поспорить за место придворного мага… Зато, более, чем уверен: Лаймар имеет отношение к тому, что произошло при Инициации Дэриена. То есть, к вспышке безумной страсти, которая нарушила равновесие сознания Инициирующего. Может, подсыпал чего в еду, может, колданул – дело не в деталях, а в результате. Ага. Значит, ему было мало того, что старший принц не может работать с артефактами. Почему? Потому что… Потому что Лаймар знает: всё можно переиграть заново! А я знаю? Кажется…

Спокойно, Джерон, спокойно! ЭТИМ ты займёшься после. Надо закончить другую логическую цепочку.

Какие же возможности кроются в злосчастном артефакте, из-за которого всё и началось? Ну, Мэй, я тебя достану, подожди у меня!…

Лаймар устраняет одного претендента, потом берётся за второго, и всё, вроде бы, идёт тихо и складно, но… На Рикаарда появляются планы ещё у кого-то. У мага или даже целой группы кудесников, которые желают установить над мальчиком контроль. И они торопятся, потому что артефакт вот-вот должен проснуться, а единственный Мост, который может с ним работать, к счастью, пока не инициирован… Хм. Хм. Хм. И где же мне искать этих злодеев? Кроме того… Стоит ли их вообще ИСКАТЬ?

– Эй, парень, очнись! Что с тобой?

Отвлекаюсь от своих мыслей и вижу встревоженное лицо Рогара.

– Ничего особенного… Я задумался.

– М-да? В следующий раз предупреждай, а то… Твоя задумчивость слишком похожа на оцепенение.

– Извини, не хотел тебя пугать.

– Да я не из пугливых, – очередная улыбка прячется в седых усах. – Ты кое-что начал излагать… Кое-что очень интересное. Не хочешь продолжить?

– Представь себе, нет! – стараюсь говорить, как можно серьёзнее.

– Почему же?

– Можно придумать очень много объяснений, но какое из них будет единственно правильным? Нет, мне пока рано поведать миру свои умозаключения!

– Как знаешь. Смотри только, чтобы поздно не стало, – мягко замечает Мастер.

– Постараюсь…

Метель, накрывшая Виллерим колючим плащом, застала меня примерно на середине пути от Дворцовой площади к дому Агрио. Западный Шем горазд на такую погоду: ещё вчера солнце слепило глаза, а сегодня не разберёшь, где находится земля, а где – небо, потому что всё смешалось в котле зимней бури.

Мало найдётся любителей встречать грудью порывы ледяного ветра, щедро приправленные жгучей солью мелких и острых снежинок. Я, как и многие здравомыслящие люди, мёрзнуть не собирался, а потому – едва видимость снизилась до пяти шагов – нырнул в спасительно-тёплые объятия первой попавшейся гостиницы, даже не удосужившись рассмотреть жалобно поскрипывающую на ветру вывеску.

К чести хозяина сего заведения, встретили озябшего гуляку по чётко отработанной схеме: один малолетний слуга подхватил и потащил в чистку и сушку плащ, ставший вдвое толще и тяжелее от плотного слоя снега, а второй усадил меня на свободное место в уголке зала и тут же водрузил на стол внушительных размеров посудину, которая исторгала из своих недр резкий аромат горячего вина. Кинув мальчишке мелкую монетку, я попросил его позаботиться и о перчатках, а сам положил холодные ладони на горячие бока кружки и окинул рассеянным взглядом своих «товарищей по несчастью».

Посетителей было, на удивление, немного: видно, местные жители, хорошо разбираясь в повадках зимы, ещё с утра предполагали изменение погоды в худшую сторону и просто не покинули натопленные дома. Группка молодых парней, одетых легко, но претенциозно – либо дворянство среднего пошиба, либо школяры какого-нибудь из королевских учебных заведений. Патруль Городской Стражи греется куда более крепкой жидкостью, чем та, что я собираюсь пригубить. В противоположном конце зала, кажется, селяне, приехавшие распродать откормленную к празднику скотину… Тихо, покойно и уютно – что ещё надо для счастья?

«Блаженствуешь?…»

Я чуть не поперхнулся. Давненько Мантия не прерывала мои размышления в своей излюбленной манере – ехидно и бесцеремонно.

Ну… Э… Пытаюсь.

«А есть, с чего?…»

Тебе-то какая разница?

«А кто же, кроме меня, будет следить за твоим душевным и телесным здоровьем?…»

То есть, расслабляться нельзя. Считаешь, мне необходим присмотр?

«Ты с удивительным упорством стремишься усложнить свою жизнь, мой дорогой… Можно было бы предоставить тебе самому расхлёбывать всё, что заварено, но… Я так привыкла к твоим глупостям за недолгие месяцы нашего осмысленного партнёрства, что не хотела бы снова остаться одна…»

С этого места чуть подробней, пожалуйста! Что значит «снова» и почему «одна»?

«Экий ты любопытный…» – усмехается.

Я ещё и настойчивый!

«Да… Особенно в глупостях…»

Хоть один раз ты можешь ответить мне серьёзно и понятно?

«Могу… Но это не так интересно, как ты полагаешь…»

Ошибаешься, милая! Я вовсе не полагаю ничего подобного.

«Отрадно слышать… Так о чём ты хотел спросить?…»

Ты сказала, что «не хочешь снова оставаться одна». Из этих слов можно многое понять. Первое: до того момента, как я появился на свет, ты уже существовала – но это, впрочем, и так ясно… Второе: ты не избалована приятным обществом. Вообще обществом не избалована. Посему напрашивается вывод: кроме меня, тебе не с кем поговорить. Правильно?

«Я всегда могу переброситься парой слов с самой собой, дурашка… И в отличие от тебя, я себе не надоедаю…» – торжествующая, но немного грустная улыбка.

Что-то не верится.

«Как хочешь… Я не прошу принимать Истину без сомнений и вопросов – это слишком просто и слишком неэффективно… Гораздо правильнее…»

Набивать шишки на ровном месте?

«Хорошо, что ты это понимаешь…»

Понимаю? Да. Но принять не могу. Зачем мучиться на окольных путях и задворках, если можно сразу, легко и быстро выйти на просторную площадь?

«А как же поиски себя?…» – вкрадчивый шёпот.

А зачем искать столь ненужную вещь? Только время и силы зря тратить.

«А на других времени не жаль?…»

На кого это – других?

«Когда ты последний раз думал не о делах, а о чём-нибудь приятном?… О прелестях своей возлюбленной, например?…» – надо же, ещё и укоряет… Хотя, права, поганка: не могу вспомнить. Не получается.

Ты что-то имеешь против?

«Я?… Имею или нет, ты всё равно не прислушаешься к моим советам…»

Почему же? Разумные и обоснованные советы я всегда…

«Попускаешь мимо ушей…»

Обижаешь! Когда это я что пропускал? Я всегда внимаю тебе с благоговением и трепетом!

«Шут…»

Ладно, не хочешь лишний раз улыбнуться, настаивать не стану. Тогда поговорим предельно серьёзно, и начнём, пожалуй, с… с начала. Ты ведь знаешь всё про всех, не так ли? Помоги мне разобраться в лицах и душах, мудрейшая из осведомлённейших!

«Льстец…» – довольный прищур.

Куда ж без этого?

«Что тебя интересует?…» – тон сменяется на сухо-деловой.

В первую очередь, Дэриен. Ему можно помочь, верно?

«Помочь можно всем, но иногда лучшая помощь будет заключаться в безболезненном и быстром умерщвлении…» – ни капли иронии в голосе. И я невольно передёргиваю плечами, сознавая беспощадную правоту Мантии.

Его Кружевоможно переинициировать?

«Разумеется… Только не с достигнутой ступени…»

Что ты имеешь в виду?

«Его нужно вернуть в исходное состояние, и заново провести ритуал…»

Хм… Так просто?

«Как и всё в этом мире… Дальше!…»

Мальчик, который пытался ему отомстить… Мэвин. Что делать с ним?

«А разве нужно что-то делать?…»

Ну-у-у-у-у… Он может натворить бед. С такими-то способностями.

«Если найдёт подходящий „инструмент“ для своих занятий…»

Именно об этом и говорю. Мальчика нужно отвлечь от прыжков со скалы, потому что в следующий раз он может и не собрать костей.

«Попробуй…»

Благословляешь? Спасибо!

«Положение, скажем прямо, безнадёжное, но… Ты же любишь браться за подобные дела?…»

Угу. Самое главное, не заострять внимание на результатах: если ничего не получилось, берись за следующий «тяжёлый» случай! Я правильно мыслю?

«В меру собственной недоразвитости…» – констатация факта.

Дразнишься? Ну-ну… Я сегодня отходчивый, так что можешь не стараться – не обижусь. Итак, о чём мы говорили-то?… А, вспомнил! Мэвина надо отвлечь. Но чем?

«Ах, мой бедный наивный Джерон!… То, что каждый знает с детства, ускользнуло от твоего понимания… Ему нужно влюбиться…»

И всё?!

«Этого мало?… Учти: редкий человек способен сохранять живой интерес к точной науке, если на горизонте взошло солнце кокетливого женского взгляда…»

М-да? Ну, если ты утверждаешь…

«Я сообщаю тебе простейшую из Истин, дурачок… Жаль, что ты не можешь её осознать…»

Ну почему же? Очень даже могу!

«Да-а-а-а?… А кто из нас вспоминает о своей любви строго по расписанию, да и то, если нечем больше заняться?…»

Знаешь, что…

«Да-да?…»

Последний вопрос. Что ты думаешь о Лаймаре?

«О реальном человеке или о твоих фантазиях в его отношении?…»

Э-э-э-э… Хотелось бы услышать твои мысли по обеим позициям.

«Не получится!…»

Это ещё почему?

«Как человек, он меня совершенно не занимает… А ТВОИ выводы, большей частью, несут в себе отражение эмоций, а не работы разума…»

В самом деле?

«Уж поверь…»

Значит, мне нужно провести анализ заново?

«Если не лень…» – зевает.

Эй, куда собралась?

«Сосну маленько… Здесь и без меня будет весело…»

Что ты хочешь этим сказать?

Но Мантия уже свернулась клубком и блаженно похрапывала где-то на грани восприятия.

Бессовестная! Вечно оставляет меня без своего общества, поганка… Впрочем, что она сказала? «Здесь будет весело»? Надеюсь, не настолько, чтобы полилась кровь.

Кровь, и вправду, не полилась. Зато гром праведного гнева сотряс стены гостиницы.

– Да за такие предсказания тебя выпороть – и то, мало! – раздалось из угла, где расположились селяне.

Любопытно… Я невольно вытянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит. Конечно, ничего не увидел. Пришлось встать – как раз вовремя, чтобы ворох пёстрых кусочков ткани успел обогнуть мою фигуру и спрятаться у меня за спиной. Спрятаться? О, нет…

– А ну, мерзавка, вернись!

Надо мной навис дюжий мужик, чьи щёки выглядели излишне румяными даже в скудном свете свечей. Интересно, чем его в детстве кормили? Мне, вроде бы, в еде не отказывали, но почему-то впрок ни мясо, ни овощи не шли. У родителей этой горы разносолов на столе, наверняка, не водилось, а поди ж ты…

– Вас что-то расстроило, почтенный? – я постарался улыбнуться со всем возможным уважением к буграм мышц, хорошо заметным и под толстым суконным кафтаном.

– Мокрая мышь, которая нагадала мне всяких гадостей!

– Мышь?

Поворачиваю голову, в попытке увидеть, о ком идёт речь, но через плечо удаётся рассмотреть только чёрные волосы и яркий платок.

– Предсказательница, чтоб её! – сплёвывает мужик.

– И что же она такого страшного Вам предсказала?

– А что скотина вся моя будущей весной подохнет, вот что!

– Именно так и сказала? – категоричность недовольного селянина, скорее всего, не имела под собой основания: бродячие гадатели редко опускаются до ясных и недвусмысленных «откровений из будущего», поэтому малышка могла сказать и что-то вполне безобидное, а клиент понял, как смог.

– Ну-у-у… – мужик слегка смутился. – Вроде того… Ну, что по весне Сейнари разольётся больше обычного, притопит луга, а на них трава дурная расти будет, и коровки мои потравятся…

– Да Вам необычайно повезло, почтенный! – хлопаю по крепкому плечу. – Сами подумайте: Вы уже знаете, из-за чего может погибнуть Ваша скотинка, так что Вам мешает выгнать её на другие пастбища или купить сена, а? И ни одна из коров не пропадет. Улавливаете?

В блеклых глазах появилось сомнение.

– После того, как Вы разъяснили, господин… И верно! Так, считаете, сена надо прикупить?

– О, тут я Вам не советчик! – машу руками. – Может надо покупать, может не надо – фрэлл его знает… А на подтопленные луга коров не гоняйте. Целее будут!

– И на том спасибо, господин! – отвесив низкий поклон, мужик вновь занял место за своим столом, а я повернулся лицом к той, что заставила меня строить из себя знатока сельского хозяйства.

Довольная мордашка – живая, смуглая, с крупными бусинами тёмных глаз. И верно, похожа на мышь. Очень миленькую, правда. Мокрые волосы скручены тугими колечками и облегают голову плотной шапочкой. Плечи закутаны в необъятный шерстяной платок, усыпанный то ли маками, то ли розами: даже если бы я лучше разбирался в цветах, определить, какие из них хотела изобразить вязальщица, не представляется возможным, потому что платок – старый. Очень старый, с полысевшими от времени кистями бахромы. Пол подметают юбки. Да-да, именно юбки, в количестве пяти, а то и более. Разумеется, разноцветные и, разумеется, никак не сочетающиеся между собой. При ярком свете эта аляповатость резала бы глаза, но здесь и сейчас она всего лишь заставляет улыбнуться.

– Здравствуй… мышка.

– Ты желаешь мне здоровья от чистого сердца или просто хочешь показаться вежливым? – прищуривается один из блестящих глаз.

– И то, и другое, наверное… Кстати, о здоровье! – я поманил пальцем мальчишку-подавальщика.

…Сунув нос в принесённую специально для неё кружку, девчонка сурово нахмурилась:

– Сам, значит, вином отогреваешься, а меня супом потчуешь? Это как же понимать?

– В твоём возрасте следует пить вино только в лечебных целях, но… Думаю, горячий мясной бульон с пирожками будет куда полезнее, чем кислятина, которую принесли мне. Если не хочешь, можем поменяться!

– Вот ещё! – она ухватила из миски самый большой пирог и откусила, сколько… Сколько смогла, а смогла много: вернуться к беседе юной гадалке удалось лишь спустя время, необходимое для тщательного пережевывания. И вернуться для того, чтобы попытаться вогнать меня в краску, потому что я услышал:

– А ты – добрый.

– Нет, мышка, я – злой. Очень злой. Только ещё и ленивый. А поскольку злые дела требуют большего приложения сил, чем добрые, я предпочитаю не особенно напрягаться… Если есть возможность.

Моя невинная шутка вызвала внимательный и сосредоточенный взгляд. Девчонка помолчала, потом сочувственно подытожила:

– Устаёшь, значит, сильно… Бедненький!

– Кто сказал, что устаю? – удивился я.

– Ну, здрассссьте! Только что заявил: злу нужно отдавать больше сил, чем добру, а теперь отнекиваешься? Не пойдёт!

– Что – не пойдёт?

– Выбери уж, что тебе ближе – зло или добро. А то потеряешься между… Ищи тебя потом! – довольная улыбка.

– Да кому я нужен?

– Кто тебя знает, – ещё один внимательный взгляд. – С виду не скажешь, а вдруг… Вдруг, есть в тебе что-то ценное?

– Вряд ли, – совершенно искренне сомневаюсь.

– Всё равно, не тебе судить! – заявляет девчонка. Заявляет так, что спорить с ней почему-то не хочется.

– Да я и не сужу…

– Хочешь, расскажу твоё будущее? – спустя вдох следует вполне ожидаемое предложение.

– В том же ключе, что и этому несчастному владельцу коров?

– Можно и в том… Хотя, нет, – задумчивый цокоток ногтей по столу. – Твоя судьба от капризов природы не зависит.

– И как же ты это установила?

– Есть способы… – туманный и ни к чему не обязывающий ответ. – Ты какое гадание предпочитаешь? Могу на потрохах курячьих. Могу на свечном воске. А могу Лабиринт Ладонипрочитать… Выбирай!

– Не стоит, мышка.

– Что – не стоит? – обиженно надутые губы.

– Предсказывать мне будущее.

– Почему? Не веришь, что я…

– Угадаешь? Верю. Только… Своё ближайшее будущее я и так знаю. А то, что должно произойти потом… Видишь ли, мне почему-то кажется: неинтересно жить, если каждый ненаступивший миг уже известен. Скучно.

– Может быть, может быть… – кивок. – А если тебя ждут опасности? Угроза жизни и всякое такое? Тоже знать заранее не захочешь?

– Хм… – а вот над этим надо подумать.

Заманчиво было бы получить точные сведения обо всех будущих врагах и их планах… Заманчиво, но как-то нечестно. Нет, будем разбираться с неприятностями по мере их возникновения! Да и проку мне в предсказаниях? В лучшем случае забуду, в худшем – перепутаю так, что сам фрэлл ногу сломит.

– Нет, мышка, не надо. Пустое и неблагодарное это занятие – ткать Гобелены чужих судеб.

– Верно. Но ещё хуже – отказываться от помощи, предложенной без корысти, – девчонка смотрит на меня так сурово, что я чувствую себя школяром, заслужившим порку за плохо выученный урок.

– Я не отказываюсь… Просто мне думается, что знать будущее – не самое важное в жизни.

– А что же, по твоему, важнее?

– Прийти туда, где ты по-настоящему нужен.

Молчание, долгое и грустное, заканчивается вздохом:

– Ну, Пути и Дороги не по моей части, спорить не буду… А всё же, зря отказался! Пожалеешь!

– Конечно! – улыбаюсь, видя, как смешно морщится длинноватый нос девчонки. – Но ничего, я привык.

– Жалеть?

– И жалеть – тоже. А ещё я привык…

– Получать от Судьбы оплеухи? – ехидное замечание, заставившее меня вздрогнуть.

– Какие ещё… Ты-то что об этом знаешь?

– То, что явно, и то, что тайно. То, что дозволено, и то, что запрещено, – она встала из-за стола, озорно взмахнув юбками. – Я всё знаю. И ты совершенно прав: мне скучно жить. Точнее, было бы скучно, если бы…

– Если бы? – невольно встаю следом.

– Если бы под лунами этого мира не топтал тропинки тот, чья судьба не может быть предсказана, потому что её просто не существует.

– О чём ты говоришь?

– Запомни: нет ничего предопределённого и нет ничего неизменного. Ни в большом, ни в малом, ни в жизни, ни в смерти. Будущего нет, потому что, воплощаясь, оно на крохотное мгновение становится Настоящим, и тут же исчезает в Прошлом… Тебе нужно будет выбрать одно из трёх: Забвение, Память или Надежду. И когда наступит срок, ты выберешь то, что должен. Или не выберешь ничего, и это тоже будет Выбором… У твоего Зеркала три стороны, Джерон! Но соединить их вместе или разбить окончательно сможешь только ты сам…

С каждым словом лицо гадалки становилось всё светлее, словно под кожей разгоралось пламя. А глаза… Глаза белели, пока не превратились в прозрачные, ничего не видящие озёра. Воздух подёрнулся маревом, напомнившим о далекой летней жаре, очертания фигурки потекли, растворяясь в сумраке зала, и понадобилось лишь три вдоха, чтобы там, где стояла девчонка, не осталось ничего. Ничего. Даже следов мокрой обувки на полу.

Я опустился на скамью и тупо уставился в миску, где меня дожидался любезно оставленный маленькой гадалкой пирожок. Кто бы мог подумать…

Впрочем, любой из людей, сидящих за соседними столиками, принял бы встречу со Слепой Пряхой в канун Середины Зимы, как должное. Хотя бы потому, что всем известно: раз в году Судьба надевает пёстрые одежды бродячей предсказательницы и ходит по людным местам. Если повезёт, вы можете получить «из первых рук» всю историю своей жизни на десятки лет вперёд. Если не повезёт – ну вот, как мне – будете сидеть и гадать, что хотела сказать Та, Что Знает Всё, Но Помнит Лишь Будущее…

А я, дурак, пирожками её хотел накормить… И накормил же! На свою голову. «Три Стороны Зеркала»… В семейной библиотеке, кажется, была такая книга, но я ни разу в неё не заглядывал. Повода не было, да и желания не наблюдалось. Трактаты о смысле жизни интересны лишь тому, кто этого самого смысла не знает. Что же касается меня… Каюсь: пытался рыться в умных мыслях давно умерших и поныне здравствующих учёных мужей, и не только мужей. Даже пытался понять, о чём они предупреждают и что советуют. Признаюсь честно: только время зря потратил. Потому что, узнав, по чьей прихоти и вопреки чему сам живу на этом свете, окончательно убедился: не стоит искать подтекст там, где и букв-то на полноценное слово не хватает.

Что она ещё говорила?

Забвение.

Память.

Надежда.

Три символа моего Дома. Три Цвета Пепла.

Белый Пепел Забвения.

Чёрный Пепел Памяти.

Зелёный Пепел Надежды.

Но разве из них можно выбрать что-то одно? Они неразделимы. Они… Они составляют Суть. Единую и Неизменную. Но гадалка сказала: «нет ничего неизменного»… Имела ли она в виду и эти незыблемые основы существования? И если имела, то какую мысль вкладывала в своё предсказание? Нет, простите, не в предсказание. В предупреждение, от которого тревога взъерошила холодными пальцами несуществующие волосы на моём затылке.

От чего меня хотели предостеречь? От чего?…

Входная дверь распахнулась и тут же с грохотом вернулась в крепкие объятья косяка. Вновь прибывший посетитель гостиницы, радушно принимающей под свой кров замёрзших горожан и гостей столицы, не глядя, скинул плащ на руки мигом оказавшегося рядом мальчишки и уверенно направился к лестнице, ведущей на второй этаж – в комнаты постояльцев. Самое обычное событие, ничем не примечательное, за исключением личности человека, который, как и ваш покорный слуга, не отсиживался дома, пережидая непогоду.

Его Магичество Лаймар, собственной персоной. Какого фрэлла ему здесь нужно? А что, если…

Вы любите шпионские игры? Я – ненавижу. Но, как и всякий обыватель, волей случая столкнувшийся с чем-то доселе неизведанным и потому – притягательным, не смог удержаться от построения совершенно нелепых, но соблазнительных предположений… Наверняка, чернявый маг припёрся в гостиницу для встречи со своим связным и получения инструкций по поводу дальнейших злодеяний! А значит, у меня появился замечательный шанс разоблачить грандиозный заговор! Всем нос утру – и кузену, и Мастеру. Они ещё будут гордиться тем, что знакомы с таким гениальным…

Однако пора переходить от слов к делу.

Меня Лаймар не заметил: его мрачно-озабоченный взгляд даже не коснулся угла, в котором мне посчастливилось греть скамейку. Так торопился? Значит, встреча важная, и с тем, кто не терпит промедления… Ну-ка, посмотрим!

Выдержав паузу, достаточную для того, чтобы не вызвать подозрений к своему неожиданному желанию прогуляться наверх, я вальяжно одолел пятнадцать ступенек и остановился, чтобы выяснить, куда двигаться дальше. Впрочем, если раньше выбор направления поставил бы меня в тупик, сейчас – благодаря Мантии – мне был доступен весьма удобный инструмент, позволяющий безошибочно ориентироваться на местности.

«Паутинка» растянулась по коридору второго этажа, предоставив уйму сведений о напряжённости отношений между постояльцами там, где таковые имелись. Постояльцы, то есть. Так, осталось только определить, какой звук соответствует местоположению моего знакомого мага…

Странно. Ничего не понимаю. Совсем ничего. Лаймар, без сомнения, находится в правом крыле, почти в самом конце коридора. Более того, творит волшбу, но… Не вызывает напряжения! Напротив: словно убаюкивает ранее вздыбленное судорогами Пространство. Как такое может быть? Тихий шелест мирно засыпающей стихии – и ничего более. Очаг возмущениялокализован и устранён. И кем? Человеком, которого я полагаю главным виновником несчастий, обрушившихся на королевскую семью! Нет, тут что-то не так… Что-то не сходится… Или ошибся я, или…

Постойте-ка! Новое возмущение! Никак не связанное с магией, но примерно в том же секторе моей «паутинки». Всё, сил анализировать собственные путаные мысли больше нет! Сейчас всё увижу сам и…

Стараясь не шуметь, я подошёл к нужной комнате, но можно было особенно и не таиться, потому что благодарственные причитания женщины, перемежающиеся недовольными возгласами Лаймара, успешно заглушали любые звуки. Судя по словам, смысл в которых можно было найти лишь со второго или, лучше – третьего прослушивания, маг занимался лечением больного ребёнка, и один этот факт заставил меня нахмуриться. Какое-то не свойственное злодею поведение, не находите? Заглянуть внутрь, что ли?

На моё счастье, шпион-кудесник, видимо, слишком торопился, потому что оставил дверь приоткрытой. Правда, в узкую щёлку я почти ничего не разглядел – только руку человека, стоявшего рядом с выходом. Руку, которая поднималась вместе с…

Тому, кто ни разу в жизни не видел любимого оружия кихашитов4, и в голову бы не пришло испугаться костяной трубки длиной в две ладони и толщиной не более пальца. По крайней мере, в первый момент. Впрочем, второго момента не наступило бы, потому что иглы, которыми каждый убийца из Южного Шема может попасть в глаз бабочки с очень даже большого расстояния, смазаны очень неприятным зельем, которое… Скажем так: после попадания которого в кровь, жертве покушения можно начинать сооружать надгробие.

Фрэлл! Это что же получается?! Сейчас какая-то сволочь убьёт моего главного подозреваемого, и я останусь ни с чем? Нет, мои дорогие, так не пойдёт! Не позволю!

И я со всей дури (а как же иначе?) ударил ногой по двери.

Издав жалобный треск, дерево впечаталось в руку, пальцы которой сжимали трубку. Кихашит пошатнулся, роняя своё оружие, но изготовиться для новой атаки не успел. По очень простой причине: последовать за дверью и приставить к горлу опешившего убийцы обнажённый клинок не составило труда даже такому неуклюжему типу, как я.

– Простите, что нарушил ваше уединение, господа, но мне показалось, что негоже омрачать и так уже ненастный день смертью.

Люди, находившиеся в комнате, перевели взгляды на меня. Те, кто был в сознании, разумеется, потому что мальчик, лежащий на постели, судя по всему, забылся сном после тяжёлого приступа.

Лаймар. Удивлённый. Недовольный. Растерянный.

Бедно, но опрятно одетая женщина – видимо, мать больного ребёнка. Заплаканная. Дрожащая то ли от холода, то ли от страха.

Убийца, наверняка играющий роль отца семейства – человек более чем средних лет, с не запоминающимся лицом. Напряжённый и бесстрастный. Непорядок! Он должен меня бояться, разве нет? Я же такой стра-а-а-ашный!

В целях внушения незаслуженного уважения, позволяю «старшей» кайре прижаться к коже под подбородком кихашита чуть-чуть теснее. Самую малость – даже кровь не выступает. Заодно поигрываю Пустотой, то касаясь ледяным дыханием живой плоти, от отзывая свою вечную спутницу назад. Наверное, именно ей и удаётся заставить убийцу, с раннего детства презревшего страх смерти, вздрогнуть. Ещё бы: если, умирая, вы знаете, что воплотитесь в лучшем теле и лучшей жизни, Уходить не страшно. Но раствориться там, где ничего не было и никогда не будет… О, подобное испытание могут выдержать не все! Собственно говоря, вообще никто не выдержит. По моему скромному разумению. Я и сам, кстати…

– Поручитель? Провинность?

Эти вопросы могут показаться странными кому угодно, но только не человеку, нервно сглатывающему слюну. И он, и я играем сейчас по одним правилам. Правилам старинной, но до сих пор распространённой игры под названием: «Остаться в живых». А ещё вашему покорному слуге посчастливилось в своё время ночь напролёт слушать пьяную исповедь г’яхира5, который считал, что не сможет дожить до рассвета. Как же он ошибался: смерть настигла парня лишь сутки спустя… А мне – в качестве посмертного дара собутыльника – досталась груда совершенно бесполезной, на первый взгляд, информации. Но, как выясняется, ничто в этом мире не пропадает зря!

– Я не буду повторять дважды! – в самом деле, не буду. Хотя бы потому, что сам забуду, о чём спрашивал.

– Поручитель – г’яхир Полуденной Розы6эс-Сина7. Вина – нежелание содействовать.

Вот как? Браво, Лаймар! Я бы, например, не рискнул отказаться от предложения «принять посильное участие в созидании славного будущего Южного Шема». Впрочем, мне и не предлагали. Нос у меня не в том масле испачкан.

– Можешь вернуться домой. По праву het-tаany я принимаю обязанности Поручителя, – убираю кайру в ножны, и убийца облегчённо выдыхает.

Могу понять, почему: ты уже настроился на безвременную кончину, да ещё вкупе с невыполненным заказом, что для кихашита тяжелее всех и всяческих долгов, и тут на тебе! Какой-то беспечный чудак произносит волшебное слово «het-tаany», принимая на себя грех твоей оплошности… Можно вознести искреннюю хвалу богам и смело отправляться за новым заданием.

– Как мне назвать Вас, господин? – немаловажный вопрос.

– Скажешь: тебя отпустил тот, кому Шан-Мерг подарил свой последний вздох.

Минута тишины. Такая долгая, что кажется Вечностью. А потом кихашит опускается на колени и лбом касается дощатого пола, отдавая дань почитания прозвучавшему имени. И – мне. Эх, дяденька, не заслуживаю я такого. Всего-то и сделал, что…

…Никак не могу привыкнуть к нескольким очень досадным мелочам. К вою песчаной бури за стенами хирмана8. К чадящим фитилям масляных светильников, распространяющим в воздухе аромат подгоревшей еды. К ощущению полнейшей беспомощности перед злорадной ухмылкой Судьбы…

Непогода застала меня посреди ничего – как раз на том участке эс-Сина, где проще встретить демона, нежели человека. На какие доходы существовал хозяин обшарпанного «приюта», можно было только догадываться. Наверное, обирал трупы постояльцев. Впрочем, я куда больше боюсь не высохшего под знойным солнцем пустыни старика, а того, кто волей случая составил мне компанию.

Мужчина, вдвое старше меня. А может, и не вдвое: скорбные морщины, рассёкшие высокий смуглый лоб, никого не омолодят. И глаза… Про такой взгляд говорят: «потухший». И тому есть причины. Шан-Мерг (как он сам представился) собрался умирать. Только я никак не могу понять, на чём основывается его жуткая уверенность в приближении смерти.

Всю предыдущую ночь мы провели без сна: он – беспрерывно рассказывая о себе и своей… хм, работе, я – слушая. И борясь с крупной дрожью, потому что мне было страшно. Очень страшно.

Мой собутыльник оказался г’яхиром. Какой именно провинции – я забыл сразу же, как только осознал, что делю стол и кров с человеком, которому ничего не стоит забрать мою жизнь. И не только жизнь, кстати: я ведь дожидаюсь каравана. Дожидаюсь, сидя на деньгах и верительных грамотах х’аиффа. Если что-нибудь потеряю или того хуже – меня обворуют, можно не возвращаться к Заффани. Проще самому закопаться в песок. Прямо за дверью…

И даже выпивка не помогает. Хвалёное «Дыхание Пустыни» не то, что не расслабило тело и не успокоило сознание, напротив: натянуло все нервы, как струны лютни. Голова гудит от смешанных в кучу откровений г’яхира, постепенно тупея и отпуская все мысли, кроме одной… Я выберусь отсюда ЖИВЫМ?!

– Ты слушаешь?

– А?… Да, конечно… – поднимаю взгляд от стола.

Подёрнутые пеплом тоски угольки глаз смотрят на меня в упор. Очень и очень внимательно.

– А мне кажется, что нет… Впрочем, это и не важно. Ты не попытался сбежать – вот, что мне нравится.

Сбежать? Куда? В пасть бури? Я похож на самоубийцу? Никогда бы не подумал… Опять же, поручение моего работодателя. Как я могу его не выполнить? Это означало бы полное и безоговорочное признание собственной несостоятельности. Во всех смыслах.

Г’яхир, видно, догадывается, какие демоны терзают мою душу, потому что невесело усмехается:

– Я не имел в виду смелость, парень. Даже самый отважный человек на твоём месте чувствовал бы себя… нехорошо. Возможно, если бы ты был старше и опытнее, ты бы предпочёл выйти за Порог. Ещё вчера.

Я и так почти парализован страхом, а он добавляет ещё и ещё… Зачем? Хочет поиздеваться? Можно было бы предположить такое стремление – особенно со стороны человека, ожидающего свой смертный час, но… В глазах Шан-Мерга плещется тоска. Тоска человека, который вынужден уйти, оставив незавершённым дело. Очень важное дело.

– Я не могу себе позволить…

– Испугаться? Вижу. Тебя держит нечто, посильнее любого страха. Чувство долга, верно? Я угадал?

Не отвечаю, но мой ответ г’яхира не интересует. Шан-Мерг думает о чём-то другом. Думает примерно минуту, потом встаёт и медленно начинает обходить стол, бормоча себе под нос:

– Как всё не ко времени… Не к месту… Парень – всё, что у меня имеется, но достаточно ли того, что под рукой? Впрочем, выбора нет…

– А меня учили, что Выбор есть всегда. Нужно только рассмотреть все Пути, ведущие с Перекрёстка, – как всегда, не подумав, блещу вбитыми в голову истинами. Мужчина останавливается совсем рядом со мной и проводит рассеянным взглядом по стене комнаты.

– Очень может быть… Ну, если ты СМОЖЕШЬ сделать Выбор за меня… Сделай его!

Сильные пальцы властно впиваются в мои волосы.

– Эй, что Вы… – успеваю только возмущённо открыть рот, а в следующее мгновение…

Комок чужого дыхания втыкается в моё горло, и я едва не захлёбываюсь жарким и странно сухим ветром. Ветром, несущим на своих крыльях последний вздох Шан-Мерга…

…Потом было многое. Несколько бессонных суток наедине с мёртвым телом. Песни песка – то вкрадчивые, то угрожающие. Дочери Йисиры. «Белая Фаланга». Долг, который требовал оплаты и был уплачен. Мной.

Многое было. Но в одном я совершенно точно завидовал Шан-Мергу: ему повезло Уйти, Оставшись. Хотелось бы верить, что и мне когда-нибудь удастся такое…

…Песок пустыни всхлипнул в последний раз и умолк, прячась в тайниках памяти. Я посмотрел на склонившегося в глубоком поклоне убийцу.

– Ступай! Если через минуту твои следы не остынут на пороге этого дома, я возьму своё обещание обратно!

– Как прикажете, Карающий9! – ему не понадобилось и вдоха, чтобы, подхватив орудие своего труда, исчезнуть в коридоре.

– Вы закончили здесь, почтенный Лаймар? – обращаюсь к кудеснику, который за всё время моей беседы с кихашитом не проронил и звука.

– Да, вполне. Что Вы хотите предложить?

– Спуститься вниз и поговорить. Согласны?

– Я могу отказаться? – лёгкая усмешка.

– Можете. Но лучше не надо. Считайте это… дружеским советом.

– Что ж… – маг вздохнул. – Если позволите, я присоединюсь к Вам через несколько минут.

– Буду ждать, – я выделил голосом слово «буду» и оставил Лаймара отдавать последние указания совершенно растерянной женщине.

Придёт или не придёт, вот в чём вопрос. Что помешает магу сбежать? Да ничто. Есть два ручных зверька, которые – если дать им волю – охотно управляют своим хозяином. Любопытство и совесть. С дурными наклонностями первого из них я уже кое-как справился, а второй… Не менее опасный противник, кстати. И главная его черта: никогда не прячет оружие в ножнах. Клинок может отодвинуться, прижаться плотнее, взрезать кожу или печально просвистеть рядом, но полоса серой стали никогда и никуда не исчезнет. Вы сражались со своей совестью? И кто победил? Только не лгите, а скажите откровенно… Молчите? Вот и я тоже… Лучше промолчу.

Впрочем, меня устроит любое развитие событий. Если Лаймар сбежит, его вина не нуждается в подтверждении. Если не сбежит, получу ответы на интересующие меня вопросы. Как ни крути, а в выигрыше всё равно я! Приятно, фрэлл подери…

И всё же, он пришёл. Спустился по лестнице – не шибко спеша, но и не особо медля: как человек, закончивший все срочные дела и теперь могущий совершенно осознанно уйти на покой. Э нет, дорогой мой, не так скоро!

Расположившись напротив, маг положил ладони на стол, чем несказанно меня повеселил: такой жест у караванщиков Южного Шема означает открытость помыслов вкупе с готовностью принять судьбу, какой бы она ни была. С трудом сдержав улыбку, я осведомился:

– Сколько времени Вы выделите на беседу, почтенный?

Лаймар недоверчиво нахмурился:

– Разве не Вы устанавливаете правила?

– Правила чего? – хлопаю ресницами, словно девушка на первом свидании.

– Правила… – маг на несколько вдохов замолкает, а потом – видимо, придя к определённому выводу, зло щурится: – Даже то, что Вы отсрочили мою смерть, не даёт Вам права издеваться надо мной, пока я жив!

– Издеваться? Ещё и не начинал! – демонстрирую самую мерзкую из своих улыбок, чтобы миг спустя продолжить уже предельно серьёзно: – Мои права и обязанности простираются куда шире, чем Вы можете себе вообразить, почтенный. Честно говоря, я и сам не представляю себе их границ… Не хочу представлять. Ваша жизнь и Ваша смерть меня не интересуют. Ни в каком разрезе. Возможно, это Вас огорчит, но я больше обеспокоен совсем другими вещами.

– Вы хотите сказать… – кажется, он начинает догадываться, к чему я клоню. Ну и замечательно: меньше придётся прикладывать усилий.

– Я не собираюсь Вас убивать. Не сегодня. Видите ли, я не имею привычки в один и тот же день дарить подарок и забирать его обратно. Думаю, в этом Вы могли уже убедиться на примере…

– Молодого Магайона? – о, великолепно! У нас найдётся, что обсудить, кудесник! Мне даже не нужно притворяться больше обычного, чтобы вести беседу в нужном направлении.

– Именно. Кстати, поведайте, сделайте милость: почему Вы решили убрать Кьеза со своего горизонта?

– И Вы не спросите, зачем я вообще начал ему помогать? – вежливое любопытство.

– Хотите, отвечу сам?

– Попробуйте! – Лаймар потянулся к пирожкам в миске, и мне этот жест ясно говорит об одном: маг заинтересован. Попался на крючок. А ведь мы с ним до боли похожи… Я тоже – незаметно для себя – поглощаю всю доступную еду, когда у меня появляется задачка, требующая решения.

– Думаете, стоит того? – пододвигаю миску к себе и делаю вид, что затрудняюсь с выбором.

– Я говорил не о… – спешит поправиться маг, и вот тут я уже фыркаю:

– Не о пирожках, разумеется! Простите великодушно, но не могу удержаться… Вы не обиделись на эту нелепую шутку, надеюсь?

– Пожалуй, нет, – Лаймар улыбается. Суховато, но вполне искренне. Ай да я! Закрепим успех:

– Конечно, истинных причин я знать не могу, но это уже мелочи… Герцог Магайон имеет влияние при дворе. Очень большое, как я понимаю. И в какой-то момент ваши с ним интересы вступили в конфликт. Проще говоря, вы если и не враждуете открыто, то добрых чувств друг к другу не испытываете. Судя по всему, старший сын герцога поддерживает позицию отца, и единственным уязвимым местом оказался младший – своевольный, вспыльчивый, недалёкий, но зато весьма решительный Кьез, полагающий себя, к тому же, обиженным… Вы предлагаете помощь, так сказать – оснастить перилами лестницу, ведущую Наверх. Он соглашается. Вы сообщаете ему место и время, когда дядюшка Хак окажется вдалеке от столицы, но в пределах досягаемости наёмных убийц, и Кьез, не теряя ни минуты, отправляет охотников за головой своего отца. А потом… Потом Вы узнаёте, что мальчишка не преуспел в своих начинаниях. Более того: обвиняет в неудаче Вас, хотя Вы, как я понимаю, были против столь грубого решения проблемы. И… Я забежал не слишком далеко вперёд? Возможно, теперь Ваша очередь?

– Моя? Вы и так всё очень подробно изложили. Даже хуже: Вы рассказали о том, чего не могли узнать – только догадаться, и Ваши догадки меня пугают.

– Не позволяйте страху слишком многого, почтенный: бояться ещё рано. Итак?

– Кьез попытался взвалить вину на меня, совершенно верно. Он был неуравновешен. Со всех точек зрения. Разумеется, начал угрожать, что расскажет «кому следует» о моих планах…

– Кстати, о каких?

Лаймар усмехнулся:

– Вы спрашиваете потому, что хотите знать или потому, что не хотите думать сами?

– Конечно, второе! Зачем тратить силы, если можно получить то, что ищешь, в подарок?

– Ну, разумеется… – пальцы мага погладили выскобленную поверхность стола. – А не промочить ли нам…

– Горло? Ничего не имею против! Тем более что ноги я давно уже промочил…

Я выбрал эль – светлый, к сожалению (тёмный гораздо вкуснее, но и по голове бьёт тяжелее, а мне никак нельзя было терять ясность рассудка), Лаймар – что-то из южных вин. Вместе с напитками нам принесли гору щедро посоленного печенья – для весёлого хруста и иллюзии наполненного желудка.

– Мои планы, значит… Вам известен городок под названием Вэлэсса?

– Это на южном побережье? Маленький порт?

– Маленький? – маг удивился. – Вы когда были там последний раз?

– Я вообще там не был… – понятно: потрепанный том, к которому я обращался при постижении деталей землеописания, давно нуждается в исправлениях. – Впрочем, речь ведь не о размерах, да? Чем Вам так интересен этот город?

– Поблизости от него находится небольшой клочок земли, на котором… Или, точнее, в котором находят tyekk’iry.

– «Слёзы Вечности»? И насколько часто? Кто контролирует их дальнейшее распространение?

– Вижу, Вы понимаете всю важность сказанного, – уважительно заметил Лаймар. – И Вы, наверное, понимаете также, что любой маг был бы счастлив заполучить это месторождение в своё полное и неограниченное распоряжение?

– Понимаю. Вы полагаете себя достойным?

– Вполне, – прямой и спокойный взгляд.

– Я бы на Вашем месте не торопился.

– Почему?

– Потому что…

Tyekk’iry. Брызги из Колодца Западного Предела. Однако… Означает ли это, что сам Источник находится рядом с Вэлэссой? Если да, то стоит повнимательнее присмотреться к политической ситуации, касающейся этого городка… Тьфу! Города. И когда он успел вырасти?

Вэлэсса, судя по всему, находится в ленном владении Магайонов, и Кьез пообещал подарить магу землю, в которой рождаются крохотные, но совершенно самостоятельные и замечательно сильные Источники.

Кстати, почему Лаймар так рвётся именно туда? Разве что…

– Вы связаны с Водой, почтенный?

– Да.

– И насколько сильно?

– Об этом я не могу судить, но…

– Не утруждайтесь! – я стянул со среднего пальца левой руки кольцо. – Просто наденьте, и всё сразу станет ясно.

– Что это? – маг принял тусклый ободок в свою ладонь.

– Своего рода артефакт, позволяющий… Наденьте, и сами увидите.

– На любой палец?

– Как Вам будет угодно. От местоположения ничего не изменится.

Лаймар последовал моему совету и кольцо скользнуло на безымянный палец. Вдох-другой ничего не происходило, но вот по изгибам побежали маленькие синие искорки, всё быстрее и быстрее, увеличиваясь в размерах, пока одна из полос, составляющих заработанное моим нелёгким трудом украшение, не налилась сапфировой синью.

Мой собеседник не был бы магом, если бы не попытался определить, что за чудо свершилось на его глазах. И когда определил, удивление окончательно сбежало из тёмных глаз, сменившись полнейшей растерянностью.

– Как такое возможно?

– Что именно? – я постарался изобразить на своём лице самое доброжелательное выражение, на которое был способен.

– Ведь это… это же не металл… это…

– Прах первородных Сил10.

– Откуда… где Вы его взяли? И как Вам удалось сделать из него…

– Видите ли, почтенный, некоторые факты моей жизни не полежат разглашению. Ни при каких условиях. Если выражаться грубее: я скорее умру, чем расскажу Вам, где и как получил в Дар это кольцо. Поэтому прошу не спрашивать. Я даже не стану Вам лгать – просто промолчу.

– Как скажете… – Лаймар всё никак не может поверить, что на его руке сияет древняя легенда.

Вообще-то, можно было обойтись и без подобного представления. Простейший анализ доступных фактов позволяет заключить, что сидящий напротив маг особенно хорош при работе с Водой: «осколки ледяного зеркала» тому свидетельствуют. И свидетельствуют очень красноречиво. Кстати, об «осколках».

– Оставим на время Вэлэссу, почтенный, и вернёмся в столицу. Вы приняли решение убить Кьеза по долгому размышлению, или же походя?

– Это важно?

– Нет. Просто мне интересно знать… Заклинание, которым Вы воспользовались, требует некоторой подготовки. Следовательно…

– Да, я заготовил «осколки» заранее. На всякий случай, – он не стал кривить душой. Фрэлл подери! Мне всё больше и больше начинает нравиться этот дядя!

– Не обязательно для Кьеза?

– Для кого угодно.

– Но Вы их «направили», не так ли?

– Очень поверхностно, почти наугад.

– То есть, они уничтожили бы любого, кто оказался на пути?

– Думаю, да. Но… – внимательный и чуть насмешливый взгляд. – Вас они не тронули.

– Ну, если не считать пары треснувших рёбер, то да! Не тронули.

– Я имел в виду совсем другое.

– Я знаю. Заключенная в ледяном крошеве магия не причинила мне вред. Потому что я вовремя её уничтожил.

– Не расскажете, как? – профессиональный интерес луком изогнул густые брови.

– Не расскажу, – улыбаюсь, но не злорадно, а сожалеюще. – Нет времени. У меня слишком много вопросов к Вам, а я не добрался и до середины… Вы желали получить в своё распоряжение Силу, не связанную с Источником напрямую. Почему? Вы не хотите платить по счету, когда придет время? Не хотите, чтобы некогда врученный Вам джав11выполнил свое единственное предназначение?

Лаймар едва уловимо морщится:

– А Вы бы легко расстались с жизнью только из-за того, что кто-то когда-то решил: нельзя занимать, не отдавая долги? Не верю! Вы не похожи на человека, тупо следующего традициям!

– Правда? Вы меня приятно удивили… На самом деле, спорить с теми, кто устанавливает Правила, не следует. Если Вам повезло один раз уйти от ответа, это не значит, что не возникнет новый вопрос… Если Источник должен быть пополнен, он будет пополнен. Независимо от мнения воришек, таскающих из него искорки для собственного удовольствия.

– Вы так говорите, словно… – тёмные глаза опасно блеснули.

– Слышали: летом в Россоне погибла женщина. Маг Академии.

– Да. И какое отношение это имеет к…

– Она вернула то, что заняла.

Лаймар щурится, осмысливая услышанное.

– Вот как… Этого я не знал. Но, позвольте: откуда Вы…

– Мне рассказал участник Возвращения.

– О! – пауза. Долгая и почтительная, но молчанием маг выказывает уважение не мне, а умершей коллеге по цеху.

– Мне понятно Ваше стремление жить на дармовщину, почтенный. И осуждать его я не могу. Кстати, Вы занялись Вэлэссой только после того, как потерпели неудачу с Рикаардом?

Плохо скрытая дрожь пальцев на столе.

– Почему Вы упомянули младшего принца? Он…

– Он – Мост, следовательно, потенциальный источник Силы. Но Мосты – такие хрупкие существа. Такие ранимые и такие внушаемые… Вы хотели подчинить мальчишку своей воле до того, как он обретет Могущество, чтобы в дальнейшем припасть к Источнику посредством взбалмошного юнца, верно?

– Вы слишком много знаете, – признание моего преимущества. Приятное, но… Несколько преждевременное.

– Не так много, как хотел бы, – вздыхаю. – Эльфийку принцу подсунули Вы?

– Не совсем.

– То есть?

– Я воспользовался удобным случаем, отрицать не буду. Но идея принадлежала не мне.

– А кому же?

– Я не знаю его имени. Он – эльф, но больше ничего определенного сказать не могу.

– Эльф? – мозаика рассыпалась и начала складываться заново.

– Да. Не могу предположить, что рассорило двух соплеменников настолько, что один решил жестоко казнить другого, – Лаймар удивляется. Совершенно искренне. Я тоже теряюсь в догадках. Пока.

– Казнить?

– Если постепенное спаивание «росой» – не казнь, то что же? – ехидная усмешка. – Медленно, но верно она сходила с ума, и, в конце концов…

– Я знаю, что происходит с листоухими, когда они перебирают «росы», можете не продолжать. Итак, эльфийка была поручена Вам?

– Да. Я должен был готовить зелье и следить за его регулярным потреблением.

– «Росу» Вы доставали сами или…

– Заказчик снабдил меня всем необходимым.

Всем необходимым…

– Не было ли среди этого «необходимого» небольшого медальона, выточенного из дерева? Без украшений, без надписей?

– Был. Собственно говоря, я вручил его капитану Стражи, который… – маг осекся и посмотрел на меня ещё внимательнее, чем раньше.

– Капитану, который должен был убить беременную женщину. Кстати, за что?

– Она хотела выйти из игры, – равнодушно пожал плечами Лаймар. – А Стража не отпускает раньше времени. Кроме того, эльфийка покалечила и убила несколько солдат, которые…

– Вели себя неуважительно, полагаю?

– Можно и так сказать.

Всё ясно. Когда моя кровь разрушила заклятие, сводившее Кё с ума надёжнее «росы», эльфийка справилась с отравой и захотела вернуться. Домой. К прежней жизни. К самой себе. Захотела… Не учтя того, что контракт, заключаемый при поступлении в Стражу, очень и очень жесток. По крайней мере, иметь детей сие соглашение запрещает. Наверное, Кё предложили избавиться от… Могу себе представить ярость женщины, только-только обретшей смысл жизни заново! Не хочу даже воображать, что произошло с теми несчастными, которые намеревались помочь эльфийке проститься с ребёнком.

– Значит, эльф…

– Что Вы сказали? – переспрашивает маг.

– Ничего. Какое заклинание висело на медальоне?

– Что-то из сферы передачи посланий, я подробно не приглядывался. Скорее всего, оно должно было сообщить о смерти, и только.

– Похоже на то. Ладно, фрэлл с листоухими… «Росу» Роллене дали Вы?

– Я. Всё равно, девать некуда было. А что?

– Из каких соображений?

– Я хотел избавиться от этой стервы.

– Избавиться? – надеюсь, моё удивление не выглядело совсем уж по-детски, хотя именно таковым и являлось. – По причине?

– Вы близко сталкивались с этой девушкой? – серьёзный вопрос.

– Более-менее.

– Тогда Вы должны понимать: она неуправляема. Совершенно! Опасна. Ладно бы, для себя самой, но для всех остальных – не менее.

– Это проблема брата Роллены, а не Ваша.

– Герис не сможет её приструнить.

– Поэтому воспитанием девушки решили заняться Вы? Странно… Впрочем, узнаю Ваш любимый метод: сначала расшатать душевное равновесие объекта, а потом, когда он выходит и из-под Вашего контроля, устранить. Просто и эффективно. Браво!

– Контролировать Роллену невозможно. Я знаю это лучше всех.

– Не поделитесь знаниями?

Лаймар отвёл взгляд и некоторое время изучал лица выпивох за соседними столами.

– Возможно, только Вы и сможете понять… – слова прозвучали так тихо и печально, что я почти испугался.

– Что понять?

– Когда-то я бы так же молод, как Вы. Молод и влюблён. Но мои чувства не встретили взаимности. Может быть, и к лучшему, хотя в то время… В то время я был готов покончить с собой.

– И при чём здесь Роллена? Она вообще тогда уже существовала на свете?

– О, да! Существовала и ещё как! Она была хрупкой и юной… Невинной. Герис уже тогда не видел других женщин, кроме неё. И вообще никого не видел…

– Подождите! Герис… И Ваши чувства… Вы хотите сказать…

– Он был очень, слишком красив. Я не знаю, как и почему моё сердце попало в эту ловушку, но когда я понял, что люблю парня, вместе с которым обучаюсь магическим искусствам… Было уже поздно что-то менять. Я пытался. Несколько лет. Старался держаться подальше. Но мы были друзьями. Очень близкими друзьями, хотя сейчас в это трудно поверить… А наши возможности… Они были равны.

– Равны ли? Вы отступили, так и не начав сражение, верно? Не стали и бороться за место придворного мага, потому что тогда Ваш возлюбленный окончательно бы Вас возненавидел, да?

– Он и возненавидел. Потом. По моему же желанию… – Лаймар тяжело выдохнул. – Герис должен был проводить Инициацию принца и очень волновался. Наверное, первый раз в жизни. Ему нужна была разрядка. Я пробовал успокоить друга беседой, и в какой-то момент… проговорился о своих чувствах. Я не надеялся на то, что он хотя бы поймёт, но… Такого отвращения я не ожидал. Пришлось принять меры – благо, в соседней комнате готовилась ко сну белокурая малышка…

– И что же Вы сделали?

– Перевёл фокус страсти на неё, заодно слегка меняя полярность. Получилось неплохо: Герис воплотил в жизнь свою мечту и забыл о моём… просчёте.

– А о девушке Вы думали?

– В тот момент? Нет. Я думал о себе и том, что моё сердце раскалывается на куски… Вы меня осуждаете?

– Осуждаю? – я поставил локти на стол и опустил подбородок в гамак сплетенных пальцев. – За что? Вы хотели быть счастливы и… пожертвовали своим счастьем ради другого. Вмешались в чужие судьбы, потому что ненавидели свою. Мне Вас жаль. И… Вы правы: я понимаю. Вы пробовали исправить… свою оплошность?

– Сначала – нет, а потом… Потом стало видно, что все всем довольны, и я смирился.

– Все довольны? А что скажете о принце, который из-за Вашего душевного расстройства прошёл Инициацию неправильно?

– К сожалению, мне не подвластны… – начал Лаймар, но я хлопнул ладонью по столу:

– Будете утверждать, что Ваших умений не хватит для размыкания Кружева?

– Нет, но…

– Вы исправите хотя бы это, раз уж всё остальное зашло слишком далеко!

– Исправлю? Я бы с радостью, вот только… Разомкнутое Кружево невозможно изменить.

– А если Кружево Дэриена вернется в первозданное состояние?

– Каким образом? – непонимающий взгляд.

– Это не Ваша проблема, а моя! Вы сможете провести Инициацию?

– Я никогда не интересовался этим процессом. Могу попробовать, но… Необходимо подробное описание.

– Оно у Вас будет. Вышедшее из-под пера Вашего учителя.

– Это невозможно!

– Почему же? Вы знали о существовании дневника Лара? Ведь знали же!

– Да, знал. Но этот дневник никто не мог прочесть! – горячность в голосе становится почти обвиняющей.

– Просто он не попадался в руки тому, кому надо! Заметки по поводу Инициации я Вам предоставлю. Но Вы должны обещать… Поклясться тем, чем дорожите больше всего… Вы должны сделать то, что не удалось Вашему другу. Привести Кружево Дэриена в надлежащее состояние.

– Если, и в самом деле, я смогу прочитать инструкции учителя… – Лаймар немного подумал, потом согласно кивнул: – Пожалуй, то, о чём Вы просите, не составит труда. Вы… так переживаете за принца… Кажется, я понимаю, почему.

Тёмные глаза потеплели, зато я… застыл ледышкой. Он что, решил, что мой интерес в благополучии Дэриена связан с тем, что… Какая чушь! А впрочем… Что ещё мог подумать человек, часто бывающий в высшем свете, если мои «отношения» с эльфом уже давно обсуждаются при дворе? Только то, что я влюблён в… Тьфу! Так вот, почему Лаймар решился рассказать мне о своей несчастной любви! Или же он придумал всю эту жалостливую историю нарочно? Исходя из своих представлений о моих… наклонностях? Есть, над чем задуматься.

– Это не имеет отношения к делу. Вы согласны заняться Инициацией?

– А что мне остаётся? – притворный вздох. – Тем более, это ничего не изменит.

– В смысле? – непонимающе хмурюсь.

– Принц слеп, как Вы могли заметить, и уже фактически отстранен от наследования.

– Насколько я знаю, есть ещё время. До Праздника Середины Зимы.

– Вы верите, что Дэриен выздоровеет? – участливое недоумение.

– Верю. И учтите: моя вера относится только к тем вещам, которые могут произойти.

– Я не совсем…

– К болезни принца причастны Вы?

– Нет, эту вину Вы на меня не повесите! – Лаймар шутливо качает головой. – Даже рядом не стоял.

– А Ваша ученица?

– Которая?

– Некая Вийса.

– Она здесь причём?

– Она умерла.

– И что? – кажется, маг начинает считать меня сумасшедшим. Ожидаемая реакция: все люди, которые беседуют со мной более десяти минут, думают, что у меня большие проблемы. С головой. Но мы-то с вами знаем, что это не так!

– Заклинание, ослепившее принца, вышло из её рук.

– ЧТО?! – расплывшись в довольной улыбке, наблюдаю растерянность, охватившую Лаймара. – Она… она бы не смогла…

– Не смогла сделать то, чему её не научили, Вы это хотите сказать?

– Я…

– Впрочем, не важно. Значит, не Вы направили её к Мэвину Кер-Талион?

– Младшему брату любовницы принца? Зачем мне могло это понадобиться?

– Не Вы… Буду искать другую версию, – ах, как жаль. А я-то рассчитывал нанизать на одно копьё все проблемы…

По тону моих слов маг догадывается: вечер откровений с моей стороны закончен, но предпринимает последнюю попытку:

– А что же насчёт Дэриена? Если Вы уверяете, что его болезнь порождена магией, то…

– Не беспокойтесь, меры уже приняты. Должные меры. Но Вы тоже кое-что мне должны. Ещё не забыли?

– Такое не забудешь!

– С Вас – Инициация. А потом…

– Будет ещё и «потом»? – Лаймар невольно вздрагивает.

– Возможно, – не могу лишний раз отказать себе в удовольствии слегка помучить того, кто это заслужил. – Но мои вопросы ещё не закончились. Что связывает Вас с Южным Шемом?

– Многое. И почти ничего, – просто и немного печально ответил Лаймар.

– Поясните.

– Мои родители погибли, когда мне было пять лет. Караррская резня12. Слышали?

– Доводилось.

– Я тоже умер бы среди разлагающихся трупов, но… Купец-южанин подобрал меня и вырастил. Как родного сына. Как я теперь понимаю, он был не только и не столько купцом, – грустная усмешка.

– Значит, Ваши привычки…

– Не хочу избавляться от них. В память об… отце. Я всегда думаю о нём именно так, хотя кровного родства между нами не было.

– Он уже умер?

– Скорее, его убили. Не знаю, как, когда и где: он просил не искать убийц. Убийцы сами… нашли меня.

– Полуденная Роза Вас больше не потревожит. Надеюсь, из других «цветников» Вам предложений не поступало?

– Насколько могу судить, нет, – пожал плечами маг.

– Хорошо. Последний вопрос: зачем Вы пришли сегодня сюда?

– Чтобы лечить ребёнка, разумеется. Это не понятно? – Лаймар искренне удивился.

– То есть, Вы…

– Пытаюсь помогать тем, кто нуждается в помощи. А что? Никак не вяжется с образом злодея, который Вам предстал? – а сейчас мой собеседник откровенно смеётся. Надо мной.

– Почему же… В каждом человеке уживается дурное и хорошее. Иногда поровну, иногда нет. Если то, что Вы рассказали мне о своей жизни – правда, нет ничего удивительного в том, чтобы одинокий маг изредка делал добрые дела. По крайней мере, нужные задатки присутствуют.

– Вы так думаете?

– Я уже не думаю, почтенный. Я устал. Вы можете идти, если пожелаете – вопросов больше нет. Но не забудьте о своём обещании!

– Не забуду. В какие сроки я должен провести Инициацию?

– Как только всё будет готово. Я сообщу. Кольцо можете оставить себе. В качестве небольшой компенсации за услуги.

Лаймар поднялся, неожиданно тяжело опираясь на стол.

– Желаю Вам доброй и спокойной ночи, лэрр.

– Спасибо. Только, боюсь: моя ночь спокойной не будет.

– А Вы выбросьте из головы все мысли обо мне и моих злодеяниях, – маг лукаво улыбнулся. – Идите домой и лягте спать с чувством гордости.

– Гордости? Чем же мне гордиться?

– Собой, конечно же. Вы странный человек, лэрр. Привыкший не властвовать, а владеть. Я бы спросил, откуда в Вас взялась вековая мудрость, но Вы же не ответите, верно?

– А если отвечу? – подмигиваю.

– Тогда меня ожидает разрыв сердца, потому что есть истины, от которых нужно держаться подальше… До встречи!

И Лаймар, облачившись в принесённый малолетним слугой плащ, вышел на улицу. В объятия метели, тоже начинающей уставать и кружащей снежинки всё медленнее и медленнее.

Задор, подаренный кареглазым обитателем бутылки из погреба дома Магайон, сошёл на нет. То есть, натворив дел – и разумных, и откровенно нелепых, я погрузился в уныние. Не скажу, что такое развитие событий оказалось для меня полнейшей неожиданностью (при желании – вашем, разумеется – могу прочитать лекцию о напитках, подаваемых к столу и под стол в самых разных питейных заведениях Четырёх Шемов), но… Слабость в членах и тупое запустение в голове – не самые приятные гости, верно?

Я честно выполнил пожелание Лаймара. Пришёл домой и завалился спать, преисполненный гордости. Нет, вру: растерянный, замёрзший и грустный. Никак не отучусь всё примерять на себя… Ну какое мне дело до того, как прошла юность не внушающего доверие мага? Никакого. Ровным счётом. Зачем же представлять себе в темноте закрытых глаз, как ЭТО было?

…Запах. Повсюду этот запах. Он залезает в нос, как бы плотно ты не зажимал ноздри. Приторная тошнотворная сладость. Бурые пятна, над которыми кружатся мухи. Много мух с блестящими зелеными брюшками. И неподвижные тела вокруг. Мягкие. Твердые. И мама с папой… молчат. Смотрят в небо незакрывающимися глазами и молчат. Наверное, случилось что-то плохое. Наверное… Чья-то рука едва уловимо касается худенького плеча: «Малыш, пойдём!». Человек. Незнакомый. Смуглый. Черноволосый. «Куда?» «Здесь не место для детей.» «Но мои…» – взгляд в сторону двух изломанных судорогой тел. «Они придут за тобой. Потом. Обещаю!» «Но…» «Всё будет хорошо, малыш…»

…Слова, которые ты так старался удержать внутри, всё же слетают с твоих губ, заставляя сердце замереть. Вот сейчас, именно сейчас ты узнаешь… Может быть… Нет, если он… Это слишком большое счастье… Проходит минута, и ты понимаешь: счастья не будет. Не будет, потому что точёные черты прекраснейшего в мире лица кривятся уродливой маской. «Ты… Ты… Ты просто болен!» – звук его голоса подобен ударам молотка, сколачивающего виселицу. «Герис… Я хотел сказать…» «Сказать или сделать?!» – холодная насмешка. Голова кружится. Ты уже не понимаешь, что и зачем шепчешь. Ты думаешь только об одном: пусть он забудет, пусть только он ЗАБУДЕТ, иначе… Ты не сможешь жить, видя в любимых глазах отвращение…

…Ты сидишь и отвечаешь на вопросы, которые предпочёл бы вообще никогда не услышать. Но, ничего не поделаешь: этот человек спас твою жизнь и заслужил право распоряжаться ей по своему усмотрению. Если бы ещё понять, что ему нужно… Он спрашивает, спрашивает и спрашивает, перескакивая с одной темы на другую так легко, что поневоле начинаешь задумываться: а не стоит ли за его любопытством нечто большее. Нечто гораздо большее. Он спокойно рассуждает о вещах, которые просто невозможно узнать в столь юном возрасте! Или вовсе не юном?… Ты знаешь лишь одно: ему не нужна твоя смерть. И жизнь не нужна. Возможно, он и сам не знает, что именно ему нужно…

Да, примерно такие чувства и испытывал Лаймар во время нашей милой беседы. Но в одном он ошибся. Я знаю, что мне нужно. Если это знание касается чужих судеб. Если же речь заходит о моей собственной… Нет, не хочется думать о грустном. Что сказал маг? «Привыкший не властвовать, а владеть»? Фрэлл! Как же быстро он догадался… Я опять выставил себя на посмешище. Позволил совершенно постороннему человеку стать свидетелем своих… хозяйских разбирательств. Но кто виноват в том, что меня упорно учили тому, что мне вовсе не пригодится? Я никогда ничем и никем не буду владеть. И не позволю называть себя dan-nah13! Ни за что на свете! Я не хочу распоряжаться чужими жизнями, даже если умею… даже если это у меня получается очень и очень хорошо… не буду…

Не желаю быть рабом всего мира!…

Кажется, именно на этой замечательной мысли я и проснулся. Проснулся и уставился в потолок, ещё час или два проведя в неподвижности. Тоска снова развалилась в кресле нахальной гостьей и приглашающе подмигивала: «Ну же, поднимайся! Составь мне компанию, дорогой!» Не составлю. Вообще не вылезу сегодня из постели. Сил нет и желания не наблюдается. Особенно теперь, когда единственный подходящий кандидат на роль «главного злодея» моей пьесы оказался всего лишь жертвой обстоятельств.

Ну, эгоистичен. Ну, корыстен. Ну, равнодушен к тому, что его впрямую не касается. Но все существа, населяющие подлунный мир, наделены такими же качествами! Кто-то в большей мере, кто-то в меньшей, но АБСОЛЮТНО ВСЕ. И я – тоже. А значит, обвинять или оправдывать не могу. Не имею права. Тьфу! Опять всё уперлось в изгородь, сплетённую из Прав и Обязанностей. Единственное полезное приобретение за вчерашний день – выбор Инициирующего. В этом мне повезло: Лаймар сделает всё в лучшем виде. Хотя бы из страха умереть, если я буду недоволен.

Шуршание за дверью. Натягиваю одеяло на голову, притворяясь спящим. Слышу скрип и шаги. Не больно-то осторожные, кстати: тот, кто вошёл в комнату, не заботится о покое моего сна. Вообще о моём сне не заботится, потому что пристраивает свою пятую точку на постели рядом со мной.

– Пора вставать! Завтрак готов! – в обычной певучей манере сообщает Мэй. Прямо у меня над ухом.

– Я не голоден.

– Что-что? Не слышу! Вместо того чтобы жевать одеяло, лучше бы поел, как все нормальные люди.

– Я же сказал: не голоден! – приходится предстать пред лиловыми очами юного эльфа. Что-то они сегодня слишком тусклые… Да и под глазами – тени. Плохо спал? С чего бы это?

– Не голоден? Да тебя два дня не поймать было! Шатался неизвестно, где – даже ужинать с нами, и то не стал… Ты вообще хоть что-нибудь ел?

– Лучше скажи: ты сегодня хорошо спал?

Мэй растерянно хмурится:

– Почему ты спрашиваешь?

– У тебя на лице написано, что прошедшая ночь спокойствием не отличалась! Что случилось?

– Да ничего… – он отворачивается. Это ещё что за стеснительность?

– Я не прошу рассказывать подробности… Просто скажи: почему ты не спал, ладно? Клянусь, я не буду выспрашивать у тебя ЕЁ имя!

– «Её имя»? – эльф хлопает ресницами. – Чьё?

– Той красавицы, которая не давала тебе покоя, конечно же!

– Ах, ты об этом… – на бледном личике проявляется ехидство. И совсем не детское. – Я скажу. Только потом не уходи от разговора!

– Прекрати меня пугать! Как её зовут?

– Ив.

– Как?

– Ты что, не помнишь собственное имя?

– Я… – ах, маленький поганец… – Ты что имеешь в виду?

Я же не мог… Или – мог? Нет, даже в ОЧЕНЬ СИЛЬНО расстроенных чувствах я бы не стал… Ох.

Мэй, выдерживая паузу, издевался надо мной ещё с минуту. Потом сжалился и пояснил:

– Тебе всю ночь снились кошмары.

– А!

Можно выдохнуть. Значит, ничего предосудительного я себе не позволял. Какое счастье! Вся беда заключается лишь в том… Жить под одной крышей с эльфом, который выбрал вас в качестве якоря для своего syyth14– что может быть страшнее? Только рассеянность, которая мешает мне об этом помнить. Значит, мальчик всю ночь переживал вместе со мной…

– Прости. Я больше не буду думать о таких… плохих вещах.

– Думать можешь, сколько угодно! – разрешил Мэй. – Только… НЕ ПРОЖИВАЙ их, пожалуйста!

– Проживать?

– Ты… не знаю, как это правильно объяснить… Ты не просто думал или видел. Ты БЫЛ там. В каждом из тех ужасов, что тебе снились.

– Ужасов? Не может быть… Мне не было страшно. Наверное, ты что-то перепутал.

– Я не могу перепутать! – почти выкрикнул эльф, и я вздрогнул: столько было в его голосе отчаяния. – Не могу… Хотел бы, но не могу. Тебе было плохо.

– Ну, это моё обычное состояние, – пробую отшутиться, но только ухудшаю ситуацию.

– Нет! Ты словно с чем-то сражался… С чем-то внутри себя. Всю ночь. Сражался и…

– Победил?

– Я не знаю, – жалобный взгляд лиловых глаз.

Значит, снова проиграл. Что ж, имеется ясность хотя бы в одном вопросе. Теперь займёмся другим.

– Соблаговолит ли моя длинноухая радость ответить на ма-а-а-аленький вопрос?

– Да? – Мэй заинтересованно наклонил голову.

Я рывком сел на постели и гаркнул во весь голос:

– Какого фрэлла ты всё ещё болтаешься в столице?!

– С ума сошёл?! Я же оглохну! – испуганно отшатнулся эльф.

– Не успеешь.

– Почему?

– Я тебе уши оборву раньше.

– За что? – искренняя обида. И в голосе, и во взгляде. Кажется, даже в изгибе шеи.

– За всё хорошее! Долго ты ещё собираешься играть на моих нервах?

– Да что с тобой такое?

Не понимаешь? Я и сам… не очень-то. Наверно, усталость накопилась.

– Тебя зачем в Виллерим отправили?

– Затем, чтобы…

– Всё, что было нужно, ты уже выполнил! Почему же не торопишься домой с донесением?

– Ах вот, что тебя волнует! – улыбнулся Мэй. – Никуда мне возвращаться не нужно. То есть, нужно, конечно, но не срочно.

– Как это?

– Я уже отправил… как ты выразился? Донесение. У меня для этого был…

Длинные пальцы потянули за шнурок, виднеющийся в вырезе рубашки, и вытащили…

Фрэлл!

Размером не больше ореха. Деревянный. Гладкая поверхность без малейшего намёка на узор. И, в отличие от того медальона, что я снял с трупа, этот всё ещё действует – заклинание не одноразовое, и я могу проследить… Но не буду. Гораздо проще спросить:

– Кто сделал эту штуку?

– Мой дядя.

– Дядя?!

– Да. Он опекает меня и Кэла после смерти родителей. И Мийу… опекал. Он очень искусный маг и входит в Совет Кланов, между прочим! – гордо задрав нос, сказал Мэй.

– Надо думать…

Как же мне поступить? Сказать мальчишке, что его близкий родственник… Преступник? Нет, ещё хуже – хладнокровный и жестокий палач. Не могу. Разумеется, это станет известно. Раньше или позже. Но не из моих уст, надеюсь! И потом: вдруг, я снова ошибся? Вдруг этот медальон всего лишь похож на…

«Не ошибся…»

Ты уверена?

«Проверь сам… Почерк совершенно тот же…»

Я не хочу.

«Опять бежишь от действительности?… До каких пор ты будешь отступать?… Пока твоя спина не упрётся в стену?…»

Но, может быть…

«Не мямли!… Что тебе за дело до эльфийских междоусобиц?…»

Кё. Если она вернулась… Он снова может попробовать убить её!

«Вряд ли… Если он хоть немного умнее тебя, то предпочтёт на ближайшее время уйти в тень…»

Ты, правда, так думаешь?

«Чем ты меня всегда поражаешь, мой милый, так это нелепейшим сочетанием расчётливости наёмного убийцы и детской обиды на то, что мир оказался не таким, как тебе мечталось!…»

Не смейся надо мной, пожалуйста!

«Я плачу… Разве ты не слышишь?…»

И верно: похоже на рыдания. Как же мне всё надоело! Вот возьму и скажу сейчас…

– Так почему ты не спешишь домой?

– Из-за Праздника! Тебе-то хорошо: столько раз уже праздновал, а я ещё ни разу не видел, как это происходит у людей.

Как же ты ошибаешься, lohassy15… Первый раз я узнал, что такое «праздновать», уже после своего совершеннолетия. Именно тогда и прочувствовал, что значит «напиться», да ещё дрянным вином… Впрочем, веселья не было. Было недоумение, граничащее с шоком, потому что мой рассудок никак не мог осознать, по какой причине люди вокруг смеются, хлопают друг друга по плечам, нескладно поют и странно двигаются. Наверное, до конца я этого так и не понял. Не понял, ни – как нужно радоваться, ни – чему.

– Смотреть не на что.

– Зачем ты меня обманываешь? – надутые губы.

– Не обманываю. Говорю то, что думаю.

– Но не то, что чувствуешь! – это уже похоже на обвинение. Ты напросился, мальчишка!

– Не то, что чувствую? Хочешь знать, ЧТО я чувствую? Изволь!

И на одно-единственное мгновение я позволяю слегка ослабнуть цепям, в которые сам себя заковал.

Для меня не изменилось ничего: разве что, дневной свет за окном показался чуть серее, чем был. А вот Мэй…

Со сдавленным криком эльф отпрянул в сторону, не удержался на ногах, упал на пол, отполз к стене и, уткнувшись лицом в угол, обхватил себя руками за плечи. Неужели всё настолько страшно? Кто бы мог подумать…

– Мэй… Прости ещё раз. Я не сдержался.

Как будто это можно простить… Нельзя. Лично я возненавидел бы человека, так со мной поступившего. Собственно говоря, и ненавижу. Самого себя. Но ведь это не повод делиться своей ненавистью с окружающими, как вы считаете?

– Мэй… – я встал с кровати и подошёл к испуганно скорчившейся фигурке. – Пожалуйста, не надо… Я неудачно пошутил… Извини.

– Разве это шутка? – голос эльфа дрожит, но не от страха, а от… Он плачет? Уж не надо мной ли?

– Конечно, шутка! Глупая. Грубая. Я не должен был…

– Ты не должен был запирать ЭТО в себе! – по наконец-то отвернувшемуся от стены лицу бегут целые реки слёз.

– Но если бы я не «запирал», как ты говоришь… Страдали бы те, кто находится рядом.

– Предпочитаешь гибнуть один?

– Гибнуть?

– ЭТО сожрёт тебя когда-нибудь, разве ты не понимаешь? – лиловые глаза смотрят с неистовой мольбой. Чего ты добиваешься, lohassy?

– Ну и пусть, – пожимаю плечами. – Я не буду грустить по этому поводу.

– Так не должно быть!

– Почему?

– Потому что… Никто не должен быть один!

Простая истина. Очень простая. Самая первая, которую я понял по-настоящему. И – самая последняя из тех, которые найдут воплощение в моей жизни. Как больно…

– Я не один, Мэй. Со мной всегда…

Обрываю фразу на полуслове, но не потому, что не могу придумать продолжение. Оно известно, однако юному эльфу вовсе не нужно слышать, с кем я провожу каждую из отмеренных мне минут. И – если это будет зависеть от меня – Мэй никогда не узнает, на кого похожа дама, с которой я обвенчан с первой минуты своего существования.

– Кто? – он всё-таки спрашивает.

– Тебе ещё рано об этом знать! – щёлкаю согнутым пальцем по слегка покрасневшему от рыданий носу. – Вот когда вырастешь…

– Ты всё равно не расскажешь, – тихий вздох.

– Почему же? Расскажу. Сначала вырасти! И будь любезен умыться: негоже показывать хозяйкам зарёванное лицо!

Муторно. Настолько муторно на душе, что к завтраку я не стал спускаться. Потом – дождавшись, когда кухня освободится, затолкал в себя пару ломтей ветчины, взял кружку с молоком и почти крадучись вернулся в комнату.

«Никто не должен быть один…» Знаю. Но ко мне это не относится. Я не могу быть с кем-то, потому что… Если даже Мэй, который хорошо знаком с верхним слоем моих чувств, ужаснулся, заглянув чуть поглубже… Кому я могу показать без прикрас то, что находится внутри меня? Если ТАМ вообще что-то есть.

«Опять рефлексируешь?…»

Нельзя?

«Можно… Только – бессмысленно…»

Почему?

«Анализ полезен только в том случае, если может повлечь за собой действия, качественно меняющие ситуацию… А в твоём случае…» – вещает Мантия лекторским тоном.

Можешь не продолжать. Я – гад, точно?

«В какой-то мере все твои родственники – гады… А кровь – не вода…» – глубокомысленное и очень правильное замечание.

Я не это имел в виду! Я поступил дурно.

«Разве?… Не заметила…»

Мне не следовало открывать Мэю даже малую часть…

«Позволь напомнить: эльфы – всего лишь одно из вассальных племён, а сюзерен не должен искать оправданий своим поступкам…»

Я не принимал Клятву. И не давал её. Правда…

«Ты – нет… Твоя сестра – да…»

Она просила не делать им…

«Больно?… Ты и не сделал… Ты возишься с ними, как с беспомощными младенцами, хотя следовало бы взяться за розги и уже давно!…»

Ты так думаешь?

«Ох… Чем на сей раз вызвана твоя тоска?… Опять уверился в том, что мир так же плох, как твои представления о нём?…»

Вовсе нет. Лаймар…

«Что – Лаймар?… Ещё один себялюбивый мерзавец, не более!…» – Мантия слегка злится.

Он не такой уж мерзавец.

«Все люди – мерзавцы… Только некоторые успешно это скрывают даже от самих себя…»

И я – тоже?

«Причисляешь себя к людям?… Смело!…»

Я не об этом! В его поступках нет ничего, заслуживающего смерти. По-настоящему заслуживающего.

«Разумеется… Хотя любая жизнь заслуживает смерти… Фактом своего существования…»

Не углубляйся в Теорию Познания! Я не расположен…

«Искать равновесие в собственной душе?… Вижу… Ты слишком близко подпустил чужие переживания… Сосредоточься на своих, мой милый… Не нужно жалеть мир, если он не жалеет тебя…» – мягкое напутствие.

Не нужно жалеть? Скажи ещё: нужно поставить на колени!

«Этот вариант не так уж смешон… И не так невыполним, как тебе мнится… Вопрос только в том, желаешь ли ты смотреть в глаза или удовольствуешься затылком?…»

Поганка!

«Не знаешь, как ответить, и опускаешься до грубости?… Как не стыдно!… С твоими-то знаниями и не подобрать тончайшую остроту, чтобы раз и навсегда заткнуть мне рот?…» – это даже не издёвка, а приглашение к бою.

У тебя и рта-то нет!

«Как ты наблюдателен!… Зато у меня есть кое-что другое… У меня есть Крылья, которых тебе не дано… Я могу взлететь над миром, а ты… Ты можешь только смотреть в небо и…»

Замолчи!

«Я не права?…»

ЗАТКНИСЬ!

Жаркая волна рыдания рождается в груди. Где-то в межреберье. Разворачивается спиралью, постепенно затопляя лёгкие, и кипящей волной подступает к горлу. Почему-то сразу перестаёт хватать воздуха, и ты вынужден открыть рот, чтобы… Чтобы мир услышал твой глухой и отчаянный стон. Потом начнёт гореть нос, и потоки слёз солью обожгут щёки, а пока… Пока боль выходит наружу сухой. Острой. Колючей.

Зачем ты ТАК?

Я рухнул на постель, пряча лицо в ладонях. Нужно сдержаться. Нужно. Не хватало только расплакаться… Сколько лет прошло, а я до сих пор не привык…

«Извини…» – ни капли раскаяния в голосе.

Что мне проку в твоих извинениях?

«А, теперь понимаешь, каково было мальчику, которого ты обидел?…»

Я и раньше понимал! Нечего было…

«Никогда не мешает напомнить о том, что не следует забывать…»

Ты права, конечно, но… Это слишком больно.

«Потому, что ты не хочешь принять…»

Я хочу! Но у меня не получается.

«Значит, плохо хочешь… Недостаточно сильно… Если поставишь себе цель, то…»

Проще забыть!

«Ой ли?… Не выбирай ЭТОТ Путь, мой милый… Забвение не всегда оправдано и не всегда безболезненно…»

Что ты хочешь этим сказать?

Дверь распахивается, и в проёме возникает Мэй. Довольный. Можно сказать, счастливый.

– Приходил королевский посыльный. Нас приглашают во дворец!

– Нас?

– Ну да.

– Я не расположен к увеселительным прогулкам.

Эльф морщит нос, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Что-то произошло? Что-то плохое?

– Что-то обычное.

– Ты странно выглядишь, – Мэй слегка помрачнел. – И снова лёг… Может, ты заболел?

– Ага. Так что, лучше не подходи: я – заразный!

– Вредный ты, это точно! – укоризненный вздох. – Ладно, останемся дома.

– Тебе, собственно, не запрещалось…

– Я один не пойду!

– Почему? Только не говори, что и минуты не проживёшь без моего гнусного общества!

– Дурак… Я боюсь оставить тебя одного.

Ничего себе, признание.

– По какой причине? Я – мальчик взрослый.

– В том-то и дело! Если бы ты был ребёнком, всё было бы проще.

– Проще?

– Я бы купил тебе большую красивую игрушку, и ты бы обрадовался, – нет, на него невозможно сердиться. Игрушку… Куклу? Тряпичного зверька? Деревянного коника? Впрочем…

– Кстати, об игрушках, – я вдруг вспомнил, что во дворце страдает от своей незавершённостиДэриен. – Пожалуй, я знаю, чем мне сегодня поиграться.

– Ты примешь приглашение? – лиловый взгляд вспыхивает восторгом.

– МЫ примем приглашение. Ты будешь мне нужен. Очень. А ещё мне понадобится воск и кое-что из масел…

Быстрым шагом войдя в покои принца, я сразу приступил к делу.

– Где наш больной? Доктор пришёл!

– Доктор? – Дэриен растерянно тряхнул головой. – Какой ещё доктор?

– Кто-то осенью жаловался, как ему плохо, бедняжке. А теперь что? В кусты? Ну нет, не получится! Ищущий да обрящет, просящий да… Нарвется на исполнение своих просьб. Главное, обеспечить необходимые для работы условия!

– Какой работы? Какие условия? – кажется, принц испугался. Я бы на его месте тоже струсил. Особенно зная, что «доктор» ещё не заслужил право так себя именовать.

– Тихое место и отсутствие свидетелей. Подойдёт Ваша спальня, например. Там, надеюсь, немноголюдно?

– С чего ты взял… – лёгкий румянец на щеках. Ай-вэй, Твоё Высочество, ну зачем быть таким скромным? Здесь все свои, все взрослые люди.

– Я ничего ещё не брал! Там кто-нибудь есть?

– Никого.

– И славно! Значит, перемещаемся в спальню!

Оставив Борга на страже за дверьми упомянутой комнаты, я строго приказал его высочеству:

– Раздевайтесь!

Дэриен оторопел окончательно.

– Зачем?

– Можно подумать, Вас никогда не лечили! Или думаете, что мне интересно посмотреть, как Вы выглядите без одежды? Спешу огорчить: голое мужское тело мне хорошо знакомо. Как, впрочем, и женское.

– Очень смешно! – фыркает принц. Почти оскорблённо.

– Я не шутил, Ваше Высочество. Мне необходимо, чтобы Вы… оголились. Исключительно для удобства – и моего, и своего. Если мои требования вызывают у Вас неловкость… Я тоже могу раздеться. И господин Хиэмайэ не откажется, – подмигиваю начинающему рдеть эльфу.

– Н-не надо! – наверное, Дэриен представил, какие мысли возникнут у возможных зрителей происходящего. Я тоже представил. А что, очень даже мило. Шикарно, я бы сказал. Если соединить серебро волос Мэя, картинку у меня на спине и золотистый шёлк простыней под принцем… Пожалуй, следует пригласить живописца, который запечатлеет сию красоту для потомков. Или кузена пригласить – состряпает пару «миражей» и будет развлекать гостей на семейных праздниках. Семья будет довольна. Донельзя.

– Ну, как хотите… – делаю вид, что сожалею. Эльф, по моему настроению вовремя догадавшийся, что я всего лишь шучу, робко улыбается.

– Что ты собираешься делать? – наконец-то, правильный вопрос!

– Чинить Ваше Кружево, что же ещё?

– Ты… сможешь? – изумление, перетекающее в потрясение.

– Постараюсь. Конечно, ломать легче, чем строить, но… Да не дрожите Вы так, ваше высочество! Всё будет в наилучшем виде!

– Хотелось бы верить, – принц начинает избавляться от одежды.

– Верьте. Хуже не будет. Вот что, мальчик мой, – обращаюсь к Мэю. – Необходимо музыкальное сопровождение. И больному будет приятнее, и доктору легче. Устраивайся поудобнее и подбери несколько аккордов, пожалуйста!

– В каком стиле? – эльф потихоньку настраивается на рабочий лад.

– Стиле… – приходится задуматься. Очень серьёзный выбор. Что же меня устроит? – Ты когда-нибудь был на море?

– Да. На Юге.

– Нет, то море не подойдёт… Представь себе… Ковёр пепельной синевы. Сверху и снизу. Линия горизонта почти неразличима. Тяжёлые волны степенно и устало накатываются на берег. Мокрые камни скользят под ногами. Холодный ветер лениво раздумывает: дуть ему или упасть в объятия вод. Ни одной души вокруг, но здесь и сейчас нет пустоты. Ничто слилось со Всем в тягучем поцелуе любовников, давно уже ищущих в своих встречах не Страсть, а Прелесть Обыкновения. Ярких цветов нет, но они не нужны, потому что даже пепел способен быть РАЗНЫМ…

Тонкие пальцы коснулись струн лютни, и плавный, немного сонный ритм коснулся моего сознания.

– Да, именно так, – я взглянул на принца, стоящего посреди комнаты, в чём мать родила. – Может быть, ляжете? Я не собираюсь прыгать вокруг Вас!

Пока Дэриен (все же, с некоторым беспокойством) располагался на собственной постели, я тоже слегка разоблачился: снял камзол и закатал рукава рубашки, чтобы не мешали. Потом натёр ладони свежеприготовленной мазью, основное назначение которой состояло в том, чтобы, тонким слоем покрыв кожу, не позволить ни одной капельке моего пота соприкоснуться с телом принца. Скажете: а как же… Лоб я тоже повязал шарфом. Во избежание. Мне предстоял долгий и кропотливый процесс, во время которого отвлекаться… не то, чтобы нельзя, но – крайне нежелательно: можно упустить настроение, а настроение – это такая вещь…

«Готов?…»

Наверное.

С сомнением оглядываю распростёртое передо мной тело. Уж принц-то, точно… готов. К самому худшему, полагаю. Извращенец. Так бы и… Отшлёпал хворостиной. По всем мягким местам.

– Глаза можете закрыть, Ваше Высочество. Зримых чудес не ожидается.

– А какие ожидаются? – он ещё и подшучивает.

– Разные. Но для ценителей, а не любителей… Всё, не отвлекайте меня!

«Ах, как мило вы смотритесь вместе…»

Твоих насмешек мне только не хватало! Мы – НЕ ВМЕСТЕ, мы – ПО ОТДЕЛЬНОСТИ!

«Уж и посмеяться нельзя…» – ворчливый укор.

Смейся на здоровье! Но чуть позже, ладно? Сейчас мы будем заниматься делом… От тебя требуется примерно то же самое, что и в Мираке. Помнишь? Парочка «проплешин».

«Как не помнить… Только вовсе не парочка – что, считать разучился?… По одной на каждый палец…»

Как скажешь.

В этот раз я не мог полностью отдать на откуп Мантии упражнения с Пустотой, потому что Кружево человека – совсем не то же самое, что Кружево заклинания. Да, основные принципы построения одни и те же, только вы когда-нибудь видели два одинаковых и, что особенно важно, обладающих одинаковой ценностью стихотворения? И я не видел. Так же и с Кружевами: если чары в большинстве своём являются плоской картинкой (исключения, кстати, выводят волшбу на качественно иную, более высокую ступень), рисунок, спрятанный в человеческом теле, объемен. Пожалуй, можно сравнить его с птичьей клеткой, прутья которой переплетены прихотливым узором… Да, именно так. Поэтому при «штопке» повреждений очень важно не задеть близлежащие Нити, дабы не навредить, желая добра.

Моя задача – даже в этом смысле – была проще обычной починки: замкнуть ОконечныеУзлы. Во-первых, эти самые Узлы располагаются во внешней части Кружева, и до них легко добраться, во-вторых, Нити, неряшливо оторванные в своё время Герисом, также направлены вовне, и я смело могу собрать их в горсть, чтобы…

«Ну, не в горсть, конечно – не упрощай!…» – напоминает Мантия.

Я помню, драгоценная.

«Как ты меня назвал?…» – трогательное удивление.

Драгоценная. Если не нравится, я могу…

«Нравится!… И даже очень…»

Тогда в чём проблема?

«Ты собираешься до позднего вечера наслаждаться музыкой или всё же выполнишь свой Долг?…»

Какой ещё Долг?! С ума сошла?

«Тот, который ты сам на себя взвалил, бестолочь!… Подумай хотя бы о том, что, завершив задуманное, сможешь спокойно вздохнуть… Тебя не греет эта мысль?…»

Греет. И поэтому… Начнём.

– Ваше Высочество, уделите моим словам немного внимания. Вы можете испытывать некоторые ощущения… Нет, больно не будет! Может быть немного холодно или, наоборот, жарко, но не более того. Возможно, Вам будут неприятны мои прикосновения, но тут уж постарайтесь потерпеть. Совсем немного.

И Мантия ласково обняла меня за плечи, перенося на Третий Уровень восприятия.

Узорчатая сеть Кружева Дэриена отчётливо и безупречно проступила сквозь пелену ощущений. Всё такое же бледно-зелёное, как и прежде. Даже ещё бледнее… Странно. Что это может значить?

«Поскольку Потоки не могу равноценно войти и выйти, излишки Силы, сбившейся с Пути, постепенно выжигают Нити16…»

Хочешь сказать…

«Спустя несколько лет мальчик в своем теперешнем состоянии обречен погибнуть…»

То есть, я обязан вмешаться?

«Обязан ли?… Ты хочешь и можешь, но никто не вправе заставить тебя действовать так или иначе…»

Знаю. Но в свете того, что ты рассказала…

«Не отвлекайся на это… Оставь на время в стороне… У тебя есть Цель и Средства её достижения – сомнения подождут…»

Слушаюсь, драгоценная!

Так, для начала ограничим поступление Силы в Кружево. Поставим ширму, которая защитит принца от домогательств Источника. Какого, кстати? А, неважно: это Лаймару нужно знать при Инициации, а у меня обратная задача…

Плёнка Пустоты выгнулась сферой, наглухо отрезая меня и Дэриена от внешнего мира. Времени очень и очень немного: как только Сила, рассредоточенная в замкнутом мной Периметре, иссякнет, молодой человек будет чувствовать себя неуютно. Весьма неуютно… Отлично! Потоки остановлены. Теперь я могу вплотную приступить к изучению доставшейся мне недорешённой задачки.

Да, Герис был неаккуратен. В каком-то смысле, по моей вине: если бы Инициацией занимался тот, кому и было положено – то есть, Лара, всё было бы сделано правильно ещё в первый раз. Или если бы придворный маг прочитал дневник своего учителя… Лаймар прочитает. Обязательно: второй подобной ошибки я не допущу! О, как любопытно…

Теперь знаю, на что должны быть похожи разомкнутые Узлы. На хризантемы. Кисти, распавшиеся тоненькими лепестками. Когда они нальются изумрудным светом, зрелище будет… Незабываемое. А сейчас мне нужно собрать все лепестки обратно. То есть, не все, а те, которые были безжалостно оторваны и одиноко колышутся на невидимом ветру. Не так их и много – по дюжине на Узел. А сколько у нас Узлов? Чуть-чуть сменим фокус зрения…

Два – на плечах. Два – на запястьях. Два – на коленях. Два – на щиколотках. Один – рядом с солнечным сплетением. Всё? Нет, простите, есть ещё, только с этой стороны они не очень заметны: один – у основания черепа и один – чуть ниже поясницы. Всего – одиннадцать. Надеюсь, порядок следования не важен?

«По большому счёту, нет… Двигайся снизу вверх по этой стороне и сверху вниз – по другой… Моя мысль понятна?…»

Вполне.

И я присел на постель у ног принца…

Вся сложность заключалась в том, чтобы сомкнуть язычки Пустоты вокруг каждого «лепестка» не слишком плотно, но и не позволяя испуганно ускользнуть из мертвящих объятий. Я неплохо справлялся: только в самые первые попытки два раза потерял и ещё раз – направил Нити сквозь Кружево, а не поверх него. Потом пришлось выдирать обратно… Впрочем, если принцу и было не по себе в эти моменты, возражений я не услышал – только ритм дыхания слегка сбился, и всё.

Это походило на ловлю бабочек или кузнечиков: улучить момент, накрыть яркую искорку ладонью, потянуть за собой – ни в коем случае не обрывая! – подвести к нужному месту и легонько подтолкнуть навстречу Узлу17. Работа кропотливая, но нетрудная. Не творческая – полёт фантазии категорически запрещён, то есть, как раз для меня, потому что я не умею мечтать… Я умею только следовать Правилам, зато КАК умею!

Больше всего хлопот доставил Узел на голове: там нужно было быть особенно внимательным при замыкании Нитей, чтобы не вмешаться сразу в несколько слоёв, расположенных опасно близко. Пожалуй, с головой я намучался больше всего, потому что после неё поясничный Узел показался мне совершенно плёвым делом: я играючи собрал его заново, потратив удивительно мало времени и сил – за какие-то три минуты!

Последний шаг… Есть! Устало опираюсь на руки, повисая над принцем. Теперь можно и передохнуть.

Движение воздуха. Едва уловимое. Сквозняк? Дверь же была закрыта…

Оборачиваюсь, сталкиваясь взглядом с карими озёрами.

Как ОНА сюда пробралась?! И куда Борг смотрел, скажите на милость?

– Значит, это – правда… – в голосе Селии Кер-Талион плещется даже не горе. Чистейшая скорбь. Траур по только что умершей надежде.

– Сэлли? – удивлённо и обрадованно начинает принц, но вихрь тёмно-рыжих прядей, взметнувшись, исчезает. – Подожди! Я…

– Лежать! – командую, одновременно возвращая Дэриена в горизонтальное положение.

В дверь виновато заглядывает Борг:

– Извини, она была так настойчива…

– Проследи уж, чтобы этот с постели пока не вставал, горе ты моё! – наспех накидываю на плечи камзол и отправляюсь искать даму, пребывающую в расстроенных чувствах. Расстроенных, что характерно, снова – из-за меня.

К помощи «паутинки» прибегать не пришлось: девушка тихо всхлипывала в ближайшей к покоям принца зале, наивно полагая, что на звуки, доносящиеся из-за тяжелой шторы, никто не обратит внимания. Как же! Зеваки на другой стороне уже собрались и ждут, чем закончится спектакль… Какая сволочь, интересно, наплела баронессе о моих скромных «лекарских» занятиях?

Я проскользнул за штору и забрался на подоконник. Селия не сразу поняла, кто нарушил её уединение, и только сообразив, что за человек устроился рядом, предприняла попытку убежать. Неудачную: я поймал тонкое запястье и слегка сжал – не грубо, но настойчиво.

– Подарите мне несколько минут своего времени, госпожа баронесса!

– Для каких целей, лэрр? Хотите узнать из первых рук, какие игры принц предпочитает в постели? – она пыталась показаться циничной и взрослой, но актрисой была никакой: когда в голосе дрожат слёзы, даже не пытайтесь устраивать другим жестокую отповедь. Сначала хотя бы успокойтесь.

– Дэрри любит играть? Не знал, – улыбаюсь, заставляя бледные щёки побелеть ещё сильнее.

– Пустите! – Селия пытается освободиться от хватки моих пальцев. – Как Вы смеете…

– Отпущу. Непременно. Как только Вы успокоитесь и пообещаете выслушать меня, госпожа баронесса. То, что я скажу, нужнее Вам, а не мне… Договорились? И учтите: вокруг собираются зрители, а я не думаю, что Вам хочется предстать на сцене в столь… неподобающем виде.

– Что Вы хотите этим…

– Сказать? Ничего. Я предлагаю побеседовать. По возможности, так тихо, чтобы никто не услышал. Согласны?

Она не удостоила меня и кивком, но не стала протестовать, когда я придвинулся поближе, сминая складки её дорожного платья.

– Прежде всего, ответьте на мучающий меня вопрос: почему Вы ворвались в спальню принца именно сейчас и именно в таком настроении?

– Почему Вы спрашиваете?

– Любопытен от природы. Такое объяснение не устраивает? Хорошо, предложу другое: тот, кто знал, что я нахожусь в покоях принца, хотел причинить Вам боль, напев о… том, чего не было и быть не могло.

– Но… все же знают… – сомнение, выразившееся в растерянном покусывании губы.

– О чём? О моей жизни с эльфом? – я хохотнул. – Давайте посмотрим на ситуацию трезво: если я, и в самом деле, предпочитаю… иметь отношения с лицами своего пола, вряд ли после листоухих опущусь до прелестей Вашего возлюбленного. Хотя могу совершенно искренне заявить: Дэриен – очень привлекательный молодой человек.

– Вы… просто хотите меня успокоить!

– И как? Успешно?

– Нет! Я не верю ни единому слову! – скорбь сменилась вызовом. Уже хорошо.

– То есть, Вы не верите в красоту своего любимого?

– Я не… – Селия смущённо осеклась, запоздало сообразив, что сказала глупость.

– Вы видели эльфов, госпожа баронесса?

– В каком смысле?

– Глазами, конечно!

– Да… несколько раз.

– И насколько близко?

– Близко? – растерянная задумчивость.

– Если личных контактов не было, не имеет смысла обсуждать эльфийскую красоту, пока Вы не познакомитесь с Мэем.

– Кто такой Мэй?

– Эльф. С которым… я живу. Разве его имя не было упомянуто?

– Нет, Роллена сказала только…

– Роллена?

Опять она! До каких же пор?! Но, честно говоря, белокурой стервой можно восхититься: успевать напакостить всем и везде – это настоящий талант!

– Вы её знаете?

– К несчастью. Даже не буду спрашивать, каких гадостей Вы наслушались. И даже не буду себе представлять…

Стоп! За каким фрэллом сестричке Гериса понадобилось так жестоко шутить над Селией? Это не похоже на продуманную месть. Это изящная, но, всё-таки, случайная импровизация. Так сказать, завершающий штрих. Но штрих чего? Какой картины? Что ещё задумала несносная блондинка? И не задумала, а уже… Выполнила, если небрежным движением позволила себе добавить к уже испытываемому наслаждению немного специй… Только не…

Единственное место в городе, удар по которому может ранить меня, это… Дом Агрио!

– Простите, что прерываю беседу на полуслове, госпожа баронесса, но я только что вспомнил очень важную вещь. Вам лучше пройти к Дэриену и всё выяснить самой, а мне…

Вылетая из покоев принца в обнимку с плащом, я натолкнулся на кузена, который несколько недоумённо разглядывал шепчущихся по углам залы придворных.

– Намечается веселье? Твоих рук дело? – поинтересовался Ксо, когда я схватил его под локоть и потащил в коридор.

– Помоги мне, пожалуйста!

– Что ещё? – дверь захлопнулась за нашими спинами сама собой, и кузен внимательно сузил глаза.

– Ты можешь перебросить меня в другое место?

– В какое?

– Резиденция Агрио.

– Что ты там забыл?

– Если мои предположения верны, графиням грозит опасность!

– Хм-м-м-м… И что именно ты хочешь сделать? Удостовериться, что был прав, или же…

– Я хочу предотвратить беду!

– Вот оно что, – Ксаррон посмотрел на меня с непонятным сожалением. – И как же я смогу…

– Просто швырни, и всё!

– Одного?

– Можешь отправиться со мной.

– Нет, с тобой не смогу. У меня, знаешь ли, дел невпроворот. Да и колебания гасить тогда придётся с двух фронтов… Но позволь, как же ты пройдёшь по Тропе?

– Я не собираюсь идти! Ты же можешь перемещать предметы? Можешь, я знаю! Вот и…

– При всём моём уважении, на предмет ты не потянешь.

– Я могу завернуться в Саван.

– Чтобы выпасть с Тропы совершенно невменяемым? Глупая затея! Ещё идеи есть?

– Я… – в памяти всплыло первое посещение дома «милорда Ректора». – Если ты завернёшь меня в «проплешину», а сверху пустишь несколько обычных слоёв, этого должно хватить! Здесь же недалеко…

– Расстояния не всегда измеряются напрямую, Джерон… Ладно, уговорил. Только… Это будет не самым приятным путешествием. Потом расскажешь, как всё прошло… До встречи!

Ещё примерно в середине нашего разговора, Ксо начал формировать Тропу, и – как только понял, чего я добиваюсь – выпустил заклинания, одно из которых раздвинуло Пласты, а второе… Второе едва меня не убило.

Впрочем, умереть я бы не умер – попросту не успел бы. Но когда тонкий слой Пространства вокруг меня менее чем за миг, опустел… Мне стало невыносимо одиноко. Можно носить Пустоту в себе и не сходить с ума каждое мгновение существования (хотя, как это заманчиво – раз и навсегда повредиться рассудком!), но оказаться МЕЖДУ двумя Пустотами, которые, по сути своей, одинаковы и вот-вот сольются вместе… Вдруг очень ясно понимаешь: ничего нет. Совсем ничего. И искра твоей жизни вот-вот погаснет от ледяного дыхания… Погаснет, чтобы никогда не вспыхнуть вновь.

Не было страшно. Не было больно. Я переставал БЫТЬ, но это всего лишь печалило. Кого? Меня, конечно же: кому ещё есть дело до моего бытия или не-бытия?

Тропа закончила свой бег точно у дверей дома Агрио, выкинула меня наружу, брезгливо отряхнула руки и свернулась, возвращаясь в Лабиринт. Да, кузен был прав: путешествие не из приятных. Впрочем, Ксо все-таки позаботился о моём удобстве и не стал обрывать коридор Перехода на высоте человеческого роста, скажем. Или на высоте третьего этажа, что было бы ещё занятнее: можно ведь и костей не собрать, если неудачно упасть.

Ломиться в дверь я не стал, для начала решив осмотреться и определить стратегию своего дальнейшего поведения. Пользоваться доступными мне «инструментами» нежелательно хотя бы потому, что неизвестно, сколько сил придётся потратить: каждая капля может стать решающей. Что ж, будем действовать примитивными методами. Например… просто посмотрим.

Так я и поступил, благо рамы окон первого этажа начинались на уровне моего подбородка. И в окне, из которого был виден холл…

Ай-вэй, как нехорошо!

Значит, милая Роллена снова воспользовалась услугами местной Разбойничьей Гильдии? С одной стороны, такое постоянство похвально, но с другой, оно же свидетельствует о некоторой скудности либо воображения, либо средств. Ну да, конечно: прибегнуть к помощи магии блондинка не может, потому что имеет шанс получить неприятный разговор с собственным братом. Герис, разумеется, не будет слишком суров со своей любимой сестрёнкой, но отшлёпать способен, и сильно. Куда как проще выпросить немного денег «на маленькие девичьи радости», чтобы с лёгким сердцем нанять головорезов.

А эти будут похуже тех, что напали на меня. Похуже – в смысле, опаснее. Всего трое, но ведь больше и не нужно, если требуется справиться с двумя беззащитными женщинами и мальчишкой… Фрэлл! А он что здесь делает?! Да ещё КАК делает, сумасшедший…

Наверное, Мэвин пришёл уже после того, как убийцы проникли в дом. Зачем пришёл – второй вопрос. Проблема в том, что парня впустили. Видимо по той нехитрой причине, что, оставшись за порогом дома, он мог поднять тревогу. И теперь младший брат Селии, стоящий рядом с Равелью и её матерью, готовился принять уготованную ему судьбу. Но не собирался встречать Слепую Пряху с пустыми руками: Мэвин плёл заклинание.

Должно быть, среди наёмников не было магов или людей, остро чувствующих возмущенияПространства. По крайней мере, ни лениво расположившийся в кресле мужчина с изготовленным для стрельбы арбалетом, ни оба его напарника, деловито разливающие по полу, стенам и мебели некую вязкую жидкость (похоже на масло: дом решили спалить, уроды…), не замечали, что рядом с ними формируется одно из самых действенных и практически неподвластных отражению заклинаний. Мэвин раздувал угли «закатного костра», но раздувал их… В себе.

Дурак! Кто же так делает… Лишь тот, кто не умеет иначе. Не умеет и, главное: не может. С такой асимметрией Кружева парень способен накапливать Силу только в пределах собственного тела18– там же, где и формирует Сетьчар. А что дальше-то делать будешь, несмышленыш? Ну, спалишь злодеев, а сам? Сгоришь вместе с ними, потому что не отделил Нити заклинания от Нитей своего Кружева, как поступает любой здравомыслящий маг19… Поправка: любой физически полноценный маг. Изначально не обладая возможностью изымать Силу из окружающего пространства, Мэвин всю свою волшбу построил на принципе «жертвенности», тратя собственную жизненную силу. Иначе у него просто ничего не получалось… Стоп! Теперь понятно, от чего умерла Вийса.

Не представляя себе, как на самом деле положено составлять заклинания, парень действовал проверенным способом и продумал всё, кроме одного: чары, которые предполагалось воплотить, должны были произрастать из Кружева заклинателя. Похоже, Вийса не была вдумчивой ученицей, либо просто не обратила внимания, и завязала первый узелок Подобий на самой себе… Могу себе представить состояние девушки, когда заклинание, обретая форму на Втором Уровне и приступая к выполнению своего назначения на Первом, потянуло за собой Силу из Кружева! Магичка, несомненно, была парализована страхом, и мига промедления оказалось достаточно, чтобы процесс стал необратимым. Следовало рвать Нити сразу же. Хотя…

А как же котенок, из тела которого моя кровь удалила заклинания, до боли похожие своей структурой на это? Впрочем, похожие, да не совсем: во время их наложения никто не погиб. Странно… Мальчишка ни при чем? Но кто тогда? Разве может у двух разных магов быть совершенно одинаковый почерк?… Ладно, поразмыслю над этой загадкой на досуге. Когда будет подходящее настроение.

Я присмотрелся к тому, что творит Мэвин. М-да, ТАКОЕ, пожалуй, и не оторвешь… А ведь, надо. Надо, или парень погибнет вместе с теми, кого намеревается убить.

«Опять хочешь вмешаться?…» – приторно-вежливый вопрос.

Хочу. Ты против?

«Подумай хорошенько… Не торопись… Вдруг ему это НУЖНО?…»

Умереть? Что за чушь?!

«Он может чувствовать вину… Перед сестрой… Перед принцем… Перед погибшей чародейкой… А вина имеет обыкновение расти – ты это прекрасно знаешь!…»

И что?

«Возможно, он выбрал смерть… Выбрал совершенно осознанно и добровольно…»

Какое там! Где ты видишь выбор? Он погибнет в любом случае: или от рук наемных убийц, или от собственной дурости!

«Но во втором случае он спасет две жизни… Об этом ты не подумал?…»

Спасет… Хочешь убедить меня в том, что он жертвует собой?

«Ты не допускаешь такой возможности?…»

Почему же. Но если это и в самом деле так…

«Только не начинай снова!…» – испуганно-усталый всхлип.

Я ещё и не пробовал!

«Чувствую, что ты замышляешь… Может, хоть однажды оставишь всё, как есть, а?…» – робкая надежда.

То есть? Позволить парню спалить себя дотла?

«И пусть спалит… А ты соберешь пепел в горсточку и торжественно вручишь сестре… Чем не выход?…» – заискивающее виляние хвостом.

Я представил себе картинку. Пепел, который метелочкой сметаю в совок. Маленькую фарфоровую вазу с крышкой. Церемонию передачи останков… И едва удержался от неуместного смеха.

Да ну тебя, право слово!

«Не понравилось?… А я считаю, что идея очень и очень неплоха…» – обижается Мантия.

Обещаю: когда-нибудь я именно так и поступлю!

«А сейчас?…»

Сейчас… Мы дотянемся до Мэвина отсюда?

«С трудом… Далековато, всё-таки… Если только ОЧЕНЬ постараемся…» – с сомнением протянула моя подружка.

Мы должны постараться, драгоценная! Всего-то и требуется…

Ломать тоже нужно уметь. Благо, после печального опыта с уважаемым учителем, у меня было не только много возможностей для тренировки, но и настоятельное требование собственной совести: если уж убивать, то убивать со знанием дела и с полным представлением механики процесса от начала и до конца.

Мэвин собирался разжечь «закатный костёр» – заклинание многоуровневое и громоздкое, потому что подразумевает влияние сразу и на физическое тело объекта, и на его Кружево. Полагаю, парень просто взялся за первое, что пришло в голову, потому что для разбирательства с наемниками хватило бы и…

А ведь, и хватит. Нужно только разрубить Сеть заклинания, и вместо «костра» получатся «брызги». Так, наведение выполнено хорошо: с точностью попадания проблем не будет.

Итак, драгоценная, ты готова?

«А что мне остается?…» – тихий вздох.

Ну, не надо так грустно! Сейчас мы здорово повеселимся!

«Каким именно образом?…» – легкая заинтересованность.

Сколько Силы в моем шлейфе?

«После того, как ты битый час лапал принца?… Очень приличная порция…» – ехидно скалится Мантия, вгоняя меня в запоздалую краску.

Отлично! Как только Мэвин завяжет последний Узел, ты отсечешь его от заклинания…

«Щитом?…»

Конечно же, нет! Нити должны быть порваны, и порваны мгновенно, поэтому будет не Щит, а «проплешина»… Я выпущу, сколько смогу, а ты быстренько куешь топор и рубишь… Пойдет?

«А дальше?…» – в голосе прорезаются азартные нотки.

Не «дальше», а в то же самое время, драгоценная, ты вливаешь Силу из шлейфав Нити по обе стороны от «разрыва».

«Это ещё зачем?…»

Затем! Без подпитки заклинание не будет иметь должного эффекта, а Мэвин, истончивший Кружево, окажется на грани смерти… Придется гнаться за двумя зайцами, чтобы поймать третьего!

«Третьего?…»

Да. Третьего зайца. Зайца моего полного и глубокого удовлетворения.

«Ты понимаешь, что, обрубая Нити, мы с тобой переводим волшбу в неустойчивую форму?… Она может повести себя непредсказуемо…» – ворчливое напоминание.

Помню, драгоценная! Мы не только обрубим, мы ещё и пал пустим!

«Пал?… Хочешь преобразовать „костёр“… А что, вполне может получиться…» – довольная ухмылка.

И получится! Кстати… Пора!

На один короткий вдох меня захлёстывает Пустота. Волна, рожденная в недоступных далях и нашедшая выход в мир. Выход через моё тело.

Истончаясь до предела, несуществующее лезвие падает на разноцветье Нитей, протянувшихся между Мэвином и тремя убийцами. Падает, рассекая мерцающие пряди так же легко, как беспечное движение руки рвёт паутину. Концы Нитей обиженно шипят, оплавленные горячим поцелуем Пустоты. Шипят и порскают в стороны, притягиваясь к Кружеву. Но еще до того, как оборванные волоски сольются с Узлами, Мантия одаривает их Силой, вытащенной из моего шлейфа. Не знаю, что происходит с незадачливым магом – не до него, потому что я должен успеть…

Пустота тонкими змейками летит по Нитям заклинания, обретшего независимость. Летит, пожирая то целые фрагменты, то крохотные узелки и цепочки из пары звеньев. Летит, оставляя за собой совсем иную волшбу. Быстрее! Ещё быстрее! Центральный Узел съеживается и распадается на три. Узор изменился. «Костра» не будет. Будут «брызги»!

«Закатный костёр» нагревает всю кровь в теле. Разом. До кипения. За считанные мгновения. Очень действенно и надёжно. Но, во-первых, зрелище… непривлекательное, а во-вторых… Неоправданно большой расход Силы. «Брызги лавы» проще. Можно даже сказать, примитивнее. Правда, в случае, если ваш противник имеет познания в Магии Огня, он вполне способен отразить атаку. Конечно, не в том единственном случае, когда «брызги» нацелены в голову.

Фрэлл! То, что сейчас произойдёт, тоже не способствует хорошему настроению и умиротворённому состоянию желудка. Я метнулся к дверям, которые… Оказались не заперты. Можно было и войти… Хотя, что бы изменилось? Только расстояние, а я и так справился…

Напрасно волновался: вытекающую из глазниц жижу, некогда бывшую мозгом, графини не увидели. Алаисса – потому, что к тому времени уже благополучно отбыла в обморок от переживаний, а Равель – потому, что смотрела вовсе не на умирающих убийц. Она хлопотала вокруг Мэвина, сидящего на полу и пытающегося понять, почему он всё ещё жив, когда, по всем существующим законам, должен был умереть.

Конечно, мне следовало бы привести в чувство графиню-мать, но… Но. Но. Но. Как и всякий раз после соприкосновения с магией, приносящего последней безвременную и печальную кончину, моё мироощущение было обострено практически до предела. Что поделать, издержки искусства. Или, правильнее было бы сказать: закономерная плата за вмешательство в тонкие материи.

Так вот, я не бросился на помощь dou Алаиссе только по той причине, что в холле дома Агрио в эти минуты творилось волшебство, перед которым почтительно склонит голову даже самый могущественный маг. Здесь и сейчас рождалось чудо любви. Ни Мэвин, растерянно хлопающий ресницами, ни Равель, обеспокоенно коснувшаяся его плеча, не понимали и не чувствовали, как между ними протягивается тоненькая ниточка чар, которыми вольна распоряжаться только природа. Да, всего лишь один вдох, совпавший во Времени и Пространстве, но… Невозможно соорудить что-то из ничего, а если у вас уже имеется холмик, на склоне которого притулился маленький камешек… Нужно только толкнуть, и в следующую минуту бегите прочь от лавины, сметающей всё на своём пути. Вот этим я и займусь. Только бы камнепад не погрёб меня под собой.

Я подошёл к Мэвину, нагнулся над ним и… Залепил юноше пощёчину. Очень болезненную и очень обидную. Карий взгляд вздрогнул, но удивленный возглас вырвался совсем из других уст:

– За что?!

– Видите ли, милая Равель… Этот молодой человек поступил не просто глупо: он поступил вопиюще безответственно.

– Он спас…

– Он едва не погубил то, что ему пока не принадлежит. Свою жизнь. Или Вы полагаете, сударь, что уродство тела служит оправданием недостаточной остроте ума?

От этих слов Мэвин дёрнулся сильнее, чем от моего удара, а Равель… Ох, как же ярость красит женщин! Особенно, некоторых.

– Как Вы можете… Какое право Вы имеете укорять того, кому не повезло в жизни так, как Вам?!

– Везение, милая Равель – вещь, которой не существует. При ближайшем рассмотрении любое удачное стечение обстоятельств оказывается тщательно спланированным и дотошно подготовленным… Просто не всегда авторство благоприятного исхода принадлежит Вам: иногда Судьба тоже берётся за кости.

На этой глубокомысленной ноте поворачиваюсь и направляюсь к лестнице. И всё же, я – молодец, да ещё какой: на верхней трети ступенек меня настигает ответ девушки. Ответ, тон которого звучит почти победно, ведь Равель думает, что поняла причины моей жестокой отповеди в адрес Мэвина:

– Вы просто завидуете, что не сами спасли наши жизни!

Останавливаюсь. Замираю на мгновение. Сжимаю пальцами перила – до хруста суставов. Выдерживаю паузу и снова начинаю движение. Медленно, стараясь даже спиной изобразить оскорбленное достоинство. И только закрыв за собой дверь комнаты, позволяю весёлому фырканью прорваться на волю.

Ох, девочка, как же ты меня насмешила! При том, что сама была необыкновенно серьёзна и прекрасна в этот момент… Надеюсь, Мэвин оценит всю силу и прелесть твоего неожиданного заступничества. Надеюсь. А чтобы оценил наверняка, я и сам слегка поколдую на этот счет. Чуть позже. Когда юноша окончательно соберется с мыслями и навестит мою скромную обитель. Пока же у меня есть несколько минут (в лучшем случае – час, если Равель будет настойчива… а она – будет…), чтобы разобраться в черновиках, оставшихся от переводов дневника Лара. Всю ерунду скопом Лаймару читать не обязательно, значит, нужно отделить полезные знания от лирических иносказаний, дабы вручить магу инструкцию, не обремененную излишними подробностями, ибо подробности, когда их становится слишком много, превращают пользу во вред.

Я начал сражение первым – едва распахнулась дверь моей комнаты:

– Милая Равель разомкнула свои объятия, и Вы тут же сбежали?

Мэвин (хотя и сижу спиной к двери, могу до мельчайшей подробности описать то обиженное недоумение, которое повлёк за собой мой невинный вопрос) ответил не сразу. Я уже начал было настораживаться (знаете, в некоторых случаях удивительно подходящим оказывается принцип: «А чего тут думать?»), но интонации, которые юноша выбрал для ответного удара, сразу сняли все тревоги и сомнения. Мэвин просто пытался разумно сопоставить все факты и наблюдения, касающиеся вашего покорного слуги:

– Я не думал, что Вы можете быть таким грубым, лэрр.

– Грубым? – откидываюсь на спинку кресла. – И что же Вы полагаете грубостью? Указание предела Ваших возможностей? Или же…

– То, как Вы обошлись с графиней.

– А как я с ней обошёлся?

– Вы… Вы были непозволительно холодны с женщиной, которая только что испытала потрясение и…

– Сударь! – вздохнув, я покинул нагретое сиденье и подошёл к юноше. – Не надо заниматься построением столь вычурных стен на столь шатком фундаменте! Проще говоря: оставьте на время придворную манеру изъясняться и пользуйтесь обычными человеческими словами. Я понятно выразился?

– Да, но…

– Значит, не совсем понятно… В чем Вы меня обвиняете? В том, что не бросился утешать девушку? Позвольте, но мне показалось, что она более чем согласна искать утешение у Вас! Или я не прав?

Мэвин начал розоветь, может быть, впервые в жизни.

– Как Вы могли подумать…

– Я не думал. Я ВИДЕЛ. Иногда нужно довериться глазам, сударь, чтобы не обмануться в суждениях.

– Я вовсе…

– Может, прекратите лепетать? Скажите прямо: что Вы думаете о Равель?

Минута торжественного молчания.

– Она… она – красавица.

Ещё одна небольшая пауза, и… Совершенно детский испуг и робкая просьба о помощи:

– Она ведь красивая, правда?

Вообще, в этом месте следовало бы рассмеяться, потому что Мэвин выглядел настолько трогательно и нелепо, что иной реакции и не заслуживал. Я бы так и поступил, но вовремя вспомнил трепет и абсолютную растерянность, посещающие меня при мыслях о Мин. Вспомнил и, без тени улыбки, подтвердил:

– Правда. Равель – очень красивая девушка. И очень достойная.

А ещё для неё не существует твоего уродства, парень… Она видит тебя совсем иначе. Видит в своем собственном Зеркале. Это великое чудо и великий Дар, которыми нельзя пренебрегать, и которые ни в коем случае нельзя терять. Думаю, ты уже понимаешь, чем тебя наградила Судьба, Мэвин.

– Сударь, Вы… Лэрр…

Запыхавшаяся и встревоженная, Равель выглядела ещё милее, чем обычно. И тонкие черты девушки необыкновенно украшала решимость, перед которой уважительно склонились бы даже далёкие предки графини Агрио. Равель была готова защитить своего героя от нападок всего света. Ну, или хотя бы от меня.

– Вы что-то хотели сказать, сударыня?

– Я… – девушка перевела взгляд с меня на Мэвина и обратно.

– С Вашей матушкой всё хорошо?

– Да, не беспокойтесь…

– Простите, что оставил dou Алаиссу без своей помощи, но, право, меня отвлекли совсем иные заботы.

– Лэрр… Ив… – ну, наконец-то, она вспомнила, что мы обращаемся друг к другу по имени!

– Милая Равель, зачем Вы покинули свою матушку и поспешили сюда?

– Я подумала, что… – смущённый румянец. На щеках у обоих.

– Вы решили, что я выскажу молодому человеку своё недовольство? Совершенно верно, милая Равель! Выскажу, всенепременно. Ему будет полезно услышать несколько прописных истин. Но я намереваюсь поговорить с бароном, как мужчина с мужчиной, а при мужских разговорах присутствие женщин не приветствуется, верно?

– Ив… Вы же не…

– Рукоприкладства не планирую. Разве что, в крайнем случае! – я подмигнул, заставив девушку изумленно замереть. – И потом… Буду крайне признателен, если Вы отправите посыльного к некоему Лаймару, а сами тем временем приготовите что-нибудь легонькое в качестве второго завтрака: не знаю, как все присутствующие, а я проголодался! Моя просьба Вас не затруднит?

– Нисколько… Ив, а что Вам нужно от Королевского Дознавателя?

Даже так? А чернявый маг высоко стоит, ничего не скажешь.

– Помимо сугубо личных дел, нужно же составить заключение по трупам, которые изгадили холл Вашего дома, милая Равель. Вы со мной согласны?

– О… да, разумеется! Я постараюсь, как можно скорее…

– Два-три часа в запасе есть. Ну, пока туши не начнут разлагаться, – пояснил я. Девушка чуть побледнела, сглотнула и предпочла приступить к выполнению поручений, не дожидаясь иных подробностей существования бренных тел после смерти.

Мэвин проводил графиню нежным, но слегка беспокойным взглядом, чем вызвал у меня сдавленный смешок.

– Лэрр! – брови сердито насупились. Пришлось срочно отступать на заранее подготовленную линию обороны:

– Простите, это… нервное. У меня так много забот, что каждая новая только расшатывает моё душевное равновесие.

– Я не совсем понимаю… – настороженность в карих глазах.

– И не надо! Присядьте, и поговорим о делах.

Мэвин опустился в кресло, а я забрался на стол. Очень удобная позиция: и смотришь сверху вниз, и пространства для маневра несоизмеримо больше, чем в окружении высоких подлокотников.

– Извиняться за свои действия я не буду. Независимо от Вашего мнения. Вы вели себя глупо и беспечно, сударь. Вам противопоказано заниматься магией. Категорически! Неужели Вы этого не понимаете?

Виновато качнувшиеся плечи:

– У меня не было выбора…

– Чушь! Перед Вами простиралось необозримое поле деятельности, а Вы остановились на самом его краю. Как недальновидно! Или Вы не желаете дожить до седин?

Мэвин опустил взгляд. Что ж, продолжим в том же духе.

– Значит, Ваши действия были подчинены стремлению умереть? Позвольте узнать, почему Вы решили так рано уйти из жизни?

– Вы кажетесь умным человеком, лэрр, а задаете такие глупые вопросы, – это что, попытка уколоть? Не то оружие выбрал, дурачок!

– Я задаю правильные вопросы! Вы считаете их глупыми только потому, что не можете найти подходящий ответ. Итак, я жажду узнать причину! Почему?

– Вы уже могли заметить, что мое тело…

– Несовершенно? Ну и что?

– Да, Вам не понять… – слегка презрительное и очень грустное откровение.

– Понимать нужно только то, что имеет смысл! Не хотите думать? Хорошо. Тогда извольте выслушать МОЁ объяснение Ваших проблем. Только не смейте перебивать! – добавляю, видя, что губы Мэвина дрогнули, собираясь возразить. – Ваши родители, в силу каких-то причин, наделили Вас неполноценным физическим обликом. В детстве Вас всячески оберегали от столкновения с реальностью, и Вы росли, считая, что ничем не отличаетесь от прочих людей. Но время имеет свойство проходить быстрее, чем того желаешь… Рано или поздно Вам пришлось бы выйти в мир. Наверное, следовало бы сделать это, как можно раньше, но тут уж исправить ничего нельзя. За порогом дома оказалось, что всё не так, как представлялось в надёжном укрытии родных стен, верно? Насмешки и насмешников можно терпеть, но куда тяжелее видеть в глазах окружающих презрение и жалость… А когда старшая сестра, которая проводила с Вами столько часов, начала постепенно отдаляться, и Вы почувствовали, что делите её нежность с кем-то ещё… Вас охватила ненависть. Ненависть к тому, кто родился и вырос здоровым, сильным и красивым. Ненависть к человеку, которому сестра отдала своё сердце. Но, мой милый мальчик, Вам не приходило в голову, что сердце, в котором пылает любовь, становится больше с каждым ударом пульса? Почему Вы решили, что Селия разлюбила Вас? Её чувства лишь немного видоизменились, а Вы, вместо того, чтобы измениться самому – перестать быть собственником и радоваться тому, что сестра нашла свою любовь – решили отомстить. Очень грязно, кстати… Но месть не принесла ни облегчения, ни желаемого результата: чувства Селии лишь вспыхнули ещё ярче. И тогда Вы поняли, как жестоко ошиблись. Поняли, но исправить содеянное уже не могли, потому что несчастная девочка-магичка, которая сотворила Подобия по Вашему рецепту, умерла. Умерла очень страшной смертью.

– Я не хотел… – тихое, еле слышное признание.

– Убивать Вийсу? Разумеется, не хотели. Вам нужно было заставить страдать Дэриена. Вы и заставили, забыв о том, что любящие сердца всё делят пополам… Как скоро Вам стал ясен Ваш промах? Спустя месяц? Два?

– Весной.

– Что ж, лучше поздно, чем никогда. Как видите, я вполне понимаю Ваши обиды и Ваши сомнения, но… Какого фрэлла Вы намеревались сегодня умереть?!

– Я… – Мэвин испуганно вжался в кресло.

– Вы, кто же ещё?! Заклинание такого уровня убило бы Вас вскоре после этих несчастных!

– Откуда… откуда Вы знаете? И про Подобия… – карие глаза затопил ужас. – Вы… Вы хотите наказать…

– Наказать? – я едва не поперхнулся от возмущения. – Вы сами себя наказываете каждым днем совершенно бездарного существования! А теперь ещё и это! Кроме «закатного костра» Вы больше ничего не умеете? Управление стихиями – не Ваша стезя, сударь! Вы можете стать великолепным теоретиком и Мастером Структур, но, ради богов, не лезьте в практическую магию! В следующий раз рядом может не оказаться того, кто способен остановить Ваше сумасбродство без разрушительных последствий.

Пауза.

– Так это… это Вы? Это Вы спасли мою жизнь?

– С чего Вы взяли? Я и не намеревался…

– Не обманывайте… пожалуйста! – неожиданно искренняя мольба. – Я почувствовал, как заклинание отделяется от меня, но это произошло так быстро… И я не был опустошенным, как обычно… Словно всё, что я потратил, было возмещено… Как Вы это сделали?

– Если говорить честно, ЭТО делал не я. Я всего лишь выбрал из имеющихся возможностей те, которые показались мне приемлемыми. В этот самый момент. Надеюсь, выбор был правильным. А практической стороной дела занимался не я. И, как теоретик теоретику, хочу сказать: главное в нашем деле – холодный и трезвый расчет. А Вам в ближайшее время следует забыть о чарах и иже с ними!

– Почему?

– Потому! Вы же не хотите оставить Равель без своего общества? Она девушка терпеливая и понятливая, но любому терпению есть предел… Если графиня Агрио что-нибудь для Вас значит, посвятите ей хотя бы несколько дней своей жизни. Она того заслуживает.

– Кто? – ну вот, совсем запутал парня…

– Ваша жизнь. И Равель, разумеется! А уже потом, когда успокоитесь… Когда окончательно определите для себя важность вещей и людей, которые Вас окружают… Вот тогда Вам и следует вернуться к занятиям магией. Если хотите, я даже подыщу наставника.

– О, это было бы замечательно! – воодушевление, но не настолько сильное, чтобы можно было тревожиться о будущем влюбленных. – Но… Что же будет с его высочеством?

– Ничего страшного, полагаю.

– Но ведь он…

– Вполне здоров. Я бы даже сказал, совершенно здоров.

– Откуда Вам может быть известно… – снова круглые глаза. Это начинает утомлять.

– Вы же умный мальчик… Знаете, что мой дядя – Ректор Академии. И вообще: есть великое множество способов оказываться в курсе событий!

Мэвин кивнул, делая вид, что понимает. Глупый! Он даже не может себе представить, какой способ имею в виду я. Очень простой, кстати: если хотите знать все подробности какой-нибудь переделки, участвуйте в ней сами! Как ваш покорный слуга.

Однако я так и не спросил…

– Зачем Вы пришли в дом Агрио, сударь?

Беспомощная улыбка:

– Я хотел просить у Вас совета.

– По поводу чего? Дальнейшего существования? Вы посчитали меня способным дать такой совет?

– Да… А разве я ошибся? – о, беспомощность начинает сменяться лукавством. Я даже завидую Равель: какой замечательный муж ей достанется!

– Если ошиблись, то самую малость…

Получив каракули, содержащие наставления незабвенного учителя, Лаймар готов был официально признать, что три трупа с выгоревшими изнутри черепами мирно преставились по причине преклонного возраста. На том и порешили: маг предпринял некоторые усилия, чтобы избавиться от нежелательных издержек магических упражнений Мэвина, а я подъехал ко дворцу в экипаже Королевского Дознавателя, чтобы…

Быть тут же отловленным за шкирку своим кузеном.

– Куда это ты собрался, милый племянник? – лучезарно улыбнулся «милорд ректор».

– У меня есть кое-какое дело.

– К Герису или Роллене? А может, к Его Высочеству?

– Какая разница?

– В сущности, никакой, потому что…

Кузен ласково приобнял мои плечи, и… Когда холодные пальцы проскользнули под сахью, обороняться стало поздно: резкое нажатие на точку у основания шеи мгновенно лишило меня способности двигаться, а вслед за тем и сознания.

Ненавижу, когда со мной так поступают! И вовсе не потому, что чувствую себя полным и безоговорочным идиотом, в очередной раз попавшимся на одну и ту же уловку, просто… От этих «упражнений» мои мышцы так сильно деревенеют, что по возвращении в работоспособное состояние долго и упорно ноют, не прибавляя хорошего расположения духа. И зачем ему понадобилось…

Открываю глаза, утыкаясь взглядом в тёмный потолок. Тёмный?!

Это что, подвал? Похоже на то. И подвал в доме «милорда Ректора», несомненно. Да по какому праву…

– Очухался?

Ксаррон стоит, скрестив руки на груди и прислонившись к каменной кладке стены. Стоит на некотором отдалении от меня. Почему бы это? Уверен, что я не смогу до него добраться? Ну, подожди!…

Нет, не смогу. Первое же моё движение сопроводилось глухим звяканьем. Фрэлл! Хорошо, что я всего лишь попытался сесть, а не рванулся в сторону кузена, иначе… Разодрал бы ногу, потому что правую щиколотку тремя рядами обнимает весьма затейливый браслет, отягощенный цепью, не позволяющей мне отдалиться от стены больше, чем на пару футов.

– Это как понимать? – пока ещё остаюсь спокойным. На всякий случай.

– Помнишь, я обещал тебя запереть? Думаю, время пришло, – меланхолично заметил Ксо, пожёвывая соломинку. Наверное, позаимствовал её из подстилки, на которой я сижу.

– Запереть? Почему?

– Ты натворил такую тучу глупостей, что…

– Каких ещё глупостей? – не согласен. Но Ксаррону нет никакого дела до моего мнения на сей счет:

– Разнообразных. Больших и маленьких. Впрочем, одна из них, к моему глубочайшему сожалению, намного страшнее всех остальных.

– О чём речь?

– Ты заигрался, Джерон.

– Заигрался?

– Ну да. Возомнил себя невесть кем и двинулся по жизням других маршем тяжелой пехоты. Я пытался не замечать, но и мне стало как-то не по себе от твоих поползновений.

– Что я такого сделал?

– Перечислить по пунктам? – грустный взгляд изумрудных глаз.

– Да! – а куда торопиться, скажите?

– Хорошо, – Ксо развернулся ко мне лицом, но левое плечо от стены так и не отнял. – Пункт первый. Твоё вмешательство в механику престолонаследия в Западном Шеме.

– И как я в нее вмешался? – недоумённо хмурюсь.

– Как, как… Как обычно – со свойственным тебе желанием осчастливить весь мир, кроме себя самого… Зачем ты взялся лечить Дэриена?

– Но ведь он…

– Остался бы слепым – и фрэлл с ним! Управлять государством смог бы и его младший брат. Который у тебя, как я понимаю, тёплых чувств не вызывает? Кстати, по какой причине? Мэг обмолвилась, что вы с ним не пришли к согласию по какому-то вопросу… – ехидная ухмылка.

Обмолвилась, как же! Кузен всё прекрасно знает и так. Но доставлять ему удовольствие, вспоминая прошедшее лето, не буду. Не заслужил.

– Ты считаешь, что малолетний гадёныш лучше подходит на роль короля, чем…

– А что ты, собственно, знаешь о Дэриене?

– Ну… – приходится на несколько вдохов умолкнуть. В самом деле, что? – Он умный… честный… порядочный…

– Порядочный мерзавец.

– ЧТО?!

– Именно. Мерзавец. Я вот всё думаю… Ты нарочно не интересовался сердечными привязанностями Вийсы или просто упустил из вида возможность того, что её действия были вызваны личными причинами?

– Э-э-э-э… Я предполагал…

– Угу. Предполагал. И что дальше? Избавил принца от недуга, который тот, если быть беспристрастными и объективными, вполне заслужил.

– Заслужил? – холодею. И вовсе не оттого, что Ксаррон предусмотрительно изъял у меня обувь и камзол.

– Заслужил, – утвердительно кивает кузен. – Вийса, кстати говоря, была очень милой, хотя и не в меру наивной девочкой, которая, встретив в одном из дворцовых коридоров красавца-принца, не устояла перед его улыбкой… Дэриен провёл с ней несколько недель, а потом выбросил. За ненадобностью. Потому что баронесса куда предпочтительнее безродной содержанки, верно?

– Это… это правда?

– Не веришь? Зря. Я не лгу.

– Ты что-то недоговариваешь.

– Спроси, и я отвечу. Рассказывать ВСЕ подробности случившегося будет слишком утомительно.

– Он… любил Вийсу?

– Какое-то время. Иной причины опускаться до связи с этой девушкой у него не было.

– Она осталась… недовольна?

– Скажем, она смирилась бы со своей участью сломанной игрушки, если бы Дэриен по-прежнему относился к ней тепло и приветливо. Но поскольку его королевское высочество предпочло забыть о существовании Вийсы… Девушка почувствовала себя оскорбленной. Не спорю, глупо было в ее положении рассчитывать на что-то большее, чем она получила, но и принц повёл себя неразумно.

– Значит, магичка желала отомстить?

– И отомстила. Заплатив за свою месть. Высшей ценой.

Так вот, почему… Как это печально.

– Что, не думал о таком развитии событий? – усмехнулся Ксаррон. – Можешь подумать теперь.

– Но… Постельные приключения не всегда свидетельствуют о…

– Об иных моральных и физических качествах наследника престола? Спешу огорчить: почти всегда. Умный любовник никогда не допустит, чтобы оставленная им женщина была несчастна. Запомни на будущее, вдруг пригодится!

Я пропустил колкость кузена мимо ушей.

– Ты считаешь, что Дэриен не достоин престола?

– Почему же… В его роду все были такими, – беспечно тряхнул чёлкой Ксо. – Я просто хотел показать тебе другую сторону Зеркала. Но она, увы, не последняя.

– Что ещё?

– Пункт второй обвинения. Твоё нелепое милосердие.

– Почему нелепое? И к кому я, собственно…

– Был милосерден? К таким персонам, которые заслужили наказания больше, чем иные отъявленные преступники. Например, граф Галеари. Зачем ты вытащил его шею из-под топора?

– Он… запутался, – выражаю уверенность, которая вызывает у кузена презрительное фырканье:

– Как же! Он знал, что делает, и знал, во имя чего. В отличие от тебя!

– Шэрол будет полезен…

– Может быть. А может быть, и нет. Ты способен заглянуть в будущее? Не думаю… Ладно, фрэлл с этим влюбленным идиотом! Почему ты не удавил Роллену сразу же, как понял, что она стоит за массой неприглядных дел?

– Она…

– Ясно. Её ты тоже пожалел. Ах, несчастная жертва насилия! Тьфу! Слушать противно! Из-за этой блондинки едва не погибли две более чем достойные женщины. Вкупе с одним оболтусом. Впрочем, какое тебе дело до графинь? Ты же всего лишь использовал их в своих интересах…

– Я не использовал! – начинаю задыхаться. От самого настоящего гнева.

Ксаррон суживает глаза:

– В самом деле? Тебе было удобно жить в доме Агрио, только и всего. Ты вломился в жизнь графинь, подвергнув их существование стольким опасностям, что знай женщины заранее, кого привечают под крышей своего дома, повесились бы в собственном парке.

– Как ты можешь так говорить?!

– Могу и говорю, – легкое пожатие плечами. – Со стороны все твои ошибки – как на ладони… Ты наловчился пользоваться людьми, Джерон. И не только людьми: даже эльф с искренним удовольствием пляшет под твою дудку.

– Он-то здесь причём?

– Даже задумываться не хочу. Хочется верить, что его ты не успел привязать к себе так сильно, как остальных… Или успел? – взгляд Ксаррона полыхнул тёмным огнём.

Вздрагиваю. Неужели он догадался? Или узнал?… Фрэлл! А ведь кое в чём кузен прав.

– Пункт третий, – безжалостно продолжил Ксо. – Ты нарушил главное Правило Игры.

– Какое? – внутри всё уже не просто остыло, а заледенело.

– Ты не умеешь выбирать противников.

– То есть?

– Ты играл с теми, кто заведомо ниже тебя по своим умениям и возможностям. Играл, чувствуя себя всеведущим и всемогущим, не так ли? Скажи только одно: тебе не стыдно?

– А почему мне должно быть стыдно?

– Ты без надобности вмешался в естественный порядок вещей. Возможно, твои действия приведут к очень большим проблемам. Что характерно, не в твоём будущем, Джерон, а в будущем всей этой страны… Ты об этом не подумал? Не представил на мгновение, что все неприятности были не случайны, а предопределены Судьбой? А ты изменил то, что не должно было измениться. Задал Гобелену новый узор, не имея права вообще заниматься ткачеством.

Всё, что говорил кузен, было понятным. Более того: было правильным. Но мне почему-то не хотелось задумываться над истинностью услышанных слов:

– Я сделал то, что считал должным сделать! И играл на той стороне, где мог выиграть! Разве не этому меня учили всю жизнь?

– Печально, если ты ТАК понял пройденный урок, – вздохнул Ксаррон. – Я был о тебе лучшего мнения.

– А мне всё равно, какого кто обо мне мнения! Ты сам никогда не считался с моим…

– Зачем считаться с тем, чего нет? – убийственное замечание.

– Или с тем, КОГО нет, ты это хочешь сказать? Так скажи! Не щади мои чувства!

– Я не собираюсь щадить тебя или наказывать. Я просто хочу, чтобы ты успокоился.

– Я спокоен!

– Отнюдь. Потому и находишься здесь.

– Немедленно отпусти меня!

– Назови хоть одну причину. Только настоящую, а не мнимую.

– Я… замёрзну!

– М-да? – Ксо задумчиво пожевал губами, видимо прикидывая вероятность предложенного мной развития событий. – Хорошо, распоряжусь, чтобы Киан принёс одеяло.

– Я умру от голода и жажды!

– За пару дней? – скептически влетевшая бровь. – Всех твоих талантов на это не хватит. Так что, наслаждайся покоем, пока есть такая возможность. Вдруг что-нибудь поймёшь?

– Я не хочу ничего понимать!

– Это и видно, – бросил Ксаррон, скрываясь за дверью.

– Сволочь!

Последняя реплика осталась без ответа, но насмешливая тишина, в которой растворились шаги кузена, показалась мне обиднее, чем любое оскорбление.

Значит, я превысил свои полномочия – ты это хотел сказать, дорогой кузен? Прекрасно! В кои-то веки о моём существовании вспомнили! А где вы были столько лет? Почему ни один из вас не поинтересовался, как и чем я живу? Нет, меня встречают сочувственно-пренебрежительным: «Ты сбежал…» Подумайте, какой укор! А что я должен был делать, когда узнал, что мне, мягко говоря, не рады в собственном Доме? И не будут рады никогда… Да, предпочёл уйти, чтобы не сталкиваться каждый день со стеной презрения и обвиняющих взглядов. Я имел на это право! Имел! Как имею право делать то, что захочу!

Чем я хуже той же Роллены? Она может обрекать людей на смерть по мимолётной прихоти, а мне запрещено даже думать о вмешательстве в чужие жизни? Ну, уж нет! Я не жалею о том, что произошло. Ни капли не жалею! Надо же, Дэриен позабавлялся с малышкой и бросил… Какая неприятность! Таких девиц у подножия каждого трона – целые толпы. И каждая бесстыдно предлагает себя любому, кто богаче и знатнее… Это не аргумент, Ксо, слышишь? Да пусть принц обрюхатит хоть целую сотню – я избавил его от недугов потому, что захотел это сделать. Какие ещё нужны причины? Какие?!

Я нарушил Правила Игры? А кто их придумал, эти Правила? Расписал так, что я не могу сделать и шага в сторону? Нет, почтенные, хватит! Слишком долго я подчинялся непонятным законам, которые ставили меня на грань жизни и смерти! Слишком долго… Теперь пришло время самому взяться за установку Правил. Считаешь, что не смогу? А вот, поглядим! Но для начала… Для начала мне нужно выбраться отсюда.

Ксаррон постарался на славу. Поработал, так сказать, с душой: железный прут, почти в палец толщиной, согнут и обёрнут вокруг щиколотки, трижды проходя через одно и то же звено цепи. Не думаю, что даже очень сильный человек сможет это разогнуть… Цепь, разумеется, тоже лишена изъянов и вторым концом уходит в камень стены так, будто выросла оттуда без участия человеческих рук и магических усилий. И ведь убрал все следы чар, гад! Ни намёка, ни обрывочка…

Я ударил кулаком по стене. Что же предпринять? Я слишком слаб, чтобы решить проблему самому… Слишком слаб. Но сдаться сейчас, означает – сдаться окончательно! А это так… позорно…

«Ты, на самом деле, хочешь освободиться?…» – вкрадчивый шёпот.

Конечно, хочу! Что за глупые сомнения?

«И не остановишься на полпути?…»

Перед чем?

«Я могу подсказать способ, но…»

Договаривай!

«Обратной дороги не будет…»

Откуда не будет дороги?

«Если ты… начнёшь то, что начнёшь, ты уже не сможешь ни вернуться, ни вернуть…»

Вернуться – куда? Вернуть – что?

«Я не могу сказать… Мне дозволено только предупредить…»

Кем дозволено? Что за увертки?

«Некоторые Правила не под силу переписать никому…» – вздыхает Мантия. Как мне кажется, вздыхает с облегчением.

Хорошо. Что это за способ?

«Ты можешь разрушать…»

Магию, я знаю!

«Это слишком частное применение теории…»

Ты хочешь сказать…

«Можно разрушить всё, в чём течёт или способна течь Сила… Если уметь уничтожать стены – какая разница, из чего они созданы?… Вспомни рикту20, которую ты лишил души – тлению подвластно даже стальное тело…»

Пожалуй, ты права. Я могу разорвать оковы?

«Скорее, развеять их прахом…»

Но как?

«Ты уже умеешь спускаться к Изначальному Уровню…»

Но причём здесь металл?

«Тебе нужно проникнуть в его природу… Увидеть, как и когда он был создан… Пройти ЧЕРЕЗ вместе с Потоками Силы… И – разрушить границы…»

Я всё понимаю, вот только… Каким образом мне проделать то, что ты советуешь?

«Отпусти сознание, но вглубь, а не вширь… Всмотрись в предмет, который желаешь уничтожить…»

Всмотреться? Легко сказать. Я уставился на гнутый прут, змеёй обернувшийся вокруг щиколотки.

Тёмный. Шершавый. Со щербинками и следами молота. А кузнец был не очень-то старателен… Холодный, но уже не такой, как, возможно, был, потому что нагревается от моего тепла. Нагревается… Но он касается кожи только одной стороной, а постепенно греется со всех… Как это может быть? Уж не в этом ли проявляется бег тех самых Потоков? Что, если…

Это было похоже на падение. Или на взлёт. Не знаю, как, но несколько мгновений подряд я видел прут изнутри. Видел, как тепло моего тела, соприкасаясь с черными чешуйками, проникает вглубь железа, меняя его свойства… Пусть ненамного – почти неощутимо – но МЕНЯЕТ… А если столь ничтожная часть того, чем я могу делиться с миром, может пройти сквозь, то и…

Я даже не успел сообразить, что делаю, а Пустота уже ринулась по проложенным тропкам.

Рушить стены этой «тюрьмы» было сложнее, чем сражаться с заклинаниями, куда сложнее. И требовало больших усилий. Впрочем, трудился не я, трудились ЗА МЕНЯ, так о чём мне вздыхать?

Мелкими шажками, очень мелкими, но уверенно и неуклонно – только так. Вперёд, не смотря ни на что! И, увидев на полу первые щепоти праха, я не поверил собственным глазам. Значит, мне подвластно гораздо больше, чем твердили все вокруг? Я могу изымать из мироздания не только магические структуры, но и простую материю? Но ведь это… Это… Это же настоящее Могущество! И мир склонится передо мной, дрожа от страха быть развеянным по Ветру Пустоты…

Дюйм. Два. Три… Вот уже съеден целый виток спирали и… Мне кажется? Нет, совершенно точно: скорость увеличилась. Возможно, потому, что действия стали привычными… Ну же, давай! Осталось совсем немного. Осталось…

Сознание затопила вспышка ослепительного света. Света, через который, словно через кисею, проступили краски и звуки.

Однозубая пасть кайла вгрызается в скалу. Удар. Удар. Удар. Кусок породы откалывается и шлёпается у ног рудокопа. «Посмотри-ка, дядя, какая богатая здесь жила!» «И верно… Продадим с выгодой, и у твоей жены будет обновка к Празднику!…» Запылённое лицо прорезает широкая улыбка. Улыбка, наполненная нежностью…

Глиняная купель принимает в свои объятия ворох осколков, чтобы вытащить железо из той норы, где оно до сих пор пряталось. И нестерпимо яркий ручей будущей стали шествует в мир. «Переплавка закончена, отец.» «Да, славно получилось… Ты сделал всё, как я говорил?» «А как же! Коваться будет легко, а прочности можно только позавидовать!» «И то верно… Плесни-ка мне воды, да постудёней!…»

Ритмичные удары молота плющат и вытягивают упрямую полосу. Но разве железо может сравниться упрямством с простым человеком, изо дня в день занимающимся одним и тем же тяжким, но таким нужным трудом? «Папа, папа!…» «Чего тебе, егоза?» «А ты сделаешь мне куклу? Ты обещал!…» «Сделаю, моя красавица, конечно. Сделаю. Только дай мне закончить работу…» В усталых глазах искры горна пляшут рука об руку с отцовской гордостью за чудную девчушку…

Пустота обернулась, посмотрела на меня, щуря бархатно-чёрные глаза и… Слизнула кусочек мира.

Вместе с обрывком прута в Нигде и Никогда растворилось всё то, что я видел. Исчезла память о натруженных и уверенных ладонях, о тёплом взгляде из под припорошенных горной пылью ресниц. Исчезло так мало и… так много! В Гобелене лопнула первая Нить, и её стон отточенным лезвием рассёк моё сознание. Не душу, нет – мне такая роскошь недоступна – а всё то, что я узнал и мог бы узнать. Наверное, мог бы. Но теперь… Нет, этого не должно быть!

Это не разрушение. Это не уничтожение. Это… Это гораздо страшнее! Стирается то, что составляет самую основу существования… Рассыпается прахом, но даже этот прах не остаётся в моих ладонях, а тает, словно снег на весеннем солнце… Каждая частичка мира хранит память о мгновениях, текущих в Вечность. Хранит, сверкая каплями росы на траве, грея ласковыми лучами закатного солнца, гладя щеки ветром с отрогов далёких гор. Хранит. Пока я до неё не добрался. Но после меня не остаётся НИЧЕГО. Ни мира, ни памяти о нём. Я вычёркиваю целые страницы, целые главы. Выдираю листы. Разве я этого хотел? Я всего лишь хотел быть свободным…

Мерзким, ни на что не похожим Зверем Пустота карабкалась дальше, сыто урча. Карабкалась по звеньям цепи, словно моль, подъедая новые Нити Гобелена. А сознание услужливо подсказывало мне, где, как, когда и кем было создано то, что разрушается сейчас по моей воле.

Нет, я не хочу!

И что-то внутри проскрипело: поздно. Ты не можешь ЭТО остановить. Ты слишком слаб.

Да, я слаб! И… меня опять обманули! Проклятая Мантия! Почему ты не сказала ВСЕГО?

«Потому что есть вещи, которые невозможно объяснить…» – тихий всплеск где-то вдали.

Мерзавка! Что же мне делать?

«Ты получил то, что хотел… Свободу…»

Но не такой же ценой!

«Разве тебя волнует цена?…»

Да, волнует!

«Тогда ты должен знать, как поступить…»

Но я не знаю!

«Подумай… Решение прямо перед тобой…»

Решение… Какое решение? Я не вижу ничего, кроме ненасытного чудовища, которое вырвалось из повиновения… Из повиновения? Значит, оно всё-таки подчинялось мне? Оно подчинялось, пока… Пока сидело взаперти! Следовательно, его просто нужно вернуть… Вернуть… Вернуть…

Как? Приказать? Я никогда не умел приказывать, и сейчас не хватит всего моего упрямства, чтобы голос зазвенел сталью. Но если невозможно ненавидеть, остаётся только…

Хороший пёсик, иди к папочке… Ну же… Послушай… Я тебя так люблю… Нам будет хорошо вместе… Иди сюда, я тебя поглажу…

Разрушение приостановилось. Пустота задумчиво наклонила уродливую голову, прислушиваясь к моим просьбам.

Я тебя жду, мой хороший… Возвращайся назад, пожалуйста! Зачем тебе всё это? Разве я плохо тебя кормил раньше? Иди ко мне…

Зашуршала дверь. Это ещё что за… Ах, кузен же обещал прислать одеяло! Только Киана мне сейчас для полного счастья и не хватало… Я уже почти держу своего пса за загривок… Почти…

– Не ходи сюда! Закрой дверь и скажи Ксаррону… Скажи, что он был прав: я выбирал себе не тех противников.

Пустота недовольно взрыкнула.

Всё хорошо, мой дорогой… Сейчас я почешу твою шею… Иди ко мне… Я так тебя жду… Иди же… НА МЕСТО!

Толчок возвращения был так силён, что отбросил меня назад, протащил по полу и впечатал в заднюю стену комнаты. Но, ударяясь затылком о щербатый камень и теряя сознание, я закрывал глаза совершенно спокойно, потому что знал: Зверь всё-таки вернулся туда, где должен быть. Туда, где нет ничего, кроме него самого и… кроме меня.

Мне стыдно смотреть миру в глаза. Очень стыдно. Наверное, именно поэтому я никак не могу решиться и проснуться. Проснуться окончательно и бесповоротно. Дремота стала тягостной и противной, но даже такая она лучше, чем бодрствование. Лучше, потому что можно делать вид, будто ничего не произошло. Будто я всё тот же Джерон, что и прежде… Но ведь, уже не тот, верно? И я не смогу прятаться от самого себя вечно. Не смогу. А как хотелось бы…

– Ты собираешься покинуть постель или предпочитаешь всю оставшуюся жизнь ходить под себя?

Это мой кузен. Острит, по своему обыкновению. Острит удачно. Собственно говоря, с таким обширным жизненным и не только опытом и я бы откалывал очень и очень смешные шутки… Ну, по крайней мере я бы считал их смешными, и этого было бы довольно.

– Я знаю, что ты не спишь. Хватит притворяться!

Я и не притворяюсь. Больше всего на свете я хочу навсегда остаться в объятиях сна. Хочу, но сон… Сон со мной не согласен и медленно, но верно сдаёт позиции. Эх ты, трус… Испугался Ксаррона? Я вот, например, его нисколечко не боюсь. Да! Чего мне бояться Ректора Академии, создателя и вдохновителя Тайной Стражи и собственного кузена, если одним движением мысли могу опрокинуть весь этот мир… О, нет!

Я застонал и открыл глаза.

– Почему не оставил меня в подвале? Всем было бы спокойнее.

– Не думаю. Мне не улыбалось в один прекрасный момент ощутить, что пол проваливается под ногами.

Ксо сидит на подоконнике. Сидит в своём обычном, а не «здешнем» облике, и это говорит о многом. Например, о том, что кузену глубоко наплевать на соглядатаев, буде таковые имеются. А если Ксо не заботится о сохранении секретности, это означает…

Означает, что сейчас его больше волнует то, что происходит со мной.

Как только я осознал сей очевидный факт, из глаз, открытых с таким трудом, потекли слёзы. Горячие и кажущиеся нескончаемыми, они текли совершенно беззвучно, но Ксаррон внезапно повернул голову в мою сторону, присмотрелся и… В течение мига оказался рядом, сгребая меня в охапку:

– Прекрати сейчас же!

– Что… прекратить?… – слова даются тяжело, потому что вынуждены спорить со слезами за право появления на свет.

– Не плачь!

– По… почему?…

– Во-первых, это не поможет…

– Я… знаю…

– А во-вторых… Нет, уже достаточно того, что «во-первых»!

Несколько минут мы молчим. Я давлюсь рыданиями, Ксо прижимает меня к своей груди. Сцена почти волшебная, вот только…

Почему надежда всегда воплощается не так, как ты того хочешь? Почему всё переворачивается с ног на голову? Я и мечтать не смел о том, чтобы кто-то из родственников снизошёл до объятий, а теперь тепло чужого тела обжигает и отталкивает меня, потому что… Потому что у меня нет права на нежность. Не заслужил. Мир мог рухнуть из-за глупой ярости. Из-за детской обиды. Рухнуть и никогда уже не отстроиться снова. О, боги… Какое же я…

– Я – чудовище, правда?

Пальцы Ксо ощутимо дрогнули.

– Как посмотреть.

– Да как ни смотри…

Тяжёлый вздох.

– Видишь ли, по меркам людей любой, кто отличается от них в какую-нибудь сторону, является чудовищем. Без оправданий и допущений.

– Но… ведь… а эльфы?

– Эльфы? Тоже монстры, в своём роде. Просто ты ни разу не видел, с какой злостью смотрит на эльфийку девушка, считавшая себя королевой красоты… Тот, кто не человек, тот – чудовище. С этим трудно спорить, да и… не нужно.

– Я… не о том… моя… сущность…

– Ты больше человек, чем, например, я. Если это тебя хоть немного утешит, – печальный смешок. – Даже в самой чистой и светлой душе живёт демон. Крохотный, незаметный, безобидный, он ждёт своего часа. Ждёт удобного момента, чтобы пожрать сияющий свет и исторгнуть из себя мрак, который поглотит всё и вся… Нужно уметь бороться со своими демонами, но раз и навсегда их победить – невозможно.

– Невозможно?

– Увы. Утро не наступит, если вечером солнце не скроется за горизонтом. Добра и зла не существует, Джерон. Тебе так долго и много об этом рассказывали – неужели до сих пор не понял?

– Я… пытаюсь…

– Вижу. Может быть, твоих усилий недостаточно, но… Не буду тебя в этом упрекать. Принимать то, что неизбежно, очень трудно. Многие погибают, не в силах смириться со своим Путём.

– Но… то, что во мне…

– В тебе и останется. Я могу на это рассчитывать?

– Да… наверное…

– Киан передал мне твои слова. Значит, кое-что ты, всё-таки, принял.

– Я… – воспоминание об уродливой морде вызвало новый всплеск рыданий. – Я не смогу с НЕЙ справиться… Я всего лишь вернул ЕЁ на место, но… ОНА когда-нибудь вырвется на волю…

– Пока ты будешь помнить о последствиях, привязь останется прочной.

– Привязь… Кто из нас сидит на цепи? Я или ОНА?

– Думаю, вы оба. Кстати, приношу извинения.

– За… что?

– Я подозревал, насколько жестоким будет твоё сражение, но… Должен был сделать то, что сделал.

– Ты хочешь сказать, что нарочно…

– В некотором смысле, да. Впрочем, это произошло бы очень и очень скоро, даже без моего скромного участия. Ты подошёл к самой Грани, но отводил глаза, не желая смотреть на то, что ждёт во Мраке. Не видя Пути, по которому ступаешь, нельзя двигаться ни назад, ни вперёд, Джерон. Ты должен был оказаться лицом к лицу с самим собой. И – оказался.

– Значит… это…

– Некоторые вещи невозможно объяснить: их можно понять, только прожив.

– Ты говоришь совсем как…

– Кто?

– Мантия.

– И давно ты с ней разговариваешь?

– С лета.

– Хм… Впрочем, это уже не имеет значения. Я рад, что ты встретил достойного противника, и ваш первый поединок, насколько понимаю, закончился ничьей?

– Хотелось бы верить…

– Хочется – верь! Иногда вера творит чудеса. Нужно только правильно выбрать объект этой самой веры, потому что верить в неосуществимые вещи – только тратить попусту свои драгоценные силы.

– Я… попробую…

– Думаю, у тебя должно получиться. Если не у тебя, то у кого же, собственно? Однако, дорогой кузен, хватит валяться в постели! И так целую неделю мял мою любимую перинку…

– Неделю?! – потрясение мигом подсушивает слёзы.

– А как ты думал? Эльф твой уже все уши мне прожужжал вопросами о твоём самочувствии! Видеть его больше не могу!

– Что же ты ему сказал?

– Что, что… Наплёл, что ты подхватил жутко заразную лихорадку, и навещать тебя запрещено. Примерно так.

– Сам не помнишь?

– Ну… – Ксаррон отстранился и посмотрел на меня своим обычным лукавым взглядом: – Я ещё буду запоминать такую ерунду!

– Он же… волнуется!

– Пусть волнуется. Волнения сердца в столь юном возрасте весьма и весьма полезны! А тебе, в отличие от прочих, сейчас необходим покой, и только покой.

– Для чего? – я шмыгнул носом в простыню. Ксо брезгливо сморщился:

– Ну и манеры… Не знаю, каковы твои ощущения, но могу сказать одно: вынужденный отказ от пищи в течение нескольких дней сил не прибавляет. Посему тебе необходимо начать с сытного завтрака!

– Сейчас утро?

– Какая разница? Ты же только что проснулся… Киан приготовил твои любимые шарики из рубленого мяса, и я уже снял пробу. Слегка переперчено, но в целом…

– Откуда ты знаешь?

– Что?

– Про шарики?

– Я всё про всех знаю, – вставая, пожал плечами кузен. – Вот что, принимая во внимание слабость и всё остальное… Жду тебя за столом через четверть часа, не позже. Если опять завалишься спать, так и знай: выпорю!

– Нет… ты не сможешь… только не…

– Хочешь испытать пределы моих возможностей? Нет? Тогда будь любезен встать и одеться! Уж извини, но костюм я подбирал на свой вкус, потому что каждая новая минута в чужой роли опасно приближает тебя к сумасшествию… Так что, забудь о Горькой Земле и её обитателях. Хотя бы на некоторое время!

Забудь… Когда Ксо, насвистывая какой-то грозный мотивчик, удалился, я выполз из постели и начал рассматривать одежду, висящую на спинке кресла.

Нечто безликое, как и следовало ожидать. Тёмно-зелёный каштан на песке – вот, что мне напомнил предложенный к носке костюм. Шерстяное сукно камзола и штанов – довольно плотное, с кожаными вставками, нижнее бельё и рубашка по виду – совсем тонкие, но на ощупь… Наверное, шёлк с шерстью. Доггеты… Нет, не буду в них по дому ходить – упарюсь быстрее, чем спущусь вниз. Пробегусь в носках…

Ох, как меня качает… Прямо-таки, штормовое предупреждение на твёрдой суше. В штанины попадаю… нет, не попадаю совсем. Стоя, имею в виду. Приходится вернуться на кровать и, кряхтя, как древний старик, разбираться с предметами гардероба сидя. Удаётся. Не сразу, но удаётся. Кое-как застегнув то, что застёгивается, и завязав то, что завязывается, выползаю из комнаты. В коридор, по которому бреду в поисках лестницы. А когда до ступенек, отделяющих меня от накрытого стола, остаётся всего несколько шагов, натыкаюсь взглядом на зеркало.

Стекло, с задней стороны залитое серебряной амальгамой, отражает меня во всём великолепии. М-да.

То, что кожа – бледная, не особенно удивляет: в конце концов, за лето я загореть не успел, не было такой возможности. Совершенно безжизненное лицо и заплаканные глаза человека, до смерти чем-то напуганного – тоже не новость: могло быть и хуже, скажем прямо. Но, фрэлл подери… КАК?! Ведь прошла всего одна неделя – волосы за такое короткое время отрасти не могут…

Не могут. Но видимо, для Ксаррона такая мелочь, как особенности моей природы, не указ, потому что из зеркала смотрит молодой человек со вполне нормальным состоянием головы. Ну, коротковаты вихры, конечно, но, в общем и целом… Пристойная причёска. Однако во всём этом благолепии есть один махонький изъян… Я больше не могу притворяться лэрром!

– Ксо, сволочь, ты что наделал? – возмущённо поскользнувшись, скатываюсь с лестницы прямо в объятия Киана, который, чтобы поймать меня, вынужден был совершить очень дальний (для человека, имею в виду) прыжок. Так мы и предстаём пред довольными очами кузена: оборотень лежит на полу, руками держась за мои бока, а я – донельзя расстроенный и обиженный – располагаюсь сверху, пытаясь одновременно освободиться от крепкой хватки Киана и не рухнуть рядом, потому что, как только поддерживающие меня пальцы, разожмутся, это непременно произойдёт.

Ксаррон изящно поднимает левую бровь и тоном великосветской блюстительницы приличий, произносит:

– Охотно допускаю, что для тебя в вопросах близости нет никаких ограничений, но… Почему ты решил начать именно с моего слуги?

– Я сейчас тебе покажу… с кого начну! – предпринимаю ещё одну напрасную попытку освободиться.

– Силёнок не хватит! Вот когда совсем поправишься – милости просим! Кстати, есть у меня на примере парочка очень симпатичных волчиц…

Завтрак… То есть, завтрак – для меня и что-то, больше похожее на обед – для Ксаррона… В общем, принятие пищи прошло в тёплой, можно даже сказать, горячей обстановке. Моё возмущение было легко парировано примерно следующим образом: «Ты же любишь бороться с трудностями? Вот и борись!» Никакие доводы на тему того, что я теперь и носа не смогу сунуть ни в дом Агрио, ни куда-либо ещё, к сведению не принимались: кузен лишь злорадно улыбался и с аппетитом поглощал приготовленные Кианом кушанья. Пришлось последовать его примеру, тем более что я ощутимо проголодался. А потом, когда пища немного улеглась в желудке, мне удалось отпроситься на прогулку. Правда, Ксо закатил глаза к потолку и объявил кому-то там, наверху, что за всю жизнь не встречал большей беспечности, чем в исполнении вашего покорного слуги: имелось в виду моё не слишком-то здоровое состояние. Я проявил настойчивость. Прибегнул к угрозам. Опустился до пошлого шантажа (пообещал опустошить винный погреб кузена). В общем, были испробованы все доступные методы убеждения, способные подействовать на разум. Ксаррон слушал с видимым интересом, но по лениво поглаживающим хрустальный бокал пальцам можно было понять: все мои уловки не имеют ровным счётом никакого веса в изумрудных глазах. Это не могло не разочаровывать, и я уже был готов захныкать, но кузен совершенно неожиданно сжалился над своим младшим родственником и царственно махнул рукой. В смысле, гуляй.

Но если вы думаете, что свежий воздух наполнил мои лёгкие почти сразу же после сего великодушного разрешения, то глубоко заблуждаетесь. Прогулке предшествовала длительная лекция о том, как мне полагается себя вести во избежание проблем с моим… питомцем. То бишь, я не должен: волноваться, злиться, переживать, сильно чему-то радоваться, напрягаться, вступать в споры и что-то там ещё. Короче: «Здравствуй, мама. Я – беременна». И хотя озвученное мной сравнение вызвало улыбку не только у Ксаррона, но и у меня самого, оно было, как ничто, близко к Истине. Вот только «рожать» мне – запрещено. Самыми строгими запретами.

Клятвенно заверив, что буду соблюдать предписанный режим, я выбрался на улицу, похожий… Наверное, на пугало в зимнем варианте, потому что меня заставили надеть полушубок из овечьей шкуры, длиной почти до колен и… Скорее всего, шапка и шарф вышли из рук вязальщицы, в силу преклонного возраста плохо различающей цвета: нелепые полоски и пятна кособокого узора поражали взгляд сочными, но совершенно не сочетающимися красками – кармином, лазурью и зеленью. Впрочем, возражений по этому поводу Ксаррон не принял и, нахлобучив на меня шапку и заботливо обмотав мою шею шарфом и кое-чем ещё, благословил на близкое знакомство с «дыханием Праздника», который уже подкрался к Виллериму.

Судя по лёгкому подпитию, в котором пребывали все, попадающиеся мне навстречу (а также, втыкающиеся в мою спину) люди, шёл, как минимум, второй день седмицы празднеств. То есть, основные увеселительные представления и прочие народные забавы пока не начались, ожидая срока, к которому население столицы справит дела духовные и с чистой совестью сможет приступить к удовлетворению потребностей телесных. Проще говоря, первые три дня отводились на общение с богами, а конкретнее – со служителями культов. Хотя что-то я не наблюдал наплыва страждущих облегчить душу… Собственно, именно поэтому и нырнул в спасительную тишину первого подвернувшегося святилища.

Словно нарочно, судьба привела меня под своды Приюта Шаан, одной из немногих по-настоящему нравящихся мне богинь. И что особенно радовало – как никогда мне необходимой, потому что женщина без возраста, чье каменное изваяние виднелось в глубине храма, раздавала людям мудрость. Разумеется, не просто так и не всем подряд: только за соответствующую плату и только тем, кто способен поступать мудро. Хоть иногда…

Я не оговорился. Всё время быть мудрым невозможно. Наверное, это противоречие так же старо, как подлунный мир, но ничуть не утеряло свою значимость: даже самый умный человек обязательно совершит дурацкий поступок. И, как правило, чем больше ума, тем выше степень глупости, вырвавшейся на волю. Поэтому лично я быть мудрым не пытаюсь. Зачем? К тому же… Есть ещё одно качество, которым обязательно должен обладать мудрец, а в чём оно состоит, очень просто определить: достаточно посмотреть на Мать Мудрости. Она… улыбается. Улыбается самой себе и всему миру одновременно, потому что мудрость без чувства юмора… это высокоученый абсурд. Чем серьёзнее лицо, тем опаснее стремление усовершенствовать мир. Мудрец никогда не берется изменять то, что не нуждается в изменении. Просто, не так ли? Скажете: непонятно? Пожалуй. Но вокруг нас существует столько всего замечательного! То, что нельзя объяснить, обычно называют чудом, и покажите мне человека, который променяет яркую радугу чудес на скучный порядок аптекарской лавки! Дураков нет. То есть, глупые люди встречаются, но глупость и ограниченность – совсем разные понятия.

– Вы желаете получить ответ? – спросил служитель храма, незаметно подкравшийся сзади.

– Нет, почтенный, ответов у меня вполне достаточно. Но я никак не могу придумать вопрос… Вы позволите мне ненадолго нарушить благостную тишину Приюта своим дыханием?

– Мать Мудрости рада любому, кто открывает перед ней свой разум, – я удостоился снисходительного поклона и был, наконец, предоставлен самому себе.

Храмы Шаан каждый народ строит на свой лад, но богиня не поощряет пышность: несколько язычков огня, крыша, которая не течёт в дождь, да место, где можно преклонить колени или… присесть на низенькую скамейку, что я и сделал. Сел, сложил руки на коленях и водрузил сверху подбородок: так и теплее, и уютнее. И думается легче… А подумать нужно о многом.

Неделю назад я оказался на грани двух смертей, и именно эта двойственность мучила сейчас то, что осталось от моего рассудка.

Маска лэрра пристала ко мне так крепко, что наотрез отказывалась сниматься. Да и я, собственно, не рвался возвращаться к прежнему положению вещей. Не спорю, кое в чём чужая личина оказалась очень полезной. Но, играя роль, не следовало забывать, что, рано или поздно, текст пьесы подойдет к концу, и занавес опустится. Точнее, он должен опуститься, потому что дальнейшее моё пребывание «не в своей шеренге» могло нанести – и наносило! – лишь вред. Кому, спросите?

В первую очередь, мне самому, потому что я… умирал. Да, каждый день, проведенный под чужой личиной, каждый поступок, противный твоей истинной природе, убивают то, что составляет тебя. Нелепое, слабое, незаметное подчас создание, которое скромно заботится о сущей малости: о том, чтобы мир был чуть-чуть разнообразнее… потому, что в нём есть ты. Потому, что любое проявление жизни вносит свой оттенок в палитру мироздания. И если пытаться стать тем, кем не являешься, ты сознательно лишаешь всех, кто тебя окружает, созерцания чуда. Пусть крохотного, мимолетного и не оставляющего после себя ярких воспоминаний, но… Если его не будет, мир так и останется нищим.

Я совершил непростительную ошибку, занимая чужое место. Нет, не так: я ведь никого не ущемлял в правах. Всего лишь – добавил еще одну фигуру к уже имеющемуся набору для игры. Но беда в том, что эта фигура была не оригинальной, а вторичной. Эти несколько недель Джерона не существовало в природе. Полностью. И за эту необоснованную отлучку пришлось расплачиваться сполна.

Я умирал. Но это – далеко не всё.

Мир тоже был на грани смерти.

Стоило лишь на краткий промежуток времени ослабить узду контроля… усыпить в памяти надоедливый шепот совести… спрятаться от самого себя под навязанной маской… И всё могло закончиться. Раз и навсегда. Сколько бы мне понадобилось часов, чтобы полностью уничтожить Виллерим? Два? Три? Четыре? А может, и гораздо меньше: если бы я не обратил внимания на стоны умирающих фрагментов бытия, город рассыпался бы прахом в течение нескольких минут. Всё – и живое, и лишённое души – легло бы мне под ноги послушной пылью. Равнина, покрытая серым пеплом, вот, что осталось бы от столицы Западного Шема. И никто не смог бы меня остановить. Никто и ничто. Никакая магия. Никакое оружие. Никакие уговоры. Потому что…

Потому что мир был готов умереть.

Я чувствовал это так же ясно, как биение собственного сердца. Мир боялся гибели, боялся до лихорадочной дрожи, но… Был готов принять уготованную ему судьбу. Без возражений. Без просьб. Без надежды. Именно это меня и напугало, а когда я оказываюсь лицом к лицу со страхом, я… цепенею. Кому-то страх помогает уйти от смертельной опасности, кому-то – не попадать в неё, а мне… Мне помогает задуматься над происходящим. То есть, не то, чтобы помогает – скорее, берёт за шкирку, поднимает в воздух и тычет мордой в нагромождение слов и действий, спрашивая: и что ты на этот раз хотел сотворить? Приходится отвечать. Сначала ему, потом себе, и, наконец, всем остальным. Наверное, это неправильно. Глупо. Рискованно. Напрасно. Но…

Меня приучили следить за последствиями, раз уж предугадать оные я не в состоянии. Когда рушат ненужное или износившееся за годы существования, обязательно следят, чтобы осколки и обломки не поранили тех, кто оказывается рядом в этот момент. Так принято. Так заведено. Не у всех, конечно, а только у ответственных людей… Я не умею строить. Мне дозволено лишь разрушать. Но я не могу и заглянуть в будущее, чтобы понять: правильно ли поступаю. Не нанесут ли мои действия кому-то вред? Даже через сто дней или через сто лет – какая разница? Платить нужно всегда. Хорошо, если у вас имеется, чем отдавать долги. А вот если нечем… Тогда нужно стараться их не делать. Стараться…

Многомудрая Шаан, сколько же глупостей я натворил!

Зачем я вмешался в чужие жизни? Если Равель суждено было встретить Мэвина, их знакомство произошло бы само собой, не в столь… опасном интерьере. Ну, как же! Зачем ждать, пока жернова жизни закончат оборот? Надо крутануть самому!… Дурак. И чего ты добился? Того, что больше не сможешь посмотреть им в глаза. Ни им, ни… Всем остальным.

Положим, с принцем я и не хочу встречаться: подробности минувших дней, поведанные Ксо, оказались сильнее и обиднее любой пощечины. Оказывается, Дэриен не такой уж умный и благородный человек, каким казался. Ну, мне лично казался, и что? Всё равно, противно… И дело даже не в том, что он бросил девушку на произвол судьбы – обычная житейская неурядица – а вот тот факт, что наследник престола поступил очень и очень недальновидно, наживая врага там, где мог бы обрести преданного друга. Вот это пугает. Да, Дэрри, тебе нужен наставник, ой, как нужен! Но уволь: я им не стану. Даже не надейся. Я и так уже сделал больше возможного: вернул тебе зрение (хотелось бы верить, что излечились не только глаза), поправил твоё Кружево, вбил в голову несколько умных мыслей. Мало? Чего же тебе ещё? Вести за руку дальше? Э нет, мой дорогой: дальше – только за дополнительную плату! Ты, конечно, не знаешь, но моя поздняя юность прошла в изучении товарно-денежных отношений под руководством та-а-а-а-аких знатоков своего дела, что… Смогу составить контракт, по которому ты будешь мне должен даже то, о чём ещё не успел подумать. Сомневаешься? Ха! Я бы тебе доказал, но… Ещё меньше, чем убивать, я люблю торговать и торговаться, посему во дворец мои ноги больше не пойдут.

Возвращаться в дом Агрио тоже не с руки: как объясню графиням, что столько времени нагло и бессовестно их дурачил, притворяясь благородным лэрром? Нет, быстрее сгорю со стыда. А если добраться в размышлениях до эльфа… Нет, и не просите! ЧТО и КАК сказать Мэю, я не придумаю даже после года уединения в горных храмах Восточного Шема!

Шелест шагов. Чей-то силуэт заслонил огоньки свечей на стене, даря моим глазам приятные сумерки. Скрипнула скамеечка, на которой преклонил колени новый проситель. Подслушивать, конечно, нехорошо, но молящийся и не делает тайны из своего обращения к богине:

– Мать Мудрости, прошу, прояви своё милосердие и надели меня силой принять судьбу… Помоги мне простить и забыть боль, о Молчаливая!

Женский голос. Как будто, знакомый. Где я мог его слышать? Но поворачивать голову и разглядывать человека, который пришел говорить вовсе не со мной, невежливо. Поэтому я смотрю на богиню. На узкие губы, изогнутые далским луком. На довольно прищуренные глаза – ну, чистая кошка, нализавшаяся сливок! На пальцы, зарывшиеся в складки платья – что она там ищет, хотелось бы знать… Впрочем, знаю. Отравленный кинжал. Потому что мудрость – это просто-таки замечательно, но холодная сталь, напоенная (для надежности) убийственным зельем – самый лучший довод для тех, кто не способен принять самый мудрый и самый простой совет: «Уйди с дороги!»

– Молчаливая? Да она – болтушка, каких свет не видел! Женщина с таким хитрым лицом не может долго держать в себе ни единого слова. Милосердная? О, нет. Милосердие – удел людей, но люди в гордыне своей хотят стать равными богам и постепенно утрачивают способность прощать… Да и забывать я бы Вам не советовал, почтенная: змея, голову которой не размозжили вовремя, может причинить много бед, если забыть о её существовании.

Несколько вдохов в храме царило молчание. Потом я услышал:

– Сколько тебе лет, если ты так хорошо изучил Пути Богов и Людей?

– Прожитые года – это моё личное дело, почтенная, согласны? А что касается всего прочего… Иногда достаточно одной встречи в дороге, чтобы стать мудрее на много жизней.

– Одной встречи… – задумчиво повторяет молельщица. – Одной встречи…

Крепкие пальцы хватают меня за плечо и разворачивают лицом к…

Пряди русых волос, выбившиеся из-под капюшона. Смеющиеся светлые глаза. Тонкие губы, готовые распахнуться, чтобы… Полагаю, безбожно меня отругать. И она имеет на это право. Имеет, потому что…

– Это и правда, ты! – Матушка стиснула меня в объятиях, прижала к груди, потом чуть отстранилась, озадаченно, но всё же радостно разглядывая моё лицо. – Так тебе гораздо лучше!

– Догадываюсь… – вот уж, кого не ожидал встретить, так это хозяйку приснопамятного фургончика. Хотя… Она же говорила, что к праздникам собирается в Виллерим. Кажется, у меня начинается типично старческая болезнь: забываю нужные и важные вещи.

– Ты не говорил, что приедешь в столицу! – звучит почти обвинительно.

– Но я и сам… не предполагал.

– Как хорошо, что я тебя встретила! Ты зайдёшь к нам?

– К вам?

– Нано и Хок не откажутся с тобой поздороваться, я думаю, – женщина снова прижала меня к груди. Право слово, что за неожиданные нежности? Приятно, конечно, однако…

– Кого это ты так страстно сжимаешь в объятиях, милая Эри? Я начинаю ревновать!

Ну, конечно, куда же без…

– Рогар! Этот мальчик мне в сыновья годится. Неужели ты подумал, что я…

– Этот мальчик? – лукавое лицо Мастера, присевшего на корточки, оказалось рядом с нашими. – Ты его недооцениваешь! Он только выглядит безобидным и юным, а на деле…

– И что же «на деле»? – уточняю. На всякий случай: а то наговорит милой женщине про меня «за глаза» кучу разных гадостей, а я потом – расхлёбывай.

Щелчок по носу. Моему носу.

– Когда прекращает дурачиться, может поспорить за мантию Королевского Советника с любым из наших мудрецов.

– Нет, не могу. Не люблю ходить в мантии: она длинная, вечно в ногах путается и лезет во все дырки.

«Нахал!…Грубиян!… Да я с тобой после этого…»

– А ты пробовал? – Рогар не пропускает мимо ушей ни одной моей реплики. Какой внимательный, гад… Впрочем, я не против. Пусть слушает. Пусть даже спрашивает: отвечать-то всё равно буду я!

– Подробности рассказать? – блаженно щурюсь.

– Было бы неплохо!

– Как-нибудь в другой раз. Если будешь вести себя хорошо!

Матушка наблюдает за нашими пререканиями с улыбкой… да, именно: с улыбкой матери двух взрослых, но не желающих расставаться с детством сыновей.

– Надо подумать… – Мастер хмурит брови. – Не в этом месяце.

– Я подожду.

– Кстати, радость моя, судя по твоему внешнему виду, наконец-то вернувшемуся из южных степей домой…

– Из южных степей? – переспрашивает Эри. – Что ты имеешь в виду?

А она тоже умеет… слушать. Рогар морщит нос, как мальчишка, который попался «на месте преступления», но не желает признаваться в проступке:

– Да так… Было кое-что… Это совсем не интересно.

– Зная тебя и зная его, не поверю ни единому слову! – строго провозглашает Матушка. Мы с Мастером переглядываемся и дружно вздыхаем: нет ничего страшнее женщины, рожденной для того, чтобы повелевать. О, простите, есть: очутиться в рядах подчиненных ей солдат.

– Эри…

– Ты всё мне расскажешь. И ты – тоже! – указующий перст утыкается поочередно в мою грудь и грудь Рогара.

– Ладно, расскажем. А пока, милая, не могла бы ты подождать меня в каком-нибудь уютном уголке…

– Одного тебя? А Джерон не придёт?

– К моему глубочайшему сожалению, почтенная… Не сегодня.

– Тогда… – она на мгновение задумывается. – Приходи завтра! Мы живём в гостинице «Старая подкова». Найдёшь?

– Постараюсь.

Она поцеловала меня в лоб и встала с колен.

– Но тебя… – лукавый взгляд вонзился в Мастера. – Тебя я жду безо всяких отговорок! Ладно, парни, не буду мешать вашим «мужским разговорам»…

Когда Матушка исчезла за порогом Приюта Шаан, Рогар крякнул и предложил:

– Может, разогнем ноги?

Я с радостью поднялся, потому что от сидения на жесткой скамье моя пятая точка уже начинала немилосердно ныть.

– Поговорим здесь?

– Тебя смущает присутствие богини? – ухмыляется Мастер.

– Меня? Вот уж нет! Пусть она смущается, слушая чужие секреты! – я показал изваянию язык. Наверное, зря, потому что чешуйки змеи, браслетом стекающей по плечу богини, слегка встопорщились.

– Не боишься гнева божьего?

– Было бы чего бояться… – ох, Рогар, если мне и нужно сейчас кого-то бояться, то только и исключительно самого себя, потому что даже самые божественные боги ничего не смогут сделать с Пустотой, клокочущей внутри меня.

– Какой-то ты странный, – справедливое замечание.

– Я всегда такой. Просто сегодня у меня ещё и поганое настроение.

– По поводу?

– Да так… Очередной раз убедился в собственном несовершенстве.

– Считаешь, из-за этого стоит расстраиваться? – внимательный, чуть сочувствующий взгляд.

– А что, нельзя?

– Почему же, можно, только… Зачем?

– Как это, зачем? Чтобы выть на судьбу и приставать ко всем подряд с просьбой: «Пожалейте меня, несчастного!»

– Шут… – Мастер улыбается, но улыбка выходит совсем не весёлой.

– О чём ты хотел поговорить? – спешу отвлечь своего хозяина от философских раздумий.

– О чём? Ах, да… Эри меня сбила с мысли. О твоём внешнем…

– Кстати, о женщинах: почему вы с ней не обвенчаны?

Рогар вздрагивает и невольно расширяет глаза. Вот это да: не думал, что вполне невинный вопрос может привести столь умудренного жизнью человека в замешательство… Надо будет иметь в виду.

– Почему ты… Во-первых, с чего ты взял, что между нами… близкие отношения? И, во-вторых: при чём здесь венчание?

– Ну, не венчание, а его отсутствие, – поправляю. Мягко, но с ехидцей, и этого оказывается достаточно, чтобы Мастер взял мой шарф за концы и слегка… скажем так, натянул.

– Я не позволю тебе отпускать шуточки на ЕЁ счет, – голос звучит ровно и почти ласково, но чувствуется: это спокойствие пострашнее самой грозной бури.

– Я и не отпускал.

– Но – собирался!

– И не собирался! – возмущаюсь. На самом деле.

– Но…

– Я всего лишь спросил, почему вы не женаты! И вообще, будешь меня душить, ответов на свои вопросы не услышишь!

Натяжение слегка уменьшилось, но пальцы Рогара с шарфа никуда не делись.

– Излагай. Только без своих обычных…

– Понял, понял… То, что вы друг в друге души не чаете, заметно любому стороннему наблюдателю.

– Врёшь.

– Не вру! Ну, почти заметно… Если чуть присмотреться и немного подумать. А если послушать, как Матушка о тебе говорит, то и думать не надо. Она тебя любит. И ты её – тоже.

– Дальше!

– Ну, а почему я решил, что вы… Это всего лишь моя догадка, не более. Скажу одно: люди, скрепленные брачными узами и любящие друг друга так сильно, не стали бы разлучаться больше, чем на неделю… В крайнем случае – месяц. А вы, похоже, годы напролёт порознь бродите.

– Мерзавец ты… – шарф, наконец-то, оказывается на свободе.

– Да? Чем провинился на сей раз, что заслужил столь нелестный комплимент?

Рогар щурится и морщится, но удержать улыбку не может:

– И откуда ты всё всегда знаешь?

– Позвольте уточнить: не знаю, а предполагаю. Но я же не виноват, что все вокруг стремятся воплотить мои предположения в жизнь!… И всё-таки, почему?

– Что?

– Почему ты не назовешь ее своей женой?

Серые глаза мрачнеют.

– Она… не соглашается.

– Есть причины?

– Она считает, что есть.

– А именно?

– У Эри не может быть детей.

– И что?

– Она не позволяет себе стать для кого-то бесполезной обузой, – в словах Мастера столько боли, что я начинаю жалеть о своём нелепом любопытстве.

– Обузой? Но… Впрочем, могу её понять. Правда. Это больнее для нее, чем для тебя. И всегда будет больнее.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, как правильнее объяснить… Когда человек уверяется в том, что ущербен – независимо от причин, ему невозможно доказать обратное. Можно твердить тысячи раз, что он – самый красивый, самый умный, самый любимый, но даже крохотный изъян, который не дает ему быть похожим на всех остальных, беспощадным шипом колет сердце. А допустить, чтобы больно было кому-то ещё… Нет, на такое способны только бессовестные люди!

– Но она… всё равно причиняет мне боль, – почти беспомощный взгляд.

– МЕНЬШУЮ боль, и это – главное. Она не может подарить тебе наследника, но страстно желает, чтобы ты был счастлив. Забывая, что счастлив ты будешь только рядом с ней. Как это по-человечески. И как… печально.

Рогар молчит, изучая каменные плиты пола, потом поднимает глаза на меня:

– Да, ты знаешь всё и… про всех. Тебе нравится ТАК жить?

– Как?

– Объясняя и принимая любой чужой поступок?

– Не нравится. Но это лучше, чем что-либо другое. На мой взгляд.

Ещё одна пауза. Долгая и мучительная.

– А ты сам… Ты сказал, что понимаешь её… Это значит, что и ты несешь в своем сердце…

И не только в сердце, Мастер. Во всем теле. В каждом выдохе. В каждой слезинке. В каждой капельке пота на лбу… Серая тень Вуали застилает мой взор так часто и так подолгу, что я уже начинаю забывать, как мир выглядел изначально, когда мне ещё не приходилось бороться с самим собой. Но тебе это незачем знать, верно?

– Не принимай всерьёз всё, что я говорю! Я люблю пошутить, разве не видно?

– Любишь, – лёгкий кивок. – Только сейчас ты был совершенно серьезен.

– Откуда такая уверенность?

– Когда ты шутишь, в твоих глазах появляется эдакое странное чувство… Нет, не азарт, но что-то очень похожее. Словно ты готовишься нырнуть или уже нырнул в горную реку, и, хоть и понимаешь: выплыть будет очень трудно, но твёрдо знаешь, что должен это сделать, чтобы кроме тебя в воду никому не пришлось нырять.

– Ну, ты и завернул… – уважительно цыкаю зубом. – Без бочонка эля не разберёшься!

– Так в чём же дело? – подмигивает Мастер. – Тут за углом есть одно чудное местечко, да и Эри, наверное, уже заняла столик.

– Нет, сегодня пить не буду. Не хочу.

– Тебя что-то тревожит?

– Как сказать…

– Как есть, так и скажи, – хороший совет, кстати. Мудрый.

– Я сделал много всего и теперь не знаю, что получится.

– Из чего конкретно? – Рогар мгновенно переходит на деловой тон.

– Видишь ли… Я закончил с принцем.

– Совсем? – нарочито округленные глаза заставляют меня устало вздохнуть:

– Ну и кто из нас – шут?

– Прости, не удержался… Что ты имел в виду?

– Кружево Дэриена приведено в норму и может снова быть инициировано.

– Это… невозможно!

– Невозможно заставить солнце двигаться задом наперёд! Хотя… – начинаю в уме прикидывать варианты, и Мастер, видя на моем лице глубокомысленную мину, качает головой:

– Ладно, проверять не буду.

– И не надо… Лаймар обещался провести Инициацию, как полагается.

– Лаймар?

– Ну да. Вполне подходящий для этого маг. И инструкции у него есть.

– Какие инструкции?

– Из дневника его учителя.

– Лара?

– Лара, мура… Прекрати перебивать! У меня и так мысли путаются.

– Хорошо. Слушаю дальше, – соглашается Мастер, и делает это так быстро и охотно, что сразу понятно: своим любопытством он командовать не в состоянии. Впрочем, и правильно: на таком посту, да при такой жизни нужно быть любопытным. И даже очень нужно!

– Так вот, принц здоров полностью. За сим я прекращаю наше с ним общение.

– Хм… Что-то мне не нравится настроение, с которым ты это сказал, – замечает Рогар. – Есть какие-то неприятные подробности?

– Да нет… Просто… Я узнал, что из-за него погибла девушка.

– Из-за него?

– Ну… Формально – нет, а фактически… Да. Он мог предотвратить эту смерть. Если бы захотел.

– Если не секрет, кто эта…

– Некая Вийса.

– О! – Мастер нехорошо замолкает, и право удара получаю я:

– Это правда?

– Правда? О чем ты?

– Дэриен спал с ней, а потом бросил?

– М-м-м-м…

– Значит, правда. Собственно, у меня не было причин сомневаться, но…

– Кто тебе сказал?

– Милорд Ректор.

– А! – реплики Рогара становятся всё короче, и это начинает меня раздражать.

– Может, хватит?

– Что?

– Нечленораздельно мычать! Я могу продолжить и рассчитывать на внятную реакцию?

– Разумеется!

– Хорошо… По поводу Шэрола мы уже говорили. Остаётся Роллена.

– И что с ней?

– Она – стерва!

– Это для тебя открытие? – невинно приподнятая бровь.

– Это – НЕПРИЯТНОЕ открытие! Девица нуждается в строгом присмотре, иначе…

– Боишься, что она снова попытается отомстить?

– Не боюсь, знаю. Правда, легче обеспечить безопасность потенциальных жертв, чем справиться с самим источником угрозы… Ты можешь позаботиться о доме Агрио?

– Ага! О Шэроле, о графинях, о Мэвине, о принце… Я никого не забыл? – ехидничает Мастер.

– Вроде бы, нет.

– Вот что, парень! Я не могу ходить за тобой и подметать черепки разбитой посуды! У меня, знаешь ли, своих дел невпроворот.

– Позволь напомнить: если я являюсь твоей собственностью, то все мои трудности – твои трудности, – изображаю самую добрую улыбку, на которую способен. Правда, люди, когда её видят, считают, что я над ними издеваюсь.

– Ах, так? Значит, ты с самого начала… – Рогар начинает прозревать. Слишком поздно, дяденька, слишком поздно.

– Ну конечно! – я повис на его плече, доверчиво заглядывая в глаза. – Я же такой беспомощный… такой неумелый… такой глупый… Мне обязательно нужен хозяин, чтобы…

Мастер возмущённо меня стряхивает.

– Мерзавец…

– Это уже было! И совсем недавно!

– Гадёныш…

– Очень близко к истине!

– Какой расчётливый и холодный ум…

– Ты меня хвалишь? Я польщён!

Рогар некоторое время сражается с гневом. Точнее, выбирает между злостью и смехом. Кто одерживает победу? Конечно, второй из поединщиков: Мастер закидывает голову и оглушительно смеётся. А отсмеявшись, грозит мне пальцем:

– Ты за это дорого заплатишь!

– За что? – обиженно надуваю губы.

– Надо же… первый раз в жизни так попасться… Я-то думал, что… Хотя… Видел же, куда ввязываюсь. И прекрасно видел…

– Твоё решение?

– Я должен что-то решать? – искреннее удивление в серых глазах.

– А кто же? Я на себя такую ношу не взваливал.

– И поступал совершенно правильно! Итак, ты хочешь, чтобы я возился со всем этим молодняком?

– Почему бы и нет? – пожимаю плечами.

– А что будешь делать ты?

– Придумывать нам с тобой новые проблемы, конечно же!

– Кажется, стоит тебя выпороть, – задумчиво роняет Мастер.

– И выпорешь! Только чуток попозже, потому что… Мне еще ошейник надо вернуть.

– Ты что, его потерял?

– Нет, пропил! Ну не с собой же всё время такую пакость таскать.

– Пакость? – Рогар делает вид, что обижается. – Между прочим, у меня запасных нет, и придется просить одного очень уважаемого…

– Гнома! – заканчиваю фразу за своего хозяина, и тот шумно выдыхает воздух:

– Опять забыл, что ты успел перезнакомиться со всеми моими друзьями…

– И создать у них о тебе весьма благоприятное впечатление! – подмигиваю.

– Это как сказать… Тот же Гедрин…

– Давай потом его вспомним, идёт?

– Ты куда-то торопишься?

– За ошейником. Являться в дом к двум незамужним женщинам, на ночь глядя – как-то невежливо, не находишь?

– Для тебя-то? – хохотнул Рогар.

– А что такое? Я, кстати, получил великолепное воспитание, что б ты знал!

– Вижу. Ладно, беги… Где тебя искать-то?

– У К… У милорда Ректора.

– Ты там живешь теперь?

– Куда пустили, там и живу!

– К Эри заглянешь?

– Почту за честь. Разрешите идти? – отвешиваю короткий поклон.

– Иди уж… Шарфик у тебя… больно любопытный.

– Чем же? Обычный шарфик.

– Тем, что под ним, – Мастер щурит глаза. – Пользоваться-то умеешь?

– А то!

– Хотелось бы посмотреть.

– Всенепременно! Когда буду в полном твоём распоряжении, вот тогда и…

– Опять ведь улизнёшь, знаю я тебя… Ладно, до встречи!

Раз уж Рогар меня отловил и вынудил вспомнить о некоторых обязанностях, и в самом деле, нужно вернуть обратно своё имущество. Ну почему я не захватил «бусики» с собой в последний раз, когда выходил из дома Агрио? Ky-inn21ведь взял. И цепочку с ладошкой Йисиры – тоже. А теперь придётся из-за ерунды подвергать себя опасности. Какой? Быть узнанным и вызванным на откровение, конечно же. Правда, графинь я не особенно опасался: старшая, скорее всего, и не обратит внимания на скромного… скажем, посыльного, а младшая… Думаю, для неё сейчас существует единственный мужчина на свете в лице Мэвина, а все остальные могут идти дышать свежим воздухом.

В чём ваш покорный слуга и убедился, постучав в дверь особняка: Равель, появившаяся на пороге, лишь растерянно скользнула по моему лицу взглядом:

– Что Вам угодно, сударь?

– Милорд Ректор прислал меня за личными вещами некоего лэрра, который жил в этом доме. Могу я их забрать?

– Как он себя чувствует? – голос девушки расцвёл такой искренней обеспокоенностью, что мне стало немного стыдно. И за своё поведение – в том числе.

– Он… почти выздоровел, госпожа. Скоро будет на ногах.

– Как это чудесно! Мы так испугались, когда узнали, что Ив… – она на мгновение запнулась. – Лэрр Ивэйн заболел. Вы… не передадите ему небольшое письмо? Вы ведь увидитесь с ним, да?

– Разумеется, передам, госпожа.

– Я напишу, пока Вы будете собирать вещи…

Собирать… Что тут собирать – смех один! Черновики, оставшиеся от моих трудов над дневником Лара, я порвал на мелкие кусочки и отправил в камин. Плащ… нет, брать не буду – не пристало мне такую роскошь носить. А, вот и он! Не мудрствуя лукаво, я защёлкнул ошейник там, где ему и полагалось находиться. На шее, то есть. В свете сложившихся обстоятельств это даже выгодно – кому-то принадлежать…

Он вошёл бесшумно, как и всегда. Вошёл и остановился у порога, прислонившись к стене. За что особенно не люблю листоухих, так это за их «эльфийский шаг»: я же не враг, чтобы ко мне подкрадываться!

– Что Вы здесь делаете? – посмотрите только, какой холодный тон! Ну да, конечно, чего с простым слугой церемониться…

– Госпожа графиня не сказала? Милорд Ректор прислал меня за вещами лэрра.

Лиловое серебро глаз внезапно оказалось совсем рядом:

– Что с ним?

– Ничего такого… Он просто болен.

– Чем?

– Откуда я знаю?

– Вы его видели?

– Ну… да, – старательно смотрю куда угодно, только не в глаза Мэя.

– Давно?

– На той неделе, – отвечаю предельно честно: и в самом деле, ведь, проснулся я совсем уже другим… человеком.

– Значит, и Вы не знаете… – сокрушенный вывод.

– Чего не знаю?

– Того, что лэрр умер!

Ой, как же мне не нравится твоё настроение, малыш. Почему – «умер»? Только лишь… Фрэлл! Нехорошо-то как получилось.

Вольно или невольно, нарочно или неосознанно, но, теряя рассудок в объятьях Пустоты, я успел уничтожить «якорь», который связывал меня с эльфом. А как можно было поступить иначе, скажите? После того крохотного опыта, когда Мэй заливался слезами, не стоило даже пытаться ввергать его в более сильные переживания. Если бы он почувствовал, как гибнет МИР… Боюсь, не выдержал бы и либо сошёл с ума вместе со мной, либо, что куда вероятнее, просто и примитивно умер. А брать на себя смерть эльфа, особенно после того, как Магрит строго-настрого (ну, пусть, не строго, но любая её просьба всегда была и будет для меня велением свыше) приказала «не делать им больно»… Я бы себе не простил. И себя бы не простил, это уж точно!

Конечно, он думает, что лэрр умер. Логично и обоснованно. Но не всё в подлунном мире подчиняется логике, малыш… Отворачиваюсь и делаю вид, что копаюсь в вещах.

– Почему же умер? Жив, здоров… Ну, почти. И скоро отправится к себе домой.

– Это… правда? – он мне не верит. Пока ещё не верит. Может, и к лучшему?

– У меня нет причин Вам лгать, господин.

– Этого я не знаю. Что, если…

– Спросите у милорда Ректора.

– Он не хочет отвечать, – жалоба обиженного ребёнка.

– Значит, есть что-то, что Вам не следует знать, только и всего. Но при чём здесь жизнь и смерть? Вовсе ни при чём.

– Вы… Вы уверены, что лэрр…

Что он делает, малолетний негодник? Опять пытается прицепиться ко мне своим syyth? Ну, нет, больше – ни разу! Хотя, понимаю, почему он так поступает: после посещения храма Шаан я умиротворён – дальше некуда, и, следовательно, спокоен и уверен. Не в себе, конечно, а совсем в иных вещах, но… Внешне такая уверенность ничем не отличается от любой другой – немудрено ошибиться. Однако не слишком ли много будет ошибок кое у кого на счету? Ну, погоди, lohassy!

– Я бы на Вашем месте тщательнее выбирал место для бросания «якоря».

Пауза. И – растерянное:

– Что… что Вы сказали?

– Держите свои эмоции в узде, господин эльф, иначе опять совершите тот же промах, что и в прошлый раз.

– К-какой промах?

– Вы плохо слышите? А я полагал, что длинные уши благоприятно влияют на слух.

– К-кто Вы?

– Заикание – Ваш наследственный порок или приобретенный? – продолжаю острить. А что? Всем можно, мне нельзя? Не согласен!

– Не… не может… – он снова пытается дотянуться до меня лучами syyth, и я позволяю им коснуться своего сознания. Но только коснуться! – Это… Это ТЫ?!

Так. Знакомая картинка. Остаётся надеяться только, что «радость» Мэя будет несколько более сдержанной, чем подобное проявление чувств со стороны…

Глупо было на это рассчитывать. Глупо и опрометчиво, потому что эльф вообще не счёл нужным ограничивать силу своего воодушевления: вцепился в меня обеими руками, пряча лицо где-то в складках шарфа и… Это ещё что такое? Никаких слёз!

– Вот что, молодой человек, – сказал я спустя минуту, силясь создать дистанцию между собой и длинноухим плаксой по поводу и без повода, – если будете продолжать в том же духе, я…

– Да делай, что хочешь! – разрешает Мэй. – Всё равно никуда больше не отпущу!

– Вот как? Вряд ли у тебя хватит сил меня удержать.

– Хватит!

– И на чём основывается твоя уверенность, позволь спросить?

– А ни на чём! Просто – не отпущу! – довольная, хотя и немного зарёванная физиономия.

– Не получится, – оттягиваю шарф и демонстрирую эльфу ошейник. Серебристые ресницы недоумённо вздрагивают:

– Это… Что это значит?

– Не догадываешься?

– Я… не… ты хочешь сказать, что…

– Что не принадлежу самому себе.

– Но… Это неправильно! – ничего себе, заявление. Несколько неожиданное и, прямо скажем, нежелательное. И глаза – только-только просохшие – снова готовы наполниться… Фрэлл!

– Не надо принимать всё так близко к сердцу! Подумаешь… Что случилось, то случилось. Только не предлагай выкупов и всякого такого! – спешу пресечь фантазии эльфа в зародыше. – У тебя личных денег нет, у Кэла, насколько понимаю, тоже. Так что…

– Я дядю попрошу!

– Отставить дядей и всех остальных! Будешь упорствовать, точно никогда меня больше не увидишь!

– А если не буду? – в лиловом серебре сверкнули огоньки желания поторговаться. Тоже мне, купец начинающий.

– Тогда возможны варианты.

– Какие?

– Ты меня отпустишь или нет? Всю одежду уже измял…

– Если пообещаешь не убегать… сразу, – эльф идёт на небольшую уступку.

– Обещаю. Вот только отдам… – протягиваю ему хрустальную капельку. Мэй строго сдвигает брови:

– Как это понимать? Я же сказал: мне всё равно, что будут думать другие!

– Тебе – да. Мне… частично. А вот всем остальным… Раб не может владеть эльфийской «искрой», таковы правила.

– Глупые правила! – ну, ты ещё ногой топни, жеребчик.

– Любые правила глупы по определению, потому что заставляют игроков поступать не так, как хочется, а так, как должно. Мэй, послушай меня внимательно: ты можешь подарить свою ky-inn только трижды. Два раза ты уже… ошибся, и я хочу, чтобы третий выбор стал удачнее двух первых. К тому же… Ты ведь должен будешь предстать пред грозные очи Повелителей Драконьих Домов, не так ли? Среди них, наверняка, есть персоны, более чем достойные такого Дара. Согласен?

– Но… Откуда ты знаешь про…

– Много читал в детстве. Но речь не об этом. Возьми свою «искру» и храни её хорошенько – для того, кто по-настоящему будет её достоин. Договорились?

– Я не хочу! Мне не нужны другие… персоны! Я уже выбрал!

– Мэй… – выдыхаю, чтобы успокоиться, а то малолетний стервец ухитрился снова нарушить моё душевное равновесие. – Я всё сказал. Чтобы ky-inn оказалась в моём владении в третий раз, должно случиться что-то настолько… невероятное, что даже представить себе не могу. Будь хорошим мальчиком, и не спорь со взрослыми!

– Считаешь, что ты – старше? – угрюмо-капризный взгляд из-под челки.

– Не считаю, а знаю! Раза в четыре, а может, и во все десять.

– И всё-таки…

– Третье предупреждение!

– М-м-м-м? Это значит, что… – какое загадочное выражение лица. Планирует очередную пакость? Мне уже страшно.

– Это значит, что наши дороги расходятся!

– И это замечательно! Потому что дороги расходятся, чтобы потом сойтись вновь! И всё начнется сначала!

Пожалуй, этот раунд Игры выиграл эльф. И ведь понимает это, lohassy. Что же мне делать? Признать поражение? Наверное, придётся, потому что он, и в самом деле, прав: когда завершается один цикл, начинается другой, и кто может поручиться, что в нём наши судьбы не пересекутся ещё раз? Но пока…

– После праздников, надеюсь, ты отправишься домой?

– Да. А ты?

– Я?

– Что ты будешь делать?

– Ох… – много чего, наверное. Меня же Ксаррон ждёт не дождётся, чтобы отволочь за ухо к Танарит на Пробуждение. Что я там забыл? Ничего, но этикет обязывает. – Есть кое-какие заботы, с которыми, кроме меня, никто не справится. Хотя бы потому, что это целиком и полностью МОИ заботы.

– А потом?

– Потом? – я снова что-то упустил? Старею, старею.

– Кайа будет ждать тебя весной.

– А ты-то откуда знаешь?

– Она и не скрывала… – невинно улыбается эльф. – Всё равно тебе придётся приехать!

– Так уж и быть… Веди себя хорошо!

– Уже уходишь?

– Да. Мне надо ещё кое-кого навестить.

– А почему мне с тобой нельзя?

– Потому! – стараюсь казаться строгим и взрослым. Получается не очень-то: Мэй смотрит на меня так хитро, что, выходя из дома, я раз пять проверяю, не идёт ли за мной некто с длинным ушами и не менее длинным носом, который старается засунуть во все мои дела.

Укрывшись от ветра в укромном закутке, я развернул письмо, торжественно врученное мне Равелью «для передачи лэрру в собственные руки». Можно было, конечно, вернуться домой или заняться чтением в каком-нибудь трактире, но… Показывать кузену письма, предназначенные только для моих глаз, не хотелось, а насчёт увеселительных заведений… Денег мне никто давать не собирался, посему болтаться по городу я мог только до вечера, а потом должен был осчастливить своим появлением дом «милорда Ректора», чтобы не остаться ночевать на улице – погода, кстати, совершенно к тому не располагала: слегка потеплело, но зато выпал свежий снег, противно скрипевший под ногами и намеревающийся в скором времени (если не ударит мороз) превратиться в вязкую кашицу, пропитавшись водой…

«Дорогой Ив – Вы позволите мне так Вас называть? – я счастлива! Это так странно, ведь за всю свою жизнь я ни разу не чувствовала, что могу взлететь. Просто выйти за дверь – и взлететь! Вы будете надо мной смеяться, конечно… Вы всегда надо мной смеётесь, но мне не обидно, потому что я знаю: Вы – очень добрый человек. И очень хороший. Ведь только благодаря Вам я встретила того, кто… Наверное, я влюбилась, Ив. Мэвин такой… такой юный, но уже такой умный! И он… кажется, я ему тоже небезразлична! Но если бы Вы тогда не поговорили с ним во дворце, он бы не пришёл в наш дом и не… Я безумно счастлива! И несправедливо, что Вы не можете разделить счастье со мной… Я буду молиться за Вас, Ив – за то, чтобы Вы поскорее выздоровели и чтобы… чтобы в Вашей жизни появилось такое же счастье, как в моей! Двери моего дома будут открыты для Вас всегда! Возвращайтесь!»

Милая девочка, зачем мне двери? Ты открыла передо мной своё сердце, и это куда драгоценнее. Куда больше, чем я мог мечтать. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо, и у Мэвина – тоже. В твоей любви я не сомневаюсь, а парень… Он должен понять. Потому что, если не поймёт, я вернусь и задам ему хорошую трёпку!

Лавка иль-Руади встретила меня привычным перезвоном колокольцев, которые я, мысленно ухмыльнувшись, снова отправил в полёт только одному мне известной и приятной мелодии. И шарканье туфлей старого Мерави вперемешку с руганью лишь заставило затаенную улыбку появиться на свет.

– Ах, негодник, опять ты за своё!

– Именно, h’anu22. Именно я и именно – за своё. Хозяин – дома?

– Ай-вэй, какие мы важные! Только с хозяином и хотим говорить! – чёрные жемчужинки глаз в сморщенных раковинах век блеснули укоризненно, но я знал: это не более чем притворство, потому что старик рад меня видеть. И особенно рад тому, что я снова стал таким же, как и был. Ну, почти таким же

– Так позовешь хозяина?

– Всё бы тебе мои старые кости гонять… – Мерави начал очередной виток старческих причитаний, но ему помешали продолжить нытьё:

– Кто там?

Дверные занавески раздвинулись, являя нашим взглядам стройную фигуру, закутанную… Впрочем, вру: совсем НЕ закутанную.

Надо сказать, что в Южном Шеме женщины редко показывают свои прелести внешнему миру, расцветая только за высокими стенами домов своих отцов и мужей, но уж там… О, там они стараются изо всех сил превзойти красотой знаменитую песчаную лилию, за один бутон которой х’аиффа наделяет счастливчика, добывшего цветок, горстью золота! Йисини, кстати, тоже женщины, и им не чуждо стремление к украшательству собственного тела одеждой или… её отсутствием, если тело само по себе – совершенство.

Такую Юджу я ещё не имел удовольствия видеть. Она была с ног до головы – ну, не целиком, конечно, а фрагментами – усыпана янтарем. Разного цвета – от светло-медового до почти пурпурного. Полупрозрачные и совершенно непрозрачные бусины, оправленные в желтый металл (скорее всего, золото, но даже боюсь предполагать, сколько тогда стоит сей наряд), змеями – тонкими и не очень – тепло струились по смуглой коже, где-то поддерживая полосы белоснежного шёлка, а где-то образовывая подобие деталей одежды. Я и раньше подозревал, что моя знакомая йисини – весьма привлекательная женщина, но теперь окончательно утвердился в своём подозрении. Привлекательная. Зрелая. Умная. И… не забывающая ничего, потому что перемена моего облика заставила тёмные глаза лишь на мгновение затуманиться, а потом… Потом я был удостоен ТАКОГО взгляда, что потерялся между «покраснеть» и «побледнеть».

– Кто почтил нас своим визитом сегодня? Что-то я не узнаю твоего лица, юноша.

– Будешь дурачиться, уйду сразу, – я развернулся, делая вид, что направляюсь к дверям, но руки Юджи уже лежали на моих плечах, а губы шептали прямо в ухо:

– Надо же, какой обидчивый… Уж и пошутить нельзя!

– Я пришёл попрощаться.

– Совсем? – легкая тревога – даже не в голосе или во взгляде, а в мелком дрожании пальцев.

– Представь себе. Вы тоже скоро уедете, не так ли?

– Да, после празднеств… Но ты же останешься!

– Нет, не останусь. У меня есть дела.

– И покинешь город?

– Да.

– Как печально… А я собиралась задержаться, – лукавое, но слегка запоздалое уведомление.

– Не стоит. Если, конечно, не найдёшь себе новую игрушку.

– Я никогда с тобой не играла!

– Знаю. Потому прошу: не играй и с другими… Это может быть опасно.

– Ты… Ты за меня беспокоишься? – теперь вздрогнул и взгляд.

– Немного. Всё-таки…

– Какой ты смешной! И милый, – йисини проводит ладонью по моей щеке. – Только грустный. Почему не веселишься? Хочешь, станцую? Хочешь? Это тебя развеселит!

Бедра Юджи игриво описывают круг.

– Разве ты не умеешь танцевать?

– Умею.

– Тогда что же тут может быть веселого? Не понимаю.

– Что-то случилось, да? – тёмные глаза смотрят так пристально, словно хотят проникнуть под маску, которую я ношу.

– Почему ты так думаешь?

– Я чувствую! Ты… напряженнее, чем был. Много напряженнее. Не спорь, так и есть! Не забывай, что я – воин, и для меня нет тайны в том, что касается битв. И прошлых, и будущих.

– Тогда ты – настоящая счастливица, – искренне завидую Юдже. Она замечает эту зависть и растерянно хмурится, а тонкие пальцы сжимаются на моих плечах ещё настойчивее:

– Признавайся, в какую переделку ты попал?

– Да ни в какую… Собственно, всё уже закончилось. Или даже ещё не началось. Не думай об этом, хорошо? Я прошу…

– Я не могу не думать, если вижу, что тебе плохо! – в словах йисини нет ни игры, ни чрезмерного спокойствия – ровно столько чувства, чтобы даже самый глупый глупец понял: она волнуется за меня.

Я понимаю, милая… Только не о чем волноваться: ты моему… хм, горю не поможешь. Знаю, что горишь желанием помочь, но, право, зря. Сам справлюсь. Должен. Потому что, если не справлюсь я, никто не сможет.

Тёмные глаза на мгновение вспыхивают внезапной догадкой, потом снова становятся тягучими омутами:

– Точно, справишься?

Она что, читает мои мысли?

– Конечно. Как всегда.

– Всё равно ведь, поступишь, как тебе вздумается, – вздыхает Юджа. – Но… если помощь будет, не отказывайся от неё, хорошо?

– Не буду… Скажи, красавица: в честь чего или кого ты так… непривычно одета?

– Непривычно? – лукаво улыбается йисини. – Разве?

– Для меня – да.

– Можно подумать, ты никогда не видел наряда танцовщицы!

– Видел. Но на тебе – ни разу.

– И как? Нравится?

– Наряд или то, как он смотрится на твоём теле? – слово за слово, и узор беседы уже не хочет отпускать: мы обмениваемся внешне ничего не значащими фразами, но для нас они исполнены необъяснимо глубокого смысла.

– А ты расскажи обо всём… по порядку, – Юджа приникает ко мне все плотнее и, кажется, готова навеки обосноваться на моих плечах. Ничего не имею против: уж такой-то вес выдержу! Но и у меня, и у неё слишком много обязанностей.

– Свет очей моих, куда ты пропала? – капризно вопрошает…

Не может быть! Это же тот самый кихашит, которого я… отправил восвояси. Правда, одет он гораздо пышнее, чем в прошлую нашу встречу, да и ведёт себя более подобающе богатому купцу, а не скромному служителю тихой госпожи Шет. Так ты не простой убийца, мой дорогой, а полномочный посланник г’яхира… Какая неожиданность. Пожалуй, настало время уйти.

Снимаю ладони Юджи со своих плеч.

– Мне пора, милая.

– Мы ещё встретимся?

– Не могу обещать.

– Не обещай, – великодушное разрешение, подразумевающее: разбейся в лепешку, а будь любезен подготовить Пути для новой встречи.

Собираюсь пройти к двери и слышу:

– Кто этот человек, моя лилия?

– Просто прохожий, мой господин.

– Просто? – судя по сухим ноткам в голосе, кихашит не намерен рассматривать меня, как ничего не значащую случайность. – Ты вилась вокруг него, как плющ… Кто он для тебя?

Негоже оставлять женщину в затруднительной ситуации, верно? Если он хочет вступить в бой, что ж… ТАКИЕ вызовы я не отклоняю.

– Друг.

– Близкий? – ожидаемое уточнение.

– Случались минуты, когда между нашими телами не смог бы проскользнуть и волосок, – скрещиваю руки на груди и отвечаю взглядом на взгляд.

Юджа замирает, не зная, в какую сторону кинуться: я – друг, убийца, играющий роль купца – то ли клиент, то ли Игра идёт на более высоком уровне. Ай-вэй, милая, я не хотел тебя подставлять… И не подставлю под удар. Придется на мгновение вспомнить про маску лэрра. Но только вспомнить, а не надевать снова!

– Ты была с ним? – а дяденька-то взволнован. Рассеем сомнения? Нет, сгустим. Но рецепт тумана будет мой собственный:

– Странника, чьи сапоги помнят пыль эс-Сина даже за тысячи миль от Полуденной Розы, женские прелести не должны занимать больше, чем ему определено обязанностями. А согласившемуся отступить перед правом het-tаany непозволительно упрекать в слабости женщину!

Он проглотил всё, что хотел сказать. И что не хотел – тоже проглотил. Неподвижным взглядом на протяжении долгого вдоха кихашит что-то искал в моей насмешливой улыбке. И, видимо, нашёл, потому что, не проронив и звука, вышел из комнаты.

Юджа повернула ко мне побледневшее лицо:

– Как это понимать?

– Что, милая?

– Ты… ты заставил отступить того, кто никогда не отступает! Сама Смерть ушла с твоего Пути!

– Ошибаешься, милая, Смерть тут вовсе ни при чём: тихая госпожа Шет покровительствует тем, кто избрал своим занятием жатву чужих жизней, но она не властна над Вечным Покоем… Иди к нему, милая. Он ждёт. И чем дольше длится ожидание, тем больше неправильных предположений рождает смущённый разум. Ты же не хочешь, чтобы сей достойный человек совершил глупость только потому, что танцовщица промедлила лишний миг?

– Я пойду, – согласилась Юджа. – Но… Ты многое должен мне объяснить, слышишь?

– Что смогу, то смогу, – пожимаю плечами. – Но не сегодня. В следующий раз.

– А он будет? – сомнение в посерьезневших глазах.

– Будет. Обязательно!

Йисини кивнула – больше своим мыслям, чем мне – и скрылась за занавеской.

Я проводил ее взглядом, усмехнулся и вздохнул. Старик, всё это время следивший за происходящим, тихо заметил:

– А мальчик-то вырос… Вырос и стал мужчиной.

– Разве, h’anu? Что-то я сам не замечаю своей… взрослости.

– И не заметишь, – успокоил меня Мерави. – Время внутри всегда течет иначе, чем снаружи, так уж повелось… Я вот до сих пор кажусь себе молодым красавцем, а остальные видят больного старика.

– Ну уж, и больного! Ты проживешь еще много-много лет, и повторишься в своих внуках и правнуках… Насколько помню, у тебя есть и сын, и дочери, так что, не жалуйся на жизнь: она ведь может решить, что ты, и в самом деле, ею недоволен!

– И он еще не хочет верить моим словам! – морщинистые ладони выскользнули из складок мекиля в возмущенном жесте. – Ты вырос, Джерон. Хотя… Мне всегда казалось, что ты только притворяешься ребенком.

– И вовсе я не притворялся! – настал мой черед возмущаться. – Я хотел им быть… Плохо получалось, да?

– По-разному… Но теперь ты понял, что тебе больше к лицу?

– Скорее нет, чем да. Не хочется понимать. Лениво.

– Ты устал, вот в чём состоит твоя лень, – заявил Мерави. – Когда от сил остаётся крохотная капля, её начинаешь беречь, отказываясь от дел и размышлений… Но не стоит так поступать. Боишься ослабеть раньше времени? Зря: как только этот источник будет вычерпан до дна, его снова наполнит живительная влага… иного свойства, быть может, но наполнит. Обязательно!

– Пожалуй, ты прав, h’anu… Но я боюсь опустеть. Очень боюсь.

– Это пройдет, – старик подошел ко мне и коснулся моего лба прохладными, чуть шершавыми пальцами. – Страх тоже со временем устает пугать. И тогда возникает то, что люди называют отвагой, хотя, на самом деле… Ты близко подошел к означенному пределу, если можешь сознаться, что боишься. Ещё один шаг – и… Я верю: ты сделаешь этот шаг. В тебе есть то, что сильнее любой отваги.

– Что же, h’anu?

– Чувство долга.

– О, ты наделяешь меня сокровищами, которыми я вовсе не владею! – пробую отшутиться, но Мерави качает головой:

– Просто ты заглянул еще не во все свои кладовые.

Молчу, глядя на старика, который в своё время не упускал ни малейшей возможности чему-нибудь меня поучить. И уроки были не всегда приятными, однако… Я бы согласился их повторить. И не один раз.

– Спасибо на добром слове, h’anu… Береги себя. Хозяина береги. И Юджу… Хотя, она сама может о себе позаботиться: девочка взрослая, все-таки.

– А вот тут ты ошибаешься! – покачал пальцем Мерави. – Она начала взрослеть совсем недавно… Думается, после встречи с тобой.

– С чего ты взял? Разве я могу кого-то наставить на путь истинный? И пробовать не собираюсь!

– Ай-вэй, Джерон! Опять за своё, негодник? Каби23Учителя не обязательно должен быть виден всему свету – он может скрываться и под волосами!

– Ты вгоняешь меня в краску, h’anu! Пожалуй, пойду, пока не возведён в ранг божества… Ой, совсем забыл: как там парень себя чувствует? Поправляется?

– Твоими молитвами!

– Моими… Нет, h’anu, вовсе не этим. Значит, у него всё хорошо?

– Не беспокойся, он почти здоров. И очень жалеет, что не смог попросить прощения.

– Передавай ему: пусть забудет о своих воровских наклонностях. Не надо брать чужое – ни вещи, ни жизни. Даже в угоду чьим-то красивым глазам.

– А сам не хочешь сказать?

– Не-е-е-ет! – я попятился к двери, окончательно оставляя попытки вспомнить, зачем вообще сюда приходил. Наверное, чтобы попрощаться. – И не упрашивай! Всё, откланиваюсь. Если смогу – зайду ещё раз. Долгих лет и добрых дорог, h’anu!

– И тебе добрых дорог, Джерон! А долгие лета… В дороге время летит незаметно!

Незаметно? Может быть, h’anu, может быть… Но время – это такая штука, которая позволяет делать с собой всё, что угодно. Простая мудрость старого человека помогла мне понять, каким образом Ксаррон добился того… чего добился. Время – вот ключ ко всем загадкам! Оно подобно реке. В каждый момент своего существования. Всем рекам мира. Поток – то тихий, почти застывший, то бурный и стремительный – казалось бы, не подвластен никаким законам, кроме своих собственных, однако… Даже бобры могут изменить течение реки, построив запруды, а ведь эти зверьки – не самые могущественные существа на свете!

Если бы Ксо хотел утаить от меня механику своих действий, он прежде всего не допустил бы возвращения моих волос в обычное состояние, потому что менее заметные признаки пребывания в ином временном потоке тоже имеют место быть. Ребра совершенно не болят, значит, прошел, по меньшей мере, месяц. Но это утверждение касается только моего личного времени: остальной мир жил, как полагается.

Любопытно, каково это – управлять временем? Сгущать, как сироп, разбавлять до полной прозрачности, заставлять бурлить и пениться… Теоретически я понимаю, ЧТО делал мой кузен – то же, что и бобры. Поставил запруду, разделил поток, заставив обойти меня со всех сторон, и снова свёл струи вместе. Все. Кроме одной, которую разогнал и которой пронзил меня. Это не магия, это нормальный порядок вещей: время идет, и физическое тело восстанавливает свои повреждения. Если способно и если… Если его подпитывают.

Так вот, почему меня немилосердно шатало по пробуждении: я попросту был переполнен Силой! Но поскольку моя Сущность не может единовременно контролировать и использовать большое количество означенной… материи? Энергии? Никак не могу определиться. Да и никто не может… В общем, понадобилось некоторое время для достижения равновесия внешних и внутренних полей. Конечно, мне захотелось погулять: трудно усидеть на месте, когда ноги сами просятся… ну, если не в пляс, то очень близко к тому. Пожалуй, Ксаррон перестарался: в таком состоянии я способен натворить много разного. Впрочем, вернее сказать: был способен. Раньше. Теперь же… Поумнел достаточно, чтобы не лезть на рожон по первому предложению Судьбы. Единственная вольность за весь день – обмен ударами с кихашитом, ради спокойствия темноглазой йисини. Надеюсь, мы поняли друг друга. Если нет, то… Да что я волнуюсь зря? Служители Шет – очень разумные люди, и одного намека им хватает, чтобы снова раствориться в тени! Впрочем, надо будет зайти к иль-Руади – у меня ведь еще есть время? И к Матушке – надо. И Мэя за длинные уши оттаскать… на будущее. Дабы вел себя хорошо.

Хм, а куда это я забрёл?

Как обычно и случается, если ноги и разум не договорились о совместных действиях, тело и его обладатель оказываются… фрэлл знает, где. В данном случае – узкая улочка, ставни немногочисленных окон первого этажа наглухо закрыты, двери, разумеется, тоже. Масляных фонарей не наблюдается, следовательно, я далеко от центра города. Темнеет, однако! Если не хочу ночевать в сугробе, следует начинать искать выход из очередного лабиринта… О, мне показалось или?… Голоса! Сейчас пойду и спрошу дорогу.

Я завернул за угол и тут же пожалел о принятом решении, потому что оказался не приглашенным гостем на празднике насилия.

Трое на одного – типичный расклад уличных потасовок. И не только уличных. Нормальная жизнь нормальных парней: принять на грудь лишнего и пойти выяснять отношения с использованием всевозможных колюще-режущих штучек… Да, что-то в их руках, и в самом деле, виднеется. Не поблескивает, поскольку света – чуть, но даже серый туман надвигающихся сумерек не способен скрыть очевидный факт наличия тонких, длиной с ладонь, предметов, произрастающих из сжатых пальцев. Предметов, готовых вонзиться в…

Впрочем, с моим появлением передвижение актеров на импровизированной сцене замедлилось. О, простите: вовсе прекратилось. А это значит, что следующая реплика должна принадлежать вашему покорному слуге. И что же я скажу?

Маленькое отступление – из разряда тех размышлений, что пролетают в сознании за несколько мгновений, а на бумаге кажутся долгими и нудными. Как бы вы поступили на моем месте? Ввязались в драку? Постыдно сбежали? Попытались пройти мимо? Вообще-то, все три варианта действий имеют право на жизнь. Более того: для удачного разрешения затруднительной ситуации следует применить их все. Главное – правильно выбрать очередность!

А ведь мне нельзя волноваться, фрэлл подери! Запрещено. Так, Джерон: дышим глубоко и спокойно, в ритме шагов, и… улыбаемся, конечно! Улыбка сама по себе редко может служить оружием, но, дорогие мои, как она способна усиливать или сглаживать эффекты! Когда вы улыбаетесь, ваш противник (собеседник, напарник – сами выбирайте нужный вариант) невольно начинает задумываться: а что кроется за безмятежным изгибом губ? Что сорвется с натянутой тетивы в следующий момент? Улыбайтесь, господа, улыбайтесь почаще! И пусть вас сочтут не совсем умными людьми, не переживайте по этому поводу, ведь недаром старая пословица утверждает: по-настоящему смеется лишь тот, кто остался в живых…

Я не сбился с шага ни на миг – так и продолжал идти: плавно, уверенно, чуть размашисто. И впечатление, верно, производил очень странное: особенно помогала в этом одежда, потому что овчина и я двигались… отдельно друг от друга. Чем просторнее зимняя шкурка, тем в ней теплее, только нужно знать меру, чтобы не запутаться в ворохе ткани и меха. Моя одёжка вполне удовлетворяла главному условию: «не мешать», а если внешние обстоятельства мешать намерения не имеют, им остается только одно – помогать.

Итак, трое и один, который почти уже уперся спиной в стену дома. Оттеснили беднягу… Хлипкий он какой-то для уличных драк – и росточком не вышел, и пропорции фигуры отнюдь не героические. Впрочем, куда меня-то понесло с критическими замечаниями? На себя сначала посмотреть нужно. Хотя… Смотрю. Каждый день. И прекрасно понимаю, что самолично не способен напугать даже армейского новобранца… Парень не вооружен, что ли? Плохо: с этой стороны поддержки ждать не приходится. Однако, зачем мне что-то еще, кроме собственного идиотизма? Только спокойно, Джерон! Спокойно, дружелюбно и расчетливо.

Правая рука скользнула под шарф. Где вы, мои хорошие? Ага, на месте… Ну-ка, идите туда, где должны быть, чтобы…

Как у меня с траекторией движения? Проще говоря: иду в нужном направлении или отклонился от идеального маршрута? Да нет, вроде всё правильно: двое прямо по ходу, первый – ближе на пару шагов, второй – дальше и чуть правее. Третий… Третий остаётся справа и за спиной, но тут уж ничего не попишешь: начинать с него означало бы заранее поставить под удар успех всей задуманной авантюры.

Когда до цели оставалось совсем немного, я задал себе вопрос. Последний. Зачем лезу туда, куда не просят? И сам себе ответил: просто так. Во-первых, не люблю нечестные расклады. Во-вторых, Ксаррон словно нарочно довел меня до пика формы, то есть, существенно снизил роль рассудка в процессе принятия решений. В-третьих, сам же подсунул мне такую милую штуку, как…

– Куда прёшь, полудурок? – поинтересовался номер один в моём плане.

Ответа вопрошающий не получил, но вовсе не потому, что мне вдруг опротивели правила приличия, просто… Не хотелось сбивать дыхание. Поэтому вместо того, чтобы сотрясти воздух словесами, я, не замедляя шаг, выбросил вперед правую руку, из пальцев которой, разворачивая кольца, прямо в глаза грубияну полетел «сомкнутый кулак» чиато24.

Костяные бусины заняли положение в строгом соответствии со своими размерами и весом, пропуская вперед горсть самых тяжелых товарок, вонзились в удивленное лицо моего противника и тут же поспешили вернуться назад. Мужик взвыл, хватаясь за глаза… точнее, за то, что мгновение назад было его глазами, и на ближайшее обозримое будущее перестал быть для меня помехой.

Номер два, стоявший чуть сзади и заметивший полет тела, похожего на змеиное, тем не менее, не успел понять, чем может грозить встреча с незнакомым типом оружия, и ринулся ко мне. Поскольку нападающий держал нож в правой руке, усилия по выводу из строя очередного любителя поковыряться в чужих кошельках и телах требовались минимальные: петля чиато обвилась вокруг запястья и протащила парня за собой – ровно до того места, с которого я одним удачным ударом смог выбить ему локтевой сустав. Подозреваю, что боль была сильной: мой противник заорал прямо-таки нечеловеческим голосом, но на этом его роль не заканчивалась. Я продолжил движение, проводя парня по дуге себе за спину в качестве живого щита – на тот случай, если третий противник уже сообразил, что происходит и решил атаковать. Может быть, он и успел сообразить, но… Еще в процессе поворота до моего слуха долетели сдавленный возглас и звук падения. Неужели загнанная в угол жертва решилась принять участие в сражении? Нет, все так же прижимается к стене, округлившимися от восторга глазами разглядывая…

Фрэлл! Да по какому праву?!

Над третьим – поверженным без моего участия – искателем приключений стоял волк. Широкогрудый, поджарый, суровый. Стоял, передними лапами упираясь в грудь лежащего человека.

Прежде, чем начинать строгую отповедь, я двинул локтем по загривку парня, который все еще стонал между мной и остальными участниками побоища. Тело, на некоторое время разлученное с сознанием, осело на утоптанный снег. Так, что у нас с новоявленным слепцом? Сидит у стены и подвывает. Отлично! Ни одного убитого: можно поздравить себя с очередным успешным встреванием не в свое дело. А некоторые… Они у меня сейчас получат.

Я открыл было рот, но с настроения меня сбило звонкое:

– Это твоя собачка?

– Нет, не моя. Моего… брата. Двоюродного.

– А можно её погладить?

– Не «её», а «его». И вообще, это – волк.

– Правда? Настоящий?

Тьфу! Даже выругаться не получится. При дамах, как известно, крепко выражаться нельзя, а спасенный мной подросток как раз и оказался… дамой. Только будущей.

Я сложил чиато пополам и подошел к замершему под волком мужчине.

– Твои приятели несколько пострадали. Надеюсь, ты о них позаботишься и не будешь доставлять неприятности мне и…

– Пойдешь за нами – сдохнешь! – спокойно подытожила девчонка, и я понял, что мог бы не держать себя в руках. В смысле ругани.

Мужик попытался кивнуть. В положении лежа этот жест выглядел весьма забавно, но смеяться мы не стали, потому что где-то рядом раздалась трель сигнального рожка Городской Стражи. Заводить разговор с капитаном патруля не входило ни в мои скромные планы, ни в планы девчонки, потому что она предложила:

– Идём!

Я свистнул:

– Киан! За мной! – волк оставил свою законную добычу, покорно подчинившись приказу.

Путь до перекрестка был преодолен в глубоком, исполненном достоинства молчании и весьма степенно, но как только мы завернули за угол, девчонка скомандовала:

– Побежали!

Что ж, бегать – так бегать.

Примерно полторы сотни шагов – очередной темный проулок – направо – еще сотни две шагов – неприметная калитка в глухой стене, скрывающая за собой узкий, многократно изгибающийся проход – минут пять менее напряженного темпа и… Мы очутились в совершенно незнакомой мне части Виллерима, а точнее, перед низкой массивной дверью, внушающей трепетное уважение и к тому, кто возвел представшие взгляду стены, и к тем, кто за ними живет.

– Куда мы пришли? – переведя дыхание, спросил я.

– Это мой дом, – вот так, коротко и ясно. Мы с Кианом переглянулись, и, ввиду вынужденного отсутствия других кандидатур, право вести дальнейшие переговоры было предоставлено мне.

– А поточнее?

– Двор Длинных Ножей, – с гордостью пояснила спасенная.

Кое-что проясняется, но… Не мешает уточнить:

– Я тоже должен туда войти?

– Хочешь вернуться и разбираться с «коротышками» дальше? – удивленный взгляд.

– Не особенно, – передергиваю плечами.

– Тогда будь гостем Двора на эту ночь!

Что ж… пожалуй, принять приглашение – не самый плохой выход. Да и темно уже, а плутать по плохо освещенным улицам, рискуя нарваться на грабителей и патрули. Впрочем, профессионалы на меня не позарятся, но знали бы вы, сколько любителей бродит под лунами этого мира! Однако, я же не совсем один…

– А волка можно взять с собой? Без него я не пойду.

– Ну, не оставлять же его на улице! – девчонка потрепала серый загривок. – Только… у тебя поводка, случаем, нет? А то наши не любят зверей.

– Поводок? – я подумал и накинул на шею Киана свернутые чиато. – Это подойдет?

– Будем надеяться, что да, – немного неуверенно ответила радушная хозяйка и отстучала железным кольцом дверной ручки быструю и замысловатую мелодию.

Прошло всего три вдоха, и разверзнувшаяся пасть входа пропустила нас во… двор. Двор Длинных Ножей25.

Двор оказался большим и залитым ярким светом факелов, наконец-то позволивших разглядеть девушку, трудное положение которой помогло мне скоротать вечер.

Лет пятнадцать или шестнадцать, худенькая и очень подвижная, а значит – потенциально опасная: в поединке, например, атаки противника маленького роста гораздо труднее отразить, чем справиться с телодвижениями великана. Почему? Потом поясню, когда время будет, а сейчас… Сейчас вернусь к бесцеремонному разглядыванию.

Некрасивая. Того типа женщин, которые никогда не бывают «милашками». Грубоватые черты лица, с течением времени могущие стать тяжеловесными – если злоупотреблять жирными кушаньями и крепкими напитками. Русые косички, бледная кожа с пятнами румянца, глаза то ли серые, то ли зеленые – не разобрать. Рот крупный, но губы узковаты. Да, милая, не дано тебе будет смущать мужчин своим внешним видом, не дано… Хотя, кто сказал, что кукольного личика достаточно для того, чтобы завладеть сердцем?

– Кого ты притащила за собой, Леф? – зычно вопросил мужчина, спускающийся с крыльца угрюмого дома. Судя по схожести черт, отец или другой близкий родственник девчонки.

– Па, не бушуй раньше времени! – последовало смелое возражение, заставившее меня улыбнуться: значит, отношения между ними самые, что ни на есть, теплые, если уж глава Двора позволяет так к себе обращаться.

А в том, что начинающий лысеть блондин, накинувший на свои плечи тяжелый, подбитый мехом плащ, является здешним господином и повелителем, сомневаться не приходилось: достаточно было увидеть, как с его появлением арбалетчики, держащие меня и волка на прицеле, поспешили присовокупить к взведенному оружию устрашающее выражение лиц.

– Не бушевать, говоришь? – тяжелые веки приникли друг к другу так плотно, что можно было задаться вопросом: заметил Хозяин Двора возмущение собственной дочери или нет. – Я этого парня вижу впервые. А что скажут остальные? Могу поклясться, то же самое!

Дружный гогот подтвердил предположение блондина. Что ж, пока люди смеются, сталь остается в ножнах, и у меня есть шанс. Если только Киан не будет вести себя глупо.

– А вдруг он – засланный убийца? – последовала новая версия, и девчонка тряхнула головой:

– Па! Ты дашь мне объясниться?!

– А есть, что объяснять? – лично мне в голосе Хозяина Двора послышалось некоторое ехидство. Не знаю, какие оттенки уловила дочь (и уловила ли вообще), но её решительности можно было только позавидовать:

– Есть! – твердый и смелый ответ, сопровожденный упрямо выпяченным подбородком.

Блондин переплел пальцы на животе:

– Послушаем, раз так.

– Этот человек спас меня от «коротышек»!

По чертам отцовского лица пронеслась целая кавалькада чувств: от тревоги до облегчения, но осталось лишь одно. Строгое негодование.

– Если я все верно понял, парень вмешался в твои отношения с Короткими Ножами? – вопрос прозвучал столь вкрадчиво, что девчонка попалась на уловку:

– Да.

– Тогда скажи, как ты допустила то, что случилось?! – взорвался блондин. – Ты подвергла свою жизнь опасности, а ведь я просил… Нет, я ПРИКАЗЫВАЛ! Приказывал соблюдать осторожность!

– Па… – виновато поникшие плечи.

– Что ты скажешь в свое оправдание? Куда ты ходила одна в поздний час?

– Я… я молилась Джанат26.

Джанат? Мои брови невольно приподнялись. Девочка хочет быть воином? Стремление похвальное, однако… Не с такой родословной. Ни одно учебное заведение требуемой направленности не станет пятнать свою репутацию, принимая на воспитание дочь Хозяина Двора. Какого бы то ни было.

– Снова? – клянусь, если бы беседа родственников происходила без лишних свидетелей, отец бы горестно всплеснул руками. Во всяком случае, мне показалось, что он крайне близок именно к такому выражению своих мыслей и чувств.

– Па…

– Сколько раз было говорено: забудь дорогу к этому Святилищу! Забудь, Леф! Это невозможно, слышишь?!

– А люди говорят, что боги прислушиваются к просьбам, высказанным от чистого сердца в канун Середины Зимы! – девчонка не по годам рассудительно привела в пример старое поверье.

– Леф… – если у блондина и были возражения, высказывать их далее он не стал, ограничившись следующим: – Сегодня я мог тебя потерять. Ведь так?

– Но, па…

– Ты столкнулась с «коротышками» – сама сказала! И не ушла бы живой или… Нет, не хочу думать, что они увели бы тебя с собой!

– Но всё же хорошо, па! – Леф повисла на отцовской руке. – Я здесь, благодаря…

– Да, я помню, – внимательный взгляд переместился на мое лицо. – Что скажешь, Нюхач?

Из группы мужчин у крыльца вперед выступил тощий субъект, уголки рта которого нервно подрагивали.

– Магических штучек на нем нет, Хозяин. В нем, судя по всему, тоже.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Он – не маг.

– И то ладно… Обыщите его! – велел блондин, и в мою сторону двинулся ещё один из Ножей, с ужимками профессионального карманника.

Я не слышал рыка – лишь почувствовал легкую дрожь под пальцами, все это время лежащими на загривке Киана, но «верзила», отряженный меня досматривать, резко остановился, а напряжение стрелков стало почти осязаемым. Это могло значить только одно: волк оскалил клыки.

Мне не довелось близко общаться с дикими зверями, от природы обладающими одним-единственным обликом, но посмею утверждать: оскал оборотня куда страшнее, чем гримаса его неразумного родича. Дело в том, что зверь движим инстинктами, а метаморф добавляет каждому действию осмысленность своего второго «я». Поверьте: клыки, обнаженные приподнятыми губами, которые балансируют на грани между улыбкой и обещанием смерти – зрелище незабываемое! И все же…

Я присел на корточки, обхватывая шею Киана руками и шепча прямо в серое ухо:

– Не знаю, зачем ты увязался за мной, но здесь и сейчас я решаю, жить или умирать. Будь любезен вести себя тихо и спокойно, иначе… Иначе нас нашпигуют стрелами от макушки до пяток. Тебе сталь мало повредит, конечно, а вот для меня достаточно одного удачного попадания. Успокойся и делай вид, что всё – хорошо… Понятно?

Рябь рычания стихла в широкой груди. Я поднялся и объявил:

– Он не причинит вам вреда, добрые люди. Просто песик немного взволнован: первый раз в таком большом и блестящем обществе.

Волк кашлянул. Или усмехнулся? Скорее второе, нежели первое, но обижаться – не ко времени.

– Смотри, парень: если твой… песик сдвинется с места хоть на волосок, ты и он… – блондин не закончил фразу, но все присутствующие во дворе прекрасно поняли, какая участь уготована нарушителям воли Хозяина Двора. Что до меня – я в подобных подсказках и не нуждался, но посчитал нужным показать свою понятливость:

– Не извольте волноваться, господин!

«Верзила», которого я заподозрил в былой принадлежности к Воровской Гильдии, бочком подобрался ко мне и ловко обшарил одежду и то, что скрывалось под ней. Не осталось тайной и наличие ошейника. Ни для кого, потому как, досмотрщик тут же показал его всему свету:

– Взгляните-ка: это – чужая игрушка!

Хозяин Двора сощурился:

– Чья именно? Трехглазый, разберись!

Из-за высоких спин выбрался дряхлый старичок, на ходу извлекающий из складок кафтана на груди хрустальную линзу. Он доковылял до меня и долго разглядывал руны, выгравированные на бляхе, потом повернулся к блондину и с достоинством доложил:

– Это знак Академии.

– ЧТО?! – Хозяин Двора неестественно выпрямился.

Старик, поставивший знак равенства между внезапной заинтересованностью блондина и поводом для углубления в историю вопроса, начал неторопливо пояснять:

– Рунопись, имеющая место в искомом случае, выполнена в традициях Горного Тэйра, и помимо собственно символа Академии, традиционно состоящего из взаимопроникающих знаков «Дух» и «Плоть», указывает, что носитель сего является собственностью или, иначе, принадлежностью упомянутого заведения. Хотя, начертание крайней правой руны заставляет вспомнить и такое трактование, как «неотъемлемая часть», что совершенно меняет смысл…

– Довольно! – Хозяин Двора прервал монотонную речь своего подчиненного, дорвавшегося до любимого занятия. – Я понял всё, что мне нужно.

Это точно. Понял. Достаточно было заглянуть в его глаза или отметить, каким удовлетворением наполнилась складка тонких губ. Блондин уяснил нечто, наполнившее его спокойствием человека, принявшего решение. Оставалось только надеяться, что сие решение не станет в моем отношении… скажем, членовредительским. Впрочем, вдох спустя Хозяин Двора слегка расслабился и кивнул тому, кто меня обыскивал:

– Проводи парня в дом… Нечего лишний раз на морозе стынуть!

На морозе? Если хочешь придумать причину поступку, истинное значение которого должно оставаться в тайне ото всех свидетелей, не следует хвататься за погоду, как за самого удобного поставщика объяснений. Да, в Западном Шеме стоит зима, но не так уж она сурова – особенно сегодня вечером, чтобы тепло одетые люди не могли провести под открытым небом несколько лишних минут. Что ж, по крайней мере, моей жизни пока ничто не угрожает. Почему бы и не воспользоваться любезным приглашением?

Мой провожатый распахнул одну из дверей в конце длинного коридора, вошел в комнату и закрепил чадящий факел в держателе на стене. Я перешагнул порог, придерживая волка рядом с собой. Не то, чтобы Киан жаждал перегрызть глотки всем, кто попадается на пути, но за те несколько минут, в течение которых мы двигались по лабиринту переходов внутри огромного дома, слишком часто возникали моменты неприятных встреч. Неприятных для Ножей, а не для меня, конечно.

– Вот, собственно… – с облегчением выдохнул «верзила». – Уж не взыщи: что есть, то есть.

– Угу, – согласился я, осматривая предложенные «апартаменты».

«Что есть», говоришь? Я бы сказал: «чего нет», потому что мебель в помещении отсутствовала. Напрочь. Правда, пол был застелен приличным по толщине слоем (о чудо!) сухой соломы, а воздух… Воздух был вполне теплым.

– Ты того… – провожатый виновато улыбнулся. – Хозяин тебя накормить велел…

– В чем же трудность?

– Я б тебя с собой пригласил, в кухню, только… Собачку свою здесь оставь.

А может, и правда, оставить? Я посмотрел на Киана. Желтые глаза выжидающе уставились на меня. И ведь выполнит любой приказ… Особенно после той «демонстрации силы». Выполнит. Костьми ляжет, но прекословить не посмеет. И не из верности или любви, а просто потому, что так велит Долг. Так говорит Кровь… Фрэлл! Последняя шавка Дома достойнее меня. По той простой причине, что никогда не переступает установленных Границ.

– Благодарствую, но… Моя собачка не любит оставаться одна, так что я побуду с ней.

– Как хочешь, – пожал плечами Нож.

– А вот, если кто составит нам компанию… – мечтательно продолжил я, но Киан облизнулся так выразительно, что мой провожатый поспешил выскочить в коридор.

– Да-да, посмотрим, что можно сделать… – кажется, его голос обрел призрак уверенности и твердости только после того, как захлопнулась дверь и опустился засов.

Я разочарованно покачал головой, снял полушубок и расстелил его на соломе, а сам устроился сверху. Можно и соснуть, вот только… Жаль тратить время на такую ерунду, когда рядом громоздится гора вопросов, настоятельно требующих разъяснения.

– Зачем ТЫ здесь? – спрашиваю, и ровно через один вдох после того, как слова растворились в тишине комнаты, волна Обращения взъерошила волосы на висках.

– Согласно Вашему повелению, dou Джерон, – коротко и слегка насмешливо сообщил Киан, принявший человеческий облик.

Прислоняюсь к стене и уточняю, стараясь говорить, как можно строже:

– Почему ты шел за мной? И… как долго это продолжалось?

– С того момента, как Вы покинули дом dan-nah. Мне было приказано следовать за Вами и… – пауза, заставившая меня повернуть голову и взглянуть на волка.

– И?

– Обеспечивать Вашу безопасность, – закончил Киан. На сей раз без тени улыбки.

– Значит, Ксо настолько невысокого мнения о моих… обо мне, что отрядил нянькой своего прихвостня?

Думаете, я злюсь? Нисколько. Горько сознавать, что проявление слабости позволило Ксаррону записать меня в разряд тех, кто нуждается в опеке. Как-то неловко и обидно снова чувствовать себя несмышленым и беззащитным существом после… После обретения Могущества.

Да, произошло именно это. То, о чем я мечтал. То, что оказалось совсем не таким милым и приятным пустячком, как грезилось. Я обрел свое собственное Могущество. И ужаснулся достигнутому, потому что Разрушение – последнее, чем я хотел бы повелевать…

Разрушение. Абсолютное и необратимое. Возможно, Ксаррон и отправил за мной своего слугу, чтобы тот – если Зверь вырвется на свободу – принял меры и… Нет, не похоже: я скорее убью Киана, чем позволю Низшему оборотню пролить мою кровь, потому что… Потому что это будет столь же позорно, сколь недостойной была тогдашняя вспышка гнева. Нет, кузен преследовал совсем иную цель. Но какую? Хотел защитить? От чего? От кого? В любом случае, он не мог рассчитать и предвидеть мою встречу с «коротышками» и дочкой Хозяина Двора Длинных Ножей. Или – мог? От Ксо всего следует ожидать – даже Дара ясновидения, однако… Что говорила Слепая Пряха? «Будущего не существует». МОЕГО будущего. И если она права (а кто возьмется на равных спорить с Судьбой?) ни одна гадалка подлунного мира не сможет предсказать мою жизнь даже на день вперед. Почему же Ксаррон…

– Dan-nah приказывает – я исполняю, – гордо отвечает волк на мою издевку.

– Разумеется! И не надоело тебе все время делать то, что велят?

– Я рожден для Служения Дому.

– Или его отдельным представителям?

– Дом един, но каждый dan-nah – это Дом! – Киан торжественно озвучил одну из древних заповедей.

Я сморщился и отвернулся.

Каждый dan-nah… Каждый. Но не я. Разве что, уединиться где-нибудь на краю мира и основать свой маленький… скажем, сарайчик. А что? Такое строение я вполне потяну: для него и фундамента особого не надо. Конечно, придется нижние брусья просмолить, чтобы подольше не гнили и…

В коридоре раздались шаги. «Топ-топ-топ», закончившийся аккурат у двери. Киан поспешил обернуться, а я с интересом приступил к изучению того, кто решился накормить меня и волка ужином.

Порог комнаты переступил некто, настолько коренастый, что мог бы сойти за ребенка, если бы не размах плеч, схожий с моим. Конечно, я – не показатель, но поверьте: из детского возраста все же вышел. И мой костяк – тоже. Так вот, вошедший был плечист (для своего небольшого росточка) и крепок, но ладно сложен и вовсе не грузен. Да, не буду кривить душой: ноги – коротковаты. Но покажите мне живого мужчину, идеального во всех отношениях!… Руки – сильные: во всяком случае, корзину с едой держат, почти не замечая её веса, а ведь один только кувшин (если он, разумеется, полон) заставил бы лично меня слегка напрячься… Лицо – круглое, гладко выбритое, с простоватыми и очень молодыми чертами. Волосы стрижены «под горшок» или как там называется подобное издевательство. Я, например, предпочитаю художественно корнать себя сам (чтобы претензий и напрасных обид не возникало). Одет просто, в деталях костюма преобладает грубо выделанная кожа. Общее впечатление? На «верзилу» не похож, хоть убейте!

Могу представить себе, что угодно, но только не этого крепыша, размахивающего ножом. Ему бы больше подошел, скажем, молот и…

Фрэлл! Как я сразу не понял?

Это же гном! Но разве бывают гномы БЕЗ БОРОДЫ?

Наверное, от удивления мой рот открылся до неприличия широко, потому что чудо природы хмуро буркнуло:

– И нечего таращиться! Не хочешь со мной ужинать, так и скажи!

Он плюхнул корзинку на пол и развернулся к дверям, но я уже успел справиться с потрясением и, вскочив на ноги, держал гнома за рукав:

– Кто сказал, что не хочу? Очень даже хочу! И вовсе я не таращился, просто… Никогда не видел, чтобы гном…

– А ты вообще гномов много видел? – с ехидцей осведомился мой потенциальный сотрапезник.

– Ну-у-у… – я задумался, прикидывая в уме. – Трех. Двух – женского пола и одного…

– Как считаешь – много?

– Не очень, – честно признаю поражение.

– То-то! – довольно ухмыльнулся гном, но за его весельем пряталась горечь. Плохо пряталась, если её заметил такой рассеянный наблюдатель, как я. Но раз уж заметил… Ненавижу, когда рядом со мной кто-то несчастлив. Всегда ненавидел, потому что боль чужих глаз эхом отзывается в моем сердце. Однако, если раньше я отводил взгляд и старался пройти мимо, то теперь… Теперь норовлю вмешаться не в свое дело. Может, на этот раз не стоит? Только чуть-чуть проясню ситуацию – и всё, клянусь!

– А что у нас на ужин? – азартно потираю ладони.

– Что дали, то и принес, – по-прежнему нелюбезно ответил гном.

Не хочет вести себя вежливо? И не надо! Я сам, если возникает такая необходимость, становлюсь… Хм, в общем, дурное дело – нехитрое. Впрочем, если в мои намерения входит выяснение душещипательных подробностей относительно отсутствия растительности там, где она просто обязана находиться, то… Придется входить в доверие. Я бы даже сказал, врываться, бесцеремонным пинком распахивая дверь чужого стыда. Ах, вы не понимаете, причем здесь стыд? Ну, как же! Разве не слышали? Я вот, хоть и вижу живого гнома четвертый раз в жизни… только не думайте, что мертвых уже насмотрелся! Так о чем шла речь? Вспомнил: когда в меня вдалбливали знания о расах, населяющих подлунный мир, не упускалась ни единая деталь – от рождения до смерти (конечно, если имеется в виду изначально не-мертвое создание), в том числе, внимание уделялось основополагающим обычаям и традициям каждого народа. Запоминал я плохо, но кое-что в голове всё же осело. В частности, тот факт, что у гномов мужеского пола борода начинает расти (и потому, собственно, является основным признаком взросления) с момента вступления особи в тот период, который именуют юношеством. Затем требуется еще пара десятков лет, чтобы гном считался достигшим возраста ответственности за свои деяния – Возраста Обретения Цели. Как правило, именно тогда начинается постижение таинств того или иного искусства – от рудознатства до тончайшей работы с металлом. Конечно, не все становятся Мастерами Молота – это и не нужно, но каждый из гномов мечтает научиться говорить с Душой Стали. Таково первоначальное Предназначение, и оно, даже стираясь за давностью лет, продолжает время от времени будоражить кровь юных бородачей… Но я отвлекся.

Борода растет медленно. Очень медленно. Не скажу точно, какой длины она достигала бы у моего нового знакомца, но на ширину ладони топорщилась бы точно. Однако, на подбородке – ни единого волоска, и это означает, что гнома… побрили. То есть, наказали, и наказали донельзя сурово, поскольку он будет считаться «малым ребенком», пока снова не отрастит свою «красоту». Я читал о такой мере воздаяния за неправедные поступки, но читал также, что она применяется крайне редко, и для представителя Горного Народца предпочтительнее смерть, нежели лишение бороды. Кстати, обладатель гладковыбритого лица не имеет права по собственной воле уйти из жизни – по той очевидной причине, что лишен «права голоса» и должен «взрослеть» заново. Жестоко? Да, пожалуй. Но, на мой взгляд, разумно. Если есть шанс, что нарушитель законов может поумнеть, грешно такой шанс не использовать. Впрочем, наказанному от этого не легче.

– Ну-ка, посмотрим! – я подтянул корзинку к своему любовно оборудованному лежбищу, сел на полушубок и начал выгружать предназначенные к вкушению яства.

Не королевская кухня, прямо скажем. Хотя куски капустного пирога пахнут просто замечательно! Нечто сырокопченое… Скорее сыро, нежели копченое. Окорок, что ли? Краем глаза замечаю, как Киан оживленно принюхивается. Нравится? Что ж, оставлю для волка. Вынужден буду оставить, чтобы не покусал… Шутка.

Продолжим досмотр. Сыр овечий соленый. Ломтями. Сойдет, если в кувшине то, о чем я думаю… Угадал! Аромат прелых листьев и жареного зерна коснулся моих ноздрей и заставил довольно улыбнуться. Задача существенно упростилась: ничто так не сближает собеседников, как вовремя и со вкусом употребленная выпивка! А какой гном, скажите, не любит выпить?

Первым делом я, тщательно проверив устойчивость вместительных оловянных кружек, наполнил их элем. Немного не рассчитал собственный энтузиазм: пришлось ждать, пока пена осядет, и доливать. До краев.

– Присаживайся! – широким жестом приглашаю гнома занять место рядом. На полушубке. – Или побрезгуешь рядом с рабом сидеть?

– Побрезгую? Вот ещё! Я сам-то… – благоразумие берет верх над желанием излить душу. Безбородый устраивается на моей «шкурке», берет кружку и подносит к губам, но я укоризненно качаю головой:

– Э, нет, так дело не пойдет! В тех краях, откуда я родом, еду и питье разделяют только после того, как обмениваются именами. Меня зовут Джерон, а тебя?

Гном молчит, угрюмо глядя в тающую пену. Молчит, потом буркает:

– Вэльши.

Хоть что-то… Имя – не шаг к пониманию и даже не полшага, но сочетание звуков (временами – благозвучное, временами – не слишком), которым мы нарекаем себя для других, одно из наших отражений. Пусть мутное, кривое, мало похожее на владельца, но оно позволяет натянуть первую тонкую нить основы Гобелена Беседы. А дальше… Дальше все зависит от мастерства ткача. В данном случае, от моих неумелых рук. Признаться, не силен в означенном искусстве, однако, желание зачастую способно подменить собой умение, не так ли?

– Будем знакомы! – киваю и делаю глоток. Отменный эль. Осенний, из самого спелого ячменя, темно-золотой и такой же согревающий, как солнечный свет, пропитавший колосья.

Делюсь своим восторгом с гномом, и тот согласно басит:

– Знатный напиток, знатный! Только у меня дома лучше варят.

– Охотно верю. А где ты живешь?

– Уже не живу, – резкий и хмурый ответ.

– Как так?

– А вот так! – упрямо наморщенный нос.

– Дома нет, что ли?

– Есть.

– Раз есть, значит… Выгнали?

– Сам ушел.

Не знаю, что он ожидает услышать в ответ, но моя следующая фраза повергает гнома в растерянность:

– И правильно! Уходить надо самому!

– Ты так думаешь?

– Уверен! Чем сидеть и ждать, пока под зад пнут. Вот ты, сразу видно, парень смелый, потому и ушел.

– С чего ты взял… про смелость? – растерянность растет и ширится.

– Как это, с чего? Ты ж не испугался сюда прийти? Не испугался. А все остальные от моего волка так и разбегались!

– Ах, волка… – гном бросил взгляд в сторону Киана. – А чего его бояться? Он же ручной… Ну, всяко тебе подчиняется, ведь верно? А ты, если б хотел его натравить, себя бы запирать не позволил!

– Логично мыслишь. Молодец! Кстати, о волке… – я оценивающе посмотрел на окорок. – Не против, если я его угощу?

– Угощай… Я все равно эту копоть не люблю, – разрешил Вэльши.

– Я тоже. Киан, иди сюда!

Волк охотно подошел к «общему столу» и, блаженно урча, вгрызся зубами в сочное мясо. Я выложил на салфетку куски пирога из миски, плеснул в освободившуюся емкость эля и пододвинул к серой морде. Киан благодарно вильнул хвостом и единым махом вылакал половину питья.

Гном озадаченно посмотрел на нас обоих и спросил:

– Он у тебя еще и пьет?

– Пьет.

– И не хмелеет?

– Почему же… Хмелеет. Только отходит от хмеля быстрее, чем напивается.

Кстати, это – чистая правда. В звериной шкуре метаморф живет, если можно так выразиться, быстрее, что и помогает ему заживлять раны после сразу же после того, как они были нанесены. Но и старение приходит раньше, если злоупотреблять пребыванием во Втором Облике… Правда, за Киана я не волновался: Ксо, в случае чего, с лихвой возместит слуге время, потраченное на меня.

– Обученный? – продолжил допытываться Вэльши.

– В какой-то мере… – волк отрывается от разгрызания кости и смотрит на меня с укоризной, словно говоря: «Только не заставляй ходить на передних лапах и петь песенки… Я, конечно, все это проделаю, но мне будет неприятно».

Знаю, что неприятно. Потому, заставлять не буду. Даже для того, чтобы потешить гнома:

– Он не любит показывать, что умеет.

– Ну, не любит, и ладно! – соглашается мой собутыльник. Нет, правильнее было бы сказать: сокувшинник. Бодро же он уничтожает пенный напиток: у меня еще и трети кружки не отпито, а гном уже снова на кувшин поглядывает…

– Так скажи мне, друг Вэльши, почему ты ушел из дома? – решаю, что наступил момент истины. Тем более что гном пригубил вторую порцию эля.

– Зачем хочешь знать? – ох, какие же мы недоверчивые и подозрительные! Ничего, я – настырный и отступать не собираюсь:

– Да так… С собой сравниваю.

– А ты что, тоже?… – так, в голосе просыпается интерес. Значит, мы на правильном пути. Теперь главное – не врать:

– Угу. Ушел. Лет восемь, как.

– Давненько! – с уважением присвистнул гном. – А у меня еще и полгода не наберется…

– И что? Тяжко?

– Спрашиваешь! – Вэльши вперил тоскливый взгляд в стену. – Там сейчас весело… Бал зимний в разгаре… Мастера учеников набирают…

– Что же случилось, если ты решил от всего этого отказаться?

– Что… Так, нелепица одна, – возвращение из плена воспоминаний и грёз снова задернуло штору на уже почти открытом окне души. Жаль. Зайдем с другой стороны:

– Нелепица, говоришь? Да, чаще всего, именно – нелепица… Я вот, ушел, потому что был никому из родных не нужен.

– Да-а-а? – недоверчиво тянет гном.

– Совсем не нужен. Шпыняли только, да вздыхали, какой я глупый, и что ничего из меня не выйдет, как ни старайся… С тобой тоже так было?

– Если б! Я, знаешь ли, потомственный кузнец… – начал было Вэльши, но под моим лукавым взглядом осекся и шагнул ближе к Истине: – Из семьи кузнецов. Отец мой был Мастером и каким!… И меня учил бы, да только помер не в срок. Правда, перед смертью друга попросил о моем обучении позаботиться. И друг этот тоже – Мастер!

– И как? Выучил он тебя?

– Выучил! – гном горестно вздохнул и приложился к кружке. – Сначала вроде согласился, а потом… Как мальчишку гонял, до наковальни за два года и не допустил! А ведь я с отцом в кузне уже почти на равных был!

– Может, другу этому… Как бишь, его?

– Гедрин.

– Может, Гедрину виднее было? – знакомое имя усваивается сознанием мгновенно, но тут же задвигается подальше, чтобы не мешать. Не портить Игру.

– Что виднее-то? – возмущается гном.

– Ну, дорос ты до кузни или нет… Между прочим, Мастера все такие. Вредные.

– Тебе почем знать?

– А у меня хозяин – Мастер! – довольно сообщил я. – Твоему вредностью не уступит!

– Нет, ты Гедрина не знаешь! Он такой… – Вэльши замолкает, подбирая слова, но можно догадаться: кроме восхищения в них ничего не будет. – Он… Он – Мастер!

– За то и выпьем! – поднимаю кружку и делаю вид, что отхлебываю. Пузырьки эля тыкаются в плотно сжатые губы и огорченно возвращаются обратно в оловянные объятия. Уж простите, сердешные, сегодня я не могу воздать вам должное. Сегодня у меня другие дела.

А гном пьет, и с удовольствием. Не замечая моего отлынивания. Это и к лучшему: вот пирог пожую немного, и, с новыми силами…

– В общем, не хотел тебя учить. Мурыжил на подсобных работах?

– Угу…

– А дальше?

– Дальше… – гномий нос снова забавно морщится. – Дальше ему вовсе не до меня стало.

– Это почему же? Другого ученика завел?

– Если б ученика! Племянница ему на руки свалилась… То еще чудовище!

– Такая страшная? – деланно изумляюсь, вспоминая симпатичную мордашку Мирримы.

– Да нет, не страшная… – Вэльши задумчиво потянулся за сыром. – Миленькая. Только капризная и своенравная – спасу нет!

– Да ты тоже парень – не из робких…

– Я – другое дело! – обиделся гном. – А когда малолетка так себя ведет, будто на днях королевой станет, это…

– Забавно, – предлагаю свою версию. Неправильную:

– Да уж, забавно!… Особенно, когда дядя ей во всем потакает. Такая забава! – взмах рукой, полный отчаяния настолько, что…

Похоже, я узнал причину. Теперь осталось раскопать все остальное.

– Она и до тебя добралась?

– Пыталась… Только я ей – не сват и не брат, терпеть не обязан!

– Значит, решил научить девчонку уму-разуму?

– Вроде того. Приструнить немножко.

– И каким же образом? – интересуюсь исключительно из вежливости, потому что заранее знаю, что именно услышу.

– Да нанял людей пострашнее, чтобы они её как бы похитили и месяц-другой за собой потаскали. Думал, напугается, поутихнет, а там и… Когда домой вернется, совсем другой станет.

– А на какие деньги-то нанял? Думается, тебе по малолетству семейная казна пока что не подчиняется!

– А зачем деньги? – фыркнул Вэльши. – Я им товар предложил… Пару клинков.

– Самолично выкованных? И они согласились?

– А ты бы отказался?

– Я? – пришлось задуматься, и не на шутку. – Наверное, нет. Гномья работа, все-таки… А наемникам платят по-разному: не каждый скопит столько, чтобы прикупить хороший клинок.

– Ага! – взгляд, наполовину осуждающий, наполовину торжествующий. – И они не отказались. Только зря весь договор был.

– Я так понимаю, из твоей затеи ничего не получилось?

– Получилось… – вздохнул гном. – Да наоборот. Мирриму какой-то дурень от конвоя отбил раньше, чем она испугаться успела, а дядя её через друзей своих вызнал, кто похитителей нанял… Шуму было!

– Могу представить, – я всеми силами постарался скрыть улыбку. Пожалуй, в гневе Гедрин страшен, и лично мне не хотелось бы попасть под его тяжелую руку. Особенно заслуженно попасть.

– Нет, не можешь, – уныло возразил Вэльши. – В общем, я уж думал, что меня, как муху прихлопнут, но Мастер решил иначе и…

– Собственноручно брил? – уточняю. Исключительно в познавательных целях: добавить еще один штрих к портрету дяди Гедди.

– А то! – гном огорченно уставился во вновь опустевшую кружку, потом потянулся за кувшином. Встряхнул сосуд, прислушался. В глиняной утробе что-то плеснулось. Остатки эля были торжественно вылиты в посудину. Нет, не в мою, но я и не претендовал на выпивку.

– Но из дома тебя ведь не гнали?

– Не гнали. Только оставаться и…

– Терпеть унижение?

– Вот-вот! Унижение. Не по мне это.

– Слишком горд? Лучше мелким разбойникам ковырялки ковать, чем принять справедливое наказание? Принять с достоинством и честью?

Широкая пятерня Вэльши сгребла в комок камзол на моей груди и подтянула меня поближе к захмелевшим глазам:

– Честь? Да что ты знаешь о чести?

Киан заворчал, но я ладонью показал: «Всё под контролем» и ответил гному. Ответил очень спокойно и очень доброжелательно:

– Самое главное: честь у каждого – своя, но при этом сразу видно, имеется она или отсутствует.

Должно быть, с минуту гном, не мигая, смотрел на меня. Потом крепкие пальцы разжались.

– Он говорил то же самое.

– Кто?

– Мой учитель. Бывший учитель…

– Может, правильнее говорить – будущий? – не согласился я.

Вэльши хохотнул, но этот смех больше походил на рыдания.

– Будущий? Да он и на милю меня к себе и своей кузне не подпустит!

Не подпустит? А вот тут ты ошибаешься, мой друг. Конечно, я не имел удовольствия знать дядю Гедди даже вдвое меньше, чем ты, и всё-таки… Он не из тех, кто отсекает пути к отступлению. Слишком стар. Слишком мудр. И если юному гордецу оставлена жизнь, значит, она еще пригодится! И Вэльши, и Гедрину, что любопытно. А наказание… Оно служит искуплением вины и в глазах окружающих, и в твоих собственных глазах. Допускаю, что Миррима заслуживала небольшой выволочки (сколько раз у меня самого чесались руки ее отшлепать?) но обучение хорошим манерам не обязательно должно сопрягаться с риском для жизни. Конечно, любой урок доходчивее, когда стоишь на Краю, однако велика вероятность того, что страх переиначит то, что пытается внушить учитель. Переиначит. Исказит. Исковеркает. Превратит Истину в её полную противоположность. Счастье, что гнома не успела испугаться по-настоящему. Не вошла в Темный Храм своей души.

Однако… Теперь становится понятным присутствие Мастера в приснопамятном трактире: он разыскивал гному по просьбе Гедрина. И кристально ясно, почему мне, с одной стороны, удалось справиться с «трином», а с другой стороны – почему парни вообще полезли в драку: кто ж по доброй воле согласится терять такой приз, как гномьи клинки! Особенно если работа – пустячная.

– Знаешь, как люди говорят? – подмигиваю совсем загрустившему Вэльши. – Пожуём – увидим!

– Что пожуём?

– А что попадется!

В дверь заглянул давешний досмотрщик:

– Эй, парень! Тебя Хозяин на двор требует!

– Прямо сейчас?

– Нет, завтра пополудни! – огрызается Нож на мою попытку пошутить. – Шевелись, давай!

– Уже бегу! – я встал и с прискорбием сообщил своему собутыльнику: – Неотложные дела настоятельно требуют моего присутствия в другом месте, посему… В общем, я пошел: слезай с моей «шкурки»!

Гному понадобилось не так уж много времени, чтобы сообразить, чего от него добиваются: каких-то четыре вдоха, и я получил полушубок обратно в свое распоряжение. Просунул руки в рукава, накинул на шею шарф (шапку засунул за пояс, чтобы голова раньше времени не вспотела) и последовал за нервно оглядывающимся на каждом третьем шаге провожатым. Разумеется, оглядывался он вовсе не на меня, а на волка, без единого знака занявшего привычное место у моей ноги.

Впрочем, спуститься именно во двор мне не позволили: велели стоять в дверях дома, за спинами «верзил», столпившихся на крыльце и разглядывающих… Посмотреть, кстати, было, на что.

Посреди двора в позе, исполненной одновременно величия, пренебрежительного сожаления и скорбного недовольства, воздвигалась кругленькая фигура «милорда ректора» в длинной – до самых пят – лисьей шубе пронзительно рыжего цвета. Пушистый мех воротника в близком соседстве с блестящей в свете факелов лысиной смотрелся особенно впечатляюще. Ксо выглядел бы почти смешно, если бы… если бы не его взгляд. Темные пуговки глаз были не просто колючими: они походили на острия копий, с которых скалилась сама Смерть, и уж ни в какое сравнение не шли с наконечниками стрел, нацеленных с галереи на гостей Двора.

Я не оговорился. Гостей, ибо мой кузен прибыл не один. Рядом с «милордом Ректором» стоял Рогар. Вот уж с кого можно было писать доброго дядюшку: ласковый взгляд, блаженная улыбка и вообще – выражение полнейшего довольства жизнью на лице. Правда, дернувшаяся бровь Мастера, заметившего мое появление, недвусмысленно пояснила, что под маской спокойного дружелюбия клокочет ярость… Лично я испугался сразу – еще до того, как узнал, почему мне надо бояться. Испугался, сообразив: если уж Ксо притащил вместе с собой Рогара (а наоборот быть вряд ли могло – не то соотношение чинов), нагоняй последует с обеих сторон. Ох, выпорют меня… и, как всегда, будут совершенно правы. Но все же, зачем они здесь находятся?

– Я пришел за принадлежащим мне имуществом, – поделился своим раздражением Ксаррон, отчетливо выговаривая слова, кристалликами льда осыпающимися в тишину.

– Конечно, господин ректор, конечно, – ответствовал блондин, стоящий на последней ступеньке лестничного пролета, соединяющего крыльцо с плитами двора. – Но прежде я хотел бы кое-что обсудить.

Я невольно покачал головой. Нет, дядя, неверный стиль поведения ты выбрал, чтобы диктовать условия моему кузену. В корне неверный. Надо было спуститься вниз, подойти и вежливо поклониться, всем своим видом показывая, что искренне сожалеешь о нелепых причинах, заставивших уважаемого человека бросить дела и явиться в место, которое не… Примерно в таком духе. Вежливо и даже чуть подобострастно. Перед истинно могущественной персоной прогибаться можно и нужно – если хотите поиметь в чужом деле свой маленький интерес. А вот, ежели нагнете голову и – рогами, рогами… Ксаррон терпеливее меня, но в некоторых вещах не приемлет ни «да», ни «нет». Проще говоря, есть только одно мнение – его собственное, а все прочее – чушь, не стоящая внимания. Сейчас как раз складывается подобная ситуация. Не знаю, как остальные зрители и участники разворачивающегося во Дворе действа, а я вижу: Ксо разозлен. Причем, злится единственно на меня. Фрэлл, даже не смотрит в мою сторону! Знает ведь, где я нахожусь, а не смотрит… Похоже, одной поркой дело не обойдется.

И блондин этот со своим самомнением только сгущает и без того черные тучи поганого настроения моего кузена. В игры играть вздумал, недотепа? То же мне, мастер lii-lou27нашелся! Чего он добивается?

– Кое-что обсудить? – Ксо позволил себе чуть изогнуть бровь. – А именно?

– Ваше имущество будет возвращено Вам в целости и сохранности, господин ректор, но взамен… так сказать, услуга за услугу.

Мне не видно лица Хозяина Двора, зато доступен к обозрению затылок, волосы на котором поредели достаточно, чтобы не скрывать под собой бисеринки пота. Так он, все же, боится! Боится, но голос не дрожит… Похвальное присутствие духа, однако, по моему скромному мнению, риск не оправдан. Если «милорд ректор» соизволил прийти лично, а не прислал отряд Городской Стражи для возвращения потерянной вещицы, это еще не значит, что Ксаррон готов к мирным переговорам. Смею предположить: блондин – не такой уж дурак и понимает, как сильно рискует. Но из-за чего?

– Какой же услуги Вы ждете от меня? – презрительно осведомляется Ксо.

– Позвольте моей дочери обучаться в Академии, – наконец-то выдыхает Хозяин Двора.

Так вот, в чем дело! Готов поклониться столь трогательному проявлению отцовской любви. А что скажет «милорд Ректор»?

Ксаррон задумчиво посмотрел на блондина. Перевел взгляд на Леф. Добрался до меня, словно спрашивая: «Доволен тем, что натворил?» И мне сразу захотелось втянуть голову в плечи. Вот уж, действительно, натворил…

Хозяин Двора Длинных Ножей разглядел свою выгоду мгновенно – как только узнал, что изображено на бляхе моего ошейника. Самое смешное, упрекать этого отважного человека не в чем. Поставить в вину любовь к собственному ребенку? Да еще, похоже, единственному? Я бы не осмелился.

Но дело приняло неприятный оборот. Таинствам воинских искусств не учат разбойничью голытьбу. Ни при каких условиях. Тому есть множество объяснений, от разумных до циничных, но, пожалуй, хватит и одного. Разницы в Кодексах Чести. И даже не во всех пунктах, а в очень простом вопросе: взгляде на жизнь, как на предмет торговли. Собственно, и убийцы из подворотен, и те, кто проливает кровь только на поле битвы под сенью славных знамен, признают, что жизнь покупается и продается. Только условия контракта существенно рознятся. Не понятно? Как бы сказать попроще…

Есть три ипостаси человека с оружием: солдат, мясник, воин. Один убивает за деньги и идею, второй – исключительно за деньги и иногда – ради собственного удовольствия, третий… Регулирует поголовье первых двух. То есть, убивает, но лишь в том случае, когда это становится истинно необходимым. Воином может быть, кто угодно: мужчина, женщина, ребенок – ни возраст, ни физические данные не имеют решающего значения. Важнее иное – понимание неизбежного. Понимание на подсознательном уровне, без долгих размышлений и мимолетных вспышек чувств. Просто становится ясно: так нужно. И всё. Именно таким людям покровительствует Джанат, Мать Клинка. Впрочем, у нее есть и еще одно, редко употребляемое прозвище: Мать Духа.

Да, воином может быть любой. Более того: эта способность заложена с рождения, но вот пока она проявится… И семь потов сойдет, и не одна седмица лет пробежит. Недаром настоящий Мастер так долго ищет ученика, которому согласится передать свои знания. Ошибиться – нельзя. Передать в недостойные руки сокровища жизни и смерти? Нет, это слишком печально. Для всего мира. И учить девчонку, в жилах которой течет порченая кровь дешевых убийц, рискованно. Кто поручится, что она и ее дети не используют полученные умения во зло? Ректор Академии не может взять на себя такую ответственность. Даже Ксаррон из Дома Крадущихся – не может. Ох, что же я натворил… Прости меня, пожалуйста! Если бы я только предполагал… Ну, ничего: сам испортил, сам и поправлю. Постараюсь поправить.

Я растолкал Ножей и подошел к Леф, замершей у перил лестницы. Замершей не то от страха за судьбу отца, не то от сладкой боли, щемящей сердце – мечты в одном шаге от исполнения.

– Ты этого хочешь?

Девчонка вздрогнула и удивленно посмотрела на меня.

– Чего?

– Учиться. В Академии.

– Я… я мечтаю об этом! – вспыхнули восторженно расширенные глаза.

– Мечта – это замечательно, – подтвердил я, пряча ладони в карманах полушубка. – Без мечты нет смысла жить. Но далеко не всякая мечта возникает для того, чтобы осуществиться.

Светлые брови непонимающе сдвинулись.

– Ты хочешь стать воином, верно? – слабый, но вполне уверенный кивок. – А ты понимаешь, каких жертв потребует эта мечта?

– Жертв?

– Видишь ли, не все так просто, как кажется… Становясь воином, человек начинает другую жизнь. Жизнь, в которой нет места для всего, что было до нее.

– Как это?

Думаешь, я тебя пугаю, милая? Есть немного. Но – для твоего же блага.

– Очень просто. Совершенствуя себя, воин готовится к тому, чтобы нести совершенство в мир, и когда наступает срок, отрекается от ценностей, ранее занимавших сердце. Отрекается, в первую очередь, от привязанности к малой группе людей.

– Но почему? – еще чуть-чуть, и Леф заплачет, а я не хочу это допустить.

– Потому что его Путь предполагает служение всем, а не кому-то одному. У воина нет дома и нет семьи. Ты желаешь такой участи – стать одинокой?

– Н-нет…

– Хочешь бросить на произвол судьбы всех этих людей? – обвожу взглядом двор. – Ты рождена, чтобы заботиться о них, нравится это тебе или нет. Почему же ты хочешь убежать от своего Предназначения?

Я вижу ответ в дрожащих глазах. Вижу. Но такой ответ меня не устраивает.

– Считаешь управление Двором постыдным делом? Зря. Почетен любой труд. Если, конечно, человек относится к нему серьезно и ответственно. А труд, связанный с заботой о других людях, почетен вдвойне. Твой отец готов рискнуть жизнью, чтобы исполнить твою мечту. Разве ты не любишь его? Разве ты не хочешь, чтобы, уходя на покой, он был спокоен за дело рук своих? Посмотри на этих людей, Леф: они нуждаются в тебе. Это высшее счастье и высшая честь – быть нужным. Поверь мне, пожалуйста… Даже если сейчас всё, что я говорю, кажется странным и глупым, пройдет совсем немного времени, и ты поймешь, что имелось в виду. Подумай еще раз, Леф – хочешь ли ты стать Воином или примешь на себя бремя Хозяйки?

И я двинулся вниз по ступенькам. Вниз, к Рогару и «милорду Ректору». И где-то совсем рядом с каменными плитами двора меня догнало решение девчонки. Нет, простите – решение взрослой женщины:

– Не надо, па… Это слишком дорогой подарок. Слишком дорогой и… не нужный.

Я усмехнулся и продолжил путь. Но в шаге от тех, кто пришел во Двор Длинных Ножей за мной, поневоле пришлось остановиться и обернуться, потому что Леф крикнула мне вслед:

– Скажи… Ты – Воин?

– О, нет! Я чрезмерно ленив для этого… Я – не воин, милая!

– Да, девочка, он – не Воин… Он – Мастер, – тихо подвел итог Рогар. Ксо возмущенно фыркнул, но ничего не сказал, предоставляя Хозяину Двора право испросить прощения за содеянное. Блондин и собирался этим заняться, благо напряженная ситуация разрешилась без убытка для всех сторон, но обстоятельства в который раз решили привнести в только что затихшее течение жизни немного огонька:

– Хозяин… – задыхаясь от волнения, доложил прибежавший от ворот дозорный. – Там, на улице… «коротышки»!

Весь Двор пришел в движение, напомнившее с виду беспорядочный, но на деле – подчиненный строгим правилам бег мурашей. То есть, те, кто не был вооружен, вооружались, а те, кто уже отяготил себя наточенной сталью, проверяли, насколько легко клинки выходят из ножен.

Ксаррон вздохнул и, поймав конец болтающегося шарфа, дернул меня к себе:

– Если ты втравил всех нас в маленькую междоусобную войну…

– Это не я, клянусь! Я тут совершенно ни при чем!

– Почему я не верю ни единому твоему слову? – спросил кузен у первых снежинок, решивших просыпаться из туч в ночном небе.

– Я не хотел…

– Вот это уже больше похоже на правду, – удовлетворенный кивок. – Придем домой – получишь… что заслужил, а пока, умоляю: не высовывайся! Тебя, Киан, это тоже касается!

Волк обиженно спрятал клыки и сел, даже кончиком хвоста показывая, насколько оскорблен приказом своего хозяина.

Тем временем выяснилось, что «коротышки» вовсе не собирались штурмовать Двор Длинных Ножей, напротив: прислали высокопоставленную делегацию для переговоров. В состав делегации входили тот самый мужик, по которому всласть потоптался Киан, и молодой человек яркой внешности и не менее яркого поведения – наследник Двора Коротких Ножей.

Он смотрелся бы уместнее в королевском дворце, а не в окружении помятых и встревоженных физиономий Длинных Ножей. Гордая осанка, слегка переполненная снисходительным презрением, более подходила принцу, а не «коротышке», пусть и отпрыску Хозяину Двора. Впрочем, в своем роде он тоже являлся полновластным распорядителем чужих жизней.

Высокий и тонкий, но совсем не хрупкий: изящество фигуры несло в себе слабый, но явный отголосок эльфийской крови, как и картинно-красивые черты лица. Вот ведь, как получается: что в облике листоухих вызывает восхищение, смешиваясь с человеческой породой, порождает сочетание почти неприятное. Хотя, конкретно этому парню повезло: природа остановилась в шаге от той грани, за которой красота превращается в уродство. В шаге, но очень и очень крохотном: за молодостью лет высокомерно поджатые губы и заострившийся от гнева нос не вызывают отвращения, но с возрастом складки кожи будут расти и тем быстрее становиться безобразными, чем меньше света и тепла остается в сердце. Кстати, это справедливо не только для полукровок, но и для полноправных представителей той или иной расы. Вот, например…

– Что привело достойного Ригона в мои скромные владения? – елейным голосом поинтересовался блондин.

Юноша небрежно откинул со лба прядь иссиня-черных волос, выдержал паузу и ответил таким тоном, будто делал одолжение:

– Я пришел принести извинения за действия моих людей и…

– Разве Ваш досточтимый отец уже отошел от дел и вручил судьбу Коротких Ножей в Ваши руки? – не дослушав, бросился в атаку Хозяин Двора.

Светло-голубые глаза посла доброй (как хотелось бы верить) воли слегка сузились, но голос даже не дрогнул:

– Каждый из нас находится в своем Праве, и Вы, и я. У кого-то есть сомнения?

Сомнений не было. Судя по молчанию, в котором принял участие и отец Леф, лишний раз задевать Ригона было занятием, не совместимым с долгой и счастливой жизнью. Любопытно: неужели парень настолько опасен сам по себе, или же стоящие за ним силы слишком велики, чтобы кто-то решился щелкнуть по этому горбатому носу?

Безмолвно признав свою неспособность дать отпор юной наглости, Хозяин Двора Длинных Ножей поспешил вернуться к первоначальной теме беседы:

– Простите, что прервал Вашу речь! Кажется, Вы говорили что-то об извинениях?

– Вы очень любезны, позволяя мне продолжить, – ухмыльнулся юноша, получивший подтверждение своему мнимому могуществу. – Да, я считаю должным извиниться. Мои люди, находясь в квартале, не входящем в границы территории Дворов, встретили госпожу Леф и позволили себе непочтительно с ней обойтись… Надеюсь, госпожа примет мои извинения?

Ригон склонил голову в насмешливом поклоне. Бледные щеки девчонки вспыхнули румянцем гнева, но она постаралась ответить в тон:

– Вы очень щедры, расточая извинения, господин, однако… – узкие губы изогнулись озорной улыбкой. – Ваши люди поплатились за свой опрометчивый поступок, и Вы напрасно проделали столь дальний путь, чтобы признать себя виноватым.

Юноша с шумом выдохнул воздух, стараясь не показывать, как сильно задела его невинная колкость Леф. И все-таки, он хорош… Для места, которое уже занимает или вскорости займет: можно сказать, получил оплеуху, но сохранил на лице прежнюю высокомерную любезность. Правда, следующие слова больше напоминали шипение змеи, чем звонкий молодой голос:

– Как я уже говорил, меня привели сюда две вещи. Необходимость принести извинения за постыдные действия моих людей и… Желание получить равноценную плату за оскорбление, которое было нанесено Двору Коротких Ножей!

Окончание фразы повисло в тишине. Блондин нахмурился. Леф непонимающе вскинула брови. Ксаррон покосился в мою сторону. А я… Я начал догадываться, какая причина заставила юнца играть во взрослые игры. Ой, как непростительно!

– В чем же состоит оскорбление? – в силу своего положения, первым из присутствующих спросил Хозяин Двора.

– Двое из тех, чей путь пересекся с путем госпожи Леф, искалечены, и очень значительно. При этом… – зловещая пауза. – Им не нанесено ножевых ран. Кровь не пролилась!

Стоящие во дворе Ножи недоуменно загалдели. Еще бы! Самое страшное оскорбление для Дворов – решить спор без пролития крови.

Может показаться странным, но в любом из уголков Четырех Шемов поединки непременно ведутся, как минимум, до того самого момента, когда первые капли алой жидкости коснутся поверхности под ногами противников. Этот обычай берет свое начало в древних ритуалах молений Старшим Богам и во мраке народных верований, зачастую не имеющих под собой ни малейшей разумной основы. Впрочем, одно объяснение я могу предложить и сам. Кровь – наиболее драгоценная влага в подлунном мире. Она определяет всё: и место, которое вы занимаете при рождении, и то, на сколько ступенек сможете подняться или спуститься. Кровь задает ваш внешний облик, ваши способности, ваши возможности. Очень редко её ценят по достоинству, но даже самые темные суеверия отдают ей должное. Ригон прав, хоть мне, например, очень не хочется это признавать. Пока кровь не пролилась, спор не окончен. У меня несколько иной взгляд на положение вещей, но что могу сделать я один против толпы людей, с детства воспитанных в строгих традициях Права Крови? Да, оскорбление велико: двое бойцов выведены из строя, но обидчик побрезговал посмотреть, струи какого цвета бегут в их жилах.

– Он говорит правду, Леф? – обратился отец к дочери.

Девчонка на мгновение запнулась, но все же кивнула:

– Да, па. Но ведь ты же понимаешь, что…

Ригон торжествующе поднял вверх правую ладонь:

– Вы слышали? Господа Леф признала нарушение обычая! И, тем самым…

– Тот, кто разобрался с твоими неумехами, не из нашего Двора! – возмущенно возразила девчонка.

– Как это может быть? Мне сказали, что он ушел вместе с… – юноша повернулся к сопровождающему его «коротышке».

Мужик, с момента пришествия предпочитавший смотреть на носки собственных сапог, а не по сторонам, жалобно встрепенулся:

– Господин, я не лгал Вам! Я... – испуганные глаза обшарили лица людей вокруг, разумеется, наткнувшись на меня, и уши заложило от пронзительно вопля: – Да вот же он стоит! Вон там! И волк с ним!

Резкий поворот головы, быстрый взгляд – и Ригон с издевкой уточняет:

– Так Вы говорите, что он не принадлежит ко Двору? Тогда позвольте спросить, почему он здесь находится?

И правда, почему? Ну, что вы ответите, почтенные господа? Признаетесь в постыдном желании Хозяина Двора осчастливить единственную дочь путем грязного и гнусного шантажа? Не думаю. Духа не хватит. Что ж, как я ни устал, а снова надо браться за работу:

– Госпожа Леф любезно пригласила меня в гости. В благодарность за оказанную услугу.

– Вот как… – голубые глаза удовлетворенно вспыхнули. – За услугу… Боюсь, тем, что сделал, ты больше причинил ей неприятностей, чем помог.

– Неужели?

– Раз уж ты, в самом деле, не входишь в число Ножей, к тебе я не имею претензий: можешь считать, что никогда со мной не встречался, – милостиво разрешил Ригон. – Но дама, которая присутствовала… Госпожа Леф! Вы чтите традиции Дворов?

– Да! – смело ответила девчонка, хотя по теням, метавшимся в светлом взгляде, можно было заметить, насколько она встревожена.

– Это хорошо… – довольство юноши почти переливалось через край. – Тогда я требую, чтобы Вы смыли оскорбление. Этой же ночью. Сейчас! В поединке один на один со мной.

По двору пронесся вздох.

А ты не прост, парень, ой, непрост! Одним махом хочешь восстановить попранное достоинство и лишить Двор Длинных Ножей наследницы. Прервать род Хозяев… Умница! Я тебя просто обожаю! Сам бы ни за что не додумался, хотя, чего греха таить: изучал наук куда поболее… Браво!

– Итак? – рот Ригона расплылся в торжествующей улыбке. – Я жду.

Леф, бледная, как снег, сделала шаг по ступенькам, но тут я вежливо кашлянул и напомнил:

– Госпожа не принимала участия в столкновении, к тому же… Заставлять девочку драться – недостойно мужчины.

– Хочешь быть её защитником? – брезгливо выплюнул юноша. – Я же сказал: до тебя мне дела нет!

– По-твоему, чтобы пресечь разногласия, должна быть пролита кровь? – уточняю еще раз. Последний.

– Этого требует закон!

– Чей закон? Людской? Божий? Если бы ты был посмелее, то признал бы, что это нужно лично тебе и твоему уязвленному самолюбию… Небось, сам же и подослал парней, чтобы те выследили девочку, схватили и привели к тебе! А? Я угадал?

Ноздри горбатого носа раздулись, наливаясь белизной. Неужели я, действительно, попал в цель? А что, все возможно: если Леф давно уже одержима своей несбыточной мечтой, наблюдательному человеку не составило бы труда это выяснить и предположить, что в канун Середины Зимы девочка будет молиться избранной богине… Гениальный ход. Простой. Не требующий особых затрат. Вот только, промашка вышла: птичка избежала расставленных силков. Правда, и в этой неудаче Ригон отыскал росток будущей победы. Благодаря моему несвоевременному человеколюбию. Я всего лишь хотел облегчить свою участь и не слушать в очередной раз стоны отлетающих душ, и что получилось? Под удар поставлена жизнь юной женщины.

– Ты желаешь её смерти? – не стараюсь укорять, но в голос сами собой проникают устало-сочувственные нотки, и это злит Ригона гораздо больше, чем разоблачение грандиозных планов. Злит настолько сильно, что он не замечает, как ряды «верзил» ощетиниваются обнаженными клинками.

– Она поступила бы точно так же, если бы могла!

– А кто сказал, что она не может? – высказываю легкое сомнение. – Скорее, госпожа Леф считает ниже своего достоинства высылать охотников за твоей головой.

– Пытаешься меня оскорбить?

– Пытаюсь? – я хохотнул. – Как же туго ты соображаешь, мальчик… Или весь твой ум ушел на то, чтобы придумать ловушку для девочки?

Наверное, он бросился бы на меня, но в последний момент вспомнил, что находится на вражеской территории, и умерил свой пыл, процедив сквозь зубы:

– Считай, что нарвался… Как только выйдем за ворота, ты…

– А зачем выходить? – беспечно пожимаю плечами. – Ты требовал платы за оскорбление? Я могу обратиться к тебе со встречным предложением. Почему бы не закончить спор прямо здесь?

– Согласен! Бой «с ладони», до первой крови!

– Всего лишь до крови? Боишься оставить свой Двор без Хозяина? – язвлю напоследок. Ригон бледнеет, но всеми силами игнорирует мою наглость и начинает нарочито медленно снимать теплый плащ.

Рогар берет меня за плечо двумя пальцами (очень больно, кстати!) и разворачивает к себе лицом. Губы Мастера безмятежно улыбаются, но слова, которые из них вылетают, не сулят моей шкуре ничего хорошего:

– Парень, я не сомневаюсь, что у тебя за пазухой есть еще немало секретов, но подумай, что ты творишь?! Я знаю, у кого и как учился Ригон, но представления не имею, чему учили тебя, и потому…

– И потому считаешь мое положение заведомо проигрышным? Не торопись с выводом. Мальчик опасен, но не сегодня и не для меня.

– Не будь так самоуверен! Хочешь, чтобы тебя зарезали? – а ведь он волнуется. Очень волнуется. За меня?

– Не хочу. И не зарежут: он же сам назначил бой до первой крови…

– Если она прольется из твоего горла, поздно будет жалеть! – Мастер поворачивается к Ксаррону. – Милорд Ректор, прошу Вас!

– О чем? – передернул плечами Ксо. – Повлиять на Вашего собственного раба? Увольте, Мастер! Сами справляйтесь. Или не получается?

– Милорд… Вы можете ему приказать…

– А Вы разве не можете? Ведь даже не попробовали. Прикажите, и Джерон покорно выполнит все Ваши пожелания. Правда, Джерон? – глазки толстячка умильно вспыхнули.

– Ну, все – не все, а… – высказываю свое скромное мнение на сей счет.

– Торгаш… – черты кузена на миг освещаются улыбкой. – Не надо было тебя допускать до общения с этими занудами из пустыни.

– Милорд Ректор, ситуация становится смертельно опасной! – не успокаивается Рогар. – Если позволите, я возьму на себя «коротышек» и…

– Вас же просили не торопиться, Мастер! Или я плохо расслышал? Предоставьте мальчику возможность отличиться, – покровительственно советует Ксо.

– Отличиться? Я боюсь, что…

– А Вы не бойтесь, – устало вздыхает «милорд ректор». – Джерон умеет не так уж много, но с недавнего времени научился выбирать достойных противников. Правда, в данном случае… Впрочем, я и сам с удовольствием посмотрю это представление. Помни только одно: полное спокойствие!

– Да, милорд! – я поклонился кузену, в свою очередь, избавляясь от груза верхней одежды.

Рогар смотрел на меня не просто осуждающе, а словно обвиняя во всех грехах.

– Не волнуйся, все идет по плану.

– По какому плану? Зачем ты затеял эту…

– Глупость? Поздно спрашивать. Мне не нужно было вступаться за девочку – вот где я сглупил в первый раз. А то, что происходит сейчас, всего лишь закономерное завершение дурацкой истории. Или тебе было бы приятнее смотреть, как Леф порежут на ленточки?

– Нет, не приятнее, – признает Мастер. – Но я не хочу по нелепой случайности допустить гибель такого…

– Дурака, как я? Обещаю: никто не умрет.

– Ты так уверен… – серые глаза подозрительно сузились. – Скажи, почему?

– Потом, если можно. Впрочем, кое-что могу подсказать: помнишь ту безобразную драку в трактире? Когда мне удалось уложить троих громил? Ты ведь заметил, что помогло мне победить, верно?

– Хочешь сказать… – взгляд Мастера проясняется.

– Именно! Аналогичный случай. Действия будут подобными, но сегодня я не намерен затягивать с финалом. Просто потому, что сил маловато осталось.

– Если настаиваешь… – Рогар порылся в складках плаща и протянул мне нож. – Возьми. Он сделан не под твою руку, конечно, но должен подойти.

– Ой, не надо! – я шутливо отстранился. – Ещё порежусь!

– Но как же ты будешь…

– У меня есть всё, что нужно! – я подошел к волку и снял с его шеи кольца чиато. – Ты же хотел посмотреть, умею ли я обращаться с этой игрушкой? Сейчас увидишь!

Мастер укоризненно качнул головой, но понял, что дальнейшие споры бессмысленны, и промолчал.

Я задумчиво пропустил бусины между пальцами. Раз, другой… Какой стиль боя предпочесть?

Мне искренне жаль тех, кто перед началом поединка задается подобными вопросами, потому что сам всегда действую одинаково. Защищаюсь, а не нападаю. Это досадное свойство напрямую зависит от недостатка быстроты реакции. К сожалению. Да еще учителя внесли свой посильный вклад…

Во всех школах боевых искусств принято перед началом сражения впадать в своеобразный транс, призванный сконцентрироваться и настроиться на победу. Угу. В моем конкретном случае получается рассеянность, не более. Но когда это стало заметным, основы были уже заложены, и все оставшееся время обучения я честно старался избавиться от привычки уходить в блаженные размышления вместо того, чтобы вспоминать механику основных приемов защиты и нападения. До конца так и не отучился «мечтать», однако по прошествии лет смог хоть немного снизить урон, наносимый детской привычкой.

Но первый удар я пропускаю всегда. Даже первые НЕСКОЛЬКО ударов, если противник попадается изобретательный. Впрочем, раз уж речь зашла об изобретательности… Самый надежный прием – перерезать одну из крупных артерий, и больше уже ничего не нужно: враг умрет сам от потери крови. Удары в сердце срабатывают мгновенно лишь в половине случаев: бывает, что человек с ладонью стали в груди еще несколько минут вполне способен сражаться. Ну, можно еще отрубать конечности, но это не мой случай, потому что сегодня мне доведется драться с Ножом.

«Ты правильно определил местоположение и силу амулетов?…» – тихо скрипит Мантия в самое ухо.

Думаю, да. А почему ты шепчешь? Нас что, могут подслушать?

«Как сказать… Встречаются умельцы…» – могу поклясться, что она косится на моего кузена.

Брось! Наши пререкания Ксо вовсе не интересуют!

«А ты у него спрашивал?…» – невинно ехидничает моя подружка.

Нет, не успел. Но спрошу обязательно! Это все, что ты хотела сообщить?

«Давай пробежимся вместе еще раз… На груди – обычный „защитник“, он ориентирован, в основном, на магические атаки и тебе не интересен… На левой руке – „ловкость“, средненькая такая, но очень хорошо подобранная, а потому – весьма эффективная… На правой – „сила“, тоже средняя, с упором на статику… Оба – однополюсные28… Есть кое-что еще в области паха, но это к делу не относится…» – озорной смешок.

Спасибо за информацию!

«Да не за что… Ты собираешься их вынести все сразу или по очереди?…»

Пока не решил. Наверное, не сразу… Я скомандую, как только буду окончательно уверен.

«Жду Ваших распоряжений, милорд!…» – Мантия отдает честь, как лихой вояка и вольготно располагается на моих плечах.

Что ж… Давненько я не участвовал в поножовщине!

«Верзилы» освободили от своего присутствия площадку шагов двадцати от края до края. Освободили и встали вокруг плотным кольцом.

Ригон, к цвету глаз которого очень подходил жемчужно-серый костюм, поднял вытянутую правую руку на уровень груди, открытой ладонью вниз, и положил сверху нож. И правда, короткий: лезвие получилось чуть длиннее этой самой ладони. Красуется, юнец… Можно было обойтись безо всякой этой ерунды и игры на публику, но Ригон выбрал внешние эффекты. Будем надеяться, в ущерб всему остальному… Так, заточка обоюдоострая, клинок прямой – что это мне дает? Понятия не имею! Впрочем, хорошо, что не «кошачий коготь»: от него раны образуются весьма неприятные, а на мне порезы, увы, заживают огорчительно медленно. А если еще и зашивать придется… Бр-р-р-р-р! Что это меня потянуло на такие странные мысли? Рановато! Бой даже не начался, а в глазах уже скорбные перспективы во всей красе… Соберись, Джерон! Этот мальчишка – не чета тебе. Вспомни, как легко ты обыгрываешь тех, кто ниже тебя по уровню умений! Ригон – из их числа. Надеюсь.

Занимаю место в трех шагах от противника. Обматываю пальцы левой руки ожерельем чиато – умещаются три витка. Достаточно! Поигрываю бусинами, сдвигая их в одну сторону и уменьшая «свободный ход». Даже если Ригону и успели рассказать, что можно проделать с помощью столь безобидного с виду предмета, как чиато, он все равно не будет готов к моим действиям, потому что не представляет себе пользование на коротких дистанциях таким… длинным оружием. Следовательно, будет стремиться означенную дистанцию сократить, что мне, с одной стороны, и требуется, а с другой – доставит массу… хм, острых ощущений.

Хлопок бича возвестил о начале боя.

Нож Ригона на мгновение остался без опоры, потому что ладонь юноши скользнула вниз – почти нырнула – лезвие двинулось вслед, но опоздало: пальцы сомкнулись на рукояти. Верхним хватом.

Именно так и начинается пресловутый «бой-с-ладони», главная прелесть которого заключается в том, что до самого последнего момента противники не знают, какой стиль изберет каждый из них (и каким будет пользоваться на протяжении всего поединка). Это вносит некоторую пикантность в выяснение отношений, поскольку предпочтительнее и удобнее, все же, ответить на нижний хват – нижним, а на верхний, соответственно, верхним.

Одновременно с поимкой и возвращением ножа на законное место, Ригон сделал шаг вперед, сливая движения в единое целое. Лезвие просвистело у моего горла так близко, что я мог бы сосчитать все волоски на тыльной стороне ладони «коротышки», встопорщившиеся то ли от холода, то ли от азарта смертельной игры.

Отшатываюсь назад и чуть вправо, чтобы уйти от обратного хода ножа. Противник полагает мое отступление либо трусостью, либо слабостью и усиливает натиск, но вторая атака уже встречает на своем пути оборонительные порядки в лице спаренных дуг чиато.

Надо сказать, что плотно приникая друг к другу, бусины образуют очень прочную, в меру упругую структуру, чем-то напоминающую гизору29в сборе, но с большей степенью подвижности. При желании ими можно даже воспользоваться, как дубинкой. В любом случае, для того, чтобы парировать нож, костяшек чиато вполне хватает. Также можно на обратном проходе – когда кулак с лезвием движется слева направо (относительно ее владельца) – выпустить бусины из правой руки и хлестнуть противника по запястью… Что и делаю. Ригон взбешенно фыркает, но я уже подхватил второй конец чиато и вернул дугам прежнюю прочность.

Конечно, ситуация – бесперспективная, прямо скажем. Даже с моей точки зрения, что уж говорить о сторонних наблюдателях, которые замерли вокруг: с тем, что имеется, я атаковать не могу. Места для размаха не хватит, потому что Ригон совершенно благоразумно не позволяет мне отдалиться – я успеваю только отражать удары (точнее, направлять скольжение ножа), но помышлять о нападении… Даже не смею! Вот только парень не замечает, что с каждым разом я набрасываю двойной виток чиато на кисть левой руки, и эти самые витки, плавно сползая с пальцев, уже сплошным наручем покрывают предплечье.

Готова, драгоценная?

«Командуй!…» – бодро отзывается Мантия.

И мы начинаем совместную операцию с кодовым наименованием «Смять и растереть».

Рука Ригона с ножом движется слева направо (теперь уже, если смотреть от меня). Доходит до крайней точки траектории, собирается слегка развернуться и проследовать обратно, но в этот самый миг Мантия язычком Пустоты, как щелчком бича, слизывает до крошечки все поле амулета, отвечающего за ловкость, потому движения юноши теряют былую четкость. Моя левая рука ныряет под нож, фиксирует лезвие, не давая Ригону повернуть кисть, и с легкостью тянет за собой, потому что Мантия уже добралась до амулета силы. Парень раскрывается, но пока не понимает, что происходит, к тому же – надеется на последнего из своих помощников – того, что прячется под камзолом на груди, однако… И «защитник» падает ниц перед Пустотой.

Моя правая рука взлетает по дуге вверх, и костяшки сжатого кулака ломают тонкую перегородку горбатого носа, а локоть – в завершение удара – совсем сдвигает ее на сторону.

И гроздь пурпурных капелек орошает снежные островки, чудом уцелевшие под нашими ногами…

Разумеется, о продолжении поединка никто не заикается, и хотя Ригон – в первые мгновения, в запале драки – не ощущает боли, эта дама спешит напомнить о своем присутствии. Впрочем, парень не опускается даже до стона: лишь видно, как в уголках голубых глаз подрагивают слезы. Наверное, слезы ярости.

Ксаррон, вздыхая, как старый больной человек, которого вытащили из нагретой постели и заставили слушать праздничные песнопения внуков, подошел к жертве моих дурных наклонностей и нетерпеливым жестом велел убрать руки от пострадавшего лица. Юноша оторопело подчинился. Кузен быстро провел пальцами по сломанному носу, возвращая поврежденный хрящ на прежнее место, потом нагнулся, скатал в комок горсть снега и вручил растерянно открывшему рот Ригону:

– Приложите, молодой человек… И в ближайшие дни постарайтесь не натыкаться на кулак.

Потом Ксо добрался до меня и устало осведомился:

– Надеюсь, на сегодня это – всё?

– Да, милорд! На сегодня я совершенно иссяк.

– Впредь будет мне наука, – проворчал «милорд Ректор». – Ни капли лишней Силы не получишь!

– Очень надо!

– Ну, надо или не надо, об этом поговорим дома… – мы поворачиваемся, собираясь уходить, и я оказываюсь лицом к лицу с потрясенной Леф. Ну, почти лицом к лицу.

– Ты… Это было… просто волшебно!

– Самое смешное, что девочка, как никогда, близка к Истине! – ехидно ухмыляется Ксо мне на ухо.

– Послушай… – продолжает тем временем девчонка. – Ты сказал, что не воин…

– И снова повторю.

– И ты не учитель из Академии…

– Ни в коем разе, – подтверждаю, не понимая, к чему эти уточнения.

– Тогда… Тогда ты мог бы стать моим наставником! – с надеждой в голосе делает вывод Леф, и наступает мой черед хлопать ресницами.

– Милая, это не совсем удачная идея.

– А здорово она тебя подловила! – хохочет Ксо, и Рогар к нему присоединяется.

– Да уж… Леф, я не гожусь в наставники… Мне и самому еще столькому нужно учиться…

– Ловлю на слове! – хлопает меня по плечу Мастер. – Завтра с утра начну составлять план занятий.

– Я ненавижу уроки! – вою не хуже Киана в лунную ночь, с той только разницей, что на мой зов волчицы и не подумают прийти.

– Ничего: стерпится – слюбится, – авторитетно заключает кузен. – И вообще… Сам виноват: вскружил юной леди голову.

– Я не кружил!

– А к чему тогда встал на ее защиту? – со стороны «милорда Ректора» следует невинное напоминание о моей ошибке.

Леф смотрит на нас троих большими глазами, готовая расплакаться или рассмеяться, только не знает, что выбрать.

– Юная леди! – торжественно обращается к девчонке Рогар. – Я понимаю Ваш восторг, и даже считаю возможным к нему присоединиться, однако… В ближайшее время этот молодой человек не сможет выполнить обещание, даже если Вы вынудите его оное обещание дать. Посему, отложим разговор до весны: когда сойдет снег, и начнет греть солнце, мы снова соберемся, обсудим все варианты и решим, как поступить. Вы согласны?

Девчонка серьезно кивает.

– А пока у Вас найдется множество других забот, я уверен, – мы предпринимаем новую попытку уйти. Опять неудачную: Ригон, с посиневшим от прикладывания снега носом, преграждает мне дорогу.

– Разве остались нерешенные вопросы? – хмурюсь.

– Остались! – упрямо дергает подбородком юноша.

– Какие же? Мне казалось, что кровь всё разрешила.

– Я хочу знать истинную причину твоего поступка, – заявил Ригон. – Если тебя ничто не связывает со Двором, и ты не собирался убивать моих людей, зачем… Зачем ты всё это сделал?

– Хочешь знать? – хитро щурюсь.

– Хочу!

– Хорошо… Я отшлепал твоих парней потому, что один из них оскорбил меня.

– Оскорбил? – недоумение в голубых глазах.

– Да. Он принизил мои умственные способности. Ровно вдвое!

– То есть?

Ксаррон навострил слух, предполагая, что я не просто так вернулся к истокам спора, а Мастер и подавно подозревал, какой фокус готовится. Один Ригон оставался в неведении, но ровно до того, как услышал:

– Он назвал меня полудурком, тогда как все знают, что я – полный дурак! – гордо возвещаю на весь двор. Ножи заходятся в хохоте. Рогар не отстает, а кузен тонко усмехается и грозит мне пальцем.

Ригон беспомощно переводит взгляд с одного взрослого мужчины на другого:

– Он что… шут?

– Некоторым образом, – подтверждает Ксо. – Только не при-Дворный, а около-Академический.

Новый взрыв хохота еще больше утверждает юношу в мысли, что мир сошел с ума:

– Нет, это ни на что не похоже…

– Идите домой, молодой человек, – от души советует Рогар. – Вам следует провести пару дней в спокойствии. И, ради богов, сосредоточьтесь на самосовершенствовании, а не планах мести… Хотя бы ближайшие месяцы!

– Кстати, почтенные! – пользуясь случаем, обращаюсь я к Хозяевам Дворов (пусть один из них и неофициальный, зато – фактический). – Кто из Вас ссудил Ножами милейшую белокурую Роллену, приходящуюся сестрой придворному магу?

Блондин и Ригон переглядываются.

– Собственно… – звучит нестройный хор, и мне всё становится понятным.

– Могу я обратиться к Вам обоим с нижайшей просьбой? – дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю: – Не оказывайте девушке таких услуг в будущем. Пожалуйста! Ваши Дворы потеряли по три души, и на этом, чудесно уравновешивающем силы сторон факте неплохо было бы остановиться!

– Откуда ты знаешь? – хмурится наследник Двора Коротких Ножей, и я закатываю глаза к небу в лучших традициях своего кузена:

– Пресветлая владычица, вразуми своих детей! Втолкуй им, что к мудрым советам нужно не то, что прислушиваться, а неукоснительно исполнять, а не начинать задавать вредные вопросы! Всеблагая Мать, наставь своих заблудившихся в ночи отпрысков на путь истинный!

– Точно – шут, – кивает сам себе Ригон.

За воротами Двора мы расходимся в разные стороны: Ригон со своим подчиненным – направо, Мастер (сказавшись уставшим и занятым) – налево, а все остальные бредут прямо.

Тихие и давно опустевшие улицы, отдыхающие в преддверии сумасшедших ночей окончания Праздника Середины Зимы, имеют сомнительное удовольствие видеть странную троицу: мелко семенящий толстенький человечек в длинном плаще, нескладный парень в просторном полушубке, все время поскальзывающийся на подмерзшей мостовой, и некто серый и четвероногий, предпочитающий красться в тени – подальше от любых источников света.

Ладонь Ксаррона шлепает меня по затылку – не больно, но обидно:

– Почему без шапки? Последние мозги выстудишь!

– Надеешься: у меня в голове ещё что-то осталось?

– Скорее нет, чем да, впрочем… Если ТАМ станет совсем пусто, то любая мысль, стукаясь о стенки черепа, будет создавать такое эхо, что ты оглохнешь, – очень правдоподобно предполагает кузен.

– Заботишься о младшем братике? – делаю попытку повиснуть на плечах «милорда Ректора», но меня недовольно спихивают:

– Шапку надень!

– Ладно, ладно… – напяливаю на себя шедевр сумасшедшей вязальщицы.

– А тебе идет, – глубокомысленно замечает Ксаррон.

– Конечно! Я иду, и она… идет.

– Все бы тебе смеяться, – тяжелый вздох.

– Помнится, раньше тебя бесило то, что я не понимаю шуток! – считаю необходимым напомнить.

– Да, и я, признаться, боялся, что ты так и останешься… пеньком в этом смысле. Но теперь могу с облегчением заявить: мои опасения были напрасными.

– Ты этому рад? – заглядываю кузену в глаза. Он отворачивается, пряча улыбку:

– Ну, уж плакать не буду.

– И чудненько!

– Только… Не вытворяй больше таких штучек, как сегодня.

– А что?

– Он мог тебя порезать, – коротко и просто объясняется причина недовольства Ксаррона моим поведением.

– Да неужели? – искренне изумляюсь.

– Не ёрничай! Парень неплохо владеет клинком, ты же видел!

– Неплохо. Но слишком надеется на помощь амулетов там, где выгоднее рассчитывать только на себя.

– Расчетливый ты мой! – умиляется кузен. – Скажи честно: ввязался в бой потому, что заранее знал, что силы неравны?

– А ты как думаешь? – отбрасываю шутливый тон.

– Думаю, что ты поумнел достаточно, чтобы не рисковать попусту.

– Правильный ответ!

– Значит, всё-всё продумал? – не отстает Ксо.

– В общих чертах.

– А в частностях?

– И в частностях – тоже. У парня было всего три амулета, на которые следовало обратить внимание…

– Три? – кузен делает вид, то задумывается. – Будем считать так. Кстати, ты выбрал последовательность действий до начала поединка или…

– Или. Хотя… результат планировал заранее.

– Это радует, – признает кузен. – Если бы ты сунулся под нож, не имея обще-стратегической цели, вот тогда я бы волновался.

– М-да? А не проще ли действовать по принципу: «Вперед, а там посмотрим»?

– Не проще. Кажущаяся ясность опаснее выставленной напоказ сложности, потому что вселяет в сердце такое вредное чувство, как надежду.

– Чем же она вредна? – невольно обижаюсь, а Ксаррон запоздало вспоминает:

– О, похоже, я залез не в те дебри! Каюсь: забыл о Третьем Цвете Пепла. Пожалуй, не буду больше спорить… По этому поводу.

– А по какому – будешь? – ненавязчиво интересуюсь.

– На мой предвзятый взгляд, ты слишком долго выбирал момент для удара.

– До-о-о-о-олго? – обиженно тяну. – И пары минут не прошло!

– Пара минут – это целая жизнь, Джерон. Особенно в поединке. А ты… Примеривался, как надежнее покалечиться?

– Какая тебе разница? – возмущенно фыркаю.

– В сущности, никакой, – пожимает плечами кузен. – Но, в отличие от тебя, я любопытен и не упускаю возможности добавить еще одну версию событий к сотне уже имеющихся!

– Да уж… Так что ты хочешь услышать? – смиряюсь с учиненным допросом.

– Почему ты медлил? Не был уверен?

– Можно сказать и так. Думаю, если бы действие всех магических штучек прекратилось одновременно, парень успел бы это понять и скорректировать свои действия, а это доставило бы мне массу неудобств!

– В какой-то мере разумно, – высказывает своем мнение Ксо. – Только правильнее было бы нанести один-единственный удар. Или на такое ты не способен? Совладать с тремя очагами волшбы разом – не под силу?

– Ну-у-у-у-у… – я прикинул свои возможности. Потом еще раз. И еще. – Не в движении.

– Любопытно… Позволь узнать, а чем движение отличается в этом смысле от покоя?

– Не знаю, но… Мне не дается осмысленная работа с Кружевами и скачки по столам в одно и то же время.

– «Осмысленная работа»! – снисходительная усмешка. – «Не дается»!… Положим, ты не слишком стараешься все вышесказанное совместить. То есть, хочешь, но ленишься. Ладно, дело в другом. Почему ты держал Щиты? Если бы первый же выпад Ригона достиг цели, вся твоя стратегия пошла бы псу под хвост! Или скажешь, что был готов?

– Почти, – невинно улыбаюсь.

– Потрясающе! – кузен обращает свое возмущение к небесам, а спустя вдох следует вопрос, сдобренный робкой надеждой: – Может, хоть врать научишься?

– Зачем? – непонимающе замедляю шаг.

– Затем! Надо было ответить: «Конечно, я был готов!»

– Но ведь это не так…

– И что? Можно подумать, переживать события после того, как они имели место быть, легче, чем во время!… «Почти»… Этим словом ты когда-нибудь заставишь меня поседеть… как и своими выходками, впрочем.

– Почему?

– И он ещё спрашивает! – новый всплеск негодования, улетающий к тяжелым тучам. – Что тебя дернуло встрять во вражду Дворов?

– Я не встревал! Я просто шел мимо и…

– Решил спросить дорогу? – попытка пошутить.

– Как ты догадался? – оторопело смотрю на постепенно каменеющее лицо кузена и, запнувшись о торчащий из мостовой камень, едва не падаю.

– Ты серьезно? – в маленьких глазках явственно читается ужас. Слегка наигранный, разумеется. – Хочешь сказать, что заблудился?!

– Ну да, – не вижу смысла скрывать истинное положение дел.

Следующий взгляд в небо лишен словесного сопровождения: губы Ксаррона шевелятся совершенно беззвучно, и я могу только догадываться, какими теплыми характеристиками наделен на этот раз.

Наконец, к «милорду Ректору» возвращается душевное равновесие:

– Значит, заблудился. Тогда объясни, почему Киан не почувствовал ни малейшей тревоги?

– А он должен был что-то почувствовать? Я вообще не знал, что он рядом. И зачем ты его за мной отправил?

– Уж не для того, чтобы пить эль! – язвит Ксо.

– Откуда ты…

– Не будь наивным больше, чем полагается, Джерон! Оставим тему издевательского обращения с животными на другое время… Киан был удивлен, когда ты наткнулся на «коротышек». Почему?

Начинаю понимать, куда клонит кузен.

– Я же обещал на волноваться, вот и… Не волновался. Ни когда заблудился, ни потом. Это преступление? Я сделал что-то не так?

– В своей старательности ты доходишь до абсурда, – ворчит Ксаррон, успокаиваясь. – Если бы Киан заметил твою тревогу, то подошел бы и оказал помощь.

– Помощь?

– Привел бы тебя домой! А вместо того вынужден был на ходу соображать: ввязываться в драку или предоставить мальчику возможность развлечься… Еще один вопрос: обязательно нужно было заниматься рукоприкладством? Не разумнее было ли просто убежать?

– Во-первых, я не люблю бегать. По скользкой мостовой – особенно, – в качестве иллюстрации своих слов снова чудом удерживаю равновесие и остаюсь на ногах, вместо того, чтобы носом пробороздить каменные плиты. – Во-вторых, они меня уже заметили и не преминули бы избавиться от нежелательного свидетеля.

– Есть еще и «в-третьих»? – язвительное уточнение.

– Пожалуй. На моей стороне была неожиданность. В плане оружия, в том числе. Кроме того… Я так давно не грел в ладонях бусины чиато!

– Мальчишка! – кузен качает головой. – Следовало ожидать, что не сможешь устоять перед соблазном. Что ж, моя вина, признаю. Но далее… Зачем ты перекинул вызов Ригона на себя?

– Не знаю. Но… он бы убил девочку?

– Конечно.

– А мне почему-то этого не хотелось. Чем не причина?

– Я бы поверил, однако… – ехидная пауза. – Хочешь, угадаю настоящий повод твоей очередной глупости?

– Попробуй! – перенимаю лукавый тон.

– Ты предположил планы Ригона в отношении Леф (правильно, кстати) и посчитал их нечестными – раз. Эльфийская кровь никогда не давала тебе покоя – два.

– Почему это, не давала покоя?

– Потому, что ты готов начать Игру с любым lohassy, едва увидишь! Впрочем, сей порок – наследственный и искоренению не поддается… Не перебивай меня! Что еще осталось? Ах, да… Ты заметил наличие амулетов и, справедливо рассудив, что парень ими воспользуется, понял: бой будет заведомо неравным – три. Но об этом мы уже поговорили. А вообще, тебе повезло.

– В чем?

– Ригон был слишком разозлен и удивлен: прими его ярость цвет на несколько оттенков глуше, исчезновение магической поддержки парня бы не смутило никоим образом. В конце концов, к тридцати пяти годам можно наловчиться сражаться и собственными силами.

– Постой! К тридцати пяти годам?! – слова Ксаррона заставили меня задрожать. Крупно.

– Что тебя удивляет? Ты же заметил примесь эльфийской крови?

– Да, но…

– Джерон, ты – идиот, – устало заключил кузен. – Либо вообще не делаешь выводов, либо ухитряешься сделать не те, что нужны… Да, Ригон выглядит и будет выглядеть молодо еще несколько десятков лет. Потом, конечно, постареет… Но у него было достаточно времени, чтобы научиться владеть ножом.

– Так вот, из-за чего Мастер так… – запоздало понимаю, насколько глупо себя вел.

– Напугался? Да. Дошло, наконец? Старик прекрасно оценил риск и, не имея ни малейшего понятия о твоих милых чудачествах, поимел несколько до боли приятных минут ожидания исхода поединка. Но тебе, разумеется, было не до его переживаний!

– А почему, собственно, мне должно быть дело… И чего он боялся? Потерять вложенные деньги?

– Сколько лет я имею головную боль тебя знать, столько удивляюсь: в чужих глазах можешь рассмотреть даже то, о чем их обладатель и не подозревает, а когда речь заходит о тебе самом – полный провал, истерика и блуждание впотьмах, – нравоучительно сообщил кузен.

– На что это ты намекаешь? – зло хмурюсь.

– Я говорю прямо, если ты не заметил! – поправка. Уже не язвительная, а, скорее, недовольная. – И повторять одно и то же сотню раз не собираюсь. Запомни: полукровки, такие, как Ригон, наследуют от предков большей частью один или два основных взаимосвязанных признака, свойственных чистой крови. И если внешний облик позволяет четко установить наличие эльфийских корней, это вовсе не значит, что присутствует и поздняя зрелость, свойственная упомянутой расе. Напротив, чаще встречается именно своевременное или даже несколько раннее взросление, чем у второй линии крови… Понятно?

– Касательно Ригона, да: несмотря на юное личико, он – вполне взрослый мужчина. А вот остальное…

– Ты до какого тома дошел в изучении «Гобеленов»? – невинный вопрос.

– Э… не помню. Основные расы прошел, а потом занимался другими вещами.

– Досадное упущение. Нужно было заставить тебя проштудировать «Слияние Основ», – пометил для себя кузен. На будущее. – Да, непременно… Может, поговорить с Созидающими, чтобы выделили подходящего наставника?

– Зачем?! У меня голова и так опухла от знаний!

– Да-а-а-а-а? А почему я не вижу, чтобы через уши что-то текло обратно? – совершенно серьезно спрашивает Ксо.

– Потому что… Потому что… – лихорадочно ищу слова для ответного выпада. И нахожу, как мне кажется: – Потому что холодно, и знания замерзли!

– Еще один довод в пользу ношения головного убора, ты так не считаешь? – победная точка в разговоре, как водится, принадлежит не мне.

Путь в «Старую подкову» лежал по набережной Большого Канала, именуемого горожанами не иначе, как «Большая Канава», что по большому счету было верно: некогда прорытое в земле углубление, призванное снабжать питьевой водой кварталы города, расположенные далеко от берегов Сейнари, особой чистотой не отличалось, постепенно становясь вместилищем стоков того, что уже побывало в употреблении. Впрочем, поскольку к домам вода подходила через трубы, снабженные хитроумными угольными и кремниевыми ловушками, Большой Канал по-прежнему выполнял свою основную функцию, существенно снижая нагрузку на Малый Канал, вырытый гораздо позднее.

Памятуя о моей способности теряться даже на открытой и не загроможденной предметами местности, Ксаррон собственноручно нарисовал маршрут движения, для пущей наглядности – с временными отсечками и расстоянием, исчисляющимся в моих шагах. Я робко возразил, что с картой в руке посреди города буду выглядеть уж совсем непристойно, на что кузен совершенно справедливо посоветовал выучить последовательность поворотов наизусть. Если, конечно, мозги позволят… Мозги позволили, но рисунок все равно отправился в дорогу вместе со мной: придерживаться полученных инструкций – проще простого, но не в те моменты, когда думать приходится о совсем иных материях.

Нехорошо получилось с Мастером. Я, действительно, его напугал. Это кузен давно привык к моим глупостям и знает: если вожжа попала под хвост, то… Постойте-ка! А почему «давно»? Мы не виделись те же восемь лет, а такое впечатление, что Ксаррон все прошедшее время находился неподалеку. Странное ощущение. А что, если… Нет, не мог же он… Впрочем, слежка не составила бы для него труда, более того, «милорд Ректор» привлекал бы для нее своих непосредственных подчиненных. И ту приснопамятную встречу в трактире вполне мог сочинить и поставить мой горячо любимый кузен… Не хочется об этом думать. Не сейчас. Если я хотя бы мысленно допущу возможность столь грубого вмешательства в свою жизнь… совсем перестану ВЕРИТЬ.

Надо будет извиниться перед Рогаром. Вот только – какими словами? Что я скажу? Попробовать отшутиться в очередной раз? Заманчиво, но… Придется быть серьезным и искренним.

А Ксо, все-таки, сволочь! Хочет погрести меня под тяжестью тома о смешении линий крови! Видел я этот фолиант неподъемный. И нечитабельный, что самое обидное. То есть, ученым людям его листать интересно и полезно, а мне для начала надо будет составить маленький такой словарик – листов на десять – с переводом употребляющихся терминов на понятный язык. Нет, не буду изучать эту пакость, и не надейся! Зачем нужны знания, которые нельзя применить на практике? Думаете, «Слияние Основ» посвящено описанию результатов кровосмешения? Отчасти, да, но в целом это – руководство к действию, а не обзорный материал! Правда, если Ксаррон договорится с Созидающими, и я получу хорошего демонстратора, будут и лабораторные опыты. Бр-р-р-р-р! Об этом тоже лучше не думать. Пока не наступит. Не наступит, не опрокинет и не начнет топтаться сверху. Копытами…

Силуэт на узком мостике показался мне знакомым. Знакомым настолько, что я замедлил шаг и постарался вспомнить, где мог видеть тонкую фигурку, бледное личико и светлые волосы, пряди которых выбились из-под капюшона. Или моя голова окончательно перестала соображать, или… Роллена? Какого фрэлла? В этой части города, одна, прячущая свою красоту под неприметным плащом… И такой странный взгляд, обращенный к воде…

Я остановился рядом с девушкой, оперся о перила и некоторое время посвятил разглядыванию ледяного крошева, медленно уплывающего под мост. Не самое захватывающее зрелище на свете, чтобы юная дама предпочла его дворцовому веселью, а это значит: связь вещей нарушилась, и может произойти нечто неправильное и, хуже всего, непоправимое. Полюбопытствуем? В последний раз?

– Старики говорят: нельзя долго смотреть на бегущую воду, потому что она может поймать отражение и по капелькам унести его прочь. Вместе с душой.

– Ты в это веришь? – безразличный вопрос.

– Стараюсь. Думаю, сие утверждение не лишено смысла.

– Отражение – моя душа? – горько усмехнулась девушка. – Это слишком прекрасно, чтобы быть правдой… Взгляни сам и сравни.

Она повернулась ко мне, позволяя рассмотреть печальное лицо во всех подробностях, чему я и уделил некоторое время. Потом перевел взгляд на воду.

– Не нахожу противоречия, – уверенно заявляю, закончив предложенное расследование.

– Так уж и никакого? – тень кокетства в потускневших глазах.

– Могу доказать своё мнение. Если, конечно, ты никуда не торопишься.

– Представь себе, не тороплюсь. УЖЕ не тороплюсь.

– Итак, что мы видим? – начинаю очередное представление. Для одного-единственного зрителя, но зато какого! – Щеки – бледные. Глаза – припухшие. Губы – потрескавшиеся. Разум – обременен тягостными раздумьями.

– С чего ты решил… о раздумьях?

– А рябь, пробегающая по поверхности воды и заставляющая линии дрожать и ломаться? – подмигиваю. – Они самые и есть. Раздумья.

– Ловко, – оценила Роллена, снова устремляя взгляд вниз. – А твои старики говорят что-нибудь насчет памяти? Её река унести не может?

– Память? Не знаю. Впрочем, вряд ли Хозяин Реки польстится на такое лакомство: душа – куда аппетитнее!

– Почему? – жизни в голосе не прибавилось, зато появился вялый интерес.

– Желаешь доказательств и на сей счет? – говорю так вкрадчиво, как только могу, и губы девушки вздрагивают в попытке улыбнуться:

– Желаю.

– Воля дамы – закон для кавалера!

– Набиваешься мне в кавалеры? – еще больше похожее на усмешку выражение лица.

– А если и так? Или не гожусь?

– Скорее, не гожусь я, – совсем тихо произносит Роллена и тут же, словно борясь с собой, требует, громко и внятно: – И где же доказательства?

– Изволь выслушать, если не боишься!

– А чего мне бояться?

– Не чего, а кого, – мягко поправляю.

– И кого же?

– Себя, конечно. Бояться нужно прежде всего себя, а уж потом всех остальных.

– Странное утверждение.

– А ты попробуй ему следовать, и увидишь, насколько оно верно.

– Пожалуй, не буду пробовать: некоторые вещи мне не нужно доказывать, – еще один тихий вздох.

– Итак, возвращаемся к памяти и душе. Точнее, к тому, по какой причине вторая из дам привлекательнее первой. Всё очень просто, красавица: душа имеет свойство изменяться под действием обстоятельств или в умелых руках. За один день она может стать совсем другой, чем пробыла десятки лет до того. И, что самое главное, к прошлому возвращения не будет, потому что каждый раз душа рождается заново, чистой страницей книги. А вот память… Память хранит и дурное, и хорошее, но дурного, как правило, всегда больше, потому со временем эта леди надевает черное покрывало.

– И… нет никакого способа, чтобы… Ведь можно обрести забвение? – голос девушки звенит от внутреннего напряжения.

– Можно. Но даже самый несчастный человек на свете не согласится отдать сокровища своей памяти в обмен на возможность прожить жизнь иначе.

– Ты не прав! Я бы отдала.

– В запале обиды или злости – да. А по здравому рассуждению – нет. Потому что глупо стремиться забыть. Что бы то ни было.

– Но почему? – крик несется над каналом.

– Потому что без ступенек памяти душа не сможет подняться вверх.

Я уже и сам не рад, что затеял это разговор. Не рад потому, что пытаюсь учить Роллену истинам, которые сам никак не хочу принять.

– Вверх? И что там, вверху? – жалобно-требовательный взгляд.

– Полагаю, нечто лучшее, чем внизу. Или нечто, без чего нельзя обходиться. Даже крот время от времени выползает на поверхность земли.

– Крот? – недоумение и растерянность, наконец-то, сменяют собой озлобленную решимость.

– Ну да, есть такой зверек… Жаль, сейчас кротовин не найти… А, и ладно! Как тебе мои доказательства? Угодили или нет?

– Зачем ты со мной заговорил? – Роллена выпрямляется, отстраняясь от перил.

– Сам не знаю. Иду, смотрю: девушка грустная стоит – такое впечатление, что сейчас в воду кинется… Я и подумал: отчего не поговорить? И мне развлечение, и ей забава. Последняя, – расплываюсь в улыбке.

– И верно, забава, – легкий кивок. – Напоследок.

– Вообще, если хочешь – прыгай, – великодушно разрешил я. – Вода сейчас холодная, тело быстренько онемеет: и не заметишь, как захлебнешься. Даже если вытащат… Поболеешь немного, и все равно умрешь.

– А мой… у меня есть знакомый маг, он может вылечить от многих болезней, – крохотная доля лукавства в уголках губ.

– Что ж он тебя от грусти не вылечил? Или сердце волшбе не подвластно?

– Не подвластно, – подтверждает девушка, но уже не так скорбно, как в начале нашей беседы.

– А я-то думал… – разочарованно цыкаю зубом. – Вот так и умирают самые светлые мечты! Значит, разбитые чувства ничем не склеить?

– Ничем.

– А может, и не надо склеивать? – предлагаю неожиданный выход из тупика. Неожиданный для Роллены, потому что она окончательно поворачивается ко мне лицом, на котором начинает проявляться возмущенное недоумение.

– Не надо?

– А есть ли смысл? – продолжаю рассуждать. – Вот, подумай: если у тебя разобьется кувшин. Или ваза. Или бокал. Можно сварить клей и попробовать склеить осколки, но через какое-то время сила клея иссякнет, и посуда вновь станет грудой сора.

– Но чары…

– Чары? Они не склеивают, красавица.

– А что же они делают? – девушка удивилась. На самом деле.

– Они заставят швы срастись, но кувшин уже не будет прежним. Он изменится, потому что произойдет вмешательство в его… Да, в его Суть.

– Хочешь сказать, что кувшин перестанет от этого быть кувшином?

– Нет. Но он будет ДРУГИМ кувшином. Чувствуешь разницу?

– Не очень, – признается Роллена.

– Экая ты непонятливая, красавица… Ладно, попробую пояснить. Изначально было что? Глина, которую собрали, смочили и размяли руки гончара. Потом шматок грязи обрел форму и прошел испытание огнем… И на всём жизненном пути частички кувшина – будущего и настоящего – впитывали в себя тепло человеческих рук. Впитывали память о том, что было и о том, что есть. Каждый комочек глины занял свое место. А что сделает магия, склеивая осколки? Она перемешает комочки, расплавит их и заставит снова стать твердыми – но уже на других местах. И несколько строчек в Книге Памяти будут стерты. Навсегда. Поверх них появится другая запись: кувшин родится снова. Но он забудет того, кто в первый раз подарил ему жизнь.

– Кажется, я начинаю понимать… – васильковый взгляд просветлел. – Если таким же образом вмешаться в жизнь, расставшихся можно соединить, но это будут уже не те отношения.

– Совершенно верно! – я удовлетворенно кивнул. – Гораздо проще и правильнее взять метлу и совок, сгрести мусор и выкинуть его прочь, начав всё заново.

– Как просто, – первая настоящая улыбка тронула сухие губы.

– Именно! Просто, и никак иначе! – я взглянул на воду. – Ну что, будешь прыгать?

– А тебе какой в этом интерес?

– Да отойду подальше, чтобы не решили, будто я тебя толкнул.

– Трусишь? – глаза Роллены лукаво сверкнули.

– Куда ж без этого? – вздыхаю. – Между прочим, трусить – это большое искусство! Я бы рассказал, но мне нужно встретиться с друзьями… Так что, позволь откланяться!

– Уходишь? – в голосе девушки проскользнуло разочарование.

– Ну, я же не прощаюсь, красавица! Как-нибудь встретимся ещё раз и поговорим.

– О чем?

– Обо всем на свете! Обещаю! Но и ты пообещай, в свою очередь…

– Что же? – а она заинтригована. Ай да я!

– Дождаться этого самого разговора. А для этого ты должна хорошо кушать, много бывать на свежем воздухе, слушать красивую музыку, петь песни – веселые и грустные, и…

– Не слишком ли этого много для меня одной?

– Думаю, нет. Самое главное: ты должна обещать, что займешься делом.

– Каким? – сосредоточенный интерес в глазах. Ай-вэй, дорогуша, вот кому следовало бы входить в опору королевского престола!

– Любым. Выбери то, что тебе по душе и постарайся добиться успеха на избранном пути. Только не успеха, о котором кричит толпа, а успеха, о котором молчат глаза тех, кого ты считаешь мерой дурного и хорошего. Договорились?

– Мы раньше с тобой не встречались? – отвечает Роллена вопросом на вопрос.

– Не в этой жизни, красавица!

– А у меня такое чувство, что этот разговор уже случался… когда-то. Нет, не вспомню, – тонкие пальцы заправили самый непослушный белокурый локон в прическу.

– Так ты обещаешь?

– А ты? Выполнишь то, о чем говорил? – внимательный прищур.

– Я всегда держу слово.

– Тогда и я – сдержу. Чем я хуже мужчины?

– Ты – гораздо лучше мужчины! – подтверждаю. С воодушевлением. – Могу даже доказать, почему!

– Ой, не надо! Я догадываюсь! – улыбка, стремительно переходящая в смех. Искренний и светлый. – Не порти впечатление!

– Твое обо мне или наоборот?

– Оба!

– Хорошо, не буду. Счастливо оставаться!

– А тебе – счастливо вернуться!

Почему-то простое пожелание из уст Роллены показалось мне исполненным некого тайного смысла. Но я и предположить не мог, какой могучей силой обладают слова, сказанные от чистого сердца.

Два дня подряд попадать в одну и ту же ловушку собственной растерянности… Считаете, слишком? Не соглашусь. Лично я имею обыкновение совершать одинаковые ошибки очень и очень часто. Пока не надоест. О чем идет речь? Я опять… заблудился.

Правда, на сей раз не так фатально – смог вернуться «по своим следам» к исходной точке и начать путь сначала. Прибегнув к помощи карты, чем вызвал нездоровое оживление у попавшихся навстречу прохожих. И ведь причина снова была уважительная!

Роллена, Роллена, Роллена… Я катал это имя на языке, прислушиваясь к внутреннему звучанию сочетания звуков.

Как жаль! Как невероятно жаль тебя, девочка! Кажется, я знаю, что именно произошло в тот проклятый день, когда одна история любви закончилась, не начинаясь, а вторая… Вторая была насильно записана в Книгу Судеб. Записана кровью невинного ребенка, расставшегося с детством самым мерзким из способов.

Это называется «расщепить сознание». Не могу предположить, каким заклинанием пользовался Лаймар, сфокусировавший страсть Герина на его младшей сестре, но суть от смены названий не изменится. Собранные в тугой пучок и тем самым усиленные до предела, чувства придворного мага ударили в неокрепший детский разум. Но ударили не так, как это делает меч – рассекая цель надвое, о нет! Удар молота по фарфоровому блюду – вот чему было сродни покушение на цельность чужой Сущности. И то, что составляло юную Роллену, разлетелось на кусочки… Костер сознания грубо разворошили палкой. Угольки помельче потухли сразу, но крупные сохранили в себе огонь, и получилась… Картина сомнительной привлекательности.

Где-то там, глубоко, в груде золы и полуобгоревших прутиков осталось самое близкое к оригиналу отражение Роллены, но став всего лишь «одним из», оно утратило свою изначальную власть и теперь лишь изредка способно выглядывать на свет, болезненно щурясь, страшась жизни и спеша вернуться обратно, на теплое пепелище – туда, где уже никто и никогда не сможет его обидеть. А более нахальные тени сознания вышли на первый план. Потому, что были сильнее. Потому, что были моложе и не знали сомнения и страха.

Мне жаль тебя, девочка. Жаль до такой степени, что я готов самолично свершить суд и привести в исполнение приговор, который окажется желанным и милостивым… Но я не стану тебя убивать. Не стану, пока есть надежда. Пока Зеленый Пепел не вспорхнул вверх на крыльях ветра…

Ты все еще жива: та Роллена, которой надлежало прийти в мир и занять предписанное место, еще прячется в больном сознании. Не все потеряно. Может быть, наступит день, и тени сольются воедино, став… лучом солнца и разогнав мрак. Могу ли я помочь? Наверное. Кажется, уже помог, отговорив от необдуманного поступка. Впрочем, велика вероятность, что мое вмешательство в ход событий лишь отсрочило неизбежный финал. Тогда я стал палачом, заставив девушку страдать лишние месяцы, в лучшем случае – дни. Не самая завидная роль, но тут уж ничего не поделаешь: грязную работу тоже кто-то должен выполнять. И все же, все же, все же… Почему верится, что самое страшное позади? Принимаю желаемое за действительное? Может быть. Но обманываться – так приятно! И гораздо честнее, чем обманывать.

Я тоже некогда пытался «расщепить» себя. И почти добился нужного результата. Почти стал таким, как все… Но «такой, как все» оказался не нужен. Никому. И все старания пошли прахом…

В «Старую подкову» я воткнулся носом. То есть, почти уперся упомянутым органом в дверь означенного заведения, поскольку шел, уставясь на карту и основательно заплутав в своих мыслях, лишь изредка поднимая глаза, чтобы вписаться в очередной поворот.

После яркого зимнего дня приемный зал гостиницы показался мне очень темным, и понадобилось почти полминуты, чтобы глаза привыкли к смене освещения. Человек наблюдательный, не найдя снаружи намека на окна первого этажа, сообразил бы, что внутри будут гореть свечи или масляные светильники, но с моими способностями к своевременной оценке ситуации… Хорошо еще, не расшибся.

– Скажите, почтенная, где я могу найти госпожу Эри? Она остановилась здесь, – обращаюсь с вопросом к женщине, выглянувшей из задней комнаты на звук захлопнувшейся входной двери, но ответ получаю из других уст:

– Она вышла по делам, но скоро вернется. Подождешь?

Поворачиваюсь на голос, виновато улыбаясь.

Рогар, наверное, с нетерпением ждал возвращения Матушки, если стук двери заставил его выйти на галерею второго этажа. Явление моей скромной персоны, судя по всему, Мастера не порадовало: в произнесенных словах слышались сожаление и некоторая неловкость. Ах да, я же так и не извинился… Нехорошо.

– И где я могу подождать госпожу?

– Поднимайся сюда.

Принимаю приглашение и, преодолев череду ступенек, вхожу вслед за Рогаром в комнату – небольшую, светлую, но не слишком-то теплую.

– Располагайся! – предлагает Мастер и опускается на массивную скамью у окна.

Располагаться? Ох, и нелегкая же это задача… Надо выбрать то единственное место, на котором мне будет удобно делать то, что я собрался делать. Выяснять отношения. Если бы вы знали, как это неприятно, нудно и больно! И очень утомительно. А посему… Сяду прямо на пол, чтобы, в случае чего, падать далеко не пришлось.

Устраиваюсь на половицах, скрещивая ноги. Рогар слегка удивлен, но с недавних пор его удивление явственно смешано с опаской: вдруг выкину ещё какой фокус? Страшно же! И вообще, я – великий и ужасный… дурак. И как Мастер этого не замечает?

– Сердишься? – спрашиваю без уверток и предварительных намеков, дабы не тратить зря время. Пусть оно у меня не драгоценное, а только полудрагоценное, всё равно, жалко!

– На тебя, что ли? – вздрагивают седые брови.

– Есть еще поводы грозно хмуриться? – уточняю. Знаю, что иных поводов для недовольства нет, но все же… Надо быть вежливым и внимательным. Хоть изредка.

– Грозно? – Мастер делает вид, что ничегошеньки не понимает.

– Ну, будь я малость потрусливее, давно бы уже прятался от тебя под столом!

– Неужели? – ехидство в голосе наличествует. Но пока что слишком горькое.

– Обязательно! Но ты не ответил. Сердишься? – стараюсь удержаться на грани между настойчивостью и надоедливостью.

– Считай, что да, – вполне заслуженный ответ.

Одолжение мне делаешь, дяденька? Этот ты напрасно: я одолжений не приемлю. Сам могу, кому хочешь… Впрочем, не сейчас.

– Я поступил плохо, верно?

– Сам догадался или кто подсказал? – спокойствие тона, близкое к безжизненности, меня не обманывает: Мастер язвит. И это меня очень даже радует.

– Вообще-то, подсказали, – спешу признаться. Самым искренним образом. – Я, знаешь ли, человек рассеянный, и даже то, что под ногами валяется, не всегда разглядеть могу.

– А ещё ты – наглый лжец! – припечатывает Рогар, отбрасывая за ненужностью мертвенную официальность.

– Снова здорово! – всплескиваю руками. – В чем же я тебе солгал? И когда?

– Да только что! Объявил себя рассеянным и ненаблюдательным. И это после всего…

– После чего?

– После того, как разделал Ригона на три счета! – в голосе Мастера нарастает возмущение.

– Кстати, о Ригоне. Если бы я был умнее, то не полез бы в драку с ним.

– По какой же причине?

– Как ни стыдно сознаваться в собственной глупости, но… Я отметил присутствие эльфийской крови в упомянутом молодом человеке, однако не сообразил, что ему стукнуло куда больше лет, чем отразилось на юном личике. То есть, я совершил непростительную ошибку и подверг себя неоправданному риску. А ещё… Тебя напугал.

– С чего это ты решил, будто я испугался? – недовольный взгляд, дно которого припорошено щепоткой стыда.

– Да сразу видно было! Если уж ты о помощи ректора просил, значит, совсем растерялся!

– Растерялся, говоришь? – голос Рогара холодеет. – Растерялся? А что мне оставалось делать, если ты… Полез прямо в…

– Хочешь, скажу, как ты должен был поступить? – хитро щурюсь. Мастер предчувствует очередную проделку с моей стороны, но все же требует:

– Скажи!

– Ты должен был взять меня за ухо и отвести домой. А мог бы прямо во Дворе и выпороть. На глазах у всех. И предоставить Ножам возможность решать проблемы без моего непосредственного участия. Такое тебе в голову не приходило?

Смотрю в глаза Мастера, настойчиво и внимательно. Достаточно внимательно, чтобы заметить тень ответа. И знаете, какого? «Не приходило»! Да что же такое творится в подлунном мире?!

Горестно вздыхаю и опускаю взгляд. Делаю паузу (для усиления эффекта и собственной концентрации), потом говорю, тихо, но внятно:

– Похоже, по степени разумности мы с тобой – близнецы-братья. Во всяком случае, ты ведешь себя уже откровенно непристойно, и вынуждаешь сделать тебе выговор. Строгий. Если я ношу ошейник, со мной надо обращаться соответственно! А ты… Скажи на милость, почему не всыпал мне «горячих» еще до того, как я пустился в очередную опасную глупость?

– В самом деле, дурак… Полный.

Поднимаю глаза. Мастер… улыбается. Грустно, но очень светло.

– Я и не спорю, что дурак… Всегда всех предупреждаю. Только никто сразу верить не хочет, а потом… Становится поздно.

– И откуда ты такой взялся? – слышу первый настоящий вопрос с начала беседы.

– Оттуда, где таких больше нет.

– Уж это точно… И не было, наверное? – подкалывает Рогар.

– За это не поручусь, – не скрываю сомнений. – Жду твоего решения!

– Насчет чего? – недоуменный взгляд. Ну вот, опять я затуманил человеку мозги своими шутками… Сам, кстати, путаюсь, и весьма успешно.

– Справедливого возмездия за мое гнусное поведение.

– Возмездия? – серые глаза чуть расширяются.

– Извиняться не буду, и не надейся!

– Это почему же? – чуть разочарованное удивление.

– Потому, что моя сестра совершенно справедливо полагает: извиняться нужно только за то, что противоречит твоей природе. А поскольку все содеянное самым непосредственным образом проистекает из моей глупости… Извиняться не за что.

– Занятное рассуждение. Мудрое, – оценил Рогар. – Значит, просить прощения не хочешь?

– Но и от наказания бегать не буду, – торжественно подтверждаю собственную позицию.

– И как же мне тебя наказать? – размышление вслух. Если в нем и есть доля лукавства, то слишком крохотная, чтобы быть заметной.

– Как пожелаешь.

– Примешь любое наказание?

– Любое, – киваю. Смиренно, как только могу.

– Любое-любое? – настаивает Мастер.

– Я же сказал: какое пожелаешь, – дотошность Рогара начинает меня пугать.

– Хорошо… – удовлетворенный блеск в глазах. – Тогда, в качестве наказания ты ответишь на мой вопрос. И ответишь правду!

Вот до чего способно довести неконтролируемое любопытство. До детских ошибок. Правду хочешь услышать? Что ж… Сейчас услышишь.

– Спрашивай.

Мастер выдерживает паузу (наверное, чтобы заставить меня поволноваться сверх меры), а потом я слышу то, от чего впору заплакать:

– Кто ты?

Тоже мне, вопрос. Сожалеюще вздыхаю и одариваю своего собеседника взглядом, исполненным сочувствия. Примерно так смотрят на неразумных маленьких детей.

– И ты хочешь услышать… – даю Рогару последний шанс исправиться.

– Правду! Кто ты?

– Сын своей матери.

Признаюсь честно: я не ожидал, что Мастера настигнет оцепенение в столь грандиозных масштабах. Если бы предполагал, принял бы меры и не допустил такого издевательства над старым человеком.

Серые глаза округлились и застыли. Губы приоткрылись, но так и не исторгли ни единого звука, зато левая щека Рогара начала нервно подрагивать. Все вместе выглядело настолько забавно, что я не смог удержаться и… расхохотался. Рухнул спиной назад и с минуту катался по полу, похрюкивая от неожиданного подаренного мне веселья. По-моему, даже слезы от смеха брызнули..

А когда снова занял сидячее положение, увидел в глазах Мастера досаду.

– Ох, дяденька… – выдавливаю последнюю смешинку, успокаиваясь. – Сразу видно, что ты – не маг…

– Это-то здесь причем? – растерянно спрашивает Рогар.

– Да при всем… Если бы хоть раз в жизни попробовал сплести матру Вопрошения30, знал бы, КАК спрашивать.

– И как же?

– Коротко, и по существу! Раса, полное имя, род.

– И ты бы ответил?

– А куда бы я делся?

– Верится с трудом, – качает головой Мастер.

– Ну и не верь! – обижаюсь. – Спросил бы правильно, и узнал то, что нужно. А так только зря шанс израсходовал.

– Думается, не зря, – ответный взгляд постепенно наполняется смехом.

– М-да? Рад за тебя, если так. Но впредь… Обращайся с вопросами бережнее, ладно? И они тебе за то благодарны будут.

– Да, не зря, – уверенный кивок. – Я ожидал, что ты уйдешь от ответа, но… не таким образом. Не так просто… Ошибся, признаю. Но эта ошибка важнее и дороже правды, которую я мог бы услышать.

– Неужели? И чем же?

– Мне, в сущности, нет никакого дела до того, кем ты родился и где рос. Имя, раса и все прочее – это всего лишь внешние признаки, определяющие начальное местоположение в круге мироздания. А вот то, что внутри… Оно гораздо интереснее и гораздо ценнее. И я полагаю, что, наконец-то, отыскал клад, мне предназначенный…

– Клад? – ой, что-то мне перестает нравиться настроение Рогара. – Ты о чем, дяденька?

Мне отвечают вопросом:

– Знаешь, что означают руны, изображенные на бляхе?

– Хм… Вопрос не ко мне. Правда, ученый человек намедни сказал, что их можно прочитать как «собственность», «принадлежность» и… кажется, «неотъемлемая часть». И что с того?

– Он был прав, этот ученый человек. Если вникать в суть надписи, так она и читается, однако… Не всегда сочетание рун следует трактовать по общепринятым канонам. Понимаешь, о чем идет речь? – испытующий взгляд.

– Кажется. Ты хочешь сказать, что эти закорючки, соединенные определенным образом, означают вовсе не какое-то слово, а некое понятие, никоим образом не связанное с… Своего рода шифр, да?

– Именно! Шифр, значение которого известно лишь тому, кому оно должно быть известно, – с чувством глубокого удовлетворения Мастер заканчивает мое маленькое путешествие в теорию мира тайных знаков.

– Ты совершенно заморочил мне голову, – потираю пальцами висок. – Шифры, знаки, тайны, шпионские игры… Я-то каким боком тут затесался?

– Еще не понял?

– Честно говоря, и не пытался.

– И не спросишь? – лукавый прищур.

– А зачем? Нужно – сам расскажешь, не нужно… Буду спать спокойнее.

– Ты настолько не любопытен? – снова удивление, но теперь с оттенком уважительности.

– Любопытство не доводит до добра! – изрекаю с пафосом Королевского Советника.

– В каких-то вещах – да, – соглашается Мастер.

– Во всех! – остаюсь непреклонен, о чем и заявляю. – Будь я любопытным, мог бы узнать все еще в тот раз, когда встретился с Гедрином!

– Он бы не проговорился, – предположение, но не слишком-то уверенное.

– Ха! Даже не успел бы сообразить! Если бы я захотел. Но я не хочу. Не хочу заранее знать о бедах, которые все равно окажутся рано или поздно у меня на пути.

– Не любишь трудности?

– А кто их любит? Только сумасшедшие герои, а я не из таких!

– Вижу, – ухмылка, прячущаяся в усах. – Но сейчас тебе придется узнать то, от чего ты старательно убегал.

– А надо ли? – сомневаюсь. И – содрогаюсь.

– Не знаю, – легко признается Мастер. – Но чувствую: срок настал. Ты удивляешься, что во Дворе я не вел себя «подобающим образом»: не отшлепал тебя и не утащил за ухо прочь, как следовало бы?

– Удивляюсь.

– А между тем, все объясняется очень просто: один Мастер не имеет права вмешиваться в действия другого. Ни при каких обстоятельствах. Даже если чужие поступки противоречат здравому смыслу и выглядят нелепыми и опасными, нельзя встревать со своими взглядами и советами. В крайнем случае разрешается предложить помощь.

– Это все замечательно, что ты говоришь, но… Как сюда вписывается наша с тобой ситуация? – не хочу верить в услышанное. Не хочу. И не просите! Ну, пожалуйста, не надо…

– Все еще не понял? Или не желаешь понимать? Да, второе вернее, – щурится Рогар. – Я же сказал: Мастера не вмешиваются в дела друг друга.

– Со слухом у меня пока проблем нет, дяденька, а вот с соображением… Ты упорно именуешь меня Мастером. За какие заслуги? Лично я не вижу ничего такого, что бы могло…

– И не увидишь, – успокаивает меня Рогар. Точнее, пытается успокоить. – Звание Мастера приходит извне, хочешь ты того или нет. Просто в один прекрасный миг…

– Скорее – ужасный!

– Если так тебе больше нравится – ужасный, – согласный кивок. – Так вот, наступает миг, и глаза тех, кто на тебя смотрит, присваивают тебе этот титул.

– Но ведь, можно ошибиться… – протестую, заранее сознавая всю бесполезность этого занятия.

– В данном вопросе – нет! – отрезает Мастер. – Ты и сам мог заметить. Только не хотел. Ты же видел глаза этой девочки, Леф? Как она на тебя смотрела! За несколько минут ты сделал ее мудрее на целую жизнь, подарив Цель, к которой она сама пришла бы ой как не скоро… Если бы вообще пришла. А Шэрол? Ты разбил его душу на кусочки и собрал новую мозаику, ни разу не перепутав узор. Мало доказательств? Я уж не говорю о том, сколько всего ты натворил в присутствии Эри… Она рассказывала. Рассказывала, заставляя меня испытывать самый настоящий стыд.

– Стыд? Из-за меня? – почему-то подобное предположение больным эхом отзывается где-то в груди.

– Из-за себя самого. Я был излишне самоуверен и превысил свои полномочия.

– Превысил? – озвученные откровения меня не вдохновляют. Ни капельки. Всю жизнь старался избегать ответственности и серьезности по отношению к миру, а теперь… Теперь этот седобородый человек пытается…

– Да. И должен извиниться.

– За что?! – срываюсь на крик.

– За то, что надел на тебя ошейник.

– Да тут извиняться-то… – нет, дяденька, причина вовсе не в ошейнике. Или не только в нем.

– Хоть раз выслушай меня, не перебивая! – просит Мастер. На самом деле, просит. – Когда я увидел тебя в том трактире… Мне всего лишь показалось на миг… Подходящий материал, не более. И я решил рискнуть. Но чем дольше наблюдал за тобой, тем яснее понимал, что совершил ошибку. Я хотел сделать из тебя своего преемника, когда, в действительности, ты уже был в полушаге от того, чтобы стать Мастером. Стать по собственной воле. А я-то, дурень старый, видел себя в роли наставника!… Прости. Моя вина. Так что, верни мне ошейник и постарайся забыть все те глупости, что я натворил.

Он протянул руку, но я не торопился выполнять предписанные действия. Хотя бы потому, что никогда не делаю того, что велят, искажая приказы в меру собственного понимания их смысла.

– Значит, этот ошейник является, скажем, опознавательным знаком?

– Да, – спокойное и грустное подтверждение. Боги, какое грустное!

– И надпись на бляхе указывает, что носящий ее человек проходит обучение, чтобы, в конце концов, занять место своего учителя?

– Именно.

– Ты хотел воспитать из меня Мастера на замену себе?

– Да. Вот уж дурость-то придумал…

– Действительно, дурость, – глубокомысленно морщу лоб.

– Могу извиниться еще раз, – предлагает Рогар. – Ты вернешь мне мою вещь?

– Куда-то торопишься? – хмурюсь.

– Я уже не мальчик, думаю, это заметно… – горькая усмешка заставляет седые усы вздрогнуть. – И слишком много времени потратил впустую, не находя себе ученика. У меня осталось всего десятка два лет, чтобы успеть создать нового Мастера, и начать придется сегодня же. Пожалуй, стоит присмотреться к парням, которые учатся в Академии. Конечно, раньше они не казались подходящими, но выбор-то невелик…

– Да, выбор невелик. И ты снова ошибешься, а этого допустить никак нельзя, – подытоживаю. – Придется за тобой присмотреть.

– То есть? – взлетевшие вверх брови.

– Не верну я тебе твою штучку.

– Это как понимать? – кажется, я разозлил своего «хозяина».

– А так и понимай. Пока не найдешь достойного кандидата, так и быть, побуду запасным вариантом. Заодно и помогу, чем смогу.

– Ты хоть понимаешь, какую чушь несешь? – и вправду, разозлил.

– Ну, в целом и общем…

– Допустить, чтобы Мастер носил знак ученика, это… Это просто кощунство! Я не могу этого принять!

– А ты тут причем? – деланно изумляюсь. – Это мое личное решение. И вообще: можно сделать вид, что ничего не произошло. Никто ведь не знает, верно?

– Никто?! Сам ректор присутствовал при…

– Ну, Ксо возражать не будет!

– Ксо? – переспрашивает Рогар. – Ты ТАК к нему обращаешься? Какие же вы с ним родственники?

– Достаточно близкие.

– А с виду не скажешь… Хотя… – он на несколько вдохов углубляется в мысленные сравнения. – Вы похожи, как братья. Если присмотреться и прислушаться.

– Ну уж, и похожи! – позволяю себе усомниться.

– Очень сильно. Не внешностью, разумеется, а чем-то внутри. Если бы я раньше это понял… А ну, отдай!

До сих пор не могу объяснить самому себе, как успел заметить молниеносный рывок Мастера. Но ведь заметил же! И успел, падая на спину, подтянуть согнутые колени к груди и ударить, отбрасывая своего неожиданного противника обратно на скамью, которую он намеревался покинуть.

Рогар оторопело плюхается на жесткое сиденье, а я делаю кувырок назад, откатываясь подальше от загребущих рук, покусившихся на мои любимые «бусики».

Как вы думаете, что следует потом? А вот и не угадали. Мастер хохочет. Так заливисто, словно едва-едва разменял третий десяток лет. Хохочет, держась за живот, который близко познакомился с моими ногами.

Я к веселью не присоединяюсь – жду, когда Рогар успокоится и внятно объяснит свое поведение. Дожидаюсь с превеликим трудом: так и хочется хлестнуть его по щекам. Для скорейшего успокоения.

– Никогда бы не подумал… – всхлипывает Мастер. – Ну надо же…

– Опять чем-то недоволен?

– Ох… Доволен… Всем я доволен… Но чтобы так…

– А поточнее можно?

– Можно, – наконец, тон сменился на вполне деловой. – Только что ты успешно сдал последний экзамен. Каюсь: он был лишним, и я проводил его на свой страх и риск, но… Получил еще одно подтверждение своей правоты, и теперь, на полном основании могу вручить…

Он снова протянул мне руку, но на сей раз не пустую: в раскрытой ладони мягко мерцает овальный медальон. Знаменитое «лунное серебро», не иначе.

– Что это? – а вот теперь разозлился я.

– Знак Мастера.

– Зачем?

– Он принадлежит тебе, возьми.

– Не возьму!

– Это еще что за упрямство? – брови Рогара опасно сдвинулись. – Он твой по праву, и никому другому быть отдан не может!

– Так уж и не может!

– Не веришь? Зря. Возьми и не устраивай истерик!

Строгость действия не возымела? Сменим тактику и будем слезно умолять:

– Пожалуйста… не надо.

– Что «не надо»?

– Не принуждай меня.

– Принуждать?! Ему оказана величайшая честь, а он!…

– И величайшее наказание. Я обещал принять любую кару, но эта… Слишком тяжела для меня.

– К чему ты клонишь?

– Никакой я не Мастер, дяденька… Пару раз блеснул прописными истинами, да сдуру вышел сухим из воды, но везение не сделает новобранца ветераном, тебе ли этого не знать! Я почти ничего не умею. Возможно, когда-нибудь и смогу приблизиться к той ступени, на которую ты норовишь меня поставить… Когда-нибудь. Но не теперь. Ты слишком многого обо мне не знаешь.

– Я знаю главное, – голос Рогара спокоен и мягок.

– Что же?

– Ты любишь жизнь.

– Разве?

– Любишь. Только не свою, а ту, что простирается вокруг тебя.

– «Лишь тот оценит жизни светлый дар…», да? – язвлю, потому что другого мне не остается.

Взгляд Мастера вспыхивает.

– Ты знаешь пророчество?

– Пророчество? Это просто стихи.

– Где ты его прочел?

– В какой-то книге… Не помню, как она называлась. Это важно?

– Возможно. А возможно, и нет, – загадочная улыбка трогает губы моего «хозяина». – Ты знаешь Цель и знаешь, по какому Пути к ней двигаться. Большего не расскажет никто.

– Цель? Путь? О чем ты говоришь?

– То, что ты назвал стихами, на самом деле, больше, чем заклинание. Оно приходит и позволяет себя узнать только тому, кто способен стать Мастером. Заметь, я говорю: способен, но совсем не обязательно – должен. Пророчество лишь указывает возможность, а воплотится ли она в жизнь, зависит только от того, кто этой возможностью наделен.

– Слишком хитро. Хотя… Наверное, правильно. Но ты забыл, о чем предупреждает первая строчка: «Над собственной душой он ищет власти…» Так вот, дяденька, я еще не обрел власти над тем, что во мне. И пока не обрету, не имею права ни на один из титулов.

Рогар не стал возражать моему решению – просто посмотрел пристально и чуть печально, но его печаль была обращена не ко мне, а куда-то вдаль. Посмотрел и… сжал кулак. А когда пальцы снова раскрылись, в чаше ладони не было и намека на какой-либо предмет.

– Считай, что уговорил, – вздохнул Мастер. – Я – другого мнения, но… Вмешиваться не могу. Поступай, как знаешь.

– Неприятность заключается в том, что я не знаю, как нужно поступать, – говорю, поднимаясь на ноги. – Даже представления не имею. Вот если бы дело касалось кого-то помимо меня…

В дверь осторожно постучали и осведомились:

– Можно войти?

– Извольте! – разрешил Рогар, и наша компания пополнилась высоченным рыжеволосым здоровяком, который, узрев меня в прежнем, хорошо изученном за лето виде, на целый вдох потерял дар речи. Зато потом наверстал упущенное, затараторив:

– Это ты? Здесь? Почему? И снова такой же, как… Когда успел? Больше не будешь наряжаться? А как тогда…

Я замотал головой:

– Не все сразу! Разрешаю задать один вопрос, но только после того, как узнаю, зачем ты сам сюда пожаловал. Согласен?

– Да, но… – Борг, наконец-то, поймал на себе снисходительный взгляд Мастера и заметно смутился. – Я хотел переговорить с госпожой Эри.

– По поводу? – нахмурился Рогар, воспринимающий все, что касается Матушки, близко к сердцу.

– Я хотел… отпросить брата… побыть немного вместе после Праздника.

– И чем же Вам могла помочь сия почтенная госпожа? – могу поклясться, мой «хозяин» недоволен. Чем иначе объяснить холодность каждого произнесенного им слова?

– Но ведь… – телохранитель принца озадаченно куснул губу.

– Юноша, имеющий честь приходиться Вам братом, обучается в Академии под моим началом, и сразу по окончании празднеств вернется к занятиям. Вам следовало бы разговаривать о нем со мной, а не тревожить по пустякам занятую женщину.

– Мастер, я… – карий взгляд попытался найти поддержку в моем лице и выглядел настолько трогательно, что пришлось встрять в разговор:

– А и впрямь: почему бы не отпустить мальчика на пару дней? Или не заслужил?

Рогар укоризненно сузил глаза:

– Заслужил или нет, это решать только мне!

– Ну, не вредничай, дяденька! Дай малышам повеселиться! – заскулил я. – Они так мало радости в жизни видели…

– Мало? – правая бровь Мастера изогнулась столь убийственно изящной дугой, что мне сразу стало ясно: следующий удар достигнет цели. И, правда, достиг: – Они видели тебя, и этого достаточно!

– Я, конечно, приношу людям радость по мере возможности, и все же… Что такого сделал Хоккур, если ты до сих пор на него злишься?

– Я? Злюсь? Да ни капли!

– Злишься!

– Нет!

– А я говорю: злишься!

– А я говорю… – Рогар вовремя сообразил, что наша перепалка не предназначена для неподготовленного зрителя, коим является Борг, и умерил эмоции: – Собственно говоря, уже не помню. Но помню, что наказан он был по заслугам!

– Но срок наказания истек?

– Почему это?

– Сам же заявил, что после празднеств начнешь его учить!

– Ну да, начну… Ладно, будем считать, что мальчишка искупил свою вину и в будущем не повторит прежних ошибок, – вынес приговор Мастер.

– Так что насчет воссоединения семьи? – вкрадчиво мурлычу.

– Воссоединения? – устало переспрашивает Рогар, замороченный не меньше меня.

– Отпустишь Хоккура повидаться с братишкой?

– Отпущу уж… Что я, изверг?

Я хлопнул рыжего по спине:

– Будешь моим должником! Если бы не я, не видать вам совместного отдыха.

– За мной не забудется! – энергично подтвердил Борг. – О, кстати! Ты придешь завтра во дворец?

– С какого перепуга?

– Дэриен объявит о своем исцелении. Придешь?

– И как ты себе представляешь мое появление? – хмыкаю. – Думаю, уже успел заметить, что лэрра больше нет, а в моем обычном виде…

– Я что-нибудь придумаю! – обещает рыжий, но я качаю головой:

– Не надо. Все равно не пойду.

– Почему? – растерянное удивление на широком лице.

– Нет настроения.

– Но ты должен там быть! – Борг начинает настаивать. Громогласно и не терпя возражений. – Ведь, если бы не ты, ничего и не…

– Не случилось. Я не жалею о том, что сделал, но… Мне не хочется смотреть принцу в глаза.

– Да что произошло?! – тревога в голосе телохранителя Его Высочества переливается через край. – Ты меня пугаешь!

– Ничего не произошло. Мои личные проблемы.

– Проблемы, из-за которых ты не хочешь увидеть результат своих трудов? Не хочешь отпраздновать победу? Что же это за проблемы?

– Победу? Больше похоже на поражение.

– А ну, говори, в чем дело! – рыжий встряхивает меня за плечи. – Я не отстану, пока не скажешь!

– Борг… Давай, не будем ворошить…

– Говори! Сейчас же!

Отвожу взгляд от карих углей, норовящих прожечь меня насквозь:

– Принц вылечился, но, возможно, он должен был остаться слепым.

– Что это значит?! – отчаянное недоумение.

– Тот, кто не замечает важных вещей, не заслуживает острого зрения.

– Вещей? Каких вещей?

– Заклинание придумал Мэвин – об этом уже было говорено. Но исполнили его другие руки. Руки оскорбленной женщины. Принц сам виноват в своей болезни.

– Да как это…

– Я не осуждаю его, Борг. Но если бы Дэриен был чуточку умнее… чуточку внимательнее… или чуточку расчетливее, все могло бы сложиться совершенно иначе. Принц совершил ошибку, которая много говорит о его душевных качествах, и далеко не лучшим образом. И теперь я сомневаюсь, что он извлек должный урок из того, что произошло.

– Да при чем здесь эта девушка? – взорвался рыжий. – Несколько ночей в одной постели – еще не повод…

– Ты так считаешь? А мне кажется иначе.

– Какая чушь! – карий взгляд полыхнул яростью. – Обыкновенная девчонка… Да она была счастлива, понимаешь?! Она и мечтать не смела о внимании со стороны коронованной особы! Она должна была быть по гроб жизни благодарна принцу за то, что он…

– Наигрался и выбросил надоевшую куклу?

– Что б ты понимал!

– Я уверен только в одном: даже если какая-то вещь наскучит и станет ненужной, ее не обязательно ломать – можно, например, отдать в хорошие руки. Тому, кто оценит ее достоинства… Или просто убрать в уютный шкаф, потому что любая мелочь может рано или поздно оказаться необходимой.

– Ты обвиняешь принца?!

– В чем? В том, что он уподобился своим многочисленным знаменитым предкам в отношении к прислуге? В том, что Дэриен швыряет чужие жизни в грязь? В том, что… – я сознавал чрезмерность горечи в голосе, но не мог с собой совладать.

Пальцы Борга тисками сжали мое горло.

– Замолчи! Ты не смеешь так говорить о Его Высочестве!

– Милейший, остыньте! – Рогар, которому порядком надоело слушать наши словоизвержения (или, что больше похоже на правду, надоело наблюдать мои потуги на жесткость в изложении позиции), подошел и посмотрел в глаза рыжему. Посмотрел с такой лаской, что не прошло и вдоха, как моя шея освободилась от захвата. – Раз уж речь зашла о вещах… Этот молодой человек – не Ваша собственность, а моя. Посему Ваш жест я воспринимаю, как покушение на мое имущество. Прошу покинуть сей гостеприимный кров. Минута промедления, и я сделаю заявление Страже о Вашем проступке. Неприятности будут: это могу обещать твердо.

Борг скривился, словно от пощечины, сверкнул глазами и вылетел из комнаты, хлопнув дверью, а Мастер сообщил мне, самым мерзким голосом:

– Честно говоря, давно мечтаю поступить с тобой подобным образом.

– Каким?

– Взять за горло!

– Почему же не берешь?

– Потому, что знаю: ни к чему это не приведет. Ни к хорошему, ни к плохому. А напрасно тратить силы – не в моих правилах!

– Что это творится в тихой гостинице? – озорной голос Матушки ворвался в открытую дверь, жалобно поскрипывающую на петлях после знакомства с могучей дланью королевского телохранителя. – Гром, грохот, разъяренные молодые люди… К себе ли домой я иду?

– К себе, к себе, Эри! – поспешил ответить Рогар, встречая свою возлюбленную коротким, но очень нежным поцелуем.

– А, так вы оба здесь! – сталь серых глаз мгновенно наполнилась теплом. – Тогда ничего удивительного: если два сорванца находят общий язык, остается только молиться о спасении мира!

Боги, до чего же она прекрасна, когда улыбается… Невольно любуюсь тем, как светится слегка усталое, но умиротворенное лицо женщины, некогда научившей меня признаваться в чужих ошибках.

Заметив мое восхищение, Матушка смеется:

– Не смотри на меня, как на богиню! Я чувствую себя неловко.

– И совершенно беспричинно! Мало какая богиня сравнится с Вами красотой души, почтенная госпожа!

– Утихомирь своего подопечного, Рогар: он заставляет меня краснеть. Как молоденькую девушку, – шутливо просит Эри, но Мастер печально возражает:

– Подопечного? Если бы… К сожалению, я не могу ему приказывать. Разве что, попросить.

– Как это понимать? – женщина мигом серьезнеет. – Неужели ты… Этого не может быть! Ты всё-таки… нашел?!

– Сначала я тоже так думал, – сокрушенно признал Рогар. – Но выяснилось, что действительность несколько отличается от моих представлений о ней.

– И в какую сторону? – в голосе Матушки звенит напряжение, готовое вспыхнуть восторгом или скорбью.

Пусть весь мир наперебой уверяет меня, что эти двое не любят друг друга, но достаточно услышать лишь несколько слов, слетевших с мягких губ, чтобы утверждать: Эри не мыслит себя без Рогара. Любая его неудача ранит ее, и, наоборот: самая ничтожная победа расцветает счастьем в сердце этой женщины. Она едва ли не сильнее своего возлюбленного жаждет, чтобы тот осуществил свои планы. И будет скорбеть во сто крат горше, если оные планы разрушатся…

Что же ты скажешь ей, Мастер? Обрадуешь? Огорчишь?

– Видишь ли… – начинает Рогар, медленно и мучительно подбирая слова. – Оказалось, что я опоздал.

– Опоздал? – камушек падает в пропасть.

– Да, милая. Этот молодой человек стал Мастером без моего участия. Сам. Своими силами. И мне придется начинать сначала.

Ладонь Эри сочувственно дотрагивается до загорелой щеки.

– Ничего… Ты сможешь. Ты успеешь.

В комнате, накрытой облаком скорби, стало трудно дышать. Но я не собирался оставлять двоих дорогих мне людей в безысходном унынии:

– Позвольте и мне высказать свое скромное мнение! Сам или не сам, стал или не стал – лично я не замечаю в себе перемен к лучшему. Уверяете меня в достижении какого-то Мастерства? Отлично! Спорить не буду. Но кое-кто неправильно расставил вешки во временном потоке: до нашей первой встречи я был просто запутавшимся в обидах и неудачах ребенком, и уж никак не походил на заготовку для Мастера, кто бы что ни говорил! Если изменения и произошли, то они были вызваны и вашими стараниями. Поэтому предлагаю сделку: если в течение нескольких лет, которые остаются на поиски, ты не найдешь себе достойного ученика, я, так уж и быть, попробую сыграть ту роль, которую ты мне определил. Но все же, думаю, до такой крайности дело не дойдет… Договорились?

– Вы только поглядите, на что готов этот парень, только бы не допустить женских слез, – задумчиво подвел итог моей речи Рогар, и я почувствовал, как уши начинают гореть. – Пожалуй, стоит запомнить, где находится твое слабое место.

– Слабое? – улыбнулась Эри. – Ты не прав. Это очень сильное место. Но с таким видением мира трудно жить.

– Трудно? – огорченно переспрашиваю, а Матушка кивает:

– Ты видишь лучшее, что есть в чужих душах, и для тебя оно важнее живущей там же черноты. А, тем не менее, тьма слишком часто подчиняет себе свет, если тот недостаточно силен. Наверное, тебе следует стать немного черствее сердцем… чтобы выжить.

– Черствее? Я пробовал. Это не очень-то приятно.

– Пока не привыкнешь, – подсказывает Рогар.

– Привыкнешь… Привычка – самая страшная вещь. Из нее рождаются всевозможные напасти… Пожалуй, я немного погожу привыкать, хорошо?

Глаза Эри смеются, когда она поворачивается к Мастеру и заявляет:

– Опоздал ты или нет, не так уж важно. Важно то, что вы встретились и изменили друг друга. А заодно и всех тех, кто оказался поблизости… Было явлено настоящее чудо, иначе не скажешь! Не знаю, каким до этой встречи был Джерон…

– И хорошо, что не знаете! – вздрагиваю от удара хлыста воспоминаний.

– Может быть, – соглашается Матушка. – Но вот ты, мой дорогой, определенно, изменился!

– И как, позволь спросить?

– Ты, наконец-то, увидел себя со стороны! И за это я должна кое-кого поблагодарить, – крылья сухих губ на миг приникают к моей щеке. – Спасибо!

– Да я, собственно… – краснею окончательно и бесповоротно, чем вызываю умильные улыбки на лицах присутствующих. Впрочем, общая благость длится недолго:

– Тот молодой человек… Борг. Он едва не сбил меня с ног, пролетая мимо. Что его так расстроило? – спросила Эри.

– Разговор по душам, – отвечает за меня Мастер.

– Чем же такой разговор может расстроить?

– Смотря, кто с кем разговаривает… И – как. А, в самом деле, почему ты не хочешь пойти во дворец? Я мог бы тебя провести.

– Я же все подробно объяснил!

– Объяснил. Но причина, прямо скажем, не столь уж веская, – замечает Рогар.

– Для меня – достаточно!

– Ты не хочешь видеть принца потому, что боишься пожалеть о своем поступке? – догадка Мастера острым лезвием проходится по моей груди.

– Да, боюсь! Это запрещено?

– Нет, конечно… Но, может быть, нужно побороть сей страх? – разумное предположение, с которым я не хочу соглашаться. Из чистого упрямства:

– Может быть. Только я не буду сейчас тратить силы на борьбу с тем, что однажды сдастся само.

Рогар обнял Эри за плечи, притянул к себе и громким шепотом возвестил:

– По-моему, он нас всех дурачил с самого начала.

– Никого я не дурачил! – кажется, еще немного, и зарыдаю. Как Ригон. От ярости. И ухудшению моего душевного состояния весьма способствует довольный и дружный хор:

– Так мы тебе и поверили!…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НАКАЗАНИЕ НЕВИНОВНЫХ

Что есть Мастерство? Осознанное принятие обязательств и обязанностей. Какие похожие друг на друга слова и… какие разные. Обязанности вменяются извне, насильно и бесцеремонно – от них можно попробовать отказаться, но если не успел убежать и притворить дверь поплотнее… Приходится, скрипя зубами, подавать им руку и усаживать рядом с собой. Куда? А куда придется: за стол, в седло, на постель… Но даже нахальное могущество обязанностей преклоняет колени перед нелепой силой обязательств, потому что уж их-то ты придумываешь себе сам. И даже не придумываешь, а всего лишь даришь форму тому странному томлению, которое сдавливает грудь. Оно кажется милым и безобидным, но стоит только раз поддаться его детскому очарованию и… Всё, пропал. Навсегда, что особенно печально.

Не верите? Ну-ну. Посмотрю я на вас самих, когда попадетесь в эту ловушку.

Так счастливо избежать обязанностей и так глупо взять на себя излишние обязательства! Добровольно и совершенно осознанно. Фрэлл! Ну за что на меня свалилась такая напасть?

Наверное, в своем предыдущем воплощении я нагрешил столь основательно, что Пресветлая Владычица решила превратить всю мою теперешнюю жизнь в одну большую работу над ошибками. Правда, возникает закономерный вопрос: над чьими ошибками? Над моими или же над своими, божественными? О нет, это вовсе не святотатство – только лишь тщательный анализ возможных вариантов! Вам когда-нибудь вдалбливали основы аналитического подхода к оценке всех глупостей и несуразностей мира? Мне тоже – нет. Но зато меня научили главному: у любой ситуации есть несколько причин возникновения, причем как явных, так и не видимых ни на первый, ни на второй взгляд. И вовсе не обязательно, что оные причины будут неизмеримо сложны или чрезвычайно просты – как правило, мы сами, и только мы, вносим путаницу в жизнь. Своими попытками объяснить то, что в объяснении не нуждается… Так о чем я хотел поведать? Об очень простой и совершенно неочевидной вещи, проистекающей из всестороннего рассмотрения мелочей: когда определятся все причины, приведшие к тому или иному развитию событий, вы сильно удивитесь. Сильно и, скорее всего, неприятно. Как обычно удивляюсь я.

Вчерашний день не принес удовольствия. Никакого. Даже если учесть мое нежное отношение к двум людям, которые… Которые…

Я предпринял попытку гордо удалиться, но был пойман, безжалостно препровожден в ближайшее питейное заведение и усажен за стол часа этак на два с половиной, чтобы все это время напролет слушать совершенно ненужные мне разговоры и ловить момент для получения действительно интересных сведений. В частности, Мастер подтвердил свое непосредственное участие в розыске «похищенной» гномы и выяснении личности заказчика сего непотребного действия в отношении несовершеннолетней малышки. Если эта история и после беседы с Вэльши представлялась мне ясной, как небо в погожий день, то детали происшедшего, охотно изложенные Рогаром, упростили все просто до безобразия. Обиженный и оскорбленный ученик (обиженный выходками Мирримы, разумеется, а оскорбленный – кажущимся пренебрежением Гедрина), в самом деле, нашел в лице «красного трина» Лакуса энергичных исполнителей своей плохо обдуманной мести. За услуги громилам и их непосредственному начальнику был обещан набор «зубочисток» – весьма полезных в хозяйстве кинжалов, прозванных упомянутым образом за очень тонкое лезвие без единой грани. Как можно догадаться, таким оружием не станешь резать или рубить, но вот хороший укол в его исполнении будет неотразим. И своей красотой, и своей эффективностью. Да и ранка получается незаметная – можно ткнуть и преспокойно убраться восвояси, пока разберутся: ранен человек или же ему просто нездоровится от жары (а может быть, холода или чересчур плотного обеда).

В общем, ради клинков с гномьей наковальни31Лакус готов был закрыть глаза на странность заказа. Весь «трин» – тоже. И все завершилось бы просто чудесно: Рогар, собственно, и пересекся с «похитителями» и «жертвой» исключительно, чтобы убедить парней прервать выполнение контракта – разумеется, с компенсацией понесенных затрат и морального ущерба, но… В трактире в неподходящий час оказался человек, который… Всё испортил, оставив на руках у Мастера три трупа и необходимость срочного выяснения отношений с Лакусом. А чем все закончилось, знаем и я, и вы. М-да…

Порадовало только одно: при всей своей ребячливой мстительности Вэльши не собирался допускать, чтобы Миррима пострадала. И как только устоял перед соблазном раз и навсегда избавиться от девчонки? Я бы, наверное, не смог умерить кровожадность, а он… Смог. За что и отделался суровым, но не отрезающим пути в будущее, наказанием. Правда, побег был уже лишним: дядя Гедди, великодушно отпустив мальцу несколько месяцев на пребывание вдали от дома с целью «перебеситься и успокоиться», не на шутку перепугался, когда следы Вэльши растаяли где-то в Западном Шеме. Перепугался и (кто бы сомневался?) вновь попросил старого друга об услуге – разыскать запутавшегося в ошибках и обидах ученика. Но попросить легко, а вот выполнить просьбу… Поскольку с момента исчезновения гнома прошло слишком много времени, предложенные к применению (и доступные) магические приемы результата не принесли, и Рогар вынужден был воспользоваться самым простым методом – расспросами. Но и они не приблизили бы Мастера к цели, если бы не… Мое сумасшедшее везение, благодаря которому… случилось много всего хорошего. Впрочем, мне удалось-таки удивить «хозяина» известием о том, где скрывается гном-беглец, потому что по доброй воле Рогар вряд ли переступил бы порог Двора Длинных Ножей.

Однако помимо приятных моментов времяпрепровождения «на троих» было и еще кое-что. Кое-что, заставляющее сердце ныть противнее, чем больные зубы. Пока я сидел за общим столом – совсем рядом с теми, кто мало-помалу занял в моей жизни очень уверенное место – было хорошо. Было тепло и уютно, но только… одной половине сознания. А другая – кричала, надрываясь и сажая голос до хрипоты: «И что потом, Джерон? Песок времени в твоих часах иссякнет, и ты снова останешься один, снова выйдешь за дверь – в холод мира, туда, где рядом не будет никого… Да, на этот раз тепла хватит чуть подольше, но, прощаясь с его последними вздохами, ты почувствуешь иней одиночества на своей коже острее, чем прежде. Нельзя раскаляться докрасна и нырять в ледяную воду: это полезно стальному клинку, но совершенно не годится для живой плоти! Сердце – всего лишь комочек натруженных мышц, и когда-нибудь чрезмерное напряжение разорвет его на части. Ты хочешь приблизить этот момент? Хочешь? ХОЧЕШЬ?…»

Не хочу. Боюсь до дрожи в коленях. Безумно боюсь. Но, оглядываясь назад, понимаю: даже если бы я получил возможность еще раз прожить эти дни, все случилось бы снова. С теми же результатами, с той же болью, с теми же радостями и слезами, потому что для основательного изменения мне пришлось бы рождаться заново, но как раз этого я и не могу допустить! Не могу позволить, потому что мое рождение означало бы неминуемую смерть той, что Уйдет, даруя мне жизнь.

Ксаррон придирчиво расправляет складки на парадном одеянии ректора – чем-то средним между мантией и камзолом. По крайней мере, для камзола этот предмет одежды чересчур длинен и просторен, а для мантии слишком куц. Зато цветовая гамма меня ничуть не удивляет: россыпь золотых узоров по черноте бархата – любимые вариации кузена. Правда, он обычно обходится одним лишь черным фоном, потому что медовое сияние его волос затмит собой любую вышивку самыми драгоценными нитями.

Я сижу на ступеньках лестницы, рассеянно следя за родственником, прихорашивающимся с целью украсить своей хитрой физиономией прием в королевском дворце. Прием, на котором Дэриен объявит о «неожиданном» исцелении.

– Все еще не решился? – вопрос Ксо вырвал меня из тенет грустных размышлений о смысле жизни. Точнее, о полной бессмысленности этого процесса.

– На что?

– Пойти во дворец.

– Я об этом не думал.

– А о чем думал, позволь узнать? – последняя складочка заняла предписанное место, заставив кузена удовлетворенно улыбнуться.

– Сам догадайся.

Конечно, ответ не слишком вежливый. Скажем прямо, хамский ответ. Впрочем, Ксаррон не обиделся: всего лишь развернулся в мою сторону и скрестил руки на груди.

– Я бы с радостью избавил тебя от словесных извержений, милый кузен, однако есть обстоятельство, не позволяющее полностью отказаться от такого вида общения с тобой, как беседа, – любезное, но несколько занудное пояснение.

– И что же это за обстоятельство?

– Пренеприятнейшее и преогорчительнейшее: по твоему лицу совершенно невозможно понять, какие мысли тебя занимают.

– Так-таки и невозможно? – предпринимаю попытку удивиться.

– Представь себе! Но это утверждение относится лишь к тем моментам времени, когда ты пребываешь в некоторой изоляции. Проще говоря, когда размышляешь о чем-то своем. В такой ситуации твое лицо выглядит совершенно мертвым.

– Мертвым? – невольно передергиваю плечами от странного холодка, пробежавшего по спине.

– Ну, безжизненным, что, впрочем, одно и то же, – небрежно исправляется кузен. – По крайней мере, твои глаза перестают вообще что-либо выражать.

– А сейчас? – пристально смотрю на Ксо.

– Сейчас ты думаешь примерно следующее: «И когда этот надоедливый коротышка уберется восвояси и оставит меня наедине с винным погребом…» Верно?

– М-м-м-м… – неловко признавать, но догадка кузена правильна. Абсолютно. И мне милостиво дозволяют:

– Можешь ничего не говорить: знаю, что угадал. А еще знаю, что ни в какой погреб ты не пойдешь и пить ничего не станешь. Хотя бы потому, что эти твои планы уже перестали быть тайной. Ты странное и противоречивое существо, Джерон: в нашем разговоре я могу предсказать каждую твою обиду или радость, но когда ты остаешься один и смотришь… и не в даль, и не внутрь себя, а куда-то в пустоту… я понимаю, что мне ничего не известно ни о тебе, ни о твоих мыслях.

– Это плохо или хорошо?

– Это то, что имеет место быть! – заканчивает Ксаррон. – И, кажется, я нашел ответ на эту загадку…

– Неужели? Расскажи, не терзай!

– А ты действительно хочешь услышать мои домыслы? – на меня направлен взгляд, который можно было бы назвать искушающим.

– Но все равно ведь, услышу, не так ли? Выкладывай!

– Ах, какие мы сегодня непримиримые и настойчивые! – притворный вздох. – Так и быть, скажу. Когда я разговариваю с тобой, меня не покидает смутное ощущение, что я… смотрюсь в зеркало.

– Сравниваешь меня с кусочком стекла? – даже не стараюсь обижаться. Нет причин.

– Какое примитивное мышление! Я имел в виду суть процесса, а не его материальное воплощение. Допустим, ты способен отражать эмоции собеседника на него самого… Никогда об этом не размышлял?

– Размышлял, – почесываю шею. – Это очень… обидно.

– Обидно? – брови кузена подпрыгивают вверх, собирая складочками кожу на лбу. – Ну и заявление!

– А разве нет? Тебе приятно было бы сознавать, что люди, общаясь с тобой, ТЕБЯ НЕ ВИДЯТ?

– Приятно, неприятно… – укоризненное ворчание. – Есть такое понятие, как польза. А то, что полезно, уже не подлежит рассмотрению с других точек зрения!

– И где же тут польза?

– Да любой шпион полжизни не пожалел бы, чтобы научиться тому, что ты делаешь в силу своей природы!

– Но я-то не шпион.

– Хочешь, могу поспособствовать? Замолвить словечко, так сказать.

– Перед кем? Перед самим собой?

– Ну зачем так все ограничивать и упрощать… В подлунном мире много достойных персон, не пренебрегающих подобными талантами. И потом, есть еще моя мать.

– Тетушка Тилли? – я содрогнулся, и совершенно искренне, чем вызвал заливистый смех кузена.

– Ты так ее боишься?

– Боюсь? Вовсе нет! Я… опасаюсь.

– А вот это правильно! – одобряет Ксо. – Я сам временами опасаюсь своей любимой матушки, хотя нам нечего делить и не о чем спорить… Итак, не пойдешь?

– Куда?

– Во дворец.

– Нет. Не хочу составлять тебе свиту.

– Ай, какие мы гордые! У меня свита уже есть, – кивок в сторону Киана, также принарядившегося для посещения королевского дворца. Правда, на лице оборотня написано презрительно-недоуменное: «И чего я там не видел?». В самом деле, чего? Пышность убранства всех дворцов Четырех Шемов, вместе взятых, никогда не сравнится с величественной простотой и изысканностью семейного обеда в Доме… Ой, совсем забыл!

– Ксо, а когда мы отправимся домой?

– Вот, что тебя беспокоит! – догадался кузен. – Очень скоро, не переживай. Возможно, на этой неделе.

– На этой… – все тело охватывает дрожь то ли страха, то ли нетерпения. Сам не знаю.

– Ладно, мы уходим, – возвестил Ксаррон. – Веди себя хорошо и пообещай хотя бы сегодня не выходить из дома в неизвестность!

– А что?

– А ничего! Опять бегать за тобой по всему городу? Спасибо! Хватит с меня и Ножей! В следующий раз тебя может занести к Чистильщикам32или Душежорам33, а туда я пойду с куда меньшей охотой, чем во Дворы… Так что, любимый кузен, сиди дома и набирайся сил. Если хочешь… – удостаиваюсь озорного подмигивания. – Можешь-таки спуститься в винный погреб. Там у южной стены есть стойка с тремя десятками бутылок… Я готов пожертвовать «Сестрами Неги» для твоего удовольствия!

И Ксо выкатился из дома вслед за своим слугой, оставляя меня в состоянии растерянности, граничащей с потрясением. «Сестры Неги», это надо же!

Одно из самых дорогих и редких вин Четырех Шемов. Я бы даже сказал: почти бесценное, потому что одним из компонентов, непременно должных находиться в почве, на которой произрастает винная ягода, является зола, полученная от сжигания веток кустарника, дарующего «изумрудную росу». И веток непременно второго года произрастания. Можете себе представить, СКОЛЬКО стоят эти самые ветки, если за горсточку листьев платят изумрудом, размером с голубиное яйцо? И я не могу. Одно слово, бесценный напиток.

В отличие от своих тезок, «изумрудная роса» не является ядовитой в полном смысле слова. То есть, употребление ее в любых количествах не способно нанести вред физическому телу, и сей отрадный факт возносит ценность «росы» на недосягаемую высоту. Более того: листья изумрудно-сочной зелени обладают возможностью дарить человеку то, чем он, как правило, обделен. Ласковый покой души. Просветление разума при полном расслаблении его бренной оболочки и восстановлении сил. Любимое лекарское снадобье и – самое эффективное из существующих в природе. За початую бутылку «Сестер Неги» можно получить беспрепятственный доступ в королевскую сокровищницу. Правда, ненадолго. Что ж, щедростью кузена можно восхититься: предоставить в мое распоряжение столь замечательное питье… как-то не похоже на Ксо. Не в его стиле. Правда, есть одно объяснение столь странному поступку: Ксаррон посчитал, что я совсем плох и нуждаюсь в утешении. Хотя бы вином. Спасибо, конечно, за заботу, но, право… не стоит. Не буду пользоваться добротой «милорда ректора». Не сегодня. Лучше поднимусь в его кабинет и стяну какую-нибудь книжку… Почитать.

Так я и поступил, благо закрывать двери на замки не практикуется в тех Домах, чьи обитатели не знают границ и пределов.

Выбрать было трудновато, но в отчеты и донесения я не стал и заглядывать: от них так разило магией, что одного моего чиха вполне хватило бы для нанесения непоправимого урона. А вот практические пособия… Совсем другое дело!

Позаимствовав на кухне корзинку с яблоками, я устроился на ворсистом ковре, покрывающем давно облюбованные мной ступеньки, и приступил к изучению скромного труда с многообещающим названием: «Сохранение без ущерба для Сути». Посвящена сия книга была способам содержания пленников как в военное, так и в мирное время. Интересно, не так ли? Если не принимать близко к сердцу и не живописать в воображении. Большую часть гравюр я пролистнул, ввиду их полнейшей несовместимости с процессом принятия пищи, остановившись на более-менее незатейливых предложениях неизвестного автора. Например, на усекновении конечностей.

Весьма интересный предмет, надо заметить. Техника отделения частей тела не абы как, а исключительно в суставных областях, повергла меня в трепет. Это же надо, сколько всего требуется учесть и выполнить, чтобы объект применения указанных методов влияния не истек кровью и сохранил возможность на возвращение к прежнему виду! И суставную сумку разбирать нужно тщательно и аккуратно, и связки не дай бог перепутать потом местами, а уж способы перетяжки кровеносных сосудов и вовсе оказались чем-то волшебно-сложным. М-да, познавательная книжица… Особенно мне, чьи практические навыки по «усекновению» основываются преимущественно на опыте жестокого обращения с жареным куренком.

Сколько же всего полезного есть в этом мире, о чем я совершенно не имею представления! Даже становится как-то не по себе от собственной ограниченности… Правда, чтобы изучить все, достойное изучения, не хватит никакой жизни – ни длинной, ни вечной. Длинной – потому, что она все равно закончится, а вечной – потому, что с течением времени пропадает тяга к познанию нового. Нет, сам не проверял. Рассказывали. Кто? Знающие люди. То есть, не люди, а… Да какая разница? Хоть раз можете поверить на слово? Не можете? Правильно. Значит, чему-то уже научились. И все же, все же, все же… Верьте! Это не просто полезно, это необходимо. Для того чтобы ваша душа не решила однажды вас покинуть без объяснения причин.

От равно увлекательных и полезных занятий – чтения и поглощения яблок меня отвлекла необходимость подкинуть дров в камин холла, чем я и занялся, изъяв пару поленьев с верха внушительной горки. На мое счастье, поленницу складывал кто-то, хорошо знакомый с тем, что бывает, когда не обращаешь внимания на детали: дровяной домик пошатнулся, но не рассыпался, внушая надежду на дальнейшую устойчивость к моим поползновениям. Я поворошил угли, чтобы огонь быстрее и надежнее обнял сухое дерево, и уже собрался вернуться на лестницу, но услышал звяканье дверного кольца. Кто бы это мог быть? Ксо вернулся с приема? Слишком рано: время хоть и летело вскачь (за такой-то захватывающей книгой!), но по моим расчетам, празднество во дворце только-только подходило к своему пику, а кузен никогда не упускает возможности повеселиться, мимоходом пополняя свою коллекцию сведений про все и вся. Странно. Ладно, пойду хоть спрошу, что за гость пожаловал. Вдруг это важно?

Честно говоря, первым желанием было: захлопнуть дверь сразу же, как в нешироком просвете между створками появилась мордашка, обрамленная серебристыми локонами. Но поскольку удручающе маленькая скорость принятия решений занимает в шеренге моих «достоинств» одно из самых первых мест, воплотить упомянутую задумку в жизнь не удалось. Пришлось впустить эльфа и поинтересоваться:

– Чем скромный дом ректора Академии обязан честью принимать под своей крышей столь выдающуюся персону?

Мэй посмотрел на меня примерно так же, как смотрят на близких друзей, когда те вдруг начинают придуриваться. То есть, нарочито укоризненно:

– Ты снова начинаешь?

– Снова? – и в самом деле не понимаю, чем вызван предназначающийся мне укор.

– Мы же договорились!

– До чего?

– Все начать сначала!

– Ты хочешь именно этого? – не знаю, в каком ключе воспринимается мой вопрос, но сам вкладываю в него смысл очень и очень глубокий.

– Да!

– Что ж, тогда… – грозно суживаю глаза. – Полагаю, тебе лучше удалиться, и немедленно.

– Почему? – растерянно-лиловое серебро взгляда.

– Потому что мои предыдущие взаимоотношения с листоухим народом завершились на очень печальной ноте, и, не желая причинять тебе вред, прошу: уйди.

– Какой вред?!

– Например, – к слову вспомнились только что прочитанные страницы, – усекновение… ушей.

– Т-ты… Что с тобой? – надо отдать должное моему дару убеждения: Мэй попятился назад. Впрочем, сообразив, что поступает как маленький испуганный ребенок, вовремя опомнился и спросил, стараясь придать голосу твердость: – Объясни, о чем идет речь!

– Ох… – тяжело вздыхаю. – Проехали. Зачем ты приперся на сей раз?

– Я не «приперся», я пришел! – ну вот, теперь он обиженно дуется. – Я хотел увидеться с тобой перед отъездом.

– А чего со мной видеться? Я что, твоя подружка?

– Ты… я… – легкое смущение, причины которого вполне понятны. Нет, не в том смысле, что вы!

– Хочешь сказать, что считаешь меня своим другом? – помогаю эльфу разобраться с терминами и определениями.

– Ну… да, – охотное согласие.

Как все запутано и запущено… Надо исправлять положение.

– Видишь ли, мой… хм, листоухий друг, – обреченно присаживаюсь обратно на ступеньки. – Я уважаю твое мнение и стремление найти в моем лице достойного для общения человека, но вынужден просить повременить с принятием решения.

К растерянности добавилось абсолютное и всепоглощающее недоумение.

– Ч-чего?

– Как говорит народная мудрость: в ногах правды нет. Иди сюда и присядь.

Это приглашение было принято легко и без малейших раздумий: Мэй занял предложенное место, положив рядом плащ.

– Хочешь яблоко?

– Хочу!

Я достал из корзины и протянул Мэю самый румяный плод из оставшихся.

– Ух ты! Откуда посреди зимы?…

– Оттуда, где, судя по всему, сейчас лето.

– Да-а-а-а? А разве…

– Только не притворяйся глупым: поздно. Конечно, есть такие места. В Южном Шеме, например. Да и в Восточном…

– Я знаю, – кивнул эльф, блаженно вдыхая свежий яблочный аромат. – Просто… Трудно поверить, что где-то жарко, когда вокруг тебя полно снега.

– Ничего, несколько раз посетишь дельту благословенного Сина, и убедишься лично.

– А зачем?

– Зачем убеждаться на собственном примере? Доходит быстрее.

– Да нет… Зачем мне ехать в дельту этого самого Сина?

– А если отправят?

– Кто?

– Будущие хозяева.

– КТО?!

Вот теперь пришло время мне хмуриться и недоумевать.

– Тебя когда призывают в Драконьи Дома?

– Э… Пока не знаю. Наверное, весной.

– И как ты представляешь себе свою дальнейшую жизнь?

– Дальнейшую? – Мэй задумывается. Правда, ненадолго. – Буду служить. В меру своих сил.

– В меру? – одергиваю себя, пока не начал нервно подхихикивать. – Мера бывает разной. Зависит от того, кто и в отношении кого ее определяет. Значит, не представляешь.

– Ты хочешь меня напугать?

– Напугать? Очень надо! Сам испугаешься, но будет уже поздно… В общем, имей в виду: намерения твоих будущих хозяев ни в коем случае не будут подконтрольны тебе.

– Зачем ты все это говоришь?

– Чтобы не питал вредных иллюзий.

Эльф куснул аппетитный бок яблока.

– Вкусное.

– Плохого товара не держим.

Задумчивые движения челюстями и мочками ушей на некоторое время заменяют собой беседу. Жуем оба, с одинаковым, как надеюсь, удовольствием. Жуем и думаем – каждый о своем. Когда мое яблоко заканчивается, я тянусь за новым, но Мэй решительно встряхивает челкой:

– Не пытайся меня отвлечь! – грозная пауза и следом почему-то жалобное: – Пожалуйста!

– Отвлечь? От чего же я тебя отвлекаю?

– Я хотел поговорить.

– Скорее, договориться. Верно?

– Э-э-э-э-э… – некоторое замешательство.

– Я же просил не торопить события! Пути ДОЛЖНЫ время от времени расходиться. Или ты не желаешь жить самостоятельно?

– Я живу!

– Тогда зачем цепляешься за меня?

– Не цепляюсь!

– Репей, право слово…

Эльф обиженно поджимает губы:

– Еще и дразнишься…

– А как можно назвать того, кто норовит все время путаться под ногами и виснуть на плечах?

– Я не висну!

– Мэй, давай примем решение вместе, чтобы никому не было обидно. Согласен?

– Ну… да, – не могу сказать, что мои слова вызвали у lohassy восторг, но хотя бы заставили чуточку посерьезнеть.

– Ни в коем случае не собираюсь отказываться от общения с тобой, несмотря на то, что считал и буду считать: ты сделал не самый удачный выбор. Я лишь прошу ПО-ДОЖ-ДАТЬ.

– Чего? – резонное уточнение, не находите?

– Некоторым вещам необходимо время для свершения. Ни усилия, ни помощь, ни желание – одно только время. Ждать трудно, не спорю. Но, в данном случае, другого выхода нет. Для нас обоих. Возможно, мне этот перерыв гораздо нужнее, чем тебе. Возможно. Тогда позволь выразить искреннее сожаление по этому поводу и… Подари мне немного времени. Сможешь?

Лиловое серебро глаз мрачнеет:

– Это… связано с тем, что В ТЕБЕ?

Отвожу взгляд, но не из-за нежелания отвечать. Просто… Не нужно эльфу знать, насколько ситуация усугубилась. Не сейчас. Лучше всего, никогда.

Впрочем, молчание – тоже ответ, зачастую более полный и красноречивый, чем щедрая россыпь слов, и Мэй, похоже, это понимает даже яснее, чем ваш покорный слуга. Понимает и кивает:

– Хорошо. Я подожду. Сколько потребуется. Но ты обещаешь вернуться?

– Хотел бы обещать, но…

– Желание – самое главное в таких делах! – горячо заявляет эльф.

– Неужели?

На самом деле, я не сомневаюсь. Лишь пользуюсь случаем увести ручей беседы в другое русло.

– Конечно! Если очень сильно желать, то желание сбудется!

– Проверял?

– Что? – хлопок серебристых ресниц.

– Справедливость только что озвученного заблуждения всех времен и народов?

– Ты снова надо мной смеешься! – Мэй делает свой наилюбимейший вывод.

– Даже не улыбаюсь. Хорошо. Если настаиваешь… Вернусь. Однако не все желания исполняются: когда встречаются два из них, противоречащие друг другу, они взаимоуничтожаются.

– А если одно сильнее другого?

– Сильнее?

– Ну, или опытнее! Как в lii-lou: перед началом партии каждый из игроков получает одинаковое количество фигур, да? Но ведь не всегда игра заканчивается ничьей: чаще кто-то выигрывает, а кто-то терпит поражение!

Здравое возражение. Очень. Завидую находчивости эльфа. Завидую, но недолго, потому что в партии, которую выпало играть мне, наборы фигур не были равны с самого начала. Вот только незачем мальчику это понимать.

– Ты прав, – два коротких слова возымели странный эффект: Мэй напыжился от гордости, усугубив мое недовольство происходящим. Если невинная похвала, мимолетное признание достоинств так много для него значат… Ай-вэй, нехорошо. Опасно. Впрочем, все еще поддается исправлению: – На том и остановимся. Значит, ты сегодня уезжаешь?

– Ухожу, – поправляет эльф.

– То есть?

– Для меня откроют Портал.

– Ах, в этом смысле… – а я уж начал пугаться. – А кто?

– Дядя. Мне нужно лишь позаботиться о «маяке»34.

– Дядя, говоришь? Кстати, о дяде и всем прочем: ты так и не рассказал мне, что за артефакт нуждается в усыновлении.

– Скорее, удочерении, – довольно улыбается Мэй.

– Удочерении? Хочешь сказать, что вещица – женского рода?

– И даже дважды женского!

– В каком это смысле?

– Очень просто, – эльф охотно пускается в разъяснения. – Артефакт – одушевленный35и… очень капризный. Женская душа в женском теле – что может быть беспокойнее?

– Полное отсутствие того или другого, – бормочу слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова. Даже с такими длинными ушами, как у lohassy. – И откуда сия штучка взялась? Насколько я знаю, чаще практикуется совмещение предмета с Подобием Разума, да и то – лишь при очень большой необходимости. Как же получилось, что вы храните столь странный и опасный артефакт? Не сам же Совет Кланов покусился на смешение не смешиваемого? Или…

– Нет, как ты мог подумать! Этот артефакт создали Драконы.

– М-м-м-м-м? – что-то мне не нравится поворот дороги. Но почему?

– Правда, материальная основа, кажется, была сделана кем-то из Горных Мастеров, – вспоминает Мэй. – Но это неважно. Драконы вложили в нее Душу.

– И?

Спрашивать, каким образом все происходило, по меньшей мере глупо: эльф попросту не знаком с механикой процесса. Зато я некогда читал о чем-то похожем… Фрэлл! От нехорошего предчувствия начинает чесаться щека. Левая, что опять же, странно: ведь клеймо было на правой… Почему меня начинает знобить? Потому, что я помню. Должен помнить! Вот сейчас дотянусь… Но в самый последний момент разгадка тайны злорадно ухмыляется и захлопывает дверь прямо перед моим носом. Я так не играю!

– И поручили нам хранить Её покой! – торжественно заканчивает Мэй.

– Это-то как раз понятно. Но в чем состояла причина обращения к такому опасному сочетанию? Магический предмет, наделенный собственной душой – непозволительный риск!

– Ты-то откуда знаешь? – заинтересованный прищур.

– Читал много в детстве! – огрызаюсь. – Так почему, все-таки?

– О, история очень красивая. И очень печальная, – в мелодичном голосе отчетливо проступаю завистливые нотки. Значит, речь пойдет о любви и смерти. Романтик длинноухий… – Это случилось на излете Долгой Войны, исход которой решили двое. Он и Она. Женщина получила смертельную рану, прикрывая спину своего спутника, но, умирая, не просила даже о последнем поцелуе. Поцелуе, который стал бы и первым, ибо Она любила, но Он не принял любви…

– Почему не принял?

– Не знаю, – вздохнул эльф. – Легенда не говорит об этом. Зато Он не позволил подруге умереть окончательно: поймал отлетающую душу и принес к Драконам. А те, в память о доблести отважной воительницы, подарили Ей новое тело – вечное и наделенное могуществом.

– И какое же тело? – уже знаю ответ на собственный вопрос. Знаю. Но не хочу верить.

– Гибкий стан смертоносной кайрис36. И нарекли Её…

– Последняя Песнь Души. Нэмин’на-ари, – выдохнул я.

– Да. Так ты все знал с самого начала? Зачем же выспрашивал? – удивился эльф.

– Я знал, но… никак не мог вспомнить.

Голос Мэя звучит глухо, словно из-за какой-то преграды, но я не сразу соображаю, что причиной резкого ухудшения слуха стала вскипевшая в голове кровь.

Мин… Так вот, в чем дело! Вот почему мне казалось таким знакомым волшебство твоего тела. Все ясно. Очередной эксперимент Созидающих. Полагаю, удачный. И твои заслуги, в самом деле, были огромны, если ты удостоилась вечной жизни. Или же… Кто-то замолвил за тебя слово? Настоял на бесценном Даре? Это больше похоже на правду: Созидающие не стали бы столь грубо нарушать одно из Правил Сохранения Равновесия. Не стали бы творить наделенный волей и чувствами предмет. Но как? Кто их заставил? И что отдал за свое желание хоть чем-то отплатить женщине за неразделенную любовь? И – за любовь ли?

Струйка ледяного пота стекла по лбу, играючи преодолела заслон брови и обожгла глаз. Я моргнул, но это не помогло: сквозь стены, пол и потолок просачивались тени. Они множились, наслаивались друг на друга, обретали цвет и звук, и…

…Огромный мрачный зал. Мрачный, то ли от копоти, покрывающей все обозримое пространство, то ли от суровости взглядов, которыми трое смотрят на одного. Трое, закованные в чешую лат (а может быть, просто – чешую). Сильные. Переполненные Силой. А тот, кто стоит напротив них (или против них?), как будто недавно покинул поле боя: одежда заляпана грязью и кровью, в нескольких местах порвана (или прорезана?), а от левого уголка недовольно сжатых губ на щеку карабкается совсем свежий шрам.

– То, о чем ты просишь, невыполнимо! – ровно и непреклонно изрекает один из величественной троицы. Кажется, это женщина: хоть надменно-скорбные лица похожи друг на друга, но такой звонкий голос не может принадлежать мужчине.

– Почему невыполнимо? Я знаю, сколько и чего вам понадобится, а умение уже есть, драгоценные, – возражает воин.

Да, наверное, воин: никакого оружия при нем нет, но каждое слово, каждое движение губ доказывают – он ведет бой. Очень жестокий бой.

– Тогда ты должен знать и Границы, установленные нам, – замечает второй из троицы. – И должен понимать: уступив тебе, мы нарушим Равновесие Сил. Она умерла, и этим все кончено.

– Она еще не умерла! – воин чуть повышает голос, в котором проступает отчаяние. Проступает. Но лишь на крохотный миг.

– Да, ты притащил нам угасающую Искру Души, – подтверждает женщина. – И сколько ты сможешь удерживать ее рядом с собой? Час? Два? может быть, сутки? Твой каприз разрушает тебя самого. Опомнись, Джерон! Не совершай очередную глупость!

– Это не глупость, драгоценная! Я ни разу не обращался к тебе с просьбой. Ни разу – ради себя. Но ради нее… Ради нее встану на колени, если потребуется.

– Мне не нужны жертвы. А тебе следует отдохнуть… Отпусти несчастную девочку. Позволь ей почить в мире и спокойствии: она это заслужила.

– Она заслужила жизнь! Новую и лучше той, что у нее отняли… Вы же и отняли, отправив ее со мной! Вы подписали ей смертный приговор… – в голосе воина появляются огоньки прозрения. – Вы…

В разговор вступает последний из троицы, презрительно бросая:

– Хватит потакать этому уроду! Он никогда не научится пользоваться Весами… Я не намерен больше терпеть, драгоценные: его следует запереть и выбросить ключ как можно дальше. Да, какое-то время он был полезен, но взгляните, что с ним сделало мнимое Могущество? Он просто сошел с ума!

– Мнимое? – рот воина кривится. – Мнимое? Оно… Оно беспредельно, в отличие от твоего!

– Беспредельно?! Сейчас ты узнаешь, кому какие пределы установлены! – латник одним текучим движением обнажает меч и оказывается в шаге от своего обидчика. А тот… Даже не двигается с места. Только по усталому лицу мимолетно скользнуло нечто, похожее на сожаление, быстро сменившееся скорбной решимостью.

Серебряная молния клинка обрушивается на воина. Падает небрежно и неотвратимо, но… В нескольких волосках от цели встречает на своем пути непроходимую преграду, и лезвие, словно завязнув в воздухе, начинает… рассыпаться прахом. Менее чем через вдох, от полосы стали остаются лишь тусклые блестки, медленно оседающие на пол. Оружие уничтожено. Но поединок еще не закончен: Разрушение движется дальше, пожирая плоть, прячущуюся под латами. Да и сами латы – тоже.

Нечеловеческий крик, улетевший к сводам зала – все, что осталось. Крик и горсточка пепла на мраморных плитах. Горсточка белого пепла, которую воин насмешливо растирает ногой.

Оставшиеся в живых молчат. Наверное, потому, что стали свидетелями события, по определению невозможного. Чем иначе объяснить страх, туманом растекающийся от них по залу?

– Кто еще сомневается в моем Могуществе? – вопрошает воин. Не злорадствуя, не смеясь, не угрожая. Спокойно и печально.

– Ты понимаешь, что сделал? – голос женщины остается ровным, но теперь его сухость ощутимо горчит.

– Понимаю.

– Ты убил…

– И должен буду умереть? Знаю. Но прежде… Я хочу убедиться, что ОНА будет жить.

Минута тягостного молчания.

– Хорошо. Мы сделаем то, о чем ты просишь. Хотя наш Дар не принесет счастья никому из вас. Потому, что потребует оплаты.

– Мне не нужно счастье, драгоценная, а с оплатой… Как-нибудь справлюсь. Мне нужна справедливость. Девочка слишком ценна, чтобы меркнуть в Забвении. Сила ее духа больше, чем все мои заслуги, и уже за одно это она достойна лучшей участи, чем быть навечно похороненной в памяти Мира.

– Мы выполним твою просьбу, – кивает мужчина. – Ты увидишь, как она родится вновь, но на следующее утро… Ты умрешь от ее ласки.

– Вы хотите… – голос воина срывается.

– Мы вложим ее душу в сталь клинка, от которого ты примешь смерть.

– Нет… Вы не можете… Вы не должны ТАК с ней поступать! – даже не крик, а стон.

– Такова цена, которую заплатите вы оба. Ты можешь отказаться и оставить все, как есть.

– Но тогда она… умрет?

– Разумеется.

Долгих раздумий не было. Темные глаза сверкнули в последний раз и потухли.

– Делайте, что должно…

– Нет, это неправильно! Это жестоко! Не смейте!

– Ты о чем? – муть, клубящаяся перед глазами, лениво исчезает, позволяя увидеть обеспокоенное лицо Мэя.

– Я?… Почему ты здесь? И зачем…

– Я пришел сказать тебе «до свидания». Забыл? И что ты шептал?

– Шептал? – а мне-то казалось, кричу во весь голос.

– Да. Просил кого-то «не сметь». Тебе что-то привиделось?

– Можно сказать и так. Я… сколько времени прошло?

– Времени? Да нисколько!

– Нисколько… – куда, в какой из потайных карманов Времени упало мое сознание? И как сумело вернуться? – Наверное… Нет, все в порядке.

– Точно? – лиловые глаза мне не верят. Ни капельки.

– В порядке, в порядке! Я просто устал. Плохо спал прошлой ночью, вот и…

– А по-моему, ты врешь. Но, пожалуй, не буду просить ни о чем рассказывать, – делает уступку эльф. – Кажется, тебе нужно побыть одному?

– Да. Нужно. Извини, что выставляю тебя из дома…

– И вовсе не выставляешь! Я сам ухожу. Но! – многозначительно поднятый вверх палец. – Ты дал Обещание. И я прослежу, чтобы оно исполнилось!

Мэй как никогда торжественен и трогателен в своем стремлении… Каком? Осчастливить меня, конечно же. Уж что-что, а эту дурацкую тягу, сияющую в чужом взгляде, я всегда смогу распознать. Потому что сам болен той же болезнью. И тяжело болен: хочу, чтобы все вокруг были… нет, не такими же счастливыми, как я, а гораздо счастливее. Хочу и добиваюсь этого. Всеми доступными способами.

– До встречи! – приказал эльф, закрывая за собой дверь.

– До встречи, – шепнул я схлопнувшимся створкам.

Так вот что за Джерона имела в виду тогда Мин…

Он был таким же, как я?

«Таким же… НЕ ТАКИМ ЖЕ… Не принимай близко к сердцу…» – получаю совет от своей подружки. Совет мудрый, спору нет. Однако настало время выяснения деталей, а не слепого следования чужим наставлениям.

Прости, не могу.

«Чего не можешь?…»

Не принимать. Уже принял, и ближе, чем собирался. Он был таким же?

«Ты знаешь ответ…»

Да, знаю. Я оказался не просто сторонним наблюдателем картинки, явленной из глубины веков. Я не присутствовал там, я… Не понимаю, что произошло. Не подберу слов описать свои ощущения. Как одновременно можно находиться внутри и снаружи? Как?

«Не снаружи и не внутри по отдельности… Везде… В каждой точке пересечения Пространства и Времени…» – поясняет Мантия.

В каждой точке? Но это значит…

«Просто – воспоминание…»

Воспоминание? Я не могу помнить то, чего со мной не происходило!

«Можешь… Память – самое причудливое из свойств Мироздания, особенно если принадлежит всему миру, а не одной из его брызг…»

Брызг? Так ты именуешь Созданий?

«Именно так… Брызги, осколки, искры, вздохи… Как будет угодно… И каждое из этих имен истинно…»

Мне нет дела до твоих философских измышлений! Я жду ответа.

«Да-а-а-а?… Но разве ты задал вопрос?…» – ехидное удивление.

Задал. И ты снова убежала от необходимости отвечать. Самым наглым образом. Хорошо, спрошу о другом. Он… умер?

«Умер… На следующее утро после того, как Мин обрела вечную жизнь… И… все произошло предписанным образом…»

Но почему?

«Почему – что?…» – легкая досада в голосе.

Почему он так быстро согласился?

«Видишь ли…. Иногда смерть становится самым желанным Выходом из Лабиринта… Ему повезло: он хотел умереть, и его воля была исполнена…»

Повезло?! Принять смерть от руки… Тьфу, от клинка, ради которого все и затевалось? Да, везение просто невероятное!

«Между тем, мой милый, ему действительно повезло, поскольку изначальный приговор был совсем иным…»

Приговор? За какие же преступления?

«Это не важно…» – отмахивается Мантия, но я уверен в обратном. Важно. И важно именно для меня, а не для кого бы то ни было. Только не расскажет, поганка. А строить догадки не хочу. Потому что от обрывочных сведений и призраков логических построений веет холодом. Тем холодом, от которого стынут не пальцы, а маленький комочек где-то в груди, называемый душой. Стынет и плачет, жалобно скребя лапками по ребрам.

Скажи мне, драгоценная… В словах эльфа была правда?

«Каких словах?…» – деловитое уточнение.

О неразделенной любви и всяком таком. Была?

«Ты сам мог бы понять… Что ж, если приятнее получать удары извне, скажу: мальчик обрисовал только внешнюю канву событий… Красивую историю, ставшую легендой… А на деле все было гораздо проще… И гораздо печальнее…»

Расскажи!

«Ну что с тобой поделать?…» – усталый вздох. – «Они должны были выполнить приказ – и выполнили… Отдав свои жизни, а ведь большего никто не в состоянии отдать… Девочка была не Единственной, но именно ей довелось стать Последней… Последней каплей надежды, покинувшей Его сердце… Он умирал вместе с ними – с каждым из них… Умирал и вынужден был снова открывать глаза… Но все-таки Его сил хватило на то, чтобы не дать улететь Ее душе… А может, Она сама страстно желала остаться, и Его участия в случившемся чуде не так уж много… Неважно…»

А что насчет любви?

«Любовь…» – горький смешок. – «Её не было…»

Совсем?

Почему-то мне становится обидно.

«В том смысле, который близок и понятен большинству из живущих?… Нет…»

Но тогда…

«Любовь бывает разной, мой милый… Девочка не была влюблена… Ни минуты из тех, что провела рядом с Ним… Сначала Она исполняла Долг, не испытывая чувств и не терзаясь сомнениями… Она презирала Его… Возможно, ненавидела…»

За что?

«За то, что Он всегда прятался за чужими спинами… Но любое Ее чувство вряд ли было сильнее, чем Его ненависть к самому себе… Понимаешь, о чем я говорю?…»

Кажется, да. Он не имел права НЕ ДОЙТИ туда, где решалась судьба мира. Даже если дорогу мостили трупы друзей.

«Умница… Видишь, как все просто?… Так вот, девочка презирала Его за трусость и нерешительность… Презирала за то, чего вовсе и не было… Можешь себе представить, как это страшно: быть обвиненным и осужденным без надежды на оправдание?…»

Могу. Это не просто страшно, это… убийственно.

«Вот-вот… И только в последние минуты жизни Она поняла, насколько была несправедлива… Нет: насколько была СЛЕПА… И захотела вымолить прощение за свою ошибку, но сил хватило лишь на один взгляд… Взгляд, которым девочка и убила Его…»

Убила?

«Да… Он уже был мертв – задолго до того, как новорожденное лезвие вспороло грудь… Он умер, увидев в серых глазах жалость…»

Жалость.

Я понимаю, ПОЧЕМУ. Легче бороться с ненавистью, насмешками, злорадством, унижением… Но когда тебя начинают ЖАЛЕТЬ… Хочется удавиться. Жалость – самая смертоносная вещь для того, кто хорошо знаком с чувством вины, потому что первая действует на второе подобно маслу, вылитому в очаг: пламя взвивается злыми птицами, обугливая все, что встретится на пути. А первым под смертоносные поцелуи огня обычно попадает сердце.

Если Он был таким же, как я… Ему было очень больно.

«Не таким же…» – ворчливое одергивание.

То есть?

«Он стоял совсем на другой Ступени… Нет: Он поднимался по другой Лестнице…»

Объяснись!

«Придется чрезмерно углубиться в теорию и историю… Пока поверь на слово: вы – разные… Девочка сказала тебе то же самое, помнишь?…»

Она сказала, я не похож на того Джерона, и только.

«Этого достаточно… В самом деле, не похож… Ни внешне, ни…»

То, что Он сделал… Он выпустил Пустоту, да?

«И что с того?… Не ищи подобия там, где оно и не ночевало!…»

Не ночевало? Если Он умел Разрушать, значит, по сути мы – одно и то же!

«Очередной идиотский вывод!… Когда ты научишься принимать верные решения?… Опять громоздишь ошибки одну на другую… Все, не желаю больше обсуждать эту тему!…»

Мантия зло хлопнула Крыльями и замолчала.

Не желает обсуждать… Стерва. Почему каждый факт приходится тянуть из нее клещами? Почему сразу не рассказать все и обо всем?

Потому, что гора противоречивых откровений меня попросту раздавит. Даже того бугорка, что имеется сейчас, уже хватает для головной боли.

Мин, острокосая ты моя, что мне теперь делать? Как поступить? Почему прозревать всегда невыносимо? Почему действовать правильно и логично – всегда болезненно? Причем для всех участников представления.

Уже в самый первый раз прикасаясь к твоим губам, я знал: будущего у нас нет. Не может быть. Наверное, следовало бы сразу отказаться от глупой и беспочвенной надежды обрести крупицу счастья… Следовало. Но эгоизм сильнее разума, и я до последнего цеплялся за невыполнимую мечту. Цеплялся, причиняя боль и себе, и Мин. Фрэлл, а ведь девочке было больно в самом прямом смысле! Когда мои прикосновения сминали зыбкую плоть чар, из которых состояла Нэмин’на-ари, ощущения должны были быть… Омерзительными. Словно гниешь заживо. Но она терпела. Она не позволяла себе даже на миг замешкаться и усомниться. Тогда я посчитал, что ее действиями руководила любовь, но теперь… Теперь подозреваю, что видел лишь жалость. Жалость и груз не искупленного проступка. Если слова Мантии правдивы хотя бы на четверть, Мин должна испытывать просто бескрайнее чувство вины. Перед тем, кто отдал свою жизнь, чтобы…

Пожалуй, я не смог бы придумать более достойной награды для той, что до конца исполнила Долг. А с другой стороны… Жестоко было обрекать девочку на вечные муки сожаления о собственной невнимательности. Жестоко. И это я не смогу простить. Лучше было подарить Забвение, нежели Память. Лучше. Но не рациональнее, а ведь усталый воин посреди закопченной залы думал только о пользе. Думал о будущем, которого лишен сам.

Он был сильнее меня. Сильнее, мудрее и могущественнее. Он умел назначать Цену и умел Платить По Счетам. По своим Счетам… Счастливчик! И как Мин могла не видеть этого? Почему ей нужно было оказаться у самого Порога, чтобы понять: нет ни трусости, ни слабости – есть только предначертанный Путь. Путь, по которому должно пройти.

Прости меня, милая. Наверное, я не решусь больше взглянуть тебе в глаза. Тот Джерон был отважнее, а этот… Действительно, трус, недостойный даже твоей жалости. Не хочу, чтобы ты искупала свою вину, погибая в угоду мне. Не хочу и не позволю! Уж это-то я смогу – отказаться… Все, решено: мы не увидимся. Никогда. Пусть я стану клятвопреступником, так будет лучше. Хотя бы для тебя…

Полуобгрызанное яблоко все еще лежит в ладони. Доесть, что ли? Аппетит пропал. Напрочь. Нет, ну на что я рассчитывал, скажите, пожалуйста! Что способен вызвать в чьем-то сердце любовь? Какая глупость! Какая самонадеянность! Какая…

Фрэлл!

Пальцы сжались, впиваясь в сочную мякоть.

Как я мог забыть?! Она же ПРЕДНАЗНАЧЕНА Дэриену! Точнее, была предназначена – до того момента, как Инициация завершилась неудачей, а потом… Потом досталась бы младшему отпрыску правителя Западного Шема. Но теперь… Теперь Дэриен будет инициирован заново, и Мин… Будет отдана ему? Фрэлл! Какой же я…

Это называется: сам себе злобный дурак. Собственноручно выкопал могилку. Для кого? А для всех, начиная с себя. Ничего себе наказание меня постигло: вручить несостоявшуюся мечту тому, кого и видеть-то не хочу…

Впрочем, приговор справедлив. Если поможет устранить разрушения, вызванные моей неосторожностью и неосмотрительностью. Ксо же намекал: вмешательство в порядок престолонаследования еще аукнется… Аукнулось. Дубиной по голове. Как же больно…

Больно. Но если зайти с другой стороны… В случившемся есть и несколько светлых пятен. Мин получит доступ к Силе и восстановит утерянное: я ведь боюсь и дотронуться до девочки. Особенно после близкого знакомства со Зверем… Одно неосторожное движение – и куча трупов. Нет, что я говорю? Даже трупов не останется.

Принц… Принц будет хорошим управителем артефакта. Если неприятности последнего года заставили его задуматься (а они заставили – можно не сомневаться!), Дэриен изменился, и, скорее, к лучшему, нежели в противоположном направлении. В любом случае, помыслить о передаче кайрис в руки малолетнего Рикаарда я не могу. Категорически. До позывов к рвоте. Не согласен, и все тут! В этом смысле старший брат – меньшее из зол. А может, и не зло вовсе.

Запутался я. Натворил столько необдуманных дел, что и за голову хвататься бессмысленно. Не поможет. Раньше надо было думать. Раньше… Нет, не награжден сим талантом. Слишком глуп. Слишком беспечен. Слишком…

О, еще и насвинячил, раздавив в кулаке яблоко. Ковер заляпал. Надо бы сходить на кухню за тряпкой и попытаться привести лестницу в порядок. Может, хоть отвлекусь от мрачных мыслей…

– А ты все сидишь? – стряхивающий снежинки с плаща Ксаррон сделал странное ударение на последнем слове.

Фрэлл! Я даже не заметил, как дверь открылась. Дожил… До полного отупения. Значит, королевский прием завершился. Ну и чудненько. Можно будет… Эй, а почему вошедших – трое?

Ксо ухмыльнулся в ответ на мой озадаченный взгляд. Гнусно так ухмыльнулся и отошел в сторону, позволяя рассмотреть, кого притащил за собой из дворца. Скажу прямо: первым ощущением от увиденного было полное и безоговорочное ошеломление, быстро уступившее место закономерной обреченности: а кого же еще кузен мог привести? Точнее, кто из дворцовых обитателей мог бы желать посетить резиденцию Ректора Академии при условии, что в этой самой резиденции скрывается особа, очень не любящая поступать правильно и вежливо, когда обстоятельства того требуют? Разумеется, меня почтил визитом принц. А когда его высочество милостиво позволил Киану унести плащ и обратил свой взор на вашего покорного слугу, уныние слегка разбавилось удивлением: а куда же Дэриен подевал своего обычного спутника – рыжую дубину по имени Борг? Хотя зачем принцу телохранитель в присутствии такого умельца, как Ксаррон? Пусть толчется где-нибудь за дверьми – и мне будет спокойнее…

Я облегченно вздохнул и вспомнил, что так и не соизволил подняться на ноги, не то, что поклониться. Ай-вэй, как опрометчиво! Но торопиться было уже бессмысленно, поэтому вставал я совершенно спокойно, хотя и не нарочито медленно.

Ксо взглянул на заляпанный раздавленной яблочной мякотью ковер и скорчил хмурую рожицу:

– Так и не научился кушать с достоинством.

– Я сейчас уберу! – отвечаю с таким воодушевлением, что можно подумать: исчезнуть мне сейчас нужнее всего. Хотя, так и есть. Очень нужно. Но кузен понимает это едва ли не лучше меня и ехидно отрезает мой единственный путь к отступлению:

– Уборкой найдется, кому заняться… Проводи его высочество в мой кабинет.

Протестовать показалось мне совсем уж непристойным, посему не оставалось ничего другого, как согнуться в неловком поклоне и приглашающим жестом указать принцу дорогу в рабочие покои Ксаррона. В смысле, намекнуть, что нужно подняться по лестнице. А потом забежать вперед и распахнуть перед Дэриеном тяжелую дверь.

Едва дождавшись, пока молодой человек опустится в кресло, я начал пятиться к выходу, но был остановлен тревожным:

– Ты не останешься?

– Где?

– Здесь.

– Зачем?

– Я хочу кое-что спросить, – последовавшая далее пауза показалась мне странной, чем и заслужила укоризненное:

– Вы могли бы приказать мне остаться, dou.

– И ты бы…

– Я умею выполнять приказы. Сомневаетесь?

– Вовсе нет, – почему-то ореховые глаза кажутся мне печальными. – Ты вообще много чего умеешь… Но не любишь объяснять свои поступки.

– Это мое право.

– Согласен, – новый всплеск молчания, но не такой длительный, как в первый раз. – Посоветуй тогда, как я должен поступить, чтобы услышать ответы на интересующие меня вопросы?

– Вы просите моего совета относительно меня самого? – приподнимаю брови.

– Полагаю, ты знаешь себя лучше, чем все остальные, – пожимает плечами Дэриен. В голосе чувствуются ехидно-улыбчивые нотки, но выражение лица не становится веселее. И я догадываюсь, что заставляет принца грустить. Точнее, кто. Но и мне сейчас не до смеха.

– Не сегодня, ваше высочество.

– То есть?

– Сегодня я совсем себя не знаю.

– Такое бывает? – кажется, мне удалось его удивить. Надеюсь, приятно, а не наоборот.

– А разве с вами такое никогда не случалось? Утром встаете, как ни в чем не бывало, завтракаете, выходите из дома, перебрасываетесь парой-тройкой ничего не значащих фраз с прохожими – знакомыми и не слишком, делаете шаг и… С ужасом понимаете, что мир, оставшийся позади, полностью разрушен, и вернуться в него нельзя. А тот, в котором вы вдруг оказались, чужд и враждебен, и останется таким еще некоторое время – не особенно долгое, потому что привычка возьмет свое, но и не достаточно малое, чтобы боль потери не успела ранить ваше сердце… С Вами такого никогда не бывало?

Принц не ответил, но в ореховом золоте глаз промелькнула целая вереница страхов и сомнений, свидетельствующих: бывало. Пусть всего раз или два, но бывало. Хм… А со мной подобное происходит почти каждый день. Правда, лишь в последнее время, но от этого легче не становится, верно?

– А что… случилось с тобой? – тихо спросил Дэриен.

– Ничего особенного. Узнал несколько любопытных деталей одного запутанного дела. И, как водится, крохотной песчинки хватило, чтобы чаши весов поменяли свое положение…

Чуть было не сказал: «на противоположное», но вовремя одумался. Разве я имею право судить и выносить приговор? Да никакого. Меня вообще вся чехарда вокруг и около престола не касается. Только она сама об этом, к моему глубокому сожалению, не знает.

– И что же лежало на этих чашах?

Ай-вэй, парень, ну почему ты никак не уймешься? Почему не хочешь понять мои прозрачные намеки на несвоевременность откровенных разговоров? Зачем ты сюда пришел?… О, кстати – хороший вопрос!

– Позвольте и мне спросить, ваше высочество: что заставило вас посетить скромную обитель Ректора Академии вместо вкушения праздничных удовольствий?

Принц недовольно качнул головой:

– Не люблю, когда ты начинаешь сыпать такими цветистыми фразами!

– Не любите, – разрешил я. – Но это не повод уходить от ответа. Итак, какова цель вашего визита?

Глаза Дэриена озорно сверкнули:

– Ректор, и в самом деле, твой родной дядя?

– Почему вы спрашиваете?

– Уж больно похоже вы оба себя ведете! Не всегда, разумеется, но если присмотреться…

– Не дядя. У меня родных дядьев нет. В наличии имеется только тетушка.

– А кто он тебе?

– Скажем, родственник. Близкий. Ваше любопытство удовлетворено?

– Нет, – победно щурится принц.

– Представьте себе, мое тоже! Что Вы пытаетесь найти в этом доме?

– Объяснения.

– Объяснения чего?

– Твоих действий.

– Вот как… – делаю круг по комнате, останавливаюсь у стола и, недолго думая, сдвигаю бумаги кузена в сторону, чтобы освободить достаточно места для своего седалища. Обожаю сидеть на столах, знаете ли: и смотришь на всех свысока, и удобно не настолько, чтобы расслабиться и потерять концентрацию. Может, среди моих предков все же затесалась кошка? – И что же в моих действиях вам непонятно?

– Решительно все!

Ну и заявление. Я даже удивленно вытаращился на Дэриена, который только что не ерзал в кресле от нетерпения.

На что ты надеешься, твое высочество? Узнать все про всех за несколько минут и, желательно, в нескольких словах? Не получится, по своему горькому опыту знаю. Впрочем, совершенство – нечто недостижимое, но необыкновенно заманчивое, почему многие и пытаются его достичь. Но я ведь – не «многие», и в силу этого… Достигать мне ничего не нужно.

Вот оно, совершенство, с подоконника подмигивает, словно хочет спросить: будем сегодня в догонялки играть? Нет, милое, не будем. Во-первых, подвижные игры – не самое мое любимое времяпрепровождение, а во-вторых… Чтобы ответить на вопросы принца мне вполне достаточно того, что имею. Поиграем в другой раз, хорошо? Совершенство разочарованно вздыхает, куксится, но обещает подождать, позволяя мне вернуться к разговору:

– Значит, все? И так бывает, согласен. Но следует придерживаться таки некоторого порядка следования… Предлагаю двигаться от главного к несущественному. Выберите, пожалуйста, наиболее занимающий Вас вопрос, dou.

Укоризненная гримаса на лице Дэриена недвусмысленно сообщила об отношении принца к моей манере вести беседу, но вопрос воспоследовал:

– Почему ты не пришел сегодня во дворец?

Ох… Даже сердиться невозможно! Дитя малое.

– И как вы себе представляли бы мое появление? В качестве кого?

– Ты мог бы найти способ! – о, звучит, как обвинение. Не рановато ли?

– Возможно. Хотя поиски «способа» были бы весьма утомительны.

– И ты решил не тратить силы зря?

– М-м-м-м-м… Примерно так.

– И ты спокойно это признаешь? – расширенные зрачки принца начинают меня тревожить. Правда, начинают.

– Я должен изворачиваться и лгать?

– Нет, но… Ты должен был прийти!

– Должен? – хмыкаю. – Отнюдь. В том, что касается долгов перед вашим высочеством, я совершенно чист. Счет закрыт. Полностью. Можно даже сказать, что я переплатил.

– Я… я хотел тебя увидеть!

Это уже ближе к истинной причине смятения, которое постепенно охватывает Дэриена. И он туда же… Мало мне эльфа!

– Зачем?

– Я хотел, чтобы ты… разделил со мной торжество!

– Торжество? – ах вот, в чем дело. Понимаю. Кажется… – И по какому поводу Вы собирались торжествовать? Праздновать неудачу своих врагов? Это очень рискованно, dou: чужой триумф заставляет наполненные злобой умы превосходить самих себя в попытке изобрести новую пакость. Вам сие не приходило в голову?

Что я несу? Какая чушь… Мне бы радоваться: сам принц явился узнать, почему был лишен моего общества на праздничном пиру, так сказать, а я недоволен! Что особенно забавно, недоволен собой. Только и исключительно. Даже знаю, из-за чего. Знаю, но не хочу признать. Как все запуталось…

– Ты считаешь, не надо было устраивать прием? – осторожная попытка проникнуться смыслом моей странной отповеди.

– Надо. Насколько понимаю, весть об исцелении должна была быть объявлена во всеуслышание и в присутствии облеченных властью и доверием персон, так что, все правильно… Я лишь против того, чтобы торжествовать.

– Но…

– Расправиться со всеми врагами невозможно. Хотя бы потому, что их число неуклонно растет, а состав меняется. Но необходимо иметь представление об их намерениях, ваше высочество. Дабы в вашем распоряжении всегда было несколько ходов, а не один единственный.

– И причем здесь торжество?

Все еще не понимает? Или только притворяется тугодумом? Версии равновероятны, но у меня нет желания выяснять, какая из них истинна.

– Поясняю: ваша искренняя радость не только уязвила тех, кто желал Вам зла в прошлом и будущем, но и могла подтолкнуть к активным действиям тех, кто, полагая Вас уже отстраненным от наследования, таил неприязнь глубоко в душе. То есть, Ваше торжество скорее всего увеличило список Ваших недоброжелателей. Теперь понятно, о чем идет речь?

– Да… Ты очень ловко объясняешь очень серьезные вещи, – признал принц. – Но не желаешь откровенничать, когда дело касается тебя самого! Мне плевать, сколько врагов прибавилось за сегодняшний день! Но почему ТЫ не пришел?

– Ваше высочество…

– Хватит мусолить мой титул! Иногда мне кажется, что ты нарочно возводишь стену между нами: стену из «высочеств», «dou» и всего прочего! Тебе нравится прятаться за ней, да? Нравится? А я не желаю больше биться головой об этот камень! Я предложил тебе дружбу, помнишь? И ты принял ее!

– Принял. Моя память порой откалывает странные шутки, но такие события я не забываю.

– Тогда прекрати играть словами! – Дэриен вскочил из кресла и вцепился жесткими пальцами в мои плечи. – Я хочу, чтобы мы разговаривали, как друзья, а не… как не знаю, кто! Ты можешь быть моим другом?

– Не знаю, – честно ответил я, и ореховый взгляд взорвался отчаянием:

– Но почему?!

– Видите ли… Видите ли, я просто не умею дружить.

– Как это? – опешил принц. – Все умеют…

– Счастлив за всех. Значит, мне одному не повезло.

– Я… я не понимаю!

– Собственно, я тоже. Не понимаю. Просто у меня друзей никогда не было. Не заводились почему-то. Наверное, я сам в этом виноват, но время вспять не поворотить, да и, честно говоря, возвращаться в прошлое не хочется… Я не знаю, что значит быть другом. Правда, не знаю. Мне никто и никогда этого не объяснял… Ты сможешь?

– Что? – по-моему, Дэриен даже не заметил перехода на «ты». Или так долго его ждал, что не оценил важность момента.

– Объяснить, как надо дружить?

– Э… – принц отпустил мои плечи и задумался. – В двух словах не скажешь.

– А в трех?

– Ты опять шутишь!

– А должен бы плакать, хочешь сказать? Ну, так что, твое высочество? В чем состоит дружба?

Глаза моего собеседника подозрительно суживаются:

– Это новый экзамен?

– Экзамен?

– Ты все время чему-то меня учишь, верно? Вот и сейчас… Проверяешь, как усвоен урок?

– И в мыслях не было!

– Врешь!

– Так, значит? Хорошо, сам скажу, что такое дружба. Это, когда будучи один, тоскуешь и мечтаешь о встрече, а встретившись…

– Через пять минут понимаешь, насколько твой друг невыносим, разругиваешься с ним в пух и прах, хлопаешь дверью, а потом снова начинаешь тосковать! – весело закончил за меня Дэриен. Надо признать, угадал. И мы уставились друг на друга, чтобы вдох спустя расхохотаться.

Я ухитрился отсмеяться первым и сурово сдвинул брови:

– Ты забыл сказать, почему друзья все время спорят и ругаются.

– И почему же?

– Потому что говорят в лицо вещи неприятные, но важные и правдивые. То, чего никто другой не скажет.

– Ага! – обрадовался принц. – Тогда признавайся, наконец, почему не пришел! Ты же знал, когда и где! Знал?

– Конечно. Мне Борг сказал.

– Борг? Ты с ним разговаривал?

– Не далее, как вчера.

– Вчера… – в ореховом взгляде появилась настороженность. – Что ты ему наговорил?

– Я? Наговорил?

– А кто еще?! Когда Борг вернулся, на нем попросту лица не было!

– Совсем? – пытаюсь шутить, чтобы слегка разрядить напряжение.

– Совсем! И он не желал говорить, что произошло. Только прошение об отставке подал.

– ЧТО?! Какая дурость…

– А мне думается, что у него была веская причина: Борг не такой человек, чтобы совершать необдуманные поступки, – строго заметил принц.

– Причина… – нервно потираю шею. – Возможно, и была.

Что я наделал… Опять все разрушил и растоптал.

Рыжий подал прошение об отставке? Уж не из-за необдуманно ли оброненных мной слов и скоропалительно вынесенных приговоров? Паршивая история, однако.

– Какая причина? – настаивает Дэриен, но меня куда больше занимает другое:

– Ты принял его прошение?

– Нет, но…

– И не принимай покуда. Он успокоится, обещаю. Успокоится, все обдумает и будет сильно жалеть о собственной поспешности.

– Что ты об этом знаешь? Что вообще произошло?

– Я совершил ошибку. Поделился своей обидой не с тем, с кем следовало бы.

– Ты хочешь сказать… – замешательство и недоверчивость. – Ты обиделся? И на кого же? На Борга или… На меня?

– Тебе лучше сесть обратно в кресло прежде, чем я пущусь в объяснения.

– Почему?

– Потому что говорить буду долго и нудно! Присядь, пожалуйста!

Принц нахмурился, но выполнил мою просьбу, а я оперся ладонями о край стола. Спросите, зачем? Очень просто: чтобы пальцы не дрожали, а впивались в массив полированного дерева. Чтобы скрыть волнение. Хотя я и подозревал, что сие мне не удастся…

– Да, я обиделся, это точно. Но вот сказать, на кого именно… Затрудняюсь. Наверное, все же, на себя. Большей частью.

– Но как это связано с…

– Не перебивай! Нет ничего хуже, чем делать окончательные выводы при недостатке данных, так что потрудись дослушать до конца!… В какой-то мере моя обида касается и тебя. Точнее, твоих поступков в прошлом. Я бы даже сказал, одного поступка. Я не вправе выставлять оценки и прекрасно это знаю, но… Вчера мое душевное состояние оставляло желать лучшего, и Борг услышал то, что спустя сутки мне самому стыдно вспоминать.

– Да в чем дело-то? – не выдержал принц, вклиниваясь в мой монолог.

– М-м-м-м-м… Я припомнил твои отношения с Вийсой и представил их под углом зрения, новым для Борга. Проще говоря, нарек тебя… неумным человеком.

Я ожидал всего: смертельной бледности, яростного всплеска эмоций. Кулака в челюсть, наконец. Но Дэриен всего лишь отвел взгляд и тихо сказал:

– И ты был совершенно прав. Я поступил дурно. Не надо было позволять ей влюбляться…

– Ты не так меня понял, твое высочество! Иначе, нежели Борг, но все равно не так, как следует… Моральные категории трогать не будем, тем более что мораль у каждого существа в подлунном мире своя… Поговорим о других вещах, не таких возвышенных, но не менее важных. То, что понравившиеся друг другу мужчина и женщина оказываются в одной постели, не является ни чудом, ни преступлением. Но вот потом, когда плотская близость больше не является необходимой и желанной… Что происходит потом? Люди расстаются. По разному, согласен. Но мудрые люди расстаются друзьями, сохраняя в памяти свет и тепло прежних встреч. А вы… вы стали врагами. Допускаю, что Вийса была всего лишь мимолетным увлечением, и все же… Кстати! Ты разорвал с ней отношения, потому что…

– Я встретил Селию.

– Ну, конечно… Причина ясна. И разумеется, тебе не было никакого дела до чувств брошенной девочки, поскольку в сердце (и не только в нем) уже пылала страсть к другой. Оправдывать не буду. Осуждать – тоже. Хочу только дать совет на будущее: если заводишь интрижку, проследи, чтобы девица осталась довольна и не помышляла о мести.

– А если… если не будет довольна?

– Тогда ее следует устранить. Как потенциальную угрозу.

– Устранить? – Дэриена передернуло. – Ты говоришь об убийстве?

– И о нем, в том числе.

– Но…

– Ты – будущий король и уже сейчас должен уметь совершать разумные поступки, потому что судьба твоей страны не может зависеть от постельных приключений.

Щеки принца слегка порозовели (видимо, по той простой причине, что упомянутых приключений было очень и очень много), но Дэриен, усилием воли справившийся со смущением, довольно твердо спросил:

– И что же во всем этом заставило Борга так странно себя вести?

– Э-э-э-э-э… Моя обида, конечно же.

– Обида?

– Я сказал, что не хочу смотреть тебе в глаза, потому что боюсь пожалеть о том, что сделал.

Думаете, мне было легко признаться? Вовсе нет. А принцу было так же нелегко выслушать мое признание. И нелегко понять:

– Значит, ты жалеешь?

– О чем?

– О том, что помог мне? – из орехового золота глаз постепенно исчезали все оттенки чувств, и оставалось только мертвое мутное стекло.

Я ответил, но не сразу. Слова, даже самые мудрые и прекрасные, не всегда могут описать то, что легко и просто выразит взгляд. К сожалению? К счастью? Не знаю. Иногда приятнее спрятаться за пологом изысканных фраз, чем выдать то, что чувствуешь, случайной тенью, промелькнувшей в глазах. Да, есть умельцы, успешно соблюдающие строгое соответствие между мыслью изреченной и мыслью потаенной. Есть. А еще находятся любители говорить не то, что думают, причем в любой ситуации. Но я не отношусь ни к первым, ни ко вторым, а посему…

Да, жалею, твое высочество. Я вмешался в естественный порядок вещей. Спутал Нити Гобелена, и теперь невозможно предположить, чем все закончится. Или начнется. Кто знает, вдруг препятствие, возникшее на твоем пути, должно было сделать твою жизнь иной, изменить тебя? И возможно, моя нелепая тяга помогать только навредила тебе, лишив шанса стать совершеннее. Да, тебя могло занести и в другую сторону – озлобить, превратить в тирана и деспота, но… Если Слепая Пряха рассчитывала наградить тебя какой-то определенной судьбой, а я нарушил ее скромные планы, кто поручится, что мои действия стали благом, а не проклятием для всего твоего рода? Кто?

Можно было остаться в стороне. Степенно занять удобное место и безразлично взирать на букашек, копошащихся под ногами. Можно. Вот только не получилось. Наверное, не дорос еще до таких высот, как мудрое невмешательство в течение жизни. Если повезет – дорасту. Если не повезет… Сложу голову в очередной попытке сделать пару букашек счастливее, чем они были до того. И самое смешное, это ведь может получиться! Шансы-то равны. Кто бы что ни утверждал, есть только два основных варианта развития событий. Нет, не «плохо» и «еще хуже»! Плохо и хорошо. Но может быть одновременно «чуть-чуть хорошо» для кого-то одного и «очень плохо» для всех остальных. Или наоборот – тут не знаешь, что лучше…

Ты мог умереть, твое высочество. Ты был так близок к смерти, что и не можешь себе это представить. И тогда – в доме сельского доктора, и теперь – в собственном дворце, потому что я воспользовался инструментом, который следовало бы спрятать на самом дне сундука, в самом темном углу чулана. При проведении Инициации маг должен быть спокоен и сосредоточен? Чушь! Его сосредоточение не идет ни в какое сравнение с теми рамками, в которых должен удерживаться я: ни шага влево, ни шага вправо, и вперед двигаться страшно, и обратного пути нет.

Да, я жалею. Прости, так получилось. Ты сможешь меня простить? Простить за то, что по моей вине лишился предназначенных тебе чудес? Сможешь?

Взгляд принца дрогнул, теплея. Значит, настало время слов:

– Наверное, жалею. Но не о своих действиях, оставшихся в прошлом, а о том, как они могут повлиять на будущее. Твое будущее. Вернувшись в ряды наследников престола, ты снова оказался на расстоянии удара. А если вспомнить, что Инициация будет проведена заново… Надеюсь, хоть об этом во дворце пока не знают?

– Нет. Я никому не говорил, да и Борг…

– Не проболтается. Хорошо… Я договорился с Лаймаром: он позаботится, чтобы все было сделано наилучшим образом.

– Лаймар? – принц скривил губы. – Я ему не доверяю.

– И не нужно. Но я могу утверждать: он поклялся и не нарушит клятву. К тому же, получил плату вперед, так что волноваться по этому поводу не стоит. А вот об остальном… Меня лично тревожат близнецы. Если с Рианной все обстоит вполне приемлемо, то ее брат… Представляет собой для кого-то лакомый кусочек.

– В каком смысле? – нахмурился Дэриен. – И потом, ведь Ри уже инициирована, и она гораздо сильнее, чем можно было ожидать.

– Да. Но есть один нюанс. Инициированный Мост очень трудно подчинить чужой воле силой. Исподволь, намеками, мелкими тычками можно заставить разум усомниться и свернуть с истинного пути, но это слишком долгий процесс, требующий недюжинного умения и нечеловеческого терпения. Зато до момента Инициации Мост весьма и весьма уязвим и подвержен влиянию. Короче говоря, его можно заставить выполнять приказы.

– Как?

– Не будем углубляться в подробности: спросишь у сведущего мага, он тебе все объяснит и очень даже живенько… Главное, чтобы ты понял: из всей семьи самой большой опасности сейчас подвергается твой брат. В прошедшем году за ним и за Рианной шла настоящая охота, и не думаю, что ее устроитель откажется от своих планов и в будущем. Так что, за Риком нужен присмотр, и очень внимательный.

– Я запомню, – благодарный кивок. – А почему тебя так волнует его судьба? Насколько знаю, именно он приказал поставить клеймо, а теперь ты трогательно заботишься о безопасности своего обидчика… Как-то подозрительно все это выглядит!

– Надо поступать иначе?

– Не знаю. Может быть. Но если бы ты злился на мальчишку, я бы понял…

– А кто сказал, что не злюсь? Злюсь. Но некоторые вещи важнее личных чувств, не находишь? Мост, попавший под дурное влияние, будет опасен для всех, а не только для себя самого. Я никак не могу понять, зачем и кому понадобился послушный Источник Силы, но не хочу допускать, чтобы произошло нечто страшное.

– Почему?

– Что?

– Почему не хочешь допускать?

– А ты бы хотел? Зная, к чему приведет промедление и беспечность? Думаю, что нет. Верно?

Дэриен пожал плечами.

– Не буду спорить. Но тогда ты должен был и меня предупредить об опасности!

– Какой? – на сей раз я не понял, о чем идет речь.

– Мне ведь тоже предстоит Инициация!

– Да, но… Ты – случай особый. Во-первых, Инициация будет повторной. Во-вторых, ты вполне устоявшаяся личность. В-третьих, у тебя есть защита от чужого влияния.

– Имеешь в виду жемчужину?

– Угу. Кстати, ты не обращал внимания: она не изменяла цвет?

– Цвет? – принц наморщил лоб. – Сейчас, когда ты спросил… Раз или два мне показалось, что она слегка темнела. Как будто внутри нее что-то есть и время от времени приближается к поверхности…

– Только магам ее не показывай, хорошо?

– Почему?

– Отнимут.

– Отнимут? – ошарашенный взгляд.

– Конечно. Могу спорить, на что угодно: мимо такого амулета ни один уважающий себя кудесник не пройдет. Поэтому береги мой подарок. И свою семью.

– Ты собираешься уйти? – догадался Дэриен.

– Не то, что собираюсь, просто… Нужно время от времени действовать не во имя собственного удовольствия, а уважая желания и исполняя требования окружающих, – сия глубокомысленная декларация несовершенства жизни вызвала недоуменное выражение на лице принца, и я пояснил: – Меня хотят видеть дома.

– Дома… А твой дом далеко?

– Отсюда не видно.

Дэриен криво усмехнулся:

– Значит, тебя долго не будет.

– Наверное.

– Но ты вернешься?

– Почему бы и нет? Считаешь, что мне следует это сделать?

– Следует! – заявление слишком поспешное и чересчур разгоряченное надеждой.

Качаю головой:

– Эх, твое высочество, главного ты так и не понял!

– Чего именно?

– Дружба это, конечно, замечательно. Но есть много других вещей, требующих нашего участия. И сейчас наши Пути медленно, но верно расходятся. На какое-то время. Возможно, потом они сойдутся вновь. И мы… сойдемся. Более взрослые. Более мудрые. Более терпеливые. И непременно найдем, что сказать друг другу… Нужно только подождать. Сумеешь?

– Это трудно.

– Знаю. Но именно трудности закаляют характер, как твердят все умники мира. Так что, быть нам с тобой закаленными!

– Ты не хочешь уходить, – глаза принца, кажется, видят меня насквозь.

– Не хочу. Скажу больше: боюсь, потому что знаю, КУДА иду, но не знаю, С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ. Правда, идти все равно придется, а значит, со страхом нужно будет договариваться.

– Договариваться? Я думал, страх надо побеждать.

– А зачем? Разумная доля страха еще никому не вредила! Просто увлекаться не стоит, а при соблюдении правильной меры способен оказаться полезным даже самый сильный на свете яд.

– Все-таки жаль, что ты не захотел быть моим наставником, – сокрушается Дэриен. Хочется верить, что в последний раз.

– Наставником… Не думай, я не способен изрекать умные мысли с утра и до вечера! Гораздо больше мне нравится брюзжать и ехидничать безо всякого повода, что успешно и быстро портит мои отношения с самыми терпеливыми людьми… И, потом: учить – очень болезненное занятие.

– Это еще почему?

– Потому, что учитель сначала сам должен пройти собственный урок, чтобы иметь полное право предостеречь и направить ученика. То есть, нельзя учить тому, чего не знаешь сам.

– Ты бы рассказал это придворным учителям! – фыркнул принц.

– И расскажу. Однажды. Только они не поверят.

– А мы их выгоним! Всех! Взашей!

– Обязательно выгоним. Можем даже пинка дать. Вот только где других-то найти? Учителя, даже плохонькие, на дороге не валяются: не бросовый товар, как ни крути.

Дэриен всерьез задумался над моими словами, но не успел сделать тот или иной вывод, потому что на пороге кабинета появился Ксаррон, покряхтывающий и гримасничающий сверх всякой меры, что ясно свидетельствовало о чудесном расположении духа моего кузена:

– А я уж начал тревожиться…

– О чем же господин Ректор? – растерянно, но привычно вежливо осведомился принц.

– О вашем здравии, конечно же! Слишком тихо вы тут сидите… Прямо как в склепе!

– Ну, вы и скажете, – морщится Дэриен.

– Кстати, ваше высочество, вы мне нужны. И не одному мне… Извольте спуститься вниз.

– Что-то случилось?

– Пока нет, но может. Если не навести порядок в делах. Не хотелось бы вас торопить, однако…

– Уже иду, господин Ректор.

Слова принца не разошлись с делом: молодой человек не стал медлить и, без сожаления покинув кресло, вышел из кабинета. Я остался сидеть на столе, за что был удостоен очередной недовольной гримасы и вкрадчивого:

– Не желаешь узнать, что стряслось?

– Не-а.

– А придется! – Ксо в два стелящихся шага оказался рядом со столом и поймал пальцами мое ухо.

От цепкой хватки кузена правый орган слуха вашего покорного слуги избавился только при выходе на лестничную площадку: наверное, Ксо решил, что устраивать представление перед находящимися в холле людьми – ниже нашего с ним достоинства. То бишь, для себя любимых – пожалуйста, а для чужих – ни-ни! И за такое непоколебимое понятие достоинства я был ему благодарен. Искренне и глубоко. Тем более что зрители не способны были оценить шутовство. Особенно сейчас…

Собственно говоря, я так и остался там, где начинались перила, а вот Ксаррон спустился вниз и с видимым удовольствием расположился на заботливо притащенном Кианом стуле, выбрав место установки сей мебели таким образом, чтобы иметь возможность наблюдать не только за мной, но и за беседой, пытающейся начаться у входной двери.

Увидев на пороге дома Ректора Академии наследного принца Западного Шема, я, наверное, не смог бы сегодня удивиться уже ничему. Поэтому рыжие вихры, обрамляющие очень серьезное – почти траурно-серьезное – и слегка покрасневшее от морозного воздуха лицо, только заставили меня тяжело вздохнуть. Разумеется, Борг. Разумеется, с желанием выяснить отношения. И, разумеется, появился здесь с подачи кузена. А может быть, не с подачи, а во исполнение прямого и недвусмысленного приказа: извольте мол, господин телохранитель, явиться в такое-то время по такому-то адресу.

Я взглядом спросил Ксо: зачем? И «милорд Ректор» расплылся в пакостной улыбочке, которая отвечала: а ты что, думал отсидеться за моей широкой спиной? Не выйдет! Сам ошибок наделал, сам и исправляй!

Исправлю. Непременно. Но сначала послушаю, о чем идет речь.

– Простите, что нарушаю Ваше уединение, милорд, но меня беспокоит судьба моего прошения, – сухо и подчеркнуто официально изложил Борг причину своего визита.

– Вы так торопитесь? Позвольте узнать причину спешки, – парировал принц, переходя в контратаку.

– Чем скорее я получу ответ, тем скорее смогу вернуться в распоряжение «Опоры».

– Так причем здесь я? Идите к своему начальнику и испрашивайте дальнейшие указания у него! – похоже, Дэриен немного огорчился.

Или не немного: всегда трудно разрывать близкие отношения с человеком. Спросите, почему близкие? Ну, как же! Телохранитель и объект охранения зачастую роднее друг другу, чем единокровные братья, и это не просто фигура речи, а непременное условие успешного выполнения контракта. И для того, кто нуждается в защите, и для того, кто ее обеспечивает.

– Я обращусь к упомянутому Вами человеку, милорд, но… Прежде прошение должны принять Вы. Принять и освободить меня от присяги, – Борг говорил печально, но в его словах проскакивала странная гордость. Впрочем, нет. Не странная.

Значит, все было более чем торжественно: не просто назначение, а дотошно исполненный ритуал. Что ж, подобная деталь поднимает мое мнение о рыжем верзиле еще выше, хотя куда уж выше-то… Любопытно, чем руководствовался Ксо, усложняя ситуацию? Ему было достаточно приказать Боргу охранять принца и регулярно докладывать о состоянии его высочества. Зачем же связывать этих людей присягой? Да, подобная клятва обычно помогает делу, но ведь в ней задействованы обе стороны37! Почему же «милорд Ректор» сознательно лишил принца одной из самых удобных позиций – оставаться господином, не заботящимся о чаяниях слуги?

Кажется, догадываюсь. И догадка заставляет меня нахмуриться. Ай да хитрец мой кузен! Мне, значит, нельзя ни во что вмешиваться, а он правит характер принца, как вздумается! Ну, Ксо, ты за это ответишь… И нечего строить невинные глазки!

– А если я откажусь? – в голосе Дэриена прорезалась сталь.

– Я буду исполнять свои обязанности с прежним рвением, милорд. Но только в предписанное время, – подбородок рыжего приподнялся. Совсем чуть-чуть, на какой-то волосок, но теперь перед принцем стоял не просто слуга, телохранитель или кто-то в этом роде. Перед его высочеством стоял Человек Чести. Человек, который будет исполнять свой Долг, но никогда не позволит себе выйти за пределы этого Долга.

Ай, как глупо получилось… Но я же не мог предположить, что мой каприз приведет к такому ужасу? Не мог. А должен был…

– Прежде чем вынести решение я хотел бы знать, какие причины заставили Вас просить об отставке, – Дэриен двигается в нужном направлении, молодец. Главное, знать, в каком месте, а уж пробить стену… Сие неблагодарное задание может выполнить и кое-кто другой.

– Причины личного характера, милорд.

– А именно?

– Полнота полученных сведений.

– По какому вопросу?

– По вопросу соответствия цели приложенным усилиям.

Принцу было проще: после моих скорбных признаний, проливших свет на неожиданную взбалмошность телохранителя, Дэриен примерно представлял себе, что расстроило Борга. Но ключевое слово здесь «примерно». К счастью, его высочество не присутствовал при нашем с рыжим разговоре, иначе… Мне нипочем не удалось бы извиниться. И все же, фрэлл подери… Как я сглупил!

– И как она, цель? Соответствует? – подаю голос с лестницы.

Борг, для которого мое появление не осталось незамеченным (на то он и профессионал), даже ухом не повел. По крайней мере, карий взгляд ни на дюйм не сместился в сторону от ранее выбранного направления.

Не хочешь отвечать? Не считаешь меня достойным принимать участие в беседе? Что ж, твое право. Но не забывай, что кое-какие права есть и у меня. Например, право сразиться с последствиями собственных ошибок. И право победить их, конечно!

Я спустился вниз, подошел к принцу и положил руку на его плечо:

– Знаешь, что, Дэрри… – как Борг ни пытался сохранить каменное выражение лица, при этих словах дрогнуло все, начиная от взгляда и заканчивая уголками губ. – Предлагаю тебе… нет, настоятельно рекомендую отправиться на кухню и полакомиться замороженным сливочным кремом: это будет приятно, полезно и позволит скоротать время, за которое два взрослых мальчика постараются поделить свои игрушки. Согласен?

– Вообще-то, нет, – качнул головой Дэриен. – Но если ты уверен…

– Как никогда!

– Хорошо. А крем вкусный?

– Очень. Сам утром уплетал за обе щеки!

– Позвольте заметить, ваше высочество, – глубокомысленно вступил в разговор Ксаррон. – У меня возникло смутное сомнение, что оного крема практически не осталось… Особенно, если учесть, что кое-кто его «уплетал».

– Осталось, осталось! – успокоил я. – Кстати, хватит на всех.

Слово «всех» я выделил особо, чтобы дать понять кузену: твое присутствие нежелательно. Противопоказано, поскольку Борг видит в «милорде Ректоре» прежде всего вышестоящую персону. Во всех смыслах.

Ксо прекрасно понял мою мысль и усмехнулся: мол, действуй, если желаешь, только неудачи на других не спихивай.

Не буду. А уж удачу тем более никому не подарю!

И мы остались вдвоем: я и рыжий великан. Первую реплику пришлось подавать мне, потому что Борг не мог себе позволить «потерять лицо». Ох уж эти придворные церемонии! И не только придворные, впрочем: на каждом ярусе Мироздания в моду введены свои правила существования. Нельзя сказать, что они совсем уж плохи или вредны, напротив, иногда только благодаря исполнению строго предписанной последовательности действий и удается избежать бед. Но, когда дело касается межличностных баталий… Правила мешают. Жаль, что не все понимают такую простую истину и не сбрасывают с себя доспехи церемоний, если требуется открыть сердце…

– Итак, цель стоила усилий?

– Смотря, какая.

Разумный ответ. И взгляд, наконец, перестает блуждать по стенам, останавливаясь на мне.

– Ты можешь оценить все?

– Почему бы и нет?

О, это уже похоже на приглашение пободаться. Я бы с радостью, дяденька: лоб у меня крепкий, выдержит, вот только… У тебя-то рогов нет, и не стоит их заводить.

– Мне было бы интересно послушать, однако… Для тебя значение имеет одна из них, верно? Посему трогать другие не будем. Скажи: достигнутая тобой цель стоила твоих усилий?

– Ты сам знаешь ответ.

Ну вот, теперь получаю упрек. Заслужил, конечно, но все равно обидно.

– Знаю? Ты слишком высокого мнения обо мне, дяденька! И…

Осекаюсь, потому что случайно пришедшие на язык, казалось бы, ничего не значащие слова, мгновенно расставили все по своим местам. Невероятно лестно, но… Слишком ответственно, чтобы продолжать ребячествовать.

И как я сразу не догадался! Впрочем, моя догадливость – весьма медлительная и тяжеловесная дама, не имеющая привычки покидать уютное кресло ради приобщения к новым знаниям: она предпочитает закутаться в плед и дремать, мило похрапывая в темном уголке…

Он, и в самом деле, высокого мнения обо мне. И я даже понимаю, что надоумило Борга занять именно эту позицию. Понимаю. Эх, залепил бы сейчас сам себе десяток пощечин! Правда, членовредительство делу помочь не сможет, и взглядом – в отличие от ситуации с принцем – с проблемой не справишься. Опять наступает черед слов? Бедненькие… Придется вам сейчас поработать, да еще как. И становиться «взрослым» – рановато:

– Я бы извинился, дяденька, но ведь тебе мое извинение не нужно… Да и мне самому – тоже. Честно говоря, лучше всего нам с тобой сейчас распрощаться и похоронить в памяти все прежние встречи. Да, пожалуй, так и сделаем, но прежде… Скажи, зачем ты подал прошение об отставке?

– Очередная шутка?

– Шутка? И в мыслях не держал!

– Почему же мне кажется, что ты надо мной издеваешься? – карие глаза чуть потемнели. От гнева? Нет, от разочарования.

– А вот теперь впору обижаться мне! – я скорчил гримасу, соответствующую произнесенным словам. Насколько удачно получилось, не мне судить, но Борг настороженно сдвинул брови:

– На что?

– На твой недалекий ум, конечно!

– Недалекий ум? – во взгляде великана боролись два противоречивых желания: намылить мне шею и признать мою правоту.

– А какой же еще? Человек мудрый… нет: человек взрослый и опытный пропустил бы мои глупости мимо своих ушей, а ты… Не только внимательнейшим образом выслушал, но и пустил внутрь своей черепушки, позволяя сорнякам заполонить поля разума и вытравить на них все всходы!

– Какие поля? Какие сорняки? Хватит этих иносказаний! Говори прямо и четко!

Ну, наконец-то! Дяденька вошел в раж. Точнее, достиг того уровня эмоционального накала, когда любое слово оседает в памяти тяжелым грузом, и даже по пришествии в прежнее уравновешенное состояние избавиться от непрошеных гостей не удается. Если, конечно, не уметь освобождать ядра орехов из плена скорлупы.

– Как пожелаешь! Говорю прямо: какой из тебя, к фрэллу, камень «Опоры», если меняешь мнение при каждом удобном случае?

– Я ничего не менял!

– Неужели? А к чему этот каприз с прошением? Стыдно, дяденька: большой и сильный, а ума не нажил. Правда, в народе говорят, что там, где есть сила, там не остается места для…

Он все же не выдержал: рука ушла в замах, но кулак до моего лица так и не добрался, позволив мне облегченно перевести дух. Конечно, я бы не рассыпался, но кому приятно неделю кряду ходить с синяком под глазом?

А вообще, не достигший завершения, жест меня порадовал. Правда. Порадовал, потому что недвусмысленно показал: в общении со мной Борг открыт до предела. Если таковой вообще имеется. И я завидую рыжему. Почему? Это же так просто: он нашел человека, рядом с которым не нужно пользоваться масками! За такое сокровище не жаль заплатить любую цену. Не верите? Как бы вам объяснить?… Любая маска, носимая нами, является не просто приятным дополнением к личности – в таком случае не возникало бы никаких проблем. Нет, маска – часть нас самих, плоть от плоти, кровь от крови, но при этом невыносимо чужая вещь, и в этом состоит главная опасность. Опасность потерять свое истинное лицо под ворохом мнимых. Потерять, кстати, в прямом смысле этого слова38

– И все-таки, надежда есть, – задумчиво почесываю подбородок.

– Надежда на что?

– На твое дальнейшее разумное существование, дяденька. Но только после того, как выслушаешь ма-а-а-а-аленькую лекцию.

– Лекцию? – Борг хмурится, но уже не недовольно, а растерянно.

– Ну да. О пользе и вреде неожиданных открытий. Ты так и не ответил, почему подал нелепое прошение… И не надо. Я не знаю всего, что за несколько часов набило внутри твоего черепа неслабые шишки, зато мне известны собственные ошибки. И очень грустно сознавать, что они заставили ошибиться и тебя.

– Я не ошибся, – чересчур твердое заявление. Именно такие, излишне жесткие вещи разрушаются проще всего.

– Правда? А мне думается иначе. Ты наслушался моих бредней и сделал неверный вывод. Впрочем, страшно вовсе не это. Страшно то, что ты принял мое мнение за непогрешимое.

– И вовсе…

– Принял, принял! И сейчас я подробно объясню, как не надо поступать разумному человеку. Во-первых, ты усомнился в справедливости своей искренней привязанности к принцу. Усомнился? То-то же! Но это как раз очень полезное свойство – уметь сомневаться. А вот дальше… Дальше все развалилось. Ты не должен был признавать поражение своих умозаключений перед моими. Ни в коем случае! Хотя бы потому, что я имею обыкновение ошибаться по сотне раз на дню… Надо было вступить в бой, а не сдаваться. Понятно, дяденька?

– Я и не сдавался… – буркнул рыжий. – Просто что-то щелкнуло в голове, и сразу стало ясно: я был слишком доверчив.

– Тебя это пугает? Зря! Доверчивым обычно бывает только очень сильный и очень мужественный человек, потому что довериться кому бы то ни было – необыкновенно трудная задача. А ты с ней шутя справился… Поздравляю!

– Было бы, с чем…

– Еще поймешь. Позже, когда спокойно нальешь себе кружку эля, присядешь в теплом уголке и расслабишься. Попрошу только об одном.

– Не напиваться? – карий взгляд постепенно приобретает прежний азарт.

– И это тоже, но во вторую очередь. А в первую… Не бросай принца. Не оставляй его одного перед целым сонмом врагов – не по-людски это как-то.

– Но…

– Все мы несовершенны, дяденька. Да, его высочество вел себя неумно, что ж поделать? Никто из живущих на этом свете не поручится, что всегда и везде действовал расчетливо и справедливо… Но у Дэриена есть одно замечательное качество: он способен учиться. И за одно это ему можно простить прежние… неблаговидные поступки. Потому что в будущем он уже не совершит то, в неприглядности чего удостоверился. И лучше, если вы будете учиться вместе!

– Вместе… – хмыкнул Борг. – Считаешь, что я тоже нуждаюсь в уроках?

– А ты против? Согласен, учиться – не самая приятное времяпрепровождение. Я, например, ненавижу уроки… Но от них никуда не денешься, к сожалению.

– Особенно когда наставником выступает Судьба, – подхватил рыжий, чем вызвал мое насмешливое фырканье:

– Судьба? Э нет, дяденька: Слепая Пряха всего лишь ткет Путь и расцвечивает его узорами Спутников. Мы сами являемся и учениками, и учителями. Попеременно. Друг для друга.

– Хочешь сказать, что чему-то учился и у меня? – недоверчивый прищур.

– А как же! Верности и преданности, например. А еще способности открывать душу и не требовать за это каких-либо благ… Да мало ли чему! Всего и не упомнить.

– А мне казалось, что ты только учишь.

– М-да? Жаль, – совершенно искренне вздохнул я. – Никогда не желал, чтобы меня считали учителем.

– Почему?

– Все учителя – жуткие зануды!

– Я бы не сказал, – ответный взгляд был не просто оценивающим, а выносящим неоспоримый приговор.

– Не говори. Но я до сих пор не узнал твое решение!

– По поводу?

– Ты останешься рядом с принцем?

Борг делал паузу прежде, чем ответить. Но она была сопряжена не с сомнениями, а с желанием подобрать нужные слова для ответа.

– Останусь. Даже если он этого не заслуживает.

– Снова здорово! – я укоризненно покачал головой. – Мы же все только что прояснили!

– Да, прояснили… Но я никак не могу отделаться от мысли, что его высочество не годится для управления государством.

– Годится, годится! – нет, ну сколько он еще будет вспоминать мои излишне поспешные суждения? – Материал более чем достойный, осталось только придать ему нужную форму. Не хочешь немного побыть Творцом?

– Творцом?

– Конечно. Ну хотя бы проследи, чтобы посеянные семена взошли, а всходы окрепли.

– Опять ты мне голову морочишь своими сельскими историями?

– И вовсе не сельскими! Это иллюстрация для большей доходчивости!

– Хочешь сказать, что до меня долго доходит?

– Не хочу, а говорю прямым текстом!

– Ах, так?

– Именно так!

– А вот я скажу, что…

– Мальчики уже поделили игрушки или только приступили к сему сложному делу? – ненавязчиво поинтересовался Ксаррон, появившийся в холле с вазочкой крема в руке.

– Ну-у-у-у… Думаю, что поделили, – заключил я.

– Тогда почему бы вам обоим тоже не пройти на кухню? Крем, конечно, закончился, но, помимо сладостей, мой дом располагает и еще кое-чем, более приятным для желудков взрослых мужчин. Например, имеется немного эля и свежий мясной пирог.

– Пирог? – я принюхался к ароматам, доносящимся с кухни. – Когда это Киан успел?

– Пока ты болтал то с одним, то с другим. Знаете, милейший, у этого молодого человека есть один неприятный недостаток, – свободной от лакомства рукой Ксо взял Борга под локоток. – Он слишком любит поговорить. А на жонглирование словами тратится преступно много времени… Вы так не считаете?…

И все же, на кухню я успел добраться первым.

Принятие пищи в присутствии (читай: под строгим надзором) «милорда Ректора» не расположило к откровенности ни принца, ни Борга, посему кухонное общение свелось к перебрасыванию короткими фразами, отнюдь не перегруженными полезной информацией. Проще говоря, мы глубокомысленно сообщали друг другу, насколько хороши предложенные к употреблению еда и питье, да мельком обсудили, стоит ли вечером выбраться на Мозаичную площадь, чтобы полюбоваться искусством молодых магов, традиционно развлекающих горожан красочными иллюзиями в последний день Праздника Середины Зимы. Рыжий был не против присутствия на площади (тем более, что туда же за счет королевской казны выкатывались в большом количестве и бочки с горячительным). Дэриен признавал зрелище достойным внимания, но мысли молодого человека были прискорбно далеки от развлечений, зато я очень хорошо чувствовал острые зубки совести. В самом деле: наплел парню столько нужного и ненужного, что он теперь не знает, куда двигаться. Не знает… А ведь все очень просто: двигаться можно в любом направлении, потому что все дороги мира рано или поздно приходят на один и тот же перекресток. Перекресток, на котором всех нас ожидает Вечная Странница. Перекресток, с которого мы уйдем под ручку с улыбчивой спутницей, которой не нужны ни власть, ни злато, ни волшебство.

Нет, ТАКОГО принцу лучше не говорить: слишком мрачным ему покажется рассуждение о Начале и Окончании Пути в моем неумелом изложении. Хотя… Ничего мрачного в разговорах о смерти быть не может. Зачем пугаться того, что неотвратимо? Правильнее до поры до времени стараться отложить разговор, но дрожать от ужаса при упоминании имени Госпожи Серых Пределов? Ни за что. Во-первых, это неуважительно по отношению к женщине. Во-вторых, дрожать приятнее от возбуждения. А в-третьих…

В-третьих, выпивка и закуска подошли к концу, и венценосная особа приняла решение вернуться во дворец. Не без влияния «милорда Ректора», разумеется: Ксо ласково напомнил его высочеству, что ближе к полуночи начнется бал, отсутствие на котором наследника престола будет расценено, как неприличное, если не оскорбительное поведение. Дэриен печально вздохнул, но перечить моему кузену не стал ввиду полнейшей правоты последнего. Вассальная клятва ничем не отличается от любой другой и подлежит выполнению обеими сторонами, помните?

Когда в доме Ксаррона вновь остались только три живых души, дышать стало свободнее. В том смысле, что время, отведенное для игр на публику, иссякло. Вместе с терпением.

Я дождался, пока кузен закончит давать Киану распоряжения по ведению хозяйства, и невинно осведомился:

– Уделишь мне несколько минут?

– С целью?

– Поговорить.

– Тебе этого хочется или ты считаешь это необходимым? – прищурился Ксо.

– Есть разница? – не скажу, что удивился, но вопрос кузена заставил задуматься. Как всегда.

– Есть.

– Какая же?

– А сам не догадываешься? – лукаво сверкнули глаза «милорда Ректора».

– Даже не буду пытаться.

– Почему? – тон голоса стал капризным.

– Мы смотрим на любую проблему с разных точек зрения хотя бы потому, что и сами мы разные, верно? Я могу предположить, в какую сторону шагают твои мысли, но истинное направление известно только тебе. Так что, будь милостив, и не мучай меня загадками!

– Хитрюга, – довольно резюмировал кузен и поманил меня пальцем. – В самом деле, стоит поговорить.

Выбравшись в холл, Ксаррон, ни мгновения не раздумывая, расположился на тех же ступеньках, где двумя часами ранее грыз яблоки эльф. Я пристроился рядом и изобразил на лице напряженное внимание. Моя гримаса, как ни странно, осталась проигнорированной, и этот факт донельзя меня встревожил: если кузен не пользуется возможностью пошутить, это значит, что дела обстоят серьезно. На моей памяти такое происходило очень редко и касалось неких семейных проблем, о сути которых мне не рассказывали. Но даже наблюдать беседу, лишенную улыбок – не самое приятное занятие, не то, что в ней участвовать. Особенно если знаешь, что один из собеседников имеет обыкновение шутить почти каждый миг своего существования.

– Так в чем же состоит разница между желанием и необходимостью?

– В положении весов в данный момент времени.

– Весов?

– Ты прекрасно можешь сам ответить на свой вопрос, но ленишься, – нравоучительно заметил Ксо.

– Ленюсь, – остается только согласно кивнуть. – Могут у меня быть милые маленькие слабости?

– Могут, конечно, – небрежный кивок. – Собственно, уже имеются. Только не милые и не маленькие. Но это сейчас неважно… Ладно, так и быть, поясняю: если ты просто хочешь поболтать, я могу с полным правом отказаться от разговора. Сославшись на занятость, либо просто из вредности. Если же ты нуждаешься в этом самом разговоре, отказываться нельзя. Хотя бы потому, что как у старшего родственника, у меня есть определенные обязанности и обязательства.

– Перед кем?

Взгляд Ксаррона заметно потяжелел, а мне вдруг стало очень неуютно.

– Почему ты спросил?

– Просто так…

– Не ври хотя бы сейчас!

– Я не вру! Слова сами на язык прыгнули.

– Прыгнули! Тоже мне, лягушек нашел… Запомни раз и навсегда: все действия, которым мы производим, имеют цель, – холодно и жестко сообщил кузен. А потом вдруг рассеянно добавил: – Должны иметь. Любые слова, слетевшие с губ, остаются в памяти мира и требуют, чтобы мир поступил с ними тем или иным образом. Ты же всегда обожал «Беседы»39! Или в твоей памяти знания долго не задерживаются?

– Читал. И понимаю, о чем ты хочешь сказать, но… Поверь, я не хотел тебя сердить!

– Я не рассердился, – буркнул Ксо. – Но некоторые вопросы можно задавать только в предназначенных для этого местах… Я отвечу. Не здесь. Позже. Согласен?

– Конечно! Меня больше интересует другое. Местные королевские дрязги. О них я могу спросить?

– Вполне.

– А о твоем в них участии?

Тонкие губы кузена превратились в насмешливую линию.

– Попробуй.

– Я могу ошибаться…

– И ошибаешься.

– Не перебивай! Это очень серьезный вопрос… Не так давно ты сказал, что мое вмешательство в происходящие события по разрушительности последствий сходно с маршем тяжелой пехоты. Хорошо. Возможно, так дела и обстоят. Но! Сегодня я лично убедился, что ты сам принимаешь не последнее участие в судьбе престола Западного Шема. Как это понимать? Наши права настолько разнятся? 

Брови Ксаррона дрогнули то ли растерянно, то ли недовольно, но последовавший ответ был произнесен неожиданно доброжелательно:

– Мы, действительно, наделены разными Правами, Джерон. В свое время ты сам оценишь, кто в этом смысле богаче, а кто беднее, но теперешний вывод… Он совершенно закономерен, но не совсем правилен. Или совсем НЕ правилен. Впрочем, поскольку ты стал свидетелем моей Игры, пора тебе ознакомиться с ее Правилами.

– Разумеется, избранными, а не всеми?

– Разумеется, – улыбка кузена не была печальной, но и искреннего веселья в ней не чувствовалось.

– Я могу узнать, почему?

– Имеешь в виду полноту сведений? Поверь, некоторые подробности лучше узнавать постепенно. Во избежание резкого заворота мозгов.

– Такое бывает? Я слышал только про заворот кишок.

– Вот-вот. Даже сходить с ума рекомендуется постепенно. Для пущей надежности, – теперь он надо мной смеется. Но мне почему-то совсем не обидно, а… приятно. К чему бы это?

– Хорошо, запомню твой мудрый совет. Затвержу наизусть! Но мы отклонились от темы… Каким Правилам ты готов меня научить?

– Правилам не учат, Правилам следуют, олух. Учиться будешь совсем другому. Ты заметил, что я стараюсь влиять на принца через его телохранителя, верно?

– Ну да! И слепому было бы ясно!

– А также глухому, немому и… Тьфу! Прекрати давать мне поводы отвлекаться!

– Прекращаю. Как прикажете, милорд Ректор, – скромно потупился я.

Ксаррон фыркнул, но усилием воли оставил мою очередную выходку без комментариев.

– Не знаю, каким направлениям твоего развития Магрит уделяла свое драгоценное внимание, но кое-чему она тебя, определенно, не научила. Возможно, не сочла нужным. Возможно… Впрочем, расчет мог быть на что угодно. Не будем поминать всуе имя твоей сестры.

– Боишься, что она услышит?

– Чем фрэлл не шутит! Но бояться… не боюсь. Просто не хочу, чтобы нам помешали, – хотя Ксо и объяснял свои действия с нарочитой небрежностью, мне показалось, что всей правды он не сказал. Ну и ладно, потом спрошу. Тем более, он и сам пообещал ответить. На другой вопрос, конечно, но кто знает? Вдруг ответы совпадут?

– Не помешают, – уверенно заявил я. – Сестра не собиралась беспокоить меня до Пробуждения.

– Твои бы слова да Владычице в уши… Все, больше не отвлекаемся! Значит, «Теорию Влияния» тебе не рассказывали. Странно. Большая часть твоих поступков свидетельствует об обратном…

– Сам до всего дошел, – гордо морщу нос, и кузен пожимает плечами:

– Все может быть. Но теория практике никогда еще не мешала! Влияние описывается Сферами и Уровнями. Сферы пусть пока постоят в сторонке, а вот Уровни рассмотрим подробнее. В самом общем случае влияние может быть прямым и косвенным. Прямое происходит между объектом и субъектом без посредников, косвенное – через оных.

– И в чем состоит главное различие?

– В степени ответственности, конечно! Когда ты непосредственно на кого-то или на что-то влияешь, схожее по силе влияние оказывается и на тебя самого. А когда между тобой и объектом приложения твоих интересов находится некая прослойка, то чем она толще, тем слабее будет волна отката. В идеале ее не будет вовсе. Понятно?

– Пожалуй… А на что похож этот откат?

– На что похож? Давай порассуждаем. Если повару нужно снять с огня ковш с закипевшей водой, он возьмется за ручку ковша не голой рукой, а обязательно защитит кожу от ожога. К примеру, тряпкой. Конечно, можно хвататься за раскаленный металл и пальцами, но тогда они пострадают, верно? Так и влияние: оно направлено в обе стороны, и если не хочешь осложнить себе жизнь, следует применять защитные меры.

– Прятаться за чужими спинами?

– Ну, все не так примитивно, – презрительно сморщился Ксо. – Ты назвал лишь один из вариантов, причем не самый подходящий к случаю. Мы говорим сейчас о другом влиянии, не на материальном, а на духовном уровне.

– Оно проще или сложнее?

– Оно интереснее, – категорично заявил кузен. – Сложнее, разумеется, но и удовольствие от достижения результата куда больше. А самое главное, при соблюдении определенной осторожности рамки ответственности за содеянное почти полностью исчезают!

– Ага. Именно это и доставляет тебе удовольствие. Безнаказанность.

Ксаррон посмотрел на меня с укором:

– Иногда мне хочется тебя выпороть.

– За что?

– Не «за что», а «для чего». Чтобы думать учился… Вроде, голова на месте, опыт какой-никакой имеется, а как начинаешь делать выводы из простеньких посылок, так хоть стой, хоть падай!

– Все так плохо? – слова кузена меня задевают. Не слишком сильно, но неприятно.

– Все ужасно! – сей неутешительный приговор Ксо сопровождает подходящей случаю гримасой. – Создается впечатление, что в тебе нет ничего светлого.

– Светлого? В каком смысле?

– В прямом! Когда выносишь суждение о какой-либо личностной черте, всенепременно выбираешь наиболее подходящую из своих, чтобы дать оценку чужой. Поэтому опытный собеседник легко может узнать все тайны твоей души, кстати. Но я имел в виду кое-что другое: ты определил причиной моих поступков желание уйти от ответственности в самой грубой и пошлой его форме. 

– Ну и что?

– А то! – кузен сделал вид, что обиделся. – Мои качества ты оцениваешь, сравнивая со своими. В каком-то смысле, мерить всех по себе вполне разумно, но ни одно подобное решение нельзя признавать окончательным. Выставляя оценку окружающему миру, ты определяешь свои собственные пределы, запомни это и постарайся осознать. Считая меня любителем развлечься за чужой счет, ты, прежде всего, признаешь себя таковым же.

– Я вовсе не это… – в словах Ксо был смысл. И не просто был, а выпирал изо всех щелей.

– Задумался, наконец? Слава Владычице! – крылья короткопалых ладоней взлетели вверх.

– Хочешь сказать, что, нелестно отзываясь о других, я и сам становлюсь хуже?

– Да. Как бы нелепо это ни звучало.

– Это тоже следует из «Теории Влияния»?

– Самым явным образом.

– Я запомню.

– Надеюсь, – кузен перевел взгляд на книгу, так и не вернувшуюся на свое законное место.

Знаю, вещи (особенно чужие) разбрасывать нехорошо, но у меня попросту не было времени о ней вспомнить!

– Забиваешь голову всякой гадостью, а для полезных вещей места не находишь… – скривился Ксо, и трактат неизвестного мне автора, лениво хлопая обложкой, как крыльями, полетел в кабинет. Низенько так полетел, почти над самыми ступеньками.

– Чем это чтение хуже других?

– Тем, что оно тебе сейчас ни к чему! – не терпящее возражений заявление кузена заставило меня спросить:

– А что «к чему»?

– Сейчас узнаешь, – загадочно пообещал Ксо. – Оденься потеплее и шагом марш на задний двор!

Возражения не имели смысла, и я переместился на свежий воздух. После необходимого утепления тела, конечно же: в последний день праздника природа вспомнила о том, что зима должна быть холодной, и подарила Виллериму кусачий морозец. Не самый желанный подарок, но лучше, когда снег хрустит под ногами, а не чавкает.

Задний двор резиденции «милорда Ректора» был совершенно неухоженным: сразу становилось ясно, что обитатели дома мало пользуются строениями, предназначенными для хозяйственных нужд. Впрочем, должность, которую с удовольствием занимал Ксаррон, предполагала частое отсутствие хозяина. Надо полагать, Киан сопровождает своего повелителя повсюду, и в особняке временами вообще не остается обитателей… Наверное, кузен все же нанимает кого-нибудь присматривать за хозяйством. Исключительно в целях маскировки: привести дом в порядок для такого умельца, как Ксо, не составляет ни малейшего труда, но вот Силы требует изрядно. А лично я сомневаюсь, что возмущения Сил проходят в столице Западного Шема совсем уж незамеченными.

– И зачем ты вытащил меня сопли морозить? – спрашиваю, натягивая шапку до самых бровей.

Ксаррон, величественно запахнувшийся в длиннющую шубу, скорбно вздыхает:

– Что я получаю за все свои труды? Черную неблагодарность! Тренироваться будешь, лентяй!

– В чем именно?

– Кажется, кто-то заявлял, что не может до сих пор совмещать исследование Кружев с другими действиями, – промурлыкал Ксо. – Не знаешь такого оболтуса?

– Да причем тут…

– Надо же когда-нибудь начинать учиться? Надо! Почему бы не сейчас?

– Я не в настроении.

– Скажите пожалуйста! – кузен скрестил руки на груди. – С таким же успехом ты мог бы заявить, что и жить не в настроении.

– Кстати, о жизни, – начал было я, но «милорд Ректор» замотал лысой головой:

– Никаких философских диспутов! Займемся вещами простыми, но необходимыми.

– Например?

– Например, вот этим!

В паре шагов от кузена, на уровне плеч возник слабо светящийся и выглядящий пушистым и желтым, как цыпленок, шар. Собственно, и размер у него был вполне цыплячий: с кулачок.

– Назови основные характеристики! – непреклонно велел Ксаррон.

Пробую отвертеться от незапланированной траты сил:

– Но для этого мне нужно воспользоваться…

– Я знаю.

– Ну, Ксо, может быть, потом?

– Сейчас. Учти: я буду ждать, сколько понадобится.

– Уговорил.

Я вздохнул и покорно спустился на Второй Уровень Внутреннего Зрения.

И что мы имеем? Головную боль, но это не в счет. Как всегда…

К чести кузена надо сказать: он не стал морочить мне голову изысками, а сотворил самый обычный «ларец». Существуют еще такие разновидности этого типа чар, как «шкатулка» и «сундук», но они отличаются от того, что трепещет передо мной в воздухе, всего лишь емкостью, причем в прямом смысле этого слова. Ксо сотворил стандартный замкнутый контур для хранения некоторого количества Силы.

Мой короткий ответ лишь подогрел наставнический энтузиазм. Кузен удовлетворенно кивнул и продолжил допрос:

– Ты можешь на него воздействовать?

– Э… В некотором роде.

– А конкретнее?

– Могу «открыть».

– В своей любимой манере, полагаю? – прищурился Ксо.

– Ну да, а тебе нужно что-то другое?

– Признаться, да. Я хочу, чтобы ты немного пожонглировал.

– Но как? Я даже не могу взять в руки…

– Вообще-то, можешь, – ухмылка кузена стала до неприличия интригующей.

– Да каким образом?!

– Основные подходы к решению тебе известны. Дело за малым: решить задачу.

– Издеваешься?

– Ни капельки.

– Я даже не представляю, с какой стороны начать думать!

– И все-таки, попробуй, – мягко посоветовал кузен, углубляясь в размышления и оставляя меня наедине с…

С Мантией, разумеется.

«Испытываешь затруднения?…» – в тоне вопроса совсем нет интереса. Ни крошечки. Но и круглый дурак не поверил бы во внезапное безразличие, продемонстрированное моей подружкой.

Некоторые.

«В самом деле?… И в чем же они заключаются?…»

Мне необходимо решить одну сложную задачу.

«Сложную?…» – удивление, настолько невинное и наивное, что хочется выругаться, а не продолжать светскую беседу.

Да, сложную! Практически невозможную.

«С каких это пор детские забавы кажутся тебе невозможными?…»

С тех самых… А почему ты называешь это забавой?

«Потому что забава и есть…»

Считаешь задание Ксо выполнимым для меня?

«В данном вопросе мое мнение не имеет никакого значения…» – ухмыляется Мантия.

Да, помню… И все же, что мне делать?

«Как это, что?…» – недовольное шевеление Крыльями. – «Возьми шарик в руку… Точнее, положи на ладонь…»

Не выйдет. Как только моя рука прикоснется к «ларцу»…

«А кто сказал, что она должна прикоснуться?…»

То есть?

«Нижайше прошу меня извинить за невольное приобщение к мудрости твоего кузена…»

Подслушивала?

«А куда мне деться?…» – тяжелый вздох. – «Так вот, любовь моя, насколько помню, сегодня ты имел удовольствие познакомиться с основами „Теории Влияния“, верно?…»

Имел. И что с того?

«Влияние, как точно подметил многомудрый Ксаррон, разделяется на прямое и косвенное, сиречь, без непосредственного взаимодействия с объектом… А это как раз твой случай!…»

Мой случай?

«Чем больше слоев ткани находится между твоей кожей и горячей ручкой ковша, тем меньше вероятность обжечься…»

Да, меньше! Но как это соотносится с…

«Ткани в твоем распоряжении нет, зато ты обладаешь не менее полезным и податливым материалом, не так ли?… Кто же мешает тебе создать между рукой и „ларцом“ прослойку из…»

Пустоты! И как я сразу не догадался?

«Если бы ты до всего доходил без трудных раздумий, процесс познания скоренько бы тебе наскучил…» – заметила Мантия.

Безразлично так заметила, словно не обо мне и моих особенностях шла речь. Но в этот раз я не стал обижаться, потому что на горизонте замаячило решение очень интересной задачки. Если у меня получится, то…

Моя жизнь претерпит некоторые изменения. Но для начала нужно вспомнить кое-что из «Теории Пространства».

Пространство неоднородно. Проще всего сравнить его с пирогом, под румяной корочкой которого может скрываться неисчислимое количество слоев. Правда, сейчас мне нет нужды углубляться в механику сосуществования Пластов. Хотя бы потому, что Пласт будет один. Один. Искусственно разреженный на отдельно взятом участке.

Да-да, пользоваться будем уже проверенными опытом инструментами. Сделаем «проплешину», которая помимо того, что отталкивает активные чары, обладает еще одним замечательным свойством. Точнее, таким свойством обладает Пространство вообще, просто в данном случае…

Как звучало одно из основных Правил Существования? «Одиночный Пласт Пространства на всем своем протяжении обладает одинаковыми качествами и стремится сохранить их в неизменности». Говоря проще, Пространство, несмотря на необычайную гибкость, всегда жаждет вернуться к первоначальному состоянию. На этом свойстве, кстати, можно построить один из способов получения дополнительных эффектов при наложении заклинаний… Но хватит теоретизировать! Пора приступить к практическим занятиям.

«Проплешина» отталкивает чары, если возникает в должной близости от волшбы. Это раз.

Если нарушить структуру Пласта, он будет стараться вновь стать таким, как прежде. Это два.

Пустота может принимать любые очертания. Это три.

Мне известны три очень важных факта. Что же мешает на их основе немного пошалить?

Ровным счетом ничего!

Я подошел к «ларцу» на расстояние, достаточное, чтобы дотянуться до желтого шарика рукой. А потом началось самое интересное: язычок Пустоты, выползший из середины моей ладони, раскрылся воронкой, истончаясь до того предела, который почти невозможно различить. Примыкающий к «воронке» слой Пространства сразу же попытался заполнить освобожденное место, разрежаясь и невольно увлекая в процесс слой последующий. И так далее, и так далее, и так далее… Спустя вдох над рукой возникла целая башенка, каждый этаж которой по мере ее роста приближался своими свойствами к Пласту Реальности, в котором существовал известный мне мир. То есть, примерно в дюйме от кожи Пустотой уже и не пахло, но поскольку слои Пространства, пытаясь насытить прожорливого едока, никак не могли прийти в прежнее равновесие, образовался небольшой Внутрипластовый Поток, который был вполне в состоянии…

Я поднес открытую ладонь к пушистому шарику. «Ларец» вздрогнул, словно почувствовав неладное, но Поток подхватил его и потащил за собой. Вперед. К Пустоте. И как только Кружево заклинания оказалось рядом со своим извечным врагом, сработал механизм защиты: желтый комочек рванулся прочь. Долетел до того места, с которого начинался Поток, и… снова попал под его влияние.

Понадобилось вдохов семь, чтобы метания «ларца» прекратились, и шарик застыл в относительном покое совсем рядом с моей ладонью. Настолько близко, что с небольшого расстояния непосвященный зритель решил бы: я держу светящийся комок в руке.

Впрочем, блаженное довольство собственными успехами длилось ровно столько, сколько посчитал нужным Ксо: звонкий щелчок пальцев вновь заставил меня обратить внимание на кузена.

Ксаррон смотрел на меня. Смотрел совершенно незнакомым взглядом. То есть, подобные чувства в чужих глазах я видел и раньше, но только не в ЕГО глазах.

«Милорд Ректор» был доволен. Причем, доволен не мной и не собой, а кем-то третьим, если можно так выразиться.

Или не кем-то, а чем-то. С таким удовлетворением можно смотреть на закат, знаменующий окончание неимоверно трудного, но удачного дня. Смотреть, зная: преодолен очередной рубеж. Тот, который еще вчера казался недостижимым. Теперь можно расслабить плечи, впитать кожей последнее тепло солнца, прячущегося за кромкой гор, и гордо кивнуть самому себе: сделано. Кивнуть и составить план работ на следующий день, потому что дела – они такие: ждать соглашаются только если очень хорошо попросишь. Но искусство просить ничуть не сложнее в освоении, чем искусство исполнять просьбы, поэтому настоящих Просителей мало. Да и настоящие Просьбы можно пересчитать по пальцам40

Концентрация нарушилась сразу же, как я обратил внимание на окружающий меня мир: Пустота не преминула воспользоваться ослаблением поводка и слизала «ларец» в мгновение ока. Простое и привычное действие, помимо всего прочего временно пополняющее мои собственные кладовые, в этот раз вызвало почти физическое отвращение. Словно моя ладонь и в самом деле проглотила цыпленка – мягкий, жалобно пищащий комочек… Но почему? Ведь всему живому на свете необходима пища для того, чтобы существовать. Кому духовная, кому наоборот. И никто не испытывает угрызений совести, вгрызаясь зубами в сочное мясо. А мне вдруг стало грустно и мерзко, хотя произошло то, что и должно было произойти. Исполнилось, так сказать, предписанное.

Отодвинув в сторону дурные мысли, я с удивлением обнаружил, что пальцы руки, «державшей» шарик, основательно замерзли и затекли. Да, Сила, просачиваясь внутрь тела, добавила спокойствия и уверенности, но снять напряжение не смогла. Значит, даже такое простое действо потребовало от меня существенных усилий. Самое обидное, усилий сознания, а не тела, потому что одно дело выпускать и загонять Пустоту обратно – это происходит почти неосознанно, а вот контролировать ее поведение… Слишком трудная и ответственная задача. Да, пожалуй, именно ответственность и утомляет. Охохонюшки…

– А говорил, что не можешь.

Замечание звучало не укоризненно, а скорее устало: как будто я долго-долго испытывал терпение кузена вместо того, чтобы в мгновение ока выполнить порученное мне дело.

– Собственно, я и не знал, что могу.

– Теперь знаешь?

– Теперь – да. Шутка с «ожившим» рисунком на моей спине… Она была основана на этом же свойстве Пространства, верно?

– Конечно. Поэтому, на мой взгляд, ты непозволительно долго соображал, ведь все необходимые посылки у тебя имелись.

– Имелись, – уныло подтверждаю изложенный кузеном факт. – И я, как водится, снова выставил себя тугодумом.

– Хорошо, что ты это признаешь. Но плохо, что признаешь с такой легкостью.

– Плохо?

– Здравая доля уверенности в себе еще никому не повредила.

– Уверенность здесь ни при чем. Если я знаю за собой…

– Излишнюю медлительность?

– И это тоже! В общем, если я очень хорошо знаком с собственными недостатками, зачем пестовать в себе манию величия?

– Ты снова повернул не в ту сторону, – разочарованно вздохнул Ксо. – Недостатки, как и достоинства, ни в коем случае нельзя переоценивать. Из этого проистекает неуместная нерешительность… Кстати, когда ты притворялся лэрром, тебе были свойственны совсем иные заблуждения!

– И они тоже заслужили твою ругань.

– Не передергивай! – строгое покачивание поднятым вверх пальцем. – Я не ругал. Я даже ничего не запрещал. Всего лишь предупредил, что нужно думать о последствиях.

– За что тебе отдельная благодарность! Может, вернемся в тепло?

– Вернемся, но несколько позже.

– По причине?

– К настоящей тренировке мы еще и не приступали.

– А все это как называлось?

– Подтверждение теории практикой, – расплылся в улыбке кузен. – А вот теперь… Теперь будем вырабатывать навыки, упрощающие жизнь.

– Что-то не очень хочется.

– Ты только попробуй! Потом за уши не оттянешь!

– Не надо меня за уши тянуть, дяденька! Они у меня и так…

– Лопоухие.

– Совсем даже не лопоухие! Они…

– Все, пауза для разрядки и отдыха закончилась! – провозгласил Ксо и сотворил еще пяток «ларцов». – Ты знаешь, как устроены эти чары?

– Примерно.

– «Примерность» меня не устраивает! Произведи осмотр и установи места размыкания для каждого из моих цыплят.

Он что, мысли читает, что ли? Хотя… Если мне желтые шарики напомнили птичек, то почему у кого-то другого они не могли вызвать такую же ассоциацию?

– Не задерживайся!

Окрик кузена сделал то, на что и был направлен: подстегнул меня.

Уровень внешних магических полей рассказал, как именно слеплены «ларцы», и я мысленно ругнул Ксо: то ли желая меня помучить, то ли просто в силу привычки он поместил замочные Узлы, куда вздумалось. То есть, двух похожих Кружев не было. Знаете, есть такая детская игра: искать различия в одинаковых, казалось бы, рисунках? Так вот, у меня задачка была обратной: найти в совершенно разных сплетениях Нитей похожие фрагменты. Кстати, с кузена сталось бы совсем избежать «похожести».

– Нашел.

– Все?

– Думается, все.

– Хорошо. Ты можешь с этого расстояния разомкнуть «ларцы»?

– Вполне.

– А находясь на Первом Уровне Зрения?

– М-м-м-м-м?

– На быка ты не тянешь, поэтому мычание тебе не идет, – ехидно отметил Ксо. – Выражайся более ясно.

– Но как я определю места размыкания, если не могу видеть Кружево?

– Кто сказал, что не можешь?

– Но на Первом Уровне…

– Так, понятно, – кузен нахохлился, как наседка. – Лень – твой самый страшный враг!

– Ксо…

– И всего-то надо было сделать над собой усилие!… Ладно, подсказываю: да, находясь на Уровне, ты можешь видеть только его содержимое, но кто мешает остановиться в том месте, где Уровни смыкаются? Только не говори, что ТАМ ты никогда не бывал!

Хм. И верно. Несколько раз я наблюдал…

– Я попробую.

– Уж сделай милость, порадуй старика!

– Старик… Курам на смех. Точнее, цыплятам.

– Но-но! Я бы попросил!

– О чем?

– Не обижать моих птенчиков, – Ксаррон ласково взъерошил пальцем пушок на ближайшем из шариков, и мне показалось, что «цыпленок» даже пискнул от удовольствия.

Нет, хватит дурацких фантазий! Так я додумаюсь до того, что «ларчики» и уничтожать нельзя, потому как они являются живыми и мыслящими существами… Все. Сосредотачиваюсь и погружаюсь.

Итак, Второй Уровень. Что я вижу, находясь на нем?

То, что дозволено, разумеется. Но и этого достаточно.

На Втором Уровне расцветают пышным цветом узоры искусственно созданных структур. В основном. Кроме того, наблюдаются внешние проявления структур естественных, как-то: природный фон и живые существа. Например, золотистая мозаика самого заднего двора. Или мой горячо любимый кузен. Впрочем, его-то я и не вижу. По очень понятной причине: Ксо полностью закрылся Пологом измененного облика и предоставляет взору всех желающих картину занимательную, но не слишком необычную. Оттенков синего очень и очень мало, что соответствует человеку, не чуждому магическому искусству, но скорее теоретику, нежели практику. Остальные цвета не в счет, хотя по ним можно установить все, начиная от возраста и заканчивая конкретными физическими и душевными качествами маски, надетой кузеном. По правде говоря, не хочу заглядывать под нее. Небезопасно.

Взглянем лучше на «ларцы». Сферическая конструкция – самая надежная для хранения Силы в изоляции от мира. И она же самая затруднительная для размыкания, поэтому и оснащена специальными Узлами-замками. Кстати, внутри «ларца» поле Силы вовсе не однородно, как можно было бы предположить, а уложено своеобразными витками, дабы при вскрытии было легче отмерять и извлекать нужную порцию.

М-да, на Втором Уровне «цыплята» смотрятся вовсе не интересно: плотные клубочки серо-стального цвета. Собственно, и на Первом Уровне они могли бы быть такими же или вовсе невидимыми, но Ксаррон решил позабавить то ли меня, то ли себя, наделяя хранилища Силы милой внешностью.

Концентрирую внимание на одном из шариков и постепенно начинаю подниматься вверх по Уровню, туда, где серая сеточка должна превратиться в желтый пух. Чуть было не проскакиваю Границу, но все же останавливаюсь. И голова тут же начинает свое излюбленное вращение: видеть одновременно материальное воплощение чар и их внутренности, скажем так, не очень приятно. Правда, приложив некоторое усилие, я добился таки состояния, в котором Кружево «ларца» выглядело полупрозрачно, но достаточно четко для прослеживания всего рисунка.

– Кажется, получилось, – спешу сообщить кузену о своих успехах.

– Замечательно! Теперь разбей их!

– Разбить? Но это… Это я мог сделать и без лишних усилий! Зачем же ты заставлял меня напрягаться?

– Для пользы дела. Кроме того, я хочу, чтобы ты их не просто «разбил», а сделал это красиво.

– Красиво?

– Ну да! Видел «небесные огни», которыми маги веселят народ по праздникам?

– Э-э-э-э… Вроде бы.

– Сможешь изобразить нечто подобное?

– Надо подумать.

– Думай, – разрешает Ксо. – А я пока подниму птенчиков повыше. Чтобы не обжечься.

Легко сказать, да трудно сделать. Думай… Это хуже приказа. Это приговор, не подлежащий обжалованию. «Небесные огни», говоришь? Красочные вспышки, брызги пламени, затухающие у самой земли. Можно и такое сотворить.

Так, замочные Узлы мне не подойдут, потому что нужен одновременный прорыв Силы в максимальном количестве мест. Значит, нужно ослаблять Узлы скелетные, причем основного скелета, а не вспомогательного. Ладно, сделаем… А самое трудное – обеспечить давление Силы на всю внутреннюю поверхность «ларца» одновременно. Для этого необходимо…

В общем, Ксо, ты сам этого хотел.

Драгоценная, поможешь?

«В чем именно?…»

Я выпущу несколько языков, но они должны проникнуть внутрь каждого шарика через замочный Узел, не задевая стенок. А потом… Потом я их оборву, а ты подтянешь и скатаешь в комочек.

«Пожалуй… Напряжение в „ларце“ возрастет, Нити будет затягивать внутрь, скелет заклинания потеряет устойчивость, и как только Узлы окажутся вблизи от…»

Мы увидим маленький бумсик.

«Что ж… Смотри!…»

И я с чувством выполненного долга позволил зрению окончательно вернуться на Первый Уровень.

Мантия не обманула: зрелище получилось впечатляющим. Когда желтые шарики «ларцов» слегка скукожились, чтобы в следующее мгновение ярко вспыхнуть и разлететься во все стороны солнечными искрами, я невольно затаил дыхание, следя за их стремительным полетом. Впрочем, представление потрясло не только меня: откуда-то сзади раздалось восторженно-робкое:

– Ух ты!…

Я обернулся, чтобы… удивиться, и очень сильно.

Наверное, они и раньше прятались за створкой ворот ограды, отделяющей задний двор от парка. Трое ребятишек, закутанных так, что из вороха шерстяной ткани и меха выглядывают только разрумянившиеся от мороза мордашки. Неописуемо довольные мордашки: в глазах детей сияет самое настоящее счастье. Как мало нужно в нежном возрасте, чтобы быть счастливым: всего лишь увидеть чудо.

Ксаррон шутливо сдвинул брови и спросил:

– Все клумбы истоптали?

– Как можно, дяденька! Только половину! – ответил один малец. Причем, судя по смелости, с которой он вступил в беседу, вся троица прекрасно была знакома с «милордом Ректором».

– Половину? Поверю на слово, но глядите у меня: если весной не досчитаюсь своих любимых цветов, будет вам нагоняй! – противореча смыслу и тону фразы, правая рука Ксо извлекла из недр шубы горсть леденцов, мгновенно перекочевавшую в радостно подставленные ладошки детей. Получив лакомство, невольные свидетели моих «упражнений» благодарно поклонились и, весело переговариваясь на им одним понятном языке, убежали за ворота. Полагаю, топтать остальные клумбы.

А я…

Я смотрел им вслед и думал. О чем? Ну, например, о том, что Ксаррон прихватил леденцы с собой, поскольку заранее знал о встрече с детьми. Причем, знал именно по той причине, что сам и пускал их играть в парке. Действительно, зачем пропадать такому просторному месту? А ребятне здесь куда безопаснее находиться, чем бродить по улицам города… Только один вопрос требует ответа: кузен пригрел этих малышей только в рамках исполнения избранной роли или же…

Потому что посчитал это правильным и необходимым для них – иначе откуда взялось бы это тепло во взгляде?

Что ж, я снова ошибся. Снова пытался мерить других по себе. Объяснять причину своими корявыми следствиями… Стыдно. Но дело не только и не столько в доброте, в очередной раз явленной Ксо. Дело в другом.

Сердцу вдруг стало тесно в груди. Так тесно, что оно попыталось сжаться, чтобы стать меньше… Пора уединиться и поразмышлять над причудами жизни без посторонних глаз. Но для этого сначала нужно сделать вид, что все в порядке.

Я скорчил жалобную физиономию и проскулил:

– А мне конфетку?

Ксаррон отмахнулся:

– Сам возьми. На кухне.

– И возьму.

Собираюсь следовать указанным маршрутом, но пальцы кузена оказываются на моем плече:

– Что случилось на сей раз?

– Случилось? Ничего.

– Ты никудышный актер, Джерон.

– Я знаю.

– Тогда какого фрэлла пытаешься притворяться?

– Я не притворяюсь! С чего ты взял?

– И это заявляет тот, кто изучил механизм действия syyth на собственной шкуре! – возмущение Ксо если и показалось мне наигранным, то не в той степени, чтобы быть оставленным без внимания. – Я, конечно, не эльф, и якорем тебя не выбирал, но кое-что могу почувствовать и без предварительной подготовки!

– И что же ты чувствуешь? – поворачиваюсь и смотрю кузену в глаза. – Что?

– Твое смятение.

– Чушь! Я совершенно спокоен!

– Твое душевное равновесие нарушено, и очень существенно. Скажи, из-за чего?

– Понятия не имею.

– Имеешь, к сожалению, и не только понятие… Ты твердо и ясно знаешь, почему тебе плохо. Но говорить не станешь, и этим совершаешь очередную ошибку.

– Какая разница? Это МОЯ ошибка, и я могу делать с ней все, что пожелаю!

– Делай, – Ксо отводит взгляд. – Только не забудь: и она с тобой что-то сделает. В свое время и по своему желанию.

Что я ценю в своих родственниках? Умение всегда и всюду оставлять за собой последнее слово. И даже не слово, а целую речь. С отягчающими последствиями.

Что я ненавижу в тех же персонах? Абсолютную бесцеремонность в делах семейных. Это когда решаются судьбы престолов, можно веками сидеть и рассуждать, какой чих будет уместен, а какой повлечет за собой распространение ненужной заразы. А если дело касается такой мелочи, как поинтересоваться моим скромным мнением относительно достаточности количества часов, отведенных для сна… Тут церемонии ни к чему, верно?

Нет, Ксо разбудил меня не на рассвете. Но очень близко к тому. По крайней мере, улицы города, по которым мы шли в серых сумерках пасмурного зимнего утра, были пустынны, как будто все жители Виллерима скоропостижно скончались, либо спят сном, подозрительно смахивающим на мертвый. Правда, первое утро после череды праздников и должно быть таким.

Мы не разговаривали. Зачем? Я догадывался, какая причина заставила моего кузена предпринять утреннюю вылазку, только никак не мог понять, куда именно меня ведут. Хотя, как только звук наших шагов по чисто выметенным каменным плитам пола эхом отразился от низких сводов маленького храма на Улице Последнего Желания, все стало ясно.

Лучшего места для начала Тропы никто бы не нашел.

Во-первых, святилище Саммадиса41 было построено на месте Большого Отклонения42.

Во-вторых, не только в этот ранний час, но и в другое время суток храм Держателя Весов обходят стороной, а, следовательно, никто не заметит, что мы в него вошли, не собираясь выходить.

В-третьих, отправляться домой при немом одобрении бога, устанавливающего меру платы за содеянное, показалось мне правильным.

Ксаррон заметил мое неудовольствие, смешанное с восхищением, и усмехнулся:

– Похоже, ты знаешь, зачем мы пришли сюда.

– Именно сегодня?

– Можно отложить до вечера, если хочешь.

– Не стоит.

– Уверен?

– А что изменится за один день?

– В данном случае, ничего, – признал кузен.

– Тогда не будем менять планы.

И я, избегая дальнейших вопросов и сомнений, бросился в объятия Савана, чтобы…

Открыть глаза уже дома.

Точнее, не совсем дома, а в его преддверии. У подножия. У поднимающейся вверх по склону холма лестницы. У лестницы, которая…

А-ах!

Комок заклинания ткнулся мне в грудь. Как кот. Очень большой, лобастый кот, способный сбить с ног. Собственно, я бы и упал, если бы уже не лежал на притоптанном снегу.

Хорошо-то как!

Следующая порция добавила сил, достаточных для того, чтобы приподняться на локтях и хорошенько рассмотреть щедрого дарителя.

Ксаррон сидел на нижней ступеньке. Тающее с рассветом сияние Ка-Йи, младшей из лун, приглушало цвета и смягчало линии, окутывая хрупкую фигуру жемчужным мерцанием, словно кружевной накидкой. Я очень редко заставал кузена в такие минуты. Минуты покоя, когда он не острит и не поучает, а просто живет, наслаждаясь каждым мигом, каждым глотком воздуха, каждым шагом наступающего зимнего утра. Очень редко. Подозреваю, что Магрит вообще не видела его таким. Потому что Ксо прекрасно знает: моя сестра не терпит мужчин сильнее ее самой… Она им покоряется.

Пальцы правой руки кузена скатали Силу клубком запутанной волшбы и небрежно швырнули в мою сторону.

– Достаточно?

– Да. Спасибо, – поглотив очередную порцию, запоздало благодарю за заботу, а Ксаррон фыркает:

– Было бы, за что «спасибкать»… Это так, баловство. Вкупе с долгом старшего родича.

– И все же… Ты мог бы и не тащить меня сюда лично.

– Мог бы, – охотно подтверждает кузен. – Вот только не с моими натруженными нервами наблюдать, как ты добираешься домой самостоятельно!

– Нервами! Можно подумать… Я бы справился.

– Конечно. Справился бы. Годика через полтора, – самое страшное, что слова Ксо – вовсе не шутка, и я знаю это лучше всех остальных. Знаю. Но сдаваться не хочу:

– И вовсе не через полтора!

– Угу. Месяцев пятнадцать ушло бы. При удачном стечении обстоятельств.

Обиженно отворачиваюсь и бурчу в сторону:

– Да всего-то и нужно было, что Поток найти.

– Вот именно! – подхватил Ксо. – Ты хоть догадывался, где его искать?

– Ну-у-у-у…

– Гну! Так я и думал… Ближайшее смыкание Пластов43 – на север от Виллерима. Миль этак двести.

– Так далеко? – ошарашивающая новость заставляет забыть об обиде.

– В принципе, рядом. Но не для некоторых, разумеется. И ждали бы тебя Созидающие… До следующего Пробуждения, которое у них, насколько я знаю, вообще пока не запланировано.

– Я бы успел. Если бы мне вовремя сказали…

– Куда идти? Правда, если учесть, что ты никогда не двигаешься заданным маршрутом, говорить что-либо бесполезно. Проще взять за ухо и притащить в нужное место.

– Вот все вы так: чуть что, сразу – за ухо! Того и гляди, с корнем вырвете.

– Это идея. Можно и уши оборвать, и…

– Но-но! Я бы попросил! Точнее… Спросил бы.

– О чем?

– Почему ты со мной возишься?

Ксаррон скривил губы, словно собирался порадовать меня очередной колкостью, но вдруг передумал, поднял голову и несколько вдохов внимательно вглядывался в сплетение черных веток, за которыми, как за кованой оградой, пряталась луна. И то, что я, в конце концов, услышал, ответом не стало:

– Тебе какую версию изложить? Историческую? Патетическую? А может быть, романтическую?

– Их так много?

– Версий? О, да!

– А причин?

– Еще больше. И в то же время, меньше. Возможно, причина вообще одна-единственная. Но ее никто не знает.

– У меня нет настроения смеяться твоим шуткам.

– А грустить?

– А грустить нет желания.

– Тогда чего же ты хочешь?

– Узнать чуть больше, чем знаю сейчас. И лучше, если ты сам придумаешь какую-нибудь нелепицу, чем я займусь тем же самым!

– Уж это точно! – хохотнул Ксо. – Ладно, уговорил. Только обещай не спрашивать, правду говорю или нет!

– Если настаиваешь, – безразлично пожимаю плечами, и кузен укоризненно щурится:

– Отсутствие любопытства тебя погубит, можешь мне поверить!

– А я как раз любопытничаю!

– Джерон, – голос стал на тон ниже, что означало переход от непринужденной беседы к назидательной лекции. – Я готов поклясться: ты донимаешь меня расспросами только потому, что уже придумал кучу ответов. А поскольку в твоей голове места вечно не хватает, тебе необходимо срочно установить, какие из ответов имеют право остаться в пределах видимости, а какие должны тихо и мирно удалиться прочь. И при чем тут любопытство? Пошлый и рациональный подход к решению проблемы. Даже не буду спрашивать, угадал или нет, потому что твой нос разочарованно морщится, а это верный признак!

– Признак чего?

– Того, что у тебя отняли очередную игрушку. Только не обижайся!

– И не думал.

– Думал, думал, не отпирайся! Нет ничего постыдного в том, чтобы проиграть достойному противнику.

– Имеешь в виду себя?

– Ты равно не умеешь льстить и подкалывать, поэтому занимайся тем, что у тебя получается вполне сносно.

– Например?

– Задавай вопросы.

– Я уже спросил!

– А разве я не ответил? – деланно изумился Ксо.

– Нет!

– Значит, мне не понравился вопрос.

– Ни себе чего! – вот теперь я возмущен. На самом деле. – Сделай милость, расскажи тогда, что тебе нравится!

– Я пошутил, – не то, чтобы кузен идет на попятный, хотя налицо попытка остудить мой пыл. Ну, такие штуки со мной давно уже не проходят:

– А я – нет!

– Ах, какие мы нетерпимые!

– Я спросил сущую ерунду, а получил вместо ответа ворох уверток. И что прикажешь с ними делать?

– Выкинуть подальше, – пожимает плечами кузен. – Хорошо, не буду больше над тобой смеяться… Так что ты хотел узнать?

– Зачем ты все это делаешь?

– Что «все»?

– Ну… Помогаешь выпутаться из дурацкой ситуации. Учишь. Приводишь домой.

– Возможно, это доставляет мне удовольствие.

– Ага! И злился ты тоже из удовольствия?

– А как же! Между прочим, всласть позлиться – самое милое дело! Это для радости поводов много, а чистая злость под ногами не валяется, искать надо. Там, где трава погуще, да тени побольше.

– Опять шутишь? – даже не упрекаю. Устал от бесплодных попыток завести серьезный разговор, и Ксаррон это чувствует, потому что мгновенно меняет тон:

– Не совсем. Так, чуть-чуть… Ты и в самом деле меня развлек. Внес в мою скучную жизнь некоторую приятную сумятицу.

– Доставил массу неприятностей…

– Положим, я их таковыми не считаю. И тебе не советую. Воспринимай все происшедшее, как маленький семейный отдых. Не все ж делами заниматься, надо иногда и дурака повалять!

– И совершенно очевидно, какого «дурака» ты имеешь в виду.

– Ну, опять надулся! Я же предупреждал: причин моих поступков много, и не все из них придутся тебе по вкусу.

– Не все. Но я, кажется, знаю ту, которая не понравится в первую очередь тебе.

– Вот как? Я – весь внимание.

У кого любопытства в избытке, так это у моего кузена. Впрочем, все Крадущиеся такие. Можно сказать, главная фамильная черта – совать нос во все дыры, щели и темные углы. Положено, в общем. И этой слабостью Ксо можно беззастенчиво пользоваться в корыстных целях. Можно. Только я всегда был излишне мягкотел, чтобы научиться наносить удар по самому слабому месту.

– Причину зовут Магрит.

– Неужели? – не дрогнуло ничего: ни голос, ни мельчайшая черточка лица. Кого-то другого это равнодушие обмануло бы, но я слишком хорошо знаю: когда речь заходит о моей сестре, Ксаррон замыкает чувства в себе. Любые. Словно боится, что кто-то подглядит и разнесет по всему свету его великую тайну… Влюблен по уши, вот как это называется.

– Может, она и не главная, но, несомненно, самая любимая причина.

– Гаденыш! – шипение сквозь зубы, правда, не угрожающее, а скорее, слегка недовольное. Впрочем, передо мной кузен не считает нужным притворяться без особой нужды: слишком много было бы чести.

– Новый комплимент? Премного благодарен! Надо будет записать, а то забуду… А если честно, Ксо, это из-за нее?

– «Это»?

– Твоя нежная забота обо мне.

Наступившее молчание длится ровно столько, чтобы мы оба успели справиться: я – с желанием хихикнуть, кузен – с настоятельной потребностью одарить меня затрещиной. Мне первому удается победить свои чувства:

– Извини.

– За что?

– Я не хотел шутить на эту тему. Само как-то получилось.

– Вижу.

Он все еще напряжен и вовсе не из-за моего нелепого чувства юмора. Сам того не желая, я затронул то, что Ксаррон меньше всего хотел бы со мной обсуждать. Нет, даже мимолетно касаться в разговоре, и то не стал бы. А меня словно что-то тянет за язык… Ну, не могу остановиться, и все тут!

– Не думаю, что ты выбрал нужную тактику.

– А именно? – хмурый, но слегка заинтересованный взгляд.

– Расположение Магрит нужно завоевывать чем-нибудь другим… Если вообще нужно. По-моему, тебе стоит сменить манеру поведения.

– На какую?

– Не пытайся все время веселить мою сестру. Бесполезно и бессмысленно. Во-первых, она сама умеет шутить. Во-вторых, в том, что касается меня, она отказывается видеть что-то забавное. В-третьих… Будь сдержанно уважителен: поверь, это доставит ей больше приятных минут, чем легион твоих острот! На худой конец, удивит.

– А на толстый?

– Толстый? – как всегда, не могу поспеть за ходом мыслей кузена, и он со злорадным удовольствием поясняет:

– Конец.

– А! – и что следует сказать дальше? Только расписаться в неуклюжести своего ума. Я бы так и поступил, но кузен улыбается. Неожиданно так, одним только уголком рта. У кого-то другого из подобного движения мышц родилась бы неприятная гримаса, а Ксо на протяжении целого вдоха выглядит совсем… по-домашнему. По-человечески, если к нему вообще можно применить такое сравнение.

– Думаешь, она удивится?

– Уверен.

– Наверное, стоит попробовать… – новый задумчивый взгляд в небо. – Я ведь все равно ничего не теряю.

– Конечно, не теряешь! – горячо подтвердил я, чем вызвал некоторое недоумение:

– Ты так хочешь свести нас вместе?

– Я? С чего ты взял?

– А все эти советы? Создается впечатление, что ты просто жаждешь выдать сестру замуж!

– М-м-м-м… Заманчиво. К тому же, чем ближе мы породнимся, тем на большую заботу с твоей стороны я могу рассчитывать!

И когда Ксо успел скатать снежок? Магией не пользовался, это точно! Значит, моя рассеянность опять превзошла саму себя.

Но знаете, получать комок замерзшей воды в лоб даже за дело – не так уж приятно!

Почему мы все время требуем искренности и открытости чувств от других, а свои сокровенные глупости запираем на все возможные замки? Наверное, из-за того, что боимся оказаться беззащитными перед миром. В какой-то мере это правильно: откроешь кому-нибудь душу нараспашку, а этот «кто-то» нахально ворвется, все вытопчет и оставит после себя только грязные следы… Да, примерно так и происходит. Сам сколько раз убеждался: доверять – занятие рискованное. Вы считаете иначе? Не соглашусь. Позвольте пояснить, почему.

Доверять безоглядно? Глупо. Доверяться? Еще глупее. Да, одному lohassy я сравнительно недавно доказывал необходимость веры для полноценной жизни. Но помните ли вы, какое условие было поставлено мной в основу процесса? Правильно! «Первый взгляд». Если собеседник не вызвал сомнений сразу, можно переходить ко «взгляду второму». Но если с самого начала вас что-то тревожит… Знаете, бывает так: вроде все правильно и разумно, ладно и складно, а до конца не убеждает. Или несколько слов проскользнет с неожиданной интонацией… Или улыбка покажется кривоватой… В общем, очень немного нужно, чтобы испортить впечатление о человеке. И добро бы, раз и навсегда, так нет же: будете тратить на него свою жизнь, не в силах разорвать отношения, потому что не можете сами себе объяснить, что вас в нем настораживает. А бывает и по-другому.

Бывает, что с первой встречи вы определяете взаимоотношения как сдержанно-приятельские. И не делаете попыток их изменить. Но проходят месяцы, и между вами постепенно возникает доверие друг к другу. Сначала оно удивляет, вызывает недовольное недоумение: мол, откуда ты вдруг такое взялось? Потом тепло в груди перестает обращать на себя внимание, и в один прекрасный момент оказывается, что вы готовы сделать шаг в пропасть, если там, над бездной, вас кое-кто будет ждать…

К чему это я? А к тому, что мы с кузеном друг другу не доверяем. Да-да, даже после всего, что между нами произошло. Положим, Ксо, поимев удовольствие наблюдать мои нервные срывы, имеет все основания быть настороже, но я… Мог бы вести себя искреннее. По крайней мере, не скрывать серьезные вещи. Мог бы. Наверное. И все-таки, что-то удерживает меня от полного и окончательного доверия своему родственнику. Я никогда не расскажу ему, как страшно было сражаться с Пустотой. Страшно, потому что до самого последнего мгновения шанс проиграть был куда больше шанса выиграть. Никогда не расскажу, как было больно и стыдно, когда Ксаррон выдернул меня за шкирку из Межпластового Потока восемь лет назад. Не признаюсь, насколько благодарен кузену за заботу… Пусть он действовал из глубоко личных, не известных мне побуждений. Какая разница? Я жив, здоров и приобрел благодаря ему кое-какой опыт – стоит ли желать большего? Положа руку на сердце, скажу: не стоит.

Ксо ни разу ничего от меня не потребовал, хотя имел полное и безоговорочное право. Не просил, не приказывал, не заставлял. Почему? Конечно, напрашивается вывод: проку с меня меньше, чем с козла молока. В делах житейских. Зато я могу подсобить кое в чем другом. Например, в делах сердечных. Скажете, что сам ни фрэлла в них не понимаю? Угу. В своих. А в чужих… Впрочем, в чужих чувствах мы все мастера разбираться. Если случай подвернется. А сейчас как раз подворачивается. И даже не случай, а целая военная кампания.

Постойте-ка! А кто сказал, что Магрит вообще испытывает к Ксаррону хоть какие-нибудь чувства? Может быть, сестра до сих пор не может простить ему детскую обиду? Нет, не лягушку, подложенную в постель! Хотя Ксо вполне мог бы сотворить нечто похожее… Что, если они по определению не могут быть вместе? Как, например, я и Мин? Нет, вряд ли. Мне столь серьезные причины неизвестны. А поскольку семейные хроники никогда не считались тайной за семью печатями… Или считались? Теперь начинаю понимать: далеко не все тома были дозволены к прочтению. Почему, спрашивается? Тайны, хранящиеся в них, настолько страшны? Не верю! Страшнее моей – некуда. Значит, причина – в другом. В том, что я чего-то НЕ ДОЛЖЕН знать. Может быть, временно. Может быть, вечно. И не узнаю, если принять во внимание привычку моих родных строго и неукоснительно соблюдать Правила. Обидно, однако…

Но взаимные чувства этой парочки надо прояснить. Непременно. Насчет Ксаррона я почти уверен: он влюблен. Либо имеет очень веское основание добиваться благосклонности моей сестры. Возможно, по причине некой корысти, но мне больше хочется верить в версию романтическую. А вот с сестрой дело обстоит сложнее: я вообще не знаю, что и к кому она чувствует. То есть, в моем отношении до недавнего времени эмоции Магрит точнее всего описывались, как усталое недовольство. Но осенняя встреча перевернула все с ног на голову.

Правда, судя по словам сестры, сближения не ожидалось. Все еще не ожидалось. Да, терпения Ксо не занимать. Впрочем, я на его месте тоже постарался бы запастись всем необходимым для долгой, но приятной осады. Особенно если надеяться на то, что крепость падет.

Тьфу! О чем только думаю? Нет, чтобы смотреть под ноги…

Кстати, о ногах. Точнее, о ступеньках под ногами. Снег с середины каждой каменной плиты сметен к краям, словно кто-то перед моим прибытием взял метлу и прошел всю лестницу сверху вниз. Или снизу вверх. Кто бы это мог быть? Прислуга? Вряд ли: ни один из мьюров44 СЮДА не пойдет. Даже под страхом полного развоплощения. Почему? Понятия не имею.

Я остановился, рассеянно обозревая пейзаж, состояние одной из деталей которого так неожиданно, но приятно меня удивило.

Лестница, как лестница: локтя в три шириной. Ступени каменные, вросшие в склон холма. По обеим сторонам густая поросль, не позволяющая видеть, что творится в нескольких шагах от лестницы. Даже в отсутствие листьев, кстати: хоть веточки и тоненькие до странности, на них каким-то чудом удерживаются… нет, не шапки, а уже шубы снега! И вообще, этого белого добра кругом достаточно. Все завалено. Все, кроме серой дорожки, ведущей меня домой. Что-то здесь не так…

Ничего путного в голову не пришло, и я продолжил путь, в следующий раз остановившись уже на самом верху: там, где первую ступеньку стерегли два каменных изваяния. Вот уж кого неизвестный мне уборщик и не тронул метлой: толстый слой снега надежно скрывал все мало-мальски значимые детали. Летом, кстати, рассмотреть подробности тоже не представлялось возможным, потому что серо-зеленый мох расстается со своими секретами еще менее охотно, чем снег. Ясно одно: это звери. Четвероногие и одноголовые. Кажется, с хвостом. Нет, хвост есть только у левого. Или у правого? Только что был… У меня проблемы со зрением?

Смотрю сначала одним глазом, потом другим. Нет, вижу примерно одинаково и вполне четко. Вижу, что хвост растет из… м-м-м-м, задней части туши левого зверя. Перевожу взгляд направо. Что за фрэлл?! Ну не было там ничего! Не было! Чем хотите, могу поклясться!

Кажется, знаю, как убедиться в собственной вменяемости. Надо просто взяться за этот самый хвост.

Протягиваю руку и…

Слышу:

– А вот этого не надо.

Голос звучит глухо, но явственно исходит от левого изваяния.

– Ч-чего не надо?

– Трогать.

– Почему?

– Потому что не позволено.

– Кем?

– Кем положено.

Теперь голос звучит справа, но совершенно с теми же интонациями, что и слева. Похоже, я повредился рассудком.

– Положено, но не позволено?

– Уловил. Молодец.

Меня еще и хвалят? Кто? Куски камня? О, простите: один кусок. Второй в этот момент хранит молчание.

– Ничего я не уловил! Кто должен дать разрешение?

– Тот, кто имеет на это право.

– А кто имеет?

– Тот, кто право получил.

Теперь со мной снова разговаривает левый камень.

– А яснее выражаться можно?

– Куда уж яснее? – хихикают оба. Хором. Создавая странное ощущение: как будто звук существует вокруг меня в каждой точке пространства.

– У кого я должен просить разрешения? – пробую поставить вопрос иначе. Как выясняется, совершенно зря, потому что после непродолжительной паузы слышу два взаимоисключающих ответа:

– У всех!

– У одной-единственной души!

– Так у кого же?!

– Еще не знаешь? Тогда рано об этом говорить.

– Но как я узнаю, если вы не хотите ничего объяснять?

– Сказано предостаточно! – заявляет правый камень, а левый вторит:

– Даже больше, чем нужно!

– Но я ничего не понял из ваших слов!

– А мы не торопимся.

– Да, не торопимся.

– Мы терпеливые.

– Мы можем ждать, сколько потребуется.

– Если видим, что имеет смысл ждать.

Вклиниваюсь в глубокомысленный диалог:

– Ждать чего?

– Наступления каждого нового дня, – нехотя поясняет один, а второй добавляет:

– Ждать-то легко, а вот попробуй встретить его должным образом!

И беседа поворачивает на второй круг:

– Да, встречать трудно.

– Но надо? Надо. А ведь потом и провожать придется.

– Это еще труднее. Помнишь?

– Помню. Ох, и потрудились тогда!

– В этот раз будет проще.

– В этот? Нет, проще не будет. Будет приятнее.

– Приятнее? Ерунда! Интереснее будет, это точно. А приятнее… Кому как.

– Да уж, кое-кому будет несладко.

– Горько будет.

– Скорее, кисло.

– Кисло-сладко.

– Кисло-горько.

– А если добавить соли…

Я не стал дожидаться продолжения обсуждений вкусовых качеств неизвестного мне блюда и быстрым шагом двинулся по аллее, стремясь оказаться как можно дальше от разговорчивых камней.

Ненавижу таких собеседников: сами первыми с тобой заговаривают, а потом быстренько забывают о твоем существовании и наслаждаются исключительно обществом друг друга. А может, был всего один болтун? Но как тогда он произносил одновременно разные слова? Или мне все это почудилось?

«Не почудилось, успокойся…»

Что это было?

«Не что, а кто…» – поправляет Мантия. – «Два самых несносных создания в Доме…»

Кто они?

«Думаю, скоро ты с ними познакомишься ближе, чем хотелось бы…» – сочувственно тянет моя подружка.

Неужели так трудно прямо ответить на вопрос?

«Вижу, ты ничему не научился…» – насмешливый вздох.

Чему я должен был научиться и у кого?

«Они же сказали: еще рано…»

Рано для чего?

«Для прямых ответов…»

Почему?

«Видишь ли, мой дорогой, прямой ответ подобен удару меча: если ты не готов с ним что-то сделать, он скорее всего тебя убьет… Но если ты малость поднаторел в умении сражаться, каждая атака врага будет приносить пользу… И отраженная, и пропущенная…»

Отраженная – может быть. А пропущенная? Если я пропускаю удар, он…

«Достигает цели, хочешь сказать?… Не все так просто… Некоторым ударам не нужно мешать: просто уйди с линии удара и позволь противнику, увлекаемому тяжестью его собственного оружия, проскочить мимо …»

Для фехтования твой совет ценен, не спорю. Но как его применить в искусстве общения?

«Очень просто… Не нужно пытаться вывести собеседника на чистую воду… Во-первых, он не рыба, а во-вторых… Только очень сильные и мудрые личности могут полностью контролировать свои внешние проявления, а большая часть тех, кто встретится на твоем пути, только и ждут момента, чтобы показать себя во всей красе… Просто сделай шаг в сторону, заставь растянуть атаку, легонько коснись его клинка своим и сразу же отступи… И все получится само собой…»

Что именно получится?

«Достойные не ударят в грязь лицом, а все прочие… Так им и надо!…»

Ты меня запутала. Окончательно.

«А, по-моему, только-только наставила на путь истинный…» – кокетливое кручение перед зеркалом.

Спорить бесполезно, полагаю?

«Спорить вообще бесполезно… Независимо от цели и состава участников… В споре не возникает ничего хорошего: либо ты получишь повод усомниться в справедливости своей жизненной позиции, либо наоборот, еще сильнее в ней утвердишься…»

Понял. Могу продолжать движение?

«А мы уже пришли…» – небрежно заметила Мантия.

И верно. Пришли. Домой.

Нижний Сад уступил место Верхнему, являя во всей красе Дом, из которого я убежал, чтобы вернуться. Вернуться. Сегодня. Сейчас.

Взлетающие в небо башенки. Сухие цепкие побеги плюща, добирающиеся почти до самой крыши. Входная дверь, створки которой выточены из цельного массива дерева. Какого? Фрэлл его знает…

Стены сложены из камня, черного и блестящего. Уверен, в первые годы существования все это выглядело уныло, если не мертво. Но сейчас, усыпанный пятнышками вечнозеленого мха и крупинками инея, дом кажется всего лишь спящим. Да, иной сон похож на смерть, но имеет перед ней одно неоспоримое преимущество: может быть прерван. А значит, всегда остается надежда. На что? Да на что угодно! Например, на проникновение внутрь без свидетелей.

Впрочем, в последнем вопросе я на всякие вредные чувства не полагался. Берег душевные силы по очень простой причине: мое появление останется незамеченным для большей части обитателей Дома, поскольку в небе все еще висит полная луна, а из-за деревьев раздается волчий вой, временами переходящий в довольное ворчание и заискивающее поскуливание. Развлекаются, зверюги. Хорошо хоть, Ка-Йи не слишком часто балует мир своим круглым ликом, иначе сладу с метаморфами не было бы никакого. Ну да, мне на руку временное помешательство Внешнего Круга Стражи на идее продления рода! А вот что бы я делал, явившись домой между полнолуниями? Пришлось бы идти через парадный вход, мимо тех, кто не упустил бы случая «встретиться» мне на пути. А таких любителей ох, как много! Это же самое милое дело: невзначай выступить из-за угла напугав до полусмерти, а потом сделать вид, что и вовсе меня не заметил… Да, бывало такое, и не редко. В результате я приобрел полезнейшую привычку. Какую? Быть готовым к любой подлянке. Особенно дома. Но увы: быть готовым – еще не значит уметь справляться с неприятностями. Поэтому приходится перестраховываться. Скажем, заходить в дом… через окно.

Как уверяют чертежи, семейная резиденция похожа на кольцо. Или перстень, в котором место «камня» занимает основная часть дома, а по одноэтажному ободку, окружающему внутренний двор, располагаются помещения хозяйственные: кухня, купальня, кладовые и… места обитания тех, кто не удостоен чести жить рядом с господами. Моя комната, например.

Кстати, я по этому поводу не переживаю: все удобства под боком, всегда можно разжиться съестным, да и окна выходят прямо в сад. То есть, одно окно. Единственное, зато большое. Даже клумбы под ним никто не подумал разбить: светлый ум садовника совершенно справедливо предположил, что окном будут пользоваться чаще и усерднее, чем дверью.

Да, а дорожки можно было бы от снега и лучше почистить! Проваливаться по колено в холодный пух, который с удовольствием оседает на одежде, а потом радостно начинает таять – не то занятие, которому следует отдавать предпочтение…

Уф-ф-ф-ф! Добрался, наконец-то!

Оставалось проверить еще одно допущение, которое занимало в моем плане одно из самых главных мест: закрыто ли окно на задвижку изнутри. Потому как, если закрыто, то плакало мое желание пробраться в дом без лишних свидетелей. Горючими слезами. Так, посмотрим-ка…

Створка мгновение помедлила, не желая распахиваться, но скрипнула и подалась, открывая путь внутрь. Надо же… А я-то боялся! Конечно, в незапертом окне можно углядеть и умысел: мол, ждали меня и готовились, но справедливее было бы иное объяснение небрежного отношения прислуги к своим обязанностям. Состояние моей комнаты никого, кроме меня, обычно не волновало. Да и меня – не особенно: только когда становилось совсем невмоготу, брался за уборку. Но чтобы в мое отсутствие кто-то взял на себя труд следить за высотой слоя пыли? Не поверю ни за что. Однако именно поэтому лишний раз пачкать пол не стоит.

Я забрался на подоконник и первым делом снял обувь. По возможности отряхнул с доггетов снег, повернулся, перекидывая ноги и… Спрыгнул на теплый паркет.

Из состояния оцепенения меня вывела только настоятельная потребность закрыть окно, дабы не мерзнуть самому и не студить комнату. Не скажу, что она была сильно натоплена, но для жизни вполне подходила, а значит, надо сохранить имеющееся, дабы не тратить силы на восстановление разрушенного по недомыслию.

Ничего не изменилось. Как будто только вчера закрыл за собой дверь. С потаенной надеждой больше никогда ее не открывать. Зря надеялся. Как и всегда, впрочем: чем тщательнее строишь планы, тем легче они рушатся, даже не успев начать исполняться. Со мной это правило работает безотказно.

И обувь, и полушубок нашли временный приют в шкафу, благо места там предостаточно. Даже для меня целиком хватило бы. Кстати, в детстве я так и поступал: прятался в уютной темноте от требований учителей и упреков родственников. Конечно, надолго сего убежища не хватало, но даже отвоеванная для себя четверть часа помогала обрести некоторую уверенность или чуть-чуть успокоиться. Если было, о чем волноваться…

Кровать застелена мной. То есть, из рук вон плохо. Ну правильно, я же не собирался больше на ней спать! Теперь придется перестилать. Стол пустой, что тоже вполне соответствует воспоминаниям. Пустой, да не совсем. Книжка все так же лежит. У самого края. Раскрытая на той самой странице. Последней. Там, где ровным почерком, совершенно не соответствующим настроению момента, выведено: «Она Ушла».

Провожу пальцами по шершавой странице. Пройдет не один десяток лет прежде, чем чернила, которыми написан отцовский дневник, согласятся потускнеть. А может, и вовсе не согласятся. В назидание потомкам сохраняя память о трагедии, постигшей мою семью.

Впрочем, мою ли? Имею ли я право считать себя частью Семьи? Или, точнее: могу ли чувствовать себя таковым?

Нет, нет и нет. Не получается. Уж сколько раз старался, и все без толку. Потому что даже веревку для просушки белья можно протянуть только между двумя деревцами. А если дерево одно, что тогда? Вот и я не знаю.

Тяжко мне как-то. Голова болит. Наверное, с дороги. Попробовать отдохнуть? Или лучше сначала принять ванну? А может, совместить оба занятия? Да если еще стащить с кухни булочку… М-м-м-м-м! Будет просто замечательно!

И я повернулся к двери, намереваясь последовать только что выстроенному плану действий.

Повернулся, чтобы увидеть, как оный план рушится, потому что дверь была открыта, и на пороге стояло нечто тонкокостное и золотоволосое, с длинными ушами, острые кончики которых гордо высовывались из путаницы шелковистый прядей. Нечто настолько прекрасное, что сразу вызвало практически непреодолимое желание сплюнуть.

– Чего надо?

Да, прозвучало грубо. А как еще прикажете обращаться к эльфу, который без приглашения и, что особенно обидно, без извинений, врывается в мою комнату? Можно сказать, посягает на мою личную жизнь!

– Dou Магрит поручила мне удостовериться в Вашем прибытии, – вздернув нос практически до потолка, сообщил красавчик.

– Удостоверился?

Даже веснушки, пятнышками топленого молока рассыпанные по белоснежной коже, выразили недовольство моим гнусным поведением. Даже они… Стоп! Веснушки?! Да как я раньше не понимал…

– Тогда поспеши вернуться к исполнению своих прямых обязанностей. Если, конечно, моя сестра еще не сменила грелку для постели.

Хорошенькое личико омертвело. Эльф пошатнулся, но что-либо ответить не решился. Единственное, на что хватило его сил, это убраться восвояси и как можно скорее. Ну и чудно! Нечего мне лишний раз настроение портить.

Ругайте меня, корите меня, делайте, что угодно. Не мог я сдержаться. Не мог оставить злобную остроту при себе. Наверное, сказывается тлетворное влияние кузена, но жалеть не о чем. Давно уже надо было сделать соответствующий вывод. И почему я раньше не замечал такой простой вещи?

Тонкая фигура. Длинные волосы цвета меда. Зеленые глаза. Россыпь веснушек. Только такой олух, как я, мог считать все это случайным совпадением. Представляю, каково было Ксо видеть рядом с моей сестрой жалкое подобие себя! Да он должен был изнемогать от бешенства! Ну, сестренка, ну стерва! Что же такого сделал Ксаррон, если ты так жестоко над ним смеешься? Чем обидел? Да и возможно ли нанести обиду, достаточную для столь продолжительной и изощренной мести? В голове не укладывается… Ну и дела. Если моя наблюдательность будет и дальше развиваться в том же направлении, то лучше пойти и утопиться в пруду, чем вникать в несовершенство мира. Знаю, кстати, одно чудное местечко в Нижнем Саду. Правда, воды там всего по горлышко, но при известном умении можно утонуть и в тазике, и в кастрюльке, и в кружке. Кстати, о еде.

Дверь после ухода эльфа оставалась открытой, и воздух из коридора принес с собой аромат свежей выпечки. Так рано, а кухарка уже на ногах? Очень удачно! Надо наведаться на кухню и чем-нибудь поживиться. Пока все остальные не налетели.

Вот это – настоящая кухня! Просторнейшее помещение, рассеченное пополам столом для готовки и роскошной плитой, на которую можно взгромоздить целый выводок вместительных кастрюль. По одной стене – окна, занавешенные пучками пряной зелени и прочими не обязательными для использования, но такими вкусными мелочами. По другой – полки, заставленные посудой и теми продуктами, что могут без ущерба для себя храниться в тепле самого любимого места в доме. Причем, любимого всеми и вся, а в особенности его единовластной госпожой. Мьюри, ответственной за сытые желудки Семьи и слуг. Маленькой сварливой домовихи, устроившей ради приготовления блинчиков целое представление.

Даже самый ловкий ловкач не сможет одновременно жонглировать несколькими тарелками, помешивать тесто, лить на одну сковороду масло, с другой снимать уже готовый блинчик и успевать при этом с завидной регулярностью таскать из вазочки глазированные вишенки. Сластена! Впрочем, я тоже голоден, а посему…

Бамс! Плюх! Цок-цок-цок! Ш-ш-ш-ш-ш-ш!

Фрэлл, совсем забыл! Увлеченно следя за мастерскими фокусами кухарки, я упустил из виду их самое главное качество. Мьюри насквозь пропитана магией. Она живет волшбой и среди волшбы, да и как иначе? Разве эта малышка могла бы успевать делать то, что делает, без сторонней помощи? Конечно же, нет.

Я слишком долго не был дома.

Слишком долго. И теперь чувствовал себя не только полным дураком, а еще и редкостной сволочью. Кухарка была о моем поступке того же мнения:

– Да вы только посмотрите! Да как же так можно?! Да за что мне такое наказание?!

Согласен, урон завтраку нанесен сокрушительный: миска упала и раскололась пополам, залив жидким тестом весь пол перед плитой. Несколько капель долетели до раскаленного железного листа и мигом подгорели, распространив повсюду мерзкий запах. Черпак закатился куда-то под стол, тарелка, в момент моего появления на кухне парившая в воздухе, естественно, упала и при знакомстве с мраморными плитками пола, разлетелась вдребезги. Мьюри, чья сморщенная мордочка ухитрялась выражать помимо вполне понятного гнева еще и мировое горе, сжала маленькие кулачки:

– А ну вон отсюда! И чтобы до самого обеда…

– Я могу помочь прибраться.

Мое искреннее предложение услуг вызвало у домовихи нервную дрожь по всему телу, от кончиков пальцев до косичек, задорно торчащих в стороны.

– Нет! Только не это! Да ни за что на свете! Да чтобы я когда-нибудь…

Я попятился к выходу в коридор, выбирая между двумя реакциями на случившееся. С одной стороны, меня съедало чувство вины, но с другой… Если бы вы знали, как мне хотелось расхохотаться! Сами посудите: малышка, рост от пятки до макушки чуть больше локтя, ручки и ножки (хотя правильнее было бы назвать их лапками) коротенькие, шерстка, покрывающая тело, гневно топорщится, делая и без того не особенно стройную мьюри похожей на шарик, личико сморщенное, как сушеная ягодина. В общем, больше всего похожа на рассерженную игрушку. Того и гляди, швы лопнут… Ой. Точно: пора сматываться. Если не удержусь и ляпну что-нибудь обидное для кухарки, то и обеда не получу. Завтрака-то меня уже лишили.

– Твое местонахождение очень легко устанавливается, – замечает где-то за моей спиной сестрин голосок. – По дымящимся руинам.

– Э-э-э-э… – оборачиваюсь. – Доброе утро!

– В самом деле? – глаза Магрит прищурены, но кружево ресниц не может скрыть лукавство, переполняющее синь ее взгляда. – А мне думается, что доброго в нем нет ничего.

– Почему?

– Потому что блинчиков я, похоже, так и не дождусь, – если она и пытается казаться разочарованной, получается плохо. Слишком плохо: я же вижу, что сестра довольна, и даже очень. Знать бы еще, чем.

– Дождетесь! – заявляю с преувеличенным воодушевлением. – Когда это несколько черепков могли поставить нашу кухарку в тупик?

– Дождешься скорее ты, – возражает Магрит. – Поди-ка сюда!

Делать нечего. Окончательно покидаю кухню, чтобы составить компанию своей сестре, кутающейся в пушистую шаль недалеко от двери моей комнаты.

Судя по слегка заспанному виду, сестренка и впрямь до недавнего времени находилась в постели. Что же заставило Магрит покинуть спальню? Мое прибытие? Или прибытие в расстроенных чувствах кое-кого другого? Даже платье не надела, только накинула на плечи шаль. Для тепла. Или для приличия? В самом деле, хозяйке не подобает разгуливать по Дому в одной ночной сорочке. Ну вот, могу поставить себе за поведение еще один минус: мало того, что навредил кухарке, так и сестре доставил неприятности. Кстати, какие?

– Чему обязан радости наслаждаться Вашим обществом в столь ранний час?

В ответ на изысканное (как мне кажется) приветствие Магрит качает головой:

– Церемонии тут неуместны, Джерон. Зачем ты обидел моего малыша?

– Малыша?

– Лисси.

– А кто это?

В самом деле, первый раз слышу. Сестра хмурится, но понимает мое недоумение:

– Да, правильно, вас же никто не знакомил. Эльфа, которого я попросила…

– В чем-то там удостовериться? И как же я его обидел?

– Еще спрашиваешь?

– Ну да, заимел такую привычку. А то вечно дают подзатыльники без объяснений… Я готов отвечать за свои проступки, но сначала хотел бы знать, в чем они состоят.

Магрит внимательно меня выслушала и кивнула:

– Похвальное стремление. Уточню вопрос: с какой целью ты его оскорбил?

– Целью? Поверите или нет, о цели я задумывался меньше всего.

– А о последствиях?

– Они имеются?

– И в количестве достаточном для того, чтобы вызывать тревогу.

– Неужели?

– Джерон, я полагала, что ты прекрасно понимаешь, как себя чувствует тот, кого обвиняют в несовершенном преступлении, – синие глаза грозно сверкнули. – Но что вижу сейчас? Ты с удовольствием поступаешь так же, как все прочие недостойные персоны: причиняешь боль тому, кто не может оказать сопротивление.

– Не надо усугублять, – поморщился я. – Всего-то, пара слов.

– Слов не просто обидных, а почти убийственных, – с нажимом добавила сестра.

– Я сказал правду!

– Правду? Для кого?

– Для меня!

– Допустим. Но почему ты решил, что ТВОЯ правда нужна кому-то, кроме тебя самого?

Магрит всегда удавалось меня уязвить. Нет, не так. Заставить чувствовать себя беспомощным младенцем. Этот раз не стал исключением: если до начала разговора я слегка сомневался в оправданности «жестокого обращения» с эльфом, то теперь был готов признать свою вину, упасть на колени и молить о прощении. Вот только кого из них? Листоухого или сестру? Lohassy никто и не собирался обижать. Даже не думалось, что моя проделка дойдет до сведения Магрит… А впрочем, зачем я вру? Думалось. Больше того, хотелось. И что теперь? Извиняться? Угу. А за что?

– Что он рассказал?

– Он? – коротенький смешок. – Ничего. Я наблюдала за вашим разговором лично.

Ой. Это совсем плохо.

– И даже могу согласиться: Лисси говорил с тобой в не слишком подобающем ситуации тоне. Но ты… О, ты превзошел мои скромные ожидания! Скажи, пожалуйста, за какую провинность ты сравнил бедного мальчика с грелкой для постели?

Я потер пальцами переносицу.

– Dou Магрит…

– Я слушаю.

– У меня была причина.

– Хочется в это верить. Если бы ты совершал свои оплошности беспричинно, это заставило бы меня принять меры, и очень строгие. Итак?

– Прежде ответьте на один вопрос. Согласны?

– Смотря, о чем ты спросишь.

– Исключительно о наболевшем. За что Вы мстите Ксаррону?

– Мщу? – ресницы удивленно дрогнули. – С чего ты взял?

– Вы же знаете, как он к Вам относится! Понимаю, не мое дело, но… Если Вы твердо уверены, что Ксо недостоин Вашей благосклонности, почему бы просто раз и навсегда ему это не объяснить? Зачем заставлять его страдать?

– Страдать? – она все еще не понимает.

– А что он может чувствовать, видя рядом с Вами этого… это нелепое подобие самого себя!

Молчание. Пауза, показавшаяся мне бесконечной. А потом…

Звонкий смех сестры ручейками растекается по коридору. Такой чистый, такой светлый. Я опять заслужил насмешку. Что ж, мне не привыкать. Но здесь-то над чем смеяться?

Магрит прыснула еще несколько раз и жесточайшим усилием воли прогнала с лица улыбку. Улыбка сделала вид, что уходит, но сдаваться не собиралась, спустя вдох прокравшись обратно в уголки губ. Сестра снова предприняла попытку выглядеть серьезной. Видимо потому, что собиралась прочитать очередную нотацию. Вторая схватка с приступом веселья тоже была проиграна. Но в третьей удача оказалась на стороне Магрит: брови строго сдвинулись, а голос почти не дрожал от смеха.

– Мой бестолковый брат! Как не печально сознавать, но все усилия научить тебя правильно определять причины по имеющимся следствиям, потерпели неудачу. Даже не знаю, что теперь делать: столько лет, и все впустую… Только одно вселяет надежду: ты не боишься ошибаться. Это очень полезное свойство характера, и хочется верить, что оно поможет тебе в дальнейшем, но сейчас… – сестра снова расхохоталась.

Стоять и тупо ждать, пока она успокоится? Нет, такое положение дел меня не устраивает. Тем более что Магрит заявила об очередной ошибке.

– В чем я ошибся на сей раз? Или это страшная тайна, не подлежащая разглашению?

– Ты решил, что я приблизила к себе Лисси, чтобы доставить кузену Ксо несколько неприятных минут? Какая чушь! На самом деле… – она осеклась, но сделала это слишком поздно. Я уже уловил настроение, с которым начиналась оборванная фраза. Еще чуть-чуть, и пойму все. До самого конца. Если таковой имеется, конечно. А пока… подкинем еще несколько полешек в огонь:

– Но вы же с ним спите?

– Фи, как грубо! Надо было сказать: «проводите ночные часы». Создается впечатление, что тебя никто и никогда не учил обращению с дамами, – сестра не упустила случая преподать небольшой урок хороших манер. – Да, сплю. Изредка. Ты сегодня на небо смотрел?

– Смотрел.

– И что там видел?

– Как обычно. Луну.

– И в какой фазе наше ночное светило находится?

– Э-э-э-э-э-э…

Снова выставил себя дураком. Ну конечно! Можно поспорить на что угодно: Лэни сегодня ночевала отнюдь не под крышей.

– Мне было бы одиноко в ночь полнолуния посреди пустой постели. Ты так не думаешь?

– Простите.

– За что?

– Я опять натворил кучу глупостей.

– Очень забавных и очень полезных.

Она меня утешает? Не может быть!

– То, что забавных, согласен. Но полезных… Чем и для кого?

– Развеселил меня, например. Это мало кому удается сделать так легко.

– Развеселил… По поводу эльфа Вы тоже смеялись?

– Немножко, – Магрит чуть помрачнела. – Тебе придется самому придумывать выход из этого тупика.

– Все так грустно?

– Для Лисси – да.

– Это имеет значение?

– Все в мире имеет значение. Но ты можешь оставить проблему без своего дальнейшего участия. Правда, она через какое-то время разрастется до крайне неприличных размеров.

– Даже так?

– Именно так.

– Хорошо, я приму меры. Только скажите, зачем Вы меня уговариваете? Не проще ли было «велеть все исправить»?

– Глупый! – сестра взъерошила мне челку. – Я не уговариваю. Я просто прошу рассмотреть все возможные варианты развития событий. И выбрать…

– Правильный?

– Да. Правильный.

– Но это сложнее всего, верно?

– Сложнее. Особенно, чем необдуманно оскорблять людей в лучших чувствах.

– Он не человек!

– Это усугубляет дело. Чем сложнее структура, тем больше в ней уязвимых мест. По-моему, этому тебя учили.

– Мало ли чему меня учили! Наука пошла не впрок.

– Ты, правда, так думаешь? – озадаченный взгляд.

– Угу. А еще думаю так. И вот так тоже думаю.

Магрит улыбнулась и покачала головой:

– Хорошо, что ты научился шутить. Но помни: не все в жизни заслуживает насмешки. Случается, неуместный смех приносит горя больше, чем серьезность, кажущаяся занудной.

– И как угадать?

– Не нужно угадывать, – поправила меня сестра. – Нужно просто жить. Жить, а не притворяться живущим.

– Есть разница?

– Есть. И мне кажется, ты давно уже знаешь, в чем она заключается. Только не хочешь повзрослеть.

– Но это же так скучно!

– Да, скучно. Но на тысячу детей должен быть хотя бы один взрослый.

– Зачем?

– Затем, чтобы учить своих подопечных исправлять детские ошибки! – Судя по тону, Магрит надоело со мной болтать. Да и из кухни снова потянулись аппетитные запахи. – Пожалуйста, подумай, что можно сделать.

– А и думать не буду, – я беспечно махнул рукой.

– То есть? – тень беспокойства в синеве взгляда.

– Уже придумал. Пусть зайдет в мою комнату. Поговорим. По-мужски.

– Надеюсь, обойдется без членовредительства?

– Обещать не могу, – подмигиваю сестре, и та укоризненно щурится в ответ. – Но приложу все возможные старания, чтобы твоя «грелка» перестала дуть свои прекрасные губы!

– Я знала, что тебя нельзя поручать опеке Ксаррона! – как всегда, оставив за собой последнее слово, Магрит бодро направилась в сторону кухни, откуда доносился призывный стук тарелок. А я вернулся к себе, потому что права на завтрак не заслужил. Теперь бы до обеда глупостей не наделать…

Он появился спустя минуту после того, как я переступил порог своей комнаты. Сделал шаг внутрь и застыл, не зная, чего на этот раз ожидать от такого чудовища, как ваш покорный слуга.

Не люблю чувствовать себя виноватым. Особенно, если по-настоящему виноват. Знакомое ощущение? Думаю, да. А вы пробовали, сгибаясь под грузом вины, исправлять ошибку? Да так исправлять, чтобы не совершить новых? Пробовали? Тогда поймете, почему я сделал паузу прежде, чем сказать: 

– Извиняться не буду, даже не рассчитывай.

Бледные губы дрогнули, но возражений не последовало. Хорошо. По крайней мере, он готов слушать, а это уже полдела. Сделанного не мной, а Магрит, конечно. Не знаю, какой метод воздействия она избрала, но золотоволосый lohassy будет находиться здесь, пока у меня не закончится фантазия. Если бы еще быть уверенным, что он СЛЫШИТ то, что я хочу ему сказать…

– Извиняться мне сестра запретила. Так и сказала однажды: не выставляй себя большим дураком, чем есть – не извиняйся за то, что извинения не требует.

Придерживаюсь небрежно-приятельского тона, но к панибратскому не перехожу: вдруг листоухий таких же строгих правил, как Смотрительница? Тогда оскорбление удвоится. А то и утроится.

– А поскольку приносить извинения нужды нет, поговорим о тебе и твоих впечатлениях.

Рот эльфа приоткрылся.

– Вот, к примеру… Насколько могу судить, мои давешние слова тебя оскорбили. Можешь объяснить, почему?

Рот закрылся.

– Не можешь? Скорее, не хочешь, конечно же, ну да ладно. Позволь тогда мне это сделать за тебя. Доказать, что ничего такого уж оскорбительного я не говорил. Позволишь?

Сочтя напряженное молчание утвердительным ответом, я начал свою любимую игру. Какую? Переворачивание всего с ног на голову, разумеется! Кстати сказать, сам успешно запутываюсь в собственных рассуждениях, зато окружающие ухитряются извлекать из путаных откровений очень даже умные мысли. Мне бы так уметь!

– Помнится, моя реплика состояла из двух частей, в первой из которых я советовал тебе не тратить время попусту, а во второй высказал предположение, что моя сестра время от времени изменяет своим привычкам. Верно?

– Как Вам будет угодно.

– Угодно, неугодно… Мне, в сущности, все равно, если тебя интересует мое мнение. Поэтому меня сей разговор и не касается. Но поскольку Магрит высказала опасения относительно твоего… м-м-м-м… душевного равновесия, будем разбирать происшедшее по косточкам. Пока тошнить не начнет.

Золотистые брови дрогнули. То ли эльф хотел признаться, что его уже подташнивает от беседы со мной, то ли удивился, что его госпожа изволила взять ход событий под свой контроль.

– Итак, рассмотрим первую часть. Она может считаться несколько неуважительной по тону, с которым была произнесена, не более. Смысл же не несет в себе ничего обидного или тем паче, оскорбительного. Поскольку ты занимаешь в иерархии Дома почетное, но отнюдь не главное место, у тебя есть обязанности, подлежащие исполнению. Следовательно, пожелание «вернуться к ним» расценивать иначе, как мое дурное настроение, глупо. Надеюсь, по первому пункту возражений нет?

Еле заметное движение головой. Ладно, будем считать, что он согласно кивнул.

– Переходим ко второму пункту. Здесь все немного запутаннее… Могу пояснить, какой логики придерживалась моя мысль в тот момент. Поскольку я не знаю точный круг твоих обязанностей, но по некоторым наблюдениям могу заключить, что Магрит позволила тебе доступ в свою спальню и, возможно, к своему телу, естественно было предположить, что ты явился прямиком из постельки. Явился только для того, чтобы удостовериться в моем прибытии, что, в общем-то, делает тебе честь: я, например, с ходу не могу даже предположить, кто из слуг поспешил бы выполнить подобную просьбу… И самое главное! Глупо обижаться на чужую зависть.

– Зависть? – зеленые глаза отразили полнейшее недоумение.

– Конечно! Я вот и мечтать не могу о том, чтобы греть постель своей сестренке. Да и не только ей, кстати. Хотя лично для меня нет и не будет женщины прекраснее, чем dou Магрит.

Вот в этом эльф был со мной согласен. Целиком и полностью. Собственно, больше от меня ничего не требовалось. Кроме одной малости:

– А, в общем и целом я, конечно, нанес тебе оскорбление. Хорошо продуманное. Поэтому ты вправе на него ответить, как пожелаешь. Единственное, что я со своей стороны не могу обеспечить, так это участие в поединке. Во-первых, некогда развлекаться подобным образом. Во-вторых, затевать драку в Доме… как-то некрасиво. А в-третьих, вне зависимости от исхода кто-то из нас пострадает. И мне почему-то кажется, что Магрит равно огорчат и мои, и твои раны. Значит, нужно решить задачу наименее трудоемким и опасным способом. Есть идеи?

– Вы настаиваете?

– Я хочу, чтобы отношения были выяснены. Полностью. Подумай, какая плата за оскорбление устроит тебя?

Кажется, сам того не желая, я поставил эльфа перед тяжелым выбором. В самом деле, а что бы на его месте решили вы? Что я издеваюсь? И были бы не правы. Я хочу исправить оплошность, вызванную вспышкой гнева. Хочу. Но как это сделать?

– Могу предложить вариант, – lohassy в ответ изображает искреннее внимание. – Будем считать, поединок состоялся. Допустим, он даже закончился ничьей… Но мы забыли одну важную деталь! Обычно в ответ на оскорбление бьют по лицу, верно? Такая плата тебе подходит?

– Вы хотите… чтобы я… ударил?

– Не то, чтобы хочу. Предлагаю. Как мне кажется, очень логичное решение. Есть возражения?

– Вы понимаете, о чем говорите?

Сомневается в моей разумности? Неудивительно. Я и сам частенько сомневаюсь.

– Понимаю.

– Вам будет больно.

– Будет, – не вижу причин отрицать очевидное.

– И Вы не сможете прибегнуть к магии, чтобы… избавиться от боли?

Куда он клонит?

– Не смогу. Поначалу лед буду прикладывать, а потом само пройдет.

– И сколько на это понадобится времени?

– Около недели. Ну, так как? Будешь бить?

– Я… Получается, что Вы целую неделю будете вспоминать о…

– Особенно не буду. А потом и вовсе выброшу из головы.

– Но ведь это не равноценная плата!

– Почему? Ты вправе ответить на оскорбление. При удачном стечении обстоятельств даже нос сломать можешь… Эй, ты чего?

Или мне кажется, или эльф опечалился.

– И Вы… Почему Вы так себя не любите?

– Что значит, «не люблю»?

– Простите, я не совсем правильно выразился… За что Вы так себя ненавидите?

Я сосчитал в уме до десяти. Выровнял дыхание.

– Больше ничего не хочешь сказать? Тогда разговор окончен!

– Как Вам будет угодно, – откланялся эльф, оставляя меня не просто проигравшим. Нет, разгромленным в пух и прах.

Чтобы я еще раз от чистого сердца что-то предлагал листоухому? Ни за что и никогда! Правильно говорят люди: благими намерениями вымощена дорожка в очень неприглядное место. Место, в которое я попадать не собираюсь. И за собой никого тащить – тем более.

Почему я себя не люблю? Простите, а есть ли у меня причины для обратного?

За что я себя ненавижу? О, здесь есть, о чем поговорить. Только собеседника подходящего не найти, а самому себе перемывать косточки в тысячный раз… Увольте! Надоело. В конце концов, не выдержу и сорвусь. И кому от этого будет лучше? Мне? Не думаю. Окружающим? Им станет только хуже. Так зачем что-то менять?

Я себя не люблю? Да, не люблю. А еще не люблю, когда об этом мне твердят посторонние личности. Мои чувства – это только МОИ ЧУВСТВА, и никому кроме меня не должно быть до них никакого дела, понятно?

Еще эльфы будут меня жалеть… Тьфу!

– Кхм-кхм! – хрипло кашлянули из дверного проема.

Еще один посетитель? Мьюр в портновском фартуке. Это еще зачем? А, вспомнил: мне же предстоит присутствовать на церемонии… Правильно, неплохо бы справить кое-какую одежку: старая вряд ли будет уместна.

– Вы позволите снять мерки?

– Разумеется.

Мохнатая голова оказалась примерно на уровне моих коленей. Мьюр сокрушенно посмотрел вверх и погрузился в тяжелые раздумья. Ну да, конечно! Понимаю, в чем трудность. Сейчас я тебе помогу.

Опусти Вуаль, милая!

«Уверен?…»

Почему бы и нет? Иначе этот малыш провозится со мной до самого обеда.

«Как знаешь… Но вообще-то, проблема его, а не твоя…»

Именно, что моя! Мне же все это время придется изображать из себя статую!

«Хорошо, уговорил…»

Краски мира привычно потускнели, и я предложил домовику:

– Можешь действовать, как обычно.

Тот прислушался к ощущениям, кивнул и… Взмыл в воздух, описывая вокруг меня спираль.

Хватило нескольких минут, чтобы мьюр со своим мерным шнурком добрался до всех необходимых к измерению частей тела, одновременно диктуя наблюдения кусочку угля, со скрипом скользящему по бумаге. Столбики цифр и заковыристых значков покрыли листок чуть ли не полностью с двух сторон: никогда не видел, чтобы портному требовалось столько данных для пошива платья. Правда, мерки могли сниматься и впрок. Для гроба, к примеру… Шутка. Как всегда, неуместная.

Когда исполненный достоинства и довольства выполненным поручением домовой выкатился из комнаты, не забыв прикрыть за собой дверь, Мантия убрала Вуаль. Но лучше бы она этого не делала!

Возвращение к нормальным ощущениям было не просто болезненным, а почти невыносимым. Словно тысячи невидимых струй воды ударили в тело, сминая мышцы, прорывая кожу и устремляясь внутрь, чтобы растечься вязкими лужицами повсюду – от пальцев до головы.

Почему так больно?

«Ты и в самом деле себя не любишь…» – подводит итог Мантия.

Причем здесь любовь?!

«Даже хуже: тебе на себя наплевать…»

Это еще почему?

«Ты горишь желанием облегчить жизнь всем вокруг, а свою ни в грош не ставишь…»

С чего ты взяла?

«Ну, как же!… Помогать прислуге – где это видано?…»

Я же объяснил!

«Что объяснил?… Свою нелепую щедрость?… А стоила ли она того?…» – горький упрек.

Я считаю, стоила!

«Конечно… Вот так и будешь все время по мелочам растрачиваться… Нет, чтобы беречь силы для чего-то по-настоящему замечательного…»

Что в моей жизни может случиться замечательного?

«Мало ли… Всякое бывает…» – Мантия снова уходит от ответа. Впрочем, этот вопрос меня не волнует. А вот другой…

Почему мне больно? Ведь я столько раз пользовался Вуалью, что уже перестал замечать переходы туда и обратно.

«Перестал… Совершать переходы в местах Средоточия Нитей45 – самый дурацкий поступок, который только можно придумать!…»

Средоточие Нитей? В самом деле… Но почему оно влияет на меня? Раньше такого не было.

«Раньше все было иначе… Все было по-другому…»

Что же получается: дома мне нельзя закрываться?

«Можно… Только осторожно…» – тоненький смешок. – «Хотя лучше оставить все, как есть…»

Но тогда… Мне что, предупреждать о своем появлении заранее?

«А что? Идея неплоха… Заведи себе дудку… Или барабан… Будешь ходить и настукивать какой-нибудь простенький марш…»

Издеваешься?

«Слегка…» – даже не отнекивается, мерзавка. Барабан, угу. Еще бы предложила колпак с колокольчиками.

Это несправедливо!

«А мир вообще несправедлив… Но, в данном случае, ты обвиняешь его слишком поспешно…»

Неужели?

«Ужели… Он еще не представил все аргументы в свою защиту, а ты уже вынес приговор, не подлежащий обжалованию… Нехорошо… Стыдно…»

Стыдно?! И чего я должен стыдиться? Об меня только что ноги не вытирают, а ты твердишь: не будь таким категоричным!

«Ноги?… А что делаешь ты сам?… Зачем выместил на эльфе свое нелепое возмущение?…»

Нелепое? Очень даже…

«Лепое?… Дорогой мой, кого ты хочешь обмануть?… Меня?… Спешу сообщить: не получится… Себя?… А в чем смысл?… Себя обманывают те, кто не может понять и принять происходящее, а ты…»

Понял? А может быть, принял?

«Насчет „принял“ утверждать не берусь… По-моему, ты пока что совершенно трезв… А насчет „понял“… Скажи честно: слова Магрит кое-что тебе подсказали?… Подсказали ведь?…»

Ну… Да.

«И что именно?…»

Если она и имела в виду Ксаррона, заводя себе эльфа, похожего на него, то речь о мести не шла.

«Правильно… Теперь осталось сделать всего один шаг в правильном направлении и…»

Кстати, о шагах! Что-то меня качает…

«Тогда ляг и постарайся заснуть…»

Заснуть… Легко сказать.

«Что же тебе мешает?…»

Эльфы, приносящие одни неприятности.

«Позволю себе не согласиться: этот конкретный эльф принес тебе пользу…»

Какую же?

«Напомнил, как ты сам к себе относишься…»

И в чем польза?

«В самом общем случае количественные изменения имеют свойство переходить в качественные…»

Ближе к теме!

«Чем чаще тебе будут говорить о твоих ошибках, тем больше вероятность, что ты захочешь их исправить…»

Исправить? Конкретно эту?

«И эту, и многие другие… И те, что уже совершены, и те, что только ждут своей очереди…»

Их много?

«Тебе виднее… Ложись спать!…»

Я чувствовал себя разбитым. И продолжительный сон без сновидений не помог исправить положение.

Стены моей крепости снова подверглись штурму.

Наверное, я вообще зря ее выстроил, эту крепость. Зря спрятался в ней от мира. Когда именно это произошло? В раннем детстве? В юности? Или же совсем недавно?

Определенного момента нет и быть не может. Крепость росла постепенно. По камешку. Сначала стены были невысоки и зияли огромными провалами. Потом какое-то время ворота оставались открытыми. А потом… Ни одно мое предложение не находило ответной реакции, и я решил: хватит. Кстати, самое неприятное, когда тебя не замечают. Легче пережить болезненный удар, чем равнодушно скользнувший мимо взгляд. Правда, и в этом смысле мои суждения однобоки, потому что искреннее участие мне почувствовать ни разу не довелось…

Одно дело быть не нужным, или, что тоже верно, «не полезным», и совсем другое – быть откровенно «вредным». Не в смысле характера и поступков, а нести в себе вред иного рода. Невозможность занимать свое место без разрушительного влияния на места других.

Почему мне нельзя поступать, как хочется? Ни в большом, ни в малом, что особенно забавно. Облегчить жизнь прислуге? Нельзя. Поиздеваться над тем, кто подвернется под руку? Тоже нельзя, потому как стыдно и непристойно. Стыдно лично мне, непристойно – в глазах всех остальных. Жить без присмотра? Категорически противопоказано. И что же делать, если ничего не дозволено? Сидеть и тупо ждать, как сказала Мантия, «чего-то замечательного»? Может быть. Но сколько лет пройдет прежде, чем это «замечательное» соизволит случиться? И где уверенность, что к тому моменту мой рассудок будет хотя бы слегка похожим на здравый? Кстати, это идея: если сойду с ума, мне будет совершенно наплевать на мир извне, а ему, в свою очередь, будет до меня не достучаться. Надо бы на досуге тщательно продумать этот вариант…

– Вы примете участие в обеденной трапезе? – ну вот, покой уже и не снится.

Открываю один глаз.

В дверях стоит Лэни. Свеженькая, довольная, прячущаяся в уютных складках домашнего платья. Я бы сказал, умиротворенная. Наверное, ночью побила свое прежнее достижение по количеству поклонников. Волосы влажные и от этого кажутся еще чернее, чем на самом деле. Даже блеск не спасает положение: по смуглым плечам Смотрительницы тугими локонами сбегает вниз сама ночь. Лиловые глаза тоже блестят, но очень мягко. Светят внутрь, если можно так выразиться. И кажется, я понимаю, чем сей эффект может быть вызван. Наверное, стоит ее поздравить? Нет, погожу немножко:

– С каких это пор ты служишь кухонным глашатаем?

– Мне не в тягость сзывать к обеду.

– Я не пойду, можешь не тратить силы зря.

– Есть причина?

– Как обычно.

– Вы плохо выглядите, – задумчиво сообщает волчица.

– Знаю.

– Вам не следует отказываться от еды.

– Я и не отказываюсь. Просто за общий стол не пойду.

– Почему? Брезгуете?

Открываю второй глаз.

Она нарывается на очередную выволочку. И прекрасно это понимает. Но зачем? Хочет изучить глубину моей обороны и нанести сокрушительный удар? Так я ничего не скрываю.

– Считай, как тебе удобнее.

– А на самом деле?

– Я не обязан давать тебе отчет. В чем бы то ни было.

– А dou Магрит?

– Хочешь сказать, она надоумила тебя прийти сюда?

– Она непременно спросит, почему Вас нет за столом.

– Я поем позже. На кухне. Если что-нибудь останется.

– На это не стоит надеяться.

– Знаю.

– Вы удивительно немногословны сегодня, – еще одно размышление вслух.

– У меня нет настроения.

– Разговаривать?

– Отвечать на глупые вопросы.

– Они, в самом деле, глупы или только Вы считаете их таковыми?

– Какая разница?

– Мне любопытно.

– Ищи кого-нибудь более подходящего для пустых бесед, – я перевернулся на живот и обхватил руками подушку.

– Вряд ли мне это удастся, – съязвила Лэни.

Я не стал отвечать, и через минуту женщине надоело ждать: тихие шаги обутых в мягкие сапожки ног затихли в недрах коридора. Дверь, конечно, осталась открытой. Может, ее вообще снять с петель? А то висит совершенно зря: у меня с утра не комната, а проходной двор.

«Зачем обидел женщину?…»

И ты туда же!

«Она искала примирения, а встретила такой холодный прием…»

Примирения? Разве мы ссорились?

«Зря ты так себя вел, мой дорогой… У тебя был очень хороший шанс наладить отношения со Смотрительницей… Ты же видел, что она на редкость спокойна…»

Видел. Еще бы она не была спокойна! Через сколько месяцев ждать приплода, как думаешь?

«Если все пойдет должным образом…» – Мантия осекается и строго спрашивает: «А как ты догадался?…»

О чем?

«Что в ней зарождается новая жизнь?…»

Не знаю. Просто почему-то вспомнилась Кё… Ее глаза сияли точно таким же светом.

«А ты все-таки умеешь кое-что видеть…» – в тоне промелькнула тень уважения.

Умею, не умею, толку никакого.

«Потому и отправил ее прочь!…» – догадалась, стерва. Наконец-то.

Угу. Надо быть совершеннейшей дурочкой, чтобы прийти в мою комнату в таком положении.

«Или придавать значение другим вещам…» – мягкое замечание.

Другим? Например?

«Тебе важно сохранить в неприкосновенности магические структуры Дома и его обитателей, а ей… Ей может быть важно блюсти традиции… Исполнять Долг…»

Чушь! Никакой Долг не стоит жизни невинного ребенка.

«Но не каждая мать изберет правильный Путь…»

А моя мать? Она поступила правильно?

«Она поступила так, как ей велел разум, хотя чувства требовали обратного…»

Чьи чувства?

«Чувства тех, кто просил ее одуматься, конечно… Ты же читал об этом…»

Читал. И чтение было очень занимательным, но совершенно неконкретным.

«А эмоции не могут быть конкретными: они передают картину целиком, во всех ее деталях, во всех красках, и потому кажутся хаотичным смешением несмешиваемого, когда на самом деле являются наиболее точным отражением происходящего…»

Отражением… Но любое зеркало переворачивает картинку, не так ли?

«И ЭТО ты заметил?… Растешь…» – смешливое одобрение.

Расту? В чьих глазах?

«Ну, не в моих, конечно, поскольку не располагаю подобными органами… Будем считать, что в своих собственных…»

О, чего нет, того нет. В своих глазах я давно уже упал ниже пола.

«Вот как?… Я бы не торопилась с выводами…»

Ты меня пугаешь!

«А пугаться полезно: страх заставляет кровь бежать быстрее…»

Ненавижу это ощущение.

«Просто ты плохо умеешь бояться…» – успокаивает меня Мантия.

Знаешь, я почему-то не хочу учиться этому искусству. Хотя учу ему всех, кто подвернется под руку.

«И зря… Только научившись бояться как следует, можно научиться быть смелым…»

Ерунда. Бывают случаи, когда на страх попросту нет времени.

«Бывают… Но как и всякое исключение, они только подтверждают правило…»

Как бы еще это правило узнать?

«Когда придет время, узнаешь…» – за сладким зевком наступает тишина.

Или устала, или наш разговор ей наскучил. Ну и славно. Потрачу время с пользой: попробую расслабиться и заснуть…

Легкий шорох. Снова шаги? До каких же пор?!

Я поднял голову от подушки, намереваясь высказать назойливому визитеру все, что накопилось, но слова так и не слетели с губ, едва не заставив подавиться, потому что зрелище, представшее моему удивленному взору, стоило многого.

Лэни водружала на стол поднос, густо заставленный посудой.

– Как сие понимать?

– Поскольку Вы наотрез отказались присутствовать на обеде, я взяла на себя труд принести Вам Вашу порцию.

– Мою порцию? – я сел и внимательнейшим образом сопоставил количество принесенной снеди со своими возможностями по ее поглощению. – Здесь хватит на двоих.

– Если Вы не против, я отобедаю с Вами, – попросила волчица.

И что сказать в ответ? Отругать? Выгнать?

– Уверена, что это хорошая идея?

– Вполне. У Вас другое мнение?

– Да. Но оно, по-видимому, тебя не интересует.

– Почему же? Интересует. Но пока Вы им не поделитесь, я не смогу сказать, имеет оно для меня значение или нет, – лиловые глаза смотрят чуть в сторону, не желая казаться требовательными.

– Я считаю, что в твоем… состоянии тебе не следует ко мне приближаться.

– Правда?

– Я могу плохо повлиять на твоих будущих детей.

– И все же, я останусь, – она без приглашения пододвинула к столу кресло и начала расставлять тарелки.

– Тебя не беспокоит… – все еще не верю в происходящее.

– Достаточно того, что благополучие моих детей беспокоит Вас, dou Джерон. Большего участия трудно желать… К тому же, я обожаю пустые беседы. И мы обязательно побеседуем, но позже, потому что если Вы тотчас же не приступите к еде, все старания кухарки пропадут втуне: жаркое потому и называется так, что вкушать его следует в горячем виде!

Обедать в присутствии Лэни стало куда более мучительным испытанием, чем могло бы показаться. Наверное, я потратил больше сил, постоянно думая о том, чтобы не навредить волчице, чем получил вместе с пережеванной и проглоченной пищей. Ой, будет у меня несварение, да еще какое…

Насытившись, Смотрительница откинулась на спинку кресла и подарила мне долгий взгляд, исполненный непонятного смысла.

Точнее, для нее, наверняка, все было ясно, как день, а вот я терялся в догадках. Впрочем, вру. Не терялся. Просто сидел и молчал.

– Вы довольны стряпней?

– Да. А разве ты ожидала иного?

– Ваши вкусы могли измениться, – предположила Лэни.

– Пожалуй, они остались прежними.

– Во всем?

– В самом главном.

– А что для Вас самое главное?

Хотел бы я знать, дорогуша. Очень хотел бы. Но ты выбрала неподходящую для десерта тему.

– К чему этот разговор, Лайн’А? Ты хочешь что-то выяснить или чего-то добиться?

– Да. Я хочу удовлетворить свое любопытство.

– И в чем же оно заключается?

– Я хочу понять, что заставило Вас поступать так, а не иначе.

– Так? А, ты имеешь в виду нашу встречу летом! Магрит запретила извиняться, но я все же попрошу у тебя прощения за…

– Не нужно, – мягко, но уверенно возразила волчица.

– Точно?

– Мне не за что Вас прощать. Прощают вину, а Вы не были виноваты.

– Тебе-то откуда знать?

– Со стороны виднее, dou. К тому же я могу смотреть на Вас глазами Вашей сестры, а они гораздо зорче моих.

– Что же ты видишь? И что видит она?

– За dou Магрит говорить не буду, – усмехнулась Лэни. – А за себя… Если угодно, скажу.

– Сделай милость.

– Вы изменились.

– Какая неожиданность! Об этом мне твердит каждый второй! А каждый первый уверяет, что я остался таким же, как и был. Кто из них прав?

– Спросите самого себя, dou, – в ответ на язвительный выпад следует вполне справедливое предложение. – Мнение одного может быть важнее мнений тысяч. Если оно созвучно Вашим мыслям.

– А если у меня нет никаких мыслей?

– Так не бывает.

– О, сколько угодно!

– Может быть, Вы просто не успеваете уделить внимание каждой из них?

Тесное общение с Магрит пошло волчице на пользу, а мое существование осложнило, и весьма. Спросите, чем? Ну, как же! Теперь я имею удовольствие внимать мудрости не одного наставника, а, по меньшей мере, двоих. Удовольствие, правда, сомнительное. Впрочем, полезные вещи всегда утомительны, и более всего ценятся учителя, которые умеют донести смысл урока, не заставляя скучать.

«А мои советы ты не принимаешь в расчет?…»

Ах, простите! Наставников у меня целых трое. И конечно, ты – первая среди них!

«По степени умудренности?…» – невинно потупленный взгляд.

По степени близости! И вообще, не мешай: я разговариваю.

«Но послушать-то можно?…»

С каких это пор ты стала спрашивать разрешение?

«С тех самых, как тебе стала доступна возможность разрешать, конечно!…»

Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее!

«Нет, мой милый, тебя ждет другая собеседница…» – Мантия снова прячется вне пределов досягаемости, и больше всего ее побег похож на щелчок по носу. По моему носу. Что ж, если выбирать не из чего, это может значить, что выбор и не нужен. В данный момент.

– Ты что-то сказала? Прости, я отвлекся.

– Любопытно, на что?

– Как раз пытался уделить внимание одной мысли… Так о чем мы говорили? О том, что я изменился? И в какую сторону?

Лэни помолчала, подбирая слова.

– Вы стали легче.

– Да? А мне казалось, что напротив, поправился!

– И обзавелись привычкой язвить по поводу и без, – короткий комментарий, в котором нет и следа осуждения. – Я не имела в виду тело.

– Вот как? Разве душа имеет вес?

– Имеет. Но не каждому дано его ощутить. Эта легкость… Она тревожит.

– Тревожит тебя или кого-то еще?

– Неважно. Тревожиться должны прежде всего Вы.

– Почему это?

– Легкость души свойственна тому, кто прекратил Поиск.

– Что же в этом страшного? Если поиски завершены, значит, нашел то, что искал.

– Иногда перестаешь искать, потому что больше не видишь Цель, – очень тихо произнесла Лэни, и шепот холодным сквозняком скользнул по моей шее.

Что-то в словах Смотрительницы показалось мне близким. Не знакомым или понятным, нет. Близким. Но от этой близости веяло морозным дыханием ужаса. Я замер, не зная, как продолжать беседу, и Лэни, словно почувствовав мое внутреннее оцепенение, встала из кресла:

– Пожалуй, я пойду.

– Да, конечно… Тебе помочь?

– Помочь? – недоумевающий взгляд.

– С посудой.

– Нет, я справлюсь! – полные губы улыбнулись с прежней силой. Силой той Лэни, которая всегда была моим врагом. А врага я не мог отпустить без последнего укола:

– Что на самом деле заставило тебя прийти и завести весь этот разговор?

– Что? – лиловые глаза сузились. – Скупость, конечно же!

– Скупость? – я растерянно моргнул.

– Не хочу терять полезную вещь. Еще летом мне показалось, что Вы вот-вот исчезнете. Растворитесь в воздухе вместе с утренним туманом… Было бы жаль так просто Вас отпустить.

– Почему? Избавление от противника должно было доставить тебе радость.

– Какой Вы, в сущности…

– Глупый?

– Этого я не говорила.

– А что ты хотела сказать?

– Только одно: хороших врагов берегут не меньше, чем хороших друзей.

– Первый раз слышу!

– Тогда постарайтесь запомнить: лишь побеждая противника можно совершенствовать себя.

– Но для этого подойдет не всякий противник?

– Верно. И не всякий противник может и должен быть побежден, – загадочно усмехнулась Смотрительница. – Подумайте об этом. Когда будет время.

Подумаю, дорогуша. Непременно. Если найду силы на раздумья. Может быть, сейчас?

Уже стоя одной ногой в коридоре, Лэни обернулась и сказала:

– И все же, я Вам завидую!

– В чем?

– Вы увидите Пробуждение!

– М-да… – увижу, конечно. Вот только чему тут завидовать? Но глаза Смотрительницы странно мечтательны и печальны, а это нехорошо. Неправильно. – Хочешь, я потом тебе расскажу, как все происходило?

– А можно?

– Мне никто не запрещал.

– Отсутствие явного запрета еще ничего не значит, – покачала головой Смотрительница.

Очень может быть. Семейные церемонии потому и называются семейными, что посторонние на них не приглашаются.

«Не всякий противник может и должен быть побежден». Что ты хотела этим сказать? Какую мысль пыталась донести до моего усталого и отчаявшегося разума? Есть ли у меня вообще противники? Настоящие, имеется в виду.

Если подойти к рассмотрению тщательно и придирчиво, то таковых найти не могу. В самом деле, кто был или является моим врагом? Сама Лэни? Ерунда. В данном случае «враг» – всего лишь фигура речи, потому что я знаю: волчица никогда не причинит мне вреда. Физического. Вред моральный слишком трудно измерить, чтобы оценить нанесенный урон, следовательно, эту составляющую наших со Смотрительницей словесных баталий учитывать не стоит.

Пойдем дальше. Родственники? Хм. Положим, меня не любят. Может быть, боятся. В отдельных случаях, ненавидят. Но если бы я представлял собой угрозу их существованию, давно бы уже почивал мертвым сном в семейном склепе.

Кто еще? С кем мне доводилось схлестнуться интересами? Что-то не припомню. Те, кто посягал на мою жизнь, в большинстве своем нашли покой в Серых Пределах. При моем непосредственном участии, разумеется.

Противники, противники, противники… Кстати, а что означает это понятие? «Те, кто противятся»? Очень возможно. Например, противятся изменениям, которые я привношу в их жизнь. Противятся новым чувствам и новым мыслям, стремясь сохранить привычную, а потому кажущуюся удобной неповоротливость сознания. Да, таких существ на свете много. Правда, я никому не навязываю своего мнения: хочешь – слушай, не хочешь – останемся каждый при своем. Проще уйти, чем переубеждать, внушать, помогать… Проще. Но не всегда получается.

А еще противник – это тот, кто стоит против. Или напротив. Напротив тебя. Как отражение в зеркале. В зеркале… Что говорила Мантия касательно эмоций? Что они лучше и точнее всего передают картину происходящего? Да, наверное. Но почему мне не удается выудить из путаницы чувств толику смысла? Очень нужны факты. Факты, с которыми меня никто не торопится знакомить. Может, попробовать еще раз? Последний?

И рука сама потянулась к потрескавшемуся корешку дневника.

«…Она угасает. Нет, не с каждым днем, как высокопарно выражаются неудавшиеся поэты. С каждым мигом существования. Моего существования, потому что для нее время не движется. Время завершилось. Подошло к концу. Иссякло. Утекло, как песок, как струйки воды сквозь пальцы. Еще несколько месяцев назад, когда мы поняли, ЧТО случилось, жизнь застыла. Вокруг нас и внутри нас… Нет. Внутри нее все-таки кое-что живет. Живет, несмотря на все доводы, крики, мольбы. Потому что она приняла решение. А когда Эли начинает упрямиться… Лучше не вставать у нее на пути. Это даже не лавина. Не ураган, пылью взметающий мироздание. Это – воплощенный Закон. А спорить с Законом бесполезно, потому что он выполнится, не считаясь с чужими мнениями…

…Я разрываюсь между двумя желаниями, ни одно из которых не может быть выбрано и осуществлено. Я хочу, чтобы она была вечно. Я хочу, чтобы ее мучения прекратились. Но первое невозможно, а второе… Кто посмеет перечить ее воле? Я? Нет, мой рассудок хоть и стоит на грани сумасшествия, но, как и каждое живое существо, я хочу жить. Пока еще хочу. Да, мне твердят об ответственности, о долге… Пусть. Я знаю одно: когда все закончится, мне будет совершенно плевать на все долги. И мои перед миром, и мира передо мной. Платить по счетам? Убирайтесь прочь, ревнители Равновесия! Мне не нужен мир без нее. НЕ НУЖЕН. И если вы будете цепляться за мои обязательства, я сделаю так, что этот мир не будет нужен и всем вам!…

…Меня убивает это ощущение: одновременно быть бессильным и беспомощным. Сколько себя помню, ни разу не оказывался в такой бездне. Ни разу. А ведь было по-всякому. Было страшно. Было больно. Было грустно, да так, что казалось: весь мир окрасился в серое. Смешно вспоминать прежние переживания. Смешно. Теперь я это понимаю. Она уйдет, и цвета вообще перестанут существовать для меня. Цвета, вкусы, запахи, прикосновения. Сколько раз мы ссорились. Сколько раз кричали друг на друга до слез, до хрипоты, до полной потери голоса. Сколько раз прощались… Только для того, чтобы минуту спустя вновь броситься друг другу в объятия. Потому что мы не можем быть друг без друга. Существовать – можем, но быть… Не получается…

…Она запретила мне Уходить. Просто запретила. Даже не стала говорить обычное в таких случаях: «Как отец, ты должен позаботиться о нашем ребенке». И от этого мне почему-то больнее, чем могло бы быть. Она знает, что я не смогу даже взглянуть на ЭТО. На то, что увидит свет, когда ее глаза навсегда погаснут. Мне все равно, что произойдет потом. И она это понимает. Понимает и не просит ни о чем. Не просит. Приказывает. «Ты должен жить.» Вот так, просто и ясно. Без угроз. Без причин. Последнее желание. И мне придется его выполнять. Хотя бы потому, что я никогда не был способен ей отказать. И дело тут не в любовной слепоте или чем-то чувственном, а потому не поддающемся объяснению. Желания Эли всегда были правильными. Не разумными. Не страстными. Не вынужденными. Правильными. Всегда. У меня бы так не получилось. Ни за какие чудеса мира я бы не согласился во всем поступать, руководствуясь высшим благом. Поэтому я Остаюсь, а она… Она решила Уйти…

…Последние дни не могу удержать злость. На кого? На все, что попадает под руку. Я даже боюсь смотреть Эли в глаза. Боюсь заставить ее разочароваться в мужчине, которого она когда-то выбрала. Выбрала себе на погибель. Да, ЭТО могло произойти с кем угодно, но мне кажется: виноват я и только я. И никакие доводы не помогают. Взгляды родных и друзей наполнены сочувствием, а кое-кто смотрит с откровенной жалостью, и от этого все внутри меня закипает. Вы не можете понять, что я чувствую! Не можете! Но даже сквозь жалость и сочувствие отчетливо проступает радость. Ну конечно, вы же получили отсрочку в исполнении приговора! И насколько большую – зависит от стечения обстоятельств. Может, на несколько сотен лет. А может, на пару дней – кто знает? Нет, я не буду торопить события. Если это чудовище выживет вопреки всему, что ж… Пусть живет. Но без моего участия. Без моей помощи. Я ненавижу его с первой минуты. И моя ненависть только усиливается. Нет, не растет, потому что заполнила меня с ног до головы. Не растет. Набирается силы и умения. Я утонул в собственной злости, и боюсь смотреть Эли в глаза. А ее взгляд спокоен и ласков. И бледные губы улыбаются: «Все будет хорошо…» Будет. Но не с нами…

…Почему она так поступила? Не понимаю. Не могу даже попытаться понять. Я же видел ее страх, ее боль, ее отчаяние. Видел. Несколько минут. А потом… Потом все исчезло. Уступило место упрямо выпяченному подбородку. Нет, она не покорялась судьбе. Но что произошло между ними? Между двумя своевольными и никогда не уступающими друг другу женщинами? Иногда мне кажется, что Эли заключила со Слепой Пряхой договор. О чем? Никому угадать не под силу. Но ее глаза блестели тем особенным блеском, который появлялся только после победы. Одержанной и безусловной победы. Неужели она нашла выход? Придумала, как обратить проклятие в благодать? Не знаю. Но если кто-то и мог такое сделать, то только она. Моя Эли. Я уже не могу надеяться, но остается крохотная капелька веры. Веры в то, что любимая дорого продаст свою жизнь. Очень дорого. И все равно продешевит, потому что жизнь цены не имеет…

…Сегодня. Она не сказала ни слова, но мы почувствовали ЭТО одновременно. Значит, завтра утром я проснусь в новом мире. Мире, в котором не будет тепла ее губ. Я не хочу такого будущего. Не хочу. Но она не простит и не примет моей смерти, поэтому с восходом солнца я открою глаза. Что я увижу? И увижу ли я вообще что-нибудь?…

…Она Ушла.»

Да, в первый раз читать эти строки было тяжелее. По очень простой причине: я еще не умел терять сам. Мог только представлять, придумывать, грезить. Но осознать в полной мере, каково это – расставаться с частью самого себя, мне не удавалось. Наверное, и к лучшему. Прямой ответ способен убить? Согласен. Но беда в том, что в отцовском дневнике нет прямых ответов. Только намеки, обрывки, тени смысла. В самом деле, разве мы, даже мысленно (и особенно – мысленно), раскладываем по полочкам причины и следствия? Да никогда! Зачем облекать формой то, что понятно без слов? Вещи, с детских лет настолько привычные, что мы перестаем их замечать? Это было бы лишней тратой времени и сил, что совершенно непозволительно тому, кто и так живет взаймы.

Эмоции передают картину полнее и точнее? Угу. Если пропустить все переживания через себя. Кто отважится на подобный подвиг? Только сумасшедший мечтатель, которому собственное существование кажется пресным и скучным. Впрочем, я пробовал прожить чувства отца еще в тот, первый раз, когда читал его дневник. Нет, вру: не пробовал. Они сами силой ворвались в мое сознание и прочно там обосновались. Даже не вспомню, сколько дней выпало из жизни, пока я пытался справиться с чужим горем и, что страшнее всего, с чужой ненавистью, полыхавшей внутри меня. Да и не справился, на самом деле. Так, слегка притушил костер до поры, до времени. До того дня, когда сам разжег рядом новый огонь. И языки пламени переплелись друг с другом, сжигая то, что накопилось за многие годы, и оставляя после себя лишь пепел. Но вот какой именно? Пепел Памяти? Пепел Забвения? Пепел Надежды? Не могу разобрать цвет. Не сейчас. Как-нибудь потом.

И все же, кое-какие факты можно извлечь и из отцовских переживаний.

Первое. Мать всегда поступала правильно, а это значит, что мое рождение если и не было желанным, то не было и бессмысленным. Радостно сознавать.

Второе. Родители любили друг друга до самозабвения. Но любовь одного оказалась сильнее. А еще этот «один» так же сильно любил жизнь. Не ту, которая принадлежит отдельно взятому существу, а ту, которой наслаждаются все. И любовь привела к погибели. Впрочем, по многочисленным свидетельствам очевидцев и участников, это странное чувство всегда несет поровну горя и счастья.

Третье. Мое рождение родственники встретили с печалью, с болью, но и с долгожданным облегчением. Как писал отец, «получили отсрочку». От чего? Надо бы прояснить. Вот только кто согласится рассказать?

И последнее. Без номера, потому что самое главное. Точнее, мне кажется самым главным. Моя мать о чем-то договорилась с Судьбой. Что стало предметом договора? Моя жизнь? Ее жизнь? Что-то совсем другое? Вот об этом мне точно никто не расскажет. Спросить у самой Пряхи? Раньше надо было спрашивать, когда она уплетала пирожки… Почему меня тревожит именно эта запись отца? Как будто стою перед закрытой дверью и… У меня есть ключ, и он уже повернут в замочной скважине, осталось только потянуть дверную ручку на себя, чтобы войти. Куда? В комнату? Или в новый коридор, из которого нет выхода? Страшно так, что дух захватывает, но хочется шагнуть в эту неизвестность. Даже если за порогом ждет обрыв.

Ужинать меня не позвали, и в комнату ничего не принесли. Какой вывод можно сделать? Ошибаетесь. Если мне отказано в приеме пищи, это означает только одно: время Пробуждения неумолимо приближается, а вместе с ним и время одного из самых моих нелюбимых занятий. Плавания в Межпластовом Потоке. Если вас когда-нибудь укачивало на море, вы меня поймете: в штормы со слабым желудком лучше не попадать, а если уж попали, то тщательно следить за его содержимым. Или точнее, за отсутствием в нем содержимого…

Магрит разбудила меня до рассвета. А может быть, сразу после полуночи: с черного как смоль неба не хуже волка скалилась луна, и Дом был погружен в сонную тишину.

– Уже? – наверное, в моем вопросе хватало и досады, и недовольства, потому что сестра вздохнула:

– Некоторые придерживаются правила: чем неприятнее действия, подлежащие исполнению, тем быстрее стоит с ними закончить и посвятить оставшееся время удовольствиям.

– Некоторые – это кто?

– Разумные и бережливые.

– Я не из таких.

– Знаю. Однако брать на вооружение чужой положительный опыт не только не зазорно, но и очень полезно.

– Уговорили. Вот только… Почему Вы полагаете, что участие в Пробуждении кажется мне неприятным?

– Я не полагаю. Я вижу это по твоему лицу, – улыбнулась Магрит.

– Никогда не считал свою физиономию настолько выразительной.

– Хватит ворчать! Сходи лучше умойся.

– Лениво. Да и зачем ходить далеко? – я сполз с постели, приоткрыл окно, зачерпнул горсть снега с карниза, мгновение подумал, потом быстро размазал замерзшую воду по лицу.

Взбодрился, как и планировалось. Магрит посмотрела на меня с сожалением:

– И на что только не идут из-за лени!

– Зато я проснулся.

– Правда?

– Хотите попробовать? – снова тянусь за снегом, и сестра с улыбкой отнекивается:

– Предпочитаю менее суровые методы… Закрой окно, пока не простудился!

Приятно подчиняться, особенно если приказ целиком и полностью совпадает с твоим собственным желанием.

Пока воюю со створкой, в самый ответственный момент решившей заупрямиться, Магрит раскладывает на мятой постели вновь пошитую одежду. И когда только мьюр успел? Наверняка ведь, пользовался магией! Точно: обрывки заклинаний еще торчат из швов. Прошу:

– Вы не могли бы подчистить за портным? Если я сам этим займусь, придется все начинать сначала.

Сестра укоризненно качает головой, но исполняет мою нижайшую просьбу, уничтожая последние следы магического вмешательства в процесс кройки и шитья.

– Еще что-то поправить? – осведомляется Магрит, наблюдая мое замешательство.

– Пожалуй, нет.

– Тогда оставляю тебя наедине с нелегким выбором. Постарайся не задерживаться больше, чем нужно. Когда определишься, жду тебя на Верхней Галерее.

И сестричка удалилась из комнаты.

Да, выбор, и в само деле, нелегкий. Сразу из трех вариантов. Сомнений не вызывала только рубашка, предоставленная в единственном числе, а вот остальное… Требовало раздумий.

Собственно, все три костюма были одинакового покроя: плотно сидящий длинный камзол с глухим воротником-стойкой и столь же не обремененные излишней просторностью брюки. Только не подумайте, что предложенная мне к носке одежда неудобна, вовсе нет! Скажем так: она лишена изысков и прочих милых мелочей, пагубно сказывающихся на удобстве, но создающих тот самый уют, который так радует глаз. Впрочем, в простоте линий есть очарование, и немалое. Неприятность состоит в том, что меня лично простота отнюдь не украшает.

Итак, в каких же тонах следует прибыть на церемонию?

Только не в белом! На его фоне я совсем потеряюсь. И не в черном: окажусь бледен, как покойник. А уж зеленый… Будет чудным образом гармонировать с цветом моего лица после путешествия в Потоке. И почему нельзя было выбрать что-либо нейтральное? Знаю, почему. Событие, на которое я приглашен, имеет статус крайне официального и торжественного, поэтому придется напяливать одно из трех. Хоть наугад пальцем тыкай… А что? Это идея!

Я зажмурился, крутанулся вокруг своей оси и…

Выпала зелень.

Знак судьбы? Ерунда. Ладно, надену этот костюм: от меня не убудет.

С застежками я воевал уже на ходу: даже рукава (ввиду прискорбной узости) надлежало застегивать на дюжину пуговичек, что уж говорить о камзоле!

Магрит задумчиво окинула меня взглядом, кивнула своим мыслям и помогла мне справиться с последними капризами одежды.

– Ты выбрал…

– Только не спрашивайте, почему! – взмолился я.

– Хорошо, не буду, – мягкая улыбка. – Готов?

– Настолько, насколько вообще могу быть готовым.

– Надеюсь, этого достаточно, – очень тихое замечание.

– Достаточно для чего?

– Для того чтобы добраться до места без приключений! – строго сдвинула брови сестра. – Танарит будет тебя встречать, так что не волнуйся понапрасну.

– Можно подумать, у меня нет других причин для волнений!

– А они есть? – легкое удивление.

– Сколько угодно!

– Когда вернешься, мы непременно обсудим их все. По порядку. А сейчас… Невежливо заставлять себя ждать, верно? Ступай.

– А Вы? – первый раз с момента появления на галерее я почувствовал холод.

– Мне там делать нечего.

– Но почему?

– Танарит изъявила желание видеть тебя, хотя вправе не приглашать никого из нас.

– Но…

– Ступай! Или ты хочешь, чтобы я тоже замерзла? – Магрит демонстративно закуталась в шаль.

Не хочу, конечно. Тем более что сам начинаю застывать, потому что между телом и морозным воздухом нет никаких преград, кроме не слишком-то теплой одежды.

Верхняя Галерея. Ажурный мост, протянутый над плитами Внутреннего Двора. Высоко-высоко… Или мне кажется, что высоко, а в действительности удаление от земли вполне приемлемо. Что поделать, боюсь высоты. До дрожи в коленях, чем всегда вызываю недоуменное сочувствие окружающих. Впрочем, волки тоже не особенно любят верхние этажи…

Всего-то и надо, что дойти до середины галереи – того места, где каменные плиты и деревянные балки рассечены Межпластовым Потоком. Со стороны выглядит жутковато: зияющий проем длиной в пару футов, в котором ничего нет, кроме воздуха, подрагивающего маревом, очень похожим на то, что образуется в жаркие летние дни над хорошо нагревшейся дорогой. Кажется, легко можно перепрыгнуть через пустоту и приземлиться на другую сторону галереи, но это не так. Совсем не так. Да и прыгать не рекомендуется: начальное ускорение, заданное при вхождении в Поток, оказывает существенное влияние на перемещение внутри него. Проще говоря, если неудачно разогнаться, закрутит штопором и вынесет незнамо куда.

Я остановился на самом краю – менее чем в шаге от путешествия.

Примерно восемь лет назад происходило нечто похожее. С той лишь разницей, что я был испуган. Очень сильно испуган. Так сильно, что все же шагнул вперед, не надеясь на благоприятный исход. Вообще ни на какой исход не надеясь. Чего греха таить: я не выбрался бы из Потока, если бы не Ксо, который нашел меня и вытащил. За шкирку. Впрочем, в то время мне было все равно, что произойдет: я не видел смысла жить. И уж тем более, не видел смысла бороться. Мне хотелось одного: убежать подальше, спрятаться, укрыться ото всех и забыть. О, как мне хотелось забыть! Но наши желания никогда не совпадают с нашими возможностями: чем больше я старался выкинуть из головы грустные воспоминания, тем чаще к ним возвращался. Пока не научился занимать мысли другими вещами и не понял, что сознание способно вмещать не так уж много знаний одновременно. Но это понимание пришло не сразу… А ведь могло и вовсе не прийти. Так что, мне повезло. Найдя временное пристанище заблудившемуся рассудку, я отложил решение проблем на лучшие времена. И вот, они настали, времена эти. Ну что, будем решать?

Воздух Потока холодный и густой: те язычки, что дотягиваются до меня, заставляют задержать дыхание. Кажется, что впустить в грудь этот вязкий сироп попросту невозможно. Задохнусь. Но я уже знаю: все, о чем говорят ощущения, иллюзия, а реальность обладает совсем иными свойствами.

Оборачиваюсь. На один вдох, чтобы посмотреть, что делает моя сестра.

Киваю. Дожидаюсь ответного кивка.

Снова оказываюсь лицом к лицу с зыбким маревом.

Пора.

И это совсем не страшно…

Совсем не страшно…

Совсем…

А-ах!

Глаза зажмуриваются быстрее, чем я успеваю сообразить приказать им это сделать. Зря, конечно: Межпластовый Поток – великолепное зрелище. Великолепное. Для тех, кто не подвержен приступам головокружения.

Представьте себе реку, состоящую из отдельных струй и одновременно являющуюся единым целым. И представьте, что кроме реки вокруг ничего нет. Она сверху, снизу, слева и справа. И даже хуже: она ВНУТРИ вас. Она проходит через тело. Через каждую пядь. Через каждую пору кожи. Проходит, увлекая вас за собой. И сопротивление здесь не только бесполезно, но и неуместно: если вы знаете цель своего путешествия, Поток не станет противодействовать46. Точно так же, как не станет и помогать. Он просто предложит некоторое время плыть вместе. Хотя больше всего это плавание похоже на полет.

И как в небе легко наткнуться на птиц, так и здесь… Временами кое с кем сталкиваешься. Наслаиваешься. Или пересекаешься? Не подберу слов. В общем, какое-то время делишь одну и ту же струю Потока с непоседливым и очень вредным духом. Да-да, тем самым, которого я так люблю поминать по поводу и без повода! Хорошо еще, фрэллы предпочитают жить между Пластами и нечасто наведываются в другие Реальности: что бы я делал, если бы на каждое мое огорчение из-за ближайшего предмета (а то и просто из складок воздуха) появлялось страшненькое создание, и окрестности оглашались бы куда более искусной руганью, чем та, на которую способен ваш покорный слуга. Спросите, кто ругался бы? Все вокруг, потому что уважающий себя фрэлл первым делом постарается напакостить всем и каждому в пределах досягаемости.

Кстати, до сих пор не знаю, как точно они выглядят, эти духи, потому что не открываю глаза в Потоке, дабы не впадать в панику от смешения красок и перспектив. А звуки и ощущения, что ж… Приходится мириться. Так вот, фрэлла я воочию не наблюдал, зато знаю, на что похожа его Сущность, потому что не раз впускал ее в себя. Этакое странное сочетание беспокойства, азарта и мудрого ехидства, приправленное щепоткой печали. Правда, непонятно, что может печалить вечного странника? Может быть, именно необходимость странствовать?…

В этот раз фрэллов на пути не попалось. Ни одного. Попрятались, что ли? А может, погода нелетная. Всякое бывает: например, в некоторые фазы луны даже не слишком здравомыслящий маг победит желание построить Портал, потому что место назначения может оказаться совсем не соответствующим задуманному. Вот и в Потоках случаются времена, когда активность тамошних обитателей снижается до предела. Правда, я с таким положением дел сталкиваюсь впервые, но, с другой стороны, мне и в Поток-то пришлось нырять самостоятельно всего второй раз в жизни. Не было бы нужды, и этого бы раза не случилось, потому что ничего приятного в происходящем нет, и по окончании путешествия я буду похож на…

А не пора ли причаливать? Даже в темноте закрытых глаз можно определить: меня очень хотят заполучить. Слева по курсу. Или справа? Ох, как немилосердно крутит!

Последняя проверка. Отпускаю все имеющиеся чувства на свободу. Полностью. К горлу сразу подкатывает тошнота, а тело начинает чесаться изнутри. Зато теперь знаю точно: она. Танарит из дома Созидающих. И в самом деле, ждет меня. Невежливо отказывать даме, а посему…

Тянусь к пронзительно белому огоньку, такому чистому, что в другое время ни за что не решился бы его коснуться, боясь испачкать. Тянусь каждой частичкой своей души, только так: перемещением в Потоке нельзя управлять рассудком. Нужно просто стать частью реки. И ее воды охотно смыкаются вокруг вас. Но когда приходит время расставаться, вы понимаете, насколько сложно уйти. И не потому, что Поток не желает вас отпускать, а потому, что вы сами отдали бы все, чтобы вечно чувствовать себя частью мира. Чувствовать так просто и так естественно…

Плюх.

Мое грациозное возвращение в Реальность проходит по обычной схеме, но с существенным отклонением в завершающем этапе: не лечу кувырком на пол, а оказываюсь в прохладных руках dou Танарит. Прохладных – исключительно в смысле настроения. Впрочем, поддержав меня ровно столько времени, чтобы я мог справиться с водоворотом ощущений, женщина неуловимо изменилась. Кстати, с Созидающими очень легко общаться, если вы любите догадываться об истинном значении каждой фразы по оттенкам эмоций, а не по грубому словесному скелету: Созидающие отражают каждое чувство в своем внешнем облике. Возьмем, к примеру, Танарит.

Изысканно-стройная, за что Ксаррон дразнит ее «худышкой». Почти прозрачная, потому что ее кожа очень тонка и имеет едва уловимый перламутровый отлив, придающий каждому кровеносному сосуду загадочный и нереальный вид. Идеально прямые светлые волосы лежат на плечах так ровно, что кажутся жесткими, а на самом деле эти пряди мягче шелка. Лицо кажется совершенно бесцветным, потому что Созидающие не признают искусственных украшений личности, полагая главным достоинством богатый внутренний мир. И в чем-то они правы, вы так не считаете?… Лоб, нос, щеки, губы, подбородок – их очертания зыбки и едва намечены, словно передо мной не живая женщина, а портрет красками на водной основе. Да, теми самыми, которые лучше всего передают прозрачность и воздушность. Но стоит поймать темный взгляд, и вы забываете о прелестях и недостатках. Забываете, потому что мечта не имеет ни того, ни другого, а Созидающие состоят из надежд и грез. Но, в отличие от всех других, кто умеет мечтать, они воплощают в жизнь самое невероятное, что только можно себе представить. Недаром Дом, одна из Хранительниц которого встретила меня своими объятиями, носит название Дома Драконов, Созидающих Плоть Мечты.

– Рада тебя видеть, – действительно, рада: кожа на скулах становится почти белоснежной, а по серебру волос пробегают искорки. И ведь в этих изменениях нет ни капли магии! Или есть? Запоздало отстраняюсь и отвешиваю поклон: нечто среднее между неуклюжестью и небрежностью. Надеюсь, Танарит на это не обидится. В конце концов, у меня просто не было возможности привыкнуть к Входам и Выходам из Потока.

– Мое появление не причинило Вам беспокойства, dou?

– Не больше, чем обычно, – вежливо отвечает она, но хрусталики слов звенят сожалением. Чуть-чуть.

М-да, в некоторых случаях чопорная вежливость ранит сильнее, чем прямое и открытое признание. Но тут я ничего не могу поделать. Набрасывать Вуаль не решусь: если уж дома меня так трясло по возвращении, то здесь, не просто в Средоточии Нитей, а там, где Средоточия пересекаются, моя попытка избегать нанесения ущерба станет самоубийственной. И все же, грустно смотреть, как гибнет даже самая малая часть ky-сenn47

Как будто идет снег, мелкий-мелкий и блестяще-черный. Воздух осыпается пылью. Мертвой мокрой пылью. Прямо мне под ноги. Но я не смогу перестать дышать, даже если очень сильно захочу: в этом уголке мира все подчиняется желаниям тех, кто его создал. И если Танарит готова пожертвовать крохами семейной реликвии, не смею ей перечить. Но надо уточнить:

– Я не опоздал?

– Прибыл как раз вовремя. Это очень хорошее качество, совершенно не свойственное большинству моих родных. Впрочем, их мы ждать не будем. Ты в состоянии следовать за мной? – и голос, и взгляд выражают озабоченность.

– Разумеется, dou.

А что я могу сказать? Что с большим удовольствием посидел бы полчасика на полу? Кажется, Танарит не осуждает шутки, но конкретно эту попросту не оценит.

– Тогда пойдем.

Шлейф платья должен шуршать по паркету, верно? А он не шуршит. Вообще не издает звуков. И мне понадобилось пройти ровно сто семьдесят пять шагов вслед за Хранительницей, чтобы догадаться: она и вовсе не одета. То, что я вижу, даже не иллюзия, а мысль. Одна из многих. Просто Танарит понимает: обнаженное тело меня смутит. В частности потому, что сам я не то, что одет, а застегнут, можно сказать, на все пуговицы. Ох… К счастью, вся несуразность происходящего дошла до моего растерянного сознания слишком поздно. То есть, в тот момент, когда я перешагнул через порог зала, в котором, собственно, и намечалось проведение церемонии.

Стены – каменные или нет, потолок, прячущийся в тумане ky-сenn, ровные плиты пола – все это не имеет значения. На самом деле передо мной предстает чарующее зрелище. Бутон, который вот-вот распустится, высвобождая… Нет, не буду ничего предполагать. Не буду портить удовольствие, а спущусь вниз по Уровням Зрения, чтобы сполна насладиться красотой и сложностью переплетения Нитей Гобелена.

На Втором Уровне это похоже на мутную воронку вихря.

На Третьем Уровне это – лазорево-изумрудные лучи, стекающиеся в единый центр со всех сторон. Кажется, один из них проходит сквозь меня, а это нехорошо. Осторожно делаю шаг в сторону и ловлю на себе одобрительный взгляд Танарит, которая не сочла бы возможным просить, но оценила по достоинству мою вежливость. Вынужденную, правда, а не искреннюю.

На Изнанке… О, здесь картина не поддается описанию. В самом деле, как можно словами передать волшебство кружащихся в плавном танце алмазных искорок? И их облако увеличивается. С каждым тактом неизвестной мне мелодии. А мелодия… Замедляется? Точно. Вот ритм становится совсем невозможным – медленнее пульса. И я с ужасом и восторгом понимаю, что биение моего сердца подстраивается под беззвучную музыку. Наверное, это и помогает мне уловить истинный момент Пробуждения.

На целый вдох, кажущийся бесконечным, движение останавливается. Искорки замирают на месте, но их неожиданная пауза больше всего похожа на ожидание, словно одна из товарок еще не добралась до места танца, и остальные решили ее подождать.

Сколько времени проходит? Миг? Час? Вечность? Уверен только в одном: мое сердце будет ждать вместе с ними. Сколько понадобится. Здесь и сейчас не работают никакие Законы Пространства и Времени, потому что они уступили место другому, самому главному Закону. Закону Жизни. Потому что мир готовится стать богаче еще на одну палитру красок. Еще чуть-чуть…

И начинается ветер. Мягкий, теплый. Он что-то несет с собой. Точнее, кого-то. Кого-то прекрасного и удивительного. Облачко едва различимого тумана соприкасается с искорками, и алмазная пыль вспыхивает солнечной бирюзой.

Свершилось.

Новая жизнь начала Путь Наверх, и мне самое время отправиться следом.

Завороженно смотрю, как Нити сплетаются в Кружево. Чуткие пальцы невидимой мастерицы создают многослойный узор, трогательный, хрупкий, но необыкновенно могущественный. Изначальный Узел один, но рождается сразу во всех Пластах, выпуская Нити туда, куда они сами пожелают направить свой полет. Нити льнут друг к другу, сплетаются, снова разбегаются в стороны. Словно плеть дикого винограда покрывается цветами, ни на мгновение не замедляя рост. И как только последний Узел находит свое место, спешу подняться на Второй Уровень.

Воронка никуда не делась. Напротив, стала еще плотнее, сжалась, образуя настоящий кокон. Кокон, из которого вот-вот появится…

Все, больше нет сил сдерживаться.

Заканчиваю метания по Уровням Зрения и возвращаюсь в свой Пласт Реальности.

И тут же сдвигаю веки, чтобы хоть чуть-чуть защитить глаза от нестерпимого сияния, потому что посреди залы, почти над самым полом парит сгусток света. Живой.

Чересчур живой. И Танарит вдруг вздрагивает и бросается к нему, на ходу проводя свое тело через волны Изменения. Волны, которыми меня едва не отбрасывает назад, но я простил бы даже сломанные кости, потому что чудо, которое мне дозволили увидеть, стоит любых жертв.

Чудо рождения дракона.

А вы думали, дракон вылупляется из яйца48? Фу, какое примитивное представление о процессе. В некотором смысле, конечно, есть и «яйцо», и все прочее, но этими понятиями можно лишь иллюстрировать, а не объяснять. Словами пользуются те, кому не доступны образы.

Я читал описание механики Пробуждения. Когда-то давно. Достаточно давно, чтобы не помнить всех подробностей, но они мне и не нужны. Лучше один раз увидеть, чем разбираться в противоречиях чужих рассказов…

Вы можете представить себе хрустального дракона? Дракона, словно выточенного из куска прозрачнейшего льда. Дракона, наполненного светом и чистотой, пугающего не размерами и грозным видом, а своим совершенством? Я тоже не мог. Пока не увидел Танарит в ее первозданном облике. Вихрь света, ринувшийся навстречу столь же прекрасному, но еще очень маленькому и потому нуждающемуся в заботе лучику.

Забота… О, заботы будет предостаточно. Но в тот миг, когда Танарит всем телом и всей душой обвилась вокруг новорожденного дракона, я понял главное. В одном малыш точно никогда не будет нуждаться. В материнской любви, потому что ее так много, так много, что…

Я тоже в ней тону.

Эту нежность можно было бы сравнить с океанской волной, если бы не одна деталь. Волна разрушает все на своем пути, а здесь… Здесь нет даже тени уничтожения. Чистейшая мечта и необъятное счастье. И ky-сenn с готовностью усиливает их, наполняя пространство залы феерией красок и звуков. Усиливает, радуясь вместе с матерью, встречающей рождение ребенка.

А я пячусь назад, за пределы чужого триумфа, потому что чувствую: еще немного, и разорвусь на части. От того, что эта любовь предназначена не мне.

Нет, неверно: от того, что никто и никогда ТАК меня не встречал. И уже не встретит. Как грустно…

Иду, не разбирая дороги. В ушах – звон и гул. Глаза забиты пылью умирающего тумана. Наверное, именно из-за этих пакостных крупинок мне хочется плакать. А может, не только от них.

Так вот, каким должно быть настоящее Пробуждение. Я все-таки узнал. А лучше было бы не узнавать. Никогда.

Интересно, какими чувствами встретила бы меня моя мать, если бы не умерла за миг до моего появления на свет? Получил бы я хоть крошечную каплю нежности? Гадать бессмысленно. Зато прочих чувств мне было отсыпано сполна! Начиная от ненависти отца и заканчивая презрением и страхом слуг – ни одна из напастей не обошла стороной. Глядя на прошедшее детство с высоты пережитых лет, могу с уверенностью заявить: любви мне не доставалось. В лучшем случае, усталое сожаление и попытки сделать вид семейных отношений. Хорошо еще, по юности лет я не мог понять, что на самом деле прячется в чужих взглядах. Собственно, и сейчас не до конца понимаю. Ну и фрэлл с ними, со всеми. С родственниками, слугами и гостями Дома. Надоело. Все надоело.

Больно и пусто. Невыносимо пусто. Ни одной толковой мысли в голове, а в сердце… Настоящий хаос из несбывшихся надежд и неоправданных ожиданий. Надо вернуться в тот коридор, где меня вышвырнуло из Потока и попытаться найти дорогу домой. Или еще куда-нибудь. Пока я в состоянии думать. Надо.

Но зачем Хранительница настаивала на моем присутствии? Чтобы лишний раз причинить боль? Нет, это глупо. Тогда почему? Почему?

– Снова струсил и сбежал? – звонкий детский голос, чем-то напоминающий Танарит. Но если в голосе той перекатываются хрустальные бусины, то этот больше напоминает глухой стук монет.

Девочка. Маленькая. По росту, имею в виду, потому что возраст дракона никоим образом не влияет на внешний облик. То есть, этой малышке, едва достающей макушкой до моего пояса, может быть на порядок больше лет, чем мне. А в том, что она – дракон, сомнений нет и быть не может, потому что Ткань Мироздания вокруг хрупкой фигурки вздыбилась парусом.

Она такая же полупрозрачная, как та, что сегодня стала матерью. Родственница? Наверное. А может, гостья. Ах да, Танарит же говорила: «других ждать не будем». Точно, гостья, потому что при всей похожести, она чем-то неуловимо отличается от Созидающих. Может, отсутствием мечты во взгляде?

Всматриваюсь повнимательнее. Да, мечтой тут и не пахнет. Зато имеется бездна ехидства, и очень даже недоброго.

– Почему – снова? – спрашиваю первое, что приходит на ум, поскольку с остальными пунктами обвинения спорить не собираюсь.

– Потому, что опять.

– Тебе-то откуда знать?

– А твои выходки ни для кого не секрет, – безоблачно улыбаясь, сообщает девочка.

– И много их было?

– Пальцев не хватит сосчитать. Но если желаешь, могу напомнить.

– Не желаю.

– Вот я и говорю: струсил! – победное восклицание.

– Я просто ушел.

– Сбежал! – немедленная поправка.

– Хорошо, скажем: ушел со всей возможной поспешностью.

– Потому что струсил!

– Да что ты заладила «струсил», «струсил»… Чего мне пугаться?

– А это ты сам должен знать.

– Представь себе, не знаю.

– А хочешь? – загадочный прищур.

– Что?

– Узнать, от чего бежишь?

– Такое возможно? – удивляюсь по-настоящему.

– В Доме Созидающих возможно, – довольный кивок.

– И каким же образом?

– Не образом, а кое-чем, крайне похожим на зеркало, – расплывается в улыбке девочка. – Показать?

И я не медлю ни вдоха:

– Покажи!

– Идем! – она семенит по извилистому коридору, да так резво, что я бы потерял ее из виду через два поворота, если бы не шлейф платья, которое смешно топорщится на плоской детской груди. Шлейф просто-таки бесконечный, противно скрежещущий по плитам пола, словно не скользит по ним, а цепляется коготками.

Останавливаемся перед дверью чуть выше моего роста, и девочка кивает:

– Заходи.

– А что там?

– Зайдешь – увидишь.

– Я не собираюсь играть в игры! Тебе трудно сказать?

– Нисколечко. Там Зеркало Сути. Слышал о таком?

– Немного…

В самом деле, немного. И никогда не мечтал увидеть: почему-то на все мои просьбы Магрит отвечала уклончивыми отказами. Может, она была права, и мне не стоит углубляться в Процесс Познания дальше, чем уже успел?

А настырная малявка видит мои сомнения и ухмыляется:

– Трусишь, трусишь!

– Вовсе нет!

– Трусишь!

– Говорю же, нет!

– А ты зайди!

– И зайду!

– А вот посмотрим!

– Смотри, если хочешь!

И я тяну дверную ручку на себя.

На первый взгляд, комната пуста. На второй – тоже. И даже на третий. Неужели, девчонка обманула? Воспользовалась моей растерянностью и решила пошутить? Если так, у нее получилось. Но рваться обратно в коридор с гневными обвинениями не стану. Зачем? Мне уже все равно…

Откуда взялось это странное равнодушие? Нет, правильнее было бы сказать, безразличие, потому что «быть равнодушным», значит одинаково реагировать и на тень, и на свет. Но «одинаково» может быть разным. Одинаково сильно. Одинаково слабо. Одинаково восторженно. Одинаково презрительно. А безразличным бываешь абсолютно.

Наверное, сила наведенных эмоций сыграла со мной злую шутку, начисто заглушив мои собственные чувства во внешнем слое восприятия. Те же, что остались… До них еще нужно добраться. А добираться не хочется. Может быть, потому, что боюсь узнать, какие демоны прячутся в глубине души.

Пожалуй, побуду некоторое время здесь. Тепло. Тихо. Спокойно. И кажется, воздух более прозрачный, чем в коридоре. Более чистый. Стоп. Но ведь так и есть! В этой комнате совершенно отсутствует ky-cenn! В чем причина? Я бы не успел за столь короткое время полностью уничтожить здешнего домашнего любимца, даже будучи в очень расстроенных чувствах. Тогда… Ну-ка, оглядимся вокруг.

Всюду черно, но не темно. Потолок, пол, стены – все одного цвета и одного… Провожу ладонью по бархатистой поверхности. Приседаю и касаюсь пальцами плит под ногами. Точно. Один и тот же материал. И я знаю, какой.

Анруд, «голодный камень». Уникальное образование, без малейшего намека на зачатки разума, обладающее способностью поглощать лишнее. Да, именно так! Независимо от природы этого самого лишнего. Говорят, в тех местах, где добывают кристаллы анруда, даже окружающий пейзаж преисполнен гармонии. В принципе, любой предмет по сути своей идеален, если убрать все, что мешает ему быть таковым, и благотворное влияние «голодного камня» на близлежащую местность и существ вполне объяснимо. Но никто и никогда не мог бы представить себе комнату, изнутри сплошь покрытую черными пластинами. Пластинами, которые мягко светятся, позволяя довольно подробно рассмотреть… Что? Отсутствие мебели, например. И всего остального. Но если принять во внимание странную облицовку… Возможно, девчонка сказала правду. И где мне искать это фрэллово зеркало?!

Движение. Справа. На самой границе зрения. Поворачиваюсь. Или мне кажется, или… Одна из плит пола вздрогнула. Нет, такого быть не может. Анруд поглощает и любые колебания, буде таковые возникнут. Значит…

Это не плита. Это лужица.

Маленькое озерцо посреди комнаты. Такое же черное, как и все вокруг. Черное, блестящее и… живое.

Делаю шаг и отчетливо вижу, как по маслянисто-текучей поверхности пробегает рябь. От ветра? Если бы!

Еще шаг. Новый всплеск ряби, от краев к центру. Любопытно.

Приближение на третий шаг заставляет меня озадаченно остановиться, потому что лужица начинает стекать, но не вниз, а… Тонкими струйками поднимаясь вверх, словно кто-то поменял местами пол и потолок. Течет медленно, почти нехотя, застывая на уровне чуть выше моего роста. Одна струйка, другая. Десяток. Дюжина. Целый частокол струй. Очень похоже на струны арфы, вот только между чем и чем они натянуты?

И тут «струны» начинают ощетиниваться сотнями тонких волосков, которые, сплетаясь друг с другом, и от этого становясь все толще и толще, постепенно заполняют собой все прорехи, еще остававшиеся между струями. Не проходит и вдоха, как передо мной возникает сияющая прямоугольная поверхность. Да, в самом деле, похоже на зеркало. Зеркало, отлитое из «лунного серебра», но серебра, просыпавшегося не из шкатулки Ка-Йи, белой, самой младшей и самой снисходительной из лун. Нет, это серебро принадлежит старшенькой. Черноглазой Ка-Йен, «Возмутительнице спокойствия»49.

«Лунное серебро». Живой металл. Любопытно, что его «живость» только в малой части объясняется магией. В очень малой части, определяющей текучесть. То есть, чем сильнее магически «загрязнен» этот металл, тем он больше похож на воду. В моем случае – если вспомнить, как лениво лужица прорастала струйками – имеется нечто, сходное по густоте с маслом. Или даже с медом. Следовательно, магии в Зеркале практически нет, и для меня это плюс: стало быть, свои обязанности «серебро» выполнит, так сказать, невзирая на лица. Но беда в том, что в блестящей поверхности вообще ничего не отражается!

Я подошел почти вплотную. Так близко, что самый верхний слой Зеркала начал «замерзать» и осыпаться вниз крупинками металлического инея. Но этой близости явно недостаточно, либо…

Нет, не хочу верить.

Не хочу. Так не должно быть. Не должно. Не…

Нет!

Открытие, вспышкой ослепившее рассудок, заставило на миг задохнуться. Задохнуться от простоты и ясности происходящего.

Можно было и не смотреть в Зеркало. А впрочем, надо было взглянуть. Взглянуть, чтобы раз и навсегда попрощаться с иллюзиями относительно себя самого. Тем более что… Ничего и нет.

Где-то в верхней части живота родился смех. Нетерпеливыми толчками проложил дорогу наверх, оказавшись подозрительно похожим по ощущениям на приступ тошноты. Вот только горло мгновенно пересохло, и каждая смешинка, выбирающаяся наружу, напоминала собой горсть песка. Очень горячего песка. Песка пустыни. Песка пустоты.

Раньше я считал, что плакать – больно. Глупец! Смеяться – вот настоящая пытка. Особенно смеяться вместо того, чтобы лить слезы. Честное слово, лучше бы зарыдал. Но как быть, если эта соленая влага отказывается течь? Напрочь отказывается, предоставляя хохоту резать грудь на куски…

Как все просто! Почему я раньше не подумал? Да, именно из трусости. Из страха откинуть полог и рассмотреть душу, лежащую на смертном одре. Что ж, страх помог мне протянуть несколько лишних лет, спасибо ему за это. Он заслужил благодарность. Но теперь… Теперь я скажу: «Прощай!». Мне, и в самом деле, пора прощаться. Но сначала нужно простить.

Простить тех, кто терпел меня рядом с собой все это время. Кланяюсь до пола вам, господа! У меня не хватило бы мужества раз за разом общаться с… пустым местом.

Меня попросту нет. Зеркало Сути являет взгляду вопрошающего единственно возможный ответ. Суть не может быть сложной и многогранной, нет. Она всегда проста и понятна, мы лишь обременяем ее ненужными украшениями, расцвечиваем всеми попадающимися под руку красками, обряжаем в тяжелые и неудобные одежды… Зря. Потому что однажды она предстанет перед нами без всего лишнего. Такая, какая есть. И узрев ее, мы содрогнемся. Нет, не от ужаса. От того, что умерла последняя надежда.

Фрэлл, и дышать-то стало трудно!… Рву застежку воротника, и пуговицы испуганными искрами рассыпаются по сторонам. Но легче не становится. Наверное, надо прекращать смеяться…

Столько времени потратить на получение знаний, на поиск цели, в конце концов, и для чего? Чтобы узнать, что ты – пустое место? Где же тут справедливость, боги? Вам-то хорошо: смотрите сверху и посмеиваетесь над взрослым дурачком, который пытался научиться мечтать. Посмеиваетесь, да? Что ж, пользуйтесь случаем – когда еще такой представится? Но смеяться и вам, и мне недолго. Очень недолго.

Еще раз всматриваюсь в Зеркало. Блестящая поверхность остается девственно чистой. Что и следовало ожидать. Путь окончен. Да и начинался ли он? Пожалуй, нет. Мне, действительно, пора. Но напоследок…

Как было написано в одной из книг, попавшейся мне на глаза во времена туманной юности? «Удар рождается в сердце, взращивается умом и направляется телом – только так он достигает намеченной цели». Кажется, я наконец-то понял истинный смысл этих слов…

Пальцы правой руки сжимаются в кулак. По всем правилам, плотно, большой палец сбоку.

Цель? Я должен разбить Зеркало, потому что другого варианта нет. Хоть Слепая Пряха и утверждала, что Три Стороны можно соединить в одну, она и представить себе не могла, что соединять нечего. А может, прекрасно представляла и просто туманила мой разум. Зачем? Так, на всякий случай.

Сердце готово. Ум… В относительном порядке. Скорее отсутствует, чем присутствует, но на удар его хватит. Остается самый слабый участок. Тело. Но и оно не подведет, чувствую.

Рука сгибается, локоть уходит назад, чтобы в следующее мгновение костяшки пальцев рванулись вперед. Навстречу Зеркалу.

Оно хотело уклониться, но не успело. Кулак врезался в сияющую черноту, которая чуть прогнулась назад и… лопнула. Лопнула, обжигая мою руку брызгами, не успевшими превратиться в осколки.

Наверное, было больно. Не знаю. В тот момент и позже я не понимал, что происходит. Просто посмотрел на дело рук своих, испытывая странно-скучное удовлетворение. Похожие ощущения возникают, когда происходит то, о чем давно мечтал, а мечта оказывается глупой и вовсе не такой прекрасной, как мнилось. Посмотрел и отправился восвояси.

Кажется, с моих пальцев капает кровь. Кровь, смешанная с «лунным серебром». Кровь, оставляющая на плитах пола Дома Созидающих незаживающие раны. Пусть. Мне все равно. Об одном только прошу: не мешайте…

Я шел, доверившись сердцу, а не разуму. Чем иначе объяснить неожиданные повороты, спуски и подъемы по незнакомым лестницам, анфилады пустых и совершенно заброшенных залов, попадающихся на моем пути? В обычном состоянии я ни за что не нашел бы дорогу к Купели. А сейчас… Сейчас я чувствовал ее и уверенно шел на Зов.

Такой сильный и страстный Зов, что, распахнув последнюю дверь, я едва удержался от шага в небытие. Подожди, дорогуша. Одну минуточку. Только попрощаюсь…

Здесь не было границ, не было очертаний. Море тумана, в белой пелене которого снуют странные тени. Море, уходящее к горизонту. Впрочем, с чего я взял, что ТАМ есть горизонт? Скорее всего, вязкий кисель моря, раскинувшегося у меня под ногами, плавно переходит в дымку бесцветного неба. Неба, которое никогда не примет меня в свои объятия.

Купель. Кладбище проб и ошибок. Исток нерожденного и несуществующего. Если и Уходить, то сюда. Говорят, Купель бездонна. Возможно. Я скоро узнаю цену правде и вымыслу. Но страха больше не испытываю. Есть лишь крохотная боязнь разочароваться. Слишком быстро долететь до дна. Надеюсь, этого не произойдет. Надеюсь, у меня будет достаточно времени, чтобы полетать…

Прощай, драгоценная.

«Ты твердо решил?…» – в голосе Мантии тоже нет страха. И за эту нарочитую смелость я ей благодарен. Очень.

Тверже некуда.

«Не хочешь подумать еще раз?…»

Ты видишь в этом смысл?

«А что видишь ты?…»

Честно говоря, я вообще ничего не хочу видеть.

«Понимаю… Но и твои глаза, и твое сердце пока еще остаются зрячими… Спроси их: о чем они могут тебе рассказать?…»

О том, что все кончено.

«Для тебя?…»

Для кого же еще?

«А для всех остальных?…»

Какое мне дело до них?

«Раньше ты всегда задумывался, как твои действия отразятся на окружающих…» – мягкое напоминание.

Раньше… Все изменилось.

«Разве?… А по-моему, осталось прежним… Просто ты стал чуточку умнее…»

И много несчастнее!

«Почему?…»

Только не притворяйся дурочкой! Хватит с меня и Зеркала.

«Что ты увидел в нем?…»

НИЧЕГО!

«И это тебя задело?…»

Ты не понимаешь!

«Так объясни…» – предложение, исполненное ласкового терпения.

Я не могу жить, зная, что меня нет!

«Ерунда… Я прекрасно живу с таким знанием… Первая причина отклоняется…»

Что значит «прекрасно живешь»?

«То и значит… Я, веришь или нет, в самом прямом смысле не существую…» – кажется, она хихикает.

И я разговариваю сам с собой?

«Если вообще разговариваешь…»

Стерва…

Этого не может быть. Этого не должно быть. Но это есть. Если Зеркало не отразило ничего… Точнее, если Зеркало отразило НИЧТО, спорить бессмысленно. Я – пустое место. И все, что мне грезится, тоже. Пустое место. Наипустейшее из пустых. Абсолютная и непререкаемая пустота. Но причин больше, чем одна.

Если меня нет, что видят и думают те, кто общается со мной?

«Уверен, что общаются?… А может, тебе все только снится?…» – еще и подтрунивает.

Возможно. И я не желаю проводить всю жизнь во сне. Хватит, проснулся. Явь на вид оказалась хуже, чем ночной кошмар, но засыпать снова? Нечестно. Прежде всего, по отношению ко всем остальным.

«Ты испугался…» И она туда же?!

Наоборот, я перестал бояться и понял: Уйти – настоящее спасение.

«Для кого?…»

Для моего рассудка!

«Твоему рассудку положено мирно дремать в теплой постельке…»

Время сна прошло. Прощай.

«Больше никому не хочешь сказать „последнее слово“?…»

Зачем?

«Не допускаешь мысли, что кто-нибудь будет недоволен твоим Уходом?…»

Недоволен? Да все только радостно вздохнут!

«Даже твои друзья?…»

Друзья? Они у меня есть? Жаль тебя разочаровывать, но… Если серьезно подумать, не вижу таковых.

«Персонализируй, мой дорогой, иначе я тебе не поверю…»

Вообще-то, раз ты утверждаешь, что тебя нет, стоит ли бормотать что-то себе под нос?

«Боишься показаться более сумасшедшим, чем на самом деле?…»

Поздно бояться… Хорошо. Хочешь по головам пересчитывать – пожалуйста! С кем меня сводила судьба за прошедший год?

«А более раннее время почему не берешь?…»

Тогда я был еще дурнее.

«О, ты себя переоцениваешь!…»

Скорее, недооцениваю. И хватит перебивать!

«Умолкаю, умолкаю… Ну, так что там с друзьями?…»

Нет таковых, я уже сказал. Принц с Боргом в счет не идут, потому что с самого начала искали во мне свою выгоду. И нашли, что не может не радовать. Эльфы, в большинстве своем, тоже возились со мной не за красивые глаза, а перекладывая ответственность на мои хрупкие плечи. О корысти Рогара можно слагать легенды. Остается еще кто-нибудь?

«Три особы женского пола… Если я правильно сосчитала, разумеется…» – тон придворной красавицы, занятой полировкой ногтей.

Целых три?

«Ну, как же!… Миррима… Рианна… Мин… Как быть с ними?…»

А так и быть. Причем тут дружба? Миррима тоже хваталась за меня, как за соломинку, особенно поначалу. Рианна… Я причинил ей вреда больше, чем мог бы нарочно придумать. Что же касается Мин…

«Да-да!… Что же ее касается?…»

Помнится, ты сама изложила мне грустную историю из глубины веков. Если Нэмин’на-ари хотела искупить свою вину, могу со всей откровенностью заявить: искупила. С лихвой. Больше мне не надо. Не сдюжу.

«Молодец…» – одобряет Мантия.

Молодец?

«Я думала, ты никогда не сможешь признать…»

Что именно?

«Все в мире имеет свою цену, и благие поступки стоят дороже дурных… Особенно для тех, кто их совершает…»

О да! Это я понял.

«Что ж… Если главная истина существования перестала скрывать от тебя свой свет, не смею более задерживать… Делай то, что кажется тебе правильным…»

Таково твое напутствие? И потом, если решение «кажется правильным», значит в действительности оно – какое угодно?

«Выбор ты делаешь сам, без советчиков и болельщиков… Иначе выбора не будет…»

Спасибо, драгоценная.

«За что?…» – последнее удивление.

За то, что была рядом вопреки своему желанию.

«Что ты можешь знать о моих желаниях?…»

Ничего. И потому говорю: спасибо. Большего дать не могу.

«Большего и не надо…»

Я должен идти.

«Знаю…»

Прощай.

«Я еще побуду с тобой… Совсем недолго… До конца, который ты так страстно желаешь приблизить… До конца Вечности…»

Как хочешь.

«Не кори себя… Ты ни в чем не виноват…»

Но от этого боль не становится меньше.

«Она и не станет… Ее нужно просто выгнать вон…»

Что-то не хочется пробовать. Я слишком устал.

«И это тоже – выбор… Что остается сказать?… Счастливого Пути!…»

До встречи на Той Стороне. Если, конечно, такая встреча возможна.

«Кто знает?…»

Верно. Никто. Уходя, не стоит задумываться о Возвращении. Есть Пути, по которым нельзя двигаться назад, потому что каждый пройденный шаг рассыпается прахом за твоей спиной.

Я иду. Уже иду. Вперед, но не вверх, а вниз…

Падать оказалось совсем не страшно. В конце концов, это единственный Полет, которым мне по плечу, так чего же бояться? Хуже, что ожидания снова оказались обманутыми. Я не ощущал скорости движения. Иногда думалось, что вообще стою на месте, и только изменение плотности и цвета вихрей Купели говорило: падаю. Правая рука совершенно онемела, и оцепенение распространялось все дальше и дальше. Но бесчувствие, которым пропитывалось мое тело, не вызывало огорчения. Чем меньше буду чувствовать, достигнув дна, тем спокойнее будет умирать. Да и жил ли я когда-нибудь?

Наверное, нет. Только однажды – в Виллериме, когда боролся с чужими неурядицами, показалось: нашел. Что? Смысл своего существования. Вернее, подбираюсь к нему вплотную. И надо было продолжать в том же духе, но все завертелось-закрутилось, и я запутался. Сошел с нужной тропинки. Жаль. Чуть-чуть. А впрочем… Какая цель может сочетаться с тем, что я только что узнал о себе? Ни один вариант на ум не приходит. Значит, все правильно. Все так и должно быть. И жалеть – глупо. Если чувствуешь, что можешь пожалеть о своем поступке, то лучше не делай ничего – главная заповедь. Заповедь, о которой я беспечно забыл. Оказалось, ненадолго…

А падение-полет все не заканчивается. И ожидание начинает утомлять. С другой стороны, скорость возрастает, и это может говорить о том, что окончание путешествия – не за горами. Собственно, здесь нет гор. Один только туман, бесплотный, но осязаемый, как ни странно. И очень даже жесткий.

Стоп. Туман не может быть жестким. Что тогда коснулось моего бока? Да еще царапнуло не хуже рыбьей чешуи.

Чешуи?!

Языки тумана обжигают распахнутые глаза, но я успеваю увидеть. И снова почувствовать.

Кто-то следует за мной. Или рядом со мной? Но в отличие от меня летит, а не падает, потому что оказывается то ниже, то выше. Летит и пытается подобраться вплотную, чтобы… Чтобы что? Поймать? Но зачем?

Кто бы ты ни был, не мешай! Я принял решение, и не собираюсь его менять. Тем более, не собираюсь подчиняться. Уходи!

Но тень, объятая туманными вихрями, не желает исчезать. Напротив, в какой-то момент оказывается совсем близко. Так близко, что я могу совершенно ясно рассмотреть фрагмент тела. Тела, покрытого матово-черной чешуей.

Да сколько же можно?! И жить не помогают, и умереть спокойно не дают. Прочь, я сказал!

Но упрямец не отступает, продолжая попытки то ли схватить меня, то ли привести в чувство своими прикосновениями.

Злость подкатывает к горлу. Кристально-чистая злость. Именно она встряхивает ощущения, помогая понять: что-то не так. Совсем рядом со мной, и совсем неправильно.

Возвращение разума к его прямым обязанностям рождает головную боль почище той, что я когда-либо испытывал. Но она не мешает ни думать, ни чувствовать. Даже обостряет восприятие. И вслед за злостью приходит страх.

Да он же погибает! И погибает куда быстрее, чем я, потому что никакая защита… ТАК БЛИЗКО от меня нельзя находиться! Нельзя! Особенно сейчас, когда контроль ослаб до предела, а возможно, и вовсе исчез. Мое проклятие, усиленное податливой плотью Купели, разрушает все вокруг. Почему же он не уходит?!

И ведь мне не достучаться до его сознания. Кричать? Жестикулировать? Бесполезно, да и мышцы отказываются слушаться. Еще немного, и я перед самой смертью стану еще и убийцей. Ну, уж нет! Брать на себя и такой грех? Не согласен!

Придется напоследок поработать, драгоценная!

Молчание, но не тишина. Больше всего похоже на прерывистое дыхание.

Ты слышишь меня?

Нет ответа.

Драгоценная, ты же обещала быть со мной!

«Да-а-а-а…» – сдавленный стон.

Так не забывай о своих обязанностях! Мне срочно нужен Саван.

«Заче-е-е-ем?…» – каждое слово дается ей с непонятным трудом.

Я не желаю стать причиной чьей-то гибели!

«Раньше следовало об этом думать…»

Еще не поздно. Займись тем, что так хорошо у тебя получается, драгоценная!

«Не-е-е-е-ет…»

В чем дело? Ты… не можешь?

«Могу…» – признание через силу. Через очень большую силу. Что происходит? Вернее, что происходит с моей подружкой?

Тогда почему отказываешь мне?

«Потому что не желаю лишаться удовольствия… Блаженства, о котором я не смела и мечтать…»

Ничего не понимаю… Какое, к фрэллу, блаженство?

«Тебе не понять… Отойди в сторону и не мешай…»

Вот как, дрянь?! И тебе все равно, что кто-то гибнет зря?

«Ничего никогда не происходит бесцельно и беспоследственно…»

У меня нет времени на философствования! Нет, не так: У НАС нет времени! Сейчас же начинай плести Саван!

Молчание. Почти гробовое. Неужели, она бросила меня? Нет, не верю. Не могу верить. Не могу сомневаться. Мне нужно быть убедительным и настойчивым. Пока длится мой Полет… Ну же, милая, отзовись! Я даже не прошу, я… Если мы – одно целое, мы не должны расставаться, полностью не оплатив долги друг другу. Где же ты? Где? Проходит вечность прежде, чем я чувствую привычную близость. Близость той, без которой меня не было и не будет. А с ней… Пожалуй, БЫЛ.

«Почему я должна тебя слушаться?…» – в голосе Мантии прорезается ехидство, и для меня это – настоящее счастье. Если подружка начинает изъясняться в своей любимой манере, надежда на взаимопонимание все еще остается.

Потому что я всегда слушаю тебя.

«Всегда ли?…» – игривое сомнение. Все. Игра сделана. Мы снова вместе.

Я стараюсь. Постарайся и ты. Хоть один разочек! Последний!

«Пользуешься тем, что я сама себя связала обещанием не уходить раньше, чем ты?… Хитрец…»

Действуй, милая!

«Как пожелаете, dan-nah!…»

Я падаю, и Саван падает. На меня.

Дальнейшее существование представляется затруднительным. Точнее, не представляется вовсе. Делая шаг в Купель, я не планировал оставаться в живых. Даже наоборот: твердо намеревался умереть. Честно говоря, и думал, что умер. До того момента, как в сознании, находящемся в тенетах Савана, раздался знакомый голосок.

«Еще не устал от беспамятства?…»

Представь себе, нет.

«А я, признаться, начинаю скучать… Может, встрепенемся?…»

Встрепе… Что?

До медлительного разума доходит гениальная в своей простоте мысль. Какая? Я разговариваю с Мантией, следовательно… Я жив. Какая неприятная неожиданность.

И вообще, почему ты со мной разговариваешь?

«А с кем мне, горемычной, болтать на досуге?… Даже фрэлла завалящего под руку не попадается…» – очень искренне сожалеет Мантия.

Я не это имел в виду!

«В виду можно что-то иметь, если это „что-то“ у тебя есть…» – ворчливая поправка.

Даже если у меня ничего нет…

Осекаюсь.

Ничего. Нет. У меня. Во мне. Хм-м-м-м-м…

Зачем ты меня разбудила?

«Такова моя прямая и самая любимая обязанность!…»

Любимая, как же! Почему я жив?

«Ах, простите!… Не оправдала ожиданий!… Смиренно припадаю к ногам dan-nah с мольбой о прощении!…» – ерничает, стерва. Но у меня не возникает желания обидеться.

Тот глупец… Он вытащил меня?

«Ты необыкновенно догадлив сегодня…»

Кто он?

«Какая разница?…»

Мне нужно знать!

«Для каких целей?…»

Чтобы набить ему морду!

«Даже так?… За что же?…» – удивляется Мантия.

За то, что он полез, куда не просили! Я хотел умереть и как можно скорее! Разве трудно было это понять?

«Понять – легко… А вот принять…» – многозначительная пауза.

Я не просил «принимать»! Моя жизнь – мое личное дело. Только мое и ничье больше. И если залежалый товар пущен с молотка, не надо спешить его приобрести!

«Купец ты мой недоученный… Если уж „имущество“, действительно, распродается за ненадобностью, никому нельзя запретить поучаствовать в торгах… Особенно, если покупатель готов заплатить высокую цену…»

Цену! О чем он вообще думал, когда отправлялся за мной? Неужели не знал, чем обернется попытка приблизиться?

«Знал, конечно… Но уж больно заманчивым ему казался „товар“…» – если бы я не воспринимал все эмоции Мантии, как свои собственные, ни за что не поверил бы, что она может улыбаться так тепло.

Почему? Кто он, скажи?

«Это знание ничего не изменит… Ни для тебя, ни для него… А посему лучше оставить, как есть…»

Я должен знать!

«Чтобы набить морду?… М-м-м-м-м… Если уж рукоприкладство так тебе необходимо, самое время открыть глаза…»

Самое время? И почему же?

«А ты попробуй…» – интригующие интонации становятся сильнее.

И попробую!

Саван разлетелся клочьями, но мне не было нужды думать о его останках: подружка все приберет. До следующего раза, который будет наверняка. Раз уж я все еще жив…

Хлоп!

Звонкий удар по левой щеке заставил голову дернуться так, что щека правая чуть ли не вдавилась в подушку. И шмат волшбы, принесенный тяжелой рукой моей сестры, не смягчил боль пощечины. Непонимающе поворачиваю голову, чтобы… Быть одаренным еще одним ударом, на этот раз слева направо, тыльной стороной ладони. Когда звон в голове слегка утих, я выплеснул праведное негодование в вопрос:

– За что?

– Первая – за то, что испортил чужое имущество. Вторая – за то, что заставил всех волноваться, – выпрямляясь, сухо пояснила Магрит.

– Будет и третья? Для ровного счета?

– Будет. Если найдется подходящая причина.

– Неужели таковых больше нет?

– Есть одна, – неохотное признание. – Твоя тупость. Но за это не наказывают.

– Почему?

– Быть дураком – само по себе наказание, и очень суровое.

– Что-то я не понимаю… Хорошая вещь? Это не… – перебираю в памяти свои скитания по резиденции Созидающих. Что я сломал? Разве только… Зеркало. Но его ведь можно сделать заново? Или я ошибаюсь? Ладно, фрэлл с предметами обстановки. Проехали. А вот другая причина… – Вы сказали: «заставил волноваться». Кого и почему?

– Я должна давать тебе отчет? – синие глаза грозно сузились.

– Было бы неплохо! – мечтательно протянул я.

– Еще не наступило то время, когда…

– Оно может наступить? – заинтересованно переспрашиваю.

– Не приведи Владычица!

Ни в глазах, ни в голосе сестры нет улыбки, но тщательная серьезность все равно кажется мне напускной. Да что творится на белом свете? Кто бы мне объяснил…

– Здесь упомянули мое любимое слово? – вот у кого смешливости в избытке, так это у Ксаррона.

Веснушчатая физиономия выглянула из-за дверного косяка, как лисья мордочка из норки, вызвав у нас с Магрит очень схожую реакцию. Правда, в моем выдохе было больше скомканных ругательств, чем в сестрином, но глаза Ксо восхищенного расширились:

– Впервые наблюдаю столь дивное единодушие в отношении себя в хоровом исполнении! Браво! А повторить сможете?

И мы повторили. На сей раз громче и членораздельнее, причем смысл пожеланий колебался от «А не пойти ли тебе?…» до «Ты у меня получишь!». Разумеется, кузен уцепился за последнее:

– Мечтаю получить, драгоценная! Не подскажешь, как скоро и в каком объеме?

– Я не собираюсь делать это собственноручно, – Магрит поняла опрометчивость угроз и пошла на попятный.

– Велишь слугам меня вышвырнуть? – Ксаррон позволил себе тонко усмехнуться. – Занимательное зрелище получится.

– Что тебе нужно? – рыкнула сестра.

– О, такую малость, драгоценная… Твоего младшего братика.

– Зачем?

– Сразу бы так! А то сначала площадная ругань без причины, и только потом…

– Короче!

– Я уже упомянул про свое любимое слово?

– Ты с него начал, – подтверждаю я, чтобы избежать нового витка препирательств.

– И что это за слово? – если бы Магрит так хмуро смотрела на меня, я бы испугался. Честно!

– Слово? Отчет, конечно же!

– И каким образом…

– Моя матушка обожает, когда перед ней отчитываются.

– Тилирит? – брови сестры сдвигаются еще ближе.

– Тетушка Тилли? – это уже я подаю голос.

– Поразительная слаженность! – Ксо не может удержаться и аплодирует, чем доводит Магрит до предела. А предел моей сестры состоит в том, что она удаляется, всем своим видом выражая презрение утомившему ее собеседнику.

Это и было проделано. С привычным для стороннего наблюдателя (то есть, вашего покорного слуги) блеском. Но на мгновение синий и зеленый взгляды все же встретились. На очень долгое мгновение, как показалось мне, хотя уверен: кузен считал иначе. По крайней мере, Ксо так и остался стоять в дверях, повернув голову, словно надеялся, что Магрит обернется, и рассерженные глаза сделают еще один выстрел по голодной до попаданий мишени.

Как ни хотелось узнать причину, по которой я должен предстать пред очами одной из самых опасных женщин, которых когда-либо видел этот мир, задержка, подаренная кузеном, пришлась как нельзя кстати. В частности, для того, чтобы выявить и оценить материальный ущерб.

Ущерб чему, спросите? Моему бренному телу, разумеется. Купель никогда не считалась местом, полезным для долговременного пребывания, посему можно было предположить некоторые повреждения. Можно. Было. Но беглый осмотр показал: все, как всегда. В меру убого, в меру здорово. Исключение составляла кисть правой руки, прячущаяся под плотной повязкой: пальцев я не чувствовал. Только выше запястья рука вела себя, как следует, а ниже – совершенно отказывалась подчиняться. Интересно, почему? Я так сильно ее повредил или осколки Зеркала оказались для меня опаснее, чем думалось? В любом случае, раз уж жить не хочется, так какая разница – здорова рука или нет: мертвецу безразлично состояние конечностей, не так ли? И я все еще могу…

– Проснулся? – вопрос не праздный. Да и Ксаррон задает его с видимым интересом.

– А что?

– Для разговора с моей матушкой нужно быть в полной боевой готовности.

– Да неужели? – спускаю ноги с кровати. Обуви на коврике не наблюдается. Куда и зачем убрали, чистюли? Ну, доберусь, всю шерсть из ушей повыдергаю!

– Если не хочешь проиграть с разгромным счетом, – поясняет кузен, подпирая спиной косяк.

– Веришь или нет, меня совершенно не волнует исход нашей встречи. Разгромным будет счет или нет… Плевать.

– Что-то я тебя совсем не узнаю, – Ксо нехорошо щурит глаза. – Раньше ты боялся Тилирит до дрожи в коленках.

– И сейчас боюсь.

– Не похоже.

– У меня просто не хватает сил, чтобы трястись, – кстати, это правда. Сил почти не осталось. Как говорится, и рад бы испугаться, да не получается.

Задумываюсь над причиной неожиданной смелости и понимаю: у меня, и в самом деле, нет повода для волнений. По крайней мере, того повода, который имеется в наличии у моего кузена.

Меня никогда не посвящали в детали жизни и творчества представителей Дома Крадущихся, но позволили узнать самое главное: если интересы Ксаррона обращены «вовне», то его матушка больше внимания уделяет тому, что происходит «внутри». Так сказать, заботится о поддержании чистоты чувств и помыслов родственников. Наблюдает, анализирует, обобщает и… Представляет свои труды на рассмотрение. Главам Домов. А те, как им и положено, принимают решение. Хотя даже мне понятно: «решает» Тилирит, а не кто-то другой. В конце концов, все ведь зависит от того, на каком блюде подать к обеду жареные факты!

А мне… Чего мне бояться? Смерти? Иного наказания? Честно говоря, недовольство сестры – худшая из всех заслуженных мной кар. Расстраивать Магрит я не хотел. Причинять ей неудобства – тем более. Но дело сделано, и жалеть поздно. Только бы сестренке не досталось за меня от тетушки, как доставалось в детстве и юности. Моих детстве и юности, конечно… 

Впрочем, тогда я не мог сам отвечать за свои ошибки. А теперь – могу. И отвечу.

Но сначала надо ответить кузену, который переспрашивает:

– Не хватает сил? Ладно, пусть будет так. И все же, я бы посоветовал…

– Спасибо, но не трать напрасно время.

– Твое настроение заставляет меня задуматься, – многозначительно изрекает Ксо и делает паузу, рассчитывая, что я приму игру. Что ж, если ему так хочется:

– О чем?

– О том, что произошло в твоей голове за последние часы.

– Ничего особенного.

– Ой ли? Из-за «ничего особенного» в Купель не сигают! – вывод верный, не спорю. Впрочем, кузен никогда не делает неверных выводов, в отличие от меня.

– Это мое личное дело.

– Личное? Как посмотреть.

– Да как ни смотри! И мне очень не понравилось то, что…

– Ксаррон, мальчик мой, ты не справляешься даже с таким простым поручением? – донесся из коридора женский голос. Приятный, в общем-то, довольно низкий, окутывающий слова мягким шелестом. Но и я, и Ксо невольно вздрогнули, потому что ласковый тон фразы совершенно не соответствовал истинной природе той, что окликнула своего сына: если мой кузен и был обласкан матерью, то лишь в самом раннем детстве, но это, как говорится, «было давно, и неправда».

– Заставляешь ждать? – вопрос задается одними губами. – Это может осложнить дело.

– Осложнить? Куда уж больше-то, – вздыхаю и встаю на ноги.

Голова слегка кружится, но слабости почти нет. Так, легкое утомление и… Скука. Очень сильная скука. А еще вялое недовольство тем, что мне мешают завершить начатое. Самый подходящий настрой для беседы с Тилирит, кстати: еще посмотрим, кто кого разгромит! Очень может статься, что мы будем играть на разных досках и в разные игры. А труднее всего выиграть у себя, не правда ли?

Матушка Ксаррона изволила назначить встречу на кухне, в ароматах пекущихся булочек и только что принесенного из погреба земляничного варенья. Собственно, темно-алый прозрачный сироп с маленькими ягодками Тилирит и поглощала. Медленно. С наслаждением.

Сначала серебряная ложечка погружается в вазочку с вареньем. Нужно зачерпнуть совсем немного, иначе сладкое лакомство польется обратно. Потом поднести ко рту, языком провести по краешку столового прибора – не медля и не торопясь, так, чтобы ни одной капельки не упало, но не лишая себя удовольствия прохладного прикосновения металла. И только потом отправляешь ложку в рот. Да, конечно, можно обойтись и без изысков, но так получается вкуснее. Не верите? Попробуйте как-нибудь. Правда, для этого вам понадобится раздобыть именно то варенье, которое готовит наша кухонная мьюри…

Тилирит тщательно облизала ложку, откинулась на спинку стула и осведомилась:

– Что Вас задержало, юноша? Или Ксаррон промедлил с передачей моей просьбы?

– Нисколько. Я потратил некоторое время на принятие решения.

– Какого же?

– Встречаться с Вами или нет.

– Вот как? Были причины отказать мне в беседе?

– По меньшей мере, одна.

– Полагаю, веская?

– У меня нет времени для бесполезных встреч.

– Значит, я не могу оказаться Вам полезной? – констатация факта, извлеченного из моих слов.

– Может быть, да. А может быть, нет. В Ваших достоинствах я не сомневаюсь, dou: к чему оценивать их еще раз?

– И все же, Вы пришли, – узкий подбородок чуть опускается. – Почему?

– Не мог отказать себе в желании еще раз представить, как выглядела моя мать.

Тилирит ничего не ответила, но даже мьюри, сновавшая между плитой и столом, втянула голову в плечи. Еще бы, я ведь коснулся запретной темы! Запретной прежде всего при общении с собственной тетушкой. Уж не знаю, что в свое время не поделили две сестрички (может быть, мужчину?), но Тилли не выносит, когда ее сравнивают с Эли. И особенно, когда это делает такое ничтожество, как я.

Но они, и в самом деле, должны были быть похожи! Если верить портретам, сходство очень даже сильное. Сумрачная, как полог старого леса, зелень глаз, в которой трудно уловить оттенки чувств. Тяжелая копна темно-рыжих волос, поднятых вверх, прядями уложенных вокруг головы и закрепленных одной длинной шпилькой. Помнится, в детстве я очень боялся этой штуковины, полагая ее тайным тетушкиным оружием. Впрочем, вряд ли мои детские фантазии были далеки от истины: в некоторых уголках Восточного Шема орудием убийства могут служить и более безобидные вещи.

Шея длинная, тонкая настолько, что кажется: вот-вот согнется под тяжестью волос и мыслей, время от времени рассекающих гладкий высокий лоб вертикальной морщинкой. Губы… Примечательные: верхняя – предупреждающе узкая, а нижняя – многообещающе полная, что создает весьма интригующий контраст. Нос отмечен легкой горбинкой. Кожа белая, но выглядит болезненно бледной, будто Тилирит очень редко появляется на свежем воздухе. А может, у тетушки просто много забот, отнимающих даже те силы, которые отпущены телу на поддержание себя в добром здравии…

Невысокая, стройная, но вовсе не худая, матушка Ксо не кажется женщиной, пользующейся вниманием мужчин. Но только до того момента, как сама решит, что ей необходимо: вот тогда – берегись! Взгляд томно теплеет, голос мечется от воркования к мурлыканью, локоны начинают выбиваться из прически только для того, чтобы можно было небрежным движением руки продемонстрировать невероятную грацию… В общем, если тетушка пожелает, сможет завоевать любую крепость. Правда, крепости капитулируют перед такими захватчиками с готовностью, поражающей воображение. А следовательно, интерес атакующей стороны существенно снижается. Но это не мой случай. Меня Тилирит не собирается завоевывать. Стереть в порошок? Пожалуй. Но не сразу, а по прошествии времени. Вдоволь наигравшись, так сказать.

– Представил? – тон сказанного ловко балансирует на грани между вежливостью и угрозой.

– Пожалуй, – последний раз провожу взглядом по бархатному лифу, плотно обнимающему небольшую, но вызывающе высокую грудь.

– Мы можем продолжить разговор?

– Вы – да, а я, засвидетельствовав свое непреходящее почтение, хотел бы откланяться.

– Ах да, Вы сокрушались о нехватке времени… Куда-то торопитесь? – доброжелательность льется через край.

– Да. В одно милое место, где мне никто ничем не будет докучать.

– Если не секрет, что это за место?

– Серые Пределы.

– Хм.

Вот и вся реакция. Ни огорчения, ни радости, ни упрека. Слегка приподнявшиеся брови и губы, сжатые немногим плотнее, чем раньше. А чего ты, собственно, ожидал? Безразличие – вот удел пустого места. Следовало бы начать привыкать, вот только зачем? Не собираюсь задерживаться в живых дольше, чем необходимо. Устал. Смертельно устал.

– Я могу идти?

– Нет.

И опять – ни тени чувства. Запрет, но спокойный и скучный, а это начинает злить.

– Почему я должен остаться?

– Очень правильное построение фразы, юноша! – наконец-то, некоторое оживление. Этакая рябь на глади лесного озера. – Вы уловили основную мысль.

– Мысль? В чем она состоит?

– Должен.

Доигрался: речь зашла о долгах и платежах. Даже немного любопытно стало:

– Кому и что я должен?

– Подумайте сами. А впрочем, так мы и до следующего года не покинем эту милую кухню… Придется мне потрудиться.

Тилирит шутит? Со мной? Наверное, небеса упали на землю. На всякий случай бросаю взгляд в окно. Нет, пока все на своих местах: сверху синее, снизу черно-белое. Снова смотрю на тетушку, которая наслаждается произведенным эффектом примерно так же, как и вареньем:

– Вы родились и росли в этом доме, юноша. Вы ели, пили, снашивали одежду, портили имущество, изводили слуг… Разве все это не требует оплаты?

– Оплаты? Какой? Кому? Родителям, которых я никогда не знал? Им от меня ничего не нужно! Матери – потому что она давно мертва, отцу… Он даже не хотел меня увидеть. Ни разу. Я не просил, чтобы меня растили. Позволили жить? Хорошо! Только не предъявляйте мне к оплате чужие счета!

– Чужие ли?

– Повторяю еще раз: если я кому-то что-то должен, то только матери и отцу, но беседы о долгах почему-то ведете Вы, а не они.

– Допустим. А твоя сестра? Она заботилась о тебе с самого рождения. Перед ней ты не чувствуешь себя обязанным? – зеленые глаза суживаются, придавая вопросу дополнительную значимость.

– Пусть Магрит сама назначает цену. А я подумаю, в состоянии ли ее заплатить.

– Подумаете? Вот как Вы заговорили, юноша … Забавно. Откуда взялось это нахальство?

Откуда? И как ты не понимаешь, дорогуша… Мне все опротивело. Я – никто и ничто. Какие долги? Какие обязательства? Через час или спустя сутки я Уйду, и меня не смогут остановить ни мудрые речи, ни грубая сила. Уйду, потому что нет причин оставаться. Просто? Да. Самое главное, выполнимо.

Наверное, мои мысли отразились во взгляде, потому что Тилирит победно усмехнулась:

– Можете не отвечать. Вы решили, что Стоящему-на-Пороге все сходит с рук? Большинство пользуется этой уступкой, но Вы – отнюдь не большинство. Вы – единственный в своем роде.

– Какая неожиданность!

– Ирония уместна лишь при обладании всей необходимой информацией, молодой человек. А Вы пока что блуждаете впотьмах.

Все, начинаю играть по своим правилам. Раз уж меня доводит расспросами Хранительница Дома Драконов, Крадущихся Во Мраке Познания, нанесу ответный удар:

– Не в тех ли самых, где ищете Истину Вы?

Усмешка Тилирит стала еще ехиднее.

– Все может быть… Но Вы топчетесь там, где мои следы давно уже остыли.

– Охотно верю. Причем, так давно, что пройденный маршрут стерся из Вашей памяти.

– Вы делаете успехи, – небрежный кивок. – Общение с моим сыном, определенно, пошло Вам на пользу.

– А Магрит считает иначе.

– Магрит ВСЕГДА будет считать иначе, если дело касается Ксаррона.

– Он ей чем-то насолил?

– Скорее, пересластил, – задумчиво замечает тетушка, и тут же возвращается к главной теме беседы: – Но они сами разберутся между собой. Без нашей помощи.

– Думаете? А мне кажется…

– Если «кажется», нужно лишний раз протереть глаза, – советует Тилирит.

– Непременно так и сделаю, но чуть позже. Вы сочли меня нахальным и заявили, что я не имею на это права, но не объяснили причину. Либо Вы ее изложите, либо…

– Вы Уйдете? Не спешите, юноша. Все не так просто.

– Угу. Когда говорят: «все не так просто», значит, что все ОЧЕНЬ ПРОСТО. Эту истину я успел понять.

– Похвально. Но понимание не существует без знаний. Вы готовы их получить?

– По-моему, Вас моя готовность не волнует, – устав играть словами, присаживаюсь на край стола, чем вызываю недовольное ворчание мьюри, которой после меня придется восстанавливать свою кулинарно-колдовскую сеть.

Тилирит оставляет мою реплику без внимания:

– Впрочем, все это неважно. Важны лишь факты, и Вам пора с ними ознакомиться.

– Преисполнен внимания, dou!

– Отрадно слышать. Итак, юноша, начнем с того, что Вам крайне нежелательно умирать.

– Да неужто?

– Именно так. Нежелательно до такой степени, что мы были и будем вынуждены принимать меры по сохранению Вашей жизни.

Я не верю своим ушам.

– Хотите сказать, что берегли меня от смерти? Какая чушь!

– Чушь? – почти искреннее недоумение на бледном лице. – Позвольте не согласиться. Вы находитесь здесь в живом и относительно здоровом состоянии, что свидетельствует…

– Ни о чем это не свидетельствует! Все те разы, что я гулял по Грани, мне удавалось выжить благодаря чему угодно, но только не вашим заботам!

– Согласна. Но мы были готовы в любой момент…

– Готовы?! – меня посетила очень неприятная мысль. – Но, ради Владычицы, зачем вы вообще доводили дело до этих самых моментов! Почему, если уж так печетесь о моей жизни, позволяли мне попадать в опасные ситуации? Чтобы лишний раз посмеяться?

– У меня хватает поводов для смеха и без Ваших скромных стараний, юноша, – скучающим голосом сообщила Тилирит. – Если возникнет надобность, я прибегну к Вашей помощи, но сейчас речь о другом. Есть причины, по которым мы не можем вмешиваться. До определенного предела. И Вы прекрасно это понимаете.

– До определенного предела?!

Я готов взорваться. Пределы!… Тьфу. Милым родственникам важно, чтобы моя тушка дышала, поглощала пищу и испражнялась, так я понимаю? А состояние рассудка не заботит никого. Значит, я мог не волноваться? Даже из смертельной ловушки был заранее заготовлен запасной выход? Только мне забыли сообщить о его существовании. Точнее, не забыли, а и не собирались вовсе. Какая подлость!

Охраняли, значит? Что же так плохо выполняли свои обязанности? Брезгливость не позволяла подойти поближе? О, как хорошо я представляю себе ваши чувства! Сразу вспоминается картинка из прошлого: быт и нравы Южного Шема применительно к ведению домашнего хозяйства. На юге, особенно в приморских городах, полы любят выстилать тонкими досками из ценных пород дерева. Но в жарком и влажном климате паркет быстро теряет свою красоту и прочность. Если не пропитан особой жидкостью, основным компонентом которой является… скажем так, продукт жизнедеятельности некоего животного. А пахнет сей продукт преотвратно. Пока не высохнет. Но беда в том, что пропитывать дерево нужно именно раствором… Никогда не забуду гримасу отвращения на лице слуги, который вынужден был следить за состоянием паркета! Смутно подозреваю, что вызываю у родственничков примерно такие же чувства.

– До определенного предела?!

– И я рада, что до вмешательства дело не доходило.

– А теперь? Дошло?

– Если Вы упорствуете в желании Уйти – да.

– И как же Вы собираетесь вмешаться?

– Есть действенный способ, но он должен быть одобрен Главами Домов, – неохотно пояснила тетушка.

Способ, требующий одобрения Глав? Наверняка, что-то очень неприятное. Для меня, естественно. Собираюсь выяснить подробности, но Тилирит добавляет:

– И рассмотрение уже идет.

– Вот как? Вы не теряете времени зря.

– Мы не можем себе это позволить. Изменения зашли слишком далеко, и Танарит даже вынуждена была перестраховаться.

А вот это уже по-настоящему интересно!

– Перестраховаться? В чем?

– Вы присутствовали на Пробуждении, не так ли?

– Присутствовал.

– И наблюдали все стадии?

– По возможности.

– Вы заглядывали на Изнанку? – вопрос задан настолько небрежным тоном, что сразу становится понятно: он – ключевой. Наверное, следовало отнекиваться и прикидываться дурачком, но в данном случае такая трата сил была бы сущим расточительством. Проще и надежнее говорить правду:

– Да.

– Тогда Вы должны были видеть момент Слияния.

– Что имеется в виду?

– Миг, когда Сущность и Создание проникают друг в друга.

Хм-м-м-м-м… Проникают? Уж не об облачке ли тумана идет речь? Том самом, которое заставило Искры вспыхнуть солнечными бликами на океанских волнах?

– Пожалуй, видел.

– Тогда Вы должны понимать.

– Что?

– Опасность своей гибели.

Я посмотрел на Тилирит исподлобья.

– Не морочьте мне голову, dou! Выражайтесь яснее!

– Если я «выражусь», у Вас уши завянут, юноша, – съязвила тетушка, и я с запозданием понял, откуда у Ксаррона любовь к едким шуткам. Передалась с материнским молоком, что называется.

– Объясните, чем так опасна моя смерть. И кому опасна. Думается, мне самому она ничего, кроме забвения, не принесет…

– Как сказать, как сказать, – качает головой Тилирит. – Сейчас – не принесет, а позже… Всякое может произойти.

– Если уж пугаете, то пугайте основательно!

– Постараюсь, – тонкий смешок. – Следует начать с основ процесса. Вы, разумеется, знаете, что Дома очень и очень немногочисленны. Никогда не задумывались, почему?

– А зачем плодить кучу детей, если всю оставшуюся Вечность придется с ними нянчиться?

– Тоже причина, – соглашается тетушка. – Но не главная. Есть более существенное ограничение. Всем расам, наделенным магией, поставлены пределы в увеличении численности, потому что количество Силы в Источниках ограничено. Да, оно постоянно колеблется, но не может стать больше, чем определено Равновесием. В этом смысле нам немного легче: не нужно приникать к Источникам, поскольку Силу можно черпать и напрямую из Нитей Гобелена. Но именно это и служит причиной, почему у драконов так редко рождаются дети. Наша природа сочетает в себе оба возможных варианта. Мы и Создания, и Сущности, что позволяет пользоваться всеми благами мира, но при этом ставит жесткие условия.

– Сущности? Но разве…

Кажется, понял. Число Сущностей конечно по определению. Клятые законы Равновесия действуют безжалостно: могуществом не могут обладать все без разбора, иначе мир разлетится на кусочки. На пылинки…

– На заре мира, когда его структура еще не пришла в состояние относительного покоя, мы могли действовать по своему усмотрению. И поверьте, юноша, мы потрудились изрядно, воплощая себя в отпрысках! Но потом наступили времена, потребовавшие жертв. И многие из нас отдали свои жизни ради жизней других… Многие. По крайней мере, еще около сотни их Сущностей ждет своего часа в будущих воплощениях. Ждет небезнадежно, как хочется верить… Но Вы являете собой препятствие для исполнения их чаяний. Пока мертвы.

– Препятствие?

– И очень серьезное. Когда Вы Уйдете, Ваша Сущность отправится странствовать по Изнанке и ждать нового Пробуждения, чтобы вернуться в мир.

– Вы не хотите это допустить?

– Не хочу. Я слишком хорошо знаю, чем придется платить за Ваш каприз всем нам.

– И чем же?

– Страхом. Непреходящей боязнью перед зачатием ребенка. Элрит слишком любила своего супруга, чтобы быть осторожной. И погибла. Она умирала в страшных муках, между прочим! – на мгновение в глазах тетушки я увидел боль. Настоящую боль. Очень понятную. Боль, силу и причину которой мне не нужно объяснять.

– Я догадываюсь.

– Неужели? – холодно-едкое сомнение.

– Кое-что о себе я уже узнал, dou. И это – еще одна причина Уйти. И вы все должны быть рады моему Уходу.

– Почему это?

– Я могу принести очень много вреда миру.

– Самый большой вред ты приносишь нам!

– Вам? Вы просто боитесь рожать детей! А мир… Мир может погибнуть!

– Какое тебе дело до мира? Подумай лучше, на что ты обрекаешь всех женщин Домов! На вечный страх перед супружеским долгом?

– Значит, я должен печься об утолении вашей похоти? Ну, уж нет! Не дождетесь! Избегали зачатия, так и впредь занимайтесь тем же самым! А я… Я умываю руки!

– Как только Главы примут решение… – тетушка почти шипит. Если, конечно, можно шипеть и кричать одновременно.

– А мне плевать! Решение мало принять: его еще нужно выполнить! Посмотрим, как вам это удастся!

– Посмотрим! А пока… Пока за тобой будут присматривать!

– Глазки-то протерли, чтобы смотрелось лучше?

– Не беспокойтесь, юноша, уж что-что, а зрение у них хорошее!

– Безмерно рад! Доедайте варенье и убирайтесь в свою нору!

– Непременно так и поступлю! У меня хотя бы есть нора, а чем обладаете Вы?

Последнее слово осталось за Тилирит. Что можно было ответить? Да ничего. Потому что у меня ничего и нет.

Я выскочил в коридор, первый раз в жизни жалея, что кухня не оборудована дверью. Уж хлопнул бы от души! Так, что тарелки бы с полок посыпались! Фрэлл! Ах, какие милые у меня родственнички! А добрые какие и внимательные! Я бы даже сказал, безмерно сострадающие чужому горю! Сволочи…

– Куда направляетесь?

Прямо передо мной возникла незнакомая фигура. То есть, не то, чтобы возникла: просто переместилась от стены к середине коридора, но само движение было не просто плавным, а почти размазанным по воздуху, и вызвало у меня легкий приступ тошноты. А это значит, что задействована пространственная магия.

Костяк плотный, но мяса на нем мало. Рост – выше моего на полголовы. Лицо… невыразительное, но при этом невероятно подвижное: кажется, что черты лица перетекают с места на место. Волосы черные и длинные, но очень странно себя ведут: не колышутся, как это обычно бывает, а плотно прилегают к голове и столь же плотно, словно приклеенные, змейками прядей сбегают по плечам на спину и на грудь. Такое впечатление, что даже во время бега они не будут способны развиваться по воздуху.

Одежда… Присутствует, вот и все, что можно о ней сказать, потому что черная кожа облегает фигуру чрезмерно плотно, пугающе обрисовывая каждую мышцу.

Неприятный тип. Я бы с таким наедине предпочел не оставаться. И что ему от меня надо? Ах да, он спросил, куда я направляюсь!

– Не Ваше дело.

– Увы, уже наше, – раздался еще один голос. Сзади.

Медленно оборачиваюсь и ловлю себя на неосознанном желании протереть глаза, как мне советовала Тилирит.

Все мои ощущения взвыли от ярости. Они… одинаковые. Это даже хуже, чем близнецы. Это – одно и то же.

– Кто вы такие?

– Нас зовут, – откликнулся первый.

– Мы приходим, – подытожил второй.

Или вторая? Определенно, грудь похожа на женскую. Да и все остальное.

Снова перевожу взгляд на того, кто преградил мне дорогу, и… Чувствую, что начинаю сходить с ума. Выпуклости под кожей костюма, скажем так, поменяли места своего расположения.

– Вы девочки или мальчики? – задаю самый важный на данный момент вопрос.

Ответом мне служит дружное и мерзкое хихиканье.

Обхожу искренне веселящееся препятствие. Только шутников, меняющих пол, как и когда вздумается, мне и не хватало!

– Так куда направляетесь? – не отстает первый, снова заглядывая мне в глаза. О, простите: теперь уже – первая. Только, боюсь, ненадолго.

– Я уже ответил.

– Про дело, которое «не наше»? – уточняет вторая. А может быть, второй – мне уже все равно. Пусть будут хоть среднего рода!

– Именно.

– Покорнейше просим прощения: не захватили верительные грамоты… А слова веса не имеют, не так ли?

– Имеют. Но в разных устах разный.

– А ведь он прав, – замечает тот (та?), что справа от меня.

– А это так сложно – быть правым, – поддакивает левое чудо.

– Невыносимо сложно.

– Невыносимо больно.

– Очень ответственно.

– И очень грустно.

Фразы, эхом отдающиеся в ушах, кажутся мне очень знакомыми. Нет, не содержанием. Настроением и способом исполнения. Совсем недавно я уже был участником точно такого же странного и утомительного разговора… Точно! Каменные изваяния на лестнице, которые не позволили мне потрогать свои хвосты. Но эти-то – вполне себе живые!

«Да уж, по степени живости найо – на первом месте среди всех существ…» – подтверждает Мантия.

Найо50? Откуда они взялись?

«Зачем спрашиваешь?… С лестницы, откуда же еще?…»

Хочешь сказать, что они были камнем? Но как такое возможно?

«Во-первых, в мире очень мало невозможных вещей, мой дорогой… А во-вторых, материальный облик найо находится в постоянном движении, что вызывает некоторые неудобства у них самих… В частности, им приходится тратить очень много Силы на поддержание какого-то определенного вида, и поэтому они предпочитают проводить время отдыха в… скажем так, замедленном состоянии…»

То есть?

«Очень просто: они замедляют течение своей крови до предела, когда достаточно одного удара сердца в столетие, чтобы поддерживать подобие жизни…»

Но это… вряд ли приятно.

«Думаешь, приятнее каждую минуту перетекать из одного телесного облика в другой?…» – справедливый упрек.

Э-э-э-э-э-э-э… Наверное, нет.

«И они так же думают… По крайней мере, „окаменелость“ не представляется им чем-то ужасным…»

Рад за них, если так. Но почему они вдруг покинули свои места?

«Потому что их позвали…» – пожимает плечами моя подружка.

Кто?

«Вот это уже лишний вопрос, радость моя!… Кто бы ни лишал этих двойняшек законного отдыха, неважно… А вот ПОЧЕМУ их позвали… Чтобы присматривать за тобой, разумеется!…»

Вот как? Считаешь, что они справятся?

«Самое главное, что ОНИ так считают…» – вздыхает Мантия. – «Уверенность в своих силах – страшная вещь…»

Значит, мне ограничили свободу действий?

«И не просто ограничили, а вернее – лишили таковой…»

А вот мы еще посмотрим! Что, по-твоему, мне разумнее всего сделать?

«Разумнее?… Брать ноги в руки и оставлять между собой и родственниками как можно большее расстояние…»

То есть, бежать?

«Тебе необходимо выиграть время… Если останешься здесь – покоя не будет…»

А зачем мне покой?

«Чтобы подумать…»

О чем?

«О себе, любимом, конечно!… Так что, бежим?…»

Одну минуту. Тилирит сказала, что за мной велась постоянная слежка. Это правда?

«В какой-то мере…»

Так имеет ли смысл бежать, если меня могут отыскать в любом уголке мира?

«Разрешите молвить слово, dan-nah… Тилли сказала правду, но не уточнила деталей… Наблюдение за тобой велось… Но исключительно общедоступными средствами…»

А именно?

«Глазами и ушами…»

Как это? Они же могли установить…

Осекаюсь, потому что сам понимаю: несу полнейшую чушь. Никакого «маячка» быть не могло, потому что медленно, но верно, даже в «сытом» состоянии я все равно разрушаю магию. Да, какое-то время заклинание слежения продержалось бы. Сутки, быть может. На крайний случай – седмицу, если за это время мне не приходилось прибегать к использованию Вуали. А потом чары пришлось бы накладывать заново. С чистого листа. При непосредственном контакте со мной. М-да-а-а-а-а-а… Куда как проще пользоваться услугами обычных ищеек. И вполне может статься, что кузен именно по этой причине и оказался в тот памятный день в королевском дворце. Получив очередное тревожное донесение. Пожалуй, так оно и было. Но это значит…

Если я сбегу через Поток, они не смогут меня отследить?

«Если только не пойдут за тобой сразу… Хотя, есть еще одна мелочь…»

Какая?

«Так, ерунда… Физическое местонахождение твоего тела не так-то просто определить, но наши с тобой беседы…»

Их можно подслушать?

«Я не уверена, но… Лучше поберечься…»

Нам будет не поговорить?

«Не только… Ты должен воздерживаться и от своих любимых игр с Пустотой…»

Нельзя ничего уничтожать?

«Ты хочешь, чтобы тебя нашли, приволокли обратно и заперли на замок?…»

Положим, замки мне – не помеха.

«Замок можно повесить и на сознание, глупый…»

Как?

«Есть кое-что, носящее прекрасное и печальное имя… Yar’am-hell… Слышал?…»

Признаться, нет.

«Ну да, кто бы тебе рассказал… Так вот, мой дорогой, это означает „Сон в Круге Теней“… Сон сознания… Вечный и беспробудный… И надо-то для него всего ничего: глоток „алмазной росы“… Миг, и разум обречен покорно кружиться в хороводе подопечных Дагьяра под стоны умирающего времени…»

Все, уговорила! Примем обет молчания. Но… нам ведь нужно сначала добраться до Потока, не так ли?

«А нам что-то мешает?…» – искренне изумляется Мантия.

Не «что-то», а «кто-то»! В количестве двух штук.

«Ну, с ними ты справишься и без меня… Просто раскинь мозгами…»

Желательно бы еще чужими мозгами, а не своими… Ладно. Попробую.

Что мы имеем? Двух метаморфов, которые обращаются все время. То есть, изменения идут безостановочно, но в облике, близком к человеческому, судя по всему, найо более-менее удается удерживаться. Правда, в ущерб половой составляющей. Значит, я могу достаточно легко вмешаться в процесс. Прервать или затормозить. Но лучше… лучше нарушить контроль. Если мои кривые ручки запрут оборотней в стабильных обликах, хуже от этого будет только мне, потому что с двумя, скажем, крупными кошками, физически я не справлюсь. Даже пытаться не буду. А они с чистой совестью отгрызут мне конечности, поскольку сии части тела вовсе не нужны для того, чтобы продолжать жить. Конечно, можно пустить в ход Пустоту, но… Оставим эту даму на крайний случай. Случай, который, надеюсь, вовсе никогда не настанет.

Смотрю на гибкие черные фигуры. Ловлю на себе ответные взгляды темно-вишневых глаз.

– Наговорились?

– Мы? Вполне? А вы?

То, с какой интонацией произносится это «вы», дает понять: подслушивали. Суть моей беседы с Мантией могли и не понять, но факт установили без труда. Придется принимать меры предосторожности. Хотя… Печально будет остаться СОВСЕМ одному.

– Пожалуй.

– Тогда извольте вернуться к себе.

– Приказываете?

– Предлагаем.

– Не вижу разницы.

– А ее и нет.

– Между приказом и предложением? Я думал, что это несовместимые вещи.

– Точки соприкосновения можно найти везде и всегда, – поучающе замечает левый найо, а правый вторит:

– Только надо повнимательнее присмотреться.

– Вот и присматривайтесь! А я буду делать то, что считаю нужным.

– Нужным всем или одному?

– Какая разница?

– Первое – благородно и уважаемо, второе…

– Эгоистично и непростительно? Спешу вас расстроить: благородство мне не свойственно! Прочь с дороги!

Сопровождаю приказ легкими шлепками язычков Пустоты в непосредственной близости от Периметра Обращения. Если мне и удалось напугать нахальных стражей, то я могу догадываться об этом лишь по тому, что они помедлили, пропуская меня вперед. И отправились следом, отставая не более чем на два шага.

Отлично. Приблизиться не смеют – и ладно, а все остальное… Не имеет значения.

Всю дорогу до Верхней Галереи мы проделали в абсолютном молчании. Я – потому что решил начать «заметать следы» еще до момента побега, а найо… Кто их знает? Наверное, не находили тему для очередного жонглирования бессвязными фразами.

И только когда марево Межпластового Потока коснулось моего лица, я услышал:

– Это не самое мудрое решение.

– Не самое правильное.

Поворачиваюсь, скрещивая руки на груди.

– Это МОЕ решение. Оно не обязано быть ни правильным, ни мудрым.

– Так только кажется.

– Так только думается.

Они не пытаются подойти ближе, как будто чувствуют, на каком удалении я способен терпеть их присутствие. Они ждут. Хотелось бы знать, чего. Ждут, что передумаю? Испугаюсь? Ударю? Нет, дорогуши, я всего лишь сделаю то, о чем мы договорились с Мантией. Постараюсь выиграть время. Подружка уверяла, что это самое время мне необходимо. Охотно верю: либо я должен окончательно сойти с ума, либо… Очень сильно поумнеть. Третьего не дано. Честно говоря, ни первое, ни второе не кажется мне подходящим выходом из тупика, но оставлять все, как есть… Поздно. Судьба спустила со сворки своих гончих, и теперь можно только убегать или принимать бой. Но для военных действий у меня нет достаточных сил, поэтому… Отступаю.

– Не ходите за мной. Не советую.

– Нам не нужны советы.

– Мы исполняем свой долг.

– И это делает вам честь. Но я прошу: не надо.

– Что может нам помешать?

– Что может нас остановить?

– Угроза уничтожения, – я не стараюсь их напугать, что вы! Найо рождены исключительно для сражений, и нет такой опасности, которая заставила бы их избегать столкновения с противником. Я предупреждаю. По-дружески.

– Мы рискнем.

– Да, мы попробуем.

– Как хотите, – пожимаю плечами. – Только потом не обижайтесь.

– Этого не умеем.

– Не обучены.

– Что ж, можно вам только позавидовать…

Голые ступни начинают неметь от холода, следовательно, время уговоров подходит к концу. Начинается время схватки.

Отталкиваюсь от дощатого пола и прыгаю. Спиной назад. Кстати, это самое страшное – двигаться, не видя, куда. Но мне терять нечего: даже если не попаду в Поток, имею неплохой шанс разбиться о каменные плиты Внутреннего Двора, что кажется вполне приемлемой альтернативой побегу. В конце концов, смерть – тоже побег.

Но сегодня я не умру, потому что…

Спустя миг оказываюсь в Межпластовом Потоке.

О, как здесь на сей раз густо! Фрэллы один за другим проскакивают через меня. Кто-то – мгновенно, кто-то – с интересом принюхивается и присматривается, а потом весело уносится прочь. Не смею задерживать, малыши! У вас наверняка много разных важных дел помимо того, чтобы плыть рядом со мной.

Трачу драгоценные минуты на достижение состояния полной расслабленности. Совершенно перестаю ощущать границы своего тела, растворяюсь в Потоке. Полностью. Совершенно. Если я – пустое место, пусть меня наполняет хоть что-нибудь, хоть струи беспокойного Пространства!

И как только это происходит, головокружение исчезает. В самом деле, если мне удалось стать частью Потока, не будет больше боли и неуверенности, не будет беспомощного барахтанья в волнах. Одно целое. Неотъемлемая часть. Как же просто! Не надо стремиться сохранять себя в неприкосновенности. Надо позволить окружающему миру заполнить то, что называется душой. Ни в коем случае не сдаваться без боя, потому что…

Воевать с миром? Какая глупость! Миру нужно просто протянуть руку. Ему не нужен защитник, хранитель или слуга. Миру нужен друг. Друг, с которым можно посидеть рядом у ночного костра, пуская по кругу флягу с терпким вином. Друг, с которым не нужно даже говорить, а можно просто посмотреть ему в глаза и… понимающе улыбнуться. Мол, знаем, не через такое продирались. Ничего, пройдет. Перемелется. Главное – двигаться. И неважно, в каком направлении: границ-то нет. Ограниченность рождается в умах. Как поздно я это понял… Но ведь понял, все-таки? И как мало для этого нужно: всего лишь перестать цепляться за свою суть. Да, легко так сделать, когда знаешь: тебя нет и терять нечего. Больше нечего. Теперь понимаю, откуда возникают истории о невероятных подвигах. Просто все герои, о которых сложены легенды, оказались в похожей ситуации. Не видели смысла беречь себя. Только я-то не герой. Я просто запутавшийся в собственной глупости неудачник, по пятам за которым… Ну-ка, ну-ка!

Они все же прыгнули следом. Смело, ничего не скажешь. Но вот знают ли они, куда плыть?

Прислушиваюсь к шелесту струй.

Нет, просто плывут. Я бы даже сказал: снуют по Потоку не хуже фрэллов. Ну конечно, ищут меня! Ищут. Если возможно отыскать каплю воды в море, они добьются успеха. Но не раньше.

Фью-ю-у-у-у-у-у!

Проскочили совсем рядом, не замечая моего присутствия, и умчались вперед. Ну-ну, побегайте еще, дурашки. А мне пора искать тихое местечко, дабы предаться раздумьям.

И, кажется, я его нашел. В одном из рукавов Потока заманчиво вспыхнула жемчужная звездочка выхода. Попробовать? Почему бы и нет. Вот только сделаю вдох поглубже и…

Не знаю, зачем было набирать полную грудь воздуха, но это здорово мне помогло. Потому что, покинув Поток, я оказался в воде. Причем, не на поверхности, а в глубине. В очень холодной, почти ледяной глубине. Судорога, моментально сковавшая тело панцирем, не позволила выдохнуть, и, спустя несколько секунд, меня вынесло наверх. К воздуху, который на деле оказался еще холоднее, чем вода.

Вот уж когда я ни разу не вспомнил о своем желании умереть, так это пока дергал руками и ногами в тщетных попытках согреться! Почему-то утопление в море показалось моему подсознанию совершенно неподходящим, в результате чего, плюнув на точность и эффективность движений, я, задыхаясь и коченея, добрался до берега за удивительно короткое время. (Впрочем, несколько позже, осмотрев место своего «приводнения» на свежую голову, ваш покорный слуга заключил: если бы доплыть не удалось, можно было совершенно спокойно тонуть, потому что убожество, не способное преодолеть двести футов, оставаться в живых не должно. Не заслуживает того.)

Повозиться пришлось с тем, чтобы ощутить под ногами твердую землю. В принципе, каменистая гряда у кромки берега была чудесно приспособлена для того, чтобы забираться по ней наверх, но не до смерти уставшим и с онемевшей кистью правой руки. Пришлось опираться о камни запястьем и локтем, что добавило лишних синяков, но скорость передвижения увеличить не помогло.

Когда я добрался до лужайки и плюхнулся на ежик жесткой бурой травы, зубы выбивали прямо-таки барабанную дробь, а в голове начинала формироваться мысль интересного содержания. На кой фрэлл, спрашивается, надо было сюда ползти, чтобы превратиться в ледышку? Ну и местечко выбрал, ничего не скажешь! Забавнее было бы только оказаться в жерле вулкана. Но там, хотя бы, не так холодно…

– Va’hat-te51? – раздалось надо мной, и я поднял глаза, чтобы… Открыть рот. Точнее, рот мне открыли (и довольно бесцеремонно) для того, чтобы влить приличную порцию отвратительного и на запах, и на вкус пойла. И я задохнулся снова, но теперь уже от огня, запылавшего в груди…

– Что с рукой? – спросила гройгери, набивая смесью сухих листьев длинную трубку.

– Порезался, – честно ответил я, разглядывая лиловые рубцы на костяшках пальцев и тыльной стороне ладони.

– Когда брился?

– А?

– При бритье порезался?

– Вы про это? Нет, я не бреюсь.

– Тогда где покалечился?

– Разбил кое-что.

– Стеклянное?

– Можно и так сказать.

– Умгум, – гройгери вытащила из очага хворостину, оставшуюся в относительной целости после растопки, и через несколько вдохов и припыхиваний по комнате поплыли колечки ароматного дыма. Уж на что не терплю даже запах курева, но тем, чем балуются гройги, хотелось дышать и дышать. Горьковатая свежесть морского воздуха. Так и тянет закрыть глаза и представить, что вокруг тебя – бескрайняя синь, и сверху, и снизу…

Простите, я забыл представить мою хозяйку и спасительницу. Сама она назвалась просто: Гани. Старая Гани. Да, возраста сия почтенная женщина не скрывала, хотя по моему скромному разумению, до дряхлости ей еще было ой как далеко!

Не очень высокого роста, массивная, как и все гройги, она лишь выглядела немножко сухой. Ну, может быть, кожа не глубокого коричневого цвета, а словно присыпанная тонким слоем пепла, и что с того? Да эта бабулька не одно поколение людей переживет и не заметит. Или пережует… Шучу. Гройги не едят людей. И друг друга не едят: им вполне хватает рыбы, которая не переводится в море, и бесчисленных козьих стад, пасущихся на каменистых холмах островов Маарис – любимой родины непоседливого и шкодливого народа, заслужившего своими мореплавательскими талантами уважение, смешанное с ужасом. Потому что, как нет более искусных рыболовов, чем гройги, так нет и более удачливых пиратов на морских просторах. Поговаривают, что в жилах этих суровых и немногословных созданий течет вместо крови морская вода, и Хозяин Моря – их родной дед. Все может быть. В любом случае, гройги умеют ладить с ветром и волнами, а Старая Гани – с чем потребуется. Не верите? Могу доказать.

Простудиться я так и не сподобился. Отчасти благодаря крепости настоянной на неведомых корешках харки52, отчасти благодаря купанию. Нет, не морскому, а в большой бадье, наполненной кипятком. То есть, мне показалось, что кипятком, и я даже спросил, не собирается ли гройгери сварить меня живьем. А когда Гани удивилась моему вопросу, пояснил, что мясо на вкус гораздо лучше… Ох, как она хохотала! До слез. А отсмеявшись и промокнув влажные дорожки на щеках, засунула меня в бадью, над которой уже поднимался пар, и вылила сверху еще одно ведро. Кажется, я орал. Не помню. Но нестерпимо горячо было только первые несколько вдохов, а потом тело попривыкло и стало требовать: «Еще!» И продолжение последовало. В виде стакана, до краев наполненного уже знакомым мне напитком…

Короче говоря, мы замечательно провели вчерашний день: я – в полупьяном бреду, гройгери – откровенно забавляясь нелепостями нежданного гостя. Утром хмель исчез вместе с тенью так и не вступившей в свои права простуды, а в голове существенно прояснилось, и настала пора разговоров, которыми любой уважающий себя и традиции путник обязан улестить принимающих его под своим кровом хозяев. Рассказывать ничего не хотелось, но Гани очень точно определила мое настроение и не докучала расспросами. Собственно, она и про руку-то спросила лишь потому, что я попытался расшевелить пальцы, слегка ожившие после вчерашнего бурного времяпрепровождения.

– Тебе надо чем-то их занять.

– Вы думаете? – поднимаю глаза.

Гройгери задумчиво пыхает трубкой. Уши, плотно прижатые к черепу, покатый лоб и тяжеловесная челюсть мало кому способны придать очарование, и на площади какого-нибудь крупного города, в толпе людей эта женщина выглядела бы жутковато, но здесь – на фоне массивной кладки толстых стен или среди ажурно-чахлых кустов любимого козьего лакомства, в клочьях тумана, такого же серого, как и пух, из которого связана одолженная мне фуфайка… Здесь гройгери – «на своем месте». Даже больше скажу: этот мрачноватый, наполовину утопленный в скалу замок лишился бы всей своей прелести, если бы Старая Гани не вела здешнее хозяйство. Очень спокойная женщина, очень неторопливая. Основательная и открытая. Только увидев живое сочетание всех перечисленных качеств воочию, я понял: именно такого общества мне и не доставало. Общества совершеннейшего незнакомца, который не требует изливать перед ним душу. И который, как правило, всегда становится свидетелем подобных откровений…

– Если не заставишь руку работать, она так и будет капризничать, – замечает гройгери.

– Да уж… Вот только что я могу делать? Надо двигать и запястьем, и пальцами. И желательно – одновременно, с усилием, но не слишком большим…

– Похоже, я знаю, что тебе подойдет, – Гани покидает место у очага и начинает копаться в сундуке, стоящем в углу комнаты, качая головой, из-за чего длинный хвост белых волос, спускающихся с затылка, неспешно перемещает свой кончик с одного плеча на другое. А спустя некоторое количество минут и нечленораздельных бормотаний, отдельные фрагменты которых подозрительно похожи на ругательства, я становлюсь счастливым обладателем клубка косматой пряжи и костяной палочки с затейливо заостренным концом.

– Вязать умеешь?

– Вязать? Как-то не приходилось… Но видеть, как это делается, видел. Только спицами, а не этим… приспособлением.

– Спицы тебе ни к чему: с непривычки руки только еще больше занемеют. А это называется – крючок, и пользоваться им куда проще, чем кажется…

И в самом деле, оказалось просто. Очень. Самое забавное, мне даже понравилось. Все эти петельки, столбики, «рачьи шаги» и «жемчужинки» – получалось настоящее кружево! Не сразу, конечно, но на следующий день я уже вполне сносно обращался с крючком и пряжей. А Гани показывала все новые и новые сочетания простейших элементов, каждый раз складывающихся в совершенно потрясающий узор. Именно тогда я впервые и почувствовал себя настоящим Мастером. Да-да, именно в каморке, пропахшей горьким дымом, у горящего очага, рядом со старой мудрой женщиной, подарившей мне чудо созидания. Пусть я никогда не смогу сплести Кружево заклинания, но эти шерстяные кривоватые «кружева» будут хранить тепло моих рук даже после того, как меня не станет. Конечно, и они со временем рассыплются прахом, но кто знает? Вдруг они кому-то пригодятся? Хотя бы для того, чтоб не мерзнуть на пронизывающем ветру. Если у меня, конечно, будет возможность связать что-то годное к употреблению.

К сожалению, судьба никогда не дает передышку просто так: эта дама строго блюдет свою выгоду в каждой сделке, словно не имеет права сделать даже небольшую скидку.

На исходе третьего дня моего пребывания в замке (честно говоря, наружу я особенно и не выходил: во-первых, смотреть было не на что – из-за густого тумана, наплывающего на остров с моря, а во-вторых, сырой холод здешней бесснежной зимы не располагал к долгим прогулкам на свежем воздухе) Гани еще во время обеда фыркала и смешно водила носом, будто принюхиваясь к чему-то невидимому, а потом, когда грязная посуда была мной вымыта и насухо вытерта, оказалось, что кроме моей хозяйки в этом нагромождении камней живет и еще кое-кто.

Они ввалились на кухню вдвоем, переваливаясь с ноги на ногу настолько слаженно, что могли бы показаться сросшимися. Но близнецами они не были ни в коем случае, хотя и походили друг на друга округлостью фигуры и небольшим росточком.

И они, разумеется, тоже были гройгами, а потому приветствовали Старую Гани на родном наречии, но форма и смысл фразы меня удивили. Как удивил и ответ гройгери:

– Yerrh Ssa’vaii A’hen-na Rohn! – гордо провозгласили коротышки, дружно качнув куцыми косичками на затылке.

– Ssa’vaii53! – кивнула Гани. Кивнула степенно и торжественно, как королева, принимающая поклонение своих подданных.

Я бы спросил, что означали эти странные фразы, но тут вновь прибывшие заметили меня и дружно уставились, сверля серыми и голубыми глазами.

– Это еще кто? – и дураку было бы понятно: вопрос не ко мне.

Гройгери ласково пояснила:

– Его принесло Море.

Именно так и сказала: «Море». С большой буквы. Как ни странно, такое объяснение удовлетворило коротышек целиком и полностью. Бормоча под нос: «Море, так Море» и «Плохого Море не принесет», парни уселись за стол и в ожидании еды поспешили похвастаться:

– А мы такие штуки нашли!

– Не «мы», а я! – ворчливо поправил коротышка, чья косичка заметно отливала рыжиной.

– Ну, прямо! – возмутился второй, с массивным золотым кольцом в ухе.

– Не прямо, а криво! – не уступил первый, и Гани решила вмешаться:

– Чефар! Кулгар! Вы же никогда не разлучаетесь, так о чем спорить?

– Как это, не разлучаемся? – хитро ухмыльнулся рыжий Чефар. – И очень даже разлучаемся…

– У каждого настоящего мужчины в жизни бывают моменты, требующие уединения! – подхватил любитель украшений, носящий вместе с кольцом имя Кулгар.

Они выглядели так забавно, что я не удержался от смешка. Понимаю, в чужом доме, прежде всего, следует уважать хозяев, какие бы причуды ни были милы их сердцам, но эти толстячки… Смешнее выглядела только рассерженная мьюри на кухне.

Коротышки, при всей своей увлеченности спором, бдительности не теряли:

– И нечего смеяться! – нахмурился рыжик.

– Я не смеялся…

– Но думал об этом, – многозначительно поджал губы кольценосец.

– Простите, если мое поведение не соответствует обычаям этого дома. Я никогда раньше не встречал гройгов.

– Никогда?

– Совсем-совсем?

– Представьте себе, – беспомощно улыбаюсь.

– Но про Темных Жнецов-то слышал? – настойчиво интересуется Чефар.

– Да-да, про Жнецов? – встревает Кулгар.

– Темные Жнецы? Что-то знакомое… – из мешанины образов и воспоминаний возникло одно. Тоже невысокого роста, с косичками и таким же драчливым характером. Миррима. Если мне не изменяет память, ее как раз Темными Жнецами и пугали. – Это страшно?

– Ужасно! – хором подтверждают оба, потом дружно расплываются в довольных улыбках: – Это мы.

– Да? – озадаченно смотрю на хитрые курносые рожицы. – И что же в вас страшного?

– Мы умные, – заявляет рыжик.

– Мы талантливые! – добавляет тот, что с кольцом в ухе.

– И невероятно хвастливые, – подытоживает Гани. Коротышки мигом обижаются:

– Скажешь, неправда? Скажешь, мы ничего не умеем? Ничего не знаем? Мы – любознательные!

– Да еще какие любознательные, – соглашается гройгери. – Что на этот раз с собой притащили?

– Ой, бабушка, ты даже не представляешь! – наперебой затараторили хвастуны. – Такая редкость! И целых две! Да их почитай со времен Долгой Войны никто в мире не встречал, думали уже, и не осталось ни штуки!

– Так, – судя по тону голоса, женщину болтовня внуков начала утомлять. – По очереди. Коротко и ясно. Что и сколько?

– Найо, – ответил Чефар, а Кулгар отогнул от кулака два пальца.

– Два оборотня? – рассеянно переспросила Гани, и коротышки усиленно закивали. – Странно… Где вы их нашли?

– Они плутали в тумане.

– Зачем?

– А кто их знает? Они ж дурные, эти многоликие, даже пять минут спокойно постоять на месте не могут, – высказал свое мнение Кулгар.

Гройгери заметно посерьезнела.

– Вы кушайте, мальчики, а потом идите отдыхать. А завтра, с новыми силами и займетесь делом.

– Лучше б сегодня! – мечтательно поднял глаза к потолку Чефар, и Гани строго сказала:

– Завтра! Они ж от вас никуда не убегут?

– Пусть даже и не пробуют! – хохотнул Кулгар. – Мы их крепко связали – не каждый чародей с узлами справится!

– И славно… Кушайте и прямиком – в постель. А то умались, поди, с дороги?

– Ох, умаялись, бабушка, – согласились коротышки, сладко зевнув…

Когда Чефар и Кулгар, на ходу обсуждая свои достоинства (причем – после щедрого возлияния – не только умственные), удалились ко сну, гройгери укоризненно на меня посмотрела:

– Твои звери?

– М-м-м-м?

– Отпираться будешь? А чего тогда аж в лице переменился, когда про найо услышал?

– Так заметно было?

– Да куда уж заметнее! По глазам можно было мысли прочитать!

– И о чем же я думал? – предпринимаю последнюю попытку перевести все в шутку.

– Что дальше делать. И с ними, и без них. Ну, угадала?

Кусаю губу, но кривить душой не вижу смысла:

– Угадали. Только они не мои звери.

– А чьи?

– Домашние.

– То-то и оно, что не дикие, – вздыхает Гани, усаживаясь за стол рядом со мной. – Были б дикие, одно дело. Никто б и не хватился… А тут ведь искать будут, вынюхивать да выспрашивать…

– Не волнуйтесь, госпожа, они не причинят вреда.

– Это верно. Не успеют попросту. Особенно после того, как мои мальчики их на кусочки разрежут.

– На кусочки? – не скажу, что подобная участь не слишком обаятельных в общении найо вызывает у меня неприятие, но прояснить подробности считаю необходимым. – Зачем?

– Так ведь изучать будут, – пожала плечами гройгери.

– Изу… Что?

– Ты же сказал, что слышал про Темных Жнецов? – недоверчиво сощурились светлые глаза.

– Слышал. Но понятия не имею, кто они такие!

– А с виду парень умный… – разочарованно протянула Гани.

– Сделайте милость, объясните! А запутаюсь я уже сам, без чужой помощи.

– Это точно, – понимающий вздох. – Чем больше знаешь, тем больше путаешься… Темными Жнецами моих внучков прозвали люди, плохо понимающие Старший Язык. На самом деле, их следует называть sааl’hiss.

– «Иссекающие Невежество»?

– О, кое-кого хорошо учили в детстве! – одобрительный кивок.

– И что значит этот титул?

– Ты даже знаешь, что это не простое сочетание слов? – усмехнулась гройгери. – Что ж… Тогда заслуживаешь того, чтобы узнать еще чуть-чуть. Издревле среди гройгов так называют тех, кто не может справиться с тягой к изучению нового.

– Значит, они – самые умные?

– Любознательные – без сомнения. И неплохие маги, к слову.

– Я бы сказал, что маги, справившиеся с двумя найо, очень даже хорошие. Если не замечательные. Но почему они собираются разрезать оборотней на кусочки?

– В целях познания, конечно. Они всегда так поступают, потому их и не любят на континенте.

– То есть? Режут ВСЕХ?

– Тех, кто не успел убежать, – голос гройгери остается серьезным, но глаза смеются.

– И… часто это происходит?

– Раз на раз не приходится. Обычно хватает пряди волос или нескольких капель крови. Но найо так легко не отделаются. Тем более, их двое… – Гани сделала многозначительную паузу.

– Двое. И что из того?

– Ну, как же! А возможность получить потомство? Уж мимо такого шанса мои мальчики не пройдут! – гордо поднятый подбородок.

Потомство? Какая мерзость! Сначала, значит, будут куски отрезать, а потом заставят спариваться? Бэ-э-э-э-э… У меня нет причин жалеть оборотней, но красочные картины будущего, описанного гройгери, отвратительны. Даже если учесть, что мне на руку бесследное исчезновение преследователей.

– Не нравится? – участливо спросила Гани.

– А?

– Не нравится, говорю, что внучки могут твоих зверей попортить?

– Это не мои звери.

– Что ж тогда об их судьбе задумался?

– С чего Вы взяли?

– Ох, и слабенький же ты… – печально улыбается гройгери.

– В каком отношении?

– Да во всех. Нету крепости ни в теле, ни в духе. Так нельзя, парень: сломаешься быстро. Нужно броню иметь либо внутри, либо снаружи.

– Где же ее взять, эту броню?

– А выковать. Только ту, что внутри, никто кроме тебя самого не сделает.

– Броня внутри, говорите? Заманчиво. Я пробовал. Не получилось.

– «Не захотел цветок души в тени глухих стен расти»? – строчка из старой песни заставляет меня усмехнуться:

– Не захотел.

– И так бывает, – задумчиво протянула Гани. – Миру всякое нужно. И свет, и тень. И вёсны, и зимы… Ох-ха, парень! Если жаль зверей, можешь попробовать им помочь. Мои мальчики их наверняка в своей любимой комнате поместили, в подвале. Так сказать, поближе к кухне своей. Только не знаю, получится ли у тебя что. Гляди, сам не сгинь! А я за мальчиками присмотрю. Чтобы спали спокойно.

Светлые глаза лучились теплом. Неожиданно мягким и очень знакомым. Неужели… Нет, сейчас на эти мысли нет времени. Мне надо хорошенько подумать о другом.

– Спасибо, госпожа.

– Какая я тебе госпожа, парень? Гани меня зовут. Старая Гани.

– Я буду помнить. Так долго, как только смогу.

Ну что, Джерон, снова попал в историю?

Да какая история? Смех один.

Кому смех, а кому – очень много неприятных последствий.

Это кому же? Двум мерзопакостным оборотням? Так им и надо!

Это с чего ты взял, что они мерзопакостные? Знакомы-то – без году неделя!

А они мне не понравились. Понятно? Может мне кто-то «не понравиться»?

Может. А кто-то может и понравиться. Но это его никоим образом не охарактеризует. Знаешь ли, мерзавцы обычно весьма обаятельны, чего не скажешь о хороших людях, погруженных в заботы о мировом благе.

И какой вывод следует из сих мудрых рассуждений?

Очень простой. Надо подумать.

Я усмехнулся. Если начинаю проигрывать самому себе в спорах, пора пользоваться чужим опытом и чужой мудростью. О чем мне кричат факты?

О том, что найо, отряженные присматривать за мной, угодили в опасную ловушку. Увязли в паутине всеми конечностями. И как всякое событие, их промашка имеет положительные и отрицательные стороны. Но глупо было бы утверждать, что я имею в этой сделке одну только выгоду. Плохой из меня купец. Слишком совестливый.

Итак, моих преследователей ожидает неограниченное по длительности пребывание на разделочном столе двух любознательных коротышек. Со всеми вытекающими и втекающими. Полагаю, для того, чтобы изучить всю подноготную найо, и в самом деле, потребуется разрезать их плоть на кусочки. А кровь выцедить. По капельке. Насчет спаривания вообще думать не хочу: в неволе оборотни размножаться не любят. Значит, будут размножаться через «не хочу». Если гройги смогут их заставить. А ЭТИ – смогут!

Вторая грань той же проблемы: найо не выполнят порученного им дела. Не оправдают оказанного доверия. Нарушат правила. Опять плохо. Для правил, конечно, а не для меня.

Кстати, обо мне: покатаем-ка в ладони шарики плюсов и минусов.

Надежно избавляюсь от преследования. Более того, если оборотни не успели сообщить о провале своей миссии, мое местонахождение остается неопределенным. Судя по словам Чефара, найо выскочили из Потока где-то поблизости от островов, но в другой точке Смыкания. Значит, до конца в правильности маршрута уверены не были. Что из этого следует? Если оборотни закончат свою жизнь под скальпелями двух коротышек, я могу чувствовать себя совершенно спокойно.

Могу ли?

Не очень-то получается.

Впрочем, так происходит всегда: если не давать мне время на размышления, действую четко и жестко. И, что самое забавное, потом не жалею о совершенном. Но когда ситуация требует к себе внимания… Ненавижу взвешивать «ЗА» и «ПРОТИВ», потому что слишком часто выбираю дальнюю от себя чашу весов.

Ну зачем, зачем найо попались под руку именно внукам гройгери, приютившей меня?! Пусть подыхали бы где-то вдали! И мне было бы хорошо. Очень хорошо. Нет, приперлись сюда, чтобы снова осложнить мою и без того запутанную жизнь…

Допустим, они умрут. Допустим, я не буду шибко переживать по этому поводу. А что случится потом? Сколько дней я смогу прятаться от мира? Провести остаток дней на этом острове? Не самая плохая перспектива, однако… Наедине с сомнениями оставаться не хочу. Даже с Мантией не поговорить… Хм. Как странно: только добровольно прекратив общение, начинаю понимать, что… скучаю. Казалось бы, из-за чего? Моя подружка вылила на меня столько яда, что впору радоваться ее молчанию. Радоваться… Не выходит. Безумно хочется поболтать. На какую тему? Да ни на какую! Просто поболтать. По-дружески. Послушать, как она будет критиковать мои поступки. Поругаться и посмеяться. Почему без ее шепота я чувствую себя осиротевшим? Как будто лишился чего-то очень важного. Очень близкого. Очень… да, любимого. Как ни стыдно признаваться, обожаю. Кого? Мантию, конечно же! Особа неприятная, но с очень внушительными достоинствами: умная, терпеливая, готовая помочь по требованию и без оного. А сколько вещей она знает… Умеет, кстати, не меньше. Очень хорошо объясняет ошибки, а это умение – одно из самых основных для наставника. Фрэлл с ними, с направлениями! Ученику надо доходчиво растолковать, в каком месте тот оступился, а в каком забежал вперед – только тогда от обучения будет толк. Потому, что надо понять свои ошибки, дабы не повторять их раз за разом, топчась на одном и том же месте…

Честное слово, предпочел бы убить оборотней собственноручно. Если бы они напали первыми. Но ведь не напали! Даже не дотронулись. Использовали исключительно слова. Потому что испугались моей «демонстрации силы»? Возможно. Но есть ведь еще и эта фрэллова иерархия! Может быть, они и не имеют права препятствовать физически. До какого-то предела, неизвестного мне. И тогда… Я сам отдал их на заклание. Своим капризом заставил рисковать. И риск не оправдался. Ну и? Как мне поступить со зверями, медленно, но верно переходящими в разряд «моих»?

Ладно, сначала взгляну, что и зачем.

Я оторвал спину от стены рядом с кухонной дверью (а вы думали: сразу поплелся на поле боя?) и снял с полки горящий масляный светильник. Подвал ведь на то и подвал, чтобы в нем было темно?

И в подвале было темно. Ровно до того момента, как дрожащий огонек перенесся через порог. А вот потом… Случилось целое светопреставление. То есть, представление. Световое. Для ограниченного числа зрителей.

Чары, управляющие освещением, действовали по тому же принципу, что и «мираж», некогда сотворенный Ксарроном в моем присутствии и при непосредственном участии, только не отражали, а поглощали. Как только темнота нарушилась достаточно ярким и, несомненно, искусственным источником, зрачки заклинаний уловили его лучи и выполнили предписанную задачу. Зажгли свет.

Хорошо, что лепестки пламени возникали постепенно, а не все сразу, но мне и так пришлось прикрыть глаза рукой и подождать, пока подвал наполнится золотисто-белым мерцанием. До самых дальних уголков.

Хорошо устроились, Жнецы! Не один столичный ученый позавидовал бы обилию инструментов – магических и не слишком – аккуратно разложенных на длинных столах. А уж сколько всяких занятных штуковин манили взгляд с полок высоких шкафов! Даже не попытаюсь сосчитать. Тем более что разглядывать чужие останки, помещенные во временные коконы, считаю занятием непристойным. Все равно, что на кладбище по могилам шарить…

Ага. Вот и они, болезные! Нет, не могилы, а их потенциальные обитатели.

Захотелось восхищенно присвистнуть. Впервые в жизни вижу работу настоящих магов-пространственников. Спросите, кто они такие? О, это очень интересные люди. И нелюди, как выясняется.

Добиваться того или иного эффекта можно по-разному. Можно напрямую комкать Ткань Мироздания, создавая угодную душе вещь. Можно постоянно обворовывать Источники и лепить из их содержимого все, что придет на ум. Но эти способы требуют изменений на разных уровнях мироздания. Если даже точное подобие нужно творить, начиная с Изнанки… В общем, процесс долгий и мучительный. И самое неприятное, что после его завершения в Пространстве возникают Очаги Возмущения. Опытные маги стараются гасить их еще во время наложения заклинаний. Неопытные… вызывают своими проделками очень тягостные для мира последствия. А ведь можно…

Во-первых, если осторожно. А во-вторых, если у вас имеется врожденное чутье, потому что отлавливать Точки Напряжения54 Пространства научить невозможно. Этим надо жить.

А механика действий предельно проста. Пространство податливо, но стремится вернуться к исходному состоянию – об этом речь уже шла. Но можно на некоторое время отложить возвращение. Легче всего представить… Вы бывали на примерке у портного? Ну конечно, бывали, и не раз. Никогда не приглядывались, как делаются складки? Ткань защипывается и закалывается булавками, чтобы позже быть закрепленной крохотными стежками. Закрепленной навсегда. А что случится, если выдернуть булавки во время примерки? Складки (если только они не заглажены, разумеется) постараются расправиться. И чем больше упругость ткани, тем быстрее она станет прежней.

Так и Пространство: если не закрепить в нужных местах, обязательно примет свою излюбленную форму. Очень просто. Проблем только две: где взять нужные «булавки» и куда их воткнуть. Положим, в качестве булавок можно использовать не слишком сложные заклинания. Но места расположения… Тут карты в руки магам, которые могут без лишних усилий наметить каркас, приводящий к нужным изменениям в структуре Пространства и Времени.

Красиво… Аж завидки берут. Просто и эффективно: россыпь бусин, висящая в воздухе. Для каждой из застывших фигур найо – своя комбинация. О чем это может говорить? О том, что оборотни попались поодиночке, а не вместе. Хм. Значит, они разделялись? Неглупо, неглупо. Но коротышек, с легкостью фокусника орудующих Пространством, тоже оказалось двое. Причем, двое, действующие дружно и слаженно. Что же такое они сотворили?…

Занятно. Либо Чефар и Кулгар хорошо знакомы с особенностями природы оборотней, либо безмерно удачливы, если, раньше не имея встреч с кем-то из найо, сразу сообразили, как их обезвредить. Всего лишь остановить Обращение. Правда, гройги основательно вмешались только во Внешнее Обращение, затрагивающее смену Кружев, а Внутреннее лишь замедлили. Существенно, но не до конца.

Так, назначение белых бусин установлено. А чем заняты красные? Гасят мышечную активность, не позволяя найо двигаться. Что-то похожее на Паутину, отброшенную мной на ту магичку, в Россоне… Если так, то разговаривать мои преследователи в состоянии. А поговорить нужно. В первую очередь, мне.

Я подошел поближе – под взгляды оборотней. Реакции не последовало. Никакой. Положим, жестикуляции взяться было неоткуда, согласен. Но глаза могли бы быть и выразительнее!

– Долго же пришлось вас ждать. Где пропадали? По следу ходить разучились? Немудрено: подставлять каменные бока солнышку приятнее, чем работать!

Грубо, конечно. Но могу я высказать свое недовольство? Пока имеются слушатели, которым все равно некуда деться?

– Ну ладно, меня не нашли, но угодить в ловушку вместо того, чтобы выполнить поручение? Стыдно, дорогие мои. Если это все, на что вы способны, остается только пожалеть Дом. С такими слугами каши не сваришь!

Мне показалось, или взгляд левого от меня найо дрогнул? Знать бы еще, по поводу какой из частей моей отповеди.

– И на мой скромный взгляд, прощения вы не заслуживаете.

А вот теперь дрогнул правый. Всем телом. Если бы я не отслеживал колебания Пространства, мог и не заметить этого крохотного движения. Значит, сознают свою вину? Это хорошо.

– Впрочем… Лично я вас наказывать не собираюсь. Правильнее всего было бы позволить вам вернуться домой и огрести оплеух от тех, кто вправе упрекать. Как вам такая идея? А можете даже не возвращаться: мир большой, где-нибудь да спрячетесь. Заключим сделку? Я помогу вам освободиться, а вы забудете о моем существовании? Ну, как? Только думайте скорее: у вас мало времени.

Проходит минута, не больше, и я слышу тихое, но твердое:

– Мы не умеем забывать…

– Мы умеем только исполнять свой долг…

Смотрю на них, пристально и серьезно. И правда ведь, не умеют. Что же такое им поручено, что оборотни не просто готовы отдать свои жизни, но даже думать не хотят о спасении? Боятся, что их настигнет кара со стороны Дома? Ну и что? Пытки сейчас или пытки потом – какая разница? Значит, дело в другом. Но в чем? «Мы не умеем забывать…» Что может означать эта фраза? Не хорошую память, это точно! Что тогда? В каких глубинах прячется истинный смысл? А может быть, не прячется? Может быть, лежит на поверхности, у самых моих ног, а я никак не удосужусь нагнуться и подобрать его?

Что я сказал перед тем, как услышать странный ответ? Предлагал забыть о моем существовании. И что услышал? Они не забудут. Потому что не умеют. Но это касается… меня, и только меня. Точно. Меня и их долга, прочнейшим образом со мной связанного. Фрэлл! Спросить напрямую? Не ответят, в этом я уже имел удовольствие убедиться. Значит, принимать решение мне придется самому. В последний раз. Почему в последний? А другого раза не будет: как бы я ни поступил, вернуться на ЭТУ развилку больше не удастся.

Если оставить все, как есть, найо погибнут, но их гибель будет целиком и полностью на моей совести. Я хотел убежать. Мой каприз вынудил оборотней нырнуть в Поток. Моя «игра в прятки» заставила их блуждать в тумане и столкнула с неожиданным противником. И только в моей воле – спасти или оставить умирать.

Освобождение пленников – собственная подпись под приговором. Мне ПРИДЕТСЯ вернуться. И лучше сделать это самому, чем ждать визита родственников… Куда ни посмотри, всюду мрак.

Что мне делать? И совета спросить не у кого… Стоп. Как это, не у кого?

Ау, драгоценная!

«Решил нарушить молчание?… Надеюсь, по веской причине?…» – Мантия откликается сразу же, чем сводит на нет все усилия по приданию своему голосу нарочито-ленивого тона. Рада, только старается «сохранять лицо». Зачем, спрашивается? Негоже нам притворяться друг перед другом. Бесполезно и бессмысленно.

Мне нужно с тобой поговорить.

«На предмет?…»

У меня есть два зверика.

«Вижу…» – ехидная ухмылка.

И мне нужно с ними что-то делать.

«А почему – тебе?…»

Больше некому. Не звать же тетушку Тилли на помощь?

«Хотела бы я посмотреть, как ты будешь это делать…» – озадаченное почесывание затылка.

Вот именно, что никак. Сама знаешь: Зов у меня получается плохо.

«Зато вовремя…» – хихикает. Ну и стерва!

Вовремя, не вовремя… Подскажи, что мне делать?

«А надо ли?…»

Подсказывать? Обязательно!

«Делать, дурачок…»

Надо. Бездействие в данном случае будет даже разрушительнее, чем неуклюжие шаги.

«И ты совершенно прав…» – одобрительный кивок. – «Хорошо, что понял… Значит, решил действовать?…»

Пожалуй.

«Нет уж, радость моя, давай договоримся: либо „да“, либо „нет“, но только не „возможно“!…»

Почему?

«В действии главное – что?… Уверенность!… Пока не будешь уверен, ничего не получится…»

Я уверен.

«Точно?…»

Ну… Да.

«И в чем ты уверен?…»

Что, если оставлю все без изменений, не смогу себя простить.

«А оно тебе нужно?…»

Что?

«Прощение?…»

Не знаю. Пока – нет, а потом… Вдруг понадобится?

«Запасливый ты мой…» – довольная улыбка.

Так что скажешь?

«Действуй, раз так…»

А в каком направлении?

«Или я чего-то не понимаю, или ты не умеешь задавать вопросы…» – бурчит Мантия. – «Что от меня-то требуется?…»

Я не сталкивался раньше с Пространственной Магией. Боюсь, если буду пользоваться привычными средствами, наломаю дров… Есть какие-нибудь рекомендации по работе с Точками Напряжения?

«Ой, какие мы стали осторожные!… Даже странно…»

Я всегда был осторожен.

«Угу… А чего сейчас боишься больше?…»

Боюсь?

«Кому повредить – зверям или местным жителям?…»

Хм. Ты поставила меня в тупик.

«Я такая!…» – горделиво марширует вокруг.

Вообще-то, я не хочу причинять вред никому. Такого результата можно добиться?

«Если ты видишь его среди других, почему бы и нет?… Попробуй…»

Но как?

«Ты хочешь освободить пленников, но не желаешь разрушать клетку, верно?…»

Не желаю. Вполне возможно, что разрушение обеспокоит гройгов. И если они придут сюда…

«У тебя на руках будет не одна, а две проблемы…»

Да уж.

«Хорошо… Воспользуемся тем, что имеем…» – небольшая пауза. – «Раскидывай свою „паутинку“!…»

Зачем?

«Раскинь – увидишь…»

Подчиняюсь. И с удивлением обнаруживаю, что лучики моего сознания идут параллельно…

«Нитям Гобелена, конечно же!… А раньше ты этого не понимал?…»

Как-то не приходило в голову.

«Зато сколько других глупостей приходило – и не сосчитать!… Ладно, не будем поминать прошлые ошибки… Видишь замкнутый контур?…»

Вижу. Он как раз отсекает найо от остального пространства.

«Узлы контура – „бусины“… Они направляют потоки Силы в определенную точку, где…»

Потоки складываются и гасят друг друга. Поэтому нет влияния вовне.

«Умница!… Вот местоположение этой точки и определяет действие заклинания…»

То есть, если сместить ее в сторону… Заклинание не исчезнет, но станет другим?

«Именно!… Дело за малым: сместить… Только учти, что для этого придется одновременно двигать несколько „бусин“ по Линиям Напряжения… Но это уже – моя забота, а ты должен определить, „сколько“ и „куда“…»

Легко сказать! Для этого мне придется…

«Заняться сложением Векторов…»

Ох… В этом доме водится бумага?

Рисовать трехмерное изображение на двухмерном листе – занятие не из простых, поэтому пришлось рассматривать забаву гройгов в сечениях, и только потом сводить полученные зависимости вместе. Не буду утомлять описанием своих действий: вычислений там практически не было. Так, прикидывал на глазок. В конце концов, меня интересовало только направление требуемого перемещения «бусин» и достаточное число. Конечно, любой из моих родственников в мгновение ока нашел бы решение этой задачки (а Созидающие еще бы и построили модель из клочков ky-cenn), но за неимением иглы и копье сойдет. Тем более, дырки им колоть не надо…

Когда Мантия начала претворять в жизнь мои «расчеты», я позволил себе только на Втором Уровне проследить за изменением окраски и фокуса Кружева чар – на большее сил не оставалось. Процесс «открытия клетки», кстати, занял очень непродолжительное время. Только с первым из найо моя подружка церемонилась: для того, чтобы я имел возможность понаблюдать. А со вторым… Короткая вспышка, и готово.

Освобожденные из ловушки оборотни бессильно распластались на полу. Ну конечно, им же нужно восстановиться.

– Приходите в себя, только… Не шалите здесь. Перед хозяевами неудобно будет.

Одарив найо таким напутствием, я поднялся наверх, но в кухню возвращаться не стал, а вышел на воздух. За ворота замка.

Над морем и сушей по-прежнему висел туман. Как говорила Гани, такая погода обычна для местной зимы. Довольно теплой зимы: хоть вода и показалась мне ледяной, на самом деле, в этих краях она никогда не замерзает. И снег почти не выпадает, поэтому трава растет круглый год, на радость мемекающим рогатым оглоедам, из пуха которых получается удивительно мягкая и теплая пряжа…

Присаживаюсь на замшелый валун у ворот.

В голове – ни единой мысли. Все верно: путь выбран, препятствия устранены, о чем еще думать? Просто шагать и шагать…

– Решаешь, как поступить? – тихо спросила подошедшая сзади гройгери.

– Уже. Решил.

– И как? Доволен решением?

– Наверное. Не знаю. Но чувствую себя лучше. Легче, что ли.

– Это хорошо, – Гани примостилась рядом. – Собираешься в путь?

– Да. Это заметно?

– Конечно. Всегда видно, когда кто-то готов идти. Неважно, куда и зачем. Просто – готов.

– Как раз мой случай… Ой, все хотел спросить, да времени не было. Что это за приветствие, которым вы обменивались?

– Приветствие?

– Ну да. Что-то про «разрушителя».

Гройгери повернула голову и странно посмотрела на меня.

– Почему спрашиваешь? Из любопытства?

– Отчасти. Хотя, нет, вру. Мне просто НУЖНО знать. Почему-то. У Вас никогда не бывает такого ощущения? Необходимости?

– Понятно… – протянула Гани. – Это древний обычай.

– Древний?

– Достаточно старый, чтобы раствориться в крови. Народ гройгов чтит Разрушителя.

– И кто он такой, что ему поклоняется целый народ?

– Не поклоняется. Чтит. Уважает. Отдает должное, – укоризненно поправляют меня.

– Должное? Ему что-то должны? Или он что-то должен кому-то?

– И первое, и второе. Но это длинная история…

– А я не тороплюсь.

– Хочешь ее услышать?

– Буду признателен, если расскажете. Но сначала ответьте на вопрос. Кто Вы?

Светлые глаза вспыхивают улыбкой.

– Та, кто я есть.

– Перефразирую: к какой расе Вы принадлежите?

– Сомневаешься в том, что я – гройгери?

– Вы сами дали повод для сомнений.

– Когда же?

– Несколько часов назад. И сейчас. Вы сказали «народ гройгов», а не «мой народ».

Она молчит, всматриваясь в серый пух тумана.

– Правильно. Имеющий уши, да услышит. Имеющий разум, да поймет… А сам-то как думаешь?

– Вы не задали мне ни одного вопроса по существу. Ни кто я, ни откуда пришел, ни по какой причине оказался в море. Либо Вы напрочь лишены любопытства, либо… И так знаете ответы на эти вопросы. Мне кажется, второе – вернее. Но если Вам все обо мне известно, значит, Вы…

– Когда-то была.

– Разве можно перестать быть драконом?

– Если очень захотеть. И если мир поддержит твое желание. Я приняла Изменение.

– Должно быть, причина была очень серьезной?

– Для меня – да, – улыбнулась Гани. – И я расскажу о ней. В числе всего прочего.

Она устроилась поудобнее и начала, по-прежнему глядя в туман, а я смотрел на облачка пара, в которые превращались слова, слетавшие с потрескавшихся губ:

– Мы были молоды и увлечены собственным могуществом. Но мир тоже был молод и нуждался в опеке, а какие опекуны из ослепленных Силой, азартных и непоседливых юнцов? О нет, мы старались. Как могли, а могли мы многое. Почти все… Пока Гобелен не принял предписанный вид, мы могли разодрать его по ниточкам. И раздирали. Кто с умыслом, кто – по незнанию… И чаши весов не находили покоя. В мире, где Силой Источников могло овладеть почти каждое существо, непременно находились желающие заполучить больше, чем им отпущено. И шли войны. Кровопролитные. Вековые. Долгая Война покажется игрушечной по сравнению с ними… И тогда один из нас нашел решение. Простое и гениальное: нужно создать оружие, разрушающее магию и возвращающее заимствованную Силу обратно в Источники. Мы ухватились за эту идею. Но очень скоро оказалось, что оружие непременно должно быть живым, ибо мертвый предмет, и даже предмет, в который вложена душа, не подходит. Потому что является искусственно созданным объектом. А то, что будет разрушать чары и одновременно не позволять Силе бесконтрольно выплескиваться в Пространство, должно быть плотью от плоти мира. Должно родиться в нем. Должно обрести жизнь так же, как это происходит со всеми истинно живыми существами. Нам нужен был кто-то живой… Мы подобрали несколько существ на эту роль, и даже продумали, какие изменения нужно ввести в кровь, чтобы получить задуманное, но… Внезапно мы поняли, что создаем погибель самим себе, ведь магия – вещь, без которой мы не можем существовать. Но остановиться в полушаге? На это мы не были согласны. И приняли решение, которое изменило нашу судьбу. Мы захотели сделать оружие послушным. Захотели в угоду своей прихоти лишить воли и разума живое существо… Мы ошиблись и, самое страшное, продолжали настаивать на своей ошибке. Даже после того, как боги посоветовали нам всерьез задуматься над происходящим. Но что чужие советы тем, кто полагает себя равным богам? И мы сделали то, что задумали. Но не достигли нужно результата. Откат был так велик, что вызвал среди нас настоящий мор, уничтоживший многие Дома практически полностью… А потом, когда настало время восстанавливать потери, начали рождаться Разрушители. Такие, как ты.

– Их было много?

– О, всех и не упомнишь! Сколько было потравлено в материнских утробах – кто сосчитает?

– Вы… убивали их еще до рождения?

– Конечно. А кому захочется умирать оттого, что Пустота пожирает изнутри? Таких смельчаков не находилось.

– Совсем?

– Совсем. Но время шло, и мы поняли: пока Сущность Разрушителя надежно не заперта в материальном теле, нет смысла рожать детей, потому что она сильнее и оттолкнет в сторону любого. И тогда…

– Вы решили вырастить хотя бы одного?

– Да. Одного. И тянули жребий, кому из нас умирать… – Гани невесело усмехнулась. – Мы окружили его заботой, скрывая истину от него самого, и в один из дней поплатились за это. После первого же случая Разрушения он сошел с ума. Нам удалось его убить – тогда это было нетрудно сделать – но то, что он успел натворить, надолго отбило у нас охоту повторять попытку.

– До наступления Долгой Войны?

– Да, до ее наступления. В то время мы уже не могли вмешиваться в Гобелен: только направлять умы, а не владеть телами. Нам нужен был новый Разрушитель. И он не замедлил появиться. Из боли и страха новой Обреченной. О, как она не хотела умирать! Ее крики до сих пор звучат у меня в ушах… В этот раз мы действовали иначе, с самого рождения не делая тайны из способностей и возможностей, обучая и наставляя. Но он был нужен именно, как орудие, и… чувствовал это. Потому с радостью Ушел, как только представилась возможность. А мы… мы не смогли ему отказать.

– Потому что в противном случае он уничтожил бы вас всех?

– Конечно. Он мог это сделать. И даже хуже: был готов. Но смог укротить свою ярость и смириться со своей болью. В обмен на чужую жизнь.

– Если Нэмин’на-ари можно назвать живой.

– Ты знаешь? – усталое удивление.

– Да.

– Откуда?

– Я… мне было видение. Я присутствовал при том, последнем разговоре, когда один из драконов превратился в прах.

Гани прикрыла глаза.

– Тогда мои объяснения излишни… После смерти этого Разрушителя я не могла больше оставаться в своем Доме. Я, так и не обзаведшаяся наследниками, до ужаса боялась иметь детей. Жить в страхе и ожидании смерти невозможно. И я отказалась от своей Сути. Выбрала одну из молодых рас и растворилась в ней. Боги приняли мою жертву. И теперь у меня не один ребенок, а… целый народ.

Она произнесла это, как настоящая мать. Гордо и с бесконечной нежностью. Так, что я почувствовал острую зависть. К целому народу, у которого есть такая защитница.

– Они называют меня Г’ханиш Гаар’д-нэф.

– «Мудрая женщина, которая знает очень много и еще чуть-чуть»? Так и есть.

– Большие знания – большие беды, – вздохнула Гани.

– И нехватка знаний – тоже беда… Спасибо, что рассказали. Подозреваю, что некоторые детали упущены, но я не в обиде. И этого хватит с лихвой.

– Чтобы принять решение? – сочувственный взгляд из-под тяжелых надбровных дуг.

– Чтобы не жалеть о сделанном выборе. Но почему такое странное приветствие?

– В первые годы жизни здесь я рассказала одному старому гройгу свою историю. То есть, не свою, а историю Разрушителя. И знаешь, что услышала в ответ?

– Догадываюсь.

– Старик хотел сказать этим, что каждый, независимо от того, обладает ли могуществом, или же слаб и беспомощен, должен принимать свою судьбу с честью. И нет ничего постыдного и ужасного в том, чтобы примириться с обстоятельствами. Все лучше, чем воевать…

– Он был очень умным гройгом.

– О да! И очень веселым. Потому что потом подмигнул мне, добавляя: «Но некоторые Пути мы чертим сами. Иногда – даже назло себе!»

Я улыбнулся. Надеюсь, что не слишком грустно. Было бы жаль напоследок расстраивать эту добрую женщину.

Найо вышли из пелены тумана и остановились чуть поодаль, всем своим видом выражая ожидание.

– Мне пора.

– Можно было бы пожелать тебе «счастливого пути», но я поступлю иначе, – Гани встала, отряхнула широкую юбку, выпрямилась, расправляя плечи, и сказала, тихо и просто: – Да грядет Разрушитель по начертанному Пути.

Я поднялся следом, посмотрел в теплые, странно поблескивающие глаза и ответил:

– Да грядет.

Она качнула головой и ушла. А я окликнул своих стражей:

– Поправили здоровье?

– Как приказали.

– Как пожелали.

– Готовы к маленькому путешествию?

– И не только к маленькому.

– И не только к путешествию.

– Тогда отправляйтесь домой. Да не забудьте захватить меня.

Бросаю последний взгляд на каменные стены, которые оказались уютнее, чем самый роскошный дворец. Жаль, что вернуться не получится. Но думаю, Гани поймет и одобрит мое решение. А остальные… Их дело. Что хотели, то и получат. И пусть только попробуют быть недовольными!

Пора на покой, драгоценная.

«Но он не будет долгим?…»

Не будет. Мне вообще не дают отдыхать. Споешь колыбельную?

«Если хочешь…»

Красивую и добрую?

«Других не знаю…»

И она начинает петь, закутывая меня в слои Савана, как мать, пеленающая ребенка. С привычной любовью, временами бывающей чересчур суровой. Но ведь всем известно, что только по-настоящему любящее сердце может быть строгим к предмету своей любви…

Меня не беспокоили, и за это я был искренне благодарен. Всем, без исключения. Саван плавно перетек в крепкий сон, и когда мои глаза открылись, мне не нужны были дополнительные средства, чтобы почувствовать себя хорошо. Ну, относительно хорошо, конечно, потому что ничего по-настоящему «хорошего» в сложившихся обстоятельствах нет.

О чем мечтает в детстве каждый мальчишка? Нет, не о деревянном мече и лошадке. Он мечтает стать героем и спасти мир. Или наоборот? Точно, сначала надо спасти мир, а потом тебя объявят самым смелым и самым умным среди таких же олухов… Нет, я не шучу. Какие тут шутки? И смеяться не над чем. Когда уши, хорошо знающие только холодные и сухие пальцы наставника, восторженно внимают песнопениям охрипших с перепоя менестрелей, юный разум никак не желает понять самую простую из истин: легенды рождаются из праха героев, а не иначе.

То есть, жил-был человек (гном, эльф – по вашему выбору), к звездам с небес тяготения не испытывал, животных обижал в меру (шпорами бока лошади раскровенить – какая ж тут обида?), тискал соседских девушек на соседском же сеновале, да и вообще – не тужил. Помимо прочего любил помахать железной палкой-ковырялкой, в просторечии именуемой «меч» (также сойдет топор, дубина, оглобля и любое увесистое орудие нелегкого душегубческого труда). А может, магией баловался – без разницы. И однажды случилось… Ага. Страшное. То ли посевы потравили, то ли скот заморили, то ли еще какая напасть приключилась, и надо что-то делать, поскольку оставлять, как есть, нельзя. Сразу же выясняется, что желающих рисковать шкурой поблизости не водится. О, причин сколько угодно и на любой вкус: и семеро по лавкам, и немощь телесная, и несовместимость насилия с мировоззрением, и… Да мало ли отговорок можно придумать? В общем, некому идти с ворогом разбираться. Да и у героя будущего – ни хотения, ни чего другого нет. А есть только маленький домашний зверек, который до поры до времени мирно спит где-то в межреберье. Совестью называется. И начинает вдруг этот самый зверек зубки показывать. Да так настырно показывает, что невмоготу терпеть. И начинает парень думать: что ж на сердце-то так паскудно? Тысячу и одно оправдание придумал, а не помогает. Вот тогда и приходится ему приниматься за работу. А дальше – как повезет: либо на поле боя сгниешь, либо овеянный славой домой возвратишься. Но песню о тебе сложат. Только в ней не будет сказано, что герой совершал свои подвиги только потому, что кто-то должен был оторвать задницу от скамьи и засучить рукава…

Я тоже… Мечтал. Положим, не спасать мир (ни к чему это, мир и сам решит, жить ему или умирать), но совершить нечто прекрасное и героическое. Домечтался. Вот и повод подвернулся. Конечно, героем меня не объявят. Но и забыть не смогут. Потому что дурное всегда помнится дольше, чем хорошее. А уж дурного от моей дурости может случиться… Ой, как много.

И все-таки, стало легче. Как будто долгий путь подошел к концу, и я стою у порога, за которым меня ждет покой. Несколько шагов, несколько вдохов – и все станет не важно. Все вернется к истокам. Все будет ПРАВИЛЬНО. Да, именно так. Если моя мать страдала этим пороком, она в полной мере передала его и мне. Только я обычно очень долго хожу вокруг да около прежде, чем поступить так, как должно. Медлю. Сомневаюсь. Ошибаюсь. Бросаюсь исправлять ошибки. А надо-то всего ничего: спросить собственное сердце. Да-да, сердце, а не разум. Никогда не спрашивайте совета у этого неприятного типа: хорошего он не насоветует. Разумного – пожалуйста, а правильного – никогда. Потому что только сердце может сказать: ты – молодец, действуй в том же духе. Разум же сразу начнет рассматривать варианты, рассчитывать силы, прикидывать выгоду. В общем, будет делать то, для чего и предназначен. Поэтому в некоторые моменты существования голову надо отлучать от принятия решений. В некоторые, но далеко не во все. Если вы напропалую начнете «жить сердцем», может случиться много неприятностей. И с вами, и со всеми остальными. Потому что голос сердца временами подменяется голосом тела…

Красивый день выдался. Тихий.

Смотрю на заснеженные деревья за окном. Черные когти памяти под белым плащом забвения – очень подходящая к моему настроению картинка. И ни малейшего следа надежды. Ни одного зеленого пятнышка. Не по сезону, конечно, искать травинку в разгар зимы, но так хочется взять и найти. Вопреки всему. Возможно, кто-нибудь и найдет. Но не я. Я с надеждой уже попрощался. Церемонно и сухо. Кажется, она не была против того, чтобы меня покинуть. В любом случае, невежливо задерживать даму против ее воли. Глупо думать, что надежда умирает последней. Она вообще не способна умереть, потому что принадлежит миру, а не его смертным осколкам. Надежда не умирает, напротив: она идет за похоронной процессией. С сухими глазами…

– Почему ты вернулся?

Оконное стекло не может показать отражение Магрит – слишком светло, и я спешу обернуться, чтобы посмотреть на сестру. Нет, не так: чтобы запомнить ее облик так хорошо, как это только возможно. Другого шанса может и не выдаться.

Черное и белое. Набросок углем на листе бумаги.

Волосы, гладко причесанные и забранные в пучок. Благородно-бледные щеки. Кружева и шелк нижней юбки. Это – белое.

Строгий силуэт платья. Агаты ожерелья и колец. Это – черное.

И только глаза не хотят примыкать ни к одному, ни к другому лагерю: то светлеют до голубизны зимнего неба, то наливаются мраком грозовой тучи. О чем ты думаешь, сестричка? О том, какой никчемный и опасный брат тебе достался?

– Я вернулся, потому что Вы желали меня видеть, dou.

– Тогда – да. А сейчас?

– Сейчас я вернулся, потому что сам желал Вас видеть.

– Для чего? – едва заметное движение головы.

– Чтобы знать, что с Вами все будет хорошо.

Ресницы почти на целый вдох закрывают от меня синий огонь глаз.

– А со мной что-то может быть плохо?

– Теперь уже точно – нет.

– А до того?

– К чему этот разговор, dou? Все хотели, чтобы я вернулся. Желание исполнено. Все хотят, чтобы я прекратил быть? И это желание близко к исполнению. Ближе, чем хотелось бы мне. Какие еще вопросы остались невыясненными?

Магрит укоризненно поджимает губу:

– Ты считаешь нас убийцами?

– Зачем же так сразу… Что-что, а убивать меня никто не станет. Слишком недальновидно. Слишком расточительно. О нет, мое тело будут беречь, как зеницу ока. А душа… сама о себе позаботится, если никому кроме меня не нужна.

– Не обвиняй нас в жестокости.

– Обвинять? Упаси меня боги! Я не имею на это права. И никогда не буду иметь. Настоящая жестокость редко бывает обдуманной, а в вашем случае все взвешено, измерено и занесено в реестр. В две колонки. Правда, не думаю, что количество «минусов» сравнимо с количеством «плюсов».

– Ты злишься, – печально отмечает сестра.

– Злюсь? Самую малость. И знаете, из-за чего? Не надо было позволять мне вникать в ситуацию. Хотя подозреваю, что вы поступили намеренно. Можно узнать, почему? Или посвящения в сию тайну я недостоин?

Магрит молчит, глядя мне за спину. На голые ветки деревьев в саду.

– Быть достойным еще не значит быть подходящим.

– Подходящим? Для чего?

Невеселый смешок.

– Не обращай внимания. Просто мысли вслух.

– Хорошо, не буду. Собственно, это уже и не важно. Все решено, ведь так?

– Решено, – утвердительно кивает Магрит. – Было решено много лет назад. В момент твоего рождения. Но решить и выполнить – не одно и то же.

– Разве могло быть иначе?

– Например, ты мог умереть до назначенного срока.

– Неужели? А Тилирит заявила, что вы наблюдали за мной и не допустили бы…

– Тилирит выдает желаемое за действительное, – зябко передергивает плечами сестра. – Мы наблюдали. Как могли. Но мы не имели права вмешаться, пока есть хоть один шанс на благополучный исход.

– А кто считал эти шансы?

– Мы и считали. Самые ничтожные вероятности, самые призрачные возможности… Это очень трудно, когда ставка в игре больше, чем жизнь.

Ты права, сестренка. Трудно. Не у всякого получится вечно оставаться в стороне и хладнокровно взвешивать «за» и «против», когда все внутри кипит и требует действовать. Должна быть очень веская причина. И она есть.

– Но теперь игра окончена?

– Возможно.

– Вы не уверены?

Синие глаза выбирают между тоской и надеждой.

– Разве можно быть в чем-то уверенным, если даже в одну и ту же реку нельзя войти дважды? А в реку жизни – тем более.

– Не волнуйтесь, я сделаю все, что от меня зависит.

– А знаешь ли ты, ЧТО обещаешь?

– Я знаю только одно: обещание придется сдержать, – беспечно улыбаюсь. – Чтобы иметь хотя бы один повод для гордости.

– Хочешь гордиться собой?

– Это запрещено? Я так долго себя ненавидел… Даже устал. Хочется сделать что-то, о чем я буду не сожалеть, а вспоминать с удовлетворением.

Магрит подходит к окну и проводит пальцами по дереву рамы.

– Пожалуй, тебе это удастся.

– Думаете? Что ж, хорошо, если так. Не скажу, что сомневаюсь в своих силах, но… Мне все-таки страшно.

– Это пройдет.

– Надеюсь.

Некоторое время мы молча смотрим. В разные стороны. Сестра – на заснеженный сад. Я – на дверной проем, пустой и темный.

– Ты все еще можешь…

– Сбежать? Могу. Но зачем? Чтобы прятаться, а когда меня все же найдут, убивать? Это слишком тоскливо.

– Прятаться или убивать?

– И то, и другое.

– Первое понятно, но второе… В сражении есть своя прелесть. Упоение битвой. Запах дымящейся крови. Мольбы о пощаде. Ощущение безграничной власти. Чужая жизнь висит над обрывом на кончиках пальцев, и в твоей воле протянуть ей руку или столкнуть вниз… Разве это не пьянит?

– Раз уж речь зашла о выпивке… Поверьте тому, кто неоднократно напивался до потери сознания: наутро всегда приходит похмелье, и хочется умереть самому. Ты даешь себе сотое или тысячное обещание больше никогда так не поступать, но при этом прекрасно знаешь: придет день, и самые крепкие клятвы падут перед желанием на несколько часов окунуться в забвение… Нет, dou, опьянение убийством – не для меня. Тем более что смерть дарит свой поцелуй и убийце… Но дело даже не в этом. Если я начну убивать по-настоящему, не останется НИЧЕГО. Совсем ничего. Даже памяти.

– Знаю.

– Поэтому меня боятся. А почему меня ненавидят? Тоже из-за страха исчезнуть в небытии?

– Отчасти, – соглашается сестра. – Трудно испытывать искреннюю привязанность к тому, для кого разрушать – так же естественно и привычно, как дышать.

– Понятно… То, с чем нельзя справиться, всегда пугает.

– А чего бы хотел ты? Какого отношения?

– Не знаю… Но читать во взглядах, обращенных на тебя, только страх и ненависть… Это очень больно.

– К любой боли можно привыкнуть.

– А кто сказал, что я не привык? Просто мне надоело пускать в себя чужую боль.

– Пускать в себя? – Магрит поворачивается ко мне лицом. – Что ты имеешь в виду?

– Как бы объяснить… Это происходит вне зависимости от моих желаний, dou. Я могу совершенно спокойно смотреть на что угодно. До определенного момента, а потом… Проваливаюсь в окружающий мир. Начинаю ощущать чужие чувства, как… Нет, не как свои собственные. Они всегда остаются ЧУЖИМИ, но отнимают часть меня. Бесцеремонно и беспощадно. Как будто я разрываюсь пополам, и одна половина остается сторонним наблюдателем, а другая сгорает в огне, который разожжен вовсе не для меня… И мне становится страшно, dou. Страшно, что однажды эти половины перестанут быть одинаковыми, и я либо полностью сгорю, либо вовсе перестану чувствовать.

– А что тебя пугает больше? Гибель или равнодушие?

– И то, и другое. Только по-разному. Я не хочу умирать от чувств, которые никогда не смогу испытать сам, но… Я не в силах отказаться от того, чтобы хоть миг побыть по-настоящему живым.

– Хочешь сказать…

– Меня нет, dou. Пустое место, которое даже не может отразиться в Зеркале.

Она вздрагивает. От испуга? Но я всего лишь сказал правду. От холода? Но в комнате тепло.

– Зеркало, да… Значит, ты ничего в нем не увидел?

– Абсолютно ничего.

Напряженная пауза.

– Ничего… Следовало ожидать. Но невозможно было рассчитывать.

Задумчивое бормотание сестры кажется мне многозначительным. Нет, ошибаюсь: оно имеет всего один смысл, глубины которого невозможно измерить.

– О чем Вы говорите?

– О странных путях Предназначения. Путях, которые никогда не бывают прямыми.

– А по-моему, Путь всегда прямой. От рождения и до смерти. Просто судьба комкает Гобелен, и кажется, что мы то взбираемся на гору, то падаем в пропасть.

Магрит усмехается:

– Такое объяснение не хуже прочих. И может быть, оно – единственно верное… Сколько времени тебе понадобится, чтобы подготовиться?

– Подготовиться? Я вполне готов, dou. Вот только…

– Что? – быстрый вопрос.

– Я хотел бы узнать одну вещь. Прежде, чем она перестанет иметь для меня какое бы то ни было значение.

– Какую вещь?

– Кто вытащил меня из Купели?

Молчание. Чуть смущенное, чуть неловкое.

– Вы не можете сказать?

И я получаю ответ. Но вовсе не от Магрит:

– Может. Но зачем слушать в чужом изложении то, что следует узнавать из первых рук?

Наверное, он стоял прямо за дверью, прислонившись к стене. И слышал все наши слова, разумеется. Одного этого мне хватило, чтобы первое впечатление о мужчине, грубо вмешавшемся в разговор, приобрело едва уловимый оттенок горечи. А когда сестра удивленно и разочарованно выдавила: «Отец…», я запутался в мыслях и ощущениях, хлынувших в сознание бурным потоком.

Отец? Все-таки соизволил показаться своему отпрыску. Браво! Набрался смелости или же слегка умерил брезгливость – какая из версий правильнее? Только бы не обе сразу: не справлюсь с чувствами. Можно понять и принять все варианты по отдельности, но, сливаясь вместе, они образуют совершенно не усваиваемое зелье… Ладно, оставлю на время размышления и просто посмотрю на того, кто не желал присутствовать при моем рождении, но не смог отказаться от соблазна проводить меня в небытие.

Рост? Чуть выше среднего. Для мужчины, разумеется: Магрит (и я, соответственно) едва достанет макушкой до крупного носа, который – принадлежи он человеку – мог бы считаться некогда сломанным. Черты лица довольно строгие: линии губ и бровей прямые, лоб высокий, подбородок, что называется, волевой. В целом, вполне обычная внешность – ни красавец, ни урод. Неестественно белые вихры коротко стриженых волос взлохмачены, словно у мальчишки, который только что играл с друзьями во дворе. Черная ткань камзола достаточно плотно облегает плечи и торс, чтобы дать понять: этот мужчина – не кабинетный ученый. Но и на профессионального вояку не тянет: слишком умный взгляд глубоко посаженных глаз. Слишком внимательный и совершенно не позволяющий узнать, о чем думает его владелец. Я не люблю такие взгляды. И людей таких не люблю. И нелюдей. И отца своего, по всей видимости, любить не буду. Почему? Да просто не успею. А уж он меня и подавно любить не собирается. Не считает нужным.

И о чем нам с ним говорить? О погоде? О долгах и плате по ним? О семейных узах, которые могут быть крепче стали, а могут в одно мгновение разорваться в клочья? Нет. Все не то. Я так страстно желал увидеть своего отца, но теперь, когда мы стоим друг напротив друга, не могу подобрать слова. Даже для того, чтобы съязвить или выругаться.

– Тебя ждут наверху, милая, – небрежно сообщает отец, и Магрит, отдавая себе отчет в том, что это не более чем предлог, покорно кивает, оставляя нас наедине друг с другом.

Повисает тишина. Тягостная и тоскливая. Зачем ты пришел? Чтобы добить меня? Так не медли, наноси свой удар! Я не буду подставлять щит, не буду парировать: уходить, так уходить. Только не трать мое время: у меня каждая минута наперечет.

И он словно чувствует мою досаду:

– Ты узнал ответ на свой вопрос?

– Да. Но только на первый.

– Есть еще и второй? – Левая бровь вздрогнула, но не посмела нарушить заданную линию.

– Есть. Возможно, будет и третий.

– Так много? – удивление, чуть надменное: словно с моей стороны вообще не может последовать ни одной разумной мысли, не говоря уже о вопросах.

– Совсем чуть-чуть, – улыбаюсь, с трудом сдерживая раздражение. – Сможешь ответить?

– Пока не слышу ни одного.

– О, за этим дело не станет! Скажи, зачем ты полез за мной в Купель?

Темные глаза щурятся, пряча в своей глубине непонятные чувства.

– Это тебя волнует?

– Это меня занимает.

– Думаю, ты знаешь достаточно, чтобы самому догадаться о причинах.

– О причинах общественных – да. Но мне хотелось бы ознакомиться и с личными.

– Личными? – голос отца дрогнул очень похоже на смешок. – Уверен, что у меня были таковые?

– Непременно. Иначе грязную работу выполнял бы кто-то другой. Или у остальных духа не хватило? Испугались, что я утащу их за собой?

– А ты бы не утащил?

Честно признаюсь:

– Я бы еще подумал.

– Вот поэтому другие и не решились.

– А ты решился. На что рассчитывал?

Отец прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.

– У меня был шанс.

– Какой?

– Поскольку в тебе все же течет кровь Элрит, была вероятность того, что ты поступишь правильно, а не так, как хочет твоя левая пятка.

– Мои пятки обычно ничего не хотят, – обижаюсь, а он невинным тоном интересуется:

– Не хотят даже, чтобы с них сняли обувь после долгой дороги?

Забавно. Отец с Домом Крадущихся не состоит в родстве ни в малейшей мере, а такое впечатление, что детство и юность провел, тесно общаясь с тетушкой Тилли. Впрочем, может, и провел: должен же он был где-то познакомиться со своей будущей супругой?

– Оставим в покое части моего тела и поговорим о делах духовных. Или точнее, душевных. Допустим, ты знал то, что не принимали на веру другие. Замечательно. Но должно было быть что-то еще. Что-то, перевесившее страх смерти и доводы разума.

– Ты, правда, хочешь это услышать?

– Скорее, НЕ хочу. Но, похоже, должен.

Теперь он усмехается, не таясь.

– Именно это качество Эли заставляло меня скрипеть зубами от злости и задыхаться от восхищения.

– Какое?

– Понимание того, что настоящее лекарство всегда горчит.

Боги, как он это сказал! В сухом и холодном голосе за один вдох расцвели и увяли самые невероятные краски, самые теплые чувства, которые только можно себе представить. Нет, мои родители не просто любили. Они обожали даже самые нелепые и неприятные недостатки друг друга. И по моей вине все… кончилось. Постойте, но разве я в чем-то виноват?!

– Итак?

– Я не мог позволить, чтобы ее жертва пропала даром.

Жертва, значит? Вот как обо мне думаешь? Обидно. Впрочем, ты имеешь право думать и чувствовать, как пожелаешь. Но я обладаю таким же правом, и не позволю забыть об этом. Ни себе, ни остальным.

– Ну почему же даром? Несколько лет относительного спокойствия я вам обеспечил. Успели размножиться-то? Судя по тому, что упорно загоняете меня в угол, не успели. Наверное, разучились, за столько-то лет!

– Твоя язвительность неуместна, – замечает отец, но делает это настолько равнодушно, что только больше раззадоривает меня:

– С чего это? Вполне уместна. Даже больше скажу: своевременна. Хотя бы потому, что другой возможности немножко поязвить мне никто не предоставит.

– Это верно. Да и невелика потеря.

– Кому как. Для меня она невосполнима.

– А для всех остальных станет истинным благом.

– Ой ли? Смотрите, господа: один раз стремление к всеобщему благу вас уже сгубило. Хотите попробовать еще раз?

Складка отцовских губ каменеет.

– Что ты об ЭТОМ знаешь?

– То, что мне позволили узнать. Но полагаю, мне было сказано достаточно.

– Достаточно для чего?

– Для того, чтобы вас пожалеть.

– ПО-ЖА-ЛЕТЬ? Да кем ты себя возомнил, что осмеливаешься… – впервые за весь разговор вижу проявление эмоций. И оно мне не нравится. Да, мой отец – такой же, как и все, но в детских грезах я возводил его на недосягаемую высоту. Недосягаемую прежде всего для меня. И зачем, спрашивается? Чтобы убедиться: нет ни святых, ни демонов, есть лишь желание жизни и надобность смерти. Как просто и как горько.

– Тем, кем вы меня назначили. Злейшим врагом и последней надеждой. Если я умираю, вы снова впадаете в панику, а если остаюсь в живых и начинаю разрушать, в ужасе мечется еще и весь мир. Разве не так?

– Ты все упрощаешь.

– А так и надо поступать: упрощать сложное, чтобы оно становилось понятным и возможным к исполнению. Не надо строить философские теории и громоздить одну мораль на другую. Надо сказать просто и ясно: умереть мы тебе не позволим, но и жить, как ты того желаешь, разрешить не можем. В общем: прощайся с сознанием, мальчик, и утешайся мыслью, что ты не напрасно появился на свет. А что делаете вы? Пытаетесь заставить меня чувствовать вину, которой нет!

– Ты не можешь судить то, о чем не имеешь понятия!

– Не имею понятия? Да мне с детства объясняли, какой я нехороший и никому не нужный! И поверь, урок усвоен. Крепко-накрепко. И мне искренне жаль, что вам пришлось потратить столько времени, когда требовался сущий пустяк: дать посмотреться в Зеркало. Этих лет я не могу простить. Хотел бы, но не могу.

– Заговорил о прощении? Хорошо! Я тоже не могу простить тебе. Две вещи.

– Только две? – удивляюсь. На самом деле.

– Я никогда не прощу, что ты убил мою любимую…

– Согласен. С этим спорить смешно и нелепо.

– И никогда не прощу, что ты навеки отнял ее у меня! – взгляд отца полыхнул такой болью и ненавистью, что я с трудом поборол в себе желание отшатнуться.

– Постой! Убил – да. Но когда и как я мог отнять?

– И ты еще притворяешься, что не понимаешь? Какое лицемерие!

– Я…

Хотел сказать: «Не понимаю», но что-то заставило осечься и не дать мыслям превратиться в слова. А спустя миг понимание пришло. Такое ясное и болезненное, что захотелось завыть. В полный голос.

Моя мать умерла при родах. Сие есть факт установленный и не подлежащий сомнению. Но ее Сущность, как и Сущность всех умерших драконов, должна была отправиться в странствие по Изнанке. В ожидании следующего воплощения. Но если отец говорит, что я «отнял», это значит…

Сущность моей матери перестала существовать!

Но почему? Неужели только из-за меня? Не верю! Я мог разрушить магию ее тела, но нанести непоправимый урон чуду ее души? Нет, на такое моих тогдашних сил не хватило бы. Что же произошло? Что?

«Не кори себя…» – тихо советует Мантия.

Почему ты так говоришь? Ты что-то знаешь?

«Знаю… Все…»

Тогда скажи!

«Тебе будет больно…»

Мне УЖЕ больно! От того, что до сих пор блуждаю во тьме.

«Темнота полезнее для глаз, чем яркий свет, а для сердца – тем более…»

Хватит скрывать от меня правду! Говори! Что случилось с моей матерью?

«Она пожертвовала своим посмертием… Но что бы ни говорили, знай: она думала сначала о тебе и только потом обо всем прочем…»

Что ты хочешь этим сказать?

«Сначала позволь вернуться в прошлое… Ненадолго… Отказавшаяся От Неба рассказала тебе только то, чему была свидетельницей, но ведь были еще и исполнители… И твоя мать находилась среди них…»

Не тяни!

«Идея была неплоха… Даже очень хороша… И на первый взгляд, и на все последующие… Осечка случилась лишь, когда они поняли: могущество, дарованное существу с живой душой, становится потенциально опасным, потому что только камень способен сохранять свое настроение из века в век… И даже камень когда-нибудь искрошится… Тогда и было решено лишить носителя могущества собственной воли и разума, заменив их некой… Неким полуживым, полуискусственным образованием, которое передавало бы телу нужные команды…»

Нужные – для кого?

«Для тех, кто управляет, разумеется…» – тяжелый вздох.

И это удалось?

«Да, но не в той мере, в которой планировалось… Опыт не принес результатов, в отличие от божественного вмешательства…»

И что сделали боги?

«Наказали заигравшихся детей… А что они еще могли сделать?… Только указать на ошибку и предоставить возможность ее исправить… И когда первый из Разрушителей достиг возраста, позволяющего делать выводы, выяснилось, что надстройка у его сознания имеется… И ее назвали…»

Мантией.

«Верно… По первости она была слаба и рассеянна, но главную свою задачу выполняла с блеском…»

И в чем же заключалась главная задача?

«Она и сейчас… заключается… Предотвращать влияние извне…»

Влияние на что?

«На все, что пожелаешь… На тело… На разум… На чувства…»

То есть, ты – своего рода Щит?

«Бесконечное количество Щитов…»

Но зачем?

«В этом и состоял божий промысел… Наделить существо невероятным могуществом и обеспечить полную его защиту от чужой воли, равно доброй или злой…»

Остроумно.

«И даже очень… Но Мантии оставались тем, кем были задуманы – подобиями, чьи действия подчинены одной цели… Без раздумий… Без сожалений… Без чувств…»

Бездушные слуги?

«Вроде того…»

Но сейчас…

«Сейчас все немного иначе… Твоя мать, находясь на самом Пороге, не думала о смерти и жизни… Она просто не хотела покидать своего ребенка… И не покинула…»

Ты хочешь сказать…

«Только не делай поспешных выводов!… Я – не твоя мать… Я несу в себе многие ее знания и умения… Я могу чувствовать и думать, но я – не она… Элрит умерла, подарив мне слепок своей души, но отражение в зеркале – всего лишь отражение…»

Я закрыл глаза.

Кажется, отец сказал еще что-то. Не знаю. Не расслышал. Мне было все равно.

Он действительно не сможет меня простить. Никогда. И я понимаю, почему. Теперь понимаю.

Если бы он знал… Нет, не узнает. Не позволю. Одно дело похоронить и оплакать свою любовь, и совсем другое – сознавать, что она находится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но до нее невозможно ни дотронуться, ни докричаться. Как это… неправильно.

Значит, если бы я умер, ты…

«Я бы умерла вместе с тобой…»

Почему же не препятствовала?

«А зачем?… Я чувствую все то же, что и ты… Всю боль… Все отчаяние… Зачем мне было удерживать тебя среди живых, если каждую минуту своего существования ты умирал?… Это слишком жестоко, не находишь?…»

Но возможно, если бы я Ушел, моя мать бы получила возможность…

«Вернуться?… Нет, мой дорогой… Она знала, на что идет… И отказалась от Вечности в обмен на несколько лет рядом со своим ребенком… В обмен на возможность защитить его от целого мира… Разве это не стоит жизни?…»

Наверное, стоит. И этот Долг я никогда не смогу оплатить.

«Не думай об этом… Она была бы рада видеть, каким ты стал…»

Каким?

«Правильным…» – Мантия улыбается, я чувствую это по тону ее голоса. И впервые мне нестерпимо хочется УВИДЕТЬ эту улыбку. Потому что теперь я знаю, чьим губам она принадлежит на самом деле…

Я не заметил, как и когда отец покинул мою комнату. Да и не стремился замечать. Разговор с Мантией оставил после себя ощущение легкой грусти – именно того, чего мне и не хватало все это время.

Грусть. Не путайте с печалью и скорбью: эти дамы гораздо старше и строже, они требуют к себе серьезного и уважительного отношения. А грусть… Она не имеет возраста, но всегда кажется юной. Наверное, потому, что ее щеки бледны, глаза прозрачны, пальцы тонки, а светлые пряди длинных волос невесомы и пахнут дождем.

Я люблю грустить. Именно рядом с этой молчаливой дурнушкой многое становится кристально ясным. Как струи воды, крупными стежками соединяющие небо и землю. Грусть успокаивает и помогает принять решение. Особенно неприятное для самого себя…

Тихое покашливание.

– Да?

Поднимаю голову.

В дверях стоит Лэни. Тихая и домашняя. Не стала надевать траур, и поступила совершенно правильно. Ах ты, моя умница! Точнее, не моя, а сестрина. Вот только ЧТО ты держишь в руке?

С еле слышным стуком бокал находит недолгий покой на столе. В прозрачном хрустале – не менее прозрачная жидкость, весело вспыхивающая белыми искорками.

– Уже пора?

Смотрительница не отвечает, виновато отводя взгляд.

Право, не стоит, милая. Ты здесь совершенно ни при чем.

– Спасибо.

– За что, dou? – растерянный всплеск ресниц.

– За то, что пришла провожать. Пожалуй, я не хотел бы видеть сейчас лица родственников.

– Как Вы можете так говорить?

– Могу, поверь. Ты знаешь, почему все происходит так, а не иначе?

Кивок.

– Вот я и не хочу лишний раз вспоминать о причинах и следствиях. Имею на это право?

– Как пожелаете.

– Ну, только не делай такое скорбное лицо! Ничего ведь не случилось, верно? Меня не было ДО и не будет ПОСЛЕ – о чем же горевать?

– Вам… не страшно?

– А чего бояться? Я всего лишь усну. Правда, навсегда, но кто сказал, что я не смогу видеть сны? Может быть, мне даже будет хорошо. Лучше, чем здесь.

– Вы сами в это не верите, – лиловые глаза смотрят печально и мудро.

– У меня будет возможность проверить. Скоро.

Черные локоны кажутся тусклыми и безжизненными, и я вдруг вспоминаю, что Лэни и Магрит делят на двоих радость и печаль сердец. Так вот, почему сестренка не решилась прийти сама. Если волчица выглядит больной, то это значит…

– Пожалуйста, не грусти. И не позволяй этого делать моей сестре. Сможешь?

– Не знаю…

– А ты попробуй. Не буду требовать с тебя обещаний и клятв, просто попрошу: заботься о ней. Хорошо?

– А как же иначе?

– И передай Магрит: то, что я делаю, прежде всего, должно принести пользу ей, а не кому-то другому. На прочих мне плевать, но если моя сестра сможет быть счастлива, значит, все это делается не зря.

– Она будет счастлива, – мягко подтверждает Лэни. – Но не завтра и не через год.

– Ничего, у нее впереди целая Вечность!

– А у Вас?

– И у меня – тоже. Я даже не замечу течения времени… Ладно, пожалуй, пора отбывать.

Тянусь за бокалом. Смотрительница отходит к двери, и уже у порога чуть укоризненно замечает:

– Вы обещали рассказать…

– О чем?

– О Пробуждении. Какое оно?

В самом деле, обещал. Надо выполнять.

– Прекрасное.

– И все?

– Этого мало?

– Ну… – она огорченно вздыхает. – Я думала…

– Тебе самой скоро предстоит ровным счетом то же самое.

– Как это?

– Когда на свет появятся твои собственные дети, ты испытаешь не менее замечательные чувства, поверь. Ведь Пробуждение – это всего лишь начало новой жизни. Просто – Начало.

Она обернулась и посмотрела на меня. В последний раз. А потом сказала то, что я не ожидал услышать:

– Я буду скучать.

Спустя несколько вдохов звук легких шагов растворяется в тишине коридора.

Конечно, будешь. Но смею надеяться, недолго: время имеет обыкновение зарубцовывать раны. Да, они будут ныть. Сырыми осенними вечерами. При перемене погоды. После тяжелого похмелья. Но болеть по-настоящему уже не будут способны. И в этом состоит главная прелесть жизни: непрекращающееся движение. А вот мне предстоит остановиться…

Ну что, драгоценная, попрощаемся?

«Надо бы…»

Что скажешь хорошего? Пожелания на дорожку будут?

«А зачем?… У тебя есть все, что нужно: и Дверь, и Ключ… Хотя… Я знаю, что сказать на прощание…»

Да? Кажется, я тоже знаю.

«Разумеется, знаешь…» – последняя улыбка. Спокойная и нежная. А потом я слышу: «Yerrh Ssa’vaii A’hen-na Rohn…»

Ответить на это можно только одним образом.

Ssa’vaii.

И я опрокидываю в рот содержимое бокала.

«Алмазная роса» не имеет запаха и вкуса: вода и вода. Но она заставляет тело цепенеть, словно от холода. Неподъемно тяжелые веки падают на глаза, голова касается подушки, но все это происходит уже не со мной…

…Пустынный коридор. Чадящие факелы на стенах. Откуда-то тянет сыростью, смешанной с ароматами копченостей. Раздаются звуки музыки и веселые голоса. Кажется, кто-то где-то поет и… Да, судя по топоту, еще и танцует. Можно сказать, за следующим поворотом. Присоединиться к празднику? Почему бы и нет. Делаю шаг и натыкаюсь на парня, невесть откуда взявшегося посреди пустого пространства.

Мой ровесник. Одет, как вельможа, собирающийся на королевский бал. Рыжик. Улыбчивый, но глаза портят общее впечатление: нет в них истинного веселья, только его тень.

– Далеко собрался? – вопрошает незнакомец, стараясь казаться одновременно грозным и дружелюбным.

– Да я, вообще-то, никуда не собирался…

– А зачем «росу» глотал?

– «Росу»? Ах, это. Мне нужно было… – А что мне было нужно? Фрэлл! Если «алмазная роса» помещает сознание в Круг Теней, то… – Ты – Дагьяр?

– О, прости, что сам не представился! – Рыжик шутливо раскланивается. – Он самый. Не похож?

– Как сказать… Я представлял себе твой облик иначе.

– Ага, позволь угадать: мрачный и скучный тип, кутающийся в грязный плащ и прячущий лицо под капюшоном?

– Примерно.

– Какая ерунда! Я же кто? Поводырь Круга Теней. А тени существуют только там, где есть свет. В темноте, знаешь ли, теней нет, – довольно улыбается Дагьяр.

– Действительно. Как я раньше об этом не подумал?

– Невозможно вовремя думать обо всем, – нравоучительно замечает рыжик. – Лучше и не пытайся.

– А что стоит делать?

– Стоит? – он делает вид, что задумывается. – М-м-м-м-м… Не останавливаться на полпути. И тем более, не стоит поворачивать назад. Хотя бы потому, что возвращаться уже некуда: вчера ушло, а завтра еще и не думало начинаться.

– И как мне поступить?

– Лечь спать вечером и открыть глаза утром, конечно!

– То есть? – непонимающе моргаю.

– Тебе пора в постельку, которую ты так неосмотрительно покинул.

– В постельку? – окончательно перестаю что-либо понимать.

– Хотел поразвлечься с моими воспитанницами? – ехидно щурится Дагьяр. – Нет, рановато, парень! Ты им пока мало интересен, да и они тебе… Ни к чему. Так что, брысь отсюда!

Узкая ладонь касается моей груди и последнее, что я чувствую – немилосердный толчок, выкидывающий меня…

Из постели.

Кстати, шмякаться об пол даже с высоты пары локтей – неприятно. В следующий раз непременно улягусь прямо на прикроватный коврик. Пусть не слишком мягко, зато падать некуда.

В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ?!

О, нет. Только не это!

– Ну что, дали от ворот поворот?

Тилирит стоит у окна, сосредоточенно наблюдая за зимним сном сада. Та же прическа, то же платье. Она не соизволила переодеться? Сколько же времени отсутствовало мое сознание?

– У Вас проблемы со слухом, юноша?

– Н-нет.

– Тогда почему не отвечаете? Это невежливо.

– А какого фрэлла Вы здесь делаете?

– Так-так, – тетушка поворачивается ко мне и насмешливо качает головой. – Хороших манер Вам, похоже, не способно добавить ничто. Даже возвращение с того света.

– Вот как раз об этом я и хочу…

– Спросить? Не утруждайте себя. Я и так расскажу, – Тилирит улыбнулась, продемонстрировав безупречно молочную белизну зубов.

– Сделайте милость!

– Милость тут ни при чем. И боюсь, выслушав мое объяснение до конца, Вы признаете случившееся худшим, чем кажется на первый взгляд.

– Не пугайте раньше времени.

– Я и не пугаю, – еще одна улыбка. – Страх – не лучшая приправа к знаниям.

– А я должен что-то узнать?

– Узнать ли? Скорее, сделать, – загадочно поправляет Тилирит. – Начну с самой животрепещущей темы: почему Вы все еще здесь. К сожалению, ответ Вас разочарует.

– В чем же он состоит?

– Так надо.

– И все?! – перемещаюсь с пола на кровать. – Это ничего не объясняет! Кому надо? Что надо?

– Уж точно, не Вам. Пожалуй, и не мне. Скажем, просто: НАДО. Есть такое слово.

Она, несомненно, издевается. Ну, я бы ей и сказал… Если бы решился. А тетушка продолжает:

– Поводырь, да будет Вам известно, пускает в Круг Теней далеко не каждого желающего.

Пробую съязвить:

– Я, если припомните, не желал.

– Не в этом суть, – отмахнулась Тилирит. – Дослушайте, а потом возмущайтесь. Если найдете причину для возмущения, конечно… Вас вышвырнули прочь в первую очередь из-за того, юноша, что Вы слишком тесно переплели Нить своей жизни с чужими. А Дагьяру не с руки сражаться за Вашу душу с теми, кого Вы обнадежили и кому задолжали. И уж тем более, с теми, кто задолжал Вам!

– Задолжал? – Кажется, понимаю, куда клонит тетушка.

– Загибать пальцы не буду, не надейтесь. И поминать по имени все камешки, попавшие в Ваши сапоги, тоже не стану. Но есть несколько лиц, отношения с которыми не завершены. Сами догадаетесь или помочь?

Предпочитаю промолчать, чем вызываю в свой адрес очередную снисходительную усмешку.

– Миру, в сущности, все равно, какими событиями ознаменуется царствование некоего Дэриена, когда он взойдет на престол. Но у этого молодого человека есть весьма примечательные младшие родственники, требующие к себе внимания. Что Вы думаете о будущем девочки?

– Почему я должен об этом думать?

– А как же! Вмешались, так будьте любезны проследить за развитием событий. Касательно же мальчика…

Я невольно скрипнул зубами, и Тилирит с видимым трудом удержалась от злорадного хихиканья.

– Не хотите ему отомстить?

– С целью?

– Разве у мести бывает цель? – невинно распахнулись зеленые глаза. – Месть – это изысканное кушанье, потребляемое для собственного удовольствия.

– На завтрак или на обед?

– Обычно вместо десерта, – совершенно серьезно поправила тетушка. – Хотя некоторые предпочитают поглощать ее перед едой. Для аппетита.

– Я никому не собираюсь мстить.

– Зря. Это интересно и приятно. Но на «нет», как говорится… Тогда примите к сведению: за судьбу Рикаарда Вы также ответственны.

– С какой радости?

– До встречи с Вами шансы мальчика выбрать одну из двух дорог были примерно равны. А сейчас развилка практически пройдена.

– Но как я мог…

– Вы вынудили его сделать шаг в сторону. Заставили испытать злость и унижение. Подтолкнули к обрыву.

– Он сам…

– Он всего лишь ребенок, которому не повезло с учителями, – строго сдвинула брови Тилирит. – Вы воюете с детьми?

– Нет, но…

– А с женщинами? – еще один небрежный вопрос.

– Что?

– Как нам поступить с Нэмин’на-ари?

Грудь неприятно кольнуло.

– С ней нужно как-то поступать?

– Увы. Но поскольку решить проблему можно, только будучи частью этой самой проблемы, на Ваши удручающе хрупкие плечи ложится еще один груз.

– Последний? – робко всхлипывает надежда в моем голосе.

– Вам виднее. Есть еще несколько людей… да и нелюдей, с которыми Вам надлежит хотя бы объясниться. И только тогда…

– Я смогу Уйти?

– Если Вам позволят.

– Кто?

– Мир.

– Мир?

Тетушка довольно улыбается:

– С давних времен существа, населяющие подлунный мир, пребывают в наивной уверенности, что месту их обитания непременно нужен некто всемогущий и всеведущий. Защитник. Хранитель. Герой, наконец. Но на самом деле, потребно совсем иное. Миру нужен друг.

Открываю рот, чтобы возразить или съехидничать, но в последний момент одергиваю себя. Возможно ли, что Тилирит прочла мои мысли? Нет, тысячу раз, нет! Но, фрэлл подери, откуда она знает то, что сам я понял с великим трудом, только побывав на Пороге?

– А еще миру нужен товарищ по играм: мир ведь, в сущности, вечный ребенок, нуждающийся в присмотре. Но исправление ошибок, как это ни печально, должно происходить внутри, а не снаружи.

– Что Вы хотите этим сказать?

– Мы не можем вмешиваться в Гобелен. Нам дозволено только следить за натяжением Нитей и заниматься штопкой лишь, когда прореха достигла смертоносных размеров. А вот Вы… Вы, юноша, одарены возможностью становиться частью Гобелена. По своему желанию, или чаще, без оного. Вы можете пропускать Нити сквозь себя, исцеляя раны мира. Раны, которые он наносит себе сам. Это почетная обязанность и великая ответственность. Но лично я Вам не завидую. Проще и приятнее наблюдать за грязной работой со стороны.

Исцелять? Пока я только раню его все сильнее и сильнее. «Становиться частью…» Отрицая себя, конечно же. Согласен, работенка не из завидных. И не из прибыльных, иначе Тилирит боролась бы за барыш в этом деле…

Фрэлл! Так вот почему мир был согласен умереть! Он просто принял МОЮ ИГРУ. Не критикуя правила и не прося снисхождения. Он готов был следовать за мной. За Порог… И я чуть было не бросил доверившегося мне ребенка в пасть Пустоты. Простит ли он меня? Я бы не простил.

Постойте-ка! Если мне под силу исправлять свои ошибки описанным тетушкой образом, не значит ли это, что я вынужден буду копаться в чужих оплошностях? Ой-ой-ой. Да на это и целой жизни не хватит!

– Получается, я не смогу…

Тилирит победно щурится:

– Принадлежать самому себе? Ни минуты. Ни вдоха. Потому что Вас нет. Есть лишь сплетение Нитей, готовое принять нужный узор, а потом снова вернуться в изначальный хаос.

– Но почему – я? – почти кричу.

– Мы хотели принести миру благо, но едва не ввергли его в ужас Разрушения. И те, кто стоит НАД миром, решили внести свою лепту в нашу ошибку. Создав таких, как вы.

– Но раньше… Были же другие! Почему же они не занялись…

– Делом? Потому что только тот, кто откажется от Забвения, примет Память и подарит Надежду, может стать другом целому миру.

Темно-рыжий локон выбился из прически, и тетушка небрежным движением заправила его обратно. На целых два вдоха. А потом он вновь вырвался на свободу. Тилирит вздохнула, покачала головой, но решила не предпринимать новых попыток вернуть беглеца в плен заколок.

– И что теперь?

– Об этом нужно спросить Вас. Что касается меня, я собираюсь позавтракать. И Вам советую последовать моему примеру.

Завтрак? Хорошая мысль. А в случае чего можно и отлынивать от работы. Например…

– И поверьте, юноша: сказаться больным Вам не удастся.

С минуту я смотрел в зелень тетушкиных глаз, а потом не выдержал и выпалил-таки то, что думал:

– Стерва.

Она усмехнулась, отвела взгляд, довольно смежая веки. Подошла к двери, постояла на пороге, потом чуть повернула голову и промурлыкала через плечо:

– Я всего лишь сестра твоей матери. Настоящей стервой была и остается она. И ты знаешь это лучше всех на свете.

Тилирит направилась на кухню, откуда уже раздавался веселый перезвон столовых приборов, а мне вдруг вспомнилась последняя фраза из отцовского дневника.

«Она Ушла».

Да, Ушла. Но история на этом не закончилась, а значит, запись должна быть продолжена. И я даже знаю, какими словами.

«Она Ушла. Чтобы Вернуться и Вернуть.»

Но что вернулось помимо надежды? Своевольное орудие уничтожения? А кто сказал, что это – благо для всех?

Выхожу в коридор, раздумывая: присоединиться к завтракающим или дождаться, пока кухня опустеет.

Дзынь! Шлеп! Крак!

Что-то упало? Но я еще не приблизился на расстояние, достаточное, чтобы заняться любимым делом. Стало быть, кто-то другой успешно замещает меня на посту домашнего «разрушителя».

– Драгоценный кузен! Если бы я знала, насколько ты неуклюж, навек закрыла бы тебе доступ в Дом!

Это Магрит. Действительно, разозленная. Что же такого ухитрился натворить Ксо?

– Драгоценная…

– Это была моя любимая ваза!

Ах вот, в чем дело. Жуткое творение неизвестного, но очень древнего гончара, занимавшее почетное место посредине одного из кухонных подоконников, наконец-то, почило с миром. Слава богам! Сам вечно за него цеплялся.

– А мне она никогда не нравилась, – меланхоличное замечание со стороны Тилирит. – К тому же…

– В чем еще провинились несчастные черепки? – Похоже, сестра всерьез расстроена.

– Сие произведение больного на голову Мастера загораживало вид из окна. А вид, надо признать, чудесный. Представляю, как мило будут смотреться клумбы, когда снежный покров сменится цветами!

Любопытный подход к оценке события. Ваза не позволяла рассмотреть пару клумб за окном? Не думаю, что это достаточный повод для смертного приговора. А впрочем…

– Значит, ты довольна?

– Скажем так: я не вижу в случившемся трагедии. Каждой вещи отмерен свой срок существования, по истечении которого наступает время разрушения. Конечно, некоторые всеми силами стараются избежать превращения в прах, но даже земля становится плодороднее, впитав пепел старой травы.

Плодороднее… Пепел… Каждой вещи отмерен срок…

Почему мне кажется, что последняя реплика тетушки предназначена не столько для Магрит, сколько для меня?

Вещи стареют. Тела дряхлеют. Души теряют вкус к жизни. Рано или поздно существование чего бы то ни было подходит к концу. К Порогу. Но кто сказал, что за ним не простирается новый коридор?

Воистину, Разрушение и Созидание – стороны одной монеты.

«Разумеется… Но хорошо бы еще знать, в чьем кошельке она лежит и за что будет уплачена…» – ненавязчиво напоминает Мантия.

В чьем кошельке? Интересный вопрос.

«А сколько их еще, таких вопросов…» – вздох, но не усталый, а, скорее, предвкушающий. Что? Новые труды, конечно же.

Мне не дано быть Творцом? Очень жаль. Но если взглянуть с другого ракурса… Чтобы построить дом, нужно сначала расчистить место для него. А кто справится с таким делом лучше меня? То-то!

Ты был прав, старый гройг. Некоторые Пути мы чертим назло себе. Но то, что начертано, можно стереть, а уж в этом ремесле я могу преуспеть, как никто другой. Только бы научиться вовремя останавливаться…

Вовремя… Это так сложно! Но я научусь. Обязательно. А пока… Пока у меня слишком много дел. Личных. И нужно поскорее с ними разбираться, потому что…

Потому что меня ждет мир.

Мир, подаривший мне Право Играть. С ним. В паре. На одной стороне. И неважно, против кого, ведь Права Выигрывать можно добиться, только вступив в Игру.

Я буду играть с тобой, обещаю. Вот только закончу отложенные партии…

Ты ведь согласен чуть-чуть подождать? Согласен?

На краешке стены, примерно посередине пролёта, разделяющего (или соединяющего – тут уж как посмотреть) две стройные башенки, виднеется маленькая хрупкая фигурка. Снизу её можно было бы принять за странный выступ каменной кладки, но если бы кто-нибудь взлетел повыше… Впрочем, в хрустально-голубом небе нет никого и ничего, кроме солнца, лениво и самоотверженно начинающего свой извечный путь от рассвета до заката. Так вот, если бы кто-нибудь взлетел над Домом, он бы очень удивился.

На краю стены сидит девочка. Тоненькая, воздушная, невесомая. В платье не по фигуре. Сидит, болтает свешивающимися вниз ногами и напевает, не заботясь ни о попадании в такт, ни о красоте голоса. Она поет исключительно для себя. Ну и, может быть, для того, кто когда-то и сочинил эти строки.

Песенка, похожая на детскую считалку, щёлкает простеньким ритмом по пальцам утреннего ветра, бережно расчёсывающего белокурые прядки редких облаков:

Есть Право Уйти и Право Вернуться,
Есть Право Судить и Право Карать,
Есть Право Уснуть и Право Проснуться,
Есть Право Забыть И Не Вспоминать.
Что приглянулось тебе?
Есть Право Любить и Право Покинуть,
Есть Право Служить Прекрасным Мечтам,
Есть Право Царить, Сражаться И Гибнуть,
Есть Право Платить По Горьким Счетам.
Что улыбнулось тебе?
Есть Право Простить и Право Запомнить,
Есть Право Учить и Право Вести,
Есть Право Просить и Право Исполнить –
Как много тропинок! Куда идти?
Не поддавайся капризной Судьбе – Выбери Путь по себе…

Последний отзвук смолкает, заблудившись в небесах. Девочка поднимает взгляд в прозрачную вышину, улыбается, кивает и одним текучим движением соскальзывает со стены.

Ни звука, ни всплеска, ни вспышки. Только длинная тень, еле заметная глазу, метнулась туда, где пух облаков скатывался в неровные шарики.

Начинается день. Такой же, как предыдущие? Другой? Не узнаешь, пока не проживешь.

ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line
ty-line