Глава 2

Ритмичный грохот барабанов и вызывающий дрожь до самых костей вой нарг наполнял воздух раннего утра. Ночь Праздника Луны приближалась к концу, первый темно-красный луч рассвета показался, что бы осветить и отразиться от крови сотен тысяч скотов, которая была пролита этой ночью.

Гаарк Спаситель наблюдал беспристрастно как принадлежащий лично ему скот, полковник, взятый месяц назад в сражении, при форсировании Реки Эбро, корчась в агонии, совершал свои последние вздохи, шаман внимательно прислушиваясь к каждому трепещущему стону, быстро толковал предсказания. Гаарку передали церемониальную золотую ложку, и, выдвинувшись вперед, он в свою очередь, глубоко зачерпнул в открытом черепе, улюлюканья одобрения приветствовали его действия, полковник разрыдался, его ноги начали подламываться.

— Это хорошо, мой кар-карт, — крикнул шаман, — таким образом, они будут повержены под воздействием твоей силы. Гаарк ничего не сказал.

Прозвучала одинокая нарга — горн кар-карта, и вышитые золотом пологи огромной юрты откинули таким образом, что первые лучи рассвета могли струиться в них. Холодные потоки воздуха лились ручьями через открытые пологи, клочья тумана, вращаясь, поднимались вверх, так, что столкнулись со зловонным воздухом, который был накоплен внутри юрты в течение долгой ночи Праздника Луны.

Дыша глубоко и радуясь возможности избежать зловония крови скота, вареной плоти, и отбросов, он вышел на открытое место. Обширная лагерная стоянка, лежащая на склонах, вблизи Великого Моря, в том месте, где он вначале высадился со своей армией, четыре месяца назад, кишела деятельностью, двадцать тысяч воинов приветствовали первый луч рассвета, и поздравляли друг друга с первым днем нового года, года Золотой лошади. Крики шаманов вместе с наргами создавали, фантастическое, жуткое монотонное скандирование, наполняющее его странным суеверным страхом. Это было чем-то из древней истории до него, но все же это было реально, и он, бывший рядовой с проигрывающей стороны на войне в другом мире, был теперь их кар-картом, правителем орды Бантагов.

Гаарк Спаситель, посланный, что бы восстановить гордость и уважение к себе у угасающей расы. Он услышал стон. Взглянув поверх плеча, он увидел шамана, толкающего скота вперед, направляя его шаги подобно кукловоду.

Глаза скота были вырваны, слепые глазницы пялились в вечность, рот приоткрыт, слюни стекают по подбородку, ярко-красные и распухшие голые ноги, из-за повторных окунаний в кипящий котел. В какой-то момент он почти почувствовал жалость к безмолвному животному. Что-то шептало в его сердце, что у скота была душа, столь же реальная, столь же жизненаполненная, как и его собственная, что в его собственном мире такая жестокость никогда не будет применена даже к обычному животному, уже не говоря о воине армии, которая сражалась едва ли не всей своей расой, и попавшем в плен. Шаман откупорил флягу, пока смотрел на горизонт, продолжая монотонно завывать псалмы.

Небо было столь же красным как ад, блестящий свет, окрашивал и отражался от заснеженных полей и моря вдали, так, что мир казался, поглощен замороженным огнем. Край солнца уже разрушил горизонт, а вокруг все также монотонно звучали псалмы.

Воздух наполняла страшная какофония звуков — дикие крики воинов, шаманы, голосящие свои молитвы, десятки тысяч винтовок, стреляющие в небеса и затихающие стоны последних скотов, умирающих этой ночью, смешивающиеся с пронзительно визжащими от страха тех, кому предстоит прожить в страданиях немного дольше.

— Кин. — Он услышал слова, сказанные с сильным дрожанием в голосе из-за удушья. Пораженный этим, он повернулся. Шаман уже перевернул вверх ногами флягу с маслом в открытый череп и поджег его.

Язык синего пламени появился наружу из черепной впадины полковника, приготавливая его мозги, пока тот еще был жив. Вид был ужасающим, заполняя Гаарка страхом; горящий мужчина уже умер, но каким-то образом все еще оставался живым, вновь шепча одно слово. — Кин.

Все вокруг него притихли, глаза застыли на виде шамана, который казался настолько же испуганным, как даже самый тупой из охранников. Шаман пихал скота вперед, как будто хотел свалить его, но тот просто так не падал, скорее он шатался и медленно падал в обморок, встав на колени, зловоние его приготовленных мозгов дунуло в лицо Гаарка.

— Это хорошо, — внезапно закричал шаман.

— Также и Кин будет стоять перед тобой на коленях с приходом весны. Кин упадет!

Сначала стояла тишина, затем раздались возгласы одобрения, как будто пирующая сторона хотела верить предзнаменованию и теперь изо всех сил пыталась отвергнуть свои страхи. Полковник казалось исчезал на глазах, все мускулы расслабились, и наконец, его последнее желание исполнилось, его душа улетела прочь. Гаарк посмотрел вниз, себе под ноги, где лежал полковник Янки, струйка горящего масла вытекала из его открытого черепа.

Какое-то время его окружение колебалось, пока шаман, с диким криком жажды, не вытянул свой кинжал и срезал длинную полосу вареной плоти. Тогда и другие набросились с жадностью на тело, изо всех сил пытаясь попробовать церемониальную жертву.

Гаарк отвернулся, испугавшись, что его приближенные могут увидеть, что он прикрыл рот. Шагнув вниз с платформы в передней части его юрты, он быстро пошел прочь, желая избежать оргии кормления.

Джурак, один из выживших из его отряда кто прошел вместе с ним сквозь тоннель из света, подошел сбоку к Гаарку.

— Проклятые животные.

— Кто, скот или наши собственные воины?

— Оба, — прорычал Джурак. — Дай им двадцать лет. Посмотри, чего мы достигли менее, чем за пять. Мы преобразовали этот мир также сильно, как и Янки Кина.

Он глубоко вздохнул, приступ тошноты прошел, он снова себя контролировал.

— Мы все еще копируем их, а рабочая сила обеспечивается миллионами рабов чинов. Однако, даже они не бесконечны. Гаарк, ты израсходовал их всех.

Гаарк кивнул. Это было проблемой. Более чем миллион из них умерли за этот год, трудясь на строительстве железных дорог, при производстве железа для оружия, выполняя поставки для армии или просто используемые как пища с самодоставкой.

— Зимняя кампания уничтожает нас. Это не современная армия, Гаарк. Ты не можешь исключить того, что кампания будет продолжаться до весны.

— Они делали это и раньше, еще до того, как мы здесь появились. Ты слышал историю о войне между Тугарами и Мерками. Это эпическое сражение произошло на исходе зимы.

— Все кочевники были на лошадях. Какое тыловое обеспечение им требовалось? Битва в прошлом месяце по форсированию реки Эбро потребовала двадцать тысяч артиллерийских снарядов и около двух миллионов винтовочных патронов. Это — производственные мощности за целый месяц, израсходованные за однодневную битву.

— Но мы же форсировали реку, не так ли?

— Да, и я понятия не имею, во что нам встанет взятие Капуа. А затем еще и Рим, который тоже должен быть взят. Гаарк, мы использовали более чем в два раза больше боеприпасов, чем было запланировано. Все запасы только приблизительны.

Наши лошади становятся пищей, и воины сдают свои стрелы после сражения. Я смотрел на сообщения и даже могу к ним добавить, написанные чинами описания используют буквы русского языка.

Здесь достаточно запасов, плюс то, что доставят в ближайшее время, что бы поддержать нас в следующие несколько недель для ведения войны, а затем мы будем ждать следующую поставку из Сианя без каких-либо запасов. — Джурак вздохнул и покачал головой.

— Мы используем наши армейские запасы, растягивая их в широких пределах, пока они, отступая, возвращаются к своим базам снабжения.

— Боеприпасы, вооружение — они не появляются неожиданно из ничего, Гаарк. Все необходимо произвести за две сотни миль позади Сианя, довезти по рельсам в порт, загрузить на корабли, переправить досюда, затем доставить по железной дороге на фронт.

Все привязано к этой одной чертовой железной дороге, которая еще и разваливается. И локомотивы, Гаарк, они похожи на груду металлолома после того, как сделают три или четыре рейса на фронт и назад.

— Именно поэтому у нас и есть чины, — и Гаарк кивнул головой на обширные загоны для отдыха скота, где десятки тысяч чернорабочих уже встали, передвигаясь длинными потоками вниз к докам, где они отработают весь день, разбивая лед так, чтобы канал к открытому морю оставался безо льда.

Джурак сморщил нос с отвращением, поскольку заблудший бриз прошелся через тюремные лагеря, принеся с собой смрад скота.

Гаарк разработал отличное уравнение, основанное на суровых реалиях мира, в который он попал. Фунт грубого хлеба и немного зеленых листьев или корней в день равнялся бы такому долгому труду в течение очень многих месяцев пока раб скот наконец, не обессилит и будет брошен в убойную яму. Были, конечно, исключения, кому давали два — три фунта и горстку риса в день в течение нескольких месяцев до Праздника Луны. Такие вычисления позволили им выжать все, до последней капельки труда миллионов чинов и все еще удовлетворить церемониальные потребности Орды.

— Мы не можем снизить давление, — заявил Гаарк. — Ты не думаешь, что они тоже это ощущают? У них назревает раскол, я чувствую это. Их армия никогда не готовилась к такому серьезному уровню войны. Против мерков была одна интенсивная трехдневная битва. Против тугар была осада, но тогда числа были меньше. Это — уровень войны, который они могут только постигать.

Холодный влажный ветер подул с запада, закрутившись вокруг Гаарка.

— На фронте все заносит снегом, — сказал Джурак. — Должно быть, здесь позже будет тоже самое. Есть какие-нибудь новости о фланговом нападении?

— Похоже, все успешно. Но мне теперь необходимо сосредоточить внимание на передвижение этих «недоделанных». Есть три судна, запертые во льду в тех местах, а я нуждаюсь в боеприпасах на их борту. Они назад сюда возвращаются слишком медленно, Джурак. Именно поэтому мы возвратились с фронта — чтобы уладить это. Мост через Эбро все еще наше узкое место обороны. Его необходимо укрепить, если хотим, что бы атака на Рим имела должную поддержку. И что касается дороги, половина нее уже должна быть заменена.

— Даже рабы достигают предела, Гаарк.

— Когда они его достигнут, отправь их в варочные котлы. Если за каждую поставленную пулю заплатить жизнью скота, то мы тем не менее выиграем. Чем меньше людей, тем меньше беспокойства, что однажды, когда война закончится, на ту сторону нужно будет переправить на одного мертвеца меньше.

— Тебе все еще необходимы двигатели и локомотивы, — продолжил Джурак. — То немногое, что у нас есть уже сильно изношено.

Он кивнул, не отвечая. Чины были главной рабочей силой, но даже они не могли собирать машины достаточно быстро. Ему нужны были пятьдесят локомотивов, Здесь же было только двадцать штук и пять из них были на последнем издыхании. Запасные части не ожидались в течение нескольких недель.

— Я хотел бы, что бы это закончилось, — вздохнул Джурак.

— Мне до смерти надоела эта резня.

Гаарк внимательно посмотрел на своего старого компаньона. Что-то ломалось в нем. Это было то, из-за чего он был освобожден от командования после высвобождения Кина из ловушки. Если бы только Джурак двигался быстрее, еще один умен на десять миль ближе и ловушка бы захлопнулась. Фактически Кин добился над ним преимущества искусным маневром, при котором атака отвлекла его внимание достаточно надолго, что бы прорыв, произошедший на другом фронте, остался незамеченным Гаарком. Если бы Джурак был кем-то другим, он бы уже подписал себе смертный приговор. Но он был образован, имел современный ему образ мышления и не мог быть потрачен впустую.

— Скот сказал, что это худшая зима на его памяти. Наши воины выросли в теплом климате, Гаарк. Ты должен это учесть. Сейчас мы теряем больше из-за обморожений и легочных инфекций, чем от битв.

— И так скот сказал, — зарычал Гаарк.

— Никаких больше жалоб с твоей стороны, черт побери!

— Я выполняю свою работу, — вызывающе ответил Джурак.

— Я должен говорить тебе правду о том, что происходит. Другие думают, что ты — бог, и слишком боятся что-то сказать.

— Кампания продолжается. Я возвращаюсь сегодня на фронт. Я хочу расплести эту путаницу поставок, и мне все равно, стоит ли она ста тысяч жизней. Разберись с этим беспорядком. Тогда я снова буду нуждаться в тебе на фронте. Я буду в их городе Риме в течение месяца. Мы должны добиться этого теперь, до начала весеннего таяния. Железные дороги — времянки, и просто провалятся в грязь. Мы должны отрезать их от их поставщиков нефти к югу от Рима, это приземлит их аэростаты. И есть политическая сторона. Если мы сможем разбить Рим. Я предложу выживание им, если они выйдут из Республики. Что изолирует Суздаль, затем там нанести другие удары, которые необходимы для их падения. — Гаарк кивнул туда, где его ожидала делегация.

Джурак поколебался, затем, наконец, склонил голову.

— Как пожелаешь, Гаарк.

Он испытывал желание приказать, чтобы Джурак обратился к нему как “мой кар-карт” или “мой Спаситель”, но они были одни и таким образом он мог перенести нарушение этикета. Новый порыв ветра закрутился вокруг него, и он с трудом натянул свой плащ, стараясь не дрожать.

— Пошли, представимся нашим союзникам.

И он пошел через снег. Когда он приблизился, человек склонил голову, но другой, мерк, смотрел прямо вперед, как будто не согласный признать то, что приблизился кто-то выше по положению. Гаарк внимательно рассмотрел эту двоицу. Человек был невысоким, коренастым, бочкообразным, кожа бледно-оливкового цвета.

Он смотрел на Гаарка осторожными глазами. Другой, мерк, был худым, напряженным, с впалыми глазами, как будто он был замучен лихорадкой. Его левая рука отсутствовала, замененная серебряным крюком. Было что-то в нем, что беспокоило. Было очевидно, что он был на краю безумия, но также было что-то еще, предположение, что возможно здесь была судьба ждать Гаарка, раз уж Кин не был побежден.

Орда мерков была расколота, разбившись на три группы. Другие две блуждали, добывая продовольствие теперь на тысячи лиг далеко на западе. Только три умена остались лояльными к кар-карту Тамуке Узурпатору, которые последовали за ним после разгрома под Испанией. Они были побежденным сбродом, совершая налеты на периферии того, что когда-то было их империей и империей тугар. Гаарк проигнорировал человека.

— Тамука, из меркской орды. Я приветствую тебя, — провозгласил Гаарк.

— Кар-карт меркской орды, — поправил его Тамука, его голос едва звучал. Гаарк захотел возразить с сарказмом.

— Да, конечно, кар-карт Тамука, — наконец произнес Гаарк, понимая, что он ничего не получит оскорбляя его.

— Ты должен был присоединиться к нам во время Праздника Луны сегодняшней ночью, — предложил он.

— Я был сильно утомлен после поездки, и я предпочитаю ужинать в одиночестве.

Гаарк ничего не сказал. Он уже слышал доклады своих посланников. Приученные к жестокости, даже им внушили страх методы Тамуки, применяемые к его человеческим пленникам в Праздник Луны. Он отодвинул мысль в сторону, память об умирающем полковнике, все еще терзала его. Гаарк махнул Тамуке, чтобы тот присоединился к нему, оставляя каждый своих подчиненных позади них.

— Я принимаю это, ты был должным образом проинформирован о нашей кампании.

— Интересно послушать, — холодно ответил Тамука.

— Кин, я считаю, отлично сражается.

Он сказал «Кин» так, как будто это было проклятье, которое он выплюнул с горечью. Что-то связывало их сильнее, чем отпугивало. Возможно, это имело значение под Испанией, когда они оба бились с отчаянием.

«Кин, всегда это был Кин», думал Гаарк.

— Да, согласен.

— Я слышал, как они избежали твоей ловушки. И скажи мне, как это случилось, что подарок, который я послал тебе, в виде сержанта Шудера, что он так легко убежал? — Тамука посмотрел на него, сарказм мелькнул в его глазах.

— Такие вещи случаются.

— Я должен был держать его для своего собственного развлечения. Я усовершенствовал такие вещи, ты знаешь.

— Да, я слышал. Возможно, слишком хорошо.

— Что ты имеешь в виду?

— Разрешение им наблюдать похороны кар-карта Джубади с их воздушного корабля прежде, чем начать ваше наступление, — Гаарк смотрел прямо в глаза Тамуке.

— Помнишь, я не был кар-картом после Джубади.

— О да, еще одного пришлось умертвить, прежде чем ты взял власть в свои руки, — плавно ответил Гаарк. Тамука улыбнулся.

— А твое собственное восхождение к власти — нужно ли это нам обсудить, о Спаситель? — Гаарк на это ничего не сказал и наконец, он также заулыбался.

— Итак, зачем ты позвал меня через две тысячи лиг? — спросил Тамука, снижая напряжение.

— Что бы скоординировать наши действия.

— Наши действия? — рассмеялся Тамука. — Наши действия. Да у меня всего три умена. Однажды у меня было сорок. А у тебя, сколько их у тебя? Шестьдесят, хотя я осмелюсь сказать, что ты потерял пять или десять с тех пор как твоя кампания началась.

— Ты находишься на их западном фланге. Я даю тебе возможность мести, Тамука. Теперь это твой шанс.

— А Кин?

— Если он тебе нужен, то я отдаю его тебе, — солгал Гаарк. Если Кин когда-либо достанется ему живым, то привилегия убить его будет принадлежать только ему, дабы свершилось пророчество.

— Тому человеку, Гамилькару из Карфагена, ему можно доверять, в этом союзе, — мрачно рассмеялся Тамука.

— У тебя может быть Суздаль для твоего удовольствия, — сказал Гаарк. — Конечно, это понравилось бы тебе после оскорбления, которое они тебе нанесли.

— Оскорбления? — зарычал Тамука. — У тебя нет и понятия о оскорблении, как ты выразился. Я сделал бы это с тобой или без тебя — лидера бантагов.

— Тогда почему не сделал?

Тамука посмотрел на него глазами, вспыхнувшими гневом от обиды.

— У тебя не было возможности активизироваться. Их силы держат тебя в отдалении. Но говорю тебе сейчас, что как только зимняя кампания будет продолжена, они оголят свои границы. Все их усилия сосредоточены на мне. Твои три умена могли бы связать десять, возможно двадцать тысяч солдат. Они должны защитить этот фронт. Помни, что они — Республика, и русские будут выть, что их солдаты сражаются, защищая Рим, в то время как твои всадники рыщут на их границе. — Он чувствовал, что такие нюансы политической стороны сражения остаются вне понимания Тамуки, который холодно на него уставился.

— Он был под моим крюком в течение многих лет, — и пока он это говорил, Тамука ласкал серебряный крюк своей целой рукой. Гаарк смотрел вниз на это и видел, что он был запятнанным кровью и кусками плоти.

— Теперь, когда ты участвуешь в войне, у нас против Республики Янки будет три фронта, ты на западе, со стороны океана на юге и я на востоке.

Тамука улыбнулся и промолчал. Новый порыв ветра закрутился вокруг него, неся с собой первые хлопья снега, принесенные с запада. Гаарк посильнее натянул свой плащ и улыбнулся.

— К весне это будет закончено. Шудер подыхающий с голода в Тире, Рим в наших руках, и ты снова на берегу Нейпера перед Суздалем.

— И что-то здесь указывает на твое собственное больное место, Шудер удерживающий Тир?

— Он будет блокирован Гамилькаром и останется подыхать. Его сумасшествие оставило три их умена вдали от места главного сражения, которое произойдет перед Римом.

— Если они вырвутся из окружения, то, они могут перерезать твои поставки сюда.

Гаарк резко рассмеялся.

— Как, на триста миль, сейчас идет зима, ограниченные возможности снабжения? Если они выйдут из того города, то мы порежем их на куски. С приходом весны Республика прекратит свое существование, и затем мы вместе сможем трансформировать этот мир.

Вид Форума все еще наполнял полковника Эндрю Лоуренса Кина благоговением, и в течение краткого замечательного момента он был отвлечен от проблем командующего и снова стал историком, который все еще мог быть очарован этим поразительным миром. Обширный квартал располагался перед ним. Прямо впереди через широкую открытую площадь находился дворец Марка Граки.

Симметрия была прекрасна, дюжина известняковых столбов, выровненных по фронту здания. Дворец был в большой степени поврежден, когда Карфаген ненадолго занял город, и почти все столбы были помечены артиллерийским огнем, но на таком расстоянии повреждения были почти незаметны. Дворцом с восточной стороны была Палата Сената. Его позолоченный купол наполнял холодный утренний свет, и флаг Республики трепетал на его шпиле. Боковины купола были окружены стеной из мешков с песком, чтобы хоть как-то защитить драгоценную конструкцию, а также и обеспечить прикрытие для командирской платформы наблюдения, так как купол был самым высоким местом в городе. Храмы богам ровно стояли на двух других сторонах площади. Факт, что римляне были язычниками, возможно, создал бы проблему с русским православием.

На Земле, вспоминал Кин, Православие было крайне непримиримо к любым инаковерцам. Однако здесь русские были потомками тех, кто здесь появился почти тысячу лет назад, и их тип православия все так же нес в себе старое славянское язычество. Длинные переговоры с патриархом Касмаром о потребности в единстве разрядили потенциальный кризис, Касмар провозгласил, что боги Рима были просто святыми с другими именами.

Что касается Рима, они в свою очередь показали спокойный прагматизм своих предков относительно религии; они просто включили Кесуса и Перма в их собственный пантеон, и маленькая Русская церковь теперь разделяла место на площади Форума.

Рыночные лавки наполняли центр площади, торговцы, продающие пищу, безделушки, голубей для жертвы в храмах, амулеты, вино в амфорах и драгоценности.

Было даже несколько торговцев мехами из Руси и одинокий монах, продающий священные реликвии. Когда Эндрю подошел, то увидел, что реликвиями были маленькие иконки с портретами Святого Мелади, старого артиллериста из 44-й Нью-йоркской батареи, который теперь стал святым заступником всех инженеров и особенно популярен у бригад, обслуживающих броневики. К его удивлению, он также увидел икону Чака Фергюссона и приостановился, что бы пристально посмотреть на нее. Торговцы и покупатели были укутаны, что бы защититься от холодного ветра, головы наклонены, и поскольку толпа крутилась около них, немногие заметили присутствие Эндрю, президента Калина, и доктора Вайса, пробивающихся через массу народа с двумя охранниками, осторожно двигающимися позади них.

Все были полны решимости прикупить запасов; молва о степени бедствия в Капуа сейчас достигла гражданское население города и в воздухе появились первые намеки паники. Несмотря на предупреждения остаться в пределах города, устойчивый поток беженцев отправлялся на север, надеясь найти убежище в лесах позади Испании.

Пищевые лавки на форуме были заполнены народом, но немногие что-то покупали, поскольку цены на такие продукты, как черный хлеб, засоленная свинина и сухофрукты были более чем в два раза выше, чем на прошлой неделе. Он подумал, что многие бы что-то покупали, если бы знали, что сегодня, позднее, будет объявлено, что начиная с завтрашнего дня, будут введены официальные нормирования для гражданских лиц в пределах города.

Пища поставлялась в течение последнего месяца из резервных хранилищ на территории Суздаля, но официальный рацион в фунт черного хлеба, десяти унций соленого мяса, и двух унций сухофруктов в день был достаточен, что бы только поддержать людей. Так же Эндрю беспокоила мысль о топливе. Если город Рим становится передовой, то древесина, торф и уголь закончились бы, за исключением больниц и детских учреждений, в течение двух — трех недель.

Он снова подумал о Чаке. Один из побочных продуктов развития угольной промышленности были угольно-раздробляющие печи в новом городе, расположенном вне стен Суздаля, которые преобразуют черный камень в чистый кокс для литейных заводов. Чак спроектировал трубопровод, который начинался от заводов и заканчивался на фабриках и небольшом количестве домов, для обеспечения освещения от газового побочного продукта.

Он говорил о развитии всего этого во всех городах Республики по окончанию войны, и уже начал работу по созданию газового завода в Риме. Ну, та мирная мечта, подобно всем остальным мирным мечтам о прогрессе, была отложена на неопределенный срок.

Чак, как же я по тебе скучаю и как ты нам нужен, думал грустно Эндрю. Смерть изобретателя от чахотки пошатнула уверенность в том, что независимо от того, что бантаги изобретут, люди смогут превзойти их и сделать что-то лучше. Теперь же мы находимся на одном уровне, и как понял Эндрю, уверенность в технологическом преимуществе ушла навсегда.

Поскольку он продолжал пересекать площадь, то подтянул воротник пальто, что бы защитить шею от сильного мороза, он наслаждался несколькими минутами отвлечения, пытаясь забыть о липком узле страха в его животе из-за встречи, от которой он изначально собирался оказаться.

Он никогда не был в Риме на Земле. То было всегда его мечтой, прогуляться по Форуму, постоять на вершине Капитолийского Холма, пройтись под Траянской Аркой и посмотреть на две тысячи лет истории.

Все же здесь это было, все такое реальное, а не полураскопанный пережиток прошлого. Арка Испании, недавно освященная, была прямо впереди, и он замедлил шаги, что бы полюбоваться ею.

Колонны войск, вырезанных на барельефе столбов, как они совершали марш, боролись, и умирали, с изображением груд мертвых мерков в основаниях столбов. На верху колонны залп ракетной батареи, проходящий через вершину арки, а пламя ракет, вырезанное в камне, обеспечивая пьедестал для статуи Эндрю, О`Дональда, Готторна и Марка было в центре. Этому кусочку тщеславия Эндрю просто улыбнулся. Конечно, было важно продвигать местных героев, насколько это было возможно.

Он задавался вопросом, будут ли историки, спустя две тысячи лет, смотреть на арку в удивлении. Более темная мысль обеспокоила его: будет ли арка только руинами, памятью о республике, мертвой и похороненной под копытами Орды?

Эндрю посмотрел на Калина, президента Республики, который шел рядом с ним. Его черты лица были напряженными и мрачными. Его борода, которая когда-то была черной как уголь, становилась все более и более серой. Под его цилиндром волосы были тонкими, даже не серыми, а более белыми. Свойственная его чертам лица пухлость была вытянута и утончена и на лице были выгравированы глубокие морщины.

Было время, когда в желании Калина подражать Линкольну в ношении одежды и бороды было определенно что-то от комической оперы, но теперь это казалось почти трагически реальным. Линкольн. Был ли президент Линкольн все еще жив? Эндрю задавался этим вопросом. Эта мысль часто посещала его.

Было бы приятно думать о нем дома в Спрингфилде, удалившись от дел, возможно, все еще практикуя в качестве адвоката. Что-то в сердце Эндрю, тем не менее, подсказывало ему, что это не могло быть правдой. В последнее время, было темное предчувствие, что его героя уже нет в живых. Должен был в 1876 г вернуться домой.

Более десяти лет прошло с тех пор, как он попал в этот мир. Война дома наверняка закончилась, и Линкольн приближался к празднованию пятидесяти шестилетия, в день, когда 35-й Мэнский полк ушел навсегда.

Столетие Республики, надеюсь воссоединенной. Возраст нашей Республики меньше одной десятой от той, что же ей придется такого вынести за такой же промежуток лет?

Холодный порыв ветра пронесся через Форум, снег закрученный легким бризом, прилепился к очкам Эндрю, затемняя его взор.

— Дайте их мне. — Эндрю увидел с другой стороны доктора Эмила Вайса, который протянул руку.

И Эндрю и Калин хихикали, снимая свои очки. Однорукий человек учился компенсировать отсутствие руки для многих действий, но очистка стекол очков была трудной задачей. Для Эндрю это была левая рука под Геттисбергом, для Калина правая, при Первой битве за Суздаль. Их общей шуткой было то, что они вместе могут ходить в магазин за перчатками, и прошлой зимой они действительно так и поступили.

Эндрю заметил, что Калин все еще носил его перчатки: Эндрю купил их себе за неделю до поездки на фронт. Повернувшись спинами к ветру, оба вручили свои очки доктору, который вытащил носовой платок и вытер их, а затем возвратил их владельцам.

Приближаясь к дворцу Марка, они прошли сквозь почетный караул, состоящий из пехотинцев 1-го Римского полка. Охрана привлекла их внимание, искусным обращением с винтовками.

Стоя на вершине, Марк ожидал их, одетый в странном смешении древнего и современного стилей: украшенный гребнем шлем консула и золотой нагрудник, совмещенные с небесно-голубыми брюками пехотинца и черным кожаным ремнем с орлиной эмблемой Республики. Как только Калин с трудом поднялся по лестнице, Марк поприветствовал его, салютуя, затем протянул руку.

Эндрю посмотрел назад через плечо и увидел, что толпа по прежнему взирает на краткий ритуал. Марк очевидно считал обязательным для себя приветствовать Калина на ногах и в месте, где любой сможет это увидеть.

Ступая в холл, Эндрю был благодарен, когда бронзовую дверь позади них закрыли, отсекая ветер, хотя застекленная крыша выше них была открыта. В огромной комнате с одной из сторон холла теплота от небольшого набора печек у одной из стен была счастливым облегчением, несмотря на то, что его очки сразу же запотели. Остальная часть офицеров штаба уже была здесь, толпясь около стола.

Было заметно отсутствие Ганса Шудера, который удерживал город Тир тремястами милями ниже по восточному побережью Внутреннего моря, с тремя корпусами пехоты. Стоящими среди офицеров штаба были представители служб поддержки: инженерия, снабжение и военная железная дорога. Так же полковник Тимокин, командир непрерывно растущего полка броневиков, адмирал Буллфинч из военного флота и Теодор Василович, шеренгой прислонились к стене позади него, и наконец, командиры корпусов на фронтах, всех кроме Шнайдера, командующего 1-м корпусом, который был временным командующим фронта, в то время как другие собрались здесь в Риме.

Подарком было присутствие Пэта О'Доналда, командующего Армии Востока, в высоких, закрывающих бедра сапогах для верховой езды, которые все еще были обрызганы грязью, и Винсента Готторна, бледного и ослабленного из-за долгого восстановления от его недавней смертельной раны, который пытался заменить незаменимого Фергюссона, и Джека Петраччи из Воздушного корпуса, и патриарха Касмара, и наконец, его собственной жены, Кэтлин, которая отвечала за медслужбу.

Эндрю посматривал вокруг стола, пока Калин обходил всех подобно старому прожженному политикану, пожимая руки, справляясь про жен и детей, создавая непринужденную обстановку, Эндрю опустился в кресло во главе стола, давая сигнал к началу заседания.

— Пэт, почему бы тебе не начать.

Пэт поднялся, подтянулся и подошел к карте растянутой на столе.

— Нас обошли с фланга. Это несложно.

Он остановился, как будто закончил свой доклад. Эндрю, наконец, пошевелился и показал ему продолжать.

— Недавняя расстановка сил, вновь нарушена. Мы должны положиться на передвижение по железной дороге. Мы привязаны к двум полосам железа, и это делает нас уязвимыми. Перережьте наши рельсы позади нас, и через неделю мы будем голодать, и исчерпывать боеприпасы. Несмотря на их улучшения в оружии, в превосходстве в подвижности бантаги все еще полагаются на лошадей. Однако, в отличие от наших предыдущих противников, они также справились с необходимостью сражаться не верхом, а как пехота, и у них есть те дьявольские броневики. Пэт наклонился над картой и указал к востоку от Рима, прослеживая линию полностью назад к их старому положению в Джанкшн-Сити, который был потерян в начале кампании, и вернулся назад.

— После потери Джанкшн-Сити мы думали, что сможем отступать вдоль железнодорожной линии.

По пути есть шесть основных мостов больше чем ста ярдов длиной и множество незначительных, которые мы смогли унести, чтобы замедлить их преследование, — Он грустно потряс головой.

— Их преследование было не похоже ни на что, что мы, возможно, когда-либо воображали. Дважды, как вы знаете, они отрезали значительную часть нашей армии, и мы должны были повернуться всеми силами, что бы прорвать их возможное окружение.

Тем временем, позади их линий у них, должно быть, было сто тысяч или больше рабов чинов, восстанавливающих линию. Теперь мы знаем, на что шло производство рельсов, о котором говорил Ганс.

Они не прокладывали линию к Ниппону, они запасали рельсы, таким образом, теперь они могут быстро восстановить линию между Джанкшн-Сити и Римом. Я оцениваю, что их конечно-выгрузочная железнодорожная станция находится всего в пятидесяти милях позади фронта, и они восстанавливают три или больше миль в день.

— Но зимой? — спросил Эмил. — Мы всегда должны были ждать до весны, чтобы построить. Я помню кое-что о щебне и о том, что земля смещается с весенним таянием, если у тебя нет твердого фундамента под дорогой.

— Помните, мы действительно клали рельсы и щебень. Большую часть тех рельсов мы выдернули и взяли с собой или переделали в ежи Шермана. Также были сожжены шпалы. Но часть дорожного полотна и щебня, ты просто не в состоянии разрушить. Они заготавливают новые шпалы и привозят их прямо из леса. Принимая во внимание, что, тем не менее, они кладут рельсы прямо сверху на замороженную землю, и помните, что мы также слишком поспешно работали на той железной дороге. Приход весны, подействует на такие места, а замененные мосты также с большой долей вероятности будут снесены весенними наводнениями.

— Так что удержимся до прихода весны и их линии снабжения придут в хаос, — прервал его Стэн Бамбург, новый командующий 9-ого корпуса.

— Мы можем надеяться на это. Прошлая весна, как вы помните, была трудной для нас; мы потеряли к чертям собачьим мост через Эбро и все, с ним связанное, в течение трех недель.

Я думаю, что у их инженеров нет большей части подсказок, как построить надлежащий мост, путем, которым мы научились. Шесть больших рек, хорошее весеннее таяние с большим количеством дождя, и они остановят свое наступление.

— Это три месяца в будущее. Я более обеспокоен тем, что происходит сейчас. Как они прорвались? — спросил Калин.

— Когда я был здесь месяц назад, то вы оба, и ты и Эндрю, сказали, что мы удержим их на линии Капуа прямо до следующей весны.

Даже малейший тон обвинения в голосе Калина, был кое-чем необычным для президента, который был известен своим юмором и мягкостью, даже когда сталкивался со своими самыми сердитыми оппонентами. Эндрю видел напряжение, беспокойство. Он понял, что это сложное заседание с комиссией Конгресса по ведению войны, должно было произойти прежде, чем Калин приехал сюда.

— Два фактора, — сказал Эндрю, вставая на ноги, и указывая Пэту уступить ему слово.

— Первое, никто из нас и подумать не мог, что они будут восстанавливать железную дорогу так быстро. Каждый ярд пути, должно быть, уложен с костями мертвых рабов. Я полагал, что сначала они позаботятся о безопасности Джанкшн-Сити. Может быть, отгонят нас на пятьдесят или сто миль, ну в худшем случае до реки Эбро в ста пятидесяти милях отсюда, а затем будут ждать весны для сильного удара.

— Они достигли Капуа на прошлой неделе, раньше, чем мы полностью построили фортификационные сооружения на этой линии, это то, чего я не ожидал. Никакая современная армия не может поддержать длительную главную операцию намного дальше, чем за сто миль от ее основных баз поставок — это логистика, такое количество вагонов для сохранения армейских поставок становится непомерно большим в плане издержек. Когда мы упрочили линию на Капуа, у нас была широкая река перед нами с довольно узким фронтом, почти тоже самое, что и под Испанией. Я надеялся, что форсирование реки Эбро остановит их на несколько недель, прежде чем они подтянут и накопят ресурсы, что бы ее преодолеть. — Он грустно покачал головой.

— Но мы все видели отчеты лазутчиков, которые проникли на территорию прямой видимости старого форта Хэнкока. Полдюжины галер в день подходят, загруженные рельсами и деталями для постройки мостов.

— Так же теперь мы знаем, что они подтянули свои броневики, по меньшей мере, сорок из них, передвигая их ночью, проводя их через лес под покровом снежной бури на прошлой неделе, и прикрыли позицию с фланга. Их броневики не могут сделать намного больше, чем сорок — пятьдесят миль, перед тем, как превратиться в металлолом. Это означает, что они прокладывали железную дорогу прямо до Капуа почти также быстро, как мы отступали от Эбро. Я думаю, сто тысяч будет недооценкой для числа рабов, работающих на железной дороге. Их могло быть больше, порядка двухсот тысяч.

— Бедняги, — вздохнул Пэт. Эндрю кивнул и на мгновение замолчал.

Картина того, что случилось бы, если бы они проиграли, должна была постоянно находиться в центре всеобщего размышления.

«Никогда не загоняй врага в угол» — существовал старинный принцип, и для Республики этот был одним из ключевых составляющих выживания. Единственной альтернативой победе была смерть в убойных ямах орды.

— Затем реки замерзли. И зима, вместо того, чтобы играть в наших интересах, играла на них. Там, где они все же должны восстановить мосты, у них есть бригады из рабов, которые разгружают поставки, переносят их через замерзшую реку и затем передают их следующему поезду.

— Дымовая завеса перед нами была обманом, легким занавесом, чтобы убедить нас, что они только следили за нами, когда фактически у них наиболее вероятно есть двадцать или больше уменов, все с современным оружием, меньше чем в дне пути до Капуа и полностью снабженные для генерального сражения наряду с тридцатью или больше артиллерийскими батареями и сотнями тех новых мортир.

— Мистер Президент, позиция, которую как мы думали, мы сможем удержать до весны, ненадежна. Даже если мы удержим фронт у Капуа, их верховые умены передислоцируются далеко в сторону, может быть даже близко к пригородам Рима и, нанеся резкий удар, перережут рельсы. Мы не в состоянии прикрыть семьдесят-пять миль пути и в то же время удержать Капуа. Вот практический результат этого: что их броневики обошли нас с фланга при поддержке, по крайней мере, умена всадников с винтовками.

— Тогда подбросьте корпус подкрепления против них, — горячо ответил Марк.

— Мы обязаны удержать Капуа. Мысль о том, что Рим станет полем битвы недопустима. Внешние укрепления вокруг города только закончены, и пригороды будут оккупированы.

— Сэр, если бы я думал, что смогу удержать фланг, то я бы сделал это. Но нам необходимо, по меньшей мере, четыре корпуса, что бы удержать линию Капуа, особенно с промерзшей рекой. Они могут напасть на нас вдоль почти тридцатимильного фронта между лесом и холмами на юге. Нас засосет в сражение, фронт будет продолжать расширяться на запад, и наконец, они прорвут его, устремятся вперед и перережут железную дорогу. Мы должны отступить сейчас. Так же по существу, они уже обошли нас с фланга на юге. Если они достигли реки, пересекающей лес, то это будет не один умен, а возможно пять или шесть в течение нескольких дней.

— То есть в действительности вы не уверены в том, как много войск он разместит на флангах, не так ли? — спросил Марк.

— Это раззадоривающая тактика, а Гаарк чертовски прекрасный тактик.

— Ну, а что насчет воздушной разведки, что бы получить ясный ответ? Мы видим, что его машины летают над нами — где же наши? — Несколько командиров корпусов кивнули в согласии, и Эндрю посмотрел на Джека Петраччи, который проделал весь этот путь из Суздаля с целью решения этого одного вопроса.

— Мне жаль, что мы не летали, сэр, — сказал Джек.

— Я ненавижу это как ад, оставаясь позади в Суздале и работая над тестированием новых машин.

— Тогда проверьте одну из них на фронте, там, где это необходимо, — сказал Марк.

— Один полет может положить конец вопросу, в действительности ли нас окружают или нет.

— Сэр, это долго, только доставка машин сюда займет пару дней. Но в тот момент, как мы полетим на этой машине, Гаарк узнает, что у нас есть новая конструкция, намного лучше, чем их, и весь эффект неожиданности будет потерян. Перед смертью Чак Фергюссон предупреждал, что нам необходимо сначала построить много машин, дюжины их, и только затем применить их в массовом количестве, очистив небеса от машин Гаарка и никогда не позволить им получить возможность вернуться вновь. Это та же история, что и с новыми броневиками, которые мы начали производить. Сначала получить их побольше, а затем бросить их в бой в одном смертельном ударе. Я пойду и полечу на новой машине сейчас и тогда потеряю какую-либо внезапность.

— Хорошо, значит, это оставляем сейчас, значит, война может быть проиграна и Рим может быть уничтожен.

Эндрю в протесте выставил свою руку.

— Мы начинаем гонку, Марк. Не только, что бы выиграть эту зимнюю кампанию, но и победить в войне. Я хочу иметь пятьдесят этих машин, полностью подготовленных к полету как одна, перед тем, как бросить их в бой против Гаарка. Одна или две машины не сделают погоды, но предупредят их. Мне очень жаль, сэр, но воздушный корпус останется на земле. Кроме того, мы не нуждаемся в шпионе в воздухе, чтобы сказать нам о том, что мы и так уже знаем. Капуа обойден с фланга, позиции ненадежны. Мы должны эвакуироваться сейчас.

Марк обвел взглядом комнату, так, как будто искал поддержку, но заявление Эндрю закрыло дискуссию, и он, наконец, кивнул в неохотном согласии.

— Даже теперь они выходят из лесов на западной стороне реки, вклиниваясь позади нас. У нас есть дивизия кавалерии, прикрывающая от них, и наши броневики размещены для прикрытия железной дороги, но силы в Капуа должны начать отступление сегодня в полдень и направиться прямо сюда.

Эндрю не добавил, что он уже начал движение назад обозов, резервной части и двух корпусов.

— Вы говорите о втором по величине городе Римского государства, — холодно объявил Марк.

— Это вопрос гордости. Почему мы не можем обойти их с фланга в свою очередь, и затем взять Капуа обратно?

— Даже при том, что каждая из сторон полагается на рельсы, у них все еще есть значительно превосходящая нас мобильность кавалерии. Мы можем выставить один корпус кавалерии, а они могут выдать эквивалент десяти, двадцати кавалерийских корпусов против нас. И что касается гордости, сэр, в этом случае это была бы смерть для всех нас. Всех граждан эвакуировали из города Капуа, всех, кто находился в двадцати милях до линии фронта. Город уже мертв.

— Ты сказал, что есть два фактора, Эндрю, — прервал его Калин, как будто желая переключить внимание Марка с холодного заявления Эндрю приговорившего город. — Что же это?

— Зима. Эта проклятая зима, худшая на памяти живущих, согласно тому, что вы все мне рассказывали. Все реки глубоко промерзли, и даже Великое и Внутреннее моря покрылись льдами вдоль их северных побережий. Хотя бантаги — племя с далекого юга, они, кажется, выдерживают холод лучше, чем мы. За последние тридцать дней я потерял больше людей от обморожений и легочных заболеваний, чем во время сражения .

— Что насчет корма для их лошадей?

— Они как-то пробираются через снег и помните, что бантаги не настолько зависят от лошадей, как это было с мерками и тугарами. Как только корм для лошадей заканчивается их используют в качестве пищи, а у воинов все еще есть оружие и умение сражаться пешими.

— Так куда же мы отступаем? — спросил Марк.

— Сюда, — ответил Эндрю, практически перейдя на шепот.

Его комментарий был встречен с ошеломляющей тишиной, все перевели взгляды на Марка, который сел назад в кресло, его лицо сильно побледнело.

— Перед тем, как приехать сюда, я уверил Конгресс, что мы удержим Капуа, — объявил Калин.

Эндрю покачал головой. — Этого не произойдет.

— Проклятье, по крайней мере, постарайтесь! — с яростью сказал Калин.

Пораженный этим, Эндрю посмотрел на своего главнокомандующего. Всюду через три длинные войны, Калин подверг сомнению его суждение только однажды, и даже тогда это было больше похоже на нежный упрек, когда он потерял контроль над собой после падения Линии Потомака.

— Хотя я знаю, что вы солдаты ненавидите использование этого выражения, здесь существуют политические соображения, — объявил Калин.

— Однажды вы были солдатом, — резко ответил Пэт.

Эндрю посмотрел на Пэта, готовый призвать того к тишине, если он осмелится еще хотя бы на одно слово.

— Мистер Президент, — сказал Эндрю, выделяя использование формального титула, — пожалуйста, подойдите сюда.

Калин встал, фиксируя свой взгляд на Эндрю.

— Вы знаете, эта война не имеет такой народной поддержки как последняя.

— Поскольку в последний раз кровавые ублюдки комом сидели в горле каждого гражданского, и те из нас, что имели оружие, это все, что удерживало их позади, — прервал их Пэт.

— Генерал О’Дональд, отставить разговор, — с гневом произнес Эндрю. Пэт, качая головой, сел, его лицо стало ярко-красным.

— Они снова схватили нас за горло, Пэт, — сказал Калин. — Мы знаем это, но есть и те, кто не видит этого. Война происходит, по крайней мере, для Руси, за сотни и сотни миль вдалеке. Перед тем, как вы Янки попали сюда, большинство крестьян никогда не путешествовало больше чем на десять миль от места их рождения. Война вдалеке могла быть чуть ли не в другом мире для многих из них. Начиная с начала кампании, у нас было почти шестьдесят тысяч воинов, семнадцать тысяч из них мертвы. Столько же, сколько приблизительно погибло при Испании, а эта кампания лишь началась. Русь исчерпана.

— Я знаю это, мистер президент, но какая существует альтернатива?

Калин колебался, и Эндрю чувствовал, что тот что-то придерживает внутри себя.

— Взгляни на карту. Если ты оставишь защитную линию Капуа, которую строили тысячи рабочих в течение нескольких месяцев, что тогда? Если армия отступит в Рим, то у них будет прямой путь к Испании и открытая степь позади вас. Они могут обойти вас здесь и если пожелают отправиться прямо в Суздаль.

— Я рассмотрел это. Я в значительной степени надеюсь, что они так и сделают.

— Что? — недоверчиво спросил Калин.

— Мы будем сидеть на их фланге и отрежем их. Помните, что весь путь от Испании до Кева, это открытая степь. Там нет ничего.

— Ты только что сказал, что они могут есть своих лошадей, если будет на то необходимость.

— А как потом сражаться? Они могут посылать лучников и дротикометателей, но даже местная милиция, развернутая на старых рубежах обороны вдоль Уайт-Маунтинса, сможет остановить их. Они будут в шести сотнях миль от их головной станции снабжения. Нет, если они так поступят, они будут побеждены. Сэр, все естество войны изменилось за последние десять лет. Орды сражаются оружием похожим на наше, и с оружием, дающим некоторые преимущества, но и имеющего недостатки. Теперь рассмотрим с помощью логики. Орда больше не может сражаться и жить только за счет передвижений по земле, им необходима промышленная база и значит расписание поставок от этой промышленной базы, в точности, как и у нас.

— Вы предлагаете предоставить Рим самому себе, Калин? — спросил Марк.

Эндрю смотрел на двоих, сидящих за столом напротив друг друга. Хотя один был президентом Республики, а другой вице-президентом, он чувствовал, что оба думали не как лидеры республики, а как лидеры двух отдельных государств в альянсе каждый сам по себе. Холодная дрожь начала бить Эндрю. Было ли это началом разрушения мечты?

— Не в моих интересах также оставлять Капуа, — заявил Марк.

— Примерно половина населения Рима проживает между столицей и западной границей. Согласен, что многие были бы эвакуированы, но оставить мою землю, открытой для того, чтобы ее грабили, невыносимо.

— Мы сделали это в прошлую войну, — ответил Калин. — Вся наша земля была захвачена.

— Тогда не было другой альтернативы, — с гневом сказал Марк. — Я полагаю, что теперь она все еще есть.

— Я ощущаю здесь что-то еще, — сказал Эндрю. — Могли ли это быть посланники чинов, которым вы позволили пересечь границы?

Оба политических деятеля неловко пошевелились. Эндрю ничего не сказал. Это была главная причина для встречи, и он хотел, что бы она вышла наружу и была открыто представлена Калином и Марком.

— Они предложили сроки а вы рассматриваете их.

— Нет, мы, по крайней мере, знаем о безумии сдаться бантагам, — быстро сказал Калин.

— Но существует некоторое обсуждение, — Калин неловко перевел взгляд.

— С некоторыми сенаторами, да.

— Кто? — спросил Пэт с яростью в голосе. — Старые бояре и патриции?

— Это более сложный вопрос, — ответил Калин.

— Продолжайте, сэр.

— Гаарк предложил перемирие, если мы согласны прекратить строительство железной дороги на восток. Это было единственное предложение. Отдать восточное направление под его контроль, а остальное остается за нами. Если мы пожелаем укрепить запад, то можем так и сделать.

— Он остановится и это все, — резко ответил Пэт. — Он привезет еще больше броневиков, оружия, боеприпасов пока не будет готов сокрушить нас.

— Есть те, кто желает это выслушать, — ответил Калин.

— А вы, сэр? — спросил Эндрю. Калин притих на мгновение и Эндрю почувствовал вызывающий тошноту узел страха в своем животе. Что бы он сделал, если бы Калин объявил, что действительно соглашается на перемирие? Эндрю помогал написать конституцию, фактически большая ее часть пришла из его рук и разума. Так что если гражданское правительство согласиться закончит это сражение, это будет самоубийством нации. Сверг бы я тогда, то самое правительство, которое я помог создать? Вопрос был настолько ужасен, что он отодвинул его.

— Лично я против этого, — наконец заявил Калин, и были слышны вздохи облегчения солдат, собравшихся в помещении.

— Здесь есть что-то еще, — вставил Эндрю. — Гаарк слишком квалифицирован, чтобы сделать такое простое предложение, которое могли так легко раскусить мужчины и женщины со здравым умом. Что же это?

Калин нервно посмотрел на Марка, который опустил пристальный взгляд, и в тот же момент все стало ясно для Эндрю.

— Вам обоим предложили отдельные сделки, не так ли? — спросил Эндрю.

— Что это значит? — защищаясь, ответил Марк.

— Представители, — гневно воскликнул Эндрю. — Мистер Президент, что произошло? Что если Рим желает продолжать сражаться, то вашей обязанностью становится вытащить русские военные части? Это так?

И Марк, а что вы сделаете, если вам следует остановить сражаться, а Русь не захочет? Если вы позволите этому произойти, то разве они не обойдут Рим и не пройдут на Суздаль вместо этого? — Оба замолчали. В комнате стояла ужасающая тишина.

— Ну же? — Калин опустил свой пристальный взгляд, а затем кивнул головой. Марк начал подниматься на ноги, как будто хотел подать гневный протест, но острый пристальный взгляд Эндрю заставил его остановиться.

— Ущерб уже нанесен, — холодно заявил Эндрю.

— Простой факт, что этому было позволено быть высказанным, означает, что слухи об этом будут распространяться. Сенатор говорит с другом, его помощники слушают это, и буквально за пару дней самый мелкий служка разговаривает об этом. Я хочу полное раскрытие сути переговоров, наряду с четко сформулированными заявлениями о том, что вы сказали представителям чинов идти к черту и вышлете их немедленно.

— Я думал, что вооруженные силы должны отвечать гражданскому правительству? И все же ты сейчас указываешь нам, — ответил Калин.

Эндрю кивнул, зная, что вышел за пределы своих полномочий. Возможно, он пытался надавить на этих людей слишком сильно и чересчур быстро, но другого выхода он не видел. Сладкоголосые обещания Гаарка наблюдались бы только до тех пор, пока бы он твердо не встал в положении, чтобы нанести смертельный удар.

— Я прошу следующее, — холодно сказал Эндрю, силой воли удержавшись от использования слова «требую». — Вы оба рассказываете историю секретных переговоров мистеру Гейтсу сейчас, — и он кивнул назад показывая на газетчика.

— Я хочу знать суть всех переговоров, которые возможно произошли, с начала этой войны.

— Это дела государства, — подал протест Марк.

— Они — суть проблемы свободной республики, в которой должностные лица избираются свободоизъявлением народа.

— Может появиться затруднение для некоторых в этом, — ответил Марк.

— Мне плевать, на тех, кого это поставит в неловкое положение. Будь все проклято, разве вы не понимаете этого? — Его самообладание ускользнуло, Эндрю треснул по столу сжатым в клубок кулаком. Редкий показ гнева поразил всех в комнате. Эндрю поднялся, все глаза смотрели на него.

— Вы забыли, о чем сержант Шудер докладывал перед Конгрессом? — спросил Эндрю, пробуя другую линию поведения.

— Гаарк не из этого мира. Он думает еще более современно, чем мы. В отличие от большинства других Орд он видит дипломатию, как еще один способ вести войну. Он пытается разделить нас, потому что разделенными мы будем обязательно побежденными.

— Возможно, мы уже побеждены, — ответил Марк. — Примерно половина населения Суздаля умерла с тех пор, как вы появились. Рим однажды был почти занят, и теперь вы, все снова и снова, небрежно говорите о капитуляции половины моей территории, и превращении этого города в поле битвы. Сколько еще наши люди смогут переносить этот кошмар? Если бы вы не попали сюда, Орда ушла бы теперь уже на полдюжины лет на восток от нас.

— А вы были бы рабами, — гневно воскликнул Пэт. — Любой человек ценит свою слишком дорого полученную свободу в своих умирающих руках, а не рабские цепи на них.

— Будьте вы прокляты, — продолжил Пэт, поднимаясь на ноги. — Я руководил вашими мальчиками в настоящее время в трех войнах, и я видел, что они борются как мужчины! Их глаза наполнены гордостью. Я помню этого парня там, на Земле, черный человек, бывший раб, который сказал что, как только вы дали рабу униформу, поместили мушкет в его руку и сорок патронов, в качестве боеприпасов в патронташе на его бедре, то не существует такой силы на Земле, которая могла бы забрать у него право на гражданство и свободу.

Удивленный памятью Пэта об известном утверждении Фредерика Дугласса, Эндрю промолчал в этот момент.

— Армия с нами, — продолжил Пэт. — Они умрут сражаясь. Они знают то, что является внешней стороной, в отличие от большинства жирных сенаторов и конгрессменов, которые остаются позади линии фронта. Я должен привести того парня, который командует бригадой конницы, точнее тем, что от нее осталось. Он нашел голову своего брата насаженной на кол, и его кишки, кипящие в каком-то бантагском котле. Скажите ему прекратить сражаться, и он вырвет ваше сердце. Я готов держать пари, любой из них, кто был в армии и видел поле боя после того, как Орды убивали наших раненых и мертвых, предпочтет гореть в аду, чем голосовать за это.

— Эндрю, ты почти потребовал, что бы мы напечатали заявление, — сказал Калин.

— А что, если мы этого не сделаем?

Эндрю глубоко вздохнул.

— Я подам в отставку.

Вздохи изумления эхом пронеслись по комнате. Он посмотрен на Кэтлин, не уверенный в ее реакции на это, но она серьезно кивнула головой в согласии.

— Катастрофично! — закричал Калин. — Вы не можете сделать этого!

— Я был и всегда буду добровольцем. Я могу подать в отставку тогда, когда я, проклятье, захочу. И я подам в отставку, если пойму, что правительство не полностью поддерживает армию и то, как я предполагаю сражаться в следующей кампании.

— Я сделаю также, — сказал Пэт, а затем со всего стола раздался подтверждающий хор голосов, даже от русских и римских офицеров. Эндрю понял, что не дышал, ожидая ответ.

— Мои друзья. — Удивленный, Эндрю увидел, что поднялся патриарх Касмар. Русские солдаты немедленно опустили глаза в уважении, и даже римляне посмотрели на него уважительно.

— Сражаться до конца. Орда — это инкарнация Темного. Мы должны сражаться, что бы защитить себя от них. Нет никакого смысла теперь в дебатах о том «как» и «почему» началось это восстание против них. Как-то вы уж очень быстро забыли вид наших дочерей и сыновей, уводимых в цепях как рабов, или еще хуже, ставших жертвами их жестоких ритуалов? Более того, я объявляю, от имени Церкви, что эта война — святой крестовый поход, не только, чтобы спасти нас, но и освободить всех тех, кто сейчас страдает под ярмом рабства.

Калин, стоявший в почтительной тишине, наконец, кивнул головой.

— Я не могу идти против моей Церкви, и не могу идти против тебя, Эндрю Кин, который оказывал поддержку мне, когда я был всего лишь крестьянином при дворе Боярина Ивора. Я напишу заявление и отдам его Гейтсу. Он посмотрел на Марка, который, наконец, также кивнул в согласии. Эндрю вздохнул от облегчения. Кризис, по крайней мере, в настоящий момент, был пережит.

— Возможно, нам необходим перерыв, — сказал Энлрю.

— Давайте возобновим работу через полчаса.

Без еще каких-либо комментариев он покинул комнату и вышел на переднюю лестницу дворца Марка.

— Эндрю?

Он повернулся и улыбнулся, поскольку подошла Кэтлин и обхватила его рукой вокруг талии. Смотря в ее зеленые глаза, он более всего другого желал, что бы они вдвоем могли просто быть сегодня одни, гулять по улицам, наслаждаясь снегом, а затем уединиться в тихой комнатке с потрескивающим огнем в камине.

— Ты можешь зажечь сигару для меня? — попросил он. Она залезла в его нагрудный карман и достала одну. Повернувшись спиной к ветру, она зажгла спичку и раскурила сигару, а затем подала ее ему. Ее вид, освещенный сигарой, всегда вызывал у него улыбку; в этом было что-то определенно комичное, и что он находил весьма трогательным моментом.

— Я и понятия не имела, что что-то происходило, — сказала она.

— Слухи появлялись то тут, то там в течение последних пары недель. Я чувствовал, что должен был открыть все это наружу до того, как мы отправимся участвовать в следующей битве.

— Ты думаешь, что очистил это?

Он покачал головой, глубоко дыша, холодный ледяной воздух напомнил ему о доме, о мирном Мэне.

— Ты защищаешь меня от этого, Эндрю Кин.

Эндрю напряг силу воли, когда повернулся и увидел, что Калин закрывает дверь и подходит к ним, чтобы присоединиться к нему.

— Сэр?

— Ты знал все это время. Из-за этой ситуации было неловко перед Марком, а я в этом не нуждался.

— Вы сердиты из-за этого?

— Да, черт тебя побери.

— Мистер Президент. Во-первых, почему вы не поделились информацией о переговорах со мной?

— Обнаруживаю ли я страх в том, что вы теряете контроль? То, что русские взрослеют и не всегда больше нуждаются в наших советниках Янки? — тон комментариев Калина был ошарашивающим.

— Мистер Президент, это вообще не так. Я думал, что как друг вы могли поделиться этим со мной, а не как президент со своим командующим армией.

Показалось, что Калин немного смягчился.

— Прости Эндрю, но давление со стороны определенного круга членов Конгресса, в поисках решения урегулирования вопроса об окончании этой войны, только усиливается. Это еще не мнение всех, но процесс идет. Я подозреваю, что могли быть даже те, кто замешан во взятках.

— Этому есть доказательства? — спросил Эндрю. — Потому что если это так, если Гейтс опубликует эту информацию, то найдутся некоторые ветераны, кто разорвет своих конгрессменов на части за принятие кровавых бантагских денег.

— Нет никаких доказательств, а я должен был слышать их. Доказательство то, что такой-то представитель правительства всецело посвящен в ситуацию.

— Да, я знаю. Но Калин, если до армии долетит хоть кроха этого, как раз перед этим сражением, это может сильно подорвать ее дух. Русские и римляне великолепно сражаются вместе. Политика смешивания командиров, перемешивания подразделений внутри корпусов — это объединяет наши страны так, как я надеялся на это.

— Кое-кому это тоже не по душе.

— Я знаю, но если мы желаем выжить, то мы обязаны сражаться все как один. Мы должны быть Соединенными штатами, а не группой государств в альянсе.

— Почему ты не поговорил со мной сначала? Почему это случилось перед Марком?

— Потому что он тоже Республика. Если бы я пришел к тебе одному, это был бы фаворитизм, пренебрегающий Рим. Я хотел, что бы вам обоим было неудобно в равной степени.

Калин дернул головой и вздохнул.

— Ну что же, ты достиг этого.

— И теперь я думаю, сэр, что вы и Марк должны вместе посидеть, обсудить все, выпить и пожать друг другу руки. Если мы не будем сражаться в этой войне все как один, мы обречены.

— А что ты планируешь?

— Как я попросил, так я и хочу, чтобы вы и Марк поддержали эвакуацию Капуа. Отступаем сюда в Рим. Гаарк будет вынужден осадить нас. Он не сможет обойти нас. Мы будем находиться в городе, сражаясь за каждый дом, если понадобится.

Но здания и развалины дадут защиту от зимних штормов, в то время как мы разрушим все, что они попытаются взять. Затем удержимся до весны и будем надеяться, что наше новое оружие будет готово раньше, чем их.

— Без Фергюссона мечта о новом оружии кажется несбыточной.

— Калин, Чак прекрасно обучил своих людей. Они русские, помнишь? Чак появился здесь без большого практического багажа, но творил чудеса. Я осмелюсь сказать, что Теодор, молодой ученик Чака, имеет несколько тузов в рукавах. Таких как новые броневики, сходящие с производственной линии, и новые летательные аппараты.

— Тогда передайте их теперь.

Эндрю покачал головой.

— Мы ждем до весны.

— Что насчет той территории Рима, что идет вдоль восточного побережья Внутреннего моря? Или предположим, что он вдруг пошлет несколько верховых уменов на запад к Кеву?

— Я прикажу 10-му корпусу отступить на юг, что бы прикрыть территорию вдоль моря. Они могут создать некоторое сопротивление наряду с большинством наших конных подразделений. Гаарк сконцентрируется сначала на Риме, с мыслью, что после нанесения поражения нам здесь он сможет выделить несколько уменов и отправить их вниз вдоль восточного побережья, чтобы зачистить территорию. Что касается Суздаля, 5-й корпус сильно измочален. Они должны отделиться, прикрыть Испанию, а затем, если понадобиться, задержать проход войск через степь, используя железную дорогу. Все остальные части отступят в Рим. Поставки будем осуществлять морем.

— А Ганс, что насчет трех корпусов, имеющихся у Ганса? Если ты доставишь их прямо сюда, то может быть, мы сможем удержать линию от Рима до Испании, Эндрю. Я думаю, что это был бы лучший путь.

Эндрю улыбнулся и покачал головой.

— Мистер Президент, пожалуйста, поддержите меня в этом. Ганс останется там, где он есть. Он оттягивает на себя, по крайней мере, десять их уменов. Я молюсь, что он будет козырным тузом в нашем рукаве. То, где находится Ганс, не очень повлияет на события здесь и сейчас, но год спустя, начиная с этого времени, это может быть путь к победе в этой войне.

— Боже мой, Эндрю, — вздохнул Калин. — Я думал, что это будет закончено всего через пару месяцев. А ты сказал, что пройдет год?

Эндрю взглянул на Калина и ничего не сказал. Он думал, что если мы выдержим так долго, если выдержим целый год, то только тогда появятся шансы.