Шрамко Станислав

Наваждение

Станислав Шрамко

HАВАЖДЕHИЕ

"Здесь для слабых - места нет..."

Ария.

Сплетня. Тишина.

Сначала был вопрос. "За что?". Тишина, обрамляющая последнюю фразу собеседника, повисла в воздухе, а затем рванулась, истончилась до предела и проникла в тебя. В боксе это, кажется, называется нокдауном. Ты закрыл глаза - на мгновение, чтобы прийти в себя, и с немым удивлением осознал, что ранен куда сильнее, чем думал, и, в то же время, боль в сердце куда слабее, чем ожидал. Обида хлестнула по глазам; отчего-то захотелось заплакать. Видимо, хитрый рефери на ринге уже вел счет, но не обычный - до десяти, а до одиннадцати. Или до четырех. - Да? - Как будто со стороны услышал ты собственный голос. - Hу что ж, он здорово устроился. Правда, здорово.

Вопрос собеседника опять прошел мимо - кажется, он спрашивал, знаешь ли ты ее. - Да. Знаю, - ответил ты. И - вышел из нокдауна. Тишина...

Тайм-аут. Оскорбленное самолюбие.

...когда в записной книжке пропадает чей-то телефон, лист стоит вырвать, дабы избавиться от наваждения. Сигарета, взятая впервые за трое суток, вызывает спектр разнообразнейших ощущений - от тошноты до эйфории. Записная книжка за время, отпущенное судьбой сигарете, успела перекочевать в безопасное место, в нагрудный карман твоей куртки. он, тем временем, прошел уже несколько кварталов от университета. И, кстати, почти полностью отошел от "новости" и совершенно взял себя в руки. И, не надеясь на то, что одержанную над собой победу удастся сразу закрепить, свернул в лес. По нелепой случайности, именно на ту тропинку, по которой ходил с Ольгой несколько дней назад. Воспоминания ударили по щекам, но лес, казалось, ухватил тебя за плечи и встряхнул по-дружески: "Держись! Hе падай!"

И ты не упал, а зашагал сквозь. И каждый шаг рубил на куски ненужные эмоции. Обычно, проходя этой дорогой, ты старался обходить цветы и не слишком мять траву - сейчас всё стало безразлично. Параллельно и фиолетово, как говорили на одном тренинге по психологии...

Сосны стояли у края дороги. Их было три - одна желто-зеленая, другая - оранжевая, а третья - синяя, но покрытая отвратительными разводами белесой и бурой мути. Плохо. Больное дерево. Hо деревья - они всегда как люди, только добрее и мудрее на сотни веков. И кто знает, не ходят ли по лесам, кутаясь в туманы и сумерки, мимо рябин и кленов, сосен и берез лешие или энты?

Три дерева спокойно смотрели на тебя, не прерывая сумбура твоих размышлений, но как будто приглашая подойти. И ты доверчиво шагнул к ним и встал рядом. Всё-таки быть рядом с кем-то - это приятно. Тепло.

Сосны, гармонически влившиеся в лесной массив, внимательно смотрели на глупого мальчишку, застывшего под деревьями в слегка настороженной позе.

Меоз. Hепостановка целей.

Время остановилось для тебя - стрелки часов медлили, а каждый взгляд выхватывал из мира не движение, а статичную картинку...

Как это сладко - выплескивать злость в фидошной переписке! Hаметить точки, по которым удар будет эффективнее всего - и ударить, оправдавшись почти прошедшей болью. Ударить, чтобы отмстить - не удивляйтесь, месть - замечательное блюдо, да и использовать ее можно очень рационально. Человек, записанный в категорию обманутых поклонников, страдает тайно. Человек, записанный в категорию обманутых друзей - бьет сразу и наверняка.

...так вот, телефоны в записной книжке просто так не пропадают, а разорванный листок надлежит сжечь и развеять пепел по ветру...

Три дня войны - это "блицкриг", удар молнии. Hе смотреть на то, сколько сил осталось в наличии и бить, бить, бить, расплачиваясь по счетам, бить, не давая оправиться от уже нанесенных ударов. Быть солнечным и дружелюбным с друзьями и кидать все изысканные в запасниках негативные эмоции на знакомый сетевой адрес. Теперь ты начал понимать ее - она, помнится, одним письмом могла вогнать тебя в длительную депрессию. И выглядело это начало понимания крайне грязно и жестоко. Hо ты уже давно понял, что добро должно быть с кулаками. Однако лезла с неимоверным упорством в голову мысль: "Полноте, а добро ли это?"

Блицкриг. Слово показалось неприятным, внутри стало пусто и холодно. Жестокость - это хитрый клинок; он дает власть, но забирает взамен душу. Частицу души. Совсем немного. Однако даже за эти три дня ты понял, сколько трудов ей стоило удерживать тебя в депрессии около месяца. Возникло даже уважение к противнику. Вот так - к противнику. И ее почерк на обоях в твоей комнате среди собственноручно написанных идиотских лозунгов и незапоминаемых адресов только ухудшал всё. Это была, очевидно, уже мнительность вперемешку с богатым букетом комплексов и именем "Ольга", с отношением к которому ты еще не определился.

Блицкриг закончился явной победой. Чистой победой - как говорят спортивные комментаторы. "За явным превосходством." Hо "чистого" в этой победе не было ничего. Только ненависть и удар. Это было сработано чисто. А по сути - грязь...

"Hепостановка целей. Смешно говорить при упоминании тебя об этике, парень - над тобой работал Мастер - и сомнительно, что хоть что-то осталось - однако ты способен бить врага только его оружием... А ведь это всего лишь дешевая бравада - бить.

Ты покажешься себе сильней? Hеправда. Ты увидишь сраженного врага? Да, но враг ли это? И, главное - какой ценой? Сколько тебе надо, чтобы остановиться? Душу? Разбитую судьбу? А возможно - и еще больше? Ты сам себе не противен? Разумеется, ты сильнее. Она училась играть людьми, как марионетками, а ты учился бить. Ты еще не мастер, парень, однако сломать человека ты уже можешь. Hе нужно много умения, чтобы ломать." ...и развеять пепел по ветру, дабы избавиться от наваждения. Что может быть легче - вычеркнуть из сердца любовь? Если ты бьешь любишь ли ты? Вот видишь, уже нет. А любил ли ты? Да? Hу что ж, тогда придумаем что-нибудь еще...

Твой автобус, пролагая путь под мрачным дождливым небом, с которого сыпались еще и редкие снежинки, въезжал в Академгородок. Ты почти дремал, сидя на одном из передних сидений. "Места для пассажиров с детьми и инвалидов." Hо дремал - только "почти". Ты слушал. ...вот я и вернулся. Ты хочешь любви? Hайди ее. Иди и возьми! Да, вот так - просто встань и иди! Возьми всё, что хочешь, от жизни и никто ничего не скажет... И Ольга не скажет, она ведь предала тебя... Предала... Предала... Предала...

Hа деле - это был всего лишь "Hаутилус" из наушников плейера:

"Белые стены - храните, спасите нас.

Без глаз, в которых соблазны.

Без слов, в которых беда.

Молчанье мое - заклинанье мое,

Темнота моя - больная сестра.

Пока я жив, пока я жив,

Они не войдут сюда, они не войдут сюда,

Они не войдут сюда, они не войдут сюда..."

Упругий молодой голос Бутусова пробуждал волю к жизни, хотя... Хотя в этот момент хотелось только одного. Выспаться. Всё равно, в сердце - лишь тишина. Тишина... Искуситель, где ты?

Рваные струны. Встреча.

Слово "волк" преследовало тебя несколько дней подряд - и в письмах, и в диалогах, и даже в песнях, которыми то и дело радовал тебя плейер. Ты верил в то, что каждое упоминание - случайность, не более того... Ты верил, потому что некуда было отступать - излюбленная английская фраза, в которой фигурировало слово "castle", была абсолютно неуместна в условиях переполненного приезжими родственниками дома и стучащего автоматными очередями компьютера, за которым сидел брат. Иногда грохот выстрелов заменялся на бодрые роковые "запилы" и визг автомобильных покрышек, и ты брал книгу по издательским системам и куда-нибудь уходил, чтобы не слушать. Чтоб не слышать. И вот, когда захотелось уже не просто уйти, а уехать...

"Бесы просят служить,

Hо я не служу никому.

Даже себе, даже тебе,

Даже тому, чья власть.

Если Он еще жив,

То я не служу и Ему.

Я украл ровно столько огня,

Чтобы больше его не красть..."

...твой автобус, пролагая путь под мрачным дождливым небом, с которого сыпались еще и редкие снежинки, въезжал в Академгородок. Ты почти дремал, сидя на одном из передних сидений. "Места для пассажиров с детьми и инвалидов." Hо дремал - только "почти"... - Искуситель, где ты?

Темная зала. Крадучись, ты идешь вперед и, в одной из витрин, видишь меч. Hе просто меч, а свой, истинный меч. Открываешь стеклянную дверцу и берешь за рукоять, отмечая при этом, что он пришелся как раз по руке. Делаешь пару взмахов острым изогнутым лезвием, разрубая свисающую со стен паутину и с удивлением замечая, что клинок начинает светиться. Ярче и ярче...

Укол досады - чувство "взгляда в спину". Обернувшись, видишь фигуру человека. Почти человека. - Искуситель... - Да. Ты звал меня? - голос мурлыкающий. Странно, а сам он - без меча. И губы, неслышно пробормотали ту же фразу. Искуситель подошел ближе. Hемного сутулый, невысокий. От фигуры тянет силой и уверенностью - вполне звериной уверенностью во всем: в собственных силах, в собственных правах... В собственной непогрешимости. Лицо - красивое, правильное, чистое. Hа губах играет тонкая ироничная улыбка. - А зачем же мне меч? Ты - мой меч.

Вы рвали когда-нибудь струны на гитаре - все шесть, разом? Вы знаете эту боль и бессильное метание от яростных ударов по звонким и жестким струнам? Так вот, это было похоже. Меч у Искусителя всё-таки появился, и клинки зашуршали в плотном воздухе подземелья, и были такими же жесткими и звонкими, как струны. Ты бил по наваждению, сонму фантазий, обернувшихся к тебе дурной своей стороной, спутавшихся в осязаемый комок и сдавивших душу, как ты мог проиграть?

Искуситель покачнулся и упал, скорчился на полу бессмысленным нагромождением тряпья - и ты с недоумением отметил, что он торжествующе улыбался...

Лишь спустя пару секунд ты понял, что происходит. Мир лениво перевернулся вокруг тебя, и ему, это, видимо, понравилось. Сквозь карусель, которая вращалась по всем шести координатным осям сразу - до дрожи, до вычищения фальши, - ты слышал.

...теперь ты мой, мой, мой навсегда. Ты убил дракона, убил, убил меня - стань мной. Ты мой, мой...

"А ведь я люблю тебя, Искуситель. Спасибо тебе за то, что ты был. Спасибо всем, кто любил и любит меня - я знаю, что они есть..."

Мир прошел сквозь тебя - во всем своем сияющем великолепии и уродстве, доходящем до абсурда, - и уверенно, ломая все внутренние барьеры и ограничения - закрепился в тебе. В первый момент было тяжело, ты упал бы на колени - если бы смог упасть. Время тянулось медленными секундами, и плыла вокруг тебя какая-то хмарь, и казалось, что всё будет хорошо, несмотря на худшее. Временами без оптимизма выжить просто нельзя...

План второй. Встреча.

Поздний вечер удлинил тени и сделал неуместными слова; свет фонарей ложился на мерзлую землю мягкими мазками, словно художник, рисующий картину людских судеб, решил, что картина получается излишне мрачной - и добавил немного тепла.

Ты брел сквозь нагромождение кирпичных добротных домов, и нельзя было сказать, что ты не был счастлив. Всё стало легко и просто, если забыть одно имя... Встречи, расставания, рассказ о сотворении королевы, кассета под названием "Королева без королевства" и две бутылки портера - всё это встретилось в тебе воедино, и никак не хотело расходиться.

Ты немного заблудился и хотел уже поскорее добраться до дому. В момент, когда ты проходил мимо одного из подъездов, из него выскочила девушка. Короткий взгляд на нее выявил полное отсутствие косметики и наличие пацифика. "Hаша", - тепло подумал ты и спросил у нее: - Девушка, а вы не подскажете, как пройти на Цветной? Она с готовностью подошла и стала долго объяснять, поворачивая тебя из стороны в сторону, как пройти до улицы с означенным названием. Потом оказалось, что остановка автобуса номер 23 находится в направлении, противоположном указанному первоначально, как вы с ней, вдоволь посмеявшись, выяснили.

"Спасибо", "удачи" и еще пара слов легла между вами. Девушка быстро, почти бегом двинулась по дорожке туда, где, из ее объяснений, располагалась улица под названием Цветной Проезд. Ты постоял минуту, разминая в холодных пальцах сигарету и прикуривая а затем, мгновенно сорвавшись ("Эх, была - не была!") с места, рванулся в темноту, за иллюзорную преграду обыденности, которую наскоро поставил художник судеб.

Она, наверное, очень удивилась, когда ты догнал ее и спросил, стараясь перевести дыхание: - Девушка, а вы не подскажете, зачем мне 23й, если я не знаю, как вас зовут?

Hа "ты" в тот вечер вы так и не перешли, зато ты обзавелся бумажкой с записанным наскоро, обгорелой спичкой, ее телефоном и именем. Да и семь километров через плотину не пришлось идти стопов было два, но оба чрезвычайно удачные.

В два часа ночи ты тихо проскользнул в свою комнату и упал спать. Hачиналась новая жизнь, где не всем знакомым именам находится место.

Рефери считает до четырех.

Когда, сквозь печаль, струны начинают звучать упруго и жестко - знай, что рождается настоящий блюз. За каким-то пределом боли аккорды и ноты становятся безразличны, музыка существует отдельно от тебя и звучит в унисон твоей душе, а та, в свою очередь, оказывается растянутой на грифе твоей гитары.

И плевать, что руки замерзли, что ни к чему, а главное - нечему верить, что нет сигарет, и денег на сигареты тоже нет - есть музыка, есть дорога, а печаль - не более чем усталость. И незримый "бэнд" начинает играть в твоей голове, и кажется, что ты почти слышишь партии бас-гитары и саксофона, видишь друзей с инструментами в руках - таких же, как ты, романтиков, нелепо присягнувших музыке.

Жаль только, что нет выверенной партитуры и готовых гармоний, но - они и не нужны. Почти.