Герасимов Сергей

Паркетный вор

Сергей Герасимов

Паркетный вор

1

Вор провел кончиками пальцев по неровной поверхности. Фигура, скорее всего из слоистого стекла, изображала двухголовую собаку. Собака напоминала большого дога, слишком худого и печального, почти больного, чтобы казаться свирепым. И во всем - в наклоне голов, в полуоткрытой левой пасти, в настороженных ушах правой головы, ощущалась сила чувства, неизвестного вору. От близости фигуры на сердце становилось пусто и просторно, как ночью в мраморном зале. Вор постоял еще минуту, гадая, сколько может стоить такая штука.

- Но держать бы я тебя не стал, - сказал он и погладил шею собаки. - А знаешь почему? Знаешь. По глазам вижу. Богато вы с ним живете.

Он щелкнул фигуру по носу и прислушался к звонкому отклику. Хрусталь, похоже.

Пройдя причудливый, дважды изломившийся коридорчик, вор наткнулся на дверь; она подалась от легкого толчка. Вор похолодел; дверь вела в ванную комнату и краны были открыты. С легким журчанием струйка воды вбивалась в гладкую поверхность, неподвижная и гладкая, как водяной гвоздь. Ванна уже наполнена до краев и это... И это значит...

- Это значит, что я дома, - он услышал голос сзади и попробовал по голосу определить, где стоит говоривший и что держит в руках. Слишком спокоен, сейчас дергаться бессмысленно, подумал вор. Все-таки черный ход, будь он проклят. Так спокойно может говорить человек с ружьем наперевес.

- Вы буквально угадали мои мысли, - ответил вор, не оборачиваясь. - Как вы это делаете? Один из ваших трюков?

- Ты хотел денег? - спросил хозяин.

- Мейстер, - сказал вор. - Это фамилия. Но я не смог найти вашего имени. Его нет ни на одной афише. Как можно быть просто Мейстером?

Вор обернулся и облокотился на раковину. Лучше было бы сесть на край ванны, если бы та была пуста. Сесть, ногу за ногу, и попросить сигарету. Мейстер оказался безоружен и одет в домашний халат. Под халатом волосатая грудь с зачатками седины. Вор передумал нападать.

- Это не фамилия и не имя.

- Ваш цирковой псевдоним?

- Иди в комнату.

- Да, я хотел денег, - заговорил вор. - Зря вы объявились. Я ведь обслуживаю искусно, вы б не разочаровались. Я обслужу даже там, где не сможет никто. Клиент еще месяцы не знает, что я его посетил. Я никого не убиваю, не беру заложников и ни от кого не бегаю.

- Это трудно?

- Это увлекает, как всякое мастерство. Ваша ванна уже течет.

- Подожди, я сначала тебя убью, - сказал хозяин.

- Верно, но банально. Лучше дайте мне немного денег, и расстанемся друзьями. Вы расскажете о сегодняшнем вечере своим друзьям, а я своим. Потом...

Коридорный коврик потемнел, напитавшись водой. Еще секунда и струйка потекла в комнату.

- Уйди! - приказал хозяин; струйка свернула и исчезла.

- Это просто фокус? - спросил вор. - Или какое-то особенное поле? Я преклоняюсь пред вашим талантом. Для меня большая честь грабить величайшего фокусника нашей эпохи.

- Я уже давно не выступаю, - возразил Мейстер.

- А слава ваша живет. Те два подонка, что навели меня, говорили о вас с восторгом. Они бегали на ваши выступления, будучи детьми.

- И что они запомнили?

- Ваши гонорары. За один вечер вы зарабатывали столько, сколько они за семь жизней.

- Сейчас будут деньги, - сказал Мейстер, - ты возьмешь их, если сможешь.

2

Мейстер удалился. Вор остался в комнате один. Впрочем, не совсем один, была еще и двухголовая собака из стекла. Совершенно неподвижное прозрачное существо. И раньше она сидела левее, на коврике. Ерунда, сказал вор себе, но иллюзия не исчезала. Этого не может быть. Он представил стеклянную собаку ожившей и по коже пробежали мурашки. Возьмешь деньги, если сможешь. Ничего хорошего это не предвещает. Мейстер вернулся.

В его руках был ярко-желтый мешочек, по-видимому, пустой.

- Сколько?

- Вы спрашиваете о сумме? Так, мне достаточно немного, в качестве дружеской услуги.

Мейстер протянул руку отработанным жестом фокусника и в руке оказалось несколько купюр.

- Я предпочитаю настоящие, - возразил вор.

- Они совершенно настоящие.

Вор ухмыльнулся.

- Конечно-конечно. Вы сделали их из ничего?

- Из пустоты. Можно переводить материю из одного состояния в другое, если не нарушать смыслового заряда - а деньги есть лишь иная форма пустоты. Но создать из ничего нельзя.

Мейстер положил купюры в мешочек и бросил мешочек на паркет.

- Возьми.

Вор присел на корточки и оперся руками. Его пальцы подрагивали.

- Что это? - спросил он. - Меня вроде бьет током.

- Объясню примитивно. Вещи, созданные мной, не предназначены для воров, поэтому ты ничего не сможешь взять без борьбы. Как только ты пробуешь схватить деньги, тело перестает тебе подчиняться. Но можешь попробовать.

- Ага, - сказал вор.

Заиграла тихая музыка.

Вор протянул руку к деньгам, и встал с протянутой рукой; с выражением крайнего изумления на лице начал танцевать. Болезнь танца охватывала его от плеч и шла дальше, неравномерными волнами, по всему телу и ногам. Мейстер наблюдал за подпрыгивающим человеком и видел, что тот не столько испуган или огорчен, сколько заинтересован происходящим. Стеклянная фигура подняла обе головы и внимательно смотрела на танцующего вора. Ее грудь приподнялась, изобразив глубокий вдох. Кончик хвоста звонко щелкнул по полу. Но ее большое тело еще оставалось неподвижным. Музыка стала тише. Протанцевав круг, вор остановился.

Стеклянная собака положила одну из голов носом на лапы.

- Ну как? - спросил Мейстер.

- Не хочу, но танцую. Корежит и похоже на удары электричеством. Попробую опять, ладно?

Вор протанцевал еще два круга, с каждым шагом приближаясь к мешочку. Затем грохнулся на колени и стал ползти, дергаясь как рыба. Его лицо искажалось. Ноги продолжали стучать по паркету, выделывая танцевальные па. Руки двигались в такт ногам. Но вор полз. Наконец он схватил кошелек зубами и замер. Музыка прекратилась.

- Как тебе это? - снова спросил Мейстер.

- Мне очень больно, - ответил вор, - ааааааааааааа!

Он начал стучать головой о паркет.

Стеклянная собака подошла к плачущему человеку, наклонилась и лизнула. Вор осторожно сел, отстранившись.

- Это механизм? - спросил он с опаской.

- Нет.

- Живая?

- Тоже нет. Но и не мертвая. Живет вот у меня, если это можно так назвать. Я называю его Состраданием. Это имя ему больше всего подходит. А теперь иди вон, паркетный вор.

Вор поднялся и стал медленно уходить. Стеклянная собака шла за ним, обнюхивая его спину и плечи.

- Мне просто очень нужны были деньги. Спасибо, - сказал он и протянул руку, чтобы погладить собаку.

Собака снова окаменела.

- Но это хотя бы вроде бы собака? - неуверенно спросил вор.

- Нет. Это особенное существо.

3

Вечером следующего дня вор снова появился в квартире Мейстера. Хозяин долго и молча рассматривал гостя, пока тот не опустил глаза.

- Пожалуйста, не надо глядеть.

- Дать еще? - спросил Мейстер.

- Я за другим.

- Тогда пошли, поговорим за столом.

Мейстер сел и на столе появилось два прибора, вывернувшись из салфеток и отвердев.

Вор потрогал край тарелки, потом постучал по ней вилкой. Попробовал омлет.

- А где та собака? - спросил вор. - Или как вы ее назвали?

- Оно часто притворяется невидимым или несуществующим. Иногда притворяется так, что даже меня обманывает. Но оно всегда рядом. От него не избавишься, сколько не старайся.

- Разве оно не подчиняется вам?

- Ничуть. Обычно мне приходится подчиняться его прихотям.

- Я думал, вы всесильны.

- Я всесилен. Поешь и говори.

- Я пришел не за едой.

- За чем?

- Я хочу понять, в чем секрет. Вчерашние деньги получились настоящими, совсем настоящими, как из банка. И номера, и все такое. Это меня просто убило. Это ставит под вопрос все, даже мою профессию. Деньги же были настоящими.

- Разве я не сказал тебе этого?

- Я хотел удостовериться. Я думал, что все фокусы это просто ловкие фальшивки, обманы чувств. Но ваши деньги проверяли всеми способами. Вы создали абсолютно настоящие деньги. Я хочу знать в чем секрет.

- Это слишком большой секрет. А если я с тобой разделаюсь?

- Вначале скажите.

- Объясни, зачем это тебе нужно. Если интересно соврешь, отпущу.

- Это совсем непросто объяснить, - начал вор, - но мне всегда хотелось узнать что-нибудь особенное. Хотелось поверить, что что-то есть. Что-нибудь такое, чтобы все оправдывало. Моя мать прожила сорок лет и замерзла пьяная под забором. Она была ужасной женщиной, я только порадовался. Я хочу знать, есть ли в жизни что-нибудь такое, что оправдывает жизнь?

- Нет, - ответил Мейстер, - ничего такого нет.

- Но мне казалось, что это всегда поблизости. Просто повернешь голову и увидишь. Как будто навстречу идет твой старший брат, которого ты не видел с детства и ждал. Или ты вышел на неизвестной станции ночью и вдруг попал домой. Я всегда рядом с этим. Разве с вами так не бывает?

- Ты молод и не лишен ума, - сказал Мейстер. - Но мое знание велико. Я не могу дать его сразу.

- А по частям?

- Ну разве что. Только мои подарки не предназначены для человека. Во всяком случае, для обыкновенного человека.

- Снова придется танцевать?

- Попробуй.

В руке Мейстера возник мешочек, такой же как вчера.

- Передай мне соль, - приказал он.

Вор предал солонку. Мейстер высыпал часть соли на ладонь и дунул.

- А зачем это?

- Нельзя создать из ничего. Знание, за которым ты пришел сегодня, я сделаю из соли. Оно зарабатывается соленым потом. И все, что ты узнаешь, не очень сладко. И без истины жизнь теряет вкус, становясь пресной. Кроме того, моего знания нельзя сразу проглотить много. Уже готово.

Мешочек в его руке раздулся, будто наполнился воздухом. Мейстер подошел к зеркалу и несколько минут смотрел, будто сквозь себя, решаясь, потом повесил мешочек в воздухе перед самым стеклом.

- Бери.

Вор подошел к столику и взял карандаш. Провел несколько линий в воздухе. Затем написал большими буквами на стене: "не могу", и продолжал писать, приближаясь к зеркалу. Слова стали неразборчивы. Он писал все гуще и строки наползали одна на другую. Он снова упал на паркет и стал ползти. Рука с карандашом чертила в воздухе невидимые письмена. У самого зеркала он потерял сознание. Вор лежал, раскинув руки. На его запястьях кровоточили язвы. Суставы пальцев разбухли. Волосы на голове выпали клочьями, обнажив белую кожу. Но он так и не дотянулся.

- Встань, - приказал Мейстер.

Вор встал, покачиваясь как сомнамбула.

- Я предложил тебе слишком много, - продолжил Мейстер, - сейчас попробуешь снова.

Он развязал мешочек и выпустил часть содержимого. Положил на стол. Потом провел рукой вокруг себя и надписи на стенах исчезли.

Вор двинулся к столу. Его движения стали угловаты и неровны. Его кожа покрылась деревянным рисунком и запах смолы наполнил комнату. Вор вынул нож и начал снимать стружку со своей левой руки. Стружка падала на пол и там становилась мертвой кожей. Наконец он лег на стол грудью и схватил мешочек. Кровь капала на пол.

- Зачем ты это делал? - спросил Мейстер и Сострадание заговорило с ним в унисон.

- Так было легче.

- Ты бы мог снова писать на стенах, - говорил Мейстер с Состраданием.

- Не получилось бы добраться.

Собака увеличилась, заполнила половину комнаты, пошла волнами, заискрилась.

- Что это с ней?

- Сейчас ты видишь волну сострадания, искреннего и сильного.

- Спасибо, - сказал вор, - я не забуду этого. Уймите мою боль, я уже не могу терпеть.

Мейстер сделал небольшой жест рукой.

- Ух, и кровь почти засохла. Это было сильно. А вначале я боялся этой штуки. Но теперь вижу, что оно безопасно. Верно?

Сострадание колыхалось у самого его лица.

- Ничуть. Оно опаснее любого настоящего зверя. Ты даже не знаешь, сколько несчастий причинило сострадание. Впрочем, сейчас ты уже кое-что знаешь.

- Да, - сказал вор, - но ваше знание не такое, как я думал, оно не в уме, а теле и в глазах. Как будто бы я видел мир сквозь особенные очки, такие очки, которые из сотни вещей показывают только одну, самую дешевую, оставляя иные невидимыми. Но я еще не понял главного.

- Если придешь в следующий понедельник, - сказал Мейстер, - то я дам тебе больше. Вот деньги, обратись в больницу.

4

Утром следующего понедельника Мейстер встал рано, чтобы не пропустить восход солнца. Светило поднималось величественное и красное, просеиваясь сквозь городские дымы и облака смога. Он подставил ладонь под солнечный луч и луч собрался в ярко-оранжевую дымящуюся лужицу. Не совсем подходит, подумал Мейстер, в этом луче слишком много серости.

Он поднялся, на крышу, взлетев вдоль пожарной лестницы, потом стал невидимым и направил полет еще выше. Теперь город расправился глубоко внизу, весь окутанный собственным смрадом. Смрад полз, несомый медленным ветром. Здесь лучи лились в первозданной чистоте. Мейстер подставил ладонь под свет. Внизу с загородного аэродрома поднялся истребитель и сразу же выпустил шесть ракет. За ним еще два вырулили на старт. Мейстер стал невидимым для ракет и поднялся еще выше, оставив истребитель выписывать растерянные петли. Когда он вернулся домой с каплей солнечного луча в мешочке, было уже девять. Он ощущал себя приятно усталым. Истребители все еще кружили над городом, прорывая небо раскаленными спицами грохота.

- Пока не приходил? - спросил он Сострадание и Сострадание тихо заскулило. - Я боялся, что опоздаю, пришлось повозиться. Брось скулить. Наверное, он задерживается, он обязательно сейчас придет.

День шел и клонился к вечеру. Сострадание лежало рядом. Мейстер говорил с ним, как говорят с обыкновенной собакой. Оно не понимало и заглядывало хозяину в лицо с безнадежностью во взгляде.

- Мы с ним похожи, - говорил Мейстер, - я чувствую его порывы, я понимаю. Мне повезло, понимаешь ты, в бессмысленно огромном мире встретить человека который зовет тебя и откликается на зов. Тебе не услышать этого, ты одиноко по природе и даже твои две головы всегда мыслят противоположно. Мне тяжелее, я часть большого зеркала, разбитого на мелкие кусочки. Как нас ни составляй, мы не срастемся, но тоска о единстве... Прекрати выть.

В шестом часу вечера появился вор. Он был в новом костюме, который выглядел великоватым.

- Я уже изготовил подарок для тебя, - сказал Мейстер. - Я изготовил знание из солнечного луча. Во-первых, потому что знание это свет, как всем известно, во-вторых...

- Мне уже достаточно знания, - сказал вор. - Я пришел попросить денег. Сейчас они мне нужнее. Вам ведь ничего не стоит создать деньги из пустоты.

Сострадание привстало и начало громко выть, глядя на Мейстера. Потом бросилась на вора и обвило его прозрачными лапами, которые вдруг стали похожи на щупальца. Охвачен Состраданием, вор продолжал:

- Мне очень жаль, но так сложились обстоятельства. Деньги мне сейчас нужнее. Не стоит расстраиваться из-за меня. Я не стою ни одного, и самого малого, движения вашей души. Ведь я просто обыкновенный человек. Я просто червь, который возвращается в свой прах. Того знания, которое я получил от вас, для меня слишком много. Я не знаю что с ним делать. Оно мучит меня. Оно как болезнь и каждый видит, что я болен. Я уже не могу говорить с друзьями, они ненавидят меня за то, что я вижу их. Я стал перпендикулярен течению жизни. Я стал совсем одинок. Я как кусочек, отбитый от зеркала и втоптанный в грязь. Но вы дали мне память о зеркале, к которому я все равно не прирасту. Я чувствую себя прокаженным. Я вижу такие ужасы жизни, которые не в моих силах исправить или понять. Раньше, когда я был слеп, это меня не волновало. Я ни за что не согласился бы расстаться с полученным знанием, но получить новое - это для меня слишком.

Мейстер развязал мешочек и знание, полученное из солнечного луча, с легким шелестом упорхнуло, осветив на прощание комнату. Несколько заблудившихся бликов еще плясали на стенках графина.

- Ты хочешь денег? - спросил он. - Тогда бери их.

- Если смогу?

- Сможешь.

Он создал из пустоты пачку банкнот и положил их в мешочек. Сострадание оборвало вой на полуноте и начало замерзать, как замерзает обыкновенная вода в проруби с наступлением зимней ночи.

Затем бросил мешочек в окно.

- Я не хочу, - тихо сказал вор.

- Иди.

Сострадание окаменело. Сейчас оно ничем не отличалось от гипсовой статуи, к тому же, статуи топорной работы. И казалось невозможным, что оно только что двигалось и издавало звуки. Вор начал танцевать.

- Скорее, - сказал Мейстер, - иначе деньги заберет кто-нибудь другой.

Вор сделал полкруга по комнате и бросился в окно. Мейстер посмотрел вниз, на улицу. Над жаркими асфальтами дымилось вечернее солнце. Тело лежало неподвижно и лицом вниз. Рука тянулась к желтому мешочку. Начинали собираться прохожие и некоторые показывали пальцами на окна верхних этажей. Сострадание оставалось мертвым. Впрочем, люди говорили, что еще долго слышали у этого места вой, похожий на вой собаки.