prose_counter Rieko Yoshihara Ai no Kusabi: Stranger ru ja Yonaka AKortik FB Tools 2006-04-15 www.glucken.ru 2CC41CFB-7C33-424E-A732-F4D837C6AAAC 1.0

Rieko Yoshihara

Ai no Kusabi: Stranger

В комнате темно, но темнота не полная – она не внушает непереносимой безотчетной тревоги. В ней можно рассмотреть очертания предметов. Мебель совсем простая – словно это тюремная камера.

Тишина. Не работает даже кондиционер, запрограммированный так, чтобы в помещении было уютно в любое время года. Но воздух колеблется – в полумраке можно увидеть, как дрожат тонкие струи воздуха. От жары? Или от холода – словно где-то, невидимый, тает лед?

Неожиданно с кровати, что стоит в середине, доносится шелест простыней. Чуть шевельнулась тень – влево, вправо – и вместе с ней струи горячего воздуха взметнулись в омуте тишины.

Человек на кровати беспокойно возится, словно его тело сводит судорога. Глаза открыты. Наверно, не может уснуть и раздраженно ворочается с боку на бок? Или, может, ему приснился кошмар? Нет, не спит – просто не может подняться. Его запястья крепко связаны над головой, вытянутые руки чуть вздрагивают. Не в силах высвободиться, он яростно сжимает кулаки. Однако не похоже, что старается освободиться, во что бы то ни стало. Сдался? Или просто устал метаться?

На его лице ничего невозможно прочесть, но с губ срываются стоны – слабые стоны человека, который уже не в силах сдерживаться. Привязанное тело приподнимается, выгнувшись, словно отчаянно пытаясь справиться с невыносимой болью. Вновь тяжелый стон. Но глубоко внутри этих беспрестанных вздохов скрывается сильнейшее эротическое очарование, будто они предназначены для чьего-то слуха.

– Сволочь... Дерьмо...

Сердце колотится, горло жжет, но дрожащие губы вновь и вновь выплевывают ругательства. Он знает, что от этого будет только хуже, но не в силах остановиться.

– Дерьмо...

Утратив выдержку, гордость, стыд, человек едва не плачет, но заставляет себя сдержаться, до крови прикусив губу.

Как бы громко он не кричал, его никто не услышит.

Он уже не понимает, сколько времени прошло с тех пор, как ему ввели средство, увеличивающее чувствительность члена. Может, лишь 10 минут, а может – целый час.

Мышцы внутренней стороны бедер так напряжены от боли, что время от времени по ногам до кончиков пальцев пробегает судорога.

Непрестанные беспокойные вздохи царапают горло и возбуждают жажду. Тело горит, онемели ноги, вены едва не рвутся от напряжения. Дайте же кончить! Не могу больше терпеть!

Тело выгнулось. Он может лишь извиваться, стараясь хотя бы потереть бедра друг о друга. От нестерпимого желания темнеет в глазах. Это сводит с ума.

Удовольствие вспыхивает подобно лихорадке, но кольцо сжимает член, и человек, вновь не сумев кончить, выплевывает злое ругательство. Кусая дрожащие губы, почти теряя сознание, он вновь и вновь повторяет одно и то же слово: «Дерьмо, дерьмо» – не зная иного способа, кроме этих обжигающих вздохов, сбежать от пытки.

Дверь в комнату приоткрывается, но он слишком охвачен горящим внутри безумием и не замечает мужчину, медленно приближающегося к нему. Пушистый ковер скрадывает шаги. Манеры вошедшего полны утонченного изящества, но в умном лице нет ни капли мягкости. Все также молча, тот касается выключателя у края кровати, и комнату окутывает приглушенный свет. Но даже он слишком ярок для заключенного в темноте человека – тот сразу же щурится, чтобы привыкнуть к освещению. Он видит мужчину и тут самообладание и выдержка словно оставляют его – глаза невольно наполняются слезами.

– Ну и как? – Безразличие мужчины еще больше подчеркивает холодно-спокойный голос, столь характерный для людей его класса, привыкших отдавать приказы. В нем чувствуется безжалостность.

– Прости меня, – извиваясь, задыхаясь от слез, молит лежащий.

Но мужчина даже бровью не ведет.

– Я говорил, что ты можешь спать с другими мужчинами, но о задницах самок речи не было. – Голос равнодушен, но в глазах – пронизывающий холод. – Для Мимэи уже был подобран пэт-самец, полагаю, ты знал об этом, так ведь? Ты все испортил, и Рауль разозлился. За это полагается наказание.

От жестоких слов, произнесенных таким ровным тоном, у него перехватывает дыхание.

– Неужели ты действительно возомнил, что можешь взять Мимэю так просто? Если играешь с огнем, соблюдай правила.

В этот миг из-за спины мужчины неожиданно доносится пронзительный женский голос:

– Это не игра!

Он вздрагивает, смотрит изумленно. Там стоит Мимэя, с которой они столько раз тайно встречались.

– Она все просила разрешения встретиться с тобой. Говорила, что любовь слепа. Видимо, вы не понимаете, что для вас нет такого понятия как право выбора. Поэтому скажи ей все прямо.

– Что...? – в испуганных глазах вопрос и трепет. Возможно, он уже предчувствует следующие слова мужчины.

– А разве не так? Разве главным для тебя было, что это Мимэя, а не кто-то другой? Разве не правда, что тебя привлекло только женское тело – и не важно чье оно... Разве не так?

По спине пробежали мурашки. Конечно же, возразить ему не позволят... Этот негромкий голос, в котором слышалась угроза, парализовал его, лицо застыло маской.

Но прежде чем его дрожащие губы шевельнулись, закричала Мимэя:

– Это ложь! Теперь все будут стараться разорвать наши отношения!

Девушка с ненавистью смотрит на мужчину. Для нее тот не символ власти, а единственный соперник, который может сделать с ее возлюбленным все, что угодно.

– Знаешь, кого господин Рауль выбрал мне партнером?", – продолжает она. – Дженнаха! Из-за его хорошей родословной!. – В ее вздрагивающем голосе слышится ярость человека, оказавшегося в безвыходном положении. – Это ужасно! Он – сексуальный маньяк, у которого одно только достоинство – лицо. Мне тошно от мысли, что у меня будет от него ребенок!

Женская гордость не позволяла говорить такого, но у нее все же вырывается:

– У тебя ведь больше нет никого? Ты ведь любишь только меня?

Но, хотя эти слова исполнены чувств, и половина не достигает его ушей. Он всеми силами пытается не позволить ей заметить, что его непрестанно трясет; ерзает, кусая губы, чтобы удержаться от стонов.

Мимэе не сказали, что он был жестоко наказан после того, как обнаружились их тайные свидания. Их секрет раскрылся. Отовсюду словно слышался смех: «Кто он такой, чтобы трогать девственницу из Академии?» «Как быстро она связалась с отбросами, стоило только отвернуться».

Мимэя знала, что о них открыто злословят. Она была выращена в Академии, ей все завидовали, а он родился и вырос на самом дне. Но теперь и Мимэя узнала, что такое бесконечные насмешки за спиной, откровенное презрение и осуждающие взгляды.

Но он был необычен – и одним этим привлекал внимание людей, а не происхождением, внешностью или чем-то еще. Это заставило пошатнуться все то, во что она до сих пор верила. Встречаясь с ним, Мимэя впервые поняла: рамки, за которые выходить нельзя, всего лишь видимость. Поняла, что такое внутреннее сияние души. Для нее возлюбленный казался самым красивым в своем кругу. Его словно не касались злословие и тайная ревность. Он был груб, держался в стороне от всех, но в нем чувствовалась какая-то редкостная чистота. Поэтому Мимэя хотела быть с ним. Пусть они птицы в одной клетке, но если сойтись, возможно, начнется что-то новое? И она соблазнила его. Выпрашивала поцелуи, объятия, отчаянно желая привязать к себе. Он будет принадлежать только ей! Сладкие мечты... Всего лишь несколько дней назад он бросал на нее грубоватые, но все же самые нежные взгляды, а сейчас отвернулся, ничего не объясняя. Мимэя не могла вынести этого. Молчание вселило в нее отчаянный страх.

– Почему ты молчишь?

И вдруг реальность, которую она не желала до этого видеть, особенно ярко бросилась ей в глаза. Если ты связан невидимой цепью, жизнь теряет свою ценность. Это принуждение...

Противоречивые чувства терзают ее сердце. Не в силах больше терпеть, Мимэя истерически кричит:

– Почему ты не смотришь на меня? Скажи же хоть что-нибудь!

Но потом, поняв, что даже так ей не добиться от него и мимолетного взгляда, она хмурит красивые брови и прикусывает алую губку. Он так и не ответил на слова мужчины. Неожиданно ей кажется, что на нем – печать отвратительного предательства, которое тот даже не чувствует. От гнева у нее даже больше нет слов.

«Вот и все», – думает мужчина, и в этот момент у Мимэи вырывается громкое:

– Трус!

Тут словно нажали на кнопку – ему кажется, что его спину рвут хлыстом, и он еще сильнее прикусывает губу, сдерживая льющуюся боль. Грудь горит как в лихорадке, в горле словно застрял острый шип. Руки и ноги напряглись, человек отчаянно пытается подавить не то вздох, не то всхлип. Наверное, он и сам не знает точно.

У Мимэи дрожат губы, она отворачивается.

– Думаю, это и тебе послужило уроком? – произносит мужчина.

Мимэя бросается вон из комнаты. Убедившись, что она не задержалась за дверью, мужчина, не спеша, присаживается на край кровати.

– Что ж, в любом случае, ты с самого начала знал, что этим закончится, так? – шепнул он, понемногу стягивая одеяло.

Еще юношеское тело лежащего теперь обнажено. Грубоватое, но стройное, извивающееся от переходящего в боль удовольствия, оно возбуждает в мужчине, который неторопливо скользит по нему глазами, странные садистские желания. В холодном, спокойном взгляде того нет ни эмоций, ни тревоги. Только в тот момент, когда его взгляд падает ему между ног, глаза темнеют, и в них мелькает жестокость. Твердо стоящий член юноши словно кричит: «Кончить! Позволь мне кончить!»

– Хочешь кончить? – будто соблазняя, шепчет мужчина.

Губы лежащего дрожат, затуманенные глаза умоляют. Он неловко, но решительно кивает несколько раз.

Руки мужчины небрежно раздвигают ему колени.

«Наконец-то эта пытка окончена», – думает юноша, тяжело вздохнув.

Но мужчина, словно смеясь над ним, даже не взглянув на член, медленно скользит пальцами по ягодицам и внутренней стороне бедер.

Привязанный гневно смотрит на него.

– Ты тайком от меня развлекался с Мимэей. Ты ведь не думал, что это так просто закончится?

В первый раз в его глазах мелькает тень страха. Мужчина всегда спокоен и холоден. Но сколько жестокости прячется под этой маской человека, который никогда не повышал голоса? Ему это известно лучше, чем кому-либо.

Но он не сожалел о случившемся. Узнав об их с Мимеей отношениях, мужчина резко охладел к нему. Тайком от хозяина он завел любовную связь с этой женщиной. Ему нравилась Мимэя – ее красота, горделивая чистота породы, нежные прикосновения. Даже невежество и незнание жизни – ведь она никогда ни на шаг не выходила за установленные рамки. В ней ему действительно нравилось все. Совершенно разные, они принимали друг друга такими, как есть. Она, в отличие от других, не относилась к нему с неприязнью, она была его единственным другом. Но, как бы то ни было, он знал, что, развлекаясь с Мимэей, всегда испытывал тайное удовольствие от того, что предает мужчину. И дело не в том, что он этого хотел. Он был гордым и свободным и не привык никому подчиняться. Он задыхался в четырех стенах, пропадал в них, разрушался изнутри – и это приводило его в отчаянную ярость. И если уж пришлось отбросить гордость и подчиниться мужчине, то хотелось хотя бы испортить ему удовольствие. Поэтому, когда их разоблачили, ему было стыдно больше перед Мимэей, чем перед хозяином. Но сейчас он испугался.

– С Мимэей.. только однажды..

Он знает, что мужчина не из тех, кого удовлетворит это неуклюжее извинение, но слишком напуган, чтобы не оправдываться.

– Один раз или сто – мне не важно. Ты был с Мимэей – этого достаточно.

Осторожно скользящие пальцы касаются бутона ануса. Наслаждение почти невыносимо. Его тайный цветок, не раскрывающийся даже от настойчивых ласк, сейчас распускается – жаждущий, нетерпеливый. Мужчина кончиками пальцев несколько раз скользит по его лепесткам.

– Ты ведь любишь это больше всего?

– Нет!

Но прежде чем слова срываются с губ, тело предает его, изгибаясь от острого, невыносимого удовольствия, когда в него проникает палец мужчины. Он стонет.

– Ну что? Теперь ты не притворяешься? – Сейчас голос мужчины настолько же мягок, насколько был холоден до того. Это кажется невозможным, ведь мужчина всегда был так бесстрастен.

С каждым движением его рук, тело извивается, немея все больше. Мужчина нажимает сильнее, но он не пытался освободиться от его пальца, а напротив, словно старается, чтобы тот проник еще глубже. Но мужчина, решив, что этого недостаточно, лизнув мочку его уха, шепчет:

– Хороший мальчик.

Неожиданно онемение достигает пика, в голове что-то вспыхивает, сведя вытянутые руки и напряженные ноги судорогой. Глубоко вошедший палец касается чего-то, и под сомкнутыми веками словно пробегает огонь. Ему кажется, что вены во всем теле набухли, дыхание перехватило. Он привык к тому, что руки мужчины ласкают его, и когда тот безжалостно ущипнул затвердевшие соски, вскрикивает. Кончики ногтей раздражают головку, боль такая, словно с нее сдирают кожу. Чтобы расширить анус, мужчина добавляет второй палец.

– Аа!

Сдержав слезы, он отчаянно молит о прощении:

– Больше... не.. Прости. Больше никогда! Прости! – вновь и вновь, словно в бреду, повторяет он.

Мужчина склоняется к нему.

– Я позволю тебе кончить сколько угодно раз, пока ты как следует не пожалеешь, что был с Мимеей, – говорит он и холодно добавляет: – Ты мой пэт. Запомни это как следует.

В светлых глазах на идеально красивом лице, вызывающем у всех трепет и уважение, кипит лед. Что это? Уязвленная гордость? Чувство собственничества? Как бы то ни было, мужчина прекрасно знает, что в глубине его души клубится ревность к Мимэе.

Мидас. Город-спутник центрального мегаполиса, Танагуры, управляемой гигантским компьютером «Лямбда 3000», более известным как «Юпитер». Сердце его составляют два разделенных дорогой района – Лхасса, район №1 и, кольцом вокруг нее, район №2, Сполох. Город развлечений. Жестокий властитель, смеющийся над ночной тишиной и покоем. Нет, скорее злой демон или райская обитель, Шангри-ла, манящая сердца людей пышным великолепием и призывным смехом. Как бы то ни было, правят здесь порок и бесстыдство. Здесь есть все для удовлетворения ненасытных страстей человеческих – казино, бары, бордели – любые развлечения на любой вкус. В царстве Мидаса нет места запретам, морали, этике; из ночи в ночь здесь господствуют лишь презрение, разврат, распущенность. Огни его манят людей, словно мотыльков. Но здесь, за великолепно-пышным фасадом кроется иное, отвратительное лицо – гротескное, уродливое, заплывшее жиром, на котором читаются лишь неприкрытая похоть и жажда удовлетворять самые низкие инстинкты и потребности. Таков истинный облик Мидаса. Само дыхание его действует как сильнейшее возбуждающее средство, оно парализует разум, околдовывает сердца. Но за пределами города все иначе.

Окраина Мидаса. Особый, самоуправляемый район №9, Керес. Завсегдатаи города развлечений, презрительно кривясь, называют Керес трущобами. Им и в голову не приходит побывать там, хотя эти районы и не разделены ни стенами, ни заградительными лазерами. Лишь дорога отделяет их друг от друга, но по ту сторону пейзаж полностью меняется. Грязные, полные мусора улицы Кереса пусты. Льющийся по ночам из Мидаса яркий поток неонового света и ветхие стены зданий создают впечатление полной заброшенности. Здесь что-то странное – словно само время свернуло куда-то, остановилось, и нет больше ни прошлого, ни будущего. Ни сияющие огни увеселительных кварталов, ни их призывные голоса не достигают этого запущенного места. Всюду какой-то зловещий колорит. 9-й район не сравнить с Танагурой – там совсем другой, невообразимый мир. А местным жителям запрещено приближаться даже к самым дальним кварталам Мидаса; но время от времени молодежь все же забредает в веселые места в поисках развлечений.

Жизнь в Кересе оставляет после себя лишь отбросы. Очистные устройства давно вышли из строя, и скопившуюся грязь уже не убрать – слишком ее много. Течение времени приносит только дыхание недовольства и запущенности. На отравленной людьми и городом почве больше ничего не растет. Год за годом в 9-й район вливается свежая кровь, но само ядро его испорченно, и с этим ничего нельзя поделать. Трущобы гниют изнутри.

Жители Кереса привыкли к презрению. Они уже ни о чем не мечтают и ни на что не надеются. Существование составлено из разбитых иллюзий прошлого и горечи настоящего. Будущее ничего не обещает.

В тот день поток тяжелых туч мчался удивительно быстро. Утром погода еще кое-как держалась, но к полудню хлынул дождь, сразу же обернувшийся грозой. Струи воды шумно и безжалостно били по земле, словно ненавидя эти трущобы. Канавы вдоль замусоренных улиц были полны воды. Куда ни глянь, всюду лужи, бурлящие потоки воды несут мусор.

Наступил вечер. Гроза отбушевала, и все небо усыпали звезды. Дождь будто вымыл обычно тусклые сумерки, принес непривычную свежесть, но непогода заставила трущобную молодежь весь день просидеть в четырех стенах, поэтому все были раздражены, тем более что ничего особенного, за исключением нескольких рутинных стычек с другими группировками, в последнее время не происходило. Оставалось только сидеть и хлестать выпивку.

Карта влияния группировок в 9-м районе менялась постоянно. Что бы ни происходило, банды появлялись как грибы после дождя, и их постоянная вражда ухудшала и без того неспокойное положение. Но ни одна из деливших район, не обладала «харизмой».

Большая часть молодежи здесь состоит в разных группировках и нигде не работает, поэтому здесь всегда не хватает рабочих рук. Да, в общем-то, и нет здесь работы, которая позволяла бы жить не нуждаясь. У здешних жителей нет ни надежд, ни мечтаний – лишь голод, естественная потребность, всегда остается с ними. Обитателям трущоб редко удается пообедать. Впрочем, от голода никто не умирает, хотя, конечно, никто и не распределяет продукты поровну между всеми – каждый получает столько, сколько сможет достать. Плохо, что молодежь здесь после 20 лет резко теряет силы и энергию – их жизнь почти кончается. Они понимают это, и потому время для них бежит слишком быстро.

Какое-то время назад за владение Кересом боролись две банды – недавно появившиеся «Джикс» и стремящиеся сохранить былое влияние «Бешеные псы». Так было всегда – прежние группировки противостояли новым, и всегда находилась третья сторона, получающая выгоду от вражды первых двух – низкие трусы, приходящие на все готовое.

И вот, четыре года назад, появилась еще одна группа – «Бизон». Тогда был самый разгар противостояния «Джикс» и «Бешеных псов». Победитель еще не определился, но ходили слухи, что это дело времени. Но для окончательной победы им не хватало единственного качества – «харизмы», умения привлекать к себе людей, умения позволяющего в несколько раз увеличить личное влияние человека. Люди с харизмой редко рождались в трущобах. Покидая в 13 лет «Хранитель», центр, где растет и воспитывается молодежь, обладатели харизмы быстро приобретали известность в Кересе. Они не слушали ничьей лести, не доверяли людям, сломать их было практически невозможно. Все, кто знали таких людей, в один голос утверждали: «он сам по себе, словно Ваджра». Все обитатели Мидаса знали миф о таинственных зверях – звере-демоне Рагоне из царства мертвых, охотящемся за душами людей и божественном звере, Ваджре, сверкающем во тьме, с острыми клыками, способными перекусить хребет человеку, о четырех крыльях, облетающем всю вселенную. Именно с ним сравнивали главу «Бизона». Его внешность была необычной для трущобных полукровок – черные как смоль волосы и черные глаза. Красота в трущобах – опасное качество, таким людям приходится быть осторожным.

Закон естественного отбора – для диких животных. У людей же более слабые бессознательно ищут защиты у более сильных. К главе «бизонов» стремились многие. Он не привык любезничать ни с кем, он завязывал отношения, но не обращал на них особого внимания. Единственный, кто был с ним всегда – его партнер, его вторая половина. Не будет преувеличением сказать, что он ни на кого, кроме этого юноши, не смотрел. Каждое действие лидера вызывало интерес, но ему было все равно. Любые попытки что-то предпринять против пресекались безжалостно, и все же благодаря харизме круг его почитателей все увеличивался.

Но однажды, совершенно неожиданно, группа «Бизон» распалась. Никто не мог поверить, но дело обстояло именно так. Он оставил «Бизон». Как? Почему? Трущобы были потрясены. Ходили разные слухи – и откровенная ложь, и самые невероятные предположения, история постепенно обрастала многочисленными подробностями, но правды не знал никто. Потеряв главу, группа утратила свое ядро и «Бизон» перестал быть «Бизоном». От них осталась лишь красивая легенда.

Прошло почти четыре года. Сначала к оставшимся «бизонам» по-прежнему тянулись толпы народа. Несмотря на распад группы, одно лишь имя привлекало людей. Но ни прежние члены банды, ни его партнер не могли возродить «Бизон». Уже ничего нельзя было сделать. Как вода, застаиваясь, портится, так и многие из группы, не выдержав черной полосы, переметнулись к другим. Прежняя сияющая слава «бизонов» сошла на нет, и лишь тем, кто был в группе с самого начала, удалось избежать позорного падения. Сразу же объявились группировки, враждовавшие с «Бизоном» – «Джикс» и «Бешеные псы». В трущобах стоит только кому-то начать терять силу, остальные группы принимаются внимательно наблюдать за ним, выжидая момент для нападения. Уже прямо говорилось – «„Бизону“ конец», «„Бизона“ больше нет». Впрочем, вскоре эти разговоры всем надоели. «Бизоны», «бизоны», сколько можно о них слушать? И от прежней легенды не осталось и следа. Группа исчезла окончательно.

В этот вечер на прояснившемся небе необыкновенно красиво сияли две луны.

Послышался топот ног; шаги стихли на краю тропинки. Прижавшись щекой к полуразрушенной стене, Кирие перевел дыхание. На месте, где он обычно встречался с друзьями, никого не было.

«Черт... Почему они не пришли? Кто вспугнул?»

И тут он понял – спасаясь от возможных преследователей, он бежал, не разбирая дороги, так что теперь даже сам не знал, где находится. «Дерьмо», – прикусив губу, зло выплюнул он, – «дерьмо, вот дерьмо». Вытер льющийся по лбу пот и в этот миг совсем рядом сверкнула искра.

"!"

Испуганно съежившись, Кирие напряженно выглядывался в темноту. В полумраке переулка, освещенного лишь бледным светом двух лун, смутно виднелся чей-то силуэт, сидящий на полуразрушенной стене. Слабо поблескивал алый огонек сигареты.

– Эй, ты что здесь делаешь?

Кирие не успел и глазом моргнуть, как раздался топот множества ног, и его окружили со всех сторон.

– "Ты кто?" – «Даже не пытайся бежать!» – «Как здесь оказался?».

У окруживших были молодые, еще не сломавшиеся голоса. Судя по всему, ребятам из группы «Джикс» было не больше 15. Впрочем, любой из «бизонов» в этом возрасте был гораздо более развит, наверно, даже слишком. Для «джиксов» оставшиеся члены «Бизона» были бельмом на глазу, потому что оставались для всех недостижимым идеалом; призрак группы, исчезнувшей на пике славы, будоражил умы людей. «Джиксы» не успокоятся, пока не уничтожат все, связанное с соперниками. – Ну-ка, ну-ка. Ты откуда?

Атмосфера накалялась. Кирие знал, что ему одному со всеми ними не справиться. «Они меня в капусту порубят...» У него перехватило дыхание.

– Ну и что? Куда бежишь, как будто тебе там кто-то шило в задницу сунул? Говори, не бойся, мы тебя обижать не будем.

От этих насмешливо-презрительных слов он непроизвольно сжал кулаки.

– Ты, наверно, дух бродячий, а?

Кирие стиснул зубы – он бродяжничал целых три года. Вся молодежь в 13 лет покидала «Хранитель» и бродила неприкаянно, пока не собиралась в группы.

Кирие понимал, что неуклюжие попытки выкрутиться ничего не дадут. Но и молчать нельзя. И тут сидевший на куче мусора и спокойно куривший сигарету «джикс», наконец, соизволил обратить на него внимание.

– И чего тебе здесь надо? – в голосе не праздное любопытство, а раздражение, смешанное с презрением.

– Бродячие духи всегда в это время появляются, так? Вот как пришел, так и уйду, – беззаботно ответил Кирие, словно и вправду был духом, которому нечего бояться, но внутреннее зло огрызнулся на слова мужчины: – «ну и придурок».

– Эй, братан, ты хоть знаешь, кто мы такие? – спросил мужчина. Чего и следовало ожидать...

– Нет, не знаю. Расскажите, – ответил Кирие, намеренно задевая гордость «джиксов». Те смотрели на него, и во взглядах читалось – «конец тебе». Дело явно шло к драке – Кирие казался им легкой добычей.

– Мы – «джиксы».

– Джиксы? Первый раз слышу... Что это еще такое? – быстро переспросил он, но мужчина не услышал сарказма в его словах. Кирие изумленно хмыкнул: «кажется, и в самом деле придурок.

– Не знаешь? Не знаешь «джиксов»? Ты что, тупой?

– Нет. Так вы расскажите.

– Ну ладно, я лично тебе втолкую.

Кирие, конечно, все это знал и так, но «джикс» принялся увлеченно рассказывать:

– Трущобы есть трущобы, здесь ничего не меняется. Но разница все же существует...

Наконец, Кирие не выдержал:

– Слезай оттуда, братан, я заткну твой болтливый рот.

– А, поиграть хочешь? – отозвался «джикс», – ну, давай, давай, времени у нас достаточно.

Парень спрыгнул вниз и в тот же миг лазерный нож Кирие разрезал темноту. «Джикса» это не испугало. Быстро шагнув вперед, он резко ударил бродягу по руке. Кирие покачнулся и упал на землю. Над дорожкой повисла странная тишина.

«Джиксы» изумленно смотрели на свою жертву. Они были не особенно сильны, но слабость компенсировали количеством. И они привыкли, что их жертвы долго и униженно молят о пощаде, а этот парень упал от одного-единственного удара. Не интересно...

Кирие молча лежал на земле. Можно было попытаться бежать, благо на улице было довольно темно. «Бежать... Куда угодно...», – прошептал он и прибавил со слабой усмешкой – «не спорить же с ними...»

Вечер пятницы

В тусклом ночном сумраке необыкновенно красиво сияли лунные радуги. Бывшие легендарные «бизоны», скучая, убивали время в одной из комнат полуразрушенного здания, служившей местом сбора группы.

– Знаете что? Сейчас в Мистрале торги открываются, – вдруг сказал Кирие, как будто только вспомнив об этом и забыв передать соседу бутылку стаута, что шла по кругу.

– Торги? Распродажа пэтов, что ли? – мрачно покосился на него Сид.

Кирие кивнул:

– В этот раз выставляют пэтов из Академии. Говорят, новые богачи Каан и Реджина как с ума посходили; кто-то слух пустил, что цены в 10 раз выше будут...

Кирие всегда был в курсе всех новостей.

– Чистокровные... высшего класса, с родословной, – словно размышляя вслух, произнес Гай.

– Мы-то тут причем? – сердито отозвался Люк.

– Так я и не говорю, что нас надо с академскими пэтами сравнивать. Хотя... если в нас деньги вложить, поработать над нами как следует... Глядишь, на что-то и сгодимся. У нас просто сейчас полоса черная в жизни, да, Рики? – взглянув на того своими странными разноцветными глазами, с улыбкой спросил Кирие. Но Рики, с безразличным видом отхлебнув стаут, ничего не ответил.

Кирие резко нахмурился. Его задело не то, что с ним не согласились, а что проигнорировали на глазах у остальных. Он привык к злым взглядам, но никогда никто не относился к нему с таким равнодушным презрением. Поэтому это было равносильно пощечине. Стиснув зубы, Кирие вспомнил, как однажды вечером Гай появился в сопровождении этого человека, и как все сперва застыли, онемели, а потом вдруг странным голосом принялись выкрикивать его имя. «Рики!» «Рики!»

Рики? Кто это еще такой? Хотя на самом деле Кирие, конечно, знал. Это был тот самый человек – красивый, словно родившийся в Академии, с черными волосами, черными глазами, человек, некогда обладавший харизмой. Но сейчас для Кирие он был лишь человеком, постоянно находившимся в пьяном угаре. За три дня до этого Кирие то ли специально, то ли случайно взглянул ему в глаза. Как мог он быть главой «бизонов», тем, кто так хладнокровно и в то же время с таким жаром сражался против «джиксов»? Какая ирония... Нет, какая удача. Кирие в глубине души был рад, но никогда этого не выказывал.

Так почему же Рики был всегда так холодно-равнодушен? И ведь только к нему, Кирие. Наверно, из-за того, что в группе он был единственным новеньким, которого Рики не знал в лицо. Или, может, из-за того, что при первой встрече Кирие вел себя слишком фамильярно? Он много раз думал об этом. Почему? Может, Рики его ненавидит? Он не слышал, чтобы кто-то об этом шептался; Рики никогда не выказывал ему в лицо свою неприязнь, но холодные равнодушные взгляды означали только одно... Так почему? Нет, было бы много лучше, если бы это была простая неприязнь или язвительность – тогда Кирие бы мог как-то на них ответить. Но сейчас он не знал, как поступить. С ним просто не хотели иметь дело, и это лишь злило еще больше.

Рики по-прежнему не обращал ни на что никакого внимания, его взгляд бродил где-то далеко. Выйдя из себя, Кирие уже собрался выругаться, но тут, как раз вовремя, мягко вмешался Гай:

– Ты чего, Кирие, хочешь именной ошейник?

Кирие сердито прищелкнул языком, глубоко вздохнул и наигранно улыбнулся:

– Почему бы и нет? Если бы хозяин предложил мне что получше этого паршивого стаута, я б ему пятки лизал.

Что-то в этих словах задело Рики. Равнодушный взгляд стал ледяным. Почувствовав его на себе, Кирие бессознательно сжал кулаки.

– Что я такого сказал? – мысленно взвился он, скопившееся раздражение уже готово было выплеснуться. – Да какого..!

Но молчаливый ледяной взгляд погасил разбушевавшийся костер. Кирие промолчал, но в глубине души клубилась злость на собственную слабость.

Сидящий справа от Кирие Люк фыркнул:

– Эй, вы что, перепили? Да никто из трущобных полукровок не станет пэтов делать, даже из любопытства.

Никто не улыбнулся. Это была не шутка, не ирония – общеизвестный факт. Словно пытаясь разрядить обстановку, Норрис перевел разговор на другое, проговорив с досадой:

– Опять эти чертовы «джиксы» повылезали...

– Да, это точно...

– Говорят, они недавно кого избили до полусмерти...

– Да, действительно. Хорошо бы при случае вмазать кому-нибудь из них как следует. Хоть немного спокойнее в трущобах станет.

Кирие мельком глянул на Рики, но выражение лица того осталось прежним. Слышал он этот разговор, не слышал – было неясно.

Опустив глаза, Рики отхлебнул остатки стаута со дна бутылки. Язык обожгла характерная горечь. Но в то же время вкус как будто немного отличался от привычного. Показалось, – решил он и медленно, растягивая ощущения, сглотнул. От выпивки теплело в груди, стаут уже не казался таким неприятным на вкус.

Денег у «бизонов» не было, просить их тоже было не у кого, поэтому хорошая выпивка была для них слишком большой роскошью, о которой можно только мечтать. Единственное, чего у группы было в избытке – это молодость.

Тот стаут, что они сейчас пили, 3 дня назад где-то раздобыл Люк. Пили его маленькими глотками, передавая по кругу – не потому, что он был какой-то особой драгоценностью, а потому, что стаут использовался как стимулятор нервной деятельности – он учащал дыхание, у людей начинались странные видения – и изготавливался из каких-то запрещенных веществ. Проще говоря, это был нелегальный самогон. Пить его помногу было опасно – в лучшем случае человек терял сознание, в худшем – умирал от удушья. Среди всех галлюциногенов стаут считался самым опасным, но для трущобных бедняков, наверно, подходил как нельзя лучше. Впрочем, пьяным нет разницы.

В каждом человеке в трущобах копилось внутреннее раздражение, ощущение безнадежности, которое не на что было выплеснуть. Ничего не помогало, душа не успокаивалась, и поэтому люди топили отчаяние в выпивке. Хоть на некоторое время, но стаут спасал их, и не было никого, кто сказал бы им – «хватит, это опасно!»

Вскоре разговор исчерпал себя, и пауза явно начала затягиваться. Неожиданно Люк подался вперед, глядя тусклыми глазами на Рики: – Эй, Рики, что-то ты выглядишь не ахти. Выпивка не нравится? Наверно, из-за действия стаута Рики даже не обратил внимания на столь откровенный пошлый тон и сальный взгляд. Удары сердца неспешно отмеряли бег времени, спокойствие разливалось по всему телу под этот мерный ритм. Удобно вытянувшись на диване, Рики глубоко вздохнул и закрыл глаза. Ничего не видеть, ничего не слышать... Легкая дрема охватила его, он словно парил где-то, ни на что не обращая внимания. Под сомкнутыми веками побежали искры.

Гай, взглянув через плечо на профиль Рики с легкой полуулыбкой, вдруг увидел в его лице пустоту тех трех лет и поспешно опустил глаза.

«Трущобы – зверь, пожирающий юность и душу людей». Чьи это слова? Если жителя Кереса, то он, несомненно, убедился в этом на собственном опыте. Старость обрушивается лавиной, мечты уходят. Тоскливая, пустая жизнь день за днем. Но как бы то ни было, те, кто хочет покинуть трущобы, сталкивается с презрением остальных – презрение, смешанное с завистью и неприятие остальных больно бьет тех, кто решает сразиться с судьбой. Такая вот альтернатива.

Если нет надежды, нет и крыльев для полета. Если не летишь, то и упасть не боишься. Но под лежачий камень вода не течет. Все знали это, но большинство сами ломали и выбрасывали свои крылья, потому что жить с ними не могли. «Реальность трущоб – сплошная черная стена, слишком большая, чтоб через неё перебраться», – думали они; и тех, кто осмелился бросить вызов этой стене, иронически называли героями. Но те, кто иронизировал, завидовали этим героям, ведь сами не могли ими стать. Оставалось лишь жалеть себя и топить горечь в выпивке.

Вот и у Рики была любимая фраза, которую он часто говорил своему партнеру, Гаю – только ему, как самое сокровенное: «Когда-нибудь мы распрощаемся с трущобами». До сих пор все, кто повторял эту фразу и покидал Керес, возвращались обратно – не проходило и месяца. Возвращались сломленные и отчаявшиеся. Но Рики это не пугало. Вновь и вновь он повторял: «Когда-нибудь. Обязательно».

4 годами ранее.

Это случилось через три месяца после неожиданного распада «Бизона». Однажды поздно вечером Рики, шатаясь, ввалился в комнату Гая.

– Как жизнь? – пьяно спросил он.

В нос Гаю ударил такой резкий запах спирта, что он не выдержал и отвернулся. Казалось, Рики не просто напился, а еще и выкупался в стауте. Гай, почувствовав странное беспокойство, чуть сжал губы и пропустил юношу внутрь.

– Что случилось, Рики? – нахмурившись, спросил он.

Но тот, будто и не услышал – подошел, покачиваясь, и вручил какую-то бутылку.

– Маленький подарочек...

Гай взглянул на этикетку и изумленно вздохнул. Галлюциноген, гораздо лучше и дороже стаута.

– Где ты это достал? – хрипловато спросил он.

Рики насмешливо хмыкнул.

Из несвязного бормотания Рики Гай не мог понять, что же случилось. Может, все было прекрасно, а может, он напился с горя. Поэтому Гай, заставив беспокойство замолчать, весело спросил:

– Смотрю, все отлично? Что-то хорошее случилось?

– Да, так, – презрительно хмыкнул Рики, подняв на Гая мутные от выпивки глаза, – «Вултан» Родже-Рена – тоже мне, большое дело.

– Издеваешься?

– Да какая разница, что это? Не молиться же теперь на этикетку? Просто скажи спасибо, да и все. И не спрашивай, где взял.

И громко рассмеялся. Гай беспокойно взглянул на него, не понимая, почему тот смеется – то ли издевается, то ли это просто пьяный смех.

Если Гаю не изменяла память, Рики начал меняться с тех пор, как однажды, довольно давно, они забрели в ночной Мидас в поисках легких денег. Карманы уже были полны кредиток, но Рики все было мало. «Что значит – „хватит“? Да до утра у нас в два раза больше будет», – сказал он, легонько похлопав Гая пониже спины. – «Богиня удачи Джамира нас сегодня любит, грех упускать такое. Если хочешь, возвращайся, а я тут еще пройдусь напоследок». И со странной улыбкой Рики растворился в толпе.

Он так и не вернулся к Гаю в тот день. Тот не очень беспокоился – не впервые же. Тогда он даже не подумал, что Рики может натворить дел. Скорее всего, просто сидел где-то и пил до утра. Но сейчас, если вдуматься... Наверняка тогда все и началось. Что же на самом деле случилось в тот день? Почему Рики никогда не упоминал об этом? А через месяц он вдруг пришел к Гаю и сказал: «Я ухожу из банды».

Изначально группа «Бизон» – тогда называвшаяся «Протектор» – возникла для защиты новичков, не имеющих никаких связей в трущобах, от ветеранов, которые так или иначе хотели подмять новичков под себя. «Бизонам» нужно было заявить о себе в мире, где все решается лишь насилием. В борьбе за существование право голоса имеют лишь победители; никто не может рассчитывать на то, что его пожалеют, будут оберегать. Если человек хочет занять свое место в жизни, если не хочет подчиняться другим – он должен стать сильным – таков один из законов трущоб. В одиночку не подняться, но вместе даже слабые становятся сильными. Особенно если их ведет кто-то, обладающий и силой и умом. Рики был именно таким. Еще со времени «Хранителя» его девизом было: «Если молча сидеть и ждать, ничего не изменится» и «Чужие задницы я лизать не собираюсь».

Рики был сутью «Бизона» – убери его, и группы не станет. Были те, кто пытался подольститься к нему, кто смотрел восторженными глазами, но одного холодного взгляда было достаточно, чтобы держать всех на расстоянии. Единственным исключением был Гай. Но, несмотря на это, люди тянулись к Рики – он притягивал самим своим существованием. Гай, Сид, Люк и Норрис были его верными сторонниками, всегда с радостью готовыми пойти за ним куда угодно. У них была мечта – они хотели стать главными в трущобах, но сами сделать этого не могли. Поэтому, когда Рики оставил свой трон, заменить его не смог никто. Для «Бизона» это оказалось смертельным.

Сперва все наблюдали за Рики в молчаливом изумлении, потом поползли завистливые слухи, потому что у него вдруг оказалось удивительно много денег. Он исчезал на некоторое время, потом появлялся с такой дорогой выпивкой, что в Кересе о подобной и не слышали. На все расспросы он отвечал лишь насмешливой улыбкой и спокойно пил, не обращая внимания на завистливые взгляды. Все хотели знать, что случилось, но какое там! Этого не знали даже Гай и самые близкие друзья.

«Эй, Рики, ты что, себе покровителя нашел из нуворишей?» – «Дурак, станет такой, как Рики, ублажать кого-то!» – «Хм, думаешь?» Подобные колкие шуточки и вопросы сыпались беспрестанно, но Рики только что-то бормотал в ответ, ничего не объясняя. «Бизоны» его почти не расспрашивали, не завидовали, не злились – для них он был все тем же Рики. Нет, разумеется, друзья что-то чувствовали. Рики всегда смотрел на мир иначе, чем они, потому сейчас они и не лезли к нему с расспросами, чтобы не разрушить отношения нелепой ревностью или еще каким-то пустяком. Поэтому Гай по-прежнему оставался его партнером, даже после того, как Рики оставил группу.

Но Гай не мог скрыть тревоги, когда пьяный Рики появился у него на пороге.

– Послушай, ты, случаем, ни во что не вляпался?

– Да так... Ну, чего ты на меня уставился?

– Не увиливай, а?

Гаю очень хотелось увидеть, что творится в голове Рики. Беспокойство появилось уже давно, но сейчас к нему примешалось какое-то странное раздражение. Он чувствовал, как мало-помалу рвутся нити, связывающие его с Рики. Может, тот знал, что беспокоит Гая, может, и нет. Вздохнув, он тихо пробормотал:

– Гай, шансы на дороге не валяются. Тем более если это шанс увидеть мир для полукровок вроде нас... Красть стаут, напиваться и все – мне это уже поперек горла!

Рики вдруг словно прорвало.

– Ты ведь тоже об этом мечтаешь. Жить хорошо, иметь, что захочешь. Будем сидеть и локти кусать – так навсегда отбросами и останемся. Мы с тобой сколько таких знаем! Гай, я так не хочу. Мне паршиво, я гнию здесь изнутри.

И, с непоколебимым упорством:

– Я выберусь отсюда, так или иначе.

Гай не знал, что довело Рики до этого. У жителей трущоб нет смысла в жизни. Может, Рики нашел свой смысл где-то в другом месте? Но Гай не мог спросить об этом, боясь, что если спросит, между ним и Рики что-то оборвется. Поэтому, наклонив голову, сказал только: «Вот как?» В горло словно вонзился шип. Гай скривил губы.

Мидас. Район №9, Керес. Трущобы без будущего.

Фактически, Керес от Мидаса ничего не отделяло. Оба стояли на одной земле, оба – под одним небом. Все так, но жители Кереса, этой «мусорной кучи, сборища бродяг и бандитов», как называли его обитатели Мидаса, не имели регистрационных карт – и получить их не могли. 9-й район со всеми его жителями навсегда был вычеркнут из регистрационного реестра и стерт с карты Мидаса. И неприязнь к трущобникам, родившаяся сама собой, незаметно навечно поселилась в сердцах жителей города развлечений.

Жизнь Мидаса не была безоблачной. Здесь существовала система под названием «Зейн», система социальных статусов, передаваемых по наследству, согласно которой люди не могли выбирать профессию или заключать брак, если работа или человек не подходил им по социальному статусу. И обойти закон было невозможно. Но, тем не менее, поскольку наказанием за критику системы и организацию беспорядков было лишение регистрационной карточки, люди молча подчинялись существующему порядку. «Так спокойнее» – думали все. Пример полукровок из Кереса, бездонной пропасти трущоб, всегда был перед глазами.

Самым большим унижением, самым страшным кошмаром для жителей Мидаса были не притеснение их прав и свобод, не невозможность восстать против несправедливости, но риск быть оторванным от всего и оказаться в 9-м районе. «Попасть в Керес – значит перестать быть человеком». Все в Мидасе прекрасно знали это и не хотели повторить ошибку своих предшественников.

Когда-то была предпринята попытка сломать систему, разбить эти цепи. Восставшие захватили 9-й район и требовали предоставления независимости, требовали восстановления прав и свобод человека, протестуя против власти компьютера. Поговаривали даже о том, чтобы захватить Танагуру. «Это не революция, а реформа». «Хватит подчиняться машине!» «Все люди равны. У нас не будет ни высших классов, ни низших, никто никому не будет подчиняться», – утверждали они. «Никаких ограничений, полная свобода!» Под этим лозунгом, ни на йоту не отступая от своих требований, они отвоевывали независимость для Кереса, который должен был стать их Утопией. Их солидарность и пылкое стремление к победе не могли остаться незамеченными. Жаркая волна протеста, словно лесной пожар, разошлась и по другим районам. Тлевшее подспудно недовольство вспыхнуло в одно мгновение. Вулкан гнева и раздражения начал извергаться, повсюду вспыхивали мятежи, слышалась громкая критика существующего строя.

Сначала власти недооценили сложившуюся ситуацию. «А, они и десяти дней не продержатся», – отмахнулись чиновники Мидаса. Но вскоре проблему уже нельзя было игнорировать. Понимая, что за спинами организаторов восстания стоит Федерация, Мидас не мог расправиться с ними силой. Вместо этого было просто объявлено о том, что 9-й район удаляется из регистрационных списков. Керес ликовал. «Да! Получилось!» «Победа!» Конечно, были и те, кого насторожила подобная терпимость властей. «А настоящая ли это победа?» «Почему Мидас так легко предоставил нам независимость?» – спрашивали они, но их голоса растворились в гуле торжествующих возгласов. Люди были опьянены возбуждением и гордостью. Как же иначе – ничем не пришлось жертвовать, ничего не потеряли, но получили все, чего хотели. Только жизнь быстро их отрезвила – они поняли, насколько трудно придется району без поддержки Мидаса.

«Мы примем всех, кто придет сюда». «Все угнетенные – наши друзья». «Вместе мы построим для Кереса светлое будущее». Такие радужные перспективы они рисовали себе изначально, представляя все в розовом цвете. Для борьбы нужны были людские и материальные ресурсы – в то время в 9-м районе хватало и того, и другого. Кроме того, они тайно получали поддержку от правительства Федерации, не понимая, что Федерация обманула их красивыми сказками, использовала в своих целях, прикрываясь лозунгами о защите прав человека.

Настоящая свобода не значит, что человек может делать все, что захочет. Должен существовать хоть самый минимум законов, иначе наступит полный хаос. Крики об «абсолютной свободе» – не более чем сотрясение воздуха.

Но волшебное слово «свобода» влекло в Керес множество народа – они надеялись найти там хорошую жизнь, хоть идеальный строй в нем еще не был установлен. Люди сочли, что для того, чтобы полученная свобода прижилась, нужно некоторое время, а потом ситуация сама собой изменится к лучшему. Но население 9-го района в большинстве своем было слишком молодо, чтобы управлять эффективно, да и их воображаемые идеалы имели мало общего с действительностью. Самым губительным для района было то, что в нем не было настоящего лидера, способного принимать четкие решения и избрать верный курс. С этого и началось падение Кереса. Потом раздались негодующие возгласы – «Обещали-то другое, и нечего мы не получили!» «Так дело не пойдет!» Эгоистичное возмущение и нетерпение сменились откровенным раздражением.

Трезво посмотрев на вещи, жители Кереса поняли, что независимость, о которой столько твердили федералы, принесла слишком много проблем. Люди стали отчаиваться – и тогда появилась простая мысль: «Если здесь не вышло, то почему не вернуться в старое гнездо?» Но эта идея встретила ожесточенное сопротивление. Мотивируя тем, что Керес удален из регистрационных записей, Мидас отказался принять их обратно. Дверь оказалась закрытой наглухо. Не потому, что опасались новых волнений – в этом случае достаточно было просто устроить промывание мозгов. Дело было в противостоянии Федерации и Танагуры. 9-й район был отделен от всех остальных лазерными датчиками, чтобы никто не мог выбраться из Кереса незамеченным.

Конечно, обитатели Мидаса хорошо усвоили урок. Повторить опыт никому не хотелось.

Красивая мечта жителей Кереса была разбита. В отчаянии и сожалениях они бессмысленно прожигали жизнь. Совсем рядом, днем и ночью, сияли, манили недоступные больше огни Мидаса. Апатия и вырождение поразили Керес, словно демон, который подкрался незаметно и принялся пожирать добычу.

Шло время, сменялись поколения. Датчики, окружавшие район, были убраны.

Рики отлично знал эту историю, но упорно шел вперед к своей цели. «Оглядываются только неудачники», – говорил он. Пусть так, но зачем было оставлять его, Гая? Он вдруг исчез, бросив своего партнера, на целых три года. И вот, однажды вечером, вдруг вернулся. Потрясенный, Гай не мог вымолвить ни слова, а Рики, спокойно глядя ему в глаза, спросил с улыбкой: «Ну, как дела?»

Три года назад грубоватой дикости Рики еще только предстояло стать настоящей красотой. Теперь же юноша вытянулся, окреп и в глазах появился какой-то странный холод. Словно совсем другой человек стоял перед Гаем. «Рики..?» – неуверенно спросил Гай, будто хотел убедиться, что глаза не обманывают.

Возвращение Рики в Кересе было воспринято неоднозначно. Перемена в нем бросалась в глаза всем и каждому. Поползли злые шепотки, что бывший символ трущоб, обладатель «харизмы», такой же жалкий неудачник, как и остальные. «Ну и ну. Как у него наглости хватило вернуться?» «Будет теперь позориться только». Всюду слышались насмешки и издевки.

В то время, когда имя «бизонов» царило в трущобах, Рики был недоступен, будто цветок на вершине горы. Теперь цветок был сорван, и все спешили наступить на него, растоптать то, чем восхищались прежде. Но Рики молчал, никак не реагируя на явные колкости и провокации. Это безразличие беспокоило «бизонов».

Те, кто покидал трущобы и вынужден был вернуться, продолжали влачить жалкое существование, с разбитыми надеждами, грызя себя за то, что не сбылось. Из глубины отчаяния поднималась тень сумасшествия. Они тонули в алкогольном и наркотическом дурмане, пытаясь спрятаться от прошлого, от собственных неисполнившихся мечтаний.

Но с Рики все было иначе. Прежде он готов был вспыхнуть от малейшей искры. Теперь он смотрел на людей холодно, даже как-то презрительно. «Бизоны» недоумевали, откуда взялось такое равнодушие. На расспросы Гая он не отвечал, а что творится в душе у Рики, тот угадать не мог.

body
Возможно, «джикс» это испорченная транскрипция английского geek, один из переводов которого – «придурок» :) (прим. переводчика)