Пьер Немур

Ненужный мальчик

Вместо предисловия

Это роман о десятилетнем французском мальчике. Фабиен Лефевр, парижский паренек из зажиточной семьи, отличается необыкновенной живостью ума и независимостью характера. В своей школе, где учатся дети депутатов и дипломатов, он первый ученик. Но в своей семье он одинок.

Семья фактически уже распалась. Родители почти не говорят друг с другом, с сыном нет никакой близости. Маленький Фабиен отзывается о них с неприкрытой иронией.

Он давно привык к одиночеству и не строит никаких иллюзий. Однажды заявляет: «Взрослые все кретины». Или бросает реплику: «Вы, взрослые, можете делать любые гадости, а когда ребенок говорит то, что думает, вас это возмущает».

Так живет этот маленький скептик, не верит старшим, читает научно-фантастические рассказы и комиксы. Самое дорогое для него – его электрический поезд и летающий самолет.

И вот вдруг, как раз в день его рождения, происходит сенсация, ошеломляющая всю Францию. Фабиена внезапно похищают…

Оказывается, в трудных и опасных обстоятельствах он остается таким же, как дома: независимым, умным, смелым – и убежденным пессимистом.

Вундеркинд? Нет, просто славный, смелый, живущий своим умом маленький человечек, какие в наше время есть повсюду: дети, со временем вступающие в острый конфликт с пытающимся их смирить и «перевоспитать» буржуазным обществом. Рождает их сама нынешняя бушующая жизнь Запада с ее драматическими кризисами и неразрешимыми противоречиями.

Было бы ошибочно считать, что этот маленький парижский герой, этот десятилетний скептик, уже не мальчик. Нет, в душе Фабиен остается настоящим парнишкой с живым интересом к игрушкам и детским играм, с ласковостью и преданностью, когда его понимают и с ним не фальшивят. Он только потерял свойственные его возрасту иллюзии и терпеть не может, когда на него смотрят как на какую-то забавную, глупенькую крошку. По сравнению с ним его буржуазные родители как личности ничего не стоят. Угнаться за ним, переделать его они никогда не смогут. Хотя автор романа ничего такого не предрекает, ясно, что рано или поздно Фабиен навсегда уйдет из их социальной среды.

Книга Пьера Немура как будто похожа на полицейский роман. Все увлекающие читателя свойства детективной литературы налицо, о неудачной охоте полиции за преступниками рассказывается со всеми подробностями. Фигурируют глава парижской полиции и министр внутренних дел. Но на самом деле книга Немура – это прежде всего социальный роман. Пользуясь приемами авторов авантюрных рассказов, автор сплетает детективную тему с социально-психологической, и получается нечто единое. Как живут современные буржуазные семьи на Западе? Что происходит у них дома? Как члены семьи относятся друг к другу? И довольны ли они сами собой?

Автор не делает каких-либо общих выводов из того, что описывает. С легкой, почти незаметной иронией, смотря на все глазами мальчика Фабиена, он только рассказывает о том, что наблюдает. Не говорит, что будет с Фабиеном, когда он станет взрослым.

Куда он пойдет? Туда ли, куда уже теперь идет лучшая часть французской интеллигенции (и не только французской), изверившаяся в капитализме, – к левым? Найдет ли Фабиен Лефевр в своей жизни то, что даст ему наконец настоящее удовлетворение, побудит искать что-то действительно стоящее, неиллюзорное?

Мы, читатели, как и сам автор, не можем давать Фабиену советы. Но почему-то кажется, что такой мальчик, как он, выросши и оглянувшись вокруг, поймет главное: что он не один, что рядом есть тысячи и тысячи таких, как он, что дело вообще не только и не просто в нем самом, а в обществе, в котором он живет и убежать от которого нельзя, можно только его изменить. В конце концов окажется, что этот мальчик все-таки нужен: И себе и другим.

Книга эта для детей или для взрослых? Конечно, прежде всего для взрослых. Она помогает им понимать по-настоящему своих детей, подсказывает, как к ним относиться и как не относиться. А ведь как это важно для всех нас и для нашего будущего!

Эрнст ГЕНРИ

Глава I

Большинство людей просыпается по звонку будильника. Фабиена Лефевра каждое утро будит запах. Неуловимый и сложный – букет из запахов пота, лука, прогорклого оливкового масла и дешевого дезодоранта. Одним словом, это запах Флоры, его няни-португалки, которая наспех умывается и брызгает под мышками дешевым аэрозолем, подражая хозяйке.

Социолог исследовал бы этот запах с интересом, и ему хватило бы материала для целой главы солидного труда, посвященного иммиграции в развитые промышленные страны. Но Фабиен далек от этих тонкостей, он попросту считает, что от Флоры воняет. И по этой причине он, хоть и проснулся уже полчаса назад, со злостью натягивает одеяло на голову.

– Фабиен, половина восьмого. Сегодня вторник, школа. Вставай быстро.

Флора легонько его трясет. Она славная девушка, эта Флора. Она живет у Лефевров уже восемь лет. Когда она появилась, Фабиен был совсем крохой, поэтому ему кажется, что он знает ее всю жизнь. Она неотъемлемая часть окружающего его мира. Только вот запах… И еще: эта черноволосая крепкая лузитанка волосата, как стамбульский докер.

Желая избежать проявления верноподданнических чувств, Фабиен спрыгивает с кровати и в одних пижамных штанах бежит в туалет. Расчесывая свою белокурую шевелюру, он размышляет о том, что сегодня вторник, двадцать пятое апреля, день его рождения и исполняется ему десять лет. Круглая дата, которая, вот уже два или три года представляется ему чрезвычайно важным моментом в жизни.

«Когда мне будет десять лет…» – повторял он, строя многочисленные планы, как будто ждал совершеннолетия. Ну вот, свершилось, а это двадцать пятое апреля до противности похоже на все другие дни его жизни.

В ванной его ждет Флора с мочалкой. Умывание, потом душ… Ароматное мыло слегка заглушает раздражающий Фабиена запах.

– Пойдем к папе? – спрашивает Фабиен, пока Флора вытирает его огромным полотенцем, толстым и мягким, как перина.

– Месье уже ушел, – отвечает она.

– А мама?

– Мадам устала. Она отдыхает. Ты зайдешь к ней перед школой.

Гримаса разочарования искажает детский рот. Доктор Лефевр, хирург в одной из парижских больниц, оперирует очень рано и обычно покидает дом на заре. Его супруга чаще всего бывает утомлена. Особенно утром, поскольку по вечерам дело обстоит иначе… Фабиен не строит никаких иллюзий относительно людей, которые произвели его на свет, но он все же надеялся, что хоть в день его десятилетия они постараются сделать ему приятное.

О торжественном событии вспоминает в итоге Флора.

– Сегодня твой день рождения, – говорит она, пока он надевает приготовленную ею одежду. – Вечером ты, наверное, получишь хороший подарок.

Подарок будет, несомненно, дорогой, его мать купит, по всей вероятности, после обеда, в последнюю минуту, не спросив о желаниях именинника. В любом случае Фабиену на него наплевать. Вот что бы ему доставило удовольствие, так это если бы отец или мать, заменив хоть на этот раз няню, разбудили его словами: «Милый, сегодня двадцать пятое апреля. С днем рождения!»

Это неопределенное чувство он выражает с детской простотой и ясностью.

– Плевал я на подарок, – заявляет он решительно.

– Ты не должен говорить такие вещи, – возмущается няня. – Это нехорошие слова.

Французский язык Флоры далек от совершенства, несмотря на девять лет, проведенных ею на севере Луары, но она прекрасно чувствует грубость некоторых выражений, употребляемых ее юным хозяином. Они заставляют ее иногда потихоньку перекреститься… и вздрогнуть.

Но Фабиен уступок не делает. За чашкой кофе с молоком он молчаливо переживает свое разочарование, хватает курточку, когда электрические часы показывают пятнадцать минут девятого, в прихожей берет свой портфель.

– Ты не поздороваешься с мамой? – напоминает Флора.

Он неохотно направляется к спальне родителей. Арлетта Лефевр, кажется, крепко спит. Однако, когда он склоняется к ней, она выныривает из облака благоухающих, воздушных кружев. В свои тридцать три года она очень красива, но косметический крем, которым она мажется перед сном, не делает ее привлекательной в глазах сына. Фабиен разглядывает мать.

– Я ужасно устала. Будь прилежным в школе, мой маленький, – наставляет она.

Крем делает невозможным сыновний поцелуй как для него, так и для нее.

– Пока, мам. Я опаздываю, – это все, что говорит мальчик, берясь за ручку двери.

– Матери не говорят «пока, мам», – возмущается Арлетта Лефевр неожиданно энергично. – Сколько раз я должна тебе повторять?

Но хлопает входная дверь. Фабиен и Флора уже на лестнице.

Мари-Клод Жанвье выходит из душа, когда по радио передают утренний выпуск новостей. Рассматривая себя в зеркале, она улыбается. Мари может быть вполне довольна своим видом: в двадцать восемь лет она красивая девушка, которой занятия спортом помогают поддерживать отличную форму.

Душ – это последняя процедура ее утреннего туалета. Затем Мари расчесывает свои каштановые волосы, тщательно промытые шампунем. Потом идет в спальню, где на кровати лежит приготовленное белье. Постель уже убрана, Мари всегда начинает свой день с хозяйственных хлопот. Она заправляет белоснежную блузку в темно-синюю прямую юбку строгого покроя.

Пройдя в гостиную-столовую, она бросает взгляд на кухню безукоризненной чистоты – Мари-Клод Жанвье небезразлично, что подумают о ней люди, проникнув в ее квартирку Ф-3 в XV округе, даже если это будут грабители.

Одевание заканчивается в маленькой квадратной прихожей, где находится стенной шкаф. Она натягивает темно-синий, как и форменная юбка, жакет со светлыми металлическими пуговицами, украшенный с левой стороны красно-синим значком парижской полиции. Наконец, она надевает забавную шапочку с козырьком, дополняющую форму, и перебрасывает через плечо ремешок сумки.

Последний взгляд в зеркало без труда убеждает ее, что в таком безукоризненном виде не стыдно предстать и перед самим префектом. Она тщательно запирает дверь и идет к лифту.

Яркое солнце освещает улицу Вожирар. Мари-Клод входит в маленькое кафе. Она здесь завсегдатай. Мари выпивает чашку кофе со сливками, съедает рогалик. Как всякая организованная, сознательная парижанка, она не желает тратить время на утреннее мытье посуды. Она поступила на службу в полицию три года назад, после развода, последовавшего за излишне поспешным браком. Служба Мари нравится, поскольку ее обязанность заботиться о детях, которых у самой у нее, наверное, никогда не будет.

В половине восьмого она спускается в метро «Конвенсьон». С тех пор, как ее освободили от необходимости отмечаться в комиссариате ХIII округа, Мари-Клод может поспать лишние полчаса. Теперь она направляется прямо в школу на улице Монсо, где следит за порядком перед началом занятий.

В этот же самый момент Робер Мюллер, тридцати лет, за рулем своего фургончика «рено» выезжает со стоянки на улице Ламарк в XVIII округе, где он накануне поставил машину. Он платит за время стоянки, автоматический барьер поднимается, и «рено» выбирается на солнечную улицу, протискивается между грузовиком и такси. Мюллер – крепкий, с короткой шеей, с плечами борца, похож на экранного легионера. У него есть даже шрам на подбородке, а редкие светлые волосы, покрывающие шишковатый череп, острижены очень коротко. Он автомеханик. Из-за своего непостоянного характера он поменял не одного хозяина, но его ловкость и отличное знание дела не раз выручали любителей сомнительных проектов.

На углу авеню Сент-Уан у края тротуара стоит мужчина с пластиковой сумкой в руке. Фургон останавливается на красный свет, и мужчина быстро садится в кабину.

Он одного возраста с водителем, но совсем непохож на него. Франк Арсюл небрежно элегантен, у него вкрадчивые манеры. Он является плодом бесчисленного смешения рас, в котором трудно разобраться. Стройная фигура, легкая походка заставляют думать об Андалузии, профиль – о Кикладских островах, а тонкие черные усики вызывают мысль о будапештских кабаре.

Франк Арсюл кладет свою сумку между сиденьями, оборачивается, чтобы взглянуть на стоящий на полу ящик для инструментов, потом смотрит на часы.

– Идем по графику, – успокаивает его Мюллер. – Ты взял все, что нужно?

– Ага, – следует лаконичный ответ. – У тебя прошло без проблем?

– Да. На стоянке еще был ночной сторож. Африканец. Он дремал и даже не взглянул на меня.

– О'кей. Поехали.

Мюллер молча кивает. У Сент-Уанских ворот он направляется по Западному шоссе. Семь часов сорок минут. В это время движение уже замедляется, но солнце так весело и радостно светит, что задержки никого не раздражают. Даже Арсюла. Он спокойно курит, устремив взгляд в пространство.

У ворот Дофин фургон покидает шоссе. На бульваре Ланн стоянкой служит тротуар перед шикарными особняками.

– Он здесь, – отмечает Арсюл, увидев невысокого толстяка в светлом плаще, сидящего на скамейке и читающего газету.

Это Матье Бьянкари, сорокалетний корсиканец. С тех далеких времен, как он приобрел профессию слесаря, он так усовершенствовал свои познания в ремесле, что ни один замок перед ним не устоит, в том числе самый сложный автомобильный.

Заметив фургон, Бьянкари складывает газету и пересекает бульвар, что совсем не просто, поскольку многочисленные автомобили мчатся по нему с огромной скоростью.

– Машина на месте? – спрашивает Арсюл.

– Как и предусмотрено. Я даже попробовал потихоньку замок и завел мотор ключом, который сам сделал. Вот он. У тебя не будет проблем.

– О'кей. Садись за руль. Сделаем круг. Мюллер пересаживается назад, уступая место новому водителю, фургон едет до площади Коломби и поворачивает обратно.

– Я тебе говорил, Франки, – пускается в объяснения Бьянкари. – Эту телегу я давно уже приметил. На ней ездит советник посольства Руанды. Он никогда не выезжает раньше десяти-одиннадцати часов. Он и не заметит, что у него одолжили машину.

– Я полагаюсь на тебя, – заверяет его Арсюл. Тем временем Мюллер снял длинный форменный халат разносчика и остался в сером костюме. Арсюл достает из сумки и протягивает ему мягкую маску, шоферскую фуражку и перчатки. Эта маска изображает африканца самого что ни на есть черного цвета. Большая фуражка закрывает розовый затылок эльзасца и доходит до воротника пиджака.

Арсюл наряжается в такую же маску, цвет которой, однако, отдает больше в кофейный. Шляпа с полями закрывает его невьющуюся, к сожалению, шевелюру. В ящике для инструментов оба берут по автоматическому пистолету калибра 7,65 и засовывают их за пояс.

– Первая остановка. Просьба освободить вагоны, – объявляет Бьянкари.

Арсюл выпрыгивает из машины, как парашютист из самолета. За ним следует Мюллер.

– До скорого, – бросает он корсиканцу, который плавно трогает машину с места.

До восьми часов тротуары бульвара Ланн практически пустынны. Утреннее оживление – удел кварталов попроще. Левее, на расстоянии пятидесяти метров, какой-то тип выгуливает двух собачек. С правой стороны трусцой удаляется мужчина в тренировочном костюме. «Ланчия дельта» с дипломатическим номером мирно стоит между «пежо-604» и «датсуном» – вызывающая картина японского проникновения на французский рынок. Сказанное Бьянкари подтверждается – Мюллер уверенно занимает место за рулем, поворачивает ключ.

Франк Арсюл, внимательный к мелочам, прикрепляет на лацкан своего голубого пиджака какой-то непонятный, но яркий африканский орден.

Когда он, как всякий уважающий себя дипломат, разворачивает «Фигаро», «ланчия» уже направляется к воротам Дофин, где уличные часы показывают ровно восемь.

Глава II

Для того, чтобы попасть от дома Лефевров на улице Берже в школу Сен-Блез на улице Монсо, достаточно пересечь бульвар Курсель и парк Монсо. Этот маршрут, занимающий семь-восемь минут, Флора и Фабиен проделывают на протяжении учебного года два раза в день, пять дней в неделю.

Эта прогулка доставляет Фабиену удовольствие. Она дает ему возможность для самоутверждения. Он носится по тихим аллеям, по лужайкам, где ходить запрещено, встречает своих ровесников, с которыми при случае задирается, а то и обменивается тумаками. У этого чрезвычайно смышленого ребенка явно выраженная склонность к конфронтации, которую его родители еще не дали себе труда заметить.

В то утро прогулка через парк Монсо должна быть особенно радостной для мальчугана. В этот ранний час краски ярки и отчетливы. Парижские садовники превзошли себя, чтобы подготовить городской сад к ежегодному свиданию с первым мая. Белые каштаны и японские вишни возвышаются над нарциссами, гиацинтами, тюльпанами, а маргаритки светлыми точками выделяются на зеленом ковре лужаек.

Но эта одна из самых прекрасных картин Парижа оставляет Фабиена глубоко равнодушным. Он идет, глядя прямо перед собой, большими шагами, так что португалка едва поспевает за ним. Он держит портфель в правой руке, а левая, засунутая в карман, сжата в кулак. Откровенно говоря, в это утро, двадцать пятого апреля, в день его десятилетия, у Фабиена тяжело на душе.

Для ребенка, чье умственное развитие выше среднего уровня, это день подведения итогов. В школе ему нравится. Он без труда стал первым учеником и с блестящими отметками перейдет в шестой класс. В других семьях то был бы повод похвалить, вознаградить ребенка, но отдалившемуся от него отцу и практически отсутствующей матери такое положение вещей кажется совершенно естественным. Давно уже Фабиен привык к одиночеству в лоне семьи, удовлетворение от своих успехов черпает в себе самом или в завистливых взглядах одноклассников. Но сегодня утром, как выражаются ребята, «есть перебор». Впервые за свое недолгое существование Фабиен Лефевр познает новое ощущение: что он никому не нужен.

Вместе с Флорой они выходят на авеню Рюисдэль, поворачивают налево на улицу Монсо. На противоположном тротуаре возвышается неприветливое здание школы Сен-Блез. Фабиену уже видна стройная фигура Мари-Клод.

Второй год Мари-Клод Жанвье следит за порядком перед началом и после занятий в школе Сен-Блез. В ее обязанности входит обеспечить безопасность четырехсот или пятисот учеников на этой оживленной улице, где полно машин. Как и Фабиен, она каждое утро пересекает парк, выйдя из станции метро «Монсо», но чуть пораньше, поскольку начинает свою службу с похвальной точностью, ровно в восемь часов.

Для начала она предпочла бы какую-нибудь коммунальную школу этому частному учебному заведению, которое посещают отпрыски семейств, живущих в ХIII и XVIII округах. Но скоро она поняла, что ребятишки все одинаковы – с той же непосредственностью, с теми же порывами нежности.

Теперь она стала столь неотъемлемой частью улицы Монсо, что все дети знают ее по имени. А многие самые маленькие чмокают ее по дороге, некоторые приносят подарки к рождеству.

Она же знает, какие из них могут доставить неприятности: те, кто спокойно является с авеню Мессин по правому тротуару, и те, кто перебегает улицу. Такие, кого мама или папа привозят в последнюю минуту на машине и которые открывают дверцу, не глядя вокруг, шалуны, догоняющие друг друга прямо на дороге. Она внимательно следит за каждым из них, за машинами, которые необходимо остановить властным, решительным жестом. Она знает тех, кто приходит пораньше, и тех, всегда одних и тех же, кто является уже тогда, когда привратник звонит к началу занятий.

Большинство приходит от восьми двадцати до половины девятого. Это самые трудные десять минут, когда надо смотреть в оба.

Так, в восемь часов двадцать пять минут она видит, как на углу авеню Рюисдэль появляются Фабиен и Флора. Мари-Клод знает португалку в лицо. Она одобряет добросовестность, с какой та доводит своего молодого хозяина до пешеходного перехода напротив дверей в школу. На отрезке пути между двумя женщинами – той, которая отпускает его руку на одной стороне улицы, и той, что, улыбаясь, ждет его на другой стороне, – Фабиен находится в полной безопасности. Ради него, также как и ради его товарищей, автомобили непременно остановятся.

Однако сегодня утром одна машина не обращает никакого внимания на поднятую в белой перчатке руку Мари-Клод Жанвье, стоящей у края тротуара на улице Монсо. На противоположной стороне Фабиен отпустил руку Флоры. Он переходит дорогу с решительным видом, опустив голову, не глядя ни вправо, ни влево. Позднее Мари-Клод вспомнит, что у него было упрямое выражение лица, как у получившего выговор или наказанного ребенка. Португалка уже поворачивается, чтобы уйти, мальчик наполовину перешел дорогу, и в этот момент неожиданно возникает та машина.

Мари-Клод сразу становится ясно, что может произойти трагедия. Она яростно машет рукой, спешит навстречу Фабиену. Но черная машина не сбавляет скорости.

Все происходит так быстро, что у Мари-Клод не остается времени на размышления. Машина мчится на ребенка. Она чуть касается его, останавливается, затормозив так резко, что ее заносит вправо.

Молодая женщина в полицейской форме бросается вперед, протягивая руки, чтобы оттащить Фабиена. Она машинально отмечает, что за рулем сидит чернокожий. Другой чернокожий – стройный, элегантный – выпрыгивает из машины, как чертик из коробки. Одной рукой он держит пистолет, другой хватает ребенка. Мари-Клод кричит во все горло, чтобы привлечь внимание, цепляется за Фабиена.

Свободной рукой чернокожий хватает и ее.

– Помоги мне, черт побери! – кричит он шоферу.

Тот выскакивает из машины. У него в руках нечто похожее на дубинку. Он наносит Мари-Клод удар по затылку, ноги у нее подкашиваются. Ее швыряют в машину. Первый чернокожий тащит мальчика, шофер толкает, и Фабиена головой вперед запихивают сквозь дверцу. Шофер садится за руль, автомобиль трогается.

У школы Сен-Блез лишь несколько детей были свидетелями сцены, смысл которой они даже не поняли. Все произошло так быстро, что остальные, торопящиеся успеть до звонка, ничего не заметили. На противоположном тротуаре португалка Флора ошеломленно смотрит, как уносится машина, как минует перекресток на улице де Курсель.

В «ланчии» Франк Арсюл пытается совладать с двойной трудностью. Руками в перчатках он крепко держит за запястья мальчугана, который сопротивляется, как хищный зверек, но движения Арсюла парализует полицейский в юбке. Она без сознания лежит поперек его коленей. Фабиен пока не кричит. Он борется молча, сжав зубы.

В драке задевают шофера, и машину заносит.

– Эй! Поосторожней! – рычит Бьянкари. – Вот уж не время привлекать внимание.

«Ланчия» направляется к площади Этуаль в редком потоке машин.

– Хотел бы я на тебя посмотреть, – огрызается Арсюл. – Этот парень просто отрава.

– Но зачем тебе понадобилось еще и бабу брать? – не отстает Бьянкари.

– Черт побери! – взрывается Арсюл. – Если бы ты ее не оглушил, мне не пришлось бы тащить ее вместе с малышом. Она не хотела его выпускать…

Диалог длится недолго. Но сказанного достаточно, чтобы Фабиен Лефевр вдруг совершенно успокоился.

– Эй, послушайте, а вы кто такие? И зачем вы увезли меня с Мари-Клод?

– Тебе мы ничего плохого не сделаем, – пренебрежительным тоном отвечает Арсюл. – Это взрослые дела. Ты будешь хорошо себя вести?

Малыш кивает. Арсюл отпускает его руки и пытается привести Мари-Клод в чувство.

– Во всяком случае, – замечает Фабиен с уверенностью ученого из национального центра научных исследований, успешно закончившего важный эксперимент, – вы ненастоящие негры.

На улице Монсо напряжение растет. Португалка Флора перебежала на другую сторону. Для начала она привела в полное смятение привратника и некоторых родителей, провожающих детей. Кое-кто из соучеников Фабиена, видевших всю сцену, в страшном возбуждении пересказывает ее, не скупясь на самые фантастические и противоречивые подробности. Привратник ставит в известность о случившемся старшего надзирателя, который сразу не может понять, в чем дело, тем более что Флора в неописуемом волнении забыла почти весь свой французский.

Тем временем молодая женщина в полотняных брюках и спортивной куртке заходит в телефонную кабинку на углу улицы Монсо и бульвара Мальзерб. Она бросает в щель монетку и набирает номер одной парижской больницы.

– Алло, – произносит она, услышав голос телефонистки, – соедините меня, пожалуйста, с доктором Лефевром. Срочно, по личному делу. Это касается его сына Фабиена.

Глава III

Лишь у площади Этуаль к Мари-Клод возвращается способность воспринимать окружающее. Постепенно ее взгляд проясняется. Она вспоминает подробности своего похищения, смотрит на молчаливого и присмиревшего, прижавшегося к ней в углу машины Фабиена, на чернокожего в элегантном голубом костюме, тоже сидящего к ней вплотную, но слева от нее, и на второго чернокожего, ловко ведущего машину по направлению к авеню Фош. И Мари-Клод взрывается:

– Немедленно остановитесь и дайте нам выйти! Это – гнусное похищение. Я вас арестовываю. – Срывающимся голосом она выкрикивает, как призыв: – Полиция!

Второй слог у нее получается по-петушиному, это так смешно, что шофер хихикает, и атмосфера разряжается. Арсюл говорит:

– Заткнись! Тебя никто не просил геройствовать – цепляться за мальчишку. И на наш пикник тоже не приглашали. Так что сиди тихо и не усложняй дело.

На авеню Малакоф «ланчия» останавливается перед красным сигналом светофора. Мари-Клод видит коллегу-регулировщика, но он слишком далеко, чтобы услышать ее крик, и к тому же стоит к ним спиной. «Ланчия» вновь трогается с места. Мари-Клод кажется, что все это кошмарный сон. Волей случая она попала в руки террористов. Она ничего не знает об отце Фабиена, но наверняка это личность, на которую хотят оказать давление, похитив сына.

– Вы так просто не отделаетесь, – заявляет она не слишком уверенно. – Похитить ребенка и полицейского при исполнении служебных обязанностей – такое не прощается.

– Кончай трепаться, а? – советует Арсюл. – Ты нас утомляешь. И нечего изображать трагедию. Бели не будешь глупить, ничего с тобой не случится. Мы хотим всего-навсего содрать немного деньжат с родителей парнишки. Завтра же мы вас отпустим.

«Ланчия» огибает площадь Де-Латр-де-Тасиньи и въезжает в Булонский лес. Мари-Клод понимает, что имеет дело не с террористами, а с простыми бандитами. Романтизма тут меньше, но ситуация остается без изменений: судьба выбрала ее, чтобы защищать десятилетнего ребенка и нести за него ответственность. В двойном качестве – женщины и полицейского.

За окнами машины мелькают деревья с молодой листвой. «Ланчия» сворачивает на боковую аллею. Впервые Мари-Клод смотрит на своего похитителя изучающе. Грубые черты лица никак не вяжутся с общей элегантностью. С некоторым опозданием ее осеняет: на мужчине маска. И совсем как Фабиен несколькими минутами раньше, она восклицает:

– Вы же ненастоящие негры!

Первым смеется ребенок. Мари-Клод в изумлении смотрит на него: понимает ли он всю серьезность положения? Она хорошо знает Фабиена. Он маленький, хрупкий, она бы дала ему восемь-девять лет. Ее поражает его необыкновенная живость – свидетельство ума. А бандит ясно высказался: они хотят «содрать немного деньжат» с родителей мальчика, и Фабиен должен отдавать себе отчет, что является предметом жестокого торга, что его жизнь в опасности.

Но что такое жизнь для ребенка его возраста? Потрясенная Мари-Клод начинает думать, а не забавляет ли его все это…

Чуть в стороне от аллеи человек в одежде разносчика возится в моторе фургона с открытой задней дверцей. «Ланчия» останавливается прямо за ним.

– Пошевеливайтесь, – командует Арсюл, доставая свою «пушку». – Пересадка.

Он без церемоний тянет Мари-Клод за руку, толкает ее в фургон. Она поднимается, споткнувшись о подножку. От толчка, полученного в спину, она летит в глубь кузова. Фабиен падает рядом, и дверца закрывается за ними со звонким щелчком.

Оба пленника оказываются в полной темноте. Всего в ста метрах от них по дороге Лонгшан мчатся автомобили.

В половине девятого утра, как раз когда старший надзиратель Сен-Блеза поглядывал на часы, собираясь отдать распоряжение о первом звонке, ему приходится выслушать красочный, но путаный рассказ Флоры. Проходит некоторое время, пока он наконец соображает, что же произошло. Тем более что два или три ученика младшего возраста вносят в путаницу свою лепту. Только с помощью одной из мамаш, которая в те несколько секунд, когда происходила драма, поправляла костюмчик на своем отпрыске и мало что видела, ему удается разобраться, в чем дело.

Однако старший надзиратель – человек, в полной мере сознающий свою ответственность. Когда наконец он понимает, что один из учеников похищен, он тут же принимает меры.

Прежде всего извещают директора, которому звонят в его квартиру на пятом этаже. Учителя, еще ничего не знающие о происшествии, следуют в свои классы. С тем, чтобы избежать паники, старший надзиратель дает положенный звонок с опозданием лишь в две минуты.

Затем он старается установить, кто же жертва похищения. Это нетрудно: португалка Флора то и дело громко повторяет имя и фамилию своего юного хозяина.

Лефевр… Доктор Лефевр… Старшему надзирателю пока не ясно, почему похитили именно его, а не другого ученика. Для этого мрачноватого человека, страдающего язвой желудка, все они одинаковы. Но служба есть служба. Поэтому он бежит в свой кабинет и набирает первый номер, который приходит ему на ум: дежурной службы полиции.

Затем он докладывает директору, стремительно вбегающему в кабинет. Этого известного педагога, защитившего диссертацию по французскому языку, что частично оправдывает тарифы, взимаемые школой Сен-Блез, кавалера ордена «За заслуги» и академических лавров, прежде всего беспокоит репутация заведения: разве для того дети из знатных семей поступают в его школу, чтобы их похищали средь бела дня на улице Монсо?

– Лефевр? – недоумевает он. – Почему Лефевр? Его отец – просто хирург, а мы имеем честь обучать в нашей школе детей четырех депутатов и двенадцати дипломатов, из которых некоторые играют важную роль в международной политике.

Но это Лефевр, и никто другой. И надо предупредить его родителей. Рыдающая Флора – ее нервы не выдерживают – сообщает название больницы, которой доктор Лефевр отдает свой талант, время и силы.

Разговор с телефонисткой не приносит результата.

– Его нельзя сейчас беспокоить. Он оперирует.

– Но это очень важно. Речь идет о его сыне.

– Да, я знаю. Ему уже звонили четверть часа назад. Как раз перед началом операции.

Директора словно оглушили. Он застывает, потрясенный, продолжая держать трубку, откуда доносятся короткие гудки.

Он ищет в своей картотеке номер домашнего телефона доктора Лефевра, чтобы в самых осторожных выражениях оповестить мать Фабиена.

А на улице Монсо в это время собралась толпа. Вновь прибывшие с волнением выслушивают совершенно ужасающую версию похищения ребенка и женщины-полицейского, однако это волнение не мешает многим из них, скорее наоборот, побуждает бежать звонить на радиостанцию «Европа-I» в надежде заработать пятьсот франков за сенсационную информацию.

Тем временем появляется дежурная полицейская машина. Вкратце проинформированный полицейский констатирует, что, с одной стороны, приехал поздно, а с другой – что проблема выходит за рамки его компетенции. Он вызывает по радиотелефону центральный комиссариат VIII округа. С этого момента дело следует по инстанциям.

Но с девяти часов оно становится достоянием общественности. В «Европу-I» уже звонили три раза, сообщая о похищении ребенка перед началом занятий на улице Монсо. Редакционный секретарь тут же позвонил в полицию, но там были не в курсе дела. Опасаясь за достоверность полученных сведений, радиостанция дала лишь краткую, уклончивую информацию, обещая «дорогим слушателям» сообщить детали, как только будет возможно.

В девять часов тридцать минут на столе у префекта полиции появляется сводка. В ней коротко, но ясно говорится о чрезвычайно дерзком похищении юного Фабиена Лефевра и полицейского (женский-персонал) Мари-Клод Жанвье, совершенном двумя чернокожими на черной, закрытой машине, номер которой никто не запомнил, но, по словам некоторых свидетелей, принадлежащей дипломатическому корпусу.

Похищение – слово, которое префект терпеть не может. Оно является синонимом бесконечных неприятностей. Префект оказывается между двух огней: между правительством, требующим твердости, отказывающимся вступать в переговоры с террористами, и прессой, звонящей во все колокола, если жертву вдруг случается оплакивать.

Все это он объясняет комиссару Паскалю Кро, одному из руководителей Центрального управления по борьбе с бандитизмом. Тот уже узнал о похищении, направляясь в машине на службу.

– Вы понимаете, комиссар, – распространяется префект, – в последнее время мы не на высоте, особенно после той накладки на прошлой неделе, когда один из ваших людей застрелил по ошибке пенсионера, бывшего железнодорожника, не имевшего к делу никакого отношения. Министр, с которым я только что говорил по телефону, потребовал срочных мер. Необходимо отыскать мне этого мальчишку, не говоря уже о нашей коллеге из УШ округа. И еще… (он добавляет с циничной прямотой) лучше для нашей репутации мученица, чем жертва. Тем более ребенок… Ребенок – «то очень действует на психику толпы.

Кро ждет, пока префект выскажется. Комиссару не терпится приступить к работе. Но он должен выслушать заключительные инструкции префекта.

– И вы слышите, комиссар, я не знаю, имеем мы дело с террористами или гангстерами, в любом случае и речи не может быть о торговле. Тут министр категоричен. Твердость, комиссар, твердость…

Глава IV

При первом же повороте Мари-Клод Жанвье швыряет на металлическую скобу фургона. Она стискивает зубы, чтобы не закричать от боли, с трудом пытается устоять на ногах и в полной темноте, на ощупь изучает свою тюрьму. Натыкается на ящик с инструментами и наконец обнаруживает откидное сиденье у левой стенки фургона.

Усевшись, обретя более или менее стабильное положение, она достает из сумки зажигалку и, щелкнув ею, зовет:

– Фабиен, ты где?

Приподняв горящую зажигалку, она видит мальчика, который стоит в углу около дверцы, засунув руки в карманы. Зажигалка гаснет в тот момент, когда Мари-Клод обращается к нему:

– Иди сюда. Все-таки лучше сидеть, а то все эти повороты…

Во второй раз зажигалка не срабатывает, но Фабиен подходит и садится рядом с Мари-Клод. Она гладит его белокурые волосы, берет за руку. Она испытывает странное волнение, Мари-Клод Жанвье. Разумеется, когда она поступала в полицию, во время прохождения практики она засыпала с мечтой о выдающихся подвигах, сногсшибательных погонях и арестах, ее награждали орденом «За заслуги», поздравлял сам министр. Но когда она приступила к своим обязанностям, без сомнения почетным, однако не сулящим славы – обеспечению безопасности школьников, – эти фантазии уступили место более конкретным затаенным мечтам незамужней женщины.

И вдруг в одно мгновение ее привычный спокойный мир развалился. Мари-Клод оказалась в центре подлинной драмы, стала жертвой дерзкого похищения благодаря инстинктивному смелому порыву, который заставил ее броситься на защиту Фабиена.

Фальшивые чернокожие похитили ребенка по причинам, которые Мари-Клод еще не ясны, но, оставив в стороне излишний пафос, она видит свой долг в том, чтобы утешить мальчугана, наверняка испытывающего ужас и отчаяние. Она гладит его по руке, которая так и осталась в ее ладони, спрашивает как можно спокойней:

– Кажется, оба мы влипли. Как твоя фамилия, Фабиен?

– Лефевр.

– А сколько тебе лет? Девять, десять?

– Десять, – отвечает мальчик. – Исполнилось десять. Как раз сегодня мой день рождения.

– Ну что ж, – говорит Мари-Клод в некоторой растерянности, – я тебя поздравляю. По крайней мере день своего десятилетия ты запомнишь.

По правде говоря, ее немного удивил тот вызывающий и агрессивный тон, каким Фабиен сообщил о своем дне рождения. Она пытается разгадать причину похищения:

– А чем занимается твой папа?

– Хирург в больнице, – отвечает Фабиен равнодушно, не вдаваясь в подробности.

Хирург… Возможно, богатые пациенты… Доктор Лефевр должен неплохо зарабатывать. Значит, фальшивые чернокожие не террористы, они не осуществляют какую-то месть, это, по всей вероятности, бандиты, которые отпустят малыша за выкуп. Но их план может нарушиться из-за присутствия полицейского, пускай и в юбке. Не задумываясь над грозящей ей опасностью, молодая женщина продолжает расспрашивать Фабиена:

– А что делает твоя мама?

– Не знаю. Она не работает. Ходит все время куда-то.

И на этот раз полное безразличие в голосе.

– Где ты живешь? Это няня приводит тебя в школу?

– Мы живем на улице Верже, прямо по другую сторону парка Монсо. А няня – это Флора, португалка. Она хорошая, только от нее сильно пахнет…

Через переднюю дверь проникает слабый луч света. Из кабины доносятся голоса. Людей, должно быть, трое: двое, которые совершили похищение, и водитель фургона. «Рено» движется – медленно, как и всегда в Париже с его перекрестками, красными сигналами светофоров, пробками. Потом он словно набирает крейсерскую скорость.

«Выехали за город на кольцевую дорогу», – думает Мари-Клод.

Она никак не придет в себя от удивления, которое вызывает у нее спокойствие ребенка, притулившегося рядом. Он даже взял ее под руку, и они сидят, как двое влюбленных на городской скамейке. Впрочем, Мари-Клод предпочитает такой вариант крикам, слезам, истерике. И все же она испытывает потребность утешить мальчика.

– Знаешь, Фабиен, – объясняет она, – дело и впрямь серьезное. Но ты слушаешь радио, смотришь телевизор и знаешь, что такие вещи случаются. Эти бандиты хотят лишь получить деньги твоего отца. Они отпустят тебя, как только он заплатит выкуп.

Она не смеет сказать, что полиция может помешать этому, не смеет говорить и о том, что ожидает ее.

– Ты хочешь сказать, они отпустят нас, – поправляет Фабиен своим ясным и твердым голосом умного ребенка. – Я откажусь уйти без тебя. В конце концов ты из-за меня сюда попала.

Ее трогают эти серьезные рассуждения и храброе обещание.

– Во всяком случае, надо набраться терпения, сохранять спокойствие, и, главное, не следует бояться.

Он отнимает свою руку, и она слышит, как он с удивлением спрашивает:

– Но с чего ты взяла, что я боюсь? Мари-Клод в темноте хмурит брови. Есть что-то в этом парнишке не совсем обычное. Она высказывает мысль, которая пришла ей в голову немного раньше, в «ланчии»:

– Действительно, ты, кажется, не боишься. Похоже далее, что это приключение тебя забавляет.

Он пожимает плечами.

– Не то чтобы очень. Но я думаю о родителях… И они тоже запомнят день моего десятилетия. Он обойдется им в копеечку.

От возмущения у нее перехватывает дух, и она не сразу находит слова.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Мне-то, – отвечает он, – на это дело начхать, но они просто на стену полезут.

Она угадывает психологическую драму.

– Значит, ты не любишь своих родителей? Следует ошеломляющий ответ:

– Ну… Они, наверное, не хуже, чем другие. По правде говоря, я их почти не знаю. – И, меняя тему, он спрашивает: – Скажи… ты представляешь себе, где мы?

В щель между створками дверцы свет почти не проникает в кузов фургона. Мари-Клод освещает циферблат своих часов.

– Откуда я могу знать? – говорит она. – Вот уже двадцать минут, как мы едем без остановок. Должно быть, мы проехали по кольцевой дороге и выехали на автостраду, но на какую?

Этот важный вопрос не очень волнует Фабиена.

– Послушай, – перескакивает он на другое, – в школе Сен-Блез, наверное, жуткая суматоха поднялась. Думаешь, мои родители знают?

– Сейчас уже наверняка, – отвечает Мари-Клод. – Они, должно быть, с ума сходят от волнения. Но, – добавляет она удовлетворенно, – полицию тоже оповестили, не беспокойся.

– Здорово храбрые эти типы – проделать такую штуку средь бела дня на глазах у кучи людей. Ты не находишь?

Молодая женщина приходит в некоторое замешательство. У нее нет опыта общения с десятилетними детьми, но каким будет этот, когда вырастет? Неожиданно она отвечает ему, как своему ровеснику:

– Действительно храбрые. Но я предполагаю, у них были и другие возможности похитить тебя. Раз они выбрали это время и это место, значит – если только они не полные идиоты, – у них была на то причина.

Фургон сбавляет скорость, останавливается, вновь трогается. Повороты более крутые, ход неровный. Часы Мари-Ююд показывают пятнадцать минут одиннадцатого. Прошел час с четвертью с того момента, как были похищены школьник Лефевр и женщина-полицейский Жанвье. Час и две или три минуты – после пересадки в Булонском лесу. Считая путь по городу, фургон проехал семьдесят – семьдесят пять километров.

Поворот, толчок, как будто машина переехала через канаву, остановка, задний ход. Хлопают дверцы. Оба пленника ждут несколько секунд, затем задняя дверца открывается. Чернокожий в голубом костюме с пистолетом в руке объявляет:

– Конечная, поезд дальше не пойдет.

Глава V

В Центральном управлении по борьбе с бандитизмом комиссар Паскаль Кро считается крупным специалистом по всякого рода похищениям. За многие годы службы этот пятидесятилетний, спортивного вида полицейский накопил опыт и документацию, которые столь же ценны, сколь эффективна и небольшая команда его сотрудников, подключающаяся к работе каждый раз, когда совершено такого рода преступление.

Комиссар Кро разработал для себя нечто вроде теории на тему «Психология похищения». Оно может быть террористического порядка, обусловленное политическими мотивами или с целью наживы, когда преступников привлекает только возможность заработать. Но и в том и другом случае существует нечто общее: жертва никогда не бывает случайной. Ее всегда выбирают в предвидении результатов, которых ждут похитители от своего преступления. Акция предпринимается, когда изучены, с одной стороны, политическое влияние или финансовые возможности близких или родственников жертвы, с другой стороны – условия проведения этой акции.

Итак, утром еще до визита в кабинет префекта комиссару Кро были известны основные данные этого дела, переданные дежурной службе комиссариатом VIII округа: мальчик Фабиен Лефевр, десяти лет, похищен в 8 часов 30 минут, перед началом занятий, возле своей школы, на глазах у целой дюжины человек, похищен двумя африканцами на машине, принадлежащей дипломатическому корпусу. Женщина-полицейский, пытавшаяся помешать похитителям, увезена вместе с ребенком.

Выбор времени и места на первый взгляд абсурден. Но комиссар Кро научился остерегаться этих «на первый взгляд». Он проверил, предпринята ли важнейшая в таких случаях мера: взят ли телефон родителей жертвы на прослушивание.

Когда префект, отняв у комиссара драгоценное время, закончил свою речь, Кро поспешил вернуться на Ке-дез-Орфевр, где его ждал помощник – инспектор Амедей Видалон, старший офицер полиции.

– У вас есть что-нибудь о родителях?

– Да, комиссар, – отвечает молодой человек, заглядывая в карточку. – Отец: доктор Винсент Лефевр, хирург в больнице, сорок один год. Мать: Арлетта Фонжен, тридцать два года, не работает. Адрес: улица Берже, 45. Это с обратной стороны парка Монсо по отношению к улице того же названия. Ребенок, Фабиен… родился… 25 апреля… Смотри-ка, сегодня день его рождения. Десять лет. Бедный малыш, ну и подарок…

– Похитители… – сухо прерывает его комиссар.

– Двое чернокожих. Это подтверждено. Машина дипломатического корпуса, «пежо» или что-то в этом роде. Свидетели утверждают разное, а номер не запомнил никто.

– Ладно. Я иду к родителям, – решает Кро.. – Но сначала запросите компьютер. Посмотрите в картотеке. Проверьте, не занимается ли доктор политической деятельностью, не жил ли в Африке или в Южной Америке. Все, одним словом.

– Вы думаете, похищение по политическим мотивам? – Видалон скорее утверждает, чем спрашивает.

Кро пожимает плечами.

– Что я могу думать на этом этапе? Собираю сведения и все.

– Да, шеф… Что будем делать с прессой? Радио уже сообщило о происшествии. «Европа-I», как обычно.

– Болваны, – произносит комиссар со вздохом, но без особой злости. – В конце концов они делают свое дело, как и мы. Скажите Брекару, пусть

соберет журналистов. У меня нет времени встретиться с ними. Пусть поговорит о лояльном сотрудничестве. Им сообщат все, что не подвергает опасности жизнь ребенка.

Вскоре после половины одиннадцатого комиссар Кро звонит в дверь квартиры Лефевров, расположенной на четвертом этаже богатого особняка на улице Берже. Комиссар VII округа поставил у входа двух полицейских, чтобы держать журналистов на расстоянии, но одна машина радиостудии уже стоит на углу улицы.

Винсент Лефевр, высокий мужчина с энергичным лицом, сам открывает дверь.

– Я только что приехал из больницы, господин комиссар, – объясняет он. – Прислуга тоже вернулась после того, как дала показания в комиссариате, но она в таком состоянии, что не может выполнять свои обязанности. Страшное у нас несчастье…

– Поверьте, я сочувствую, доктор, – заверяет комиссар. – Мы сделаем все возможное, чтобы как можно скорее вернуть вам вашего маленького Фабиена. – Он делает паузу. – Особенно, если вы согласитесь сотрудничать с нами, ничего не утаивая.

– Что вы хотите сказать, комиссар?

Кро как будто различает в тоне хирурга нотку вызова. Он пожимает плечами.

– Ну… по-человечески это понятно, – говорит он. – Большинство семей похищенных уступают шантажу преступников и ничего не сообщают полиции. В данном случае, конечно, дело обстоит иначе, поскольку вместе с вашим сыном похитили и нашу коллегу.

В гостиной, куда его приглашает хозяин дома, комиссар замечает прекрасный старинный рояль, несколько дорогих китайских безделушек. Он мысленно делает вывод: хирург в больнице плюс частные пациенты… доктор Лефевр в пособии на бедность не нуждается.

– Доктор, – внезапно спрашивает комиссар, – как вам сообщили о похищении?

– Я как раз делал операцию, когда это… произошло, – говорит Лефевр. – Жена позвонила мне, как только я вышел из операционной. Ей сообщила дирекция школы Сен-Блез.

– И с тех пор похитители вам ни разу не звонили?

– Ни разу, – заверяет доктор. Полицейский долго молчит, словно обдумывает

его ответ, затем спрашивает:

– Доктор, у вас есть враги? Среди иностранцев вообще, среди африканцев в частности…

Винсент Лефевр, разумеется, ожидал этого вопроса.

– Никаких, – заявляет он. – Когда мне сказали, что речь идет о двух чернокожих, я был просто поражен. Я в Африку никогда и ногой не ступал и не помню, чтобы мне приходилось оперировать африканца, по крайней мере какого-либо африканского деятеля.

– Значит, вам пришла в голову мысль о мести какого-нибудь пациента? – замечает комиссар мимоходом.

– Ненормальные, неуравновешенные люди попадаются часто, – отвечает хирург, пожимая плечами. – Но обычно они начинают с угроз.

– Итак, у вас нет никакой догадки, никаких подозрений относительно личности похитителей или их мотивов?

– Абсолютно никаких, комиссар, – уверяет Лефевр.

«Еще немного, – думает Кро, – он поклялся бы на библии и плюнул на ковер».

– Мог бы я повидать мадам Лефевр?

– Моя жена страшно переживает, мне даже пришлось дать ей успокоительное, когда я вернулся. Но я позову ее.

Двумя минутами позже Кро говорит себе, что было бы обидно упустить такую встречу. Арлетта Лефевр – одна из самых красивых женщин, каких ему приходилось видеть. На ней длинное домашнее платье зеленого цвета, которое красиво оттеняет нежный цвет лица и волосы с бронзовым отливом, распущенные по плечам. Она протягивает ему тонкую, красивую руку. Другой рукой она вытирает глаза, покрасневшие от слез.

– Господин комиссар, – произносит она умоляющим тоном, – возвратите нам нашего маленького Фабиена. Это наш единственный ребенок, господин комиссар. Мы готовы сделать все что угодно…

Ее горе непритворно, но последние слова настораживают комиссара.

– У вас уже потребовали что-нибудь? – спрашивает он.

Ему кажется, что, чуть растерявшись вначале, Арлетта Лефевр быстро берет себя в руки.

– Увы, нет, господин комиссар, но я предполагаю, что люди, похитившие Фабиена, вот-вот дадут о себе знать.

Кро качает головой. Прошло два с половиной часа после исчезновения мальчика и Мари-Клод Жанвье. Он пристально смотрит доктору в глаза.

– Могу я рассчитывать, что вы поставите меня в известность, когда это произойдет?

Винсент Лефевр печально качает головой.

– Я не могу вам этого обещать, комиссар.

– Я вас понимаю, – бурчит Паскаль Кро, прощаясь.

Внизу у дома Видалон ждет комиссара в машине с радиотелефоном.

– Картотеку смотрели?

– Люди на местах, шеф, – докладывает инспектор, – а я изучил все данные. Доктор Лефевр безупречен. Придраться не к чему. Никакой политической деятельности. Не числится в досье спецслужб. Короче, надо начинать с нуля. А что у вас, каково ваше впечатление?

– Трудно сказать, – отвечает комиссар. – Пока я склоняюсь в пользу версии похищения с целью вымогательства. Мать, разумеется, в отчаянии. Ее я видел совсем недолго. Муж дал ей успокоительное. Чертовски хороша, однако. Почти на десять лет моложе, чем он. Я понимаю: дождался, пока достигнет положения, чтобы жениться на королеве красоты.

– А он что думает? Никого не подозревает?

– Никого. Он узнал о похищении от жены, которой сообщили из школы. Вернулся домой, как только смог. Похитители еще вестей о себе не подавали. И я ему верю, поскольку телефон прослушивается с 9 часов 15 минут. Но все-таки…

– Все-таки?

– Не знаю, – произносит комиссар в нерешительности. – У всех у нас в конце концов происходит профессиональная деформация. Но мне кажется, что в ответах эскулапа прозвучала какая-то фальшивая нотка.

– Это не исключено, – соглашается Видалон. – Послушайте-ка Гибера.

Он знаком подзывает инспектора Гибера, крепкого парня с цепким взглядом, в замшевой куртке и таких же ботинках.

– Гибер, – объясняет Видалон, – расспросил господина Распиньяка, директора школы Сен-Блез. Давай, Гибер.

– Неплохой парень, – начинает Гибер. – Переживает, потому что еще не знает, навредит ему эта история или сделает рекламу. Ему сказал о том, что случилось, через несколько минут после похищения старший надзиратель, а тому – привратник. Он быстро спустился из своей квартиры и позвонил в дежурную службу полиции. Это первое, что пришло ему в голову. Прислуга Лефевров подняла гвалт, причитала на португальском, тогда он решил позвонить в больницу.

– В какую больницу? – спрашивает Кро.

– Ла Питье. Там он режет… э… оперирует. Но он не смог с ним поговорить, потому что у хирурга была операция. Тогда он позвонил матери.

– Подождите, шеф, это не все, – вмешивается Видалон. – Что ему сказали в больнице, Распиньяку?

– Ну, он, конечно, настаивал, – продолжает инспектор, – сказал, что дело срочное и касается сына доктора. Но телефонистка сказала: «Ему уже звонили по этому вопросу четверть часа назад».

– А? – подскакивает Кро. – Это в котором же часу?

– Ну, конечно же, шеф, – важно произносит Гибер, – я попросил его уточнить время. Похищение произошло где-то в 8 часов 28 минут. Распиньяка известили в 8 часов 35 минут. Пока он разобрался… В дежурную службу полиции он позвонил в 8 часов 45 минут. Так он полагает, поскольку постоянно на часы не смотрел. А в больницу – спустя пять минут. Во всяком случае, он уверяет, что девяти не было.

Комиссар грустно улыбается.

– Итак, – говорит он, – эскулапа оповестили через пять или десять минут после похищения. Ну, как видите, не такие уж они идиоты, наши клиенты. Они хорошо обмозговали дело, можете мне поверить. Гибер, отправляйтесь в больницу и расспросите телефонистку. Узнайте все об этом звонке. А мы вернемся на Ке-дез-Орфевр. Поищем в наших архивах хитреца, который мог бы организовать такую операцию. И попытаемся, если возможно, ответить на ключевой вопрос.

– Какой, шеф? – с любопытством спрашивает Видалон.

– Ну, если, как мы склонны думать, это похищение с целью вымогательства, то преступники потребуют деньги. Что я говорю! Они уже потребовали деньги. Но я прикидываю, сколько может выложить семья Лефевров. Хирург, работающий в больнице… Он живет, несомненно, в достатке. Я понял это, побывав у него дома, но в Париже наверняка есть сорок или пятьдесят тысяч семей, располагающих такими же средствами, как он.

– Значит, ключевой вопрос таков: почему доктор Лефевр?

Глава VI

После темноты, царившей в кузове, Мари-Клод Жанвье щурит глаза, глядя на открывшуюся ее взору картину. Если, конечно, это можно назвать картиной: каменная стена и канистра для бензина. Машина задним ходом въехала в гараж, и тяжелая дверь с противовесом закрылась за ней с глухим стуком.

Фабиен Лефевр уже спрыгнул на землю, не обращая никакого внимания на пистолет, которым поигрывает чернокожий в голубом костюме. Мари-Клод спускается, в свою очередь, заботясь, чтобы юбка не обнажила колени, и стараясь двигаться с максимальным достоинством. Псевдоафриканец тихо хихикает под своей маской. Он без излишней грубости хватает Мари-Клод за руку.

– Прошу сюда, господин полицейский, – шутит он.

Они идут вдоль фургона к двери в стене гаража, выходят на узкую лестничную площадку, откуда ведут наверх деревянные ступеньки. Еще одна стеклянная дверь выходит на улицу, но стекла тщательно замазаны белой краской. Они пропускают лишь сероватый свет – единственное свидетельство того, что за ними есть свет настоящий.

– Поднимайтесь! – приказывает Арсюл, указывая на лестницу дулом пистолета.

Фабиен идет первым, перепрыгивая через ступеньки. Наверху – еще более узкая площадка, чем на первом этаже, и слева открытая дверь. Мари-Клод, которая следует за Фабиеном, понимает, что прямо над гаражом оборудовано помещение для шофера или дополнительная комната для случайного гостя.

Когда Арсюл, в свою очередь, входит в комнату, внизу хлопает дверь и разражается ссора. Начинает ее визгливый женский голос:

– Вы совсем с ума спятили, привезли эту бабу с собой! Легавую к тому же. Что мы с ней будем делать?

– Эй, слушай, оставь нас в покое, а? – отвечает мужской голос с акцентом южанина. – Ты же видела, что иначе нельзя было. Она цеплялась за парнишку, эта идиотка. И потом, ты ведь должна была им заниматься. Ну, а теперь будет она. Все меньше забот, правда?

Спор прекращается так же внезапно, как и начался, вероятно, потому что ссорящиеся поняли, что их слышат.

– Усекла? – Арсюл развязно обращается к Мари-Клод. – Ты о нем позаботишься. Только конурку готовили для одного малыша. Теперь придется вам устроиться здесь вдвоем.

Стоя на пороге перед тем как закрыть за собой дверь, он считает нужным сказать что-нибудь успокаивающее.

– Не волнуйся, – говорит он, – помереть вам не дадим. Это не в наших интересах.

И, словно опасаясь, что сказал лишнее, поспешно выходит из комнаты. Хлопает дверь. Два раза поворачивается ключ в замке. Слышны удаляющиеся шаги. Молодой, спортивный Арсюл быстро сбегает по ступенькам.

Мари-Клод Жанвье отмечает эту деталь с профессиональной точностью полицейского, желающего оказать максимальную помощь своим коллегам в розыске опасной банды. Но до сих пор примет, замеченных ею, маловато. Похитителей было трое: двое в машине и один, который ждал у фургона в Булонском лесу. Она слышала голоса лишь двоих. У одного акцент южанина, у второго голос низкий, довольно приятный, но вульгарный, как и у первого. Язык примитивный. Теперь еще добавилась женщина, сварливая и писклявая.

Это все, что касается слуховых впечатлений. Очень немного. Проделав полуторачасовой путь за пределами Парижа, фургон скрылся в неприметном гараже, вероятно, отделенном от жилого дома, поскольку лестница, идущая вдоль его стены, выходит наружу. Надо будет запомнить каждую деталь в их тюрьме. Она состоит из одной довольно тесной комнаты с кроватью длиною в 120, самое большее 130 сантиметров, шкафом, старым креслом, двумя стульями, вращающимся табуретом и шатким столом – обычная мебель среднего качества, какую приобрели бы в комнату для прислуги.

На окне, которое должно быть расположено над дверью гаража, занавески, но стекла также замазаны краской. Шпингалет заделан намертво. Может, они и ждали одного лишь ребенка, но трезво оценивали способности Фабиена Лефевра: ничего не упустили из виду.

Шум спускаемой воды заставляет Мари-Клод обратить внимание на вторую дверь комнаты. Там с довольным видом стоит Фабиен: это вход в ванную комнату, выложенную кафелем с голубой сантехникой – умывальник, душ, унитаз. Приготовлены полотенце, мочалка и мыло.

Фабиен устраивается в кресле, бесцеремонно прихватив две книжки с картинками, лежавшие на столе. Он недовольно морщится.

– Видишь, они и об этом подумали, – замечает Мари-Клод, сев на кровать, – но тебе, кажется, это не нравится…

– «Астерикс» я читал, а «Мики» уже не для моего возраста, – отвечает мальчик с пренебрежением.

Мари-Клод слегка теряется. Она пытается измерить пропасть, отделяющую ее от десятилетнего ребенка, особенно такого. Фабиен ее смущает.

– Что ты читаешь обычно?

– Книги, разумеется, К. М., Н. Ф. особенно.

– Не понимаю.

– Н. Ф. – научная фантастика, ну! К. М. – комиксы научной фантастики. – Он теряет терпение. – Ты что, совсем темная?

Она уже собирается ответить со всей строгостью, но спохватывается. Этот мальчуган под ее защитой. Неизвестно, на какое время. И чем все закончится. Она должна узнать его получше.

– В каком ты классе?

– В сентябре пойду в шестой.

– Тебе нравится в школе? Ты хорошо учишься? Он опять презрительно пожимает плечами.

– Это легко. В этом месяце я опять первый!

– Замечательно! – искренне хвалит она. – Твои родители должны быть довольны.

– Мои родители! – фыркает Фабиен. – Плевать им на это.

Он произносит эти слова тем же тоном, каким спросил ее: «Ты что, совсем темная?» Агрессивность, протест, презрение? – пытается анализировать Мари-Клод.

– У тебя не лучшие отношения с родителями? – Она старается поддержать разговор. – А ведь твой отец хирург. Это что-то значит.

– Кажется, – говорит он равнодушно. – Я не знаю… Он уходит каждое утро в семь часов, потому что операции начинаются рано. Потом до обеда консультирует в больнице. Во второй половине дня принимает частных пациентов. Возвращается вечером, усталый до полусмерти. Играет в шахматы с компьютером. Никогда не разговаривает.

– А твоя мать?

– Моя мать? Она жутко красивая, знаешь. Может, даже красивей тебя, а это о чем-то говорит. Но она встает только к обеду, а вечером занимается любовью…

Мари-Клод с трудом глотает слюну.

– Она… что?

– Ну, что… – произносит он с холодной трезвостью. – Не понимаешь, что ли? У нее есть друзья и подружки. Она в гостях почти каждый день.

– А что говорит об этом твой отец?

– Ему это до лампочки… Он только рычит, когда она слишком поздно возвращается. Но, кроме хирургии и шахмат, моего отца ничего не интересует. Так что, понимаешь, мои занятия…

Он делает красноречивый жест рукой. Взволнованную Мари-Клод охватывает какая-то незнакомая доселе грусть. Она понимает, что похищение – лишь неожиданное развлечение в монотонной жизни Фабиена, для него это куда интереснее, чем возвращение после школы домой. Вдруг она поднимается, подходит к сидящему в кресле Фабиену, становится рядом с ним на колени, гладит его по голове.

– Это ужасно, – шепчет она. – Ты такой красивый, такой милый…

Вначале он реагирует довольно странно: подается назад, как будто молодая женщина хотела его ударить. Но она продолжает гладить его волосы со словами: «Ты такой красивый, такой милый». И он смягчается:

– Ты тоже ничего. В Сен-Блез все так считают. Она удивляется:

– Вы разговариваете обо мне?

– Еще бы… На переменке. С мальчишками. Знаешь, те, которые постарше, хотели бы быть

малышами, чтобы целовать тебя утром. Тебя считают красивой, вот.

Она смеется, стараясь скрыть волнение. Мари-Клод Жанвье, незамужняя молодая женщина, вызывает восхищение у детишек… А у нее мог бы быть ребенок того же возраста, что Фабиен…

Внизу опять хлопает дверь. На лестнице раздаются шаги. Мари-Клод поднимается, поправляет волосы, глядя в зеркало гардероба. Слышно, как в замке поворачивается ключ.

– Я принесла жратву, – объявляет появившееся в дверях существо.

Глава VII

В 11 часов утра пришлось перекрыть движение на улице Верже, заполненной машинами радио и телевидения, осажденной журналистами. Много полицейских: регулировщики, инспектора уголовного розыска, сотрудники комиссара Кро…

В доме №45, в квартире на четвертом этаже, доктор Лефевр, выведенный из себя звонками журналистов и разных неуравновешенных личностей, которые всегда объявляются в подобных случаях, отключил телефон. Арлетта плачет в спальне то ли над судьбой Фабиена, то ли над своей. После поспешного возвращения Винсента Лефевра из больницы у них произошел долгий и бурный разговор. Теперь им, вероятно, нечего сказать друг другу. Доктор заполняет свой вынужденный досуг, ухаживая за Флорой, у которой нервная депрессия.

Ровно в полдень закончились переговоры между тремя телевизионными студиями, с одной стороны, и доктором Лефевром – с другой, которые велись через посредство Видалона, оставленного в квартире комиссаром Кро. Иль-де-Франс записывает интервью, которое будет передано по всем программам. Арлетта Лефевр поспешно наводит красоту, чтобы изобразить все отчаяние и боль истерзанной горем матери и обратиться к похитителям Фабиена с патетическим призывом. Отец значительно сдержаннее, на чувствуется, как он взволнован и напряжен. Призыв заканчивается заверением, что, каковы бы ни были требования бандитов, они будут выполнены, пусть только скорее возвратят Фабиена.

Радио и телевидение неистовствуют. Такое происшествие, случившееся в половине девятого утра, редкая удача: она позволяет электронным средствам информации в выпусках новостей в 13 и 20 часов опередить завтрашние утренние газеты.

Берут интервью у Распиньяка, который характеризует Фабиена как ребенка чрезвычайно одаренного, многообещающего. Преподавателю французского тоже отведена соответствующая роль. Вовсю распространяются насчет Мари-Клод Жанвье, превратившейся в своего рода Жанну д'Арк из полицейской префектуры. Начальство говорит о ней как о полицейском с высокоразвитым чувством профессионального долга. Распиньяк же (опять он) вспоминает, как детишки школы Сен-Блез полюбили ее за те два года, что она несла свою скромную, но необходимую службу.

Вся эта информация обрушивается на затаившую дыхание Францию в тот момент, когда Рауль Фан-жен, отец Арлетты, прибывает из небольшого городка, где он живет, и присоединяется к брату Винсента Лефевра Эдуарду, приехавшему ранее.

– Нет, господин министр, в настоящий момент я не располагаю никакими данными, которые позволили бы мне ориентировать поиски в том или ином направлении. Все, кто, по нашему мнению, мог бы совершить подобное похищение, проверены…

В 16 часов комиссар Кро докладывает ситуацию министру внутренних дел на площади Бово.

– Это по меньшей мере неприятно, – сердится министр. – Раз вы не напали на след, вы вынуждены ждать, когда похитители изложат свои требования… Это очень досадно.

– Ждать нечего, потому что свои требования они уже сообщили доктору Лефевру.

– Ах, так! – недовольно восклицает министр. – Откуда вам это известно?

– Избавлю вас от подробностей, господин министр. Вот основные данные… Двое мужчин, чернокожие или в масках чернокожих, посреди улицы на глазах у всех похищают ребенка. Они подъехали на украденной машине. Об этой краясе нам сообщил советник посольства Руанды в 11 часов. Незадолго до этого полицейский патруль обнаружил автомобиль у ворот Дофин, в нескольких сотнях метров от дома упомянутого дипломата. На улице Монсо среди свидетелей похищения находится соучастник, который сразу же звонит хирургу в больницу, сообщает о происшедшем, называет ему сумму выкупа и условия его передачи. Таким образом, у бандитов в принципе нет больше нужды звонить, и прослушивание телефона Лефевра ничего не дает.

– Вы уверены в том, что говорите? – спрашивает министр.

– Да, – подтверждает полицейский.: – Когда я вышел от Лефевров, у меня было смутное подозрение, что он что-то скрывает. Я уверился в этом, когда мы узнали, что ему позвонили в больницу по поводу сына в 8 часов 35 минут.

– Разумеется, что ему сказали, неизвестно?

– Конечно, нет. Телефонистка соединила его, и у нее не было никаких причин слушать разговор. Все, что мы знаем, – это то, что голос был женский.

– В любом случае, – заявляет министр, – это дело надо закончить как можно скорее. В наши дни мнение о полиции не слишком высокое, и со всей этой шумихой, которую устраивают радио и телевидение…

– Не говоря уже о завтрашних газетах, господин министр. Но этот ажиотаж входит в намерения похитителей. Это – прямое давление на семью ребенка, а также способ нас нейтрализовать. Вся страна внимательно следит за нами.

– Вот именно. Что вы собираетесь делать? Паскаль Кро отвечает не сразу. В сущности, ему не очень хочется раскрывать свои карты перед министром. Но в том-то и дело, что министр есть министр.

– Если я прямо скажу доктору Лефевру, что он солгал, и попрошу назвать сумму выкупа, он откажется отвечать, и это естественно. Все в таких случаях' поступают одинаково.

– Да, но вам известна позиция правительства: любыми способами помешать выплате выкупа в подобных ситуациях.

– Я знаю. И выбора у меня нет. Я незаметно установлю тщательное наблюдение за доктором Лефевром и всеми, кто, вступая с ним в контакт, мог бы служить посредником для того, чтобы передать деньги. Как, например, его тесть, приехавший из Дре, или его брат, живущий в Париже.

Теперь наступил черед министра задуматься.

– Знаете, – говорит он, – в этой истории меня удивляет, что выбор пал на простого врача. Ведь хватает миллиардеров…

– И я об этом думаю, господин министр, – подхватывает Паскаль Кро. – Вот почему я параллельно веду тщательное расследование жизни его и его близких. Уже изучены его доходы. Уж не говоря о том, что он наверняка утаивает половину от налоговых инспекторов, доктор хорошо зарабатывает. Частная, богатая клиентура, гонорар устанавливает сам…

– Как вы думаете, сколько он мог бы собрать?

– Ну, он же не один. Будучи из семьи не очень состоятельной – его родители работали в системе образования, – он женился на дочери преуспевающего промышленника. За очень короткий срок – я чувствую, что быстрота – важный фактор в этом деле, – они могли бы, думаю, собрать три-четыре миллиона.

– Это, разумеется, сумма, – признает министр, – но ничего особенного.

Комиссар хватается за эту фразу, чтобы изложить свою точку зрения.

– Вот именно. Поэтому с самого утра я спрашиваю себя: почему выбрали доктора Лефевра среди многочисленных потенциальных жертв? Это и является причиной расследования, о котором я вам говорил. Пока оно ничего мне не дало. Винсент Лефевр всегда был работягой, что и объясняет его успешную карьеру. Это человек довольно строгих правил. За ним не знают ни одного порока и только одно увлечение – шахматы. Помолчав, он продолжает:

– Что касается его жены, тут все не столь ясно. Арлетта Лефевр, урожденная Фанжон, – прекрасное создание, но легкомысленное. Ей тридцать два года, то есть почти на десять лет меньше, чем мужу. Она ведет светский образ жизни. Ей приписывают массу романов, но вы знаете, как люди злы… Однако полиция нравов утверждает, что в прошлом году ее имя фигурировало в одном некрасивом деле.

– Ах, вот как! – восклицает министр! – Вы думаете, имеет место… шантаж?

– Нет, – решительно отвечает полицейский. – Для этого не было необходимости похищать ребенка. Впрочем, мне не кажется, что тут есть какая-нибудь связь. Вот так обстоят у меня дела, господин министр, но похищение произошло всего восемь часов назад.

Министр встает, давая понять, что аудиенция закончена.

– Я на вас полагаюсь, комиссар Кро, любая помощь, которую вы потребуете, будет вам предоставлена. Но, ради бога, поторопитесь. Все эти средства информации осложняют наше положение. Мне уже звонили из Елисейского дворца, вы понимаете?

– Понимаю, господин министр. Через полчаса я буду на пресс-конференции вместе с префектом. Что касается рекламы, нам не следует очень уж жаловаться. Эта молодая женщина-полицейский уже почти что стала национальной героиней. Разве она не демонстрирует высокое чувство долга, присущее нашей полиции?

Глава VIII

Мари-Клод Жанвье и Фабиен Лефевр одновременно поворачиваются к двери. Этот обед – первое событие в жизни узников, что усиливает их любопытство, к тому же желудок требует свое.

Обед доставлен девицей с писклявым голосом, которая уже дала о себе знать во время ссоры на первом этаже. На ней джинсы, обтягивающие широкие бедра, полотняная мужская рубашка, застегнутая до подбородка, на голове – шерстяной капюшон с прорезями для глаз. Роста она среднего, пухленькая.

За ней на пороге стоит высокий элегантный чернокожий с пистолетом в руке. Франк Арсюл наблюдает за узниками, пока женщина ставит поднос с обедом на стол.

Мари-Клод автоматически прикидывает, какие действия можно было бы предпринять в этот момент. Но Арсюл не спускает с нее глаз и, кажется, читает ее мысли.

– Ты, легавая, – произносит он угрожающе, помахивая пистолетом, – без глупостей. Если ты носишь юбку, это не значит, что с тобой будут церемониться. Так что сиди смирно, если хочешь, чтобы все хорошо кончилось.

Мари-Клод терпеть не может, когда с ней разговаривают таким тоном.

– Как бы там ни было, подонок, уже сейчас могу тебе сказать, что все это плохо кончится для тебя и твоих друзей. Ты знаешь, что полагается за похищение ребенка?

Бандит собирается ответить, но тут Фабиен добавляет:

– И полицейского!

Женщина с подносом в ярости орет своим визгливым голосом:

– Ну, погоди, сопляк, сейчас ты у меня заработаешь!

– Вот-вот, – усмехается Мари-Клод, – усугубляйте вашу вину избиением. Я свидетель, не забывайте.

Хоть он и главный, Арсюл чувствует, что события выходят из-под его контроля. Он хватает девицу за руку.

– Ладно, Мюриэл, иди. Она права. Нам ни к чему терять хладнокровие.

Та, которая зовется Мюриэл, нехотя выходит. Пока чернокожий запирает дверь, Мари-Клод слышит, как девица ворчит:

– Как же, права… Только этой дуры нам не хватало.

– Ах ты, стерва! – кричит оскорбленная Мари-Клод.

Она поворачивается и видит, что Фабиен тихо смеется в своем кресле, словно все это и в самом деле очень забавно.

– Слушай, – говорит он с восхищением, – ты жутко храбрая, Мари-Клод. Ты что, не боишься гангстеров? Жалко, что ребята из школы тебя не видят.

Какое-то мгновение она не находит, что ответить на эту похвалу, потом строго выговаривает ему:

– А ты?! Честное слово, можно подумать, что тебя это забавляет. Ты, наверное, не отдаешь себе отчета в том, что происходит?

– Да ладно, – говорит он, вставая. – Ничего здесь нет особенного. Все это сто раз по телевизору показывали. Но здесь с тобой мне не так скучно, как дома с Флорой. Ну что, будешь ты меня кормить?

Не дожидаясь ответа, он приподнимает салфетку, покрывающую поднос.

– У! Гениально! Бифштекс с лапшой. Обожаю! И он, этот маленький мужчина, привыкший, чтобы его обслуживали, возвращается в свое кресло. Мари-Клод раскладывает на столе салфетку вместо скатерти, ставит два прибора, хлеб, бутылку минеральной воды. Она сознает, что переживает драму, в которой на карту поставлена ее жизнь, понимает, что она и Фабиен – главные действующие лица трагедии, к которой приковано внимание всей Франции. Но беззаботность мальчугана ее обескураживает. Может быть, он играет сам с собой в сына миллиардера, попавшего в руки безжалостных гангстеров, как показывают в телевизионных фильмах? Нет, иначе бы он еще более драматизировал создавшееся положение. Истина, которая напрашивается сама собой, проще, и она приводит Мари-Клод в растерянность: Фабиен не имеет ничего против такого приключения, потому что все это куда забавнее, чем то, что ждет его в школе и дома, и к тому же все происходящее изрядно насолит его родителям.

У Мари-Клод были счастливое детство и отрочество, простые, но внимательные и любящие родители. Она вдруг обнаруживает пропасть, которая разделяет этого ребенка из богатой семьи и его отца и мать, и угадывает за этим кажущимся легкомыслием бесконечную тоску.

– Ну вот, все готово. Можешь садиться.

– Не откажусь! – заявляет он, садясь за стол. Но она смотрит на него строгим взглядом:

– Ты же не вымыл руки.

– О, перестань, – ворчит он. – Ты что, будешь нудить, как Флора?

Однако, как ни удивительно, он быстро направляется в ванную.

– Послушай, Мари-Клод, ты думаешь, твои друзья нас ищут? – спрашивает Фабиен с полным ртом:

– Какие друзья?

– Ну, другие полицейские, а?

– Можешь не сомневаться, – отвечает Мари-Клод, улыбаясь, поскольку сама она об этом еще не думала. – Еще бы, нас похитили посреди улицы. Было много свидетелей. О нас, наверное, говорят по радио и телевидению…

– Мы герои фильма, – комментирует он с удовлетворенным видом.

– Да? Я бы прекрасно обошлась без этого, честное слово.

– Чем ты недовольна? – удивляется Фабиен. – После такого тебя наверняка повысят. Даже наградят. Ведь ты влипла в эту историю, защищая меня, разве нет?

– Такого вредного мальчика… Лучше бы я воздержалась.

Это сказано с нежностью, шутливым тоном. Но она добавляет уже серьезно:

– Вначале надо бы выпутаться из этой истории…

– Ты думаешь, мы сбежим? – спрашивает он в восторге.

– Спокойно, – сдерживает его Мари-Клод. – Не следует фантазировать. Их по меньшей мере четверо, трое мужчин и одна женщина. И они все время настороже. Нет, знаешь, мы должны набраться терпения и внимательно наблюдать за всем, что нас окружает. Это позволит нам потом отыскать эту комнату и опознать наших похитителей. Важна каждая деталь. Переодевание…

– Точно. Это не настоящие негры.

– Конечно, нет. Еще есть голоса. У одного из них акцент южанина.

– Правда. У шофера. А потом женщину, которая принесла обед, зовут Мюриэл.

– Правильно. Имя, должно быть, случайно вырвалось у типа в голубом костюме. И у этой Мюриэл примечательный голос.

– Не говори! Визгливый. Будто мой приятель Бернар на скрипке играет.

– А ты заметил: из дырки в ее капюшоне вылезла светлая прядь?

Так они разговаривают некоторое время. Игра в улики. Однако список небогат. Около 15 часов, когда девица в капюшоне приходит за подносом и тарелками, которые Мари-Клод с грехом пополам вымыла в раковине, Фабиен, не, церемонясь, обращается к Арсюлу, стоящему на пороге с пистолетом в руке:

– Слушай, долго ты собираешься нас мурыжить в этой комнате?

Арсюл уже привык к непринужденности своего юного пленника.

– Это зависит в первую очередь от твоего предка, – отвечает он. – Еще двадцать четыре часа, если все будет нормально.

– Здесь скучно, знаешь. Комната маленькая и занюханная.

– Не сравнится, конечно, с твоей квартирой, а? Может, ты хочешь, чтобы вам еще машину дали покататься? Соображаешь, парень…

Фабиен прекрасно соображает. И доказывает это.

– Ну ладно. Дай нам по крайней мере какую-нибудь игру.

– Какую игру? – Арсюл несколько удивлен.

– Откуда я знаю? Не очень идиотскую. Этого Мюриэл выдержать не может.

– Нет, ты… послушай его, – взрывается она. – Это надо… раз в жизни похитили сопляка, а он строит из себя невесть что!

– Сопляка?

Прежде чем Мари-Клод успевает его удержать, Фабиен кидается на Мюриэл и пытается пнуть ее в ногу коварным приемом. Арсюл, фальшивый чернокожий, вынужден вмешаться. В рукопашной схватке его движения затрудняет пистолет. Не долго думая, Мари-Клод хватает его вооруженную руку. Потеряв равновесие, бандит отлетает к стене, ударяясь о нее спиной.

– Давай! Мари-Клод! – вопит Фабиен в восторге, вцепившись в рубашку Мюриэл.

Следует короткая схватка, победа в которой остается все же за тюремщиками. Мари-Клод отброшена на кровать, Фабиен, получив от Мюриэл обещанную ранее оплеуху, смотрит на нее из угла ненавидящим взглядом, а пистолет Арсюла вновь контролирует ситуацию.

– С ума сойти! – говорит он, поправляя маску, приоткрывающую нижнюю часть подбородка, украшенного небольшой темной бородкой. – Прямо две язвы. Скорее бы от них отделаться.

– Будь моя воля, – скрипит Мюриэл, – я бы это быстро сделала.

– Ну, ладно, пока ничего не меняется. Они остаются здесь. Дай им, что ли, карты. Пусть играют, по крайней мере не будут морочить нам голову.

– Нет, правда? Ты не умеешь играть в карты?

– Ну… – признается Мари-Клод, – дома у родителей мы играли немножко в белот…

Фабиен мешает колоду, изрекает безапелляционно:

– Белот – игра для дебилов. Ты не умеешь играть в вист?

– Нет.

– Тогда сыграем, в покер. Я тебя научу. За пятнадцать минут.

Молодая женщина быстро схватывает правила игры, сравнительную ценность пары, фулла, флеша, каре.

– Кто тебя научил играть в покер? Твой отец?

– Отец? Он никогда и не пытался узнать, во что я играю, – отвечает Фабиен пренебрежительно. – Я научился у моих двоюродных братьев во время последних рождественских каникул.

– Послушай, мне кажется, ты в большой обиде на родителей.

– Ну… – Он пожимает плечами. – Я полагаю, они не единственные в своем роде. По крайней мере они ко мне не пристают… Я ставлю два миллиона.

В ящике стола они нашли спичечный коробок и играют на спички. Одна спичка – миллион. Фабиен выигрывает. Он смеется:

– Эй, Мари-Клод, если будем играть так до вечера, у меня будет чем заплатить выкуп.

В очередной раз циничный юмор этого десятилетнего мальчугана ставит ее в тупик. Она начинает спрашивать себя, нормальный ли он или сверходаренный.

– Фабиен… у твоего папы есть деньги. Он заплатит выкуп.

– Зависит от того, какая сумма, – размышляет мальчуган, почесывая нос. – Я часто слышу, как папа говорит о деньгах. Он любит их зарабатывать, но и любит их беречь. Да еще учитывая, сколько тратит мама…

– И все же… А потом у тебя есть бабушка и дедушка.

– Ага… Точно, они меня любят. Но они не так уж богаты. Говорю тебе… все зависит от того, сколько запросят эти типы. – Он с хитрым видом добавляет: – Потом ты все время говоришь обо мне. А ты… Ты не думаешь, что и легавым придется заплатить, чтобы ты вернулась на улицу Монсо?

– Уж на это не рассчитывай, – отвечает она, слегка обеспокоенная. – Они, должно быть, уже делают все, чтобы никто не заплатил, такова позиция министерства внутренних дел. Они запрещают платить выкуп. Они говорят, что это поощрило бы других похитителей.

– Ну, что же… Ясно… Не их ведь похитили… Но это меня не удивляет, взрослые – все кретины.

Он высказывает свое мнение так энергично, с такой убежденностью, что на Мари-Клод это производит впечатление. Она неловко пытается его смягчить:

– Да нет же, уверяю тебя. Ты увидишь, когда вырастешь. Есть очень хорошие люди.

Он смотрит на нее, и впервые с тех пор, как их объединило это приключение, его лицо озаряется настоящей детской улыбкой, улыбкой десятилетнего ребенка.

– Это правда, – признает он. – По крайней мере есть ты.

Глава IХ

Вечером Франция живет драмой, происшедшей на улице Монсо. Радио и телевидение в вечерних выпусках новостей разгулялись вовсю. Интервью передают дюжинами. Превозносят ум Фабиена, героизм Мари-Клод, выдающиеся профессиональные качества доктора Лефевра, красоту его жены, преданность няни Флоры. Показывают фотографии ребенка и молодой служащей полиции, улицу и парк Монсо и улицу Берже, где «в доме номер 45», сказал дежурящий на месте радиорепортер, «в окнах четвертого этажа свет не погаснет всю ночь».

Авторы редакционных статей разоблачали климат насилия, царящий в стране, заклеймили подлецов, которые идут на похищение детей, привели результаты последних опросов общественного мнения в пользу смертной казни. Наиболее усердные тележурналисты сумели даже разыскать в архивах соответствующее высказывание президента республики.

В 21 час господин обыватель «перевернул страницу» и погрузился в свой вестерн или ежевечернюю программу варьете. В это время комиссар Паскаль Кро докладывает ситуацию префекту полиции и «шишкам» из управления полиции, которые предпочли бы находиться в другом месте, поскольку это неурочный час для работы высоких чинов.

– Теперь мы знаем, – объясняет специалист по похищениям, – весь механизм операции. Два гангстера в масках чернокожих осуществили похищение на украденной чуть раньше машине посольства Руанды. Эта машина каждую ночь стоит у дома своего владельца на бульваре Ланн. Он никогда не выезжает раньше 11 утра. Значит, машина уже была у преступников на примете. Похищение произошло в присутствии сообщника, который сразу же поставил в известность отца мальчика и, весьма вероятно, дал инструкции относительно выплаты выкупа. Похитители и обе их жертвы – поскольку им пришлось увезти также служащую полиции Мари-Клод Жанвье – направились к Булонскому лесу, где их ждала другая машина, вероятно, фургон «рено».

– Откуда вам это известно? – прерывает комиссара префект.

– «Ланчия» дипломата была обнаружена в лесу недалеко от ворот Дофин, – объясняет Кро. – Мы произвели тщательное расследование в этом секторе. Один лесничий, проезжавший в 8 часов 45 минут на мопеде по аллее, выходящей на Лонгшанскую дорогу, обратил внимание на водителя, который возился в моторе фургона. Возможно, это лишь совпадение, но мы решили проверить все фургоны «рено» в Париже и Куроне. Особое внимание мы уделили фирмам, сдающим автомобили напрокат. В одной из них, небольшом агентстве на улице Марка-де в ХVIII округе, как раз была взята такая машина вчера, в понедельник, в конце дня, незадолго до закрытия. Клиент, – уточняет комиссар, жестом предупреждая вопросы, – некий Мирбуа, который представил водительские права и подписал чек для уплаты аванса на это имя. Эта информация получена совсем недавно благодаря работе нескольких десятков инспекторов. Завтра утром мы узнаем, подлинны ли эти документы и можно ли считать их владельца вне подозрений. Разумеется, мы дали номер и описание фургона всем бригадам жандармерии, но надежды на результат у меня мало: если речь идет о машине похитителей, то у них было достаточно времени, чтобы укрыться в заранее подготовленном месте.

Префект подводит итог докладу.

– Итак, – говорит он, – мы перед лицом тщательно подготовленного и блестяще осуществленного преступления, если не считать «накладки» с похищением служащей полиции. У вас, прекрасно знающего преступную сферу, нет никаких зацепок для расследования?

– Нет, господин префект. Как я уже сказал сегодня господину министру внутренних дел, все известные нам возможные похитители были проверены. Преступники, бесспорно, очень ловки, но в настоящий момент о них совершенно ничего не известно. Следовательно, мы не знаем, где их искать. После Булонского леса они могли спрятаться в Париже, а могли и ехать весь день в какой-нибудь отдаленный пункт.

Однако комиссар Кро не такой простак, чтобы закончить свое выступление перед начальством, признав поражение.

– В заключение хочу отметить, что сейчас самым правильным было бы подумать над тем, почему они выбрали именно эту жертву. С самого начала я спрашивал себя: почему доктор Лефевр? Теперь я делю вопрос на два: почему вообще врач? С точки зрения чисто корыстной, любая из наших самых богатых семей подошла бы больше. У доктора Лефевра можно потребовать лишь ту сумму, которую он сможет собрать. Отсюда я делаю вывод, что похитители смотрели на вещи реально, запросы у них небольшие, по крайней мере ограниченные, и, наверное, результата они хотят добиться поскорее. В некотором смысле это успокаивает. Интуиция подсказывает мне, что мы имеем дело не с убийцами, даже если присутствие мадемуазель Жанвье осложняет им задачу.

– Но ваш второй вопрос остается, – замечает префект.

– Да, действительно. Если на первый вопрос я, возможно, даю ответ, остается второй: почему среди сотен парижских достаточно состоятельных врачей они выбрали именно доктора Лефевра? И здесь, господа, – продолжает комиссар с некоторой высокопарностью, – я выдвигаю довольно смелое предположение: между доктором Лефевром и похитителями должна существовать какая-то связь.

– Если ничто его не подтверждает, это действительно смелое предположение, – говорит начальник кабинета министра, представляющий на совещании своего патрона. – По-вашему, какого рода связь?

– В настоящий момент не имею ни малейшего представления, – признается полицейский. – И семья мальчика мне не помогает. Доктор замкнулся в себе, тем более что собирается заплатить выкуп за нашей спиной. Мать тоже не хочет сотрудничать. Они, разумеется, единодушны, что касается выплаты денег, но на происшедшее реагируют по-разному.

– Что вы имеете в виду? – спрашивает префект.

– Сегодня днем я долго пробыл с ними. Лефевр молчит. Он человек суровый, замкнутый. У них в доме, должно быть, не слишком веселая атмосфера. Мать же сломлена. У нее комплекс вины, словно она упрекает себя в том, что плохо следила за ребенком. Она сокрушается, вздыхает: «Мой бедный малыш» и так далее… Я бы очень хотел знать, что они сказали друг другу, когда я ушел.

– Вы думаете, они не ладят? – подсказывает начальник кабинета.

– Не знаю. Во всяком случае, доктор кажется мне полной противоположностью своей жены. Он – сама строгость, человек, целиком ушедший в свое дело. Она – легкомысленная, ветреная, ведет беспокойную светскую жизнь. Возможно, в этом себя и упрекает.

У префекта создается впечатление, что они отвлеклись на субъективные оценки, он смотрит на часы.

– Вернемся к связи между доктором и похитителями. Какого рода может быть эта связь?

– Не знаю. Возможно, какой-нибудь пациент доктора, чье внимание он привлек, или какой-нибудь знакомый… Я думаю, бандиты действовали наверняка, зная все о каждодневных привычках их жертвы… и финансовых возможностях родителей. Прислуга вне подозрений. Она служит у Лефевров около десяти лет, насколько известно, у нее нет никаких знакомых в Париже. Параллельно с интенсивными поисками по всей стране я веду тщательное изучение семьи Лефевров.

– Все это очень мило, – заключает представитель министра, вставая, – но нам нужны результаты. А что вы, собственно, делаете существенного непосредственно в эту минуту?

Паскаля Кро не смущает формулировка. Он привык к подобным высказываниям.

– Работа ведется в двух направлениях, – спокойно отвечает он. – Предпринимаются попытки установить местонахождение пленников. Это – дело полиции вообще и жандармерии. Распространены все имеющиеся сведения о фургоне «рено». С другой стороны, стараемся перехватить доктора Лефевра или члена его семьи, который будет платить выкуп. Все мои люди занимаются в настоящий момент этим. Телефоны всех имеющих отношение к делу, включая тестя и брата доктора, прослушиваются. Их банковские счета под наблюдением. К сожалению, мы не можем присутствовать при их беседах, но они не отдадут выкуп без того, чтобы я не узнал об этом.

– Будьте очень осторожны, – советует префект. – Речь идет о ребенке. Если с ним что-нибудь случится, на нас обрушится вся пресса.

Обращаясь в основном к представителю министерства внутренних дел, комиссар Кро чуть суховато произносит:

– Надо знать, чего мы хотим. Платить или не платить?

Глава X

Играть в покер вдвоем надоедает быстро, особенно когда игра идет на спички. Потом они недолго играют в белот, а затем Мари-Клод берет реванш у Фабиена, обучив его нехитрой игре – была бы только бумага и карандаш под рукой. Смысл в том, чтобы узнать записанное и спрятанное партнером слово, называя предполагаемые слова с тем же количеством букв.

Фабиен схватывает тут же. Это как раз то, что подходит его живому, быстрому уму. Так они играют до позднего вечера, делая записи на обратной стороне квитанционной книжечки для штрафов, которую Мари-Клод, будучи добросовестным полицейским, таскает в своей служебной сумке; ее она не выпускает из рук с момента похищения на улице Монсо. Мальчик, оказывается, чрезвычайно силен в лексике и орфографии и часто ставит Мари-Клод в затруднительное положение. Она восхищается его серьезностью, сосредоточенностью. Он выигрывает, от удовольствия разрумянился. Мари-Клод приходится прибегнуть к словам-ловушкам. которые неопытному игроку найти трудно.

Шаги на лестнице предвещают появление Мюриэл и подноса. Девица в капюшоне застает их погруженными в свои бумажки.

– Эй, вы… Кому это вы там пишете?

Арсюл стоит у дверей на лестнице, не испытывая никакого желания повторять послеобеденную корриду, но и у него эта необычная игра вызывает обеспокоенность.

– Собери со стола бумажки и принеси мне. Девица осторожно приближается, хватает листочки.

– Ух, честное слово… они составляют план…

– Нет, ты слышишь? – смеясь, обращается Фабиен к Мари-Клод. – До чего же глупа эта женщина.

Арсюл вмешивается, чтобы предотвратить новое столкновение. Мари-Клод вынуждена ему объяснить, на что они потратили последние три часа.

– Долго вы нас будете мариновать в этой комнате? – спрашивает она. – Прежде всего, где мы? За городом, не так ли?

Презрительным жестом бандит швыряет бумажки на стол.

– Может, адрес дать? За городом. Но «загород», знаешь, он большой. А сколько вы здесь просидите, я уже сказал, зависит от его отца.

– Ну, что ж, в ваших интересах поторопиться, – говорит Мари-Клод угрожающим тоном. – Потому что с каждым часом увеличиваются шансы полиции найти нас, а за выкупом можете потом побегать.

– Оставь свою болтовню при себе, – рычит Арсюл, размахивая пистолетом. – И учти: если твои дружки когда-нибудь нас отыщут – уж не представляю, каким образом, – это будет не твой праздник, потому что мы вернем мальчишку, а заложником оставим тебя. Так что молись, чтоб все были благоразумны, это самое лучшее для тебя.

Его глаза блестят в прорезях маски. От злости и ненависти. Он захлопывает дверь за Мюриэл, и ключ опять два раза поворачивается в замке.

Мари-Клод стоит, прислонившись к столу, не замечая, что Фабиен взял ее за руку.

– Не беспокойся, Мари-Клод. Я тебя не брошу, – обещает он.

– Не люблю я суп, – замечает капризным тоном Фабиен.

– Оставишь мне, – не спорит Мари-Клод, – а я отдам тебе свою ветчину.

Еще им принесли кусочек сыра и апельсин. Мари-Клод и на этот раз постаралась получше накрыть стол перед замазанным краской окном.

Прошло почти десять часов с тех пор, как ее заперли вместе с Фабиеном, и между ними рождается какая-то душевная близость. Особенно с того момента, как Фабиен доверился ей:

– Первый раз в жизни я столько времени вдвоем со взрослым человеком.

Близится ночь, и это создает Мари-Клод новый повод для забот. Она смотрит на кровать, узковатую для двоих, успокаивает себя, думая, что Фабиен не займет много места.

После ужина она, как хорошая хозяйка, моет посуду, ставит тарелки и приборы на поднос.

– Поиграем еще, а?

Они исписывают оставшиеся листочки. Потом Мюриэл приходит за подносом. Под наблюдением Арсюла она задергивает шторы.

– Ставен нет, – объясняет фальшивый чернокожий, – и чтобы вы тут не зажигали свет, когда вам вздумается, предупреждаю: через полчаса выну пробки. У вас как раз хватит времени, чтобы улечься.

– Но здесь только одна постель, – возмущается Мари-Клод.

– Ну и что? – рявкает бандит. – Она что, мала для вас двоих?

– У вас нет… перины, спального мешка?

– Думаешь, ты в кемпинге? – усмехается он. – У меня мало времени. Сами разбирайтесь.

– Тебе неохота спать со мной рядом, да? – говорит Фабиен, когда дверь вновь захлопывается.

– Нет, нет, уверяю тебя. Просто я не хочу тебе мешать. Дома у тебя наверняка своя комната.

– Еще бы! И такая же большая кровать, как эта.

– А спать тебя укладывает мама?

Он смотрит на нее, словно она произнесла величайшую глупость.

– Мама? Ты шутишь. Нет, конечно… Флора, когда у нее есть время. Но я могу сам раздеваться, знаешь.

– Не сомневаюсь… в твоем возрасте… Ну, сейчас как раз время. Через полчаса мы останемся в темноте. Раздевайся.

– Обычно я принимаю душ перед сном. Тогда утром я только умываюсь.

– Действуй. Там все, что нужно.

– Да, – продолжает он, – но меня купает Флора.

– Флора тебя купает? В твои десять лет? – удивляется Мари-Клод.

– Что такого? Она у нас с тех пор, как я был совсем маленьким.

Разговаривая, он в беспорядке разбросал свою

одежду, и теперь раздетый ждет, чтобы за ним поухаживали, как каждый вечер.

– Послушай, – строго говорит Мари-Клод, – я тебя искупаю, но вначале ты аккуратно уберешь свои вещи в шкаф. Я тебе не няня.

Он удивленно, потом виновато смотрит на нее, быстро, беспрекословно подчиняется. Затем становится под душ. Мари-Клод берет мочалку и мыло, регулирует температуру воды и начинает его мыть, получая от этой процедуры неожиданное удовольствие. Заворачивая ребенка в полотенце, она невольно его щекочет. Он смеется. Она тоже смеется и несет его на руках к постели. Ничего подобного ей не приходилось делать с тех пор, как она два или три года назад укладывала спать свою маленькую племянницу.

Мари-Клод возвращается в ванную, чтобы заняться собой. Из туалетных принадлежностей у нее есть лишь губная помада, пудреница, дезодорант и маленький флакончик духов.

Фабиен восседает в кровати, рассматривая один из приготовленных для него детских альбомов. Когда появляется Мари-Клод, он бесцеремонно ее разглядывает.

– Ты жутко красивая, Мари-Клод, знаешь, – произносит он восхищенно. – Я думаю, еще красивей, чем моя мама. Во всяком случае, гораздо красивей, чем моя кузина Жюли.

– Ну ладно, пора спать. Если полиция разыщет нас сегодня ночью, надо быть в форме. И потом… может, нам удастся сбежать.

– Сбежать? – Голос у Фабиена совсем сонный. – А мне так хорошо с тобой.

Она чувствует, как он жмется к ней, обнимает мальчугана, прикасается губами к его волосам. Он спит.

Глава XI

Журналисты правильно сделали, засев на улице Берже, чтобы наблюдать за домом номер 45. Впрочем, они не единственные. Вокруг кишат полицейские, полные решимости схватить похитителей Фабиена, когда доктор Лефевр будет передавать им выкуп. Но доктор проявил скрытность. Все усилия комиссара Кро заставить его проговориться оказались напрасными. Он отрицал, что ему звонил кто-либо, кроме жены, отрицал, что им получены от бандитов инструкции, касающиеся выплаты какого-либо выкупа… И ежедневные газеты готовят заголовок для утреннего выпуска: «Тщетное ожидание у родителей Фабиена».

И все же журналисты не прогадали, поскольку в-23 часа 30 минут Рауль Фанжен, отец Арлетты Лефевр, покидает дом номер 45 на улице Берже. Несмотря на полицейских, устремившихся Фанжену на помощь, репортерам удается сунуть ему под нос свои микрофоны.

– Я провел вечер у своих детей, – -говорит он. – Моя дочь убита горем. Мой зять, доктор Лефевр, сохраняет присутствие духа. Похитители нам не звонили. Испытывая страшную тревогу, я как дедушка ребенка хочу обратиться к ним. Я умоляю их возвратить нам нашего мальчика, нашего Фабиена.

– Вы вернетесь на улицу Берже? – спрашивает один из репортеров.

– Не сегодня, – отвечает Фанжен. – У нас маленькая квартира в VI округе. Вернусь завтра. Если появится что-либо новое, дети сообщат мне по телефону.

С этими словами он садится в свою машину и уезжает. За ним следует полицейский автомобиль.

О чем Рауль Фанжен умолчал, так это о том, что в начале вечера он принес пятьсот тысяч франков в старых купюрах по сто и пятьсот франков. Это был его второй визит. Эдуард Лефевр, брат хирурга, и метр Риволле, адвокат и друг доктора, посетившие в этот день его дом, также принесли деньги, добившись от директоров соответствующих банков обещания молчать.

В полночь в столовой своей квартиры доктор Лефевр наливает себе приличную порцию виски со льдом и смотрится в зеркало, висящее над небольшим столиком. Он испытывает огромную усталость. Лицо осунулось. Он боится признаться себе в том, что его отчаяние проистекает не из любви к Фабиену. Ему хочется верить, что это чувство придет позднее. Сейчас же его волнует проблема технического порядка: надо заплатить вопреки зловещим предупреждениям комиссара Кро: «Уступив, вы играете на руку похитителям».

Хорошо ему говорить, комиссару. Не его сына похитили, и не его мучают радио- и телерепортеры, не его фотографию опубликуют газеты через несколько часов. Если он, доктор Лефевр, в ответ на требования преступников допустит малейшее колебание, вся Франция, возмутившись, назовет его недостойным отцом.

Расстегнув воротничок рубашки, развязав галстук, со стаканом в руке он направляется в спальню. Арлетта с покрасневшими глазами, распухшим лицом, выплакав все слезы, распростерлась на кровати в роскошном лазурно-голубом пеньюаре того же цвета, что и стеганое покрывало.

Стоя на пороге, слегка расставив ноги, Винсент Лефевр отпивает глоток виски. Эта женщина в этом пеньюаре среди этой роскоши – следствие в некотором роде его профессионального успеха.

Ради этого успеха Винсент Лефевр пожертвовал своей молодостью. Еще в юности, учась в лицее, он решил стать хирургом. Трудился как бешеный. И для того, чтобы платить за учебу, поскольку средств у его родителей не хватало, и для того, чтобы успешно ее закончить. А в тридцать лет «выбился в люди»: он сейчас заведующий отделением в одной из известных больниц, его ценит начальство, им восхищаются коллеги. У доктора Лефевра завидное положение в обществе, солидные доходы. Оставалось только приобрести то, чего бедный молодой человек не мог бы себе позволить.

Например, супругу, достойную его.

Арлетта Фанжен, дочь мелких промышленников из Дрё, изучала в Сорбонне историю, не слишком себя затрудняя. Она была, бесспорно, одной из самых красивых девушек среди своих сверстниц, мечтала сниматься в кино. Предпочтя, однако, синицу в руках журавлю в небе, она недолго отвергала ухаживания молодого хирурга с блестящим будущим. Свадьба и медовый месяц… Арлетта почти сразу забеременела, а Винсенту Лефевру очень скоро открылось истинное лицо жены.

Родив Фабиена, она посчитала, согласно ее собственному выражению, свою часть брачного контракта выполненной. Теперь долг Винсента – обеспечить ей роскошную светскую жизнь, для которой она рождена. Но Винсент, работяга, был настроен на другую волну. Его профессия – его религия, как он любил говорить, – требовала его всего целиком, его обязанности становились все многочисленней. У него были не только пациенты, но и ученики и последователи. А у Арлетты – друзья, куча друзей, потом любовники, много любовников.

С годами Винсент Лефевр совсем уходит в себя. Он целиком посвящает свое время больнице и многочисленным частным пациентам, с которых взимает высокую плату. Он не отдыхает никогда. Относительно расслабиться ему позволяют только одиночество и электронные шахматы, ставящие перед ним бесконечное множество задач.

Существует, однако, Фабиен. Почему же, спрашивает себя Винсент, между ним и сыном никогда не было настоящей близости? Можно ли говорить об упущенных возможностях, когда речь идет о девятилетнем ребенке? Погодите… Девятилетнем… Нет, десятилетнем! Десять лет сегодня, двадцать пятого апреля. Господи боже! Несчастный малыш, его похитили в день его рождения!

Ну так почему же? Комплекс привычек, прежде всего отсутствие интереса еще с того времени, когда сын был младенцем. Затем проявление в Фабиене личности исключительной. В школе всегда лучший из класса. Значит, нет необходимости следить за его учебой, встречаться с учителями… Такое впечатление, что Фабиен ни в ком не нуждается…

Взгляд Винсента Лефевра блуждает по спальне. Ее оформлением занималась Арлетта. Оно, разумеется, претенциозно. Дорогая ткань и антикварная мебель. Винсент в оформление спальни не вмешивался. Ему безразлично, как она выглядит. В эту комнату, в эту кровать Лефевр приносит лишь свою усталость и глубокий сон, резко прерываемый звоном будильника еще до того, как он успел восстановить силы.

Он допивает свое виски, смотрит на жену и обращается к ней с вопросом, в котором звучат горечь и гнев:

– Что ты собиралась подарить ему на день рождения?

Арлетта выпрямляется в смятении, судорожно комкает в руке платочек.

– Его день рождения…

Винсент Лефевр никогда не дает волю чувствам. Но в этот вечер испытания, выпавшие на его долю, накопившаяся усталость, выпитое виски внезапно превращают безразличие последних лет в ненависть.

– Ну да! – кричит он. – Его день рождения – сегодня, двадцать пятого апреля. – Выражение отупения на лице жены меняет направление его мыслей. – Тебе не кажется, что ты взялась за старое?

Она тут асе выпускает когти:

– Кто бы говорил! Сколько ты уделяешь ему внимания?

Обвинение заставляет Винсента Лефевра подскочить на месте:

– Я по крайней мере работаю на него. И благодаря тому, что я работаю, мы можем заплатить выкуп.

Ее следующее обвинение еще несправедливей.

– Не преувеличивай, – шипит она. – Два миллиона – это все-таки не королевский выкуп. Как-нибудь переживешь.

Такое бесстыдство ему отвратительно. Еще немного, и она бы упрекнула его в том, что потребовали лишь два миллиона.

– Да, всего два миллиона, – хрипло произносит он. – А знаешь, почему? Что ж, я тебе скажу. Мы имеем дело с людьми, которые хотят свести риск до минимума, действуя быстро, очень быстро. Они подумали, что, если потребуют больше, мы или будем торговаться, что займет время и увеличит для них опасность быть обнаруженными, или же нам трудно будет собрать нужную сумму, что тоже потребует времени. Итак, они довольствуются двумя миллионами, чтобы быстро урегулировать дело. Я плачу завтра утром. Они тут же освобождают Фабиена, и полиция не успеет их найти.

– Если только полиция не помешает тебе отдать деньги, – говорит она, будто хочет накаркать.

– Они задумали дело так, что полиция не сможет мне помешать. Есть опасность лишь, что она схватит одного из сообщников до того, как малыш будет освобожден. Не похоже, чтобы Кро стал церемониться.

– У тебя есть вся сумма?

– Да. Твой отец принес недостающие деньги. Я ему, разумеется, дал расписку. Но не заговаривай мне зубы.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она, слегка обеспокоенная.

– Так вот, если я не ошибаюсь, – объясняет он, отчеканивая каждый слог, – эти люди били наверняка, в яблочко, как говорится. Ты знаешь, какой вопрос мучает комиссара? Он спрашивает себя: «Почему именно вы, среди стольких врачей?» И ищет ответа. Я тоже, но свое предположение я ему высказать не могу.

– Какое предположение?

– Да то, что бандиты прекрасно осведомлены о нас, наших доходах, привычках, образе жизни. Они действовали наверняка.

Он швыряет пустой стакан на ковер, подходит к кровати, где, широко раскрыв глаза от страха, сжалась в комок его жена.

– Я предполагаю, что дело сделали люди, отлично осведомленные. А кто им эти сведения дал? Кто-то из твоих приятелей или приятельниц. Кто-то из этих альфонсов или шлюх, с которыми ты развлекаешься.

Уже несколько лет она принимала за безразличие, даже за безмолвное одобрение молчание мужа. Теперь она понимает, сколько в нем скрывалось ненависти и презрения.

Но он уже не обращает на нее внимания. Он впервые волнуется из-за сына.

– Боже, – шепчет он, – где он сейчас? Что они делают с ним?

Глава XII

В среду двадцать шестого апреля около семи часов утра, лежа с открытыми глазами в чужой кровати, где она провела ночь, Мари-Клод Жанвье размышляет. Она совсем не спала, эта молодая женщина в мундире полицейского. Ее положение пленницы вовсе не способствовало сну, так же как присутствие рядом с ней ребенка.

Фабиен же спал как сурок, но много ворочался. Это присуще нервным детям, а также, по мнению Мари-Клод, детям, лишенным родительского внимания. Во сне он несколько раз цеплялся за нее, словно требуя тепла, ему неведомого.

С того момента, как накануне вечером погасили свет, Мари-Клод прислушивается к малейшему шуму, стараясь определить, что происходит за стенами комнаты.

Незадолго до рассвета донесся шум из гаража, слышно было, как открылись ворота, отъехала машина. Послышались голоса, слов Мари-Клод не разобрала. Затем вновь наступила тишина. Из-за темноты она не могла видеть, который час, но вскоре где-то вдалеке пропел петух. Отсюда Мари-Клод сделала вывод, что пристанище бандитов в самом деле находится за городом.

Она также пришла к заключению, что гараж расположен отдельно от жилых помещений, откуда явились за машиной, уехавшей ночью.

«Куда поехала эта машина?» – размышляет молодая женщина. Похитители как будто обещали, что заключение Фабиена продлится не дольше сегодняшнего дня. Но это, разумеется, зависит от уплаты выкупа. Уплачен ли он? Какой план придумали бандиты, чтобы перехитрить полицию? Не уехала ли машина за выкупом?

На свои вопросы Мари-Клод, конечно, не может получить ответа. Пожалуй, она может предположить, что отъехавшая машина не фургон. По шуму мотора скорее можно было подумать, что это спортивный автомобиль.

Но в связи с отъездом машины возникает вопрос: кто остался в доме? Накануне Мари-Клод насчитала четверых бандитов: трех мужчин, из которых двое замаскированы под чернокожих, и одну женщину. Ждал ли их еще кто-нибудь в этом убежище? Маловероятно, думает Мари-Клод. В таких делах чем меньше людей в курсе, тем лучше.

По мере того, как светлеет на улице, она видит, как белеет замазанное краской окно, возвращая комнате белесый свет. Видит, как постепенно выступают из темноты стол, два стула, кресло, вертящийся табурет, дверь в ванную. Она смотрит на часы – 6 часов 30 минут.

Ее мысли меняют направление. Она думает о том, сколько шума в газетах, на радио и телевидении наверняка наделало похищение на улице Монсо. Она представляет свою фотографию и фотографию Фабиена на первых страницах утренних газет и на экране телевизора.

Если доктор Лефевр беспрекословно подчинится преступникам, то малыша, по всей вероятности, освободят уже сегодня. Но что станется с ней, когда выкуп будет заплачен? Она полагает, что представляет для бандитов большую опасность из-за показаний, которые может дать, из-за примет, которые отмечает профессиональным взглядом и тщательно запоминает со вчерашнего дня. Не заставит ли их простая осторожность ликвидировать ее после или до того, как они возвратят Фабиена? От такой перспективы ее пробирает дрожь. Но, с другой стороны, размышляет она, если бандитам удастся выпутаться из дела, вернув ребенка в обмен на деньги, им нет никакого смысла усугублять свое положение убийством полицейского, тем более женщины.

Тут Мари-Клод говорит себе, что все ее рассуждения имеют смысл, если похищение Фабиена закончится счастливо, если не вмешается полиция, если будет заплачен выкуп и так далее. Стечение благоприятных обстоятельств, на которое нельзя рассчитывать с уверенностью.

Теперь перед молодой женщиной встает серьезная проблема. Имеет ли она право, будучи служащей полиции, присутствовать в роли пассивного наблюдателя при осуществлении преступного плана, не пытаясь ему помешать, или же она должна, напротив, сделать все, чтобы план преступников окончился провалом? Но тогда, учитывая, что реальных шансов на успех нет, не подвергнет ли она опасности жизнь Фабиена, чьей покровительницей стала волей случая?

В конце концов Мари-Клод решает, что в любом случае день обещает быть напряженным, а будущее за теми, кто рано встает. Она осторожно, чтобы не потревожить Фабиена, поднимается с постели и идет в ванную.

В 8 часов, когда на лестнице раздается топот тяжелых шагов, Фабиен Лефевр еще спит сном праведника. Мари-Клод радуется, что успела привести себя в порядок и выглядит безукоризненно в своей полицейской форме, даже если юбка и требует утюга, жакет – щетки.

Кто-то мгновение топчется у двери, и в замке поворачивается ключ. Дверь открывается, и Мари-Клод оказывается нос к носу с мужчиной в серой рубашке с неизбежным шерстяным капюшоном, скрывающим лицо.

Молодая женщина узнает рубашку: в ней был шофер фургона в Булонском лесу. Она узнает и капюшон по дырке с левой стороны: накануне в нем приходила Мюриэл.

Мужчина толкает дверь ногой. Он среднего роста, явно предрасположен к полноте. В руке у него пистолет, на полу у его ног – поднос с кофейником, двумя кружками и батоном хлеба.

– Нагнись, возьми поднос, и без глупостей, – приказывает он, отойдя назад и спустившись на две ступеньки.

Он явно решил избежать малейшего риска, зная, вероятно, о вчерашнем поступке Мари-Клод. Однако он не может скрыть свой раскатистый акцент южанина, звучащий, как эхо прованского базара.

Молодая женщина послушно поднимает поднос, ставит его на стол. Мужчина закатывает рукава, с подозрительным видом входит в комнату.

– А парнишка?

– Он еще спит. Я разбужу его к завтраку.

– Не горит, – бросает мужчина. – Пока еще никто не торопится.

– Но ведь вы нас освободите сегодня?

Она хочет потянуть время, заставить его говорить. Он лишь пожимает плечами.

– А этого, моя красавица, я не знаю. Это от меня не зависит.

Она видит, как в прорезях капюшона блестят его глаза.

– Я бы задержал тебя еще немного. Ты очень даже ничего.

– В сущности, вы ничего не знаете, – презрительно бросает Мари-Клод. – Вы всего лишь лакей.

– Ты думай, с кем говоришь! – огрызается он. – Если хочешь получить по физиономии, платить не придется, за остальное тоже, – добавляет он и смеется.

Фабиен выбирает именно этот момент, чтобы проснуться, зевает, трет глаза, оглядывается, старается вспомнить, что произошло, садится в постели.

– Привет, парень, – говорит южанин, человек, похоже, веселый.

Затем, не дожидаясь ответа, довольный тем, что юный пленник на месте, он обращается к Мари-Клод:

– Может, еще встретимся когда-нибудь, красотка. Если загрустишь, я всегда готов помочь.

Он опять хохочет, закрывает за собой дверь. Ключ сейчас же поворачивается в замке, и тяжелые шаги удаляются.

– Надевай трусики и рубашку и иди пить кофе, пока не остыл, – командует Мари-Клод. – Умоешься потом.

Она как-то совершенно естественно начинает относиться к Фабиену по-матерински. Мальчик стоит в кровати, пока она его одевает.

– Здравствуй, Мари-Клод! – В тоне его слышится упрек.

– Правда. Из-за этого глупого толстяка я забыла поздороваться с тобой, – извиняется она. – Ты меня поцелуешь?

Они весело обмениваются поцелуем, и Фабиен, спрыгнув на пол, идет к столу, где, кроме кружек с кофе, стоит кувшинчик с молоком, лежат несколько кусочков сахара.

– Хлеб несвежий, – отмечает Мари-Клод. – Наверное, поблизости нет булочника.

Фабиен не видит пользы в этом наблюдении. Его больше интересует Мари-Клод.

– Послушай, Мари-Клод, ты уже совсем одета. Как будто на службе.

Она садится за стол напротив него, улыбается.

– В некотором смысле я действительно на службе, – говорит она. – При тебе. Знаешь, Фабиен, пока ты спал, я внимательно ко всему прислушивалась. Мы за городом. Кукарекал петух. Незадолго до рассвета отъехала машина. Я думаю, что наши тюремщики уехали.

– За монетами? – спрашивает Фабиен.

– Может быть. Самое главное, что тип, который принес нам завтрак, остался один.

– Откуда ты знаешь?

– Вчера девица Мюриэл приносила нам еду в сопровождении высокого чернокожего.

– Фальшивого чернокожего, – говорит Фабиен. – Неважно, это не меняет дела. Сегодня утром

этот тип пришел один и следит вовсю, чтобы на него не напали.

– Он нас боится, – гордо объясняет Фабиен. – Но эта Мюриэл, может быть, внизу, ей просто надоело нам подавать.

– Возможно, – говорит она. – Но я не думаю. Если бы в доме была женщина, она бы не подала завтрак в таком виде и… она бы дала масло.

Вывод слегка притянут за волосы, но молодая женщина настолько в нем уверена, что мальчик соглашается с ней.

– Хорошо. Допустим. Тип в капюшоне остался с нами совсем один.

– Ну вот. Мы воспользуемся этим, чтобы бежать, – объявляет Мари-Клод.

Фабиен смотрит на нее, и изумлению Мари-Клод нет границ, когда он решительно заявляет:

– Лично я не желаю бежать.

Глава ХIII

В 7 часов 25 минут в среду, двадцать шестого апреля, старший инспектор Амедей Видалон, сделав несколько шагов по тротуару, чтобы размять ноги, возвращается за руль машины, в которой он провел всю ночь. Рядом с ним сном праведника спит инспектор Марсьял Флоримон. Этот молодой человек служит в полиции меньше года и подает надежды. Кро взял его к себе для подкрепления, и он работает вместе с Видалоном.

Не в первый раз Видалон проводит в засаде всю ночь. Привычно вроде бы, но он чувствует себя совершенно измученным, ощущает усталость каждой мышцей. Тем более, что ничего не произошло. Никто не вошел в дом 45 на улице Берже и не вышел из дома с того момента, как жильцы второго этажа в половине первого ночи вернулись из театра. Ни один телефонный звонок не был зафиксирован службой прослушивания. И Видалон говорит себе, что если в ближайшее время ничего не произойдет, его коллега и приятель Брекар придет ему на смену. Он уже мечтает, как вернется к себе, примет душ и ляжет в постель.

Но в 7 часов 25 минут он усиленно протирает глаза: дверь дома 45 только что открылась. Выходит мужчина, в котором Видалон узнает Винсента Лефевра, одетого в поношенный плащ. У него в руке чемоданчик, с какими обычно ходят на вызов врачи. Быстрым шагом он направляется к своей машине, которая стоит у тротуара в двадцати метрах от дома.

Видалон толкает локтем в бок своего молодого коллегу, и тот просыпается.

– Внимание. Он выходит. Доктор.

– Это он? Скажи, – спрашивает полный энтузиазма Флоримон, – ты думаешь, он идет платить выкуп?

– Не знаю, – отвечает Видалон с угрюмым видом. – В чемоданчике у него, должно быть, инструменты. Этот выход запланирован. Если он сказал мне вчера правду, то он просто-напросто идет в больницу оперировать, как и каждый день. Привратник подтвердил, что доктор всегда выходит из дома около 7 часов 30 минут.

Лефевр ставит чемоданчик на тротуар, достает ключи, открывает дверцу машины.

– Нельзя попросить его показать содержимое чемоданчика? – предлагает Флоримон.

– По закону мы не имеем права, – осаживает его старший коллега. – Даже если мы просто попросим его об этом как об услуге, ему это вряд ли понравится. Я вчера с ним пообщался. У него не самый легкий характер.

Видалон включает мотор, соединяется по радиотелефону с дежурным.

– Я – «Подснежник», – говорит он. – Отец только что вышел со своим чемоданчиком и сел в машину. Мы едем за ним. Прием.

– «Подснежник», вас понял. Вы следуете за ним, – отвечает голос дежурного инспектора.

Видалон трогает машину с места. Ему всегда казались дурацкими слова, которые выбирали для радиопаролей, но «Подснежник» сегодня утром звучит вызывающе, да и только. Погода довольно ясная. На тротуаре у парка Монсо каштаны покрылись великолепной бархатной листвой, за решетками – разноцветные газоны, обязанные своей красотой искусству городских садовников.

Видалон бросает мимолетный взгляд на фургончик, где сидят двое коллег, которым поручено наблюдение за женой хирурга. Подобные посты расставлены около домов других членов семьи, а именно – Рауля Фанжена и брата Винсента Лефевра.

Если комиссар Кро и убежден по-прежнему в том, что доктор его обманул и семье известны требования похитителей, то загадкой для него остается, кто же передаст выкуп. Тесть, брат, адвокат, друг семьи? Настоящая лотерея. Но главную ставку он сделал на самого Винсента Лефевра. Вот почему Видалон осуществляет слежку за доктором, а три другие команды наготове, чтобы оказать помощь в случае необходимости.

В половине восьмого утра движение в Париже еще небольшое. Бежевый автомобиль Лефевра спускается по бульвару Мальзерб к площади Мадлен, пересекает Сену, едет по бульвару Сен-Жермен, поднимается по бульвару Распай до бульвара Мон-парнас.

– Все ясно, – говорит Видалон, который осторожно и незаметно следует за Лефевром, – он едет в больницу. Предупреди ребят. Попроси Брекара подъехать, он сменит нас у больницы.

Начинаются переговоры по радиотелефону. Три команды, из которых одна – Брекара, направляются к больнице.

Доктор Лефевр добрался до нее за четверть часа, что даже в это утреннее время является отличным результатом. На бульваре Опиталь под входной аркой перед ним автоматически поднимается барьер. Спустя несколько мгновений Видалон, теряя драгоценные секунды, предъявляет сторожу свое удостоверение. Когда он выезжает на главную аллею, машины доктора уже не видно.

Следует недолгая разведка, чтобы сориентироваться в обширном комплексе больницы Питье-Сальпетриер. Все это раздражает Видалона, который чувствует, что у него нет сил после бессонной ночи. Если бы только этот чертов доктор, думает он, вышел из дома на полчаса позже, за ним бы последовал Брекар, свеженький Брекар, юркий, как карась.

Хирургическое отделение. Странный мир, белоснежный, продезинфицированный. Как у всех людей, обладающих крепким здоровьем, у Видалона настоящая аллергия на больничную обстановку. Ему не по себе, словно это он лежит на месте той вытянутой фигуры, которую вывезли на каталке из лифта.

Он оставил Флоримона на улице в машине, велев ему смотреть в оба. Сестра, которой он показывает свое полицейское удостоверение, сразу же все понимает.

– Доктор Лефевр? Да, он оперирует, погодите… – она смотрит график, – в пятом блоке. Но вам придется надеть халат. Это обязательно. Подождите, вас проводят.

Видалон быстро минует коридоры следом за молодой сестрой. Еще пять минут тратится на то, чтобы надеть зеленый халат, шапочку, маску. Затем он попадает в некий фантастический мир, где по мере приближения к операционному блоку встречает все более многочисленных сестер и врачей, совершенно безликих и неузнаваемых – зеленоватые силуэты в масках.

Видалона охватывает паника. У него слегка кружится голова, его мутит от царящего здесь запаха лекарств, и ему кажется, что он навсегда потерял доктора Лефевра. Он пытается сориентироваться, сосчитать сестер и ассистентов. Его провожатая указывает ему на место в углу операционной рядом с мужчиной и женщиной, одетыми, как и он. Под яркими лампами совершается завораживающий ритуальный обряд какого-то фантастического культа. Все участники, похожие друг на друга как две капли воды, в зеленых халатах, в масках, помогают великому жрецу, чьи жесты точны и безошибочны, молча подавая ему таинственные инструменты.

Так Амедей Видалон присутствует при операции, которую вряд ли смог бы описать. Он лишь понимает, что операционное поле расположено где-то в районе живота лежащей на столе фигуры.

Ему кажется, что он напрасно теряет время, наблюдая за тем, как оперирует доктор Лефевр. В помещении жарко, под маской с него катится пот, он на грани обморока, но не может пошевелиться, стиснутый с двух сторон.

Они длятся вечность, эти три бесконечные четверти часа. Видалоном овладевает дремота. Брекар должен уже быть в больнице – некоторое утешение для несчастного инспектора.

Операционная пустеет. Больного увезли. Видалон испытывает тошноту, у него шумит в ушах, пульсирует кровь в висках. Он спотыкается на лестнице. В большой комнате перед умывальником доктор Лефевр снимает маску, потом халат. Обнажившись до пояса, долго намыливает руки. Ассистентка помогает ему надеть другой халат.

Молодая сестра, сопровождавшая Видалона до операционного блока, неожиданно появляется в тот момент, когда он развязывает шнурки несносной маски. Вероятно, она навела справки о личности вверенного ее заботам посетителя.

– Вы здесь для того, чтобы охранять доктора Лефевра, да? – спрашивает она с подобострастием человека, оказавшегося причастным к важному событию.

– В некотором роде, – признает Видалон, чтобы не пускаться в праздные объяснения. – Что он будет делать теперь?

– В 11 часов у него опять операция, – говорит сестра. – А пока он сделает обход. Хотите, мы пойдем за ним?

«Мы…» Видалон улыбается, несмотря на всю свою озабоченность. Вот у него и новый сотрудник, куда интересней, чем Флоримон…

– Охотно, – соглашается Видалон.

Инспектор остался в халате и шапочке. В сопровождении своего хорошенького гида он шагает за толпой, то есть за группой помощников и учеников, которые следуют по пятам за заведующим отделением. По длинному коридору, большие окна которого выходят в сад, они направляются из части здания, где расположены операционные блоки, туда, где находятся палаты. И вдруг одна деталь привлекает внимание Видалона.

– Смотрите-ка, – говорит полицейский, – он без своего чемоданчика.

– Кто? – спрашивает медсестра удивленно. – Доктор Лефевр? Но он не может таскать его повсюду. Он, наверное, оставил его в раздевалке, поскольку следующая операция в 11 часов.

– Где в раздевалке? – рявкает Видалон, хватая медсестру за руку.

– Я не знаю, – отвечает она в испуге. – Может быть, в своем шкафчике.

– Идем посмотрим, – требует Видалон. Она решительно отказывается:

– Это невозможно. Шкаф доктора Лефевра заперт на ключ. Только он может вам позволить его открыть.

Но Видалон ее даже не слушает. Горько усмехаясь, он представляет себе весь сценарий. Да, очень неплохо задумана вся эта комбинация. Настоящий часовой механизм!

– Я найду вас позднее, – бормочет он и, покинув изумленную медсестру, сворачивает в первый коридор налево. Туда, где висит маленькая светящаяся табличка «Выход».

Часы показывают без четверти десять, когда он, стоя под ярким солнцем на крыльце перед входом в хирургическое отделение, отыскивает взглядом свою машину. На аллеях больничного двора теперь царит оживление. Если бы не многочисленные белые халаты медсестер, можно подумать, что находишься в городском парке.

Инспектор Видалон торопливо шагает к машине. За рулем сидит Брекар. Рядом с ним Берту, очень опытный сорокалетний полицейский. Чтобы следовать по пятам за доктором Лефевром, комиссар Кро мобилизовал лучшие силы.

– Привет, Леон, – здоровается Видалон. – Ты давно здесь?

– С 8 часов 55 минут, – отвечает пунктуальный Брекар. – Мы ехали тебе на смену, когда нам сообщили, что ты следуешь за Лефевром. А здесь администраторша нам сказала, что ты с ним, и мы засели перед входом.

В знак, одобрения этих мудрых действий Видалон кивает.

– А Флоримон? – интересуется он.

– Ну… я отправил его домой, поскольку мы должны сменить вас, – говорит Брекар. – Ты, наверное, совсем измочаленный. Пора и тебе двигаться. Все равно сегодня утром ничего не произойдет. Если я правильно понял, эскулап оперирует до обеда.

Видалон усталым жестом проводит рукой по небритому подбородку.

– И я думаю, что больше ничего не случится. Скажи, с тех пор, как вы здесь, вы следили за входом в отделение?

– Это же наша работа, так? – удивляется инспектор Берту.

– Вы не записывали случайно, кто входил и выходил? – настаивает Видалон.

– Насчет того, кто входил, трудновато, – говорит Брекар. – Вошло немало народу. Я хочу сказать… человек пятнадцать. А выходило поменьше.

Берту достает небольшой блокнотик. Перед Видалоном, старшим по чину, не повредит продемонстрировать свою добросовестность.

– Мы насчитали всего пять, – докладывает он. – Двух мужчин и трех женщин. Мужчины, врачи, оживленно беседуя, сели в машину с регистрационным номером 75.

– С пустыми руками? – спрашивает Видалон. Краткое молчание: Берту размышляет. Вопрос

его удивил.

– Да, с пустыми. Они даже жестикулировали.

– А женщины?

– Три медсестры. Две вместе. Они болтали, сунув руки в карманы передничка.

– Ясно, – вдруг прерывает его Брекар. – Я понял, к чему ты ведешь, Амедей. Третья – тоже медсестра, на ней, кроме белой формы, еще была синяя накидка. И она несла сверток. Тогда я не обратил внимания, но, мне кажется, это был чемоданчик…

Перед объединившимися против него усталостью и неудачей Амедей Видалон вынужден сложить оружие. Он прислоняется к машине.

– Ну, что ж, ребята, здорово нас провели, – вздыхает он.

Глава XIV

Мари-Клод Жанвье потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Что? – выговаривает она. – Ты не хочешь бежать? Ты не хочешь, чтобы мы воспользовались этим, наверное, единственным случаем?

Сложность общения с Фабиеном объясняется двойственностью его личности: с одной стороны, повышенный коэффициент интеллекта, с другой – детские реакции, естественные для десятилетнего ребенка. В настоящий момент верх в нем одерживает ребенок. Надувшись, он отвечает:

– Нет, я бежать не хочу.

– Но почему же, Фабиен? – не сдается Мари-Клод.

Объяснение ставит ее в тупик.

– Потому что мне хорошо здесь. Потому что мне хорошо с тобой.

Это признание не может ее не тронуть, не польстить ей, однако его глубокий смысл от нее ускользает. Для того, чтобы продолжить беседу, она пытается говорить доступней, спуститься, думает она, до уровня маленького мальчика.

– Знаешь, это очень мило – то, что ты мне сейчас сказал. И я тоже рада, что мы вместе. Ты такой славный! Мы хорошо ладим, да?

Она понимает свою оплошность, когда он сердито смотрит на нее и ворчливо произносит:

– Значит, я славный, да?

– Да… ну, я хочу сказать… Послушай, раз ты закончил есть, давай умоемся и обсудим ситуацию. Хочешь?

– Ладно.

Он встает с мрачным видом. Мари-Клод идет за ним в ванную.

– В конце концов, Фабиен, разве ты не рад будешь вернуться домой, в прекрасную квартиру твоих родителей?

– Нечего мне там делать, – заявляет он с намыленной физиономией.

– Но подумай, наконец, о родителях. О папе, маме… Они провели ужасную ночь, гадали, где ты, что с тобой. Я уверена, что они обратились к похитителям по радио, по телевидению. Они вне себя от беспокойства.

– Ну да… – усмехается Фабиен. – Сразу видно, что ты их не знаешь. Ничего, пусть побегают…

– Фабиен! – восклицает она возмущенно. – Как ты можешь говорить такие вещи!

– Ну, ты даешь! – взрывается он. – Вы, взрослые, можете делать любые гадости, а когда ребенок говорит то, что думает, вас это возмущает.

Мари-Клод не находит, что ответить. Она осознает свое бессилие перед неумолимой логикой десятилетнего человечка, невосприимчивого пока к тонкостям диалектики.

– Но, Фабиен, ты думаешь о том, во сколько это дело обойдется твоим родителям? Гангстеры – они нам сами, сказали об этом, – похитили тебя, чтобы вытянуть деньги у твоих родителей. Их могут просто разорить.

Рассуждения взрослого человека, недоступные ребенку…

– Ну и что! Плевать я хотел. Папа заплатит.

– Как это «плевать»? – протестует Мари-Клод. – Но твой папа отдаст бандитам твои деньги.

– Как мои?

– Конечно… все, что есть у твоих родителей, это и твое. Значит, эти негодяи обкрадывают тебя так же, как твоих родителей. Слушай, если бы однажды ночью в ваш дом забрались воры и взломали сейф

твоих родителей, тебе было бы на это наплевать?

– Ну…

– А если бы они и у тебя украли что-то самое дорогое. Что для тебя самое дорогое?

– Мой электрический поезд и самолет, который летает.

– Вот. Если бы они украли у тебя эти вещи? Все, что принадлежит твоим родителям, принадлежит и тебе.

– Ты думаешь? – спрашивает Фабиен, поколебленный.

Она насухо вытирает его махровым полотенцем, помогает натянуть трусики и рубашку, остальное надевает в комнате.

– Еще бы! – отвечает Мари-Клод. – Хочешь, я тебе что-то скажу? Вот смотрю на тебя и думаю, министр-то прав.

– Какой министр?

– Внутренних дел. Это мой начальник. Он так говорит: в случае похищения не надо платить гангстерам, потому что это получается, как премия преступникам.

– Значит, ты думаешь, папа не станет платить?

– Да нет же, он заплатит. Семьи всегда платят, потому что они хотят, чтобы похищенных освободили, понимаешь? Но я говорю, что наш долг убежать, если мы можем, до того как он заплатит.

Фабиен теперь совсем одет – бархатные брюки, курточка, кроссовки.

– Не хочу я бежать, – повторяет он упрямо, но берет Мари-Клод за руку.

Тогда молодая женщина, чувствуя, что добилась успеха, предпринимает последнюю атаку.

– Ты, может быть, нет, а я хочу, – говорит она, взяв его за руки и глядя ему прямо в глаза. – Ты немножечко эгоист, мой маленький Фабиен. Ты думаешь, что тебе-то они ничего не сделают, потому что ты ценный предмет обмена. А я? Что будет со мной, когда твой папа заплатит и они тебя освободят? За меня выкуп никто не заплатит. А потом бандиты подумают, что человек из полиции для них опасен, что, оказавшись на свободе, я сделаю все, чтобы их найти и отправить в тюрьму. Тогда, знаешь, что они сделают? Да они просто избавятся от меня. Они меня убьют.

– Нет! – кричит Фабиен. – Нет, они не сделают тебе ничего плохого! Я им помешаю.

Мари-Клод с видом печального смирения машет рукой.

– Ты не сможешь ничего сделать, – объясняет она. – Тебя они освободят. Ты вернешься к родителям, а потом… – она делает театральную паузу и сама злится на себя за эту плохую драматическую сцену, – а потом, – продолжает она, – ты меня забудешь.

Глаза ребенка наполняются слезами.

– Нет, Мари-Клод! – вновь кричит он. – Нет, я тебя никогда не забуду!

Взволнованная этим порывом, она сажает Фабиена к себе на колени.

– Я знаю, что ты меня не забудешь, – уверяет она. – Не надо плакать. Я просто хотела, чтобы ты понял разницу в нашем положении, и пока этот тип один, мы можем вдвоем…

Он прерывает ее, чмокнув в щеку. И, вытирая слезы, принимает решение со свойственной детям внезапной сменой настроений:

– Ты права, Мари-Клод. Мы убежим!

Она прекрасно понимает, что весь риск берет на себя, поскольку мальчик представляет для похитителей ценнейший капитал. Если дело обернется плохо, то расплачиваться будет она, Мари-Клод. Но, с другой стороны, если она будет пассивно ждать развития событий, кто может сказать, какая судьба предназначена ей в конце концов? Предположение, высказанное ею, чтобы склонить Фабиена к побегу, в конечном счете не кажется ей таким уж нелепым.

Итак, речь идет о том, чтобы заручиться полной поддержкой Фабиена, и, излагая ему свой план, она старается представить все в виде игры, но соблюдает меру. Теперь она достаточно знает мальчика и понимает, что он терпеть не может, когда с ним обращаются как с маленьким.

Когда она замолкает, он кричит:

– Ага… Гениально… Я уже видел такое по телевизору. В «Странных дамах». Она была не пленницей, а ловила перекупщиков наркотиков. И вот…

Мари-Клод дает ему рассказать, ей кажется, что таким образом он вживается в действие.

– Теперь, – говорит она, – будем надеяться, что южанин займется нами, не дожидаясь своих приятелей. Если же появится Мюриэл со своим вооруженным эскортом, все пропало.

Но опасение было напрасным. Около 9 часов 30 минут на лестнице вновь раздаются тяжелые шаги Бьянкари.

– Давай, Фабиен, – приказывает Мари-Клод. – Открой душ и ложись на кровать.

Она хватает старый вертящийся табурет и становится справа от двери. Мари-Клод стискивает зубы,

сердце ее бешено колотится, потому что она знает, что у нее будет возможность ударить лишь один раз.

Глава XV

– Я не ищу оправданий, патрон, – мрачно говорит инспектор Видалон. – Эти подлецы меня перехитрили. Выкуп передан практически у меня под носом, а я и не догадался.

Сотрудник номер один из команды комиссара Кро стоит перед своим шефом, словно гражданин из Кале, по крайней мере морально, с веревкой на шее.

Паскаль Кро ходит взад-вперед по своему кабинету на Ке-дез-Орфевр, погрузившись в размышления. Он не относится к типу начальников, впадающих в истерику при неудаче, пусть даже крупной. И уж, во всяком случае, он не станет срывать гнев на Видалоне. Ему известны опытность и профессиональная сознательность его главного сотрудника. Но он знает, что человеку свойственно ошибаться и криком тут не поможешь.

Он также не относится к типу начальников, увиливающих от ответственности, подставляя подчиненных. Однако ему тоже придется встретиться с начальством, в частности с префектом полиции и, вероятно, с самим министром внутренних дел.

Весело будет. Можно не сомневаться. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на утренние газеты, которые валяются на его письменном столе. На этот раз что левые, что правые, от «Либерасьон» до «Паризьен либере», включая «Юманите», «Котидьен де Пари», «Матен», «Фигаро», единодушны почти во всем.

И те и другие констатируют, что люди живут в атмосфере все растущего страха. И делают выводы. Основная мишень – правительство. Справа требуют более строгого применения закона. Напоминают, что похищение детей классифицируется как одно из самых чудовищных преступлений и что смертная казнь предусмотрена именно за такие преступления. Слева требуют увеличить полицейские силы на тысячу пятьсот человек. Мари-Клод отводится в деле завидное место. По фотографиям, опубликованным в газетах, видно, что она красива, а героиням это никогда не мешало.

Короче, прежде чем самому отправиться на расправу, Паскаль Кро старается разобраться что к чему., И Видалон объясняет.

– Все ясно, как божий день, шеф, – излагает он. – Проследив за похищением, сообщница позвонила доктору: «Так и так. Ваш отпрыск у нас. За его свободу – столько-то. Положите деньги в свой чемоданчик. Как обычно, придете в больницу на операцию. Там и передадите выкуп». И действительно, место – лучше некуда. Вокруг человек сорок, все в халатах, все в масках, включая меня. Я бы тут и родную жену не узнал. Заметьте, шеф, что я смутно подозревал что-нибудь в таком роде. Я даже пересчитал медсестер.

– А вы думаете, деньги забрала женщина? – уточняет комиссар.

– Уверен, шеф. Держу даже пари, что та же самая, что звонила доктору. По телефону она, должно быть, сообщила какой-нибудь свой опознавательный знак, чтобы он знал, кому отдать чемоданчик. Но видел он лишь фигуру медсестры, вот и все.

– Это он вам сказал?

– Нет, шеф, – признается Видалон. – Это – предположение, но я уверен, что все произошло именно так. Хоть я и смотрел в оба… Знаете, я был уставший как черт, а еще эта операционная, слепящий свет, жара, невыносимый запах, кровь… Мне от этого стало просто плохо. Я пришел в себя, только когда начался обход. Лишь тут я увидел, что у него нет чемоданчика. И когда я подбежал к машине, Брекар сказал, что из отделения вышли три медсестры. Одна из них собиралась покинуть территорию больницы, на ней была синяя накидка, а в руках она держала чемоданчик.

– Ладно, – вздыхает комиссар. – Что было, то было. Бесполезно биться головой о стену. – И, поскольку, в сущности, он репетирует вслух предстоящий разговор с префектом, Кро продолжает: – Лучше рассмотреть положительные моменты и то, что из них можно извлечь.

В сердце бедного Видалона возвращается надежда, хотя он ничего положительного в деле не видит.

– Прежде всего, – говорит комиссар, – вы узнаете у доктора Лефевра, действительно ли он заплатил выкуп. Теперь у него нет причин от нас это скрывать. Он должен также сказать нам, что будет предпринято для освобождения ребенка. В некотором смысле выплата выкупа развязывает нам руки. Лучше было бы этого избежать, но раз дело сделано, мы можем вести расследование эффективнее, и, как только мальчика вернут родителям, не нужно будет никого щадить.

– А малышка Жанвье, шеф? – волнуется Видалон. – Вы подумали о ней?

– Разумеется, – уверяет Кро. – -Но я думаю, что они освободят ее вместе с ребенком. Дело удалось, и этим людям нет смысла осложнять свое положение, применив насилие против полицейского. Если все произойдет, как я предполагаю, я посоветую министру организовать на телевидении шумиху по поводу самоотверженности и героизма французской полиции. Это заставит газеты заткнуться. Что касается расследования, надеюсь, что пленники сообщат нам новые детали, которые позволят отыскать место, где их держали бандиты.

– Не очень-то рассчитывайте на это, – бурчит Видалон. – Судя по тому, как преступники до сих пор заметали следы, они, по-моему, чрезвычайно хитры…

– Посмотрим, – с надеждой произносит Кро. – И потом продолжается тщательное изучение окружения Лефевров. Особенно мадам Лефевр. А ее окружение – это сливки общества…

– Здесь есть что-нибудь новое?

– Спецслужба, полиция нравов – все работают в этом направлении. Арлетта Лефевр общается с интересным народцем. Говорят, что она является украшением малоприличных вечеринок у Мириам Некар.

– Жены промышленника?

– Совершенно верно. Поставщика всех видов оружия…

– Ну, его не тронешь.

– Так-то так, – признает Паскаль Кро. – Но, быть может, это не относится ко всем приятелям его жены. Вы знаете мою теорию. Я убежден, что люди, организовавшие это дело, не бандиты. В наших архивах их искать ни к чему. Они прекрасно знали свою жертву, ее привычки, вероятную реакцию на похищение, а главное, финансовые возможности. Они действовали наверняка, потому что были хорошо осведомлены. А информация исходила от кого-то, кто тесно общается либо с хирургом…

– Либо с его женой, – дополняет Видалон. – Вы, вероятно, правы, шеф. Но есть и другой след.

– Разумеется, – соглашается комиссар. – Фальшивая медсестра. Для того, чтобы осмелиться проникнуть в халате и маске в операционный блок, надо иметь свободный доступ в больницу или хотя бы хорошо знать обстановку.

– – До такой степени, что это могла бы быть и настоящая медсестра, не так ли, шеф?

– Или бывшая медсестра, или же любая другая женщина, имеющая близкое отношение к больничному миру вообще, к больнице Питье-Сальпетриер в частности. Таковы отправные моменты расследования. Поскольку теперь наблюдение за доктором потеряло смысл, вы вернетесь к себе и несколько часов отдохнете. Затем получите новое задание. Так или иначе, самое срочное сейчас – это ждать. Ждать освобождения мальчугана.

– И малышки Жанвье, – добавляет Видалон.

– И малышки Жанвье, – повторяет, не споря, но с некоторым раздражением Кро.

Как раз в этот момент звонит телефон, комиссар снимает трубку, коротко отвечает:

– Хорошо. Буду через пять минут. Теперь моя очередь отправляться на экзекуцию, – комментирует он, поворачиваясь к Видалону. – После взбучки у префекта пойду «оперировать» доктора Лефевра…

Глава XVI

«Вот так, должно быть, в тюрьме, – размышляет Мари-Клод Жанвье. – Время отмеряется по всегда одинаковому шуму отпирающихся и запирающихся замков и по тяжелым шагам тюремщика».

Хоть она и носит форму французской полиции, ее представления о тюремной жизни основываются на виденном в кино и по телевидению.

В шестой раз с тех пор, как они заперты в этой комнате, повторяется та же процедура. Вначале с металлическим звоном хлопает дверь на первом этаже. Затем на лестнице раздаются шаги. Накануне шаги Мюриэл и фальшивого чернокожего были очень легки. Шаги их сегодняшнего тюремщика гораздо тяжелее, и можно без труда догадаться, что идет один человек.

Затем в замке поворачивается ключ…

Мари-Клод осторожно приподнимает табурет, устремляет полный надежды взгляд на Фабиена, который, разлегшись на кровати, делает вид, что читает.

Дверь открывается вовнутрь от удара ногой и прячет Мари-Клод. Толстячок в капюшоне, с пистолетом в руке, не входя, окидывает комнату взглядом. Поднос с грязными кружками и хлебными крошками стоит на столе посреди комнаты.

– Эй, парень! – зовет Бьянкари. – Давай сюда поднос, я его унесу.

В ответ на приказание Фабиен молчит, как будто ничего не слышал.

– Эй, парень! – повторяет Бьянкари громче, помахивая пистолетом. – Слышишь, что я говорю? Принеси поднос. Рысью!

Мальчик соизволяет приподняться на локте, чтобы взглянуть на него.

– Это ты мне? – спрашивает он вежливо.

– А кому же еще, парень? – удивляется бандит.

– Ну, со мной обычно так не разговаривают, – невозмутимо произносит Фабиен. – А потом дома у меня есть няня, и это она носит подносы. Так что, если он тебе нужен, можешь взять его сам.

Бьянкари делает движение вперед, но застывает с подозрительным видом. Самоуверенность этого сопляка его ошеломляет. Не таким представлял он себе сына доктора Лефевра.

– Может, ты хочешь еще, чтобы я надавал тебе по заднице? – -рычит он в ярости.

– Вот-вот, – насмехается Фабиен. – И я скажу судье, что ты меня пытал.

Несколько растерявшись, Бьянкари предпочитает сменить тему.

– А где легавый в юбке? – спрашивает он подозрительно.

– Мари-Клод принимает душ, – любезно отвечает Фабиен. – Ты разве не слышишь?

– Неправда, – не верит Бьянкари. – Только что она была одета.

– Ага… – с неотразимой логикой соглашается ребенок. – Потому что ты должен был прийти, а я еще был в постели. Но она не успела принять душ. – И, словно поразмыслив, добавляет: – Если не веришь, можешь пойти посмотреть.

Это невинное предложение пробуждает воображение бандита. Мари-Клод Жанвье – одна из самых красивых женщин, которых ему приходилось видеть. Он отметил это про себя еще накануне, когда сажал ее в фургон.

Распаленный воображением, ослепленный желанием перейти к действию, Бьянкари с пистолетом в руке перешагивает порог.

Мари-Клод Жанвье, с бьющимся сердцем наблюдавшая за происходящим в щель между наличником и створкой открытой двери, поднимает табурет как можно выше над головой, и когда толстая фигура Бьянкари появляется в комнате, изо всех сил обрушивает свое оружие на укрытый капюшоном затылок.

Эффект поразительный. Бьянкари буквально отлетает к столу, который рушится под его тяжестью, и посуда с грохотом разбивается на полу. Затем он медленно сгибает колени и утыкается носом в дешевый сосновый паркет, покрытый протершимся ковром. Пистолет вываливается из его рук и оказывается возле кровати.

Фабиен кидается к оружию.

– Ты пристукнула его, Мари-Клод! – вопит он, приплясывая от радости.

Потом, стоя на чуть согнутых ногах, он держит пистолет обеими руками, как показывают в каждом фильме про гангстеров.

– Осторожно, Фабиен, – пугается Мари-Клод. – Это очень опасно. Сейчас же дай его мне!

Она сознает двойную опасность ситуации. С одной стороны, бандит, который наверняка лишь оглушен и с минуты на минуту может прийти в себя, с другой – мальчик, держащий в руках пистолет, а пистолеты частенько стреляют сами по себе.

– О Мари-Клод, – умоляет Фабиен. – Позволь мне немножко поиграть. В первый раз у меня настоящий пистолет.

– Послушай, Фабиен. Ты очень умный мальчик. И я обещаю, что дам тебе его попозже, а сейчас он нужен мне. Этот тип страшно опасен.

Подчиняясь, он протягивает ей свою новую игрушку, которую она с облегчением хватает и наставляет на Бьянкари, отойдя, однако, на два шага назад. Но с этой стороны опасность, кажется, пока не грозит: бандит не шевелит ни рукой, ни ногой.

– Ты его убила, скажи? – в страшном возбуждении спрашивает Фабиен. – Ты его убила?

– Нет. Он оглушен и вот-вот придет в себя. Только не подходи к нему.

Она говорит так, чтобы убедить себя, но большой уверенности не чувствует, потому что на капюшоне Бьянкари постепенно расплывается красное пятно. Мысль о том, что она убила человека, повергает ее в трепет.

– И что, ты его оставишь вот так? А если он очухается?

– Рискнем. Вот уже пять минут мы рискуем вместо того, чтобы убежать. Идем же скорей.

Какое-то шестое чувство подсказывает ей, что толстяк так быстро не придет в себя. И все же ей не терпится удалиться от этого лежащего на полу тела.

Мари-Клод хватает свою сумку на длинном ремне, с которой не расстается, пропускает Фабиена вперед, закрывает за собой дверь, бросив последний взгляд на свою жертву и невольно вздрогнув при этом. Она дважды поворачивает ключ в замке, как это делали их тюремщики.

– Спускайся. Быстро.

Мари-Клод идет по лестнице вслед за Фабиеном, вся как натянутая струна. Внизу – две двери, которые она заметила еще накануне. Одна, из матового стекла или скорее из стекла, замазанного белой краской, ведет на улицу. Вторая – в гараж.

– Встань позади меня, Фабиен.

Правой дрожащей рукой она сжимает пистолет, левой – толкает одну из дверей. Отправляясь за подносом, Бьянкари, разумеется, не запер ее на ключ. Выглянув, Мари-Клод видит кусочек запущенного сада и угол дома, вероятно, довольно большого, увитого плющом и диким виноградом.

– Ну, идем? – торопит Фабиен.

– Подожди. – Мари-Клод закрывает дверь. – Возможно, в доме остались другие бандиты. Попробуй вначале дверь в гараж.

Страшно довольный, что ему наконец поручили какое-то дело, он почти сразу же сообщает:

– Она открыта. А в гараже стоит фургон.

– Тогда идем, – решает Мари-Клод.

Они осторожно, стараясь не шуметь, входят в гараж. Не выпуская из руки пистолета, молодая женщина обходит вокруг машины. Это тот же фургон, на котором они приехали накануне. Рядом место еще для одного автомобиля, но оно пустует. Мари-Клод исследует ворота, простые раздвижные ворота. Ключ торчит изнутри. Она кладет пистолет в сумку, чтобы освободить руки, и открывает ворота. Перед ней плохо вымощенная аллея и метрах в сорока белый шлагбаум.

Фабиен уже устроился на переднем сиденье фургона.

– Ты идешь? Поехали!

Юной жертве похищения не терпится. Возбуждение, охватившее его после нападения на тюремщика, сменяется страхом, вызванным царящей вокруг тишиной. Это явление внезапно поражает и Мари-Клод Жанвье, потому что, как это ни глупо, тишина для парижанки – явление.

Дом стоит одиноко, в пустынном месте. Безмятежный, мирный на первый взгляд пейзаж внушает какое-то странное беспокойство. Мари-Клод открывает ворота лишь настолько, насколько необходимо, чтобы фургон мог выехать из гаража, затем садится за руль рядом с Фабиеном.

– Ключи… У нас нет ключей…

Они ищут всюду. Находит их Фабиен в кармашке на дверце вместе с водительскими документами. Мари-Клод включает контакт, нажимает педаль газа. Мотор заводится сразу. Ей достаточно нескольких секунд, чтобы освоиться с переключателем скоростей. И она осторожно трогает машину с места…

Мари-Клод приходится остановиться у белого шлагбаума с облупившейся краской, закрытого на простую щеколду. Она выходит, чтобы отодвинуть ее, и Фабиен тоже спрыгивает на землю, чтобы помочь ей сделать это побыстрее. Вновь садясь в машину, Мари-Клод видит за деревьями справа от себя фасад дома с каменным крыльцом, стоящего на небольшом возвышении. Картина вызывает почти невыносимое ощущение одиночества и заброшенности.

И еще – страха. Словно в джунглях при приближении к засаде, когда через несколько секунд из зарослей может последовать автоматная очередь. Мари-Клод поспешно садится за руль. Она упрекает себя за спешку, несовместимую с ее должностью и возложенными на нее обязанностями, за недостаточное присутствие духа, а главное, за недостаток храбрости, которая позволила бы ей обыскать Бьянкари, прежде чем покинуть комнату. Возможно, ей удалось бы установить его личность. Но страх сильней ее.

Машина выезжает на узкую пустынную лесную дорогу, поворачивает направо. Почему направо? Она сама не знает. Самое важное для нее – это увеличить насколько возможно расстояние между ними и их тюрьмой.

Глава XVII

В 8 часов 25 минут Мюриэл Анго уверенным шагом выходит из хирургического отделения. Это высокая блондинка с рыжеватым оттенком волос. Она хорошо сложена и знает об этом. В сущности, Мюриэл полна шарма и привлекательности, пока не раскроет рта. Ее беда – голос, который становится крикливым, писклявым, скрипучим под влиянием малейшего возбуждения.

Она выглядит элегантно в синей накидке медсестры, наброшенной поверх безукоризненно белой униформы. В руке у нее старомодный кожаный чемоданчик, который вновь входит в моду: специальный докторский чемоданчик.

Она щурит глаза на веселом апрельском солнце и, спускаясь по ступенькам крыльца, замечает машину, в которой сидят двое мужчин. Один из них делает вид, что целиком погружен в чтение газеты.

Мюриэл Анго напряглась, теперь ей надо призвать на помощь все свое хладнокровие. За доктором Лефевром ведется наблюдение. Это очевидно. Но удалось ли полицейским разгадать, как должен быть передан выкуп? Неизвестность столь невыносима, что Мюриэл хочется ускорить шаг и побыстрей покинуть опасную зону. Но две медсестры, что вышли из отделения прямо перед ней, не спеша направляются к другому зданию. Если она поравняется с ними и перегонит их, на нее могут обратить внимание. Итак, она продолжает свой путь, ничем не выдавая глухую тревогу, от которой у нее сжимается сердце.

На повороте аллеи Мюриэл осмеливается бросить взгляд в сторону машины. Она стоит на месте. На центральной аллее Мюриэл попадает в поток снующих взад-вперед людей. Навстречу ей движется «Скорая помощь», затем грузовик, доставивший в больницу какой-то груз. Это – обычное время для всевозможных перевозок.

Она подходит к главным воротам, нигде не заметив Мюллера. Это ее успокаивает, поскольку было договорено, что он двинется ей навстречу, если у входа будут проверять документы.

Мюриэл приходится сделать над собой усилие, чтобы преодолеть проход под аркой, но никто, похоже, не обращает на нее ни малейшего внимания. Сторож занят: он поднимает шлагбаум, чтобы пропустить машину «Скорой помощи». Его коллега в застекленной будке отвечает на вопросы какой-то старой дамы. Мюриэл Анго оказывается вне территории больницы на бульваре Опиталь, по которому мчатся автомобили. Она на десять минут опережает оптимальный график, разработанный Франком Арсюлом. Но эта вероятность предусмотрена, и Мюриэл уже ждут – она сразу замечает Мюллера, стоящего у тротуара.

Увидев ее, он спокойным шагом направляется к станции метро «Сен-Марсель». Мюриэл нагоняет его, спустившись по ступенькам в тот момент, когда Мюллер вставляет свой билет в контрольный автомат. Он дожидается, пока она выйдет на перрон, и спрашивает:

– Все в порядке?

На станцию прибывает поезд, поэтому Мюриэл сначала входит в вагон и лишь потом, с облегчением вздохнув, отвечает:

– В порядке. Просто немыслимо. Все идет как по маслу. Но полицейские там были.

– Ты уверена? – спрашивает Мюллер с беспокойством.

– Да. Серая машина, в ней – два типа. Но это естественно. Они следят за доктором со вчерашнего утра, ведь так? Только я боялась, что они дают мне уйти с деньгами, чтобы потом, когда мы освободим мальчишку, схватить нас.

– На этот счет можешь не волноваться, – успокаивает ее Мюллер. – Я внимательно наблюдал. За тобой никто не шел, и мы были единственными пассажирами, кто вошел в вагон на станции «Сен-Марсель».

Они улыбаются друг другу, сами удивляясь, как легко все удается. Операция разработана Франком Арсюлом поистине мастерски. Взгляд Мюллера скользит по фигуре Мюриэл, задерживается на чемоданчике, который она держит в руке.

– Ты отлично выглядишь в этом костюме, – одобрительно произносит он.

Но Мюриэл не проведешь.

– Особенно с чемоданчиком, да, бессовестный? На каждого приходится по четыреста тысяч

франков, а Арсюлу, который придумал всю операцию и получит две доли, достанется восемьсот тысяч… Прямо сон…

На площади Италии они смешиваются с толпой служащих, делающих пересадку на этой станции от 8 до 9 утра. Но коридорам в двух направлениях торопливо, опустив головы, бегут люди. Любая слежка в таком скопище народа практически невозможна. С каждым шагом Мюриэл и ее спутник чувствуют себя все уверенней.

Они снова садятся в поезд, выходят на станции «Порт де Шуази». На углу бульвара Массен за столиком уличного кафе, как и договорено, сидит на солнышке Франк Арсюл, макая рогалик в кофе со сливками. Он рассчитался с официантом, когда тот принес ему заказ, что позволяет не спеша встать и направиться вместе со своими сообщниками к стоящей в пятидесяти метрах от кафе машине. У машины довольно жалкий вид. Мюриэл с чемоданчиком быстро устраивается на заднем сиденье, оба мужчины – впереди.

– Черт возьми, я не ждал вас так рано, – говорит Арсюл, трогая машину.

– У меня не было причин задерживаться, – отвечает лжемедсестра. – Как только представилась возможность забрать в раздевалке товар, я схватила его и смоталась.

– Ты правильно сделала. Никаких осложнений? Отвечает Мюллер:

– Нет. Я проверил. Полицейские сидели в засаде у хирургического отделения, они следят за доктором. Но Мюриэл прошла у них под носом, и они ничего не заметили. В метро я тоже смотрел. Никто у нас на хвосте не висел. Чудеса!

– Нет, – сухо произнес Арсюл. – Это все было предусмотрено. Разница!

Автомобиль направляется к южной автостраде. К счастью, в это утро пробок нет. Мюриэл избавляется от накидки и одежды медсестры и остается в ничем не примечательных юбке и свитере.

– Мы должны были бы добраться до Морделя к десяти часам, – объявляет Арсюл, взглянув на часы. – И нам останется лишь поделить деньги, загрузить малыша и легаша в юбке в фургон и отвезти на

условленное место. Ты проверила содержимое чемоданчика, Мюриэл?

– Еще нет. Сейчас займусь этим.

Чрезвычайно заинтересованный, Мюллер поворачивается на сиденье, чтобы наблюдать за этой операцией. Чемоданчик набит аккуратно скрепленными пачками банкнот. Мюриэл запускает в него руку, подсчитывает пачки. Арсюл следит за ней в зеркальце.

– Доктор сдержал обещание, – констатирует он. – Впрочем, это было в его интересах.

– Не надо преувеличивать, – говорит бывшая медсестра. – Если бы он не согласился, мы все равно не могли убить его сына.

– Это точно, – соглашается «главный мозг». – Убийство наказывается куда строже. А так, умерив требования, мы облегчили задачу доктору и уменьшили степень риска, закончив все дело в двадцать четыре часа. И, видите, – добавляет он, – нет худа без добра. Эта бабенка-легавая избавила нас от забот о мальчишке, и ей пришлось бы подтвердить, что мы с ними хорошо обращались.

– Да, – соглашается Мюллер. – Надо признать, что ты здорово обтяпал дельце, Франк.

– Еще бы, – радуется Арсюл. – Когда легавые начнут теперь искать по-настоящему, для нас дело будет закончено. Но осторожность тем не менее надо соблюдать. Сегодня утром я читал газеты, пока вас ждал. Одна пишет, что полицейские все-таки напали на кое-какой след: один лесничий видел в Булонском лесу фургон и Бьянкари, который якобы копался в моторе. Они сопоставили это с обнаруженной поблизости машиной дипломата. Так что сейчас, когда повезем их, надо быть поосторожней. Наверное, по всей Франции легавые смотрят в оба, чтобы не пропустить фургон.

– Не бери в голову. – Мюриэл настроена оптимистично. – На дорогах полно фургонов «рено».

– Согласен, – не спорит Арсюл. – Но лишняя предосторожность не мешает. Перед тем как ехать, сменим на фургоне номера.

– Ты подготовил запасные номера? – восхищается Мюриэл.

– Нет, но это неважно. Номера с этой машины поставим на фургон, и наоборот. В любом случае это дело одного часа. А потом мы растворимся в воздухе.

– Еще бы, – скрипит Мюриэл. – Сегодня будем ночевать на Балеарских островах.

Автомобиль покидает автостраду при выезде на Фонтенебло. Затем между Фонтенебло и Немуром он съезжает с национального шоссе 7 и теряется на маленьких лесных и сельских проселках, соединяющих сонные деревушки, где половина домов приспособлена под загородные виллы и в течение недели пустует.

Четверть одиннадцатого. Это означает, что они не только уложились по времени, но даже опередили почти на четверть часа график, разработанный Арсюлом, который рассчитывал вернуться в их укрытие примерно без четверти одиннадцать.

– В таком случае, – говорит Арсюл, – мы дадим себе часок, чтобы поделить деньги и ликвидировать следы нашего пребывания в Морделе, а в половине двенадцатого вывезем наших клиентов.

– Шикарно, – одобряет Мюриэл. – Так мне не придется готовить им жратву к двенадцати. Легко отделалась.

При выезде из небольшого лесочка дорога поворачивает влево, пересекает практически пустую деревушку, если не считать двух машин, стоящих между бакалейной лавкой, она же табачная, она же бистро, и церковью с массивной колокольней.

Несколько гектаров полей вокруг, и снова лес, вернее, продолжение леса Фонтенебло, с валунами, беспорядочно разбросанными среди папоротника и берез. Узкая неровная дорога извивается змеей. При выезде из деревни щит-указатель с перечеркнутой красным надписью «Мордель».

– Ну, вот, доехали без проблем, – констатирует Мюриэл и незаметно с облегчением вздыхает.

С того момента, как она взяла в раздевалке операционного блока оставленный доктором Лефевром чемоданчик, он жжет ей руки. Она мысленно считала минуты и километры, как только началась заключительная фаза операции «Фабиен».

Арсюл ведет машину быстро, но осторожно. Он тормозит, собираясь свернуть влево, на небольшую асфальтированную дорожку. У поворота маленькая надпись «Ле Дюш», без каких-либо пояснений.

В тот момент, когда машина идет на поворот, появляется грузовичок, который движется навстречу и, кажется, занимает всю дорогу.

Это светло-серый фургон «рено», хорошо знакомый всем троим. В какую-то долю секунды Франк Арсюл фиксирует взглядом сидящую за рулем женщину и ребенка рядом с ней.

– Черт побери!.. Они смываются! – вопит он, резко тормозя.

Глава XVIII

Теперь все просто. Надо только сориентироваться, думает Мари-Клод, добраться до первой же деревни и там спросить, где находится ближайшая жандармерия.

Она сосредоточенно ведет фургон. Она не привыкла к таким машинам, не без труда справляется с крутым поворотом и выезжает на узенькую, проходящую по лесу дорожку.

На расстоянии пятидесяти метров появляется встречная машина. Левая мигалка показывает, что и она собирается повернуть. Но куда еще она может свернуть, если не на дорогу, ведущую к дому, откуда только что выбрались Мари-Клод и Фабиен.

Мари-Клод осеняет: эта двигающаяся им навстречу машина принадлежит сообщникам оглушенного ею бандита. Они уезжали, а теперь возвращаются!

Все это Мари-Клод соображает в какие-то доли секунды, но не останавливает «рено», и тот несется прямо на машину, где сидят бандиты. В последний момент Мари-Клод видит, что встречный автомобиль остановился посреди узенькой дорожки. Она избегает столкновения, инстинктивно вывернув руль вправо. Фургон съезжает в траву, его заносит на рыхлой почве. Мари-Клод жмет на акселератор, чтобы выправить машину. Фургон объезжает автомобиль бандитов, выскакивает на асфальт, становится на него всеми четырьмя колесами, словно лошадь, едва удержавшая равновесие, и его заносит в другую сторону.

Стиснув зубы. Мари-Клод вцепляется в руль, стараясь выровнять вихляющую машину и выехать на середину дороги. Она не спускает ноги с акселератора. Мотор протестующе ревет, но покоряется.

– Их трое в машине. Я видел! – кричит Фабиен. Нет нужды объяснять ему ситуацию. Он все

понял.

– Давай, Мари-Клод, – подбадривает Фабиен. сжав кулаки.

Фургон набирает скорость. Дорога снова делает поворот. В зеркальце заднего вида Мари-Клод видит разворачивающуюся машину.

Она не имеет ни малейшего представления о том, где находится. У дороги, которую они только что покинули, она машинально прочла надпись «Ле Дюш». Надпись сделана на узком прямоугольнике из дерева. Так обозначаются фермы или частные владения.

Теперь, когда она переключила на четвертую скорость и по-прежнему жмет на акселератор, у нее создается тягостное впечатление, будто машина не двигается, словно мотор «рено» сдерживает узда.

Рядом с ней Фабиен подпрыгивает на сиденье, будто танцует ритуальный танец индейца, завладевшего скальпом. У другого ребенка преобладал бы страх. Но не у этого, и его покровительница начинает воспринимать мальчугана как явление необычное.

– Не слишком-то радуйся. Они будут нас преследовать.

За одним поворотом следует другой, и Мари-Клод с трудом преодолевает его, вцепившись в руль. По обеим сторонам дороги растет высокая трава, в которой виднеются неясные цветочки – про такие поется в песенках. Взгляд Мари-Клод фиксирует все это автоматически.

Дорога выпрямляется, выбираясь из леса на поле, засеянное пшеницей, молодые колосья которой колышутся на солнце от легкого ветерка. Надпись на указательном щите гласит: «Мордель: 2,4» – первая топографическая информация с того момента, как они совершили побег.

Мордель, несомненно, та деревня, которую Мари-Клод видит перед собой, чьи дома с коричневыми черепичными крышами расположились вокруг квадратной колокольни из серого камня, покрытой шифером. Мари-Клод очень плохо знает Иль-де-Франс, и ей было бы трудно сказать, где находится эта местность: на север или на юг, на запад или на восток от Парижа.

– А что они нам сделают? – рассуждает Фабиен. – Не убьют же?

– Неизвестно. Теперь мы знаем, куда они нас привезли. Мордель легко отыскать на карте, – объясняет Мари-Клод. – Так что, понимаешь, мы становимся очень опасны для них… Смотри… вот и они.

Фабиен тоже смотрит в зеркальце. Действительно, машина бандитов, потеряв несколько секунд при развороте, в свою очередь, выехала из леса, и теперь преследование начинается на открытой местности.

Выход один: остановиться в деревне, завидев людей, прибегнуть к их помощи. Бандиты не осмелятся устроить побоище.

Расстояние между машинами уменьшается. Мари-Клод въезжает в Мордель, не сбавляя скорости. К несчастью, деревня пуста. Владельцы вилл – в Париже, другие жители в поле или бог знает где, но, во всяком случае, не на улице. В панике Мари-Клод гонит фургон дальше вперед, оставив слева от себя площадь с церковью, где одинокий пес от нечего делать поднимает лапу у каждого платана.

Снова сады, огороды, потом поля и примерно через километр после левого поворота опять лес.

– Гони. Мари-Клод. Они приближаются, – сообщает Фабиен, не отрывая взгляда от зеркальца.

– Быстрее не могу, – в отчаянии произносит Мари-Клод.

Она тоже видит, что расстояние между ними и их преследователями сокращается.

Водитель она средний, опыта для участия в подобном родео у нее нет. К тому же фургон для такого состязания не приспособлен. Единственный козырь, которым она располагает, – это узкая дорога, где бандитам придется трудновато, если они захотят обогнать «рено».

Итак, Мари-Клод занимает середину дороги. Если они пойдут на обгон, им придется съехать в кювет: по обе стороны дороги проходят дренажные канавы.

На большой скорости они приближаются к выгнутому дугой мосту. Мари-Клод въезжает на него, не замедляя хода. Фабиен старается удержаться на сиденье. Ему кажется, что фургон становится на дыбы, отскакивая от узенького тротуара, идущего вдоль моста. «Рено» весь содрогается, но сохраняет устойчивость и преодолевает опасное препятствие. Пятью метрами ниже по автостраде мчатся в обоих направлениях грузовики и легковые автомобили.

И сразу же фургон поглощает лес. Снова поворот, и перед виражом Фабиен вскрикивает:

– Они тоже переезжают мост! Они догоняют нас, Мари-Клод!

Она это знает, бедняжка, но пропускает слишком неожиданно появившееся разветвление какой-то лесной дороги. Надпись гласит: «Фонтенбло, 12 км».

Это оповещение звучит похоронным звоном в ее сознании. Она ни за что не продержится столько: бандиты следуют за ней по пятам. Мари-Клод кажется себе овечкой, за которой в лесу гонятся волки.

Дорога вновь становится узкой, неровной и извилистой. Каждый поворот – неизвестность. Вокруг высокие деревья, валуны, заросли папоротника и на фоне этого чарующего пейзажа спотыкающийся, вычерчивающий зигзаги фургон. Цепляясь за приборный щиток, чтобы удержаться, Фабиен подбадривает своего шофера, как некогда кучер дилижанса своих лошадей:

– Давай, Мари-Клод! Им нас не поймать. Действительно, пока бандитам не удается вплотную приблизиться к ним, но как только дорога

превращается в длинную прямую линию, положение снова осложняется. В довершение несчастья она расширяется. Теперь конец погони – дело нескольких секунд.

– Не давай им проехать! – вопит Фабиен.

В зеркальце машина преследователей быстро увеличивается. Их тактика ясна: они хотят обойти фургон и заставить его остановиться. В тот момент, когда они начинают маневр, Мари-Клод не колеблясь берет влево. Несмотря на шум мотора, слышно, как визжат шины у автомобиля преследователей. Повторяется тот же маневр, но вправо. Фабиен вновь подскакивает от радости. Мари-Клод дышится легче. Если она продержится еще две-три минуты, они доберутся до предместий Фонтенбло.

В этот момент задняя дверца фургона звенит как гонг.

– Они стреляют, – вскрикивает Мари-Клод. Гонг звенит во второй раз, и с этой минуты все происходит очень быстро. На расстоянии семисот – восьмисот метров Мари-Клод видит окончание прямой линии и леса. Там появляется грузовик, кажущийся издалека совсем маленьким. Бандиты вновь предпринимают попытку объехать фургон слева. Мари-Клод выворачивает руль и слышит скрежет железа.

Она старается выправить машину, но фургон теряет управление. Мари-Клод отчаянно вцепилась в руль. В течение нескольких секунд фургон напоминает неуправляемый снаряд, пущенный мимо цели. Встречный грузовик делается все больше.

Его водитель, видя «пьяный фургон», осторожно тормозит. Правым передним колесом «рено» съезжает в кювет, теряет устойчивость, опасно приближаясь к канаве. Фабиен кричит, испугавшись на этот раз по-настоящему, бросается к Мари-Клод, обхватывает руками, парализуя ее движения. Но это ничего не меняет, поскольку руль все равно не слушается.

Одним колесом фургон сбивает дорожный столбик, подпрыгивает, как скаковая лошадь, и тяжело падает на правый бок в канаву, подняв облако пыли и вырванной травы.

Водителю грузовика удается остановиться именно в эту секунду. Тыльной стороной ладони он машинально проводит по вспотевшему лбу.

Глава XIX

– Черт побери! Малыш и эта девка! – ругается Франк Арсюл, оказавшись перед фургоном.

Но он не успевает ничего сделать. «Рено», чуть не задев машину бандитов, проезжает мимо на полной скорости и исчезает в направлении к Морделю.

– Им удалось сбежать, – рычит Мюллер. – Надо их поймать.

Франк Арсюл не из тех, кто долго удивляется. Он разворачивает машину.

Выехав из леса, они видят фургон, чьи сигнальные огни зажигаются, когда Мари-Клод жмет на тормоз.

– Порядок, – говорит Мюллер. – Она ненамного ушла вперед. Надо догнать их до Морделя. Иначе она поднимет там шум.

– Ну и что? – Мюриэл опять подает голос. – Деньги мы получили, это главное. Так даже проще – не надо везти их на другой конец Парижа. Если хотите мой совет, ребята, дело сделано, надо быстро сматываться.

В ответ на это предложение следует молчание. Франк Арсюл жмет на педаль, увеличивая скорость, чтобы догнать беглецов. Но автомобиль не первой молодости, он и так делает все, что может.

Деревня Мордель быстро приближается. Арсюлу, который знает эту местность, известно, что жандармерии здесь нет, и проклятой легавой в юбке, испортившей им все дело, помощи тут не найти. Он возвращается к предложению, высказанному Мюриэл.

– Ты должна признаться, что сказала явную глупость, – говорит он с видом человека, которому известно куда больше, чем остальным.

Мюллер вынужден согласиться с Арсюлом и начинает сам объяснять ситуацию этой тупице Мюриэл.

– Ты разве не понимаешь, что теперь она знает, куда мы их привезли? Она приведет сюда легавых, и мы пропали. Не говоря о том, что она, наверное, видела рожу Бьянкари. И парень тоже. После всех наших стараний, чтобы нас опознали…

В очередной раз логика Мюриэл ставит его в тупик.

– Ну и что? Что вы сделаете, если их поймаете? Пришьете? Вы соображаете, на что собираетесь идти ради двух миллионов?

В этот момент фургон, не остановившись в Морделе, выезжает на маленькую лесную дорожку, ведущую в Фонтенбло. На этом отрезке пути Арсюл может легко догнать беглецов, но замечание Мюриэл заставляет его задуматься. Его гложет червь сомнения.

Однако с Мюллером дело обстоит иначе.

– Не слушай, что она болтает, – советует он своему сообщнику. – Столкни их в канаву, подумают, что произошел несчастный случай.

Это, разумеется, решение проблемы. Стиснув зубы, не отрывая взгляда от дороги, Арсюл переезжает через небольшой мост, отстав от «рено» приблизительно на пятьсот метров. Он не догонит фургон, пока не закончится ряд коварных поворотов в лесу, но потом все будет просто.

– Не волнуйся, – говорит Мюллер. – Цыпочка сама сделает за нас всю работу.

Машина бандитов находится в двухстах метрах от фургона, когда тот идет на преодоление первой серии виражей. И преследователи становятся свидетелями захватывающего зрелища. Тяжелый фургон преодолевает повороты вопреки всем правилам вождения, по-сумасшедшему увеличивает скорость, некстати тормозит. Кажется, он вот-вот врежется в какой-нибудь огромный валун или свалится в овраг.

Однако каждый раз он каким-то чудом в последнюю секунду выпрямляется и атакует следующий вираж. Автомобиль бандитов приближается еще на несколько метров, но им мешает то, что повороты располагаются на спусках, и это лишает их легкую машину преимущества.

При выходе из последнего виража Арсюл пытается обойти «рено» с левой стороны. Но и фургон берет левее и загораживает ему дорогу.

– Вот стерва! – бесится Арсюл.

Резко затормозив, он пытается повторить маневр вправо, но фургон тут как тут, большой, неуязвимый.

При третьей попытке машина задевает фургон правым передним крылом. Тогда Мюллер достает свой револьвер 38-го калибра, некогда принадлежавший полицейскому.

– Ты совсем рехнулся. Брось, – умоляет Мюри-эл. – Не делай этого. Это чересчур. Смотаемся с бабками. Нам хватит на месяцы, а потом чтобы найти нас…

– Заткнись! – приказывает Мюллер, опуская стекло.

Арсюл полностью согласен с Мюриэл, но его мужская гордость не позволяет трусить. Сжав челюсти, он ведет машину на расстоянии десяти метров от фургона, держа чуть влево, чтобы Мюллеру удобней было целиться.

Первая пуля попадает в нижнюю часть задней металлической дверцы фургона, прямо над табличкой с номерным знаком. Вторая – почти в то же место, но чуть левее.

На заднем сиденье Мюриэл судорожно цепляется за докторский чемоданчик, как за спасательный круг. Она на грани истерики.

– Ты и прицелиться толком не можешь, ничтожество! – вопит она. – Ты промазал бы и по слону, окажись с ним даже в коридоре!

Действительно, фургон продолжает свой путь. Благодаря тому, что Арсюл держится левой стороны, ему хорошо видна вся дорога. Вдалеке он замечает встречный грузовик.

– Прекрати! Все пропало! – произносит Арсюл.

Слишком поздно. Мюллер целится вновь, нажимает на спуск. Грохот выстрела и оглушительный хлопок, с которым разрывается простреленная шина, сливаются в один звук. Как будто великан толкнул фургон кулаком: он вздрагивает, клонится влево, с грехом пополам выпрямляется, катится вправо, окончательно теряет устойчивость, съезжает в кювет и, как раненное насмерть огромное животное, ложится на правый бок.

Цель достигнута, но встречный грузовик останавливается рядом с потерпевшим аварию фургоном. Докончить дело на глазах у водителя грузовика было бы чистым безумием.

Арсюл дает задний ход, чтобы взять разгон, жмет на педаль и на полной скорости проносится между грузовиком и лежащим на боку фургоном.

Глава XX

– Фабиен! Ты не пострадал? Фабиен! Ты не ранен?

Мари-Клод Жанвье с помощью водителя грузовика не без труда выбирается из фургона через левую дверцу, открывающуюся прямо к небу.

У нее кружится голова, и она опускается на траву.

– Мальчик… Прошу вас, позаботьтесь о мальчике.

Шофер послушно карабкается по переднему колесу «рено», чтобы добраться до кабины. Когда он отправлялся сегодня с грузом в Бос, он и думать не думал, что с ним приключится такое. Он заметил срургон, который кидало из стороны в сторону, а за ним – легковой автомобиль, тщетно пытавшийся его обогнать.

Шофер грузовика – настоящий профессионал, из тех мудрых и сознательных отцов семейств, которые, видя, что водитель встречной машины явно решил покончить с собой, осторожно отъезжают в сторону. И в это утро он не изменял своим правилам. Он снизил скорость и прижался, насколько возможно, к правой стороне дороги. Потом он увидел, как фургон качнулся и свалился в канаву.

Водитель грузовика даже не успел сообразить, в чем дело, как мимо него пронесся серый автомобиль, насколько он мог запомнить цвет – если только не бежевый, – и скрылся в направлении Фонтенбло так быстро, что он и не пытался запомнить номер.

– Ну и кретин! – лишь прошептал он.

Но, оставаясь профессионалом, он выскочил из кабины и устремился к потерпевшему аварию фургону.

Он подошел как раз в тот момент, когда из кабины показалась девушка в синем костюме, с непокрытой головой. Он помог ей выбраться. До того, как потерять сознание, она успела крикнуть:

– Мальчик, позаботьтесь о мальчике! Шофер сразу же замечает малыша, скорчившегося у правой дверцы, той, которая прижата к земле. Это мальчик лет десяти в бархатных брючках и курточке. У него светлые, коротко остриженные, вьющиеся волосы. Из раны на голове сочится кровь.

Шофер пробирается вдоль сиденья к мальчику, обхватывает его за туловище и тянет на себя, цепляясь за руль свободной рукой. Малыш испускает стон, он не шевелится. Шофер дотаскивает его до руля и, упираясь в подножку фургона, продолжает тащить дальше. Фабиен открывает глаза, стонет, но инстинктивными движениями помогает шоферу. Он снимает мальчика и сажает на траву.

– Мари-Клод! – вскрикивает Фабиен. – Мари-Клод, ты ранена?

– Она отключилась, твоя Мари-Клод, – объясняет шофер. – Но и тебе, малыш, досталось.

Он осматривает рану у Фабиена на голове. Она еще кровоточит, и волосы слиплись от крови.

– Подожди, у меня в грузовике есть все, что надо. Через минуту шофер возвращается с флягой, наполненной водой, и с аптечкой. В это время Мари-Клод приходит в себя и, увидев склоненное над ней окровавленное лицо мальчугана, испускает крик:

– Боже мой, Фабиен!

– Не волнуйтесь так, – говорит шофер. – Лучше помогите промыть рану. Я думаю, ничего серьезного.

Дрожащими руками Мари-Клод смоченной в воде ватой вытирает Фабиену лицо, промывает большую ссадину на лбу.

– Надо будет сделать рентген, – советует шофер, – но, я думаю, ему наложат один-два шва, и он отделается хорошенькой шишкой. Скажите… а что такое с вами стряслось?

Мари-Клод Жанвье проводит рукой по лбу, словно стирая в памяти последние кошмарные видения. Она впервые поднимает взгляд на стоящего перед ней мужчину лет сорока в темно-коричневом комбинезоне; он смотрит на нее с явной симпатией. Мари-Клод оглядывает себя. Форменный жакет – она так тщательно следит за своей формой – порван на плече. У юбки получился сбоку разрез, сквозь который видны спущенные петли на колготках. Мари-Клод чувствует, что чего-то ей не хватает. Нет сумки. Она карабкается в фургон, находит сумку на полу кабины, достает свое удостоверение и показывает его шоферу грузовика.

– Я служащая полиции Жанвье, – заявляет она с некоторой торжественностью. – А это Фабиен Лефевр.

Шофер вытирает руку о комбинезон и машинально представляется:

– Очень приятно. А я Вандам. Альбер Вандам. Внезапно до него доходит:

– Черт побери! Малыш Лефевр? О котором целый день говорят по радио и телевидению? Сын хирурга… Тот, которого похитили? А вы, значит, Мари-Клод… Надо же, подумать только… И, значит, они вас освободили?..

– Освободили? – возмущается Фабиен. – Ничего ты не понимаешь. Мы удрали, вот. Правда, Мари-Клод?

– Да, – подтверждает молодая женщина. – Та машина сзади гналась за нами. Если осмотрите фургон, увидите следы пуль. Они в нас стреляли и, я думаю, попали в шину. Поэтому фургон и перевернулся.

– Это они, значит, удрали на полной скорости? Надо же, а я даже не запомнил номер… – сокрушается шофер.

– Не это главное. Сейчас надо позаботиться о Фабиене, – заявляет Мари-Клод. – Вы можете подвезти нас до ближайшей деревни?

– О чем разговор! – с готовностью отвечает Альбер Вандам. – Я отвезу вас в Фонтенбло, да. Легавые… о, простите!.. позаботятся о вас. Тут дело нескольких минут. Пойдемте.

Все втроем они усаживаются в кабину, и грузовик разворачивается. Фабиен сидит между шофером и Мари-Клод.

– Мари-Клод… У меня болит голова.

При мысли о том, что у Фабиена может быть сотрясение мозга, ее охватывает паника, но она старается успокоить мальчика.

– Ничего, это из-за раны. Ты ударился о дверцу. Тебе сделают рентген и перевяжут. И все будет в порядке, мой милый.

Он прижался к ней. Она обнимает его за плечи.

– Как ты меня назвала? – спрашивает он. Мари-Клод обнимает его крепче, целует в волосы.

– Мой милый, – повторяет она.

В полном восторге Фабиен улыбается:

– Кажется, еще никто не называл меня «мой милый».

Когда Альбер Вандам останавливает грузовик и высаживает своих пассажиров, в жандармском отделении Обелиск поднимается переполох. Жандарм, которому Мари-Клод называет свое имя, становится перед ней по стойке «смирно», отдает честь и бежит за сержантом. Звонят начальству. Фабиену наскоро делают перевязку.

– Значит, они вас отпустили? – спрашивает сержант.

– Шиш! – кричит Фабиен. – Теперь все они станут говорить, что нас отпустили. Нет, это неправда! Мы сбежали. Это Мари-Клод все сделала, и она убила бандита.

– Вы убили бандита? – в изумлении переспрашивает сержант.

– Нет… гм… то есть… Послушайте, лучше бы туда съездить…

Такого же мнения придерживается появившийся тем временем капитан Дезорм, начальник местной жандармерии.

– Мадемуазель Жанвье, – произносит он светским тоном, – счастлив вас видеть, а также похищенного молодого человека. Но… он ранен…

– Нет, я не ранен, – поправляет его мальчуган. – Простая царапина. И они нас не отпускали. Мы сами сбежали. Благодаря Мари-Клод. Она убила бандита.

– В самом деле? – в свою очередь, удивляется офицер. – Вы должны рассказать мне об этом.

– Конечно, капитан, но я предпочла бы рассказать вам все на месте. Нас прятали недалеко от деревни, которая называется Мордель.

– Знаю. Сейчас едем. Пусть начальник отделения в Ла-Шапель-Ла-Рен присоединится ко мне в Морделе, а следственная группа следует за мной. Надо обеспечить подкрепление. Эта история наделает шуму. Что касается малыша, отвезите его в больницу, там о нем позаботятся как следует.

– Ни за что! – топает ногой Фабиен. – Я еду с вами. Я не брошу Мари-Клод.

– Я думаю, мы можем взять его с собой, капитан, – уверяет молодая женщина пребывающего в нерешительности Дезорма.

Несколько минут спустя они едут по направлению к Морделю в служебной машине офицера, за рулем которой сидит жандарм. Мари-Клод в общих чертах рассказывает о побеге.

– Ты бы видел… – вмешивается Фабиен. После того, как взрослые вынудили его вступить в их мир насилия, он ко всем к ним без исключения обращается на «ты». – Мари-Клод взяла табурет, и трах! Она убила его с первого удара.

– Фабиен, замолчи! – приказывает молодая женщина. – Я очень надеюсь, что не убила его.

Ей не дает покоя ужасная мысль: она убила человека, лишила его жизни! Ей кажется, что угрызения совести будут мучить ее всегда. Капитан, прекрасно понимая ее состояние, старается успокоить Мари-Клод.

– Не переживайте так, – утешает он ее. – Прежде всего мне кажется маловероятным, чтобы этот тип умер от одного удара табуретом. Но, с другой стороны, даже если и так, вам не в чем себя упрекнуть. Вы находились при исполнении служебных обязанностей и руководствовались самыми высокими мотивами. Человек, который способен ради денег похитить ребенка, ничего иного и не заслуживает.

Они проезжают мимо лежащего на боку фургона, и капитан по радиотелефону дает необходимые указания, чтобы приехали осмотреть машину. Затем следует серия виражей, мост через автостраду, и Мордель, все такая же пустынная. У выезда из деревни едущая им навстречу жандармская «эстафета» сигналит фарами. Капитан Дезорм дает ей знак развернуться и следовать за ним.

– Осторожно, мы подъезжаем, – предупреждает Мари-Клод, когда машина вновь въезжает в лес.

– Первый налево… сюда, – добавляет Фабиен, не желая оставаться на втором плане.

– Езжайте потихоньку. Никогда не знаешь… – говорит капитан водителю.

Машина сворачивает на асфальтовую дорогу, преодолевает белый шлагбаум, останавливается у раскрытых настежь ворот гаража. За ней тормозит «эстафета». Из нее выскакивает начальник отделения в Ла-Шапель-Ла-Рен и приветствует своего шефа.

– Здравствуйте, Бросар, – протягивает ему руку капитан. – Пошлите своих людей на разведку, но пусть будут поосторожней. Вы знаете этот дом?

– Да, мой капитан, – отвечает жандарм. – Это имение Патюрель. Вилла торговцев из Парижа. Но они переселились на Лазурный берег, и теперь дом продается.

Такую информацию, точную и исчерпывающую, может дать лишь жандарм, который знает вверенный ему сектор как свои пять пальцев. Капитан одобрительно кивает.

– Хорошо. Вы останетесь со мной. Мадемуазель… Простите, полицейский Жанвье покажет нам место своего заточения.

– Это здесь! – кричит Фабиен, устремляясь к двери, ведущей на лестницу. – Идите за мной!

– Эй! – окликает его капитан. – Подожди нас. Впереди должны идти жандармы. Этому тебя не научили? Послушайте, – обращается он к Мари-Клод, – он ничего Не боится, этот мальчонка.

Мари-Клод озабоченно морщит лоб.

– Он и так был чересчур развит для своего возраста, а эта история, боюсь, сделает из него взрослого человека, – говорит она.

Вынув на всякий случай револьвер, начальник отделения осторожными шагами поднимается по лестнице. Он без приключений добирается до второго этажа и знаком зовет капитана.

– Тело… окровавленное… – лаконично докладывает он.

Дрожа от ужаса, Мари-Клод, в свою очередь, поднимается по ступенькам следом за Фабиеном, который пританцовывает от нетерпения. Еще нет одиннадцати утра. Прошло ровно пятьдесят минут с того момента, как она оглушила бандита, а он все лежит на том же месте.

Когда она подходит к порогу комнаты, Бросар стоит, склонившись над Бьянкари. После удара тот упал ничком, но перевернулся и теперь лежит на спине. На дешевом коврике возле его головы подсохшее кровавое пятно. Сквозь прорези серого капюшона видны закрытые глаза.

– Он… он умер? – спрашивает Мари-Клод, чуть не падая в обморок.

Быстро осмотрев бандита, жандарм выпрямляется.

– Нет, – говорит он. – Сердце бьется. Дыхание тяжелое, но правильное. Здорово его оглушили. Я не удивлюсь, если у него проломлен череп.

Из груди Мари-Клод вырывается вздох облегчения. Только Фабиен не скрывает разочарования.

– Вот тебе и на, – презрительно говорит он. – Ты промахнулась.

Дальше все происходит в соответствии с полицейскими правилами. В комнате, где стоит незастеленная кровать и валяется разбитая при падении Бьянкари посуда, они ждут фотографа и криминалистов для снятия отпечатков пальцев.

После того как сделаны снимки, приехавший на «Скорой помощи» из больницы в Фонтенбло врач осторожно снимает с раненого бандита капюшон. Появляется бледное, заросшее щетиной, малосимпатичное лицо Бьянкари. Его тоже фотографируют, снимают отпечатки пальцев. Фабиен с интересом наблюдает за всеми этими операциями, но спустя полчаса начинает скучать и спрашивает:

– Скажи, Мари-Клод, когда мы уйдем отсюда? Ты уже сделала за них всю работу, мы им больше не нужны.

Во дворе и на аллее автомобилей прибавилось: подъехали машины жандармерии, «Скорая помощь», идут активные радиопереговоры.

– Надо дождаться комиссара, которому поручено расследование, – объясняет Мари-Клод. – Он выехал из Парижа больше получаса назад. Скоро приедет.

В самом деле, узнав о возвращении обоих заложников, комиссар Кро и его помощник Видалон тотчас кинулись к полицейской машине. С воем сирены в сопровождении двух мотоциклистов они помчались к южной автостраде.

Тяжело у него на дупле, у знаменитого комиссара. Он не смог помешать уплате выкупа, сумма которого, как признался доктор Лефевр, составила два миллиона. Но у него была надежда поймать похитителей, разрабатывая свою линию об осведомителе, принадлежащем к кругу знакомых мадам Лефевр. И что же? Эта бабенка-полицейский умудряется освободить себя и мальчишку. Сама, без всякой помощи. Немыслимо! Хорошо же выглядит в этой истории управление/по борьбе с бандитизмом. Паскаль Кро близок к тому, чтобы обвинить Мари-Клод Жанвье в самоуправстве. Особенно когда ему сообщают по радиотелефону из жандармерии все подробности и он, как и другие, некоторое время пребывает в уверенности, что молодая женщина убила одного из бандитов.

В довершение всего, к кому она явилась доложить обо всем об этом? К жандармам, которые, разумеется, как обычно, будут теперь выпендриваться. Будто она не могла обратиться в местный уголовный розыск. Так нет, именно к жандармам! У этих полицейских в юбке нет даже чувства профессиональной солидарности.

Тридцать пять минут от Ке-дез-Орфевр до Фонтенбло… По дороге к эскорту комиссара присоединяются два жандарма на мотоциклах, чтобы сопроводить его до Морделя и в «Ле Дюш». То, что он видит, приехав на место, окончательно выводит его из себя. Повсюду жандармы. Окрестный лес буквально кишит ими. Шесть машин жандармерии, не считая «Скорой помощи». Значит, раненого еще не увезли.

Всей этой кажущейся суматохой руководит офицер с тремя галунами. Полицейский представляется ему.

– Рад видеть вас, господин комиссар, – сердечно приветствует его капитан Дезорм. – Это дело как с неба на нас свалилось, но мы постарались как могли…

– Не сомневаюсь, – кисло отзывается Кро.

– Разумеется, все собранные нами данные в вашем распоряжении. Хотите сразу же встретиться с заложниками или осмотрите вначале помещение и раненого?

– Мы разделимся, – решает Кро. – Видалон, пойди взгляни на раненого, а я займусь малышом и этой… Жанвье.

Глава XXI

Комиссар Кро застает своих «клиентов» в «эстафете» за игрой в слова. Жандарм, дежурящий у радиотелефона, с некоторым удивлением наблюдает за ними. Комиссар находит, что Мари-Клод красива до неприличия. Правда, ее синяя форма утратила свой безукоризненный вид во время аварии, но Мари-Клод с грехом пополам удалось привести ее в порядок в отделении жандармерии. Мальчик – у него перевязана голова – внушает ему инстинктивное недоверие, которое он испытывает к детям богачей, взирающим на остальных людей свысока.

– Комиссар Кро, – представляется полицейский. – Я руковожу расследованием вашего похищения. Мадемуазель…

– Полицейский Мари-Клод Жанвье, – поправляет она, но улыбка смягчает некоторую агрессивность ее тона. – Рада познакомиться с вами, господин комиссар.

Несмотря на все свое недовольство оттого, что у него из-под носа увели крупное дело, Кро не может устоять:

– Хочу поблагодарить вас от имени всей полиции за проявленные храбрость и инициативу…

– Ты дашь ей орден, а? – прерывает его Фабиен. – Мари-Клод – молоток! Она переплюнула всех этих девиц, которых показывают в фильмах по телевизору

– Не волнуйся, Фабиен, она получит награду, – заверяет комиссар. – А ты как, не очень испугался?

– Нет, а чего бояться? – отвечает он с некоторым вызовом. Но честно добавляет: – Думаю, что без Мари-Клод я бы все-таки немножко испугался.

– Фабиен вел себя необыкновенно мужественно, – говорит Мари-Клод. – Особенно когда мы решили бежать. После того, как мне стало ясно, что бандитов всего четверо и что трое из них отправились за выкупом, оставив с нами одного, мы решили попытать счастья… Правда, бандиты вернулись, когда мы уезжали. Тут дело чуть не обернулось плохо. Если бы не водитель грузовика, который подъехал как раз вовремя и отвез нас потом в жандармерию…

– Вы им сделали отличный подарок, жандармам, – замечает Кро с улыбкой, в его тоне звучит легкая горечь. – Но в итоге… Все хорошо, что хорошо кончается. Однако на процессе возникнет интересный вопрос: что бы они сделали, если бы не появился шофер грузовика? Возможно, они бы вас ликвидировали, чтобы вы не могли их опознать.

– Именно так я и думала, – признается Мари-Клод. вздрагивая от одной мысли об этом.

Но тут к комиссару присоединяется Видалон.

– Я знаю этого типа. – сообщает он. – Некий Бьянкари. Впрочем, жандармы нашли в доме и его документы. Это мелкий мошенник, специализирующийся в краже автомобилей. Одно непонятно, как он попал в эту компанию.

– Они, наверное, взяли его, чтобы украсть машину дипломата, – предполагает комиссар. – Скоро он сможет говорить?

– Как только придет в себя, будет в нашем распоряжении. Я поеду с ним в больницу в Фонтенбло.

– О'кей. – соглашается комиссар, потирая руки. – С этого момента расследование опять ведем мы. Мадемуазель и ее приятели жандармы слегка обошли нас, но мы доведем дело до конца с честью, поверь мне.

Мари-Клод Жанвье поднимает палец, словно прилежная ученица.

– Расследование, несомненно, очень важно, – говорит она, – но не важней ли поскорей успокоить родителей Фабиена и отвезти его домой?

– Не беспокойтесь, коллега, – успокаивает ее комиссар. – Родителям уже сообщено о благополучном завершении этой истории, и я сейчас отвезу вас в Париж. Видалон. ты останешься здесь, чтобы обеспечить связь с жандармами. Брекар и остальные уже едут сюда и присоединятся к тебе. Они должны появиться с минуты на минуту. Пусть Бьянкари перевезут в Париж, как только проведешь первый допрос.

Еще добрых четверть часа уходит на то, чтобы попрощаться с капитаном жандармерии и сделать все необходимое для передачи следствия.

В машине комиссара, направляющейся в город, воцаряется гнетущая тишина. Сидящей на заднем сиденье вместе с Фабиеном Мари-Клод ясна причина этого молчания, мальчик дуется в своем углу.

Желая завязать беседу, Кро обращается именно к нему.

– Ты знаешь, Фабиен, – говорит он, – у папы и мамы будет много народу. Все журналисты уже в курсе дела. Они ждут тебя дома. Ты устроишь настоящую пресс-конференцию.

– Чихать мне на это, – мрачно отвечает мальчик. – Я не хочу домой.

Полицейский чуть не подскакивает на сиденье.

– Ты не хочешь возвращаться домой? А чего же ты хочешь?

– Я хочу остаться с Мари-Клод.

Кро в изумлении поворачивается к молодой женщине.

– Ну. снимаю шляпу. – шутит он. – Должен ли я привлечь вас за совращение малолетних?

– Все это не так просто и не так смешно, комиссар, – говорит Мари-Клод. И обращается к Фабиену: – Послушай, милый, я знаю, о чем ты думаешь, чего ты боишься, но ты ведь мужчина. За последние двадцать четыре часа ты доказал это. Значит, ты будешь вести себя как мужчина. Надо вернуться домой и в школу и учиться лучше всех.

– Почему? – спрашивает он сварливым тоном.

– Ну, прежде всего потому, что такова жизнь, твоя жизнь. Затем потому, что твои родители после этого происшествия уже никогда не будут прежними. Они едва не потеряли тебя и теперь поняли, что ты значишь для них.

– Ага… два миллиона.

– Не будь злым. Они так переволновались, теперь они будут внимательны к тебе. Твой папа будет проводить дома больше времени, а мама – реже уходить. Вот увидишь. Другая будет жизнь.

– Ну, и что еще?

– Еще? Что ты хочешь сказать?

– Ну, ты сказала «прежде всего» и «затем». Разве не будет «наконец»?

Мари-Клод чувствует, что краснеет, ей неудобно отвечать перед комиссаром.

– В самом деле, есть и третья причина, – говорит она. – Ты сделаешь это, чтобы доставить мне удовольствие. Ведь мы еще увидимся, мой милый. Если твои родители позволят, мы будем с тобой гулять по средам или воскресеньям. Я хочу гордиться тобой. Вот третья причина.

Фабиен сует ладонь в руку Мари-Клод, кладет голову ей на плечо.

– Если хочешь, – соглашается он покоренный.

Комиссар Кро охотно бы выразил вслух восхищение ее педагогическим талантом, но чувствует, что это неуместно. Про себя комиссар решает как можно быстрей побеседовать с Мари-Клод про то, что ей удалось узнать об атмосфере, царящей в семье Лефевр.

Громко сигналя, два мотоциклиста прокладывают дорогу автомобилю комиссара Кро на улицу Верже. Этот оживленный, но мирный квартал давно не был свидетелем подобного спектакля. Приехали автобусы телевидения, каждая программа прислала свой. Каждая из радиопрограмм тоже прислала машины, которые вели прямую трансляцию с места действия. Все мало-мальски значительные агентства печати и ежедневные газеты направили сюда репортеров. В обоих концах улицы внушительные силы полиции проверяют у журналистов документы. Они повсюду, вплоть до лестниц дома №45 и балконов домов напротив.

Доктор Лефевр вернулся домой в десять часов и, здесь узнал новость одновременно с женой, напустившей на себя вид такого строгого достоинства, что друзьям мадам Лефевр трудно было бы ее узнать.

Новость сообщил по телефону комиссар Кро, как только сам узнал о ней и перед тем, как отправиться в Фонтенбло.

Появление главных участников событий вызывает необычайное оживление в собравшейся на улице Верже толпе. От лифта приходится отказаться, а двое стражей порядка вынуждены как следует поработать плечами, чтобы дать возможность Фабиену и Мари-Клод добраться до четвертого этажа. На лестничной площадке третьего мальчик останавливается. Через несколько мгновений он встретится с родителями в свете прожекторов, перед телекамерами, под огнем блицев десятков фоторепортеров, перед включенными диктофонами.

– Мари-Клод. – говорит Фабиен, глядя ей прямо в глаза, – ты клянешься, что не бросишь меня?

У нее наворачиваются слезы, когда она отвечает.

– Клянусь тебе, мой милый.

Она хорошо знает, что бы он сделал в противном случае. Он рассказал бы всем о своей жизни, жизни разочарованного ребенка, от имени детей, чье детство принесено в жертву на алтарь общества потребления.

Комиссар Кро лишь догадывается о серьезности краткого диалога и ускоряет движение. Еще один этаж. Дверь квартиры Лефевров раскрывается настежь. Вслед за комиссаром, Фабиеном и Мари-Клод врывается толпа журналистов. Их усилия окупаются сполна. Доктор Лефевр заключает сына в объятия, тогда как Арлетта считает нужным упасть в обморок. Ненадолго. Португалка Флора рыдает от радости. И даже самые прожженные журналисты чувствуют себя взволнованными.

Когда, наконец, в 13 часов толпа, напичканная всеми деталями похищения, побега, погони, исчезает, Лефевры пытаются удержать Мари-Клод на обед. Но она чувствует себя невероятно усталой, грязной, оборванной и мечтает лишь о том, чтобы очутиться в одиночестве в своей квартирке. Паскаль Кро оставил специально для нее машину.

Фабиен провожает Мари-Клод до лифта.

– Это точно, а? Ты ведь поклялась…

Она повторяет клятву тем более охотно, что дает ее от всего сердца.

– Клянусь, Фабиен. Что бы ни случилось, теперь я все равно никогда не смогу тебя бросить.

Глава ХХII

В среда Фабиен проводит всю вторую половину дня вместе с отцом в больнице, где подвергается всевозможным обследованиям, которые подтвердили диагноз жандарма из Фонтенбло: его злоключения стоили ему ссадины и здоровой шишки. Впервые за долгое время ребенок провел этот вечер с родителями, а мать сама уложила его в постель. Чрезмерной радости он при этом не проявил, и ни доктор, ни его жена не смогли преодолеть некоторой натянутости, возникшей между ними, как если бы к ним на каникулы приехал посторонний маленький школьник.

В обеденный час в больнице Фонтенбло приведенный в чувство, перевязанный, подлатанный Бьянкари, несмотря на серьезную травму черепа, давал подробные показания старшему офицеру полиции Видалону. Он назвал имена своих сообщников Франка Арсюла, Мюриэл Анго, Робера Мюллера, утверждая в свою защиту, что дело было безобидным и что никакая опасность юному Лефевру не грозила. Он с горечью распространялся об усердии Мари-Клод Жанвье, которая, по его мнению, влезла не в свое дело, и о своих сообщниках, которые, не доверяя друг другу, оставили его одного в «Ле Дюш» с опасным полицейским и этим маленьким дьяволенком.

Остальные трое были арестованы в тот же вечер: Мюллер и Анго – в аэропорту Орли, откуда они собирались лететь в Пальма-де-Майорка, Ар-сюл – у бельгийской границы на автостраде Ларине – Брюссель. С самого утра все пограничные пункты на территории страны были под наблюдением.

Допрос Арсюла, который комиссар Кро вел, как и обещал, со всей строгостью всю ночь, подтвердил теорию полицейского. Красавчик Франк, плейбой по призванию и жиголо при случае, участвовал в нескольких вечеринках у мадам Некар, супруги неприкосновенного промышленника. В этом развращенном, но надежно защищенном обществе он занимался мелким шантажом, был наводчиком в двух или трех удавшихся ограблениях. Потом решил организовать дело самостоятельно, воспользовавшись сведениями, которые собрал о ясене доктора Лефевра.

План, предусматривавший получение выкупа сравнительно скромных размеров, был бы осуществлен, как и предполагалось, за двадцать четыре часа, если бы не неожиданное вмешательство Мари-Клод Жанвье. Ребенка собирались привезти до полудня к месту, расположенному невдалеке от полицейского комиссариата Кретей.

Побег пленников испортил все дело, поскольку само место их заточения, которое могла разыскать потом Мари-Клод Жанвье, выдавало Арсюла: он был племянником Патюрелей, владельцев «Ле Дюш», и маклер, занимавшийся продажей имения, знал, что у Арсюла есть ключи от дома и от гаража.

В пятницу в присутствии многочисленных представителей прессы и администрации министр внутренних дел, довольный возможностью подновить блеск мундира своей полиции, лично вручил Мари-Клод кавалерский орден «За заслуги», которым ее наградил президент республики.

В воскресенье полиция потихоньку вернула доктору Лефевру его два миллиона, на всякий случай поставив в известность налоговое управление, чтобы оно изучило последние представленные хирургом сведения.

Понедельник, 1 мая, – еще один выходной. А во вторник ровно в восемь часов утра Мари-Клод стоит на своем посту у школы Сен-Блез.

Движение на улице Монсо более интенсивное, чем обычно, поскольку многочисленные автомобилисты специально проезжают здесь, чтобы взглянуть на Мари-Клод и помахать ей рукой. Она гораздо красивей, чем на фотографиях, и в новенькой форме. На груди ее голубая орденская ленточка. Когда она, улыбаясь, выходит на дорогу, чтобы, подняв правую руку в белой перчатке, остановить машины, ей подчиняется вся улица.

Дети радостно здороваются с ней, родители пожимают руку, но взгляд Мари-Клод обращен к противоположному тротуару, в сторону парка Монсо.

В 8 часов 25 минут на авеню Рюисдэль появляется Фабиен Лефевр. Он шагает так быстро, что Флора вынуждена бежать за ним. Тогда Мари-Клод останавливает движение – впрочем, все только этого и ждут – и идет мальчику навстречу.

А он, Фабиен, совсем не прочь – в этом возрасте все любят быть в центре внимания – поцеловать ее под аплодисменты толпы. Провожая его до дверей школы, Мари-Клод с тревогой спрашивает:

– Ну что, как дома? Все, как я тебе говорила?

– Пфф… – фыркает он, пожимая плечами. – На уик-энд мы ездили к бабушке с дедушкой. Вчера вечером папа с мамой ругались. Негромко, но мне в моей комнате было слышно. Сегодня утром папа очень рано уехал в больницу, а мама еще не вставала. Все так же, как раньше.

Следующие слова он произносит, как настойчивую просьбу:

– Скажи, Мари-Клод, правда, на каникулы ты повезешь меня к себе домой в Перигор?

Во дворе школы звенит звонок.

– Конечно, – говорит она, и сердце ее сжимается. – Я ведь поклялась.

Она смотрит, как исчезает в дверях маленькая фигурка – малыш, у которого не осталось иллюзий.