Февраль 1942 года. Москва занята фашистами и разрушена до основания. Обломки кремлевских башен, Мавзолея, храмов и дворцов сброшены в Москву-реку. Однако сопротивление захватчикам продолжается. Рота красноармейцев под командованием лейтенанта Калинина получает приказ захватить высоту Черноскальная. Выполняя приказ, бойцы попадают в лес, не отмеченный на картах, и погружаются в языческий ужас. Зверь просыпается в человеке, в сугробах таятся монстры, мертвые возвращаются, а на небо восходит черная луна. Всё это лишь этапы извечной битвы между древними славянскими богами, Светлобогом и Чернобогом, ставка в которой — изменение хода человеческой истории…
ru ru Black Jack FB Tools 2005-11-13 http://fenzin.org/ OCR Fenzin 62B43YHN-AD3A-46DE-B523-ED463FCCF91D 1.0 Синицын О.Г. Битва за смерть: Фантастический роман Эксмо М. 2005 5-699-12105-6

Олег СИНИЦЫН

БИТВА ЗА СМЕРТЬ

«Битва под Москвой была поворотным пунктом войны, начиная с этого момента победа для нас была уже недостижима».

Генерал В. фон Меллентин

Часть первая

ГЛАВА 1

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться…

Командир роты оторвался от окуляров бинокля и увидел перед собой молодого незнакомого лейтенанта. Всё было понятно с первого взгляда. Опущенные уши у шапки на слабом десятиградусном морозе, испуганные глаза и дрожащие от волнения губы. Щенок еще…

Боровой снова посмотрел на расположенный вдали холм.

— Ты не в царской армии, — произнес он. — Не загибай пальцы и ладонью не верти, когда отдаешь честь.

Лейтенант испуганно попытался исправиться, но получилось еще хуже.

— Я к вам…

— Я понял. Ох, не вовремя ты!

— Меня направили, чтобы принять командование взводом!

— Да опусти ты руку! — с досадой ответил ротный, снова повернувшись к лейтенанту. — Давно окончил курсы?

— Три дня назад!

— Сколько учился?

— Две недели!

Боровой усмехнулся. Это было некрасиво, но он ничего не мог с собой поделать. Разве можно подготовить настоящего офицера за две недели! Только на изучение основ боя и тактики требуется не меньше трех месяцев. А есть вещи, которым невозможно обучить, которые приходят только с опытом…

— Извини, — сказал Боровой. — Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, но скоро исполнится двадцать.

— Что ж… — Ротный повернулся и наткнулся на колючий взгляд старшины, который, судя по всему, был того же мнения о лейтенанте, что и Боровой. — Примешь первый взвод.

Взгляд молодого лейтенанта просветлел.

— А где они сидят? То есть я хотел спросить…

— Первый взвод занимает западный рубеж обороны. А найдешь их сам, понял? Это твое первое задание. — Боровой снова стал внимательно рассматривать в бинокль нетронутые сугробы противоположного холма.

Лейтенант растерялся:

— Я ведь здесь чужой. Как же я их найду?

— Найдешь-найдешь! — не отрываясь от бинокля, произнес Боровой.

Он вдруг настороженно поднял голову, словно услышал что-то.

— Всё! — рявкнул ротный. — У тебя минута-пол-торы, чтобы найти свой взвод. Не справишься — отдам под трибунал за неисполнение приказа. Бего-о-ом!..

Ошеломленный лейтенант бросился вон, но споткнулся и упал. Он спешно поднялся, сапоги скользили по снегу, руки в домашних вязаных перчатках пытались ухватиться за обледенелые стенки окопа.

— Что думаешь, Семен Владимирович? — спросил Боровой, когда молодой лейтенант скрылся за бруствером.

— Может и не дожить до трибунала, — мрачно ответил старшина. Голос у него был с хрипотцой, словно от долгого курения.

— Если не справится с простым заданием — мне такой командир не нужен. Как думаешь, есть в нем характер?

— Щенок безвольный.

— Не надо таких выражений, Семен Владимирович.

— Ты спросил, я ответил.

Боровой в который раз посмотрел на холм, недовольно покачал головой, затем поверх ушанки натянул каску, туго стянув ремешок на подбородке. Старшина смотрел в ту же сторону, но как-то безучастно. Его, казалось, совсем не волновало, что там за холмом. Ушанка с красной звездой была надвинута почти на самые брови. Он не стал надевать каску, будто смерть ему была нипочем.

— До сих пор не можешь оправиться? — осторожно спросил Боровой.

— Не придумано еще таких лекарств, — ответил старшина, выдохнув со словами облачко пара.

— Каску надень, — приказал ротный и ощутил на себе безразличный взгляд старшины.

— Ты и меня прикажешь под трибунал за неисполнение приказа?

— Брось, Семен. Ты мне мертвый не нужен. Всё и так плохо, да тебе еще шальной осколок голову продырявит! С кем мне воевать? С этим лейтенантом сопливым?

Из-за холма прорезался низкий, раскатистый гул. Казавшийся далеким, он неотвратимо приближался…

Мама милая! За что же? Как же так?

Лейтенант Алексей Калинин, спотыкаясь, бежал вдоль окопов. Он перепрыгивал через сугробы, огибал молодые березки, иногда падал, поднимался и бежал опять.

Одна минута! Одна минута!

Его этому не учили. Никогда не учили! Более того, до этого момента с ним никто не разговаривал так жестко. Ни за время школьной учебы, ни за те два года, которые он провел в МГУ…

Мама милая! Почему только одна минута? Всего одна, чтобы найти взвод и принять командование. Красноармейцы совсем не знают его! А что, если они не будут разговаривать с ним или, еще хуже, будут кричать на него? Он никогда не знакомился так с людьми. Кто-то должен представить его взводу, это обязательно! Этого требуют элементарные нормы поведения.

Калинин споткнулся о корень и свалился в траншею к одному из красноармейцев.

— Ты что? Ошалел, чума?!

— Простите меня, — выбираясь из окопа, бормотал Алексей. — Искренне прошу, простите! Мне нужен первый взвод…

Он не успел дождаться ответа, поскольку не удержал равновесие и кубарем скатился с горки.

Лейтенант замер, сидя на снегу. Сколько прошло времени? Минута? Он не знал. Впрочем, ротный сказал, что, возможно, у него чуть больше времени.

…Калинин внезапно услышал звук, который еще минуту назад почуял ротный Боровой. Из-за холма, располагавшегося метрах в ста перед линией обороны, донесся низкий басовитый гул. Словно раскаты грома душным летним вечером. Только это был не гром. Да и на дворе стоял далеко не июнь, а февраль 1942 года.

Калинин тревожно глянул на холм, словно надеялся, что тот внезапно станет прозрачным и откроет взору источник досаждающего гула. Голова вспотела, пока он бежал вдоль окопов, и Алексей поднял уши шапки на «рыбьем меху», чтобы завязать их на макушке, но так и забыл это сделать. Из-за холма, словно черная воронья стая, выплыло десятка два немецких бомбардировщиков.

Вид вражеских самолетов на ясном зимнем небе настолько удивил молодого лейтенанта, что он даже привстал. Шум двигателей усиливался, заполняя теперь всё пространство горизонта. Алексей, приоткрыв рот, пытался разглядеть крылья и кресты на них.

— Эй, хлопец! — раздался снизу остерегающий шик. — Быстро сигай в окоп! Снесет башку — опомниться не успеешь!

Калинин прыгнул в квадратную земляную ячейку, откуда донесся окрик. Украинец с хитроватым лицом озорно подмигнул молодому лейтенанту и сказал:

— Негоже в полный рост бомбы встречать. Немец прорывать нашу оборону собрался. Тут не до храбрости. Ее можно и по-иному показать. Сейчас лучше приляг на дно да закрой голову руками. А храбрость проявишь потом, как-нибудь в другой раз.

— Меня зовут Алексей Калинин. Подскажите, где найти первый взвод?

Красноармеец расплылся в улыбке, брови разошлись.

— Да ты чего, хлопец! Какой первый взвод! Лежи тут и не высовывайся. Щас такое начнется!

— Мне нужно скорее в первый взвод. Старший лейтенант Боровой приказал найти его за минуту.

— Брось, генералиссимус! Боровой приказал поторопиться, чтобы ты от бомб успел спрятаться. Ничего больше он не имел в виду.

— Если я не найду взвод, он отдаст меня под трибунал.

— Полно тебе… — Украинец не успел закончить фразу, поскольку Калинин выпрыгнул из окопа, отпихнув солдата, хватавшего его за сапог.

Гул летящих машин накрыл заснеженные холмы. Отбежав от окопа на несколько метров, Алексей замер, различив в установившемся окружающем шуме новый звук, визжащий и надрывный.

Земля под ногами вздрогнула. Справа, метрах в пятидесяти, поднялся столб черной земли, а следом по барабанным перепонкам ударил грохот взрыва.

Воздух наполнился истеричным визгом. Калинин задрал голову и с детским удивлением смотрел на огромные низколетящие самолеты, думая о том, что, наверное, следует упасть на землю, как советовал украинец.

Но сделать этого не успел.

Ниспадающий визг обернулся взрывом. Горячая волна отбросила лейтенанта. Он перевернулся в воздухе и упал навзничь. В ноздри ударил едкий металлический запах гари. Прогремел еще один взрыв. Землю тряхнуло, перекинув Калинина на живот.

Воздух, отравленный сгоревшей взрывчаткой, проник в легкие. Алексей лежал на животе и надрывно кашлял, уже не различая пауз в грохоте десятков других взрывов со всех сторон. Бомбардировщики не жалели бомб, густо посыпая пехотную линию обороны и расположенные чуть в глубине артиллерийские расчеты.

Земля содрогалась так неистово, будто ее тряс подземный бог, который за что-то разгневался на людей. Сверху на шинель сыпались комья торфа и мелкие камни. Пронзительный свист и оглушительный грохот наполнили окрестности деревни Ельцово, сделавшись на время ее неотъемлемой частью. Алексей втянул голову и накрыл ее руками, мучительно переживая, что за минуту — и даже за две! — найти взвод никак не успеет.

Грохот оборвался внезапно. Наступившая следом тишина принесла облегчение, но казалась неестественной. Оглушенный Калинин поднял голову. Комья земли скатились с плеч. Незавязанные уши шапки упали в разные стороны, словно у дворняги. Бомбардировщики уходили, но радости Алексей не испытывал. Он видел, как от дальнего холма беззвучно неслись немецкие танки.

Снежная гладь холмистой окраины деревни Ельцово была исковеркана воронками. Снег почернел, отчасти опаленный, отчасти густо усыпанный землей и торфом. Окопы в некоторых местах были разрушены и казались покинутыми, но Калинин видел в них шевеление. Красноармейцы оправлялись от бомбардировки; сбрасывая землю, поднимались из траншей и занимали боевые позиции.

Он тряхнул головой, и слух вернулся.

Лязг и рокот железных машин ворвались в голову, и Калинин всей душой пожалел, что не остался глухим. Он ощутил цепенящий ужас при виде летящих на наши позиции немецких танков. Темно-серые, выделяющиеся на фоне божественной белизны холма, они походили на стаю волков. Первые из них спустились со склона и, преодолев ложбину, начали подъем.

Сзади раздались редкие выстрелы уцелевших артиллерийских орудий. Между танками поднялись клубы дыма от взрывов. Снег вперемешку с землей вздыбился к небу. Некоторые красноармейцы в панике открыли огонь по смотровым щелям, но пули лишь отскакивали от брони.

Очередной выстрел артиллерийской батареи оказался удачным. Один из танков на противоположном склоне задымился и вспыхнул. Но этот успех был каплей в море.

Из башенных орудий танки открыли ответный огонь, судорожно застрочили корпусные пулеметы. Тяжелые свинцовые очереди рвали воздух, несколько пуль врезались в землю неподалеку от лейтенанта. Испуганный Калинин шарахнулся в сторону и упал в полуразрушенный окоп.

— Патрон! — неистово кричал крепкий бронебойщик без шапки, прильнув к прицелу ружья.

Второй номер, молодой солдат с глазами навыкате, уставился на Калинина. Он был всего на год или два старше новоиспеченного лейтенанта.

— Патрон, твою душу! — снова рявкнул стрелок, и молодой красноармеец, спохватившись, втолкнул бронебойный патрон в казенник. Стрелок недовольно лязгнул затвором и надавил на спусковой крючок. Он метил в танк, карабкающийся прямо на них, но что-то не задалось. Пуля не пробила броню или прошла мимо. Неповрежденный танк продолжал неумолимо взбираться по склону.

— Меня зовут Алексей Калинин, — промямлил лейтенант молодому красноармейцу. — Я ищу первый взвод…

Ползущий на них танк выстрелил. Помощник бронебойщика начал что-то говорить, но рядом рванул снаряд, и грохот взрыва заглушил слова. Алексей только видел, как шевелятся губы молодого красноармейца.

— Что? — переспросил Калинин.

— Я говорю…

— Патрон давай! — истерично закричал бронебойщик.

Алексей отпрянул. Второй номер спешно зарядил противотанковое ружье. Бронебойщик матюгнулся на них так, что у Калинина покраснели уши, после чего со злостью дернул за спусковой крючок. В этот раз попадание было очевидным, но совершенно бесплодным. Пуля лишь разворотила лист брони, прикрывающий правый трак, не причинив танку особого вреда и даже не замедлив его движения.

Стрелок обернулся. Лицо его пылало яростью. Глаза горели. Даже редкие волосы на голове встали дыбом.

— Ты что, мать твою, тут шляешься! Тут тебе, китайский хлебороб, не улица с магазинами!

— Мне нужен первый взвод! — только и смог вымолвить Калинин. Но бронебойщик уже его не слушал, обратив разъяренное лицо к своему второму номеру.

— Не хлопай челюстью! Убью! — раздалось в адрес молодого красноармейца. — Заряжай!

В третий раз лязгнул затвор противотанкового ружья. Алексей выглянул из окопа и ужаснулся, насколько близко к позициям подобрался немецкий танк. На его темно-сером корпусе замерцал огонек, 7,92-миллиметровые пули ударили по брустверу. Алексей пригнул голову. Молодой пучеглазый красноармеец нырнул следом. Один лишь бесстрашный бронебойщик, сощурив левый глаз и оскалившись, тщательно целился.

Алексей и молодой красноармеец оказались так близко друг к другу, что их лица почти соприкасались.

— Где первый взвод? — страдальчески произнес Калинин, раскачивая незавязанными ушами на шапке.

Тяжело дыша, солдат испуганно смотрел на него. Выстрел из противотанкового ружья, похожий на многократно усиленный удар бильярдного кия, заставил вздрогнуть обоих. Вслед за этим раздался взрыв, и в адрес подбитого немецкого танка понеслась длинная тирада бронебойщика.

Алексей ощутил внезапную радость. Он взглянул на красноармейца и увидел робкую улыбку на его лице. Они подняли головы. Свернутая набок башня танка полыхала, испуская черный масляный дым. Подбитый танк медленно скатывался обратно в ложбину между холмами.

— Вот тебе, жестянка помойная! — выкрикнул вслед ему бронебойщик.

— Я скажу, где первый взвод, — с улыбкой произнес молодой красноармеец, но сказать ничего не успел. Где-то коротко стукнул пулемет. Взвизгнувшая пуля ударила красноармейца в спину и бросила его на руки Калинину. Стекленеющий взгляд скользнул по лицу Алексея и замер. Из приоткрытых губ на подбородок сползла струйка крови.

Лейтенант в ужасе отдернул руки. Никогда еще он не видел смерть так близко.

Тело красноармейца повалилось на дно окопа.

Справа поднимался новый танк, из пулемета которого и был застрелен молодой солдат, всего на год или два старше Алексея. Калинин перевел беспомощный взгляд с танка на лицо убитого красноармейца. Казалось, что застывшие глаза всё еще смотрят на лейтенанта. В них не было мольбы о помощи, боли и страдания. Они просто смотрели, словно погибший даже после смерти следил за ним.

Наблюдал…

— Патро-он!! — страшно закричал бронебойщик, вырвав Алексея из плена мертвых очей.

— Мне нужно найти первый взвод, — оправдываясь, произнес Калинин и стал пятиться, пока не уткнулся спиной в стенку окопа.

Немецкий танк поднялся к соседним позициям, на которых засел пулеметный расчет. «Панцер» был совсем близко, всего в десяти метрах. Очереди из «максима» били по броне, но в смотровую щель не попадали.

Прильнувший к прицелу бронебойщик держал этот танк на мушке и разъяренно кричал:

— Заряжай! Убью, мышь трусливая! Заряжай…

Алексей выскочил из окопа. Бронебойщик продолжал кричать, и Калинин понял, что тот до сих пор не знает о гибели помощника. На какое-то мгновение Алексей подумал, что следует остаться и помочь бойцу.

«А как же приказ Борового? — спросил он себя. — Ротный приказал найти первый взвод. А приказа быть вторым номером бронебойщика никто не давал. Я же лейтенант! Это не моя обязанность».

Суровый бронебойщик по-прежнему ничего не видел вокруг, кроме немецкого танка. Не отрываясь от прицела, он сам нащупал патрон и загнал его в казенник. Лицо солдата блестело от пота, от непокрытой головы поднимался пар.

Танк почти вскарабкался на позиции, темное днище выросло над окопом. Откуда-то справа в него полетела граната, но замах оказался слабым, и она бессмысленно разорвалась рядом, осколки звякнули по броне. Ответом была длинная очередь. Послышались вскрики солдат, угодивших под пули.

Калинин со страхом смотрел на огромную машину. На ее борту белели четыре уголка с черным ободом, образуя крест. Через пару мгновений тремя десятками тонн танк обрушится на ров с пулеметным расчетом.

…Рядом прогремел выстрел. Алексей даже вздрогнул от неожиданности.

Бронебойная пуля сбила трак. Порванная гусеница по-змеиному сползла с катков.

Движущаяся вторая гусеница резко развернула танк.

Стальной корпус опасно накренился. По ушам резанул мерзкий скрежет.

Огромная бронированная машина опрокинулась. Разметав сугробы, она со всего маха ударилась башней о землю. Башня отлетела, словно отрубленная голова. Поднимая серпантин почти прозрачного снега, покатилась вниз по склону. Бешено закрутилась уцелевшая гусеница, делая гибель танка похожей на предсмертную агонию подстреленного животного.

Алексей повернулся к бронебойщику, радуясь его удачному выстрелу, и наткнулся на пристальный, тяжелый взгляд. Позади бойца с противоположного холма катилась серая лавина, на позиции лезли новые танки, а суровый бронебойщик не сводил глаз с Алексея Калинина. Совсем еще зеленого лейтенанта, которому было приказано найти первый взвод за одну минуту.

Вереницы пуль вспарывали воздух, снаряды рвались, словно в преисподней. Не оглядываясь, Алексей полз и полз, желая оказаться как можно дальше от укоризненного взгляда бронебойщика. Но через какое-то время не выдержал и обернулся.

Тот по-прежнему смотрел на Калинина. Даже когда рядом с ним поднялся очередной немецкий танк и днищем рухнул на окопы — он до последнего момента не сводил с Алексея пронзительного взгляда. Калинин не знал, что случилось с бронебойщиком дальше. И больше никогда его не видел.

Полковая батарея молчала. Орудийных залпов не было уже несколько минут. Видимо, от нее ничего не осталось. Пара танков прорвала оборону, но один из них сразу задымился, остановленный бронебойно-зажигательной пулей. Прижавшийся к земле Алексей повернул голову в направлении, откуда раздался выстрел.

Метрах в тридцати на пригорке он различил солдата, устроившего отличный укрепленный рубеж. Когда танк вспыхнул, до Калинина донесся звонкий голос:

— Сгинул, проклятый! Получи дулю!

«Этот красноармеец наверняка сможет указать, где находится первый взвод, — почему-то подумал Калинин. — Или, возможно, он сам из первого взвода».

Более не размышляя, Алексей пополз в том направлении. Он преодолел несколько метров, и тут новая серия взрывов заставила его вжаться в землю. Снаряды рвались и возле Алексея, и возле пригорка, к которому он полз. Огонь вел второй немецкий танк и еще пара переваливших через окопы.

— Струсили, сволочи! — снова раздался звонкий голос с возвышенности. — Страшно подойти-то?!

Алексей вдруг увидел торчащий из земли темно-зеленый цилиндр. На полукруглом жестяном боку виднелись едва различимые буквы. Очень осторожно он провел пальцами по краю цилиндра.

Что это?

Со стороны пригорка раздался новый выстрел из бронебойного ружья. Еще один танк остановился и выпустил в закопченное небо струйку дыма.

— На, получи, фашист рогатый!

Обеими руками Алексей стал быстро разгребать землю вокруг непонятного предмета. Показался тонкий шов, огибающий цилиндр по краю. Теперь Калинин смог разобрать буквы на жестяной поверхности. Они образовывали слово «правила».

Тем временем немец саданул по пригорку из пулемета. Пока заливистые очереди взрыхляли укрепление, оттуда не раздавалось ни звука. Но как только выстрелы оборвались, в адрес танка понеслась очередная тирада:

— Не достать вам морячка черноморского! Не достать зубра соленого!

Цилиндр удалось отрыть настолько, что за него можно было ухватиться. Алексей вцепился в гладкие края и стал тянуть. Жестянка сидела крепко, словно вросла корнями в землю. Калинину пришлось раскачивать ее из стороны в сторону.

— Выпусти море кровушки, сам в нем и захлебнешься! — раздалось с пригорка. Молодой лейтенант поднажал. Цилиндр стал поддаваться. Сделав последний рывок, Алексей вытащил противотанковую гранату «РПГ-41». Однако то, что показалось вслед за ней, заставило молодого лейтенанта закричать от ужаса. Неподалеку раздался взрыв, и крик утонул в страшном грохоте.

Калинин лежал на месте бывшего окопа, разрушенного и засыпанного землей во время бомбардировки. Алексей продолжал кричать, даже когда грохот взрыва ветер унес в сторону почерневших березок. Рукоятку противотанковой гранаты, которую вытащил Калинин, сжимали посиневшие пальцы. Из земли торчала мертвая рука. Было похоже, будто Алексей раскопал чью-то могилу.

Внезапно что-то загрохотало совсем близко, заставив Калинина вжаться в землю. Огромные гусеницы пролетели рядом, лязгая и разбрасывая снег и мерзлую почву. На какое-то мгновение над головой, словно чудище из древней сказки, вырос темный гигантский силуэт.

В глазах потемнело. Сердце перестало биться, дыхание остановилось. Страх судорожный и всеохватывающий накатил на молодого лейтенанта.

…Темная тень, накрывшая Калинина, слетела. Танк спешил к высоте, на которой засел неуступчивый красноармеец. Немца совершенно не интересовало застывшее в снегу безвольное тело, больше похожее на труп. Один из многих.

Алексей медленно вытащил гранату из окоченевших пальцев неизвестного бойца, похороненного заживо. Она оказалась громоздкой и очень тяжелой и всё норовила выскользнуть из ладони.

Он прополз несколько метров вперед, поднял голову и с огорчением понял, что опоздал. Немецкий танк уже въехал на пригорок и утюжил гусеницами укрепление красноармейца.

«Всё, — подумал Калинин. — Конец парню».

Он с сожалением посмотрел на гранату. Кольцо предохранительной чеки покачивалось у основания ладони.

Танк съехал с пригорка. Калинин тяжело вздохнул, глядя на исковерканную огневую точку.

Немецкие танки прорвали оборону. Выстрелов больше не было слышно. В воздухе стояли только грохот гусениц и рев бензиновых моторов. Очевидно, танки стремились захватить какой-то рубеж за линией обороны, поэтому не задерживались на высоте и уходили дальше, сквозь деревню Ельцово.

Раздался хлопок. Машина, утюжившая пригорок с храбрым бойцом, загорелась. По тому, как пламя быстро охватило броню, Калинин понял, что это была бутылка с зажигательной смесью.

— Вот тебе, зверь неписаный! — раздался знакомый голос из окопа.

Алексей оживился и быстро пополз к пригорку. Он не знал, зачем, но думал, что так нужно. Пока он полз, из окопа донеслось:

— Рви-ломай, вражья сила! Сам черт тебе не поможет!

Этот голос… Он стал почти родным Алексею в адском грохоте немецких танков.

Калинин замер в каком-то десятке метров от огневой точки. К высоте летел еще один танк. Он объехал подбитые красноармейцем полыхающие машины и оказался рядом. Очередь из пулемета начала хлестать по окопу, не давая солдату подняться.

«Вряд ли у него что-то осталось, кроме слов», — подумал Алексей.

Пулемет на мгновение затих, вслед за ним выстрелило башенное орудие. Снаряд взорвался на краю рва. Землю и осколки отбросило как раз туда, где находился солдат.

Снова заговорил пулемет, дробя мерзлую землю пригорка. «После такого обстрела не выжить», — решил Алексей, когда пулемет замолчал.

Словно опровергая его мысли, из окопа донеслось очередное:

— Слабо бьете, сволочи! Мне даже не щекотно! — Пулемет вновь заработал. Калинин вспомнил, что всё еще держит гранату в руке. Сжав ее покрепче, прополз пару метров к танку и остановился.

«А что, если танк переведет огонь на меня?» — закралась в голову предательская мысль.

Он замер в нерешительности. Танк перестал стрелять, въехал на пригорок и начал утюжить гусеницами укрепления и засыпать землей солдата. Он крутился на месте, съезжал и снова налетал на окоп. Иногда его борт или задняя часть корпуса поворачивались к Калинину и были совершенно открыты для поражения. Алексею нужно только подняться, пробежать несколько метров, метнуть гранату. Но лейтенант был не в силах даже оторвать руку от земли, настолько велико было охватившее его оцепенение.

Танк съехал с пригорка. Повалил тоненькую березку и умчался в глубь деревни.

Некоторое время Алексей лежал, не двигаясь. Затем, так же ползком, пробрался к окопу. Метрах в двух остановился и, не в силах сдержать слезы, пополз обратно. Среди комьев земли он увидел безжизненное тело в морской тельняшке и мирно закрытые глаза под белесыми бровями. В сжатых зубах стиснуты ленточки от бескозырки, которая свалилась с головы, выпустив золотистые кудри. Слезы катились по щекам. Понимая, что слабость недостойна командира взвода, Алексей, однако, был не в силах остановиться. Угрызения совести, неумолимые и мучительные, преследовали его. Ведь он мог уничтожить танк и предотвратить гибель отчаянного красноармейца…

«Он был моряком. Черноморским морячком. Зубром соленым!» — пронеслось в голове.

Алексей мог бросить гранату, но что бы это дало? Его бы расстрелял или раздавил гусеницами следующий танк. К тому же немцы всё равно прорвали оборону. Защищать больше нечего. А когда нечего защищать, геройство не имеет смысла. Нужно сохранить вою жизнь и силы, чтобы противостоять фашистам в дальнейшем. И он сделал это…

Тогда ради чего погиб бесстрашный моряк? Неужели зря? Почему «зубр соленый», предвидя свою гибель, сражался упрямо и бесстрашно? Разве он не понимал бессмысленности сопротивления?

Выходит, не понимал. Выходит, что зря погиб. Вот только не мог Алексей поверить, что смерть моряка была напрасной, вспоминая, как мужественно и отчаянно тот бился. У него была вера. И он держался за нее так же крепко, как его зубы стискивали ленточки от бескозырки.

Рев моторов растворился в закопченном воздухе, лязг тяжелых гусениц стих за избами. Бой подошел к концу. Алексей Калинин неожиданно вспомнил, что до сих пор не выполнил приказ Борового и не нашел свой взвод.

Сергей Вирский поднял голову и увидел вокруг сплошное месиво. Окопы разрушены, воронки усеивали окрестности, насколько хватало глаз. Борозды грязного снега чередовались с полосами коричневой земли. В воздухе стоял тяжелый запах пороха, дыма и горящего машинного масла.

Бой закончился. Танки прорвались, но вражеской пехоты не было и в помине.

Вирский встал, пошатнулся. Кружилась голова. Внутри что-то ныло, как будто слышалось тоскливое женское завывание. Барабанные перепонки медленно отходили от разрывов снарядов и бомб. Кажется, его контузило.

Не чувствуя уверенности в ногах, он опустился обратно на землю. Женский голос в голове поутих, и Сергей было подумал, что тот, наконец, заткнулся, но возобновился. Вирский сдавил виски ладонями и взглянул на небо.

Яркий солнечный луч прорезал марево черного дыма и облаков, коснувшись развороченной земли в паре воронок от солдата. Он осветил разрушенные окопы и спуск с холма, сглаживая грубые очертания руин и придавая ландшафту неземной, волшебный вид. Вирский некоторое время сидел на снегу, любуясь чудным зрелищем, а затем пополз на четвереньках в направлении света. Влекомый странной силой, он надеялся попасть в манящий столб света.

Но луч убегал от Сергея, словно играя. Он не успел. Разлапистые клубы грязного дыма, похожие на грозовые тучи, заволокли солнце, оборвав теплый луч, прикоснувшийся к земле.

— Откуда ж я знаю! — кричал в трубку полевого телефона Боровой. — Они пронеслись через позиции, даже не заметив нас… Да, одни танки, без пехоты!.. Пехота в ложбину не пошла… Как же их сдержать было!..

Над окопом взвизгнула пуля. Старенький политрук Зайнулов, молча ожидавший конца разговора, окинул окрестности прищуренным взглядом.

— Откуда стреляет эта сволочь? — озабоченно спросил Боровой, на миг оторвавшись от трубки. — Нет, это я не вам! Не вы сволочь!.. Как я мог их сдержать! На батарею был налет. Ружей всего два. А немецких танков больше, чем у меня солдат в роте!

Он рассерженно бросил трубку.

— Что за идиоты в этом штабе! — воскликнул он в сердцах, повернувшись к Зайнулову.

— Мы в окружении? — поинтересовался политрук. У него на лбу, прорезая морщины, уголком белел шрам.

— Они там не знают. Они ни хрена не знают! — Боровой нервно затянулся папироской. — Ахметыч, будь добр, найди мне старшину.

Старенький политрук кивнул.

— Только осторожнее! — предупредил Боровой. — Кажись, снайпер работает. Откуда он только взялся!

Политрук снова кивнул и скрылся в окопах. Пробираясь между обвалившимися стенками, он столкнулся с незнакомым молодым лейтенантом, чье лицо почернело от копоти, уши на шапке торчали в разные стороны, его шатало, как пьяного, но пьян он не был.

— Извините меня, простите меня, — бормотал лейтенант. — Вы не скажете, где первый взвод?

— Что? — не понял Зайнулов.

Не повторив вопроса, лейтенант, спотыкаясь, побрел дальше.

Старенький политрук много чего повидал на своем веку, поэтому не удивился поведению лейтенанта и даже не пожал плечами. Он осторожно продолжил движение по окопу в поисках старшины.

— Товарищ старший лейтенант? — удивился Калинин, увидев перед собой Борового. Он никак не ожидал, что снова вернется к командиру роты. Это выбило его из колеи. Он живо представил, как командир достанет табельный пистолет и со словами: «Нашел ли первый взвод за минуту, добрый молодец?» — приведет приговор в исполнение.

— Ах, это ты. — Ротный едва взглянул на него. — Выжил?

Калинин не мог вымолвить ни слова. Слова застряли в горле, словно колючки.

— Плохи наши дела, — сокрушенно произнес Боровой. — Танки прорвались, линия фронта неизвестно где… Батальон то ли в окружении, то ли нет. Никто не знает.

— Я…

— Хорошо, что выжил. А вот большая часть роты полегла. Наверное, отступать придется, раз танки порвали нас. В штабе пока не решили… Как чувствуешь себя?

— Мне было очень страшно, — откровенно признался Калинин. — Меня ударило, оглушило, отбросило…

— Это и называется мясорубкой! — объяснил Боровой. — С боевым крещением.

И ротный протянул руку молодому лейтенанту. Тот нерешительно пожал жесткую большую ладонь.

— Помню, на Финской попали мы между двух огней, — поведал командир, снимая каску вместе с ушанкой и вытирая платком пот с бритой головы. — Финны ударили с двух сторон из минометов и артиллерии. Мы ничего развернуть не успели, заняли круговую оборону. Много народу тогда полегло. Тоже была мясорубка!

— Я не нашел первый взвод, — признался Алексей.

— Немудрено. Видал, под какую бомбежку попали! — Боровой взглянул вверх, заметив кого-то у окопа. Привстал.

— Семен, иди сюда! — крикнул он, махнув старшине.

На душе у Калинина полегчало. Ротный не сердился на него! Наоборот, даже обрадовался, что он остался жив. Командир начинал нравиться молодому лейтенанту. Вначале он казался суровым и даже слишком. Но теперь стало понятно, что суровость Борового была вызвана предчувствием серьезного боя. Мясорубки, как он выразился…

…(возьми-получи)…

Просвистела пуля. Алексей уже перестал вздрагивать от их истеричного визга, как в начале боя. К тому же стенки окопа надежно защищали его.

Боровой покачнулся.

Молодой лейтенант удивленно взглянул на командира.

Ротный неловким движением попытался ухватиться за край окопа, но рука соскользнула, и он повалился на землю. Над бровью появилась темная дырочка, которой раньше не было. Из нее сочилась кровь.

К ним уже бежали старшина и политрук. Невозможно было описать выражение на лице Семена Владимировича, столько в нем было боли и стойкости, тоски и леденящей суровости. Он оттолкнул молодого лейтенанта и опустился на колени рядом с Боровым.

ГЛАВА 2

Незаметно наступил вечер. Двигаясь по тропинке, вытоптанной в сугробе, Калинин миновал расположение второй роты и очутился перед блиндажом комбата. Его сооружали наспех. Солдаты вырыли яму в мерзлой земле, накрыли бревнами из спиленных в ближнем лесу деревьев, присыпали такой же землей. По правилам, между бревнами и землей полагалось прокладывать слой глины, толщиной сантиметров десять. Но глину зимой достать было негде, и этого не сделали.

Алексей коснулся ладонью среза дерева и вдохнул аромат ели. Это был единственный за сегодняшний день естественный запах после вони сгоревшей взрывчатки, пылающего топлива и раскаленной брони.

Он подошел к двери, выпрямился, прерывисто вздохнул, поспешно стер каплю пота со щеки и нерешительно постучал.

— Заходи! — раздалось изнутри.

Алексей толкнул дверь и нырнул под низкую притолоку.

На улице стемнело, и маленькое окошко почти не давало света. В углах блиндажа притаился мрак, и лишь в центре он развеивался светом керосиновой лампы. У стены пыхтела маленькая печь, благодаря которой в помещении было тепло и по-домашнему уютно. Алексею сделалось жарко, и он оттянул ворот гимнастерки.

Посередине стоял стол с разложенной картой. Так, в общем-то, и представлял Калинин обстановку в блиндаже командира батальона: стол, на котором разложена карта; рядом, вытянув ноги и положив их одну на другую, сидел статный командир. Благородное лицо, седые виски… Алексей попытался сосчитать «шпалы» в петлицах, но из-за полутьмы в блиндаже и слабого зрения определить звание не сумел. Мать настойчиво советовала взять на фронт очки, но Алексею не хотелось у подчиненных получить прозвище «очкарик», да и вообще казаться слабаком. Хотя в своем первом бою…

— Не напрягай зрение, парень, — произнес комбат. — Я майор.

Голос у него был бархатный и мелодичный, проникающий в душу. Алексея даже дрожь пробрала. Ладонь майора покоилась на толстой книге в массивном кожаном переплете. Странной книге. Очень похожей на старинную, судя по истертому корешку.

— Лейтенант Калинин! Прибыл по вашему приказу!

Он терялся в догадках, зачем его вызвал командир батальона. Быть может, кто-то доложил, что Алексей проявил нерешительность в первом бою, и сейчас его ждет наказание? Однако, судя по всему, командир не собирался отчитывать молодого лейтенанта. Даже не повысил голос.

— Плохо видишь? — спросил майор.

— Вдаль… плохо вижу, — запинаясь, ответил Калинин. — Близорукость у меня…

— А почему очки не носишь? — Алексей потупился.

— Боишься выглядеть слабым? — спросил комбат. Он так и сидел перед Калининым, вытянув ноги, словно отдыхая после долгой ходьбы. — Брось. Очки необходимы, если плохо видишь. И поверь мне, людям вокруг безразлично, в очках ты или без. Характер человека проявляется вне зависимости от пары стекляшек, которые он носит на глазах.

Он кашлянул, прочищая горло.

— Где учился до войны?

— В Московском университете.

— На каком факультете?

— На историческом. Занимался историей славян.

— И чем именно?

— У нас еще не было специализации, но лично мне нравится история дохристианских религий. Я немного увлекаюсь этнографией, сказаниями и былинами. Сказками, в общем.

— Сказочник, значит, — произнес майор.

— Что, простите?

— Ничего.

Он снял одну ногу с другой и согнул ее в колене. Вторая так и осталась выпрямленной. Алексей внезапно понял, что комбат сидел в такой позе не из-за того, что устал после ходьбы. Вместо несогнутой ноги у него был протез.

— Трудно пришлось в первом бою?

— Да, — откровенно ответил Алексей. — Очень.

— На твоих глазах погиб командир роты Валерий Боровой?

— Так точно. Но я его почти не знал.

— Это был отличный командир. Я вместе с ним на Финской воевал. Гм, да-а… В общем, так, Алексей. Немецкие танки прорвали нашу оборону и вышли к реке Луговая. Мы остались за пределами котла, а в окружение угодили наши северные соседи. Туго им придется..

Майор с трудом поднялся. Сильно хромая, сделал несколько шагов по земляному полу блиндажа.

— В батальоне, да и в полку, серьезные проблемы с командным составом. Офицеров катастрофически не хватает. Вместо лейтенантов взводами уже давно командуют сержанты. Ваша рота понесла серьезные потери. Да, впрочем, ты и сам знаешь…

Алексей напряженно ждал, не понимая, к чему клонит комбат.

— В общем, так, лейтенант Калинин. Я назначаю тебя командиром роты вместо старшего лейтенанта Борового.

Молодого лейтенанта пробил озноб. Стало трудно дышать.

Это невозможно. Его поставили командовать ротой, а он даже не управлял и взводом. Более того, он даже не нашел свой взвод! Рота, пусть и неполная… Это сколько же человек? Им нужно отдавать приказы, кормить, вести за собой. А за свою жизнь Алексей командовал только собакой Машкой, которая много лет жила у них в семье, а полтора года назад умерла от старости.

Комбат взял его за локоть, Алексей почувствовал, что вот-вот упадет в обморок.

— Я… я не смогу, — выдохнул он.

Седовласый майор взглянул ему в глаза, от полутьмы в блиндаже зрачки у командира были расширены.

— Мы не спрашиваем солдата, может ли он брести по грудь в снегу. Может ли выдержать сумасшедший натиск противника. Перенесет ли тридцатиградусный мороз. Мы не спрашиваем — мы отдаем приказ! А он обязан его выполнить. И я не спрашиваю тебя, можешь ли ты командовать ротой. Я приказываю.

— Это огромная ответственность.

— Именно ответственность и есть твоя основная задача как командира роты.

— Я не знаю… Я боюсь вас подвести…

— Очень хорошо. Значит, ты будешь стараться, чтобы этого не произошло.

Комбат вернулся к столу. Встав к Калинину спиной, он прикоснулся к толстой странной книге, отстегнул старомодный ремешок и раскрыл ее. Алексею не было видно, что написано в книге.

— У нас очень мало времени, ротный Калинин, — сказал он, делая акцент на обращении. — Завтра утром рота отделится от батальона и выдвинется к деревне Потерянная. В двадцати километрах от нее на северо-западе расположена высота Черноскальная, которую занял враг. Вам необходимо уничтожить противника и взять высоту. Оперативные карты передадим вам завтра на рассвете. Тогда же получите сухой паек на три дня и боеприпасы.

Алексей слушал приказ, а в голове шумело, как после контузии. Панические мысли кружили надоедливыми мухами. Что делать? Как всё сложится? Он не умеет командовать. Он не справится. Зачем комбат приказывает захватить высоту, когда Алексей побывал лишь в одном бою, да и то в качестве наблюдателя?

— Там много немцев? — судорожно сглотнув, спросил он. — Я не силен в тактике.

— Всё приходит со временем. И тактические умения тоже. Немца там немного, но задание предстоит сложное.

Голова кружилась, Алексея слегка шатало.

— Задача ясна? — строго спросил комбат.

— Так точно! — автоматически выпалил молодой лейтенант, думая о том, что если он тотчас не окажется на улице, то грохнется в обморок прямо под ноги командиру.

— Можешь идти. Забудь о страхе. Ты справишься. Помни, что от тебя зависят судьбы многих людей. Я повторяю — многих! У тебя отличные солдаты. А старшина Семен Владимирович — лучший.

Не помня себя, Алексей вылетел из блиндажа. Он захлопнул дверь и припал к ней спиной. Голова кружилась, словно после карусели.

…(сгинул, проклятый! получи дулю!)…

Ему не справиться. Он не может командовать ротой. Он не умеет воевать. Его дело — читать на древнеславянском и, сидя в библиотеке, штудировать историю религий.

Появилась луна, высыпали звезды. Нетвердым шагом Калинин двинулся мимо костров, вокруг которых расположились солдаты. Он снова искал, но уже не взвод, а свою роту.

«Они не послушают меня, не станут подчиняться, — по пути думал Калинин. — Будут презрительно смотреть мне вслед и издеваться за спиной. Я умею быть вежливым, терпеливым. Но не смогу одернуть труса, наказать предателя или поднять их в атаку. Я не знаю, что сказать умирающему бойцу…»

Мороз крепчал. В тонкой шинельке было зябко. Наушники шапки «на рыбьем меху» Калинин опустил сразу после боя — точнее, после гибели Борового, — но холод пробрался даже сквозь них.

…Кажется, он уже должен был прийти в расположение роты. Алексей огляделся, но знакомые ему ориентиры скрылись в вечерней тьме. И тогда лейтенант направился к группе солдат, греюшихся у костра.

— …а он смотрит на меня ошалелыми глазами и кричит: «Магазин давай, мать твою!» Весь изматюгался, а магазин-то у него в руках!.. — рассказывал один из солдат.

Алексей около минуты мялся, пристроившись рядом и не решаясь прервать красноармейца. Наконец он собрался духом и, поймав секундную паузу в рассказе, громко спросил:

— Извините! Скажите, пожалуйста! Где можно найти третью роту?

— А тебе зачем? Ты кто? Может, вражий шпион? — Неожиданный и громкий хохот бойцов напугал Калинина и заставил втянуть голову в плечи. Солдаты хохотали так неистово, что у некоторых вываливались самокрутки изо рта.

— Нет, — тихо ответил Калинин. — Я — новый командир третьей роты.

В этот момент на него упал свет от костра, осветив лейтенантские кубики в петлицах. Солдатский хохот как отрезало. В наступившей тишине кто-то удивленно присвистнул.

— Вместо Борового, что ль?

— Да.

От группы отделилась могучая фигура.

— Сержант Ермолаев, командир первого взвода, — низким голосом произнес красноармеец, неуклюже отдавая честь. — Мы и есть третья рота, товарищ лейтенант.

Калинин неловко замолчал, не зная, что сказать, что спросить и вообще что ему нужно. Единственное, что вертелось в голове, это глупое: «Вот я, наконец, и нашел первый взвод».

— Вам, наверное, к Зайнулову, политруку, — подсказал Ермолаев. — Он вон там, у костра.

Мелким, почти семенящим шагом Калинин приблизился к костру, возле которого из плоских жестяных котелков ели трое. Алексей отметил про себя, что всех троих он уже знает. Невысокий старшина Семен Владимирович, политрук Зайнулов и украинец, который во время боя советовал Калинину лежать и не высовываться.

— Здравствуйте, — произнес Алексей.

— Ого! Привет, герой! — расплылся в улыбке украинец. — Живой, что ль?

— Присядьте, товарищ лейтенант, — спокойно предложил старенький Зайнулов. — Поужинайте.

— Спасибо, — ответил Алексей, так и оставшись на ногах. Он смотрел на старшину, который сидел к нему спиной и не собирался поворачиваться, игнорируя лейтенанта.

— Ты, кажись, у руководства побывал, — произнес украинец. — Не ведаешь, кого командиром роты назначили?

На какое-то мгновение Калинин замешкался.

— Меня.

Старшина вскочил так резко, что Алексей отпрянул. Острый взгляд уперся ему в лицо.

— Тебя?! — Калинин сразу стушевался под незримым, но невероятно мощным напором, исходящим от старшины. Он отвел глаза, уставившись в темноту. — Да ты даже свой взвод не смог найти!

— Он вон там! — показал пальцем Калинин.

— Какой из него, на хрен, командир! — воскликнул старшина, обращаясь к Зайнулову.

— Семен, остынь, — попросил политрук.

Старшина поджал губы и запустил свой котелок куда-то в темноту. Алексей посмотрел на украинца и уловил в его взгляде нечто похожее на жалость.

— От нас мокрого места не останется, если ротными будут ставить таких вот сосунков! — словно выплевывая слова, хрипло воскликнул старшина. — Он положит роту в первом бою, а потом будет оправдываться, что слишком молод для этой должности…

Калинин не знал, куда деваться от стыда. Когда о нем говорили в его присутствии, он чувствовал себя неуютно, а уж если говорили в оскорбительном тоне — и вовсе был готов провалиться сквозь землю.

— Семен, ты обязан подчиняться приказу, — сказал политрук. — Командование считает это назначение правильным. Сверху всегда виднее, чем снизу. — Старшина резко повернулся:

— Я даже слышать не хочу о тех, кто наверху, Зайнулов! Они смотрят только вдаль, а люди для них — муравьи под ногами.

Полагая, что высказал всё, старшина решительным шагом скрылся в темноте.

— Не обижайтесь на старшину, товарищ лейтенант, — произнес политрук. — У него личное горе. Как вас зовут?

— Калинин. Алексей.

— Так не пойдет, — нахмурился политрук. — Вы не в школе. Нужно по имени-отчеству. Я, например, Михаил Ахметович Зайнулов. А вы?

— Алексей Витальевич, — робко произнес Калинин.

— Привыкайте, Алексей Витальевич. Вы теперь командир роты, и негоже солдатам называть вас Лешей. Если допустите панибратство, не сможете отдать решительный приказ.

Алексей усвоил совет.

— Николай Приходько, — представился украинец, протягивая руку. Алексей пожал ее. — Из огня да в полымя. По моему разумению, тот утренний бой полегче будет, нежели ротой командовать. Если честно, не хотел бы оказаться на вашем месте. По мне, лучше отвечать за самого себя.

— Вот и отвечай за себя, а язык на привязи держи, — одернул украинца Зайнулов. — Больно длинный он у тебя.

— У меня и язык длинный, — улыбнулся Приходько, — и руки, и всё, что ниже…

— Марш в роту! — оборвал его политрук. — Скажи командирам взводов, чтобы ребят построили.

— Эх… — с улыбкой вздохнул Приходько, слегка огорченный тем, что ему не дали высказаться. Он выскреб котелок ложкой, засунул ее в рот, затем, не вынимая ложки изо рта, прицепил котелок к поясу. Потом всё-таки вытащил ложку, поднял ее, чтобы сопроводить жестом какую-то фразу, но Зайнулов так строго посмотрел на него, что Приходько ретировался.

— Здорово нас потрепали в бою, — произнес политрук. Ему было уже много лет, пламя костра бросало мерцающие отблески на смуглое лицо, изъеденное морщинами. — Убитых похоронили, как полагается, кого нашли. Кого не нашли, те в земле лежат. Раненых отправили в дивизионный госпиталь. От роты осталось сорок три человека. Мы сформировали два взвода по два отделения. Первым взводом командует сержант Ермолаев, вторым — сержант Калугин. Ребята хорошие, на них можно положиться. Из оружия уцелело два противотанковых ружья «ПТРД» — по ружью на взвод, пара пулеметов «ДП» и один «максим». Есть несколько пистолетов-пулеметов Шпагина, но в основном солдаты вооружены винтовками и карабинами.

— Кажется, оружия не так много.

— Вы правы, Алексей. Мы пытались пользоваться немецким, но трофейный «шмайсер» хоть и удобен, да на морозе ненадежен, вот… Что я еще хотел сказать?

Алексей давно хотел сообщить о задании. Оно волновало его. Он подумал, что сейчас самый подходящий момент.

— Нам отдан приказ. Мы должны занять высоту Черноскальная.

— Приказано — займем, — пожал плечами политрук. — Пойдемте. Кажется, все построились.

Рота выстроилась шеренгой. Зайнулов подвел Калинина к костру, чтобы солдаты могли разглядеть нового командира. В начале строя Алексей заметил старшину и командира первого взвода. Старшина не смотрел на лейтенанта.

— Смир-рна! — не чеканя команду, а как-то обыденно воскликнул старшина. — Товарищ лейтенант, третья рота по приказу построена.

Алексей уловил во фразе заминку. Ему показалось, что старшина хотел сказать, «по вашему приказу», но выпустил неподходящее, по его мнению, слово.

«Что ж, — подумал Алексей, — действительно, не я отдавал приказ».

Вперед вышел Зайнулов.

— Я вас, ребятки, долго задерживать не буду. — Он кашлянул в варежку. — Но то, что я скажу, — сказать надо сегодня, чтобы слухов не распускали. Приказом командования от сегодняшнего дня на должность командира роты назначен лейтенант Калинин Алексей Витальевич. — Он повернулся к Калинину: — Вы должны что-то сказать им.

— Я не знаю, что, — растерялся Алексей.

— Расскажите, как вы организуете службу. Чего будете требовать от солдат.

— Я даже не думал об этом! Я до сих пор не могу прийти в себя после назначения! — яростно зашептал Алексей.

— Но о чем-то вы думали, когда вас назначили командиром взвода. Не могли же вы явиться сюда просто так?

Алексею опять стало стыдно. Когда отправлялся на передовую, он понятия не имел, как поведет себя в роли командира.

— Что-то произнести вы должны, — настаивал Зайнулов. — Расскажите хотя бы о себе.

Немного подумав, Алексей кивнул. Жестом политрук указал, куда нужно встать. Новоявленный командир вышел вперед. Четыре десятка усталых, суровых, прожженных порохом красноармейцев смотрели на него. Он был младше любого из этих бойцов, но, по стечению обстоятельств, он стал их командиром. Алексей глядел в эти лица, в ожидании обращенные к нему, и чувствовал, что не в состоянии произнести даже простую фразу.

— Может, спать пойдем, а? — сказал кто-то из первого взвода. По рядам прокатились смешки.

— Команды трепать языком не было! — басовито прикрикнул сержант.

«Ермолаев», — вспомнил Алексей.

Вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в костре и далекими раскатами взрывов. Алексей был благодарен Ермолаеву.

— Меня зовут Алексей… то есть Алексей Витальевич Калинин, — нерешительно начал он. — После школы я поступил на исторический факультет Московского университета. У меня очень интересная специальность. История славянских народов. Если бы вы знали, насколько велико наследие славян! А как увлекательна дохристианская религия, которая впоследствии была предана анафеме. Всё, что осталось от нее, — это народные былины и сказки…

— Кхмм!.. — предостерегающе кашлянул в рукавицу Зайнулов.

Калинин замолчал.

— Сказочник, — иронично заметил кто-то из рядов. Солдаты было засмеялись, но улыбка замерла у них на устах под пристальным взором политрука. Алексею показалось, что сказал это Приходько.

Волнуясь и мучительно подбирая слова, Алексей не нашел ничего лучше, как произнести:

— Завтра на рассвете нам приказано выступить в район деревни Потерянная. Оттуда мы совершим марш-бросок к высоте Черноскальная! Предстоит тяжелый бой. Вам следует хорошенько отдохнуть, чтобы с утра быть готовыми к походу.

— А мы всегда готовы! — крикнул кто-то из рядов. Теперь Алексей точно видел, что это Николай Приходько. — Мы же как пионэры!

Строй развеселился.

— Товарищ лейтенант! — крикнул еще кто-то. — А что это у вас на верхней губе?.. Ой! Так это ж у вас молоко не обсохло!

Общение с красноармейцами начинало выходить из-под контроля. Обычно окрика старшины Семена Владимировича было достаточно, чтобы прекратить веселье. Но сейчас он молчал и в каком-то забытьи смотрел в темноту перед собой.

— Старшина! — крикнул ему Зайнулов, как бы напоминая, что тот должен выполнить свои обязанности.

Семен очнулся и взглянул на политрука. Кивнул. И рявкнул:

— Р-рота, вольно! Р-разойдись!

Ровные шеренги мигом рассыпались. Солдаты расходились, и уже было невозможно вернуть их обратно. Некоторые, проходя мимо Калинина, похлопывали его по плечу, что-то говорили — иногда по-свойски, иногда дерзко. Алексей, поникнув, смотрел на короткие языки костра.

— Они устали сегодня, — произнес Зайнулов, оправдываясь. — Бой выдался тяжелый. Многие их друзья погибли, и они пытаются выместить горечь. Отсюда эти шуточки, хихоньки… У вас тоже был трудный день, Алексей. Идите спать.

Калинин кивнул, вытирая нос рукавом шинели. Зайнулов ушел в темноту, а Алексей мучительно думал, что ему никогда не стать командиром. Не его это дело. К тому же первая встреча с бойцами прошла настолько плохо, что пренебрежительно-дерзкое отношение к нему со стороны солдат будет трудно преодолеть.

Последний боец, проходя мимо, похлопал Алексея по плечу. Это оказался Николай Приходько.

— Что-то ты погрустнел, Сказочник, — произнес он со своей извечной улыбкой. — Я знаю, как тебя развеселить. Держи!

Алексей подставил ладони и машинально взял горячий котелок. В ноздри ударил ароматный запах перловой каши.

— У меня даже нет пистолета, — отрешенно произнес Калинин. — И ложки тоже нет!

— Бери! — сказал Приходько, протягивая свою. — Пистолет будет потом.

— Спасибо вам, — с благодарностью глядя на Приходько, произнес Алексей.

— Только, ради бога, не надо цветов и медалей! — ответил Николай и скрылся в темноте вслед за остальными.

Алексей опустился на снег и, мучаясь от стыда за свои командирские промахи, начал жадно есть кашу. Мимо него, скрипя валенками по снегу и сгорбившись, прокрался неуклюжий красноармеец, у которого была настолько короткая шея, что, казалось, ее просто не было. В руке красноармейца покачивалась керосиновая лампа.

Этот танк Фрол Смерклый заприметил еще во время боя, когда выстрел из противотанкового ружья разорвал траки. Машина стояла целехонькая, только правая гусеница была распущена и утопала в снегу. Экипаж срезало очередью из пулемета при попытке выбраться из люка. После этого никто к танку не приближался, что было самым главным.

— Иван! — окликнул Смерклый командира взвода Ермолаева, как только старшина скомандовал «вольно».

— Чего тебе? — отозвался сержант, здоровый детина, коренной сибиряк.

— Слышь, сержант, одолжи лампу керосиновую! — Смерклый был родом из-под Вологды, где в маленькой деревеньке прошли сорок два года его нудной крестьянской жизни. Однообразная и окающая речь Фрола частенько раздражала сослуживцев, а прижимистая натура сделала изгоем во взводе. Но Ермолаев держался со всеми ровно, стараясь никого не выделять, быть может, из-за своих представлений о том, каким должен быть командир, но скорее из-за миролюбивого характера.

— Зачем тебе?

— Надо. — Фантазии Смерклого не хватало даже на простейшую ложь. — Надо мне… по нужде.

Ермолаев усмехнулся:

— Ежели каждый по нужде будет с керосиновой лампой ходить, то керосину на весь полк не хватит! — Сержант закинул на плечо свой вещмешок вместе с автоматом, собираясь найти место для ночлега. — Да возьми, мне не жалко!

Добыв лампу, Смерклый обходными путями, чтобы никто не видел, направился к танку. Он прошел мимо нового командира, который с задумчивым видом ел кашу из плоского походного котелка. Фрол усмехнулся про себя: «Ишь! Нашли командира. Только от мамки оторвали, а уже — командир роты!»

Темная громадина танка выросла перед ним. Фрол остановился. От стального зверя шел сильный запах масла и бензина. Смерклый зажег лампу и осветил пространство перед собой. Из темноты проступил огромный фашистский крест, выведенный на борту.

— Господи! Царица небесная! — промолвил крестьянин, отшатнувшись. — Намалюют чертовщины всякой, аж ходить страшно!

Мороз крепчал. Смерклый потуже запахнул шинель и, стараясь не разбить лампу, стал неловко взбираться на танк. Люк на башне был откинут. Прежде чем лезть в него, Фрол опустил внутрь фонарь. Скупой свет выхватил из темноты торчащие рукояти управления и стреляные гильзы на полу.

Он понюхал воздух. Чужой запах. Не русский какой-то. Порох, конечно, везде пахнет одинаково, но, кроме него, Смерклый ощутил нечто иное: запах одеколона или формалина. Фрол про себя назвал его «фашистским духом».

Глубоко вздохнув и перекрестившись, крестьянин неуклюже полез в люк. Однако сволочные фашисты и здесь успели напакостить, сконструировав проем на редкость узким. В результате Фрол застрял, причем самым неудачным образом — с прижатой к животу коленкой.

Он и тужился, и кряхтел, стараясь протолкнуть в люк негнущуюся ногу. И она, наконец, проскользнула. Не ожидавший этого крестьянин провалился вниз.

Загремели листы железа, колокольным перезвоном отозвались стреляные гильзы. Смерклый жалобно застонал. Брякнулся он знатно, ударившись об пол грудью и подбородком. Зато спас фонарь, удержав его на весу.

Находиться в темной стальной коробке при свете керосиновой лампы было жутко. Снаружи завывал ветер, угнетала теснота и совершенно непривычный запах.

— Как в гробу, — заключил Фрол.

Бормоча что-то под нос, он стал рыскать по танку. Вымазав шинель машинным маслом, Смерклый ощупал всё, до чего дотянулись узловатые крестьянские руки. Мимолетом глянув на выставленную фотографию молодой немки, он кинул ее на пол, под ноги. В одном темном уголке обнаружил жестяную коробку. Опустившись на сиденье водителя, повесил керосиновую лампу на какой-то рычаг и стал вертеть коробку в руках.

Там было что-то очень интересное. Смерклый несколько раз потряс ее, слушая, как содержимое гремит и перекатывается, но открыть не мог. Коробка была плотно закрыта крышкой, перед которой оказались бессильны и ногти, и зубы, и перочинный нож. Фрол долго вертел коробку в руках, пока не обнаружил сбоку маленькую защелку.

— Ироды фашистские! — пробормотал он со злостью, снимая защелку и откидывая крышку.

Глаза загорелись при виде изобилия: в коробке был спрятан сухой паек танкиста.

За те двадцать лет, что он пробатрачил в колхозе, вспахивая поля и сея пшеницу, таких продуктов ему видеть не доводилось. Фрол вытащил на свет керосиновой лампы банку рыбных консервов, затем еще одну банку с изображением сочных сосисок. За ними вынул пачку изюма, пакетик леденцов, сыр в непромокаемой упаковке, баночку джема. Упаковку с галетами Смерклый раскрыл сразу, но, попробовав одну, сморщился и выплюнул. На пол, в мусор, полетела вся упаковка.

Под галетами лежала крупная плитка шоколада. Содрав фольгу, Фрол засунул в рот всю плитку и стал смачно жевать, не обращая внимания на липкую коричневую слюну, которая текла по подбородку.

На дне жестяной коробки лежали семь папирос и две сигары. Папиросы и одну из сигар Смерклый сунул в карман гимнастерки. Вторую взял в рот и стал прикуривать от керосиновой лампы. Изрядно намучившись и потратив много времени, он так и не сумел запалить кончик. Надеясь, однако, сделать это позже, Фрол спрятал сигару в тот же карман.

Он сложил продукты обратно в коробку и сунул ее в вещевой мешок. После этого тихо выбрался из танка и направился в расположение роты.

— Лейтенант Калинин?

Алексей с трудом разлепил глаза. После напряженного дня и горячего ужина его сморило. Он так и уснул, сидя на снегу.

— Да, — ответил Калинин, увидев перед собой морду лошади.

Это сон? Или с ним действительно разговаривает лошадь?

— Здравия желаю! — Рядом с лошадью стоял солдат. — Меня прислали из штаба.

— И вам… того же, — ответил Калинин. Солдат принялся сгружать с крупа четвероногой «помощницы» какие-то вещи. Калинин поднялся, сдержанно зевнул и посмотрел на часы. Еще только восемь вечера! Кругом стояла непроглядная тьма, лишь кое-где разгоняемая кострами.

— Вас сегодня командиром роты назначили, — говорил солдат. — Вот, вам положено.

Алексей с удивлением принял большой овчинный тулуп с теплым мехом. Мороз подбирался уже градусам к двадцати, и этот тулуп лишним не будет.

— Ваша портупея и командирский планшет. — Солдат протянул клубок кожаных ремней. — В планшете карта местности с указанием района выдвижения роты. Вот здесь распишитесь, что получили.

На протянутом листке Алексей поставил свою подпись: «Кал» с росчерком.

— Валенки. Они теплее сапог.

— Спасибо.

— Не за что… — Он достал что-то из сумки, висящей на боку у лошади. — А это ваш командирский «тэ-тэ». Держите.

Алексей взял кобуру, в которой, судя по тяжести, находился пистолет.

— Вроде всё, — оглянувшись, сказал солдат. — Сухой паек на три дня и боеприпасы для роты подвезут утром. Если что забыл для вас, привезу утром… Да! Вот еще!

Из той же сумки он вытащил три фляги:

— Возьмите. Боевая норма.

— Это что? — недоуменно спросил Калинин.

— Спирт.

— Зачем?

— Да уж пригодится, — подмигнув, ответил солдат. — Без этой водички тяжело будет вашим бойцам в атаку идти.

Он причмокнул губами, подбадривая лошадь, и уже собирался уходить, но Алексей остановил его.

— Постойте! — промолвил лейтенант. — А где мои гранаты?

— Зачем гранаты? Они вам не положены.

— Как же я буду воевать без гранат?

Порученец едва заметно усмехнулся:

— Вы — командир. Ваша задача людьми командовать, а не гранаты бросать.

— Дайте пару. Я очень прошу!

Порученец устало посмотрел в глаза молодому лейтенанту.

— Бог с вами! — Он снял с плеча тканевую сумку. — Возьмите мои. Там пара «лимонок». Запалы отдельно лежат в специальном карманчике.

Калинин принял сумку, как святыню.

— Теперь всё? — спросил солдат. — Тогда удачи!

И он ушел в темноту, ведя лошадь под уздцы. Глядя ему вслед, Алексей перекинул через голову матерчатый ремешок сумки с гранатами.

ГЛАВА 3

Рота отделилась от полка в восемь утра, когда блеклый контур солнца только поднимался над заснеженными полями. Солдаты двигались единой колонной по протоптанной дороге. Впереди шли Калинин с политруком, чуть позади — старшина. Замыкала строй лошадь по кличке Дуня, которая, кроме дополнительных боеприпасов для роты и корма для себя, везла на санях пулемет «максим». Передвижения, производимые дивизией, официально именовались перегруппировкой. На самом же деле дивизия отступала. Части Красной Армии оставляли позиции и уходили на запад. Пару раз рота пересекалась с другими подразделениями и колоннами автомобилей. Однажды красноармейцам даже пришлось вытаскивать санитарную машину, провалившуюся в яму под снегом.

Они двигались по стрелкам, указанным на карте из планшета. Алексей мало понимал в обозначениях, поэтому карту в основном читал политрук, долго и терпеливо объясняя каждую мелочь.

Часам к десяти рота осталась одна. Вокруг больше не урчали двигатели грузовиков, не плелись лошадиные повозки, да и солдатских шинелей, кроме своих собственных, было не видно. Только молочный нетронутый снег, насколько хватало глаз, да линия леса на горизонте.

По сравнению с ночной стужей десятиградусный мороз только бодрил. Алексей еще с вечера надел овчинный тулуп и нисколько не замерз, впервые ночуя на снегу. Однако истинную ценность командирской одежды он понял утром, когда обнаружил, что бойцы роты облачены кто в шинель, кто в телогрейку. Овчинные тулупы оказались только у командиров взводов и политрука. Старшина почему-то ходил в простом ватнике, хотя Алексей был уверен, что шуба ему тоже полагается. В общем, в овчинном тулупе Калинин почувствовал себя увереннее, в соответствии с должностью командира роты.

Около одиннадцати утра рота вышла на окраину деревни Потерянная.

— Всё правильно, как и указано на карте, — сказал Зайнулов.

— А разве на карте может быть что-то не так? — спросил Калинин.

— Бывает частенько.

Потерянная с виду казалась почти заброшенной деревней. Около десятка старых почерневших изб образовывали единственную улицу. Бойцов встречали старухи в ветхих, заштопанных тулупах, голова каждой укутана в шерстяной платок так, что вместо лица виднелся только кончик носа.

— Нужно сделать привал, — подсказал Зайнулов. Налетел порыв ветра, и где-то одиноко ударил колокол. — Возможно, нас покормят… Хотя, глядя на этих старух, полагаю, что кормить придется их.

— Здравствуйте, — обратился Калинин к ближайшей местной жительнице и замолчал, уставившись на нее.

Бывший студент исторического факультета неожиданно обнаружил, что платок старушки завязан совершенно необычно. Алексей еще не сталкивался с подобным ни в одной из деревень, где ему приходилось бывать. Концы платка завязывались не на шее, а на макушке. Эта занятная этнографическая особенность нарушила ход мыслей Алексея.

— Здравствуй, сынок. Куда путь держите?

— Здорово, мать! — вклинился старшина. — Можно мы у вас в избах передохнем?

— Очень невежливо, что он ей не ответил, — прошептал Калинин политруку.

— А ты бы добросовестно рассказал, куда мы направляемся? — спросил Зайнулов. — Семен Владимирович правильно поступил, он перевел разговор на другую тему. Учись.

— Да мы не против, — отвечала старуха старшине. — Только покормить вас нечем.

— Ничего, мать, у нас свои продукты еще не закончились, — ответил Семен Владимирович.

— Слышьте, сынки, — сказала вдруг старуха, подавшись к ним. — Не через Полыновскую балку идете?

Алексей уже собрался открыть планшет с картой, но старшина опять вклинился:

— А в чем дело-то?

— Немец прошел в ту сторону. Много немца. — Семен Владимирович сразу посерьезнел.

— Насколько много? Как нас?

— Даже больше. И лошадей много, и оружия всякого. Они южнее прошли, мимо деревни, но мы всё видели.

— Глазастые же вы!

Алексей открыл карту. Тонкая линия со стрелкой на конце, показывающая путь роты, пересекала луга под названием Полыновские. Снова от порыва ветра где-то ударил колокол. Политрук оторвался от карты и едва заметно кивнул старшине. Тот закусил губу и стал глядеть на заснеженную равнину, начинающуюся за избами. Пока он думал, пока Зайнулов с озабоченным видом вытирал лоб, Алексей вновь обратил внимание на платок старушки.

Край платка покрывал сложный вышитый узор. Когда-то яркий и алый, он теперь выцвел от времени. На повязанном платке разобрать орнамент было сложно, но Калинин был уверен, что этот узор в некотором роде удивительный и непохожий на узоры в других русских деревнях.

— Рота! Разойдись! — скомандовал старшина и обратился старухе: — Мать, примите ребят.

Старуха кивнула и отошла к другим жительницам деревни, которые сгрудились возле крайней избы. Строй солдат рассыпался. Калинин, Зайнулов и старшина остались одни.

— Немца тут никак быть не должно, — сказал старшина. — И уж тем более нам нельзя двигаться вслед за ним.

— Вы хотите сказать, что мы не станем выполнять приказ? — ужаснулся Калинин.

— У нас нет оперативных данных! Нахождение немцев в этом районе означает вероятный прорыв, о котором мы не знаем. Мы можем напороться на целую дивизию, когда отправимся к Черноскальной высоте.

— Но мы должны выполнять приказ! Приказ командования!

— Мы тоже командование. Надо учитывать оперативную обстановку, а не тупо следовать приказам.

— Приказ нельзя обсуждать! — не унимался Калинин.

— Семен, — вступил в спор Зайнулов. — Лейтенант прав. Есть приказ, его требуется выполнить. Не обратно же нам идти? Дальше будем вести себя осторожнее. Пошлем вперед разведчиков.

— Не нравится мне всё это, — произнес старшина и быстро отошел. Алексей посмотрел на политрука.

— Это плохо, что немцы прошли в том же направлении? — спросил он.

— Естественно, ничего хорошего в этом нет. Мы не знаем их цель. Они могут помешать нам выполнить основную задачу. Кстати, давно хотел спросить. Почему мы должны занять эту высоту? Почему в таком отрыве от остальных войск? Если мы займем ее, как долго придется удерживать?

Калинин растерялся. Если честно, он не задумывался над этими вопросами.

— Я не знаю, — признался лейтенант.

— Комбат не сказал?

— Нет.

— И вы не спросили?

— Я просто не думал об этом.

— А следовало бы.

И политрук ушел вслед за старшиной. Алексей остался посреди дороги, почесывая лоб и прокручивая в голове фразы из разговора со старшиной и политруком.

Красноармейцы разбредались по домам, чтобы последний раз понежиться в тепле, пообедать и продолжить путь по заснеженным дорогам. В задумчивости Алексей посмотрел на ближнюю к нему избу.

— Ух ты! — пробормотал он, забыв обо всём. Изба вроде ничем не отличалась от тысяч других, разбросанных по средней полосе России. Рубленый дом с покатой крышей, три окна на фасаде в обрамлении сложных узоров. Ничего особенного. Но глаз Алексея тотчас уловил маленькие странности.

Обычный деревенский дом до нашего времени сохранил в себе языческую заклинательную символику, с помощью которой жильцы издревле надеялись обеспечить сытость и тепло, безопасность и здоровье, защиту от злых духов. Эта символика отражала единый образ мироздания. Искусно выпиленные доски на фасаде, закрывающие фронтоны и углы, изображали небеса и ход солнца. С крыши спускались деревянные «полотенца», на которых было изображено светило. В центре обычно ставили громовой знак — круг, разделенный на сектора — символ Рода или Перуна, оберегающий дом от попадания молнии. Щипец крыши всегда украшал конек.

На этой избе изображение солнца отсутствовало. В оформлении преобладали волнистые линии и плетеные «косы», которые обрамляли окна, закрывали края крыши и наружные углы избы. Даже чердачное окошко было вырезано в форме волны. На гребне крыши вместо конька торчал невысокий потрескавшийся треугольник, острым углом нацеленный в небо. Его назначения Алексей не понял.

Он достал из планшета школьную тетрадь в клеточку и чернильный карандаш. Дела на фронтах складывались скверно, части Красной Армии несли ужасные потери, а в душах советских людей поселилась обреченность. Но всё-таки Алексей надеялся, что война когда-нибудь закончится. Восстановят университеты, будет развиваться наука и славянская история тоже. И эти странные особенности языческой культуры деревни Потерянная как будущий ученый и настоящий исследователь Калинин обязан зафиксировать для того, чтобы заняться их изучением после войны.

Зачерпнув горсть снега, он растопил его теплом ладони и, макнув карандаш в талую воду, принялся зарисовывать избу. Вчерашний студент, а ныне командир роты тщательно выводил каждое бревнышко, каждый узор. Закончив, Алексей по памяти начал рисовать старуху в платке. Он максимально точно отобразил, как был повязан платок, но вот узор по краю вспомнить не мог. Легкий порыв морозного ветра пощекотал лицо. Колокол снова напомнил о себе. Алексей оторвался от рисунка и еще раз задумчиво посмотрел на крышу избы, на непонятный треугольник. И только сейчас заметил, что на его плоскости вырезаны какие-то цветы.

Просто так ничего не бывает. Если человек имеет фамилию Кузнецов, значит, его предки работали в кузнице. А понятие «сутки», несомненно, произошло от слова «ткать». На всё есть причины. У всего свои истоки.

Истоки существовали и у этого треугольника, расписанного цветами. Он служит неким символом. Вот только символом чего?

В натопленной избе было довольно жарко, воздух пропитали несовместимые запахи свежей выпечки и солдатского пота. Возле порога были свалены шинели и ватники. Чуть поодаль «шалашиком» стояли винтовки. Из комнат раздавался зычный мужицкий говор. Алексей не вошел туда, ему не хотелось к бойцам. Он знал, что будет чужим среди них, а они почувствуют его неловкость. Поэтому топтался возле двери, делая вид, что разглядывает обвалившуюся замазку на старой печи.

Впрочем, через минуту он понял, что задержался здесь весьма кстати. Рядом с входом были приколочены оленьи рога, с которых свешивались хозяйкины тулуп и платок. Алексей протянул руку и снял платок с импровизированной вешалки.

Шерсть в некоторых местах была подпорчена молью. В серединке виднелась аккуратная заплата. По краю шел сложный узор, и теперь, видя его целиком, Алексей попытался его прочесть.

На славянских льняных полотенцах, на одежде и платьях вышиваемые по краю переплетающиеся ромбы, линии, колечки и уточки обычно изображали праздник Купалы, Великую Матерь, силу огня, таинство зерна, колдовство кузни… Но вместо этого традиционного набора на платке присутствовали переплетающиеся и витые узоры. Этот орнамент Калинин знал. Корни и деревья. Они образовывали нижний ряд. Но орнамент, из которого состоял ряд верхний, оказался новым для Алексея. В противовес корням и деревьям, по верхнему полю были разбросаны колокольчики и кружочки на палочках.

Это был оберег. Изображение на одежде, хранящее владельца от напастей, а также дарующее силу и сохраняющее жизнь. Славяне обычно изображали священных зверей — коней, уток, рогатых оленей. Здесь же их заменяли колокольчики и кружочки. И противостояли они деревьям.

Алексей принялся зарисовывать узор на чистый лист в тетради.

— Чаю на травах не хотите? — спросила уже знакомая старушка, тихо подошедшая сзади.

— Спасибо, не хочу, — ответил Алексей. Вышивка на платке поглотила всё его внимание. — Вы случайно не знаете, что символизируют эти узоры?

— Не знаю, — пожала худыми плечами старушка. — Платок мне достался от матери, а ей — от бабки.

— А кто построил избу?

— Прадед. Давненько это было. Еще до того, как я родилась.

— Вам известно, почему фасад украшен волнистыми линиями?

— Нет, — совсем растерялась она. — Но думаю, что волны означают воду. Разве не так?

— Возможно, — задумчиво произнес Алексей. — Но почему вода? Здесь поблизости есть река или озеро?

Старушка отрицательно покачала головой.

— Значит, не хотите чаю, — произнесла она. — Тогда возьмите булочку с маком. Только испекла. Возьмите обязательно!

— Спасибо. — Алексею было как-то неловко брать у старушки булочку, которую она протягивала. Наверняка в деревне плохо с хлебом.

— Я испекла маковки специально для солдат, — словно прочитав его мысли, произнесла старушка. — Возьмите.

Алексей рассеянно взял. Она была теплой, мягкой, душистой. Сверху запеченную корочку покрывал слой мака. Он не стал есть булочку сейчас, а положил в вещмешок про запас.

— Вот и хорошо! Значит, потом пригодится! — напоследок произнесла старушка и удалилась в комнату. Алексей закончил перерисовывать узоры с платка и вновь вышел на мороз.

Небо было серым, солнце не проглядывало. Странный треугольник, венчающий крышу, на фоне неба казался темным зловещим наконечником.

Калинин вдруг опустил голову, неожиданно вспомнив.

Колокол! Он отчетливо слышал его удары.

Неподалеку находится церковь! А она может многое рассказать!

Алексей соскочил с крыльца.

— Тут распахивается дверь, и входит старушка, божий одуванчик. Я и говорю ей: «Страхуем, мать, от стихий, наводнений, от старости, от дряхлости…» А она в ответ: «Мне, сынок, Федя Краснов надобен!» А я ей: «Зачем вам Федя Краснов, когда и я вас не хуже застрахую». А она — дай-подай Федю. «Нету, — говорю, — Феди. Курить пошел. Покурит — вернется». А она мне: «Как это, покурит?» Я говорю: «Как обычно это делается. Взял папироску, дунул, закурил». Бабка как заверещит. У нас в конторе чуть стекла не вылетели. Оказалось — мамаша Федина! Чубу дурному уж тридцать лет, а он от матери прячется, словно пацаненок, не говорит, что курит…

— Коля! Приходько! — позвал политрук из сеней. — Пойди сюда.

— Однако некогда мне с вами, братцы, лясы точить! — подытожил Приходько, поднимаясь с табурета. — Начальство зовет! Никак награду получу. Мне политрук давно говорит — награжу тебя, Коля!

— Для тебя награда — чурбаком по голове! — сказал кто-то из солдат. — Может, все слова позабудешь и говорить разучишься. Вот люди вздохнут с облегчением! — Бойцы захохотали.

— Недалекие вы какие-то, — с сожалением произнес Приходько. — Ну вот сами посудите. Ну, замолчу я. Кто вас будет развлекать историями всякими? Вы ж потом сами заскулите: «Коленька, миленький, ну расскажи что-нибудь!» А я пожму плечами, похлопаю глазами и скажу: «Не знаю я слов русских и нерусских! Пусть вам тот рассказывает, который советовал меня чурбаком по голове…»

— Как же ты скажешь, коли все слова позабыл? — со смехом спросил тот же солдат.

— Приходько!! — прикрикнул Зайнулов. — Лето наступит, пока я тебя дождусь!

— Эх, если б не награда, — с сожалением признался Николай солдату. — Ответил бы я тебе!

Он оставил красноармейцев и вышел в сени.

— Сейчас выдвигаться будем, — сообщил Зайнулов. Приходько молча кивнул. — Сбегай, найди лейтенанта.

— Как скажешь, Ахметыч! — Николай собрался уже покинуть избу, как позади них раздался голос старушки:

— Возьмите, ребятушки, булочки маковые!

— Спасибо, мать! — сказал Приходько, протягивая руку за булочкой. — Чтоб тебе долго жилось да спокойно спалось.

— И тебе добра, солдатик.

Политрук вежливо отказался от булочки. Старушка ушла, раздавая печево остальным бойцам.

— Найди его поскорее, — попросил политрук.

Приходько снова кивнул и надкусил булочку. Политрук вышел на улицу, Николай проследовал за ним. Он съел половину маковки, и, хотя булочка была мягкой и аппетитной, солдат понял, что больше не хочет. Остаток он спрятал в вещевой мешок, на котором темнела корявая надпись, сделанная чернильным карандашом: «церковно-ПРИХОДЬСКАЯ сумка». Делая запас, Николай справедливо полагал, что в долгом пути к высоте Черноскальная остаток булочки еще пригодится.

Оглядевшись с крыльца и заметив одинокий след, ведущий за пределы деревни, Николай Приходько двинулся по нему.

Калинин запыхался, пробираясь по пояс в сугробах, когда достиг развалин небольшой церкви. Всё, что от нее осталось, — это белокаменные стены. Снесенный взрывом купол лежал неподалеку, наполовину запорошенный снегом. В разрушенной колокольне чудом уцелел небольшой колокол. Порывы ветра раскачивали его язык, и колокол издавал пронзительный, щемящий звон.

Входные двери отсутствовали. Алексей осторожно шагнул через проем и оказался внутри.

Вместо свода над обломками стен простиралось тоскливое серое небо. Самые верхние кирпичи почернели, зато под ними на древней штукатурке сохранились фрески. Они выцвели от времени, в некоторых местах смылись и осыпались. Но всё равно Калинин был потрясен.

Фрески были выписаны в ряд, и в их последовательности можно было угадать сюжет. Не ветхозаветный и не евангельский. Алексей осмотрелся, определяя начало, и, кажется, нашел его. На первой фреске светлые витязи на белых конях гнали басурман. У витязей правильные лица, длинные развевающиеся плащи, прямые мечи. На переднем плане удалой широкоплечий князь на белом коне. На голове у него высокий шлем с перевернутым стальным соколом, защищающим переносицу. У басурман лица грязные, озлобленные; шапки с конскими хвостами, сабли кривые. Здесь запечатлено какое-то сражение. Возможно, очень известная великая победа, поскольку под копытами коней лежит множество поверженных басурман.

На следующей фреске были изображены странные для церковного искусства сцены. Виселицы, кровь, отрубленные головы. В центре фрески стоял человек в тюрбане. Очевидно, глава басурман. Он указывал куда-то рукой, а может, взывал к своему богу. За его спиной в глубине картины толпа людей готовилась к казни.

Алексей попутно зарисовывал основные моменты. Карандаш не мог передать всю эмоциональную силу картин, поэтому Калинин только фиксировал основные персонажи и события, а также многочисленные символы и знаки.

Он посмотрел на следующий рисунок и тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения.

Эта фреска была на тот же сюжет, но зеркально противоположной по композиции и смыслу. Басурмане с кривыми саблями и на черных конях громят светлых витязей! И первым бежит удалой князь, на шлеме у которого перевернутый стальной сокол, расправивший крылья.

Алексей еще раз сравнил картины. Невероятно! Значит, он ошибся. Это не великая победа. Тогда что? Великое поражение?

Фреска с изображением казней и та, на которой басурмане побеждают витязей, казалось, были перепутаны местами. Ведь сначала надо одержать победу, чтобы творить зверства… Тогда совершенно непонятным был смысл первой картины, где витязи громят басурман.

Он перевел взгляд на следующую фреску. Нижняя ее часть была размыта. На уцелевшем куске была видна фигура властного длиннобородого старца. Правая его рука покоилась на толстой книге. Рядом, преклонив колени, стояли витязи во главе с «храбрым» князем, снявшим свой шлем со стальным соколом. Могло показаться, что витязи пришли к старцу просить совета, а быть может, прощения за позорное бегство. Но по едва уловимым признакам Алексей понял, что старец сам призвал их.

— Разумеется, надо было призвать, — тихо промолвил Алексей. — Ведь враг напал на отчизну!

Последняя фреска. Лес, сугробы. Витязи сражаются с неведомыми зверями. Фигуры были прорисованы настолько нечетко, а время так безжалостно отнеслось к краскам, что очертаний зверей почти не разобрать. Витязи размахивают мечами, лезвия которых испещрены черными точками. «Капельками крови? — подумал Алексей и сразу отмел эту версию. — Нет, это не кровь. Что-то другое».

Больше фресок не было. Окончание истории, очевидно, располагалось на своде, место которого сейчас занимало огромное серое небо, слегка подернутое туманной дымкой. Калинин огорченно вздохнул и тщательно начал копировать сохранившиеся изображения. Время летело незаметно. Он пропустил обед, но голода не чувствовал. Работа всецело захватила. Закончив, он выбрался из церкви. Солдаты покидали избы и строились. До Алексея доносились задорные голоса. Он посмотрел на часы. Час дня! Нужно спешить. Калинин оглядел церковь на прощание. Взгляд остановился на обрушенном куполе, что был наполовину засыпан снегом. И он тут же позабыл, что ему нужно спешить, что в деревне готовы к маршу и ждут его команды сорок три красноармейца. Проваливаясь в пушистые сугробы, Калинин пробрался к шпилю купола. Остановившись возле знака, увенчивающего шпиль, он начал разгребать снег.

— А вот и командир! — послышался голос Николая Приходько. — Меня политрук прислал. Велел передать, что пора выступать.

Алексей кивнул, продолжая очищать знак.

— Сейчас-сейчас! — бросил он, не прекращая работы.

Приходько приблизился к лейтенанту и с интересом взглянул на купол.

— Это ж церква!

— Ее шпиль, — поправил Калинин.

— Что же тут копать? Тут, значит, кресту положено находиться!

Калинин не ответил. Приходько наклонился, чтобы помочь. Они расчистили шпиль от снега. Алексей стянул перчатку и стряхнул со знака остатки. Подхваченный ветром снег закружил, подобно пыли, попал на лицо и за воротник.

— Господи! — воскликнул Приходько и отпрянул. — Свят-свят, глазам не верю!

Церковный шпиль венчал крест. Но не обычный православный, а с концами, загнутыми под прямым углом.

Свастика.

Почти такая же или очень похожая на нацистскую.

— Неужто эти старушенции молятся на фашистов? — спросил Приходько.

— Свастика — древнеславянский символ Солнца. Это знак счастья.

— Почему же фашисты взяли славянский символ?

— Он пришел на Русь из Индии, а туда попал от арийцев — древней цивилизации, предположительно существовавшей в Гималаях. Гитлер боготворит древних арийцев. Поэтому он позаимствовал у них этот знак для Германской империи. — Алексей поднялся с колен и, нахмурившись, посмотрел на свастику сверху вниз. — Гитлер осквернил этот знак.

— Чертовщина какая-то, — произнес Приходько. Алексей впервые видел его растерянным. — Получается, что у нас с фашистами одна вера?

— Общие корни, — поправил Калинин и тщательно зарисовал в тетрадь знак на шпиле обрушенного купола.

Вместе с Приходько Алексей вернулся в роту. Красноармейцы заняли всю улицу деревушки. Бойцы балагурили, шутили, попыхивали самокрутками.

— Дайте им команду на построение, — сказал подошедший политрук.

Калинин кивнул и обратился к солдатам:

— Ребята, давайте строиться!

Его никто не услышал. Бойцы продолжали разговаривать и даже не повернули головы на крик молодого лейтенанта. Алексей вдруг ясно почувствовал свою беспомощность. Смущенный, он стал теребить матерчатый ремень гранатной сумки, перекинутый через плечо.

— А ну-ка стройся!! — неожиданно рявкнул политрук. — Совсем оглохли? Не слышите, что к вам командир роты обращается?!

Красноармейцы с явным недовольством стали собираться в колонну. Появившийся откуда-то старшина подошел к двум бойцам в белых маскировочных халатах и что-то сказал им. Подхватив оружие, бойцы трусцой побежали вперед. Калинин догадался, что Семен Владимирович послал вперед разведку.

Проводив разведчиков, старшина повернулся к роте. Он бросил быстрый, но строгий взгляд на колонну. И скомандовал:

— Шаго-ом арш!

Колонна красноармейцев двинулась вперед, в заснеженные Полыновские луга.

ГЛАВА 4

Около половины второго дня рота вышла на проторенную дорогу. Старшина остановил солдат и подозвал командира первого взвода Ермолаева. Вместе они склонились над следами.

— А почему Ермолаев? — спросил Алексей политрука, привставая на цыпочки и пытаясь разглядеть, что делают старшина и командир первого взвода.

— Ермолаев коренной сибиряк, — ответил Зайнулов. — Охотник. Тридцать пять лет в тайге. Любой след прочесть может.

— Ого! — ответил Калинин.

Через некоторое время старшина с Ермолаевым вернулись.

— Очевидно, это немцы, о которых рассказывали старухи, — задумчиво поведал Семен Владимирович. — Прошли вчера. Много их. Кажется, больше нас. Что делать будем?

— Нужно идти за ними по этой дороге, — сказал Калинин. — К концу завтрашнего дня мы должны достичь высоты Черноскальная.

— Нехорошо всё это, — пробурчал старшина, но скомандовал роте продолжать движение.

— Что будем делать, если наткнемся на немцев? — спросил старшина Калинина, когда они тронулись в путь. — Вступим в бой? Или обойдем?

— Не знаю, — откровенно признался Алексей. — Если пойдем в обход, то, наверное, потеряем много времени. Да и в сугробах можем увязнуть. И не успеем выполнить приказ.

— А вступив в бой, мы рискуем потерять роту и тоже не выполнить приказ, — ответил Семен Владимирович.

— Что предлагаете?

За старшину ответил Зайнулов:

— Будем идти, пока не обнаружим немцев. От боя по возможности нужно уклоняться, чтобы сохранить силы для атаки Черноскальной высоты. Приказ должен быть выполнен.

Старшина недовольно посмотрел на политрука, который встал на сторону лейтенанта, покачал головой и, ничего не сказав, вернулся к Ермолаеву.

Никто не знал, куда движется рота. Ну и ладно! На то и командиры, чтобы знать. Фрол Смерклый никогда не задумывался над тем, что ему приказывают. Сказано копать мерзлую землю, значит, надо копать, ничего не поделаешь. Сказано умереть, но держать оборону: держать Фрол будет, но вот чтобы умереть — хорошенько подумает. Когда опасность угрожала его собственной жизни, он пару раз, как говорится, делал ноги, покидая боевые позиции. Правда, однажды им не оставили выбора. Во время наступления немцев под Вязьмой за линией обороны полка посадили заградотряд. Смерклый слышал о них, но впервые столкнулся только там. Доблестные бойцы НКВД с пулеметами располагались в ста пятидесяти метрах позади окопов регулярных частей РККА. Тот, кто спасался бегством от немецкого огня, натыкался на пули чекистов. Поэтому бежали мало. Оборону держали так стойко, как корни дерева врастают в землю. Вот и отразили фашистский натиск.

Мозги Смерклого включались только в моменты смертельной опасности. А задумываться над приказами он не имел обыкновения. Раз есть приказ, значит, над ним уже кто-то подумал.

Он достал булочку с маком, которой его угостила старушка, съел половину, а остаток запасливо спрятал в рюкзак. После этой недолгой трапезы Смерклому неожиданно захотелось курить. И не обычной махорочки, а той немецкой сигары, которую он раздобыл в танке.

Фрол выудил из нагрудного кармана сигару и, вставив в рот, с громким причмокиванием долго раскуривал. Когда кончик стал похож на раскаленный уголек, дым попал в легкие, и крестьянин закашлялся. Сигара оказалась крепче любого забористого табака, а вкус был просто неописуем. Одно слово — аромат! Фрол расплылся в улыбке и топал по снегу, довольно попыхивая сигарой.

— Эй, браток, прикурить дай! — окликнули его сзади.

Смерклый даже не обернулся. Он не знал этого солдата и не хотел нового знакомства. Солдат догнал его и пошел рядом. Смерклый опустил голову, чтобы сигару не было видно. Но не заметить ее было трудно.

Рота подверглась переформированию после того, как по ней, словно утюгом, прошлись немецкие танки. Окликнувший крестьянина солдат раньше служил во втором взводе, а теперь оказался в первом, в одном отделении с Фролом.

— Дай-ка прикурить, браток, — повторил Приходько, поравнявшись со Смерклым. В зубах у него была самокрутка. — Меня Микола зовут. Спички что-то отсырели… Ой!

Смерклый убрал изо рта сигару, спрятав ее в руке.

— Ой, а что это ты куришь, браток? — спросил Приходько. — Никак палку какую?

— Ничего я не курю, — проворчал Смерклый. — И спичек у меня нету.

— Как же нету спичек, когда от тебя дым валит, словно от паровоза! — Приходько принюхался. — А запах от твоей палки какой приятный! Брось, покажи, что у тебя там!

Смерклый сунул сигару в рот.

— Ба! — поразился Приходько. — Так это ж сигара! Где нашел? Никак бабки в деревне тебе скрутили. Дай попробовать, уж больно запах хорош.

— Запах хорош, да не про твой грош, — ответил Смерклый.

— Не жмись! Она вон какая толстая! От одной затяжки не убудет.

— Сначала найди такую, а потом кури!

— Да ты только скажи где, — заговорщически прошептал Приходько. — Тотчас туда побегу.

— Поздно бежать. Да и нету там больше. Возле Ельцово у танка гусеницы сбило, а сам он целехонький остался. Я в тот танк вечером пробрался и нашел.

— Дождался, значит, пока все наши спать лягут?

— Ага.

— Чтобы не делиться?

— Ага.

Прижимистые люди всегда веселили Приходько. Он не упускал возможности вдоволь поиздеваться над ними.

— Это в какой же деревне таких умных растят? Вот бы мне там родиться!

— Деревня Устюгово Вологодской области. Но ты б там не родился, у нас болтливых нету.

— Чем же в вашей такой умной деревне занимаются? — не унимался Приходько. — Наверняка самолеты секретные разрабатывают.

До Смерклого начало доходить, что солдат подтрунивает над ним.

— Вот и видать, что не умный ты, — ответил он.

— Нам до вас — как до Луны! — произнес Приходько, состроив сиротливые глаза.

— Не знаешь, чем в деревне занимаются? — продолжил Фрол. — Хлеб растим, колхоз у нас.

— Сам-то небось тайком растишь?

— Почему?

— Небось прятал хлебушек, когда он стране был нужен?

— Что ты такое говоришь!

— А что ты заволновался? Значит, правда?

— А пошел ты!

Сладкий вкус сигары стал противен Смерклому. Слюной он затушил горящий кончик и убрал остаток в карман.

— А что там у тебя в вещмешке? — спросил глазастый Приходько.

— Вещи мои, — недовольно ответил Фрол. Напористый Приходько уже порядком надоел ему.

— Твои, значит. Тогда почему на твоей коробочке, которая из мешка выглядывает, немецкий крест нарисован? — Николай хмуро свел брови. — Ну-ка, признавайся: давно фрицем заделался?

— Ну чего ты кричишь на весь взвод, — шепотом стал оправдываться Смерклый. — Не моя она.

— Не твоя! Значит, надобно ее народной общественности предоставить! — И Приходько протянул руку, делая вид, что собирается взять коробку.

— Ну ты, хрен языкастый… Укороти руки! Не общественная это коробочка. А взята она из того же танка.

— Вот оно, значит, как! И что в ней?

— Консервы в банках. Продукты разные, — недовольно ответил Смерклый.

— Давай поделим между ребятами. Вот они порадуются! — предложил Николай.

— Сейчас! Разбежался! — Смерклый деловито поправил лямки вещмешка. — Я в тот танк лазил. Мое это. Никто не догадался, а я сообразил. Значит, никто, кроме меня, не имеет на это права!

— Получается, все вокруг несообразительные, отсталые?

— Все, а ты в особенности.

— Всё с тобой ясно, общественный альтруист, кулацкая твоя морда… — сказал Приходько, отворачиваясь.

— Как ты меня назвал?! — взвился Смерклый.

— Общественный альтруист.

— Неправда твоя! Ты меня кулацкой мордой назвал! — Оканье Смерклого сделалось сильным, почти невыносимым.

— Кулацкая морда — она и есть кулацкая морда, особенно если эта морда твоя! — с безразличным видом произнес Приходько.

Ярость ослепила Смерклого. Он готов был ударить Приходько, покалечить. Фрол повернулся к бойцу и увидел в его глазах бескрайнее изумление.

— Матерь Божья! — бормотал Николай, глядя куда-то вдаль. Смерклый проследил за взглядом солдата и, увидев это, крякнул от удивления. Их спор показался ему несущественным и пустым.

Старшина Семен Владимирович посмотрел вперед. Открывшаяся им панорама была чудесной и необычной, но старшина остался недоволен. Всё новое — плохо. И сулит неприятности.

Иван Ермолаев, командир первого взвода, много исходил сибирских лесов, повидал самые заповедные места в тайге, но чтобы такое…

Политрук Зайнулов вытер платком вспотевшую шею. «Как это могла сотворить природа? — подумал он. — Картина странная, необъяснимая и жуткая».

По рядам солдат пронеслись удивленные возгласы:

— Что это?

— В жизни такого не видел!

Алексей Калинин поднял глаза. Если на свете бывают чудеса, то одно он видел сейчас перед собой.

Когда рота перевалила через небольшой холм, взору солдат открылся странный лес. Окутанные густыми ветвями гигантские стволы уходили в небеса. Прямые и мощные, они напоминали мачты кораблей. В самих деревьях не было ничего диковинного — ели, сосны, пихты — обычный хвойный лес. Вот только из-за своего размера они казались нереальными. От сугробов до нижних ветвей, образующих плотный навес, был добрый десяток метров. Протоптанная дорога, по которой двигалась рота, уводила вглубь.

Колонна красноармейцев рассыпалась. Бойцы разбрелись по обе стороны от дороги, проваливались по пояс в сугробы только ради того, чтобы лучше разглядеть удивительный лес. Их изумлению не было предела.

— На твоем месте, я бы уточнил маршрут, лейтенант, — услышал Калинин хрипловатый голос старшины. Алексей поспешно достал из планшета карту. Некоторое время вникал в подробности, затем удивленно поднял глаза на Зайнулова.

— Тут нет никакого леса! — потрясенно произнес лейтенант.

— Этого не может быть, — сказал политрук, заглядывая в карту. — Вы, наверное, глянули не туда. Не могли мы сбиться с пути. Мы прошли деревню Потерянная… Вот она. Дальше протопали километров восемь по Полыновским лугам…

— Так и есть, — кивнул старшина. — Мы движемся строго в указанном направлении, но лес на карте не обозначен.

— На месте этого леса должны находиться сплошные луга! — произнес Калинин, всё еще не оправившись от потрясения. — Но как же быть? Ведь нам отдан приказ — занять высоту Черноскальная, а она расположена как раз за лугами. Идти еще километров двадцать! Как это может быть?

— Возможно, ошибка на карте, — вздохнул политрук. — Такое случается. Картографы пользуются старыми данными, а за это время на лугу вырастает лес.

— Ты думаешь, Ахметыч, такой лес вымахал лет за десять-пятнадцать? — спросил Семен Владимирович. — Полагаешь, картографы не заметили этих великанов?.. И потом, если карта врет о местонахождении леса, то она может неправильно указывать и высоту. Думаю, мы забрели не в ту степь. Нужно вернуться в деревню и тщательно всё проанализировать. Идти по неверной карте — самоубийство.

— Если мы вернемся, время для захвата высоты будет упущено, — сказал Калинин.

— Послушай, Сказочник! — жестко произнес старшина. — Шутки кончились. В незнакомый лес, который не отмечен на карте, мы не сунемся!

Алексей был очень взволнован. Его голос срывался, но молодой лейтенант попытался найти нужные слова:

— Я командир роты. Здесь приказываю я. Мы выполним задание во что бы то ни стало!

— Ты свихнулся, парень! — Глаза старшины вспыхнули. — Я не дам тебе положить роту!

В гневе старшина хрипел сильнее, его кулаки сжимались, он готов был ринуться на Калинина и разорвать его. Скрытая в невысоком старшине энергия грозила выплеснуться и раздавить молодого лейтенанта. Калинина трясло от страха. У него не было ни воли, ни поставленного голоса, чтобы спорить со старшиной. Но на помощь пришел политрук.

— Семен, постой! — рассудительно произнес Зайнулов. — Мы уже договорились, что впереди пойдут разведчики. В случае опасности они нас предупредят. Нужно попытаться найти высоту. А вернувшись в деревню, мы в самом деле только время потеряем.

— Мы будем блуждать по лесу, словно слепые котята, и не найдем эту треклятую высоту!

— Посмотрим, — ответил политрук.

Старшина больше ничего не сказал. Запал его исчез, это чувствовалось. Алексей облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил мудрого Зайнулова.

ГЛАВА 5

Серая колонна роты медленно приближалась к странному лесу. Гигантские стволы загородили небо исполинским забором и так опасно нависли над головами, что, казалось, вот-вот рухнут на крошечный отряд. Некоторые достигали в диаметре двух-трех метров. Изумлению солдат не было предела.

Около четырех часов вечера рота вошла в лес и сразу окунулась в полумрак, поскольку густые хвойные ветви слабо пропускали дневной свет. Калинин тут же осведомился, какие осветительные приборы имеются в роте. Оказалось, что несколько керосиновых ламп, для которых в повозке есть канистра керосина. Зайнулов заметил, что, пока светло, не стоит расходовать керосин. Политрук оказался прав. Постепенно глаза бойцов привыкли к полумраку.

Протоптанная чужими сапогами дорога шла по лесной просеке. Решили двигаться по ней, пока возможно. По обеим сторонам высились сугробы такой высоты, что запросто могли скрыть лошадь Дуняшу вместе с повозкой и седоками. Деревья за пределами просеки придвинулись друг к другу и не пропускали солнечный свет. Так что путь был один.

— Чой-то жутковато тут! — сказал Николай Приходько. — Ума не приложу, чего фрицам делать в этом лесу?

Командиров, особенно старшину, по-прежнему тревожил тот факт, что рота идет по следу немцев, которые значительно превосходят их числом. И вопрос Николая Приходько не был праздным. Зачем немец забрел в этот странный лес? Куда немец движется? Где сейчас линия фронта и далеко ли высота Черноскальная? Поэтому разведчиков, которые соединились с ротой у опушки леса, старшина вновь отправил вперед.

Тяжелыми шагами давя рыхлый снег, Иван Ермолаев всё время оглядывался. Действительно, странный лес. Ветви у деревьев высокие. Между стволами земля укрыта сугробами, но не видно ни кустарника, ни подлеска. Последнее совсем загадочно. Судя по высоте, лес очень древний. Обычно сосне с обхватом ствола полтора метра лет пятьсот. Здешние стволы гораздо толще, а значит, и старше. С ветвей на землю обычно падают семена, которые, прорастая, образуют молодняк. За пятьсот лет их должно было столько нападать, что молодая поросль заполонила бы всё свободное пространство. Если только за лесом не следить и не вырубать побеги. Но лес не походил на чащу и состоял только из огромных, уходящих ввысь стволов.

— Если только за лесом не ухаживали, — вслух повторил Ермолаев.

— Что говоришь? — спросил старшина.

— Чистый какой-то лес, — сказал Ермолаев. — Ни зарослей, ни упавших стволов, ни молодняка.

— Ну и что, — произнес старшина. — Всё под снегом небось.

— Не дикий это лес. Мы словно в заповеднике.

— Слушай, Вань, тут на много километров вокруг одни луга. Ну кто будет ухаживать за лесом? Старухи из Потерянной? Им бы со своим хозяйством управиться.

Ермолаев промолчал в ответ. Не может быть настоящим такой лес еще по одной причине. Нормальная высота деревьев от двадцати до тридцати метров. Максимальная высота сосны — пятьдесят при диаметре ствола в один метр. Выше — не выдерживает корневая система, да и соки от почвы к вершине не доходят. Ну, не может быть лес таким огромным!

После получаса ходьбы сержант заметил еще одну странность, которая вначале не бросилась в глаза. На снегу он не обнаружил ни одного птичьего или звериного следа.

«Так не бывает!» — подумал Ермолаев.

Уныние. Полумрак. Глупый поход, из-за которого рота оказалась в странном лесу. Рыхлый снег под ногами. Вирский поправил винтовку на плече. Он чувствовал себя одиноким и брошенным, несмотря на то что его окружали солдаты. Так было с момента контузии, когда рядом в окопе разорвался немецкий снаряд. Немного кружилась голова, но он не стал обращаться в медсанчасть. Чем ему помогут? Накормят пилюлями? Ему это не нужно.

Вирский надеялся, что рота останется на своих позициях и будет воевать дальше, а вместо этого они бредут по какому-то странному лесу. Ему хотелось убивать немцев, давить их, а не месить ногами осточертелый снег.

Он пытался говорить о своей нелегкой судьбе с однополчанами, но его никто не слушал. Глупые. Каждый может оказаться в таком положении. В штате роты состоял фельдшер, но Вирский сомневался, что он способен помочь. Болезнь Сергея была намного серьезнее, чем простая контузия.

Калинин шел рядом с Зайнуловым — пожалуй, единственным человеком в роте, с кем Алексей мог общаться без стеснения, кто выслушивал его и давал советы. Калинину нравился пожилой политрук. Ему нравились его разговоры с солдатами — убедительные, разумные, терпеливые, без лишних лозунгов. Кроме этого, Зайнулов великолепно разбирался в военных вопросах, бегло читал карту, знал оружие и, судя по отдельным высказываниям, был хорошо подготовлен тактически. Алексей внимательно смотрел на политрука и впитывал каждое слово, каждый жест. Учился, как вести себя, что говорить и когда следует промолчать. Как найти подход к солдатской душе…

Правда, Зайнулову было много лет, и пеший переход по заснеженной дороге давался ему непросто. Он то тяжело дышал, когда они долго шли без остановок, то вдруг начинал прихрамывать. Зайнулов пытался не показывать вида, что выдохся. Но пару раз Калинин обратил внимание на то, что старшина назначал пятиминутный привал, взглянув именно на политрука.

— Странный лес, — произнес Зайнулов. — В нем нет никаких звуков. Только скрип сапог по снегу и лязг нашего оружия.

— А какие должны быть звуки в лесу?

— Зимой их не так много, как летом, но они есть. Деревья скрипят, шумят ветви, дятел стучит по стволу, выковыривая затаившихся жуков. Эти звуки разносятся на километры… Уф-ф, — политрук судорожно вздохнул. Алексей подумал, что пора остановиться снова.

— Михаил Ахметович, можно спросить?

— Умный человек всегда задает вопросы. И только дураку всё известно.

«Да, это верно!» — усмехнувшись, подумал Алексей и вновь обратил внимание на шрам уголком над бровью политрука.

— Я служу не так давно, — начал он. — Но за время службы мне удалось пообщаться с несколькими политруками. Мне кажется, что их методы воспитательной работы серьезно отличаются от ваших.

Зайнулов искоса посмотрел на Алексея:

— Чем это, интересно?

— Нет, — стал оправдываться Калинин, — я не хочу сказать, что вы преуменьшаете значение роли партии и товарища Сталина в борьбе против фашистских захватчиков. Но вы… Я видел нескольких политруков, они держатся на расстоянии от солдат, говорят заученными фразами. Мои наставники на лейтенантских курсах учили, что это хорошие политработники. Но вы… Вы рядом с солдатами, говорите просто и совершенно о другом. И в то же время очень убедительно.

— Так это плохо или хорошо? — спросил Зайнулов, и Калинину показалось, что политрук не знает ответа. «Он сам хочет понять характер своего общения с солдатом», — подумал Алексей.

— Не знаю… — растерялся молодой лейтенант. — Просто… Я боюсь, что, если вы не будете говорить о роли партии, вас могут… Вы уже не будете политруком.

— Я особенно и не стремлюсь им остаться, — ответил Зайнулов просто.

— Но вы очень нужны солдатам! — Алексей сделал паузу. — И мне тоже. Вы обладаете огромным опытом, у вас отличная подготовка.

— Если бы у меня была отличная подготовка, старшине не пришлось бы останавливать роту каждые полчаса. Дыхания уже никакого… Гм… Но ты знаешь, Алексей, я действительно военный. Еще пять месяцев назад я командовал полком.

Алексей был изумлен до глубины души.

— Да, это так, — кивнул политрук.

Он посмотрел на густые кроны, перекрывающие небо.

— Скоро в лесу станет совсем темно.

Алексей некоторое время не решался задать следующий вопрос, но он вырвался сам собой:

— Почему вас сняли с должности командира полка?

— Я оставил полк.

— Зачем?

— Зачем? — переспросил политрук. — Я тоже себя об этом спрашиваю. Я не хотел, но так получилось.

— Они мне каждую ночь снятся, — рассказывал солдат из Пскова, мечтательно глядя перед собой. — Жена и девочки мои. Маша и Люба. Пишут, что живы, что всё хорошо у них, а меня всё равно тревога не покидает…

Ермолаев слушал солдата, попутно оглядывая лес и сугробы. На голове у него ладно сидела пышная лисья шапка — охотничий трофей, добытый и выделанный собственными руками. Ладони согревали варежки, подбитые заячьим мехом. Полушубок стандартный, военного покроя, но толстый кожаный пояс — свой, сибирский, охотничий. На поясе висел огромный нож для разделки звериных туш. Валенки у командира первого взвода тоже были особенными. Изготовленные сибирскими мастерами из шерсти овец только романовской породы, из-за чего получались мягкими, теплыми, не дающими усадки.

Иван лишь одним ухом слушал солдата, а сам не переставал думать о странности леса. Зоркий глаз охотника подмечал любое изменение в окружающей обстановке, будь то сбитая кора на стволе или крохотная ямка в сугробе.

— Дай мне керосиновую лампу, — попросил Ермолаев, внезапно остановившись.

— А они все смотрят на меня и повторяют: «Папа, папа…» — продолжал солдат. — Что ты сказал?

Ермолаев взял у него керосиновую лампу и подошел к сугробу на обочине дороги. Позади сержанта непрерывным потоком двигалась колонна. Присев на корточки, Иван зажег фитиль. Желтый огонек робко засветился в сумраке леса. Ермолаев выкрутил пламя на полную и занес лампу над сугробом. На снежной глади темнела небольшая ямка, которая постороннему человеку ни о чем не говорила.

— След, — выдохнул Ермолаев. — Наконец-то.

— Когда-то давным-давно, — начал рассказ Зайнулов, — так давно, что я уже сомневаюсь — происходило ли это на самом деле, у меня была дочь. В то время я служил в царской армии, наш кавалерийский полк был расквартирован под Санкт-Петербургом. Я был молодым офицером, у меня были молодая жена и дочь одиннадцати лет…

Калинин внезапно увидел, что политруку трудно говорить. Лицо оставалось невозмутимым, но Михаил Ахметович иногда делал неожиданные паузы в рассказе, словно невидимые слезы душили его.

— Однажды мы поссорились с дочерью. Ничего серьезного, я сделал замечание, она не послушалась и стала пререкаться. Я отчитал ее, и она обиделась. До сих пор жалею о случившемся и корю себя, хотя тогда считал свое поведение как родителя правильным. Я сам рос в семье офицера, и меня держали в строгости… Как рассказывали соседи, дочь убежала к реке. Не знаю, что творилось в ее маленькой головке. Может, это и не связано с нашей ссорой. Но с реки она не вернулась…

Алексей почувствовал себя неуютно, слушая исповедь политрука. Он пожалел, что завел этот разговор.

— Ее так и не нашли. Говорили, что в реке есть несколько водоворотов и что ее затянуло в один из них. Это могла быть случайность, нелепая смерть. Девочка не собиралась кидаться в омут, ей просто не повезло. Но меня терзает мысль, что она покончила жизнь самоубийством. Кинулась в речку из-за ссоры со мной. Я не мог с этим смириться, вспоминая, как мы расстались. Хотелось помнить ее радостной, смеющейся, но вместо этого в памяти всплывало заплаканное личико, твердящее что-то наперекор. Жена не вынесла трагедии и сошла с ума. Через несколько лет началась Первая мировая. Я искал смерти, бросался в самое пекло. Но вместо гибели за безрассудное геройство продвинулся по службе… Впрочем, это только предыстория.

Пятого октября сорок первого года наш полк в составе тридцать второй армии Резервного фронта попал в окружение под Вязьмой. Тогда танки Гудериана рвались к Москве. Мы остались без связи и не знали обстановку в других полках. Когда стало понятно, что мы в «котле», я принял решение прорываться из окружения. Двое суток полк пробивался сквозь войска противника, безжалостно уничтожая немцев и неся серьезные потери. Вечером седьмого октября остатки полка вышли из окружения в районе города Юхнова. На утро восьмого мы оказались на полустанке Оболенское возле Малоярославца. Солдаты были голодны и измотаны, многие ранены. Мы не имели представления о том, занят ли Малоярославец. Вокруг ни души. Только ветер завывал среди опустевших домов, да гортанно каркали вороны. Существовала серьезная опасность, что, войдя в город, мы попадем в лапы к немцам. Поэтому решили остановиться на полустанке, перевести дух, собраться с мыслями.

То, что произошло дальше, коренным образом изменило мою судьбу военного командира. Обойди мы этот полустанок стороной — и я бы по-прежнему командовал полком. Хотя я уже стар, чтобы воевать и нести бремя ответственности за солдат… Так вот, пока солдаты отдыхали, я решил пройтись по полустанку, чтобы обдумать дальнейшие действия. Мне всегда лучше думается, когда я прогуливаюсь. Сам не заметил, как отошел от солдат на приличное расстояние. Внезапно со стороны города послышался нарастающий гул двигателя. Я поднял глаза и увидел на дороге приближающийся черный автомобиль.

След был плохим. Промерзший снег, словно сухой песок, осыпался со стенок и стер контур лапы. Кроме того, след был очень старым, Ермолаев даже не мог предположить, когда прошел зверь. В густом хвойном лесу, куда почти не проникает солнце и поверхность сугробов не затвердевает, трудно определить давность следа. Из-за сыпучести снега общий вид следа зависел исключительно от того, как глубоко провалилась нога в снежную толщу. Если в сугробе не попадется корка, образовавшаяся от старых оттепелей, по следу ничего нельзя будет определить.

Зверь провалился глубоко. Об этом можно судить по широкой выволоке — полосе, показывающей, как зверь вытаскивал лапу из сугроба. Плохо, что снег насыпался с крон деревьев и закрыл и след и выволоку.

— Здорово ты, Иван, умеешь следы читать! — позавидовал солдат, рассказ о сне которого Ермолаев выслушивал на протяжении последнего получаса пути. — Вот бы мне так научиться!

— Подержи-ка фонарь, — попросил сержант. Солдат принял керосиновую лампу.

— К этому нельзя относиться абы как, — ответил командир взвода, не прекращая исследования. — Вроде того: научусь и буду знать! К этому нужно относиться основательно.

— Я готов, — с сомнительной серьезностью произнес красноармеец.

— В походных условиях чтению следов не научишься. Занятия нужно проводить в одном месте и в течение нескольких дней кряду.

— Как это?

След большой и незнакомый. Иван, конечно, сомневался, что не знает какого-то зверя в средней полосе России. Просто снежная крупа почти засыпала след…

— Как это? — повторил солдат.

— Что? — отвлекся от своих мыслей Ермолаев.

— Почему нужно в одном месте изучать следы? — не унимался боец.

— Слушай, отстань!

Ермолаев снял рукавицу и медленно погрузил руку в сугроб рядом со следом.

— Вот, хотя бы что ты сейчас делаешь? Ты можешь объяснить?

— Нет, — отрезал Иван. Он что-то нащупал под снегом. — Есть!

— Что есть?

— Спекшийся давнишний снег. Корка. Значит, зверь проткнул лапой верхний слой и оставил след на этой корке.

— Ты хочешь раскопать след?

— Нужно аккуратно снять верхний слой и добраться до корки. Снег сыпучий. След на нем остается плохой, но вот удаляется он очень даже хорошо.

Ермолаев принялся саперной лопаткой бережно снимать белые рыхлые пласты.

— И всё-таки, как научиться читать следы?

— Нужно обладать острым зрением, хорошим обонянием. Нужно знать снег, знать, как ложатся на него тени, какими цветами солнце играет на отпечатке. Тут сотни тонкостей. Очень много основано на интуиции. Чтобы научиться читать следы, нужно написать что-нибудь на сугробе и сидеть возле него, ждать несколько дней. Нужно следить за погодой и смотреть, как она влияет на твою надпись. Как буквы теряют четкость, как размываются, как играют на солнце, как покрываются порошей…

Он убрал лопатку и с превеликой осторожностью стал разгребать снег голыми руками.

— Сейчас тебе не научиться. Нужно каждый день наблюдать. Требуется постоянная практика. И она должна быть беспрерывной. Перерыв ослабляет восприятие многих деталей, и тонкости могут остаться незамеченными.

— Но ведь ты сам давно воюешь, а значит, мог позабыть тонкости.

— У меня опыт большой — хрен позабудешь.

Ермолаев низко склонился над сугробом и, набрав в легкие воздуха, резко и сильно дунул. Снежинки закружились в свете фонаря. След открылся. Иван очень внимательно стал вглядываться в него.

— Проклятие! — наконец произнес он. — Надо командиру доложить.

— Я не знал — наша это машина или немецкая, — продолжал свой рассказ Зайнулов. — Но по поведению шофера, а он решительно направил автомобиль в мою сторону, я понял, что наша.

Она остановилась неподалеку, из салона выскочил статный улыбчивый офицер. Внутри сидел еще кто-то, но я не мог разобрать, кто. Офицер отдал мне честь, назвался капитаном Соболевым и, более ничего не говоря, открыл заднюю дверцу автомобиля. Военный, появившийся оттуда, был невысокого роста, крепкий, с решительным лицом и волевым взглядом. От количества звезд в петлицах я чуть не ослеп, хотя я на своем веку генералов повидал и в царской армии, и в Красной.

— Я ищу штаб Резервного фронта! — резко произнес высокопоставленный генерал.

— Штаб находился где-то под Малоярославцем, — ответил я.

— Что там за солдаты на полустанке?

— Это мой полк тридцать второй армии Резервного фронта, товарищ генерал армии, — ответил я.

— Что вы несете! — возмутился он. — Тридцать вторая армия находится в окружении под Вязьмой!

— Так и есть, — ответил я. — Но нашему полку удалось вырваться из окружения.

Он поверил, тем более что даже на расстоянии были видны белые повязки раненых солдат. Выражение лица у генерала смягчилось.

— Много же километров вы прошагали от Вязьмы, полковник, — сказал он.

— Двое суток без отдыха, товарищ генерал армии.

— Сильны немцы под Вязьмой?

— Сильны. Танков много. Пехоты тоже.

— Кто-нибудь еще прорывается из окружения?

— Я не знаю… У меня нет связи, нет свежих карт… Но немец повсюду, вплоть до Юхнова.

— Юхнов занят?

— Этого я тоже не могу сказать. Мы прошли мимо.

О чем-то задумавшись, генерал стал рассматривать верхушки деревьев вдали. Его внешность показалась мне знакомой. Но я так и не вспомнил тогда, где мог с ним встречаться.

Дальнейшие события развивались стремительно. Хотя полк понес серьезные потери, солдат в нем осталось достаточно. Мои ребятки ничего не успели сделать из-за того, что всё случилось слишком быстро. К тому же они остались далеко и не подоспели на помощь.

Из-за огромного склада, возле которого остановилась машина генерала, вылетели пять или шесть немецких мотоциклов. Пулеметы на колясках опущены в боевое положение, немцы как будто знали, что их ждет за поворотом.

Ударила очередь. Капитан Соболев, телохранитель, кинулся закрыть генерала, но было поздно.

Очередь прошла по диагонали. Пара пуль врезалась в полустанок рядом с моими ногами и, срикошетив, ушла в направлении железнодорожных путей. Следующая пара отскочила от бронированной двери автомобиля. Третья прошила тело генерала, отбросив его на капот.

Капитан открыл огонь из табельного «ТТ». Блестящего такого. Я подхватил падающего генерала и повалился вместе с ним на заднее сиденье автомобиля. На запахнутом генеральском пальто темнели два отверстия. Глаза неподвижно уставились в потолок салона, но губы двигались. Генерал был еще жив.

Тем временем капитан застрелил водителя переднего мотоцикла, и тот перевернулся вместе с коляской, перегородив дорогу остальным и на время задержав их. Водитель генеральского «ГАЗ-61» завел двигатель. Капитан запрыгнул в салон. Водитель надавил на газ, и автомобиль рванул по дороге на Малоярославец. Немцы преследовали нас, сколько могли, но у генерала была хорошая машина. И они отстали.

Генерал тяжело кашлял, иногда отхаркивая сгустки крови.

— Кажется, задето легкое, — определил я, затыкая юсовым платком пулевые отверстия. Одна пуля угодила в живот, вторая пробила грудь, и именно она повредила легкое. — Его нужно срочно доставить в какой-нибудь госпиталь Малоярославца.

— Когда мы проезжали город, улицы были пусты, — ответил капитан. — Там помощи не найти! Его необходимо доставить в Москву, в госпиталь. Только там смогут реально помочь…

На этом месте политрук замолчал и поглядел вперед.

«Почему он начал рассказ с гибели дочери?» — подумал Калинин и собрался задать этот вопрос вслух, как увидел, куда смотрит Зайнулов. Навстречу бежали разведчики, ранее посланные в авангард старшиной. Алексей не сразу заметил их, потому что белые маскировочные халаты сливались с окружающими сугробами.

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться! — раздалось из-за спины.

Алексей повернул голову и увидел догнавшего их Ермолаева.

— Товарищ лейтенант, мне нужно вам срочно кое-что сообщить!

— Ваня, погоди. — Зайнулов взял сибиряка за руку. Тот послушно замолчал. Разведчики приблизились к ним вплотную.

— Рота, стой! Отдых десять минут, — скомандовал старшина и подошел к командирам.

Один из разведчиков, матерый солдат со шрамом на угловатом подбородке, приложил руку к виску, обращаясь к Зайнулову:

— Товарищ политрук, разрешите доложить… — Зайнулов резко оборвал его. Алексей не видел еще политрука таким рассерженным.

— Ты что, ротного перед собой не видишь?! — гневно спросил он. Разведчик потупился. — Доложи лейтенанту!

— Есть! Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

— Слушаю, — сказал Калинин.

— Там впереди… — Было очевидно, что разведчику трудно описать словами увиденное. — Там следы от фашистов. Не знаю, как это объяснить. Фашисты словно сошли с ума. Вам лучше посмотреть своими глазами.

Калинин растерянно взглянул на Зайнулова, словно прося о помощи. Старенький политрук помедлил лишь мгновение:

— Семен, остаешься в роте. Мы с Алексеем Витальевичем пойдем с разведчиками.

ГЛАВА 6

В это время года солнце садится около шести часов вечера. В лесу стемнело в пять. Солдаты расположились прямо на дороге, здесь же развели костры. По мере того как разгорались поленья, сумрак рассеивался, пляшущие огненные языки озаряли лица солдат. Семен Владимирович подумал, что сегодня продолжать движение бессмысленно. Нужно остаться здесь на ночь.

Старшина прошел мимо костра, возле которого среди других бойцов расположился Фрол Смерклый.

Крестьянин достал свою коробочку с сухим пайком немецкого танкиста, открыл ее и долго выбирал, что ему попробовать из вражеской снеди. Рыбные консервы? Или сосиски? Хватит ли времени привала, чтобы вдоволь насладиться трофейными яствами?

Солдаты вокруг костра пихали друг дружку локтями, показывая на Фрола пальцами. Иногда кто-то из бойцов бросал колкость в его адрес, но Смерклый не обращал внимания. Никто уже не мог обидеть его, назвав жадным или единоличником, кроме…

— А вот и наш шибко умный крестьянин из деревни Жадюгово!

…кроме Приходько.

Фрол специально следил за Николаем после того, как старшина объявил привал. Когда Приходько расположился возле костра и начал заливать солдатам очередную байку, Смерклый устроился в противоположном конце лагеря, присев под тонкой березкой, неизвестно откуда взявшейся в этом лесу.

И всё-таки Приходько добрался до него! Фрол решил прибегнуть к простейшей тактике — не обращать внимания на выпады Николая. Но сделать это было нелегко.

— Сколько у тебя продуктов в этой коробочке! — воскликнул украинец, усаживаясь рядом, почти плечом к плечу. В руках он держал махорку и кусок газетной бумаги. — Не может один человек съесть столько!

— Я съем, — пробурчал Смерклый, делая вид, что перебирает продукты, а на самом деле тянул время. Он всё еще надеялся, что Приходько уйдет.

Николай некоторое время пристально смотрел на крестьянина. Пальцы его автоматически сворачивали самокрутку.

— Знаешь, что? — наконец сказал он, прищелкнув языком и вздохнув. — Я думаю, тебе орден дадут.

— Это за что? — подозрительно спросил Фрол.

— И в газете о тебе пропечатают, — продолжал Николай.

— За что это?

— А напечатают примерно следующее: «Рядовой Смерклый в смертельном бою беспощадно расправился с ненавистными продуктами немецко-фашистских захватчиков. Стоя насмерть, когда силы были неравны, Смерклый с ненавистью, достойной подражания, подмял рыбные консервы с нацистским орлом на банке, баварские сосиски с отвратительным ароматным запахом, уничтожил за один присест бутылку гнусного шнапса и…» Что еще там у тебя есть? — Слушая это, красноармейцы вокруг костра так дружно смеялись, что от их хохота, казалось, раскачивались деревья-великаны.

— «Мужественный солдат, — не унимался Приходько, — с острой болью в животе, рвотой и поносом был доставлен в госпиталь. Героя ждет промывание желудка и глубокая-глубокая клизма».

Солдаты надрывались от хохота. Кто-то даже опрокинулся на спину, держась за живот. Фрол не знал, куда деваться от стыда.

— Блудни вы! — воскликнул он с обидой, снова начиная сильно окать. — Вам бы только поржать, как лошадям! Но я знаю, почему вы так надо мной глумитесь!

— Интересно, почему? — спросил Николай. — Дозволь нашей серости ваши благородные мысли прослушать.

— Завидно вам до смерти! — изрек Смерклый. — Зависть свою вы за смехом прячете.

— Ни в жизнь не стану жмоту завидовать! — внезапно посерьезнев, произнес Приходько. — Пусть у тебя целый грузовик немецких продуктов будет — ни за что не позавидую!

— Был бы у тебя такой грузовик — глянул бы я на тебя! — сказал Смерклый.

Николай сделался еще серьезнее. Его глаза пристально смотрели на крестьянина. Солдаты вокруг затихли.

— Был бы у меня грузовик с продуктами, — сказал Приходько, — я бы раздал его солдатам.

— Врешь ты!

— И знаешь почему? Потому что радоваться будут ребята, когда получат продукты, а от радости ихней и у меня на душе станет светлей!

— Врешь! — зло произнес Смерклый.

Строгость исчезла с лица Приходько, сменившись хитрым лисьим выражением.

— Да плевал я на твои продукты. Ешь-давись. Я по другому поводу пришел. Сказочник-то, лейтенант наш, то ли от незнания, то ли по доброте душевной всем желающим спирт раздает! Я сходил, взял. — В подтверждение своих слов Приходько потряс в воздухе флягой, в которой что-то булькнуло. — Но скорее всего он не знает, что этот спирт командирам взводов раздавать нужно. Так подходят все кому не лень. Видать, скоро закончится, спиртик-то!

Смерклый вскочил, позабыв о своем вещмешке с немецким пайком. Николай, отведя глаза и пытаясь не засмеяться, закинул голову и хлебнул воду, что была во фляжке. Оторвавшись от горлышка, он сморщился, демонстрируя, что «спирт» крепковат, и занюхал выпитое рукавом шинели.

— А где сейчас лейтенант? — словно невзначай спросил Смерклый.

— Там… — неопределенно махнул рукой Приходько. У него на глазах выступили слезы, словно вода, выдаваемая за спирт, пробрала его хорошенько.

Даже не вспомнив о своем вещмешке, Фрол припустил в темноту. Отложив флягу, Приходько немедленно встал. Поднял вещмешок Смерклого, запихнул поглубже в него жестяную коробочку и крепко-накрепко завязал лямками. Затем посмотрел на березку, под которой только что сидел Фрол, и достал из кармана бечевку. Привязав один ее конец к вещмешку, а второй к пустой гильзе от крупнокалиберного пулемета, в которой обычно держал махорку, Приходько поинтересовался:

— Кто, братцы, кидать хорошо умеет?

Брести по темному лесу, освещая дорогу тусклым светом керосинового фонаря, было жутко. Стволы деревьев неожиданно проступали из тьмы, пугая молодого лейтенанта. Ноги в сапогах проваливались в сыпучий снег.

— В первый раз было светлее, — сказал разведчик. — Хотя, кажется, пришли.

Он остановился и опустил лампу. Золотистый свет выхватил из темноты угловатую стальную конструкцию, втоптанную в перепаханный следами снег.

— «Шмайсер», — пробормотал Зайнулов.

— Точно! — откликнулся разведчик.

— Кто-то его выбросил? — спросил Калинин.

— Оружием просто так не разбрасываются. Он либо неисправен, либо оставлен с умыслом.

— Тут много такого, — сообщил разведчик. Зайнулов попросил сделать поярче свет во всех лампах и поднять их над головой. Так и поступили. Участок дороги вокруг них осветился.

— Хм-м, — хмыкнул политрук.

Глазам предстала необъяснимая, странная картина. На вытоптанной дороге в снегу чернело брошенное оружие. «Шмайсеры», такие же, как и лежащий у них под ногами, обледенели и были залеплены снегом. Казалось, что хозяева в спешке побросали автоматы, не заботясь об их дальнейшей судьбе. Кое-где из сугробов торчали длинные темные стволы. Чтобы лучше их разглядеть, Алексей подошел ближе.

— Пехотный карабин «К-98», — произнес политрук. Алексей остановился над запорошенной винтовкой и некоторое время ее разглядывал.

— И такое безобразие метров тридцать вдоль по дороге, — сказал разведчик. — Сейчас уж ничего не разглядеть. Еще десять минут назад было светло. Жаль, что так скоро стемнело.

— Зачем они бросили оружие? — спросил Калинин.

— Этому должно быть логическое объяснение, — задумчиво произнес Зайнулов.

— Они избавились от лишнего груза, — предположил разведчик. — Допустим, им нужно было скорее добраться до пункта назначения, и они бросили всё тяжелое.

— Вооружение целой роты? — с сомнением спросил Зайнулов. — Кто в здравом уме оставит оружие?

— Немцы просто свихнулись в этом дремучем лесу! — сделал поразительный вывод разведчик.

Политрук наклонился и поднял один из автоматов. Открепив магазин, для начала взвесил его на ладони, а затем по одному начал выщелкивать патроны в снег. Патроны падали в сугроб с легким хрустом и оставляли на поверхности ровные отверстия. Закончив эту операцию, Зайнулов вслед за патронами бросил в сугроб пустой магазин.

— Он не полный, — констатировал политрук, вытирая платком руки. — В обойме из двадцати патронов только восемь.

— А мы не обратили на это внимания… Странно, — задумчиво произнес разведчик. — Почему магазин полупустой?

— Почему странно? — спросил Калинин.

— В походном строю, — ответил Зайнулов, — магазин должен быть полон. Это чтобы при необходимости мгновенно развернуть подразделение и дать отпор противнику. Немцы сейчас активно наступают, и у них нет проблем с боеприпасами. Значит, магазины должны быть полностью заправлены.

— Наверно, они приняли бой где-то неподалеку, поэтому магазин не полон, — предположил разведчик.

— А после боя пополнить боекомплект разве нельзя? — спросил Калинин.

— Не знаю, — пожал плечами разведчик. — Я в вермахте не служил. Понятия не имею, какие у них там порядки.

Пока Калинин с разведчиком обменивались предположениями, политрук пробрался к деревьям и, освещая лампой широченные стволы, начал внимательно их осматривать.

— Зачем они бросили оружие, в котором остались патроны? — не унимался разведчик. — Пусть часть пуль они выпустили в бою…

— Нет, — оборвал его политрук. Калинин с разведчиком повернулись к нему. Зайнулов стоял возле ствола огромной ели и гладил шершавую, слегка шелушащуюся кору дерева. — Пули были выпущены сюда. Посмотрите!

И он поднял фонарь, освещая ствол, на котором были ясно видны сбитая кора и маленькие отверстия.

У Алексея перехватило дыхание.

Что же случилось с отрядом фашистов? И почему они расстреливали деревья? Неужели это может произойти и с ними? Ведь рота красноармейцев, перед которой поставлена задача захватить высоту Черноскальная, тоже двигается по этой дороге!

Алексей посмотрел на разведчика и увидел, что он тоже напуган.

— Они стреляли прямо здесь, в лесу? — спросил разведчик, сглотнув. — И в кого?

— Они били очередями по деревьям вокруг себя, — сказал Зайнулов. — А точнее, вокруг дороги, по которой шли… По которой мы идем. Немцы отстреливались, словно сумасшедшие.

— Я и говорю, что немцы свихнулись! — произнес разведчик, скорее успокаивая себя, чем настаивая на своем мнении.

— Может, это партизаны? — предположил Калинин. — Немцы могли наткнуться на партизан. Те напали из леса, немцы ответили огнем. Вполне логично.

— Логично? Хорошо, а где трупы? — спросил Зайнулов. — Стволы нашпигованы пулями. При таком плотном огне должны были остаться тела. Куда они подевались?

— Возможно, их закопали в снегу. — Зайнулов отрицательно покачал головой:

— Это точно не партизаны. Партизаны не оставили бы оружие. К тому же в округе из селений одна только деревня Потерянная. Откуда партизанам взяться?

Калинин понимал, что политрук прав. Он повторно стал обходить загадочное место, изредка бросая пугливые взгляды в темноту между деревьями. Его настырность дала результат. На одном участке дороги обнаружилось нечто новое.

— Здесь не только оружие, — громко произнес Калинин.

Они стали внимательнее осматривать сугробы. Свет фонарей выхватывал немецкие ранцы, жестяные фляги, упакованные сухие пайки. Алексей даже нашел маленький альбом с фотографиями немецкой семьи и туго перетянутую резинкой пачку писем.

— Не понимаю, — сказал он наконец. — Немцы обстреляли окружающие деревья, потом бросили оружие, личные вещи и… Что же случилось с ними дальше?

— Я же говорю, что они сбросили весь лишний ГРУЗ, — настаивал разведчик. — Мало ли зачем им понадобилось налегке идти!

— Да? — усмехнулся политрук. — А как насчет этого?

Он вытащил из снега какую-то ткань. В бледном мерцающем свете керосиновой лампы Калинин понял, что в руке у политрука серая задубевшая шинель.

— Немцы могли оставить оружие, — сказал Зайнулов, — могли бросить личные вещи и даже продукты. Но бросить шинель — это просто самоубийство. В наши февральские трескучие морозы никакая одежда не будет лишней. Непонятно, что здесь произошло. Нужно быть настороже.

Рядовому Александру Парамонову понадобилось отойти в лес. По причине природной стеснительности он не мог справить большую нужду прилюдно. Вот поэтому, прислонив к дереву винтовку и взяв керосиновую лампу, он по сугробам стал пробираться в глубь леса.

Признаться откровенно, в чаще было страшновато. Густая темнота почти не рассеивалась фонарем. Проступающие из мрака контуры огромных деревьев выглядели угрожающе. Парамонов двигался до тех пор, пока не перестал слышать шум из лагеря, хотя пламя костров еще проглядывалось между деревьями. Здесь, вдалеке от однополчан, он мог успокоиться и расслабиться.

Рассеянный свет керосиновой лампы скользнул по ближнему стволу, открыв взору нечто странное. Заинтригованный Парамонов приблизился и поднял фонарь на уровень глаз.

На стволе исполинской ели была снята кора — ровно, искусно, в форме овала. На обнажившейся древесине вырезан текст. Парамонов подивился качеству текста, провел по нему пальцами. Несколько строчек. Буквы настолько мелкие, что читались с трудом. Всю надпись обрамлял сложный узор из переплетающихся волнистых линий.

Парамонов сам занимался резьбой по дереву. Нельзя сказать, что он был мастером, но оценить и отметить качество, несомненно, мог. Очень кропотливая работа, изящная и миниатюрная.

— Бес… беспреде… — попытался прочесть Парамонов, но ничего не вышло. Хотя почти все буквы знакомые, слова, в которые они слагались, получались совершенно бессмысленными.

Еще некоторое время Александр любовался затейливым текстом, оставленным кем-то в дремучем лесу, но позыв в кишечнике напомнил, зачем он здесь оказался.

Успешно справившись со своей задачей и подтершись комком снега, Парамонов поднялся. Странный это был лес. Ни следов зверей, ни звуков. Да и сами деревья диковинные. Он никогда не видел таких могучих сосен, а уж за свою деревенскую жизнь Александр много разного леса повидал. И за грибами хаживал, и за черникой с ежевикой, и за зайцем длинноухим…

Парамонов двинулся назад. Он видел далекий свет костров и пошел прямо на него.

— Хи-хи! — раздалось вдруг из-за деревьев. Красноармейца от испуга едва не хватил удар.

Виски сжало стальным обручем, сердце забилось, как маленькое дрожащее от страха животное. Дыхание сделалось глубоким и неровным.

— Царица небесная матушка! — пробормотал пришибленный страхом Парамонов. — Господи, спаси и сохрани!

Из темноты он услышал смех маленькой девочки. Или показалось? Нет, определенно показалось. Откуда в дремучем лесу маленькая девочка? Возможно, он устал после перехода, вот и чудится всякое.

Ободренный этой мыслью, Парамонов сделал пару шагов. Керосиновая лампа осветила пространство впереди, и на какое-то мгновение, когда свет только-только разогнал темноту, Александр увидел край легкого голубого платья, мелькнувший за стволом.

Он несколько раз моргнул и потер глаза.

Померещилось! Край платья! Парамонов невольно усмехнулся. Под вечер мороз подбирался градусам к пятнадцати. Бегать по глухому лесу в легком платье… Нет, пожалуй, надо прилечь и отдохнуть. До тех пор, пока не поднимет старшина или пока не перестанут видеться маленькие девочки…

— Саша!

Он явственно услышал собственное имя. Горло сжал спазм, перехватило дыхание. Парамонов ухватился за ближайший ствол, пытаясь справиться с судорогой. Он чувствовал, что сейчас задохнется.

Страх на мгновение отступил. С рыдающим звуком Александр втянул воздух и задышал часто-часто.

Он снова услышал голос маленькой девочки. Но…

Щемящая тоска охватила красноармейца. Это был голос девочки из прошлого. Маленькой подруги из деревни Аляково.

— Даша? — спросил он. Лес молчал.

Он и Даша дружили, когда им было по девять лет. Они вместе купались в маленькой речке, вместе лежали под огромным дубом на окраине деревни. Она была первой девочкой, которую он поцеловал.

Парамонов двинулся в направлении голоса, совершенно позабыв, что маленькая Даша, которую он помнил, давно выросла, родила троих детей и уже успела потерять мужа на войне.

Проваливаясь в сугробы по колено, Саша Парамонов пробирался в лесную чащобу.

— Даша! — звал он. По темному лесу его зов прокатился гулким эхом и вернулся обратно искаженным до неузнаваемости. Солдат поднял фонарь и вновь увидел мелькнувший край голубого платья. У Даши такого не было, но этот голос… Парамонов твердо знал, что голос принадлежит ей.

— Даша!

— Сашенька, я здесь!

Голос раздавался из самой тьмы. Парамонов бросился вперед, споткнулся и уронил фонарь. Тот упал в снег и потух. Тотчас вокруг опустился мрак. Саша пошарил возле себя в поисках керосиновой лампы и, не найдя ее, махнул рукой.

— Саша…

Огни костров за его спиной загородили могучие стволы. В сгустившемся мраке Парамонов уже не нашел бы дорогу назад. Но он не понимал этого. Он двигался вслед за голосом, не думая ни о чем.

— Дашенька, я хочу к тебе… — простонал Саша и услышал в ответ приглушенный хруст снега.

— Иди ко мне, милый! — прошептал голос.

Парамонов протянул руки на звук голоса. Сознание помутилось. Ему казалось, что он спит и одновременно летит. Он не слышал ничего вокруг. Он был полностью поглощен предстоящей встречей.

Из сладких ностальгических грез Парамонова выдернула страшная боль. Что-то холодное и липкое рвануло за ноги, схватило, завертело. Что-то острое кромсало кожу, прорывая ткань шинели и армейских штанов. Парамонов закричал, но в рот набился снег. Он продолжал кричать изо всех сил, не осознавая, что в темноте разносится только его сдавленное мычание.

Александр звал не маму и не старшину. Звал он свою девочку из прошлого.

Дашу.

ГЛАВА 7

Смерклый бежал, боясь опоздать к раздаче спирта. Подозрение об обмане даже не приходило крестьянину в голову. Все его помыслы были связаны с предстоящим распитием живительной влаги. Конечно, Смерклый не был последним дураком и прекрасно понимал, что, раздав по невежеству весь спирт сейчас, молодой лейтенант окажется перед фактом, что ни один из красноармейцев в трезвом рассудке не пойдет в атаку на высоту Черноскальная. В результате старшина и политрук погонят солдат «всухую», что крайне неприятно. Фрол и сам не хотел идти трезвым в атаку, потому что это довольно страшно. Но внутренний голос, словно червячок, подтачивал его изнутри и требовал несколько граммов спиртного именно сейчас, а не после. Поэтому ноги сами несли крестьянина. Вдобавок, если сейчас Фрол не возьмет свою долю, она достанется другим, более прытким.

Дорога, на участке которой расположилась рота, поворачивала. Фрол решил срезать угол, прошмыгнув между несколькими исполинскими стволами. Но едва он юркнул в темноту, как нога в поношенном валенке провалилась в сугроб. Фрол коротко матюгнулся, но ничего поделать уже не мог. Его понесло вниз, в мягкую снежную россыпь.

Когда он провалился по пояс, в голове промелькнуло, что скорей всего неприятности закончились. Но затем его увлекло еще глубже, по шею, и только на этом падение остановилось.

— Уф! — произнес Смерклый.

Он поводил руками под сугробом, пытаясь нащупать опору и выбраться. На миг крестьянин оторопел и пошевелил руками еще раз. После этого удивленно охнул. Снежная корка находилась только сверху. Под ней пустота. Полость. Заинтересованный этой странностью Фрол нагнулся, нырнув в сугроб с головой.

Его обволокла темнота. Трудно было что-то разглядеть. Покряхтев, Смерклый залез под шинель в карман гимнастерки и достал коробок спичек, завернутый в непромокаемый брезентовый мешочек.

Чиркнул спичкой. Она вспыхнула робким пламенем.

— Чтоб тебя! — выругался от удивления исследователь.

Он поднял спичку повыше, чтобы как следует осмотреть пространство под сугробом, но невольно ткнул ею в снежный пласт над головой. Спичка потухла. Смерклый чертыхнулся и зажег новую.

Перед ним был проход высотой в половину человеческого роста. Фрол посветил вперед. Ход уводил далеко, конец его терялся во мраке. Крестьянин повернулся назад и обнаружил, что идет он тоже неизвестно откуда. Судя по всему, Смерклый оказался посередине этой длинной норы в сугробах.

Возле ног темнел отпечаток лапы неизвестного зверя. Смерклый не был охотником и не умел читать следы, как Ермолаев, но отметил, что отпечаток довольно большой.

Он наклонился, чтобы как следует рассмотреть его. В этот момент огонек приблизился к кончикам пальцев. Крестьянин вскрикнул и выронил спичку. Коротко пшикнув, она потухла, и пространство вокруг погрузилось в темноту.

Фрол замер в нерешительности, а затем выпрямился. Голова поднялась над сугробом.

— Спирт, — выдавили губы единственное слово. Разворотив сугроб, Смерклый выбрался на дорогу.

Алексей посветил керосиновой лампой на наручные часы: 17.50. Они возвращались в лагерь. Темнота затянула всё вокруг. Лишь дорогу, на которой расположились солдаты, освещало пламя костров.

Первый человек, который их встретил, был старшина Семен Владимирович. Он взял разведчика за локоть и отвел в сторону. Пока Алексей жевал булочку с маком, которую испекла старушка из деревни, старшина внимательно выслушал рассказ бойца. После этого подошел к ним.

— Что скажешь, Семен? — спросил политрук. Алексей съел только половинку булочки, а остальное убрал в вещмешок. Еще пригодится.

— Странная история, — задумчиво ответил старшина. — Надо посмотреть своими глазами.

— Нужно двигаться дальше, — напомнил Калинин.

— Помилуйте, Алексей Витальевич! — произнес Зайнулов. — Посмотрите, что вокруг делается! Темнота непроглядная.

— Если мы останемся здесь до рассвета, то потеряем часов двенадцать, а это непозволительная роскошь! — сказал Алексей и повторил который раз за сегодняшний день: — Послезавтра мы должны выйти к высоте Черноскальная!

— А тебя не беспокоят пропавшие немцы? — спросил старшина. — Мы можем повторить их судьбу.

— Сейчас еще только шесть вечера! Мы можем идти и идти!

— Куда идти? — воскликнул старшина. — Куда ты пойдешь в этой темноте? Хватит на сегодня переходов. И так оказались черт знает где.

— Да вы что! — впервые повысил голос Калинин. — Знайте свое место!! Вы — старшина! А командир роты здесь я!! Сейчас же начнем движение. Командуйте строиться.

— Как же мы пойдем в темноте? — рассудительно спросил Зайнулов. По всей видимости, на этот раз он принял сторону старшины. Ну и ладно. Алексей чувствовал в себе силу противостоять обоим.

— У нас есть керосиновые лампы!

— Их недостаточно, — возразил политрук. — Сделаем факелы!

— Чуть помедленнее, кони-и, — с хрипотцой пропел старшина.

Калинин с изумлением посмотрел на него. Он не понимал, что его больше удивило в этой фразе — бесцеремонность или неожиданная музыкальность Семена Владимировича.

— Мы останемся здесь, лейтенант, — произнес старшина. — И тронемся в путь только с рассветом.

— Я согласен со старшиной, — кивнул Зайнулов. — Останемся на дороге до утра. Выставим посты и спокойно переночуем.

Алексей поджал губы и, повернувшись спиной к политруку и старшине, отправился прочь. Злость переполняла его. Проклятые старики! Не хотят выполнять приказ. А приказы нужно выполнять любой ценой, и брести в темноте по дремучему лесу — самая меньшая цена. Как они этого не понимают?

— Товарищ лейтенант! — Алексей обернулся.

— Товарищ лейтенант, погодите! — донеслась до Алексея окающая речь.

Из леса выбежал солдат, которого Калинин пока не знал. На вид ему было лет сорок. Близко посаженные глаза, нос картошкой, короткая шея, неуклюжая фигура. Шинель от воротника до самого низа облеплена снегом.

— Что вам? — спросил Алексей. Гнев по-прежнему бурлил в нем, однако не переливался через край

— Товарищ лейтенант, я хочу получить свою долю! — Красноармеец окал так, что резало слух. Калинин скривился:

— Вы о чем?

— О спирте!

— Я не понимаю.

— Мне бы спирту мою долю… — жалостливо протянул красноармеец.

И тут Алексей, сам того не осознавая, выместил накопившуюся злость на этом солдате:

— Да вы что-о!! Вы в Красной Армии служите или в банде Махно! — С каждым выкриком гнев Калинина только разрастался. — Выпить захотелось? Опьянеть? Как вам не стыдно! Советскому человеку! Спирт не для пьянки, спирт только для боя! Слышите меня?! Не для веселья… Вон отсюда! Чтобы я больше не слышал, как вы клянчите! Вон, раковая опухоль на здоровом теле советского общества!

Смерклому показалось, что он попал под град камней, настолько неожиданно и больно обрушились на него обвинения молодого лейтенанта. Втянув голову в плечи, он припустил от командира прочь.

«Боже мой, боже! — на ходу проносилось у него в голове. — Не досталось спиртику-то!»

Он пробежал десяток метров, когда на пути выросла темная высокая фигура. Смерклый не заметил, откуда появился красноармеец.

— Куда бежишь? — спросил солдат, словно невзначай.

Фрол остановился.

— Не бегу я, — растерянно стал оправдываться крестьянин. — Так, иду быстро…

Блики костра упали на лицо высокого солдата, и Смерклый увидел тонкий нос с горбинкой и безжизненные бесцветные глаза. Солдат улыбнулся.

— Я видел, как тебя прогнал лейтенант. Чем ты его рассердил?

— Ничем, — быстро ответил Фрол.

— Ты попросил немного спирта, чтобы согреться на ночь, а он накричал на тебя?

Фрол, насупившись, молчал.

— Вот они, командиры, — произнес солдат, посмотрев в направлении Калинина, который задумчиво ковырял снег носком сапога. — Не понимают, что нужно солдатской душе.

— Они за нас думают, — возразил Смерклый. — Раз нельзя, значит, нельзя. Спирт для атаки будет надобен.

— Брось, — сказал солдат раздраженно. — Знал бы ты, сколько у него спирту. Несколько фляг!

— Неужели? — удивился Фрол. Солдат кивнул:

— У них много спирту. Им просто жалко. Не любят они солдата. Злые они. И лейтенант этот молодой, и старшина, и политрук…

— Вроде политрук неплохой мужик.

— Неплохой, — согласился солдат. — Неплохой, когда на привале. А в бою — спинами других прикрывается.

Фрол слегка оправился от обиды, нанесенной молодым лейтенантом.

— Что-то я тебя не знаю, — сказал он.

— Я из третьего взвода, — ответил солдат, — которого не существует. Полностью погиб третий взвод. Один я остался. Сергей Вирский меня зовут.

— Фрол Смерклый. — Он пожал руку солдату. — Руки погрей. Что-то ты совсем замерз.

— Не беда. Увидимся.

Накричав на незнакомого солдата, Калинин почувствовал, как скопившееся внутри ожесточение растаяло, и ему полегчало. Он вдруг ощутил уверенность в себе. Не такую, правда, чтобы убедить старшину и политрука продолжить движение. Приходилось смириться с фактом, что сегодня рота уже никуда не тронется и заночует прямо на дороге.

Размышляющего и медленно бредущего между кострами Калинина догнал сибиряк Ермолаев.

— Разрешите обратиться, товарищ командир! — произнес он.

— Конечно… — кивнул Калинин. — Странная фраза. Я много раз слышал ее и даже произносил сам, но никогда не задумывался над ее бессмысленностью.

— Что, простите? — не понял сержант.

— Вот вы просите разрешения обратиться ко мне, в то время как обращение уже сделали. «Товарищ командир» — ведь это обращение… Так что вы хотели?

— Не знаю даже, с чего начать… — нерешительно произнес сибиряк. — Я не понимаю. А меня в армии с самого начала учили: обнаружил что-то новое, даже если не понимаешь — доложи командиру.

— Я думаю, это правильно.

— Согласен, — кивнул Ермолаев. — Я обнаружил звериный след.

Калинин быстро взглянул на сержанта. До сих пор лес казался мертвым. Ни птицы, ни звери, ни их следы не попадались на глаза. След, обнаруженный Ермолаевым, стал первым проявлением жизни в исполинском лесу.

— Зверь прошел больше недели назад. След уже замело снегом, но под сугробом на заледеневшей корке остался отпечаток ступни.

— Что за зверь?

В глазах Ермолаева промелькнула растерянность.

— Я понимаю, это звучит глупо. Вроде бы охотник из Сибири должен знать все следы. Но этот след я опознать не могу.

Алексей внимательно посмотрел на выражение лица Ермолаева.

— Вы не можете опознать след зверя или это неизвестный вам след?

— Да, — воспрянул сибиряк. — Скорее всего это неизвестный мне след!

— След крупный?

— Очень. Это не медведь, не тигр… Пятка узкая, почти не давит на снег. От нее остался слабый отпечаток. Напротив, пальцы мощные, их четыре. На корке также виднеются четкие проколы. Я измерил их глубину, она составила около десяти сантиметров.

— Ты хочешь сказать, что проколы — это звериные когти, длина которых десять сантиметров?

— Да. Зверь передвигался на четырех лапах, причем основной вес приходится на передние.

— Но ты же нашел только один след!

— Так точно! И я полагаю, что это след задней ноги. Она практически не нагружена.

Алексей повернулся в сторону темной чащи. Свет костров только сгущал мрак между деревьями. Информация сержанта о таинственном звере бодрости не прибавляла. Калинин невольно поежился.

— Можешь себе представить, — произнес Алексей, — что где-то там, в темноте, бродят невиданные звери с когтями длиной в десять сантиметров?

— Я нашел только один отпечаток, — сказал Ермолаев. — Он очень старый…

— Ладно. Я поговорю со старшиной, чтобы он выставил охрану по периметру лагеря.

Ермолаев кивнул. Калинин отпустил сержанта, а сам в задумчивости опустился на снег. Рассказывать старшине о загадочном звере, конечно, не стоит. Охрана и так будет выставлена, а вот усугублять конфликт с Семеном Владимировичем неразумно. Боже, как он устал за этот день! Первый день командования ротой. Сколько вопросов, сколько ответственности! Бойцы словно не замечали его приказов, старшина вспыхивал по любому поводу. Только политрук Зайнулов как-то поддерживал его, да рядовой Приходько иногда поднимал настроение своими шуточками.

За целый день Алексей съел только треть котелка каши на завтрак и половинку булочки с маком после полудня. Но голода не чувствовалось. Он ощущал только неимоверную усталость. А еще головокружение. Калинин раньше слышал это выражение — голова идет кругом от забот. Теперь он осознал смысл этих слов в полной мере. Мир как будто немного сдвинулся, и от этого сознание с трудом воспринимало окружающую действительность.

Он как бы посмотрел на всё свежим взглядом. Создавалось впечатление, что совсем недавно, возможно, вчера, он заснул дома в постели, а проснулся в этом дремучем лесу в окружении чужих людей, на лицах которых лежит печать войны. Словно кто-то могущественный, почти бог, кинул его к этим людям и заставил командовать ими. А кем был Алексей до этого? Начинающим ученым, «очкариком». Чужое! Всё вокруг чужое!

Калинину внезапно захотелось оказаться дома, в теплой постели. Или за любимым письменным столом рядом с книжным шкафом, который стал почти родным. Оказаться там и не думать ни о чем! Погрузиться в мир книг и фантазий.

Если бы кто-то посмотрел на него со стороны, то обнаружил бы, что молодой лейтенант смотрит в пустоту перед собой и мечтательно улыбается.

Калинин спал. Он уснул прямо так, сидя на снегу, уронив голову на грудь. Снилась ему дача родителей. Было лето. Он сидел за столом, у которого были гнутые ножки, а фанера на столешнице вздулась и потрескалась. Солнце здорово припекало сквозь стекло веранды. Мама только что принесла полную тарелку клубники, посыпанной сахаром. Алексей уже съел одну, и желудок был переполнен.

— Нет, мама, я больше не хочу клубники! — Мама раскрыла рот и закричала:

— Саша!

Кто-то тряс Калинина за плечо, вырывая из сладкой дремы. Последним в сновидении было ясное ощущение, что он всё-таки не Саша, а Алексей.

Калинин открыл глаза. Оказалось, что будил его политрук.

— Извините, Алексей Витальевич, — деликатно произнес Зайнулов. — Но клубники у меня нет, даже если вы не хотите ее.

— Я, кажется, уснул, — сказал Калинин, протирая глаза. Посмотрел на часы. Прошло всего тридцать минут.

Что-то непонятное творилось в лагере. Солдаты не сидели спокойно у костров, а, поднявшись на ноги, уставились в темноту между деревьев.

— Саша!! — громко звал кто-то. — Парамонов!!

— Что случилось? — спросил Калинин.

— Рядовой пропал.

Алексей встал. Издали раздалось лошадиное ржание. Ротная лошадь Дуня волновалась. Калинин кинул мимолетный взгляд в ее сторону и повернулся к Зайнулову:

— Давно он исчез?

— Никто не знает. Последний раз его видели час назад. Командир отделения произвел перекличку, и рядовой Парамонов не отозвался.

Из темноты вынырнул старшина.

— Пока ничего не нашли, — сообщил он. — Следов, указывающих, что он ушел в чащу, не видно. Быть может, побрел по дороге к выходу из леса.

— Зачем? — удивился Калинин.

— Я не папа римский, чтобы у меня были ответы на все вопросы! — резко отозвался Семен Владимирович. — Что делать будем?

— Нужно искать, — сказал Калинин.

— И как? — спросил старшина.

— Нужно прочесать лес, — объяснил Алексей.

Старшина фыркнул:

— Опомнись, лейтенант. Мрак такой, что даже пальцев своих не разглядеть. Мы в неизвестном лесу и не знаем, где он кончается. Я отправлю на поиски взвод, и вместо одного пропавшего солдата у нас будет дюжина!

— Темно, — согласился со старшиной Зайнулов. — Снег глубокий. Нужно ждать. Возможно, он скоро вернется.

Калинин снова начал злиться:

— Но ведь пропал человек!

— Пропал — найдется, — сказал старшина. — Если решил прогуляться по дороге, ничего с ним не случится. Если…

— Что «если»?

— В случае этого «если» твои поиски ничего не дадут, лейтенант!

— Надо усилить охрану лагеря, — сказал Зайнулов. Старшина кивнул, приложил руку к виску, отдавая честь, и скрылся. Зайнулов ушел вслед за ним.

Злость поднялась в Алексее. Он стал нервно бродить взад-вперед, пиная носком сапога снежные комья. «Я не командир в роте! — пришел он к неожиданному выводу. — Я совершенно не командую солдатами! За меня это делают старшина с политруком. Я словно кукла. Меня показывают солдатам, говорят, что я их командир, а когда дело доходит до настоящих приказов, меня никто не слушает, а приказы отдают старшина с политруком, и все их выполняют!»

Калинин внезапно понял, что ему следует сделать.

Сергей Вирский вместе с остальными красноармейцами пытался разглядеть что-нибудь в суровой темноте промеж деревьев. Бойцы были напряжены и нервничали. Ни у кого не возникало желания сойти с дороги, чтобы окунуться во тьму.

— Сволочи, — пробормотал Вирский.

Ни один из красноармейцев не обратил внимания на его слова. К кому относилось ругательство, Вирский и сам не знал. Оно просто вырвалось.

— Сволочи, — повторил он.

Сволочами у Вирского были командиры, которые сейчас стояли в стороне и обсуждали, стоит ли входить в лес. Сволочами были немцы, которые находились в этом же лесу. Сволочью был пропавший красноармеец. И, наконец, те неведомые силы, которые заставили рядового Парамонова отправиться в лесную чащу.

Вирский был раздражен с того момента, как рота вошла в лес. С первого шага от деревни Потерянная ему был не по душе тоскливый поход, а тут еще гигантские деревья, сугробы черт знает какой глубины. Он ненавидел всё это. Он ненавидел и высоту Черноскальная, которую предстоит взять с боем и которая находится неизвестно где.

Ему хотелось убивать немцев. Именно так. Убивать как можно больше. Чтоб кровь рекой лилась на снег, чтоб струилась из глотки и ушей.

Кулаки Вирского нервно сжались.

Он посмотрел в сторону чащи. Контуры деревьев расплывались во мраке. Ветви над головой образовывали причудливый свод. Вирский вглядывался в темноту пристально и напряженно… И он увидел…

Словно на него снизошло внезапное озарение, он увидел, как из темноты проступило око. Вирский отпрянул.

— Вы видели?! — воскликнул он, обращаясь к сослуживцам.

Конечно, никто этого не заметил. Он снова глянул во тьму. Перед глазами всё та же размазанная чернота. И больше ничего.

— Это всё контузия, — пробормотал он. — Чертова немецкая бомба, рванувшая возле моей чертовой головы.

— Сержант Ермолаев прибыл по вашему приказанию, товарищ лейтенант!

— Это из вашего взвода пропал рядовой Парамонов? — спросил Калинин, нервно теребя пуговицу на тулупе.

— Точно, мой Парамонов, — подтвердил сержант. — Второе отделение.

— Что вы намерены предпринять для его поисков, сержант Ермолаев?

Вопрос поставил Ивана в неловкое положение. Старшина строго-настрого запретил соваться в лес. «Не хватало потерять еще кого-нибудь!» — были его слова. На случай, если рядовой заблудился и бродит где-то неподалеку, старшина распорядился периодически выкрикивать его фамилию, чтобы тот мог сориентироваться и выйти на звук голоса. Также Семен приказал получше разжечь костры. С другой стороны, командир роты — хоть молодой, но всё-таки командир — спрашивал о предпринятых действиях для поисков пропавшего. Ермолаев знал о разногласиях старшины и молодого ротного и понял сейчас, что оказался меж двух огней.

— Нужно искать его, — произнес Калинин, не дождавшись ответа сибиряка.

— То есть идти в лес?

— Да! — Калинин неистово мял и вертел пуговицу тулупа в тонких пальцах.

— Слишком темно, — возразил Иван.

— Есть керосиновые лампы. Сколько их у вас во взводе?

— Осталось две… Одну, я полагаю, унес Парамонов.

Калинин вдруг подумал, что действительно дурацкая идея — послать целый взвод в темный лес всего с двумя керосиновыми лампами. Его приказ был тупым, но пойти на попятную перед подчиненным Алексей уже не мог.

— Сделайте факелы, — велел он. — Палки, тряпки, керосин — всё это есть.

— Я не нашел его следов. Мы не знаем даже направления поисков, — попытался возразить Ермолаев.

— Я хочу, чтобы вы проверили все окрестности лагеря, — заговорил Калинин с неожиданно властной интонацией. — Каждый кустик, каждое дерево! Я хочу знать, что с ним случилось. От этого происшествия зависит судьба всей роты.

Ермолаев уставился на молодого лейтенанта, загипнотизированный его повелительным тоном. Слова Калинина подействовали магически. Иван подумал, что не так уж бесхребетен новый командир.

— Задача ясна, — произнес он.

— Сколько потребуется времени на подготовку?

— Минут пятнадцать… — Ермолаев сделал паузу. — Ну, я пошел?

— Да, — кивнул Алексей.

Сержант собрался уходить, сделал несколько шагов, но затем вернулся:

— Вы полагаете, Алексей Витальевич, что к исчезновению Парамонова причастен тот зверь, след которого я обнаружил?

Что-то лопнуло на тулупе Калинина. Алексей не дрогнул в лице.

— Сейчас нельзя ничего утверждать. Ищите следы. Когда что-то найдете, можно будет делать выводы.

Ермолаев ушел во взвод. Алексей поднес к глазам пуговицу, которую машинально оторвал от тулупа.

…(вот тебе, зверь неписаный!)…

Эта фраза невольно всплыла в памяти. Алексей не мог точно сказать, где он слышал ее.

Вот тебе, зверь неписаный!

Теперь он сделал всё, чего хотел и чего подсознательно требовал от себя. Ермолаев выполняет его личный приказ, и первый взвод будет активно заниматься поисками пропавшего красноармейца. Сейчас Алексей чувствовал, что может командовать, может убеждать без помощи политрука, наперекор указаниям старшины.

Размышляя, Калинин не заметил, как отдалился от костров, оказавшись в холодном сумраке леса. Мороз медленно подбирался к отметке в двадцать градусов. Несладко придется бойцам в их тонких шинелях этой ночью. Он погладил выделанную кожу тулупа и снова подумал о своем положении.

Он почувствовал некоторую уверенность, власть командира. Калинин пока не мог сказать, нравится ли ему это, но определенно эти ощущения повлияли на ход мыслей.

Неподалеку скрипнул снег.

Калинин напрягся, сразу вспомнив о странностях леса, в котором они находятся, и о таинственном звере. Звук раздался в опасной близости от лейтенанта, но потом снова воцарилась тишина. Алексей замер, оглядываясь вокруг…

Кто-то огромный яростно и стремительно набросился на него и прижал к стволу дерева. Алексей попытался крикнуть, но мощная рука зажала ему рот. Снизу что-то другое, по крепости напоминающее слесарные тиски, сдавило мошонку так больно, что у Алексея покатились слезы из глаз.

— Послушай, лейтенант, — раздался из темноты хриплый голос державшего его человека. — Послушай очень внимательно! Если бы пуля снайпера не прошила голову Боровому, ты бы сейчас командовал взводом, не больше!

Железные пальцы, ухватившие мошонку, надавили. Калинин глухо закричал под ладонью, сжимавшей его губы.

— Я думаю, ты поймешь правильно, — продолжал хриплый голос. — Не слишком командуй в роте. Ты еще сопливый пацан и многого не понимаешь. Чтобы стать таким командиром, как Боровой, нужно иметь опыт и характер. У тебя же ничего нет… и даже хотелка еще не отросла. Не мешай роте жить, а лучше подумай о себе! Ночи здесь такие темные! Пропадешь, как тот рядовой.

И прежде чем Алексей сумел промычать сквозь сжатые губы что-либо в ответ, руки отпустили его. Темная тень скользнула между деревьев и скрылась. Алексей, охая от боли, опустился на снег.

Боже, как стыдно! Какое унижение!

Все рассуждения о том, что он уже стал командиром и может отдавать приказы, были сметены этим дерзким и внезапным нападением. Нет, ему никогда не стать тем, кем его назначил комбат. Все это прекрасно понимают.

…(вот, возьми-получи)…

— Боже, как больно! — простонал Алексей. Злость и страх переполняли молодого лейтенанта. Его била дрожь, словно в лихорадке. Он сжал зубы, пытаясь ее унять, и поднялся, перебирая руками по стволу сосны.

Неожиданно он что-то нащупал. В том месте, где легла ладонь, коры не было. Под пальцами Алексея оказались упорядоченные бугорки и ямки.

Всё еще морщась от боли, он достал спички. Он выпросил их у Приходько, собираясь научиться курить, чтобы казаться взрослее. Однако свернуть первую самокрутку так и не нашел времени. А спички остались. Алексей зажег одну, осветив поверхность ствола. И не поверил глазам.

Перед ним, вырезанный на стволе дерева, предстал текст на древнеславянском. Крохотные буквы были окружены волнистыми узорами — такими же, как на избе в деревне Потерянная.

Спичка потухла, и Алексей зажег новую. Вновь он увидел узоры, которые означают воду. При чем тут вода? Непонятно.

С превеликим трудом — ему пришлось одновременно зажигать спички и держать карандаш с тетрадкой — Калинину удалось скопировать текст. После этого он попытался его перевести:

«Беспредельно… низко хотение… движущийся храм… ВОДА… его знак… беспредельно большой… не желай исполнить хотение… не пытайся пройти к храму. Не кляни зло… бережет… снег погребенный…»

Алексей не понял ни единой фразы в странной надписи, но зато узнал древнюю кириллицу. Слова в ней располагались так, что буквы «висели» на строчке. Таким способом писали на раннем этапе развития языка. «Текст древний, — подумал он. — И его возраст можно определить по возрасту дерева».

Калинин посмотрел на темный могучий ствол.

Ему не меньше тысячи лет. Неужели и тексту столько же! Нет, не может быть. Казалось, буквы вырезаны совсем недавно. Алексей еще раз убедился в этом, истратив последнюю спичку.

Многие слова он знал, но их сочетание по-прежнему было неясным. «Низко хотение», «движущийся храм», «не кляни зло», «бережет снег погребенный». Общий смысл текста оставался туманным. Единственное, что было знакомо, — упоминание о воде. Алексей сосредоточился, пытаясь тщательно проанализировать текст, уловить смысл в разрозненных словах…

— Алексей! — раздался вдруг из темноты до боли знакомый, почти забытый детский голос.

Калинин вздрогнул. От этого окрика дрожь пробежала по телу, а сердце словно провалилось в пропасть. Он задышал часто-часто. Что это? Ему послышалось или детский голос действительно окликнул его? Невозможно ответить однозначно. Вероятно, он что-то слышал. Скорее всего в лесу раздался звук, очень похожий на детский голос. Калинин читал, что крик выхухоли напоминает плач ребенка. Да, такие звуки может издавать животное. В любом другом лесу, но только не в этом. Только не здесь! Ведь красноармейцы еще не встретили ни одной живой твари. Только Ермолаев обнаружил старый заметенный след.

— Алексей! — вновь позвал голос из темноты.

Сердце напомнило о своем существовании быстрыми и отчетливыми ударами в грудь. Как бы Калинин ни уверял себя, эти звуки издавало не животное. Это был человеческий голос, и принадлежал он девочке, которую Алексей прекрасно знал…

— Катя? — спросил он.

Опустив тетрадь в карман тулупа, Калинин, утопая в сугробах, побежал в чащу.

ГЛАВА 8

Неспешно и размеренно Зайнулов обходил временный лагерь роты. Был поздний час, над просекой не видно ни неба, ни звезд — сплошная темень. Политрук подумал, что сегодня красноармейцам следует лечь пораньше, чтобы подняться чуть свет и продолжить движение.

Он обошел бойцов, поговорил со многими. Они приходили в себя после исчезновения рядового Парамонова. В роте прознали о немецких вещах, разбросанных впереди на дороге, и вот уже возле костров в солдатских руках появились сумки с фашистскими крестами. С разных сторон зазвучали неумелые трели губных гармошек. Кто-то под хохот окружающих выпячивал грудь, напялив на голову офицерскую фуражку, кто-то в стороне от других, кряхтя, пытался натянуть неподходящие по размеру кожаные сапоги. Красноармейцы сами развеяли холод и сумрак леса, поэтому Зайнулов не препятствовал тому, чтобы они брали трофеи. Одно только обстоятельство не давало покоя старому политруку. Если остались одежда и личные вещи, то куда подевались люди, которым это всё принадлежало?

Он не мог ответить и поэтому беспокоился. Плохо, если Зайнулов чего-то не понимал.

Если бы ему дали десяток бойцов и приказали лечь костьми, но не позволить немцу, у которого дюжина танков и рота солдат, занять безымянную высоту, Зайнулов бы так не тревожился. Ибо в поставленной задаче всё очевидно: впереди немцы, высота под ногами, бойцов только десять. Да, все полягут, но приказ будет выполнен с максимальной отдачей. Однако, когда Зайнулов чего-то не понимал в окружающей обстановке, когда он сталкивался с головоломной загадкой (как сейчас!) — в этом случае можно ждать беды. Может погибнуть вся рота, даже если ей противостоит лишь горстка противника. А всё из-за того, что командир не уловил одну маленькую, но существенную деталь.

«К следующему утру я сойду с ума, если не разгадаю, куда подевались немцы, — подумал он. — Должен быть простой логический ответ».

Должен. Вот только существует ли?

Как и всех детей в царской России, родители окрестили Михаила сразу после рождения, но крестик свой он потерял давным-давно и не позаботился о том, чтобы заиметь новый. Зайнулов не верил ни в бога, ни в мистику. Он прожил на свете долгие шестьдесят четыре года, но так и не видел ни божественного суда, ни колдовства. Впрочем, нет. Однажды это случилось. В октябре сорок первого, возле госпиталя, куда привезли на черном «ГАЗ-61» раненого генерала. То странное и волнующее событие позже растворилось в масштабе последующей всеобщей трагедии. Оно лишило Зайнулова сна, но не изменило и не могло изменить его жестких атеистических взглядов.

Ротная лошадь Дуня продолжала волноваться, когда он проходил мимо. Не могла успокоиться с тех пор, как пропал рядовой Парамонов. Она громко ржала, мотала головой и вырывалась из рук конюха, пытавшегося ее утихомирить. Лошадь была чем-то встревожена. Животные острее людей чуют опасность.

«Но что ты чувствуешь? — мысленно спросил политрук, глядя в налитые кровью лошадиные глаза. — Что знаешь такого, о чем не ведаем мы?»

Дуня отвечала только беспокойным ржанием и фырканьем.

Зайнулов съел остатки булочки, которую всё-таки всучила настырная старушка. Хотя она пролежала в вещмешке семь часов и мороз уже подбирался к двадцати градусам, булочка оставалась мягкой и аппетитной. Особый вкус придавал мак, которым была посыпана верхняя корочка.

— Ну как, получил спиртик? — послышался голос с характерным украинским акцентом. Политрук обнаружил, что незаметно для себя очутился возле группы красноармейцев во главе с Николаем Приходько. Фраза предназначалась не Зайнулову, как он подумал в первый момент, а понуро опустившему голову крестьянину из-под Вологды.

Михаил Ахметович вновь погрузился в раздумья и прошел мимо костра, возле которого оживленно разговаривали Смерклый с Приходько:

— Ну как, получил спиртик? — спросил Приходько, хитро улыбаясь.

Смерклый с хмурым лицом опустился на снег возле березы.

— Получил, как же! — недовольно откликнулся он. — Таких собак спустил на меня лейтенант, что в ушах до сих пор звон.

— Сказочник-то? — искренне удивился Приходько.

— Он самый, — угрюмо бросил Фрол. Глядя на него, бойцы начинали потихоньку посмеиваться. Недовольное и жалкое лицо и вологодское оканье делали его похожим на клоуна. — Сказочник, хех! Таких сказок отвесил… А под конец обозвал даже очень обидно.

— Это как же? — осведомился Приходько.

— Раковой выхухолью.

Взрыв солдатского хохота едва не сорвал хвою с ветвей окружающих деревьев. Больше всех надрывался Приходько, который даже упал на снег. Смерклому хотелось провалиться сквозь землю в этот момент.

…(в длинную нору в сугробе)…

Он начал шарить вокруг себя, разыскивая вещмешок. Нужно было прижать его к груди, чтобы успокоиться. Надоело быть посмешищем для взвода!

Но вещмешок с немецкой коробочкой исчез.

— Ой, Фрол! — вдруг воскликнул Приходько, перекрывая солдатский хохот. — Что это за дерево рядом с тобой?

— Сам не видишь? — мрачно ответил Смерклый. — Береза.

— Береза? А я так думаю, что елка.

Фрол бросил недоверчивый косой взгляд на белый в пятнах ствол.

— Ты что, хохол, березу от елки не разбираешь?

— Конечно, елка! — убежденно воскликнул Николай. — Глянь, какие подарки на ней висят!

Смерклый торопливо поднял голову, начиная догадываться, что за «подарки» такие. В отсветах костра среди голых ветвей виднелся пухлый брезентовый куль. Фрол сразу узнал свой вещевой мешок, в котором лежала коробочка с немецким сухпайком.

Крестьянин быстро вскочил. Красноармейцы веселились, глядя, как он неуклюже бегает вокруг березы, пытаясь раскачать ее, чтобы упал вещмешок. Но тот был основательно закреплен на верхушке.

— Кожурки вы прелые! — кричал Смерклый. — Шавки бесхребетные! Сво-олочи!

— А ты попрыгай, — посоветовал Приходько, — может, и достанешь.

Смех прекратился. Приберегая дыхание для нового взрыва хохота, красноармейцы смотрели, как крестьянин, обняв березу руками, начал неуклюже карабкаться вверх.

— Смертельный номер! — комментировал Приходько. — Под куполом цирка шибко умный крестьянин и любитель дармовщинки Фрол Смерклый!! Беременным женщинам и детям просьба покинуть зал! Затаите дыхание! Номер исполняется всего один раз!

К удивлению всех, кто прибежал к костру, чтобы поглазеть на бесплатное представление, Смерклый поднялся уже метра на два и продолжал взбираться дальше. Это походило на чудо природы. Неуклюжие руки и ноги крестьянина, казалось, не были приспособлены для лазания по стволам, но на глазах у всех Фрол медленно продвигался вверх.

— Вот что с людьми делает жадность, — произнес подошедший Ермолаев. — Фрол, слезай!

— Нет, — раздалось сверху, откуда были видны только руки, ноги, шинель и ватные штаны.

— Слезай, я сказал! — прикрикнул Ермолаев.

— Я свой мешок не брошу, — ответил крестьянин с березы. Ермолаев махнул рукой.

— Коля, — сказал он Приходько, — ты же не ребенок, чтобы такими шутками баловаться!

— Всё в порядке, Бань! — заверил Приходько. — Увидишь, каким он податливым станет, когда слезет с дерева. Негоже это, если во взводе единоличник заводится. Разобщает он ребят, они сразу начинают больше думать о себе, чем о товарищах. А еще вот из таких вырастают предатели…

Тем временем Смерклый добрался до середины ствола, и тут, к удивлению всех, береза стала клониться под тяжестью его тела. Вместо того чтобы остановиться и вернуться назад, Фрол не прекратил попыток добраться до вещмешка и продолжил карабкаться к верхушке. С каждым его движением береза клонилась всё ниже, постепенно выгибаясь дугой, на верхней точке которой и вцепился в ствол крестьянин из-под Вологды.

Неизвестно, добрался бы Смерклый до вещмешка или тот, закрепленный на склонившейся макушке, коснулся бы сугробов первым, но у Фрола соскользнула ладонь. Он не удержался и перевернулся вниз головой. Солдаты ахнули — высота была приличной.

Пробираться к вещмешку вверх тормашками Фрол не мог. Верхолазные навыки вдруг испарились. Он повис под стволом, решая, как поступить дальше. Но пока раздумывал, пальцы ослабли, и Смерклый соскользнул с березы.

Вокруг опустилось молчание. Сорок пар глаз в наступившей гробовой тишине наблюдали, как крестьянин оторвался от белого в черных крапинах ствола, пролетел метров пять и воткнулся головой в сугроб. Но это был не конец истории. Сбросив Смерклого, береза распрямилась и, словно заправская катапульта, выстрелила далеко в темноту леса вещмешком вместе с сухим пайком немецкого танкиста, с консервами, сыром, леденцами и джемом.

Приходько первым бросился к неподвижно лежащему в снегу крестьянину.

— Господи! Фрол, прости меня! — бормотал Николай, пытаясь вытащить Смерклого из сугроба. — Честное слово, не хотел, чтобы этим закончилось!

Солдаты помогли украинцу выволочь Фрола к костру. Лицо крестьянина залепил снег, но глаза были открыты. Николай стал растирать ему щеки. Кто-то поднес к губам кружку горячего чая.

Фрол моргнул и повел глазами.

— Жив! — воскликнул Приходько. — Фролушка, прости! Скверная шутка вышла!

Смерклый оттолкнул Николая и сел. Посмотрел на пустующую верхушку распрямившейся березы.

— Зато у тебя остались сигары! — извиняющимся тоном сказал Приходько.

Безмолвно Смерклый запустил руку в карман и вытащил горсть мятых и раскрошившихся табачных листьев.

— Из этого можно самокруточку свернуть, — совсем тихо произнес украинец.

— Чаю хлебни, Фрол, — предложил кто-то из солдат, протягивая кружку прямо к губам.

Смерклый выбил кружку из рук так сильно, что она улетела далеко в сугроб. Чай выплеснулся на одежду. Красноармейцы виновато молчали. Шутка получилась неудачной. Они переборщили, перегнули палку.

— Фрол… — попытался сказать что-то еще Приходько.

— НЕ-Е-ЕТ!!! — завопил Смерклый. Он закричал так страшно, что солдаты отпрянули. Крестьянин поднялся и неуклюжей походкой двинулся во тьму.

Обида казалась такой горькой, что хотелось плакать и кричать. Смерклый шел, не понимая, куда; внутри кипело бешенство. Он был обижен на лейтенанта, который отказал в спирте; на Ермолаева, который не предотвратил издевательства. Но больше всех он был… Нет, «обижен» неподходящее слово для его отношения к рядовому Приходько. Ненависть! Ослепляющая и беспощадная. Вот что Фрол испытывал к украинцу.

«Жалкие людишки, — говорил он себе. — И лейтенант этот, и взводный Ермолаев…» Но Приходько — не человек. Нельзя назвать человеком того, кто издевался над ним, унижал и даже пытался убить.

Да-да, Фрол не сомневался, что, затевая шутку, Приходько желал смерти крестьянину. «Вот только обмишурился ты, выбирая жертву, — подумал Смерклый. — Не тому устроил западню».

Все разговоры украинца были обидны для Фрола. Все извинения лживые! Приходько ненавидел Смерклого, потому что Фрол хозяйственный, потому что Фрол из деревни, потому что Фрол другой. И все попытки обидеть крестьянина только от зависти. От такой зависти, что зубы сжимаются до хруста и нервно дергается веко. От такой — что аж в дрожь бросает!

Нельзя прощать такого сволочного человека. Он должен почувствовать свою подлость! Должен понять, что натворил! И Фрол поклялся сурово отомстить Приходько.

Он вдруг вскинул голову, словно охотничий пес, почуявший добычу.

— На две пачки немецких сигарет, — послышался голос со знакомым акцентом.

Приходько!

Смерклый нервно стер слюну с колючего щетинистого подбородка.

На ловца и зверь бежит.

Прячась за деревьями, Фрол двинулся следом за красноармейцем.

«Нехорошо получилось со Смерклым, — думал Приходько, пробираясь меж костров к оставленным где-то вещмешку и винтовке. — Очень нехорошо!»

Больше всего Приходько беспокоило, что Смерклый рассердился. Не из-за опаски, что крестьянин, затаив обиду, начнет мстить. Такие мысли даже не приходили ему в голову. Приходько сам ценил хорошую шутку и твердо верил, что тот, над кем подшутили, должен смеяться вместе со всеми. Он не должен обижаться или злиться. Иначе это уже не шутка. Вот почему Николай досадовал на обидчивого Смерклого.

— Катя! — услышал он.

Приходько повернулся к лесу, вглядываясь в темноту. И там, среди деревьев, различил силуэт человека.

— Эй, лейтенант! — крикнул он, узнав одинокую фигуру. Новоиспеченный командир роты, пробираясь через сугробы, удалялся от лагеря. — Сказочни-ик!!

Лейтенант даже не оглянулся, словно и не слышал окрика. Еще мгновение, и он растворится в лесном мраке.

— Калинин! — снова позвал Приходько, но ответа не было. И тогда Николай бросился вдогонку.

— Стой, Сказочник! — кричал Приходько, ощущая неведомую опасность, которая угрожала командиру. Через десяток секунд он догнал молодого лейтенанта.

— Стой! — Он схватил Алексея за плечо и повернул к себе лицом. — Товарищ лейтенант, куда это вы направились? Рота маленько в другой стороне.

В слабом свете лагерных костров Приходько с трудом различал лицо командира. Но всё-таки ему показалось, что взгляд Калинина был каким-то потерянным.

— Приходько, — шепотом спросил Калинин, — это ты?

— Нет — Матерь Божья!

Стоять в этом странном лесу по колено в сугробах было жутко и страшно. Николай захотел поскорее уйти отсюда.

— Пойдемте-ка на свет, товарищ лейтенант, — предложил Приходько, но согласия не услышал. Калинин словно оцепенел, в прострации глядя куда-то во мрак. Чтобы вывести его из этого состояния, Николай обнял худые плечи лейтенанта.

— Куда же вас в самую чащу-то понесло? Ведь пропал уже один сегодня!

— Я увидел на стволе текст на древнеславянском. Я перевел многие слова, но никак не могу понять смысл.

Шаг за шагом они выбрались на дорогу. Здесь Приходько сразу почувствовал себя лучше. Страх прошел. Вид солдат, греющихся возле костров, вселял спокойствие и уверенность.

— А после этого, — продолжил Калинин, очнувшись от глубокой задумчивости, — меня позвала девочка.

Приходько рассмеялся от души.

— Да, маленькая девочка! — серьезно повторил Алексей. — Она назвала меня по имени, и я, кажется, знаю ее. Это моя маленькая кузина Катя с Большого Каретного. Она…

— Устал ты сегодня, лейтенант. — Приходько похлопал Калинина по плечу. — Так устал с нами, обормотами, что тебе девахи малые в темном лесу мерещатся.

Алексей нерешительно посмотрел на Приходько, подумал и произнес:

— Мне она показалась настоящей.

— Возьми-ка, лейтенант, — сказал Приходько, протягивая Калинину дутую бутылку. — Пара глотков, и будешь чувствовать себя, как Наполеон на острове Святой Елены.

— Наполеона отравили на острове Святой Елены, — отрешенно произнес Калинин.

— Да? — удивился Приходько тому, как его подвели школьные знания. — Ну, хотя бы маленькие девочки не будут видеться.

Приходько настойчиво протягивал бутылку, и Алексей нехотя взял ее.

— В таком странном лесу нетрудно и с ума сойти, — изрек украинец.

Калинин повертел бутылку в руках:

— Коньяк! Откуда?

— Выменял на две пачки немецких сигарет, — гордо произнес Приходько, задирая подбородок и выпячивая грудь. — Тут, правда, немного осталось, на донышке. Но на двоих хватит. А приносят ребята всё оттуда, с дороги, где немецкие «шмайсеры» и шинели лежат.

Алексей поднял бутылку, сделал быстрый вороватый глоток, но поперхнулся и закашлялся. Приходько засмеялся и похлопал лейтенанта по спине, помогая отдышаться. Затем взял бутылку растопыренной пятерней, отточенным рывком вскинул руку и выплеснул содержимое в рот. Опустевшую посуду выбросил под дерево.

— Ложился бы спать, лейтенант, — посоветовал он. — Тяжелый выдался день, но как знать, может, завтрашний еще тяжелее окажется.

Алексей покорно кивнул. Спиртное больше не жгло гортань, теперь дышалось свободно. От маленького глотка, который он сделал, по желудку расползалось тепло.

— Ну, будь здоров! — напоследок сказал Приходько. — Больше в лес не ходи.

— Не буду, — улыбнулся Калинин и не успел даже поднять руку для прощания, как впереди раздалась дробная автоматная очередь, а затем встревоженные крики солдат.

— Однако рано спать ложиться! — воскликнул Приходько, хватая первую попавшуюся винтовку. Алексей нащупал в кобуре командирский «ТТ».

Бегом они кинулись туда, где стреляли.

ГЛАВА 9

— Я увидел на стволе текст на древнеславянском. Я перевел многие слова, но никак не могу понять смысл, — услышал Смерклый голос молодого лейтенанта.

Фрол стоял в десятке метров от Приходько и Калинина, затаившись в темноте за стволом дерева.

Лейтенант зачем-то бросился в лес, Приходько едва остановил его. А если бы не остановил? Чем бы закончилась прогулка по ночному лесу для нового ротного? Смерклый не мог сказать определенно.

— А после этого меня позвала маленькая девочка, — продолжал лейтенант.

«Он действительно свихнулся, — подумал крестьянин, — раз чудятся буквы на деревьях и маленькие девочки в темном лесу».

Калинин и Приходько выбрались на дорогу, на мерцающий свет костров. Смерклый по-прежнему прятался за стволами, наблюдая за двумя ненавистными ему людьми. Украинец достал какую-то бутылку и стал угощать лейтенанта. Смерклому вдруг показалось, что это была бутылка шнапса, которую Фрол нашел в танке и которая раньше хранилась в его вещмешке.

Вор! Последняя тварь!

Ненависть с новой силой поднялась в душе Смерклого.

Приходько обчистил вещмешок, прежде чем повесил на верхушку березы! Только гнилой человек может дойти до такого… Правда, как он достал до верхушки? Фрол не смог до нее добраться. Как же это сделал украинец?

Вопрос уже не казался таким важным. Важно другое. Приходько — вор и последний человек. Он угощает ворованным молодого лейтенанта, который пожалел немного спирта для Фрола, а теперь давится чужим шнапсом. Они все заодно! Они все против одинокого крестьянина, который чуть хозяйственнее других — тех, которые завидуют и пытаются поживиться его добром.

…(а после этого меня позвала маленькая девочка)…

…(я увидел на стволе текст на древнеславянском)…

В слабом отблеске костров Смерклый заметил вырезанную на дереве надпись, о которой рассказывал молодой лейтенант.

Ноги ослабли в коленках. Он схватился за ствол, чтобы не упасть.

Выходит, не лгал Калинин!

Древняя надпись, ни одного слова которой Смерклый разобрать не мог, была у него прямо перед глазами.

…(а после этого меня позвала маленькая девочка)…

Он внезапно вспомнил о длинной норе в сугробах. Кто ее прорыл?

Мысли крестьянина приняли другой оборот. Быть может, если существует надпись на стволе… то и маленькая девочка не вымысел?

Он не мог сказать наверняка.

Из головной части лагеря внезапно донесся гулкий треск автоматной очереди и возгласы солдат. Фрол мигом забыл про текст на дереве и уже собрался выскочить на дорогу, но вовремя вспомнил, что ведет тайную слежку.

Однако Калинин с Приходько тоже услышали выстрелы. Они бросились на их звук.

Фрол вышел из леса, абсолютно уверенный, что уходящие Калинин и Приходько не обернутся. Он перекинул винтовку из одной руки в другую и неторопливо отправился следом.

— Им наплевать на простых солдат! — говорил Сергей Вирский красноармейцу, который грелся у костра и прихлебывал чаек из помятой кружки. — О чем они думают? Строят планы разные, но о солдате мыслей нет! Вот приказали нам захватить высоту Черноскальная и бросили в это белое болото. А никто не догадался лыжи красноармейцам выдать! Потому и приходится снег сапогами месить. А поднимутся сугробы выше пояса — как дальше пойдем?

Видимо, красноармеец не желал слушать рассуждений Вирского и отвернулся. Это обидело Сергея, но он продолжил:

— Нет, офицеры и солдаты — они как разные классы. Как буржуазия и пролетариат… Они командуют, но разве все приказы ихние правильные? Нет. Сейчас что надо? Немец наступает. Его, значит, надо бить, давить! Душить за горло! А вместо этого мы приперлись в поганый лес.

Красноармеец поднялся и ушел, так ничего и не ответив. Вирский плюнул ему вслед. Тоже встал.

Руки зудели. Пальцам хотелось давить на спусковую скобу, чтобы каждый выстрел выплескивал на снег внутренности фашистов. Вирский понимал, что зуд этот не физический. Он связан с его мыслями. И остановить его невозможно.

Горбоносый солдат принялся нервно бродить взад-вперед, иногда повторяя: «Сволочи! Подонки!» Он не имел в виду кого-то конкретно, сказанное относилось ко всем. Он думал об одном и том же, заводясь еще больше.

Мимо прошел политрук.

— И политрук этот узкоглазый! — злобно прошипел Вирский, глядя исподлобья.

Политрук обернулся. Вирский спрятался за дерево.

Некоторое время Зайнулов осматривал дорогу, на которой расположились солдаты, затем пожал плечами и двинулся дальше.

— Командовать всякий может, — продолжал Сергей, говоря сам с собой. — А ты попробуй исполнить. Попробуй сделай! Рылом бы тебя в грязь, узкоглазый!

Но Зайнулов уже ушел и не слышал злобных речей.

Вирский отер пот с лица и обнаружил, что взмок, словно на улице стоял не мороз, а тропическая жара. Было трудно дышать. Он скинул ушанку, расстегнул шинель и с треском разорвал гимнастерку на шее. Легче не стало.

— Сволочи, — повторил Вирский в который раз, Это высказывание уже не было ругательством. Оно превратилось в присказку, вроде «япономать».

Вирский подошел к паре красноармейцев, ведущих вялый диалог.

— Будь ты командиром — ты раздал бы красноармейцам лыжи? — спросил он, обращаясь сразу к обоим.

Бойцы на мгновение замерли, а затем продолжили пустую болтовню об оставшихся где-то под Псковом жене, детях, собаке, тараканах в кладовке… Вирский сжал зубы. Пот разъедал глаза. Он зажмурился до боли, затем поднял веки.

Вновь посмотрел в чащу, в темноту. Когда он так делал, жар отступал, а мысли успокаивались… Что ему сделать, чтобы после того глупого взрыва снова стать самим собой?

Из темноты медленно появился глаз.

Вирский стал оглядываться по сторонам, стараясь привлечь внимание остальных, но никто не замечал этого. Никто, кроме него. Глаз в лесном мраке видел только Сергей Вирский.

— Я начинаю сходить с ума, — прошептал он.

Огромный глаз внимательно смотрел на горбоносого солдата. Создавалось впечатление, что он изучает человека. Под пристальным взором жар начал спадать, и Вирский почувствовал облегчение.

Он хочет убивать немцев, с ним никто не желает разговаривать, он медленно сходит с ума, потому что из леса на него смотрит огромный внимательный глаз. А всё из-за треклятой контузии. Что делать?

— Что мне делать? — спросил он у глаза, и в этот момент где-то впереди раздались дробные автоматные очереди.

Подгоняемый тревогой и теряющийся в догадках, Алексей Калинин бежал к переднему краю лагеря. Приходько ни на шаг не отставал от молодого лейтенанта. Выстрелов больше не было, но Калинин уже увидел место, где началась пальба.

Когда рота расположилась на привал, старшина выставил здесь аванпост из двух красноармейцев. Эти двое сейчас прятались за деревьями, подняв стволы «ППШ». Солдаты напряженно смотрели туда, где дорога исчезала в тягучей темноте и где в снегу были погребены немецкие вещи и оружие. Когда Калинин подбежал к часовым, Приходько прижал рукой его неосторожно поднятую голову, уберегая от случайной пули.

Оба упали в снег.

— Там немцы, — коротко сообщил один из часовых. Второй залег под соседним деревом.

— Появились-таки, — пробормотал Приходько. — А мы уж думали, что насовсем сгинули.

— Где они? — спросил Калинин.

— Там где-то, на обочине дороги. Тоже за деревьями прячутся.

Рядом в снег плюхнулся политрук.

— Что случилось? — спросил он. — Кто стрелял?

— Там немцы, — снова повторил часовой. — Мы сидим с Павликом, охраняем лагерь. Вдруг слышим, как с дороги кто-то по-немецки лялякает! Мы и вдарили по ним очередью…

Солдат вдруг ухмыльнулся:

— Кажется, одного положили!

— Совершенно глупое решение, — рассерженно произнес Калинин. — Вы открыли огонь, обнаружили себя, а что, если их целая сотня?

Политрук едва заметно кивнул, одобряя замечание лейтенанта.

— Нет, — ответил часовой. — Их всего двое. Одного точно положили.

Они замерли, глядя в темноту, которая застилала дорогу. И вдруг оттуда раздалось жалобное:

— Nicht schiesen, bitte… Es friert mich![1]

— Что он говорит? — спросил старшина.

— Вдарить по нему? — предложил часовой, вскидывая пистолет-пулемет.

Зайнулов схватил рукавицей «ППШ» за перфорированный ствол и отвел в сторону:

— Погоди суетиться!

— Он просит, — сказал Калинин, — чтобы мы не стреляли… И еще говорит, что ему очень холодно.

Красноармейцы с удивлением посмотрели на молодого лейтенанта.

— Ты что, по-немецки гутаришь? — спросил Приходько.

— Немного, — ответил Калинин и выкрикнул в темноту: — Heben Sie die Hande und kommen Sie auf das Licht heraus![2]

— Вот так немного! — усмехнулся Приходько. — Ты прямо как ихний Гитлер гавкаешь!

— Nicht schieen! lch komme[3], — жалобным, почти плачущим голосом произнес немец.

— Скажи своему напарнику, чтобы не стрелял, — попросил Калинин часового.

— Павлик! — крикнул солдат. — Не стреляй в ганса!

Из-за деревьев появилась темная фигура с поднятыми руками. Политрук встал, остальные поднялись следом. Немец шел к ним по скрипучему снегу, в темноте было трудно разглядеть его фигуру. И только когда Калинин, Зайнулов, Приходько и часовые приблизились к немцу, а свет керосиновой лампы упал на него, солдаты ахнули. Зайнулов скрипнул зубами, оглядывая противника. Калинин от удивления раскрыл рот.

Немец был голым. На нем не было ни ботинок, ни одежды, ни даже, нижнего белья. Худая фигура покачивалась от измождения, живот был втянут. Сквозь белую кожу выпирали ребра. Ноги и грудь покрыты «гусиной кожей».

— Смотри-ка! — произнес Приходько, указывая пальцем.

Алексей увидел на дрожащих бедрах и по бокам туловища длинные кровавые полосы. Белая, кое-где синеющая кожа была рассечена каким-то острым предметом. Раны запеклись, и кровь больше не текла.

— Господи! — пробормотал Алексей. — Кто его так?

Немец подошел совсем близко. Белесые волосы слиплись и заледенели на лбу, голубые глаза смотрели мимо солдат, в пустоту. Брови и ресницы покрывал иней. Немца колотило от холода. Скрюченная рука прижимала что-то к груди.

— Нелюдь фашистская! — воскликнул часовой и ударил прикладом. Немец опрокинулся навзничь, из разбитой губы хлынула кровь.

— Правильно, — воскликнул кто-то. — Расстрелять сволочь!

Калинин кинулся на солдата. Схватил за отворот шинели. Автомат вывалился из руки часового, вошел дулом в сугроб и замер прикладом вверх.

— Что ты делаешь? — закричал Алексей. — Зачем его бьешь? Он же сдался! Он безоружен! Посмотри на него… посмотри только! Разве он может причинить сейчас вред?

Солдат оттолкнул лейтенанта.

— Он фашист! — огрызнулся часовой. — Враг! Вспомните, как они поступали с нашими пленными. Что вытворяли в захваченных деревнях. У меня фашисты повесили старуху мать! Какой вред она им могла причинить?

— Мы не можем уподобиться гитлеровцам. Мы — бойцы Красной Армии! Мы обязаны вести себя по-человечески, а не как стая шакалов!

Солдат не ответил. До него внезапно дошло, что он спорил с командиром роты — пусть и молодым, неопытным, но командиром! Собравшиеся вокруг красноармейцы понуро молчали. Немец лежал на снегу и плакал. Алексей опустился возле него.

— Дайте кто-нибудь шинель! — попросил он. — Поскорее, он может замерзнуть!

Красноармейцы молча стояли вокруг и не спешили помочь командиру. Холодные отблески костра играли в глазах. Между солдат мелькнул усмехающийся старшина. Легкий холодок пробежал по спине Алексея при виде его, но сейчас беспокойство доставлял не Семен Владимирович.

— Дайте же шинель! — умолял Калинин. — Неужели вы не понимаете, что можете оказаться в такой же ситуации!

— Вы что, не слышали приказ командира? — грозно спросил политрук. — Совсем разболтались!

Через минуту кто-то принес немецкую шинель. Нашлись и старые поношенные валенки, взятые из обоза. Закутывая пленного в сизое сукно, Калинин разглядел предмет, который немец держал в скрюченных пальцах, — единственную вещь, которая была при нем. В его руке оказалась целая, ненадкушенная булочка с маком. Половина точно такой же сейчас лежала в вещмешке Калинина.

Алексей поднял глаза на политрука. Тот кивнул, показывая, что заметил.

— Значит, немцы прошли через деревню, — сказал лейтенант. — Старухи обманули нас.

— Это неважно, — ответил политрук. — Важно узнать, что произошло с их подразделением. Он единственный, кто может рассказать об этом. Возможно — единственный, кто вообще остался в живых.

— Ему нужен фельдшер, — прошептал Алексей. — Бедняга скорее всего обморозился.

— Я приведу его, не беспокойся, — пообещал Зайнулов и удалился.

Алексей наклонился к дрожащему пленному. Тот по-прежнему плакал, размазывая кровь по подбородку. Калинин протянул носовой платок. Немец испугался этого движения, отпрянул. Но затем взял платок из рук Алексея и прижал к разбитой губе.

Калинин обернулся к солдатам.

— Ему нужна кружка горячего чая! — громко произнес он. — Сделайте кто-нибудь чай!

— Вон чайник на костре висит, — крикнул кто-то. — Пущай сам наливает!

— Дайте кружку, — попросил Калинин.

— Пущай из носика пьет!

Калинин поднялся и ткнул пальцем в первого попавшегося красноармейца, молодого парня с простым лицом:

— Дай немцу свою кружку!

— Ни за что не дам! — упрямо ответил тот. — Не хочу, чтобы он к ней своими фашистскими губами прикасался! Меня всю оставшуюся войну тошнить будет!

Алексей повернулся к Приходько и с мольбой посмотрел на него. Не говоря ни слова, Николай снял с пояса свою кружку и отдал лейтенанту. Калинин принял ее с благодарностью.

Не снимая чайника с жерди, он плеснул в кружку кипятку и подал немцу. Тот дрожащими руками поднес ее к заледеневшим губам и принялся жадно хлебать.

— Wie heiet du?[4] — спросил Калинин. Немец не ответил. Словно не слышал. Алексей повторил вопрос, но так и не добился ответа. Он подумал, что сейчас лучше не трогать пленного.

Подошел фельдшер — пожилой белорус с длинными усами, опускающимися на подбородок. Попросил у Калинина спирт, чтобы растереть несчастного. Красноармейцы долго возмущались по этому поводу, особенно когда Алексей отдал медику флягу и воздух наполнился специфичным запахом.

Солдаты постепенно расходились. Время было позднее. Ушли и старшина с Приходько, ушел фельдшер. Немец лежал возле догорающего костра, закутанный в три шинели. От удара прикладом у него раздулась нижняя губа. Алексей смотрел на пленного и не видел в нем врага. Его вполне можно принять за обычного деревенского парня откуда-нибудь из средней полосы России, если не обращать внимания на чужой покрой шинели и на немецкие знаки отличия. Немец лежал под сосной. На высоте полуметра над его головой торчал топорик, которым рубили дрова. Его оставил кто-то из солдат.

— Хотите еще чаю? — спросил Калинин по-немецки.

Немец кивнул.

— Хотите чаю? — снова спросил Калинин. Немец недоуменно замер, затем кивнул повторно.

Это походило на издевательство, Алексею за свои слова было стыдно, но он решил попытаться.

— Я не слышу ответа, — мягко произнес лейтенант. — Вы хотите чаю или нет?

— Да, — ответил немец.

Это было первое осмысленное слово, произнесенное им. Алексей облегченно вздохнул. Некоторые люди от пережитого шока теряют речь.

— Как вас зовут?

Немец вдруг засуетился. Зашевелились руки, скрытые под шинелью.

— Снег! — произнес он. — Много снега!.. Снег ревет!

Политрук наклонился к Калинину:

— Что он говорит?

— Ерунду какую-то, — ответил Алексей. — Что-то про снег.

Он снова заговорил с пленным:

— Меня зовут Алексей Калинин, я учусь в Московском университете и собираюсь стать историком.

Немец вопросительно уставился на лейтенанта.

— Как вас зовут? — спросил Алексей.

— Штолль… — судорожно произнес немец. — Янс…

— Янс Штолль, — повторил Калинин. Кажется, разговор завязался. — Зачем ваш отряд забрел в лес?

— Бауэр…

Алексей мгновение соображал.

— Вы бауэр?

— Да!

— Что он говорит? — снова спросил Зайнулов.

— Видимо, до войны он работал в сельском хозяйстве. Он — бауэр, немецкий крестьянин.

— Крестьянин? — раздался рядом удивленный голос.

Фрол Смерклый приблизился к немцу, внимательно его разглядывая. Глаза пленного испуганно забегали.

— Нет, прошу вас… — произнес Калинин, выставив руки. — Не пугайте его!

— Он такой же крестьянин, как и я? — продолжал удивляться Фрол. — Как же так?

— А что тебя, собственно, изумляет, Фрол? — спросил политрук.

Смерклый замялся:

— Не знаю… Не думал, что они… такие же…

— Ты думал, что немцы рождаются с винтовкой в руках и рогатой каской на голове? Не предполагал, что у немцев когда-то были гражданские профессии?

Мудрый Зайнулов попал в самую точку. Смерклый действительно не задумывался о том, кем были немцы до войны. После пропагандистских фильмов, которые демонстрировались в бывшей церкви, а ныне сельском клубе, они представлялись ему дикими озлобленными ордами без рода и племени. Он не мог представить, что немцы тоже варят сталь и выращивают хлеб. Даже забыл, что у них могут быть жены и дети.

Эта простая мысль потрясла Смерклого. Он неожиданно понял, что немецкие солдаты, как и советские, когда-то были обычными людьми. В этом они похожи — возможно, как братья, выросшие на разных концах света и потому говорящие на разных языках. Но кто-то поссорил братьев, кинул их друг на друга, заставил вцепиться в глотки.

— Спроси, чего он выращивает? — попросил Фрол молодого лейтенанта.

— Он боится вас, — ответил Калинин. — Отойдите, пожалуйста.

— Я тоже крестья-янин! — обращаясь к немцу, сказал Смерклый, тыча себя пальцем в грудь. — Как это… Ба-а-ауер!

— Бауэр? — переспросил пленный. Лицо его просветлело. — Я из региона Вестервальд!

— О чем он лопочет? — спросил Смерклый.

— Он из региона Вестервальд в Германии.

— Я из-под Вологды! Мы растим пшеницу и коров!

Калинин перевел фразу Смерклого. В ответ немец увлеченно заговорил.

— Он тоже занимается коровами, продает говядину и молоко, — перевел Калинин.

Немец что-то спросил.

— Он спрашивает, чем вы их кормите? — озвучил Алексей.

— Как чем? — удивился Фрол. — Летом травой. Зимой сеном. Клевер у нас сочный! Коровы его любят.

Калинин перевел, и немец вновь что-то спросил.

— Какие вы применяете добавки?

— Какие добавки? — не понял Смерклый. — Никаких добавок.

— Он спрашивает, каков суточный удой ваших коров? — продолжал Калинин.

— Литров будет так пять-семь, — честно ответил Фрол.

Калинин перевел. Немец улыбнулся и, гордо подняв голову, что-то сказал. Алексей подумал о том, как непросто было добиться этой улыбки пленного.

— Его коровы дают молока на четыре-пять литров больше, — перевел лейтенант.

У Смерклого выпятилась нижняя губа. Глаза, казалось, придвинулись друг к другу от удивления.

— Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! — без злобы произнес он. — Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!

— Он утверждает, что не лжет, — ответил Калинин.

— Фрол, всё! — произнес политрук. — Иди спать! Завтра наговоришься!

— Ладно, — сказал Фрол и, повернувшись, произнес удивленно: — Двенадцать литров!

Встреча и разговор с немцем глубоко потрясли вологодского крестьянина. Возвращаясь в первый взвод, Смерклый начисто забыл обиду, нанесенную Николаем Приходько. После разговора с пленным о коровах мысли крестьянина были светлы. Ему вспомнились лето, родная деревня и окружающие деревню поля, засеянные пшеницей. Смерклый ушел, и Калинин вздохнул с облегчением. Немец внимательно посмотрел на офицеров. Он собирался что-то сказать, но внезапно над его головой раздался короткий щелчок. Забытый топорик воткнутый в ствол и едва различимый в темноте, вывалился из складок коры. Просвистев рядом с пленным, он ухнул в сугроб. Немец уставился на темный провал в снегу.

— Ничего страшного! — заверил Алексей, вытащил топорик и отложил в сторону. Политрук кивнул молодому лейтенанту, показывая, чтобы тот начинал задавать главные вопросы.

— Что случилось с вашим подразделением? — спросил Калинин. — Почему вы оказались в лесу?

Немец, назвавшийся Янсом Штоллем, потупил взгляд, напряженно вздохнул и начал рассказывать.

ГЛАВА 10

«Это же фашист, самый настоящий!» — думал Вирский, с ожесточением глядя на обнаженную фигуру, появившуюся из мрака. Он долго ждал этого момента. Его руки зудели до сих пор.

Один из красноармейцев ударил немца прикладом, и Вирский его возненавидел. Этот удар должен был нанести он сам!

На защиту нациста встал молодой лейтенант. Он позаботился, чтобы для немца нашлись теплая одежда и горячий чай. А Вирский привязал бы немца к дереву и оставил бы голышом на морозе, чтобы к утру дивную опушку леса украшала ледяная статуя.

Мимо прошел Смерклый, подозрительно поглядев на горбоносого солдата.

— Смерть фашистам! — провозгласил Вирский.

— Каково тебе без шапки-то? — поинтересовался Фрол. — И шинель расстегнута. Не ровен час, простудишься!

Вирский ухмыльнулся, обнажив верхние зубы:

— Упрел я. Жарко совсем.

Смерклый протопал дальше и, остановившись возле костра, прислушался к разговору Калинина с пленным. Остальные солдаты стали расходиться.

Смерть… Немец должен быть уничтожен! Расплющен, размазан по снегу…

Внезапно Вирский заметил, что в ствол сосны, под которым лежал пленный, воткнут топорик для рубки дров. Шагнув в темноту, Вирский, невидимый окружающими, стал пробираться к нему. Ступая осторожно и стараясь не хрустеть снегом, он встал за деревом. Ствол был толстый, и Вирского не было видно со стороны костра. Топорик торчал чуть сбоку. Сергей протянул руку и ухватился за рукоять.

Зуд в ладонях мгновенно исчез. Значит, вот что было нужно, чтобы его унять! Поганый фашист и оружие, которым его можно зарубить.

Некоторое время Вирский держался за рукоять, прикрыв глаза и наслаждаясь струящимся из нее теплом. Оно пробиралось сначала в руку, от нее — в плечо, затем в голову и оттуда распространялось по всему телу, заставляя Сергея подрагивать от услады. Через несколько секунд экстаз прошел. Вирский открыл глаза.

Немец улыбался и что-то говорил на своем лающем языке. Гнев заклокотал в солдате. Пленный немец чувствовал себя как дома! Он смеялся.

Отродье!

Фашисту вторил лейтенант, а также Фрол Смерклый! Единственный из красноармейцев в роте, кто разговаривал с Сергеем и не игнорировал его.

С лязгом сомкнув зубы, Вирский попытался выдернуть топор.

— Боже мой! Что это? — с недоумением пробормотал он.

— Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! — донеслись слова Смерклого. — Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!

— Он утверждает, что не лжет, — послышалась фраза Калинина.

— Фрол, всё! Иди спать! Завтра поговоришь! — Это уже был узкоглазый политрук.

Вирский застонал от бессилия. Он не мог выдернуть топор — не хватало сил! А ведь это так просто! Пальцы то соскальзывали с рукояти, то, сделавшись ватными, ослабевали и не могли расшатать лезвие.

— Что же это? — в отчаянии повторил он. Совершив еще несколько безуспешных попыток,

Вирский посмотрел на ладонь. Ничего особенного. Самая обыкновенная мозолистая ладонь. Почему же он не может вытащить топор?

«Кто-то засадил его в ствол со всей мочи, вот и весь ответ!» — пронеслось в голове.

Вирский отступил в темноту. Ладони вновь начали зудеть, словно их колола тысяча иголок. Он яростно взмахнул руками и сжал кулаки.

Убить немца не удалось, а Вирский так верил, что это поможет избавиться от зуда! Он жаждал крови, но руки не слушались. Как такое возможно? В бою Сергей не раз расстреливал далекие силуэты немецких солдат, идущих в атаку. Он нажимал на спусковой крючок, и фигуры, откликаясь на это действие, падали. Так почему он не может зарубить немца? Что мешает?

Возможно, что-то внутри его самого. Маленький человечек, который не желает смерти и лишает руку мышечной силы. Странно…

— Но я должен убить фашиста, — тихо произнес горбоносый солдат.

Если он сам не может сделать это, значит, это сделает за него кто-то другой.

Вывод очевиден.

Вирский глянул в сторону костра, возле которого находились пленный, Калинин и политрук. Еще от костра удалялся Смерклый. Вирский смотрел на неуклюжую фигуру и думал, что должен заручиться поддержкой крестьянина. Именно Смерклому за сегодняшний день досталось и от лейтенанта, и от Ермолаева… и от рядового Приходько.

Солдат захотел догнать Фрола, но посчитал, что если выйдет из-за дерева на свет, то это будет выглядеть подозрительно. Поэтому Вирский решил обойти костер. И только он сделал первый шаг, как топорик, при помощи которого Сергей намеревался зарубить пленного, вывалился из ствола. Вирский замер, напуганный неожиданным происшествием. И тут случилось совершенно невозможное.

Дерево, в котором торчал топор, ожило.

— Наша рота, — рассказывал Янс Штолль, — численностью около ста двадцати человек выступила из расположения части несколько дней назад. Позавчера вечером мы вошли в маленькую деревню под названием Потерянная. Там сделали короткий привал и двинулись дальше.

— Именно там вы получили маковую булочку? — спросил Калинин, на мгновение прервав рассказ.

— Да, — кивнул немец. — Булочки раздавала одна из старых женщин в деревне. На прощание она посоветовала не есть их сразу. Булочки взяли почти все солдаты, многие их сразу и проглотили. Я и мой друг Карл спрятали булочки про запас.

Командование поторапливало нас, и вечером рота покинула деревню. Пройдя десяток километров, мы заночевали прямо в поле, а на следующее утро оказались на окраине этого леса. Обер-лейтенант Дитрих был в растерянности. Для выполнения основной задачи оставалось мало времени, а тут оказалось, что мы стоим перед лесом, которого нет на карте. Дитрих принял решение войти в лес.

Многое в рассказе Штолля показалось Алексею знакомым. Обер-лейтенант Дитрих, так же как и командир Красной Армии Алексей Калинин, оказался перед мучительным выбором — войти в не обозначенный на карте лес, чтобы в срок выполнить задание, или искать обходной путь и потерять время. Дитрих, как и Калинин, выбрал первый вариант.

— Идти было сложно, — продолжал немец. — У нас не было лыж, и дорогу приходилось протаптывать в высоких сугробах. Холод и напряженная тишина угнетали солдат. Всем было тревожно. Оказавшись в лесу, мы успели сделать только один привал.

— Что произошло? — нетерпеливо спросил Калинин.

— Было приблизительно два часа дня. Мы двигались по этой просеке: здесь самые низкие сугробы, да и кроны деревьев пропускают свет. Командир роты торопил, гнал вперед. Хотелось есть, и мы с Карлом достали булочки, которые дали старухи из деревни. Свою я не успел даже надкусить, потому что увидел возле дороги столб с указателем.

— Столб? — удивился Калинин.

— Что он сказал? — спросил Зайнулов, уловив тревогу на лице Алексея.

— Сейчас переведу, — заверил лейтенант, стараясь не упустить ни единого слова в рассказе Штолля.

— Рядом с дорогой стоял столб с указателем… Даже нет! Столб с прибитой к нему доской, на которой виднелась какая-то надпись. Не могу сказать, что там было написано. Я не говорю по-русски и тем более не читаю на вашем языке. Но многие из этих букв я видел на вывесках и плакатах в захваченных городах. Буквы были высечены на доске, а сам столб покрывали резные узоры.

Калинин перевел сказанное политруку.

— На их пути попался столб? — удивился Зайнулов. — Когда мы осматривали тот участок, столба с табличкой там не было.

— Быть может, мы его не заметили? Было довольно темно.

— Возможно, — задумчиво произнес Зайнулов. — Что было дальше?

Калинин перевел Штоллю вопрос политрука, немец кивнул и продолжил:

— Из случившихся далее событий помню немногое. Внезапно послышался пронзительный хруст снега. Я не успел снять автомат с плеча, не успел даже повернуть голову, чтобы осмотреться. Что-то обхватило меня за щиколотки и рвануло вниз с такой мощью, что лопнули кожаные сапоги. Я провалился в снег. Что-то огромное и сильное вертело и рвало меня, словно тряпичную куклу, кромсало тело, срывая одежду. Помню, что сумел дотронуться до этого… Не могу описать своих ощущений. Рука коснулась живой плоти, но твердой, словно камень, и покрытой жесткой щетиной.

Я ничего не видел. Снег залепил глаза, набился в рот. А потом всё пропало… Не помню, как очнулся. Было жутко холодно, потому что я с головой лежал в сугробе. Не хватало воздуха, я начал разгребать снег и выбрался.

Меня окружали деревья. Стоял непроглядный мрак. Я находился в лесу неизвестно на каком расстоянии от дороги. И был абсолютно голым!

Раны на теле кровоточили. Пришлось останавливать кровь снегом. Мороз стоял лютый, и я попытался укрыться ветвями сосны. Чуть позже я наткнулся на обнаженного Карла, который тоже остался в живых. Мы соорудили в снегу подобие берлоги, выложив стены ветвями ели и сосны. Ночь была кошмарной, я не мог сомкнуть глаз, дрожа от холода. Днем, когда слегка потеплело, нам удалось уснуть. Когда я разлепил глаза, то почувствовал запах гари и увидел свет костров. Я разбудил Карла, мы побрели на свет, но наткнулись на вашего часового. Он выстрелил. Пуля попала Карлу в глаз… — Пленный не сдержался и снова заплакал.

Калинину стало неловко.

— Я понимаю, что вам трудно рассказывать об этом, но всё-таки хочу вернуться к тому моменту, когда на вас набросилось… — Калинин на миг споткнулся. — …набросилось неведомое существо. Когда вы дотронулись до него, у вас в руках была эта булочка? Или вы подобрали ее позже?

— Не помню, — ответил немец, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Но, по-видимому, булочка всё время была у меня.

Калинин перевел политруку последнюю часть разговора и затем добавил:

— Похоже, он и его друг — единственные, кто остался в живых. Нужно проверить, но, по всей видимости, у Карла, застреленного нашим часовым, тоже должна находиться булочка.

— Ничего не понимаю. — Зайнулов помотал головой. — Вы о чем?

— У древних славян считалось, что мак защищает от нечистой силы. Рассыпанный по полу, он лишает нечистую силу способности двигаться, а брошенный в глаза — ослепляет.

— Вы о чем, товарищ лейтенант? — строго спросил Зайнулов. — Какая нечистая сила? Вы — командир Красной Армии, советский гражданин, а несете всякую ерунду!

— Но вы должны признать, Михаил Ахметович, — с живостью заговорил Калинин, — что выжили только те, у кого в руках была маковая булочка. Скажем, Штолль дотронулся до существа той поверхностью, на которой был мак. Испугавшись, существо бросило немца, поэтому он остался жив. Как и его друг. А вот остальные…

— Рассказ пленного не проясняет картину, а только всё запутывает, — рассерженно ответил Зайнулов. — Надо ложиться спать. Утро вечера мудренее. Но у меня остался последний вопрос.

— Какой?

— Какова цель их похода? — спросил политрук.

Калинин перевел. Немец начал отвечать. По мере ответа лицо молодого лейтенанта становилось всё более озадаченным.

— Что? — нетерпеливо спросил Зайнулов.

— Он точно не знает. Но, по слухам, командир роты обер-лейтенант Гельмут Дитрих получил приказ занять оборону на высоте под названием Черноскальная… Они должны были не допустить захвата высоты частями Красной Армии.

Политрук серьезно посмотрел на Калинина.

— Вот это и есть самое главное в его рассказе! — произнес он. — Нужно поторапливаться. С утра прибавим шагу, чтобы поскорее добраться до высоты. Доброй ночи!

С этими словами Зайнулов покинул Калинина и Штолля.

— Можете отдыхать, — сказал молодой лейтенант пленному. Тот устало кивнул и опустил голову на скатанную шинель. Секунду Алексей размышлял, стоит ли поставить возле него часового, а затем махнул рукой. Никуда он не убежит. Кругом лес с глубокими сугробами и проклятая тьма. Немец уже столько натерпелся, что вряд ли рискнет вернуться в темноту и холод.

Алексей отошел от костра, думая о том, что ложиться спать ему пока рано. У него есть дела, с которыми нужно покончить сегодня.

Дерево, из которого вывалился топорик, ожило. Кора на стволе задвигалась. На ее поверхности начало появляться какое-то изображение. Остолбеневший Вирский наблюдал за этими превращениями.

Он смотрел, как кора на стволе закручивалась, менялась, собиралась складками. Глаза не выдержали напряжения, и Сергей моргнул. Когда он снова взглянул на дерево, складки коры превратились в черты лица.

— Я слежу за тобой, — тихо произнесло дерево. Солдат подскочил от неожиданности. Он видел, как на стволе открылось отверстие, похожее на рот, откуда и раздались эти слова. Стоять рядом с говорящим деревом было жутко. Вирский подумал, что когда тебе видится такое — это верх сумасшествия.

Впрочем, он и так уже сходил с ума. От говорящего дерева хуже не станет.

Вирский тревожно поглядел в сторону костра, вокруг которого расположились Калинин, политрук и немец. Командиры увлеклись рассказом пленного и, казалось, не замечали ожившего ствола.

— Я наблюдаю за тобой очень внимательно, — повторило дерево. Сергей не сразу расслышал, потому что это был не громкий голос, а завораживающий шепот.

— Почему вы наблюдаете именно за мной? — испуганно спросил он.

— Твоя душша свободна… Я чувствую в тебе потенциал.

— Кто вы?

— Ш-ш-ш! — предостерегающе зашипело дерево. — Не спеши… Ты мне подходишшь!

— Для чего? — со стоном спросил солдат.

— Ш-ш-ш! — ответил говорящий ствол. Вирского это разозлило.

— Послушай, дерево… или кто ты там! Мне некогда тут стоять! Я должен убивать немцев!

— Прямо руки чешутся, да?

Сергей с удивлением понял, что это как нельзя лучше описывало его состояние.

— Подумай хорошшо!

— О чем?

— Ты жаждешь убивать немцев, но это предрассудок, навеянный обществом, в котором ты существуешшь.

— Не понимаю.

— На самом деле тебе всё равно, кого убивать. Это может быть и немец, и твой лейтенант.

— Ты чего мелешь, чурка деревянная! — гневно воскликнул Вирский. — Они мои земляки! Русские!

— Именно в этом твой предрассудок. Но ты поймешь… когда зуд в ладонях начнет утихать.

Вирский осмысливал услышанное. А ведь правильно говорит чертово полено! Он не питал симпатий ни к кому из роты. Особенно к молодому лейтенанту… Сказочнику.

Нет, это бред. Сергей не поднимет руку на соотечественника. Только смерть нацистов принесет настоящее облегчение.

— Но со мной что-то происходит, — пожаловался он. — Я не могу поднять топор, чтобы зарубить фашиста. Мне нужна помощь.

— Помощь подождет. Сперва ты должен сделать вот что. Пойдешшь в глубь леса в направлении темной луны. Через пятьдесят шагов остановишься, возьмешь саперную лопатку и начнешшь раскапывать сугроб. Там всё найдешшь.

— Что найду? — спросил Вирский.

Лицо исчезло. Оно растворилось в складках коры так же неожиданно, как и появилось. Вирский провел ладонью по стволу, сдирая сосновую шелуху. Никакого лица не было.

— Я точно сошел с ума, — сказал он. — Проклятая бомба!

Он повернулся спиной к дороге и кострам, глядя в чащу леса. Огромные стволы едва виднелись в темноте, но наверху под сводом из еловых ветвей, чернее всего остального мрака, висел одинокий маленький шарик. Словно случайно забытая новогодняя игрушка.

Нет, он не безумен. И чертово дерево не привиделось!

Вирский шагнул в направлении черного шарика. «Темной луны», как сказало дерево.

— Раз… — отсчитал он.

Рота готовилась ко сну. Солдаты укладывались возле костров, положив головы на вещмешки, засунув ладони в рукава шинели. Кто-то укутал лицо домашним шарфиком. Кто-то, привыкший ночевать на морозе, спал с открытым лицом и громко храпел. Уснула и ротная лошадь Дуня, которая последние полтора часа вела себя беспокойно. Конюх привязал ее к дереву и накрыл теплой попоной.

Калинин отошел от костра, возле которого лежал пленный. Ему требуется отдых. Незавидная участь — провести сутки без одежды на морозе.

Алексей увидел свободное место возле одного из костров. Пятеро солдат спали, придвинувшись близко к огню, но дрова прогорели и давали мало тепла. Робкие языки пламени освещали умиротворенные лица спящих. Калинин сел возле костра, ему был нужен свет.

Он достал из вещмешка тетрадь, в которой делал зарисовки в деревне Потерянная. Вот треугольник на гребне избы с ликами Солнца и Месяца в окружении цветов. Вот узор на платке старушки. Алексей добрался до фресок из церкви. Витязи гонят басурман. Казни пленных басурманами. Басурманы гонят витязей. Старец дает наставление витязям. И вот они в лесу. Вокруг сугробы. Витязи бьются с неведомым зверем.

Звери…

Алексей попытался разглядеть их внешний вид на своем рисунке, но фреска, с которой копировалось изображение, не отличалась четкостью. Тогда, в церкви, молодой лейтенант для скорости обозначил зверя несколькими штрихами карандаша. Как он выглядит на самом деле?

Широкогрудый витязь на переднем плане, с виду сильный и удалой, держал меч, лезвие которого покрывали черные точки. Тогда, на развалинах церкви, Алексей подумал, что это капельки крови зверя. Но сейчас, после рассказа пленного, он, кажется, знал ответ.

Меч витязя усеивали маковые зерна.

Получается, что, согласно легенде, отраженной на фресках старой церкви в деревне Потерянная, витязи отправились в лес с высокими сугробами и там сражались с неведомыми зверями, используя против них мак. Рота Калинина тоже оказалась в лесу с высокими сугробами. Они еще не видели зверя, но он должен быть где-то поблизости. Ермолаев нашел след, который не принадлежит ни одному из известных животных. Немецкого бауэра, по его словам, в сугроб затащило огромное и сильное существо. Отпустило лишь после того, как он дотронулся до твари маковой булочкой…

Алексей достал из рюкзака оставшуюся половинку булочки и принялся разглядывать ее.

Самая обычная пышка. Она до сих пор сохранила мягкость и аромат свежего хлеба. Верхнюю корочку густо покрывал черный слой крупинок мака.

Некоторое время Калинин задумчиво смотрел на нее. Затем бережно убрал в вещмешок и перевернул назад несколько листов в тетради, вернувшись к изображению узора на платке.

Оберег. Днем Алексей не мог понять, что он означает.

В нижнем ряду располагался узор из корней и деревьев. Это напасть. Оберегом, то есть защитой, служит кайма из кружочков и колокольчиков, которые вышиты по всему периметру платка, вытесняя символический орнамент корней. Днем Алексей не догадался, что изображают кружочки и колокольчики. Но теперь, после рассказа Штолля, стало ясно. Колокольчики обозначали цветы мака. Кружочки, по всей видимости, его плоды-коробочки с семенами.

Растения мака противостоят лесу, а значит, и всем, кто в нем обитает. Алексей вдруг вспомнил, что лес окружают заснеженные поля. А что, если поля эти маковые?

Калинин закрыл тетрадку. Что он может сделать! Хотя Алексей назначен командиром роты, солдатами он всё равно не управляет. В роте есть два лидера — Зайнулов и старшина Семен Владимирович. Кстати, почему-то никто не называет его по фамилии. Неужели все настолько привыкли обращаться по имени-отчеству?.. Так вот, Зайнулов, несмотря на исчезновение рядового Парамонова, не поверил в нечистую силу. Не поверил он и в силу мака. Со старшиной Калинин вообще боялся разговаривать. В итоге лидеры роты остались в стороне от этой проблемы. По всему выходило, что решать ее придется Алексею. Вот только что нужно делать?

Оставался еще один непонятный эпизод в рассказе пленного. Немец говорил, что на пути роты обер-лейтенанта Дитриха попался столб с неизвестной надписью. Хорошо бы отыскать его.

Калинин спрятал тетрадку и, прихватив керосиновую лампу, отправился на тот участок дороги, где были разбросаны немецкие вещи и оружие.

Солдаты, побывавшие здесь в поисках трофеев, основательно вытоптали местность. Алексей прошел по дороге до тех пор, пока не закончились следы, но так и не обнаружил столб.

Бродить в темноте вдали от лагеря было невыносимо страшно. Алексей вернулся, попутно оглядывая окрестности.

Никакого столба нет! Может, немец ошибся?

Возвратившись в лагерь, лейтенант некоторое время размышлял. Затем нашел уже спящего Приходько и принялся тормошить его:

— Коля! Коля, проснись!

Приходько открыл глаза и безумным взглядом посмотрел на лейтенанта.

— Опять танки? — серьезно спросил он.

— Нет, — ответил Алексей.

Приходько устало закрыл глаза и уронил голову:

— Господи! Мы по-прежнему в этом лесу!

— Николай! Мне нужно узнать.

— Ты чего не спишь, лейтенант? — спросил Приходько, приподнявшись.

— Успею еще… Мне нужно знать, есть ли в роте оружейник? Ведь должен быть такой человек, который может вынуть перекошенный патрон или починить неисправное оружие!

— Есть такой, — неохотно ответил Приходько и зевнул. — Пойди во второй взвод, найди там Федора Рогачева. Он мастер. Лучше не бывает.

— Спасибо, Николай. Теперь можешь спать.

— Ну, уж если сам комроты разрешил, тогда буду, — пообещал Приходько, ткнулся головой в вещмешок и тут же засопел.

Калинину пришлось потратить минут пятнадцать, прежде чем он нашел оружейника солдата Федора Рогачева. К счастью, тот не спал. Сидя в сторонке от посапывающих солдат, он стачивал напильником обрез узкой стальной трубки.

— Федор Рогачев? — спросил Калинин. Солдат поднял к командиру бородатое лицо.

— Так точно, товарищ лейтенант! — немного гнусаво ответил он.

Алексей присел рядом:

— Я хотел поговорить с вами.

— Весь внимание, ёпрст!

Оружейник задрал верхнюю губу, обнажая два передних выступающих зуба, подтянул к ней нижнюю и, сжав их вместе, сильно скривил рот, сдвинув при этом брови к переносице. Непроизвольная мимика настолько удивила Алексея Калинина, что он совершенно позабыл о своем намерении.

— Так о чем поговорить, ёпрст? — не дождавшись, спросил Рогачев.

— Вот какое дело… — Калинин снова глянул на лицо бородатого оружейника, затем помотал головой, стараясь не обращать внимания. — Вот какое дело. Мне нужно изготовить нестандартный патрон.

— Чем же он будет, ёпрст, отличаться от остальных? Калибром?

— Нет… Хотя я ничего не знаю про калибры. Но мне нужно следующее. Не сочтите меня сумасшедшим. У меня есть немного мака…

— Мака? — переспросил Рогачев, при этом один его глаз закрылся.

— Маковых семян. Мне нужно, чтобы при выстреле пуля занесла в организм, скажем так, цели десятка два крупинок мака. Я вот думаю, если обмазать пулю маком и закрепить его смолой…

Щеки Федора Рогачева надулись. Он с трудом сдерживал смех.

— Командир, ёпрст, ты чего? Не слышал выражение «горячий кусок свинца»? Знаешь, почему так говорят? Пуля вылетает из ствола раскаленной, потому как в стволе после сгорания пороха получается адово пекло. Так вот, ёпрст, вся твоя смола расплавится, а мак сгорит. Это точно.

— Что же делать? — растерянно спросил Калинин.

— Тебе для какого оружия пуля требуется? — спросил оружейник.

— Для моего «ТТ». Хотя можно и для «ППШ». — Оружейник снова рассмеялся:

— Чудак ты, командир! «Шпагин» потому и зовется пистолет-пулемет, что у него пули пистолетные. Пуля для «ТТ» и для «ППШ» одна — калибром семь шестьдесят две и длиной гильзы двадцать пять и один.

Он порылся в кармане и вытащил бронзового цвета патрон, по форме напоминающий бутылку, с полукруглой пулей и широкой выточкой у основания.

— Предлагаю вот что, — произнес оружейник. — Сделаем из нее пулю «дум-дум».

— Что такое «дум-дум»?

— Дум-дум — это станция возле Калькутты. Там изготавливали эти пули в девятнадцатом веке, потому они и получили такое название. Англичане пользовались ими в Африке, когда долбали буров… На головке пули делается крестообразный надрез и полукруглое углубление. Ударяясь в цель, пуля раскрывается, как лепестки у цветка, тем самым сильно увеличиваясь в диаметре. Вся кинетическая энергия в момент удара передается цели. «Дум-дум», выпущенная с близкого расстояния, рвет человека. Если она попала в тебя, то в девяти из десяти случаев — кранты! В конце девятнадцатого века эти пули запретила какая-то там конвенция как бесчеловечное орудие.

— Я не собираюсь использовать эту пулю против человека, — произнес Калинин.

— Вот и хорошо, — ответил Рогачев, снова непроизвольно скривив губы.

Оружейник достал из своей сумки небольшую треногу с подставкой, расправил ножки и ударом молотка вогнал их в землю, скрытую под снегом. Подергал, убедившись, что она сидит крепко, и удовлетворенно кивнул. Из той же сумки вытащил маленькие тисочки. Быстро установил их на подставку и зажал между губками патрон. Маленькой пилкой сделал две насечки в форме креста на головке пули. Небольшой ручной дрелью просверлил сбоку дырочку.

— Давай свой мак, командир, — попросил он.

Калинин поспешно достал булочку и начал соскребать маковые зерна. Часть зерен Федор аккуратно засыпал в получившееся отверстие. Затем расплавленной капелькой свинца залил дырочку, вынул патрон из тисков и принялся легонько шлифовать поверхность пули наждачной бумагой, одновременно объясняя:

— При попадании в цель поверхность пули, ослабленная надпилами, раскроется как раз до отверстия, в котором содержится мак. Так он и попадет внутрь твоей цели. Ты этого хотел?

— Здорово! — восхитился Алексей. — Да, именно этого!

— Вот. — Рогачев протянул ему патрон с обновленной пулей. Калинин удивленно разглядывал получившееся изделие. — Пуля «дум-дум» калибра семь шестьдесят две. Не хотел бы я стоять перед человеком, у которого в обойме хоть одна такая дура. Эта штуковина раздирает внутренности, дробит кости и отрывает конечности, а боль испытываешь такую, что посаженье на кол покажется легким отдыхом.

— Уф, — произнес Калинин, живо представив описанную картину. — Спасибо, Федор!

— Да не за что! — ответил оружейник, снова берясь за стальную трубку, с которой он возился, когда пришел лейтенант.

Последив за работой оружейника и немного помявшись, Калинин всё-таки спросил:

— А что вы делаете, если не секрет?

— О-о! — с жаром ответил Рогачев. Было видно, что эта тема, в отличие от начиненных маком пуль, ему страсть как интересна. — Это будет пистолет-пулемет, который можно держать одной рукой. Смотрите!

И он показал Калинину небольшого размера пистолет с длинной рукоятью и коротким стволом.

— Очень удобно, — сказал бородатый оружейник. — Можно куда хочешь положить, и весит немного. Заряд — двадцать выстрелов!

— Здорово! — восхитился Калинин, разглядывая новое оружие и смутно догадываясь, что самоделка ему о чем-то напоминает.

— Да-да, — кивнул оружейник. — Это я из «шмайсера» смастерил. Укоротил наполовину и почти все детали заменил.

— И когда готово будет?

— Когда-нибудь да будет, ёпрст! — ответил Рогачев.

Алексей покинул оружейника, нашел место возле костра и прилег, подняв овчинный воротник, чтобы закрыть лицо от мороза. Некоторое время он рассматривал в свете костра пулю, которую изготовил мастер. Затем достал «ТТ», выдернул обойму, выщелкнул два патрона и посадил «дум-дум» в обойму третьим.

Он вернул два первых патрона на место, спрятал пистолет в кобуру и закрыл глаза. Ну и денек! Его первый день в роли командира взвода. Сумасшедший день.

— Двадцать один… двадцать два… двадцать три…

Вирский размеренно ступал по сугробам, проваливаясь по колено. Темный шарик, висевший между деревьев, указывал направление. Дважды Сергею приходилось огибать попадающиеся на пути стволы. В этих случаях он долго измерял диаметр дерева, пытаясь представить, сколько это будет в шагах, и, отсчитав нужное количество рядом со стволом, продолжал путь.

Темная луна… Не настоящая луна в фактическом смысле этого слова. Настоящую луну, а тем более небо со звездами, не разглядеть за густыми кронами. Настоящая луна находится где-то далеко отсюда, возможно, не в этом мире. А в мире сугробов, высоких деревьев и мрака светит другая луна. Темная. Своя луна, которая висит не над кронами деревьев, а под ними. Луна, указывающая путь к цели, которую должен отыскать Вирский.

Иногда Сергею казалось, что этой луны не существует, что он видит ее только в своем воспаленном воображении. Но маленький черный шарик не желал растворяться, как бы рядовой Вирский ни тряс головой и ни тер глаза.

— …тридцать пять… тридцать шесть…

Жар изматывал. Солдату вновь сделалось душно, несмотря на двадцатиградусный мороз. Волосы слиплись от пота. Он остановился, смахнул влагу со лба рукавом шинели, поморщился от прикосновения колючего сукна и продолжил топать вперед, ритмично отсчитывая шаги.

— …Сорок восемь… сорок девять… пятьдесят!

Он остановился. Черная луна висела прямо над головой. Шмыгнув носом, Вирский достал саперную лопатку, обозначил место и принялся раскидывать снег.

Снег был промерзлым. Сыпучим, как песок, только легким. Когда Сергей углубился в сугроб на полметра, в голову вдруг пришла мысль, что у него нет даже фонаря, однако он четко различает и деревья, и сугроб, который разрывает, и даже саперную лопатку.

Вирский поднял голову. Темная луна висела метрах в двадцати над его головой и испускала мрачный матовый свет, благодаря которому Сергей прекрасно различал всё вокруг.

Горбоносый солдат усмехнулся. Он пришел сюда не затем, чтобы ломать голову над странностями. Нужно раскопать сугроб. Это его первая задача! И если темная луна помогает в работе, значит, так тому и быть.

Он всё никак не мог добраться до земли. Повсюду, куда вонзалась саперная лопатка, был только снег. Вирский уже выкопал в сугробе полутораметровую яму. Его скрывало с головой, когда в очередной раз загребал полную лопату. Однако результата не было.

Сергей остановился, вытер поочередно обоими рукавами шинели вспотевшее лицо и вновь взялся за черенок.

Он работал с каким-то остервенением. Снег летел из ямы в разные стороны.

— Что же это? — закричал он, и этот крик разнесся по окутанному темной пеленой лесу. — Чего я ищу? Или говорящее дерево мне привиделось? Или я рою ледяную могилу себе?

Лопата звякнула. Вирский откинул ее в сторону и голыми руками принялся раскидывать снег. Кажется, есть! Он ощутил под пальцами твердую поверхность. Прямоугольный предмет, массивный, как глыба.

Сергей счистил снег, затем поднялся с коленей. У ног лежал замурованный в мерзлую землю черный камень, напоминающий плиту.

Что это?

Вирский пошарил в кармане и достал коробок со спичками. Он зажег одну и наклонился над камнем.

Матовая поверхность была черна, и ничего чернее ее в природе не существовало. Пламя спички даже не отражалось на поверхности, и, более того, оно не освещало камень.

Спичка догорела, ужалив кончики пальцев. Вирский рассеянно отбросил ее.

— Что ты за камень? — спросил Вирский. Камень молчал.

Вирский протянул руку к черной поверхности, кончик указательного пальца завис над плитой

— Не кляни меня, боже! — вдруг пришли в голову слова.

Сергей дотронулся пальцем до плиты и закрыл глаза.

Ничего не произошло.

Вирский отнял руку.

Он определенно свихнулся. Это давно стало понятно, вот только что ему делать?

Сергей с трудом выбрался из двухметровой ямы и посмотрел наверх. Черная луна исчезла. На окружающие деревья опустился непроглядный мрак. Поочередно зажигая спички, Вирский по своим следам побрел назад в лагерь.

ГЛАВА 11

Калинин проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и с радостью увидел, как в просеке между хвойными кронами виднеется голубое небо, подсвеченное занимающимся рассветом.

«Как хорошо, что закончился тот ужасный вечер!» — подумал он. События вчерашнего дня казались нереальными. Словно деревня Потерянная с чудными узорами и маковыми булочками, исчезнувший солдат, загадочный след, найденный Ермолаевым, и рассказ пленного привиделись ему во сне.

— А был ли пленный-то? — спросил Калинин одеревеневшими со сна губами.

— Был, товарищ лейтенант! — ответил Зайнулов, который и разбудил его.

— Какое прекрасное утро, — произнес Алексей, с наивной улыбкой глядя на небо.

— Однако пора выдвигаться, — напомнил политрук. — Если принимать во внимание рассказ пленного, то фашисты тоже спешат занять высоту Черноскальная. Нет никакой гарантии, что они послали туда лишь один отряд.

— Да-да, — кивнул Алексей, поднимаясь. — Надо строить роту.

— Старшина! — прокричал Зайнулов, увидев вдалеке Семена Владимировича, возвращавшегося из леса. — Поднимайте людей. Позавтракаем на ходу!

Неприятный холодок пробежал по спине лейтенанта при виде старшины.

— Ну-ка! — воскликнул Семен Владимирович, обращаясь к еще не открывшим глаза красноармейцам. — Хватит спать, как артиллерийские лошади! Па-адъем!

Пока солдаты строились, Алексей, желая еще раз убедиться, что события вчерашнего дня ему не приснились, достал из кобуры пистолет «ТТ». Он вытянул обойму и выщелкнул из нее три патрона.

Последним появился исполосованный насечками патрон, изготовленный бородатым оружейником Федором Рогачевым.

Прогоревшие поленья к утру покрылись инеем. За ночь костер потух, и вода в чайнике превратилась в лед. Поэтому Смерклый умывался чем пришлось. Набрав полные ладони и сдерживая крик, он растирал лицо горстями колючего снега. Эта утренняя процедура придавала бодрости.

— Привет, Смерклый!

Фрол повернулся и увидел возле себя высокого горбоносого солдата, с которым познакомился вчера. На нем по-прежнему не было шапки, воротник распахнут, а глаза покрыты сеткой красных прожилок, безумный взгляд уставился на крестьянина.

— Ты что, так и спал без ушанки? — удивленно спросил Смерклый.

— Я вообще не спал, — ответил солдат.

— Умом двинулся?

Солдат рассмеялся. Смех получился каркающим, почти хриплым. Фролу показалось, что за ночь горбоносый успел подхватить ангину.

— Разве безумен я, который похож на сумасшедшего? — спросил он. — Нет, безумцы они! Он обвел вокруг себя взглядом. — Безумцы они, — повторил Вирский, — хотя и пытаются казаться нормальными. Неужели нормальный человек завел бы роту в этот лес?

— Лес взаправду странный, — согласился крестьянин. — Но ведь они выполняют приказ.

— Какой, к черту, приказ! Они хотят положить здесь солдат!

Фрол внезапно заметил нечто необычное. На запястье правой руки солдата из-под рукава шинели выглядывало небольшое черное пятнышко размером с половину монеты. Оно не походило на родинку или язву.

— Ерунду-то не говори! — произнес Фрол.

— Да? — зверски сверкнув глазами, спросил Вирский, приблизившись к крестьянину вплотную. — Они уже начали осуществлять свой план.

— Какой план? — недоверчиво спросил Смерклый.

Утро успело порадовать солнечными лучами и ясным небом. После хорошего сна Фролу совсем не хотелось общаться с сумасшедшими.

— Вспомни, что сделал с тобой рядовой Приходько…

Все переживания прошедшего вечера внезапно накатились на крестьянина. Яркое солнечное утро померкло. Перед ним, как наяву, предстала картина, как он ползет по березе к зацепленному на верхушке вещмешку, а солдаты вокруг потешаются над ним… Издеваются.

Ему вдруг стало горько. Вирский прав: все вокруг ожесточились. А организовал издевательство мерзкий хохол, заделавшийся холуем у политрука и молодого лейтенанта.

Кулаки Смерклого сжались, его затрясло.

— Поэтому не я сумасшедший, — тихо сказал Вирский, — а они!

— Это Приходько! — хмурясь, произнес Смерклый.

— Ш-ш-ш! — Вирский прижал палец к губам.

— Я должен отомстить ему! — не мог остановиться Фрол. — Я хочу навсегда стереть эту ухмылочку с его лица! Я хочу, чтобы он плакал!

— Ш-ш-ш! — повторил Вирский.

— Рота — строиться! — раздался хриплый окрик старшины.

Вирский, пятясь, стал отходить от Смерклого.

— Нужно было выдать красноармейцам лыжи! — сказал он.

Рота выступила. Разведчики вновь ушли вперед. «Теперь им будет туго, — подумал Калинин. — Немцы дальше не ходили, и дорога не протоптана. Разведчикам придется брести по колено в сугробах, впрочем, это еще не самое худшее».

Калинин и Зайнулов шли первыми. Алексей старался держаться подальше от старшины, но тот не приближался, двигаясь где-то в хвосте и разговаривая с командиром второго взвода Калугиным.

За офицерами, идущими во главе, следовал Ермолаев с первым взводом. Пленный Штолль в выданных ему старых валенках, удивляясь непривычной обуви, шлепал в середине колонны. Старшина всё-таки настоял на том, чтобы приставить к нему часовых. Поэтому двое солдат с ружьями на изготовку постоянно находились рядом.

Рота проходила мимо тех мест, где в снегу виднелись брошенные немецкие вещи и оружие. Солдаты молча разглядывали то, что осталось от нацистского подразделения. При свете дня происшедшие события представлялись иными, чем вчера, — отдаленными и совершенно не относящимися к бойцам Красной Армии, идущим сейчас по лесной просеке. Они потеряли мистический ореол, и теперь казалось, что солдаты шли по местам старых боев, когда трупы захоронены, а пурга не один раз успела пройтись по перепаханной взрывами земле.

Калинин оглядывал окрестности дороги, но опять не нашел столба с табличкой, о котором рассказывал Штолль. Наверняка немцу померещилось.

— Хорошая погода, — сказал Зайнулов, глядя на небо. — Градусов восемь мороза.

— Михаил Ахметович, — обратился к политруку Алексей. — Чем закончилась ваша история, которую вы рассказывали вчера?

Зайнулов грустно усмехнулся.

— Все знают, чем она закончилась, — ответил он.

— Извините, но я не могу понять, при чем тут ваша дочь, которая погибла еще до революции?

Зайнулов некоторое время молчал, затем уточнил:

— Я остановился на том, как мы оторвались от немецких мотоколясок?

— Да. Ваш путь лежал на Москву. — Политрук кивнул:

— Водитель мчал машину с огромной скоростью. Скоро мы оказались на юго-западе Москвы, где-то на Хамовнической возле военного госпиталя… Сейчас уже не помню его названия. Санитары быстро унесли генерала в операционную, а я остался сидеть возле окна в коридоре, который был заставлен койками с ранеными.

Как сейчас, помню сильный запах йода. Раненых было очень много. Это красноречивее любых слов говорило о нашем тяжелом положении на фронтах под Москвой. А еще я чувствовал гнетущую вину перед своими солдатами, которые остались на полустанке Оболенское и которых я был вынужден спешно покинуть, спасая свою жизнь и жизнь генерала. Получилось так, что я их бросил. Именно это в дальнейшем ставили мне в вину, но я пытался доказать, что в тех обстоятельствах не мог поступить иначе.

Я попытался уговорить водителя отвезти меня обратно, но тот не хотел ни в какую, упирая на то, что машина принадлежит Генеральному штабу. Кроме того, ему не терпелось узнать результат операции. Впрочем, мне тоже. Именно поэтому я сидел возле окна в коридоре и ждал, когда капитан Соболев, которого пустили в операционную, сообщит новости.

Окно выходило на небольшой дворик, со всех сторон окруженный домами. Дома были старые с редкими окнами, стекла заклеены полосками бумаги крест-накрест. На стенах во многих местах обвалилась штукатурка, обнажив темно-красную кирпичную кладку. Посреди дворика среди пожухлой травы стояли качели. Неподалеку лежал детский мячик.

Я смотрел на эту площадку и увидел, как внезапно, без видимой причины, качели начали раскачиваться. Сначала не сильно, потом всё больше и больше. В напряженной тишине двора, готового в любой момент встретить бомбежку, слышался тихий скрип. Мячик шевельнулся. Он откатился в сторону, и я сперва подумал, что виной всему ветер. Но мячик вдруг подпрыгнул. Подскочил раз, другой…

Чрезвычайно удивленный, я не мог оторваться от стекла. Пустые качели взмывались всё выше, и мячик тоже. В какой-то момент они стали двигаться синхронно. Мячик подпрыгивал в такт полету качелей. Это было поразительно!

Движение обрело определенный ритм. Качели вонзались в воздух с непонятной яростью, мячик остервенело бил по окаменевшей земле двора. Я почувствовал, как сердце в моей груди бьется с ними в унисон, и испугался. Оно колотилось так сильно, что, казалось, сейчас взорвется.

Снаружи, возле окна операционной, где лежал генерал, я заметил девочку. Мне не удалось разглядеть ее. Поэтому не знаю, что нашло на меня в тот момент… но мне вдруг показалось, что это моя давно умершая дочь.

Я не могу этого доказать. За свою жизнь я повидал много маленьких девочек, но ни одна из них не была настолько похожа на Наташу. Почему мне почудилось, что это она? Наверное, потому что в ней было что-то знакомое и одновременно печальное.

Сердце бешено стучало в груди, ноги рывком подняли меня со стула. Я закричал сквозь стекло, обращаясь к ней. Кажется, перепугал раненых.

Девочка отошла от окна операционной и, так и не обернувшись, скрылась за углом. В тот же миг качели резко остановились, а мячик упал на землю. Он не подпрыгнул, а откатился в сторону и безвольно замер.

Я бросился к выходу, но позади распахнулась дверь операционной, и я задержался. Вышел капитан. Я всё прочел по его лицу. Он смотрел на меня очень внимательно и ничего не говорил, только кадык ходил вверх-вниз. В его взгляде я прочел растерянность.

Больше не мешкая, я выбежал во дворик.

Это не Наташа. Моя девочка пропала больше тридцати лет назад. Даже если она не утонула в злополучной реке, лет ей должно быть намного больше, чем девочке. И всё-таки нужно было убедиться.

Я бежал за ней по переулкам. Иногда мне казалось, что я вижу за углом край платья, но никак не могу до него дотянуться. Никак не удается ее догнать, чтобы взглянуть в лицо и убедиться, что это не моя дочь.

Я потерял счет времени. Позабыл о генерале, о своих солдатах. Позабыл обо всём. В голове засела единственная мысль. Я должен догнать девочку и взглянуть ей в лицо.

Наконец, выскочив на маленькую пустынную улочку, я увидел ее посередине мостовой. Она сидела на краю тротуара спиной ко мне. На коленях лежал большой альбом, в котором она рисовала цветными карандашами.

Тридцать лет назад в тот проклятый день, когда Наташа без оглядки бросилась к реке, она тоже рисовала.

Я кинулся к ней, каждый шаг казался медленным и бесконечным. Я оказался так близко, что мог коснуться ее каштановых волос. Девочка повернула ко мне голову, и, когда я обрадовался, что наконец смогу увидеть лицо, мостовая ушла из-под ног. Я провалился в канализационный колодец.

— Видишь? — спросил Зайнулов, согнутым пальцем указывая на давно подмеченный Калининым шрам на лбу. — Думал, это боевое ранение? Падая в колодец, я ударился о поручни. Вот откуда этот шрам.

Я упал на дно и потерял сознание. В мои годы можно было стать калекой на всю оставшуюся жизнь. Странно, но я почти ничего не повредил. Только вот лоб изуродовал.

Представления не имею, сколько времени я провалялся в колодце. Благо там было сухо, иначе я бы захлебнулся или замерз в студеной вонючей жиже. Когда очнулся, кровь из раны растеклась по всему лицу и успела засохнуть. Руки-ноги закоченели, жутко хотелось есть.

Я выбрался на поверхность. Никакой девочки, естественно, уже не было. Было пасмурно. Окна низких двухэтажных домов были заклеены крест-накрест белыми бумажными лентами. Улица по-прежнему пустовала. Я увидел одно отличие. Конечно, теперь все знают, что случилось, люди уже привыкли к этой трагедии. Но в тот момент представшая перед глазами картина шокировала меня.

На углу дома висел красный флаг. Ветра не было, и флаг обмяк. Почему-то взгляд мой был устремлен именно на него, почему-то именно в нем я чувствовал опасность.

И я дождался. Внезапный порыв ветра расправил полотнище. И я увидел в центре красного флага белый круг, внутри которого чернела фашистская свастика.

— Вы оказались в Москве, когда это случилось! — ужаснулся Калинин.

— Видит бог, я не хотел там оказаться… Но так сложились обстоятельства. Словно сумасшедший, я слонялся по безлюдным улицам, натыкаясь на нацистские флаги и прячась от серых марширующих отрядов. Немцы не вводили в город танки, и вскоре я понял — почему. Я увидел многое за это время.

Нацисты разрушали дом за домом, улицу за улицей. Полки саперов минировали здания по всему городу. Каждую минуту слышался взрыв, разрушающий очередное строение. Где-то далеко, на окраине, низко пролетающие бомбардировщики сбрасывали длинную вереницу бомб, круша целые районы.

Волею случая я оказался в центре столицы.

Я видел, как несколькими взрывами нацисты уничтожили Спасскую башню, Мавзолей, храм Василия Блаженного, а затем огромными бульдозерами смели обломки в Москву-реку. Не успевшие покинуть захваченную столицу жители были согнаны на Красную площадь. Издали я не мог понять, что они делают, но, подобравшись ближе, разглядел. Не знаю, зачем это понадобилось нацистам. Возможно, они не хотели оставить ни единого символа, который напоминал бы о великой столице Русской земли.

Несколько тысяч жителей захваченного города выдалбливали булыжники, которыми вымошена Красная площадь. Булыжники собирали в грузовики и тоже вываливали в реку. Не помня себя, я бежал оттуда. Несколько дней я выбирался из Москвы. Пару раз меня едва не завалило обломками зданий. Каким-то чудом мне удалось вырваться из павшей столицы. Я бежал под раскаты взрывов, за моей спиной гигантские гаубицы вели огонь по Черкизовскому району. Не помня себя, я пересек линию фронта.

…Я попал под трибунал за то, что оставил полк. Спасло лишь вмешательство капитана Соболева, который, как оказалось, был лично знаком с Верховным Главнокомандующим. Однако командовать полком или другим подразделением мне не позволили. Моя прошлая репутация была практически безупречной, и поэтому меня назначили политическим наставником в нашу роту. Собственно, я уже не стремлюсь к командованию полком. В мои годы это непросто.

— Вы говорили, что узнали того генерала, которого везли в Москву?

— Да, — грустно ответил Зайнулов. — Я видел его до этого.

— Где?

— В тридцать девятом мой полк участвовал в бою с японцами на горе Баин-Цаган. Это в Монголии, возле реки Халхин-Гол. Генерал тогда командовал соединениями Красной Армии. Бывший кавалерист, он проявил себя как талантливый организатор и блестящий стратег. Звали генерала Георгий Константинович Жуков. Многие считали его очень перспективным полководцем. По сей день некоторые командиры утверждают, что, если бы Жукова не ранили смертельно на полустанке Оболенское, он сумел бы предотвратить захват Москвы. Жуков собирался укрепить Можайское направление, по которому танки Гудериана прорвались к столице. Но не успел выполнить свой замысел, а усилий другого командующего для этого не хватило…

История Зайнулова, ставшего невольным свидетелем разрушения Москвы гитлеровцами, поразила Калинина. Многие рассказывали, что происходило в павшей столице, но Алексей впервые разговаривал с очевидцем тех страшных событий. Как ни печально, приходилось мириться с произошедшим — Москвы больше не было на географических картах. Нацисты стерли ее с лица земли. Советские люди продолжали жить, работать, воевать, но обреченность царила в их сердцах.

…Калинин внезапно остановился. Он увидел впереди то, что отвлекло его от гнетущих мыслей.

На Алексея наткнулся Ермолаев, который шел позади.

— Что случилось, товарищ ле… — начал командир первого взвода и осекся.

Рядом с заметенной дорогой, по которой рота протаптывала путь, возвышался деревянный столб с табличкой. Поверхность столба украшала витиеватая резьба, означающая уже знакомые Калинину волны.

На табличке вырезана надпись на древнеславянском, которую Алексей от волнения не успел разобрать.

— Что это? — удивленно спросил Ермолаев.

— Рота, стой! — скомандовал старшина.

«Это столб, который должен находиться на том месте, где сгинула немецкая рота, — подумал Калинин. — Я искал его, но не нашел. И вот он здесь, несколькими километрами дальше».

— Товарищ политрук, Михаил Ахметович! — позвал Калинин. — Вы только посмотрите! Это тот столб, о котором рассказывал Штолль…

Он повернулся к политруку. Зайнулов отделился от остановившейся роты и продолжал идти, проваливаясь в сугробы. Перед ним была пустота. Лесная просека и нетронутые пласты снега. Но Зайнулов пристально всматривался в эту пустоту, словно видел кого-то.

— Наташенька! Боже мой, это ты? — произнес Зайнулов, обращаясь к пустоте.

Калинин почувствовал, как ужас сдавил горло.

Зайнулов пробирался вперед, увязая по колено в снегу, а его маленькая дочь Наташа, которая более тридцати лет назад утонула в небольшой речке возле Санкт-Петербурга, даже не продавливала сугроб, стоя на его поверхности в летних сандалиях. На ней было легкое голубое платьице и белые банты на голове. В руке она держала альбом с рисунками.

— Папочка! — сказала она, улыбнувшись.

— Девочка, прости, что накричал на тебя тогда.

— Я не сержусь.

Зайнулов приближался, разглядывая ее лицо. Девочка не убегала, как тогда в Москве, которая через несколько часов была захвачена гитлеровскими войсками. Сейчас политрук был уверен, что видит именно свою дочь. Неважно, что прошло много лет. Их как будто не было. Он вновь ощущал себя молодым, у него была жена, и офицер царской армии Михаил Зайнулов был близок к тому, чтобы помириться с дочерью и забыть нелепую ссору.

— Я скучаю по тебе, папа!

— Я скучаю еще больше, дочка! Не нужно тебе было идти к реке.

— Мне стало так горько!.. Это вышло случайно. Меня занесло в водоворот. Я не хотела умирать.

Зайнулов любовался ее лицом, черты которого уже успели стереться из памяти, но теперь оживали вновь.

— Что ты рисуешь? — спросил он.

— Тебя, — ответила она.

— Правда? — удивился Зайнулов. — Можно посмотреть?

— Конечно, — ответила она и показала альбомный лист.

Зайнулов приблизился вплотную и заглянул в раскрытый альбом. Рисунки были выполнены только двумя карандашами — черным и красным. Все они изображали маленького человечка.

Политрук почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Ладони онемели.

На одном рисунке человечек был привязан к столбу, и непонятный зверь кромсал его когтями, а кровь лилась рекой. На другом — человечек был нанизан на кол. На третьем — кто-то отрубил человечку голову, и землю вокруг покрывали большие красные кляксы.

Зайнулов в ужасе отшатнулся, поднял глаза и только в этот момент увидел, что стоящая перед ним девочка вовсе не его дочь.

Небо внезапно потемнело, будто перед грозой. Но какая может быть гроза зимой? Калинин с отчаянием наблюдал, как Зайнулов удаляется по сугробам, разговаривая с пустотой. Политрук был счастлив. И только когда потемнело небо, настроение Зайнулова переменилось. Алексей почувствовал это.

Политрук вздрогнул. И отпрянул в сторону от неожиданности и отвращения. В этот момент Алексей осознал всю опасность, грозящую Михаилу Ахметовичу.

Но поздно.

Нечто массивное и темное, словно ожившая скала, поднялось из сугроба рядом с политруком. Ворох снежной пыли вздыбился вокруг двух фигур и окутал их. Страшный рев прокатился по лесу, заставив солдат втянуть головы в плечи и присесть. Кровь в жилах застыла.

…(рви-ломай, вражья сила)…

Темная туша неведомого существа накрыла Зайнулова.

Мгновение — и оба силуэта исчезли в сугробах. А вдоль просеки еще катился последний крик политрука:

— Наташенька-а!

Солдаты закричали от ужаса, наблюдая, как чудовище затащило под снег одного из командиров роты.

Кое-кто упал. В конце колонны надрывно заржала лошадь.

Словно струна оборвалась внутри у Калинина в тот момент, когда самый отзывчивый человек в роте Михаил Зайнулов исчез под снегом. Чувства притупились, горечь, страх, жалость отступили. Алексей сжал зубы, пытаясь оценить ситуацию, принять решение.

Огромная масса пронеслась возле ног. Алексей только увидел, как взмывается поверхность сугроба и снежные бисеринки взлетают в воздух. Ноздри уловили едва различимый запах луговых цветов. В следующий момент рядом с обмершим Иваном Ермолаевым провалился солдат. Как и все, он стоял по колено в сугробе, а потом внезапно исчез. Ермолаев бросился туда, где находился красноармеец, но было поздно. Командир первого взвода о чем-то кричал и разбрасывал руками снег, но тела солдата там уже не было. Только огромная пустая яма.

Рев и хруст снега наполнили лесную просеку. Впереди что-то лопнуло. Один из сугробов раскрылся, и в воздух взлетели куски солдатской шинели, винтовка с обломанным прикладом, разорванный валенок и портупея.

— Что же это творится! — закричал кто-то.

— Боже, помоги нам!

Калинин обернулся к колонне и обомлел: невидимая сила вырывала из строя красноармейцев. Один за другим они исчезали в сугробах, а тех, кто остался, сковал ужас. Они кричали и стонали от безволия, страха и бессилия не в состоянии сопротивляться. В конце колонны бесновалась лошадь, пытаясь подняться на дыбы. Конюх едва сдерживал ее.

Паника охватила ряды красноармейцев. Кто-то выронил оружие, кто-то беспорядочно палил в воздух. Многие бросились к лесу. Калинин в оцепенении смотрел, как, добежав до деревьев, солдаты исчезали в снегу. Никому не удалось укрыться в лесу. Красноармейцы гибли и на дороге, но из тех, кто устремился в чащу, не выжил ни один.

Однако красноармейцы этого не понимали. Они по-прежнему неслись по сугробам к стене деревьев.

«Нужно остановить их! — подумал Алексей, — Как-то нужно остановить их. Старшина! Он должен что-то сказать бойцам. Что-то сделать…»

Справа раздались яростные очереди. Хрипло крича, Семен Владимирович поливал из автомата взрыхляющийся снег. У Алексея мелькнула мысль, что при таком плотном огне хотя бы одна пуля должна угодить в цель. Хотя бы одна…

Он внезапно понял, что пули не могут причинить тварям вреда. Старшина этого не замечал, поглощенный стрельбой.

Неподалеку вертелся боец с трофейным «шмайсером» в руках. Он пытался поймать в прицел хотя бы одно существо, проносящееся под снегом. Но охотник сам стал добычей. Одна из тварей, незаметно подобравшись снизу, схватила бойца за ноги и рывком поставила на колени. От неожиданности и страха солдат заорал, палец судорожно надавил на спусковой крючок. Автоматная очередь ударила в сослуживца, который оказался рядом. Пули прошили его и отбросили на снег.

Кто-то заплакал, глядя на эту сцену. Солдат, стоящий на коленях и держащий в руках «шмайсер», провалился в сугроб с головой. Почти одновременно под снегом исчезло тело застреленного им сослуживца.

— Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! — повторял пожилой солдат, яростно крестясь. Сложенные в щепоть пальцы правой руки летали от головы к груди и плечам, левой он прижимал к губам нательный крестик.

— Отец наш Всевышний, Иисус Христос, Царица Небесная!

Алексей увидел, как красноармейца бросило лицом в снег и медленно потащило в сугроб. Солдат кричал, молился и плакал, пока его голова не скрылась под снегом, где он уже не мог дышать.

Рота таяла на глазах. Солдаты не переставали бежать к лесу, несмотря на то что никто не нашел там спасения. Ситуация вырвалась из-под контроля. Зайнулов исчез. Старшина, вместо того чтобы отдавать команды, словно безумный, строчил из автомата. Через минуту в живых не останется никого. Солдаты бесследно пропадут под снегом, как немцы за день до этого…

— НАЗАД!! — вдруг страшно закричал Калинин, перекрыв панический гомон красноармейцев. Солдаты, остановленные властным окриком, повернули к нему головы. Они молча смотрели на молодого командира роты, а снег ревел и хрустел вокруг. Старшина отстегнул опустевший диск, чтобы вставить новый.

— Назад! — воскликнул Калинин. — Всем оставаться на дороге! Слышали меня?

— Твари… Боже… Они сожрут… — бессвязно повторял один из солдат, находившийся рядом с Алексеем, но пятившийся в сторону леса.

Калинин подскочил к нему. Схватил за отворот шинели и отбросил на дорогу.

— Назад, я сказал! — яростно прокричал лейтенант. — Возьмите себя в руки! Только на дороге у нас есть шанс выжить!

Солдаты изумленно уставились на командира.

Из строя исчез еще один боец. Нападение не прекратилось, оно и не могло прекратиться, пока под снег не провалится последний из них.

Тогда Калинин достал свой «ТТ».

Твари двигались слишком быстро, чтобы в них можно было попасть из пистолета. А у него всего один патрон, в силе которого к тому же оставались сомнения. Но он должен попытаться, потому что иначе роту постигнет участь подразделения обер-лейтенанта Дитриха.

Алексей лихорадочно соображал. Неведомые твари почти летали под сугробами, и в то же время взрыхленный ими на поверхности снег не проседал. Если так, то в сугробах должны оставаться норы.

— Иван, — сказал он Ермолаеву. Обезумевшие глаза сибиряка обратились на командира. — Удерживай людей на дороге. Не давай им кинуться в лес.

— А ты куда? — удивленно спросил сержант. Калинин не ответил и, скинув вещмешок, нырнул в сугроб.

Пролетев рыхлый слой, Алексей, как и предполагал, свалился в длинную сумрачную нору. Задыхаясь от волнения, пополз вдоль нее. Сумка с гранатами хлопала по бедру и мешала, Калинин закинул ее за спину. Через несколько метров он оказался перед развилкой.

Где-то неподалеку двигалась одна из тварей. Алексей чувствовал это, он ощущал дрожание снега и слышал хруст. Подняв ствол, Калинин повернул направо и, не опуская пистолета, стал пробираться вперед.

Рев, издаваемый существом, вдруг растворился в снежной массе. Алексей продолжал двигаться, анализируя каждый шорох, когда рука, которой он опирался на снег, наткнулась на твердый предмет, покрытый короткими волосками.

Калинин вскрикнул от неожиданности.

Это был всего лишь солдатский валенок. Ничего страшного. Не тварь, описанная пленным Штоллем. Обычный валенок, свалившийся с ноги красноармейца, которого уташило сверхъестественное существо.

Скрип снега раздался позади. Алексей быстро обернулся.

Ничего. Скрип затих.

Возможно, это была пустая затея, броситься в сугробы. Алексей не видит тварей, не обладает их скоростью. Зачем он забрался сюда?

Впереди вновь послышался шум. Калинин поднял пистолет. Только сейчас он понял, что «ТТ» тяжеловат для недавнего студента МГУ.

Появилась тварь. В узком сумрачном проходе разглядеть ее было почти невозможно. Но даже то немногое, что увидел в темноте Калинин, заставило его передернуться от ужаса. Огромный и сгорбленный, быстро перебирающий короткими передними лапами зверь стремительно надвигался на Алексея.

Собравшись, Калинин встал на колени. Крепко сжал пистолет обеими руками и спустил курок.

Снежные стены поглотили грохот пистолетного выстрела. Сквозь дымку пороховых газов Калинин увидел, как чудовище дрогнуло, когда пуля угодила в самую середину туловища. Лапы раскинулись в стороны. Голова безвольно ткнулась в мерзлую землю. Тварь не двигалась.

Алексей удивленно посмотрел на «ТТ». Нервно усмехнулся. Выходит, и обычная пуля гибельна для твари. Только нужно знать, куда стрелять. Неужели все так просто! Тварь подняла голову. Калинин закричал. Тварь рванулась вперед.

Палец Калинина повторно нажал на спусковой крючок. Вторая пуля снова попала в животное, только на этот раз кусок свинца калибром 7,62 миллиметра не причинил вреда твари, несущейся на молодого лейтенанта. В этот раз она даже не дернулась.

Алексей испуганно попятился. Всего несколько жалких метров отделяло его от жуткого сугробного обитателя. Он съежился, предчувствуя мощный удар, который отбросит его, а несущаяся, словно локомотив, тварь растопчет его тяжелыми лапами.

В стволе «ТТ» оставалась третья пуля, «дум-дум», наполненная маком. Глядя на стремительную громадину, надвигающуюся на него, Алексей уже не верил в ту силу, которой наделяли мак древние славяне. Вчерашние надежды на волшебство этого растения растаяли как дым. Все усилия Федора Рогачева по изготовлению патрона казались тщетными.

«Всё это сказки, — пронеслось в голове, — а я сам — Сказочник».

Он выпустил третью пулю и напрягся, приготовившись к удару. Сгоревший порох заполнил нору сизым дымом, поэтому Калинин не успел разглядеть, как чудо-пуля поразила цель. Плотная волна запаха горького миндаля, перемешанная с пороховыми газами, накатила на Алексея. По барабанным перепонкам саданул рев раненого зверя.

Тяжелая масса врезалась в грудь, на десяток секунд он потерял способность дышать. Удар подбросил лейтенанта. Его пронесло сквозь толщу снега и вышвырнуло на поверхность.

Алексей с трудом вдохнул.

Лес и узкая полоса неба плыли перед глазами, в груди жгло огнем и саднило. На плечи навалилась невероятная усталость. Единственным утешением было то, что рев стал затихать. Алексей закрыл глаза и уронил голову на сугроб.

— Товарищ командир! Вы живы?

Он с трудом открыл глаза и увидел бегущего к нему Ермолаева.

— Помоги мне подняться, — попросил Калинин, когда Иван подбежал ближе. Сибиряк подставил ему могучее плечо, обнял его руками за пояс и помог встать.

Калинина вынесло из снежной норы в нескольких метрах от дороги. Стоящие на ней солдаты еще не оправились от шока, но с удивлением взирали на молодого командира роты в недоуменном ожидании.

— Твари ушли, — сообщил Ермолаев Алексею. Из строя выступил старшина, пристально глядя на молодого лейтенанта. В его взоре не было упрека. Казалось, старшина изучает Калинина, словно видит в первый раз. А может, он разглядел что-то такое, чего не замечал раньше. Их былая неприязнь угасла. Сейчас не было смысла в противостоянии, потому что оба оказались перед лицом общей беды.

Алексей огляделся и увидел вокруг напуганные, растерянные лица. Он подумал, что серьезный бой с немцами не мог так потрепать и напугать их, как это внезапное нападение.

Колонна красноармейцев изрядно поредела. Из сорока четырех человек в живых осталось не больше половины. Пропал и командир второго взвода Калугин. Приходько выжил, слава богу! Сейчас ему было не до шуток. Взгляд украинца был тревожным и блуждающим. Выжил и пленный Штолль, но оба его конвоира сгинули в сугробах. Алексей заметил, что немец крепко сжимал обледеневшую маковую булочку… Он не сбежал. Да и куда было бежать в этом коварном лесу! Алексей подумал, что охранять Штолля больше не нужно.

Лошадь Дуня уцелела, остался нетронутым и обоз с пулеметами и припасами. А вот ухаживающий за нею боец бесследно исчез.

— Твари ушли, — повторил Ермолаев. — Как вы это сделали?

— Кажется, я застрелил одну, — промолвил Алексей. — Она должна быть здесь, в сугробе.

Ермолаев свистнул. Подбежали два солдата и принялись разгребать снежную воронку, из которой вынесло Калинина. Боль в груди поутихла. Алексей подошел к солдатам и стал им помогать. Когда воронку достаточно раскопали, Ермолаев принес керосиновую лампу. С замирающим сердцем Калинин вновь спустился в нору.

Она оказалась пуста.

Никаких следов твари, ничего, кроме утоптанного снега.

— Мне показалось, что я застрелил одну, — сказал Алексей, выбравшись из сугроба. Ермолаев с осторожным любопытством заглянул в нору.

— Как она выглядела? — хрипло спросил старшина.

— Огромная, — ответил Алексей. — И хищная.

— И тебе удалось прогнать ее?

— Оружейник Рогачев изготовил для меня пулю, начиненную маком.

— Маком? — переспросил старшина, удивленно подняв прямую бровь.

Солдаты вокруг зашумели. Шок от внезапного нападения прошел, и до бойцов стало доходить, в каком страшном положении они очутились.

— Что же это творится! Где мы?!

— На нас в любой момент могут напасть эти твари!

— Нас осталось слишком мало, чтобы захватить высоту!

— Нет здесь никакой высоты Черноскальная и быть не может! Мы потерялись! Нечистая сила да погибель тут для нас!

К Калинину пробрался Приходько. Лицо его было серьезным.

— Товарищ лейтенант, погибнем мы тут, — сказал он. — Стоит умирать, защищая город какой хороший. А что мы защищаем здесь?

Алексей молчал. Роте было приказано — захватить высоту Черноскальная. Но здравый смысл велел молодому лейтенанту отступить от своих принципов. Калинин прекрасно понимал, что они заблудились. Карта обманывала. По ней рота должна находиться на лугах, а они оказались в лесу, который вряд ли пропустили бы картографы. Сугробы доходили до пояса, а у солдат даже не было лыж. Половина роты сгинула после нападения неведомых тварей. Калинин не знал, сколько человек нужно для захвата высоты, но думал, что одного взвода, который остался, для этой цели явно мало.

Гомон поднялся нешуточный.

— Что нам делать дальше? — спрашивали солдаты, обращаясь к старшине.

— А ну-ка тихо! — рявкнул Семен Владимирович, заставив бойцов замолкнуть.

Он погладил заросший подбородок, будто прямо здесь собирался бриться.

— Будете делать то, что ротный прикажет, — произнес он. Алексей удивленно посмотрел на старшину. — Но лично я убирался бы к черту из этого леса!

У Калинина дрожали руки. Но, несмотря на дрожь, чувствовал он себя уверенно.

…(не достать вам морячка черноморского)…

Алексей повернулся к солдатам.

…(не достать вам зубра соленого)…

Повисла тишина. Все взгляды устремились на Калинина. Теперь Алексею казались несерьезными сомнения вчерашнего дня. Ротой командовал не кто-то другой, а он! Именно сейчас он почувствовал себя командиром, от которого солдаты ждут жизненно важного решения. Приказы нужно выполнять. Алексея с детства приучали быть ответственным. Именно это качество он считал самым главным.

Выполнять…

Но не в таких обстоятельствах!

— Уходим к черту из этого леса! — громко произнес Калинин.

— Да! — закричали солдаты. — Правильно! — Старшина одобрительно кивнул.

— Нужно поторапливаться, — сказал Семен Владимирович. — Пока эти твари снова не напали на нас.

— Надеюсь, мы успеем выбраться из леса до темноты, — сказал Ермолаев.

— Было бы неплохо, — ответил Калинин, чувствуя несказанное облегчение.

Ермолаев поглядел на небо и внезапно помрачнел.

— Проклятие! — произнес он. — Кажется, сейчас такой буран начнется!

Солдаты вскинули головы, глядя в хмурое небо.

Часть вторая

ГЛАВА 1

Налетевший буран неистовствовал более двух часов. Накатывающийся на просеку сильный ветер крепко терзал солдат, укутавшихся в шинели. Крупные хлопья снега валили с неба; они кружили, набивались в рот, залепляли глаза.

Порядком измотав красноармейцев, буря прекратилась так же внезапно, как и началась. Больше не слыша завываний ветра, Калинин поднял голову и разбросал снег, которым его засыпало. Он посмотрел на дорогу и увидел вокруг только белое поле. Ни одной солдатской шинели!

Он едва не запаниковал, но неподалеку из-под снега, разворотив сугроб, выбрался солдат. Тут же в других местах ровная белая поверхность начала осыпаться и обваливаться — на свет появлялись серые солдатские шинели. Красноармейцы выбирались из холодного плена, стряхивали с себя снег. Выжившая после нападения неведомых существ рота оказалась засыпана по пояс.

Рядом поднялись Ермолаев и старшина.

— Никогда еще не видел такой бури в лесу, — промолвил сибиряк. — Обычно деревья сдерживают ветер, но тут…

Калинин отряхивал снег с дубленки.

— Я вообще таких бурь не видел, — признался он.

— Снегу по самое брюхо! — с паникой в голосе произнес кто-то из красноармейцев. — Я каждую секунду представляю, как та тварь хватает меня за ноги и тащит под сугроб!

— Да, нужно выбираться из леса, — сказал старшина. — Хоть мы потеряли два часа и снегу намело до пояса — обратная дорога нам знакома.

— Да-да, — кивнул Калинин. — Пойдемте быстрее.

— Рота, стройся! — скомандовал старшина.

Он вытащил из сугроба автомат, затем настороженно поднял голову и стал оглядываться. Странно вел себя и Ермолаев, который непонимающе вертел головой.

— Откуда мы пришли? — вдруг произнес Семен Владимирович.

Некоторые красноармейцы тоже завертели головами, пытаясь определить направление, откуда двигалась рота. С трех сторон горстку солдат обступал лес, и только с четвертой виднелась уходящая вдаль просека.

Ермолаев негромко выругался.

— Это невозможно! — недоуменно произнес Калинин, еще и еще раз оглядывая окрестности. — Мы шли по просеке! Не могла же она во время снежной бури зарасти лесом с одной стороны!

— Может, мы двигались оттуда? — спросил Приходько, указывая на просеку.

— Мы потерялись, — вдруг произнес старшина. Все посмотрели на него. — Так и есть! Это всё чертов лес. Я чувствовал недоброе, когда в первый раз увидел его.

Пока Семен Владимирович говорил это, он расстегнул ватник и стал расправлять гимнастерку с портупеей. К удивлению, на его груди Алексей увидел медали. Много медалей: «За отвагу», «За боевые заслуги»… Только теперь до Калинина дошел смысл фразы, сказанной в землянке комбатом. Он тогда произнес, что у Калинина хорошие солдаты, но старшина лучший… Тогда Алексей даже представить не мог — насколько лучший!

— Не могли бы вы, Алексей Витальевич, достать компас? — спросил Ермолаев.

— Да, — ответил Калинин. — Сейчас.

Алексей вытащил из планшета командирский компас и снял фиксатор. Стрелка повернулась и указала север в направлении просеки.

— Но было не так! — сказал Ермолаев. — Мы двигались на северо-запад, а стрелка указывает на север!

Попросив разрешения, он взял компас из рук Калинина. Теперь просека оказалась на юго-востоке. Ермолаев легко потряс компас и получил новое направление.

— Компас неисправен! — сокрушенно произнес он.

— До этого момента он показывал правильно, — сказал Алексей. — Возможно, что под нашими ногами в земле находятся залежи железной руды. Создаваемое ими магнитное поле влияет на стрелку. Поэтому компас врет.

— Черт! — хмуро произнес старшина.

Калинин растерялся. Сколько загадок! Голова от них просто раскалывалась. Сейчас ему как никогда необходим совет Зайнулова. Обидно, что мудрый политрук погиб одним из первых. Алексею будет очень не хватать его. За неполные двое суток знакомства Калинин успел полюбить политрука за неспешность и рассудительность, за покладистый характер. Второго такого человека, кто бы дал полезный совет и с кем Алексей мог подружиться, сейчас рядом не было.

— Я не знаю, что делать, — сказал он, повернувшись к старшине и нервно теребя заново пришитую пуговицу тулупа. — Куда идти?

Старшина оторвал взгляд от «ППШ», который достал из снега, тяжело посмотрел на Алексея, но тут подал голос Ермолаев:

— Я могу забраться на самое высокое дерево. — Калинин быстро повернулся к нему, старшина подошел ближе.

— Я могу забраться на самое высокое дерево, — повторил Ермолаев, — и посмотреть, где кончается лес.

— Как ты это сделаешь? — спросил Калинин.

— В обозе лежат мои верхолазные «кошки». Боровой частенько просил меня забраться на дерево, чтобы разведать местность.

Зачем они забрели в проклятый лес? Этот вопрос не давал покоя Фролу Смерклому. За какие беды Всевышний обрушил на них это наказание?

Во время нападения тварей он испытал всеохватывающий, почти парализующий страх. В одно жуткое мгновение, услышав чавкающий хруст снега под ногами, Смерклый подумал, что пришел его черед. Но в снег провалился стоявший рядом красноармеец.

Теперь, оглядывая оставшихся в живых, крестьянин думал о том, что нападение может повториться в любой момент. И молодой лейтенант, неизвестным образом прогнавший тварей, уже не сумеет спасти красноармейцев.

Слух о малодушии лейтенанта во время боя возле Ельцово весь вчерашний день гулял по отделениям. Но сегодня, когда солдаты в панике бежали в лес, когда старшина, словно безумный, бессмысленно расстреливал сугробы из автомата, когда Ермолаев окаменел, словно статуя, Калинин единственный предпринял осмысленные действия. Сейчас уже никто не осмеливался повторить вчерашнее. Бойцы говорили, что Калинин — настоящий ротный. Почти такой же, как Боровой.

Но Фрол так не считал.

Кто завел роту в проклятый лес? Кто не слушал старшину, который советовал повернуть назад? Это из-за лейтенанта рота оказалась в лесу. Именно он привел к гибели солдат. И как бы он ни старался загладить вину, в глазах Смерклого Калинин останется тем, кто предал роту.

— Ну что, наложил в штаны от страха? — раздался над ухом голос Вирского.

Смерклый посмотрел на солдата. Ушанка на его голове по-прежнему отсутствовала, короткие кудри слиплись и покрылись инеем. Тонкий нос с горбинкой аж посинел, горло от кадыка и до ключиц побагровело. Лишь голубые глаза светились странным огнем.

— Немудрено было, — промолвил Смерклый. — Сам-то как?

— Меня звери не едят, — сказал Вирский. — Я вредный.

— Проклятый лейтенант затащил нас к черту на рога… — поделился мыслями Фрол.

— Нет, ты ошибаешься, — серьезно сказал Вирский и надрывно кашлянул. Кашель был такой глубокий, что Смерклый уже не сомневался в простуде солдата. — Мы не у черта на рогах. Мы в самом аду! А твари, которые напали на нас, — адские!

Смерклый испуганно поглядел на сугробы. А вдруг Вирский прав? Еще до революции, когда матушка водила маленького Фрола в церковь, толстый поп отец Григорий, тыча жирным пальцем прямо в нос, всегда повторял, что ад — это геенна огненная. Но поп мог ошибаться, потому что не был истинным служителем церкви, а погряз в разврате и пьянстве. Геенна не огненная. Геенна — это лес, покрытый огромными сугробами снега.

— Мы сгинем здесь, — прошептал Смерклый.

— Не говори за всех, — произнес в ответ Сергей Вирский.

— Я могу забраться на самое высокое дерево, — донеслись до них слова Ермолаева. Вирский как-то загадочно посмотрел на Смерклого и отошел в сторону, но Фрол даже не заметил этого. Его внимание привлекла следующая фраза: — В обозе лежат мои верхолазные «кошки».

В голове словно открылась шкатулка, от которой когда-то потеряли ключ, а теперь нашли. Смерклого передернуло. Он заскрежетал зубами и тихо-тихо, чтобы никто не расслышал, произнес:

— Вот человек, который повесил мой вещмешок на верхушку березы!

— На самом деле, — говорил Ермолаев, разворачивая мешковину, в которую были завернуты полукруглые стальные охваты с зацепами, одевающиеся на башмаки, — когда есть все приспособления, забраться на дерево несложно, особенно если постоянно этим занимаешься. Но по таким толстым и высоким стволам я еще не лазил.

— Как определить — какое дерево самое высокое? — спросил Калинин. — Ведь снизу не видно.

— Это просто. Высоту дерева можно определить по толщине ствола, конечно. Есть еще несколько признаков, которые распознаются почти интуитивно… Вероятнее всего, нижние сучья у высокого дерева будут располагаться тоже достаточно высоко. Но есть небольшая проблема. У меня кошки только на ноги, а вот зацепов для рук, к сожалению, нет. Поэтому вам придется помочь мне добраться до нижних сучьев.

— Ищи дерево, Иван, — сказал старшина. — А мы подумаем, как тебе помочь.

Ермолаев кивнул и, взявшись рукой за такой же небритый подбородок, как у старшины, принялся издали разглядывать стволы.

— Кажется, вот оно! — произнес он, указывая на стан гигантской сосны в глубине леса. Старшина внимательно посмотрел на нее и прикинул высоту нижнего сука.

— Не меньше десятка метров, — произнес он и обратился к стоящему рядом рядовому Смерклому, который, нахмурившись, не сводил глаз с командира первого взвода. — Сбегай-ка до обоза, Фрол. Там лежит длинная такая труба в фанерной коробке с надписями на немецком. Коробку оставь в обозе, а трубу принеси сюда.

Смерклый не слышал старшину, сурово глядя на Ермолаева и стоящего рядом Приходько.

— Смерклый! — крикнул ему прямо в ухо Семен Владимирович. — Бегом к обозу!

— Я не пацаненок, чтобы меня гонять, — недовольно откликнулся Фрол, по-прежнему глядя на Ермолаева с Приходько и думая о чем-то своем. — Завели нас в снежный ад! Сам беги.

Держа в левой руке опущенный автомат, старшина правой схватил Смерклого за воротник и резко дернул на себя так, что красноармейца мотнуло, словно тряпичную куклу. Фрол упал на одно колено.

— Ты что себе позволяешь? — спросил старшина, мертвой хваткой держа за воротник вырывающегося Смерклого. — Ты кем себя возомнил, крестьянин? Забыл, что такое дисциплина! Бегом, я сказал!

Семен отпустил красноармейца, и тот упал в снег.

— Бегом! — крикнул Семен Владимирович. Бросая злобные взгляды на старшину, Смерклый припустил к обозу.

— Дерево достаточно высокое? — спросил Калинин сибиряка. — Ты сможешь увидеть с вершины, где заканчивается лес?

— По крайней мере попытаюсь.

— Дерево стоит в чаще, — предупредил старшина. Калинин понял предостережение.

— Будем действовать аккуратно и надеяться, что эти твари не вернутся.

— Я не пойду в лес! — со страхом произнес боец, стоящий позади них.

— Я тоже… я тоже… — вторили другие.

— Кто-то должен помочь мне преодолеть первые метры, чтобы я добрался до нижнего сука, — сказал Ермолаев, глядя на лейтенанта.

Алексей не знал, что сказать в ответ.

— Не беспокойся, — хрипло заверил старшина. — Мы с Приходько тебе поможем.

— Вот так, братки, — шутливо произнес Николай, обращаясь к дрожащим от страха красноармейцам, — мы в лесок прогуляемся, а вы тут стойте-бойтесь на дороге.

— Я тоже помогу, — сказал Калинин и тут же подумал, что даже не представляет, каким образом.

— Нужно поторапливаться, — сказал Ермолаев, расстегивая портупею на груди. — Я должен спуститься до наступления сумерек.

Он сложил на снегу свой широкий ремень с кобурой. Затем снял полушубок, оставшись в одной гимнастерке.

— Возможно, лезть придется несколько часов, — стесняясь, обратился он к Калинину. — В моих толстых варежках неудобно хвататься за сучья. Я видел у вас, Алексей Витальевич, домашние вязаные перчатки. Можно мы с вами поменяемся на время?

— Конечно! — с готовностью произнес Калинин, стянул перчатки, которые вязала мама, и, отдав их сибиряку, получил взамен теплые заячьи рукавицы. — Мне нужны ботинки сорок четвертого размера! — крикнул он, обращаясь к красноармейцам. Ботинки быстро нашлись. Ермолаев натянул ботинки на теплые шерстяные портянки, крепко зашнуровал их, после этого взял «кошки» и проворно стал пробираться по сугробам к окраине леса.

— Пока, братки! — воскликнул Приходько, шагая вслед за Ермолаевым. — Страшно будет, позовите!

— Иди к лешему! — послал его кто-то.

— Туда и направляюся, — развел руками Николай.

Прибежал Смерклый, держа в руках длинную трубу с утолщением на конце, похожим на миниатюрный снаряд. Не говоря ни слова, он пихнул ее в руки старшине и отошел, по-прежнему хмурясь. Старшина накинул на плечо автомат, на другое — моток веревки, взял странную трубу и отправился за Ермолаевым и Приходько. Калинин пощупал кобуру, проверив — на месте ли его командирский «ТТ», и пошел вслед за ними.

В лесу было сумрачно даже днем. Возле выбранного Ермолаевым ствола снег был глубоким. Слегка дрожа от холода, а может, и от волнения, сибиряк принялся надевать верхолазные «кошки», по форме похожие на изогнутые слоновьи бивни, только стальные и с зазубринами.

— Может, накинешь на себя что-нибудь, — предложил Калинин.

— Нет, — покачал головой Иван, тщательно затягивая ремни «кошек». — Лишняя одежда только мешать будет. На стволе согреюсь, лезть придется быстро.

— Лейтенант! — поманил старшина.

Легкий холодок пробежал в груди Алексея, но он заставил себя приблизиться к Семену Владимировичу. Тот протянул ему трубу, которую принес Смерклый из обоза.

— Прочитай, что здесь на табличке написано, — попросил он.

Алексей взял в руки тяжелый ствол. Текст инструкции, наклеенной на маслянистом матовом боку, был таким мелким, что пришлось сощуриться:

— Внимание, строго секретно! Экспериментальный образец! Панцер-фауст. Эффективная дальность стрельбы — 15 метров. Пробиваемость брони — 70 мм. Снять фиксатор, нажать кнопку стреляющего механизма. Мина вылетает из ствола под действием пороховых газов. Взрыватель приводится в действие в момент выстрела… Город Лейпциг, фирма «Назап» . — Калинин поднял глаза на старшину. — Что это?

— «Панцер», — задумчиво произнес Семен. — Так фашисты называют танки. А Фауст… Наверняка подразумевается Гете.

— Вы читали Гете?

— Читал.

Старшина вновь удивил Калинина. Алексею показалось, что Семен Владимирович не так прост, как кажется на первый взгляд. Он далеко не грубый и туповатый старшина, для которого значение армейского устава является пределом образования.

— Значит, это фауст-снаряд против танков, — продолжал размышлять старшина, крутя в руках трубу. — Вот над чем работают немцы!

— Откуда это? — спросил Калинин.

— Всё оттуда. Из того места, где твари уничтожили немецкую роту. Я так и думал, что этот кусок железа нам пригодится.

Он стал развинчивать мину в головной части трубы. Тем временем Ермолаев был уже готов. Вонзил когти одной из «кошек» в ствол сосны и попробовал как держит зацеп. Удовлетворенно кивнув, стал ощупывать ствол.

— Не за что зацепиться, — констатировал сержант. — Как же мне пройти первые метры?

— Готово, — произнес старшина, вытряхивая порох из мины. Он закрепил на ней один конец веревки, другой привязал к соседнему дереву и вскинул экспериментальный образец лейпцигской фирмы «Назап» на плечо. — Эффективная дальность стрельбы пятнадцать метров нас вполне устраивает.

Старшина прицелился в сторону ветвей, что простирались в добром десятке метров над сугробами, и нажал на спусковой рычаг. Раздался шипящий свист: мина с привязанной веревкой устремилась вверх.

— Ух ты! — воскликнул Приходько, задрав голову и придерживая рукой ушанку.

Веревка быстро разматывалась. Мина перелетела через сук, в направлении которого целился старшина, прошла еще немного, ударилась о ветви, затормозила и рухнула вниз, добросовестно таща за собой веревку. Через пару-тройку секунд после выстрела она упала в снег неподалеку от дерева, а веревка оказалась переброшена через надежный сук.

— Ух ты! — невольно вторил Калинин.

— Слабо стреляет, — комментировал старшина. — Наш танк такой пукалкой не возьмешь. Немцам над ней еще работать и работать! Авось году к сорок третьему смогут что-нибудь дельное смастерить.

Ермолаев стянул на поясе свой богатырский ремень, привязал к нему веревку. Старшина, Приходько и Калинин взялись за другой конец. Перехватывая веревку, они стали подтягивать Ермолаева вверх по стволу. Иван помогал им, вонзая «кошки», в дерево. Вскоре он оказался на суку. Дальше сибиряк мог карабкаться без посторонней помощи.

Он отвязал веревку и обмотал ее вокруг сука, чтобы воспользоваться ею, когда настанет время спускаться. Махнул рукой на прощание оставшимся внизу и принялся взбираться дальше.

Когда фигура Ермолаева скрылась среди ветвей, Калинин, Приходько и старшина вернулись на дорогу.

— Что бы ни увидел с вершины Ермолаев, — сказал Семен Владимирович, — похоже, мы застряли в этом лесу. Выбраться из него до темноты уже точно не успеем.

— На что вы намекаете? — спросил Калинин.

— В любой момент следует ожидать нового нападения. И мы не имеем права терять людей. Нужно найти способ, как противостоять тварям. И я полагаю, что вам, товарищ лейтенант, этот способ известен.

Они подошли к солдатам. Семен попросил у одного из разведчиков белый маскировочный халат.

— Бойцы! — воскликнул он, утихомирив беспокойный ропот и заставив красноармейцев к нему повернуться. — Слушайте меня внимательно. Это важно. Вчера утром в деревне вас угощали маковыми булочками. Вы прекрасно их помните, их трудно забыть, они были пышными и румяными. Если у кого-то остался мак с них — выкладывайте сюда!

И Семен раскинул на снегу маскировочный халат.

— Проверьте все карманы! — говорил он, обходя красноармейцев. — Выскребите вещмешки! Каждое зернышко, которое вы отыщете, сейчас на вес золота. От каждого такого зернышка зависит ваша жизнь и жизнь ваших друзей!

Солдаты с недоуменным видом начали шарить по карманам, развязывать клапаны вещмешков. Калинин тоже полез в свой мешок, вытащил вещи и обнаружил на дне немного осыпавшихся с булочки черных крупинок. Он осторожно сгреб их и присоединил к общим запасам.

Собрали мало. Многие бойцы еще вчера съели свои булочки, и поэтому на белом маскхалате лежало лишь несколько ломаных кусков с остатками мака на корочке и жидкие россыпи семян, которые солдаты выскребли из карманов и вещмешков. Алексей осторожно снимал мак с остатков хлеба и собирал его в маленькие кучки. Каждая кучка для одного патрона.

Закончив работу, он подсчитал, сколько получилось. Двадцать восемь кучек.

Маловато.

— У нас два типа пуль калибра 7,62 миллиметра, — поведал оружейник Рогачев. — Первый — для трехлинейной винтовки Мосина и карабинов, второй — для пистолетов «ТТ» и «ППШ». Для какого оружия пули готовить?

— Сколько у нас пистолетов и автоматов? — спросил старшина.

Оказалось, что три пистолета-пулемета и два «Токаревых».

— Тогда заправим мак в пули для «ТТ» и «ППШ», — определился Семен Владимирович. — Они удобнее.

— Может, мак заложить в пули разных калибров, чтобы всем досталось? — спросил Калинин.

— Лучше несколько человек будут всех охранять, — возразил старшина, — чем каждому раздать по пуле. К тому же есть у меня подозрение, что одной пулей это чудовище не уложить.

Осознавая всю серьезность поставленной задачи, бородатый Рогачев работал быстро. Вскоре первые пули с крестообразными надпилами начали выходить из-под его руки.

Старшина придирчиво разглядывал патрон в тускнеющем свете дня. Затем заправил несколько в диск автомата, чередуя патроны «дум-дум» с обычными.

Калинин неторопливо и аккуратно заправлял патроны в обойму своего пистолета «ТТ». После каждого обычного он вставлял один, начиненный маком. Старшина сказал, что первой из ствола должна вылететь обыкновенная пуля. Пусть она не пробьет кожу твари, но своим ударом замедлит ее движение. А уже следующей полетит пуля «дум-дум» и сыграет свою роль.

Он так и сказал: «Сыграет свою роль». Вот только какую? Будет ли эта роль действенной? Ответить на вопрос Калинин не мог.

Рядом на снег опустился Приходько.

— Командир, дай мне один патрон, — попросил он.

— Он не подойдет для твоей винтовки, — заметил Алексей. — Ведь у тебя трехлинейная Мосина, а у нее другой тип патрона.

— Да леший с ней, с винтовкой! У меня знаешь какие руки? Я как размахнусь, как запущу этот патрон в тварь — будто из нагана стрельну… Нет, серьезно, командир, дай мне один патрон. Очень прошу! Мне что-то не по себе. Старушка из деревни Потерянная наставляла не кушать сразу булочку с маком, а я мигом слопал. Больно вкусная была. Дай мне патрон, я с ним себя спокойнее чувствовать буду.

— Конечно. Держи! — Алексей протянул Приходько последний патрон, который должен был вставить в обойму.

— Спасибо, лейтенант. Ты настоящий друг.

Метрах в двадцати от земли Ермолаев перестал видеть подножие сосны. Мохнатые ветви застилали всё вокруг. Сучья росли часто, помогая Ивану карабкаться, но они же закрывали обзор и создавали сумрак.

Живо работая руками и ногами, хватаясь за сучья и вонзая «кошки» в широкий ствол, Ермолаев взбирался быстро. Он совершенно не чувствовал холода и даже вспотел. Ствол почти не уменьшался в диаметре, а это значило, что путь предстоит долгий.

Где-то через половину часа Иван заметил, что ритмично вдыхаемый воздух значительно похолодел. Нельзя останавливаться, иначе взмокшая гимнастерка быстро заледенеет, и ему придется несладко. Он старался не смотреть вниз, чтобы не думать о возможном падении. Долететь до земли всё равно не удастся. Сперва мелкие сучья перемелют ребра, а затем какая-нибудь основательная жердь переломит хребет. Иван будет стонать от боли где-нибудь в сорока метрах от земли и не сможет пошевелиться. Даже крикнуть не сумеет.

Через час Ермолаев устал. Просветов в хвое по-прежнему не видно, ствол если и уменьшался в диаметре, то почти незаметно. Плечи Ивана, пальцы рук и особенно щиколотки охватили ломота и тяжесть, которые росли с каждым движением. Дыхание сбилось. Холодный воздух обжигал горло.

Это всё с непривычки, подумал Ермолаев. Он не лазал по деревьям больше года, а на такие огромные вообще никогда не взбирался. Но он должен добраться до верхушки, чтобы узнать, где всё-таки оказалась рота. И где кончается лес.

Еще через полчаса Ермолаев ощутил, как истончившийся ствол под ним раскачивается от ветра. Сквозь пучки хвои проступало темнеющее небо. Уже скоро. Перебирая ватными руками и ногами, сжав зубы, он взбирался дальше.

Дыхание стало прерывистым. Руки налились свинцом. Он с трудом перебрасывал их, чтобы схватиться за очередной сук. Каждый раз, поднимая ногу, Ермолаеву приходилось так напрягаться, словно он преодолевал сопротивление мощной пружины. Пот уже не тек с него, гимнастерка покрылась инеем. Ресницы слиплись от заледеневших слез. Тело не слушалось. И только усилием воли он заставлял себя двигаться выше и выше.

Ствол стал таким тонким, что когти «кошек» соскользнули с него. Ермолаев стянул перчатку, чтобы теплом ладоней растопить лед на ресницах. Некоторое время не мог открыть глаза.

Он несколько раз энергично вдохнул и выдохнул, восстанавливая нарушенное дыхание. Открыл глаза и ахнул.

Бывалый охотник Иван Ермолаев не просчитался.

Сосна, до вершины которой он всё-таки добрался, оказалась выше остальных деревьев на два десятка метров. Под ногами простирался бескрайний зеленый ковер, и сколько бы Иван ни вертел головой, он не мог обнаружить — где заканчивается лес.

Рота не могла забрести так далеко! Край леса должен быть виден!

Ермолаев ощутил горькое разочарование. Он долго карабкался на гигантскую сосну, отдав подъему все силы, а в результате так и не увидел лесу конца. Иван грустно опустил голову, а затем, вдруг вспомнив о чем-то, посмотрел на небо. Едва удержался на стволе.

Небо было затянуто серой туманной пеленой, которая висела над бесконечным лесом так низко, что Иван мог бы достать до нее рукой. Солнце не светило, и даже его очертаний не было видно. Но не это было главным.

Под грязевыми разводами облаков в небе висела появившаяся неизвестно откуда черная луна.

— Черт возьми! — пробормотал Ермолаев. — Куда нас занесло?

Она совершенно не походила на привычную серебристую спутницу, озарявшую ночные тропы сибирских лесов, по которым Иван частенько хаживал с двустволкой. И Ермолаев воспринял это так, словно у него в доме кто-то схватил со стены дорогую его сердцу картину, повесив вместо нее мерзкую мазню. Даже в неприветливых туманных разводах небес черная луна была резким, нагло выделяющимся и абсолютно инородным телом. На ее поверхности отсутствовали кратеры и моря: она была матовой и черной, слегка светящейся изнутри.

— Где мы? — отчаянно пробормотал Ермолаев. — Что ты делаешь на небе, черная бестия?

Он внезапно увидел то, чего не заметил сразу. Именно из-за черной луны он обратил внимание на этот объект.

Вдалеке, как раз под неведомой луной, из леса поднималась то ли гора, то ли скала. На ней не росло ни единого дерева; гладкая каменистая громада была черной, как и луна над ее вершиной. Едва различимая среди зелени леса просека, на которой стояла рота, тонкой ниточкой вела прямо к горе.

ГЛАВА 2

До наступления темноты оставалось совсем немного, когда Калинин, Приходько и старшина сняли с гигантской сосны окоченевшего Ермолаева. Неся его на руках, они быстро вернулись на дорогу, чтобы согреть Ивана, укутав в полушубок и усадив у костра. Старшина принес из обоза флягу со спиртом и, задрав Ермолаеву гимнастерку, принялся растирать спину и грудь.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Калинин.

— Сейчас, — ответил Иван.

Он взял флягу у старшины и глотнул неразбавленного спирта. Калинин следил за сибиряком с немалым удивлением.

Ермолаев оторвал губы от алюминиевого горлышка, плотнее закутался в полушубок и произнес осипшим голосом:

— Мы в заколдованном лесу. — Он посмотрел на лейтенанта. — Ему нет ни конца ни края.

— Но погоди! — запротестовал Калинин. — Это невозможно. Вокруг леса простираются луга. Ты должен был увидеть их. Мы не настолько углубились в лес.

Иван отдал флягу старшине:

— Я не увидел, где кончается лес.

Калинин в отчаянии посмотрел на могучие стволы, закованные в хвойную броню. Остаток роты под командованием молодого лейтенанта заблудился. Потерялся! Как такое могло случиться?

— Еще одно, лейтенант, — произнес Ермолаев. — На небе творится полная неразбериха.

— О чем ты?

— Там над деревьями… в небе… черная как мрак…

— Что, черная как мрак?

— Луна.

— Луна? — переспросил Калинин.

— Да, луна. Черная, мерзкая и противная. Нагло так в небе висит.

— Черная, в смысле накрытая тенью Земли?

— Нет. Не наша это луна, не земная. Чужая какая-то.

Алексей застыл с раскрытым ртом.

— О чем вы говорите? — вклинился в разговор Семен Владимирович. — Вань, ты для чего лазил на дерево? Что ты еще увидел, кроме всякой чертовщины?

— Да, — спохватился Ермолаев. — Я видел гору. Или скалу. Она стоит посреди леса, и просека ведет прямо к ней. На горе не растет ни единого дерева, поверхность ее гладкая, будто лысина.

Калинин и старшина внимательно слушали сибиряка.

— А еще она, как и луна, черная…

Алексей встрепенулся, поднял голову. Он смотрел на изможденного Ермолаева, удивляясь, как тот не догадался.

— Высота Черноскальная, — сказал лейтенант.

— Точно, — ошарашенно произнес Ермолаев, до которого вдруг дошел смысл увиденного.

— Всё-таки она существует, — прошептал Алексей.

— Как же всё плохо! — тревожно вздохнул старшина.

Ждать было нечего, и остаток роты пустился в путь вдоль по просеке.

— Сколько до нее? — поинтересовался Семен Владимирович.

— Километров десять. Трудно сказать, — ответил Ермолаев.

— Значит, просека ведет прямо к ней? — уточнил Калинин.

— Прямиком!

Солдаты пробивались сквозь высокие сугробы. Хотя за сегодня они прошли немного и физической усталости не чувствовали, случившиеся за день события подавили их моральный дух. Нападение тварей, гибель половины роты и последовавшая за этим буря выбили красноармейцев из колеи. Прекратились шуточки и рассказы о довоенной жизни. Даже остроты Приходько раздавались всё реже. Солдаты двигались, увязая в сугробах по пояс; они шли к злополучной высоте Черноскальная, и цель этого похода оставалась туманной даже для командиров. Неизвестность угнетала солдат, они были озлоблены из-за бед, которые свалились на них.

Около пяти часов вечера старшина остановил роту по просьбе Ермолаева. Алексей был рад этому, потому что порядком устал брести по снежным заносам.

— Что случилось? — осведомился он.

Ермолаев без слов указал на едва виднеющиеся бугры на поверхности снега возле деревьев. Алексей не понимал, чем они привлекли внимание бывшего охотника, и пока он думал над этим, старшина отправил туда нескольких солдат, чтобы разгрести снег.

Недоброе предчувствие охватило Калинина. Он не мог объяснить, что его взволновало. Но скорее всего именно вид этих бугров вызвал беспокойство у молодого лейтенанта.

Солдаты начали раскапывать снег. Алексей спросил у Ермолаева, что ему показалось подозрительным, и получил короткий ответ:

— Не знаю.

«Возможно, он предчувствует то же, что и я», — подумал Алексей. Еще он решил, что не стоило трогать подозрительные бугры.

Но было поздно.

Один из солдат в ужасе отшатнулся. Двое других, более крепких и бывалых, поморщились и склонились над находкой. Старшина, стоявший рядом, нисколько не изменился в лице и лишь попросил привести пленного. Вместе со Штоллем по глубоким следам красноармейцев Алексей пробрался к раскопанному сугробу.

— Mein Gott![5] — невольно вырвалось у немца. Калинин подавил застрявший в горле тугой ком.

В разрытом сугробе лежал голый мертвец. Он полностью заледенел и поэтому не подвергся разложению. Труп покоился на боку, прижав ноги к груди и вытянув вверх руки. Глаза раскрыты, на устах замер истошный крик. Тело покрывали кровавые следы от когтей. Такие же Алексей видел у Штолля.

— Матушки-святы, — промолвил один из солдат, что был постарше. — Не дай бог такую смерть!

— Das ist Oliver Klaus, — судорожно произнес немец. — Aus dem zweiten Zug[6].

— Что он говорит? — спросил старшина.

— Он узнал мертвого, — ответил Алексей. — Это один из немецких солдат. Вот, значит, куда твари затащили трупы нацистов!

— Упокой господь его душу, — произнес бывалый солдат, наклонился и закрыл глаза умершему.

Калинина вдруг охватило отчаяние. Такое сильное, что захотелось выть. Что происходит? Где они? Что за твари затаскивают людей под снег?

Вокруг Алексей видел растерянные лица. Красноармейцы сейчас меньше всего задумывались о том, что перед ними труп противника. Лежащий в сугробе немец, исполосованный когтями чудовищ, был обычным человеком, который погиб страшной смертью. И они испытывали к нему сострадание.

К ним подошли другие солдаты.

— Вот еще труп! — в ужасе воскликнул кто-то. — И еще!

Это было целое кладбище из солдат вермахта. Калинину стало трудно дышать. Он сел на снег, не в силах больше смотреть на мертвецов. Ему вдруг вспомнились открытые глаза молодого бронебойщика, погибшего в окопе под деревней Ельцово от пули вражеского пулемета. Они испытующе смотрели на Алексея, и молодой лейтенант знал, что не сможет забыть этот взгляд.

— Дело было так, — прагматично произнес старшина. Казалось, он был единственным, кого не коснулось сочувствие. — Где-то на дороге твари напали на немцев. Затащили под снег, сорвали когтями одежду. Потом несколько километров волокли под сугробами, чтобы бросить здесь. Зачем?

Калинин поднял на него измученный взгляд.

— У меня не хватает сил рассуждать об этом, — тихо произнес он.

— Зачем? — повторил старшина, не слыша реплики.

— Они погибли от холода, — произнес подошедший Ермолаев. — Их тащили под снегом несколько километров без одежды — жуткая и мучительная смерть.

Старшина и Ермолаев внезапно умолкли. До них вдруг дошло.

Случившееся с немцами было ужасно. Но ведь то же самое произошло и с частью красноармейцев. С теми, кто сгинул под снегом во время сегодняшнего нападения.

То же могло случиться с каждым из живых солдат.

С каждым!

— У нас нет выбора, — произнес старшина. — Нужно двигаться дальше и добраться до этой треклятой высоты.

— Стойте! — внезапно воскликнул Калинин. Солдаты повернулись к нему.

Алексей сосредоточенно рассматривал странную позу одного из покойных. Его тело было согнуто под прямым углом, руки вытянуты и раскинуты в стороны. Не может умирающий человек лежать в такой неестественной позе!

— Раскопайте все трупы, — приказал он.

— Зачем? — спросил Семен Владимирович. — Ты думаешь, что здесь может оказаться кто-то из наших?

— Нет, — ответил Алексей. — Наши ребята в другом месте.

Старшина внимательно посмотрел на лейтенанта. Солдаты замерли в ожидании.

— Делайте, что приказал командир! — воскликнул , Семен Владимирович. — Ну-ка! Навались!

Солдаты начали раскапывать тела, разгребая полуметровые слои снега и отбрасывая комья в сторону. И тут выяснилась важная деталь. Некоторые трупы лежали группами. Руки одного касались лодыжек другого. Позы, в которых смерть настигла немецких солдат, были самыми разными. Кто-то распростерся на спине, раскинув в стороны руки, кто-то свернулся калачиком, ухватив себя за пальцы ног. Чем больше вскрывали бугорков в сугробах, тем картина, которая на первый взгляд была ясна, становилась сложнее и запутаннее.

Чуть позже Алексей увидел, что у некоторых мертвецов одинаковые позы.

— Они лежат в ряд! — вдруг воскликнул один из солдат.

— В несколько рядов! — догадался другой. Но Алексей и сам заметил это…

В отличие от остальных, Вирский не рыл сугробы, а только стоял рядом и наблюдал. Откапывать фашистские трупы, каждую секунду представляя, как твои пальцы натыкаются на мерзкую обледенелую плоть? Он готов был терзать мертвые тела нацистов, а не бережно смахивать снег. Руки зудели неимоверно, к тому же начал доставать хриплый грудной кашель. Вирский был без шапки, потому что где-то потерял ее вместе с рукавицами и тонким шарфом.

Только что красноармейцы отрыли труп белобрысого фашиста, верхняя губа которого задралась, обнажив длинные передние зубы. Вирский наклонился к нему, изучая предсмертный оскал.

«Как ты отвратителен, — думал Сергей. — И как прекрасна твоя агония».

Ему вдруг показалось, что труп шевельнулся. Вирский отпрянул.

Впрочем, нет. Почудилось. Немцы мертвы. Мертвее не бывает!

— Гав! — произнес мертвый белобрысый фашист.

Вирский подскочил на месте и испуганно вскрикнул. Стоявшие поблизости солдаты на секунду повернулись к нему и продолжили работу.

Сергей не мог заставить себя оторвать взгляд от двигающихся губ на лице трупа. Теперь ясно видно, что немец не мертв. Он просто лежит в снегу, пусть в неудобной позе, но просто лежит, ожидая чего-то.

— Страшно? — произнес нацист.

— Не очень, — соврал Вирский.

Он посмотрел на другие тела и обнаружил, что они тоже живы. Немцы лежали смирно, держа друг друга за руки и щиколотки. Иногда немного меняли позу, когда становилось неудобно, но шевелились тихо, чтобы этого не заметили раскапывающие их красноармейцы.

Солдаты третьей роты не видели, что немцы в сугробах живы! Они продолжали ворочать лопатами, и снег летел во все стороны.

— Ты нашел камень? — спросил мертвый фашист.

— Да, — ответил Вирский. — Я дотронулся до него, но ничего не произошло.

— Не всё сразу, — сказал немец, вращая остекленевшими глазами. — Нашел помощника?

— Есть один согласный со мной человек, — ответил Вирский и вдруг пожаловался: — У меня руки чешутся.

— Терпи, скоро пройдет.

— Я боюсь сугробных тварей! — признался Сергей. — Они сожрут меня!

Мертвый немец вдруг захохотал. Его хохот поднимался из груди и походил на удары по рваному барабану. Вирский боязливо огляделся по сторонам, опасаясь, что кто-нибудь обратит внимание на бойца Красной Армии, разговаривающего с трупом гитлеровца.

— Поверь мне, — немного успокоившись, произнес мертвый фашист, — ты им не нужен.

— Почему? — удивился Вирский. — Ведь они нападают на всех!

— Тебя не тронут, — пообещал немец.

— Это потому, что я коснулся черного камня?

— Вовсе нет. Скоро узнаешь.

— Я не понимаю, что происходит!

— Не время для паники, — как-то по-деловому произнес мертвец. — Тебе пора начинать.

— Начинать что? — спросил Вирский.

— Сам знаешь, — ответил немец. — Или руки будут зудеть до тех пор, пока ты жив!

Калинин пристально смотрел на застывший в снегу труп. Неподвижные глаза, раскрытые перекошенные губы. Бедные солдаты, сгинувшие в этом лесу и умершие ужасной смертью. Во имя чего они погибли?

Зачем рота Калинина забрела в этот лес? Зачем захватывать какую-то заброшенную высоту, до которой даже немцы не добрались?

В голову закралась предательская мысль. Он старался отогнать ее от себя, но она упрямо сверлила мозг.

А не была ли рота отправлена на заведомую погибель, черт возьми?

— Товарищ сержант! — крикнул кто-то из солдат, подзывая Ермолаева.

Алексей повернул голову. Командир первого и теперь единственного взвода пробрался к солдатам. Глянул, куда они показывали, и заслонил ладонью лицо. Алексей тяжело вздохнул. Каждая новая находка была неприятной и зловещей. Не стала исключением и эта.

— Парамонов, — тихо сказал Ермолаев, когда Алексей приблизился. Сержант указал на последнее тело в ряду. Мертвый солдат лежал на спине, вцепившись обеими руками в щиколотки другого трупа. — Вот, значит, куда занесло Сашу Парамонова.

Бугров на сугробах больше не осталось. Красноармейцы раскопали всех. Парамонов был единственным из своих. Он пропал вчера и почему-то был присоединен к немцам. Других солдат из третьей роты не нашли.

— Смотри, Иван, — сказал Калинин, указывая на тела. — Их тела сложены в букву.

Ермолаев с неприязнью посмотрел на трупы:

— Кто же так поглумился над мертвыми?

— Не знаю… Но ты видишь букву?

— Да. Но черт меня подери, если она мне знакома!

— Это буква «Юсъ малый» древнеславянского алфавита, — объяснил Калинин.

— Проклятие! — вырвалось у Ермолаева. — Дьявольский лес.

— Все тела раскопаны, — доложил подошедший старшина. — Зачем это было нужно, командир?

— Если отойти назад, Семен Владимирович, — произнес Калинин, — то становится видно, что тела немцев расположены так, что получились фигуры.

— Какие фигуры?

— Это буквы. Буквы древнеславянского алфавита.

— Кто-то собрал буквы из мертвых немцев? — спросил Семен Владимирович.

— Букв много и в несколько рядов, — заметил Калинин, — значит, это текст.

— Господи! — промолвил Ермолаев. — Вот ужас!

— Телами мертвых здесь выложена фраза.

— Хреново! — удрученно произнес старшина.

— Но буквы слишком большие, чтобы их прочесть, — сказал Калинин.

— Пойдем отсюда, лейтенант, — попросил старшина. — Мы еще успеем пройти пару километров до темноты.

— Нет, послушайте. Кто-то выложил эту надпись вдоль дороги специально для нас. Только мы в этом лесу. Больше никого.

— Я не хочу знать, что там написано, — сказал Семен. — В этой надписи не может быть ничего хорошего.

— Мне нужно забраться повыше, чтобы увидеть текст целиком! — произнес Калинин.

Ермолаев обернулся, рассматривая лес.

— Вон хороший кедр с нормальным стволом, — сказал он. — Можешь взять мои «кошки».

Калинин не помнил, когда в последний раз забирался на дерево. Но делать это в «кошках» Ермолаева было очень удобно. Он поднялся метров на десять, отодвинул в сторону закрывающую обзор ветвь с кедровыми шишками и полностью увидел надпись, выложенную телами немецких солдат.

Прочитать текст с ходу он не смог. Мешали не везде очищенный снег и малая высота. Калинин перевел лишь разрозненные слова.

— Ягода… алый… ждет смерть… дальше… камень… чернота.

Алексей замер, пытаясь составить фразу.

— Камень, чернота, — пытался он понять некоторые слова. — Черный камень. Черная скала… Черноскальная!

Он быстро начал составлять начало фразы.

— «Ягоду алую ждет смерть…» — начал он и поправился: — Нет, не алую. Красную!

Он внезапно покрылся потом, холодные мурашки побежали по спине. Подлый страх пробрался в душу. Красную ягоду ждет смерть дальше в Черной скале.

— Красная ягода… — повторил он. — Это же калина! Господи…

Надпись, выполненная телами немецких солдат, была предназначена для него, Алексея Калинина!

ГЛАВА 3

Неистово втягивая воздух, Фрол Смерклый вонзал ноги в сугроб, пробираясь вперед метр за метром. Старшина торопил их, надеясь пройти еще немного до наступления темноты.

Рядом вновь появился Вирский. С непостижимой легкостью он перебирал ногами по вязкому снегу. Фрол искоса посмотрел на него. Вирский выглядел совершенно простуженным.

— Как тебе старшина всыпал! — заметил Вирский. — Ни за что ни про что!

Смерклый механически передвигал одеревеневшие ноги, глядя вперед исподлобья.

— А ты заметил «кошки» у Ермолаева? — снова спросил Вирский. — Догадываешься, как твой вещмешок попал на верхушку березы?

Смерклый не желал отвечать. Но горбоносый солдат не отставал:

— Видел, как лейтенант спирта не жалел и лил на немца треклятого?

Фрол снова проигнорировал слова сумасшедшего солдата.

— Они все пытаются досадить простому человеку! — нравоучительно произнес Вирский. — Нет, чтобы в душу заглянуть.

— Отвали от меня! — неожиданно сказал Смерклый. — Надоел!

Вирский на некоторое время замолчал, изумленный этим возгласом.

— Чем же я тебе надоел?

— Ты рехнулся! — четко ответил Смерклый. — И хватит шастать за мной!

— Я за тобой не шастаю! Ты сам на меня натыкаешься.

— Не хочу, чтобы ты рядом шел. Уйди подобру!

— Ладно, — с подозрительным миролюбием произнес Вирский. — Я рехнулся. Очень хорошо. Найди себе нового друга!

Смерклый зло сверкнул глазами, не понимая, к чему клонит боец.

— Найди-найди! — продолжал тот. — Думаешь, получится? Думаешь, кто-нибудь из них будет разговаривать с тобой, как с ровней?

Вирский внезапно схватил Смерклого за плечи и повернул лицом к себе:

— Они будут смеяться у тебя за спиной! Они будут всё время показывать на тебя пальцем и издеваться! У тебя не будет друзей в этой роте. И знаешь, почему?

Он тряхнул Смерклого так, что у того свалилась винтовка с плеча.

— Знаешь? Потому что один мерзавец подшутил над тобой и сделал из тебя посмешище!

— Он не хотел, — начал оправдываться Смерклый. — У него получилось ненароком. Он потом извинился.

— Но стало ли тебе от этого легче? — спросил Вирский, изогнув черную бровь. — Он извинился… а ты стал посмешищем для всей роты. Теперь и старшина шугает тебя, и даже молодой лейтенант…

Смерклый встал. Его мозги медленно проворачивали сказанное. Вирский терпеливо ждал реакции крестьянина.

— Меня на самом деле никто не любит! — наконец произнес Фрол.

— Это из-за той глупой шутки.

— Приходько… — процедил сквозь зубы крестьянин.

— Тебя не оставят в покое эти солдаты.

— Но как быть? Ведь мне некуда деваться из роты!

— Ты должен показать, что не таков, каким они тебя представляют.

— Не понял…

— Ты должен проявить твердость. Не слушай офицерьё! Доверься чувствам. Ты чувствуешь что-нибудь?

— Я его ненавижу! — со злостью прошипел Смерклый. — Я ненавижу Приходько, как пес луну!

— Как доказать, что ты сильнее его? — хитро спросил Вирский.

Фрол увидел, что черное пятно на тыльной стороне кисти Вирского, выглядывающее из-под рукава шинели, сделалось больше. Оно словно выросло. Но такого быть не может. Просто Вирский измазал руку чем-то вроде дегтя.

— Ты должен проявить характер! — произнес Вирский, удаляясь от него с загадочной улыбкой.

— Смерклый! — раздался окрик старшины. — Твою мать, ты что там в хвосте плетешься!

Глаза Смерклого налились кровью, ему показалось, будто они сейчас лопнут. Он проскрежетал зубами:

— Сейчас-сейчас.

— А ну догоняй! — воскликнул старшина.

— Не гони, парень!

Смерклый встрепенулся. Это крикнул Приходько. Да как он посмел, после того, что случилось! Сучий сын.

— Сейчас… — тихо пробурчал Смерклый, наклоняясь за упавшей винтовкой. — Догоню тебя, хохол… догоню.

В течение последнего получаса Калинин не мог унять дрожь. Он испытывал страх — безудержный, пронизывающий насквозь. Кто-то неведомый заморозил кучу немцев и выложил мертвыми телами надпись, в которой угрожал ему смертью. За что? Почему именно ему? Ведь Алексей не сделал ничего плохого! Кто обращается к нему из пустого леса?

«Тот, кто боится мака», — отвечал внутренний голос.

Алексей вдруг ощутил запах горького миндаля. Несколько секунд потребовалось, чтобы вспомнить…

И вернулся страшный вой и сопровождающий его хруст снега. Они взбудоражили заколдованный лес.

К роте по сугробам стремительно приближался длинный рассекающий снежную гладь след, похожий на волну от кильватера морского судна. В нескольких метрах от переднего края колонны след остановился, но хруст не утих.

Лязгнули взведенные затворы. Солдаты прицелились.

На какой-то миг Калинин почувствовал ступнями дрожь снега под собой, а в следующий момент увидел, как рядом из сугроба поднялась огромная черная тварь и рухнула на стоящего в двух шагах старшину.

Семен Владимирович попытался убежать. Но не успел — тварь ухватила его за ноги и повалила в снег. Калинин вскинул пистолет и остановился, не решаясь выстрелить. С другой стороны замер Ермолаев с «ППШ» в руках и еще несколько бойцов.

Старшина извивался, пытаясь освободиться из цепких лап, и кричал что-то матерное. Вокруг взбилось снежное облако, мешающее Калинину прицелиться — Алексей боялся, что начиненная маком пуля «дум-дум» угодит в старшину.

Его терзания прервала яростная очередь. Сквозь снежную пелену Алексей увидел, как Семен с криком опустошал диск автомата. То ли рев, то ли вопль прокатился вдоль просеки. Тварь начала метаться, не отпуская старшину. Его бросало из стороны в сторону, но он продолжал стрелять.

Рев оборвался внезапно. Одновременно стих грохот автоматной очереди. Магазин «ППШ» опустел. Чудовище больше не двигалось, навалившись на ноги старшины, а он, лежа в снегу, суетно дергал спусковой крючок, оглашая звонким щелканьем притихшую округу.

— Семен, хватит! — окликнул его Калинин.

На этот раз тварь не сумела сбежать. Старшина выпустил в нее весь диск — семьдесят два патрона, первые двадцать из которых были через один напичканы маком.

— Господи, — промолвил Калинин, глядя на тварь, — неужели это твое создание?

Старшина осторожно высвободил ноги из лап чудовища. Тихо подошел Ермолаев.

— Сугробный крот, — произнес он.

«Вот она какая, тварь из снежного ада», — подумал Смерклый, вместе с остальными бойцами глядя на черное тело, застывшее в сугробе.

Он стоял поодаль, боясь приблизиться. Руки дрожали. Нападение на старшину изрядно напугало Фрола. Сугробная тварь могла кинуться на кого угодно. Старшине повезло, что в его диске находились патроны с маком. Будь на его месте простой солдат, всё закончилось бы плачевно.

Чтобы успокоиться, Смерклый решил закурить. Он воткнул винтовку прикладом в снег, достал махорку и огниво — спички закончились еще утром.

Чиркнул кремнем. Камень выскользнул из дрожащих пальцев и провалился глубоко в сугроб. Крестьянин коротко выругался и, присев, принялся ворошить снег. Так ничего и не обнаружив, он поднял голову.

Прямо перед ним, на обочине дороги, гигантский хвойный лес расступался, открывая ряд невысоких стройных березок, уходящих в чащу.

Фрол сильно соскучился по родным деревьям. Гигантский лес угнетал и пугал его. Забыв про винтовку, Смерклый стал пробираться к березкам. Не дойдя до них, он увидел мощное дерево рядом с лиственной рощей. Со ствола была срезана кора, и в этом месте темнели какие-то строки. Смерклый вспомнил события вчерашнего вечера, когда он, следя за Приходько, подслушал его разговор с лейтенантом.

…(я увидел на стволе текст на древнеславянском)…

…(а после этого меня позвала девочка)…

Фрол повернул голову к солдатам и, прищурившись, посмотрел не на Калинина со старшиной и не на тварь у них под ногами, а на стоящего в одиночестве рядового Николая Приходько, который что-то разглядывал у себя на ладони.

Ермолаев метко назвал существо сугробным кротом. Гладкая овальная голова твари была начисто лишена глаз. Короткая темная шерсть плотно покрывала всю поверхность черепа ото лба до носовых отверстий, и нигде не было даже намека на глазницы. Из маленького рта выпирали два коротких клыка. Тварь была горбатой и мощной.

Вчера днем Ермолаев точно описал внешний вид существа по обнаруженному следу. У твари оказались короткие передние лапы. Одна из полусогнутых задних лап торчала из сугроба: чудовище пыталось ускользнуть от пуль. Она была огромной и мускулистой. Длинные когти наполовину высовывались из подушечек на ступне. Разглядывая существо, Алексей передернулся от омерзения.

— Что это за животное? — удивленно спросил старшина.

— Я много верст исходил по тайге, — произнес Ермолаев. — Но такой твари ни разу не видел.

— Как же оно находит жертву? — спросил Калинин. — Глаз-то ведь нет!

— Глаза этой твари не нужны, — уверенно заявил сибиряк. — Ну зачем они ей в сугробе? Там темно.

— Значит, оно находит жертву, испуская рентгеновские лучи, — предположил Алексей.

— Нет, всё проще. — Ермолаев указал на широкие ноздри твари. — Оно находит жертву по запаху… Один только вопрос не дает мне покоя. Зачем оно хватает людей?

— Чтобы выложить их телами надписи на кириллице, — мрачно изрек старшина.

— Нет, я серьезно. Посмотрите на эти два слабых клыка и маленький рот. Ими невозможно разрывать добычу. А зубы… — Кончиком широкого ножа Иван приподнял верхнюю губу существа. — Они же тупые!

— Однако когти у этой твари настолько острые, что срезают одежду, словно бритвой, — заметил старшина.

— Зачем они утаскивают людей, если, извините меня, не могут их съесть? — настаивал Ермолаев. — Это не в повадках животных.

— Нужно признать, — произнес Калинин, — это поистине сказочный лес.

— Лейтенант, ну хва-атит, — недовольно протянул старшина.

— Нет, вы только послушайте! Неужели после всего, что произошло с нашей ротой, у вас, Семен Владимирович, остались какие-то сомнения? Посмотрите на эти деревья! Где вы видели такие? А буря, что замела нас и скрыла обратную дорогу? А черная луна, которую Ваня обнаружил на небе? И, наконец, эта тварь… сугробный крот. Видите, что это не самостоятельное существо? Он исполнитель! Мы попали в мистический лес, который как-то связан с язычеством.

Старшина и Ермолаев молчали, осмысливая слова Калинина.

— Что они сделали с немцами — мы видели, — сказал Ермолаев. — Но что стало с телами наших солдат?

— Я не верю в сказки, лейтенант, — произнес старшина. — Но одного не могу понять Почему именно мы попали в этот переплет?

— Я не знаю… — Калинин сделал паузу. — Много лет назад дружина витязей была отправлена в этот лес. Я видел об этом фрески в разрушенной церкви деревни Потерянная.

Краем уха Калинин услышал, как Фрол Смерклый подозвал Николая Приходько:

— Слышь, украинец! Слышь, земляк, помоги мне в одном деле!

Алексей озадаченно посмотрел в их сторону, но вопрос Ермолаева отвлек его.

— Чем же окончился их поход? — спросил сибиряк.

— Я видел рисунок, на котором витязи сражаются с сугробными тварями, — ответил Калинин, продолжая беспокойно оглядываться. — Лезвия их мечей были покрыты маком…

— Мы тоже использовали мак, — задумчиво произнес Ермолаев. — Это действенное средство. Вот только у нас осталось всего восемнадцать патронов… Так чем же окончилась история про витязей?

— Что? — спросил Алексей, словно очнувшись.

— Чем закончилась та история?

— Не знаю. Церковь была разбита. Стены с фресками, на которых изображено продолжение истории, разрушены…

— Алексей Витальевич, куда вы смотрите? — спросил старшина.

Калинин не отрывал взгляда от Приходько и Смерклого.

— Какая-то девочка позвала меня из леса, — донеслись до него слова Николая.

— Неужели?! — раздался ответ Смерклого. Калинин внезапно почувствовал, что не может вздохнуть от охватившего его волнения.

— Я сейчас вернусь, — пообещал он и направился к двум красноармейцам, остановившимся возле берез.

ГЛАВА 4

— Слышь, украинец! — окликнул Смерклый Николая Приходько. — Слышь, земляк, помоги мне в одном деле!

Приходько несказанно удивился, когда Фрол обратился к нему. До этого момента Николаю казалось, что Смерклый обиделся и затаил злобу. Крестьянин прятался, смотрел искоса, всё время что-то бурчал под нос. Но сейчас его лицо выражало искреннюю просьбу. Николай с радостью был готов помочь ему в любом деле, лишь бы тот не держал обиды.

— Там, — начал объяснять Смерклый, — на окраине леса кедр огромный растет. У него шишки с мою голову. Представь, украинец!

— Это какие же у этой шишки орешки! — подхватил мысль Приходько.

— То-то и оно! Я нашел, где в одном месте ветки ниже других опускаются. Но мне самому не достать. Я тебя подсажу, а ты наберешь шишек. Ребят накормим! Всем хватит!

— Здорово! — восхитился Николай.

Ему было приятно наблюдать за превращением Смерклого из алчного крестьянина в солдата, который прежде своего блага думает о других.

— Пойдем быстрее! — воскликнул Николай. Они зашагали к кедру, сразу возле которого начинались ряды берез, уходящие в глубь леса.

— Смотри-ка! — удивленно воскликнул Приходько. — Какая-то надпись вырезана на дереве!

— Не может быть! — убедительно разыграл удивление Смерклый.

— Надо же. — Приходько вплотную подошел к дереву и дотронулся до непонятных буковок на стволе. — Красиво как! Написано вроде по-русски, а прочитать нельзя.

Николай вдруг вспомнил, как молодой лейтенант рассказывал о странном тексте, который обнаружил на одном из деревьев. Приходько тогда посмеялся над этим, но теперь он видел текст собственными глазами.

Правда, Калинин упоминал еще о чем-то… Из леса раздался негромкий детский плач. Николай вздрогнул и поднял голову. По спине пробежал холодок. Смерклый внимательно смотрел на солдата.

— Ты слышал? — спросил Николай.

Фрол отрицательно покачал головой. Сейчас обманывать не пришлось, он действительно ничего не слышал. Смерклый не отрывал глаз от тревожно смотрящего в лес Приходько, ожидая его дальнейших действий. Кажется, украинец уже забыл про гигантские кедровые шишки.

— Микола! — вдруг раздался из сумрака леса грустный зов. Непреодолимая тоска накатилась на Николая, потому что он узнал этот голос. Уже порядком забытый, погребенный глубоко в памяти, он всё-таки оставался главным голосом из его детства…

— Не может быть, — пролепетал Приходько.

Он встал у подножия кедра, пристально вглядываясь во мрак.

— Ты слышал? — спросил он Смерклого.

— Что? — произнес Фрол, руки которого опять задрожали, выдавая сильное волнение. Но Приходько не смотрел на сослуживца.

— Какая-то девочка позвала меня из леса, — сказал Николай. — И кажется… это моя пропавшая сестра.

— Неужели? — промолвил Смерклый, трясясь от страха, но изо всех сил стараясь не выдать себя. — Я ничего не слышу.

Приходько с досадой покачал головой и шагнул под сень. Затаив дыхание, Смерклый смотрел, как Николай стал пробираться между деревьев.

— Аленушка? Неужели это ты? — донеслось до Фрола. Повисла пауза, и Приходько продолжил: — Я иду к тебе!..

— А теперь нужно живо убираться отсюда, — раздался из-за деревьев голос Сергея Вирского. Смерклый вздрогнул от неожиданности.

— Чего ты тут делаешь?

— Пошли быстрее!

— Я хочу увидать, что будет, — попросил Фрол.

— Оставаться опасно. Поверь мне.

— А где не опасно?

— Нам с тобой нужно уйти вперед по просеке, как можно дальше от этого места. Быстрее!

Смерклый воровато оглянулся и нырнул в лес, следуя за Вирским.

Николай двигался среди берез на голос, зовущий его из темноты.

— Аленушка! — с болью воскликнул он и услышал, как снова из-за деревьев раздался детский плач.

Аленушкой звали его младшую сестру, которая в десятилетнем возрасте пропала в смутные годы Гражданской войны. Их семья бежала с хутора, спасаясь от казачьих погромов. Отец не разделял взглядов ни красных, ни белых. Он просто пытался сохранить семью. Железнодорожная станция, откуда они собирались отправиться в Тулу, была забита тысячами беженцев. Николай держал сестренку за руку, а его, в свою очередь, за руку держала мать. Отец нес тюки с небогатыми пожитками, которые удалось сохранить. Люди набивались в поезда настолько плотно, что из-за тесноты не оставалось даже места для прохода.

Идя следом за матерью, Николай почувствовал, как текущим в противоположном направлении людским потоком сестренку оторвало от него и начало уносить в другую сторону. Он закричал. Закричала мать. Визг Алены пронесся над толпой и стих. Отец бросил вещи и хотел вернуться, но плотная толпа продолжала толкать их к поезду, который следовал на север.

Около недели (сколько именно времени, Николай уже не помнил) они жили на станции, разыскивая маленькую Алену. Девочку так и не нашли. Пока отец с матерью бродили в толпе, Николай сидел на скамейке и плакал. Младший Приходько знал, что мужчина не должен плакать, но не мог остановиться, потому что любил младшую сестренку и считал себя виновным в ее исчезновении…

…Из-за дерева показался и тут же пропал край голубого платья. Николай поспешил туда, не замечая, что ступни совсем не проваливаются в глубокие сугробы, словно Приходько был невесомым.

— Аленушка, куда же ты подевалась тогда? — спрашивал он, обращаясь к сумраку чащобы.

— Меня увез поезд на Брянск, — ответил голос, навеивающий горькие воспоминания о далеком и призрачном детстве.

Николай потер зачесавшиеся глаза.

— Иди ко мне, Микола! Я соскучилась по тебе! — Приходько не видел ничего вокруг, как в беспамятстве. Он слышал только манящий голос.

Алексей преодолел лишь половину пути. Ему не нравился вид Приходько, который, застыв на опушке леса, пристально вглядывался в темноту; ему было подозрительно поведение крестьянина, стоящего рядом и не препятствующего солдату, а со странным выражением лица смотревшего на него. Что они делают на опушке леса? После недавних событий любой красноармеец теперь знает, что лес — опасное место. Если смотреть во мрак, то ничего хорошего там не увидишь. Алексей сам это знал, потому что…

Приходько внезапно шагнул вперед. Под деревья. Смерклый, до этого момента стоявший рядом и заискивающе заглядывавший в лицо Николаю, что-то сказал, обращаясь к лесу, и зайцем юркнул в темноту.

…(какая-то девочка позвала меня)…

…(рви-ломай, вражья сила! только нечистый дух)…

— Приходько! — крикнул Калинин.

Ермолаев и старшина оглянулись на него. Солдаты на дороге тревожно зашевелились. Кроме Калинина, ближе всех к Приходько находился Смерклый, но он скрылся за деревьями и не мог (не хотел?) остановить солдата.

— Приходько-о !! — надрывно закричал Алексей. Солдат не слышал окрика. Неведомая сила словно оглушила Николая и тянула в лес, заставляя пробираться в глубь чащи.

…(только нечистый дух!)

Калинин бросился за украинцем. Пистолет ненароком вывалился из руки и глубоко провалился в снег. Эта неприятность лишь на секунду задержала Алексея. Он подумал, что надо бы наклониться и поискать «ТТ», потому что в нем было несколько начиненных маком пуль из тех восемнадцати, что остались в роте. Но пока он искал бы пистолет, Приходько мог далеко зайти. Так далеко, что уже не найдешь. Больше не раздумывая, Калинин вылез из сугроба, в который упал «ТТ», и быстро стал пробираться к могучему кедру, где на стволе была вырезана надпись на древнеславянском.

— Коля-Коля, — бормотал Алексей. — Ну куда ты?

Серая шинель Приходько быстро исчезала в лесной темноте. Алексей сощурился, напрягая слабое зрение, чтобы не потерять Николая из вида, и прыгал за ним по сугробам. Боковым зрением он видел, что вдоль ряда полосы берез под сенью могучих елей колышется снег. Знакомый хруст, который за сегодняшний день для солдат третьей роты стал символом преисподней, однозначно указывая на близость кротов.

Приходько двигался под березами, и Алексей почему-то думал, что здесь ему не грозит опасность. Кроты хозяйничают в хвойной части леса, а маленькая березовая роща — крохотный островок, оставшийся вне их власти. Почему так случилось, он не мог ответить. Главное в том, что, пока Приходько остается среди берез, ему ничто не угрожает. Главное, чтобы он не свернул в ельник!

Потому что кроты уже там. Потому что они ждут Николая.

— Черт! — выругался Семен Владимирович. — На кой леший их понесло туда?..

Он тут же осекся, заметив колышущуюся поверхность сугробов у подножия деревьев.

— Семен… — ошалело пролепетал Ермолаев.

— Иван! Быстро!

Старшина отбросил автомат с отстрелянным диском и кинулся вслед за Калининым. Ермолаев подхватил свой, заряженный, и побежал за старшиной.

— Ich gehe mit euch![7] — раздался позади голос пленного немца.

Ермолаев быстро обернулся и направил на него ствол:

— Стой на месте!

Он перевел суровый взгляд на красноармейцев и воскликнул:

— Всем оставаться на дороге! Слышали?

Не дождавшись ответа, сибиряк устремился за старшиной.

Немец огляделся. Никто не следил за ним и уж тем более не охранял его. Взгляды красноармейцев были прикованы к березам, среди которых пропал Приходько и куда во всю прыть неслись Калинин, старшина и Ермолаев.

Штолль тихо подошел к обозу. Лошадь Дуня вела себя взволнованно. Она фыркала и пыталась вырваться из упряжи. Он взял из обоза пустой фанерный ящик, в котором находился экспериментальный образец «панцер-фауст». Торопливо снял с него обрывки пеньковой веревки и оторвал от ящика два коротких фанерных листа.

Стоявшие на тропе красноармейцы пугливо оглядывались. Они отчетливо слышали хруст сугробов, который не предвещал ничего хорошего. Более того, все командиры покинули их, бросившись к лесу. Ермолаев предупредил, чтобы солдаты оставались на дороге, но никто и не собирался нарушать приказ. За сегодняшний день каждый четко уяснил, что оставаться на дороге намного безопаснее, чем находиться в лесу.

— Посмотрите! — с легкой паникой в голосе воскликнул кто-то, указывая на подножие деревьев. Сугробы у основания стволов двигались, словно живые, непрекращающийся хруст усилился.

— Там не одна тварь! — заметил кто-то. — Их там целая стая!

— Соберитесь вместе! — приказал командир одного из отделений взвода Ермолаева, бывший фрезеровщик ярославского механического завода, на котором его называли «Гена — золотые руки». У него были впалые щеки, а рот казался дырой на холщовом полотне лица; в «золотых» руках он держал последний «шпагин» с заряженными маком пулями. Он внимательно оглядывал сугробы, готовый пресечь нападение в любую секунду. Командир отделения пытался выглядеть невозмутимым, но нервы были на пределе — натянутые, словно струна.

— Они что, свихнулись — идти в глубь леса? — спросил кто-то из солдат.

— Замолчи! — прикрикнули на него другие.

Гена, прозвище которого осталось в прошлом, теперь все называли его просто Игнатьич, водил стволом «ППШ» из стороны в сторону и нервно кусал потрескавшиеся губы. Внезапно он заметил, как неподалеку от его ног поверхность сугроба шелохнулась. Гена вскинул автомат, нацелившись в это место.

— Ну, только сунься, поганая тварь! — прошептал он, прокусив губу до крови.

— Микола!

Николай двигался на звук щемящего сердце голоса. Он видел мелькающий между деревьев подол голубого платья, но разглядеть саму девочку так и не мог Он следовал за ней от одной березы к другой, не обращая внимания на предостерегающий внутренний голос. А тот надрывался, кричал, что не может живая девочка ходить, не оставляя ни единого следа! Голос сестры, зовущий его из темноты, неожиданно раздался с другого места — со стороны хвойного леса. Приходько обогнул две растущие вместе бе резки и замер перед стеной могучего ельника.

— Куда же ты побежала, Аленушка? — спросил он. — Это же лес. Там опасно!

— Иди ко мне, Микола! — жалостно попросила она.

Приходько замер в нерешительности, перекатывая пальцами маленький предмет, зажатый в руке. Ему хотелось снова увидеть сестру через эти долгие двадцать лет, хотелось обнять ее, прижать к себе. Слезы катились по щекам. Но даже несмотря на щемящую тоску, несмотря на ослепляющее желание прикоснуться к сестре, Приходько понимал, что входить в хвойный лес нельзя.

Войдя под березы, Калинин сразу провалился в снег по пояс. С плеча едва не соскочила сумка с гранатами. На мгновение молодым лейтенантом овладело отчаяние. Снег засасывал, словно зыбучий песок, и не позволял двигаться дальше.

— Приходько! — снова закричал Калинин, пытаясь привлечь внимание солдата.

Серая шинель Николая растворялась в темноте. Он не слышал окриков. Калинин поправил перевязь гранатной сумки и, стиснув зубы, начал разгребать перед собой снег и двигаться вперед. Главное сейчас — не упустить Николая. Догнать его Калинин уже не надеялся. Приходько скользил поверх сугробов, словно призрак, не проваливаясь даже по щиколотку.

Всё было устроено так, чтобы заманить Приходько в лес и чтобы Калинин не остановил его.

Силы молодого лейтенанта были на исходе. Снег облипал ноги Алексея, будто мокрый песок. Руки с трудом разгребали слипшиеся комья, а на ноги кто-то словно повесил по двухпудовой гире. Но Калинин, невзирая на изнеможение, гнал себя вперед. Он не мог допустить смерти Николая. За неполные три дня украинец стал близок Алексею, как родной брат. Он понимал молодого лейтенанта, поддерживал его шуткой. Разделил с ним последний глоток коньяка, что оставался в немецкой бутылке. Даже когда солдаты отказались помогать пленному Штоллю, Приходько без сожалений отдал немцу свою кружку. Нет, Николай не должен погибнуть!

Солдат вдруг повернул к хвойному лесу.

«Он не видит сугробных кротов и не знает, что они поджидают его, — подумалось Калинину. — Конечно, это так, ведь он движется, словно во сне!»

— НЕ-Е-ЕТ! — предупреждающе закричал Калинин и сорвал голос.

Приходько остановился у линии, за которой начинались хвойные деревья. Неужели опомнился?!

Калинин видел, как под стволами снег хрустит и гуляет, словно живой. Твари бороздили опушку хвойного леса, поджидая, когда кто-то неосторожный ступит в их владения. Но Приходько пока стоял на месте. Он о чем-то негромко говорил, обращаясь во мрак, затем замолкал, словно выслушивая ответ. Калинину было больно смотреть на Николая, похожего на сумасшедшего. Всё висело на волоске. Приходько мог в любой момент перешагнуть запретную черту.

Собрав волю в кулак, Калинин рванулся вперед и провалился в сугроб по грудь. Он заплакал от бессилия. Далеко позади слышался хруст снега под ногами старшины и Ивана Ермолаева.

Оставшийся на дороге, командир отделения Игнатьич, обливаясь потом от напряжения, ждал, когда из колышащегося снега появится крот. Пальцы сжимали автомат с такой силой, что кисти побелели. Он не решался стрелять, боясь понапрасну израсходовать драгоценные патроны. Красноармейцы позади него тоже не сводили глаз с дышащего сугроба. Ротная лошадь надрывалась от ржания.

— Стреляй! — не выдержав, крикнул кто-то, но бывший фрезеровщик сдержался и не выстрелил. Снег вдруг перестал колыхаться и замер.

— Оно ушло? — спрашивали солдаты. — Ушло? — Командир отделения не опускал автомат.

— Пойдем в лес, Микола! — просила девочка.

Николай продолжал перебирать в пальцах патрон, выпрошенный у молодого лейтенанта. Сестра по-прежнему не показывалась, лишь маня Николая забытым, но родным голосом.

— Я и так в лесу, — произнес Приходько. Ему совсем не хотелось спорить с сестрой, но сейчас она ошибается. Николай действительно находился в лесу, только под березами.

— Иди сюда, в ельник! — попросила сестра и заплакала. Сердце у Николая сжалось.

— Почему? — спросил он. — Почему ты не хочешь выйти ко мне?

Девочка молчала. Николай сдавил патрон пальцами.

— Появись, Аленушка! — попросил Николай, вложив в эти слова всю нежность. — Я безумно хочу увидеть тебя! Я соскучился за эти долгие двадцать лет!

Из-за дерева выглянул край атласного платья небесного цвета. Вслед за этим перед солдатом появилась маленькая девочка лет десяти-одиннадцати. На ней было голубое платье с оборками, подол которого доходил до тонких коленей. На ногах яркие красные сандалии. На голове два пышных белых банта. Николай точно знал, что у сестры не было такого нарядного платья, потому что бедные хуторяне просто не могли купить такое.

Но, взглянув на лицо девочки, Николай без колебаний узнал в ней свою Аленушку. Черноглазая и чернобровая, его маленькая сестренка, которая могла стать дивной красавицей, не унеси ее людская толпа в неизвестность на том проклятом вокзале!

Николай заплакал, глядя на пропавшую сестру.

— Теперь ты видишь, что это я? — спросила Аленушка.

Николай засмеялся сквозь слезы.

— Иди ко мне! — попросила она с неземным страданием.

— Да, — ответил Николай. — Иду.

Он поднял ногу и пересек черту, отделяющую березы от хвойного леса.

Колебания в сугробе возобновились. Кто-то из красноармейцев даже вскрикнул.

— Нет, — умоляли солдаты. — Пусть оно уйдет!

Руки Геннадия Игнатьевича, держащие автомат весом около десяти килограммов, задрожали. Нервы не выдержали, и он закричал:

— Ну где же ты, сволочь?! Покажись! Вылезай! Всё равно убью!

Застряв по грудь в снегу, Калинин беспомощно смотрел, как Николай покинул безопасное место под березами и пересек границу хвойного леса. Сугробы держали его, словно Приходько был невесомым. Ноги не проваливались в снег даже на половину ступни. Это лишило Алексея последней надежды спасти солдата.

Калинин дернулся вперед, продвинулся на десяток сантиметров и застрял снова.

— Нет, Николай! — обессиленно крикнул он. Его и подножие гигантских елей разделяло не больше двух метров. Алексей должен был преодолеть их, чтобы остановить Приходько!

Но солдат уже находился в лесу, и Алексей ничего не мог поделать.

— Коля… — сквозь слезы повторял Алексей. — Вернись!

Позади все явственней раздавались чьи-то быстрые шаги по снегу.

Снег возле солдат забурлил с неистовой силой. Под коркой сугроба словно заработал мощный насос, выбрасывающий на поверхность пушистые комья.

Напряжение достигало предела, у командира зарябило в глазах. Ствол автомата плясал в руках, но он не отваживался опустить его, каждую секунду ожидая появления твари.

Приходько остановился под могучими лапами елей в каком-то шаге от девочки. Ему хотелось заключить ее в объятия, но он не решался. Возможно, потому, что девочка казалась не совсем такой, какой он ее помнил.

Да, у нее другое платье, но ведь это же его сестра! Верно? Верно. Тогда почему Николай смущался, когда смотрел на сестру?

— Что это у тебя? — невинно спросила она. Николай понял, что девочка смотрит на его руки. Действительно, что у него в руках?

Он разжал кулак и увидел на ладони патрон. Маленький, бронзового цвета, похожий на миниатюрную бутылочку. Тот, который ему дал лейтенант Калинин.

— Что это? — спросила она.

— Патрон, — ответил Николай.

— Можно посмотреть?

…(у меня даже нет пистолета, у меня даже нет ложки)…

…(держи)…

Когда же это было? Давным-давно. Еще до заколдованного леса.

Молящий взгляд лейтенанта. Почти детский взгляд. Ему нужна кружка.

…(держи)…

— Можно посмотреть? — повторила девочка, протягивая ладошку.

— Держи! — ответил Николай и протянул ей «семь шестьдесят две». Она притронулась к его руке, и на миг Приходько почувствовал холод ее пальцев.

Девочка сделала вид, что берет патрон, но так повернула ладошку, что он выскользнул между пальцами и, не коснувшись руки, провалился в снег.

— Почему?.. — воскликнул Николай и осекся. Взгляд девочки вдруг изменился, сделавшись не по-детски внимательным и строгим. Николай испуганно смотрел на нее.

Изменился не только взгляд. Лицо девочки начало преображаться.

Превращение казалось легким и незаметным. Знакомые черты исчезли. Николай с изумлением смотрел на маленькую девочку в легком голубом платье, стоящую перед ним посреди темного дремучего леса. Девочка была чернобровой и черноглазой, как и его сестра… Но теперь Николай отчетливо видел, что это не она.

— Я хочу увидеть сестру, — попросил он.

— Увидишь, — пообещала девочка, пристально глядя на Приходько.

— Мы ведь в заколдованном лесу?

— Это так, — ответила девочка. — Но вы не должны здесь находиться.

— Почему?

— Это заповедный лес. Сюда нельзя входить ни смертному, ни богу.

Приходько замолчал, пытаясь осмыслить сказанное. «Ни богу…» — повторил он про себя.

— Тогда кто ты?

— Я — твоя смерть, — произнесла девочка.

Калинин увидел, как Николай провалился в сугроб. Только что Приходько говорил с темнотой, вытягивал вперед руку, потом неожиданно присел, словно пытаясь что-то поймать, а когда выпрямился, то застыл в напряженной позе. Он произнес несколько фраз в пустоту, выслушивая беззвучные ответы. Затем снег под его ногами расступился. Солдат словно стоял на корке наста, но наст надломился, и сугроб поглотил Николая. Он скрылся в снегу с головой.

Не помня себя, Калинин дико закричал осипшим голосом и кинулся к гигантским елям. Рывком он преодолел расстояние до смертоносной опушки сказочного леса. Сугробные кроты, перепахивающие снег возле деревьев, встрепенулись, почувствовав новую добычу.

Семен Владимирович видел, как Калинин опрометью бросился в хвойный лес. Двигаясь по пробуравленной Алексеем траншее в снегу, он и Ермолаев никак не поспевали за ротным. Бешено работая ногами и разгребая руками снег, старшина всё еще полагал, что успеет нагнать обезумевшего молодого лейтенанта прежде, чем до того доберутся сугробные кроты. Но надежды оставалось мало. Он прекрасно помнил, с какой скоростью во время первого нападения исчезали солдаты, достигшие опушки леса.

Калинину оставалось сделать последний рывок, чтобы оказаться в хвойном лесу. Протянув руку, он уже мог дотронуться до ближайшего ствола. Алексей набрал воздуха в легкие и приготовился броситься на помощь Приходько, как кто-то совершенно неожиданно навалился на него сзади и вдавил в снег.

— Stehe, Kommandeur! — прошептал Штолль на ухо вырывающемуся Калинину. — Stehe, gehe in den Wald nicht![8]

Алексей пытался вырваться, чтобы спасти Николая, но Штолль не пускал.

Ермолаев и Семен Владимирович наконец добрались до них. Чуть ранее, преследуя Калинина, они уже отчаялись догнать его, как вдруг мимо них с непостижимой легкостью пролетел немец. Оправившись от удивления, сержант увидел на ногах пленного простейшие снегоступы, которые тот изготовил из пеньковой веревки и фанерных листов от ящика «панцер-фауста». На какой-то миг ему показалось из-за неистовства, с которым бежал по сугробам Штолль, обгоняя их, что он собирается отомстить Калинину. Но Штолль спас лейтенанта, удержал от броска в лес так же, как молодой лейтенант спас затравленного немца от расправы красноармейцев.

Старшина взглянул на тяжело дышащего вестервальдского бауэра, мягко отстранил его и обнял рыдающего лейтенанта.

— Не нужно, Алексей, — произнес он. — Уже поздно.

Бурлящий снег стал вздыматься горкой. Она росла стремительно, на верхушке появилось черное пятно. К этому и готовился командир отделения. Палец, затекший от напряжения, нажал на спусковой крючок. Отдача от выстрелов ударила в плечо. Пули впивались в поднимающуюся из снега темную громаду.

Командир отделения орал и водил пляшущим стволом из стороны в сторону, с каждой очередью посылая новую порцию пуль в направлении вздымающейся фигуры…

Очереди стихли. И все как один закричали от ужаса. Командир отделения закричал громче остальных и выронил автомат из «золотых рук». Кто-то заплакал. Кто-то захохотал, как безумный.

Из снега поднялся деревянный кол, на котором висел рядовой Приходько. Вогнанный через промежность кол насквозь пронизывал тело солдата. Грудь и живот его были перепаханы пулями. Непокрытая голова с мокрыми прилипшими волосами упала на выпирающее из груди острие кола. Глаза были открыты и осознанно взирали на сослуживцев. Именно от этого мученического взгляда лишались разума красноармейцы. Под ногами Приходько к колу была прибита табличка с надписью на древнеславянском.

Кто-то из солдат упал, кого-то охватила истерика. Лошадь Дуня с оглушительным ржанием поднялась на дыбы и опрокинула обоз.

Николай повернул голову, выдавил изо рта сгусток крови и с бульканьем в горле прошептал:

— Смерть — это маленькая девочка…

Один из солдат наклонился, чтобы разобрать надпись на табличке у ног Николая. Связного текста не получалось, только отдельные слова:

— …тьмн… земла… поднамиша набратне…

Калинин плакал, уткнувшись в грудь старшины. Он уже не вырывался, чтобы броситься в сторону хвойного леса, опушку которого оглашал ужасающий хруст. Старшина прав, было поздно.

Калинину казалось, что он не сможет перенести боль утраты. На душе было горько, на сердце тяжело.

Штолль сидел в стороне и растерянно смотрел на Калинина. Ермолаев, не в силах поднять глаза, с остервенением сжимал приклад «ППШ».

Вдруг Алексей вскинул голову. Перед его мысленным взором предстал текст:

Он вздрогнул:

— Боже!

Алексей быстро повернул голову в том направлении, где осталась рота. В ту же секунду резкий звук автоматной очереди взорвал округу.

— Смотрите! — в ужасе закричал Ермолаев, разглядев сквозь частокол березок поднимающуюся из снега темную во мраке человеческую фигуру. Солдаты открыли по ней огонь.

Старшина вскочил, чтобы что-то предпринять, вот только сделать уже ничего было нельзя.

ГЛАВА 5

Земля вздрогнула с такой силой, что потемнело небо. Деревья угрожающе заскрипели, гигантские стволы качнуло, словно стебли колосьев предгрозовым ветром. Солдат на дороге кинуло в снег. Они так и не успели подняться, а если бы и поднялись, всё равно спастись им было не суждено.

Заснеженную дорогу пересекла глубокая трещина. Последовал новый толчок, и еще одна отрезала путь назад. Оба разлома стремительно уходили в лес, круша сугробы и неумолимо сближаясь. Калинин, старшина, Ермолаев и Штолль с болью смотрели на солдат, которых отрезало от них этими трещинами.

Третий удар потряс землю и деревья. Сугробы, в которые провалились красноармейцы, мгновенно покрылись мелкой сетью новых разломов. На какой-то миг Калинин подумал, что на этом всё и закончилось.

Огромный пласт земли между двумя трещинами вместе со снегом, гигантскими деревьями, лошадью с обозом и остатками роты рассыпался и рухнул в бездну, подняв в небо столб снежной пыли. Удаляющиеся отчаянные крики падающих людей заглушили грохот камней.

Алексей закрыл голову руками. Увесистые белые хлопья, взметнувшиеся вверх от удара, сыпались с неба и деревьев. Через некоторое время грохот камнепада смолк, и на лес опустилась мертвая тишина.

Калинин поднял голову. За чередой темных деревьев образовалась гигантская расщелина. Вечерний мрак не позволял разглядеть ее — насколько она была велика. Определенно можно было сказать лишь одно, расщелина преграждала дальнейший путь по просеке.

Из всей роты в живых остались только четверо. Те, кто, казалось, бросился в самые объятия смерти. Калинин, старшина, Ермолаев и Штолль. Они стояли в нескольких метрах от провала, среди немногих уцелевших березок. Остальная часть лиственных деревьев сгинула в неведомой бездне, в гнетущей мрачной пропасти.

Алексей отодвинулся от старшины и подполз по сугробу к краю пропасти. Мрачный провал был настолько глубок, что закружилась голова. Калинин с надеждой вглядывался в черноту, пытаясь различить хоть что-нибудь. Но тьма, словно занавесом, закрывала всё.

— Эй! — закричал он без особой надежды.

Эхо пронеслось вниз и потерялось в глубине. Назад не вернулось.

— Это бездна, — отстраненно произнес Калинин. Подполз Ермолаев. Он тоже глянул через край.

— Немыслимо, — прошептал сибиряк.

— Погибла вся рота!

Ермолаев с горечью посмотрел на Калинина, а затем, не выдержав, двинул огромным кулаком по склонившейся над пропастью березе. Ствол дрогнул, зашелестели ветви. Ермолаев привстал и с криком ударил по стволу другим кулаком, а затем начал бешено молотить по нему руками. Даже в темноте было видно, как на белоснежной коре остаются размазанные кровавые следы.

— Ваня, перестань, — глухо произнес старшина, когда береза под натиском сержанта уже почти опрокинулась в пропасть.

Ермолаев повернулся к нему. Он тяжело дышал, из разбитых костяшек на поверхность сугроба падали темные капли.

— Зачем я здесь? Я должен был остаться с ребятами!

— Полагаешь, мне было легко смотреть, как гибнет рота? — спросил Семен Владимирович. — Ничего изменить нельзя. Время вспять не повернешь. Кто знал, что всё так выйдет? Или ты хочешь сказать, что, останься мы с ротой, всё вышло бы иначе? — Тяжело дыша, Ермолаев молчал.

— Мы погибли бы вместе с остальными, — сказал старшина.

Он повернулся к Калинину:

— Что случилось, командир? Почему погибла рота?

— Теми тресну земля, кто руку поднямиша на братие, — произнес Калинин. — Разверзнется земля под ногами тех, кто поднял руку на брата.

Он устало вздохнул и сел на краю пропасти.

— На брата? — спросил старшина.

— Другой перевод — на земляка… — ответил Алексей.

— Что за фигура поднялась из снега? — холодно спросил старшина.

Калинин тяжело посмотрел на него.

— Господи! Это ужасно! — подал голос Ермолаев. Он опустил окровавленные кулаки в снег и заскрежетал зубами, превозмогая холод и боль.

Калинин вздохнул.

— Больно на сердце, — пожаловался он. — Я предчувствовал беду, но так и не сумел догнать Николая…

— Зачем он пошел в лес?

— Его позвал солдат… я не помню фамилию. Кажется, он из деревни. Такой неуклюжий, кряжистый, с сильным окающим говором…

— Смерклый? — удивился Ермолаев.

— Да. Не знаю, что произошло между ними. — Ермолаев вытащил кулаки из сугроба. Взгляд его был серьезен.

— Приходько вчера подшутил над Смерклым, — сообщил он. — Шутка получилась неудачной. Я сперва подумал, что Смерклый затаил обиду. Но потом решил, что он уже остыл.

— Думаешь, Смерклый пытался отомстить Приходько? — спросил старшина.

Калинин, впервые услышавший это предположение, внимательно посмотрел на сибиряка.

— Вряд ли, — ответил Ермолаев. — К тому же непонятно, как он это сделал.

— Я слышал, как Приходько разговаривал в лесу с маленькой девочкой, — произнес Алексей. — Его затянула в лес нечистая сила. Смерклый тут ни при чем.

Лицо старшины совершенно не изменилось. Он продолжал внимательно смотреть на лейтенанта, словно ожидая еще чего-то. Калинин понял, что Семен до сих пор не верит в заколдованный лес.

— Как вы не понимаете! — воскликнул Алексей. — Этот лес не простой!

— Я не хочу этого понимать. Я в это не верю!

— Но происходящие с нами события и есть колдовство!

— Не пытайтесь заставить меня смотреть на происходящее вашими глазами, товарищ командир! — ответил старшина. — Я воспринимаю случившееся так, как оно есть. Я не фантазер. Нужно решать проблему. Если по воле случая мы остались живы, значит, нужно думать не о судьбе и языческом колдовстве, а о том, как выпутаться из этой ситуации! А я понимаю ее так. Назад пути нет. Впереди только высота Черноскальная, неизвестно на кой нам сдавшаяся. Другой дороги в лесу нет. Я прав?

Последний вопрос предназначался Ермолаеву, который постепенно приходил в себя.

— Да, — ответил тот.

— Выхода у нас нет! — повторил старшина. — Надо идти к Черноскальной. Мы продолжим путь, но только завтра утром. Сейчас уже темно, и ничего не видать. Расщелина перегораживает дорогу. Насколько она широка — неизвестно. Кругом лес с сугробными кротами, и лишь под березами, как я полагаю, мы в относительной безопасности. Утром, когда рассветет, будет видно, что делать дальше. Возможно, нам удастся переправиться через расщелину или обогнуть ее. Кто-нибудь против?

Все, в том числе и Штолль, отрицательно покачали головами.

— Хорошо, — кивнул Семен Владимирович. — Вольно или невольно мы по-прежнему выполняем приказ комбата и движемся к высоте Черноскальная.

— Предлагаю посмотреть, что у нас осталось! — предложил Калинин. — Путь предстоит тяжелый. Мы должны знать, чем можем воспользоваться в походе…

— Погоди, лейтенант, — остановил его старшина. — Инвентаризацию оставим до утра. Сейчас настолько темно, что, не ровен час, потеряем что-либо ценное. У меня вот более прозаичный вопрос. Я ужасно хочу есть.

Еды собрали крохи. В вещмешке Калинина лежало несколько сухарей и часть пышки, с верхней корочки которой был соскоблен мак. У Ермолаева нашлось четверть плитки немецкого шоколада. У старшины только сухой чай из трав. У Штолля вообще ничего не было.

Когда они разделили эти продукты, каждому досталось по сухарю с кусочком шоколада.

На подстилке из березовых веток Ермолаев сложил дрова, запалил их, и вскоре разгорелся небольшой костерок. В плоском котелке заварили чай. Штолль присел к костру рядом со старшиной. Тот выразительно посмотрел на немца и пересел к Ермолаеву. Это не ускользнуло от внимания Калинина.

— Чем будем завтракать? — спросил старшина.

— Можно кедровыми орешками, они здесь большие, — ответил Ермолаев, грея у пламени избитые руки. — Правда, лезть за ними опасно, ведь нужно входить в лес.

— Нам в любом случае придется идти туда, — сказал Калинин. Проглоченный сухарик с шоколадом не утомил голод, а лишь возбудил аппетит. Но больше есть было нечего. — Сколько у нас осталось «маковых» патронов?

— Все, что в диске моего «ППШ», — ответил сибиряк. — Дюжина.

— Только автомат, — заключил Семен Владимирович. — И пуль хватит лишь для одной твари. Трудно нам будет.

— Мы должны попытаться дойти до Черноскальной, — упрямо произнес Алексей.

— Попытаться-то мы можем, — пожал плечами старшина и, увидев, что немец хочет снять кипящий котелок с огня, отвел его руки и взял котелок раньше его. — Вот только дойдем ли?

Семен Владимирович короткими глотками стал отпивать еще бурлящий ключами кипяток. Затем отдал котелок Ермолаеву. Тот, хлебнув, передал Калинину, но Алексей прежде протянул его Штоллю и почувствовал на себе недовольный взгляд старшины.

Чуть позже Штолль и Ермолаев заснули. Старшина прислонился спиной к березе и тоже, как показалось Алексею, задремал. Калинин взял из костра головню и пошел туда, где березы граничили с хвойником, к тому месту, откуда Приходько отправился в свой последний путь в объятия зачарованного леса.

Он никак не мог успокоиться, скорбь не утихала после гибели Николая. Больно вдвойне от того, что его мученическая смерть повлекла за собой гибель остальных солдат. Что же произошло? Кто виноват?

Алексей считал виновным себя. Однако в отдаленным уголке сознания он понимал, что к гибели Приходько причастен этот крестьянин Смерклый. Но в чем он повинен? Какова его роль? Сейчас уже не узнать. Крестьянин сгинул в пропасти вместе с остальными солдатами, и ответственность за его гибель также лежит на молодом лейтенанте.

Правая нога Калинина шагнула в пустоту. Он упал на бок, держа головню повыше и стараясь ее не уронить. Оказалось, что в действительности край пропасти, скрытый сугробами, был ближе, и Алексей обрушил в бездну массивный снежный козырек, ступив на него ногой.

Он поднялся, часто дыша от испуга. Гигантский кедр, возле которого молодой лейтенант видел разговаривающих Приходько и Смерклого, стоял прямо перед ним. Калинин приблизился к дереву, освещая ствол уже остывающей головней.

Из темноты медленно проступила мрачная надпись на кириллице. Точно такую же он обнаружил днем раньше, как раз перед тем, как его позвала маленькая девочка…

Алексей внезапно вспомнил, что вчера, когда он без оглядки бросился в чащу и когда Приходько остановил его, Смерклый всё время крутился возле них. Калинин подумал, что крестьянин мог подслушать рассказ о девочке, окликающей его из темноты.

Сегодня, в аккурат перед роковыми событиями, Калинин слышал, как Смерклый подозвал Приходько. Для чего? Ермолаев что-то говорил об обиде крестьянина на украинца. Могло ли выйти так, что Смерклый под каким-то предлогом подвел Приходько именно к этому дереву, наперед зная, что случится потом?

По всему выходило, что именно Смерклый заманил Приходько в ловушку. Именно из-за него погибла рота.

От неожиданного вывода перехватило дух и померкло в глазах. Калинину понадобилось время, чтобы прийти в себя.

Впрочем, чего теперь. Поздно уже.

И Смерклый и Приходько сгинули в пропасти.

Калинин вернулся к надписи, и на этот раз перевод получился:

«Беспредельно мало твое желание для храма движущейся воды, потому как его значение огромно. Не стремись исполнить желание. Не пытайся пройти к храму. Не кляни зло, потому что оно оберегает храм.

Иначе будешь погребен снегом».

— Не кляни зло, иначе будешь погребен снегом, — повторил Калинин. — Это о сугробных кротах. Только почему «не кляни зло»?

— Алеша! — раздался тихий детский голосок из леса.

Калинин оторвался от надписи.

Он посмотрел в чащу и увидел в темноте край легкого голубого платья. Непреодолимое желание отправиться следом за голосом накатилось на него.

…Алексей безжалостно опустил тлеющую головню на ладонь и закричал от боли. Внутренний позыв, толкающий его в мрачные лесные недра, исчез. Исчез и сам голос.

Калинин вернулся к березам и, зачерпнув обожженной ладонью горсть снега, попытался унять боль. Поглаживая комком ладонь, он повернулся и совершенно неожиданно наткнулся на темную фигуру, стоящую позади него.

Алексей едва сдержал крик.

— Эксперименты с огнем? — спросил старшина.

— Я видел девочку в темноте! — произнес Калинин в свое оправдание.

Старшина помолчал. А затем прочел:

Повсюду снег, над ним мелькают тени,

Жизнь грешная споткнулась на краю,

Не в состоянии суровые метели

Развеять грусть безмолвную мою.

— Что это? — удивленно спросил Калинин.

— Стихи, — ответил старшина.

— Чьи?

— Мои.

— Вы пишете стихи? — еще больше удивился Алексей.

— Я их не пишу. Они сами лезут в голову.

— Это поразительно! — произнес Алексей. — Вы лирик в душе!

Старшина не ответил.

Они вернулись к временному пристанищу. Маленький костер почти погас. Ермолаев и Штолль спали. Семен Владимирович опустился на снег возле березы.

— Я всё думаю о нечистой силе, Алексей, — сказал он.

— Вы же в нее не верите.

— Да, это так. Но я убежден, что до того, как войти в этот лес, ты тоже не верил. Получается, что у меня просто более устойчивые принципы.

Калинин усмехнулся.

— Ты говорил, что этот лес языческий, — сказал старшина. — Что это может означать для нас?

— Где вы учились?

— Как и все — в школе. Потом в политехникуме. Ты будешь смеяться, но по профессии я военный связист.

— Действительно интересно, — сказал Калинин, наслаждаясь моментом, когда заново открываешь для себя человека. — Почему вы оказались в пехотной роте?

— Хочу воевать на передовой. Немцы наступают с июня 1941 года, а мы не можем их остановить. Вот уже пять месяцев Москва лежит в руинах, а мы всё пятимся. Я — здоровый, сильный мужик. Мне двадцать шесть! В окопе я принесу больше пользы, чем если буду возиться с проводами и телефонами.

Алексей не мог поверить, что старшине лишь двадцать шесть. Всего на семь лет старше, а выглядел так, словно всё повидал на свете. Впрочем, так и было. За пять месяцев заслужить уважение роты, покрыть грудь орденами, заставить называть себя по имени-отчеству как бывалого командира может только редкого мужества и героизма человек.

— Что вы знаете о язычестве на Древней Руси? — спросил Калинин.

— Ничего, — откровенно признался Семен Владимирович.

— Язычество… страшное слово в нашем представлении. Ведьмы, пляски возле костра, человеческие жертвоприношения… Так вот, эти представления не верны в корне. Язычество — огромная традиция и культура русского народа, которая намеренно была уничтожена и выдавлена официальным христианством, в том числе — православной церковью. Древнее язычество было намного гуманнее существующих религий. Ведь посмотрите! За то, что люди сохранили свою прежнюю веру и не изменили взглядов, их объявляли ведьмами и сжигали на кострах. А ведь ведьма — такой же служитель своего бога, как и церковный священник.

Язычество во многом более прогрессивная религия. Христианство склонно призывать граждан слепо «не думать, а верить». Язычество, напротив, призывает «думать, а не верить», согласно древней народной поговорке: «Блажен, кто верует, а силен, кто ведает».

Алексей на миг замолчал, пережидая вспышку боли в обожженной ладони.

— Язычеству свойствен политеизм, многобожие. Верховным богом являлся Род — создатель мира и прародитель остальных богов. Он владеет книгой судеб, про записи в которой говорят, что «на роду написано». Он никогда не вмешивается в конфликты, а лишь следит за тем, что творят молодые боги. Существовало множество других богов, отождествляемых с соответствующими силами природы, но основой всей религии являлось классическое противостояние светлых и темных сил, от лица которых выступали Белобог и Чернобог. Они родные братья, но постоянно сражались между собой. Первый — бог света, добра, удачи, в его честь были праздники, игры и веселые пиры. Второй — полная противоположность, бог зла, разрушения и тьмы. Жертвы ему приносились страшные. Человеческие жертвы. Чернобог обожал войну. Это самый темный и самый кровавый из всех славянских богов… Самый черный…

Калинин прервал рассказ, пораженный внезапной догадкой. По спине пробежал неприятный холодок.

— Мама родная… черная луна…

— Послушайте, Алексей Витальевич, довольно ночных сказок.

Калинин судорожно сглотнул:

— Знаете, я думаю, что знак на небе не случаен.

— Даже слышать не хочу о том, что он означает вашего Чернобога! — мрачно заявил Семен Владимирович.

— Означает Чернобога, — задумчиво произнес Калинин. — Но мне почему-то кажется, что лес ему не принадлежит. Здесь нет его символов. Нет его черного цвета! Лес принадлежит другой силе.

— Всё! Довольно! — произнес старшина. — Ложитесь-ка спать!

И с этими словами он прислонился спиной к стволу березы. Калинин с пришибленным видом остался возле догорающего костра. Он некоторое время отрешенно смотрел на пламя, теряясь в неожиданных предположениях, сделанных только что. Затем тряхнул головой и повернулся к старшине:

— Скажите, Семен Владимирович, почему вы недолюбливаете Штолля?

— Разве? — спросил старшина, не открывая глаз.

— Мы вместе попали в переплет. Одна беда нас объединяет. Нет смысла делиться на своих и чужих.

Старшина открыл глаза.

— Видишь это? — спросил он, показывая самое обычное треугольное письмо. Сложенный тетрадный лист, исписанный родной рукой, с указанием номера части и фамилии. Самый простой способ без всякого конверта отправить письмо на фронт. — Пока у меня в кармане это письмо, пока я жив — я не смогу есть с фашистом из одного котелка! Это письмо всегда зовет меня в бой. Это письмо, прочитав которое я пойду в атаку без грамма спирта! Это письмо от моей жены…

Калинин напряженно смотрел на старшину.

— Что же там написано? — спросил он.

— Читай! — Старшина вдруг начал разворачивать треугольное письмо, протягивая его Алексею.

— Я не читаю чужие письма. — Семен остановился.

— Жена пишет, что, когда она и мой трехлетний сын Володя эвакуировались в октябре из Москвы, эшелон попал под обстрел «Юнкерсов».

Он горько усмехнулся:

— Они прокладывали углы вагона подушками, надеясь остановить пули… Очередь прошила вагон через крышу. Мой единственный сын Володенька был убит.

Калинин беспомощно уставился на старшину, не в силах произнести ни слова. Напрасно он затронул эту тему, расшевелив в душе Семена терзающую его, но тщательно скрываемую боль.

— Не может психически здоровый летчик расстреливать поезда с беженцами, — говорил старшина. — Не может нормальный солдат вешать жителей захваченной деревни. Немцы — это садисты, они — нация больных!

— Не все… — начал Алексей.

— Не пытайся меня переубедить, — резко оборвал его Семен Владимирович. — Для меня фашисты навсегда останутся существами, недостойными называться людьми. Ты не представляешь, как я был счастлив, когда мы обнаружили в снегу трупы немцев!

Считая разговор оконченным, старшина отошел от костра, и Калинин больше не видел его гневного взора. Алексей отрешенно поглядел на тлеющие угли.

Вирский и Смерклый быстро пробирались по темной просеке. Фрол не ведал, что творилось в душе подельника, но сам был смертельно напуган. Ранее мертвый лес теперь наполнился странными звуками. Слышался скрип деревьев, раздавались непонятные шорохи. Один раз до ушей Смерклого донесся короткий звериный вой. Вирский словно не замечал всего этого, упрямо двигаясь вперед и вперед.

После того как они оставили роту и отдалились от нее на полкилометра, по лесу прогремел страшный грохот и утопающий в нем треск деревьев.

Вирский остановился и посмотрел на Фрола.

— Что там произошло? — с ужасом спросил крестьянин.

Вирский ухмыльнулся. Он уже забыл, что такое шапка. Его шинель неизвестно когда в последний раз застегивалась на пуговицы.

— Он был прав! — ухмыльнулся Вирский.

— Кто?

— Зуд в руках уменьшился, но не прошел совсем.

— Что там случилось? — съежившись от страха, снова спросил Смерклый.

— Значит, кто-то остался жив, — не слушая, продолжал горбоносый солдат.

— О чем ты говоришь?! — закричал Фрол. Вирский неспешно перевел взгляд на крестьянина:

— Твои обидчики мертвы. Почти все. — Смерклый отпрянул от сумасшедшего:

— Ты брешешь! Я отомстил только поганому хохлу! — Вирский захохотал:

— Ты отомстил всем, кто смеялся над тобой!

— Я не хотел этого! Что там случилось?

— Какая разница! Неужели ты недоволен?

Они двинулись дальше, прочь от того страшного места, где Смерклый заманил Приходько в колдовскую западню.

В какой-то момент стало чуть светлее. Фрол поднял голову и увидел, что над просекой висит темная луна, изнутри лучащаяся непонятным черным светом. Вирский едва взглянул на нее и, нисколько не удивившись, продолжил путь. Фрол же с изумлением и страхом разглядывал странный черный шар на небе. Может, он зря так поступил, что оставил роту и отправился в лес за безумным солдатом?

Он вдруг спросил то, что нужно было узнать с самого начала:

— Куда мы идем?

Вирский, шагая впереди, промолчал. Фрол сжался. Может, вернуться обратно к красноармейцам? Никто же не знает, что Приходько погиб по его вине. Но ведь Фрол не виноват! Приходько сам напросился. А Смерклый лишь постоял за себя.

Впрочем, куда возвращаться? Ведь, как сказал Вирский, от роты почти ничего не осталось. Кто составляет это «почти»?

— Куда мы идем? — снова спросил он Вирского.

— Мы должны добраться туда раньше Калинина.

Значит, молодой лейтенант выжил. Но откуда Вирский знает об этом? Смерклый втянул голову в плечи.

— Куда мы идее-е-ем? — жалобно протянул он.

Вирский вдруг обернулся. Шинель распахнулась, воротник гимнастерки был раскрыт. В темном матовом свете странной луны Фрол с ужасом обнаружил, что шея и грудь Вирского покрыты таким же черным мазутным пятном, что и запястья.

Солдат посмотрел на Смерклого оценивающим взглядом и, ничего не ответив, отвернулся.

ГЛАВА 6

Проснувшись на следующее утро, Калинин почувствовал жуткий голод. Казалось, что его желудок за неимением пищи вознамерился всосать сам себя. Если не удастся сегодня найти еду, то весь день будет тошнотворно сосать под ложечкой.

Рядом поднялся Ермолаев и стал с удивлением разглядывать разбитые руки. Старшина спал, прислонившись спиной к стволу березы. Штолль свернулся калачиком возле черного пятна в снегу, которое еще вечером было костром.

Калинин с Ермолаевым подошли к обрыву.

Пропасть образовалась гигантская. Ширина провала на глаз составляла не меньше ста метров. Он рассек лес на две части, разорвав поперек просеку, по которой двигалась рота. По его краям свисали огромные снежные шапки, грозящие в любую минуту обрушиться вниз. Серые скалистые стены терялись во мраке глубины.

— Да-а, — озадаченно протянул Ермолаев. — Здесь мы не переправимся.

— Ты уверен, что просека ведет прямо к Черноскальной? — спросил Калинин.

— Без сомнений.

— Значит, нам нужно вернуться на просеку… — задумчиво произнес Алексей. — Мы сможем срубить один из этих огромных кедров, чтобы перекинуть мост?

— Вряд ли. Единственное, что приходит в голову, — попытаться обойти расщелину вокруг. Вот только идти надо через лес, а там…

— Там полно сугробных кротов, — закончил мысль Калинин.

— Верно. — Ермолаев вздохнул. — Обогнуть расщелину мы не сможем.

— Надо попытаться, — сказал Алексей. — Других вариантов нет.

— У нас остался только один автомат с патронами, начиненными маком. Этого запаса хватит на одну, максимум на две твари!

Внезапный визгливый вой пронесся по лесу. От неожиданности Калинин с Ермолаевым пригнулись.

Быстро вскочил старшина, словно и не спал. Пальцы его сжимались, хватая несуществующий автомат. Открыл глаза Штолль и, щурясь, уставился на деревья.

Где-то скрипнул снег.

— Твари! — произнес Ермолаев.

Калинин хотел ему ответить, но внезапно кто-то схватил его за лодыжки, и Алексея рвануло вниз.

Его вогнало в сугроб по пояс. Он закричал и попытался высвободить ноги.

Не получилось.

Новый рывок вогнал уже по грудь.

Щиколотки сдавило, словно огромными тисками. Калинин заскрежетал зубами от боли.

…(рви-ломай, вражья сила)…

— Ротный! — окликнул его Ермолаев.

Алексей повернул голову и увидел летящий автомат. Он вытянул руку и поймал тяжелый «ППШ».

И провалился в сугроб с головой.

Он ничего не видел, кроме снега. Опустив ствол, Алексей несколько раз коротко выстрелил под ноги. Существо, схватившее его, дернулось. Калинин снова надавил на курок, выпуская длинную очередь.

Всё произошло в мгновение ока, но для Алексея это время обернулось вечностью. Диск автомата казался бездонным — так много пуль ушло в чудовище. Наконец хватка ослабла. Калинин выдернул из цепких звериных лап сначала одну ногу, затем другую и, оттолкнувшись ею от мускулистого тела существа, вынырнул на поверхность. Несколько рук потянулись к нему, вытаскивая из снега. Сумка с парой гранат болталась на шее. Опустевший автомат остался где-то на глубине.

— Они сумели пробраться под березы! — ошеломленно произнес он.

— Еще не все! — воскликнул старшина. Алексей посмотрел в направлении, куда указывал Семен, и увидел в десятке метров стремительно движущийся след под поверхностью сугроба.

— Спасение для нас только на деревьях! — воскликнул Ермолаев, доставая верхолазные «кошки».

— Быстрее, Ваня! — торопил старшина.

Ермолаев схватил моток веревки и поспешно начал взбираться на ближайший могучий ствол. Оставшиеся внизу прижались к дереву. Сугробы вокруг ходили ходуном. Словно акулы, кружащие вокруг беззащитной жертвы кораблекрушения, сугробные кроты медленно и неотвратимо приближались к кедру, возле которого застыли солдаты.

— Есть! — закричал Ермолаев и сбросил сверху веревку.

Алексей поднял голову и метрах в трех над собой увидел сибиряка, закрепившегося на суку.

— Лезь первым, командир! — крикнул Семен.

— Я пойду последним, — возразил Алексей и наткнулся на яростный взгляд старшины.

— Сейчас мы доспоримся и все трое сгинем возле чертового дерева!

— Schtoll, besteige![9] — обратился Калинин к немцу, и тот послушно начал карабкаться по веревке.

В нескольких метрах от них из сугроба вынырнула огромная тварь. Она на миг зависла в воздухе и нырнула обратно в сугроб. Черная шерсть блеснула при свете дня. Калинин судорожно сглотнул.

— Дельфин, твою мать! — произнес старшина и прикрикнул на Калинина: — Да забирайся же, ротный!

Алексей схватил веревку и, подпрыгнув, уперся ногами в ствол. Карабкаться таким способом было неимоверно сложно. Нужно иметь сильные руки и спину, а физическая подготовка недавнего студента МГУ оставляла желать лучшего.

Ермолаев помогал ему, подтягивая веревку. Алексей медленно поднимался, считая каждый пройденный сантиметр. И вот наконец он оказался на суку. Штолль подвинулся, уступая место. Калинин посмотрел вниз.

Сразу несколько тварей выпрыгивали из сугробов вокруг старшины.

— Семен! — закричал ему Ермолаев. — Лезь скорее!

Огромный крот, наверное, самый крупный из всех, выбрался из сугроба и по-пластунски пополз к ногам Семена Владимировича.

— Вот тварь! — пробормотал старшина и подпрыгнул, ухватившись за веревку.

Он сделал несколько перехватов, подтягиваясь только на руках. Под ним из снега появился новый крот, попытался схватить старшину за ноги, но промахнулся и ударился слепой головой о дерево.

Семен Владимирович замер, раскачиваясь на веревке, лицо побагровело от напряжения. Затем уперся пятками в ствол, собираясь снова подтянуться, и…

Верёвка неожиданно лопнула.

Калинин и Ермолаев закричали.

Старшина упал между двух горбатых спин, глубоко провалившись в снег.

Твари вздрогнули. Неуклюже начали поворачиваться. Широкие ноздри зашевелились, уловив запах человечины. Не теряя времени, старшина вскочил.

— Держите меня за ноги! — воскликнул Алексей и опрокинулся вниз так быстро, что сидевшие на ветке едва успели подхватить его.

Он повис головой вниз. Старшина вскинул руки, но не смог дотянуться даже до кончиков его пальцев.

— Прыгай! — кричал Алексей. Вверху, едва удерживая ноги лейтенанта, пыхтели Ермолаев и Штолль.

Семен Владимирович подпрыгнул, но снег под его ногами был настолько рыхлым, что прыжок получился неловким.

— Ну, давай же! — жалобно просил Алексей, отпихивая от лица опостылевшую гранатную сумку. Он проклял тот день, когда выпросил ее у штабного порученца. Как только всё закончится, нужно отдать гранаты Ермолаеву.

Вместо того чтобы предпринять новую попытку и добраться до протянутых к нему рук, старшина вдруг отпрыгнул в сторону. Алексей не понял его поступка, но в следующее мгновение темная тварь, выставив длинные когти, пролетела над местом, где только что находился старшина.

Сугробные кроты вертелись, извивались, сталкивались друг с другом. Спотыкаясь в снежном месиве, старшина вернулся под ветвь, на которой висел Калинин. Он вновь подпрыгнул и снова не достал. Лишь коснулся кончиками пальцев ладоней Алексея и упал в снег.

— Старшина! — предостерегающе крикнул Ермолаев.

Алексей поднял голову. Прямая линия стремительно прочерчивала сугробы; она должна была окончиться на том месте, где лежал Семен Владимирович.

Он стал подниматься, но в сыпучем снегу это получилось с трудом.

Сугробная тварь неслась на всех парах, и вот уже из взрыхляющегося снега показался темный горб. Алексей с отчаянием видел, что Семену не избежать столкновения с кротом.

Старшина вскинул руки.

Сугробный крот врезался в него.

Туча снега взвилась в воздух.

Каким-то непостижимым образом старшина оттолкнулся от морды твари, поднявшись на те жалкие сантиметры, которых ему не хватало, чтобы дотянуться до Алексея. Он обхватил запястья лейтенанта. Калинин крепко сжал руки Семена и почувствовал, как Ермолаев и Штолль быстро поднимают их.

Что-то хрустнуло.

— Аккуратнее! — раздался крик Ермолаева. Толстый сук, на который всей тяжестью навалились уже четверо, треснул у основания.

— Быстрее! — выдавил из себя Калинин, наблюдая, как сугробные твари беснуются внизу. Ермолаев и Штолль продолжали их поднимать. Основание сука вновь затрещало.

— Забрался! — сообщил старшина, закинув ноги на соседнюю ветвь.

Калинин отпустил его. Ермолаев мигом втянул Алексея. В следующие секунды им пришлось перелезть с ненадежной опоры на другие ветки. Последним перебрался Штолль. От толчка сук хрустнул со звуком выстрела и обломился, гигантская мохнатая лапа опрокинулась вниз… Но немца на ней уже не было.

Они замерли на разных частях дерева. Алексей лежал на толстом суку, обхватив его и крепко прижавшись грудью. Рядом с ним Штолль держался за ствол. Чуть выше, почти над головами, стоял Ермолаев. Старшина сидел на корточках с другой стороны дерева и глядел вниз. А внизу происходило что-то несусветное.

Сугробные кроты окружили ствол, словно черные муравьи. Их собралось так много, что не сосчитать. Мощные горбатые тела сновали вокруг, переползали друг через друга. Некоторые выпрыгивали из снега на довольно приличную высоту, хотя достать до ветвей всё равно не могли.

— А вы уверены, что они не умеют лазать по деревьям? — спросил старшина.

Алексей подумал, что такая способность снежных отродий могла оказаться весьма неприятным сюрпризом. Но, похоже, кошачьи навыки были им чужды. Твари окружили могучий ствол и острыми когтями начали скрести и царапать основание. И Алексею вновь сделалось не по себе.

— Они не смогут перепилить ствол, — подбадривая себя и остальных, произнес Ермолаев.

В следующее мгновение все почувствовали, как исполинское дерево начало легонько дрожать и раскачиваться. Дрожание усиливалось. Калинин не мог представить, что твари способны обрушить гигантский кедр. Но всё-таки… Он посмотрел на Ермолаева и увидел, что тот разглядывает сучья, расположенные выше.

— Есть идея? — спросил Алексей.

— Да, — ответил сибиряк. — Сучья нашего кедра переплетаются с ветвями смежных деревьев. Вон там, чуть выше, можно перебраться на другое дерево.

— Вперед! — не раздумывая, воскликнул старшина и полез вверх первым. Остальные последовали за ним.

Ермолаев оказался прав. Могучие сучья, словно жерди, образовывали навесные мостики в лесных кронах. По ним можно было двигаться, даже не пригибаясь. Солдаты перебрались на соседнее дерево, а с него на следующее.

Когда казалось, что опасность миновала, позади них раздался страшный треск.

— Мамочка, — промолвил Калинин. Сугробным тварям всё-таки удалось подрыть или перегрызть ствол у основания, и тот хотя и обрушился, но так и не упал, повиснув на мощных ветвях соседних деревьев. А тем временем звериные хребты уже мелькали в десятке метров снизу. Кроты преследовали солдат.

— И как долго будем бежать от них? — на ходу бросил старшина.

Алексей покачал головой. Он не знал ответа.

Янс Штолль, бежавший последним, внезапно вскрикнул.

Калинин и Ермолаев обернулись.

Немец свалился с жерди, но успел в последний момент за нее ухватиться. И спастись. Но ненадолго. Сук был толстым, поэтому пальцы Штолля медленно с него соскальзывали. Ни Алексей, ни Ермолаев не успевали на помощь.

К немцу бросился старшина.

Он упал грудью на сук и схватил пленного за запястье. Снизу уже прыгали кроты, пытаясь добраться до ног оказавшегося в беде человека.

— Держу! — выдавил Семен Владимирович, медленно подтягивая пленного. Калинин, который в первый момент был готов броситься на помощь, теперь остановился. Немец уже сидел верхом на жерди и с благодарностью смотрел на старшину. Алексей тоже смотрел на Семена и не понимал, как еще вчера ненавидел и боялся его. Человека, который сумел перебороть себя и подать руку ненавистному врагу.

— Поторопитесь. Нам нужно оторваться от тварей! — крикнул Ермолаев, который оказался во главе цепочки.

И они снова пустились в бегство по переплетающимся ветвям.

Постепенно тварей внизу становилось всё меньше. Наконец последняя, на прощание высоко выпрыгнув из сугроба — так высоко, что у Алексея екнуло сердце, — растворилась в снегах заколдованного леса. Солдаты в изнеможении остановились.

— Это нам зарядка вместо завтрака, — произнес старшина.

Алексей не смог сдержать смех и фыркнул. Рядом хмыкнул Ермолаев. Он замолчал, а потом вдруг захохотал, словно шутка только дошла до него. Его зычное «а-ха-хаа!!» казалось нарочитым и артистичным, но через мгновение Алексей понял, что это настоящий смех. Заразившись весельем, Калинин захихикал, как школьник. Старшина поддержал их хриплым приглушенным гоготом. И лишь Штолль, не понимая, с чего всё началось, слабо улыбался. Их веселая разноголосица, доносящаяся из ветвей, казалась дикой и неподходящей для строгого леса, наполненного языческим ужасом.

Алексей глубоко вдохнул, чтобы больше не поддавaтьcя неподобающему веселью, протянул руку и сорвал огромную кедровую шишку. Ермолаев достал охотничий нож и, приподняв им жесткую чешуйку, извлек орешек в скорлупе.

— Вот это да! — промолвил он, разглядывая орех размером с луковицу.

Сержант приложил орех к стволу кедра и, размахнувшись, расколол скорлупу тяжелой рукоятью. Извлеченное янтарное ядро разрезал на четыре дольки и раздал поровну. Алексей с удовольствием проглотил сочный сладковатый плод, желудок довольно заурчал, требуя добавки. Ермолаев, жуя свой кусок, уже выколупывал следующий орех.

Через полчаса голод был утолен, и теперь предстояло подумать о дальнейшем пути. В густых кронах было трудно ориентироваться, и поэтому они опустились на самые нижние сучья.

— Мы ушли от расщелины в глубь леса, — сказал Ермолаев.

— Я не вижу ее, — произнес Калинин.

— Вон! — Сибиряк указал пальцем на темную полосу, за которой обрывались сугробы. Она с трудом проглядывала в гуще деревьев.

— Нужно вернуться к ней.

Однако это оказалось не так просто. Потребовалось не меньше часа, чтобы преодолеть метров сто по прямой и очутиться на сосне, стоящей на краю пропасти. С нее открывался вид на отвесные, уходящие вниз стены и обнажившиеся массивные корни.

— А расщелина здесь сузилась, — заметил старшина.

— Вроде того, — кивнул Ермолаев. — Нужно двигаться по краю дальше. Где-нибудь стенки расщелины сомкнутся.

— Или, — продолжил старшина, — может, где по сучьям удастся перебраться на другую сторону.

— Это самый предпочтительный вариант, — заметил Калинин. — Тогда не придется спускаться на снег.

— Если мы окажемся на другой стороне, то сможем вернуться к просеке, — сказал Ермолаев.

— Вперед! — произнес Калинин. — Будем искать переправу. Где-то она непременно есть!..

Вирский разбудил его, когда в лесу было еще темно. Фрол едва разлепил глаза, а горбоносый солдат уже гнал его в дорогу.

— Я голоден, — простонал Смерклый. Сергей презрительно посмотрел на него:

— У нас мало времени.

— Почему?

Вирский не ответил. Последнее время он игнорировал вопросы Смерклого, и крестьянин стонал от страха и неведения, но послушно плелся за сумасшедшим, который упрямо двигался по сугробам вдоль просеки. Смерклый бы с удовольствием сбежал от него при первом удобном случае. Но проблема заключалась в том, что он не представлял, куда идти. А Вирский четко знал направление. Его уверенность вселяла надежду, что куда-нибудь солдат в распахнутой шинели обязательно выведет.

Наступил новый день, они опять шли по просеке. Вирский шагал впереди, высоко подняв непокрытую голову и выпятив обнаженную грудь. Смерклый плелся за ним — сгорбившийся, жалкий, голодный и проклинающий весь свет.

Когда время приблизилось к полудню — Смерклый уже не мог назвать его обеденным, так как есть было нечего, — шедший впереди солдат внезапно остановился. Фрол наткнулся на него и, подняв голову, поглядел вперед.

Посреди дороги в окружении разлапистых елей стояла маленькая девочка лет десяти в легком голубом платьице. Она просто стояла и молча смотрела на двух солдат, пробирающихся вдоль просеки по пояс в сугробах.

Смерклого пробрал суеверный страх. Он схватился за шинель Вирского, но тот оттолкнул крестьянина.

— Господи боже! — шептал Смерклый, усиленно крестясь. В памяти тут же всплыл образ Приходько, слепо бредущего в темную чащу и зовущего какую-то Алену.

…(какая-то девочка позвала меня)…

— Не дури! — рассерженно произнес Вирский.

— Чего? — не понял крестьянин.

— Перестань креститься! — негромко рявкнул солдат. — Православные христиане с их сказками остались далеко за пределами этого леса.

Смерклый отнял руку ото лба, где ее остановили слова Вирского, и уставился на сложенные в горсть пальцы.

— Кто это? — в страхе спросил Фрол.

Вирский не ответил и шагнул вперед. Прямо к девочке.

— Я за тобой не пойду! — закричал ему вслед крестьянин, от волнения снова начав сильно окать.

Вирский обернулся. Лицо пылало от гнева. Страшнее всего были пустые бесцветные глаза, взгляд которых пронзал насквозь. Смерклый внезапно увидел, что черное мазутное пятно уже покрывает всё тело Вирского, не тронуто только лицо. Руки почернели до кончиков пальцев, чернота подбиралась к щекам и бровям. Если бы не страшный лес, в котором они находились, Смерклый бы принял Вирского за клоуна, который перемазался в гуталине, не испачкав только лицо.

— Иди за мной! — гневно приказал горбоносый солдат. Смерклый подбежал к нему, не сводя глаз с маленькой девочки.

— Я не хочу… — начал Фрол, но Вирский оборвал его:

— У нее есть сила. Но девочка-смерть не тронет нас.

— Почему? — заплакал Смерклый. Голова разрывалась от мучительных вопросов. — Почему?!

Они приближались к ней. Вот их уже разделяло пять шагов. Четыре, три…

Два!..

Вирский обошел девочку стороной.

Смерклый, не помня себя от страха, прятался за спиной сумасшедшего солдата. Девочка не двигалась с места и не сводила с них глаз. Ее взгляд был полон презрения и ненависти. Смерклый всё ждал, что она раскроет маленький ротик, в котором окажется куча острых зубов, и бросится на них.

Но этого не случилось.

Вирский и Смерклый обошли девочку. Она осталась позади, провожая их презрительным взглядом. Удаляясь от нее, Смерклый всё время оглядывался. Она постепенно уплывала вдаль, пока не исчезла за высокими сугробами. Только после этого крестьянин смог вдохнуть полной грудью.

Следующие два часа после встречи с девочкой-смертью, как назвал ее Вирский, Фрол не приставал с вопросами о цели путешествия. Потом опять заныл о еде, хотя голод почему-то уже не так сильно мучил его.

Иногда путешествие по бесконечному заколдованному лесу казалось Фролу всего лишь дурным сном. Он хотел поскорее проснуться. Хотел остановиться, лечь на снег и полежать так хотя бы четверть часа. Но Вирский шел без остановок, заставляя крестьянина выкладываться изо всех сил.

Однажды Смерклый набрался храбрости и задал Вирскому очередной вопрос о том, что произошло после того, как Приходько забрел в лес. И неожиданно Вирский ответил:

— Смерды стреляли друг в друга, плакали, словно потерявшиеся дети, и хохотали от безумия. Но ты должен радоваться, потому что твоему обидчику досталось больше всех. Его насадили на кол, затем нашпиговали пулями. После этого всех поглотила земля.

Слово «земля» он произнес с ударением на последнем слоге. От услышанного у Смерклого пересохло во рту.

— Все это приключилось благодаря твоим стараниям, — закончил Вирский.

— Нет… — боязливо произнес Смерклый. — Нету на мне греха в погибели роты. Я не знал… Я всего лишь подвел Приходько к дереву с буковками.

— Ничего другого и не требовалось. Лес ждал этого, чтобы поглотить роту.

— Не виноват я! — воскликнул Смерклый.

— Брось. Ты всё сделал правильно.

Смерклый провалился в сугроб по грудь, некоторое время выбирался из него, отстав от Вирского на добрый десяток шагов.

— Но ты говорил, кто-то выжил! — крикнул он солдату, пытаясь его догнать.

— Сказочник. Старшина. Ермолаев… И поганый немец.

— Откуда тебе ведомо?

Вирский остановился. Возвел очи к небесам и ответил:

— Я слышу голоса.

— Какие? — ужаснулся Смерклый.

— Не могу их описать. Иногда со мной разговаривают деревья. Однажды со мной заговорил мертвый фашист, которого мы раскопали в сугробе. Но мне кажется, что во всех этих образах предо мной предстает одно существо. Оно, как и мы, гость в этом лесу. Но у него есть черный камень… И черная луна.

— Боже мой! — Смерклый схватился за голову. Вирский — сумасшедший! Почему он пошел в заколдованный лес за этим безумцем? Теперь стало понятно, что никуда Вирский его не выведет, потому что солдату чудятся говорящие деревья и ожившие мертвецы!

— Это существо говорит, что я должен делать, — промолвил Вирский, глядя пустыми глазами на серую полосу неба между хвойных верхушек.

— А что ты должен делать?

— Я должен идти к высоте Черноскальная. — Смерклый не знал, куда девать руки. Он и размахивал ими, и вскидывал в мольбе.

— Зачем? — почти плача, спрашивал он. — Зачем идти к высоте? Почему я иду с тобой?

Вирский не ответил.

По мощным, причудливо стелющимся и переплетенным ветвям солдаты размеренно перебирались с дерева на дерево. Они двигались вдоль расщелины, высматривая, когда кроны деревьев с обеих ее сторон сойдутся. Внизу лежали глубокие сугробы, в которых затаились твари, ожидающие неосторожного падения кого-нибудь из членов маленького отряда. По крайней мере именно так казалось каждому, но проверять это предположение никто не собирался.

Первым двигался Ермолаев, за ним Штолль. Калинин и старшина замыкали шествие. Сосновые лапы-переростки лезли в лицо и глаза, поэтому приходилось быть осторожными и укутываться тряпками и шарфами. В некоторых местах верхние сучья опускались так низко, что эти участки преодолевали ползком, хотя остальное время шли, слегка пригибаясь.

— Я всё время думаю о превратностях судьбы, — произнес как-то Семен Владимирович. — Почему эти беды приключились именно с нами? Почему не с кем-нибудь другим?

Калинин пожал плечами.

— Это случайность, — ответил он. — Любая рота могла оказаться в нашем положении. Командованию было необходимо захватить высоту Черноскальная. Выбор пал на нас, потому что, как сказал комбат, наша рота лучшая.

— Но кому это нужно? Зачем захватывать высоту в дремучем лесу, который, по твоему мнению, еще и заколдован?

— Не знаю, — ответил Алексей, отведя в сторону пышную сосновую ветвь, иголки которой больше походили на спицы. — Но приказ есть приказ.

Старшина усмехнулся.

— Да! — громко сказал Калинин, задетый усмешкой. — Я считаю, что любые приказы должны выполняться, даже если ты считаешь их неправильными или несправедливыми. Потому что иначе в армии не будет порядка.

— Приказ нельзя слепо выполнять, — сказал старшина.

— А я об этом и не говорю. Естественно, приказ должен быть продуманным.

— Приказ для нашей роты не был продуманным. Комбат послал нас на погибель! Если бы он всё обмозговал как следует, прежде чем тупо приказывать, рота бы осталась цела.

Калинин молчал.

— Так вот, — продолжал старшина, — я хотел бы заметить, что без знания цели слепо выполнять приказы — гибельно. Ты понимаешь? И это уже случилось! Мы потеряли роту! Никогда себе не прощу.

— Мы делали всё, что возможно, — сказал Калинин. — Но среди нас оказался предатель.

— Ваня, стой! — Старшина взял Калинина за плечо. — Что ты сказал?

Взгляд старшины прорезал насквозь, жилистая шея была напряжена.

— Я не понял, что ты сказал! — повторил он.

— Среди нас оказался предатель. Он действовал с умыслом. Именно из-за него рота сгинула в роковой расщелине.

— Смерклый, — догадался Ермолаев.

— Да, — кивнул Алексей.

— Как он это сделал? — спросил старшина.

— Он заманил Приходько в лес и этим спровоцировал нападение нечистой силы, которая играючи разделалась с остатками роты. Но не стоит думать об этом. Теперь ничего не изменишь. Смерклый пал жертвой собственного предательства, провалившись в пропасть вместе с остальными.

— Сволочь! — с ненавистью сказал Ермолаев. Старшина опустил голову.

— Ваня, — тихо произнес он, — отдохнем минуток десять. Что-то я совсем вымотался.

Ермолаев кивнул.

Расселись кто где. Алексей перепрыгнул на соседний сук и, прислонившись к стволу, достал из кармана изрядно помятую тетрадку. Ему не давала покоя фраза старшины о том, что выполнение приказа без знания истинной цели бессмысленно. До этого момента он считал, что приказ необходимо выполнять любой ценой. Получалось, что он был не прав.

«Но что вы хотите от меня! — в отчаянии подумал Алексей. — Ведь я командую ротой всего третий день!»

От этой мысли он сник. После трех дней под его командованием рота погибла. Связь видна невооруженным глазом. Возможно, пару дней назад, когда Калинин стоял перед выбором — обогнуть лес или войти в него, нужно было послушать старшину, который предлагал нарушить приказ. Да, Алексей не знал, для чего они должны захватить высоту Черноскальная. Он искренне полагал, что выполнение приказа важнее его сути. Теперь, после страшных человеческих потерь, Калинин понял, что, кроме исполнительской ответственности, он прежде всего обязан думать. Думать, в чем суть приказа, думать, как выполнять его, думать, как сохранить жизни солдат. Калинин обязан был спросить у комбата — почему именно им поручено такое необычное задание. Но не спросил.

Алексей достал тетрадку, пытаясь найти в записях и в своих мыслях хоть какое-то объяснение истинной цели похода. Он пока еще оставался командиром роты, хотя в ней и насчитывалось всего три человека, в том числе пленный немец.

Калинин листал страницы, хотя рисунки знал почти наизусть. Он пытался понять, какую тайну хранит лес и что такое высота Черноскальная? Зачем советским войскам потребовалось захватить ее и по какой причине к ней спешило немецкое подразделение?

Одни вопросы. На листах, синих от рисунков чернильным карандашом, Калинин не находил ответа. Неужели необычная луна, висящая над лесом, в самом деле обозначает Чернобога? Что он делает в пустом лесу? Он предпочитает войну и кровавые жертвы. А найденные трупы немцев не были растерзаны. На них остались царапины от когтей, но эти раны появились не в кровавых обрядах, которые понравились бы Черному лебедю. Нет, Черный бог не связан с лесом.

Тогда что такое лес?

Лес поглотил вступившую в него роту Красной Армии. В то же время он полностью уничтожил и немецкую роту. Пали обе противоборствующие стороны. Алексей был уверен, что даже Чернобогу нет здесь свободного прохода. Всё, что смог свирепый воитель, это вывесить над деревьями черную луну, явный знак своего присутствия. Нет, лес не на стороне Чернобога. Он ни на чьей стороне. Он против всех. Он…

Калинин затаил дыхание, чтобы не упустить робкую зародившуюся мысль.

Лес — это могучая ограда, скрывающая что-то великое и, возможно, священное. Сугробные кроты — его верные сторожи. Да, вероятнее всего. Свирепые цепные псы, стерегущие неведомую языческую святыню. И ею, без сомнений, является высота Черноскальная.

Рассуждения Калинина совершили виток по спирали и вернулись к вопросу о том, что же представляет собой эта высота?

Вновь и вновь Алексей просматривал зарисовки с церковных фресок. Теперь он знал, что древнерусские витязи отправились именно в этот лес и сражались не с кем-нибудь, а с сугробными кротами. Вот только чем закончился их поход? И по-прежнему оставалось загадочным назначение тех картинок, где витязи сражались с басурманами и сначала одерживали победу, а потом терпели поражение…

Когда он рассматривал зарисовку непонятного треугольника на гребне избы, к нему подошел Ермолаев.

— Пора, командир, — произнес сибиряк.

— Да-да, — поспешно произнес Алексей, закрывая тетрадь.

— Всё смотришь на этот знак?

— Пытаюсь разгадать его смысл.

— А почему на нем цветы?

— Вот это я и хочу понять.

— Гм. — Ермолаев обхватил рукавицей квадратный подбородок. — А ты заметил, что часть цветков на рисунке распустилась, а часть нет.

— То есть?

— Вот тут смотри: шиповник, смолевка, ноготки, одуванчик… Одни закрыты, другие нет.

— И почему?

— Черт его знает. Бутоны раскрываются утром и закрываются вечером. Они ловят солнышко, пока оно светит. Только каждый делает это по-своему. Каждый цветок открывается и закрывается в строго отведенный час. Я думаю, что резчик и пытался это показать.

— Эти растения объединяет свойство распускаться в определенное время суток, — задумчиво вывел Калинин.

— Ну, так мы идем или нет? — крикнул старшина. Алексей поднялся, осмысливая полученную от Ермолаева подсказку. Значит, цветы и растения, которые покрывают непонятный треугольник, объединяет цикл их жизнедеятельности.

— Глядите-ка! — внезапно воскликнул Ермолаев, указывая в просвет между ветвями. Старшина сощурился, глядя в том направлении.

На противоположной стороне расщелины одна из сосен накренилась. Ее увесистая крона опустилась на деревья с их стороны.

— Вот здесь мы и переберемся, — заключил старшина.

На лес опустился вечер, когда Смерклый заметил, что деревья просеки начали расступаться, одновременно уменьшаясь в размерах. Крестьянин настороженно поглядывал вперед, пытаясь определить, что покажется в просвете между ними. Однако к вечернему сумраку добавился туман, который затянул пространство между стволами серой паутиной. По сравнению со вчерашним днем стало значительно теплее. Снег был тяжелым, влажным; сугробы съежились и уплотнились — наконец-то под ногами появилась долгожданная твердая опора. Фрол почувствовал, что страх начал отступать. Теперь слепые твари не смогут подкрасться незаметно.

Всё-таки Вирский вывел его из проклятого леса! Пусть солдат десять раз был сумасшедшим, но хвойный лес закончился. Вот только что лежит дальше, за мраком и туманом?

Вскоре сугробы и вовсе исчезли. Кое-где еще встречались сосны и ели, но они уже не были тех гигантских размеров, как их сородичи в заколдованном лесу. Снега под ногами было мало. Путники двигались по бугристой равнине, усыпанной валунами и обломками скал. Камнелом казался беспорядочным, но путь через него был только один. Тот, по которому двигались Вирский и Смерклый.

Узкая тропинка вывела к двум невысоким скалам, которые напоминали пару развалившихся в креслах толстяков. Тропинка пролегала между ними и настолько круто ныряла вниз, что было трудно удержаться на ногах. Здесь Вирский остановился.

Изможденный и жутко голодный, Смерклый без сил опустился на камни. Он радовался, что наконец покинул лес, но Вирский не разделял его надежд.

— Напрасно ты разлегся, — произнес он. — У нас осталось последнее задание.

— Какое? — удивился крестьянин, поднимая голову. — А я думал, мы просто выбираемся из лесу.

— Ты что, забыл? Красные командиры еще живы. К утру они будут здесь.

— Ну и чего, — устало пожал плечами Смерклый.

— Ну и чего? — передразнил его Вирский. — Уже забыл, как они издевались над тобой? Кто был зачинщиком — забыл?

— Приходько мертв.

— Перестань! Вспомни, как молодой лейтенант накричал на тебя за то, что ты попросил свою толику спирта.

Смерклый посерьезнел, в памяти всплыли события позавчерашнего дня.

— А старшина, который гонял тебя, как сопливого мальчишку? Ведь он лет на пятнадцать моложе!

У Смерклого непроизвольно задралась верхняя губа, обнажив кривые пожелтевшие зубы.

— А Ермолаев… Думаешь, Приходько сам забрался на ту березу? Твой вещмешок повесил командир взвода. Только он умеет пользоваться «кошками». Ты что, забыл?

Фрол сжал кулаки, и ногтями до крови продавил кожу на ладонях.

— И, наконец, поганый фашист… — с остервенением продолжал Вирский. — О нем даже заикаться не стоит! Он давно должен лежать в сугробах вместе с погаными братьями. Потому что все фашисты должны быть мертвы!

— Да, — произнес Смерклый, находясь под влиянием слов сумасшедшего солдата. — Но как мы одолеем их? Ведь нас всего двое.

Вирский недобро сощурился:

— Увидишь.

ГЛАВА 7

Первым через бездонную расщелину перебирался Ермолаев. Сосновые сучья с обеих сторон крепко переплелись между собой. Иван осторожно прополз по ветвям, стараясь не пораниться о хвою, и вскоре оказался на другой стороне. За сибиряком последовали остальные, и особых сложностей при переправе не возникло.

— Я полагаю, — сказал Ермолаев, — что нужно и дальше двигаться по деревьям. Это будет быстрее, чем копом по сугробам.

— Что значит «копом»? — поинтересовался Калинин.

— «Копом»? Это значит, копаючись в снегу. — Калинин улыбнулся.

Вечер, как всегда, подкрался незаметно. Отряд остановился, когда стало совсем ничего не видно. Прямо на гигантских сучьях развели костер.

Настроение у всех было скверным. Хотя питательных кедровых орехов было вдоволь, всё равно хотелось есть. Алексея тошнило от одного вида этих лесных продуктов.

— Ну что приуныли? — спросил старшина. — Нечего хмурится!

— Нет у нас повода для радости, — ответил за всех Ермолаев. — Может, ты подскажешь?

— Конечно, подскажу! — Семен достал из-за пояса флягу и потряс ею над костром. — Угадайте-ка с трех попыток, что там?

— Даже если и спирт, то веселья он не прибавит, — отозвался Ермолаев.

— Да? — воскликнул Семен, еще больше раззадориваясь. — Да вы никак дням счет потеряли! Да вы никак забыли, какое сегодня число! Сегодня же двадцать третье февраля — День Красной Армии! Праздник наш.

Ермолаев усмехнулся и качнул головой:

— А ведь верно! Товарищ лейтенант, старшина-то прав!

— Наливай, Семен, — сказал Калинин.

В плоском котелке они растопили снег, собранный с ветвей, получившуюся воду остудили, затем развели спирт, затем снова остудили. За неимением кружек пили прямо из общего котелка. Первым кругом выпили за павших.

Спирт прошел легче, чем коньяк, которым Приходько угощал Алексея два дня назад. При воспоминании об украинце Калинину снова сделалось грустно. Николай остался в памяти веселым и открытым, таким молодой лейтенант хотел его помнить всегда.

Семен Владимирович курил самокрутку, зажмурившись от удовольствия. Запах дыма, обычно невыносимый, вдруг показался Калинину приятным. Алексей потянулся к старшине.

— Семен, — попросил он, — оставь покурить. — Старшина открыл глаза, хитро улыбнулся и протянул лейтенанту самокрутку:

— Возьми.

Калинин взял наполовину укоротившуюся сплюснутую трубочку, набитую табаком, и поднес ко рту. Легонько прикоснулся к ней губами и затянулся. Въедливый тяжелый дым попал в грудь, Алексей закашлялся.

Продрав легкие как следует, Калинин собирался отдать самокрутку старшине, но что-то его остановило. Лейтенант вдруг понял, почему люди получают удовольствие от курения.

— Сильно не затягивайся, — посоветовал Семен. — Поначалу тяжело.

Калинин последовал его совету. Густой табачный дым вновь заполнил легкие. На этот раз эффект оказался другим. Алексей уже не чувствовал отвращения. Наоборот. Испытал облегчение. Дым словно высасывал из него усталость.

Он сделал несколько затяжек, наблюдая за тем, как ломаный столбик пепла на конце самокрутки становится всё длиннее. Немного кружилась голова, но Алексей ощущал себя совершенно по-новому. Втягиваемый дым помогал отвлечься от мыслей о темном холодном лесе. Калинин словно перенесся в родной дом, но не в московскую квартиру, которой больше не было, а в теплый летний вечер на дачное крыльцо, где он любовался закатом, испытывая приятную расслабленность и умиротворение.

Калинин докурил самокрутку до конца.

— Хей! — окликнул его Штолль.

Алексей повернулся к немцу. Глаза пленного блестели от выпивки, но лицо оставалось серьезным.

— Я хочу поблагодарить тебя, Алексей.

— За что? — пожал плечами Калинин. — Это я тебе благодарен. Ты не позволил мне броситься вслед за Николаем. Если б не ты — я был бы мертв.

— Нет, — покачал головой Штолль. — Твой поступок важнее. Я поступил так из благодарности. А ты — от чистого сердца. Ты смелый.

— Да какой я смелый! — нахмурился Алексей. — Возле деревни Ельцово не смог бросить гранату в танк, чтобы спасти одного бойца. Морячка черноморского, зубра соленого…

— Нет, — покачал головой немец. — Не знаю, что произошло возле той деревни. Но ты смелый, потому что пошел наперекор всем. Вопреки общей ненависти. Ты настоящий командир роты.

Калинин опустил глаза, зачем-то посмотрел на свои руки, а затем спросил:

— Скажи мне, Янс. Я не могу понять. У нас огромная страна, гигантские ресурсы. Наша армия велика, у нас праведная цель — мы защищаем Родину. Так вот объясни мне. Почему, обладая всем этим, мы не можем остановить немецкие войска? Я не говорю о том, чтобы освободить захваченные вами территории. Вернуть то, что осталось от Москвы… Хотя бы остановить.

Штолль задумался.

— Я крестьянин, люблю возиться с коровами, мне это по душе. Я не разбираюсь в политике. Но мне кажется, что сейчас немецкий народ испытывает какое-то воодушевление, душевный подъем, что ли. Все как один… И еще с нами невиданная сила. Не могу этого объяснить, но чувствую. — Он на секунду замолчал, а затем продолжил: — Знаешь, командир, во время битвы за Москву мне казалось, что у вас был шанс остановить нас. Был. Но вы им не воспользовались.

— А зачем вы идете на чужие земли? Ты же крестьянин, Янс! Неужели тебе сподручнее держать винтовку?

— Война — это плохо. Но у нас есть лидер, который сплотил людей. Мы объединены идеей. Почему, говоришь, я пошел на чужие земли? Позволь мне ответить вопросом. Если бы ваш Сталин в сорок первом году двинул Красные войска на Германию, ты бы пошел вместе со всеми? Ведь пошел бы!

Алексей не нашелся что сказать.

— Странно, — произнес молодой лейтенант. — Мы вроде мыслим одинаково. И оба не желаем войны. Но я уверен, что если мы выйдем из этого леса, то опять окажемся по разные стороны фронта.

— Скорее всего так и произойдет. Но мне бы этого не хотелось.

Штолль потупился:

— Знаешь, командир, мне кажется, я скоро умру.

— Не говори, так. — Алексей взял немца за руку. — Мы все на волоске от смерти.

— Но я на самом коротком, — ответил Штолль. — Мне приснилось вчера, будто я шел по пустынной дороге, поскользнулся и упал. И не мог подняться. Подбежал дикий пес и стал терзать мое тело. Я не мог сопротивляться. Не мог даже пошевелиться…

— Это только сон, — успокоил Алексей.

— Вот тебе инструмент, — сказал Вирский и протянул Фролу диковинный топор с лезвием трапециевидной формы и рукоятью, обтянутой кожей.

— Откуда это? — удивленно спросил Смерклый.

— Не важно. — Вирский показал на вершину одной из двух скал, между которыми на узкой тропинке они и стояли. — Видишь то место? Затащишь туда камней сто пудов.

— Я ж помру! — заскулил Фрол.

— Хочешь отомстить красным командирам? — строго спросил солдат. — Тогда слушай внимательно! Срубишь молодую березу и сделаешь из нее жердь. Положишь камни наверху скалы так, чтобы они держались только на жерди. Вот тебе веревка.

Смерклый недовольно взял протянутую веревку.

Она была пыльной и казалась очень старой, хотя довольно крепкой.

— Откуда у тебя веревка?

— Привяжешь ее к жерди так, чтобы оставалось только дернуть. Жердь вылетит, и булыжники обрушатся на тропинку. Это всё. Давай! Делай!

И Смерклый начал таскать камни на скалу. Он срубил березу и обтесал сдерживающую камни жердь, как требовал Вирский. От работы стало жарко, и он скинул шинель и ушанку. Ночь опустилась на опушку леса, на небо выкатилась черная луна. Фрол трудился в сумраке. Он рубил деревья, делал жерди, затаскивал камни на валун. Вирский ни в чем ему не помог. Он стоял на вершине противоположной скалы и смотрел на небо, не забывая периодически покрикивать на Смерклого.

От усталости и голода Фрол однажды упал, выронив камень. Перевернулся на спину и уставился на черную луну. Нужно было отдохнуть хоть немного.

— Ты что разлегся! — окликнул его сумасшедший солдат. Смерклый виновато поднялся и подобрал камень. — Полежишь, когда я разрешу!

— А когда? — с надеждой спросил крестьянин.

— На рассвете… — Вирский вновь посмотрел на небо. — Я думаю, на рассвете…

Смерклый со всех сторон рассматривал получившееся сооружение с тропинки. Всё в порядке, снизу не видать. Он вновь забрался на скалу. В ложбинке нашел для себя место, откуда тропинка, идущая под скалами, просматривалась сверху донизу. Он протянул туда веревку, за которую нужно дернуть, чтобы обрушить собранные камни. На этом, Фрол полагал, его работа закончилась. Он надеялся поспать немного, но Вирский развеял его надежды на отдых.

— Тебе придется трудиться до самого утра, — сказал сумасшедший солдат. — Но твои старания будут вознаграждены. А пока возьми это!

И он протянул Смерклому сверкающую золотую монету с непонятным гербом.

Фрол никогда в жизни не видел золота, но хорошо знал, что это такое. Он жадно схватил монету, некоторое время разглядывал ее, затем надежно запрятал во внутренний карман.

— Вот так, — плотоядно ухмыльнулся Вирский. — Я знал, что тебе понравится. А теперь отойди подальше от скал и разведи костер. Растопи снег в котелке. Воду сильно не грей. Она должна быть холодной.

— Почему нужно отойти подальше? — не понял Фрол.

— Чтобы запах костра не донесся до командиров, дурень!

Смерклый обиделся на «дурня», но ничего не сказал. Он начал топить снег в котелке и поливать талой водой пологий спуск между скалами. Вода замерзала. Когда весь спуск превратился в ледяную горку, когда у Смерклого уже не было сил, чтобы бегать от костра до тропинки, Вирский остановил его.

— Теперь наточи острых колышков, — приказал он. — Вонзишь их на конце спуска, сразу за ледяной горкой.

— Мы же хотим обрушить камни на тропинку, — прогнусавил Фрол.

— Делай, что говорю! — закричал на него Вирский.

Смерклый не мог разобрать в темноте лицо солдата, но чувствовал, что черное мазутное пятно почти полностью покрыло его.

Он начал точить колья и втыкать их в трещины на конце тропинки, остриями по направлению к склону. Однажды Вирский подошел и ногой раскидал их все.

— Что ты делаешь! — обиженно воскликнул Фрол, поднимаясь.

— Что тебе нужно? Чтобы они поранили пальчик или чтобы внутренности из распоротых животов растеклись по камням? Закапывай колья глубже!

Фрол начал заново городить частокол. Когда он закончил, Вирский заставил убрать всю стружку и щепки, чтобы не осталось следов. Когда Смерклый разогнулся, небо над деревьями порозовело. Наступило утро.

Утром они продолжили движение по толстым сосновым ветвям. Калинин плелся позади всех, страдая от головной боли. Вчерашнее празднование Дня Красной Армии не прошло бесследно, и Алексея впервые в жизни мучило похмелье.

Сугробы внизу уменьшались вместе с деревьями. Вскоре ветки стали настолько тонкими, что солдаты уже не могли двигаться по ним, и волей-неволей пришлось спуститься на снег. К изумлению всех, под снегом была твердая земля. Калинин не мог сдержать ликования.

— Мы ушли из царства сугробных кротов! — закричал он радостно. — Мы победили!

Лес мельчал и редел, превратившись в конце концов в каменистое плато, которое усеивали нагромождения камней и гигантские валуны. Кое-где из земли пробивались изогнутые сосны и голые кустарники. То, что находилось дальше за валунами, скрывала туманная дымка.

В беспорядочном хаосе камней дорога, по которой двигались солдаты, был единственно возможной. Калинин полагал, что этот путь является продолжением просеки и он приведет в итоге к заветной цели.

Теперь Алексей шел впереди. Ноги сами его несли. Он чувствовал, что высота Черноскальная где-то близко, просто скрыта туманом. Нужно преодолеть его, и взгляду откроется огромная черная стена, уходящая ввысь. Именно так Алексей представлял конечный пункт зловещего путешествия, которым обернулось обычное боевое задание.

Он посмотрел вперед и увидел, что их путь пролегает через узкий проход между двумя скалами, похожими на развалившихся в креслах толстяков.

— Нам туда! — произнес молодой лейтенант.

— Длина тропинки между скалами около пятнадцати метров. Длина пологого участка — пять. За ним начинается крутой спуск. Его ты покрыл слоем льда.

— Зачем? — спросил Смерклый.

— Начало пологого участка пометь вот этой веточкой. Держи. Воткни ее в трещину. — Вирский протянул Фролу размером с ладонь ореховую ветвь без листьев. — Сверху на скале, удерживаемые березовой жердью, ждут своего часа сто пудов камней. Ты будешь лежать рядом и зорко смотреть вниз. Как только увидишь, что последний из твоих врагов прошел мимо ветки, знай — все они теперь в зоне камнепада. Ты дернешь за веревку, жердь вылетит, камни обрушатся им на головы.

— А ежели кто не угодит под камни? Или сбежит?

— Вот для этого ты и поливал горку водой! Куда, по-твоему, в панике бросятся люди?.. — Вирский замер, словно ожидая ответа, но ответил сам: — Они бросятся по пути наименьшего сопротивления. Легче бежать под уклон. Никто не побежит в гору. Человек ленив, так уж он устроен. Так вот, они бросятся вниз, поскользнутся на льду, хорошенько разгонятся на спуске и… бац! Наткнутся прямо на колья, которые ты заботливо приготовил. Ну, как?

— Недурственно! — ошалело произнес Смерклый. Он смотрел на лицо Вирского. Не покрытым чернотой остался только кончик носа. «Что же будет, когда эта гадость охватит его целиком?» — подумал Фрол, но окрик солдата мигом прогнал эти странные мысли.

— Идут! — воскликнул Вирский. — Иди на место!

— А где будешь ты?

— Я буду рядом. На противоположной скале.

— Погодите-ка, — остановил всех Ермолаев. — Смотрите!

Он указал на что-то среди камней — белое и гладкое.

— Was ist das?[10] — спросил Штолль.

— Надо подойти ближе, — сказал старшина.

Солдаты свернули с тропы и стали пробираться между обломками камней. С каждым шагом, приближающим их к предметам, которые зорким глазом разглядел Ермолаев, они с отрезвляющей ясностью осознавали, что именно видят перед собой.

— Это человеческие кости, — с суеверным ужасом прошептал Калинин, глядя на останки тел, облаченные в старинные доспехи.

Смерклый увидел, как из туманной дымки появилось несколько фигур. Решительным шагом они прямиком направлялись в расставленную специально для них ловушку.

— Давайте, — радостно шептал крестьянин. — Давно вас поджидаю! — И он погладил конец веревки, лежавший тут же, на скале.

Группа внезапно остановилась. Головы «красных командиров» повернулись куда-то вправо. Что они увидели? Смерклый вытянул шею, тоже пытаясь что-нибудь разглядеть, но ничего не понял.

— Куда ж вы? — недоуменно спросил он, словно его могли услышать.

Путники свернули с тропинки и начали пробираться по россыпи скал, удаляясь от приготовленной ловушки.

— Куда вы?! — со злостью прошептал Фрол.

Их было четверо, воинов, облаченных в кольчуги и латы. Они лежали в одном месте. Рядом было сложено оружие и щиты. Калинин опустился на колени и взял в руки длинный двуручный меч. Он поднес лезвие близко к глазам и увидел вкрапленные в него черные точки.

— Мак, — прошептал он. — Это те самые витязи с фресок церкви в деревне Потерянная. Значит, вот чем закончилась та история! Витязи погибли…

Старшина взял из костлявых пальцев одного рыцаря бронзовый кубок, украшенный старинным орнаментом. Сдунул с него пыль.

— Они пили из кубков, прежде чем умереть, — сказал он. — Прошли могучий лес, сугробных кротов и погибли здесь, с кубком в руках… Их отравили. Возможно, кто-то из своих.

Латы одного витязя отличались от остальных. Пустые глазницы черепа уставились на Алексея, нижняя челюсть провалилась. Калинин снял с него шлем.

Шлем оказался тяжелым, такой мог носить только человек с мощной шеей. Колоколовидная тулья заканчивалась длинным шпилем. Бармица, сотканная из мелких металлических колец и призванная защитить шею воина, была мягкой, словно ткань.

Калинин нерешительно дотронулся до полумаски на шлеме, выполненной в виде падающего сокола, расправившего крылья.

— Вот где закончил ты свой путь, князь, — произнес Калинин. — Ты прошел заколдованный лес и пал в конце пути от руки предателя.

Алексей перевернул шлем и увидел внутри на ободе короткую надпись:

— Князь Мстислав Удатный, — прочитал Алексей, и дрожь от внезапной догадки пробежала по телу. — Господи! Это же князь Мстислав Удалой!

— Кто это? — осторожно спросил Ермолаев.

— Знаменитый новгородский князь Мстислав Удалой. Он воевал на западных границах русских земель и участвовал в Липицкой битве тысяча двести шестнадцатого года. Был известен своей храбростью, силой, удалью, за что и получил свое прозвище. Именно про Удалого написал Рылеев:

…Упал — и стал курган горою.

Мстислав широкий меч извлек

И, придавив врага пятою,

Главу огромную отсек.

Калинин замолчал, думая о чем-то.

— Мстислав был одним из князей, чьи войска в одна тысяча двести двадцать четвертом году участвовали в первом сражении с татаро-монголами. Это произошло на реке Калке. Русские войска потерпели сокрушительное поражение. Потери были ужасны: погибло шестеро князей, из воинов домой вернулась только десятая часть. Мстиславу удалось бежать. Монголы победили русских благодаря строгой дисциплине и тактическому превосходству. У князей не было единого командующего, и они действовали разрозненно. Сражение на реке Калке было ключевым…

— Таким же, как битва за Москву в сорок первом? — внезапно спросил Ермолаев.

— Не знаю… — растерялся Алексей. — Возможно. Победа на реке Калке подвигнула монгольские орды на дальнейшее завоевание Руси. С этого сражения началось тяжкое монголо-татарское иго, которое продолжалось около трехсот лет и которое сильно повлияло на историю нашей страны. Мстислав негласно считался виновником поражения. Согласно летописям, через четыре года он умер и был погребен в Киеве. Но теперь мы знаем, что это не так.

— Мстислав Удалой отправился в заколдованный лес, где принял отравленный напиток из рук предателя, — произнес старшина.

— Их отправил в лес седовласый старец, — сказал Алексей, стирая со шлема вековую пыль. — Вот только зачем?

Бойцы пропали из поля зрения. Фрол нервно кусал губы и сходил с ума от нетерпения. Неужели засада срывается и отомстить «красным командирам» не удастся?

Он привстал, пытаясь что-нибудь разглядеть, но толком ничего не увидел.

— Что же делать-то? — растерянно заныл он. — Матушка! Господи! Как же быть?

Смерклый взглядом стал искать Вирского, чтобы знаками спросить у него совета. Но Вирский где-то прятался.

Солдаты внезапно появились из-за скал. Они возвращались на тропинку. Крестьянин упал в ложбину, надеясь, что его не успели заметить.

Его злейшие враги направлялись в проход между двумя скалами, на вершине одной из которых затаился Смерклый. Впереди всех шел поганый немец.

«Бауэр! — внезапно вспомнил Фрол. Его дыхание остановилось на миг. — Такой же крестьянин, как и я!»

Фрол вдруг понял, на какой предательский поступок толкнул его Вирский. Какую же мерзость задумал!

Нужно подняться и остановить солдат. Предупредить, чтобы не ходили сюда.

Но они могут припомнить ему смерть Приходько. Может, не делать ничего и пропустить их?

Он поднял голову и увидел на вершине противоположной скалы черное лицо Вирского. Глаза солдата неотрывно следили за Смерклым, полыхая безумным огнем. Фрол испугался и мгновенно забыл обо всех сомнениях.

Он погладил веревку.

— Хорошо, — сказал Смерклый, наблюдая, как солдаты приближаются к ветке орешника, обозначающей начало камнепада. — Маленько осталось, совсем немного. И я буду свободен… Господи, как жрать-то хочется!

По каменистой тропинке они спускались к двум скалам.

— Мстислав со своими дружинниками тоже шел к Черноскальной, — задумчиво произнес Калинин.

— Только не дошел, — продолжил старшина.

— Мы продвинулись дальше его. Значит, у нас есть шанс.

— Их смерть кажется странной. Пройти лес и погибнуть в шаге от цели! Вань, а ты что думаешь? — Семен обернулся к сибиряку.

Впереди двигался Штолль, поскольку он не понимал русской речи и не мог поддержать разговор. За ним шли старшина с Калининым. Замыкал группу Ермолаев, почему-то настороженно оглядывающийся по сторонам.

— Ваня, ты чего? — спросил Алексей.

— Чую слабый запах костра, — произнес сибиряк.

— Тебе не померещилось? — нахмурившись, спросил старшина. Они уже вошли в тесное пространство между двумя скалами.

— Нет. Запах слабый, но явственный. Костер жгли вчера вечером или сегодня ночью.

— Плохо! — произнес старшина и посмотрел на ветку, пробившуюся сквозь трещинку в скале.

— А вот сейчас, — продолжил Ермолаев, — я чувствую запах человеческого пота…

Он остановился перед крошечной веточкой.

— Что это? — спросил он.

Калинин и старшина, уже спустившиеся на пару метров вниз по тропинке, обернулись.

Внезапно сверху, над головами, что-то треснуло, и оттуда послышался глухой стук катящихся камней.

Смерклый напряженно следил за шагающими внизу солдатами. Капли пота катились по лбу, заливая глаза. Он вытерся шапкой и отбросил ее в сторону… Вот первый, немец Штолль, вошел в опасную зону, миновав ореховую веточку.

— Давайте-давайте! — торопил Смерклый, крепко сжимая в кулаке конец веревки.

Вслед за немцем вниз по тропинке спустились Калинин и старшина. Семен Владимирович на мгновение задержался возле отметки, рассматривая ее. Сердце крестьянина замерло в груди.

— Иди, — тихо шептал Смерклый. — Иди дальше.

Старшина отвернулся и стал спускаться за молодым лейтенантом. Последним к ветке подошел Ермолаев. Сказать, что он ничего не заподозрил, означало ничего не сказать.

Ермолаев впился в нее взглядом.

— Что это? — долетел до ушей Фрола вопрос сибиряка.

Смерклый понял, что ждать больше нечего. Все четверо находились в зоне камнепада. Кто-то из них, возможно, и успеет сбежать, но этого удальца внизу поджидает ледяная горка, которая оканчивается стеной из крепких заточенных кольев.

Фрол дернул за веревку. Жердь выскочила с треском, две тонны камней, которые Смерклый всю ночь таскал на скалу, посыпались вниз. Гремящая лавина обрушилась в проход. Смерклый вскочил и закричал от радости.

Камни еще сыпались, когда из-под них на спуск выскочил немец. Фрол не видел остальных — потоком падающих обломков закрыло обзор, — но он был уверен, что лавина накрыла «красных командиров». Некуда им было деваться.

Он схватил топор, который дал ему Вирский — чернолицый солдат назвал орудие странным словом «чекан», — и побежал вниз. Крестьянин улыбался. Всё прошло удачно. Из ловушки сбежал лишь один, но уж с ним-то Фрол сумеет разделаться.

Пустой желудок свело судорогой.

Штолль ушел вперед, потому что не понимал русского языка и не мог принять участия в разговоре Калинина, Ермолаева и старшины. Его поразили найденные останки древних рыцарей, но думал он не об этом.

Янс Штолль был глубоко благодарен русским солдатам, которые не бросили его, не расстреляли, а взяли с собой. Теперь не только лейтенант Калинин относился к пленному, как к человеку. Поведение остальных, особенно старшины, тоже изменилось. Штолль был признателен им за это и спасение Калинина в момент гибели роты считал самым малым способом выразить свою благодарность. Он готов был пойти за ними куда угодно, хоть на край света. Готов даже забыть о войне, которая шла за пределами леса между двумя странами. Бауэр полагал, что общая беда, в которую попали солдаты, стоит над национальностью и заставляет людей объединиться.

Он услышал недоуменный возглас русского «великана» и оглянулся вместе со всеми. Какая-то веточка торчала из скалы. Солдаты удивленно смотрели на нее. Но это длилось лишь пару секунд.

Над головами раздался непонятный треск. Сверху посыпалась пыль. Узкое удушливое пространство между скалами огласил стук катящихся камней. Штолль охнул и, забыв обо всём, бросился вниз. Последнее, что он видел, как остальные замерли в нерешительности.

Тяжелая каменная лавина накрыла русских. Беспощадно и в один миг. Штолль выскочил из-под нее в последний момент.

«Им нужно было бежать за мной, вместо того чтобы стоять на месте, — подумал он. — Какая жалость! Я так и не смог отблагодарить их…»

Штолль вдруг поскользнулся и упал на бок. С удивлением обнаружил, что оказался на льду и катится вниз под горку. Он попытался остановиться, зацепившись руками за скалистые стены, но только ободрал пальцы.

Его перевернуло. Теперь немец катился вниз головой. Через какое-то мгновение он увидел впереди несколько рядов белых заостренных кольев, направленных ему навстречу. Скорость была приличная. Штолль знал, что остановиться не успеет. Безнадежно пытаясь перевернуться, он закричал.

В стихающем грохоте падающих камней Смерклый отчетливо различил чмокающий удар и треск деревянных кольев. Вслед за этим раздался крик, полный страдания и боли. Фрол неврастенично засмеялся, спустился со скалы и обогнул ее.

Немец лежал у подножия тропинки лицом вверх. Несколько березовых кольев вокруг него разлетелись от удара. Но часть из них выполнила свое предназначение. Один заточенный конец торчал из плеча, второй насквозь проткнул ногу, третий — правый бок.

Фрол точно помнил, сколько кольев ставил, поэтому был уверен, что еще пара находится под телом фашиста. Они не пронзили его насквозь, но поранили, поскольку огромная лужа крови вытекала из-под одежды Штолля и несколькими ручейками спускалась под уклон.

Немец был еще жив. Он стонал, поворачивал голову и шевелил изодранными пальцами. Фрол замер над ним в нерешительности. Немец поднял неслушающуюся голову и посмотрел на него.

Желудок крестьянина сжимало спазмом. Фрол не чувствовал отвращения, когда смотрел, как из ран на теле Штолля сочится кровь. Утихший голод быстро возвращался. Смерклый не ел около двух суток, а вокруг находились одни камни и никакой пищи.

…(только этот немец, насаженный на березовые колья)…

Фрол посмотрел на пронзенную ногу и взялся удобнее за рукоять топора.

Еще живой Штолль всё понял по его глазам. Он жалобно закричал, но крик получился слабым и не разнесся дальше этих скал.

— Всё будет хорошо, — бурчал Смерклый, приближаясь к умирающему немцу. — Будь спокоен… как тебя там… Янс. Я просто очень голоден. Я не ел двое чуток… тьфу!.. суток.

Он приблизился к немцу вплотную. Тот пытался схватить Смерклого за ватные штаны, но потерявшие силу пальцы только скользили по хлопчатобумажной ткани. А Фрол этого не замечал. Всё его внимание было приковано к ноге. Уж что-что, а говяжью тушу он разделывать умел…

— Я просто умираю от голода, — произнес он, словно оправдываясь перед немцем. Тот расширившимися от ужаса глазами смотрел на крестьянина. Кричать Штолль больше не мог.

— Я просто умираю от голода, — повторил Фрол иссохшимися губами. — А ты всё равно мертвец. Так не дай обоим погибнуть…

Он высоко поднял над головой топор.

Фрол не понял, что произошло в следующий момент. С соседней скалы на него, словно вихрь, кто-то набросился стремительно и яростно. Топор выпал из рук. Крестьянин был не в силах сопротивляться.

Через секунду стало ясно, что на Смерклого налетел ослепленный гневом молодой лейтенант Алексей Калинин.

От ненависти и злости казалось, что он стал намного сильнее. Алексей отбросил Смерклого от растерзанного немца, словно пушинку, затем придавил к скале и начал неистово бить. Фрол охал от каждого удара, удары были мощными и очень болезненными.

Один из них попал в живот, согнув крестьянина пополам. Алексей схватил обеими руками липкую от пота голову предателя и изо всех сил двинул по ней коленом.

Смерклый разогнулся и безвольной тушей упал на спину, с хрипом выпустив воздух. Голова ударилась о камни, но сознание он не потерял.

Фрол приподнялся, опираясь на локоть. Грудь разрывал мучительный и надсадный кашель. Локоть соскользнул, и Смерклый упал лицом в кровь Штолля.

Лейтенант прислонился к скале и с омерзением смотрел, как Смерклый с трудом поднимается на ноги. Фролу казалось, что лейтенант больше не тронет его. Но во взгляде Калинина он прочел нечто другое.

Тем временем со скалы прыгнули Ермолаев и старшина. Семен мигом подскочил к Фролу и мощным ударом повалил его обратно на землю. Снова угодив лицом в кровавую лужу, Смерклый выплюнул туда несколько зубов.

— Нет, Семен! — жестко произнес Калинин.

Смерклый криво улыбнулся. Его рот был перепачкан собственной кровью и кровью немца.

Ха-ха.

Лейтенант слишком любит людей, чтобы позволить бить их. Ведь он остановил расправу над пленным фашистом.

Ха-ха.

— Нет, Семен, — продолжил Калинин. — Не горячись!

Семен Владимирович с тоской посмотрел на Штолля. Немец умер.

ГЛАВА 8

Бойцы окружили Смерклого, всего перемазанного кровью. Дикий взгляд крестьянина бессмысленно скользил с одного лица на другое.

Они спаслись из-под каменной лавины только благодаря тому, что старшина мигом оценил опасность. Холодный и расчетливый ум Семена Владимировича точно вычислил, что если они побегут под гору, то будут раздавлены катящимися вслед булыжниками. Поэтому он вытолкнул Калинина с Ермолаевым наверх и сам в последний момент выпрыгнул из-под завала.

Янса Штолля похоронили у подножия скалы, обложив булыжниками. После этого солдаты окружили Смерклого, который униженно ползал возле их ног. Ненависть переполняла старшину и Ермолаева, но, когда они смотрели на Калинина, холодный взгляд лейтенанта отрезвлял их.

Смерклый, словно загнанный пес, льстиво и заискивающе заглядывал им в глаза. Он надеялся потянуть время, ожидая, что вот-вот появится Вирский и освободит его. Но время шло, а сумасшедший солдат не приходил. И Фрол заплакал.

Семен скривился от презрения. Ермолаев отвернулся, не в состоянии вынести это зрелище. И лишь Калинин по-прежнему холодно взирал на жалкого, катающегося у него в ногах человека.

— Я не хотел… — вырвалось у Смерклого сквозь рыдания. — Я не хотел никого губить.

Алексей видел, что старшина едва сдерживается, чтобы вновь не ударить крестьянина.

— Зачем ты заманил в лес Николая? — спросил Калинин.

— Я не хотел… — по-прежнему ныл Смерклый. — Нет… Да… Просто он обидел меня! Сильно обидел… Я хотел его разыграть так же, как он меня… — Его слова прерывались всхлипываниями.

— Ложь, — сказал Калинин. — К тому моменту всем было известно, насколько опасно подходить к лесу. Ты ЖЕЛАЛ его смерти! И ты добился ее.

— Я не хотел… — продолжал рыдать Фрол. — Это вышло случайно!

— Из-за тебя погибла рота, — произнес старшина. Калинин отметил, что Семену удалось взять себя в руки. — Люди провалились в огромную расщелину.

— Я же говорил… я не думал, что так произойдет!

— Ты предал солдат, которые погибли. Ты предал своих друзей, — сказал Семен.

— Если ты не хотел смерти Николая и остальных, — спросил Калинин, — зачем ты устроил ловушку здесь?

Смерклый непонимающим взглядом уставился на лейтенанта. Кровь засохла на щеке крестьянина поверх трехдневной щетины. Выглядел Фрол отвратительно.

— Зачем ты убил Штолля?

Смерклый был загнан в угол. Он не мог доказать свою невиновность, прекрасно зная, что желал смерти всем, кому устраивал западню. Отгадка вдруг явилась к нему. Он вскинул голову и обратился к Калинину.

— Это все Вирский! — зашептал он. — Это он предатель! Он всё время подговаривал меня, чтобы я наказал Приходько, чтобы я устроил вам западню. Это он виноват! Он сошел с ума! Он утверждал, что с ним говорят деревья. И мертвые фашисты! И еще говорил, что через них к нему обращается одно и то же существо. Оно хочет, чтобы он шел к высоте Черноскальная! Вот… А еще мы встретили девочку-смерть. Она просто стояла и ничего не говорила. И мы прошли мимо.

— Девочка-смерть пропустила вас? — удивился Калинин.

— Вот-вот! — обрадованно воскликнул Смерклый. — Это всё Вирский! Это он виноват! Он меня подговаривал! Он предатель!

— Вирский? — вдруг спросил Семен Владимирович. — Сергей Вирский?

— Кто это? — поинтересовался Алексей, но внимание старшины было полностью приковано к Смерклому.

— Да! Он!

— Что ты говоришь, предатель! Что ты мелешь! — взорвался старшина. — Сергей Вирский погиб во время бомбардировки возле деревни Ельцово! Ты слышишь меня? Я сам видел его тело. Бомба разорвалась рядом в окопе, и осколок снаряда попал ему прямо в сердце. Что ты несешь, гад!

— Как… — оторопело произнес Фрол.

Смерклого сковал паралич. Он вдруг вспомнил все странности в поведении Вирского. Вспомнил его облик — без шапки на морозе, с распахнутой шинелью. Он был похож на живого человека, но он не был живым.

Вирский был призраком.

— Нет, — прошептал Фрол. — Этого не может быть.

— Тебе не удастся переложить свою вину на духа, — произнес старшина.

— Он принес мне этот топор! — вдруг вспомнил Фрол. — Топор называется чекан. Вирский так и сказал.

— Ты подобрал топор на месте гибели древних воинов, — спокойно объяснил Калинин.

— Погодите! — воскликнул Смерклый. Он лихорадочно стал шарить в кармане. — Вот! — протянул он Алексею раскрытую ладонь. Калинин брезгливо отстранился. — Эту монету мне дал Вирский!

Калинин без всякого интереса посмотрел на предмет, лежащий в ладони крестьянина.

— Это камень, — совершенно без эмоций произнес он. — Самый обычный плоский камень.

Смерклый, выпучив глаза, уставился на округлый камешек, который до этого принял за золотую монету. Господи!

— Неужели свихнулся не Вирский, а я? — уронив камешек на землю, глухо произнес он.

— Иван, — подозвал Калинин к себе Ермолаева. Он что-то прошептал на ухо сибиряку, тот удивленно посмотрел на лейтенанта, но, ничего не сказав, кивнул и ушел. Перед Смерклым остались только старшина и молодой лейтенант.

— За предательство своих соотечественников… — холодно начал Алексей.

Смерклый почувствовал, как задрожали колени. Он со страхом посмотрел на лейтенанта.

— За предательство своих друзей, — продолжил Алексей, — за убийство Штолля, за смерть однополчан…

Он остановился перед следующей фразой, потому что комок в горле мешал говорить. Но это было единственным проявлением чувств командира роты. В остальном Калинин оставался невозмутим.

— …за убийство Николая Приходько приговором полевого трибунала третьей роты рядовой Фрол Смерклый…

Появился Ермолаев. Он что-то нес, но Смерклый от страха не мог понять, что за предмет находится в руках сибиряка.

— Рядовой Фрол Смерклый, — повторил Калинин, — приговаривается к смерти…

Смерклому показалось, что вместе с последней фразой в него влили кружку обжигающей ледяной воды. Она растекалась по гортани, наполнила желудок и сковала живот. От нее по телу во все стороны протянулись тоненькие холодные ниточки, опутавшие мышцы. Фрол не мог выдавить из себя ни слова.

Семен Владимирович протянул руку к Ермолаеву, и тот вложил в нее рукоять огромного двуручного меча, принесенного с места гибели князя Мстислава Удалого.

— Склони голову, — приказал Семен, держа широкий меч обеими руками. Смерклый поднял взгляд на лезвие и увидел, что оно испещрено мелкими точечками мака.

— Вы не смеете поднять руку на земляка! — закричал Фрол. — Немца, фашиста поганого пожалели, а родного советского крестьянина хочете казнить!

— Склони голову, — жестче приказал старшина.

— Вы же до конца жизни не отмоетесь от моей крови! — Глаза Смерклого безумно блеснули. — Земля будет гореть у вас под ногами!

Семен наступил на плечо Смерклому, заставив его наклонить голову.

— Он совсем почернел, Вирский-то! — безумно кричал Смерклый. — Весь черный, с ног до головы! Вы вспомните, что наказали невинного, когда увидите его! Вспомните!

Лезвие рассекло воздух с легким свистом, когда старшина поднял меч над головой. Смерклый повернул лицо к Калинину и выкрикнул последнюю фразу:

— Выпустишь море кровушки, сам в ней и захлебнешься!

Калинин изменился в лице и рванулся к Фролу. В этот момент старшина с размаха опустил меч.

Опустошение.

Вот что испытывали солдаты, двигаясь в тумане, пелена которого заволокла всё вокруг. Жажда мести, переживания и горечь утраты вдруг исчезли куда-то. Они чувствовали себя выжатыми и раздавленными. Ни радости, ни облегчения, ни горя. Никаких эмоций. Только монотонное движение сквозь туман.

Опустошение.

Они осторожно пробирались среди высоких скальных обломков. Редкие сосны с изогнутыми стволами появлялись из тумана, проплывали мимо и пропадали позади.

Спустя полчаса после момента казни Смерклого дымка рассеялась, и глазам Калинина, Ермолаева и старшины предстала огромная, уходящая ввысь отвесная стена.

— Вот она, высота Черноскальная, — произнес Калинин, вплотную подойдя к скале.

— Признаться, я не верил, что она существует, — сказал старшина.

— Видите! — воскликнул Ермолаев, указывая на очистившееся от серой пелены небо. — Я же говорил! Я правду говорил!

Калинин со старшиной задрали головы. Над скалой под звездным небом висела огромная темная планета. Старшина даже присвистнул от удивления. Алексей придержал шапку, которая так и норовила свалиться.

— Мы действительно в сказочном месте, — произнес он. — Но смотрите!

Далеко за лесом поднималось солнце, освещая косыми розовыми лучами и гигантский дремучий лес, и темную скалу перед ними.

— Что всё это значит? — спросил Ермолаев.

— Не знаю, — ответил Калинин. — Наша цель — высота Черноскальная.

Они повернулись к темной скале. В ярких лучах восходящего солнца она казалась еще мрачнее. Поверхность была гладкой, на ней не было ни кустика, ни травинки.

— Мы должны захватить высоту, — напомнил старшина. — Но я даже не вижу, как на нее забраться!

Ермолаев кивнул, соглашаясь с Семеном Владимировичем.

— «Захватить высоту» не означает — забраться на нее, — ответил Алексей.

Он оглядел подножие скалы:

— Пойдемте!

Лейтенант осторожно шел вдоль черной стены, внимательно оглядывая каждый ее квадратный сантиметр. Он остановился, заметив какой-то знак, провел по нему рукой и двинулся дальше. Старшина и Ермолаев в полном неведении послушно шагали следом.

Калинин то наклонялся, подбирая что-то с земли, то вдруг припадал к черной скале, словно прислушиваясь к звукам, раздающимся изнутри. Вскоре старшине надоело бессмысленное блуждание.

— Может, тебе помочь? — спросил он.

— Нет, — ответил Алексей. — Мы на месте.

Он отошел в сторону. В черном монолите виднелся проем в форме арки, закрытый каменной плитой в человеческий рост.

— Дверь, — произнес Калинин.

Она была густо затянута паутиной и пылью. Сгорая от нетерпения, солдаты соскребли их.

Поверхность покрывали знаки, узоры, буквы и рисунки. Преобладали волнистые линии, обозначающие воду. Алексей еще раз отметил этот факт. Именно вода являлась ключевым элементом в художественно-языческом оформлении таинственного входа.

Калинин достал тетрадь, намереваясь зарисовать все надписи и рисунки, но потом понял, что не сможет этого сделать.

— Да, командир, — кивнул Семен. — Эдак ты до вечера прорисуешь.

— Смотрите. — Алексей указал на заключенное в круг изображение свастики, которое располагалось в центре узоров. Остальные знаки и символы словно вращались вокруг перекрестья.

— Фашистский крест? — недоверчиво поинтересовался Ермолаев.

— Не совсем… — ответил Алексей. — Тот же самый знак я обнаружил на церковном шпиле в деревне Потерянная. Я полагал, что это символ Солнца — традиционное значение свастики. Но в данном случае смысл другой.

— А почему вокруг свастики буквы? — спросил Ермолаев.

— Дело в том, что каждая буква имеет собственное значение. — Калинин наклонился, чтобы лучше их разобрать. — Например, «Д» обозначает «добро». «Ж» — «жизнь». «3» — «зело», «сильно», «прекрасно». «Л» — «люди», «народ». «Т» — «твердь».

— Свастика вращает вокруг себя эти слова? — с сомнением спросил старшина.

— Не знаю. — Калинин покачал головой. Затем в задумчивости провел рукой по двери. — В принципе эти буквы отражают всё, что существует в природе. Я бы сказал, что вокруг свастики вращается мироздание.

— Однако, пора бы туда и войти, — напомнил старшина.

— У двери нет ручки, — заметил Ермолаев.

— Ну и что! — Старшина налег плечом на плиту и надавил. Калинин и сибиряк пришли на помощь. Поначалу каменная дверь поддаваться не желала, но затем всё-таки сдвинулась.

— Еще! — прохрипел Семен.

Они усилили натиск. Раздался каменный скрип. Дверь поддалась и упала с той стороны, с грохотом рухнув на пол и разломившись на куски.

Перед красноармейцами открылся вход в темную пещеру. Из отверстия дохнуло теплом.

— Интересная дверь, — произнес старшина, снимая телогрейку и выставляя напоказ грудь, на которой блестели ордена и медали. — Дверь для того, чтобы открыть ее один раз.

Калинин тоже скинул тулуп и шапку. Наверное, зимнюю одежду лучше оставить здесь, у входа.

— Как же мы пойдем туда? — спросил Ермолаев, расстегивая тулуп. — Ведь у нас нет ни ламп, ни керосина для них.

Алексей осторожно заглянул в пещеру.

— Вдалеке виднеется свет, — произнес он.

— Я тоже вижу, — подтвердил старшина, закидывая на плечи вещевой мешок. — В потемках придется идти не больше дюжины метров.

— А не кажется ли вам, что там, внутри, не должно быть света? — с суеверным страхом спросил Ермолаев.

— Если бы там ничего не светилось, — возразил Калинин, — нам бы там делать было нечего.

Семен встал посреди входа, слегка покачнувшись на каменных обломках.

— Ну что, пошли?

Они двигались по пыльному дну пещеры медленно и осторожно, шаг за шагом приближаясь к мягкому серому свету, который шел откуда-то снизу. Постепенно сумрак пещеры развеялся. Солдаты очутились на полукруглой каменной площадке.

Вокруг с трех сторон зияла пропасть. Именно из этой бездонной пустоты и исходил мягкий серый свет. Калинин встал на край и заглянул вниз. Рядом на корточки присел старшина. Площадка, на которой оказались бойцы, была вершиной огромного столба, основание которого тонуло в сером неярком свете. Вокруг него по спирали опускалась высеченная прямо в камне лестница без перил. Ее ширина позволяла пройти лишь по одному.

…Спускаться по ступеням было страшно. Алексей старался не смотреть вниз, чтобы не потерять равновесие и не упасть. Двигаясь по циклопическому, построенному неведомо кем сооружению, он ощущал волнение и трепет. Старшина впереди четко чеканил шаг, и казалось, что ему всё нипочем. А здоровяк Ермолаев за спиной у Калинина, наоборот, тяжело дышал. Тоже не мог справиться с волнением.

Свет становился всё ярче, обволакивал солдат. Никаких стен вокруг. Казалось, что в мире существует лишь огромная колонна, от вида которой захватывает дух, да мягкий серый свет. Правда, чуть позже раздались звуки. Они были такими далекими, что Алексей не мог определить их происхождение.

Прошло минут пятнадцать утомительного спуска, прежде чем он различил в этих звуках плеск.

ВОДА!

Определенно где-то глубоко внизу была вода. Стихия, атрибутами которой пронизана символика изб в деревне Потерянная. Именно с водой связана конечная цель похода — почему-то Алексей был уверен в этом. Вот только что означает вода?

Он вдруг задрожал всем телом, зубы стучали. Нет, не от страха. Дрожь начиналась с ног, передавалась к голове через кости и мышцы. Вибрация шла от гигантской колонны.

Они остановились.

— Нужно быстрее спуститься с этого столба, — произнес старшина. — Я чувствую себя, словно ежик, который взобрался на дуб. Одно неловкое движение — и полечу вниз.

— Поторопитесь, — сказал Ермолаев.

Семен ускорил шаг, отчего его товарищам пришлось бежать. Но не успели они сделать и полвитка вокруг колонны, как каменные ступени вздрогнули от удара.

— Бежим! — воскликнул Калинин.

Они понеслись вниз по спиральной лестнице так быстро, что только ступени мелькали под ногами. Подобная спешка увеличивала риск сорваться в пропасть, но стоит ли думать об этом, когда колонна вибрирует и сотрясается, угрожая еще большей катастрофой?

Бегущий впереди старшина задел локтем стену, и в лицо Калинину брызнул песок. Алексей вовремя прикрыл ладонью глаза. Он не придал значения этому эпизоду. Но даже если бы он привлек к этому внимание своих товарищей, что бы это изменило?

Через десяток метров вскрикнул Ермолаев. Алексей обернулся к нему.

Сержант испуганно жался к стене, а перед ним в лестнице зияла дыра.

— Что?

— Ступенька провалилась, когда я наступил на нее, — произнес Иван. — Лестница размякла, будто глина в воде.

— Надо спешить, — сказал Калинин.

Ермолаев кивнул.

Он перепрыгнул через провал, и они бросились догонять старшину, который ушел далеко вперед. Калинин и сам почувствовал, что каменные ступени под ногами утратили твердость: они стали похожи на рафинад, размоченный горячим чаем. При каждом шаге поверхность продавливалась, а из-под подошв летел песок.

Обогнув поворот, Калинин обнаружил застрявшего посреди лестницы старшину, правая нога которого увязла в размякших камнях. Затормозить Алексей не успел. Он хотел избежать столкновения, но вместо этого налетел на Семена.

Ступени раскрошились под молодым лейтенантом. И Калинин опрокинулся в пропасть…

Он с трудом помнил, что происходило дальше. Кажется, он упал на следующий виток размякшей лестницы, в которую Алексей провалился по пояс. Задержался он здесь недолго. С колонной творилось нечто странное, она дряхлела и осыпалась на глазах. Поэтому целый пролет длиной в десяток ступеней обрушился вместе с молодым лейтенантом.

Он падал. Затем, зацепившись, висел над бездной и глядел на вершину колонны, которая обращалась в песок и сходила вниз тяжелыми лавинами. Затем снова падал и кувыркался, буравил пальцами стену, пытаясь зацепиться. В памяти не осталось отчетливых воспоминаний о головокружительном падении. Алексей помнил только приглушенный свет, тучи песка и отчаянно стучащее сердце.

Всё смешалось. Волны швыряли лейтенанта из стороны в сторону. Мощные лапы обхватывали, переворачивали и стискивали тело. Калинин попытался вздохнуть, но вместо воздуха набрал в рот холодную сыпучую массу. В какой-то момент показалось, что гигантский вал накроет его несколькими тоннами песка, но мощным потоком Калинина выбросило на поверхность.

Он закашлялся, лежа на животе и выплевывая набившийся в горло песок. Несколько раз жадно вдохнул после этого и лишь затем огляделся.

Циклопическая колонна исчезла. Вместо нее взгляду предстало бескрайнее поле. Будто Алексей неведомым образом очутился в пустыне, над барханами которой повис плотный туман. Он всё-таки спустился на дно пропасти, но ценой сумасшедшего падения. Алексей не желал еще раз повторить подобный трюк.

Он встал, снова долго кашлял и только после этого закричал:

— Семен!! Ваня-я!!

Ответа не было, как не было и эха. С трудом пробираясь по вязкому песку, он принялся искать товарищей. Панические мысли о том, что он остался один, одолевали его и не позволяли сосредоточиться на поиске. Поэтому Алексей старался отогнать их, но с каждым пройденным метром всё больше отчаивался.

Болотного цвета гранатная сумка торчала из песка, подобно одинокому камню. Точно такая же висела на плече Алексея. Отчаяние мгновенно испарилось, уступив место надежде — такой волнующей, что от нее захватило дух.

Калинин упал на колени и спешно принялся разрывать песок. Вслед за сумкой показалась неподвижная рука, и он стал копать быстрее.

Лицо Семена Владимировича казалось мертвым. Калинин вытащил старшину и торопливо принялся делать искусственное дыхание, которому его обучали давным-давно. В школе. Кажется, сто лет назад.

Наконец старшина закашлялся. Калинин помог ему сесть.

— Живой! — радостно произнес Алексей, обнимая старшину. Тот заключил лейтенанта в железные объятия.

— Почему это с нами происходит? — с болью в голосе вопрошал он.

— Не знаю. Но нужно идти дальше. Нужно найти Ермолаева.

Семен кивнул.

Около часа они блуждали в поисках сибиряка, но не обнаружили никаких следов. Обессиленный Калинин опустился на песок. Семен остался на ногах, пристально глядя на лейтенанта.

Он не хотел обсуждать происшедшее и вообще говорить о чем-то. Калинин подумал о том, что Ермолаев не первый, кого они потеряли в этом страшном походе к Черноскальной высоте.

— Надо идти. — Калинин поднялся. — У нас есть приказ.

— Ротный, — вдруг произнес старшина, заглянув в его глаза. — Ты наш ротный, Алексей!

— Рота погибла…

— Это неважно. Ты остаешься ротным тех мертвых солдат. Командиром потерянной роты. Настоящим! И во имя погибших мы должны дойти до конца. — Старшина увлек его за собой. — Пойдем, командир! У нас есть приказ. Или ты забыл?

ГЛАВА 9

Пески под ногами, в которые обратилась колонна-лестница, сменились каменными плитами. Их поверхность густо покрывали мелкие надписи на кириллице, которых было настолько много, что Калинин даже не пытался их прочесть. Вокруг по-прежнему стоял туман, преображавший окружающий мир в черно-белое кино. В этой серой пелене было видно ни стен, ни свода. Только бесконечная череда плит.

Снова раздался плеск воды — более громкий и явственный. Калинин прибавил шагу, стремясь отыскать источник, и неожиданно обнаружил, что идет один.

Он резко обернулся. Сердце тревожно забилось. Что произошло на этот раз?

Семен остался метрах в десяти позади него. Отрешенным взглядом он уставился куда-то вниз, на одну из плит, которые вместе составляли бескрайнее поле.

— Что случилось? — спросил Алексей, вернувшись.

Старшина не промолвил ни слова и не поднял головы, а лишь сделал шаг назад, уходя с плиты.

И рухнул на колени.

Алексей было кинулся к нему, но замер как вкопанный.

Квадратный камень перед Семеном светился изнутри и стал полупрозрачным, точно лед.

И под ним открылись человеческие лица.

Калинин припал к плите.

— Господи боже! — произнес старшина. Сквозь затуманенный слой на них смотрели сгинувшие в снегах красноармейцы.

— Рогачев… — пробормотал Алексей, узнав оружейника, который изготовил для него пулю «дум-дум». Он узнал разведчиков, командира второго взвода Калугина, который исчез еще при первой атаке сугробных кротов.

— Ваня, — глухо пробормотал старшина. Из глубины выплыло лицо Ермолаева. — Ты уже здесь.

Губы Ермолаева двигались. Сибиряк пытался что-то передать им, но сквозь прозрачную толщу плиты не проникало ни звука. А тем временем рядом появилось другое лицо.

— Приходько, — прошептал Алексей, невольно дотронувшись до плиты.

Прямой взгляд Николая был грустным, полным какого-то сожаления. Калинин с болью смотрел на украинца. С новой силой вспыхнуло чувство вины за то, что он не успел спасти солдата.

— Смотри, — сказал Семен, указывая на новое лицо.

Зайнулов.

Взгляд политрука был суровым. Михаил Ахметович как бы пытался что-то сказать. Короткое рыдание вырвалось из груди Алексея.

Калинин ударил ладонями по плите, затем попытался подцепить ее пальцами за края, но плита была плотно подогнана к соседней. Настолько плотно, что даже щель заросла. В отчаянии Алексей схватился за гранатную сумку.

— Нет, командир! — Старшина оттащил его в сторону. — Они мертвы, понимаешь? Все мертвы!

Разум вернулся к Алексею. Он перестал вырываться из крепких объятий старшины, и тот отпустил молодого лейтенанта.

Калинин опустился на колени.

— Здесь написаны их имена, — произнес он, указывая на крохотные буквы на поверхности плиты. — Ты прав. Это надгробный камень.

Он окинул взглядом остальные плиты, составляющие гигантское и, вероятно, бесконечное поле. Такое же бесконечное, как сама жизнь.

— Здесь под каждой плитой умершие, — прошептал он. — Это место их упокоения.

Они вновь посмотрели на солдат, которые протягивали руки и бескровными пальцами касались плиты изнутри. Они гладили ее и царапали, словно надеялись выбраться. Алексей чувствовал, как тяжело ему оторвать взгляд от знакомых лиц.

— На мертвых нельзя долго смотреть, — прозвучал рядом голос.

Калинин со старшиной подняли головы и отпрянули назад. Ни рассыпающиеся колонны, ни мертвые сослуживцы — ничто на белом свете не могло их так напугать и привести в трепетный ужас, как маленькая девочка в бантах и голубом платье, незаметно возникшая около них.

Теперь Алексей видел, что она не была его двоюродной сестрой. Ее лицо походило на тысячи и тысячи обыкновенных детских лиц, оставшихся за пределами заколдованного леса. Только взгляд был совершенно недетским — он был внимательным и строгим. Пышные банты и легкое голубое платье отвлекали внимание от глаз взрослого человека.

Девочка-смерть.

В голове Алексея пронеслась мысль, что люди неправильно представляют смерть в образе костлявой старухи. Она — маленькая девочка, которая играет людьми, словно куклами. У нее есть власть, у нее есть сила. Она позволяет людям жить, она заставляет их умирать. Зайнулов видел смерть в госпитале, где умирал генерал армии. Он принял ее за давно умершую дочь. Приходько тоже видел ее перед своей гибелью. Как, наверное, и рядовой Парамонов…

— Больше не смотрите под ноги, — посоветовала она настолько нежным и сладким голосом, что даже в голову не приходило назвать его шепотом смерти. — Горечь и скорбь затмевают разум. Вы можете остаться здесь навсегда. Будете бродить по Долине Мертвых в поисках потерянных родных и близких. А обнаружив их, бесконечными неделями и месяцами будете пытаться понять, что они говорят вам, будете спрашивать о прошлом, затем будете разбирать их ответ. И так без конца.

— Скажи, — произнес Семен, сильно волнуясь. — Мой сын тоже здесь?

Алексей тронул его за локоть. Семен вздрогнул, придя в себя. Поддавшись воле чувств, он угодил в ту самую ловушку, о которой рассказывала девочка.

— Я не знаю, что тебе нужно, — произнес Калинин, обращаясь к ней. — Но мы должны выполнить приказ.

— Тогда пойдемте.

Они поднялись с плит и двинулись за щуплой маленькой фигуркой, держась от нее в паре шагов. Алексей и Семен всё еще дрожали. Калинин первым совладал с собой. Несмотря на жуткий страх, он понимал, что прямо сейчас, в течение нескольких обыденных минут, которых хватает, чтобы почистить зубы или прицелиться в темный силуэт врага в далеком окопе, Алексей Калинин может проникнуть в тайны мироздания, для постижения которых человечеству нужны тысячелетия.

— Куда мы идем?

— К Храму Воды. Священному и вечному.

— Ты нам помогаешь?

— Вы преодолели лес. Я вам больше не помеха.

— Зачем ты уничтожила наших солдат?

— Я стерегу Храм. Лес служит ему защитой. Сюда никто не может проникнуть. Ни человек, ни бог.

— Но мы прошли.

— Значит, вы заслужили право находиться здесь. Вы достойны.

Справа и слева возникли высокие стены, а над головой появился арочный потолок. Они оказались в огромных залах, которые окутывал мрачный серый свет. Гигантские каменные колонны уносились ввысь, поддерживая своды. Поверхность колонн была усеяна знаками, среди которых преобладали заключенная в круг свастика и волнистые узоры, обозначающие воду.

Впереди из тумана медленно выплыла стена, которая перегораживала зал. В ней от пола до потолка зиял огромный разлом, черный по краям. Сквозь него из-за стены доносился отчетливый гул воды, плеск и звон капель. Здесь они и остановились.

— Что там за стеной? — спросил Калинин.

— Вода, — просто ответила девочка.

— Почему вода? Что это за вода?

— Я не знаю. — Она повернулась к ним. — Я никогда не была там и не имею права там находиться. Я — хранительница. Я и мои кроты.

— Ты охраняешь Чернобога? — спросил Алексей. Девочка нахмурилась. Маленький носик презрительно сморщился.

— Я охраняю Храм.

Этот ответ породил в голове Алексея целую бурю мыслей. Если Храм есть центр мироздания, значит, смерть является для него лишь сторожем. Не потому ли и придумана смерть, чтобы отгородить от алчных людей тонкие механизмы, которые управляют Вселенной?

Впрочем, не только от людей.

— Почему расколота стена?

— Потому что он захватил Храм. Скала там, наверху, почернела именно поэтому. Семьсот лет назад такое уже случалось. Он тоже захватил Храм, хозяйничал в нем, затем ушел. Не ведаю, чем всё закончится теперь. Возможно, он снова уйдет. Но порядок в Храме нарушен.

— Почему ты не остановила Чернобога?

— Он не пошел через лес. Он поднялся из своих подземных владений. Вон там!

Она указала в сторону колонн. Только сейчас Алексей заметил гигантскую яму с развороченными краями, которая напоминала могилу великана после того, как хозяин ожил и выбрался из нее. Земля и обломки плит были разбросаны вокруг вперемежку, на фоне черноты белели кости.

— Кроты боролись до конца. Но они погибают от мака. А мак — это суть Чернобога. Его плоть и кровь. Десятки кротов погибли, но не смогли остановить вторжение.

Мак является не просто символом Чернобога, подумал Алексей. Он его плоть и кровь. В религии деревни Потерянная мак переплелся со священным культом Храма Воды и помог Калинину преодолеть заколдованный лес. По сути, чтобы пройти к Храму, Калинин воспользовался помощью того, кто осквернил Храм.

— Зачем он пришел? — спросил Алексей.

— Я не знаю. Он недостоин находиться здесь. Он питается человечьими жертвами. Была принесена огромная человечья жертва, чтобы Черный лебедь захватил Храм.

— Огромная? — удивился Калинин. — Насколько огромная? Десять, двадцать человек?

— Я не знаю. Но мне кажется, что намного больше.

Шум воды из трещины в стене заглушили громкие шаги. Все трое оглянулись.

— Я ждала тебя, Красная Ягода, — сказала девочка. — Только ты восстановишь порядок в Храме. Я же не смогу помочь. Мне закрыт доступ в святилище. До свидания. — Она кротко улыбнулась. — Надеюсь, наша следующая встреча произойдет не скоро!

Она стала отступать к колоннам. Испытывая сильное волнение, Алексей перевел взгляд на трещину в стене.

Храм Воды!

Свастика обозначает именно его! Храм Воды, священный и вечный.

…За стеной вновь раздались шаги. Размеренные, тяжелые. Оглянувшись на уходящие в туман бесчисленные плиты, Калинин двинулся за старшиной, который решительно направился к гигантскому разлому в стене, черному по краям.

Проход вывел их в новый зал. Калинин ахнул.

ГЛАВА 10

Взору солдат открылась чудесная подземная река. Она несла кристальные воды из глубины бесконечного зала, на дне просматривался каждый камешек. Через реку были перекинуты каменные мосты, виадуки и лесенки. Каждое из этих сооружений являлось произведением искусства. Если это была лестница, то ее каменные ступени были сделаны в форме бревен, покрытых узорами. Если это был каменный мост или виадук, то его бока украшали изображения людей и животных. Высокий свод имитировал небеса с солнцем, луной и звездами. Каждый из элементов был выполнен с особым старанием. Неизвестные мастера трудились многие годы.

Если Калинина как потенциального историка и этнографа привлекло невероятное оформление зала, то Семена очаровала сама река.

Едва увидев ее, он страстно захотел дотронуться до воды. С колдовской притягательностью она манила своей чистотой, изяществом, с которым перекатывалась по камням, какой-то внутренней силой. И старшине захотелось погрузить в нее руки, набрать полные ладони, ополоснуть лицо.

Он присел у края воды и коснулся поверхности.

— Что это? — удивился он.

Калинин оторвался от созерцания сводов и посмотрел на старшину.

— Что не так? — спросил он. Всё было не так.

Если это и вода, то очень странная. Хотя внешне во всём — и прозрачностью и блеском — она напоминала обычную воду, но по ощущениям… Она не давила на пальцы и совершенно не чувствовалась кожей. И, кроме того, она не была мокрой.

— Это не вода! — произнес Семен. — На ощупь как песок!

Он вытащил руку. В следующий момент вместе с Калининым они закричали от ужаса. Закричали, потому что с пальцев старшины исчезли несколько фаланг, точно их срезало невидимой бритвой. Семен с отчаянием посмотрел на воду, но не нашел отделенной плоти, словно она растворилась, как в кислоте.

Из обрубленных артерий толчками полилась кровь.

— Я помогу перевязать, — произнес Алексей, доставая платок.

— Нет! — Старшина скривился от боли. — Ты не сумеешь остановить кровотечение… Держи один конец. Остальное я сделаю сам.

Он туго перетянул пальцы платком, затем сверху перевязал длинными лоскутами, которые Алексей оторвал от своей нательной рубахи. После этого смог перевести дыхание.

— Словно топором оттяпало!! — поделился Семен. Алексей взглянул на реку.

Что это? Что за смертоносные воды проносятся перед ними?

По залу пронесся звук шагов.

— Он здесь, — прошептал старшина.

— Знаю, — ответил Алексей. Они отошли от реки.

— Я его не вижу, — произнес Калинин. — Как ты?

— Нормально… — Старшина оглядывал реку. — Пальцы только жалко.

— Мы больше не подойдем к воде, — стараясь убедить скорее себя, чем старшину, произнес Калинин.

— Смотри! — внезапно воскликнул Семен.

Ниже по течению русло перегораживали сваленные кучей черные камни. Из-за этого препятствия река поворачивала под прямым углом, огибала завал и несла воды по новому, вновь проложенному пути. Параллельно ему виднелся след старого, пересохшего русла.

Алексей нахмурился.

— Девочка-смерть сказала, что мы должны восстановить порядок в Храме, — произнес он.

— Что бы это значило? — ответил Семен.

Они добрались до почерневших валунов, лежащих в воде. Сразу за ними водную гладь пересекала тропинка из камней, позволяющая перейти на другой берег.

— Нам не убрать завал, — сказал Семен.

— Мы его взорвем.

Калинин снял с плеча гранатную сумку, которую выпросил у штабного порученца, и вытащил из нее пару гранат. Семен неповрежденной, левой рукой пошарил в своей сумке и достал три.

— Этого хватит? — спросил Алексей. Семен оценивающе посмотрел на завал.

— Триста граммов тротила. Должно хватить.

Откуда-то вновь послышались шаги. Теперь они не удалялись, а приближались. Солдаты отошли от завала. Кто-то поднимался с другой стороны изогнутого моста-виадука, который перекинулся через реку справа от них. Алексей сжал губы.

— У нас нет ничего, чтобы противостоять ему, — прошептал старшина.

Калинин не ответил.

Шаги звучали всё громче, и вот над верхним изгибом виадука показалась голова.

Существо поднималось на виадук. Затаив дыхание, Калинин и старшина не сводили с него глаз. Вслед за головой появилось тело, ноги, и вот солдаты увидели, что на полукруглом мосту стоит человек. На нем была длинная до пят шинель. В отличие от рассказа Смерклого, лицо и руки человека не были черными

— Вирский! — проскрежетал зубами старшина.

Калинин, до этого не видевший солдата, пристально вглядывался в него. Горбатый нос, бесцветные глаза, хотя о каком цвете можно говорить, когда их окружает серый туман!

— А вот и третья рота! — пронесся по залам голос Сергея Вирского. — Что-то вас маловато!

Он вдруг скорчил жалостливую мину:

— Не все смогли добраться сюда?

Алексей почувствовал, что старшина начинает закипать. Человек, спускающийся по виадуку, казался обычным и реальным, но Калинин не был в этом уверен.

— Зачем же вы так нехорошо поступили с моим другом? Очень нехорошо. Он был всего лишь неграмотным крестьянином. Он всё делал так, как подсказывали чувства. А ты отрубил ему голову, старшина: — Последняя фраза была произнесена с притворным братским укором.

— Чувства обманули его, — ответил Семен, держась за покалеченную руку. Было видно, что ему больно.

— Ну что вы! Вот я поступаю согласно своим чувствам. И мне это нравится. Я схожу с ума, и это великолепно! А всё началось после той бомбардировки, когда рядом со мной взорвалась немецкая бомба. Меня контузило…

— Ты погиб тогда, Сергей Вирский, — прервал его старшина. — Эта бомба не контузила, а убила тебя.

Легкая задумчивость на миг посетила лицо солдата.

— Да? — произнес он. — А я-то думал, почему со мной происходят все эти странности! Ведь, знаете, я даже не мог выдернуть топорик из дерева, чтобы зарубить проклятого фашиста, вот… Кстати, хотел спросить, что вы делаете здесь? — Солдаты молчали.

— Сами не знаете? — Вирский захохотал. Его хохот пронесся по залам, и чем он дальше удалялся, тем становился громче. — Вот, значит, как теперь приказы отдаются!

— Ты не Сергей Вирский! — произнес Калинин. Солдат вновь захохотал.

— Ты интересный парень, Красная Ягода, я давно наблюдаю за тобой. — Он спустился с виадука и начал ходить взад-вперед в нескольких метрах от солдат. — Мне стало легче. Зуд в руках уменьшился…

Вирский остановился и поднес руки к глазам:

— Зуд уменьшился, но полностью не прошел. — Он поднял голову, и лицо солдата исказилось гневом. — Еще раз спрашиваю, что вы делаете возле черных камешков, которые я положил посередь реки!

На миг глаза солдата затянула мазутная пленка. Или это только показалось Алексею. Старшина, смотревший на руки Вирского, отчетливо увидел, как у солдата на мгновение почернели пальцы.

Алексей быстро повернулся к Семену. Вытащил из сумки гранаты и протянул ему:

— Ты прекрасно понимаешь, что мне не приготовить заряд. Это можешь сделать только ты! Я попытаюсь отвлечь его.

— Но это просто… — начал старшина и осекся. Он всей душой против этой затеи, потому что сам хотел отомстить существу, принявшему облик погибшего солдата. Но в то же время он прекрасно понимал, что Калинин прав.

Семен прижал гранаты к груди и бросился на завал. Вирский дернулся в сторону старшины, но Алексей встал на его пути.

…(рви-ломай, вражья сила! сам черт тебе не поможет)…

Вирский вскинул руку в направлении бегущего через завал старшины. Что-то черное вырвалось из рукава шинели, и от неожиданности Алексей отпрянул.

Стая воронья с противным карканьем вылетела из рукава, словно метеор, пронеслась мимо Калинина и ударила Семена в спину. Удар был силен. Старшину сбросило с камней. Он перелетел через завал, через русло реки и упал на противоположном берегу. Гранаты и запалы рассыпались по прибрежному песку. Пара «лимонок» покатилась к воде и остановилась в нескольких сантиметрах от нее. Черное облако воронья рассыпалось на отдельных птиц, которые быстро исчезли под сводами зала. Из рукава Вирского посыпались черные крупинки.

Все планы рушились. Старшина лежал без движения на противоположном берегу, гранаты едва не скатились в смертоносную воду.

Не дав Алексею опомниться, Вирский с нечеловеческой скоростью подскочил к завалу и в два огромных прыжка преодолел его и реку, оказавшись на противоположном берегу рядом с распростертым старшиной.

Семен пытался подняться, но это давалось нелегко. Его шатало, рука, на которую он оперся, дрожала в локте. Сквозь повязку на покалеченных пальцах проступила кровь. Удар о берег был слишком силен, чтобы старшина мог сразу прийти в себя. Но, несмотря на всё это, Семен старался дотянуться до выроненных «лимонок» и завернутых в промасленную бумагу запалов.

Семен не видел, что Вирский рядом, а существу в серой шинели, казалось, это нравилось. Он сделал легкое движение головой, словно сбрасывая муху с кончика носа. Невидимая сила подбросила старшину и ударила о стену.

Калинин отчаянно думал, как помочь другу. Взгляд его упал на статую неопознанного человека с кувшином. Алексею некогда было разбираться — какого бога изображает фигура. Перед ним воочию предстал другой бог. Страшный. Злой. Кровожадный.

Черный…

Он ухватил кувшин и выломал его из каменных рук. Кусочек дна откололся в том месте, где к нему прикасались пальцы водолея. Алексей растерянно посмотрел на образовавшуюся дыру, но медлить было нельзя. Темная фигура на противоположном берегу, высокомерно задрав подбородок, приближалась к старшине.

Семен тряхнул головой. После второго падения в глазах стало двоиться. Но, несмотря на легкое головокружение, несмотря на тошноту, он отчетливо понимал, что Вирский приближается для окончательной расправы.

— Как жаль… — прошептал он.

— Чего тебе жаль? — спросил Вирский, картинно прислонив ладонь к уху. — Свою короткую жизнь? Или своего сына, разорванного пулеметной очередью? Чего тебе жаль?

— Жаль, что я не увижу, как твой завал взлетит на воздух, — прошептал старшина.

— О да! — произнес Вирский, и на мгновение по лицу его пронеслась черная тень. Он приближался к Семену медленно и неумолимо. У существа в длинной шинели не было в руках оружия, но от него исходил такой запах смерти, какого старшина не ощущал, даже пройдя огонь шести месяцев войны.

Позади надвигающейся фигуры мелькнул Калинин, но старшина уже не надеялся на спасение. Он не видел способа, как остановить мертвого солдата.

Но в следующее мгновение Вирский откинулся назад и закричал от боли. Лицо его почернело.

Он поспешил. Неправильно оценил расстояние, и почти вся вода, которую он набрал из реки, выплеснулась на прибрежный песок. Лишь несколько капель попали на серую шинель промеж лопаток восставшего из мертвых.

Мгновение — и крик боли разорвал пространство Храма Воды. Стены зала содрогнулись, пошатнулись черные камни завала, вода в реке пошла волнами, которые ударились о берега. Калинина отбросило на песок. Кувшин выскользнул из пальцев и, ударившись о камень, разлетелся на мелкие осколки.

Кричащая фигура рассыпалась в черное пылевое облако.

Алексей поднял голову, с удивлением глядя на висящую в воздухе пыль. Он был не в силах поверить в неожиданную развязку. Неужели всё?

Он поднялся. Семен Владимирович лежал на песке и не двигался. Калинину показалось, что старшина потерял сознание, но, когда Алексей приблизился, Семен предупреждающе поднял руку.

— Гранаты, — выдавил он. — Собери их…

— Да, — кивнул Калинин, поднял одну и остановился как вкопанный.

Облако, образовавшееся на месте Вирского, состояло не из пыли, как подумал вначале молодой лейтенант, а из черных крупинок мака. Не оседая на землю и собравшись в ленту, зерна мака заскользили к исполинской скульптуре животного возле стены. Калинин поднял голову. Это была статуя стоящего на задних лапах гигантского ящера. Змея. Бога подземного царства мертвых. Облако пыли скользнуло под статую и, как показалось Алексею, растворилось в ней.

Хвост черного облака исчез в ногах колосса. Фигура Змея моргнула. Обломки каменных роговиц посыпались вниз. Мертвые глаза ожили. Змей начал поворачивать голову и шевельнул лапами. Обломки полетели градом, стряхиваемая вековая пыль вздымалась облаком. Под всем этим затрепетала живая плоть.

Алексей оцепенел.

Каменная скульптура стала падать. Залы Храма вновь содрогнулись, когда чудовище приземлилось на все четыре лапы. Покрывавшая существо каменная скорлупа слетела, Калинин едва успел увернуться от падающих обломков.

Перед Алексеем предстал огромный живой Змей. Его глаза горели огнем таким же черным, как луна над высотой Черноскальная. Крупицы мака, влившиеся в статую бога мертвых, оживили ее.

Змей раскрыл пасть, полную острых изогнутых зубов, и ринулся на Алексея. Калинин побежал по берегу прочь.

Огромная лапа впечаталась в берег рядом со старшиной, разбросав гранаты и запалы к ним. Семен с трудом открыл глаза, глядя вслед огромному чудовищу.

У него есть время. Возможно, минута… может, больше. И он должен этим временем воспользоваться.

Он перевернулся, встав на колени. Голова продолжала кружиться. Неприятный комок в горле заставлял сжиматься пустой желудок. Хорошо, что они сегодня почти ничего не ели. Иначе замучила бы рвота.

Семен сделал попытку подняться на ноги, но опять рухнул на песок. Сказались последствия двух падений. Ноги плохо слушались и не держали его. Старшина на четвереньках пополз к разбросанным на песке гранатам.

Огромный четырехлапый Змей, скачками несущийся за Алексеем, казался призраком в сером свете Храма Воды. Но эта призрачность была чисто внешней. Калинин чувствовал каждый шаг гигантской твари, а в нос бил терпкий запах разлагающейся плоти.

Расстояние между ними быстро уменьшалось. На каждые десять шагов Калинина чудовище делало один. Вскоре молодой лейтенант понял, что еще несколько секунд, и Змей настигнет его.

Он свернул в сторону и влетел на каменный мостик через реку. Чудовище издало протяжный рык. Мостик вздрогнул от страшного звука, камни, из которых он был построен, стали рассыпаться. Фонтаны смертельных брызг вздымались вокруг лейтенанта. Не останавливаясь, с разбега Калинин перескочил через провалившуюся часть моста и оказался на другом берегу реки. Оглянулся.

Полоса воды шириной в несколько метров не была помехой для Змея. Одним прыжком он преодолел это расстояние и обрушился на песок рядом с лейтенантом. Берег содрогнулся, словно от взрыва авиабомбы. Удержавшийся на ногах Калинин бросился на следующий мостик — через реку в обратную сторону.

Насколько хватит его прыти? Очень ненадолго. Но Алексей всё же надеялся, что старшина сумеет распорядиться временем, пока демоническое существо, на этот раз принявшее облик Змея, преследует его.

Оказавшись на середине очередного моста, он неожиданно остановился, глядя вверх по течению.

Там находился еще один завал. Опять черные камни перегораживали реку. Завал походил на тот, что пытались разобрать он и старшина.

«Река уже изменила русло однажды, — стремительно подумал Алексей. — И это случилось давно, черные камни успели порасти мхом. Неужели нужно взрывать два завала? Взрывчатки хватит только на один».

Больше размышлять было некогда. Змей быстро развернулся на берегу и бросился к мосту следом за Алексеем. Длинный чешуйчатый хвост ударил по одной из статуй и смел ее с пьедестала. Калинин сбежал с моста, но споткнулся у его основания и упал лицом в песок. Змей влетел на мост и остановился. Алексей быстро перевернулся на спину и увидел зависшую над собой чешуйчатую голову.

Семен добрался до разбросанных по песку гранат. Нужно собрать все пять, иначе заряда может не хватить, чтобы взорвать завал. Он собирал «лимонки» неповрежденной, левой рукой и запихивал в гранатную сумку. Перевязь на правой руке растрепалась, сквозь ткань сочилась кровь.

Бросив взгляд в сторону гигантского ящера, легко перепрыгивающего с одного берега на другой, старшина достал из вещмешка веревку и крепко обмотал сумку, набитую гранатами.

Из трех оброненных запалов старшина нашел только два. Он убрал один в нагрудный карман, зажал под мышкой сумку с гранатами, взял левой рукой второй запал и стал пробираться на завал.

Голова кружилась меньше. Это позволило подняться на ноги.

В принципе хватит и одного запала. Семен вставит его в «лимонку», привяжет к чеке веревку, укроется на безопасном расстоянии и выдернет предохранительное кольцо. Через три-четыре секунды горения замедлителя граната взорвется, вызвав детонацию остальных. Общий взрыв произойдет практически одновременно. Сила его будет достаточной, чтобы разрушить дамбу Чернобога.

Стараясь «сохранять равновесие, Семен аккуратно преодолел реку по камням и оказался на завале. В самом низу у поверхности воды он увидел подходящее место для заряда. Семен спустился туда, остановившись в опасной близости от сверкающей глади, положил сумку с гранатами на камень и собрался очистить запал от упаковочной бумаги и смазки.

В этот момент откуда-то выпорхнул черный ворон. Он был из стаи, выпущенной Вирским. Черная птица стремительно спикировала на старшину и, цапнув за фаланги, выхватила запал из пальцев.

Семен выругался, глядя на птицу, которая растворилась под сводами зала. Нужно быть аккуратным, сказал он себе. Остался последний запал.

Семен достал его из кармана.

Калинин пытался отползти от нависшего над ним чудовища, но даже в самых смелых фантазиях не мог представить, как убежать.

Змей неожиданно взорвался, превратившись в песок, который осыпал Алексея и весь берег вокруг. Черный туман из крупинок мака, оставшийся на месте рассеявшегося песчаного облака, начал сгущаться в фигуру. Он обретал очертания, светился… и перед Алексеем вновь оказался Вирский.

Горбоносый солдат приближался к Калинину, в груди призрака Алексей видел несколько сквозных отверстий. Капли речной воды, попавшие на спину, прошили его насквозь, словно пули. Через них было видно блеск реки.

Алексей пятился от наступающей фигуры, одновременно думая о том, что вода из реки не могла бы прожечь НАСТОЯЩУЮ шинель. Это еще раз убедило его в том, что на него наступает существо, созданное из неведомой, сверхъестественной материи. Очень убедительный образ.

— К чему бессмысленная возня? — произнесло существо в шинели.

— Мы выполняем приказ, — ответил Калинин. — Нам приказано захватить высоту Черноскальная.

Вирский-Чернобог вновь засмеялся.

— Захватить ее могу только я! Ты — червь и не можешь тягаться с творцом мира!

— Зачем ты перегородил реку?

— Меня попросили… — Он жалобно закатил глаза. — Очень хорошо попросили.

— В угоду тебе принесли человеческую жертву!

— Только этим можно заставить меня что-то сделать.

— Что это за река? Это река жизни и смерти?

— Иногда ты бываешь очень сообразителен, — сказал Вирский-Чернобог. — Но иногда — неисправимо глуп. Ты знаешь ответ.

Как странно. Он знает! Но почему тогда этот ответ не приходит на ум?

…(рви-ломай, вражья сила!)…

Потому что ответ глубоко запрятан в голове Алексея?

Он уперся спиной в стену. Дальше отступать некуда.

Или ответ лежит на поверхности? Просто он настолько очевиден, что Алексей его не замечает?

Чернобог, слегка улыбаясь устами мертвого солдата, упрямо двигался на Калинина. Алексей попытался еще раз заговорить с ним:

— Покажи свое настоящее лицо.

— У меня много ликов и нет постоянного.

— Древние славяне описывают тебя как свирепого воина, закованного в черную броню.

— Времена меняются, — ответил Вирский-Чернобог. — Может быть, тебе придется по душе этот облик?

И он стал перевоплощаться. Длинная шинель укорачивалась, подтягиваясь к поясу, и принимала форму солдатского мундира, валенки темнели и сужались, приобретая блеск. На голове появилась фуражка.

Перед Алексеем предстал другой человек, солдат не в длиннополой серой шинели, но в черной форме с ослепительным воротником белой рубашки, кожаной портупеей, широкими бриджами и высокими, до колен, сапогами. На голове красовалась черная фуражка с кокардой, изображающей надменного орла. На околыше блестел череп с костями, на рукаве — красная повязка с черным крестом (символом Солнца), сдвоенные молнии в петлицах и серебристый шеврон на правом плече. Черная форма офицера СС.

— Нацисты поклоняются тебе? — спросил Алексей.

— Я их бог! — ответил эсэсовец.

Он внезапно повернул голову в направлении завала, где остался Семен. На лице появилось тревожное выражение. Он почувствовал опасность! Неужели старшина близок к осуществлению замысла?

Гортанный крик Чернобога резанул по ушам.

Калинин дернулся, чтобы бежать, но невидимая сила отбросила лейтенанта обратно к стене.

Эсэсовец снова безжизненными пустыми глазами взглянул на лейтенанта. Тревога исчезла с его лица. Алексей понял, что Чернобог каким-то образом устранил угрозу.

Сейчас голова кружилась сильнее. Тошнота тоже досаждала, но головокружение было таким нестерпимым, что Семен на некоторое время прекратил приготовления.

Сумка с гранатами лежала рядом на черных камнях. Он надавил пальцами на глазные яблоки, пытаясь избавиться от двоения в них. Затем облизнул пересохшие губы и достал второй — последний! — запал. Промасленную бумагу, в которую он был завернут, облепил прибрежный песок. Семен осторожно счистил его и аккуратно, чтобы грязь не попала на металлический стержень, снял оберточную бумагу. Перевязью правой руки нежно обтер смазку.

Запал готов.

Одну из гранат старшина вставил в сумку так, чтобы, не разбирая связки, можно было установить запал. Он приготовился это сделать, когда услышал рядом знакомый голос:

— Что случилось с тобой, Семен?

Старшина испустил протяжный, полный душевной боли стон. Он повернул голову и увидел перед собой человеческую фигуру.

— Боровой! — подавленно прошептал старшина.

Чернобог вновь превратился в Вирского. Нанесенные речной водой сквозные раны не исчезли.

— Ты причинил мне боль! — сказал Чернобог, проследив за взглядом Калинина. — Ни один человек не смог меня покалечить… — Он осекся. — Однако хватит разговоров.

Вирский-Чернобог почти вплотную приблизился к Калинину, и молодой лейтенант едва не задохнулся от смердящего запаха разложения, исходящего от мертвого солдата. Холодные невидимые пальцы вдруг сдавили его горло, и он почувствовал, что задыхается. Вирский даже не поднимал рук. Он просто смотрел, склонив голову набок, а невидимые пальцы душили Калинина. Лейтенант Красной Армии извивался и корчился, но был не в состоянии вырваться из смертельного кольца.

Прежний командир роты и его лучший друг предстал перед Семеном таким, каким он был незадолго до смерти. Запахнутая дубленка, валенки на ногах. Только ушанка отсутствовала. Но ведь так и было! Старший лейтенант снял ее перед самой гибелью.

— Как ты оказался здесь, Семен? — произнес Боровой.

— Мы выполняем приказ, — ответил старшина, но как-то неубедительно.

— Вместе с этим сопливым лейтенантом? — заметил Боровой.

— Я ошибался в нем.

— Быть может… — Мертвый командир роты посмотрел на реку. Туда, где должен находиться Калинин. — Что ты задумал, Семен?

— Ты погиб, Валера, — сказал ему старшина, протяжно вздохнув. — Ты похоронен на окраине деревни Ельцово. Прямо за окопами, в которых мы держали оборону.

— Разве ты не видишь меня перед собой? — удивился Боровой. Он протянул старшине руку, но тот отстранился. — Потрогай! Я живой!

Сумка с гранатами лежала возле ног старшины.

Запал находился в неповрежденной руке. Голова сейчас кружилась так, словно он попал на карусель, управляемую пьяным механиком. Всё плясало перед глазами, и Семен держался на ногах только чудом.

— Потрогай меня! — Боровой настойчиво протягивал руку.

Семен зажмурился. Крошечные капли проступили в уголках глаз.

— Ты мертв! — прошептал Семен, поднимая руку, чтобы дотронуться до Борового.

— Это неправда, — ответил прежний командир роты. — Пойдем со мной, Семен.

— Ты мертв! — повторил старшина и коснулся руки Борового.

— Хорошо, — произнес старший лейтенант. — Теперь ты чувствуешь, что я не призрак. А теперь пойдем со мной!

— Куда?

— В реку. Она ждет нас.

Холодные пальцы сжали неповрежденную руку Семена в запястье и потянули вперед.

— Что там? — спросил старшина.

— Там освобождение! — последовал ответ.

— Я должен разобрать завал, — прошептал старшина, но покорно сделал шаг к воде вслед за мертвым другом.

Калинин хрипел. Невидимые пальцы железной хваткой сжимали горло. Вирский-Чернобог наклонил голову к плечу и не сводил глаз с лейтенанта. Пустые серые зрачки холодно взирали на извивающегося человека.

— Только безумец мог послать вас сюда, — произнесли губы Вирского.

Легкие сжались, требуя порцию воздуха, но Калинин не мог сделать ни вдоха. Перед глазами поплыли радужные круги.

«Смерть!» — мелькнуло в голове у Алексея.

Чем он будет после смерти? Неужели его ждет участь бедного Вирского, из которого Чернобог извлек самые темные и мерзкие потаенные желания? Ему этого очень не хотелось. Но, похоже, именно так и будет.

Семен вступил на валун, позволяя Боровому вести себя за руку. Старлей приблизился к воде и обернулся.

— Там ты не будешь знать боли и страданий! — сказал он.

Семен послушно двигался к воде.

— Там ты забудешь про боль утраты! — настойчиво говорил бывший командир роты.

Они оказались на двух камнях, за которыми несла свои кристальные воды загадочная река.

— И я забуду про погибшего сына? — с надеждой спросил Семен.

— Да! — с жаром произнес Боровой и легонько потянул его вперед.

Семен сжал в ладони запал. Затем с силой выдернул руку из пальцев старшего лейтенанта.

— Прости, Валера! — сказал он. — Но ты мертв. — И толкнул друга в воду.

Лицо Борового исказилось. Он закричал, но это не был звук живого человека. Старшина с ужасом увидел, как лицо Борового мгновенно приобрело белые заостренные черты покойника. Над бровью появился кровавый след от пули, которая убила его. Именно так и должен выглядеть сейчас Боровой, лежащий в промерзлой могиле на окраине деревни Ельцово.

В воду упал безжизненный труп.

Поднялся фонтан брызг, и старшина закрылся рукавом. Когда шум всплеска утих, он опустил руку и увидел на ткани гимнастерки несколько опасных капель. Очень осторожно, чтобы капли не попали на открытую кожу, старшина вытер рукав о черные камни.

Семен смахнул слезы из уголков глаз и посмотрел на металлический стержень в руке.

После встречи с погибшим другом уже никто не сможет напугать старшину.

Уже никому не удастся его остановить.

Хватка вдруг ослабла. Калинин неожиданно оказался свободен. Он упал на землю, широко раскрыв рот и держась за горло. Легкие наполнились долгожданным воздухом.

Где Вирский? Куда он делся?

Легкий холодок коснулся его щиколоток. Алексей посмотрел вниз и увидел, что Вирский никуда не исчез. Он вновь превратился в черный туман, состоящий из мака. Змеей он заскользил вдоль реки, конец черного хвоста стеганул по ногам Алексея.

— Нет! — закричал Калинин и кинулся вслед за черным туманом.

Он бежал так быстро, как только мог, но туман двигался в несколько раз быстрее и уже скрылся из глаз.

— СЕМЕН!! — закричал Калинин что есть мочи.

Он уже видел черные камни, перегородившие реку, и Семена на них у самой воды. В руках старшина держал сумку с гранатами.

Осталось совсем немного. Семен поднял сумку с гранатами. Запал давно зажат в кулаке…

Он был близок к потере сознания после того, как столкнул в реку Борового. С таким сильным головокружением ему не удастся протянуть веревку, чтобы выдернуть чеку на безопасном расстоянии. Он обязательно свалится в воду. И уж тем более не удастся убежать на берег за те три-четыре секунды, пока горит запал.

Скорее всего он просто опустится на камни, выдернет чеку и сделает пару вздохов. Больше не успеет.

Семен сел.

Какое блаженство. Тупая усталость потихоньку уползала из ног. Вот и хорошо… хорошо…

Семен вставил запал в «лимонку», переждал приступ тошноты и уже собрался завернуть запал по резьбе…

Мощный удар подбросил старшину. Семену показалось, будто ему сейчас, словно взрывом, оторвет конечности. Головокружение накатилось с новой невиданной силой. Он закричал.

Сумка с «лимонками» выпала из рук старшины, не завернутый по резьбе запал выскользнул из гранаты.

Черная длань поймала запал в воздухе. Вирский-Чернобог одной рукой поднес его к глазам, рассматривая, словно диковинку. Вторая рука направлена на старшину.

Преодолев головокружение, Семен увидел, что висит над водой, удерживаемый в воздухе невидимой силой. Наполненная гранатами сумка с тяжелым булькающим звуком провалилась в искрящуюся смертоносную воду.

Вирский-Чернобог бросил запал под ноги и наступил на него.

Приглушенный хлопок взорвавшегося запала разрушил последние надежды.

— Игра окончена! — сказал Вирский. Старшина с трудом повернул голову.

— Прости меня, Алексей… — прошептал он. Чернобог отнял руку.

Старшина рухнул в воду.

Бегущий к завалу Калинин остановился и закричал.

ГЛАВА 11

Алексей ощутил, словно падает в бездонную пропасть. Настолько велики были боль и отчаяние, когда он увидел, как старшина провалился в реку и тут же бесследно растворился в ней. Сумка с гранатами тоже исчезла под водой.

Чернобог прав. Игра окончена. И победителем был он.

Горечь утраты сменилась другими чувствами. Калинин чувствовал себя виноватым перед комбатом, отдавшим приказ захватить высоту Черноскальная. Алексей потерял роту, не выполнил приказ. Он не выполнил свою миссию. Даже смерть не могла бы избавить от чувства вины, которое испытывал сейчас Калинин.

…(я не нашел первый взвод)…

Приказ остался невыполненным.

…В нескольких метрах от него в песке валялась пустая гранатная сумка. Это была его сумка, Алексея. Он выбросил ее, когда отдал гранаты старшине. Семен собирал гранаты уже в свою.

Вот только валявшаяся на песке сумка не пустая, подумал Калинин. Он выбросил ее бездумно. А ведь в сумке остались запалы от двух гранат!

Калинин сделал пару шагов и, упав на колени, нащупал в зеленой материи два металлических стержня.

Вирский-Чернобог сошел с завала. Сжав запалы в кулаке, Калинин бросился вдоль берега вверх по течению. Вирский преследовал его без азарта, поэтому Алексей надеялся, что у него есть шанс.

Через мост он перескочил на противоположный берег. Из рук одной статуи вырвал каменное копье. Всё так же неспешно Чернобог дошел до моста и стал перебираться через реку вслед за Алексеем, не понимая замысла молодого лейтенанта.

Калинин подбежал к завалу со стороны, где река огибала его и где через ее изумрудную гладь пролегала тропинка из одиноких камней. Камни располагались достаточно близко, чтобы…

Так и есть!

Чернобог понял слишком поздно. Он бросился с моста на берег, но расстояние было чересчур большим. Он бежал, размахивая руками. Алексей понимал, что Чернобог пытается остановить его, но по какой-то причине магического действия не получалось.

Река безмятежно протекала между камнями тропинки в обход завала. Между двумя из них застряла сумка с гранатами, которую Семен уронил в воду и которую вынесло сюда течением.

Калинин опустил в воду каменное копье, подцепил наконечником тряпичный ремешок и вытащил сумку на поверхность. Капли воды соскользнули с материи, словно с промасленной. Калинин откинул копье, взял сумку и вытряхнул из нее остатки воды. После этого взобрался на завал.

Чернобог бежал через реку по камням тропинки, когда Алексей вкрутил запал в одну из «лимонок». Языческий демон находился уже рядом, когда Алексей взялся за чеку.

Он повернулся к Чернобогу… и очутился в его цепких руках.

— Игра окончена! — сказал Калинин и выдернул кольцо. Теперь от взрыва их отделял лишь прижатый ладонью спусковой рычаг запала.

Вирский снова начал меняться. И Алексей подумал, что на этот раз Чернобог принимает свое истинное обличье.

Он превратился в воина, облаченного в черные доспехи. По латам тянулись древние надписи, а поверх них запеклась чужая кровь. На шее висело ожерелье из отрубленных человеческих пальцев. На голове — высокий шлем с шипами. Лицо не молодое и не старое. Воин в расцвете сил. Только лицо слишком свирепое, чтобы на него можно было смотреть без страха.

Однако именно лицо показалось Калинину знакомым. До какой-то щемящей в сердце тоски. Алексей замер, на время позабыв о своей миссии. Просторные залы Храма Воды озарились багровым сиянием. Из стен начала сочиться кровь, из глаз статуй потекли кровавые слезы. Зал менялся. Где-то вдалеке Алексей увидел работающий, словно автомат, ряд гильотин, с ужасающей периодичностью отрубающих чьи-то головы и конечности. Справа на другой стороне реки появился частокол нанизанных на колья тел. Люди были еще живы и корчились в муках. До Калинина донеслись душераздирающие крики.

Из-под густых черных бровей на Алексея уставились серые безжизненные глаза.

— Ты сам не ведаешь, что защищаешь.

— Я выполняю приказ! — ответил Алексей.

Калинин разжал руку. Предохранительный рычаг со звоном отскочил в сторону. Сумка с гранатами полетела в воду.

Чернобог закричал. Красное марево вместе с кровью и далекими орудиями пыток растворилось в буйстве цвета и красок Храма Воды. Серая мгла развеялась.

Сумка с гранатами провалилась под воду, к основанию завала. Визжащий демон протянул к ней руку, но его растопыренная пятерня мигом растворилась. Из обрубка хлынула черная кровь.

В следующий момент запал взорвался, гранаты сдетонировали, триста граммов взрывчатого вещества ударили по камням и подняли в воздух середину завала. Река почувствовала слабину и устремила воды в образовавшуюся брешь. Старое пересохшее русло быстро заполнилось. Параллельное русло, по которому река протекала раньше, стало быстро уменьшаться.

Взрывная волна подбросила Калинина. Он чувствовал, что падает в реку, но вместе с этим его переполняла радость, что он всё-таки выполнил приказ…

Вспышки — это чередование света и тьмы. Ничего другого. Черно-белая полосатая лента. Свет и тьма существуют всегда. Без одного не бывает другого.

Калинина несло в темноте сквозь вспышки. Он не понимал, куда его несет, но быстрое чередование мрака и света ослепляло. Однако в глубине души он был неизмеримо счастлив.

Солнце проникало в глаза сквозь опущенные веки, и Алексею пришлось их открыть.

Он увидел вокруг зеленый лес, под ногами — белый снег. Алексей застонал. Неужели он опять в этом чертовом лесу?

Нет, что-то не так.

— Всё, что не так, уже хорошо, — сказал он и поднял голову.

Сверху сияло ослепительное солнце и, казалось, заполняло собою все небо. Он улыбнулся. Солнце, только солнце. Никакой черной луны рядом, а лишь бесконечная лазурь. Видеть солнце на чистом небе было так приятно, как встретить после долгого перерыва старого друга.

Взгляд его упал ниже, на вершины зеленого леса.

Калинин засмеялся от радости. Лес состоял не из огромных хвойных великанов, а из молоденьких невысоких елочек. Да и под ногами лежали не сугробы, а мелкая пороша.

— Алексей, — послышался рядом удивленный оклик. — Ротный!

Он повернулся и увидел старшину.

— Семен! — закричал Калинин. — Ты живой?

Они кинулись в объятия друг друга.

— Как же это случилось? — спрашивал Калинин. — Ведь ты же упал в реку…

Он осекся:

— Хотя и я тоже.

— Смотри! — произнес Семен, показывая правую руку. Алексей ухватился за нее, не веря, что на ней целы все пять пальцев.

— Как?..

— Ты разобрал завал? — спросил Семен.

Алексей не ответил, пристально глядя другу в глаза. Старшина обхватил ладонь лейтенанта и сильно сдавил ее:

— Я верил в тебя, ротный!

Воздух наполнился нарастающим рокотом. Калинин по привычке глянул на снег под ногами, но причина была не в нем. Закрывавшие обзор ели внезапно обрушились и полетели вниз под гусеницами танков. Армада машин на огромной скорости неслась по сугробам прямо на двух солдат.

Калинин со старшиной на минуту замерли в замешательстве, стоя в проносящемся потоке машин, а затем закричали от радости. Старшина сорвал с себя ушанку и запустил ее в небо.

На бортах танков, летящих по сугробам, темнели звезды.

— Это наши танки!!! — безумно закричал старшина.

«Наши!» — радостно подумал Алексей. Танки пронеслись, и вслед за ними раздалось дружное многоголосое «ура!».

— УРА!! — подхватили Семен и Алексей…

Блиндаж напоминал тот, в котором Калинин был назначен ротным. Но комбатом оказался совершенно другой человек. Лысый и усатый офицер с интеллигентной манерой речи, чем-то напоминающий Зайнулова.

Когда Калинин со старшиной вошли в тесное помещение блиндажа, комбат встал и поздоровался с каждым за руку.

— Рад, Алексей Витальевич, снова видеть вас, — произнес он. — И вас, Семен Владимирович!

Семен вопросительно поглядел на лейтенанта.

Они приблизились к дубовому столу, на котором была развернута карта. Взглянув на нее, Калинин почувствовал слабость в ногах. Уставившийся на карту Семен не смог оторвать взгляд, а только крепко ухватился за край стола — так крепко, что скрипнули доски столешницы.

— Это свежая карта? — спросил Алексей.

— Недельной давности. От десятого января.

— И линия фронта на ней обозначена правильно?

— Абсолютно.

Калинин коснулся вощеного листа, словно проверяя, существует ли он на самом деле. В углу стояла дата: 10 января 1942 года.

— Я согласен с вами, — произнес комбат. — Карта производит впечатление. Мы наступаем! Мы наступаем впервые за шесть месяцев войны. Части Западного фронта под командованием генерала армии Георгия Константиновича Жукова бьют фашистов, всё дальше и дальше отгоняя их от Москвы! Немец бежит, бросая технику и неся потери людей. Это еще не конец войны, но это первый шаг к разгрому вражеских орд…

Алексей слушал комбата, а сам глядел на карту, на которой Москва располагалась не к западу от линии фронта, как он привык, а к востоку. К ВОСТОКУ!!!

— Я понимаю вас, — продолжал комбат. — Враг стоял близко к сердцу нашей родины. Еще бы чуть-чуть и… Но общими усилиями мы не допустили его в столицу. Бойцы Красной Армии стояли насмерть, жители Москвы сделали невозможное для укрепления рубежей, а генерал армии Жуков не позволил танкам Гудериана прорваться на Можайском направлении…

Алексей постепенно осмысливал полученную только что информацию. Всё происходившее с ним до сих пор постепенно складывалось в цельную картину.

— Ваш взвод прекрасно справился с заданием по обороне моста на реке Долгопрудная, — сказал усатый комбат. — Учитывая вашу доблесть и заслуги, мы решили назначить вас, Алексей Витальевич, на должность командира роты.

Калинин поднялся. Его тошнило.

— У меня нет для этого боевого опыта, — произнес он.

— У вас отличные данные, — произнес полковник. — Семен Владимирович может подтвердить.

— Это правда, — сказал старшина, глядя на лейтенанта. — Таких, как он, я еще не встречал.

— Принимайте роту, товарищ лейтенант.

Алексей и Семен вышли из закопченного помещения блиндажа на свежий воздух. Он казался пьянящим, Алексей обессиленно прислонился к стенке окопа.

— Никто никогда не узнает, — произнес старшина.

— Это слишком невероятно, чтобы быть правдой, — произнес Алексей.

— Что ты сказал? — вдруг настороженно спросил Семен.

— Это слишком невероятно…

Старшина судорожно стал ощупывать карманы, что-то ища. Алексей внимательно следил за ним.

— Где же? — нетерпеливо повторял Семен, шаря в карманах гимнастерки и штанов. — Я не могу найти!

— Что ты ищешь? — спросил Алексей.

— Письмо!

— Высоцкий! — воскликнул кто-то. Семен поднял голову. — Высоцкий!

— Я здесь! — отозвался старшина. В окоп спрыгнул солдат.

— Тебе письмо.

Семен вырвал из рук солдата треугольное письмо. Почтарь только усмехнулся и пошел дальше. Крепко сжав в руках тетрадный листок, Семен жадно вчитывался в аккуратные чернильные строки.

— Жив! — вдруг закричал он, чем изрядно напугал Алексея. — Жив Володька! Жив сынок!

Он снова принялся обнимать Калинина.

— Это слишком невероятно, чтобы быть правдой! — воскликнул Семен Владимирович.

— Это и есть истинная правда, — серьезно ответил Алексей. Семен посмотрел на него.

— Я не мог понять, что означал тот треугольник на крыше избы в деревне. И почему на нем вырезаны цветы. Ваня Ермолаев подсказал, что жизнедеятельность цветочных растений связана со временем суток. Тогда я этого не понял, но сейчас всё становится на свои места. Время! Ведь этот треугольник — солнечные часы. ЧАСЫ! — Калинин взволнованно перевел дух. — Семен, теперь ты понимаешь, что это была за река? Река Времени! Храм Воды — Храм Времени, священный и вечный. Свастика в круге — знак бесконечности и знак времени! Свастика в центре мироздания. Русло реки — это русло истории. Чернобог перегородил реку и тем самым повернул ход событий.

— В этом русле истории немцы захватили Москву? — произнес Семен.

— Верно. Но истинный ход событий тот, в котором мы сейчас находимся. Мы вернули реку в прежнее русло, где немцы проиграли битву за Москву, а командующий Жуков остался жив.

Семен опустился на земляное дно окопа.

— Не могу поверить, — отрешенно произнес он.

— Придется.

Калинин достал измятую тетрадь и раскрыл ее. На удивление, в ней сохранились все карандашные зарисовки, которые он сделал в деревне Потерянная.

— Но выше по течению я видел еще один завал! — продолжал он. — И я уверен, что соответствующий ему год есть одна тысяча двести двадцать четвертый.

Старшина изумленно посмотрел на Алексея.

— Да, — кивнул Алексей, — однажды ход истории уже был изменен. И если в этот раз Чернобог изменил исход битвы за Москву, то тогда это произошло с битвой на реке Калке! На фресках церкви ясно видно, что первоначально русские витязи разгромили монголотатар. Но затем монгольские ханы принесли жертвы Чернобогу. Много жертв. Они призвали его, чтобы повернуть ход истории. И он совершил это. Он захватил Храм, перегородил Реку Времени, изменив русло. И вот уже битва при Калке оканчивается плачевно для русских войск, монголотатары одерживают победу за победой, порабощают Русь, и после этого в течение трехсот лет длится монголотатарское иго. Ты понимаешь, в истинном ходе истории ничего этого не было! Мстислав Удалой с дружиной разгромил монголов, и завоевания Руси не произошло!

Он замолчал и поглядел в тетрадь.

— После того как Чернобог перегородил реку в тысяча двести двадцать четвертом году, после того, как русские войска потерпели поражение на Калке, некто призвал Мстислава Удалого с дружиной.

— И велел захватить высоту Черноскальная?

— Да. Чтобы вернуть ход истории в истинное русло. Восстановить порядок в Храме, как сказала девочка-смерть. Только витязи, в отличие от нас, не дошли до Реки Времени, и Русь на триста лет осталась в монголотатарском рабстве.

— Это новая рота, — говорил ординарец. — Там много молодых, еще зеленых солдат, но костяк составляют прожженные мужики.

Калинин, старшина и ординарец повернули на главную улицу небольшой деревни.

— Равняйся! — скомандовал сержант. — Смир-рно!

Рота была полностью укомплектована. Три взвода по тридцать человек. Настоящая рота.

— Посмотри, — произнес Семен, указывая на кого-то. Калинин повернул голову.

— Ваня, — прошептал он.

Он бросился к Ермолаеву и обнял его. Сзади подбежал улыбающийся старшина.

Ермолаев нерешительно кашлянул:

— Товарищ командир, извините… откуда вы знаете, как меня зовут?

Калинин посмотрел на лицо сибиряка. Может быть, это и хорошо, что он ничего не помнит? Может, и хорошо.

Он пошел вдоль строя, пожимая руки тем, кого узнавал.

Рогачев…

— На какой стадии изготовление короткоствольного пистолета-пулемета? — спросил он.

Глаза бородатого оружейника удивленно расширились. Калинин похлопал его по плечу и двинулся дальше.

— Коля! Приходько! — Он обнял солдата.

— Не припомню, где мы могли познакомиться, лейтенант, — ответил Николай.

— Это было давно… — ответил Алексей, радуясь, что вновь видит украинца. Ничего, что они всё забыли. Хотя это объяснение неправильное. В их жизни не происходили те события, которые случились в заколдованном лесу. Они отстояли Москву. Они никогда не отступали на рубежи Вологда — Кострома — Чебоксары.

Смерклый и Вирский стояли рядом. Сердце Калинина похолодело. Он прошел мимо, даже не задержав взгляда. Сзади Алексея догнал Высоцкий.

— Я прослежу, чтобы Приходько больше не доставал Фрола, — сказал он.

— Сделай, пожалуйста, — ответил Алексей. — Надеюсь, в нем не вырастет такая же ненависть, как тогда.

В конце строя стоял Зайнулов. Калинин не смог удержаться, чтобы не обнять и его, а Семен, выпятив вперед нижнюю челюсть, сильно тряс руку политрука.

— Мы разве знакомы? — вежливо спросил Зайнулов.

— Нет, Михаил Ахметович! — честно ответил Калинин. — Но я много слышал о вас!

Перед выдвижением на Волоколамск у роты выдался свободный вечер. Старушки, хозяйничавшие в деревне, любезно предложили солдатам переночевать в избах.

Калинин шел по улице, радостно слушая речь солдат, доносившуюся отовсюду. Речь живых солдат. Он курил папироску. Запах дыма стал привычен, но уже не казался таким волшебным, как на дереве в заколдованном лесу, когда Алексей в первый раз пробовал курить. Ощущение, что он перенесся в родной дом, не приходило. От этого было немного грустно.

А может, он просто скучал по заколдованному лесу?

— Алексей, оставь покурить! — раздалось позади. Калинин обернулся.

— Конечно, — ответил он, улыбнувшись старшине — Держи.

Высоцкий усмехнулся, взял папироску. Они вошли в избу, в которой уже находились политрук и Ермолаев. Сняли шинели и повесили их у входа.

— Как раз к чаю, — сказал Зайнулов. — Заходите.

Калинин пригладил волосы, поправил гимнастерку и вошел в избу вслед за старшиной. Ермолаев и политрук сидели за столом, грея ладони о жестяные кружки с горячим чаем. Алексей уже собирался опуститься на стул, когда заметил в красном углу избы маленькую икону. Он подошел к ней.

С березовой доски смотрел длиннобородый старец с мудрыми глазами. Он сидел на высоком кресле, одной рукой указывая на что-то, а в другой держа книгу.

Это был старец с церковных фресок в деревне Потерянная. Калинин сразу узнал его. Только на фресках изображение сохранилось до половины, а здесь, на иконе, полностью. И Калинин понял, что в языческой церкви от него скрылась небольшая, но существенная деталь.

У старца не было ноги.

Алексей подозвал худую старушку, хозяйку избы.

— Что это за святой? — спросил он.

— Это не православная икона, — объяснила старушка. — Языческая.

— А кто на ней изображен?

— Род-батюшка. Бог всех богов. — Она начала рассказывать: — У него в руках книга судеб. В ней записана судьба каждого человека. Он смотрит в нее и говорит, какова у человека будет судьба. А рукой, видишь, он показывает, что надобно делать человеку.

— А почему без ноги?

— Его по-разному изображают, — сказала старушка. — Я видела и с двумя ногами. Но он всегда сидит, и мне кажется, что взаправду нога-то одна. Вот так, сынок.

Она ушла, оставив Алексея перед иконой. Калинин вглядывался в лицо старца, пытаясь отыскать в нем знакомые черты. Неуловимое сходство было. Выходит, не по воле слепого случая рота Калинина забрела в заколдованный лес. Комбат знал, куда посылает солдат, потому что до этого, семьсот лет назад, посылал туда Мстислава Удалого с дружиной…

Он сел за чай и совершенно не мог влиться в разговор политрука и старшины. Мыслями лейтенант был далеко отсюда. Он вспоминал могучие колонны величественного Храма и маленькую девочку, стоящую посреди них. Почему-то в уме крутились ее слова: «Была принесена огромная человечья жертва, чтобы Черный лебедь захватил Храм».

* * *

27 января 2000 года,

Стокгольмский международный форум по холокосту.

Из выступления профессора Тадеуша Вайзинского:

«До сих пор остается загадкой истинная причина, по которой с марта 1942 года по октябрь 1944-го в нацистских концентрационных лагерях было уничтожено, по разным оценкам, от 6 до 10 миллионов человек…»

section
section id="note_2"
section id="note_3"
section id="note_4"
section id="note_5"
section id="note_6"
section id="note_7"
section id="note_8"
section id="note_9"
section id="note_10"
Что это? (нем.).