Резниченко Ольга

Глупые игры… в Любовь

Глава Первая

* * *

— Какие шикарные волосы! Ах, какие локоны! Ами, смотри! Да еще какие длинные!

— Да, да. Шикарные…

— Спасибо…

— Так, милая, что будем делать? Высокую прическу, или, просто, немного низ подкрутим?

— Ассиметричный Боб.

— Эм… Не поняла?

— Под мальчика… И перекрасить в ярко рыжий.

* * *

— Жозефина! Что ты сделала с собой?!!

Тебя забыла спросить.

— Ни-че-го, — растяжно, с тактом и расстановкой, проговорила слово, на каждом слоге (для усиления эффекта усвоения)… шаги со всей дури отчетливо выбивала по деревянным ступенькам.

— Немедленно вернись назад! Жозе!

Размечталась!

Гневно пнула дверь, так что лязг от того, как та захлопнулась за мной, разошелся эхом по всему дому.

— Жозефина, что ты вытворяешь? А ну немедленно открой дверь!

— Мама, у меня нет настроения разговаривать. Давай завтра, — заезженная попытка прогнать назойливое внимание.

А на ходу уже сдирала с себя одежду…

Завалиться в кровать и УСНУТЬ — вот единственная на сегодня мечта… у Жо Матуа.

— Жозе, если ты…

— ЗАВТРА! ВСЁ — ЗАВТРА!

* * *

Мечты мечтами, бессилие бессилием, а вот дрянные мысли — им не прикажешь.

Чем сильнее их выталкиваешь из сознания, тем напористей они врываются обратно в голову.

Ну, ну.

И что теперь? Что будет завтра?

Депрессия. Депрессия… покинешь ли ты меня наконец-то? Справлюсь я с тобой в такой, радикальный способ? Иль нет?

Хотя бы каплю… Мне немного.

Просто, дай… глоток свежего воздуха…

И снова нервы на пределе…

И снова глупым калейдоскопом, болезненными вспышками взрываются воспоминания в голове.

Казалось, это было совсем недавно, вчера… или же, наоборот, давным-давно…

Ну да.

Ну да.

Интересно Вам, что меня сломало? Интересно?

Конечно же интересно! А как иначе?

Чужое горе всегда интересно. Такое забавное, интригующее, невероятное, и главное… БЫЛОЕ, НЕ ВАШЕ, МИМО…ЛЁТНОЕ.

Эт да.

Мало, наверно, чем удивлю, когда скажу… что в школе, в классе моем… появился новенький.

Новенький, И очень-очень красивый мальчик. Парень. ПАРЕНЬ, Жо!

Ведь если у других мальчиков, наших ровесников, еще только компьютерные игры в голове, то этот уже давно водит "хороводы" с девушками (старшего, чем он сам, как годиться крутым парням, возраста), да и еще очень быстро занял место завсегдатого вечеринок и дискотек, их ЦЕНТРОМ, причиной заварушек и приколов.

А внешность, внешность!

Мама дорогая…

Я никогда не думала, что скажу эту фразу…

Ангельское, подобно античному богу лицо.

Шедевральное творение… гениального скульптора.

Эдакой… сладкий перчик. Сладкий…

Девки сошли с ума. И я в том числе.

Н-но… у меня было слишком мало шансов на реальность этого счастья.

Девочка-заучка, ботаничка, с заурядной внешностью, несуразной фигурой и сдвинутыми на правильности родителями.

Меня никто не обижал в школе — знали, папа оторвет голову любому.

Время шло, Жо выросла — а эффект папенькиной дочки остался, хотя и сама неплохо могу за себя постоять.

Да то не важно. Не об этом речь.

Античный бог, красавец и просто идеал.

Я таяла…

Из дня в день брела в школу лишь за одним — его увидеть. Лишь его…

А однажды, меня… моя близкая подруга Нора пригласила на одну из "домашних" вечеринок "старшеклассников" (видимо, идти самой не особо хотелось, потому вдруг, вот так, как доселе никогда не было, вспомнила про меня).

И он… был там.

Дуреха, ой дуреха…

Тая от счастья, закипая от грёз, я впивалась вином, как голодная.

А что мне, дурочке, которая только шампанское на пару праздников нюхала, этот литр вина?

Литр, или два…

А, может, то и вовсе был коктейль из водки и вина (кто знает?).

Я едва волочила ноги. В голове осели веселые вертолеты, в животе порхали счастливые бабочки…

И вдруг… медленный танец.

И он, он, ОН! приглашает меня.

Верите?

И мне не верилось…

Феерия, дурман, безумие…

Сладкий ПЕРВЫЙ (… в моей жизни) поцелуй, нежные объятия…

Ночь взорвалась яркой вспышкой, отпуская сказку в реальность.

Как сейчас помню…

Нежный шепот на ушко, ласковый поцелуй в шею…

Быстрые шаги наверх.

Уединились. Уединились ото всех.

Прижал к стене. Жадно обнял. Притулился всем своим телом…

А я, а я… дрожу, как банный лист. Задыхаюсь от его аромата, от его тепла…

Боже, разве можно быть счастливее, чем я в тот момент?

В голове все кружилось, взрывалось и тихо рассыпалось на радостные, робкие снежинки.

Скрипнула дверь. Пристыжено захихикали и вбежали внутрь. Мы. Это были мы.

Самые счастливые существа на планете.

Едва замок щелкнул, как снова сладкие нежные поцелуи коснулись моих губ. Руки властно обвились вокруг тела — прижал, прижал к себе, боясь даже на мгновение отпустить.

— Жо, ты… ты такая… Я боялся, боялся тебе признаться… Боялся, что прогонишь…

— Глупенький, — поцеловала в ответ.

— Ты мне так нужна… Я места себе не находил все это время, всё… мечтал.

… столько раз ты мне снилась.

… Жо, милая моя, дорогая… Девочка моя…

… присел на край кровати и бережно усадил меня себе на колени…

И снова ласки, и снова… любовь.

Жадные поцелуи, порхание фей в голове, дрожь в руках…

Сердце колотилось, как бешенное.

Задыхалась я, задыхался и он.

Нежные объятия…

Робость улетучивалась, сменяясь безумием радости, удовольствия, услады…

… бережно уложил меня на кровать и тут же повис сверху.

Смутилась. Пристыжено сжалась.

Едва дышала…

— Маню, я… я…

— Не бойся, ничего бойся, моя девочка. Ничего. Я не причиню тебе боль. Доверься мне…

… проворно скользнув рукой по животу вниз, тут же добрался до змейки моих джинсов и резко дернул. Та уныло запищала и поддалась.

— Маню… МАНЮ… Я не хочу, — я, я…

— Тише! — немного приподнялся, давая больше свободы себе для движений, и тут же сорвал с меня штаны.

— ОТПУСТИ! — нервно дернулась. — ОТПУСТИ МЕНЯ!

Едва попыталась скинуть его с себя, едва…, как резкий удар, жгучая пощечина с лязгом, дикой желчью и яростью влипла мне в лицо.

— Молчи, СУКА! Иначе УБЬЮ!

И ни слезы, и ни мольба не помогли…

… ничего.

Две с половиной недели уже прошло. Две недели и четыре дня.

А по мне, по мне, как вчера. Как сегодня…

Время лечит?

Не знаю. Не знаю.

Нынче моими врачами стали… СПИРТНОЕ, ДУРМАН И ВЕЧНЫЙ СОН.

"Ты такая, как все"

"Ха-ха, нашей ботаничке засадил"

"Обули заучку"

"Пусть меньше свои книжки читает"

"А с виду такая тихая!"

"Да она такая самая овца, как и все те дурочки, что за ним бегают. И чем только думала?

— Ясное дело, чем…"

Вот. Вот эта точка, от которой я рысью помчала вперед.

Вот и всё.

Прежней меня… больше нет.

Но не ради других, не ради… НЕГО.

Ради СЕБЯ.

Я стану лучше, ярче. Неповторимой. Уникальной… и желанной.

Кинжал в спину… прошлому. И отныне — СВОБОДНА.

… и НЕДОСТУПНА.

Ненавижу, ненавижу мужчин.

… и любой ценой… заставлю их СТРАДАТЬ.

И не слезы нынче на моих глаз. Нет.

Это — блеск ярости,

взрывы злости,

раскат ненависти.

ПРЕЗИРАЮ.

ПРЕЗИРАЮ… всех вас!

Истинно презираю…

Глава Вторая

* * *

Знаете, что больше всего бесит в моих родителях?

… их идеальность.

Здравомыслящий, наверняка, сразу бы потянулся к телефону… и судорожно набрал номер "неотложки"…, едва услышал эти слова.

Что же. Ваше право, сударь.

Просто, понимаете…. У моих сверстников, тех, кого я раньше считала друзьями (пока их истинные лица не открыл этот мой… случай), их семьи — настоящее, если не чистилище, то исчадье ада.

… ссоры, разборки, скандалы. Драки.

Все это, бесспорно, ужасно. УЖАСНО!

Но привычно. Свыклись.

Притерлось. Приелось.

Никого этой новостью уже не удивишь.

И даже… это горе — причина для сплочения, ПОНИМАНИЯ друг друга.

А идеальные, правильные, СЧАСТЛИВЫЕ… никому не нужны.

Не ищите, люди, друзей В БЕДЕ, а ищите — в СЧАСТЬЕ!

Их там… нет.

Нет.

Вот и у меня… за те мои шестнадцать лет… никого… искреннего так и не появилось.

Я одна, одна. ОДИНОКАЯ.

Во всем.

Стараниях, начинаниях, мечтах…

Но все это… сопли детства, пустые вздохи.

Больше всего раздражает то, что у меня… У МЕНЯ такой идиллии, как у них, в жизни нет.

И не будет.

Я — выродок. Выродок в семье.

Мой сводный брат, Мигель (еще один экземпляр мудрой, "неземной" идеальности), и тот более похож на моих родителей (хоть и не родной сын), ближе им, чем такой… недоделок, как я.

Вот стараюсь, занимаюсь — и у меня получается.

Учеба, олимпиады, конкурсы…

Но разве это то, что мне нужно?

Я хочу ПОНИМАНИЯ! Хочу ЛЮБВИ! Хочу ДРУЖБЫ!

А в итоге… только осколки, ошметки… или огрызки.

Я — урод. УРОД.

Что же, отныне я буду гнуть эту линию… уже умышленно.

Не такая, другая. Уникальная.

Пусть дурная, ненужная, грубая, глупая, ПРОПАЩАЯ…

УЖЕ НЕ ВАЖНО.

Мизантроп — это не просто слово. И даже не диагноз.

Это — ПРИГОВОР.

* * *

Знаете, какая у меня недавно забава появилась?

Соблазняю мужчин… (да, мужчин, на мальчиков… у меня нынче страшная аллергия).

Соблазняю, довожу до кондиции, а затем сбегаю.

Я не сплю с ними, если вы об этом.

Это и есть моя черта.

За нее… ни один урод, не пройдет.

Словно самоубийца… радуюсь остроте ножа, идеальности ровной поверхности лезвия, прочности удавки…

Я играю, играю с огнем.

Кто расстраивается, кто даже плачет.

Кто смеется и хохочет от правды.

Кто унижает…

Кто бьет.

Мне все равно. Все равно. Делайте, что хотите, но меня не получите.

Вот такая у меня игра… в любовь.

Я вырву столько сердец, сколько позволит мне эта жизнь.

Пока не сдохну.

* * *

— Жо, может, спустишься вниз? У нас гости.

Пусть подавятся… Какого лешего приперлись?

— Тетя Виттория? Дядя Шон?

— Здравствуй, малая.

— Ч-что ты с собой сделала? — оторопевши, уставилась на меня крестная.

— Вот об этом я тебе и говорила, — тяжело вздохнула мама и печально улыбнулась. — Теперь она у нас — такая…

— А мне нравится, — торопливо вставил слово мой дяденька и крепко обнял за плечи.

Пусть знакома я с ним недолго, чуть больше года (ведь с крестной они поженились совсем недавно, правда, знакомы… давно; в общем, неважно), но за все разы общения — он для меня был настоящей находкой. Хороший друг, приятель. Я иногда для таких… уникальных (в положительном аспекте слова) выделяю в третий пол — ведь негоже такого хорошего человека относить к тем уродам (мужчинам). И да, в том списке еще были отец, брат и дедушка.

Вот и теперь Шон поддержал меня. Кто бы сомневался?

— Полгода отсутствия — и такие перемены. Ты меня пугаешь, Жозе, — все еще недоумевала тетя.

— Ничего, все это к лучшему, — мило улыбнулась в ответ и, едва оторвалась от Шона, тут же принялась расцеловывать свою крестную (и подругу в одном лице; что не говорите… года идут — а она только и молодеет, душой и телом! Теперь мы даже на вид мало чем отличаемся… да, ребята, и такое в жизни бывает!). — Я так скучала.

— Прости, не могли раньше вырваться. Майя рожала. Вот мы всем семейством и поддерживали ее весь этот период.

— И кто на этот раз?

— Опять мальчик, — мило улыбнулась Виттория и закачалась из стороны в сторону, словно школьница, болтая полами платья (я вам еще не говорила, что она слегка безумная? Слегка — плохо сказано. Но именно за это я ее и люблю. Она такой же… недотепок, как и я).

— А вы когда… осмелитесь? — решила подколоть тетушку.

— Так. Стоп, — резкий шаг назад. Меряющий взгляд с головы до ног. — Это точно — моя малышка Жозефина Мария Матуа? Или кто-то иной?

— Иной, — загадочно ухмыльнулась я. — Иной.

… и нынче… уже не малышка (подумалось про себя, так и не вырвавшись наружу, дабы еще больше не травмировать психику близких).

— Ладно, пошлите за стол. Майя передала торт и индейку. Вторая, правда, уже прилично остыла. Но…

* * *

— Рассказали? — едва слышно прошептала Виттория моей маме на ушко.

— Еще нет.

— Что рассказали? — наглым образом ошарашила их, обличия… нелепую конспирацию.

Удивленно оглянулись.

Да, да. Жо раньше бы себе такой грубости никогда не позволила (а для меня… такое поведение — это грубость), зато теперь…!

Крестная правильно подметила, я уже — другая.

Так что, дорогие мои… привыкайте.

— Луи, тебе еще добавить индейки? — мне показалось, или в этих словах тетушки… прозвучала издевка?

— Нет, спасибо, уже не лезет, — недовольно пробурчал мой отец и торопливо встал из-за стола.

— А тортик? — ехидно улыбнулся Шон.

Что за спектакль? Что они не договаривают мне? Что скрывают?

— Нет, спасибо, — все так же сдержано, вежливо, но с нотками злости, ответил тот.

— Жо? — любезно поинтересовался у меня дядя, но уже без этого идиотского выражения лица.

— Нет, спасибо. С меня и сока хватит.

Повисла неловкая тишина.

Что-то неладное засело между всеми нами.

И это мне не нравилось. Но выяснять… не буду.

Нет на это ни сил, ни желания.

— Ладно, — тяжело вздохнув, нелепо шлепнула ладонями по коленкам, а затем, резко отодвинувшись от стола, уверенно отчитала, — я пойду к себе. Никто не против?

Обычно, этот вопрос я задавала из вежливости и осторожности.

Сейчас же — это было чисто формально.

Короткий вдох — поднялась и пошагала к себе в комнату.

Словно угадала… их ожидания.

Мать и крестная тут же принялись что-то обсуждать…

Но что… мне уже было глубоко… до "фиолетовой" лампочки.

Захлопнулась дверь.

Не снимая одежды, не снимая даже тапок, плюхнулась в постель.

Рафаэль сегодня с женой.

Марк уехал к бывшей.

У Сета сегодня гостюют дети.

Бредли… Бредли?

Самый молоденький (лет двадцать) из моих нынешних…

Романтик. Нежусичка. При каждой встрече всё цветы дарит…

Раз даже мягкую игрушку припер…

Нет. Бредли надоел.

Сегодня буду спать. Тупо спать.

И пошли они все… НАХРЕН.

Глава Третья

* * *

— Жо, к тебе можно?

— Виттория, разве я тебе когда-то отказывала?

Ехидно улыбнулась.

Короткие, точные движения. Но сколько грации в них!

— С днем Рождения!

— Неужели уже перевалило за полночь?

— Да. И… час ноль три, так что ты, моя девочка, уже родилась.

— Мама спит?

— Нет, все ждут внизу. Мария хотела прийти, н-но… побоялась тебя лишний раз злить.

— И правильно. Ненавижу праздники.

Игриво подмигнула бровкой.

— Даже со мной?

Эй, эй, эй! Моя крестная просто так словами не бросается!

— И-и-и… — повела я, взывая к интриге, — что это значит? — подталкивала на откровение своей дерзкой улыбкой.

— Ты у нас девушка теперь взрослая. Мама говорит, жаждешь быть независимой?

Облом.

Затронула больные, расшатанные струны. Не нота Ля это звучит…

Улыбка скомкалась в гримасу.

— Независимой, взрослой и неповторимой, — повторила я те слова, которые обычно теперь в гневе выплевываю матери и отцу в лицо, лишь бы те отстали от "моих экспериментов".

— Делай все так, как я скажу, и эту ночь не забудешь никогда.

Я (намеренно) выгнула бровь, изображая интерес и удивление.

Ну же, давай, колись, тетушка!

— Верь мне, моя красотка. И твои семнадцать — это будет что-то.

* * *

Строгая юбка по колено. Высокие сапоги на низком каблуке.

Невзрачная кофта и куртка серого цвета.

И это чудище — я.

Мадам, в таком ужасе я даже к Бредли не ходила.

Ну, Виттория. Верю тебе, как себе, и лишь потому тащу этот уродливый крест за собой.

Крепкие объятия, поздравления, подарки.

Поцелуи, наставления, ласка и тепло.

Ай, ай, ай! А в голове лишь одно — безумие и коварство Виттории.

Кто, кто — а эта дама умеет отрываться.

Видели бы в каком состоянии приходили мои родители… после ее вечеринок. Даже такие "павы", как они, ставали сумасшедшими воробьями.

* * *

Со спокойной душой и доверием… мои родители и дядя Шон отпустили меня вместе с Витторией на вечеринку.

— Не знаю, всё, что я видела в этом городе — гадкая пародия на праздник…

— А кто тебе сказал, что это будет… в ЭТОМ городе? — и игриво замигала бровками. — Виттория Колони никогда так низко не летает, — ехидная улыбка, выползшая змейкой на ее лицо, казалось бы, тут же подписала мне смертный приговор.

Но мне это… НРАВИТЬСЯ!

(понимающе закивала я, давясь в ухмылке от коварности предположений)

* * *

Шальное такси…

И за полчаса мы уже в аэропорту.

Частный самолет? Вы смеетесь?

— Италия, моя девочка. Нас ждет ИТАЛИЯ!

* * *

— И я пойду в этом? — невнятный жест рукой, промеряв себя с ног до головы.

Короткий шаг — и разорвала мне юбку по шву до бедра, резкий рывок — и укоротила из миди в та-а-акое мини, что даже стыдно стало…

— Издеваешься?

— А то.

— Ты сумасшедшая… но не до такой же степени? — обижено надула я губы.

Расхохоталась Виттория.

— Да шучу, шучу.

Неспешно прошлась по салону самолета, к кабинке пилотов. У самого выхода… слегка приподняла шторку (дверку) и вытащила оттуда запакованное в целлофан черное платье…

Забавный дизайн…

Длинное сзади… до самых пят (подобие шлейфа), спереди — лишь чуть ниже линии мини юбки….

А декольте? Мама родная…

Оголяло мою грудь… до откровенной распутности.

Еще мгновение — и протянула черные модельные туфельки на очень высоком каблуке.

Нельзя не отдать должное…

— Меня мама убьет…

— Потому и нарядилась ты в тот серый ужас, что изначально был на тебе. тАкую тебя видеть… твоим родителям… противопоказано.

Пристыжено улыбнулась.

— Посмотри на себя в зеркало! Эх, какая конфетка! А если добавить еще немного уверенности, надменности и коварности? Светская львица!

— Крестная, ты меня пугаешь!

— А разве не такой ты хотела быть?

Пристыжено опустила глаза. Поджала губы.

Молчу…

— Брось дуться. Я как лучше хочу. Скажи только… Ты, действительно, такая решительная, как постоянно твердить своей матери? Хочешь быть другой? Хочешь быть независимой и неповторимой?

Уверенный взгляд в глаза.

— Да.

— Смотри, чтобы бы ты не пожалела о своих словах.

— Не пожалею, — жестоко отрезала, как патриот перед смертью.

Не пожалею…

Глава Четвертая

Через пару часов уже были на месте.

Черный лимузин поджидал у входа.

Замок. Огромный, средневековый замок — наша цель.

— Aeternus Festum, или Аетфе, что в переводе с латыни — Вечный праздник. Здесь, моя милая, венчались твои родители, венчалась я с Шоном, Майя с Кайлом…

— А в обычных церквях… уже не модно стало?

Ехидно хихикнула.

— Модно — не модно, неважно. Традиции — много чего значат. Да и разве можно найти прекраснее место для веселья?

Шпили башен упорно тянулись ввысь, желая дотронуться до неба…

Окутывая нежным бархатом древнего, вечнозеленого соснового леса, огромный холм бережно обнял замок, укрывая от недоброжелателей почти со всех сторон, оставляя подступ лишь только с юга…

Глубокий ров, наполненный водой, высокий вал… и берма вдоль высоких каменных стен, усеянная неошкуренным дрекольем, лишала последней надежды на удачное взятие крепости…

Мистическое, завораживающее, пугающее было что-то во всем этом…

— И теперь вопрос… что мы здесь забыли? Чья-то свадьба?

— Здесь не только венчания проходят, милая моя Жо. Любые торжества. Причем как по поводу, так и без. Вечный праздник, он на то и ВЕЧНЫЙ, чтобы длиться… вечно.

— Каждый день?

— Каждую ночь.

Понимающе улыбнулась.

— Справа, видишь самый большой шпиль?

— Да.

— Это — и есть церковь. А вот небольшая круглая башня… у самого подножья холма?

— Угу-мсь.

— Когда-то там было место заточения… Одинокое маленькое окошко… с видом на небо.

А нынче место умиротворения и покоя.

— Зачем здесь так много кольев, под стенами?

— Эти шипы, mortuus lacrimatio (мертвый плач, плач усопшего) изначально были для обороны крепости. Затем долгое время служили для привидения в исполнение смертной казни неверных. Да и не раз самоубийцы находили здесь покой. Забравшись в башню Quies (Покоя), спрыгивали вниз… на колья… медленно, но уверенно двигаясь в лапы Смерти.

— Очень весело.

Загадочно повела глазами и улыбнулась.

— Иногда, это единственный выход. Кедровые колья — еще та сила…

Весь этот замок чем-то напоминал небольшой городок, изолированный от всего мира высокими каменными стенами, спрятанный… со всеми своими диковинами и тайнами.

Подъехав к огромному, высокому строению, лично мне больше напоминающему католический храм (готического стиля), автомобиль наконец-то остановился.

— Вот и на месте.

Водитель любезно открыл дверь…

Длинная, красная ковровая дорожка…

(здесь все такое пафосное?)

У входа стояло несколько молодых людей, убранных в шикарные, дорогие вечерние наряды…

Я себя только и ловила на мысли, что каким-то неведомым чудом… попала в XIX век…

И это — веселье в стиле Виттории Колони?

Ну-ну…

— И помни, ты здесь — самая главная гостья. Так что грудь вперед, нос к верху — и на всех плевать…. с высокой колокольни, — едва слышно прошептала крестная (хотя всем видом даже не подала этого).

Надменность, жеманность и… коварность.

Так причитала доселе тетушка? Что же… постараемся.

Двери отворились — и мы вошли в огромный, шикарный зал…

Глаза разбегались в разные стороны, жадно пытаясь впитать в сознание эту божественную красоту. Но-но! Нынешний образ Светской львицы запрещал проявлять любопытство… к таким мелочам. Я это знала (из фильмов и книг, естественно), а потому искренне подыгрывая образу, мастерски изображала равнодушие, или даже… легкое разочарование.

На мгновение показалось, или, может, так и было, но все, кто едва улавливал нас своим взором, тут же поворачивались, спеша приветствовать (внимание!)… легким поклоном головы.

Но Виттория в ответ… даже косого взгляда не бросала на них.

Полное пренебрежение, высокомерие, холодность.

Я усердно вторила ей, изображая… королеву.

Вдруг путь нам преградил… какой-то молодой человек.

(такой вольности я, право, не ожидала, свыкнувшись с жеманностью и пугливостью остальных гостей).

Манерно поклонившись, тут же выровнялся, и, едва сдерживая едкую ухмылку, вкрадчиво прошептал:

— Как дамы добрались? Всё хорошо?

— Доминик? — удивленно вздрогнула Виттория, — я думала, ты на Эйземе сегодня.

— А я думал, вы в Лондоне, — язвительно отрезал тот.

— Ясно…

— Да и не мог пропустить столь знаменательное событие, — игриво вздернул бровями… и тут же перевел взгляд на меня.

— Если ты хоть пальцем к ней прикоснешься, — тон Виттории тут же потерял вежливость, превращаясь в серьезный, гневный, тихий рык, — я тебя… УБЬЮ.

Расхохотался. Короткий взгляд на крестную… и снова на меня.

Но едва Павлин попытался что-то сказать в ответ, как я тут же остудила его пыл, выплеснув на блюдце… заготовленную для МУЖЧИН желчь.

— Не переживай, Виттория. Я на таких уродцев не ведусь, — и гордо вздернув подбородочком вверх, тут же продолжила свое шествие, смело бросив навязчивого собеседника ни с чем.

Тихий смех моей тетушки вслед… и затем уверенный, размеренный стук каблучков — она пошла за мною.

Да уж… уродец, уродец…

Ах, каким же он был, на самом деле, красивым! Я бы даже сказала… безупречным!

Боже мой…

Правильный, ровный… аккуратно выточенный нос, густые, четкой, идеальной дуги брови, большие, выразительные темно-карие глаза, пышные ресницы. Тонкие, чувственные губы.

Высокий, мускулистый, в отличной форме… харизматичный брюнет.

Да уж, Жо. Тебе остается лишь нервно прикусить язык, закатить губку назад и смириться, что на такие рыбёшки… у тебя мастерства не хватит, да и снасти слишком слабы.

Еще немножко — и путь мой завершен. Уткнулась в огромные, деревянные двери, украшенные позолоченными лианами сказочных растений и букетов вычурных цветов.

Замерла в ожидании. Буквально мгновение — и Виттория поравнялась со мной.

… на ее лице выплясывала коварная улыбка.

Ух, не к добру, НЕ К ДОБРУ эта змейка изогнула ее губы. Попомните мои слова. Слишком хорошо я знаю эту женщину, чтобы просто списать все на интригу.

Пристальный пытливый взгляд на меня…

Глаза в глаза.

(а ухмылка так и не сходит с ее личика)

— Последний шанс тебе даю, — добродушно, но все же с загадкой, некой издевкой и таинством, произнесла Виттория, — не отказываешься от своих слов? По-прежнему смелая и… непоколебимая?

Коварная улыбка, моя, в ответ.

— Я все еще в игре, мадам.

Замигала бровкой.

— Тогда…, - резкий разворот; уверенно, смело растолкав, распахнув обе створки дверей перед собой, прокричала, — ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ… В МИР ВАМПИРОВ И ПОЛУКРОВОК, дорогая…

Глава Пятая

И как только в голову Виттории могла прийти такая чушь?

Чушь?…

Я замерла в недоумении.

Ужас, тихим, жадным настом покрывал все внутри меня, обездвиживая, лишая даже права дышать…

Ужасный, гадкий запах… приторный, солено-едкий… врезался в мое сознание, заставляя сражаться с непонятными чувствами…

Я не могла понять, что это было.

Не могла…

(или, просто, не хотела признаваться сама себе?)

Увиденные, увиденные картины… правды… напрочь списывали рассудок со счетов. Все попытки объяснить логически, адекватно… происходящее, скатывались к нулю.

В какое-то, крайнее для моей смелости и остатков храбрости, мгновение… захотелось дико завизжать и тут же броситься наутек.

Но нельзя. Нельзя.

"Не теперь", — обреченно проконстатировал разум и тихо запищал от ужаса.

Виттория продолжила свое шествие, и я была вынуждена идти за ней.

Попытки не отставать, вести себя манерно, сдержано, уверенно…

Но…

Дрожат руки, ноги подкашиваются…

Приступы тошноты… волнами подкатывают к горлу, душа и туманя сознание.

Иду. Иду вперед, пытаясь бессмысленно смотреть пред себя и не обращать внимание на…

Мужчины и женщины, представители "сливок общества", шикарно разодетые, галантные, правильные, вежливые, воспитанные как Леди и Джентльмены, доныне казавшиеся мне эталоном правильности и идеальности, сейчас превратились в мерзкий разврат…

Плотские игры, лобзания, страстные, гадкие, похотливые объятия…

И, и, И! как бы не хотелось признаваться, но… все это сопровождалось каким-то умопомешательством…

Вместо поцелуев… были укусы… УКУСЫ… кровь текла… по шее, рукам…

Текла рекой, и никто не пытался ее сдерживать.

Играясь, смакуя…. они слизывали капельки, ручейки багровой жизни…. наслаждаясь безумием.

И пусть все это было скрыто полумраком, шальными взрывами дурманящей, эйфорической музыки, все казалось ничем иным, как больной оргией наркоманов.

Это… это хуже, чем просто вечеринка… под дозой. Это хуже даже чем закрытое пати, где все до последнего под прессом ЛСД.

Это был… порочный ад, даже для такой больной меня, как я теперь.

Кровь, кровь… Неужели эти люди, действительно, думают, что они — вампиры?

И все это — и есть Аетфе, и есть вечеринка Виттории?

Крестная уже сидела у барной стойки, в пол оборота повернутая в мою сторону.

Спешно добралась я до пункта назначения и присела рядом.

— Вижу, ты под впечатлением, — прокричала (пытаясь прорваться сквозь шум и гам музыки) Виттория и мило улыбнулась. Резкий разворот к бармену, — две "Кровавых Мэри".

Мои глаза округлились от ужаса. Внутри все испуганно сжалось.

Она думает, что я тоже буду пить кровь?

Э-эй…

Лучше бы я еще дома выкурила травки, или закинулась колесиком Фена, чтобы сейчас не сходить с ума от истерики, что вот-вот уже вырвется наружу, чтобы спокойно пережить эту ночь.

Два бокала… с красной жидкостью встали передо мной.

Нервно сглотнула и невольно скривилась от ужаса.

Вдруг Виттория радушно рассмеялась и ласково похлопала ладошкой по моей коленке.

— Девочка моя, расслабься. Это — всего лишь томатный сок. Я же понимаю, через что ты сейчас проходишь. Давай сядем за столик, чтобы музыка нам не мешала. Думаю, стоит кое о чем поговорить.

Схватив свой бокал "Мери", она тут же пустилась в ход.

А я, словно дурочка, все еще непонятливо моргая глазами, пыталась ей подражать.

* * *

— Прости, крестная, но я думаю, все здесь… слегка сбрендили. Вот и все.

Загадочно улыбнулась.

Вдруг игриво вздернула бровкой и вкрадчиво прошептала:

— А разве не этого ты хотела? Чего-то невероятного. Стоящего. Независимого… СВОБОДНОГО.

— Все это… здесь не причем. Они — пьют кровь… и думают, думают…

Вдруг бокал с моим напитком вспыхнул огнем, напугав меня до чертиков, так и не дав договорить.

Буквально секунды пять-десять, чтобы я могла понять, что не брежу, и пламя тут же потухло.

Тяжело сглотнула. Удивленный, немой взгляд на Витторию.

Лишь ухмылка на ее личике плясала в ответ.

Еще мгновение — и мой бокал сам сдвинулся с места и в миг приблизился к тетушкиному.

Еще секунда — и в дребезги разлетелся подсвечник на нашем столе.

— Таких штучек я могу показать тебе уйму. Хотя это не совсем доказывает, что я — ВАМПИР, но то, что… не человек, уж точно. Не находишь?

— Т-ты — в-в-вампир?

— Да, моя девочка. Я вот уже скоро как пятьсот лет, как Вампир.

— А? — только и вырвалось из меня, нелепо приоткрылся рот. Глаза выпучились до боли.

Разум упорно твердил, напоминал, что моя крестная — сумасшедшая.

— Правда, из них, — продолжила отвлеченно свой рассказ, не обращая внимания на мое внутренне оцепенение, — пробыла сто лет под землей. Заживо закопанная. Братец постарался. Видишь ли, обратил меня мой муж… в вампира. Вернулся из долго военного похода… мертвым, и меня забрал в свою вечность. Забрал. А мой старший братец все это пронюхал. Обвел вокруг пальца, втерся в доверие… И Ферни, будучи доброй души человек, существом, уступил. Обратил и его. Эх, знали бы мы тогда, какая цена за то доверие и дружбу! Меня в плен земле, на далеком, заброшенном острове Искья, а мужа — на куски и в пламя.

— Соболезную, — пробурчала что-то невнятное себе под нос, все еще сражаясь с "за"… и "против".

— А кто еще из наших… тогда?

— Все.

— Мама?

— Сразу после твоего рождения… обратили.

— Папа?

Загадочная улыбка.

— Луи, Луи… Эх, мой верный друг Матуа. Уже триста лет, как земля носит этого прекрасного вампира. Если бы не его поддержка, ух, сколько бы я дров наломала…

Тяжело сглотнула.

НУ, НЕ ВЕРЮ! НЕ ВЕРЮ Я!

— Мигель, — но все равно веду эту игру…

— Ох, Мигелюшка. Лет двадцать ему было, когда Луи обратил его.

— Шон?

Нервно хмыкнула.

— Шон… Ему было двадцать, когда стал… А знаешь, знаешь, почему мы поженились только через пятнадцать лет после знакомства?

— Нет.

Загадочная улыбка. Загадочная, но целиком сквозящая печалью и болью.

— Потому что я сама лично его приговорила… к пятнадцати годам погребения под землей… vivi sepultura… Справедливость? Разве это было справедливо? Знаешь, — замерла на мгновение, перебирая воспоминания, подбирая слова, — я, когда его первый раз увидела, то сразу захотелось голову свернуть ему. Весь такой скользкий, алчный, вертлявый, самовлюбленный, горделивый жук. Но потом, потом, как узнала ближе… то, как он душой и телом постоял за друга, друзей… Это просто нечто. Казалось, как такой хитрый, эгоистичный, всегда добивающийся своего, экземпляр, мог вот так легко… предложить свою жизнь во имя друга. — Пристыжено хихикнула. — В общем, еще на суде… у меня крышу повернуло не в ту сторону. Кораблик мой… поплыл вспять, борясь с течением. Пятнадцать лет ходила я день у день… к нему на могилку, тихо моля… простить меня. Я знала, знала, что он меня не слышит, и даже не знает, что я рядом. Но ходила… Больная? Больная. Сумасшедшая, влюбленная дура. Боже, Асканио уже не раз срывался… раскопать Шона и четвертовать… за это МОЕ помутнение. Представляешь? Лишь Матуа, твой отец, меня поддерживал все это время. Не давал отчаиваться. А потом, потом, как только я поняла (а мне приснился вещий сон), что Шон сегодня… (тогда, два года назад) очнется и выберется из могилы, спадут оковы vivi sepultura, я… я СБЕЖАЛА. Собрала вещи и… уехала в Рим. Сбежала. Было невыносимо страшно осознавать, что все эти… пятнадцать лет я ЛЮБИЛА того, кому… даже, может, и не нравлюсь. Представляешь? Я жила надеждой, у которой даже СЕМЯ не было.

Тяжелый вдох.

— Знаешь, чего в те дни мне больше всего не хватало?

— Чего?

— Бренности… Обычной человечной смертности. Когда отчаяние окончательно захлестнуло разум, я попыталась покончить с собой, — (нервный смешок) — Чего я только не вытворяла, что не попробовала. Но жизнь теплилась во мне, разгораясь еще ярче, с болезненной силой. Даже кол в грудь…. меня не мог убить, не мог лишить сознания. Я была заключена оковы Вечности и Безумия. В бессмертном флаконе. В тот момент мне было хуже, чем когда… сто лет тлела под землей…. сто лет. Ожидание, ожидание приговора — … это невероятно больно. Больно…

Замерла. Затихла.

— А дальше?

(слезы бежали шальными струйками по моим щекам; в эти слова… было невозможно не верить…)

— А дальше… Дальше… В один прекрасный день (не знаю, не знаю сколько прошло тогда времени, сколько он думал, рассуждал, ждал, прежде чем приехать; не знаю — для меня то была ужасная вечность…). Постучал в мою дверь. Не могла поверить глазам… А знаешь, знаешь, что он мне тогда сказал вместо простого, человеческого "привет"?

(я молча закачала головой в ответ)

— "И почему ты еще не одета? Через полчаса… у нас венчание. А мы еще кольца себе не выбрали".

… Представляешь? Сорванец… маленький.

Смущенно захихикала, пряча лицо в ладошках.

Глава Шестая

* * *

— Но почему я раньше… никогда не замечала? Почему… не рассказали?

— Твои родители решили дать тебе максимально долго побыть человеком… Простым, бренным. Дали вырасти тебе на почве ценностей тех, которыми когда-то мы сами жили. Человек. Быть человеком — отличная школа, дабы став чудовищем, вовсе не превратиться в животное.

— Почему сами не рассказали? И почему только теперь я узнаю?

— Сами… пытались, еще как пытались, но ты же сейчас никого, кроме себя, не слушаешь… А напрямую… побоялись, резко и неожиданно, не хотели еще сильнее тебя не оттолкнуть от себя.

— Я — тоже вампир?

— Полукровка. Рожденная от вампира и смертной.

— Как настроение, мои милые дамы? — Вдруг к нам подошел тот самый "уродец", Доминик, кажись, и, не дожидаясь особого приглашения, уселся за столик.

Вальяжно развалившись, как на троне — король, бесцеремонно, не скрывая своего интереса, уставился на меня.

— Пока тебя не было, все было безупречно.

— Ах, ах, как же ты меня любишь, моя дорогая Виттория.

— Безусловно, Доми, безусловно.

— Уже рассказала про нас? — короткий, вопросительный взгляд на тетушку.

— Да.

(а я молчу, боясь упустить что-либо важное; хотя, наверно, больше мечтая убедиться, что история про вампиров — больная шутка)

— Отлично, тогда через полгода свидимся… на Эйземе, красотка, — мило улыбнулся мне молодой человек и игриво замигал бровью.

— Бельетони, может, не будешь клеиться? Ей же только семнадцать.

— А хороша ж то как! — ядовито улыбнулся Виттории.

— Но не по зубам, вам, мон синьор, — набравшись (казалось бы, уже давно умершей) храбрости, прорычала я в ответ.

— Ох, ох, — наиграно закачал головой, "страдая" от горя. — Ладно, не скучайте. Я еще вернусь.

Спешно поднялся и, бросив короткий прощальный взгляд на меня, тут же спустился к танцполу по ступенькам и слился с толпой.

— Кто это?

Тяжелый вдох.

— Недетепаный Казанова. Доминико Роберто Джованни Бельетони. Основатель Ордена Полукровок, Эйзема, а нынче там лишь как гость… за свои проколы, — печально улыбнулась. — В общем, забудь. Тебе с ним водиться не стоит. Самодовольный, горделивый павлин. Вместо души — пустота, или же правильно сказать — жажда к развлечениям. Да и только.

— Что значит, что через полгода на Эйземе… свидимся?

— Семнадцать с половиной лет назад… был заключен договор. В твои восемнадцать ты, Жозе, должна будешь выбрать… к какому Ордену принадлежать: к Вампирам или Полукровкам. А для этого полгода поживешь на Искье, и полгода — на Эйземе. Познакомишься с бытом, жизнью, постулатами двух Конфессий — и сделаешь полноценно осознанный выбор.

— А если я не хочу? Не хочу никуда ехать, ничего выбирать?! — едва сдержалась от крика (или мне только показалось, что я сдерживалась?).

— Прости, но здесь у тебя выбора нет. Должна будешь выбрать сторону. Те, кому будешь служить, и те, кто душой и телом будут за тебя заступаться.

— Но вы? Мама, папа…

— Все мы — Искья. Но ты — Полукровка. Может, захочешь быть с такими, как ты…

Ну, вот. Даже в этом больном бреду крестной, в своей семье я снова… — ВЫРОДОК.

Благодарю.

— Чушь! Все это — полная чушь! — гневно рявкнула и тут же встала из-за стола. — Я в туалет, — любезно (и это сквозь такую злобу?) объяснила свои действия, давая понять, что сама справлюсь… и сопровождать ненужно.

Резкий разворот — и в толпу. А дальше, дальше — расспрошу, найду, куда спрятаться и все обдумать…

… если тут, конечно, еще кто остался в адекватности, чтобы дать внятный ответ на вопрос.

Чертовые наркоманы!

* * *

Секс в туалете. Нет, я такого никогда не понимала.

Типа спрятались, но у всех на виду. Очень разумно.

Раздраженно скривившись, смирившись с неудачей, нырнула в комнатушку с карикатурой на дверях… "писающий мальчик".

Глубокий, тяжелый вдох.

Наконец-то одна. Относительно тихо… и спокойно.

Да уж, такой дурной ночи… в моей жизни не было. Конечно, еще не предел прежних скитаний, но сумасшествия хоть отбавляй.

* * *

— Ты куда?

— Жо где-то пропала, — нехотя ответила Виттория.

— Оставь ее в покое. Пусть подумает, переварит услышанное. — Заботливо прошептал Асканио и, потянув девушку за локоть немного на себя, назад усадил в кресло. — Не дави на нее.

* * *

(Жо)

Просидев в туалете, на комоде, возле зеркала, минут десять, наконец-то стала… понемногу приходить в себя.

Не верить — мое право. Пока это возможно — пока и буду сохранять в себе нотки рассудка.

Нехотя спрыгнула на пол. Отворила двери. И едва вывалилась наружу, как кто-то обхватил меня за талию, и, оттащив куда-то в бок, тут же прижал к стене.

Доминик.

Ну-ну.

С вызовом и неприступностью, гордо задрав нос вверх, я уставилась ему в глаза.

— И? — короткое, вопросительное. Надменное.

Вдруг плотно прижался ко мне, наглым образом вклинивая между моих ног свою коленку. Еще сильнее придавил к стене.

Глаза в глаза.

Жар его дыхания обдавал мои губы.

Пыталась держать себя в руках, прятать волнение.

— Так значит, уродец? — наконец-то изрек…. прошептал Доминик.

— Так значит… из обидчивых? — ехидно улыбнулась в ответ.

— Больше из злопамятных…, - и игриво прищурил глаза.

Робкий вдох и снова изобразила улыбку.

— Я не боюсь.

— Я заметил, — спешно ответил.

Вдруг отдернулся в сторону, лишь на мгновение. Не сразу поняла, что задумал.

Мимо проходила официанточка… и на подносе несла разного рода напитки. Вот Доминик и дернулся к ней. На ходу вырвал из бокала вишенку и снова прильнул ко мне. Вновь прижался своим телом, наглым образом заставляя чувствовать его всего…

— Будешь? — протянул мне ягоду, аккуратно удерживая ее за веточку.

Нервно хмыкнула.

— Не голодна.

— А я — голодный.

Коварная улыбка выплыла наружу.

Проворным движением оторвал лишнее от вишенки и вдруг… "нечаянно" уронил мне ее на грудь. Та спешно скатилась в щелку и замерла. Не успела я среагировать на такую вольность, как Доминик тут же прильнул своими губами к моему телу. Влажный язык скользнул по коже, в попытке достать, схватить ягодку. Я смущенно дрогнула и попыталась отстраниться (неудачно, ведь зажата в объятиях, придавлена к стене). Ловкое движение — и мерзавец, поймав языком "проказницу", втянул в себя.

Гордо выпрямился. Медленно, растяжисто прожевал свой трофей, скривившись в самодовольной, коварной, ликующей ухмылке.

Ну, кобель. Ну, Казанова напыщенный!

Моя кокетливо-надменная улыбка давно уже скатилась в злобно сжатые губы.

— Еще что-то подобное выкинешь — и я оторву тебе твое мужское достоинство, — гневно дернулась, пытаясь вырваться наружу. — Отпусти.

Нехотя отстранился, все еще не снимая с лица маски победителя.

Короткие, резкие, уверенные движения — и вырвалась из плена.

Спешно пошагала прочь.

* * *

— Жозефина, — радостно вскрикнула Виттория, едва я стала подниматься по ступенькам, к столикам.

Рядом с ней сидел интересный мужчина, лет так тридцати пяти. Явно выраженные черты француза. Большой прямой нос, тонкие, ядовитые губы, ледяные, холодные, неприступные глаза… Красавец, не иначе.

Но разъяренная фривольностью Доминика, я была готова разорвать любого, кто был мужского пола.

— Познакомься, это мой брат — Асканио.

— Здрасте, — злобно фыркнула я, так и не удостоив дружелюбным взглядом. — Мы сегодня пить еще будем? — обратилась я к Виттории, наверно, как никогда грубым, злобным тоном.

— Может, еще "Мери"?

— А, может, водку?

Удивленно вздрогнули ее брови.

— Водку, так водку…

Ух, как меня взбесил этот напыщенный кобЕль. Нет, ну, вы слышали? Видели?

Я… Я в шоке.

Полукровка, Основатель Ордена. Да пусть хоть сам дьявол, мне то что? Но такой наглости и вольности я никому не позволю! Ишь какой прыткий!

… хотя чего кривить душой.

Понравилось, черт подери, еще как понравилось!

Глава Седьмая

Явились домой лишь к обеду.

Кроме того, что я напилась до полного забытья, больше ничего знаменательного на этом празднике не произошло.

На тему вампиров с родителями я не решалась заговорить…

Вплоть, пока не наступил вечер воскресенья.

Оказывается… в понедельник с утра… я УЖЕ лечу в Италию, на остров Искья. Но только уже не на одну ночь веселья, а на ПОЛГОДА.

Нет, ну, вы представляете?

* * *

Слезы. Крик. Истерика. Гневные высказывания… и в итоге скандал, ужасная ссора.

Вот так я покинула отчий дом, чтобы наконец-то уверовать в то, что… вампиры и полукровки все же… СУЩЕСТВУЮТ.

… будь они проклятые.

* * *

Виттория любезно провела со мной первую неделю на этом острове.

Жить пришлось в небольшой комнатке (каменные стены, невысокий потолок; настоящая келья монаха), зато одной.

Арагонский замок. ЧуднОе место. Огражденный со всех сторон водой (единственным проходом к нему был длинный мост, переходящий в туннель, а уж затем терраса, дворик… и поход на цвингер, где и обитали жители этого загадочного городка), замок больше напоминал темницу, место заточения, чем убежище, или "дом", "школу".

Бесспорно, на Аетфе (из-за загадочного, коварного леса, где можно уединиться, укрыться, куда сбежать; или из-за пафосной, аристократической вычурности?) было лучше.

Здесь же — как на ладони, разве что со скал — да в воду… И лишь пучина скроет от надоедливых лиц.

Ох, а тошнотворных экземпляров сколько!

Оказывается, ребята, у вампиров бывают дети.

(и как Бог мог так ошибиться?)

Не верю…

Неужели, если бы мне родители рассказали о моей сущности при самом рождении, с самого начала, когда котелок (разум) стал варить, я бы тоже стала таким моральным уродом, как здесь… некоторые?

С "комплексом" Бога или Богини, молодые особи расхаживали, изображая пупок вселенной.

Подумаешь, умеют быстро передвигаться. Раны затягиваются, как на собаке (вернее, еще быстрее, как лунка льдом в сорокаградусный мороз). Прыгают высоко, кусаются больно.

В общем, самое настоящее… дикое животное.

Но все равно! Разве это — повод возомнить из себя Божество? Считать себя выше других?

Для них — люди не просто букашки, не просто низшее сословие. Нет. Для них люди — обычная, бездушная… еда.

Мда.

А я… а я — Полукровка.

Здесь таких очень мало, да и относятся к нам… предвзято.

Мне-то все равно. Я плюю на них с высокой колокольни, живу сама по себе, общаясь с другими лишь по нужде или учебе. Но те, кто слабее характером, сразу ломаются, срываются, убегают в слезах…. или же, что еще хуже, — становятся страшными лизоблюдами… перед вампирами.

Не зря существует другой, НАШ Орден. Ой, не зря…

Ах, да. Учеба! Даже здесь осталась она в моей жизни: основы высшей математики, изучение различных языков (теперь, кроме французского, мне навязывали итальянский, испанский, русский, латынь и (внимание!) китайский и японский).

Мама дорогая…

О физике, химии, астрологии, истории, искусствоведении, естествознании, религии, этике, психологии, социологии, политологии и прочей ерунде… не стоит даже упоминать, иначе мозг взорвется сразу (и не только у меня).

Единственным, чем здесь действительно покорили, — так это богатейшей кладезю раритетных изданий книг разных направлений, течений и времени публикации.

Конечно, и художественной литературе здесь место нашлось, но шла она больше как предание минувших дней будущим поколениям, памятники истории культуры разных времен и народов. А мне то что? И на этом спасибо!

Целые вечера я просиживала за книгами, перечитывая английских классиков в оригинальных изданиях (их времени), других же народов — в отличном, качественном переводе.

Так, например, мне довелось увидеть издание трагедии "Ромео и Джульетта" Шекспира… 1599 года выпуска.

Мама дорогая.

Я боялась на нее… даже дышать.

~*~

Одна отрада, одно счастье…

Вот тебе, Жо, и твои полгода на Искье: холодная война с недорослями-вампирами, чтение уникальных книг и изнасилование мозга ненужными науками…

Глава Восьмая

* * *

Урок французского. Бог мой, и за что мне такая кара?

Преподавательница (местная красавица; надменная, самоуверенная, развратная француженка) как всегда опаздывала.

Я по привычке уселась за самую последнюю парту и пыталась сосредоточиться на чем-то приятном. Пыталась думать о своем.

Н-но не получалось.

… ведь напыщенная, с комплексом Божества, Пенелопа (я вам о таких, как она, рассказывала) пыталась в очередной раз меня вывести, спровоцировать драку, чтобы Жо вновь отправили к Асканио за новой порцией нравоучений и наказаний (аля лишить права в эти выходные развлекаться в ночном Неполе).

Глубокие вдохи. Тупо не слушать.

… еще держусь.

— Нет, но ты скажи? Скажи, зачем вообще такие недотепы, как полукровки? Ни рыба, ни мясо. Вынести можете много, живете вечно, а тело, тело то что? Настоящая каторга, а не существование.

(я закрыла глаза, дабы не видеть это тупое существо перед собой и пыталась напевать про себя любимую песенку)

— Что молчишь? Сказать нечего?

— Тебе еще не надоело?

— Нет. Я просто хочу, что бы ты признала… Полукровки — … ошибка Природы. Глупая попытка быть такими, как мы.

(ну, ну, Жо.! Еще один вдох и считай до десяти; нет! Двадцати… пяти)

— Почему же это? — от его голоса меня даже передернуло на месте. Спешно раскрыла веки и уставилась на нежданного гостя.

Доминик?

— Ой, здравствуйте… — покраснела от смущения Пенни, тут же расцветая, как майская роза. Нелепые движения — попытка принять вид шикарной Леди.

Я невольно рассмеялась. Курица.

— Между прочим, — продолжил Бельетони, — ваша, вампирская, кровь ничего не может, кроме как ЛЕЧИТЬ… людей и полукровок, — вдруг уселся за парту рядом… и самым нахальным образом… (Аааа! Спасите!) обнял меня за талию.

Я нервно дрогнула, дернулась в сторону, и готова была уже вовсе встать и уйти, но вдруг уловила явные перемены, смятение Пенелопы. РЕВНОСТЬ! ЗАВИСТЬ! Оба-на!

Замерла. Застыла, тут же откинув прежние намерения.

Грациозно выгнулась, чуть ли не откровенно прижимаясь боком к своему "соседу".

Доминик воспринял это то ли как комплимент, то ли все же раскусил, понял мою игру, а потому еще сильнее прижал меня к себе, поудобнее обхватив своей рукой за талию.

— А вот наша кровь, — (короткий взгляд на меня) — способна передавать опыт и способности… от одного к другому. Даже вампирские штучки мы можем… усвоить, — и игриво вздернул бровью.

— Т-так это правда, что Вы… ты умеешь, читать мысли?

— И не только.

Вдруг что-то переменилось в Пенни. Сломалось… или это отчаяние заиграло, как дрожжи в бочке? Пошла на абордаж, чес-слово!

Выгнулась, едва не распластавшись на всю парту, приблизилась к Доминику… и похотливо, вкрадчиво, интимно прошептала:

— А вы бы могли продемонстрировать свои способности мне… наедине?

Я застыла в ожидании и недоумении.

Эта дура совсем рехнулась?

Бельетони ехидно улыбнулся и вдруг приблизился к ней в ответ. Глаза в глаза, губы к губам… на расстоянии дыхания (но рукой все еще, ублюдок, меня-то обнимает!) проворковал:

— А, может, сразу… пойдем сейчас в туалет… и я тебе засажу?

От грубости и неожиданности она даже отпрянула немного назад. Замерла, глотнув слова.

Я, задетая такой пошлостью, тут же попыталась встать и уйти, но Доминик со всей силы меня тут же отдернул и усадил назад.

Дикий хохот вырвался из его груди.

— Девушка, будьте осторожны со своими словами и желаниями, — грубо, дерзко, унизительно отчеканил слова Пенелопе в лицо и ядовито ухмыльнулся.

Отворилась дверь.

А вот и Француженка.

Короткие шаги к столу и вдруг замерла.

— Доминико?

— Здравствуй. Можно, я погостюю у тебя на уроке? — мило улыбнулся, даже не думая вставать (для приветствия).

Мне показалось, или та покраснела… от смущения?

— Д-да, конечно. Буду рада, — перевела недоуменный взгляд на меня (на мгновение застыла), а затем, как бы одумавшись, повела его дальше…. бессмысленно уже скользя по ученикам. — Простите, что опоздала.

Присела.

— Что там на сегодня? Все готовы…

— Что ты ей уже сделал? Бедная, так покраснела, когда тебя увидела, — ехидно улыбаясь, прошептала я Доминику.

Короткий смешок и прикусил нижнюю губу.

— Если я тебе расскажу, то ты меня обвинишь в извращении.

Я возмущенно закатила глаза под лоб и отвернулась.

Ну, да. Да. Неужели, ты, дорогой мой, успел ко всем уже приклеиться?

— Жозефина, может, ты нам прочитаешь и переведешь? — холодным (с зарытой где-то далеко ненавистью) произнесла мисс Франни (так я ее зову). Ревность? Да уж, не хватало мне еще и ее "любви".

— Хорошо, — тяжело выдохнула и нехотя встала (старая привычка еще со школы). Книгу в руки — и давай читать.

И какой леший меня надоумил надеть короткую юбку?

Этот похотливый уродец, Доминик, тут же откинулся на спинку стула.

И, не скрывая своего явного интереса, стал меня разглядывать… сзади.

Я заикалась, запиналась на словах, задыхаясь от злости.

… а он наслаждался моим смущением.

Резкий разворот.

— Если ты сейчас не перестанешь, то я тебя прибью.

— А что я? — на мгновение изобразил лицо испуганного, невинного малыша, а затем ядовитая ухмылка все же выплыла наружу…. игриво замигал бровями.

Ну, ВСЁ! Точка!

Быстро закрыв книгу…. со всей дури стукнула, ляснула ею по голове Доминику.

— Ай, — нервно отдернулся, но лыба еще сильнее растянулась на лице.

Чертов кобЕль!

— Жозефина, что ты себе позволяешь? — тут же завопила Франни, испуганно вскочив с места.

Гневный, презрительный взгляд бросила ей навстречу.

— Ни-че-го, — отчитав по слогам, тут же пустилась к выходу.

Быстрые, уверенные шаги — и вылетела из кабинета прочь.

Лязг от закрытой двери… разошелся эхом по всему коридору.

Гневно выстукивая каблуками по мраморной плитке, пыталась мысленно разгромить весь мир.

Нет!

Такой злой… я давно уже не была.

Вдруг кто-то ухватил меня за руку (не видела, ибо подлетел со спины) и резко дернул на себя. От неожиданности потеряла равновесие…

И шлепнулась прямиком ему в объятия.

Наглым, властным, жестким поцелуем впился в губы.

Короткое мгновение — и живо отстранился.

… Доминик.

Гневная пощечина полетела ему в отместку…

Ловкий уворот — ушел от удара.

Едкий хохот и милая (ликующая) улыбка.

— Ух, и злюка ты, Жо.

— Идиот, — только и смогла прорычать.

Его харизма подкупала, как еще ни один взяточник.

Ублюдок.

Нехотя отстранился, выпустил мою руку из своей.

Прощальная улыбка.

— Ладно, мне пора, сладкая. Не скучай. Рад был повидать, — резкий разворот и пошагал прочь от меня.

Эй, стоп. И этот гад еще и умудрился меня сегодня "бросить".

Быстро сняв туфель (с тоненькой шпилькой! ух, должно его спине понравиться!), тут же швырнула ему вдогонку.

Лови, фашист, гранату!

Но едва я уже захотела вспыхнуть от радости, едва строгий удар обещал быть победным, как Бельтони тут же обернулся и в последний момент проворно поймал мою вражескую "пулю".

— Ух, это мне на память? — радушно (с виду радушно, а так — столько зарыто едкости и уколов! что я едва не поперхнулась собственной слюной) заулыбался, самодовольно покрутив туфельку в руках. — Как мило, дорогая. Как мило!

На ходу сняв вторую, я тут же бросилась бежать к нему.

— ОТДАЙ!

— Размечталась! — расхохотался Доминик и, гадко дразня, высоко поднял свою руку, удерживая в ней туфель.

— Отдай, я сказала, — злобно прорычала, пытаясь допрыгнуть, дотянуться до своей "утерянной" обуви, но тщетно.

— Что здесь происходит? — испуганно обернулась я. Так и есть. Асканио.

Вот и не видеть мне в выходные Неаполя.

Ну, Доминик…

— Ничего, — жеманно улыбнулся Бельетони, едва скрывая свою неприязнь.

— Я думал, твой дружеский визит уже закончился.

— Закончился.

Короткий взгляд на меня…

— Не скучай, — и игриво подмигнув на прощание, развернулся и пошел прочь.

… унося мою бедную туфельку с собой.

— Жозефина, что происходит?

— Ничего, это так… — едва внятно бормотала, всматриваясь вслед Доминику.

Вот длинный коридор добежит до своего конца, и этот мой красавец… скроется за поворотом.

Печальный, разочарованный вздох (ни то по утерянном каблучке, ни то по "уродцу")…

Попытка смириться.

Но буквально в последний момент, вдруг Бельетони поднял свою руку (не оборачиваясь), так высоко, чтобы я увидела, (неужто настолько был уверенный, что я буду проводить его взглядом?) и, дразня, игриво покрутил моей туфелькой на прощание.

Еще шаг — и скрылся из виду.

Глава Девятая

Но не успело одно мое мучение исчезнуть, как вдруг из кабинета вышла Франни (видимо, услышав голос Асканио) и спешно направилась к нам навстречу.

Ну, ну.

— Эта Ваша родственница… — начала та свое глупое нытье.

— Она мне не родственница, — грубо перебил ее Аско.

(право, было НЕПРИЯТНО услышать такие слова, пусть даже правду, пусть даже это была такая долгожданная грубость для Француженки)

— А, а, — замялась на мгновение дамочка. — Ладно. Эта девушка, Жозефина Матуа, она ведет себя неподобающе. Вульгарно.

(Эй, эй! И это я — вульгарная?!! Да ты только на себя посмотри! Как одеваешься! Развратница!)

— Она, она… — заикалась, подыскивая нужные слова.

Тяжелый вдох.

— Я разберусь, — грубо, властно отрезал вампир и, не обращая больше на нас внимание, пошел в свой кабинет. — Жду вас, Жозефина, у себя… через час.

Всё-таки… выстрелил.

Попала я.

Франни ликующе заулыбалась. Бросив на меня пренебрежительный взгляд, проделала незамысловатый, короткий (резкий) разворот и ушла прочь (видимо, продолжать урок).

Скажите мне, дамочка, это вы мне за мою вольность и бойню, или же за Доминика…. МСТИТЕ?

* * *

— Жозефина, я уже устал проводить с тобой нравоучительные беседы. Ты все равно ничего не слышишь.

— Слышу, — нервно вздохнула, невольно закатив глаза под лоб.

— Нет. Не слышишь. Понимаешь, это тебе — не школа, не университет. Тут не могут отчислить за неуспеваемость или плохое поведение.

— Тогда казните, — гордо выпрямилась и уставилась ему в глаза.

Удивленно дрогнула бровь.

— Не шути так.

— Не шучу.

Тяжелый вдох. Встал из своего кресла… Медленная, плавная, растяжистая походка… и (обогнув свой стол), встал прямиком передо мной.

Глаза в глаза.

— И что мне с тобой делать? Не понимаю… К чему эти войны? Бойни? Самовыражение?

Детский сад.

— Пока будут меня обижать, унижать, опускать, пока и буду буйствовать. И с этим Вы уж… ничего не поделаете, как бы ни хотели и не старались.

На мгновение закусил нижнюю губу, и погрузился в раздумья. Короткий вдох и наконец-то изрек:

— Ты думаешь, Искья — паршивое место? Исчадье ада? Что же… Недолго тебе осталось здесь принужденно находиться. Четыре месяца — и уедешь на Эйзем. Может, уклад… смиренных монахов тебе по душе больше будет… без вампиров.

Э-э… какой еще смиренный уклад монахов? (удивленно дрогнула, но со всех попыталась удержать маску равнодушия)

— Молчишь? Молчи. Прошу только… без драк. Неужели так сложно… выяснять всё… без рукоприкладства?

— Постараюсь.

(обижено надулась)

— Ладно, иди…. Хулиганка.

Уселся в свое кресло, и, не обращая больше на меня внимание, стал перебирать какие-то бумаги.

* * *

И снова дни в попытках вести себя отрешенно, не реагировать на "глупые ошибки Природы" (или Nature, как модно здесь говорить).

Вечера бездушно таяли за книгами в библиотеке.

Ужасная, дикая, гадкая скука сжимала, мяла все внутри меня, заставляя ныть, выть от изнеможения.

Эх, мой Рафаэль, мой Марк….

Даже Бредли. Я скучаю… по мужским ласкам и за тем, как я мучила их, своих "жертв".

Скучаю по игре. По скандалам, обидам, ссорам.

* * *

— Все. С меня довольно, Жозефина. Я звоню твоему отцу.

— Звоните. Привет передавайте…

Тяжелый вдох.

Что? Не ожидал?

— Неаполя тебе до конца месяца не видать.

— Подумаешь, — растяжно пропела и показательно развела руками в стороны, — Там все равно ничего интересного нет.

— Что ты от меня хочешь? — резкий, дерзкий шаг навстречу. Вплотную.

Глаза в глаза (а он-то свысока все равно на меня смотрит).

— Ничего.

— Долго будешь издеваться? Или тебе нравиться, как я отчитываю тебя?

— Может, и нравится, — гордо вздернула подбородочком.

Пристальный взгляд. С вызовом, гордостью…

Замер. Замер, не дыша…

И ТУТ МЕНЯ ОСЕНИЛО!!!

ВоТ! Вот то, что мне нужно! По чем мое сердечко уже сколько времени плачет.

Игра в Любовь.

Игра.

И это уже не просто азарт. А настоящее БЕЗУМИЕ.

С каждым разом все сложнее и сложнее цель…

Недоступное невероятно притягивает.

Да так, что рассудок плывет, уступая полной неадекватности.

И вот теперь… передо мной…

… венец всех былых сражений.

Такой властный, гордый, неприступный… и это уже даже не Павлин. Лев.

Настоящий Лев.

И он… будет моим.

Бутылочка сделала свой замысловатый ход, последний круг… и остановилась…. уткнула свой носик на Асканио.

В дверь постучали.

— Да? — грубое, властное (как и годиться для моего "мальчика")

… нехотя оторвался от меня своим взглядом.

Эх, в какой неподходящий момент нас прервали!

Шаг в сторону.

Несмело дрогнуло дверное полотно.

Молодая девушка, запинаясь от волнения, едва слышно прошептала:

— Вас просили явиться в зал Суда. Ар де Ивуар приехал, со своими…

— Сейчас буду, — резко перебил, не желая дальше глушить голову пустыми речами.

Короткие, быстрые шаги к столу — и, живо перебрав бумаги, достал какой-то сверток с красной печатью.

Задумчивый, отвлеченный взгляд в мою сторону. Замер на мгновение.

— С тобой мы еще не договорили.

Я коварно улыбнулась.

Ну-ну.

— Я потом тебя вызову, а сейчас иди на учебу.

— Уроки закончились, — гордо задрала нос. Выровнялась во весь рост. — И наши уехали в Неаполь. Шопинг… и все дела.

Подошел ближе. Тяжелый, раздраженный вдох.

Казалось, сейчас… мой лев меня и съест.

— Значит, и ты езжай.

— Я же наказана, — гордо вытянулась, пытаясь еще больше взбесить "царя".

— Пока нет.

Удивленно вздернула бровью (больше наигранно, чем инстинктивно).

Резкий разворот, и повиляв (мысленно) хвостиком перед раззявленной пастью Льва, медленно поплыла к выходу.

Видели бы… застывший ужас, удивление и шок… на лице дамочки, что принесла новость на блюдце… великому Королю. О да, а такая малолетка, как я…. тАкое себе позволяет.

Да. Позволяет. И мне плевать, что вы там думаете, недоношенные вампиры.

Мужчины… должны страдать. И на этом точка.

Глава Десятая

Облом. Полный облом.

Видимо, что-то важное происходило, потому что ни в тот вечер, ни на следующий день Асканио меня к себе на ковер не вызвал.

Да и в библиотеке (где часто вечера просиживал, как и я)… тоже не было.

Жар обольстительницы тух на глазах.

Вместо уверенности в душе засело глупое чувство "облома". Отшили. Ошиблась.

Чтобы меньше возомняла о себе. Дурочка малохольная.

Обижено уткнула лицо в ладони. Спряталась от позора. Хорошо, что о нем знаем только мы двое.

Дура.

Хотя, стоп. Чего отчаиваться? Эй, не вешать нос!

Да не будь я Жо Матуа, если этот старый хрыч… не станет моим.

Срочно нужен план.

Коварно-гениальный план.

И не говорите, что все это — невозможно.

Ночь без сна. Вся в раздумьях, рассуждениях, предположениях.

Так. Думать, как он.

Думать…

Какая бы мне нравилась девушка?

Какая, будь я такИМ же…

Леди. Гордая, уверенная в себе. Серьезная. Твердая. Жесткая. Собранная. Манерная.

Начитанная?

Точно!

Вот ключик… вот скважинка, дырочка, сквозь какую мой червячок и пролезет к нему в яблочко.

Откладывай, Жо, любовные романы в сторону… и принимайся за "умную" литературу.

Религия?

Логика?

Этика и эстетика? Чушь.

Политология? Мда. Еще хуже.

История? Думаю, вариант. Люблю этот предмет…

СТОП.

Стоп, Жо!

Как можно спорить о том, о тех фактах, что ты вычитала в книге (не раз одурманенного политикой одной линии фронта писателя)…

… с тем, кто видел всё это… вживую.

Вот, черт. Дались мне заумные гении?

Ладно. Не о физике же с ним спорить?

(голова закипала от мыслей, едва не плавясь в один, гадкий блин).

* * *

Бессмысленный взгляд утопила в книгу (уже часа два), а мыслями снова где-то далеко. Катаясь с "за" и "против", где только не побывало мое сознание. Что только не придумало.

— Настолько увлекательная страница?

(от неожиданности даже подкинуло на месте)

Несмело обернулась.

— Прости, что напугал, — голос тут же смягчился.

Короткий вдох — и Асканио присел рядом.

А я молчу, пытаясь собрать все шарики и ролики рассудка.

— Что читаешь?

Я, отрешенно, захлопнула книгу, чтобы и самой прочитать название.

(представляю, как все это выглядело глупо)

— "Сверженные жизни", — любезно озвучил вслух. Легкая ухмылка заплясала на его губах. — И как? Хорошо пишут?

Пристыженный взгляд… спрятала от палача.

Эй, Жо, а где наша дерзость и смелость? Чего робеем?

— Если честно, то нет. Ни черта не поняла. Если историю я могу принять, политику с ее идеями — понять, то здесь…

Тихо захохотал.

— Тогда нечего ломать голову над ней. Ищи то, что ближе.

— А если интересно… посражаться? Повоевать… за недоступное? — с вызовом уставилась в глаза.

Вот только речь уже шла не о книге.

Отчаявшись, выплюнула в лицо наболевшее.

Пусть даже адресат… и не поймет весь смысл высказанного.

По сути, даже и неважно понимание, неважен его ответ.

Главное то, что мне… стало легче.

Мило улыбнулся.

— Тогда, может, и стоит. Только надолго ли тебя хватит?

— Надолго, — твердо, уверенно отсекла, гордо выпрямившись.

(игра или вызов? да какая уже разница…)

* * *

Как бы было не смешно, но ту книгу я забросила почти сразу. Тщетные, корявые попытки объять необъятное…

… выбросила долой (тихо запрятав назад на полку).

Вот только результат, польза от нее все же… нашла свое место в моей жизни.

Казалось, Асканио наконец-то меня заметил среди библиотечных стеллажей.

И все чаще и чаще стал подсаживаться, чтобы обсудить то или иное мое прочтение

(не знаю, что именно сломило моего Льва, но факт на лицо)

И вот, вот оно!

Вновь снизошла на меня великая благодать прозрения.

ЗАЧЕМ СПОРИТЬ об истории человечества, стран и народов, с тем, кто видел все воочию, если можно… просто РАССПРАШИВАТЬ, СЛУШАТЬ, что же было на самом деле… с первых уст. СРАВНИВАТЬ, кто был из авторов книг… близок к истине.

А-то!

(и в этот момент было такое неотъемлемое, навязчивое чувство, что надо мной загорелся нимб. Или выросли рожки. Не знаю…)

Коварный план готов. Приступить к исполнению!

Глава Одиннадцатая

Уединяясь, на последнем этаже библиотеки, НОЧАМИ напролет, обсуждали захватывающие факты истории… былого, бытия.

Увлекательно, интересно пролетало с ним время.

Часы превращались в минуты.

Недели в дни.

Правда, все же мой характер постоянно брал верх над усилиями, вечно превращая дискуссии в жаркие споры.

Ни один рассвет, так встретили…

Друзья.

Отъявленные друзья…. И когда мы успели таковыми стать?

Время шло.

Я увлеклась Асканио.

Увлеклась.

Наши отношения… (дружбу) оба пытались прятать от остальных.

Не к чему пересуды, ревность, глупые сочинения больных сознаний.

И вроде бы, пока получалось.

* * *

— Можно к Вам? — мило улыбнулась я, заглядывая через приоткрытую дверь в кабинет.

— Ладно, Сиера, потом обсудим это дело, — торопливо ответил Асканио девушке (отшил) и пошагал ко мне навстречу.

Распахнул дверь.

— Да, проходи, — ответил мне.

— Я буду у себя, — едва слышно прошептала та и мышей выбежала из кабинета.

Резкий разворот.

Неспешно прошелся к своему столу.

— А я нашла, где говориться, что Сталин был священником.

— Неужели? — ехидно улыбнулся. Обернулся.

Пытливый, с вызовом, взгляд обрушился на меня.

Достала из-за спины книгу.

Раскрыла на нужной странице (закладки нет, потому пальцем зажала).

— Вот.

Живо подошел ближе.

Обхватив мою руку своей, удерживал крепко книгу, чтобы та не тряслась (простите, это от потрепанных нервов; не волнение меня заставляло дрожать… или оно?).

— Эх…. образование.

— Что "эх"? Образование. И что?

— Это еще не значит, что был священником.

(Нет. Это выше моих сил, выше всяких преград.

Браво, что он отстранился.

Теперь я могла во всю разыграть свою злость. Выплеснуть искренний гнев наружу.)

— Как это не значит?!! — завопила я, тыча книгой в лицо. — ЗНАЧИТ! ЕЩЕ КАК ЗНАЧИТ!

— Жозе, чего так расстраиваешься? — Подошел ближе. Попытка обнять (?). Успокоить. — Ошиблась. С кем не бывает?

— СО МНОЙ… НЕ БЫВАЕТ! — нервно дернулась в сторону. — Признайтесь, что НЕ ПРАВЫ!

(едва не рычала от истерики!)

— Про образование… я и так знал. А спор наш был не о том.

Гневно пнула книгой в грудь.

— КАК НЕ О ТОМ?! — завизжала из последних сил. Сейчас… и слезы уже потекут по щекам…. От перенапряжения и возмущения. От немощности…

Вдруг крепко обнял и прижал к себе.

Волной тут же накатило на меня странное чувство… предчувствие… и желание.

Ожидание…

Нежный, ласковый поцелуй… робко коснулся моих губ.

Чувствовала, чувствовала его волнение, испуг (испуг?).

Робость.

Боялся, что ошибся? Что прогоню?

Но я лишь…

… выпала книга из рук…

Жадно обняла за плечи.

Ответила. Ответила…. Безумным, сладким, радушным поцелуем.

Странное чувство. Находиться в руках того, кому поклоняются остальные.

Чувство… осознания того, что…

Нет. Не я в клетке. А ЛЕВ ПОЙМАН.

Чувство победы.

Разве? Разве победы? Разве всё это была… игра?

Разве я способна так искусно лгать? Лицемерить?

Нет.

Не так воспитана.

Не такой рождена.

Н-но…

… и не любовь была это.

Не любовь нынче в моем сердце.

Увлечение.

Дружба.

… и только.

А, может, и вовсе… играют МНОЙ.

Глава Двенадцатая

* * *

— Жозефина…

— Да? — мило улыбнулась я и, подскочив ближе, заботливо обняла Асканио за плечи. Прижалась щекой к его спине и застыла.

— Поедешь на Аетфе?… со мной?

Замерла. Замерла на мгновение, не дыша.

Аетфе?

Резко отстранилась (попытка заглянуть глаза).

Но Асканио и сам обернулся, чтобы хорошо видеть мое лицо.

— Так как? Поедешь, завтра вечером, со мной, на Аетфе?

И все нас увидят… вместе? Я так это понимаю?

— Все же поймут…

— И что? Я только рад, — обнял за талию и притянул к себе. — Или есть, что-то, что тебя волнует, а я не знаю?

(тяжело сглотнула)

— Виттория?

Мило улыбнулся.

— Поймет, куда денется.

Глубокий вдох.

Замерла, сражаясь с рассуждениями.

А что не так? Почему я не могу развлекаться?

Не сплю же я с ним…

Да и пока… явно не собираюсь.

А побывать Первой Леди на празднике… да и еще с тем, кто ко мне откровенно неравнодушен, разве плохо?

— Согласна…

Милая, радостная улыбка в ответ.

— Спасибо, — сладкий, благодарный поцелуй коснулся моих губ, невольно увлекая мысли за собой…

* * *

Странно выходит, когда мы наедине с Аско, то все те "заумные" рассуждения перерастают в игру, сражение, веселье.

Сейчас же все это… меня просто выворачивало.

"Посиделки" Богов на Олимпе.

Буквально сразу мы поднялись на балкон (подобно тому, как в театрах) и заняли "царственные" места. К нам присоединились какие-то еще Джентльмены и Леди…

Мужчины обсуждали политику, мирские дела, проблемы Искьи, дамы же… — покорно молчали, лишь иногда поддакнув или пустив шутку… в сторону затронутой темы.

Ужасно скучно. Ужасно.

Одной отрадой было замечать зависть, ревность, возмущение… в глазах окружающих женщин.

Как такая "писюшка" (простите, но именно это слово и читалось на их лицах) могла свергнуть такого завидного и давно уже остывшего к женским ласкам кавалера, как Аско?

Не знаю, право, сама не знаю.

Тихо попивала свое шампанское (в отличие от других), и пыталась…. молча, тихо сама в себе, устроить праздник. Пыталась веселиться. Отыскивала взглядом где-то там внизу, на танцполе, забавные ситуации или нестандартные личности.

— И все упырчики снова, как всегда, в сборе, — захохотал где-то сзади…

Нервно, резко обернулась.

Доминик.

О, Господи. Только его здесь не хватало.

Быстрые шаги — и поравнялся с "богами". Удивительно, но все, кроме Аско, так и норовили первыми подать руку для приветствия.

С Асканио же они только обменялись лживыми улыбками.

— Здравствуй.

— И вам того же, — ехидно подкусил Бельетони… и вдруг сел на софу рядом со мной.

Вот и попала… наша Жо.

Зажатая между двух огней. Допрыгалась.

Лишь бы взрыва не произошло…

Теперь уж точно не до скуки.

Вальяжно развалившись, Доминик наглым образом забросил руку на спинку диванчика, едва не обнимая меня.

От такого ужаса я едва дышала.

— Что обсуждаем? Как там ваши поиски Личара?

— Все отлично. Зверь давно уже пойман. Осталось определить, кто за ним стоит.

— Правильно. Эт дело нужное.

И снова неловкая тишина.

Да уж. Явно Искья не любит Эйзем. Полукровок.

— А Вы сегодня сами? Или где Ваша дама? — вдруг отозвалась одна из Леди. Я так и не смогла определить (или мое воспитание мешало понять): был ли это флирт (у всех на глазах), или же попытка увести разговор в безопасное русло.

— Дама, — тяжелый вдох, — дама моя… всегда со мной. В моем сердце, — мило улыбнулся. Вдруг перевел взгляд на меня, — правда, Жозефина?

Чуть не поперхнулась шампанским. Недоумевающий взгляд выплыл ему навстречу.

— А мне почем знать? — едва слышно прошептала.

— Наверно, легко сходиться с женщинами, когда знаешь, о чем они думают, — опять заговорила дамочка (чес-слово! спасла меня от стыда… и лишнего, дурного внимания).

Печально рассмеялся.

— Увы, если бы моя телепатия… была не так заметна, как есть, то может, и проще было бы. А то, едва цвет моих глаз смениться, как девушка тут же безумно пугается, и быстрее сбежит в ужасе, чем ответит взаимностью. Да и кому приятно, когда роются в его голове? Слишком там много пошлостей, гадостей, дурных, порой постыдных, мыслей и сокровенных тайн.

— Бедненький…

— Не жалуюсь. Пока и так справлялся с женщинами, — игриво вздернул бровью.

(право, это было больше пошло, чем шутливо)

Но ей понравилась.

Смущенно захихикала та и откинулась на спинку диванчика, словно прячась от назойливых взглядов слушателей.

Мужчины покорно молчали.

Да уж. Доминик дает жару.

Вдруг встал.

— Ладно, малыши-карандаши. Папенька идет развлекаться, — вдруг едко "отрапортовал" Бельетони и пустился… к выходу.

Я упорно прикипела взглядом к бокалу, запрещая себе поддаться желанию… провести его взглядом.

— Когда-нибудь я оторву ему голову, и не будет больше этой ошибки в нашем мире, — вдруг… холодно, мерно изрек Асканио и осушил свой бокал…

(на удачу)

Я нервно вздрогнула и испуганно взглянула ему в лицо.

Но нет.

Серьезность на корню зарубила мою надежду на шутку.

Истинная ненависть сейчас яростным блеском плясала в его ледяных глазах.

Ненависть.

Глубокий вдох — и от волнения, тихого ужаса я тяпнула всё свое оставшееся шампанское залпом.

Попала.

Глава Тринадцатая

— Скоро вернусь, — едва слышно прошептала я Аско на ухо, спешно встала… и пошла к спуску на танцпол.

Голова уже раскалывалась от шума, музыки, глупых рассуждений и пафоса окружающих (тех Джентльменов и Леди).

Не мое это. Не мое…

Упорно пробираясь сквозь толпу, жадно пыталась выбраться наружу, на улицу.

Подышать свежим воздухом и отдохнуть в тишине.

* * *

Ночной сад благоухал нежными ароматами. Веяло речной свежестью…

Прошлась вглубь парка (по длинным аллеям, окутанным тоскливым полумраком).

… через газоны… к быстрому ручейку.

Да уж. Страшно — не страшно, но…

— А я думал, куда ты пропала.

Испуганно обернулась. Доминик.

Только этого еще не хватало, чтобы нас увидели наедине, в темноте, вместе…

Не хватало мне еще ревности Асканио.

— Привет.

— Привет, — подошел ближе. — Как поживаешь?

— Отлично, — холодно, непринужденно ответила я, все же не смотря ему в лицо, пыталась (или делала вид?) поудобнее стать, ведь каблуки вдавливались в мягкую почву… и было ужасное чувство, что проваливаюсь под землю, еще чуть-чуть — и упаду.

Невольно шатнулась, выдергивая шпильку из "капкана".

И точно бы шлепнулась, завалилась на землю, если бы в миг Доми не подхватил меня…

… и не

прижал к себе.

Невольно взглянула в глаза.

— Скучала? — тихим шепотом обдал мои уста.

Вздрогнула от дурных чувств.

Эх, Жо! Соберись! Соберись немедленно.

С последних сил натянула маску равнодушия.

— По туфельке? Да.

Рассмеялся.

На мгновение его взгляд отдернулся в сторону, становясь бессмысленным. Короткий вдох — и вдруг снова улыбка заплясала на его губах.

И вновь глаза в глаза.

Неожиданно рука скользнула с моей талии вниз и застыла на уровне бедер.

— А давай сделаем так, что и по трусикам ты будешь скучать?

От возмущения я даже рот приоткрыла. Гневно дернулась, пытаясь оттолкнуть его от себя. Но сил не хватило — слишком крепко держал меня в своих объятиях.

Расхохотался.

— Падонок!

— Просто… платье…, - (попытка оправдаться? ну, ну), — ты же мне не подаришь, туфелька — есть уже. Остается…

— А, может, я тебе сейчас фингал подарю… На память? Как вариант?

— У-у-у, хулиганка, — наиграно возмутился Доминик и еще сильнее меня прижал к себе.

Едва попыталась вновь вырваться, как поцелуй прилип к моим губам, лишая права на самостоятельность. Властный, наглый, страстный… порабощал, как кат.

Нагло ворвавшись своим языком мне в рот, тут же повелительно отыскал мой язычок

и стал его дразнить.

Невольно (или осознано?) ответила… ОТВЕТИЛА я ему.

Но лишь на мгновение, на мгновение… позволила себе это безумие.

Резкий рывок. Отпрянула (так что едва обоих не завалила из-за неожиданности на землю).

— Отпусти, — жестко, нервно гавкнула.

Замер в недоумении.

— Что-то не так?

— Не так, — тяжело сглотнула ком боли.

— Что?

Не дышу.

Мысли взрываются в голове — попытка найти, подобрать правильные слова.

Но едва набралась смелости, и сил выдавить что-то в оправдание, как вдруг женский голос перебил весь настрой.

— Доми, вот ты где! О, и Жо здесь.

Узнала, та сама Дамочка из Олимпа.

— Голова заболела от шума, — попыталась выкрутиться.

Та мило (ехидно!) улыбнулась.

— Ясно. Кстати, тебя Асканио уже искал. Переживает, где пропала.

Бельетони на такие слова лишь ехидно захихикал.

— Да уж, старый хрыч размечтался. Девушка отдыхает, не видно?

Тяжело сглотнула я. Вот, вот ты, Доминик, и скользнул по тонкому лезвию правды.

Нужно срочно бежать, пока не поранилИсь.

Так и не выдавив из себя улыбку, резкий разворот к замку — и уйти прочь.

Но едва попыталась отдалиться, как вдруг Доминик тут же схватил меня за плечи и подал назад, заставляя застыть на месте. Жестко. Грубо. Дерзко. Словно я в чем-то провинилась.

Испуганно взглянула ему в глаза…

… и тут же пожалела.

Нервно дернулась и замерла в ужасе. В приговоре.

Его, его, Доминика глаза… черны, черны…. Белки затянулись дикой, глубокой, непроглядной мглой, выволакивая наружу истинный ужас. Мрак. От уголка до уголка, одной, сплошной черной, мазутной смесью заплыли зеницы демонической Тьмой.

Я испуганно сжалась, боясь дышать.

Губы, его губы нервно дрогнули.

Отстранился. Выпустил меня из объятий.

Короткий вдох — и пошел прочь.

— Милая, вот где ты, — передернуло, продернуло на месте. Резкий разворот.

До чего… же все размеренно посекундно. И кто же выдумывает эту игру? Кто тянет нити напряжения?

— Прости, Асканио. Видимо, я сильно загулялась.

— Ничего, дорогая, ничего страшного, — притянул к себе… и вдруг поцеловал. Жарко, повелительно, приговорено…

Я НЕ могла НЕ ответить.

Боль. Дикая боль разорвала мне сердце, пустив ни один ручей крови… в душу.

Теперь в клетке… оказалась я.

Глава Четырнадцатая

Не хватило, не хватило смелости обернуться и убедиться, что нашего поцелуя… Доминик не видел.

Хотя, хотя, если я правильно все поняла, теперь… уже ни слова, ни действия мои не важны.

Мысли…

Забрался в голову и прочитал там все, что желал?

Да. ДА! Я теперь с Асканио.

Теперь я с ним…

Его.

Едва сдерживала слезы. Едва дышала.

И вновь зашли внутрь замка.

И вновь музыка стала разрывать меня на части, желая перекричать мои мысли.

А от того и легче. Легче.

Забыться. Отключить разум и ничего не думать.

Открыта новая бутылка шампанского.

А мне бы водки… Водки… да так, что бы все забыть.

Забыть себя.

* * *

И снова пытаюсь куда-то сбежать. Затеряться.

Через толпу… в туалет. Хоть там тишина. Наедине. Наедине с собой.

— Дайте бутылку водки.

Удивленно уставился на меня бармен.

— Неужели, вам мой паспорт показать? — раздраженно скривилась.

(о да, тут половине на вид не больше двадцати, а на самом деле…)

— Вот так уж лучше, — чуть ли не вырвала свою отраду из его рук. Быстрые шаги… в маленькую комнатку… Три на три метра.

И ЛИШЬ С ОДНОЙ ДВЕРЬЮ.

С ОДНИМ ВЫХОДОМ.

Дверь скрипнула и сделалв свой незамысловатый полукруг.

Даже… даже не сразу поняла, что увидела.

Что это было. Кто это был.

Пытливо уставились на меня. Дикий хохот.

И все еще удерживая девушку, не в двусмысленном положении, зажимая в объятиях, вдвавливая в комод, Доминик на мгновение отстранился.

Уцепился за край двери и резким толчком, точным, унизительным движением, захлопнул деревянное полотно прямо перед моим лицом.

Ветром, болью, обдало, сметая пелену непонимания.

А затем… вновь… быстрые, жадные крики, вздохи-охи…

Повторяющийся стук, обиженный скрип… неустойчивой, измученной мебели.

А я стою, стою, замерев. Едва дыша.

И не могу и шага ступить прочь.

Жду. Чего? Кого?

И слышать было невыносимо, невыносимо больно, но и уши закрыть руками не пыталась.

Все застыло, замерло внутри меня.

Слезы. Даже те испуганно заледенели, боясь вырваться наружу.

Минута. Две.

Пять…

Вечность.

Долгая, адская вечность.

Тихий, басистый, невнятный голос… за дверью — и женский, счастливый смех в ответ.

Рыкнула дверь.

Парочка вывалилась наружу.

Смелый, уверенный взгляд Доминика мне в глаза.

А с уст улыбка и не сплывает.

— Передавай привет, своему, старому хрычу, — и невольно пнув меня в плечо, вывались оба из уборной прочь.

Исчезли, растворились в толпе, продолжать свой развратный пир.

… несмело прошлась внутрь.

Захлопнула дверь, отгородившись от всего мира.

Замок на защелку… и медленно скользя спиной по холодному черному полотну, спустилась на пол. Расселась, жадно сжав обеими руками бутылку.

Обреченный глоток — и тихо завыла от боли.

Глава Пятнадцатая

Не знаю, сколько прошло времени.

Рассудок поплыл, давно уступив больным вертолетам.

С последних сил подвелась, вытолкнула себя наружу.

Убираться. Нужно убираться отсюда прочь.

Едва вынырнула к танцполу, как вдруг Асканио преградил мне путь.

Ну, давай, ДАВАЙ! ОТЧИТЫВАЙ!

Молчишь? ЧТО МОЛЧИШЬ?

ТВОЯ ЛЕДИ превратилась в посмешище. ПОЗОР.

Бережно обнял за талию и прижал к себе.

Нервно рассмеялась и уткнула лицо в грудь.

— Утащи меня отсюда, — едва слышно прошептала я.

Как по команде, так и не проронив ни слова, крепче обняв за плечи (чтобы удерживать это полуживое… мое, тело) пошагал (повел) к выходу.

Умело расталкивая рукой бушующую, одурманенную толпу, спешно продвигался вперед.

Но разве… РАЗВЕ все могло так кончиться… мирно?

Вот и предел. Предел всему.

Лицом к лицу… столкнулись с Витторией.

Она, видимо, не могла сразу поверить своим глазам, что это… ЭТО… действительно — я.

Пьяное, дурное, полуживое создание… рядом с ее братом, в его объятиях — Я.

— Кресс-с-сная, — только и смогла выдавить из себя в оправдание.

Попытка дотронуться рукой до нее — резко отдернулась.

Молча, развернулась и пошла прочь, дальше, внутрь.

Нервно дернулась я вдогонку.

Вырвалась из расслабленных объятий Аско и попыталась идти, бежать за ней, догнать.

— Виттория, — жалобно, едва сдерживаясь от воя, позвала я. Ее. Мою подругу. Того, кто мне нужен сейчас… больше всего.

Замерла. Резкий разворот.

И снова застыла, глотая свои оскорбления… (в мою сторону).

Глубокий вдох — и подошла ближе.

Тихо, но мерно, холодно, чеканя…

Вытесывала слова.

— От кого, кого, а от тебя… не ожидала. И после всего… Всего, что тебе рассказывала. Знаешь же, как я его ненавижу. И ты?

— Прости…

— Что прости? ЧТО ПРОСТИ?

Но вместо слов… вместо эмоций… на каменном, моем, лице… покатились слезы.

Сорвались. Наконец-то сорвались… Буйной, безудержной, адской рекой.

Давно вы меня… не мучили.

Я замерла, не дыша,

… медленно умирала.

Ледяные мгновения. Минута сомнений. Тяжелая. Больная минута.

Я не шевелилась. Не хотелось больше жить.

Почему-то…

вот так просто…

сегодня…

я вновь сломалась.

Вдруг Виттория подошла ближе.

И жадно обняла.

— Жозе. Девочка моя. Не плачь. Не разрывай мне душу до конца, — прижала к сердцу. — Не плачь. Слышишь, не плачь! Я же тебя люблю. Люблю. Как дочь люблю. И все пойму…

Нежный, заботливый поцелуй в макушку.

— Не плачь…

— Простите… все меня, я не хотела, — едва слышно прошептала.

Уткнулась лицом ей в шею. Зарылась в волосы… и дико, звонко зарыдала.

Истерика сорвалась, взорвалась… полной мощью.

… ливнем из безмозглой… тучи.

* * *

— Пошли, я тебя отвезу.

— Я САМ, — резко, гневно перебил Витторию Асканио.

С вызовом уставилась в глаза.

— А ты еще ответишь, за все, свои, поступки.

— Не сомневаюсь, — и требовательно вытянул меня из ее объятий.

* * *

Жадно прижалась щекой к его груди. Скрутилась калачиком на сидении, прячась под его пиджаком.

… а перед глазами только и Доминик.

Чертов Бельетони… с той шлюхой.

* * *

Не сразу и поняла, что творю.

Резко дернувшись, собрав остаток сил (иль второе, гневное, отчаянное дыхание), забралась на колени Асканио и жадным поцелуем впилась в губы.

Месть… за месть.

?

И так по кругу.

?

Инстинктивно ответил, ответил мне.

Руки скользнули по телу, обнимая, прижимая к себе…

Но буквально еще мгновение — и отдернулся, отстранил меня от себя.

— Жозефина.

А я не даю говорить. Не даю ронять слова. Ненужные, ненужные МНЕ, слова.

И снова впиваюсь поцелуями, подбивая… на ошибку.

— Жозе, — резко, грубо оттянул меня от себя, — ты пьяная. Сильно пьяная.

— И что?

— Не хочу, чтобы потом жалела.

— Не буду, — и снова поцелуй в губы. Жадный, страстный…

Откровенно требующий близости, поцелуй.

— НЕТ, — силой стянул меня с себя и завалил рядом на сиденье.

Дура. Дура!

Ухватилась за воротник и потянула на себя.

Невольно повис сверху.

— Прошу, Жо. Не дорывай то, что есть.

Слова током пронзили сознание. Замерла. Замерла…

Невольно обмякли руки, выпустив лацканы, ворот…

Отстранился.

Неужели, он догадался про Доминика?

Неужели?

* * *

Видимо, уснула. Уснула я, затерявшись в мыслях.

Пришла в себя только под вечер.

Не сразу сообразила, где была.

Огромная, усыпана множеством маленьких, ажурных подушечек, кровать.

Просторная, шикарная, убрана в стиле рококо… комната.

И я. Я… в чужой постели.

Асканио покорно спал на диванчике, у окна.

Но едва я дрогнула, как открылись его глаза.

Живо, но все еще вперемешку с дурманом сна, в миг дернулся, приблизился ко мне.

— Ты как?

— Г-голова болит, — едва слышно прошептала.

— Ты всю ночь… рвала. Видимо, сильное отравление.

— Передоз, — невнятно пробормотала себе под нос.

Криво, печально улыбнулся. Подобрался ближе. Удобно расселся и заботливо обнял.

— Бедная, бедная моя девочка, — ласково поцеловал в макушку.

— Прости меня, прости за все…

……….. промолчал.

Глава Шестнадцатая

И, тем не менее, был сорван мой стоп-кран.

Все то время, что я пыталась прогнать депрессию… радикальными, порой дурными, методами…

… видимо, лишь обманывала себя.

Ничего не прошло. Просто притихло. Временно притихло.

И теперь, когда снова смогли пробраться сквозь скорлупу… в душу, откопать из-под плотно прибитой почвы… мое сердце, все пустилось по кругу.

Только еще хуже. ХУЖЕ.

Теперь уж всё, всё вместе навалилось на меня, прибив к земле.

Любые, даже мелкие, желания потухли. Сверкая лишь иногда, где-то отдали, в золе… слепыми, невнятными огоньками.

Отчего-то снова не хотелось жить.

Жить.

Странно выходит, встречаюсь с одним, ночами думаю о другом.

А его поступок, ЕГО…

А что я ждала?

Глупый флирт… воспринимаю за влечение, симпатию. Любовь?

Бывают же. Бывают же такие… ДУРЫ.

А сама…. сама, что, была лучше? Разве?

Женатые, разведенные… сегодня один, завтра другой.

Что это было?

Не спала. Да все равно вела себя, как шлюха.

И теперь уж ты такая не надобна.

Гордая… или легкодоступная.

Одно дерьмо…

… никому ненужное.

Поиграть, потрепать — и бросить.

Вот нынче твой удел.

* * *

Больше всего жалко Асканио. И зачем он со мной возиться?

Хожу днями, как неприкаянная.

Учеба — его кабинет — моя комната.

И так день у день.

И ни радости, ни удовольствия, даже покоя не дарю.

Лишь грусть, тяжесть и отвратительное состояние.

Куда я качусь? Куда?

Моя апатия — его боль.

Разве можно заставлять терпеть…?

Думаю, он догадывается о причинах… моих страданий, терзаний, боли… И как тогда можно заставлять быть для меня поддержкой? Терпеть изливания… чувств по другому мужчине?

КАК?

Но и не могу… Не могу… остановиться, взять себя в руки.

Без него мне не справиться (или я и не хочу пытаться побороть всё самостоятельно?).

Иду, бегу к нему, как наркоман… к дилеру…

За покоем, беспечностью.

Он терпит, терпит. Молчит. Успокаивает, прижимает к сердцу… и терпит.

Ненавижу, ненавижу себя… за эту слабость. НЕНАВИЖУ…

…и снова бегу.

* * *

Сегодня всё еще хуже.

Снова приснился Доминик. Мы были вместе. Гуляли, обнимались, целовались.

Черт! ЧЕРТ! Как же больно! БОЛЬНО!!!!!!!!!!!!!

Влюбилась?

Ха-ха.

И снова я влюбилась… в дерьмо. ВЛЮБИЛАСЬ.

По-моему, я только и умею выискивать очаги неистовой боли…

Или, что еще хуже, ПРИДУМЫВАТЬ их себе…

чтобы потом упиваться ими до безумия, дикого крика… и полного отчаяния.

Чтобы потом ненавидеть жизнь.

… так и есть…

Не пошла сегодня на учебу…

Бреду, бреду… уже в третий раз вдоль острова.

Асканио занятый. С самого утра в делах.

И я… наедине со своими внутренними катами.

А знаете, знаете, как улыбается бездна?

Что рычишь, красавица, что тянешь ко мне свои щупальца?

Ну же… (расправила руки в стороны)

Ветер. Не молчи… Обними, обволоки и утащи… СТОЛКНИ! СТОЛКНИ меня…

Обрадуй.

Со скалы и в воду… порой, кажется, все так просто.

Просто исправить, вылечить раны.

Получить вечный сон.

Шаг — и пустота.

Перестанут ныть раны в душе. Спадет груз. И снова буду дышать, дышать, уже без тела. Свободна. Свободна и легка.

Но этого не переживет ни моя мама, ни отец.

Ради них, ради них… я делаю разворот… и шагаю дальше. Дальше, оставив пучину… голодной.

* * *

Наверно, это было больше неосознанно, чем намеренно.

Ноги принесли меня прямиком к залу Суда.

Жадно уставилась на двери.

— Девушка, вам туда нельзя. Важное заседание.

Не слушаю, не слушаю.

В голове дурман, помутнение…

… болотный смог.

— Пустите, — нервно дрогнули двери. Распахнулись, словно в сказке…

Едва волочусь, с последних сил… иду…

Зашумели, заволновались присутствующие.

Невольно вздрогнула Виттория и подскочила на месте, но замерла в ожидании.

Отец побелел, поледенел от ужаса.

Короткие, едва живые шаги… ему навстречу…

Мой Асканио…

Без стыда. Стыда? Без рассудка… падаю ему в объятия и дико начинаю реветь, выть, жадно цепляясь за шею.

Слюни, сопли…. позор, невежество…

Но мой Лев лишь заботливо прижал меня к себе.

Минута ожидания. Вдруг молча встал, встал… бережно приподнял, схватил на руки, жадно притиснул к груди…. и медленно, спокойно унес прочь.

Унес с собой.

* * *

Положил в свою кровать. Заботливо поправил подушки. Укрыл одеялом и сел рядом.

Я уткнулась лицом ему в живот и тихо завыла.

— Жозе.

(молчу; реву).

— Жозефина, — вдруг схватил за плечи и приподнял, так чтобы я посмотрела ему в лицо.

(пытаюсь не дышать, чтобы сдержать рыдания) — Девочка моя, Я БОЛЬШЕ ТАК НЕ МОГУ.

— Нет, нет, — жадно схватилась руками за грудки… — Молю, НЕ БРОСАЙ МЕНЯ.

— Ты завтра, с утра, едешь на Эйзем.

(…замерла, застыла на мгновение)

— Н-нет, нет! Я не хочу от тебя… Зачем? Не прогоняй…

— Я не прогоняю, не прогоняю, — жадно прижал к груди. — Никогда не прогоню. Но… но НЕ Я ТЕБЕ НУЖЕН, — (тяжело сглотнул; эхом, диким, ярким, гадким, болезненным эхом разлетелись на осколки его слова в моей душе), — Тебе нужно наконец-то разобраться. Понять. Если, если Я тебе буду нужен, то ты всегда… знаешь, где найти. Буду ЖДАТЬ.

— Прошу, Асканио, не делай этого.

— Все равно через две недели тебе от меня уезжать. Только зачем зря мучиться? Зачем оттягивать этот момент? От этого… тебе только хуже.

— Молю…

— Прости, но так будет лучше.

Вдруг отстранил от себя (крепко ухватив за плечи).

Глаза в глаза.

— Прости…

Взгляд, странный, доселе никогда мне неведомый, обрушился на меня.

— Спи.

* * *

Обвисла, обмякла, как кукла. Уснула.

Асканио бережно уложил на кровать. Короткий, горький поцелуй в лоб… и ушел прочь.

* * *

(Жо)

Странное чувство дурмана, тяжести в голове.

Неужели я проспала до утра?

— Привет, — вдруг послышалось за спиной.

Испуганно обернулась. Виттория?

— П-привет, — поспешно ответила я. — А где Асканио?

(где, где… мой воздух? Или… запасной кислородный баллон?)

— Он уехал.

— КАК?

— Жозефина, сегодня ты едешь на Эйзем.

— Нет! — Нервно дернулась, отпрянула назад. Попытка выбраться из постели (чертова куча подушек, огромное одеяло). — Нет. Никуда я не поеду. У меня еще есть законные полмесяца.

— Жозе.

— Нет! Нет, Виттория, Я НЕ УЕДУ, — лихорадочно замотала головой. Еще движения — и наконец-то ступила на пол. Быстро сорвалась на ноги и принялась обуваться.

Молчит. Молчит, потупив взгляд в пол.

Ой, не, не! Не стоит задумывать что-либо, что не по мне.

— Я НЕ УЕДУ.

Тяжело сглотнула Виттория. Глубокий вдох.

— Нет, — хмыкнула, — я бы рада помучить Асканио. Но ТЫ. Разве не видишь, что делаешь ему больно? Не видишь, как разрываешь сердце, ДУШУ? Не знала, что когда-то скажу эти слова, — (печальный смех), — Но он любит, любит тебя. Понимаешь?

— И я люблю…, - торопливо выдавила (но как-то неуверенно).

Закачала невнятно головой (как бы отрицая, сомневаясь и рассуждая) крестная, и наконец-то выдавила.

— Как друга. Как друга… любишь. Но не как мужчину. Тебе нужен Доминик? — езжай. И разберись. Разберись, какой он дерьмо. Пусть твое сердце увидит, что всё, за чем оно скучает, плачет — ИЛЛЮЗИЯ. Игра. Игра воображения.

— Не надо, — коротко, испуганно, сквозь ужас, прошептала я. Нервно дернулась на месте. Схватила Витторию за руку, в свои ладони, и крепко сжала. — ПРОШУ, не надо. Я не выдержу.

Не выдержу состязаний. Не готова я. Не готова ЕЩЕ.

А взять, взять… и признаться, броситься Бельетони… в ноги, как завоеванный трофей со своей глупой любовью — нет! НЕТ!

Никогда.

— Прошу, Виттория…

— Прости, но это — не мое решение. Не решение Аско. И даже не твоего Отца. Ты САМА так решила, причем уже давно, просто не можешь себе в этом признаться. Прости.

— Не отдавайте… меня ему.

— Никто и не отдает, — раздраженно, болезненно рассмеялась, — Мы пытались. Пытались тебе помочь… забыть. Отвлечь. Но тщетно, — (невольно повела плечами), — Теперь только ты можешь… все решить. Решить, КТО, ТЕБЕ, НУЖЕН.

Резко отстранилась (грубо вырвав свою руку из моей). Быстрые, короткие шаги на выход.

— Собирайся, я тебя отвезу.

Слезы застыли на моих глазах.

Внутри все сжалось. Сжалось от страха.

Жесткое, навязчивое предчувствие боли. ОГРОМНОЙ, УЖАСНОЙ БОЛИ.

Боли, которой еще предстоит познать.

Глава Семнадцатая

Странное. Тупое, гадкое чувство предательства…

… на пару с дикой, детской радостью засели в моей душе.

Боль отступала с каждым накатом мыслей, что…

скоро увижу его.

Вот уже и садиться самолет. Рим.

Такси — и в порт.

На борт небольшой, взятой напрокат, яхты.

Тягучие минуты ожидания… — и на острове.

Доминик, я иду к тебе. Иду.

Два часа пешком…

Боже, Боже…. а сердечко разрывается от СЧАСТЬЯ. Мутнеет рассудок. Плывет сознание.

Я иду, иду, ИДУ к ТЕБЕ.

Попеременно краснея от смущения, волнения, белея от страха и боли, невольно всё ускоряю и ускоряю шаг.

Едва не срываюсь на бег.

… с последних сил сдерживаюсь от истерического счастливого смеха и горьких слез.

Еще чуть-чуть, еще… Потерпеть. Еще чуть-чуть. Уже скоро…

По серпантину вверх, на пик горы, а затем резко вниз… к монастырю. К Доминику…

* * *

— Кларисса Мария Брадау Висконсе. Матушка-настоятельница монастыря. Нынче главенствующая в Ордене. Ее приближенные — Литисия де Маргоне, Жаклин Марсо, Мари Беленская.

— Жозефина Мария Матуа, — любезно представилась я (и, как дура, выписала легкий шутливый реверанс; мда… жеманства и дурости мне не занимать! Но, вроде бы, нормально отреагировали).

— Очень приятно, — улыбнулась Кларисса в ответ.

* * *

— Привет, Жозефина. Я — Амели. Когда-то была знакома… с твоей матерью.

— Здравствуйте.

— Хочешь, я тебе здесь расскажу, подскажу, что да как? — мило улыбнулась девушка.

— Амели, — вдруг перебила ее какая-то женщина. — Займись своими делами. Ответственная за новоприбывших — здесь я. Так что…

Покраснела. Отупила взгляд в пол.

— Хорошо, простите, — резкий разворот и скрылась в проходе.

— Зови меня — мисс Морена, — ехидно (или мне показалось?) заулыбалась женщина.

— Жозефина, — торопливо представилась в ответ.

(да уж, и чего Виттория так торопливо отъехала с острова? ее поддержка… в этом "средневековье" как никак была бы кстати)

— Ты, наверно, уже заметила, что все здесь одеваются, как один. Серое платье. Серый вимпл. Никакого макияжа.

Смеетесь?

— Эм, ну, я же еще не вступила в Орден. Так, может, мне…

— НЕТ, — резко, грубо рявкнула та, тут же перебив мою речь.

Слегка обняла меня за плечи (это больше принудительно, чем дружески) и повела за собой.

— Сейчас ты переоденешься, а потом мы пройдемся по всему монастырю. Покажу тебе Цвингер, трапезную, часовню, библиотеку, учебные аудитории, кладбище, — (кладбище???), — и теплицы.

* * *

Странная эта женщина-девушка.

Чем-то она сразу мне не приглянулась. Лучше бы Амели мне помогала, чем эта курица.

Эх, терпи, терпи, Жо.

Скоро ты увидишь Доми… и все эти мучения покажутся пустяками.

* * *

бОльшим посмешищем… я себя еще никогда не чувствовала.

Нет, конечно, длинное, до пят, льняное платьице и косынка (два покрывала: одно на голову, дабы прикрыть волосы, второе — на грудь и шею) милые, очень даже.

Но Жо — смиренная монашка? Простите, это как корове венок.

Мило — но не катит.

Да и патологией попахивает…

Эх.

До такого меня даже моя депрессия не довела бы.

— Я никуда не пойду в таком виде. Это — маразм.

Замерла. Замерла "надзорная" моя.

Ох, клянусь. Так и хотелось ей обложить меня матом.

Сдержалась.

Глубокий вдох.

— А тебя никто и не спрашивает. Здесь ДО тебя писаны правила. И подчиняться следует ВСЕМ.

Охо-хо! Нашу Жо, как вулкан, все сильнее и сильнее будят. Вот уже пепел попёр.

Спящие демоны… во мне начинают открывать глазки.

— Вы же — полукровки, а не монашки. К чему этот весь цирк, фарс? ИДИОТИЗМ? К чему игра в клариссинок?

— Да, мы — не монашки, — резкий шаг навстречу. Глаза в глаза. — И потому, милочка, поприкуси язык. С неверными и теми, кто пытается бунтовать, выделяться, тут очень легко разбираются.

— Это — угроза? — гордо задрала нос и выплюнула слова я ей в лицо. Ну, ну.

— Это, маленькое отродье Матуа, — ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. И не стоит со мной воевать. Силенок не хватит.

Ядовито заулыбалась (скривилась) дамочка, показательно играясь (очерчивая) языком свои клыки.

ВАМПИР?

И здесь эти… УРОДЫ?

(и что бы вы не говорили, ненависть, ярость… в ней ко мне… давно уже родилась, задолго до нашей встречи)

Маленькое отродье Матуа?

Ну, Ну. Корова. Посмотрим, кто из нас наестся мякины.

Я рассмеялась в ответ и (едва не задев плечом) пошагала прочь, мимо, к выходу из своей комнаты.

(комнаты? эта коморка еще меньше, чем на Искье; если та была для меня кельей, то что тогда говорить про этот, нынешний скворечник?)

Глава Восемнадцатая

Прошло уже три часа…

Доминик встречать меня не спешил.

Единственным, почти сто процентным вариантом, было встретиться в трапезной, на обеде.

Это вам не Искья — когда хочу, тогда жую. И что хочу, то и ем.

Нет.

Здесь всё иначе.

Уставы, уклады. Полностью расчерченное расписание.

Правила. ПОВСЮДУ правила.

Благо, в туалет можно сходить, когда понадобиться.

(простите, за подробность; но данный, упомянутый мною, факт — ничто иное, как крик горького отчаяния)

Если бы не Доминик, я бы и сутки здесь не пробыла.

… добровольно.

Я же, надеюсь, смогу уехать раньше, чем отписанные полгода?

* * *

Ого-го! Огромный (подобно гигантской пещере) зал трапезной был исчерчен продольными столами, которые послушно (упорно) тянулись от входа (крутых, серпантинных ступенек с первого этажа в подземный мир)… до центрального, поперечного стола… для "почетных" гостей и главенствующих.

Царский стол. Не иначе.

Буквально за несколько минут, как по команде, зал стал заполняться огромным (немыслимым, безумным для подсчета) количеством монахинь (двести, триста, а то и все пятьсот — не знаю). Словно пчелы слетелись в улей.

Каждый занимал отписанное ему место. Вел себя сдержано. Действовал по привычке… и точно.

Отлаженный механизм. Шестеренки плясали безгрешно.

— Жозефина, садись подле меня, — вдруг позвала меня Амели.

— Э-э-э, — замялась я на месте. — А можно?

— Можно, — мило улыбнулась уже другая девушка, сидящая пососедству. — Я подвинусь. Давай, иди к нам.

— А мисс Морена?

Ехидно улыбнулась Амели.

— А вот здесь она уже не указ.

Дружественно обняла меня за плечи и помогла усесться на узкую, неудобную, почти втиснутую под стол, лаву.

— Спасибо.

— Трапезная — это рай. И не только для желудка. Тишина, покой и беззаботность. Правда, чего-чего, а поговорить здесь не удастся. Едва главы Ордена сядут за стол, как никто, из присутствующий, больше не смеет и слово проронить. И так до тех пор, пока не закончится время приема пищи, и, опять-таки, пока Верховные не покинут зал. Увы (или на благо)… ни разговоров, ни хождения, ни чего угодно, что могло бы возмутить или разгневать Господ.

Тоже… мне, Боги Олимпа. Еще одни. Просто жуть, как они себя возносят. Мама дорога, а мы еще поражаемся нынешним главам государств.

Ну, ну.

И вот, вот, момент истины.

В зал (из другого входа; того, что рядом с их "царским" столом) зашли Главенствующие.

Кларисса, Литисия, Мари, Жаклин…

Аааааа! Добейте меня, чтобы не мучилась!

Он. Он… мой Доминик.

Весь такой серьезный, смиренный, сосредоточенный.

Нервно скривившись (видимо, был уже чем-то недоволен), резко отодвинул свой огромный (подобно царскому трону) стул и тут же влип в него, не дожидаясь, пока дамы рассядутся.

(чертов джентльмен)

И даже блуждающего взгляда по залу не бросил…

Он не пытался меня найти.

Не нужна…

Это только я, одурманенная больными мечтами, украдкой пускала голодные взгляды на него.

Сердце сжималось от боли… и радости.

Глупое, глупое сердце. На что надеешься? На что?

Ох, и дура, ты, Жо. Ох, и дура.

— Ешь, давай, а то ужин только в девять, — заботливо прошептала (нагнувшись ко мне вплотную, дабы никто не уловил "грешка") Амели.

— Не хочу, — нервно чиркнула вилкой по фарфору, в пустой (ненужной) попытке расчленить дольку картофелины.

И снова (уже на уровне рефлекса) взгляд на Доминика.

И вот оно. Вот. Встретились, сцепились на мгновение.

Резко отдернулся, отвел глаза в сторону (но заметил, заметил! посмотрел на меня… Аааааааа!!!!!!!!!).

Сердце ойкнуло и испуганно запрыгало, как привязанный к ракетке шарик пин-понга.

Я с вызовом уставилась на него, с неприкрытой наглостью прикипела взглядом.

Гордость, злость, самолюбие (и еще куча всех гадких черт моего характера) тут же распушили свои крылышки. Я невольно откинулась назад (по долбанной, больной привычке занимать позу вальяжно раскинувшегося царя на троне, когда корчу из себя Львицу).

Но (целая череда нецензурных слов) забыла, что на лаве сижу, и едва не грохнулась на пол.

Браво, Амели вовремя среагировала и подхватила за спину.

Злобно чертыхаясь под нос, выровнялась я на месте.

(есссс-тественно! человек сорок тут же обернулись на грохот… в интересе, осуждении, разглядеть, что это за дурочка так выплясывает).

Покраснев, побелев, посинев, позеленев от стыда, я попыталась собраться и успокоиться (ох, как бы сейчас провалиться под землю!)… и снова рефлекс — взгляд на Бельетони.

Тот неприкрыто улыбался, хотя и уткнулся для приличия в свою тарелку.

Вот ублюдок!

Меньше всего хотела тебя повеселить!

УРРРРРОД!

Глава Девятнадцатая

Легкая похлебка и сок считались здесь ужином.

Ну, ну.

Доминик на "сотрапезничество" не явился.

Скользкая обида, жидкая печаль… разлились по моим венам, обжигая до боли.

Ничего, Жо. Ничего.

Терпи. Не всё сразу. Не всё…

Благо, что после ужина времяпровождение не очерчено уставом. Можно посвятить досугу.

Вот Амели меня и затащила в библиотеку.

Шок. Шок. Настоящий, цепенящий душу букиниста, шок.

Огромная башня, исписанная внутри спиралью этажей.

Каждый уровень — со своим допуском.

Здесь хранились старинные издания, предания вымерших и ныне существующих народов.

Прежде всего, на Эйземе ценились ЗНАНИЯ, то что несет в себе книга, а уж потом — год изданий, авторство и тому подобное.

Мифы, легенды, былины, сказки — неважно. Все было здесь как драгоценные камни у вора — на счету каждый карат, да и едва не каноническое возведение.

Эх.

Я еще не принята в Орден, а потому могла пройтись лишь по "залежам" первого этажа.

Н-но! Уже даже только этой кладезю…. когда-то (когда еще так рьяно трудилась и жила во мне ботаничка) можно было подкупить меня избрать именно эту Конфессию, Эйзем вместо Искьи.

Ну, ну.

Что тут у нас?

Сгребла первое попавшееся и прошлась к свободному диванчику (лениво плюхнулась)…

Взгляд упорно ускакал от букв и строчек… кружиться окрест…

Башня, круглая по своему строению, мало того, что была так вычурно усеяна серпантином этажей, центр, средина ее — была пустой: от самого каменного пола до крыши-купола (изыскано усеянному фресками талантливого художника), был пролет, так что, находясь внизу, можно было свободно видеть, что твориться на последнем ярусе.

Да уж. Здесь, как на Искье, не уединишься… на ночь.

И вот оно. ВОТ!

Мой жадный взгляд выискал что-то… родное.

На втором этаже, у самой стены на небольшой мягкой софе развалился Доминик. Зажал какую-то книженцию… и упорно пытался ее одолеть.

Как по команде, волнение взорвалось внутри меня. Адреналин в кровь — и рассудок на задний план.

Отложив (машинально) книгу в сторону, тут же пустилась наверх.

И неважно, что мне туда нельзя.

Там этот "уродец", а значит…

Буквально минута-две, и я застыла рядом с ним.

— Привет.

Нехотя (или это было показательное нежелание?) оторвался от чтения. Невнятный, раздраженный взгляд.

— Привет, — едва слышно прошептал… еще мгновение — и снова прилип к строчкам.

Возмущение, обида, ОБИДА разрывала все внутри (невольно сложила руки на груди крест на крест).

— Что читаешь?

(тяжелый вдох)

— Сверженные жизни.

(а посмотреть на меня так и не удосужился)

— И как? Интересно?

Вдруг резко выстрелил взглядом. Раздраженно скривился.

— Что ты от меня хочешь?

(проглотила, проглотила удар; еще держусь)

— Я, просто, спросила про книгу.

Вдруг встал, выровнялся возле меня. Короткое движение — и грубо пнул мне в грудь фолиант, запихнув в сцепленные руки.

— На! Сама почитай. А от меня… ОТСТАНЬ!

Резко пошагал прочь.

— Да она мне и нафиг не нужна! — гневно зарычала вслед (тут же беря книгу в руки и едва сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть ее долой).

Замер на мгновение. Разворот.

Глаза в глаза.

— Тогда что ты от меня хочешь?

— Ничего, — презрительно фыркнула и пошагала к ступенькам (спуску на первый этаж).

Едва поравнялись, едва я попыталась злобно задеть его плечом (хоть так отомстить), как Доминик ухватил меня за локоть и немного подал назад, представив насильно пред собой.

Лицом к лицу.

— Что ты из себя корчишь? А? Или тот факт, что тебя тягал вампир, добавило тебе шарму? Или вы с ним только… "устно" общались?

(и не двусмысленное движение рукой, пошлый намек)

Ну, сука!

Со всей дури замахнулась и горько, дерзко, ненавистно вписала ему (так, что даже ладонь моя завыла от боли) пощечину.

Мгновение на осознание произошедшего —

… и вдруг схватил меня за запястье (сдавив до тихого хруста). Гневно зарычал в лицо.

— Еще раз такое сделаешь — и я тебе ГОЛОВУ оторву.

Злобно дернулась, вырвалась я (то ли он отпустил). Замерла, застыла, шумно дыша, давясь яростью.

Но продолжения не было. Резкий разворот — и Бельетони тут же пошагал от меня прочь.

Ну, ублюдок!

НЕНАВИЖУ!!!!!!

Собрав остаток сил, схватив поудобнее (для точного удара) книгу,

… запустила ее ему в затылок.

Поймал, поймал, урод.

А я соплю, соплю от злости. Лицо скривилось в ненависти.

Зубы гневно чиркают друг о друга…

За долю секунды приблизился. Схватив за горло, дико сжал и в миг прибил к стенке стеллажа.

(задыхаюсь; задыхаюсь, но взглядом все еще пытаюсь разорвать своего врага)

— Ты что себе позволяешь? Думаешь, я буду с тобой играться? Сучка дранная.

— ОТПУСТИ НЕМЕДЛЕННО! — вдруг из-за спины раздался гневный приказ.

Матушка Жаклин.

Подчинился. Разжал. Рука обвисла. Шаг назад.

— Не попадайся мне больше на глаза, — уже более сдержано прорычал Доминик и пошел прочь.

Все в сборе? Матушка и мой "надзор" уже стояли рядом.

Собралось еще несколько зевак, дабы не пропустить такое чуткое представление.

Ну, ну.

— Морена, это ты так справляешься?

— Простите, — торопливо (виновато) прошептала та и тут же, схватив меня за локоть, потащила куда-то за собой.

На первый этаж. А затем, по подземному переходу, в соседнее здание.

Едва спустились в подвальные коридоры, как вдруг застыла, застыла "Надзирательница". Резкий рывок — и (все еще держа локоть) развернула меня к себе лицом.

Еще мгновение — и дикий удар, ПОЩЕЧИНА влипла мне в лицо, так что я невольно попятилась назад, тут же жадно схватившись за щеку.

— Ты что творишь, малолетка безмозглая? Думаешь, буду терпеть такое твое поведение?

Залезла на второй этаж без спроса, устроила драку…

Хотела, хотела, было, что-то ответить ей…, как вдруг мой взгляд невольно уловил незваного гостя. Буквально мгновения — и я узнала.

Доминик.

Боль, ненависть, ОТЧАЯНИЕ И ОБИДА тут же взорвались внутри. Машинально, почти неосознанно — резкий разворот и побежала в другом направлении.

Прочь. Прочь.

НЕ-НА-ВИ-ЖУ!

* * *

Морена самодовольно захихикала и гордо выровнялась во весь рост.

— Беги, беги…

Но буквально короткое движение — и кто-то схватил ее за горло, локтем сдавив, душа, выдавливая остатки жизни.

Прижатая спиной к инквизитору, не могла понять, что происходит. Кто это.

Но вот, вот оно. Вот — прозрение…

Тихий, подобно шипению смерти, шепот заставил поежиться от ужаса и страха.

Мерно, холодно, с тактом и расстановкой… чеканились слова Палача.

— Е-ще раз, де Голь, тронешь ее — и я тебя разорву на КУСКИ. Ты знаешь, за мной — не станется.

Выпустил, пнул от себя, как гадкую, мерзкую вещь (так что та невольно подалась вперед, и, не удержав равновесия, шлепнулась на пол; жадно потирая рукой горло, все еще пыталась понять, что происходит).

Короткий, холодный, пренебрежительный взгляд на девушку — и Доминик пошел прочь.

Глава Двадцатая

Спустилась в какой-то подвал.

Вокруг — глухой полумрак.

Жадно притиснулась щекой к холодной, влажной, каменной стене.

Глубокий вдох — и медленно сползла вниз. Расселась на ступеньках.

Обхватила голову руками и тихо заныла. Без слез. Без истерик.

Пустой, отчаянный, смиренный стон.

Остыть. Остыть и прийти в себя. Успокоиться.

Полное уединение — идеальный вариант.

В голове по кругу вертелись мысли, воспоминания о том, что сегодня произошло.

Безумный, БОЛЬНОЙ день.

И чего, КАКОГО лешего я лезу к этому Бельетони? Зачем мне дался этот самовлюбленный, грубый, сумасшедший (на грани психических расстройств маньяка) кабЕль?

… такой же псих, как и я (глупый комментарий рассудка).

Доминик, Доминик.

Зачем?

Зачем ты забрался в мое сердце?

Зачем теперь… дышу тобой?

Зачем эти глупые, ПУСТЫЕ мечты? Надежды…

Иллюзия…

А ведь так и есть. Доминик, ты лишь — иллюзия, в красивом фантике конфета… Ядовитая конфета.

Лучше бы никогда тебя не встречала. Не слышала. Не видела. Не чувствовала…

Забыть. Забыть. ЗАБЫТЬ.

Навсегда забыть.

* * *

Этот подвальчик, винный погреб, стал для меня отрадой. Убежищем.

Нет, до самого вина добраться я не смогла — слишком плотно закупорены бочки (да, да! пыталась (и не раз) пробки вытащить, но тщетно: да не будь я — Жо, если бы бросила без боя такое добро пропадать… эх, малолетняя алкоголичка… ну, ну). Но, не смотря на данный грустный факт (горькая дразнилка), это место — прекрасно.

Уединение, тишина, покой. Никто не надоедает, не достает. Не причитает, не поучает, не воспитывает.

А если бы и захотели меня найти…. чтобы дать взбучку, то все равно не догадаются, где я.

Ах, да. За те два прокола (и как это мне не влетело за швыряние книги?) меня наказали. Теперь каждый вечер, с пяти вечера и до самого ужина вынуждена торчать в теплице: огурчики, помидорчики, капусточка.

Нет бы коноплю, а они на такой ширпотреб усилия тратят!

Шучу, шучу. Не до такой же степени… я укатилась вниз.

Хотя, может, депрессию в самый раз эдаким и "задурманить".

Асканио не звонил, не писал и даже не "выстукивал по трубам". Полный ноль. Вне зоны доступа.

Бельетони. Как и просил, я обходила его стороной.

За обедом сдерживалась от больной привычки доставать взглядом. Да и боль, обида… стала еще больше, рьяней, чем раньше.

Ведь тогда еще тлела надежда. А теперь — она сменилась… озлобленностью (хотелось сказать ненавистью, но не знаю, не знаю, можно ли ненавидеть любя?)

Любя. Ха! Размечтался. Запрет нынче на это слово.

С глаз — долой, из сердца — вон.

Вот так и живем. Живем… или существуем?

Не знаю. Не знаю, что и сказать. Отныне в его сторону лезет лишь брань. Больная, отчаянная, злобная брань.

Амели. Прекрасная девушка. Хорошая подруга, но только сил… да и желания открывать кому-либо душу у меня не было. На том и покончили.

Виттория не приезжала.

Я была одна.

Благо, Морена перестала доставать. Нет, как надзиратель она выплясывала вовсю, но вот яд… уже сдерживала в своих железах, не прыская на меня.

Хотя… не боюсь. НЕ БОЮСЬ ЕЕ!

И, вообще, повезло этой мымре, ой как повезло! что Доминик явился тогда вовремя — иначе бы все узнали бы, кто круче: заносчивая вампирша или съехавшая с катушек Жо.

(право, знаю, что шансы мои в том бою были бы слишком малы, но почему бы не польстить своему самолюбию, да не поуповать на безоговорочную победу? а?)

Время, время…. как же ты медленно ползешь. Прошла только неделя, а чувство — будто год.

Но держу, держу еще хвост пистолетом!

Е-ха!

Глава Двадцать Первая

И вот очередной "трудодень" закончился.

Занятия на Эйземе больше напоминали ознакомление с "древними учениями", чем тот процесс познания, к которому я привыкла в школе или на Искье.

Академия друидов, мать их, не иначе.

Браво, что еще укрощению стихий не учат.

Отписанные часы в теплице закончились. Вчера последний раз была…

(последний? бррр… вы плохо знаете Жо; это Аско мог прощать, а тут еще, видимо, не раз влечу — и быть мне постоянным рабочим на "грядочках").

Торопливыми шажками в подвальчик, да так, чтобы никто не спалил: не охота выдавать тайное место.

Ужин (их дурная похлебка) пусть идет пропадом. Сегодня я буду упиваться тишиной и одиночеством.

Шарк-шарк-шарк. Еще один поворот, по темному коридору на ощупь — и родные ступеньки.

Стоп. Что это?

Тихий, робкий женский смех.

Нежный, ласковый бархат мужского…, родного, голоса.

Замерла. Замерла в оцепенении.

Боюсь пошевелиться.

Словно последняя мазохиста, внимаю каждому звуку. "Его" звуку. Едва дышу.

Жду.

… жду, но что? ЧТО Я ЖДУ?

Вдруг невнятный стук. Доля секунды — и Доминик уже стоял подле меня.

Неожиданно, беззвучно… из ниоткуда.

Глаза в глаза.

Застыла в ужасе (очи округлились, а легкие забыли дышать).

— И снова ты.

(тяжело сглотнула; молчу; испуганно, часто моргаю глазами)

Вдруг обнял за талию. Резко толкнул — и облокотил на стену (попытка отвлечь внимание?… мимо нас мышей проскочила какая-то девушка — я невольно провела ее взглядом и снова уткнулась ему в глаза).

— И что ты здесь искала?

(глубокий вдох; набралась храбрости)

— Уж явно не тебя.

— А мне кажется, что совсем наоборот. Только и ходишь за мной по пятам.

Нервно хмыкнула.

— Размечтался. Кому ты такой нужен?

— Тебе, — вполне серьезно выдал мне в лицо.

Вдруг прижался, нагло, дерзко, похабно притиснулся всем своим телом, грубо вдавив в стену.

(глупо, но все еще пытаюсь держать маску надменности, равнодушия, смеяться в лицо)

— И даже в кошмарном сне… такое счастье ненужно.

— Неужели? — его рука скользнула с талии вверх, бесстыдно проплыв по моей груди.

На мгновение замер, сжав до легкой боли, а затем продолжил движение (а я пытаюсь сдержаться, не дрожать, не выдавать свои чувства) — резкий рывок и сорвал нижнее покрывало вимпла, оголяя шею и грудь.

(дурное волнение, взрываясь в частом дыхании, шальном биении сердца, легкой дрожи, все же выдавало меня сполна)

Приблизился губами… вплотную, так чтобы слова обжигали дыханием кожу. Так, чтобы сильнее, нахальнее… заставлять меня дрожать.

— Я же чувствую, вижу, слышу… Ты — хочешь меня. Хочешь…

… Признайся.

Едкая надменная ухмылка (а сама едва не ною от жажды)

— Никогда.

— Признайся… — жарко, пошло прошептал мне на ухо, едва не касаясь губами. Едва не целуя; дразня, ДРАЗЯ и сводя с ума.

(нервно дернулась, попытка вырваться, но удержал)

Вдруг отстранился, ровно настолько, чтобы видеть мое лицо. Глаза в глаза. Ликующая улыбка плясала на его губах, предвещая недоброе.

— Признайся, птичка, и нам обоим будет приятно, — игриво вздернул бровкой, — гарантирую.

Ядовито рассмеялась в ответ (право, это были остатки сил, последняя желчь — я таяла в его объятиях, как лед на солнце).

— Малой ты слишком, чтобы быть в себе настолько уверенным. Тебе до моего Асканио… еще ой как далеко.

— Малой? — вдруг едко захихикал (и на мгновение отвел глаза). — К твоему сведению, сладкая, я старше твоего Аско почти на три века. Так что… кто еще кому в папеньки годиться.

(невольно рассмеялась)

— Так это ты — старый хрыч, выходит?

— Ах, ста-арый уже? — Улыбнулся в ответ. — Значит, то малой, то старый? Тебе не угодишь.

(странно было замечать такие перемены: казалось, будто мы никогда и не ссорились)

— Не угодишь, — игриво скривилась и, закатив глазки под лоб, загадочно закачала головой.

(а счастье, тупое, дурное счастье разливалось эйфорией в душе и теле, смывая прежние обиды)

— Так, может, проверим? — и вдруг резко дернул на себя, не двузначно намекая на близость.

— А, может, ты лапки свои уберешь?

(ведь нельзя, нельзя поддаваться влечению!!)

Неожиданно ступил шаг назад, повелительно, без права на сопротивление, обернул к себе спиной и снова вдавил в стену.

Я едва успела (инстинктивно) выставить руки, чтобы лицом не плюхнуться об камень.

Пошло прокатился руками по талии, спускаясь к бедрам.

— Пусти, — уже без ноток юмора прорычала я.

Не слушал. Еще сильнее прижимался, а руками блудил по телу.

— И где же твой пыл? Где сомнения? — вдруг задрал, нырнул под платье и ухватился уже за голую талию и снова притиснул к себе.

— Отвали, Доминик!

— Не рычи… — (глупые шуточки).

Нервно дернулась в попытке локтем засадить в грудь, но тот увернулся.

— Ох, а мне это нравится!

— Пусти!!

И снова рывок (видимо, тот намеревался что-то свое вычудить, а потому на меня не среагировал — невольно пошатнулись вбок). Попытка руками ухватиться за ступеньки и на четвереньках сбежать — тщетно. Оба завалились на лестницу.

— Не уйдешь, — игриво зарычал и обхватил поудобнее, дабы не улизнула.

— Пусти!

Вдруг грубо, больно дернул на себя и тут же разорвал на мне белье.

— ПУСТИ!!!!!!!!!! — отчаянно завопила я, предчувствуя, что не справиться. И снова рывок, и снова дергаюсь, вырываюсь, отбиваюсь. Глупые, тщетные попытки укусить до дикой боли, дабы разжал хватку.

Покрепче обняв за талию, приподнял и тут же перевернул к себе лицом. В миг раздвинул ноги и протиснулся между ними, заставляя меня себя обнять.

— ПУСТИ, БЕЛЬЕТОНИ! ПУСТИ!

Я НЕ ХОЧУ!

ПУСТИ!

МОЛЮ!!!

— Не сопротивляйся, — впился похотливым поцелуем в шею, медленно спускаясь к груди (насколько позволял вырез платья).

— ПУСТИ-И!!!!!!!!!!!!!!!!!!! — жалобно запищала я, с последних сил, уже захлебываясь слезами.

А в голове…

поплыли кораблики.

Обрывки фраз. Калейдоскопы ПРОШЛОГО.

ТУПОЕ ДЕЖА ВЮ.

М а — н ю.

Поцелуи доныне любимого ВНОВЬ превращаются в АД.

И снова я умираю от ужаса. И снова дрожу от страха и боли.

— Пусти, пусти, пусти… — шептала я машинально уже, в своем далеком, больном дурмане.

Тогда, тогда как…

… Доминик давно перестал меня мучить. Жадно обнял, прижал к себе, как маленькую… пытаясь успокоить, и тихо, испуганно что-то шептал.

— … Извини.

Извини.

Я не хотел.

Извини…

Прости… я перегнул палку…

Но я не слушала, не слушала его…

Больное сознание давно уже начало играть в жестокую, жуткую шутку, заслоняя реальность ВОСПОМИНАНИЯМИ.

… отрешенно шептала одно единственное слово,

тихо; едва слышно…

…чтобы больше не бил.

… шизофренический бред, подобно молитве.

Жадно уцепилась руками за рубашку, уткнулась лицом в шею и тихо ревла, выла, изливая ту пекучую, желчную боль, что так давно меня глушила.

Вдруг сжался. Замер, не дыша, мой Доминик.

Невольно отстранился…

Глаза оттаивали, изгоняя мрак из зениц.

Пустой, бессмысленный взгляд.

Ужас. ДИКИЙ УЖАС застыл на его лице.

Не мог поверить в то, что было? случилось со мной? что нарыл в больной голове?

Глубокий вдох — и наконец-то взглянул в глаза.

(испуганно наблюдаю за немой картиной; часто, нервно моргаю, пытаясь прогнать пелену слез, давлю, душу рыдания, дабы не мутили еще больше сознание — чувствую неладное)

Вдруг…

как никогда еще…

Звериный оскал, вместо эмоций.

— ИМЯ!

Не сразу поняла.

(поледенело все внутри)

промолчала…

— ИМЯ!

(Маню? Нет. Не выдам. Если, если я ему скажу, отвечу, то…)

— ИМЯ УБЛЮДКА, — медленно, мерно, как скрежет метала.

— Нет, — испуганно закачала головой. — Нет.

Не скажу.

Вдруг приблизился. Уткнулся своим лбом в мой. Глаза в глаза.

Железное, смертельное, незыблемое.

От этих звуков застыло, заныло все внутри; оцепенело от ужаса внизу живота.

— Жозефина. ИМЯ и ГДЕ НАЙТИ.

— Нет.

Вдруг прикрыл веки. Тягучий, глубокий вдох.

Еще мгновение — и в глаза уже уставились очи демона.

Черные. Жестокие.

Мертвые…

Нервно дернулась, испуганно отстранилась.

— ИМЯ.

— Нет, — и снова машинально отвечаю, но мысли, мысли-то упорно кружатся вокруг правильных ответов, которых никогда нельзя называть ВСЛУХ.

… а это, увы, теперь уже и не надо.

Резко сорвался — и вылетел прочь.

* * *

Пытаясь совладать с собой, поднялась я (как только можно быстро), рванула (поплелась) за ним. Спешные (едва волочу ноги) шаги по ступенькам, в коридор —

… и след простыл.

Тупая минута осознания…

… и тихо завыла.

Скользя спиной по холодной каменной стене, неспешно спустилась вниз.

Забилась в угол.

Испуганно, сражаясь с накатами шизофренических чувств отчаяния, никчемности и обреченности, нервически качалась взад-вперед. Попытки успокоиться. Глупые, пустые старания.

Спустя минуты, а, может, и часы (не помню, не знаю) взгляд (бессмысленно блуждающий попеременно с уткнутым в одну точку) нарвался… на затерявшуюся под деревянными настилами пробку.

Бочонок вскрыт.

Бесстыже брошенные два бокала.

… глупое раздолье.

Это была самая длинная ночь…. в моей жизни.

Ночь, когда даже вино не помогло забыть, убить ужасное чувство, что сегодня из-за меня покалечат, или убьют человека.

Да, мне больно; ужасно, разорвано сердце. Не раз кляла, просила ему (для Маню) смерти.

Но теперь, теперь, когда это реально…СОВСЕМ РЕАЛЬНО! и так близко, я не вижу в этом счастья — только отвращение и гадкая боль.

Дикая, больная боль.

Глава Двадцать Вторая

* * *

— Ты об этом… ЕЩЕ ПОЖАЛЕЕШЬ! — гневно, с храбростью в душе и на устах, сплюнул кровь Мануэль на пол.

Тихое рычание, жужжание люминесцентных лампочек.

Монотонная, равнодушная (где-то вдалеке) капель.

Жуткий полумрак повсюду.

И тихий, мерный, мертвый шепот Палача.

Короткий шаг навстречу.

Лживая, холодная, пустая улыбка, с привкусом едкого яда.

— Нет. "Еще" в твоей жизни… больше не будет, — (присел на корточки рядом со скрючившимся, замученным, связанным, как прыткое животное, молодым человеком; глаза в глаза). — Отсюда тебя уже… только вынесут. И не факт, что не по частям.

— да ПОШЕЛ ТЫ!

Ехидно захохотал в ответ.

— Нет, дорогой. Пойдешь ТЫ, а вот я — ОСТАНУСЬ. Всегда так было. И теперь будет.

Вдруг захлопал по куртке (карманам) парня, что-то ища.

Резкий рывок — достал ключи, деньги, пакетик белого порошка, пузырек с таблетками…

Встал, выровнялся…

Схватившись за краюшек целлофановой упаковки, вытянул руку перед собой. Немного покачал, потрусил незамысловатую находку, всматриваясь сквозь нее на свет.

— Балуешься?

Промолчал (лишь в очередной раз сплюнул накопившеюся во рту слюну с кровью)

— Зря. Между прочим, укорачивает жизнь. Хотя, — (развернулся на мгновение, короткий взгляд на Маню), — не в твоем случае. Тут ты укоротил ее себе… еще быстрее, да более радикальным способом.

— Ты, вообще, КТО ТАКОЙ? (попытка выказать гнев; угрозы)

Ехидно улыбнулся. Вышвырнул прочь найденные трофеи и снова присел рядом. (проигнорировал вопрос)

— Только не говори, что ты не куришь? — снова принялся выстукивать поверх куртки, в попытке отыскать нужное.

И вот! Браво!

Нырнул в карман — и достал оттуда пачку сигарет.

Еще попытка — и запестрела в руках зажигалка.

— Вот, так уже лучше, — улыбнулся сам себе.

Встал. Прошелся пару шагов в сторону.

Привычные (или уже давно позабытые) движения — и подкурил сигарету.

— Выбрасывать пока не буду. Думаю, времени у нас будет предостаточно, — казалось, пробормотал (или мило оповестил жертву?)… сам себе под нос и тут же спрятал найденное в карман.

И снова шаг к Маню; присел рядом.

— Так что? Чем занимался… в былой жизни?

— Что ты от меня, вообще, ХОЧЕШЬ?

— Я? — ядовито рассмеялся. — Ничего. Правда, могу передать привет от ЖОЗЕФИНЫ.

— А-а… — вдруг захохотал Маню, но едва воздух попал в легкие — как дикий, хриплый, лающий кашель перебил всю радость. И снова сплюнул… багровую жидкость на пол. — Маленькая шлюшка.

Нервно хмыкнул Доминик в ответ и затянулся дымом сигареты.

Уткнув локти в колени (и невольно перекрестив руки перед собой), выжидающе уставился в глаза.

Медленно (смакуя) выпустил из себя дым.

— Что она тебе понарассказывала?

(вот и попытка оправдаться; недолго, сладкая, заставляла себя ждать)

Но Палач молчит. Выжидает.

— Она сама меня хотела. Сама расставила ноги, а потом, вдруг, оказалось, что это я ее заставил, — (отхаркнулся кровью). — Спроси любого — подтвердят.

И вновь затянул Доминик дым сигареты вместо ответа.

Тягучее молчание.

— Да сука, она, эта Жозефина. Тягается со всеми, а потом…

— Знаешь, — вдруг перебил отчаянную тираду Бельетони, — я бы мог вырвать тебе язык. Прямо сейчас. Мгновенно, что даже сам момент не почувствуешь…, -

(затих, замер Маню, едва дыша), -

Но тогда ты очень быстро скончаешься от массивной потери крови. А это… в мои планы не входит. Мог бы, — (вдруг резкое движение, рука подалась вперед), — Выпалить тебе глаз… этим бычком, — (и тут же потушил сигарету об лоб — дикий, жалкий, отчаянный крик; парень отдернулся в сторону; невольно перекосился и завалился набок), — Но не буду. Опять-таки… твои обмороки и болевые шоки — меня не вдохновляют.

Вдруг встал и медленно, растяжисто прошелся вдоль комнатки (подвального помещения).

— ТЫ — ЧОКНУТЫЙ! — отчаянно завопил Мануэль, едва не захлебываясь собственными слезами.

Захохотал. Жестоко. Холодно.

Бесчеловечно.

— Обычно, мне давали определение "кровожадный демон", "бездушный псих", "адский живодер". Но чокнутый? — (немного помолчал), — А знаешь, мне нравиться. Эх, какие красивые слова пошли! Да уж, за последние двадцать лет… я много чего пропустил.

(молчал, молчал Маню, испуганно вслушиваясь в больные слова своего ката)

— Так что, — вдруг Бельетони подошел ближе. Милая, "добрая", ласкова улыбка. — На чем остановимся? Как хочешь УМЕРЕТЬ?

(молчание; тяжелое, частое сопение)

— А знаешь, как в старину… убивали… домашний скот?

(схватил за чуб и приподнял голову, дабы взглядом встретиться с жертвой)

— сначала перерезают артерию, — (демонстративно провел пальцем по шее), — но это — не в нашем случае; мы поищем сосудик поменьше, ведь если нет — тогда ты быстро умрешь! Обидно? правда?

(молчит Маню)

— затем, — (вдруг продолжил Доминик, так и не дождавшись поддержки), — подвешивают за ноги — и…

Глава Двадцать Третья

* * *

(Жо)

Допилась до кондиции…

Уснула прямо в подвале.

Не знаю, прошел час, два-три, но явно пора валить отсюда.

В голове еще дурман. Вертолеты вовсю летают.

Лишь бы проскочить к себе в комнату незамеченной.

А там — умоюсь холодной водой и в постель. Теплую, мягкую постель.

* * *

Медленные, едва внятные шаги. Жадно цепляясь за стенку, выползла из подвальных коридоров на первый этаж.

Черт! Черт! ЧЕРТ! На улице уже давно светло.

Сейчас либо утро, либо давно скатилось солнце к полудню.

Серые тучи не дают видеть истину — приходиться гадать.

Нервно дыша, спотыкаясь, путаясь в собственных ногах, пошла (повиляла) дальше.

— Ах, вот где ты! — как выстрел в спину… прозвучали слова Морены.

Черт.

Резкий (насколько это возможно в моем состоянии) разворот.

Пытаюсь корчить умный вид, изображать собранность и трезвость.

— Где ты была весь день?

— ДЕНЬ? — (и какого лешего я так ору; испуганно прикрыла рукой рот)

— Да ты…, - резкие шаги встречу, — ты… ПЬЯНАЯ!

— Я? — (испуганно замотала головой). — Нет.

— Фу, — гадко скривилась, — пьянь малолетняя. МАРШ в ДУШ! Ох, и видон у тебя! — и злобно толкнула меня в сторону лестницы, — МАРШ! И не думай, что все это — сойдет тебе с рук!

Я, молча, подчинилась и, собравшись с остатками сил, поплелась в заданном направлении.

(молча — потому что желание завалиться в постель было нА-амного сильнее, чем воевать за ущемленную гордость)

— Через час жду внизу! — вдруг завизжала, закричала мне де Голь вслед.

Черт. Все-таки стоило ей дать в голову за наглость и унижения (но возвращаться… не рискну: браво, что не убилась, пока заползала на второй этаж).

* * *

Не знаю, но, по-моему, горячий душ… меня только еще больше одурманил.

Все вертелось-кружилось, как сумасшедшее. И это после того, как я проспала там весь день?

Да уж. Ну, ну.

Вдруг распахнулась дверь душевой — попытка (моя) навести фокус (понять, что за звук; что происходит).

Нервно дернулась, сжалась, прикрывая свое тело.

— ЧЕРТ! ДОМНИК! Я же… голая! Какого… — только и успела прокричать.

Приблизился. Резко, властно подхватил меня себе на руки и притиснул к стене.

Невольно обняла ногами за пояс… и прижалась к его голой груди.

(но штаны, чертов ремень его штанов больно врЕзался в кожу)

Глаза в глаза. Нервно, шумно дышу.

— Доминик. Т-ты… т-ты чего?

Доля секунды (или это было не так молниеносно, как для моего тормозящего рассудка) — прижался, впился поцелуем в шею. Резкая боль — и в кожу, в мою плоть… вошли клыки.

Нервно дернулась — но слишком крепко удерживал.

Буквально мгновение — и в голове совсем все помутнело.

Но в сознании. Еще в сознании.

Тихой, тонкой, больной струйкой стал врываться в меня эйфорический приход.

Чувствовала, чувствовала, как сосет, выдавливает, вытягивает из меня кровь. КРОВЬ.

Но… отчего-то… это было… приятно.

Безумие. Дурное, гадкое, сладкое, безумие разрывало меня изнутри.

Хотелось…. хотелось еще, еще. ЕЩЕ! Ни предела, ни меры, ни конца.

Ненасытно выгнулась, выгнулась в дугу, притискиваясь всем телом к нему, чтобы чувствовать каждой клеточкой,

каждой точечкой слиться….

… обвилась руками вокруг его шеи и еще сильнее прижала к себе.

Жадные, больные, ярко огненно-золотистые звездочки полоумно выплясывали перед глазами, сверкая, извиваясь на беспроглядно черном полотне.

Удовольствие. ДИКОЕ, ЖИВОТНОЕ, НЕОБУЗДАННОЕ удовольствие.

Эйфория. Наркотический ЭКСТАЗ.

Невольно застонала, застонала в объятиях.

А сил, с каждым разом, оставалось все меньше и меньше…

да лишь на то, чтобы периодически делать… вдох… выдох.

Обмякла, обвисла.

Отдалась вся ему.

Делай что хочешь.

Хоть убей, хоть выброси…

* * *

Вдруг отстранился (нехотя, медленно; через силу) —

резко дернул, чиркнул зубами себе по запястью.

Темно-бурая, гадкая кровь тут же выступила наружу.

— Пей, — едва слышно прошептал, — ткнул в лицо, прижал к губам.

Попытка отодвинуться, выбраться — но еще сильнее сжал, придавил меня к стене (подхватил удобнее, чтобы не выскальзывала).

Вода, струйками тонкими, колкими (вырываясь из дождика) жадно впивалась, касалась плеч, рук, лица Доминика. Быстро извиваясь, убегала прочь. Скатывалась вниз.

И сейчас, бездушно разбавляя собой багровую жизнь…. в пурпурные фронтолизы, пыталась забрать, отобрать его,

моего Бельетони,

у меня.

— ПЕЙ! — злобно ткнул запястьем мне в рот. Вплотную притиснул к губам рану.

Горькая, вязкая, едкая… кровь стала медленно (вперемешку с водой) заполнять мой рот.

Несмелый глоток…

еще,

и еще,

и еще…

* * *

Отстранился. Бережно опустил на пол.

Короткий взгляд в глаза.

Ласковый, нежный поцелуй в губы (слизав остатки крови)…

— и вышел прочь.

Исчез, исчез, оставив меня одну.

— Доминик!

(казалось, крикнула сама себе)

Дурная, охмеленная, пьяная,

смирившись, прижалась спиной к стене.

Лицо под струи горячей воды.

Тяжелый вдох.

Что это было?

И…, главное, зачем?

Глава Двадцать Четвертая

* * *

Гори оно все… синим пламенем.

Натянула на себя ночную рубашку — и кулем завалилась в кровать.

Спать. Я буду СПАТЬ!

* * *

— ТЫ ЧЕГО РАЗЛЕГЛАСЬ? — от дикого визга меня подкинуло на месте.

— Какого лешего? — пробурчала себе под нос и накрылась сверху одеялом (спряталась).

— ВСТАВАЙ, я сказала! — резко дернула на себя, едва не разорвав пододеяльник.

— Отвали! Я спать хочу!

— Я тебе сейчас высплюсь! Одним махом! Встала и пошла в теплицу.

— ЧЕГО? — удивленно уставилась на Морену (забыв про сон).

Ехидная улыбка заплясала на ее лице.

— В теплицу. Матушка Жаклин рада будет тебя видеть там… целый месяц, дорогуша. И главное, — вдруг приблизилась; глаза в глаза (да так близко, что я чувствовала ее ядовитое дыхание), — заступника твоего больше нет. А значит — я с тебя три шкуры сдеру.

Резко отстранилась. Разворот — и пошла на выход.

(на мгновение застыла у дверях)

— Через пять минут жду внизу, — (прошипела, не оборачиваясь), — иначе месяц вырастет в два. А мало — то и в три. Я тебя перевоспитаю.

— Эт еще кто кого! — только и успела гаркнуть вслед (но та уже скрылась; искренне надеюсь, что все же услышала…)

Э-э-э… а теперь, рассудок, поподробнее.

Какого еще такого… защитника у меня больше нет?

* * *

Нервно потирая глаза, я пыталась прийти в себя.

Битый час торчу здесь, пикирую в отдельные стаканчики рассаду томата.

Боже, какой же это — идиотизм!

Честно, после таких мучений — спокойно смотреть на помидоры не смогу. Да что помидоры? Вообще на зелень. Уже мерцает она перед глазами, едва прикрываю веки.

Ну, де Голь. Как же я тебя ненавижу!

Ух!

Защитник…

И снова я возвращаюсь к этой теме. Нет, конечно, догадки есть. Но почему "его больше нет"? Что случилось?

* * *

Странное чувство пустоты, страха, волнения… засели внутри меня.

Почему сегодня на обед… Доминик не явился?

Что случилось?

— Амели…

— Да?

— А…, - (вот черт! и какие же правильные слова подобрать, чтобы не вызвать подозрения).

— Слушаю, — мило улыбнулась девушка в ответ и спешно протиснулась в проход (на ступеньки, дабы вовремя покинуть трапезную).

… и я пытаюсь не отставать (скривилась в мучениях; черт! черт! как спросить?)

— А Бельетони бастует?

— Не поняла?

(аааа, Амели! чего тут не понять! ты что, издеваешься надо мной?)

— На обед не пришел.

— Ах, это. А ты не слышала?

— Нет, — (да уж, глупее вопрос не придумать; коль слышала бы — хрен спросила!)

— Уехал Бельетони вчера.

— Как УЕХАЛ?

— Вот так. Вчера покинул Эйзем.

— Надолго?

— Может, и навсегда, — невольно скривилась и вздернула плечиками (вдруг на мгновение застыла, дабы мы поравнялись, и тихо, вкрадчиво прошептала на ухо). — Поссорились они с Матушкой-настоятельницей.

— Клариссой?

— Клариссой. Когда-то уже было такое.

— И?

— И закончилось тем, что Доминико из Ордена был изгнан, и на Эйземе с тех пор… лишь как гость.

— Дык, а разница?

— Большая. Орден больше не подписывается за его поступки, не защищает, не поддерживает в начинаниях. Чужой человек.

— Подумаешь, — (невольно развела руками и нервно скривилась — невелика потеря). — Так что… и теперь, в этот раз, все так серьезно?

— Думаю, что… да.

* * *

Злилась ли я на Бельетони?

События так быстро развиваются, сваливается все на мою голову, что уже не знаю что и к чему.

Люблю, люблю этого чертового уродца. И готова все прощать.

Дура?

Ох, еще какая дура!

Но что было в душевой? Зачем он это сделал?

Эдакое… романтическо-вампирическое прощание?

Тоже мне… упырь недоделанный.

Не думала, что полукровки кусаются, пьют кровь.

Идиотизм.

А сама? Сама, разве лучше? Зачем повелась? Наглоталось той гадости?

Гадости?

Эх…

Боже, помилуй, прости грешницу.

Но такого удовольствия… я еще никогда не получала.

Черт! Черт! Больной извращенец…

Жозефина приди в себя!

Уехал. Поссорились.

Интересно, что же там случилось? Неужто из-за меня?

Размечталась. Не той высоты полета ты птица, Жо, чтобы Основатели Ордена ссорились из-за тебя (или ныне Главенствующий и бывший, но гость… эх, черт голову сломает в этих интригах!)

Сейчас мне не до этого.

Снова пять — и я иду в теплицу.

А разве не предупреждала вас? Не говорила, что скоро мне там снова быть. И то, едва ли не "навечно".

Предупреждала.

Но больше себя, чем кого-либо еще… (вас, придуманных в больном сознанию слушателей; простите, если обидела).

Ох, ох, Жозе! По-моему, ты уже окончательно рехнулась! Как заговорила! Чего наплела!

Обреченно развалившись у настилов, принялась пропалывать саженцы.

Еще потом эту гадость и удобрять.

Благо, что хоть работаю здесь не одна (пусть не общаемся, но все же нескучно).

Кто — тоже наказан, а кто так — согласно расписанным обязанностям здесь коротает дни. Это вам — не Искья: здесь нет рантье и их беззаботной жизни! Труд, труд и еще раз труд держит Эйзем среди живых, да еще и таким огромным, сплоченным, со стабильной, уверенной в завтрашнем дне, экономикой, обществом. Отдельная страна (негласно). Отрешенный мир (де-факто).

Глава Двадцать Пятая

Я и не думала, что буду так скучать.

Черт! Гадкие слезы, чего наворачиваетесь на глаза?

Сгиньте, сгиньте долой, и не душите ни тело, ни душу.

Доминик. Доминик. Милый,

родной…

Где ты теперь?

Куда уехал?

Думаешь ли про меня?

Безумно… скучаю…

Опять сочиняю тебе письмо.

Письмо, без конверта и без мольберта — никогда не отослать, никогда не написать.

Всё в голове, больным монологом.

Никогда, ты не услышишь этих фраз. Не узнаешь, смысл горьких строк.

Не увидишь этих… глупых слез.

Ты уехал. Был вынужден. Понимаю.

Понимаю.

Но хоть весточку… хоть на мгновение, увидеть, услышать тебя.

Ты же…. Дерзкий, сам себе на уме… уродец. Мой уродец. Разве сложно пойти против правил? Сложно нарушить уклад? Разве впервое?

… и приехать ко мне…

Как хочу коснуться тебя…

Поцеловать.

Обнять…

Прижать к сердцу.

Не раз вспоминаю наш поцелуй. Не раз…

И пусть смылись уже давно ощущения,

затупились воспоминания…

Я все мечтаю…

Дорисовывая то, чего и не было вовсе.

(устало сложила руки на плошки сверху и обреченно уткнула, спрятала свое лицо)

Как хочется… просто скрыться, от всего мира сразу. Исчезнуть.

От тупых правил, устоев, интриг, уловок.

Устала сражаться, воевать.

Прошел год. Лишь год, а как переменилась моя жизнь.

Простые мечты… обернулись в кошмар. Пустой, больной кошмар.

— ЖОЗЕФИНА!

От неожиданности нервно дернулась. Черт! Черт! ЧЕРТ! Задела собой плошки… от резкого рывка — те слетели на пол.

Черные крошки земли… рассыпались, разбежались по полу, плюхнувшись мертвым курганом сверху на хрупкие саженцы.

ЧЕРТ ДЕРИ!

Вся работа этой недели… насмарку.

Гневный взгляд навстречу.

— Т-ты что натворила? — прошипела ТА мне в ответ.

(я возмущенно приоткрыла рот)

— И это виновата Я?

— Не поняла? — нагло, дерзко, фраерски отвесила де Голь. — Ты на меня стрелки не переводи… Идиотка! Руки… выросли невесть откуда.

— Слушай, — резкий, с вызовом шаг навстречу (браво, мы здесь одни остались). — Думаешь, крутая?

Расхохоталась та.

— А что ты мне сделаешь? Отщепенец недобитый. ЧТО? — (гордо выровнялась, вытянулась как гусь на параде). — Без своего Доминика… ты и гроша ломаного не стоишь, криворучка недоштопанная.

— Что сделаю? — (ядовито заулыбалась я, переспрашивая — даю последний шанс)

— Что?

Эх, зря, ты, мымра, родилась на свет.

В миг подскочила и, на ходу ухватив какое-то ведерко с рассадой, тут же зарядила ей в голову.

Падло, не помрет — но потеряется уж точно.

(пошатнулась, заскулила)

Но буквально мгновение и в миг кинулась на меня.

Я только и успела с ноги зарядить в живот — та попятилась.

Я не спортсмен, но…

Резкий, молниеносный рывок — и тут же была сбита с ног… я.

Острая боль вдруг разорвала горло, мое горло.

Задыхаюсь, захлебываюсь ею. Чувствую соленую ржавчину на губах.

Попытка отбросить…

Слаба. Слишком слаба — будто стену толкать.

Руками упорно давила, пыталась стянуть, но с каждой секундой все меньше и меньше оставалось сил не то что бороться, а просто дышать.

Де Голь жадно вгрызалась в шею, тут же бросая место укуса. И снова, снова… — больше ран. Вдруг выгнулась, дернулась: резкий удар кулаком по перевернутой плошке — разлетелась та на щепки.

Схватила деревянный осколок — и замахнулась на меня…

… зажмурилась, испуганно сжалась я, предвкушая удар, дикую боль.

Замерла в страхе, не дыша.

Но вдруг стук, треск. Посыпались, зазвенели стекла…

(испуганно распахнула глаза)

Морена замерла в ужасе. Еще мгновение — и рухнула сверху на меня. Мертвая?

… взгляд испуганно скользнул по полу. Все было буквально усеяно толстым слоем земли (и нервно торчащими из нее поломанными саженцами).

Плошки. Деревянные ведерка, миски, разлетелись… все до последней — вдребезги.

Словно усеяна иголками, вся спина де Голь была истыкана осколками.

Испуганно столкнула с себя недвижимое, оцепеневшее тело. Задки отползла на несколько футов, резкий разворот — и испуганно убежала прочь.

А в голове лишь один вопрос:

КАКОГО ЧЕРТА? ЧТО ПРОИЗОШЛО?

Глава Двадцать Шестая

* * *

Винный погреб-подвальчик.

Я испуганно забилась в угол, сжалась (подмяв под себя ноги).

Глаза лихорадочно метают взгляды по сторонам…. ища ОТВЕТЫ.

Я убила? Убила ее??

УБИЛА?

Нет.

Только не это.

Не это.

Я… я готова еще не раз терпеть ее издевки,

воевать,

драться…

Но убить — нет. НЕТ! Не так…

— Вот ОНА! — вдруг кто-то крикнул (послышалось на лестнице).

Быстрые шаги — и матушка Жаклин уже стояла передо мной.

— А ну пошли со мной, милочка, — злобно схватила за шкирку (не сопротивляюсь; ужас, страх, отчаяние давят сознание — каюсь…); потащила за собой.

— Искевцы уже едут, — послышалось женский голос нам вслед.

— Вот и отлично, — злобно прошипела монахиня, все еще не выпуская меня из хватки (бесцеремонно тащила за собой, как гадкое отродье; настоящего преступника).

* * *

А вот и мои адвокаты.

В кабинет Клариссы зашли Виттория, папа… и Асканио.

Аско?

Н-но зачем? Зачем он здесь?

(пристыжено отвела взгляд, уткнулась в пол)

Я, бесспорно, очень, ОЧЕНЬ рада его видеть, н-но…

Стыдно, стыдно мне… за все, что было.

Не его я больше. Не ЕГО.

Отпустил — и я… ушла.

— Что случилось? — резким, уверенным (отчасти нахальным) голосом изрекла Виттория и тут же обняла меня за плечи (прижала к себе спиной).

— Рада, что все приехали, да так быстро. Нам она ничего не рассказывает. Читать мысли… не умеем. Потому — все надежды на вас. Добровольно или принудительно, девушка должна сознаться.

(тяжело сглотнула; напряглась и крестная)

— Так в чем же, вообще, дело, вы хоть сами скажете? — не выдержал отец. Короткие, быстрые шаги в центр комнаты.

— Вы присаживайтесь, не стойте. Разговор наш будет длинным… и тяжелым.

Вдруг Асканио ехидно рассмеялся (оторвался от стены и прошелся к свободному креслу).

— Нечего так драматизировать, Кларисса. Мы всегда готовы наше чадо забрать на Искью, коль сами не справляетесь.

(ого-го, наше чадо? вот это Асканио выдал!)

— Так мне всем вам мозги чистить и перебирать мысли? — нервно пробормотала Виттория, — или все же… скажете, что происходит?

— Сегодня вечером у нас случилось чрезвычайное происшествие, — (тяжелая пауза), — Жозефина и Морена в теплицах устроили драку.

— Тоже мне… новость, — нервно рассмеялся Асканио.

(все живо обернулись и замерли в удивлении)

Аско молчал, загадочно улыбаясь.

Не сдержалась и я от улыбки.

Кларисса, не дождавшись объяснений, решила продолжить свой монолог.

Тяжелый вдох — и…

— Дело не в убытках. Дело даже не в факте драки, — растяжисто вела свою речь Матушка

(да так выкручивала слова, что все внутри меня похолодело; вот, вот, еще мгновение — и она скажет, скажет, что я — ее убила;… у-би-ла)

— Если в теплице был кто-то еще, то отчасти будет понятно, что произошло. А… коль нет, как Жозефина и утверждает, да их было только двое, то…

— Вы же говорили, она ничего не рассказывала? — передернул слова отец.

Замялась. Нервно скривилась Настоятельница.

Молчит (подавляя внутри себя гнев)

— К сути! — гневно гаркнула Виттория, не выдержав паузы, и невольно сильно меня сжала.

— К сути? — (тяжело вздохнула Кларисса). — А суть такова. Либо там был еще кто-то, кто разгромил всю теплицу (а разбито там вплоть до стеклянной крыши). Либо… наша девочка… сама это сделала. Способностью. Ментальной способностью. А значит, — (и снова ядовитая пауза), — кто-то из Древних напоил ее своей кровью. И как результат — у нее скопировалась эта способность. Ну?

Я вас спрашиваю, кто мог быть настолько глупым, чтобы малолетней полукровке доверить такую силу? Никто ж не знает, какая именно способность запечатлится в ее крови. А она, — (затарахтела, как полоумная), — она, невежа с максималистским рассудком, разве справиться? Разве дано ей понять, что за мощь в этих умениях? Цену и опасность их? Это хорошо, что она только кольями "усыпила" Морену. Хорошо, что только теплица разлетелась вдребезги. А если бы убила? А если бы…

(молчат; молчу и я, невольно приоткрыв рот

значит,

ЖИВА?)

— Вот и спрашиваю вас, — (уже более спокойно продолжила та), — кто был настолько безрассудным? Да мало того, еще и не предупредил нас, что это содеяно.

(молчат, потупив взгляд в пол; все молчат)

— Матуа?

(нервно хмыкнул)

— Нет, конечно.

— Виттория? — (ехидно улыбнулась монахиня; мол, о твоей безумности мы и так знаем, так что признавайся)

(гордо выпрямилась крестная)

— Не скрою, на этот счет я давно думала. Но решила подождать, пока Жозе станет мудрее и собранней. Так что… — нет.

— Асканио?

— Нет, — торопливо ответил тот.

— Ясно, — (ядовито облизалась и повернулась ко мне). — Тогда еще проще, значит, там был кто-то, кто тебе помог. И, Жозефина, ты должна назвать нам имя. Такие правила.

(стукачить — красивые правила! помилуйте меня…)

— Я, никого, не видела, — мерно отчеканила слова в глаза (в сотый раз). — Мы были там, только, вдвоем.

— А если, — вдруг вмешалась в разговор матушка Жаклин, — а если… это Доминик ее напоил?

(замерла; выдавая себя, застыла я в ужасе: э-э-э…)

В мгновение взгляды всех присутствующих обрушились на меня.

Больнее всего… было осознавать, что это предположение… сейчас и в голове Асканио.

Сознаться? Сознаться, чтобы ранить? Ранить его? Сделать больно?

Ой, не могу, НЕ МОГУ!

— Я не раз замечала неоднозначные взгляды их друг на друга, — вдруг продолжила монахиня (и чего тебе не имёться, старая корова?!!!)

— Жозефина? Так как? — вдруг переспросила Кларисса.

… соврать?

— Нет.

Резкий, пугающий звук — посыпались стекла.

(я замерла в испуге — ой, это снова я?)

— ВИТТОРИЯ! — вдруг гневно зарычала Настоятельница.

Разжались руки, сплыли с моих плеч. Крестная тут же нервно заходила из стороны в сторону.

— ЧЕРТОВ УБЛЮДОК! СУКИН СЫН! Как? Как он посмел к ней притронуться? Убью! УБЬЮ, МРАЗЬ!

— Виттория Колони! Успокойся, — вдруг гневно, приказным тоном закричал мой отец (таким я его еще не видела).

Замерла. Замерла Виттория на мгновение. Глаза в глаза.

— Нет, ты понимаешь? Понимаешь? А теперь еще Жозефина и врет. Защищает его. Добился своего — усыпил бдительность.

— Она просто испугалась, — спокойно произнес Луи Матуа и подошел ближе. — Нечего истерить здесь. Нужно подумать, зачем это ему. И что делать дальше. А то, что врет, защищает, поверила — и так понятно. Она же не знает всей правды. Никто ж из вас, любовных интриганов, не объяснил, почему вся Искья так рьяно ненавидит Бельетони, а Эйзем из Ордена своего основателя изгнал. Ведь так? Так?

(молчат; крестная пристыжено отвела взгляд и замерла)

— Жозефина, — вдруг отозвалась Кларисса. — Прости, что раньше тебе это не рассказали. Глупо… было надеяться, что сама поймешь истинное безумие и неуравновешенность Доминика. Отвернешься от него.

(тяжелый вдох)

Бельетони.

Еще задолго до Искьи… был основан Эйзем (мной — Клариссой, матушкой Жаклин, Марией, Марселем и тем же Домиником). Монастырь, как убежище для обездоленных и бедных. Тех, кто мечтает найти покой. Вечный покой, на этой земле. При жизни.

Да, вампиры и полукровки существовали уже тогда. Но без Конфессий и поклонений… тому или иному Божеству.

Одиночки, лишь изредка объединенные под чьим-то началом, началом Древних, — вот истинное лицо былого устоя.

Велись войны, постоянные, вечные рати, без разбора… Делились территории, люди (как снедь и прислуга), среди бессмертных — сторонники, как поддержка моральная и физическая. Вой-на.

Эйзем стоял в стороне, пока однажды кто-то, кем-то, было не придумано, измышлено, что этот монастырь — в будущем огромная угроза для единоличной власти бессмертных — рьяные преследователи человеколюбия и смиренности не поддержат деспотические начала Древних.

Разгромлен, уничтожен, стерт с лица земли

(лишь немногие остались — из двухсот тысяч — не больше десятка).

Доминик тоже выжил…

Но это уже был не тот Бельетони, что раньше. Нет. Обиженный, отчаянный, разгневанный, потерявший связь с добром…. он стал убивать.

Не разбирался уже, кто виноват. Не искал ни зачинщиков, ни бунтарей, ни идеологов.

Убивал. Убивал всех вампиров и полукровок без разбора. Не раз жертвами ставали и простые, невинные люди. Убивал — высасывал кровь… (забирая способности); становился сильнее.

Если бы не Искья, кто его знает, что бы за чудовище вышло из Бельетони.

Обет Ордена Вампиров, обет строгих правил, полного повиновения, подчинения; приоритет справедливости над чувствами и желаниями — вот цена договора, за которым вурдалаки могли укрыться от безумия Доминико Роберто Джованни.

Сила Божества Искьи (или, как некоторые считают, самой Виттории) — внушительная гарантия, что всех, кто ослушается основного Закона, — казнят.

Эйзем, от имени полукровок, и в свою очередь тоже дал клятву

… этому демону. Ведь уже тогда, хоть еще и состоял в одной упряжке с нами, Доминико, но был давно уже… чужим и неподвластным.

Бельетони согласился на такой уклад.

Но не долго счастье было.

Что-то, где-то…. опять туда-сюда…. - и перешли дорогу Доминику.

Да понеслась кровавая…

Все, кто был вне Конфессий, — погибали,

как личинки на солнце.

Эйзем и Бельетони перестали быть совместимыми. Окончательно.

Отрекся (правда, кто от кого — не известно)

Отдельное звено.

Единоличный сударь со скипетром судьи. Попытка у Фемиды отобрать весы.

Прошло полтора века, прежде чем Бельетони снова пришел в себя, и не нашел силы… прощать.

Успокоился.

И я простила. Простила, взяв с Доминика обещание — держаться и не убивать хотя бы… без весомой на то причины.

А на днях, на днях он снова убил. Нарушив все клятвы.

(… похолодело, поледенело внутри меня; волной ужаса обдало лицо, словно прыснули жидким азотом; замерла, не дыша — УБИЛ)

— Неужели, он снова решил воевать? — неожиданно отозвалась Виттория, — И сколько раз такое безумие на него будет находить — а мы будем прощать?

— Не знаю, — печально вздохнула, скривилась Кларисса, неуверенно пожала плечами. — Он обещал. Обещал…. н-но, видимо, такие… не меняются.

— Да чертов он демон. Напился крови больных рассудков — и давно уже утратил себя. Помутнел разум — да и только, — злобно прорычал отец.

— Я ничего другого и не ожидал. — Нервно хмыкнул Асканио. — Убивший раз — еще не раз преступит черту смерти. Ведь так… проще. Бах — и нет.

— Я понимаю, убить бессмертного. Но человека? Зачем его убил?

— Из-за меня.

(немая пауза; изумленные лица уставились на меня)

Этот… ч-человек, парень…. когда-то меня… с-сильно обидел. Вот…

— ОБИДЕЛ? — завопила Кларисса. — Девочка моя, ОН ИСТЯЗАЛ хуже чертовой инквизиции… бедного молодого человека семь часов к ряду, прежде чем тот, все же не выдержав адской боли, скончался. ОН ВЫНЯЛ из него душу и вывернул наизнанку. А ты говоришь из-за того, что тебя ОБИДЕЛ?

(внутри все занемело; глаза невольно округлились до боли; не могла даже слюну, застрявший ком ужаса, проглотить)

молчу.

— Вопрос сейчас в другом, — (спасая меня от самоудушения) прозвучали эти слова, слова Колони. — Зачем он напоил ее своею кровью? Чтобы защитить? Не смешите. Доминико не думает о других. Лишь свои амбиции превозносит. Жозефина, — (развернулась ко мне), — он пил твою кровь?

(испуганно отвела взгляд; по-идиотски молчу)

— Прошу, ответь. Это — очень важно. И не нужно врать.

(тяжело сглотнула; прости, прости, Асканио; знаю, тебе больно)

— Да.

— Черт! — нервно дернулся Матуа. — Так и знал. Этот ублюдок точно что-то замыслил.

— Может, ему надоели Ордены? А почему бы и нет? Захотел единоличной власти. По-моему, он давно к этому идет, — (вполне спокойно изрек Аско), — и почему бы… не через Жозефину, та, которая так дорога Искье, не начать эту войну. Кровь в нем — и теперь отыскать малую… будет слишком просто. Везде и всегда.

(болезненная тишина)

— Я ее увезу на остров, — вдруг отозвалась Виттория, — Туда он, пока я там, никак не заберется. Слишком сильная моя связь с землей. Каждая песчинка, и даже воздух с солнцем там мне подчиняется. Сунется — убью, раз плюнуть.

— Хорошо, — торопливо подтвердила Кларисса. — Увозите. Н-но.

— Знаю, — любезно продолжила Колони, — вы нам не помощники. Верно, у вас есть шанс… замирить это дело, либо все же убить Доминика, потом, если мы проиграем.

Убить? УБИТЬ?

Вы… Вы… ВЫ ЧЕГО? Как убить?

Моего Доминика…

(поледенело все внутри)

Не смейте!

Мне все равно,

… что там было у вас с ним раньше.

Для меня Доминик… другой.

Ублюдки.

Убить, убить решили!

А с ним… и МЕНЯ УБЕЙТЕ, если на то… пошло!

(… в моей голове поплыли кораблики,

мутнело,

терялась,

едва… отпечатывался в сознании смысл услышанных слов)

— Вы знаете, где он сейчас?

— На Аетфе вчера видели…

— Жозефина, собирай вещи. Через час у часовни ждем.

Глава Двадцать Седьмая

* * *

— Будет утро, тогда и поедем. Чего среди ночи? Вас тут целая плеяда. Ничего не случиться. Перебудем одну ночь. А я спать хочу! Не поеду…

* * *

Но вместо ночной рубашки уже живо натягиваю на себя футболку, джинсы, кофту, куртку…

Отыскиваю денежные заначки…

Мышей выскочить за ворота, чтобы никто не заметил.

И бегу, бегу… по грунтовой дороге к пристани.

Вы его не убьете. Только не моего Доминика. Умру я, но он — будет жив.

* * *

— Эй, есть кто здесь?

Тишина…

Елки-палки. Только этого мне не хватало.

— Ау! — пыталась докричаться.

Яхта у причала. А где капитан?

Глубокий вдох — и полезла на борт.

— Дяденьки, тетеньки! Есть кто?

— Чего орешь? Ночь на дворе. Все спят, — неожиданно хриплый голос окатил меня сзади.

(резкий разворот)

— Ой, простите, — (шаг навстречу), — Прошу, дяденька. Пожалуйста, отвезите меня в порт. Очень нужно.

— Т-ты, что, вкурила что-то? Не буду я тебя никуда везти.

— Я два часа сюда добиралась… из монастыря.

— Я жду заказчиков. Их только и повезу.

— Я заплачу, — быстро нырнула в карман и достала часть денег (приличную часть). — Тут ехать-то сколько. Успеете вернуться. Тем более что гости решили остаться до утра.

Несмело, но жадно, прикипел взглядом к денежкам (надурняк и уксус сладок).

Секунды раздумий.

— Говоришь до утра?

— Чес-слово. Сама слышала их разговор.

— Ладно, — "нехотя" скривился (а сам прям загорелся от радости), — чего только для вас, детей, не сделаешь.

Да, да. Детей или денежек?

Все равно.

Радостно заулыбалась я… и пошла за ним в кабину управления.

* * *

Да уж. Нынче цены нешуточные. И никто в альтруистов играть не хочет. Едва смогла найти таксиста, который согласился отвезти меня в такую даль по скидке.

* * *

Что мне пришлось передумать, пережить (внутри себя), пока доехала…

… лучше никому и не знать.

Аетфе.

… еще только начало поисков и войны — а я едва уже сдерживаюсь от истерики.

Чувство, тупое, глухое, гадкое чувство, что меня раскусили,

наступают на пяты,

вот-вот — и я не успею… ПРЕДУПРЕДИТЬ,

… опоздаю.

Боже, Боже.

Лучше и вовсе не родиться на свет, чем так сходить с ума.

Едва не падаю от попыток быть быстрее, чем физически могу,

… заплетаюсь в собственных ногах,

… задыхаюсь от ужаса и напряжения.

Бегу к главному входу.

Не знаю. Не знаю, где искать.

Но все равно бегу, бегу, хватаясь за надежду.

И снова весь замок полон. Праздник.

Изыск, вычурность, пафос.

Удивленные взгляды… на меня… дерганную, с глазами бешеной собаки, разодетую, как гадкое невежество, полукровку.

А я, а я…. едва не рыдаю, не вою от страха и отчаяния.

Злобно пнув двери, вбегаю внутрь.

Кружусь, кружусь, оглядываюсь по сторонам.

Нигде. Нигде его не вижу.

И снова мчу вперед.

— Доминика?

Бельетони? Не видели?

— Доминик! — (лишь показалось).

И это не он…

— Не видели?

Нет,

… нет,

……. нет…

Болезненные, пустые, приговаривающие к смерти, ответы.

Реву. Реву… уже реву, как сумасшедшая.

Опоздаю, не успею… и всё. Всё!

— ДОМИНИК!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! — дикий, отчаянный крик.

Больная. БОЛЬНАЯ,

отчаянная,

но еще дерусь.

Вдруг кто-то схватил за руку, резкий рывок (оборачивая меня к себе лицом) — и подхватил на руки (перебросив, как мешок, через плечо)

… куда-то уходит.

А сознание, сознание еще не верит. Не верит, что это — правда.

Идиотски молчу, тихо глотая слезы,

испуганно наблюдаю….

как спешно стал спускаться (со мной) по ступенькам в подвал.

* * *

Бережно опустил на пол. И, все так же, не бросая на меня взгляды, не пытаясь выяснить, что происходит, отомкнул дверь. Схватив за руку, потащил за собой.

— Доминик! — наконец-то смогла выдавить из себя, сквозь шок.

Не слушал.

Спешно шел куда-то и утаскивал меня туда.

Едва что различаю под ногами из-за гадкого полумрака.

Послушно перебираю ногами — иду.

— Доминик, мне нужно тебе кое-что сказать! — и снова отчаяннее начинает нахлынывать (убивая понимание…. радость от того, что его, моего Бельетони, я все же нашла).

Шок и истерика коварно пытаются играть со мной, вырывая из ножен правильную реакцию на вещи, и взамен подсылая — безумие.

— Доми, — отчаянно заныла вслед.

Не слушает.

Уверенные, сосредоточенные, быстрые шаги… куда-то в темноту.

Ступеньки вверх… и снова резко вниз, по пологому спуску.

— Доминик! — зарычала от больной злости. — Куда ты меня тащишь! Тебе нужно… тебе, — (ну же, давай, Жо, выдавай планы своих больных родственников!) — Тебя хотят убить! Ты должен убегать! Уехать! Прошу! Бельетони!

Не слушал, даже голову не повернул. Не реагировал.

— Доминик!

Вдруг застыл. Резкий удар кулаком по кирпичу (камню) — стена дрогнула (потайной ход?)

Протиснулся вперед и сквозь щель протащил меня.

Еще шаги, шаги… Быстрые, в полном мраке.

Молчу. Едва дышу, и спешно продвигаюсь (тащусь за Домиником) на ощупь.

Замер — застыла и я.

Скрипнула дверь.

Рыжий, медовый свет выстрелил мне навстречу, лукаво ослепив.

(невольно зажмурилась).

Прошел внутрь и затянул меня за собой.

Щелчок — замкнулись двери.

Глава Двадцать Восьмая

Едва зайчики пропали из глаз, как я тут же жадно осмотрелась. Небольшая комнатка: письменный стол, стеллаж с книгами, огромная кровать.

Небольшое кресло-качалка…

Здесь нет окна. За солнце — свечи.

Так, Жо. Соберись. Какие еще свечи?

Резкий разворот. Глаза в глаза.

— Доминик, ты слышал, что я сказала? — пытаюсь быть собрана; слезы засохли на щеках, невольно стянув кожу.

Улыбнулся. Нежно, ласково, как никогда еще. Мой Доминик.

Ступил шаг ближе.

— Слышал.

— Уезжай, прошу.

(коснулся, робко, взволновано, дрожащей рукой, кончиками пальцев… моей щеки и провел вдоль скул к губам)

Замялась, смущенно дрогнула, но не отстранилась.

— Они убить тебя хотят.

— Меня все… всегда, хотят, убить. Я уже, смирился.

— Прошу, Бельетони, не корчи из себя придурка.

(вдруг приблизился, вплотную, прижался ко мне; взгляд истомно скатился с глаз к губам)

— Доминик, — (тяжело сглотнула; сердце бешено заколотилось, избиваясь, убиваясь внутри; задыхаюсь; дрожу) — Прошу… Тебе нужно…

Резкий рывок — и подхватил меня себе на руки (невольно обвилась ногами вкруг пояса; замерла не дыша)

— Я не боюсь.

(в дурмане пауза)

— Я, боюсь, — только и смогла из себя выдавить….

… а глаза, глаза смущенно метали взгляды… от губ к зеницам, сражаясь в "правильно-неправильно", "можно — иль нельзя".

(и снова молчим, молчим, томясь в волнении)

— Я скучал, — нежное, ласковое…

(тяжело сглотнула)

— Я тоже…

(словно… эти слова… только и нужно было ему услышать)

В миг прикипел поцелуем к моим губам.

замер, боясь оторваться.

Вдыхаю, вдыхаю его тепло, аромат. Вдыхаю его жизнь… и растворяюсь.

Глоток смелости — и я ответила, первая начала безумие.

Жадно обхватив губами своими его губы, робко скользнула языком… по нежным лепесткам, собирая росу. Собирая горькую сладость.

Короткий шаг — уткнулись в кровать.

Бережно опустил, уложил меня на спину.

(нервно, шумно дышу)

Повис, повис надо мной — и снова поцелуй.

Страстный, властный, смелый. Увлекающий за собой. Уводящий от реальности… в сказку.

Едва выпустил, отстранился от моих губ, едва смогла вобрать в себя воздух, жалобно прошептала.

— Они нас найдут.

— Доверься мне…

И снова поцелуй… Ласково скользнув рукой по телу, бережно обнял за талию и немного подал вверх.

Робко дернул змейку на куртке…

Сомнения, страх, волнение раздирали не только меня…

испуганно бросал взгляды то в глаза, то на свои руки.

(молчу; молчу, выжидая)

Попытка стянуть с меня куртку — немного приподнялась, поддаваясь.

Мило улыбнулся. Тепло, нежно.

Еще движения — и снял кофту.

(а в душе моей холод с жаром сражаются; страх с желанием бьются…)

Когда-то…. когда-то все равно я совершу этот шаг… добровольно.

Может, все и быстро происходит у нас…

Но…

… теперь… Почему, не теперь?

Другого шанса… быть может, и не будет.

просто… побыть даже рядом, наедине…

Я готова. Я хочу…

И более, более счастливой… я себя еще никогда не чувствовала.

Хочу, чтобы он был моим первым… (да, первым!)

В его руках, в его объятиях…

…. моя радость, беспечность; чувствую себя в безопасности. БЕЗОПАСНОСТИ.

… маленькая девочка.

ЕГО девочка.

… люблю, люблю я. Впервые люблю.

Бесспорно.

Как никогда… и никого.

Влечение, глупые влечения стерлись, оставив по себе только мыльный след.

Робко коснулась его плеча…

скользнула по груди… к воротнику,

вниз… пуговка за пуговкой… — расстегнула рубашку. Глубокий вдох (о, Боже, как мне страшно) — и сняла ее…

Поцелуй, его поцелуй коснулся моих губ… и тут же скатился по щеке к шее. Прижал, жадно прижал меня к себе.

Руками нырнул под футболку, рывок — и тут же лишил меня ее.

Притиснулся губами к груди (проворное движение рук — и бюстгальтер слетел прочь).

Невольно поежилась, дернулась (сжалась, смущено прячась) — но Доминик тут же привлек назад, к себе.

Скатываясь, убегая от шеи жаркими касанием языка…, скользнул к груди — нежно лизнув сосок, тут же вобрал его в себя.

Поежилась, поежилась…

но, не вырывалась.

Терпела,

…наслаждалась.

Жадно сжал грудь рукою.

Еще движение, еще мгновение — и тихо застонала

от удовольствия.

Сильнее, сильнее прижал меня к себе, в ответ.

минуты услады — и отстранил…

движения, старания — его, мои — и мы лишились остатка одежды.

…бережно уложил на спину.

Трусость. Робость. Мой детский страх, испуганным осиновым листочком, должал внутри меня.

— Верь мне, — неожиданно прошептал на ухо.

осторожно (ласково удерживая, касаясь) перевернул набок, притянул к себе вплотную…

Задыхаюсь, задыхаюсь от волнения… и счастья.

резкий рывок — проник, проник в меня…

жадно вскрикнула, застонала.

(заслонился весь мир неистовым удовольствием)

невольно еще сильнее прижалась спиной к нему…

рывок,

еще,

еще,

еще…

* * *

Сегодня… я стала женщиной. Его женщиной.

А прошлого — прошлого… просто НЕТ.

Только мы — и мы вместе.

Больше ничего… и никого… вокруг.

Только двое.

Двигались, двигались в унисон, доводя друг друга до невероятных блаженств.

Даря наслаждение.

Даруя счастье.

Глава Двадцать Девятая

Устало положила голову на подушку. Лицом к лицу. Глаза в глаза.

Милая, добродушная улыбка не сходила с его губ.

Я пристыжено рассмеялась и на мгновение, робко, спрятала взгляд.

— И что теперь будет?

— Все хорошо…, - едва слышно, ласково прошептал.

— Они скоро догадаются, где я.

— Им придется смириться. Хотят того, или нет: мы — вместе.

(невольно улыбнулась в ответ)

Робко коснулась кончиками пальцев его щеки…. провела по губам.

Не реагировал (всматривался в глаза).

Ровное, усталое дыхание.

Наслаждение счастьем.

Моя рука истомлено бухнулась на подушку.

Вдруг накрыл, накрыл… мою ладонь своею. Пальцы переплелись, и в крепком замке сжались.

— Все будет хорошо, Жозефина. Все будет — хорошо.

Жадно прижалась губами к его руке.

Отстранилась на мгновение и тут же носом уткнулась между нашими ладонями. Истомно прикрыла веки. Дышала, дышала теплом. Его ароматом. Нашим счастьем.

* * *

Облокотился на локоть.

Глаза в глаза.

— Ох, какая родинка у тебя, — игриво рассмеялся и вдруг дернулся ко мне (попытка стянуть с меня покрывало). — Покажи.

— Нет! — смущенно завизжала я и прытко отшатнулась (едва не улетев с кровати; застыла на краю).

— А н-ну покажи-и! — зарычал Доминик и стал приближаться, надвигаться, играясь, смакуя, как рысь с ланью.

— Не-а! — дразня, вновь завизжала я и тут же вскочила с кровати (жадно прикрываясь покрывалом).

— Ах, так? — застыл на мгновение. Шутливо прищурил глаза. Рывок — и в миг уже был подле меня. Схватил в объятия и властно сжал, притиснул к себе.

Невольно (испуганно, взволновано) расхохоталась, залилась звонким смехом. Едва дышу, захлебываюсь эмоциями.

Влюбленно, истомлено прижалась к нему. Уткнулась в плечо и смиренно замерла.

— Покажешь? — вдруг тихо, лукаво прошептал.

— Не-а, — уже более сдержано ответила. Вместо истерического смеха — счастливая улыбка.

— Ну, позязя, — тихо, мило, как маленькое дитя, просюсюкал.

Замерла. Глаза в глаза. Коварно закусила нижнюю губу и лукаво прищурила один глаз.

— У-у-у! Злюка! Готовиться план… злокозненный?

— Еще какой, — и на этих словах резко дернулась (попытка убежать на кровать), но тут же перехватил, удержал — я невольно обвисла на его руках, согнувшись вдвое — тянусь пальчиками к постели. — Ааааа… отпусти!

— Да, сейчас уже! Теперь ты моя, — все еще не выпуская, так и пошагал со мной к кровати.

Выровнялась, вытянулась рядом с ним и прижалась спиной к груди.

— А ты… — диктатор.

— Еще какой, — расхохотался Доминик и, прижавшись губами к моему уху, добавил, — но тебе позволю сегодня делать со мной всё, что захочешь.

— Больной извращенец, — злобно (наигранно, сквозь улыбку) дернулась, — размечтался.

— Заметь, дорогая. Все, о чем ты подумала — плод твоей фантазии. Я лишь хорошие, светлые слова произнес.

— Неужели, — расхохоталась я и обернулась (взгляд через плечо, ведь до сих пор не выпускает из объятий). — Ты пошло намекнул, а я — развратная, так выходит?

— Я, может, прогулку в саду, или рыбку половить в соседнем пруду предлагал.

— Да, да. Я так и поняла, — снова весело рассмеялась.

Резкий разворот (как раз, когда я расслабилась), игриво толкнул меня на постель и тут же забрался сверху. Прижал за запястья к простыне.

— Вот и все. Крепость взята и ее тайна будет раскрыта, — в миг (не успела даже среагировать), отпустил одну мою руку, нырнул к покрывалу и тут же его содрал — жарким, страстным, жадным поцелуем впился в родинку на груди.

— МОЙ-Я! — ликующе (как счастливый ребенок) закричал и вновь прильнул губами.

* * *

— Доминик…

— Да? — тихо отозвался мне на ухо и еще сильнее сжал в объятиях. Короткий поцелуй в плечо, и замер.

— Доминик, — нервно дернулась, обернулась, повернулась, (не размыкая его рук) чтобы глазами встретиться. — А правда, что ты… его, — (испуганно, вкрадчиво, едва слышно шепчу), — мучил… сильно, и долго?

(нервно скривился, отвел взгляд в сторону)

Тяжелый вдох.

— Жозе, то, что там было, — мое дело. Хорошо?

(молча кивнула головой, хотя… и не совсем согласна)

Тягучая, дурная пауза. И зачем я начала эту больную тему?

— Доминик, — (попытка вернуть настроение). — А ты когда меня увидел, первый раз. Твое внимание — оно было ради того, чтобы позлить Витторию, или…

— Или понравилась ты мне?

— Да.

— Витторию если и злить, то уж не таким способом. Понравилась, конечно, понравилась. Но вот задела, прямо за живое, этим, твоим, выступлением, мол, на такого уродца не поведусь.

(захихикала)

— Значит, все-таки обиделся?

— Разозлился… вот и решил наказать, — и игриво (пошло) замигал бровями.

— Ах, наказать? — вдруг вскочила. — Наказать?

— Наказать, — коварно заулыбался.

— Сейчас ты у меня пожалеешь об этом, — схватив подушку, тут же выписала ему смачный удар.

— Ах, мы еще после всего и деремся? — тут же подхватился. Поймал за плечи и сжал, лишая возможности шевелиться.

Дергаюсь, дергаюсь — а вырваться никак.

Надулась (наигранно).

— О, бубука пришла ко мне, — вдруг нежно поцеловал губки (и невольно разжал хватку — вот оно!); победно дернулась, вырвалась и снова стала избивать гадёныша подушкой. — А это тебе за то, что обещал мне голову оторвать!!!

(и вновь поймал, прижал к себе)

— Я же нагло врал тогда, — прошептал на ухо. — Я быстрее себе ее оторву, чем тебе больно сделаю, — поцеловал в шею.

(вот, уродец! знает слабые места… — обвисла, сдалась, отдалась… ему, утопая в эйфории; невольно выпустила подушку из рук).

Резкий рывок — и повалил меня на спину.

Ласковый, мирный, сладкий поцелуй коснулся губ. Повис, повис надо мной, прижимаясь всем телом.

Невольно запустила руки, пальцы, ему в волосы и жадно прижалась губами в ответ.

Но недолго, недолго властвовала я.

Бережно отстранился (бережно, но навязчиво).

Ловкое движение рук — скользнул по спине к бедрам и слегка сжал, придавливая, прижимая к себе.

Милая, ласковая, успокаивающая улыбка обещала заботу и верность.

Осторожно приподнял меня, потянул немного на себя — обвилась ногами вокруг поясницы.

Еще мгновение,

еще движение — и снова дикий приход

удовольствия накрыл сознание,

обволакивая туманной пеленой.

Невольно застонала,

дернулась, выгнулась под ним, в попытке слиться воедино… всем телом.

Бессознательно уцепилась, впилась ногтями в кожу.

Двигались, двигались ненасытно, пылко, закипая от чувств,

боясь даже на мгновение разомкнуть объятия.

Быть навсегда вместе;

в плену блаженства —

разве не рай?

Разве не счастье?

И снова… стала его.

Снова владел мною, выпивая до дна.

Жадно высушивал мой… бокал страсти.

Глава Тридцатая

* * *

— Устала?

(пристыжено улыбнулась)

— Спи, спи, мое солнышко, — крепче сжал, — спи…

* * *

Резкий рывок. Удар. Шум. Гам. Звон разбитого стекла…

Не сразу поняла, что происходит.

Сквозь заспанные глаза, затуманенный, задурманенный сном рассудок, пыталась уловить творящееся.

— Отпустил, сука, иначе разорву! — зарычал Доминик… моему отцу в лицо.

— Не посмеешь, — ядовито зашипел, рассмеялся Луи и еще сильнее сдавил рукой его за горло.

Резкий взгляд на меня. — Унесите ее.

И вдруг… перед глазами…

мой мир тут же стух.

* * *

Узнала. Узнала свою келью на Искье.

Почему? Зачем он отдал меня им?

Стоп. И что случилось с Домиником? Он жив?

Что было сил (в чем была), в том и рванула… по пустынным коридорам…

Папа. Все что я помню, то, что там был мой отец.

Он должен, должен мне сказать, сказать, что произошло.

Чуть не убилась на повороте (поскользнулась и грохнулась) — все равно! Все к черту! Я, мое тело, боль, раны к черту — всё, всё, всё!!!!!!!!!

ДОМИНИК!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Гневно пнула дверь.

Зал суда пуст.

— Видели? Матуа еще здесь?

— Да. Вроде с Витторией в библиотеке.

Резкий разворот — и уже лечу напропалую в читальню.

* * *

Испуганно обернулись.

(а я, пыхчу, соплю, рычу, едва не сгораю от гнева и страха)

— ЧТО ВЫ С НИМ СДЕЛАЛИ? ЧТО?

— Успокойся, — подскочила Виттория и попыталась подступить ближе, обнять — разъяренно оттолкнула я ее. — ЧТО?! ГДЕ ОН?

— Где ж еще? На Аетфе, — равнодушно ответил отец.

(замерла; замерла я)

— И ты… ты его вот так просто отпустил?

— Отпустил, — раздраженно скривился.

(и снова пауза — подбираю слова, перерывая мысли)

— Чего ради?

(молчит)

Тяжелый вдох вместо ответа…

— Если, если ты… мне соврал, я, я… никогда тебе это не прощу, — гневно прорычала сквозь зубы.

Полный игнор.

— Да все в порядке с твоим Бельетони, — вдруг раздраженно рявкнула Виттория. Встала и важно прошлась по комнате, — Сознался, что всего лишь играл с тобой. Хотел затащить в постель. Добился — и с него хватит. Так что отныне больше на тебя видов не имеет. Отказался.

— Что? — ошарашила, право, ранила словом. Удивленно обернулась.

Невнятно скривилась та, передернув бровями. Пожала плечиками.

Глубокий вдох.

— Вот такое бывает. Жозефина. Бывает. Добился, чего хотел… и выбросил.

Издеваетесь?

Ха.

… а голос дрожит; тебе больно? больно, крестная? больно за меня?

Не стоит…

Ведь я вам… НЕ ВЕРЮ!

Резкий разворот.

— Я не верю вам. Хоть все хором завойте. Я еду на Аетфе — и вам меня не остановить.

— Неужели? — вдруг передо мной встала Виттория (молниеносно, в мгновение). Глаза (гневный, с вызовом взгляд) в глаза. — Теперь уже ты точно никуда не денешься. Будешь с нами, пока мы не решим обратное. Ясно?

Рассмеялась, рассмеялась я в ответ.

— Вот видите. Сами себе противоречите. Так и знала. Ушел, ушел он просто от вас. А вы врете, чтобы меня остудить, удержать здесь. Не получиться!

Резкий разворот — и выбежала прочь.

Босыми ногами по земле, в ночной рубашке, растрепанной на груди… Мчу, бегу, бегу… прямо на выход.

Через туннель — и в город. Прочь, прочь из ада! Прочь из клетки!

… и неважно, что будет потом.

— И куда ты такая? — вмиг преградила мне путь Виттория.

(замерла, замерла я на мгновение — последний шанс даю: им, а не мне!)

— Я буду с ним, хотите вы этого или нет! Мы — вместе! Смиритесь!

— Неужели? Ты так ему веришь? Веришь? Что даже не можешь услышать, что твой Доминик… от тебя… ОТКАЗАЛСЯ? ИСПОЛЬЗОВАЛ? Добился и выбросил?

Желчно рассмеялась я.

— Такого никогда не будет. Ясно? — яд выплюнула в лицо.

Промолчала та.

— Я убегу. Все равно убегу. Снова и снова. И не удержишь ТЫ меня.

Выровнялась, вытянулась, гордо задрав подбородок Виттория.

— Попридержи узды, девочка. Отсюда еще никто не ступал…, без моего ведома, и шагу. Ты — не исключение: не улизнешь.

Захохотала. Дико. Желчно. Захохотала Колони мне в лицо.

(впервые со мной была такой;

враг? Враги мы теперь? По разные стороны баррикады?

что же… я принимаю! принимаю вызов!

не испугаюсь!)

… гордо задрала нос.

Ну, ну.

Ядовито ухмыльнулась.

— Все… когда-то спят.

— Дорогая моя Жозефина, — вдруг приблизилась. Глаза в глаза, лицо к лицу. Тихо зашипела. — Я избавилась от привычки дышать… А ты говоришь… о каком-то сне! — (и снова дикий хохот) — Если я сказала, что ты не выберешься — то значит, так и есть. Без вариантов.

— Ах, так? — нервно дрогнула, дернулась на месте.

Улыбнулась (губы ее скривились в гадкой, унизительной тонкой линии).

Игриво вздернула бровкой.

— Так.

Резкий шаг (мой) вбок, рывок, уверенные движения — и забралась на выступ. Движение, легкое, непринужденное, вперед — и завалюсь со скал.

Чем не прелесть?

(с вызовом уставилась на крестную)

— А так?

Замерла; глаза округлились от шока.

— Так лучше… доходит? Я спрыгну. Слышишь? СПРЫГНУ! Если не пустите.

(злобно стиснула зубы; глаза, карие глазки, живо стали темнеть, превращаясь в угольки полные ярости.)

— Все равно не умрешь, — только и смогла процедить, а сама (вижу ж!) и захлебывается от злости и страха.

— Значит, еще спрыгну. Еще и еще. Пока не убьюсь. Неважно. Без него — я не буду жить.

Вдруг…

(не сразу, сразу, сообразила, поняла, что произошло)

Виттория вмиг дернула меня на себя, потянула за руку — так что я сорвалась и плюхнулась на нее — да завалились, завалились от силы рывка, по инерции, обе на землю.

Отстранилась резко, спешно (инстинктивно, разъяренно) и тут же залепила мне… жестокую, пекучую пощечину.

— ЕЩЕ КОНГДА-НИБУДЬ ОТВЕСИШЬ ПОДОБНОЕ, — (зарычала, завизжала) — заточу в подвал навеки, пигалица неблагодарная! — казалось, сквозь плач вырвались эти горькие, полные боли, слова. Замерла. Испуганно спрятала взгляд, а затем и вовсе отвернулась.

Застыла. Заледенела и я.

Слезы… (дурные, детские, жалкой обиды) слезы… навернулись на глаза.

Было стыдно за себя, противно, но…

… злость, дикая злость… так и не улетучилась.

ВЕДЬ НЕПРАВЫ!

Зачем… зачем врать, зачем разрушать мое…. наше счастье?

ЗАЧЕМ?

Пристыжено зашморгала носом. Поджала под себя ноги.

Не шевелилась Виттория. Молчала, нервно дыша…

— Я люблю его… — едва слышно прошептала я. Тихо, жалобно… взывая к сердцу… подруги. Того, кто меня как никто другой… ВСЕГДА… раньше, понимал.

(тягучая тишина)

Молчишь?

— А он — … тебя нет.

(отозвалась, отозвалась, но что? пуля в сердце? камень в душу? уж лучше бы МОЛЧАЛА! черт дери, мать вашу!)

— ЛЮБИТ! — прорычала я наперекор.

— Он никого… никогда не любил. В игры играть — всегда готов. Азарт, адреналин и победа — вот его идеалы и кумиры, вот, к чему лежит его сердце. А не… девушки, женщины. Ты.

— НЕПРАВДА!

— Нет? — вдруг отозвался голос отца где-то сзади.

Обе обернулись.

— Ты так уверенна? — продолжил Матуа, — Да настолько, что наши слова вообще ничего не значат, не стоят… против твоих убеждений? Его слов? (сказанных тебе)… чтобы затащить в постель?

Захлебнулась. Захлебнулась я ядом. Желчью, но еще держусь

Папа, папа.

Сволочи вы. СВОЛОЧИ!

НЕНАВИЖУ ВАС!

Как низко падаете?

Зачем?

Ради чего?

Амбиции? Тупая, слепая вера? Лишь бы быть всегда правыми?

ЧТО НЕ ТАК?

ЧТО В ВАШИХ СЕРДЦАХ ВЫШЕ МОИХ ЧУВСТВ?

— Что молчишь? — злобно переспросил Луи.

— Уверенна.

— Тогда собирайся. Собирайся — и поехали на Аетфе. Посмотрим. Вместе посмотрим, как твой благоверный проводит…. Ночи без тебя.

Замерла. Замерла я… в сомнениях.

Нет, не в Доминике. Не в нем… играли "за" и "против".

А сомневалась в словах отца.

Снова игра?

Ну, что же. Ну, что же. Я тоже делаю ставку.

Крути барабан.

— Поехали.

Глава Тридцать Первая

* * *

— Морена?

— Жози! — захохотала, ядовито зашипела в ответ. — Доминика ищешь, вероятно?

Промолчала.

— На балконах ждет тебя твой защитничек. Ой, как ждет, — захохотала… мертвой радостью.

Попытка не реагировать, не брать близко к сердцу.

Не знаю, что задумал отец, не знаю, что задумала Виттория.

Но я, я… готова сбежать с Домиником, если по-другому, добровольно… они не отпустят.

Спешно забралась по ступенькам наверх. Через узкий коридор… на балкон.

— Видели Бельетони?

Загадочно улыбнулся мужчина.

— По прямой, и справа первая дверь. Там он.

* * *

Я смотрела. Смотрела на него…

Каким-то пустым, стеклянным взглядом.

Смотрю — и не вижу.

Просто нет.

Меня больше нет.

Не дышу. Не дрожу.

Оцепенела… застыла в ужасе.

Чувство. Чувство, такое… будто кто-то только что лишил меня… места в жизни.

Просто бух — и ты уже в зазеркалье.

Отдельно от живого мира.

Рядом. Видишь. Слышишь.

Но тебя там нет.

НЕТ.

…и никто не заметит тебя больше.

Душа… душа сжалась в малюсенький комочек… и спряталась где-то в глубине грудной клетки.

Не стонет, не рычит — оцепеневши, ошарашенная, дрожит, испуганно молчит.

— О! Сладкая! Иди сюда к нам! Мы только начали разогреваться! — радостно закричал пьяный Доминик.

Больная, вольная, ЧУЖАЯ улыбка мне навстречу,

но буквально тут же и отвернулся….

… поцелуем прикипел в груди какой-то девушки, стянул в себя ее сосок — та истомно застонала и жадно выгнулась; дернулась и вторая львица… грациозно изогнулась и прижалась всем телом к его спине.

Нет.

Нет…

Это — не мой,

НЕ МОЙ ДОМИНИК!

Невольно задрожала.

Слезы, слезы…. гадким предателем выступили на глазах.

Тошнота, боль,

в миг раскаленными щипцами сцепило горло,

жадно, ненасытно раздирая его на части.

Зашипела, заныла, ЗАВЫЛА я внутри, боясь наружу издать даже короткий звук.

Боже.

Боженька.

ЗА ЧТО?

За что все это мне?

За какие грехи?

В чем… провинилась?

Почему, почему я не умерла еще при рождении?

Почему

… ты не забрал меня раньше, раньше, чем я до этого… дожила?

Стою и смотрю.

я открыла ему себя, сердце и душу — а он вогнал туда ржавые ножницы

… и разрезал все на мелкие кусочки.

… уже даже не обращал внимание. Любовная игра закрутилась. Самки хотели самца… и пытались его заполучить, разорвать, поделить…, каждая пыталась выделиться;

а он лишь жадно наслаждался… игрой.

Смотрю.

Смотрю,

как больная извращенка.

… и послушно молчу.

Вдруг. Вдруг такое… сильное,

отчаянное,

неожиданное для самой себя,

унизительное желание… взорвалось,

взорвалось внутри.

Душа закричала, завыла от отчаяния и боли.

… едва сдерживаюсь.

(дрожу, едва не сгибаюсь, не приклоняюсь от дикого пламени, от кислоты, разъедающей внутренности)

…так сильно, безвольно… вдруг захотелось упасть ему в ноги,

рухнуть на колени… перед своим Божеством

и просить помиловать.

Обнять, прижаться,

целовать…

И дико, тихо, громко, звонко!!!

сколько будет сил,

простить…

заклинать…

унижаться, но молить

………. остепениться,

………………… не губить.

И даже дернулась, дернулась уже к нему, но последний момент:

оторвался губами от одной из шлюх… и дико захохотал.

— Ириска, ну же, давай. Будешь третей. Иди к нам.

Застыла.

Мертвею, отмираю на глазах…

Тихим накатом огненной волны…

… превращаюсь в золу, подобно смерти спички.

Молчу. Молчу — или просто в зазеркалье души… немые?

Мертвая… УЖЕ мертвая.

Пелена застелила мир.

Помутнело. Помутнело все…

… отдаляюсь.

Вдруг, не выдержав долгой паузы, — нехотя отстранил похотливую девку от себя и тут же дернулся ко мне — ухватил за руку и завалил на диван, к себе.

Упала. Упала! Словно в едкую кислоту. Словно на расклеенные, голодные угли.

Кожу содрали заживо.

Стебанули по мясу… до кости.

Дернулась. ДЕРНУЛАСЬ ИЗО ВСЕХ СИЛ — И ВЫРВАЛАСЬ на волю.

ЗАВИЗЖАЛА, закричала — и бросилась бежать прочь.

вырывали сердце

вырвали и спалили.

СОЖГЛИ.

СОЖРАЛИ!

Бежала, бежала, не глядя ни назад, ни вперед. Из ада… в ад.

В глазах мутнело, темнело, и лишь испуганные золотистые зайчики в глазах…, выплясывая, указывали путь.

Визжу, ОРУ, КРИЧУ, да горло раздираю до крови,

… а легче никак.

Захлебываюсь слезами, соплями.

Ржавая, сладкая…. Чувствую тебя у себя на губах, во рту.

МЕНЯ УБИЛИ! УБИЛИ!

Падаю, падаю и снова поднимаюсь… чтобы бежать. БЕЖАТЬ, не останавливаясь…

ИЗ АДА В АД.

Быстро забралась по какой-то лестнице вверх.

Еще вперед, еще… и вдруг замерла на краю.

В последнее мгновение — остановилась.

Застыла.

Глаза испуганно прикипели к пропасти. Острые, жадные, злостные шипы, деревянные клыки упорно тянулись ко мне, уговаривая сдаться. Отдаться.

Обещая… — СМЕРТЬ.

Смерть?

Просветлело. Вдруг просветлело в моей голове.

Неожиданно так…

… нездорово, психопатически, сумасшедше.

Легко так, и просто вдруг стало…

Не дышу. Удивленно, радостно выпучила глаза.

Исчезли, засохли слезы.

ВОТ! ВОТ! ВОТ ОНО!

Словно воздух кто-то дал в газовую камеру вместо яда.

Боже… Боженька, прости меня за все. Прости, но только так…

я смогу это пережить.

ПОКОЙ!

(живо прикрыла веки)

Короткий шаг —

И сорвалась вниз.

(резкий удар.

острый, безумный (моментально клинящий рассудок) приход ДИКОЙ боли — и все в голове закружилось.

Завертелось, заплясало, сходя с ума в бездушном танце.

Улетаю.

Отпускаю.

Ухожу.

… боль вдруг стала привычной. Желанной. Сладкой.

… тонкая струйка сумасшедшего удовольствия.

…………………………………. ЭЙ-ФО-РИ-Я.

… счастье испуганно нахмурилось мне в лицо.

А я истомно улыбнулась в ответ.

Еще чуть-чуть… еще…

Еще… вдох… — и станет проще.

Я иду, иду к тебе, мой светлый мир.

Мир грез и солнца.

Еще чуток…

и всё будет хорош

Глава Тридцать Вторая

* * *

(Доминик)

Вдруг так стало… внезапно больно.

Нет. Даже не больно. Пусто. ПУСТО внутри.

Словно кто-то вырвал из меня душу, оставив лишь… пустую оболочку.

Не сразу, не сразу догадался, что происходит…

Еще мгновения, мгновения — глупых поисков.

Замер, не дыша…

Резкий рывок — и помчал.

* * *

— Господи, господи. Зачем, зачем же ты это позволил? — жадно прижимал к груди окровавленную девушку. Прижимал к сердцу.

— Зачем, зачем ты это сделала? Жозефина!!!!

Болезненно шатаясь из стороны в сторону, пытался заглушить боль… свою, ее…

Пытался убаюкать свою маленькую девочку.

Горячие, горькие, отчаянные слезы… скатывались по щекам, испуганно желая смыть кровь с лица…

Целовал, целовал… ее сухие, холодные губки… Целовал, пытаясь отдать, втолкнуть… свою жизнь… взамен на ее, оборванную…

Едва дышала. Последние,

поверхностные, пустые, ничего не значащие уже, вдохи.

Последний круг, ход стрелки на часах — и вот-вот замрет… уже навсегда, не тикнув больше и секунды.

Вязкая, темно-пурпурная, смешиваясь с ярко алой, кровь творила гадкую картину багровой феерии. Словно сумасшедший из клетки, мягкой палаты, вырывалась она из рваных, колотых ран, боясь даже на мгновение задержаться внутри.

НА ВОЛЮ!!!

… из ада.

ИЗ АДА… В рай.

* * *

— Аско, Аско, ЧТО ТЫ СТОИШЬ?!! Что смотришь? СПАСИ ее! СПАСИ! МОЛЮ! АСКАНИО!!

(тяжелый вдох)

— ЗАЧЕМ? Чтобы ты снова ВЫДРАЛ у нее сердце?

Замер. Замер в ужасе.

(застыл, не дыша)

неосознанно облизал губы; глубокий вдох.

глаза в глаза…

— Сотри, сотри ей память. Сотри всё…. всё обо мне. О нас. От той чертовой, проклятой первой встречи и до сегодня. Я не появлюсь больше в ее жизни… — (тяжело сглотнул, проталкивая дальше, в душу, острые лезвия боли), — НИКОГДА.

ОБЕЩАЮ.

Секунды сомнений. Рассуждений.

За и против.

Уж лучше покой там… или муки, но здесь?

Упал, упал на колени рядом с Жо. Жадно разодрал клыками свое запястье в нескольких местах.

Кровь хлынула, полилась…. обещая… новую,

беспечную жизнь…

… тоненькой струйкой — ворвалась в изувеченное, полуживое тело… полукровки и с новой силой запустило… шестеренки часов.

Глава Тридцать Третья

* * *

(Жо)

Это ж как нужно напиться, чтобы выпасть из окна башни?

Нет. Конечно, я не помню, как именно… все случилось.

Рассказывали…

Но это — абзац. Я с себя в шоке.

Не знаю, что конкретно съело воспоминания — спиртное или дурная амнезия, но эти страсти не запечатлились в моей голове.

Да и вообще, с тех гадких пор… много моментов из моей глупой жизни… просто выпали, как пазлы… из мозаики. В тупую не помню. Пусто. Белым бело.

Странно, мой Асканио, сколько б пытался, не лечил меня — зарастали, затягивались физические раны (да еще какие! брр, жутко вспоминать) — а вот с памятью… помочь так и не смог.

Видимо. Не настолько и всемогуща кровь вампира!

Аетфе, где и случился весь этот ужас, для меня стал запретом.

Да, если честно, и сама не особо горела желанием туда возвращаться. Особенно, когда понимаю, что это вновь ранит моего отца. То, как он пережил тот гадкий день… лучше никогда и не вспоминать.

(жаль, что эта… его боль так и не стерлась в моей голове)

Маме же рассказали о произошедшем только через неделю, когда я уже уверенным, быстрым темпом пошла на поправку (лишь благодаря тому, что я полукровка…. раны заживали быстро, быстрее, чем бы приходил в себя обычный человек, пусть даже под действием багрового эликсира упырчика).

Бедненькая моя мамочка…

Бедненькая…

(а знаете, что самое забавное в моем лечении? я открыла в себе новую способность — (барабанная дробь!) — телекинез! е-ху!!)

Виттория… Бог мой! Уж лучше бы она не была мне крестной!

Знаю, что я ей, как дочь. Что безумно дорога. Но такой гнев, ярость — это было нечто! Благо, что смогли спровадить ее на Аляску, иначе бы точно меня придушила (толи из-за злости на мою неряшливость и игру с алкоголем, толи от своей умопомрачительной материнской любви)

Одна отрада… день и ночь — был мой, дорогой Асканио.

(не в том плане, что вы, развратные, подумали)

Друзья.

Пока лишь… друзья.

Ведь давно уже поняла, (да что поняла?) точно знаю — не только приятельские чувства теплятся в его сердце ко мне.

Асканио. Мой старый друг и самый близкий нынче человек.

Разве я смогу встретить другого, кто бы сильнее любил меня?

Сомневаюсь.

Вот и я… с каждым днем, открываю в себе все больше и больше… теплых рвений, ласковых, любовных чувств к нему.

Все больше и больше грез разгорается в моей… дурной голове.

Мы будем вместе — и это главное.

Мы будем счастливы.

Как два… самых близких друга, и как благополучная, сладкая пара.

* * *

— Ты как?

— Сегодня снова гуляла в парке.

— Мышцы не болят?

— А тебе бы только и болят!

— Жо, я же переживаю за тебя!

— Знаю, знаю, — мило улыбнулась и тут же обвилась вокруг шеи. Нежный, детский поцелуй в щечку. — А я дразниться люблю! Разве не знал?

— Знал, — обнял, прижал, притянул к себе.

Замерла, обвисла на его плече.

— Я скучала.

— Прости, столько дел накопилось за то время, пока с тобой был.

— О, да. Да! Теперь я уже и виновата!

— Я такое не говорил, — обижено надулся Аско.

— Но подумал!

— Это Виттория у нас читает мыслишки, а ты пока сочиняешь — так что не нужно мне навязывать ответы.

Расхохоталась я.

…и игриво показала языка.

— А, может, очень скоро я смогу и мысли читать. Вот тогда не отвертишься. Буду терроризировать тебя… напропалую.

— Я не боюсь, — мило улыбнулся мой Асканио и еще сильнее прижал к себе. — Я буду только рад. Вот только ты… не испугаешься?

— Испугаюсь? Чего это?

— Да мало ли чего… придумает моя старческая фантазия, — и игриво замигал бровью.

— О-хо-хо! — (весело скривилась я и закачала головой). — Не боится Жо ничего на свете! — радостно вскрикнула и тут же чмокнула своего мальчика в носик. — Самое главное, что тогда смогу стопроцентно выигрывать у тебя все споры! Ответы — наперед! — злорадно захохотала и откинулась назад (потягиваясь), повиснув на кольце его рук.

— Жозе, Жозе. Как низко летаем.

— Низко? — дернулась, приподнялась. Глаза в глаза. — Чего это низко?

— С телепатией можно мир на коленки ставить.

— А мне не нужен мир. Мне нужен — ты.

Приблизилась. Робкий взгляд скатился с глаз к губам.

Ну же, Жо. Будь смелее.

… короткое движение — и прилипла, коснулась поцелуем его губ.

Дрогнул. Взволнованно дрогнул. Буквально секунда сомнений… и ответил.

Страстным, властным, жарким поцелуем. Сорвалась и я.

Глава Тридцать Четвертая

— Ку-ку! — радостно закричала и вскочила в кабинет.

Нервно вздрогнул.

— Испугался, что ли? — расхохоталась невольно я и тут же подошла ближе.

(все еще сидит за столом и перебирает бумаги)

— Да я тут уже с ума схожу. Не могу свести концы с концами. А ты еще со своим "ку-ку", вообще весь ход мыслей сбила.

(пристыжено закусила нижнюю губу… и на мгновение замерла)

Резкий шаг вперед. Оттащила его кресло немного назад от стола, насильно облокотила Асканио на спинку (поддался, а глаза так и горят от любопытства; следит — боясь нарушить мой замысел).

Задрав повыше юбку, залезла ему на коленки и расселась, как на стульчике.

Молчу.

Глаза в глаза.

И лишь улыбка выплясывает на губах.

— И что это будет?

(мило заулыбался в ответ)

— А тебе только, чтобы что-то было?

Пристыжено рассмеялся.

— Я же могу не сдержаться, и напасть.

— Не дамся, — злорадно (наигранно) скривилась я и показала языка.

Тяжелый вдох.

Обвился руками вокруг талии и прижал к себе ближе (чтобы не соскальзывала под стол).

— Но можешь даже не пытаться врать. Вижу же, что ты что-то замыслила. Колись, Жо. Колись.

Расхохоталась. Вот так всегда! Вечно раскусит раньше времени.

— Я просто соскучилась, — обняла, обняла за шею и невольно уткнула, уложила его голову себе на грудь.

— Ты точно хочешь… либо моей смерти, либо свести с ума.

Отпрянула, освободила из захвата. Глаза в глаза.

— Какие мы слабенькие.

(рассмеялся и опустил взгляд в пол)

… промолчал.

Затянулась и моя пауза.

— И что? Просить о том, чтобы ты мне дала закончить начатую работу… смысла нет? — сквозь добрую, милую улыбку, язвительно переспросил мой вампирчик.

— Смысла нет, — повторила я слова (которые обычно так часто ему говорю, что заучили оба, уже как мантру).

— И чем займемся?

— Ты обещал покатать меня на Queen Note!

— Мы же хотели на несколько дней идти в море.

— Вот и я о том. Поехали сегодня. Еще только одиннадцать утра. Заедем по пути в порт. Закупим еды — и вырвемся из земной рутины… в свой… маленький рай? Ну?

(молчит, загадочно улыбаясь)

— Бу! — дразню, корча из себя дурочку (надула нижнюю губку, и глазки — молящим песиком)

— Ладно, ладно, мое солнышко. Ладно, — поцелуй в губы. — Иди, собирайся уже, а я пока тут хоть порядок наведу. Через час — уезжаем.

— УРА!!!!!!!!!!!!!! — резко кинулась на шею и едва не душу от счастья. — СПАСИБО!!!

* * *

— Дорогая, я скоро вернусь. Можешь пока позагорать на палубе.

— Нет, нет, нет! Припортовый базар я ни за что не пропущу! — завизжала я и тут же вскочила на маленький, шаткий мостик, — ты меня здесь не удержишь!

* * *

— Аско?

— Вот так встреча.

— Давно в Италии?

— На этой неделе приехал. Я ненадолго. Так, кое-какие дела.

— Доминик, знаешь…

* * *

(Жо)

— Асканио! — вдруг запищала, закричала я и тут же подскочила к любимому. — Ой, простите, — пристыжено замялась, поняв, что перебила чужой разговор.

— Да ничего, — запнулся на мгновение Аско (или мне показалось?), нервно скривился в улыбке. — Ты что-то хотела?

— Да! Я нам панамки соломенные купила! Посмотри! Правда, прелесть? — надела на себя шляпу (огромную, с большими полями) и радостно закружилась на месте.

Еще один поворот и замерла.

С искренним восторгом в глазах, впилась взглядом на своего вампирчика.

— Как?

— Чудно, — сдержано ответил Асканио и изобразил что-то наподобие радушной улыбки.

Невольно рассмеялся и незнакомец.

Уставилась, уставилась я на него. Замерла на мгновение.

Странное, неожиданное чувство дежа вю.

— Ах, да, — наконец-то пришел в себя мой Аско. — Познакомься, мой старый знакомый… Доминико Роберто Джованни Бельетони.

— Здравствуйте, — мило улыбнулся молодой человек и вежливо поклонился.

— Жозефина Матуа, — радушно выдавила из себя и выписала реверанс (легкий, шуточный) в ответ.

А чувство, чувство такое странное. Будто я раньше его знала. Хотя…

… ладно, черт с ним. Последнее время у меня часто барахлит сознание. Так что… не впервое, мадам, не впервое!

Резкий разворот.

— Ладно, любимый. Не буду вам мешать.

(и тут же чмокнула Аско в щечку; легкое (проворное, наглое) движение — и стянула, своровала солнечные очки)

Ни капли не смущаясь своих шалостей, нацепила их себе.

— Я еще пройдусь, — игриво захихикала и ускакала прочь.

Эх, что бы еще такое найти… и прикупить себе? Ну, же, Жо! Думай! Думай!

* * *

— Как она?

— Отлично, — гневно гаркнул Асканио.

(тяжело сглотнул)

— Хорошо, это хорошо. Хорошо, что счастлива.

Резкий разворот — и ушел прочь, не прощаясь.

Глава Тридцать Пятая

* * *

(Жо)

Тихо. Нежно. Спокойно… так беспечно рядом с ним.

Наступила ночь. Нежная, ласковая ночь.

Благо, погода чудная выдалась. Чистое небо.

Звездочки, маленькие, веселые звездочки, игриво мерцали, улыбались нам. Выплясывали свой дивный танец, играясь с воображением земных существ.

Темных бархат покрывала (на котором и рассыпаны эти алмазики) алчно, жадно притягивал к себе. Тянул. Манил. Зазывал в свою пучину, обещая незабываемые ощущения. Обещая целый мир… чудес.

Немного поерзалась, чтобы выбрать удобнее положение, спокойно рассесться у Аско на коленях, и уже беспрепятственно наслаждаться умиротворением и нежной усладой.

Жадно прижалась и замерла, замерла, едва дыша.

Может, это оно и есть — счастье?

Может, и все? Хватит искать. Ждать? Придумывать?

Вот… оно. Пришло.

— Я бы никогда отсюда не уходила. Прикипела. Прикипела вот так к тебе. И никаких забот, проблем, сует мирских. Вечно бы так.

— Да? — удивленно переспросил Асканио и немного отстранил меня, чтобы взглянуть в глаза.

— Да.

Прижалась, снова прижалась к нему и, утопая в радости и удовольствии, вновь застыла.

(тяжело сглотнул;

волнение?)

— Выходи за меня, Жозефина. Выходи за меня замуж?

* * *

— Ты уверенна, что хочешь этого?

— Да, — смело обвилась руками вокруг шеи…. И привлекла, привлекла к себе.

Ласковый, нежный поцелуй вместо слов…

С каждой секундой, с каждой лаской… разгоралось… все ярче и ярче, все больше и больше… наше пламя, насыщаясь диким жаром, разгоралось безумием страсти, пока и вовсе не рвануло в бешеном, похотливом экстазе.

Вмиг подхватил себе на руки — быстрые, спешные шаги к кровати — и уложил меня на постель.

Стянула, сорвала рубашку, живо спустила брюки, в то время как Аско уже лишил меня платья.

Такого разъяренного Асканио еще никогда не видела.

Словно все демоны взбунтовались, взбесились, заплясали в темной душе.

Резко, властно, но и в тоже время… бережно, ловко и осторожно себя вел.

Взбешенная нежность — сладкая ярость.

Ласковая страсть.

Еще мгновения — и перевернул меня к себе спиной.

Резкий рывок — и я истомно вскрикнула.

Наслаждение, дикое, больное, безумное наслаждение…

вмиг заполнило меня, каждую клеточку, каждый уголок души.

Закричала, застонала в ответ… на его ласки, на его движения.

Отдалась. Отдалась ему… беспрепятственно и безвозвратно.

Отдалась ему… сполна.

Глава Тридцать Шестая

* * *

— И что, что мне восемнадцать сегодня? Я хочу провести этот вечер скромно, — мило улыбнулась Асканио и прижалась к груди. — Прошу, милый.

— Вино, конфеты и на "Queen Note"?

(я игриво замигала бровями)

— Самое оно!

Захохотал, захохотал Асканио и крепко сжал в своих объятиях.

— Иногда мне кажется, что все-таки тебе не восемнадцать, а сто восемнадцать.

— Ну, спасибО! — скривилась я.

— Просто, мне не по себе, когда задумываюсь о разнице наших возрастов.

— А ты меньше думай, — шаловливо укусила за щеку и тут же вырвалась, отпрянула в сторону. Схватила за руку и тут же потащила за собой на выход из комнаты. — Сегодня у нас праздник! И мы его отметим, как хотим! Будем вдвоем — да и только!!!!

* * *

— Я, Жозефина Мария Матуа, будучи в полном уме и здравии…

(обожаю эти слова! ибо, если бы только знали, какие психи живут внутри меня — не на шутку ужаснулись бы, испугались и тут же отказались от своего предложения!)

— Аааа! Асканио, я нервничаю!

— Успокойся. Прочитаешь с листочка, мило улыбнешься, откланяешься — и на том конец.

— А нельзя просто подписать и все?

— Не-а.

— Чертовые бюрократы и пафосники!

— Между прочим, эту процедуру принимали очень важные вампиры, и я с твоей дорогой тетушкой в том числе.

Злобно показала языка и отвернулась.

— Ладно, выпей пока шампанское и расслабься. Я ненадолго отойду, — и исчез, убежал от меня. Скрылся в толпе.

Ну, ну.

* * *

(Аско)

— Здесь Доминик, — ошарашила Виттория.

— Что?

Зачем?

Какого лешего этот чертов демон забыл здесь?

(несмело пожала плечиками)

Тяжелый вдох.

— Обещал на глаза Жо не показываться. Пришел с Клариссой и Жаклин.

— Доиграется, сука! — нервно дернулся, резкий разворот.

— Успокойся! — зашипела, зарычала (стараясь все же не привлекать внимание), спешно схватила за руку и обернула назад, к себе лицом. — Ничего он ей не сделает. Успокойся!

* * *

(Жо)

По красной ковровой дорожке… прямо в центр зала. Глубокий вдох. Резкий разворот — и вышла на трибуну.

Секунды молчания, пока все стихнут. Придут в себя.

(Ааааа! я сейчас с ума сойду от страха!)

И снова… вдох, набирая в себя уже, вместо воздуха, смелость, выдала:

(с вызовом взгляд пред себя)

— Я, Жозефина Мария Матуа, будучи в полном уме и здравии, присягаю своей жизнью на верность Ордену Вампиров Искья. Отныне повинуюсь служить душой и телом, безукоризненно покоряться правилам и устоям, превозносить Закон выше своих амбиций, желаний и нужд. Ценой собственного существования обязуюсь отстаивать интересы своего Ордена. И отныне моя семья и мой дом — Искья.

(аминь, так и захотелось добавить — едва сдержалась)

Зааплодировали, завизжали, заплясали от радости.

Вмиг приблизился ко мне Аско и при всех обнял. Крепко обнял, сжал, и тут же поцеловал в губы.

Замялась, застыдилась, покраснела.

— А теперь мы с Жозефиной хотели бы сделать объявление.

Глубокий вдох. Мило улыбнулась и я гостям.

Отыскала взглядом родителей, Витторию.

Дядя Шон здесь. Майя, Кайл, Мэт и Мэйса, Грэм и Деляра.

Приехал даже мой братец Мигель.

В общем, все семейство в сборе.

Ну, же. Глубокий вдох.

И заговорила.

— Асканио и я, мы решили пожениться.

Немой…. немой волной прокатилось удивление по лицам присутствующих.

Буквально мгновения — и далекие, чужие мне люди стали кричать от восторга. Поздравлять.

Но почему мама, папа? Почему вы застыли в ужасе? Или это — … шок?

Виттория?

Улыбаюсь. Улыбаюсь, а самой уже хочется закричать от страха и дискомфорта от такого навязчивого, чересчур пристального, внимания… чужих.

Поддержка, мне так нужна сейчас поддержка близких, а они…

Чувство, будто не рады. Не рады за меня, за нас.

Не понимаю.

— Спасибо большое, — уже отвечаю машинально.

Крепче прижал к себе Аско.

Видимо, чувствовал, что я уже на пределе.

— ПОЗДРАВЛЯЮ, ГОЛУБКИ! СОВЕТ ВАМ ДА ЛЮБОВЬ! — дерзко, грубо унизительно прошипел. Я даже невольно дернулась на месте. (Аско вмиг сжался, задрожал, казалось, еще чуток — и сорвется в атаку, разорвет)

(узнала, узнала, это тот самый знакомый из припортового базара)

Так. Стоп… что происходит?

Гневный, презрительный, меряющий с головы до ног, взгляд на меня — резкий разворот и

все же ушел, ушел, затерялся в толпе, больше не проронив и слова…

… носит же таких, земля?

* * *

— Прекрасно сыграно. Надеюсь, теперь ты — счастлив, — разгневано, ядовито сплюнул слова в лицо.

Матуа лишь отвел взгляд в сторону.

Ушел. Ушел прочь. Выбежал через парадные двери. Спешные шаги п лестнице — вниз.

… и раствориться.

* * *

Жеманные улыбки — и наконец-то помолвленные… начали свое шествие.

… добро пожаловать на банкет.

* * *

Сегодня так и не смогла поговорить наедине с родителями.

Да, конечно, поздравления и свою "радость" они выказали, но что-то, что-то… все равно сидело внутри их, заставляя меня не раз обернуться.

Быстро? Слишком все быстро?

Понимаю, понимаю, что мне только восемнадцать стукнуло, а я уже… хочу дать клятву… вечной любви.

Вечной — а в моем случае… эта вечность может не на шутку затянуться.

Понимаю, признаю, развод… тоже реален. Мы живем не в каменном веке — но зачем? Зачем все эти дурные мысли?

Если мы счастливы? Вместе!

И никто другой, кроме него, мне не нужен.

В чем проблема?

Не пойму.

… не пой-му.

Глава Тридцать Седьмая

— Папенька, как тебе мое платье? — закружилась на месте, наслаждаясь красотой колокольчика. — Отпад?

— Мне не нравиться.

— Папа, — резкий разворот; глаза в глаза, — может, ты объяснишь, что происходит? Я больше не могу смотреть на эти унылые, отчаянные физиономии. Твою, мамы, Виттории.

— Я уже говорил. Считаю, что ты сильно спешишь.

— А я — уже сказала, что осознаю ответственность своего решения, этого шага — и хочу сделать это! Ясно?

— Подождали бы еще год-два.

— Да, да. Год-два-десять. Я знаю, к чему ты ведешь.

— Я не говорю, что десять. Просто…

— Папа, хватит, — шаг ближе; жалобно ухватилась за руку; молящий взгляд в глаза, — прошу, мне так нужна твоя поддержка. Прошу, не руби с плеча.

— Ты не понимаешь, что творишь.

(нервно дернулась, выпустила его ладонь из своей; отвернулась — попытка состроить занятый вид — собираю до кучи заколки с фаты, а сама, сама… так и трушусь от злости)

— Может, может, и не понимаю, — злобно прорычала. Резкий поворот. Взгляд в глаза. Последнее мое выступление. — Но я — этого ХОЧУ. И ТАК БУДЕТ. Ясно?

— Тогда, — вдруг вскочил с кресла. — Тогда не рассчитывай на меня. Я не поведу тебя под венец.

Замерла. Замерла в шоке, немом, ошарашивающем шоке.

Невольно утупился (скатился) в пол взгляд.

Затем, едва стала приходить в себя, нервно заморгала и вновь с вызовом уставилась в глаза отцу.

— И ладно. Переживу. Мигель или дядя Шон поведет. А на крайний случай — и без ваших обычаев обойдусь. Сама пройдусь. ЯСНО?

Удивленно вздернул бровями. Отчаянно закачал головой, резкий разворот — и вышел из комнаты.

Ну, и вали! ПРЕДАТЕЛЬ!

* * *

— Жозе, — тяжело вздохнул Асканио. — Может, может, подождем… Я не хочу, чтобы ты ссорилась с родителями. Это — такой день… для тебя, для нас. Не хочу, чтобы все было так. Может….

(живо обернулась; гневный взгляд в глаза)

— ТЫ ПЕРЕДУМАЛ?

— Н-нет. Нет, конечно.

— Вот и точка. БЫТЬ ЗАВТРА НАШЕЙ СВАДЬБЕ. БЫТЬ!

* * *

— Мамочка, почему все так паршиво? Почему он издевается надо мной? — (жадно прижалась щекой к ее коленкам; застыть, застыть вот так, сидя на полу у матери в ногах… и излить, не глядя в глаза, душу — как же давно это было)

— Он слишком любит тебя, вот и пытается отгородить от ошибки, промашки. От боли.

— Я люблю его!

— Ты уверенна? Уверенна, что это — любовь, а не коварная симпатия, влечение?

(замялась, замялась я на мгновение)

Тяжелый вдох.

— И ты туда же. Как же вы мне…, - вмиг сорвалась, поднялась на ноги и выбежала прочь.

И почему меня никто не слышит? Не понимает?

Зачем, зачем они так со мной?

ЗАЧЕМ?

Глава Тридцать Восьмая

— Жозефина, мне нужно с тобой поговорить.

— Если ты пришел, чтобы снова уговаривать меня не выходить замуж, то можешь сразу убираться, — гневно гаркнула отцу, так и не удостоив взглядом.

Нервно скривилась Виттория (уловила, уловила ее недовольство — спасибо, что хоть промолчала). Наплевать.

Сегодня я стану женой Асканио — и точка!

Ловкие руки моей крестной уже закрепляли фату в волосах. Еще штришок, еще и еще.

Молчит. Нервно дышит. Переминается с ноги на ногу.

— Что? — резкий разворот (не выдержала). — Чего молчишь? Хотел что-то сказать — говори. Я слушаю. Или что? Что опять не так?

Вдруг постучали в дверь.

Матуа спешно открыл гостю.

Аско?

— Эй, марш отсюда! — нервно дернулась, сжалась — попытка прикрыться. Черт. — Жених до свадьбы не должен видеть невесту!!! — сколько было сил, истерически завопила.

(тяжело сглотнул)

— Твой отец просил явиться. И вот. Я здесь. Слушаю.

Не знаю. Не знаю почему, но мне все это… уже не нравиться.

Таким нервным, удрученным, замученным отца я не видела еще никогда.

Это — даже не боль, а какое-то тупое замешательство… на грани дикого отчаяния.

— Ну, — не выдержала я паузы. — Ваяй!

Глубоко, шумно вздохнул. Короткий шаг в центр комнаты. На мгновение потупил взгляд в пол. Еще вдох — и уставился мне в глаза.

— Прости. Прости меня, если сможешь. Если… вообще это когда-то будет… возможно, -

(уже от этих слов у меня испуганно сжалось сердце; побледнела, застыла, замерла, едва дыша),

— Простите все меня. Прости и ты, Аско. Но я лишь хочу, чтобы ее выбор был полностью осознан.

— НЕ СМЕЙ! — вдруг дико зарычал Асканио и вмиг подскочил, подскочил вплотную. Дрожал, дрожал от ярости (теперь еще и ужас сковал мой разум, разрывая на осколки — не дышу). Нервно сжал кулаки, не решаясь ухватить отца за грудки, ударить… при мне. — Не смей, — уже более сдержано повторил отцу.

Но тот не реагировал. Отрешенный, бессмысленный взгляд уставился в невидимую точку.

И снова вдох — дабы вновь начать чеканить приговоры.

— Вы с Жозе повторяете, что это — любовь. Любовь? Вот и увидим, насколько она правдива. Если это — искренне чувство, — я с радостью подведу к алтарю свою дочь. А нет — на нет и суда нет.

— И боль ей подаришь? Вот так легко? — глаза в глаза (ответил взглядом и отец ему).

— Правду подарю. Истинную правду. Без которой, я быстрее себе голову отсеку, чем позволю моей девочке… в полном заблуждении… решать свою судьбу. Рушить жизнь.

— Рушить? — злобно прорычал, ядовито, желчно.

— Да. Рушить.

(а я молчу; глотаю, вбираю в себя каждый звук, боясь пропустить что-либо)

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ДОМИНИКА — ДЕЛО МОИХ РУК.

Его измена, его поведение — моя вина. Моя… и ТОЛЬКО.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~ * ~~~~~~~~~~~~~~~~~~

((***))

Резкий рывок. Удар. Шум. Гам. Звон разбитого стекла…

Не сразу поняла, что происходит.

Сквозь заспанные глаза, затуманенный, задурманенный сном рассудок, пыталась уловить творящееся.

— Отпустил, сука, иначе разорву! — зарычал Доминик… моему отцу в лицо.

— Не посмеешь, — ядовито зашипел, рассмеялся Луи и еще сильнее сдавил рукой его за горло.

Резкий взгляд на меня. — Унесите ее!

….

(обвисла, обмякла, потеряла сознание; мгновенно уснула, растаяв в насильственном сне)

— Не смей! — вырвался, вырывался из хватки и живо дернулся к стражнику Бельетони, но Матуа тут же успел преградить ему путь.

— Доминик, стой! Подожди…

Я пришел сюда, к тебе… не как представитель Ордена Искьи, и даже не как вампир.

А как ОТЕЦ.

Выслушай меня.

(покорно отступил шаг назад)

(а Доминик едва не разрывается, метая гневные взгляды то на Луи, то на девушку; молчит)

— Прошу, молю, пожалей, пожалей мою девочку…

— Я люблю ее, — резко перебил Доминик.

— Знаю, — (закивал головой), — ЗНАЮ. Догадался. Но… ты же должен понимать. Должен. Тебя половина двуногих на этой планете ненавидит. Искренне, от адского гнева и ярости сгорают, едва слышат твое имя. Твои способности, твоя непревзойденная сила — лишь причина того, что ты еще жив. Так что едва, едва узнают про твое слабое место — то тут же бросятся в него загонять колья. Угрожать, шантажировать, издеваться, терзать, истязать. И лишь смерть, смерть ей будет тогда — настоящим даром.

Ты не можешь, не можешь заставить ее жить ТАК.

Постоянно на лезвии ножа…

— Я способен защитить.

— От двух? Пяти? Десяти? Сотни? А дальше? ДАЛЬШЕ ЧТО? Как долго ты сможешь ее отгораживать от всего мира? Как долго сдерживать? Играть ее жизнью?

Да и разве то будет жизнь?

Постоянное напряжение, страх. Каждую минуту оглядываться назад, зная (зная, а не предполагая), что там ВРАГИ. И они ГОТОВЫ к атаке.

То, что ты раньше натворил, просто так не сотрешь, не забудешь. Не простят тебе… Никто… и Никогда.

Ты сам, сам мне скажи, разве сможешь жить с мыслью, что ее… убили ИЗ-ЗА ТЕБЯ?

(тяжелая, свинцовая пауза)

— Нет.

(закивал, удовлетворенно, соглашаясь, радуясь, закивал головой Матуа)

— И я вот не смогу. Потому и прошу. Молю — ОТПУСТИ.

— Она меня очень любит.

— Забудет. Пройдет. Переживет. На крайний случай, я, Виттория или Асканио смогут стереть ей воспоминания. Забудет.

Молчание. Давление мыслей, рассуждений и чувств.

Нет ничего в мире… тяжелее, чем любовь и боль.

Или… просто… боль.

Вечная… сука.

— Ненавижу, ненавижу тебя, — злобно прорычал сквозь застрявший в горле ком, горькие слезы, Доминик.

Еще сомнения — …

Резкий рывок — и вылетел прочь, из комнаты…

Жестокий, болезненный лязг двери по кованной, железной лутке…

адским эхом раздалось в душе.

— Прости… — только и смог выдавить из себя… в оправдание.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~ * ~~~~~~~~~~~~~~~~~

Я лишь хотел, как лучше. Оградить от боли, мук. Спасти от смерти. Хотел, чтобы жила счастливо, а не бродила по лезвию ножа.

Жила…

… Но разве… ЭТО — жизнь?

Сплошной фарс. Цирк. Иллюзия. Притворство.

Чистой воды… обман.

И чем дальше, чем сильнее затягивается удавка.

Да и как долго, ты, Асканио, будешь терпеть? Состязаться с ней?

Думаешь, я не знаю, что чуть ли не каждую ночь она просыпается от гадких кошмаров?

Переживает вновь и вновь тот жуткий день?

Каждую ночь… просыпается с криком, с ЕГО именем на устах.

… а ты покорно помогаешь ей снова и снова всё забыть.

Забыть.

Я понял.

ЭТО — … НЕ ВЫХОД.

Прости…

Знаю, знаю, все твои старания делались только во благо. Но… НО.

Не это ей нужно.

Ведь и это не жизнь.

Хуже, чем… быть на грани.

Быть в беспечности, заботе, ласке — НО ПУСТОЙ. НЕРЕАЛЬНОЙ.

Пластмассовой, без реальных чувств, куклой.

Не могу…

Это — НЕ ЖИЗНЬ!

(и снова тягучая пауза)

Свадьба ваша — серьезный шаг.

И пусть он будет обдуманным, сполна. До конца. Со всеми гранями правды.

Без лживых… косяков.

Не бывает игры в любовь. НЕ БЫ-ВА-ЕТ!

…………………………. ЛИБО ИГРА. ЛИБО ЛЮБОВЬ.

И только.

Жозефине нужно всё вспомнить. Всё узнать.

И если выбреет ВАШИ отношения — только тогда, только лишь так,

… я дам этому браку состояться.

Глава Тридцать Девятая

Ноги подкашиваются, едва не падаю на землю.

Но бреду, бреду по пустынным (пока еще пустынным) коридорам проклятого замка Аетфе.

Здесь все началось. Здесь пыталась покончить… со всем. Но нет. Видимо, еще ни один круг ада предстоит пройти, прежде чем отпустят.

А главное — я ничего, НИЧЕГО, НИ ЧЕРТА не помню.

Доминик?

Черт! ЧЕРТ! ЧЕРТ ДЕРИ!!!!!!!!!!

Как все гадко.

… гадко.

И главный, главный вопрос.

НУЖНА ЛИ МНЕ ЭТА ПРАВДА?

МОЖЕТ, В СКАЗКЕ (пусть, пусть лживой) НО И ТАК ХОРОШО?

хорошо.

Не знаю…. не знаю…

* * *

Не знаю, судьба, или какое-то внутренне желание,

а может позывы тех же воспоминаний — но я выбрела к Башне Покоя.

… вот знаменитое окно… с видом на mortuus lacrimatio.

— Жозефина.

(на нервах, от неожиданности дернулась)

Обернулась.

— Аско?

— Ты… ты хочешь, чтобы я все вернул? Хочешь…?

Молчу, молчу я.

Хочу?

ХОЧУ ЛИ?

— Хочу.

До боли стиснул зубы.

Сомнения.

Болезненная смелость.

Шаг ближе.

Устало прикрыл веки.

Тяжелое… неуверенное движение рукой — коснулся плеча.

— Я люблю тебя, — словно на прощание… шепнул.

Вдруг, вдруг, как по команде, стали врываться, вгрызаться, ВЗРЫВАТЬСЯ! картинки в моей голове. Сумбурно.

Дикое бездушное цунами.

Безумный хаос в миг затуманил сознание, порабощая,

сводя с ума,

доводя до истерики калейдоскопом гадкого ужаса.

Рухнула, рухнула на колени.

Неистовый, бешеный крик вырвался из груди.

Жадно схватилась руками за голову.

Выдрать, вытолкнуть все… захотелось назад — убежать.

Но нет, не было спасения — набеги волн неумолимы — сметают все на своем пути, душа меня и разрывая в клочья.

Дикий приступ тошноты в очередной раз схватил горло.

Еще, еще позыв — и невольно поддалась (выплюнув всё…)

Слезы, больные, отчаянные, горькие слезы… сорвались с глаз.

А в сознании, а в сознании — только ОН.

ТОЛЬКО МОЙ ДОМИНИК.

МОЯ ЖИЗНЬ.

МОЯ ЛЮБОВЬ.

Единственная, настоящая… и безрассудная.

— Жозефина, — (попытался дотронуться Асканио до моего плеча).

Дернулась, отстранилась, отпрянула в сторону.

— НЕ ЛЕЗЬ! НЕНАВИЖУ!

НЕНАВИЖУ ВАС ВСЕХ!

ВЫ ПЫТАЛИСЬ ЛИШИТЬ МЕНЯ ВСЕГО,

ВСЕГО САМОГО ЛУЧШЕГО В ЭТОЙ ЧЕРТОВОЙ ЖИЗНИ!

Н Е — Н А — В И — Ж У!

(молниеносно сорвалась — и со всех сил, со всей дури., рванула прочь…)

Глава Сороковая

Бегу. Реву, захлебываюсь слезами.

— ГДЕ ОН? ГДЕ ОН СЕЙЧАС?

— На Эйземе, — едва слышно прошептал отец.

Резкий разворот — и лечу прочь.

Так сильно… еще никогда я ненавидела этот мир.

Так сильно… еще никогда не разочаровывалась в людях.

Сыграть, сыграть мною, как юлой

… - бездушные твари!

* * *

Срываю на ходу с себя фату — и вышвыриваю долой.

Нет больше невесты. НЕТ!

Кукле душеньку вернули!

Запрыгнула в машину.

— Мисс? — удивленно уставился на меня водитель.

— Гони на всю. Мы едем в Рим.

* * *

Чертовый дождь.

Чем дольше едем, чем ближе к месту назначения — тем сильнее тучи затягивают небо, тем жалобнее ревут, и истязают мою душу.

Не по чем плакать. Не за чем страдать и грустить.

Я обрела свободу, а могла бы быть навеки порабощена во лжи.

Я счастлива.

Счастлива, хоть все еще слезы на моих глазах.

* * *

Злой дождь намеренно пытался меня удержать. Помешать.

Жадно ухватившись за полы платья, пытаюсь идти по скользкому настилу причала.

Чертовые каблуки то и делают, что съезжают, иль вовсе проваливаются, застревают в стыках деревянных полотен.

Долой! Долой всё!

Истерические движения — скинула с себя обувь, и босяком уже побежала к яхтам.

— Дяденька, дяденька. Отвезите меня на остров.

— Рехнулась что ли? В такой дождь? Да и ветер неслабый.

— Пожалуйста…

— Иди, иди ото с Богом. Не дури, — нервно скривился, махнул в мою сторону рукой и отвернулся (продолжать перебирать свои сети).

Резкий шаг навстречу.

Уверенность и злость.

БЕЗУМИЕ.

Отчаянное движение — и забралась сама на яхту.

Спешные шаги в кабину управления.

— Э-э-э!!! Ты куда!

— Простите! — только и успела выкрикнуть.

Все советы и рассказы Аско (когда были на Queen Note) пригодились как никогда.

* * *

Чертовое корыто! Едва смогла остановить вовремя.

Вылезла прям вводу. Пришлось немного даже плыть, чтобы выбраться на берег.

Дождь. Дождь потихоньку стал успокаиваться, хотя все еще хлестал по щекам, идиотски, глупо пытаясь смыть, стереть меня с лица земли.

Бреду, бегу… Платье уже почти по колено в грязи. Некогда изысканный, вычурный, идеального круга колокольчик, превратился в страшное, гадкое посмешище. Висюлька. Глупое, прилипшее к телу… белое полотно. Белое? Серое с темно-коричневыми от песка разводами.

Бреду, силюсь, рвусь по грунтовке, по больному серпантину вверх. На гору — а там и сам Эйзем уже будет видно.

Глубокие вдохи. Прочь волнение. Прочь обиду. Прочь боль — я иду. Иду, к тебе Доминик.

И д у.

* * *

Едва выбралась наверх, едва забралась на сам пик… как вдруг замерла. Замерла в…

Маленькая, вдалеке, темная фигурка… Пятнышко.

Шел. Кто-то шел… мне навстречу.

Спешно приближался. Бежал.

Замерла. Замерла я в волнении.

Ни шок, ни страх, ни ужас.

Счастье? Счастье, синей птицей, журавлем… спустилось мне на плечо… и сейчас, испуганно, робко застыло.

Боялась дышать. Дрожать. Шевелиться — боялась прогнать неземной красоты, безумного удовольствия видение.

Доминик.

Доминик. Узнала. Узнала его.

Еще мгновение — и приблизился.

Схватил. Сжал. СЖАЛ до боли, трепетной боли в теле.

Эх, смешанные чувства меня сейчас глушат.

Вырвалась, дернулась из объятий — жаркая, злобная отчаянная пощечина ему в лицо.

— Я там свадьбу играю, а он на Эйземе загорает! Чертов идиот! КАК? Как ты вообще мог согласиться на ту чушь, что нес мой отец? КАК????

Вмиг прильнула, прильнула к нему, не дожидаясь ответов.

Страстным, голодным, больным поцелуем прилипла к его губам, глотая, вырывая воздух.

Подхватил, подхватил себе на руки… но тут же поскользнулись на мокрой траве… и оба рухнули на землю.

Захохотала, захохотала на всю. Отчаянно, истерически, но счастливо! ИСКРЕННЕ!

Развалилась на траве, раскинув руки в стороны. Взглядом в небо.

Серое, хмурое, но доброе.

Мое небо…

Повис, повис Доминик сверху, укрывая меня от всего мира.

От всего зла, проблем и бед. Пряча от боли. Пряча в своем маленьком, но таком нежном, лаковом, беззаботном, таком мною желанным

… мирке.

Глаза в глаза.

— Да уж. До сих пор не верю, что это ты.

— Я тоже…

Поцеловал, поцеловал.

Нежно, бережно прикасался, ласкал, срастался своими губами с моими.

Но с каждой секундой удовольствие… разгоралось в безумие. Все резче и резче рассудок отпускал поводья.

Меркло, меркло все… вырывая из лап прошлого. Былого. Больного… и отдавая в руки нового, счастливого. Но не менее безрассудного.

Нежность робким ручейком… бежала вперед, пока и вовсе не сорвалась… в жаркий водопад эмоций.

Захлестнуло. ЗАХЛЕСТНУЛО СУМАСШЕСТВИЕ!

Голодными, голодными объятиями, жадными поцелуями, ненасытными нежностями одаривали друг друга.

Целовали, прижимались, ласкали.

Вдруг подхватил меня, подхватил, пододвинув ближе, задрал платье — и вмиг сорвал кружева…

Ворвался, проник, заполнил собой всю меня. Резко. Дерзко. Повелительно.

Застонала, дико, алчно застонала, взывая к повторению, продолжению.

Взывая к счастью.

Двигался, двигался во мне, сводя с ума.

Окончательно разрывая все цепи с прежним миром.

Его. Наконец-то его.

… брал, рвал и наслаждался,

даря себя… взамен.

Глава Сорок Первая

* * *

Обнял, крепко прижал к себе и замер.

… два идиота, едва не разрушившие себе жизнь, лежали на мокрой траве…. жадно прижимаясь друг к другу, боясь даже на мгновение потерять контакт, выпустить из виду, перестать слышать биение сердца… своей половинки.

ОДНО. ОДНО ЦЕЛОЕ. МЫ — ОДНО ИДЕАЛЬНО ЦЕЛОЕ.

* * *

— Так говоришь, у тебя там свадьба? — неожиданно протараторил Доминик и приподнялся. Облокотился на локоть.

Колкий, возмущенный… в глаза.

— Ты издеваешься?

— Чего это. Поехали, — вдруг подорвался. Схватил меня за руку и потащил на себя — (вот зараза! пришлось подчиниться и встать).

Удивленный, ошарашенный взгляд навстречу.

— Кто-то из нас только что коноплю покурил? Или что?

— Ты же хотела свадьбу. Будет тебе свадьба.

— Что?

Вдруг подхватил себе на руки и пошел, понес меня… по извилистой дорожке… в сторону причала.

(невольно обвилась вокруг шеи; прижалась к груди, а взглядом прикипела к его глазам)

— ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ? — завизжала я, пытаясь вырваться. — Отпусти меня.

— Размечталась. Уже раз повелся, ошибся и отпустил — думал, уже никогда не догоню. С меня хватит.

Шаловливо показала язык и тут же обижено надула губы.

— Куда ты меня тащишь?

— На Аетфе.

— И зачем?

— Как зачем? Венчаться.

— В тА-аком виде? — Померила себя взглядом, — Ужасное, грязное, разодранное платье — ах, как невеста хороша!

— Будешь вредничать, вообще раздену — да будет моя невеста голой!

(вот гад!)

— Так все уже разошлись, там никого нет из наших, — пыталась найти новые уловки.

— Вот и хорошо. Только лучше.

(тяжело вздохнула)

— А, может, я не согласна? Ты же даже не спросил…

— Дорогуша, — вдруг резко перебил, взгляд на мгновение выстрелил мне в глаза, — твое согласие весь Эйзем видел. Так что… полно ломаться. Сегодня ты станешь МОЕЙ. И точка.

(смущенно, счастливо заулыбалась)

Расслабилась, обвила у него на руках. Уткнулась носом в шею и смиренно замерла.

* * *

— Ой, мисс. С вами все в порядке? — в недоумении уставился на нас водитель моего свадебного "экипажа".

Пристыжено улыбнулась, промолчала.

— Давай, гони лошадей на Аетфе, и нечего рот разевать — молодые развлекаются, — резко ответил Доминик и тут же навалился на меня сверху. Сжал в объятиях, вдавив собой в сидение автомобиля.

Дерзко, нагло забрался под платье и, бережно обняв за бедра, потянул на себя…

Только и успела вскрикнуть, как губы прижались к моим, лишая права на голос…

* * *

Как я и предполагала, все давно уже разбрелись.

Пустая церковь.

Священник устало перебирал свечи.

Виртуоз за органом… отчаянно выдавливал из инструмента усталую ноту Ля.

— Здравствуйте, — пристыжено улыбнулась я.

Обернулся, обернулся святой отец и замер… в тихом ужасе.

— Что, что с вами случилось?

— Мы бы хотели повенчаться, — вдруг отозвался Доминик. Обнял меня за плечи и немного подвинул вперед (поравняв нас у алтаря).

— Н-но… - замялся старик… — Все…

— А нам никто и не нужен, — мило улыбнулся Бельетони, бросил на меня пытливый взгляд (мол, подтверди).

Я спешно закивала.

— Так, хотя бы свидетели.

— Дык, он у вас… органщик… и монахиня, — (махнул рукой в сторону девушки, которая заметала пол). — Чем не свидетели?

(да уж, более идиотской улыбки на его лице я еще не видела).

— Н-ну, конечно… можно; если хотите, — замялся на мгновение священник.

— Спасибо, — едва слышно прошептала я.

— Будьте так добры, — отозвался и Бельетони.

Поднялся, поднялся на свое почетное место святой отец. Раскрыл Библию…

… а мы взялись за руки.

Глазами измученных котят…

уставились на священника, выжидая…

СВОЕГО счастья.

Длинная, длинная же эта очередь… к Богу за счастьем.

Неужели теперь пришел и наш черед?

…право на маленький, собственный рай… для двоих?

(откашлялся старичок- глубокий вдох) — и…

— Возлюбленные Божьи, мы собрались здесь вместе во имя Господа, и перед лицом этого собрания, чтобы свидетельствовать о соединении…

— А можно покороче? — неожиданно перебил Доминик. — А то нам еще… идти детей делать.

(от наглости и пошлости у меня даже рот невольно приоткрылся)

— Доми! — гневно пнула в бок. — Веди себя прилично. Простите, святой отец.

(снова повернулась лицом к священнику)

— Да ничего, ничего, — ответил тот (но все же покраснел от смущения).

Обалдеть.

И снова глубокий вдох.

— Возлюбленные Божьи, мы собрались здесь вместе во имя Господа, и перед лицом этого собрания, чтобы свидетельствовать о соединении этих молодых людей вместе в святом браке; который является блаженным состоянием, установленным Самим Богом от начала времён, и выраженным в тайне единения Христа и Церкви. Христос украсил Своим присутствием брак в Кане Галилейской, и совершил там первое чудо; апостол Павел наставляет нас, чтобы нам благоговейно, благоразумно, рассудительно, и в страхе Божьем подходить к браку, а не необдуманно и легкомысленно. В это святое состояние двое наших друзей

— Доминик, — (спешно подсказала я, пока тот не вставил Аско)

Замялся. Нервно сглотнул слюну старик.

— Я знаю, кто это…

— В это святое состояние двое наших друзей Доминик Роберто Джованни Бельетони и Жозефина Мария Матуа вступают, чтобы соединиться навсегда. Есть ли здесь, в этом собрании, есть кто-нибудь, кто может указать причину, по которой этот брак не может быть заключён, пусть говорит сейчас или никогда, если же нет, мы продолжаем.

— Вот поэтому… — вдруг отозвался Доминик, — я бы вообще никогда, ни на одну свадьбу не приглашал гостей.

(тяжело вздохнула я и возмущенно закатила глаза под лоб; но смолчала)

Священник любезно выдержал паузу (ибо авось мой любимый опять выдаст умное замечание) и наконец-то продолжил.

— Я требую и побуждаю вас обоих, как если бы вы отвечали в день страшного суда, когда все тайны сердца будут открыты, знаете ли вы какую-либо причину по которой вы не можете вступить в брак, да или нет?

(легкая пауза, пытливый взгляд на нас — и наконец-то продолжил)

Для большей уверенности, я спрашиваю, есть ли кто-нибудь здесь, кто связан с кем-либо из стоящих перед нами на основании Слова Божьего, то их брак не может быть заключён, если же нет, то мы продолжаем.

(и снова пауза — ОН издевается?? хватит уже с нас тех, кто против…)

— Доминик, берёшь ли ты Жозефину в жёны, чтобы вы любили друг друга в Господе, пребывая в браке? Будешь ли ты любить её, утешать её, уважать её и поддерживать её в болезни и в здравии; и, оставить всех других, и быть только с ней так долго, насколько хватит вашей жизни?

— Да, — (мило улыбнулся Доми и посмотрел на меня).

Я смущенно прикусила нижнюю губу.

Аааааааа! Боже! Я схожу с ума от счастья!!!

Неужели все ЭТО — правда???

— Жозефина, соглашаешься ли ты выйти замуж за Доминика, чтобы вы любили друг друга в Господе, пребывая в браке? Будешь ли ты любить его, утешать его, уважать его и поддерживать его в болезни и во здравии; и, оставить всех других, и быть только с ним так долго насколько хватит вашей жизни?

— Да.

— А теперь, Доминик, повторяй за мной…

— Я, Доминик Роберто Джованни Бельетони, беру тебя, Жозефина Мария Матуа, в жёны, с сегодняшнего дня и буду любить тебя и лелеять, буду с тобой в радости или скорби, в богатстве или бедности, в болезни или в здравии, пока смерть не разделит нас, по святому Божьему определению; и кроме того, я даю тебе моё слово.

— Я, Жозефина Мария Матуа, беру тебя, Доминик Роберто Джованни Бельетони, в мужья, с сегодняшнего дня и буду любить тебя и лелеять, буду с тобой в радости или в скорби, богатстве или бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас, по святому Божьему определению; и, кроме того, вот тебе моё слово.

— Кольца? — пытливо уставился на нас священник.

Эээ… Кольца?

Доми нервно скривился.

— А без них… никак?

(несмелая улыбка)

— Зачем же без них?

От неожиданности я даже подскочила на месте.

Спешно обернулись.

— Папа?

(печально усмехнулся)

Робкие, неспешные, несмелые шаги. Секунды выжидания — и стал подле меня.

— Простите за все.

(промолчали)

Вдруг протянул маленькую, замшевую коробочку, а в ней — обручальные кольца.

(нет, не те, которые мы покупали с Аско; другие…)

— Спасибо, — невесело улыбнулся Доми, но к ним так и не притронулся.

— Я знаю, что вы все равно меня не простите. Да я и не жду.

Просто…

(тяжелый вздох Бельетони)

— Что было, то было, — неожиданно, вполне серьезно отчеканил Доминик. — Всем нам нужно… прощение. Так почему бы сегодня… все это и не начать?

(замерла, замерла я в удивлении)

Улыбнулся. Улыбнулся мой отец и вдруг пристыжено опустил взгляд. Секунда рассуждений — и резко в глаза.

— Спасибо.

Вдруг Доминик дернулся, легкое, проворное движение — и вытащил из подушечки кольцо — крепко сжал золотую клятву и тут же, не дожидаясь особого приглашения, схватил, поднял мою руку — и надел на палец кольцо.

Не сразу отреагировала. Замерла, все еще сражаясь с шоком.

(засмущалась; покраснела)

Глубокий вдох — и сама потянулась…

(… а руки дрожат. дрожат!

безумно волнуюсь)

Взяла свой обет в руки… — и надела любимому на безымянный палец.

— Так как Доминик и Жозефина, — неожиданно отозвался святой отец, — соединились друг с другом в браке, дав своё клятвенное слово, чему мы все являемся свидетелями перед Единым Истинным Богом и этим благочестивым собранием, и также во свидетельство обменявшись друг с другом кольцами, я объявляю Доминика Роберто Джованни Бельетони и Жозефину Марию Матуа мужем и женой во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Аминь.

(аминь — тихо повторила я про себя)

Привлек. Привлек Доми к себе — и нежным, ласковым поцелуем коснулся моих губ.

Буквально еще мгновение — и вдруг подхватил на руки (перекинул через плечо, как бездушный мешок)

… и спешно пошагал на выход.

— Т-ты, ты что творишь? — только и смогла прорычать в таком состоянии, да злобно забарабанила руками по спине.

— Забираю, дорогая, СВОЕ и валю прочь, — ехидно расхохотался Доминик и тут же выскочил из церкви, — … пока никто не передумал.

Рассмеялась, рассмеялась я.

Да уж, действительно, пока… никто не передумал.

Обреченно повисла на плече, упиваясь глупым сумасшествием.

Ну, вот. Вот и всё…

Два психа, половинки безрассудства…. нашли друг друга…

и наконец-то соединились

… в единое ЦЕЛОЕ.

Под мальчика, "Асимметричный Боб" — разновидность стрижки "каре", или же "garcon" (под мальчика), — особенность в том, что затылок подстрижен коротко и намеренно неровно, волосы спереди заметно длиннее.

Мизантро?пия (греч.????? — "ненависть" и???????? — "человек") — это неприязнь, недоверие или ненависть к человечеству или предрасположенность к неприязни и/или недоверию к другим людям. Также — выражение неприязни и презрения к "общепринятым" правилам и "моральным ценностям", недоверие и презрение к господствующей религии и её догматам, желание во что бы то ни стало отгородить себя от внешних контактов с обществом, чаще всего — не беспочвенна и проявляется у творческих личностей и личностей, непонятых или отвергнутых остальным "социумом", не нашедших себе места в обществе и лишённых единомышленников (не путать с маргиналами). Термин также подходит к тем людям, которые добровольно избегают общения с другими людьми или становятся отшельниками из-за вышеупомянутых чувств.

— Кедр — священное дерево Вампиров. Кедровый кол в грудь — отличный способ лишить вампира возможности управлять своим телом (полное оцепенение), но не лишая рассудка, сознания. Способ привести приговор Vivi sepultura в действие — заживо погребают под землю на 15 лет.

— пати — (от англ. party) вечеринка, дискотека, молодежное танцевальное движение в закрытом помещении.

— фен — жаргонное название фенамина (амфетамина).

— vivi sepultura — с лат. "заживо погребенный", "живое погребение".