Леонов Николай

Удачи тебе, сыщик !

Николай Леонов

Удачи тебе, сыщик!

Пролог

Полковник Лев Иванович Гуров работал в органах МВД СССР девятнадцать лет, восемь месяцев и двадцать шесть дней, был уволен "в связи с утерей доверия", не дослужив до пенсии три месяца и четыре дня.

Время такое - премьер-министры сменяются, словно постояльцы в привокзальной гостинице, только успел белье испачкать, пора на поезд и в какую-нибудь замшелую Францию обниматься с вчерашним неприятелем, а нынешним кормильцем.

И нечего удивляться, что в такое время мента-полковника в четверг уволили с волчьим билетом, а в понедельник пригласили вернуться, не извинились, лишь обмолвились второпях, что накладка произошла, фамилию перепутали: вас внизу много, а мы наверху - одни. Нынче поезда быстро ходят, если, конечно, колеса по бартеру на яйца не поменяли. В общем, за время отставки сыщик успел лишь холостяцкую квартиру прибрать, в баню сходить, бутылку выпить да выспаться, как друг-генерал по телефону недовольно бурчит - криминальная обстановка в стране... и другие слова из телевизионных передач.

Полковник Лев Иванович Гуров и генерал Петр Николаевич Орлов работали в уголовном розыске первый около двадцати, второй неполные сорок лет. Полковник высок, строен, в любой одежде изящен, глядя на него, любой бы подумал, что у большевиков в свое время патронов не хватило, и дворян на Руси отстреляли не до конца, и они, окаянные, семя свое разбросать успели. Генерал внешностью был в точности наоборот - роста среднего, полноват, неуклюж, на лицо - без слез не взглянешь, к тому же генерал короткопалой ладонью трет порой его так, словно хочет вылепить новое, поприличнее. Когда генерал и полковник бывали рядом, что случалось довольно часто, появлялось предположение, что отец Орлова в свое время не успел застрелить деда Гурова. И чего не привидится в наше смутное время?

Вы уже, конечно, поняли, что они были друзьями, хотя и имели характеры абсолютно несхожие.

Сегодня они потоптались на начальственных коврах, выслушали слова о долге и Отечестве и теперь сидели в кабинете Орлова недовольные друг другом, жизнью вообще и своей собственной в частности.

- Лева, ты второй сыщик в стране, - произнес Орлов, сделал паузу, давая возможность спросить: а кто же первый? Но Гуров не клюнул, лишь снисходительно улыбнулся. - А сыщик это не только розыскник...

- И скорохват, - перебил Гуров, - и дипломат, и жополиз. Вот они меня в дерьме вымазали, я им должен еще и сочувствие выказать. Мол, понимаю, какое у вас сложное руководящее положение, стрессы, перегрузка, всякое бывает, забудем старое...

- Кажется, вчера ты был худенький голубоглазый, наивный, правда, талантливый мальчик...

- Далеко? - спросил Гуров.

- Что далеко?

- Ехать или лететь? Далеко посылаешь?

- В цирк.

- Ну до цирка рукой подать, - усмехнулся Гуров. - Минут десять отшагал - и на арене.

Орлов покосился на кончик носа, недовольно хмыкнул, вытащил из папки загодя приготовленную бумагу, протянул Гурову. На несвежей помятой бумаге было всего несколько строк, большие корявые буквы свидетельствовали, что автор не увлекается эпистолярным жанром. "Здравствуй, Петр. Если ты здоров, подъедь быстренько ко мне, есть разговор. Дело по твоей части, да и должок пора бы погасить. Михаил".

Гуров повертел листок, глянул его на просвет, даже понюхал, положил на стол и сказал:

- Зоной пахнет, а ты говоришь - цирк.

- Медведем пахнет, а не зоной, Михаил Рогожин - артист цирка. Раньше был акробатом, потом швырялся на арене железом, последние лет пятнадцать работает с медведями. Объездил наш шарик вдоль и поперек, мировая знаменитость. Но дело не в этом. Ты, когда его увидишь, сразу поймешь. Он сделан из цельного материала, никаких заусенцев, трещин, пустых мест в Михаиле нет, раз пишет надо, значит, надо. Я не могу, мне такой командировки начальству не объяснить, а тебе я поручаю обычную инспекцию, для проформы. Понял?

- Не понял, но раз надо, - Гуров пожал плечами. - Если не секрет, что за должок?

- Секрет, - Орлов протянул через стол командировочное удостоверение и задание редакции популярного журнала, в котором предписывалось корреспонденту Гурову Льву Ивановичу собрать материал и написать очерк о заслуженном артисте Михаиле Семеновиче Рогожине.

Гуров улыбнулся и сказал:

- Ну вот. Все возвращается на круги своя. В молодости я уже был корреспондентом, только не в цирке, а на ипподроме. И конюха звали Михаилом, и фамилия была схожая - Рогозин.

- Так шарик-то крутится, - пробормотал генерал, рассердился на себя за пошлость, покраснел и быстренько переключил разговор: - Я тебе не советую связываться с самолетом, поездом меньше суток.

- Интересно, как я на суточные проживу? - Гуров убрал документы, но не встал, а, закинув ногу на ногу, уселся удобнее. - Петр, ты мне свой секрет-то приоткрой, иначе несерьезно получается. Человек, пусть и заслуженный, пишет генералу - приезжай, и генерал немедля посылает полковника - опера-важняка, словно мы от сна и безделья места себе не находим.

- Нечего мне объяснять, - Орлов прижал ладонь к груди. - История, как Михаил отбил меня у бандитов, никакого отношения к сегодняшнему дню не имеет. Но раз Миша о ней напоминает, значит, дело серьезное. Я тебя прошу, поезжай и разберись.

Генерал встал, протянул короткопалую руку, Гуров пожал ее, кивнул, пошел из кабинета.

- Звони ежедневно, чувствую, хлебнешь ты горячего до слез. Гуров уже открыл первую дверь, повернулся, взглянул на друга удивленно, хотел что-то сказать, но Орлов махнул рукой и сказал, добив окончательно:

- Удачи тебе, сыщик.

Глава первая

"РУССКИЕ МЕДВЕДИ"

Подобные афиши обошли многие страны мира и континенты, лишь в Австралии они пока не были, и надо же было такому случиться, что, когда условия контракта обговорили окончательно, до мелочей, осталось лишь подписи поставить, старший "медведь", Михаил Семенович Рогожин, от поездки отказался.

Было их двое, Михаил Семенович Рогожин, без года шестьдесят, рост около двух, вес за сто двадцать, и его воспитанник и друг Гоша, которому недавно исполнилось пятнадцать. Когда он поднимался на задние лапы, то был выше своего друга на голову, да не на какую-нибудь мелкую головенку, а на свою - медвежью, огромную. От рождения и Миша, и Гоша были бурой масти, но старший рано поседел, и со стороны казалось, что он носит белый парик, так что получалось, работают на арене блондин и брюнет. А в общем, они были похожи, быстрые и ловкие, казались увальнями, оба обладали колоссальной физической силой, житейской мудростью и хитростью, любили поесть и поспать, не пили, не курили, на службу не напрашивались, но от службы не увиливали, раз надо, так надо, ясное дело, за просто так не проживешь, мужик должен работать. Строго отрепетированного номера у Миши и Гоши не было, они многое умели и походили на коверных: конечно, есть заготовленные репризы и сценки, но их более чем достаточно для одного выступления, а так можно это, можно и то, зависит от настроения и самочувствия. Миша и Гоша умели бороться и боксировать, кататься на гигантских велосипедах, передразнивая друг друга, бегать на передних и задних конечностях, играть в футбол, поднимать гири, порой прыгать через одну скакалку, правда, последнее получалось не всегда. Запутавшись в резиновом жгуте, Миша и Гоша раскланивались, виновато потирая затылки.

"Русские медведи" покоряли публику не столько сложностью трюков, сколько неожиданностью вроде бы и незамысловатого номера. Человек, ожидая дрессировщика с медведями, порой настроен саркастически: сколько уж их было - и снова! Что еще придумали и заставили делать несчастное животное? Знаем мы ваши фокусы, политику кнута и пряника. И вдруг на арену вываливаются два гиганта, человек и медведь, как и ожидалось, но нет дрессировщика, и зверя нет, есть артисты, которые не летают под куполом, не жонглируют горящими факелами, они катаются на велосипедах, боксируют, кувыркаются, в общем-то валяют дурака, ничего особенного. И лишь некоторое время спустя зритель понимает, что один из артистов огромный опасный хищник. Публике помогли это осознать простеньким способом: на арене появился клоун, якобы вышел не вовремя, и тогда Миша вздымал над головой руки, поднимался на носки, замахивался, шутливо спрашивал:

- А ты куда?

Зритель видел, насколько мал и беспомощен нормальный человек рядом с резвящимися гигантами. Все остальное выступление Миши и Гоши проходило под бурю аплодисментов. Особенным успехом "Русские медведи" пользовались в цивилизованных странах, где сравнительно недавно поверили, что в России в некоторых местах есть электричество и уже не носят медвежьи шкуры, меховые шапки в основном у начальников, а шубы у их жен и путан.

Сразу после выступления Михаил Рогожин запирался с Гошей в отдельном помещении, где медведь получал лакомства, а дрессировщик много пил, приводя себя в норму, так как один из них все-таки был хищник, а второй лишь человек, а за любой обман надо расплачиваться. Миша Гошу любил и уважал, когти ему не подрезал, и они походили на ножи. Ошибались артисты крайне редко, но выступали на гастролях ежедневно, порой и два, и три раза, так что сами понимаете... Двери после выступления должны быть плотно закрыты, так как, пока один хрупал яблоки, другой решал, как заштопать трико, либо извлекал на свет Божий бутыль с йодом и лейкопластырь. Это, как уже говорилось, происходило крайне редко, но за пятнадцать лет всякое стучалось. Любой работающий в цирке человек знает, что наибольшее количество несчастных случаев, травм - царапины и синяки не считаются - бывает не при работе с грозными рычащими львами и тиграми, а именно с добродушными, казалось бы, неуклюжими медведями.

Человек и зверь любили и уважали друг друга, жили дружно. На родной земле Михаил, урезая бюджет, подкармливал друга, на чужбине, наоборот, Гоша делился своим барским столом для экономии валюты, чтобы дома, поменяв ее на рубли, ходить вольготно на рынок, чинить реквизиты, реконструировать клетку. В общем, Миша и Гоша были русские ребята, сызмальства привыкшие к жизненному принципу: хочешь жить - умей вертеться.

И тут им подфартило: предложили турне по Австралии. Они обрадовались: и взглянуть на кенгуру интересно, и подработать можно, а то в редком доме такое творится, что "хватай мешки, вокзал отходит", не успеешь - с голоду помрешь. Однако врач, не обзывайте серьезного доктора "ветеринаром", наблюдавший Гошу со дня рождения, задрав голову и тыкая пальчиком в покрытую шрамами и седой шерстью грудь Миши, сказал:

- Слушай, ты своего кормильца побереги... Дорога, жара, переезды, работали вы много. Гоша уже не мальчик. Ему в средней полосе месячишка два отдохнуть требуется. Хоть Гоша и богатырь силы неимоверной, а сердчишко у него самое обыкновенное.

Михаил Семенович Рогожин даже переспрашивать не стал, никаких консилиумов и обсуждений не устраивал, просто контракт не подписал. Хотя скарб и немалый, собрался быстро и прибыл в родной город, на цирковой арене которого кувыркался еще мальцом сопливым. Но прежде чем Миша и Гоша из столицы уехали да в провинцию прибыли, произошли события, которые вынудили Рогожина вспомнить о давнем долге лейтенанта милиции. Лейтенант за эти годы стал генералом, но память не потерял, потому...

В слякотный промозглый понедельник, на который легко наткнуться в первых числах марта на любом километре России, полковник милиции, сыщик Божьей милостью Лев Иванович Гуров пил затхлый чай в задрипанном номере провинциальной гостиницы, с неприязнью смотрел на сползающую по оконному стеклу серую жижу и рассуждал о бренности всего земного, о том, что в жизни за все приходится платить, и самые дорогие счета нам подсовывают близкие друзья. И Петр, будь маршалом, не сумел бы заставить Гурова работать по высосанному из пальца материалу. Генерал может заслать полковника не то что в глухомань, а к черту в зубы, но вынудить работать, когда все опротивело и белый свет не мил, может только друг. Петр, чтобы ему икалось и не глоталось, этим пользуется.

Гуров работать даже еще и не начал, не знал, будет ли работа и какая, но уже злился и жалел себя. В поезде к чему ни притронься, руки прилипают, белье пахнет болотом, а приехал на место - с неба сыплется не поймешь что, попросил "люкс" - девица за стойкой от удовольствия даже хрюкнула, попросил чай...

Сыщик поднялся из-за стола, выплеснул теплое мутное пойло в покрытую лишаями раковину и начал распаковывать чемодан. Гуров был профессионалом и независимо от настроения все делал последовательно и внимательно. Внешность для сыщика дело немаловажное, и где бы он ни появился: в бане, на рынке или в дорогом ресторане, он должен смотреться так, словно был здесь и час назад, и третьего дня, и всегда. Еще в Москве сыщик представлял, как зашастыбает по осклизлой мостовой и найдет облезлое здание с колоннами, кособокой афишей, на которой розовая гимнастка пытается сломать свою гипсовую ногу, рядом отравившийся алкоголик, уныло повесив нос, изображает клоуна - как войдет сыщик в этот храм веселья и найдет директора либо администратора и в очередной раз соврет, представляясь. И выглядеть в этот момент сыщик должен соответственно.

Гуров сделал гимнастику, через "не могу" нагрузился больше, чем обычно, так как ощущение собственного тела, силы всегда повышало настроение, обтерся мокрым полотенцем, надел свежую рубашку и, отчаянно фальшивя, начал насвистывать "миллион алых роз". Он любил цветы, любил их дарить, и, когда жена еще терпела и Гуров был солидным женатым человеком, а не одиноким волком, как сегодня, "алые розы" Пугачевой были гимном некогда счастливой семьи. Известно, что все проходит, а терпение женщины тем более. Песня осталась - жена ушла.

Гуров, отгоняя воспоминания, сменил пластинку, теперь калеча другую мелодию, натянул джинсовый костюм, который получил в подарок от отца несколько лет назад. Сегодня полковник за месячную зарплату вместе со всеми надбавками и компенсациями ничего похожего приобрести был не в силах. Хотелось обуться в кеды, но консерватизм оказался сильнее, надел черные туфли на толстой подошве, тоже подарок отца. Интересно, в чем будет ходить сыщик, когда подарки износятся? Папа уже не многозвездный генерал, не командует на Западе, а копает грядки в деревне под Херсоном. Правда, как жил за границей, так и остался: переехал из Германии на Украину. Сыну всегда любил делать подарки, да и сегодня с удовольствием подбросит то тыкву, то арбуз или ведро персиков.

В общем, дела семейные пошли у полковника наперекосяк. Жена отбыла по собственному желанию, мама - профессор, папа - генерал-полковник ушли на пенсию, копают огород. Лишь сыщик с колеи не сходит, с пистолетом и наручниками в кармане летит вперед, ищет свою пулю. Красиво звучит, только уж больно безысходная жизнь у Льва Ивановича Гурова, рассуждал он с изрядной долей иронии, разглядывая себя в зеркале, проверяя, не выпирает ли из-под джинсовой куртки пистолет. Убедившись, что выглядит цивилизованно, но скромно, Гуров прихватил плащ, запер номер, направился к лестнице и услышал, как за спиной распахнулась дверь. Сработал инстинкт: сыщик сделал быстрый шаг в сторону и развернулся на сто восемьдесят градусов.

- Ого! Вы что, из цирка? - спросила стоявшая на пороге своего номера женщина и несколько раз безрезультатно щелкнула зажигалкой. - Огонь есть?

- День добрый, - Гуров достал из кармана зажигалку. Женщина посторонилась, приглашая войти, и сыщик, почувствовав запах французских духов, вошел в номер "люкс", который, казалось, находился в другой гостинице и не в этом городе. Женщина взяла у Гурова зажигалку, прикурила, возвращая, пожала руку.

- Ольга Дмитриевна, - она затянулась вкусно, по-мужски, внимательно оглядела Гурова. - А вы не из цирка. А я не профессионалка, поджидающая доверчивых мужчин. Как вас зовут? Составите компанию или, как всякий командировочный, торопитесь?

Гуров, хотя и был сыщиком, плохо определял возраст женщин. Ольге Дмитриевне, видимо, было где-то от тридцати пяти до сорока пяти, искусный макияж мог и скрыть, и прибавить годы. Она принадлежала к категории женщин, пользующихся успехом у мужчин и прекрасно знающих об этом, женщин, которых Гуров терпеть не мог, они это мгновенно чувствовали и начинали ему и себе доказывать, что он обыкновенный мужик, а она само совершенство. Гуров все понял, находясь в магнитном поле новой знакомой, изучал ее изящные туфельки, не поднимал взгляда, так как не имело никакого значения, какого цвета у нее глаза и волосы.

- Приехали сегодня московским? - Ольга Дмитриевна отошла к заставленному бутылками столу, плеснула в два бокала коньяку и, не предлагая Гурову, сделала изрядный глоток.

- Меня зовут Лев Иванович, приехал сегодня московским, выпью с удовольствием, спасибо, - сказал Гуров на одном дыхании. Выпил коньяк и запоздало произнес: - Со знакомством!

- Вы кто? Мы раньше не встречались?

- К сожалению... - Гуров улыбнулся. - А может, к моему счастью?

Он не умел говорить комплименты, да и не особенно старался.

- Мужлан! - женщина кокетливо наклонила голову, протянула свой бокал. Ухаживайте, но учтите, я здесь с мужем и вообще не из вашей команды.

Гуров вспомнил старый анекдот: "Учтите, что я девушка и вообще у меня после этого голова болит", вслух сказал:

- Конечно, конечно, я из низшей лиги, - он налил хозяйке коньяку, свой бокал отставил, поклонился. - Большое спасибо, но мне действительно пора.

Сыщик руку даме не поцеловал, ограничился сдержанным поклоном и вышел. Еще в Москве он изучил карту города, дорогу из гостиницы к цирку знал, идти было всего ничего. Ни подозрительностью, ни манией преследования Гуров не страдал, но, сталкиваясь с чем-то необычным, с фактом, выпадающим из повседневной череды серых будней, всегда задумывался, отчего да почему произошло то или иное событие.

Люксовский номер в центральной гостинице, дело обычное, держат для именитых гостей. Бутылки и закуски, ясное дело, привезены из Москвы, и дама, которая пьет в одиночестве, тоже из столицы. Она упомянула слова "цирк" и "муж". Все очень просто: хозяин номера и супруг скучающей прелестницы - крупный функционер из Гос- или Росцирка.

Гуров услышал за спиной звук приближающейся машины, предусмотрительно отошел от края тротуара, и грязь из-под колес пролетевшей "тойоты" обрызгала менее расторопных аборигенов. Благородная машина была к людской брани равнодушна, проскочив два квартала, она остановилась у здания городского цирка.

В пессимистических рассуждениях о цели своего визита сыщик угадал и колонны, и афишу, но абсолютно не угадал духа праздничности и вкуса хозяев. На колоннах не осыпалась штукатурка, ступеньки парадного крыльца были чисто выметены, рекламный щит не облез, не скособочился, и рисовал его безусловно художник, обладавший если не талантом, то уж, конечно, способностями и вкусом. Среди призрачных, лишь обозначенных фигур акробатов, жонглеров, изящных, даже сексуальных гимнасток красовался длинный худой клоун с умным и грустным лицом. И надпись была в духе времени: "Дорогие ребята! Уважаемые дамы и господа, мы всегда рады вас видеть!".

Гуров долго разглядывал афишу, взглянул на московский номер чумазой "тойоты". Не сомневаясь, что центральные двери закрыты, он тем не менее упрямо поднялся по чистым ступенькам, толкнул тяжелую дверь. Неожиданно для него она открылась, и сыщик вошел в сумеречный вестибюль, пахнущий свежестью. Впереди, сквозь раздвинутые шторы светилась арена, доносился разноголосый шум, сыщик понял, что идет репетиция, подошел, смотрел с любопытством. Неожиданно сыщик понял, что еще и в Москве, затем в поезде, а позже в гостинице, в неожиданных гостях, на улице, у афиши и вот теперь, уже в здании цирка, ему не хочется думать о предстоящей встрече. Гурову изначально не нравилось задание друга-генерала, его соскальзывающий взгляд, неуверенный тон. Ему казалось, что и надобности в поездке нет, придумал ее Петр спонтанно, желая сыщика сослать подальше от начальства, пока оно перестраивается и реконструируется, и получилось все неубедительно, даже комично, вроде стрельбы из пушки по воробьям.

Тонюсенькая девушка с бледным личиком в темном трико натирала чем-то ладошки и слушала гимнаста, видимо партнера, который, казалось, ее успокаивал. Рядом два молодых парня не очень ловко жонглировали кольцами. Неожиданно мимо Гурова, словно заяц, проскакал пудель. Прыгал он на задних лапах, передние держал сомкнутыми перед собой. Не успел Гуров подумать, что передние лапы пса, вероятно, связаны, как донесся женский звонкий голос, пудель встряхнулся и на всех четырех опрометью бросился в боковой проход.

- Ну? Журналист. Из Москвы. Ищете Мишу и Гошу, - произнес появившийся рядом с сыщиком мужчина, оглядел гостя и громко позвал: - Сильвер!

- Здравствуйте, - сказал Гуров, неловко пожав плечами, - Гуров. Вы угадали...

- Тоже мне - фокус! Колесников. Алексей Иванович, - мужчина пожал Гурову руку, почувствовал мозоли, задержал в своей, повернул ладонью вверх, хмыкнул и неожиданно быстро и ловко ощупал плечи и спину. - Неплохо, совсем неплохо, - и снова крикнул: - Сильвер, черт тебя побери!

- Не кричи, здесь я, - отозвался мягкий мужской голос, и из бокового прохода появилась слегка прихрамывающая фигура. - Слушаю, Капитан.

- Проводи к медведям, - Колесников чуть склонил голову, недовольно поморщился, казалось, у него болит шея либо давит тугой воротничок.

Гуров разглядывал "капитана" Колесникова, хромоногого Сильвера, который отвечал хитрым косящим взглядом, и не двигался с места. Колесников хлопнул его по плечу.

- Чего окопался? Иди, сразу не съедят, - Колесников погладил выпирающий из-под фирменной куртки тугой живот. - Как медведи прибыли, понял, жди гостей. Ох, не любит Москва терять... Будешь уговаривать вернуться? Ну-ну! - он довольно хохотнул. - Ты с Гоши начинай! Его уговорить легче!

Довольный своей шуткой, он махнул на Сильвера рукой, вновь рассмеялся.

- Сказал же, проводи гостя, а потом ко мне, - и легко зашагал в темный боковой проход, и его бесшумная быстрая походка совершенно не вязалась с коренастой пузатой фигурой.

На железной коричневой двери было написано: "Осторожно! Хищники!"

Сильвер ударил несколько раз кулаком, железо гулко ухнуло, и из-за двери донеслось:

- Можно!

- Можно, - пробормотал Сильвер, - войдешь, а Гоша на пороге лежит, - он хитро улыбнулся, сверкнул золотым зубом, с натугой потянул тяжелую дверь и крикнул:- Михалыч, к тебе гость из престольной!

- Пусть войдет!

- Входи, - Сильвер пропустил Гурова в полуоткрытую дверь, сам остался в коридоре.

Гуров переступил порог и оказался в довольно просторной, прямоугольной, хорошо освещенной комнате без окон. У дальней стены сидел седой мужчина, справа стояла огромная клетка, в которой громоздилась бурая гора. Гуров понял, что перед ним Миша, а справа - Гоша, а вместе - они всемирно известная пара "Русские медведи".

- Ну я пошел, - крикнул из-за двери Сильвер и со скрипом ее притворил.

- Смазать все руки не доходят, пробурчал Михаил Рогожин, скрипнул топчаном, поднялся, шагнул навстречу, вытирая подолом кимоно мокрые ладони. Это черное с золотом кимоно, поблескивающая седая шерсть груди, массивная фигура, рядом клетка с медведем, железная дверь за спиной даже на видавшего разное сыщика произвели должное впечатление. Гуров поднял голову, посмотрел хозяину в глаза, которые оказались светлыми - то ли голубыми, то ли серыми - и очень настороженными, улыбнулся, протянул Руку:

- Полковник Гуров прибыл по вашему приказу, Михаил Семенович.

Как недавно Колесников, хозяин почувствовал на ладони Гурова мозоли, ощупал плечи. Сыщик сначала расслабился, затем напрягся, как выражаются профессионалы, "выдал мышцу". Рогожин шевельнул лохматой бровью, довольно хмыкнул, кивнул, быстро и ловко задвинул в угол огромное ведро, в котором он перед приходом гостя чистил овощи, вытащил рубленый самодельный табурет, протер стол, начал накрывать, выставляя посуду, открывая банки с яркими этикетками, неспешно говорил:

- Значит, сам Петька не соизволил: служба загрызла либо гордым стал? голос у него был густой, но мягкий. - Ты документик-то положь, взглянуть хочу, - и ткнул пальцем в стол. - Я сам чай с травками, тебе могу предложить иное, коли настроение имеешь. Хотя в доме с этим строго, Капитан порядок блюдет, но сюда никто не посмеет, тут мы командуем.

Обычно милицейское удостоверение смотрят мельком, как бы извиняясь, торопятся вернуть хозяину, но Рогожин изучал "верительную грамоту" внимательно, сверяя фото с оригиналом.

- Молодой, а уже полковник, по-нашему значит солист, свой номер исполняешь... Уважаю, - и неожиданно спросил: - А Петр все еще жердь или с годами мясом оброс?

Гуров знал Орлова не сорок, лишь двадцать лет, но был уверен, что генерал и будучи лейтенантом дистрофией не страдал, комплекция не та, понял, что проверяют, и улыбнулся. Сначала сыщик хотел разыграть артиста, но решил не рисковать и ответил серьезно:

- Я знаю Петра Николаевича не один десяток лет, он все вес гонит, так что вы, уважаемый Михаил Семенович, мне чайку налейте и переходите к делу.

- К делу, к делу - Рогожин явно смутился. - Знал бы я, к какому делу и с какого конца.

- С конца не надо, лучше с начала.

- Знаете, как говорится, неспокойно в королевстве Датском и все смешалось в доме Облонских, - задумчиво произнес Рогожин, засыпая в чайник из разных пакетиков.

Чувствуя, что хозяин следит за его реакцией, сыщик взгляда не поднял, но лицом невольно затвердел: услышать от Рогожина такие слова было, мягко выражаясь, неожиданностью.

Рогожин колдовал с заваркой, молчал, наступила пауза. Артист заварил свое колдовское снадобье, сыщик подошел к клетке и стал рассматривать бурую мохнатую гору.

- Ты не думай, что Григорий спит, как ты вошел, он проснулся, отправит на пенсию в момент.

Зверь понял, что хозяин говорит, повернулся с бока на спину, потянулся, зевнул, лизнул лапу. От вида этой мощи, желтоватых клыков и тускло поблескивающих лезвий когтей, которые были много опасней воровского ножа, у сыщика вспотели ладони, а ноги ослабли. Гуров знал, что это последний звонок, предупреждающий о смертельной опасности.

Лет восемнадцать назад, когда он впервые так испугался, то признался в этом своей матери - врачу-психиатру и спросил: "Мама, я что, патологический трус?" Мама внимательно выслушала, показала сына невропатологам и вскоре сообщила, что, видимо, этим свойством обладали наши далекие предки, потому и выжили в тяжелой борьбе за жизнь. Веками, с развитием цивилизации, человек постепенно утрачивал это качество. У современного человека чувство опасности обострено различно, в большей или меньшей степени, он, Левушка, в некоторой степени уникален, вроде пещерного человека. А трус он или нет, зависит не от сигнала, который ему подает мозг, а от его реакции: можно кричать, бежать, столбенеть, падать в обморок, наконец, защищаться.

За многие годы оперативной работы Гуров получал такой сигнал не единожды и выработал приемы защиты, первый и непреложный: начать быстро двигаться и определить источник опасности.

Сыщик стоял в метре от клетки, но на всякий случай сделал шаг назад, повернулся лицом к Рогожину и расстегнул пиджак, причем все это он проделал одновременно и мгновенно. Артист разливал чай, кустистые брови на смуглом лице шевельнулись, густой голос произнес:

- Присядь, попьем, я употребляю только горячий.

Гуров вернулся к столу, но предложенную чашку не взял, боялся, что рука дрогнет и выдаст. Сыщику было стыдно, он испугался неизвестно чего, взглянул на Рогожина, проверяя, понял ли артист, что произошло, увидел в его глазах глубоко запрятанные огоньки, лукавые, одобрительные, и вспомнил, как Орлов сказал, что Михаил сделан из цельного материала... "Раз пишет, надо - значит, надо". Михаил сыщику понравился, однако Гуров сердился, чувствовал, что его вроде бы экзаменуют, приглядываются, решают, доверять или только чаем напоить да передать привет старому другу. И еще сыщик понимал, что ничего от него не зависит, решает седой гигант в кимоно, следует молчать, ни в коем случае не торопить, терпеть и ждать. А уж что настоящий оперативник умеет, так это терпеть и ждать. Он взял пиалу, понюхал, пригубил, вкус был так же незнаком, как и запах, обжигаясь, выпил с удовольствием.

- Мужик, вижу, настоящий, давно не встречал, думал, что перевелись. Медведя ты не понимаешь, а от клетки мигом убрался, значит, чувствуешь. Люди полагают, что медведь коротколап, и ошибаются. Григорий тебя бы достал, как кот мышь. Но ты ему понравился, я понимаю, но как понимаю, этого не объяснишь. Ты смерть чуешь, и я чую, а уж Григорий, как мы оба вместе. Тут она, рядышком бродит, косой помахивает, не знает, с какого боку ударить.

Рогожин распахнул роскошное кимоно, твердыми пальцами прочесал серебристую шерсть груди, неожиданно сказал:

- Ты кури, кури, нам не помеха, а хуже нет, когда человек себя непрестанно окорачивает. Я буду долго говорить, может, и лишнее, но ведь тебе лучше больше, чем меньше.

Артист вопросов не задавал, говорил утвердительно, потому сыщик ничего не ответил, лишь согласно кивнул, закурил и с удовольствием затянулся.

- Должны мы в Австралию отбыть, нормальная работа. Я на том берегу не бывал, согласился. Страна богатая, думаю, людей поглядим, кенгуру, подкормимся, хотя не думай, мы не только за деньги работаем, у нас запасец есть. Я там, в ихнем банке, держу. Конечно стыдоба, однако мы мужики здоровые, нам требуется порядочно, а на Руси давно уже воруют, лет семьдесят с лишним, а если попросту, так грабят безбожно. Короче, мы согласились. И тут доктор, который за нами приглядывает, говорит: "Григорий в возрасте, да и ты не мальчик, мол, Австралия, конечно, разные там мартышки, бананы, доллары, только не советую тебе по старой дружбе".

Историю эту сыщик знал, уже о враче и справки навел и сам с ним беседовал, но слушал внимательно, понимал, что человеку, прежде чем в кресле у зубного врача рот открыть, нужно настроить себя, приготовиться, ведь известно, что ничего хорошего не ждет.

- Гоше дорогу, жару тамошнюю не пережить, продолжал мягко урчать седоголовый гигант. - Есть и другие мнения: мол, здоровый зверь, все переживет, вернется живой. Решай, Михалыч, так меня цирковые зовут, ты хозяин-барин. Там суета, эти маленькие, которые по нашей шее бегают, питаются, торопятся, шлют факсы, телексы, подписывают контракты.

Рогожин провел ладонью по шее, поднялся, кастрюлей из бачка зачерпнул, подошел к клетке. Медведь в рост в ней подняться не мог, сел, подпер огромней башкой верхнюю стенку и просунул лапу между прутьев. И тут сыщик понял, о чем ему говорил артист, лапа вытягивалась и вытягивалась, казалось, иллюзионист показывает фокус. Гуров взглянул на лезвие когтей, прикинул, где минуту назад стоял, и поправил на своей голове прическу.

Рогожин шлепнул ладонью по могучей лапе, что-то проурчал, продвинул овощи в клетку, почесал медведя за ухом, еще поурчал и, вернувшись к столу, продолжал, словно не отходил:

- Я с этими попугаями, хотя чего умную птицу обижают, неизвестно... Я ни с кем объясняться не стал, бумагу порвал, сказал, мол, заболели мы, оба враз. Тут началось! Нарушение контракта - пакостное дело, но не в первый раз, номер всегда заменить можно. Мы с Григорием ребята штучные, но у цирка в запасе есть не хуже. Заболтался я, скажу короче. Наверху поругались и замолкли, начали искать замену, сам понимаешь, Австралия не Тамбов, желающие найдутся. Я родом отсюда, - артист постучал пальцем по столу, - позвонил Лешке Колесникову, я ему сопли недавно вытирал, говорю, приеду вскоре. Собираюсь неспешно. Неожиданно звонят. То ли мужик, то ли баба, голос скользкий:

- Мы вам, уважаемый, очень советуем ехать на гастроли.

- Кто мы-то, говорю, вроде бы большевиков уволили.

- Не занимайтесь политикой, берегите здоровье, отправляйтесь в Австралию.

- Спасибо, отвечаю. Ты, сынок, загляни ко мне для беседы, я тебе про здоровье детально растолкую, ты потом всю жизнь эти детальки будешь складывать.

Рогожин продрал седые заросли на груди, посопел, видимо, вспоминал, пытаясь восстановить прошедшие события.

- Часа не прошло, вновь тренькают. Голос другой, солидный, спокойный. Извинился, начал чего-то про новые структуры объяснять, про коммерцию, я не понял толком, а в конце выступления выдал трюк - если поедете, выплатим десять тысяч долларов. Пять после подписания контракта, пять по прибытии в Мельбурн. Ну тут уж я закусил удила, на дыбы поднялся, - теперь Рогожин почесал в затылке. - Плохо я ответил. Мне бы не сегодня, а тогда Петру позвонить. Но ты пойми, парень, он мне за жизнь Григория деньги предложил. Прибыл сюда, приняли, как должно, я обустроился, - он указал на топчан и стол. - А чуть погодя заскакивает Иван Иванович, пацан, которого ко мне без надобности приставили, и тащит пакет с мясом и костями, килограмм пять, не меньше. Вы заказывали, вот прислали. Я спрашиваю: кто прислал-то? Пацан отвечает, что какой-то мужик незнакомый, вроде грузчик у Митрофановны - так зовут хозяйку магазина за углом. Иван Иванович мясо положил и не уходит, помялся и спросил:

- Мастер, может, вы мне выделите чуток, мы мяса в этом году не видели.

Рогожин помолчал, глотнул остывшего чая, взглянул сурово.

- Ты вот смерть чуешь, я видел. У меня тут мурашки по плечам побежали, я отвечаю, непременно выделю, не сомневайся, иди пока. Он убег, а я думаю: мясо я никому не заказывал, и Лешка Колесников позаботиться об нас никак не мог, знает, что ни Григорий, ни я мясо не употребляем. Я отучился - вес растет, у Григория и вес на пределе, да он и без мяса мужик серьезный, начнет употреблять, сладу не будет. Случается, поклонники подбрасывают, но они обязательно лично являются, оно и понятно, на артистов поглядеть, ну и добротой похвастаться. А тут, по нынешним временам, такое богатство - и через посыльного. Не складывается, ну и, конечно, болтовня телефонная вспомнилась. В общем, прихватил кусочек мясца, сунул подарочек в дальний угол, выбрался во двор, где псина отощавшая шастает, выбрал самого замухрышчатого и подкормил.

Сыщик так долго молчал, что посчитал возможным спросить:

- И как? Сразу или на другой день?

- К вечеру, - ответил артист, - а сотоварищи его порвали и тоже все полегли. Но то был только парад-алле, номер показывали на следующий день. Иду по городу, темно, фонарей у нас на всю Россию дюжина, из них десяток в престольной, сам знаешь. Ну я шагаю, такой порядок завел, перед сном хотя бы с пяток верст отмахать, вдруг чую, кто-то приглядывает за мной и не с любопытством, а зло и как бы перед ударом примеривается. Удар - это я так сказал, понимаешь. Меня в рукопашной завалить - надо бригаду ОМОНа вызывать, а подстрелить и один мерзавец способен. В общем, как мураши по плечам побежали. Я шаг придержал, башка седая, а дурная, привстал как раз у подслеповатого окна, оно тут же и тренькнуло. Ну и бежал, скажу тебе, как молодой конь, шаг-то у меня широкий. Все. Марш. Поклон. Артисты покидают арену... Ну как номер?

Не то чтобы сыщик разволновался, скорее обрадовался. Ничего еще не просчитав, не поняв ничего толком, он почувствовал - история завязывается крутая, приехал не зря.

Теперь молчал и ждал артист, удивления не выказывал, лишь шевельнул лохматой бровью, прошел к своему другу-напарнику, заговорил с ним ворчливо, почесывая загривок.

- Михалыч, вы говорили, что у вас, кроме чудесного чая, и напитки имеются?

Глава вторая

СМЕРТЬ ПЕРВАЯ

Гуров налил в стакан на два пальца, пригубил и в который уже раз подумал, что мир набит не дураками, поэтому люди предпочитают виски, а рассказы о популярности русской водки - утешение для нищих.

- Из каждой поездки ящик привожу, - Рогожин колдовал над свежей заваркой чая, - мы-то не употребляем, а для жизни абсолютно необходимо, жидкая валюта. В России лучшая взятка и самая лучшая оплата.

Выложив суть своего дела и поняв, что людей беспокоил не зря, артист повеселел, лицом разгладился, заговорил легче, и его слова, мол, мы с напарником молчуны, были лишь нехитрым кокетством.

- Эту валюту и министры, и мастеровые берут, и дела решают быстро, сноровисто, как положено. А провезти пару ящиков нам легче, чем фигу показать: сунул в угол Гришиной клетки, тряпками прикрыл, соломки бросил, вопрос решен. Пограничники, таможенники глянут - и ходу. Лет несколько назад, еще при большевиках, конфуз приключился. Молодой шустрый таможенник мне говорит: "Выведите зверя, желаю клетку осмотреть, в таких объемах вы можете любую контрабанду провозить". Я отвечаю, что, мол, стар, воспитан иначе, а Григорий не зверь, а очень даже большая умница, а в данный момент не в настроении и из дома не пойдет. А мальчонка губу отвалил, гнет свое, что он при исполнении, его долг блюсти, чтоб мы ему лапшу не вешали, иначе мы не соответствуем и все тут сплошной обман и провозим мы в клетке наркотики, золото либо иконы.

Гуров лишь пригубил, боялся расслабиться и что-нибудь упустить, он старался только слушать и запоминать, но не получалось. Сыщик слушал, непроизвольно уже просчитывая ситуацию. "Человек отказывается от зарубежных гастролей. Возможно, за выступление "Русских медведей" в Австралии некто получил взятку и ему отказ поперек горла. Возможно. Но десять тысяч долларов? Ради чего платить такие деньги? Каков же размер взятки? Положим, я в этих делах дилетант, - рассуждал Гуров. - Возможно, там оперируют такими суммами. Из чувства мести, за потерю "навара" попытались отравить медведя. Допускаю. А вот покушение уже даже не двадцать два, а тридцать восемь. В данном вопросе, извините покорно, я профессионал и знаю, за что могут убить человека, а за что - нет. А вот если в твоей клетке собирались провезти серьезную контрабанду, а вы, уважаемый и заслуженный, в последний момент передумали, тогда дело иное". Ехал правильно, а прибыл не туда, одернул себя сыщик.

- А история происходила при выезде, у меня ну ничегошеньки запретного, только грубости и дурости не терплю, потому закусил и на дыбки, - продолжал Рогожин. - Спокойно так отвечаю, мол, я заслуженного артиста из-за твоей сопливой фанаберии нервировать не стану. У меня есть начальство, а у тебя так его до чертовой матери, соберите съезд, пленум и решайте. Не наводи на грех, а то я тебя по попке вытяну, и устроишься ты в лазарете для малолетних. Ну, понимаешь, слова я употребил попроще, но смысл передаю точно. Я тебе не надоел, полковник? Я ля-ля, а тебе работать.

- Почему же, очень интересно, - ответил сыщик. Мысли мелькали, сбивались, затем разлетались, он пытался только слушать, не анализировать. Позже, когда сыщик Гуров и человек Гуров останутся один на один, они спокойненько разберутся, профильтруют, рассортируют и попытаются сложить мозаичное панно. А сейчас главное, чтобы артист Рогожин заинтересованности милиционера не почувствовал, и Гуров беспечным тоном ответил:

- К сегодняшнему ваша история никаким краем, но продолжайте, я любознательный.

- Ты, я вижу, не пьешь, а так, для форсу, - Рогожин кивнул на стакан, который держал сыщик.

Гуров вновь пригубил и поощрительно улыбнулся.

- Да, история занятная, - Рогожин чуть помедлил и продолжал:- Ну, мальчонка губу подобрал, вытянул рацию и бу-бу-бу, бу-бу-бу, однако дистанцию принял, ждет, наблюдает, чтобы я какую крамолу из клетки не утащил. Григорий лежит, лапой морду прикрыл, вроде спит, но я-то понимаю, прикидывается хитрец. Подглядывает, интересно ему, смысла, может, и не понимает, а скандал точно чувствует, слышит, как я вздыбился.

Надо пояснить, что в той поездке, уж куда мы тогда двигали, запамятовал, нам администратора со стороны подсунули. Уж сколько звезд у него на погонах было, либо партбилет особенный, не знаю, но мужчинка был не наш, не цирковой. Тогда за эти поездки глотку рвали, видно, он кому-то перекусил и устроился. Я Григорию корма подкинул, он лапой пригреб, жует, но из засады не выразит, любопытный, вроде тебя. Он и сейчас слушает и подглядывает.

Первым прибежал наш, этот горлогрыз, и ко мне. Поначалу в голос: "Чего вы себе позволяете? Вы весь коллектив задерживаете. Вам так не пройдет!" Ну, а я повернулся и пошел к водителям трайлера чай пить. А с нами ехал коверный, классный мужик. Ему, конечно, самолет полагался, но он сказал, что желает со зверями прокатиться, но, полагаю, трепался, у него просто огромный перегруз был. Но мужик, говорю, классный, заслуженный и умнющий. Он этого бегунка-горлогрыза прихватил и шепнул ему пару слов неласковых. Тут начальник таможни подплыл, глаз с прищуром, щеки на воротнике разложил, дух от него, словно душ из первача принял.

- Кто тут от досмотра увиливает?

- Вот они, - отвечаю и указываю на Григория. - А вы, как понимаю, дрессировщик? - самогонщик совсем глазки прикрыл, ухмыляется. - И как же вы прославлять Родину собираетесь, если медведя из клетки вывести не способны?

- Он артист и понимает, где работа, а где просто дурью народ мучается, - я чай допил, из кабины вышел.

Тут администратор мне под мышку забрался, шепчет:

- Михаил Семенович, родненький наш, не губите... Я ему локтем поддал, рассказывают, что он сутки слова вымолвить не мог, повернулся к самогонщику и говорю:

- Не верите, пожалуйста, я попробую. Только вы лично отойдите, Григорий ваш дух не принимает, может меня отпихнуть, выскочить, а тогда не только от вас, - помню, я тогда на небо посмотрел, в нем беленькие барашки кудрявились, от всей вашей таможни мало чего останется. А Григорий стоит куда дороже вашего сарая, так что стрелять в него не посмеете.

Ну, правда, позже выяснилось, что я этого мордоворота недооценил, а тогда он ухмыльнулся широко и отошел спокойненько. Я к Григорию забрался, чую, неспокойный, поднимается, я уж думаю, не заигрался ли, саданет он мне, действительно выскочит и быть беде. Оглаживаю, слова ласковые урчу, амуницию положенную одеваю. Гоша и обмягчал, решил, что работать будем. А у нас номер есть, когда я его якобы с арены увожу, а он меня с ног сбивает, перед этим номером я ему определенный сигнал подаю. Ну я сигнал подал, тяну его из клетки, а он меня лапой по ногам. У меня второй пары нет, ноги я, понятно, заранее приподнимаю, только этого не видно. Грохнулся на пол клетки, гулко получилось, выскочил из клетки, запер, руками развел, говорю:

- Если начальство желает, может само попробовать.

Таможенник ощерился и отвечает:

- Начальство желает блюсти интересы Родины, - повернулся и махнул рукой.

Рогожин выдержал паузу, огладил седую голову, улыбнулся, вспоминая, и продолжал:

- Подозвал мордоворот нашего ветеринара. Тут я допер, чего так долго таможня не появлялась, он мозги еще не пропил, ко встрече со мной приготовился. Понял, сейчас Григория усыпят. Кляну себя, что в бутылку полез. Ты же видишь, какой я здоровый, коли залез, так мне уж назад никак... Я встал перед клеткой, руки на груди скрестил, молчу. Поверишь, полковник, вспоминаю, ну стыдоба, ведь мне тогда уже полтинник минуло... Тут этот, видно мать его против воли родила, и преподнес:

- Либо немедля медведя усыпят и клетку тщательно досмотрят, либо я дам приказ все ваше хозяйство полностью обыскать и решу соответственно. Ясно? Думаете, не знаем, чего везете и где прячете? Выполняйте! - и пошел вразвалочку.

А надо сказать, к тому времени уж весь наш народ: водители, обслуга, много кого - подтянулись, наблюдают. Поначалу-то ребята забавлялись, все на моей стороне, а как услышали, враз потускнели. Каждый считает, сколько у него водки либо икры, у кого хохлома, которую таможня враз может национальным достоянием посчитать. Глянул я в лица сотоварищей, уж на заслуженного коверного и глаз не поднял, понял: спекся Михаил Рогожин, кивнул ветеринару, пошел в кабину трайлера, вытянул из-под сиденья пузырек водительский, размотал и проглотил разом.

Горькая история, тяжело вспоминать, думал сыщик, разглядывая янтарную жидкость в своем стакане. И к чему же ты ее вспомнил и зачем рассказал? Разрывая нависающую паузу, Гуров как можно беспечнее спросил:

- Как же такого гиганта без вас усыпить можно? Он что же, ветеринара подпускает?

- Зачем? - удивился Рогожин. - Техника отработана, шприц заряжают, чем положено, вставляют в специальную трубку и выдувают, как выстреливают. Куда попасть, ветеринар знает, Григорий на полчасика и отрубается.

Артист неожиданно рассмеялся, медведь в ответ ухнул, завозился, тряхнул клетку.

- Но программа на том не кончилась, - объяснил свой смех Рогожин. Григорий прилег, таможенник понятых пригласил, клетку обшарил, там, кроме медвежьего говна, прибрать в дороге не успели, ничегошеньки. Мальчишка каблуком по доскам стучит, пищит, мол, под полом желает осмотреть. Ну желать-то чего угодно позволено, только как триста с лишним килограммов живого веса с места сдвинуть? Да ежели они проснутся? Когда в клетке ничего не нашли, люди повеселели, на меня уж не скалятся, озорно подмигивают. Я же не употребляю, поэтому водка к тому моменту до места прибежала, меня размагнитила, стою расслабленный, вдруг за спиной как рявкнут, что мой ротный старшина:

- Кончай цирк! Дорогу артистам!

Я повернулся, начальника таможни не узнаю, щеки на положенном месте, глаза открылись, умные, с хитринкой, снизу на меня смотрят, не мигают. Народ весело забегал, клетку в трайлер покатили, моторы ожили. А начальник приятным баритоном говорит:

- Вы, уважаемый Михаил Семенович, своему напарнику шалить не позволяете, иначе он вас слопал бы. Так и я спускать неповиновение права не имею. Сегодня медведь не вышел, завтра груз нет возможности разобрать либо дверь заклинило, да и вообще, вертухай, пошел бы ты по известному адресу. Так что мы с вами, считаю, по краям, желаю удачи, всего вам наилучшего. А что клеточка пустая и под полом у вас ничего нет, я и не сомневался. И последнее, он мне подмигнул, - к сожалению, на горьком опыте испытал, водка ни черта не помогает.

- Ну как, полковник? - Рогожин взглянул на Гурова снисходительно. - В человека не залезешь, никак его не поймешь. Потому я твоей работе не только не завидую, ну просто не приведи Господь.

Сыщик согласно кивнул и сказал:

- Человек - это звучит гордо? Человек - это звучит загадочно. Так, Михалыч, значит, вас все-таки таможня не досматривает.

- Слух быстрее звука, - улыбнулся Рогожин. - К тому же звук величина постоянная, а слух, как лавина с гор, чем дольше летит, тем страшнее. Сначала прошелестело, что Григорий таможенника покалечил, вскоре, что задрал, потом окровавленные трупы начали, не считая, выносить. Сегодня на таможню прибываешь, сразу объявляют: "Миша и Гоша? Проходи!"

- Значит, нет худа без добра, и я пью контрабандное виски, - подвел итог сыщик и быстро сменил тему: - Вы с тем мясом как поступили?

- В канализацию спустил.

- Значит, Ивану Ивановичу рассказали?

- Зачем? Я на базаре пару килограммов купил, парню отдал.

- А дохлые собаки?

- Ветеринарка увезла.

- Значит, концов не найти, - сказал сыщик. - Плохо. Мне хотелось бы знать, чем конкретно травили.

- Обижаете, полковник, - артист подошел к стоявшему в углу холодильнику, вынул из заморозки заиндевевший комок фольги, положил на стол.

- Вы умница, Михалыч, - сыщик тронул фольгу пальцем, спросил: - Тогда вы и треснувшее в тот вечер перед вашим носом окно тоже найти можете?

- Обязательно. Пулю искать будете?

- Все-то вы знаете, - Гуров на Рогожина не смотрел, потому что артист с каждой минутой нравился ему все меньше. - А выстрела не слышали?

- Не слышал, - Рогожин пожал могучими плечами. - Так, я полагаю, в таких случаях глушителем пользуются...

- Да, случается, - ответил неопределенно сыщик, пытаясь найти ответ, почему странный приятель генерала Орлова, такой сильный и, казалось бы, открытый, так внезапно разонравился?

Гуров хотел затянувшийся разговор закончить, передумал и, допив виски, спросил:

- Не торопитесь? Тогда по чашечке чая на дорогу.

Рогожин взглянул на часы и начал возиться со своими баночками и пакетиками, а Гуров отошел к клетке, только встал уже у противоположной стены. Сыщик не разглядывал знаменитого Гошу, хотел побыть от артиста в отдалении, скрыть свое напряжение и сориентироваться.

"Так что все-таки произошло? Что насторожило? Держится человек уверенно, раскованно, что часто присуще артистам. Но какая-то в нем двойственность есть, точнее раздвоенность. Человека во многом определяет речь, манера говорить, словарный запас. Рогожин же говорил как бы на двух языках. В основном он объяснялся на простецком, даже мягко-блатном и тут же произнесет несколько фраз на литературном, с претензией на изысканность. Орлов познакомился с Рогожиным около сорока лет назад, виделись они крайне редко, так что характеристики, данные генералом, следует забыть. Я запутался, необходимо сосредоточиться, все отбросить и попытаться выяснить лично для себя, как в детстве, хороший перед тобой человек или плохой?"

Сыщик давно изобрел нехитрый тест, помогающий почти безошибочно получить ответ на столь сложный вопрос. Гуров подозревал, что изобрел велосипед, на котором катались еще несколько веков назад, но сыщик на свое детище и не пытался приобрести патент, применял при необходимости, не мучаясь вопросом: придумал он новое или использует давно забытое старое.

Свежий чай имел иной букет и понравился Гурову еще больше, о чем он и сообщил Рогожину.

- Спасибо. Я кофе не отрицаю, но чай значительно богаче, разнообразнее, если так можно выразиться - палитра шире. Искусство заварить невелико, необходимы настоящий чай и дополнительные компоненты. Я езжу, имею эту возможность, а не будет, значит, не будет, такова жизнь, - Рогожин поставил пустую пиалу и спросил: - Так что еще тебя интересует, полковник?

- Из работников цирка либо артистов сегодняшней программы вы никого не подозреваете в чем-либо дурном?

- Нет, - решительно ответил артист, и было понятно, что он над этим вопросом уже ломал голову.

- Кто здесь директор?

- Так ясно же, Лешка Колесников.

- Что он за человек?

- Нормальный, иначе я бы сюда не приехал. В молодости кувыркался на арене, акробат, нижний. Однажды ему в плечо неудачно пришли, какой-то нерв придавили и с позвоночником чего-то, заметил, он слегка подбородком дергает, словно ему воротник жмет. С ареной Лешке пришлось расстаться, переживал шибко и заболел, - Рогожин щелкнул себя по горлу. - В России болезнь популярная, уже совсем доходил, но выбрался, причем сам, без врачей и химии, с тех пор ни грамма. Был администратором, шестой-седьмой год, как директор. С виду Лешка простак, но не верь, мужик серьезный, держит всех! - артист сжал пальцы в кулак. - По старым меркам, а уж по нынешним тем более, Лешка мужик деловой, но порядочный.

- Ну, а Сильвер?

- Та же и история, под копирку. Выступал, сломался, охромел, заболел тем же, на дно опустился. Лешка его, считай, из канализации вытащил. Сегодня в цирке такой закон, выкурил сигарету - сто рублей, выпил - тысяча. Так что ты, полковник, здесь навыступал, - Рогожин указал на стакан и окурки, соответственно. Однако Михаил Рогожин некоторым образом государство в государстве, и находишься ты под моей защитой. Сильвер хитер, оборотист, торгует, подворовывает помалу, да и не помалу тоже, но парень верный, слово держит, патриот цирка. Как мне доложили, когда цены отпустили, рубль изничтожился и надвинулся голод, Сильвер многодетную семью собой подпер, практически содержит.

Отвечая на вопросы Гурова, артист не ведал, что проходит тест: не столько рассказывает об окружающих людях, сколько дает возможность разобраться сыщику в сути Михаила Рогожина, хороший он или плохой. Сыщику было важно понять, какие черты выделяет в человеке Рогожин, как он относится к добру и злу, очень важна интонация. Можно назвать человека мерзавцем с удовольствием, а можно с сожалением. Оценивая услышанное, сыщик всегда помнил, что человеку присуще лицедейство, он придумал самого себя, вжился в образ и играет не только перед собеседником, но и перед самим собой, поэтому может быть абсолютно искренним, но отнюдь не правдивым, слова его нельзя принимать за чистую монету. Такому ролевому самоуправлению особенно подвержены люди закомплексованные. Сыщик давно убедился, что Михаил Рогожин комплексами не мучается. Тщеславен сверх меры и потому Гурова все время называет полковник, не отдавая себе отчета, что этим постоянно подчеркивает: раз прислали полковника, то, значит, он. Рогожин, - генерал. А так артист - человек в себе уверенный, сильный, к лицедейству не склонный, видимо, врет только при необходимости, а в обыденной ситуации не только искренен, но и правдив.

- Лешка коллектив в цирке собрал подходящий, каждый на своем месте. Артисты сюда едут с удовольствием, - Рогожин снова взглянул на часы, но сыщик не шелохнулся, знал, когда время наступит, хозяин скажет без обиняков. Программа у Колесникова всегда сильная, проходных номеров мало. И совершенно уникальный коверный, я таких в стране не видел. А в книжке Никулина вычитал, что в тридцатые-сороковые годы был в расцвете клоун Мусля. Судя по тому, что Юрий Владимирович пишет о Мусле, местный клоун по кличке Классик такого же мирового класса.

- Михаил Семенович, а почему вы не попытались выяснить у парнишки, который принес отравленное мясо, кто ему это мясо передал? - спросил Гуров, забирая со стола комочек фольги.

- Ивана Ивановича? - Рогожин растерялся. - Почему у него не спросил?

Гуров молчал, смотрел на хозяина со спокойным любопытством.

- Я спросил... Нет, не спрашивал... А что ты, собственно?.. - Рогожин начал медленно подниматься.

Гуров сидел, ему снизу показалось, что гигант сейчас подопрет потолок. Сыщик знал, что если он хочет этому человеку помочь, то артиста сразу же следует осадить и поставить на место.

- Вы не на арене, Михаил Семенович, и даже не на таможне. "Я закусил", "я вздыбился", об этом вы мне рассказывали, теперь же вот и показали. И хватит, - тон у сыщика был спокойный, нейтральный.

Рогожин опустился на стул, смотрел удивленно, будто увидел полковника Гурова только сейчас.

- Так почему не спросили?

- Иван Иванович... - заворчал Рогожин, махнул рукой. - Это долгая история, а нам пора на работу.

- Хорошо, - Гуров поднялся. - Во сколько мне зайти? Мы пройдемся по городу, вы расскажете мне другую историю и покажете простреленное окно.

Миша и Гоша разминаться отправились во внутренний двор цирка, Гуров прошел кулисами в полутемное фойе, остановился в раздумье, решая, что следует предпринять. "Ты, главное, сыщик, не торопись с анализом", - уговаривал себя Гуров.

Так. Отдать мясо в лабораторию, найти треснувшее окно, попытаться разыскать пулю. Начальника местного уголовного розыска Гуров знал и еще в Москве решил, что в крайнем случае обратится к нему за помощью. Сыщик предпочитал работать один, но нужен был химический анализ и обыск квартиры, в которой прострелено окно, если такое окно вообще существует. Поэтому без помощи не обойтись. "Все надо сделать сегодня, можно чуть позже, а сейчас надо познакомиться с Иваном Ивановичем", - решил Гуров и пошел сумрачным коридором вокруг арены.

Утренние репетиции закончились, служащие занимались уборкой, на сыщика никто внимания не обращал, здоровались и продолжали заниматься своим делом.

Как же его разыскать, прикидывал сыщик. Зайти к директору? Как объяснить интерес московского корреспондента к рабочему?

- Ищете кого?

Гуров услышал чуть хрипловатый голос, повернулся и увидел парня, который единственной рукой опирался на метлу, пустой рукав рабочего комбинезона был аккуратно заправлен под поясной ремень.

- Добрый день, - сказал Гуров. - Ивана Ивановича не видели?

- Добрый, добрый, - парень кивнул, посмотрел Гурову в глаза. Сыщику и преступнику либо человеку, недавно отбывшему срок, при встрече визитные карточки не нужны, достаточно внимательно посмотреть друг на друга.

- Журналист, значит? Так я и полагал, что из вашей газеты должны вскоре прибыть.

Рогожин от разговора об Иване Ивановиче уклонялся, теперь понятно почему: у парня руки нет, а судимость есть. Сыщик понял, с кем встретился, и ответил:

- Так не по своей воле, Иван Иванович, и не от безделья, так что извини.

Иван Иванович был среднего роста, в жилистой фигуре чувствовалась сила, белобрысая пацанья голова, глаза взрослого, умудренного человека, жесткие морщины от угла рта. Такого парня Ванюшкой никак не назовешь, потому и звали его в цирке по имени и отчеству.

- Чего уж, - Иван Иванович поставил метлу в угол, присел на лежавший вдоль стены свернутый ковер, достал было сигарету, вздохнул тяжело и спрятал в карман.

Гуров сел рядом, тоже вздохнул, не решаясь начать разговор, Сыщик точно знал, что нельзя сочувствовать и спрашивать, как там, за что и когда. А с чего начать, не знал, потому молчал.

- Слушай, начальник, может, у Бога только один молоток, гвоздей нет, лишь моя голова?

- Не греши, Иван. Вижу, досталось, но многим выдано и поболе.

- Вот мать твою, коль не самый крайний, считай, что первый, - Иван Иванович сплюнул, но тут же плевок затер. - Потащите на допрос?

- А если без протокола просто потолкуем?

Иван Иванович провел на зоне для несовершеннолетних около двух лет, успел усвоить, что оперу никогда не верь, вдвойне не верь, когда он тебе что-либо дарит.

- Не, без протокола только о девках, - ответил парень, набычившись, натужно соображая, какую корысть хочет иметь этот залетный. А может, вербует? От такой мысли аж в горле запершило. Он помнил изрезанный труп парня, которого заподозрили в стукачестве.

Гуров был не просто опер, а сыщик Божьей милостью, и сомнения Ивана Ивановича не являлись для него секретом.

- Официально допрашивать я тебя пока не могу, нет дела, нет свидетелей. Хочешь - поговорим, не желаешь - бери метлу. А малолетку вербовать я не собираюсь, да и толку от тебя, извини, никакого.

- Точно, - радостно согласился Иван Иванович, - сел по глупость, связей у меня никаких. Я из цирка-то выхожу, если в кино боевик показывают, - он взглянул на Гурова и осторожно улыбнулся.

Сыщик тоже улыбнулся, он верил парню, однако отраву передали именно через него, человека судимого, такое совпадение настораживало.

Гуров молчал, зная, что от милиции ждут вопросов, но пока доверие не установилось, следует выждать.

Ободренный доброжелательной улыбкой Иван Иванович чуть расслабился, не таясь разглядывал "журналиста". Мужик прибыл из Москвы, в годах (известно, что в шестнадцать сорокалетние чуть ли не стариками видятся), наверняка в больших чинах, уверенный, сила чувствуется, но он ее не выказывает, даже прикрывает. Для своего возраста Иван Иванович обладал незаурядной наблюдательностью и умом. "Волкодав, - продолжал рассуждать парень, - стелет мягко, но меня не отпустит, надо вырываться самому".

- Когда дело возбудите, будет допрос, - Иван Иванович облизнул сухие губы. - Я вам сейчас правду скажу и другого ни в кабинете, ни в изоляторе от меня не услышите. Я того мужика, что сумку с мясом для медведя передал, раньше не видел и опосля тоже. Мужик, полагаю, битый, не из наших краев, скорее из ваших.

- Я тоже так полагаю, - Гуров поднялся, отряхнув брюки, посмотрел в глубь коридора, оглянулся, никого не заметил, сказал:

- Если спросят, о чем с москвичом беседовал, скажи, что журналист о быте цирка расспрашивал. Даже лучше, если ты сам среди своих обмолвишься, мол, настырный москвич подловил и дурацкие вопросы задавал.

- Будет сделано! - Иван Иванович вскочил, схватил метлу.

- Иван, а как тот битый мужик выглядел? Возраст, рост, каков окрас?

Иван Иванович заговорил легко и быстро, чувствовалось, что к вопросу давно подготовился:

- Лет тридцати, росту моего, в джинсовом костюме и кроссовках, волосы темноватые, но не кавказ, глаза такие, не разберешь, мутноватые, наколок, рыжих зубов не видел.

- Вор, мошенник, катала, какой окраски? - спросил сыщик.

- Не, командир, мужик в зоне не был, да и не мажет под делового, говорит вежливо, культурно, слов не употребляет, - Иван Иванович топтался, нетерпеливо помахивая метлой.

Гуров отлично сознавал, что мучает парня, но своего главного вопроса еще не задал и, словно вот только его вспомнил, шлепнул себя по лбу, опустился на место.

- А, черт! Как я раньше-то не допер? - и начал быстро спрашивать: Тебе Рогожин говорил, что мясо отравленное?

- Нет.

- Как же узнал?

Иван Иванович потускнел, оперся на метлу, шепотом выругался, а вслух сказал:

- Опер, он из Москвы или с Марса прибудет, суть одна - подловить.

- Ну извини, потерпи чуток, пойми, мне необходимо знать, - говорил Гуров просительно, даже прижал ладонь к груди, - я тебе верю, не подлавливаю.

Искренность и неожиданная открытость москвича, человека явно сдержанного, удивили и обескуражили. Оперу полагалось стучать кулаком, грозить, начальник же сочувствовал, даже просил.

- Секрет не велик, - Иван Иванович тоже сел на место. - Ну, во-первых, я мясо в сумке видел. Хорошее мясо, но старое. А Михалыч мне другое дал, светлую мякоть, явно с базару. Раз! Все собаки передохли в одночасье. Два! И Михалыч раньше меня привечал, а тут сторониться начал. Три! Он письмо в ящик опускает, я мимо иди, Михалыч меня притормозил, загудел, начал объяснять, кому письмо шлет. Я все сложил. Вот и получилось.

- Хорошо, Иван, получилось, - сказал Гуров. - Твое счастье, что ты кусок из той сумки себе не взял. Все, я пошел, спасибо за помощь. Лишних слов не говорю, ученого учить только портить. Как к директору пройти?

- В ту дверь, - указал Иван Иванович, - на второй этаж, по коридору направо.

Сыщик зашагал в указанном направлении, услышал за спиной, как парень насвистывает веселенький мотивчик.

Гуров к Колесникову не пошел, подождал, пока Рогожин освободится. Они молча шагали несколько кварталов, артист показал сыщику окно, в которое якобы неделю назад залетела пуля. Сейчас стекло было целое. Гуров проводил Рогожина назад к цирку, попросил временно от прогулок воздержаться и позвонил в управление милиции.

Начальник уголовного розыска, майор милиции Семен Григорьевич Фрищенко был лет пятидесяти, невысок, сутул, плешив, походил на человека, которого жизнь так замордовала, что он уже давно сдался, болтается в ней лишь по инерции, плохо слышит и видит, ничем не интересуется. Частично так все и было: и замордовала, и не интересуется, его зрение и слух зависели от ситуации, но розыскник Фрищенко был умелый, при необходимости старательный.

Сыщики встретились на улице. Гуров не хотел показываться в конторе и поостерегся приглашать майора в гостиницу, где его, естественно, знали.

- Здравия желаю, товарищ полковник, - сказал Фрищенко, вяло пожимая протянутую Гуровым руку.

- Здравствуй, Семен Григорьевич, - ответил Гуров. - Не гляди волком, никто тебя обкладывать не собирается.

- Ага. Ты мне приглашение на "Поле чудес" привез.

Они прошли в пустынный сквер, присели на кособокую сырую скамейку. Гуров сказал о деле то, что считал нужным, передал фольгу с кусочком мяса. "Если окно действительно прострелено и пулю найдешь, дело пока не возбуждай", сказал, прощаясь, Гуров.

- Нет, я сейчас все брошу и начну пристраивать себе на шею еще один висяк, - ответил майор и с щемящей тоской в голосе спросил: - А ты не мог в другой город податься? Россея большая, - не доставая платка, шумно высморкался, махнул рукой и зашагал в грязные сумерки.

В гостинице, несмотря на ее затрапезность, после промозглой, хлюпающей улицы показалось как в родном доме. Гуров купил три талона для междугородных телефонных переговоров, узнал, что буфет закрыт, а в ресторане нет мест, поднялся в номер, начал звонить в Москву. Орлова сыщик нашел быстро, в служебном кабинете, где, видимо, генерал и ждал звонка.

- Что скажешь, какие новости? - опуская приветствие, спросил Орлов.

- Сыро, грязно, голодно, мой друг генерал Орлов - человек сложный...

- Зато ты простой, - встрял Орлов.

- Чиновник, не перебивай трудягу. Прежде чем показать мне письмо своего друга-медвежатника, ты наводил справки. Быстро, у меня лишь пять минут. Что ты выяснил и кто еще знает о действительной цели моей поездки?

- Добытую мной информацию - не дам, она будет тебе только мешать, ответил Орлов. - А кто знает? - он помолчал. - Два человека. Что-нибудь не так?

- Ты мне не скажешь - я тебе не скажу, мы будем работать дружно. А пока, товарищ генерал, выясните, пожалуйста, нет ли у наших подопечных каких-либо профессиональных устремлений на Австралию? Только не спрашивайте, каких устремлений. Я понятия не имею. В нашем хозяйстве последнее время упоминалась Австралия? Гражданин, груз, кенгуру в конце концов!

- Понял, - ответил Орлов. - Мне не нравится твой вопрос о том, кто знал.

- Мне тоже.

- Ладно, молчи. Как тебе Рогожин?

- Все такой же плюгавый.

- Горбатого...

Что там с горбатым, Гуров не узнал, женский голос прочирикал нечленораздельное и прихлопнул разговор частыми гудками.

- Так тебе и надо, - произнес вслух Гуров и начал вновь дозваниваться в Москву, но уже по другому номеру.

Второй разговор состоял из коротких фраз и длинных пауз, сыщик это предвидел и оплатил заранее десять минут.

- Добрый вечер, Борис Андреевич, вас беспокоит некто Гуров.

Как сыщик и ожидал, аплодисментов не последовало, даже послышался тяжелый вздох.

- Давно жду звонка, думаю, куда это пропал Лев Иванович?

- Я хотел бы с вами увидеться.

- Так я по звонку понял, вы вроде бы не в Москве.

- К сожалению, - Гуров тоже вздохнул и назвал город. - Гостиница "Центральная". Завтра.

- Да... Простенько, но со вкусом, - ответил абонент и умолк, вновь вздохнул и ответил: - Хорошо.

- Возьмите ручку и запишите, - сказал Гуров. - Я просил бы вас прихватить с собой... - и сыщик продиктовал, что конкретно ему требуется.

- Так откуда же у меня?

- Вместо Мельника кого избрали? К тому человеку и обратитесь, у него есть.

Десять минут истекли. Гуров выслушал невнятный голос телефонистки и положил трубку.

Гуров весь день не ел, понял, что если хоть чего-нибудь не перекусит, не выпьет горячего чая, то не уснет, решил спуститься в ресторан и проверить, насколько тот переполнен. Сначала пришла в голову мысль, что следует переодеться. Сыщик глянул в мутное зеркало, оценил свой поношенный джинсовый костюм положительно, заглянул в ванную, причесался, протер лицо и руки одеколоном. Начал искать ключ от номера, когда в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, в комнату вошел мужчина лет тридцати пяти.

- Добрый вечер, Лев Иванович, - незваный гость поклонился, и сыщику показалось, что он прикрыл поклоном улыбку. - Я ваш сосед - Соснин Сергей Петрович, конечно, просто - Сергей. С моей женой вы познакомились утром.

- Здравствуйте, Сергей. У вас отличная "тойота", проходите, - сказал Гуров.

- Наоборот, Лев Иванович, это мы вас приглашаем в наш номер. Услышали, что вы вернулись, подумали, человек мотался по этому кошмарному городу, наверняка голодный, нынче это проблема, а супруга у меня - дама предусмотрительная. Так как?

- Спасибо, я действительно оголодал. Сейчас позвоню администратору, скажу, что я у вас.

- Пойдемте, не стесняйтесь, от нас позвоните, - Сергей посторонился, взял Гурова под руку.

Ольга Дмитриевна оказалась дамой не только предусмотрительной, но и не ограничивавшей себя в расходах, что, впрочем, Гуров понял еще утром, лишь взглянул на бутылки.

Что ведет себя уж слишком по-простецки, сыщик подумал тогда, когда доедал последнюю чешскую сосиску. Пока гость насыщался, супруги болтали между собой. Женщину сыщик рассмотрел еще утром, сейчас приглядывался к мужчине. Хорошего роста, худощавый, чуть сутулый, в импортном, наверняка дорогом костюме, лицо вытянутое, щурится близоруко, в общем, типичный интеллигентный преподаватель либо ученый. Не только сыщику, сегодня любому обывателю ясно, что таких денег и подобной женщины ни в большевистском прошлом, ни в неизвестном будущем у интеллигента не было и быть не может.

Гуров вообще ел мало, даже очень голодный насыщался быстро, сейчас увлекся, уж больно интересно наблюдать за супругами. Бывает театр одного актера, а тут случился театр одного зрителя.

Утром Ольге Дмитриевне понадобилось прикурить, вечером она обеспокоилась, не оголодал ли сосед. Душевные люди на Руси всегда жили, надо думать, не перевелись и сейчас. Поживем - разберемся, широта ли души побудила людей так вкусно накормить голодного человека либо ими движут более современные и корыстные цели.

Супруги говорили о житейских делах и общих знакомых, деликатно подчеркивая, что сосед может не стесняться и есть в свое удовольствие. Вырез на платье женщины начинался чуть выше пояса, и когда она подошла и наклонилась к Гурову, чтобы наполнить стакан, то тяжелые атласные груди заколыхались у лица сыщика. Он поднял взгляд выше, посмотрел ей в лицо, женщина, лукаво улыбаясь, показала ему язык, как бы говоря: знаю, знаю, но не твое. Гуров решил игру принять и театральным жестом прикрыл ладонью лицо.

- Сергей, мужчина наелся и начинает меня соблазнять, - вильнув бедрами, она быстро отошла к мужу, прося защиты.

- Здоровые инстинкты, - рассмеялся Соснин. - Сейчас мы со Львом Ивановичем со скуки выпьем, еще не то будет.

- Фи, мужлан, - Ольга Дмитриевна дернула плечиком. - В присутствии красивой женщины вы собираетесь пить со скуки.

- Красивой? Дорогая, тебя подло обманули. Ты сексапильная.

- На мой вкус, это на порядок выше, - подал реплику Гуров. Зазвонил телефон, и ни пьянки, ни древнейшей игры не состоялось. Соснин снял трубку, ответил, протянул Гурову.

- Лев Иванович, вас просит малоинтеллигентный мужчина.

- Слушаю, - сказал Гуров.

- Фрищенко говорит, - голос у майора был действительно простоват. - Там отводной трубки нет?

- Я слушаю, - ответил Гуров.

- Началось. Приезжай, креста на тебе нет, полковник.

- Куда?

- В цирк. Знал, коли прибывает важняк, значит, руби доски на гробы! Но не сей же момент!

Гуров положил трубку, взял бокал с коньяком, который так и не попробовал, сначала отставил, потом пожал плечами, выпил.

- Что-то случилось? - женщина смотрела участливо, искренне, без кокетства.

- Игры, - ответил Гуров. - Игры на лужайке. Есть такая профессия репортер. Спасибо, извините, - поклонился и быстро вышел.

- Удар ножом под левую лопатку, прямо в сердце - смерть наступила мгновенно пять-шесть часов назад, - врач говорил уверенно, обмолвился, что вскрытие ничего не добавит. Труп нашли в деннике, обнаружили благодаря рыжей кобыле, которая к вечеру стала вести себя неспокойно, позже начала биться. Конюх вывел ее на прогулку, кобыла успокоилась, а вернуться в стойло отказалась. Конюх стал искать причину, отбросил складированное в углу сено, там он и лежал, обхватив единственной рукой поджатые к груди коленки, походя на уснувшего мальчишку.

Конюх позвал живущего в соседнем доме Александра Аверкова, то бишь Сильвера. Следом заторопился сосед, клоун Куприн, который позвонил сначала директору, а уж потом в милицию. Такую последовательность событий установят позже, на допросах, а сейчас дирекция, милиция, живущие при цирке артисты тыркались бестолково, подходили к трупу, некоторые заглядывали в спокойное лицо Ивана Ивановича.

Даже будучи лицом официально старшим, находясь на месте преступления, полковник Гуров пережидал эту сцену, стоял в стороне. Отработал фотограф, закончил осмотр врач, криминалисту тут делать нечего, кобыла перепахала пол, а на неструганых досках пальцевые отпечатки не остаются. Собаку сразу увели, она существо умное, самолюбивое, ни один проводник издеваться над другом не позволит.

Гуров стоял во дворе, курил, непроизвольно, совершенно бессмысленно отмечал присутствующих.

Седой головой возвышался над всеми Рогожин. Хоть и темно, а сыщик видит, как задубело лицо ветерана. Колесников, по кличке Капитан, стоит набычившись, опустив плечи, выставив тугой живот. Вокруг директора движение, люди подходят узнать, нет ли каких указаний. Капитан голову поворачивает тяжело, будто через силу, дергает подбородком, кривит в ответ губы. Сильвер на месте не стоит, хромает от группы к группе, в свете одинокого фонаря сверкнет золотым зубом.

"А ведь Сильвер, похоже, сидел, - лениво думает сыщик. - А может, и удержался, но ходил по краю. Это точно".

Высокий худой мужчина с огромными, словно подведенными глазами, ломкий и беззащитный, видимо, клоун Куприн, по кличке Классик. Он стоит неподвижно, сжимает и разжимает пальцы. Сыщик, конечно, не слышал, но почему-то был уверен, что пальцы хрустят. И еще сыщик полагал, что клоун и зарезанный парень молчаливо дружили.

Еще один цирковой, но о нем сыщик ничего пока не знает. Среднего возраста и роста, с красивым медальным профилем а-ля Ален Делон. Он в костюме, белоснежной рубашке и при галстуке, видимо, так одевается повседневно.

Служащие отдельной группой, они стремятся быть вместе. Сыщик почему-то решил, что убийцы среди них нет. Сознание шарахается в сторону, формируется в совершенно непотребную мысль о том, что соседи, когда он вернется, будут, конечно, спать, и выпить, оглушить себя и заснуть не удастся.

Милицейские держатся спокойно. Они к трупам привыкшие, покойника не знали. Для коллег полковника Гурова одна беда - мокрый висяк, значит, ломаются планы, отменяются отпуска, намеченные субботние бани и рыбалка.

"Наверно, я так по старинке рассуждаю, - одергивает себя сыщик. - Это в моей молодости убийство ставило всех на голову, сегодня убийство просто лишняя неприятность. Наговариваю". Сыщик оглянулся, увидел майора Фрищенко, неторопливо подошел, достал блокнот и сказал:

- Товарищ майор, несколько слов для прессы, - и отвел в сторону.

- А откуда ты, конспиратор, знаешь, что я тут старший, да еще и майор?

- Люди подсказали, - Гуров ткнул в темноту. - Видишь, сколько людей?

- Ну, доволен, значит, прибыл не зря? Черт тебя принес, Лев Иванович!

- Побойся Бога, Семен Григорьевич, - миролюбиво ответил Гуров. - Будто я убийцу из Москвы привез.

- Может, и нет, но не толкался бы тут, парня бы не зарезали, факт. Окно прострелили, и пулю мы из стены ковырнули, тоже факт. Но стреляли - уж неделя прошла, а ты прибыл... - Фрищенко замолчал, махнул рукой. - Иди спать, кого надо, мы допросим, позже познакомишься.

Гуров согласно кивнул и отошел, чуть не налетел на Колесникова.

- Писать будете? - Капитан воинственно задирал подбородок, но глаза у него были больные, растерянные.

- Это не по моей части, - ответил Гуров. - А блокнот я рефлекторно вытянул, вот ничего и не написал. Спокойной ночи. Извините, совсем плохой.

Так закончился первый день.

Глава третья

БЕССОННИЦА

Он лежал на спине, скрестив руки, спрятав ладони под мышки, согреваясь. Поначалу было холодно, топить в гостинице перестали. Видимо, отцы города полагают, что раз март по календарю месяц весенний, то не важно, какая погода на дворе, следует беречь энергию.

Стараясь заснуть, Гуров обычно заставлял себя думать о море, ритмично накатывающих волнах, о загадочном сумраке под волнами, призрачных растениях, рыбах. Сегодня он таких попыток даже не предпринимал, вглядывался в сухой профиль Ивана Ивановича, допытывался, о чем же парень промолчал. "Что вообще он мог знать? В пьяной драке, при неудачной попытке ограбления могут убить случайно, с испугу. Ивана зарезал профессионал, который хотя и плевал на чужую жизнь, к собственной относился бережно и на такое убийство пойдет только в крайнем случае. Парня зарезали примерно через час после нашего разговора, значит, нас видели. В цирке находился либо убийца, либо соучастник-осведомитель, последовала передача информации, затем приказ и исполнение. Да, мой маскарад годится только для посторонних, а действующие лица отлично знают, кто я такой. И дунули из Москвы, опережая меня, и потекло из кабинета Петра.

В цирке разговаривать с парнем было нельзя. И ты, сыщик, виноват, и не в первый раз, тут ошибочка, там просчет. Сколько их было? Вспоминать страшно. Виноват... Виноват...

В партии двенадцать лет состоял? Виноват. Покайся! Когда ты впервые услышал, что все бывшие члены бывшей партии должны покаяться, то даже не рассмеялся, настолько абсурдным посчитал подобное заявление. Может, кому и есть в чем каяться, только не ему - сыщику Гурову. Он в партию добровольно не вступал и не выходил из нее. Его желания никто не спрашивал, сначала включили, так же, не спрашивая, и выключили, как штепсель из розетки".

Он отлично помнит, как сидел в кабинете на Петровке, отписывал эти чертовые бумаги, когда раздался телефонный звонок.

- Лева, это Пискунов. Зайди на минуточку.

Пискунов был старшим опером, недавно стал секретарем партбюро. Когда Гуров пришел. Пискунов указал на стул, придвинул к себе тоненькую папочку, раскрыл и сказал:

- Тебе месяц назад двадцать семь стукнуло, пора расстаться с комсомолом, вступай в партию.

И никакого вопроса в тоне секретаря не звучало, просто констатация обыденного факта: мол, прошел май, наступил июнь.

И не оттого, что не хотел вступать в партию, для опера МУРа - операция обязательная, как для еврея обрезание, а от неожиданности Гуров ответил:

- Хорошо, Федя, я подумаю, поговорю со стариками, ведь нужны рекомендации.

- А думать тут нечего, вот образец, пиши заявление, - Пискунов протянул через стол два листка, один чистый другой с образцом.

Заявление Гуров мог бы и сочинить, но легче было переписать, он переписал и встал.

- Я пошел, Федя, через недельку сообщу о рекомендациях.

- А рекомендации уже здесь, - Пискунов ткнул в папку и назвал фамилии уважаемых в МУРе полковников. - А партбюро сегодня в семнадцать.

Ни на партбюро, ни на собрании, ни при вступлении в кандидаты, ни через год в члены всемогущей партии Гурову не задали ни одного вопроса, даже слова не дали молвить, бумажки зачитали, руки подняли, чуть позже похлопали по плечу. Двенадцать лет он платил взносы, если не удавалось увернуться, отсиживал на партсобрании. Надо сказать, что они проходили специфически, лозунги проговаривались скороговоркой, быстро переходили к оперативной работе. Конечно, он голосовал, чаще даже не вникая в суть вопроса, порой задумавшись о своем, не успевал поднять руку, что не имело никакого значения. Риторические вопросы: "Кто против?", "Кто воздержался?" - так же никого не касались, на них просто не обращали внимания.

Один год в управление нахлынули комсомольские вожди, хоть и не высокого ранга, они сразу получали майоров, назначались начальниками отделов. Вожди пытались руководить и воспитывать, но оперативная работа - не кукурузу сеять, можно сгореть без дыма, и выдвиженцы исчезали так же незаметно, как и появлялись, лишь некоторые застревали, но только в управлении кадров. Он этих лизоблюдов терпеть не мог, никогда не скрывал своего отношения, имел от этого неприятности. За все его мучения и нечеловеческое терпение теперь призывают покаяться?.. Он имел от членства в партии лишь ошейник и лишний кнут за спиной. А президент, который именно в партии добрался до высоты, сам же ее объявил вне закона. А все Председатели Президиумов, Премьеры и Вице-Премьеры, которые карабкались наверх, подставляя, продавая и заплевывая конкурентов? Они что ползли не по партийной лестнице, лизали не ее ковер? "Так ведь другой лестницы, уважаемые господа, не существовало. Так вот вы и кайтесь, а я ни в чем не виноват".

Убедившись таким образом в полной невиновности Льва Ивановича Гурова, он успокаивался, даже гордился этим порядочным мужиком и отличным сыщиком. Он действительно был умен, поэтому эйфория продолжалась недолго, появлялись мысли иные, окутывали, мешали жить.

А что повторяет убежденно твой клиент, работодатель, вор и убийца? Он украл меньше, чем главные воры, убил по неосторожности, защищаясь, либо водка довела. А водкой он заливал обиду, унижения и прочая, и прочая. Ты его слушаешь? Так, вполуха, неизменно возражая, что каждый отвечает за себя, не существует воров и убийц больших и маленьких, есть преступники. Его ты не слушаешь, а себя очень даже внимательно, с любовью и пониманием. Оправдываешь: мол, не верхолаз, по партийным ступенькам не карабкался, ложку не выпрашивал, миску с дополнительной порцией похлебки не просил. Но если бы ты взносы не платил, руку не тянул, той лестницы бы вообще не существовало. Ты не восстал, не поднялся супротив, а люди шли в лагеря. А ты не только судьбами, их именами не интересовался, словно они не земляне, а с далекого Марса. У тебя работа конкретная, мужская, ты всегда гордился, что у тебя мужская работа и ты рискуешь, и не трус, и тебя уважают коллеги. Но сегодня ясно - ты виноват, виноват...

Гуров сел, опустил ноги на холодный пол, взглянул на часы, стрелок не увидел, бросил их на тумбочку. Сейчас бы стакан водки и тарелку горячего супа, иначе не заснуть. Парня зарезали, ты, сыщик, должен разыскать убийцу. А ты, как всякий интеллигент, занят самокопанием, завел себя до дрожи, не спишь, а нужны силы, поспать бы часа два-три... А если толкнуться к соседям, извиниться, попросить таблетку. У них есть плитка, можно выпить горячего и холодного тоже можно выпить. Ты не сыщик, обыкновенный пьяница, ни один алкаш в этом себе не признается, ты и здесь не исключение.

Гуров натянул тренировочный костюм, забрался в остывшую неуютную койку.

Соседи. Интересная пара, как же она попала в глухую провинцию, почему им интересуется? Они приехали до тебя. И мы уже такое проходили. Года три назад и тоже в непогоду на берег Черного моря приехал интересный мужик с красавицей и тоже до тебя, разница лишь в том, что у тех была "Волга", а у этих "тойота". И тогда, сыщик, ты чуть было не зевнул и не расплатился за ротозейство жизнью. А расплатился твой приятель и коллега, хороший человек, которого прижали на семье и вынудили...

"Ну почему я не могу думать о море, волнах? Или я ничего толкового в жизни не сделал? Только плохое вспоминается. Все виноват да виноват. Нет. Нет, все-таки соседи люди любопытные, их следует иметь в виду. Если не ошибаюсь, я им нужен, и они проявятся. Они вынуждены сделать ход, ты будешь выжидать. Какие дела завтра, то есть уже сегодня? Майор Фрищенко. Возможно, у него появилась дополнительная информация. Сегодня должен прибыть Борис Андреевич Юдин. Он мог просто положить трубку, матюгнуться и забыть. Нет, не мог, иначе я не сыщик".

Гуров встретился с Борисом Андреевичем Юдиным осенью прошлого года в загородной резиденции ЦК КПСС. И партию, и резиденцию закрыли, роскошный особняк, как бывает в России, остался бесхозным, но свято место пусто не бывает, его негласно оккупировала Корпорация - преступная организация, курировавшая центральную часть России. В особняке собрались авторитеты Корпорации. Любая банда время от времени собирается на пленум, чтобы утрясти вопросы: кому, сколько причитается, кто за что отвечает, а в какую область не вмешиваться. Корпорация не претендовала на роль Единственной, Ведущей и Направляющей, потому собралась не тысячными отрядами, а скромненько: на совещание прибыли всего четыре человека. Одним из них и был Борис Андреевич Юдин. Оказался в резиденции и пятый, никем не приглашенный полковник Гуров сыщики всегда лезут куда не надо. Авторитеты передрались между собой, история произошла кровавая, Гуров и Юдин выбрались из нее весьма потрепанными. Но так как Борис Андреевич был умница и чистодел и лично никаких преступлений не совершал, то претензий у органов к нему не оказалось. История, до слез знакомая: чем выше пост занимает человек в банде, тем меньше у правоохранительных органов к нему претензий. Юдин, человек умный и обязательный, после кровавых разборок, в финале истории оказал Гурову серьезную услугу, ради справедливости следует отметить, что чуть раньше полковник спас авторитету жизнь.

Таким образом, расставаясь после двухдневною знакомства, сыщик и авторитет оказались взаимосвязанными. В процессе кровавой междоусобицы переходили из рук в руки бриллианты громадной ценности. Сыщик их никогда не видел, но о месте их нахождения в момент, когда убрали трупы и упал занавес, знал. Гуров был убежден, что если расстаешься с противником не на пороге тюремной камеры, то последний должен чувствовать себя должником.

Сейчас, ворочаясь без сна в неуютной постели, вспоминая прошлогоднюю историю, сыщик самодовольно улыбнулся. Крючок он забросил классно - авторитет схватил на лету. Прощаясь, сыщик сказал:

- Разберите "мерседес" покойного на молекулы, и, если в ваших руках ничего не останется, я брошу свою работу и наймусь к вам водителем.

С того дня они не встречались, по телефону впервые переговорили вчера вечером. "Юдин сегодня приедет, или я не сыщик", - переворачиваясь на другой бок, думал Гуров.

Константин Васильевич Роговой обладал отменным аппетитом и здоровьем, железными нервами и год назад даже не подозревал о существовании бессонницы. Только слышал, что кто-то почему-то не может заснуть, но относился к слухам насмешливо, убежденный, что подобная аномалия может происходить лишь с неврастениками и душевнобольными. Банально звучит, но вода действительно камень точит. А заботы Константина Васильевича отнюдь не вода, да и сам он здоров, конечно, однако не камень.

Сами посудите: депутат Верховного Совета, начальник управления союзного министерства, хозяин Корпорации - для одного человека многовато получается. Справедливости ради следует отметить, что на место хозяина Корпорации постоянно претендовали несколько человек. Нынешний преступник измельчал: вот большевики изберут Генерального, так до самой смерти остальные долу гнутся, голову поднимают лишь для поцелуя в то место, куда дотянутся. В общем, в Корпорации Роговой был не единоличным правителем, а сопредседателем.

Верховный Совет разбежался, значок с лацкана пиджака просили спять, официальных привилегий несколько уменьшилось. Министерство переформировалось, Роговой в кабинете остался, руководить стало сложнее, появились молодые голодные конкуренты, каждый хочет себе кусок отхватить, а пирог больше не стал, на всех не хватает. Корпорация разрастается, дробится на удельные княжества, рядовые называют себя лейтенантами, последние лезут в полковники. А от полковников, известно, кроме путча или военного переворота, и ждать нечего.

От происшедших катаклизмов здоровье Константина Васильевича дрогнуло, он сильно похудел, почти дистрофиком стал, весу осталось центнер с небольшим, и в эту ночь не спал, мучаясь сомнениями. Художественный руководитель огромного коллектива сейчас зависел от мышиной возни, которая происходила в уездном городишке, который Роговой никогда не видел и знать не желал. Исполнители непонятно кто, личный эмиссар там в одиночестве. Он сегодня и сообщил, что в простенькую, как кукиш, комбинацию неожиданно ввалился полковник Гуров. В прошлом году Роговой впервые в жизни приказал ликвидировать человека. Константин Васильевич всегда с гордостью утверждал: мол, мы, коммерсанты, выше уголовщины и руки в крови не замараем. Но когда чертов сыщик все-таки вцепился мертвой хваткой и все ближе к горлу подбирался, пришлось о белых перчатках забыть. Для выполнения приговора был выбран опытнейший боевик по кличке Эффенди - исполнитель высочайшего класса. Встреча состоялась. Убийца и полковник обменялись визитными карточками. Но Бога нет, и Эффенди устроился в крематорий, а сыщик отлежался в реанимации, теперь снова объявился на пути, дергает стрелку, желает пустить под откос. Никогда Россия не станет цивилизованной. В зачуханной стране неизвестно какого мира человек может позвонить по телефону, заплатить деньги, и мешающая человеку личность перестанет существовать.

В эту бессонную ночь Патрон, так звали между своих Рогового, имел перед полковником ряд существенных преимуществ: постель была теплая и уютная, главное же - бар, полный разнокалиберных бутылок. Патрон выпил пива, потянулся все еще могучим телом и невольно начал вспоминать, как удачно начиналась, затем проходила операция, которую он называл "Последний раунд".

Прошлой весной, будучи при всех званиях, неприкасаемым депутатом, Константин Васильевич Роговой прилетел в Берлин якобы в служебную командировку.

Изящные фигуры манекенов, застыв в прозрачных витринах, демонстрировали меха и кружева, драгоценности и последние достижения модельеров. Сверкала реклама, отражаясь тысячами огней в сверкающих телах катящихся плотными рядами лимузинов, - бесконечный поток света, благополучия и роскоши. И музыка, музыка...

"БМВ" последней модели бесшумно выкатился на площадь и остановился напротив Бранденбургских ворот.

Из-за руля легко выскочил Ким Наумович Суслов, а вот сидевший рядом с ним Константин Васильевич Роговой выбрался из машины тяжело, так как был непомерно грузен. Суслов жестом подозвал Рогового. Когда тот обошел машину, захлопнул свою дверцу, сказал:

- И все двери автоматически заперлись.

Роговой понимающе кивнул. Он, привыкший говорить, наставлять, делать замечания, здесь чувствовал себя дискомфортно, потому молчал, лишь сердито сопел.

Суслов, лет сорока, фигурой легок, в дорогом костюме, белоснежной рубашке с галстуком, смотрелся на этой торговой площади опереточным артистом, но чувствовалось, что это его нимало не смущает, даже забавляет. Он знакомил Рогового с городом, как человек показывает собственную квартиру.

- Бранденбургские ворота. Здесь была стена... Слава вашему Горби, теперь мы едины.

- Мы, - проворчал Роговой. - Ты хоть немного шпрехаешь?

- Константин Васильевич, обижаешь. За девять лет китайскому обучишься.

- Девять? - Роговой нахмурился. - Да. Жизнь! - он вздохнул и посмотрел на площадь, заполненную торговым разноплеменным людом. - Будто вчера.

- Здесь можно купить все. От зубочистки до танка, - сообщил Суслов голосом зазывалы.

- Как в Одессе, видели, - проворчал Роговой. Неожиданно шутовская улыбочка соскочила с лица Суслова, оно строго одернулось, глаза остекленели, голос упал до шепота:

- Не "как" и не "видели", - Суслов застыл перед Роговым. - И ты забудь совдеповские мерки, девять лет и то, кем был тоща ты и кем - я. Мы с тобой встретились не по старой памяти, а по новому интересу.

- Ладно, ладно, - проворчал Роговой. - Чего ты.

- Не ладно! - Суслов ткнул тонким пальцем в богатырскую грудь Рогового. -Я знаю твои возможности там, но здесь ты только полупоц.

Суслов продолжал тыкать пальцем и шипеть:

- Я прокачал тебя через Интерпол, ты у них не проходишь, потому мы и говорим.

Лицо Суслова вновь неожиданно изменилось, он вновь легко заулыбался, схватил Рогового за рукав, попытался сдвинуть с места.

- Все, все, пошли... Как говорится, нет друзей и врагов, есть деловые партнеры...

Роговой шел тяжело, смотрел перед собой, окружающим, казалось, не интересовался. А вокруг торговали всем, много было советской военной атрибутики: фуражки, шапки, погоны и мундиры, ордена, медали и небрежно прикрытое оружие.

- Купить тебе пистолет? - улыбнулся Суслов, делая кому-то знак, чтобы не подходил. - Шутка. Я знаю, что у тебя есть. Кокаин, марихуана, героин... Пожалуйста... Нет проблем. Зелье, которое идет с Востока через вас, лишь сырье. Нет, товар, конечно, но дешевка, мы можем обработать и превратить в золото.

Торговцы были заняты своим делом, но некоторые провожали Суслова почтительными взглядами, нерешительно кланялись.

Они вернулись к машине, Суслов повернул ключ, и все дверцы автоматически открылись. Роговой не выразил восхищения, сопя, забрался в машину. Когда Суслов тоже сел, сказал:

- Ты мог мне все это и не демонстрировать. - Я и без Интерпола знаю, что ты здесь в порядке и в законе.

Позже они обедали в дорогом ресторане для деловых людей. Тишина. Официанты скользят бесшумными тенями.

- Товар через вас проходит, но потери велики, - говорил Суслов. Поставщик не хочет рисковать, да и мы серьезные партии заказывать остерегаемся.

Роговой понимающе кивнул, но промолчал.

- Если ты возьмешь под контроль продвижение груза от границы до границы, мы сможем увеличить оборот.

- Можно попробовать, - Роговой пригубил вино и недовольно отставил бокал.

- Внеси залог миллион долларов и пробуй, - Суслов смотрел испытующе.

- Проложить тропу нужно время, - Роговой вновь понюхал вино.

- Хоть год, только деньги вперед, - быстро сказал Суслов. - Иначе мы найдем...

- Не пугай, - перебил Роговой, ткнул пальцем в бокал: - Вели принести чего-нибудь.

Только он договорил, радом уже стоял столик с разнокалиберными бутылками. Роговой указал на "Смирновскую", официант налил в бокал несколько граммов. Роговой отобрал у него бутылку, поставил на стол. Официант исчез, а Суслов сказал:

- Ты меня компрометируешь.

Роговой выпил фужер водки, взял из вазы банан, ободрал с него шкурку, проглотил его и сказал:

- Мне надо позвонить в Москву.

Суслов не выдержал, рассмеялся, поднял руку, что-то шепнул официанту.

Мгновенно перед Роговым появился телефонный аппарат с короткой антенной...

Роговой откинул одеяло и сел. Может, включить свет, музыку и напиться по-настоящему? Кому нужны бесплодные сожаления о совершенных ошибках? Да, именно в тот вечер из берлинского ресторана он дал команду вступить в контакт с сыщиком Гуровым. Будь проклят тот час, но он прошел, что сделано, то сделано, и нечего себя мучить. И сыщику он. Патрон, в конце концов, не проиграл. Хотя много людей потерял, но в главном не проиграл, потому что у милиционера, даже самого талантливого, против депутата руки коротки. Он тогда провел блестящую операцию, собрал с деловых людей сотни миллионов рублей, якобы для обмена на доллары. А потом через Гурова руками оперативников МУРа всех поставщиков упрятал за решетку. И у лидеров корпорации выходов на Рогового не было, деньги испарились без осадка. Вот только Эффенди стрелял хуже Гурова. То ли Эффенди где-то оставил записку, то ли полковник, выбравшись из реанимации и сообразив, что депутата законным образом не одолеть, шепнул через свою агентуру: мол, нужный вам человек, господа неприятели, не кто иной, как ваш же Патрон. В данном вопросе ясности нет, но факт остается фактом: три месяца назад в кабинете появился - как пробрался, неизвестно - небрежно одетый улыбчивый пацан, эдакий шнурок от стоптанного ботинка. И ни уважения, ни верительных грамот, без вступительных слов объяснил: "Дело вы провернули здорово, партнер аплодирует, но в ложе недовольны и требуют долги".

Такие пошлые, вульгарные слова, но Роговой их запомнил.

- Ты старик, твое время прошло, не вздумай трепаться о доказательствах, - продолжал шнурок, улыбаясь. - Отдай миллион зеленых, иначе тебя снимут с улицы либо заберут из дома, отвезут в сторонку, и паяльная лампа докажет тебе все, что пожелаешь. Тебе позвонят. Надеюсь, ты не окончательно выжил из ума и понимаешь, что меня послали серьезные люди. Чао! - взмахнул ручонкой и, неслышно ступая модными кроссовками, удалился.

Проиграл - плати. С этим он, Константин Васильевич Роговой, согласен, но следует правилам уважительно, да и миллион долларов под кроватью никто не держит, они же в обороте.

На Кавказе война, страну перегородили таможни, только что проложенный путь разрезан, надо искать обходные тропинки. А тебе ультиматум: либо плати, либо...

Надо признать, что следующая встреча с молодыми волками прошла в иной обстановке. Хотя начало было такое же бандитское. Подсели в машину, приставили к горлу что-то острое, отвезли в грязный двор, втолкнули в облупленную дверь, за которой оказалась не пыточная, а маленькое, но очень уютное прекрасно оборудованное кафе: и хрусталь, и фарфор, и девочка в наколочке. И представитель стаи выглядел прилично и держался должным образом, внимательно выслушал, сказал, что сложности понимает, предложил либо взять в долю, либо выложить наличные.

В таком разговоре Патрон, словно Алтей, обрел снова силу. Он согласился взять молодых в долю, выплатив пятьдесят тысяч долларов аванса, оговорил проценты и, как ему казалось, был убедителен:

- Я понимаю, что вы способны разрезать меня на кусочки, и я умру в мучениях. Подписать чеки я не могу, наличных и бриллиантов у меня нет, у вас на руках останется изуродованный труп и только. Так что не надо больше запугивать. Договорились?

- Возможно, - молодой снял дымчатые очки, взглянул внимательно. Только вы ошибаетесь, что, уничтожив вас, мы ничего не приобретем. Мы запишем ваши последние слова на магнитофон. Ваши вопли не будут содержать смысла: поверьте, когда человек так умирает, то кричит непонятно. Но вы у нас не единственный, ваше исчезновение и запись последних пожеланий облегчат мне дальнейшие переговоры, и ваши последователи будут умнее. Договорились?

После этой встречи он начал катастрофически худеть. Ему запретили выезд за рубеж, предупредили, что снимут с трапа самолета, а нет, так достанут в любой стране. Его не подгоняли, понимая, что решить столь серьезный вопрос в одночасье невозможно. И когда все уже было практически продумано и решено, вдруг из длинной сложной цепи вылетело важное звено. А любая цепь без одного звена уже не цепь, а груда обломков. Только занялись ремонтом, уже казалось, что вот-вот все наладится, как вламывается знакомый - сыщик Гуров. За его длинную жизнь у Патрона было много врагов, и уж коли так распорядилась судьба, что один из них должен встать на пути, то менее всего Патрон хотел бы, чтобы это был полковник.

Роговой отбросил подушку, вновь сел и проклял ночь, которая, казалось, не имела конца.

Работники цирка, начиная от билетеров и кончая директором, не ворочались в постелях, а находились в управлении внутренних дел. Одни писали объяснительные, другие отвечали на вопросы оперативников, третьи, ожидая своей очереди, маялись в коридорах. Уголовное дело возбудила прокуратура, но опрос такого количества людей следователю был, естественно, не под силу, он дал соответствующее поручение, и работали оперативники.

Вопросы всем задавались одни и те же, так как ничего нового в данной ситуации придумать еще никому не удавалось. Где вы находились в такое-то время? Не видели ли в служебных коридорах посторонних? Не заметили ли чего-нибудь подозрительного либо необычного? Когда, где, при каких обстоятельствах видели последний раз Ивана Ивановича Мухина?

Майор Фрищенко беседовал с людьми, имеющими непосредственное отношение к конюшне. Майор понимал, что ни черта они этим бреднем не вытащат, и вскоре останется он с кипой исписанной бумаги. В городе же поговорят-поговорят и забудут. На дворе март, а виснет третье убийство, совсем же недавно такой тихий был город... Гурова майор знал давно, дважды сталкивался по работе, порой доходили слухи. Фрищенко москвича не любил, признавал, что оперативник он классный, но человек абсолютно чужой, высокомерный и холодный, а что простаком держится, так это от профессии, умеет перекраситься. И хотя Гуров был значительно старше и по званию, и по должности, Фрищенко обращался к нему на "ты". Полковник же и бровью не вел, держался как с равным, спокойно и уважительно, чем вызывал еще большее раздражение Фрищенко.

Майор переходил из кабинета в кабинет, словно сомнамбула. Вид отрешенного глухонемого начальника "утро" мог обмануть кого угодно, только не оперативников, которые отлично знали: майор все прекрасно видит и слышит, ничего не забывает. Когда Фрищенко неожиданно материализовывался в кабинете и, привалившись плечом к стене, почему-то он никогда не садился, застывал в привычной позе, ведущий беседу оперативник невольно напрягался, начинал говорить громче, вопросы задавал жестче. Начальник мог простоять минуту, а мог и десять, неслышно исчезал, из прокуренного кабинета перемещался в еще более прокуренный коридор, прохаживался, снимая своим появлением естественные сейчас разговоры, которые за его спиной тут же возобновлялись с еще большим накалом.

И понятно, люди к убийствам еще не привыкли, не дай Бог, если такая привычка появится.

Во время очередного обхода Фрищенко отыскал директора, которого давно допросил лично и отпустил. Но Капитан не считал возможным оставить свою команду, распорядился принести из своего кабинета чай, вытащить из холодильника торт. В коридоре чаевничали, облизывали липкие пальцы и, поглядывая на директора с благодарностью, но и с вызовом, курили. Плюшки, пирожные, различные печенья являлись слабостью Капитана, и у него была своя маленькая пекарня, которая существовала задолго до появления приватизации. Доносить в милицию, прокуратуру, в горком и Советы об этом факте не стали: люди и город гордились, что вот еще ни у кого нет, а у них, в цирке, есть. И даже Первый, когда-то назначенный, потом всенародно избранный, предпочитал не выписывать засохшие лакомства из столицы, а обращался к Капитану и получал прямо к столу свежую выпечку. И в городе доподлинно знали, что именно с Первого Капитан берет двойную цену, и подобная дерзость радовала людей, согревала души, создавала иллюзию демократии и свободы.

Майор завел Капитана в свой кабинет, указал на стул, уселся напротив, даже приоткрыл глаза.

- Чего будем делать-то, Капитан? Хреновые наши дела, надо сказать. И чудится мне, что это - только цветочки.

Семен Фрищенко и Лешка Колесников родились в этом городе, тут учились, гоняли в футбол, беседовали и веселились, женились, рожали детей, в общем, жили. И хотя особо не приятельствовали, всегда помнили, что растут от одного корня.

- Верно, хреново, коли ты, милицейский, меня, циркового, о своих делах спрашиваешь, - ответил Колесников, дернул подбородком, глянул сердито. - Я тебя не пытаю, чем артистов кормить и где новую лонжу заказать.

- Ты умный, тебе легче, - смиренно пробормотал Фрищенко и, хотя все уже было оговорено, продолжал: - Давай по новой, Капитан. Значит, начинаете вы в девятнадцать и первый номер у вас с лошадьми.

- Амазонки. Примерно с шести в конюшне не протолкнись, а около того Ваньку видели живым.

- В семнадцать сорок пять, - уточнил Фрищенко. - Потом лошадей прибрали, вывели, и конюшня опустела.

- Ясное дело, конюх с помощниками идут к манежу, смотрят представление и принимают горячих, обтирают, ведут во двор, прогуливают.

- Ведут через конюшню, ворота запираются изнутри, - майор обреченно вздохнул.

- Непременно запираются, иначе пацаны пролезут, спасенья нет. Я тебе говорил, и другого ты не услышишь: ворота заперты на все сто. После выступления их открывают лишь летом, сейчас нельзя, горячая лошадь простудится.

- Значит, после выступления в конюшне опять сутолока?

- Ну какая сутолока? Лошади же не люди, чего им толкаться?

- А людей много?

- Только свои: конюх, помощники, девчонки заскочат любимца огладить, угостить, только их и видели. Любой посторонний тут будет торчать, словно памятник на площади.

- Вот-вот, согласен, - Фрищенко кивнул. - На памятник никто внимания не обращает: стоит, а может, убежал, глаз обвыкся, не видит. Кто может зайти в конюшню и не привлечь ничьего внимания?

- Уборщица, Сильвер, Классик, - начал загибать пальцы Колесников, подумав, сказал:- Больше никто. Что прилип? Ясно же, Ивана в то время в конюшне не было, его нашли позднее и уже... - он махнул рукой.

- И ты за последнее время новых людей на работу не брал?

- У меня цирк, а не проходной двор.

- Сколько же времени длится номер "Амазонки"? - спросил Фрищенко и сам же ответил:- Около десяти минут. Ворота во двор были заперты, со стороны кулис стояли люди, въезжали и возвращались с манежа лошади. Никого нового ты на работу не брал. Значит, кто-то из твоих родимых сотрудников либо артистов, - он поднял палец и повторил: - Либо артистов в эти десять минут и зарезал парня.

- Слушай, Сеня, не надо заправлять, - Колесников покрутил пальцем у виска, - я своих людей знаю лучше чем собственную жопу, и за каждого могу ответить. Это тебя одни подонки окружают.

Фрищенко на злые слова земляка никакого внимания не обратил, даже кивнул согласно, но это относилось не к высказыванию Колесникова, а к мыслям майора Фрищенко.

- Днем у цирка видели иномарку с московскими номерами.

- Я для дочки нашей Аннушки - метлами у меня командует - в Москве лекарство заказывал. Человек приехал, передал, уехал, торопился, даже чай пить не стал.

- Понятно, - Фрищенко снова закивал и, чтобы не привлекать к полковнику внимания, спросил:- А откуда журналист объявился?

- Из златоглавой, откуда еще, - Колесников дернул подбородком. - Не пойму, как он тут ночью объявился? Кто ему сказал?

- Я тебя не в сыщики вербую, не зову стучать на соратников, - Фрищенко тяжело поднялся. - Но ты, Леша, оглянись вокруг себя, вроде трахают тебя.

Колесников набрал в легкие воздух, покраснел от натуги. Пока он выбирал слова покрепче, Фрищенко проскользнул мимо, распахнул дверь и объявил:

- Всем спать! Оперсоставу задержаться!

Глава четвертая

БЕССОННИЦА (продолжение)

На бывшей обкомовской даче, расположенной километрах в двадцати от Города, в эту же ночь сидел за столом и читал газеты Кирилл Владимирович Трунин - человек молодой, но очень серьезный. Ему недавно исполнилось тридцать два, но по имени-отчеству Трунина называли уже несколько лет, сначала вроде бы шутливо. Довольно быстро привыкли и сверстники, которые в свои двадцать пять были для всех Сережки и Петьки, многие из них без упоминания отчества счастливо доживут и до шестидесяти. Они признали, что Кирилл Владимирович Трунин - человек иного замеса. На первый взгляд, он не производил впечатления: среднего роста, фигурой не примечателен, одевается по усредненной моде, когда-то носил костюм, рубашку с галстуком, теперь в джинсовой одежде и куртке с молниями, ничего броского, дорогого, глазу не зацепиться. Обычная советская семья, родители-инженеры, жили скромно, как все, от зарплаты до зарплаты. Трунин и школу, и юрфак университета окончил середнячком, как любили тогда выражаться: рядовой товарищ, обыкновенный советский человек. Но он родился лидером, очень быстро это осознал, легко подчинял сверстников, но уже в школе понял, что общество, в котором он живет, любит лишь серый цвет, средний рост, не умных, а хитрых, не способных, а приспосабливающихся. И тогда еще без отчества, просто Кирилл, Трунин запрятал свое лидерство глубоко вовнутрь, начал присматриваться к окружающим, в основном к людям, успешно продвигающимся вверх. Он быстро и без особого труда определил, что лестница, ведущая наверх, практически одна - комсомол, затем партия, далее со всеми остановками, сколько пролетов осилишь, так высоко и заберешься. Принцип подъема по этой лестнице, как он понял, был достаточно прост. Необходимо постоянно угождать вышестоящему, казаться не шибко умным, лишь сообразительным и очень расторопным, выжидать и либо подловить, когда шеф сам оступится, либо в нужный момент ножку подставить, сбросить вниз, быстренько занять место и громко кричать, как умен и неповторим проходимец, карабкающийся на пролет выше. Итак, еще в школе Кирилл Трунин сообразил, что лестница лишь одна и нечего изобретать велосипед; как и все вступил в комсомол, стал секретарем, райком помог поступить в университет, где Кирилла уже ждали, тут же "избрали" комсоргом курса. А как же иначе. Разве без подсказки райкома собравшиеся в кучу девочки и мальчики с первого взгляда могут определить, кто есть кто? У ребят различные увлечения, спорт, бесконечные романы, гори этот комсомол голубым огнем: одни заседания да головная боль. И предложенная кандидатура всем понравилась: парням - тем, что на женском фронте не конкурент, девчонкам он импонировал своим спокойствием, простотой обращения, нос не задирал, ни за кем не ухлестывал.

Учился он на первом курсе прилежно, комсомольские обязанности выполнял аккуратно, но без излишнего вдохновения, чтобы раньше времени не привлечь к себе ревнивого внимания уже формирующихся старшекурсников-функционеров. Через два года, когда он уже примеривался, каким образом войдет в комитет, в университет прибыл с визитом первый секретарь райкома. Видимо, сам Господь Бог уберег неразумного, Кирилл Трунин стал свидетелем разговора высокого гостя с секретарем комитета комсомола, которые неизвестного парня и за человека не считали, потому не стеснялись.

- Ты куда лезешь? - кричал гость. - У тебя кто - папа, мама, дядя, в конце концов? У тебя кто за спиной? Ты полагаешь, каждый жополиз может ползком к кормушке подобраться? Ты сосешь? Ты сосешь старательно, когда сочтем достойным, тоща позовем.

Услышанное потрясло Кирилла не цинизмом, а обнаженной простотой самого факта, что, не имея родословной, человек обречен на многолетнее холуйство, даже рабство. Он выбрался на улицу ошарашенный не столько услышанным, сколько собственной глупостью. "Раз я это вовремя понял, значит, не дурак", - решил он, усаживаясь на скамейку. Задрав голову и глядя на небо прикидывал, какое кресло там, наверху, он считает для себя подходящим. Уж, конечно, - не райком комсомола, даже не райком партии, как минимум подошло бы место в горкоме. Даже если туда заберешься, к тому времени самый сладкий кусок в горло не полезет, унижения - чушь интеллигентская, годы жалко. "Я должен захватить власть молодым, - решил он, перестал разглядывать небосвод, поднялся со скамьи. - Мы двинем иным путем. Власть человеку дают деньги. Не удается сразу захватить власть, значит, следует начать с денег, которые охраняет государство, конкретно милиция. Если я не хочу быстренько, как фрайер, устроиться в лагере, и коли я собираюсь против ментов выступить, следует узнать, как они живут, чем дышат". Не от одного подслушанного разговора прозрел Кирилл Трунин и не за час, сидя на скамеечке, перерешил он свою судьбу. Прошло не менее полугода сомнений и колебаний, он примеривался, как схватить удачу за шиворот, как не промахнуться и оказаться в седле. Понял, что быстро ничего не получится, придется терпеть.

Всякий лидер человек волевой и последовательный. Получив диплом, Кирилл Трунин пошел работать в милицию, и не дознавателем, который не вылезает из кабинета, исписывает тонны бумаги, а опером. Через год он трудился уже на Петровке, где впервые и увидел уже легендарного Льва Гурова. Поначалу Трунин решил с известным сыщиком сблизиться, подучиться из первых рук, так сказать. Но вовремя вспомнил бабочку и огонь, остерегся и недолгое время, что служил, главное - усваивал методы оперативной розыскной работы, старался ни в какие громкие дела не влезать и на глаза Гурову не попадаться.

Он уволился, закосил по здоровью. В восемьдесят пятом, когда подул ветер перемен, и начали образовываться кооперативы, подпольные дельцы осторожно начали высовываться, оглядываться, подыскивать умных, ни в чем не запятнанных помощников. В такой ситуации Кириллу Трунину просто цены не было: юрист, с опытом работы в органах, с оружием, которое он предусмотрительно на одном из обысков в протокол изъятия не занес, а тихо положил в карман. Какой еще вам нужен помощник, товарищи? Господами, как известно, все мы станем несколько позже.

Кирилл Владимирович Трунин сидел за небольшим старинной работы письменным столом, ждал телефонного звонка, просматривал газеты последних дней. Он не любил вспоминать прошлое, решал неотложные дела, старался предвидеть завтрашний день. Он достиг многого, очень многого, но, становясь богаче и могущественнее, все больше был недоволен своим положением: он стремился к власти и независимости, а получалось, что, чем большей он обладал властью, тем меньше становилась его независимость. "Я Гулливер в стране лилипутов, - думал Трунин. - Они хилыми лапками хватают меня за каждый волосок. А без лилипутов не прожить, без лилипутов я не Гулливер. Создается порочный круг..." Еще работая в личной охране крупного дельца теневой экономики, Трунин отбирал для себя верных людей, готовился создать собственный бизнес, не экономический, полулегальный, а чисто криминальный, следовательно, крайне опасный. Он не был авантюристом, просто трезво оценивал свои способности. Торговый, финансовый бизнес ему не по зубам, не хватало знаний и опыта. Соберет небольшую группу, максимум человек десять, и создаст собственную фирму. Рэкет. Но не дислоцироваться в одном районе или городе, не обкладывать данью, выбивая у дельцов грошик, ежедневно людей запугивая, такой бизнес заранее обречен. Либо кончатся деньги и терпение у налогоплательщиков и они наведут на след оперативников, либо конкуренты объединятся, устроят разборку. Группа должна быть мобильная, быстро меняющая регион и направление удара. Можно принимать заказы на устранение конкурентов. Только разовые, не оставляя в руках заказчиков никаких ниточек, которые бы вели к исполнителю. Но бесконечно такая деятельность продолжаться не может, информация начнет просачиваться, капля за каплей она будет собираться, в один прекрасный момент масса станет критической и взорвется. Обыватель убежден, что милиция вовсе мышей не ловит, но он, Кирилл Владимирович Трунин, знает, оперативники еще остались, и недооценивать их - полный идиотизм.

Трунин взглянул на часы, на телефон, отшвырнул газеты, отправился на кухню варить кофе.

Не ловит? А кто набил зоны и тюрьмы? Или люди там собрались в охотку, из любви друг к другу, стремясь повеселее провести время?

Он поставил на плиту чайник, начал молоть кофе, оглядел просторную, оборудованную самой современной техникой кухню. Как жил человек? Все отняли, как в семнадцатом. Тогда произошла трагедия, сегодня - фарс. Сюда нельзя пускать диких фанатиков, здесь жила элита, теперь, хоть и временно, живу я, человек отнюдь не рядовой. Я завтра уеду, прибудет другой, рассуждал Трунин, заваривая ароматный кофе, наверное, уже не моей окраски, скорее всего депутат либо полномочный представитель верхов, для рядовых тут места нет, для них существуют казармы.

Команда Трунина рыскала по России, слава Богу просторной, часто возвращалась в Москву, где намечала очередные жертвы, принимая или отвергая заказы. Ребята обросли мускулами, набрались опыта, главное, уверовали в талант своего художественного руководителя. Еще важнее, что ближайшее окружение Трунина, гвардейцы, так сказать, утолили голод, обзавелись квартирами, машинами, хорошим оружием, специальной техникой: радиотелефонами, подслушивающей аппаратурой.

Конечно, у Трунина существовала и агентура, но в очень ограниченном количестве, так как бывший опер отлично знал, что это очень мощное оружие обоюдоострое. Ни с одним агентом он лично на связь не выходил, даже не все его люди знали Кирилла Владимировича в лицо, а уж кто он на самом деле и где находится в конкретный момент, ведали лишь двое, оба были неоднократно проверены, главное, точно знали, что в случае провала их ничего, кроме высшей меры, не ждет, а конец веревки, которая заканчивается петлей, в руках у Трунина.

Известно, Остап Бендер желал получить миллион, мечтал о белых штанах и Рио-де-Жанейро. Кирилл Владимирович ничего не имел против белых штанов и Рио, но инфляция, черт возьми, поэтому ему требовалось пять миллионов и только долларов. С последним дело по сей день обстояло неважно, валюта как поступала, так и уходила, очень велики были затраты на техническое оснащение, которому Трунин уделял первостепенное значение. Он понимал, что его деятельность опасно затягивается. Приобретать агентуру среди сотрудников органов не рисковал, те, что светились и подставлялись, были не нужны, а начать активные поиски источников информации среди бывших коллег, тем более среди сотрудников соседнего ведомства, так просто страшно. Бизнесмены - это одна стать, оперативники - совсем иная, среди них масса двурушников, алкоголиков и рвачей, начнешь с ними играть, и не заметишь, как колоду уже сменили, и карты крапленые, и ход не твой, вот они браслеты и засовы. В результате Трунин не знал, почувствовали его присутствие спецслужбы, ориентируют ли на поиски неизвестного свою агентуру. Но через деловых людей дважды прошел сигнал тревоги: мол, кого-то опасаются и ищут. Кого конкретно, узнать не удалось, может, существует неизвестный конкурент, который засветился. Все может быть, но одно совершенно ясно, что необходимо выбрать жертву, взять последний куш и затаиться. Трунин искал, но золотой теленок где-то тщательно прятался.

Жизнь полна неожиданностей, и не всегда неприятных. Фигура Константина Васильевича Рогового выплыла перед Кириллом Владимировичем совершенно неожиданно. Он раз и навсегда категорически запретил своим людям встречаться, пить водку, поддерживать какие-либо отношения с ворами в законе, рэкетирами, преступниками других мастей. Учтите, что среди самых, казалось бы, крутых ребят каждый десятый чей-нибудь агент, неустанно повторял Трунин. Даже если на твоих глазах человек обворовал или зарезал, отнюдь не значит, что он человек верный, а следует лишь, что он вор и убийца и тем быстрее, вымаливая снисхождение, продаст. Если уж так случилось, что попал в компанию, ведь не в консерваторию же ходить, завязался разговор, рядом бахвалятся подвигами, запоминай и молчи. А если молчать становится опасно, жалуйся на жизнь, природную трусость, терпи унижения, только не выступай.

И вот однажды, три месяца назад, ближайший сподвижник Трунина пришел и рассказал, что накануне вечером был в компании солидных кооператоров. Все было пристойно: пили, ели, трепались о женщинах. Тогда-то к столу и подсел мужик лет сорока, сильно поддавший, кого-то из присутствующих он знал. Судя по манерам и речи, мужик битый, явно посещал "хозяина". Незваный гость говорил много, жаловался на судьбу, на деловых людей, мол, сегодня у них ни совести, ни чести. Недавно один из главных авторитетов объявил, что продает миллионы зеленых, собрал сотни миллионов деревянных, а всех носильщиков сдал ментам. Ну этого гнилого авторитета вмиг зарезали, но деньги не нашли. А вот недавно этот мужик узнал, что провернул операцию не покойник, зарезали исполнителя, а главный жирует и веселится, над дедовыми потешается.

Это человек, который мне нужен, понял Трунин. У человека есть валюта, его не защитит государство и мафия. Золотой теленок, только как его найти? Довольно быстро удалось установить, что зарезан был некто Лебедев Юрий Петрович, который последний год находился в тесных деловых контактах с Волиным Русланом Алексеевичем - директором советско-австрийского совместного предприятия. В прошлом году Волин уехал в Вену, где в настоящее время и проживает. Возможно, Волин? Трунин нанес визит в офис московского отделения совместного предприятия, представился коммерсантом, который хотел бы поместить некоторую сумму и хотел бы в связи с этим ознакомиться с положением дел. Он провел в офисе два дня, ничего не понимая, просматривал документацию, познакомился с секретаршей и бухгалтером, как и положено, подарил цветы и французские духи. За обедом Трунин жаловался, что Деньги у него есть, но делец он начинающий, если девушки помогут ему советом, он в долгу не останется. Прошел один обед, назавтра второй, вечером, естественно, вместе поужинали, Кирилл Владимирович был щедр, корректен, сыпал комплиментами, обронил, что у него есть друг - холостяк и миллионер, если "красавицы" не возражают, то они вчетвером могут прокатиться на пароходе вокруг Европы. "Красавицы", естественно, были девушки битые, уже давно никому не верили и поначалу хотя держались просто, но липшего не болтали. Они никак не могли понять, что нужно этому проходимцу, так они между собой называли любого мужчину, который в первый же день дарил подарки и угощал обедом. "Красавицы" пребывали в недоумении: новый знакомый вопросов не задавал, - шутил, сыпал комплименты, щедро платил, в койку не тащил. В отношении последнего девушки не обманывались, конкуренцию на рынке знали, с такими деньгами мужик мог купить товар и получше. И если секретарша вечером, при соответствующем освещении, еще как-то годилась, то бухгалтерша и в кромешной тьме, даже боком ни в какие ворота не проходила. Трунин все отлично понимал, внешне был все так же любезен, но про себя посмеивался. Женщина существо любопытное, известно, что эта слабость сгубила даже хитрую и осторожную кошку. И долготерпение Кирилла Владимировича на второй день, вечером, после обильного ужина, когда они зашли в валютный бар гостиницы "Космос", было вознаграждено сторицей. Трунину и в голову не могло прийти, что последней каплей, которая переполнила чашу девичьего терпения, были его дымчатые очки. Похожие носил Руслан Волин, и, глядя на них, секретарша постоянно вспоминала исчезнувшего шефа. Сравнение было отнюдь не в пользу нового знакомого. Русланчик интереснее и ростом выше, а уж про костюм - и говорить нечего. Перед расставанием, когда шеф раз, наверное, в десятый повторял, что будет платить зарплату с учетом инфляции за безделье и молчание, он неожиданно расчувствовался и трахнул свою ненаглядную прямо на письменном столе. В принципе, ничего нового не произошло, но шеф, даже занимаясь любовью, очки не снял, а новый знакомый снимал их каждый раз, как присаживался к столу и начинал разговаривать с дамой. Женщина пригубила оплаченный валютой коньяк, взглянула на очки и не к месту заявила, что бывший шеф - проходимец, офис их днями закроется, и лучше деньги пропить, чем вкладывать в эту лавочку. Бухгалтерша возмутилась, затрясла бюстом, обозвала подругу сучкой, в общем, "красавицы" сцепились. Тут впервые Трунин услышал о каком-то депутате, здоровенном мужике по кличке Патрон, выяснилось, что молодой шеф был фигурой подставной, заправлял всем именно Патрон, которого от тюрьмы спасла лишь депутатская неприкосновенность.

Много интересного услышал Кирилл Владимирович в валютном баре: не спрашивая, узнал фамилию, имя и отчество Патрона, министерство, где он служит, и должность, даже служебный телефон. В конце вечера дамы напились и помирились. Трунин стал молчалив и рассеян, по домам развез, распрощался холодно, больше "красавицы" его не видели.

Сутки он не выходил из квартиры, обдумывал ситуацию. Депутат, начальник управления союзного министерства, негласный хозяин СП, под которым ходил бухгалтер Корпорации Лебедев. Именно он поддерживал связь с регионами, собирал деньги многомиллионной валютной операции. Старика впопыхах зарезали, деньги исчезли. Трунин чувствовал, что вышел в цвет и нужен ему именно Константин Васильевич Роговой. Теперь как к нему подступиться? Около месяца Трунин прослушивал телефонные разговоры Патрона, техникой оборудовали как служебный, так и домашний аппарат. И как ни был старик осторожен - беседы с Берлином и Веной носили, казалось бы, самым невинный характер, - сообразительный Трунин без особого труда уловил криминал. Ну зачем, спрашивается, нужно чуть ли не через день разговаривать по международному, который стоит бешеных денег, о здоровье, болезнях и сложностях бытия. Слишком часто в разговорах употребляются слова "дорога", "лекарства" и "время". Сложив все вместе, Трунин понял окончательно, что Роговой именно тот человек, который захватил миллионы Корпорации, и сейчас он, видимо, занимается наркотиками, то есть ворочает миллионами долларов.

Потом произошло то, что и должно было произойти - старый хищник и молодой охотник встретились. Сначала молодой одержал, казалось бы, полную победу, но сразу же допустил стратегическую ошибку. Следовало взять одноразово сколько можно, оборвать связь и уйти. Физически беззащитный, ошарашенный напором и беспределом Роговой изыскал бы наличность. Но Трунин посчитал, что схватить даже очень крупный слиток, но оставить в земле золотую жилу неразумно, решил стать партнером, войти в долю. Молодость имеет колоссальные преимущества при атаке, штурме, кровавой драке - в позиционной же, затяжной борьбе начинает брать верх опыт. Начнем с того, что главный козырь Кирилла Владимировича Трунина - угроза физической расправы над Роговым как назидание для потомков был блефом. Захватить Патрона, замучить и уничтожить действительно не представляло труда. Но, во-первых, такую акцию Трунин никогда не стал бы афишировать: такое сотворить равносильно тому, что спустить с цепи свору хорошо обученных собак, которые тут же бросятся на охоту. Пусть они долго будут искать след, но жить и знать, что твой след ищут, Трунина отнюдь не прельщало. Во-вторых, и главное, совершить рискованную акцию в назидание кому? Есть люди, хотя бы один человек, могущий заменить Патрона? Значит, убить можно, но толку от этого ни на грамм, а блеф проходит лишь сиюминутно, при умелой игре можно продержаться несколько дней, максимум недель. Не более. Уже через месяц Трунин понял, что Патрон его раскусил, с каждым днем боится все меньше, власть забирает все больше. Еще некоторое время Патрон при встречах, обсуждая дела, лишь ухмылялся, а последний раз, положив тяжелую ладонь молодому содельнику на плечо, сказал:

- Слушай, Трунин Кирилл Владимирович. Ты работаешь на меня со своей бандой из десяти процентов чистой прибыли. Я плачу вам значительно больше, чем вы стоите, но к старости я становлюсь сентиментальное. Ты все понял? Обращаться ко мне либо - Патрон, либо по имени и отчеству, по пустякам прошу не беспокоить.

"Каким же образом старая сука установил меня?" - думал Трунин. Он хоть и работал в розыске, но сыщиком так и не стал. Как и многие молодые, он недооценивал людей зрелых и многоопытных, записывая в разряд "стариков" людей, отживших свое, потерявших потенцию. Роговой, много лет прослуживший народным депутатом, номенклатурный товарищ, имел обширные связи, были у него приятели и должники и среди начальников московской милиции. Отношения руководителей различных ведомств между собой в большинстве случаев основаны не на взятках, а на взаимных услугах, оказываются они элегантно, услугу не обещают, обращаются за помощью: мол, ноша тяжела, мы должны помогать друг другу. И хотя Константин Васильевич Роговой и сошел со столбовой дороги, так сейчас многие сошли, а связи остались. Он полистал свой поминальник, отыскал в нем полковника милиции, которому помогли строить дачу, и коротко рассказал, что работает теперь в новых коммерческих структурах, связался со скользкими партнерами и просит старого приятеля помочь ему установить личность последнего. У полковника как раз дочка замуж выходила, возникли новые бытовые проблемы, и укрепить дружбу с таким мощным хозяйственником, как Роговой, было отнюдь не липшим. Когда Патрон по звонку выехал на очередную встречу, за ним последовала машина с наружкой, позже переключилась на Трунина, дальнейшее было делом несложной техники.

Пауза затягивалась, Трунин вздохнул, невольно наклонил голову.

- Я с радостью отмечаю, молодой человек, что вы быстро и правильно оцениваете ситуацию, - Патрон толстым пальцем почесал за ухом. - Все данные о тебе, фотографии, пальцевые отпечатки находятся в сейфе. Если я исчезну, случайно попаду под машину, действительно случайно мне на голову свалится кирпич, я тебе уже ничем помочь не смогу, - без всякого перехода продолжал: - У меня в Москве застряла партия товара на миллионы долларов, ты мне поможешь, получишь свою долю, и мы расстанемся.

Они распрощались. Патрон не собирался отдавать долю, а Трунина не устраивали десять процентов, каждый решил выждать, сегодня друг без друга не обойтись. С тех пор прошло два месяца, стечение обстоятельств мешало Патрону переправить двадцать килограммов чистого героина за пределы страны. Сначала Трунин не знал, где находится товар, когда же выяснил, решил товар из страны не выпускать, захватить здесь, за кордоном он, Трунин, окончательно потеряет инициативу...

Он сварил кофе, налил чашку, вернулся к телефону, не хотелось ни о чем думать, но мозг работал автономно, волевому усилию не подчинялся.

Надо признать, что он, такой умный, в решающий момент лопухнулся, дело казалось таким простым, не хотелось привлекать умных гвардейцев, они быстро бы разобрались что к чему и запросили бы солидную долю. Как говорится, жадность фрайера сгубила, он решил обойтись услугами шестерок, но те напортачили, и теперь приходится разгребать. Тогда он призвал на помощь самого лучшего исполнителя, тут сказочно повезло, официальная крыша у исполнителя была именно в этом цирке. Но не может долго сиять солнце, его обязательно сменит непогода, жизнь человека словно пижама: полосочка светлая, рядом темная. Лучший исполнитель оказался в самом нужном месте, но здесь же, непонятно почему и с каким заданием, объявился и сыщик Гуров. Трунин не знал, зачем сюда прибыл полковник, однако был убежден, из такого калибра по воробьям не стреляют.

Телефон вздрогнул, тренькнул, зазвонил уверенно, Трунин снял трубку.

- Ну?

- Все в порядке, ложись спать.

- Если бы в порядке, не надо было мальчишку убивать, - раздраженно ответил Трунин. - Тебя водкой не пои, дай человека зарезать. Расскажи подробнее, как и что, о чем спрашивали?

- Ясный день, менты новых путей не прокладывают, двигают по нахоженной дорожке. Собрали в контору, растащили по кабинетам, пытали каждого, кто когда пришел, ушел, где в какое время находился, не видели ли посторонних.

- Надеюсь, ты не начал наводить тень на плетень: мол, кто-то толкался и прочая?

- Я всегда правду говорю, - убийца говорил абсолютно серьезно. - Я никого не видел. Все нормально, у них ничего нет, ложись спать.

- А москвич, он принимал участие в допросах?

- Нет, потолкался с полчаса у трупа и ушел. Слушай, а ты уверен, что он...

- Да. Абсолютно, - перебил Трунин. - И не дай Бог тебе тоже убедиться. Если он тобой займется, то тебе до камеры окажется ближе, чем груднику до материнской сиськи...

- Так, может, его...

- Не может, - вновь перебил Трунин. - Все, иди спать, не пей, мать твою, понял? А я буду думать. Все, до завтра.

- Все ты перепутал, шеф, завтра уже давно наступило. Трунин отодвинул кофе, вытащил из бара бутылку водки, налил тонкий стакан, выпил залпом, раскинулся в низком кожаном кресле. "Одно хорошо, - успокаивал он себя, - раз они такого волка прислали, значит у них агентурных подходов к нам нет, шарят в кромешной тьме. А парень хорош, отчаянный", - переключился Трунин на своего исполнителя-убийцу. Гурова предлагает убрать... Следует парню в глупую башку вбить прочно, что, если Гурова было бы так легко убрать, он бы не стал полковником, умер бы давно. Главное, если даже изловчиться и прихлопнуть, то завтра в городе на каждом углу встанет по оперу. Придется быстро из города смотаться, о деле забыть навсегда.

Если существовал на свете человек, которому бы Трунин доверял, то это был, конечно, Ленька Федосеев, патологический убийца, жестокий, хитрый, живущий в двух различных мирах. Сегодня ему катило к полтиннику, первое убийство он совершил в шестнадцать, засветился, но взять не успели, Ленька исчез, сменил документы и окраску, появился совершенно в другом обличье. О его истинной профессии в разные периоды жизни знал порой лишь один человек - заказчик. Никому не ведомыми путями Ленька узнавал, кому из людей богатых срочно понадобился гробовщик, выходил на связь, договаривался, выполнял работу, брал деньги и растворялся в бестолковом мире нормальных людей. Он обладал феноменальной способностью мимикрировать. Ему было вполне достаточно знать, что он обладает состоянием, может лишить жизни любого, признание и уважение окружающих ему совершенно не требовались. Люди годами, десятилетиями жили рядом с обаятельным, беспомощным смешным человеком, который не скрывал слабостей и посмеивался над собой вместе с приятелями, а последних у Леньки было много. Он великолепно стрелял, в совершенстве владел ножом, удавкой, разбирался в ядах.

Шесть лет назад, когда Трунин только собирал свою гвардию, стоял на ногах непрочно, у него на хвосте повис шантажист, начал отравлять жизнь. Вскоре раздался телефонный звонок, Трунин услышал тихий вежливый голос:

- Молодой человек, я слышал, что некто мешает вам спать?

- Допустим, кто говорит? - поинтересовался Трунин.

- Филантроп, люблю оказывать помощь.

- И сколько ваша филантропия стоит?

- Пустяки, у меня установлен порядок: сначала услуги, потом паршивые деньги.

- Странно, - Трунин задумался. - Попробуйте, только ведь могу и не заплатить.

- Сомневаюсь, - ответил неизвестный и положил трубку. Через несколько дней шантажист напился и повесился в своей квартире, а вскоре Трунин вновь услышал мягкий вкрадчивый голос:

- Кирилл Владимирович, слышал, вас можно поздравить, все уладилось.

- Верно, - ответил Трунин. - Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

- Ну и дай Бог, - убийца хихикнул. - Переведите ему десять тысяч, - и продиктовал фамилию, имя, отчество и почтамт, до востребования.

В те годы десять тысяч были серьезные деньги, Трунин возмутился.

- Я знаю Бога, который подобные услуги оказывает за одну штуку.

- Прекрасно, в следующий раз к нему и обратитесь, а сегодня переведите десять, - в голосе убийцы отчетливо слышались смешки.

Трунин сам любил повторять: дешево, значит, плохо, потому замялся лишь на мгновение и спросил:

- Может, мы встретимся, ведь жизнь сегодня не кончается?

- Вероятно, я тоже консервативен, предпочитаю иметь клиентов постоянных. Вы переводите деньги, я вас позже найду.

Трунин, конечно, заплатил, и через месяц они встретились, насколько такие люди способны дружить, сблизились, многое узнали друг о друге. Любому человеку порой требуется высказаться, сбросить фальшивую шкурку, остаться голеньким, как мама родила. За профессиональными услугами к убийце Трунин обращался лишь дважды, а виделись они раз в два-три месяца, а то и чаще. Как люди, приговоренные к пожизненной каторге, скованные одной цепью, они не могли обходиться друг без друга, приезжали порой без предупреждения, большинство встреч проводили на рыбалке. Оба не уважали сети, кружки, всякие спиннинги, зимой и летом ловили только на удочку, говорили мало, лишь напиваясь.

Трунин вновь выпил, но алкоголь не действовал, сон цеплялся на мгновение, тут же улетал, наваливались воспоминания. В такие ночи, а они случались довольно часто, он признавался себе, что порой побаивается партнера. Однажды, когда после сильной поддачи они проснулись около пяти утра, опохмелились, почувствовали ни с чем не сравнимую легкость, эйфорию свободы, Трунин сказал:

- Признайся, меня ты тоже можешь?

Убийца, послюнявив пальцы, привязал крючок, поднял голову, взглянул своими ясными глазами, задумался, после долгой паузы ответил:

- Нет, наверное... Невыгодно, - снова взглянул, - ну если только за очень большие деньги, - мило улыбнулся. - Никто за тебя таких денег не даст. Извини, ты же нищий, а миллионы платят только за миллионеров. И потом, я уже связи растерял, без тебя останусь без работы, скучно, кровь стынет, сопьюсь.

- Ну, спасибо, - растерянно пробормотал Трунин.

- Не за что, свои люди, - убийца смотал удочку и направился к двери.

Ненормальный он человек, безусловно больной, ничего святого. Себя Трунин считал абсолютно нормальным, здоровым человеком, имеющим свои принципы и идеалы.

Не спали в эту ночь и соседи Гурова - супруги Соснины. Обычно и Ольга, и Сергей на сон не жаловались, но в ситуации экстремальной нервишки у них сдали. Накапливалось взаимное раздражение, рвалось наружу. Но беседовали они тихо, употребляли слова ласковые, так как каждый считал себя интеллигентом.

- Мне казалось, дорогой, что ты человек более ответственный, холодными бесчувственными пальцами Ольга почесала мужа за ухом. - Я всегда вела себя честно, вступая с тобой в брак, слова о любви не говорила. Ты гарантировал мне определенный, честно сказать, невысокий уровень жизни, я согласилась. Катя со своим благоверным сейчас отдыхает на Багамах.

Ольга говорила одно, а думала совсем другое, видимо, женщина жить иначе не может. Какая фигура у этого журналиста! А может, он совсем и не журналист? Она не любила голубоглазых мужчин, они либо мямли, либо нарциссы, а мужик должен обожать женщин, а не самого себя. Но сосед был настоящим мужчиной, она почувствовала это мгновенно, так же как и сигнал, который передали голубые глаза Гурова, передали и тут же зашторились. Она оставила в покое ухо супруга, провела ладонями по плоскому животу, полным, еще не рыхлым бедрам и продолжала шептать:

- Ты обещал, будем жить в цветах и улыбках. Дыра, не приведи Господь, выйти на улицу невозможно. Ты постоянно занят, окутан тайной, словно граф Монте-Кристо.

- В моей коммерции ничего таинственного, - не сдержался Сергей. - Здесь недалеко звероферма, пытаюсь подешевле купить мех. А про Катю и ее недоноска ты мне лучше не напоминай. Он обыкновенный спекулянт, только в крупных размерах.

- Человек, укравший миллион, не вор, а бизнесмен.

- Извини, дорогая, ты живешь лучше, чем подавляющее большинство людей. Многие и мечтать не могут о такси жизни.

- Большинство меня не интересует, - перебила Ольга, сжимая груди, неожиданно представила соседа, веселые искорки в его глазах, - и мечты у них совковые, убогие, нищие, ничтожные! - она откинула одеяло и села. - Какие дела у тебя в местном цирке? Мы вечером идем в цирк.

- Хорошо, - ответил муж.

Он с отъезда из Москвы недоумевал, почему благоверная, которая, кроме столицы и Петербурга, других городов России не признавала, увязалась с ним в эту поездку. Он пытался жену отговорить, не сгущая краски, нарисовал картину местного бытия, но она уперлась, теперь от скуки будет пилить денно и нощно. Может, сосед отвлечет, примет огонь на себя? Несравненная Ольга Дмитриевна никак не может понять, что прошли ее звездные дни, когда мужики, отталкивая друг друга, падали к ее ногам. Дел невпроворот, операция предстоит опаснейшая, следует выспаться, быть в форме, а тут нервничаешь по пустякам, размениваешься.

- А мне кажется, дорогой, - женщина встала, протопала по ковру в ванную. Когда-то привычка жены интригующе прерывать фразу, отвлекаясь, вроде бы забывая, что именно хотела сказать, приводила Сергея Соснина в восторг. Он бросался за красавицей, тормошил, целовал, требовал закончить гениальную мысль. За пятнадцать лет он убедился, что, кроме глупостей и пошлостей, ничего больше красивой женщине не кажется. Сейчас он дурацких вопросов не задавал, заснуть даже не пытался, зная предстоящую программу, как хороший суфлер. Жена появится в халате, который купила за сумасшедшие деньги у прыщавой Кати, накапает в бокал спиртного, закурит, усядется в кресле неестественно прямо, словно на пресс-конференции, сообщит, что не прочь поохотиться летом на львов.

Супруг угадал все - и халат, и бокал, и сигарету, даже позу жены в кресле, а вот текст выступления оказался неожиданным.

- Мне кажется, дорогой, - повторила она, закуривая, - наш сосед, твой новый приятель, никакой не журналист, а даже совсем наоборот, - замолчала, вновь повесила паузу.

Соснин чуть было не вспылил, хотел сказать, что сосед не его новый знакомый, а именно ее, а что именно "наоборот" от журналиста, может знать лишь гениальная женщина.

- Журналисты, в частности корреспонденты, люди общительные, разговорчивые, иначе им никакого материала не добыть. Этот же супермен за стеной как раз наоборот. Молчаливый, нелюбопытный, глаза со шторками. Лев Иванович Гуров либо мафиози, либо наоборот. В чужом городе позвонили ночью, разыскали в нашем номере, человек сорвался, улетел, через час вернулся, я слышала, как у него дверь скрипнула. А что за час успеешь? Значит, не срочное интервью, чего-то ему просто сообщили.

- Сообщают по телефону, - возразил муж, поеживаясь.

- Уж не по твою ли душу прибыл сюда голубоглазый супермен! Не удивлюсь, если у него под мышкой кольт сорок пятого калибра.

Так женщина, злясь на мужа, желая его напугать, стреляла словами, практически не промахиваясь. Правда, она не знала, что сыщик привлекал к себе внимание умышленно. Супружеская пара показалась любопытной, и он хотел подогреть ее интерес к себе, продолжить знакомство.

- Скромный бизнесмен не представляет никакого интереса для мафии, тем более для спецслужб, - ответил Соснин, удивляясь, что пятнадцать лет считал жену дурой, а она чертовски наблюдательна и очень даже здраво рассуждает. Но если она права и он попал в поле зрения противника, то ему конец. И неизвестно, что сейчас хуже, мафия или спецслужбы.

- Ну тебе виднее, дорогой, - женщина чувствовала, что попала в цель, голос ее стал ласковым беспредельно. - Но на свою скромность ссылайся только тогда, когда отказываешь мне в самом необходимом. Боюсь, проницательные люди тебе не поверят.

Соснин вскочил, натянул тренировочный костюм, схватил бутылку, глотнул прямо из горлышка.

- Мужлан, - прошептала жена. - Таким ты мне нравишься. Он выпил еще, тоже закурил.

- Мы с тобой в одной лодке, пусть чувства поостыли, но многое осталось. У нас общие финансовые интересы, в конце концов. "Если я сделаю все, как задумано, стану полностью самостоятельной, а пока он мне действительно нужен", - рассудила женщина и спросила:

- Я могу помочь?

- Можешь. Займись соседом, выясни, кто он в действительности, я сейчас поставил слишком крупно, мы не можем рисковать, станем нищими, если не хуже.

- Хуже не бывает.

- Бывает, бывает, - Соснин разнервничался. - Все, ты меня достала окончательно, теперь уже не заснуть. А черт с ним, живем единожды, и чему быть, того не миновать!

- Я лишь предупредила, - женщина следила за мужем с любопытством, некоторым страхом, даже восхищением.

"Какой темперамент! Плечи развернул, поднял голову, мужик! Чего я ищу на стороне, зачем рискую? Охолонись, красавица, запал пройдет, - подумала она. - Тебе осталось год-два, максимум пять, ты должна стать хозяйкой, ни от кого не зависеть".

Соснин открыл чемодан, вынул зажигалку и протянул жене.

- Подари ему эту безделицу, через сутки возьмешь обратно, сошлешься на мою ревность.

- Отобрать я сумею и проще, - разглядывая зажигалку, ответила женщина. - Как подарить?

Глава пятая

ОБМЕН СУВЕНИРАМИ

Полковник Гуров и майор Фрищенко были сыщиками, и старшинство Гурова в звании и должности не давало ему права приказывать. Вернее, право такое было, только на оперативной работе толку от приказов мало, чаще один вред. Сыщики поют либо в унисон, либо каждый свое, приказами тут не поможешь. Гуров уговаривал, доказывал, даже просил, все без толку, Фрищенко уперся, угрюмо молчал, лишь изредка повторял: "Не могу, товарищ полковник", "У нас свои интересы, товарищ полковник".

- Ты можешь обращаться ко мне на "вы", сто раз обзывать меня полковником, - сказал в заключение Гуров, - жизнь докажет, что я был прав. Я самолюбие не тешу, мне моя правота даром не нужна, многое бы дал, чтобы ошибиться. Действуй, Семен Григорьевич, как считаешь нужным.

- Благодарствую, - Фрищенко поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен, но сам же не выдержал и добавил:

- А приказывать ты мне можешь только через генерала, к которому ты обращаться не желаешь.

- Ну совсем плохой, а еще сыщик. Стыдно, - сказал Гуров и вышел из кабинета.

Полковник приехал в управление рано утром, пока майор дремал на диване, Гуров прочитал все собранные за ночь документы. Поначалу, прокачивая ситуацию, сыщики шли в ногу, понимали друг друга, лишь уточняли детали. Однако вскоре начались разногласия, они расходились в главном, как вести гласное расследование. Фрищенко считал, что главным звеном, за которое следует уцепиться, является медвежатник Рогожин, и его необходимо подробнее допросить в прокуратуре, во что бы то ни стало расколоть, так как он, по мнению майора, темнит, и наверняка если не связан с преступниками напрямую, то знает значительно больше, чем говорит. Гуров считал, что Рогожина используют втемную, допрашивать его бессмысленно, даже опасно, в маленьком городе секретов не бывает, о долгих допросах вскоре станет известно, и попытку ликвидировать артиста повторят, но более успешно. Разошлись сыщики и в оценке личности убийцы. Майор убежден, что преступник пришел со стороны и никто из местных, тем более цирковых, с ним не связан. Гуров утверждал обратное: если не самого убийцу, то его прямого сообщника следует искать именно в цирке. Главное, настаивал полковник, в цирк необходимо послать оперативника, который бы пусть и без результата расхаживал в коридорах, совался куда ни попадя, своим назойливым присутствием держал бы преступника в напряжении. Преступный замысел нам неизвестен, продолжал Гуров, мы лишь предполагаем, что готовилась транспортировка наркотиков за рубеж, она сорвалась, часть информации ушла на сторону, сейчас организаторы залатывают дыры и убирают людей, которых считают опасными. Кого еще они испугаются - неизвестно, надо не дать им совершить еще одно убийство.

Фрищенко выслушал полковника внимательно, перешел с коллегой на "вы" и ответил: мол, действительно, наш городок не столица, тут вы, товарищ полковник, абсолютно правы, но он не может поселить в цирке опера, пугать артистов, поднимать против милиции общественное мнение.

"Из двух зол выбирают меньшее, я тебя прошу, Семен Григорьевич, уговаривал Гуров, - лучше напугать, но уберечь". "Я не могу из-за ваших фантазий рисковать, - уперся Фрищенко. - Что я кого-то якобы уберег, не узнает никто, а вот о том, что пугаю и творю беззаконие, будет говорить весь город". Гуров оглядел набычившегося Фрищенко, словно примериваясь, с какого бока его легче взять, и терпеливо, будто объяснял ученику-тугодуму простую задачу, спросил:

- Экспертиза яд в мясе обнаружила? Окно было прострелено, и пулю в стене вы нашли?

- Ну? - майор согласно кивнул. - Медведя хотели отравить, чтобы хозяина напугать. А не вышло, так и стрельнули. Потому и надо трясти вашего Рогожина. Он замазан в этом деле по самую маковку.

- Медведя убивать бессмысленно, зверь никому не мешает, ад послали Рогожину. И направил его цирковой, человек, знающий, что артист своего напарника мясом не кормит и сам съест. Почему пытаются убить Рогожина, пока не знаю, но, что он сегодня абсолютно ни в чем не замешан, уверен. Уважаемый Семен Григорьевич, очнись, дорогой, я ведь прибыл сюда по сигналу именно Рогожина.

- Удивили, а то мы не видели, как человек сначала залазит в петлю, потом орет "помогите".

- Случалось, - согласился Гуров. - Однако Михаил Семенович Рогожин не тот человек.

- А в нашем цирке работают не те люди, которые могут иметь связи с профессиональной преступностью. Я не собираюсь покрывать Рогожина только потому, что он заслуженный и приехал из Москвы...

- Да он ваш, местный, - перебил Гуров.

- Был, теперь он чужой. Извините, товарищ полковник, никаких исключений ни для кого делаться не будет. Согласно закону дело возбуждено прокуратурой, я доложу весь имеющийся материал в полном объеме, следователь решит, кого, где он будет допрашивать.

Как уже было сказано выше, полковник и майор расстались крайне недовольные друг другом.

Из милиции в цирк Гуров шел неторопливо, оттягивая встречу с действующими лицами, пытался определить, с чего следует начать, как себя вести с Рогожиным и с остальными людьми маленького замкнутого, очень специфического мирка, называемого цирком. Ничего интересного и оригинального сыщику придумать не удавалось. Он не мог себе простить, что не уговорил Фрищенко. Самого упрямого человека можно переубедить, надо найти ход-ключ, он, сыщик, не нашел, значит, он плохой профессионал. Бессонная ночь плюс уязвленное самолюбие мешали сосредоточиться. "Определю хотя бы основные болевые точки, - решил он, - позже решу, в каком порядке их лечить. Самое скверное, что не могу понять замысел противника. Элементарно можно построить такую версию: в клетке медведя хотели переправить контрабанду, предположительно наркотики, гастроли сорвались, безуспешно пытались купить артиста. Зачем же его убивать? Может, я попал под обаяние Рогожина? Может, майор Фрищенко прав: артист замазан в деле, сначала согласился, потом отказался? Если я так ошибаюсь в человеке, мне следует немедленно увольняться за профнепригодностью. И в покойном мальчике я ошибся, решил, что он ничего больше не знает, а он знал. Или ошибся убийца, убил, перестраховываясь, убил человека безопасного. А почему убийца испугался? Не вызывает сомнения, что человек, передавший отраву, никуда привести не мог. Использовать в таком деле человека абсолютно стороннего не только профессионалу, придурку ума хватит. Значит, парня испугались не из-за посылки. Преступник жил рядом с Иваном, парнишка заподозрил неладное, начал к окружающим приглядываться, что-то увидел, почувствовал, нервишки у него были обнаженные. Преступник увидел, как мы беседуем, и решил не рисковать. Для этого человека убить легче, чем ждать, он профессионал и, безусловно, находится рядом, на расстоянии вытянутой руки. Такова центральная группа вопросов, но мне в них не разобраться, пока мало информации. Значит, временно отложим в сторону, двинемся с периферии.

Соседи. Крайне интересные люди, внимательные, заботливые. Может, они верующие и помогать ближнему для них естественная потребность? С соседями он встретится вечером, сейчас надо подготовиться к встрече с цирковыми, убийцей, который, безусловно, из местных и не артист, а сотрудник.

Неладно у меня с майором Фрищенко сложилось, вроде и мужик он подходящий, и сыщик неплохой, а уперся. Если прокуратура вцепится в медвежатника, взбаламутится не только цирк, весь город. Надо срочно звонить в Москву, пусть притормозят хотя бы на сутки, мне сейчас здесь только прессы не хватает, коллег, так сказать. Журналисты народ дошлый, многие друг друга знают, тотчас выяснится моя липа, поднимется шум, но дело даже и не во мне - работать станет практически невозможно".

Так рассуждая, сыщик, крайне недовольный собой, вышел к цирку. Удивительно, несмотря на дождь, афиша не поблекла, гимнастка по-прежнему была женственная и даже сексуальная, а клоун смотрел огромными голубыми глазами насмешливо и грустно, хотя его ярко-малиновые губы растянулись от уха до уха.

Гуров засмотрелся на клоуна, хотелось по-мальчишески ему подмигнуть, сказать, мол, не грусти, приятель, все образуется, и не заметил, как из центральных дверей вышли женщина и мужчина, причем женщина тянула мужчину за рукав, и не только сыщику было ясно, что жена ведет провинившегося мужа. Закрыв тяжелую дверь, женщина подбоченилась, подняла тонкую выщипанную бровь, причем даже с расстояния в несколько шагов, на котором находился Гуров, было отчетливо видно, что бровь, данная от природы, выщипана, тонкая полоса туши проведена выше и трагической стрелой устремлена к виску.

- Ну? Ты, кобель, снова за свое? - спросила дама звенящим фальцетом.

Гуров понял: собрат сейчас получит пощечину - и с привычной мужчинам солидарностью бросился на помощь.

- День добрый! - громко сказал он, поднимаясь по ступенькам, и несвойственным для него развязным жестом протянул руку. - Артистам цирка от представителя второй древнейшей профессии. Вчера не успел представиться. Гуров. Журналист.

Взметнувшаяся было длань повисла в воздухе, бровь опустилась, глаза Немезиды сверкнули и мгновенно подернулись поволокой, стали романтическими и загадочными. Гуров давно привык, что нравится женщинам, особенно тем, кто хочет казаться лет на двадцать моложе.

- Очень приятно, - дама протянула руку, казалось, с ее пальцев капает кровь. - Матильда.

Сыщик понимал, протянутую руку необходимо поцеловать, но посчитал, что сделал для соплеменника достаточно, окровавленные лаком пальцы лишь пожал, зато театрально наклонил голову так резко, что чуть не свернул шею.

Матильда - понятно, что это было сценическое имя, а клиенты сыщика Гурова сказали бы кликуха - кивнула на своего спутника.

- А это местный администратор и, к величайшему сожалению, мой муж. В молодости был красив, а я девчонкой вертелась под куполом и... вполне банальная история.

- Жуков Александр Валентинович, - его рукопожатие оказалось сильным, взгляд благодарным, понимающим, со смешинкой, в отличие от женщины мужчина был умен и красив.

Гуров вспомнил, что видел Жукова ночью у трупа Ивана, обратил внимание, так как администратор выделялся среди окружающих, одетых кое-как, тем, что был в костюме и при галстуке, к тому же он не суетился, держался спокойно, как бы отстранение, словно посторонний. Среднего роста, с военной выправкой, в прекрасно сидящем костюме, из нагрудного кармана пиджака кокетливо выглядывал платочек того же материала, что и галстук. Жуков прекрасно смотрелся бы не только в захолустном городишке, но и на любом вернисаже в столице. Брюнет, с орлиным носом, с резким росчерком бровей, с безукоризненным пробором, он походил на героя-любовника из кинофильмов тридцатых сороковых годов, лишь глаза у администратора были как бы не его, а совершенно другого человека - темнее, казалось, без зрачков, умные и одновременно беспомощные глаза человека, который постоянно ждет, что его сейчас ударят, и извиняется за свою беспомощность.

Интересно, почему он здесь, женат на этой вульгарной женщине, работает администратором в глухой провинции? - подумал сыщик. В нем все не так, будто шутник собрал его из разных конструкторов, соединил детали совсем несовместимые. Администратором необходимо заинтересоваться. Осмотр нового знакомого и проскочившие мысли заняли у сыщика несколько секунд, которые необходимы для рукопожатия.

- Гуров Лев Иванович, - сказал он и понимающе улыбнулся.

- Знаю, весь цирк взбудоражен, только о вас и говорят - голос у администратора был глуховатый, с трещинкой. - Журналист из Москвы здесь, сами понимаете, сенсация.

- Ванюшку зарезали! - вспылила супруга. - А для него журналист главное! И уже с этой шлюшкой из амазонок сговаривается!

- Милочка, ты со своей бесконечной ревностью...

- Я ревную? Тебя? - супруга вновь подбоченилась, взглянула на Гурова, поправила действительно роскошные волосы. - Ничтожество. Лев Иванович, вы, как настоящий мужчина, понимаете...

Сыщику семейная ссора изрядно надоела, и он собрался откланяться и бросить собрата на произвол судьбы и жены, но вновь распахнулись широкие парадные двери, и на лестницу вышла Ольга Дмитриевна, роскошная женщина и гостеприимная соседка Гурова. Ее сопровождал знаменитый коверный Николай Куприн по кличке Классик, чей портрет украшал афишу цирка. В жизни Классик оказался значительно старше - примерно лет пятидесяти, хотя высокая очень худая фигура сохраняла юношескую стройность, но лицо в глубоких складках, особенно жилистая шея выдавали истинный возраст. Есть такое выражение: - глаза в пол-лица, именно такими глазами обладал коверный. Он остановился чуть позади Ольги, церемонно поклонился Гурову, администратору, мигнул, причем один глаз у него закрылся полностью, другой даже не дрогнул.

- Наш сосед, супермен, который таинственно исчезает среди ночи, бесшумно скрывается ни свет ни заря, - Ольга протянула руку Гурову, на супругов глянула мельком, чуть кивнула. - А утром не заглянули напрасно, мы ждали вас к завтраку.

Сыщик собрался ответить, но неожиданно почувствовал знакомый предупреждающий холодок опасности. Пожимая руку женщины, сделал шаг в сторону, повернулся, но на лестнице никого не было. Но, кроме аромата великолепных духов, сыщик отчетливо ощущал неприятный запах пота, давно немытого тела.

"Хватит. Закончу это дело, вернусь в Москву, найду среди приятелей психиатра. Я же цивилизованный человек, черт побери. Раз меня, словно Полкана, запахи мучают, значит, какая-то гайка с резьбы слетела, следует поправить". Внутреннее состояние никак не отражалось на лице сыщика, он лишь рассеянно улыбался, скользил взглядом по окружающим, небрежно спросил:

- А вам не кажется, уважаемые дамы и господа, что мы похожи на актеров, которых режиссер расставил на ступеньках сцены и заставил вести пустые разговоры? Убили человека, а мы несем околесицу, - он перестал улыбаться.

"Пусть я ненормальный, а все равно здесь воняет, кто-то из этих людей меня ненавидит или боится, скорее и то, и другое. И на мое напоминание об убийстве никто не среагировал. Не прав, сыщик", - одернул себя Гуров. Коверный собрал свое гуттаперчевое лицо в гримасу, довольно смешно, Матильда дернула плечиком, взяла супруга под руку и сказала:

- Не желаю изображать, мне этот бандит всегда не нравился. Идем, Саня, или ты кого-нибудь ждешь?

- Что ты, что ты, - забормотал администратор. - Но, дорогая, о покойниках плохо не говорят...

Они раскланялись и ушли, Гурову показалось, что администратор отнюдь не боится жены, просто валяет дурака.

- Николай Иванович, спасибо, - сказала Ольга, - надеюсь, мужчина проводит меня до дома.

Сыщик собирался встретиться с Рогожиным, переговорить с директором и вообще потолкаться в цирке, приглядеться к людям. Но ведь хочешь не хочешь, с дамочкой тоже необходимо разобраться, сейчас инициатива исходит от нее, тем лучше, но, прикрывая заинтересованность, сказал:

- Ольга Дмитриевна, вы познакомьте меня с Николаем Ивановичем, человека так просто Классиком не назовут, а я профессионал, мне любопытно.

- Классик - шуточки молодых, - сказал коверный, пожимая сыщику руку. А мы. Лев Иванович, ночью познакомились. Запамятовали? Ничего страшного, я, к примеру, такую смерть, нелепую и страшную, лицезрю впервые.

Сыщик все отлично помнил, но не возразил.

- Цирк для человека моей профессии - поездка на курорт, праздник. Наши будни проходят в борьбе, кровавых схватках за урожай, за тонны, да копаньи в бюрократических бумагах. И вот попал, надо же, - Гуров вздохнул. - Я с покойным знаком не был, однако...

- Не лгите! Грех! - перебил Классик, поднял длинный тонкий палец. Известно, вы с Ваней беседовали.

- Беседа не знакомство, - парировал сыщик, заглянул в глаза коверного, удивился детской беззащитности ответного взгляда.

- Так вы скажите, что со мной тоже незнакомы, - коверный легко подхватил Ольгу Дмитриевну, изящно поцеловал, обращаясь лишь к ней, и не взглянув на Гурова, попрощался, легко взбежал по ступенькам и скрылся за массивной дверью.

- Клоун на вас за что-то сердит, - глубокомысленно заметила Ольга, взяла Гурова под руку и продолжала, резко сменив тему и тон разговора, как это умеют делать только женщины. - Ох, Лев Иванович, вы большой хитрец, надо сказать. Хитрец большой, но актер отвратительный. Даже для самого захудалого театра никуда не годитесь.

Они шли по разбитому тротуару, пытаясь обходить лужи, порой Ольга опиралась на руку спутника и через очередное препятствие перепрыгивала.

- В прошлом, а возможно, и в настоящем - вы отличный спортсмен-сердцеед, тут вы крайне самоуверенный! - Ольга обняла Гурова за шею, подняла лицо, кокетливо приоткрыла губы, но дотянуться даже до подбородка не смогла.

Сыщик придержал ее за талию, перенес через канаву, поставил на землю, удержал на дистанции. Он не на шутку разозлился. Дело в том, что подобные вещи, в разных выражениях, ему говорили неоднократно. И если в юности он старался казаться мужественным, а его в ответ обзывали "Левушкой", даже "Лева из Могилева", то последние годы сыщик постоянно следил за собой, пытался выглядеть как можно мягче, невзрачнее, точнее незначительнее. А в ответ слышал, что Волк и овечьи атрибуты надо отбросить, обмануть он никого не способен и выглядит только смешным. Нет, с мужчинами номер чаще проходил, мужик хочет быть сильным, ему только подставься, он уже карабкается на шею, командует, учит жить, как минимум дает советы. А вот с женщинами у Гурова ни черта не получалось. Тут снова возникали нюансы. Женщины в происхождении, в хитром подходе не нуждались. Внимание, умение слушать, элементарное сочувствие, и она готова поверить во все, даже в то, во что поверить невозможно. Но ведь с бродяжками, мелкими воровками полковник Гуров дела давно не имел. А если и сталкивался, то лишь как с второстепенными свидетелями. Но были и другие: жены, подруги, партнерши, т. е. женщины главных противников. Женщины сытые, ухоженные, отлично выспавшиеся, томящиеся бездельем, которые охотились как за бриллиантами, гарнитурами, шубами, так и за мужскими скальпами. Охотницы в подавляющем большинстве случаев были не в курсе дел своих мужчин, но все равно порой представляли оперативный интерес. Но именно здесь Гуров обычно терпел поражение, обмануть этих женщин ему не удавалось.

Сейчас повторилась все та же история. Ольга разгадала его мгновенно, следовало перестраиваться, изображать повесу, начинать ухаживать, а настроение было абсолютно неподходящее.

- Лев Иванович, вам сколько годочков? - щебетала спутница, прижимаясь к его руке. - Сорок уже минуло. Вам трудно женщину поцеловать? Нравится, не нравится, как говорится, плюнь да поцелуй. А вы, словно мальчишка, характер выказываете и наживаете врага. Нет страшнее врага, чем отвергнутая женщина.

А вот тут ты и заигралась, милочка, подумал сыщик и сказал:

- Может, я и самоуверенный, но, как вы верно определили, сорок мне уже минуло, может, мудрость не наступила, но юношеская наивность, надеюсь, прошла. Вам нужен мальчик для битья? Так вы ошиблись адресом.

Коли нечем прикрыться, прикинься дураком, решил Гуров. Нет лучше щита, чем колпак с бубенцами. Если дама мной интересуется, то пусть выпутывается, любопытно взглянуть. А если мне мерещится, то мы холодно расстанемся, и, как, говорится, каждый останется при своих.

Хотя Гуров и был сыщик Божьей милостью, а с красивыми уверенными женщинами, как уже говорилось, вечно попадал не в масть. Ольга не стала выпутываться, разрубила мгновенно. Она остановилась, взяла Гурова за лацканы плаща, открыто посмотрела в глаза и сказала:

- Простите меня, пожалуйста, я больше не буду. Вы меня прощаете? - и не отпускала, ждала ответа.

- Ну? - сыщик растерялся.

- Что "ну"? - Ольга тряхнула что было сил. - Отвечайте! Прощаете?

Одинокий прохожий приостановился, видимо, решил досмотреть до конца. Ольга, не отпускала сыщика, повернулась к любопытному и громко объявила:

- Я могу у мужа попросить прощения без свидетелей?

- Конечно, конечно, - мужчина зашмурыгал по лужам.

- Я и не знал, что мы женаты, - улыбнулся Гуров.

- Вот теперь знаешь, - серьезно ответила Ольга. - Целуй и проси прощения, - и чертенята плясали в ее широко открытых глазах. - Немедля, иначе сейчас на колени встану, прямо вот в эту лужу.

И Гуров понял, что она действительно опустится на колени, поэтому он перестанет прикидываться, а будет настоящим полным идиотом. Он наклонился, хотел поцеловать Ольгу в лоб, но она обхватила его за шею, подпрыгнула, и сыщик был вынужден подхватить ее на руки. Ольга прижалась к нему, словно ребенок, и прошептала.

- Отнеси меня домой, дорогой.

Он донес ее до конца квартала, за углом которого находилась гостиница, поставил на ноги и сказал:

- Извини, но такси нынче очень дорого, боюсь, тебе не расплатиться.

- Ой, мужлан, - Ольга взяла Гурова под руку. - Только деньги на уме, увидела у подъезда гостиницы машину и воскликнула: - Ого! Вот это аппарат! Интересно, кто такой прибыл к нам в гости?

"Вольво-740", даже заляпанный грязью, смотрелся благородно. Гуров догадался, чья это машина, и если действительно приехал Юдин, то следовало быстренько избавиться от прелестной спутницы и переключиться на работу. Сыщик на время забыл, что Ольга тоже была частью его работы.

Они вошли в вестибюль, у стойки администратора стоял мужчина, и Гуров, хотя видел его со спины, мгновенно понял, что прибыл Борис Андреевич Юдин, которому сыщик звонил вчера вечером. Приехал человек на машине, и путь не такой уж близкий, дорога не автобан, особенно не разгонишься.

- Уважаемая Ольга Дмитриевна, - сказал Гуров чуть громче, чем следовало. - Разрешите вас проводить, а мне нужно переобуться - и на работу.

Ольга ничего не ответила, посмотрела на Юдина, который, подхватив чемодан и кейс, кивнул администратору и пошел через холл к лифту, взглянул на сыщика и его спутницу безразлично. Гуров почему-то понял, что Юдин и Ольга знакомы. Когда дверь лифта закрылась, и гость отбыл, Ольга топнула и сказала:

- Нахал! Даже не поздоровался! Ну, миллионерам все дозволено! Идемте! и направилась к лестнице.

Они жили на втором этаже, и лифт не требовался.

- Конечно, он занял апартаменты, которые нам не дали, - рассуждала Ольга. - Интересно, на кой черт он притащился в эту дыру?

"Я попросил", - хотел ответить сыщик, но, естественно, промолчал.

- Заходите, супермен, - распахивая дверь своего номера, пригласила Ольга, скинула промокшие туфли и направилась к столу с бутылками. - Выпьем по грамм несколько.

Гуров пить не хотел, но следовало выяснить, откуда и насколько близко были знакомы Ольга и Юдин. Данный факт являлся неожиданностью, возможно удачной, возможно совсем наоборот.

- Я видел миллионеров только в кино, - беспечно сказал Гуров, один бокал наполнил, а другой налил символически. - Что они за люди и откуда вам известен прибывший?

- А ты излишне любопытен.

- Я любознательный, такова моя профессия.

"Журналист или сыскарь?" - думала Ольга, вертела зажигалку. которую передал муж, не зная, каким образом передать ее Гурову. Зажигалку легко подложить в его номер, но лучше, чтобы она находилась у любопытного соседа в кармане.

Проблема разрешилась просто. Гуров сам взял у Ольги зажигалку, прикурил и, разглядывая изящную вещичку, сказал:

- Умеют делать, простите за пошлость, продайте мне, днями у друга юбилей, подарить нечего.

- Да ради Бога, - скрывая радость, ответила Ольга, - не знаю, сколько эта ерунда стоит, спрошу у мужа, уверена, что сущие пустяки.

- Ну спасибо, - Гуров положил зажигалку в карман. - Так кто сегодня приехал, и почему вы назвали его миллионером? Ольга Дмитриевна, информация хлеб мой насущный.

- Кажется, мы перешли на "ты"? - Ольга явно жалела, что проговорилась о знакомстве с Юдиным. - Однажды в ресторане муж указал на этого типа и обозвал миллионером.

Сыщик смотрел Ольге в глаза, молчал и улыбался, он прекрасно помнил, как она возмутилась, что Юдин не поздоровался. Известно, гордиев узел нельзя распутать, и Ольга его разрубила:

- Я даже мужу не разрешаю меня допрашивать. Ты пока даже не любовник. Адью, мужлан, до вечера!

Сыщик поклонился и вышел из номера.

Апартаменты Юдина состояли из необъятных размеров гостиной, застланной роскошным паласом, бесчисленного множества торшеров, кресел, полукруглого дивана, встроенного бара и витой лестницы, ведущей на второй этаж. В подобных номерах сыщик никогда не жил, но бывал, как то произошло в Ленинграде, нынешнем Санкт-Петербурге.

- А вы, уважаемый Лев Иванович, спрашиваете, зачем деньги, - Юдин шел навстречу, протянул руку. - Нет, такого дурацкого вопроса вы, конечно, не задаете, но думаете, признайтесь, вы считаете, что деньги нужны лишь для удовлетворения элементарных потребностей.

Сыщик и коммерсант обменялись рукопожатием и разместились в низких креслах, уютных, располагающих к спокойной беседе и философским рассуждениям. Юдин явно нервничал, говорил без остановки, а сыщик ждал, пока запал у хозяина кончится, и думал, что кресло превосходное, но своего рода ловушка, если, не дай Бог, что случится, не успеешь подняться, и может, плюнуть на самолюбие, пойти запереть дверь, а сесть на жесткий стул, что стоит у стола?

- Вы прагматик и аскет, типичный продукт нашего общества, - Юдин запнулся, чуть склонил голову и рассмеялся. - Нервничаю, потому говорю чушь. В вас нет ничего типичного, вы абсолютное исключение из правил. Становлюсь косноязычным. Давайте начистоту, вы меня вербуете?

Сыщик смотрел на Юдина и серьезно, и насмешливо.

- С нашей последней встречи, Борис Андреевич, вы несколько изменились, - сказал Гуров. - Носили джинсовую униформу, шелковым платочком подвязывались, сейчас - в строгом костюме, белоснежной рубашке, словно на официальном приеме.

- Сменил род войск, соответственно и мундир. Я с Корпорацией и уголовщиной расстался, создал солидную фирму, плачу налоги, так что ваша зарплата, господин полковник, складывается и из моих копеечек.

- Расстаться можно с женщиной, - усмехнулся Гуров, - ас Корпорацией, извините, не верю.

- Не лгите. Лев Иванович, - спокойно ответил Юдин. - Вы опытный сыщик, отлично знаете, я в жизни рубля не украл, человека ни разу не ударил, всегда был посредником, а последнего невозможно вынудить, заставить работать. Зарезать в назидание другим или из мести? Такими делами занимаются сопляки, а я всегда имел дело с людьми серьезными. От мертвеца никакого толку, а живой Юдин может при случае и сгодиться. Человек с преступной организацией порвал, а вы, господин полковник, человека обратно толкаете.

Юдин подошел к письменному столу, поднял с пола кейс, поколдовал над шифровым замком, открыл. Гуров тоже поднялся, встал рядом с Юдиным, взглянул на содержимое кейса. Его дно было испещрено множеством углублений различной формы и размера, в каждой выемке находился предмет соответствующей формы.

- Разберетесь? - спросил Юдин.

- Вряд ли, образования не хватает, лучше поясните.

- Ну это элементарно и, как все гениальное, очень просто. Две пары, Юдин указывал пальцем на футляры. - Передатчик, под ним его приемник. Радиус действия до десяти километров, срок - сутки, после чего запись следует прослушать и перемотать. Ну, а это, - он взял из кейса маленький пистолет "беретта", - вообще не пойму, зачем вам.

Сыщик взял пистолет, выщелкнул обойму, передернул затвор, заглянул в канал ствола, вставил обойму на место, опустил пистолет в карман, сказал:

- Дорогой Борис Андреевич, береженого Бог бережет. За технику большое спасибо. Интересно, сколько вы заплатили?

- Вас больше интересует, где я эти взял. Так это у вас ничего нет, а у нас все есть. Забирайте, - Юдин захлопнул кейс, - и мы с вами в расчете.

- Скажите, кого поставили на место покойного Мельника? - спросил Гуров.

Разговор велся более чем странно, собеседники на вопросы практически не отвечали, каждый вел свою линию. Но на последний вопрос сыщика коммерсант ответил:

- Я же сказал, что с Корпорацией расстался, и кто у них сейчас командует контрразведкой, не знаю, - и слегка повысив голос:- А если бы и знал, то никогда не сказал бы! Запомните, полковник, вам из меня агента не сделать!

- Господин полковник, - поправил Гуров. - Я сыщик, а не опер-дворняжка и знаю, что таких людей, как вы, Борис Андреевич, не вербуют.

Да успокойся ты, успокойся, дорогой, рассуждал Гуров, забирая кейс со стола и перенося к креслу. Ты не агент, не сексот, как любят выражаться журналисты, ты знаком с полковником Гуровым, кое-чем ему обязан, мы почти приятели и должны помогать друг другу. Произнося этот внутренний монолог, сыщик беспечно улыбнулся, оглядел роскошные апартаменты и неожиданно спросил:

- Кстати, почему вы не поздоровались с Ольгой Дмитриевной? Дама обиделась, можно сказать, оскорбилась.

- Я просто не знал, что она Дмитриевна и дама, ответил Юдин. - Наша нечаянная встреча для меня неприятна, даже опасна. Надеюсь, вы не сказали, что знаете меня?

Гуров лишь пожал плечами, закурил.

- Мы живем в соседних номерах, очень сексапильная женщина. Бы знаете ее супруга?

- Я не хочу говорить об этих людях. Вы не мальчик, разберетесь, с кем можно поддерживать отношения, с кем воздержаться.

- Вы собираетесь навестить знакомую?

- Теперь придется, - Юдин вздохнул. - Только как, черт возьми, я объясню, что не поздоровался с ней в холле? Она умна и подозрительна, как говорится, ее на мякине не проведешь.

- А вы скажите правду, человек, особенно женщина, всегда чувствует, когда говорят правду.

- Не понял! - Юдин взглянул удивленно.

- Скажите, что знаете меня, кто я есть на самом деле и потому решили не останавливаться. И кстати, - Гуров положил кейс на колени, открыл, вынул из футляра изящную пудреницу, протянул Юдину, - подарите ей эту вещь. Женщины любят подарки.

- Даже так? - удивленно произнес Юдин. - Значит, весь сыр-бор из-за четы Сосниных?

- Не совсем так, но они меня интересуют.

- Напрасно. Сергей - мелкий грязный деляга, не более того.

- Люди меняются, простите, не провожу параллелей, но вы же сменили амплуа.

- Ваше дело, - Юдин положил пудреницу в карман. - Я вас знаю, а вы меня знаете?

- Безусловно. Полковник Гуров разрабатывал Корпорацию, конкретно руководителя контрразведки Мельника, и тогда Борис Андреевич Юдин попал в поле зрения уголовного розыска. И дальше правду, одну только правду, естественно, не в полном объеме. Вы приехали сюда по своим делам, которые никого не касаются, но раз в гостинице проживает полковник Гуров, значит, здесь серьезный криминал, вы не желаете иметь к происходящему никакого отношения и вынуждены срочно уехать.

После длинной паузы, во время которой Юдин доставал бутылки, расставлял бокалы, резал лимон, коммерсант произнес:

- Мне скоро шестьдесят, я чист перед законом! Так какого черта я не послал вас вчера в места не столь отдаленные, словно нашкодивший мальчишка бросился выполнять ваши указания?

- Это была просьба, Борис Андреевич, всего лишь просьба, - сказал Гуров, улыбаясь.

- Не валяйте дурака и не считайте меня идиотом! - вспылил Юдин. - Вы же были убеждены, что я не откажусь! Почему?

- Просто вы настоящий мужчина, и я тоже настоящий мужчина, мы всегда платим долги.

- Я вам тогда предложил миллион, вы не взяли. Позже вы мне его дали, и я взял. Так?

- Я становлюсь пьяницей, а вы собирались угостить, - Гуров взглянул осуждающе.

- Потрясающий лгун, который всегда говорит правду! - Юдин наполнил бокалы. - Вы словно виртуоз-импровизатор: играет, что хочет, не заглядывая в ноты, не обращая внимания на клавиатуру, и ведет партию безукоризненно. Вы будете говорить серьезно или вы заставили меня приехать только для того, чтобы я привез технику?

- Серьезно? - Гуров пригубил из бокала. - Мужчина, который относится к себе абсолютно серьезно, просто смешон. Ваше здоровье, спасибо, что приехали, я искренне рад вас видеть.

Они выпили и замолчали.

Юдин смотрел на открытое, но жесткое лицо сыщика, которое смягчали голубые, искрящиеся смешинками глаза, и думал, что было бы замечательно иметь такого друга, что такой человек никогда не продаст, всегда выручит, поможет, а понадобится - спасет. Почему он занимается такой грязной работой? Настоящий сыщик, видимо, не профессия, а образ жизни. Он постоянно рискует, часто лицемерит, лезет к людям в душу, пытается отыскать непотребное. Какой же он к черту порядочный человек? Но он спас ему жизнь, не взял, можно сказать, просто подарил почти миллион долларов. И это факт, от которого никуда не денешься.

Сыщик курил, поглядывал на загорелое лицо коммерсанта, думал, разумеется, о своем. "У большинства богатых людей отличный цвет лица, они загорелые и моложавые. Ну сколько ему можно дать? Сорок пять, максимум полтинник. Мне лишь сорок один, я уже пеплом подернулся. Однако эту фигуру я вербанул, но обращаться с ним следует, как с вазой тончайшего фарфора, неосторожное движение - и у меня в руках не останется даже осколков, только пустота. Умный, честолюбивый, порядочный, в свое время в криминал его загнала система, партия, в том числе член КПСС Лев Иванович Гуров, который исправно платил взносы и по свистку поднимал руку. Агент, по милицейским законам у него следует взять подписку о сотрудничестве, заводить личное и рабочее дело, заставлять писать донесения. И бесполезно твердить, что при такой канцелярии с нами соглашаются работать либо подонки, пытающиеся сдать мешающих конкурентов, либо человек, подвешенный в петле, который тебя ненавидит, постоянно обманывает, пытается из петли выскочить и вцепиться тебе в горло. А подавляющее большинство просто опустившиеся люди, алкоголики, наркоманы, обладающие мелочевной информацией, готовые за стакан, шприц, пригоршню таблеток продать родную мать и Господа Бога. Агентов считают на штуки, их донесения взвешивают на тонны, как макулатуру. Настоящие оперативники нужных людей не только не оформляют, даже не заикаются об их существовании, числятся в отстающих, так как работа оценивается не по фактическому результату, а по отчетам. Ведь сказано было, что социализм это учет. Может, где-то социализм и отменили, а в спецслужбах как был учет, так и есть, и будет, потому как талантливых оперативников мало, а ловкачей и писак до и больше, им так сподручнее, они своего не отдадут. А что в результате способные люди с оперативной работы уходят, преступники наглеют, так верхи это не волнует, расплачиваются люди. Они негодуют, им наши внутренние сложности ни к чему, важен результат, который налицо и на улице, и в доме".

Когда волкодав Гуров был еще опером Левой, то мог зайти в любой двор и, не представляясь, кто он - каждому ясно, поговорить с дворником, в домоуправлении с всезнающими пенсионерами и узнать многое, очень многое. Сегодня дело иное, на любой вопрос люди злобно ощериваются. "Я тебе сексот? А ты, ищейка, убирайся, пока цел!" "Да, я ищейка, уважаемый! - порой хочет крикнуть полковник. - Если вы хотите от волков уберечься, ищеек следует беречь, даже охранять, след им показывать, а не палкой гнать и обливать помоями. Иначе вы останетесь с волками нос к носу, только волки сильнее, держатся стаями, и результат ясен. Уважаемые! Господа журналисты, не восстанавливайте обывателя против полицейского, в любой цивилизованной стране он признан человеком необходимым и обладает властью. А что в истории России процветали стукачество и доносительство, что имя малолетнего доносчика стало символом многомиллионной организации, так к агентурной работе данные факты никакого отношения не имеют. Господа журналисты, ну почему вы не обучаете ремеслу нейрохирургов либо какого-нибудь очкастого физика! Дались вам эти оперативники! Да еще в таком сложном и тонком вопросе, как агентура. Без агентуры оперативник, что хирург без рентгеновского снимка: хочет человека спасти, а где резать неизвестно".

- Так и будем молчать? - спросил Юдин. - Я тоже рад вас видеть, но согласитесь, что инструмент я мог вам прислать с нарочным. Так зачем пригласили?

- Есть у меня несколько вопросов, но, прежде чем их задать, я хотел бы прояснить наши отношения, потому что они для меня дороже, чем даже ваши искренние ответы.

- Смахивает на объяснение в любви, - Юдин подлил в бокалы. - А если красивую обертку снять, выразиться проще, то вы считаете, что Борис Андреевич Юдин - не шприц для одноразового использования?

Коммерсант разгадал сыщика. Гуров несколько растерялся, но он давно убедился: ничто так не усыпляет бдительность человека, как откровенное признание его правоты.

- Грубо, но в принципе абсолютно верно, - сказал Гуров. - Мне нужен консультант, и я крайне заинтересован в нашем сотрудничестве. Об этом несколько позже. Вы заговорили грубо и цинично, я тоже себе позволю называть вещи своими именами. Прошлой осенью в загородной резиденции, если бы не я, то...

- То Мельник и меня, и Каца зарезал бы, - перебил Юдин. - Потому я здесь и все ждал, когда...

- Я никогда не напоминаю о долгах, - перебил Гуров. - Вы меня вынудили. Я вам подсказал, где спрятаны ваши бриллианты?

- Не мои, хотя это, конечно, не имеет никакого значения, - Юдин махнул рукой. - Сначала я вам не поверил, но когда мы их нашли, то понял, что вы человек больной. Извините.

- Ничего. Я привык. Так о какой вербовке вы тут бормочете, уважаемый? Тогда, в тот самый момент, я мог получить с вас любую подписку о сотрудничестве. И с вас, и с Каца. Кстати, как он?

- Уехал.

- И слава Богу, тут его бы зарезали неминуемо. Вернемся к нашим баранам. Я благоприятным моментом не воспользовался. Отдал вам всю информацию и раскланялся. Так?

- И потому я здесь, - упрямо повторил Юдин. - И вы такую ситуацию предвидели.

- Возможно, и что в том плохого?

- Теперь вы берете меня за горло и требуете, чтобы я платил по старым счетам.

- Пошли бы вы к чертовой матери! - Гуров опорожнил стакан и поднялся. Передайте пудреницу этой, как ее... Ольге Сосниной, убирайтесь на все четыре стороны, считайте, что мы с вами даже незнакомы.

Гнев сыщика был искренним, однако он мог бы и сдержаться, не захотел, так как понял, либо он сейчас Юдина сломает, заставит идти на попятный, либо он, Гуров, ошибся, и с этим человеком каши не сваришь.

- Ну, ладно, ладно, извините. Лев Иванович, я не прав. Юдин подошел, взял Гурова за плечи, усадил в кресло.

- Я обыкновенный человек и не верю людям, которых не понимаю. А ваше поведение ни в какие ворота не лезет. Вы отдаете колоссальные деньги за просто так? Ну, естественно, я жду, каждый день жду, что вы появитесь и потребуете, чтобы я расплатился и по самую макушку в крови выкупался. И не надо говорить, что вот тогда вы могли потребовать, а сегодня не можете, это сказочки для детей. Стоит вам по своим каналам шепнуть, что Юдин и Кац имели, хотя и косвенное, отношение к убийству Мельника, а бриллианты ушли именно через этих людей, как нам обоим конец. Здесь, в Европе ли, в Америке нас найдут, и лучший для нас вариант, если мы умрем быстро.

- Я уже сказал: заткнитесь, устал.

- Хорошо, хорошо, больше не буду, я вам верю. Лев Иванович, - Юдин вновь налил в бокалы. - Ну, сделайте милость, сойдите с Олимпа и объясните грешному, почему вы, нищий, за просто так...

- За просто так даже воробьи не чирикают, - перебил Гуров. - Воробьев такими Господь создал - чирикающими. Вы однажды пытались меня купить, я вам объяснил толково. У меня, кроме имени, ничего нет. Ни денег, ни жены, сейчас даже любовницы нет, только имя. Я взять не могу, для меня это смерть. Те чертовы камни я мог бы сдать государству, так я его не люблю. Камни бы растащили по дубовым кабинетам, в каждом из которых чесали бы затылки и мучились лишь одним вопросом, сколько же этот полкаш Гуров себе за щеку засунул, если он столько сдал. А поверил бы мне лишь один человек, и тот обозвал бы меня кретином, и не за то, что сдал, а что в дерьмо залез. Ясно? Вот - Гуров пнул ногой кейс. - У нас даже такого барахла нет. А если где и есть, так тонну бумаги испишешь, пока получишь. Так уже тогда и не надо. Техники нет, хороших машин и нормального оружия нет. Я сто раз говорил: отдайте оперативникам пятьдесят процентов изымаемого - технику, транспорт, оружие, валюту, даже деревянные рубли. И отдайте не в министерское ХОЗу, где все сгинет без следа, оставьте конкретным подразделениям, которые у преступников ценности отобрали. Мы бы за год вооружились, оснастились по высшему классу. Как можно, на каждого хорошего оперативника по генералу, по депутату, а чиновников, так по паре. А, все равно! - Гуров махнул рукой, взял бокал, выпил залпом. - Я сейчас не работник. Ночь не спал, с тобой все нервы измотал, пойду высплюсь, к вечернему представлению буду как огурчик.

- Какому представлению? - удивился Юдин.

- Цирковому, - ответил Гуров. - Я сейчас в цирке работаю.

- А вопросы?

- Ну да, совсем плохой, - огорчение и хмельная растерянность сыщика были настолько искренними, что Юдин смотрел на него с сочувствием.

- Далась вам эта работа?

- А кому далась? Кто-то должен... Все! - Гуров тряхнул головой, взглянул трезво. Первый вопрос возник случайно. - Кто есть супруги Соснины? увидав, как вытянулось лицо коммерсанта, сыщик торопливо пояснил: - Да я не спрашиваю об их махинациях, это я сам выясню. Меня интересует их человеческая характеристика, масштаб личности, стоит мне на них тратить время?

- Отдам Ольге пудреницу, остальное выясняйте сами, - сухо ответил Юдин.

- Отлично, - кивнул Гуров. - Знаете ли вы коммерсантов, связанных с Австралией?

- Австралия? - удивился Юдин. - А что там для нас интересного? Я про Австралию и знаю только, что там много овец да кенгуру.

- В отношении кенгуру вы не оригинальны, - съязвил Гуров. - Вы знаете Константина Васильевича Рогового?

- Конечно, но о нем разговаривать не собираюсь.

- Не собираетесь, - повторил Гуров, согласно кивнул и подумал: значит. Роговой не ушел на покой, и фигура он по-прежнему грозная. - Хорошо, тогда вопрос на общую тему. В ваших кругах не прошел слушок о том, что кто-то попал под пресс?

- Под пресс? - недоуменно переспросил Юдин. - Рэкетиры? Да их как котов недавленых, одних подкармливаем, других просто гоняем.

- Нет, я имею в виду другое. С месяц назад, до того, как я занялся настоящим делом...

- Цирком, - не удержался Юдин.

- Цирком, - улыбнулся сыщик, - до меня дошла информация, что объявилась крупная акула, которая прихватывает людей действительно богатых и либо уничтожает, либо обдирает мясо до костей. Среди ваших никто неожиданно не разорялся?

Юдин долго молчал, затем спросил:

- Вы хотите нас защитить?

Гуров разозлился по-настоящему, почувствовал, что хмель пропал, заснуть теперь не удастся, разве что напиться до одури, а этого сыщик позволить себе не мог. Как он ни владел собой, видимо, выдал свои чувства, так как Юдин вздрогнул, отодвинул кресло и быстро произнес:

- Ну, снова виноват, так горбатого лишь могила исправит. Лев Иванович, дорогой мой, всю жизнь мне доказывали: человек не творит добро, лишь преследует свою корыстную цель. И вдруг появляетесь вы, как говорится, весь в белом. Да не могу я вот так сразу поверить! Не способен!

- Не в белом я, как все - в серо-буро-малиновом в полосочку. К сожалению, Борис, во мне зла и дерьма предостаточно, и, что самое неприятное, зло и жестокость с годами прибывают, а идеалы испаряются. Это, - он вновь пнул ногой кейс, - нравственно? Я стреляю в людей, калечу руками! Конечно, можно сказать, что защищаюсь, они пытаются меня убить, я лишь быстрее, умнее, сильнее. Но я же человек, должен сожалеть о содеянном, каяться! Так нет этого во мне, лишь холодный расчет, душа пустая и твердая. Может быть у человека твердая душа?

"Черт побери, - думал Юдин, он же несчастный человек. Очень сильный, очень умный, абсолютно честный и несчастный".

- Жена от меня ушла. Правильно сделала, невозможно жить с роботом. Ладно, исповедь сыщика окончена, - Гуров лицом помягчел, в голубых глазах замелькали смешинки. - Говорил же, мужчина, который относится к себе слишком серьезно, просто смешон. Так вот, я не в белом, а сыщик-профессионал, когда слышу о неизвестном крупном хищнике, шерсть на загривке становится дыбом.

- Понял, - ответил Юдин и невольно подумал: слава Богу, что этот профессионал охотится не за мной. С ним следует дружить, наплевать на седельников, на всякие принципы. Хотя на кой я ему нужен? Он не интересуется коммерцией. Не интересуется, а разозлится и прихлопнет мимоходом, сказал же, что у него душа затвердела. - Я знаю о двух случаях, - продолжал Юдин. - Года два назад одного бизнесмена на его даче изрезали на куски. Жена деньгами дело замяла, оформили, как смерть от инфаркта, и быстренько кремировали. А в прошлом году один очень солидный человек свернул дела, все превратил в наличность, даже бытовую технику продал, работает в задрипанном СП и молчит. Я знаю, коллеги пытались его разговорить, но безуспешно, он даже от встреч с приятелями отказывается. Вам интересно?

- Безусловно. Вы знаете этого человека?

- Знаю.

- Значит, так, - Гуров налил себе воды, выпил залпом, - вы передаете даме пудреницу, раскрываете меня и не уезжаете, а придумываете легенду своего здесь пребывания. У меня есть некоторые соображения. Если они в течение двух суток не подтвердятся, мы расстаемся. А коли подтвердятся, тогда извините...

- А если я на ваше "извините" не соглашусь?

- Тогда и договорим, - Гуров поднялся. - Иду принимать Душ, приводить себя в форму. У вас ничего нет от этого? - он постучал пальцем по виску.

- Бедная Россия, - вздохнул Юдин. - Все у нас есть, мы же Цивилизованные люди.

Он принес из ванной два флакона, вытряхнул таблетки, две бросил в бокал, налил воды, которая тут же зашипела и вспенилась. Гуров молча выпил.

- Эту выпейте отдельно, - Юдин положил на стол таблетку, секунду помялся, протянул флакон. - В случае упадка сил принимайте по одной, это очень сильный стимулятор.

- Спасибо. Вы хороший парень, Борис, - весело сказал Гуров. - А вы говорили, что я вам помог просто так! А я утверждаю, что просто так даже воробьи не чирикают!

Глава шестая

УБИЙСТВО ВТОРОЕ

Начальник уголовного розыска майор Фрищенко сидел в своем кабинете и безразлично смотрел на небрежно сложенные в канцелярскую папку рапорты и допросы, которые скопились за ночь и минувшее утро. Майор простудился, шмыгал носом, часто вытирал мятое лицо несвежим мокрым платком. После бессонной ночи, от прокисшего, пропитанного табаком воздуха болела голова, следовало идти к начальству, потом в прокуратуру, но докладывать было практически нечего, кроме горы макулатуры, он ничего предъявить не мог. У майора не было даже приличной версии, по которой можно продолжить работу. Слава Богу, упразднили горком партии, а бывший первый, ныне председатель горисполкома в милицейские дела особо не вмешивается.

Фрищенко, хлюпая носом и почесывая в затылке, пытался себя успокоить. Ну что особенного произошло? Время от времени в городе убивали, одним покойником больше, подумаешь, делов. Пойти, сдать эту бумагу, пусть читают либо используют как-то иначе, взять больничный, поесть чего горячего и завалиться спать. Кажется, дома жрать нечего, он еще вчера обещал купить курицу, но в гастроном не завезли, а может, и завезли, да ему по чину не досталось. Позвонить в БХСС, там ребята жирнее живут.

Звонить майор не стал, а от безысходности еще больше скукожился и начал сидя дремать. Но мысли все равно толкались, хоть и бестолково, но упрямо не оставляли в покое, налезали друг на друга.

Главная беда, что убили в цирке, которым в городе гордились. Сейчас уже все от малого до старого в курсе, идут суды-пересуды. Второй паршивый момент, что в городе полковник Гуров. Майору наплевать, что полковник доложит в Москве, как говорят, на войне дальше фронта не пошлют. Гуров не просто полковник, их в любом управлении как котов недавленых, он настоящий сыщик. Фрищенко себя тоже считает сыщиком, значит, они в одной команде, а утром поцапались. И уж совсем зазря майор брякнул, что приказывать Гуров может только через генерала. Совсем не по совести сказал, москвич и сам способен Фрищенко для просушки подвесить, однако грубость молча проглотил, задрал свою гордую башку и удалился, чем еще больше унизил. "Что он, холеный чистодел, в нашей жизни понимает, - распалял себя Фрищенко. - Твердит: свой убил, цирковой, пошли туда опера. Мне не хватает разговоров, что убийцу ищут среди своих любимцев. Будто тут Москва, где в одном доме не знают, что у соседей покойник под кровать завалился". И хотя ночью сам Фрищенко втолковывал нечто подобное директору Колесникову по кличке Капитан, так то иное дело, земляки чего угодно друг другу сказать могут. И говорил-то майор тогда, не веря себе, так, чтобы как-то защититься, вину с Капитаном поделить. И тут заморский гость в их семью на полном серьезе грязью швыряется. Остудись, майор, остудись, одернул себя Фрищенко. Москвич хоть и смотрится заморским графом, сыщик настоящий, уж никак не слабее тебя, а поболе, могуче значительно.

Он разлепил глаза, вытянул из папки список сотрудников цирка, начал проглядывать знакомые имена, за каждым именем стоял хорошо знакомый человек, и никто из этих человеков засадить нож под лопатку не способен. А Гуров утверждает... Как он говорит? Убийца физически силен, быстр и ловок, живет скромно, имеет скрытую страсть. Не изобретай, Семен Григорьевич, велосипед, говорил этот чертов гость. Вино. Женщины. Карты либо другая игра. Может, до вас добрался наркотик? Загляни в глаза, наркоманов выдают сильно расширенные зрачки. Майор вдруг покрылся- гусиной кожей, задрожали руки. "Силен, быстр, ловок, главное - глаза. Да я десятки раз восхищался этими удивительно красивыми, по-детски наивными глазами! Классик! Но этого не может быть! Никогда!"

Тем не менее майор швырнул папку в сейф, лязгнул ключом, буркнул секретарше, мол, скоро вернусь и вышел под моросящий дождь. Машины, конечно, не было, она либо в ремонте, либо, прыгая по ямам, разбрызгивая грязь, рыщет по магазинам в поисках съестного по хоть как-то доступной цене. Пустяки, решил майор, тут пехом всего ничего, поднял воротник потрепанного плаща, надвинул шляпу и затрусил по лужам.

Гуров принял душ, надел свежую рубашку, тщательно повязал галстук и вывел пробор. Снадобье Юдина действовало безотказно, сыщик чувствовал себя отлично, словно и ночь спал, и не пил ни капли, и тяжелого разговора не вел, казалось, даже за грязным окном просветлело. Он слышал, как пришел и вскоре ушел из соседнего номера Юдин, достал из кейса магнитофон, закамуфлированный под изящный, обтянутый кожей портсигар, положил в шкаф, взял с тумбочки подаренную недавно зажигалку, прикурил, положил зажигалку на место и решил нанести визит.

Ольга встретила его радостно, смотрела кокетливо, и, если бы сыщик не знал, что несколько минут назад она узнала, что ее сосед отнюдь не журналист, то никогда бы не догадался, что отношение к нему очень изменилось. У женщин есть некоторые недостатки, и кое в чем они, возможно, уступают мужчинам, но в умении лицемерить дадут им сто очков вперед и выйдут победительницами.

Гуров чувствовал себя неловко, как чувствует себя человек, произведший неприличный звук, и хотя дама и бровью не повела, однако стыдно. Вскоре сыщик собрался, улыбался непринужденно, выпить категорически отказался и достаточно естественным тоном спросил:

- Так мы вечером идем в цирк?

- Мы подумаем, сейчас прибудут мой супруг и повелитель, они решат.

Здесь Ольга Дмитриевна переиграла, ведь совсем недавно она ясно дала понять, что мужа своего ни во что не ставит.

Ольга подошла к сыщику, не обняла, лишь положила ладони на его плечи, прижалась, запрокинула голову. Он увидел жилку, пульсирующую под атласной кожей на шее, приоткрытые влажные губы, розовый кончик языка, глаза, которые смеялись, звали, обещали, ощутил ее прижавшееся тело от крутых бедер до пышной упругой груди и почувствовал, что в данный момент ему на все наплевать, ему лишь необходима эта женщина. И она это мгновенно поняла, в глазах блеснуло торжество.

- Уверена, ты великолепный любовник. Мы будем с тобой счастливы, супермен.

В коридоре послышались шаги, Ольга скользнула к столу, взяла свой бокал, а Гуров, как всякий мужчина в секунды замешательства, закурил.

- А где же мой подарок? - удивилась Ольга. Гуров не успел ответить, в номер быстро вошел Сергей Соснин, походя бросил:

- Лев Иванович, привет! - и обратился к жене: - Налей, дорогая, и ради Бога, не разбавляй!

- Сергей, я сегодня не партнер, так что извини, - Гуров открыл дверь, обронил с порога: - До вечера, - и вышел.

В своем номере он шарахался от окна к двери, тер ладонями лицо. Мужик! Супер! Дерьмо! Сопливый щенок! Тут же опомнился, сел на койку, открыл портсигар. С одной стороны, разговор супругов можно было прослушать и позже, с другой - чем скорее он узнает новости, тем лучше.

- Крутит, - раздался голос Сергея так чисто и отчетливо, словно рядом стоял приемник или телевизор. - Почему мне так не везет с партнерами. Алкаш, бездельник, теперь - жулик. Когда в России появятся честные купцы?

- А ты честный? - спросила Ольга.

- Честный.

- Так расскажи об этом нашему соседу.

- Зачем? И какое его собачье дело? Ты решила закрутить с ним? Извини, запамятовал. Все дела, дела, ты что-нибудь узнала?

- Он полковник милиции, известный сыщик, занимается розыском особо опасных и сам опасен крайне. Ты помнишь, нам рассказывали у Першиных, что в Москве среди бела дня угрохали на Грузинской Эффенди?

- Ну? Так Эффенди того мента тоже грохнул.

- Значит, нет, потому что Эффенди застрелил именно наш милый сосед. Руслан Волин дело ликвидировал, умотал в Вену. Прошлым летом около двадцати боевиков, кавказцев, взяли в одну ночь. Тоже соседа работа...

- Надо сброситься на памятник.

- У нас при жизни памятников не ставят, только покойникам.

Гуров перевел дух и слегка уменьшил звук.

- Что ты имеешь в виду? - спросил муж.

- Ничего. Констатирую факт, я в этого убийцу влюблена, и не вздумай...

- За кого ты меня принимаешь? Я к таким делам никаким краем.

- Расскажи это морским пехотинцам.

- Дура!

- Ладно, передохни, - голос женщины стал вульгарным, и сыщик понял, что ему это неприятно. Неужели он действительно влюбился? И в кого? Видно слишком долго искал, думал он. И вообще, раз он начал подслушивать супружеские разговоры, то далеко пойдет: до подлеца так несколько шагов, а до идиота просто лишь рукой подать.

- Естественно, милый, к мокрым делам ты отношения не имеешь, кишка тонка. Шевельни единственной извилиной, дорогой, попытайся понять, по чью душу в эту дыру забрался столь крупный зверь?

- Не по мою, точно. Я подумаю, сначала скажи, откуда ты все разузнала? Он что, исповедовался?

- Ты тачку у подъезда видел?

- Ну!

- Юдина помнишь?

- Бориса? Что ты несешь, дорогая, как я могу его забыть? Зазвонил телефон, сыщик прикрыл портсигар, снял трубку.

- Полковник? - услышал Гуров густой голос и не сразу признал Рогожина, потому ответил, помедлив:

- Здравствуйте, Михаил Семенович. Что-нибудь случилось?

- Приезжайте немедля, - сказал Рогожин.

Сыщик перезвонил Юдину, попросил не отлучаться, портсигар оставил на тумбочке, пусть записывает, схватил плащ и выскочил из номера.

У здания цирка стоял милицейский газик, на ступеньках толкались несколько любопытных, в дверях топтался сержант. Гуров взбежал по ступенькам, отстранил сержанта, бросив на ходу:

- К майору Фрищенко!

В коридоре, окольцовывающем арену, стояла толпа, сыщик бросился в сторону, где находилась комната медведей, кого-то толкнул, увидел высокую фигуру коверного, его гуттаперчевое лицо, как всегда, безукоризненно одетого администратора, прижимающегося к воинственно раскрашенной супруге, курчавого золотозубого Сильвера, хотел пройти дальше, но налетел на директора Колесникова. Капитан преградил сыщику дорогу, оттолкнул его и решительно сказал:

- Представление окончено. Антракт! Мотай отсюда, журналист.

- Кого? - спросил тихо Гуров, понял, что спешить некуда, его журналистская деятельность закончилась. Хотел взять Капитана под руку. - Пойдем потолкуем, Алексей Иванович.

Капитан руку отстранил, с места не двинулся, дернул подбородком и повторил:

- Мотай отсюда, чтобы я тебя тут больше не видел! Иначе я ребятам прикажу, так тебя на шрифты разберут!

Они стояли друг против друга, глаза в глаза, неподвижно, Капитан гонял на скулах желваки, лицо сыщика было неестественно бесстрастным. Гуров чувствовал, что за ними внимательно наблюдают и одна пара глаз принадлежит убийце, что легенда все равно испарилась, но объясняться с Капитаном на зрителях ему не хотелось.

- Уважаемый Алексей Иванович, вам лучше отойти со мной в сторонку, тихо, очень жестко, как он умел при необходимости говорить, произнес Гуров, повернулся к Колесникову спиной и пошел в полутемный пустой коридор. Когда он дошел до поворота, то остановился и обернулся.

- Ну? - Капитан подошел, смотрел даже не неприязненно, а просто с ненавистью. - Ты меня не уговоришь, тем более не запугаешь. Уматывай!

Гуров выдержал паузу, почесал седеющий висок и молча протянул служебное удостоверение. Капитан, упрямо набычившись, удостоверение отстранил.

- Не интересует, хоть из ЦК, тут я хозяин!

- А вы поинтересуйтесь, может, выяснится, что в данном случае хозяин не вы, а я?

- Ну? - Колесников взял удостоверение, глянул небрежно, раскрыл, нахмурившись, поднял взгляд на сыщика, снова уткнулся в документ, даже пошевелил губами, читая, тяжело выдохнул, и плечи его опустились, литая фигура обмякла, он сунул удостоверение Гурову и невнятно произнес:

- Ну коли полковник да по особо важным, валяй, конечно, командуй. Так вы, значит, знали, что у меня тут убивать будут. Молодцы, конечно, что и говорить, - и пошел по кругу в обратную сторону.

- Где Фрищенко? - спросил Гуров, следуя за Капитаном.

- Там, у медведей, где ж ему быть?

- Говорил ему, упрямцу, выстави в цирке опера, чтобы фонарем светился.

- Он не опера, майора выставил, - буркнул Колесников через плечо.

- Сейчас я ему башку оторву, тугодуму!

- Вот это не выйдет, - обронил Колесников, подходя к своим! сотрудникам, которые расступились, пропуская директора и Гурова.

Сыщик увидел милицейский, затем прокурорский мундир, белый халат, тело на полу и опустился на колено, заглянув в лицо. Майор Фрищенко смотрел на полковника Гурова спокойно. Уж сколько перевидел сыщик покойников, но впервые увидел мертвого человека с таким спокойным лицом и широко открытыми глазами.

- Я и до вскрытия могу сказать, - произнес мужской голос над головой Гурова, - проникающее ранение прямо в сердце, умер мгновенно.

Гуров сел на пол, провел рукой по лицу покойного, закрыл ему глаза, тяжело откашливаясь, сказал укоризненно:

- Как же ты позволил, Семен? Ты же был сыщик.

- А вы кто будете? - спросил стоявший над Гуровым подполковник.

Сыщик поднял голову, взглянул на коллегу, поднялся, машинально отряхнул плащ, и ответил:

- А черт его знает, кем я буду? Скорее всего покойником. Вот устану до крайности и позволю себя зарезать, как Семен, - он жестом подозвал коллегу, отвел в сторону, предъявил удостоверение.

- Давно приехали, почему не представились? - начал было выговаривать подполковник, но смешался. - Ну, вам виднее... Только вот видите, что получается, я обязан доложить.

- Докладывайте, - вздохнул Гуров. - Видно, больше ничего не умеете, махнул рукой и направился к железной двери, на которой висела табличка: "Осторожно, хищники".

Рогожин пил чай, увидев вошедшего Гурова, ногой выдвинул из-под стола табурет, кивнул седой головой. Гуров молча сел, подвинул хозяину пиалу, сказал:

- Налейте чайку, что ли.

- Может, чего другого?

- Чайку. Кто нашел?

- Не знаю, - Рогожин пожал широкими плечами. - Услышал голоса, шум, вышел, уже народ толпится, позвонил.

- Он к вам не заходил?

- Нет.

- Вы его знали?

- А то! Семен же местный, я его пацаном помню.

- Почему его убили? - спросил Гуров, поняв идиотизм своего вопроса, зло добавил:- Вы, Михаил Семенович, не до конца искренни, что-то умалчиваете. Двух человек убили, будем ждать продолжения?

- Ты бы ехал, сынок, в Москву, не болтался бы тут, словно клоун-помеха, - Рогожин начал было наливать чай, передумал, пиалу отставил в сторону.

- Мысль хорошая, чуть запоздала только, - спокойно ответил Гуров, который уже взял себя в руки, начал работать. - К вам перед убийством никто не заходил?

Рогожин не ответил, начал убирать со стола посуду.

- После убийства Ивана к вам никто ни с какими предложениями не обращался?

Рогожин вновь не ответил, было ясно, что он разговаривать не будет. Сыщик понял, что старый артист неожиданно стал противником, и, проверяя мелькнувшую мысль, спросил:

- Полученное письмо от руки написано или на машинке? Огромная лапища артиста дрогнула, чуть не выронила пиалу, он шагнул к Гурову. "Врежет он мне сейчас по башке, и врача звать не надо", - подумал сыщик, но сидел неподвижно и упрямо продолжал:

- А письмо вы сразу сожгли и вон в то ведро пепел выбросили, - он указал на стоящее в углу ведро.

Рогожин наконец сообразил, что молчанием выдает себя больше, чем любыми словами, и глухо заворчал:

- Сказано тебе, вертайся в Москву, свет гаснет, публика - по домам.

Гуров встал, поднял голову, посмотрел Рогожину в глаза.

- Знаете, что Петр Николаевич, посылая меня к вам, сказал? Рогожин из цельного куска сделан, ни сучка, ни зазубринки. А оказывается: был дуб, да стал трухлявый пень!.

- Да я тебя! - Рогожин сжал пудовые кулаки. Гуров был на голову ниже, но ухитрился посмотреть на артиста сверху вниз.

- На чем же вас, такого здорового, поймали? За свою штопаную шкуру вы не испугаетесь. Купить вас уже пытались. Так на чем? - сыщик повернулся, взглянул на клетку, на громоздящуюся за решеткой бурую гору.

- Конечно, - Гуров кивнул. - Тоже мне, бином Ньютона. Видно, они не больно умны, что так поздно сообразили. Им с этого следовало начать, а не пытаться отравить, тем более стрелять.

Рогожин опустился на скамью, свесил между колен тяжелые руки.

- Уйди от греха, ей-богу, зашибу.

Сыщик не верил, что добьется признания, но отступать не хотел.

- Пригрозили убить медведя, ясно. Что потребовали? Я понимаю, Григорий вам - брат, но двух людей убили, Рогожин.

- Их не вернешь, - артист склонил седую голову. - Уходи, я ничего не скажу.

Сыщик понял, что артист действительно ничего не скажет. Однако у дверей укоризненно произнес:

- Грех на душу берете, Михаил Семенович. А ведь вам до встречи с Ним, он глянул вверх, - не так долго ждать осталось.

Гуров пил чай в кабинете Колесникова, на серебряном подносе стоял огромный торт, от которого сыщик отрезал тоненький ломтик. Несколько минут назад директор, пригласив в кабинет ведущих артистов, коверного, по кличке Классик, главного администратора Жукова, дернул подбородком, сказал:

- Вечернее представление должно пройти на обычном уровне. Люди приходят к нам посмеяться и отдохнуть, наши проблемы никого не касаются. Классик, если ты выпьешь, я тебя убью, - тут Капитан поперхнулся, потому что расхожая угроза, которую никто серьезно не воспринимает, была недавно осуществлена, и только что увезли труп.

- Николай Иванович, дорогой, я тебя прошу, умоляю, не пей ты до вечера, - тихо сказал Капитан, глядя на клоуна.

Классик стоял потупившись, сцепив перед собой длинные худые пальцы, и Гурову казалось, что слышно, как они хрустят.

- Зачем так, Алеша? - бормотал Классик. - Зачем? Я не совсем конченый, понимаю...

- Верю. Пошли готовиться и работать, - Колесников широко раздвинул руки и начал теснить артистов к дверям. - Все разговоры после вечернего представления.

Гуров отметил, что никто, кроме жены Жукова Матильды, на него, сидевшего в директорском кресле, не посмотрел, что в принципе было противоестественно. Теперь сыщик и Колесников остались в кабинете одни. Гость пил чай и ел торт, хозяин стоял у окна и водил пальцем по запотевшему стеклу.

Зачем майор пришел в цирк? Новой информации поступить не могло, а в материалах, которые прочитал Гуров утром, ничего конкретного не было. Я давил на него в отношении цирка, но майор уперся, потом передумал и пришел. Он мог заявиться сюда от безысходности, больше идти некуда, решил вернуться "к печке". В коридоре, в нескольких шагах от комнаты Рогожина, майор столкнулся с убийцей. Встретились люди, поздоровались и разошлись. Преступник понял, что чем-то выдал себя и молниеносно нанес удар. Чем выдал? Что-либо нес в руках? Абсурд! Совершал какое-то действие? Что он мог делать криминального в нескольких шагах от комнаты медведя? Неправдоподобно. Да, майора убили на этом месте, но убийца мог находиться непосредственно у дверей комнаты или даже выходить из нее. Но это не криминал. А если человек вышел от Рогожина, встретился с Фрищенко, и последний что-то спросил? Майор мог заподозрить человека, еще находясь в своем кабинете, отправился проверить свои подозрения, столкнулся с преступником и задал какой-то вопрос. Он мог быть случайным, ничего не значащим для майора, но страшным для преступника. Тот решил, что разоблачен, и ударил.

- Спасибо за чай, торт изумительный, - Гуров поднялся из-за стола. Пойдемте со мной, буквально на несколько минут.

Колесников дернул подбородком, видимо, когда нервничал, движение происходило чаще, и молча направился за Гуровым.

- Подойдите, пожалуйста, к дверям Рогожина, стойте, смотрите в мою сторону и отметьте: вы сначала услышите мои шаги, а потом увидите меня, выходящим из-за поворота, или наоборот, - сказал Гуров, выждал, пока Колесников обогнет арену, и неторопливо пошел следом.

Пол был мягкий, присыпан опилками. Сыщик понял, что преступник не мог услышать приближающегося человека. Гуров миновал очередную колонну, увидел Колесникова, который стоял у дверей, махнул рукой и позвал:

- Идите навстречу.

- Я ничего не слышал, - сказал Колесников.

Гуров кивнул, посмотрел под ноги, здесь уже убрали, подмели, но это было точно то место, где убили майора Фрищенко. Преступник не выходил из дверей, а только собирался войти, решил сыщик. Если бы убийца побывал у Рогожина, то старый артист не стал бы его покрывать. Рогожин убийцу не знает, точнее, артист знает человека, но не предполагает, что тот убийца. Значит, он собирался войти, оглянулся, неожиданно увидел майора, пошел навстречу. Фрищенко видел, как человек отошел от двери, и сказал что-нибудь вроде того, мол, на ловца и зверь бежит, пойдем заглянем к медведям, у меня есть пара вопросов. И вопросы у майора были не конкретные, не опасные, но убийца испугался. Эх, как же ты, Семен, оплошал! Гуров вспомнил спокойное усталое лицо Фрищенко, широко открытые глаза.

- Так и будем стоять? - недовольно спросил Колесников. Задумавшись, Гуров забыл о Капитане, - очнувшись, поднял на него взгляд, спросил:

- Кто из ваших сотрудников время от времени выезжает из города?

Они пошли назад, в кабинет. После небольшой паузы Колесников сказал:

- Вы моих ребят не трогайте, зазря время не теряйте, - он открыл дверь, пропустил вперед Гурова, вошел следом.

- Я вам задал вопрос, - устало сказал Гуров.

- Кто выезжает? - Колесников дернул подбородком. - Сильвер мотается по хозяйствам, зверей кормить надо, они не люди - голодать непривычны. Сашка Жуков ездит, он администратор. Ну еще Классик порой отъезжает. У него сестра с детьми без мужа где-то под Москвой мается. Он навещать ездит. И что?

- Ничего, - Гуров пожал плечами. - Вы сказали своим, кто я такой?

- Обязательно, у нас врать не принято.

- Ясное дело, у вас принято просто убивать.

Гуров был к нападению готов, потому легко ушел от удара, подсек Колесникову опорную ногу, и тот тяжело рухнул на пол.

- А в следующий раз еще и добавлю, - спокойно сказал сыщик, обошел поднимающегося с ковра Капитана стороной, сел за стол. - Убийца из ваших, но ты не вздумай заняться самодеятельностью, зарежет, как куренка. Узнав, кто я такой, он, полагаю, будет осторожнее.

В данном вопросе сыщик ошибался. Как известно, Кирилл Трунин, организатор происходящего, знал Гурова в лицо и предупредил своего содельника. Но присутствие известного сыщика не остудило убийцу, а лишь подбросило в кровь адреналина. Столько лет убиваешь, ах, тебя никто не ищет, противника нет. Актер не может играть, блистать талантом, если в зале ни единого зрителя. Выполню последнее задание, возьму куш, зарежу этого гения сыска, уйду на покой писать мемуары. Еще книжку издам, вот вам, господа-товарищи, детективный роман. И мой портрет на титульном листе, ну там интервью газетчикам, может, на телевидение пригласят, вот смеху-то будет.

Ничего этого Гуров не знал, сидел в кабинете Колесникова, безучастно разглядывал собственные ладони, думал. В основе контрабанды наркотики. Идейный вдохновитель - скорее всего Константин Васильевич Роговой. Убийца лишь исполнитель. Между Роговым и убийцей должен быть еще один человек. Мой сосед? Нет, эту пару вообще следует выбросить, они из другой колоды, участники другой игры. Неожиданно сыщик увидел Ольгу, даже провел ладонью по лицу, как бы стирая изображение, и произнес вслух несколько грубых слов в свой адрес.

- Кого так не любишь? - спросил Колесников, который после происшедшего инцидента тихо сидел в уголке.

- Себя, кого же еще? Я посторонних людей непотребными словами не обзываю. А ты не мешай, сходи лучше в зал, там уже программа началась.

- Это мой кабинет, - Колесников хотел сказать властно, а получилось обиженно.

- Твой, твой, - Гуров улыбнулся. - И ты Капитан - хороший мужик, и люди у тебя замечательные, а что один урод, так это даже нормально. Без урода и семьи не бывает. Я сейчас уйду, вот только решу, куда именно, и потопаю.

- Вы хоть что-нибудь можете объяснить? - спросил Колесников.

- Не могу, и не оттого, что секрет, а потому, что не знаю.

- Это связано с "медведями"?

- Возможно.

- Так я их выселю к чертовой матери!

- Не надо.

- Здесь я командую. Заявился, беду привез, актеры "медведи" классные, вопроса нет. Но мы тихо жили, красиво. Нам это надо? - Колесников распалялся. Теперь клетку решил переделывать, Григория на время в конюшню переселить. Так он мне лошадей с ума сведет. Не позволю!

-- А чего с клеткой и когда Рогожин сказал, что будет ее переделывать? - безразлично спросил Гуров.

- Сказал сегодня, поутру. Это важно?

- Нет, конечно, любопытствую без дела. А надо переделать, пусть мастерит, не мешайте.

- Это приказ?

- Просьба, однако настойчивая.

- Понятно, - Колесников смотрел недоуменно, и было видно, что ему ничего не понятно. Почему полковник милиции из Москвы интересуется медвежьей клеткой? - Пожалуй, раз вам требуется, разрешу. Григория, конечно, я не в конюшню, в другое место помещу, еще умом не двинулся.

Зазвонил телефон, и Колесников снял трубку.

- Слушаю, да, у меня, - он протянул трубку Гурову. - Началось.

- Гуров, - сказал сыщик.

- Здравия желаю, товарищ полковник, - бодро произнес молодой служивый голос. - С вами хочет говорить начальник управления генерал Фомин Илья Николаевич.

- Соедините, - вздохнул Гуров и пробормотал недовольно: - Ну раз генерал хочет, вроде отказывать неудобно.

- Здравствуйте, полковник. Я хочу вас видеть.

- Здравствуйте, Илья Николаевич. Меня зовут Лев Иванович, дайте ваш телефон, я вам завтра утром позвоню.

- Никаких завтра, сейчас подошлю машину.

- Извините, Илья Николаевич, сейчас я занят.

- Вы что себе позволяете, полковник? Вас к теще на блины приглашают?

- Мы даже незнакомы, Илья Николаевич, зачем нам ссориться?

- Я-то вас знаю, наслышан, - перебил генерал. - И прошу немедленно приехать.

- Илья Николаевич, если бы я располагал информацией, то побывал бы уже и у вас, и в прокуратуре.

- Не врите, так не бывает! Раз вы приехали и тут начали убивать, значит...

- Извините, - перебил Гуров, - позвоните в Москву, начальнику главка генералу Орлову. Всего вам доброго, - и положил трубку. - Мне надо сматываться, Капитан, иначе меня могут взять под белы руки.

- Мотай, предупреждаю, Илья мужик хреновый, бывший секретарь горкома, дурак и с норовом.

- Спасибо, я все уже понял. Он позвонит в Москву, охолонится. Запиши свой домашний телефон. А где живет ваш Классик?

Колесников вырвал из настольного календаря листок, записал телефон.

- Николаша живет в одном доме с Сильвером. Направо, за углом, желтый одноэтажный домишка, квартира слева.

- Спасибо, скоро увидимся, - Гуров взял листок с телефоном и вышел.

Сыщик быстро добрался до гостиницы, заглянул в свой номер, забрал портсигар, позвонил Юдину, убедившись, что коммерсант на месте, сдал ключ администратору, предупредил, что если будут спрашивать, так пусть отвечают, что отъехал в область.

- Послушайте, Лев Иванович, я бизнесмен, и для меня непозволительная роскошь бросить дела, умчаться за тысячи верст и сидеть в номере, - сказал раздраженно Юдин, увидев вошедшего Гурова.

- Взялся за гуж...

- Я ни за что не брался! - перебил Юдин. - Вы попросили, я приехал, доставил, что требуется, - мне необходимо вернуться в Москву.

Гуров взглянул на часы, спросил:

- Сейчас семь, вы погоните ночью...

- Ночью по нашим дорогам? - Юдин задумался. - Вы правы, ночью не поеду.

Коммерсант успокоился, не так уж ему и нужно в Москву, но томили безделье и неизвестность своего положения, зависимость от Гурова, который опутал обстоятельствами, вроде ничего не просил, но и свободы не давал, заставлял подчиняться добровольно.

Борис, вы человек всемогущий, - сказал Гуров, заметил, как насторожился Юдин, и рассмеялся. - Да не ждите вы постоянно подвоха, у меня лишь очередная просьба, а нет так нет.

- Уже проходили, - ответил Юдин. - Только не помню, чтобы вы дали мне возможность ответить отказом.

- Не я, совесть вас принуждает.

- Короче, господин сыщик.

- Мне нужна машина.

- У подъезда, берите ключи...

- Ваша не годится, - перебил сыщик. - Мне нужна скромная машина с местными номерами.

- Где же я ее возьму? - возмутился Юдин и невольно задумался, вспоминая имя знакомого дельца, живущего в этом городе.

- Вот видите, я предчувствовал, существуют варианты. Вы позвоните, а я пройду в ваш кабинет, - сыщик указал на винтовую лестницу, - мне надо подумать. Мною могут интересоваться, так вы меня с утра не видели. Не важно, кто спросит, милиция, прокуратура, отвечайте: утром виделись, полковник ушел и пропал.

- Даже так? - Юдин взглянул удивленно, затем хитро прищурился. - Так ведь врать грешно, господин полковник, а врать властям еще и опасно.

- Вы на себя возьмите грех, я на себя - защиту от опасности, ? Гуров начал было подниматься на второй этаж, прошел лишь несколько ступенек, вернулся. - Плохой стал, мозги заклинивает, не сказал вам, что убили начальника уголовного розыска. Вы об этом, естественно, ничего не знаете, а я вам сообщил, чтобы вы поняли: я не дурью маюсь, а пытаюсь выбраться на след крайне жестокого человека. Майора убили случайно, эти люди охотятся за такими, как вы, и они профессионалы.

- Пугаете? Значит, вам нужна не только машина, что-то еще.

- Верно, только я вас не пугаю, мы не дети, говорю лишнее, что вам знать не положено, хочу, чтобы вы уяснили серьезность положения.

- Хорошо, уяснил, - Юдин тяжело вздохнул и опустился в кресло. Вываливайте до конца, как, говорится, до кучи.

- Прекрасно, вы умница, - Гуров прошел через холл, запер входную дверь. - Береженого Бог бережет. Вернулся, начал прохаживаться по номеру. Когда требовалось быстро соображать, говорить без лишних слов, сыщик любил оставаться на ногах.

- Утром вы сказали, что знаете в Москве крупного дельца, который неожиданно разорился, даже ближайшему окружению ничего не объяснил, добро распродал, ушел из делового мира. Я хочу, чтобы этот человек немедленно прибыл, - Гуров указал себе под ноги. - Мне необходимо с ним переговорить. Молчите! Он махнул рукой на Юдина, который собрался заговорить. - Молчите. Я буду работать, - сыщик кивнул на второй этаж, затем постучал пальцем по виску. - Вы достаете мне машину, затем связываетесь с разорившимся коллегой, объясняете ему, кто я такой, заверяете своим именем, что ни единая крупица информации не уйдет на сторону. Даже вы содержание нашего с ним разговора знать не будете. Все! Я пошел, а вы решайте.

Кабинет был обставлен шикарно: большой темного дерева письменный стол, два низких кожаных кресла и огромный диван, тоже обтянутый натуральной кожей. Но сыщику такая обстановка мешала сосредоточиться. Он привык сидеть на жестком, опираясь руками на стол, не расслабляясь, тем более не разваливаясь на составные части. Здесь не работать, даму уговаривать, злился сыщик. Всплыло лицо Ольга, он чертыхнулся, достал портсигар, перемотал пленку, включил воспроизведение, уменьшив звук до предела.

- Борис Андреевич Юдин оказался старым знакомым нашего обаятельного соседа, - шелестел голос Ольги. - Лев Иванович, имя и отчество правильные, но это единственное, что в этом человеке соответствует действительности.

И Ольга продолжала рассказывать мужу о замечательном соседе. Сыщик часть пленки промотал - выслушивать в свой адрес комплименты и брань не было времени.

- Его интересуют убийцы и разбойники, он тут по своим делам, - произнес мужчина. - Дорогая, к нам это не имеет ни малейшего отношения.

- Если ты говоришь правду, - ответила Ольга. - Я не знаю, зачем ты приехал в эту дыру?

- Почему приехал я, понятно, а вот зачем ты увязалась - вопрос. Ты, которая и в Москве посещаешь лишь избранные места...

- Хочу уберечь тебя от глупостей. Женская интуиция, если хочешь.

- Стоп! Вспомнил! Дорогая, ты врешь, запуталась окончательно. Ведь именно ты с неделю назад спросила, какие дела у меня в этом городе, и объявила, что не прочь посмотреть местные монастыри. Откуда у тебя интерес к архитектуре и старине? Ты подбила меня поехать и увязалась следом...

- Дурак, и таким помрешь...

- Хотела что-то смотреть, а сидишь безвылазно в номере, хлещешь виски. Вдруг заинтересовалась цирком...

- В цирк первым отправился ты, а там, между прочим, убили человека...

- Я и убил! Я убийца, ты раньше не знала? И твой супермен-полковник выслеживает именно меня. Ты успела затащить его в койку?

- Мужлан! Боже, за кого я вышла замуж?

- За Сергея Петровича Соснина, черт побери! За человека пусть не гениального, но сообразительного! Человека, который обеспечивает тебя всем необходимым и чуть больше! Я не компрометирую тебя перед друзьями.

- Пошел вон!

- Я пошел по делам, а ты об этом разговоре пожалеешь. Ольга рассмеялась, раздались шаги, стук двери, сыщик собрался выключить магнитофон, отвлекся, закурил, начал обдумывать услышанное, часть разговора супругов представляла безусловный интерес. Он отложил сигарету, собрался перемотать пленку, прослушать заинтересовавший его кусок заново, как услышал:

- Девушка, я хочу срочно переговорить с Москвой. Какой талон? Я живу в люксе и имею право заказывать в кредит. Срочно! Милая, меня не интересует цена! Нет. Кто подойдет, - Ольга продиктовала номер, сказала: - Милая, за мной бутылка коньяка. Жду.

Сыщик промотал пленку до конца, но магнитофончик не был рассчитан на долгое ожидание, щелкнул и отключился.

"Самого интересного я не узнал", - подумал сыщик. Убирая портсигар в карман, вспомнил номер, который Ольга заказала, и понял, что абонент расположен в самом центре. Тверская. Манеж. Калининский...

Глава седьмая

КРУТОЙ ПОВОРОТ

Приближалась полночь. Гуров сидел в "Жигулях", терпение - одно из главных качеств, которыми должен обладать сыщик. Машину он поставил в ста метрах от здания цирка, темень была непроглядная, но расположиться ближе сыщик не рискнул. "Возможно, я тяну пустышку, - рассуждал он, напряженно вглядываясь в темноту, - но, думается, кто-то должен сюда явиться либо некто выйдет из цирка. Надо терпеть".

Около девяти вечера, когда Гуров в номере Юдина вышел из кабинета в холл, хозяин бросил ему ключи от машины и сказал:

- Голубая "шестерка" стоит у подъезда. Я не знаю, зачем мне все это надо, видно, пришла пора, и я сдвинулся по фазе.

- Спасибо, - поймав ключи, ответил Гуров. - Никуда ваша "крыша" не поехала, наоборот, срабатывают здоровые инстинкты.

- О вас спрашивали по телефону, затем двое явились, пытались меня запугать, - Юдин самодовольно улыбнулся. - Почему в органах работает так много дураков?

- Полагаю, обычный процент, нормальный для общества в целом, - Гуров чуть помедлил и добавил: - Просто у нас власти чуть больше, потому глупость светится ярче.

- И чего вы не уходите?

- Из упрямства, да я больше ничего и делать не умею.

- Врете, вам сорок, можно сказать, молодой совсем. Сегодня человек с головой да еще с принципами прошлого века...

- Спасибо, Борис Андреевич, вы говорили с приятелем? - перебил Гуров.

Не мог Юдин привыкнуть к подчинению, бесила манера сыщика вести разговор и его убежденность в своем превосходстве.

- Я и не думал звонить, - ответил Юдин раздраженно, но вспомнил, что в кабинете стоит параллельный телефон. - Вы подслушивали?

- Ага. Каюсь, подслушивал, - Гуров искренне вздохнул. - Омерзительно, только я подслушивал не вас. Аппарат долго тренькал, потом звякнул междугородный, каков результат?

- Он вылетит завтра утром, к полудню будет здесь и позвонит. Оказалось, что он о вас знает, потому и согласился.

- Кто-то сказал: человек половину жизни работает на имя, затем имя работает на него. Возможно, мне придется у вас переночевать. Не возражаете?

- Пошли вы к черту! Вас мое мнение абсолютно не интересует!

- Не адекватно вы ко мне относитесь, Борис Андреевич: если бы я вас не ценил, то не просил бы приехать и сейчас бы меня здесь не было.

- Ладно, ладно, - миролюбиво, даже смущенно пробормотал Юдин. - Мы, словно мальчишки, препираемся. Чувствую, вы крепко насолили местным властям. Не мне вас учить, сами отлично знаете, область на местах самолюбива, местная милиция еще дальше от закона, чем московская. Вы своими званиями не обольщайтесь, поберегитесь.

- Спасибо, Борис Андреевич, - Гуров поклонился, понял, что получилось по-шутовски, с издевкой, подошел к Юдину, взял за плечи. - Самая искренняя благодарность. Не за предупреждение, за работу.

Юдин смутился, ответить не успел, зазвонил телефон.

- Слушаю, - ответил Юдин, помолчал, продолжал раздраженно. - Не понимаю, почему Льва Ивановича ищут именно у меня? Так, так, к сожалению, ничем не могу помочь. Хорошо, минуточку, - он бросил быстрый взгляд на Гурова, достал авторучку, хотел записать, но не нашел на чем, вытянул из кармана денежную купюру, - диктуйте, увижу, передам обязательно.

- Неужели кого еще? - пробормотал Гуров, подошел, взял у Юдина тысячерублевую ассигнацию, взглянул на запись, вернул. - Я знаю этот номер.

- Все вы знаете, - Юдин сунул деньги Гурову в карман. - Возьмите на память. Значит, так: трижды звонила Москва. Вас срочно требуют по этому номеру.

- Этот человек зря не требует. - Гуров взглянул на часы. - Придется звонить. Только разговор закажете вы, когда соединят, начнете говорить, я подключусь с другого аппарата, тогда положите трубку.

Юдин хотел было снова возмутиться, лишь махнул рукой, соединился с междугородной. Телефонистка ответила, что предупреждена, можно не вешать трубку. Москва будет немедленно. Гуров взлетел на второй этаж. Когда связь установилась, сыщик услышал ровный с хрипотцой голос:

- Орлов слушает.

- Здравствуй, - сказал Гуров и, услышав, что Юдин трубку положил, спросил:

- Где горит?

- У тебя, - ответил Орлов, и сыщик как бы увидел, как генерал мнет короткопалой ладонью лицо. - Я виноват. Лева, да об этом потом. Когда мы расставались, ты почувствовал, что недоговариваю, да еще удачи пожелал. Ты подумал, что я придерживаю информацию по делу, а вопрос в ином. Я старый сентиментальный идиот, мне друга беречь надо, а я о чести мундира пекусь. Есть данные, что в милиции города, где ты сейчас, творится беспредел. Министров меняют, ни у кого руки не доходят, мать их так. Мне звонил этот говенный генерал...

- Да. Илья Николаевич Фомин, - подсказал Гуров.

- Вот-вот, имечко папаня с маманей ему дали доброе, а с сутью неувязочка случилась. Сука он и подонок редкостный. Нет, со мной он говорил нормально и о тебе худого не сказал, но голос тухлый, из трубки сортиром несло. Говорит мне, что в городе криминогенная обстановка, партию убрали, в милиции коррупция, а ваш товарищ, ты то есть, в одиночку по улицам шастает. А нас, случаем, не слушают?

- Не должно, техники у них нет, а посадить оперативника на телефонный узел ума не хватит, однако давай закругляться, - ответил Гуров. - Я вас понял. У меня дурная мыслишка появилась, проверь сразу поутру: в какой стране на последних гастролях находился цирковой номер "Русские медведи", в какой стране последние гастроли.

Полковник Гуров ошибся - оперативник на телефонном узле был. Но он был службист и дурак. Вместо того чтобы сразу сообщить своему начальству, что Гуров из гостиницы разговаривает с Москвой, опер решил выслужиться и разговор корявым почерком заносил в блокнот, затем перечитывал, дополнял по памяти, только после этого бросился к машине, не терпелось доложить лично. Выбегая с телеграфа, он опомнился и позвонил. Генерал дал команду, потом кого-то не оказалось на месте, газик стоял во дворе, но водитель отошел то ли в буфет, то ли в сортир. Прискакал опер с телеграфа, кинулся в главный кабинет.

Гуров вышел из дверей гостиницы, но не стал спускаться по центральной лестнице, а двинулся вдоль корпуса, мимо традиционных колонн. За последней остановился, оглядел автомобильную стоянку, где ютились пять машин. Гнутый фонарь высвечивал лишь силуэты, цвет разобрать было невозможно. Две иномарки, "Волга", "Москвич" и "Жигули" - определил сыщик и начал спускаться по боковой лестнице, когда услышал нарастающий звук автомобильного мотора. Через несколько секунд милицейский газик остановился, захлопали двери, три фигуры кинулись к центральным дверям.

"Беспредел", вспомнил Гуров Орлова, самодовольно подумал про себя, что все-таки он мужик умный. Перед уходом сыщик увел Юдина из номера, велел сдать ключи, сказать, что отправился прогуляться, и сесть на время в ресторане, желательно, присоединившись к какой-нибудь компании.

"Жигули" оказались в прекрасном состоянии, движок завелся с полуоборота, урчал мягко, ритмично, сыщик выкатился со стоянки, направился к цирку, проехал мимо, сделал круг, наконец выбрал место.

Теперь стоит уже третий час, ждет, неизвестно кого. Но сыщик не томился, наоборот получал от покоя удовольствие, уж очень во многом необходимо было разобраться, отделить сиротливые факты от многочисленных предположений, разложить по кучкам, рассовать по полочкам.

Гуров курил, определил себе одну сигарету на тридцать минут, чтобы не задохнуться, опустил стекло, продуло отлично, стало мерзко, пришлось включить двигатель и печку. Сыщик взглянул на приборный щиток, увидел, что бак полон, и это при том, что бензина нет и после скачка цен. За большие деньги все есть, поправил себя сыщик. Машина? Пожалуйста, новехонькая и стоит у подъезда, бензин под пробку, ключи в аккуратном кожаном чехольчике. Гуров был опытный сыщик и умный мужик, однако, рассуждая так, ошибался.

Серьезные коммерсанты оказывают друг другу услуги не только за деньги, хотя последние незримо всегда присутствуют. Местному бизнесмену польстило, что к нему обратился лично Борис Андреевич Юдин. Просьба ерундовая, выполнить легко, а при случае среди своих можно обронить, мол, мы с Борисом дружны. А хлестнет петля, так не грех и с ответной просьбой обратиться. Юдин, известно, мужик памятливый и обязательный.

Гуров одернул себя: нельзя рассуждать о постороннем, надо сосредоточиться. Начнем от печки. Почему некая сила обрушилась на "медведей"? Клетка, которая проходит таможню без досмотра...

Собрались вывезти серьезную контрабанду, предположительно наркотики. Выдвинув такую рабочую версию, сыщик остался собой доволен.

Гуров вообще относился к себе хотя и с определенной иронией, но с большим уважением. В самоуверенности и самоуважении сыщика была огромная сила, но одновременно таилась и серьезная опасность. И приближался момент, когда жизнь напомнит ему некоторые достаточно тривиальные истины.

Хотели вывезти - сорвалось. "На первый взгляд выглядит убедительно, однако при ближайшем рассмотрении, - рассуждал сыщик; вглядываясь в темноту, ни черта не складывается. Почему начали преследовать "медведей", с какой целью? Бессмыслица. Оставлю, как есть, переключусь", - решил Гуров, закурил, опустил стекло. Сырой воздух ворвался в салон машины, освежил лицо. "Кажется, я ошибся, и никто ни к кому на встречу не пойдет. Итак, переключусь, - подстегнул себя сыщик. - Кто дает команду? Кто убивает? Где-то существуют мозг и капитал. Далеко, почти наверняка в Москве. Я полагаю, что это мой старинный приятель Роговой. Возможно, иной человек, но такого же масштаба и солидности. Здесь, рядом, убийца-профессионал. Между ними находится еще одна фигура, которая меня интересует, пожалуй, больше всего. Убийцу я в конце концов просчитаю либо выманю, а генерального директора мне отсюда не достать. А вот этого, среднего, как нащупать? Он руководил боевиками, здешний убийца лишь один из них. Если встреча с приятелем Юдина состоится, то я смогу приблизиться к среднему, для меня главному звену. Если я этого человека захвачу, то от него тянутся ниточки как вверх, так и вниз".

В промозглой темноте что-то шевельнулось, сыщик напрягся, протер боковое стекло и увидел очень высокую фигуру, которая выскользнула из-за здания цирка и быстро зашагала в сторону Гурова. Он прилег на сиденье, хотя в темноте, через мокрое стекло человек рассмотреть ничего не мог. Когда, по расчету сыщика, человек миновал машину, Гуров приподнялся и без труда распознал в незнакомце Михаила Рогожина. Гигант широко шагал в сторону центра города. Сыщик выждал, развернулся, продвинулся следом и решат, что, видимо, машину придется оставить. Впереди блеснул свет фар, из боковой улицы выкатился милицейский газик, развернулся в сторону Гурова, ослепил дальним светом, рванулся и встал перед "Жигулями". Сыщик едва успел нажать на тормоз.

Если Рогожин с улицы свернет, я его через несколько секунд потеряю, подумал сыщик, выскакивая из машины и доставая удостоверение.

- Ребята, свои. Я полковник милиции, дайте проехать, тороплюсь! - Гуров одной рукой прикрыл глаза от слепящего света фонаря, другой протягивал удостоверение.

"Почему из газика вышли трое?" - подумал сыщик. Патрульная машина. Почему двое в штатском? Он ощутил знакомое чувство опасности, но не мог переключиться с уходящего Рогожина на окружающих его мужчин.

- Извините, - спокойно сказал лейтенант, взял удостоверение, - коли действительно свой, сейчас поедете. Техпаспорт, права, пожалуйста.

- Я тороплюсь, лейтенант.

- Вы торопитесь, это понятно, - добродушно ответил лейтенант. - А у нас заявление об угоне, - он мазнул лучом фонаря по номеру "Жигулей". - А угонять машины не дозволено ни полковникам, ни маршалам.

Гуров понял, что Рогожин ушел, что перед ним ломают комедию и придется ехать в управление, объясняться с генералом. Сыщик ощущал опасность нервами, кожей, всем нутром, но сознательно гнал ее прочь. Машина, мундир... Главное, генерал звонил Орлову, говорил с ним. Они не посмеют тронуть меня.

Если бы Гуров напал первым, то, вероятно, сумел бы вырваться, но самоуверенность подвела, он промедлил. Один из штатских оказался у сыщика за спиной, чего последний в подобной ситуации позволить не мог, понял, пригнулся, рванул в сторону, но опоздал. Штатский ударил рукояткой пистолета, целил в затылок, но так как сыщик дернулся, удар пришелся сбоку, чуть выше уха. Он мог бы устоять, но понял, что несколько секунд все равно не боец, и тяжело рухнул на асфальт.

- Отпрыгался, - усмехнулся лейтенант.

- Надень на него браслеты, - сказал штатский, который ударил.

Судя по тону и по тому, что ударил именно он, сыщик понял, что говорит старший.

- Чего возиться? Пришьем, закинем, доставим, - возразил третий.

Можно ударить по ногам, одного я вырублю сразу, но, если они готовы стрелять, я не успею, подумал сыщик, застонал и завалился на спину. Сделал он это для того, чтобы наручники надели спереди, а не завернули руки.

- Мудак, ты слышал? Надень браслеты. Ты тут палить собрался? Завтра здесь от московских сыскарей не протолкнешься. Где нашли? Что? Как? Все облазят, всех расспросят.

Сыщик лежал неподвижно, почувствовал, как кисти сжал металл, как быстрые руки шарят по карманам, вытаскивают из подмышки пистолет.

- Вот это пушка!

- Надо отсюда подаваться, очухается, заорет!

- Добавим, - усмехнулся старший. - Кто и увидит, подумает, с пьяным возимся. Дай подумать, куда его отвезти и прикончить. Мы должны место подходящее определить, где нашли, следы оставить, мы это место знаешь сколько раз будем показывать? Сколько раз придется объяснять, как сами туда топали.

Товарищ капитан, - лейтенант поперхнулся. - Я не понял, вы что же, собираетесь его убить?

- Не "вы", а "мы"! Ты совсем сопливый, лейтенант.

- Генерал приказал задержать и доставить, - голос у лейтенанта сел. - Я убивать не согласен. Я никогда, тем более своего!

- Заткнись, ты уже по уши в этом дерьме. Тебя дважды видели в гостинице.

- Капитан, капитан! Они найдут десяток свидетелей, которые видели, что мы разыскиваем полковника! Витька сидел на телеграфе. Они выяснят, что мы прослушивали его разговоры. И мы привозим его мертвым! Нам петля! Я лично не хочу!

- А я к бабе в постель хочу! Хватайте его, волоките в газон!

- Не буду, под вышку не пойду! - настаивал лейтенант. Сыщик чуть приоткрыл глаза, увидел, как старший схватил лейтенанта за грудки.

- Стой, сука! Какая вышка? Ты что, малый, умнее всех?

- Так свидетели есть...

- Свидетели чего? - зашептал старший. - Люди видели, как мы мечемся по городу, разыскиваем дорогого гостя, уберечь желаем! На телефоне человека держим, может, дорогой полковник в Москву захочет позвонить, мы его засечем, перехватим и защитим. Генерал его к себе приглашает, а он, упрямый, в чужом городе, где сегодня бандит на бандите, героя изображает! Ну, не успели. Ну, виноваты! Ты понял, щенок? Гостиница, телеграф, все, кто нас видел, это наши свидетели! Наши!

Гуров застонал, перекатился на живот, встал на колени, тяжело выдохнул и сказал:

- Вы что, ребята? Я сам пойду, вот поднимусь и пойду.

- Конечно, пойдешь! - старший схватил Гурова под мышки, поставил на ноги. - Ты чуешь, какая у меня рука? Не наводи на грех, волокись в машину, поедем к генералу.

- Поедем, поедем, - бормотал Гуров, скованные руки сунул за пояс, нащупал теплую рукоятку "беретты", которую ему привез Юдин.

- Хилый ты мужик, - сказал миролюбиво старший, он решил вывезти жертву на место предполагаемого убийства без эксцессов. - Я и ударил-то вполруки, а ты уже чуть живой. Ты уж на меня генералу не жалуйся...

- Свои люди, сочтемся! - Гуров пружинисто выпрямился, выхватил пистолет, выстрелил старшему в лицо, мгновенно выстрелил в голову второго штатского, направил пистолет на опешившего лейтенанта. - Спокойно, лейтенант. Я слышал, что вы были против убийства, и обязательно подтвержу это руководству.

Сыщик говорил быстро, четко выговаривая слова, требовалось успокоить лейтенанта, который ошарашенно смотрел на скорчившиеся тела оперативников.

- Возьми из кармана этого ключ, - Гуров ударил штатского, который надевал наручники, ногой в живот, - сними железки! Быстро!

Лейтенант смотрел на пистолет, шарил в карманах своего содельника вслепую.

- Спокойно, лейтенант, спокойно, я без нужды не выстрелю, соберись, смотри на свои руки, а не в дырку пистолета, - говорил сыщик, внимательно наблюдая за старшим, так как понятия не имел о силе парализующего газа, которым были заряжены патроны "беретты".

Но лейтенант действовать спокойно и обстоятельно не мог, дрожащими руками шарил по карманам.

- В заднем брючном проверь, - приказал Гуров, увидев, что старший пытается подняться.

Сыщик хотел выстрелить вторично, передумал, шагнул и ударил ногой в голову.

- Я ничего не скажу генералу.

- Нашел! Я нашел ключи, товарищ полковник! - радостно воскликнул лейтенант.

- Стоп! Опусти руки! Подойди! - командовал сыщик, понимая, что лейтенант на сопротивление не способен, но рисковать не хотел.

Лейтенант встал по стойке смирно. Гуров уперся пистолетом ему в грудь.

- Сними наручники!

Сыщик забрал у лейтенанта его пистолет Макарова, дослал патрон, газовую пукалку убрал в карман. Заморская игрушка сработала отлично, но все равно увереннее себя чувствуешь, когда в руке боевое оружие.

- Теперь соедини руки этих людей, защелкни наручники и отойди на два шага.

Шок прошел, лейтенант действовал ловко, все выполнил и отошел в сторону. Гуров нагнулся, начал обыскивать лежавших, когда один зашевелился, добавил ему пистолетом по затылку. Гуров отобрал у старшего свой пистолет и удостоверение, забрал личное оружие и документы, обнаружил вторую пару наручников.

- Что теперь будет? - пробормотал лейтенант.

- Обычно после гулянки наступает похмелье, - ответил Гуров, жестом подозвал лейтенанта, пристегнул его запястье к руке одного из лежавших.

Молодой парень был полностью деморализован и не сопротивлялся. Сыщик вынул из-за пояса собственные наручники и пристегнул вторую руку лейтенанта к ручке милицейского газика, отошел на несколько шагов и оглядел общую картину, словно художник, который закончил работу и оценивает результат, не требуется ли где добавить штришок.

- Старею, - сыщик осуждающе покачал головой, залез в карман лейтенанта, будто тот и не был живым человеком, забрал документы, - вынул из замка зажигания ключи от газика, документы рассовал по карманам, а пистолеты, как дрова, бросил на пол "Жигулей".

- Пора прощаться, лейтенант, сказал Гуров, в последний раз оглядывая прикованных друг к другу и к машине людей, которые собирались стать убийцами. Мерзопакостно, - он подошел к лейтенанту вплотную, ткнул пальцем в грудь, - я подтвержу, что ты старался их остановить.

Лейтенант хлюпал носом, кивал и пытался утереть слезу. Гуров оглядел пустынную улицу, слепые дома, подумал, что выстрелы наверняка слышали, могли позвонить, сел в машину и уехал.

Гуров прижимал к голове бутылку со льдом, который вытащил из своего холодильника Юдин, в другой руке держал телефонную трубку.

- Ты должен вылететь первым рейсом, возьми с собой прокурорского и служаку из инспекции чином повыше. Я прихватил местного командующего.

- Ты все просчитал? - сиплым голосом, явно со сна, спросил Орлов. Сейчас ночь, мне надо всех поднять, осечки не будет?

- Обижаешь, Петр.

- Смотри, ты умный, боюсь, ты слишком умный, - сердито проворчал Орлов. - Вырастил на свою голову.

- Ну что выросло, то выросло.

- Тебя не убьют до нашего прибытия?

- Это вряд ли, - усмехнулся Гуров, взглянул на валявшиеся в кресле пистолеты. - Если только вызовут ОМОН.

- Зря шутишь, если так серьезно, никто не помешает и ОМОН пригласить. Лева, прошу как друга, не играй в героя, уйди на дно, всплывешь, когда увидишь, что мы прибыли.

- Слушаюсь, товарищ генерал, - Гуров не удержался и ехидно добавил: Удачи тебе, сыщик.

Юдин полулежал в кресле, изображая спокойствие и безразличие, получалось неплохо, но пальцы руки, выбивавшие на подлокотнике дробь, свидетельствовали, что хозяин человек нормальный.

- Вы ограбили военный склад? - спросил Юдин как можно безразличнее.

- Нет, всего лишь разоружил патруль.

- Хреновый патруль, отдали оружие, а вам поставили лишь одну шишку.

- Я ловкий, - с присущей ему "скромностью" ответил сыщик и начал собираться.

- Предложил бы вам остаться, но у меня нет никакого желания идти с вами по одному делу.

- Как партнер по делу я совсем неплох, - обиженно ответил сыщик, надел плащ, рассовал пистолеты, проглотил тонизирующую таблетку.

- Партнер-то подходящий, не нравится, как развиваются события. Я позвоню в Москву и отменю прилет знакомого?

- Ни в коем случае, - Гуров ощупал плащ, проверил, все ли уложено удобно. - Тем же самолетом прилетят генералы, которые займутся всей этой ерундой, а у нас с вами дела серьезнее.

- У нас серьезные, а это ерунда? - Юдин поднялся.

- Слушай, Борис, не придирайся к словам, - перешел на "ты" Гуров. - Ты же видишь, я вздернутый, хочу казаться спокойным.

- Ну извини, - Юдин развел руками.

- К тебе могут прийти...

- Я и не раздеваюсь, - перебил Юдин.

- И абсолютно напрасно, ты как раз ложись спать спокойно, как человек. Могут прийти, могут звонить, милиции следует отвечать правдиво. Мол, да. Этот тип приходил, звонил в Москву. Чтобы звонить из его номера, нужно иметь талончик, а из люкса можно в кредит. Как ты понял, этот тип звонил своему начальству, просил немедленно прилететь, а больше ты ничего не понял.

- Все верно, а пистолеты? - улыбнулся Юдин.

- Не видел.

- А правда?

- Она бывает в усеченном виде. Машину я снова забираю.

- Она же в розыске.

- Ребята блефовали, - Гуров шагнул было к дверям, остановился, взглянул на часы. - Думаю, что их еще не нашли, однако... - он бросил ключи на стол.

- Ну, - Юдин улыбнулся. - Как вы говорите, удачи...

- Тс-с! - Гуров приложил палец к губам, открыл дверь, повернулся и сказал: - Пошел к черту!

Сыщик лишь тронул звонок, как дверь распахнулась. Директор Колесников по кличке Капитан встретил спокойно, даже радушно, словно каждую ночь к нему заявляются без предупреждения.

- Пройди на кухню, - он указал на дверь, - за собой притвори, дети спят, я сейчас.

Гуров прошел, стянул тяжеленный плащ, огляделся. Кухня была маленькая, скромный белый гарнитур, хлипкий столик, маленькие табуреточки. Сыщик свернул плащ, осторожно присел. На Капитане был адидасовский тренировочный костюм, который обтягивал его литую фигуру, подчеркивая арбузный животик и слегка кривоватые ноги. Он вошел бесшумно, плотно прикрыл дверь, зажег конфорки, поставил чайник, будничным тоном спросил:

- Есть хочешь? Имеется торт, мечта! Гуров попытался вспомнить, когда последний раз ел горячее, не вспомнил и спросил:

- А если тарелку супа?

- Можно, - Капитан достал из холодильника кастрюльку, поставил перед Гуровым тарелку, положил вилку, ложку, сел напротив. - А я полагал, что ты заскочишь.

- Полагал? - искренне удивился сыщик. - Это почему?

- Так в гостинице тебе нельзя, в цирке тоже нехорошо. А в городе у тебя кто? Думаю, либо к Сильверу с Классиком, ты ведь про желтый домик спрашивал, либо ко мне. - Капитан привычно дернул подбородком, глядел хитро, явно ждал вопроса.

Сыщик сделал вид, что ловушки не заметил:

- Это почему мне в гостинице нельзя?

- Говорят, недавно стреляли.

- Бывает, а я при чем?

- У нас не Москва, уважаемый полковник, усмехнулся Капитан. - Сын Митрофановны в ментах служит, вечером позвонил, говорит, домой не жди, нас тут заезжий москвич на уши поставил. Митрофановна знает, что в цирке убивали и москвич без дела болтается, позвонила. А через два часа из другого дома звонят, жалуются, что под окнами пальба. Я хоть на голову и не раз падал, однако не все отшиб.

- Из директоров выгонят, приходи, в оперы возьму, - сказал Гуров.

- Обязательно, - буркнул Капитан, обернулся к плите, переставил кастрюльку, налил полную тарелку пахучих щей, плюхнул огромный кусок мяса.

Гуров сглотнул слюну, взял ложку, сожалея, что нельзя накинуться немедля, так как щи только вскипели. Он переложил с колен тяжеленный плащ, с пистолетами, начал ложкой остужать щи, ждал вопросов.

- Я человек гостеприимный, за тарелку харчей ничего не требую, если можешь, скажи, что творится.

- Мои клиенты порой говорят: знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Старая присказка, - Гуров подул на ложку, попробовал. - Вкусно, но горячо.

- Так всегда: коли вкусно, обязательно горячо.

- А торт?

- Не юли, полковник.

- У вас два, может, и три дела в городе смешались. Стрельба и ночная суетня к твоему цирку отношения не имеют. А вот смерть Ивана и вчерашнее убийство Семена Григорьевича... К сожалению.

- А если бы ты не приехал, то ничего бы не было, - убежденно произнес Капитан.

- Возможно, - кивнул сыщик, - в цирке и не было бы, - подумал и добавил:- хотя вряд ли, чугунок-то на огонь уже поставили. Убили бы не одного, так обязательно другого, без крови не обошлось бы никак.

- И убийца среди моих? Ты спрашивал, где Классик живет. Перекрестись, полковник.

- Я сыщик, Алексей Иванович, - ответил Гуров. - А у нас, сыщиков, такая болезнь, все спрашивать, любопытно очень. А ты, Капитан, в чужой номер не лезь, могут покалечить, если не хуже. У тебя своя делянка, у меня своя, давай каждый будет делать, что умеет.

- Мне сказать нечего, - Капитан подвинул горчицу, - выступай по своему усмотрению, уже доложили, что ты артист огромадный.

- Ну вы даете, ребята! - Гуров рассмеялся, доел щи, принялся за мясо. Позвонили, доложили, брякнули, тренькнули - не город, а коммунальная квартира.

- Так оно и есть, - Капитан согласно улыбнулся. - Ты только учти, наш Илья Муромец не просто главный мент, он в городе хозяин. Поберегись. Но если ты нашей паскудине хвост прижмешь, мы тебе от всего города поклон отвесим и в церкви большую свечу поставим.

- Вам пора начать скидываться, - Гуров доел мясо, горчица была хоть и домашняя, но злая, он с последним куском горчицы переложил, закашлялся, утер слезы. - Большое спасибо. Скажите, у вашего Классика телефон есть?

- Имеется в половине Сильвера, так все одно, можно позвонить.

- Так ведь ночь, - фальшиво застеснялся Гуров. Капитан подвинул телефон, набрал номер, начал ждать.

- Бросьте, люди спят, - уже искренне сказал сыщик.

- Ничего, снова заснут, - Капитан кивнул, мол, ответили. - Елена, это я, куда мужика девала? Ничего не случилось, просто анекдот вспомнил, позови, он прикрыл трубку, пояснил: - Сашка спать здоров, до ужаса. Сильвер, это я. Расскажи, какой соя видел. Ты не хами, с начальством разговариваешь. Какое дело? Соскучился. Ну ладно, шмыгни к Классику, передай, - Капитан прикрыл трубку: - Чего передать?

- Можно зайти? - ответил Гуров.

- Можно к нему в гости? - сказал в трубку Капитан, улыбнувшись. - Самое время? Не ложился и на гитаре играет? Ну передай, чтобы гостя ждал, они в два голоса споют.

Начальник УВД генерал-майор Илья Николаевич Фомин из кабинета не уходил, ждал возвращения группы, которой было поручено разделаться с москвичом. Кабинет был обычный, генеральский, они все на одно лицо, точнее, лица не имеют: пол, как правило, покрыт ковром, много полированной мебели, много телефонов и других аппаратов связи, половина из которых не работает. На стене обязательно портрет либо Ленина, либо Дзержинского, в последние годы в некоторых кабинетах появился Горбачев, но не прижился.

Илья Николаевич был внешностью импозантен, высок, статен, генеральский мундир как влитой, брюнетистые волосы густо напомажены, прочерчены пробором, который ввели в моду кинолюбовники 40-50-х годов. Лицо, волевое, даже красивое, без признаков пьянства и порока, совершенно не отражало суть этого человека. Он был молод, лишь готовился отметить сорокалетие, быстро продвигался по комсомольско-партийной одноколейке, два года назад стал секретарем горкома, прищурился на первого, но тут известный конфуз произошел: партия оказалась не честью и не совестью, а совсем даже наоборот. Известно, что Остап Бендер, не став графом Монте-Кристо, решил переквалифицироваться в управдомы. Секретарь горкома жил в другую эпоху, обладал другим размахом, чем юморист Бендер: увидев, что партийная одноколейка ведет в тупик, быстро переквалифицировался в милиционеры, конечно, в первого милиционера и, конечно, сразу генерала. О России девяностых годов будет написано много интересного, о генералах милиции создадут бестселлеры. Наша же история маленькая, локальная, потому скажем только, что Илья Николаевич высок, статен, власть любит и абсолютно беспринципен.

Когда он надел генеральский мундир и сел в кресло, вожаки преступного мира переглянулись, повели носом, принюхались и вынесли вердикт - это наш парень. Он быстро взял город за горло, что абсолютно естественно. Если в борьбе за город с одной стороны борется россыпь партий, лозунгов и микрофонов, а с другой - хорошо организованная, сплоченная и вооруженная стая битых хищников, то смешно спрашивать, кто победит.

Примерно полгода назад нашему генералу в Москве кто-то из единомышленников указал на Гурова и предупредил: мол, старайся с этим парнем не сталкиваться, а коли случится, перейди на другую сторону. Ты, Илья, волк, слов нет, но Гуров волкодав. Тогда еще Фомин ответил, мол, не шизик, драки не ищет, но коли жизнь сведет, разберемся, кто по какой стороне прогуляется. Содельник довольно хохотнул, глянул насмешливо и сказал, что в случае такой разборки даже при нынешних ценах не даст за генеральскую шкуру больше рубля. Тогдашний собеседник генерала был человек умный, не хотел натравливать вновь испеченного мента на матерого сыщика, но в результате короткой беседы добился именно этого результата. Тот разговор генералом в суете и заботах быстро забылся, но когда вчера донесли, что полковник Гуров в городе, прибыл и не доложил, не получив лицензии на отстрел, ведет свою охоту, а в результате уже два трупа, к тому же среди убитых единственный в городе профессионал-розыскник, генерал тот разговор вспомнил. Я хитростям оперативным не обучен, играть не стану, прикажу убить без затей, решил генерал, благо бандитов в городе хватает. Однако, прежде чем дать команду, он подстраховался и протокол соблюл. Генерал при свидетелях пригласил к себе гостя, получив отказ, опять же при свидетелях позвонил в Москву, предупредил. Ну, а на нет и суда нет.

Гурова должны были ликвидировать около полуночи, скоро три, а людей нет, и, сидя в своем кабинете, Илья Николаевич начал нервничать.

"Герои" - исполнители генеральской воли, прикованные друг к другу и к машине, полностью очухались. Однако оторвать ручку машины они не смогли, мерзли под моросящим дождем и не знали, что предпринять. Выручил Артошка.

Симпатичный коричневый карликовый пудель проживал в доме, у которого происходила трагедия, которую Гуров превратил в трагикомедию. Артошка вырос воспитанным, можно сказать интеллигентным: живот болел давно, но пес отлично знал, что хозяин спит, будить его и вести гулять - непозволительное хамство. Артошка терпел, когда же понял, что сил больше нет, он из двух неизбежных хамств выбрал, на его собачий вкус, наименьшее, подошел к хозяйской койке и деликатно гавкнул. Хозяин своего меньшого друга знал отлично: раз зовет, надевай штаны. Конечно, будь Артошка человеком, хозяин сказал бы: "Вали, друг, в туалет, мне легче за тобой прибрать, чем тащиться в дождливую хмарь". Но Артошка был чистюлей-пуделем, для него нагадить на пол - сплошное унижение, человек это знал, друга уважал, потому быстренько оделся, отпер дверь, выскочил на улицу и увидел... Он был счастливым владельцем не только пуделя, но и телефона.

Генерал выслушал невнятный, конечно, лживый рапорт, понял лишь, что грозный противник жив, здоров, скрылся в неизвестном направлении.

- Всех в камеру, с арестованными не разговаривать.

Оставшись один, генерал, естественно, вспомнил Москву, содельника, довольный хохоток и слова: "Если такая разборка состоится, я за твою шкуру, Илья, рубля не дам". Не дословно вспомнил, но довольно точно. Обозвав себя разными словами, он попытался сосредоточиться. Ничего путного не складывалось, решил лишь, что сейчас сам за собственную шкуру даст немного, остро почувствовал, какая она теплая и любимая, и распорядился привести старшего группы Стаднюка.

Капитан Стаднюк был умен, жесток и хитер, работал в розыске давно, последние годы особенно успешно, так как сотрудничал с уголовниками по старинному принципу и вашим, и нашим. Уголовные сотоварищи платили неизмеримо больше милицейской бухгалтерии, но Стаднюк на их сторону полностью не сваливал, поддерживал определенный паритет, точно рассчитав, что, окажись он на crop не мафии полностью, цена его упадет.

Хотя колени подрагивали, забинтованная голова гудела, Стаднюк вошел в генеральский кабинет с достоинством и, несмотря на конвой, достаточно твердо произнес:

- Товарищ генерал, старший, оперуполномоченный капитан Стаднюк по вашему приказанию явился.

Наглость подчиненного и возмутила, и обрадовала генерала. Он жестом отпустил охрану, кивнул Стаднюку на стул и спросил:

- Ну и как думаешь спасти свою шкуру?

- Человек без шкуры жить не способен, потому, Илья Николаевич, каждый имеет свою. Шкуры даже в цветущие времена социализма общими не сделали.

До чего дожил? Генерал, отодвинув "Плейбой", изучал собственные ладони. Такая гнида таким тоном с ним разговаривает. И хотя знал, что собирается дурака свалять, не сдержался:

- Я велю тебя убить.

- Не, - Стаднюк мотнул головой, - не велишь, Илья Николаевич, ты мужик горячий, но разумный, башковитый. Никак не велишь.

Генерал мгновенно отметил, что сидевшая перед ним "гнида" сначала в обращении опустила звание, теперь на "ты" перешла. Так он, гаденыш, скоро его без отчества оставит. Илюшкой начнет называть. Стаднюк понял, что, защищаясь, палку перегнул, встал, вытянулся.

- Товарищ генерал, прошу прощения, но я человек, офицер, мне обидно. Вы, извините, наш рассказ о происшедшем полностью не выслушали, разрешите доложу, как было, затем выскажу свои собственные соображения, что делать.

Генерал имел на руках результат, поэтому "как было" его не интересовало, но он кивнул.

- Начну с того, что признаю - я жидко обосрался. Но есть ситуация и ситуация: если тебя велосипедист сбил - одно, коли танк переехал, согласитесь, совсем другое.

"Волкодав, - вспомнил генерал. - А я на него трех дворняжек спустил, он лишь полакомился".

- Ну говори, говори, не тяни!

- Я москвича без разговоров рукояткой по затылку приговорил! воскликнул Стаднюк, хватая себя за грудь, хотя отлично помнил, что по отдаче удара почувствовал - вышло не очень. - Он рухнул, я думал, готов, разом порешил. Тут я и того, опростоволосился, начал прикидывать, куда свезти, как понагляднее для проверяющих устроить. Не подумайте, товарищ генерал, я чин-чинарем шмон сделал, пистолет и ксиву у полковника забрал. Я успокоился, товарищ лежит отдыхает, хотя вижу, живой, но ведь человек в таком виде ни на что не способен, ну если только на четвереньки подняться. Я стою, думаю, куда везти, ведь команда быстрая была, не готовились. Думаю, значит.

Генерал не выдержал, матюгнулся и закричал:

- Так что же он, раненый, безоружный, троих обезоружил и в браслеты заковал?

- Вдруг он как прыгнет! У меня в глазах сверкнуло и померкло. Очнулся в железе, и вот! - Стаднюк повернулся, показал на расплывающийся из-под повязки кровоподтек. - Полагаю, он мне, лежачему, ногой добавил. А еще полковник!

- Действительно! - настолько искренне было возмущение этой недобитой "гниды", что генерал даже рассмеялся.

- Лейтенант Щукин говорит, что у москвича газовый пистолет был. Не знаю, какие газовые бывают, но этот бьет наповал. А чего хотите: с двух метров прямо в лицо.

- Опер называется, обыскал, вырубил, а человек вскакивает с оружием в руках!

- Да, с обыском лопухнулись, признаю, как пушку из наплечника вынул, успокоился. А вот как он вскочил, не пойму. Что я, не бил или не видел, как падают? Ноги в коленях сломались, обвалился трупом.

- Трупы не прыгают и не стреляют!

- Знаю, - Стаднюк поник и искренне произнес: - Может, заговоренный? Я не верю, товарищ генерал, но, с другой стороны, сейчас всякой чертовщины развелось, тарелки над головой летают, по телевизору заговаривают, животы без наркоза режут. Ведь не вру, ведь так, товарищ генерал! Может, и этот того? Я же видел, как он упал!

- Все! Хватит! - генерал хлопнул по столу. - Ты же сам сказал: у каждого по шкуре, и замену не дают! Что ты предлагаешь?

- Найти, отобрать наши ксивы и пушки.

- Он наверняка уже позвонил и рассказал.

- Илья Николаевич, рассказ к делу не подошьешь, - Стаднюк, морщась, тронул затылок. - И уверен, что он по телефону рассказывать ничего не стал. Сказал, срочно прилетайте, и конец связи. Первый самолет из Москвы прибывает в девять утра. Столько у нас времени и есть.

- Город большой, - генерал смотрел на Стаднюка с ненавистью и думал, что если он из этой истории выпутается, то Стаднюк долго не проживет.

- Наш город - лишь большая деревня, ему спрятаться мало мест. В гостиницу он не вернется, приятелей, нам не известных, уверен, у него тут нет. Остается цирк, квартира директора Колесникова, дом, где живут Аверков, по кличке Сильвер, и клоун Куприн, по кличке Классик, пожалуй, все, больше ему деваться некуда, - рассуждал опер, поглядывая на генерала. "Полагаешь, - думал он, - моими руками жар убрать, а меня вскоре спалить? Умный ты, недаром генерал".

- Возможно, возможно, но как ты это представляешь? - генерал замялся, пытаясь вспомнить имя и отчество оперативника, не вспомнил, потому как никогда не знал. - Вы его находите, он дверь не открывает, требует прокурора, кругом десятки свидетелей.

- Главное - найти, остальное - не берите на ум, товарищ генерал, Стаднюк вновь схватился за голову. Вот саданул, подлюга, ну, достану я тебя, посчитаемся. - Мы же в дом официально не полезем, людей подошлем.

- Каких людей?

Стаднюк взглянул на генерала с сожалением, перевел взгляд на часы, вздохнул: надо делом заниматься, а тут приходится золотопогонному дураку таблицу умножения объяснять.

- И люди - забота не ваша, товарищ генерал. Вам надо готовиться к встрече высоких гостей. Чем выше начальство, тем больше значения имеет бумага, она все и решает. Слова, эмоции улетают, слезы высыхают, трупы хоронят, остается только бумага.

- А вы философ, - иронически сказал генерал, не замечая, что перешел с подчиненным на "вы".

Данный факт мгновенно отметил Стаднюк. "Ты, сука, - подумал он, - меня по имени-отчеству величать будешь. Если москвича хлопнем, поможем тебе в кресле усидеть, мы новую жизнь начнем, по большому счету".

- Полагаю, так, полковник прибыл к нам по ихним оперативным делам. Прикрыли его командировочкой с липовым заданием типа: проверь личные и рабочие дела агентов, находящихся на связи у оперативного состава города. Он должен был явиться к вам, доложиться. Он был? Нет. Человек поселился по-тихому и занялся своими делами. В городе происходят два убийства, главное, убивают сотрудника, майора милиции, начальника уголовного розыска. А это - ЧП! Мы все становимся на уши, узнаем, что какой-то неизвестный человек болтается в зоне убийств, представляется полковником. Вы звоните в Москву, главк своего человека признает, мы его начинаем разыскивать, но полковник почему-то от нас скрывается. Это одна линия, вы ее пишете подробно. Больше возмущения, и восклицательных знаков. Вторая линия - наши документы и оружие. Полагаю, что он их спрячет, нам не найти. Объяснение просто. Патрульной машиной во столько-то часов был задержан неизвестный, который предъявил документы на имя... Ясно? Ваши сотрудники поверили, ослабили бдительность, но пригласили гостя к вам, зная, что вы его ищете, так как у вас появились сомнения, что он является сотрудником и документы подлинные. Неизвестный, воспользовавшись почтением ваших людей, напал на них, оглушил из газового пистолета, забрал документы, личное оружие и скрылся. Надо подготовить заключение врача о нашем состоянии. Интересно, откуда у сотрудника милиции газовый пистолет? Вы, уже уверенный, что имеете дело с особо опасным преступником, объявили общегородской розыск. Заготовьте приказ, проставьте время. Бумага, бумага и еще раз бумага. Вы пишете до этого места, мы ищем человека. Когда мы его ликвидном, вы допишете, я вам подскажу.

- Извини, капитан, как твои имя и отчество? - спросил генерал.

Гуров сидел за старинным бюро из красного дерева и тоже писал подробный рапорт о происшедших событиях.

В допотопном кресле с высоченной спинкой дремал Классик, на овальном столе, инкрустированную крышку которого изувечили пятна, оставленные рюмками, кофейными чашками и ожогами сигарет, стояли бутылка и стакан.

Вообще комната походила на запасник старинной мебели и различной утвари. Ширма, видимо китайского происхождения, обтянута блеклым шелком, на котором еще можно было разглядеть косоглазые лица. За ширмой виднелось низкое массивное ложе на витых ножках, с потолка свисала люстра, если ее отмыть, она, наверное, засверкала бы хрусталем, из пяти ламп-свечей горели только две. У стены громоздился солидный шкаф черного резного дерева, а рядом с ним стоял манекен, одетый в парадный костюм хозяина, вместо головы торчала палка, с которой кособоко свисало соломенное канотье.

Сыщик писал подробный рапорт, стараясь придерживаться только фактов и не делать выводов, убежденный, что Орлов прекрасно и сам справится с простой таблицей умножения и на ее основе напишет свой рапорт, который и ляжет на стол министра. Сыщик пришел в эту экзотическую обитель, желая проверить свои подозрения. Не то чтобы он упирался лбом в клоуна Куприна по кличке Классик, но считал вполне вероятным, что обаятельный, смешной и внешне абсолютно безобидный человек имеет и второе лицо, беспощадное и кровавое. За свою жизнь сыщик не опасался, не потому, что считал себя сильнее и быстрее, а просто убийца не станет раскрываться перед всеми: ведь Гуров позаботился, чтобы о его неожиданном ночном визите были осведомлены и Сильвер, и Капитан.

Гуров решил посетить всех, кого занес в круг подозреваемых, начал с Капитана, перекочевал сюда, к Классику, собирался разбудить Сильвера, который, возможно, и не спит совсем. Потом на очереди были администратор Жуков, которого якобы терроризировала жена Матильда, старший конюх, мужик лет сорока пяти, расхаживающий по своему хозяйству в майке, чтобы все видели его мускулистый торс, густо разрисованный искусной татуировкой. Представив конюха, сыщик сдержал улыбку и отставил его в сторону как человека несерьезного, а поразмыслив, вернул в замкнутый круг. Сыщик знал много случаев, когда преступник умышленно выпячивал себя, засвечивался, убежденный, что такую открытую фигуру отметут в сторону автоматически. И затем, если ничего конкретного не высветится, сыщик решил, что вернется к печке, то есть придет пить чай к Михаилу Рогожину.

Гуров закончил писать, сложил листки, сунул в конверт, который взял из бюро артиста. Потом подобрал в углу тряпку, фанерный ящичек из-под посылки. Три пистолета он завернул в тряпку, уложил аккуратно, рядом пристроил милицейские удостоверения и конверт с рапортом, нашелся и обрывок шелкового шнура, которым ящик плотно перевязал. Сыщика не интересовало, спит артист или наблюдает за ним. Если Классик человек порядочный, значит, порядочный, если убийца, значит, убийца, которого только забавляет схватка московского сыскаря с местными ментами. Убийца сыщика может и выдать, пусть власти уберут от греха, но уж компромат на местных ментов убийца сбережет лучше, чем кто-либо.

Классик иронически улыбался, спал или наблюдал и улыбался, длинное веснушчатое лицо было спокойно, если не красиво, то безусловно интересно, неординарно, сейчас, когда глаза закрыты, видно, какие у него длинные и густые ресницы. Руки артиста лежали на подлокотнике, длинные с ярко выраженными суставами пальцы не дрожали, фигура дышала покоем, умиротворением. Сейчас Классик походил на владыку, сидящего на троне и прикрывшего глаза перед принятием судьбоносного решения. Худоба, даже костлявость артиста не вводила сыщика в заблуждение, он прекрасно знал, люди такой комплекции бывают неимоверно сильны, а уж как Классик быстр и ловок, Гуров видел, наблюдая представление на арене цирка.

Гуров вернулся к бюро, сел, закурил. "Не поднял ли я больше, чем могу снести? Война на два фронта всегда тяжелая, как правило, безнадежная. Может, до прибытия Орлова, пока он не защитит меня от прессинга генерала, следует от главного задания отказаться?" Сыщик взглянул на часы, уже пятый, машину и скованных содельников местные власти могли найти. Какое-то время ушло на доставку, ругань, выяснение отношений и взаимные угрозы, но перед опасностью они, безусловно, объединились. "Уж один-то настоящий оперативник у них имеется, а профессионал меня просчитает за несколько минут. Минус гостиница, минус цирк, остается Колесников, далее дом, в котором я и нахожусь".

Почему полковник Гуров ушел из номера Юдина, где, казалось бы, ему ничего не угрожало? Мы не устаем повторять, что в России власть коррумпирована, правит бал мафия, уже догнали всех ii вся. Мы догоняли - и перегоняли Америку по всем статьям, не перечесть, результат на прилавках и наших лицах. На самом же деле мы впереди лишь по части болтовни, где мы действительно короли, наши парламент и правительство в полном составе можем смело занести в книгу Гиннеса. Мы похожи на бегуна, который отстает на тысячу миль и передвигается медленнее соперника, а все плюется и бормочет, мол, я тебя догоню и тогда...

Короче, мы в преступности, слава Богу, отстаем, как и во всем остальном. И закройся полковник с оружием в руках в номере, расстреливать замки, бросать бомбы не посмели бы. Однако Гуров втянул в историю Юдина, человека постороннего, согласившегося помочь, и не мог рисковать его жизнью. Пока жив сыщик, свидетель в безопасности, когда они рядом, то и мишень одна. И полковник был вынужден из гостиницы уйти, да и что греха таить, червячок самолюбия подтачивал, не давал бросить дело "Русских медведей".

Гуров вновь взглянул на Классика: может, бросить, дождаться Орлова, свалить на него разборку с местными? Может, и осталось всего лишь руку протянуть и маску сдернуть? Роговой далеко, убийца рядом, его взять удастся, а среднее звено, которое больше всего интересует, не вытянуть, цепь оборвется. На свидание с кем ходил Рогожин? Кто такие супруги Соснины, мои милые соседи? Гуров вспомнил Ольгу, она уплыла, чары рассеялись, исчез дурманящий аромат. И слава Богу, хотя и жаль: не так много радостей в этой жизни.

- Господин полковник, коньячка отведайте, прикажете чайку разогреть? спросил Классик, глядя на сыщика огромными, несколько загадочными глазами.

Гуров понял, в чем их секрет. Ресницы. Глаза обычные. Но ресницы, необыкновенно длинные и густые, придавали им загадочность и необыкновенную красоту.

- Как спалось? - спросил Гуров.

- Я не спал, дремал, немного путешествовал, - застенчиво улыбнулся артист. - Я и горький пьяница лишь оттого, что люблю фантазировать, улетать в мечту. Меня алкоголь не глушит, а приподнимает, уносит, конечно, потом расплачиваюсь, - он вытянул руки, растопырил пальцы, показал, как они порой трясутся, и рассмеялся. - Так в жизни за все приходится платить. У вас неприятности, - он не спрашивал, сказал утвердительно.

- Можно сказать и так, в принципе, пустяки, меня решили убить, - Гуров внимательно следил за лицом артиста.

Классик пожал узкими плечами, глазом не моргнул, лицом не дрогнул. Сыщик удивился: на подобное заявление должна быть реакция, у нормального человека - естественная, у убийцы - наигранная. А у артиста никакой, словно услышал, что дождь во дворе.

- Сдается мне, что наши доморощенные бандиты определили себе срубить деревце не по плечу, - спокойно произнес Классик, взглянул на темные окна, легко поднялся, погасил верхний свет, зажег стоявший в углу причудливой формы торшер. - Я мимо рта и так не пронесу, - и плеснул в стакан. - Признаюсь, вы мне сразу и активно не понравились. Наверное, нормальным людям не видно, а я, человек остро чувствующий, знаете, как вас воспринял? Боюсь, я витиевато выражусь, напыщенно, но достаточно точно. Я с вами познакомился и ощутил: обман творится. Булатный клинок под видом столового ножа, пантера дворовым котом прикидывается.

- Большего оскорбления в жизни не слышал, - обиделся сыщик.

- А вы что хотите? - возмутился Классик. - Да из известных актеров один из ста способен внутренне перевоплотиться, только гениям дано. А вы сыщик, говорят, очень талантливый, так ведь сыщик, а не артист, существа своего изменить не способен, и ток от вас идет...

- Я тоже токи и запах чувствую, - обронил Гуров, не всегда, но довольно часто.

Артист на выпад снова не среагировал.

- Так это обязательно, иначе вы не сыщик, а участковый. Вам этот ящичек припрятать нужно, так понимаю? У меня негде, не думайте, что боюсь, только прятать у меня - пустое. А вот у Сильвера, - он указал на дверь, - можно. Саша - человек верный, у него подвал с овощами и припасами, перебрать - рота солдатиков потребуется.

- Спасибо, - ответил Гуров. - К вам в такое время прийти кто может?

Классик взглянул на часы.

- Очень даже обычно, около шести. Девочки-бабочки, их опасливые мужики из номеров выставляют, девочки своих родичей либо хозяек беспокоить не хотят, сюда и заскакивают. Обогреваются, вздремнут часок-другой, перышки почистят, ну и кто на службу, кто к детям, по-разному.

- Значит, если зайдут, то остаются, сразу не уходят?

- Остаются. Занять у меня трудно, сам в долгах существую. Чай, рюмка, койка, больше от меня никакого профиту.

- А к Сильверу в такую пору кто может заглянуть?

- Там жена, дети, девочки и порога не переступят, - ответил Классик, задумался. - Один человек может явиться. Случалось. Семен, брат жены. Он, как и я, - артист поднял стакан. - Употребляет. Только я пью и в этом кресле летаю, Семен же шатун, ему необходимо движение, потому может заявиться в любой час.

- Спасибо, - Гуров поднялся, надел плащ, взял ящик. - Семен фигурой высок, низок, широкий, худой?

- Маленький и горбатый, - ответил Классик и впервые за весь вечер удивился.

Человеку говорили об убийстве, намекали на опасность разоблачения, он бровью не вел, а спросили, как выглядит брат соседки, - удивился. И сыщик удивился, впервые в жизни он провел в обществе человека несколько часов и ничего в нем не понял.

- Спасибо за приют, надеюсь, вечером увидимся, - сказал сыщик и вышел в темень и дождь.

Глава восьмая

ТУМАН

Прежде чем зайти в гости к Классику, сыщик обошел дом, посмотрел имеющиеся к нему подходы, оглядел соседние строения и выяснил, что примыкающий дом пустует. Готовили домишко то ли к сносу, то ли к капитальному ремонту, внутренности вытряхнули, а кирпичный остов бросили. Люди, верные социалистическому выбору, всегда отличаются широкой натурой, стоит ли о пустяках думать, ну собирались, теперь передумали, денег не хватило, возможно, просто забыли.

Гуров вышел от Классика, проскочил под дождем два десятка метров и нырнул в проем, который некогда закрывала дверь, последнюю, естественно, украл алчный частник. Позиция у сыщика получилась очень удобная: подъезд дома, где жили Сильвер с семьей и одинокий Классик, находился буквально рядом и даже в такой темноте и ненастье просматривался отлично. Крыша, конечно, протекала, но имелся просторный сухой угол, отгороженный остовом кровати. Судя по газетным обрывкам, банкам, даже целому стакану, в этом углу недавно проживали. Из остова дома имелось три выхода в разные стороны. В общем, место было замечательное, в сыщик там быстро обустроился, даже соорудил сиденье из двух ящиков. Он закурил, огонек увидеть не могли, а дым сквозь дождь не выползет. Гуров довольно усмехнулся, он здесь и до прибытия самолета может отсидеться.

Транквилизатор сильный, а в сон все равно клонит, вторые сутки заканчиваются, а он уже не мальчик, рассуждал Гуров, неотрывно наблюдая за подъездом. Вот познакомился он с артистом Куприным по кличке Классик. Умен, образован, талантлив, острый, с хорошей реакцией, пьяница, но не алкоголик, самоуправляем полностью. Подобными качествами может обладать и профессиональный убийца, и нормальный, нравственный человек. Практически не выяснил ничего, не продвинулся ни на шаг. Неверно - не прояснил с Классиком, но отчасти высветил Сильвера. Его разбудил Капитан, сообщил, что к соседу среди ночи пожалует гость. Убийца должен был бы зайти на огонек. И дело не в нервах, они могут быть стальные либо отсутствовать за ненадобностью. Зайти к соседу следовало бы в поисках информации, благо и предлога не требуется, заглянуть в подобной ситуации даже естественно. Сильвер не пришел, поднялся, предупредил коллегу о предстоящем визите и лег спать. Семейный, тоже в его пользу. И дело не в том, что люди, имеющие семью, не становятся убийцами, подобных, как говорится, хватает. Взять хотя бы сексуальных маньяков, жестоких нелюдей, но чуть не половина вурдалаков имеет нормальные семьи. Но убийца, думал сыщик, профессионал по вызову.

Он качнул ящик и увидел подбежавшую к подъезду фигуру. Зонтик, семенящая походка, явно женщина Ночная бабочка, выпорхнула из гостиницы, ищет покоя и тепла? Или оперативник выдернул из дома знакомую проститутку и сказал, мол, хочешь спокойно работать, смотайся к артисту цирка, взгляни, как он живет. Подождем, останется, значит, случайно залетела, выскочит сразу, значит, за ним, Гуровым, началась охота.

Не прошло и нескольких минут, с другой стороны к подъезду приковыляла сгорбленная мужская фигура. Алкаш и братец пожаловал, в жизни случаются совпадения и почище, Гуров закурил новую сигарету, вынул из кармана фляжку коньяку, которую прихватил из номера Юдина, вытряхнул на ладонь таблетку транквилизатора, глотнул спиртного, таблетку сунул под язык.

Первой из подъезда выскочила женщина, прикрываясь зонтиком, побежала сквозь дождь, через несколько секунд пропала в темноте. Сыщик напряженно вглядывался, должны мелькнуть автомобильные фары, ничего не увидел. "Они не дураки, отнюдь, машина за углом, фары потушены или машину развернули в обратную сторону. Фрищенко у них нет, кто командует? Возможно, опер, который руководил моим задержанием, на такое дело генерал должен был послать лучшего и наиболее верного. Я врезал ему ногой, следовало добавить, вырубить серьезно". Сыщик осуждающе покачал головой, не признаваясь даже себе, что рад, значит, еще человек, хотя и стал жестоким, но добивать лежачего пока не способен.

А вот и горбун появился, не засиделся у сестренки, выполнил задание - и ходу, двинулся не в сторону, откуда пришел, а в обратную, следом за девицей. Ясное дело, машина-то одна, хоть и мафия, а совдеповская, нищая. Что же ты теперь предпримешь, неприятель? Оперативник ты приличный, знаешь, где искать, кого и к кому послать на разведку. Что бы делал я? Сыщик поднялся, опрокинул ящик, нагнувшись, чуть не носом елозил по сырым доскам, оглядел пол, не оставил ли следы, сигареты он гасил о подошвы, окурки выщелкнул в замусоренный угол. Этот домик я бы осмотрел наверняка, решил Гуров, прихватил ящичек с вешдоками, направился к проему, где некогда были двери, ведущие во двор, услышал стук приближающегося мотора, невольно похвалил противника, словно речь шла не о жизни, а оценивалось изящество шахматного хода. Раз он считает встречу со мной возможной, то дом окружит, собаки быть не должно. Сыщик выскользнул из дома-скелета, свернул за дворовые постройки, далеко уходить не стал, так как собирался вернуться. Он прислушивался. Если есть собака, она завизжит, и тогда все плохо. Пса из "беретты" обесточить несложно, но услышат, начнется погоня, где шансы противника, который отлично знает город, предпочтительнее. Если я начну их преследовать, то тюрьма на все сто. Пресса возликует: "Полковник из Москвы отстреливает милиционеров периферии". Не отмыться, ничего не доказать, мои вещдоки возьмет прокурор как оружие обвинения. Мой звонок в Москву, который подтвердит Орлов, вывернут наизнанку: сначала совершил преступление, затем попросил помощи. Юдин не свидетель. Фрищенко убит, цирковые могут подтвердить лишь то, что я скрывался. Стрелять нельзя, но, в крайнем случае, подранить одного-двух, а они откроют огонь на поражения. Собака? Есть или нет?

Хлопнула дверца машины, послышались шаги, собачий визг и знакомый голос опера, который недавно, стоя над Гуровым, рассуждал, где удобнее прикончить зарвавшегося москвича:

- Товарищ полковник, вы окружены, выходите по хорошему, неловко получается, но нам разрешено стрелять.

Гуров не очень твердой рукой опустил ящичек с вешдоками в стоявшую рядом бочку, кинул сверху ветошь, достал "беретту". Стрелял дважды, сколько в ней патронов?

- Поедем в контору, потолкуем, к чему до крайности доводить? Я знаю, вы недавно были в доме, сейчас здесь, спрятаться вам больше некуда! - опер говорил уверенно.

Гуров отдавал ему должное. "Тебя я подстрелю первым. Если Классик убийца, то мог и сообщить обо мне, почему бы и не убрать мента руками коллег? Ошибаюсь, если бы артист меня выдал, то опер бы сказал, что я был у артиста, а он сказал, что в доме. Опер точно не знает, значит, Классик не убийца. Надо думать о жизни, а я - черт о чем". Сыщик оттянул затвор, проверил патронник сейчас только осечки и не хватает. Пса надо глушить, когда он выскочит из-за угла, до прыжка, иначе можно опоздать.

- Не желаете? Я при свидетелях вас предупредил! Пускай собаку.

- Мухтар, след! Ищи!

После популярного фильма половина ищеек стали мухтарами. Откуда след? Они взяли мои ботинки из номера. Сыщик услышал визг, замелькали лучики карманных фонарей, сыщик расслабился и поднял пистолет.

Собака метнулась к дому, выскочила во двор, боковым зрением сыщик наметил путь отхода. Вот пес уже радом, за углом, в двух шагах, слышно напряженное дыхание, которое неожиданно сорвалось на лай, высокий, пронзительный. Собака метнулась куда-то в сторону, опрокидывая домашнюю утварь, громко лая, начала преследование, явно удаляясь.

- Кошка, мать твою! - сказал громко проводник и длинно выругался. - Уж и бил я сукиного сына смертным боем, чего не делал только. Без смысла! Как кота почует, конец, никакой работы.

- Но след он взял? - спросил опер.

- Взял, только чей след, кошачий или человечий? Судя по голосу - кошка, у него на человека голос ниже.

- Мы с тобой дома уясним! - сказал опер. - Всем светить на пол, нужен свежий окурок, кто найдет, получит бутылку.

- Мухтар! Мухтар! Ко мне! - надрывался проводник. Гуров положил пистолет в карман, вытер платком лицо и ладони. Бардак, он везде бардак, от министра до собаки никто ремеслом не владеет, вроде и обучен, даже старается, но моя кошка важнее всех ваших дел. Да здравствует бардак! Сыщик перевел дух. Значит, гонка со стрельбой отменяется. Правильно ищешь, - но окурка не найдешь и отсюда уберешься. Куда же ты теперь, недобитый? "Судя по времени, ты не был в цирке, полагая, что я туда не сунусь, теперь от безысходности направишься туда, затем вернешься в гостиницу. Нет, в гостиницу пойдут только подчиненные, ты кинешься к сотоварищам-уголовникам, велишь обставить подходы, зарезать меня на улице, когда я около десяти вылезу на свет Божий. Вот тут ты и мордой в дерьмо, потому что не я пойду к Орлову, а генерал поедет ко мне. А техники для прослушивания телефонных разговоров у тебя нет и где я жду, ты не узнаешь".

- Все, поехали! Ты останься здесь, вот ящик подставь и сиди, может, он заявится, - сказал опер, но в голосе его звучала безнадежность. - Если придет, подпусти и стреляй без предупреждения. Не высовывайся, иначе он уложит тебя.

- Да я его в жизни не видел! - возразил молодой голос.

- Узнаешь сразу по походке, у нас так никто не ходит, - рассмеялся опер, добавил серьезно:- Ты в очереди на жилье стоишь? Считай, что выстреливаешь себе квартиру в центре.

Взревел мотор и застучал, удаляясь.

Пристанище тебе, пацан, определили бы персональное, обтянутое тряпочкой и сверху венок. Но я позабочусь, чтобы ты жил дольше. Сыщик представил, как мальчик устраивается на ящиках, только у него нет ни глотка коньяка, ни таблетки, плохо ему. Из него мог бы вырасти хороший оперативник, а его либо выгонят, либо превратят в преступника, возможно, убьют. Коли я выйду из этой истории на белом коне, зайду в розыск, найду парня, узнаю по голосу, скажу несколько слов. Гуров снял ветошь, вынул свой ящичек из бочки, тихо вздохнул, зная, как бы история ни закончилась, никуда он не пойдет, никого искать не будет. Жизнь.

Он подошел к дому со стороны двора, определил окна Классика, толкнул одно, второе поддалось, открылось без скрипа. Сыщик легко впрыгнул в комнату, прикрыл ставень. Артист сидел в прежней позе, только в бутылке слегка поубавилось, Гуров тоже занял свое место за бюро, собрался кашлянуть и приготовил улыбку, но Классик неожиданно спросил:

- А вы, господин полковник, абсолютно уверены? Сыщик смешался, потому ответил через паузу:

- Естественно, никогда не рискую чужой жизнью, мне для этой цели хватает своей. Вы увидели меня во сне?

- Мои глаза сплошной обман, лишь прикрою, ресницы сомкнутся, со стороны будто глаза закрыты, а я все-все вижу, порой больше, чем мне бы хотелось.

- Неприятно, по себе знаю, ответил сыщик и решил атаковать. - Если вы много видите, подскажите, кто из цирковых может жить двойной жизнью?

- Николай Иванович Куприн по кличке Классик, - тонко улыбнулся артист. - Я, как и вы, поставил бы этого человека на первое место. Вы ищете убийцу. Как я представляю, преступник физически силен, быстр, ловок, не вызывает у окружающих никакого подозрения.

- Все верно.

- Значит, Классик фигура вполне подходящая, - артист говорил о себе в третьем лице и очень спокойно. - Куприн пьет, уходит в потусторонний мир, что он там видит, никому не известно. Вполне возможно, что у него какая-то гайка соскочила с резьбы, и он решил, что волен распоряжаться человеческими жизнями по своему усмотрению.

- Но сыщик приехал до убийства мальчика, - Гуров решил подыграть артисту. - Значит, Классик убил не из любви к искусству, а убирал опасного свидетеля. А уж убийство майора милиции, начальника уголовного розыска, вообще ни в какие ворота не лезет.

- Так, может, у розыска десятки немотивированных убийств, след привел в эту обитель, явился сыщик и началось.

- Все случается, но в данном случае убийца не человек, сдвинутый по фазе, он преследует определенную цель - деньги, большие деньги, - сыщик сидел в темноте, в то время как артист был освещен, хоть и не ярко, но достаточно, чтобы за его лицом можно было наблюдать, но данное преимущество не помогало Гурову.

Вытянутое лицо Классика походило на гуттаперчевую маску, из-под лохматых ресниц поблескивали глаза, легкая улыбка кривила тонкие губы, но понять, что скрывала маска, сыщику не удавалось.

- Деньги? - казалось, артист разочарован. - Какая пошлость. Если деньги, то Классик вам абсолютно не подходит, - он широким жестом длинной руки указал на обстановку, взял бутылку, посмотрел, сколько осталось, и налил в стакан несколько капель. - Какая похабщина, убивать людей из-за денег.

- А из-за чего можно убивать?

- Мне трудно ответить - не убивал. Упаси Боже, я вас не уговариваю, и вы вправе не верить, профессия такая, понимаю. Однако я абсолютно не меркантилен, это факт. У меня один костюм - Классик указал на манекен. Кстати, вас такая манера хранения не удивила? Так должен сообщить, данный велосипед придумал не я. В фильме Михаила Ромма "Мечта" персонаж Астангова, нищий аристократ, подобным образом сохранял свой более чем скромный гардероб, вот я и позаимствовал.

- Очень интересно, - сыщик тонул в бессмысленной болтовне и начал злиться. - Напомню: убивают людей, вы что-то знаете, и вместо того, чтобы помочь, делаете небольшой экскурс в историю кино. Вам не кажется подобная позиция безнравственной?

- Нравственность? - Классик открыл глаза, смотрел недоуменно. - Вы и нравственность, что же общего? Я лишь говорю на вашем языке, господин полковник. Не перебивайте и терпите, сейчас я вам отмассирую копчик. Я же про вас все знаю. Вы поссорились с местными бандитами, разделали их и трех человек приковали наручниками к машине, предварительно забрав у них оружие и документы, - он указал пальцем на деревянный ящичек, стоявший у ног Гурова. - Вас преследуют, хотят убить, а улики отобрать. Следует отметить, что подобное желание бандитов вполне естественно. Согласитесь. А как поступаете вы, нравственный человек?

- Нормально поступаю, бегу, - огрызнулся Гуров.

- Вы тут молвили, что рискуете лишь своей жизнью, пустое, господин полковник. Ванюшку убили по вашей вине. Раз. Не знаю, как Семен Григорьевич погиб, симпатичный мужчина был, думаю, тоже не без вашего участия. Два. Теперь вы взбесили волчью стаю, бежите, они следом и зубами щелкают. Куда же вы ведете эту стаю? К Лешке Колесникову, бескорыстному труженику. У Лешки наследили, бросились сюда. Волки сильны в стае, а вы хищник покрупнее и в одиночку трупов навалите гору. Классика узрели, добычей пахнет, так вы решили все разом: и от стаи укроюсь, и человечка на зуб попробую, коли угадал, слопаю, промахнулся выплюну. А вы полагаете, что они в дом бабочку и братишку Елены прислали, вас не нашли и забыли? Вы, господин полковник, уйдете своей кровавой тропой, а мы останемся рядом с взбешенной стаей.

- Я ее уничтожу, - голос сыщика сорвался.

- Это ваша война, уничтожите, так прекрасно, а коли промахнетесь? Что будет с нами? - спросил артист. - Кто вам дал право втягивать в кровавую драку необученных, безоружных людей? Отец народов в сорок первом бросил под танки патриотов, и стальные гусеницы увязли в человеческих телах!..

- Прекратите! Выпейте и успокойтесь, у вас истерика, и вы несете чушь! Выпейте!

Классик послушно допил остатки, опустил пустую бутылку под стол и жалобно сказал:

- Кончилась, больше нету, а я засыпаю только в девять, а уже через полчаса ломать начнет, - артист блаженно улыбнулся, алкоголь теплом разливался по всему телу. - Ну ничего, дело обычное, к Сильверу пойду, он божий человек, спасет, - он вновь открыл глаза, взглянул на сидевшего в темном углу сыщика. Но Саша меня ругать будет, а я стыжусь, переживаю.

Уверенный, что Классик не видит, сыщик внимательно следил за его движениями. Артист, может, он и классный, но такое не сыграть, он абсолютно искренен. "Я промахнулся. Отрицательный результат тоже результат, и Классик мне определенно нравится".

- Извините покорно, господин полковник, сравнение я неэтичное употребил. Вы, конечно, не палач, просто холодный профессионал, - спиртное достало окончательно, артист заговорил быстрее и легче. - Я обыкновенный русский артист, говорят, что гениальный, значит, пьяница. Я же каждый вечер на арене смеюсь, плачу и умираю. Я же не прикидываюсь, натурально веселюсь, плачу и умираю. Вам понятно? Нет, вы классный профессионал, холодный и расчетливый. Вы, извините, исполняете свой номер, который доводите до "продажи", так мы называем финал, любой ценой. Кто-то упал под ногами, другой человек случайно на пути оказался, все прочь, только вперед!

- Прошу вас, перестаньте, - сказал Гуров.

Артист услышал в голосе полковника боль, замолчал, посмотрел удивленно. Сыщик вынул из кармана фляжку коньяка, взглянул на Классика и пить не стал. Артист ударил больно, в самое незащищенное место. Другими словами, но по смыслу то же говорила жена, когда собирала вещи.

- Хорошо, хорошо, я холодный профессионал, проглотил и двинулся к своей цели. А вы, нравственный человек, ответьте, что за человек Александр Аверков?

- Человек - существо сложное, чужая душа - потемки.

- А конкретнее, - перебил сыщик, что делал крайне редко, сейчас не сдержался и продолжал: - И не считайте, что закладываете приятеля, вы помогаете найти и обезвредить жестокого убийцу, спрямляете путь розыска. Ваше мнение, Сильвер способен убивать за деньги?

- Ваш вопрос смешон!

- Отвечайте аргументирование. Восклицательных знаков мне хватает в газетах и в "ящике". Слушаю.

- Александр Аверков по кличке Сильвер обыкновенный русский мужик: одной рукой ворует, другой раздает.

- Но себе оставляет.

- Обязательно. Однако факт, содержит совершенно чужую семью, себе оставляет на пропитание, - Классик задумался. - В подвале он припрятал на черный день. Так русский же мужик, коль возможность есть, значит, непременно. Жизнь напугала, он иначе не может. Саша способен убить, только защищая семью. А за деньги - нет, головой отвечаю.

- Спасибо, - Гуров хотел коньяк отдать, но, взглянув в умиротворенное лицо артиста, решил, что еще рано. - Разрешите прилечь на часок, дверь заприте, если явятся, я отобьюсь и уйду. А вы заявите, держал под угрозой оружия.

- Ложитесь, только учтите, там много людей спало. А что ответить, я сам соображу.

Гуров улегся за китайской ширмой на широченную низкую кровать, и сон, ничего не зная о транквилизаторах, поднялся изнутри и опустился сверху, запеленал. Последнее, что сыщик слышал, был вкрадчивый, укоризненный голос артиста, который доверительно беседовал сам с собой:

- Нехорошо, Классик, нехорошо, обидел человека.

- Разве можно обидеть танк?

- Чего ты говоришь, Классик. Твой гость - человек, только очень несчастный...

Он проснулся, выскочил из кровати, как из окопа, непроизвольно выхватил пистолет, бросил взгляд на свой ящичек. Не выходя из-за ширмы, прислушался. Тишина. Окна залепил утренний туман, они смотрели слепо, словно сквозь бельма. Сыщик вышел на середину комнаты. Артист все также сидел в кресле, только руки его не лежали спокойно на подлокотниках, а судорожно обхватили плечи. Гуров посмотрел на стенные ходики, на свои часы, было начало девятого, до прилета Орлова оставался час. Сыщик проспал около трех часов, чувствовал себя превосходно.

- Доброе утро, Николай Иванович. Артист приоткрыл глаза, кивнул, челюсти мелко дрожали, через силу он улыбнулся и спросил:

- Как спали?

- Отлично, у вас превосходная кровать, понимаю девочек, которые заскакивают к вам отдохнуть, - сыщик подошел к раковине, взял стакан, начал его мыть.

- Вы не стесняйтесь, я бы все равно лечь не смог, мне сейчас только сидеть.

- А я знаю и не стесняюсь, - сыщик вынул фляжку с коньяком, фляжка была заморская, изогнутая, чтобы удобней улечься в кармане, вмещала 0,7 литра. Гуров умел обращаться с больными алкоголем, налил граммов шестьдесят, зная, артисту сразу больше не выпить.

- Это что? - Классик взял поставленный перед ним стакан, поднял, поставил, виновато улыбнулся.

- Отличный напиток, - ответил сыщик, отошел к окну. Когда артист с этим номером справился, Гуров тут же налил ему вторую порцию. После третьей дозы и небольшой паузы Классик легко поднялся, вытянулся тонким сильным телом.

- Случалось, что незваные гости меня обворовывали, допивали неприкосновенный запас, - сказал он и рассмеялся. - Редко кто принесет с собой... И вдруг - французский коньяк!

Он внезапно притих, смахнул с лица выступивший пот, спросил: - И что дальше?

- Мне нужен телефон, - ответил Гуров.

- Понятно. Можно позвонить от Сильвера. Конспирация бессмысленна, после звонка Капитана они понимают, что здесь именно вы, но если желаете... Минуточку.

Артист вышел, тут же вернулся, принес телефонный аппарат, подключил в свою розетку.

- У нас параллельный, но мой сперли, я все собирался купить, а теперь цены, сами понимаете. Могу я чем помочь?

Сыщик задумался, ответил таким тоном, будто его долго уговаривали, наконец уговорили.

- Ну, если так хочется, зайдите в цирк, осмотритесь по дороге и в самом здании. Если увидите хоть одного постороннего человека, позвоните сюда, выждите два гудка и положите трубку.

Артист кивнул и вышел. Гуров позвонил Юдину, услышав ответ, спросил:

- Ты один?

- Да. А ты живой?

- Абсолютно.

- Лев Иванович, подробности при встрече, а сейчас должен вас огорчить. Туман, наш аэропорт не принимает. У моего знакомого нервишки не очень, может посадки не дождаться и вернуться в город.

- Понял, - Гуров растерялся. Что не прилетит возможный свидетель, конечно, плохо. А вот что в ближайший час здесь не появится генерал Орлов, так это просто беда.

- Извини, Борис Андреевич, тебе придется в гостинице задержаться, иначе меня убьют. Правда, если ты и останешься, шансов у меня тоже немного, но все-таки.

- Что мне делать?

- Ждать. Придумай себе какое-нибудь занятие, из номера не уходи.

- Хочешь, я вывезу тебя из города?

- Возможно. Я обдумаю. Жди.

Сыщик прошелся по комнате. Тревожно вздыхали рассохшиеся половицы. Уехать заманчиво, хотя и не так просто, как полагает Юдин, уж его роскошная машина для такой цели абсолютно не годится. Как бы дороги ни контролировали, выехать из города он сумеет. Все бросить? Обождем, решил сыщик, обождем прибытия московского рейса.

День не складывался изначально. После звонка Левы уснуть не удалось, повертевшись с боку на бок, Орлов поднялся. Тут же на кухне появилась жена. Она привыкла, тридцать два года кого угодно приучат. Ничего не спрашивая, не смотря укоризненно, даже улыбаясь, приглаживала короткие седые волосы. Орлов тщательно выбрился, наодеколонился, состроил в зеркале рожу, начал конструировать легенду для начальства. Нет на свете такого генерала, у которого не было бы начальника. Лева тоже хорош, пора бы к нему привыкнуть, ан нет - не получается. Срочно прилетай да еще возьми с собой прокуратуру и старшего офицера из инспекции! Можно подумать, что Лева вырос не под боком, между рядами колючей проволоки, где любой шаг в сторону расценивается как побег, а на грядке у рачительного хозяина, где его растили, холили, прикрывали пленкой от дождя, заботливо оберегая даже от легкого майского ветерка. Надо раз и навсегда зарубить на этой "картофелине", Орлов, продолжая смотреть в зеркало, дернул себя за нос. Ты Гурова не поймешь никогда, живи спокойно, уверенный, что левая рука - слева, а правая - справа, а на мнение Левы тебе начхать. Он человек ненормальный. Ты же, генерал, не объясняешь больному, что он не Наполеон Бонапарт. Нет? Так чего к Леве пристаешь? Нет, ну хорошее дело: прилетай, возьми с собой, я гарантирую... Чушь собачья...

Орлов вышел из ванной расстроенный и сердитый, жена поняла, но спросила буднично:

- Яйцо сварить или лучше яичницу?

- Без разницы, малыш, - буркнул Орлов. - Мне надо отъехать на пару дней, подскажи, что начальству наврать?

- Левины штучки, - убежденно сказала жена. - У него всегда не как у людей, - и забеспокоилась: - Он нездоров?

- Раз звонит, значит, в порядке.

- Ничего не значит, может лежать простреленный.

- Тьфу на тебя! - раздраженно сказал Орлов. - Так что начальству сказать?

- На здоровье внуков сослаться? Грех, - начала рассуждать жена, обжаривая на сковородке хлеб и заливая его яйцами. - Скажешь, приболел, начнут трезвонить, могут и явиться. Вот! У нас нет дачи. Тебе предложили участок, пятнадцать соток, километров за восемьдесят, ты поехал взглянуть, обсудить.

- Не поверят...

- А это дело ихнее, Петр. Ты сказал, а они как пожелают. У тебя отпуск за прошлый год негуляный.

- Да... Среди ночи на участок - мысль интересная, - усмехнулся Орлов и позвонил своему заму.

Трубку не снимали, но Орлов был человек последовательный, трубку положил на стол рядом с тарелкой и занялся яичницей. Наконец трубка забормотала, Орлов прижал ее плечом и услышал:

- Ну чего молчите? Кто это?

- Некто Орлов, зовут Петр Николаевич. Неужто разбудил?

- Петр Николаевич, извините, но креста на вас нет! Где горит?

- Это на вас, полковник, креста нет, - уже серьезно заговорил Орлов. Врач, пожарник и оперативник должны держать аппарат у подушки и отвечать по первому треньканью.

- Оперативник, - недовольно пробормотал зам. - Я давно чиновник, товарищ генерал.

- Хорошо, что напомнили, полковник, учту. Я вынужден на пару-тройку дней отъехать, вернусь и с руководством этот вопрос утрясу. А вы, пожалуйста, не сочтите за труд, загляните около девяти к генерал-лейтенанту, скажите, что звонил, что у генерала Орлова неделя за прошлый год пропала. Вам это удобнее сделать, чем мне самому. Договорились?

- Конечно, товарищ генерал! Все выполню, товарищ генерал! А насчет чиновника...

- Досыпайте, - перебил Орлов и положил трубку.

- Грубый ты человек, Петр - жена подвинула чашку. - Кофе, чай? Ну не любишь ты его, так терпи, ты же генерал.

- Понимаешь, маленькая, вот я начальника не люблю, так я ведь его и не выбираю! - Орлов прижал руки к груди.- Но подчиненного я могу подобрать толкового и по душе? Ни при коммунистах, ни при демократах! Бери, что дают! Того надо пристроить, другого пригреть. Этот однокашник племянника, другой сосед по даче!

- А ты, Петр, либо не бери, либо не плачь! - жена забрала пустую тарелку. - Твой любимый Гуров в жизни не жалился.

- Я не жалуюсь, подвожу итоги! - Орлов попытался взглянуть на жену строго, не получилось, потому что жену любил, и, кроме жены и Льва Гурова, у него друзей не было.

Звонить ночью в прокуратуру к начальнику управления кадров Орлов, естественно, не собирался. И не оттого, что страховался: просто объяснить свою просьбу о немедленном вылете было совершенно невозможно. Я послал полковника в командировку, думал генерал, город известен своей коррумпированностью, есть основания полагать, что начальник УВД преступник. Гуров - мой друг, я ему верю, как себе, раз он говорит "немедленно", значит, надо вылетать. Даже не смешно. Лева, я тебя туда послал, я тебя и вытащу, больше ничего сделать не могу, и какой бы компромат ты на Илью Фомина ни добыл, не мы его назначали и не нам его снимать, вернемся в Москву, доложим, а наше дело телячье. А мой молодой заместитель - натуральный чиновник, надо от него как-то избавиться. В министерстве кабинетов, как дырок в сотах. Найдут местечко. Нехороший парень мой зам, нехороший.

За двадцать лет работы и дружбы с Гуровым Орлов и не заметил, что заразился от сыщика простотой в оценке человека. Заместитель Орлова был не хороший и не плохой, он проработал на партийной работе свыше десяти лет, последние годы трудился в аппарате ЦК. Когда партия рассыпалась, сотрудники ЦК заняли руководящие посты в новых структурах, он временно пристроился в милицию. Он был не умен и не глуп, знал правила игры и неукоснительно им следовал. Булат Окуджава поет: "Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке", аппаратчикам не надо браться за руки, люди, "не поступающиеся принципами", руки сцепили давным-давно и сегодня держат их крепко, как вчера и много лет назад. Это демократы рассыпались на группировки, как горох на столе, кидаются друг на друга, выясняют, кто выше на стенку писает. Бывший коммунист-руководитель может ненавидеть сотоварища, но твердо знает: главное - не пропасть поодиночке.

Когда полковник Гуров прищемил генералу Фомину хвост и начал тянуться к горлу, генерал открыл священный поминальник и стал искать, на кого можно опираться, кто там, в министерстве из НАШИХ? Очень быстро установил, что зам. начальника Гурова происхождением из гнезда генсеков. Последовал звонок, обмен дежурными приветствиями, после чего Илья Николаевич сказал:

- Ваш Гуров творит на моей земле самоуправство. Он подставился местным авторитетам, его могут прибить, я не хочу попасть в молотилку нынешней команды и распустившейся прессы.

- Естественно, - осторожно ответил содельник. - Чем могу помочь?

- Твой шеф, ведь он не из наших?

- Абсолютно.

- Он не собирается ко мне в гости?

- Мне ничего неизвестно, я попробую взять дело под контроль. Что выясню, позвоню.

- Договорились, ты раз с меня имеешь.

Когда Орлов среди ночи сообщил, что исчезает на несколько дней, заместитель все понял и начал набирать номер Фомина.

После того, как капитан Стаднюк с подручными проверил место, где надеялся взять Гурова, он вернулся и доложил о неудаче. Генерал собрал экстренное совещание и объявил:

- В городе находится полковник Гуров, который выполняет специальное задание Москвы. Полковник мне не представился, в нашей обстановке не разобрался, схлестнулся с доморощенными авторитетами, и, по имеющимся оперативным данным, Крещеный (так звали местного крестного отца) дал команду москвича ликвидировать. Несмываемый позор и соответствующие санкции падут на наши головы, если мы позволим бандитам пролить кровь нашего гостя и коллеги. Место нахождения полковника в настоящее время неизвестно, может, он уже и захвачен либо убит, - Илья Николаевич искренне перекрестился. - Мы должны сделать вес от нас зависящее и спасти товарища. Центр поиска мой кабинет, и я не выйду из него до конца операции. Докажем Москве, что мы умеем работать и не надо действовать за нашей спиной. Майор Фрищенко по вине самонадеянного москвича уже убит, непосредственный розыск возглавляет капитан Стаднюк. Участковым проверить свои территории, оперативникам вытащить агентуру, проинструктировать, сотрудникам ГАИ перекрыть шоссе, проверять каждую машину. Возможно, дай Бог, полковник жив и здоров и захочет из города тихонечко смотаться, нагадил нам и убыл в свою столицу. Я полагаю, что нам, товарищи, это не годится, потому приказываю: при обнаружении полковника Гурова вежливо, но настойчиво предложить проследовать сюда, в мой кабинет.

Генерал тяжело выдохнул, оглядел собравшихся и как бы через "не могу" веско произнес

- В случае неповиновения применить силу.

Скрипнули стульями, заговорили, кто-то громко спросил:

- Вплоть до оружия? Раз он важняк, руками с москвичом не совладать.

- Такой команды дать права не имею. Решайте, товарищи, по обстановке, нельзя всю ответственность на одну шею, каждый решает самостоятельно. Все свободны. Капитан Стаднюк, задержитесь.

Сценарий действа сотворил оперативник, действиями генерала остался доволен. Когда все вышли, показал начальству большой палец и сказал:

- Восемь человек у меня в руках, они готовы на все. Я повидал Крещеного...

- Стоп, капитан, - генерал поднял руку. - Ваши агентурные дела меня не интересуют.

- Не смешите, генерал. В бардаке девки тоже носят кресты, даже порой заглядывают в храм. Но они проститутки. Мы с вами такие, как есть, и не стоит представляться.

Генерал вытер лицо ладонью, словно умылся, и промолчал. Сейчас без этого блатняка не обойтись, значит, надо терпеть. Стаднюк согласно кивнул и сказал:

- Се ля ви, генерал, приходится терпеть. Значит, Крещеный согласился помочь, уже дал указания, потом мы ему кое-что отстегнем, не обеднеем. Раз деловые заговорят, агентура и доносчики всех мастей услышат, наши порядочные, он усмехнулся, - напишут рапорты. К утру на вашем столе, генерал, вырастет гора бумаги, в которой черным по белому будет зафиксировано, что действительно на полковника Гурова объявлена охота, и мы делаем все, что можем. А от чьей пули или ножа погиб полковник, значения не имеет.

- А ваши удостоверения, личное номерное оружие, главное, подробный рапорт? Гуров наверняка спрятал, вы его прикончите, а мина всплывет.

- Какая мина, генерал? - удивился Стаднюк. - Мы и не будем скрывать, что пытались его доставить в контору, а полковник офицеров оглушил и скрылся. Последовательность событий восстановить нельзя, неизвестно, когда были получены сигналы о нависшей над ним опасности. Когда его пытались, спасти, а он оказал сопротивление. Даже комиссию по расследованию назначать не будут, полистают бумаги, выразят сожаление. А и назначат расследование? Да ни одна комиссия ни разу ничего толком не расследовала. Приедут, надуют щеки, испишут еще гору бумаги и убудут восвояси. Раньше банкетом провожали, подарки дарили, нынче обойдутся, я в гостинице шепну, им такие номера обеспечат - долго не задержатся.

- Умен, - генерал одобрительно покачал головой. - Почему же ты только капитан?

- А мы по разным лестницам карабкаемся, Илья Николаевич, - ответил Стаднюк. - Вы по парадной, а я по пожарной, и я не тщеславный, были бы деньги настоящие, а звезды, погоны - мишура.

- Тоже верно, - генерал пожевал губами, обдумывал, прикидывал, где может проступить слабина. - Все ты рассудил верно, одно плохо. Начальник Гурова генерал Орлов из сыщиков, если он...

- Стоп, генерал, - дерзко перебил Стаднюк. - Настоящих сыщиков нам тут не надо. Генералы, любые руководители, хоть весь Верховный Совет, это пожалуйста, а настоящих сыщиков не надо!

- Он большой начальник, не прикажешь...

- Бросьте, генерал, нет начальника, у которого над головой лишь небо да звезды!

Зазвонил телефон, заместитель Орлова наконец прорвался к однокашнику, сообщил, что шеф вылетает первым рейсом.

- Что присоветуешь? - спросил генерал, кивая Стаднюку и жестом объясняя, что дело плохо.

- Шеф умный, но неуправляемый. Встретишься, не верь глазам своим. У него физия, будто он только от сохи либо сменился с вахты, но все сплошной обман. Он хитрый, коварный, взяток не берет. Все чего-то ищет, говорит, что правду.

- Как остановить?

- У тебя на столе "вертушка". Верти, приятель. Учти, я тебе не звонил, братские могилы хороши только для неизвестных солдат. А живой я тебе, может, еще пригожусь. Удачи!

- Стой! Кто из начальников Орлова из наших?

- Пожалуй, Бабурин. Да не оратор с бородкой, другой, у нас в министерстве свой имеется. Запомни, Фрол Кузьмич Бабурин. Он, конечно, рядится современно, но кровей точно наших. Удачи!

Генерал положил трубку, долго молчал, листал справочник, отбросил. Нужен домашний, начинать надо с дежурного.

- Что задумался, генерал, хреновые у нас дела? - спросил Стаднюк.

- Иди работай, капитан, и время у тебя - до прибытия московского рейса, - сказал генерал. - Я сделаю, что могу, но ты особо не надейся.

- Валяй, генерал, - Стаднюк поднялся. - Мы уже выяснили, у каждого по одной шкуре и дубликатов не дают.

Генерал переставил "вертушку" с приставного столика на свой, снял трубку и неожиданно почувствовал прилив сил. Нет, нас голыми руками не возьмешь, поборемся, еще посмотрим, кто кого.

Глава девятая

ОБЛАВА

Вылет самолета по метеоусловиям порта назначения задерживается. Пассажиров просят из здания аэропорта не отлучаться, о времени будет сообщено дополнительно.

Орлов данного объявления не слышал, так как находился не в аэропорту, а в кабинете своего начальника. Фрол Кузьмич Бабурин позвонил Орлову в пять утра и недовольно произнес:

- Здравствуйте, Петр Николаевич, мне только что сообщили, что вы собрались отлучиться. Так я вас убедительно прошу этого не делать.

- Фрол Кузьмич, я не сержант срочной службы, вы не ротный старшина, ответил несколько ошарашенный столь неожиданным звонком Орлов. - Я генерал, черт вас подери, и за свои поступки отвечаю.

- Мне позвонил начальник городского управления Фомин, кстати тоже генерал, и сообщил о художествах, которые вытворяет ваш Гуров. Полнейший беспредел!

- Согласен, - Орлов успокоился, в его тоне зазвучала ирония. - Конечно, беспредел. Я слетаю, разберусь и доложу.

- А я сказал, вы никуда не полетите! Или вы желаете, чтобы я сейчас, в пять утра, разбудил министра, и он лично попросил вас воздержаться от выезда? Голос Бабурина дрожал от напряжения. Больше всего он боялся, что этот бывший опер сейчас шмыгнет носом и заявит, что с удовольствием перебросится с министром парой слов. Эти выбившиеся из низов, грубые и неотесанные люди, от них можно всего ожидать.

Нехитрые мысли Бабурина опытному сыщику были абсолютно ясны, он не боялся министра, если надо, можно и разбудить, ничего страшного. Но для этого должен существовать повод серьезный, а не склока между подчиненными. Черт с тобой, молокосос, известно, кто умнее, тот и уступит. "Ну так я вылечу к Леве не утренним, а вечерним рейсом, потерпит", - решил Орлов и ответил:

- Я поболтаю с министром чуть позже, а к вам загляну около девяти, обсудим поступивший донос, - он умышленно употреблял простонародные слова. Договорились? - И, не ожидая ответа, положил трубку.

Бабурина перебросили в милицию два месяца назад, и Орлов не сомневался, что "товарищ" в министерстве не задержится. Приятели быстренько пересадят парня в более уютное кресло.

Сейчас они сидели друг против друга, их разделяли стол, цели и задачи, мировоззрения и объединяла взаимная неприязнь.

Бабурин был опытным царедворцем, политиком, дипломатом, служба в номенклатурных войсках научила многому, в том числе и общению с малокультурными хамами. Но в прошлой жизни подобными людьми могли быть только начальники, подчиненные в независимости от культурного уровня смотрели подобострастно и открывали рот лишь в том случае, если их спрашивали. Сегодняшняя ситуация даже для многоопытного Бабурина оказалась внове, и он перекладывал на столе бумаги, не зная, с какого боку начать. Он понимал, что мужик в мятом костюме, что сидит напротив, трет и без того бесформенный нос, хлопает белесыми глазами, умен, хитер, главное, плохо управляем. Бабурин пришел к такому выводу еще месяц назад, когда на совещании раздавал указания. Присутствующие молча их записали, а Орлов, шмыгнув носом, неторопливо произнес, мол, прежде, чем проглотить, следует тщательно разжевать. Еще тогда Бабурин подумал: от этого мужика надо избавиться. Сегодняшний разговор по телефону "поболтаю с министром", "обсудим и договоримся" доказал, что мужик ничего не понимает и его следует опасаться.

Орлов был политик никакой, дипломат и того хуже, опытный оперативник перевидал на своем веку столько начальников, что приобрел иммунитет буквально на все виды болезней. Он прекрасно видел, что Бабурин его боится, не знает, с чего начать, не хочет ссориться, так как опасается потерять лицо. Конечно, можно было на этого хлыща наплевать и улететь. Лева зря не позовет, значит, будет серьезный результат, и никто нам ничего не сделает. Орлова удержали в Москве и привели в этот кабинет два соображения: первое, вечерний самолет в девятнадцать, а двенадцать часов такой волк, как Лева, наверняка продержится. Второе, здесь можно получить дополнительную информацию, которой Гуров не располагает.

- Так вот, - Бабурин понял, что молчание становится неприличным. - Я хотел бы знать, с каким заданием вы послали полковника Гурова.

- Сугубо оперативным, - Орлов пожал плечами. - Полковник Гуров старший оперуполномоченный по особо важным делам, задание, соответствующее его должности. Вернется, напишет отчет, я приложу свой рапорт, вы ознакомитесь с деталями операции.

- Хорошо, - Бабурин начал раздражаться, что непозволительная роскошь для человека его ранга и положения. - Ну, а его задача в общих чертах?

- Задача оперативника одна - защищать человека, а общих черт в нашей работе не бывает, у нас все очень конкретно.

- Вы не желаете отвечать?

- Я отвечаю, - Орлов вновь пожал плечами. - Однако известно, каков вопрос, таков ответ. У Гурова возникли непредвиденные обстоятельства, он попросил меня прилететь, - он демонстративно посмотрел на часы.

- Никуда вы не полетите! - Бабурин шлепнул ладонью по столу. Он решил, что нечего беречь мосты, тем более что их и не существует. - Мне звонил генерал Фомин, сообщил, что после прибытия вашего опера в городе начались убийства!

- К сожалению, в нашей работе такое случается, - констатировал Орлов и в этот раз не пожал плечами, а вытянул губы, постарался на них взглянуть, отчего лицо его приобрело идиотское выражение.

- Ведите себя прилично, генерал!

- Извините, непроизвольно... Жена тоже говорит, что нельзя. Я пытаюсь следить. Непроизвольно, - забормотал Орлов. Он расстроился не от крика начальства, а оттого, что вспомнил неоднократные предупреждения жены, что когда он, забываясь, гримасничает, то становится похож на макаку.

- Слушайте внимательно, - уверенно произнес Бабурин. Увидев идиотскую гримасу Орлова, он успокоился: такой кретин не может быть опасен.

И Фрол Кузьмич Бабурин насколько мог подробно нарисовал обстановку в городе: по агентурным данным, уголовники охотятся за Гуровым, а последний скрылся и на связь с правоохранительными органами не выходит. С особым удовольствием Бабурин произносил слова "криминогенный", "связь", "агентура", не замечая, как бледнеет и вытягивается лицо Орлова, что над бровями у него заблестели капельки пота.

- Вы поняли, что вам следует сидеть тихо, иначе эта история вышвырнет вас на пенсию. И скажите мне спасибо...

- Значит, Леву сейчас убивают, - спокойно, даже безразлично произнес Орлов, взглянув на часы.

- Если он выйдет на связь...

- Ну это вряд ли, - Орлов не обращал на начальника внимания, говорил сам с собой. - Убить Леву дело сложное: волчара. Однако генерал милиции в союзе с авторитетами... - он взглянул на Бабурина пустыми, казалось, бездумными глазами. - Я много чего видел, меня удивить сложно. Ты молись, Фрол Кузьмич, молись за Левино здоровье. Если его убьют, я тебе не только погоны, я тебе уши поотрываю!

Орлов быстро вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, а Бабурин застыл в кресле, словно парализованный. Фрол Кузьмич за время пути наверх пережил разное. Случалось, на него кричали, топали ногами, грозили изничтожить, даже отобрать партбилет, что было равносильно смерти. Но, во-первых, грозили только руководители, а начальникам все можно, во-вторых, Бабурин всегда знал, что это лишь игра по правилам. А этот мужик... Страшный. Если не дай Бог что - так явится и просто изобьет. Он может. Бабурин по белым мертвым глазам подчиненного понял, что тот все может.

Узнав, что самолет задерживается, Гуров взгрустнул. И не потому, что опасался за свою жизнь, а потому, что хотел как можно быстрее спихнуть местную мафию на плечи Орлова, а самому вплотную заняться цирковой историей. Гуров отнюдь не был храбрецом, бесстрашным героем, наоборот, он скорее был человеком осторожным, порой чрезмерно расчетливым и рациональным. Если бы он знал масштаб осуществляющейся против него операции, то мгновенно все бросил, сумел бы выскользнуть из города. Сыщик ситуацию оценивал неверно. Сам генерал, как каждый генерал, ничего не может, нужны исполнители. Опер, недобитый капитан опасен, но у него верных людей не больше пяти-шести человек, максимум десять. Другое дело, если он оперативник настоящий, у него есть выходы на местных авторитетов-уголовников. Серьезные цеховики, белые воротнички помочь откажутся и денег не дадут: им шум, комиссии, приезд в город разнокалиберного начальства ни к чему. С другой стороны, если капитан пригрозит, что москвич способен коррумпированную милицейскую верхушку города разрушить, то бизнесменам, которые еще не отмылись и полностью не легализовались, замена милицейских властей тоже крайне нежелательна. Новая метла, пока не измочалится, всегда метет чисто. В общем, капитан деньги на его ликвидацию может получить. А деньги - это люди, пусть половина из них наркоманы и алкаши. Но за серьезные деньги за дело могут взяться и серьезные исполнители. Только времени у капитана в обрез: сейчас туман, а через час ведро, и самолет приземлится, и Петр, шмыгая носом, войдет в главный кабинет.

Гуров тихо рассмеялся, потирая руки, оглядел жилище Классика экзотическую мебель, манекен в гороховом пиджаке с соломенным канотье вместо головы. История завернулась неожиданная и крутая. Петр прибудет и разберется, а мне надо вернуться к Рогожину и разобраться с ним.

Сыщик вытянулся на кровати, положил рядом пистолет, закрыл глаза, анализировал.

"Рогожин. Медведь. Клетка, в которой транзитный груз. Я изначально допустил ошибку, полагая, что в клетку собираются положить контрабанду. Груз уже на месте, видимо, давно, его поместили где-то за рубежом, рассчитывая, что он беспрепятственно проследует через наши просторы к месту назначения. Спутала карты Австралия, наверняка она возникла на пути "медведей" в последний момент, первоначально планировались гастроли в Европе, возможно, Канаде. Я торопился, в Москве недоработал: надо было выяснить, где гастролировали "Русские медведи", куда собирались. Выяснив это, я поумнел бы раньше, не терял бы времени. Если в клетке груз на миллион долларов, то охотиться за ними могут противоборствующие силы. Отсюда противоречивость действий, путаница.

Убийца? Он лишь пуля, в чьих руках пистолет? Скорее всего, владельца пистолета знает лишь убийца. И может знать застрявший в тумане приятель Юдина, Прилетит он или нет? Один человек раздевает подпольных миллионеров и застрял в клетке у медведя, или это разные люди? Я могу ошибаться и подгонять ответ под условия задачи. Роговой? Он обобрал авторитетов Корпорации, ликвидировал боевиков. Как он установил связь с Иксом, который собрал группу и шарашит тщательно выбранные жертвы? А если наоборот? Икс вычислил Рогового, они сцепились, подошли друг другу, теперь действуют сообща. А может, Рогового я тоже сюда подгоняю, а его тут совсем и нет? Наркотики, не мешки дешевки, небольшой объем, миллионная прибыль. Роговой? Похоже, но не факт. Но если он, то наверняка двойная игра. Патрон иначе не может, ему неинтересно, и добычей он никогда не делится. Использовать клетку как контейнер, путешествующий без границ и таможни по всему миру - для этого требуется голова. Роговой? Похоже, но не факт. Не упирайся, сыщик, сделай шаг в сторону.

А мои соседи? Люди Рогового? Нет. Парень простоват, суть не та, мелок. Ольга? Красивая, волевая, себе на уме, с мужем неоткровенна, преследует явно свои цели, похоже, криминальные. Не годится. Роговой не станет пользоваться услугами женщины, не доверится. Роговой серьезный финансист, а не пустоголовый сыщик.

Глаза, губы, атласная грудь, пьянящий аромат и дрожащие руки - это для психов-романтиков, людей никчемных, потенциальных клиентов морга. Понимаю, но все равно хочу. Если она не в деле - найду обязательно. А если в деле? Тоща на войне как на войне, и я не Андрей, она не Паненка, и проза жизни не проза, написанная гениальными сумасшедшими. Но Ольга звонила в Москву. Кому? Здесь тупик, позже я проложу дорогу, но пока тупик; значит, не биться головой, отступить, свернуть в сторону.

Снова Рогожин. Гиганта прихватили, видимо, элементарным шантажом. У артиста на руках малый ребенок, весу в нем пудов двадцать и в рукопашной нет равных, а для преступника просто большая мишень. Родитель в случае опасности закрывает свое дитя, естественно, что Рогожин прикрывает собой беззащитного друга. И я не имею права его осуждать, человеку наши проблемы чужды, он решил однозначно: мертвых хоронят, живых защищают. Он чувствовал опасность, не понимал происходящего и обратился за помощью. Теперь ему прочистили мозги, и он клянет себя, Петра и больше всего настырного сыщика. Рогожин - не помощник. Он собирается переделывать клетку. Разговор, вероятно, был прост предельно: "Друзья из далекого далека в твоей клетке нам кое-что прислали. Ты отдаешь нам это кое-что, и мы оставляем тебя и медведя в покое. В любом другом случае первым умрет медведь". Просто, как попка новорожденного. На что уж просто колесо, а людям понадобились века, прежде чем они колесо придумали. И все-таки здесь что-то не складывается. Сначала отравленное мясо, выстрел, а через некоторое время ультиматум, мол, отдай по-хорошему. Сыщик, ты прав, действуют две силы. Одна хочет отнять-украсть, вторая "просит" отдать. И вступила в борьбу сначала грубая сила, и потому я здесь, а чуть позже подоспела сила ума. Снова тупик, хотя я и молодец, что пробрался до самого конца. Что бы сейчас сказал Петр? "Ты самонадеянный, хотя и не без способностей. Если хотя бы одна из посылок - ошибка, фантазия, значит ты, Левушка, построил воздушный замок. Опустись на землю, взгляни проще". Так бы и сказал и вытянул бы губы, скосил глаза, потом взглянул бы насмешливо, но с гордостью, мол, глядите, какого чудного сыщика воспитали! Ни у кого нет, а у меня есть. Почему Петр считает, что вырастил меня? Он смешной парень; любой ежик знает, что нельзя вырастить ни писателя, ни композитора, ни сыщика. Если в человеке есть зерно, так вырастет, а если нет, так можешь поливать и окучивать до самой смерти...

О чем это я? Опять о себе, дорогом и любимом. Интересный человек, вроде не дурак, а время от времени заклиниваюсь на собственной персоне. Ничего страшного, я всего лишь человек", - быстро оправдал себя Гуров и заставил переключиться на дела.

"Цирк полон прокурорских и других нежелательных Рогожину людей, поэтому в ближайшие сутки артист клетку не вскроет, груз не вынесет. И торопить его никто не будет, слишком ставка велика, чтобы рисковать. К тому же шантажист должен опасаться и убийцу, как боевую фигуру противника. Эх, знать бы, с кем встречался ночью Рогожин? Бодливой корове Бог рог не дает, потому тебя и остановили, что очень шустрый парнишка.

Шантажиста не определить, а к убийце подобраться можно, а от него дорога к Иксу. Но, чтобы он меня привел к хозяину, убийца должен быть убежден, что я его не раскрыл. Если я его выявлю, соберу улики и арестую, он будет молчать как рыба. Одно дело спонтанное убийство, которое исполнитель может объяснить помутнившимся рассудком либо никак не объяснить: мол, сами расстарайтесь в мотивировках, у меня голова болит, а вам за работу деньги платят. Совсем иное дело назвать руководителя, практически признаться в заранее спланированном убийстве с корыстными целями. Даже обсуждать такой вариант сплошной идиотизм. К убийце следует подойти тихо, интеллигентно, чтобы у него ни в одном ухе, ни в одной ноздре не защекотало, и он спокойно отправился бы к Иксу за инструкциями, советом, деньгами, черт его знает зачем, но отправился бы. Начать следует с пустяка - всего-навсего выяснить, кто убийца.

Икс! Выявить и взять этого человека для меня значительно интереснее и важнее, чем посадить генерала Фомина голой задницей на раскаленную сковородку. Конечно, я не прав, неизвестный уголовник менее опасен, чем коррумпированный генерал, но он уже клиент Петра и прокуратуры, а Икс еще не установлен, а я сыщик, и мой долг... Я, как все, заштамповался, даже мыслю штампами. Я хочу его выявить и обезвредить, надоело слышать, что мы ничего не можем. Кто он? Кто? Думай, сыщик, думай, просчитывай.

Лет ему примерно тридцать с небольшим, он преступник новой формации, но не сопляк. Образование имеет высшее, возможно, закончил инфизкульт. Вряд ли, такие больше тяготеют к действию, а он скорее психолог и аналитик. Юрист? Учился на юрфаке или в ВЮЗи? Так, теплее, может, он из наших, из спецслужб? Милицейский или комитетский? Знаком с оперативной работой? Или он комсомольско-партийного происхождения? Как же он собрал свою команду, откуда такие связи? Он крысолов. Естественный отбор: выживает сильнейший, знает повадки сородичей и уничтожает поодиночке. Нет, он не пахан, не авторитет уголовного мира, иначе информация о нем прошла бы по кровеносной системе, и мы бы услышали. А сейчас парадокс: о жертвах говорят - один пропал, другой внезапно разорился, а о палаче никто ничего не знает, даже не слышал. Нет, Икс не из уголовного мира, человек пришел со стороны, но лес, в котором ведет охоту, отлично знает, иначе бы давно прокололся. Он из спецслужб, не из комитета, он наш доморощенный, милицейский, скорее всего бывший розыскник. Он знает полковника Гурова в лицо? Вот оно! Я же сразу почувствовал, что моя журналистская легенда не работает, решил, что протекло из Москвы, из окружения Петра. А меня просто узнали здесь, на месте. Значит, Икс заходил в цирк или гостиницу? Нет, если у него на плечах голова, он так близко не подойдет. А как узнал? Идиот, у преступника голова, а у сыщика лишняя часть тела. Я же под своим именем, а убийца в цирке узнал, что приехал журналист, сообщил шефу, так и так, некто Гуров Лев Иванович собирает материал для журнала. Для убийцы что Гуров, что Иванов и Рабинович, а для бывшего розыскника мое имя звучит очень неприятно. И наверняка Икс приказал затаиться и не дергаться, выждать. Убийца ослушался, значит, у него не было выхода, майор Фрищенко преступника расколол. Эх, Семен, как же ты позволил нанести удар, да еще спереди, когда убийца стоял перед тобой? Хватит горевать о мертвых, надо беречь живых. Допустим, я рассуждаю верно. Что мне это дает? Очень даже немало. Если убийца знает, кто я есть, то из кругов подозреваемых автоматически и бесповоротно выпадает Александр Аверков по кличке Сильвер. У него под рукой был телефон, убийца не преминул бы разделаться с опасным противником руками местных властей. Второе, у убийцы с Иксом постоянная связь, почти наверняка телефон, опытный человек воздержится от встреч, предпочтет держаться в стороне. Где он укрылся? В гостиницу он не пойдет, снимать квартиру тоже не годится, так как придется разговаривать с хозяином, оставлять свидетеля. Загородная резиденция с городским телефоном? Как он на резиденцию вышел? Имеет приятеля среди местных авторитетов либо опять же в верхнем эшелоне милиции. Эх, Семен Петрович, был бы ты жив..."

Сыщик взглянул на часы, хозяин отсутствовал около часа, многовато. В цирке сейчас делать нечего, репетировать Классик не в состоянии, опохмелился, сейчас в состоянии эйфории, может сболтнуть лишнего, проговориться.

В своем кабинете Колесников распивал чай со своей командой, обсуждал замену номера в вечерней программе - травмировался один из акробатов, и говорили, что пора менять программу. Зритель еще терпел, но земляков следует уважать, многие побывали два-три раза, надо и совесть иметь, ведь цену на билеты, как ни держи, а приходится поднимать.

Капитан, сидя за столом, помалкивал. Разрезав стоявший перед ним торт, ножом передвигал куски, симметрично заполняя образовавшиеся пустоты. Теперь круглый торт походил на рулевое колесо.

Присутствовали лишь руководители. Главный администратор, как всегда в элегантном костюме. Если бы он не был тщательно отутюжен, можно было подумать, что Александр Валентинович Жуков даже спит в костюме, белой рубашке и галстуке. За его плечом примостилась Матильда: хотя женщины в кабинете отсутствовали, но могли и заглянуть, и необходимо быть начеку.

Сильвер, сверкая золотыми зубами, крутил коротко стриженной курчавой головой, сидел на стуле верхом, засунув под него кривую ногу, изо всех сил старался не ухмыляться. Хитрый косящий взгляд и постоянная ухмылка были для Сильвера естественны, как штаны, но сейчас атмосфера была совсем не подходящая, и он по мере сил пытался соответствовать.

Классик сидел в обычной позе, откинувшись, вытянув худые ноги, якобы закрыв глаза, наблюдал за всеми внимательно и блаженствовал. Что ни говори, патриотизм - это хорошо, но французский коньяк - не портвейн и даже не столичная.

Рыжий конюх Вася, ему катило под полтинник, но иначе как Вася и на "ты" его в цирке никто не звал, из уважения к Капитану прикрыл татуировки рваной ковбойкой, но заправить ее в штаны сил не хватило. Вася знал, что лучше его конюха в городе нет, и кстати, был абсолютно прав, без лошадей цирку не обойтись, так что, мол, терпите мой вид и навозный дух.

Присутствовали еще жонглер, руководитель группы акробатов и хозяйка кошек-виртуозов. Заглянула на минуту разобиженная амазонка, она располнела, и Капитан отлучил ее от чаепития, пригрозил, что, если она не приведет в порядок свою задницу, снимем номер с программы.

С делами уже покончили, все знали, Капитан слушает присутствующих внимательно, решение примет, позже объявит. Наступил момент, когда можно говорить не по делу, а чего захочется, но сегодня больше поглядывали на дверь. О чем трепаться, если зарезали Ванюшку? Вчера прикончили постороннего, так все одно - покойник в доме.

- Николай Иванович, ты вечером в манеже или мне замену искать? спросил Капитан.

Классик прекрасно знал, что обращение к нему по имени и отчеству означает высшую степень недовольства, широко открыл глаза и обиженно забормотал:

- Незаслуженно, Алексей, абсолютно беспричинно подозреваете артистов.

- Товарищ начальник, вопрос не по делу! - сорвался Сильвер, молчать было уже невмоготу. - Вы что, не видите, они опохмелившись, им сейчас море по колено, а вечер далеко.

- Самые высоконравственные люди - это раскаявшиеся бляди и завязавшие алкоголики, - изрек администратор и сник, так как супруга вцепилась ему в плечо и зашептала так, что можно было услышать за дверью.

- Молчи! В твоей компетенции по вопросу о проститутках никто не сомневается.

А Сильвер ничуть не обиделся, подцепив стул ногой-клюшкой, выдвинулся к центру.

- Вопрос, где они раздобыли горючее? Надеюсь, подозревать артиста, что они оставили хоть каплю про запас, никто не посмеет? Я их поутру ждал, даже приготовил стопарь, они не соизволили даже заглянуть.

Сильвер встретился взглядом с Капитаном, вспомнил о ночном звонке, о том, как утром друг-сосед забрал телефон, вспомнил, что о ночном госте приказано молчать, театрально хлопнул себя по лбу и фальшивым голосом произнес:

- Прошу пардону, Классик! С больной головы да на здоровую! Я же сам ночью к вам заглянул, вижу дремлете, думаю, они проснутся, тяжко будет, я на комоде и оставил маленькую.

Если кто и не вникал ранее в треп Сильвера, то сейчас обратил внимание, как человек азартно врет.

Убийца же слушал внимательно с самого начала и сейчас, скрывая радость открытия, на всякий случай отвернулся.

В дежурной части УВД менялась смена. Седоголовый капитан, явно пенсионного возраста, с красными, как у кролика глазами, сменялся с суточного дежурства. Принимавший дежурство лейтенант облизывал пересохшие с перепоя губы, с отвращением листая журнал регистрации происшествий, спросил:

- Нападение на капитана Стаднюка и его шайку не регистрировали?

- Не было никакого нападения, а если и было, так то военная тайна, ответил капитан, засовывая в сумку пустые пакеты, ложки, кружку, которые приносил из дома на дежурство.

- Весь город говорит, а у нас тайна, - усмехнулся криво лейтенант, жестами объясняя лохматому сержанту, что срочно требуется опохмелиться.

- Деревня ты, вчера от сохи, - добродушно сказал капитан, впереди маячили трое суток отдыха, хотелось быть великодушным, и он пояснил: Стратегия! Генерал розыск москвича объявил, а о сраме Стаднюка не сказал, и так все знают. Стрелять не разрешил, но и дураку ясно: коли человек цельный наряд обесточил, то человек вне закона, и, защищаясь, делай, что хошь.

- Слыхал, что кто задержит басурмана, тому квартира вне очереди, лейтенант отбросил журнал регистрации, заглянул в грязный бокал, вновь глянул на длинноволосого сержанта, который стоял по другую сторону барьера, как истукан. - У Митрофановны, что на углу, вчера пиво давали.

- Держи карман, - хохотнул капитан, подхватил свою сумку, но выйти за барьер не успел, зазвонил телефон, и капитан автоматически снял трубку: Дежурный.

- Ты, ментяра, отряхни пыль с ушей, подтяни штаны и двигай к цирку. Человек, которого вы ищите, в желтой одноэтажке, в комнате клоуна, - произнес низкий мужской голос и скрылся за частыми гудками.

- Какой человек? - не понял сразу капитан, он уже сидел дома, хлопнул стакан самогончика, хлебал горячие щи, решал, добавить стаканчик или завалиться в койку, а стакан оставить на пробуждение.

- Какой человек? - дернул ушами лейтенант. - Чего передали?

Капитан вернулся в суровый мир реальности, прикинул, что все оперативники в разгоне. Взять сержанта, снять постового у дверей и срочно бежать... Мне завтра на пенсию, квартиры не видать как своих ушей, а тут шанс. Если сразу стрелять, то никакой опасности, ведь на мне милицейский мундир, и москвич первым стрелять не посмеет. А если я промахнусь и схвачу пулю, то мне ни пенсия, ни квартира не понадобятся.

Дверь распахнулась, и в дежурку тяжело вошел капитан Стаднюк, за ним ввалились оперы.

- Я у себя, - бросил на ходу Стаднюк и, хотя лишь мазнул взглядом по лицу сменившегося капитана, сначала приостановился, затем подошел к барьеру, навалился и спросил:

- Что? Где? Говори, паскуда!

- На Ленина, в желтой одноэтажке...

В кровь ударил адреналин - ни сонливости, ни усталости, Стаднюк буквально катапультировал из дежурки, молодые оперы еле поспевали. Опергруппа влетела в опоясанные галстуком "Жигули" и исчезла.

- И слава Богу! - сменившийся с дежурства капитан, хотя и не был верующим, широко перекрестился.

Константин Васильевич Роговой, обжора и жизнелюб, налитый жиром и силой, некогда походил на Гаргантюа, как уже говорилось, сильно сдал, даже похудел. На недавно лоснящемся, крепкой лепки лице кожа начала подвисать, проложили дорогу морщины. В операцию он вложил практически всю наличность, и хотя кризис и инфляция личной жизни Рогового не коснулись, кушал уже без прежнего аппетита. Последнее время Рогового назойливо преследовала одна и та же фраза: "Рассчитали на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить..." С головной болью и бьющими в голову идиотскими словами он вечером ложился, а поутру, плохо отдохнувший, поднимался, бреясь, бормотал: "Рассчитали на бумаге..."

И хотя возвращение многомиллионного груза Роговой связывал не только с деятельностью Кирилла Трунина, но, чтобы последний не заподозрил подвоха, Патрон решил ему позвонить. Роговой не любил тратить собственные деньги, но использовать служебный телефон посчитал опасным и начал звонить из дома, вернее, загородной дачи - избы-бунгало, можно было это массивное сложенное из толстенных бревен жилище называть как угодно.

Но одно дело попросить секретаршу соединить с номером и совсем другое дозваниваться лично. Частые гудки врывались в трубку после первой, второй и любой другой цифры, порой гудков удавалось избежать, тогда трубка, видимо, оскорблялась и хранила гордое молчание.

Кирилл Трунин, как известно, тоже жил за городом, тоже пребывал в скверном расположении духа и понятия не имел, что к нему на связь прорывается Патрон. Честно сказать, молодой хищник уже и забыл старого руководителя. Оно по-житейски и понятно. Трунин выяснил, где можно взять драгоценный груз, делить добычу не собирался, даже ребенок знает, что целое яблоко больше половины, и любому грамотному человеку известно, что "Боливар не вынесет двоих". А если еще проще, то на хрена козе баян?

Трунин ждал, в бытность оперативником он этому искусству научиться не успел, и сейчас переживал, нервничал. Ну зачем этот маньяк убрал мента, уложил труп рядом с миллионами долларов. Теперь там людей, как на базаре в воскресный день, придется выждать. Правда, есть и хорошая новость, самоуверенный гений сыска Гуров сцепился с местными ментами, и это прекрасно. Тутошние пинкертоны звезд с неба не хватают, на стороне официальной власти закон, к тому же ментов много, а Гуров один. Теперь ему не до "медведей", своих забот хватает. Судя по тому, что Трунин слышал о генерале, он мужик своенравный, за власть и место у корыта глотку перервет. Содельник сообщил Трунину: весь город поставлен в ружье, Гуров пропал, найти не могут. Может, он попросту сбежал, понял, что попал не в масть, и уехал до начала охоты. Трунин, как известно, с Гуровым знаком не был, но по разговорам на Петровке понял, что полковник упрям, как танк, и вряд ли отступил перед провинциальным генералом. Да черт с ними обоими, самое лучшее, если они лбами столкнулись и в одной могиле устроились.

Трунин от ожидания устал, пить себе запретил, от кофе совсем ошалел, расхаживал по барским хоромам, пинал мебель, радовался, если на полированных ножках оставались следы. Надо что-то придумать, отказаться от первоначального плана и найти другое решение. Ну, если не выкрасть, как предполагалось, то остается грабеж и разбой. Ограбить, такого здоровенного детину невозможно, его не повязать. Зарезать или подстрелить? Так это убийство и разбой, и такой шум, что сбежится вся округа. И что делать с медведем? Если его убить, так потом из клетки не вытащить. Казалось бы, чего проще: отравить медведя, хозяин его захоронит и уедет, ведь пустую клетку с собой не поволочет, здесь оставит. Сорвалось. Решили подстрелить Рогожина во время прогулки, без охраны зоркого хозяина отравить медведя - дело пустяковое. Так стрелок первый раз в жизни промахнулся. Как говорится, не везет так не везет. Повторно стрелять Трунин запретил, так как прогуливаться артист перестал, а вскоре прибыл чертов сыщик. Господь не мог другого выбрать, мало лохов в розыске толкутся, так нет, выбрал Гурова.

Ожил телефон, дважды прозвонил и умолк. Трунин подошел к аппарату, когда он снова тренькнул, Трунин снял трубку.

- Слушаю.

- База? - спросил знакомый голос.

- Ты мне так и не объяснил, какого черта ты зарезал мента? Ты все-таки ненормальный.

- Естественно, - радостно согласился убийца. - Ваши нормы мне чужды, потому ты сидишь в тепле и безопасности, а я бегаю по горячим углям.

- Извини, такова жизнь, - миролюбиво произнес Трунин, испугавшись, что убийца с его неуравновешенной психикой выйдет из-под контроля. - Извини, Леня, - он назвал убийцу именем, какое ему дали мама с папой, которое человек сменил и давно забыл. - Каждый делает, что умеет. Надеюсь, ты понимаешь, что если мы это дело закончим удачно, то сможем ловить рыбу на Кубе, где ее ловил Эрнест Хемингуэй, либо в любом другом месте земного шарика.

- Красиво, Кирилл, ты умеешь говорить. И убедительно. Только меня не надо уговаривать, я устал, хочу на покой. Я никогда никого не боялся, но этот сыщик напугал меня, и я только что сдал его ментам.

- Как? - обрадовался Трунин. - Гуров задержан?

- Надеюсь, что его пришили. Не станут его задерживать, твой приятель местному начальству все любимые мозоли отдавил.

- Молодец, и ты очень большая умница, извини, не ожидал. Как тебе удалось?

- Все-то тебе расскажи, объясню при встрече. Я придумал, как можно забрать товар. Но хочу договориться, что получаю не жалкую долю, а половину.

- Ты слышал байку о шкуре неубитого медведя? - спросил Трунин, понял, что получился прекрасный каламбур, искренне рассмеялся. - Если мы шкуру получим, как ни дели, до конца жизни хватит. Хочу предупредить...

- Не люблю предупреждений, но тебе можно, валяй.

- Без меня тебе товар не реализовать.

- Знаю. Выпей за удачу, вечером позвоню.

Трунин услышал гудки, положил трубку, вытер вспотевший лоб и довольно улыбнулся. Вот тебе и Гуров, гордость и слава МУРа, самовлюбленный супермен, его убили свои. Ну, может, и не убили, остуди свои восторги, Трунин, лишь задержали, пусть прокурор санкции на арест не даст, так все равно инспекция затаскает. Кадры, как им и положено, примут меры, и в любом случае знаменитому сыщику кранты. Трунин достал из холодильника бутылку "Посольской", такое событие грех не отметить. Он уже налил, начал готовить закуску, как вновь проснулся телефон, звонок был настойчивый, явно междугородный. Старый боров, больше некому, решил Трунин и снял трубку.

- Слушаю.

- Здравствуй, как здоровье? - спросил Патрон.

- Здравствуй, Константин Васильевич, спасибо за заботу, - радостно откликнулся Трунин. - Как вы, давление не беспокоит?

- И тебе спасибо, слышу, у тебя отличное настроение. Неужто победил?

- Еще нет, но, как выражаются спортсмены, выиграл промежуточный этап.

- Поясни.

- Сошел с дистанции наш общий друг.

Роговой так обрадовался, что даже затаил дыхание.

- Убежден, проверил?

- Как я могу проверить? Съездить в морг?

- Значит, слухи, - разочарованно произнес Роговой. - Тогда не радуйся, нашего друга видели и в реанимации, и я на венок деньги давал. Ну раз он тебя за горло не держит, уже радуйся. А что еще нового?

- Пусть страсти поутихнут, я пока взял тайм-аут. Можете не волноваться, как только будут новости, сразу сообщу.

Трунин, хотя и списал Патрона в глубокий запас, отнюдь не хотел с ним раньше времени ссориться. Кто знает, какие скрытые резервы имеются у старого авторитета? Если заподозрит неладное, может прислать сюда крутых ребят, только разборки сейчас и не хватает.

Роговой слушал молодого содельника и грустно улыбался: мысли и намерения пащенка видны отчетливо, до мельчайших деталей, словно на экране фирменного телевизора. Пошло повторять избитые истины, однако никуда не денешься, человек сложен и противоречив. Роговой сам обманывал партнера. Когда же убедился, что Трунин также ведет двойную игру, расстроился, искренне загрустил. Как жить, если никому нельзя верить?

- Патрон, вы подготовили запасные каналы транспортировки? - пел Трунин. - Если мы получим груз, в чем я не сомневаюсь, это только полдела.

- Я вложил миллионы, связи, мозги, каков твой вклад? - спросил Роговой. Следовало разговаривать серьезно, чтобы пащенок ничего не заподозрил. - За десять процентов прибыли я мог бы нанять подразделение ОМОНа, которое разнесло бы на атомы поганый цирк за несколько минут...

- И забрало бы все, а финансиста и организатора прикончило, - перебил Трунин и почему-то довольно хохотнул. После длинной паузы Роговой сказал:

- Хороший у нас разговор, доверительный. Звони, желаю тебе удачи, сынок.

Обжаривая в камине нанизанные на шампур колбаски, глядя на капающий шипящий жир, Роговой задумался. Обезвредили Гурова, или это лишь сопливые измышления мальчишки? Если сыщика ликвидировали, то, в принципе, это прекрасно, но на сегодня может и лишнее. Живой Гуров - значит, мертвый либо арестованный Кирилл Трунин. Даже если последний на допросах заговорит, что маловероятно, но пусть и заговорит, никаких вещественных улик против Рогового ни Гуров, ни кто-либо другой не получит.

Зазвонил телефон. Все постоянно звонят друг другу, прямо болезнь какая-то, вроде эпидемии. А если еще изобретут, конечно японцы, видеотелефон, то жизнь замрет, движение остановится, все закостенеют в креслах, а некоторые женщины начнут пользоваться раздвижными креслами, ведь от неподвижного сидения бедра начнут раздаваться.

В хижине Рогового пока телефонного экрана не было, но на аппарате зажигался номер абонента, который выходит на связь. Патрон взглянул на табло, звонили из Города, с которым Роговой только что разговаривал, но не Трунин. Патрон снял трубку, почти прикрыл ладонью, глухо сказал:

Дежурный администратор.

- Константин Васильевич? - спросил напряженный женский голос.

- Ну? - ответил он с сомнением.

- Константин Васильевич, это я, - женщина перестала кричать, и Роговой узнал своего агента.

- Слышу, ты откуда говоришь? Я же тебе запретил...

- Я звоню с чужого телефона, нужен ваш совет. У меня неприятности!

- Слышу. Говори, - обреченно ответил Роговой и терпеливо слушал хотя и сбивчивый, но толковый доклад агента.

Глава десятая

ОХОТА

Капитан Стаднюк решил машину в стороне не оставлять, подкатить прямо к дому, полковник наверняка услышит, выскочит через окно во двор и начнет уходить дворами, тут его и кончат. И пристрелит москвича он, капитан Стаднюк, чтобы все прошло наверняка, без накладок. Он оглядел команду, двое ребят верные, уже по уши в крови и деньги получают давно: один дом строит, второй только машину купил, в долги влез, у них обратной дороги нет. А вот лейтенант Щукин - парень гнилой, напрасно его вчера с собой взяли, теперь он в курсе дела, если припечет, может поплыть и расколоться. Только Москва узнает, что Гуров убит, сюда понаедут, начнут мотать, Щукин окажется крайним.

- Стой! - скомандовал капитан перед въездом на улицу Ленина. Проверить оружие, снять с предохранителя, патрон дослать, я здесь выйду, через десять минут трогайтесь. Дом знаете, действуйте, как при обычном задержании, то, что он представляется полковником, вас не интересует. Человек напал на сотрудников милиции, генерал приказал задержать и доставить в контору. Вопросы?

- Товарищ капитан, вы, же его знаете, он не дастся, - чуть заикаясь, сказал лейтенант.

- Преступник обычно не дается, - усмехнулся капитан. - Никто в тюрьму идти добровольно не желает.

Лейтенант сжался, покраснел, хотел что-то сказать, два других оперативника безучастно и, спокойно вынули пистолеты и передернули затворы.

- Взять желательно без стрельбы, но, если преступник схватится за оружие, сами понимаете, - многозначительно произнес Стаднюк. - Если в доме никого не окажется, двигайтесь во двор, услышите стрельбу, бегите на выстрелы. Вопросы? Нет? Прекрасно, значит, через десять минут двигайтесь.

Стаднюк подходил к дому задними дворами, по дороге он все продумал. Стрелять без - предупреждения, для верности дважды, забрать у покойника пистолет и застрелить Щукина, всадить две, даже три пули, это произведет на прокуратуру и на жителей города впечатление. Кажется, у лейтенанта недавно родился потомок, тем лучше. Пистолет вытереть и вложить в руку покойника. И пусть приезжает сто комиссий, и дело забирает Прокуратура России, никогда не установить, кто выстрелил первым, а кто защищался.

Капитан Стаднюк пристроился за сараем, до окон не более десяти метров, только достал оружие, как услышал шум автомобильного мотора, скрип тормозов. Услышал и москвич, значит, сейчас. Какое окно? Створка одного из них приоткрыта, значит, подготовился, подлюга. Ну, давай, прыгай! Рама скрипнула. Стаднюк чуть было не нажал курок, но в оконном проеме никого, видно, ветер шевельнул раму.

Стаднюк ждал, время растянулось. Уже непонятно, сколько прошло: минута или пять? Неужели полковник подчинился и сейчас садится в машину? Плохо. Вывезем за город, пришьем, повесим убийство на уголовников. Однако хреново! Наверняка кто-то видел, как москвич садился в нашу машину. Центровые вскоре быстро определят, что полковник укрывался здесь, прочешут улицу и свидетелей найдут. Капитан не успел дорисовать мрачную картину до конца, как из окна выглянул оперативник и тихо позвал:

- Товарищ капитан! Стаднюк вышел из укрытия.

- Взяли?

- Нет никого, отперто и ни души, и Классик куда-то запропастился.

Гуров сидел у окна в доме напротив, пил чай без сахара, наблюдал за происходящим, улица была узкая, сыщик мог в своих преследователей если не плюнуть, то без труда швырнуть камнем.

Из машины вышли трое, капитана среди них не было, и сыщик удивился. Когда через несколько минут из дома появились четверо, стало ясно, что капитан пришел со двора, через окно. Совещание не проводили, сели в машину и укатили.

Перед тем, как Классик ушел на разведку и пропал, сыщик спросил у него, кто из соседей с ним дружен. Клоун смущенно улыбнулся и ответил, что его в городе все знают и любят и, вообще, люди кругом хоть и несчастные, но хорошие. Аннушка, вон домишко напротив, окна с занавесочками в горошек, исключительно душевная, прибирается у него, а денег не берет, будто святая.

Когда сыщик отметил, что Классик по неясным причинам задерживается, то оправил смятую постель, подхватил бесценный ящичек с вещдоками, вышел на улицу, осмотрелся и пересек улицу. Святая Аннушка объяснений незнакомца, что он приехал к Николаю Ивановичу Куприну, да вот дома нет, слушать не стала, махнула мокрой ладошкой, объяснила, мол, стирка и болтать недосуг и ушла на кухню. Хитрущие цепкие глазки Аннушки абсолютно не соответствовали ее легкому беззаботному тону, сыщик понял, что хозяйка не поверила ни единому слову, но раз Николай Иванович человека послал, значит, надо. Сложившаяся ситуация Гурова вполне устраивала, он приставил стул, приоткрыл окно, уселся и, прихлебывая кипяток, наблюдал за происходящим.

Милицейский "Москвич", разбрызгивая грязь, укатил восвояси, в комнату бесшумно проскользнула Аннушка и простодушно сказала:

- Что-то все Николашу ищут! Вы поджидаете, власти подкатывались. Я Николашу поболе часу назад видела, веселый шагал, слава Господи.

Гуров вскочил, схватил ящичек, швырнул под кровать.

- Никому! В этом ящичке жизнь вашего Николаши! - соврал сыщик, вылетел на улицу, чуть не вышиб дверь в комнату Классика, схватил телефонную трубку.

Повезло, Капитан оказался на месте и сразу ответил.

- Классик у тебя? - спросил Гуров.

- Только вышел.

- Немедленно верни, запри дверь и возьми трубку, - Гуров смотрел на часы, прикидывая, сколько времени понадобится Стаднюку, чтобы очухаться, вернуться в цирк. Он хоть опер, а придурок, что укатил.

Капитан к телефону не возвращался, Гуров взял аппарат, подошел к окну, взглянул на цирк, не идет ли клоун? Из-за угла вылетела милицейская машина, завизжала тормозами, проехала юзом, Стаднюк выпрыгнул, взбежал по ступенькам цирка.

- Он у меня, что дальше? - голос у Колесникова был ровный, будто он работал не в цирке, а был старшим опергруппы.

- Сейчас явится милиция, захочет увезти Куприна.

- Уже стучат, - перебил Колесников.

- У тебя сейчас кто репетирует?

- А зачем?

- Не перебивай, слушай и выполняй! Клоуна милиции не отдавай, костьми ляг, не отдавай. Я знаю, у тебя есть громкая связь, вызови к своему кабинету мужиков. Если есть твои геркулесы, зови!

- Не ломайте дверь, сейчас открою! - крикнул Колесников, через секунду Гуров услышал: - Внимание! Говорю я! Всех мужчин немедленно прошу подойти к моему кабинету. Вася, если ты на арене и слышишь, подойди с мальчиками. Мою дверь ломают какие-то бандиты, разберись с ними. Они кричат, что милиция, я не верю, а у меня в столе выручка за весь месяц.

- Молодец, Капитан! Ты большая умница, Алексей Иванович! - закричал Гуров.

- Я себя, любимого, давно знаю, - ответил польщенный Колесников. - Что дальше?

- За дверью утихли? - спросил Гуров.

- Ясное дело.

- Верно, им такая толпа свидетелей ни к чему. Они хотели Классика забрать, обвинить, что он укрывал особо опасного преступника, разузнать, когда я от него ушел, куда и прочее, могли изувечить, мол, оказал сопротивление.

- Моего Классика изувечить? - возмутился Колесников.

- Все. Теперь они ничего не сделают. Постарайся надолго не отходить от телефона...

- Ты сам-то в безопасности?

- Как в теплой ванне, - ответил сыщик и положил трубку. Гуров взглянул на часы, начало десятого, туман растянуло около часа назад, и аэропорт открыли, значит, московский рейс прибудет около одиннадцати. Сыщик позвонил Юдину и спросил:

- Ты один?

- В номере один, а в вестибюле толкутся, - ответил Юдин. - Рейс из Москвы ожидается в десять пятьдесят.

- Борис Андреевич, признайся, я тебе сильно надоел? - стараясь говорить как можно мягче, спросил сыщик. Юдин искренне рассмеялся.

- Лев Иванович, у тебя эдакая интеллигентная участливость не получается, выкладывай, что требуется сделать.

- Вот обижаешь, а я от всей души, - гнул свою линию Гуров. - Мне даже неловко. Но если настаиваешь, пожалуйста, подскочи в аэропорт, встреть своего приятеля, заодно прихвати еще трех человек, - он запнулся и поправился: хотя, возможно, лишь одного, - и подробно описал внешность Орлова, даже сообщил, какого цвета у него плащ. Сыщик знал, что форму генерал не наденет, а плащ у него единственный.

Съестного в доме Классика сыщик не нашел, зато отыскал бритву "Жиллетт", наверняка кто-то подарил, такая дорогая бритва была актеру не по карману. Рогожин? Скорее всего он. Эх, встретиться бы с ним, потолковать спокойно, объяснить, в какую историю он ввязался. А что Рогожин знает? Сегодня лишь связного, но если артиста перетащить на свою сторону, то можно размотать весь клубочек, до самого кончика. Но для этого нужны опытные люди, транспорт, техника. "Это дело будущего, если оно у меня будет", - философски рассудил сыщик, чисто выбрился, убрал за собой.

Разговаривая по телефону, позже, во время бритья, сыщик все время находился в глубине комнаты, через окно наблюдал за улицей, не забывая поглядывать и за окнами, ведущими во двор. Оперативники находятся в цирке, но существуют и уголовники, вполне возможно, что к ним обратились за помощью.

Классик шел бодро, разговаривая сам с собой, даже жестикулировал. Как Гуров и ожидал, опер не стал "приглашать" артиста на допрос: такое количество свидетелей, скандал местные власти никак не устраивали. Классик - любимец Города, на общественное мнение можно и наплевать, а вот с прессой, так называемой четвертой властью, считаться приходится.

Артист вошел, увидел сыщика и буквально остолбенел:

- Вы здесь? Товарищи мечутся как ошпаренные, вас ищут, - артист положил на стол сверток, который держал в руках. - Леша прислал с барского стола.

Дар Колесникова оказался царским: домашняя колбаса, хлеб, несколько отварных картофелин и соленые огурцы.

- А они не вернутся? - спросил Классик, раскладывая еду по щербатым тарелкам. - А мне Алексей на сегодня выходной предоставил, - он достал граненый стакан, взглянул виновато и, скрывая смущение, быстро продолжал: - Вы не думайте, что наш директор сентиментален, он парень жесткий, деловой, за сегодняшний день я должен буду сольный концерт в доме культуры отработать.

Сыщик запер дверь, задернул на окнах занавесочки, оперативники вернуться не должны, но, как уже говорилось, появления третьей силы Гуров не исключал. Из этого дома надо уходить, нельзя подвергать человека смертельной опасности. Но прежде следует выяснить, где и при каких обстоятельствах протекла информация, почему налетели оперативники. Оправдывая себя тем, что перевоспитывать хозяина дело безнадежное, сыщик достал из кармана фляжку, налил граммов сто, прикрыл стакан ладонью и сказал:

- Сначала расскажите мне, с кем вы виделись и о чем говорили после того, как ушли из дома.

- Не бойтесь, меня не развезет, - Классик отстранил руку сыщика, сделал глоток и продолжал: - Я знаю, что вам требуется. Как всегда, сгубила выпивка, но я не проговорился, так уж случилось.

Артист подробно рассказал, какой разговор состоялся в кабинете директора Колесникова, перечислил присутствующих, даже кто и где сидел.

- Молодец, Николай Иванович, - произнес задумчиво сыщик.

"Почему я уперся в служащих цирка и начисто исключил артистов? Программа постоянно меняется, и подобное совпадение кажется невероятным? Так жизнь порой изобилует самыми невероятными совпадениями. Сыщик, не шарахайся из стороны в сторону, выбери веревку до конца, еще успеешь расширить круг подозреваемых".

Гуров выставил на стол фляжку с остатками коньяка, хотел пояснить, что это не плата за информацию, встретился с артистом взглядом и сказал другое:

- Перелейте в другую посуду, фляжку я унесу. Аннушка, что живет через дорогу, человек верный?

- Без комментариев, - ответил Классик, сливая коньяк в кружку, которая в далекой молодости была антиквариатом.

- Я сейчас уйду, а вы загляните к ней, скажите, что я ваш друг, о моем визите следует молчать, а ящичек, что у нее под кроватью, сберечь.

- Хорошо, - Классик протер фляжку тряпкой и не вернул сыщику, а поставил в угол среди разнокалиберной посуды. - В таком виде, господин полковник, я вас никуда не пущу. Здесь не Москва: вышел из дома и затерялся в толпе. При вашей внешности будете на наших улицах, как рыжий на арене, хочешь не хочешь, а на рыжего глядишь.

Гуров сидел на сырой лавочке, которая примостилась на крохотном травянистом клинышке, который местные называли сквером. На единственной, блестевшей лужами дорожке кособочились еще три скамейки, на одной даже в такое хмурое утро играли в домино, на другой сидела женщина с коляской, так что сыщик был не одинок и не привлекал внимания. До дверей гостиницы "Центральная" шагов пятьдесят, не более, и вести наблюдение было удобно, лучше места не придумаешь. Грязную замусоренную площадь окольцовывали серые облупившиеся дома, первые этажи которых стеклили немытые витрины магазинов, на витрины смотреть не хотелось, а уж заходить в магазины и тем более, да и наверняка бессмысленно. Ярким пятном на площади выделялась коммерческая палатка, желтая с голубыми прозрачными окнами, через которые смотрели на одиноких угрюмых прохожих разноцветные и разнокалиберные бутылки, коробки, трех-, четырех- и пятизначные цифры. В верхнем небольшом окошечке палатки красовались обнаженные женские груди, такие воинственные и тугие, что казалось, вот-вот брызнут молоком, возможно, и кровью. В общем, площадь, которую внимательно осмотрел сыщик, была страшноватая, статичный кадр из фильма Тарковского "Сталкер". Неискушенному человеку, попавшему сюда, захотелось бы выйти на середину площади, опустить голову и завыть. Но, во-первых, Гуров был человек прекрасно тренированный, во-вторых, площадь сыщику очень нравилась, так как совсем недавно, всего минут тридцать назад, он не мог и мечтать, что будет сидеть на удобной скамейке в нескольких шагах от гостиницы и спокойно осматривать площадь старинного русского города.

Несколько раньше Классик, обозвав сыщика Рыжим, который собирается остаться незаметным на арене цирка, полез в необъятный, покрытый резьбой, изгрызенный временем комод, обронил через плечо:

- Раздевайтесь, господин полковник, - и начал вынимать из темного чрева комода пиджаки и брюки, халаты и комбинезоны. Вытаскивал артист вещи охапками, сваливал в кучу, затем длинными ловкими пальцами брал поштучно, оценивал, поглядывал на гостя, словно примеривая.

Буквально через несколько минут полковник Гуров был экипирован с ног до головы. Ботинки крепкие, на толстой подошве, правда, разного цвета и фасона, что не бросалось в глаза, так как на них гармошкой опускались широкие засаленные штаны, бесформенный балахон заменил пиджак, поверх которого было предложено надеть то ли плащ, то ли пальто. Глядя на цвет этого одеяния, сыщик почему-то вспомнил коня, на котором Д'Артаньян въехал в Париж. С внутренней стороны плаща-пальто был пришит толстый кусок ваты, что превращало человека в горбуна. Вершиной своего мастерства Классик посчитал парик, седые лохмы которого закрывали лоб, уши и шею, и пенсне со шнурком.

- Можете идти, господин полковник, и если вас хоть один человек узнает, я, Куприн Николай Иванович, по кличке Классик, больше никогда не выйду на арену цирка.

Сыщик остановился около трюмо, повернулся и спросил:

- А меня не упрячут в дурдом?

- Если половину России упрячут, так и до вас доберутся, - Классик поманил Гурова, указал на подоконник, - потрите ладони.

Сыщик взглянул на пыльный, с обрывками паутины подоконник, понимая, что артист прав, протер руками, сцепил и расцепил пальцы, затем, как бы умываясь, потер лицо.

- Последний штрих! - сказал Классик. Ходите - в половину вашего обычного шага. Вам будет очень удобно, и вы поневоле начнете шаркать. Да! И руки обязательно в карманах, это и в характере персонажа, и для внимательного человека никакая грязь силу ваших ладоней не прикроет.

Новая одежда имела совершенно необъятные внутренние карманы, в коих некогда прятались живые курицы и полированные рояли. Сейчас сыщик опустил туда два пистолета, подаренную Ольгой зажигалку и кое-какую электронику из кейса, что привез Юдин. Шагнул было к двери, остановился.

- А если у вас проведут обыск и найдут мою одежду?

- Не найдут, - Классик лукаво улыбнулся и указал на манекен, одетый в светлый парадный костюм артиста. Я сейчас его переодену, в жизни не найдут.

- Если хочешь спрятать вещь, положи ее на самом видном месте. Великий Эдгар По, мы это- тоже проходили. Не найдут, - согласился Гуров. - Спасибо!

- С Богом, - ответил артист.

Гуров вышел на улицу и, следуя совету Классика, сильно укорачивая шаг, двинулся к центральной площади. За долгие годы работы в розыске сыщик ни разу не гримировался и чувствовал себя неловко, - наверное, так ощущает себя студент театрального училища, впервые вышедший на сцену. Положение облегчало отсутствие публики, сыщик привычно расслабился, представил, что крайне устал, у него болят ноги и поясница и очень хочется выпить, кстати, последнее соответствовало действительности. Сейчас, сидя на лавочке, сыщик так вошел в образ, что чуть не начал дремать. Стекла пенсне были простые, но Гуров приспустил пенсне на кончик носа и взирал на мир поверх мутного стекла. Очень много интересного видел сыщик.

Свой опорный пункт оперативники устроили в желтой, блестевшей, как облупленное яйцо, коммерческой палатке. Один человек там сидел безвылазно, трое ходили по периметру площади, заскакивали в палатку погреться, передохнуть, принять вовнутрь. Ясно, они то же ждут прибытия московского рейса. Полагаю, раз самолет задержался, начальство устанет, сначала обустроится, а тут и московский сыщик должен появиться. Резон в таких рассуждениях, конечно, присутствует: ведь люди все еще ходят по земле, перемещаться в пространстве пока не научились. Фланеры быстро подустали, маскировались уже небрежно, пустые сумки и чемоданы, которые должны были придавать наблюдателям вид людей, спешащих по делам, стали обременительны, и неумехи начали своей бутафорией чуть не размахивать. Вскоре торопливая походка перешла в прогулочный шаг, а затем фланеры встали свечками: один подпер водосточную трубу, другой присел на ступеньки высокого крыльца. Интересно смотрится человек в приличном плаще и шляпе, который подстелил газетку, уселся на мокрый камень и поставил солидный чемодан у ног. Вот уж веселятся пенсионеры, который с утра до вечера сидят у окон и не только каждого прохожего, любую бродячую собаку в лицо знают. От таких мыслей сыщик поежился. Сколько же глаз рассматривают седого горбатого старика в сползающем на кончик носа пенсне? Но старик долго привлекать внимания не должен, подумаешь, появился чудак, опустившийся интеллигент. Но сыщик также знал, что многие пенсионеры-наблюдатели прекрасные психологи: особо хитрый может принять незнакомого старика за переодетого опера. Особо пуганая ворона куста боится, одернул себя сыщик.

Так, с наблюдением разобрались. А где боевики? Кто исполнять собирается? И тут справа, в плечо и щеку будто сквозняком потянуло, знакомые мурашки дернулись по коже, предупреждая об опасности. Сыщик не повернулся, руку лишь в карман опустил еще ниже, подхватил лежавший у колена пистолет. Гуров скосил глаза на соседнюю лавочку, где молодые крепкие парни бросили костяшки, разливали водку. Тот самый случай, когда говорят, что на всякого мудреца довольно простоты. Сыщик вспомнил, что засек "доминошников" мгновенно, однако отложил знакомство на потом, торопился сесть, затем увлекся наблюдением за топтунами, палаткой, собственными мыслями и забыл. Просто "гениальный" сыщик, как это у него под лопаткой еще не торчит заточка. Сурков писал: "А до смерти четыре шага", тут чуть больше, шагов шесть, наверное. Как и ожидалось; "коллеги" взяли в долю уголовников. Они ждут условного сигнала. Но если машина остановится у гостиницы, и человек быстро поднимется к дверям, этим ребятам не успеть. Значит, в вестибюле у них кто-то есть и наверняка не один.

- Главный вертухай прибыл, - сказал один из парней, вытирая губы ладонью.

- Мороз-воевода дозором обходит владенья свои, - отозвался второй, видно, был любителем русской словесности.

У палатки остановилось такси, из машины выскочил знакомый сыщику опер, скрылся за дверью. Видно, из аэропорта прибыл, значит, сейчас и "вольво" появится.

- И на хер мы влезли в это дело? Мусора дерутся, пусть глотки друг другу перережут. Я думаю...

- Ты! Падла задумчивая! - перебил говорившего уверенный голос. - Ты знаешь, сколько за дохлого мента нам отстегнуть обещают?

- Обещанного три года ждут, да и нищие очень наши начальнички. - Нюрка, жена участкового, к моей бабе пришла, стольник на хлеб занять. Смехота!

Сыщик продолжал сидеть боком к разговаривающим рядом бандитам, напряженно вспоминая, где и когда он слышал этот уверенный, с чуть заметным присвистом, голос. Гурову казалось, что он видит тонкие, в постоянной улыбке губы, черную дырку на месте правого переднего зуба, но не рисковал повернуться и взглянуть: встретишься взглядом и конец, никакой маскарад не спасет, потому как суть каждого человека в его зрачках.

- Нищие, согласен, хотя не все, есть и с монетой, - говоривший выпил и смачно сплюнул. - Тот, который вместо убитого Фрищенко, капитан Стаднюк, мужик крутой, головастый и при солидных деньгах.

Двое выпивали, закусывали и помалкивали, а двое продолжали беседовать. Который со знакомым свистом, лет сорока, определил сыщик, а второй - лет двадцати с небольшим. Старший в авторитете и с самомнением, младший в шестерках, в компании недавно, самоутверждается. И как бы подтверждая предположения сыщика, молодой сказал:

- Клык, ты все знаешь, скажи, кто Фрищенку порезал?

И прежде чем прозвучал ответ, сыщик вспомнил. Лялин Трофим Федорович, пятьдесят второго года рождения, родился в Ростове, кличка Клык, Могила, Свистун, в девяностом был задержан за разбой, получил семь лет особого режима. В прошлом году прошла ориентировка, что Лялин бежал, группу настигли, перестреляли...

- Кто да кто? Дело не наше. Тут какие-то московские разборки. Потому и Гуров прибыл. Лев Иванович. Довелось как-то беседовать, век не забуду.

- Бил сильно?

- Кто же в МУРе не бьет? Там порядок, комната без окон, изоляция, чтобы крик не услышали, наденут браслеты и вдвоем-втроем лупят, пока не устанут, просвещал Клык молодого содельника.

Гуров слушал без интереса и эмоций, следил за палаткой, в которую вошел приехавший опер, отметил, что наблюдатели по прибытии начальства оживились, изображали старание. Сыщик чувствовал, произошло что-то непредвиденное. Почему нет "вольво"? Скоростная машина не могла так отстать от "Волги", даже если последняя выехала из аэропорта значительно раньше. Ни у знакомого Юдина, ни у Орлова с его сопровождающими вещей нет, багаж ждать не надо. Наконец опер вышел из палатки, неторопливо, вразвалочку направился к лавочкам, сыщик подвинул пенсне, закрыл глаза, невольно напрягся. Капитан прошел в метре от полковника, который не отвернулся, но и не поднял головы и не мог видеть, обратил на него опер внимание или нет.

- Распивать в общественных местах запрещено, - сказал капитан и, чтобы парни поняли шутку, громко расхохотался.

- Налить? - спросил Клык.

- Плесни чуток, замаялся. Где же эта сука укрылась?

К гостинице подкатил "вольво", вышел незнакомый сыщику мужчина, вылез из-за руля Юдин, запер машину. Значит, Орлов не прилетел. Этого не может быть, однако факт. Сыщику очень хотелось курить, но вынимать дорогие сигареты, тем более зажигалку было нельзя, да и вообще каким-либо движением привлекать к себе внимание крайне опасно. Не прилетел, значит, какое-то ЧП, видно, у местного генерала рука такая длинная, что дотянулась до Москвы, нажала кнопку, и Орлова перехватили.

Капитан проглотил полстакана водки, взял корочку хлеба, бросил в рот. Уголовники смотрели на него с одобрением, как на своего. Клык спросил:

- И долго нам тут?

- Не знаю, Трофим, я ни хера не знаю, побудьте часок и мотайте, а начнет темнеть, возвращайтесь.

Сыщик отметил, что капитан назвал уголовника не по кличке, а по имени. Хороший опер, безусловно хороший, а человек гнилой, так тоже случается.

- Я не на службе, капитан, бабки в вашей конторе не получаю, - в голосе Клыка уверенности не было, чувствовалось, что он лишь старается не уронить себя в глазах подчиненных.

И капитан понял, потому не огрызнулся, сказал миролюбиво:

- Ты бы не светился, Трофим, присел на скамеечку. Среди своих ты-в законе, а среди моих - в розыске. Какой-нибудь ретивый опознает, стрелять начнет, нам шум ни к чему, да мент случайно и попасть может.

- За заботу поклон, капитан, - Клык хотел ответить ехидно, а получилось достаточно искренне. - Если знать, что полкаш заявится, так и сутки, и поболе ждать согласен, но я нутром чую, мы тут пустышку тянем.

- Всякое бывает, - капитан усмехнулся. - Как говорится, знал бы прикуп - жил бы в Сочи. Да, что за гриб у вас под боком устроился?

Сыщик снял пистолет с предохранителя. "Первым капитана, затем Клыка, пока молодые трехнутся, можно до гостиницы добежать. По городу не уйти, - решил он:- Закрыться в номере Юдина. Стрельба в центре города: вызовут прокуратуру, если не открою, прибудет ОМОН, возьмут, арестуют, в номере повесят, объяснят, мол, двинулся ваш полковник. А уж какие потом прибудут комиссии! Что Петр раскопает и докажет, и думать неинтересно".

Ноги у сыщика ослабли, во рту пересохло, он знал, стоит лишь начать действовать, все встанет на свои места, начнут работать рефлексы.

- Местный, я узнавал, - соврал Клык. - Дремлет, наверное, с голодухи доходит. Я решил его не гнать.

- Умный, потому и на свободе, - сказал капитан. - Ты с этим делом, - он щелкнул по стакану, - осторожнее.

- Не сомневайся, капитан, - Клык был явно собой доволен, хотя ребята и знали, что он старика не проверял, но лапшу навесил ловко - старшой, он и есть старшой.

Капитан зашагал к гостинице, Клык подмигнул парням, которые довольно улыбались, а самый младший и разговорчивый даже светился от восторга. Сыщик понимал, что Клык сейчас подойдет, заговорит, возможно, ударит. Если так, завалюсь на бок, левой прикрою голову, начну бессвязно причитать. Сыщик ошибся. Уголовник подошел, сел рядом, сказал миролюбиво:

- Здорово, отец. Как жизнь, на хлеб хватает?

Гуров попался на простейший трюк, следовало откинуться на спинку скамейки, тогда бы уголовник промахнулся, но сыщик поверил, что последует разговор, не двинулся, Клык быстро провел ладонью по лицу "старика", скинул очки, твердо взял за подбородок, посмотрел в глаза. И наступил момент истины. Теперь сыщик опередил уголовника, уперся пистолетом в бок и зашептал:

- Убью сразу! Сиди! - и продолжал громко и прерывисто: - Я старый человек! Не надо, прошу!

Уголовники находились за спиной Клыка, видеть пистолет и лицо сгорбленного "старика" не могли, да и не приглядывались, открывали вторую бутылку, готовили закуску, занимались делом.

- Ты убийца и в розыске, убью мгновенно, - шептал сыщик и громко продолжал:- Такой здоровый и на старика! - Гуров поднял голову, уперся равнодушным взглядом в мечущиеся глаза уголовника. - Ты меня знаешь, Клык? Один жест, слово - подавишься собственным языком. Твоих щенков я перестреляю мигом. А уж как я отсюда уйду, тебе будет совсем не интересно.

- Брось рыдать, отец, я пошутил, - громко сказал Клык, хотел отклониться, но сыщик левой рукой обнял его за плечи, прижал к себе.

- Прикажи уйти, скажи, что догонишь! Ну? - Гуров вдавил ствол пистолета под ребро уголовника.

- Братва, закрывай обед, топайте, - начал неуверенно Клык, затем голос его окреп. - Отец тут интересные вещи толкует, послушаю и догоню.

- Тебе налили, старшой! - радостно сообщил молодой и разговорчивый.

Пистолет так давил, что Клык еле сдерживал стон, рука сыщика сковывала плечи. Стрелять он без крайности не будет, решил уголовник, отведет меня за угол, выдаст рукояткой по лбу и уйдет, надо вытерпеть.

- Слушай, сука! Тебе сказано! - сорвался Клык. - Чтобы через секунду духу вашего не было.

- Не пыли, Клык, - сказал уголовник, до этого не произнесший ни слова. - Видать, ты старика вербуешь, но, окромя песка, из него ничего, не посыпется.

Когда уголовники собрали манатки и ушли, сыщик разомкнул объятия, отобрал у Клыка нож и пистолет, нацепил пенсне и спросил:

- Значит, я тебя на допросах бил, и ты со мной посчитаешься? Кажется, момент самый подходящий!

Клык оправился, перевел дух и ответил:

- Сейчас банкуешь ты, будет и мой черед. Ты человек совестливый, значит, слабый, ножом зарезать не можешь, а стрелять тебе не с руки. Да в безоружного ты и стрельнуть-то не способен, одно слово - интеллигент. Куда пойдем? - Он ощерился, дыхнул перегаром.

- Ты прав, но у меня есть и другие недостатки, - сыщик так же, как недавно Клык, взял соседа за подбородок, поднял ему голову, посмотрел в глаза. - Полагаю, о моих недостатках слышал?

- Ну, - Клык хотел отстраниться, но сыщик буравил пистолетом бок, взгляда не опускал. - Чего надо? Слышал. Кто тебя, волкодава, не знает! Но и на тебя пуля найдется.

Клык не был трусом, умирать не хотел, но огрызнулся, сыщик хотел сломать волю уголовника.

- Пуля дура, отыщется и моя, - согласился Гуров. - Но сейчас она где-то заблудилась, а твоя, парень, здесь, - и надавил пистолетом сильнее. Чувствуешь? Отвечай!

- Больно же, сука!

- Будет значительно больнее, пуля в животе - очень больно! Ты это знаешь? Отвечай!

Человек с детства знает, что он умрет обязательно, иногда думает о смерти, а через секунду забывает. Когда человек о своей смерти говорит вслух, и не болтает, а говорит серьезно, то реальнее представляет неизбежность смерти. Сыщик требовал ответа, пытаясь раздавить волю уголовника, подчинить, сделать его полностью управляемым.

- Знаю, что больно, не дурак, - прохрипел с присвистом Клык.

- Вставай, - Гуров вновь обхватил Клыка за плечи. - Я старый больной человек, ты помогаешь мне, идем не торопясь, пуля уже прилипла к твоему животу. Ты знаешь, что твоя смерть на кончике твоего языка.

Юдин вернулся из аэропорта, поселил своего знакомого в гостинице, заплатил за него, дал несколько тысяч на карманные расходы; велел из номера не выходить и прошел в свой люкс. "Вот я и стал оперативником, - думал Юдин, развалившись в кресле, - полковник заставил меня работать. К нему никто не прилетел, значит у Гурова произошла осечка, и его могут здесь убить. А сегодня от Гурова до Юдина - только руку протяни. Я порвал с Корпорацией, респектабельный и небедный человек, так чего мне нужно, куда я лезу? Не обманывайся, Борис Андреевич, ты не лезешь, уже увяз по горло. Собрать вещички, сесть в машину и умчаться к чертовой матери. Но я пригласил сюда человека, раздавленного, нищего человека. Видимо, я сошел с ума, полковник околдовал, действует как наркотик, парализовал волю. Будь я проклят, если, выпутавшись из этой истории, хоть раз встречусь с проклятым сыщиком. Он ненормальный, псих, гладиатор, ну так я же вполне здравомыслящий человек".

Борис Андреевич Юдин себя переоценил, так как войдя в номер, дверь не запер. Сейчас она неожиданно распахнулась. В гостиную влетел незнакомый мужчина, не удержался на ногах, упал. Следом вошел высокий горбатый старик, запер дверь, взглянул на хозяина поверх пенсне.

- Что вам нужно? - тихо, севшим голосом спросил Юдин. - Вы ошиблись номером. Я сейчас...

- Налей выпить, - перебил Гуров, стянул парик, скинул горбатый балахон, который тяжело шмякнулся на палас. - Извини, Борис, - он указал пистолетом на лежавшего неподвижно человека, - что я вваливался к тебе один, теперь гостя приволок.

Юдин понимал, что от него ничего не зависит, опустился в кресло, стараясь говорить как можно спокойнее, произнес:

- Пустяки, даже приятно, располагайтесь, как дома. Но если вы, господин полковник, желаете выпить обслужите себя сами.

- Я бы рад, руки заняты, - сыщик, глядя на свой пистолет, с отвращением кивнул на лежавшего неподвижно Клыка. - Он здоровехонек, просто задумался о бренности всего земного. Борис Андреевич, не откажи в любезности, возьми нож, срежь с портьеры шнур, хорошенько намочи его водой и дай сюда.

Юдин не двинулся с места, смотрел с ненавистью.

- Ты абсолютно прав, но, пока мы господина убийцу не обесточим, ты не сможешь мне высказать свои чувства.

- Да гореть мне в вечном огне, если когда-нибудь... - бормотал Юдин, поднимаясь из кресла и выполняя указание сыщика.

Мокрым шнуром Гуров связал Клыку руки за спиной, согнул ногу, притянул к связанным кистям, облегченно вздохнул.

- Если вздумаешь кричать, ударю железом по голове и воткну кляп, сыщик ухватил Клыка за шиворот, отволок в ванную, вернулся, молча налил себе коньяку, выпил залпом, прикурил, сел напротив Юдина. - Так на чем мы остановились? То, что ты обо мне думаешь, можешь пропустить. Знакомого ты привез, а генерала не встретил, тоже известно. Вот свежий вопрос: что делать? Понимаешь, Борис Андреевич, наша беда в том, что мы следуем за событиями, а не направляем их, пока удачно работаем в контратаке. Но удаче доверять нельзя, она дама капризная, может и отвернуться. И потому, что? Правильно! Пора перехватить инициативу!

Юдин знал, что глаза у сыщика голубые, сейчас же то ли свет так падал, то ли по иной причине, но на коммерсанта смотрели глаза темные, мрачные, своим выражением абсолютно не соответствующие легкому, даже ироничному тону. Почему-то вспомнилась песня Высоцкого о человеке, которому осталось пройти четыре четверти пути. Но Юдин не поддался сентиментальному порыву и ответил:

- Вы абсолютно правы, господин полковник, инициатива - составляющая победы, но я сегодня отбываю в Москву.

Юдин ожидал, что сыщик начнет отговаривать, предпримет другой маневр, но попытается задержать, и в который раз не угадал.

- Я тебя понимаю, ты, безусловно, прав, - ответил спокойно Гуров. - В каком номере твой гость и как его зовут?

- В триста восьмом, он сам представится, - ответил Юдин.

- Конспирация? - Гуров улыбнулся. - Существует масса способов установить его личность...

- Ну и пользуйся ими! - перебил раздраженно Юдин. - А от меня ты больше ничего не узнаешь.

- Интересно, недавно мы были почти друзья, - Гуров закурил новую сигарету, взглянул на огонек, решительно продолжал:- Ты пожалеешь, что смалодушничал, это не угроза, а, как говорится, реплика в зал. За помощь я тебе искренне благодарен, считай, что мы в расчете, последние мои просьбы тебе будет выполнить легко и совершенно безопасно. Я на полчасика загляну в триста восьмой, побеседую. А ты, пожалуйста, спустись к администратору, оплати номер за двое суток вперед, скажи, что будешь работать и просишь не беспокоить. После этого мы пожмем друг другу руки, я пойду своей тропой, а ты заберешь своего приятеля, сядешь в шикарный лимузин и с чистой совестью - на свободу.

- Договорились, - Юдин поднялся. - Ты умный и хитрый, но я тоже не мальчик, меня на "слабо" не поймаешь. Я действительно сяду за руль шикарного лимузина и с абсолютно чистой совестью отправлюсь отсюда на свободу. А что с этим? - он указал на дверь ванной.

- А что? - Гуров уже отсутствовал, словно мгновенно переместился в пространстве, о хозяине номера забыл, разговаривал сам с собой. - С этим я разберусь.

Сыщик поднял подаренную Классиком хламиду, оружие тяжело оттягивало полы, сунул в карман парик и пенсне, свернул, сунул под мышку и быстро вышел. Он не стал пользоваться лифтом, спустился на второй этаж, ключ от своего номера сыщик предусмотрительно не сдавал. Он проверил простенькие метки, которые оставил перед уходом, выяснил, что в номер заходили, но в чемодан не лазили, кейс не трогали, значит, была лишь уборщица. Гуров быстро умылся, переоделся, бутафорскую одежду, которая блестяще послужила, но больше не годилась, забросил под кровать.

Исчезновение Клыка, конечно, вызвало переполох как среди оперативников, так и в команде Крещеного. След седого горбуна обнаружить еще не успели, но нащупают в течение ближайшего часа, а может, и раньше. В одиночку из гостиницы, как ее ни окружай, сыщик ушел бы без проблем, но надо увести с собой Клыка, живого свидетеля, который, если такое время наступит, сработает против местной коррупции не хуже оставленных у благословенной Аннушки вещдоков. Как уйти из гостиницы вместе с уголовником, сыщик пока не знал, но придерживался правила решать вопросы последовательно, не перескакивая, ведь невозможно преодолеть барьер, если не взял предыдущий. Гуров подхватил чемодан, кейс, оглядел номер, в который больше никогда не вернется, вышел в коридор. У двери номера Сосниных сыщик приостановился. Все перепуталось, и сыщик не мог разобраться в своих чувствах. Ольга притягивала Льва Гурова как женщина? Безусловно. Женщина, живущая в соседнем номере, интересует сыщика? Тоже безусловно. Но сейчас Ольга Дмитриевна на вторых ролях, есть дела поважнее, требующие быстрого разрешения. Гуров обозвал себя "сопляком" и иными более крутыми словами, повернул в боковой проход, взбежал на третий этаж. Сыщик находился в цейтноте, предстоял еще очень серьезный разговор с человеком, которого привез Юдин из аэропорта.

- Вы что? - кричать генерал уже не мог, голос сел, Илья Николаевич махнул рукой на сидевшего за приставным столиком капитана Стаднюка и просипел: - Вели чаю принести.

Пока готовили чай, генерал подошел к книжной полке, заставленной несчетными томами основоположников и "учителей", повернул полку: "учителя" уплыли в стену, а на их место выдвинулся бар. Генерал выпил, взял горсть миндаля и вернулся к столу.

- Хорошо, согласен, я в вашей работе не разбираюсь, - тихо и спокойно говорил генерал, пил чай и старался смотреть на Стаднюка без ненависти, - так ты мне объясни. Каким это образом один человек успешно бьется против машины?

- Машину я уже не застал, так, лишь отдельные шестеренки, - ответил Стаднюк. - Партия рассыпалась, что говорить о нас, грешных.

Бывшему секретарю захотелось закричать...

- Мне рассказывали, была некогда машина. Чего говорить, Илья Николаевич? - Стаднюк видел, что начальник держится на пределе, и решил ему потрафить. - Вы самую трудную задачу решили здорово и отсекли Гурова от Москвы. Мы его изловим, дайте срок.

- Уже слышал, - лесть смягчила генерала, даже голос вернулся. - Но пока он выкрал вашего уголовника. Не понимаю, как можно здорового мужика утащить из-под носа стаи ищеек? Не кошелек, даже не курица! Не понимаю! Вы хотя бы осознаете, чем это вам грозит? Связь с преступниками, коррупция, тут уж Москва вцепится мертвой хваткой.

- Генерал, ты абсолютно верно признал, что наших дел не понимаешь. Генералу и не надо вникать, не его уровень, - Стаднюк взглянул на часы, ему следовало разыскивать Гурова и Клыка, а он только зря время теряет. - Даже если полковник совершит невозможное- уйдет от нас, доставит Лялина, так фамилия похищенного, в прокуратуру, ни за какие посулы смягчения приговора Клык рта не раскроет. Клык - битый уголовник, знает, если он начнет говорить, его убьют в камере, не достанут в камере - зарежут, повесят, либо утопят в сортире в зоне. Илья Николаевич, покончим с этим вопросом, он вас не касается, я пришел по другому делу.

- Сейчас нет другого дела! - голос генерала вновь набрал силу. - Я хочу видеть Гурова. Живого или мертвого, лучше мертвого!

- Верно! Но прежде необходимо решить другой вопрос.

- Какой?

- Авторитеты, - Стаднюк запнулся. - Скажем иначе, некоторые очень влиятельные лица в городе хотят открыть завод по производству вина.

- Я не законник, но, кажется, сейчас разрешено, какие проблемы?

- В России многое разрешили, да только нельзя, - усмехнулся Стаднюк. Так вот, люди хотят быть уверены, что можно. И, выражаясь по-научному, люди хотят получить гарантию, что им будет предоставлен режим наибольшего благоприятствования.

- Это решают мэр и горсовет.

- Горсовет разговаривает и ничего не решает, а с мэром у людей отношения не сложились. Начальник УВД обладает реальной властью, люди хотят получить его гарантии.

- Ну, допустим, - генералу польстило, что кто-то считает его столь могущественным. - А что твои люди предлагают взамен?

- Все. Тело Гурова - пустяк, аванс, в дальнейшем вы получите поддержку, какую вам не сможет оказать никто. В области и городе люди контролируют все, а разные министры, спикеры и президенты слишком далеко.

Генерал задумался. Ясно, предлагают вступить в мафию, в принципе, ничего нового. В главную мафию он вступал еще будучи лейтенантом. И неплохо жил, надо сказать. В одиночку человек ничего добиться не может, в бесчисленные партии, которые вырастали быстрее грибов, генерал не верил. Он принял решение и ответил:

- Передайте, я согласен. Надеюсь, заявление и рекомендаций не требуется?

- И билет не выдадут, и взносы будешь не платить, а получать. Однако, Стаднюк задумался, подбирал слова помягче. Хотя ясно, генерал сломался, но мужик он своенравный, к власти привык, и сейчас я у него в кабинете. - Я вас соединю, товарищ генерал. Вы представитесь и скажете лишь одно слово "согласен".

- Я столько слов в своей жизни говорил! - рассмеялся генерал. - Одним больше! Сегодня сказал, завтра забыл, слово к делу не подошьешь.

- Да и не требуется, у людей память отличная, потому, генерал, прежде, чем говорить, поразмысли, - Стаднюк обращался к начальству то почтительно, то фамильярно, в зависимости от ситуации. - Люди личное дело не заводят, билет не дают, все на слове держится. И нарушителю выговор не объявят, отнимут не билет, а жизнь.

- Не заговаривайся!

Стаднюк смотрел в окно, главное сказал, можно и потерпеть, не гордые. Предупреждая начальника, Стаднюк беспокоился не о генеральской жизни, о своей. Если золотопогонник с ума сбрендит и начнет с авторитетами крутить привычную для партайгеноссе волынку, его пришьют. А позже вспомнят, кто неверного присоветовал. Нет уж, пусть, родненький, все знает наперед и поостережется.

Генерал кричал, капитан не слушал. Когда начальник выдохся, подчиненный спросил:

- Будем звонить, товарищ генерал, или как?

- Так что же, вы мне прикажете с Крещеным разговаривать? И как такой идиот в секретари выбился, подумал Стаднюк, областью командовал, потому мы без порток и ходим.

- Крещеный уголовник, авторитет, конечно, но лишь уголовник, - спокойно ответил капитан. - Я вас сейчас соединю с человеком, который, если пожелает, то Крещеного зарежут в одночасье.

Глава одиннадцатая

НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ

Некоронованный хозяин города Лев Ильич Бунич выслушал генерала, ответил коротко:

- Я вас понял, - и, морщась, словно проглотил горькое лекарство, положил трубку.

Лев Ильич, спокойный, медлительный, лет пятидесяти, в строгом английском костюме, белой рубашке, безукоризненно повязанном клубном галстуке, пребывал в скверном настроении. Он мечтал быть честным бизнесменом и был им, не желал иметь дел с криминалом, но жизнь заставляла. Свою широкомасштабную деятельность Бунич осуществлял под вывеской скромного СП, не имел даже отдельного офиса, осуществлял руководство из собственной квартиры, обходился лишь одним секретарем да двумя охранниками. Правда, секретарь свободно владел тремя языками: английским, немецким, французским, мог объясниться на испанском и португальском, стенографировал и печатал на машинке абсолютно профессионально. Телохранителей Бунич пригласил из Москвы, где имел квартиру, но не переезжал окончательно, предпочитая быть первым "в деревне", чем вторым "в городе". Телохранители, братья-близнецы высококлассные профессионалы рукопашного боя, стрелки, водители, не пили, не курили, но любили деньги так самозабвенно, что полностью уравновешивали свои неземные достоинства. Последнее качество близнецов очень устраивало Бунича, придавало уверенность, так как он платил братьям в валюте и столько, что об измене не могло быть и речи.

Бунич тяжело вздохнул, вызвал секретаря, кивнул на кресло и после длинной паузы огорченно сказал:

- Ну, генерал, естественно, согласился.

Секретарь знал, что поздравлять не следует, лишь кивнул и обронил:

- Известный мерзавец.

- А мы с тобой в белом, - Бунич снова тяжело вздохнул. - Может, уехать отсюда? Только не говори ничего про Москву и Питер! Как мне надоела уголовщина. Боже мой! Хочу в тихую цивилизованную страну.

Далее следовал монолог, который секретарь слышал несчетное количество раз. Молчание и терпение, наряду со стенографией, переводами и машинкой, входили в прямые обязанности секретаря. За нарушение Бунич удерживал из зарплаты, которую по западному образцу выплачивал каждую пятницу. Порой секретарь не выдерживал и объявлял:

- Извините, шеф, но я выскажусь на несколько баксов.

На что Бунич неизменно отвечал:

- Говори, у богатых свои привычки, - закрыв глаза, выслушивал возражения или совет, после чего выносил приговор: - Ты наговорил на столько-то долларов.

Надо отдать Буничу должное, случалось, он лишь коротко кивал: мол, учту, дважды сказал:

- Ты порой думаешь, что с меня причитается. Сегодня секретарь молча выслушал стенания, жалобы и проклятия.

- Где Гуров? - неожиданно спросил Бунич.

- Засел в "Центральной", - ответил секретарь.

- И на что он рассчитывает?

Вопрос был риторический, следовало промолчать, но секретарь ответил:

- Что вы не станете лезть в уголовщину.

- С тебя... - Бунич в который раз вздохнул. - Позови мальчиков.

Когда братья вошли, Бунич оглядел их сильные, ловкие фигуры, как собачник профессионал оглядывает своих дорогих четвероногих любимцев, и сказал:

- Надо одного человека изъять из "Центральной", доставить ко мне.

И тут произошел беспрецедентный случай: один из братьев, кто из них кто, не знал ни Бунич, ни секретарь, возразил:

- Этого человека лучше убить, шеф.

Бунич ошарашенно взглянул на секретаря, затем откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.

- С ним справится любой из нас, а уж вдвоем мы спеленаем его, как ребенка, но к нему трудно подойти.

Бунич глаз не открыл, сидел неподвижно, застыл секретарь, молча стояли братья, они походили на оловянных солдатиков.

Немного стоят его деньги и власть. Буничу было себя жалко. Он никогда не видел Гурова, но в прошлом году очень серьезный человек сказал ему, что есть такой Гуров Лев Иванович, если ваши пути пересекутся, ты тихо перейди на другую сторону: сам Роговой об этого парня расшибся, учти. Бунич ненавидел Рогового и не попался на его фокус с предложением купить по дешевке валюту. Никто из авторитетов не знал, что за многомиллионной аферой стоит именно Роговой, Бунич это знал, точнее подозревал, потому что в таком деле точно нельзя знать, можно лишь чувствовать. Он запомнил имя Гурова, тем более, что сыщик был тезкой, ему даже хотелось встретиться с легендарным сыщиком, поговорить за жизнь. Когда Буничу донесли, что полковник Гуров в городе, подумалось, как бы организовать обед, посидеть за одним столом, заглянуть в глаза, понять почему талантливый человек посвятил жизнь такой грязной работе. Но события понеслись вскачь. Бунич со стороны наблюдал, размышлял, он ничего не знал ни о "медведях", ни о наркотиках, не понимал, с какой целью в тихий провинциальный город ввалился старший опер по особо важным делам. Когда зарезали в цирке мальчишку, Бунич лишь пожал плечами, но после убийства начальника уголовного розыска призадумался, а узнав, что незваный гость схлестнулся с местной властью и началась борьба на уничтожение, решил, что такой шанс упускать нельзя, на чужом костре можно сварить для себя отличный обед. Бунич давно понимал, что генерал УВД - человек гнилой, не хотел с ним связываться: кто продает, тот обязательно предаст, но увидев, что генерала можно взять голыми руками, не удержался и сделал ему предложение.

- Вы еще здесь? - Бунич открыл глаза, взглянул на братьев удивленно.

Охранники молча вышли, Бунич повернулся к секретарю и сказал:

- Через сорок минут мы уезжаем.

Гуров провел в номере гостя, прибывшего по звонку Юдина, около получаса. Человек был вял, инертен, на вопросы отвечал неохотно, и сыщик удивлялся, зачем вообще этот человек прилетел. И все-таки Гурову удалось выяснить, что существует группа преступников, занимающихся вымогательством под угрозой применения изощренных пыток. Во главе группы стоит мужчина лет тридцати с небольшим, среднего роста и телосложения, одет в неприметный костюм, носит дымчатые очки, видимо, накладные усы, говорит тихо, интеллигентно.

Имя свое гость назвать отказался, но установить его было несложно, и Гуров не настаивал, подозревал, что человек этот с неустойчивой психикой, полностью сломлен и, даже если преступников удастся задержать, свидетелем на следствии и в суде быть не способен. Как он рассказал, его взяли на улице, ударили по голове, посадили в машину и отвезли куда-то под Москву, время в пути он не помнит. В большой комнате его привязали к креслу, рядом горел камин, в огне которого лежали щипцы, перед креслом стоял телевизор. Мужчина, который разговаривал с пленником, находился почти все время за его спиной, лишь дважды подошел к камину подбросить угля. Преступник знал характер бизнеса пленника, размер оборачиваемого капитала и даже способы изъятия наличных денег. Условия были просты: отдать все и тогда его оставят в покое. Если он обманет, его захватят, может, через год, не будут же его охранять вечно, привезут сюда и тогда...

В этом месте у гостя начала прыгать челюсть, он долго не мог справиться со стаканом воды, сыщик дал ему сигареты, отвлек посторонним разговором, позже выяснилось, что человеку показали видеозапись страшных пыток, которые совершались в этой комнате.

- Качество записи было плохое, так ведь любители, - закончил гость. Но что надо, я разглядел, никогда не забуду.

Сыщик очень жалел сидевшего напротив человека и злился на его слабость и глупость. Смотрел он, конечно, отрывок из фильма ужасов, какую-нибудь пятую или шестую копию, что придавало съемкам достоверность, рядом камин с раскаленным железом, тихий голос за спиной - и вот результат.

- А вы не обращались?

- Я псих? - перебил гость. - Меня запустили бы в вашу машину, привлекли по какой-нибудь статье, был бы человек, статья найдется, а в лагере...

- Извините, вы меня не поняли, - очень спокойно сказал Гуров. - Вам следует обратиться к врачу, привести себя в порядок. Я найду этих людей, не назову вашего имени, не буду вас допрашивать, помогу найти хорошего врача, вам подвинтят гаечки, снимут страх, будете жить, как человек. Большое спасибо, что приехали, посидите, успокойтесь. Борис Андреевич отвезет вас в Москву.

- Ну, получил, что требовалось? - спросил воинственно Юдин, отпирая сыщику дверь своего "люкса", - наверняка добил несчастного, он и так-то чуть живой.

- Вижу, уже собрался, - Гуров кивнул на чемодан, лежавший на кресле плащ. - Перейди в номер своего протеже, я. останусь здесь.

Сыщик заглянул в ванную. Клык отполз к стене, пристроился боком, водка испарилась, унесла злость и гонор.

- Слушай, будь человеком, отвяжи ногу затекло, сил нет. Гуров сходил за ножом, перерезал веревку, притягивающую щиколотку преступника к связанным за спиной рукам, схватил за шиворот, рывком поставил на ноги, но Клык не удержался, отвалился на край ванной.

- Охолонулся, герой? - сказал Гуров, подрезал шелковый шнур на руках, разотри и давай спереди завяжем, - сыщик знал, что никакого сопротивления преступник сейчас оказать не способен, он еле шевелил скрюченными пальцами.

- Интеллигент, - просипел Клык.

- Другого ругательства не знаешь? - усмехнулся сыщик. - Боюсь, в штаны наложишь, будешь вонять, а у нас впереди дорога...

Клык оправился, покорно протянул руки, устало сказал:

- Какая дорога, полковник? Люди видели, как я в гостиницу вошел, доложат Стаднюку. А тот вмиг сообразит, какой горбатый старик со мной сюда притопал. Нам с тобой и на улицу выйти не дадут, в крайнем разе до ступенек. Две пули тебе, две мне, в мою лапу пушку пристроят. Картина! Рецидивист убивает героя-полковника, убийцу настигает возмездие! Местные менты еще награды получат...

- Скажи, Трофим, ну где ты отыскал слова "настигает возмездие"? - сыщик связал Клыку руки, любовался работой.

- Откуда? - опешил Клык. - Из ящика, наверное, а что?

- Красивые слова, сиди тихо, - сыщик указал на унитаз. - Постараемся, чтобы возмездие настигло, кого следует.

- Дурак! А еще важняк и полковник!

- Тебя ударить? - Гуров уже открыл дверь, повернулся.

- Лев Иванович, - позвал Юдин, - если гостиница окружена, то не только вас, но и нас не выпустят.

- Штыком и гранатой пробились ребята... - ответил Гуров, - Меня давно интересовал вопрос, как можно, идя на Одессу, выбраться к Херсону?

Братья-охранники были похожи, как две капли, две монеты, два призыва нашего правительства, в общем - одинаковые абсолютно. У них имелись имена, фамилии, как положено, но и хозяин, и окружающие называли их Левый и Правый. Они редко ходили поодиночке, были крайне молчаливы, даже между собой объяснялись лишь взглядами, жестами, изредка отдельными словами. Они приехали в город три года назад, однажды столкнулись с милицией и однажды с парнями Крещеного. Одного парня тихо похоронили, милиционер отлежался в госпитале, больше инцидентов не происходило.

Братья ни с кем не общались, никого не трогали, жители на них не обращали внимания, двойняшки и двойняшки, а менты и уголовники обходили стороной. Получив приказ захватить Гурова, братья пришли на известную площадь, увидели уже описанную выше картину: так же дефилировали менты, а вот уголовников прибавилось, они не маскировались под доминошников и выпивох, а торчали одиночками и парами, похожие на облезлых псов, терпеливо караулили добычу. Братья шли неторопливо, не оглядывались, но, все замечая, обменялись улыбками и начали подниматься к центральным дверям, где их догнал капитан Стаднюк, негромко сказал:

- Он в гостинице точно, в каком номере неизвестно. Братья ничего не ответили, на капитана даже не взглянули и оглядели холл, отметили двух мужчин, сидевших за канцелярским столом, еще одного у противоположной стены, изучавшего план эвакуации в случае пожара.

- Эти люди вам не помешают, - сказал Стаднюк. - Что вы думаете делать? Думаю, что он заперся...

Братья не слушали, повернулись, словно по команде, и вышли на улицу.

Откуда-то издалека доносился шум, музыка, разноголосые крики, даже цокот копыт. Братья переглянулись, продолжали стоять неподвижно и вскоре увидели, как из боковой улицы, которая вела к цирку, на площадь начала выливаться яркая, пестрая река веселья и музыки.

Возглавлял шествие оркестр, вокруг оркестра, сдерживая лошадей, гарцевали амазонки, над ними возвышались два клоуна на ходулях, изображая дирижеров, смешно, абсолютно не в такт размахивали длиннющими рукавами своих балахонов. Степенно выступали "Русские медведи", седая голова Миши и бурая Гоши были величественны, как и положено артистам мирового класса. Группа акробатов то собиралась в колонну, то рассыпалась, и артисты крутили сальто, бегали на руках. Классик в ярком гриме, но не в артистическом, а в обычном костюме, с галстуком-бабочкой жонглировал канотье и тростью, подмигивал бегущим рядом мальчишкам. Следом четверка коней с султанами везла огромную фуру, на которой висело, сидело, стояло на руках и даже плясало несметное число людей, начиная от детей артистов, которые не очень умело, но старательно демонстрировали свое искусство, и заканчивая директором Колесниковым, знаменитым Капитаном, который, восседая на высоких козлах, управлял лошадьми, приветствуя публику.

Артисты и сопровождающий их народ в несколько минут запрудили площадь, закрыв своей массой как милиционеров, так и уголовников, превратив их из охотников в зрителей и участников то ли циркового представления, то ли митинга.

Близнецы оценили тысячную толпу, переглянулись и отошли в сторону от дверей, а на верхнюю ступеньку легко взбежал Капитан, приковылял Сильвер, поднялись Классик, администратор Жуков с Матильдой, соскочили с ходулей клоуны в балахонах.

- Друзья! Товарищи! Господа! Сограждане! - крикнул Капитан, поднимая руку и призывая к вниманию. Площадь колыхнулась и притихла.

- Сейчас все бастуют! Мы, артисты, как и многие из вас, больше трех месяцев не получаем зарплату! У вас дети, у нас дети и звери! Они не черта не понимают ни в перестройке, ни в шоковой терапии, они хотят кушать!

Толпа зашумела, одобрительно заворчала. Колесников вновь поднял руку.

- Мы, артисты, понимаем, человека можно лишить последнего куска хлеба, но нельзя лишить зрелищ. Мы бастовать не будем. Здесь! - Капитан указал на дверь гостиницы. - Здесь остановился безвестный чиновник, и мы пришли, чтобы лишь спросить у него, на сколько дырок нам еще следует затянуть пояса? Мы пойдем и потолкуем, а желающие могут посмотреть небольшое представление. Классик, твой выход! Музыка, туш!

Колесников, Сильвер, клоуны в балахонах, группа акробатов, еще несколько человек ушли в гостиницу. Оркестр грянул туш. Классик взмахнул тростью, крикнул:

- Красота спасет мир!

Толпа раздалась, и на площадку перед гостиницей вылетели амазонки.

Мальчишки отпихивали капитана Стаднюка все дальше от центральных дверей. Он и не сопротивлялся, понял, что снова проиграл, пятился под напором любопытных, искал взглядом братьев-близнецов, лишь они сохраняли шансы перехватить Гурова и Клыка, милиционеры и уголовники в этой фантасмагории растворились и потеряли всякую инициативу. Но как Стаднюк ни поднимался на носки, как ни крутил головой, охранников Бунича видно не было.

Гуров и Юдин стояли у окна, смотрели на запруженную людьми площадь, гарцующих амазонок.

- Ну вот, Борис Андреевич, как и было обещано, вы можете уходить, уезжать и большое вам спасибо, - сказал Гуров.

Юдин посмотрел на сыщика, на ликующую площадь, вновь на сыщика, не выдержал и спросил:

- Что же, они все ваши должники?

- Вы слышали, что сказал Классик? Красота спасет мир!

- Ну, предположим, это не он сказал!

- Да и неважно, кто сказал первым, важен жизненный принцип. А я всегда ставлю на белое.

- Удачи, - Юдин руки не подал, кивнул и пошел к дверям, открыл, шагнул, остановился, бессвязно выругался и уже отчетливо сказал: - Звони, черт бы тебя побрал!

Коммерсант вышел, а в номер ввалились артисты, ряженые скинули балахоны и маски, акробаты прикрыли двери. По той слаженности, с какой все действовали, можно было подумать, что номер многократно репетировали. Сыщик вывел из ванной Клыка, разрезал веревки, накинул на него балахон, нацепил маску, оделся сам, все вышли из номера, два молодых артиста пошли по коридору в одну сторону, акробаты - в другую.

В вестибюле разразился скандал, директор цирка кричал на директора гостиницы:

- Как это никто из Росцирка не приезжал? Ты мне, Витя, не заправляй, я тебя сызмальства знаю!

- Леша, мы же друзья! Ты что? - директор гостиницы прижимал к груди руки, смотрел жалостливо.

- Виктор Кузьмич, грех на душу берете, - говорил укоризненно администратор Жуков, поправляя свой безукоризненно повязанный галстук. - Нам ссориться ни к чему.

- Александр Валентинович, как можно? - бормотал директор гостиницы.

- Витька! - Сильвер взял его за лацкан пиджака, - я тебя не люблю!

В вестибюль вышли ряженые и акробаты, присоединились к группе администраторов гостиницы и цирка, общей толпой вывалились на улицу.

Внизу, у гранитных ступенек важно расхаживали Миша и Гоша.

- Господин депутат, - ластился Рогожин к медведю, - я за вас голосовал.

Медведь громко заурчал, положил могучую лапу на плечо артиста, кивал согласно.

- Я всем говорю, что господин депутат - человек совестливый! - крикнул Рогожин. - И нашу землю нам вернет непременно.

Медведь, стоя на задних лапах, опустив голову, неожиданно вздыбился, поднял передние лапы, оскалился, грозно зарычал, двинулся на дрессировщика. Рогожин при своем двухметровом росте оказался маленьким и беззащитным. Сначала публика разразилась хохотом, затем испуганно шарахнулась.

Сыщик стоял рядом с Клыком, сквозь прорези маски внимательно наблюдал за окружающими. Милиция и уголовники могут не понять, кто мы, рассуждал сыщик, но убийца цирковой, он не обманется, может ударить, не сейчас, а когда двинемся к фуре, люди смешаются, и в толкотне заточка в опытной руке страшнее пистолета.

- Очнись, депутат! - кричал Рогожин, успокаивая медведя. - Кто чей слуга, мы давно разобрались, - и вложил сквозь намордник кусок сахара. - Так ведь не отдашь землю, подохнем оба с голодухи, - артист похлопал медведя по мощным бокам. - Ну, ты жирку накопил, продержишься подольше...

Через головы людей, стоявших у ступенек, сыщик увидел капитана Стаднюка, который оглядывался, явно кого-то разыскивая. Опер сейчас не опасен: во-первых, ему сюда не пробиться, во-вторых, и протолкается, а сделать ничего не сможет. Сыщик взглянул на богатырские фигуры стоявших за спиной гимнастов.

- Люди, чего делать с депутатом? - вопрошал Рогожин. Не корми его! крикнули из толпы.

- Верно! - Рогожин вытянул руку. - И я говорю: - Не корми! А ты кормишь. Так что делать? - артист повернулся к медведю, который сосал лапу. Лапу сосать? Спасибо, но этому мы сызмальства и так обучены!

"Медведи", провожаемые аплодисментами, тронулись в сторону фуры, сыщик вновь огляделся. Гимнасты. Капитан, Сильвер, Классик, администратор Жуков с неизменной Матильдой. А если один из этих ловких гимнастов и есть убийца? Сыщик толкнул стоявшего рядом Клыка, прошептал:

- Когда пойдем, обними меня за плечи.

- Ну ты мозга, полковник, ну ты мозга, - прохрипел в ответ Клык.

Капитан поблагодарил почтеннейшую публику за внимание, заверил, что каждый вечер цирк зажигает огни, артисты пока стоят на ногах и ждут дорогих гостей. Амазонки тронули нетерпеливых скакунов, раздвинули толпу, цирковой кортеж развернулся в сторону дома, оркестр грянул марш.

Клык обхватил Гурова за плечи, они прошли с десяток шагов рядом, но публика не расходилась, наоборот придвинулась, напирала, в одиночестве шествовали лишь Миша и Гоша.

- Мальчики, в фуру! - скомандовал Колесников. Тут произошла заминка, преступник и сыщик разделились, чья-то мощная рука помогла Гурову вскочить в фуру, следом Сильвер, Жуков с Матильдой, Классик. Когда сыщик увидел, что гимнасты забросили в повозку Клыка, который путался в длинном балахоне, он вздохнул облегченно и снял маску. Рядом матюгались, тут же раздался смех, и фура, сопровождаемая криками, свистом и аплодисментами, скрипя и раскачиваясь, покатилась с площади.

Рецидивист и убийца Трофим Федорович Лялин по кличке Клык лежал на войлочной подстилке, полосатый балахон и хохочущая маска валялись рядом. Под левой грудью Клыка темнело небольшое пятно, даже не верилось, что такая пустяковая рана может оказаться смертельной.

Клык сидел в фуре между гимнастами, было тесно и темно, человек сидел нормально, на него не обращали внимания. Когда приехали и, толкаясь, с шутками и прибаутками начали выскакивать из крытой повозки, то Клык завалился на бок. Никто, кроме сыщика, и внимания не обратил, что один человек не вышел, так бы и увезли труп во внутренний двор. Гуров выждал несколько секунд, Клык не появлялся, сыщик решил, что преступник пытается выбраться из фуры другим путем, и, впрыгнув в повозку, бросился к телу, которое, конечно, было еще теплым.

Сыщик метнулся обратно, схватил раскрасневшегося Капитана за руку.

- Алексей Иванович!

- Ну что еще? - директор рассмеялся, - ребята, цирк закончен, начинается повседневная работа! Всем по местам, кто вечером занят, готовятся, штабу собраться у меня! - и повернулся к Гурову. - Ну? С тебя вроде бы причитается?

Директор и сыщик стояли в сарае, в котором хранилась различная цирковая утварь, смотрели на труп, каждый думал о своем, но оба решали один извечный вопрос "что делать?"

- Как же это? - выдохнул через силу Капитан. - Значит, ты, полковник, прав, убийца из наших... моих ребят. Что теперь? Прокуратура, допросы, могут в камеру упрятать, а там продажные менты с палками...

- Ты большой молодец, Алексей Иванович, - перебил Гуров. - Я тебя в грязную историю втянул, я и вытяну. В жизни не склонял человека к ложным показаниям, однако бывает ситуация... К черту, не желаю оправдываться! Я за все в ответе! Этот мужик - убийца, находился в розыске, но закон есть закон, и допрашивать будут. Думаю, что ситуацию я сумею переломить, но на всякий случай... Ваша версия одна, приехали к "Центральной", побалагурили и уехали. Ни полковника Гурова, ни рецидивиста Клыка в гостинице не видели. Я сейчас пойду с тобой в кабинет, скажем, что я сей минут и прибыл, у тебя работают не дураки, сообразят.

- И убийца! - Капитан расправил плечи, дернул подбородком. Собственными руками...

- Алеша, не надо мелодрам, - перебил Гуров. "Шестерку" от гостиницы сюда перегнали?

- Во дворе у Аннушки стоит, - Капитан протянул ключи. - А этот? - он кивнул на труп.

- Моя забота, - пусть полежит, сарай запри. Когда прибывает московский вечерний рейс?

- В девятнадцать, - Капитан взглянул на часы, - не скора, только четырнадцать. Чего же они своего? - он снова взглянул на Клыка, прикрыл попоной.

- Этот нож был для меня, обознались, балахоны и маски одинаковые, сыщик отвернулся.

Гуров не нашел в себе мужества признаться, что практически отвел удар убийцы, когда вынудил Клыка обнять его за плечи. Сыщик только рассудил, что убийца ищет момент для удара, но не в силах решить, кто под каким балахоном. Сыщик умышленно чуть сутулился, роста они с Клыком были примерно одинакового, а бесформенные балахоны и маски превращали их в абсолютных двойников. Убийца с них не сводит взгляда, разгадывает, когда они пойдут, суть проявится, сыщик преступника придержит. Гуров не был уверен, что убийца, используя толчею, нанесет удар, но не исключал такой возможности и подстраховался. И получается, что он, Лев Иванович Гуров, оберегая свою жизнь, подставил человека под нож. И можно найти массу оправданий, но факт остается фактом: сыщик не знал, как защититься, и подставил вместо себя другого человека.

Колесников почувствовал замешательство Гурова, спросил:

- Что-то не так?

- Жизнь... Один жив, другой мертв, - ответил сыщик и пожал плечами. Кто-то занимается философией, а я разыскиваю преступников.

Когда Капитан и Гуров прошли в директорский кабинет, весь штаб был уже в сборе, и самовар вскипел, и торт раскрыт, только не разрезан.

- Вот, ребята, знакомый вам полковник Гуров Лев Иванович, столкнулся у дверей, зазвал на чай.

Кто-то хмыкнул, кашлянул, наступившую паузу прервал Гуров:

- Здравствуйте, слышал, вы представление у гостиницы устроили?

Откликнулся, конечно, Сильвер:

- Здравствуйте, Лев Иванович, давно не виделись! Ну, ясное дело, идет человек мимо, почему не заглянуть на чашку чая. Классик чуть приоткрыл глаза, вытянул ноги, сказал:

- Всегда рады, Лев Иванович.

- Здравствуйте, - ответил администратор Жуков, потерся о руку жены и лукаво улыбнулся.

Гимнаст и акробат переглянулись, пожали плечами и ничего не ответили.

Капитан резал торт, довольно поглядывал на свою команду.

- Я, конечно, от чая не откажусь, - сказал Гуров, усаживаясь на стул верхом, - но вообще-то зашел попрощаться. А что-то Рогожина я никогда на ваших чаепитиях не видел?

- А он, известно, медведь, - сверкнул золотым зубом Сильвер. - К тому же мы - лапотная провинция, а они...

- Сильвер! - сказал Капитан. - Сейчас останешься без торта.

- Ясное дело, хромого Сильвера обидеть легко, тем более лично Капитану...

- Саша, прошу, - администратор снял с плеча руку жены и пошел за тарелкой с тортом.

- Александр прав, в цирке должно быть всегда хорошее настроение, сказал Гуров. - Я рад, что встретил таких замечательных людей, и должен всех вас поблагодарить и принести свои извинения. Я кругом перед вами виноват: и прибыл обманом, и дальше опростоволосился. Я попытаюсь объяснить, - и замолчал.

Ну, сейчас или никогда! Сыщик напряг мышцы, затем расслабился. Либо я разыграю единственный козырь, либо проиграюсь в пух. Гуров видел, что присутствующие ждут, наблюдают за ним внимательно и верить ему здесь никто особенно не собирается. Действительно, с чего бы вдруг полковник милиции качнет оправдываться перед артистами цирка? Его молчание было вполне естественным, сыщик взглянул на Классика и сказал:

- Прошлой ночью мы беседовали с Николаем Ивановичем, и он сказал, что я артист скверный.

- Классик может, он такой! - сорвался Сильвер и быстро добавил: Молчу! Навеки!

- Нет, Александр, валяйте и дальше, ваши реплики снимают с моих выступлений театральность. Я не артист, сыщик, перед людьми говорить не привык. Признаться, я даже фотографироваться не умею. В жизни у меня физиономия обыкновенная, а на карточке - каменная.

"Уговорить всех, отвлечь, вместе со всеми расслабится и убийца. Он должен мне поверить". Атмосферу доверия чуть не взорвал человек, которого сыщик опасался меньше всего.

- Разбег хорош, посмотрим на прыжок, - сказал руководитель акробатов-прыгунов.

- А я и прыгать не буду, - быстро парировал сыщик. - Пробегу под планкой, на публику плевать.

- Лев Иванович, не заводись, - сказал Капитан: - Наш Костя столько раз на голову приходил, что на него сердиться грех.

- Алексей Иванович, я вам говорил, мол, уверен, что убийца цирковой? Говорил?

- Ну? - Капитан растерялся, сыщик ни о чем не предупреждал, и вопрос застал врасплох. - Говорил, только я не верил.

- И правильно делали, я ошибался, - Гуров развел руками. - А за ошибки платят, а сыщик за свои ошибки платит чужими жизнями, - он встал, подошел к акробату, заглянул в глаза. - Ну как прыжок?

Артист смутился и не ответил, сыщик пошел к дверям, говорил, не оборачиваясь:

- Пейте чай, лопайте торт, а я пойду к "медведям", стакан приму. А за подозрения уже извинился, хотел чего-то сказать, так не скажу, - Гуров вышел. За дверью громко говорили, перебивали, даже ругались.

Пусть выговорятся, чем больше слов, тем больше убийца запутается. Надо, чтобы деза прошла не отдельным номером, а в сумятице противоречий. Сыщик быстро прошел в администраторскую.

Как и следовало ожидать, дверь была открыта, Гуров снял трубку, набрал номер, услышав ответ Капитана, сказал:

- Ты их не отпускай, я скоро вернусь, - он положил трубку, прошел к "медведям".

Рогожин тоже пил чай, увидев сыщика, не удивился, двинул рубленый табурет, спросил:

- Как мы сегодня смотрелись?

- Отлично,- Гуров присел. - Завтра землю отдадут, и номер пропал. Михалыч, налей мне контрабанды граммов несколько.

- Ну, завтра тебе не землю отдадут, а по жопе выдадут, - Рогожин выудил из-под стола заморскую бутылку, налил граненый стакан. - А когда у них отнимут землю, они другую подлость сотворят.

Сыщик взял стакан, слегка пригубил, прополоскал рот, сплюнул в стоявшее неподалеку ведро, остатки вылил на ладонь, словно одеколоном, протер шею и пиджак. Если Рогожин и удивился, то виду не подал, смотрел из-под лохматых бровей, ждал, когда гость заговорит о главном.

- Все я уже знаю, и ни о чем спрашивать не буду, - сказал Гуров. Товар лежит в поддоне клетки, его можно изъять хоть сейчас. Только это ничего не даст, мне нужен убийца, организатор и истинный владелец наркотика. Тебе, Михаил Семенович, предложили пол вскрыть, наркотик отдать, обещали оставить в покое.

Рогожин не выдержал напряжения и отвернулся.

- Тебя обманут на сто процентов, - спокойно и равнодушно, словно о чем-то мало значащем, говорил сыщик. - Люди, занимающиеся наркобизнесом, свидетелей не оставляют. А что к тебе подослали женщину, и поэтому ты решил, что опасность невелика, - так это лишь ловкий ход. И женщина лишь игрушка и будущая жертва. А ты здоровенный старый дурак. И спасти тебя может лишь полковник Гуров.

Сыщик встал и легкой, даже танцующей походкой вышел в коридор. Гуров отлично понимал, что сильного и упрямого Рогожина враз к откровенности и сотрудничеству не склонить, добивался лишь, чтобы артист задумался, остановился, и наркотик-крючок, на который и ловилась вся зубастая стая, не ушел бы из поля зрения. Сейчас Рогожин задумался и до следующей нашей встречи с места не двинется, а без его помощи преступники в клетку, охраняемую Гошей, не заберутся.

Гуров задержался перед кабинетом Колесникова, одернул пиджак, словно собирался выходить на ковер высокого начальства, уговаривал себя, одновременно расслабляясь. Легче, сыщик, легче, болтливее, пусть Классик и утверждает, что ты актер бездарный, но кое-что и ты можешь.

- Чаепитие продолжается? - спросил он, входя в кабинет. - Когда вы только репетируете? - сыщик прошел мимо предполагаемого убийцы, чтобы тот почувствовал запах алкоголя, и занял свое место.

- Мы пьем чай и работаем, а некоторые пьют ханку и вынуждают работать на себя, - огрызнулся Капитан.

- Лишь прошу, Алексей Иванович, - возразил сыщик. - А услугой попрекать грешно.

- Слушайте, полковник, вы можете толком объяснить, что у нас творится? - спросил Колесников. Этот вопрос попросил его задать сыщик, а Капитан все не мог найти подходящего момента.

- В пределах допустимого могу, - Гуров закинул ногу на ногу, откинулся на спинку стула, потерял равновесие и чуть не упал.

А так как получилось это случайно, а потому очень естественно, кто-то из артистов хмыкнул, а Сильвер не преминул заметить:

- Согласно действующего устава с товарища полагается штраф.

- Друзья, шутки в сторону, двух человек убили, - Гуров уселся плотнее. - В первом случае есть и моя вина, во втором моей вины нет. Почему убийца заявился к вам, сказать не могу. Я уже признался, что грешил на человека циркового. Ошибался. Извините. Дела с вашими местными властями будут разрешать, как говорится, компетентные органы, виновных накажут.

- Выключите телевизор, - сказал неожиданно Классик и зевнул. - Как себя помню, так все время и слышу, что завтра будет лучше, а виновные понесут наказание.

- Они не несут, а тащат и не наказания, а мешки, - встрял Сильвер.

- Не на манеже! - Капитан хлопнул ладонью по столу. - Вы объяснитесь, полковник...

- Либо господин полковник, либо Лев Иванович, будьте любезны, - перебил Гуров, стремясь подчеркнуть, что никаких приятельских отношений между ними нет.

- Вы пришли в дом, - Капитан дернул подбородком, - начали среди хозяев искать преступника, теперь заявили, мол, обознался, извините. И чао? Вы убудете, мы останемся, будем друг на дружку глядеть и невольно думать. Раз сыскарь, господин полковник, обмишурился, может, он и в другой раз вляпался? А убийца средь нас так и разгуливает?

- Час назад зарезали не в вашем доме и не циркового, а чистой воды уголовника, - ответил Гуров. - Я убийцу не установил, но ясно, он из чисто уголовного мира. У убийцы хозяин неподалеку осел, имел неосторожность говорить по междугородному телефону с Москвой. Сегодня же, думаю, к вечеру мы номер установим, хозяина возьмем, он своего исполнителя нам с потрохами отдаст, сыщик словно запнулся. - Ну, тут дела чисто оперативные, цирк к ним отношения не имеет. Вы артисты...

- И наше место в буфете, - вновь сорвался Сильвер. Капитан вновь шлепнул ладонью по столу, хотел на Сильвера прикрикнуть, но присутствующие засмеялись, начали вставать, разговаривать, и Сильвер под шумок захромал к двери и тихо выскользнул из кабинета.

Глава двенадцатая

НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ (продолжение)

- Михаил Семенович, вы должны понять... я одинока, мне страшно, женский голос звучал напряженно, раздалось всхлипывание, затем мягкий щелчок, пленка кончилась.

Гуров сидел в "Жигулях", портсигар-магнитофон лежал на приборном щитке.

Запись эту сыщик обнаружил утром, когда сидел в засаде у Аннушки. Вступив в борьбу с местной мафией, он напрочь забыл о пудренице, которую Юдин подарил очаровательной Ольге Дмитриевне, и о портсигаре. Сыщик вынул портсигар из кармана, машинально включил воспроизведение, хотел вновь прослушать разговор Ольги с мужем, а услышал эту фразу. С тех пор, если представлялась возможность, сыщик прослушивал ее вновь и вновь, и не мог понять: Ольга говорит или нет, где и в какое время состоялась встреча с Рогожиным. Пудреница подарена Ольге, но это ничего не значит, она могла перекочевать в сумку другой женщины. Запись была очень слабая, забивалась шумами, значит, велась с расстояния, близкого к критическому.

Ольга? Возможно, и не она. Главное, что в деле замешана женщина. Гуров забрал портсигар, сунул в карман. Значит, я ошибаюсь, и Рогового в деле нет: он никогда женщине не доверится.

Мигнул красным глазом и запищал лежавший на соседнем сиденье передатчик. Значит, я не во всем ошибаюсь, кое-что угадываю, самодовольно подумал сыщик и повернул ключ зажигания. Убийца поверил и двинулся на встречу с руководителем.

У двух работников цирка были машины, и к обеим сыщик прикрепил "клопы", находившиеся в дипломате. Операция, которую задумал и теперь проводил Гуров, изобиловала многочисленными "если", "может быть", да и в принципе была достаточна наивна. Однако при всем рационализме сыщик работал по принципу: делай, что можешь, главное - шагай, не стой на месте.

Гуров был убежден, что существует убийца и его руководитель. Оба неизвестны. Один рядом, второй - на некотором отдалении, и установить их можно только во время встречи, которую надо спровоцировать. Конечно, убийца поедет к руководителю, а не наоборот, и у него должна быть машина, человек такого масштаба не может обойтись без транспорта. В цирке машин было три: "Москвич" Колесникова исключается, остаются две, их сыщик и "пометил", благо располагал современной аппаратурой. Затем, как известно, Гуров продвинул дезу: мол, руководителя нащупал и вечером его будут задерживать. Тут и возникали многочисленные "если" и "может быть". Если сыщик не ошибался и убийца действительно находился в кабинете. Если находился, то поверил ли? Поедет на встречу или просто предупредит по телефону? Может быть, сыщик ошибается, и у убийцы нет машины или она есть, но зарегистрирована на другое лицо и находится в ином месте. Полемизируя сам с собой, сыщик стремился быть как можно более критичным и объективным и слегка кокетничал. Конкретные подозрения у Гурова появились после убийства капитана Фрищенко, а сегодня, когда убили Клыка, подозрения переросли в уверенность, но сыщик был достаточно опытен и знал, что девяносто процентов не сто, потому оценивал свои действия критически.

Машина с "клопом" двинулась, но это ничего не значит, возможно, абсолютно невиновный человек едет по делам или в гости. - Сыщик взглянул на прибор слежения, расстояние три километра, можно приблизиться. Он прибавил скорость, но не приблизился, значит, в той машине тоже поддали газу. Миновали центр, проскочили окраины, выехали на шоссейку - все как и предполагалось...

Когда цирк загремел оркестром и двинулся восвояси, Стаднюк понял, что Гуров и Клык отбывали в фуре, но не испугался, проводил артистов равнодушным взглядом, милиции дал отбой, сказал парням Крещеного, что они могут расходиться и спокойно пить водку, и отправился в управление на ковер.

Выслушав доклад подчиненного, генерал начал закипать, но опытный опер, опередив взрыв, сказал:

- А чего нам волноваться, товарищ генерал? Вам же по телефону дали согласие, значит, мы как бы передали эстафетную палочку, и полковник уже не наша головная боль.

- А чья боль? - тоном ниже, чем собирался, спросил генерал. - В случае провала...

- Простите, Илья Николаевич, такого быть не может, - перебил Стаднюк. Коли они сказали "да", значит, уверены.

- Сейчас уверены, потом передумают.

- Частник слово держит, не директор и даже, извините, не секретарь, Стаднюк прикрыл ладонью улыбку. - Они люди солидные.

- Солидные, - генерал вышел из-за стола, начал расхаживать по кабинету, взглянул на книжную полку с томами основоположников, за которыми прятались бутылки, решил воздержаться. - Не понимаю, ты, опытный сыскарь, имеешь людей, власть и ничего не можешь, а они... - генерал хлопнул по телефону, - могут!

- У них деньги, - вздохнул Стаднюк. - Они за информацию могут заплатить столько, сколько мы с вами, товарищ генерал, получаем за год. Город небольшой, прослушивается полностью, людям нужны деньги. Да что объяснять, я своей шкурой дорожу не меньше вашего, сказано, успокойтесь. Я ихних ребят у гостиницы видел, значит, они распорядились. Значит, через час-другой, максимум к вечеру вам сообщат, что вопрос улажен, а мне передадут документы и оружие.

- Так кто городом правит? Когда у власти стояли мы, партия решала все.

- Верно, КПСС была организация серьезная, - согласился

Стаднюк, подошел к полке, развернул и спросил: - Не возражаете? Вам чего, Илья Николаевич? - не глядя на опешившего генерала и не ожидая ответа, оперативник плеснул в два бокала коньяку и продолжил: - Но и при большевиках правили деньги, и сегодня они командуют.

- А при Сталине? - выдохнул генерал.

- Я не историк, - Стаднюк выпил. - Полагаю, что на верхнем этаже, в Кремле, правили Сталин и Берия, а в России все те же деньги. Илья Николаевич, выпейте и лягте, вздремните. Мы живем сегодня, а что было во времена татаро-монгольского ига, пусть книжники ведают.

Утром этого дня, как известно, генерал Орлов был приглашен начальством, беседа была прервана мальчишеской, даже хулиганской выходкой подчиненного. Он прибежал в свой кабинет, сказал, что "его нет", "он болен", "уехал", что, возможно, "его уже хоронят". Секретарша, работавшая с Орловым третий год, никогда шефа в таком состоянии не видела, но как девушка рассудительная, включила чайник, даже положила перед собой нож для разрезания бумаг, доказывая, что будет защищать любимого шефа с оружием в руках.

Орлов сидел, навалившись на стол, и бормотал:

- Сопляк! Пижон! Кулема!

Начали звонить телефоны, за дверью Верочка приняла огонь на себя.

Теперь уж точно выгонят на пенсию, а у него, кретина, даже дачи нет! Идиот! Чистоплюй! Орлов смял лежавший на столе лист, швырнул в корзину, почесал в затылке, пытаясь вспомнить, какой документ он вышвырнул, и, старчески кряхтя, нагнулся, выудил бумажный комок, распрямил, рукой Верочки было написано:

"Связь в городе через Алексея Ивановича Колесникова" и номер телефона.

Хорош гусь, подумал Орлов, мыслишь о пенсии, а Леву сейчас убивают. Когда начальник сказал о звонке из областного УВД, сыщик понял все то, что никак не мог понять партаппаратчик. Значит, Лева насадил тамошнего генерала на такой крюк, что, кроме убийства, не оставил мерзавцу иного выхода. Звонок совсем в неурочное время, сказки, что Гуров пропал, что за ним охотятся местные уголовники - наживка для сопляков. Задание сыщика не касалось местных, уголовники не охотятся за полковниками из Москвы, могут убить спонтанно, но авторитеты такой команды дать не могут. Даже если рухнула крыша, произошло непредсказуемое, и такая охота началась, то сыщик, человек не местный, сразу бы нырнул под крыло УВД, а никак не скрылся. Чушь. Местный генерал не только преступник, но и полный идиот, предложенная им легенда воняет, за тысячу верст дышать невозможно.

Мягко заурчал аппарат прямой связи, Орлов лишь крутанул головой и сказал:

- Мне уже без разницы, господин министр, - и трубку не снял.

Фрол Бабурин, последний поганец, не постыдился явиться к министру с обосранными подштанниками. Ничего, его выгонят, но Бабурина теперь тоже терпеть не станут. Министры копаться в чужом дерьме не любят, им своего хватает. Рассуждения Орлова были прерваны появлением Верочки, которая поставила перед ним чашку кофе и безразлично спросила:

- А если позвонят от министра?

- Верочка, радость моя, - Орлов обретал спокойствие, - покойники не беседуют даже с президентами.

- Я в этой организации ни с кем, кроме вас, работать не буду, - Верочка хлюпнула носом. - Значит, мне работу искать?

- Отстань, хитрованка! - Орлов уже начинал просчитывать ситуацию. - Я двужильный, меня реанимируют.

В это же время в своем номере выясняли отношения супруги Соснины. Муж крутил в руках зажигалку, которую недавно передал жене, она же "продала" зажигалку Гурову.

- Как тебя понять, дорогая? - Сергей старался говорить спокойно, не повышая голоса, но это стоило таких усилий, что он слегка заикался: - Сначала скажи, каким образом к тебе попала данная вещь, хотя сосед уже вторые сутки отсутствует?

- Элементарно, - Ольга пыталась держаться уверенно и надменно, но за истекшие сутки явно сдала, даже не сделала утренний макияж; под глазами проступили круги, а к вискам пролегли - морщинки. - Слышу, соседнюю дверь открывают, я выглянула, вижу, уборщица и какой-то тип, явно милицейский или уголовный. Он через минуту ушел, а уборщица осталась. Я и зашла в номер, спросила, куда сосед пропал. Тетка бурчит недовольно, тряпкой шваркает, а я смотрю, на тумбочке у кровати моя зажигалка лежит. Будут еще вопросы?

- Будут, - Сергей снял с зажигалки верхнюю крышку, раздался щелчок, затем звук крутящегося телефонного диска, пауза и голос Гурова:

- Борис Андреевич, извини, забыл спросить, каким бизнесом занимается мой сосед? - небольшая пауза. - Спасибо. А красавица-жена участвует? Точно? Брось, я же сыщик. Я чувствую, мадам не на отдыхе, а занята каким-то делом. Я сыщик, а не Вольф Мессинг, мысли читать не умею, девушка очень озабочена, нервничает... А почему красивую женщину должна волновать моя профессия? Ладно, при встрече договорим, но у меня впечатление, что Ольга Дмитриевна собралась в тюрьму. Пока!

Сергей собрал зажигалку, на жену не смотрел.

- Ну и что ты хочешь сказать? - Ольга пыталась возмутиться, но получилось у нее жалобно, даже просительно.

- Я хочу не говорить, а слушать, - ответил Сергей.

- А мне нечего тебе сказать! Он мент, и мозги у него настроены на одну волну! А мне, дуре, почудилось.

- Ольга! - перебил Сергей, подошел, обнял жену за плечи. - Оленька, женщина хочет нравиться, кружить головы мужикам, я понимаю, - он говорил мягко, искренне. - Ты еще в полном порядке, когда в форме, так просто неотразима. Так ведь головы кружатся у мужиков беспечных, а у нас проблемы. У меня - свои, у полковника - свои. Я верю, ты ни во что серьезное не вмажешься, однако... Может, я тебя и не люблю по-прежнему, однако привык...

- Не боись, - Ольга отстранилась, глянула зло. - Никуда твоя привычка от тебя не денется. А полковнику сейчас не до нас, совсем не до нас. В это время за окнами и зазвучал оркестр, к гостинице приближались артисты цирка.

Гуров сидел в машине, которая стояла на обочине, шоссе. Машина, которую преследовал сыщик, остановилась и, судя по показанию прибора слежения, находилась на расстоянии восьмисот пятидесяти метров. Сумрак давно опустился и густел, на таком расстоянии ничего рассмотреть было нельзя. Сыщик тщательно изучил карту, на данном километре шоссе никаких строений не было. Конечно, могла подойти машина с другой стороны, и встреча проходила прямо на шоссе, но сыщик чувствовал, что убийца остановился и проверяется. А в том, что он сел на хвост убийце, уже не было сомнений, ведь любым случайностям и совпадениям тоже есть предел.

Стоявшая впереди машина тронулась, быстро набирая скорость, начала уходить, но "Жигули" у сыщика были мощнее и легко удерживали дистанцию. Сейчас он свернет на проселок, понял сыщик, там всего пара километров - и госдачи. Этот деятель должен жить одиноко, охраны быть не должно. Я окажусь один против двоих, безусловно, вооруженных, хорошо подготовленных, на моей стороне преимущество внезапного нападения. В доме возможна сигнализация, почти наверняка сигнализация, так что тихо не войти. А если не лезть! Установить дом, ждать, когда совещание закончится, и встретить убийцу у машины? Не годится...

Впереди сверкнули фары, донесся удар. Гуров включил дальний свет, увидел съехавшую в кювет машину "скорой", белый халат, выдвигаемые носилки. Сыщик остановился в нескольких метрах, выскочил, надо увидеть лицо, убедиться.

- Помощь не нужна? - спросил Гуров, чуть отодвинув санитара.

Сильные руки схватили сыщика за голову, залепили лицо мокрой маской. Он ударил ногой, попал в пустоту, качнулся и, хотя дал себе команду не дышать, невольно глубоко вздохнул. Закружилась голова, тело обмякло. Он никогда не дышал хлороформом, не знал, что можно отчетливо понимать, что теряешь сознание, но ничего не можешь поделать.

Бунич снимал скромную дачу, три комнаты, кухня и веранда, почти ничего здесь не переделывал, лишь распорядился оборудовать туалет, душ, кухню, привезти письменный стол и пару кресел. А в остальном дачка была скромненькая и совершенно не походила на шикарную виллу, какую занимал Кирилл Трунин. Так ведь Бунич был человеком богатым, обладал властью, а Трунин лишь пытался стать таковым. И последний понятия не имел, что виллу ему предоставили с согласия Бунича, который, не зная, чем промышляет приезжий, велел присмотреть за ним, установил, что гость имеет какое-то отношение к цирку. В город прилетает полковник Гуров, и снова цирк, убийства. Бунич - крупный финансист, стремился держаться от уголовщины подальше, но время такое, что все переплелось.

Бунич сидел за письменным столом, раскладывал пасьянс, обдумывал происходящее, изредка поглядывая на сидевшего напротив секретаря, хотел поделиться заботами, снова перекладывал карты, молчал. Наконец пасьянс сложился, Бунич довольно оглядел карточные ряды, как полководец свои войска, хотел карты смешать, стало жалко.

- Так где сейчас близнята и знаменитый полковник? - Бунич откинулся в кресле, взглянул строго, но секретарь прекрасно изучил шефа, знал, что вопрос риторический, ответа не требует, свидетельствует о начале диалога.

Бунич чуть выждал, довольно кивнул и продолжал:

- Чую я запах наркотиков, нам такой криминал абсолютно не нужен. А знаешь, почему наркотики? - он уже ответа и не ждал. - Наш гость несколько раз разговаривал с Москвой, один абонент удалось засечь, оказалось, что это не кто иной, как старый пират Роговой Константин Васильевич, скверный человек, плохо кончит. Либо его зарежут блатные мальчики, либо власти доберутся и определят в "Матросскую тишину".

Секретарь слушал внимательно, хотя вся информация шла к шефу именно через секретаря. Но одно дело - информация, другое - обобщение и анализ.

- Вот ты меня осуждал, что я разрешил незнакомцу занять обкомовскую виллу.

Секретарь изобразил на лице недоумение, даже позволил себе махнуть рукой.

- Осуждал, знаю, - Бунич смешал карты, начал тасовать. - Конечно, незнакомец, даже с хорошими рекомендациями, нам не нужен. Но если бы я его не принял, не знал бы о притяжении к городу Рогового, не знал бы и почему ворвался в наш мирный быт полковник Гуров.

- А с генералом вы связались напрасно, - неожиданно сказал секретарь.

Бунич отложил колоду, взглянул на потолок, словно сверху вдруг потекло, затем на секретаря, прищурился, решая, как реагировать. Что связь с генералом ошибка, причем грубая, Бунич понял практически сразу. Но он не желал выслушивать замечания от секретаря, хотел ответить резко, сдержался. Он сам неоднократно обращал внимание, что самая популярная ошибка руководителя нежелание иметь рядом людей равных. И уж совсем как красная тряпка на быка действует дельное замечание подчиненного.

- Вот наглец! Думаешь, я сам не знаю? Однако! - Бунич поднял палец, затем достал из кармана бумажник, вынул из него пятьдесят долларов, положил на стол.

- Спасибо, - секретарь взял купюру. - Но я и так вас уважаю, шеф.

К даче подъехала машина, за ней вторая, секретарь отдернул занавеску, посмотрел в темноту и сказал.

- Рафик и "Жигули". Видимо, близнята, раз на двух машинах, значит, успешно.

Бунич не ответил, он раскладывал пасьянс.

Гуров очнулся от удара по лицу, вторая пощечина окончательно вернула его к реальности, к тому же под нос сунули пузырек с нашатырем. Он глубока вздохнул, с удивлением отметил, что руки свободны, потер лицо, оглядел салон рафика. Сидевший рядом "санитар" молча указал на дверь. Сыщик на ходу проверил карман", пистолет забрали, а документы не тронули, странно. Он выскочил из машины, увидел свои "Жигули", небольшой дачный дом, взглянул на часы. Девять. Значит, в отрубе был всего ничего, однако убийца ушел и вся операция провалилась. Кроме "санитара", который тоже вышел из машины, никого не видно. Вырубить парня, сесть в машину... "Санитар" стоял в двух шагах, смотрел в землю. Неожиданно сыщик почувствовал, что ему с этим спокойным парнем не справиться, и он смотрит отнюдь не в землю, а следит за моими ногами, значит, профессионал. Не уголовник, не оперативник, кто же он? Интересно, а если попробовать.

- Не надо, - сказал "санитар" и сделал шаг в сторону.

- Не надо так не надо, - миролюбиво ответил сыщик. Но испытанный прием не сработал, "санитар" снова переместился и тихо рассмеялся. Распахнулась дверь, и в освещенном проеме появился второй "санитар", точная копия первого, махнул рукой, приглашая войти. Теперь сыщик оказался между противниками, шансы уменьшились. Они меня моложе и в беге быстро достанут, в машине ключей, конечно, нет, могут и подстрелить.

- Ну? - "санитар", стоявший на крыльце, снял халат.

- Он упрямый и опасный, - сказал "санитар", стоявший у рафика.

- Вижу, - ответили с крыльца.

Мальчишеский, совершенно неоправданный задор подталкивал сыщика к сопротивлению, пусть жестоко изобьют и свяжут, но он тоже сумеет парням, явно братьям, кое-что объяснить.

- Пройдите в дом, господин полковник, - братец на крыльце шире распахнул дверь и отошел в сторону.

Сыщик молча поднялся на крыльца, прошел маленькую прихожую и перешагнул порог комнаты, дверь в которую была открыта.

- Здравствуйте, Лев Иванович, проходите, садитесь, - сказал Бунич, смешал пасьянс, разглядывал гостя с явным интересом. - Давно хотел с вами встретиться и поговорить.

Секретарь вкатил столик с кофейником, бутылками, чашками, рюмками, молча вышел, закрыл за собой дверь.

- Все это похоже на кино, - Гуров налил чашку кофе и сел в кресло. Хотели поговорить, не отказывайте себе ни в чем. Манера приглашения у вас несколько странная, но, как известно, у богатых свои привычки.

Бунич удивился осведомленности гостя, но виду не показал и спросил:

- Лев Иванович, зачем вы служите властям, на кой черт вам это нужно?

- Перед выездом из Москвы успел переговорить с людьми, навести справки о городе, фамилию Бунича назвали первой, и сыщик узнал его сразу. Сейчас решал, сообщить о своей осведомленности или воздержаться.

- Как выражается нынешняя молодежь, меня с данным вопросом просто "достали"! Я никому не служу, живу так, как считаю нужным и правильным, - сыщик решил идти напролом. - Насколько мне известно, вы. Лев Ильич, серьезный финансист, представитель новой волны. Выражаясь вашими же словами, какого черта вы вяжетесь в уголовщину?

- О ля-ля! - Бунич почесал бровь, вышел из-за стола, тоже налил себе кофе. - Предупреждали меня, предупреждали, а я вас все-таки недооценил. Значит, недостаточно серьезный финансист, и мне придется перестраиваться в процессе беседы. Скверно. Экспромт хорош лишь в том случае, если хорошо подготовлен.

- У меня одна просьба.

- Пожалуйста, если в моих силах, буду только рад.

- Не предлагайте мне деньги.

- Знаю, порой я ошибаюсь, но не настолько. Я предлагаю не деньги, а бартерную сделку.

- Можно обсудить, хотя начали вы неудачно, можно было позвонить, встретиться и обсудить, как цивилизованные люди. Хорошо, - сыщик допил кофе, взглянул на бутылки, но не налил, а достал из кармана таблетку, полученную от Юдина, положил под язык. - Ни один человек не любит, когда ему указывают на ошибки. Сделка? Вы хотите получить документы и оружие местных бандитов? Что вы предлагаете взамен?

- Человека, который обосновался неподалеку, полагаю, что он вас интересует, - ответил Бунич, скрывая раздражение.

Он давно, возможно и никогда, не разговаривал с человеком, который считает быстрее его самого. Бунич был умен, понимал: следует принимать ситуацию, как она есть, раз сейчас ты слабее, так не надувайся, будь проще, естественнее.

- Черт бы вас побрал, господин полковник! - он в отличие от сыщика сдерживать себя не стал, налил коньяку. - Вы глотаете химию, я могу просто выпить. Чего молчите, вас интересует этот человек?

- Интересует, а молчу потому, что думаю.

- О чем, если не секрет?

- Зачем мне вам что-то отдавать, когда я могу получить этого человека бесплатно.

- Вы переоцениваете свои возможности, - Бунич ничего не мог с собой поделать, начинал злиться вполне серьезно.

- Есть такой грех, со мной случается, - согласился миролюбиво Гуров. Однако вы просто обладаете не полной информацией, - он посмотрел на часы. Сейчас в городе уже находится человек, который вытряхнет ублюдка генерала не только из кресла...

- Не находится! - перебил Бунич. - Генерала Орлова задержали в Москве.

Гуров рассмеялся, покачал головой.

- Теперь вы переоцениваете возможности коррупции. Петра можно убить, так как он только человек, а задержать нельзя.

- Но он не прилетел утром.

- Не будем спорить, давайте проверим. Если он прилетел, у нас один разговор, если нет, то другой.

- Куда вы будете звонить, и кто поручится, что вы получите правдивый ответ?

- Звонить я буду директору цирка, а вот никаких поручительств не будет. Вы человек умный, решите сами.

- Звоните, - Бунич поставил перед сыщиком телефон, себе подвинул параллельный, протянул руку к розетке. - Вопрос - ответ, одно лишнее слово, я отключаю телефон.

Гуров кивнул, снял трубку, набрал номер, после первого гудка Колесников ответил:

- Слушаю.

- Гуров, - сказал сыщик.

- Они прибыли...

- Хорошо, - сыщик положил трубку. - Теперь слушайте внимательно, уважаемый господин Бунич. Существует байка, что в Америке в основе каждого большого состояния лежит преступление. Не знаю, но убежден, что лично вам следует не пытаться реанимировать покойника, а немедленно уезжать из этого дома. От города до дачи тридцать минут, оперативные машины пройдут за двадцать, вот эти минуты у вас и есть. Наша бартерная сделка будет выглядеть так: вы мне отдаете человека, который прячется неподалеку, я молчу о "санитарах" и вашей роли в происходящем.

- А как они узнают, откуда вы звонили? В цирке нет аппарата, который высветил бы номер абонента.

Гуров пожал плечами, взглянул на часы. После некоторой паузы Бунич спросил:

- Допустим, я соглашусь, какие гарантии, что вы будете молчать?

- Мое слово, - ответил сыщик.

- Что ты вытворяешь? - кричал Кирилл Трунин, схватив убийцу за лацкан пиджака. - Ты сумасшедший? Конечно, сумасшедший, - он оттолкнул незваного гостя. - Я должен был это понять давно. Хотел убить сыщика, а зарезал уголовника!

- Ну, очень хотелось, - сказал убийца и мягко улыбнулся. - Ну, ошибся, с кем не случается? Все равно красиво получилось. Убрать свидетеля под носом знаменитого сыщика. В этом что-то есть! Скажи?

Трунин смотрел на содельника с недоумением и страхом.

- А Гуров тебя не того... не расколол?

- Да нет, он вообще в другую сторону попер, полагает, что Клыка зарезали сотоварищи, - убийца начал переставлять бутылки, выбирая, из которой налить. - Он же умный, везде логику ищет: "Кому мешал, кто заинтересован"... он словно ненароком взглянул на часы. - Ну, что я существую, он, конечно, догадывается, хочет ко мне подобраться с другого бока.

- Ну-ну, - нетерпеливо сказал Трунин, - с какого бока?

- Через тебя, - флегматично ответил убийца, налил себе водки и, смакуя, выпил.

- Не понял, - Трунин тряхнул головой. - Гуров понятия не имеет, что я в природе существую.

- Это ты так считаешь, а у сыщика свой резон. Ты же сам говорил, что он, - убийца постучал пальцем по виску, вновь налил.

- Не напивайся!

- Нельзя. Понимаю, - вздохнул убийца, но выпил. - А как было бы сладко.

- Подожди, давай спокойно, с самого начала, - Трунин переставил стул, сел напротив содельника. - Почему через меня, как тебе это стало известно?

- Полковник сам заявил, прилюдно, - убийца взглянул на Трунина ласково. - Ты ведь, Кирюша, считал себя самым умным на шарике? ан, промашка вышла, сыщик тебя высчитал и скоро сюда прибудет. Ты с Москвой разговаривал?

- Ну? - Трунин напрягся. - Так не я звонил, сюда звонили, такой звонок здесь засечь нельзя.

- Тут я не специалист, сыщик сказал, мол, организатор всех безобразий живет за городом, разговаривал с Москвой, мы этот звонок засекли, сегодня товарища, то есть тебя, Кирюша, возьмем, он, отмываясь, нам убийцу и отдаст. Стало быть, ты меня и отдашь. А ведь если прищучат, отдашь? Скажи?

- Ты что? Ты понимаешь? - Трунин вскочил, убийца улыбнулся.

- Я теперь кайф ловлю, глядя на тебя, умника. Трунин выхватил пистолет, передернул затвор. Убийца вытянул руку, тыкая в Трунина пальцем, расхохотался.

- Умора! - он вытер выступившие слезы. - Не мешай! Такой кайф, может, раз в жизни случается! Сядь, я сейчас граммулечку еще выпью и поедем.

- Извини, - Трунин вытер лоб, опустил пистолет. - Ну и нервы у тебя!

- В нашем деле надо нервы в порядке содержать, - согласился убийца, налил в стакан чуть-чуть, смочил водкой губы, облизнулся. - Иначе пропадешь. Собирай вещи, - он откинулся в кресле, положил нога на стул, прикрыл глаза, мечтательно улыбнулся, зевнул.

Один из охранников вскочил в рафик и укатил в темноту, второй вернул Гурову пистолет и с флегматичным видом отошел в сторону, присел на крыльце.

- У вас дисциплина, - сказал Гуров.

- У меня деньги, - ответил Бунич, кивнул секретарю на стоявшую поодаль "Волгу". - Не торжествуйте, Лев Иванович, вот мол, схватили, привезли, а в результате лишь отдали разыскиваемого мной человека. Это не ваша победа, а мое поражение, моя грубая ошибка.

- Жизнь, как она есть, не больше и не меньше, сказал сыщик. - Я столько раз ошибался, уже перестал надеяться, что поумнею.

Но Бунич желал высказаться, объясниться и не только перед Гуровым, сколько перед самим собой.

- Вы полагаете, я поверил, что через тридцать минут сюда прибудут оперативники, и испугался? Довольно дешевый блеф, господин полковник.

- А напрасно не поверили, - Гуров понял, что убийцу упустил и торопиться некуда. - Я лишь поторопил события, вашу дачу найдут к утру, но найдут обязательно.

- Я еще год назад твердо решил не иметь никаких дел с нашим генералом, так нет - соблазнился! Идиот! Я не желаю иметь дело с уголовщиной! Вам понятно? ? Бунич шагнул к сыщику, охранник соскользнул с крыльца и мгновенно оказался рядом, - вернитесь на место, Лев Иванович - человек интеллигентный.

Охранник бесшумно отошел, а сыщик пробормотал:

- Лично я в интеллигентности Льва Ивановича сильно сомневаюсь.

- Бросьте кокетничать! - Бунич махнул рукой. - Я хочу честно жить и работать, платить налоги, построить дом инвалидов, либо другую пользу принести. Думаете, мне дают возможность? Вот! - он сделал непристойный жест. - Указы! Постановления! Ничего не работает! Я хотел посадить генерала на цепь. Пусть охраняет. На меня затмение нашло, я же знал, что он давно не сторожевой пес, а беззубая шелудивая шавка, шастает по дворам и хватает куски.

- Вы пообещали меня убрать?

- Да, - Бунич слегка улыбнулся. - Только он подразумевал вашу смерть, а я тихий отъезд. Я понимал, за кем вы сюда прибыли, думал совершить обмен и отказался не потому, что испугался, просто понял, раз Москва генерала не поддерживает, его дни сочтены, такой пес мне даром не нужен. И этот, что затаился неподалеку, мне тоже не нужен. И вообще, если вы почистите город, я вам памятник поставлю.

- Памятник рано, - возразил Гуров. - Надеюсь, что рано. Кто он такой, ваш сосед?

- Понятия не имею, в жизни не видел. Позвонил деловой партнер из Москвы, попросил пустить человека. Я несколько дач купил за бесценок, мне не жалко. А мой партнер и говорит: "Ты, Ильич, - Бунич рассмеялся и пояснил:- Так в наших кругах надо мной подшучивают. Ты с этим человеком не встречайся и никакой связи не поддерживай". Тут и дурак сообразит - значит, криминал. Приезжает полковник Гуров, совершаются убийства, далее со всеми остановками.

- Если я вашего постояльца сегодня не задержу, вам придется имя своего делового партнера назвать.

- Не под протокол.

- Естественно, - согласился Гуров. - И поехали, думаю, я опоздал, однако взглянуть и на пустую нору любопытно.

Гуров вел "Жигули" следом за "Волгой", прибор слежения погас, значит, машина убийцы ушла за десятикилометровый диапазон, сыщик другого и не ожидал. На лесной дороге "Волга" остановилась, подбежал охранник, указал на двухэтажную виллу и бесшумно исчез. Надо этими близнятами поинтересоваться, где-то они серьезную подготовку прошли, подумал сыщик, выходя из машины. Он переложил пистолет в боковой карман, хотя и был уверен, что оружие уже не понадобится, и направился к темнеющему за деревьями зданию. Дорожка была покрыта гравием, поскрипывала, и сыщик сошел на газон, такие предосторожности он принимал и по привычке, и из-за упрямства. Обогнув виллу, сыщик остановился. Два окна были освещены. Логика хороша, а жизнь еще лучше, главное - непредсказуема. Не влететь бы в засаду, Гуров внимательно огляделся, отметил следы протекторов. Уже кое-что, слабенькое, но доказательство, что данная машина тут была. Больше ничего заметить не удалось, сыщик с сомнением, даже неприязнью смотрел на дверь. Хочешь не хочешь, а придется входить, хотя интуиция подсказывала, что этого делать не следует. Можно обойти здание, выставить стекло, проникнуть с обратной стороны. Если меня ждут, то там, в темноте, в незнакомой обстановке, прихлопнуть проще, чем здесь, где я готов к драке и ориентируюсь в пространстве. Самое интересное, если там никого нет, и я тщательно готовлюсь схватить пустоту.

Сыщик решительно подошел к крыльцу, взял прислоненную к стене лопату и резко толкнул дверь. Она распахнулась, из дома ударил выстрел. Сыщик даже услышал, как пуля шмякнулась в сосну, и удивился, что поймались на такой простой номер, не выждали, пока войду.

- Будете держать круговую оборону? - громко спросил он.

И много у вас патронов?

Через открытую дверь на крыльцо проникал тусклый свет, который горел не в прихожей, а в комнате. Сыщик прислушивался, тихо. Ясно, что преступник в доме. Ведь не соорудили же допотопный самострел, откроешь дверь, он и стрельнет? Странно. Убийца приезжал, точно, сыщика перехватили неподалеку от виллы, да и следы на гравии свежие. Раз человек здесь был и предупредил, почему руководитель не скрылся? Сыщик почти надел ответ, когда в доме раздался выстрел, затем второй, третий, всего шесть. Гуров был убежден, что палят в потолок, стрельба закончилась, вновь наступила тишина. Сыщик подошел к двери и громко сказал:

- Я спросил, сколько у вас патронов, теперь вы их отстреляли. Если вы не можете выйти и не можете говорить, издайте какой-нибудь звук, двиньте мебель, ударьте по чему-либо, - он внимательно прислушался. Казалось, что-то стукнуло.

Это не ловушка, что-то иное, уговаривал себя сыщик, но входить в светлый проем двери не хотелось. Значит, так, направо от входной двери комната, где горит свет, там и стреляли, налево от входа, судя по всему, тоже комната, там света нет. Он прыгнул с крыльца, проскочил светлый квадрат, упал в темноту, на лету успел увидеть: в освещенной комнате на полу лежит человек, кажется, около его руки пистолет. Лежит человек, умирает, возможно, не преступник, а хороший человек, он же в индейцев играет. Но в дверь "хороший" человек стрелял, это факт. Закончив короткое совещание, сыщик заглянул в комнату, сосредоточив внимание на положении руки и пистолета, понял, что опасности нет, вошел, все-таки пистолет ногой отшвырнул, присел, заглянул незнакомцу в лицо. Он был еще жив, хотя на губах пузырилась кровавая пена.

Кирилл Владимирович Трунин умирал, убийца промахнулся, клинок не пронзил сердце, прошел рядом, пробил легкое, и кровь разлилась, мешала дышать, пузырилась на губах. Трунин не лежал, как показалось Гурову, а сидел, привалившись к стене, что и давало возможность дышать.

Сыщик взглянул на рану в груди, две такие он уже видел, на груди Фрищенко и Клыка, Иван Иванович был убит ударом под лопатку. И этот труп виснет на мне, думал сыщик, носовым платком вытирая Трунину губы. Кто бы он ни был, а человек. Почему я решил, что убийца будет предупреждать, спасать своего шефа? Я подтолкнул убийцу, он сделал то, что умеет.

- Я не врач, думаю, что пить вам нельзя, у вас пробито легкое, дышите спокойнее, - сказал Гуров, взял с кресла подушку, заложил Трунину под затылок. - Держитесь, сейчас я вызову врача, вас спасут. Сосредоточьтесь, боритесь, мне тоже прострелили легкое, и я выжил. Терпение, не сдавайтесь. Я здесь, отойду лишь на минуту, держитесь.

Трунин боли почти не чувствовал, лишь жгло в груди, да кровь скапливалась во рту. Вот он, великий сыщик Гуров, гуманист, защитник убогих и сирых, якобы борется за мою жизнь. Плевать ему на мою жизнь, он лишь хочет выведать имя. Трунин не знал, кого больше ненавидит, убийцу Ленечку или сыщика, сумел бы, убил обоих. Как же я проморгал? Я же давно понял, что Ленечке верить нельзя, и один из нас в решающий момент обязательно убьет другого. Когда он фиглярничал, пригубливал водку, рассказывал о Гурове, который ищет путь ко мне, я ведь понял, что это звонок. Почему я не выстрелил? Без Ленечки я не мог бы взять героин, а он без меня не сумел бы его реализовать... Я сказал об этом, Ленечка хихикнул и согласился. Мы должны были схватиться при дележе денег, а не сейчас, это настолько ясно, что я потерял бдительность. Тупой удар в грудь, Ленечкина ухмылка и слова: "Кайф, вот это кайф".

Мысли ползли медленно, спотыкаясь, кружились, повторялись. Сумасшедший убийца Ленечка. Как его теперешняя фамилия? Что-то очень русское, расхожее, ползучее...

Сыщик где-то разговаривал по телефону. Торопится. Хочет спасти. Надо было его подстрелить, не палить в потолок, взывая о помощи, а выждать и подстрелить. Не обманывайся, Кирилл Трунин, этот зверь не по твоим зубам, если бы он сразу вошел, был бы шанс, а когда ты пальнул в пустой проем и услышал его голос, то понял - конец.

Гуров позвонил в цирк, сообщил, где находится, попросил срочно прислать "скорую", сам соединился с неотложкой, описал симптомы, спросил, что делать, чем можно помочь. Равнодушный бесполый голос ответил, что справок по телефону не дают, а в принципе, надо меньше пить.

Лицо Трунина было бледно, покрыто потом. Гуров смочил полотенце, вытер его осторожно, сел рядом на пол и, стараясь быть как можно доброжелательнее, заговорил:

- Надо выкарабкаться, вы человек молодой, сильный, захотите жить справитесь. Я понимаю, вам трудно, кровь в груди и во рту, мысли черные. Врач скоро будет, а с мыслями надо справиться самому. Я пытаюсь вам помочь не оттого, что мне нужно имя, я вычислю и задержу убийцу без вашей помощи. Вы думаете, раз мент, так обязательно врет. Мне кажется, вы сами служили, недолго, но служили. Статья у вас тяжелая, но сегодня от высшей меры вы, наверняка, уйдете, а жизнь, она везде жизнь и в лагере тоже. Я говорю это лишь с той целью, чтобы вы боролись.

"Сестры милосердия из меня не получится, - думал сыщик, глядя на бледный профиль с пульсирующей жилкой на виске. - Ты людей пытками пугал, может, и огнем жег, убийцу выпестовал и направлял, но оружие стреляет иногда куда надо, а порой - в обратную сторону. Конечно, я убийцу дожму и возьму, но лучше, чтобы ты сказал. И работать легче, и на совести легче. Я не суд, а смертный приговор тебе вынес. Сто лет в сыске, а недоумок: почему-то решил, что убийца будет предупреждать и спасать содельника, когда ему проще убить? Ну если бы чертов финансист не преградил дорогу, я успел бы сюда вовремя. Оправдываешься, сыщик, знаешь, что не прав. Скоро из людей, которых убили по твоей вине, можно будет если не очередь в Мавзолей выстроить, то уж наверняка набрать суд присяжных".

Трунин вздохнул, в горле у него булькнуло, на губах вздулся розовый пузырь, а жилка на виске замерла.

Глава тринадцатая

ОПЛАТА СЧЕТОВ

В генеральском мундире Орлов выглядел стройнее, выше, даже интеллигентнее. Он разгуливал по гостиной Люкса, который оставил в наследство уехавший Юдин, разглядывал все с мальчишеским любопытством, зажигал и гасил торшеры, щупал шелковые портьеры, помял ладонью кожаное кресло.

Гуров наблюдал за другом с улыбкой: так смотрит старший брат на младшего, принимая его, прибывшего из деревни в столицу.

- Веди себя прилично, на тебе генеральский мундир, - сказал наконец Гуров.

Друзья не знали, с чего начать разговор и как бы пристраивались друг к другу, словно не виделись многие годы.

- Тебя, значит, не убили, - сказал задумчиво Орлов и тяжело опустился в кресло.

- Ну извини, - несколько растерянно ответил сыщик.

- М-да, - Орлов достал белоснежный платок, которым его снабдила заботливая жена, вытер лицо. - Дай попить, что ли.

- Попить или выпить? - Гуров открыл холодильник.

- И то, и другое. Сколько же стоит такой, номер? Значит, ты начал брать взятки, - Орлов кивнул утвердительно.

- В определенном смысле, - согласился Гуров, выставляя на стол бутылки, стаканы, ведерко со льдом. - Борзыми щенками, - он налил виски.

Они выпили, не чокаясь, молча, даже не глядя друг на друга, после чего сыщик закурил, а генерал потер нос и тяжело вздохнул.

Победа оказалась такой быстрой и легкой, что друзья, готовившиеся к тяжелейшей схватке, несколько растерялись, чувствовали себя неловко. Они походили на военачальников, которые ворвались в город, где их встретили не орудийными залпами, а почетным караулом и приветственным маршем.

В городской прокуратуре Гуров сдал оружие и документы, отобранные у местных оперативников, приложил к ним список лиц, которых требовалось допросить. Оказалось, что прокурор уже обо всем осведомлен, сообщил, что генерал, к сожалению, исчез, есть сведения, что он отбыл в Москву. Заместитель начальника УВД, по выражению прокурора, человек высоконравственный, уже начал служебное расследование. При задержании подозреваемых было оказано вооруженное сопротивление, и три человека погибли. Сообщив об этом, прокурор посмотрел на лежавшие на столе офицерские удостоверения, которых тоже было три. Сейчас уже поздно, пора отдыхать, прокурор слащаво улыбался. Полковника Гурова завтра коротко допросят, прокурор рад познакомиться с генералом Орловым, для Города такой гость - большая честь. Но, право, не стоило беспокоиться. Полковнику следовало сразу обратиться в прокуратуру, и закон уже давно бы восторжествовал.

Гурову очень хотелось задать несколько вопросов. Например, где находился высоконравственный замнач последние трое суток? Или как прокурор себе представляет визит сюда человека, на которого ведется облава всеми силами УВД? Как такому человеку дойти до дверей прокуратуры?

У сыщика были и другие вопросы, но он взглянул в строгое, даже суровое лицо своего начальника и друга и от вопросов воздержался. Генерал встал, поблагодарил прокурора за внимание, сказал, что не сомневался в объективности и профессиональном мастерстве городских правоохранительных органов, прибыл сюда, как и полковник Гуров, по другому вопросу, а сейчас пришел лишь с визитом вежливости.

Когда друзья вышли на улицу, сыщик сказал:

- Никогда мне не быть генералом.

- Ясное дело, - ответил Орлов.

Теперь они сидели в номере, было уже начало первого, следовало ложиться спать, но друзья понимали, что не выговорятся - не заснут.

- Не тяни, скажи, как в Москве? - спросил Гуров.

- Тебя что конкретно интересует? - Орлов поднялся, снял мундир. Кремль? Мавзолей?

- Петр, не валяй дурака! - рассердился сыщик. - Меня интересует генерал Орлов. Под каким предлогом тебе удалось вылететь?

- Ты думаешь о подобных мелочах? Удивил, - Орлов усмехнулся. - Я переговорил с Бабуриным - и порядок. Разговор был неинтересный, теперь один из нас должен из министерства уходить. Ты не знаешь, почему у меня нет дачи? И еще... Ты такой умный, ответь, пожалуйста, существует ли в России человек, который поверит, что у генерала МВД нет дачи?

- У тебя нет дачи потому, что ты напахался в детстве и у тебя на грядки аллергия, - ответил сыщик. - И в России есть человек, который тебе верит.

- Два человека, мы забыли мою половину, - поправил Орлов, налил в бокал минералки, полюбовался пузырьками. - Рассказывай, коротко, но подробно.

Гуров молча протянул свои рапорт, в котором в хронологической последовательности были изложены события двух последних суток. Орлов просмотрел рапорт, отложил и вздохнул.

- Горбатого могила исправит. Ты в одиночку у мафии города войну выиграл, а в рапорте "захватил", "уехал", "вошел", "вышел".

- Я не писатель, - ответил сыщик. - И ничего мы с тобой не выиграли. Тутошний генерал в Москве отмоется, основных свидетелей, которые могли его изобличить, убили, прокурора ты видел. Как было, так все и останется, попритихнут на месячишко - не более того.

- Так уж и ничего? - обиженно сказал Орлов. - Ты живой и здоровый, люди в городе увидели, что беспредел беспределом, однако и нормальные менты не перевелись. Думаешь, это мало? Ну и я товарищу Бабурину объяснил, что жить и служить следует по совести. Мы с тобой еще ничего, мышей ловим, так что не прибедняйся. Теперь обрисуй мне ситуацию с "медведями" и наркотиками, кого на обкомовской даче зарезали?

Сыщик рассказал о своих предположениях и закончил довольно пессимистично:

- Убийцу я установлю, но с доказательствами тяжело, если не совсем безнадежно. А тебе завтра следует с приятелем боевой молодости поговорить. Ты его, уверен, дожмешь, а толку? Ну сдаст он человека, с которым связан! Что за человек? Сошка. Связи с боссом у него либо нет, либо односторонняя.

- Что-то ты у меня совсем плохой, - Орлов выбрался из низкого кресла, потянулся. - Давай спать, утро вечера мудренее.

Утром в гостиницу прибыл "высоконравственный" полковник, заместитель исчезнувшего генерала. Полковник был свежевыбрит, благоухал французским одеколоном, перед Орловым стоял по стойке смирно, что в милиции, в принципе, не принято, смотрел на генерала подобострастно, а на Гурова грустно, даже укоризненно.

Петр Орлов брился в ванной, полковник, пытаясь объясниться, начал нести какую-то ахинею.

- Лев Иванович, мы незнакомы, но я о вас наслышан... Удивлен, прибыли как неизвестный, подняли в Городе стрельбу.

Сыщик разглядывал полковника с искренним любопытством, даже улыбался, что ввело визитера в заблуждение, и он продолжал увереннее:

- Да, в наши ряды проникают люди нечистые. А в московской милиции таких нет? Я приказал виновных задержать, они оказали бешеное сопротивление, открыли огонь на поражение, результат, увы, известен. Вижу, вы настроены саркастически, а напрасно.

Орлов вышел из ванной без мундира, оглаживая лицо ладонью, подмигнул сыщику. Полковник вытянулся, смотрел не в лицо Орлова, а на генеральские лампасы.

- Крайне неприятная история, товарищ генерал. Убежден, что мой шеф все объяснит министру, я, со своей стороны, ознакомлю вас с ситуацией на месте.

- Ситуация хреновая, полковник, - Орлов надел мундир. - Как же это вы скопом одного убить не сумели? - и кивнул на Гурова.

- Клевета! Оговор! Я обращусь напрямую в ЦК! - лицо полковника пылало, он еще не сообразил, какую сморозил чушь.

Гуров не выдержал и расхохотался, так громко и искренне сыщик не смеялся много лет.

- Обратитесь, полковник, и непосредственно в "Матросскую тишину", надеюсь, вам выделят там кабинет! - Гуров платком вытер слезы.

Орлов отошел к окну, подчеркивая, что к происходящему отношения не имеет.

- Извините... Рефлекс... Но доказательства? - лицо полковника из пунцового стало бледным. - Мы юристы. Существует презумпция невиновности! Я категорически утверждаю, что лично я не имею никакого отношения к происшедшим событиям. Я узнал лишь вчера и приказал виновных задержать.

- Полковник, кого и за что вы приказали задержать? - ласково спросил Гуров, понимая, что полковник глуп, защиту не продумал, и если его прищучить, то заместитель закопает своего шефа по самую маковку.

Понял это и Орлов, напрягся, ожидал продолжения. Доказательств, что Гурова пытались ликвидировать, после смерти троих главных действующих лиц действительно не было, но если этот полковник сейчас запутается и "поплывет", то следом начнут "колоться" и подчиненные.

- Как кого задержать? - полковник растерялся. - Виновных, конечно.

Гуров видел, что Орлов отдает инициативу, хочет услышать продолжение и занялся гостем основательно.

- Отдавая приказ, вы назвали фамилии, - Гуров жестом предложил полковнику сесть в кресло. Тот опустился в низкое кресло, сыщик продолжал стоять.

Орлов чуть было не хмыкнул, уж больно детской была уловка, однако сработала. Положение полковника и без того было незавидным, теперь же, глядя на противника снизу вверх, он терял инициативу окончательно.

- Естественно. Странно вы ставите вопрос, - удивился полковник.

- Чтобы назвать фамилии, их надо знать, - Гуров понизил голос, вынуждая полковника не только задирать голову, но еще и напряженно прислушиваться. - Как же вы их узнали?

- Как узнали? - полковник пожал плечами и, решив, что нашел блестящий ответ, брякнул:- Они же рапорты написали. Утеря личного оружия и служебных удостоверений.

Орлов не знал, радоваться или грустить. Лева, конечно, умелец, может из топора суп сварить, но полковник-то клинический идиот. Полковник! Кого с такими мы можем победить?

- Рапорты написали? - Гуров снова развеселился, начал расхаживать по номеру. - Тоща все ясно. Полный порядок! Рапорты вы генералу Орлову, естественно, предъявите. А если рапортов не окажется, вы сошлетесь на российское разгильдяйство, мол, утеряны и накажете делопроизводителя. Как я за вас стараюсь, полковник, видно, полюбил с первого взгляда. Товарищ генерал, разрешите подбросить полковнику еще несколько вопросов? А то вы его ошарашите, а он, несчастный, не знает, что и ответить.

- Валяй, - Орлов махнул рукой, направился к лестнице, ведущей на второй этаж. - Поезд уже ушел. Вразуми и дай бумагу, пусть пишет, я должен в Москву позвонить.

Не понимая, что происходит, полковник потел, крутил головой, проводил генеральские лампасы растерянным взглядом, повернулся к Гурову, спросил.

- Какую бумагу? Что писать?

- Чуть позже. Слушайте внимательно, пытайтесь понять.

- Не дурак.

- Нет слов, умница, быстро сообразите, что ваша шкура ничем не дешевле шкуры вашего сбежавшего шефа.

Гуров прошелся по номеру, начал говорить, загибать пальцы.

- Опергруппа из трех человек враз теряет личное оружие и служебные удостоверения. Уже интересно.

- Нет, мы позже выяснили, что это ваша работа, - пробормотал полковник.

- Провинившиеся офицеры пишут рапорты, - на лепет полковника сыщик просто не обратил внимания. - Вы, полковник, обязаны назначить служебное расследование. Рапортов офицеров и вашего приказа о служебном расследовании в природе не существует. Раз! - сыщик загнул палец. - Вы приказали доставить провинившихся...

- Преступников, - перебил полковник.

- Пока из ваших слов в действиях оперативников уголовного преступления не усматривается, - Гуров загнул второй палец, взглянул на полковника с сожалением. - Вы серьезно не понимаете, что несете чушь и, пытаясь прикрыть беглеца, лезете в петлю? Какая схватка? Где она происходила? Ведь будет произведен осмотр места схватки. А такого места не существует. Генерал приказал застрелить неугодных свидетелей, и конец абзаца. Не лезьте в чужое дерьмо, не становитесь прямым соучастником тягчайших преступлений. В ваших показаниях нет ни капли логики.

- Уже и показания? - полковник пытался улыбнуться.

- Пока объяснения, но по тому, что вы городите, мгновенно окажетесь в прокуратуре и будете давать показания. Или вы полагаете, что ваш слащавый прокурор - последний прокурор России? У вас же ничего не складывается. Ну, почему оперативников брали скопом, а не поодиночке? Почему открыли огонь на поражение? И наконец как могло получиться, что три опытных, вооруженных преступника не ухлопали никого из нападавших? При такой операции у вас должны быть значительные потери. Вы перестреляли оперативников, как домашних уток. Почему? Отвечу. Потому, что никто задерживать их не собирался, их просто перестреляли. Я видел капитана Стаднюка, покойник был плохим человеком, но оперативником приличным. Он один уложил бы двоих, как минимум. Вы видели генерала Орлова? Вы знаете, сколько лет он на оперативной работе? Он наверняка захочет побеседовать с людьми, которые проводили задержание и перестреляли своих коллег. Как вы полагаете, чем закончатся эти беседы? Вы в детстве читали сказку "Волк и семеро козлят"?

Сыщик видел, что бьет лежачего, но жалости не было, напряжение последних суток, страх за свою жизнь, который удалось загнать вовнутрь и держать плотно, гнев, обида за честь облеванного прилюдно мундира - все вырвалось наружу и хлестало, хлестало...

- Наши клиенты говорят, что чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок. Возможно, в отдельных случаях они и правы. Но вы же пока не уголовник? Я не знаю, насколько вы замазаны в деле, но убежден, раз генерал Орлов здесь, вы ответите за все содеянное, так не усугубляйте своего положения. Генерал знал, чем кончится наша беседа, и сказал мне: "Дай бумагу, пусть пишет".

Сыщик подошел к стоявшему у стены бюро, вынул стопку бумаги, положил перед полковником.

- Что писать? - полковник дрожащими пальцами выравнивал бумагу.

- Что угодно, хоть стихи, сейчас даже модно, когда арестованные пишут стихи.

Полковник писал медленно, с таким выражением сосредоточенности, будто осваивал незнакомую профессию, останавливался, подолгу смотрел перед собой.

Злость в Гурове улеглась, он поглядывал на "писателя" с некоторым сожалением. Зачем же ты прибыл сюда, мудрец? Ясно, хотел выслужиться. И признал, что неугодных прикончила милиция, тоже желал показаться краше. Мол, признаем, есть среди нас паршивые овцы, но мы их сами и выявили, хотели под суд отдать, оплошали, да с кем не бывает. Ты, полковник, мягко выражаясь, недоумок. Заявил бы, что убили трех оперативников неизвестные бандиты, по факту возбуждено уголовное дело, следствие ведет прокуратура, мы создали специальную группу, ведем активный розыск, и с концами! Попробуй опровергнуть и что-то доказать. Одна была бы надежда, что нервы у одного из исполнителей не выдержат и он явится с повинной. Исполнители? Ведь нашлись же люди, которые получили преступный приказ, отправились выполнять и убили офицеров, своих товарищей.

- Лев Иванович, - позвал Орлов, стоя на втором этаже, у перил.

Сыщик направился к лестнице, обронил на ходу:

- Полковник, вы уж пишите так, чтобы у вас с первого раза правда получилась. Я генерала Орлова давно знаю, буквоед и зануда, каждое слово будет разглядывать да обнюхивать, - с этими словами Гуров поднялся на второй этаж и вошел в кабинет.

- Зануда и буквоед? - Орлов покачал головой. - Я святой, никто другой не мог бы тебя терпеть долгие годы.

И тут произошло совершенно невероятное; генерал и полковник обнялись, даже похлопали друг друга по спине.

Орлов с "высоконравственным" полковником поехали в прокуратуру, сыщик собрался в цирк, направился к "Жигулям", когда услышал женский голос:

- Лев Иванович, подождите!

По ступенькам быстро спускалась Ольга Дмитриевна. Сыщик с недоумением смотрел на чужую, почти незнакомую женщину и удивлялся, какое же на него затмение нашло, что он чуть не влюбился.

- Здравствуйте, - Ольга протянула руку. - Что у вас с лицом?

- С лицом? - сыщик пожал женщине руку и непроизвольно провел ладонью по лицу.

- Да нет, вы не испачкались, - Ольга старалась улыбаться. - Такие лица бывают у памятников. Да вы вроде и не узнаете меня, забыли, что носили на руках, целовали?

- Почему вы не уехали? Я же предупредил вас: забирайте мужа и уезжайте.

- Вы меня предупредили? В первый раз слышу. Что с вами, полковник?

- Со мной ничего, я в порядке, - сыщик кивнул. - Извините, спешу, - и направился к машине.

Что зажигалка является портативным магнитофоном, сыщик понял с первого взгляда и взял ее у Ольги на всякий случай, может, потребуется протолкнуть супругам какую-нибудь дезу. Сыщик не мог разобраться, какая роль в происходящем отведена Ольге, пожалел женщину и наговорил в магнитофон несколько предупреждающих фраз. Ну если ты совета не поняла, я больше ничего сделать для тебя, милочка, не могу, подумал сыщик, выезжая со стоянки.

Гуров приехал в цирк, ни к кому не заглянув, прошел в зал, уселся в верхнем ряду, смотрел на репетирующих актеров, но ничего не видел: занимался самой любимой, самой трудной работой - сыщик думал.

Убийца. Наркотик. И главный руководитель, который в Москве, скорее всего старый знакомый Константин Васильевич Роговой. На даче убит Кирилл Владимирович Трунин, данные в Москву переданы, проверяются, но через покойника на Рогового выйти не удастся. На него можно выйти через наркотик, когда Патрон захочет его получить. Все это дело будущего, не стоит далеко заглядывать, следует решать вопросы первостепенные, а их два: убийца и связная. Неужели Ольга? Заговорит Рогожин, установится и связная, тут нет проблем. Убийца. Как доказать? След протектора у дачи, где найден труп? След характерный, слепок сделан, но он доказывает лишь факт, что машина в данном месте была, и более ничего. Владелец машины заявит, что никуда не ездил, машина стоит у дома, любой может воспользоваться. Единственная возможность доказать вину - заставить убийцу броситься с ножом на человека и взять в момент броска, с ножом в руке. Сыщик знал, рано или поздно он придет именно к этому решению, всячески оттягивал, не хотел к нему приходить, искал другие пути. Кроме Льва Ивановича Гурова, сыщик никого подставлять не имел права, а к данному человеку он относился с большой симпатией, даже, можно сказать, любовью и рисковать не хотел. Да если я каждому маньяку, вину которого не могу доказать, начну себя подставлять, сколько мне жить осталось?

А то, что убийца сильно двинулся по фазе, у сыщика сомнений не вызывало. Он достаточно перевидал на своем веку, казалось бы, абсолютно нормальных людей, нормальных в жизни, но абсолютных психов, когда они совершают убийства, порой никак не мотивированные. Много лет назад, когда Гуров только начал работать в МУРе, он помогал следователю прокуратуры закреплять доказательства по одному делу. Инженер-строитель, человек непьющий, тихий, ни в быту, ни на работе о нем плохого слова не сказали, застрелил приятеля. Они коллекционировали магнитофонные записи, когда один доставал редкую запись, давал другому, в общем, обменивались пленками. Однажды ныне покойный раздобыл редкую запись, а переписать инженеру не дал. Тот пришел к приятелю в дом и без долгих слов выстрелил хозяину в глаз из самодельного пистолета. Стрелял тихий человек сантиметров с двадцати, мозги из дырки в затылке оказались на стене. Молодой сыщик десятки раз повторял вопрос: "Так за что вы убили человека?", и десятки раз спокойно и рассудительно инженер отвечал: "Он же не дал мне переписать пленку". Врачи признали инженера абсолютно нормальным. И в том случае, и во многих других у сыщика по вопросу вменяемости некоторых убийц было свое, отличное от врачей мнение. Дела исключительно уголовные, не политические, никто никакого давления на медиков не оказывал. Сыщик работает с арестованным изо дня в день, видит - человек больной, врачи же покопаются с ним минут тридцать и говорят - абсолютно здоров. В прошлом Гуров несколько раз просил провести повторную экспертизу, доказывал комиссии, ругался, ни разу переубедить не смог и сдался. Сегодня никогда не спорит.

Сегодняшний убийца по фазе сдвинут, ему человека убить - плевое дело, нет проблем, возможно, он в момент убийства удовольствие получает, вроде оргазма. Ни однорукий парнишка, ни майор Фрищенко опасности для убийцы не представляли, ему лишь показалось, что они опасны, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы убить. А уж убийство руководителя Трунина просто алогично. Пусть убийца мою наживку о предстоящем задержании Трунина проглотил. Так чего проще: приехал, забрал начальника в машину и уехал, город большой. Он не захотел делить добычу? Глупости. Там, судя по всему, и на двоих, и на десятерых хватит. Невозможно самому реализовать? Видимо, так Трунин и рассудил, потому не поберегся, а ведь пистолет в кармане имел. Но как же Трунин, работая с человеком, не разобрался, что у исполнителя крыша совсем не держится, только дунь, и она едет?

Сыщик сидел в полумраке, смотрел на освещенную арену. Репетировали акробаты, виделись они размыто, в желтом мареве. Он закрыл ладонями лицо, подумал, что тоже клиент психушки, потому что готов рассуждать о чем угодно, только не о том, как заставить убийцу проявить свою суть. Он меня, конечно, боится, но ведь зарезать полковника-мента так сладко, только дай повод и предоставь возможность, враз бросится. Я не люблю корриду, даже на экране телевизора, и психология матадора мне чужда. Но человек убил моего коллегу, усталого сыщика, убил просто так, на всякий случай. Все равно не хочу, просчитывать варианты, как ловчее забраться под нож, я не желаю. Можно посоветоваться с Орловым, который подобный трюк, безусловно, запретит, и тоща я с совестью договорюсь окончательно, ведь против приказа генерала не попрешь. Ты, сыщик может, и хитер, но и одновременно наивен. Петр разрешить подобный эксперимент не может, но раскусит меня сразу, влет и сделает зарубку на память: Лева, хоть и сыщик Божьей милостью, но ничто человеческое ему не чуждо, струсил, обратился ко мне якобы за советом и прикрылся генеральским приказом. Полковник Гуров, с его-то самомнением, решения принять не может и просит совета, хотя прекрасно понимает, что решение друга-генерала может быть лишь однозначным. Чушь! Сопли! Ты уже решил, не рассусоливай, думай конструктивно. Он профессионал, и ты профессионал, он играет белыми, его ход первый, только тогда, когда он бросится с ножом в руках, и проявится его суть. Нож всегда при нем. Если парня он искал и мог приготовиться, то Фрищенко убийца встретил случайно. Нож всегда при нем. Сам нож не улика, идентифицировать характер ранения с ножом нельзя. Точнее, можно, но лишь в случае, если на экспертизу будет представлен не такой же нож, а именно тот самый. В противном случае заключение будет общим, не уличающим: "Данным ножом могло быть нанесено смертельное ранение". Можно этим, а можно и тысячью похожих ножей.

Не крути, сыщик, задерживать убийцу с ножом в кармане нельзя, бессмысленно, человек заявит, мол, время такое, ношу для самообороны - и умоешься. Важно, какой нож и где держит. Судя по характеру ран, лезвие - типа стилета, колющее и обоюдоострое, возможно, лагерное производство. Лезвие выскакивает из рукояти, длиной не менее двадцати сантиметров, нож не игрушечный, солидный. Где может держать? Удобно пристегнуть к щиколотке, но так далеко и неудобно доставать. Брюки вообще не годятся: в кармане тяжело, а за поясом слишком явно, так как движение к ножу руки настораживает. Где? Пиджак, левая пола, там бывает кармашек для зажигалки, можно вдоль полы сделать кармашек побольше. Достал зажигалку, прикурил, положил зажигалку на место и...

Возможно. Не факт, но очень похоже. Когда ты, сыщик, перестаешь фиглярничать и начинаешь думать, у тебя порой получается. Значит, какой нож и где он - знаем. Если замахнуться времени нет, то удар наносится от пояса, то есть снизу. Перехватывать его следует левым предплечьем, одновременно левой ногой в голень, тут же правой рукой... Если до правой руки дойдет, ты, сыщик, победил. Вообще-то, ты мужик последовательный, потому начал считать с конца. И правильно, следует сначала убедиться, как ты атаку отобьешь, потом решать, как атаку вызвать. При каких условиях убийца, человек легко возбудимый, схватится за нож? Если поймет, что я могу его разоблачить? Что его сейчас может беспокоить? След протектора у дачи? Мало. Когда я пришел, Трунин был жив и назвал убийцу? Хорошо, но не достаточно. Кроме того, Трунин имя не назвал, а сыщик Гуров в жизни не давал ложных показаний. Убедить убийцу, что он оставил на месте преступления улику. Она в кармане полковника, он сейчас идет в прокуратуру. Хорошо и достаточно. Вопрос: почему не передал улику приехавшему на место следователю? Ответ: ночью власть в городе принадлежала мафии. Недурственно и достаточно правдоподобно. Убийца к мафии не принадлежит, но уверен, что полковник Гуров считает убийцу человеком мафии. Теперь улика. Что она может собой представлять? Оброненный на месте преступления предмет? Какой предмет? Что у человека в карманах? Что он может обронить и не заметить пропажу? Пачку сигарет? Неплохо, но убийца не курит. Оставить пальцы на стакане или бутылке? Плохо, так как убийца всю посуду со стола сложил в раковину, тщательно вымыл, для верности залил водой. Ручки кресел и дверей вытерты, и это убийца отлично помнит. За что он мог схватиться и забыть? Окно? Плохо. Так, попробуем восстановить действия преступника после убийства.

У человека в руке нож, с которого капает кровь. Значит, первым делом вымыть нож и руки. Так, он прошел в ванную, вымыл нож и руки, взял полотенце, перенес посуду, протер мебель, все ручки, налил ведро воды, залил пол комнаты, заткнул сток в раковине, где лежит посуда, пустил воду, вытер кран, полотенце бросил в раковину. Все, можно уходить.

Трунин был жив. Чтобы не добили, лежал неподвижно, только когда убийца ушел, жертва доползла до стены. Трунину даже удалось сесть и вынуть из кармана пистолет.

Как убийца выходил на крыльцо? На дверных ручках отпечатков не нашли. Перчатки? Нет, в случае обнаружения они вызовут ненужные вопросы. Носовой платок? Скорее всего. Он достал платок, открыл дверь, вышел, закрыл дверь, либо держа в руке носовой платок, либо захлопнув дверь ногой. Все. Никаких отпечатков, оброненных предметов. Совершенно напрасно порой бытует мнение, что преступник всегда оставляет следы. Ни черта, часто следов нет, есть только почерк, свидетельствующий об опыте, спокойствии, некоторых чертах характера.

Стоп, одернул себя сыщик, отвлекаюсь, хотя о спокойствии и характере подумал верно. Убийца очень быстр в момент нападения, в повседневной жизни его движения неторопливы, расчетливы, последовательны. Он человек обстоятельный. Значит, когда он вышел на крыльцо, захлопнул за собой дверь, убрал платок, то вполне мог дверь ладонью прихлопнуть, для верности, так сказать, в знак того, что дело, этап жизни закончены. Такое движение естественно, оно в характере убийцы. Главное, он никогда не вспомнит, прижал он дверь рукой или нет. Если заявить, что он оставил на внешней стороне двери отпечатки, он не сумеет вспомнить, делал он такое движение или не делал.

- Ну, сыщик, вперед! - сказал Гуров, встал и сбежал по проходу к арене.

Прибыл в цирк Орлов, сверкнул генеральским погоном, исчез за железной дверью медвежьей обители.

Гуров в кабинете Колесникова взглянул с отвращением на торт, взял кружку с чаем и сказал:

- Оттого у тебя такое пузо, Капитан, что лопаешь торты, - и сел у стола.

Присутствующий в кабинете Сильвер скосил хитрый глаз, сверкнул золотым зубом и сказал:

- Директор должен обладать весом, - и рассмеялся. Капитан подписывал какие-то накладные, видимо, их принес Сильвер, дернул подбородком и сердито сказал:

- Ты, полковник, не знаю, из чего сделан. Слышал, ночью еще одного порешили, а тебе все хрен по деревне. Ты когда убийцу поймаешь? Вчера, вроде, обещал, - и, не подписав, швырнул Сильверу одну из бумаг. - Ты меня придурком считаешь? Перепиши по-людски, воруй, но меру знай!

- Труженика обидеть, что два пальца обмочить, - Сильвер забрал свои бумаги и захромал к двери.

- Ну? - Капитан навалился на стол. - Ты большой молодец, нашего говенного генерала прихлопнул. Я слышал, он в Москве парится и отмывается. Не вернется?

- Это вряд ли, - Гуров взглянул на часы. - Думаю, генерала уже задержали, и вскоре он будет арестован.

- Я тебе памятник обещал? В городе поставить не разрешат, а в своем дворе я хозяин. Поймай убийцу, полковник, и будешь стоять в бронзе!

- Ловят бабочек, Капитан. Убийц устанавливают и задерживают, - сыщик закинул ногу на ногу, улыбнулся. - А в бронзе меня сваяют в рост или по грудки? Еще интересуюсь, я буду в мундире или в цивильном?

- Что-то ты больно веселый. Слышал, из Москвы большой генерал прибыл?

- Большой? - Гуров скорчил гримасу. - Росту среднего, мне вот так, - он провел ладонью под ухом. - Но вот с такой головой, - и сомкнул руки в кольцо.

- Значит, урод, - сказал Капитан. - Выйдет на пенсию, пусть приезжает, мы ему номер поставим, будет народ веселить.

- Передам, - сыщик посерьезнел, - у меня к тебе просьба.

- Не надо, - быстро ответил Капитан, выставив перед собой ладони.

- Стерпишь, - сказал Гуров и изложил свою просьбу: - Сейчас сюда генерал заявится, так ты о нашем разговоре помалкивай, ему пока ничего знать не следует.

- Это почему, раз у него такая голова?..

- А в огромной голове огромное количество мыслей помещается, порой лишние, - перебил Гуров. - Договорились?

Как на сцене театра, точно на реплику, в дверь постучали, и, не ожидая ответа, в кабинет вошел генерал Орлов, обменялся с Колесниковым рукопожатием и заговорил так, будто они знакомы многие годы.

- Алексей Иванович, вы один из отцов города, неформальный лидер, используйте ситуацию, наведите порядок в милиции. Соберите в мэрии авторитетных, уважаемых людей и помогите кадрам УВД подобрать людей на должности участковых.

- А генерал? - спросил Колесников.

- Вашего генерала его подчиненные да и прокуратура продали с потрохами, он в Москве задержан. Когда я привезу документы, его арестуют, пришлют другого. Но не обольщайтесь: генерал, даже распрекрасный, навести в городе порядок не может, а участковые могут. Я вам попозже расскажу, как и где подобрать нужных парней, а пока я забираю своего сыщика, нам надо потолковать.

- Толкуйте здесь, Петр Николаевич, - Колесников вышел из-за стола, - я пойду на конюшню, дела.

Когда он вышел, Орлов повернулся к Гурову, взглянул, словно прицеливался, и сказал:

- Чую, у тебя новости. Выкладывай.

- Какие новости? - удивился сыщик. - Ты был в прокуратуре, говорил с Москвой, затем с Рогожиным. А я лишь беседовал с сыщиком Гуровым, да в затылке чесал.

- Лева, ты врать не умеешь, вижу, что-то придумал, принял решение. Рассказывай.

- Петр, не изображай Вольфа Мессинга, как дела в прокуратуре - понятно, выкладывай, что рассказал Рогожин?

Орлов чувствовал, Лева темнит, что-то задумал, но генерал знал упрямство своего друга: не хочет говорить - уговаривать бесполезно. Он потер лицо, погримасничал и сказал:

- Как ты и предполагал. Шантаж. Угрожают убить медведя, требуют достать из-под пола посылку, кому передать, пока не сообщили. Михаил пол вскрыл, вытащил довольно увесистый тючок, килограммов двадцать, на ощупь мягкий. Вскрывать я не стал, так как нужен специалист. Говорила с Михаилом женщина, он убежден, что она к уголовщине непричастна.

- Что ты решил? - спросил Гуров.

- Решение простое, боюсь, выполнить его будет сложно. Содержимое посылки вытряхнуть, изготовить "куклу", вложить в нее грамм сто наркотика, проследить путь следования, задержать получателя.

- Константин Васильевич Роговой, - сказал Гуров.

- Заклинило тебя на этом толстяке, ты ему прошлогодний номер с крахмалом простить не можешь. Дело не в получателе, а в исполнителях транспортировки. Если это героин, то, значит, стоимость около двадцати миллионов долларов, следовательно, исполнители будут высококлассные. А у нас кто? Эх, нам бы сюда опергруппу МУРа, того же Станислава Крячко с ребятами.

- Можно позвонить, но не успеют, - Гуров взглянул на часы. - Сейчас пятнадцать, на вечерний рейс не успеют. Наркотик заберут этой ночью, а скорее всего завтра поутру.

- Значит, ты да я, да мы с тобой, - усмехнулся Орлов. - Признаться, из меня помощничек весьма хреновый.

- Не прибедняйся.

- Нужна засада, а генерал, известно, говорить-руководить горазд, а сидеть-терпеть, бежать-драться, - Орлов вздохнул, - был конь, да изъездился.

- Бежать и драться - операцию провалить, а наблюдать - я людей найду.

- Местных ментов брать нельзя, там чистых и нечистых пятьдесят на пятьдесят, не угадаешь, хоть один, да затешется, тогда провал.

- Нам Колесников своих ребят даст, - ответил Гуров. - Парни ловкие, сильные, выносливые.

- Артисты? Зачем им ввязываться?

- Во-первых, они уже ввязались, во-вторых, они мне сегодня еще больше задолжают, а люди они - гордые, самолюбивые, долги всегда отдают.

- Ты сумеешь им выдать убийцу?

- Нет, убийцей начнем заниматься завтра, - ответил Гуров, открыто посмотрел другу в глаза, опровергая суждения генерала, что сыщик Гуров врать не умеет. - Ты возвращайся в прокуратуру, а то при тебе они так решают, а без тебя могут решить иначе, я же занимаюсь подготовкой группы наблюдения, инструктажем. Встречаемся в гостинице часиков в десять-одиннадцать.

- Ты никаких глупостей не задумал?

- Обижаешь, генерал, мне уже пятый десяток. Орлов взглянул на друга с сомнением, пробурчал невнятно, разобрать можно было лишь "известный авантюрист" и ушел. Сыщик с довольным видом уселся в кресло Капитана, вытащил из правого нижнего ящика стола хлеб и колбасу и начал сооружать бутерброд.

Первым, конечно, явился Сильвер, сказал, что нынче колбасу едят только начальники, включил электрический самовар, достал из кармана краюшку ржаного хлеба с салом. Естественно, что вторым в кабинет пришел Классик, от него слегка попахивало, но он был, как сам выразился, "трезв до неприличия". Потом дверь уже практически не закрывалась. Приходили руководители номеров, прибыл и администратор Жуков в сопровождении неизменной Матильды, через несколько минут в кабинете собрались все, кто был и вчера, когда сыщик сказал, что готовится арест убийцы и его руководителя. Последним пришел хозяин, принес огромную коробку с тортом. Гуров, уступая место, вышел из-за стола, но Колесников махнул рукой.

- Сидите уж, как-никак вы полковник, а я только Капитан. Сидите и рассказывайте, кого вы вчера схватили и как наша доблестная милиция в очередной раз лопухнулась?

- Рассказывать нечего, а что есть, то пока нельзя.

- Не положено, - изрек Сильвер.

- Совершенно секретно, - добавил Классик.

- Вы, извините, изволите мою колбаску кушать, сказал Колесников. Хозяин, гость, дело житейское. А вот что люди налоги платят, вам огромную зарплату выдают, а вы мышей не ловите, в секреты играете, то это не житейское дело, а просто безобразие!

- Вот так мы вам со всей прямотой и объявляем! - заявил Сильвер.

Колесников собрал людей и направлял разговор по просьбе сыщика. Директор также по просьбе полковника объявил сегодня выходной, а вечернее представление перенес на утро воскресенья, приписав в афише, что желающие могут билеты сдать, а пришедшие в воскресенье дети получат гостинцы.

- Друзья, не берите за горло, - миролюбиво ответил Гуров. - Вы мне у гостиницы помогли, я тоже кое-что для города сделал, как выражаются в определенных кругах - мы по краям.

- Ну что-то нельзя сказать, а что-то и можно, - сказал кто-то из гимнастов.

- Ну, что можно? - Гуров развел руками. - Моя накладка, я опоздал. Не хотел я раньше убийцы приезжать, машину не спрятать, можно спугнуть, потому тянул. Уж что они не поделили? Только когда я приехал, хозяин был уже...

- Мертвец! - сказал Сильвер.

- Живой, даже разговаривал, но до приезда "скорой" не дотянул.

- Если говорил, то имя убийцы должен был назвать, - убежденно произнес Капитан.

- Назвал, - неохотно ответил сыщик. - Только не имя, а кличку.

- Значит, махровый! - изрек Сильвер.

- Сильвер, Классик, Капитан, - улыбнулся Гуров. - Вы все махровые?

- Я точно махровый, только пьяница, - сказал Классик, - а какая кличка? Может, мы знаем?

- Возможно, только этот вопрос вам зададут в прокуратуре. По заданию сыщика Колесников начал активно наступать:

- А следы? Как ни читаешь о доблестных сыщиках, они всегда находят следы. Какой-нибудь крохотный волосок обнаружат - и преступнику конец.

- Бумага все терпит, - Гуров оглядел собравшихся, мазнул взглядом по предполагаемому убийце. - След машины у крыльца, одна покрышка с дефектом, эксперты сняли слепок. Мы машину, конечно, найдем. Но хозяин ведь может заявить, что был дома и не знает, кто и куда ночью на его машине ездил.

- А пальцевые отпечатки? - гнул свое Колесников.

- Преступник - не сопливый пацан, опытный, профессиональный убийца, ответил Гуров. - Он всю посуду вымыл, поверхности стола, стульев протер, ручки дверей не забыл. Нашел я один пальчик, - сыщик достал из нагрудного кармана квадратик пленки, взглянул на свет. - Только чей он?

Присутствующие слушали, затаив дыхание, многие непроизвольно стали разглядывать свои пальцы. Высказался, конечно, Сильвер:

- Вы же его смажете!

- Невозможно, пленка двойная, отпечаток на внутренней стороне. Вот если этот пальчик совпадет с отпечатками владельца машины, тогда петля, - Гуров убрал пленку, погладил нагрудный карман. - Если совпадет.

- Как же он все вымыл, а отпечаток все равно оставил? - спросил Колесников.

- Как говорится, на всякого мудреца довольно простоты, - улыбнулся Гуров. - Убийца на крыльцо вышел, думаю, дверь ногой закрыл, а тут расслабился и рефлекторно дверь рукой прихлопнул. Ну это я так предполагаю, может, все иначе, жизнь покажет.

- Странно, Лев Иванович, у вас одна прямая улика, а вы ее в кармане таскаете? - сказал Колесников и продолжал: - Ведь ночью на месте следователь прокуратуры присутствовал, чего же ему эту пленочку не передали?

Вопросы эти подготовил сыщик, боялся, что их задаст себе убийца и не найдет ответа. А если нет ответа, то полковник просто врет, ничего у него нет, внимание на себя провоцирует.

- Почему? - сыщик изобразил смущение. - Потому! В городе часть милиции и прокуратуры коррумпирована, отдашь кому попало, там пленку подменят, и с концами. Сейчас власть прибыла, местные в сознанку пошли, кто не сильно увяз, перекрестился. Я сейчас в прокуратуру, - Гуров взглянул на часы, -там в присутствии генерала оформим, копию сделаем.

Сыщик словно опомнился, что слишком много болтает, и резко сменил тон:

- Все, пресс-конференция окончена, доживем до завтра. Алексей Иванович, у меня колесо спустило, запаски нет, так я пешком пойду, тут ведь недалеко. Объясни, как побыстрее добраться.

- Не Москва, у нас все недалеко, - Колесников взял лист бумаги, начал чертить и объяснять.

Артисты начали расходиться, заговорили о своих профессиональных делах, лишь Сильвер пытался Капитана поправить, давал советы и все талдычил про какой-то проходной двор, да Классик, ткнул длинным пальцем в чертеж, сказав, что в этом месте яма.

- Стоп, господа артисты! - крикнул Колесников. - Минуточку! Кто там убег, вернитесь! Я вам дал выходной не для того, чтобы вы бросились к ящику и смотрели на рыдания "Богатых"! Сегодня генеральная уборка. Привести в порядок свои помещения, проверить реквизит, что надо чинить, тащить сюда. Я все проверю, кто схалтурит, намылю холку!

Когда все разошлись, Колесников спросил:

- Как я смотрелся?

- Класс! - сыщик показал большой палец.

- Не скажешь, кто?

- Остерегусь, скажу лишь, что не твой служащий. - Гуров помедлил и добавил: - Думаю, что не твой.

- Артист? - Колесников посмотрел в потолок, дернул подбородком. Легче, но все равно дерьмо. А он тебя не зашибет? Может, подстраховать?

- От удара ножа не подстрахуешь, а вот подождать меня в определенном месте было бы совсем неплохо. Я для того и попросил тебя людей от выступлений освободить, а из цирка не выпускать.

Все работали, сыщик болтался без дела, ждал наступления темноты, чтобы создать для убийцы условия наибольшего благоприятствования. Болтался-то он без дела, но был предельно внимателен, не давал никому оказываться у него за спиной, выкладки выкладками, психология вещь хорошая, но чем черт не шутит, а жизнь одна, другой не выдадут. Он не проходил близко от портьер, боковых проходов, старался держаться среди людей, хотя и помнил, что Клыка зарезали в толпе.

- Господин полковник, сказали, что торопитесь, а сами бродите, словно тень отца Гамлета, - сказал подошедший Классик, подмигивая, и чуть вытащил из кармана фляжку коньяка.

- Может, по глоточку?

- Можно, а штрафные санкции? - улыбнулся сыщик. Уж Классика-то он исключал полностью, однако фляжку отклонил.

- После вас.

Артист понял, лицо у него вытянулось еще больше, хлебнув из фляжки, сказал:

- Ну да, а то у меня иной возможности не было.

- Извини, рефлекс, профессия. Извините, - сыщик сделал несколько глотков, спохватился. - Хотите, я у Капитана займу? Мне он не откажет.

- Спасибо за заботу, но у меня сегодня есть запас.

- И вам спасибо и всего наилучшего, мне пора, ? сыщик ощутил, как тепло разлилось по телу. Он напряг мышцы, расслабился, кивнул артисту и направился к выходу.

Сыщик шел по улице, не по тротуару, чтобы не проходить мимо дворов и подъездов, а по проезжей части. В начале седьмого наползла мартовская хмарь, выражаясь по-научному, видимость была ограниченная. Сыщик старался ни о чем постороннем не думать, лишь смотреть, слушать, ощущать. Где мои рефлексы пращуров? Человек чует опасность, потому выжил. Так представь, что на тебе шкура, в руке дубина, кругом затаились враги, готовятся к прыжку, ты тоже готов. На улице ни души, где-то за домами прогрохотал грузовик, из-за тускло светящегося окна донеслась музыка, тут же пропала. Справа на тротуаре человеческая фигура. Мужчина. Сыщик вытер ладони. Почему я уверен, что убийца подойдет и ударит ножом? У человека имеется пистолет с глушителем. Нет, из пистолета не интересно и опасно, выстрелил, подбежал, ведь надо забрать пленку с отпечатком, а тут, как назло, люди из дома вышли, машина из-за угла вырулила, всего не учтешь. Нож вернее и совсем другое удовольствие. Знаменитый сыщик, а ты ему сердце проткнул и в глаза смотришь. Кайф! А появится кто неожиданно, так два человека, обнявшись, стоят, знакомая картина, трезвым в такую погоду на улице делать нечего.

- Я тебя ненавижу! Иди куда хочешь! Можешь домой не возвращаться! кричала женщина визгливо.

Сыщик шел, не останавливаясь, на тротуаре виднелись две фигуры, мужская и женская. Сыщик обрадовался, стыдно признаться, но обрадовался, на какое-то время опасность отступила, свидетели убийце ни к чему.

- Матильда, дорогая моя, - ответил мягкий баритон, в голосе звучала ирония. - Твоя ревность даже не смешна. Ну что подумает о нас человек?

- Ничего плохого, - ответил Гуров, подходя к Жукову с супругой. Ревность - составляющая любви. А любовь во все времена - явление прекрасное и довольно редкое.

- Лев Иванович, вы настоящий мужчина и джентльмен, - Матильда поправила прическу, подняла накрашенную бровь, от чего лицо не стало кокетливее, просто перекосилось, - Александр утверждает, что идет за бутылкой, а я убеждена, что это предлог. Заявится часа через три пьяный, будет говорить, что встретил друзей, и от него будет вонять дешевыми духами этой профессионалки.

Жуков держался, как всегда, спокойно. Гуров давно отметил, что в администраторе непонятным образом сочетались достоинство, ирония и некоторая пришибленность. Сыщик это объяснял просто: человек стеснялся своей вульгарной, глупой супруги, изо всех сил старался нести крест достойно, отсюда подчеркнутая элегантность и ироническая улыбка: ну, тащу я свой горб, что поделаешь, извините, могила исправит.

- Матильда, дорогая, одно из двух, - Жуков достал сигареты, угостил Гурова, щелкнул зажигалкой, мужчины закурили. - Либо ты идешь со мной в магазин и обратно, либо возвращаешься домой, я приду через двадцать минут.

- В магазин? - фыркнула Матильда. - Там эти мужики, они хлопают тебя по плечу, зовут Сашкой, и ты пьешь с ними из одного стакана.

Сыщик жадно закурил, он остерегался курить, пока был один, боялся спровоцировать выстрел, смотрел улицу, прокладывал дальнейший маршрут, пытался предугадать, какое место выберет убийца.

- Такова се ля ви, дорогая, у нас плохо с посудой, - Жуков взглянул на Гурова. - Извините, Лев Иванович, вы идите, нашим интеллигентным беседам много лет, и окончания не предвидится.

- Да-да, конечно, я пошел, - рассеянно ответил сыщик, жадно затянулся, в ближайшее время курить не придется, а нервы свое требовали.

- Проваливай! - Матильда оттолкнула мужа. - Если через тридцать минут тебя не будет, я запираю дверь. С вашего позволения, - она кивнула Гурову, застучала каблучками по асфальту и свернула в ближайший двор.

- Так и живем, - усмехнулся Жуков. - Каждому свое. Вы женаты?

- Был, - сыщик перестал осматривать улицу, взглянул на администратора, увидел в его руке зажигалку, по плечам и бедрам побежали мурашки, рядом запела струна.

Как просто! Они в паре! Женщина! Зажигалка! И он обошел меня, встал справа... Сейчас он опустит зажигалку под полу пиджака... Я так и представлял. Я гений! Не поднимать взгляда, смотреть на его руки и ноги. Кури, думай о своем, тебе есть о чем думать.

- Идемте, до угла нам по пути, - Жуков левой рукой взял сыщика под руку, щелкнул зажигалкой.

Он на секунду оказался чуть позади сыщика, за его правым плечом. Гуров не видел правой руки убийцы, понял, что опаздывает, и подсек спутнику ноги. Убийца был ловок и быстр, и нож уже в руке, осталось развернуть жертву на себя и ударить. Сыщик опередил убийцу лишь на мгновение, подсечка оказалась столь неожиданной, что Жуков не устоял, упал на колени. Можно ударить ногой в голову, отпрыгнуть и выхватить пистолет, но сыщик решил доиграть спектакль до конца и бросился бежать. Он бегал хорошо, но, что может бежать так быстро, даже не подозревал, и все-таки слышал, как убийца приближается. Достать пистолет не может ни он, ни я, для этого надо остановиться, хотя бы замедлить бег. Бежать мне еще два квартала, если не успею, брошусь в ноги, собью. Он не сможет удержать нож, выронит. Хотя черт его знает, цирковой, и не известно, что он может. Только не поскользнуться, не упасть. Почему сердце лезет к горлу! Топот и тяжелое дыхание приближались, неожиданно сбились с ритма, чуть отдалились. Он достал пистолет, понял сыщик, метнулся в сторону, услышал хлопок выстрела, увидел силуэты стоявших по обеим сторонам улицы машин. Цирк так цирк! Было бы здоровье, так сыщик крикнул бы победные слова. Но сил и дыхания у Гурова хватило лишь на то, чтобы издать вопль. Возможно, так кричали его далекие предки.

Вспыхнули фары, распахнулись дверцы машин, выскочили люди, они бежали и из дворов, людей было много, но Гуров видел только белую голову Рогожина, прыгнул и упал в руки гиганта.

Жуков, ослепленный светом, пытался свернуть, споткнулся, упал на колени, задыхался. Убийцу окружала толпа.

- Брось пистолет, паскуда, у тебя на всех патронов не хватит! - кричал Капитан.

- Сейчас я эту сучку на свет выдерну, - шептал Рогожин, обнимая могучей рукой сыщика за плечи. - Ну ты, парень, солист, нет слов. Солист!

Гуров отплевывался, вытирая пот, еле прошептал:

- Даму не трогать! Молчи, ты ничего не знаешь!

Орлов сидел в кресле, изучал пузырьки в своем бокале, переводил взгляд на сидевшего напротив Гурова, качал головой. Сыщик чувствовал себя плохо и физически, и морально, неожиданно вспомнил название боевика "Победитель не получает ничего" и сказал:

- Тот самый случай.

Орлов понял, что друг беседует сам с собой и спросил:

- А может, тебе у них остаться?

- У кого? - рассеянно спросил сыщик. Орлов, довольный, что Лева попался, хохотнул.

- У цирковых. У тебя очень эффектно получается. А может, в каскадеры податься? Слышал, они свою лигу создали.

- Надо подумать, - серьезно ответил сыщик, - потому как преступники и генерал Орлов лично мне надоели до смерти...

Роговой и Бунич не обменивались колкостями и остротами, разговаривая по телефону, старались не употреблять непарламентских выражений, хотя ныне в нашем парламенте загибают достаточно круто.

- Доставить ваш груз в Москву и получить десять процентов? - спросил Бунич. - Мысль интересная...

- Два миллиона зеленых за простую транспортировку, - от переполнявшей его злости Роговой слегка заикался.

- Десять и, как говорил классик, "торг здесь неуместен".

- Вы здоровы? Покажитесь врачу.

- Кто мне мешает забрать все?

- Не блефуйте, я знаю, вы не занимаетесь этим товаром.

- Верно, - согласился Бунич. - Видимо, не стоит и начинать.

- Три, - сказал Роговой.

- Известно, мы не любим друг друга, но коммерция есть коммерция. Вы не понимаете сложившейся у нас обстановки. Практически вы на девяносто процентов потеряли уже все. Я могу попытаться утерянное вернуть, хотя не знаю, как и подступиться к делу. У вас связь с товаром через женщину, чей муж взят два часа назад при попытке совершить убийство, - Бунич выдержал паузу. - Рядом прогуливаются, просто изнывают от безделья два лучших сыщика России. Прилетайте. Берите свой товар, за скромные деньги я помогу вам транспортом и людьми.

- Не говорите глупостей, меня знают в лицо.

- Так пришлите кого-нибудь, - подсказал Бунич. - Одного убили, второго арестовали, и вы остались без людей? Вопрос риторический. Я знаю, что у вас людей нет. Вы старый, жирный, подлый боров. Вы обманули всех и остались один. Вы меня слушаете и трубку положить не смеете, потому как я - ваш последний шанс. Вы задумали хорошо, даже гениально, но поскупились, наняли дерьмовых исполнителей и практически разорились.

- Хорошо, вы получите десять миллионов, - просипел Роговой.

- Предупреждаю...

- Не надо, знаю, - перебил Роговой. - В этот раз я расплачусь полностью, - и положил трубку.

Бунич услышал гудки, тоже положил трубку, вызвал секретаря. Тот явился мгновенно, сел напротив. Хозяин получал информацию через секретаря, потому начал без предисловий.

- Тебе ситуация в городе и цирке известна. Стоит нам ввязываться?

- Нет, я считаю партию законченной.

- Твой гонорар два миллиона долларов. У секретаря были отличные нервы, но, услышав сумму, он закашлялся, ослабил узел галстука.

- Я понимаю, что, получив такие деньги, ты от меня уйдешь, захочешь самостоятельности. Мне жаль, я ценю тебя. Если все пройдет удачно, мы можем стать партнерами.

- Я благодарен, хозяин, надо подумать.

- Думай, пока пригласи близнят.

Когда братья явились, Бунич впервые предложил им сесть. Такое удивит хоть кого, и на бесстрастных монголоидных физиономиях братьев появилось замешательство. Охранники молча сели, они многое знали, поняли хозяина с полуслова и синхронно покачали головами.

- Извините, хозяин, но покойнику деньги ни к чему, - ответил один, другой согласно кивнул.

- Наркотики - не расстрельная статья, - сказал Бунич.

- Если начинать, то с убийства полковника, а это верная вышка.

- Согласен, риск велик, но в случае удачи каждый получает миллион долларов, сегодня это двести миллионов рублей, завтра - половина миллиарда. Даю два часа, думайте.

Братья поднялись, бесшумно направились к дверям, но секретарь их остановил:

- Стойте, у меня есть идея.

В люксе, оплаченном Юдиным и незаконно оккупированном сыщиками, в одиннадцать вечера появились супруги Соснины. Пригласил их Гуров, беседу вел генерал Орлов, а сыщик, чтобы не присутствовать при унижении строптивой Ольги Дмитриевны, поднялся на второй этаж, открыл старый "Огонек", начал решать кроссворд.

Примерно через час Орлов крикнул:

- Вылезай, твоя Дульцинея удалилась!

Гуров спустился, не глядя другу в глаза, начал готовить коктейль, хотя терпеть не мог смеси, предпочитал напитки в чистом виде. Такой профессионал, как Петр, конечно, понял, что между ним, сыщиком Гуровым, и этой женщиной что-то было. Хотя на самом деле ничего и не было. Но Гуров стыдился и объясняться не хотел.

- Перестань, Лева, ты ставишь меня в неловкое положение, - сказал Орлов, хотел друга обнять, но лишь похлопал по спине. - Ты сделал большое дело, я приехал практически пожинать плоды и укорять тебя в ерунде, мне, право, стыдно. Ну заморочил бабенке голову, сам слегка заморочился, наплевать и забыть. Давай о деле.

- Слушай, Петр, выпей, - Гуров сунул другу бокал. - А то я себя чувствую, как последний алкаш, хлещу напропалую, а ты все пузырьками любуешься.

Орлов взял бокал, пригубил.

- Значится, так. Мужик к делу отношения не имеет, у него в области меховой интерес. Мадам же знакома с нашей Матильдой давно, полагаю, у них и общие мужики имелись, но это к делу отношения не имеет. Матильда собиралась использовать Ольгу втемную, переслать с ней в Москву наркотик, обещала щедро заплатить в валюте. Твою пудреницу Ольга подруге продала. Вот и все, конечно. Ольга понимала, что повезет криминал, но считаю, что нас это интересовать не должно.

Орлов подошел к сыщику, чокнулся и сказал:

- За тебя, сыщик!

Эпилог

Наркотики изъяли, эксперты установили, что в пакетиках находился героин, изготовить "куклу" не составляло труда и по "просьбе" Матильды Рогожин принес ее к гостинице и спокойно положил в багажник "тойоты" Сосниных.

Напрасно близнецы-охранники готовились к схватке, им позволили сесть в машину и уехать, Гуров лишь проводил их взглядом, отметив, что Бунич все-таки оскоромился и ввязался в наркотический бизнес.

Орлов позвонил в Москву и приказал взять под наблюдение Константина Васильевича Рогового, и, если когда-нибудь после многократных проверок, он посылку получит, то один пакетик героина в ней все-таки обнаружат, а этого и для следствия, и для суда достаточно.

Прощальный банкет состоялся и, конечно, в кабинете Колесникова и, конечно, с огромным тортом.

Генерал Орлов порадовал хозяев отменным аппетитом, Сильвер привычно косил хитрым глазом, сверкал золотым зубом и постоянно встревал в разговор, место администратора Жукова занимал Рогожин, а рядом, заменяя Матильду, громоздился гигант Гоша, который проглотил свою порцию торта и теперь мирно сосал лапу.

Классик мигнул Гурову, щелкнул по горлу и кивнул на дверь, но сыщик отрицательно покачал головой, достал из кармана носовой платок и завязал узел. В ответ Классик уронил совершенно натуральную слезу.

Генерал заранее подговорил Капитана, и тот поднялся, выждал, пока разговоры утихнут, и сказал:

- Удачи тебе, сыщик!

Москва, 1992 год