«Меня зовут Серафима. Мне полтора года. Говорить я не умею, но все-все понимаю. Только мама об этом догадывается. Во всяком случае, когда мы с ней остаемся одни, она со мной нормально разговаривает. Даже советуется иногда. Я ей отвечаю: ною, бурчу – и мама принимает решение...».
ru Miledi doc2fb, FB Writer v2.2 2011-03-24 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=596335Текст предоставлен правообладателем e687ad36-56d8-11e0-9959-47117d41cf4b 1.0 Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8 Весеннее настроение: рассказы Эксмо М.: 2011 978-5-699-47738-8

Маша Трауб

Глазами ребенка

* * *

Меня зовут Серафима. Мне полтора года. Говорить я не умею, но все-все понимаю. Только мама об этом догадывается. Во всяком случае, когда мы с ней остаемся одни, она со мной нормально разговаривает. Даже советуется иногда. Я ей отвечаю: ною, бурчу – и мама принимает решение. А когда у нас все дома, мама опять считает меня неразумным младенцем и, если я кричу, суматошно бегает и дает мне то бутылку с водой, то игрушку, то книжку.

У меня есть старший брат, Ваня. Он совсем взрослый и живет отдельно. Появляется у нас раз в неделю, а то и реже. Я его забываю и пугаюсь, как все нормальные дети, которые сталкиваются с незнакомыми людьми. Объяснить, что нужно чаще встречаться, я не могу. Остается только плакать.

Ваня очень похож на моего папу. И голосом, и походкой. К тому же он меня боится и старается держаться подальше. Даже когда я подхожу к нему, он шарахается и забивается поглубже в диван, как будто я его укушу или ударю кубиком. В принципе, я на это способна. Но только когда сержусь или когда меня не понимают.

С Васей – моим средним братом – я живу в одной квартире. Так уж получилось. У него, между прочим, есть своя комната, тогда как я сплю в комнате родителей, а играю где придется. Вася закрывает от меня дверь своей комнаты и не дает своих солдатиков. Мама на него ругается – он уже большой, ему почти десять лет, и он должен читать книги, а мне отдать всех своих солдат и рыцарей, потому что я маленькая. Если бы мама знала, что Вася, когда играет со мной в футбол, целится в голову и попадает, она бы кричала еще громче. Но я терплю, хотя получать мячом по голове больно, а когда часто – то надоедает. И тогда я начинаю орать и плакать. Вася делает вид, что он тут ни при чем и что я сама упала и ударилась о шкаф, хотя это он засандалил в меня мячом так, что сбил с ног. Мама кидается ко мне и пихает в рот соску или печенье. Она считает, что без соски я не могу жить, и разрабатывает планы, как меня от нее отучить. Например, отдать ее белочке, которую мы с папой кормим в парке. Вот кому-кому, а белке я бы соску ни за что не отдала. Она противная. Ей не нравятся семечки и хлеб, и прибегает она только на орехи. Я бы на ее месте ела то, что дают. Вообще, я не понимаю, почему должна кормить белок и голубей. Белки злые и наглые. А голуби противные и ленивые. Но каждое утро меня везут в парк, и я должна их там кормить. А мне вороны больше нравятся. Они умные.

Еще у меня есть мама. Она со мной, как говорит она сама, не связывается, потому что бесполезно. У меня ее характер, а это значит, что я все равно сделаю по-своему. Мое упрямство – тоже от мамы. Так папа считает.

Папа у нас глава семьи. Он себя называет Елизаветой Второй и говорит, что отвечает за все глобальные вопросы – отношение к арабо-израильскому конфликту, вступление России в ВТО и позицию по Курилам, а все остальное – где будет учиться Вася, чем он будет заниматься – музыкой или шахматами, куда мы поедем отдыхать, как нас воспитывать – решает мама. Папа у нас царствует, но не правит. И сам про это знает. Он совершенно не может со мной справиться, как утверждает мама.

– Нет, Сима, нельзя, буду ругать! – кричал папа, когда я отковыряла букву «м» на клавиатуре компьютера. Он снял меня со стула и отнес в комнату, где мама с Васей делали английский.

На самом деле букву «м» начал ковырять еще Вася, а я, наоборот, хотела приклеить ее на место. К тому же я не знаю, зачем папа показал мне мультконцерты и песни из детских фильмов на Youtube – я бы могла и на диске посмотреть, но он сажал меня перед компьютером. Мама с папой почти никогда не спорит, зачем тогда мне с ним спорить? Поэтому я послушно сидела перед компьютером. А теперь он оттаскивает меня от экрана, считая, что младенцам это очень вредно.

Так вот в комнате у Васи я помолчала немного, подумала, села на попу и начала плакать. Мама с Васей переглянулись и опять уткнулись в неправильные английские глаголы. Я закрыла рот, встала, вышла в коридор и, убедившись, что папа меня видит из комнаты, снова открыла рот и начала плакать.

– Симочка, только не плачь, – кинулся ко мне папа, – хочешь компьютер, пойдем, я тебе включу. Что ты хочешь?

Кстати, папа до сих пор думает, что я не умею ходить, – иначе зачем он все время носит меня на руках?

Да, еще у меня есть бабушка, которую я видела несколько раз в своей жизни, и дедушка, который хотел бы видеть меня чаще, но бабушку он любит больше, поэтому тоже видел меня всего несколько раз.

Все взрослые думают, что младенцы не совсем люди, раз мы плохо ходим, не умеем самостоятельно есть, писаем в памперсы и пускаем слюни. К нам относятся, как к собакам или кошкам: кормят, заботятся, но совершенно не принимают во внимание. При нас можно говорить о чем угодно. Мне иногда кажется, что я тумбочка, типа той, на которую меня сажают, чтобы я играла с тюбиками кремов и присыпок, немой свидетель семейной жизни.

Конечно, я все забуду. Вася, например, совершенно не помнит себя маленьким, иначе не бил бы меня мячом по голове и не отбирал игрушки. Ваня не помнит даже того, что с ним было в прошлую субботу, когда он ходил на свадьбу к другу. А папа с мамой вечером не помнят, что было утром. Видимо, с возрастом память ухудшается. Так что, пока я все помню, я хочу рассказать, что происходит в семье, когда в ней появляется маленький ребенок. Моими глазами.

Мама с папой сразу знали, что будет девочка. Это решил папа. А мама с ним согласилась и придумала меня.

Каждое утро, после того как папа отводил Васю в школу, он выводил маму гулять по парку. Мне кажется, мама больше беспокоилась о своей фигуре и весе, чем о пользе прогулок. Она бегала по парку или ходила быстрым шагом почти до конца беременности. На ее фигуре, кстати, это никак не отразилось – мама набрала двадцать килограммов. Но мне нравилось гулять – я сразу засыпала у нее в животе на свежем воздухе.

Мама тогда даже кормила синичек семечками и любовалась природой.

– Какой ужас, – говорила она, – я же терпеть не могу пейзажи.

– Это пройдет, – улыбался счастливый папа.

Мне было очень хорошо у мамы в животе. Когда она съедала очередное пирожное, я гладила ее рукой. Мама это чувствовала. А когда папа клал руку маме на живот, я его пинала – папа всегда смеялся. Даже Вася со мной разговаривал и щекотал мне пятки через мамин живот.

Мне все очень нравилось. Только было плохо, когда мама съедала на ужин селедку под шубой, вареники, салат оливье, огурцы и штук десять пирожков с мясом. Тогда я даже пошевелиться у нее в животе не могла. И мамины джинсы очень на живот давили.

– Папа, только не урони ее! – кричал Вася, когда папе вручили меня в роддоме.

Я была красная, с опухшими глазами.

Папа вцепился в меня так, будто я могла в любую минуту исчезнуть. За край конверта меня держал Вася.

– Что у нее с глазками? – спросил папа, когда сел в машину.

Один глаз у меня заплыл и не открывался. Поэтому я смотрела на всех одним глазом.

– Папа, она красавица, – обиженно сказал Вася. – А глаза у нее вырастут.

Дома Вася взял меня на руки.

– Придерживай ей головку, – предупредила мама.

– Хорошо, – согласился Вася и взял меня за голову, отпустив ноги. – А голова у нее тяжелее, чем ноги.

– Правильно, – кивнула мама, – поэтому нужно следить, чтобы она не упала. Падать она будет головой вниз, а это очень опасно, у нее еще родничок открыт.

– Всем головой вниз падать опасно, – заметил Вася. – Не только младенцам. А что такое родничок?

Мама взяла Васину руку и положила на мою голову.

– Чувствуешь? Пульсирует.

– Чувствую. – Вася держал руку и даже боялся дышать. – Это как сердце, только быстрее стучит.

Одну руку он держал на моей голове, а вторую положил себе на грудь. Мне кажется, в этот момент я его и полюбила. Мы стучали одновременно. А еще Вася очень ласково погладил меня по голове.

Я тогда ничего не понимала, но все чувствовала. Когда меня брал на руки папа, я знала, что он меня немножко боится и не знает, что со мной делать. То есть знает, конечно, но все равно боится. Папа у нас вообще нервный.

Когда на руки меня брала мама, я успокаивалась – она ничего никогда не боится и все про меня понимает. И про Васю тоже. А даже если не понимает, то чувствует, как и что нужно сделать. По ее рукам я почувствовала, что с ней лучше не спорить. Она только с виду беззащитная и хрупкая, а на самом деле совсем не такая. Женщины вообще не такие, какими кажутся.

А с Васей весело. С ним можно поиграть и посмеяться, потому что он тоже ребенок, хоть и большой.

Ваня меня на руки не брал, поэтому я не знаю, что он чувствовал. Он только смотрел на меня очень внимательно и иногда тихонько трогал меня за пятку. Поэтому я решила, что он похож на папу и на Васю одновременно.

Мама решила, что мне полезно плавать в ванне, а чтобы я не утонула – купила специальную шапочку с пенопластом. Шапочка называлась «Русалочка», но я в ней больше была похожа на игрока в водное поло.

– Не надо, – просил папа, глядя, как мама таскает меня за завязки от шапочки по ванне. – Осторожно, пожалуйста. Она воды нахлебается. Ей не нравится.

– А мне кажется, нравится, – отвечала мама и делала волну.

Я еще не умела изобразить на лице эмоции, а мама с папой не научились определять, хорошо мне или плохо, поэтому ошибались. На самом деле мне было страшно. Я ведь еще не умела ни сидеть, ни стоять, ни даже плавать. Шапочка была велика, а одна завязка почти оторвалась. К тому же папа делал все время горячую воду, а мама – холодную. Мне хотелось им сказать: попробуйте сами так поплавать – с пенопластом на голове. Но я не могла.

У взрослых бывают навязчивые идеи.

Вот, папа, например, на всех игрушках показывает мне глазки.

– Покажи, где у мишки глазки? А у киски где глазки? А у Симы где глазки? – каждый день просит он.

Эти глазки мне уже порядком надоели. Он же и сам знает, где у кого глаза. Зачем показывать? К тому же у меня еще не все в порядке с координацией движений, и я просто боюсь ткнуть себе пальцем в глаз.

– Отстань от нее, – приходит мне на выручку мама.

– Хорошо, – вздыхает папа, молчит целую минуту, а потом порывисто начинает спрашивать: – А где у мишки носик? А у Симы где носик?

– Скажи «Вася», ну скажи «Ва-ся», – требует брат.

– Сима, пожалуйста, веди себя прилично, не плюйся, – внушает мама.

Я, конечно, не могу сказать «Вася» и не перестаю плеваться.

А еще мама учила со мной «сороку-сороку». Ну, кто сказал, что эта веселая потешка для детей, от которой они должны быть в восторге? Мне она совсем не нравится, потому что очень жалко того сорокиного ребенка, который остался без каши.

Но даже не в этом дело. Во-первых, когда мама водит пальцем по моей ладошке, это щекотно. И она так трясет мизинец, что может его оторвать.

Да, еще про пальцы вспомнила. Знаете, почему все дети не любят, когда им стригут ногти? Почему они вырываются и кричат? Потому что мамы так сдавливают руку и насильно выпрямляют пальцы, что становится больно. Я вырываюсь, а мама сдавливает еще сильнее. Зажимает мою руку в своей, как в тисках.

Все родители немножко сумасшедшие. Не без странностей. Вот мама, например, иногда забывает, кто я.

– Кто это к нам пришел? Что за девочка такая? – спрашивает она, когда папа приводит меня на кухню завтракать.

Она что, до сих пор не может запомнить, что я ее дочь?

Или вот другая странность.

У меня есть любимый плед – с лосями. Я все время с ним хожу. Иногда прячусь – накидываю его на голову, но ноги видны. Однако мама каждый раз ахает:

– Где Сима? Где наша девочка? Куда пропала?

Я выбираюсь из-под пледа, чтобы она меня увидела.

– Вот Сима! – радуется мама, а я прячусь снова, и снова мама спрашивает: – Где Сима? Куда опять пропала?

И так раз двадцать. Мама никак не может понять, что я сижу под пледом и никуда не пропадаю. Но она так радуется, когда меня «находит», что я играю с ней в прятки.

Еще они с папой никак не могут отличить голос девочки от голоса мальчика. Я их зову из комнаты, чтобы они дали мне попить, а мама каждый раз спрашивает:

– Это Сима или Вася зовет?

– Сима, наверное, – отвечает папа.

А однажды они меня даже напугали. Я тогда еще ела растворимую смесь из пачки. Мама достала из шкафа одну пачку и поставила на стол. Пачка покачнулась и упала на пол. Мама подняла ее с пола и опять поставила. Пачка несколько раз подпрыгнула на столе и замерла.

– А-а-а-а! – закричала мама.

На крик прибежал папа:

– Что случилось?

– Пачка прыгает, – с ужасом проговорила мама.

Папа посмотрел на лежащую неподвижно на столе пачку.

– Ты до нее дотронься, – предложила мама.

Папа дотронулся, и пачка опять подпрыгнула.

– Там мышь! – закричала мама.

Папа подхватил пачку и выбросил ее на балкон.

– Откуда у нас мыши? Я из шкафа достала. Она закрытая, – сказала мама.

– Может, она еще на складе в пачку залезла, – предположил папа.

– Надо ее выбросить на улицу, – решила мама.

– Выбрось, – согласился папа.

– Нет, лучше ты, я мышей боюсь.

– Я тоже.

Пачка лежала на балконе. Больше не прыгала.

Мама подождала еще несколько минут и на совке занесла ее на кухню. Пачка как пачка. Обычная детская смесь.

– Может, мне показалось? – неуверенно произнесла мама.

– И мне тоже показалось? – поинтересовался папа.

– Должно же быть какое-то логическое объяснение. Если бы это была мышь, она бы прогрызла упаковку и съела всю крупу в шкафу. А пачка закрыта, и срок годности еще не истек.

– Тогда я не знаю.

– Родители, вы в школе вообще учились? – подал голос Вася, который прибежал на кухню, услышав про мышь. – Про вакуум и давление слышали? Наверняка там просто воздух скопился, а вам нужно валерьянку попить и детей не пугать.

Вася открыл пачку и показал, что в ней никого нет. Но мама все равно ее выбросила и сразу вынесла мусор. Все-таки женщины не умеют мыслить логически, а мамы тем более.

Сейчас я уже начала понимать, что у нас не совсем обычная семья. Во-первых, по ночам ко мне встает папа, а не мама. Так было еще с Васей. Но тогда мама болела, и врач запретил ей вставать по ночам, иначе она падала в обмороки днем, а бледная, лежащая на полу мама никому не нужна. К тому же папа бегает быстрее мамы. Пока мама сообразит, что нужно встать, взять бутылочку с водой, найти выброшенную соску и вытащить мои ноги из прорезей кроватки… В общем, до нее не сразу доходит. Мама опускает одну ногу с кровати, а папа в этот момент уже все сделал. Тогда маме ничего не остается, как поднять ногу и снова уснуть. Ко мне тоже встает папа, хотя мама клянется, что встает именно она. Правда, иногда она даже не помнит, что вставала.

А еще мама не любит со мной гулять. Она вообще гулять не любит. И парк наш не любит, и синичек с белочками тоже. Ей кажется, что это – потерянное время, за которое она успела бы сварить для меня новый полезный супчик. В те несколько раз, когда мама выходила со мной гулять, она хотела в туалет, выпить кофе, срочно позвонить и почитать, чего сделать на прогулке совершенно невозможно.

Со мной гуляет папа. Его любят все мамы в округе. И бабушки тоже. Потому что бабушки помнят, как папа гулял с Васей, а теперь гуляет со мной, и умиляются.

Гуляем мы так. Я терпеть не могу перчатки – они мне мешают, поэтому я их снимаю. Поэтому на меня надевают перчатки до локтей и без пальчиков, для младенцев. Я их снять не могу. Но однажды папа решил надеть на меня нормальные варежки. Я начала кричать.

– Да пусть без варежек сидит, замерзнет – наденет, – сказала проходящая мимо женщина с двумя собачками. – Что ты скандалишь на весь парк? – спросила она у меня. – Плакса-вакса.

Папа ее почему-то послушался и перестал натягивать на меня варежки. Чтобы я замолчала, он дал мне баранку.

Так одна из собачек женщины тут же ко мне подскочила и вцепилась зубами в мою баранку. Собачка была маленькая, поэтому я ее не боялась. Баранку я тянула на себя, а собачка – на себя. Собачка рычала, а я – орала. Женщина стала тянуть собачку за лапы, а папа меня – за руки. Мы с собачкой крепко держали баранку.

– Перетягивание каната я видел, а перетягивание баранки вижу впервые, – заметил Вася, который наблюдал за нашей возней.

Мы с папой были сильнее, чем женщина с собачкой, и уже должны были перетянуть баранку, но папа вдруг меня отпустил, а женщина в этот момент потянула собаку. Баранка осталась у нее во рту. Я заорала что есть мочи. Собака кинулась в овраг с добычей. Я побежала следом. Папа с женщиной бежали за нами и ругались.

– Дайте собаке мячик, а ребенку – другую баранку, – спокойно посоветовал Вася, но его никто не услышал.

Мы упали вместе. То есть я упала на собаку. Она заскулила и выпустила баранку изо рта. Я ее забрала и засунула за щеку. Папа в этот момент подхватил меня на руки, а женщина вцепилась в свою собаку.

– Нельзя, фу, фу, – сказал папа, вытаскивая у меня изо рта баранку. Он, наверное, перепутал меня с собакой, поэтому говорил «фу».

– Ты вся испачкалась! Я только вчера тебя мыла! Нельзя себя так вести! – причитала женщина над своей собакой, как будто та была девочкой.

– Нужно воспитывать своих детей, – бросила женщина папе.

– Наденьте на собаку намордник, – отозвался папа.

– С вами даже погулять спокойно нельзя, – сказал Вася.

Вообще-то папа считается на детской площадке идеальным отцом. К нему регулярно подходят мамы и заводят разговор: сколько зубов у вашей девочки? А завтра дождь обещали? Папа отвечает вежливо, но отстраненно, потому что я в этот момент норовлю забраться на горку и с нее упасть, чтобы папа отвлекся от чужой мамы.

А однажды мы пошли гулять втроем – папа, мама и я.

– Ой, а с Симой опять папа гуляет? А где же ваша мама? Что же она вас все время бросает? – подошла к нам женщина.

Мама в этот момент сидела на лавочке и смотрела не очень добро – она хотела в туалет и чашку кофе и уже двадцать раз пожалела о том, что согласилась на этот «семейный выход».

– Я здесь! – подала голос мама с лавочки.

– Кто? – не поняла женщина.

– Я – мама Симы и жена ее отца, – резко сказала мама.

Женщина подхватила коляску и удалилась.

На самом деле я понимаю, почему папа так нравится чужим мамам. Он ведет себя как мама, а не как папа. Потому что как папа ведет себя мама.

Мама, например, иногда уходит спать в другую комнату, чтобы я ей не мешала.

Или вот был случай. Папа вынес меня из ванной в полотенце.

– Ты будешь ее мазать кремом и одевать? – спросил он маму.

Мама сидела с Ваней на кухне и ужинала.

– Нет, не хочу, – ответила мама и даже не повернулась.

Папа вздохнул и пошел мазать мне попу сам.

– Я что, это вслух сказала? – ужаснулась мама.

– Да, – ответил Ваня.

Мамой папа пугает Васю.

– Вася, быстро убирай комнату, а то сейчас мама придет, голову оторвет нам обоим, – говорит он.

И Вася быстро все убирает, потому что мама точно оторвет голову.

А на прогулке у папы всегда есть влажные салфетки, семечки, печенье, сок, книжка, игрушки и много других мелочей. Он так собирается, будто нам предстоит прожить в парке неделю. Папа никогда ничего не забывает, не то что мама. Салфетки она просит у случайной прохожей, печеньем нас кормят знакомые, а корм для синичек и белочек мама достает из кормушки и дает мне.

Нашего папу другие мамы всегда ставят в пример своим мужьям, которые, как моя мама, сидят на лавочке, а не ползают по песочнице, мерзнут, одетые не по погоде, и мечтают поскорее вернуться домой и выпить кофе.

Папу я называю «мама».

– Я папа, – говорит он, – мама вон на диване сидит.

– Мама, – говорю я, и папа почти плачет от счастья.

Он совершенно не умеет готовить. Как девочка, я уже это понимаю. Правда, умеет варить кофе для мамы и делает это каждое утро, потому что, если в маму не влить литр кофе, она, как я, – будет ходить пошатываясь и биться об углы. Мама совершенно не умеет вставать по утрам. Даже Васю в школу проводить не может. Поэтому утром нами занимается папа.

– Это миф, что я жаворонок, – однажды грустно сказал папа. – Просто жизнь так сложилась.

Обычно мама с вечера варит нам кашу. Но тут папа решил приготовить Васе омлет.

– Мам, ты спишь? – зашел Вася к маме в спальню.

– Мм-м-м, – ответила мама.

– Мам, ты, спи, конечно, но можешь ответить на один вопрос? – тихо спросил Вася.

– Не сейчас, – буркнула мама.

– Потом будет поздно и неактуально, – ответил Вася.

– Что? Что случилось? – открыла наконец глаза мама.

– Вот. – Вася поставил ей на одеяло тарелку.

– Что это? – спросила мама.

– Именно это я тебя и хотел спросить – что это и можно ли это есть? Попробуй.

– Не хочу. – Мама понюхала то, что лежало на тарелке. – Дай папе, пусть он попробует.

– Не могу. Папа это мне приготовил. Утверждает, что это – омлет. А ты как думаешь?

– Думаю, что это – гадость, только папе не говори.

Мама поковыряла вилкой масляную жижицу, плескавшуюся на тарелке.

– Есть это нельзя? – уточнил Вася.

– Выбрось, – посоветовала мама. – Сейчас я тебе бутерброд сделаю.

Папа в это время был в душе. Когда он вышел, Вася сидел над чистой тарелкой и ел бутерброд. Мама мыла посуду, которой после папиного омлета была завалена вся раковина. Он почему-то испачкал две сковородки, крышку от самой большой кастрюли, ковшик, в котором мама варит мне компот, и мамину любимую турку – в ней он сварил для себя яйца вкрутую.

– Вася! Ты все съел! – обрадовался папа. – Тебе понравилось?

– Угу, – ответил Вася и посмотрел на маму.

Папа был страшно счастлив и горд собой.

На следующее утро он опять приготовил Васе омлет и через день тоже. Вася уже не будил маму и тихо выбрасывал все в мусорку.

– Мама, скажи папе, чтобы он больше не мучил ни меня, ни себя, – попросил маму Вася. – Я думал, у нас яйца закончатся, но папа новую упаковку купил.

– Хорошо, скажу, – пообещала мама.

Маме папины кулинарные подвиги уже тоже надоели – она каждое утро мыла посуду после завтрака. Это она еще не видела, как папа готовит.

Он никак не может понять, что венчик для сбивания яиц не помещается в ковшик для компота. А догадаться, что яйца можно взбить вилкой, как делает мама, тоже не может. Сковородку он накрывает то самой большой, то самой маленькой крышкой. А еще я стала доставать до рычажков на плите, о чем папа не знает, и включаю плиту на полную мощность. Поэтому омлет снизу всегда подгорает.

Папа, как мне кажется, никогда не спит и всегда готов со мной поиграть. Даже ночью. Стоит мне только его позвать, как он тут же вскакивает и кидается к моей кровати. Вот маму вообще не дозваться. Она, конечно, меня слышит, но делает вид, что крепко спит. Но я-то видела, что она открыла глаза, посмотрела на меня и притворилась спящей. Она поднимается ночью, если только я засуну ногу между прутьями кроватки так, что не смогу вытащить.

С папой интереснее играть. Только он ляжет, как я опять его зову. И папа подскакивает и подходит. А если я сижу в кроватке, то он сразу берет меня на руки, носит по квартире и поет песни. Я уже большая, и мне на руках не очень удобно – ноги свисают и голова. Но я не ною, потому что мне нравится, как папа поет. Один раз ночью я даже считала, сколько раз он может подскочить и как быстро. Мне кажется, он чемпион по вставанию к ребенку: раз двадцать за ночь подходил. Потом я сбилась со счета и захотела спать. К тому же в это время уже встала мама, а это означало, что мне лучше уснуть.

Правда, я так и не могу понять, как мама может спать, когда рядом с ней все время кто-то, то есть папа, подскакивает, включает и выключает ночник, бегает кругами, стучит ящиком тумбочки, поет, бьется о мебель и ругается. Папа еще удивляется, почему я не засыпаю быстро. Попробуй тут усни.

Но самое ужасное, когда папа меня будит. Я ведь живой человек, и мне снятся всякие сны, и я во сне тоже иногда разговариваю, то есть издаю звуки. Это совсем не значит, что я хочу пить или мне жарко. Но папа встает и начинает меня поить, менять памперс, укрывать, переворачивать. Тут я, конечно, просыпаюсь. Но совсем не потому, что мне так хотелось, а потому, что меня папа разбудил своим тисканьем.

Иногда я все-таки сплю всю ночь, потому что папу тоже жалко. Я смотрела мультик про Смешариков, и там у кролика условный рефлекс – если хлопнуть в ладоши, то он тут же засыпает. У папы такой же рефлекс на диван. Он когда на него садится, то даже сидя может уснуть. Только делает он это, когда все остальные не спят. Вася играет в своих солдатиков – у него сражение, мама начинает елозить по полу тряпкой прямо в той комнате, где спит папа. А я забираю у него свой любимый плед, которым он укрывается. Да, еще я стала дотягиваться до выключателей и все время хожу то включаю, то выключаю свет. Поэтому бедный папа лежит, скрючившись, закрыв от света глаза рукой, а уши – книжкой. Мама заканчивает мыть пол и начинает разбирать книги, как будто другого времени нет. Я хочу посмотреть мультики по телевизору, а Вася – поиграть на компьютере, поэтому мы все собираемся вокруг спящего папы и разговариваем шепотом.

– Тихо, папа спит! – шипит на Васю мама.

– Я знаю! – отвечает он. – Я ему не мешаю! Это ты ему мешаешь!

Я не умею говорить шепотом, поэтому пою песенку.

– Сима, тихо! – говорят мне Вася с мамой.

– Вася, ты уроки сделал? – опять пристает к брату мама.

– Да, мне чуть-чуть осталось!

– А музыка?

– Мама! – не выдерживает Вася. – Я все помню!

– Не кричи, папа спит! – кричит мама.

Папа уже, конечно, не спит.

С каждым днем мне с родителями становится все интереснее. Папа со мной никогда не спорит. Я хлопаю ресницами, надуваю губы, и все – он становится пластилиновый.

Вот недавно он опять запретил мне подходить к компьютеру. Я всего лишь два раза крикнула, и все – разрешил. Еще ему нравится со мной рисовать. Каждое утро он сажает меня на колени, берет в руки офицерскую линейку и обводит кружочки и квадратики. Я ему подаю карандаши. Мне кажется, папе это рисование для успокоения нервов нужно больше, чем мне.

А Вася стал на меня все сваливать.

– Кто это разлил? – спрашивает мама, глядя на лужу от сока на полу.

– Сима, – отвечает Вася, хотя это он разлил сок.

– А кто помял тетрадь по русскому?

– Тоже Сима, она ее в рот запихнула, – не моргнув глазом отвечает Вася.

Один раз такое действительно было, но только один раз, потому что тетрадь оказалась невкусная.

Маме сейчас совсем не до меня, она занята Васей. Брат так сильно перенапрягся в школе, что у него начался нервный тик. Мама сначала думала, что это у него из-за длинных волос – ей нравятся длинные волосы у детей, и Васю она не стрижет. Меня она тоже не стрижет, потому что мечтает заплетать мне косички. Поэтому я хожу заросшая, лицо залеплено волосами, челка лезет в глаза, а мама бегает за мной с расческами и заколками, которые я все равно срываю. Мама с горя даже стала себе делать хвостик с моей красной резинкой с лошадкой.

Так вот мама называет Васю блохастым пони и лечит всем, чем только можно. Но Вася все равно трясет головой. А я за ним начала повторять, потому что все за ним повторяю. И мы теперь оба трясем головами. Из-за этого у мамы начался нервный тик на правом глазу, а у папы, который все это наблюдал, – межреберная невралгия.

Мама ужасно нервничает.

– Вася, пожалуйста, делай скидку! – просит она, когда забывает, что обещала Васе заполнить анкету для родителей, помочь подготовить доклад, написать сочинение и дать деньги на экскурсию.

– На что? На возраст? – шутит Вася.

Мама у нас не всегда понимает юмор, иногда она сразу обижается и начинает плакать, как и в этот раз.

– Я что, старая? – спрашивает мама папу.

Папа благоразумно молчит, как всегда, когда мама задает дурацкие вопросы.

– Мам, ну согласись, что уже не девочка, – отвечает Вася, пытаясь исправить ситуацию новой шуткой.

Мама опять заливается слезами.

– Мама, ты еще две недели назад обещала сходить со мной в магазин и дать денег на пирожки. Я живу на свои. У меня уже копилка тощая стала, – говорит Вася.

– Какие у тебя еще ко мне претензии? – интересуется мама.

– Большие, – вздыхает Вася.

– Огласите весь список, пожалуйста, – пытается весело сказать мама, хотя глаза у нее на мокром месте.

– Так с ходу я не могу сформулировать, – отзывается Вася, и мама заливается слезами.

– Ничего, – гладит ее по голове Вася. – Больше поплачешь, меньше пописаешь.

Вообще-то это бабушкино выражение, но Вася его, оказывается, запомнил. Правда, лучше бы он промолчал, потому что у мамы теперь не только дергается глаз, она еще и заикаться начала.

Когда у мамы депрессия, ну ей просто грустно, она принимается обустраивать дом. Папа этого очень боится – он вообще боится любых изменений. И маму в такие моменты тоже побаивается.

Это было, когда я только родилась. Папа проснулся и увидел, что мамы рядом нет. В комнате у Васи ее тоже не было. Он нашел маму на кухне, где она сидела на стуле с ножницами в руках. Горела только маленькая лампочка.

– Маруся, с тобой все в порядке? – испуганно спросил папа, посмотрев на часы. Было три часа утра.

– Да, а что? – удивилась мама.

– Почему ты не спишь? – Папа еще больше испугался.

– Мне холодильник надоел, – ответила мама. – Белый, раздражает.

– Хорошо, – осторожно сказал папа, – завтра купим другой, красный. Пойдем спать?

– Не надо красный, – не согласилась мама.

– А какой ты хочешь? Купим, какой захочешь. Пойдем спать, а? – Папа шагнул к маме и наступил на разбросанную по полу бумагу. Только сейчас он увидел, что весь пол завален бумажными обрезками. Мама сидела с рулоном клейкой бумаги и вырезала цветочки так, чтобы они были разной формы и разных размеров.

– Хочу цветы, – решительно заявила мама.

– Завтра тебе куплю, – пообещал папа.

– Нет, хочу холодильник в цветах. Прямо сейчас.

Всю ночь мама вырезала цветочки и обклеивала ими холодильник. Уснула только под утро. Папа ее не будил и унес меня к Васе.

Теперь у нас холодильник в цветах. Кстати, очень красивый. Мама, когда его открывает, улыбается. А папа тяжело вздыхает, вспоминая ту ночь.

Это еще что. Когда Вася был маленьким и болел, мама пропала на целый день. И к телефону не подходила. Приехала поздно вечером, когда папа уже не знал, что думать.

Мама, не сказав даже «здрасте», пошла на кухню и начала громыхать стульями. Целый день она ездила по магазинам, выбирала ткань для обивки, покупала степлер и скрепки. Потом она всю ночь сидела на полу с отверткой, развинчивала стулья и щелкала мебельным степлером. За ночь она перетянула обивку на всех стульях.

В последнее время она папу стала беречь и больше не пугает его по ночам. Но есть верная примета – если мама с улыбкой ставит утром тесто и потом полдня лепит пельмени или печет кексы или пироги, значит, ей совсем плохо. Папа давится пельменями и страдает.

Вчера приходил мой старший брат Ваня. На самом деле он очень смешной. Когда папа ведет меня за руку, а Ваня везет коляску, у него такое лицо становится… Как будто ему страшно, а коляска – раскаленная. После часа прогулки со мной и Васей Ваня решил никогда не жениться и в ближайшее время не заводить детей.

– А у тебя девушка есть? – спросила его одна мама с площадки.

– Какая девушка? У меня дети! Вы что – не видите? – рявкнул Ваня.

Девушка у Вани, конечно, есть. И не одна. Но он такой же, как папа, – мы с Васей для него важнее. Ему интереснее играть с Васей в «Монополию», чем обниматься с девушкой, тем более что мама в это время задает девушке всякие каверзные вопросы.

– У вас были наследственные заболевания? – интересуется мама у девушки.

– Нет, не знаю, – пугается та.

– Откуда у вас этот шрам на руке? – не отстает мама.

– Порезалась в детстве.

– Ваня еще не закончил институт, у него нет работы, а вы умница и красавица, зачем он вам нужен? – спрашивает мама.

– Я его люблю, – отвечает девушка.

– Я вас умоляю… – стонет мама. – А почему он в неглаженом свитере?

– Да? Я не заметила.

– А почему вы не едите? Вы на диете?

– Да.

– У вас были проблемы с эндокринной системой?

После пяти минут такого допроса девушка цепенеет и хочет исчезнуть. Ваня начинает смотреть на нее другими глазами. Мама сидит довольная.

Нет, если Ваня будет слушаться маму, он точно никогда не женится.

Все бабушки – очень странные. Я это давно заметила. Они вроде как взрослые, а вроде как дети. Моя мама часто повторяет: «Что стар, что млад», – и тяжело вздыхает. С бабушками бывает весело, а иногда очень страшно. От них не знаешь, чего ждать. Вот с мамой – все понятно. У нее режим, воспитание, график. А у бабушки всегда экспромт. Во всяком случае, у нашей бабушки.

– Нам нужен детский спортивный комплекс, – сказала однажды она, – с турником, канатом и полосой препятствий.

– И где мы его поставим? – тихо спросил дедушка.

– Там! – Бабушка махнула рукой в направлении его любимого старого сарая, где хранились инструменты и проколотые шины.

Дедушка возмущенно зашуршал газетой.

– Завтра утром чтобы твоего сарая там не было, – потребовала бабушка.

Утром сарай стоял на прежнем месте. Бабушка молча выкурила сигарету, хлебнула из чашки кофе и улыбнулась. Когда дедушка выскочил во двор на страшные звуки, то увидел бабушку в розовом шелковом пеньюаре, с сигаретой во рту, которая топором и увесистой кувалдой лупила по сараю. Дверь она уже снесла. Сарай кряхтел, скрипел, но упирался. Дедушка тихо выругался.

На обед пришел сосед, генерал в отставке. Бабушка кормила его чебуреками, наклонялась к столу, сверкая глубоким декольте, и подливала коньяк. Возмущенный дедушка сел в машину и уехал в Москву по срочным делам.

Через неделю на месте старого сарая по проекту соседа-генерала стоял спортивный комплекс: маленький ров, деревянная стена-препятствие, железный лабиринт, турники и защитная сетка, под которой нужно ползти по-пластунски.

Приехавший дедушка даже забыл, что хотел тихо выругаться. Вася, ради которого это строилось, стоял на крыльце и не двигался. Бабушка с генералом стояли рядом с комплексом и пили коньяк, наливая из фляжки. Генерал рассказывал бабушке о своих боевых подвигах. Бабушка хихикала, как школьница.

– Вася, иди же сюда, – раз в пять минут звала она.

Васе тогда было года три. Он увидел деда и мертвой хваткой вцепился в его брючину.

Бабушка вздохнула, отцепила орущего внука от деда и повесила его на турник, в который Вася вцепился всеми силенками, продолжая вопить. Бабушка отлепила его от турника и попыталась забросить на деревянную стену. Генерал помогал, подпихивая мальчика под попу. Наверху Вася повис животом и бухнулся головой вниз с обратной стороны. Дедушка ушел в дом, чтобы ничего не видеть и не слышать.

Оставалось опробовать ползание под сеткой. Васю запихнули под сетку, генерал стоял на входе и пугал, а бабушка – на выходе с любимой Васиной игрушкой. Вася сидел комочком под сеткой и горько плакал.

Как только Вася оказывался у бабушки на даче, она волокла его к этому комплексу. Как только Вася видел комплекс, он начинал орать и цепляться за кусты малины и яблоневые деревья. Комплекс в результате снесли и построили новый сарай для инструментов.

А потом у бабушки появилась внучка, то есть я. Утром дедушка выскочил во двор от странных звуков. Бабушка стояла посреди участка, с сигаретой во рту, в пеньюаре и с лопатой в руках. Она рыла яму. Вырыла уже приличную.

– Завтра чтобы здесь был бассейн, – сказала она дедушке.

За забором сосед-генерал отсалютовал дедушке коньячной фляжкой.

Бассейн был вырыт, я в него упала и чуть не утонула, после чего бассейн зарыли.

Даже не знаю, что еще рассказать. У меня еще не так много событий в жизни случилось. Главное событие – кормление. Меня кормят в четыре руки. Две руки, мамины, кормят, две другие, папины, развлекают. Со стороны это выглядит чудовищно. Странно, что родители этого не понимают. Папа берет книгу или игрушку и поднимает над моей головой. Я откидываюсь в детском стульчике и невольно открываю рот. В этот момент мама пытается впихнуть мне в рот ложку каши. Это очень сложно, потому что, даже задрав голову, я не забываю размахивать правой рукой, отпихивая мамину руку, и дергать головой, как испуганная лань.

Но даже если каша попадает в рот, это совсем ничего не значит. Я держу ее, перекатывая из-за щеки за щеку, и не глотаю. Пока папа где-то под люстрой трясет игрушкой, мама запихивает в меня еще пару ложек, которые я распределяю за щеками. Чтобы я все это проглотила, мама зажимает мне нос. Я глотаю, давлюсь, кашляю, чихаю…

Но так бывает не всегда. Иногда я позволяю напихать мне в рот каши, а потом выплевываю все на пол. Иногда я рукой выковыриваю из-за щеки то, что мама мне положила. Еще я умею делать вид, что меня сейчас вырвет. Запихиваю кулачок в рот и смотрю угрожающе.

– Дайте я ее накормлю, – не выдержала однажды врач, Анна Николаевна, которая лечит меня и Васю.

После того как я специально чихнула борщом на ее белую блузку, она бросила ложку и взяла погремушку.

– Надо привязать ей правую руку, – предложила массажистка, когда увидела, как мама меня кормит.

– Пожалуйста, – разрешила мама.

Массажистка ушла оплеванная овощным супом.

Когда меня попыталась накормить бабушка, я не стала чихать и вызывать рвоту, а заплакала. Бабушка тоже заплакала от горя и сказала: «Кормите сами, у меня сейчас инфаркт будет».

Некоторые мамы кормят своих детей перед телевизором и очень этого стесняются. Потому что «нормальные» дети, если верить рассказам на детской площадке, просят добавки, радостно едят яичный желток, обожают кефир без сахара, гипоаллергенную и потому горькую смесь, уплетают брокколи и кабачок.

– Почему ты не ешь? – спрашивает меня мама.

Но я не могу ей объяснить, что, во-первых, жевать скучно, во-вторых, мне нравится, когда все собираются на кухне и меня веселят.

Папа все записывает в толстый ежедневник. Без него он не смог бы сделать ни одного дела. Мама тоже все записывает – на маленьких бумажках, которые теряет и не может найти. Иногда папа забывает дома ежедневник, звонит маме и просит ее прочитать, что он там написал.

– Зв, кур, нет, мур, нет, это, наверно, не фамилия…

– Я понял – купить хлеба, – догадывается папа.

– Палки и два восклицательных знака, – читает дальше мама. – Я не знаю, что это значит.

– Это значит, что у Васи нет лыжных палок, он их еще в прошлом году потерял, и нужно купить новые.

– Именно сегодня? – спрашивает мама и смотрит в окно на еще не желтеющие листья.

– Нет, просто я вспомнил и боялся забыть, – ответил папа.

– Квит, мар, ср, – читает мама.

– Что тут непонятного? Срочно заплатить за квартиру, – поясняет папа.

– А мар как расшифровывается?

– Жена, то есть ты.

– Сейчас все брошу и пойду платить за квартиру, только сначала палки лыжные куплю, – язвит мама.

Папа еще долго ей рассказывал про необходимость все записывать и наводить порядок в бумагах, а мама писала папе на странице следующего дня: «Васе купить журнал, Симе – игрушку, жене – духи. Всех поцеловать. Позвонить теще и сказать что-нибудь хорошее. Ване дать денег и не орать на него».

На следующий день папа сделал все так, как написала мама.