Марина Серова

Загнанная в угол

Глава 1 Знакомство

Я лежала на диване, рассматривала давно не беленный потолок и думала о том, что приобретение новенькой «девятки» не только исчерпало мои денежные ресурсы, но и загнало в долги. Клиентов давно не было. Создавалось впечатление, что все население нашего достославного города Тарасова стало жить спокойно и счастливо, позабыв о всяческих криминалах и преисполнившись почтения к Уголовному кодексу. С одной стороны, это было неплохо, я отдохнула на полную катушку. Причем расслабилась так, что прибавила в весе три килограмма и уже не представляла себе, как смогла бы взяться за какое-нибудь очередное дело. В общем, моя деятельность частного детектива была сведена к нулю. «А не пора ли переквалифицироваться в управдомы?» — припомнила я известную фразу товарища Бендера и вздрогнула от неожиданного звонка.

Стараясь не скрипеть диваном, я осторожно встала, босиком приблизилась к двери и заглянула в «глазок». Принимать сейчас кого-то знакомого в качестве гостя мне страсть как не хотелось. Настроение не то. К счастью, искажающее стеклышко оптического прибора представило моему взору совершенно незнакомую женщину. Я поняла, что передо мной наконец-то очередной клиент, точнее, клиентка. С первого же взгляда она показалась мне довольно привлекательной.

Звонок повторился, и я поспешила открыть дверь.

Пару секунд мы изучали друг друга. Женщина действительно была красива, но немолода. Возраст за сорок выдавало множество мелких морщинок возле темно-зеленых глаз и редкая проседь в давно не крашенных волосах, по цвету напоминающих серую осеннюю дымку. Они были гладко зачесаны назад и на затылке уложены в замысловатую прическу. Одета женщина была, прямо скажем, не по-летнему: деловой черный костюм, белая кружевная блузка, телесного цвета колготки, а может, и чулки (это при жаре 30 градусов), и венцом всему — черные же туфли на высоченной шпильке. В руках дама держала лакированный ридикюль. Я была польщена, что, собираясь ко мне, она разоделась так, словно шла на прием как минимум к министру, и тут же поймала себя на мысли, что стою перед ней босиком, в коротенькой мятой футболке, едва прикрывающей трусики, и с «вороньим гнездом» на голове, поскольку причесывалась последний раз вчера вечером, то есть сутки назад.

— Вы Иванова? Татьяна? — спросила женщина приятным, мягким, слегка дрожащим голосом и затеребила тонкими пальцами ридикюль.

— Да, — лаконично ответила я и отступила назад, жестом приглашая ее войти.

Женщина переступила порог, покачнувшись при этом на своих шпильках, и замерла на месте.

— Ну, проходите. Вот сюда, — указала я ей в направлении комнаты, отмечая про себя, что моя гостья заметно смущена и нервы ее явно на взводе.

Она прошла в комнату и села на край кресла, положив ридикюль на колени и накрыв его руками. При этом она снова слегка покачнулась.

Убедившись, что долгожданный клиент укрепился на месте и падать в обморок не собирается, я поторопилась в ванную, где лежали мои трикотажные шорты. Мельком я успела посмотреть на свое отражение в зеркале и, решив, что лучше бы я этого не делала, вернулась в комнату.

Женщина, скользнув взглядом по моим горошковым штанишкам, отвернулась и стала смотреть в окно. Я села на диван, злясь на себя за то, что по сравнению с ней выгляжу натуральным пугалом, и задала свой обычный вопрос:

— Вам кто-то порекомендовал меня или…

— Да, Катя Лунина! — оживилась женщина, подавшись вперед, и я испугалась, что она сейчас упадет с кресла. — Катя — моя дальняя родственница.

— Ах, ну да, я ее знаю! — ответила я, живо припомнив все свои злоключения, связанные с делом Кати, а точнее, с делом ее мужа, необоснованно обвиненного в убийстве. Эх, и пришлось мне тогда попрыгать! Чудом жива осталась. Невольно я снова стала разглядывать давно не беленный потолок и представила себе, что, если эта женщина от Луниных, значит, мне опять предстоит…

— Меня зовут Елизавета Андреевна Тимофеевская, — прервала мои мысли родственница Луниных.

— Слушаю вас, — кивнула я, озадаченная тем, что где-то уже слышала эту фамилию.

— Дело в том, что… — Елизавета Андреевна замялась, как-то неестественно выгнула шею и забарабанила ногтями по своей лакированной сумочке.

— Так в чем же дело? Да вы не волнуйтесь. Может, чаю хотите? — предложила я, стараясь прийти ей на помощь.

— Нет-нет, спасибо, — снова оживилась она и опять подалась вперед. Я вообще не понимала, на чем она теперь держится. — Дело в том, что у меня к вам очень деликатная просьба.

— А ко мне чаще всего обращаются именно с такими просьбами. Так что вы расслабьтесь и расскажите все по порядку, — в очередной раз попыталась я привести ее в чувство, что мне уже порядком стало надоедать.

— Я оплачу! — вдруг неожиданно громко воскликнула Елизавета Андреевна. — Я очень хорошо оплачу вашу работу, Танечка, если вы согласитесь ее выполнить.

Слово «оплачу» как-то совсем не вязалось с внешностью этой женщины. Но зато очень вязалось с моими финансовыми затруднениями.

— Сначала изложите мне суть дела, — ответила я, заранее зная, что скорее всего соглашусь, — а там посмотрим.

— Да, разумеется, — выдохнула Елизавета Андреевна, давая мне понять, что теперь она окончательно готова поделиться со мной своими проблемами. — Я хочу попросить вас проследить за моим мужем, Танечка. Проследить, так сказать, за его амурными делами.

Я снова уставилась в потолок. Честно говоря, я никак не ожидала такого поворота событий. Из подобных дел я уже давно «выросла», и теперь они вызывали у меня неподдельную тошноту. Когда наблюдаешь за чьей-то (как бы это помягче выразиться?)… за чьими-то сексуальными действиями, невольно создается впечатление, что являешься непосредственным участником этого акта. И хуже всего, что потом увиденным и прочувствованным приходится делиться с другим человеком, с клиентом или клиенткой. Да, становиться кинооператором порнографического фильма мне решительно не хотелось, но что делать, если других заказов пока нет. И к месту будет здесь сказано, что любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

Заметив мое замешательство, госпожа Тимофеевская поспешила назвать мне сумму гонорара.

— Тысяча долларов вас устроит? — спросила она. — Половину я могу дать вам уже сейчас, если нужно.

Вот именно! А что мне еще оставалось делать, как не согласиться?

— Думаю, что устроит, — ответила я, словно за такую работу привыкла брать как раз эту сумму.

На самом деле она превышала реальную минимум в два раза. Но, несмотря на это, я решила все-таки немного повыпендриваться и добавила:

— Хотя знаете, Елизавета Андреевна, честно сказать, мне это занятие не совсем по душе.

— Я понимаю, Танечка, — вздохнула она. — Мне и самой это не совсем по душе, но…

Я не стала больше испытывать терпение госпожи Тимофеевской и, прервав ее, сказала:

— Ну, хорошо. Давайте перейдем к делу. Излагайте.

Она еще раз глубоко вздохнула, уселась наконец поглубже в кресло и начала свое повествование:

— С Вениамином Михайловичем мы поженились недавно. Полтора года назад. И так уж получилось, что до этого у меня никогда не было мужа… да и вообще… — Она замолчала и опустила глаза. Наверное, признание в том, что она до встречи с ним была старой девой, по ее мнению, должно было как следует осмыслиться мной.

— Ну и?.. — поторопила я ее, давая понять, что этот щепетильный момент мною усвоен.

— Ну а дальше все закономерно и весьма банально, — продолжила Елизавета Андреевна, взглянув на меня с некоторой благодарностью за то, что я не удивилась или, по крайней мере, сделала вид, будто не удивлена столь постыдному факту из ее биографии. — Вениамин Михайлович очень скоро стал мне изменять. Сначала он пытался это скрывать, говорил, что допоздна задержится на работе. Потом и вовсе не приходил ночевать. Да вы и сами знаете, как это бывает.

Я утвердительно кивнула.

— Так вот, — тоже кивнула она. — А недавно мой муж совсем ушел из дома. Не знаю, как расценивать его поступок, но о разводе он речи со мной не вел. Мы вообще с ним давно не разговаривали по душам. Наверное, в этом есть и моя вина. Но что поделаешь? Нет у меня опыта в семейной жизни, так уж сложилась судьба. Потом я несколько раз видела его с совсем юной девицей. Рыжеволосая, стройная, энергия так и плещет из нее, современная, в общем, девушка. Ну, сами понимаете. Вот я и хотела вас попросить предоставить мне некоторую информацию… Ну… Ту самую информацию, благодаря которой я могла бы определить, чего же моему мужу не хватает во мне. Определить женским, если так можно выразиться, глазом.

В этот момент мне хотелось посоветовать Елизавете Андреевне просто посмотреть пару-тройку эротических фильмов и «женским глазом» сравнить себя и героинь на экране, но тогда я наверняка лишилась бы гонорара. Поэтому я лишь снова кивнула и задала ей вопрос:

— До этого момента в чьей квартире жил ваш супруг и куда ушел жить потом?

— Жил в своей квартире. Точнее, мы вместе жили в его квартире. А ушел он опять же в свою квартиру. У него их две. Сама-то я не местная. Раньше жила в Астахове, — немного сбивчиво начала объяснять она. — Я с ним и познакомилась в своем родном городе. Он к нам в командировку приезжал.

— А кем он работает? — спросила, удивляясь тому, что не сделала этого с самого начала.

— Вениамин Михайлович — заместитель главы администрации Пушкинского района по торговле, — с чувством, как мне показалось, некоторого страха ответила Елизавета Андреевна и снова застучала пальцами по лакированной сумочке. — Вот потому-то я и настаивала бы на полной секретности нашего с вами дела, Танечка.

«О-о!» — подумала я про себя. Так вот, значит, почему мне показалась знакомой эта фамилия. И теперь ясно, откуда у него две квартиры в личном пользовании. Теперь картина семейной жизни Тимофеевских ясно нарисовалась в моем воображении. Большой начальник женился на старой деве, зная, что, используя ее комплексы, относящиеся к сексуальной жизни, безнаказанно сможет гулять «налево». Он понимал, что, находясь на такой должности, обязан вести высокоморальный образ жизни, в качестве примера для всех окружающих. Именно такой образ жизни ему гарантировала Елизавета Андреевна, которая не станет требовать развода, а лишь поплачет над своей горькой судьбой. Кстати, а кем работает она сама?

— А где работаете вы? — спросила я, незаслуженно проигнорировав высокий пост самого Тимофеевского.

— Нигде, — грустно пожала плечами Елизавета Андреевна. — Раньше работала на мукомольном заводе. Бухгалтером. Это там, в Астахове, а как вышла замуж и переехала сюда, стала домохозяйкой. Вы, наверное, все-таки хотите узнать, почему вот такая, вроде внешне и не уродливая, женщина до сорока с лишним лет не побывала замужем и не имела любовников? — поинтересовалась она, решив, наверное, что я только об этом сейчас и думаю.

— Нет, не хочу. Это ваша личная жизнь, которая к делу, как мне кажется, не относится, — успокоила я ее, думая, разумеется, совсем иначе. Просто Елизавета Андреевна вызывала во мне неподдельную жалость. Сидела бы себе на своей «мельнице» да радовалась бы свободной жизни, как я. Я, конечно, не старая, да к тому же и не дева, но свободой своей дорожу. Госпожа Тимофеевская выбрала иной путь. Захотелось ей хлебнуть радостей семейной жизни. Вот и хлебнула. Уж Вениамин-то Михайлович наверняка раза два до нее был женат. — А ваш муж прежде состоял в браке?

— Да. Трижды. Только жизнь ни с одной из прежних жен у него не сложилась. От первого брака осталась дочь. Но я ее ни разу не видела. Он говорил, что ее мать запрещала ей с ним встречаться. Сейчас-то дочка совсем взрослая стала. Года двадцать четыре, наверное. Вениамину Михайловичу ведь уже за пятьдесят. Но они так и не виделись больше ни разу. И живет она в другом городе. Вышла замуж и уехала. О ее свадьбе он узнал от знакомых. Хотел поздравить, но бывшая жена категорически отказала ему во встрече с дочерью. Сказала, что у девушки есть отец, да только не он. Вениамин Михайлович мне сам об этом рассказывал. Плакал даже. Жалко мне его было. Решила, что смогу помочь ему, что буду лучше тех предыдущих. Это я сейчас, Танечка, стала хоть немного разбираться во всем, а тогда… — махнула рукой Елизавета Андреевна, и глаза ее наполнились слезами.

— А может, вам послать его к черту да развестись? Живите себе спокойно, как раньше, — искренне посоветовала я ей, плюнув на риск лишиться тысячи долларов.

Тут Елизавета Андреевна как-то сильно засмущалась, в глазах ее опять вспыхнули искорки страха, и она отрицательно замотала головой, причем так сильно, что маленькая прядка волос выбилась из безукоризненной прически и безжизненно повисла вдоль шеи.

— Легко говорить «живи спокойно». Да разве это жизнь? Нет, Танечка, одиночество не назовешь жизнью. Я ведь и ребеночка хотела родить, а если в таком возрасте это будет невозможно, то хотя бы усыновить кого. Взять из детского дома. Вот потому-то я и хочу сохранить семью. Потому-то и прошу вас об унизительном для меня. В народе говорят: «Седина в бороду, бес в ребро». Вениамин Михайлович как раз в таком возрасте, что… Ну, в общем, не верю я, чтобы у него с этой девицей все было так серьезно. Поэтому буду настаивать на своей просьбе. До конца пойду, и ничто меня не остановит! — горячо воскликнула Елизавета Андреевна.

— Ну, хорошо, дело ваше, — пожала я плечами. — Тогда давайте переходить к деталям. Первое, что меня интересует, — это внешность вашего мужа. Я, конечно, видела его по телевизору, но, честно говоря, не особо запомнила. У вас есть его фотография?

— Да-да, разумеется, — поспешно открыла свой ридикюль Елизавета Андреевна и протянула мне карточку.

Это был лысоватый и полноватый человечек со свинячьими глазками. Наверняка коротышка. Можно сказать, что он уже родился большим начальником и потому всю жизнь стремился выглядеть именно так, а не иначе. Он был запечатлен сидящим за столом. Видимо, на своем рабочем месте.

— А какой у него рост? — спросила я, чтобы подтвердить свою догадку.

— Примерно сто шестьдесят, — последовал ожидаемый мною ответ.

— Так, теперь назовите адрес его второй квартиры.

— Улица Рахова, дом сороковой, квартира двенадцатая. Это на втором этаже. Окна выходят во двор. У меня есть ключи от этой квартиры, ключи по случаю имеются, если нужно, я дам вам их, — вдруг неожиданно по-деловому заговорила госпожа Тимофеевская, и я подумала, что она не такая уж и дура.

— Да, было бы неплохо. Ключи в таком деле не помешают, — обрадовалась я тому, что клиентка, сама того не зная, разом упростила мою задачу. Ведь чтобы заснять на пленку интимную жизнь граждан в их собственных квартирах, приходится выкидывать такие номера, что порой рискуешь оказаться под следствием. Сама-то я с подобным не сталкивалась. Другое дело, когда это происходило где-нибудь на природе или в машине, пусть даже на даче или турбазе, но в квартире… Да еще объект наблюдения — высокопоставленный чиновник! — Они у вас с собой?

— Да, — кивнула Елизавета Андреевна, вновь порылась в сумочке и выдала мне связку ключей. — Вот этот — желтый — от общей двери, а эти два от квартиры. Длинный — от нижнего замка, а короткий — от верхнего.

В этот момент я подумала, что заказанная мне работа может стоить не более двухсот баксов. Надо же, как мне везет сегодня! Дело, конечно, грязное, противное, это бесспорно, но не такое уж сложное, черт возьми!

— А где вы видели Вениамина Михайловича с той юной особой? — спросила я, чтобы еще больше облегчить свою задачу. — Он приводил ее когда-нибудь в ту квартиру?

— Именно туда и приводит. Поэтому я и даю вам ключи от нее. Стыдно, конечно, признаться, но я и сама пыталась следить за ним. Работу он заканчивает около восьми вечера… Вот я его с этого времени и поджидала там постоянно. Ох, до чего же все это омерзительно! Если бы вы знали, Танечка, как я себя ненавижу за это, но и сделать ничего не могу! Никогда не думала, что на старости лет окажусь в таком положении. С тех пор, как муж ушел из дома, это примерно месяц назад, все мои кошмары и начались. Вы уж не осуждайте меня строго.

— Да вовсе я вас не осуждаю. Каждый волен поступать так, как ему нравится, — отмахнулась я, в душе все-таки придерживаясь другого мнения. — Вы мне лучше скажите, если уж сами следили за ним, как часто он с ней видится и в какие дни его реальнее застать с нею?

— Видится, по моим подсчетам, раза два в неделю. А вот дни… Это когда как. Но всегда вечером, после работы. В выходные ни разу этого не было.

— Так вы что же, столько раз караулили возле того дома? — не выдержала я.

— Именно, — грустно отозвалась Елизавета Андреевна и склонила голову. — Вчера опять видела его с нею. Он ее на своей машине подвез, как всегда к подъезду, а через час вывел, увез куда-то, а сам потом вернулся и уже больше никуда не выходил. Свет погасил. Спать, значит, лег. А я себе и смекаю, раз она у него ночевать никогда не остается, значит, она либо замужем, либо ничего серьезного он к ней не испытывает. Вот поэтому мне и интересно посмотреть на все своими глазами. А может, у них и вообще ничего нет?

Я подумала, что при ее-то терпении ей самой можно было бы открывать детективное агентство, а вслух сказала:

— Ну ладно, теперь за дело возьмусь я. Не обещаю, что у меня на это уйдет месяц, думаю, дня через три вы получите то, что вам нужно. Правда, это зависит не от меня, а, как вы понимаете, от необузданных желаний Вениамина Михайловича.

— Да, конечно. Я понимаю. Только, Танечка! Я вас еще раз хочу попросить, чтобы это никуда ни под каким видом не просочилось.

— Это уже лишнее, Елизавета Андреевна, — решительно взмахнула я рукой. — Оставляйте мне ваш телефон, идите спокойно домой и ждите моего звонка.

Елизавета Андреевна встала с кресла, снова нырнула в свой лакированный ридикюль, извлекла из него пять сотенных бумажек с портретом Франклина и протянула их мне:

— Это предоплата, так сказать, аванс. Берите. Я в вас верю.

Я с удовольствием приняла деньги и проводила ее до двери.

— Желаю вам удачи, Танечка, — улыбнулась Елизавета Андреевна, перешагивая порог и одновременно с этим заправляя выбившуюся прядь волос обратно в прическу. Теперь она уже увереннее держалась на ногах.

Я уже собралась захлопнуть дверь, но вовремя спохватилась:

— Елизавета Андреевна! А номер вашего телефона?

— Да ладно, — отмахнулась она, спускаясь вниз по лестнице и мелодично цокая каблучками, — я вам сама позвоню.

Я вернулась в комнату, села в кресло, которое еще хранило тепло Елизаветы Андреевны, и подумала о том, что чувствую себя несколько дискомфортно. Было в этой женщине что-то загадочное. В ней чувствовалась сила. Я поняла это только сейчас, когда она ушла. И телефон свой почему-то не захотела мне оставить. А главное, так хитро все повернула: сунула мне доллары — и в дверь! Да, согласна, при виде «зелененьких» я немного отошла от темы, но ведь почти сразу вспомнила о телефоне. Но этого «немного» ей как раз и хватило для того, чтобы убраться восвояси и так мило махнуть ручкой: «Да ладно!» Нет, что-то тут не так. Не обойтись мне, пожалуй, без гадания.

А гадаю я на трех двенадцатигранных костях по методу Федосеева «Числа и судьбы». Довольно занимательная вещица и, что самое главное, чаще всего расшифровка выпавших цифр так или иначе помогает мне выйти на верный путь в моей нелегкой работе. Самое важное в этой, на первый взгляд казалось бы, детской забаве — четко сформулировать вопрос, а потом, проявив максимум воображения, найти для себя верный ответ.

«Так какой же вопрос задать сейчас? — подумала я, доставая кости из замшевого мешочка. Да, пожалуй, самый главный: кто такая Елизавета Андреевна Тимофеевская?»

Я бросила кости на полировку журнального стола, и передо мной предстали числа: 13+30+3. Забавная комбинация. «Что же она обозначает?» — напрягла я свою память. Книжкой я уже давно не пользовалась, так как знала все комбинации цифр наизусть. Ага, вспомнила:

«Никогда ни к чему не предъявляйте претензий, ни к прошлому, ни к людям, ни к богу, ни к судьбе». Надо же! Прямо и воображение подключать не нужно. Все предельно ясно: я не должна осуждать Тимофеевскую, которая позабыла женскую гордость, а просто должна выполнить ее поручение. Вот и все.

Вздохнув с облегчением, я отправилась на кухню вскипятить чайник. Сначала, когда синее пламя газа лизнуло его белые эмалированные бока, он слегка засопел, потом затих, но через минуту снова засопел, еще через пару минут начал ворчать и под конец разразился яростным свистом, словно Соловей-разбойник. Все это время я слушала его разнообразные звуки и пыталась уговорить себя, что дело-то мне заказано плевое, денег получаю кучу и нечего даже сомневаться.

А сомнения все-таки были. Самое главное, что я чувствовала во всем какой-то подвох. Больше всего на свете не люблю, когда из меня делают дуру. А Тимофеевская, по-моему, именно к этому и стремилась.

Я выключила «соловья-разбойника» и заварила себе крепкий чай. Несколько глотков горячего тонизирующего напитка взбодрили меня, и я подумала теперь фразой героини из не помню какой пьесы: «Ну и что, что дура, зато богатая!» На этом и остановилась.

Перед тем, как мирно отойти ко сну, я решила проверить работоспособность своей видеокамеры, потому что уже давно не пользовалась ею. А камера у меня просто замечательная. Все манипуляции, которые она выполняла, а именно: обыкновенная съемка, съемка в затемненном помещении, приближение и удаление кадра, стоп-кадр, сужение и расширение формата и куча еще каких-то там прибамбасов, которые в моей работе были абсолютно не нужны, можно было производить с помощью пульта.

Смахнув пыль с чехла, в котором хранилась моя кормилица, я вытащила ее на свет божий и принялась репетировать.

Небольшой фильм из жизни частного детектива Татьяны Ивановой вышел весьма удачным, если не принимать во внимание мой домашний вид, который чуточку подпортил всю картину. Но главное — камера прекрасно справилась с заданием, и я надеялась, что не далее чем завтра преспокойненько установлю ее в каком-нибудь потайном уголке «холостяцкой» квартиры Тимофеевского и в ближайшем будущем что сделаю? Правильно! Расплачусь наконец с долгами за машину и, кроме того, куплю себе новые осенние сапоги. А осень, между прочим, не за горами. К тому же мои старые давно вышли из моды.

Глава 2 Неожиданный поворот

Будильник разбудил меня именно во столько, на сколько я его ставила, — в девять часов утра. Выспалась я замечательно, настроение было отличное, и вид мой, после того, как я помыла голову и уложила волосы феном, вызывал у меня полное удовлетворение. Наскоро позавтракав, я оделась как можно скромнее, чтобы меньше привлекать к себе внимание, и отправилась по адресу Рахова, 40, квартира 12.

Впервые за несколько месяцев я наконец ощутила, что новенькая «девятка» — моя. Теперь я ничего не буду за нее должна. Улыбаясь солнцу и ловко маневрируя среди потока чужих машин, я быстро добралась до нужного дома, заехала во двор, аккуратно припарковалась возле трансформаторной будки, на которой, как в старые добрые времена, красовалось изображение оскаленного черепа, и выключила зажигание.

Беглым взглядом я быстро оценила здешний климат. Двор проходной, народу ходит много, деревьев вполне достаточно, что очень кстати. А как там насчет озеленения возле окон господина Тимофеевского? Кажется, его окна должны быть здесь?

Я подошла к первому подъезду и посмотрела вверх. Ага, вот в этом ряду его квартира. Перед лоджией Тимофеевского, если я правильно рассчитала, рос большой тополь. Дерево достаточно крепкое и меня вполне выдержит. Это хорошо. Так, смотрим дальше. Возле подъезда никаких машин не наблюдается, значит, скорее всего Вениамина Михайловича нет дома. Хотя можно предположить, что он пользуется услугами шофера. Я глянула на наручные часы. Половина одиннадцатого. Ответственный государственный служаший в такое время не вправе быть дома. «Ладно, риск — благородное дело», — подумала я и решительно направилась в подъезд, ощущая в правой руке тяжесть видеокамеры.

Остановившись перед железной дверью, охранявшей подходы сразу к трем квартирам, я нажала на звонок, под которым значился номер 12. Выждав некоторое время, позвонила вторично. «Ну, не хотите открывать, открою сама», — сказала я себе и вставила в замочную скважину «желтый», как выразилась Елизавета Андреевна, ключ и повернула его дважды. Немного скрипнув, дверь отворилась, и я вошла в общий коридор. Справа от меня была квартира Тимофеевского. Я приложила к ней ухо и прислушалась. Там царила гробовая тишина.

«А вдруг он все-таки дома? — мелькнула у меня мысль. — Сейчас вот войду и… А что поделаешь? Работа у меня такая, что без риска не прокормишься. Все это ерунда по сравнению с тем, что мне порой приходилось переживать», — успокоила я себя и, немного повозившись с двумя замками, проникла в чужие владения. Хорошо, что никто из соседей в это время не высунулся.

В двухкомнатной квартире Вениамина Михайловича Тимофеевского царила роскошь. Кругом ковры, хрусталь, мебель, словно из музея, ремонт, можно сказать, ювелирной работы, но самое главное — нет хозяина, что меня вполне устраивало.

Первым делом я сориентировалась в обстановке. Мне ужасно повезло, когда я, выглянув в окно спальни, обнаружила то самое дерево прямо перед своим носом. Оно чуть ли не касалось ветками перил лоджии. Отлично, не придется пользоваться веревкой, крюком и прочими сложностями. Достаточно будет раскладной лесенки.

Камеру я решила установить в спальне. Если Вениамин Михайлович не предпочитает для своих любовных утех другие места, то мне должно повезти.

Не повезти может в том случае, если он обнаружит камеру. Ладно, будем надеяться на лучшее.

Видеокамеру я установила между книгами на полке, которая располагалась как раз напротив окна и наискосок от кровати. Это было идеальное место. И обзор хороший, так как кровать огромных размеров, и для включения с расстояния удобное положение. Кроме того, на книжной полке было расставлено великое множество фарфоровых статуэток, которыми я, чуть сдвинув их по-своему, хорошо замаскировала объектив. Затем я подошла к окну и попыталась найти правильное положение пульта, чтобы при нажатии нужной кнопки камера заработала. Это мне удалось не сразу. Я еще несколько раз переставляла и камеру и статуэтки, пока наконец все получилось.

Теперь я могла спокойно сидеть в машине и ждать возвращения Тимофеевского. Сейчас, конечно, этого делать не стоит, но вот ближе к вечеру я буду на этом посту номер один.

Оглядев все вокруг, не оставила ли после себя каких-то следов, я покинула квартиру и, оказавшись во дворе, облегченно вдохнула воздух последних дней лета.

В восемь часов вечера я уже была на месте и поджидала Вениамина Тимофеевского, моля бога о том, чтобы он был сегодня не один. Но бог моим молитвам почему-то не внял.

Тимофеевского я узнала сразу. Словно колобок он выкатился из черной «Волги», на которой его подвез личный шофер. Выкатился и тут же вкатился в полутемный подъезд. Больше я его не видела. Увидела только вспыхнувший в его окнах свет, подумала, что, если он обнаружит мою камеру, то мне она больше не принадлежит, и поехала восвояси.

Что ж, придется наведаться сюда и завтра. И как же долго это будет продолжаться? Да, вот такая у меня работа.

На следующий день было то же самое: черная «Волга», колобок, подъезд, свет в окне, и все. Создавалось впечатление, что Вениамин Михайлович самый порядочный человек на свете. К восьми утра уезжает на работу, вкалывает там почти до девяти вечера, то есть тринадцать часов подряд, и уж какие ему там любовные похождения. Да надо еще принять во внимание, насколько у него трудная и нервная работа.

Но вот на четвертый день, когда я уже стала сомневаться в доверительных признаниях Елизаветы Андреевны, Тимофеевский решил-таки расслабить нервы и отдохнуть по полной программе. Случилось это в пятницу.

Я опять сидела в своей машине с восьми вечера и наблюдала за аркой, в которую по обыкновению ввозили номенклатурного чиновника. Обычно он появлялся в половине девятого, когда уже начинало смеркаться, и я, кстати, отметила про себя, что если бы получила подобное задание в июле, то ничего бы у меня не вышло: освещение в июле не то. Но сегодня Тимофеевский задержался дольше обычного.

Я в очередной раз взглянула на часы. Они показывали четверть десятого. «Уж полночь близится, а Германа все нет», — пропела я вслух, и в этот момент черная «Волга» медленно вкатилась во двор. Только вкатилась она не из той арки, из которой я ее поджидала, а из противоположного места, из соседнего проходного двора. И хотя было уже совсем темно, я сразу поняла, что за рулем не шофер-профессионал, почерк которого чувствовался издалека, а лишь автолюбитель, сам господин Тимофеевский. Я мысленно потерла ладони. Неужели сегодня наконец свершится то, чего с нетерпением ждали сразу три человека? (Я имею в виду Вениамина Михайловича, его юную зазнобу и себя.)

Между тем черная машина с госномером остановилась возле детской площадки, которая находилась напротив подъезда Вениамина Михайловича и почти рядом со мной. Мне пришлось немного осесть вниз, чтобы не быть замеченной. В этот момент обе передние двери «Волги» одновременно распахнулись, и я увидела, как герои моей будущей киноленты ступили на землю. Поскольку одного из них я уже имела счастье лицезреть, то все свое внимание сосредоточила на другом, вернее, на другой. Это действительно была юная особа лет этак двадцати трех. Волосы у девицы были ярко-рыжие, достающие почти до поясницы, ноги произрастали от коренных зубов, и ростом она на голову превышала своего спутника. Одета красотка была в узкие светлые джинсы и легкий бледно-сиреневый джемпер. Единственное, что ее портило, это чрезмерная плоскость фигуры, но так, кажется, и полагается выглядеть фотомоделям.

Рыжеволосая, не проронив ни слова, направилась к подъезду. Я посмотрела ей вслед и отметила про себя еще один недостаток: несколько неуклюжую походку. Нет, в фотомодели с такой походкой ее бы не взяли. Но на фоне Вениамина Михайловича она, конечно, выглядела подлинной королевой. Он же, повесив на локоть большой полиэтиленовый пакет, содержимое которого при этом знакомо звякнуло, запер машину и торопливо засеменил за девицей. Догнал он ее уже у самого входа, галантно раскрыл перед ней дверь и, когда она шагнула вперед, изловчился-таки шлепнуть ее по слегка оттопыренной попке. Девица на это никак не прореагировала. Во всяком случае, я не услышала ни возгласа возмущения, ни одобрительного хихиканья, как это бывает в таких ситуациях, нет, скорее было похоже на то, что рыжеволосая просто выполняет свою работу. Причем, если она обычная проститутка, то выполняет она ее, на мой взгляд, неважно. По крайней мере, сейчас. Злая она какая-то.

И я, наверное, ошибалась, предполагая, что она ждала этого свидания с нетерпением. Так что, возможно, Елизавета Андреевна и права, сомневаясь в серьезности отношений своего мужа с этой особой.

Через некоторое время на кухне Тимофеевского вспыхнул свет. Если учитывать показания Елизаветы Андреевны, что примерно через час-полтора девица уже покидала квартиру любовника, то их застолье может длиться не более получаса, а то и меньше. Что ж, наверное, мне пора начинать действовать.

Я протянула руку к заднему сиденью, взяла лежавшую там раскладную лесенку и направилась к облюбованному мной дереву. Забраться на него не представляло никакого труда, тем более что я два дня назад уже отрепетировала этот цирковой номер. Труд заключался в том, чтобы не попасться в столь ответственный момент на глаза публике. По счастью, двор уже опустел, местные сплетницы, постоянно сидящие на лавочках, вернулись в свои жилища и были заняты просмотром девятьсот не знаю уж какой-то там серии «Санта-Барбары», детей, от которых на площадке до сих пор стояла столбом пыль, заботливые мамаши загнали домой, так что опасаться мне нужно было сейчас лишь случайных прохожих.

Осмотревшись по сторонам и не заметив ничего, что могло бы помешать моей работе, я привязала к поясу лесенку и полезла на дерево. Вот мне уже видно, что делается в квартире первого этажа. Ну, так и есть: две пожилые дамы удобно расположились на диване возле голубого экрана. Из приоткрытой двери лоджии я слышу рассказ о том, что Иден опять потеряла память. А вот и лоджия Вениамина Михайловича. К сожалению, того, что творится на его кухне, я отсюда видеть не могла. Я только видела, что в спальне по-прежнему темно, и через открытую (слава богу) форточку слышала приглушенные голоса. О чем там беседуют возлюбленные, разобрать было невозможно.

Я добралась до удобного разветвления дерева, находящегося чуть выше перил лоджии, села на одну из толстых веток верхом, словно на лошадь, и отвязала от себя лесенку. Затем один ее конец прикрепила к стволу дерева и начала выдвигать ее. Ее длины как раз хватит, чтобы достать до края перил. На том конце лесенки есть два крюка, которые надежно зацепились за перила. Ну вот, мостик готов. Остается пройти по нему, правда, теперь уже рискуя сверзиться с почти пятиметровой высоты. Я встаю в полный рост, придерживаясь за тонкие ветви дерева, переступаю на лесенку, отпускаю ветки и присаживаюсь на четвереньки, собираясь ползти, но в это время из дверей подъезда выходит какой-то мужчина с мусорным ведром. Это именно тот случай, о котором я подумала, когда сначала собиралась при помощи той же лесенки взобраться на лоджию прямо с земли. Хорошо бы я выглядела на фоне светлой стены, но сейчас меня и лестницу скрывает густая листва, так что опасаться нечего. Нужно только выждать, когда хозяйственный мужчина опорожнит ведро и снова скроется в подъезде.

Так, теперь можно. Стараясь не смотреть вниз, я ползу вперед, тело мое слегка дрожит, сопротивляясь риску, которому я его сейчас подвергаю. Последние сантиметры даются хуже всего, теперь я начинаю нервничать, опасаясь попасться на глаза самому господину Тимофеевскому, который в любую минуту может выйти на лоджию подышать свежим воздухом. Наконец ноги мои касаются пола. Я облегченно вздыхаю и, пытаясь не производить ни малейшего шороха, достаю из кармана пульт управления видеокамерой. Теперь главная задача состоит в том, чтобы правильно расположить пульт. Мысленно я представляю, под каким углом держала его тогда, и подношу к стеклу. Хорошо, что не задернуты плотные шторы, через прозрачный тюль я смогу увидеть, как загорится на включенной камере маленькая красная лампочка. После пяти попыток лампочка наконец загорается, и в этот момент в комнате вспыхивает свет. У меня сначала создалось впечатление, что я вместе с камерой зажгла пультом и верхнее освещение. Я отпрыгиваю от окна, успевая заметить вошедшего в комнату Тимофеевского, и начинаю двигаться в обратном направлении, но уже с большей скоростью, молясь о том, чтобы он не выключил свет, иначе я буду хорошо просматриваться на фоне уличного освещения.

Добравшись до спасительного разветвления, я отцепляю лесенку от перил, складываю ее, бросаю вниз и затем спускаюсь сама. Уф! Хорошо бы сейчас глотнуть бодрящего! Как жаль, что я за рулем!

Сидя в салоне своей «девятки», я устало наблюдаю за окнами второго этажа. Шторы предусмотрительно задергиваются, а вот свет Вениамин Михайлович так и не потушил, видимо, предпочитает заниматься любовью, не только ощущая этот процесс, но и любуясь им. Ну, его-то еще можно понять, но вот бедной девице наверняка не очень-то приятно лицезреть своего сексуального партнера.

Примерно через сорок минут, совершенно неожиданно для меня, из подъезда вышла рыжеволосая девица, а за ней показался и Вениамин Михайлович. Причем свет так и остался гореть и в кухне, и в спальне. Должно быть, Вениамин Михайлович в скором времени рассчитывает вернуться домой. Успею ли я забрать свою камеру?

Тимофеевский открыл перед дамой дверцу «Волги», дама с необычайной легкостью занырнула на переднее сиденье, причем происходило это опять в полной тишине, и они выехали со двора.

Как только фары черной машины скрылись за поворотом, я опрометью бросилась в подъезд. Влетев на второй этаж, кинулась открывать двери. В отличие от первого раза, дверь Тимофеевского была заперта только на один замок. Тем лучше, меньше возни. Вот я и в квартире. Пахло здесь вином и развратом. Сначала я заглянула на кухню, так, из любопытства. Перед моим взором предстал стол с барскими объедками: недоеденные бутерброды с черной икрой, кусочек балыка, кожура от бананов, растерзанный ананас и две бутылки с недопитым содержимым, причем в одной из них — водка, в другой — шампанское. Я сглотнула слюну и направилась в спальню.

Как и следовало ожидать, кровать была разобрана, белье на ней вздыбилось, а шелковое покрывало валялось на полу.

Я щелкнула пультом, подошла к книжной полке, извлекла камеру из-за книг, положила в чехол, расставила по местам статуэтки и собралась поскорее убраться отсюда, но в этот момент услышала, как хлопнула дверь, ведущая в общий коридор. Сердце мое учащенно забилось, а мозг лихорадочно заработал. «Хоть бы это были соседи», — подумала я, прячась под кровать.

Но это были не соседи. Это вернулся домой господин Тимофеевский. И как же это он так быстро обернулся? Наверное, девица живет совсем рядом? Да, но тогда зачем же надо было использовать машину? Или начальство не привыкло ходить пешком даже на малые расстояния? Эти вопросы я задавала сама себе, лежа в пыли и заметно нервничая.

Тем временем Вениамин Михайлович, судя по звукам, прибирался на кухне. У меня был большой соблазн воспользоваться столь подходящей ситуацией и незаметно улизнуть, но я все-таки решила не рисковать и дождаться момента, когда он заснет крепким сном, если он у него, конечно, крепкий. Радовало меня теперь только одно — мне хорошо заплатили за эту грязную и унизительную работу.

Закончив уборку, Тимофеевский вошел в спальню, поднял с пола покрывало, при этом я увидела не только его пухлые ножки, но и пухлые ручки, затем улегся на кровать, образовав прямо надо мной выгнутый купол, который слегка коснулся моей спины, и включил телевизор. «Интересно, как долго он не захочет спать?» — подумала я, укладываясь поудобнее.

Приблизительно час Вениамин Михайлович прослушивал сводки последних новостей по всевозможным каналам, я их тоже слушала, потом выключил телевизор и включил магнитофон. Минут десять мне пришлось наслаждаться песнями Анны Герман, и, наконец, потушив свет, Тимофеевский отошел ко сну.

Долгое время я прислушивалась к его дыханию, пытаясь определить, насколько глубоко его приняли объятия Морфея, и все это время боялась чихнуть, как это любят делать в дешевых комедиях, а потому периодически терла себе переносицу.

По моим подсчетам, было около двух часов ночи, когда я наконец рискнула покинуть свое убежище. Я бесшумно выбралась из-под кровати и, прижимая к груди чехол с камерой и свои кроссовки, которые предварительно сняла, чтобы не наследить, на цыпочках пошла к двери. И с огромным разочарованием обнаружила, что на дверь накинута цепочка! Это означало, что уйти отсюда я не смогу до тех пор, пока не уйдет запуганный ночными ворами хозяин квартиры. Если я сейчас сниму цепочку, то утром он непременно обратит на это внимание и неизвестно что предпримет, а зачем нам лишние эмоции? Елизавета Андреевна несколько раз упомянула о том, что наше с ней дело никоим образом не должно получить огласку, никуда не просочиться, — как выразилась моя клиентка. Тем более ничего не должно было просочиться в голову Вениамина Михайловича.

Что ж, придется переночевать здесь. Я потихоньку вернулась на свое место под кроватью и попыталась заснуть. Сон, естественно, не шел ко мне.

Уже под утро, когда Вениамин Михайлович проснулся от звонка электронного будильника и пошел в туалет, я, завидуя ему черной завистью, подумала о том, что Елизавета Андреевна не настолько щедра, как мне это показалось сначала.

Затем, судя по звукам и запахам, доносившимся с кухни, Вениамин Михайлович завтракал, а мне оставалось лишь глотать слюнки, ведь я не ела со вчерашнего вечера.

Когда же Тимофеевский покинул квартиру, я первым делом бросилась в туалет, даже не удосужившись посмотреть в окно и убедиться в том, что он уехал. Не до того мне сейчас было.

Почувствовав себя намного лучше, я уже обрела способность соображать и посмотрела во двор. «Волги» на месте не было, а значит, путь мне теперь открыт. Я кое-как отряхнула себя от пыли, умылась, пригладила растрепанные волосы мокрой рукой и с огромным облегчением убралась восвояси.

Очутившись наконец у себя дома, я приняла душ, поужинала за вчерашний день, позавтракала за сегодняшний и, теперь уже в полном блаженстве, рухнула на диван, причем заснула еще до того, как моя голова успела коснуться подушки. Во всяком случае, этого момента я не помнила, когда пробудилась поздним вечером.

Я снова приняла изрядную порцию пищи и только после этого решила просмотреть свои видеозаписи, а заодно переписать их сразу на кассету, чтобы вручить ее Елизавете Андреевне.

Я не сомневалась в том, что записи должны получиться на высшем уровне, так как камера снимала при полном освещении, а потому собиралась лишь поставить все на переписку и совсем не намеревалась смотреть на то, что будет происходить на экране. Разве что начальные кадры.

Начальные кадры показали мне вошедшего в комнату господина Тимофеевского. Так, отлично. Сейчас появится девица, и пойду на кухню попить кофейку. Ага, вот она. Вот он ее приобнял за талию и ведет к кровати. Ну, достаточно. Запись отличная. Я сделала звук погромче, чтобы проконтролировать запись до конца только по слуху, так как лицезреть то, что должно сейчас начаться, у меня не было ни малейшего желания, и вышла из комнаты. Когда я ставила на плиту чайник, до меня стали доноситься приглушенные стоны. Кофе мне почему-то сразу расхотелось, и я присела за стол, подперев подбородок ладошкой. «Все мужики — кобели, — грустно подумала я. — Наверное, нет ни одного мужчины на свете, который бы не изменял своей жене. Нет, никогда не выйду замуж».

Вскоре стоны прекратились. «Ну, что ж, можно идти выключать камеру», — решила я и вздрогнула. Вздрогнула от того, что услышала разговор. Разговор этот завязался между двумя мужчинами! Я четко различала два мужских голоса. Сначала мне показалось, что двое неизвестных каким-то образом проникли в мою квартиру, посмотрели порнофильм и теперь делятся друг с другом впечатлениями. Я прямо-таки замерла на месте. Разговор продолжался. Потом, слегка оправившись от первого шока, я чуть ли не крадучись дошла до двери комнаты и осторожно заглянула внутрь, там никого не оказалось, но то, что я увидела на экране, снова повергло меня в шок. На большой кровати, под которой я провела сегодняшнюю ночь, лежал абсолютно голый Вениамин Михайлович Тимофеевский — заместитель главы администрации Пушкинского района по торговле, а рядом с ним, тоже совершенно голый, доселе мною ни разу не замеченный, молодой, коротко стриженный блондин, курящий длинную черную сигарету.

Я открыла рот и села прямо на пол. Вот это номер! Ай да Тимофеевский! Ай да сукин сын! Я была настолько потрясена, что смысл их разговора, судя по тону, не совсем приятного, до меня пока еще не дошел.

Немного придя в себя, я встала и решительно поставила запись на перемотку. Руки мои при этом ощутимо подрагивали.

Когда лента перемоталась, я вернулась на кухню, достала из холодильника бутылку коньяка, которую берегла на случай прихода друзей, откупорила ее, хлебнула прямо из горлышка пару внушительных глотков и только тогда, почувствовав некоторое расслабление, решилась посмотреть свой видеосюжет.

Вот Вениамин Михайлович опять заходит в комнату, вот следом появляется рыжеволосая девица, он обнимает ее за талию и ведет к постели. Девица садится на постель, откинув шелковое покрывало прямо на пол, и закуривает длинную черную сигарету. Тимофеевский начинает раздеваться, аккуратно складывая одежду на прикроватную тумбочку. Оставшись в одних трусах, он удаляется из комнаты, вскоре возвращается, неся перед собой хрустальную пепельницу, и подает ее девице. Молча она тушит в ней окурок, причем довольно грубым движением, а потом, таким же грубым движением, снимает с себя рыжий парик и швыряет его со злостью в угол комнаты.

— Только прошу тебя, не надо портить такой вечер, — томно вздыхает Тимофеевский и задергивает шторы.

Коротко стриженный блондин с неподдельной неприязнью смотрит ему в спину.

Тот возвращается к нему и… И дальше я наблюдаю то, о чем только слышала, но никогда не видела. Это было ужасно! Ужасно и омерзительно! Комок тошноты несколько раз подкатывал мне к горлу, но я продолжала смотреть во все глаза, потому что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Нет, правда. Не судите меня строго. Вы бы и сами, окажись на моем месте, обязательно посмотрели бы это до конца, тем более что и продолжалось это недолго. Да к тому же и разговор их меня интересовал не меньше, чем само действо.

Ну вот все и закончилось. Блондин опять хватается за сигарету и раздраженно говорит вполне удовлетворенному Вениамину Михайловичу:

— Ты в курсе, что осталось еще два раза?

— Да, помню, — вздыхает Тимофеевский, и выражение его лица делается грустным. — Но неужели ты продолжаешь считать наши встречи?

— Представь себе! — почти переходит на крик блондин, вскакивает с кровати и начинает одеваться. — Мне уже осточертел весь этот маскарад! Он, видите ли, боится, что соседи его в чем-то заподозрят! А я, по-твоему, не боюсь попасться в таком виде на глаза своим знакомым? В этом идиотском парике и бабьем свитере!

— Шурочка, ну не надо, не злись ради бога, — пытается его успокоить Вениамин Михайлович и тоже начинает одеваться.

— Не злись! — передразнивает его Шурочка. — Даже водку я должен пить в парике, так как у тебя на кухне нет нормальных занавесок. Тоже мне, администратор сраный! Да плевать я хотел на твою конспирацию. Все, хватит! Надоело!

Шурочка со злобой напяливает на себя рыжий парик, с остервенением тушит сигарету и направляется к выходу.

— Шурочка, подожди, я сейчас, — извиняющимся тоном лепечет Вениамин Михайлович, застегивая ширинку. — Просто ты сегодня не в настроении. Может, все-таки что-то случилось? Так ты расскажи, не стесняйся. Знаешь же, что я для тебя все сделаю. Что-то на работе не так?

— Да. Не так! — кричит из коридора Шурочка.

Тимофеевский выскакивает за ним, и теперь на пленке лишь пустая комната и голоса:

— Только не кричи, нас могут услышать. Давай поговорим серьезно, — предлагает Тимофеевский.

— По дороге поговорим, — различаю я голос Шурочки.

— Только не во дворе и не в подъезде, умоляю тебя, — просит Тимофеевский. — Поговорим в машине.

— Если тебе не нравится мой голос, могу вообще молчать, — огрызается тот.

Слышен стук входной двери.

Я продолжала смотреть на экран, на котором изображена опустевшая комната, и пыталась вникнуть в суть их разговора. Но на ум после увиденного как-то ничего не приходило. Правда, я подумала о том, как все-таки сильна любовь. Сильна до такой степени, что столь важный чин, как Тимофеевский, виляет хвостом перед каким-то там Шурочкой. В этот момент раздался телефонный звонок.

— Слушаю вас.

— Танечка? Это вы?

— А-а, добрый вечер, — узнала я голос Елизаветы Андреевны.

— Ну как? У вас есть что-нибудь для меня? Я звонила сегодня днем, но вас, видимо, не было дома.

— Пожалуй, что есть, — неохотно ответила я, подумав о том, как же крепко я спала, что даже не слышала звонка.

— А я могу сейчас прийти? — вкрадчивым голосом спросила Тимофеевская.

— Может, лучше завтра утром? Время-то позднее, — предложила я, понимая, конечно, что желание клиента — закон.

— И все-таки…

— Хорошо. Я вас жду, Елизавета Андреевна, — неохотно согласилась я, чувствуя, что от меня что-то ускользает, но вот что именно?

Не успела я перемотать пленку, как снова раздался звонок. Только на этот раз в дверь. Я предусмотрительно убрала кассету в ящик стола и пошла открывать. К моему удивлению, это уже пришла Елизавета Андреевна. «Наверное, звонила из автомата напротив моего дома», — только и успела подумать я.

— Здравствуйте, Танечка. Вы уж простите, что так поздно, — начала извиняться она, — но вы сказали, что… А я так переживаю, волнуюсь. Ночами не сплю.

— Ничего страшного, — махнула я рукой, отмечая про себя, что на этот раз Елизавета Андреевна выглядит не так хорошо, как в наше первое свидание.

Платьице совсем простенькое, босоножки запыленные, а прическа — обыкновенный хвост, стянутый на затылке какой-то детской резиночкой.

Она уже без приглашения вошла в комнату, села на то же место, что в прошлый раз, и выжидательно посмотрела на меня. Глаза ее сейчас выражали явный испуг и нетерпение.

— Может, выпьем по рюмочке коньячку? — предложила я, не зная, как начать разговор. Я не представляла себе, как смогу рассказать ей о том, что видела, не говоря уж о том, чтобы показать! Я, прошедшая сквозь огонь и воду, и то была шокирована, а что говорить про старую деву? Пусть даже и бывшую. А вдруг ее сейчас шарахнет инфаркт. Она и так сидит вон какая напуганная.

— Ой, ну что вы, как-то неудобно, — прижала руку к груди Елизавета Андреевна.

— Да бросьте вы, все нормально, пойдемте.

Чуточку смущаясь, Елизавета Андреевна вошла вслед за мной на кухню и села на предложенную ей табуретку.

Я снова достала из холодильника коньяк, разлила его по двум маленьким рюмочкам, одну из которых вложила в дрожащие руки своей клиентки, а вторую поставила возле себя:

— Ну, давайте.

— А вы? — удивленно спросила Елизавета Андреевна.

Я не особо хотела сейчас туманить себе мозги, но рюмку подняла, дабы подбодрить бедную женщину. Она мелкими глотками допила до дна, поморщилась и снова вопросительно посмотрела на меня.

Я поставила свою так и не тронутую рюмку на стол и, собравшись с духом, приступила к тяжелым объяснениям:

— Понимаете ли, Елизавета Андреевна, дело тут не совсем обычное. В общем…

— У вас ничего не получилось? — перебила она меня, как бы заранее разочаровываясь.

— Да нет, работу я выполнила, но лучше и впрямь, наверное, если бы ничего не получилось.

— Я вас не совсем понимаю.

— Короче, — окончательно решилась я, — вы хотели посмотреть на свою соперницу, предпринять какие-то шаги к примирению с мужем, постараться исправить ситуацию. Но! Но боюсь, что вам это будет не под силу.

— Понимаю, — грустно покачала головой Елизавета Андреевна, — я гожусь ей в матери.

— Нет, не в том дело. Дело в том, что это не соперница. Это — соперник!

— Простите, что?

— Мужчина это, вот что. Правда, в матери вы и ему сгодились бы, — горько усмехнулась я, ожидая инфаркта Елизаветы Андреевны.

Но никакого инфаркта не последовало. Я не заметила на ее лице даже удивления.

— Мужчина? — пожала она плечами и слегка улыбнулась.

Я подумала, что она не совсем меня поняла, и решила объяснить ей доходчивее:

— Да, молодой мужчина. Это означает, что ваш муж гомосексуалист.

— Правда? — как-то радостно выдохнула Елизавета Андреевна, но, видя мое недоумение, поспешила растолковать причину своей радости: — Вы удивлены, что меня это не шокирует, а даже наоборот? А я вам вот что на это отвечу: то, что вы мне сказали, — это ерунда.

— Да, но на пленке это выглядит весьма конкретно, и поспорить с этим фактом вам не удастся, — сказала я, полагая, что инфаркт еще впереди.

— Я не об этом, — отрицательно покачала головой Елизавета Андреевна. — Я счастлива, что не имею соперницы, с которой, в силу моего возраста, мне было бы затруднительно бороться. А гомосексуализм — это скорее всего блажь! Несерьезно все это, Танечка. Никогда я не замечала за Вениамином Михайловичем таких наклонностей. Кто-то втянул его в эту грязную затею, а он поддался. Надеюсь, что это скоро пройдет.

— Нда-а, возможно, — протянула я и допила свой коньяк.

Что взять с недалекой женщины, которая называет гомосексуализм затеей?

— Ну, спасибо вам огромное, Танечка. Вот вам остаток гонорара, — сказала Елизавета Андреевна, поднимаясь с табуретки и протягивая мне еще пять сотен баксов. — Кассету вы мне отдадите?

— Разумеется. Вы за нее заплатили, — ответила я и пошла в комнату за кассетой.

Елизавета Андреевна стояла уже у выхода, когда я ей протянула ей видеозапись:

— Не смотрите ее на ночь, это мой вам добрый совет.

— Обещаю, — усмехнулась она, и в ее глазах я уловила нескрываемое удовлетворение. — Еще раз спасибо и до свидания.

Глава 3 Сомнения

Я заперла за ней дверь, вернулась на кухню, плеснула себе еще коньяка и залпом выпила.

Все, что сейчас произошло, окончательно выбило меня из колеи. Что-то я сделала не так. Теперь я была в этом просто уверена и принялась размышлять, поскольку до этого у меня практически не было времени задуматься. Сначала мне предложили большие деньги, заставившие меня просто механически выполнять заказ, без творческого, так сказать, подхода, потом — бессонная ночь под кроватью Тимофеевского, затем — сногсшибательные видеозаписи, и не успела я как следует во всем разобраться — приход клиентки, ее странное поведение, снова куча долларов и… И в итоге я все-таки осталась в дураках! Как я могла взяться за дело, не выяснив с самого начала, кто такая эта Елизавета Андреевна?! А может, и не жена она вовсе Вениамину Михайловичу, а просто грязная шантажистка?!

Тут легкий плен алкоголя отпустил меня, и я начала ясно и четко соображать.

Конечно, не жена! И какая жена могла бы обрадоваться, узнав, что ее муж гомик? Почему она предложила мне такую большую сумму? Да наверняка потому, что, располагая такой кассетой, сможет получить гораздо больше! Она и времени-то мне на всякие там умозаключения не оставила, заявилась сразу же после звонка. Скорее всего она за мной следила. Звонила днем, я не брала трубку, спала. Потом она караулила поблизости от моих окон и ждала, когда загорится свет. Это наверняка. Потом позвонила из соседнего автомата и, не дав мне опомниться, забрала кассету. Все ясно и просто! Так, минуточку, но ведь Тимофеевская сказала, что ее направила ко мне Лунина.

Не обращая внимания на то, что было уже начало двенадцатого ночи, я кинулась к телефону. Номер Кати и Олега Луниных я помнила до сих пор наизусть, такое не забывается.

— Алло, — услышала я сонный женский голос после продолжительных гудков.

— Добрый вечер, — поздоровалась я. — Извините, что так поздно. Катя, это ты?

— Да, это я, — последовал ответ.

— Ой, Катя! — обрадовалась я. — Это Татьяна Иванова, помнишь еще?

— Таня? Конечно, помню, — уже более оживленно отозвалась Лунина.

— Катюша, у меня к тебе будет один вопрос.

— Да, конечно.

— Ты рекомендовала меня Елизавете Андреевне Тимофеевской?

— Кому? — услышала я удивленный голос на том конце провода, но все-таки решила повторить:

— Тимофеевская Елизавета Андреевна. Ваша дальняя родственница.

— Нет, Танюш, ты что-то путаешь. У нас нет ни родственников, ни знакомых с такой фамилией.

— Ну что ж, извини еще раз, что так поздно. Спокойной ночи.

— Да ничего. А что…

У меня не было настроения что-либо ей объяснять, и я повесила трубку. В ее ответе, честно признаться, я и не сомневалась. Итак, я стала соучастницей шантажа. Вот что значит долго не заниматься своей работой. Расслабилась! Ладно, продолжаем рассуждения. Значит, Тимофеевская, нет, скорее всего лже-Тимофеевская, для того, чтобы усыпить мою бдительность, прикрылась именем моих знакомых, о которых наверняка либо читала в газетах, дело-то было нашумевшее, либо от кого-то слышала. Она каким-то образом узнала о гомосексуальных связях Вениамина Михайловича и решила на этом подзаработать. Так, стоп! А ключ у нее откуда? И, кстати, о ключе, ведь я забыла его отдать ей. И она не спросила. Отлично! Еще одна незадача.

Я кинулась в комнату, где лежали мои джинсы, и вытряхнула прямо на пол связку ключей от квартиры Тимофеевского. Жалобно звякнув, они упали мне под ноги. Я подняла их и положила на видном месте. «А может, я сама себя накручиваю? — подумала я. — Может, она завтра вспомнит о ключах и придет за ними?» Надежда была слабой, но она умирает последней, и я немного успокоилась.

— Хватит! — вслух сказала я сама себе. — Утро вечера мудренее, а сейчас пора бы и отдохнуть.

Но поскольку я продрыхла весь день, сон ко мне не шел. Только к четырем утра, когда я вспомнила, что у меня есть знакомый шофер, который работает в районной администрации, я наконец угомонилась. «Что день грядущий мне готовит?»

Поднявшись пораньше, чтобы не проворонить этого шофера, я отправилась к зданию администрации, а вернее, к ее гаражу на заднем дворе.

— Подождите минуточку! — замахала я рукой первому водителю, выезжающему из раздвигающихся ворот на белой «Волге».

Он притормозил возле меня и вопросительно посмотрел.

— Простите, вы не подскажете, где можно увидеть Славу Иванова?

— Да вон он, — шофер махнул рукой куда-то назад и рванул с места, обдав меня облачком пыли.

Я осталась поджидать Славу, который действительно выезжал следом за первой машиной.

— Привет! — преградила я ему путь, как только он выкатился из ворот.

— А, здорово, однофамилица! — поприветствовал меня Слава. — Какими судьбами?

— Славочка, я по делу, — улыбнулась я, подсаживаясь к нему на переднее сиденье.

— Да неужели? — засмеялся он. — А я-то думал чайку попить забежала с утра пораньше.

— Слушай, Слав, ты случайно не в курсе, где живет Тимофеевский? — сразу перешла я к делу.

— Это Михалыч, что ли?

— Ага, он самый, Вениамин.

— А ты что, под него копать, что ли, собралась?

— Да нет, — отмахнулась я, видя, что мой собеседник насторожился. — Просто хотела обратиться к нему с одной просьбой. В кабинет идти — это слишком официально, а вот, так сказать, по-домашнему решить вопрос намного легче.

— Криминалы свои, значит, забросила? Решила торговлей заняться, — сделал он свои выводы.

— Ага, — кивнула я.

— Да куда-то на Рахова его Борька возит.

— Этот адрес я знаю, но ни разу его там не застала. У него, кажется, еще квартира есть, может, он теперь там обитает?

— И все-то она знает! — снова засмеялся Слава. — Но ты хоть в курсе, что мы такую информацию не вправе раздавать простым смертным?

— Ну, Славочка, — взмолилась я. — Ты же меня знаешь. Я о тебе — ни слова, ни полслова!

— Ну, ладно, подожди. Выйди пока.

Я послушно вышла из машины и пересела в свою.

— О! Да у тебя обновка! — воскликнул он, сдавая назад. — Когда обмывать-то будем?

— Обмоем, за мной не заржавеет! — крикнула я.

Через некоторое время Слава опять выехал из гаража, и я поспешила к нему:

— Ну?

— Баранки гну, — засмеялся он. — С тебя причитается.

— Это уж как положено, — серьезно ответила я, доставая из пакета заранее купленную для этого случая бутылку «Столичной».

— Ого! А я еще сомневался в тебе, — опять засмеялся он, пряча презент под сиденье. — Волжская, 52, квартира 35. Только, Танька, смотри!

— Заметано, шеф, — хлопнула я его по плечу, и он уехал.

Я вернулась к своей машине и направилась прямиком к самому элитному дому города Тарасова. Езды отсюда до него было минут пять.

Заехав во двор, я сразу увидела, что на дверях всех подъездов кодовые замки. Шифр мне, разумеется, был неизвестен. Оставалось только ждать, когда кто-нибудь захочет войти в нужный мне подъезд, и проскочить вместе с ним. Но чтобы не вызвать подозрений в свой адрес, не стоит околачиваться возле двери, будто я не знаю цифр.

Я подогнала машину как можно ближе к подъезду, на котором значились номера квартир от первой до шестьдесят четвертой, и приготовилась ждать.

Через некоторое время из подъезда вышла какая-то женщина, с шумом захлопнула за собой дверь и гордо удалилась. Еще через пару минут вышел мужчина и сделал то же самое. Тогда я решила сменить тактику. Да и в самом деле, в такой ранний час люди скорее будут выходить из дома, чем возвращаться в него. Ну, совсем плохая стала!

Я подошла вплотную к железной двери и, вскоре, услышав за нею возню, принялась с шумом нажимать первые попавшиеся кнопки. В это время дверь распахнулась, и я с возгласом «Ой, чуть не зашибли!» попала наконец внутрь. Выходивший из подъезда подросток лет четырнадцати не обратил на меня никакого внимания.

Тридцать пятая квартира, по моим подсчетам, находилась на шестом этаже. Доехав до него, я вышла из лифта, остановилась напротив нее и нажала на звонок. Для себя я заранее решила, что если дверь мне откроет настоящая жена Тимофеевского или кто-то из его домочадцев, а возможно, и он сам, то скажу, что ошиблась адресом, если же увижу перед собой Елизавету Андреевну, то объясню, что пришла напомнить о забытых ею ключах.

— Кто? — услышала я вопрос, к которому совершенно не была готова.

— А-а… Мне Елизавету Андреевну, — промямлила я.

Дверь открылась, и на пороге передо мной предстала именно она, чего я меньше всего ожидала, надеясь на худшее. Заспанная, в скромном домашнем халатике, в тапочках на босу ногу. Было видно, что она только-только проснулась. При виде меня ее глаза округлились, рот приоткрылся, и она выдохнула:

— Вы?!

— Да, собственной персоной.

— Но… Но как вы меня нашли? А хотя, конечно, с вашим-то профессионализмом… Ну, проходите.

— Нет, я на секунду. Просто ехала сейчас мимо и вспомнила, что вы забыли у меня ключи.

— Ах, да! Я ведь действительно забыла о них! — воскликнула она и протянула руку.

— Простите, но ключи у меня дома. Я не знала, что зайду к вам, — ответила я, мысленно ругая себя за очередную оплошность. — Если хотите, заскочите ко мне сегодня вечером, я буду дома. Или завтра с утра.

— Хорошо, я зайду завтра. Не очень хорошо себя чувствую.

— Не вняли моим советам и смотрели пленку на ночь?

— Что? Ах, да, — растерянно ответила она.

— Ну ладно, не болейте. До свидания.

— Всего доброго, Танечка.

Я повернулась к ней спиной и зашагала к лифту, злясь на себя за свою подозрительность. На моей клиентке лица нет, это она просто от стыда передо мной вчера хорохорилась, а я сразу же записала ее в шантажистки.

— Таня! — вдруг крикнула она мне вслед.

Я обернулась и посмотрела на нее.

— А хотя нет, ладно. Еще раз спасибо вам.

Глава 4 буква закона

Всю обратную дорогу я думала о том, что все-таки заставило Елизавету Андреевну назваться родственницей Луниных? Возможно, она принадлежит к людям, которые считают, что если они обратятся к кому-то с просьбой, придя просто так, с улицы, без всякого блата, то им непременно откажут или выполнят их поручение халтурно? А может?.. «Да ну все это к чертям!» — решила я и подумала, что сегодня же раздам долги и куплю себе новую обувь. Да и новое объявление о своем агентстве пора выпустить, а то совсем заказчиков нет.

Почти весь день у меня ушел на то, чтобы разыскать друзей, выручивших меня с покупкой машины, и вернуть им деньги. Надо было видеть их счастливые лица! Они радовались гораздо искреннее, чем тогда, когда я приезжала к ним на только что приобретенной «девятке» и благодарила их за помощь.

Сапоги я купила отменные. Именно те, о которых давно мечтала. И теперь, возвращаясь домой, решила устроить себе небольшой праздник. Купила торт, бутылку шампанского и пригласила в гости свою давнюю подругу Юльку, которая, кстати сказать, случайно встретилась мне в обувном магазине. Мы договорились, что я буду ждать ее около восьми вечера.

Итак, нагруженная покупками, я вошла в свою квартиру и обмерла: у меня был обыск! Да какой там обыск! Погром! Вещи разбросаны, мебель перевернута. Ни дать, ни взять — Нагасаки после ядерного взрыва.

«Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня!» — мысленно отругала я себя за то, что никак не находила времени поменять старый дверной замок на современный и более надежный.

Стараясь держать себя в руках, я отнесла шампанское, торт, а заодно и сапоги на кухонный стол, а затем позвонила Юльке и, дико извиняясь, отложила нашу встречу на неопределенный срок, сославшись на срочные непредвиденные дела.

После непродолжительных объяснений с подругой я первым делом решила осмотреть замок входной двери. Ну, так и есть, кто-то воспользовался отмычкой. Об этом свидетельствовало несколько свежих царапин на металле.

Я вернулась в комнату и опустилась на сдвинутый с прежнего места диван. «И кто же это мог быть? — задала я себе вопрос. — Обыкновенные воры? Но тогда почему все мало-мальски ценные вещи не украдены? Телевизор, видик, камера… Ага! Камера». Я прекрасно помню, что положила ее в чехол и убрала в дальний угол ящика с постельным бельем, а теперь она лежит на столе, а чехол валяется на полу.

Переступая через разбросанные вещи, я подошла к столу, взяла камеру в руки и увидела, что маленькой кассеты, на которой изначально был записан мой последний «фильм», в ней нет. Теперь мне все стало ясно: у меня в гостях побывал кто-то, имеющий прямое отношение к делу Тимофеевских. Но кто? Сам Вениамин Михайлович? Шурочка? А может быть, Елизавета Андреевна? И тут я вспомнила о ключах, которые она мне дала. Я отложила камеру и бросилась искать ключи, которые оставила на видном месте. Их нигде не было. Да, крупная неприятность. Как человек, хорошо знающий Уголовный кодекс, я понимала, чем это может обернуться для меня. Но не успела я как следует поразмыслить на эту тему, как раздался звонок в дверь.

Припав к «глазку», я увидела стоящего на лестничной площадке Вениамина Михайловича Тимофеевского. Ну, в общем-то, этого и следовало ожидать. Правда, не думала, что так скоро. Даже времени на уборку не оставил.

Я открыла дверь. Тимофеевский, красный, как вареный рак, молча ввалился в коридор, задев меня своим огромным животом, и прямиком направился на кухню, где моментально плюхнулся на табуретку и тяжело засопел. Я последовала за ним.

— Ну что, сучка, не удивилась моему визиту?! — выкрикнул он, как только я оказалась напротив него.

Я взяла себя в руки и, пытаясь не отвечать ему грубостью на грубость, спокойно ответила:

— Пожалуй, нет.

— Вот и замечательно! Значит, разговор будет коротким, и мы сразу перейдем к делу.

Я заметила, что он сильно вспотел. Влажные пятна в области подмышек проступили даже через пиджак его серого костюма. От Тимофеевского исходил тошнотворный запах, состоящий из смеси едкого пота и резкого одеколона. Я отступила назад, прислонилась спиной к буфету, сунула руки в карманы и выжидательно посмотрела на него.

— Тебе известно, что ты в данный момент находишься под статьей?! — все так же раздраженно продолжал Тимофеевский, пытаясь закинуть ногу на ногу и изобразить из себя хозяина положения. Вышло это у него весьма комично, и я еле сдержала улыбку.

— И под какой же именно? — спросила я, склонив голову набок и глядя на непрошеного гостя свысока, давая ему при этом понять, что его роль хозяина положения могу запросто оспорить.

— Ты незаконно проникла в чужое жилище. А именно — в мое.

— Позвольте, Вениамин Михайлович, но ведь то же самое я могу сказать и про вас, — не без сарказма ответила я.

— А чем ты это докажешь, умница? — парировал он.

— А чем докажете вы?

— Ну, мне-то это будет сделать гораздо проще, чем тебе. Во-первых, я занимаю определенный пост, а во-вторых, у меня есть ключи, на которых остались отпечатки твоих пальцев. Мне будет достаточно вынести из своей квартиры пару дорогих вещичек и свалить воровство на тебя, подкрепив это заявление ключами, которые ты у меня украла. Что скажешь теперь?

Именно этого я и боялась, когда не обнаружила у себя его ключей. Этот стервец тоже знаком с УК. Но не та ситуация, слава богу. Если бы он в тот вечер был с женщиной, возможно, все бы кончилось для меня плачевно, но поскольку тут случай неординарный, то, стало быть, с толстячком можно не церемониться.

— Ну, у меня тоже кое-что имеется, — спокойно заметила я. — Любой криминалист без труда определит на замке моей входной двери характерные царапины от обыкновенной отмычки, которой пользуются домушники. И я тоже могу вынести пару вещей и свалить кражу на вас, тем более что телефон у меня под рукой, вы сидите здесь, а в квартире — бардак. Да мне даже и выносить ничего не придется. Просто скажу, что у меня пропало бесценное кольцо с бриллиантом, доставшееся в наследство от бабушки. И не думайте, что за то время, пока сюда едет милиция, вам легко удастся сбежать. Я вам просто не позволю этого.

— Только не надо меня пугать! — взвизгнул Тимофеевский, и правая нога его, которую он с таким трудом пристроил на левое колено, соскочила на пол.

— Даже если вы и уйдете, здесь останется куча ваших следов, — усмехнулась я, многозначительно посмотрев на его ботинки. — Так что давайте не будем пугать друг друга, это смешно, а сразу перейдем к делу, как вы и предложили вначале. Правда, никак не возьму в толк, какие у нас могут быть дела? Вы заместитель главы администрации, — в этом месте я умышленно сделала паузу. — Я обыкновенный частный детектив. Так что же вам от меня нужно? Хотите воспользоваться моими услугами?

По выражению лица Тимофеевского я поняла, что смысл сказанного мною наконец дошел до него. Он ведь и в самом деле оказался теперь в одном дерьме со мной. Но, из последних сил пытаясь не сдавать позиции, он решил прибегнуть к доводам, припасенным на десерт:

— Да я в шесть секунд могу справиться с твоим сраным агентством, и тебе до конца своих дней не видать лицензии на этот вид деятельности. Ты еще не знаешь, на что я способен!

— На что вы способны, я уже знаю, — начала я терять терпение и заговорила более решительно: — Так, ближе к делу, Вениамин Михайлович.

— Отдай мне кассету, если не хочешь неприятностей, — наконец разродился он.

— По-моему, вы ее уже забрали. И, надо заметить, без моего разрешения. Весь дом перевернули. Надо бы попросить вас навести тут порядок.

— Ты мне мозги не пудри, сука! — вдруг яростно закричал он и вскочил с места. — Отдай кассету!

— Минуточку, Вениамин Михайлович, давайте разберемся, — начала нервничать и я. — Когда я недавно вернулась домой, то застала тут все в страшном беспорядке. Вы, наверное, и сами это заметили. У меня ничего не украдено. Ничего, кроме кассеты, на которую и велась изначальная запись. Уверяю вас, что сейчас говорю вам правду, тем более что эта кассета уже была переписана и отдана заказчику, а мне она ни к чему. Так что разбирайтесь теперь с тем, кому вы поручили похитить ее у меня. Не думаю, что вы самолично пользовались отмычкой и устраивали этот разгром.

Некоторое время Тимофеевский переваривал услышанное, при этом краснея еще больше и, как мне показалось, увеличиваясь в размерах.

— Если даже ты и не врешь, тебе все равно конец, — прошипел он и кинулся к выходу.

Я услышала, как с грохотом захлопнулась входная дверь, и устало опустилась на пол. Соображать что-либо мой мозг сейчас отказывался. Бессонные ночи и подъемы в семь утра истощили его окончательно, если даже не считать событий, проиcшедших за последнее время.

Весь следующий день и часть вечера я потратила на уборку. И, чтобы не тратить время зря, решила совместить физический труд с умственным, так как мозг мой вполне отдохнул и был способен ясно и четко мыслить. Пришла же я к следующим выводам: Тимофеевский узнал о том, что был заснят на видеокамеру. Откуда? Скорее всего ему об этом сказала сама Елизавета Андреевна. Да еще добавила, что существует копия. При этом она сослалась на меня. Но зачем? Может, у нее не было другого выхода? Мне это было непонятно. Зато было понятно другое: этот вопрос нерешенным я не оставлю. Затем Тимофеевский нанял человека, который должен был проникнуть в мою квартиру и найти пленку-дубликат. Тот находит ее, но Тимофеевскому не отдает, заявив, что так ничего и не обнаружил. Этот человек заранее знал, что Тимофеевский непременно заявится ко мне за пленкой, и специально устроил здесь разгром, чтобы заказчик мог воочию убедиться в тщательности его поисков. Но кто же этот наемник?

Скорее всего Шурочка. Вряд ли Вениамин Михайлович поручил бы искать такую кассету кому-то другому. А зачем она Шурочке? Не может же он воспользоваться ею для того, чтобы шантажировать Тимофеевского. В таком случае сам он тоже попадает под удар, так как фигурирует на ней не в лучшем виде. Я припомнила поведение блондина во время свидания с Тимофеевским и его слова о том, что остались еще только две встречи. Вот оно! Шурочка прикарманил кассету для того, чтобы Тимофеевский отстал от него раз и навсегда. Разумеется, Шурочка не так относится к Вениамину Михайловичу, как тому бы хотелось. В этом тоже есть доля шантажа, но дело тут поворачивается иначе: Тимофеевский чем-то до сих пор удерживал любовника возле себя. Чем?

Вопросов возникало много. С чего же начать? А начинать надо. Ведь смех смехом, а Тимофеевский действительно может разозлиться и попытается отравить мне жизнь. Власти на это у него хватит.

Итак, какой вопрос возник у меня первым? Ага, что заставило Елизавету Андреевну поступить подобным образом? Это можно выяснить, заявившись прямиком к ней.

Я посмотрела на часы. Время было позднее — половина десятого вечера, за окном уже сгустились сумерки. Ну, ничего, она тоже заявилась ко мне довольно поздно. Будем квиты.

Наспех приняв душ и приведя себя в порядок, я покинула вычищенную до блеска квартиру, чувствуя некоторую физическую усталость. Но делать нечего, надо спешить. Мне просто необходимо провести собственное расследование, чтобы потом никто не мог угрожать мне, обвиняя в нарушении закона.

Глава 5 Кот в мешке

Около десяти я уже въезжала во двор дома, где жила Елизавета Андреевна. Но не успела я доехать до ее подъезда, как увидела ее, выходящую из раскрывшейся двери. Она была не одна. Елизавету Андреевну Тимофеевскую сопровождал какой-то мужчина, одетый в темно-зеленый спортивный костюм. Он слегка поддерживал ее под руку. «Вот так старая дева!» — подивилась я про себя и не стала выходить из машины, решив немного понаблюдать за ними.

Они направились в противоположную от меня сторону, а затем пересекли двор по диагонали, быстро растворившись в темноте. Я покинула свою «девятку» и направилась за ними. Вскоре их спины замаячили передо мной, и я, сбавив шаг, прижалась к какому-то кустарнику. И сделала это весьма своевременно, так как оба они остановились и стали осматриваться по сторонам. Чуть дальше находился ряд частных погребов, который благодаря белизне кирпича был хорошо виден.

Елизавета Андреевна и ее спутник, оценив обстановку, направились именно туда. Я же, чувствуя, что должна стать свидетельницей чего-то интересного, поплотнее прижалась к кустарнику и бесшумно двинулась вперед.

Наконец они остановились возле двери одного из погребов. Рядом была припаркована светлая «Нива».

Я подобралась к ним как можно ближе, присела на корточки, чтобы уменьшить риск быть замеченной, и приготовилась наблюдать за их дальнейшими действиями.

Тем временем Елизавета Андреевна открыла дверь погреба и пропустила туда мужчину.

— Ты справишься один? — почти шепотом спросила она.

— Ну уж нет, идем, поможешь, — так же тихо ответил он из двери и махнул ей рукой.

Елизавета Андреевна молча зашла внутрь. Теперь я их не видела, но осталась на прежнем месте. Примерно минут через десять я снова услышала голос Тимофеевской:

— Я держу, держу. Вылезай скорее.

Через минуту из двери погреба показалась сгорбленная спина Тимофеевской. Она пятилась мелкими шажками, потом я увидела в ее руках большой мешок, в каком обычно транспортируют картошку и лук, а затем появился и мужчина. Он держался за другой конец мешка. Судя по их напряженным лицам, было ясно, что вес у мешка довольно приличный. Они подтащили его к багажнику «Нивы».

— Так, отпускай, — скомандовал мужчина.

Мешок с глухим стуком ударился о землю, а мужчина достал из кармана спортивной куртки ключи и открыл багажник.

— Поднимай скорее! — снова приказал он.

— Ой, сейчас, подожди. Дай отдышаться. Мне что-то плохо, — жалобно взмолилась Елизавета Андреевна.

— Это нужно мне или тебе?! Некогда тут отдыхать, — прикрикнул на нее мужчина и попытался поднять мешок.

Елизавета Андреевна, которая на самом деле едва держалась на ногах, поспешила ему помочь.

Когда мешок был загружен, а багажник закрыт, она тяжело опустилась на переднее сиденье, мужчина сел за руль, мотор заработал, «Нива» тронулась с места, а я, успев заметить ее номер и серию, кинулась к своей машине, которая дожидалась меня метрах в ста отсюда.

Немного запыхавшись, я включила стартер и газанула за уже исчезнувшей в арке «Нивой».

Выехав на улицу, огляделась по сторонам. Несмотря на поздний час, дорога еще кишела автомобилями, среди которых я тщетно пыталась распознать нужный.

Но его нигде не было! «Черт! — выругалась я вслух. — Потеряла! Нет, стоп! Когда „Нива“ выезжала из арки, водитель замигал лампочкой поворотника? Какой? Я изо всех сил напрягла память. Точно! Правой». И я, вырулив вправо, прибавила скорость, внимательно вглядываясь в каждую обгоняемую мною машину. «Еще метров двести, и будет перекресток, в какую сторону мне тогда ехать?» — спросила я сама себя и вдруг заметила «Ниву». Ту самую. Ну, слава тебе господи!

«Нива» остановилась на красный свет. Я же затормозила только тогда, когда пристроилась к ней в самый хвост. Теперь-то я вас, голубчики, не потеряю!

Загорелся зеленый, и мы снова тронулись в путь. Куда он лежал, знали лишь Тимофеевская и ее спутник. Я же не имела об этом ни малейшего представления. Единственное, о чем я догадывалась, это о том, что в мешке, который они везли, находится далеко не картошка. А вот что именно — это мне еще предстояло выяснить.

Вскоре поток машин начал заметно редеть, и я немного отстала, чтобы не выглядеть назойливой. А еще чуть позже, когда «Нива» выехала за черту города, пришлось соблюдать такую дистанцию, что мне едва были видны их задние фонари.

Теперь мы ехали по Петербургскому тракту. После того как миновали несколько маленьких деревенек, я задумалась о том, хватит ли у меня бензина до их конечного пункта? По моим подсчетам, было пройдено уже около тридцати километров.

Наконец «Нива» свернула в сторону, и ее задние фонари исчезли из вида. Я прибавила газу, быстро доехала до того поворота и на придорожной проржавевшей табличке прочитала название деревни — Скатовка. Я посмотрела вслед удалявшейся машине и поняла, что, если и дальше буду их преследовать, они в конце концов заметят меня на этой незаасфальтированной, заброшенной дороге.

Что ж, придется выключить фары и ехать буквально на ощупь. Жаль, конечно, «девяточку», но что поделаешь? Не разворачиваться же обратно.

Я выключила фары и, стараясь ориентироваться по свету медленно ползущей впереди «Нивы», продолжила путь. Как назло, дорога то и дело петляла, а я то и дело подскакивала на невидимых кочках и ухабах. «Как бы глушитель не оторвался», — с горечью подумала я, когда «подпрыгнула» в очередной раз.

Лампочка, которая давно уже мигала, напоминая мне о том, что бензин на исходе, теперь уже просто горела. А это означало, что я смогу проехать не более трех километров. Две красные светящиеся точки маячили передо мной, заманивая все дальше и дальше, — «Нива» медленно и упорно шла к неизвестной мне цели.

При свете взошедшей луны я увидела, что по краям дороги начинается лес. Вот так Скатовка! А есть ли тут вообще деревня?

Теперь дорога пошла под уклон, и я наконец заметила вдалеке мерцающие огоньки. Так вот почему она называется Скатовка, просто, чтобы в нее попасть, надо туда скатиться.

Между тем задние фонари преследуемой мною машины резко поднялись вверх, и я поняла, что спуск сейчас станет еще круче. Судорожно вцепившись в руль и придерживая педаль тормоза, я почувствовала, что задняя часть «девятки» начинает слегка приподниматься. Чисто инстинктивно я вдавила педаль тормоза до предела и остановилась, понимая, что дальше ехать без света опасно.

Я нащупала в «бардачке» фонарик, включила его, высунула руку через окно и посветила вокруг. То, что я увидела, привело меня в гораздо больший шок, чем созерцание сексуальных игр Вениамина Михайловича. Я увидела перед собой пустоту! Да, моя машина стояла сейчас так, что ее передние колеса почти повисли над бездонной черной пропастью, а в этой машине, между прочим, сейчас находилась я! Тоненькая струйка холодного пота пробежала по спине.

— А что, интересно, было бы, если бы я не затормозила так резко и так вовремя? — вслух задала я себе этот идиотский вопрос и тут же сама себе ответила: — Я бы упустила «Ниву».

Выбираться через переднюю дверцу я побоялась, а потому осторожно перебралась на заднее сиденье, при этом почувствовав, что задние колеса прочно встали на землю. Я облегченно вздохнула и вышла наружу, чтобы оценить создавшееся положение.

Осмотр этого самого положения показал, что ситуация не так уж безнадежна. Машина большей своей частью находилась на дороге, которая в этом месте круто поворачивала, и оставался шанс подтащить ее за бампер буквально самую малость назад.

Я достала из багажника пляжное полотенце, обмотала им бампер, взялась за него руками и, представив себе, что я Шварценеггер, потянула машину на себя. Как ни странно, но со второй попытки мне это удалось. Я сдвинула ее примерно на полметра!

Так, ну, где там наша «Нива»? Я села за руль, включила фары, плюнув на все опасения, дала задний ход и вырулила на дорогу. «Нива» тем временем подъехала к самой деревне. Отлично, можно пока ехать и с освещением.

Когда расстояние между нашими машинами сократилось до минимума, мне опять пришлось ехать в темноте. Огни деревушки остались позади, и теперь мы ехали по лесной дороге. «Господи, да сколько же еще это будет продолжаться?» — подумала я и увидела, что «Нива» сворачивает. Я хотела было последовать ее примеру, но заметила, что ее передние фары высветили серебристые решетки. Ба! Да это же местное кладбище. Ну, честно говоря, что-то в этом духе я и ожидала увидеть. Я проехала поворот и остановилась так, чтобы Тимофеевская и ее спутник, когда будут выезжать оттуда, не смогли заметить мою машину. Заглушив мотор и прихватив с собой фонарик, я отправилась за ними пешком. Луна едва освещала дорогу. Вся эта ситуация напомнила мне бессмертное произведение Марка Твена. Что же задумал на этот раз индеец Джо?

«Ниву» я увидела, как только свернула за поворот. Она медленно пробиралась между могильными оградами, углубляясь все дальше в лес. Я прибавила шагу и теперь находилась метрах в десяти от нее.

Вскоре машина остановилась. Остановилась и я.

— Дальше не проехать, давай тут, — услышала я мужской голос.

Дверцы «Нивы» распахнулись, и мои преследуемые ступили на священную землю скатовцев. Мужчина открыл багажник, достал оттуда две лопаты, одну из них протянул Елизавете Андреевне, обошел машину, очутившись в свете ее передних фар, и сказал, решительно втыкая лопату в землю:

— Здесь.

Елизавета Андреевна подошла к нему, и они молча принялись за работу.

Понимая, что ждать мне придется не меньше часа, я присела на какую-то кочку и продолжила наблюдение.

— Может, хватит? — нарушила тишину Тимофеевская, когда мужчина, спрыгнув в выкопанную ими яму, проверил глубину. Края земли едва доходили ему до колен.

— Нет, мало. Собаки могут откопать, — ответил он и снова взялся за лопату.

Елизавета Андреевна последовала его примеру.

— А теперь? — робко спросила она через некоторое время.

— Да заткнись ты! — злобно огрызнулся мужчина. — Когда хватит, я скажу. Втянула меня в это дело, так молчи. Сроду в какое-нибудь дерьмо вляпаешься, а я потом расхлебывай. Послал бог сестру идиотку!

— Прости, Дима, но куда ж я теперь без тебя? — вздохнула Елизавета Андреевна, прекращая работу.

— Ну, чего остановилась? Копай еще. Немного осталось.

Из этого небольшого диалога я поняла, что неизвестного мужчину в спортивном костюме зовут Дмитрием и он является братом Тимофеевской. Я вспомнила, что она говорила, будто сама из Астахова. Не знаю, какая уж там автомобильная серия в городе Астахове, но номерные знаки Диминой «Нивы» свидетельствовали о том, что машина не местная. Это я заметила еще в самом начале нашего пути.

— У меня уже сил нет, прости. Сердце ужасно болит, — взмолилась Тимофеевская и опустилась прямо на груду свежевырытой земли.

— Только этого еще не хватало, — проворчал Дима и стал копать с еще большей ожесточенностью.

Когда он был уже по пояс в яме, Елизавета Андреевна вновь спросила:

— Ну? Теперь-то все?

— Хватит, пожалуй, — ответил ей брат и ловко выпрыгнул из ямы. — Пошли.

Елизавета Андреевна охотно встала и, опережая брата, направилась к багажнику.

— Слушай, ты вся перемазалась, — проворчал он.

— Ерунда, дома отмоюсь, — ответила она, машинально проводя ладонью по подолу бежевой трикотажной юбки.

— Дома! — передразнил он ее. — Вот ГАИ остановит, увидит тебя всю в земле и спросит…

— Теперь нам уже не страшна ГАИ, — прервала его рассуждения Тимофеевская.

— Ладно, не умничай, лучше помоги.

Мне было хорошо видно, как братец с сестрой вытащили из багажника тот самый мешок и поволокли его к приготовленной яме.

— Так. Теперь погоди, — сказал Дима и, приподняв мешок за уголки, принялся высвобождать из него содержимое. Под верхним мешком оказался второй — из толстого черного целлофана, плотно стянутый сверху проволокой.

Затем он спихнул мешок в яму и стал закапывать. Причем каждый новый слой земли Дима тщательно утаптывал ногами.

Когда образовался небольшой холмик. Дима прекратил работу и приказал Елизавете Андреевне собрать лишнюю землю в освободившийся мешок. Она почему-то стала делать это прямо руками, а он с наслаждением закурил.

— Так, теперь это все надо замаскировать, — сказал он, когда Тимофеевская отправила в мешок последнюю горсть сырой земли. — Давай-ка пособирай там листьев да песка сухого, если есть.

Тимофеевская, чуть покачиваясь, молча пошла в глубь деревьев.

— Далеко собралась-то? — окликнул ее Дима.

Она медленно обернулась и рухнула на землю. Силы, видимо, окончательно оставили ее. Еще бы! Не каждый сможет вот так, при луне, на кладбище…

Дима бросился к ней и, приподняв голову сестры, начал хлестать ее по щекам:

— Ну, Лиза! Ты чего?! — испуганно проговорил он, когда та подала признаки жизни.

— А? Не… Не знаю, — еле выдавила она из себя.

— До машины дойдешь?

— А? Да. Наверное, — более осмысленно ответила она и стала озираться вокруг.

Брат помог ей подняться и, придерживая под локти, усадил в «Ниву».

— Ладно, сиди. Я сам все доделаю, — ласковым тоном проронил он. — Горе мне с тобой просто.

Теперь в моем поле зрения остался лишь мужчина. Он быстро приступил к заключительному этапу. Набрал прошлогодних листьев, накидал их на свежий холмик, затем посыпал его сухой землей и отступил назад, оценивающе глядя на свою работу. Сейчас он стоял прямо напротив меня в ярком освещении, и я смогла как следует его разглядеть. Надо заметить, что внешнее сходство с Елизаветой Андреевной у него имелось. Темные волосы, прямой изящный нос, ростом он был чуть повыше ее, худощав. Судя по всему, брат моложе ее лет на пять-шесть.

Дима остался доволен сделанным, подхватил мешок с землей, закинул его в багажник и сел за руль. «Нива» дала задний ход и, ловко маневрируя между могильными оградами и деревьями, выехала на основную дорогу.

Через минуту я уже слышала лишь отдаленное урчание мотора, а потом и вовсе наступила тишина.

Я поднялась с кочки, включила фонарик и подошла к тому месту, над которым сейчас колдовали Елизавета Андреевна и Дима.

Замаскирован свежеиспеченный холмик был неплохо, но тем не менее я его сразу нашла. Мне было жутко любопытно узнать, что же под ним находится. Труп? Клад? Но раскапывать его я, разумеется, не собиралась. На этот счет у меня имелись другие соображения. Сейчас мне нужно было только хорошенько запомнить это место и убраться отсюда восвояси. Я стала светить вокруг себя. Ага, вот могила некой Парамоновой Марии Анатольевны. Луч фонарика высветил покосившийся памятник, на котором была фотография старушки в светлом платочке. А рядом — крест, сделанный из металлических труб, приваренных друг к другу. Краска на нем давно облупилась, но на табличке еще можно было прочитать надпись: Глушков Иван Сергеевич. Так. Запомнила.

Собираясь уходить, я посветила в глубь леса, вскользь коснувшись лучом интересующего меня холмика, и обмерла! Дальше по лесу, на сколько хватало мощности фонарика, моему взору предстало невероятное количество таких же низеньких холмиков. Ни на одном из них не было никаких опознавательных знаков. Ни оград, ни крестов, ни табличек. Ничего! Я почувствовала, как по спине снова стекла струйка холодного пота, и попятилась назад.

Попятилась, споткнулась, упала, быстро вскочила на ноги и увидела, что споткнулась именно о ту кочку, на которой сейчас сидела. Но это была не просто кочка. Это был такой же холмик, как все остальные. Это была чья-то могила.

Я, конечно, не из робкого десятка и не верю ни в какие привидения, но сейчас мое воображение невольно стало рисовать отвратительные картины, напоминающие дешевые фильмы ужасов. Я припустилась бежать к дороге.

Запыхавшись, я плюхнулась в свою «девятку», включила зажигание и… И не тут-то было! Мотор немного пожужжал для приличия, но и только. Вот что значит отправляться на дальние расстояния, не заправив машину и не взяв с собой запасную канистру с бензином.

«Отлично! — подумала я. — А главное — какое подходящее время и какое живописное местечко я выбрала, чтобы застрять. До деревни пешкодралить отсюда километра полтора, да еще и ночью. Хорошо, хоть фонарик у меня есть. Только бы, ко всему прочему, не сели батарейки».

Я вышла из машины, со злостью хлопнула дверцей, заперла ее и решительно зашагала по дороге, стараясь не смотреть в сторону кладбища.

Минут через сорок я наконец дошла до злосчастной Скатовки. Ни в одном окне маленьких ветхих домишек не было света. Я решила постучать в первую попавшуюся калитку, на которой значился номер пять, намалеванный синей краской.

Тотчас раздался заливистый лай какой-то мелкой собачонки, и через минуту в доме вспыхнул свет. Послышался скрип открываемой двери и такой же скрипучий голос:

— Кого еще черти принесли? Петьк, ты, что ль?

— Откройте, пожалуйста, — жалобно взмолилась я.

Калитку отворил сгорбленный седой старик, одетый в длинные семейные трусы, засаленную телогрейку, из которой местами вылезли клочья ваты, и валенки на босу ногу.

Некоторое время мы молча изучали друг друга.

— Ты кто будешь? — дыхнул на меня старик перегаром.

— Простите, но у меня тут авария небольшая случилась, — ответила я, отступая назад и указывая рукой в сторону леса. — В моей машине кончился бензин, и я застряла. Не подскажете, где можно раздобыть немного бензина?

— Хе! — хмыкнул старик. — Во всем селе только солярка имеется. Для трактора нашего. Да и то, почитай, как с неделю закончилась. А стало быть, и ее нету.

— А… А что же мне делать? — задала я вопрос, надеясь, что он посоветует мне что-нибудь толковое.

— Ты самогон пьешь? — вдруг совершенно не по теме спросил он.

— Простите, что?

— Самогон, говорю, пьешь?

— Пью, — кивнула я и шагнула за калитку. А что мне еще оставалось делать?

— Да замолчь ты! У-у, шельма! — рявкнул старик на уже задыхающуюся от лая белую собачонку и пропустил меня вперед.

По узенькой тропинке мимо каких-то грядок я дошла до скособоченных ступенек и остановилась перед раскрытой дверью жилища, из которого повеяло сыростью и протухшими соленьями.

— Ну, проходи, чего встала, — прокряхтел старик и бесцеремонно подтолкнул меня вперед.

Я очутилась в полутемных сенцах, в которых стояла открытая бочка с квашеной капустой. Она и издавала тот запах, который я почувствовала еще на улице. Только теперь он был значительно резче. На полу валялось оцинкованное ведро и какие-то тряпки.

Старик закрыл дверь и снова подтолкнул меня:

— Да иди, иди. Не боись.

Теперь я стояла посреди так называемой спальни. Эта же комната одновременно служила и кухней, и гостиной, так как была в этом доме единственной. Посреди нее находился круглый стол, на котором стояла железная миска с той же квашеной капустой, надтреснутая тарелка с заветренной картошкой, рядом, прямо на непонятного цвета клеенке, лежали куски нарезанного крупного помидора, и венцом всему была самая настоящая четверть самогона, закупоренная грязной тряпицей. Возле стены располагалась русская печь, сверху застеленная заплатанным одеялом, рядом стояла длинная деревянная лавка и какой-то ящик, служивший старику буфетом. Все! А я-то думала, что такое можно увидеть только в кино о дореволюционном селе.

— Садись, — чуть ли не приказал мне старик и достал из-под стола колченогий табурет.

Я послушно села, сложив руки на коленях.

— Тебя как звать-то, красавица? — обратился он ко мне, присаживаясь напротив на такой же табурет, который тоже выдвинул из-под стола.

— Татьяна.

— А меня Степан Игнатич, — отрекомендовался он и повернулся к «буфету».

Он извлек оттуда два граненых стакана, один из которых протер краем своего ватника и поставил передо мной, второй же, не придав значения его сомнительной чистоте, определил себе. Затем откупорил четверть и разлил по стаканам самогон.

— Давай — по маленькой, — крякнул гостеприимный хозяин и залпом заглотал вонючую желтоватую жидкость.

Поморщив мясистый нос, с шумом выдохнул и потянулся за куском помидора.

— Давай, давай! — подбодрил он меня, шамкая беззубым ртом. — Не боись, не отравишься.

Я поднесла стакан к носу и передернулась.

— Да ты не нюхай, а пей. Сказала же, что пьешь, а сама… Я-то тебя и позвал для этого. Одному-то скучно.

— Щас, — кивнула я и последовала его совету.

Самогон, в котором было не меньше семидесяти градусов, не успев докатиться до моего желудка, сразу шибанул в голову, и приятное тепло разлилось по всему телу.

— Думал, Петька вернулся, — продолжал старик, дожевывая помидор и суя в рот щепотку капусты. — Да ты закусывай, не стесняйся. Мы с ним маленько посидели, потом я спать завалился. Вдруг слышу, пришел кто-то. Встал, башка трещит, добавки требует. А тут ты. Это хорошо. Так как же это ты умудрилась тута застрять?

— Да бензин, говорю, кончился, — ответила я, чувствуя, что язык мой слегка заплетается. — Теперь вот и не знаю, что делать.

Степан Игнатич скривил синеватые губы, дернул плечом и снова налил нам самогону, давая понять, что, кроме этого, ничего посоветовать не может.

На этот раз я не стала нюхать этот народный напиток, а выпила сразу и, можно сказать, с удовольствием. Через минуту капуста уже не казалась мне вонючей, а картошка заветренной. Я с удовольствием уплетала угощенье старика.

— А что это у вас там за кладбище? — поинтересовалась я, окончательно опьянев.

— Как, что? Кладбище как кладбище. Наше, сельское, — удивился моему вопросу Степан Игнатич.

— А почему там так много могил без крестов и памятников? — не унималась я.

— Да кто ж их знает, ежели им лет по сто?! Ентой деревне ого-го сколько лет, я таких и цифер-то не помню. А ты чего туда ходила? — спросил он, прищурившись и слегка наклоняя голову набок.

— Да просто гуляла, — не нашлась я сразу и уже жалела, что вообще завела этот разговор.

— Ага. Гуляла. Гуляла и застряла. Ну-ну, дело твое, — проворчал старик и разлил по стаканам остатки самогона. — Ну, еще по маленькой, и спать.

— Ничего себе по маленькой! — воскликнула я, глядя на почти доверху наполненные граненые стаканы. — Это мне много.

— А много, так не пей. Мне больше останется, — недовольно проворчал Степан Игнатич, видимо, еще досадуя на то, что я так явно соврала ему насчет своих ночных прогулок по кладбищу. — Спать на печке ляжешь.

— А вы? — вяло поинтересовалась я, чувствуя, что уже и впрямь клюю носом.

— Найду где, — ответил он и опорожнил третий стакан.

Я поднялась с места, но тут же повалилась обратно. Ноги меня абсолютно не слушались.

— Забористая вещица! — усмехнулся старик. — До пяток продирает.

Мне стало обидно за себя, и я, собрав последние силы, дошла-таки до печки, кое-как взобралась на нее и тут же отключилась.

Проснулась я только под утро, когда в маленькое окошко стал проникать слабый свет. Степан Игнатич спал на той самой лавке, которая стояла возле печки, и сильно храпел, уткнувшись носом в стенку. Я посмотрела на наручные часы, показывавшие ровно пять, и стала спускаться вниз. К собственному удивлению, я чувствовала себя вполне сносно.

— Ты чего в такую рань? На двор, что ли? — проскрипел старик, не оборачиваясь.

— Ага, — ответила я и вышла на улицу.

Только сейчас я поняла, в каком смраде находилась. Зайти обратно у меня не хватило решимости. Я села на ступеньки и стала думать о том, что мне следует предпринять дальше.

— Может, чаю выпьешь? — услышала я за спиной голос Игнатича. — Щас печку растоплю.

— Нет, спасибо. Пойду я, — ответила я, поднимаясь со ступеньки и оборачиваясь к нему.

Степан Игнатич по-прежнему был в ватнике и семейных трусах.

— Да погоди. Щас к Витьке-конюху сходим. Если деньги есть, он тебе подсобит, — решил он меня обнадежить.

— А чем он может подсобить? Лошадью ведь машину все равно не утащишь.

— Это я и без тебя знаю, красавица. Попросишь его подвезти тебя до шаше. Там недалеко бензозаправка. Возьмешь с собой канистру да заполнишь ее там. Потом обратно сюда, — начал он мне объяснять, как бестолковой школьнице. — Канистра-то у тебя хоть имеется?

— Имеется, — обрадованно кивнула я. — И деньги имеются.

— Ну, тогда погодь, я щас.

Степан Игнатич ненадолго скрылся за дверью и вернулся уже одетый в вылинявшие синие штаны с неимоверно оттянутыми коленками. На ногах у него были валенки.

— Пошли. Тут недалеко.

Мы вышли за калитку и направились вдоль невзрачных деревенских домиков вправо.

— И много у вас домов? — поинтересовалась я.

— Двадцать шесть дворов, — ответил он, не то хвалясь этим количеством, не то сокрушаясь.

— И чем тут люди занимаются, если у вас всего один трактор на всю деревню, да и тот неделю без солярки?

— Чем-чем, живем мы тут, — резонно подметил Степан Игнатич. — Огороды сажаем, кто скотину разводит, кто кур, гусей. Меняемся.

— Чем? — не поняла я.

— А кто чем. Кто че разводит, тем и меняется.

— А деньги? Деньги вы получаете? — продолжала удивляться я.

— Ну, иногда и деньги получаем. Хлеб-то покупать надо. Я вот месяца три назад пенсию получил.

— А начальство-то у вас есть?

— Да на хрена нам начальство? Мы — сами себе голова.

— Что, даже и сельсовета нет? — спросила я, окончательно сбитая с толку.

— Раньше он, конечно, был. Да вот сплыл, — развел руками Степан Игнатич.

— А где же вы пенсию получаете?

— За ней в райцентр ездим.

— На чем?

— На своих двоих. Ну, это до трассы, конечно. А дальше — на автобусе, — пояснил он.

— А как же те, кто еще не пенсионер? — продолжала допытываться я.

— А у нас таких нет. Молодые все давно уж отсюдова сбегли. Ну, вот и пришли, — сказал он, отворяя калитку, на которой такой же синей краской был выведен номер одиннадцать.

Тут же послышался лай, но уже более крупной собаки, и я поспешила спрятаться за сгорбленную спину старика.

— Э! Витька! Встал уже?! — неожиданно громко прокричал Степан Игнатич, входя во двор конюха. Сквозь раскрытую калитку я увидела тощую лошаденку, жующую сено. Поодаль стояла телега. Теперь я поняла, почему Витьку называли конюхом. Не потому, что он держал табун лошадей, а потому, что у него имелась эта кляча.

Дверь дома распахнулась, и на пороге появилась женщина непонятного возраста. Ей можно было дать и сто лет, и шестьдесят. На ней был яркий ситцевый халат, а на голове платок из того же материала.

— Че разорался с утра пораньше?! — рявкнула она.

— Не ори. Витьку давай. Дело есть, — в таком же тоне ответил ей старик.

— Знаю, якие дела у тоби! — не осталась она в долгу.

В этот момент из двери показался и сам Витька, возраст которого тоже трудно было определить.

— А, Игнатич, ты чаво? — спросил он, спустился вниз по низким ступенькам и пинком загнал в будку надрывающуюся крупную дворняжку. Та, обиженно заскулив и поджав хвост, скрылась в своем домике и продолжала лаять оттуда.

— Да вот ентой даме подсобить надо, — махнул в мою сторону Степан Игнатич. — Она тебе заплатит, не боись. — И он стал доходчиво объяснять Виктору, что нужно сделать.

Тот подозрительно взглянул на меня, потом кивнул Игнатичу, а мне крикнул:

— Десятка! Не меньше.

— Да, да! — крикнула я в ответ, заглядывая из калитки.

Виктор сразу принялся запрягать лошадь, женщина спокойно удалилась в дом, а Степан Игнатич вышел со двора.

— Ну вот, кажись, я тебя пристроил, — сказал он улыбаясь.

— Ой, огромное вам спасибо, Степан Игнатич. Вы меня здорово выручили, — сказала я и протянула ему пятьдесят рублей.

— А вот енто ты зря, Татьяна, — покачал он головой и нахмурил кустистые брови. — Я ж по-человечески, а ты…

Я почувствовала, как на мои глаза наворачиваются слезы. И как же такое возможно, чтобы этот старик, живя в совершенно нечеловеческих условиях, мог оставаться человеком? Эх, Россия-матушка!

— Простите, Степан Игнатич, это я не подумавши, — тихо ответила я и поцеловала его в морщинистую щеку. — Спасибо еще раз.

— О! Вот это дело, — довольно крякнул он и шмыгнул носом. — Ну, прощевай. Да, вот еще… — замялся он. — Ты с Витьком-то не особо болтай, он у нас… А, ну ладно.

Старик махнул рукой и медленно побрел домой. В это время ворота распахнулись и Виктор вывел запряженную в телегу лошадь.

— Пошла, пошла, — крикнул он не то мне, не то лошади.

Я запрыгнула на телегу и попросила его довезти меня до кладбища, где стояла моя машина, чтобы взять канистру.

— А на это мы, кажется, не договаривались, — сказал он и вопросительно уставился на меня красноватыми глазами.

— Я заплачу, — поспешила я его успокоить. — Пятьдесят рублей вам за все хватит?

Виктор чуть вздернул седеющие брови и довольно хлестнул кнутом лошадь:

— А ну пошла живее!

— И чего это тебя сюда занесло? — спросил он, когда мы проехали кладбище и остановились возле сиротливо дожидающейся меня «девятки».

— Сама не знаю. Пьяная была, с женихом поссорилась и рванула куда глаза глядят, — выдумала я совершенно идиотскую историю, помня наставления Степана Игнатича.

— Ну и ну, — только и ответил Виктор.

Когда мы ехали обратно, стал накрапывать мелкий дождик. «Конюх» велел мне достать кусок брезента, на котором я сидела, и накрыть им нас обоих. Теперь мы были словно в палатке, а унылый дождик, накрапывая по брезенту, напоминал о близкой осени.

Глава 6 Помощь компетентных органов

Дома я целый час пролежала в ванной, пытаясь смыть с себя грязь дороги, кладбища и ужасной ночи, проведенной в забытой богом и людьми Скатовке, и размышляя о том, что же делать дальше. Узнать, что находится в закопанном мешке, я могла лишь с помощью компетентных органов. На этот случай у меня был припасен знакомый капитан из отдела уголовки Сергей Николаевич Тюрин. Кстати, капитанские звездочки на милицейские погоны он заработал при некотором моем содействии.

«Не пришло ли время платить долги? — подумала я. — Ведь не даром я помогла тебе раскрыть одно очень хитрое преступление?»

Наспех позавтракав, я позвонила ему.

— Тюрин слушает! — прогремела трубка.

— Ну, не так официально, Сережа, — отозвалась я.

— Ба! Татьяна, ты, что ли? — сразу узнал он меня.

— Именно.

— Какими судьбами?

— Встретиться надо. Лучше не откладывая! — приступила я к делу.

— Ну, не так напористо! — засмеялся он.

— Сереж, я серьезно.

— Я тоже. Ладно, давай в двадцать один час — у памятника Ленину. Я буду с цветами.

— Слушай, хватит шутить, — начала я терять терпение.

— Ну хорошо. Назначай время и место, — перешел он с игривого тона на деловой, почувствовав мое раздражение.

— Двадцать один час мы оставим, но встретимся у меня дома, если жена твоя не заревнует. Согласен?

— О\'кей.

— Ты адрес-то еще помнишь? — спросила я, подумав о том, что виделась с ним последний раз полтора года назад.

— Обижаешь, Татьяна. Такое не забывается. А жены, между прочим, у меня уже нет. Ушла к генералу, — снова засмеялся он. — Я возьму чего-нибудь крепенького?

— Ни в коем случае! — воскликнула я, вспоминая самогон Степана Игнатича.

— В завязке?

— В полной, — ответила я и повесила трубку.

Веселый парень и всегда был таким, подумала я. И внешне привлекательный, а не лежала у меня к нему душа, хоть тресни. Но сейчас возникла такая ситуация, что без его помощи я в тупике. Не могла же я сама взять лопату и отправиться на кладбище. А Сережа отдаст нужные распоряжения, опустив при этом мое имя как свидетеля, и потом расскажет мне, что за кот скрывался в мешке. Во всяком случае, я на это рассчитывала. Ведь не зря же он капитан и заместитель начальника отдела уголовного розыска нашего района да к тому же еще и мой должник за звездочку.

Ровно в девять вечера раздался звонок, и я, не сомневаясь, что это пожаловал Тюрин, открыла дверь. Вот он — высокий, худощавый, светловолосый, пахнущий дорогим французским одеколоном, вычищенный и выглаженный герой романов экзальтированных красавиц. И что же это его жена бросила?

— Вот и я! — улыбнулся мой гость рядом белоснежных зубов.

— Вижу, — спокойно ответила я. — Заходи.

— Ты чего такая злая? — спросил он и полез обниматься. Я выскользнула из его объятий и пошла на кухню. Сережа пожал плечами и двинулся следом.

— Чай будешь? — спросила я, ставя на плиту чайник.

— Не-а, — покачал он головой и присел за стол.

— Ладно, не дуйся. У меня к тебе серьезное дело, Сережа, — сказала я и села напротив.

— Ну, излагай, — хмыкнул он, покачивая ногой.

— Понимаешь, ходила я вчера по грибы…

— Ты?! По грибы?! — изумился он, но тут же осекся, понимая, что это своеобразное начало рассказа. Смекалка в нем все-таки чувствовалась. — Ну и…

— Ну и набрела на заброшенное кладбище. Холмиков там видимо-невидимо. И нет на них ни памятников, ни крестов, оград тоже нет. Ну прямо братские могилы. И вот набрела я на один из таких холмиков. Таких, но не совсем. Свеженький он, усекаешь? Но над ним кто-то хорошо поработал, стараясь придать ему столетний вид. Но мой глаз не обманешь, ты же знаешь. Вот и решила подбросить тебе новое дельце. Никто у вас не числится без вести пропавшим?

— Да хватает пропавших-то. Только давай без всяких грибов. Ты что-то раскопала?

— Да говорю же, что просто гуляла.

— Ну а может, там кто-то собаку свою любимую похоронил? А хотя… — махнул он рукой. — Зачем тогда было маскировать под старину?

— Вот и я о том же.

— Ладно. Говори, где это находится?

— Тебе придется кое-что записать. У тебя ведь не такая хорошая память, как у меня, — съехидничала я, радуясь, что Тюрин в меня верит.

— Да, у тебя она феноменальная, не спорю, — согласился Сережа и достал из внутреннего кармана черного пиджака блокнот и ручку.

— Деревня, рядом с которой находится это кладбище, называется Скатовка. Это примерно в тридцати километрах от города по Петровскому тракту. Но там еще надо завернуть и проехать километра три. Потом — в лес. Второй поворот налево ведет именно туда, куда нужно. Теперь запиши вот что: Парамонова Мария Анатольевна и Глушков Иван Сергеевич.

— Это еще кто такие? — поднял он на меня большие синие глаза.

— А это соседи.

— Чьи? Новоиспеченной могилки?

— Правильно мыслишь, Шарапов, — улыбнулась я.

— Ну-ну, Жеглов, давай дальше.

— От этих соседей пройти вперед шагов пятнадцать. Там и начинаются старые захоронения. Наш холмик среди них. Да ты и сам увидишь, если хорошо приглядишься. Кстати, в этой деревне никакого начальства ты не сыщешь. Так вопрос об эксгумации надо будет согласовать только в нашей прокуратуре.

— А ты уверена…

— Уверена, — перебила я его. — Может быть, все-таки выпьешь чаю?

Он отрицательно мотнул головой. От его игривости уже не осталось следа.

— А тебя я, значит, должен представить анонимным звонком?

— Ценю сообразительных, — потрепала я его по голове и выключила засвистевший чайник.

— Ну хорошо. Но есть еще один вопрос. Ты не сильно наследила, собирая грибы на могилах?

— Н-нет… Кажется, нет, — немного засомневалась я и прикусила губу.

— Это я к тому, что когда будет производиться осмотр места…

— Это я понимаю, — оборвала я его. — Будем надеяться, что из анонимного позвонившего мне не придется превращаться в свидетеля номер один. Мне это пока ни к чему. Но позже — это возможно.

— Что-то ты темнишь, Татьяна.

— Немного есть, — призналась я. — Но послушай, мне нужна твоя информация и пара-тройка дней для окончания моего дела. А потом твори что хочешь.

— Понял. А нельзя ли начать творить, что я хочу, прямо сейчас? — сладко проворковал он и подошел ко мне.

— Нельзя, — возразила я, отталкивая его руки. Тюрин отступил назад и прислонился к стене. Взгляд его выражал полное разочарование.

— Разрешите идти, товарищ начальник? — язвительно спросил он.

— Ну, если окончательно отказываешься от чая, то разговор окончен. — Грубо, Таня. Очень грубо, — покачал он головой, но тут же улыбнулся, давая понять, что вовсе не обижен на меня и что таких, как я, у него тысячи.

— Что поделаешь? — улыбнулась я в ответ.

— Насильно мил не будешь. Ладно, пойду.

Я проводила его до двери.

— Как хоть у тебя на личном фронте? А то все о делах да о делах, — вдруг неожиданно спросил он, уже переступая порог.

— На моем фронте без особых перемен, — уклончиво ответила я. — А ты действительно развелся?

— Ага, — кивнул он. — Не любят меня женщины.

— Да ладно, не прибедняйся, Тюрин.

— И как это тебе удается всегда вовремя подбодрить человека? — отозвался он и стал спускаться по лестнице.

— Ты мне сам позвонишь, когда все выяснится? — крикнула я ему вслед.

— Сам, сам, — пробурчал он, и я захлопнула дверь. Последующие два дня мне пришлось сидеть дома, чтобы не пропустить Сережин звонок. Нельзя сказать, что я провела это время без пользы. Я отсыпалась, отъедалась, в общем, приходила в себя после стольких событий, навалившихся на меня разом.

И через два дня, около шести вечера, долгожданный звонок раздался. Голос Сергея был сух и официален:

— Тань, ты? — спросил он, когда я подняла трубку.

— А кто же еще? Ну, как дела, товарищ капитан, — в свою очередь спросила я, заметно нервничая.

— А дела-то дрянь, скажу я тебе.

— В каком смысле?

— Это не телефонный разговор, Татьяна, — отчеканил он.

— Ну, заходи, я дома. Жду, — ответила я.

Тут же раздались короткие гудки, и я почувствовала предательскую дрожь в руках. Я уже примерно представляла, с чем сейчас пожалует капитан Тюрин.

Через полчаса он пришел, одетый на этот раз в милицейскую форму и без тени улыбки на лице. Мы расположились в комнате, и он приступил к разговору.

— В общем, так, госпожа сыщица, под этим холмиком мы обнаружили труп двадцатишестилетнего коммерсанта Владимира Романовича Грачева, пропавшего без вести четыре месяца назад.

— Ясно. А почему дело дрянь? По-моему, ты в очередной раз проявил себя как…

— А по-моему, ты на этот раз здорово увязла в дерьме, — оборвал он меня, и я вспомнила, что эти же слова, обращенные в адрес Тимофеевской, слышала от Димы.

— Почему? — спросила я, заранее зная ответ, но притворяясь дурочкой.

— А потому, что патриот отечества житель Скатовки по имени Виктор Петрович Соловьев дал описание твоей внешности, твое имя и номер твоих «Жигулей». Он подробно рассказал о твоем раннем визите к нему в сопровождении некоего Лукоянова Степана Игнатьевича. Правда, тот все отрицал, ссылаясь на старческий склероз, но это нисколько тебя не спасает. Потому что, кроме показаний Соловьева и его жены, существуют еще и прямые доказательства твоего пребывания возле кладбища: четкие следы протекторов «Жигулей». Дождь, прошедший в то утро, сильно тебе навредил.

— Конюх.

— Что?

— Да так, ничего. Ну и?

— Таня, ведь ты неглупая женщина, — с укоризной произнес Тюрин, — и должна понимать, что ты теперь не свидетель номер один, а главный подозреваемый.

— Ага. Ты тоже, что ли, меня подозреваешь? — возмущенно спросила я.

— Я-то нет, но вот дело, которое ты закрутила, требует ясности в отчетах. И замять его я не в силах, ты уж извини.

Я понимала, что он прав, и могла бы ему все рассказать и даже назвать предполагаемого убийцу Грачева, но вся моя сущность частного детектива этому противилась. Я сама хотела довести это дело до конца. Мне было просто необходимо правильно во всем разобраться.

— Ну хоть три дня ты мне можешь дать? — взмолилась я.

— Два. Не больше, — отрезал он.

— И на том спасибо, — вяло поблагодарила я его.

— А «Жигули» твои? Или опять одалживала у кого? — спросил он, и я поняла, что он имеет в виду.

— Мои. Недавно купила. Так что не волнуйся, я никого не подставила.

— Да я и не волнуюсь, — в первый раз за весь разговор улыбнулся он и подсел ко мне на диван.

«Не время ломаться», — подумала я про себя и обвила его шею руками.

Ушел Тюрин только под утро, а уходя, дал мне напутственный совет:

— В эти два дня постарайся не терять времени даром и никому не открывай. Все, что в моих силах, я сделаю, но стопроцентных гарантий дать не могу. Может статься такое, что к тебе все-таки нагрянут наши. Но я пока попытаюсь отделаться повестками на твой адрес. Мимо постов ГАИ не езди, у них уже твои номера на заметке.

— Спасибо, Сережа. Не волнуйся, все будет нормально. Я тебе потом подам это блюдо на тарелочке с каемочкой, можешь не сомневаться, — поспешила я заверить его.

— Да я в тебе никогда не сомневался. Эх, Татьяна, погубила ты мою голову забубенную! — засмеялся он и удалился.

«Вот вам и помощь компетентных органов, — горько подумала я про себя. — А не лучше ли обратиться за помощью к моим верным советчикам? Кажется, самое время».

Я достала из сумочки заветный замшевый мешочек и высыпала кости на ладонь. «Ну, что вы посоветуете мне делать? С чего начать?» — мысленно обратилась я к ним и бросила их на стол. 14+25+29 — ответили мне они, а на их языке это означало:

«Чтобы помочь голодному, лучше не давать ему рыбу, а научить ловить ее». Так, а кто же тут голодный? Елизавета Андреевна или я? Поскольку голодной я себя не считала, так как козырных карт в моих руках было больше, чем у кого бы то ни было, то подумала, что речь все-таки идет о Тимофеевской. Что ж, поможем голодающим Нижнего Поволжья.

Глава 7 Откровенный разговор

Было только шесть часов утра, но, следуя совету капитана, я решила не терять времени даром и отправилась с визитом к Елизавете Андреевне, которая, кстати сказать, так и не явилась ко мне за ключами.

После двух нажатий кнопки ее звонка я услышала искаженный селекторной связью голос Тимофеевской.

— Кто там?

— Иванова, — лаконично представилась я.

Через несколько секунд замок щелкнул, и я направилась к лифту. Елизавета Андреевна, вся трясущаяся, уже поджидала меня на своей лестничной площадке. При виде меня она ничего не сказала, а лишь сделала мне приглашающий жест рукой.

Я очутилась в четырехкомнатной квартире, описание роскоши которой едва поддалось бы перу классика или кисти художника. Мы прошли в огромную гостиную, которую я невольно сравнила с «гостиной» Степана Игнатьевича.

— Разговор у нас с вами будет не из легких, Елизавета Андреевна, — начала я, глядя в потускневшие глаза Тимофеевской.

— Да, я догадываюсь. Вениамин Михайлович рассказал мне о том, что был у вас и…

Честно признаться, я сейчас об этом даже и не думала, собираясь затронуть более серьезную тему. Но раз уж она начала, я решила не прерывать ее. В конце концов, к делу это тоже относится.

— Так что же вы замолчали, Елизавета Андреевна?

— Нет, знаете, Танечка, пожалуй, нужно начать с самого начала, — тихо произнесла она и затеребила пуговицу своего длинного халата. — Я еще в прошлый раз, когда вы неожиданно появились у меня, хотела все рассказать.

— И что же вас остановило?

— Страх, — призналась Тимофеевская, и, глядя на нее, я поверила в то, что она на самом деле ужасно боится.

— Значит, сейчас все прошло, и вы желаете исповедаться?

— Нет. Кажется, все только начинается, — еще тише пролепетала она и оглянулась на дверь, словно боясь, что ее может кто-то услышать. — И вы совершенно точно дали определение: «исповедаться». Просто я совсем запуталась и не знаю, что мне делать дальше. Последнее время я постоянно живу в страхе. Чтобы вам это стало понятно, я должна открыть все свои тайны. Я понимаю, что сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет. Вы — мое единственное спасение. Я верю в вас и в то, что вы поможете мне во всем правильно разобраться. Как вы скажете, так я и поступлю.

— Ну что ж, я вас внимательно слушаю, — проронила я, утомленная этой затянувшейся вступительной частью.

— Если позволите, я сделаю небольшое лирическое отступление.

Я кивнула в знак согласия и машинально взглянула на часы. «По всей вероятности, ее монолог будет долгим», — подумала я.

Я всегда предпочитаю изложение дела с максимумом фактов и минимумом эмоций, но в случае с Елизаветой Андреевной это было невозможно. Что ж, придется набраться терпения и не перебивать ее, а иначе она собьется, и я рискую просидеть здесь до самого вечера.

— Так вот, — продолжала она, — познакомились мы с Тимофеевским, как я уже и говорила, полтора года назад. Он приезжал к нам в Астахов в командировку. Я работала бухгалтером на мукомольном заводе… Ах, ну да, я это тоже уже говорила. А он приезжал, чтобы договориться о поставках муки в Тарасов. Так мы и познакомились. Он был тогда очень мил. Галантный такой, знаете ли, кавалер, — вздохнула она и мечтательно подняла глаза к потолку. — Так обхаживал меня! В общем, я влюбилась в него сразу. До этого за мной тоже, конечно, ухаживали мужчины, но я всегда видела, что им нужно только одно. Вы понимаете, о чем я? Но он — совсем другое дело. Никаких даже и намеков на это.

Я понимала. Я понимала, что у этой женщины были проблемы с отношением к сексу. Кто ее этим так напугал? Родители своим неправильным воспитанием? Подруги? А может быть, слащавые романы о любви, которых она слишком много начиталась в детстве? Ясно мне было другое: Тимофеевский наверняка от кого-то узнал, что бухгалтерша — старая дева и, женившись на ней, он обеспечит себе приличную репутацию, которая при его работе особенно необходима. Браки же с нормальными женщинами оказались для него неприемлемыми, и он разводился три раза — это я помнила.

— Почти сразу же он предложил мне выйти за него замуж, и я согласилась, хотя была знакома с ним только месяц. Бросила работу и переехала в Тарасов. Первое время мы жили замечательно. Правда, в постели… Ну, в общем, он так и не проявил ко мне интереса. Я не особо переживала по этому поводу. Единственное, о чем я мечтала, — это о ребенке. Завела как-то с ним разговор об этом, а он рассказал мне о существовании дочери, о том, что очень переживает на этот счет и не хочет еще одной такой травмы. Я жалела его, уверяла, что на этот раз все будет замечательно. Но он… — тут моя собеседница замолчала и опустила глаза.

— И что же он, — спросила я, нарушив двухминутную паузу.

— Стыдно сказать, — горько улыбнулась она и посмотрела в окно, — но он назвал меня, — снова пауза, — он назвал меня похотливой самкой.

Я заметила, что начинаю проникаться некоторым сочувствием к моей собеседнице.

— Вот с этого случая все пошло кувырком, — вздохнула она, продолжая смотреть в окно. — Он стал груб, постоянно кричал на меня. И если раньше просто задерживался на работе, то теперь уже открыто мог не прийти домой ночевать. А я, я не требовала от него никаких объяснений, не устраивала сцен. Просто продолжала жить своей прежней жизнью, полностью смирившись с судьбой, предназначенной мне богом.

И вот как-то раз, когда уже минул год нашей совместной жизни, он принес домой путевки в санаторий и сказал, что через три дня мы едем отдыхать в Крым. У меня появилась надежда, что он наконец остепенился, оценил мое терпение и хочет пойти на сближение. Ну, я имею в виду духовное. Ведь последнее время мы с ним почти не разговаривали. Я очень обрадовалась и ждала этой поездки с нетерпением. Но в последний момент, когда вещи были уже собраны, он пришел домой и сказал, что его не отпускают с работы, что он очень сожалеет и мне придется поехать одной. Он был и добр, и ласков в этот день, обещал, что, как только освободится, сразу приедет ко мне. Я поверила, тоже выразила свое сожаление и поехала одна.

В санатории я пробыла всего четыре дня, за которые успела навыдумывать себе всевозможные радужные картины. Я представляла, что он тоскует по мне, жаждет встречи. Сердце мое надрывалось от жалости к нему, и я решила вернуться домой. Купила обратный билет и к вечеру была уже дома. Когда я вошла в квартиру… — снова запнулась Елизавета Андреевна и посмотрела на меня в упор.

В ее взгляде я прочитала глубокую муку и сомнения.

— Что же вы увидели? — поторопила я ее, понимая, что сейчас наконец наступает момент настоящих откровений.

— Знаете, Танечка, теперь я скажу вам то, что, по идее, ни в коем случае не должна бы говорить. Но мне не с кем больше поделиться, не у кого спросить совета. Нет, вру, я делилась этим с моим братом, но он, как мне кажется, еще больше загнал меня в тупик. Да и вам доставил немало хлопот, потому что я последовала его совету обратиться к вам со столь унизительной просьбой. В общем, моя судьба в ваших руках, Танечка.

Тут я вспомнила о предсказании магических костей и окончательно уверилась в том, что правильно их поняла.

— Вы не волнуйтесь, Елизавета Андреевна. Будьте убеждены, что я дам вам правильный совет, — поспешила я ее успокоить, но почему-то невольно сравнила себя с лисой из сказки, где эта хитрая бестия делит сыр между двумя глупыми медвежатами, а в итоге сама съедает его без остатка. Но что поделаешь, если из-за вранья Тимофеевской я и сама оказалась не в лучшем положении. Ведь в милиции имелось мое, а не ее описание, и следы обнаружились от моей машины, а не от «Нивы». Попробуй-ка тут докажи, что ты не верблюд. Одних моих слов будет мало, если Тимофеевская не решится на явку с повинной.

— Да, да, я верю вам, и поэтому все сейчас расскажу, только хочу предупредить, что вы услышите такое, от чего вам станет страшно общаться со мной. Да я и сама себя боюсь. Я всего боюсь! — запричитала она, заламывая руки и заливаясь слезами.

— Успокойтесь! — Я повысила голос, чтобы поскорее привести ее в чувства. — Я многого навидалась в жизни, и, уж поверьте, ваша история не выбьет меня из колеи.

— Ох, нет, Танечка! Это такая история!.. — пролепетала она сквозь слезы и закрыла лицо руками.

— Где у вас валерьянка? — спросила я, теряя терпение.

— Нет, не надо, я только недавно приняла ее. Извините. Сейчас я возьму себя в руки.

Тимофеевская встала и кругами зашагала по комнате. Сделав кругов пять, она снова уселась на бархатный диван и, приложив руку ко лбу, продолжила:

— Когда я зашла в квартиру, то поняла, что у нас кто-то посторонний. В коридоре прямо на полу валялся незнакомый мне мужской плащ, а рядом стояли чужие ботинки. Сначала я подумала, что Вениамин Михайлович пригласил какого-то приятеля, хотя надо заметить, что в нашем доме я никогда не видела гостей, и потому меня это слегка насторожило. Стараясь не шуметь, я пошла сначала на кухню, но там никого не оказалось, только стол был накрыт. Тогда я отправилась в гостиную, но и там никого не было. Потом я заглянула в кабинет мужа, он был пуст. Мне стало страшно. Я миновала свою спальню и заглянула в спальню Вениамина. То, что я увидела, сразило меня наповал! — воскликнула она и снова, вскочив с дивана, заходила кругами. — Я увидела, что, что он…Что… О! Это было ужасно! Тогда я истерически закричала… А они, они метнулись в разные стороны. У Вениамина было такое лицо… Оно было сначала испуганное, а потом исказилось злобой. Он страшно посмотрел на меня, я попятилась назад, захлопнула за собой дверь и бросилась в коридор. Но он догнал меня и схватил за волосы.

— Если ты, сука, кому-нибудь вякнешь хоть слово, я тебя убью! — закричал он и толкнул меня обратно в комнату. В эту самую. Я упала и закрыла руками голову, думая, что он сейчас начнет меня бить, но в это время вышел из спальни тот, второй. Он был совершенно голый. Я пыталась не смотреть на него. А он подошел совсем близко и сказал Вениамину:

— Оставь ее. Думаешь, я ревную?

И засмеялся. Нет, даже захихикал. Омерзительно так. А потом ткнул меня ногой в бок. И тут во мне взорвалось что-то. Не помня себя я вскочила на ноги, схватила со стола бронзовый подсвечник и наотмашь со всей силы ударила этого подонка по голове. Он сразу упал и задергался в конвульсиях, а по полу растеклась целая лужа крови. Что было потом, я ничего не помню. Очнулась от того, что кто-то сильно бил меня по щекам. Это был мой муж. И снова весь ужас происшедшего обрушился на меня. Я не могла смотреть на него. К горлу подкатила тошнота, и я убежала в ванную. Меня долго рвало, а когда все закончилось, он постучал в дверь и спокойным голосом сказал:

— Выйди, поговорим.

Я собралась с силами и вышла. Он сидел на кухне и пил шампанское. Вы представляете? Спокойно сидел и пил в то время, как меня трясло, словно в лихорадке.

Он велел мне сесть и стал говорить ужасные вещи.

— Сейчас мы пойдем в комнату и вместе ликвидируем все последствия, — сказал он. — Ты убила человека. За это тебя расстреляют. Но я согласен тебе помочь, если ты, конечно, будешь молчать обо всем. Начнем с того, что ты сейчас сходишь в погреб и принесешь оттуда два пакета. Один полиэтиленовый, а другой из мешковины. И не вздумай удрать или позвонить в милицию. Тогда тебе конец!

Елизавета Андреевна опять оставила свое место и встала возле окна, скрестив руки. Теперь, видя, что я не собираюсь впадать вместе с ней в истерику и слушаю ее без особых эмоций, она потихоньку успокоилась и начала излагать факты. Я продолжала изредка кивать, давая ей понять, что до меня отлично все доходит. Честно сказать, я не ожидала, что Тимофеевская вот так сразу обо всем мне поведает и даже не потребуется ее о чем-то расспрашивать или рассказывать ей о том, что я видела.

— А меня и не надо было пугать, я и так от страха не чуяла под собой ног, — поспешила она объяснить мне свое тогдашнее состояние. — Теперь я действовала, словно робот, все время думая о том, что в этой комнате находится труп.

Не говоря ни слова, я взяла ключи от погреба и вышла из дома. Через некоторое время вернулась и принесла то, что он просил. На кухне его уже не было, он был в комнате, и я услышала, что он затирает пол.

— Иди сюда! — крикнул он мне.

Я, стараясь не смотреть на того, кого только что убила, зашла в гостиную и бросила мешки на пол.

— Ты не кидай, а иди сюда! — зло огрызнулся он, отжимая окровавленную тряпку. — Тебя стоило бы заставить вылизывать все это языком!

Что происходило дальше, я плохо помню. Была словно во сне, перед глазами все плыло, голова раскалывалась, и все время тошнило. Помню только, что дотрагивалась до тела этого человека, помогая мужу засунуть его в мешок. Я до сих пор чувствую эти прикосновения на своих руках, — едва слышно прошептала Елизавета Андреевна и посмотрела на ладони.

— И что потом? Он заставил вас тащить этот мешок в погреб? — спросила я.

— Да-а, — протянула Тимофеевская, переводя недоуменный взгляд на меня. — А откуда вы знаете?

— Профессия такая, — уклончиво ответила я. — Ну, продолжайте же.

— Да, мы унесли мешок в погреб. Вениамин сказал, что сделать это лучше прилюдно. «Пусть думают, что мы делаем запасы на зиму», — сказал он. Да, так вот и сказал: «Запасы на зиму». А ночью, если нас кто-то заметит, это будет выглядеть подозрительно.

Потом он спустился в самый низ, где у нас хранятся всякие овощи, выкопал небольшую яму, поместил туда мешок, припорошил его землей и заставил это место ящиками.

— А вы тоже спускались к нему?

— Нет, я наблюдала сверху. И знаете, в этот момент у меня возникло желание захлопнуть крышку погреба, запереть дверь и бежать в милицию.

— Почему же вы этого не сделали?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Наверное, сработал инстинкт самосохранения.

— От чего?

— Что?

— Сохранения от чего?

— Ну, от расстрела, разумеется, — поспешила объяснить Елизавета Андреевна.

— Вы что же, на самом деле думали, что вас за это расстреляют? — неподдельно удивилась я.

— Представьте, да. Это уже потом брат объяснил мне, что за это, если бы я сразу обратилась в милицию и все честно рассказала, да еще наняла бы хорошего адвоката, то скорее всего мне дали бы не больше трех лет тюрьмы. Вы, конечно, не поверите мне, скажете, что человек в моем возрасте наверняка умеет читать газеты или, в крайнем случае, смотрит телевизор, — слегка пошутила она, улыбнувшись уголком рта, — и должен знать, что… Но поймите меня правильно, в тот момент я не помнила ничего и ни о чем не думала. Мне просто было страшно. Вам этого скорее всего не понять, ведь для этого нужно совершить то, что совершила я. Вам ведь не доводилось убивать человека?

Я оставила ее вопрос без внимания и задала свой:

— Ну хорошо. А почему же вы не обратились в милицию после того, как поговорили с братом?

— А вот тут начинается вторая часть этой страшной истории. Если вы еще не устали, то я продолжу.

— Да, конечно. Только уточните, когда именно все это произошло.

— Это случилось четыре месяца назад. А именно двадцать четвертого апреля, — без запинки ответила она.

— А разве в апреле делают запасы на зиму?

— Простите, я не совсем понимаю.

— Ну, вы сказали, что ваш муж решил инсценировать заготовку овощей на зиму, а дело было в апреле.

— Ой, я как-то об этом не подумала, — удивленно вскинула брови Елизавета Андреевна. — И Вениамин — тоже. Вот что значит профессионализм.

— А когда вы выносили труп, видел вас кто-нибудь из соседей?

— Не знаю, не помню, — взволнованно проговорила она.

— А подсвечник, которым вы нанесли удар Г… — Я чуть было не назвала фамилию убитого и вовремя осеклась. Вот что значит профессионализм, усмехнулась я про себя. — …удар этому человеку, куда потом делся?

— А его Вениамин унес куда-то на следующий день.

— Ясно. А куда вы дели вещи убитого? Ведь он, как я поняла, был голый.

— Вещи Вениамин сложил в тот же мешок.

— Понятно, — кивнула я. — Теперь продолжайте.

Елизавета Андреевна опустилась в кресло, стоящее возле окна, глубоко вздохнула и приступила ко второй части своего рассказа.

— После того, как все было сделано, я наглоталась сильнодействующего снотворного и ушла в свою спальню. Когда я почувствовала, что засыпаю, ко мне вошел Вениамин, включил люстру и сказал, что желает со мной серьезно поговорить. Он был сильно пьян и едва держался на ногах. Я попросила отложить этот разговор до завтрашнего утра, так как была почти не в состоянии что-то соображать, но он настаивал на своем и велел мне выйти в кухню. Собрав последние силы, я подчинилась.

Теперь мы сидели за столом, с которого так и не были убраны остатки ужина. Муж налил мне водки и велел выпить. Я отказалась, сославшись на то, что только что приняла большую дозу снотворного. Тогда он выпил сам и заговорил со мной уже совершенно заплетающимся языком:

— Короче, так, дорогая, — сказал он. — После того, что случилось, мы оказались друг у друга в руках. Ты знаешь обо мне, что я предпочитаю мужчин женщинам, я же знаю о тебе, что ты убийца. Мои небольшие шалости в случае огласки грозят мне лишь потерей репутации и, возможно, увольнением с работы, твой поступок грозит тебе расстрелом. Надеюсь, что ты все поняла? Поняла?

Я кивнула, чувствуя, что вот-вот засну прямо на стуле, а он продолжал:

— Так вот, поскольку твоя вина гораздо больше моей, хозяин положения — я! И я буду диктовать условия. Во-первых, ни о каком разводе не может быть и речи, во-вторых, теперь я буду жить так, как хочу, а ты будешь помалкивать в тряпочку и никогда ничего не поставишь мне в упрек.

— Но, кажется, я всегда так и поступала, — попыталась я возразить.

— Заткнись! — рявкнул он на меня. — Считай, что эта тряпочка у тебя уже во рту! И учти, если ты все-таки посмеешь что-то вякнуть обо мне, то я всегда могу сказать, что у тебя слишком богатое воображение. Зато твоя вина имеет доказательства. Они находятся в нашем погребе. Помни это.

— Все? — спросила я, почти не слыша собственного голоса.

— Теперь все, — ответил он.

Я даже не помню, как дошла до своей комнаты. А когда проснулась, его уже не было дома.

Пару недель ничего особенного не происходило. Я только постоянно думала о том, что в нашем погребе лежит труп человека, которого я убила, и находилась в состоянии какого-то оцепенения. Вениамин же каждый день приходил домой вовремя, ужинал и отправлялся в свою комнату. С ним мы больше ни о чем не разговаривали. А по прошествии этих двух недель начался самый что ни на есть кошмар. Трудно передать словами, Танечка, что мне пришлось пережить, — снова вздохнула Елизавета Андреевна и прижала ладони к щекам. — Он стал приводить в дом своих любовников! Вы представляете? Прямо при мне. Помню, как это случилось первый раз. Около девяти вечера Вениамин заявился с каким-то молодым человеком. На вид ему было лет двадцать, не больше, маленький худенький мальчик. Он заметно нервничал и очень смущался. Муж пригласил его в гостиную и велел мне накрыть стол. Сначала я не подозревала, что этот мальчик его любовник. Но когда подала им кофе, заметила, что Вениамин гладит его по ноге, не обращая на меня никакого внимания. Я пришла в ужас и поспешила уйти из комнаты, сделав вид, что ничего не заметила.

Вскоре муж зашел на кухню и приказал мне сидеть там и не высовываться. Я попросила разрешения уйти на это время из квартиры, но он запретил.

— Ты никуда не уйдешь, пока я тебе этого не разрешу, — сказал он. — Помни, что ты у меня в руках.

Около часа я просидела на кухне, обливаясь слезами и трясясь от страха. Да, Танечка, мне было страшно думать о том, что творится сейчас в квартире, в которой я живу. Потом Вениамин зашел ко мне и попросил выйти в коридор, чтобы вместе с ним проводить дорогого гостя. Да, он так и сказал: «Дорогого гостя»!

— Зачем он это сделал? — спросила я.

— А на случай, если в это время в коридор войдут соседи. «Пусть они видят, что ты дома и в нашей семье все пристойно», — объяснил он.

— И вы сделали это? — не удержалась я от вопроса.

— Да, — тихо прошептала Елизавета Андреевна и заплакала. — Да, я проводила его до лифта. Я и мой муж. В этот момент мне придавало сил лишь понимание того, что Тимофеевский совершенно больной человек.

Потом мы вернулись в квартиру, и он велел мне все убрать и помыть за ними посуду. Сам же он преспокойно отправился спать, напомнив мне, что мы с ним договорились о том, что я не буду ему мешать жить так, как он хочет. Я попыталась что-то возразить, но он грубо оборвал меня:

— Заткнись, стерва! — крикнул он. — Скажи спасибо, что я не сообщил о тебе куда следует, да еще и кормлю тебя. И учти, если ты вздумаешь разболтать обо мне, я найду способ выкрутиться, а вот ты — никогда!

Надо ли вам рассказывать, какую я провела ночь? У меня даже были мысли о самоубийстве. Но человек — существо выносливое.

Потом Тимофеевский приводил и других. Почти каждый раз были новые. Кто помоложе, кто постарше. Происходило это регулярно, раз или два в неделю. И всем я накрывала на стол, всех провожала и за всеми потом убирала. Наверное, он представлял им меня как свою домработницу, хотя, в сущности, так оно и было. Как-то раз он пригласил одного отвратительного типа. Рыжий прыщавый юнец. Не хочу описывать подробности этой грязи, а скажу только, что этот вел себя по отношению ко мне просто вызывающе. Вот тут-то мое терпение лопнуло, и я решила обратиться за помощью к брату.

— Простите, Елизавета Андреевна, — прервала я ее, — но неужели вы не понимали, что можете диктовать мужу и свои условия? Ведь труп прятали вы вместе, а значит, он стал соучастником преступления и у него было не меньше шансов, чем у вас, попасть за решетку.

— О, Танечка, вы не знаете, какой он обладает властью, — грустно отозвалась она. — У него ведь не только торговля в подчинении. Он и с милицией связан. Мне ли вам объяснять, что за люди работники городской администрации. Это же сплошная мафия. Им ничего не стоит просто сфабриковать дело, не говоря уже о том, если оно действительно имеется. А кто я? Бывшая бухгалтерша города N. Да. У меня возникала мысль пойти в милицию и разом покончить со всем этим ужасом. Но что было бы в итоге? Меня бы посадили, может быть, и расстреляли, а эта мразь осталась бы жить в свое удовольствие? Нет, я считала, что это было бы несправедливо. Разве я не права?

Вот тут я кое в чем была с ней согласна.

— Возможно, — уклончиво ответила я.

— Да не возможно, а точно. Вот поэтому я и позвонила брату в Астахов, умоляя срочно приехать. Он согласился, и в назначенный срок мы встретились с ним в определенном месте.

Я рассказала ему все. Все без утайки. Он меня внимательно выслушал и посоветовал пригрозить Тимофеевскому милицией. Просто пригрозить. Сказать, что у меня больше нет сил все это терпеть и что я собираюсь во всем признаться. А потом посмотреть, как отреагирует он на это. Дима, моего брата зовут Димой, полагал, что Тимофеевский непременно испугается и присмиреет. Дима сказал мне именно то, что сейчас сказали вы, только он понимал: если я на самом деле обращусь в милицию, все закончится плачевно лишь для меня. Мне ничего не оставалось делать, как последовать его совету.

Вечером того же дня, трясясь от страха, я выложила все это Вениамину. Его реакция была ужасна. Он ударил меня, обозвал идиоткой, потом немного утихомирился и сказал, что сам уйдет из дома, будет жить в квартире своих родителей и избавит меня от неудобств.

Теперь я поняла, что брат оказался прав и я имею над мужем определенную силу. Видя, как он напуган, я осмелела и потребовала у него денег.

Дело в том, что, когда я уезжала из Астахова, он посоветовал мне продать квартиру. Я так и поступила, а деньги отдала ему. Вы улыбаетесь? — спросила Елизавета Андреевна, видя мою реакцию. — Да, вы правы, Танечка. Я совершенно не приспособленный к жизни человек. Так вот. Тимофеевский снова впал в ярость, долго кричал, но потом все-таки пошел в свой кабинет, открыл сейф и швырнул деньги мне в лицо.

— Ты когда-нибудь поплатишься за все, это я тебе обещаю, дай только срок! — бросил он на прощание.

Тогда мне было наплевать на его угрозы. Я уложила его вещи в чемодан, и утром он уехал.

Я была на седьмом небе от счастья. Позвонила Диме, который остановился в гостинице, ожидая результата моего разговора, и пригласила в гости. В этот момент я считала себя самой счастливой женщиной на свете, — горько усмехнулась она, вытирая слезы.

Что же касается меня, то я в этот момент уже искренне жалела эту женщину. Не дай бог кому такую судьбу, а тем более тем, кто, как Елизавета Андреевна, не очень-то приспособлен к нашей суровой действительности.

— Брат сразу приехал, — вставая из кресла, сказала она и снова стала прохаживаться по комнате. — Я передала ему наш разговор.

— Вот видишь, — обрадовался он. — Я правильно тебе посоветовал. Но не думай, что на этом все кончится. Теперь все только начинается. Твой муж, а я в этом уверен, в конце концов попытается избавиться от тебя как от ненужного свидетеля. Не знаю, каким образом он это сделает, может, упечет тебя за решетку, а может, и что похуже, но он выполнит свое обещание расплатиться с тобой. Поэтому ты должна, не теряя времени, заиметь против него компрометирующий материал.

Я сначала вообще ничего не поняла и попросила объяснить все поподробнее. Брат объяснил. Сказал, что я должна обратиться к какому-нибудь частному детективу, чтобы тот снял на пленку Тимофеевского во время… Ну, вы понимаете. И потом показать ему эти пленки, предупредив, что если он попытается мне навредить, то они будут обнародованы. Я сказала, что не знаю никаких частных детективов и даже не знаю, есть ли они в этом городе. А Дима мне ответил, что это мои проблемы, у него совершенно нет времени этим заниматься, и уехал.

Сначала я находилась в полном замешательстве и не знала, что делать, но потом придумала маленькую хитрость. Дело в том, что единственные в этом городе люди, с кем я общаюсь, — это наши соседи по лестничной площадке. Муж и жена. Они уже довольно преклонного возраста. Он — бывший заместитель председателя облисполкома. Владимир Федорович Белов, а жена его — бывшая учительница, Валентина Игоревна. Очень приятные, надо сказать, люди.

И вот как-то я зашла к ним в гости, якобы за спичками. Они предложили попить с ними чаю, я согласилась. Завязалась беседа о погоде. Потом я выдумала, что недавно прочитала книгу о частном детективе… Нет, я, конечно, на самом деле ее читала, только давно. И стала удивляться, почему такое возможно только за границей, а у нас нет частных агентств. Владимир Федорович посмеялся и заявил, что я безнадежно отстала от жизни. Он рассказал, что не так давно их дальние родственники Катя и Олег Лунины обратились за помощью к замечательному частному детективу, который помог им выпутаться из одного страшного дела. Из какого, правда, не сказал, но назвал вашу фамилию. Я сделала вид, что очень удивлена, и спросила, где вы живете. «В нашем городе», — ответил Владимир Федорович и спросил, уж не собираюсь ли я воспользоваться вашими услугами? А то, мол, в каждой газете есть объявления о таких агентствах, которых везде сейчас предостаточно. Я поспешила отшутиться и перевела разговор на другую тему.

В этот же день я накупила разных газет и в одной из них обнаружила ваше объявление, — развела она руками и снова уселась в кресло.

— А зачем вы назвались родственницей Луниных? — спросила я.

— Не знаю. Просто когда вы спросили, не порекомендовал ли вас кто-нибудь, я решила, что так положено, и назвала фамилию Луниных.

Вот как просто все было! А я со своим дедуктивным методом мышления вообразила бог весть что. Смешно.

— И что же было дальше? — поинтересовалась я, с нетерпением ожидая продолжения ее рассказа.

— Ну, потом я все-таки стала сомневаться, нужно ли мне это. Не хотелось, знаете ли, посвящать в свои тайны другого человека, и я решила попробовать это сама. У нас дома есть видеокамера, которой я, правда, едва умела пользоваться. Но я прочитала всю инструкцию, порепетировала дома и обнаружила, что у меня получается. Тогда я отправилась по адресу, где теперь жил мой муж. Вторые ключи от этой квартиры, которые он так и не забрал, были у меня.

Сначала мне казалось, что все будет легко и просто. Стоит только дождаться того момента, когда он кого-нибудь поведет к себе. Зная распорядок его дня, я каждый вечер после восьми поджидала его во дворе, прячась за трансформаторной будкой. Вскоре я поняла, что своим поведением привлекаю внимание прохожих. Приходит, понимаете ли, каждый вечер какая-то сумасшедшая и стоит на одном месте, прячась от людских глаз. Но я продолжала упорно стремиться к своей цели. И вот как-то я наконец увидела, что Вениамина не шофер привез, а он сам сидит за рулем, а рядом с ним рыжеволосая женщина. Я ужасно растерялась и забыла о камере, которая лежала у меня в сумке. Я никак не ожидала увидеть его с женщиной. Они вышли из машины и скрылись в подъезде.

Потом я приходила еще и опять видела его с этой женщиной.

Все эти дни я не находила себе места, думая лишь о том, что Вениамин исправился, начал вести нормальную жизнь и теперь у меня не остается никакой защиты от него. Тогда я снова позвонила брату и попросила срочно приехать. Он нехотя согласился, ведь я отрывала его от дел. Дима работает в фирме по недвижимости в Астахове. Режим там, конечно, не такой, как на госпредприятии, отлучаться можно в любой момент, только ведь это себе в убыток. Но брат очень добрый человек и всегда приходил мне на помощь.

На этот раз он приехал прямо на своей машине. У него «Нива». Благо, что оттуда до Тарасова не такое уж большое расстояние. В общем, через три часа он был у меня.

Я рассказала ему обо всем, но он продолжал настаивать на своем, советуя мне обратиться к вам.

— Не может быть, чтобы законченный гомосексуалист так легко и быстро сменил ориентацию, — смеялся он надо мной. — Либо это переодетый мужик, либо просто какая-то баба, связанная с ним по работе. И как ты вообще собиралась заснять все на камеру? Зайти к ним в спальню и беспрепятственно сделать свое дело? Да ты просто ненормальная!

В общем, он был прав, и мне ничего не оставалось делать, как пойти к вам, Танечка. Правда, я сначала сказала Диме, что вы можете принять меня за шантажистку, хотя, в сущности, это так и было, но он возразил: мол, если хорошо заплатить, вы не станете колебаться. Ой, простите, — виновато улыбнулась Елизавета Андреевна, глядя на меня.

— Ничего страшного, может, вы в чем-то и правы, — усмехнулась я в ответ, чувствуя себя не очень комфортно.

— А может, мы выпьем чаю? — предложила она, стараясь смягчить удар, который только что мне нанесла.

— Пожалуй, можно, — согласилась я.

Мы перешли в кухню, размеры и обстановку которой я тоже не берусь описывать. Елизавета Андреевна стала хлопотать у плиты, а я уютно расположилась на мягком диванчике, сработанном в стиле Людовика шестнадцатого. Через несколько минут мы уже пили чай с вишневым вареньем, и я слушала заключительную часть ее долгой исповеди.

Видя мое спокойствие, она и сама заметно успокоилась, предполагая, наверное, что теперь ей уже ничего не угрожает и я спасу ее от всех бед и напастей. Я заметила, что смотрит она на меня, как на бога, с полным восхищением и надеждой. Но что я могла для нее сделать? Я и сама была не в очень завидном положении. Через два дня я буду вынуждена все рассказать Тюрину и дать письменные показания против госпожи Тимофеевской. Между тем она продолжала:

— Короче, я согласилась и пошла к вам. Дима посоветовал дать вам ключи от той квартиры и рассказать о том, что я несколько раз видела Вениамина с женщиной и… Ну, дальше вы знаете. А потом, когда вы мне сказали, что это переодетый мужчина, я обрадовалась. Да, это звучит смешно, чему же тут радоваться? Но в моем положении… В общем, в тот же вечер, когда вы отдали мне кассету, я прямиком отправилась к Тимофеевскому. Ох и ругал же меня тогда брат!

— Вы понесли показать эту кассету мужу?! — не удержалась я от восклицания. — Не заскочив домой и не переписав ее?!

— Да. Вот такая я идиотка. И Вениамин, и брат правы, называя меня так. Он посмотрел ее, а потом растоптал прямо у меня на глазах. Затем сказал, чтобы я готовилась к встрече с прокурором и убиралась вон. Положение мое было ужасно, и, вы уж простите меня ради Христа, Танечка, мне ничего не оставалось сделать, как сослаться на существование копии, которая якобы хранится у вас. Совсем не знаю, зачем я вас назвала, но тогда мне казалось, что это будет наиболее убедительно.

— Да. Вышло вполне убедительно, — подтвердила я не без доли сарказма. — Тем более что стереть эту запись с кассеты я еще не успела, и она исчезла. Исчезла после того, как…

— О, я знаю! Это ужасно! — воскликнула Елизавета Андреевна, опережая меня. — Вениамин заявился на следующий день ко мне, слава богу, что Димы в этот момент не было, а то бы и он попал со мной в соучастники. Вениамин потребовал, чтобы я хоть из-под земли достала ему эту копию. А вернее, оригинал. Он рассказал, что учинил у вас обыск, но ничего не нашел. И если я не отдам ему эту крохотную кассетку, то могу проститься с жизнью. Я была до смерти напугана. Вечером пришел брат и сказал, что не терял времени даром и нашел выход из ситуации. Он… Простите, что вы сказали? — с запоздалой реакцией спросила Елизавета Андреевна. — Вы сказали, что кассета с записью на самом деле была и исчезла после обыска?

— Именно.

— Но кто же ее взял? Ведь Тимофеевский примчался ко мне разъяренный и требовал именно ее. Значит…

— Значит, ее взял кто-то другой, — закончила я за нее.

— Но кто же?! — воскликнула Елизавета Андреевна.

— На этот счет у меня есть кое-какие соображения, — спокойно ответила я, отхлебывая подостывший чай. — Только мне будет очень непросто решить эту задачу. Может быть, вы мне кое-что подскажете?

— Да, конечно! Все, что в моих силах. Говорите.

— Это позже, а пока заканчивайте вашу историю.

— Ах, ну да. Так вот. Дима сказал, что не терял времени даром и объездил все деревенские кладбища. То есть он весь день мотался по деревням и искал подходящее место для того, чтобы перепрятать труп. Я была в ужасе. Но он сказал, что для меня это единственный шанс спастись и он берет все в свои руки. Я должна только немного помочь ему. Я не представляла, как смогу это вынести, но, наверное, другого выхода не было.

Страшно рассказать, что мне пришлось пережить в тот вечер! — снова начала впадать в истерику Елизавета Андреевна. — Это ужасное заброшенное кладбище, этот мешок, в котором…

— Ладно, давайте это пропустим, — сжалилась я над ней. — Лучше скажите, почему вы решили рассказать все это мне.

— Потому, — всхлипнула она, — что я знаю, добром это все равно не кончится. Еще тогда, когда вы пришли ко мне в первый раз, я хотела вам все рассказать…

— Вы это уже говорили, — оборвала я ее.

— Ах, да, простите. Но что же мне теперь делать? Как с этим жить дальше? — запричитала она, утирая слезы.

— Скажите, а вы случайно не в курсе, кем были любовники Тимофеевского? Я имею в виду их род занятий.

— Судя по обрывкам разговоров, которые я иногда невольно слышала, все они были коммерсантами. То есть работниками торговли. Скорее всего Вениамин знакомился с ними, пользуясь своим служебным положением. Ну, может, не все, но в большинстве это были молодые коммерсанты.

— И возможно, из Пушкинского района, который находится в подчинении вашего мужа? — с надеждой в голосе спросила я.

— Возможно, — медленно произнесла Тимофеевская, пытаясь что-то припомнить. — Да. Вы знаете, один из них как-то упомянул в разговоре с Вениамином этот район. Я подавала им ужин, и в это время тот сказал: «У нас в Пушкинском благодаря тебе слишком большая конкуренция. Мини-маркеты растут, как грибы». Да, да. Это я хорошо помню. А запомнила потому, что этот человек называл мужа на «ты» и вообще разговаривал с ним фамильярно. Другие, кроме того рыжего, вообще были очень скромными и обращались к нему по имени-отчеству.

— А сколько их было всего? — задала я следующий вопрос. — Я имею в виду этих коммерсантов.

— Да человек десять за пару месяцев перебывало.

— Так, ну ладно. У вас есть еще что-нибудь важное для меня? — спросила я, поднимаясь и давая ей понять, что пришло время попрощаться.

Елизавета Андреевна тоже встала:

— У меня есть, что спросить, — твердо сказала она.

— Спрашивайте.

— Что вы теперь мне посоветуете?

Руки ее подрагивали, в глазах стояли слезы. Весь ее вид выражал полное смирение и покорность судьбе, которая сейчас, возможно, полностью зависела от меня. Мне стало немного не по себе. В сущности, эта женщина ни в чем не была виновата, хоть и являлась убийцей. Кто знает, как бы я повела себя в сходной ситуации? Может быть, я бы тоже убила? Только, скорее всего, не случайно, а преднамеренно. И не Грачева, а Тимофеевского. Или я не права?

— Вы пока будьте дома, Елизавета Андреевна. Я вам скоро позвоню и скажу, что делать дальше, — только и ответила я.

— Хорошо, — тихо шепнула она, с надеждой заглядывая мне в глаза.

Мне было трудно выдержать этот взгляд. Я отвернулась и направилась к выходу.

— Ах, да! Танечка, я чуть не забыла! Муж сказал мне, что ключи, которые я вам давала, он забрал и хочет отдать их в милицию на экспертизу. Там есть отпечатки ваших пальцев. Господи! Как же это я забыла вас предупредить?! Что же теперь с вами-то будет? Это все из-за меня! Что делать-то? — опять запричитала она, хватая меня за рукав.

— Я знаю. Обо мне не беспокойтесь, — отрезала я и вышла за дверь.

Глава 8 Поиски Шурочки

Вернувшись домой, я решила еще раз проанализировать сложившуюся ситуацию. После разговора с Елизаветой Андреевной мой взгляд на это неординарное дело в корне изменился. Я искренне сочувствовала ей, а к Тимофеевскому прониклась еще большей неприязнью.

В том, что теперь знаю всю правду, я нисколько не сомневалась. Ведь Елизавета Андреевна сама честно призналась в убийстве, и никто ее к этому не принуждал. Что же касается ее мужа, то Тимофеевская вполне обоснованно описала его как монстра, да и мне, надо сказать, он доставил массу огорчений своим обыском, но этого мало, чтобы вынести ему окончательный приговор.

Я ведь тоже не ангел. Незаконным путем проникла в его квартиру, вторглась в его личную жизнь, уличив благодаря этому вторжению в некоторых грешках… И грех ли то, что человек ведет не совсем привычную нам половую жизнь? В общем-то, нет. Грех заключается в сокрытии преступления. И только? А вот это надо выяснить. Мне просто необходимо узнать о его жизни более подробно, иначе я рискую погубить своими показаниями Елизавету Андреевну. Вполне возможно, что Вениамин Михайлович выйдет из этой истории почти незапятнанным, а наказание понесут Тимофеевская и ее брат, которых не позднее завтрашнего дня я буду вынуждена сдать Тюрину.

И дернул же меня черт следить за ней, а потом еще и обращаться в уголовный розыск, чтобы утолить собственное любопытство! Если бы не я, кто знает, как бы все обернулось? А теперь я вроде получаюсь крайней. А Тимофеевская еще ждет от меня какой-то помощи. Да и мои магические кости советуют ей помочь. Ну, прямо трагедия Шекспира какая-то получается. Что ж, придется продолжить расследование.

Ровно в час дня я села в свою машину и решила для начала заняться поисками Шурочки. Я была убеждена в том, что кассету похитил именно он. Только где ж его искать, родимого? Единственная зацепка на этот счет — коммерческие магазины Пушкинского района, в котором верховодит Вениамин Михайлович. «У нас в Пушкинском благодаря тебе мини-маркеты растут как грибы», — вспомнила я слова Елизаветы Андреевны, а вернее, слова одного из любовников Тимофеевского. Что ж, начнем именно с мини-маркетов. Другого выбора у меня пока нет.

Добравшись до Пушкинского района, я притормозила у обочины, достала карту города и посчитала, сколько улиц мне предстоит объехать. Выяснилось, что девятнадцать. И это не считая переулков и тупиков. «Да тут и за пять дней не управиться! — сокрушенно подумала я. — К тому же надо учитывать, что я не знаю фамилии этого Шурочки, его должности, да и вообще, работает ли он в магазине. Ладно, понадеемся на удачу».

Я положила карту рядом с собой и тронулась в путь. Проехав всего несколько сотен метров по улице Фабричной, я увидела первый мини-маркет под лирическим названием «Весна». Припарковавшись возле тротуара, зашла в магазин и стала разглядывать витрины, пестревшие всевозможными товарами импортного производства. Покупателей в магазине не было.

— Чего бы вы хотели? — с улыбкой обратилась ко мне юная продавщица, одетая в светло-сиреневый халатик и такую же шапочку. Глаза ее выражали надежду на то, что я что-нибудь у нее куплю.

— Я бы хотела узнать, где мне найти Сашу? — сразу перешла я к делу, тыча пальцем в небо.

— Простите, какого Сашу? — разочарованно спросила она.

— Ну, светловолосый такой, высокий, — начала объяснять я, уже понимая, что промахнулась. — Он тут у вас работает, насколько я знаю.

— Вы что-то путаете. У нас таких нет, — ответила она и поджала губки.

— А кто у вас директор? — не отставала я, подумав о том, что Шурочка — это не обязательно Саша. Вдруг это просто прозвище такое, которое подобрал ему сам Тимофеевский.

— А вам зачем? — утратив всякую любезность, спросила продавщица.

— Какая разница? Просто хочу видеть вашего директора, — буркнула я ей в тон.

— Его сейчас нет, — сухо отозвалась девушка и отвернулась.

— Ну, а имя-то у него есть?

— Воробьев Сергей Петрович, — не оборачиваясь, произнесла она, видимо понимая, что я просто так не отстану.

— И когда же он будет?

— Не знаю. Он мне не докладывает.

— Жаль. А кто мне сможет ответить на этот вопрос?

Вместо ответа продавщица слегка пожала плечиками и стала протирать витрину носовым платочком, который выудила из кармана своего халата. Я поняла, что зря теряю драгоценное время.

Еще метров через триста я увидела подобный магазинчик. Там повторилось примерно то же самое. В следующем мне немного повезло, так как директор оказался на месте. Но мне он был незнаком и ни о каком светловолосом Саше не имел представления.

Не стану описывать свои тщетные посещения однообразных мини-маркетов, хотя стоит остановиться на одном моменте.

В мини-маркете под названием «Василиса» мне посчастливилось лицезреть директора, который здорово подходил под описание Елизаветы Андреевны. Он был огненно-рыжий, я имею в виду его волосы, и ужасно наглый.

— А ты кто такая? — растягивая гласные, спросил он, когда его позвали по моей просьбе.

— Покупательница, — коротко объяснила я.

— Ну и покупай себе, — прогнусавил он. — Я-то тебе зачем? Цены, что ли, не устраивают? Так сходи в другое место, нечего людей от дела отрывать.

— Цены нормальные. Даже дешевле, чем у других, — заметила я. — Но у меня другой вопрос. Ты не знаешь Шурочку? Блондина?

Тут я заметила, что рыжая бровь его слегка приподнялась и в глазах промелькнуло любопытство.

— Понятия не имею, кто такой, — ответил рыжий директор, явно меня обманывая.

Мне оставалось только уйти. Но на всякий случай я хорошенько запомнила местонахождение этого магазинчика. Если до завтра я сама не найду Шурочку, то просто вытрясу из этого рыжего гомика нужные сведения. Он явно знал его. Знал, но не хотел говорить. Почему? Возможно, подумал, что я из милиции. Или я ему просто не понравилась. А хотя как я могу ему понравиться, если у него явно иная ориентация.

Промотавшись по коммерческим магазинчикам почти до самого вечера, я ни с чем вернулась домой. Но надо сказать, что объездила я больше половины намеченных объектов.

Заходя в подъезд, я проверила почтовый ящик на наличие в нем повестки в милицию. Из утренней газеты прямо мне под ноги, плавно покружившись, выпал небольшой белый листочек. Тюрин пока держал свое слово.

Я подняла повестку, снова вложила ее в газету и все это отправила обратно в ящик. «Когда принесут вторую повестку, меня опять не должно быть дома, — подумала я, — ведь получить ее я должна на руки и при этом расписаться. Ну уж дудки! Значит, дверь никому не открываю, в почтовый ящик не заглядываю. И вообще — меня нет!»

Не успела я переступить порог, как раздался звонок телефона. Сначала я подумала, что мне не следует на это реагировать, поскольку меня нет дома, но потом все-таки решила ответить. А вдруг это Тюрин с какими-нибудь новыми известиями? И я не ошиблась, это действительно был он.

— Привет, — тихо поздоровался Сергей. — Это я.

— Что-то непредвиденное? — сразу спросила я, забыв ответить на приветствие.

— Да.

— И это, разумеется, опять не телефонный разговор? — с некоторым раздражением предположила я вслух.

— Да.

— Ты с работы, что ли, звонишь?

— Да.

— Понятно. А вокруг тебя сплошные шпионы и доносчики?

В ответ — обиженное сопение.

— Ладно, жду, — поспешила я успокоить Тюрина.

— Три коротких, — загадочно молвил он.

— Ты имеешь в виду звонки в мою дверь?

— Да.

Это было уже невыносимо. Я повесила трубку.

Примерно через час я услышала обещанные три коротких звонка и, все-таки заглянув в «глазок» и убедившись, что за дверью хитрец Тюрин, открыла. Я была просто уверена, что он пришел с какой-нибудь ерундой, главной же его целью было очередное свидание. Но на этот раз я ошиблась. Сергей снова был одет в форму, очень серьезен и даже несколько груб.

— Изображаешь из себя самую умную, — прямо с порога заявил он. — Я прекрасно понимаю, что ты обо мне подумала, но смею тебя заверить, что пришел я не для этого.

— Да ладно оправдываться, давай проходи, — попыталась я перейти на игривый тон.

Тюрин немного смягчился и зашел в комнату. Шумно выдохнув, уселся на диван и выставил вперед свои длинные ноги. Я села напротив и вопросительно посмотрела на него.

— В общем, так, дорогуша, — начал он, — сейчас ты рассказываешь мне все по порядку, или я не отвечаю за последствия.

— Что ты собираешься от меня услышать? — спросила я, делая удивленное лицо и понимая, что, вероятно, произошло нечто серьезное.

— Чистосердечное признание. Только чистосердечное признание облегчит вашу участь, мадам, — улыбнувшись ответил он, но тут же, нахмурив брови, добавил: — Ты попала в какую-то скверную историю.

— Ну в чем дело, Сереженька? Не томи душу. Давай уж, как джентльмен, начни первый, — ласково попросила я, зная, что на мужчин и домашних животных такой тон действует благоприятно.

— Ну и бестия же ты, Татьяна, — качнул он головой. — Ладно уж, начну первый. Короче, возвращаюсь я сегодня с одного мероприятия на работу, это ближе к вечеру, а шеф в моем кабинете сидит, меня поджидает. Ты, говорит, Тюрин, не охренел ли часом? Труп в Скатовке обнаружили, а мер никаких не приняли до сих пор. У вас, говорит, все данные на подозреваемую есть, а самой подозреваемой нет! Где она?! И уже в крик кидается. Я ему отвечаю, что, мол, повестку отнесли, но дома никого не застали. Обещаю, что не позднее завтрашнего дня достану тебя из-под земли. Что это, мол, несложно. А он кричит, чтоб я сегодня же устроил засаду. Я пообещал, что сам тебя найду. И вот я тут!

— И что дальше? — спросила я, снова начиная склоняться к мысли, что Тюрин приперся просто так.

— А вот что дальше, теперь начинай ты, — ответил он, прищуривая большие голубые глаза. — Теперь твоя очередь.

— Сереж, может, хватит дурака ва…

— Вот и я о том же! — вдруг резко выкрикнул капитан, обрывая меня на полуслове. — Ты не только себя, ты и меня подставляешь. Я ведь потом поинтересовался у ребят, почему шеф так разъярился? А мне отвечают, что час назад к нему пожаловал сам Тимофеевский, зам главы администрации по торговле. Минут двадцать у него проторчал, а потом шеф, злой, как голодный лев, стал меня разыскивать. Меня нет, так он разорался, обозвал всех бездельниками и велел немедленно приступить к поискам частного детектива Ивановой, проходящей по делу Грачева.

Все это Тюрин выпалил на одном дыхании и, хлопнув себя ладонью по коленке, спросил:

— Ты каким-то образом перешла дорогу уважаемому Вениамину Михайловичу? Я правильно понимаю?

Я молчала, пытаясь собраться с мыслями. Такого поворота событий я никак не ожидала. Неужели Тимофеевский и впрямь решил поквитаться со мной? А может быть, он пока только наводил обо мне справки, прикидывая, как лучше подступиться? И тут — нате вам, Иванова-то по делу проходит. Ищут ее. Она главный подозреваемый в деле об убийстве. Интересно, а рассказал ли ему что-нибудь шеф Тюрина? Впрочем, это ничего не меняет.

Главное, Тимофеевский начал действовать. Значит, он считает, что мои показания против него (если я заговорю) для него совершенно безопасны. Тут я вспомнила мнение Елизаветы Андреевны насчет «административно-милицейской» мафии. Да, не хватало еще, чтобы против меня сфабриковали дело. А это, я и сама знаю, не шутки. И что же остается мне? Довериться Тюрину? Совсем не хочется. Но ничего не попишешь. Без его помощи мне сейчас не выкарабкаться.

Против Тимофеевского я имею только пересказ исповеди его не совсем нормальной жены. Но кто мне поверит? Кто поверит ей? Да, был труп. Да, его закопали на заброшенном кладбище. Кто? Тимофеевская и ее брат. А стало быть, они же Грачева и убили. Вениамин Михайлович тут совсем ни при чем. А вот я, объявят в суде, еще и посодействовала преступникам. Но это в лучшем случае.

В худшем же Елизавета Андреевна скажет, что ничего ни о каком Грачеве не знает и никогда в жизни в Скатовке не была. А брат ее вообще в своем Астахове сидит безвылазно и ни разу не появлялся в Тарасове.

— Ты чего молчишь? — услышала я голос Тюрина.

— Так. Думаю, — оторвалась я от своих неприятных мыслей.

— Ну и чего же ты надумала? Может, расскажешь все, пока нас тут обоих не накрыли? Учти, я отстреливаться не стану, — не то пошутил, не то серьезно проронил Сергей.

— Может, и расскажу, — вяло ответила я, глядя в сторону и продолжая размышлять.

В чем же мне сможет помочь Тюрин? У меня пока есть единственная зацепка против Тимофеевского — это Шурочка. Если, конечно, кассетка осела у него. Только тот, у кого оригинал записи, может хоть как-то повлиять на ход событий. Теперь у меня совсем нет времени разъезжать по магазинам в поисках Шурочки. Вот как раз в этом мне и должен помочь Тюрин. Капитан гораздо быстрее найдет его. Но станет ли он это делать? И нужно ли это ему?

— Послушай, Сереж, а в каком районе занимался своей коммерцией Грачев? — начала я издалека.

— Опять вопросы, — вздохнул Тюрин, но тут же осекся. — В Пушкинском. Ха! Именно там, где царь и бог Тимофеевский. Здесь есть какая-то связь?

— Возможно, — уклончиво ответила я, теперь почему-то уже не сомневаясь, что Шурочку найти можно именно там, где я и пыталась его искать.

— Так. Хватит делать из меня дурака. Выкладывай все, что знаешь, — продолжал настаивать капитан.

— А что, если я скажу тебе, что Тимофеевский имеет прямое отношение к убийству Грачева? — спросила я, приступая к первой части своего плана.

— А ты часом не охренела, как выразился бы мой шеф? — воскликнул Тюрин.

Теперь он согнул ноги в коленях и весь подался вперед, напоминая охотничью собаку, почуявшую дичь.

— В общем, так, Тюрин, — заявила я, принимая позу, в которой только что сидел он и давая тем самым понять, что теперь хозяин положения — я. — Чтобы это доказать, мне необходимо найти одного человека. И в этом ты мне должен помочь. Иначе ты не сможешь раскрутить очень громкое дело и получить звание майора. — На слове «ты» я сделала особое ударение.

— Ты можешь наконец объясниться толком? — раздраженно проговорил он и заерзал на диване, предвкушая нечто для него полезное.

Я знала, что Тюрин отъявленный карьерист, и рассчитывала на этом сыграть «свою партию в преферанс». Только играть я буду в закрытую. Просчитать мои карты он не должен.

— Объясняю, — сказала я. — Слушай внимательно. Я знаю, что Тимофеевский причастен к убийству коммерсанта Грачева, но доказать его вину возможно только с помощью одного человека. Прижать же этого человека могу только я. — Я говорила сейчас так уверенно, как будто нисколько не сомневалась в том, что именно Шурочка побывал в моей квартире. — Да-да, Сережа, и не делай такое лицо. И только я могу заставить Тимофеевского признать вину. Не забывай, что я — свидетель номер один.

— Так, значит, ты все-таки видела его? Видела, как он закапывал труп?! — воскликнул Тюрин.

— Не спеши с выводами, капитан. Давай мы лучше начнем сначала. Итак, нам надо отыскать человека по имени Александр или по прозвищу Шурочка. Высокий худощавый блондин.

— Прямо как я, — подметил Тюрин.

— Нет, ты у нас гораздо красивее, — сделала я ему комплимент.

— Благодарю. И где же его искать?

— Скорее всего он тоже коммерсант и тоже из Пушкинского района. Сегодня я попыталась наобум проехаться по разным торговым точкам, но нужного результата не получила. Почти не получила, — поправилась я.

— Что значит — почти?

— Я, кажется, напала на того человека, который его знает. Я, правда, не совсем в том уверена, но это пока единственная зацепка.

— Значит, я должен как следует потрясти этого человека? — разочарованно спросил Тюрин.

— Ну не я же. Мне-то он вряд ли чего скажет.

— А кто он? Наверняка коммерсант из Пушкинского? — усмехнулся Тюрин.

— Ну прямо цены тебе нет! Схватываешь все на лету, — похвалила я его.

— Да, я такой. Ладно, ближе, как говорится, к телу.

— А пока все, — сказала я и развела руками.

— Ага. Значит, посвящать меня в суть дела ты, как всегда, не собираешься.

Я отрицательно покачала головой.

— Ну а если я не соглашусь тебе помогать? — спросил Тюрин, склонив голову набок и опять прищуриваясь.

— Ну тогда и я не буду помогать тебе, — отрезала я.

— Ладно, это я так, из гордости, — махнул он рукой. — Ты мне только вот что скажи, каким образом ты собираешься работать дальше? Ведь тебе уже наступили на пятки.

— Кто? Ты?

— Если бы! Давай условимся так: ты на некоторое время переселяешься из этой квартиры. На своей машине тоже пока не ездишь. Начинаешь вести подпольный образ жизни.

— А где же мне жить и на чем ездить? — поинтересовалась я.

— Это уже твои проблемы, Татьяна. Свою жилплощадь и тачку я тебе предоставить не могу, сама пойми. Я и так…

— Понимаю, — прервала я его, — валяй дальше.

— А пока все, — передразнил он меня, разводя руки.

— А где найти мужичка, который знает про Шурочку, тебе не надо сообщить? — напомнила я и назвала капитану координаты магазина рыжего прохвоста.

Он все тщательно записал в блокнот.

— Вот теперь действительно все, — сказала я. — Можешь приступать к делу.

— Я свободен, товарищ начальник?

— Ага, — кивнула я, вставая.

Тюрин тоже встал и нехотя направился к выходу. Я видела, что он ужасно хочет остаться, но в его-то положении… Меня с минуты на минуту могут арестовать, а он тут у преступницы прохлаждается!

— Позвони завтра часам к шести вечера. Думаю, что к тому времени я все улажу. А ночевать уже сегодня езжай к какой-нибудь подруге, — посоветовал он на прощание.

— Или к другу, — зло пошутила я.

Тюрин тяжело вздохнул, давая мне понять, что дружба — дружбой, а карьера для него все-таки дороже, и ушел, не оборачиваясь.

Я сразу позвонила Юльке и сообщила ей, что теперь могу с нею встретиться. Но только на ее территории.

— Что-нибудь случилось? — взволнованно спросила она.

— Кое-что, но не особо значительное, — ответила я и повесила трубку.

До полночи мы проболтали с Юлькой о всякой ерунде. Я наплела ей полную небылицу о том, что со мной произошло, и попросила на пару дней одолжить мне машину, которая досталась ей по наследству от отца и которой она так ни разу и не воспользовалась за неимением прав. Ее «Москвич» уже около года томился в гараже, но Юлька уверяла меня, что он в отличном состоянии. Потом она вручила мне ключи от своего холостяцкого жилища и сказала, что я могу жить у нее столько, сколько нужно. Она была просто прелесть!

Утром я проверила машину. К моему великому удивлению, она действовала безотказно.

Я отвезла Юльку на работу, за что она была мне несказанно благодарна, и вернулась в ее квартиру.

Теперь мне ничего не оставалось делать, как ждать шести вечера.

В назначенное время я позвонила Тюрину.

— О\'кей, — сказал он, — все сделано в лучшем виде. Надо бы увидеться.

— Где?

— А ты где?

Я назвала адрес Юльки, но предупредила, чтобы он ждал меня на углу.

— Буду через двадцать минут, — пообещал капитан.

Через двадцать минут я уже сидела в его «Рено» и выслушивала последние новости.

— В общем, так, — выдохнул Тюрин. — Твоего Шурочку зовут Александром Севастьяновичем Лугановым. Он действительно коммерсант из Пушкинского района, а точнее — директор мини-маркета «Россия», что находится как раз на перекрестке улиц Вишневой и Аткарской.

Я подумала про себя, что до этого места не доехала тогда всего лишь два квартала.

— Ты его ничем не спугнул? — с опаской в голосе спросила я.

— Тань, ну за кого ты меня принимаешь? — возмутился Тюрин. — Я к нему даже и не подходил. Просто посмотрел на него издалека. Его внешность точно совпадает с твоим описанием.

— А сведения тебе подал рыжий?

— Да. Мразь, конечно, первостатейная. Гомик, что ли? Я так и не понял.

— Не знаю, — пожала я плечами. — Долго уламывать-то пришлось?

— Нет. Просто зашел в магазинчик в форме, попросил заведующего. Тот вышел и все мне сразу выложил.

— Ясно. Ну что ж, спасибо тебе, Сережа. Будь здоров! — улыбнулась я и дружески похлопала его по плечу.

— И это все, что ты хочешь мне сказать?

— Пока да.

— А почему ты не спрашиваешь о том, что сейчас творится у нас в отделе?

— И что же у вас творится в отделе?

— Все силы брошены на поимку опасной преступницы Татьяны Ивановой. В ее дворе уже сидят в засаде трое здоровенных лбов. Они только и ждут ее появления. И за все это мероприятие ответственный, между прочим, я.

— Не дождутся! — обнадежила я Тюрина.

— Слушай, Иванова, — официально обратился он ко мне, — а не получится так, что я, как дурак, поверил в…

— Не получится, — прервала я его. — В любом случае ты будешь на высоте. Может, и майора присвоят. Последнего я, правда, тебе не обещаю.

— Да ладно, куда уж там, — смущаясь, ответил он и уже оживленнее произнес: — Просто боюсь вообще не вписаться в поворот.

— Не боись, — ответила я ему словами Степана Игнатьевича. — Думаю, если разговор с Шурочкой выйдет дружеский, то дело скоро будет закрыто.

— А если дружеский не выйдет?

— Ну тогда, конечно, призову на помощь тебя, — резонно подметила я, придавая Тюрину хоть немного значительности.

— Ну хорошо. Теперь я поехал, дел еще много.

— Меня ловить будешь?

— Буду, — засмеялся он и потянулся ко мне за поцелуем.

— Потом, потом, Шу… — я чуть не назвала его Шурочкой, так как мысли мои были теперь только об этом похитителе кассеты.

— Вот так всегда! — воскликнул Тюрин. — Помогаешь людям, а тебе потом никакой благодарности.

— Да будет благодарность, успокойся. Сначала надо дело сделать. Какая может быть любовь во время войны?

— Это ты верно подметила. Ну, пока.

— Будь здоров. Я сразу позвоню, если что.

— Да уж, надеюсь.

Вернувшись в Юлькину квартиру, я застала подругу дома. Она уже пришла с работы и подогревала ужин, который я для нее приготовила, маясь весь день от безделья.

— Привет! Хорошо, что ты вернулась, — обрадовалась она моему приходу. — Поужинаем вместе?

— Нет, Юлечка, боюсь, что мне надо спешить, — не колеблясь отказалась я от собственной стряпни. — Очень уж важное у меня мероприятие намечается.

— Жаль, — вздохнула она. — А когда вернешься?

— Даже и не знаю. Но ночевать опять буду у тебя, если не возражаешь.

Юлька укоризненно махнула на меня кухонным полотенцем.

Глава 9 Союзник

Старый Юлькин «Москвич» домчал меня до перекрестка Вишневой и Аткарской за десять минут, и без четверти семь я уже входила в двери коммерческого магазинчика «Россия».

Внутри он оказался очень миленьким. Чистота, порядок, на подоконниках и на полу живые цветы в красивых новомодных горшках молочного цвета, кругом зеркала, мрамор и сияющий в свете хрустальных люстр никель. «Не дешево обошелся хозяину этот дизайнчик», — подумала я и подошла к витрине, за которой стоял продавец мужского пола. Он был одет в специальную голубую униформу, из кармашка курточки торчал накрахмаленный носовой платочек. Весь его вид излучал доброту и вежливость.

— Что бы вы хотели у нас приобрести? — проворковал он, обращаясь ко мне.

— Я бы хотела увидеть вашего заведующего, Александра Севастьяновича, — пропела я ему в ответ.

— О, простите, но он только что вышел! — ответил продавец, прижав ладонь к груди. Он был просто очаровашка!

— А когда он будет? — спросила я, замечая, что моя интонация начинает смахивать на его. Вот что значит вежливое обращение с клиентом.

— Только завтра утром, — вновь услышала я высокие нотки.

— Простите, а в котором часу?

— Не раньше десяти. Может быть, что-нибудь купите у нас? — с мольбой в голосе спросил очаровашка.

Я не могла отказать ему и купила «Сникерс». Для Юльки.

В половине десятого утра я уже поджидала возле «России» Шурочку Луганова. Ровно в десять, как мне и обещал продавец, директор подкатил к магазину на серебристой «девятке». Одет он был в узкие коричневые джинсы, светлую рубашку с короткими рукавами и белые кроссовки. Заперев машину, Шурочка поспешил на работу.

Я перехватила его у самых дверей.

— Вы Александр Луганов? — спросила я, хотя и так была в этом уверена.

Он резко остановился и внимательно посмотрел на меня. В его прозрачно-голубых глазах я прочитала любопытство и немного паники. Мне показалось, что он видит меня не впервые.

— Ну? — проронил он с некоторым вызовом, слегка качнув при этом гордо поднятой головой.

— Мне нужно с вами поговорить. Где это можно сделать? — спросила я, уступая дорогу входящему в магазин покупателю.

— А ты кто? — поинтересовался Шурочка и тут же добавил: — Я страшно занят.

Его интонация очень смахивала на женскую. В ней чувствовалось некоторое кокетство.

— Это плохо, что ты страшно занят, — ответила я, тоже переходя с ним на «ты». — Дело в том, что зовут меня Татьяной, фамилия моя — Иванова, и разговор нам предстоит скорее всего долгий и очень серьезный.

Шурочка высоко вздернул брови, делая вид, что ничего не понимает, но это ему не очень удалось, паника в его глазах усилилась. Теперь я не сомневалась, что он меня знает и именно он побывал с обыском в моей квартире, а стало быть, является обладателем кассеты-оригинала. Я решила не разыгрывать спектаклей и сразу приступить к делу.

— Это в твоих же интересах, Шурочка! — перешла я в наступление. — Ну же, не делай вид, что ты ничего не понимаешь.

— Чиво тебе на-адо, подруга? Я не по-онял, — нараспев проговорил он, сопровождая свои слова плавными жестами правой руки, на которой красовался золотой браслет.

— Короче, пошли ко мне в машину, — предложила я. — Там и поговорим.

— Это вон в ту, что ли? — указал он в сторону Юлькиного «Москвича», сиротливо прижавшегося к тротуару. — Нет уж, лучше в моей. — Взгляд его выражал сейчас полное презрение к собеседнику, то есть ко мне.

— Согласна, — кивнула я.

Шурочка слегка ухмыльнулся и направился к своей машине. Я пошла следом.

Когда мы устроились на передних сиденьях, он включил стартер и отъехал метров на сто от магазина, завернув в какой-то дворик.

— Ну, слушаю тебя. Только давай покороче, — сказал он, притормаживая возле подернутой желтизной молоденькой березки.

— Начнем с того, что ты не будешь делать вид, что не знаешь, кто я. Игра в кошки-мышки только отнимет твое драгоценное время, — сказала я и села вполоборота к нему.

Шурочка тоже повернулся, ожидая продолжения, но я молчала. Слово теперь было за ним. Через несколько секунд, видимо взвесив все «за» и «против», он, обиженно поджав губки, произнес:

— Да узнал я тебя, узна-ал. Арестовывать, что ли, меня пришла? Рыжий мне еще вчера сообщил, что меня менты разыскивают.

— Глупости, Саша. Я не имею права никого арестовать. Просто искала тебя для разговора, а мент, как ты выразился, мой давний приятель. Если бы рыжий сразу сказал мне, где тебя найти, то не пришлось бы обращаться к нему за помощью.

— Ка-ароче, — махнул рукой Шурочка.

— Ну, если короче, то где кассета?

Возникла продолжительная пауза, прежде чем Луганов решился ответить:

— У меня.

— Вот и отлично, — не без облегчения в голосе сказала я. — Мне она нужна. И причем срочно.

— Неужели?! — взвизгнул Шурочка. — Какое совпадение! Мне она тоже нужна.

— Зачем?

— Наверное, за тем же, зачем и тебе. Любоваться порнофильмом, — захихикал он, радуясь своей удачной, на его взгляд, шутке.

— Ну а если серьезно? Ты собираешься шантажировать Тимофеевского?

— О! Боже упаси! Какая грязь! — продолжал он восклицать, позвякивая браслетом.

Я поняла, что начинать мне придется все-таки первой.

— А вот мне она нужна для шантажа, — честно заявила я.

— Вот это да! Ну, ты даешь, подруга! — изумился Луганов.

— Теперь твоя очередь признаваться, — усмехнулась я.

Шурочка мне начинал нравиться. В нем чувствовалась женщина-неврастеничка, способная на дружбу с ей подобными. У меня нервы в последние дни тоже явно расшатались. — Да ты не бойся, у нас ведь с тобой примерно одна цель, насколько я догадываюсь?

— Вот уж не думаю, Танечка, — впервые назвал он меня по имени, видимо начиная проникаться доверием. — Тебе нужно денежки отработать для клиента, а у меня другие планы на этот счет.

— Поделись, — предложила я.

— С какой стати?

— Хорошо. Тогда поделюсь я. Денежки я уже отработала. Теперь другое. Не нравится мне твой любовник. Ой как не нравится.

Тут лицо Шурочки приняло совсем иное выражение. Из надменно-наивного оно вдруг стало злым и некрасивым.

— А вот здесь наши взгляды совпадают, — совсем по-мужски, без фальцетных нот, буркнул он. — Я Венечку просто ненавижу!

— Прекрасно. Значит, мы можем быть союзниками. Ты поможешь мне, я — тебе. Будешь моим союзником, Шурочка?

— А откуда я могу знать, что ты меня не подставишь? Может быть, тебя подослал сам Вениамин? Заплатил тебе нормально, попросил дело обтяпать. А? — снова по-женски заговорил Луганов, поправляя белокурую прядь.

— Понимаю твое отношение к частному детективу, конечно, такой вариант не исключен. Только я себя и так презираю, за то, что взялась за это дело, — ответила я, стараясь изображать из себя жертву, хотя примерно так все и обстояло. Мне было необходимо втереться в доверие к Луганову, ибо он один мог помочь мне выпутаться из создавшегося положения. — Но ведь я не знала, что дело окажется таким грязным. Прости, я не о ваших сексуальных отношениях, — спохватилась я, видя, как Шурочка наморщил носик. — У каждого свои вкусы на этот счет. Я — о другом.

— О чем же?

— Дело в том, что Тимофеевский является уголовным преступником, — не колеблясь отрезала я.

— Ты шутишь, подруга? — спокойно спросил Луганов.

— Никоим образом.

— А с чего ты это взяла? — спросил он и достал из кармана рубашки длинную черную сигарету. Пальцы его слегка дрожали.

— Не забывай, кто я.

— И это факт?! — вдруг воскликнул Шурочка, буквально подпрыгивая на месте.

— Несомненный.

После минутной паузы, когда он наконец переварил услышанное, я добавила:

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что мы можем друг другу пригодиться. Я примерно представляю себе, с какой целью ты стащил кассету. Просто горишь желанием, чтобы Тимофеевский от тебя отстал. Я правильно мыслю?

— Погоди, погоди. Ты хочешь сказать, что Веня уголовник? Ты имеешь в виду взяточничество? Двести девяностую статью?

Я не ожидала, что Шурочка так хорошо знаком с УК. Но почему он сразу спросил о статье, предусматривающей уголовную ответственность должностных лиц за взятки? Хотя, конечно. Разве можно предположить, что Тимофеевский не берет взяток? Знает ли об этом Шурочка? «Было бы неплохо получить дополнительный материал», — подумала я и ответила:

— Да.

— Я так и понял, — усмехнулся он, выпуская изо рта струйку ароматного дыма и стряхивая пепел в открытое окно. Теперь он на меня не смотрел.

— А почему так саркастически? — спросила я, заметив, что Шурочка находится в явном замешательстве. — Ведь если это доказать, его можно упечь за решетку.

— В этом деле я тебе не помощник. Разговор окончен, — резко отозвался он и щелчком двух пальцев выбросил сигарету. Это у него вышло неловко, и окурок приземлился на капот серебристой «девятки». — Черт! — выругался он и выбежал из машины спасать свое добро.

Стряхнув окурок на землю, Шурочка послюнявил пальчик и потер им испачканное место.

— Чего расселась? Выходи! — крикнул он, искоса бросив взгляд в мою сторону.

Я не спешила выполнять его указание и махнула ему рукой, чтобы он снова сел рядом.

Луганов немного постоял, щурясь от яркого солнца, и, видимо сообразив, что от меня ему просто так не отделаться, вернулся. Глаза его метали молнии.

— Все, значит, вынюхала, ментовка! — зло выкрикнул он и забарабанил ногтями по рулю.

Я молчала, ожидая продолжения.

— Не понимаю! Я не понимаю, зачем ты ко мне пристала, если и так все знаешь? А я знал! Знал, что все это плохо кончится! — Голос его звучал резко и пронзительно. — Ведь сразу не хотел этим заниматься. Подумаешь, сто баксов! Теперь из-за этой вонючей сотки я подельником, что ли, пойду?! Да хрен ты выкуси! — брызгал слюной Шурочка. — Ты ничего не докажешь! Я больше никуда не пойду, а ты попробуй потом докажи. Все! Можешь проваливать.

Из его сумбурной речи я поняла, что Луганов как-то связан с Тимофеевским по взяткам. «Может, он является подставным лицом? Что значит „сто долларов“? Плата за сбор податей? — пыталась сообразить я. — Если все это так, то Луганов не зря сейчас трясется от страха. Он — соучастник. И он думает, что я об этом знаю. Хорошо. Таким образом он находится в моих руках и будет выполнять все, что я скажу. Но не надо перегибать палку. Шурочка — натура нервная, ранимая. С ним лучше по-хорошему, по-дружески. Пусть считает меня союзником, а не врагом. Да я в общем-то и не собираюсь делать ему ничего плохого».

— Никуда я не пойду, Шурочка. Мне нужна твоя помощь, — сказала я как можно ласковее. — Тебя трогать никто не собирается, а вот на Тимофеевского я имею большие планы.

— А как же ты хочешь поймать его на взятках, не затрагивая при этом меня? — с вызовом спросил он.

— А об этом мы с тобой подумаем вместе. Только давай сразу условимся, что ты мне во всем доверишься.

— С какой стати?

— Так, начнем сначала. Ты хочешь избавиться от Тимофеевского?

— Я и так смогу от него избавиться. И без твоей помощи.

— Ой, Шура, брось. Неужели ты думаешь, что сможешь запугать его этой несчастной кассетой? Да ты ведь и сам на ней засветился, — стала я его уговаривать.

Луганов опустил голову и начал рассматривать свои руки.

— Да он просто пошлет тебя с ней подальше, — продолжала я. — А в моих руках она будет иметь вес. Сам подумай. Ну, а если ты поможешь мне прижать его по двести девяностой, то считай, что он уже в местах общего режима.

— Что-то я не пойму тебя, — вскинул он подбородок. — Отчего это ты так взъелась на Вениамина? За обыск, что ли, обиделась? Так это я тебе там кавардак устроил. Он-то меня просил сделать все незаметно.

— Обыск тут ни при чем, — ответила я, не ожидавшая от Шурочки такого вопроса. Что ж, придется зайти с другой стороны и все-таки рассказать ему часть правды.

— А что при чем? Ну, чего молчишь, подруга? — переспросил он.

— Дело в том, что он покушается на мое агентство. Хочет, так сказать, лишить меня работы. Это я узнала через своего знакомого.

— Через мента того, что ли?

— Ага, через капитана уголовного розыска. А меня ты больше не называй ментовкой. У меня другой профиль, — приняв обиженный вид, проговорила я.

— Ла-адно, — пожал он плечом. — Ну и что ты собираешься делать?

— Хотелось бы для начала выслушать от тебя кое-какие подробности. Расскажи мне о своей роли мытаря.

— Кого? — не понял Шурочка.

— Мытарь — это библейский сборщик налогов, — объяснила я.

— А-а, — протянул он. — Но ведь ты, как я понял, и так обо всем осведомлена.

— Да, но не с подробностями. Мне, Шура, нужны подробности. Мелочи всякие. Одно дело просто знать, что это имеет место, и другое — как именно это происходит.

— Так ты, значит, ничего почти и не знаешь? — улыбнулся Луганов и снова закурил. Я поняла, что сейчас он взвешивает все «за» и «против».

— Кое-что, конечно, знаю, — поспешила я ответить, чтобы не давать ему времени на ненужные размышления. — Но тонкости — нет.

— Ответ должен быть немедленным? — спросил Шурочка и закашлялся от дыма своей дамской сигареты. — Могу я взять дня два на размышление?

— Нет. Через два дня может быть поздно.

— Это еще почему?

— Не могу пока сказать, но зато могу уверить, что если ты поможешь мне именно сейчас, то результат будет просто поразительным.

— Какой результат? Ты о чем?

— Клятвенно обещаю, что твой Венечка окажется в тюрьме.

— Почему ты в этом так уверена?

— Есть у меня на него кое-что. Пока сказать не могу. Но это кое-что без твоей помощи мало значит. Ну, решайся, Саша!

Он посмотрел на меня из-под прищуренных век, помолчал с минуту и, наконец решив стать моим союзником, сказал:

— Ладно, согласен. Я тебе все расскажу. Только учти, если потом окажется, что тебя заслал Веня, то тебе не жить. И не думай, что это пустые угрозы. Ты даешь слово, что предательства с твоей стороны не будет?

Он произнес это так, как произнесла бы женщина, отпускающая мужа на курорт. Его забавная интонация едва не вызвала у меня улыбку.

В ответ я подцепила ногтем большого пальца передний зуб, издав щелчок, и провела ребром ладони по горлу.

— Ладно, — снова сказал он, посчитав мой жест достаточно убедительным доказательством моих благих намерений. — Начну все по порядку. Хочу, чтоб тебе стало понятно, почему не только я, но и все торгаши нашего района ненавидят Венечку.

Вот я, например, заведую этим магазинчиком всего три месяца, но нажраться дерьма успел столько, словно отработал тут три года. Кто я такой, я скрывать от тебя не собираюсь, и так все видела, — ухмыльнулся он. — А потому мне с тобой легче объясняться. Так вот, до меня в «России» работал обыкновенный парень, ну, понятно, в каком смысле обыкновенный. Таких Тимофеевский не любит. Таких он облагает непомерными податями. Чаще всего эти парни просто бросают дело и уходят. А на их места берутся такие, как я. А берет их, конечно же, Веня. Усекаешь, подруга?

— Приблизительно. Можно вопрос?

Шура кивнул и аккуратно затушил сигарету в пепельнице.

— А разве местного рэкета у вас не существует?

— Нам вполне и даже с лихвой хватает Венечки. Он тут все под себя подмял. У него очень крутая завязка с ментами. И не просто так, а на высшем уровне. Пытались некоторые устанавливать свои порядки, да только моментом оказывались на нарах. На Венечку даже покушались как-то. К несчастью, он уцелел, а тех сразу вычислили и шлепнули. Вроде как разборка между своими произошла. Но это скорее всего менты их убрали.

Только речь сейчас идет не об этом. Я тебе о другом хочу пока рассказать. Не перебивай, — изящно погрозил указательным пальцем Луганов. — Дело в том, что у Венечки есть какой-то осведомитель, может, даже из наших. Он указал на меня, что я гей, и Тимофеевский быстро меня нашел. Не стану говорить, при каких обстоятельствах мы с ним познакомились, скажу только, что сначала он вел себя прелестно. Ну, ухаживал как надо, то да се. Потом предложил этот магазинчик. А я тогда совсем без дела шлялся. Начал работать, вроде ничего. А тут вдруг он начинает качать права. Ведет себя как последняя свинья. Такое впечатление, что я у него — рабыня. А я этого не переношу. Я тоже человек, а не соска рублевая! — горячо воскликнул Шурочка.

Я понимала, что ему гораздо интереснее говорить о себе, чем о деле, но уже пообещала не прерывать его. Приходилось молча внимать рассказу о нелегкой доле гомосексуалиста. Шурочка между тем распалялся все больше:

— Нет, он, конечно, не обложил меня нелегальными налогами. Этого бы еще не хватало! Но зато назначил доверенным лицом. А это означает, что я должен собирать деньги со всех. То есть подставлять свою жопу еще и под статью. И это всего-то за сотню баксов! Я, естественно, в отказ. А он говорит: «Не хочешь заниматься торговлей, шатайся опять по своим дешевым барам». А я уже наладил бизнес, обидно расставаться с ним. Делать нечего, согласился.

Я приготовилась выслушать нечто конкретное, но Шурочку снова повело на лирику:

— Тут Веня почувствовал, что имеет надо мной власть. Стал назначать встречи по своему усмотрению. Ну, это уже перебор! Ладно, думаю, я тебя, свинья, как-нибудь прижму. Посоветовался с друзьями, а они мне: «Сиди, не дергайся. Мы сами от него стонем». Это я тебе о таких же торгашах, как я, из нашего района, рассказываю, — поспешил объяснить он, видя мое недоумение. — Венечка ведь многих к сожительству склонил, даже таких, кто этого не уважает, никогда таким не занимался. Студентики там всякие, кому стипендии и на сигареты не хватает. А тут: «Получи магазин! Заведуй! Только дай пару раз». Они соглашались. А что делать? Зато потом они денежки имеют. Да только недолго их праздник продолжается. Венечка столько шкур с них дерет, что ни один рэкет такого себе не позволит. Многие уходят, а сделать ничего не могут. Доказательств на Венечку у них нет. Кто им поверит? Или они про свои забавы должны рассказать? Тоже ерунда. Да и себя же запятнают. Это вот я ничего такого не стесняюсь. Мне по фигу!

Тут Шурочка тяжело вздохнул, вроде как сочувствуя студентикам и в то же время, как я поняла, ревнуя к ним Тимофеевского. И не ошиблась.

— А ведь Вениамин никем не брезговал. Сколько раз я предупреждал его, что боюсь СПИДа. А ему хоть бы что! Свинья он. От него потом на километр разит. Это просто ужасно! А меня заставлял в бабу наряжаться. Он же перестраховщик жуткий! Боялся, что соседи его заподозрят. Мне каждый раз у него в тачке переодеваться приходилось. Это же унизительно, в конце концов. Тех можно и так трахнуть, конечно. Ну, в машине или в лесочек заехать. Я-то не такая дешевка. Сразу сказал, что так ни за что не стану. И тогда он заставил меня эти маскарады устраивать. Домой потом ни разу не отвез, сволочь! Высадит за квартал от своего двора, сунет чирик на такси… Тьфу, вспоминать тошно!

Из этой сбивчивой речи я успела сделать для себя пока только два вывода. Первый: Шурочка, несомненно, мне пригодится. Он — сборщик налогов, а второе: я поняла, почему в тот вечер Тимофеевский так быстро вернулся домой. Все остальное пока было сущей ерундой, и я никак не могла сообразить, почему Луганов так откровенен со мной в своих интимных переживаниях.

— Последнее время я уже не мог этого терпеть и сказал Вене, что готов бросить все к чертям и пусть он подавится своим маркетом. И что же ты думаешь, подруга? Он заюлил передо мной. Он понял, что я не шучу. В итоге он выпросил у меня еще пять свиданий, пообещав, что потом отстанет от меня. Единственное, о чем просил, — это о сборе денег. Я, говорит, доверяю только тебе, но за это ты мне ничего не будешь должен. Работай спокойно. Вот мразь! Это я-то ему должен?! Но я понимал, что он от меня просто так ни за что не отстанет. Либо работы лишит, либо заставит платить, как все, либо так и будет свидания вымаливать. И вот тут-то, к моей превеликой удаче, появился шанс. В твоем лице. Да еще Венечка вручает мне отмычку универсальную и говорит, чтобы я срочно нашел у тебя кассету. А он, мол, потом пойдет к тебе и устроит «сладкую» жизнь. Между прочим, подруга, ты мне, может быть, жизнью обязана. Да-да! — вскрикнул он, видя, что у меня приподнялись брови. — Венечка ведь тебя грохнуть хотел! Прямо он, конечно, не сказал, но я это понял.

— Так уж и грохнуть? — не удержалась я.

— А почему бы и нет? Он сказал: «Вот найдешь кассету, и я с этой сукой разберусь. Жена точно молчать будет, а насчет детективши я не уверен». Что, по-твоему, из этого следует? А? Когда я встретился с ним и заявил, что кассеты нет, он ужасно расстроился. Потом начал подозревать меня. Но я сказал, что, мол, можешь сходить к ней прямо сейчас и посмотреть, как тщательно я обыскал квартиру, а лично мне кассета ни к чему. И еще добавил, что такие, как ты, всегда оставляют козыри на потом, то есть вроде: «Если со мной что-нибудь случится, то прошу вскрыть такой-то конверт». Венечка согласился со мной, поэтому тебя тогда и не тронул. И я не удивляюсь, что сейчас он горит желанием стереть тебя в порошок.

Луганов говорил много лишнего, рассуждения его были наивны, я понимала, что таким образом он хочет запугать меня на тот случай, если я задумаю вести с ним двойную игру, но какая-то доля правды в его откровениях имелась. Только это меня сейчас мало интересовало. Пора было переходить к фактам.

— Послушай, Саша, я тебе, конечно, благодарна за спасение моей жизни, но давай поведем дело несколько иначе, — предложила я. — Я начну задавать вопросы, а ты будешь на них отвечать.

Луганов обиженно хмыкнул, показывая тем самым, что я довольно глупа, раз меня не интересуют такие вещи, но в то же время он готов с этим смириться.

— Валяй, — коротко бросил он.

— Каким образом собираются деньги с магазинов? Какую роль в этом играешь ты? — спросила я.

— Самую главную, — не без гордости произнес он и снова откинул со лба прядь волос.

— Растолкуй.

— Ой, Венечка разработал целую систему! Говорю же, что он ужасный перестраховщик, — с заговорщическим видом начал Шурочка, понижая голос. — Деньги собираются каждые субботу и воскресенье. А делается это так: в субботу я иду в казино «Звездная ночь», а в воскресенье — в «Шанс». Туда слетаются все завмаги. Мы садимся сначала за столики, ну, выпить там закусить, поиграть, и они передают мне деньги. В казино вид денег никого не удивляет. Их там на всех столах полно, из кармана в карман перекочевывают, летят во все стороны, одним словом. Кто заподозрит, что ребята мне взятки для Вени суют? Так два вечера в неделю я собираю подати. В понедельник или вторник Тимофеевский звонит мне и назначает встречу. Думаешь, на этом все закончилось? Ни фига подобного! — воскликнул Шурочка. — Наш великий конспиратор ждет меня на каком-то определенном месте в машине. За рулем, естественно, сидит сам, подъезжаю я, он трогается с места и едет. Я — за ним. Потом он останавливается возле какого-нибудь обменного пункта, причем каждый раз выбирает его сам. Я иду туда и меняю деревяшки на грины. Зачем, спросишь ты? Отвечаю: чтобы деньги не были помечены словом «Взятка». Представляешь, какой идиот! — захихикал Луганов.

— А что тут такого? — не поняла я. — Человек лишний раз пытается обезопасить себя от всяких неурядиц.

— Ой, ну, ты ва-аще, подруга, — продолжал смеяться Шурочка. — А может, у меня в кармане другие доллары лежат, на которых написано «Взятка»? Я ему именно эти и отдам, а не те, что поменяю. Даже проще: захожу в обменку, постою там минуту-другую и выйду.

— Но ведь Тимофеевский тебе доверяет, не так ли? Он просто хочет застраховать себя от предательства завмагов, — возразила я. — Если ты захочешь его «сдать», то тебе и самому несдобровать. Он-то уж как-нибудь выкрутится. Да и почем тебе знать, может, в этой обменке уже заранее ждет тебя его человек, который тоже за сотню баксов проследит, чтобы ты не выкинул какой номер? Даже запомнит, какие купюры тебе вручили. А вдруг у тебя в кармане лежат не такие.

— Н-да, — огорченно протянул Шурочка. — А ты сечешь. Я как-то об этом не подумал. Конечно, от Венечки всего можно ожидать.

— Ну, оставим это. Давай дальше.

— А дальше я еду в его квартиру на Рахова, бросаю деньги в почтовый ящик и сматываюсь. А Веня их спокойненько забирает в качестве почты.

«Что ж, — подумала я, — система неплохая. Прихватить Тимофеевского довольно трудно. Даже если он забирает такую „почту“, то всегда может сослаться на то, что деньги ему подкинули, дабы дискредитировать. А он, мол, честный человек, с утра собирался отнести все в милицию, в которой, кстати, у него полно своих людей…»

— А ты всегда отвозил деньги на Рахова? — задала я вопрос.

— Ну, не на Волжскую же, — резонно заметил Луганов. — Во-первых, там соседи крутые, во-вторых, Елизавета может опередить. Не вовремя в ящик полезет. А в-третьих, там на двери кодовый замок, а это лишняя возня и привлечение внимания.

— Ага, — согласно кивнула я. — А скажи, ты с Вениамином давно встречаешься?

— Говорю же, три месяца.

— А он ни разу не приглашал тебя в гости на Волжскую?

— Нет. Он наши встречи никому не демонстрировал. Я, конечно, знал, что он прямо при жене развлекался с мальчиками, и не мог понять, как это она терпела подобное?

— А откуда ты узнал об этом?

— Ха! Да они же сами и рассказывали.

— Многие?

— Двое. Мои хорошие приятели. Они были в ужасе, что Венина супруга им чуть ли ни в постель кофе подавала! Вот и довел он ее, что она тебя наняла, — сделал свои выводы Луганов. — Только об этом я ему, конечно, ничего не говорил. Это ведь мне по секрету доверили. Ну, что они при жене… Вот, где перестраховщик, а где — полный идиот! Да у него вечно так. Если дело касается любви, то он иногда голову теряет. Мало, что ли, ему одного кого-нибудь? Свинья! — снова начал раздражаться Шурочка.

— А насчет кассеты, как я поняла, ты ему еще ничего не сказал? — задала я следующий вопрос.

— Да время пока не пришло. Мне с ним еще два свидания осталось. Так мы с ним договорились. А вот когда он слово свое не сдержит, а это наверняка так и будет, я ему все и собирался выложить. Да только права ты, наверное, что у меня ничего бы не получилось. Теперь я и сам это понимаю, — горько вздохнул Луганов. — Он бы меня попросту шлепнул, и все.

— А кто до тебя занимался сборами, не знаешь?

— Нет. Могу только предположить, что он этому человеку перестал доверять. Или, может, меня больше полюбил? — снова вздохнул Шурочка. — Только какая же это любовь, если…

— Считаешь, Тимофеевский тебе пока еще доверяет? — бестактно оборвала я рассуждения Луганова о настоящей любви, подумав о том, что раньше сборщиком оброка вполне мог быть Грачев.

— Не знаю, наверное, — вяло пожал он плечами. — Просил же продолжать это, даже когда мы с ним расстанемся. Наверное, я ему только для этого теперь и нужен.

— И сколько же мини-маркетов сдает деньги Тимофеевскому?

— Двадцать три. Представляешь, какая у нас конкуренция! Цены самые низкие во всем городе. Веню за это наверху, наверное, гладят по головке, а нам жить не на что. И он, между прочим, не собирается останавливаться на этом. Заботится о кошельке граждан, сволочь!

— Значит, в казино в субботу и в воскресенье собирается примерно по десять-двенадцать человек?

— Да. Так.

— Сегодня, между прочим, пятница, Шура, — недвусмысленно напомнила я и пристально посмотрела ему в глаза.

— И чего же ты от меня хочешь?

— Хочу, чтоб ты еще раз снялся в короткометражном фильме, и опять же в главной роли. Как ты на это смотришь?

— Снова желаешь поработать камерой? — усмехнулся он. — Не надоело еще? Может, придумаешь что-нибудь новенькое?

— С удовольствием бы, но других вариантов я тут не вижу.

— Ну и как ты себе это представляешь?

— Нормально представляю. Завтра пойду в казино «Звездная ночь», а послезавтра — в «Шанс». Или наоборот?

— Да нет, тут всегда одинаково. Только Веня мне потом голову снимет. Это же факт! — проговорил Луганов с неподдельным страхом в глазах.

— А при чем тут ты? Снимать-то буду я. Мало ли откуда я узнала о ваших делах? — поспешила я успокоить собеседника. — Я же не собираюсь потом рассказывать Тимофеевскому, что получила информацию от тебя.

— Эх, подруга, в опасную игру ты меня втягиваешь! — вздохнул Шурочка, но тут же осекся, видя, что к машине приближается пожилая дама с абрикосовым пуделем, и перешел на шепот: — Но делать нечего, придется соглашаться.

— Вот и отлично. Давай обговорим детали, — тоже шепотом ответила я ему.

Глава 10 Новые киноленты

В эту ночь я снова спала у Юльки. Вернее, не спала, а постоянно ворочалась с боку на бок, так как только и думала о том, что видеокамера находится у меня дома. Я, конечно, могла бы взять камеру напрокат или попросить у кого-нибудь из знакомых, но не была уверена в качестве съемки чужой аппаратурой. А качество мне требовалось отменное. Только к утру я уговорила себя не делать опрометчивых шагов и не лезть головой в петлю. Это я о том, что сначала была все-таки склонна пробраться в свою квартиру.

В десять утра я посетила Дом быта и, не желая одалживаться у друзей, взяла камеру напрокат, письменно пообещав вернуть ее в понедельник. Стоило мне это недешево.

Около десяти вечера я уже поджидала Луганова в казино «Звездная ночь». Он должен был появиться с минуты на минуту. В зале почти никого не было. Час пик, по его словам, настанет не раньше одиннадцати, но столики лучше «забить» сразу.

Вежливый официант поставил передо мной заказ: бокал шампанского, одно заварное пирожное и чашку кофе. Это тоже стоило недешево, и я подумала о том, что хорошо бы было выиграть в «блэк джек» или рулетку.

Вскоре появился Луганов. Он сразу заметил меня и сел за соседний столик. В глазах Шурочки читались твердость и решительность. Мельком он глянул на мою сумочку, которая стояла возле меня прямо на столе. В ней находилась сейчас видеокамера. Объектив через специальное отверстие был направлен на его столик.

Луганов едва заметным движением головы сделал отрицательный жест. Это означало, что объектив с его места не виден. Я отвернулась. Теперь мы не должны смотреть друг на друга.

В казино постепенно собирались люди. На фоне шикарно разодетой публики я выглядела довольно тускло, несмотря на то, что Юлька одолжила мне на вечер свое лучшее платье. Не могу сказать, что все дамы сверкали бриллиантами, а джентльмены шелковыми галстуками-бабочками, но во всех чувствовался лоск, ощущение собственной значимости и привычка жить на широкую ногу. Я тоже могу позволить себе иногда пожить на широкую ногу, но так преподносить себя мне почему-то никогда не удавалось. «Может быть, поэтому я до сих пор не вышла замуж?» — подумала я и увидела троих мужчин, подсевших за столик к Шурочке. Я немного приоткрыла сумочку и включила камеру. Они поулыбались, поговорили вполголоса, заказали по рюмочке коньяка, выпили, а затем пошли к игральным столам.

Минут через десять подошли еще трое. Все повторилось. Затем первая тройка вернулась к столу. Каждый вручил Шурочке по внушительной пачке денег, и они снова удалились. Только теперь уже не к игральным столам, а восвояси. Потом подошла вторая тройка. Молодые люди выкурили по сигарете, положили перед Лугановым деньги и тоже ушли. Никто, кроме меня, не обращал на них внимания, но делала я это крайне осторожно, боковым зрением.

Через полчаса, когда я уже доела последние крошки пирожного и выпила последний глоток кофе, с Лугановым поздоровался еще один коммерсант, сразу отдал ему стопочку денег и исчез.

А в зале кипели страсти. «Делаем ставки, господа! — выкрикивал крупье, возвышаясь за большим столом рулетки. — Стоп! Ставок больше нет». Металлический шарик издавал трескучий звук, потом затихал, и тут же раздавались стоны, вздохи и радостные восклицания публики. «Каре на семерках!» — выкрикивали из-за другого стола, или: «Нет игры».

— Не желаете ли поиграть в покер? — услышала я голос у себя за спиной и резко обернулась.

Возле меня стоял невысокий мужчина лет сорока, одетый в черный костюм, белую рубашку и галстук, по цвету напоминающий пионерский. На среднем пальце его правой руки поблескивал золотой перстень-печатка, размером с кофейное блюдечко. Мужчина белозубо улыбался.

— Желаю, но чуть позже, — улыбнулась я в ответ. — Все зависит от того, придет ли мой друг, которого я жду уже лишних сорок минут.

— Такая женщина совсем не должна ждать, — проворковал он и присел со мной рядом. От него пахло дорогим одеколоном и не менее дорогим коньяком. — Хотите, я закажу вам что-нибудь выпить? — спросил мужчина, поглядывая на мой пустой бокал.

— Позже, — повторила я, но уже с нотками раздражения.

— Извините. Понимаю, — шепнул он, вставая. — Надеюсь, что дождусь того момента, когда у вас наконец иссякнет терпение.

Проходя мимо, он пьяно качнулся, задев мою сумочку. Она плашмя упала на стол, издав довольно громкий звук.

— О, простите, — произнес мужчина и потянулся к ней.

Я быстро перехватила его руку:

— Вали-ка ты отсюда, парень! — зло прошипела я, замечая, что к Луганову подсели еще двое. — А то как бы тебе не пришлось пострадать.

— Это от твоего хахаля, что ли? — развязно спросил мужчина. Из импозантного джентльмена он сразу превратился в уличного хулигана. Это ему совсем не шло.

«Не хватает только устроить тут драку», — подумала я и увидела, что к моему столику приближается человек-гора. Это был блюститель местного порядка.

— Какие-то проблемы, Юрий Олегович? — обратился он к донимавшему меня мужчине.

Тот раздосадованно махнул рукой и нетвердой походкой удалился.

— Извините, — слегка поклонилась гора и тоже ушла.

Я поставила сумочку на прежнее место, переживая, не разбилась или не отключилась ли камера?

Сидящий за соседним столом Александр Луганов невозмутимо складывал в карман только что полученные деньги. Затем он встал и направился к выходу. На сегодня его работа была закончена. Моя тоже.

Я открыла сумочку, выключила камеру, которая, к счастью, не пострадала от падения, достала из кармашка последние двести рублей и пошла купить себе фишек для игры в рулетку.

Мне повезло. Я выиграла. И выиграла неплохо!

На следующий вечер в казино «Шанс» я продолжила съемки своего фильма по тому же сценарию. Сначала все шло нормально. Луганов принимал деньги то от двух, то от трех, а то сразу и от четырех завмагов, но ближе к финалу в зал вошел тот самый рыжий, с которым я, а затем и капитан Тюрин имели беседу о Шурочке. Я не успела отвернуться. Наши глаза встретились, когда он, еще пересекая зал, подпрыгивающей походкой шел к столу Луганова. У меня, правда, оставалась надежда, что он меня не узнал, и я пересела спиной к нему. Вскоре я услышала оживленный голос рыжего, обрывки быстро произносимых им фраз, а затем визг ножки стула по мраморному полу. Когда я рискнула обернуться, то ни рыжего, ни Шурочки в зале не было.

Поздно ночью, когда Юлька уже спала, я просмотрела вторую часть киноленты. Все, как и в прошлый раз, вышло отлично. Прекрасно были видны лица завмагов, их руки, сующие Луганову деньги или просто швыряющие их небрежным жестом на стол, можно было даже приблизительно подсчитать суммы, так как отлично просматривались сами купюры с обозначенными на них достоинствами. В основном это были сотни или полтинники. Гораздо реже — десятирублевки.

Но вот настал момент, когда за стол сел рыжий. И первым делом он, ткнув пальцем в мою сторону, что-то горячо заговорил Шурочке. Шурочка бросил на меня равнодушный взгляд и покачал головой. Рыжий опять начал жестикулировать и повысил голос. До меня с экрана донеслись обрывки фраз рыжего, сумевшие перекрыть общий гул голосов: «…дурак, она… может, ты… пошел ты на хер!» Тут рыжий вскочил с места, чуть не опрокинув массивный стул, и опрометью выскочил из зала. Луганов остался сидеть, неподвижный, словно сфинкс. Мне показалось, что его парализовало. Через несколько минут он пришел в себя, выпил коньяку и медленно удалился.

Да, рыжий узнал меня. Узнал и «наехал» на Луганова, возможно, заподозрив его в сговоре со мной. И как же я могла упустить из вида, что рыжий тоже коммерсант из Пушкинского района?! А не получится ли так, что он обо всем доложит Тимофеевскому? Тогда все заснятое потеряет смысл. Веня перестрахуется, а Шуре на самом деле будет грозить беда.

Машинально я взглянула на телефонный аппарат, стоящий на журнальном столике. Дело в том, что мы договорились с Лугановым о звонке. Он обещал, как только Тимофеевский назначит ему рандеву, позвонить по Юлькиному номеру и сообщить мне о месте и времени их встречи. И будет это завтра или во вторник вечером. Теперь я засомневалась, что он мне вообще когда-нибудь позвонит.

И снова тревожная ночь с кучей сомнений и самобичеваний, и снова я встретила серый рассвет, но в изнеможении отрубилась к половине пятого утра и продрыхла до самого обеда.

В шесть часов я попотчевала Юльку скудным ужином и удалилась в комнату, которую она мне отвела. Мне не хотелось болтать с ней о всякой ерунде. Я чувствовала себя довольно скверно.

Около семи вечера, когда уже порядком стемнело, раздался долгожданный звонок от Луганова:

— Слушаю, — ответила я, опередив Юльку, мчавшуюся к телефону из кухни.

— Мне Таню, — услышала я высокий голос Шурочки.

— Это я. Юля, это меня.

— Что?

— Саша, я тебя слушаю.

Юлька обиженно пожала плечом и вышла из комнаты.

— Ты чего устроила, подруга?! — сразу перешел он к делу. — Ты…

— Знаю, Шура, знаю. Это мой большой промах. Прости, — перебила я его выкрики. — Лучше сразу скажи, рыжий может все рассказать Вене?

На том конце провода повисло тягостное молчание.

— Шура, ты меня слышишь?

— Слышу.

— Ну?

— Вряд ли.

Я облегченно выдохнула.

— Ты чуть не подставила меня перед другом! — снова выкрикнул Луганов.

— Саша, а встречу тебе уже назначили? — спросила я, не обращая внимания на его причитания.

— Да.

— Рыжий точно ничего не сказал ему? Ты уверен?

— Отстань.

— Ну, хорошо. Так где и когда?

— Веня будет ждать меня сегодня вечером на углу Воскресенской и Мельничной. В восемь, — ответил Луганов и повесил трубку.

Без десяти восемь я припарковалась в означенном месте. Поскольку была в чужой машине, да еще такой старой марки, я не боялась вызвать подозрения Тимофеевского.

Ровно в двадцать часов подкатил на своей серебристой «девятке» Шурочка и, заметив знакомый «Москвич», остановился метров за десять от него. Через пять минут показалась черная «Волга» Тимофеевского. Я достала камеру и стала снимать «Волгу» так, чтобы четко были видны ее номера, затем запечатлела поджидающую ее «девятку». Не останавливаясь, Тимофеевский проехал мимо Луганова и последовал вдоль по Воскресенской улице. Луганов поехал за ним. Я же пристроилась позади «девятки», продолжая вести съемку.

Проехав по Воскресенской метров двести, Тимофеевский свернул в переулок, названия которого я не разглядела из-за сгустившихся сумерек, потом наша колонна проследовала на улицу Танкистов и, пройдя ее до конца, вышла на Тургенева.

Могло бы показаться, что Тимофеевский догадывается о том, что за ним следят, и нарочно петляет, но, со слов Шурочки, я знала, что это всегда входит в планы администратора-конспиратора.

Наконец я заметила освещенную вывеску пункта обмена валюты и подумала, что именно здесь мы и остановимся. Но нет, Тимофеевский промчался мимо. По-моему, это было уже чересчур.

К тому времени, когда он соизволил притормозить возле обменки «Неон», мы исколесили чуть ли не половину города.

Я засняла красочную вывеску «Неона», заходящего туда Шурочку, стоявшую метрах в двадцати «Волгу» и затем, снова замаскировав камеру в сумке, смело направилась вслед за Лугановым. Мне теперь было наплевать, заметит меня Веня или нет.

Кроме Луганова, в тесном полуподвальном помещении находились еще трое: пожилой мужчина, обменивающий доллары на рубли, который стоял перед Шурочкой, кассир и охранник в милицейской форме.

Я пристроилась за спиной Луганова, поставив сумку с включенной камерой на карнизик перед стеклом и, когда он поменял деньги, развернулась на сто восемьдесят и вышла вон.

Теперь мне предстояло, пожалуй, самое трудное: обогнать машину Шурочки и первой прибыть к почтовому ящику Тимофеевского. Я до предела втопила педаль газа и, если так можно выразиться про «четыреста двенадцатый» «Москвич», пулей рванула на Рахова. По плану Шурочка должен бросить деньги в ящик и удалиться, я же должна была заснять этот момент с верхней площадки. Шурочка обещал, что постарается получше продемонстрировать деньги перед камерой.

Самое трудное мне удалось. Я прибыла на место первой. Дальше тоже все прошло отлично. Шура помахал зеленой пачкой в воздухе, мне даже показалось, что я слышала шелест долларов, и брезгливо опустил их в узкую щель почтового ящика Тимофеевского. Минут через тридцать, когда Шурин след давно простыл, появился и сам конспиратор. Только на этот раз его привез шофер. «И когда Веня все успевает?» — подивилась я, глянув из окна подъезда.

Кадры с Тимофеевским вышли несколько хуже предыдущих. Мне удалось снять его только со спины. Сопя и отдуваясь, он поковырялся в замке ящика, затем закрыл его и стал подниматься пешком. Я же, стараясь ступать как можно бесшумнее, пошла на четвертый этаж. Оттуда мне было слышно его тяжелое дыхание и позвякивание ключей. Заместитель главы администрации, ничего не подозревая, отправился на покой в свою одинокую, но роскошную квартиру. А был ли он одинок, имея сейчас в кармане три тысячи долларов? И так каждый понедельник!

Вернувшись «домой», я обнаружила Юльку сидящей у телевизора. Она внимала последним новостям нашей губернии.

— Ой, Татьяна, — взволнованно воскликнула она. — Представляешь, сейчас передавали, что у нас в пригороде повесилась одна женщина. Она оставила предсмертную записку, что ей нечем кормить своих детей. Какой кошмар! До чего дошла страна! Это же ужас какой-то!

— Согласна, — лаконично ответила я и машинально погладила рукой глянцевую кожу сумочки, в которой находилась видеокамера.

Около одиннадцати вечера, как и было условлено заранее, позвонил Луганов. Мы договорились встретится с ним через пятнадцать минут в Юлькином дворе. До этого времени я уже успела просмотреть новые киноленты и осталась ими весьма довольна.

Когда я села рядом с Шурочкой, он немедленно разразился гневными тирадами:

— Нет, ты мне ответь, какого черта ты подставила меня перед Эдиком?

— Ты имеешь в виду рыжего? — спросила я.

— Не рыжего, а Эдика! — поправил меня Шурочка. Он весь кипел от злости.

— Да чем же я тебя подставила, Саша? Ведь все прошло довольно гладко. Материалы получились отличные.

— Ничего себе гладко! Сначала к Эдику подкатываешь ты, потом твой поганый мент…

— Не поганый мент, а Сережа, — в свою очередь поправила я Шурочку.

— А Эдик после этого думает, что я продался ментам! — не обращая внимания на мое замечание, продолжал Луганов. — А что ему еще думать? Я сижу, принимаю взятки, а за соседним столом на нас пялится подружка мента.

— С чего ты взял, что Эдик подумал, будто я связана с милицией?

— Ну он же не дурак! Сначала ты меня ищешь, Эдик молчит, а следом этот мент…

— И Эдик тебя сдал, — прервала я его.

— Ну… — замялся Шурочка, — Ну, не это главное.

— Правильно, — согласилась я. — Главное, что рыж… Эдик не успел ничего сообщить Вене.

— Да он и не собирался. Он же у него давно в опале.

— А что это означает.

— Ну, не любит его Веня больше. У него сейчас появились другие фавориты. На сборе денег не хватало трех чуваков? Вот они-то теперь и стали его избранниками.

— А ты? — не удержалась я от вопроса.

— Я сам пошел в отказ, — недовольно буркнул Шурочка и закурил. — Надоело все. Короче, когда с ним кончать будем?

— Ты кассету принес?

— Принес, — кивнул он и достал из кармана кассету, из-за которой и разгорелся весь этот сыр-бор.

Я взяла ее и взвесила на ладони. Веса в ней практически не было, но зато сколько могли стоить она и та, что лежит у Юльки дома? Сколько бы выложил за них Тимофеевский? Словно прочитав мои мысли, полушепотом заговорил Луганов:

— Слушай, а может, предложим Вене купить ее у нас? Представляешь, тогда можно будет всю жизнь не работать! У него ведь денег просто невероятное количество. Все собирается в депутаты какие-то. А для этого, сама знаешь, много надо иметь. Реклама там, и все прочее…

— Нет, Шурочка, — покачала я головой, — жить, не работая, вредно для организма. Жиром заплывем.

— Ты знаешь, подруга, если бы я был уверен, что, продав эти кассеты Вене, останусь живым, ни минуты бы не колебался. Почему одним все, а другим хрен с маслом?

— Бывает даже, что и без масла, Шурочка. С маслом-то еще ничего. Ладно, оставим политику. Сегодня сделаю дубликаты, а завтра вечером встречусь с Тимофеевским на высшем уровне.

— Но ты уверена, что он меня не заподозрит?

— Ни в коем случае. Главное, если он к тебе и пристанет с расспросами, хотя я в этом сильно сомневаюсь, просто у него времени на это не будет, ты все отрицай.

Шура пощипал мочку уха, выбросил окурок в окно, позвенел браслетом и наконец молвил:

— Ну, с богом, Таня.

Глава 11 Заключительные аккорды

До поздней ночи я провозилась с переписыванием кассет. Материал был превосходный. Единственное, что пришлось стереть, — это появление в кадре рыжего Эдика. Мне совсем не хотелось подставлять Шурочку. А утром во вторник я отнесла камеру в Дом быта. За просрочку с меня содрали деньги по завышенному тарифу. Благо я выиграла в рулетку. Оставалось у меня теперь рублей триста. «Ну, ничего, — подумала я, — дотянем как-нибудь до следующего клиента».

В девять вечера я была во дворе дома, где жил Тимофеевский. В его окнах горел свет. Я смело вошла в подъезд, поднялась на второй этаж и позвонила в дверь.

Через несколько секунд я стояла лицом к лицу с заместителем главы администрации Пушкинского района по торговле. Он был одет в зеленый махровый халат и пушистые тапочки. При виде меня глаза его округлились, лысина порозовела, а рот немного приоткрылся, наверняка для того, чтобы выкрикнуть слово «Вон!».

— У меня к вам очень серьезный разговор, Вениамин Михайлович, — опередила я его и без приглашения шагнула за порог общего коридора.

Он ошарашенно отступил назад, придерживая рукой полу халата. Рот его пока так и оставался открытым. Пользуясь замешательством противника, я прошла дальше, слегка подталкивая его к входной двери. Тимофеевский попятился, и из его гортани вырвались нечленораздельные звуки:

— А… Э… Ты-и…

— Да, — отозвалась я и буквально втолкнула его в квартиру, захлопывая за собой дверь.

— По какому праву! — наконец гаркнул он. — Я сейчас мили…

— Тихо, — приложила я палец к губам. — Не надо милиции. И вообще никого не надо. Это в ваших же интересах. У меня к вам есть одно предложение, Вениамин Михайлович. Куда можно пройти для беседы?

Вела я себя, конечно, вызывающе, но что поделаешь, если нервы были на пределе, а вид Тимофеевского расшатывал их окончательно.

— Убирайся вон! — прошипел он, вняв моему совету вести себя тише.

— Уберусь. Но чуть позже, — пообещала я и прямиком направилась в кухню.

Тимофеевский покатился за мной следом.

— О, да вы меня, оказывается, ждали! — воскликнула я, увидев накрытый стол.

Початая бутылочка «Мартини», маринованные мидии, нарезка из бекона и салями, крылышко копченой индейки и неизменная осетровая икра составляли меню сегодняшнего ужина Вениамина Михайловича. Только хлеба почему-то я не заметила. Наверное, администратор в данный момент сидел на диете. Или подобное излишество было ему не по карману?

— Только почему же тарелочка одна? — продолжала я юродствовать. — Ну, если вы не хотите, то я — с удовольствием. А вы пока скушайте вот это.

Сев за стол, источающий ароматы изысканной гастрономии, я достала из сумочки кассету и пристроила ее на тарелку, в которую администратор так и не успел ничего положить.

— Что это значит? — прошептал он.

— Ну, первые кадры этого фильма вам уже известны, а вот с другими еще предстоит ознакомиться. Приступайте, прошу вас. Надеюсь, аппаратура у вас в порядке? А потом поболтаем о том о сем, обсудим фильм.

Ни слова не говоря, он схватил кассету и буквально выбежал вон. Через несколько минут я услышала приглушенные стоны и подумала, что Тимофеевский просматривает лишь первый фильм. Но тут раздался возглас: «Сука!» «Нет, второй, — смекнула я, — значит, пора приступать к серьезному разговору».

Вернувшегося в кухню пунцового Вениамина Михайловича я встретила добродушной улыбкой.

— Ну как? Впечатляет?

Он грузно шлепнулся на инкрустированный серебристым виноградом стул, глотнул прямо из горлышка «Мартини» и вымученно произнес:

— Сколько?

— По-моему, что-то около трех тысяч долларов, если не ошибаюсь.

— Я спрашиваю, сколько ты за это хочешь?

— Лет пять-шесть, — ответила я.

— Что? — не понял Тимофеевский, сдвигая к переносице короткие брови.

— Я хочу, чтобы вы отсидели лет пять-шесть за убийство коммерсанта Грачева, который ранее, я имею в виду при жизни, являлся вашим доверенным лицом по сбору податей, а заодно и любовником.

Теперь его брови взлетели вверх, создав на лысине иллюзию маленькой челки. «Он очень эмоционален, — подумала я про себя, — с ним надо держаться поосторожней».

— Что?! — уже активнее удивился он. — Откуда ты… Боже! Елизавета! Какая дура! Но… Но убийца-то она, а не я! — сразу нашелся Тимофеевский.

— Не вы, верно. Но вам придется назваться им.

— Что-то я тебя не пойму, — прищурил он свои набрякшие веки. — Чего ты задумала?

— Я объясню. Слушайте и не перебивайте. Несколько дней назад сотрудники уголовного розыска обнаружили труп Грачева, который был захоронен на заброшенном кладбище у деревни Скатовка. Сейчас они ведут активные поиски его убийцы.

Брови Тимофеевского снова изобразили челочку:

— А откуда?.. Как он там оказался, черт подери?! Этого не может быть. Ты меня на понт не бери!

— Фу, Вениамин Михайлович, что за жаргон? Труп Грачева переселила туда ваша жена, между прочим, убоясь мужа своего. Вы ведь грозили ей, не так ли?

— И она тебе все рассказала?!

— Практически все. Но я просила не перебивать. Итак, милиция разыскивает убийцу. Предположим, что Елизавета Андреевна признается в содеянном. И даже не предположим, а будьте уверены, потому что я обо всем знаю и не собираюсь становиться соучастницей. Я, как сознательная гражданка, обязана передать все известные мне сведения в прокуратуру. А именно: ваша жена убила Грачева в состоянии аффекта, так как увидела его в постели со своим мужем, то есть с вами, вы же, вместо того, чтобы вызвать милицию, вступили с ней в преступный сговор, боясь огласки ваших гомосексуальных связей, и спрятали труп в погребе. Кроме того, я располагаю достаточным материалом по вашему взяточничеству. А это еще одна статья. Не слишком ли много для одного человека, к тому же занимающего такой ответственный пост?

Тимофеевский отпил еще глоток «Мартини», прокашлялся в пухлый кулачок и изрек:

— На пленке не видно, что это я был в машине. Может быть, это был мой шофер? Да и у почтового ящика помелькала чья-то спина, а не моя. Как ты на это смотришь?

— Я смотрю на это оптимистически, Вениамин Михайлович. Когда эта запись окажется в прокуратуре, они быстро выяснят, где в этот момент был ваш шофер и, даже если у него и не окажется алиби, хоть один завмаг из тех, что попали в кадр, признается, что деньги предназначались не вашему шоферу, а лично вам.

— Меня предал Луганов? — тихо спросил Тимофеевский.

— Нет, он тут ни при чем. Боюсь, что и он вместе с вами загремит под фанфары. За содействие.

— А если я сейчас возьму и просто пристрелю тебя, курва?! — попытался запугать меня Тимофеевский и опустил руку в карман халата.

— Не советую. Во-первых, видеозаписи сразу пойдут по назначению, так как я, естественно, предусмотрела такое предложение с вашей стороны, во-вторых, как сказал булгаковский герой: «У самих револьверы найдутся», — процитировала я Шарикова и тоже опустила руку в карман, пытаясь сохранять видимое спокойствие, — а в-третьих, у меня имеется для вас вариант получше.

— И какой же?

— Вам не обязательно фигурировать на суде в роли соучастника убийства, а также гомосексуалиста и взяточника. Достаточно предстать перед народными заседателями и любопытными гражданами доведенным до отчаяния человеком, который в состоянии того же аффекта убил любовника своей жены.

— Чего-чего?

— Объясняю популярно. Вы пришли домой и застали Елизавету Андреевну в постели с молодым прощелыгой. Тот, вместо того, чтобы немедленно уйти, опустив очи долу, начал на вас наезжать. Вы не смогли стерпеть унижения и ударили его по голове тем, что подвернулось под руку, а именно — подсвечником. Наглый проходимец скончался на месте, хоть вы этого и не желали. Вы испугались, спрятали труп в погребе, потом перезахоронили его, но, не выдержав мук совести, решили-таки пойти в милицию и все рассказать. Судить вас будут лишь за то, что вы не сообщили обо всем сразу. Думаю, что, учитывая ваши заслуги перед Отечеством, чистосердечное раскаяние и жалея вас как опозоренного мужа, граждане судьи дадут вам не больше пяти лет общего режима. А там, глядишь, подоспеет очередная амнистия. Конечно, такого поста вам больше не видать, но зато вы — народный герой. Честь ваша не запятнана, и добрая память о вас вечно будет жить в сердцах людей! — закончила я речь на высокой ноте.

Тимофеевский молчал. Он находился в тягостных раздумьях.

— Ну же, Вениамин Михайлович, решайтесь. Думаю, что Елизавету Андреевну мне удастся убедить сотрудничать с вами. Ей ведь, в противном случае, светит отнюдь не условный срок. А так — года три условного режима за недоносительство.

— А если она не согласится? — спросил администратор, и я поняла, что он склонен принять мое предложение.

— Тогда кричите: караул!

Тимофеевский хлебнул еще «Мартини», и его глаза подернулись розоватым туманом. Алкоголь возымел над ним некоторое действие, и администратор стал менее раздражительным.

— А переговоры с ней будешь вести ты или мое присутствие тоже потребуется? — спокойно спросил он.

— Пожалуй, я справлюсь одна. Так вы согласны с моим предложением?

Вениамин Михайлович шумно вздохнул, сделал еще глоток горячительного напитка и совсем скис. Теперь он сидел насупившись, думая о своей тяжкой доле и полностью меня игнорируя.

— Вы согласны? — повторила я вопрос после продолжительной паузы.

— А? — рассеянно отозвался он, посмотрев в мою сторону. Вид у него был такой, словно он впервые меня видит. — А… Да, согласен, — и добавил: — Пока согласен.

— Не понимаю?

— Потом поймешь, — хмыкнул он и уже оживленнее произнес: — Нам, наверное, нужно обговорить детали? Ведь меня будут допрашивать по всей форме, полагаю?

— Несомненно. Сумеете сейчас сосредоточиться?

— Вполне, — вяло прозвучал его ответ.

— Что ж, начнем с того, куда вы дели орудие убийства?

— Спрятал. Спрятал на случай, если пришлось бы утихомирить Елизавету.

— То есть? Вы хотели ее убить тем же подсвечником или представить его суду в качестве улики против нее?

— Хм, — зловеще усмехнулся Тимофеевский, скривив уголок рта, — убить я ее мог бы и из пистолета, если б понадобилось. Ну, разумеется, второе. Там же остались отпечатки ее пальцев.

— Понятно, — кивнула я. — Очень хорошо. Теперь вы пометите этот подсвечник своими пальчиками, а в милиции скажете, будто подспудно чувствовали, что в конце концов явитесь с повинной, а потому и не выбросили его. Этой ерунде поверят. Теперь второе и очень важное. В тот день, а вернее, в тот поздний вечер, на чем вы могли бы отвезти труп в Скатовку? Надеюсь, что, кроме служебной машины, у вас есть еще какая-нибудь?

— А если нет? — спросил он и ехидно сощурился.

— Тогда тоже кричите: караул! На тот вечер служебную машину можно легко вычислить, стояла она в гараже или…

— Ладно, не распаляйся. Есть.

— Ну и чудненько. А теперь скажите, какой она марки? Какой имеет цвет? Ее номер и серия?

— А это еще зачем? — удивился он.

— Пойду для убедительности вашим свидетелем.

— То есть?

— Скажу, что видела вас в лесу, когда вы закапывали труп. Считайте, что я помогаю вам.

— Слушай, ты… — снова начал заводиться Тимофеевский, — давай вот только без этой фальшивой благотворительности! Ты что, имеешь в этом какой-то интерес?!

— Боже упаси. Единственное, чего я хочу, так это помочь вашей жене, которую вы…

— Я же сказал! — крикнул он и стукнул кулаком по столу. Несколько маринованных мидий соскочили с тарелки. — Я просил без благотворительности. Никто и никогда в этом мире не делает ничего за так. Нет таких людей, не су-щест-ву-ет, — по слогам продекламировал он.

— Мне очень жаль вас, Вениамин Михайлович. Жаль, что вы не встречали в своей жизни бескорыстных людей, — сказала я, чувствуя, что сейчас отвратительна сама себе.

Да, я хотела выбраться из этой истории, не запачкавшись. Да, я хотела, чтобы Елизавета Андреевна не узнала, что именно я была настоящим свидетелем того, что они с братом пытались скрыть. Не знаю почему, но хотела. И потому сейчас я предлагала компромисс не только Тимофеевским, я шла на него и сама, но это был очень грязный компромисс.

— А ты встречала таких людей?! — снова выкрикнул он. Глаза его налились кровью.

Я оставила этот вопрос без ответа и предложила вернуться к делу:

— Закроем эту тему, Вениамин Михайлович. Давайте поговорим о машине.

— Их три. «Волга» «ГАЗ-3110», «Мерседес-300» и джип «Лендровер». Какую выберешь? — спросил он, гордо подняв двойной подбородок.

— Которая потемнее, — ответила я, — и которая хоть раз выезжала из гаража.

Еще около получаса у меня ушло на то, чтобы объяснить Тимофеевскому, где находится Скатовка, начертить подробный план кладбища с указанием места захоронения Грачева и дать инструкции, как вести себя при допросе.

Все это время Вениамин Михайлович слушал меня внимательно, кое-что записывал и выглядел при этом полностью смирившимся со своим положением. В его затуманенных глазах можно было заметить горечь, боль и отрешенность. Когда же я собралась уходить, он проводил меня до дверей и, тяжело вздохнув, сказал:

— Все это я делаю только ради Шуры. Не хочу, чтобы мальчик пострадал из-за меня.

— Ну вот, Вениамин Михайлович, а вы говорите, что никто никому ничего не делает за так.

— Да пошла ты!.. Тебе все равно не понять, — был его ответ, а потом прозвучал вопрос: — А откуда ты все-таки узнала, что Грачев был моим доверенным лицом?

— Не забывайте, что я частный детектив, Вениамин Михайлович, — ответила я.

От Тимофеевского я прямиком направилась к Елизавете Андреевне. Вот некоторые фрагменты нашего с ней разговора:

— Вы говорите, Танечка, что мне нужно будет сказать, будто я на всех парусах мчалась из санатория ради того, чтобы встретиться с этим… с этим молодым развратником?! Но посудите сами, ведь при этом пострадает моя репутация!

— А вы считаете, что она пострадает меньше, если вы окажетесь за решеткой? А заодно там же окажется и ваш ни в чем не повинный брат. Вы, Елизавета Андреевна, лучше нарисуйте мне подробный план места, где вы закопали труп Грачева, а я передам это Тимофеевскому.

— Да, конечно. Наверное, вы правы, Танечка, — качая головой, ответила она. — Я сделаю это только ради Димы.

Когда я возвращалась к Юльке, при въезде во двор меня поджидал Шурочка Луганов. Его «девятка» тускло мерцала в свете бледно-желтых фонарей.

— Ну что? — спросил он меня, когда я села с ним рядом.

— Все нормально, не волнуйся. Он согласился.

— С чем?

— С тем, что ему ничего не остается делать, как пойти в милицию и признаться в убийстве Грачева.

— Что?!!

— Да-да, Шура. Он — убийца.

— Господи, какой кошмар! А я-то все думал, каким образом ты собираешься его прижать? Скажу честно, когда мы отсняли все материалы, я решил, что мне — хана. Ну, думаю, попался, как последний дурак, сам себя подставил. Всю ночь не спал. Ты тогда пообещала, что мы с тобой потом вместе подумаем над тем, как меня отмазать от этого дела, а сама — ни слова. Но почему же ты мне раньше не сказала, что это он убил Вовку?

— А ты знал Грачева?

— Немного. Когда он пропал, одни думали, что просто сбежал куда-то, другие, что его убили. Разные слухи ходили. Но почему ты мне ничего не сказала?

— Ты знаешь, Шура, так получилось, что ты сам меня перебил. Стал рассказывать о взятках. Вот я и решила пока помолчать.

— Да, я никогда не дружил с головой, — усмехнулся он. — Ну и что теперь?

— А теперь, когда мы с тобой его прижали, ему лучше всего предстать перед судом в роли убийцы любовника своей жены.

— Чего-чего? — опять изумился Шурочка.

Мне пришлось ему все объяснить, а под конец я добавила:

— А знаешь, что он сказал после всего этого? Он сказал, что поступает так только ради тебя, чтобы ты не пошел соучастником.

— Да? — тихо переспросил Шурочка. — Так и сказал?

— Ага.

Луганов достал свою неизменную черную сигарету и закурил. Руки его дрожали. Он откинул голову назад, и из его глаз выкатились две крупные слезы.

— Шура, ты что? — удивилась я его реакции. — Неужели ты этому веришь?

— Оставь меня, — ответил он. — Мне надо побыть одному.

Вместо эпилога

В ноябре закончился суд над господами Тимофеевскими. Все прошло гладко, если не считать того, что мне пришлось выступать свидетельницей и Елизавета Андреевна, которой дали два года условного заключения, кажется, догадалась, что я ее тогда выследила. Вениамину Михайловичу обломилось всего три года общего режима. Подозреваю, что дело не обошлось без крупной взятки.

Вскоре в местной газете появилась статья, в которой говорилось о нашумевшем деле. Заместитель главы администрации Пушкинского района по торговле характеризовался в ней как превосходный работник и отличный руководитель, доведенный до отчаяния постоянными изменами своей супруги-развратницы, которая чуть ли не совращала несовершеннолетних мальчиков.

Капитан Тюрин майорского звания не получил, но был весьма ошарашен тем, что я преподнесла ему на тарелочке. Он понял, что я его в чем-то обманула, и страшно обиделся.

После прочтения газетной статьи я достала гадальные кости и спросила их: правильно ли я поступила? «36+20+10» — ответили мне они.

«Надо остерегаться контактов с теми, кого вы неосторожно обидели, так как они этого не забыли».

Вечером этого же дня позвонила Елизавета Андреевна.

— Здравствуйте, Танечка, — пропела она в трубку. — Я бы хотела выразить вам свою благодарность за то, что вы для меня сделали. Не хочу, так сказать, остаться в долгу. Можно я зайду к вам завтра вечерком?

— Зачем? — решила выяснить я, не понимая, что она подразумевает под словом «долг».

— Ну, хочу вам еще подбросить денежек, — смущаясь, ответила она.

— Нет, не надо, — поспешила я отказаться, помня предостережение магических костей. А вдруг она придет ко мне с каким-нибудь подсвечником?

— И все-таки я зайду, — сказала Елизавета Андреевна и повесила трубку.

На следующий день, прямо с утра пораньше, я отправилась в супермаркет, накупила всего того, что когда-то едал господин Тимофеевский, и поехала в Скатовку навестить Степана Игнатьевича.

— А это что? — спрашивал он, когда я выгружала на грязную клеенку продукты.

— Это маринованные мидии.

— А это?

— А это маслины.

— А это? — тыкал он шершавым пальцем в ананас.

— Ну это уж вы должны знать, Степан Игнатич! — покачала я головой.

— Да я, Танька, можа, и знал когда, да забыл, а потому, окромя картошки, никаких других фруктов не помню, — усмехнулся он.

— А у меня и картошка есть, между прочим. Только она называется чипсами. Я ее ужасно люблю, — отвечала я, выуживая из сумки пакетик с чипсами и бутылку «Абсолюта».

— О! А вот это ты зря, — возмутился старик, указывая на водку. — У меня на этот счет есть кое-что получше. — И достал из-под лавки четверть самогона.

— Ну, вы прям как ждали меня, — искренне рассмеялась я.

А потом мы ели, пили, разговаривали. Совершенно окосев, я не удержалась и рассказала Степану Игнатьевичу обо всем, что со мной произошло. Да, в общем-то, я и собиралась это сделать. Мне необходимо было хоть с кем-то поговорить на эту тему. Я постоянно ощущала смутное чувство вины и неудовлетворенности от проделанной работы.

— Да, бывает же в жизни такое, — покачал головой старик.

— Знаете, Степан Игнатич, я всегда делала все правильно. Всегда помогала людям избавиться от опасности, от зла, словом, делала добро, а теперь… Теперь и не знаю, что натворила, — всхлипнула я, подперев ладонью подбородок.

— Да ты не переживай, Танюха. Добро-то ты все-таки сделала.

— Какое же? Что вы, Степан Игнатич?

— Грачевы теперь по-человечески похоронят своего сына, — ответил он.