История героев этого увлекательного романа — лишнее подтверждение тому, что истинная любовь не знает преград. Ничто не помешало молодому преуспевающему архитектору соединить свою судьбу с безродной цыганкой: ни странное порой поведение ее семейства, ни предрассудки, царившие в городе Кроу Хеде, ни тайна, открыть которую очень боялась прелестная Надя. И как выяснилось, совершенно напрасно. Для широкого круга читателей.

Марсия Иваник

О, мой ангел…

1

— Люди, вы совсем свихнулись! — с усилием прохрипел Оуэн Дж. Прескотт, чувствуя, как на шее у него все туже и туже затягивается узел. Толстая веревка глубоко врезалась и в запястья. Он с трудом удерживал равновесие, стоя на скользком капоте автомобиля. Еще пару минут назад он и представить себе не мог, что такое с ним случится. Неужели в свои тридцать три года ему придется распрощаться с жизнью и болтаться на дубовом суку по прихоти каких-то цыган? Обступив машину, они размахивали руками и что-то горланили на непонятном языке.

Толстяк, который накинул на его шею веревку, вдруг замолчал и отошел в сторону. У Оуэна мелькнула слабая надежда, что его оставят в покое. Надежда усилилась, когда он увидел, что и остальные цыгане вскоре отвернулись и перестали обращать на него внимание. Уф, даже петля на шее ослабла.

Из всех способов отправиться к праотцам подобный был самым неаппетитным. Он предпочитал совсем иной сценарий расставания с грешной землей: ему виделась постель под черными простынями, а на ней девица с крутыми бедрами и длинными золотистыми волосами. Она шепчет со шведским акцентом ласковые слова ему, остывающему в ее объятиях с широкой улыбкой на лице, которую старик Харви из местного похоронного бюро ничем не смог бы удалить…

Оуэн заметил, что мужчины, хотя и продолжали стоять, сгрудившись у машины, вроде бы забыли о нем. Если все же удастся освободиться, он сразу сообщит о том, как с ним поступили на ранчо Кондратовичей, и уже к вечеру все их семейство будет взирать на мир сквозь тюремную решетку. Городок Кроу Хед, что в Северной Каролине, славился в штате не только живописными холмами, чистым воздухом, журчащими ручейками, но и сердечным гостеприимством. Однако сейчас красоты природы выглядели весьма мрачно.

При виде приближавшейся к ним процессии женщин мужчины загалдели громче и стали энергичнее размахивать руками. Вдруг гомон затих, и все повернули головы туда, откуда явственно слышался стук копыт. Цыганки сбились в кучу, подхватив детей, цеплявшихся за подолы широких цветастых юбок своих мамаш, а мужчины, придерживая руками засаленные шляпы, двинулись к дороге.

Топот раздавался все громче. Наконец из-за поворота показался бешено мчавшийся вороной жеребец. Взмыленный, весь в пене от сумасшедшей скачки, он остановился неподалеку от людей и машины. Казалось, это животное вырвалось из самого ада. Даже до Оуэна донеслось горячее дыхание лошади. Он инстинктивно отступил назад и сразу же ощутил, как туже затянулся узел на горле. Взгляд его, обращенный на жеребца, не сразу заметил женщину, сидевшую на неоседланном красавце. Сердце Оуэна невольно дрогнуло. Женщина была потрясающе хороша. Она напоминала ему дикарку, спустившуюся с гор: огромные, блестящие, как антрацит, глаза, длинные волосы, шалью покрывавшие плечи, полураскрытый рот, алый, будто свежая, только что снятая с грядки клубника. Цветастая юбка широкими складками живописно ниспадала с бедер, оставляя открытыми маленькие ноги с ярко-красными ногтями. Сердце Оуэна забилось толчками и, казалось, готово было выскочить из груди. К черту блондинку с ее шведским акцентом! Она отдавалась мне без борьбы, хотя и представлялась сущим ангелом смерти, подумал Оуэн, забыв, что по-прежнему торчит на капоте с петлей на шее.

Надя Кондратович натянула поводья и криво улыбнулась отцу и остальным родичам. Она случайно узнала, что тут творится, и, бросив все, помчалась, чтобы предотвратить глупейший самосуд. Улыбка исчезла с ее лица, когда она разглядела здоровенный синяк под правым глазом родителя.

— Что здесь происходит, папа?

Милош, заметив голые ноги дочки, нахмурился. Она поймала его строгий взгляд и, к разочарованию Оуэна, поправила юбку. Милош довольно кивнул и заговорил.

— По-английски, папа, ведь ты же в Америке, — перебила его Надя.

— Вот этот гаджо желает поплясать на ветерке.

— Что еще за гаджо?! — возмутился Оуэн. Ему было неизвестно значение этого слова, которое звучало так противно.

Надя посмотрела на молодого мужчину, стоявшего на капоте машины ее дяди Занко. Даже с петлей на шее он выглядел невозмутимым, гордым и… красивым. Его подбородок был вскинут, а глаза сверкали гневом.

— Гаджо, — сказала она, — это человек, в жилах которого нет ни капли цыганской крови.

Оуэн кивнул, но не изменил вызывающего выражения лица. Он пристально смотрел на очаровательную амазонку, восседавшую на великане вороном. Эта маленькая красавица с черными очами, кипевшая жизненной энергией, была здесь единственным существом, способным его слушать и понимать. Вероятно, она и прискакала сюда, чтобы выяснить причину конфликта.

— Значит, если я не цыган, то меня следует вздернуть?

Надя улыбнулась.

— Они даже не думали об этом.

От ее улыбки он чуть не потерял равновесие. В ней было столько доброжелательства и… затаенной грусти. Улыбнувшись в ответ, Оуэн повернулся так, чтобы девушке стали видны и его связанные руки. Он посмотрел на Надю еще раз, стараясь обратить ее внимание на веревку, которая тянулась от его шеи к дубовому суку над головой.

— Если они не собираются меня вешать, то почему они относятся ко мне, как к пинате?

— К пинате? — переспросила Надя.

— Именно. Пината — это игрушка из папье-маше, ее вешают на дерево или на какой-нибудь крючок.

Девушка в недоумении нахмурила лоб.

— Объясняю еще раз. В пинату кладут конфеты, какие-нибудь сладости или маленькие сувениры. Стоит ее сломать, как они дождем сыпятся оттуда. Дети бывают в восторге.

Он ухмыльнулся, увидев, как загорелись глазенки у четырех маленьких цыганят, державшихся за подол матери. Конечно, кто же не понимает слова «конфета»?

— Если вы убедите своего отца и его друзей освободить меня от этих пут, обещаю привезти вам самую большую пинату, какую только смогу найти.

Взглянув на сияющие детские лица, Надя громко рассмеялась, но потом с сомнением покачала головой.

— Вряд ли я приму твое предложение.

— Почему? — удивился Оуэн. Конечно, пината — это откровенная взятка, но как иначе привлечь на свою сторону молодое поколение табора и тем самым обрести свободу?

— Потому, что это будет обман.

— Кого же я обманываю?

— Себя самого.

Надя посмотрела на отца, на трех своих дядей и двух братьев. Позже выяснилось, что у нее их целых четыре.

— Они и не собирались тебя вешать. Просто хотели нагнать страху. Когда я прискакала, они спорили между собой, основательно ли ты напуган или нет. — Девушка мягко улыбнулась. — По твоему виду не скажешь, что тебе страшно.

Милош, скрестив руки на груди, внимательно наблюдал за дочерью.

— Но ты же не знаешь, что он сделал, — хмуро сказал отец.

— Ну и что же он натворил?

— Он обозвал твоих теток Цолу и Сашу плутовками и обманщицами.

Милош рассерженно ударил себя в грудь, а вслед за ним и его братья Рупа, Занко и Юрик.

— Барон собирался пристрелить его за это, но ты не разрешаешь применять здесь оружие, — сказал Юрик. — Поэтому мы решили связать его.

— Дюк Эллингтон призывал не убивать живую душу, — закричал Оуэн.

Губы Нади тронула легкая улыбка. Среди присутствовавших вряд ли можно было сыскать поклонников джазовой музыки или знатоков ковбойских фильмов.

— Мой отец, — сказала она, — скорее, знает Джона Вейна, а не Дюка Эллингтона, мистер?..

— Прескотт, — он чуть поклонился. — Оуэн Прескотт.

— Прескотт? — Надя прикусила нижнюю губу. — Я слышала о дающем ссуды под залог недвижимости, то бишь ипотечном банке Прескоттов, фирме, торгующей хозяйственными товарами, которая принадлежит Прескоттам. По-моему, есть еще строительная компания, а также мукомольное предприятие Прескоттов. Ты относишься к каким из них?

Оуэн щелкнул каблуками и попытался было низко поклониться, однако сделать это ему помешала веревка на шее.

— К вашим услугам, мэм, — любезно ответил он. — Хотелось бы знать, с кем имею честь беседовать в этот замечательный летний день?

— Надя Кондратович, — прошептала она чуть слышно и при этом сильно побледнела. Затем повернулась к сородичам и, нарушая правила приличия, замахала руками и что-то громко закричала на непонятном языке.

Спустя минуту или две Оуэн вздохнул свободно. Петля соскользнула с его горла, и руки были развязаны. Без посторонней помощи он спрыгнул на землю. Первое, что он сделал, — отряхнул свои штаны от пыли.

— Мне известно, что ты и твое семейство — люди в Кроу Хеде новые и еще не знаете как следует наших традиций. — Он посмотрел на Надю, поправляя воротник белой рубашки с короткими рукавами. — Мы ценим гостеприимство, а как назвать ваше поведение?

Надя побледнела еще сильнее.

— Мистер Прескотт…

— Надя. — Ему понравилось произносить ее имя. Оно, как льдинка, соскальзывало с языка. Его вообще привлекало все иностранное и экзотическое. — Мое имя Оуэн.

Надя робела так обращаться к нему. В принципе город Кроу Хед должен был бы называться Прескоттом, Прескоттвилем или, наконец, Прескотт-тауном. Отлитая в бронзе статуя генерала армии конфедератов Джереми Прескотта украшала центральную площадь этого города. Он восседал на поднявшейся на дыбы лошади, а вокруг простирался цветник, занимавший целых пол-акра. Почти каждое сооружение в городе носило имя Прескотта, включая здание ипотечного банка. Ранчо Кондратовичей было под его опекой, а Оуэн Дж. Прескотт мог лишить их этого владения одним росчерком пера.

— Мистер Прескотт…

— Оуэн, Надя, Оуэн. — Он подарил ей свою самую ослепительную улыбку.

Надя с усилием проглотила комок в горле.

— Хорошо, Оуэн. — Она сурово посмотрела на двух своих теток. — Цола и Саша! Чем вы занимались в городе?

Оуэн оглядел женщин, стоявших поодаль, и попытался определить, кто из них Цола и Саша, но ему это не удалось. На лицах цыганок было написано одинаковое безразличие с примесью горделивого упрямства.

— К вашему сведению, любезная Надя, именно те, кого вы называете Цолой и Сашей, продали моей тетушке Верне целый ящик бутылок с обычной водой, уверяя ее, что это эликсир молодости.

Надя что-то невнятно пробормотала порусски и стала молить Оуэна о прощении. Вся многочисленная родня, которая когда-нибудь сведет ее с ума, даже не представляет, чем пришлось пожертвовать Наде, чтобы вывезти их в Соединенные Штаты. Она терпеливо, по нескольку раз на день, просила их соблюдать здешние законы, учить английский и избегать неприятностей. Но оказывается, ее воспитательная деятельность не принесла нужных плодов.

— Цола и Саша! Куда вы девали полученные деньги?

Вперед вышла женщина, выглядевшая лет на сорок.

— Половина в кармане, а остальное в нашем пузе, — невозмутимо призналась тетка Саша.

— Сколько же вы истратили на еду?

— Пятьдесят восемь американских долларов, — сказала другая, по всей видимости Цола.

Жеребчик нервно дернулся, когда Надя натянула поводья. Ослабив их, девушка с минуту гладила животное по шее, успокаивая его.

— Немедленно верните остаток мистеру Прескотту и извинитесь. Я возмещу то, что вы истратили, и надеюсь, он не возбудит против вас дела.

Она оглядела собравшихся.

— Не могу не сказать о вас, мужиках, — произнесла она с грустью. — То, что вы натворили, — очень серьезная ошибка. Не сомневаюсь, что вы не собирались привести свою угрозу в исполнение, но что бы случилось, окажись у мистера Прескотта слабое сердце? Он бы умер от страха! — Она вгляделась в лица притихших мужчин. — А за попытку убийства вас всех засадят в каталажку. — Увидев в глазах родственников раскаяние, она немного смягчилась. — Перед тем как снова выкинуть какую-нибудь глупость, подумайте о своих женах и детях, которые лишатся вашей поддержки. Им будет не до танцев, они не смогут спокойно засыпать при свете звезд в объятиях любимых. — Она посмотрела на Оуэна. — Я готова возместить потери вашей тетушки и принести ей извинения за всю мою семью. Ну а вам всегда будут рады на ранчо Кондратовичей. Уверяю, что в следующий раз Оуэна Прескотта встретят здесь с распростертыми объятиями.

Она оглядела табор и не заметила никого, кто бы отрицательно отнесся к ее словам. Обласканный Оуэн не настаивал на наказании, однако выразил сомнение, способна ли Надя внести нужный залог, если всю ее родню отправят за решетку. Единственное, с чем не могла смириться цыганская душа, — это потеря свободы.

Оуэн пристально посмотрел на Надю и, найдя, что его слова произвели нужный эффект, покачал головой в знак согласия. Он не требовал от этого ангела каких-либо извинений. Она не сделала ничего плохого.

Когда же Цола и Саша подошли к нему и вручили смятые долларовые купюры и серебро, он почувствовал себя так, словно сам их обокрал. Глядя на широко раскрытые глазенки детей, он вспомнил, что, по словам Саши, половина денег была потрачена на еду. Сколько же продуктов можно было купить на те сто двадцать долларов, добытых их матерями с помощью обмана у его семидесятидвухлетней тетушки?

Надя заметила его колебания.

Оуэн стыдливо засунул деньги в карман, подумав, что тетя Верна могла бы купить море эликсира молодости и ни на цент не обеднеть. Их счет в Прескоттбанке равнялся цифре со многими нулями, а тут ему навязывали какие-то жалкие гроши.

— Спасибо, — растерянно пробормотал он, обращаясь к Цоле и Саше. Еще совсем недавно. Оуэн был полон желания предать суду весь табор Кондратовичей, а сейчас уже благодарил членов их семейства. Он посмотрел на Надю.

— Может быть, мы…

— Никаких может быть, Оуэн. Будьте любезны вернуть своей тете деньги вместе с нашими извинениями.

Надя грациозно соскочила с лошади и оказалась рядом с Оуэном, у которого кровь мощными толчками запульсировала в теле, тем более что взметнувшаяся при ее движении цветастая юбка обнажила на миг загорелые, прелестной формы ножки.

— Если ты согласишься зайти в мой дом, я вручу тебе недостающую сумму. — Надя кивнула головой в ту сторону, где, по всей вероятности, находилось ее жилище.

Оуэн увидел вдалеке небольшой аккуратный беленький домик, рядом с которым стоял старый сарай.

— Не вижу особой нужды, — сказал он нерешительно. Ему очень не хотелось брать у нее деньги, однако сама хозяйка беленького домика вызывала чрезвычайный интерес. Оуэн внимательно оглядел ее: на безымянном пальце левой руки обручального кольца нет, зато другие были унизаны золотыми перстнями. И правая рука тоже была в кольцах. Значит, решил он, она не замужем. Любая женщина, имеющая супруга, непременно носит этот маленький символ замужества.

— Я обязательно должна вернуть твоей тетке деньги. Это дело семейной чести.

Надя заметила, как пристально он смотрит на ее руки, и быстро спрятала их в складках юбки. Она знала: обилие украшений — признак тщеславия, а следовательно, и плохого тона, но ничего не могла поделать — такова цыганская традиция. Она чувствовала, что для Оуэна руки не самая привлекательная часть ее тела, тем более что пальцы были с мозолями от частой игры на гитаре, а ногти коротко острижены. Этими пальцами она зарабатывала на жизнь себе и своей семье. Чтобы скрыть смущение, Надя повернулась к детям.

— Кто хочет прокатиться на лошади?

Четыре малыша, оторвавшись от материнской юбки, бросились к ней. Надя ласково засмеялась и помогла самому маленькому взобраться на спину жеребца. Оуэн поразился ее музыкальному смеху и нежной заботливости, появившейся на лице девушки, когда она заговорила с детьми. Усадив всех четверых, она повернулась и зашагала по полю.

Оуэн двинулся за ней, восхищаясь ладностью стройной фигурки. Когда Надя восседала на жеребце, она казалась ему выше ростом. Ее черные волнистые волосы почти касались бедер. Для человека, который еще пять минут назад был на волоске от смерти, такие мысли, прямо скажем, были удивительны. Он обернулся на толпу цыган и сделал уморительную рожицу детям. Что-то не похоже, чтобы хоть один из них испугался. Оуэн перевел взгляд на миниатюрную, прекрасно сложенную женщину, которая шла впереди него.

— Есть ли у лошади какое-нибудь имя?

— Конечно, — ответила она с легким акцентом, выдававшим ее нездешнее происхождение. — А разве американцы не дают кличек домашним любимцам?

— Обязательно, но я не заметил, чтобы вы хоть как-то называли своего коня, — сказал он, поглядывая на мощного вороного. — Бьюсь об заклад на все содержимое кошелька, что его зовут не Масленка.

Надя хихикнула, извлекла из кармана юбки кусочек сахара и протянула его жеребцу.

— Могу предположить, — сказал он, — что перед нами либо Сатана, либо Люцифер.

— Почти что так. — Она погладила шелковистую морду вороного и прошептала что-то ласковое ему на ухо. — Я дала коню такое имя, которого американцы больше всего боятся.

— Атомная война? Дантист? — Оуэну доставляло удовольствие слышать ее серебристый смех, колокольчиком разносившийся по полю. Он продолжал гадать. — А как насчет Свекра?

Надя вздохнула.

— Совсем нет. Его зовут Эни.

Оуэн чуть не споткнулся, уставившись на жеребца, который, услышав свое имя, легонько ткнулся мордой в Надину спину.

— С какой стати вы назвали его Налоговой инспекцией?

— Потому, что он родился пятнадцатого апреля [1]. — Она дала вороному еще кусочек сахара, когда они пересекали пыльную дорогу, ведущую к сараю и небольшому загону.

Оуэн посмотрел на сарай и пожал плечами. Это довольно ветхое строение опасно накренилось набок. Надя спустила ребятишек на землю и весело засмеялась, когда они, как горошины, рассыпались во все стороны. Открыв сколоченные доски, служившие воротами в загон, она сняла с жеребца уздечку и несильно шлепнула Эни по крупу. Вороной вскинул голову, посмотрел на Оуэна сердитым глазом и легкой рысью поскакал в загон. Оуэн помог Наде задвинуть ворога.

— Мне показалось, ваш любимчик не очень-то жалует меня.

— Он недоволен тем, что ты о нем неподобающе отозвался. Он очень чувствителен и похож на большого капризного ребенка.

Надя повесила уздечку на стойку загона и с отсутствующим видом сняла с бревна просохшие белые брюки. В свободные часы Надя постоянно думала о том, как бы оборудовать достойные для жеребца ясли. Она мечтала, что когда-нибудь Эни станет отцом многочисленного элитного поколения, которое прославит ранчо Кондратовичей. Надя частенько даже видела сны об этом. Однако недавно она поняла, что ее грезы могут никогда не воплотиться в реальность.

Надя родилась в Венгрии. Месячным ребенком отец и мать привезли ее в Россию. Когда она отметила третью годовщину своего появления на свет, то жила уже в другой стране, которая называлась Югославия. В восемь она уже бойко болтала на шести языках, а к шестнадцати объездила больше половины Европы. Она бы до сих пор кочевала с места на место, если бы не осела на ранчо, которому дали имя ее табора — Кондратовичи.

— Надя!

От неожиданного оклика она вздрогнула.

— Ой, извини. Ты что-то сказал?

— Я сказал, что ты ничего не видишь и не слышишь…

— Так получилось, что вдруг куда-то улетела.

— Улетела? Здесь говорят: задумалась.

— Да, да. Задумалась.

Надя ступила на крыльцо, открыла дверь, пропуская Оуэна вперед, и сразу же куда-то исчезла. Он огляделся. Убранство дома показалось ему более чем скромным. Не было ни тостера, ни микроволновой печи, на полках отсутствовали даже кофейные чашки. Стены, некогда выкрашенные светлой краской, теперь выгорели и кое-где облупились. Только там, где при старых хозяевах висели картины, выделялись яркие пятна. Почти в центре комнаты стоял стол, за которым от силы могли уместиться человек восемь. В углу находились маленький столик и два стула с вытертой обивкой. Чтобы придать жилищу уют, Надя набросила на один из них шелковый цветастый платок.

Оуэн медленно, не торопясь, прошелся по кухне, а потом по гостиной. Ему стало не по себе. Только три вещи более или менее радовали глаз в пустой гостиной: две большие подушки в голубых наволочках, стопка книг и журналов на этажерке да старая напольная лампа с засаленным абажуром, на который был наброшен еще один шелковый платок — с рисунком Пикассо. На окнах висели скромные занавески, а в большом кирпичном камине лежал пепел еще с прошлой зимы. Оуэн снял с этажерки небольшую дешевенькую копию статуи Свободы. На ее цоколе были выгравированы слова: «Пусть мы будем голодны, пусть будем влачить годы в нищете и скорби, зато дышать мы будем воздухом свободы».

Услышав легкие шаги Нади на лестнице, он осторожно поставил металлический символ на место. Наверняка Надя и все ее семейство приехали в Америку в поисках этой самой свободы. Видимо, случайно ей попался на глаза этот пустой дом, в котором, надо думать, она не собиралась пребывать постоянно.

Надя спустилась вниз и, остановившись на последней ступеньке, увидела Оуэна.

— О, мистер Прескотт, ты здесь.

— Это моего отца звали мистер Прескотт, а меня зовут Оуэн.

— Почему же звали?

— Около шести лет назад мои родители погибли в авиакатастрофе.

Разумеется, потерять отца и мать ужасно, но лишиться их обоих сразу — невероятная трагедия, поэтому Надя с искренней грустью выразила Оуэну сочувствие.

— Благодарю тебя, — коротко ответил он. Глаза у Нади предательски заблестели, и это тронуло его. Он осторожно взял в руку ладонь девушки и легонько пожал ее. Этот простой жест вызвал настоящий пожар в крови. Горячая волна захлестнула тело Оуэна.

Глаза Нади округлились от его прикосновения, которое заставило ее быстро отдернуть руку. Она спрятала ее в карман юбки, а другой протянула деньги.

— Тут недостающая сумма.

Он отрицательно покачал головой.

— Не стоит, Надя. — Оуэн оглядел полупустую комнату. — Тебе они пригодятся, а у тети денег достаточно.

Она продолжала держать в кулачке смятые ассигнации.

— Кондратовичи не нуждаются в благотворительности, Оуэн.

— Не рассматривай мой отказ как благотворительность. Считай, что я даю их тебе в долг.

— Я уже достаточно задолжала Прескоттам.

Она всунула деньги в руку Оуэна. Он даже не успел ее отдернуть.

— До сегодняшнего дня я ни разу не давал тебе в долг, — сказал он, начиная злиться.

— Но Прескотты продали мне ранчо…

— Они занимались этим только потому, что выступали как агенты по продаже земельных участков. А это еще не означает, что ты у них в долгу. Я уверен: все образуется, когда ты подпишешь заключительное соглашение. Тогда станешь законной владелицей ранчо.

— Все так, но компания Прескоттов ведет дела по этому ранчо. — Она заметила, как смутился Оуэн. — А разве ты не знаешь, какая собственность принадлежит тебе? — спросила она.

— И да и нет. — Он взглянул на деньги так, будто впервые в жизни увидел, что представляет собой доллар. — Мне кажется, точно не знаю.

Теперь Оуэн совсем растерялся. Значит, Надя пока не выплатила полной стоимости этой земли? Кроме того, он понятия не имел о том, что здешняя почва была истощена еще до того, как ранчо выставили на продажу. Как радовался прежний хозяин Дон Адамсон, когда его удалось сбыть два года назад. Но как Надя заполучила это ранчо у Билла Мейерса, управляющего компанией, оставалось для Оуэна загадкой. Билл Мейерс оценил его просто на глазок.

— Компания, Надя, вовсе не владелец этого ранчо. Владелицей считаешься ты. Мы постараемся занять денег и выкупить его в полную твою собственность. Все очень просто.

— Но у меня нет бумаг, которые подтверждали бы, что оно мое. — Она медленно прошлась по кухне, увлекая за собой Оуэна.

— Ты же собираешься рассчитаться с оставшейся суммой займа, — сказал он неуверенно.

— Следовательно, оно мне пока не принадлежит.

— Фактически да, но…

— А ты не можешь посодействовать в продаже этого ранчо кому-нибудь еще? — спросила Надя.

— Сейчас этого сделать нельзя. Когда погасишь долг, я к твоим услугам, — пробормотал Оуэн. — Разве тебе этого не объяснили, когда ты обратилась за займом?

— Мистер Мейерс подробно мне все растолковал. Двадцать лет я должна буду исправно выплачивать доли займа, а уже потом получу бумаги на владение. До тех пор я хозяйка только части ранчо.

Оуэн вгляделся в ее выразительные глаза и промолвил что-то нечленораздельное. Все, что она ему сейчас рассказала, соответствовало существующим правилам, но другие люди в подобном положении вовсе не считали компанию совладельцем своих домов и земли.

— А твои отец, мама? Я уверен, они могли бы помочь тебе.

— У них нет никаких средств. — Улыбка появилась на лице девушки, когда она представила своих родителей владельцами чековых книжек.

— А дяди?

Надя широко улыбнулась.

— Это первая собственность Кондратовичей.

— Неужели? — удивился Оуэн.

— Совершеннейшая правда, — с гордостью сказала Надя, поразив Оуэна ответом. Она оглядела кухню и снова улыбнулась. — Я отдала все свои сбережения семье, и она без звука приняла их. Боюсь, что они еще многого не понимают, особенно в американском укладе жизни. Большинство сведений об этой стране они почерпнули из старых фильмов, которые смотрели в ожидании въездных виз.

— Могу себе представить, — молвил Оуэн, выразительно проведя ребром ладони по горлу. — Наверное, фильмы были, как правило, из ковбойской жизни. Не так ли? — Ему почему-то очень не хотелось уходить.

Надя покраснела, вспомнив недавнюю историю с повешением.

— Действительно, и отец, и дяди пересмотрели все доступные им фильмы.

— Великолепно. — Оуэн почесал в затылке. Интересно, как бы отнесся шериф к его рассказу о выходке Кондратовичей.

— Мои братья Стево и Микол любят Мэла Гибсона в фильме «Смертельное оружие» и Кевина Костнера в картине «Бык из Дурбама», а сестра Соня и ее муж Густаво просто без ума от Эррола Флинна. Что же до брата Никиты, то для него Гари Грант просто идол, а мой брат Габби почти уверен, что похож на Элвиса Пресли.

Оуэн вглядывался в горделивое лицо Нади и терпеливо ждал, когда она закончит перечисление героев киноэкрана. Она казалась ему самой волнующей, самой загадочной женщиной, которую он когда-либо встречал.

— Между прочим, Надя, а сколько у тебя родственников в таборе, которые живут здесь, на ранчо? — Он заметил в окно двух мужчин, возившихся с ограждением загона.

— Подсчитать?

— Конечно.

— Тридцать два.

От удивления у него отвисла челюсть. Шансы застать Надю одну в доме было так же трудно, как вытащить счастливый лотерейный билет.

— А ты сама какие фильмы смотрела?

— О, я живу в Штатах уже пять лет. Мои прежние представления об Америке развеялись как дым.

Она вышла на крыльцо и помахала дядям, устанавливавшим новую стойку у забора.

Оуэн стоял на крыльце, стараясь отыскать глазами свою машину. Отчего Надя помрачнела, когда упомянула об исчезнувших иллюзиях? Что или кто причина ее невеселых мыслей? Он поторопился засунуть деньги в карман: не хотелось продолжать спор об этих проклятых бумажках. Надо поскорее выяснить кое-что, связанное с Надей и ее семьей. Он знал, где это можно сделать. В ипотечном банке Прескоттов.

Он ступил на землю и взял Надю за руку, чтобы попрощаться. Почувствовав, как задрожали ее пальцы, он чуть заметно улыбнулся.

— До свидания, Надя. Теперь я кое-что узнал о твоей семье, а встреча с тобой доставила мне большое удовольствие. — Он легонько провел ладонью по запястью девушки и сквозь нежную кожу почувствовал, как сильно бьется ее сердце.

— Ты собираешься жаловаться на них?

Оуэн подумал, что частота ее пульса вызвана волнением за семью. Но так ли это?

— Ты считаешь, следует? — Его пожатие стало крепче, а глаза впились в лицо.

— На это я не могу ничего ответить.

Он взглянул на мужчин у загона. Лица у них были суровы.

— Пожалуй, тебе лучше предупредить своих теток, чтобы они больше не выискивали в Кроу Хеде доверчивых старух.

— Тут уж я преподам им такой урок, который навсегда застрянет у них в ушах.

— А также внуши, пожалуйста, мужской половине, что не стоит вешать своих соседей.

— Будь спокоен. Скорее я сама повешусь, чем допущу снова нечто подобное.

Надя говорила с искренней убежденностью. Маленькая и хрупкая, она тем не менее с успехом тащила на своих плечах груз семейных проблем. Оуэн отпустил руку девушки и нежно коснулся ее лба, чтобы хоть немного развеять озабоченность Нади. Ради этого он готов был на большее — даже обнять ее.

— Похоже, у меня нет намерения заезжать к шерифу.

Надя облегченно вздохнула.

— Спасибо, мистер Перес… Ой, Оуэн.

Чего бы он только ни сделал, лишь бы успокоить, утешить ее: обнял бы, приласкал и не отделался бы одним поцелуем, не маячь здесь эти родственнички с мрачными физиономиями.

— Постарайся, Надя, чтоб у них не было неприятностей, — сказал он на прощанье и зашагал к машине.

Надя оперлась на перила крыльца и задумчиво посмотрела ему вслед. Ей всегда казалось, что джинсы придают мужчине сексуальный вид, но Оуэн в своих серых брюках, плотно обтягивавших зад, будил мысли, от которых становилось жарко. Надя невольно зарделась.

С тех пор как она в последний раз наслаждалась ласками любовника, прошло уже много лет. До сегодняшнего дня Наде не верилось, что такое когда-нибудь повторится, но после встречи с Оуэном седьмое чувство подсказало ей: еще не все кончено. Этот человек так волновал, что она даже испугалась. С какой стати после стольких лет воздержания ее гормоны вдруг разыгрались? Ведь между ними дистанция ох какая длинная. Оуэн принадлежал к высшему городскому обществу, он — настоящий джентльмен-южанин, воспитанный и галантный. А Надя? К тому же вела она себя с ним как последняя дура. С тяжелым сердцем Надя оторвалась от перил и вошла в дом. Почему нас всегда так тянет к тому, что недоступно?

2

Оуэн аккуратно закрыл папку с бумагами, после того как прочел ее содержимое дважды. Теперь он понял смысл займа, предоставленного Наде Биллом Мейерсом. Она не только выплатила уже две трети стоимости ранчо, но и заключила контракт с одной из аудиофирм на запись своей пластинки, что могло принести ей изрядный капитал. Похоже, Надя Кондратович была способна завоевать популярность у американцев.

Час назад он встретился с Биллом, который запирал контору, торопясь к обеду. Тем не менее Билл предложил Оуэну зайти и выяснить все интересующие его вопросы. Но Оуэн просил старого приятеля не терять времени, заверив, что у него нет к нему ничего важного. Вот уже несколько лет мистер Прескотт не вмешивался в дела ипотечного банка, перепоручая все управляющему. Только в тех случаях, когда они касались его лично, он беспокоил Билла Мейерса. Оуэн любил свою работу и с утра до вечера сидел у себя в кабинете, занимаясь проектированием зданий, оформлением интерьеров, а также делами собственной строительной компании.

Досконально изучив документы о ранчо Кондратовичей, которыми его снабдил Мейерс, Оуэн развалился в кресле и вытянул на столе ноги. Через окно офиса было хорошо видна городская площадь. Заходящее солнце освещало бронзовый монумент, изображавший Джереми Прескотта — его великого прапрадеда. Старый генерал, будь он жив, был бы расстроен, узнав, чем сейчас занят его праправнук. Истинный джентльмен-южанин никогда бы не позволил себе копаться в личной жизни молодой женщины.

Оуэн заложил руки за голову и потянулся. И все же генерал понял бы меня, подумал он. После Гражданской войны сам Джереми плюнул на все условности и женился на девушке, в жилах которой текла добрая половина крови индейцев племени чероки. Звали ее Утренние Глаза.

Оуэн еще раз посмотрел на коричневую папку, лежавшую на столе. Надя по-прежнему оставалась для него женщиной, окутанной тайной. Почему она уехала из Нью-Йорка, где неплохо зарабатывала, выступая в ночных клубах? Почему предпочла переселиться в их маленький городок? Ближайший ночной клуб располагался от Кроу Хеда в тридцати с лишком милях — в Эшвилле. По контракту, который истекал к концу нынешнего года, Надя должна была записать большой диск — детские песенки под общим названием «Животные под кроватью» — да к тому же исполнить их на шести языках. Времени оставалось не так много, а это значит, что Наде придется изо всех сил напрягать горло, не жалея голосовых связок.

Оуэн нехотя поднялся и засунул папку в ящик стола. Ответы на некоторые вопросы он получил, оставалось выяснить самую малость. Он взглянул на часы и поторопился запереть офис. Нужно было спешить. Тетушка Верна ждет его на игру в бридж, и целый вечер ему придется провести дома в окружении кузин и их приятельниц. У Оуэна иногда возникала мысль, что Клуб-Тетушки-Верны-По-Четвергам, как он его называл, был тщательно продуманной затеей сосватать ему какую-нибудь из местных девиц.

Надя с недоумением посмотрела на тетку Софию и покачала головой. Она хотела совсем иначе провести субботний день. Планы у нее были грандиозные. И вот теперь, пожалуйста.

— Оставь ты свое гадание на чае, — недовольно произнесла Надя.

София подвинула к племяннице старинную чашку.

— Нет, ты должна.

Эта чашка была фамильной ценностью, и София очень ею дорожила. Она совершила весь путь от аэропорта в Европе до Америки, ни на миг не выпуская чашку из рук.

— У твоей матери прошлой ночью опять был вещий сон.

— У мамы всегда сны вещие.

— Видение уже шестой раз повторяется, — сказала София, еще ближе подвигая чашку к Надиной руке. — Ну-ка, выпей все.

Надя осторожно прикоснулась к чашке и блюдцу. Еще очень давно София научилась гадать по чайному листу. Однажды она предсказала, что семья вскоре совершит далекое путешествие. Надя тогда решила, что все они уедут из России и переселятся либо в Германию, либо в Польшу, либо в какую-нибудь другую страну Восточной Европы.

Кто бы мог подумать тогда, шесть лет назад, что всем им предстоит обосноваться в Америке?

— Мать сердцем чувствует, что сон касается тебя. Ей страшно за свое старшее дитя.

Надя не стала противиться просьбе тетки, которая фактически была для нее второй матерью.

— Ты не любишь меня, София?

— Глупые вопросы не нуждаются в ответах. Теперь пей!

Надя взяла чашку и посмотрела на тетку.

— Я ничего не хочу слышать о высоком, смуглом и красивом незнакомце.

София, подбоченившись, смотрела, как Надя глотает чай.

— Я говорю только о том, что вижу собственными глазами, и ничего не выдумываю.

Надя выпила крепко заваренный напиток, не тронув распаренные чаинки. С торжественным видом она перевернула чашку и поставила ее на блюдце.

— Внутри, — сказала Надя, — ты найдешь только музыку, тяжелую работу, множество обязанностей, и во всем этом великое мое счастье.

Она отогнала возникший в памяти образ Оуэна Прескотта. Нехорошо, когда голова занята мужчиной.

София подождала пару секунд, пока капли жидкости не стекли со стенок чашки и перевернула ее. Потом осторожно поднесла чашку к свету и, держа ее обеими руками, заглянула внутрь.

А в это время Надя выбивала пальцами по столу такты своей новой песни — о крокодиле, у которого болели зубы, а ему никто не хотел помочь, потому что боялся быть съеденным. Она повторяла песенку раз за разом, стараясь отогнать мысли об Оуэне.

— Хм, — проворчала София, взглянув на племянницу. — Он принесет подарок.

— Кто?

София неопределенно покачала головой.

— Глупые вопросы не нуждаются в ответах.

Она снова осмотрела чашку.

— Я же сказала, что не желаю слушать ни о каком высоком, смуглом и красивом незнакомце, — сердито произнесла Надя. — Оставь свои басни для гаджо, из карманов которого ты собираешься извлечь последние центы.

— А я ничего такого и не говорю, — возразила София. — Кроме того, он больше не незнакомец.

Надя осторожно положила блюдце с чашкой в мойку и сполоснула их.

— Значит, мама видела вещий сон о нем? Романтические бредни, тетя. Бредни да и только.

Оуэн Прескотт был уважаемым человеком, известным праправнуком известного генерала. Следовательно, она даже мечтать о нем не смела.

— Вовсе нет, — София отвела взгляд от окна. — Я воочию вижу то, что приснилось твоей матери.

Она посмотрела на племянницу большими черными и грустными глазами, полными любви и сострадания.

— А музыка, голубка, больше не звучит в тебе.

Надя застыла с блюдцем в руках.

— Ты о чем это? Что, музыка покинула меня?

Краска схлынула с лица девушки. Близкие знали, как важна для нее музыка, и не только для нее — для всей семьи.

— Господи! Моя музыка!

— Да, да, твоя музыка, — София тщательно вытерла полотенцем и чашку и блюдце, взяв их из трясущихся рук Нади.

— Но она вернется ко мне? — с отчаянием и надеждой спросила Надя.

— Я не разглядела.

— Скажи, София, когда это произойдет?

— Я не заметила.

— Это он отнимет у меня музыку?

София пожала плечами и бережно уложила чашку с блюдцем в оклеенную изнутри бархатом сандаловую коробочку, которая также перешла ей по наследству от прабабки. То, что София заколебалась с ответом, могло означать: не знаю.

— А видела ли мама это в своем вещем сне?

Надина мать, Оленка, и три Надины тетки были так близки между собой, словно родились от одной матери. Четыре брата Кондратовичи прислушивались к ним больше, чем к своим женам. Оленка всегда рассказывала Софии без утайки обо всем, что ей снилось пророческого.

— И она не видела. Все происходило, по ее словам, будто в тумане.

— И поэтому она поручила тебе сообщить мне об этом? Все боятся, что я не выдержу и мы потеряем ранчо, — сказала Надя, подойдя к двери, ведущей на кухню.

Она остановилась и выглянула наружу. Дядя Юрик и Рупа продолжали начатый два дня назад ремонт забора. Задача была не из легких. Хорошего материала не хватало, и надо было как-то изворачиваться.

— Никто не думает, что ты обманешь наши надежды, — сказала София, став рядом с племянницей и наблюдая за своим мужем Рупой, прибивавшим доску к забору. — Ранчо — дом для всех нас. Все мы будем работать и работать, чтобы достойно жить. Ты, дитя мое, уже сделала для семьи больше, чем было в твоих силах.

Надя невольно покраснела. В свои двадцать восемь она была только на пять лет моложе Софии.

— Я уже давно не ребенок, София. Когда ты это осознаешь?

— Когда у тебя появится собственное дитя и ты вскормишь его грудью. Вот тогда ты станешь полноценной женщиной, — парировала София. — Если тебя так заботит твоя музыка, я позову Елену. Она погадает тебе по руке.

— Если бы я нуждалась в ее помощи, то сама отправилась бы к ней, — холодно ответила Надя. — Елене всего девятнадцать, а ты считаешь ее опытней меня? И потом почему я для тебя еще девчонка, а моя сестра уже может мне что-то советовать?

— Потому, что ты слишком любишь спорить, — раздражаясь, проговорила София. — У твоей сестры особый дар. Гадая по руке, она способна ответить на очень сложные вопросы.

— Ладно, не возражаю, — миролюбиво сказала Надя.

Искусство Елены читать судьбу по линиям руки было хорошо известно всем Кондратовичам, но оно же вызывало страх. Надя верила, что ее берегут звезды, и не пыталась выяснить будущее у гадалок. Ее единственной страстью была музыка, а самым ценным сокровищем — мелодии, звучавшие в голове.

— Потерять музыку, потерять голос означает для меня смерть, — грустно произнесла Надя.

В ответ София невнятно забормотала молитву и вытащила крестик, висевший у нее на шее.

— Чушь! Не говори ерунды.

— Так кто же начинает спорить?! — взорвалась Надя.

София открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг с дороги донесся шум приближающегося автомобиля. В сверкающей красной машине женщины разглядели Оуэна. Когда роскошный «Мустанг» остановился у крыльца, София пробормотала:

— Он с подарком.

— Слава Богу, что это не шериф, — сказала Надя.

Противоречивые чувства овладели девушкой. Она и радовалась тому, что у ее дома снова появился Оуэн, и боялась, как бы он не привез с собой шерифа, а с ним и ордер на арест родственников. Прошло лишь два дня с того момента, когда отец с братьями напугали этого джентльмена виселицей.

Заметив, что Оуэн извлекает из машины огромного игрушечного ослика, София улыбнулась.

— Посмотри, чаинки не солгали.

Она открыла дверь и вышла на крыльцо. Оуэн, согнувшись под тяжестью игрушки, направлялся к дому. Заказывая пинату в магазине Шарлотты, он попросил, чтобы ее наполнили до отказа конфетами и другими сюрпризами. Оуэн хотел, чтобы семейство Кондратовичей собственными глазами увидело настоящую пинату. За подобную щедрость он мог заработать грыжу — вес был поистине велик.

Надя подавила в себе желание броситься наверх, в спальню, чтобы сменить платье и причесаться. В это утро она, как обычно, выезжала Эни и не успела переодеть потертые джинсы и выцветшую блузку. К тому же волосы на ветру растрепались. Устроившись за занавеской, она наблюдала, с какими усилиями тащил он разукрашенную пинату. Она понятия не имела, как Оуэн провел этот день, но, похоже, он не сидел за рабочим столом и не водил карандашом по бумаге.

Оуэн осторожно поставил на крыльцо гигантского ослика и глубоко вздохнул. Казалось, игрушка сделана не из легкого материала, а вылита из металла. Детям ее наверняка не открыть без бейсбольной биты. Оуэн вежливо улыбнулся женщине, стоящей на крыльце, и кивнул головой в сторону ослика.

— Мадам…

Но его отвлекла заколыхавшаяся занавеска. За легкой тканью угадывался знакомый силуэт. Волнующий образ преследовал Оуэна вот уже две ночи. Эта маленькая цыганочка заставила его переживать и волноваться.

— Ты выйдешь, Надя, или я должен втащить пинату в кухню? — Неожиданно он широко, по-мальчишески, улыбнулся. — Хочу предупредить, когда ребятишки ее раскроют, наружу вывалится черт знает что.

Надя откинула занавеску, вышла на залитое солнцем крыльцо и сразу же склонилась над ярко раскрашенным осликом.

— А что если ты его раскроешь сам?

— Нет, это должны сделать они. Там внутри конфеты, какие-то подарки и разная мелочь. Дети будут в восторге.

— Тогда как же его открыть?

— Сначала ты выберешь самого маленького, дашь палку, завяжешь глаза платком, несколько раз покрутишь его, чтобы чуть-чуть закружилась голова, а потом скомандуешь треснуть по ослику.

Оуэн похлопал игрушку по оклеенной цветными бумажками шее.

— А если у него не получится?

— Тогда выберешь следующего кандидата — постарше и посильнее. И так до тех пор, пока ослик не развалится.

— А это обязательно произойдет? — спросила Надя, прикусив губу.

— В этом-то вся и штука. Ведь он сооружен из бумаги и клея. Когда все содержимое ослика вывалится на землю, его останется только поджарить, — улыбнулся Оуэн.

— На завтрак? — наивно спросила София.

— Нет, что вы. Поджарить — значит превратить в кучу пепла.

Надя удивленно взглянула на Оуэна.

— Зачем же превращать в пепел такую прекрасную игрушку?

Она погладила ослика по спине и тоже улыбнулась. К ее руке прилипли кусочки красной, голубой, желтой и фиолетовой бумаги. Оуэн пожал плечами.

— Это же веселая игра с сюрпризом.

Он посмотрел на двух Надиных дядей, которые из любопытства тоже подошли к крыльцу. Он не мог разгадать выражение их лиц. То ли они видели в нем врага, то ли собирались приветствовать. Оуэн весь напрягся, как только мужчины поднялись по ступенькам.

Рупа и Юрик сняли свои потрепанные шляпы и поклонились гостю.

— Добро пожаловать, друг, — первым сказал Рупа, протягивая Оуэну руку, похожую на клешню.

Оуэн автоматически пожал ее и вопросительно взглянул на Надю. Кто-то за минувшие два дня провел воспитательную работу и просветил своих родственников относительно правил приличия.

— Здравствуйте, я Рупа Кондратович, а это моя жена София. Добро пожаловать в наш табор, мистер Прескотт.

— Спасибо, спасибо, но, пожалуйста, называйте меня просто Оуэн.

Он повернулся к человеку, напоминавшему видом и ростом великана Годзиллу. Ладонь Оуэна утонула в огромной ручище.

— Меня зовут Юрик Кондратович. Я живу здесь с женой и целым выводком отличных сыновей и дочерей. Мы рады приветствовать вас на нашем ранчо.

Оуэн с уважением посмотрел на кулачищи обоих мужчин, которые сейчас вовсе не походили на разбойников, собиравшихся повесить его в прошлый четверг. Вполне вероятно, что жена Юрика и была той женщиной, которая обманула тетю Верну.

— Как дела, Юрик?

— Все о'кей, — пробасил Юрик, явно гордясь своим ответом по-английски.

— Очень хорошо, — сказал Оуэн, потирая побелевшие после пожатия пальцы. — Вот, привез подарки для детворы.

Мужчины взглянули на ослика, кивнули и добродушно заулыбались.

— Большое, большое вам спасибо, — сказал Рупа.

— Они с удовольствием поиграют в эту штуку, — добавил Юрик.

Надя заметила смущение Оуэна и пришла ему на помощь.

— Это пината, дядя. Надо найти подходящее место, чтобы подвесить ослика.

— Может, дерево около сарая подойдет? — спросил Рупа.

Оуэн обернулся к раскидистому дубу и сморщился. Именно на нем они и собирались вздернуть меня, а сейчас предлагают повесить пинату, подумал он, но вслух сказал:

— Прекрасная мысль.

Он взялся за тяжелую игрушку, стараясь оторвать ее от пола. Юрик, видя, как напрягся Оуэн, молча отстранил его, поднял пинату и легко, словно перышко, понес по двору. Оуэн восхищенно поцокал языком.

— Теперь я знаю человека, который, как и обещает реклама, обретает неимоверную мощь, питаясь за завтраком корнфлексом «Витти».

— Точно, — подтвердила София, сходя с крыльца и следуя за Юриком и своим мужем. — Только добавьте к корнфлексу апельсиновый сок, кофе и что-нибудь «поджаренное».

Надя засмеялась, прикрыв рот рукой, и взглянула на Оуэна.

— Вы идете?

При звуке ее голоса он повернулся к Наде: эта изящная фигурка, искрящиеся смешинками черные глаза… Боже, до чего она хороша! Его ночные фантазии не шли ни в какое сравнение с реальностью.

— Я рад следовать за тобой, — очень тихо сказал он.

Начали игру самые маленькие, одержимые желанием стать победителями, но силенок у них явно не хватало. Ребятишки постарше окружили качавшуюся пинату и подбадривали пятилетнего Золли. Мамаши своими возгласами тоже помогали ему, а отцы спорили о том, кто из их сыновей разобьет пинату. По призыву Софии, которая энергично колотила по металлической балке, заменявшей колокол, около пинаты собрались все Кондратовичи от мала до велика. Оуэн наклонился к Наде и вполголоса прошептал:

— Ты уверена, что здесь все?

Она оглядела улыбавшихся детей, мужчин и женщин.

— Конечно. Ты думаешь, мы могли бы начать в отсутствие хотя бы одного из Кондратовичей?

— Я и не сомневался, — сказал Оуэн. — Просто мне было любопытно, что ты ответишь.

Он придвинулся ближе к Наде. Любуясь ее кудрями, он все больше терял голову. Ему хотелось развязать стягивавшую их ленту, хотелось запустить пальцы в густые шелковистые локоны, уткнуться в них носом и вдыхать неповторимый, дразнящий аромат.

Надя расплылась в радостной улыбке, когда пришла очередь очаровательной, черноволосой девчушки.

— Да, здесь вся наша многочисленная семья, — сказала Надя. — Когда ты постоянно в ее окружении, всегда можно определить, кто отсутствует.

— И вы никогда не теряли своих маленьких? — спросил Оуэн и тут же болезненно сморщился, увидев, что девчушка промахнулась и заехала не по ослику, а по плечу стоявшего рядом Юрика. Великан засмеялся и подхватил на руки растерявшуюся кроху. Ее место занял темноглазый мальчуган с упрямо сжатыми губами.

— Это мой брат Микол. Он всегда прячется где-нибудь в укромном уголке. — Надя кивнула в сторону юноши, который был одет в белую футболку и джинсы.

— Откуда у него такая привычка?

— Никто не может понять. Однажды он играл с нами и вдруг пропал куда-то. Знаешь такую детскую игру — в прятки?

— Конечно. Здесь ее называют «води и ищи».

В этот момент другой мальчик взялся за палку. Последний удар по ослику был явно не за горами.

— Ну вот, еще один, — сказала Надя, наблюдая за братом с любовью и затаенной грустью. — У Микола настоящее цыганское сердце.

Оуэн в замешательстве оглядел присутствующих.

— Мне казалось, вы все цыгане.

— Да, — произнесла Надя с гордостью. — Но Микол особенный. Еще маленьким он исчезал из табора, а к пятнадцати годам совершил уже множество побегов. Когда ему исполнилось шестнадцать, он решил идти собственной дорогой и надолго покинул нас, словно провалился. И только тогда, когда мы собрались в Америку, внезапно объявился.

Разве родители не могли остановить его?

— Это так же трудно, как остановить ветер. Микол сам по себе. Да и у каждого из нас своя судьба.

Итак, игра подходила к кульминации. Все были возбуждены. Мальчики постарше получили наконец возможность попытать счастья и испробовать свою силу. Оуэн не заметил, как легкая грусть затуманила черные глаза Нади. Его пальцы нежно коснулись ее волос, блестящих и отливавших металлом на солнце. Они были мягче, чем он предполагал. Глухим от волнения голосом Оуэн прошептал:

— А чем ты занимаешься, Надя?

— У меня много дел. Главное — музыка, а потом забота о близких.

Когда она посмотрела на Оуэна, ему показалось, что ее огромные, глубокие, как омуты, глаза подернулись влагой.

— И всякой прочей чепухой, — добавила Надя после паузы.

Внезапно в очах ее вспыхнул восторг — игрушка лопнула. Кому-то все же удалось нанести последний удар по пинате, и конфеты в ярких фантиках, маленькие мишки, слонята, гномы и прочие радости дождем посыпались на землю. Взрослые с улыбками наблюдали за детьми, которые, как стайка воробьев, расхватывали сладости.

Хм, подумал Оуэн, она сказала — чепухой. Что же это значит?

Надя наклонилась, подобрала горстку конфет и пластиковые бусы, а затем вручила все это трехлетней племяннице, которая никак не могла пробиться к угощению сквозь гурьбу мальчишек. Надя показала ей на другие сокровища, которые, незамеченные, лежали неподалеку от пинаты, и девчушка поспешила к ним вперевалку, словно утенок.

Оуэн взглянул на Надю, потом на девочку, которая торопливо рассовывала по карманам гостинцы, и про себя усмехнулся: если для нее чепуха забота о детях, то он сам не кто иной, как Джек-Потрошитель. На лице у него заиграла лукавая улыбка.

— Неужели можно считать чепухой помощь ребенку? Стыдно, Надя.

— Я не говорила об этом.

— Тогда о чем-то плохом. Так?

— Так, — покраснела Надя.

Оуэн не сдержался и захохотал.

— Ты не можешь быть плохой. Вряд ли кто-то наберется наглости обвинить тебя в этом.

Разумеется, он еще не очень хорошо знал Надю, но интуиция еще ни разу не подводила его. В этой женщине было почти на три четверти от ангела, а остальное — от соблазнительницы.

— Ты понятия не имеешь о том, что говоришь. — Она быстро отвернулась и чуть не столкнулась с отцом.

Милош остановил дочь и посмотрел на ее собеседника.

— О, папа! Это мой новый знакомый Оуэн.

Оуэн улыбнулся, заставил себя оторваться от черноокой красавицы и взглянуть в голубые глаза Милоша, который дружески хлопнул его по спине.

— Оставайся-ка с нами обедать, — сказал он. — У нас наготовлена гора еды.

Улыбка Оуэна стала еще шире, когда он увидел, как Надя насторожилась. С помощью пинаты он завоевал расположение Кондратовичей, но Надя по какой-то причине старалась отпугнуть его, хотя вместо этого еще больше разжигала любопытство.

— Для меня большая честь присоединиться к вам и ко всем членам вашего семейства, Милош, — галантно ответил Оуэн.

3

Надя искоса посматривала из-под опущенных ресниц на идущего рядом с ней мужчину, освещенного бледными лучами заходящего солнца. Оуэн тоже был для нее загадкой. Этот респектабельный молодой мужчина, который наверняка ел из дорогого китайского фарфора за столом, накрытым белой, хрустящей скатертью, собирался сесть сейчас за простой деревянный стол, на грубо сколоченную лавку бок о бок со всеми чадами и домочадцами табора Кондратовичей.

Тем не менее он сделал это и дважды опустошал свою тарелку, чем особенно понравился матери и теткам. Более того, он выразил им сердечную благодарность за вкусную еду. Даже если бы с небес на них свалилась манна небесная, Кондратовичи не были бы так удивлены. Короче, Прескотт завоевал сердца большого цыганского семейства.

Надя побаивалась, что Оуэн ненароком вспомнит о недавнем происшествии, с которого началось их знакомство, однако он даже не заикнулся о нем.

Вещи и комфорт никогда особенно не волновали цыган. Семья Нади наслаждалась свободой и не видела причин отказываться от нее по приезде в Америку. Надя, не задумываясь, пожертвовала большую часть своих накоплений, чтобы переправить через Атлантику четыре фургона и доставить их в Северную Каролину. Ярко раскрашенные, они стояли под ветвями раскидистых дубов. Это был своеобразный центр таборной жизни. Надя также убедила родственников купить два подержанных домика-трейлера, где можно было обогреться и вымыться. Быт Кондратовичей был достаточно примитивен, однако большинству из них, особенно взрослым, казалось, что они просто купаются в роскоши.

— Ты как-то притихла, — сказал Оуэн. Из-за сумерек он не мог как следует разглядеть выражение ее лица, но догадывался, что она чем-то озабочена.

Надя прикусила губу. Шагая рядом с Оуэном по полю, она чувствовала себя очень неуютно.

— Ты уж меня извини, — произнесла она после долгого молчания.

Через пять минут ему предстояло уехать. Слава Богу, тогда она вновь окажется в безопасности и станет думать только о мелодии, которая звучала в голове весь вечер. Это будет песенка об игрушечном ослике, который убежал из дому, потому что не хотел превращаться в пинату.

Оуэн проводил ее до забора.

— Могу я задать тебе один вопрос?

— Задавай.

— Каким образом было приготовлено тушеное мясо? К нему подали необычную приправу из травки, которую я видел в саду у тетушки Верны, и что-то еще, чего я не знаю.

— Тебя это действительно интересует?

В ее голосе Оуэн уловил сомнение.

— Ладно, я спрошу иначе. Стоит ли мне волноваться за самочувствие?

— Если ты не вегетарианец, то не стоит. — Она тихонько хихикнула, заметив беспокойство в его глазах. — Не тревожься, Оуэн. Если ты не видел такого блюда в американских ресторанах, это еще не значит, что оно отравлено.

Она остановилась у подножия холма и посмотрела на сарай и стоявший рядом с ним дом. Это был ее дом, ее земля — земля, где она жила. Наде никогда не надоедало восхищаться открывавшимся с этого места пейзажем.

— Разве не чудесный вид отсюда?

— Чудесный, как и весь ваш табор, — сказал он, любуясь ее профилем.

Надя пропустила комплимент мимо ушей.

— Спасибо еще раз за то, что ты проявил внимание к моему отцу и дядьям, я уж не говорю о детях.

— Все они прекрасные люди до тех пор, пока не собираются кого-нибудь вешать, — хмыкнул Оуэн, вспомнив, каким зловещим казался Рупа, когда накидывал на него петлю.

Надя была довольна тем, что в сумерках он не мог разглядеть выражение ее лица.

— Я признательна тебе и за то, что ты не пожаловался на них властям.

— Теперь я понял, что это не их вина. Они плохо представляли, как живут сегодня на Диком Западе, — улыбнулся Оуэн. — Сейчас я считаю, что конфликт полностью исчерпан и мы, как говорят, квиты.

Надя миновала сарай и прямиком направилась к машине Оуэна. Она не понимала, что значит квиты. Все, что она — цыганка, человек, наконец, женщина — испытывала к Оуэну, не имело никакого значения. Надя хотела только одного: как бы поскорее от него избавиться. Оуэн ассоциировался для нее с несчастьем, а она не хотела быть несчастной.

— Знаешь, — молвил Оуэн, — и ты, и я очень преданы своим семьям.

— Ты прав, я всячески забочусь о близких, — громко сказала Надя. — А разве кто-нибудь поступает иначе?

— В принципе нет.

Он поставил ногу на бампер и посмотрел в сторону ее дома.

— Разве я сделал что-то непозволительное, Надя?

— Вовсе нет. Почему ты об этом спрашиваешь?

Она нервно затеребила золотое ожерелье на шее, сверкнув камешками на пальцах.

— Мне кажется, я вызываю у тебя неприязнь. — Он легонько стукнул носком ботинка по бамперу.

Надя оставила ожерелье и прислушалась к мелодии, звучавшей у нее в ушах. Мелодия не прерывалась. Вряд ли, подумала она, он способен лишить меня любимого занятия. Она улыбнулась глупому предположению. Действительно, как это может произойти? Я тебя не боюсь, подумала она.

Через секунду она сказала:

— О чем ты говоришь? Какая неприязнь?

— Вот и ладно, — ответил он, сверкнув белозубой улыбкой. — Слушай, а не пообедать ли нам вместе завтра вечером?

— Я… — Она растерялась, стараясь понять, не кроется ли за этим предложением что-нибудь опасное для нее.

— Я говорю только об обеде, Надя. — Он словно отгадал ее мысли, увидев в глазах смятение. — Твоя тетка жаловалась, что ты очень много работаешь и у тебя не остается свободной минутки.

— Какая тетка? — Надя приготовилась к отпору.

— София.

Ему доставляло удовольствие намекнуть, что ее родня не противилась возможному сватовству.

— Добавлю, — продолжил Оуэн, — твоя мать упоминала о том, что ты нигде не появлялась с тех пор, как вы пять месяцев назад переехали в Кроу Хед.

— А что еще сообщили тебе мои родственнички? — с плохо скрытым раздражением произнесла Надя.

— Они не виноваты. — Он засунул руки в карманы джинсов. — Это я вызвал их на откровенность.

— Зачем?

— Да потому, что ты стала сторониться меня с того момента, как пинату расколотили. Сначала мне показалось, что у тебя есть дружок, но София категорически отвергла это предположение. Она твердила только о том, что ты занята своей музыкой.

— Софии следовало бы больше думать о себе самой, — огрызнулась Надя.

Чтобы скрыть улыбку, Оуэн уставился на носки ботинок.

— Она любит тебя, как и все остальные. Родные волнуются, что ты отстаешь от жизни.

— Отстаю от жизни? — переспросила Надя. Да как они могут говорить такое после того, что она сделала для семьи? Месяц за месяцем она думала только о новых песнях, о музыке к ним. С постоянно звучащей в голове мелодией она садилась за обеденный стол, гуляла по полю, занималась Эни, даже засыпала с ней. И все это ради их блага, а они, оказывается, считают, что она отстала от жизни.

— Твоя матушка выразилась еще резче. Она назвала тебя пирожком без начинки, — хохотнул Оуэн. — Но у меня совсем другое мнение о тебе.

Надя покраснела, но постаралась подавить вспыхнувшее раздражение.

— В какое время ты заедешь за мной? — вызывающе спросила она. Не кто иной, как родичи, косвенно подталкивали ее к Оуэну. Странно, что отец еще не обсудил с ним условия брачного контракта. Черт их всех побери, она им еще покажет!

Оуэн остановил машину перед домом Нади точно в шесть часов вечера. Голова слегка кружилась от удачи, ведь он и не надеялся получить ее согласие пообедать с ним. Целую ночь Оуэн только и думал об этом. Почти весь день, когда он привез пинату, Надя избегала его. То играла с детишками, то болтала с кем-то из родственников, которые то и дело попадались на пути. Чтобы поговорить с ней, нужно было воспользоваться либо радиотелефоном, либо мегафоном. За обеденным столом они также сидели далеко друг от друга. Словом, Оуэн очень сомневался, что Надя примет его приглашение. Ему показалось, что она всячески старалась погасить в себе доброе к нему отношение.

Оуэн посмотрел в зеркальце заднего вида и еще раз убедился в том, что галстук не сбился и повязан как следует. Он взял с сиденья букетик цветов и вышел из машины. Медленно, как солдат на карауле, он направился к двери и постучал. В душе его грызло сомнение, не откажется ли Надя от своего обещания.

Услышав стук, Надя в волнении сглотнула. Трижды за это утро она набирала номер телефона Оуэна, желая сказать, что не сможет принять его приглашение, но так и не решилась этого сделать. А все потому, что ей было интересно проверить пророчество Софии и, кроме того, хотелось повидать Оуэна. Он казался ей смелым, благородным, добрым — тем самым рыцарем, о котором она когда-то мечтала. Он был воспитан, вызывал доверие и… обладал привлекательной внешностью. Даже от его легкого прикосновения к руке у нее начинали дрожать коленки и пробегал холодок по спине.

Надя взглянула в зеркало и поправила локон. Ход истории не изменишь, но могла же она хотя бы получить удовольствие от вечера. Кто знает, а вдруг Оуэн вдохновит ее на создание песни, которая потом войдет в пластинку. Ведь благодаря пинате она уже нашла образ ослика Хозе. Надя взяла с туалетного столика маленькую сумочку, вышла из спальни и выключила свет.

Когда Надя распахнула дверь, Оуэн приветливо улыбнулся и развернул бумагу с цветами. Еще мгновение назад казалось, что ему так и не откроют. Он вошел в кухню, и его теплая улыбка словно обласкала Надю с ног до головы. Он уже не удивлялся Надиной красоте, прелестным формам ее фигуры, которая могла потрясти кого угодно, однако сейчас эта женщина напоминала львицу, восхищавшую своей грациозностью. При виде красных каблучков, изящных ножек, подобных которым он до сих пор не встречал, крутых бедер, тонкой талии и призывно выступающего бюста Оуэн с усилием проглотил комок, застрявший в горле. На гибкой шее поблескивала золотая цепочка, губы чуть улыбались, и в глазах горел таинственный огонь. Оуэн не отрываясь смотрел на жемчуг зубов в обрамлении алых губ.

От подобной красоты ему стало трудно дышать. Дрожащими руками он вручил Наде букет.

— Бог мой, как ты прекрасна, — выдохнул он.

— Спасибо, — Надя прижала цветы к груди. — Как ты думаешь, это платье подойдет для вечера? Ты же не сказал, куда мы отправимся.

У нее было несколько нарядных платьев, купленных в Америке специально для выступлений в кабаре и ночных клубах. Большинство из них она приобрела в магазинчиках, торгующих подержанным товаром.

Один из шкафов в спальне был наполнен вечерними нарядами, но они напоминали о другой жизни и не вызывали у Нади былого восторга.

Оуэн потянул за узелок галстука, чтобы вздохнуть свободней. Скорее он позволит себе отрубить руку, чем предложит ей переменить туалет.

— Ты выглядишь замечательно, — лицемерно произнес он.

Надя склонила голову к цветам.

— Замечательно, — повторил он, видя, что она чуточку смутилась.

— О! — воскликнула она. — Я такая неуклюжая — совсем забыла поблагодарить тебя за цветы, я…

Он приподнял бровь.

— Тебе понравились?

— Конечно. Они очень хороши.

Надя подошла к шкафчику и вынула оттуда небольшой стеклянный графин, наполнила его водой и осторожно поставила туда букет. Один из фиолетовых ирисов выскользнул у нее из пальцев и упал на стол. Она быстро подхватила его и присоединила к остальным. Пристальный, ласковый взгляд Оуэна согревал ее. Она таяла, как шоколадка, оставленная на подоконнике под палящими солнечными лучами.

— А ты готов?

Он был готов ко всему. Пропуская ее вперед, Оуэн заботливо спросил:

— Ты не возьмешь с собой накидку?

— Нет, июльские вечера такие теплые.

Выходя, она выключила свет в доме, на крыльце, а потом направилась к машине. Оуэн благодарил небо, что поездка не сорвалась. Он верил: этот вечер навсегда останется у него в памяти.

Надя вежливо улыбнулась молодому человеку, открывшему дверцу машины, и оглядела солидное здание, около которого они остановились. Большие белые колонны, зеленый навес над парадным входом, широкие окна, журчащий фонтан на лужайке словно приветствовали ее появление. Сердце Нади забилось. Оуэн пригласил ее в самый фешенебельный ресторан города, славившийся своей респектабельностью на пять округов штата. По фронтону шли золотые буквы: «Фоксчейз». Только избранные — богатые финансисты, владельцы компаний, словом сливки общества, — обедали здесь, наслаждаясь изысканными блюдами. К этому обществу принадлежал и Оуэн. Перед ними, склоняясь в низких поклонах, распахивали двери церемонные лакеи.

Надя осматривалась, ожидая, пока Оуэн поставит машину и вернется. На нем был элегантный темно-серый костюм, накрахмаленная рубашка и старомодный полосатый галстук. У него был вид настоящего богача. Бесспорно, он волновал ее воображение.

Оуэн нежно взял Надю под локоть и повел по лестнице к массивной дубовой двери, которую распахнул перед ними молодой человек. Надя, войдя в вестибюль, невольно поежилась.

— Холодно? — заботливо спросил Оуэн.

— Нет. Просто резкая перемена температуры, — сказала она, любуясь роскошным интерьером — высокие потолки, хрустальные люстры, мраморный пол, устланный персидскими коврами. Маленькие деревья в кадках подчеркивали белизну стен.

— Месье Прескотт, рад приветствовать вас, — произнес седовласый человек, поклонившийся сначала Оуэну, потом Наде. — Мадемуазель.

Оуэн растянул в улыбке губы и легко дотронулся до плеча метрдотеля.

— Оставьте, Джордж. Мы хорошо знаем, что вы не очень сильны в французском.

Джордж оглянулся вокруг и, убедившись, что никого из обслуги нет рядом, тихонько сказал:

— Если я не произнесу этой фразы, Тадеуш меня уволит.

— Скажите Тадеушу, чтобы занимался своим делом, а вы займитесь нами. Уберите отсюда всех, кто сидит за столиками, откройте двери и будьте самым толковым управляющим.

Джордж покачал головой.

— Спасибо, мистер Прескотт, но я уже стар, чтобы торчать весь день на ногах да еще в такую погоду. Не скрою, я в восторге от спроектированного вами здания, и мне здесь пока нравится.

Он повел их через вестибюль, пересек зал и усадил за столик около окна, из которого был виден цветник, а еще дальше — поле для гольфа.

Однако Наде земля ее ранчо была намного милее. Там протекал ручей с кристально чистой водой, там луга были усеяны полевыми цветами самых разных оттенков, а вдалеке возвышались горы Смоуки Маунтинз. С какой стати ей восторгаться аккуратно подстриженной и вылизанной площадкой для гольфа, когда дома радовала глаз красота, созданная самой природой!

Она взглянула на Оуэна и в первый раз за вечер почувствовала себя раскованной. Ей понравились и Джордж, и столик, за который он их усадил.

— Именно этим ты и занимаешься? — спросила она.

— Не понимаю, чем?

— Планировкой зданий? Я просто в восторге, что у тебя это так здорово получается.

Сказав это, Надя покраснела до корней волос и отпила из бокала глоток воды. С какой стати, подумала она, я несу эту несусветную чушь?

— Я вам не верю, мисс Кондратович. Ваши слова звучат не очень искренне.

— Вот уж нет. Я не привыкла делать комплименты из вежливости, — нахмурилась Надя.

Ему нравилось ее смущение. Он посмотрел на шею, охваченную золотой цепочкой, и подумал о том, с какого места она начинает краснеть. Может быть, оттуда, где располагаются пышные груди?

— Прошу прощения, сэр.

Оуэн не сразу оторвался от своих мыслей и взглянул на официанта.

— Что? — сердито пробормотал он.

Официант вручил ему темно-красную кожаную папку.

— Я хотел бы предложить список вин, перед тем как будет сделан заказ.

Оуэн взял карту и стал внимательно изучать ее, чтобы скрыть невольно вспыхнувшее раздражение. Никогда еще, придя в ресторан с женщиной, он не чувствовал себя таким зажатым. Боже, ведь он взрослый человек, а не какой-нибудь юнец, впервые пригласивший пообедать подружку. Он захлопнул карту и вручил ее склонившемуся перед ним официанту, заказав бутылку дорогого белого вина.

— Благодарю вас, сэр.

Оуэн проследил взглядом за удалявшимся официантом и посмотрел на Надю.

— Прости, пожалуйста… — Неужели он и сам краснеет? — Тебя устраивает это вино или ты хочешь заказать что-нибудь по своему вкусу?

Черт возьми, куда вдруг исчезли его утонченные манеры?

— Вино замечательное, — сказала Надя и улыбнулась, заметив смущение Оуэна. — Я не большой знаток, к тому же редко пью. Двух бокалов мне достаточно, чтобы вскочить на стол и спеть что-нибудь из репертуара Нейла Даймонда.

Оуэн невольно усмехнулся, представив, как подобное зрелище шокирует половину присутствовавших в зале женщин, а у джентльменов вызовет тайный восторг. Его же правление клуба «Фоксчейз» лишит членского билета. А впрочем, не все ли равно? Он посещал этот ресторан только для того, чтобы время от времени насладиться искусством шеф-повара француза, готовившего изысканнейшие блюда. Кроме того, он встречался здесь с людьми, для которых за изрядные гонорары проектировал дома. Он пригласил сюда Надю, чтобы произвести на нее впечатление, а всей этой публике продемонстрировать свой вкус. Через пару минут он понял, что совершил ошибку — заведение давило своей чопорностью. Надо было повезти ее в ресторан «Белле», гораздо более уютный и к тому же славившийся в округе своими цыплятами на вертеле.

Он поправил галстук.

— Значит, Нейл Даймонд, хм. — Его голос звучал заговорщически, когда он склонился над столом. Почти шепотом Оуэн произнес: — А что ты сделаешь, если выпьешь три бокала?

В отличие от него Надя чувствовала себя здесь более раскованно. Уж если она решилась на эту одну-единственную встречу, то должна получить от нее удовольствие.

— Тогда, — ответила она, широко улыбнувшись, — я переплюну Мадонну.

Громкий смех Оуэна заставил сидевших поблизости повернуть головы в сторону парочки, скрытой от глаз широкими зелеными листьями какого-то растения.

Надя прислонилась к двери и мечтательно посмотрела на ночное небо.

— Благодарю тебя за прекрасный вечер.

Оуэн уперся одной рукой на металлическую скобу над головой девушки, а другой играл завитком черных, как смоль, волос.

— Всегда рад.

Он нежно погладил ее по щеке и заглянул в глаза, где отражались блики тусклого фонаря. Даже при его слабом свете было видно, как она привлекательна.

— Как ты относишься к тому, чтобы и завтра пообедать вместе?

Надя попыталась отвернуться, но он удержал ее.

— Увы, не получится.

— А послезавтра?

— Оставь, пожалуйста, Оуэн. — Надя отрицательно покачала головой.

— Ну почему же? — настаивал он, наморщив лоб.

— Не следует заканчивать этот вечер спорами. — Она глубоко вздохнула, стараясь успокоить взволнованное сердце. — Ты замечательный, Оуэн, и мне было очень хорошо сегодня.

— Однако?..

— Честно говоря, я не должна была принимать твое приглашение. Считала, что поступаю плохо.

— Тогда почему не отказалась?

— Я трижды пыталась это сделать. — Она посмотрела на луну, свет которой серебрил ветви большого дуба. Ее голос был почти не слышен. — И… и не нашла в себе сил.

Он легонько погладил ее по щеке.

— Почему?

— Если откровенно, то потому, что ты мне нравишься. — Она поправила узел его галстука и, собравшись с духом, сказала: — Я больше не могу с тобой встречаться. Для меня это большое испытание.

— Как странно! У тебя никого нет, ты находишь меня привлекательным, прекрасно провела сегодня время, а в итоге не хочешь со мной видеться.

Все это действительно казалось глуповатым, и Надя постаралась объяснить свой отказ иначе.

— Мы не подходим друг другу, Оуэн. Извини меня, но это так.

Он провел рукой по ее волосам, посмотрел на небо и пробормотал что-то вроде молитвы, перед тем как кончиком пальца коснуться ее нижней губы, той самой, которой он любовался весь вечер.

Наде почудилось, что земля уходит у нее из-под ног. Скорее, скорее, торопила она себя, прощайся с ним и беги домой без оглядки. Ноги не слушались, они словно налились свинцом, а все тело обдало жаром. Он стал сильнее, когда Оуэн прижался к ней. Надя чувствовала, что он жаждет поцеловать ее. Его руки, лицо пылали. Она ждала и хотела поцелуя, хотя из последних сил старалась избежать его. Импульсивно Надя подалась вперед.

Оуэн взял в ладони лицо девушки и приблизил свои губы к ее губам. Надя, вскинув руки, обхватила его за шею. Она страстно прильнула к нему, ощущая, как он напрягся. Помимо воли она поцеловала мужчину, призывно касаясь его языка. В один момент из ласкового котенка Оуэн превратился в голодного и требовательного льва. Наде была приятна вспыхнувшая в нем ярость. Они обменивались жгучими поцелуями. Груди Нади налились, стали твердыми, горячая волна охватила бедра, лоно, затуманила глаза. Выпущенные на волю гормоны делали свое дело.

Горячими руками Оуэн все теснее прижимал ее к своему телу. Невольный стон вырвался у Нади, когда нечто твердое уперлось в низ ее живота. Сладостная мука становилась нестерпимой. Страсть, желание бились меж ее ног. Неимоверным усилием воли она оторвалась от него.

— Оуэн?!

Он ласкал ее щеки, губы, ушки, легонько покусывая мягкие мочки, и играл языком с маленькой золотой сережкой.

— Как ты могла сказать, что мы не подходим друг другу?

Надя склонила голову Оуэну на грудь и еле сдерживала подступающие слезы. Под накрахмаленной рубашкой взволнованно и часто билось его сердце. Что она наделала! Зачем отвечала на поцелуи Оуэна! Это лишь все усложняет. Она высвободилась из его рук и взялась за ручку двери.

— Умоляю, Оуэн. Такого не должно было произойти.

— Но произошло же.

Его дыхание было тяжелым, прерывистым, глаза скрывались под опущенными веками.

— Разве ты не чувствовала то же самое, что и я?

Надя не отрывала взгляда от его вздымавшейся груди, в то же время стараясь нащупать защелку двери. Что-то подсказывало ей не отвечать на этот вопрос.

— Я должна идти.

Когда Надя переступила порог кухни, царивший там мрак охватил ее.

Оуэн оперся о дверной косяк, но за ней не пошел.

— Я тебя не оставлю, Надя, — сказал он ей вслед.

Она печально покачала головой.

— Я не собираюсь менять своего решения.

Он приник к закрытой двери и пробормотал:

— Мы еще посмотрим.

Как она могла так ослепнуть и не понять, что произошло между ними? Как она могла так поступить, зная о предупреждении? Следует ли ей обратиться к картам Таро, магическому хрустальному шару или к гаданию по руке? Правда, Оуэна все это теперь не касалось — глубокое чувство уже овладело им. Он еще раз дотронулся до закрытой двери, прежде чем пойти к машине.

Надя услышала шум двигателя и вытерла слезы, стекавшие по щекам. Она не имела права на прощение. Она же знала, что нельзя было этого допустить. Теперь у нее есть только один выход: оборвать их наметившуюся близость немедленно, иначе она может серьезно увлечься Оуэном. А он, джентльмен, не имел права целовать ее с такой страстью.

Она не должна помышлять о воображаемых любовниках и воображаемых желаниях — у нее иная цель. Надя закрыла глаза и постаралась успокоить смятенную душу любимой музыкой. Но… в голове была пустота, никаких признаков мелодии, ни звука. Тишина! Ее мать и София были правы. Музыка исчезла. Оуэн украл ее.

4

При виде открывшейся в его кабинет двери Оуэн собрал бумаги, разложенные на столе. В дверях появилась мясистая физиономия Себастьяна, а сзади выглядывала женская головка.

— Надя?!

Он вскочил на ноги. Она сама пришла к нему! Вот радость!

— Сэр, прошу прощения за вторжение, — произнес обеспокоенный привратник.

— Все в порядке, Себастьян. Мисс Кондратович может приходить ко мне в любое время. Неужели ты забыл об этом?

Привратник служил их семейству более тридцати лет и знал посетителей всех на перечет. А эту девушку увидел впервые в жизни и тут же получил выговор. Величественный Себастьян всегда напоминал Оуэну большую сторожевую собаку, безраздельно преданную тетушке Верне.

Надя посмотрела на каменную физиономию привратника и ободряюще улыбнулась.

— Я одна из вашей футбольной команды. Пасую влево и бегу вправо, — пошутила Надя.

Оуэн хмыкнул, увидев, как Себастьян поклонился Наде.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Нет, спасибо.

Он отпустил привратника и повернулся к молодой женщине, стоявшей поодаль. Длинные волосы ниспадали на плечи, чуть прикрывая зарумянившиеся щеки. По ее виду нельзя было сказать, что она в восторге от встречи.

— Надя?

Она резко подняла голову навстречу Оуэну. На гладком лбу между похожими на стрелы бровями застыла вертикальная морщинка. Она положила обе руки на стол и командным тоном сказала:

— Я требую вернуть ее, и немедленно!

Оуэн растерянно моргнул.

— Что вернуть?

Надя сжала губы и подалась вперед.

— Мою музыку!

За последние пять дней в ее голове не родилось ни одной ноты, ни одной мелодии. Пять дней прошли в сплошном молчании. Она не могла понять, каким образом ему удалось лишить ее главного и любимого занятия. Ведь во время обеда в «Фоксчейзе» музыка звучала, как и позже, по пути домой, даже тогда, когда она рассказывала Оуэну смешные истории из своего детства. И вот он украл ее своим поцелуем.

— Какую музыку?

Она заговорила громче и настойчивей.

— Мою музыку.

Оуэн уселся обратно в кресло.

— У тебя потерялась музыка, и ты полагаешь, что в этом виноват я?

— Я не полагаю, я знаю.

— Когда же она потерялась?

— Она звучала у меня в ушах, когда я ехала с тобой в «Фоксчейз», но после того, как ты привез меня домой, она исчезла.

Он с силой потер лицо ладонями и задумался.

— Не паникуй, Надя. Музыка где-нибудь поблизости. На чем она записана? На кассете? На диске?

Он взялся за телефонную трубку.

— Я позвоню в ресторан и спрошу, не обнаружили ли ее там.

Он стал набирать номер.

— Может быть, ты выронила ее в машине и она закатилась под сиденье? И вообще, какого черта ты таскаешь ее с собой, если она тебе так дорога?

Надя нажала на рычаг телефонного аппарата и взглянула на озадаченную физиономию Оуэна.

— Оставь телефон, Оуэн, — молвила она с тяжелым вздохом. — Музыка не потерялась в ресторане.

Надя подошла к окну и посмотрела на внутренний дворик. Справа виднелся уголок бассейна, чуть в стороне возвышались большие керамические вазы, а дальше, за решетчатой оградой, располагался теннисный корт. Дом Оуэна был больше, чем ресторан «Фоксчейз», и походил скорее на загородный особняк. Она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза.

— Музыка была в голове, — почти по слогам произнесла Надя.

— Если она была в голове, то каким образом ты могла потерять ее?

— Это-то мне и хочется выяснить.

Она повернулась и пожала плечами. За минувшие пять дней ничего не изменилось. Эни дважды ломал забор в загоне, ее отцу и дяде Рупе предложили два выгодных заказа, но потом сделка так и не состоялась, а в нынешнее утро мать сказала, что Микола уже два дня нигде не видели. Радостным было только одно сообщение — о том, что две ее песни уже переведены и записаны. Обычно на перевод уходило много времени. Другая трудность заключалась в том, чтобы слова сочетались с мелодией. Надя торопилась выполнить условия контракта, ведь деньги, полученные по нему, должны были пойти на покупку подержанного трактора, а также на приобретение двух маток для Эни. И все это могло сорваться из-за того, что она не в состоянии сочинить последнюю песню, которую надо закончить до октября.

— Почему ты думаешь, что именно я — причина потери?

— Потому что музыка звучала до тех пор, пока ты не поцеловал меня.

Физиономия Оуэна расплылась в широкой улыбке, а глаза заблестели от восторга.

— Значит, своим поцелуем я извлек из тебя музыку?

Надя возмутилась, увидев плотское выражение его глаз. Он не должен смотреть так, будто хочет ее объятий. Подбородок девушки дрогнул, когда Оуэн встал с кресла.

— Могу сказать только, — произнесла она, испугавшись его приближения, — что она звучала перед тем, как ты поцеловал меня.

— Меня еще никто не обвинял в подобном, — Оуэн старался говорить серьезно.

— Это была не просто музыка, Оуэн. Это было все мое состояние, — прерывающимся голосом произнесла Надя. — Музыка поддерживала не только меня, но и всю нашу семью.

Веселое выражение сошло с лица Оуэна. Она не шутила. Ее будущее автора и исполнительницы детских песен действительно оказалось под угрозой. Он приблизился к Наде и взял за руку.

— Прости, мне ужасно неприятно, что мой поцелуй вызвал такую реакцию. Странно, мы не ходили с тобой на танцы, не бывали в кино, не любовались звездами на ночном небе. Мы только обедали и беседовали не больше двух часов, перед тем как я поцеловал тебя.

Она посмотрела на руки Оуэна и покачала головой. Ее рука по сравнению с лапой Оуэна была маленькой и беспомощной. И вдруг Надя подумала: а что, если позволить Оуэну оказать ей материальную поддержку? Нет, на это она не пойдет. Надя отняла руку и чуть отпрянула.

Она передернула плечами и удивилась собственной глупости. Оуэн бедром привалился к краю стола и попытался найти хоть какое-то объяснение случившемуся.

— Может быть, ты потеряла писательское вдохновение?

— Я не писательница, Оуэн. Я композитор. Я слышу музыку. Будь все нормально, я могла бы стоять здесь и слышать музыку.

— Что, и кабинет издает какие-то звуки?

Надя оглядела просторную комнату.

— Видишь деревянные, полированные панели? — произнесла она, указывая на стены, на высокие, до потолка, книжные шкафы. — Они напевают мне. Солнечные лучи, проникая в твой кабинет через стеклянные двери, наполняют его светом и неслышной музыкой. Этот стол говорит о твоем присутствии, а бумаги и чертежи — о том, над чем ты работаешь. — Ее рука безжизненно упала. — Все здесь должно звучать, петь или исполнять для меня серенаду.

— А не трудно различать все эти непохожие звуки?

— Совсем нет, — выдохнула она, видя, как он посерьезнел. — Все убранство этого помещения — декорация. Стены, книги, стол, даже шторы поют каждый на свой лад, сливаясь в единую мелодию, в симфонию всех этих вещей.

Оуэн оглядел кабинет. Он никогда не думал, что предметы могут звучать.

— А что ты слышишь сейчас? — с любопытством спросил он.

Надя попыталась сосредоточиться. Она прижала руки к груди и закрыла глаза.

— Увы, ничего не слышу, кроме твоего голоса, — сказала она, медленно открывая глаза и смахивая слезы со щеки.

Он не мог безучастно видеть такое горе и, стараясь быть нежным и заботливым, прижал Надю к себе.

— Не волнуйся, мы отыщем твою музыку.

Подчиняясь его силе, Надя не сопротивлялась. Она устала, была напугана и, зажмурившись, уткнулась в плечо Оуэна. Холодная ткань сорочки успокоила жар разгоряченной щеки, а запах его одеколона, слегка отдававший лимоном, защекотал ноздри. Может быть, с помощью Оуэна ей удастся восстановить утраченную способность слышать музыку? Оуэн действительно необычный человек. Теперь ему стало ясно, о какой музыке она толковала. Надя теснее прижалась к его плечу и вздохнула.

Сильные пальцы бережно поглаживали ее спину, волосы, руки. Всхлипывания Нади отзывались щемящей болью в сердце Оуэна. Ведь ей пришлось переломить себя, думал он, набраться смелости, чтобы прийти и потребовать вернуть музыку. Он был бы рад сделать это, если бы только знал, что от него требуется. Оуэн нежно приподнял ее лицо за подбородок и внимательно вгляделся в черные грустные глаза. Уголки его губ дрогнули.

— Ты уверена, что мой поцелуй лишил тебя музыки?

— Уверена? И да и нет. Но это единственное, что хоть как-то объясняет случившееся. — Она откинула голову и поднесла руки к глазам. — Если не это, то что же?

Он усмехнулся.

— Мне следует снова поцеловать тебя. Как ты думаешь, музыка вернется?

Надя оттолкнула его.

— Откуда я знаю?

Объятия Оуэна окрепли.

— Мы могли бы попробовать снова.

Надя окинула взглядом кабинет.

— Попробовать снова что?

— Поцеловаться.

Одной рукой он держал ее за талию.

— Один поцелуй, Надя. Это так просто. — Указательным пальцем он провел по ее нижней губе. — Разве это повредит?

Не рехнулся ли он? Первый поцелуй отнял у нее музыку, а второй может лишить души.

— Не знаю, Оуэн. Это может стать опасным.

Большие черные глаза с мольбой уставились на него.

— Опасным? Вполне вероятно.

Он почти наверняка знал, чем грозит ему поцелуй: он может потерять рассудок. Аромат Нади, который Оуэн ощутил пять дней назад, как наваждение преследовал его, когда он ложился в свою одинокую постель. Но если поцелуй способен отнять музыку, то вдруг он и возвратит ее?

Оуэн вгляделся в манящий рот Нади.

— Почему бы нам не попробовать? — спросил он.

Надя кончиком языка облизала вдруг пересохшие губы. Может, он и впрямь прав? Она посмотрела на чувственные губы Оуэна и вспомнила, какой у них вкус, пьянящий, одурманивающий. Когда она произнесла: «А почему бы нет?» — ее уста чуть приоткрылись.

Оуэн воспринял ее слова как разрешение и склонил голову. Обняв Надю, он приблизил свои губы к ее губам. Поцелуй получился легким, воздушным, как прикосновение летнего ветерка.

— Слышишь что-нибудь? — спросил он, отстраняясь.

Надя обвила его шею руками.

— Это не такой поцелуй, как в тот вечер. — Она прильнула к нему. — Попробуй снова!

Оуэна не пришлось уговаривать дважды. Он с жадностью впился в ее губы, а руки, как стальные тиски, сжали Надю в объятиях. Небывалое по остроте желание пронзило его, жаром обдав тело. Оуэн уперся спиной о стол и чуть раздвинул ноги, чтобы Надя еще отчетливей поняла, как он хочет ее.

Кончик его языка то и дело касался ее губ, словно просил разрешения проникнуть внутрь. Когда она приоткрыла рот, он со стоном ворвался туда, сразу ощутив движение ее языка. Это был не его поцелуй, это был их поцелуй. Каждый был опален страстным желанием.

Ее пальцы подрагивали, когда она гладила щеки, плечи Оуэна. Его словно захлестнула мощная волна страсти, которую еще больше возбуждал исходивший от Нади аромат — аромат свежего воздуха, солнца и полевых цветов. Одной рукой он ласкал ее чудесные черные волосы, а другой прижимал Надю к себе, чтобы она чувствовала его мужскую силу, скрытую за джинсовой тканью. Оуэну показалось, что пришел его последний час, когда Надя провела рукой по его животу, опускаясь все ниже и ниже.

— Ты что-нибудь слышишь сейчас? — спросил он, зная, что внутри у него бушует пламя, извергается вулкан, крутятся кометы и перемещается земля.

Надя нехотя оторвалась от Оуэна. Она отчетливо слышала, как часто и гулко бьется его сердце, словно птица, стремящаяся взлететь. С каждым ударом к голове приливала и приливала кровь, но музыки она не слышала. Поцелуй не помог. Надя закрыла глаза и покачала головой.

— Ничего не слышу, — прошептала она.

Сердце Оуэна готово было выпрыгнуть из груди. Он вновь обнял Надю и прошептал:

— Мне хочется попробовать еще. — На губах у него появилась улыбка, когда он почувствовал, как дрогнули от беззвучного смеха ее плечи. — Черт возьми, если ты пожелаешь, я готов провести таким образом всю ночь.

За свою жертвенность он был вознагражден только тем, что Надя уперлась в него локтем.

— Ты испорченный человек, — пробормотала она, отбросив с глаз прядь волос. — А я-то думала, ты настоящий джентльмен.

Он поднял руки вверх, словно сдаваясь.

— Я действительно джентльмен. Если не веришь, спроси у тетки, она скажет, какая кровь течет в моих жилах.

Надя стала приводить в порядок свою одежду. Ну вот, поморщилась она, снова я позволила зайти так далеко. А ведь сама согласилась на поцелуй.

— Не знаю, что думает твоя тетка, а по мне что кровь, что вода — все едино, все жидкое и течет. — Она расправила складки на блузке.

Оуэн усмехнулся.

— Помнишь, есть выражение: не будите спящую собаку? — Он приподнял бровь и подмигнул. — Меня приучили быть настоящим джентльменом, и ты удивишься моей мужской мощи.

Надя украдкой взглянула на его джинсы: да, мощь была потрясающа! Кровь бросилась ей в виски, когда она услышала, как он поцокал языком. Надя покраснела, словно маков цвет, увидев в его глазах голодные огоньки, и быстро отвернулась.

— Может быть, это не так уж и плохо, — помимо своей воли бросила она.

— Это совсем неплохо, — ответил он, подходя к столу. — Я думаю, мы смогли бы устроиться здесь.

Она нахмурила брови и уперлась руками в бедра.

— А я думаю, что у тебя мозги набекрень.

Его громкий смех эхом прокатился по кабинету.

— Мне так не кажется, Надя. — Он посмотрел на джинсы и ухарски улыбнулся. — Я-то уж знаю.

— Мне, наверное, послышалось, что ты назвал себя джентльменом?

— Я не из тех, кто афиширует это.

Надя вспыхнула.

— Прости, пожалуйста. — Она провела носком туфли по толстому ковру, проследив, как изменилось направление ворсинок.

Оуэн прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Не расстраивайся, Надя. Стоит проще относиться к вещам. — Он сел и попытался расслабиться. — Разве не ясно, что твоя музыка исчезла, когда я был с тобой? И разве не логично, что мне следует присутствовать рядом, когда музыка вернется?

— Ничего логичного в этом нет, Оуэн. — Она сделала несколько шагов к окну и посмотрела на аккуратно подстриженную лужайку. — Сколько женщин обвиняло тебя в том, что своим поцелуем ты лишил их возможности слушать музыку?

— Должен признать, Надя, ты первая. — Он откинулся на стуле и заложил руки за голову.

— А сколько музыкантш ты целовал? — вдруг спросила Надя.

— И здесь ты первая. — Он поднял глаза к потолку. — Хотя погоди, я целовал Сьюзи Рейнольдс, когда учился в седьмом классе, а она играла на пианино.

— И после твоего поцелуя она продолжала играть?

— Боюсь, что да. — Он положил ноги на стол и оглядел Надю, освещенную солнцем, льющимся из окна. — Когда ты точно заметила, что перестала слышать музыку?

— Сразу же как вошла в дом и закрыла дверь.

— А когда музыка звучала в последний раз?

— Когда я стояла на крыльце. — Надя вспомнила: это случилось в то самое время, когда она сказала ему, что им лучше не встречаться.

— Надо определить точку.

— Какую точку?

— Ту самую точку отсчета, после которой я стал виновником исчезновения музыки. — Он сбросил ноги со стола и встал. — Каким-то образом я замешан в том, что музыка перестала звучать.

— Но поцелуй не дал результатов.

— Может, мы сделали что-то не так, — ответил он, вглядываясь в огорченное лицо Нади. — Нам, наверное, стоит снова поцеловаться на крыльце на сытый желудок.

— А может, и не поцелуй виноват, а что-то другое, — тихо сказала Надя. — Она отвернулась, стараясь скрыть слезы, выступившие на глазах. По всему видно, что ее визит к нему был ошибкой.

Оуэн подошел и ласково прикоснулся к ее руке.

— Вероятно, ты права. Тут не в поцелуе дело. Причина кроется в чем-то другом.

Его пальцы гладили шелковистую кожу.

— Мне очень хочется помочь тебе отыскать музыку.

— Как?

— Не знаю. Нам следует поработать над этим вместе. — Он легонько тронул темные круги под ее глазами. — Во-первых, ты должна хорошенько выспаться.

— Но больше всего я нуждаюсь в музыке.

Она не знала, как выглядит, хотя в доме было зеркало.

— Боюсь, ты нуждаешься в отдыхе. Может быть, музыка уже витает где-то рядом, а ты слишком измучена, чтобы ее услышать. — Он нежно поглаживал волосы Нади и время от времени массировал мышцы ее шеи. — Ты когда-нибудь слышала о долине Хидден?

Она наклонила голову вперед, подчиняясь магическим прикосновениям его пальцев, снимавших напряжение.

— Это что, название салата?

— Нет, — хмыкнул Оуэн. — Долина Хидден — это место в десяти милях от города. О нем знают не все, а тот, кто знает, помалкивает. Долина — настоящий райский уголок. Там звонкие ручьи, есть маленький водопад, всегда голубое небо и зеленая трава.

— Как заманчиво это звучит.

— Там и впрямь замечательно. — Он в последний раз провел пальцами по ее шее. — Я приготовлю корзинку для пикника, и мы отправимся туда.

— Минутку, — пробормотала Надя и быстро повернулась. — Разве я обещала тебе поехать? — Ей не понравилось выражение его глаз. — У меня невпроворот дел на ранчо.

— Но ты же сама говорила, что музыка для тебя главное?

Надя прикусила губу.

— Если я поеду с тобой в долину, разве музыка вернется?

— А почему бы и нет?

Она задумалась. Может быть, действительно музыка снова зазвучит в ушах, если она окажется с Оуэном в этом райском уголке? Она отдавала себе отчет в том, что по своему положению ей далеко до Оуэна. Да, он был ей приятен, но сейчас, с исчезновением музыки, могла ли она рисковать и отказываться от встречи? Что, если он прав и только с его помощью она вернет себе музыку? К тому же она достаточно опытная женщина и умеет владеть собой. Несколько часов, проведенных с ним при соблюдении определенных правил приличия, не принесут вреда.

— Если я и поеду, то из дружеского расположения к тебе, и только, — твердо сказала она.

Оуэн кивнул и улыбнулся.

— У меня только один вопрос.

— Какой же?

— Что ты больше любишь: жареных цыплят или болонские сэндвичи?

Надя удивленно посмотрела на две машины, стоявшие чуть в стороне от дороги, и взяла из рук Оуэна одеяло.

— Ты говорил, что только горстка людей знает это место, — сказала она.

Оуэн вытащил из багажника тяжелую корзину со снедью и захлопнул крышку.

— Не волнуйся, людей мы не встретим. Здесь более ста акров леса и лугов.

— У меня ранчо занимает большую площадь и то каждый раз, когда я оглядываюсь, то обязательно кого-нибудь замечаю.

— Могу себе представить, — буркнул Оуэн.

Надя склонилась над низко прибитой доской, на которой было написано: «Прохода нет».

— Кто владеет всем этим?

— Мы.

Он приподнял доску, чтобы Надя пролезла под ней.

— Что значит — мы?

— Разве ты не налогоплательщица?

— Даже более того. — Она озиралась с любопытством.

Лес густо зарос высокими соснами, а воздух был напоен ароматом хвои. Тропинка, по которой зашагал Оуэн, едва заметно вилась в траве. Воздух здесь был более прохладным, чем в городе, и еще хранил свежесть прошедшего ночью дождя.

— Так эта земля — собственность местных властей?

— Они выкупили ее и превратили в парк еще в семидесятые годы.

Он взял Надю за руку и помог переступить через поваленное дерево.

— Нам пока везет. Они еще не явились сюда вырубать лес, устраивать автостоянку и прокладывать асфальтированные дороги.

Он усмехнулся и махнул в сторону убегавшей вдаль тропинки, освещенной солнечными лучами, которые проникали сквозь ветви деревьев.

— Другими словами, природа здесь пока почти девственная.

Надя сделала несколько шагов и замерла в восторге — это ли не настоящий рай?

— Тебе нравится?

Она ничего не ответила и с грустью почувствовала, как ей не хватает музыки. Оуэн потянул Надю за руку.

— Я становлюсь здесь сентиментальным, — сказал он, ведя спутницу сквозь высокую траву к рощице. — Давай шагай быстрее. Самое лучшее место для пикника на другой стороне долины.

Надя с трудом разогнула спину.

— Не могу поверить, что в корзине была только еда. Кажется, ты пригласил на пикник и борцов сумо.

— Еще пять минут назад, когда я вытащил оттуда пару шоколадных пирожных, ты не жаловалась, — сказал он, усмехаясь.

Закончив извлекать из корзины разные разности, Оуэн отбросил ее в сторону. Сейчас Надя выглядела отдохнувшей. Она подставила лицо солнцу и с удовольствием шевелила пальцами ног, высунувшихся из-под одеяла. Оуэн не только был счастлив провести время с Надей, но и радовался тому, что под глазами у нее исчезли тени, которые он заметил еще в кабинете. Ему очень хотелось услышать, что к Наде вернулась музыка. Если бы так случилось, она бы забыла обо всем на свете.

Честно говоря, он был не против добавить свое имя к имени этой хрупкой странницы, но не торопил события, хотя ему стукнуло тридцать три и он умел по достоинству оценить хорошее. Надя была заботливой, воспитанной, вероятно, любвеобильной и удивительно сексуальной. Оуэн обладал такими же качествами, поэтому их отношения вызывали у него робкую надежду. Что касается его тетки, то эта добросердечная женщина продолжала любить племянника, хотя он давно вырос из юношеского возраста. Оуэн всегда мечтал о куче собственных детей, но для этого ему следовало жениться.

Он повернулся к Наде. Она лежала на боку, подложив руку под голову. Глаза, которые еще недавно светились желанием, были полузакрыты, а на губах застыла сонная улыбка. Оуэн внимательно поглядел на нее, потом вытащил из кармана монету и положил ее между ними на одеяле.

— Даю цент за твои мысли.

Надя улыбнулась.

— Неужели они так дешево стоят?

— Это зависит от того, о чем ты думаешь. — Он небрежно засунул монету в карман.

— Я думаю о тебе, — ответила она, тронув пальцами его губы. Под солнечными лучами она разомлела. Казалось, еще чуть-чуть, и она растает.

— Угу, — произнес он, вынимая другую монету. — Тогда эта перекрывает значение первой. Так?

Она подбросила серебряный дайм и прижала его к щеке.

— Вот эта будет получше. — Она закрыла глаза и задумалась. — Я все гадаю, почему тебя женщины до сих пор не защипали?

— До сих пор не защипали?

— Ну, конечно. Привели бы тебя к алтарю, подарили двух-трех малышей, завели бы собаку и заставили тебя оплачивать их счета дантистам.

— Знаешь, Надя, есть выражение «уцепиться за кого-либо», а не «защипать».

Он сорвал травинку и покрутил ее в пальцах.

— Ты что же, веришь, что меня ждет богатый улов?

— Большой улов сулит постепенность. Ты будешь грандиозным мужем. И вообще, почему ты не женишься?

Он посмотрел на Надю. Вид у нее был сонный.

— Порядочная женщина никогда не уцепится за меня.

— Хм. — Она чуть кивнула, не открывая глаз, и пробормотала: — Может быть, она должна вместо этого защипать тебя.

Оуэн хмыкнул. Сейчас они обсуждали тему, которая безмерно волновала весь Кроу Хед. Однако Надя заснула. Разве ее не трогало, что он был самым завидным холостяком во всей западной части штата? Проклятье, по его сведениям, это беспокоило и другую половину штата, а тут объявилась женщина, выражавшая к создавшемуся положению явное равнодушие.

Он придвинулся ближе к Наде и нежно погладил ее локон, упавший на лицо. Потом прикоснулся к уху. Она выглядела как ангел — нежная и невинная. Длинные темные ресницы почти касались щек, а на полуоткрытых губах, казалось, задремала легкая улыбка.

Растянувшись рядом с Надей на одеяле, он следил за солнечными зайчиками, игравшими на ее лице. Оуэн подумал: а как он будет чувствовать себя, просыпаясь рядом с этой женщиной из месяца в месяц, из года в год?

5

Надя вздохнула и потерла лицо. Что-то нарушило ее сон. Когда жужжащее насекомое снова село на нос, она выпятила нижнюю губу, сделала сильный выдох и широко открыла глаза. Темно-карие, под цвет шоколада глаза уставились на нее. Это были глаза Оуэна. Надя могла узнать их где угодно.

Она прищурилась: солнце уже проделало половину своего пути.

— О Боже! Почему ты не разбудил меня?! — Она быстро встала и посмотрела на человека, который продолжал лежать на одеяле.

— Ты помнишь, что говорила во сне?

— Конечно нет! — Она пригладила волосы и поправила блузку. — А разве я что-то говорила?

— Хм. — Он пощекотал ее травинкой. Оуэн выглядел так, словно узнал какой-то секрет. Надя не могла догадаться, что он имел в виду.

— Так и не понял большинство твоих слов, — сказал он.

— Неужели я что-то бормотала? — Она старалась вспомнить, что ей снилось.

Перед тем как посмотреть на Надю, он покусал травинку.

— Нет, ты не бормотала. — Ироническая улыбка тронула его губы. — Ты что-то отчетливо произносила на незнакомом языке.

— По-русски?

Он отрицательно покачал головой.

— Или на немецком?

— Нет.

— На польском? Чешском? Или словацком?

Оуэн вопросительно взирал на нее.

— На скольких языках ты можешь говорить?

— Бегло? — Она подняла глаза к небу. — Я клюю бегло на всех этих языках.

— Что ты делаешь?

Он хихикнул и чуть пошевелился. Надя еле расслышала его слова.

— Так не выражаются. Нужно хотя бы сказать: я болтаю.

От его замечания она нахмурилась. Для нее английский был одним из самых трудных языков, однако до сих пор она не сомневалась, что правильно изъясняется на нем.

— Вместе с английским я говорю на восьми языках.

Оуэн присвистнул.

— Ого, в каком университете ты училась?

Сам он целых четыре года зубрил испанский и тем не мене здорово подзабыл его. В Кроу Хеде не очень-то им пользовались.

— Мне не пришлось заниматься в университетах, — смутилась Надя, увидев восторженный взгляд Оуэна. — Я только прошла проверочные испытания два года назад в Нью-Йорке, а времени на учебу в колледже так и не нашла.

— Тогда откуда ты знаешь столько языков? — удивился Оуэн.

— Когда живешь в России, тебе просто необходимо знать русский.

— Ты жила в России? — Он еще ни разу не встречал человека из этой страны.

— Не только там. И в Польше, в Чехословакии, Венгрии, Австрии, Германии, Болгарии, Югославии — и это не все.

— Не все?

— Моей семье пришлось поездить. — Она пожала плечами. — Когда кто-нибудь спрашивает меня, где я росла, я отвечаю — в Европе. Это проще, чем перечислять названия разных государств.

— Но где же был твой дом?

— Мой дом — это мой табор. Табор и кибитка. Мы жили и переезжали в ней из страны в страну. — Она нагнулась и сорвала клевер. Этот день для нее не слишком удачный — у цветка было всего три листика. — Мы же цыгане — ромала, Оуэн, и очень отличаемся от обычной американской семьи.

— Что же заставило тебя покинуть Европу и перебраться в Америку?

— Там было так тревожно. — Она задумчиво посмотрела вдаль, на вершины гор, над которыми проплывали белые пушистые облака. — Я устала: всюду, куда бы мы ни приезжали, люди считали, что если ты не за них, то против них. А мы мечтали только об одном — чтобы нас оставили в покое.

Оуэн сел и придвинулся к Наде. О Боже! Что ей довелось испытать в лучшие годы — годы молодости. Он обнял ее за плечи и тихонько привлек к себе.

— Ну, теперь ты в безопасности.

Она покорно прижалась к нему и закрыла глаза, словно спасаясь от страшных видений прошлого. Двадцать три года, проведенных в Европе, почти четырехлетние страхи в Америке за оставшуюся вдали семью, были живы в ее памяти. Наде пришлось много вынести, чтобы перетащить всех родственников сюда. Они отказывались ехать до тех пор, пока не собрались все вместе. Целых четыре года Надю не покидала тревога — она не знала, в какой стране они находились. Редкие телефонные переговоры, новости, передаваемые по Си-эн-эн, журналистские репортажи из горячих точек мало что могли ей сообщить. В Европе было слишком много горячих точек за минувшие четыре года.

— Почему ты выбрала Америку, а не поехала, скажем, в Канаду или… или в Шотландию?

— Потому, что здесь можно чувствовать себя как дома. — Она посмотрела на него долгим взглядом. — Когда мне было восемь лет, я пошла в школу в Германии и прозанималась там шесть месяцев. Нас учила американка, которая была замужем за военным, служившим в этой стране. Она часто рассказывала интересные истории о Толедо в штате Огайо. Из них я поняла, что она безумно влюблена в Америку. — Надя усмехнулась. — Учительница настолько поразила мое воображение, что я стала постоянно думать о том, как бы попасть сюда.

Теплая рука Оуэна погладила Надину щеку. Он широко улыбнулся.

— Как здорово, — сказал он, — что эта училка была не из Парижа или Лондона.

Он не мог оторвать обжигающего взгляда от алых губ. Надя покраснела. Оба находились в опасной близости друг к другу. Чтобы избежать нежелательного для нее развития событий, она отодвинулась от мужчины и стала любоваться красивым пейзажем. Оуэн был прав: они не увидят тех, кто появился здесь на двух машинах.

— Так где же водопад, о котором ты говорил? — Она видела вдалеке только мостик через ручей — два ствола, переброшенных с берега на берег.

— Если хочешь забраться к нему, мы вернемся к машине.

Он покосился на ее смуглые точеные ноги. Ах, эти ноги! Лучше бы они находились меж его ног, чем топали по лесу.

— Что-то не понимаю, о чем ты. Что значит забраться?

— Мы должны подняться вон на ту гору, — сказал он, указывая рукой на восток.

Надя выглядела такой обиженной, что он засомневался, захочет ли она идти.

— Там, дружок, не гора, а холм.

— Это часть гор Смоуки Маунтинз, значит, это гора.

Она фыркнула и потянулась за сандалиями. Они совсем не подходили для того, чтобы таскаться по лесу. Но когда она пришла к Оуэну утром, о пикнике не было и речи.

— Если бы ты видел Альпы, — хмыкнула она, — ты бы не называл это горами.

Через час Надя изменила свое мнение. Либо это действительно были горы, либо она была не в форме. При каждом шаге икры ног сводило судорогой от усталости, одежда взмокла и прилипла к телу. Но Надя держалась и не спрашивала, как долго еще идти.

Оуэн оглянулся и в восхищении покачал головой. Либо Надя была сверхвыносливой женщиной, либо в ней была заложена сила горной козы. Он часто проходил по этой тропе и каждый раз убеждал себя больше здесь не появляться.

— Уже совсем близко, — подбодрил он ее.

Надя откинула со лба влажную прядь волос и заставила себя двигаться дальше. Стоит остановиться, как она просто рухнет от изнеможения, и тогда не видать ей водопада. Она через силу улыбнулась.

Оуэн перебросил корзину из руки в руку и продолжал перешагивать через поваленные стволы деревьев. Возможно, ему не следовало быть столь любезным и забирать у Нади одеяло. Она выглядела значительно свежее, чем он сам. Оуэн замер.

— Я его слышу, — крикнул он.

— Слышишь что? — сама Надя могла уловить только частое биение своего сердца и чириканье птиц.

— Водопад слышу.

Он подождал ее, схватил за руку и устремился к тому месту, откуда доносился неумолчный шум.

— Неужели ты его не слышишь?

Надя была в таком состоянии, что не услыхала бы рева Ниагарского водопада, даже стоя рядом с ним.

— Я ничего… не слышу. — Она автоматически двигалась за Оуэном, пока не наткнулась на ветку.

— Подожди! Я слышу!

Чистый звук низвергавшейся с вершины воды придал ей сил. Здорово! Они пришли. Она даже не засмеялась и лишь ускорила шаги.

Оуэн, как и Надя, почувствовал второе дыхание, стал энергично взбираться на гору и остановился только тогда, когда они оказались на свободном от леса месте.

У него, как это бывало и прежде, захватило дух от величественного вида. Водопад долины Хидден был действительно поразительным зрелищем. Тонны воды срывались с пятнадцатиметровой высоты. И справа и слева водопад окружали вековые сосны, росшие меж огромными гранитными глыбами. Внизу вода пузырилась, словно кипела, а дальше шла спокойная, переливавшаяся, как атлас, прохладная и манящая гладь.

— А внизу глубоко?

Оуэн обернулся и посмотрел на Надю. Она стояла у края естественного бассейна и, не отрываясь, любовалась мощным потоком.

— Около берега метр или два, а на середине почти четыре метра.

— И всюду камни?

— Кое-где встречаются, но в основном дно гладкое.

Он подошел к ней ближе. Никогда еще не случалось ему приходить сюда с женщиной. Он был уверен, что красота водопада произведет на Надю сильное впечатление и она надолго запомнит перекинувшуюся над ним радугу.

— Думаю, что здесь водятся неплохие рыбешки.

Надя улыбнулась и вытащила из кармана шортов пакетик с жевательной резинкой.

— Подержи, пожалуйста.

Оуэн уставился на зеленую обертку, очутившуюся в ладони.

— Зачем?

Он оглянулся на Надю в тот самый момент, когда она прыгнула в воду. Он снова посмотрел на пакетик, а затем на Надины сандалии, лежавшие на берегу. Он и не заметил, когда она их сбросила.

Однако где же она? Пора бы ей появиться на поверхности. Черт возьми, он даже не знал, умеет ли Надя плавать. Оуэн, не отрываясь, глядел на водную гладь, а затем как одержимый отшвырнул от себя и корзинку, и пакетик. Даже если она умеет нырять, это еще не значит, что она умеет плавать. А если валун сорвется сверху и упадет в бассейн? Ведь так уже случилось однажды, когда он купался.

Он уже был готов скинуть кеды, когда ее голова показалась на противоположной стороне бассейна.

— Ты забыл предупредить, что вода здесь холодная, — прокричала она, стараясь перекрыть гул водопада.

— Тебе не следовало так опрометчиво поступать, — тоже повысил голос он, снимая кеды.

— Почему?

— Здесь небезопасно.

Она засмеялась и отбросила с лица мокрые волосы.

— Ты же сказал, что дно гладкое, камней нет. — Надя поплыла на спине. — Прости, Оуэн. Я просто не могла удержаться. Мне так давно не приходилось купаться на природе. — Она шлепнула ногой по воде и подставила лицо солнцу. — Может быть, мне удастся отыскать на ранчо подземный источник и устроить у себя плавательный бассейн.

— А не проще соорудить искусственный? — поинтересовался Оуэн.

Увидев ее подрагивающие груди, он как голодный, проглотил слюну. Надя не сняла с себя блузку и из-за этого казалась еще более сексуальной. Он оглядел ее с головы до кончиков розовых пальцев.

— С какой стати бултыхаться в химии? Хлор сушит кожу и разъедает глаза.

— Значит, ты предпочитаешь плавать вместе с рыбами?

Оуэна не отпускала мысль, что Надя резко отличается от тех женщин, с которыми он раньше встречался.

— В любое время и с любыми рыбами, лишь бы не кусались.

Она перевернулась и нырнула. Вновь оказавшись на поверхности, Надя энергично замотала головой, стряхивая с волос воду. В руке она держала голыш — темно-зеленый с черными прожилками камешек. Она подплыла ближе и передала его Оуэну.

— Положи рядом с резинкой.

— Сувенир?

— Нет.

Она спустила блузку, оставив плечи и шею открытыми.

— Один из моих двоюродных братьев собирает коллекцию камней. — Она пригладила влажные волосы. — Ты не хочешь поплавать?

— Тебе просто в шортах и блузке, а джинсы — неподходящий костюм для купания.

Надя пожала плечами и отплыла на середину.

— Так снимай их.

После восхождения он был таким же потным, как и Надя. Однако ее предложение показалось ему не очень приемлемым. Неужели она серьезно предлагает ему окунуться в холодную воду нагишом?

— Может, ты искупаешься голышом? Я смотреть не буду.

Надя перестала плыть. Ее глаза сузились, когда она взглянула на тело Оуэна. Она готова поспорить, что у него под джинсами нижнее белье. Уважающий себя джентльмен не может не носить его. Она улыбнулась.

— Уверена, что у тебя под джинсами нет ничего такого, чего я раньше не видела.

От ее слов Оуэн нахмурился, а она улыбнулась еще шире.

— У меня же четверо братьев.

Он скривил губы.

— Так ты не возражаешь?

Он никогда еще не плавал совсем нагим, что ж это будет первый опыт.

Оуэн посмотрел на воду и не смог припомнить никого из знакомых, плавающих так, как Надя. Если бы на ней оказались все семейные драгоценности, то как знать, какой опасности они бы здесь подверглись. Ему бы не хотелось также, чтобы какая-нибудь жадная черепаха проглотила будущее поколение Прескоттов.

Надя сделала несколько взмахов руками и остановилась, наблюдая за Оуэном.

— Я не заметила здесь особо крупных рыб, — проговорила она. — Если бы они были голодными, то, поверь, обязательно укусили бы.

Пальцы Оуэна застыли на поясе джинсов. Она будто читала его мысли.

— А в России есть ведьмы? — ухмыльнулся он.

— Ведьмы? — хихикнула Надя, вновь принимаясь грести. — Если ты веришь сказкам, то тогда в России уйма ведьм.

Он стянул через голову рубашку и бросил ее рядом с кедами.

— Не сомневаюсь, что с твоим приездом они все оказались в Америке.

Надя с любопытством оглядела его фигуру, залюбовалась широкими плечами, мощной грудью, поросшей мелкими кудряшками, плоским животом. Взор молодой женщины остановился на пальцах, расстегивающих молнию.

— В Европе не считается комплиментом, когда кого-нибудь называют ведьмой, — сообщила она.

Ей не забыть деревенских жителей, которые кричали вслед это слово, к которому добавлялись «воровка», «попрошайка» и прочие оскорбления. Но день был слишком хорош, чтобы обижаться.

— В Америке значение этого слова зависит от того, какой смысл в него вкладывают. — Оуэн освободился от джинсов и стал снимать носки.

— А какой смысл в него вкладываешь ты? — спросила Надя. Ей было безразлично, стоит ли он перед ней в нижнем белье или без него.

— Ты прочла мои мысли, — сказал он, бросая носки на джинсы.

— Многие недовольны моей теткой Сашей за то, что она угадывает чужие мысли, но она клянется, будто по глазам видит, что люди думают и как намерены поступить. — Теперь Надя внимательно посмотрела на Оуэна. Полосатые трусики свидетельствовали о том, что он с уважением отнесся к ее скромности. — Однако никто не упрекал меня в том, что я читаю чужие мысли. Может, ты просто не способен определить, о чем каждый из нас думает. Может, мы просто думаем сейчас об одном и том же.

Оуэн с разбега кинулся в воду и, вынырнув в полуметре от Нади, зафыркал.

— А ты все же ведьма!

— Почему? — Ей очень не нравилось это слово, вызывавшее самые неприятные воспоминания.

Он брызнулся, стараясь угодить Наде в лицо.

— Ты колдунья, ты чаровница, ты прелестница, — сказал он, очутившись совсем рядом и завершив свою тираду поцелуем. Нежное прикосновение заставило Надю забыть, что она находится в воде. Они оба, слившись в поцелуе, погрузились почти на дно и только через минуту всплыли на поверхность. В ее глазах искрился смех. Надя оттолкнула Оуэна и обрызгала его.

— Ой, ты опасен, — проговорила она. Они же могли захлебнуться и утонуть. Оуэн хмыкнул и вытер лицо. — Ты думал, я ведьма?

— Ты очаровательная ведьмочка.

Расстояние между ними увеличилось. Конечно же, любовные объятия на глубине выглядели глупо. Они должны оставаться только друзьями, но Оуэн упорно стремился к большему.

Он смущенно посмотрел на Надю.

— В последний раз постараюсь доплыть до того валуна, — сказал он, указывая на большой камень на противоположном берегу. — А потом придется еще тащить корзинку до машины.

Надя тоже взглянула на валун, а потом на Оуэна.

— Как, готов? Тогда поплыли.

Она энергично заработала руками, оставляя после себя пенистый след. Надя плыла быстрее Оуэна, который безуспешно старался догнать ее.

Надя следила за тем, как машина Оуэна медленно приближается к дому. Отправляясь в долину Хидден, они оставили ее машину у сарая, а Надя пересела к Оуэну. Кто-то, наверное отец или один из дядьев, зажег фонарь над крыльцом. Она провела почти весь день с Оуэном и только теперь представила, как волновалась семья из-за ее долгого отсутствия.

По пути домой она отказалась зайти в ресторан, стесняясь своей измятой одежды. Правда, шорты и блузка высохли, но напоминали жеваную бумагу. Тогда Оуэн решил остановиться у придорожного кафе и принес ей сочный гамбургер, жареную картошку и стаканчик кофе. Они, как голодные волки, в одну секунду проглотили еду. Возвращаясь, Надя и Оуэн рассказывали друг другу смешные случаи из их юности. Особенно отличился Оуэн. Он принадлежал к самому влиятельному и зажиточному семейству в Кроу Хеде и к тому же обладал острым умом. Вероятно, деньги, положение и власть придали ему склонность к авантюризму.

Между тем наступил вечер, вечер прекрасного дня, проведенного с Оуэном. Но тут заботы о ранчо и семье вновь напомнили Наде о себе. Она взглянула на темный дом. Только фонарь гостеприимно светил ей навстречу.

Оуэн остановил машину и осмотрел дворик.

— Должно быть, все в таборе. Скажи, почему только ты поселилась в доме?

— Остальные предпочитают привычную жизнь в таборе.

Они вышли из машины и направились к крыльцу.

— А тебе не нравится таборный быт?

— Я совсем не против традиций. — Она приблизилась к перилам и посмотрела в сторону — холмов, за которыми находился табор. — Однако я не возражаю против ванны, уютной гостиной, водопровода и электричества.

— Но у твоей семьи все это есть. — Он оперся на перила и окинул взглядом ее лицо, пухлые губы, густую копну волос. — Ты же можешь перебраться в один из автовагончиков, что стоят в таборе.

— А что плохого в том, что я обосновалась в благоустроенном доме?

— Но ты ведь отдаляешься от семьи.

А он уже знал, что семья занимает важное место в жизни Нади.

— Родные почти рядом, всего в четверти мили отсюда.

— Скажи, ты счастлива?

Надя скрестила руки на груди и еле внятно проговорила:

— Что ты подразумеваешь под счастьем?

Оуэн почувствовал нотки напряжения в ее голосе и решил не развивать эту тему. По каким-то причинам Надя всегда держалась чуть в стороне от своих близких.

— Иногда в твоих глазах я замечаю грусть, а также тайну, которую ты стараешься скрыть, — задумчиво сказал он.

Надя беспокойно прикусила губу.

— Ты ошибаешься, у меня есть все, чего я хотела. Моя семья в безопасности, живет в свободной стране. Через несколько лет здесь будет лучшее ранчо во всей Северной Каролине, которое прославится своими чистокровными лошадьми. Меня волнует только одно — исчезновение музыки, но как только она вернется, жизнь станет безоблачной.

Оуэн сделал шаг вперед.

— Ну а ты сама?

— А что я?

Она отступила и уперлась спиной в перила.

— Ты счастлива?

Он придвинулся ближе и погладил Надю по щеке. Его жадный взгляд скользил по ее губам. Он склонил голову.

— Ответь мне, Надя. — Его горячее дыхание опалило ее. — Ответь, что сделает тебя счастливой?

Он коснулся ее губами, когда Надя чуть приоткрыла рот, уклоняясь от его ласки.

И все же Оуэн почувствовал, как нежные руки обняли его за шею, а ее грудь прижалась к его груди. Он поцеловал Надю. Кончик языка проник сквозь зубы. Он вдыхал в себя аромат ее тела. Мысли о том, чтобы сделать Надю счастливой, вылетели у него из головы. Он хотел только ее тела и чувствовал, что она хочет того же. Оуэн жаждал войти с ней в пустой дом, подняться по лестнице, положить Надю на кровать и любить горячо, страстно, до тех пор пока не иссякнут силы. Оуэн огладил крутые бедра, провел руками по округлым ягодицам и крепко прижал Надю к себе, дав ощутить, как он вожделеет ее. Ему казалось, что снять терзавшее его напряжение он не сможет и за шестьдесят лет.

— Надя! — Он со стоном произнес это имя, оторвавшись от ее губ. Потом ослабил объятия и стал покрывать поцелуями щеки, глаза, шею, на которой трепетала жилка. Оуэн готов был впиться в нее.

— Скажи, — умолял он, задыхаясь, — что сделает тебя счастливой?

Надя, закрыв глаза, безмолвно молилась на русском языке. Только святые слова могли вдохнуть сейчас в нее мужество, веру и силу противостоять ослеплению страстью. Позволив Оуэну войти в дом, быть с ней рядом в кровати, она рискует омрачить свою жизнь. Она была неприступна долгие годы, отвергала многих, у нее не хватало ни сил, ни времени заниматься чем-то иным, кроме семьи и музыки. Может быть, только тогда, когда будет записана пластинка, она найдет возможность для свиданий. Для нее Оуэн оставался опасным человеком, хотя сердце подсказывало совсем другое.

Отпрянув от него, она смогла только вымолвить:

— Возвращение музыки сделает меня счастливой.

6

Оуэн стоял в тени сарая и с благоговейным трепетом наблюдал, как Надя творит заклинания. То, что он видел, не оставляло сомнений: Надя — ведьма. Ее нежный, мелодичный голос был еле слышен, он словно шел из глубины груди, а пальцы ритмично перебирали струны гитары. Оуэн не имел ни малейшего представления, на каком языке произносила Надя слова, но их музыкальность зачаровывала. Удивительно было и то, что она как будто не ведала, что делает. Надя даже не заметила, как он вошел в сарай. Сначала Оуэн подумал, что к ней вернулась музыка, но потом догадался: Надя вновь и вновь повторяла одну и ту же молитву или песню, но только на разных языках.

Он взглянул на жеребца, который спокойно стоял в яслях, повернув морду к хозяйке. Оуэн поразился, с каким вниманием Эни слушал Надину песню. А может, он просто любовался своей госпожой? Как бы там ни было, Оуэн понимал лошадь. Надя сидела на копне сена, одетая в шорты и красно-белую безрукавку. На голове у нее был цветастый платок, туго перехвативший вьющиеся волосы. Когда она на какой-то момент остановилась, Оуэн улыбнулся, увидев, как Надя прикусила нижнюю губу, а потом быстро подтянула к себе инструмент.

Когда она возобновила пение, Оуэн закрыл глаза и погрузился в льющуюся мелодию. Он понял, что Надя работает над своими песенками о зверушках. Особое звучание им придавали слова, произносимые на незнакомых языках. Мышцы у Оуэна затекли, и он осторожно переменил положение. Надя действовала на него возбуждающе. Завидев ее, он весь напрягался, независимо от того, чем она занималась.

В минувший вечер она сказала, что возвращение музыки сделает ее счастливой. Однако в глазах у Нади появилось еще больше таинственности. Да, она хотела его так же сильно, как хотел ее он. Оуэн чувствовал это по тому, как она словно растворялась в его объятиях, как жадно тянулась к его губам, но особенно — по биению ее сердца в тот момент, когда он переставал ее целовать. Но вдруг она становилась холодной, чужой и начинала тосковать по музыке.

Расставаясь с Надей на крыльце, Оуэн обещал, что постарается вернуть ей утраченное. Тогда ему показалось, что она беззвучно молится об обретении любимой музыки. И тут его потрясла одна мысль: Надя значит для него больше, чем просто красивая женщина с прекрасной фигурой. Ему захотелось быть ее рыцарем в сверкающих доспехах, взять Надю на руки и… оказаться с ней в постели. Да, быть романтическим джентльменом с перевозбужденными гормонами — сущее проклятие. Он глубоко вздохнул, возблагодарив небеса за то, что физическое состояние не слишком отражается на его психике, и вышел из тени.

В этот миг Надя смотрела куда-то поверх сарая, перебирая гитарные струны. Когда она увидела Оуэна, то от удивления и неожиданности вскрикнула.

— Я заходил в дом, — извиняющимся тоном сказал он, — но там никого не было.

— Эни любит слушать мои песни, — невпопад ответила Надя. Она собрала разбросанные листки записей и спрятала в голубую папку. — Я думала, если изменю содержание песни, это вдохновит меня. Увы, ничего не получается.

Она окинула взглядом сложенное в сарае сено, ясли, проследила, как пляшут пылинки в лучах солнца, и грустно покачала головой.

Оуэн сел рядом. Этот короткий ответ сказал ему о многом. Она была расстроена и не знала, что делать дальше.

— Та песенка, которую ты пела, тоже должна войти в пластинку?

— Да. Я пробовала найти для нее подходящую концовку.

— Сколько песен ты уже написала?

— Двадцать три.

Оуэн в удивлении уставился на нее.

— Разве этого не достаточно?

— Нет, нужна еще одна. Пластинки для детей отличаются от обычных. Некоторые мои песни совсем простые, и малыши смогут их легко заучить. Другие сложнее. Они словно сказки, и сразу их не запомнить.

— Сколько же времени нужно, чтобы сочинить песню?

— Я работаю над ними почти два года. — Она посмотрела на голубую папку и листочки с переводом «Бесстрашного Бенни» — песенки о страусе, который отказался прятать голову в песок. — Половина была уже готова, когда я подписывала контракт. С тех пор я занята только этим.

— Так тебе нужно сочинить всего одну песню? — Он был потрясен ее настойчивостью и упорством.

Надя положила гитару рядом и облокотилась на копну.

— Это не так легко, как кажется.

— Ты можешь это сделать! Я верю в тебя!

— Спасибо, но ты, кажется, забыл, что я потеряла главное в песне — музыку.

— Импровизируй.

Он извлек соломинку из ее волос и пощекотал хорошенький носик. Надя затрясла головой.

— Ты говоришь так, словно умеешь построить дом без единого кирпича.

Она смахнула соломинки с его джинсов.

— Расскажи лучше, почему ты бьешь баклуши.

— Я же начальник. — Оуэн придвинулся ближе и провел соломинкой по ее обнаженному бедру. — И решил, что мне дозволено провести остаток дня так, как я хочу.

Он рано бросил работу только потому, что страстно желал увидеть Надю. С самого утра он думал о ней, о ее горячих поцелуях и о том, что влюблен в нее без памяти.

Она вырвала соломинку из рук Оуэна.

— Знаешь, ты поступил просто замечательно.

Он взял новую соломинку и пощекотал ею уголок Надиного рта.

— Нет, ты не права. То, что я сделал, пустяки. А вот то, что собираюсь сделать, будет действительно замечательно.

Он впился в нее жадными глазами.

— И что же замечательного ты сделаешь?

— Поцелую тебя.

Она внимательно посмотрела на его губы.

— Ты считаешь, что это будет замечательно?

Он склонился и, глядя в черные озера ее глаз, прошептал:

— Ну скажи мне…

Она, как и прежде, обняла его за шею и улыбнулась при виде готового впиться в нее рта. Потом кончиком языка легонько коснулась его чувственных губ, которыми он сначала прихватил, а потом вобрал в себя ее губы.

Наде хотелось броситься в омут страсти, но в то же время она старалась не потерять контроль над собой. Зачем сопротивляться нежности Оуэна, которой он столь щедро ее одаривал? Ведь он обладал всеми достоинствами мужчины и даже более того. Однако для Нади он представлял потенциальную угрозу. Подобные ему мужчины не стремятся к устойчивой жизни с такими девушками, как она. Надя сожгла свои мосты еще в Нью-Йорке, и теперь ей приходится расплачиваться за многое.

С тихим стоном она крепче обхватила его за шею и с необычайной горячностью поцеловала Оуэна. Надя чувствовала, как трепещет его напряженное тело, как он пытается теснее прижаться к ней и превратить сеновал в постель. Она отвечала на его поцелуи, расслабляясь и открываясь, как бутон под солнечными лучами.

Слегка освободившись из его объятий, Надя нежно погладила ему щеку, ощутив, будто ток пробежал от ее ладони к сердцу. А рука Оуэна стала медленно опускаться с ее головы до шеи, скользнула по пульсирующей артерии, по ключицам и достигла полукружий грудей. Его пальцы дрогнули, коснувшись верхней пуговки на ее блузке.

Надя не могла оставаться безучастной. Целуя его щеки, глаза, шею, она расстегнула рубашку Оуэна и почувствовала ладонями жар его обнаженной спины. Реакция мужчины была намного острее, чем она предполагала. Его тело стало почти таким же горячим, как и во время их купания. Подчиняясь какому-то импульсу, Надя попыталась снять рубашку с Оуэна, чтобы погладить завитки на его груди, дотронуться до каждого участка его мускулистого тела.

Оуэн перестал возиться с пуговками на ее блузке и помог стянуть рубашку. Ласки Нади совсем вскружили ему голову. Еще немного, и он просто задымится от полыхавшего в нем пожара. Губы ее оказались на уровне его груди. Она слегка сжала зубами твердый сосок, и жар его тела стал обжигающим.

Руки Нади прикоснулись к плечам Оуэна, а губы продолжали блуждать по груди. Она слышала, как поет и бьется ее кровь, как обостряется чувствительность каждого нерва, каждой клеточки. Ее груди налились, им стало тесно в лифчике. Надя хотела ощутить Оуэна внутри себя. Только это снимет ужасное напряжение, вызванное его близостью. Она застонала, дотронувшись подушечками пальцев до застежки его джинсов.

Внезапно раздались голоса и шум подъехавшего к сараю грузовика. От неожиданности они оба чуть не задохнулись.

— Кто это? — с усилием выдавил из себя Оуэн.

Надя закрыла глаза и с ужасом прошептала:

— Это мои братья и дядя Рупа.

Оуэн откатился от Нади и начал торопливо напяливать рубашку.

— Они придут сюда?

Она села и стряхнула соломинки с блузки и шортов. Горькая складка обозначилась у ее рта.

— Очень возможно.

Надя посмотрела на Оуэна, дрожащими руками застегивавшего пуговицы. Какие мысли роились в его голове, после того как они разомкнули объятия? Сама она почти не слышала, как подъехал грузовик.

— Вероятно, они привезли лошадь…

— Какую еще лошадь? — Он наконец застегнул рубашку и заправил ее в джинсы. Только сейчас он уловил лошадиное ржание, доносившееся снаружи. Он посмотрел на Эни, который через мгновение заржал в ответ.

— Ты задал хороший вопрос, — сказала Надя и, собрав под платок рассыпавшиеся кудри, направилась к воротам.

Оуэн тоже пригладил волосы, оглядел себя и последовал за ней. Он не поднимал глаз на Надю, зная, что на ее лице появилось такое же выражение, как при сообщении о потере музыки.

Надя вышла наружу в тот самый момент, когда высокий незнакомец торопливо вскочил в кабину трейлера и, даже не закрыв дверцу, сорвался с места на бешеной скорости. По его движениям она поняла, что мужчина явно не в лучшем расположении духа.

Девушка повернулась в сторону загона и увидела там красивую кобылу, молодую, крепкую и, вероятно, стоившую очень дорого. Надя посмотрела на дядю и двух братьев, которые приникли к забору и оживленно обменивались замечаниями. Рупа смеялся и восторженно похлопывал племянников по спинам.

— Ах, как хороша! — вскрикивал он. — Гуляй, гуляй, Виктория Роза.

Надя ощутила дыхание Оуэна и взглянула на его раскрасневшееся лицо. Сердце у нее забилось. Судя по всему, это несносное семейство опять выкинуло противозаконную штуку, учинив кому-нибудь очередную неприятность. На этот раз с четырьмя копытами.

Она прищурилась на животное, которое, без сомнения, было очень красивым.

— А что делает эта Виктория Роза в загоне для Эни? — крикнула она.

— Теперь это ее дом, — сказал Рупа, протягивая лошади кусочек сахара.

— Откуда она взялась?

Надя даже на глаз определила, что эта кобыла ведет свой род от чемпионов.

— Уатт Маршалл только что доставил ее нам.

— Я спрашиваю не об этом.

— Нет ничего проще, — откликнулся Стево, двадцатитрехлетний брат Нади. — Я выиграл ее.

— Выиграл?! — охнула Надя. — Каким же образом ты выиграл ее?

— Тузы, как известно, бьют дам и десятки в любой день.

Оуэн хмыкнул, а Надя сурово сказала:

— Значит, покер. Ты выиграл ее в покер?

По цыганским обычаям ей не следовало вникать в поступки братьев. Но что делать — их постоянно преследовали разные неприятности.

— А что тут плохого? — недовольно сказал Стево. — Играть предложил сам Уатт, а не я.

— Ладно, немедленно отправляйте ее обратно.

— И не собираюсь, она моя. — Стево засмеялся и похлопал себя по карманам. — У меня даже есть бумаги на нее.

Надя растерянно оглянулась и задала первый пришедший на ум вопрос:

— Откуда ты взял деньги на покер?

Стево виновато отвел глаза. Надя взорвалась.

— А где фураж? Я же послала тебя в город именно за ним.

— Мне необходим был разбег.

— Значит, я дала тебе деньги на фураж для Эни, а ты решил на них сыграть?

— Я думал: кто-то должен помочь тебе, Надя. Я же вижу, как ты стараешься для семьи.

— Ты плохо думал. — Она повернулась к Рупе и брату Гибби.

— А вы где были, когда он затеял эту глупую игру?

Оба потупились.

— Не сходи с ума, сестренка, — сказал Стево. — Это была моя идея.

Рупа громко откашлялся.

— Мы ему помогали, Надя.

Теперь пришла очередь краснеть Наде.

— И как же вы ему помогали? Играет только один человек.

— Мы просто стояли в уголке магазина, — вступил в разговор Гибби.

— И что же?

— Проторчали около автомата с содовой целых сорок пять минут: автомат-то из никеля, — улыбнулся Стево, взглянув на дядю и брата. — Они делали вид, что никогда не видели такой штуковины.

Надя обернулась к Оуэну, который корчился от смеха, услышав эту забавную историю, и беспомощно посмотрела на Викторию Розу. Как же ей поступить?

— Вы толкуете мне о том, что теперь у нас две лошади, а корма нет ни для одной из них. Так?

— Не совсем. — Стево посмотрел на Гибби и ухмыльнулся.

— Мы заезжали в фуражный магазин, тот самый, о котором ты нам говорила.

— Так где же корм?

— Его привезут попозже.

— Этот магазин не занимается доставкой нескольких мешков овса…

— Я заказал значительно больше. Виктория Роза — моя лошадь, и мне следует за ней хорошо ухаживать.

— Ладно. Значит, ты сел за карты, чтобы купить на выигрыш корм. Моих денег на два мешка овса не хватало?

— Я выиграл немного больше, чем стоимость двух мешков.

— Что выиграл?

— Конечно, деньги.

Он полез в карман и вытащил пачку купюр.

— Вот они, миленькие зеленые баксы. — Он помахал пачкой. — Их тут много. — Он отдал деньги Наде.

— Ну, хорошо. Я знаю, что ты готов помочь, Стево. Но ты должен делать это честно, а не за игрой в покер.

— Они выиграны честно. Большой Уатт Маршалл думал, что он разденет догола юнцов-иммигрантов. Он так поступал постоянно, собирая игроков в задней комнате своего магазина. Проклятье, он даже позволил мне выиграть две первые партии как приманку. Не моя вина, что я не такой профан.

Надя обернулась к Оуэну в надежде, что он объяснит Стево: играть в покер запрещено.

— Что ты думаешь, Оуэн?

Тот оглядел младшего брата. В городе все знали, что Уатт обыгрывал новичков, но на сей раз удача, по-видимому, изменила ему. Оуэн посмотрел на Викторию Розу и улыбнулся. Эта кобыла была гордостью Уатта. Стево оказался счастливчиком и основательно ободрал Уатта.

— Этот Маршалл действительно играет в карты в помещении своего магазина, — сказал он.

— Не сомневаюсь, но мне интересно, разрешено ли это законом.

Она помахала долларами перед носом Оуэна. Ей совсем не хотелось, чтобы Стево был наказан.

— В этом нет ничего предосудительного. Тот же Уатт мог выиграть у Стево, не моргнув глазом.

— Но это были мои деньги. Я дала их Стево на другие цели, — разгневалась Надя. — А как с лошадью?

— Если у Стево есть на нее документы, то все в порядке.

Он еще раз посмотрел на кобылу и в восхищении поцокал языком.

— Виктория Роза станет королевой ранчо Кондратовичей.

Стево, Гибби и Рупа радостно похлопали Оуэна по плечу и направились в сарай устраивать еще одни ясли рядом с Эни.

Надя перевела взгляд с Оуэна на деньги. Их было не так уж много — две пятидесятидолларовые купюры, а остальные по доллару и пятерке. И все же для Кондратовичей это была большая сумма.

— Ладно. А что мне теперь делать?

Оуэн уставился на ее рот — припухшие губы до сих пор алели от поцелуев.

— Займись южной пашней, — сказал он, — и реши, как с ней быть.

Он подошел к забору. Виктория Роза бегала по загону. Должно быть, Уатт Маршалл не находил себе места от злости и готовился к какой-нибудь гадости. Эта красивая кобыла, его любимица, ценилась на вес золота. Она была достаточно зрелой, чтобы дать потомство к следующей весне.

Надя облокотилась на стойку загона и внимательно наблюдала за Оуэном. Кобыла ее почти не интересовала.

— Как все обернется?

— Уатт Маршалл известен в Кроу Хеде своей грубостью и скверным характером, — сказал он.

Он встал рядом с Надей и вытащил соломинку из черных волос. По ее виду можно было догадаться, что она недавно лежала на сене и с кем-то целовалась.

Да, она была готова ко многому, не появись нежданно-негаданно Виктория Роза. В следующий раз он должен предусмотреть все, чтобы им не помешали.

— Наверное, будут неприятности?

— По закону он вряд ли что сможет сделать.

Он вытащил еще одну соломинку, запутавшуюся в прядях. Ему нравилось это занятие.

— Как ты думаешь, не устроит ли он нам какую-нибудь каверзу?

— Скорее всего попытается выкрасть Викторию Розу. Но поскольку у твоего брата все бумаги на лошадь, шансы у него нулевые. Закон на твоей стороне.

Наде не понравилось выражение глаз Оуэна.

— Он может причинить нам вред?

Ей не приходилось встречаться с мистером Маршаллом, но ему подобных она повидала на своем веку.

— Полагаю, он постарается насолить тебе и твоему семейству.

— Каким образом?

— Возможно, станет распространять по Кроу Хеду разные небылицы о вас. — Оуэн взял ее за руку. — Ты же знаешь, как это бывает. Во всем плохом, что произойдет в городе, обвинят Кондратовичей. А уж Маршалл, конечно, раздует из мухи слона. Возможно, ему даже удастся привлечь на свою сторону кого-нибудь из слабых людишек.

— И это все? — засмеялась Надя.

— А разве недостаточно?

— Оуэн, как ты не понимаешь? Мы же цыгане.

Она встала на цыпочки и поцеловала его в приоткрывшийся от удивления рот.

— Нас всегда укоряют во всех неприятностях. Если у кого-то пропадет из дома вещь, ее обязательно ищут в таборе. Если у кого-то исчезает дочь, значит, кто-то из наших ее похитил. Даже если собака сдохнет, считается, что мы навели порчу на животное.

— Но это же дискриминация!

— Это жизнь, Оуэн.

Она потрепала его волосы, упавшие на лоб.

— Ты можешь себе представить, что еще десять минут назад готов был заняться любовью с отверженной?

Оуэн загадочно улыбнулся, прижав Надю к стойке загона.

— Эта отверженная целуется, как ангел.

— Я вовсе не пытаюсь быть ангелом.

Она капризно выпятила нижнюю пухлую губку. Он прижался к этому розовому лепестку и крепко поцеловал.

— А кто ты, Надя? — Он погладил ее щеку. — Я знаю тебя как талантливого композитора, певицу, прекрасную наездницу, заботливую и нежную тетку, строгую, но справедливую сестру.

Кончиками пальцев он коснулся теней под ее глазами.

— Так что же за женщину я обнимал?

— Она женщина, Оуэн. Просто женщина.

7

Надя сквозь стеклянные двери кабинета Оуэна рассматривала роскошную лужайку перед домом, по которой сновали ее родственницы. Все они, начиная с семилетних девчушек, были одеты в цветастые цыганские платья и все были чрезвычайно заняты. Поблизости от теннисного корта были установлены три ярких шатра, а в центре патио громоздился длинный стол. Дюжина маленьких столиков, скрывавшихся под яркими зонтами, была разбросана по лужайке. Все это скорее напоминало карнавал, нежели ежегодное собрание клуба любителей цветов Кроу Хеда. Что заставило Надю уговорить свое семейство принять участие в этом пышном торжестве?

— Мне кажется, Оуэн, этот вечер не самая хорошая идея.

— Спокойно. — Он стал у нее за спиной и обнял за талию. — Это моя идея. И если мы не сумеем ее как следует осуществить, можете валить все на меня.

— Ты уверен, что все пройдет как надо?

— Тетушка Верна утверждает, что народу здесь набьется, как сельдей в бочке, а она знает, что говорит.

Оуэн нежно поцеловал Надю в завиток на затылке.

— Сейчас она в кухне и сама наблюдает за приготовлениями.

Надя попробовала отстраниться от него.

— Конечно, замечательно, что твоя тетя пригласила мое семейство обслуживать праздник, но боюсь, не всем может понравиться эта затея с гаданиями.

— Глупости, тетушка обожает такие штучки. Наконец, ей будет приятно полюбоваться на злобные гримасы Виолетты Дюбуа. Разве можно представить цыган без их музыки, танцев и гадания? Думаешь, тетка не захочет переплюнуть мисс Виолетту и обойтись одной едой без развлечений?

— А что устроила Виолетта в прошлом году? Приглашала симфонический оркестр?

— Хуже. — Он коснулся губами ее затылка. — Оркестр шотландских волынщиков, который оглушил присутствовавших своим ревом. Бедная Верна приехала домой с дикой головной болью и не могла от нее избавиться целых два дня.

Надя хихикнула.

— Хорошо. Обещаю, что скрипка Густаво успокоит любую головную боль. Но должна предупредить: не все любят узнавать свою судьбу.

— Спокойно. — Он еще раз торопливо поцеловал ее. — Твоя мама и Верна все рассчитали. Во-первых, гадание по руке — это только часть программы, а во-вторых, за него придется платить. Поэтому никто не сможет обвинить Верну в том, что получил плохое предсказание.

— А если оно будет хорошим?

С тех пор, как две недели назад произошло несостоявшееся любовное приключение в сарае, Оуэн практически не покидал ранчо. У него установились дружеские отношения со всеми членами Надиной семьи. Он помог Стево и Рупе вырыть колодец в южной части пастбища и даже устроил ее отца и дядю Юрика на работу в своей строительной компании. Судьба Кондратовичей менялась к лучшему, и все это благодаря Оуэну. Правда, музыка так и не возвращалась к Наде, хотя надежда не оставляла ее.

— Уверен, что хорошее пророчество Верна оценит по достоинству.

Он открыл дверь и легонько вытолкнул Надю в патио. Помимо всего, подумал он, это и ее вечер. Оуэн оглядел три шатра, разбитых у теннисного корта.

— Мне еще никто не предрекал будущее. Как ты считаешь, какое гадание вернее: по руке, по чайному листу или на картах таро?

— Полагаю, ты будешь слишком занят, и у тебя не найдется времени на глупости.

У нее не было никакого желания давать ему подобные советы. Способность черноглазых цыганок предсказывать судьбу делала людей подозрительными. Стоило обронить, что нужно быть осторожнее на дороге, как человек начинал нервничать каждый раз, садясь за руль. Если кто-то из ее родных намекнет, что Оуэн влюблен в красивую цыганку, женится на ней и обзаведется кучей детей, то он будет молиться, чтобы это свершилось. Однако ей не хотелось никаких сложностей именно теперь. Надя даже не предполагала, как станут развиваться их отношения с Оуэном, но путешествие на ложе, устланное розовыми лепестками, было далеко от реальности. Да, его поцелуи заставляют дрожать коленки, но пока для Нади важнее семья, которая нуждалась в ней. А сейчас она вообще мечтала только о том, чтобы этот день не закончился катастрофой. До Оуэна очередь еще не дошла.

— Почему ты не хочешь, чтобы я узнал свою судьбу?

— О! Посмотри. Вот и Елена. — Надя кивнула в ту сторону, откуда появилась сестра. — Пойду к ней. Мы поговорим позже, Оуэн.

Не дожидаясь ответа, она бросилась помогать сестре расставлять стулья вокруг карточного столика.

Оуэн улыбнулся, любуясь ее изящной фигурой. Надя выглядела очень призывно в цветастой юбке, широкими складками спадавшей на щиколотки, в белой крестьянской блузке, которая приоткрывала загорелые плечи, манящие к поцелуям. Он никогда не видел, чтобы на Наде было столько золотых украшений. На каждом пальце красовалось по кольцу, большие серьги оттягивали мочки ушей, на груди сверкало монисто из золотых монет, а руки ближе к локтям обвивали браслеты. Вся родня глядела на нее с любовью. Оуэн заметил, как оттопырилась нижняя губа у Нади в тот момент, когда он заговорил о гадании. Она явно расстроилась. Но почему? Ведь он хотел узнать о своей судьбе, а не о ее.

— Простите, сэр, — произнес Себастьян, неожиданно появившийся рядом. — Требуется ваше присутствие на кухне.

Оуэн еще раз посмотрел на Надю и ее сестер.

— Какая-то проблема, Себастьян?

— Милли грозится уйти, сэр.

— С какой стати?

Милли готовила для них уже более тридцати лет и никогда не затевала разговора об уходе.

— Кажется, она не поладила с миссис Кондратович. Милли не устраивает, как та стряпает.

— Почему не устраивает? — спросил Оуэн, направляясь к кухне в сопровождении Себастьяна.

— Двое из семьи Кондратович и ваша тетя собирают какие-то овощи для салата.

— И что из того?

— Сэр, они собирают их не на огороде, — он округлил глаза и сморщился, — а в цветочной оранжерее.

— О, Ида! Ты должна погадать. — Мейбл Ланстон вытянула вперед свою красную руку. — Видишь эту линию? — Она указала пальцем на ладонь. — Прелестная маленькая цыганочка сказала, что мне предстоит пережить три странные любви.

Оуэн бочком приблизился к пожилым женщинам и посмотрел на свою ладонь. Неужели, только взглянув на нее, можно узнать, сколько влюбленностей тебя ждет? А не следует все-таки пойти к Елене?

— Ха, ха. Значит, именно на это ты потратила целых пять долларов! Насколько я понимаю, ты выходила замуж четыре раза и все по большой любви. Самому Господу известно, что ты венчалась с каждым мужчиной, который хоть однажды обратил на тебя внимание.

Ида положила себе картофельного салата, обнюхала его и только тогда осторожно попробовала. После этого добавила на тарелку еще две большущие ложки.

Мейбл презрительно фыркнула.

— Я категорически отвергаю тот факт, что у меня было лишь четыре мужа. А ты знаешь, что она еще сказала?

Ида посмотрела на Мейбл тяжелым взглядом и принялась за следующее блюдо.

— Она сказала, что сколько я буду жить, столько же мне можно надеяться.

Оуэн поперхнулся и быстро потянулся за стаканом с водой.

— Тебе же восемьдесят один год! Какой дурак тебя захочет?

— Ты просто завидуешь.

— Чему?

— У тебя было только два мужа, а вот Невиль Уолкер в прошлое воскресенье во время мессы делал мне глазки.

Ида разгневанно отвернулась от Мейбл и направилась к другому столу, за которым уже сидели две леди.

Оуэн неприлично громко расхохотался, услышав, как возмущенная Ида пробормотала:

— Ты слепа, как старая крыса, Мейбл. Невиль Уолкер каждое воскресенье подмигивает мне в то время, когда преподобный Ноуленд читает проповедь о телесном грехе.

Оуэн покачал головой и оглядел дворик. Пришли все приглашенные, причем каждый привел еще кучу друзей.

Собрание, организованное тетушкой Верной, имело оглушительный успех. Виолетте придется постараться, чтобы затеять у себя на следующий год нечто подобное. За то время, когда гости начали прибывать, Оуэн видел Надю только дважды, и оба раза она моталась между кухней и буфетом, устроенном в патио. Сейчас он пристально наблюдал за дверью в кухню. Может, пора помочь ей?

Он вошел в кухню и остолбенел. Надя размахивала половником и что-то кричала своей тетке на непонятном языке. А ее мать и другая тетка размахивали ложками и орали в ответ. У Оуэна не было ни малейшего представления о причине разыгравшейся свары, но он возблагодарил судьбу, что ножи на другом конце кухни. Он приблизился к Наде.

— Привет. Поддержка не требуется?

Надя опустила половник и уставилась на женщин.

— Как насчет судейства? — пошутил Оуэн. Надина мать принялась что-то объяснять Оуэну на незнакомом языке.

— По-английски, по-английски, Оленка, русского не учил, — смущенно заулыбался Оуэн.

— Простите, что говорю по-польски, — сказала Оленка, оборачиваясь к дочери. — Оуэн, рассудите нас.

Оуэн растерялся.

— А в чем дело?

Надя закивала головой, вручила Оуэну половник, а затем подняла крышку с огромной кастрюли, булькавшей на плите.

— Скажи-ка нам, здесь достаточно соли?

— Соли? — Он со страхом посмотрел на кастрюлю. — Разве в ней сплошная соль?

— Сначала попробуй! — скомандовала Надя.

Оуэн опять взглянул на кастрюлю, потом на Надю.

— Что, нужно добавить соли? — Он никак не мог уяснить, чего от него хотят, но считал, что критиковать повариху, которую он любит, опасно. А он ее действительно любил.

— Нет, нет, — по-русски закричала Оленка, обращаясь к Наде. — И не старайся подсказать ему свое мнение. Пусть он сам решит.

Надя повернулась к Оуэну.

— Пожалуйста, просто попробуй.

Оуэн почмокал языком, смакуя жаркое. Потом попробовал еще раз, надеясь, что Надя подаст ему какой-нибудь знак, который облегчит его задачу. Знака не было. Он положил половник и произнес:

— Оо… очень вкусно!

— Так нужно ли добавить соли? — настаивала Оленка.

Оуэн отдал половник Наде.

— Ничего не требуется, здесь все в норме.

Он затаил дыхание и ждал, что будет дальше. Надя посмотрела на мать и что-то сказала. Фраза, судя по тону, могла означать только одно: «А я что говорила?» Через мгновение Надя бросилась к нему и несколько раз поцеловала в щеку.

Оуэн застыл на месте. Впервые Надя выразила свои чувства в присутствии родственников. Правда, вот уже две недели он надеялся, что это случится. Возможно, в ближайшем будущем ему удастся разгадать тайну, скрытую в ее глазах. Он засмеялся и поцеловал ее в лоб.

— А что бы ты сделала, если бы я сказал, будто соли не хватает?

Она продолжала улыбаться и, вырвавшись из его рук, принялась наполнять опустевшую тарелку сестры Сони.

— Я бы просто сказала: добавьте соли.

Оуэн взглянул на Соню и ужаснулся. Молодая женщина с трудом держалась на ногах. Будь он более догадливым, то потребовал бы немедленно отправить ее в родильный дом: Соня была на последнем месяце беременности. Заметив, с каким удовольствием Соня принялась за еду, Оуэн удивился, что женщины в таком состоянии все же не теряют аппетита.

— Увидимся позже, — заговорщически прошептал он на ухо Наде.

После его ухода Надя долго стояла в дверях, отрешенно уставившись в пространство.

Прежде чем поднять глаза на Оуэна, София долго смотрела в чайную чашку.

— Сказать тебе то, что ты хочешь услышать, или правду?

— Только правду.

— Значит, так. Ты — строитель.

Она опустила чашку на стол.

Оуэн сдержал раздражение. От Софии он ждал большего. Все знали, что он — архитектор и владеет строительной компанией. Оуэн потратил почти половину дня, чтобы решить, какой способ гадания ему больше нравится. Не испытывая ни малейшего стеснения, он останавливался около каждого гостя, которому предсказывали судьбу, и старался определить самый надежный метод. Елена, девятнадцатилетняя сестра Нади, выглядела самой симпатичной, но недостаточно опытной для того, чтобы ответить на интересующие его вопросы. Воля Ионкович, свекровь беременной Сони, предсказывала судьбу на картах таро. Он не хотел иметь дело с картами, иные из которых именовались «Висельник» или «Смерть». Таким образом он выбрал Софию, гадавшую по чайному листу.

— Ты строитель мечты.

Оуэн продолжал морщиться. Конечно, его можно было назвать и так. Каждый дом или иное здание, которое он строил, было воплощением мечты его заказчика.

— Ты мне не веришь? — спросила София.

— Верю, верю, — ответил он, не испытывая никаких иллюзий. Сама Надя призналась ему, что не склонна к семейному занятию предсказывать судьбу. Он и не ждал, что София со своими чайными листьями сможет открыть будущее. Тем не менее ему нравилась ее серьезность.

София откинулась на спинку стула и внимательно смотрела на молодого человека, которому симпатизировала ее племянница.

— Я говорю не о домах и зданиях, — сказала она.

— Тогда о чем же? — Оуэн взглянул на старую фарфоровую чашку, стоявшую перед ним. — Не понимаю, о чем ты толкуешь?

— О тебе. — Она сдернула бархатное покрывало со стола и отпила из стакана немного кока-колы. — Ты хочешь знать о своем деле?

— Зачем мне это? Я свое дело знаю.

— Да, оно будет процветать, — сказала София, улыбнувшись и покачав головой, — потому что у тебя будет много детей и они станут тебе помогать.

Оуэн уставился в чашку.

— Тебе сообщили об этом распаренные в воде чаинки?

— Нет. Сейчас во мне говорит дар прорицания. Я знаю: ты будешь крепко любить своих детей. Ты очень внимателен ко всякому маленькому существу на ранчо.

— А о чем известили тебя чайные листья?

— О том, что ты воплотишь свою мечту о счастье.

— Значит, она сбудется?

— Вот этого не вижу. — Она посмотрела на Оуэна и добавила: — Но мечта эта очень сильная. Она лежит у тебя на сердце.

Оуэн медленно поднялся.

— Спасибо, София.

— Я тебя разочаровала? — Она положила руки на колени. — Наверное, ты ждал, что я пообещаю тебе путешествия, интересные приключения или что-то в этом роде? — Она печально покачала головой. — Прости. Я совсем забыла, что ты гаджо, и по ошибке сказала тебе правду вместо вымысла.

Он взъерошил волосы. Как объяснить Софии, на что он в действительности надеялся?

— Это мне нужно просить у тебя прощения. Я пришел к тебе, чтобы получить более или менее определенный ответ. — Он хмыкнул, словно извиняясь. — Или хотя бы намек, что я на верном пути.

София улыбнулась.

— Твое сердце подскажет, на верном ты пути или нет. Что же касается твоей мечты, — у Софии зазвенели браслеты на руках, — то я не ведаю, каков будет результат. — Она смягчила эти слова улыбкой. — Только тебе по силам осуществить свою мечту.

Оуэн понимающе кивнул.

— Спасибо, София.

Он направился к выходу из шатра. Нужно было освободить место для другого страждущего узнать свою судьбу.

— Оуэн, — тихо окликнула его София.

— Да?

— Желаю счастья твоей мечте.

— Где собирается рожать Соня? — крикнул Оуэн, оглядывая табор. Никто не спешил что-либо предпринять. Не видно ни сумки с вещами, ни встревоженного мужа, нет и взволнованных предстоящим событием родственников.

Даже Надя спокойно помогала разгружать оставшуюся после торжества провизию. Клубная встреча закончилась, в его доме все было приведено в порядок уже несколько часов назад, а взятые напрокат столы, стулья, шатры вывезены.

— Так где же она?

— В своей постели, — ровным голосом сказала Надя. Она взяла бумажный пакет с хлебом и чесноком и направилась к одному из автовагончиков.

— Ее следует отправить в больницу! — воскликнул Оуэн. — Через несколько минут я вернусь сюда с машиной и…

Надя посмотрела на Оуэна и ласково положила руку на плечо своего маленького двоюродного брата.

— Потише, Оуэн. Ты детей испугаешь.

Оуэн взглянул на автовагончик, где, по его предположениям, могла находиться Соня. При мысли о том, как она мучается, у него начались спазмы в желудке.

— Вы что, против родильного дома?

— Нет. Для большинства членов нашего семейства госпиталь — последнее пристанище. Обычно это означает, что надежды больше нет.

— А кто же помогает при родах?

— Те женщины, которые уже рожали. Это моя мама и Саша.

— Значит, твоя мать принимала собственных внуков?

— А кто же еще мог быть на ее месте?

— Ну, хорошо, а как обстоит дело с опытом, соответствующей подготовкой и соблюдением гигиены?

Он со страхом посмотрел на автовагончик. В наступивших сумерках кто-то зажег внутри его свет. Ага, там Соня и собирается рожать.

— Твоя мать и Саша, выходит, повитухи?

— Для наших людей — да. — Заметив его растерянный вид, она улыбнулась. — Спокойно, Оуэн. Роды продлятся недолго.

Оуэн побледнел.

— Слушай, да она трудилась целый день, таскала посуду. Ведь все это могло вызвать раньше времени схватки. Так?

— Нет. Схватки у Сони начались чуть раньше. Мы об этом знали, не спускали с нее глаз и не разрешали носить тяжести.

— Какого черта вы позволили ей работать? — чуть не закричал он снова. Подобное отношение к роженице казалось ему жестоким и бессердечным. Оуэн не понимал, как они могли спокойно взирать на женщину, у которой начинались схватки.

— Она сама того пожелала, — сказала Надя. — То, что сестра помогала в буфете в таком положении, меня не волновало, Оуэн.

Надя закрыла глаза и вздохнула, присев на подножку дядиного грузовика.

— Соня хотела заработать свою долю прибыли. У нее есть колыбель, в которой выросли братья, но в прошлом месяце она углядела подержанную детскую коляску в одном из магазинов.

Надя топнула каблучком и посмотрела на вагончик, где новая жизнь боролась за свое появление в этом мире.

— Я предложила купить коляску, но Соня отказалась. Она считает, что я и так слишком стараюсь для семьи. Соня обладает завидным упрямством Кондратовичей.

Оуэн присел рядом с ней.

— И что мы теперь будем делать?

— Ждать, — просто ответила она, улыбнувшись и взяв Оуэна за руку. — Не волнуйся. Рождение малыша естественно для матери.

— Но что, если… — Он почувствовал, как Надя сжала его руку.

Чуть позже ликующий новоиспеченный отец Густаво появился в дверях, держа что-то завернутое в одеяло. Он поднял сверток и провозгласил:

— Ура! В честь Америки мы назовем ее Либерти!

Он исчез в вагончике мгновенно, как и появился.

Оуэн повернулся к Наде и вытер с ее щек две слезинки, скатившиеся из глаз. Он боялся, что и сам может растрогаться без меры. Голос у него чуточку дрожал. Оуэн прочистил горло перед тем, как задать вопрос.

— Хорошо, тетя Надя, а что мы будем делать теперь?

Она оглядела табор и улыбнулась. Отец и дядья уже готовили выпивку. Пола и София расставляли на столах еду. Кто-то взялся за скрипку и стал наигрывать зажигательную мелодию.

— Теперь, Оуэн, мы соблюдем старую цыганскую традицию.

Она схватила его за руку и потащила к столу.

— Что же это за традиция?

— Традиция такая — мы будем праздновать!

8

Оуэн весь пылал, стоя в темноте ночи. Каждое волнующее движение Надиных бедер вызывало в нем пожар желания. Ее чуть прикрытое тканью тело, игра обнаженных рук быстрее гнали кровь по сосудам, обжигали каждую клеточку. Ее черные волосы были закинуты за спину и развевались, словно флаг, в свете костра. Надя танцевала. Быстрее играла музыка, быстрее кружилась Надя. Ее босые ноги стремительно летали по траве.

Дважды она приближалась к нему, зачаровывая своей мечтательной улыбкой, околдовывая сиянием очей. Он заклинал небо, чтобы ее тело обещало такое же блаженство, как обещали Надины глаза. Иногда в этот день ему казалось, что их отношения изменились: она стала с ним более открытой и ласковой. Случайные поцелуи, которыми она одарила его в кухне, только предвещали начало. Потом весь вечер Надя была рядом с Оуэном, не выпускала его руку, прикасалась к плечу или просто улыбалась.

Сперва он подумал, что Надя просто радуется рождению ребенка, но позже понял, что дело не только в этом. Она вела себя иначе, чем другие Кондратовичи: у тех вино текло рекой, а Надя пригубила лишь один бокал. Оуэн тоже последовал ее примеру. Рассказы о происшествиях и приключениях, об удачах рыбаков, старавшихся перещеголять один другого величиной пойманной рыбы, постепенно иссякли. Наде они нравились, но сама она участия в них не принимала, больше молчала. Даже тогда, когда Надя смеялась над особенно смешными историями, было заметно, что думает она совсем о другом. Оуэну не хотелось уезжать домой, не хотелось оказаться в постели, которая была слишком широка для одного.

Надя, закрыв глаза и широко распахнув руки, кружилась все быстрей и быстрей в ритме сумасшедшей музыки. Отблески костра играли на ее платье, вспыхивали искрами на взметавшихся волосах. Ее округлые груди вздрагивали под блузкой под аккомпанемент звенящего монисто. Ему еще никогда не приходилось видеть такой зажигательный танец. Страсть, желание так и кипели в Наде. Оуэну казалось, что она плясала для него.

Когда прозвучал финальный аккорд, Надя замерла. Густаво медленно опустил скрипку, а девушка склонила голову, тяжело дыша. Оуэн затаил дух и ждал, когда же утихнут аплодисменты.

Надя подняла голову, отыскивая взглядом Оуэна. Сейчас ее глаза еще больше напоминали темные бездонные озера. Беззвучно, словно по воздуху, она прошла по траве и остановилась перед Оуэном.

— Я танцевала для тебя.

Он словно растворился во взгляде ее черных глаз.

— Еще никто никогда не танцевал для меня. — Оуэн нежно и бережно погладил ее разгоряченные щеки. Кожа их была влажной. Надя чувствовала себя, как женщина, которая только что провела бурный час в постели с любовником. — Спасибо. Я навсегда сохраню этот танец в своей памяти.

— Ты понимаешь, что значит, когда женщина танцует для своего избранника?

Оуэн отвел взгляд от пылающих очей Нади, напоминавших два маленьких костра. Надино семейство было занято вином, а Юрик рассказывал очередную забавную историю. Казалось, они забыли о Наде и Оуэне и продолжали празднество. Оуэн пошел в темноту и потянул за собой Надю.

— Значит ли это, что я тебе нравлюсь?

Не отвечая, она прижалась к нему. Легкий ветерок раздувал юбку, которая касалась его ног.

— Это значит, что я хочу тебя.

Она прижала ладони к груди Оуэна, вгляделась в его лицо, но ничего не смогла прочесть на нем — стало слишком темно.

— Ты нужен мне, Оуэн, — ее голос трепетал от желания. — Ты мне нужен больше, чем первый вдох. — Ее руки дрогнули. — Ты мне нужен больше, чем музыка.

Оуэн ногой закрыл за собой дверь и осторожно поставил Надю на пол кухни. Он нес ее четверть мили, отделявшей дом от табора, и все потому, что Надя была босой и не хотелось тратить время на поиски ее сандалий. В эту ночь никто не мог им помешать.

Надя прижималась щекой к груди Оуэна и слушала, как колотится его сердце.

— Я же говорила тебе, что очень тяжелая.

— Ничего, я донес тебя. — Сквозь ткань рубашки он ощущал теплоту ее тела.

— Я боялась, что мы не заберемся на этот последний холм. — Она губами притронулась к жилке, пульсирующей на его шее, вызвав у Оуэна ощущение, похожее на шок.

— Это твоя ошибка, — сказал он, отбросив прядь ее волос, и нежно потерся о смуглую щеку. — Никогда не забавляйся с ухом мужчины, который несет тебя в гору.

В ее глазах заплясали смешинки, когда она взглянула на ухо, которое только что поцеловала.

— Я не могла удержаться.

Она потрепала его за мочку и улыбнулась.

— Меня в первый раз переносят на руках через вершину холма. Оказывается, это очень романтично.

— Что бы ты сказала о романтичности, если бы я уронил тебя?

Надя усмехнулась и снова потерлась о его влажную щеку.

— Мы бы решили, что нам делать, лежа на земле.

Оуэн обнял Надю и выключил свет в кухне. Стало темно, только узкая лунная дорожка вела к лестнице.

— Как ты считаешь, будет ли романтично, если я понесу тебя наверх?

— Не знаю, Оуэн. — Надя опять скользнула губами по его шее. Ей нравилось поддразнивать его. — Если ты не удержишь меня, мы оба сломаем шею.

— Если ты не перестанешь, — он взял ее на руки, — мы никогда не преодолеем ни одной ступеньки.

Надя тихонько хихикнула и положила голову ему на плечо.

— Я даже дышать перестану.

— Думаешь, это поможет? — Он посмотрел в ее улыбающееся лицо. — Подожди, через несколько минут ты у меня запыхаешься, как паровоз. — Он ступил на площадку и остановился.

Надя кивнула головой в сторону одной из дверей. Пальцами она нащупала выключатель. Как только Оуэн опустил ее на пол, вспыхнул свет. Ноги ее коснулись белого прохладного кафеля. Она окинула взглядом комнату: интересно, оценит ли Оуэн ее искусство создания интерьера? Разве она не старалась быть похожей на американку?

Оуэн зажмурился от яркого света, а потом заморгал, осматриваясь. Надя не могла сразу позволить ему войти в ее спальню, и сейчас они очутились в середине белой, сверкавшей чистотой ванной. Все здесь было украшено изображением Микки Мауса, любимого американского героя.

Он был везде: на белых пластиковых занавесках, на ярких красно-черных полотенцах, на двух красных ковриках, покрывавших пол, и даже на большом эмалированном бачке для мусора. На стенах красовались целующиеся Микки и мышка Минни.

Ванная комната поведала Оуэну нечто важное о человеке, жившем в этом доме. У Нади было хорошее чувство юмора, которое позволяло ей легче справляться с повседневными заботами. Увы, она постоянно беспокоилась о своей семье, о своей музыке и о… деньгах. Но что-то подсказывало ей создать ванную «а ля Дисней».

Он внимательно оглядел все вокруг, потом улыбнулся, посмотрев на женщину, стоявшую перед ним.

— Декоратору — мои комплименты.

Она грациозно поклонилась.

— Я уверена, что Уолт Дисней им бы обрадовался.

Оуэн хохотнул и, погладил ее щеку.

— Это относится персонально к тебе.

Она прикрыла дверь, расстегнула пояс на юбке и бросила его на пол, после чего принялась снимать украшения и раскладывать их на керамической полочке.

— Они замечательные, — она вытащила из ушек массивные серьги, — но весят целую тонну.

Мужчина прислонился к двери, наблюдая, как она снимает с себя украшение за украшением. Зрелище возбуждало его. Сейчас она подняла ногу и осторожно разомкнула браслет на щиколотке. Его руки невольно потянулись к Наде, желая помочь, но сильная дрожь свела пальцы.

Надя отошла от полочки и посмотрела на Оуэна, потом через голову стянула блузку и кинула ее в сторону красной корзинки.

— Я целый день возилась на кухне. — Она пробежалась по пуговицам на юбке, и цветастый материал широкими складками упал к ее ногам. — От меня пахнет гуляшом и капустой.

Оуэн чуть не задохнулся. Она стояла перед ним почти обнаженная, только в белом лифчике, сквозь который просвечивали соски, и красных шелковых трусиках, прикрывавших ее женственность.

Она расстегнула лифчик, и глазам Оуэна явились матовые полушария, плотные и нежные. Темные, как сумерки, соски отчетливо выступили вперед. Грациозным движением Надя освободилась от кружевных трусиков, переступила через них, подобрала пальцем и метнула в сторону бельевой корзины. Она продолжала вопросительно поглядывать на Оуэна. Похоже, он едва не потерял сознание. Может быть, она вела себя слишком вызывающе? Может, она плохо знала американских женщин? За четыре года ее жизни в этой стране они показались ей не только слишком откровенными, но иногда просто бесстыдными. Что если Оуэн предпочитает женщин более скромных? Может, ей следовало позволить ему раздеть себя? Но она устала ждать. Она целых две недели искала подходящий случай, чтобы взять на себя инициативу, которую он недостаточно активно проявлял. Будь они прокляты эти манерные джентльмены! Пусть он наконец узнает, что она желает его больше, чем возвращения своей музыки.

Надя кокетливо взглянула на Оуэна перед тем, как забраться в ванну.

— Могу ли я попросить тебя потереть мне спину?

Она отодвинула занавеску и пустила воду.

Оуэн вышел из оцепенения. Она только что сделала замечательное предложение, от которого у него отвалилась челюсть. Надя была не просто красива, она была так прекрасна, что у него захватило дух. Только пластиковый барьер с изображением Микки Мауса отделял его от прелестной наготы Нади. Он сбросил обувь, быстро расстегнул рубашку. Торопись! Здесь, совсем рядом, за этой глупой занавеской — очаровательная смуглая спинка, взывавшая к его помощи. Оуэн отшвырнул в сторону пластик и забрался в ванну.

Надя откинула волосы, упавшие на глаза и посмотрела на Оуэна. Выражение его лица не нуждалось в каких-либо комментариях. Он был отлично сложен — от широких плеч до мускулистых икр. Вода из душа намочила волосы на теле, и капли влаги заискрились у него на груди. Ее взгляд заскользил по плоскому животу и остановился на напряженной плоти, обрамленной темными завитками. Оуэн стоял в ванной, как статуя. Надя отвела восторженный взгляд, изобразила застенчивую улыбку и вручила Оуэну мыло.

Намылив руки, Оуэн стал осторожно обмывать нежную Надину спину. Он проводил ладонями по ее плавным изгибам, по шелковистой коже плеч и крутизне бедер. С каждым поглаживанием желание превращалось в саднящую рану, пока не стало нестерпимым.

Когда руки Оуэна дотронулись до ее грудей, Надя затрепетала, как листок на ветру. Когда его пальцы снова прикоснулись к ним, она выгнула спину, прижимаясь к Оуэну. От его ласк груди сразу стали плотными и тяжелыми, а соски, словно наконечники стрел, уперлись в его ладони. Он минуту-другую помедлил, а затем прошелся намыленной рукой по ее животу, бедрам, по венериному холмику, покрытому мягкой растительностью. Когда пальцы Оуэна скользнули по вратам любви, Надя склонила голову ему на грудь и по-русски прошептала:

— Ну, пожалуйста…

Он усмехнулся уголками губ и вновь взял ее за налитые груди.

— Как только между нами начинаются нежности, ты сразу переходишь на незнакомый мне язык. Я ни слова не понимаю.

Он легонько огладил ее груди и тронул шарики ее сосков.

— Скажи мне по-английски, что ты хочешь?

От наслаждения, сотрясавшего ее тело, Надя прикусила нижнюю губу.

— Тебя, Оуэн. Я хочу тебя.

— Ты собираешься выбираться из ванны? — спросил он, изнывая от желания. Не мог же он заняться любовью в скользкой ванне. Оуэн хотел, чтобы все произошло в подобающем для этого месте и чтобы она навсегда запомнила их первую близость.

Ее груди плотнее прижались к его ладоням, а бедра волнообразно задвигались, еще сильнее возбуждая страсть.

— Я еще не промыла волосы, — задыхаясь произнесла она.

— Твои волосы прекрасны.

Он ополоснул завиток и поцеловал его. Вода придала ее кудрям иссиня-черный цвет. Рассыпавшись, они прикрыли шелковистую грудь.

— Потребуется минута-другая, чтобы промыть их шампунем, — сказал он.

— Я отказываюсь отдаться тебе, чувствуя, что мои волосы еще пахнут капустой.

Он отодвинулся от Нади и потянулся за флаконом, стоявшим на полочке около ванны, вылил на ладонь приличную порцию ароматного шампуня и принялся за Надины волосы.

— Не знаю, как тебе, а по мне капустный запах очень эротичен, — сказал он.

Надя закрыла глаза, подчиняясь Оуэну, который энергично мыл ее волосы.

— Если ты считаешь, что капуста имеет эротический запах, то интересно, как ты отнесешься к запаху борща.

Он взбил у нее на голове густую пену, издававшую свежий аромат яблок.

— Не будем спорить. Теперь ты пахнешь просто изумительно.

Вместе с ней он стал под струи душа. Благоухающий каскад пены обрушился с волос Нади на спину, ягодицы и точеные ножки. Он ополаскивал ее локоны до тех пор, пока не исчезли последние радужные пузырьки.

— Теперь ты больше не пахнешь капустой.

— Чудесно. — Надя взяла кусок мыла и стала намыливать ему грудь. — Наступила моя очередь пытать тебя.

Ее руки опустились вниз. Она улыбнулась, когда пальцы коснулись его лобка.

— Не уверен, что это хорошая идея, — сказал он, придержав ее руку. Но Надя продолжала свое действо, намыливая поросший волосами холмик. Другой рукой она взялась за его плоть. Она торжествующе улыбнулась, когда он, откинув голову, позволил ей надежней ухватиться за нее. Она стала целовать его грудь.

— Что ты говоришь?

У Оуэна перехватило дыхание от движений ее пальцев.

— Я же сказал, что ты ведьма.

Надя оторвалась от его сосков и посмотрела на Оуэна. Улыбка осветила ее лицо.

— Мне начинает нравиться это слово.

Он больше не мог терпеть эту сладкую пытку, резким движением привлек Надю к себе, закрыл воду и выбрался вместе с ней из ванны. Поставив возлюбленную на один из красных ковриков, он накинул на нее полотенце.

— Через минуту ты будешь сухой.

Она кивнула и, намотав на голову тюрбан из одного полотенца, принялась вытираться другим.

Оуэн энергично растер себя.

— У тебя осталось десять секунд.

Толстым махровым полотенцем она водила по животу и ногам. Надя еще не закончила вытирать ступни, как Оуэн схватил ее в объятия и открыл дверь ванной.

— Время!

Надя повисла у него на шее, прижимаясь к теплому, сухому телу.

— Почему ты торопишься?

Заметив его сконфуженный вид, она позволила вынести себя в гостиную, плечом притворив дверь.

— Потому, что я не мог вытерпеть и шестидесяти секунд, наблюдая, как ты вытираешься. Нам предстоит продолжить то, что начали в ванной.

С Надей на руках он прошел по гостиной, в темной спальне нащупал кровать и быстро, но осторожно опустил ее на ложе. Она почувствовала прохладу простыни и теплоту тела Оуэна, которое, как одеяло, накрыло ее.

— Ты прелесть, — пробормотал он, трогая кончиком языка ягодку соска. — Ты настоящая маленькая ведьма.

Надя погладила его спину, сжала ладонями ставшие каменными ягодицы. Под жадными требовательными руками мужчины ноги ее медленно раздвинулись.

— Теперь я убедилась, что это слово звучит как ласка.

Она выгнулась и приподняла бедра, когда его пальцы прикоснулись к влажному обиталищу страсти. Еще немного, и Надя сильнее подалась вперед, навстречу углублявшимся пальцам Оуэна, причинявшим сладкое страдание. Бедра у нее дернулись, когда он убрал руку, оставив ее вздрагивающей.

— Ну, пожалуйста, Оуэн.

Он теснее прижал ее к себе и уперся локтями в матрас, удерживая тело на весу. Все его существо было устремлено к пылающим вратам любви.

— Мне не хочется делать тебе больно…

Она схватила его за бедра и потянула на себя.

— Мне уже больно, Оуэн, больно от того, что ты медлишь. — Ее ноги обвились вокруг спины, призывая Оуэна двигаться. — Избавить меня от этой мучительной боли можешь только ты.

Он легко поцеловал Надю в губы и медленно, медленно, медленно вошел. Ее грот, нежный, будто шелковый изнутри, жадно охватил твердую, чуть пульсирующую плоть. От удовольствия Оуэн застонал, почувствовав, что полностью оказался в пылающем горниле.

— О… о! Надя! Как невыразимо приятно…

Каждой своей клеточкой он ощущал, как шире раздвигается под ним горячее отверстие любви. Он стремился войти туда все глубже и глубже, но, казалось, ему так и не достичь дна. Ее страстность, ее короткие стоны лишали рассудка. Он хотел ее всю, хотел без остатка.

Ноги ее сжались сильней, а ноготки на руках прямо-таки вонзились в спину в тот момент, когда ускорились его движения. Пожар разгорался. Каждый его толчок вызывал у Нади нестерпимое желание, чтобы он входил в нее дальше и дальше. Когда же их тела слились в нечто единое, последовал взрыв. Оуэн почувствовал, как сократились ее внутренние мышцы, тисками сжавшие его плоть. Еще один заключительный толчок, и он присоединился к Наде.

Она лежала в темноте успокоенная, внимая бешеному биению его сердца. Все, что она слышала, читала или некогда испытала сама, не шло ни в какое сравнение с пережитым в эти ночные часы. Ее губы беззвучно произносили только одно имя — Оуэн.

Он приподнялся на локте и губами отвел ее волосы с лица. Только лунный свет проникал в спальню. Оуэн не мог разглядеть черты Нади. Наверное, ей уже тяжело, и он попытался привстать, но Надя еще крепче сжала ноги.

— Не надо.

Ей было приятно чувствовать груз его тела, но еще приятнее ощущать его присутствие в себе.

— Я слишком тяжел?

— Совсем нет. — Она отказывалась разжать ноги, обвившие его спину. — Мне так хорошо.

Он чуть усмехнулся и постарался восстановить нормальное дыхание.

— Я сделаю так, чтобы тебе стало легче.

Оуэн ловко перевернулся вместе с ней и оказался на спине. Надя разомкнула ноги, согнула их в коленях и стала похожа на всадника. Головой она коснулась плеча Оуэна, а одну руку положила на грудь — под ее ладонью гулко билось его сердце.

— Ты замечательная подушка, — сказала она, прижимаясь тесней и закрывая глаза. — Мы прожили длинный, длинный день. — Ее голос перешел в шепот.

Оуэн баюкал в своих объятиях ее теплое тело. Он тихо мучился, оттого что был влажным от пота и любовного сока. Казалось, Надя заснула в таком положении и ни о чем не думала. Конечно, она весь день до заката солнца работала не покладая рук, готовила пищу, потом помогала тетушке на приеме, участвовала в семейном празднике Кондратовичей, откуда они ушли в час ночи, когда веселье было в самом разгаре. Оуэн вспомнил, как Надя танцевала, вызывая в нем страстное желание.

Его руки обвили склоненное тело, кровь запульсировала быстрее, а плоть вновь начала отвердевать.

Почувствовав это, Надя стала плавно покачиваться. Бедра ее пришли в движение. Она полусонно улыбнулась, поддаваясь убыстряющимся толчкам его плоти. Ее горячее дыхание вновь обожгло ему щеки, а губы присосались к мочке уха.

— Надя, — прошептал он, — ты не спишь?

— Ш-ш-ш, — Сотни поцелуев осыпали его лицо и шею. — Если и сплю, то вижу самый чудесный сон и не хочу, чтобы меня будили.

Бедра у нее забились сильнее, а спина изогнулась наподобие арки.

Взгляд Оуэна сосредоточился на ритмично колебавшихся матовых грудях. Руками он обхватил ее бедра, а ртом жадно ловил упругий сосок.

Надя почувствовала нежные, пронзительные уколы его языка и чуточку сползла назад, помогая ему своими волнообразными движениями.

— Надя! — выкрикнул Оуэн, извергая мощный заряд семени. И опять развязка наступила одновременно.

Когда Надя затихла, Оуэн снова принялся баюкать ее, прижимая к своей груди. Немного погодя, уже вздохнув свободнее, он шутливо спросил ее:

— Ты опять спишь?

— Ш-ш-ш!

Он будто видел, как губы у нее растянулись в улыбке.

— Мне только что снился самый необыкновенный сон.

— Ах, ты моя маленькая цыганочка. Ты и вправду ведьмочка. — Он нежно поцеловал ее лоб. — Великолепная, соблазнительная, неутомимая в любви ведьмочка.

Как это ни странно, он еще никому не говорил таких слов. Надя прильнула к нему и улыбнулась.

— Мне определенно нравится это слово.

Она закрыла глаза и деликатно зевнула.

Оуэн прижал ее крепче и сам почувствовал, что засыпает. В тишине ночи, обнявшись, они заснули.

Надя медленно открыла глаза и сразу же зажмурилась от солнечного света, заполнявшего спальню. Она тотчас заметила две вещи: ее накрывала легкая простынка, а под головой вместо груди Оуэна оказалась мягкая подушка. Надя потянула носом. В комнате витал аромат кофе. Она повернула голову и села. В зеркале трюмо отражался Оуэн, одетый только в узкие джинсы, в которых он был прошлым вечером. Оуэн приблизился и освободил на кровати место для подноса с двумя чашками кофе, клубничным джемом и корзиночкой со сдобными булочками, которыми славилась Софи. Надя, перед тем как задать вопрос, горяч ли кофе, потянулась за одной из них.

Оуэн восторженно смотрел на эту поразительную женщину. Она была захватывающе красивой. Волосы волнами спадали на плечи, алые губы припухли, а глаза излучали мистический свет. Он вновь жадно уставился на плотные, кремовые, как топленое молоко, груди и засмеялся, когда Надя торопливо натянула до подбородка простыню.

— Я только что его сварил.

Она покосилась на поднос.

— Ты и булочки сумел испечь?

— Это не я. Ими я не могу гордиться.

Он придвинул поднос к ее коленям, а сам сбросил джинсы и юркнул под простыню.

Надя схватилась за накренившийся поднос.

— Могу я спросить, где ты раздобыл полную корзинку булочек Софии?

— Спрашивай о чем угодно. — Он разломал булочку на две половинки и намазал каждую джемом. Одну вручил Наде. — Твоя тетя их принесла. — Оуэн с удовольствием откусил кусочек и замычал от наслаждения.

Надя взяла свою половинку.

— Когда же это случилось?

— Я сошел вниз сварить кофе. — Он откусил снова. — Вот с кофе вышла заковыка, я смог найти только растворимый, но надеюсь, он подойдет.

— У меня тут только растворимый. — Она посмотрела на Оуэна, который приканчивал булку. — Значит, ты говоришь, что София была на кухне, когда ты спустился туда?

— Нет. — Он разломил еще булочку. — Она постучала, когда я уже был на кухне.

— И ты ей открыл?! Великолепно, просто великолепно! А ты не подумал, чем это тебе грозит и как это будет выглядеть? — Она бросила в него булкой. — Ты ранним утром открываешь дверь в мой дом, да еще полуодетым.

— Но она уже знала, что я здесь.

— Откуда же?

— Очень просто. Моя машина всю ночь стоит около дома.

Он отпил кофе и поднял глаза на Надю. Собственно, он не испугался, когда София постучала. Что ему оставалось? Если не открыть дверь, то представишь себя полным дураком, и Надю — тоже не в лучшем свете. Он решил поступить проще.

Наконец Надя проглотила кусочек булки.

— А что она сказала?

— Она сказала, что ты любишь клубничный джем с булочками. И еще, что ты пьешь кофе со сливками и без сахара.

Он скорчил гримасу, следя за тем, как Надя расправляется с булочкой и облизывает пальцы, испачканные джемом.

— И больше ничего не добавила?

— Кучу всякой всячины.

Он приготовил для Нади еще одну булочку. Его нога потерлась о ее ногу. Он обязательно поблагодарит Софию за внимание и сердечность. Завтрак в постели — это ее идея. Когда она постучала, он искал на кухне кофейник. Оуэн не стал будить Надю — пусть спит, сколько хочет. Ему не нравились темные круги под ее глазами. Когда он открыл дверь, София ворвалась в комнату как торнадо, вытащила поднос, нашла банку растворимого кофе и объяснила, как Надя любит его пить. Появление Софии многое ему облегчило. Какой женщине не нравится, когда ей подают кофе в постель?

— А какого сорта кофе? — Она опустила чашку и доела булочку.

— Не заметил. — Он с трудом сглотнул, когда простыня соскользнула с кровати. Полные груди предстали перед ним во всей их прелести. Он взял поднос, перегнулся через Надю и поставил его на пол. Его палец утонул в вазочке с джемом. — Половину своих слов София произносила на чужом языке. Мне кажется, на русском, — сказал он.

Надя смотрела, как палец, измазанный джемом, нежно прикасается к ее груди, двигаясь к соску, сначала к одному, потом к другому. Затем Оуэн поднял палец ко рту и тщательно облизал.

— Оуэн, что ты делаешь?

— Завтракаю в постели.

Уголки ее губ дрогнули.

— Мы уже позавтракали в постели.

— Вовсе нет. Вот что поднимает аппетит.

Он стал слизывать языком джем на ее груди и сосках, стараясь, чтобы на них не осталось ни одной сладкой капельки.

— Вот это завтрак!

Надя откликнулась на его нежные прикосновения. Руки ее сомкнулись на его шее, и она прошептала:

— Из предложенного меню я предпочитаю только это блюдо.

9

Оуэн взглянул на Надиного отца, лежавшего на больничной койке, и чуть повысил голос.

— Ты должен оставаться в постели до тех пор, пока доктор не разрешит вставать. — Он легонько толкнул Милоша. — И если потребуется тебя связать за непослушание, я сам это сделаю.

— Нет. Я поеду домой, — упрямился Милош.

— Хорошо, но только не сегодня, — Оуэн грустно покачал головой, глядя на старика с симпатией. — Ты же помнишь, что сказал доктор.

— Доктор, смоктор. Что он знает? Он совсем мальчик.

Оуэн подвинул стул ближе к кровати и сел.

— Слушай, Милош. Тебе так трудно смириться с тем, что ты в больнице? Это же необходимо для твоего здоровья.

— Дома мне будет лучше.

Оуэн усмехнулся.

— Ты какой-то твердолобый, Милош.

— То же самое сообщил мне мальчишка-доктор, когда сделал снимок.

Милош скривился и потер голову в том месте, где красовалась огромная шишка.

— Он сказал, что стальная балка могла прошибить мне башку, но она выдержала.

Оуэн помрачнел, быстро встал и подошел к окну. Он не хотел, чтобы Милош заметил, как болезненно исказилось его лицо. Отец женщины, которую он любит, мог погибнуть на строительной площадке, принадлежавшей его компании. Вот уже две недели, как Оуэн и Надя проводили вместе каждую ночь. Он сердцем чувствовал, что они становились все ближе и ближе друг к другу, а теперь вот этот случай, чуть не закончившийся трагедией. Когда он увидел распростертого на земле Милоша, то сам чуть не умер. Как потом объяснять Наде, что ее отец погиб, работая в его компании? Непросто было и набраться сил, позвонить Наде из отделения реанимации и сообщить о происшедшем. Она вместе с матерью должна была с минуты на минуту появиться в больнице.

— Эй, хозяин, — позвал Милош. — Расскажи-ка мне еще раз о «скорой помощи».

Оуэн с трудом оторвался от мысли, как Надя ответила на его телефонный звонок. Он несколько раз повторил, что Милош обязательно поправится, однако по ее тону понял, что она не очень-то верит ему. Оуэн вернулся к кровати Милоша и снова присел.

— Сначала они доставили тебя на «скорой помощи» в это отделение, потом надели на шею специальный твердый воротник — бандаж, дали кислородную маску, положили на носилки и поместили в особую камеру, похожую на мешок для картошки.

Милош взорвался смехом.

— Ну и чудная история!

Оуэн тоже улыбнулся. Ох, как будет обсуждать семейство эту историю с Милошем, сколько в ней появится изменений и дополнений. В конце концов все будет выглядеть так, будто Милош разбился вдребезги, а врачи собрали его по кусочкам, сшили, и он стал как новый.

— Если ты пообещаешь вести себя спокойно и выполнять предписания доктора, я расскажу тебе о парне, который поступил в реанимацию вслед за тобой.

— О том самом, что лежал за желтой занавеской и стонал?

— Именно о нем. Я говорил с его женой в то время, когда делали снимок твоей головы.

Глаза Милоша округлились, а лицо побледнело. Он обвел взглядом палату.

— Он что, помер?

— Нет, нет, — засмеялся Оуэн. — Его уже отпустили домой.

Милош был готов задать следующий вопрос, когда дверь со стуком распахнулась и в палату ураганом влетели Надя с матерью да еще в сопровождении двадцати восьми чад и домочадцев семейства Кондратовичей. Юрик же до сих пор находился на строительной площадке. Оуэн уставился на Соню, которая прижимала к себе новорожденную Либерти. Боже мой! Что тут началось!

Маленькая больница наполнилась шумом, гамом, ревом детей. Ребята постарше выглядели испуганными, а взрослые о чем-то оживленно переговаривались. Оуэн так и не понял, о чем они толковали, потому что спор шел на русском языке. Оуэн покачал головой, удивившись тому, как эта орава сумела прорваться через приемный покой.

Отыскав взглядом Надю и ее мать, он бросился к ним, обнял любимую. Слезы бежали из ее глаз, она даже не пыталась их вытирать.

— Ну чего ты плачешь? Я же сказал, все будет в порядке. — Он посмотрел на Милоша. — Чтобы разбить его голову, потребуется не одна стальная балка.

Надя подняла взор на отца, накрытого одеялом. К нему уже прижалась жена и что-то шептала по-русски. Милош выглядел хоть и побледневшим, но достаточно бодрым.

— Если у него все хорошо, то почему бы не забрать его домой?

— Ушиб был очень сильным, поэтому врачи рекомендуют Милошу остаться здесь на ночь.

Он постарался вывести Надю на свободное место.

— Смотри, — сказал он, — как они шумят. И почему все явились сюда?

— Они пришли посочувствовать отцу.

Надя улыбнулась Милошу, у изголовья которого склонилась Оленка.

— А ты знаешь, сколько посетителей могут одновременно находиться в палате?

— Откуда мне знать? — Надя оглядела палату. Переполох в ней поутих, когда женщины заметили, что Милош не собирается предстать перед Всевышним. Да и мужчины прекратили спор. Только Либерти попискивала в своем одеяльце. — Я только раз была в госпитале, да и то затем, чтобы сказать последнее прости дедушке. — Надя поежилась и прижалась к Оуэну. — Он тогда умер, так и не проснувшись.

— Сожалею, любовь моя.

Он крепче обнял ее и поцеловал в лоб. Ему следовало внимательнее отнестись к словам Нади, сказанным в тот вечер, когда родилась Либерти. Но что это могло изменить? Милошу требовалась неотложная помощь, а кто, кроме врачей, мог оказать ее?

— Твой отец получил травму, Надя, и я сделал все, чтобы облегчить его состояние.

— Знаю, Оуэн. — Она подалась вперед и поцеловала его в щеку. — Спасибо за заботу.

— Он крепкий старый дуб, — засмеялся Оуэн, — и вырастил тебя.

Хоу Картленд, руководитель строительных работ, просунул голову в палату, приветливо помахал рукой Милошу и слегка поклонился шефу, который понял его знак.

— Я скоро вернусь, — сказал Оуэн, целуя Надю и торопясь к выходу.

Надя пробралась к кровати отца и поцеловала его.

— Я еще зайду к тебе, папа. Поправляйся.

Она последовала за Оуэном.

В коридоре стояли он, Хоу Картленд и дядя Юрик, который притиснул к стене какого-то парня. Парень был явно испуган. Мужчины заметили Надю, но не прервали разговор.

— Мне кажется, что это по вине Милоша стальная балка не легла на нужное место, соскользнула и, падая, задела его самого. Думаю, у Милоша нет достаточного опыта, с ним следует расстаться, — внушал Хоу.

Оуэн повернулся к краснорожему парню, которого держал Юрик.

— Теперь ты, Билл.

— Никто не застрахован от травмы, — пролепетал парень.

— Скажи об этом Милошу, — резко произнес Оуэн. — Эта балка ничем не была подстрахована и падала прямо на Джимми Ли. Если бы Милош не оттолкнул Джимми, то его бы мгновенно убило. И слава Богу, что Милош остался жив.

Билл чуть не плакал.

— Никто не застрахован от травмы, — твердил он.

Юрик тряхнул его за рубашку, поднеся к носу огромный кулак.

— Кто это сказал?

— Уатт Маршалл, вот кто. Он же и объяснил, как нужно класть балку. — Билл пытался освободиться из рук Юрика.

— Сколько он тебе заплатил? — прорычал Оуэн.

— Ничего он не платил, — плаксиво затянул парень, когда кулак Юрика почти коснулся его носа. — Он просто списал мой долг. — Кулак отодвинулся. — Я задолжал ему пару сотен, проиграв в прошлом месяце в карты, а вернуть сразу так и не смог.

Оуэн и Надя обменялись взглядами. Они оба знали, что Маршалл постарается сделать какую-нибудь пакость, но не догадывались, какую именно.

— Твой отец — настоящий герой, — сказал Оуэн.

Надя пожала плечами.

— Получить удар стальной балкой еще не значит быть героем. Скорее он оказался в дураках.

— Вот я и собираюсь навестить этого дурака, — произнес Юрик, оттолкнув от себя напуганного Билла.

Оуэн пожал руку Юрику.

— Спасибо, что внес ясность, Юрик. Без тебя мы бы не разобрались в этом прискорбном случае. Пожалуйста, расскажи Милошу, что произошло в действительности. Через минуту я потолкую с ним о компенсации и о наказании виновного.

Оуэн проводил взглядом Юрика, а потом повернулся к Хоу.

— Следите за Биллом, а я пойду сообщу в полицию.

Он взял Надю за руку и направился с ней разыскивать телефон. Она украдкой покосилась на Оуэна.

— Ты в самом деле собираешься туда звонить?

— Эта история могла стоить жизни двум людям, а один из них твой отец.

Около приемного отделения стояли три медицинские сестры, доктор, две Надины тетки и о чем-то спорили. Оуэн с Надей подошли поближе и прислушались к разговору. Медсестры и врач требовали, чтобы в палате Милоша осталось не более двух посетителей, а тетки что-то галдели в ответ, хотя было ясно, что они ни слова не понимают по-английски.

Оуэн засмеялся и потянул Надю.

— Это твое семейство. Хочешь, разбирайся с ними сама или необходимо мое вмешательство?

Надя кивнула, улыбнулась медсестрам и доктору, а затем обратилась на русском языке к своим родственникам.

Оуэн отвел в сторону одну из медсестер и спросил, откуда можно позвонить в полицию. Оказалось, что несчастный случай совсем не несчастный, а его управляющий задержал преступника. Медсестра молча поставила перед ним телефонный аппарат.

Через двадцать минут полиция увезла с собой Билла, а Надя постаралась вывести всех родственников из палаты, где осталась только мать. Надя посмотрела на толпу в вестибюле и засмеялась. Каждая из цыганок занялась здесь привычным делом. Кое-кто принялся предсказывать судьбу пациентам, пришедшим на шум. Елена, например, сидела на полу и гадала по руке пожилому мужчине в инвалидной коляске. Воля устроилась в углу около трех седовласых дам, объясняя им, как избавиться от порчи.

Другие больные с интересом наблюдали за детишками. Особым вниманием пользовалась крошка Либерти. Одна из медсестер развела руками, увидев такую толпу, но Надя ничего не могла поделать.

— Оуэн, я не в силах уговорить маму вернуться домой, — сказала Надя. — Она не хочет трогаться с места.

Оуэн посмотрел на нее, что-то соображая.

— Постараюсь помочь, — сказал он, оставив Надю рядом с ее шумными родственниками. Через пять минут он вернулся. — Все устроено.

— Значит, она уходит с нами?

— Нет, она останется здесь.

— В больнице? — Надя передала двухлетнюю Татьяну в руки ее матери. — Она же не может тут быть, она не больна.

— Я попросил поставить в палате дополнительную койку, так что Оленка проведет эту ночь вместе с отцом.

— И ей позволят?

— Поскольку он в отдельной палате, мать никого не стеснит, а посему правила не будут нарушены.

Он повел Надю к палате, где находился отец.

— Я также договорился, что она пробудет здесь до тех пор, пока Милош не выпишется.

Надя остановилась перед дверью.

— Ты абсолютно уверен, что все будет в порядке?

Он гладил ее по щеке.

— Ты доверяешь мне, Надя?

Она провела пальцами по лицу Оуэна, стирая с него строительную пыль. Он дотронулся до ее волос, взгляд его выражал только одно чувство — любовь.

Как она могла не доверять человеку, который любим? Однако доверяет ли Оуэн ей, если она по-прежнему хранит свою тайну? Тайну, которая, стань она известна, сможет их разлучить. Да, Надя доверяла Оуэну всем сердцем.

Она взяла его ладонь и поднесла к губам.

— Да, Оуэн, я доверяю, скорее, верю тебе.

— Прекрати, — сказала Надя, — щекотно. — Она качнулась. — Ты обещал, что будешь паинькой.

— А я и есть паинька, — Оуэн провел травинкой по ее локтю, потом по узкой загорелой щиколотке. — Если хочешь, проверь мое поведение. — Он потянулся за корзинкой со снедью и вытащил оттуда яблоко. — На прошлой неделе, когда увозил тебя отсюда, я и не думал, как поступать. Просто подставлял под солнце все части своего тела, даже самые интимные. — Он почесал спину.

Надя скрестила ноги и села прямо.

— Хочешь послушать «Капризную Ники» на польском? Ники была резвой обезьянкой и всем причиняла одни неприятности.

Оуэн ухмыльнулся и передразнил ее.

— Я хочу нечто иное.

От его намека у Нади кровь прилила к вискам. Все эти дни его улыбка, горячий взгляд или просто слово оказывали на нее магическое действие. Она оглядела место, где они устроились на пикник. Эни и Виктория Роза мирно паслись в высокой траве среди деревьев. Совсем рядом дремотно журчал ручей, полевые цветы издавали пьянящий аромат. Солнце согревало душу и тело. Это был райский уголок, который они недавно обнаружили на самом краю ранчо. Никто и ничто не могло им здесь помешать: ни Уатт Маршалл, ни близкая дата судебного разбирательства, ни даже музыка и последняя, еще не законченная песня. Как и та тайна, которую она продолжала скрывать от Оуэна.

Пальцы Нади лежали на струнах гитары, однако она не собиралась играть, ей просто хорошо было сидеть рядом с Оуэном и припоминать былое.

— Ты как-то обронил, что хочешь услышать, как звучат разные языки.

Широкая ладонь погладила ей ногу.

— Хочу. — Его палец, словно блуждая, дотронулся до кожи там, где кончались шорты. Он улыбнулся, ощутив, как Надя вздрогнула и напряглась. — Когда мы любим друг друга, ты начинаешь шептать что-то непонятное. Почему?

Он взял из ее рук гитару и положил рядом на одеяло.

— Прости, — пробормотала она смущенно. — Иногда я вдруг забываю, где нахожусь и на каком языке следует говорить.

Однако это было лишь полуправдой. Причина заключалась в том, чтобы скрыть свои истинные чувства. Дважды Надя призналась Оуэну, что любит его, но оба раза сказала это по-русски.

Пальцами одной руки он проник под шорты, а другой взялся за пуговицы ее блузки.

— Не извиняйся. — Он бережно уложил ее на одеяло. — Черт возьми, то, что ты лепечешь мне на ухо на чужих языках, звучит очень эротично. — Оуэн погладил указательным пальцем ее нижнюю губу. — Я по-своему перевожу твои фразы.

Она просунула руку ему под рубашку и погладила теплую спину.

— Да уж, ты можешь.

— Я придумал для тебя маленькую историю. — Он отбросил ее волосы назад, и они черным веером рассыпались по желтому одеялу. — Однажды жила-была старая сова [2] по имени Оуэн…

— Кто, кто?

— Старая сова по имени Оуэн, которая вдруг решила, что может отгадать значение всех слов в мире. — Он приник к Наде долгим поцелуем. — И вот как-то раз дикая цыганская роза вручила сове ключ от всех секретов. И знаешь, что обнаружила сова?

— Нет. А что же?

— Она открыла для себя счастье, настоящее счастье. Когда-нибудь, Надя, ты скажешь мне, что означают твои слова.

Она приблизила к себе его голову и стала горячо целовать. Пусть он не увидит, как из ее глаз полились слезы. Да, она откроет ему свое сердце и позволит себе унестись в прекрасный край, куда может доставить ее только он.

Оуэн медленно повел машину, подъезжая к Надиному дому. Миновал его и направился к тому месту, где стоял табор. Возможно, счастье не обойдет его стороной, и ему удастся снять назревающий конфликт между Надей и ее отцом. И почему именно ему приходится улаживать отношения в Надиной семье? Не потому ли, что ее члены частенько ведут себя как дети?

Он посмотрел на Милоша, который важно сидел в машине рядом с ним, придерживая пузырь со льдом у глаза.

— Ты уверен, что нет необходимости показаться доктору?

— Уверен. Мне нравится, что Оленка порхает вокруг меня, как пушинка.

Оуэн ухмыльнулся.

— Как пушинка, говоришь?

— Да, да, порхает, как пушинка. — Он опустил пузырь со льдом. — Я хочу еще раз поблагодарить тебя, друг, за доброту ко мне. — Он схватил Оуэна за руку, лежавшую на руле и сильно потряс ее. — Сколько долларов я тебе задолжал?

Оуэн постарался быстрее высвободить руку, и машина завиляла.

— О, очень много, дружище. — Он взглянул на приближавшийся табор и расплылся в улыбке, когда увидел Надю, стоявшую у стола в окружении дядей. — Но я говорю не о деньгах, Милош. Я говорю о твоей дочери.

Милош хохотнул.

— Да, да, она очень любезна, но сердце у нее, как твердый орех.

Оуэн улыбнулся.

— Наверное, ты хотел сказать, что у нее воздушное сердце, Милош.

Он притормозил, наблюдая, как семейство бросилось к машине. Слишком поздно удирать от них. По виду Нади, которая обычно улыбалась, он понял, что не избежать какого-то неприятного объяснения.

— Похоже, Милош, сейчас у нее сердце действительно как твердый орех.

Милош хмыкнул, снова приставил пузырь к распухшему глазу, а здоровым подмигнул Оуэну.

— Уж я-то знаю, как укрощать малышку Надю. — Он медленно открыл дверцу и шепнул: — У меня двадцативосьмилетний опыт, друг. Слушай и учись.

С громким оханьем он вылез из машины, представ перед родней. Оуэн следил за выражением лица Нади, которое менялось на глазах: от гнева до сострадания.

Наверняка старый цыган знал, как себя вести. Оуэну было интересно, что произойдет дальше. Он тоже вышел из машины и присоединился к толпе.

— Где ты был, папа? — спросила Надя, вопросительно посмотрев на Оуэна.

— Что с твоим глазом? — запричитала Оленка, бросаясь к мужу и отводя пузырь со льдом от его лица.

— Я был в этой самой Америке, дитя мое, — сказал Милош и успокаивающе улыбнулся жене, которая пришла в ужас при виде глаза, окруженного разноцветным синяком.

Оуэн перехватил Надин взгляд. Любопытно, как Милош будет выкручиваться, подумал он и к сказанному отцом добавил:

— Он был в тюрьме.

— Это там его ударили? — закричала Надя.

— Никто его не бил, он просто был в тюрьме, Надя. Успокойся.

Ему вовсе не хотелось, чтобы она побежала в полицейский участок и устроила скандал шерифу. Оуэн обернулся на притихшего было Милоша.

— Кажется, твой отец зашел к Уатту Маршаллу и поговорил с ним относительно Билла.

— Как ты мог, папа?! — Надя подошла к нему. Стоявшие рядом дяди поглядывали на Милоша с уважением. — И ты решил разобраться с ним, не дожидаясь суда?

— Я уже говорил Оуэну, что не собираюсь жаловаться властям. — Он ткнул пальцем в свою волосатую грудь и торжественно произнес: — Я, Милош Кондратович, свободный человек. Я не позволю каким-то людям в черных платьях указывать мне, что есть правильно и как защищать мою семью!

Надя посмотрела на Оуэна.

— Когда назначено слушание?

— Поскольку твой отец отказался от обвинения, этим делом займется моя компания. Уатт Маршалл должен ответить за то, что натворил. Ведь кто-то мог и погибнуть. Я же далек от мысли освободить его от ответственности. Трагедия может произойти снова.

— Хорошо. — Надя кивнула и обернулась к отцу. — Это, верно, Маршалл так тебя разукрасил?

— Он ударил меня только раз, — проворчал Милош. — И все потому, что этот человек — трус. И он ударил-то, когда я отвернулся.

— Тогда почему ты очутился в тюрьме?

— Потому, что я влепил ему в ответ.

Надя снова посмотрела на Оуэна.

— Они сажают людей в тюрьму только за то, что те защищаются?

— Вовсе нет, — возразил Оуэн. — Твой отец очень сильный человек, а Маршалл… — Он почтительно поклонился старику. — Твой отец уложил его отдыхать и вроде надолго.

— И ты был свидетелем этой заварухи?

— Разумеется нет. Я ничего об этом не знал, пока из тюрьмы мне не позвонил сам Милош. Кажется, он решил, что только я способен вызволить его оттуда.

Надя медленно повернулась к отцу и, упираясь пальцем в его грудь, сказала:

— Как могло…

Милош отмахнулся от пальца, неторопливо обошел машину Оуэна, затем скрестил руки на груди и воскликнул:

— Обращаюсь ко всем! Я желаю сделать заявление.

В таборе установилось полное молчание.

— Мой лучший американский друг Оуэн оказал мне и моей семье огромную услугу, защитил и освободил меня. Я перед ним в долгу и знаю, чем отплатить.

Он оглядел всех своих родственников и убедился, что его слушают внимательно.

— Я, Милош Зурка Кондратович, — забасил он, — отдаю тебе, Оуэн, одно из самых дорогих своих сокровищ, дочь Надю Катрину в жены.

У Оуэна отвалилась челюсть.

Надя, даже не взглянув на Оуэна, продолжала смотреть на отца так, словно в первый раз его увидела. Яркий румянец выступил на ее щеках. Она что-то тихо сказала родителям по-русски, сопровождая свою речь жестами. С каждым словом голос ее становился все громче и громче. Те, кто стоял близко, отошли от Нади на безопасное расстояние. Милош что-то бормотал, пытаясь заглушить ее звонкий голос. Надя закончила выступление явно злой фразой, подбоченилась и испепеляющим взором окинула отца.

Оуэну не понравились ни улыбка, сморщившая лицо Милоша, ни алая краска, залившая щеки его дочери. Почему бы Наде, как и большинству ее родственников, не превратить этот эпизод в шутку? Он попытался воззвать к чувству юмора Нади.

— Что касается меня, — сказал он, — то я отвечу: не согласен.

Надина реакция на его слова была быстрой и гневной. Она топнула ногой, погрозила кулачком и что-то произнесла по-русски. Затем резко повернулась, подняв облачко пыли, и зашагала прочь под удивленными взглядами близких. Оуэн хотел последовать за ней, но Милош его остановил.

— Если тебе дорога жизнь, не трогай ее, пусть сначала остынет. Так-то, мой лучший друг в Америке.

Оуэн крепко пожал Милошу руку и посмотрел в ту сторону, куда направлялась Надя. Она шла не домой, а к тому самому ручью.

— Объясни мне, Милош, почему Надя так разозлилась не на шутку. И кроме того, ты действительно шутил?

— Да, да. Это была шутка, — ответил Милош. — Я давно говорил Наде, что выходить замуж надо по любви. — Он посмотрел на жену и улыбнулся. — Мы хотим, чтобы наши дети имели то, что мы имеем.

— А что так расстроило ее?

— Она очень многое помнит. — Милош грустно покачал головой. — Она помнит подруг, выходивших замуж за нелюбимых или за тех, кого совсем не знали. Такая традиция еще существует у цыган.

Оуэн взъерошил волосы.

— Тогда какого черта ты шутишь по этому поводу?

Милош с гордостью улыбнулся.

— Чтобы она прекратила учить меня, как не попадать в тюрьму. — Оуэн опустил голову. — Брось грустить, мой друг, — сказал Милош и хлопнул Оуэна по спине. — Все прекрасно.

— Как ты можешь так говорить?

— А ты не заметил, как горячо выступала моя дочь?

— Разумеется, заметил. Она была зла, как разгневанная кошка.

— Да, да. Это-то и хорошо. Вот если бы рассмеялась, было бы плохо. Это означало бы, что у нее нет к тебе чувства. Но раз она взвилась, у нее много чувства к тебе, мой американский друг.

Оуэн поскреб подбородок.

— То, что ты сказал, мне неясно.

— Что значит неясно?

— Это… неважно, Милош. — Он двинулся туда, где, по его предположению, находилась Надя. — Дорогой мой цыганский друг, можешь сделать мне одолжение?

— Только скажи какое, и я все сделаю.

— В следующий раз, когда тебя посадят в каталажку, пожалуйста, не звони мне!

10

Надя сидела под деревом и бросала камешки в ручей. Оуэн осторожно раздвинул ветви кустарника и сел рядом.

— Можно?

— Это же свободная страна, — сказала она, даже не взглянув на него, и продолжала меланхолично кидать камешки в журчащий поток.

— Страна, конечно, свободная, однако ты хозяйка этого ранчо.

— Мне принадлежат только две трети земли, остальной владеет компания Прескотт. — Она взялась за новый камешек. — Кто определит, что ты сидишь именно на территории Прескоттов?

— В прошлый раз, Надя, я уже сказал тебе, что не имею никакого отношения к этому банку.

— Но банк носит твое имя?

Он откинулся на локти и вытянул ноги.

— Почему ты споришь со мной? Неужели из-за того, что твой отец позвонил из тюрьмы мне, а не тебе? Или из-за того, что он отпустил неуместную шутку?

Надя обняла руками колени и положила на них голову.

— Прости меня, Оуэн, это не ты виноват, а я. Я просто сошла с ума. — Она посмотрела на бегущий по валунам ручей. — И вовсе не из-за отца. Он волен говорить все, что захочет.

— Тогда из-за чего?

— Из-за того, что приходится сжигать мосты.

Камешек, брошенный ее рукой, с бульканьем ушел под воду. Оуэн внимательно вглядывался в посерьезневшее лицо Нади.

— Какие же мосты тебе приходится сжигать?

— Самые важные для меня. — Она грустно усмехнулась. — Мосты, которые ведут к любви и счастью.

— Пожалуйста, поподробнее.

— В подробности не хочу вдаваться.

— Я думал, ты мне доверяешь.

От слов Оуэна Надя скривилась, как от резкой зубной боли.

— Я доверяю тебе, Оуэн, и не раз это повторяла, — с усилием произнесла она.

— Но этого недостаточно, чтобы поделиться секретами, так?

— Доверие к секретам не имеет отношения. — Надя быстро отвернулась, чтобы он не увидел ее слез. — Мои секреты — это мой стыд. И этот крест я несу сама.

Он нежно прикоснулся к ее щеке, повернув голову Нади к себе. В его улыбке светилась ласка и любовь.

— Некоторые считают, — сказал Оуэн, — что для тяжелой ноши у них широкие плечи.

Надя посмотрела на его мускулы, рельефно выступавшие под рубашкой.

— Они правы, Оуэн. Твои плечи прекрасны. — Она вспомнила, как обнимала их, когда Оуэн нес ее по лестнице той, их первой ночью.

Оуэн чуть слышно хмыкнул.

— Ты не совсем правильно поняла меня, Надя. Я совсем не имел в виду их форму. Я говорил о выносливости. Когда у человека широкие плечи, это еще не означает, что он в состоянии брать на себя решение чужих проблем.

Кончиками пальцев он погладил ее нижнюю губу.

— С какой стати ты должен решать мои проблемы? Я их создала, ты тут ни при чем.

— Когда ты кого-нибудь любишь, то делишь с ним весь груз забот. А я люблю тебя, поэтому позволь и мне помочь тебе.

Его губы коснулись солоноватой от слез щеки.

— Я боюсь.

— Чего?

Она протянула руку и дотронулась до его шершавого подбородка. Он не брился уже второй день. Ей бы следовало чувствовать себя счастливейшей женщиной в Америке, но, увы, так не получалось. Человек, которого она любит, только что сказал самые желанные для женщины слова, а она ничего не могла ответить. Она не в силах говорить ему о любви и в то же время скрывать свою тайну. Оуэн был достоин иной доли.

— Я боюсь потерять тебя.

Он улыбнулся и потерся колючей щекой о ее ладонь.

— Такого не может случиться.

— Откуда у тебя такая уверенность? Ты же не знаешь моего прошлого.

— Конечно, не знаю. Впрочем, у тебя может быть муж.

Он прижал к ее губам палец.

— Муж?! Ты думаешь, что я замужем?! — Она попыталась освободиться. — Неужели у тебя найдутся основания подозревать меня в тайном браке?

Он усмехнулся.

— А почему бы им не быть, любовь моя? Ведь у тебя же есть проблемы. Я только предположил худшую из них. — Он нежно коснулся ее щеки. — Может быть, тебя разыскивает полиция или что-то в этом роде?

— Не говори глупостей!

Однако он был близок к истине. Ее допрашивали. Долго — часы, дни, недели, пока полиция не убедилась, что она ничего не знает. Она сумела противостоять всему, но заплатила за это дорогой ценой.

— Прелестно. Если ты не замужем и тебя не разыскивает полиция, то все остальное ерунда.

— А если это прошлое?

— Какое прошлое?

Его губы совершали путешествие от ее гладкого запястья до впадинки на локтевом сгибе.

— И тебе все равно, что я натворила?

Она поежилась от прикосновения его губ, которые обласкали смуглое плечо и прикусили воротничок блузки. Оуэн поднял голову.

— Постараюсь быть искренним с тобой, любовь моя. Конечно, мне любопытно узнать, что тебя беспокоит, но как бы там ни было, это не изменит моего чувства. — Он легонько толкнул ее на траву. — Мне плевать на твое прошлое, Надя. — Он наклонился над ней и сдул упавший на рот локон. — Меня волнует больше твое будущее. Твое и мое.

— Но…

Он прошептал ей на ухо:

— В Америке «но» означает конец. Таким образом, обсуждение закончено. Если когда-нибудь ты захочешь рассказать мне о своем прошлом, пожалуйста. Я выслушаю тебя с вниманием, но никогда и ни за что не буду тебя осуждать. Прошлое для меня абсолютно не важно.

Надя, закрыв глаза, отдалась прикосновениям его обжигающих губ. Он обещал ей райский день, и она жадно ловила каждую его минуту. И все же Оуэн был не прав. Прошлое — это очень много. Именно оно укрепило ее, сделало более независимой, но оно же украло у нее прежнюю наивность, доверчивость. Оно превратило ее в ту женщину, которой Надя стала сейчас. И однажды Оуэн захочет узнать все, и она ему все расскажет. Тогда прощай, райский день, едва приоткрывшись, дверь в счастье захлопнется.

Она приподнялась, обхватила шею Оуэна и сразу же почувствовала его отклик. Да, он любит ее! Поцелуи Нади становились все горячей и горячей. Она должна удержать этот райский день как можно дольше, чего бы это ей ни стоило.

Надя медленно повесила телефонную трубку. Оуэн сидел на кухне, попивая кофе с безразличным видом, словно не подслушивал Надиного разговора. Она изобразила на лице улыбку, подошла к двери и поглядела на сарай. Отремонтированные ворота не болтались на одной петле, как раньше, и были окрашены в белый цвет. Вчера один из братьев потратил целый день, чтобы скосить траву и привести двор в порядок. Ранчо Кондратовичей стало похоже на игрушку. Даже Эни и Виктория Роза приобрели более величественную осанку. Что бы произошло со всем семейством, если бы Надя не заплатила в срок очередной взнос за ранчо? Они потеряли бы его с потрохами.

Оуэн незаметно стал за ее спиной и обнял за талию, а головой прижался к щеке. Он смотрел в ту же сторону, что и она.

— Не хочешь что-нибудь сказать?

— Был звонок из студии звукозаписи. — Она прислонилась к Оуэну, чувствуя его тепло и силу. — Они перенесли срок на три недели.

Надя закрыла глаза и прислушалась к дуновению ветерка и жужжанию пчел — обычные летние звуки, которые проникали через полуоткрытую дверь. Она была способна слышать все, включая дыхание Оуэна, но никак не могла найти одну-единственную недостающую ноту. Музыка так и не возвращалась, а время летело и летело.

— У меня остается меньше месяца, чтобы закончить песню.

Он крепче обнял ее и поцеловал в макушку.

— Она вернется, Надя. Потерпи еще немного.

— Я и так потратила больше месяца, а результат нулевой. Одна тишина. Ведь вся работа почти завершена. Я готова записать песни на шести языках. А с последней не ладится, и в итоге все летит насмарку. — Она прижалась к металлическому косяку на двери. — Прямо наказание какое-то, и все из-за того, что пожадничала.

— Ты жадная? — удивился он. Ему еще не приходилось встречать такую щедрую натуру. В ее гостиной практически не было никакой обстановки. Большую часть своего дохода она потратила недавно на маленькую Либерти.

— Мне хочется все, все.

— Что все?

Он не мог понять, о чем она говорит, но если ей что-то нужно, она это получит.

— Мне очень хотелось, чтобы моя семья уехала из Европы, хотелось жить в красивом месте, мирно и свободно.

— Разве это жадность, Надя? Это любовь. — Он повернул ее к себе лицом. — Неужели ты не видишь, что все это сбылось?

— Я пожертвовала всем, чтобы родственникам было хорошо, Оуэн. — Она посмотрела по сторонам. — И горжусь этим, но должна сделать больше. Что же касается ранчо… — Надя пожала плечами. — Оно еще может исчезнуть, если пластинка не получится. Я потеряю первый настоящий дом, о котором грезила вся моя семья.

— Ты его не потеряешь, любовь моя. Я не допущу, чтобы это случилось.

— Мне не требуется твоя помощь, Оуэн.

— Почему? Я способен выручить тебя из затруднительного положения. Ты вернешь мне долг, когда запишешь пластинку.

— Деньги! Ты предлагаешь мне деньги?!

Она высвободилась из его объятий. В такой момент он толкует о долларах и центах. Да, она уже однажды продавалась и не позволит повториться этому вновь. Лучше она отправится кочевать с родней по дорогам Америки, чем позволит ему платить ей за любовь.

— Я предлагаю тебе шанс сохранить мечту.

— Нет, Оуэн. Ты предлагаешь купить ее. — Она отошла к столу и взялась за кофейник — подарок Оуэна после первой встречи.

— Ты действительно хочешь что-то сделать для меня?

— Ты же знаешь, дорогая.

— Тогда помоги обрести музыку.

— Увы, мне это не по силам, Надя, — криво улыбнулся он. — Но я могу показать тебе место, где люди ее находят.

Надя в растерянности оглядела просторное помещение магазина. От пола до потолка его заполняли пластинки, аудиокассеты, магнитофоны, проигрыватели и прочие музыкальные принадлежности. Из динамиков звучала старая, но любимая всеми мелодия Гленна Миллера. Коробки с альбомами пластинок пылились на прилавках. Всюду, всюду Надя видела музыку. Тут и классика, и оперы, народные песни, джаз, блюз и рок-н-роллы. Все было перемешано. Она чувствовала себя здесь на седьмом небе. Это небо называлось магазин «Пол Эмпориум».

— Оуэн, как тебе удалось открыть это чудо?

— Я впервые забрел сюда лет пять назад, — ответил он, улыбаясь и любуясь Надей, которая склонилась над прилавком. От обилия музыкальных сокровищ она опешила и не знала, с чего начать осмотр. Пола, владельца магазина, такое поведение новичка не удивляло.

— Тебе будет легче найти нужную запись по каталогу, — сказал опытный Оуэн.

— А можно заказать то, чего здесь нет? — спросила Надя, перебирая стопку альбомов. — Тут все вперемешку: Алиса Купер и Моцарт, Вилли Нельсон и Шарль Гуно.

— Ты права. Так было одно время, но теперь все изменилось.

— Снова жалуетесь, богатенький? — хрипловато поинтересовался высокий грузный человек, неожиданно оказавшийся рядом с Оуэном. Тот повернулся и обрадованно пожал великану руку.

— А, Пол, старая змея. Ты подползаешь так тихо, как всамделишный питон.

Пол расплылся в улыбке, ощерив почти беззубый рот, и покачал головой.

— Вот, Пол, хочу познакомить тебя с очень необычной леди, Надей Кондратович. Надя, это Пол, хозяин всего этого музыкального богатства.

Надя с нескрываемым любопытством разглядывала странного человека. Она представляла себе владельца подобного заведения совсем другим. Пол был ростом едва ли не более двух метров, а объемом напоминал трейлер для дальних перевозок. На нем были потрепанные джинсы и черная майка с эмблемой фирмы мотоциклов «Харли-Дэвидсон». Вместо пояса болталась хромированная цепь, а на ногах красовались гигантские мотоциклетные бутсы. Длинные с проседью волосы были заплетены в косичку, спадавшую на спину. Нижняя половина лица заросла кудрявой, окладистой бородой. Она протянула для пожатия руку, обратив внимание на три золотых кольца в правом ухе мужчины.

— Привет, Пол. Я Надя. Приятно встретить человека, у которого есть такие сокровища.

Она обвела рукой обширный зал магазина. Пол взял ее за пальцы и легонько прикоснулся к ним губами.

— Теперь я понимаю, почему Оуэн пропал почти на месяц.

Надя бросила взгляд на Оуэна и зарделась.

— Могу заверить вас, сэр, знай я это прекрасное место раньше, мы бы уже давно посетили его.

Она повернулась к стопке альбомов и стала копаться в них. Оуэн с осуждением покачал головой, отвечая на ухмылку Пола, который уставился на Надю.

— Хватит, парень, — сказал Оуэн. — Веди себя скромнее.

Он придвинулся к Наде и попытался рассмотреть, чем она увлеклась.

— Советую тебе, Пол, звякнуть жене и пятерым своим деткам. Предупреди их, что задержишься к обеду. Как мне кажется, мы пробудем здесь довольно долго.

Через два часа Оуэн тронул Надю за плечо.

— Ленч готов, голубка.

— Ленч? — удивилась она, потерев глаза ладонями и моргнув.

— Ну да. Сейчас уже час дня.

Он помахал рукой Полу, который, стоя за прилавком, освобождал место для еды — отодвигал в стороны горы пластинок и коробки с аудиокассетами.

— Давайте перекусим. Я кое-что припас, — сказал он. Надя увидела два бумажных пакета. — Вы закончили?

Оуэн ухмыльнулся и стукнул себя по груди.

— Закончили? Проще проткнуть мое сердце, чем закончить это дело.

Надя покраснела, услышав, как громкий смех Пола прокатился по всему магазину. Она обтерла о джинсы пыльные руки.

— Вы могли бы просто предупредить меня о времени.

Она осторожно взяла два альбома, отобранных ею из большой стопки.

— Я же говорил тебе, что сбегаю за сэндвичами и кока-колой. Помнишь, что ты ответила?

Надя смахнула тряпкой пыль с каждого альбома. В сущности, она не собиралась здесь перекусывать. У нее были заботы поважнее, чем еда. Надя посмотрела на Оуэна.

— Если я не заметила, как ты ушел, то каким образом могу вспомнить, что тебе сказала?

— Ты сказала, чтобы я ехал осторожно.

Он достал сэндвичи и большую упаковку чипсов.

— И это все? — Она взглянула на руки и пожала плечами. Руки были явно грязными. — Пол, где у вас туалет?

Он указал пальцем на занавеску.

— Там есть умывальник.

— Спасибо. — Она отложила в сторону отобранные альбомы. — Не разрешайте никому дотрагиваться до них, — сказала она, скрываясь за занавеской.

Пол покачал головой и обратился к приятелю.

— Она просто одержимая. А ты как думаешь?

Оуэн подвинул Полу баночку кока-колы.

— Когда дело касается музыки, она забывает обо всем. Понимаешь, она же певица.

— Правда? И кто же ее импресарио?

— У нее нет импресарио. Она выступает самостоятельно. Должна закончить запись пластинки с детскими песенками на шести языках.

Пол наморщил лоб, отчего его белесые брови поползли вверх.

— Впечатляет! А чем она занималась раньше?

— Пела в ночных клубах Нью-Йорка. Очень неплохо зарабатывала.

Когда Надя вернулась, Пол пристально посмотрел на нее и придвинул стул.

— Оуэн сказал мне, что вы пели в Нью-Йорке. А в каком клубе?

Дожевывая кусок сэндвича, Надя пробормотала:

— Это маленький клуб. Вы, наверное, там и не бывали. — Она улыбнулась Оуэну, взяв у него баночку кока-колы. — Вы часто наведываетесь в Нью-Йорк, Пол?

— Я приезжаю туда раза три в году. Там живут мои родители, и они с удовольствием возятся с внуками.

Он откусил сэндвич и взглянул на Надю, которая торопливо заканчивала свой ленч.

— Чем-то вы мне очень знакомы. Вы когда-нибудь выступали по телевидению?

— Нет, не приходилось.

Надя не считала выступлениями свои минутные появления на экране в промежутках между рекламными роликами. Она дожевала сэндвич. По вкусу он напоминал старые сапоги. Неужели Пол узнал ее?! В свое время ее фото обошло первые полосы газет, а Надина особа привлекала внимание ньюйоркцев на протяжении нескольких месяцев. Хотя половина публикаций о ней была просто вымыслом. Один из репортеров, всюду сующий свой нос, назвал ее манхеттенской наложницей и активной участницей потрясающей драмы.

— И все же могу поклясться, что я вас где-то видел, — промолвил Пол.

Оуэн с удивлением заметил, как щеки Нади покрылись красными пятнами.

Пол уставился на Надю и ухмыльнулся.

— Ладно. Вы были когда-нибудь в Калифорнии?

— В краю богатеньких, Голливуда и землетрясений? — Надя отрицательно покачала головой. — Никогда не приходилось.

Обрадовавшись, что разговор перешел с Нью-Йорка на Калифорнию, она спросила:

— А вы бывали в Будапеште?

— Нет. Только однажды — в Альбукерке, там сдох мой хряк.

Надя смущенно посмотрела на Оуэна. С какой стати Пол заговорил о свинье? Оуэн засмеялся, увидев выражение ее лица.

— Пол хотел сказать: в Альбукерке, том самом, что в штате Нью-Мексико, его мотоцикл отказал.

Надя улыбнулась Полу.

— Я никогда не была в Нью-Мексико и никогда не каталась на поросятах.

Пол взревел от хохота, толкнув грудью Оуэна, который тоже залился смехом.

— Надя, милая, — Оуэн задыхался, — если ты не хочешь расстаться со своими альбомами и даже с жизнью, никогда не произноси в присутствии Пола слово «поросенок». Говори «хряк», понимаешь, «хряк».

Он собрал пустые пакеты, банки из-под кока-колы и бросил их в мусорный бачок. Надя же прошла к концу прилавка, где лежали альбомы со старыми записями.

Пол сидел на высокой табуретке, почесывал бороду и внимательно смотрел на Надину головку. Оуэн стоял между ними и поглядывал то на Пола, то на Надю. В уголках его губ залегла глубокая складка.

Надя протиснулась меж прилавками и приблизилась к высокой стопке альбомов, покрытых приличным слоем пыли. Она стерла ее тряпкой, подняв серое облачко, и обнаружила пластинки с песнями, которые когда-то исполнял Пэт Бун. При виде его улыбающейся физиономии Надю охватило странное чувство. Желание продолжать поиски в куче этих сокровищ вдруг исчезло. Ей нестерпимо захотелось покинуть магазин, пока Пол не догадался, где он ее видел.

— Слушай, Оуэн, может, мы заедем ко мне? — спросила Надя, с сожалением вспомнив о доме, где жил Оуэн. В нем ей было так спокойно и уютно, как нигде. Широкая кровать всегда была застелена свежими простынями, на которых красовался рисунок, придуманный Оуэном. Он всегда пользовался только этим бельем.

— Но ты же сказала, что хочешь прослушать пластинки на моей стереосистеме.

— Но ты же еще не купил новый проигрыватель.

Надя придвинула к себе пакет с дюжиной пластинок, которые выбрала в магазине. Сославшись на головную боль, она поторопилась улизнуть от глаз Пола.

Дорога до дома Оуэна заняла почти час. Надя открыла дверцу машины и направилась к респектабельному особняку.

— Мы не побеспокоим тетушку?

— Тетя Верна с двумя подругами уехала на несколько дней в Кейп Гатте. — Он взял ее за руку. — В доме мы будем одни.

— А Себастьян и Милли? — спросила Надя, взглянув на две большие керамические вазы, стоявшие по обе стороны подъезда. В вазах поднимали головки самые разнообразные цветы, и каждый поражал своей свежестью и чудесно сочетался с соседом. Ну чем не символ самого Оуэна и его жизни? У него прекрасный дом, замечательная тетка, идеальная карьера и безупречная репутация в обществе. Все на высшем уровне — кроме возлюбленной.

Заметив ее растерянность, Оуэн усмехнулся.

— Тебе не понравились цветы? — Он пропустил Надю в большую прохладную прихожую. — У тебя по-прежнему болит голова?

Он взял из ее рук пакет и положил на столик рядом с дверью. Надя потерла виски.

— Есть у тебя аспирин?

— Я сейчас принесу, сэр, — проворчал невесть откуда взявшийся Себастьян.

Надя увидела привратника, как всегда, бесшумно появившегося в прихожей.

— Я сама, Себастьян. Только скажи, где его найти.

В присутствии Себастьяна Надя чувствовала себя скованно.

Оуэн все еще смотрел на Надю.

— Аспирин в комнате рядом с моим кабинетом.

— Спасибо. — Она робко улыбнулась Себастьяну и пошла в указанном направлении.

Через несколько минут Надя вернулась в холл. Оуэн склонился над стереопроигрывателем и держал одну из отобранных ею пластинок. На столике стояли поднос с холодными напитками и тарелочка с ломтиками кекса.

— Себастьян позаботился?

— Это я принес. — Он нажал кнопку проигрывателя, и полилась музыка Моцарта. — Я отпустил Себастьяна и Милли на всю ночь.

— Зачем?

— Я заметил, что они действуют тебе на нервы. — Он сел на диван и взял стакан. — Почему?!

— Они совсем не действуют мне на нервы. — Надя поиграла с диванной подушкой. — Просто я не привыкла, чтобы меня обслуживали.

— Ну конечно, принести пару таблеток аспирина — это такой тяжелый труд, и вообще, тебе не по нраву отдавать распоряжения кому бы то ни было.

— Уверена, что если я пролью воду на ковер, он немедленно явится сюда с тряпкой. Значит, сегодня ты взял на себя обязанность наводить в доме порядок?

Оуэн ничего не ответил, поставил стакан на поднос и поднялся.

— Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.

Надя ухватилась за его руку и встала с дивана.

— Ты собираешься совратить меня?

Он покачал головой и повел ее из комнаты.

— Ну как, боль не утихла?

Боже, подумала она, неужели минуло только десять часов с тех пор, как они занимались любовью? Как ей придется жить, если он уйдет от нее? Еще чуть-чуть, и могла произойти катастрофа.

— Почти.

— Вот и хорошо.

Он потянул ее за собой к широкой лестнице.

— Нет, Оуэн. Ты собираешься совратить меня.

— Давай прекратим глупый спор. Поговорим потом. — Он стал подниматься по отделанной дубом лестнице. — Сейчас я намерен тебе кое-что показать.

Он поддерживал ее, ведя по лестнице. Со стен на них взирали предки Оуэна в старинных рамах. Оуэн не хотел терять времени и объяснять, кто здесь изображен. Они вошли в верхний зал и остановились перед большим портретом, освещенным вечерним солнцем.

— Я хочу познакомить тебя с моей прапрабабушкой, которую звали Морнинг Айс, что означает Утренние Глаза.

Надя с удивлением рассматривала портрет, совсем не похожий на те, что висели по стенам. Юная индианка, сидящая у ручья, была необыкновенно свежа и прекрасна. На ней была кожаная накидка, украшенная разноцветными узорами из шариков. Волосы, черные и блестящие, напоминали по цвету вороново крыло, а подбородок был гордо приподнят. Но больше всего Надю поразили глаза — голубые, как утреннее небо.

— Твоя прапрабабушка — американка?

— Только наполовину. Ее мать была из племени чероки, а неизвестный отец — белым. Когда девочке исполнилось пять лет, ее мать умерла, оставив дочь на попечение незамужней женщины — школьной учительницы, которая воспитала Морнинг Айс как родную. Джереми Прескотт влюбился в нее с первого взгляда. Через три недели после знакомства они поженились.

— Какая чудесная история. — Надя улыбнулась, глядя на портрет. — О судьбе Морнинг Айс мечтает любая женщина: полюбить человека, который в ней души не чает.

— Но начало их совместной жизни как раз не было безоблачным. Весь город воспротивился этому браку. Как так, герой Гражданской войны и безродная индианка?! Морнинг Айс так записала в своем дневнике: «Жители Кроу Хеда едва ли не все без исключения считали, что генерал Джереми Прескотт поступает, как безмозглый самодур».

— Ужасно! — воскликнула Надя.

— Согласен, — подтвердил Оуэн, прислонившись к стене и внимательно глядя на живую, прелестную женщину, стоявшую перед ним. — Морнинг Айс претил снобизм обитателей нашего города, хотя в ее доме было множество слуг.

— И как же она поступила?

— Во-первых, попыталась уговорить Джереми отказаться от половины слуг, но он не отказался.

— Почему? Мне кажется, она была права.

— Вовсе нет. После Гражданской войны люди обнищали, ни денег, ни работы. В доме же Прескотта у них была крыша над головой, еда, хоть и небольшие, но честно заработанные деньги.

— А что произошло дальше?

— К этому времени Морнинг Айс родила седьмого ребенка, чем удвоила штат домочадцев. — Оуэн усмехнулся и посмотрел на портрет. — Спустя несколько лет она приглашала к себе каждого страждущего, кто стучался к ней в дверь. По округе тогда пронесся слух, что у Прескоттов плата за труд самая высокая во всем штате.

Надя тоже взглянула на портрет и улыбнулась.

— Среди твоих предков, оказывается, была очень душевная женщина.

— Вне всякого сомнения. Она также очень любила детей. — Оуэн приблизился к Наде и погладил ее щеку, потом коснулся локона. — Ты очень напоминаешь мне мою прапрабабушку.

— Я? — немножко нервно засмеялась Надя и покачала головой.

— У Прескоттов тоже есть традиция — брать в жены прекрасных женщин. Если я уволю Себастьяна и Милли, ты выйдешь за меня замуж?

Она впилась взглядом в Оуэна. Серьезно ли он говорит? О Боже! Что ей делать?!

— Я… Я. — Она с усилием справилась с комком, застрявшим в горле, и стала судорожно подыскивать нужные слова. — Я…

Оуэн улыбнулся.

— Ты захлебнулась, любовь моя.

— Я… — Надя опустила руки, не представляя, как ей вести себя дальше. Она должна ответить — нет, должна рассказать Оуэну все и дать ему шанс забрать свои слова обратно. Но не могла открыть рта и мысленно молилась, чтобы он никогда не узнал о ее прошлом. После долгого молчания Надя еле слышно выдавила: — Я не знаю, что сказать.

— Скажи — да. — Он привлек ее к себе и быстро поцеловал. — Как теперь с головной болью?

Она сконфуженно заморгала.

— Какая головная боль?

Оуэн засмеялся и только-только собрался обнять Надю, как раздался телефонный звонок.

— Если Себастьян еще не ушел, он возьмет трубку.

Надя посмотрела вниз, когда телефон вновь задребезжал.

— Должно быть, что-то важное.

— Наверное, это тот, кто намеревается продать кладбищенские участки. — Оуэн легонько щелкнул пальцем по ее носу. — Не двигайся. — Он сбежал вниз к одному из телефонных аппаратов. — Мы продолжим наш разговор сразу же, как вернусь. — Он сделал еще несколько шагов и посмотрел на нее через плечо. — И я жду ответа.

Надя следила за Оуэном до тех пор, пока он не скрылся в одной из комнат. Она повернулась к портрету Морнинг Айс и вгляделась в лицо молодой женщины, спокойно сидевшей под деревом около ручья. Была ли любовь между тобой и Джереми столь сильна, подумала Надя, чтобы не замечать неприязнь горожан Кроу Хеда, а кроме того, разницу в вашем положении? Ах да, ведь Морнинг Айс родила семерых детей. Глупый вопрос.

Надя стояла посреди зала и чувствовала, как в ней отзываются эхом отголоски счастья, которое наполняло этот дом много-много лет назад. Дети взбегали по этой лестнице, а мальчик, может быть, два мальчика бесстрашно съезжали вниз по дубовым перилам, заставляя мать трепетать от волнения или радости.

Морнинг Айс, чья вина заключалась лишь в том, что она родилась не на том одеяле, поняла бы Надино состояние. Должна ли она, желая спасти Оуэну будущее, нанести ему удар в сердце, сказав, что не сможет выйти за него замуж? Или ей следует мужественно встретить то, что предопределено?

Надя пожала плечами и с уважением посмотрела на Морнинг Айс. Она все же соберется с духом и, отбросив все сомнения, поведает Оуэну о своем прошлом.

— Надя!

Она быстро обернулась, и улыбка мгновенно сошла с лица. Оуэн был чем-то крайне озабочен.

— Что случилось?

— Звонит твоя мама.

Надя побледнела.

— Кажется, у нас возникла серьезная проблема. — Он взъерошил волосы и провел пальцем по воротнику. — Очень, очень серьезная проблема.

— Скажи же наконец!

— Весь город стоит на ушах!

Надя закрыла глаза и с тревогой спросила:

— Что натворили мои родственники на этот раз?

— Твой братец Никита сбежал с дочкой мэра.

11

— Но, офицер, мои родители уже сказали вам, что Никиты здесь нет, — взволнованно говорила Надя.

Сквозь неумолчный шум можно было лишь с трудом расслышать друг друга. Не только шериф и два его помощника шарили по всему табору, сюда примчалась добрая половина жителей города, включая разъяренного мэра и его причитавшую жену. Все разыскивали исчезнувшую Анну Лей, двадцатидвухлетнюю дочь мэра. Вполне взрослая девица, она наверняка самостоятельно приняла решение бежать, однако ее отец вопил так, будто увели младенца из колыбели.

— Если бы Никита и Анна были здесь, то никто не собирался бы их скрывать. Оба уже давно не дети, — пыталась внушить шерифу вконец расстроенная Надя.

Оуэн хихикнул, взглянув на рыдающую жену мэра, которая желала немедленно видеть свою дочь живой и невредимой. Оуэн подошел к Наде.

— Слушай, попроси маму проверить, взял ли Никита свои пожитки, — прошептал он.

Надя что-то быстро сказала матери по-русски. Оленка поспешила в автовагончику, где обитал Никита. Покачивая головой от смущения, она пробиралась сквозь толпу. Кое-кто из горожан принялся расспрашивать родственников Нади, но те делали вид, будто ни слова не понимают по-английски. Однако стоило провести несколько часов в таборе, и становилось ясно, что почти все Кондратовичи так или иначе говорят на этом языке.

— Какая глупость, Оуэн. Никита с Анной сейчас за сотню миль от города, если не дальше.

— Знаю, любовь моя. — Он притянул Надю к себе, стараясь успокоить. — Жаль, что нам не придется провести этот вечер так, как я намеревался.

Она нахмурилась.

— И ты еще можешь…

— Я не рассчитывал на то, что нас будет окружать такая компания. — Он потрепал ее темный вьющийся локон. — Между прочим, я все еще не получил ответа.

Появление Оленки на какое-то время спасло Надю от объяснений. Оленка быстро-быстро заговорила по-русски, сопровождая свои слова жестами. Надя закивала и посмотрела на шерифа, который в ожидании стоял рядом.

— Моя мать говорит, что вещи Никиты исчезли.

— В этом я не сомневался, тем не менее спасибо за помощь, — сказал шериф.

Мэр ткнул толстым пальцем в грудь шерифа.

— Делайте что-нибудь, Эван, — проквакал мэр. — Не тяните.

— А что, собственно, я должен делать? Допросить поголовно всех Кондратовичей?

Жена мэра зарыдала еще громче, а сам он от такого ответа выпучил рачьи глаза.

— Меня не интересует, что вы должны делать, шериф. Мы требуем, чтобы нам немедленно возвратили дочь, нашу маленькую Анну Лей.

— Успокойтесь, мэр. Ваша маленькая великовозрастная дочь самостоятельно, без принуждения покинула это место с Никитой Кондратовичем.

— Да он же выкрал ее! — завизжал мэр. — Это прямое нарушение федеральных законов.

— Украденная жертва не берет с собой чемоданов и не оставляет записок родителям с просьбой не волноваться, поскольку она любит Никиту и нашла счастье в его объятиях. — Шериф скрестил руки на груди и уставился на красного, как помидор, мэра.

— Я сниму с вас значок за это! — заорал мэр, приподнявшись на цыпочки.

Кто-то из толпы, желая его поддержать, крикнул:

— Из-за этих пришлых ни одна женщина в Кроу Хеде не чувствует себя в безопасности.

Оуэн, сообразив, что страсти накаляются, отвел Надю в сторону, а сам вернулся на прежнее место.

— Угу, — процедил он сквозь зубы, — появился Уатт Маршалл.

— Люди! — завопил Уатт. — Запирайте двери, прячьте своих жен. Эти чужаки все воры и лжецы. Сначала они шельмуют в карточной игре и уводят у меня призовую кобылу Викторию Розу, а потом травят меня из-за того, что на стройке оказался не умеющий работать старик…

Кто-то крикнул:

— Давайте выкинем их отсюда. Пусть убираются туда, откуда пришли.

— Правильно, они поганят нам воздух, — восклицал другой разгневанный голос.

Оуэн, не обращая внимания на ругательства и проклятия, приблизился к беснующемуся Уатту. Этот мужлан выглядел так, словно несколько минут назад осушил большую бутылку спиртного.

— Заткнись, Уатт. Никого не интересует, что подсказывает тебе шотландское виски.

Уатт с угрожающим видом двинулся на Оуэна.

— Ха! Посмотрите-ка, какой нашелся защитник угнетенных. Мы заставим тебя отказаться от услуг проходимцев, которых ты принимаешь к себе на стройку.

Шум в толпе смолк.

— Предупреждаю, тебя, Уатт, лучше закрой свой вонючий рот, — сказал Оуэн.

— Так я и испугался, Прескотт. — Уатт покосился на Надю. — Знаю, знаю, ты все время держишь нос под юбкой этой шлюхи…

Кулак Оуэна с размаху врезался в челюсть Уатта. Глаза его чуть не вылезли из орбит, а через секунду он как куль шлепнулся на землю. Оуэн брезгливо сморщился при виде грязного белья, вылезшего из штанов Уатта, и перевел взгляд на свои пальцы.

— Ты это заслужил, дерьмо, — проворчал он.

Милош хлопнул Оуэна по плечу и с презрением посмотрел на потерявшего сознание Уатта.

— Удар что надо! Может, свяжем его?

— Нет, Милош. Пусто закон решает, что с ним делать. Эван, не будете ли вы добры запереть его у себя, пока он не проспится?

Оуэн потирал саднящие пальцы. Эван постарался изобразить улыбку.

— Не очень-то законно вы поступили, мистер Прескотт.

Шериф подозвал своих помощников.

Оуэн посмотрел на Надю и незаметно спрятал руку. Подойдя к нему, она осторожно погладила припухшие пальцы. Он скривился и оглядел окружавших его людей. Мэр уставился на Уатта как на рыбу, выброшенную на берег. Глаза Уатта были выпучены, рот то открывался, то закрывался, но не произносил ни слова. Жена мэра перестала всхлипывать, ее словно поразил электрический разряд. Несколько горожан наконец сообразили, что Милош довольно сносно говорит по-английски, а значит, он понял смысл ругательств, которые изрыгал Уатт. Оуэн попытался высвободить свою руку из заботливых Надиных пальцев.

— Сегодня, — начал он, обращаясь к толпе, — я не могу гордиться тем, что американец. Вы все явились сюда, одержимые предрассудками. Вы выступили против людей другой национальности, ничего не зная о них. У каждого из вас есть предки, которые пришли в эту великую страну и тоже страдали от предубеждений, тех самых, что вы продемонстрировали сегодня. Разве мы ничему не научились за истекшие почти три сотни лет? Где ваше хваленое гостеприимство? Вы любите разглагольствовать о нем почти на каждом шагу. Неважный пример своего радушия вы показали Кондратовичам. Да, они поступают иногда иначе, чем вы. Но кто может сказать, что они поступают плохо? Почти каждый из вас проигрывал деньги Уатту и платил ему долги. Но когда он потерял Викторию Розу в честной игре, то заговорил о грабеже. — Оуэн посмотрел на Милоша. — Каждый из вас знает сына Юджина — Джимми Ли. Если бы не Милош, рисковавший жизнью, Джимми Ли не было бы с нами сегодня. И чем же мы отвечаем этому семейству? Тем, что выставляем его детей из магазинов, обзываем воришками, и отказываем им в приеме на работу? — Он ткнул пальцем в сторону высокого, худощавого мужчины — Вот ты, Эл. Несколько месяцев подряд ты печатал объявление, что тебе требуется механик, но когда пришел Занко, ты объявил ему, что работы нет. Крис, — Оуэн отыскал взглядом другого человека. — А что ты можешь сказать о найме работника на свою мельницу? — Оуэн помолчал с минуту, а затем обратился к мэру: — Эллис, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы найти свою дочь. Вам хотелось показать свою власть. Никакой закон не нарушен. Ваша дочь весьма зрелая девица и способна сама решать свою судьбу. А вы побеспокоились о сыне Кондратовичей? Он всего-то в Америке шесть месяцев. Может быть, его родителей тоже волнует, какое воспитание получила ваша дочь, почему она увела юношу в мир, о котором он ничего не знает. — Оуэн осуждающе покачал головой. — Приди вы сюда и поговори с Кондратовичами как родитель с родителями, такого, вероятно, и не случилось бы.

Он подошел к Наде и потянул ее за собой сквозь примолкшую толпу. Надя посмотрела на родных, на шерифа, на мэра. Оуэн блестяще предотвратил неприятности, которые могли обрушиться на голову Кондратовичей.

— Я думаю, — сказал он, — что следует уйти отсюда. — Оуэн направился к машине. — Какие шансы на то, чтобы нас никто больше не беспокоил?

Надя обернулась на лениво разбредавшихся людей и увидела, как мэр пожимает руку ее отцу. Другие мужчины из Кроу Хеда разговаривали с ее родственниками, а помощники шерифа втаскивали Уатта в патрульную машину. Одна из ее маленьких сестер уселась на сиденье полицейской машины и включила сирену. Улыбка озарила лицо Нади.

— Все, что ни делается, все к лучшему.

— Прекрасно. — Оуэн захлопнул за ней дверцу и сел в машину. — Едем ко мне.

— Нет. Давай отправимся в мой дом, Оуэн. Я должна показать тебе что-то очень важное.

Он включил двигатель.

— Только не вздумай показывать мне своих предков.

— Нет, нет. Более важное. Я хочу, чтобы ты познакомился с моим прошлым.

Надя раскрошила несколько кубиков льда и завернула их в чистое полотенце. Затем подошла к Оуэну и положила компресс на его правую руку.

— Вряд ли пальцы сломаны, просто сильно распухли.

Оуэн пошевелил пальцами — хоть и с трудом, но они сгибались и разгибались.

— Прости, Надя. Обычно я не вступаю в драку. — Он снова согнул пальцы. — Впервые пришлось стукнуть человека не ради самозащиты.

Надя вынула из холодильника продукты и принялась готовить сэндвичи.

— Он сам напросился, — буркнула она.

Надя расставила тарелки и стала нарезать ветчину толстыми ломтями.

— Думаю, сэндвичи не помешают. — Она взглянула на часы, вмонтированные в электроплиту. Стрелки показывали начало девятого. — Слишком поздно браться за ужин. Обойдемся сухомяткой.

— Вообще-то, — сказал он, — я собирался покормить тебя в моем доме.

Надя взглянула на Оуэна и продолжала намазывать майонезом ветчину.

— Что же нас ожидало? — спросила она.

— Сдобные булочки, клубничный джем и охлажденное шампанское. — Он потянулся к столу и взял кусок ветчины. — Я же намеревался кое-что отметить.

— Да? И что же?

Она положила ломтик мяса на хлеб и одним движением разрезала его пополам.

— Ты до сих пор мне не ответила, — сказал Оуэн. Он еще не встречал женщины, за которой приходилось бегать, добиваясь ее согласия на брак.

Надя разложила сэндвичи и высыпала по горстке чипсов на каждую тарелку.

— Не хочешь ли ты поведать мне о своих секретах, связанных с прошлым? — спросила она.

— Мое прошлое, Надя, похоже на открытую книгу. Кроу Хед маленький город, и тут невозможно прятать секреты в шкафу. — Они протянул руку и погладил ее по запястью. — И разве имеет значение, есть они у меня или нет?

— Не имеет, — ответила Надя, в свою очередь погладив его пальцы. — Что же до меня, то мой шкаф полон секретов. — Она попыталась улыбнуться. — И поверь, они жутко мрачные.

— Если ты поделишься со мной, их станет меньше.

— Они слишком тяжелы для тебя. — Надя внимательно смотрела на красивое лицо Оуэна. Как ей хотелось сейчас, немедленно прикоснуться к его щекам, прильнуть к чувственным, соблазнительным губам! Ее пальцы задрожали, и она сильнее сжала его руку.

— Почему же ты прямо не расскажешь о них? Ведь я люблю тебя, Надя, и, несмотря ни на что, хочу, чтобы ты стала моей женой.

Она робко улыбнулась.

— Очень обнадеживающие слова человека, который не знает фактов.

— Так выложи мне их, любовь моя. И я смогу оценить, так ли уж они серьезны.

Надя опустила глаза.

— Сначала поешь.

Оуэн откусил приличный кусок. Сердце Нади замирало от горьких предчувствий. И все равно она не должна скрывать от него ничего. Он заслужил полное ее доверие, а теперь недалек от того, чтобы заслужить ее безоглядную любовь.

Спустя двадцать минут Оуэн стоял в комнате, изучая дверь, ведущую в кладовку. В руках он держал маленький ломик.

— Скажи, с какой стати ты заколотила эту дверь?

Надя прикусила губу.

— Я не хотела, чтобы кто-нибудь случайно обнаружил спрятанное за ней.

— Неужели у тебя были веские причины такими длинными гвоздями забивать свою тайну?

Действуя ломиком, он дюйм за дюймом приоткрывал дверь. Когда она с треском распахнулась, Оуэн чуть не потерял равновесие. Он огляделся.

— Большинство людей запирают свои секреты в шкафах, шкатулках, наконец, в сейфах, но к тебе это, конечно, не относится. Оказывается, ты хранишь здесь свои платья. Как оригинально.

— Оуэн Прескотт, я желаю познакомить тебя с моей тайной, — почти торжественно произнесла Надя.

Оуэн сделал несколько шагов по кладовке. Здесь на плечиках висели ее наряды. Их было невероятно много, едва ли не больше, чем в гардеробе самой Элизабет Тейлор. Тут же в открытых коробках лежала обувь. Среди огромных и совсем маленьких пластиковых пакетов одиноко стоял на полу картонный ящик.

— Могу я узнать, что все это значит, или мне следует догадаться самому?

— На тряпки не обращай внимания. Все дело в этом картонном ящике, — сказала Надя, стараясь ногой вытолкнуть его из кладовки. — В нем я сохранила все, что так или иначе имело отношение к моей истории.

— Все? — удивленно спросил Оуэн, помогая ей приподнять тяжесть.

— Не совсем, но я была в ней одной из ключевых фигур.

— И почему же ты скрывала свое сокровище от меня? Уж не думала ли ты, что я не смог бы отделить зерна от плевел?

— Но люди постарались изобразить меня не такой, какой я была на самом деле. Они составляли обо мне свое мнение по газетам или телевизионным передачам.

— Ах вот как! Значит, Пол видел тебя по телевизору?

— Прошлым летом в Нью-Йорке это могло случиться.

Оуэн присвистнул.

— Теперь я действительно заинтригован. — Он постучал по картонному ящику. — Что же ты натворила. Убила кого-нибудь?

— Нет, нет, никто не погиб.

— И я могу узнать правду?

— Только после того, как познакомишься с этим хламом. Если позже ты пожелаешь выслушать меня, я расскажу истинную правду. — Надя направилась к двери. — Тебе удобно здесь читать все о женщине, которой ты сделал предложение? Когда закончишь, я буду на кухне.

Оуэн остался в комнате один. Он прислушался к ее шагам. Затем сел на коврик, оперся спиной о стену, открыл ящик и углубился в Надино прошлое.

Надя налила себе еще кофе. Прошло уже два часа, а Оуэн и не думал спускаться вниз. Она неподвижно сидела, отсчитывая минуты и вслушиваясь в тишину.

Она помнила каждую вырезку из газет, которые хранились в ящике. Надя читала их много раз. В ее памяти оживала каждая фотография, опубликованная в печати.

Пять лет назад, когда Надя впервые ступила на американскую землю, у нее была только одна цель: заработать достаточно денег, чтобы перевезти всех родственников в эту страну. Она приехала сюда, воодушевленная надеждами. Америка казалась ей землей обетованной, местом, где сбываются самые радужные планы. Пропев год в ночных клубах, она скопила приличную сумму, на которую можно было приобрести билеты для трех братьев, находившихся в России. Но семья отказалась — либо ехать всем, либо никому. Надя чувствовала, как тает ее мечта. В архиве сохранилась пара вырезок о ее выступлениях в варьете и кое-какие фотографии из газет.

В некоторых заметках о ней говорилось как о певице, завоевавшей признание публики. Несколько месяцев Надя пела на эстраде фешенебельного клуба в Манхеттене и получала очень высокий гонорар. Тогда же она познакомилась с Энтони Джиотти, одним из известных гангстеров в Нью-Йорке. Свои называли его Большой Джи. Надя поселилась в комфортабельной квартире с окнами на Центральный Парк и играла роль хозяйки на сборищах, которые устраивал Большой Джи. ФБР пыталось посадить его за рэкет, но каждый раз для этого недоставало улик. Развязка наступила, когда налоговая инспекция уличила Джиотти в сокрытии доходов. Судебный процесс широко обсуждался на первых полосах газет, а журналисты нарекли Надю манхеттенской наложницей, которая на следствии только и делала, что отмалчивалась. Большой Джи был осужден по пяти статьям и сел в тюрьму, а манхеттенская наложница исчезла с горизонта.

Надя прижалась лбом к металлической решетке входной двери и смотрела в ночь. У Оуэна не было причин сомневаться в правдивости информации, опубликованной прессой, а по мнению последней, Надя была любовницей и сообщницей Энтони Джиотти.

С другой стороны сетки бились и жужжали два голодных москита. Наверное, легче было бы сказать сначала правду, а потом уж познакомить Оуэна с вырезками. Но она поступила наоборот. Поверит ли он, что Надя никогда не была той женщиной, о которой писали журналисты? Достаточно ли он любит ее, чтобы выслушать и понять?

К двум москитам присоединился третий.

Скрип ступенек дал знать, что томительное ожидание подошло к концу. Оуэн спускался на кухню.

12

Оуэн появился на кухне и посмотрел на хрупкую женщину, которая стояла к нему спиной и силилась что-то разглядеть в ночном мраке. Разложив фотографии на столе, он взялся за кофейник. Ему хотелось чего-нибудь покрепче, но вместо виски он придвинул к себе Надину чашку.

— В жизни не читал подобного вымысла, — тихо произнес он.

— Вымысла?

— Неужели ты подумала, что я могу этому поверить?

— То, что касается Большого Джи совсем не вымысел.

Надя отошла от двери и, приблизившись к столу, взяла черно-белую фотографию, сделанную четыре года назад, когда она только приехала в Америку. На нее смотрела молоденькая, наивная, полная восторженного ожидания девушка.

— У Тони было одно великолепное качество. Он любил свою жену и детей.

— Жену? Но о них там не сказано ни слова.

Надя положила фотографию обратно.

— Да, я знаю.

— Как же можно верить тому, что там написано? — Он поставил чашку на стол. — Я знаю тебя, Надя. Ты не способна стать куклой в руках какого-то гангстера, как я не могу стать звездой рок-н-ролла.

Надя загадочно взглянула на Оуэна.

— Но я же слышала, как ты поешь, принимая душ.

— Неужто ты не замечаешь, что у меня нет слуха? Пусть уж наши дети будут петь, как их мать, а от меня им достанется терпение. — Он нежно прикоснулся к ее губам.

— Дети? — прошептала Надя. — Ты действительно намерен взять меня в жены, даже не узнав всей правды?

— Ну как ты можешь сомневаться? — Он страстно поцеловал Надю, рассеяв последние опасения. Оуэн отступил на шаг. — Должен подчеркнуть, что я весьма удивлен: ты общалась с человеком, который был женат и за преступления потопал в ботинке.

— В двух ботинках!

Оуэн хмыкнул и сел на стул, притянув Надю к себе.

— Забудь о ботинке. Так говорят иносказательно, имея в виду тюрьму. Итак, у тебя есть пять минут, чтобы сообщить мне все о Большом Джи.

— Почему только пять минут? — пробормотала она, обвивая руками его шею.

— Потому что время позднее, и пора заняться любовью.

Она вспыхнула. Но, посмотрев на фотографию, вновь стала серьезной.

— Вот здесь я четыре года назад, когда только спустилась по трапу на берег. Тогда я получила работу в маленьком кафе, где играли на одном лишь пианино.

— Я это знаю.

— Откуда?

Надя взглянула на фотографию, где была снята в том самом красном платье, в котором первый раз обедала с Оуэном.

— По глазам. — Он попробовал разложить фотографии в хронологическом порядке. — Вот, — он указал на первый снимок, — здесь ты счастлива, и твои глаза сияют надеждой. На этом ты еще продолжаешь мечтать, но взгляд стал немного суровее.

— В то время я поняла: для того чтобы переправить семью из Европы, требуется не только упорно трудиться.

— А вот на этом грез как не бывало, их сменила тайна.

Надя, прикусив губу, всматривалась в свое изображение.

— Однажды вечером, когда я закончила выступление, ко мне в уборную постучался весьма респектабельный джентльмен. Он сделал предложение, от которого я не смогла отказаться.

Она встала и прошлась по кухне.

— Оказалось, дочь этого джентльмена Мария влюбилась в человека, к которому ее отец относился крайне отрицательно. Поэтому она вышла за него замуж тайком.

— И это был Энтони Джиотти, — догадался Оуэн.

— Тони и Мария никому не рассказывали о своей женитьбе до тех пор, пока не появился первенец. Тогда они открылись отцу. Представляешь, что тут началось! Гневу отца не было предела. Тони спрятал Марию и сына, а сам решил прослыть холостяком и заняться бизнесом. Влияние его постепенно росло, а вместе с тем росло и число врагов. Мария по-прежнему отказывалась бросить Тони, тем более что у них родился второй сын. Тогда отец Марии наконец сменил гнев на милость. Он считал, что его дочь и внуки нуждаются в большей безопасности, чем та, которой их мог обеспечить Тони. Никто, даже ближайшие сподвижники, не знали о том, что у Тони есть семья. Между тем враги Тони усиленно пытались отыскать его самое уязвимое место.

— Вот в чем Дело, — протянул Оуэн. — Значит, отец Марии нанял тебя для того, чтобы ты сыграла роль любовницы Тони.

— Я не требовала от Тони ни цента, так как не была уверена, что они получены честным путем. Но что касается отца Марии, то тут другая история. Ему приносили вполне законную прибыль судоходные компании и фирма по производству пластиковых глазных линз. Он и платил мне деньги, а кроме того, я зарабатывала сама, выступая в ночных клубах. Так я скопила сумму, достаточную на переезд семьи в Америку.

— А знала ли Мария, что ты живешь с Тони?

— Я не жила с ним, Оуэн. Мы только делали вид. Отец Марии снял для нее и детей прекрасную квартиру в Манхеттене. И в этом же доме у меня с Тони была другая квартира, по соседству. Каждый вечер Тони встречал меня в клубе, и мы отправлялись домой вместе. Он шел к Марии, а я — к себе. Несколько раз мы устраивали вечеринки. Целых два года нам удавалось морочить голову врагам Тони, которые, впрочем, как и все остальные, думали, что мы любовники.

Она улыбнулась, вспоминая прошлое.

— Иногда я даже оставалась с их детьми, когда Мария ездила с Тони на отдых.

Оуэн взглянул на оставшиеся две фотографии. Так вот что за тайна скрывалась в глазах Нади. Почти два года жизни она пожертвовала на то, чтобы принести благополучие своей семье.

И что в этом дурного, подумал он. Узнав прошлое Нади, он не испытал ни малейшего отвращения к тому, что выпало на ее долю.

— Повторись все сначала, я бы сделала то же самое, — сказала она. — И кроме того, я постоянно трудилась над сочинением детских песенок. К этому времени мое испытание закончилось. У меня был заключен хороший контракт с фирмой звукозаписи, которая проявила интерес к идее создать альбом этих песен.

— А что случилось с Тони и Марией?

— Она выдвинула два условия: либо после освобождения из тюрьмы он примет предложение отца работать в одной из зарубежных стран, либо она не вернется к Тони. Мне показалось, что Марии надоело видеть своего мужа рядом со мной на фотографиях. Она твердо заявила, что мальчики нуждаются в отце. Недавно мне стало известно, что Тони отправился на несколько лет в Бразилию.

Оуэн побарабанил костяшками здоровых пальцев по столу.

— И ты больше о них ничего не слышала?

— Нет. Отец Марии знает, где я живу. Через два дня после моего приезда сюда налоговая инспекция прислала письмо с его благодарностью. Он был чрезвычайно доволен, что я никогда не катила бочку на Тони и ни слова не проронила на суде о его семье.

— Значит, ты, стоя на свидетельском месте, соврала?

— Конечно нет. Это же Америка. За ложь я могла бы загреметь в тюрьму. Но на суде никто не спросил меня, женат ли Тони. Их интересовали только его дела, и я отвечала правду, что ничего о них не знаю.

Оуэн поднялся.

— Ну вот. Теперь мне известны все твои секреты.

Он медленно направился к Наде.

— Мне нравится, что ты без предубеждений относишься к моей семье, которую удалось выручить и переправить сюда.

— А что они думают о том, как тебе удалось заработать столько денег?

— Это же Америка, Оуэн. Они продолжают верить, что здесь все возможно.

— Да? — Он прижал Надю к буфету, положил руки ей на плечи и взглянул сурово. — Если ты еще раз позволишь себе так поступить, я лично выпорю тебя и ты не сможешь сидеть целую неделю.

Надя посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— О чем это ты?

— Я жутко зол на тебя. — Он стукнул кулаком по буфету и сморщился от боли. — Пусть в твоей голове больше не бродят шальные идеи. Ты даже не представляешь, какая опасность тебя подстерегала.

— Меня?

— Да, да, тебя. Неужели ты столь наивна? Разве в России нет бандитов? Они и здесь есть. Тебя же могли убить.

— Но я жива. К тому же Тони нанял мне телохранителя.

— О Боже, Надя! Разве ты не подвергалась опасности?

— Каждый день.

Оуэн оцепенело стоял, глядя на Надю в упор. Страх, который она пережила, даже изменил ее голос. А что если бы его семья находилась вдали? Чем бы пришлось ему рисковать, чтобы вывезти близких? Он решил, что, не задумываясь, пожертвовал бы своей жизнью ради ее благополучия. Но Наде уже довелось проявить выдержку и мужество.

— Вот за это я еще сильней люблю тебя.

Она бросилась в его объятия, бормоча что-то по-русски. Оуэн засмеялся и как можно крепче прижал ее к себе.

— О чем ты? — Он вспомнил, что такие же слова Надя шептала той же прекрасной ночью.

— Я сказала, что люблю тебя. — Надя улыбнулась и прильнула к его губам. Он подхватил ее на руки и стал подниматься по лестнице.

— Пять минут истекли, любимая.

Она провела пальцами по его груди, прикоснулась к застежке джинсов и слегка усмехнулась, когда он пошатнулся на первом же шагу.

— О, ты еще не совсем готов.

Он изменил положение и продолжал подниматься.

— Имей же стыд, женщина!

Надя откинула голову и радостно засмеялась.

— Нет, Оуэн. Стыд пропал вместе с тайнами. Остались только любовь и гордость тобой.

Он осторожно поставил ее на ноги около кровати. Подошел к лампе и включил свет. Итак, здесь была его Надя, такая же, как в день своего приезда в Америку. Ее глаза были озарены надеждой и мечтой о будущем.

— О Боже! Как я люблю тебя!

Он обнял ее и стал целовать в сияющие глаза.

Надя улыбнулась, положив голову Оуэну на грудь. Он спал, дыхание было ровным и глубоким. Ночной ветерок распахнул занавески. Простыня сползла, и она решила укрыться. Не следует будить его. Надя осторожно отодвинулась на край кровати и натянула на себя одеяло. Даже во сне он нежно обнял ее. Надя закрыла глаза и постаралась заснуть.

Через мгновение ее глаза открылись, но ни один мускул на лице не дрогнул. Что-то произошло! Неужели?! Она услышала нежную музыку, которая с каждой секундой становилась отчетливей и громче. Это была песня, песня о надежде, мечте и любви. Это была песня о старой мудрой сове по имени Оуэн. Надя зажмурила глаза, упоенная чудесными звуками. Это была мелодия для той, самой последней ее песни на пластинке.

Эпилог

— Надя, если мы не поторопимся, то опоздаем на самолет, — сказал Оуэн. Он вручил Себастьяну трехлетнего сынишку, маленького Джереми. Два чемодана, доставленных привратником, уже стояли внизу.

— Иду, иду, — откликнулась Надя из кухни, где отдавала Милли и своей матери последние распоряжения, как ухаживать за восьмимесячным Захария. — Помните, ему не нравятся зеленые овощи, только желтые. Следите за тем, чтобы он пил молоко, и не позволяйте ему есть мыло.

— Ты уезжаешь только на десять дней, Надя, — ворчала мать.

Надя приласкала Захария, сидевшего на детском стульчике, и прошептала ему на ушко нежные слова по-русски.

— Надя, ну же! — закричал Оуэн из прихожей. — Ты не забыла положить витамины?

Она подлетела к холодильнику, схватила бутылочку с голубой этикеткой и сунула ее в сумочку.

— Да, дорогой. Как с билетами? Ты не оставил их?

Оуэн проверил в кармане.

— Нет, они со мной.

Он наблюдал за женой, которая взяла из рук матери маленького Захария.

— Дорогая, нас ждет шофер.

Надя поцеловала сынишку.

— Дайте ему немного успокоиться, — сказала она матери и снова поцеловала малыша, перед тем как отдать его Оуэну. Потом подскочила к Джереми, устроившемуся на плече у Себастьяна.

— Иди сюда, моя прелесть, поцелуй маму еще раз.

Джереми покорно потянулся к ней.

— Обещай вести себя хорошо, не обижай тетушку Верну, бабушку и дедушку. Будь умницей с Себастьяном, Милли и дядей Стево, с тетей Еленой…

— Любимая, если ты будешь перечислять всех родственников, мы действительно опоздаем. Ведь это первое твое творческое путешествие в Европу, и ты можешь пропустить свой дебют.

Он вручил Джереми подошедшему Милошу.

Надя смотрела на личики своих сыновей и чувствовала, что не в силах удержаться от слез.

— Может, мы подождем до…

Оуэн вытолкнул ее за дверь, а Себастьян засеменил с багажом.

— Ты обещала музыкальной компании и своим маленьким почитателям посетить восемнадцать городов еще два года назад.

— Но это было до моей второй беременности.

Она помахала всем, кто столпился у парадного подъезда.

— Если это не произойдет сейчас, то придется ждать еще два года, — сказал Оуэн, глядя на ее живот и усмехаясь. — Через несколько месяцев маленькому Уинслоу потребуется его мама.

— Я не собиралась давать такое имя ребенку. И кто сказал, что родится не девочка?

Оуэн помахал рукой домочадцам, когда машина тронулась. Он посмотрел на жену и улыбнулся.

— София гадала по чаинкам и снова видела что-то голубое.

Дымчатое стекло отделяло салон машины от шофера.

— Знаешь, много-много голубого, — прошептал он, обнимая Надю. Его губы оказались рядом с губами жены, и никто не мог заметить, как они целуются все три мили до аэропорта.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

15 апреля в США кончается финансовый год и подсчитываются налоги с доходов каждого гражданина (
По-английски слово, «сова» и имя Оуэн произносятся почти одинаково. (