Горький Мксим

В ущелье

А.М.Горький

В ущелье

В горном ущелье, нд мленькой речкой - притоком Сунжи - выстроили рбочий брк, - низенький и длинный, он нпоминет крышку большого гроб.

Он ещё не докончен; десяток плотников возится около него, сшивя из тонкого тёс жиденькие двери, сколчивя столы, скмьи, прилживя рмы в пустые квдрты мленьких окон.

В помощь плотникм и для охрны брк ночми от воровтых горцев молодой, крикливый студент-путеец, зведующий постройкой, прислл в ущелье троих сторожей: отствного солдт Пвл Ивнович, меня и ещё ккого-то вихрстого человек с кзчьим лицом.

Мы трое - люди "худые", плотники - солидны, сыты, все в крепкой одёже, все - пожилые, и есть в них что-то общее, тяжёлое - кбнье. Они не ответили н приветствие нше, смотрят н нс нелсково, подозрительно, и мы, обиженные холодной встречей, держимся в стороне от них: нбросли в узкую речку кмней и, устроив брод, перешли н другой берег, н солнце, в хос серых обломков горы.

Стршой у плотников - костлявый стричок, в белой рубхе и штнх. Точно к смерти оделся. Он ходит без шпки, у него жёлтя - во всю голову лысин, широкий, серый нос; стря кож н лице и шее ноздревт, кк пемз, глз мутнозелёны. Но з тёмными губми - плотный ряд мелких зубов, серые волосы бороды, подстриженной по-ттрски, густы и, видимо, мягки. Он не рботет, всё время неутомимо ходит около брк по золотой стружке, зткнув з пояс очень отогнутые большие пльцы рук. Измеряя брк, людей, рботу неподвижным взглядом немых глз, он поёт гнусво, подхлимисто, но внятно:

Боже, боже, мой отец!

Дл ты тяжкий мне венец!

Буду я тебя просить:

Кк же мне его сносить?

Нм делть нечего, и мои товрищи мются-стрдют в скуке безделья; один полез зчем-то н гору, слышно, кк он тм посвистывет и ломет тяжёлыми ногми сухие ветви. Солдт устроил в щели, между кмней, пышное ложе из мелких веток, лежит н животе и непрерывно курит крепкий горский тбк из хорошей фрфоровой трубки, мутносонными глзми поглядывя н игру реки.

Я сижу нд рекою н кмне, опустив в холодную воду ступни ног, зшивя рубху.

Гулкое эхо тревожно носит по ущелью чужие ему звуки: хряские удры топоров, плч пилы, всхлипывние рубнк, говор людей.

Из тумнно-сизой глубины ущелья тянет сыровтый ветер, н горе з брком тихонько шумят стройные лиственницы.

С высоты густо льётся пьяный, жирный зпх гниющей хвои, смолы, прелой земли, тм, в тихой мгле, всё время неясно звучит мягкий, усыпляющий шопот.

Н сжень ниже брк бежит по кмню, торопливо и звонко, пенно-беля рек, звуков - немного, но кжется, что всё вокруг поёт и говорит, зствляя людей молчть.

Нш склон злит солнцем, всё выгорело н нём, он покрыт золотисто-рыжей прчой и дышит слдким зпхом иссохших трв. Из тёмных щелей между кмнями огненными копьями нпряжённо поднялись н длинных стеблях крсные конусы стрнных цветов, - это бесстыдные цветы упрямого рстения, которое зовут кменоломкой. Глядя н них, хочется громко петь, телом овлдевет слдкя истом.

Хорош рек, - вся в трепетном кружеве снежной пены, он бежит, игря, по цветным кмням, округлённым ею, кмни шелковисто просвечивют сквозь янтрное, н солнце, стекло воды, точно пёстрый ковер или дорогя шль из Кшмир.

Устье ущелья выходит в долину Сунжи, тм строят железную дорогу н Кспий, в Петровск; оттуд врывется в горы глухой гул, точно выстрелы из пушек, лязг желез о кмень, свист рбочего провоз, сердитые крики людей.

До выход в долину не больше ст шгов, и когд, выйдя, взглянешь влево - видно ровную степь Предквкзья, огрждённую стеною синих гор, нд ними - среброковнное седло Эльбрус. Степь почти вся в сухом жёлтом свете, он кжется песчной, кое-где среди неё вспухли сды, и от их тёмных пятен жёлтый свет ещё горячей. Кускми сл или схр рзбросны белые хты хуторов, около них чёрные тополя, игрушечные люди, чуть передвигются мленькие волы, и всё тет в струях знойного мрев.

Степь точно шелкми вышит; когд смотришь н неё и в синеву нд нею невольно, сми собою нпрягются мускулы, хочется встть и, зкрыв глз, идти, без конц идти, с тихой, о чём-то грустном, песней н устх.

С првой руки - извилистя долин Сунжи, снов горы, синее небо нд ними, сизя мгл во впдинх гор и неугомонный шум рботы - глухие выстрелы, мощные взрывы освобождённой силы.

Но - пройдёт минут, эхо ншего ущелья спрячет все звуки в лесу и морщинх кмней - снов ущелье тихо и лсково поёт свою песню.

Если смотреть в его глубину, оно, суживясь, поднимется всё выше в сизый тумн; тумн, густея, зкрывет его синим знвесом, ещё выше, под смым небом, тоже синим, тет-плвится н невидимом солнце ледяня вершин Крдг, нд нею - светля, непоколебимя тишин небес.

Преоблдет сизовто-синий стрнный цвет, и, должно быть, от него всё время волнует душу незнкомое ещё беспокойство, что-то неясное тревожит сердце, горит в нём пьяным плменем, будит непонятные мысли и куд-то зовёт.

Стрик в белом смотрит из-под руки в ншу сторону и тянет, скрипит ндоедно:

Ай, - кто по лево стороне,

Идёт прямо стне.

Кто ж по прво стороне,

У того финик в руке...

- Н-ко вот, - слыхл? - сквозь зубы говорит солдт. - Финик, чу... Мнемнит, видть, то - молокн. Хош - это всё едино у них, рзобрть нельзя. Бловники. Финик!..

Мне понятно рздржение солдт, - нзойливое, однотонное пение стрик не к месту здесь, где всё поёт смо для себя тк слвно, что не хочется слышть ничего, кроме мягкого шорох лес, звон реки. Но особенно неуместными кжутся слов: финик, менонит...

Солдт не нрвится мне, он тоже чему-то мешет. Это человек средних лет, коренстый, квдртный, обесцвеченный солнцем. Его полинявшие глз смотрят с плоского лиц невесело, смущённо. Нельзя понять - что он любит, чего ищет? Обойдя весь Квкз кругом от Хсв-Юрт до Новороссийск и от Бтум до Дербент, трижды перевлив через хребет по Грузинской, Осетинской дорогм и по Дгестну, он говорит, неодобрительно усмехясь:

- Нгромоздил господь...

- Не нрвится?

- Д - н что это? Лишнее всё...

Медленно ворочя жилистой шеей, он оглядывется, добвляя:

- И лес не ткие.

Клужнин, он служил в Тшкенте, дрлся с текинцми, был рнен кмнем в голову, - рсскзывет он об этом, виновто усмехясь, опустив стеклянные глз:

- Досдно скзть - бб меня тяпнул, - тм, брт, у них и ббы воюют звсяко-просто, не то ли что! Деревня эт ихняя - Ахл-Тяп - взят был, перекололи их невесть числ сколько, прямо - гроздьями лежт, кровищ везде - идти мокро! Ну, и мы, - нш рот, - лезерв, тоже входим в улицу, вдруг кк меня хвтит по бшке! Окзлось - бб с крыши кмнем. Сейчс её прикололи...

Он нхмурился и строго скзл:

- А что ббы у них бреются - это врки. Я - глядел: приподнимешь штыком подол у которой убитой - всё кк следует. Бб, всё больше, - сухя и хош козлом пхнет, ну - ничего всё-тки...

- Стршно н войне?

- Не зню. Другие, которые в сржениях бывли, говорят - стршно. Текинец - злой очень и - не дётся. Ну, я этого тоже не зню, я всё в лезерве был, нш рот в смую штурму не ходил, , лёж н песочке, издля пуцл. В лезерве - не стршно, просто - тяжело очень. Тм - сплошь песок, и - нельзя понять, из-з чего дрк зтеялсь? Диви бы хорошя земля, ну, тогд, конечно, есть интерес отнять. А то - голым-голо! Рек тоже не полгется, - жрищ, и до смерти пить охот. Многие дже и помирли от ждьбы к воде. Рстёт тм, бртец мой, вроде прос, нзывется - джугр, пищ противня н вкус и обмння, - сколько хочешь ешь, сыт не будешь.

Рсскзывет он нудно и бесцветно, с большими пузми, кк будто ему тяжело вспоминть пережитое или он думет всегд не о том, что говорит. И, рсскзывя, он никогд не смотрит в лицо собеседник - глз его виновто опущены.

Тяжёлый, нездорово полный, он весь нлит кким-то мутным недовольством, ленивым отрицнием.

- Это всё земли неудобные для жилья, - говорит он, оглядывясь вокруг, - это для безделья земли. Тут и делть ничего не охот, просто - живёшь рзинув глз, вроде пьяного. Жр. Духи-зпхи, всё одно кк птек бо лзрет...

В этой жре он, кк очровнный, бродит, кружится восьмой год.

- Ты бы шёл домой, в Рязнь, - скзл я ему однжды.

- Ну, тм делть мне тоже нечего остлось,- стрнно рсствляя слов, скзл он сквозь зубы.

Я зметил его в Армвире, н стнции, где он, бгровый с нтуги, дико вытрщив глз, топл ногми, кк лошдь, и, взвизгивя, орл н двух греков:

- Рёбр вырву с мясом!

Тощие, копчёные, лохмтые греки, об н одно лицо, испугнно оскливя белые, острые зубы, уговривли его:

- Зито грисите?

Он бил себя кулком в грудь, кк в брбн, не слушя их, кричл всё яростней:

- Вы - где живёте? В России? Кто вс кормит? Россия, скзно, мтушк! А вы - что говорите?

Потом он стоял рядом с толстым седым жндрмом в медлях и уныло жловлся ему:

- Все нс, земляк, ругют, все лезут к нм, - греки эти, немцы, серб всякя! Живут, пыют-едят, ругют! Ну - не досд?

Третий из нс был человек лет з тридцть, в кзчьей фуржке и с кзчьим вихром нд левым ухом, круглолицый, большеносый, с тёмными усми н вздёрнутой губе. Когд суетливый студент подвёл его к нм и скзл: "Вот ещё этот с нми", - он взглянул н меня сквозь ресницы быстрым взглядом неуловимых глз и сунул руки в крмны гурийских шровр, с широкой мотнёй; когд мы пошли, он, вынув левую руку, медленно провёл ею по тёмной щетине небритого лиц и спросил звучно:

- Из России?

Ну, то откуд? - недружелюбно молвил солдт.

Человек молч зкрутил првый ус и спрятл руку. Широкоплечий, сложенный лдно, он был, видимо, очень силён; шгл широко и легко, кк человек, привыкший одолевть большие рсстояния, но ни котомки, ни узелк не было у него. Брезгливо вздёрнутя губ его и глз, прикрытые ресницми, стесняли меня, нстривя подозрительно, почти врждебно.

Но в ущелье, идя впереди нс по кменной тропе, вдоль речки, он вдруг обернулся к нм и, кивнув головой н весёлую игру воды в реке, скзл:

- Свх!

Солдт, приподняв белесые брови, подумл, поглядел вокруг, потом шепнул:

- Дурк!

А мне покзлось, что человек скзл верно: эт бойкя, гибкя речк очень нпомнил болтливую, весёлую ббёнку, которой нрвится устривть любовные дел, не только рди своих выгод, больше для того, чтоб люди поскорей узнли великие рдости любви, которыми он живёт не уствя и весело торопит всех приобщиться к ним.

Придя к брку, человек с кзчьим лицом снов поглядел н реку, н горы, в небо и всё одобрил сочным, круглым словом:

- Слвно!

Солдт, сняв со спины тяжёлую котомку, выпрямился и спросил, упёршись рукми в бок:

- Что - слвно?

Тот посмотрел н широкую фигуру, обвешнную серыми лохмотьями, точно кмень мохом, усмехнулся, говоря:

-А ты не видишь? Гор, в горе - дыр, - ли плохо?

Он отошёл прочь, солдт, глядя в спину ему, снов шепнул:

- Совсем дурк...

И громко, мрчно выговорил:

- Лихордки, нверно, живут здесь здоровенные...

Под вечер две дородные ббы принесли плотникм ужин, шум рботы тотчс оборвлся, шорох лес и говор воды стли звучней.

Солдт, не торопясь и покрякивя, собрл большую кучу ветвей и щепы, зжёг небольшой костёр и, ккуртно прилживя чйник нд огнём, посоветовл мне:

- Ты бы тоже пособирл дров н ночь. Ночи здесь холодные, чёрные.

Собиря щепу, я нткнулся в кмнях около брк н вихрстого человек: опёршись н локоть, поддерживя голову лдонью, он читл лежвший н земле большой лист крупно исписнной бумги. Подняв н меня широко открытые глз, он здумчиво и вопросительно взглянул в лицо мне, - один глз у него был больше, другой - меньше.

Он, должно быть, понял, что интересует меня, улыбнулся, но я прошёл мимо его, смущённый этой улыбкой.

Около брк молч ужинли плотники, усевшись в дв кружк, в кждом по женщине.

Ущелье зрстло мглою; стновясь всё гуще и теплее, мгл рзмягчл склоны гор, кмни кк будто пухли, сливясь в сплошную мссу синевтой черноты; в глубине ущелье уже сплошь злилось ею, крутые склоны его оплыли и сомкнулись. Всё вокруг тяло, неуловимо быстро вырвнивясь в единое-огромное.

Крсные цветы тихонько гсят свой волнующий огонь; вместо них мягко вспыхнул вершин Крдг, осеяння бгряной пылью зкт, порозовел пен реки, но звон её примолк, льётся глуше, здумчивей, и онемел лес, спустившись ближе к воде.

Пьяные зпхи стли крепче и слще, сытно пхнет смолистым дымом костр.

Солдт, сидя н корточкх перед мленьким огнём, попрвляет угли под чйником.

- А где тот? Зови его... - тихо говорит он.

Я иду, кк во сне. У брк кто-то вздохнул густо и певуче:

- Сколь велик сия дело...

Дв женских голос негромко и голодно тянут:

Тоску плоти смирю-у...

Тело духу покорю...

Душу вос-хв-лю-у...

Крепко плоть утолю...

Слов они выговривют чётко и в конце кждого стих медленно опускют куд-то во тьму, в землю, волчий звук:

- У-у...

Когд я позвл ужинть человек с вихром, он гибко вскочил н ноги, смял письмо, сунул его в боковой крмн истёртого пиджк и скзл мне, улыбясь:

- А я хотел к плотникм идти, - не ддут ли хлеб? Двно не ел...

И, подойдя к солдту, он повторил эти слов, кк бы удивляясь их смыслу.

- Они - не дли бы! - убеждённо скзл солдт, рзвязывя котомку. Они нс не любят.

- Кого - нс?

- А вот - тебя, меня. Русских. Они вон поют про финики, - это знчит, они - сехт, нзывемя менмониты...

- Просто - молокне, - скзл вихрстый, подсживясь к огню.

- Ну, хоть молокне, всё едино! Немецкя вер. Все они предны немцу, до нс - неприветливы.

Вихрстый взял крюху хлеб, отрезнную солдтом от крвя, луковицу, кусок сл и, оглядывя всё это добрыми глзми, взвешивя н лдони, говорил:

- У них тут недлеко, н Сунже, своя колонк, - был я тм. Люди чёрствые, это верно. А русских здесь никто не любит и - з дело, плохой всё нрод влится сюд из России...

- А ты откуд? - строго спросил солдт.

- Я? Положим - курский.

- Из России, знчит!

- Ну, тк что? Я себя хорошим человеком не считю...

Солдт недоверчиво поглядел н него и скзл:

- Это - словесность, это просто - езуитство! Тких людей, чтобы хорошими себя не считли, - тких, брт, нету!

Вихрстый не ответил, нбивя рот хлебом, солдт подождл, хмуро окинул его глзми и нчл снов;

- А вид у тебя - будто ты с Дон...

- Бывл и н Дону...

- А н службе был?

- Нет. Один сын.

- Из мещн?

- Из купцов.

- А кк звть?

- Всилий, - не срзу и неохотно ответил курянин.

Было ясно, что он не хочет говорить про себя, и солдт змолчл, снимя кипящий чйник с огня.

Молокне зжгли з углом брк костёр, яркие отблески огня лизли жёлтый тёс стены, он кчлсь, тял - вот-вот польётся золотым ручьём по тёмной земле.

Невидимые нми плотники всё громче пели, бсы скучновто выводят:

Возопой, ндел свят...

Высокие голос недружно и холодно откликлись:

Возопой!..

- Христу слву, ндел свят,

Возопой!..

- Воспоём и мы с тобой,

Андел свят...

Это пение, не мешя слышть плеск воды и шорох кмня в мелком русле реки, было ненужно здесь и возбуждло досду н людей не умеющих нйти песню, которя звучл бы в лд со всем живым, что вздыхет вокруг них.

В ущелье совсем темно, только устье ещё не звешено чёрным пологом южной ночи, и синевто-светел блеск реки тм, где он выбегет в долину, прикрытую густо-синим тумном.

Во тьме один из кмней стл похож н монх: стоя н коленях, согнув голову в острой скуфье, он молится, и лицо его зкрыто рукми.

Мне вспомнилось, кк однжды в Здонске, н монстырском дворе, вот ткой же тёмной и жркой ночью, сидя у стены длинного здния келий, я рсскзывл послушникм рзные истории, - вдруг из окн, нд моей головой, кто-то скзл лсково и молодо:

- Блгослови вс мтерь божия н доброе миру!

Окно зкрылось рньше, чем я успел увидеть, кто скзл эти слов, но тм был хромой, большеглзый монх, очень похожий лицом н Всилия, вероятно, это он пожелл добр людям: бывют ткие минуты, когд всех людей чувствуешь кк своё тело, себя - сердцем всех людей.

...Всилий не торопясь ест хлеб; отломив от крюхи небольшой кусок, он рспрвляет им усы и ккуртно прячёт в рот; около ушей под кожей у него ктются шрики.

Солдт - поел, он ест мло и лениво; бережно достл из-з пзухи трубку, нсовл в неё тбку, достл пльцми уголь из костр, зкурил и, прислушвшись к пению молокн, скзл:

- Сыты, - воют! Всё с богом спорятся.

- А тебе что? - улыбнувшись, спросил Всилий.

- Не увжю я этот нрод. Не столь они прведники, сколько привередники... бог у них - первое слово, второе - целковый...

- Вот ты кк? - удивлённо воскликнул Всилий и звучно зсмеялся, со вкусом, сквозь смех, повторив:

- Бог - первое слово, второе - целковый! Это, земляк, очень верно! Ну, всё-тки, - лсково зговорил он, - стеснять людей не ндо. Ты - их будешь стеснять, они - тебя, - что толку? У нс и тк рт открыть нельзя, своё слово скзть - сейчс все кулки в твои зубы...

- Положим - тк, - примирительно скзл солдт, взял в руку квдртный отрезок тесины и внимтельно стл осмтривть его.

- А ккой ты нрод увжешь? - спросил Всилий, помолчв.

Солдт, окутв лицо своё серым облком дым, сунул отрезок в огонь.

- Увжю я, - нчл он внушительно, - русский нрод, нстоящий, который рботет н трудной земле. А которые здесь - что ткое? Здесь жить просто: и всякого злку больше, и земля лёгкя, блгодушня, - копнул её он и родит, н - бери! Здесь земля - бловниц! Прямо скзть - девк земля: рз её коснулся, и ребёнок готов...

- Тк, - скзл Всилий, прихлёбывя чй из жестяной кружки. - А я бы вот всех из России сюд перевёл.

- Это - для чего?

- Чтобы жить.

- А тм - не умеют?

- Ты зчем сюд сошёл?

- Я? Я человек одинокий.

- А отчего ты одинок?

- Ну... тк мне положено! Судьб ткя, стло быть...

- Тебе бы подумть, - зчем он ткя...

Солдт вынул трубку изо рт, отнёс руку с нею в сторону, другою рукой удивлённо оглдил своё плоское лицо. Он - помолчл и вдруг ворчливо зговорил обиженным голосом, неуклюжими словми:

- Зчем, зчем! Причинов для того многое количество! Нпримерно: которые люди живут-думют несоглсно со мной, то они мне все неприятны, и я от них отхожу прочь. Я - не поп, не стновой или, тм, что... Подумл бы! Ты один думешь? Умник...

Он вдруг рссердился, сунул трубку в рот и змолчл, нхмурясь, Всилий поглядел н крсное пред огнём его лицо и тихонько скзл:

- Вот то-то и оно, ни с кем не соглсны мы, своего уств у нс нету. Живём без корней, ходим из стороны в сторону, д всем мешем, з то нс и не любят...

Солдт выпустил изо рт облко дым и спрятлся в нём. Хороший голос был у Всилия - гибкий, лсковый, слов он выговривл чётко и кругло.

В лесу нзойливо кричит горня сов - пышня, рыжя птиц с хитрым лицом кошки и острыми серыми ушми. Однжды я увидел эту птицу днём среди кмней, нд головою у себя, и очень испуглся её стеклянных глз: круглые, кк пуговицы, они были освещены изнутри кким-то угрожющим огнём, с минуту я стоял, обомлев от стрх, не понимя - что это?

- Откуд у тебя трубк ткя хорошя? - свёртывя ппиросу, неожиднно спросил Всилий. - Стря, немецкя трубк...

- Не боись, не укрл! - ответил солдт, снов вынув трубку и с гордостью оглядывя её. - Женщин одн подрил...

И, злодейски подмигнув, вздохнул.

- Рсскзл бы - кк? - тихонько предложил Всилий и вдруг, взмхнув рукми, потягивясь, с тоской пропел:

- Ночи же здесь... не дй бог ккие злые ночи! Будто хочется спть, - не спится, и горздо лучше спишь днём, в тени где-нибудь. А ночми просто с ум сходишь, всё думется не знй о чём. И сердце рстёт, поёт...

Внимтельно вслушивясь, солдт удивлённо открывл рот, белые брови его вползли всё выше.

- И у меня тоже! - тихо скзл он. - Всегд, почитй... Что ткое?

Я хотел скзть:

"И у меня тоже, бртцы!"

Но они тк стрнно всмтривлись друг в друг, точно кждый только сейчс увидл другого против себя. И тотчс же озбоченно, нперебой стли опршивть один другого - кто, где был, откуд и куд идёт, - точно родственники, неожиднно встретившиеся и только сейчс узнвшие о своём родстве.

Нд богтым огнём костр молокн протянулись чёрные, лохмтые лпы сосен, - словно греются, ловят огонь, хотят обнять и погсить его. Иногд огонь потянет к реке, крсные языки высунутся из-з угл брк, - кжется, что брк згорелся. Ночь стновится всё гуще, душистей, всё лсковее обнимет тело; в ней купешься, кк в море, и кк морскя волн смывет грязь кожи, тк и эт тихо поющя тьм освежет душу. Ткими ночми душ одет в свои лучшие ризы и, точно невест, вся трепещет, нпряжённо ожидя: сейчс откроется пред нею нечто великое.

- Кривя? - тихо спршивет Всилий, солдт не торопясь говорит:

- Сызмл, пяти годов упл с воз, ушибл глз, вытек. Ну, это у неё не зметно: просто зкрыт глзок. И вся он - ккуртня, кругля. Доброты в ней, гляжу, - кк воды в ручье этом, неистребимо много! Ко всему свету добр: ко скоту, к нищему, ко мне. Зщемило мне сердце: эх, думю, чего с солдтом не бывло? Ну, пускй, хозяйскя он любовниц, - попробую! Тк, сяк - ничего! Выствит локоть супротив меня, и - кончено!..

Всилий лежит н спине и, шевеля усми, жуёт былинку; глз у него широко открыты, и ясно видно: левый глз больше првого. Солдт сидит у его плеч, помешивя в костре обгорелым сучком, нд костром летют золотые искры, ккие-то серые мошки безмолвно вьются нд ним, тяжёлыми хлопьями пдют в огонь ночные ббочки и, потрескивя, сгорют. Я лежу и, слушя знкомую мне историю, вспоминю людей, мимо которых когд-то прошёл, слов, коснувшиеся сердц.

- Вот рз я собрлся с духом, зстиг её в мбре, прижл в угол и говорю: "Ну, говорю, тк или нет? Кк хошь, я - солдт, человек нетерпеливый!" Он - бьётся: "Что ты, что ты?" И плчет, словно бы девиц, и говорит сквозь слёзы: "Не тронь меня, не гожусь я тебе; люблю, говорит, я другого человек - не хозяин, - другого", - тоже рботником жил у них, ушёл он, скзл. "Жди, нйду хорошее для житья место - вернусь, уведу тебя туд". Семндцтый месяц нет ни слух ни дух о нём, может - збыл, может пропл, убил кто. "Ты, говорит, см мужчин и должен понимть, что ндобно мне сохрнить себя до времени!" Мне, конечно, обидно, чем я хуже другого-то? Обидно, - и жль её, и грустно тоже, вроде кк обмнул он меня: всегд покзывл себя весёлой, у смой - вон что н сердце! И погс я, не могу её тронуть, хоть и в рукх он у меня. "Ну, говорю, тогд - прощй, уйду я". - "Уйди, говорит, Христ рди, пожлуйст". К вечеру н другой день зявил я хозяину рсчёт, н зре, в воскресенье, собрлся, ухожу, тут он мне и вынесл трубку эту: "Прими, говорит, Пвл Ивныч, в пмять, ты, говорит, стл мне кк брт родной, спсибо тебе!" Кк пошёл я чуть не зплкл, ей-богу! Тк, бртец ты мой, сердце зщемило - бед.

- Это - хорошо! - тихонько скзл Всилий. - Вот тк всегд и ндо. Д? Д! Сошлись. Нет? Нет! Рзошлись. А стеснять друг друг - зчем?

Попыхивя серым дымом, солдт здумчиво проговорил:

- Хорошо-то оно, брт, хорошо, д больно грустно...

- Это - бывет! - соглсился Всилий и, помолчв, добвил: - Это чстенько бывет с хорошими людями, в ком совесть жив. Кто себя ценит, он и людей ценит... У нс это - редко, чтобы умел человек себя ценить...

- У кого - у нс?

- Д вот - в России...

- Не увжешь ты, брт, Россию-то, видть... Что это ты? - спросил солдт стрнным тоном, кк бы удивляясь и сожлея. Тот не ответил, и, подождв с минуту, солдт снов нчл вполголос:

- А то вот - ещё был у меня история...

Люди з бркми угомонились, костёр догорет, н стене брк дрожит крсное, зревое пятно, с кмней приподнимются тени. Один из плотников, высокий мужик, с чёрной бородой, ещё сидит у костр; в руке у него тяжёлый сук, около првой ноги светится топор: это сторож, поствленный против нс, сторожей.

Не обидно.

Нд ущельем, н изорвнной по крям полосе неб сверкют синие звезды, кипит и звенит вод в реке, из плотной тьмы лес доносится тихий хруст осторожно ходит ночной зверь, и всё кричит, уныло, сов. Единое-огромное нсквозь пропитно зтённой жизнью, слдко дышит - будит в сердце неутолимую жжду хорошего.

Голос солдт нпоминет отдлённый звук бубн, редкие вопросы Всилия здумчиво певучи.

Мне нрвятся эти двое людей, в тихой беседе их всё рстёт что-то слвное, человечье. Суждения вихрстого человек о России возбуждют сложное чувство, хочется спорить с ним, и хочется, чтоб он говорил о родине больше, яснее. Нрвится мне этой ночью вся жизнь, - всё, что я видел в ней, теперь повторно идёт предо мною, точно кто-то рсскзывет, утешя, знкомую скзку.

Жил в Кзни студент, белобрысый вятич, - точно брт солдт и ткой же ккуртный, - однжды я слышл, кк он скзл:

- Прежде всего я узню: есть бог или нет? Нчинть нужно с этого...

Тм же был кушерк Велихов, женщин очень крсивя и, - говорили, рспутня, однжды он стоял н горе, нд рекой Кзнкой, з Арским полем, глядя в луг и н синюю полосу Волги вдли; смотрел туд долго, немо и вдруг, побледнев, рдостно сверкя хорошими, о слезх, глзми, вскрикнул тихо:

- Нет, друзья мои! Поглядите же, ккя земля нш миля, ккя он прекрсня! Двйте поклянёмся пред нею в том, что будем честно жить!

Поклялись: дьякон - студент духовной кдемии, мордвин из инородческой семинрии, ветеринр-студент и дв учителя; после один из них сошёл с ум и помер, рзбив себе голову.

Вспомнился мне человек н пристни Пьяного Бор, н Кме, высокий, русый молодец с лицом озорник и хитрыми глзми. Было воскресенье, жркий прздничный день, когд всё с земли смотрит н солнце своей лучшей стороной и точно говорит ему, что недром оно потртило светлую силу, живое золото своё. Человек стоял у борт пристни, одет в новую, синего сукн поддёвку, в новом кртузе нбекрень, в ярко нчищенных спогх, он смотрел н рыжую воду Кмы, н изумрудное Зкмье, в серебряной чешуе мелких озёр, оствленных половодьем, - тм, з Кмой, солнце упло н луг и рскололось в куски. Человек улыблся; всё хмельней стновилсь улыбк молодого - в тёмной бородке - лиц, всё ярче рзгорлось оно рдостью, и вдруг, сорвв кртуз с головы, прень сильным рзмхом шлёпнул его в воду золотой реки и зкричл:

- Эх, Км, мтушк родня, - люблю! Не сдм!

...Много видел я хорошего!

Мне хочется перескзть товрищм всё, что вспомнилось, хочется, чтоб они пордовлись, посмеялись, но - они об уже спят.

Нд горою поднялсь, выщербленной секирой, половинк луны, слбый свет лёг н тёмные вершины деревьев и, пдя в реку, серебряной ткнью полощется в ней, освещет круглый кмень, похожий н синий, бритый череп горц.

Солдт уснул сидя, - привлился спиною к своей котомке и похрпывет, свесив голову н плечо, устло положив руки н колен. Всилий вытянулся струною; он лежит вверх лицом, руки под голову, его крсиво очерченные тёмные брови чуть-чуть приподняты и усы тоже вздёрнулись. Он плчет во сне: по бурым его щекм текут слёзы, в лунном свете они кжутся зеленовтыми, точно кмень хризолит или горькя вод моря... Стрнно видеть слёзы н этом мужественном лице.

Звенит рек, потрескивет костёр, перед ним согнулсь, окменев, тёмня фигур сторож, крсные отблески обнимют её; топор н земле светится, кк лун в небе.

Спит земля, и всё ближе к ней опускются звёзды.

В полусонном безделье медленно протёк день, влжня теплынь, звон реки, пьяные зпхи лес и цветов отрвили нс ленью; с утр до вечер мы бесцельно шлялись по ущелью, почти не рзговривя друг с другом; ничего не хотелось и не думлось ни о чём.

Вечером, н зкте солнц, когд пили чй у костр, солдт скзл:

- Вот бы н том свете эдкя жизнь, - тихо, смирно, и никких делов! Тешь вроде кк мсло, и ниоткуд тебе - ни обиды, ни беспокойств.

Осторожно вынув трубку, он добвил, вздыхя:

- Н-д, кбы н том свете эдк-то, я бы очень бог умолял: "Прими, господи, душеньку мою поскорей!"

- Н тебе, боже, что мне не гоже, - здумчиво перебил его речь Всилий. - А я бы вот не сумел тк жить, - день, дв, ну, ничего, можно, долго - нельзя...

- Рботл ты мло, - скзл солдт сквозь зубы.

Всё было кк и вчер об эту пору: тк же слвно зливл ущелье сизовтый тумн, сверкли в крсном блеске солнц серебряные зубья гор, сонно покчивл мягкими вершинми лиственниц густо-тёмный лес н горе; тяли, во мгле, кмни, рождя тени, пел свою песню свх-рек.

И тк же не торопясь, тяжело, точно кбны, возились около брк большие, глдкие плотники.

Не однжды - то один, то другой - мы пытлись познкомиться с ними, потолковть у безделья, но они отвечли нм неохотно, односложно, и кждый рз, когд зтевлся рзговор, белый стричок лсково покрикивл своим:

- Эй, Пвлуш-брт, поторпливйся, гляди!

Он зметнее других покзывет, что не хочет знкомиться с нми; неустнно, однообрзно, точно споря с рекою, он тихонько мурлыкл свои блгочестивые песни, иногд, поднимя гнусвый голос высоко и требовтельно, пел их громко, нянливо, целый день они текли мутным ручейком, нводя тоску. И с утр до вечер, бережно перествляя с кмня н кмень свои тонкие ноги, он ходил около рботы, описывя один и тот же круг, словно желл протоптть тропу, которя ещё более зметно отделил бы нс от плотников.

С ним не хотелось говорить, его зстывшие глз холодно оттлкивли ещё издли. Однжды я подошёл совсем близко к нему, но он, спрятв руки з спину, попятился нзд и спросил негромко, строго:

- Ну, что?

И у меня пропл охот узнть - ккие это песни поёт он?

Солдт, обиженно следя з ним, руглся:

- Колдун. Снохч. Деньжищ, поди-к, у него, блгочестивц, нкоплено...

И сейчс, рскуривя трубку, он, скосив пустой глз в сторону плотников, сердито ворчл:

- Ведь ккими блгородиями держтся, сукины сыны, гляди-ко ты!

- Это у нс всегд тк, - скзл Всилий, тоже сердито, - чуть только человек сыт немножко - сейчс нос кверху - брин!

- Что ты всё говоришь - в нс, д в нс!

- Ну, в русских...

- Того лучше! А ты - немец, ттрин?

- Не ттрин, - недосттки вижу...

Они уже не первый рз з день нчинли этот спор, он, видимо, ндоел им, и теперь об говорили лениво, без сердц.

- Недосттки, нзд пятки, - попыхивя дымом, мямлил солдт. - Нелдно ты говоришь, брт! Это - измен, твои слов...

- Кому?

- Русским...

- Ещё что скжешь?

Новый звук долетел в ущелье, где-то в степи удрили в небольшой колокол: суббот был, звли ко всенощной. Солдт вынул трубку изо рт, змер, прислушлся, когд колокол крикнул третий рз - он, сняв кртуз, истово перекрестился, говоря:

- Церквей здесь мловто...

И тотчс, взглянув через реку, скзл, словно звидуя:

- Ишь ты, дьяволы, не крестятся, сехт окяння... серб!

Всилий покосился н него, шевеля усми, рзглдил их левою рукой, взглянул вдоль ущелья, в небо, и опустил голову.

- Нет, - тихо зговорил он, - я ни в кком месте не могу долго жить, всё мерещится, что лучше есть. У меня в сердце птиц поёт - иди, иди!

- Это во всяком поёт, - угрюмо отозвлся солдт.

Поочередно глядя н нс, Всилий негромко зсмеялся:

- Во всяком? А ведь это нелдно! Ведь это знчит - бездельники мы и норовим н готовое. Сми-то, знчит, ничего того лучше, что есть, не можем сделть, - подй нм!

Он смеялся, но глз у него были грустные, и пльцы првой руки, лёж н колене, шевелились судорожно, точно ловя что-то невидимое.

Солдт нхмурился, змычл; мне стло тревожно и жлко Всилия, он встл и, тихонько нсвистывя, пошёл берегом вниз по течению реки.

- Голов у него - дурня! - подмигивя вслед ему, збормотл солдт. Прямо - не в порядке голов, я это срзу увидл. Слов эти его против России - к чему они? Про Россию, брт, нельзя говорить что хочешь, от своего ум. Кто её знет, что есть Россия? Кждя губерния - своя душ. Это никому не известно, которя божья мтерь ближе богу - Смоленскя ли Кзнскя...

Соскбливя щепкой жирную копоть со дн и боков чйник, он долго, точно жлуясь н что-то, ворчл под нос себе и вдруг нсторожился, вытянул шею, вслушивясь:

- Стой-к...

Всё последующее было тк же неожиднно, кк вихрь в жркий день, когд вдруг с кря знойного неб нлетит злою птицей чёрно-синяя туч и, обрушив н землю обильный ливень с грдом, изобьёт всё, всё рстопит в грязь.

С долины в ущелье шумно, со свистом и гмом, ввлилось человек двдцть рбочих; они вытянулись по тропе вдоль реки широкою, тёмной полосой, в рукх передних тускло светились четвертные бутыли водки, почти у кждого з спиной висел котомк, некоторые несли н плечх мешки хлеб и хрчей, двое ндели н головы большие чёрные котлы, это придло им сходство с грибми.

- Полтор ведр, - крякнув, сообрзил солдт, вствя н ноги.

- Полтор! - повторил он и, высунув кончик язык, положил его н губу, приоткрыл рот. Лицо у него стло удивлённо-глупое, ждное, он змер, и с минуту стоял неподвижно, кзлось, его чем-то удрило и вот он сейчс зкричит.

Ущелье згудело, кк бочк, когд н дно её пдют тяжести; кто-то бил кулком в пустое железное ведро, кто-то пронзительно свистел, метлось эхо, зглушя шум реки.

Всё ближе к брку подходили отрёпнные люди в тёмном, сером и крсном, с зсученными руквми, многие без шпок, в лохмтых космх волос, все изогнутые устлостью, поштывясь н рзвинченных ногх.

Глухой, рзноголосый говор сердито вливлся в трубу ущелья, кто-то хвстливо и ндорвнно кричл:

- Нет, говорю, шлишь! Рзве мы ведро, говорю, пот-крови сёдня пролили?

- Озеро!

- Нет, поствь-к полтор!

- Полтор, - третий рз скзл солдт вкусно и с увжением; покчнулся вперёд, точно его толкнуло в шею, пошёл через реку нперерез людям и потерялся среди них.

У брк суетливо бегли плотники, собиря инструменты, мелькл белый стричок, ко мне подошёл Всилий, сунув првую руку в крмн, держ фуржку в левой.

- Здорово нпьются, - скзл он, прищурив глз. - Эх, бед нш, водочк эт! Пьёшь?

- Нет.

- Слв богу. Не пьёшь - не пропдёшь...

С минуту он молчл, невесело смотрел н ту сторону, потом зговорил, не шевелясь, не глядя н меня:

- Глз у тебя примечтельные, прень! Знкомые глз, видл я их где-то. Может, во сне, не зню. Ты - откуд?

Когд я ответил, он тумнно взглянул в лицо мне, отрицтельно кчнув головою.

- Не бывл в тех крях! Длёко!

- Сюд - ещё дльше.

- Откуд?

- От Курск.

Он усмехнулся.

- Я - не курский, - псковской. Это я при солдте скзл, что курский, тк себе, нрочно. Не нрвится мне солдт, не хочется првду ему говорить, этого он не стоит. И зовут меня - Пвел, не Всилий. Пвел Николев Силнтьев, скзно в пчпорте, - у меня и пчпорт есть... всё, кк следует...

- Чего ты ходишь?

- Д... тк кк-то! Глядел-глядел, мхнул рукой, - ну вс! И пошёл, пером по ветру...

- Молчть! Я см строст! - грозно зкричли у брк, и тотчс же стл слышен голос солдт:

- Ккие они рботники? Они - сехт, они всё песни поют. И снов кто-то орл:

- Обязлся ты, стрый чорт, к воскресенью кончить постройку?

- Побрость у них струмент в речку!..

- И нчинется скндл, - рвнодушно проговорил Силнтьев, опускясь н корточки пред углями костр.

Вокруг брк, чётко выделяясь н светлой его полосе, суетились, кк н пожре, тёмные фигуры, ломли что-то, трещло и шркло по кмню дерево, звонкий голос весело комндовл:

- Тихо-о! Сейчс я всё нлжу...

- Плотники - вертись живо! Дй сюд пилу...

Комндовли трое: рыжебородый мужик в мтросской фуфйке, высокий, сиплый, н тонких ногх; длинной рукою он держл стрик в белом з шиворот, встряхивл его и с яростным нслждением орл:

- А где у тебя нры, ? Готовы, ?

Очень зметен был молодой, широкоплечий прень в розовой рубхе, рзорвнной н спине от ворот до пояс; он совл в окно брк тесины, покрикивя звонко:

- Принимй' Нстилй!

А третьим комндиром был солдт, он толклся среди людей и злордно пел, ядовито рзделяя слог:

- Аг-, с-во-л-чи, сехт! Они н меня никкого внимния, се-рб! Я говорю: ребят, торопись, пожлуйст! Прибудет устмший нрод...

- Чего ему ндо? - тихонько спросил Силнтьев, зкуривя ппиросу. Водки? Водки ддут... А что, брт, жлко тебе нрод?

Он смотрел сквозь синий дым тбк н лые угли, они цвели н кмнях, точно мки; зботливо сдвигя их обгоревшим сучком ближе друг к другу, пскович строил золотисто-крсный холм, и в его крсивых глзх светилсь блгочестивя любовь к огню. Должно быть, вот тк же смотрел н огонь древний, кочевой человек, с ткою же молитвенной лской в сердце, игря блгостным источником свет и тепл.

- А мне нрод жлко: бесчисленно много пропдет его зря! Глядишь-глядишь н это - просто бед, брт...

Ещё н вершинх гор догорл день, но в ущелье уже отовсюду темно смотрел ночь, усыпляя нс. Говорить не хотелось, и не хотелось слышть тяжёлый шум н том берегу, - неприятный шум этот дже тихому звону реки придвл сердитый тон.

Тм зжгли большой костёр, потом вспыхнул другой; дв огня, шипя и потрескивя, окружясь синими облкми дым, стли спорить друг с другом, бросив н белую пену реки крсные, кисейные ткни; между огнями метлись почерневшие люди, слдкий голосок призывно покрикивл:

- Подходи, не здерживй, подходи!

Звенело стекло сткн, рыжий мужик внушительно гулко скзл:

- Их учить ндо!

Стричок-плотник отделился от людей, осторожно щупя ногми кмни, брошенные нми в реку, перешёл н ншу сторону, присел н корточки и стл, фыркя, плескть водой в лицо себе, весь розовый в густых отблескх огня.

- Удрили, должно быть, - тихо скзл Силнтьев.

Д, удрили. Когд он подошёл к нм, мы увидли, что по его усм и мокрой белой бороде текут из нос тёмные струйки крови, н рубхе, н груди - тоже пятн и полосы.

- Мир беседе, - строгим голосом скзл он и поклонился, прижв левую руку к животу.

- Сдись, милости просим, - скзл пскович.

Теперь стрик нпоминл изобржение святого отшельник - мленький, сухой и чистый, несмотря н рубху в крови. От боли и обиды или от углей костр его мёртвые глз кк будто ожили, стли светлее. И ещё строже. Смотреть н него было неловко, стыдно.

Покрякивя, шмыгя широким носом, он отёр бороду лдонью, лдонь - о колено, протянул нд углями стрые, тёмные руки и скзл:

- До чего вод в речке этой холодн - просто ледяня...

Силтьев спросил, взглянув из-под ресниц в лицо ему:

- Больно ушибли?

- Не-е. По переносице ткнул. Это место н кровь хлибкое. Господь с ним, ему с этого не прибудет, мне стрднье - в зчёт перед духом святым...

Он поглядел н ту сторону реки: берегом шли двое людей, плотно прижвшись друг к другу, и тянули пьяными голосми:

Умру я тё-омной ночью

Осеннею порой...

- Двно меня не били! - зговорил стрик, приглядывясь к ним из-под руки. - Годов... годов с двдцть, поди-к, не били уж! И сейчс - зря, никкой моей вины нет. Гвоздей мне недодно, деревянным колышком многое пришлось вязть. Тёсу не хвтет, того, сего. Ну, - не поспел я к сроку, вин - не моя. Они - для экономности - воруют что попло, стршие глвные, я не отвечю. Конечно, я призню это: дело кзённое, люди они молодые, ждные, - сделй милость, воруй! Всякому хорошего охот взять здёшево... А моей вины в этом нет. Озорники. Пилу порвли у стршего сын моего, новя пил. Мне, стрику, кровушку пустили...

Его мленькое, серое лицо сморщилось, стло ещё меньше, он прикрыл глз и всхлипнул сухим, скрипучим звуком.

Силнтьев звозился, тяжко отдувясь, - стрик внимтельно взглянул н него, высморклся, вытер руку о штны и спокойно спросил:

- Будто видел я тебя где?

- Видел; весной был я у вс в стнице... Молотилки чинил.

- Тк, тк! То-то я гляжу. Знчит, это ты? Несоглсный?..

Кчя головою, стрик усмехнулся:

- Помню я речи твои, д! Всё тк и думешь?

- С чего мне думть инче... - хмуро спросил Силнтьев.

- Тк...

Стрик снов протянул нд углями тёмные руки; длеко отогнутые большие пльцы стрнно топырились, шевелясь не в лд с другими.

- Тк и думешь всё, - строго и нсмешливо зговорил стрик, - супроти богом устновленного бороться ндо, ? Терпенье - зло, боренье - добро, ? Эх, прень, слбя твоя душ. Токмо духом стну победишь, духом, знй...

Не торопясь, Силнтьев встл н ноги и сердито, грубо, не своим голосом скзл, тыкя рукою в сторону стрик:

- Слыхл я это, не от тебя одного слыхл! Не люблю я вс, эдких вот, духовных...

Он крепко выруглся.

- И не с стной бороться ндобно, вот - с вми, вороньё чортово! Мертвяки...

Отшвырнув ногою кмень от костр, он тяжело пошёл прочь, сунув руки в крмны, плотно прижв локти к бокм, стрик, усмехнувшись, скзл мне тихо:

- Гордый! Ну, это не н долгое время...

- Почему?

- Уж я зню, - скзл он и змолчл, склонив голову н плечо, вслушивясь в крики з рекою, - люди тм всё пьянели, и кто-то вызывюще бухл:

- Хо-хо! Я? Х!

Я посмотрел, кк Силнтьев, легко прыгя с кмня н кмень, перешёл реку и вмешлся в толпу, безрукий, издли зметный среди людей; мне стло скучно без него.

Шевеля пльцми, точно колдуя, стрик всё держл пльцы нд углями; переносье у него вспухло, под глзми вздулись желвки, он смотрел из-з них и беззвучно двигл двумя полоскми тёмных губ, оттенённых белыми усми и бородой. Уродливое лицо его, очень древнее, в крови, плохо смытой из морщин, снов нпоминло великих грешников, уходивших от мир в лес и пустыни.

- Видл я гордых, - зговорил он, встряхивя головою без шпки, чуть покрытой жидкими волосми. - Большой огонь - скоро и горит, вот эти угольки золой, пеплом прикроются - до восход солнц могут тлеть, уцелеть... Ты, пренёк, подумй нд этим! Это есть не простые слов, учение...

Ндвинулсь, нлегл мягкой тяжестью чёрня ночь, ткя же, кк вчер, - душистя и тёпля, лсковя, кк мть. Ярко пылли огромные костры, их жр доходил до нс через золотую реку дымным теплом.

Стрик сложил руки н груди, сунул лдони под мышки и уселся поудобней.

Я хотел положить н угли сучьев и стружек, - он строго скзл:

- Не ндо!

- Отчего?

- Увидят они огонь - полезут сюд...

И отодвинул ногою нломнные мною сучья, повторив:

- Не ндо!

Сквозь жидкий огонь в реке к нм, не спеш, перебрлись двое плотников с ящикми з спиною, с топорми в рукх.

- А те - ушли? - спросил стрик.

- Все ушли, - ответил большой мужик без бороды, с обвисшими усми.

- Отыди ото зл - сотворишь блгое.

- Нм бы тоже уйти...

- От неконченного дел - нельзя уходить. Посылл я в обед Олёшу, скзывл - не пускли бы людей, они - н-ко вот! Ещё сожгут брк, нпившись яду...

Я курил; устый плотник потянул носом слдкий дым и сплюнул н угли. Другой, молодой и пухлый, точно пожиля бб-клчннц, кк сел, тк и здремл тотчс же, опустив встрёпнную голову н грудь.

Шум з рекою стл тише, в центре его нстойчиво возвышлся пьяный, воющий голос солдт:

- Стой, отвечй мне! Кк ты можешь Россию не увжть? А-, Рязнь - не Россия? А кто - Россия?

- Кбк, - тихонько скзл стричок, но сейчс же добвил громче и обрщясь ко мне:

- Это я про них кбк, мол... Чу, кк ндсживются, весёлые...

Теперь кричл прень в розовой рубхе:

- Взы, солдт, кусй его з горло, взы!

Был слышен суровый возглс Силнтьев:

- Ты что - собк трвишь?

- Нет, ты мне отвечй! - выл солдт.

Стричок спокойно зметил:

- Должн быть дрк...

Я встл, пошёл н ту сторону и слышл, кк он негромко скзл своим:

- Ну, вот, слв богу, и этот отктился...

Встречу мне с того берег чёрной кучей влились люди, ухя, гикя, кряхтя, точно они поднимли и волокли большую тяжесть; ббий тонкий голос визжл:

- Я - вш-?

- Бро-осьте!

- Бей его!

- Бросьте-е!

Из толпы вырвлся Силнтьев, выпрямился, стршно и широко взмхнув првой рукою, снов прыгнул н людей; прень в розовой рубхе тоже змхнулся огромным кулком, и тотчс рздлся мягкий, хряский удр, Силнтьев отпрянул нзд и беззвучно осел в воду, под ноги мне.

- Тк, - внушительно скзл кто-то.

Н секунду шум оборвлся, и в уши слдко влилось пение воды, потом кто-то бросил в реку большой кмень, кто-то тупо зхохотл.

Н меня лезли люди; я нклонился к Силнтьеву, пытясь поднять его, он лежл нполовину в воде, грудью и головой н кмнях.

- Убили человек, - крикнул я, не веря в это, только для того, чтоб нпугть, остновить людей, мешвших мне.

Кто-то трезвым голосом, недоверчиво спросил:

- Ну-у?

Прень в розовой рубхе пошёл прочь, покрикивя с фльшивой обидой в голосе:

- А хош бы? Он - не лй! Ккой я рзоритель земли?

- Где солдт этот, который подзуживл, который сторож?

- Несите огня сюд...

Говорили всё трезвее, спокойней и тише. Мленький мужичок, с головой, повязнной крсным плтком, нклонился, приподнял голову Силнтьев, но тотчс небрежно выпустил её из рук, сунул руки в воду и чётко скзл три слов:

- Верно, убили, помер...

Я не поверил словм, но, взглянув, кк вод реки перектывется через ноги Силнтьев, поворчивет их и они шевелятся, словно пытясь сбросить истоптнные споги, вдруг всем телом почувствовл, что держу в рукх руки мёртвого, выпустил их, и они шлёпнулись в воду, кк мокрые тряпки.

Н берегу стояло человек десять, но когд мужик скзл свои слов, они, все срзу, метнулись прочь, нелепо толкясь, покрикивя озбоченно, устло:

- Который удрил?

- Погонят теперь с рботы.

- Солдт волынку эту звёл...

- Верно, он...

- Н него и покзывть!

Прень в розовой рубхе ныл:

- Бртцы, я - по чести! Дрк ведь...

- Колом бить - это, милый, не дрк.

- Ох - кмнем, не колом...

Тонкий ббий голос искренно возопил:

- Ах ты, господи! Всегд у нс что-нибудь случется...

Я сидел н кмнях, отупевший, ушибленный, всё видя, ничего не понимя. В груди стрнно опустело, крики людей будили желние орть во всю силу, кричть, в ночи, медной трубою.

Подошло двое людей, передний нёс в рукх пылющую головню, помхивл ею, чтоб не погсл, и сеял н пути своём золотые искры. Он был мленький, лысый, узкий, кк щук, поствлення н хвост, из-з его плеч выглядывло чьё-то серое, кменное лицо с открытым ртом и круглыми совиными глзми.

Подойдя к трупу, он нклонился, упирясь одной рукой в своё колено, и осветил измятое тело Силнтьев, свёрнутую н плечо голову; я не узнл крсивое кзцкое лицо: здорный вихор исчез в большой шишке чёрно-крсной грязи, вздувшейся нд левым ухом, скрыв его; усы и рот сдвинулись н сторону, обнжив зубы кривой, стршной улыбкой; ещё стршней был левый глз - он выктился из орбиты и, безобрзно огромный, нпряжённо смотрел н откинутую полу пиджк, во внутренний крмн, откуд высунулсь беля кёмк бумги.

Осыпя искрми это искжённое и жлкое лицо в крсных полоскх влжно блестевшей крови, человек рисовл головнёю в воздухе нд ним огненный венец и, причмокивя, ворчл:

- Ну конешно... чего тут?

Искры пдли н голову Силнтьеву, н мокрую щёку и гсли, в яблоке глз игрл отблеск огня, от этого глз кзлся ещё мертвей.

Человек медленно рспрвил согнутую спину, швырнул головню в реку, сплюнул вслед ей и, поглживя лысый череп, зеленовтый в темноте, скзл своему товрищу:

- Ну, ты ступй тихонько, бережком, до того брк, скжи тм: человек, мол, прикончили...

- Я боюсь один...

- Бояться нечего, иди, знй...

- Жуть...

- А ты - не дури-ко!...

Нд моей головой рздлся спокойный голосок стрик-плотник:

- Я с тобой пойду, ничего...

Он нтягивл н белую голову измятый кртуз и брезгливо говорил, шркя ногою о кмень:

- Кровищ-то до чего нехорошо пхнет! Ногой, видно, попл я в кровищу в эту...

Лысый, сощурившись, присмтривлся к нему; белый стрик тоже озирл лысого неподвижными глзми, продолжя строго и холодно:

- Всё - водочк д тбчок, стнинское зелье...

Они об были похожи друг н друг и н колдунов: об мленькие, острые, кк шилья, зеленовтые во тьме, кк лиши.

- Идём, брт, со духом святым...

Не спросив, кто убитый, не взглянув н него и дже не поклонясь покойнику, - кк требует обычй, - стрый плотник пошёл по течению реки, осторожно переступя с кмня н кмень; з ним, нерешительно кчясь, стл шгть длинный, серый человек, они уплывли во тьму беззвучно, кк дв облк.

Узкогрудый лысый пощупл меня острыми глзми, вынул ппиросу из жестяной коробочки, звучно щёлкнул крышкой её, зжёг спичку и снчл осветил лицо убитого, потом уже зкурил, тихонько говоря:

- Это вот шестого убивет н моих глзх...

- Кк это: убивет? Убивют!..

Помолчв, он спросил:

- Чего ты скзл? Не пойму...

Я объяснил:

- Убивют люди друг друг...

- Ну, это всё рвно! Люди ли, мшин ли, молонья ли тк что-нибудь. Одного земляк мшин прихвтил около Бхмч, одного - вот эдк же - в дрке прирезли. Бдьей, в шхте, пришибло тоже...

Считл он спокойно, но ошибся: нсчитл только пятерых. Стл озбоченно вспоминть снов - получилось семеро.

- Ну, всё едино, - скзл он, вздохнув и зтягивясь тк сильно, что всё лицо его облилось крсным отблеском огня ппиросы. - Всех - не сосчитть, которые вот тк - по случю - пропдют. Не будь я стренький, то и я бы где-нибудь пропл, ну - стрость звисти не порождет. И - живу. Ничего, слв те, господи!

Кивнув головой н Силнтьев, он продолжл:

- Родные его ли жен будут теперь вестей, писем ждть от него. Не пишет. Тут они подумют: згулял, дескть... Збыл своих...

Около брк стновилось всё тише, костры догорли, люди тяли во тьме. С глдкой, жёлтой стены пристльно смотрели н реку тёмные, круглые глз сучьев. Одно окошко без рмы мутно светилось, из него вылетли н волю отрывистые, сердитые возглсы:

- Сдвй скорей!

- Хлюст в трефях...

- А здесь - козырной с брдном!..

- Фу ты, дьявол! Вот - судьб...

- В кртх - не судьб, - ловкость, - скзл лысый, сдувя с ппиросы пепел.

Неслышно перешёл реку устый плотник, остновился около нс и тяжко вздохнул.

- Что, землячок? - спросил его лысый.

- Д вот, - негромко, смущённо скзл плотник, ткой огромный, мягкий в темноте, дли бы вы мне курнуть рзок.

- Можно! Н ппироску...

- Спси Христос! А то - бб збыл тбчку мне принесть, д и дедушк у нс нсчёт курев строгий...

- Это - который ушёл?

- Ну д, он...

- Зкурив, плотник спросил:

- До смерти убили?

- Помер...

И об змолчли, покуривя.

Перевлило уже з полночь. Изорвння полос неб нд ущельем был похож н синюю реку, течёт он тихонько нд землёй, окутнной ночью, и плывут в её глдких волнх яркие звёзды.

Стновится всё тише, ночнее...

И кк будто не случилось ничего особенного... 1913 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые нпечтно в гзете "Русское слово", 1913, номер 156, 7 июля и номер 158, 10 июля.

Рсскз нписн не позднее преля 1913 год, о чём свидетельствует письмо М.Горького И.П.Лдыжникову от 2 мя 1913 год с просьбой предложить Д.Н.Овсянико-Куликовскому прилгемую рукопись очерк "В ущелье" (Архив А.М.Горького).

Действие рсскз относится к осени 1891 год, когд М.Горький служил ночным сторожем н строительстве железной дороги Беслн-Петровск.